Собрание сочинений. Том 12. Записки туриста - Стендаль

Автор: Стендаль

Теги: художественная литература

Год: 1959

Похожие

Собрание сочинений. Том 11. Жизнь Наполеона

Собрание сочинений. Том 13. Жизнь Анри Брюлара

Собрание сочинений. Том 15. Письма

Собрание сочинений. Том 14. Дневники

Текст

iГЕНДАПЬ
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
В ПЯТНАДЦАТИ
ТОМАХ
ДВЕНАДЦАТЫЙ
БИБЛИОТЕКА «ОГОНЕК»
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРАВДА»
МОСКВА • 1959
Издание выходит
под общей редакцией
Б. Г. Р е и з о в а.
АПИСКИ
L 6?1 ТУРИСТА
Перевод
Э. Б. Шлосберг и Л. В. Шапориной
под редакцией
А. Л. Андрес*
Веррьер, близ Со.
Вовсе не из эготизма я постоянно пользуюсь сло-
вом «я», а только для большей живости изложения.
Я коммерсант. Объезжая провинцию по своим делам
(торговля железом), я решил вести дневник.
Путевых заметок по Франции почти не сущест-
вует,— вот что дает мне смелость напечатать свои.
Я провел в провинции несколько месяцев и пишу кни-
гу, но я не решился бы говорить о Париже, где живу
двадцать лет. Изучить его — дело целой жизни, и нуж-
на очень светлая голова, чтобы распознать подлин-
ную сущность явлений под скрывающей их модой, ко-
торая сейчас более чем когда-либо властвует в на-
шей стране над истиной.
Мода была столь же всесильной и при Людовике
XV; она обрекла на смерть генерала Лалли только за
то, что он бывал резок и недостаточно любезен. В на-
ши дни она бросает в тюрьму молодого офицера, не
более виновного, чем генерал Лалли. И все же во
времена Людовика XV на пути к истине одной поме-
хой было меньше: не нужно было тратить усилий,
чтобы забыть громкие фразы двух десятков писате-
лей— людей весьма талантливых и получающих пла-
ту за свою ложь.
В Париже вас одолевают уже готовые суждения
по любому вопросу, словно вас хотят во что бы то ни
стало избавить от труда мыслить, оставляя вам един-
ственное удовольствие — быть красноречивым. В про-
винции — другого рода беда. Вы проезжаете мимо
5
прелестного ландшафта или развалин, переносящих
вас в средние века. И что же! Вы не встретите нико-
го, кто бы сообщил вам, что здесь имеются те или
иные достопримечательности. Провинциал, если его
край известен своей живописностью, хвалит все без
разбора в преувеличенных и бессмысленных выраже-
ниях, являющихся плохой копией пафоса г-на де Ша-
тобриана. Если же газетные статьи не подсказали ему,
что в ста шагах от его дома расстилается пленительный
пейзаж, он ответит вам на вопрос, стоит ли осматри-
вать что-нибудь в окрестностях: «Ах, сударь, этот лес
легко мог бы приносить сто тысяч франков годового
дохода!»
Фонтенебло, 10 апреля 1837 г.
Наконец, я в пути. У меня хорошая коляска, куп-
ленная по случаю. Единственный мой спутник — мой
верный Жозеф, который, прежде чем обратиться ко
мне, почтительно просит на это разрешения — и тем
выводит меня из себя.
За все время пути от Веррьера с его прекрасными
лесами до Эссона в голову мне пришла одна только
мысль—весьма эгоистичная и даже пошлая: если
мне еще случится путешествовать в собственном эки-
паже, взять с собой слугу, который не говорит по-
французски.
Край, по которому лежит мой путь, безобразен.
На горизонте — одни лишь серые и плоские очерта-
ния. На переднем плане — картина полного беспло-
дия, хилые деревья с обрезанными наголо ради вя-
занки хвороста ветвями; крестьяне в бедной одежде
из синего холста. К тому же холодно. Так вот что мы
называем прекрасной Францией! Я вынужден сказать
себе: «Она прекрасна в духовном отношении, она уди-
вила мир своими победами; это уголок вселенной, где
взаимоотношения людей приносят им меньше горя,
чем где бы то ни было». Однако должен сознаться,
рискуя оскорбить читателя, что природа не наделила
жителей Северной Франции источником животворя-
щего счастья.
Мудрое правл'ение короля — человека превосходно-
го — не допускает ныне ни наглых выходок богачей
6
против бедняков, в отличие от Англии, ни наглых при-
тязаний духовенства, как во времена Карла X. Так вот,
подумал я, глядя на Эссон, этот единственный, быть
может, город в мире, где правительство делает мень-
ше всего зла своим подданным и лучше всего обеспе-
чивает им безопасность на больших дорогах и право-
судие, когда они вздумают подраться между собой.
К тому же национальная гвардия и кирасиры до-
ставляют им развлечение.
Тон бесед полукрестьян-полубуржуа, подслушан-
ных мною по дороге, холодный и рассудительный; в
нем чувствуется нотка лукавства и шутливости, что
свидетельствует об отсутствии у них больших несча-
стий и глубоких переживаний. В Италии не встретить
такого зубоскальства: его заменяет там свирепое мол-
чание страсти, образный язык и горькая насмешка.
Чтобы проверить это наблюдение, я останавли-
ваюсь в Эссоне на четверть часа у одного из коррес-
пондентов нашей фирмы. Он убежден, что, остановив-
шись у него, я хотел показать, что на этот раз путе-
шествую в собственной коляске. Он угощает меня
отличным пивом и ведет серьезную беседу о муни-
ципальных выборах. Садясь в коляску, я спрашиваю
себя: неужели же выборы, фактически вошедшие в
нашу жизнь только с этого года, заставят нас ухажи-
вать за низшими слоями населения, как это происхо-
дит в Америке? В таком случае я поспешу записаться
в аристократы. Я не хочу ни за кем ухаживать — ни
за министром, ни тем более за народом.
Вспоминаю, что в средине века пышный женский
бюст был не в моде; женщины, имевшие несчастье
обладать таковым, носили корсет, который, сжимая
грудь, скрывал ее, насколько это было возможно.
Боюсь, что читатель сочтет это воспоминание несколь-
ко игривым, но я позволю себе этот тон не из жеман-
ства и не из желания блеснуть остроумием. Боже из-
бави! Я просто претендую на свободное выражение
своих мыслей. Двадцать секунд я искал какое-нибудь
другое столь же ясное выражение, но безрезультатно.
Если моя непринужденность вызовет недовольство
читателя, то я советую ему закрыть книгу, ибо, на-
сколько я сдержан и зауряден за своим прилавком и
7
на собраниях моих коллег — деловых людей, настоль-
ко же я стремлюсь к естественности и простоте, когда
по вечерам пишу этот дневник. Если бы я на йоту ото-
шел от правды, то лишился бы всякого удовольствия
и перестал бы писать. Как это было бы грустно!
Неужели же наша вольнолюбивая, безрассудная
веселость, наш французский ум будут подавлены и
уничтожены из-за необходимости ухаживать за гру-
быми и фанатичными ремесленниками, как в Фила-
дельфии?
Добьется ли демократия этой победы над самой
природой человека? Народ стоит выше избранного
общества только в эпоху, когда им руководят благо-
родные движения души и он способен к возвышен-
ным страстям. Слишком часто хорошо воспитанные
люди во имя своего честолюбия стараются хоть чем-
нибудь подражать Робер-Макеру. Что же другое, гово-
рят они, осталось великим деятелям революции, кото-
рые не сумели нажить деньги?
Если бы правительство разрешало любому, кто об-
ладает красноречием, собирать в часовне всех скуча-
ющих людей, не имеющих средств ходить в театр, мы
вскоре стали бы столь же фанатичны и угрюмы, как
жители Нью-Йорка. Да что я говорю, в двадцать раз
больше. Мы во всем доходим до крайности. В Эдин-
бурге в светской беседе барышни говорят с молодыми
людьми только о достоинствах того или иного пропо-
ведника, причем тут же приводят цитаты из его пропо-
веди. Вот почему я люблю иезуитов, которых так не-
навидел при Карле X. Разве это не самое большое
преступление — лишить народ веселья, украшающего
его вечера?!
Я уже не увижу этого одичания любезной Фран-
ции; оно произойдет лишь около 1860 года. Но как
жаль, что отчизна Маро, Монтеня и Рабле потеряет
свой природный ум — этот острый, вольнолюбивый,
фрондерский, искрящийся ум, который так сродни
всему смелому и безрассудному. Его уже не найти в
хорошем обществе — в Париже он сохранился еще
только среди уличных мальчишек. Боже мой! Да не-
ужто мы станем женевцами?
В Эссоне в 1814 году предали Наполеона.
8
Неподалеку от Фонтенебло взорам открывается
пейзаж, единственный заслуживающий внимания.
Внезапно видишь Сену, которая течет на двести фу-
тов ниже дороги. Слева долина тянется вдоль возвы-
шенности, поросшей лесом, по которой едет путешест-
венник. Но увы! Здесь нет величественных, вековых
вязов, как в Англии. Их отсутствие, так резко ослаб-
ляющее впечатление от пейзажа, к несчастью, харак-
терно для всей Франции. Стоит крестьянину увидеть
высокое дерево, как он уже мечтает продать его за
шесть луидоров.
Сегодня утром дорога из Парижа в Эссон была
забита несколькими сотнями солдат в красных шта-
нах, которые брели по два, три, четыре человека или
отдыхали, растянувшись под деревьями. Это меня воз-
мущает: они походят на бредущих вразброд баранов и
производят жалкое впечатление. Как можно допустить
укоренение таких навыков у французов, которые и без
того не слишком дружат с дисциплиной! Какие-нибудь
двадцать казаков легко разогнали бы весь этот ба-
тальон, направляющийся в Фонтенебло для охраны
двора во время бракосочетания герцога Орлеанского.
Перед самым Эссоном я обогнал авангард баталь-
она, который задержался, чтобы подождать отстав-
ших и вступить в город в более пристойном виде.
Услышав барабанную дробь, девушки вне себя от во-
сторга выбегают на порог своего дома. Молодые
люди толпятся посреди улицы. Все глазеют на ба-
тальон, который строился на краю деревни со сторо-
ны Парижа; дорога несоразмерно широка, и его от-
лично видно. Я вспомнил песенку Гретри:
Ничто так девушек не манит,
Как вид солдата-храбреца.
Это замечательно верно в отношении Франции:
девушки любят дерзкую, отчаянную храбрость, а не
спокойную, благородную смелость Тюренна или мар-
шала Даву. Все, что глубоко, не находит понимания
и не вызывает восхищения во Франции. Наполеон хо-
рошо это знал; отсюда его напыщенность, его теат-
ральность, которые погубили бы его, имей он дело
с итальянцами.
9
В Фонтенебло я отлично пообедал в гостинице
«Виль де Лион». Эта гостиница — snug* (спокойная,
тихая, с предупредительной прислугой), наподобие
Бокс-Хилла, близ Лондона.
Я отправился во дворец, находящийся в конце Ко-
ролевской улицы, но он оказался закрытым для посе-
тителей. Дело объясняется очень просто: там заняты
приготовлениями к свадьбе. Но когда-то я составлял
инвентарь Фонтенебло, и один из служащих, знавший
меня еще в те времена, разрешил мне бросить дру-
жеский взгляд на двор «Белой лошади», который обя-
зан своим названием гипсовой копии со статуи Мар-
ка Аврелия в Капитолии. Она поставлена здесь по
приказу Екатерины Медичи. Итальянским принцес-
сам присуща любовь к изящным искусствам. Эта ко-
пия была убрана лишь в 1626 году. Итальянец Себа-
стьяно Серлио из Болоньи построил этот двор по сво-
им планам в 1529 году.
Я мысленно представил себе бронзовую группу,
которую поставят здесь в 1880 году: Наполеон, про-
щаясь с армией, обнимает старого солдата.
Мне попадаются навстречу гусары четвертого пол-
ка — полка образцового. Гусары надменны, ибо толь-
ко они во Франции имеют право при красном ментике
носить штаны небесно-голубого цвета. Честь и слава
начальникам, умеющим придавать столь большое зна-
чение подобным мелочам! Вижу, как подковывают го-
рячую лошадь; гусар заворожил ее взглядом и заста-
вил стоять неподвижно. Гусар должен в две минуты
оседлать лошадь, одеться и открыть огонь.
Много говорят об одном из самых крупных деяте-
лей нынешнего режима, который вчера ответил одно-
му из просителей:
— Бога ради, голубчик, оставьте меня сейчас в
покое. Этот поход в Константину, словно меч Горация
Коклеса, навис над моей головой.
Раз нет возможности попасть во дворец, требую
себе почтовых лошадей. А мне бы хотелось посмотреть
несколько картин Приматиччо; говорят, они отлично
реставрированы. Что-то плохо верится! Разве мы с на-
* Уютная (англ.).
10
шей любовью к чопорности и манерности можем со-
хранить простоту славного итальянца? К тому же
наши художники не умеют писать женские лица. По
всей вероятности, я ничего не потерял — мне при-
шлось бы только пожать плечами.
Мы не имеем себе равных лишь в маленьких пам-
флетах в духе Вольтера да еще в статейках «Chari
vari», в тех случаях, когда автор бывает в ударе.
Взять хотя бы посещение неаполитанским королем
Королевской библиотеки (кажется, в 1836 году):
«Я оцень зелал бы уйти отсюда».
Все остроумцы Германии, Англии и даже Италии,
соединившись вместе, не смогут написать такой статьи.
Но реставрировать фреску Приматиччо! Это — другое
дело. Тут нас превзойдут даже немцы.
Дворец Фонтенебло весьма плохо расположен, в
самой низине. Он напоминает словарь по архитекту-
ре: все как будто налицо, а между тем ничто не вол-
нует. Скалы Фонтенебло просто смешны. Только
преувеличенные рассказы о них ввели их в моду.
Изумленный парижанин, который ничего подобного
не видал, воображает, что холмы в двести футов вы-
шиной являются частью альпийской горной цепи. Ле-
систые места также очень жалки. Впрочем, там, где
деревья достигают высоты восьмидесяти футов, лес
производит впечатление и очень красив. Он тянется
на двадцать два лье, имея в ширину восемнадцать
лье. Наполеон приказал провести в нем на триста лье
скаковых дорожек. Он полагал, что французы любят
монархов-охотников.
Известны два анекдота, связанные с Фонтенебло,
первый — о смерти Мональдески, сообщенный его ис-
поведником, отцом Лебелем \ и второй — о беремен-
ности настоятельницы монастыря «Утеха», рассказан-
ный на интимном вечернем выходе Людовика XIV ее
отцом, герцогом А., позабывшим название монастыря,
в котором его дочь была настоятельницей 1 2.
Мональдески хорошо знал эпоху, в которую он
жил, и принцессу, при которой состоял. Шпага одно-
1 Собрание документов, составленное Лапласом, т. IV,
стр. 139.
2 Мемуары Сен-Симона.
11
го из трех лакеев, приводивших в исполнение приго-
вор Христины, согнулась о грудь неверного любовни-
ка— он обычно носил кольчугу весом в девять — де-
сять фунтов.
Я все же предпочитаю, чтобы имелся префект по-
лиции: правда, он иной раз велит подвергнуть осмотру
мои бумаги, но по крайней мере я не вынужден
постоянно носить при себе оружие. Моя жизнь более
удобна, хотя сам я меньшего стою: теперь я менее от-
важен и при малейшей опасности бледнею.
Монтаржи, 11 апреля.
Довольно жалкий городишко. Он весьма приукра-
сился после 1814 года, когда смог воспользоваться
реформами, введенными Сьейесом, Мирабо, Данто-
ном и другими великими людьми, клеветать на кото-
рых весьма принято среди нынешних пигмеев. Хо-
роший ужин в гостинице «Ла пост», прекрасно об-
ставленной. За весь сегодняшний день мне не встре-
тился ни один недобросовестный форейтор. Я плачу
по пятьдесят су. Некоторые из них плохо ездят вер-
хом, это меня раздражает. А я-то думал, что можно
будет объявить призыв форейторов, если прусские
солдаты, подстрекаемые русскими, нападут на нас.
Перед отъездом я пошел взглянуть на бульвар, рас-
положенный на берегах Луэна и Бриарского канала.
Жалкое зрелище.
Неви, 12 апреля.
Я ехал по очень унылым местам, прежде чем спу-
стился в долину Луары. Кажется, эта местность на-
зывается Гатине. За Бриаром поднимаешься и спу-
скаешься уже по плодородным склонам холмов; все
они тянутся по направлению к Луаре. Нужно бы
хоть у реки провести дорогу по насыпи.
Кон, 12 апреля 1837 г.
По мере приближения к Луаре начинают попа-
даться деревья, покрытые почками; местность утра-
чивает вид полного бесплодия, который нагонял на
12
меня тоску в Гатине. В то время как я проезжал че-
рез какое-то большое селение на Луаре, мне захоте-
лось пить. Вода, за которой я отправился в какое-то
гнусное кафе, просто отвратительна. Нужно запас-
тись восемью четырехугольными бутылками, вроде бу-
тылок из-под туринского ликера, и поставить их в ук-
ромное местечко за ногами путешественника. Таким
образом, вы будете иметь и вино и воду, запас кото-
рой можно пополнять у каждого фонтана.
Заночевал в Коне. Гнусный городишко, и гнус-
ная гостиница. Но мне нужно было побывать в ма-
стерских, расположенных по берегу Луары, где
куются железные якоря. На стене одной из мастер-
ских мне показали отметки уровня воды во время
разлива реки — я был поражен, как высоко стояла
вода.
Висячий мост через Луару почему-то считается
здесь безобразным. Французы, право, смешны в сво-
их суждениях. Быть может, инженер, строивший этот
мост, носил чересчур высокий галстук, что придавало
ему самодовольный вид, быть может, он задел тще-
славие граждан городка другим столь же серьезным
проступком. Как-то деревянный настил одного из про-
летов моста провалился вследствие того, что опора
арки, несшая настил, сломалась. Трое прохожих при
этом утонули. Следовало пользоваться железом из
Лароша, в Шампани, а здесь, быть может, по недо-
смотру, использовали ломкое беррийское железо.
Впрочем, нельзя предвидеть всех недостатков желе-
за. Случается иногда, что железный брус самой луч-
шей выделки внезапно ломается. Нет ли здесь влия-
ния электричества?
Этот мост, который не пользуется здесь доброй сла-
вой, ведет на один из островов на Луаре. Река эта
имеет несуразный вид из-за островов. На всякой доб-
ропорядочной реке острова являются исключением,—
на Луаре же они встречаются беспрерывно; таким
образом, река повсюду оказывается разделенной на
два — три рукава, и в ней постоянно не хватает воды.
Итак, этот злосчастный мост выводит на дорогу, пере-
секающую остров, который мог бы быть очарователь-
ным, если бы не вырубленные деревья. Мост этот, го-
13
ворят, вызывает брюзжание местных жителей. Брюз-
жание— вот одно из бедствий провинциальной жизни.
В колониях этого не бывает.
Чтобы дополнить свои впечатления, я зашел в ба-
калейную лавчонку, где купил изюму. В это время ка-
кой-то крестьянин с тупой физиономией, в одежде из
синей холстины, проходил по мосту. Бакалейщица
сказала мне, что этот человек ест мясо всего восемь
раз в году, а все остальное время питается кислым
молоком. В трудную пору жатвы крестьяне позволя-
ют себе побаловаться «пикетом». Напиток этот приго-
товляют, заливая водой виноградные выжимки из-
под пресса. А мы смотрим свысока на Бельгию и Шот-
ландию!
Негры счастливее. Их хорошо кормят, и каждый
вечер они пляшут со своими возлюбленными. Наши
же полуголодные крестьяне должны были бы радо-
ваться солдатчине. Ничего подобного! Их умственный
уровень не выше их физического состояния. Чем более
они обездолены, тем в большее впадают отчаяние,
когда жребий падает на них. Впрочем, через полгода
они уже поют песни на привалах \
Ла-Шарите, 13 апреля.
Крупной рысью проезжал я городок Ла-Шарите,
как вдруг, словно в наказание за то, что я все утро
думаю о ржавлении железа, сломалась ось у моей
коляски. Это моя вина; я ведь дал себе слово, если у
меня когда-нибудь будет собственная коляска, прика-
зать на моих глазах выковать хорошую ось из шести
брусьев «мягкого» фурвуарийского железа.
Я посмеиваюсь втихомолку над сильно обозлив-
шимся Жозефом. Сам я нисколько не рассердился.
Если бы это несчастье случилось со мной на пустын-
ных дорогах проклятого края под названием Гатине,
ну тогда было бы из-за чего браниться. Что бы мы ста-
ли делать среди крестьян, которые питаются одним
кислым молоком? Как бы мы дотащили коляску до
’ См. прекрасное немецкое описание взятия Константины в
переводе г. Шпацира.
14
ближайшей кузницы? Внимательно осматриваю свою
ось; железо стало крупнозернистым, видимо,' ось слу-
жит уже давно. Внимательно присматриваюсь к куз-
нецу и остаюсь очень доволен этим человеком. Без
лишних слов приказываю принести четыре бутылки
вина в кузницу, по количеству рабочих, чем завоевы-
ваю себе общую благосклонность, которую я вижу в
их глазах. Несколько минут руковожу работой.
К счастью, гостиница превосходна, snug. Но что
делать в Ла-Шарите? Иду осмотреть коллекцию г-на
Грассе, человека просвещенного, ревностного храни-
теля средневековых древностей. Говорят, что назва-
ние Ла-Шарите * происходит от каких-то монахов-бе-
недиктинцев, которые давали у себя приют путешест-
венникам, в чем я сильно сомневаюсь. Вероятно, они
давали приют только монахам и паломникам. Цер-
ковь Ла-Шарите огромна и очень красива; в 1216
году она была перестроена Филиппом-Августом. Ин-
тересны только хоры и фасад. Я провел два часа, раз-
глядывая их, и ни разу не вспомнил о своей сломан-
ной оси и нисколько не сердился.
Ныне эта церковь имеет форму распятия, или ла-
тинского креста. Неф храма и боковые приделы ре-
ставрированы и утратили свои характерные черты.
Только хоры и фасад свидетельствуют об особенно-
стях искусства при Филиппе-Августе. Арки в большин-
стве стрельчатые, но иногда встречается и круглый
римский свод. Круглые столбы, окружающие хоры и
отделяющие их от боковых приделов, романского сти-
ля. Это объясняется очень просто: они относятся к
1056 году. Они сохранили некоторые следы изящест-
ва, свойственного коринфской колонне.
Часть этого огромного здания была снесена. По-
этому, прежде чем подойти к нынешнему входу в цер-
ковь, можно заметить слева, на площади, стену
прежнего нефа. Из башен фасада сохранилась лишь
одна, левая. Она относится к XIII веку и очень высо-
кая; ее окна, разделенные надвое и расположенные
попарно, очень красивы.
Так как барельефам, украшающим основание баш-
* La charite— милосердие (франц.).
15
пи, грозило разрушение, их два года тому назад, по
настоянию г-на Мериме, перенесли в церковь.
У некоторых из фигур пальцы такой же длины,
как лица, однако ткани и вышивки исполнены с ред-
ким совершенством. В глаза фигур большого размера
вставлены темно-красные стеклышки. Некоторые ор-
наменты так хороши, что их можно принять за ан-
тичные.
Вернулся в кузницу; моя ось еще не готова. Я на-
нял небольшой экипаж и отправился осматривать
развалины Ламарша; когда-то это был город. Видел
там столбы с вделанными в них колоннами. Углы ка-
пителей заканчиваются головами людей или живот-
ных — все это очень безобразно. Я еще не считаю се-
бя достаточно ученым, чтобы любить безобразное и
видеть в колонне лишь повод блеснуть своими знани-
ями.
Архитектура Ламарша весьма любопытна; она от-
носится, вероятно, к X веку, бывшему, как известно,
веком полного варварства.
Возвращаюсь в Ла-Шарите; ось все еще не гото-
ва. Вхожу в кафе и, чтобы удовлетворить любопытство
добрых людей, которых там встречаю, рассказываю
им, что еду в Лион в связи с одним банкротством и
остановился в их прекрасном городе из-за полом-
ки оси. Они уже были осведомлены об этом, а также
о моей поездке в Ламарш. Узнаю, что между Орлеа-
ном и Ла-Шарите нет пароходного сообщения. Меня
поднимают на смех, хотя и в вежливой форме, ко-
гда я заговариваю о пароходном сообщении с
Нантом.
Эта центральная часть Франции — еще очень от-
сталый край. Он, бесспорно, большего стоил тысячу
лет тому назад; я хочу сказать, что он меньше, чем
теперь, уступал остальным областям страны. В кафе
я встретил какого-то важного господина, изо всех сил
старавшегося угадать, чиновник я или простой купец.
Я забавлялся, заставляя его менять свои предполо-
жения каждые пять минут. Он мне сообщил, что Ла-
Шарите была некогда разграблена и сожжена нор-
маннами.
Мысль, пришедшую мне в голову сегодня утром
16
относительно большой дороги от Бриара до Ла-Ша-
рите, столь неровной из-за нелепых спусков и подъе-
мов,— эту мысль, как я узнал, разделяет и г-н Моссе,
умный и смелый человек, главный инженер Невера.
Он собирается проложить большую дорогу вдоль
Луары, что приводит в ярость домовладельцев Ла-
Шарите, у которых дома стоят на нынешней дороге.
Эти господа приписывают ему самые нелепые мотивы,
ибо не могут допустить, чтобы общественное благо са-
мо по себе было мотивом. Они уж выберут в депута-
ты только такого человека, который поклянется сохра-
нить перед их домами королевскую дорогу из Пари-
жа в Лион. Что за важность, если путешественник
прибудет в Лион на двадцать минут позже?
Моя ось будет готова только к десяти часам вече-
ра, и я снова отправляюсь в церковь, которая нравит-
ся мне все больше и больше. Решаюсь на отважный
поступок: поднимаюсь на ее прелестную колокольню,
с высоты которой вижу, как солнце спускается за
огромные леса; вижу, как в бесконечной дали из-
вивается Луара. Очень приятно провожу время;
мой чичероне, человек смышленый, дает ясные ответы
на все мои вопросы. Местные домовладельцы по-
говаривают о том, чтобы прорыть глубокую выемку
между церковью и этой колокольней, а по дну этой вы-
емки провести дорогу — вот проект, который проти-
вопоставляют проекту главного инженера. Без со-
мнения, сказал мой чичероне, главный инженер под-
куплен владельцами земель, расположенных вдоль
Луары.
Большое и существенное различие между Пари-
жем и городом вроде Ла-Шарите состоит в том, что
в Париже все видят сквозь призму газеты, тогда как
буржуа Ла-Шарите смотрят на окружающее собст-
венными глазами и, более того, с огромным любопыт-
ством изучают всякое городское происшествие.
В Париже при виде толпы, собравшейся на краю
тротуара, мне прежде всего приходит на ум: не за-
пачкаю ли я здесь свои белые брюки и не придется ли
мне вернуться домой? Заметив прохожего более куль-
турного с виду, я осведомляюсь о причине всего это-
го шума.
2. Стендаль. Т. XII.
17
— Это вор,— отвечают мне,— он только что выско-
чил из окна со стенными часами под мышкой.
— Прекрасно! — говорю я себе.— Завтра я узнаю
подробности из «Gazette des Tribunaux».
Скопление людей в одном месте — вот в чем вели-
чайшее бедствие Парижа, более того, величайшее бед-
ствие цивилизации, одна из самых серьезных помех
росту человеческого счастья. Такое скопление имеет
преимущество только в политическом, отношении, оно
пагубно для литературы и искусства, и вот почему.
В городе хороший врач не завоюет себе известности
умением лечить больных. Чтобы иметь пациентов, он
вынужден с помощью газеты играть роль шарлатана.
Он лечит семью редактора этой газеты и подсовывает
ему набросок хвалебной статьи о себе, которую тот
отделывает и исправляет. Таким образом, от какого-
нибудь услужливого человека, привыкшего писать за-
кругленными фразами, приправляя их остротами, це-
ликом зависит репутация врача, живописца и т. д.
Разве не газета создала известность Жироде?
Будучи превосходным и необходимым орудием по-
литики, газета отравляет ядом шарлатанства литера-
туру и искусство. Как только человек, величие которо-
го создано газетами, умирает, слава его умирает
вместе с ним. Вспомним Жироде. А вот Прюдон, со-
временник Жироде, не был оценен по заслугам, и у
него не было лишнего су, чтобы перейти мост Искусств
(я сам тому свидетель).
В городах, неподвластных газете, например в Ми-
лане, все идут смотреть на картину прежде, чем про-
чтут о ней статью, и журналисту приходится быть на-
чеку, чтобы не попасть впросак, говоря о картине, о
которой у всех уже сложилось мнение.
Политическая потребность в газете в больших го-
родах порождает печальную потребность в шарлатан-
стве — этом единственном божестве XIX века.
Какой человек с положением не сознается, краснея,
что ему пришлось прибегать к шарлатанству, проби-
вая себе дорогу? Отсюда тот оттенок необходимого
притворства, который придает нечто фальшивое и
даже злобное нравам парижан. Естественность гу-
бит там человека: люди ловкие тут же решают, что
18
у него не хватает ума, чтобы принять хотя бы какое-
то участие в этом необходимом притворстве.
Увы, именно необходимом! Если вам нравится вы-
соко держать голову, если вы появитесь на бульваре
в подпирающем подбородок галстуке, все скажут, что
вы нахал. Искоренить это убеждение невозможно. Но,
с политической точки зрения, наша свобода не имеет
других гарантий, кроме газеты. Это и есть то орудие,
посредством которого, как я указывал, свобода по-
губит, быть может, литературу и искусство. Мы гру-
беем, и это падение, на мой взгляд, обусловлено тре-
мя или четырьмя причинами. Не сломаем ли мы себе
шею?
Невер, 14 апреля.
В восемь часов утра я приезжаю в Невер, находя-
щийся на расстоянии не более шести лье от Ла-Ша-
рите. Люди, к которым у меня есть дело, уехали за
город, и я оказываюсь почти в таком же положении,
как вчера в Ла-Шарите, то есть должен как-то убить
время, между тем как у меня весьма серьезные дела
и здесь и на окрестных заводах. Невер расположен ам-
фитеатром на холме при слиянии Ньевры с Луарой.
На самой вершине холма находятся замок и собор;
улицы идут покато. Благодаря этому, как ни плохи
здесь дома, в них по крайней мере достаточно воз-
духа.
Стараюсь пополнить свои знания; к счастью, на-
хожу в книжной лавке «Записки» Цезаря, поместивше-
го казначейство своей армии в Невере (Новиодунум).
Это единственная книга, которую следует брать с со-
бой, путешествуя по Франции. Она освежает усталое
воображение, раздраженное несуразными рассужде-
ниями, которые сыплются на вас со всех сторон и ко-
торые приходится выслушивать со вниманием. Бла-
городная простота Цезаря составляет полный конт-
раст с витиеватыми любезностями, на которые так
щедра провинция.
Иду осмотреть королевский литейный завод, изго-
товляющий двести тридцать пушек в год. Захожу
в городскую библиотеку в надежде найти какие-ни-
19
будь интересные материалы о римском владыче-
стве: нет ничего, стоящего внимания.
Церковь св. Стефана мне, в общем, понравилась.
Чтобы войти в нее, нужно спуститься на несколько сту-
пенек. Она была заложена в 1063 году. В те времена
мода еще не полностью изгладила воспоминания об
античном искусстве. Церковь эта построена в роман-
ском стиле. Ее неф широк по сравнению с ее длиной.
Это меня очень радует, что доказывает мне, что я не
обладаю истинно христианским вкусом: чем уже цер-
ковный неф, чем сильнее он сдавлен рядами высоких
столбов, тем более ярко олицетворяет он горе.
Церковь св. Стефана имеет форму латинского кре-
ста: четырехгранные столбы с вделанной с каждой
стороны колонной разделяют ее на три нефа. Отли-
чительная особенность зданий в романском стиле (или
построенных робкими архитекторами, сохранившими
еще память о римских сооружениях) — прочность.
Хоры окружены круглыми столбами, которые соедине-
ны арками, образующими круглый свод; круглые сво-
ды встречаются здесь повсюду; именно это, по моему
мнению, отгоняет мысль о горе и преисподней. Согла-
сен ли со мной читатель?
На хорах виднеются весьма примитивные колон-
ны, капители которых почти так же высоки, как и са-
ми стволы колонн; боковые приделы (поперечины
креста) отделены от нефа стеной, доходящей до сво-
да, но внизу перерезанной большой аркой, над кото-
рой имеются пять меньших арок.
Чудесные «розы» (круглые окна, украшенные свер-
кающими темно-красными, зелеными и синими стек-
лами), столь поражающие вас в соборе св. Уэна в
Руане, представляли собой во времена, когда строи-
лась церковь св. Стефана, лишь небольшой, узкий
«бычий глаз» ’.
Нет ничего более жалкого, чем фасад и лицевые
украшения церкви св. Стефана.
Любопытны скульптуры в церкви Спасителя —
1 У нас нет словаря с гравюрами на дереве в тексте, кото-
рый пояснил бы двести терминов готического искусства; но тогда
не оставалось бы никакой тайны.
20
еще одной романской базилике, претерпевшей в
наши дни плачевное превращение: вверху устроен се-
новал, внизу помещается транспортная контора. Про-
винциалы покрывают все свои здания унылой светло-
коричневой клеевой краской, такой же, как на собо-
рах Богоматери, св. Сульпиция и др. в Париже. От уда-
ра тростью клеевая краска лупится, и тогда видно,
что стены и стволы колонн церкви Спасителя были пер-
воначально покрыты толстым слоем блестящей крас-
ной краски. Несколько капителей были выкрашены
в великолепный зеленый цвет и местами позолочены.
Над хорами высится готическая колокольня, очевид-
но, более позднего происхождения, чем сама церковь.
Церковь св. Гервасия, находящаяся по соседству
с церковью Спасителя, превращена в пивную. Эта
церковь, имеющая форму греческого креста, четыре
кон^ которого равны, свидетельствует о переходе круг-
лого свода к стрельчатому. Некоторые детали ее были
изящны; ее относят к концу XII века.
Собор Сен-Сир — длинная базилика, частично пе-
рестроенная в XIII, XIV и XV веках.
Так же, как в соборе Парижской богоматери и в
прелестном руанском соборе св. Уэна, хоры Сен-Сира
явственно наклонены влево; очевидно, архитекторы хо-
тели напомнить, что, умирая на кресте, Христос скло-
нил голову вправо.
Собор Сен-Сира показался мне довольно неуклю-
жим, но он хорошо расположен, а его неуклюжая ко-
локольня пришлась по душе крестьянам с Ньевры.
Их пленяют колоссальные изваяния, прикрепленные
к ее углам. Для церкви времен варваров уже нема-
лая заслуга — нравиться крестьянам.
Во времена Террора, когда Франция стала счи-
тать римскую церковь самым непримиримым врагом
свободы, у большинства святых в готических храмах
были отбиты головы. Все же огромные святые Невер-
ской колокольни уцелели.
С живейшим удовольствием я вновь увидел фасад
ратуши: это был замок графов де Невер. То, что от
него осталось, относится к началу Возрождения,
«к той очаровательной эпохе, когда торжественная
красота античной архитектуры, словно украдкой, вновь
21
появилась среди последних капризов готики; и тогда
родилось изящество».
Городской сад очень красив.
Из-за своей праздности я стал жертвой чичероне.
Он повел меня в сад на улице Тартр. Я увидел там
две ионические колонны, вделанные в стену,— под-
делка под античность.
В соседнем саду находится прекрасная гробница
времен Людовика XII. Она украшена очаровательны-
ми небольшими статуями, довольно хорошо сохранив-
шимися.
Фуршамбо, /7 апреля 1837 г.
Что сказать, не впадая в злословие, обо всем этом
крае беррийских заводов?
Названия этих мест известны в Париже; здесь бы-
ли нажиты за последние тридцать лет огромные со-
стояния, владельцы которых ныне сопротивляются из-
данию справедливого таможенного закона. Интересы
дела или, скорее, просто тщеславие привели меня в
Гериньи, Эмфи и т. д. Нужно, чтобы на наших собра-
ниях в Париже я мог мимоходом упомянуть о некото-
рых деталях доменных печей этого края.
Я видел здесь многое, достойное похвалы; и все
же французский рабочий слишком умен, он слишком
стремится изобретать и видоизменять способы произ-
водства; он доверяет своему воображению не менее,
чем своему опыту. А в машинах, как и в политике, ва-
жен только опыт; теория — это лишь мечта.
Французский рабочий из Ниверне лишен дикого
упорства бирмингемского рабочего, который прежде
всего хочет заработать свои деньги. Он еще более да-
лек от неизменно терпеливых, усердных, полных доб-
родушия рабочих Гарца. (Три года тому назад ме-
ня угостили в Госларе завтраком на глубине в тысячу
триста футов под землей. Рабочие в понедельник ве-
село спускаются в эту пропасть, чтобы только в суб-
боту вечером возвратиться к своим женам, в свою де-
ревню. Когда-то, при расквартировке в Госларе фран-
цузских войск, наступавших на Магдебург, там про-
изошли серьезные беспорядки: мужья, «погребенные»
в шахтах, чуть было не взбунтовались.)
22
Я мог бы дать здесь на четырех страницах описа-
ние лесов и железообрабатывающих заводов Нивер-
не, но, быть может, оно представит мало интереса для
моего читателя и, безусловно, будет признано яко-
бинским, так как я предложил бы ряд реформ и
задел бы богатых заводчиков, которые злоупотребляют
status quo.
Провинциалы 1837 года чертовски строги к бога-
тым людям, и я должен сознаться, что, собственно го-
воря, последние имеют все основания всюду видеть
врагов.
Каждый француз, пользующийся железными из-
делиями, переплачивает два франка в год для того,
чтобы господа заводчики могли продавать дерево под
видом железа и наживать миллионы. Откройте доро-
гу шведскому и английскому железу — и всякий фран-
цуз, пользующийся железом, будет расходовать на два
франка меньше в год; более того, тогда можно бу-
дет подумать о грандиозных и великолепных пред-
приятиях, которые в наши дни невозможны.
Но что стали бы мы делать в случае войны с Ан-
глией?
Со здешними богачами, которым столь не-
выгодно поднимать серьезные вопросы, можно гово-
рить только о шампанском или о последней комедии
г-на Скриба. Но сегодня я провел два часа с подма-
стерьем, которому поручен сбыт. На все мои вопросы
он отвечал очень разумно. Во время нашей беседы
явилось двое покупателей: один из Труа в Шампани,
другой из Ла-Мюра в Дофине. Подмастерье занялся
своим делом, а я только слушал. Мне очень нравится
такая роль; я люблю, когда меня ничто не вынуж-
дает говорить.
Быть может, во всей Франции не найти более рази-
тельного контраста, чем этот контраст между почтен-
ным жителем Труа и жителем Дофине. Первый, по-
здоровавшись, тут же сообщает, зачем он пришел,
говорит о своем деле с примерным чистосердечием,
а когда ему возражают, принимает несчастный вид
и не произносит ни слова.
Дофинезец прежде всего осведомился о здоровье
жены подмастерья, затем расспросил о его детях; тот
23
совсем растаял и подробно рассказал о здоровье
самого младшего. Когда же наконец после долгих
дружеских излияний перешли к ценам на железо, до-
финезец с добродушнейшим видом заявил, растягивая
слова, что уж из-за этого они, во всяком случае, не
поссорятся, и в течение пяти — шести минут разгла-
гольствовал о прелестях дружбы. Когда же под-
мастерье, вернувшись к делу, определенно назвал ему
существующие цены, которые на десять су превышают
цены после дней ярмарки, добрейший дофинезец
остолбенел от изумления.
— Да вы шутите! — проговорил он наконец с доб-
родушным и обескураженным видом.
Торг сильно затянулся и доставил мне большое
развлечение. Самое забавное, что подмастерье оказал-
ся нормандцем.
Ниверне, 18 апреля.
В одном из городков, через которые я только что
проезжал, я встретил одного пожилого человека, слы-
вущего чрезвычайно умным. Это местный орел. Я имел
честь обедать с ним, и, так как я парижанин, да
еще парижанин, путешествующий в своем экипаже, он
соизволил сообщить мне остроту, которая снискала
ему такую славу.
Приготовьтесь услышать нечто весьма плоское.
В 1815 или 1820 году мистер Робертсон, физик, фо-
кусник, изобретатель фантасмагории и т. п., давал
представление в городе, где проживал мой новый зна-
комый. Во время сеанса он с трагическим видом под-
нимает чашу из цветного стекла.
— Эта чаша, господа,— говорит он зрителям,—
вызывает во мне воспоминания, одновременно и сла-
достные и очень горькие. С помощью моей науки
вот в этой чаше, господа, в этой простой чаше заклю-
чено все, что осталось на земле от моей дорогой
третьей жены. После ее кончины я велел возложить
ее тело на костер, и она была сожжена, господа, по
обычаю древних. Силой моей науки я превратил ее
пепел в стекло, и каждый раз, как я пью из этой чаши,
с нежностью думаю о моей дорогой третьей жене.
24
— Эй, послушайте-ка, сударь, не превратили ли вы
в бутылки своих двух первых жен? — воскликнул
г-н де С.
Вот она, эта острота, жалкая острота, знаменитая
острота, изменившая всю его жизнь. Аплодисменты
были оглушительными. С этого великого дня г-н де С.
поднимает свой голос, решает все вопросы, и никто в
его присутствии не смеет усомниться в том, что он
утверждает. Он вел со мной беседу о лорде Дерхеме,
который, по его словам, затмит О’Коннеля, потому
что он более благороден.
Чрезвычайная застенчивость провинциала объяс-
няется его чрезвычайными претензиями. Он полагает,
что человек, проходящий в двадцати шагах от не-
го по дороге, только им и занят, а если этот человек
случайно засмеется, провинциал навеки воспылает к
нему ненавистью.
Во время знаменитого сеанса Робертсона г-н де С.
осмелился взять слово перед четырьмястами зрителя-
ми — самыми избранными людьми в городе. Если бы
он не имел успеха, он бы погиб. Он произнес свою
остроту громко и очень явственно. Этой напускной
храбрости он и был, возможно, обязан половиной
успеха.
Читали ли вы «Тома Джонса» Фильдинга, ныне
столь позабытого? Этот роман среди других рома-
нов занимает то же место, что «Илиада» среди эпи-
ческих поэм; однако персонажи Фильдинга, как и
Ахилл или Агамемнон, кажутся нам теперь слишком
примитивными. Светское воспитание сделало замет-
ные успехи и стремится к тому, чтобы каждый получ-
ше скрывал свои аппетиты. Кажется, в восьмой
части «Тома Джонса» лакей, ставший акцизным чи-
новником, присутствует при исполнении трагедии, ко-
торую разыгрывают в сарае. Сначала он доволен, но
потом находит, что актер, играющий короля, выглядит
недостаточно благородным.
С самого моего отъезда из Парижа не проходит и
дня, чтобы под личиной какого-нибудь богатого про-
винциала я не встретил лакея, ставшего акцизным
чиновником. По мнению таких людей, никто не выгля-
дит достаточно благородно. Их идеал, видимо,— буль-
25
варный актер, играющий короля, или, того лучше,
красавец-барабанщик, шагающий в такт впереди сво-
его полка.
Одно это замечание, если оно действительно бы-
ло высказано, говорит о полной неспособности провин-
циалов судить об искусстве.
Поэтому уважаемые граждане Авранша восхи-
щаются своим генералом Валюбером так же, как в
Монпелье — толстым Людовиком XVI, а в Версале —
генералом Гошем.
Все это превосходит мои возможности. Каким бы
стилем я ни писал, какие бы ни придумывал яркие
обороты, я никогда не смогу дать достаточное пред-
ставление о пустоте провинциальных бесед, о тех бес-
численных мелочах, которые составляют жизнь про-
винциала, будь он даже самым изысканным челове-
ком. Трудно поверить, чтобы разумные люди могли с
интересом заниматься такими пустяками; но в один
прекрасный день замечаешь всю глубину провинциаль-
ной скуки, и тотчас же все получает свое объяснение.
Моя знакомая, неглупая женщина, собралась поехать
из Невера в Орлеан. Один из ее чемоданов остался
полупустым: она побоялась, что уложенное в не-
го белье может измяться. Я подал прекрасный совет
послать за бумажными обрезками к упаковщику
на углу.
— Ни в коем случае! — воскликнул ее муж.— Нас
поднимут на смех в Орлеане. «Что же это они,— ска-
жут там,— не сумели рассчитать, сколько им потре-
буется чемоданов для перевозки вещей? Подумать
только, притащили в Орлеан обрезки бумаги!»
После 1815 года, а особенно после 1830 года не
стало общественной жизни. Каждая семья живет
уединенно в своем доме, как Робинзон на своем остро-
ве. Город — это совокупность отдельных семейств, ве-
дущих замкнутый образ жизни. В самой дружной
семье после одного года такого существования уже
не о чем говорить: обо всем давным-давно переговори-
ли. Бедная женщина принимает изумленный вид и
улыбается, готовясь выслушать в сотый раз историю
о сюртуке, украденном с постели у одного приятеля,
которую ее муж собирается рассказать приезжему.
26
Я пожалел письмоводителя суда, имевшего свар-
ливую жену.
— Что вы, сударь! — простодушно возразил мне
один адвокат.— Возвращаясь после судебного за-
седания, он иногда находит дома хоть какое-нибудь
развлечение.
Этот адвокат побывал в Германии. Он рассказал
мне, что до перемен, явившихся следствием наших
побед, князь-епископ не то Бамберга, не то Вюрцбурга
должен был, приступая к исполнению своих обязанно-
стей, принять епископальную библиотеку по инвентар-
ной описи и присягнуть, что пе похитит ни одной книги.
Последний епископ, желая выполнить эту цере-
монию, приказал отпереть дверь библиотеки, и там
были найдены неповрежденными печати, наложен-
ные тридцать один год тому назад, когда скончался
предшественник последнего епископа.
Все хотели бы избрать депутатом этого адвоката,
который, по моему мнению, придерживается уме-
ренных политических убеждений и является, бесспор-
но, умнейшим человеком в департаменте. Но он слиш-
ком беден. Он живет с семьей на восемь тысяч фран-
ков, которые дает ему практика и которых он ли-
шился бы, переехав в Париж.
Работают одни только двадцатилетние бедняки.
Когда потребуются депутаты для издания закона от-
носительно таможенных пошлин или железных до-
рог, придется выплачивать им по сорок франков
за каждое заседание, на котором они будут присут-
ствовать.
Ниверне, 19 апреля.
Раскройте «Королевский альманах» за 1829 год —
и вы увидите, что все должности в этом году были за-
няты представителями дворянства. Теперь же они жи-
вут в деревне, тратя лишь две трети своих доходов и
улучшая свои имения. Такую жизнь можно было бы
назвать счастливой, если бы они думали хотя бы о
чем-нибудь, кроме своих поместий. Помимо сдачи зе-
мель фермерам, каждый землевладелец оставляет
себе еще угодья в сто пятьдесят арпанов, из которых
27
он также извлекает пользу. Многие скупают все зем-
ли, что продаются в округе, и через десять лет эти
господа снова будут владеть великолепными по-
местьями.
Встречаться с ними — большое удовольствие; они
отличаются очаровательной любезностью, которую вы
тщетно стали бы искать в другом кругу, особенно сре-
ди выскочек. Но, хотя беседа с ними непринужденна
и приятна, она все же в конце концов наводит уны-
ние, ибо, в сущности, в этих людях чувствуется какое-
то недовольство.
Эти любезнейшие люди Франции поставили себя
после 1830 года в такое положение, что они только
наблюдают за жизнью, но сами не участвуют в ней.
Молодые люди не сражаются в Константине, пожи-
лые не возглавляют префектур. Франция от этого те-
ряет, ибо многие из них прекрасно знакомы с зако-
нами и постановлениями; все они имели когда-то при-
ятные салоны и бывали грубы, только когда этого хо-
тели. Для человека знатного рода быть грубым — это
то же, что говорить на иностранном языке, который
пришлось изучать и на котором никогда не говоришь
свободно. Сколько высокопоставленных лиц в
наше время владеет этим языком с редким совершен-
ством!
Сегодня после полудня я проехал десять лье с од-
ним знакомым дворянином, который живет в прекрас-
ном имении и быстро увеличивает свое состояние опе-
рациями, весьма близкими к коммерции. Разгорячен-
ный нашей двухчасовой беседой, которая, несмотря
на все мои старания, все время вертелась вокруг поли-
тики, он в конце концов сказал:
— Я разделил бы наших друзей, поселившихся в
деревне, на две категории: на подписчиков «Quotidi-
еппе» и на подписчиков «Gazette de France». Следует
признаться, что последняя понятна лишь тем, кто жи-
вет на расстоянии не более двадцати лье от Парижа.
Бывают дни, когда нашим подписчикам кажется, что
она запятнана предательством, и т. д., и т. д.
Приведу совершенно достоверный диалог, имев-
ший место в Голландии между начальником отделе-
ния одной крупной префектуры и деревенским мэром;
28
мне его передал г-н де Н., который, будучи челове-
ком остроумным, несомненно, его приукрасил.
Начальник. Ну, господин, мэр, вы, конечно,
очень довольны!
Мэр. Во всяком случае, на этот раз, сударь, дела
моей коммуны закончены. Этого мы добились не без
труда.
Начальник. Теперь вам бы следовало меня
чем-нибудь отблагодарить.
Мэр (с отменной любезностью). Сударь, я приму
все меры, чтобы выполнить поручения, которые вам
угодно будет на меня возложить.
Начальник. Вы не понимаете меня, сударь.
Разве ваша коммуна не славится сырами? Пришлите-
ка мне два десятка головок.
Мэр был возмущен. Приехав в свой городок, он
тут же рассказал этот диалог и обрушился на взяточ-
ничество, бесстыдство чиновников и пр. Местные лю-
ди, умудренные житейским опытом, стали говорить
между собой: «Ну что в конце концов значат для нас
двести сорок франков, раз мы так связаны с префек-
турой?» Вопрос ставится на обсуждение, протокол ве-
дется на клочке бумаги, и выносят постановление не
только послать два десятка головок сыра, но еще и
оплатить пересылку. В итоге расход выразился в сум-
ме двухсот пятидесяти двух франков, включая ящик.
Ниверне, 20 апреля.
Вот что рассказывали сегодня в одном богатом
замке. Криминальная история, о которой пойдет речь,
произошла с неким г-ном Бланом, местным но-
тариусом, человеком бесспорно честным, но снедае-
мым безумным страхом себя скомпрометировать.
Месяцев восемь—десять тому назад г-н Блан был
вызван вечером к богатому помещику, который, при-
ехав в город к дочери — известной ханже, заболел
воспалением легких. Больной потерял дар речи. За-
кон в таких случаях разрешает выразить свою послед-
нюю волю жестами, но обязательно в присутствии
двух нотариусов, поэтому г-н Блан привел с собой
коллегу. Нотариусов заставили некоторое . время
29
подождать, потом впустили в маленькую комнатку, не-
вероятно натопленную, чтобы — как им объяснили —
больной не кашлял. К тому же комнатка была чрез-
вычайно плохо освещена.
Господин Блан подошел к больному, который по-
разил его своей бледностью. От кровати, стоявшей в
глубоком алькове и почти совсем скрытой от глаз ши-
роким пологом, шел какой-то сильный запах. Нота-
риусы расположились у маленького стола, самое боль-
шее в двух шагах от кровати.
Они спросили больного, хочет ли он совершить за-
вещание. Больной опустил подбородок на одеяло в
знак согласия. Хочет ли он оставить своему сыну на-
ходящуюся в его свободном распоряжении треть иму-
щества? Больной остается неподвижен. Хочет ли он
оставить эту треть дочери? Больной дважды утверди-
тельно кивает. В этот момент хозяйский пес с ярост-
ным лаем врывается в комнату; он бросается под ноги
нотариусам, стараясь пролезть к кровати. Собаку по-
спешно выгоняют. Завещание зачитывается умираю-
щему, который снова несколько раз кивает в знак со-
гласия.
После совершения акта нотариусы встают, соби-
раясь уйти, но так как носовой платок нотариуса Бла-
на упал на пол, когда в комнату вбежала собака,
Блан нагибается, чтобы поднять его. При этом он со-
вершенно явственно видит под кроватью две босые
мужские ноги. Г-н Блан изумлен. Тем не менее он
выходит из комнаты со своим коллегой, но, спустив-
шись с лестницы, рассказывает ему, то, что ви-
дел. Велико смущение обоих! Дочь больного, у кото-
рой они сейчас были, женщина решительная и поль-
зуется большим весом в городе. Следовало бы вер-
нуться, но как объяснить свое возвращение?
— Однако, дорогой собрат,— говорит г-ну Блану
второй нотариус,— какое отношение имеют мужские
ноги к акту, совершенному по всем правилам?
Нотариусы были, конечно, честными людьми, но
превыше всего они боялись задеть дочь умирающего
богача, которая к тому же была племянницей кюре и
председательницей двух или трех благотворительных
обществ.
30
Потолковав друг с другом и совсем преисполнив-
шись страха, они все же решают вернуться. Нотариу-
сов принимают с нескрываемым удивлением, что еще
увеличивает их растерянность. Они не знают, как
объяснить свое возвращение. Наконец, второй нота-
риус начинает расспрашивать о состоянии больного.
Нотариусов подводят к дверям его спальни. Они ви-
дят, что полог кровати затянут наглухо. Завещатель-
ная процедура-де сильно утомила больного. Нотари-
усам рассказывают с множеством деталей, что состоя-
ние больного ухудшилось с середины ночи, и потихонь-
ку выпроваживают их за дверь.
Не зная, что сказать, бедняги вторично спускают-
ся с лестницы.
Не пройдя и ста шагов, г-н Блан снова обращает-
ся к своему коллеге:
— Мы влипли в неприятнейшую историю, и если
не проявим решительности, то будем упрекать себя до
конца своих дней. Здесь пытаются лишить отсутству-
ющего сына восьмидесяти тысяч франков.
— Но она разорит нас дотла! — вырвалось у вто-
рого нотариуса.— Если эта женщина возьмется за нас,
то мы же еще окажемся мошенниками.
Тем не менее упреки совести с каждой минутой
становятся все мучительнее, и в конце концов совесть
начинает так терзать бедных нотариусов, что они, на-
бравшись храбрости, снова подымаются наверх.
Очевидно, за ними следили из окна. На этот раз
к ним выходит сама дочь больного, тридцатипятилет-
няя женщина, известная своими добродетелями, у ко-
торой язык хорошо подвешен. Дама принимается за
нотариусов и не дает им вымолвить ни слова, когда
они пытаются объясниться; она чуть ли не затыкает
им рот и в конце концов, видя, что они хотят все же
что-то сказать, ударяется в слезы, превознося добро-
детели горячо любимого отца, которого ей должно по-
терять. С большим трудом нотариусам удается снова
попасть в комнату умирающего. Г-н Блан нагибается.
— Что вы там ищете? — язвительно спрашивает
женщина, известная своими добродетелями. Й тут она
уже обращается к ним с такой запальчивостью, что
нотариусы в ужасе видят всю глубину бездны, кото-
31
рая разверзлась перед ними. Они приходят в полное
замешательство, страх овладевает ими, и наконец
после сорокапятиминутной сцены о«ни вынуждены уйти.
Очутившись «а улице, г-н Блан сказал своему кол-
леге:
— Нас выставили за дверь, как школьников!
— Но, бог мой, если эта .чертовка начнет нас пре-
следовать, мы погибли!—воскликнул второй нотариус
со слезами на глазах.
— А вы думаете, она не поняла, почему мы верну-
лись? Больше двух суток ее папаша не протянет, ес-
ли только он уже не умер, тогда она будет вне опас-
ности и сможет торжествовать победу, а на нас напу-
стит всю свою клику, и та будет пакостить нам, как
сумеет.
— Сколько у нас появится врагов! — со вздохом
пробормотал второй нотариус.— У госпожи Д. такие
связи! За нас будут только либералы, а либералы но-
тариальных сделок не совершают, у них нет ни гро-
ша за душой, к тому же они сами очень осторожны.
Однако угрызения совести настолько мучают этих
славных людей, что они вдвоем отправляются к коро-
левскому прокурору, как бы для того, чтобы испро-
сить у него совета. Вначале этот мудрый чиновник де-
лает вид, что ничего не понимает, потом он приходит
в такое же замешательство, как и нотариусы, и за-
ставляет их трижды повторить свой рассказ. Затем он
заявляет: ввиду того, что дело чрезвычайно серьезно
и что подозрения падают на такую достойную и ува-
жаемую всеми особу, как г-жа Д., он не вправе при-
нимать каких-либо мер без письменного заявления.
Нотариусы и королевский прокурор, сидя друг
против друга, хранят молчание по меньшей мере в те-
чение пяти минут. Возможно, что нотариусы только
того и хотели, чтобы им вежливо указали на дверь.
Но тут появляется, напевая песенку, полицейский
комиссар, молодой денди, лишь полгода назад при-
ехавший из Парижа. Он заставляет рассказать ему
всю историю сначала, несмотря на почти явное не-
желание присутствующих.
— Ха, ха, господа, это ведь сценка из «Наследни-
ка»,— говорит он, смеясь.
32
Нотариусы и прокурор приходят в полное недо-
умение от такого невероятного легкомыслия.
— Но, может быть, сударь, вам неизвестно,— за-
мечает, весь дрожа, второй нотариус,— что за жен-
щина эта госпожа Д.?
Денди даже не удостаивает ответа канцелярскую
крысу.
— Если господин королевский прокурор сочтет воз-
можным поручить это дело мне,— говорит полицейский
комиссар,— я отправлюсь к этой страшной госпоже Д.
с нотариусами, и в моем присутствии господин Блан
снова расскажет о мужских ногах, которые он видел
под кроватью, я спрошу, что это за ноги, а остальное
беру на себя.
Так и было сделано. Г-жа Д., увидев полицейского
комиссара, меняется в лице. Последний тут же начи-
нает говорить повелительным тоном и предостерегает,
что некоторые преступления ведут людей, и не подо-
зревающих об этом, на галеры, а иногда и к позорно-
му столбу. Г-жа Д. падает в обморок. Появляется ее
супруг и в конце концов признается, что его тесть
умер за два часа до прихода господ нотариусов, но
что он неоднократно заявлял, что хочет все оставить
дочери, и т. д. Так как в течение долгого рассказа о
воле старика, о ее побудительных мотивах, о п-лохом
поведении сына — большого мота и т. д. зять начи-
нает набираться храбрости, полицейский комиссар
прерывает его и вновь заговаривает о галерах и по-
зорном столбе. Наконец, после небольшой сцены,
очень живо проведенной комиссаром, довольным тем,
что ему поручена такая роль, зять слабым голосом
просит нотариусов вернуть ему подлинник завещания
и собственноручно рвет его. Под нажимом полицей-
ского комиссара зять признается, что все это было
выдумкой его фермера; прекрасно понимая, каким
ударом была для них внезапная кончина тестя, кото-
рый все состояние предполагал оставить дочери, он
захотел им помочь. Из середины кровати вытащили
две доски, фермер залез под кровать, так что голова
его оказалась почти на уровне головы покойника, ко-
торую руками он легко приводил в движение.
Я, как и мой читатель, нахожу эту историю слиш-
3. Стендаль. Т. XII. 33
ком длинной в письменном изложении. В устной же
передаче она возбуждала интерес: каждый слуша-
тель добавлял какую-нибудь забавную подробность
к повествованию о душевной борьбе нотариусов меж-
ду страхом себя скомпрометировать и честностью.
Во время моего путешествия неоднократно при-
водились подобные факты. В маленьких городках за-
частую возникают подозрения, но через два — три ме-
сяца о них уже не говорят.
Важно в таких случаях остерегаться собак.
Мулен, 21 апреля.
Один здравомыслящий человек, который благода-
ря своему здравому смыслу заработал несколько мил-
лионов, сказал мне сегодня вечером:
— Рынки забиты, производится слишком много
товаров. Раз мы оплачиваем Академию моральных и
политических наук, почему не спросить у нее: нет ли
средства, чтобы воспрепятствовать человеку, имеюще-
му состояние в сто тысяч франков, выдавать вексе-
лей на двести тысяч?
Нет ничего труднее, должен признаться, когда де-
ло идет о частном лице: вас обвинят в том, что вы
вторгаетесь в личную жизнь и т. д. Этого я допустить
не могу. Надзор может быть осуществлен только при
продаже определенного рода гербовой бумаги, из-
готовленной ad hoc *.
Насколько проще издать закон, когда дело касает-
ся компании капиталистов, учрежденной на основа-
нии акта, который составлен и зарегистрирован нота-
риусом. Постарайтесь же поскорее понять, что делает-
ся в Соединенных Штатах, и установите твердые
законные принципы прежде, чем укрепится то, что ва-
ши Роберы Макеры называют «благоприобретенны-
ми правами».
Вот что примерно гласил бы законз
Статья I
Компания капиталистов имеет право выпускать
акции только на сумму, равную сумме наличного ка-
питала._______
• Для данного случая (лат.).
• 34
Стать я II
Каждый держатель акций, выпущенных компа-
нией, имеет право предъявить претензии к компании
в случае выпуска акций с нарушением статьи I.
Статья III
Спорные случаи разрешаются особым жюри, из-
бираемым по жребию из числа наиболее уважаемых
двухсот землевладельцев и двухсот купцов департа-
мента.
В особых статьях должна быть предусмотрена
продажа акций по вздутому курсу. Часто одна угроза
скандального процесса заставляет плутов призаду-
маться.
Мулен, 22 апреля.
В Мулене примечательна только гробница герцога
де Монморанси, которому кардинал Ришелье прика-
зал в 1632 году отрубить голову. В Тулузе сохранил-
ся небольшой тесак, удостоившийся этой высокой
чести.
Присутствие провинциального чичероне, болтливо-
го и вульгарного, отравляет мне удовольствие от по-
казываемых им любопытных памятников старины.
Уже одно это обстоятельство подтверждает, что не
мое призвание описывать путешествие по Франции и
что данный мой труд может на что-либо пригодить-
ся пока не появился другой, лучший.
Поэтому-то я и предпочитаю провинциала, незна-
комого с красотами своего края, провинциалу-энтузи-
асту. Когда житель Авиньона расхваливает Воклюз-
ский источник, он производит на меня впечатление
неделикатного человека, говорящего о женщине, кото-
рая мне нравится, и расписывающего в высокопарных
выражениях как раз недостающие ей прелести, об от-
сутствии которых я никогда и не думал. Такое восхва-
ление превращается в злой памфлет.
Отвращение, которое я питаю к болтунам и гру-
бым душонкам, чуть было не помешало мне осмотреть
изумительную церковь Сен-Мену, расположенную в
'35
пяти лье от Мулена. Ее украшают прекрасные колон-
ны, подражание коринфским, а многие ее части в ро-
манском стиле. Этому зданию грозит разрушение из-
за неодинаковой величины арок.
Некоторые части великолепной церкви Сувиньи,
расположенной ближе к Мулену, выполнены в ро-
манском стиле, другие, быть может, восходят к
VIII веку. Храм этот — один из самых достопримеча-
тельных в здешней провинции. Он был восстановлен
в 919 году рыцарем Эмаром. Там находятся гробницы
герцогов Бурбонских. Неф — в романском стиле, хо-
ры — в готическом, некоторые части — в цветущем
романском стиле.
Я только что вынужден был употребить термины:
романский и готический стиль. Позволю себе их разъ-
яснить.
Романский стиль — хронологически первый. Он
сменил полное варварство 1000 года. Стиль этот ха-
рактеризуется прочностью, скромностью и простотой
материалов.
Готический стиль, сменивший романский, когда
духовенство еще более разбогатело и сумело заста-
вить работать на себя крестьян, оплачивая их индуль-
генциями, стремится прежде всего изумить и казаться
смелым.
Ему свойственны очень высокие своды с хрупкими
колоннами, чрезмерно большие окна, которые разде-
ляются такими тонкими перемычками, что с трудом
веришь в их прочность. Стрельчатые своды встречают-
ся гораздо чаще, чем в романском стиле.
Готический стиль старается воздействовать на во-
ображение верующего, находящегося в храме; однако
снаружи здание бесстыдно окружают контрфорсами,
которые поддерживают его во всех направлениях, и
непривычному к этому глазу представляется, что по-
стройке грозит разрушение. Всесильная привычка ме-
шает нам замечать это уродство. Она препятствует
нам воспринимать то, что очевидно, если нас с дет-
ства приучили этого не замечать.
Привожу несколько хронологических данных, ко-
торые рекомендую выучить наизусть, что поможет
вам выдавать себя, за знатока.
.36
После 1000. года, когда кончился период полного
варварства X века,— романский стиль.
1050 год — украшенный, или цветущий романский
стиль.
1150—1220 годы — переходный период.
1200 год—готика.
1260 год — украшенная, или цветущая готика.
1350 год — начало пламенеющей готики (контуры
орнаментов (Tracery), возведенных на вертикальных
косяках окон, напоминают заглавную французскую
букву S, словно начертанную пламенем горящего хво-
роста).
1500 год — переход от готики к Ренессансу (этот
стиль носит во Франции название «стиля Людови-
ка XII»).
1550 год — господство Ренессанса.
VIII и начало IX века отличаются кубическими
капителями, однако такие капители встречаются
только на берегах Рейна.
Бургундия, 26 апреля.
Только что я покинул очень унылый край. Я оста-
навливался на несколько дней в замке одного при-
ятеля, человека неглупого, но владеющего лесами,
которые надлежит разработать, поэтому он чрезвы-
чайно заинтересован в проведении дороги. Главный
инженер — человек весьма сведущий, к тому же при-
ятнейший человек в округе. Инженер, непосредствен-
но руководивший этой работой,— славный юноша,
очень образованный и любящий свое дело: с куском
хлеба и книгой в руке он каждый день приходил на
место работы и оставался там целое утро. В самый
разгар работ молодого инженера неожиданно пере-
вели в другой конец королевства.
— Сезон потерян! — воскликнул мой приятель,
г-н Ранвиль, возмущенный этим перемещением. Кроме
того, он очень сердился на одного вороватого десят-
ника и утверждал, что администрация никогда не
увольняет воров, а довольствуется тем, что переводит
их в другой департамент. Поэтому г-н Ранвиль, влюб-
ленный в свою дорогу, всегда требует у главного инже-
37
нера местных десятников; у моего приятеля есть еще
и другие горести.
— Никак не могу понять,— сказал я ему,— поче-
му вы вкладываете в это столько страсти? К чему,
черт возьми, ставить свое благополучие в зависимость
от других людей? Гораздо разумнее было бы влю-
биться в молодую хорошенькую женщину; тогда
вам по крайней мере пришлось бы считаться с кап-
ризами лишь одной особы. Из-за вашей дороги вам
приходится вести борьбу не только против интересов
сотни провинциалов, но и против всех благоглупостей,
которых, как им кажется, требуют их интересы.
Я поехал с г-ном Р. в супрефектуру.
Главный инженер разработал превосходный про-
ект дороги. Проект этот был представлен три года тому
назад в супрефектуру. К нему была приложена толстая
чистая тетрадь, предназначенная для замечаний.
Я приехал, чтобы ознакомиться с ними. Нужно при-
знать, что они смехотворны. Префект назначил комис-
сию для их рассмотрения. Но чтобы не обидеть двух
членов генерального совета департамента — местных
жителей, он их ввел в комиссию. Следует отметить,
что в провинции генеральный совет имеет для префек-
та приблизительно такое же значение, как в Париже
Палата депутатов для министра. На словах над депу-
татами всячески трунят, а все же вынуждены доби-
ваться их расположения.
Эти два члена генерального совета не хотели оби-
деть избирателей, голосовавших за них, а также их
родственников. Общество, которое собирается в мест-
ных кабачках, высказалось решительно против проек-
та главного инженера. Проект этот, бесспорно, имеет
только одно достоинство — он разумен, ибо предла-
гает уничтожить очень крутой подъем, по поводу ко-
торого те же самые крестьяне кричат вот уже три-
дцать лет. Согласно проекту, дорога должна была про-
ходить у последнего дома одной деревни. Инженера
заставили прокладывать ее через самую деревню, где
эта злополучная дорога столкнется с двумя прямыми
углами, которые ей придется обогнуть. Я никогда не
кончу, если стану перечислять все нелепости, встреча-
ющиеся в производимой сейчас большой работе. Та-
зе
ков результат давления аристократии кабаков. Мы
словно уже в Америке, где вынуждены ухаживать за
наиболее неразумными слоями населения.
Отсюда я заключаю, что земли покупать не следует,
над» только брать их в аренду на четыре — пять
лет, а капитал свой помещать в Париже в хорошо за-
страхованные дома. Правда, владея землей, можно
быть избранным в депутаты. Но, если вы решитесь
приобрести землю к югу от черты, которая проходит
от Безансона до Нанта, дайте себе слово никогда не
сердиться, что бы с вами ни вытворяли. Хоть я и су-
тяга по натуре, но если бы я был богат и был вынуж-
ден купить землю в провинции, я предпочел бы Нор-
мандию, ибо этот край более цивилизован и там
меньше стремятся причинять неприятности соседу без
пользы для себя.
Бургундия, 27 апреля.
Сегодня вечером у г-жи Ранвиль собралось много
гостей. Заговорили о любовных историях, и дамы ста-
ли упрашивать председателя суда г-на Н.- рассказать
историю о несчастном башмачнике по имени Маран-
дон, хорошо известном в этих местах. Хотя г-н Н. и
уверял, что история эта самая обычная, гости, собрав-
шиеся в салоне г-жи де Ранвиль, настроившись послу-
шать трагический рассказ, настояли на своем. Я же,
вернувшись к себе в комнату, не поленился записать
этот рассказ, который во всех подробностях строго со-
ответствует истине. Но есть ли у него еще и другие
достоинства? В те минуты философского раздумья,
когда ум, не смущаемый никакою страстью, наслаж-
дается обретенным покоем и размышляет о причудли-
вости человеческого сердца^ он может положить по-
добные истории в основу своих выводов.
В этом их единственное преимущество перед рома-
нами, которым вымысел взволнованного романиста
придает занимательность совсем другого рода; обыч-
но они не могут служить основой для каких бы то ни
было выводов.
Совсем еще недавно в Аржантоне жила молодая
супружеская чета из рабочих, которая, казалось, име-
39
ла все данные для полного счастья. Жена была кра-
сива и добра; муж имел известный достаток, доход-
ное ремесло, и к тому же это был милейший малый.
Женат он был на своей родственнице. Обоим очень
хотелось иметь детей, но их мечте не суждено было
сбыться.
В первых числах января 1837 года Франсуа Ган-
тье — так звали мужа — чуть свет отправился в Ли-
мож на телеге, нагруженной мукой. Проезжая ран-
ним утром Аржантон, он заметил человека, который,
как ему казалось, следил за ним, а потом его обогнал.
Когда Гантье, сидя спокойно в телеге, переехал мост
через Крезу и подымался на довольно крутой берег по
ту сторону реки, человек, по всей вероятности тот са-
мый, которого он раньше заметил, бросился на него
и нанес ему рану ножом. Гантье спрыгнул с телеги;
завязалась жестокая борьба. Он получил пять или
шесть ножевых ран и обратил преступника в бегство,
но потерял много крови и не смог его преследовать.
Раненого приютили где-то по соседству, затем отвез-
ли домой.
Общественное мнение Аржантона сразу опреде-
лилось: преступление совершил Жан Марандон, баш-
мачник, сосед и родственник четы Гантье, вдовевший
два года. Шла молва, что он находится в близких от-
ношениях с женой Гантье. Когда началась эта связь
с очень хорошенькой женщиной, считавшейся долгие
годы воплощением добродетели? Выяснить это так и
не удалось.
Марандона любили во всей округе; у него были
черные глаза, необычайно выразительные, что редко
встречается у крестьян.
Началось следствие. На одежде Марандона, прав-
да, нашли кровавые пятна, но это не могло служить
доказательством. Следствие установило, что в день
преступления он встал раньше, чем обычно. После
происшествия он не появлялся в доме Гантье. Но все
эти улики были недостаточны. Тем более, что при до-
просе муж упорно заявлял, что не может опознать
преступника; во всяком случае, это был не Маран-
дон,— преступник был значительно ниже ростом.
Дело прекратили.
40
Три недели спустя Гантье, впервые после печаль-
ного события вышедший из дома, отправился к миро-
вому судье и заявил, что если он раньше утверждал,
что не может опознать преступника, то он вводил суд
в заблуждение: он определенно знает, что это был
Марандон.
В тот же самый вечер Марандон взломал дверь
соседнего нежилого дома, взял там ружье и исчез.
На следующий день его родственники начали по-
иски. Они решили обследовать обрывистые берега
Крезы, откуда он мог броситься- в реку. Вскоре их
внимание было привлечено сильным запахом пороха,
который шел из глубокой пещеры, расположенной над
самой Крезой. Вошли в пещеру, там было темно. Сна-
чала обнаружили деревянный башмак, затем нащу-
пали окоченевшую босую ногу. Труп вытащили на
свет. Это был Марандон, он покончил с собой выстре-
лом в самое сердце.
Когда обнаружили труп, Мари Гантье не было в
Аржантоне; она поехала к матери, которая после пре-
ступления отказывалась видеть дочь. Та же решила
сделать попытку к примирению. Вернувшись в город,
Мари на улице узнала о смерти своего любовника и
тут же упала с лошади. Ее подняли и стали внима-
тельно за ней следить, ибо она говорила, что покон-
чит с собой. Однако Мари Гантье ускользнула от сво-
их стражей, поднялась на чердак своего дома и вы-
бросилась из окна. Она упала с высоты около сорока
футов, отделалась легкими ушибами и предстала пе-
ред судом по обвинению в соучастии. На каких фак-
тах основывалось обвинение, для вас, господа, конеч-
но, интереса не представляет. Г-жу Гантье оправда-
ли, что нетрудно было предвидеть.
Вот каковы были обстоятельства дела.
Гантье сразу же узнал Марандона, и этот про-
стой человек, подвергшийся столь вероломному напа-
дению, нашел в себе достаточно силы воли, чтрбы
в течение трех недель скрывать от своей семьи, а так-
же от суда имя преступника. Впоследствии он объ-
яснил свои мотивы. Он знал, что его жену обвиняют
в связи с Марандоном, но не верил этому. Назвать
преступника — значило бы во сто крат усилить подо-
41
зрения, и без того уже получившие широкую огласку.
Гантье решил молчать до тех пор, пока точно не
узнает, принимала ли его жена участие в покушении
на него. Он признался ей в своей великодушной лжи.
Однако вскоре Гантье перестал сомневаться в невер-
ности жены.
За каждым шагом Мари Гантье следили. Она это
понимала. Не зная, как сообщить любовнику то, что
доверил ей муж, она попробовала подкупить служан-
ку одного из своих деверей и попросила ее отнести
письмо Марандону. Девушка сначала согласилась, но
потом рассказала все хозяину; тот велел ей взять
письмо и передать ему.
«Мой дорогой муж,— писала Мари Гантье (за-
метьте, что это пишет простая женщина),— я больше
не выдержу; с тех пор, как он мне сказал, что это ты
покушался на него, я самая несчастная женщина на
свете. Он говорит, что хочет тебя засадить в тюрь-
му... Я не могу утешиться. Если ты хочешь покончить
с жизнью вместе со своей женой, ответь мне сразу че-
рез Мари. Не бойся Мари. Она сохранит нашу тай-
ну, а я ее чем-нибудь отблагодарю. И напиши мне,
что нужно сделать, чтобы вместе умереть. Мой люби-
мый, не забудь в этом случае свою жену, потому что
для меня чем скорее, тем лучше».
Это письмо не дошло по адресу. Служанка только
передала Марандону якобы от имени г-жи Гантье, что
ее мужу все стало известно и что он его узнал. «Я по-
гиб!» — воскликнул Марандон.
Мари Гантье, удивляясь тому, что не получает от-
вета, написала второе письмо, которое дошло до Ма-
рандона. У него ответ был уже готов, и он передал
его служанке.
«Скажу так,— писал он,— не горюй, постарай-
ся утешиться. Я уверен, что нам теперь нечего боять-
ся. Нужно стойко перенести наше несчастье. Позднее
мы придумаем, как нам выйти из этого тяжелого по-
ложения. Если меня и вызовут на допрос, не волнуй-
ся, я в себе уверен. Если же вызовут и тебя, ты все
42
время повторяй, что у тебя со мной никогда никаких
разговоров не было. Сделай это если не ради меня,
то ради мальчугана (у него был сын, и он страстно
любил ребенка). А те две книги (два тома «Картины
супружеской любви»), если они их не заметили,— со-
жги. Если ты ничего лучшего не придумаешь, уезжай
через некоторое время к своему отцу. Если будет раз-
говор о дарственной записи, тебе придется ее уни-
чтожить. Главное, будь спокойна... А затем крепко
тебя целую, дорогая моя жена».
Не могу не признать, что дарственная запись, о
которой говорит Марандон, слегка портит эту любов-
ную историю: она была составлена за несколько ме-
сяцев до описываемого здесь события и послужила
одним из важнейших аргументов для обвинения. Ма-
ри Гантье настойчиво просила мужа и добилась от
него согласия на взаимную дарственную запись, пре-
доставляющую в случае смерти одного из супругов
право пользования его имуществом другому супругу.
Эти два письма, переданные мужу, заставили его
рассказать правду аржантонскому мировому судье.
Как вам известно, это признание привело к двум по-
кушениям на самоубийство, из которых одно было до-
ведено до конца.
Во время всего следствия Мари Гантье отрицала
свою вину, доходя даже до абсурда. Но по крайней
мере она проявила, защищаясь, необычайное упор-
ство и силу духа, которую ничто не могло сломить.
— Письма, за исключением орфографии, перепи-
саны точно,— сказал председатель суда г-н Н., за-
канчивая свой рассказ,— в копиях, которые я видел,
орфография была исправлена.
— Боязнь ада,— сказал я,— удержала бы их от
самоубийства.
— Да, вы правы; но всю жизнь бояться, разве это
не несчастье?
Я привел эту историю, отдав ей предпочтение пе-
ред многими другими, рассказанными в тот же вечер
и столь же достоверными, ибо ее действующие лица
не обладают особой энергией. Хорошее общество на-
шей эпохи, единственный признанный судья всего то-
43
го, что мы публикуем, имеет душу семидесятилетнего
старика; оно ненавидит энергию во всех ее проявле-
ниях.
Чай у г-жи Ранвиль превосходен. Около одинна-
дцати часов подали ужин, после которого все гости,
прибывшие в экипажах, сразу разъехались. Нас оста-
валось человек восемь или десять, из здешнего или из
соседнего замка. Зашел разговор о том, как весели-
лись люди в былые дни, и Ранвиль принес бутылку
настоящего Кло-де-Вужо, чуть ли не последнюю;
у него сохранилось не более шести бутылок 1811 года.
Только к часу ночи мы разошлись по своим комнатам.
Нас было девять человек, распивших эту бутылку, и
мы пришли в очень веселое настроение, хотя я был
среди них самым младшим, а мне тридцать четыре
года.
С самого начала вечера все молодые люди, напу-
скавшие на себя необычайную серьезность, стара-
тельно подчеркивали, что не находят удовольствия в
женском обществе. Некоторые из дам, однако, были
прелестны. Молодые люди, весь вечер занятые друг
другом, освободили нам, старикам, поле деятельности.
В своей комнате я нашел книгу г-на де Бальзака
«Аббат Биротто из Тура». Как я восхищаюсь этим ав-
тором! С какой полнотой он сумел изобразить все не-
взгоды и все убожество провинциальной жизни!
Я предпочел бы более простой стиль, но раскупались
ли бы тогда его книги в провинции? Я полагаю, что
он пишет свои романы в два приема: сначала вполне
вразумительно, а потом разукрашивает свой стиль нео-
логизмами: «треволнения души» или «снег идет в мо-
ем сердце» и т. п. красоты.
Бургундия, 28 апреля.
Сегодня утром мы совершили прогулку верхом.
Чтобы несколько рассеять моего бедного друга, тер-
заемого мыслями о дороге, которая должна создать
благоприятные условия для его торговли лесом, мы
завели разговор о любовных интригах, о добродетели
и о провинциальных дамах.
—- Из каждых шести наших дам,— весьма хлад-
44
нокровно сказал мне Ранвиль,— только за одной во-
дятся кое-какие грешки; вторая может воскликнуть,
подобно маркизе Мармонтель: «К счастью!» Но четы-
ре остальных достойны восхищения. Я объясняю это
явление так же, как лондонскую добродетель: если
мужчина три раза подряд посетит какую-нибудь се-
мью, все соседи приходят в негодование, и женщина,
за которой только начали ухаживать, предупрежде-
на раньше, чем она успела полюбить.
Ранвиль привел десяток примеров; о наиболее лю-
бопытных я не смею здесь упомянуть, боясь вновь
поднять шумиху в округе. На мой серьезный вопрос,
встречается ли страстная любовь среди хорошего об-
щества Бургундии, он ответил отрицательно.
А между тем любовник одной из дам здешнего об-
щества выстрелил в нее из пистолета, или же она вы-
стрелила в него. Это случилось в деревне, в одинна-
дцать часов вечера, причем муж находился в соседней
комнате. По слухам, муж, с полным безразличием от-
носившийся к своей супруге, даже не встал с посте-
ли. Любовнику пришла счастливая мысль обратиться
за помощью к лесничему, который на следующее ут-
ро всем рассказывал с весьма сконфуженным видом,
что ружье случайно выстрелило в его руках под са-
мым окном хозяйки и что он, опасаясь ее гнева, убе-
жал в лес, где и провел весьма неприятную ночь. Он
видел подступивших к нему волков, но так как ружье
его не было заряжено, и т. д., и т. д.
Другая дама, которую ее муж — прокурор, боль-
шой ревнивец,— заставлял разъезжать вместе с собой
в плетеном кабриолете, внезапно заболела на постоя-
лом дворе, в десяти лье от здания суда, где ее муж
выступал чуть ли не каждое утро. У нее хватило вы-
держки пролежать в постели шесть недель. Прокурор
проводил на этом дрянном постоялом дворе все вос-
кресные дни. Он привозил знаменитых врачей, кото-
рые с помощью своей науки нашли, конечно, что хоро-
шенькая женщина очень серьезно больна. Угадайте,
что было потом. Местный житель, который имел дело
с прокурором, осведомил его о том, что происходит.
Прокурор был тесно связан с двумя депутатами, ко-
торые добились у военного министра отсылки офице-
45
ра в Алжир, где тот и был . убит. Заметим в скобках,
что ничто не может сравниться с невежеством и рав-
нодушием некоторых провинциальных врачей.
В Париже истинная любовь уже не спускается ни-
же шестого этажа, откуда она порой выбрасывается
из окна. Быть может, она встречается чаще в провин-
ции, иногда в кругах мелкой буржуазии и, конечно,
среди женщин, ибо с 1830 года любовь для молодого
человека считается величайшим позором.
Отен, 29 апреля.
В Бургундии, как и повсюду, брак по любви слу-
жит постоянным предметом насмешек молодых лю-
дей. Они беспрестанно говорят о том, какое приданое
должно быть у женщины, которую они намерены
осчастливить. Один из соседей Ранвиля — большой
хвастун, с черными бакенбардами, очень шумливый
(провинциальный лев) — в двадцать пять лет утверж-
дал, что женится только на женщине с приданым
в триста тысяч франков; в тридцать лет он удовле-
творялся уже ста пятьюдесятью тысячами и наконец
в тридцать пять женился на женщине с приданым
всего лишь в восемьдесят тысяч франков.
Молодые люди проводят свою жизнь в кафе,
куря сигары и разговаривая о том, как сделать карье-
ру. Она должна быть быстрой и блестящей. Успех
некоего лейтенанта артиллерии сводил с ума всех
французов по крайней мере в течение полувека.
— В этом году,— сказал мне Ранвиль,— молодые
люди, желающие добиться успеха не работая, начали
много говорить о выборах и о железных дорогах, про-
екты которых были отклонены по лености Палатой
депутатов. Если бы появился новый Мирабо или Дан-
тон, его красноречие могло бы привести их к величай-
шим безумствам, ибо, в сущности, они скучают.
— Кстати, о скуке: а литература?
— Эти господа не могут понять так называемых
«необузданных страстей» в современном романе; еще
менее понятна им трогательная восторженность ро-
манов, которые сводили вас с ума в их возрасте. Те-
перь уже никто не читает «Новую Элоизу», романы
46
г-жи Коттен или Марии-Режины Рош, переведенные1
аббатом Морелле. Молодые люди 1837 года доволь-'
ствуются мемуарами г-жи Дюбарри. г-жи де Помпа-
дур, «Современницы», Флери, и т. д., и т. д., где выво-
дятся люди, которые зарабатывают много денег и
жизнь которых порой разнообразится беспутными ве-
черами. Они верят в существование г-жи де Креки,
«Шагреневая кожа» г-на де Бальзака пользуется у них
бешеным успехом. Они находят холодным все, что на-
писано простым стилем, и неологизм для них — это
вершина мысли.
Наиболее изысканные из молодых людей, завсе-
гдатаев кафе, зачитываются «Мемориалом св. Елены»
и безгранично восхищаются императором. Ведь Напо-
леон дал ренту в 80 000 ливров генералу Маршану,
отличившемуся под Эйлау. Сказать по правде, быст-
рая карьера по мановению руки монарха в гораздо
большей степени соответствует безрассудным мечтам
современных республиканцев, нежели скромные до-
стижения, которых можно добиться в разумно управ-
ляемом государстве.
Ранвиль немного утешил меня, добавив:
— Мы приближаемся к временам, когда будут
считаться только с людьми, имеющими самостоятель-
ное мнение. Теперь уже одни дурачки, ленивцы и за-
стенчивые люди повторяют модные суждения.
Как благотворно одиночество для молодого чело-
века, живущего в Сомюре или в Мулене, чтобы соста-
вить себе собственное мнение по пяти — шести вопро-
сам! Какой это будет тонкий, необыкновенный человек,
как будут прислушиваться к его словам, если он в
двадцать пять лет будет иметь самостоятельное мне-
ние по пяти — шести вопросам!
В Париже человек беспрерывно отвлекается. Да-
же у двадцатипятилетнего юноши, имеющего счастье
не рассчитывать на наследство, есть столько возмож-
ностей позабавиться! Что только не привлекает
ежедневно его внимание! Найдется ли в Париже
двадцатилетний человек, который прочитал бы, пы-
таясь отыскать в них противоречия, все восемь то-
мов Монтескье?
Легко себе представить, что, будучи здесь толь-
47
. ко проездом, я не успеваю познакомиться с провинци-
альным обществом и молодежью. Все приведенные
выше суждения заимствованы мною у человека с яс-
ным и глубоким умом, который живет в своем поме-
стье с 1830 года. Почти во всех городах, где мне до-
велось хоть ненадолго задержаться,— в Лионе, Мар-
селе, Гренобле — я мельком встречал молодых людей,
словно созданных для того, чтобы всего добиться. Я
даже думаю, что в 1850 году высокие посты будут
занимать по большей части уроженцы далеких
от Парижа мест. Чтобы стать видным человеком,
нужно к двадцати годам обладать той пылкостью ду-
ши, той, если можно так выразиться, способностью
поддаваться иллюзиям, которые присущи лишь про-
винциалам; нужно также философское образование,
свободное от всякой фальши, которое можно получить
только в хороших парижских коллежах.
Но способность сильно желать становится все бо-
лее редкой в Париже. Ныне не читают серьезно хо-
роших книг; Беля, Монтескье, Токвиля и др. Читают
лишь современные пошлости — и то только, чтобы
иметь возможность поговорить о них по мере того,
как они выходят в свет.
Я пишу обо всем этом, чтобы отвлечься от силь-
ной вспышки гнева. Приехав в Отен, я обнаружил,
что потерял все ключи от ящиков моей коляски, и
пишу в то время, как Жозеф вместе со слесарем во-
зится с отмычками.
Так как этой операции не предвидится конца, я
расскажу историю Отена, которую изучил в библио-
теке г-на Ранвиля.
Всем известно, что мы здесь находимся в знаме-
нитой Бибракте — столице страны эдуев, которых
Помпоний Мела называет самым выдающимся кельт-
ским (или галльским) племенем и которые так часто
упоминаются у Цезаря *. Цезарь, напавший на галлов,
। Цезарь, VI, XII и т. д. Чтобы прослыть ученым в
1837 году, следует верить тому, что кельты, или галлы, пришли из
Азии и сами покорили Галлию. То, что римляне пришли из Ин-
дии,'вполне очевидно — так полагают немцы,— ибо в старола-
тинском языке встречается с десяток индийских слов. Или еще
того лучше, вся римская цивилизация берет свое начало из боль-
48
обладал храбростью, равной их храбрости, и умствен-
ным превосходством более передовой цивилизации; он
старался разъединить эти младенческие племена. Су-
мев возбудить зависть, свойственную жителям Отена,
он привлек их на свою сторону, на сторону чужезем-
ца, и несчастные жители Бибракты, движимые пагуб-
ным желанием унизить аллоброгов и арвернов, при-
соединились к римлянам. В награду за свою глупость
они удостоились пышного названия «братьев» и «со-
юзников» римского народа.
Они владели территорией между Луарой и Соной
и большими богатствами, способствовавшими успеху
Цезаря. Жители Отена, потеряв свою свободу, на-
столько унизились, что стали воздавать хвалу Августу
и дали своему городу латинское название Августодунум.
При Константине они снова изменили его наименова-
ние, однако нынешнее название города является со-
кращением первоначального и вечным воспоминанием
о впервые возданной ими хвале чужеземному тирану.
Благодаря такому образу действий Отен достиг рас-
цвета и вскоре стал одним из красивейших и наиболее
значительных городов Галлии. Тацит говорит, что со
времен Тиберия туда посылали молодых галлов для
изучения греческой и латинской литературы. Отен со-
хранял свое великолепие еще три века спустя, при
Константине. Он был ужасающим образом разграб-
лен и сожжен в конце III века, во время восстания
багаудов, но Константин его восстановил.
Сто пятьдесят лет спустя Отеном овладел Аттила
и, по обычаю своего народа, разрушил все, что носи-
ло на себе хоть какой-то отпечаток цивилизации. Бур-
гунды и гунны оспаривали друг у друга развалины
Отена. В заключение явился Роллон со своими нор-
маннами, и они окончательно разрушили то немно-
гое, что еще сохранилось
Несмотря на все эти бедствия, Отен — один из лю-
бопытнейших городов Франции. Его жители наделе-
шого немецкого города, существовавшего в окрестностях Капуи
за три или четыре века до основания Рима. К несчастью, назва-
ние этого города неизвестно, и невозможно также установить
место, где он был расположен. Не лучше ли сочинять песни, как
это делал Колле?
4. Стендаль. Т. XII. 49
ны всеми добродетелями, однако они, бесспорно, не
любят древностей. Еще в 1762 году при постройке
духовной семинарии они воспользовались камнями
своего амфитеатра. В 1788 году они употребили остав-
шиеся материалы этого памятника старины на вос-
становление незадолго до того разрушенной церкви
св. Мартина. Упомянутый амфитеатр, возможно, был
построен при Веспасиане.
Отен расположен на склоне крутого холма, близ
реки Арру, у подножия трех невысоких гор, которые
прикрывают его с востока и юга.
Приехав в Отен, я испытал живейшее удовольст-
вие от того, что ступал по камням римской дороги.
Улица очень крута, и лошадям нелегко двигаться по
этим гранитным глыбам.
Отен, 30 апреля 1837 г.
Вчера я проявил мужество: покрытый пылью, в
дорожном платье, возбуждая любопытство глазев-
ших на меня провинциалов, я пошел осматривать па-
мятники старины.
Ворота Арру или Санса — великолепное творение
римлян. Это триумфальная арка с двумя большими
аркадами и примыкающими к ним двумя другими —
меньших размеров. Над нею — шесть более узких
аркад, образующих нечто вроде галереи; когда-то их
было десять, но сейчас четырех из них уже нет. Колон-
ны, возведенные между этими аркадами, коринфского
стиля.
Если вы хотите получить представление об этом
простом и величественном памятнике, отыщите какую-
нибудь гравюру с его изображением. Невозможно пе-
редать словами чувства, которые он вызывает. Я не
решаюсь пускаться в гиперболы и неологизмы, я бы
мог только пояснить гравюру, но не заменить ее.
Этот почтенный памятник римской старины имеет
в ширину девятнадцать метров и в высоту семнадцать.
Взглянув на него, я почувствовал себя в Италии.
Грусть, навеянная готическими церквами, рассеялась.
Вместо того, чтобы думать о нелепых чудесах, зача-
стую унижающих Верховное существо, которое якобы
50
прославляют, думать о грызущих грешников чертях,
которые изваяны на капителях колонн и во всех
углах христианского храма, я вспоминал о народе-
властелине и его победах, то есть о самом славном,
что было в истории человечества. Мое представление
о боге было унижено нелепой картиной всех глупо-
стей, которые он позволил совершить во имя свое; те-
перь в моих глазах возвышено представление о челове-
ке *. Антаблемент, венчающий четыре нижние аркады,
необычайно величествен. Он заставляет меня мыслен-
но перенестись в Рим.
Прочность постройки вполне гармонирует с изуми-
тельной величавостью архитектуры; камни не соеди-
нены цементом, пазы между ними едва заметны, в
них не просунешь даже лезвия ножа. По-видимому,
именно благодаря своей исключительной прочности
этот памятник смог устоять против яростного натис-
ка гуннов, норманнов и других варварских племен.
Шесть верхних аркад стоят неправильно, то есть
центру нижних аркад не соответствует пустота или пи-
лястр верхних.
Я пошел осмотреть ворота св. Андрея, тоже очень
древние и, по всей вероятности, той же эпохи. Они
весьма напоминают первые ворота, только не так вы-
соки и гораздо шире. Колонны, вделанные между ма-
ленькими аркадами, ионического стиля. Четыре пере-
хода расположены не в один ряд, как в Арруйских
воротах. Два главных отступают в глубину по отно-
шению к двум меньшего размера.
Ворота св. Андрея, так же как и Арруйские, име-
ют две большие аркады и по бокам еще две — мень-
шего размера; на самом верху — шесть аркад, из ко-
торых недостает лишь одной. Эти ворота сохранились
лучше, чем первые. Непонятно, как могли столь тон-
кие стены противостоять разрушительной силе веков
и стольким варварским нашествиям.
Еше более удивительно, что жители Отена не раз-
1 Предположим, что фамилия читателя Дарвиль и он чело-
век всемогущий. Что бы он сказал, если бы ему стало известно,
что в Лионе появился человек, который именует себя Дарвилем и
под этим именем совершает необычайные злодейства, например,
сжигает невинных и т. п.
51
рушили этих триумфальных арок для постройки своих
жилищ. Ведь ради этой высокой цели они до основа-
ния сломали упоминавшийся выше большой амфи-
театр, который столь уважаемыми учеными, как, на-
пример, Монфоконом, был впоследствии запечатлен
в рисунках, созданных их воображением. К такой
своеобразной и дерзкой лжи, крайне типичной для
археологической науки, прибегают еще и в наши дни!
Как мы видим, иллюстрации в археологических
трудах столь же заслуживают доверия, как и рассуж-
дения!
Осмотрев эти замечательные ворота, или триум-
фальные арки, я вышел за пределы города, по ту сто-
рону речки Арру, чтобы осмотреть храм Януса. Это
квадратное строение времен Византийской империи,
от которого сохранились только две очень высоких
стены — южная и западная. Вход в храм был с восточ-
ной стороны. Крестьянин, владелец поля, на котором
находится храм, жалуется, что эта лачуга, привлекая
любопытных, причиняет ему ущерб, и, мне думается,
он в скором времени добьется у местных властей раз-
решения снести ее.
В одной деревне, расположенной по соседству с
Отеном, можно увидеть Куарский камень — совершен-
но непонятный памятник. Какие варварские племена
воздвигли его? Это пирамида, достигающая еще
сейчас пятидесяти футов высоты. Она сложена из до-
вольно крупных, неправильной формы камней, свя-
занных очень твердым цементом. Крестьяне выламы-
вают эти камни для постройки своих домов.
В Отене следует осмотреть прекрасную мозаику,
изображающую борьбу Беллерофона с Химерой, а
также резные камни и монеты в мэрии.
Это благороднейшее наследие древности настоль-
ко воспламенило мое воображение, что я, должен со-
знаться, с большим трудом и исключительно, чтобы
выполнить свой долг путешественника, отправился
в местный собор св. Лазаря. Он расположен на воз-
вышенности, и, чтобы проникнуть в него, надо под-
няться еще по изрядному количеству ступеней. С это-
го удачно выбранного места открывается прекрас-
ный вид на весь город и некоторую часть окрестно-
52
стей. Эта церковь отмечает переход от романской
архитектуры к готической, вошедшей в моду в более
позднее время. Неф относится к 1140 году, и стрельча-
тые своды сочетаются в нем с круглыми.
Фасад собора св. Лазаря очень красив. Ризничий
обратил мое внимание на волка с аистом и на Андро-
кла с его львом, изваянных на двух капителях с левой
стороны от входа. Какой убогой кажется вам эта
скульптура после того, как вы насладились созерца-
нием благородных пропорций античного искусства!
Бог мой, какое уродство! Поистине, нужно обладать
особой выдержкой, чтобы изучать нашу церковную
архитектуру.
Я увидел в часовне, где стоит купель, довольно
красивый барельеф, изображающий Магдалину и
Иисуса Христа. Как далеко это от идеальной красоты!
Магдалина на этом барельефе просто-напросто очень
красивая женщина, и эта женщина — обыкновенная
смертная.
Каменное обрамление — образец кропотливого
труда. Мне думается поэтому, что вся работа исполне-
на каким-нибудь немецким художником.
И словно потому, что все в Отене должно быть вар-
варски грубым, этот прелестный барельеф расписан
маслом.
В двух часовнях —изумительные витражи, то есть
стекла очень ярких красок. К красной краске в те
времена примешивали золото, что, без сомнения, уве-
личивало удовольствие любовавшихся витражами бо-
гомольцев
В соборе св. Лазаря имеется картина г-на Энгра,
великолепные четыре или пять головок в жанре Ра-
фаэля.
Изумление, вполне достойное провинции, вызывает
то, что именуют здесь «большим тромпом». В самом
деле, нет ничего более обманчивого * *. Речь идет не о
1 Мне стало известно, что уже после моего пребывания в
Отене там в одной церкви над входом обнаружили барельеф,
изображающий Страшный суд.
* Непереводимая игра слов: архитектурный термин «trompe»
является синонимом личной формы глагола ctromper» (обманы-
вать).
53
сводчатом выступе, а о шпиле на башне с левой сто-
роны собора св. Лазаря. Он сделан из камня и внут-
ри совершенно полый. В нижней части его камни тол-
щиной в шесть дюймов; это шедевр смелости, кото-
рым мы обязаны XVI веку. Если смотреть изнутри
храма, этот шпиль обманывает зрение: он кажется
необычайной высоты, ибо благодаря его пирамидаль-
ной форме создается впечатление, будто он далеко ухо-
дит ввысь.
Отен, 1 мая 1837 г.
Вечерние часы, которые так приятны в Париже,
очень тягостны во время путешествия, особенно ко-
гда тебя, к несчастью, не привлекает жизнь кафе и ты
уже не находишь блаженства на дне бутылки шам-
панского. Читал Цезаря и привожу здесь замечания
Наполеона об этом великом человеке, которые кажут-
ся мне весьма разумными.
Цезарь описал историю своих походов в Галлию, и
его «Записки» доставили ему больше славы, чем са-
мо завоевание этой страны.
Цезарь, обремененный в Риме долгами, человек
весьма знатного происхождения, снискавший с ран-
ней юности всеобщую известность своими плутнями
и отвагой, начал войну с шестью легионами. Число
их в дальнейшем возросло до двенадцати. Легион со-
стоял, если не ошибаюсь, из пяти с половиной тысяч
солдат всех видов оружия.
«Он совершил восемь походов в Галлию,— пишет
Наполеон,— во время которых дважды вторгался в
Англию и дважды совершал набеги на правый берег
Рейна. В Германии он дал девять больших сражений,
провел три крупные осады и превратил в римские
провинции территорию в двести лье, что доставило
римской казне восемь миллионов одной лишь контри-
буции» и что дало ему возможность подкупить в Ри-
ме всех граждан, которых можно было подкупить, то
есть огромное большинство.
В течение этой войны, длившейся менее шести
лет, Цезарь взял приступом или заставил сдаться
более восьмисот городов, покорил триста народно-
стей и разбил наголову в сражениях три миллиона
54
воинов; третья часть их пала на поле боя, другая
треть была обращена в рабство.
«Если бы слава Цезаря,— пишет Наполеон,— зиж-
дилась только на галльской войне, она могла бы вы-
звать сомнения».
Галлы были полны воодушевления и проявляли
изумительную храбрость. Однако они были разде-
лены на большое число племен, ненавидевших друг
друга. Один город нередко шел войной на сосед-
ний исключительно из зависти. Горячие, вспыльчивые,
галлы любили опасность и лишь в редких случаях
подчинялись голосу благоразумия.
Отсутствие дисциплины, распри, презрение к воен-
ной науке, примитивные способы нападения и защи-
ты, неумение использовать победу, соперничество
начальников, столь же запальчивых, сколь и храб-
рых,— все это отдавало их — одно племя за другим —
в руки противника, такого же отважного, как они сами,
но более искусного и упорного.
Только один галл понял преимущество единения.
Это был Верцингеторикс, молодой вождь овернцев.
«Во время празднеств,— говорит Флор,— как и во
время военных советов, на которые галлы собирались
толпами в священных рощах, его речи, полные суро-
вого патриотизма, призывали их вновь завоевать свою
свободу».
Цезарь понял опасность. В то время он находил-
ся в Равенне, где был занят набором рекрутов. Он
перешел Альпы, еще покрытые снегом; с ним было
лишь несколько легко вооруженных отрядов. Вмиг
он собрал свои легионы и появился во главе армии в
самом центре Галлии, прежде чем галлам пришло
на ум, что он мог быть на их границах. Он провел
две достопамятные осады и заставил вождя галлов
просить у него пощады. Тот явился в лагерь римлян и
бросил к ногам Цезаря конскую сбрую и свое оружие.
«Храбрый человек,— воскликнул он,— ты по-
бедил!» *.
В наши дни ученые полагают, что можно писать
историю, преувеличивая те данные, которые приво-
* Флор, кн. III, гл. 11.
55
дятся древними авторами, и имеют смелость утвер-
ждать, будто имя Верцингеторикса произносилось в
Риме всегда с трепетом. Через две тысячи лет, быть
может, найдется историк того же типа, который в
поисках такого же рода славы, говоря о Франции
XIX века, напишет, что одно имя Абдель-Кадера за-
ставляло бледнеть парижан.
Хитрость, к которой прибегал Цезарь, большей
частью достигала цели в борьбе против галлов, храб-
рых, но простодушных, представлявших себе, что
достаточно одной смелости, чтобы одержать победу.
Козням и предательству тщеславные варвары про-
тивопоставляли только безграничную храбрость. Та-
кие враги были словно нарочно созданы, чтобы доста-
вить славу римскому полководцу, не имевшему себе
равного во всякого рода обманах.
Поэтому Цезарь, более всего стремившийся соста-
вить себе репутацию в Риме, не скупился, чтобы пора-
зить бесхитростных галлов, на отважные и благородные
поступки. Обычно он сам ходил на разведку в сопро-
вождении лишь одного воина, несшего его меч. В слу-
чае необходимости он делал сто миль в день, один
переправлялся вплавь или на бурдюках, наполненных
воздухом, через реки, встречавшиеся на его пути, и
нередко прибывал на место раньше, чем его послан-
цы. Как Ганнибал, он всегда шел во главе своих ле-
гионов, по большей части пеший и с непокрытой го-
ловой, невзирая на солнце и дождь. В пище он был
очень нетребователен, и однажды этот хитрец, до-
стойный нашего века, велел высечь в присутствии
своих веинов раба, подавшего ему лучший хлеб, чем
тот, каким кормили его армию.
Спал он в повозке и приказывал будить себя каж-
дый час, чтобы самому следить за осадными рабо-
тами и за тем, что делали в лагере. Он постоянно был
окружен секретарями и когда не диктовал военных
приказов, то работал над своими литературными
произведениями. Так, по пути из Ломбардии в Гал-
лию, во время перехода через Альпы, он продиктовал
трактат «Об аналогии». 0н сочинил речь «Против
Катона» за несколько дней до битвы при Мунде, ко-
гда, как известно, чуть было не решился сойти со сце-
56
ны, видя, что победа грозит от него ускользнуть. Свето-
ний рассказывает, что в течение своего похода в
Испанию, длившегося двадцать четыре дня, Цезарь
написал поэму под заглавием «Путешествие».
Приводим некоторые подробности. Цезарь забрал
себе все имущество галлов, владевших тогда огром-
ными богатствами. Однако, уплатив свои личные дол-
ги, достигавшие, как говорят, тридцати восьми мил-
лионов франков, он стал раздавать своим воинам
все те деньги, которые собирал. В результате этого
солдаты Римской республики мало-помалу сделались
солдатами Цезаря.
Вот портрет Цезаря, оставленный нам Светонием,
весьма несовершенным предшественником Тальмана
де Рео.
У Цезаря была белая нежная кожа, он был под-
вержен частым головным болям и даже эпилептиче-
ским припадкам; он был тщедушен, и его телосложе-
ние не свидетельствовало о силе. Цезарь был отлич-
ным наездником и считал полезным блеснуть своей
ловкостью перед воинами; в походах он любил пускать
свою лошадь во весь опор и несся, заложив руки
за спину.
В каждом человеке Цезарь ценил только те до-
стоинства, которыми тот мог быть ему полезен. От
своих воинов он требовал только храбрости и физиче-
ской силы, мало заботясь об их нравственности. Пос-
ле победы он разрешал им какие угодно вольности и
излишества, но стоило приблизиться неприятелю, как
Цезарь сразу же возвращал их к железной дисципли-
не. Цезарь осыпал бранью тех воинов, которые пыта-
лись разгадать его планы; он держал их в полном не-
ведении относительно дорог, которые им предстояло
пройти, и сражений, в которых они должны были уча-
ствовать. Он требовал, чтобы в любое время и в лю-
бом месте они были готовы идти вперед и сражаться.
С помощью этих и других подобных средств Цезарю
удавалось заинтересовывать свои легионы и заставить
себя бояться — словом, он умел вызвать в них энту-
зиазм. По этому поводу следует заметить, что он
сам был творцом того энтузиазма, из которого извле-
кал пользу, тогда как Бонапарт в начале своей карье-
57
ры воспользовался энтузиазмом, рожденным револю-
цией. Впоследствии одной из важнейших задач его
жизни было заменить этот энтузиазм восторженным
отношением к своей особе, к себе лично и вызвать
самые низменные интересы.
Я привел все эти подробности, чтобы оправдать
ложь и другие средства достижения успеха, к кото-
рым прибегал Наполеон для спасения отечества, на-
пример, при Арколе; ныне они приводят в негодова-
ние некоторых писателей — весьма добродетельных,
высоконравственных и славных людей, которые ни-
когда ничего не видели, не сделали ничего стоящего
и, тем не менее, притязают на то, чтобы руководить
общественным мнением.
У нас много говорят о лишениях и ненастье в те-
чение трех дней в Маскаре. Что же пришлось бы ска-
зать о пятидесяти пяти днях голода во время от-
ступления из Москвы? Что бы сказал Наполеон, как
бы отнеслось общественное мнение 1812 года, если бы
солдаты стали жаловаться в первую же неделю от-
ступления?
Тридцать восемь лет тому назад нам пришлось ве-
сти войну, подобную войне Цезаря с галлами,— я гово-
рю о походе в Египет. Мамелюки проявили ту же
исключительную и безрассудную храбрость, что и на-
ши предки. Все незначительные опасности, встречен-
ные армией в Египте, проистекали из-за отдаленности
от родины. Цезарь же, когда он это считал нужным,
набирал воинов в Милане и Равенне. И, окажись он
побежденным, он нашел бы надежный приют в пло-
дородной стране.
Наполеон, следовательно, прав; войны с галлами
не ставят Цезаря в один ряд с Ганнибалом и Але-
ксандром Македонским. Цезарь научился воевать в
Галлии, он собрал там огромные средства, обучил сво-
их воинов и с таким редким искусством сыграл свою
роль, что вернулся в Рим увенчанный славой и охра-
няемый восторженным обожанием своих легионов.
Имея уже эти преимущества, он начал великую
войну — настоящую войну. В битвах при Фарсале и
Мунде он встретился с воинами не менее искусными,
чем его собственные.
58
В 1796 году генерал Бонапарт, никому неведомый,
весьма невысокого происхождения, совершил свой
первый, самый блестящий поход против лучших
европейских войск, которыми командовали прослав-
ленные генералы. Против него были духовенство и ари-
стократия тех стран, где он сражался. Он вынужден
был подчиняться приказам бездарного правительства,
и все же он со своей армией уничтожил четыре ав-
стрийские армии, несмотря на численное превосходст-
во врага.
Шомон, 3 мая.
Спешные дела привели меня из Нивернейских
кузниц на заводы в окрестностях Шомона. Этот край
очень богат железом, но поистине он так безобразен,
что я предпочитаю о нем вовсе не упоминать. Боюсь
прослыть «плохим французом». Я заслуживаю этот
упрек в том нелепом смысле, какой придавал этому
выражению Наполеон. Я вижу теневые стороны Фран-
ции. Мне кажется, что я с превеликим гневом защи-
щал бы свою родину от нападок чужеземца, но, вооб-
ще говоря, я предпочитаю умного человека из Грана-
ды или Кенигсберга умному парижанину. Последнего
я знаю, как свои пять пальцев. Неожиданное, плени-
тельное неожиданное можно встретить только у ино-
странца.
Я совершенно лишен патриотизма, присущего ан-
гличанину, который готов был бы сжечь все бельгий-
ские города, чтобы увеличить благосостояние одного
из лондонских предместий.
Шомон расположен как бы на приплюснутой сахар-
ной голове. Из окон моей гостиницы виднеются только
лишенные растительности бесплодные холмы и всего
три чахлых деревца, которые красуются на этих хол-
мах. В Шомоне во всем чувствуется нехватка: нет
даже воды; не купишь здесь ни дичи, ни горячего
пирога. Каждый буржуа везет для себя съестные
припасы из своей деревни. Приезжих здесь бывает
так мало, что кондитер умер бы с голода. В огромных
лесах этого департамента водятся косули, вепри и дичь
всякого рода, но все это попадает к г-же Шеве. Как
59
жаль, что Шомон не стоит посреди одного из этих
лесов!
Сегодня утром мне сказали: вечером собираются
гости у г-жи такой-то. На этом вечере много было раз-
говоров о диких выходках союзников, занявших Шо-
мон в 1814 году, во время французской кампании.
Положительно, эти люди менее цивилизованны, чем
мы. В Германии в 1806 или 1809 году некоторые наши
коменданты городов, оставленные в тылу, требовали
от городских муниципалитетов ежедневной выплаты
сорока франков; однако три раза в неделю такой ко-
мендант давал роскошные обеды, все время устраивал
пикники в окрестности города и наконец в день отъ-
езда был принужден занять у какого-нибудь из
своих вновь приобретенных друзей десять луидоров,
а чьи-то прелестные глазки его оплакивали. Немец же
копит деньги.
Самым благородным патриотизмом отличается об-
ласть, которая тянется вдоль восточной границы от
Страсбурга до Безансона и Гренобля.
Минеральные богатства настолько велики в депар-
таменте Верхней Марны, что они привели к разделе-
нию труда. Имеются люди, которые промывают руду
и продают ее литейщикам. Природа повсюду прикры-
ла руду лесом.
Вот что я нашел из литературных произведений в
Верхней Марне. Под небольшим, плохо нарисованным
портретом молодого человека прекрасной наружности,
которому в жизни важно лишь одно — охота на ко-
суль, женщина, которой он, быть может, пренебрегал,
нацарапала чуть заметно карандашом несколько
строк из старика Вуатюра:
Он любит побеждать, но не любимым быть.
В тщеславной прихоти, презрев чужие беды,
Лишь славы ищет он, а не плодов победы
Вынужденный очень спешить в Шомон, я задер-
жался в Дижоне всего на час, то есть ровно на столь-
ко времени, сколько понадобилось, чтобы осмотреть
древнюю башню бывшего дворца трех герцогов Бур-
гундских, которых г-н де Барант ввел в моду несколько
лет тому назад. Эта квадратная башня была закон-
60
чена при Иоанне Бесстрашном. Во время распрей с
орлеанцами он приказал построить ее выше, чем сна-
чала предполагалось. Он хотел иметь возможность
издали обозревать равнину, чтобы избежать неожи-
данностей.
У замка свода изображен рубанок, который этот
государь избрал своей эмблемой, между тем как гер-
цог Орлеанский (убитый впоследствии по его приказа-
нию) избрал своей эмблемой суковатую палку.
Человек, показывавший мне башню, смышленый,
как и все дижонцы, любезно предложил мне осмот-
реть музей, хотя было всего половина шестого
утра.
В этом музее среди многих посредственных произ-
ведений мне бросились в глаза семьдесят мраморных
статуэток вышиной не более фута — изображения мо-
нахов различных орденов. Выражение страха перед
адом, покорности судьбе и презрения ко всему земно-
му замечательно передано. У многих монахов голова
скрыта под капюшоном, а руки засунуты в рукава:
тела совсем не видно,— и все-таки от этих фигур веет
торжественностью и правдой. Религия кажется пре-
красной в этих мраморных изваяниях.
Такая скульптура весьма поразила бы Перикла.
Эти статуэтки когда-то окружали гробницу герцогов
Бургундских в Картезианском монастыре в Дижоне.
Имеющийся здесь св. Михаил очень любопытен своим
вооружением.
Во время беглого осмотра я заметил среди картин
«Смерть св. Франциска» Агостино Карраччи, «Св.
Иеронима» Доменикино и пейзаж Гаспара Пуссена,
который должен был бы отучить наших пейзажистов
от излишней жеманности. Единственный пейзажист,
которым я восхищаюсь, пишет деревья так, что их
можно узнать; недаром же г-н Марилья ездил изу-
чать пальмы в Аравию.
Я заметил также отличную копню «Афинской шко-
лы» — прекраснейшей фрески, известной у нас в Па-
риже в замечательной копии г-на Константена, сде-
ланной им на фарфоре.
Расскажу о случившемся третьего дня происше-
ствии, в котором я оказался замешан.
61
Какой-то богатый банкир отправил небольшим про-
винциальным дилижансом запечатанный мешок с
пятьюдесятью тысячами франков. Но чтобы уменьшить
расходы по пересылке, он заявил при сдаче мешка,
что в нем только десять тысяч франков. Когда ди-
лижанс прибыл к месту назначения, мешка не ока-
залось. Банкир, кавалер ордена Почетного Легиона,
’местный мэр, близко знакомый с префектом, и т. д.,
и т. д., тут же отправился в торговый городок, куда
он послал мешок с деньгами. Это был человек
огромного роста, страшно высокомерный. Он под-
нял невероятный шум в конторе дилижансов, заявляя,
что ему должны вернуть пятьдесят тысяч франков,
что он возбудит процесс, что он выпишет адвоката из
Парижа и, если потребуется, не пожалеет еще пяти-
десяти тысяч франков, чтобы вернуть первые пятьде-
сят тысяч. Одним словом, он самым комичным обра-
зом разыгрывал из себя важную персону. Так или ина-
че, он своего добился; он насмерть запугал служащих
дилижанса.
Форейтором дилижанса был итальянец, который
отозвал в сторону слугу грозного банкира.
— Это правда,— спросил он,— что в мешке было
пятьдесят тысяч франков?
— Безусловно,— ответил слуга,— он при мне счи-
тал деньги.
— Но мешок ведь был очень мал.
— Потому что в нем было золото.
— Ну, так скажите вашему господину, что, ес-
ли он откажется от всяких претензий и выдаст об
этом расписку на гербовой бумаге, заверенную
нотариусом, я помогу ему получить эти деньги об-
ратно.
i' Три часа спустя толстый банкир получил свой ме-
шок с деньгами. Оказалось, что форейтор под предло-
гом, что одна лошадь потеряла подкову, сделал оста-
новку и зарыл мешок под деревом в лесу, по которо-
му дилижанс проезжал ночью.
i У этого человека хватило смелости украсть десять
тысяч франков, но освоиться с мыслью, что он украл,
ничем не рискуя, пятьдесят тысяч, было выше
его сил.
62
Лангр, 5 мая.
Дорога из Шомона в Лангр. Ввиду того, что на
ландшафт смотреть невозможно, не приходя в дур-
ное расположение духа, я хочу в виде вставного эпи-
зода рассказать о своей жизни. И вот по каким мо-
тивам.
Если бы я мог позабавить читателя занимательны-
ми приключениями, ему было бы безразлично, кто я
такой. Но, как известно, я могу предложить его внима-
нию лишь несколько беглых, весьма незначительных
заметок, лишь несколько более или менее верных
штрихов; и, чтобы хоть слегка посочувствовать выска-
зываниям туриста, нужно знать, с кем вы имеете
дело.
Жизнь моя могла быть самой обычной, а между
тем она оказалась очень беспокойной. До шестнадца-
ти лет меня изводили латынью и греческим языком,—
только сейчас я перестаю их ненавидеть. Я поступил
в таможенную контору. Мой отец, член Палаты депу-
татов, просил, чтобы мне давали как можно больше
работы. Однажды вечером, гуляя по лугу с девицами
из деревни, где я служил, я стал напевать песенку
Беранже. Это услышал мой начальник, и через месяц
я был переведен на остров Мартинику.
Там меня встретили с распростертыми объятиями.
Положение жертвы иезуитов помогло мне приобрести
очень преданных друзей. Я бы и по сей час там оста-
вался, ибо эта своеобразная жизнь пришлась мне
очень по вкусу, но однажды, когда я работал на солн-
цепеке, со мной случился солнечный удар. Полумерт-
вым меня отправили на корабле в Европу. Я выжил.
Приехал я на место совершенно здоровым. Я соби-
рался уже было вернуться на Мартинику, но отец
вздумал меня женить на дочери богатого торговца
железом, который привлек меня к участию в своем
деле.
Я потерял жену, но продолжаю торговать желе-
зом. В течение двенадцати лет я работал так же упор-
но, как когда-то изучал греческий и латынь. Неожидан-
но для себя я разбогател. Теперь отец стал моим луч-
шим другом, и я рассчитываю, как только это ста-
нет возможным, вернуться на Мартинику уже не для
63
того, чтобы зарабатывать на жизнь, а чтобы ею на-
слаждаться.
В Париже жизнь кажется мне слишком сложной.
Я люблю ходить в гости в соломенной шляпе и нанко-
вой куртке.
В качестве коммивояжера я ежегодно объезжал
Францию, Германию и Италию. Но я так добросовест-
но исполнял свои обязанности, что почти не решался
смотреть по сторонам. В этом году, разъезжая по де-
лам, я позволил себе удвоить время пребывания в
Лионе, Женеве, Марселе и Бордо и стал вглядывать-
ся в окружающее.
Бесспорно, нет страны на свете, где ваш сосед при-
чинял бы вам меньше зла, чем во Франции. Этот
сосед хочет лишь одного: чтобы вы ему показывали,
что считаете его первым человеком в мире. Он более
или менее воспитан; но если он принадлежит к хоро-
шему обществу, то никогда не меняется, а мне хоте-
лось чего-нибудь неожиданного.
В течение двенадцати лет, что я занимался коммер-
цией, я путешествовал только в почтовой карете. Три
дня езды от Парижа до Марселя. Чудесно! Но чело-
век низведен при этом до животного состояния: он
либо ест паштет, либо полдня спит. У меня никогда
не хватало времени, чтобы осведомиться, или, точнее
говоря, постараться уяснить себ.е, каким же обра-
зом люди, у которых я останавливался проездом, го-
нятся за счастьем. А между тем ведь это главное в
жизни. По крайней мере меня это в первую очередь
интересует.
Я люблю живописные пейзажи; порой они произ-
водят на меня такое же впечатление, как смычок,
управляемый искусной рукой, когда он скользит по
звучным струнам скрипки. Такие пейзажи рождают
безрассудные чувства: они увеличивают радость и об-
легчают горе.
Впрочем, думается мне, неудобно говорить, что лю-
бишь искусство. Это почти равносильно утверждению,
что ты таков, каким должен быть человек. По-моему,
Франция представляет восхищенному взору туриста
лишь тысячи готических церквей и кое-что из на-
следия романской архитектуры на юге. Я. признаться,
64
с самого детства восторгался прелестной церковью св.
Уэна в Руане.
Мысленно я всегда делил Францию на семь либо
восемь больших районов, которые, по существу, весь-
ма отличны друг от друга и сходны лишь по чисто
внешним признакам.
Я хочу поговорить о том, что обусловливается дея-
тельностью правительства.
Во всех департаментах жена какого-нибудь мелко-
го чиновника задирает нос, потому что получила при-
глашение на бал к г-ну префекту, и чуть ли не готова
разлюбить свою подругу детства, которую обошли та-
ким приглашением. С этой стороны нравы одинаковы
как в Ванне, так и в Дине.
Возвратимся, однако, к большим районам, на ко-
торые я делю Францию.
Назову сначала Эльзас и Лотарингию. Эти про-
винции отличаются искренностью; им свойственны
серьезность чувств и страстный патриотизм. Мне
нравится немецкий язык, на каком говорят в Эльза-
се, хотя он и ужасен.
Затем идет Париж и широкий круг эгоизма, ох-
ватывающий его во всех направлениях радиусом в
сорок лье. За исключением самых низших слоев
населения, всякий здесь старается извлечь какую-
нибудь пользу из правительства, каково бы оно
ни было; но подвергнуть себя опасности для то-
го, чтобы его защитить или изменить, считается ве-
личайшей глупостью. Следовательно, нет большего
различия, чем между Эльзасом и окрестностями
Парижа.
Продолжая двигаться к западу, мы находим око-
ло Нанта, Орэ, Савенэ и Клиссона бретонцев — на-
род XIV века, преданный своему кюре и готовый
отдать жизнь, когда дело идет о том, чтобы отомстить
за бога.
К северу от них — нормандцы, люди ловкие,
хитрые, которые никогда не дадут прямого ответа
на заданный им вопрос. Если край этот и не бле-
щет умом среди других частей Франции, то уж, не-
сомненно, он самый цивилизованный. От Сен-Мало
до Авранша, Кана и Шербурга это наиболее леей-
s. Стендаль. Т. XII. 65
стая местность Франции, и холмы здесь наиболее
живописны. Пейзаж заслуживал бы величайше-
го восхищения, если бы были высокие горы или по
крайней мере вековые деревья, но зато здесь имеет-
ся море, вид которого наполняет душу глубокими
чувствами, море, которое своей изменчивостью напо-
ловину излечивает буржуа маленьких городов от
свойственной ему мелочности,,
После четырех севррных районов: великодушного
Эльзаса, Парижа с его эгоистическим окружением,
имеющим восемьдесят лье в диаметре, после набож-
ной и храброй Бретани и цивилизованной Норман-
дии — мы попадаем на юге в Прованс с его грубова-
той прямолинейностью. Политические партии в этом
крае прибегают к убийствам: маршал Брюн, марсель-
ские мамелюки в 1815 году, резня в Ниме.
Мы добрались до большого Лангедокского района.
Я считаю, что он тянется от Бокера и Роны до Пер-
пиньяна. В этих местах люди отличаются умом и
деликатностью. Любовь не заменена здесь таблицами
Барема. Поближе к Пиренеям заметен даже некото-
рый намек на романические чувства и любовь к при-
ключениям, что говорит о близости благородной
Испании.
Тулуза отличается подлинной склонностью к му-
зыке. Я наспех записываю впечатления, которые вы-
нес из своих путешествий, и знаю, что не все в них
может выдержать строгую критику; мне известно,
например, что Ним расположен на правом берегу
Роны.
Двигаясь от Пиренеев к северу, мы попадаем в
блаженный край, где люди всё рисуют себе в ра-
дужных красках и не знают никаких сомнений.
Гасконь — от Байонны до Бордо и Перигё — да-
ла Франции две трети знаменитых маршалов и
генералов: Ланна, Сульта, Мюрата, Бернадота, и
т. д., и т. д. В Вильнев-д’Ажане и в Бордо люди
отличаются большим природным умом, но за-
то им недостает образования, чем и вызвана черная
окраска этих департаментов на карте барона Дю-
пена. Крестьянин близ Родеза и Сарла абсолют-
но невежествен, однако ничто не может срав-
66
ниться с его природным умом. Чтение «Дон-Кихота»
доставило бы ему большое удовольствие, тогда как
нормандец отметил бы в нем лишь некоторые здра-
вые суждения Санчо-Пансы. Во всем этом районе
буржуа целиком во власти одного желания — при-
обретать земли. Если человек имеет поместье стои-
мостью в восемьдесят тысяч франков, он покупает
соседнее поле, которое стоит тридцать тысяч, рассчи-
тывая уплатить за него из своих сбережений; в ре-
зультате ему всю жизнь не хватает одного экю. Но
он довольствуется своим бахвальством: свой дом
он называет «замком», на каждом слове повторяет,
что он крупный землевладелец, и в конце концов сам
этому верит.
Я не назвал на юго-востоке еще один край —
край тонкого ума и просвещенного патриотизма —
Гренобль. 6 июля 1815 года, через двадцать дней по-
сле Ватерлоо, когда вся Франция впала в уныние,
Гренобль, хотя и покинутый регулярными войсками
и маршалом Сюше, отступавшим на Лион, все же
решил защищаться. Он храбро сражался с пьемонт-
скими войсками —теми великолепными полками, ко-
торые император набрал в Пьемонте. Такой пример
доблести, не только воинской, но еще в большей
степени гражданской, среди разгрома, постигшего
Францию при Ватерлоо, не находит себе равного в
истории нашей революции.
В провинции правительство — это префект. Он
почти одинаков повсюду, и, тем не менее, я многое
мог бы сказать по этому вопросу.
Есть на юге такие департаменты, где правитель-
ство почти не имеет никакого влияния на моральный
облик населения; это объясняется либо низким ин-
теллектуальным уровнем жителей, либо обуреваю-
щими их страстями, а также и неспособностью пре-
фектов. Господа префекты награждают не по заслу-
гам, да и к тому же их сменяют в конце третьего или
четвертого года их пребывания в должности, то есть
в тот самый момент, когда они начинают хоть немно-
го знакомиться с краем, которым управляют. Боль-
шинство из них, даже через несколько лет, не имеют
понятия о том, что творится вокруг. Они почти всегда
67
действуют в соответствии со склонностями генераль-
ного секретаря или советника префектуры, которого
они считают честнейшим человеком на свете, а у этого
заправилы столь же возвышенные взгляды и столь-
ко же великодушия, как у жадного и хитрого проку-
рора. До 1830 года префекты не могли похвастать тем,
что они руководят волею хотя бы одного человека в
департаменте. В лучшем случае они подкупали лю-
дей табачными лавками и орденами, если только де-
путаты сами не забирали эти средства в свои руки,
чтобы пользоваться ими в своих собственных инте-
ресах.
Если когда-нибудь выборы станут более честными,
чем это было до 1830 года, эти южные народности
начнут, хоть немного, считаться с правительством. До
тех пор они смотрели на него как на всесильного врага,
который требует от них налогов и новобранцев, но с
которым иногда можно вступить в выгодную сдел-
ку, заставив его заплатить за посылку в Париж же-
лательных ему депутатов.
Наполеон воодушевил народы. После его паде-
ния и всякого рода мошенничеств как при выборах,
так и в других областях эгоистические и низмен-
ные страсти вновь овладели людьми. Мне нелегко это
говорить, я хотел бы ошибиться, но я не вижу вокруг
себя и тени благородства.
Каждый хочет разбогатеть, хочет нажить огромное
состояние быстро и не работая. Отсюда, особенно на
юге, безграничная зависть к человеку, сумевшему вы-
рвать у правительства должность с окладом в шесть
или хотя бы в три тысячи франков, причем не учиты-
вается то, что человек отдает взамен труд и свое вре-
мя, которое он мог бы использовать для зарабатыва-
ния денег в адвокатуре или коммерции. Каждого
чиновника считают мошенником, завладевшим казен-
ными деньгами.
Эти нелепые взгляды редко встречаются в циви-
лизованной части Франции, которая находится, по
моему мнению, к северу от черты, проходящей от Ди-
жона к Нанту. К югу от этой черты исключением яв-
ляются только Гренобль и Бордо. Гренобль слегка воз-
высился над атмосферой окружающих его предрас-
68
судков благодаря своей большой рассудительности,
а Бордо — благодаря блесткам остроумия. Люди
умеют читать на родине Монтескье и на родине Вар-
нава.
Однако, не говоря уже о влиянии правительства
в семи или восьми больших характерных районах
Франции, следовало бы прожить по крайней мере
год в каждом из них, чтобы хоть в слабой степени
с ними познакомиться, занимая еще при этом долж-
ность префекта или генерального прокурора.
Для нас, жителей Парижа, это изучение представ-
ляет тем большие трудности, что мы совершенно не
подготовлены к тому, что наблюдается в провинции.
Париж — это республика. Человек, в материальном
отношении обеспеченный и не вынужденный обра-
щаться с ходатайствами, никогда не сталкивается с
властями. Кто из нас станет осведомляться о харак-
тере г-на префекта?
И это еще далеко не все: министерство награждает
орденом какого-нибудь глупца, заведомо ничтожного
человека, и мы в Париже над этим смеемся. Не было
бы причин смеяться, если бы орден получил наи-
более достойный человек: министерство заботится о том,
чтобы нас позабавить. В провинции возмутились бы в
подобном случае, стали бы негодовать. Провинция
еще до сих пор не знает, что в этом мире все — одна
комедия.
Департамент Верхней Марны, 6 мая.
Немало людей любят поразмыслить над выво-
дами нравственного порядка, вытекающими из того
или иного факта, но, к несчастью, они не способны
запомнить ни единой цифры, ни одного имени собст-
венного.
Любой дурак, который знает хотя бы одну дату,
может среди оживленной беседы оборвать таких лю-
дей на полуслове. Следует лишь обзавестись часами
с эмалевым циферблатом и написать на нем несколь-
ко нужных и легко используемых цифр.
Сегодня вечером в гостиной собралось множество
благовоспитанных людей, которые старались очер-
69
нить в моих глазах деятельность королевского прави-
тельства в области экономики.
Я же ответил тоном оракула:
«Торговый баланс Франции, то есть сумма вывоза и
ввоза, достиг в 1836 году 1 866 миллионов франков; в
1828 году он равнялся 1 216 миллионам, следователь-
но, разница в пользу царствования Луи-Филиппа
650 миллионов.
Париж экспортировал в 1836 году на 134 миллио-
на, а в 1828 году — всего на 67 миллионов, несмотря
на то, что восстание происходило в Париже.
В 1836 году сельскохозяйственная Франция вывез-
ла вина на 70 миллионов франков. Франция в
1836 году предоставила Соединенным Штатам 159
миллионов, а Англия — всего 66 миллионов. Что ж,
провозгласите республику или призовите к власти
Генриха V, и тогда взгляните на цифру таможенных
пошлин».
Лангр, 9 мая.
Когда мы подъезжали к Лангру, расположенному
на горе, возница сказал мне, что, не считая Бриансо-
на, нет города во Франции, который стоял бы так
высоко над уровнем моря. Я нахожу, что Лангр
напоминает, насколько можно судить по рассказам,
Константину.
Я велел ‘подвезти себя к подножию башен старин-
ного собора. Кажется, будто он построен на раз-
валинах римского храма. Перистиль хоров — в ко-
ринфском стиле, на нем встречаются черепа баранов,
вроде тех, которыми греки и римляне отмечали, что
храм усиленно посещается и что в нем часто приносят-
ся жертвы. Собор построен в романском стиле, а
некоторые его части — в готическом. Портал — неле-
пое произведение XVIII века. Амвон в форме триум-
фальной арки относится к 1560 году. Окрестные
крестьяне таращат глаза на престол из красного мра-
мора.
Осмотрев собор, я, несмотря на холодную, ветре-
ную погоду, совершил весьма длинный путь к разва-
линам римских ворот, вделанных в крепостную стену.
Я увидел четыре коринфских пилястра очень тща-
70
тельной работы; на фризе изображены воинские до-
спехи.
Лангр — это родина Сабина и Эпонины, смерть ко-
торых производила столь сильное впечатление на нас
в коллеже. Это единственная трогательная история,
на которую не наложили запрета наши учителя-пе-
данты. Боялись за нашу нравственность — и заставля-
ли нас комментировать Овидия.
С большим удовольствием я увидел, что в Лангре
возводятся еще новые укрепления. В случае войны
местные жители возьмут на себя защиту своего го-
рода, потребовав лишь несколько артиллеристов.
Ужасы и грабежи 1814 года еще не изгладились из
памяти.
Полюбовался бульваром Бланш-Фонтен и его чу-
десными деревьями.
Холм, на котором стоит Лангр, является ответвле-
нием длинной горной цепи, тянущейся и к северу и
к югу, от Мезьера к Бону, к Манду и к Сен-Пону.
Из Лангра открывается широчайший вид на окрест-
ности. Какой-то весьма любезный человек, гулявший
по бульвару одновременно со мной, указал мне гору,
где берут начало четыре реки: Марна, Меза, Вен-
жанн и Мане,— которые несут свои воды—одни в оке-
ан, другие в Средиземное море.
Местоположение Лангра и его облачное небо, на-
помнившее мне о древних галлах, необычайно усилили
впечатление, произведенное на меня собором. С удо-
вольствием перечитываю у Цезаря описание характе-
ра наших предков.
Покончив с делами, я должен был искать убежи-
ща от ледяного ветра в соборе. Сперва я там читал
Цезаря. Немного согревшись, я стал думать о готи-
ческом искусстве и о стрельчатом своде, который во-
все не является характерным для одной только готи-
ки, родившейся, говоря точно, в 1200 году.
Стрельчатая арка встречается во все времена в
Египте. Она имеется также у моста через Иордан в
Сирии. В X веке арабы привнесли стрельчатую ар-
ку в Сицилию.
Еще более для меня убедительным — ибо я это ви-
дел собственными глазами — является то, что свод
71
отводного канала озера Албано, построенного во время
осады города Вей, тоже стрельчатой формы. Во
многих постройках в Сицилии встречаются стрель-
чатые своды. Тут нет ничего удивительного, это са-
мый крепкий свод, раньше всего пришедший в голову
человеку. Для выступов здания проще всего прибег-
нуть к стрельчатой арке.
Романская, а затем готическая архитектура мало-
помалу рождалась среди людей, которым наскучили
греческая и ее младшая сестра — римская архитек-
тура или же которые потеряли надежду сравняться
с ними.
Общество X века некоторыми весьма существен-
ными своими чертами напоминает парижское общест-
во 1837 года. Северные завоеватели, дикие и полные
энергии, незадолго до того вторглись в утонченное
римское общество, — простые колонны уже не удов-
летворяли его, оно требовало колонн, украшенных мо-
заикой (см. в Равенне); они вторглись, повторяю, в
утонченное, расслабленное, хилое общество, утратив-
шее вкус ко всему, что требует последовательной ра-
боты мысли, и разбудить которое могла одна ирония,
ибо она требует от ума только минимум внимания.
Если бы не книгопечатание, благодаря которому
дикарь-мастеровой вроде Ж.-Ж. Руссо может взять
слово и заставить себя слушать, хорошее общество
тех времен, когда маршал де Ришелье брал присту-
пом Пуэрто Маон, было бы столь же неспособно испы-
тывать страсти, как Рим, запечатленный в романе
Петрония.
Процесс смешивания варваров с этим расслаблен-
ным обществом сопровождался жесточайшими и дол-
гими конвульсиями и привел к полному варварству
X века. Но в конце концов получился единый сплав, и
родилось социальное целое, именуемое Францией.
Теперь же в результате революции народ полон
энергии,— обратите внимание на самоубийства. Треть
богачей, абонирующих ложи в Опере, попали бы в за-
труднительное положение, если бы им пришлось до-
казывать, что их деды были грамотны.
Отсюда энергия, которая старается пробить себе
дорогу в литературе 1837 года, к великому негодова-
72
нню Академии, а также утонченных и кротких людей,
родившихся до 1780 года или же сохранивших то-
гдашние обычаи.
Энергия имела большее значение в обществе
X века, чем у нас. Сын римлянина повсюду уступал
дорогу сыну варвара.
Сицилии, менее опустошенной северянами, надоела
греческая архитектура, и она постепенно создала готи-
ку. Затем наступили двенадцатый и тринадцатый века,
которые стыдились своего варварства и страстно увле-
кались строительством. Об этом свидетельствуют со-
боры в Страсбурге, Реймсе, Руане, Оксере, Бовэ, Па-
риже и тысячи готических церквей во французских де-
ревнях.
Известно, что для душ тщеславных и холодных все
сложное, все трудное и есть красота, поэтому готиче-
ская архитектура старается придать своим постройкам
как можно более необычный вид. Тем же объясняется
успех александрийского стиха в трагедии. Ценители
такой красоты рукоплещут словам:
Что слышу я? Всего лишь час тому,
Сама назначила ты эту казнь ему.
Андромаха.
Они поражены талантом автора, сумевшего найти
такую жестокую ситуацию. Видно, что Расин умел
страстно любить, говорят они. К тому же и сами
слова им нравятся. Люди заурядные, хилые, педан-
тичные восторгаются богатыми рифмами, которые так
трудно было найти. Но самую мысль они объявили бы
грубой и слишком простой, если бы у них хватило на
это смелости.
Итак, можно надеяться, что во французской литера-
туре наступит все же прекрасная пора энергии,— это
произойдет, когда в литературу придут внуки тех. кто
разбогател во время революции.
Лангр исполнен зависти к Шомону. Проходя по до-
вольно красивым улицам Лангра и видя со всех сторон
лавки ножовщиков, я не мог не вспомнить о Дидро.
Без сомнения, этот писатель не чужд напыщенности, но
насколько ясно будет в 1850 году его превосходство
над большинством нынешних наших высокопарных пи-
73
сателей! Его напыщенность происходит не от умствен-
ного убожества и не от необходимости его скрывать.
Напротив, Дидро затруднен богатством собственной
души. Следует вырвать шесть страниц из «Жака Фата-
листа», но после такого улучшения романа какое про-
изведение нашего времени смогло бы сравниться
с ним? К несчастью для своего таланта, Дидро не имел
возможности ухаживать в двадцать лет за женщиной
хорошего общества и смелости появляться в ее салоне.
Его напыщенность тогда исчезла бы, она является
лишь остатком провинциальных привычек.
Быть может, он думал, как и Вольтер, что важнее
наносить сильные, чем точные удары; это нравится
огромной массе читателей, хотя способно глубоко воз-
мущать души, преклоняющиеся перед Корреджо и Мо-
цартом. Дидро мог бы ответить, что такие души встре-
чались редко в 1770 году, но на это я возразил бы, что
в 1837 году трагедии Вольтера наводят на нас смер-
тельную скуку. В 1837 году Дидро восхищаются в Мад-
риде и Петербурге; к нему относятся с отвращением,
как к презренному распутнику, в Эдинбурге, а через
двадцать лет ему воздадут должное даже на улице
Тарани.
Дорога от Лангра до Дижона, 10 мая.
Невысокий лесистый холм, который при выезде из
Шомона едва привлек бы ваше внимание, поражает
здесь своей красотой и ласкает глаз.
Именно так случилось со мной сегодня. Какое впе-
чатление произвел бы здесь Мон-Ванту или какая-ни-
будь другая гора, на которую даже не взглянешь в
окрестностях Воклюзского источника!
К сожалению, близ Парижа нет высоких гор. Если
бы небо даровало этой местности озеро и хотя бы не-
высокую гору, французская литература была бы гораз-
до «живописней». В эпоху расцвета нашей литературы
разве только Лабрюйер, писавший обо всем, осмелил-
ся мимоходом посвятить несколько слов тому глубоко-
му впечатлению, которое производят на некоторые ду-
ши такие ландшафты, как вид на По или на Кра в До-
фине. Жалким образом восполняя этот пробел, бездар-
74
ные писатели нашего века расхваливают эти красоты
без всякой меры и чувства такта и портят их, как толь-
ко могут.
Понятие живописного, так же как и хорошие дили-'
жансы и пароходы, мы заимствовали из Англии. Восхи-
щение красивым пейзажем у англичан неразрывно свя-
зано с религией и аристократизмом; у них это —
искреннее чувство.
Первым проявлением внимания к природе, с кото-
рым я встретился в книгах, пользующихся успехом, бы-
ло описание ивовой аллеи, в тени которой нашел себе
убежище герцог де Немур, приведенный в отчаяние не-
доступностью принцессы Клевской.
Франция изрезана пятью горными цепями. Две це-
пи холмов, служащие контрфорсами для Сены, ка-
жутся словно срезанными на определенной высоте. На
них следует смотреть из глубины небольших долин;
если же смотреть на них с возвышенности, они безоб-
разны. Мон-Валерьен с вершины прелестного холма
Монморанси ничего не говорит вашему сердцу. Как
жаль, что добрая фея не перенесла сюда одну из огром-
ных гор, расположенных в окрестностях Гренобля!
Если бы эта фея отделила морскими проливами ши-
риною в четыре лье Францию от Испании и Германии
и несчастную Италию от Германии, Европа приблизи-
лась бы на два века к счастью, доставляемому цивили-
зацией, что не мешает, впрочем, людям, получающим
за это плату, беспрестанно говорить о доброте фей.
Представьте себе Рейн, Вислу, По и Эбро шириною
в десять лье от самых истоков. Как могла бы тогда
Россия угрожать цивилизации и посылать своих каза-
ков на юг Европы?
Прошлый год я провел в Кенигсберге и знаю, что
Россия не располагает двадцатью миллионами, необ-
ходимыми для переброски войск, но что буржуа дают
себя запугать паническими и хорошо оплачиваемыми
статьями, которые аугсбургская газета переводит с
русского.
Однако вернемся к нашему печальному миру, ка-.
ков он есть в действительности. Представьте себе горы
Франции, которые я наблюдал по пути из Лангра в
Дижон.
75
Первая цепь
Цепь холмов тянется от Бреста до вершины Бевре
через Корле,
Фужер,
Лэгль,
Жиен
и Кламси.
К югу от Байе эту цепь крестообразно пересекает
другая, которая простирается частью к северу, частью
к югу, от пункта южнее Сен-Ло до Шатобриана.
От горы Бевре эта цепь, начиная от Мулена, к севе-
ру от Мортани, тянется на юго-восток, затем сворачи-
вает на северо-восток до Бурбоннэ, а затем прямо на
север до Мезьера и Сен-Поля. Эта цепь расположена
двумя рядами от Ла-Марш до Вердена и образует до-
лину Мезы.
От Ремиремона она начинает примыкать к горным
отрогам, окружающим долину Рейна с французской
стороны, от Баллон-д’Альзаса до Бича.
Вторая цепь
От Дижона и Кот-д’Ора эта цепь доходит до горы
Сен-Венсан близ центрального канала, затем идет па-
раллельно Роне до Шеланда, против Баланса. Здесь
она достигает большой высоты, затем сворачивает на
юго-восток по направлению к Флораку, Лодеву и Сен-
Папулю близ Кастельнодари.
Третья цепь
Небольшой неправильной формы угол образуется
горами, которые от Кагора поднимаются к северо-во-
стоку до Сен-Пурсена и образуют в этом направлении
Кабрское ущелье и Мон-д’Ор. В Монмаро эта цепь тя-
нется на юго-запад до Шалю близ Лиможа.
Если хочешь полностью представить себе рельеф
Франции, не следует забывать небольшую горную
цепь, которая от Шатеньера доходит до Сивре и Лу-
зиньяка, неподалеку от Сен-Жан-д’Анжели. Невысоки-
ми холмами, в направлении Конфолана она примы-
кает к Шалю в Монмаро, через Сен-Жермен-ла-Куртин
и Монтегю.
76
Четвертая цепь
Невысокая цепь тянется на север и на юг от Пото,
к югу от Базаса, к Пиренеям в направлении Ан-
синьяна.
Пятая цепь
Бесполезно напоминать о Юрском горном кряже,
который простирается от Базеля до Бёлле, и об Аль-
пах, которые, начинаясь отрогами от Юдербурга и
Бреннера, образуют Монблан и спускаются к югу до
Вентимильи, где теряются в море, чтобы вновь появить-
ся в Корсике. На западе Альпы высятся по всему До-
фине до Мон-Ванту близ Авиньона, на востоке же, на-
оборот, они внезапно понижаются перед Турином,
Здесь начинается огромная равнина, самая прекрасная
в цивилизованном мире. Когда-то ее завоевали галлы,
усеявшие ее городами; таковы, например, Милан, Кре-
мона и др. Эта равнина расстилается от Турина до Ве-
неции и от Брешии до Болоньи.
Прошу читателя извинить меня за эти серьезные
страницы, но, только написав их, я представил себе
рельеф Франции.
А теперь я собираюсь поговорить о погоде.
Исходя из своих хитроумных наблюдений, г-н де
Гаспарен, который, прежде чем стать министром внут-
ренних дел, долгое время успешно работал в области
сельского хозяйства, решил, что Францию в отношении
дождей можно разделить на два района. В районе.№ 1
дожди идут весной и осенью, в районе № 2—летом.
Район № 2 расположен на юге, район № 1 — на севе-
ре. Линия, разделяющая эти большие районы, весьма
далека от прямой. Она чрезвычайно извилиста, что
вполне понятно, если вспомнить, что эта линия в боль-
шой степени зависит от гор и от разницы в высоте над
уровнем моря.
Если представить себе, что один из тех круглых
мраморных шариков, какими играют дети, подвешен в
яйце так, что диаметр шарика, изображающего землю,
сливается с поперечным диаметром яйца, то яичная
скорлупа будет изображать область, где на высоких го-
рах лежат вечные снега. Под экватором гора должна
77
быть огромной высоты, чтобы снег на ней мог удер-
жаться до июля месяца.
Под экватором вечные снега лежат только на вы-
соте пятнадцати тысяч футов, что и находит свое ото-
бражение в двух крайних точках яйца. В Швеции же
мы находим вечные снега на высоте четырех или пяти
тысяч футов.
Теперь вам должно быть понятно, до какой степени
горы различной высоты влияют на температуру и ли-
нию дождей во Франции.
Отсюда явствует, что требуются различные сельско-
хозяйственные культуры — одни в районе № 1, где идут
дожди весной и осенью, и другие — в районе № 2 (юг
Франции), где дожди выпадают только летом.
Линия, разделяющая эти два района, установлен-
ные г-ном де Гаспареном, проходит возле Парижа. Вот
почему у нас такой изменчивый климат, способствую-
щий тому, что к шестидесяти пяти годам мы становим-
ся идиотами.
Есть еще другая, очень любопытная линия, которая
проходит тоже неподалеку от Парижа,— линия вино-
градников. Она тянется примерно от Нанта до Коблен-
ца. Тщетно Италия, с ее жарким солнцем, пытается
вырабатывать французские вина. Ей удается произво-
дить только испанские (слишком крепкие).
Бон, 12 мая.
Вторично проезжая через Дижон, я еще раз на пол-
часа зашел в музей. Здесь готовят выставку картин
местных художников •— картин, еще более напыщенных
и ходульных, чем у нас в Париже. Об искусстве в про-
винции можно судить по литературным статьям в жур-
нале «Revue des deux Bourgognes», который я сейчас
купил в Дижоне. Одни только письма президента де
Броса, опубликованные в нем, написаны чистым
французским языком.
На улицах Дижона, по моему мнению, можно встре-
тить людей двух различных пород: уроженцы Франш-
Конте, высокие, стройные, медлительные в движениях^
с тягучей речью,— это Кимры; они представляют рази-
тельный контраст с гэлами, круглоголовыми, с ве-
78
селым взглядом, часто попадавшимися мне здесь на-
встречу.
Счастливы те из дижонских художников, которые
снискали благоволение парламентских кругов, состав-
ляющих местную аристократию. Говорят, что она отли-
чается светлым умом.
Мимоходом я осмотрел большой зал бургундского
парламента — Сен-Бенинь; свод у него вышиной в во-
семьдесят четыре фута, а флюгер на крыше находится
на высоте в триста футов. На портале можно видеть
барельеф Бушардона, изображающий мученическую
смерть св. Стефана и напомнивший мне южный портал
Собора Парижской богоматери. Собор богоматери в
Дижоне построен в 1354 году; он готического стиля и
богато орнаментирован. Я снова поднялся на высокую
башню, постройка которой была начата в 1367 году Фи-
липпом Отважным и закончена Карлом Смелым. По-
следним я осмотрел дом Боссюэ; был ли он искренен?
Во время поездки на почтовых я узнал любопытные
эпизоды из жизни г-на Риуфа, бывшего префектом де-
партамента Кот-д’Ор в 1802 году; он был другом моего
отца. Известно, что его агония длилась тридцать шесть
часов и что он выказал большое мужество. Этот пре-
фект, приятнейший человек, который, казалось, был со-
здан, чтобы служить украшением самого избранного
общества, осмеливался противоречить императору и на-
отрез отказывался исполнять распоряжения министров,
если считал их несправедливыми. Поэтому его чуть бы-
ло не сместили с должности в Дижоне, но несколько
месяцев спустя император вновь вернул ему свою ми-
лость и назначил в Нанси.
Однажды префект узнает, что несколько телег с ти-
фозными больными стоят у дверей больницы и никто
не хочет перенести больных и уложить их в постель.
Он бежит туда, собственноручно переносит нескольких
больных — и через три дня умирает. Многие не смогут
примириться с тем, что г-н Риуф не был ни важен, ни
надут, ни лицемерен. Дижону повезло с префектами;
после г-на Риуфа был назначен г-н Моле.
Дижон, с которым в умственном отношении может
соперничать во Франции один только Гренобль, со-
стоит из небольших домиков, построенных из малень-
79
ких квадратных камней; в них имеются только два эта-
жа и небольшой третий. Такие постройки придают го-
роду сельский вид. Жить в них более удобно, более
здорово и т. д., чем в шестиэтажных домах, но все
здесь лишено строгости и стиля: вы чувствуете себя в
деревне. Мне захотелось снова посмотреть на прелест-
ных маленьких монахов из мрамора величиной в де-
сять дюймов; нередко их лица глубоко запрятаны под
капюшонами (так же, как у статуй собора богоматери
в Бру).
Обратимся теперь к метафизике. В Париже человек
из общества не должен отличаться особым умом, что-
бы разрешить себе презрительно отозваться об актере,
способном лишь подражать жестам Верне (из «Варье-
те»), но этот же человек дает высокую оценку скульп-
тору, бездарно копирующему греческие статуи. Проис-
ходит это оттого, что этот светский человек ничего не
смыслит в скульптуре и прекрасно может судить о та-
ланте Верне. Он мог бы сказать актеру: «Сударь, нуж-
но копировать самую действительность, а не изящную
копию действительности, которую дает нам Верне в
«Проспере и Венсане».
В отношении же скульптуры светский человек занят
лишь нелегкой задачей подыскивать фразы, приятные
дамам, с которыми он пришел на выставку.
К тому же мрамор такой твердый! Так трудно с ним
работать! Остается лишь повторять фразы, взятые из
газеты.
В прошлом году я убедился в Лионе и Марселе, что
человеку, целый день занятому спекуляцией перцем и
шелками, книга, написанная простым стилем, непонят-
на; ему действительно необходимо найти к ней коммен-
тарии и разъяснения в своей газете. Он лучше воспри-
нимает высокопарный стиль; неологизмы поражают его,
забавляют и создают иллюзию красоты.
Чтобы здраво судить о совершенстве языка, не сле-
дует обращаться к шедеврам; гениальный автор вво-
дит в заблуждение. На мой взгляд, совершенным фран-
цузским языком написаны переводы, изданные около
1670 года отшельниками Пор-Рояля. Вот именно этот
французский язык менее всего и понятен марсельским
и лионским негоциантам; да к тому же они боялись бы
80
себя опозорить, высказав одобрение тому, что, по их
мнению, кажется простым. Акцизный чиновник Филь-
динга встречается повсюду.
Люди, которых я проездом встречал на дорогах
возле Дижона, небольшого роста, худощавы, вспыль-
чивы, румяны — по всем признакам видно, что доброе
вино влияет на их темперамент. А для того, чтобы
быть выдающимся человеком, недостаточно иметь ум-
ную голову, нужен еще пылкий темперамент.
Дижон, городок с тридцатью тысячами жителей, дал
Франции Боссюэ, Бюффона, Кребильона, Пирона, Ги-
тона де Морво, Рамо, президента де Броса, автора «Пи-
сем об Италии» \ и нашу современницу г-жу Ансело,
тогда как Лион с его ста семьюдесятью тысячами жи-
телей дал лишь Ампера и Лемонте.
Выезжая из Дижона, я во все глаза смотрел на зна-
менитые холмы Кот-д’Ор, столь прославленные в Евро-
пе. Вспоминается стих:
Когда же умники бывают безобразны?
Не будь здесь превосходных вин, я бы нашел, что
в мире нет ничего более безобразного, чем знамени-
тые холмы Кот-д’Ора. Согласно теории г-на Эли’де Бо-
мона, это одна из первых горных цепей, образовавших-
ся на поверхности земного шара, когда земная кора
начала охлаждаться.
Итак, Кот-д’Ор — это невысокие горы с засушливой
почвой и очень безобразные. Но повсюду виднеются
здесь виноградные лозы с воткнутыми среди них ко-
лышками, и ежеминутно встречаешь названия, стяжав-
шие себе бессмертную славу: Шамбертен, Кло-Вужо,
Романе, Сен-Жорж, Нюи. Такая слава в конце концов
примиряет с Кот-д’Ором.
Генерал Биссон еще в бытность его полковником
шел со своим полком на соединение с рейнской армией.
Проходя мимо Кло-Вужо, он велел сделать остановку,
скомандовал: «Налево развернутым флангом!» — и
приказал отдать честь.
1 В 1836 году г-н Коломб выпустил прекрасное издание этой
книги (у Левавассера). Этот добросовестный издатель поехал в
Италию, чтобы на месте исправить текст президента де Броса,
непонятным образом искаженный в первом (сокращенном) изда-
нии 1797 года.
6. Стендаль. T. XII.
81
В то время как мой спутник рассказывал мне этот
поучительнейший анекдот, я увидел обнесенный изго-
родью квадратный участок приблизительно в четыре-
ста арпанов, с небольшим наклоном к югу. Мы подо-
шли к деревянным воротам, на которых крупными
безобразными буквами сделана надпись: «Кло-Вужо»<
Название это произошло от ручья Вуж, протекающего
поблизости. Этот бессмертный участок, недавно приоб-
ретенный г-ном Агуадо у гг. Туртона и Равеля, при-
надлежал когда-то монахам аббатства Сито. Добрые
отцы не продавали своего вина; они дарили то, чего
сами не выпивали. Поэтому в те времена здесь пол-
ностью отсутствовал коммерческий расчет.
Сегодня вечером в Боне я имел честь присутство-
вать на длительной дискуссии: следует ли производить
сбор винограда поперечными и параллельными дорога
полосами или же вертикальными, идущими от дороги
к вершине холма. Дегустировали вина 1832 года, выде-
ланные по одному из этих способов, и вина, кажется,
1834 года, приготовленные по противоположному спо-
собу.
Каждый год имеет свои особые свойства, или, точ-
нее, свойства эти последовательно меняются; например,
вино 1830 года, простоявшее три года, то есть дегусти-
рованное в 1833 году, может оказаться более низкого
качества, чем вино 1829 года, и превзойти его по каче-
ству в 1836 году, когда простоит шесть лет.
В конце беседы, продолжавшейся более двух часов,
я действительно начал разбираться в различном каче-
стве вин. Всем известно вино кометы, возвестившей о
падении Наполеона в 1811 году; каждые пять — шесть
лет бывают вина особо высокого качества.
Вина этих краев пьют большей частью в Бельгии.
Владельцу Кло-Вужо нетрудно обмануть своих поку-
пателей: ему стоит только воспользоваться для удобре-
ния виноградника лошадиным пометом,— урожай бу-
дет гораздо богаче, но вино получится более низкого
качества. Бутылка Кло-Вужо, которая продается в па-
рижских ресторанах за десять франков, на месте вовсе
не продается; вы можете ее получить, лишь в виде ис-
ключительной любезности, за пятнадцать франков.
Однако следует признать: ничто не может сравниться
82
с такой бутылкой вина. Это вино не особенно вкусно
первый, а часто и второй год; поэтому владельцы Кло-
Вужо всегда имеют в запасе около ста тысяч бутылок.
Поэзия, с ее ласкающими слух преувеличениями, из-
брала эту тему, столь любезную сердцу бургундцев.
Сегодня вечером, в порыве энтузиазма, наш корреспон-
дент из Бона обещал распить со мной бутылку вина
Кло-Вужо времен аббатства Сито. Но можно ли пове-
рить, что эта бутылка — продукт седой старины, если
уже через двенадцать — пятнадцать лет вино начинает
портиться?
Во времена монахов, тонких ценителей, не торговав-
ших своим вином, участок этот давал меньше и вина
были лучшего качества; но в наши дни как устоять пе-
ред искушением слегка удобрить виноградник навозом,
если бутылку вина можно продать по пятнадцать фран-
ков? Правда, сборщиков винограда кормят прекрас-
ными обедами и особенно блюдами, к которым они не
привыкли, чтобы у них даже и в мыслях не было есть
виноград.
Вина Нюи прославились со времени болезни Людо-
вика XIV в 1680 году. Врачи предписали королю ста-
рое вино Нюи для восстановления сил. Это предписа-
ние Фагона создало городок Нюи.
Я узнал, выражаясь точно, что цепь Кот-д’Ор кон-
чается в Боне. Прекрасные вина этого края приобрели
с 1830 года еще одно достоинство: за столом бургундцы
только и делают, что сравнивают их качества, обсу-
ждают их недостатки и преимущества, чем совершенно
изгоняются скучнейшие разговоры о политике, которые
отличаются в провинции такой грубостью.
В Боне почва известковая. Вдоль крепостного вала
провели прелестный бульвар, и речонка Ла Буржуаз,
очень прозрачная и полная высоких зеленых трав, плы-
вущих по воде, пересекает город. Во дворе богадельни
сохранились любопытные остатки готической архитек-
туры. Эту богадельню основал в 1443 году НиколЗ
Роллен, канцлер Филиппа, герцога Бургундского.
«Только справедливо,— сказал как-то Людо-
вик XI,— что Роллен, который пустил по миру стольких
людей, выстроил для них богадельню».
Неприязнь жителей Шомона к жителям Лангра
83
ничто по сравнению с враждебностью дижонцев к жи-
телям Бона. Если верить дижонцам, можно отупеть от
одного воздуха Бона; все наперебой рассказывают о
глупости бонцев. Прочтите «Путешествие в Бон» Пиро-
на. Пирон после того, как он в течение двух лет на-
смехался над бонцами, имел дерзость приехать в Бон.
Он понимал, что это ему дорого обойдется, если судить
по его же собственным словам ’. Он пошел в театр. Его
узнали в партере, молодые люди поднялись на подмост-
ки и стали осыпать его бранью. С большим трудом на-
чали спектакль. Представление закончилось бы без
особых помех, если бы один молодой бонец, которому
надоели злобные выходки против Пирона, не крикнул:
«Да замолчите же! Ничего не слышно!» «Но не из-за
отсутствия ушей!» — отозвался Пирон. Этому ответу
нельзя отказать в смелости. Все зрители бросились на
Пирона; ему удалось выбраться из зала, но его пре-
следовали на улицах, нанося удары шпагами и палка-
ми. Возможно, он бы погиб, но какой-то местный жи-
тель великодушно открыл ему свои двери и приютил
его у себя.
Пирон сочинил на жителей этого несчастного горо-
да массу эпиграмм, а дижонцы наперебой вторили ему.
Всякая игра слов, в которой дурак сравнивался с
ослом, повторялась до тошноты. Бойцам же не хватало
ума, чтобы написать или заказать в Париже хотя бы
одну хорошую эпиграмму на дижонцев.
Несколько лет тому назад один писатель, человек
неглупый, поселился в Боне. Местные жители испуга-
лись, как бы он не стал смеяться над ними, и ему
пришлось, как рассказывают, продать свой домик с са-
дом и устроиться в десяти лье от города.
Однажды, приблизительно в 1803 году, бонцы на-
шли в русле своей речки Ла Буржуаз большое количе-
ство древних золотых монет. Говорят, их было на два-
дцать тысяч франков. Один коллекционер предложил
купить золото по весу, но жители Бона ответили, что
они предпочитают расплавить монеты.
Бон дал стране сенатора Монжа. По правде ска-
зать, он не отличался умом, это был просто одаренный
1 Собрание Ла-Мезанжера, т. Т, стр. 149.
84
человек, с которым Наполеон любил побеседовать, ко-
гда к тому представлялся случай; Мой приятель из
Бона был, как мне показалось, очень обижен насмеш-
ками над его городом.
— Пусть муниципальный совет Бона,— сказал я
ему,— освободит от причитающихся ему процентов
часть налоговых отчислений в шесть франков и ниже
в тех случаях, когда налогоплательщик сумеет дока-
зать, что он и его дети грамотны. Все газеты отметят
такую оригинальную меру, и дурная слава города ма-
ло-помалу забудется.
Когда я в прошлый раз ехал в Шомон, я проезжал
мимо Поммара, Вольне и Мёрсо. Но только теперь я
узнал скрытую от всех причину богатства этих прослав-
ленных мест — они производят белое вино, обладаю-
щее следующим свойством: когда его примешивают к
красным винам, оно придает им крепость, не ухудшая
качества.
Мне рекомендовали посмотреть знаменитую колон-
ну Кюсси близ Ноле — родины Карно. Однако для
этого пришлось бы ехать по проселочной дороге,— по-
чтовая карета тут не ходит, и местные жители, как го-
ворят, злоупотребляют положением путника, который
всецело от «их зависит. Я воздержался от этой поездки.
На живописной маленькой равнине, окруженной со
всех сторон горами, посреди возделанных полей, воз-
вышается колонна. От нее сохранилось только двена-
дцать каменных глыб. Капитель колонны была перене-
сена на ферму Одене; в ней продолбили отверстие и
сделали из нее верхний край колодца. Он имеет два-
дцать один дюйм в высоту.
Колонна была, вероятно, воздвигнута в честь ка-
кой-нибудь победы, и ее пьедестал украшен восемью
фигурами в виде барельефов, размещенных в слегка
углубленных нишах. Первая — это фигура Геркулеса,
вторая — фигура пленника: он одет в галльский sagum
(блузу), и руки его закованы в цепи. Осматривая ко-
лонну со всех сторон, видишь Минерву, Юнону, Юпи-
тера и рядом с ним Ганимеда; седьмая фигура стер-
лась, восьмая — это нимфа.
Архитектурный стиль этой колонны указывает, что
она относится ко временам Диоклетиана. Раскопки в
85
долине, где она водружена, обнаружили множество че-
ловеческих костей, из чего можно заключить, что ко-
лонна является памятником в честь победы и была
воздвигнута на поле битвы. Официальная запись, ко-
торую здесь дают для обозрения, удостоверяет, что
когда-то было найдено вокруг колонны большое коли-
чество скелетов, таким образом расположенных, что
все черепа касались фундамента колонны.
Я имел возможность убедиться во время этой по-
ездки, что сейчас крестьяне уже не питают личной не-
нависти к карлистам. Последние поселились среди них
и приносят им пользу. Женщины легитимистской пар-
тии необычайно добры к крестьянам; их бы просто
обожали, если бы они порой не поддерживали священ-
ника, который далеко не всегда является образцом
здравого смысла и терпимости. После «миллиарда»
г-на Виллеля крестьяне перестали бояться возвращения
прежним собственникам национализированных земель.
Я утверждаю, что Франция с удовлетворением приняла
бы разумную реформу католической церкви. Если бы
г-ну де Ламенне было тридцать лет и у него были здо-
ровые легкие, он мог бы создать себе положение, удов-
летворяющее его тщеславие. В будущем каждому свя-
щеннику надлежало бы познакомиться с сельскохозяй-
ственной наукой, хотя бы в небольшом объеме, и кра-
жу у соседа следовало бы считать грехом более тяж-
ким, чем непосещение воскресной обедни.
Из Бона я очень хорошо видел Монблан.
Шалон на Соне, 14 мая.
Дело, которое привело меня в Отен, потребовало не
более двух часов, но я доставил себе удовольствие про-
вести там полдня, любуясь замечательнейшими памят-
никами старины. Какая благородная простота! Антич-
ное искусство, даже времен Диоклетиана, возвышает
душу, и она преисполняется безмятежностью, той под-
линной добродетелью, когда человек готов на всякую
жертву. Но кто в наши дни чувствует прелесть про-
стоты?
Если в Париже найдется какой-нибудь бедный юно-
ша, испытывающий отвращение к водевилю и ту без-
86
отчетную склонность, родственную глупости, которая
заставляет восхищаться прекрасной архитектурой,
пусть он приедет в Отен, если не может добраться до
Нима. Глядя на две почти полностью уцелевшие три-
умфальные арки, он поймет, почему питает отвращение
ко всем постройкам в галло-греческом стиле, которые
в официальных изданиях называют великолепными.
Тридцать лет тому назад в Опере аплодировали
Лене, в наши дни аплодируют г-ну Дюпре. Пятьдесят
лет тому назад строили склад для хранения мебели
(это здание будет приемлемо, лишь когда оно превра-
тится в развалины), в наши дни строят церковь св.
Магдалины. Безусловно, это прогресс. Сделаем, однако,
еще один шаг вперед: когда потребуется маленькая
церковь, решимся взять за образец какой-нибудь афин?
ский храм, или римский Пантеон, или по крайней мере
Квадратный Дом. Но такую церковь подавила бы вы-
сота наших домов.
В Отене какой контраст! Храбрый галл, преиспол-
ненный гнева против римских воинов Цезаря,— и бур-
жуа, стоящий в штатском платье на часах у Арруйских
ворот!
И, тем не менее, предок в шестидесятом колене
этого жалкого буржуа был галл, гражданин города Би-
бракты! Вот, несомненно, блистательный результат на-
шей цивилизации! Теперь создаются диорамы и стро-
ятся железные дороги; превосходно отливают с нату-
ры птиц и растения; в двадцать один час парижанин
добирается до Марселя; но что за человек этот пари-
жанин?
Оберегая нас от каждодневных опасностей, славные
жандармы лишают нас половины нашей подлинной
ценности. Как только человек освобождается от жесто-
кого гнета насущных потребностей, как только его
оплошность не наказывается смертью, он теряет способ-
ность правильно рассуждать и тем более желать.
Вчера я имел дело с одним молодым адвокатом из
Макона. Принадлежащий ему дом приносит пять тысяч
франков дохода, и зарабатывает он десять тысяч. Ему
всего тридцать лет. Он надеется умереть пэром Фран-
ции и оставить миллионное состояние. И все же он жа-
ловался на свою судьбу, а я ему доказывал, что он са-
87
мый счастливый человек во Франции. Он деятелен;
если бы наши государственные учреждения были более
мощны, он стал бы Фоксом или Питтом. Во времена
императора он был бы государственным советником,
подобно г-ну Шабану, и управлял бы Гамбургским
округом.
Но если не случится чудо, чем может стать моло-
дой человек, родившийся с рентой в восемьдесят ты-
сяч франков, да еще, с вашего разрешения, титуло-
ванный? При Наполеоне он был бы по крайней мере
вынужден стать сублейтенантом или состоять в лич-
ной охране императора.
Насколько Отен, из которого я сегодня утром сбе-
жал, мертв, настолько Шалон деятелен, молод и полон
жизни. Это — морская деятельность, предвестие
Марселя. В городе множество пятиэтажных гостиниц,
где бесцеремонно обращаются «с рыбой, раз она попа-
лась в сеть». Так выразился мой сосед по табльдоту,
услышав мои жалобы.
— Увы, милостивый государь,— ответил я ему,—
это совсем как в Париже.
Содержатель кафе готов «выбросить» сто тысяч
франков на его отделку, но ему и в ум не придет пла-
тить полторы тысячи франков венецианцу, ученику
Флар.иана, который умеет приготовить чашку кофе.
На всех этих шалонских гостиницах — чрезвычайно
неуютных — красуются огромные вывески.
Я осмотрел красивую античную колонну из гранита
на одной из площадей, а также готический собор конца
XIII столетия.
Шалон — один из самых коммерческих городов
Франции. Человек деятельный, не рискуя, получает
здесь пятнадцать процентов со своего капитала.
Я встретил в Шалоне г-на Д., одного из лучших
экономистов Франции, который приехал из Безансона.
Всю жизнь я останавливался в Безансоне исключитель-
но ради своих дел. Но всякий раз как я отправлялся
по делам или возвращался к себе в гостиницу, я захо-
дил в одну церковь, вернее сказать, в собор, где нахо-
дится великолепный «Святой Себастьян» Фра Барто-
ломео. Напротив висит «Смерть Сафиры», картина та-
лантливого колориста Себастьяно дель Пьомбо.
88
Иногда Микеланджело снабжал его рисунками,
желая подшутить над учениками Рафаэля. Этот вели-
кий художник, которому покровительствовал его дядя
Браманте, первейший интриган, добился весьма серь-
езных преимуществ над Микеланджело. Вспомним
старика Корнеля, которого затмил нежный Расин.
Часть Безансонского моста построена римлянами.
Все дома из прекрасного тесаного камня. Мне достав-
ляло удовольствие посещать палаццо Гранвелла.
«Безансон,—^сказал мне г-н Д.,— еще и теперь
испанский город, суровый и подлинно католический».
Нужно это иметь в виду, чтобы почувствовать всю
прелесть анекдота, рассказанного мне г-ном Д. Это
история борьбы высших властей департамента с двумя
девицами, излишне любезными и находившимися
под высоким покровительством, которые пожелали по-
селиться в городе. Случай этот очень забавен, но слиш-
ком еще памятен всем. Безансон обожает своего пре-
фекта г-на Туранжена.
На пароходе, 15 мая.
Я решился на поступок, который навсегда опозорил
бы меня в глазах моего благоразумного тестя, если бы
он о нем узнал. Мне наскучил мой камердинер, как
выразился бы истый аристократ, и я отправил его
в Лион в своей коляске, а сам сел на пароход, взяв
с собой лишь свой плащ и толстый том Шекспира в
издании Бодри. Жозеф, несмотря на всю свою почти-
тельность, которой я от него, безусловно, требую, смот-
рит на меня многозначительно. Он не сомневается, что
его благоразумный патрон затеял какую-нибудь лю-
бовную интрижку. Дай-то бог!
Я бы хотел без памяти влюбиться и быть любимым
хотя бы самой безобразной крестьянкой на пароходе!
Этим многое сказано.
Но, увы, я сел на пароход только потому, что слы-
хал (от нашего корреспондента, о котором я недавно
упоминал, того самого, что имел в 1830 году десять
тысяч франков, а в 1837 году — больше двухсот тысяч),
будто берега Соны похожи на берега Гвадалквивира и
что между Треву и Лионом они очаровательны.
89
В отношении красоты каждый человек имеет соб-
ственное мерило: то, что прекрасно для моего соседа, на
мой взгляд, может быть очень заурядно; то, что, по
моему мнению, прекрасно, в его глазах несуразно.
Я очень подозрительно отношусь к такого рода сведе-
ниям, особенно если получил их от француза. У нас
называют прекрасным то, что похвалили в газете или
что выгодно и приносит много денег.
После Шалона (купол больницы, построенной
в 1528 году, производит издали приятное впечатление)
пароход движется вдоль огромных лугов, слишком
часто заливаемых водами Соны — реки, которая кажет-
ся погруженной в дремоту. Ее воды напоминают мне
чудесные истоки реки Ду; я видел, как они бьют из
скалы.
В Маконе красивая набережная, служащая местом
прогулок для хорошего общества. Мы видели там при-
рученную львицу, которую один молодой офицер при-
вез из Африки. Эта война просто замечательна, и
нельзя сказать, чтобы она нам дорого обошлась —
всего двадцать миллионов в год. Она показала рус-
ским, чего мы еще стоим, и выдвинула таких генера-
лов, достойных уважения нации, как Дювивье и Ла-
морисьер.
Макон гордится своим огромным мостом — длин-
ным, массивным и, безусловно, очень полезным, но ма-
ло привлекательным с виду. Этот мост ведет в один
из самых отсталых и любопытных уголков Франции —
в Домб.
Крестьяне там отличаются тупостью, и половину
года их трясет лихорадка. Чтобы извлечь доход из
земли, ее запружают водой в течение семи лет под-
ряд, что дает много рыбы. Потом воду спускают и сни-
мают без удобрений три или четыре прекрасных уро-
жая. Пять шестых населения Домба верит в колду-
нов, и раз в три или четыре года там совершается ка-
кое-нибудь чудо. Такое невежество простого народа
очень по душе некоторым людям, которые и без меня
известны читателю. Когда я довольно неосторожно
сказал, что Франции следовало бы отпускать ежегодно
по двадцать тысяч франков на содержание в этом не-
счастном крае учителей, которые обучили бы народ
90
грамоте и искоренили веру в колдунов, г-н де М. вос-
кликнул не без горячности: «Упаси нас боже от этого,
сударь!».
Что касается меня, то я сужу о политической мо-
рали человека по большей или меньшей ненависти его
к просвещению. В районах передовых, где, чтобы со-
хранить свое положение, уже не осмеливаются про-
являть ненависть к просвещению, довольствуются
тем, что ненавидят ум и покровительствуют ученым.
Еще одна неосторожность. Обо мне скажут, что я злой
и испорченный человек; увы, я ежедневно убеждаюсь
в противном.
Мы быстро проплываем мимо Турню — красивого
городка на правом берегу Соны.
Господин де М., тот самый, что возражает против
просвещения, которое, по моему мнению, необходимо
распространять среди крестьян Домба, прекрасно
знает этот край, так как он сам из этих мест. Это
сухой, точный, но довольно изощренный ум. Он пред-
почитает больше говорить о физических и историче-
ских особенностях этого края, чем о его духовной жиз-
ни. От него я узнал, что в Турню, так же как в та-
лоне, имеется античная колонна, извлеченная из Соны
несколько лет тому назад.
В беседе г-н де М. исполнен изысканной вежливо-
сти, по которой я мог бы легко угадать, каковы его
политические убеждения, даже если бы он не выдал
себя выпадом против школьных учителей. Я стара-,
юсь, как могу, не задевать его убеждений и спустя не-
которое время решаюсь задать ему несколько вопро-'
сов относительно аббатства Турню, которое отлично
видно с парохода.
— Это аббатство, носящее имя св. Филиберта,—
ответил он,— было основано в IX веке. Оно дважды
было разрушено: в первый раз в конце X века — вен-
грами, затем около 1006 года — пожаром. Теперь
аббатство св. Филиберта,— добавил мой любезный со-
беседник,— имеет форму латинского креста. Внутри
достойны внимания только толстенные, очень низень-
кие столбы, имеющие в диаметре восемь
футов.
— Романская архитектура.
91
— Таково ваше мнение, сударь? Я его не разде-
ляю. Тем не менее, будучи великодушным противни-
ком, я сообщу вам данные, которые могут его подтвер-
дить, добавлю, что окна там маленькие, узкие и за-
кругленные сверху. Нет ничего более массивного, бо-
лее тяжелого и прочного, чем основные части этой
церкви, причем хоры не лишены изящества и напоми-
нают архитектуру XII века.
— Насколько могу разобраться, я сказал бы, на-
Ьборот, что хоры готического стиля и сооружены по-
сле 1200 года.
— Об этом мы еще горячо и крепко поспорим,—
улыбаясь, возразил г-н де М. — Однако, чтобы закон-
чить описание, скажу, что портал — уродливейшее
сооружение XVIII века.
Спор был долгим и очень интересным. После того
как мы высказали друг другу приблизительно все, что
каждый из нас знал относительно различных архитек-
турных стилей, предшествующих Ренессансу 1500 го-
да, мне показалось, что впереди маячит нудный разго-
вор о политике, поэтому, попрощавшись с моим веж-
ливым собеседником, я спустился к себе в каюту.
Скользя среди лугов по этой прекрасной реке, я с на-
слаждением прочел двадцать страниц Шекспира. Кру-
гом высились очаровательные холмы; край этот полон
сладостной и нежной прелести, от которой становится
легко на душе. С тех пор как я покинул Париж, это
первый ландшафт, стоящий внимания. Высокие восем-
надцатилетние девушки резвились на берегу.
Когда мы проезжали мимо Макона, кто-то во все-
услышание рассказал о случае с хозяйкой постоялого
двора «Дикий бык> (о пожаре, спалившем комнату,
из которой исчез молодой приезжий). Тогда же я
услышал знаменитую остроту, которая прославила
этот край в отместку за мнимое превосходство Па-
рижа.
Кто-то упомянул о Соне в присутствии парижани-
на, который, гуляя по прелестной маконской набереж-
ной, разыгрывал из себя снисходительного ученого.
— Мы в Париже это называем Сеной,— сказал он,
улыбаясь.
— Как видно, парижанин полагал,— язвительно
92
добавил маконец,— что на свете существует только од-
на река.
Вид Треву, расположенного амфитеатром на ле-
вом берегу Соны, очень приятен. Это один из город-
ков, о которых говорит Лабрюйер. Со стороны кажет-
ся, что здесь с удовольствием можно было бы прове-
сти полтора месяца, но люди, которые в нем живут,
горят желанием отсюда уехать. 19 февраля 197 года,
по Р. X., здесь разыгралась кровавая битва, решив-
шая, кто будет властителем мира — великий и жесто-
кий император Септимий Север или мятежник Альбин;
судьба дала победу более достойному.
Лион, 15 мая 1837 г.
Я приказал высадить себя, не доезжая острова
Барб, который соединяется теперь с берегом решетча-
тым мостом. Честное слово, г-н С. меня не обманул.
Берега Соны в двух лье выше Лиона живописны, свое-
образны и очень привлекательны. Они напоминают
мне самые красивые итальянские холмы — холмы Де-
зенцано, прославленные сражением, которое Наполе-
он, невзирая на предостережения искуснейших генера-
лов своей армии, дал там маршалу Вурмзеру. На хол-
мистых берегах Соны лионские «каню» выстроили
себе загородные дома, такие же несуразные, как и их
представление о красоте. В каком бы стиле эти дома
ни были построены, они все во вкусе времен Людови-
ка XV, но природная красота этого края берет верх
над всеми этими китайскими павильонами, которыми
стремились его украсить. Эти очаровательные скалы,
покрытые лесами, словно низвергнутые в Сону, застав-
ляют ее делать резкие повороты.
Какой-то негоциант, ехавший с нами на парохо-
де,— человек с красивым, но маловыразительным ли-
цом, высокопарный и отличающийся пылким патрио-
тизмом,— любезно называл загородные виллы, мимо
которых мы проезжали: «Дикарка», «Душечка»,
«Красотка», «Башня красавицы-немки» (он рассказал
историю, весьма обыкновенную в наши дни,— само-
убийство из-за любви), «Маленькая Клер», «Безмя-
тежная», и т. д., и т. д.
93
Думается мне, что где-то поблизости от этого
края, носящего название Невиль, жила в небольшом
поместье женщина, которую я уважаю больше всех на
свете. Она думала спокойно провести там остаток
своих дней, когда революция призвала вершить дела-
ми всех способных людей, и министры, подобные г-ну
Ролану, заменили таких министров, как г-н де Калонн.
Я провел два очень приятных, скажу, не стыдясь,
два восхитительных часа, блуждая по дорогам и тро-
пинкам вдоль Соны. Я погрузился в размышления о
героических временах, когда жила г-жа Ролан. Мы
были тогда так же сильны духом, как первые римля-
не. Идя на смерть, она поцеловала всех узников своей
камеры, ставших ее друзьями.
Один из них, г-н Р., заливался слезами, расска-
зывая мне это.
«Что с вами, Ребуль, вы плачете, мой друг? — ска-
зала она.— Какое малодушие!» Сама она была ожив-
лена, смеялась; священный огонь сверкал в ее гла-
зах.
«Вот видите, друг мой,— обратилась она к друго-
му узнику,— я умру за родину, за свободу. Ведь о та-
кой смерти мы всегда мечтали».
Пройдет много времени, пока снова появится такая
душа!
На смену женщине такой моральной силы пришли
дамы Империи, плакавшие, возвращаясь из Сен-Клу
в своих колясках, если император неодобрительно ото-
звался об их платьях; их сменили дамы Реставрации,
которые бывали на мессе в Сакре-Кер, чтобы добыть
место префекта своим мужьям, и наконец дамы «зо-
лотой середины» — образцы естественности и любез-
ности. После г-жи Ролан история знает только г-жу
де Лавалет и герцогиню Беррийскую.
Следуя по очаровательным тенистым холмам, тя-
нущимся вдоль Соны, я не пропускал ни одной рощи-
цы, которая казалась мне живописно расположенной.
Я думал о ночи, которую провел здесь, под открытым
небом, Жан-Жак Руссо в воротах какого-то сада.
Столько лет не перечитывал я этого места из «Испове-
ди», а между тем припомнил почти каждое слово того,
кого так ненавидят черствые души. Бесспорно, он
94
иногда высокопарен, но только в тех случаях, когда
он не находится во власти своего сюжета. Писатели
же, неспособные к нежным чувствам — Вольтер, Бюф-
фон, Дюкло,— тщетно терзали бы свой ум, чтобы опи-
сать такую ночь, проведенную у садовой калитки под
сенью ветвей дикого винограда. Читатели через две
недели не помнили бы такого рассказа и даже воз-
можно, что сочли бы его «эготическим». По тем же
тропинкам, по которым я шел, бродил когда-то
Жан-Жак Руссо, повторяя свою Батистинскую канта-
ту, за которую его на следующий день угостили хо-
рошим обедом. Это был последний раз, когда у него
не было хлеба.
Добравшись, наконец пешком до Лиона, я заме-
тил, что вызываю презрение даже у мальчишки, кото-
рому я уплатил, чтобы он донес мой плащ и томик
Шекспира. Я оскорбляю местное божество — деньги:
у меня вид бедняка.
Когда я сказал мальчишке, что хочу остановиться
в гостинице «Жуванс», рядом с почтой, он возразил,
растягивая слова:
— Простите, сударь, но это очень дорогая гости-
ница!
Мне кажется, что, если бы не мой удивленный
взгляд, он бы закончил свою мысль: «Очень дорогая
для вас».
И вот я в гостинице и записываю все это в
роскошном номере, обитом темно-красным шелком с
золоченым багетом. Половина стен этой комнаты по-
крыта деревянной обшивкой, которая выкрашена в бе-
лый цвет, отливающий голубым, и отлакирована, что
придает ей унылый и в то же время грязный вид.
Я хожу по хорошо начищенному паркету из квадрат-
ных, образующих сложный рисунок дощечек, название
которых я позабыл и которые скрипят под ногами.
Матерчатые обои моей комнаты окружены золоченым
багетом (правда, поломанным и потускневшим в два-
дцати местах). Однако, когда я попросил повесить над
кроватью кисейный полог, чтобы спастись от комаров,
мешающих спать, слуга самодовольно усмехнулся и
ответил со всем присущим лионцам высокомерием,
что гостиница не держит таких вещей и что никто ни-
95
когда их еще не требовал. Мое сердце сжимается от
убожества и ничтожной глупости этой поддельной рос-
коши, этой цивилизации, не достигающей цели. Мне
кажется, что я присутствую на обсуждении в голланд-
ской Палате депутатов вопроса о железных дорогах
или таможенных пошлинах.
Невозможно, чтобы в таком городе, как Лион, с
его ста шестьюдесятью шестью тысячами жителей не
нашлось нескольких действительно достойных людей,
но я их никогда не встречал и заранее прошу их из-
винить меня за все нижеследующее.
Я приезжал в Лион пять или шесть раз, всегда в
почтовой карете; занят я был исключительно делами
и даже не располагал временем, чтобы посетить музей
на площади Teppo.
Каждый раз при выходе из кареты меня встречал
г-н К., кузен моего тестя. Он как две капли воды по-
ходит на Баррема, на разобиженного Баррема, только
что потерявшего двадцать франков. Нужно было ви-
деть, с каким беспокойством этот лионский кузен бро-
сался мне навстречу и не давал мне произнести ни
слова как раз в ту минуту, когда я просил служащего
почтовой станции взять мой чемодан и отнести его к
моему родственнику. Он боялся, что я слишком дорого
заплачу за эту маленькую услугу.
«Вы за это получите двенадцать су»,— говорил он
служащему станции с дрожью в голосе. Его физионо-
мия становилась ещё более сердитой. Служащий не
соглашался и чуть ли не отвечал ему грубостями. Дол-
жен признаться в своей слабости: с этой минуты ни-
что не доставляло мне удовольствия в Лионе; я меч-
тал лишь о том, чтобы скорей оттуда уехать.
Сегодня г-н К. начал с того, что заговорил о зако-
нах против роскоши, запрещающих тунисцам с 1830
года ношение богатой одежды и причинивших непо-
правимый ущерб его торговле. И тут он скорчил от-
чаянную гримасу. Г-н К., очень почтенный, порядоч-
ный человек, прекрасный отец семейства, в срок пла-
тящий все налоги,— но, боже мой, какая физиономия!
Так же, как и все коммерсанты, его коллеги, он поль-
зуется рабочими, которые ткут шелк у себя на дому
и которых прозвали «каню». А я так называю и самих
96
коммерсантов. Все, что порождается мелкой торгов-
лей, требующей в первую очередь терпения, постоян-
ного внимания к мелочам, привычки расходовать
меньше, чем зарабатываешь, боязнь всего необычно-
го, то есть глупость себялюбца, убожество, горечь,
скрываемая из страха потерять заработок,— все это
выражено, по моему мнению, в слове «каню».
Сами лионцы присвоили это прозвище беднейшим
слоям населения своего города. Однако в местностях,
где тщеславие не возводит непреодолимых преград,
как в Париже, простой народ оказывает воздействие
на душевный склад высших классов. Совокупность
привычек и суждений, восхищающих вас у вашего ре-
бенка,— то, что вы называете его характером, почерп-
нуты им прежде всего от кормилицы, а позднее от
общения со слугами. Обратите внимание, что ваш ре-
бенок всегда раб в вашем присутствии, со слугами же
он чувствует себя равным, больше того, обретает пре-
восходство. Меж тем никто так сильно, как ребенок,
не ценит своего превосходства. Поэтому взгляните, с
какой искренней радостью семилетний мальчуган бе-
жит в переднюю или в конюшню, как только может
вырваться на свободу. Самые снисходительные роди-
тели вынуждены категорически это запретить.
Французская революция оказала благотворное
влияние на нравственный облик слуг. Многие из них
служили в солдатах, другие уважают эту благород-
ную профессию. С недавних пор сберегательные кас-
сы внушили им разумные привычки. Поэтому детям
не приходится слышать все те пошлости, которые пор-
тили наше детство двадцать пять лет тому назад. По-
рой мне приходит в голову какая-нибудь ходячая
фраза, выражающая абсурднейшую мысль; копаясь в
памяти, я вспоминаю, что слышал ее от Барбье, лю-
бимого лакея моего отца.
Чтобы представить себе умственный кругозор ли-
онца, нужно прислушаться к болтовне коммерсантов
в кафе. Отыщите в Лионе человека, который сыграет
с вами партию в домино.
Лионские девушки беднейших слоев населения вы-
соки ростом и прекрасно сложены, в Париже они не
выше четырех футов.
7. Стендаль. Т. XII. 97
Лион, 16 мая.
Я зашел в богадельню, которая располагает боль-
шими средствами и, говорят, хорошо управляется.
Я увидел там палаты в тридцать футов высоты, бла-
годаря чему в них очень хороший воздух. Туда при-
нимают всех бедняков, не требуя от них никаких спра-
вок о нуждаемости, как в парижском «Отель-Дье».
Имеются палаты, куда допускаются те, которые пла-
тят по тридцать су в день. Я зашел в одну из таких
палат навестить старого товарища, впавшего в нуж-
ду. Он сказал мне, что чувствует себя здесь очень хо-
рошо. Люди, платящие по тридцать су, могут
выходить из богадельни, когда им вздумается. Здеш-
няя аптека — лучшая в Лионе; она настолько лучше
других, что богатые люди, заболев, посылают туда
за лекарствами. Доход богадельни равняется восьми-
стам тысячам франков в год, не считая сумм, отпу-
скаемых ей городом. Богатеют ли там начальствую-
щие лица?
На лионских улицах не толпятся распевающие пес-
ни бедняки, чего я опасался. Всех, кто не является
уроженцем этого города, выслали оттуда.
Вспомните финансовые затруднения Соединенных
Штатов. В 1836 году Франция отправила в Америку
ценностей на 159 миллионов, из которых немало мил-
лионов дал Лион.
Господин Н. (человек довольно глупый) говорил
вчера в моем присутствии: «Знаете, в Париже я нико-
гда не хожу пешком. А вот в Лионе я бы не решился
показаться в своей карете». Чего же он боится?
Вообще же лионцы не лишены некоторых благо-
родных черт. Лионец, оставивший торговлю, когда
рента его достигла шести тысяч франков, принимает
важный вид и шествует, высоко подняв голову, вели-
чественно поглядывая на окружающих. Мне это на-
поминает портреты времен Людовика XV. Вместе с
тем у лионца физиономия человека, у которого дурное
настроение вечером, потому что утром он упустил
случай заработать двенадцать су. Иногда я встречаю
такие лица и на улицах Парижа; бьюсь об заклад, что
это лионцы.
Простота — этот идеал парижанина, к которому он
98
с такими усилиями стремится всю жизнь,— показа-
лась бы лионцу чем-то низменным и недостойным.
Но ничего не поделаешь: здесь, как и всюду, по-
ложение обязывает. Во время замечательной защиты
своего города в 1793 году лионская национальная
гвардия потеряла тысячу двести человек (в Лионе
говорят, что пятнадцать тысяч). Правда, что коман-
дирами было множество офицеров-эмигрантов и
храбрый Преси. Начальники умели вести бой, а сол-
даты были полны энтузиазма. Вот прекрасная черта
характера лионца: он способен заражаться энтузиаз-
мом, который может не угасать иной раз и два меся-
ца. В Париже горят энтузиазмом не более шести ча-
сов, как это было, например, когда Наполеон показал
национальной гвардии своего сына в большом зале
Тюильрийского дворца.
Национальная гвардия Лиона не уступает, по мо-
ему мнению, национальной гвардии Вены, выставив-
шей дважды (в 1797 и 1809 годах) отряды волонте-
ров, которые через шесть недель после их сформиро-
вания поголовно были перебиты французской армией.
Во время кампании 1809 года на берегах Трауна вен-
ские волонтеры, умирая под картечью маршала Мас-
сены, падали одни вперед, а другие назад, причем
извилистая линия, образованная их форменными и
весьма достопримечательными сапогами, была не бо-
лее восьми футов шириной. Человек, имевший орден-
скую звезду, был там капралом, и, больше того, он
жертвовал своей жизнью.
Я часто бывал по своим делам в Лионе; как толь-
ко я попадал в этот город, меня одолевала зевота, и
самое прекрасное, что в нем есть, не производило на
меня никакого впечатления. Правда, я всегда оста-
навливался у моего несносного кузена на улице Се-
ребряный вьюк. Теперь я в первый раз решился оста-
новиться в гостинице.
Однако, прошу прощения у достойнейших людей
этого края, чувство скуки оказалось сильнее. Я с удо-
вольствием закрыл бы глаза, ибо все, что я здесь
вижу, усиливает мое отвращение, доходящее до зло-
бы,— все, вплоть до формы железных решеток на бал-
конах, которые мне противны вычурностью и тяжело-
99
вескостью своих линий. Мне приходится делать над
собой усилие, чтобы восхищаться набережной Сен-
Клер на Роне, да и то я не восхищаюсь ею, а просто
признаю, что она достойна восхищения.
Как-то раз в молодые годы, одолеваемый отвра-
щением и располагая часом свободного времени, я
зашел в книжную лавку, чтобы купить книгу; я чув-
ствовал такую апатию, что даже не знал, какую книгу
спросить, наконец я наудачу назвал «Жака-Фатали-
ста» и романы Вольтера. Торговец попятился от меня,
сделался мрачен и прочел мне нотацию о безнрав-
ственности книг, которые я просил. В заключение он
предложил мне «Созерцание природы» аббата Плю-
ша. Сначала меня рассердила дерзость этого непро-
шеного советчика, но он читал мне наставление с
таким видом настоящего «каню», был настолько туп и
важен, что мне в конце концов стало смешно. Я хотел
проверить, не действует ли он из коммерческих сооб-
ражений: быть может, в его лавке имелась книга
Плюша и не было романов Вольтера. Так нет же, он
их тоже имел, злодей! Торговец просто нашел, что я
очень молод, и ни за что не хотел мне их продать. Ве-
чером я рассказал об этом случае своему кузену К.
Он покраснел, стал утверждать, что я преувеличиваю;
одним словом, его муниципальная честь была задета,
и он за целый вечер ни разу не обратился ко мне.
Я воочию убедился еще в одной приятной черте харак-
тера лионца: они очень обидчивы. Лионцы вообра-
жают, будто люди очень заняты ими и только и ду-
мают, как бы их оскорбить.
Лион вымощен маленькими острыми булыжника-
ми, имеющими форму груши. Я совершенно не могу
по ним ходить и становлюсь похожим на подагрика.
Этот большой, второй по величине, французский
город сооружен при слиянии Соны с Роной, течение
которых образует здесь огромную букву «игрек» (Y).
Когда аллоброги изгнали из Вьенны часть живших
там римских граждан, сенат приказал проконсулу
Мунацию Планку выстроить им город. Последний по-
селил их в деревне Лугдунум, расположенной близ
слияния Роны и Соны, на склоне холма, который вы-
сился на западном берегу Соны. На этом красивом
100
холме Фурвьер был построен дворец Августа, пре-
вратившего Лион в военную колонию.
Когда страх перестал полностью властвовать над
миром, Лион, как и все города, спустился в равнину.
Но вот в чем беда: лионцы нашей эпохи, вместо того
чтобы строить свой город на склоне холма Круа-Рус,
разделяющего две реки посередине «игрека», постро-
или его на триста туазов ниже, на маленькой боло-
тистой равнине, какие почти всегда бывают у слияния
двух больших рек. Поэтому Лион еще в сто крат ско-
рее, чем Париж, может считаться «городом черной
грязи» и густых туманов, хотя центр Парижа постро-
ен на острове и расположен на четыре градуса север-
нее Лиона.
В семи лье от Лиона находится Вьенна; живопис-
но раскинувшись на Роне, она кажется расположен-
ной на два градуса южнее. В течение полугода два
раза в неделю над Лионом висит густой туман, тогда
все кажется мрачным; на узких улицах между вось-
миэтажными домами в десяти шагах ничего не видно.
Право, стоит посмотреть на осанку и костюм «каню»—
людей, которые суетятся в этом зловонном тумане,
до такой степени зловонном, что запах каменного угля
по сравнению с ним кажется мне ароматом.
Лион, 18 мая.
Приезжий, если только он может побороть тоску
и желание, закрыв окна, взяться за книгу, должен
подняться на Фурвьер — красивейший холм, у подно-
жия которого течет Сона. Там, в окрестностях местеч-
ка под названием Антикай, находятся римские разва-
лины. С Фурвьера можно пройти в Ботанический сад,
а оттуда — в Музей или Дворец св. Петра на площади
Teppo. Затем, миновав тяжеловесную ратушу, вы мо-
жете снова подняться вдоль Роны на пол-лье от горо-
да. Оттуда, насладившись чудесным видом, вы возвра-
щаетесь к собору, к храму св. Иринея и к церкви
Энэ с четырьмя античными колоннами. Сегодня вече-
ром, выйдя из биржи, я совершил эту прогулку.
Древнее название Лугдунум содержит слово Луг,
которое, согласно утверждению так называемых уче-
101
ных, означало у галлов: «гора» или «река»; города
Лейден и Лаон также назывались Лугдунум.
Страбон, живший при Тиберии, сообщает, что по
своему значению и богатству Лугдунум уступал лишь
Нарбонне. Лютеция была еще тогда лишь захолуст-
ным селением. Август, человек весьма ловкий, три го-
да провел в Лионе и сделал его столицей Кельтской
Галлии. Там родился Клавдий. Лион был сожжен
дотла в царствование Нерона. Об этом сильнейшем
пожаре Сенека писал следующее: «Между крупней-
шим городом и отсутствием города прошла только
одна ночь» ’.
Нерон поспешил послать туда много денег. Траян,
единственный человек античного мира после Цезаря и
Александра, который заставляет вспомнить о Напо-
леоне, построил там много зданий.
Лион был в Галлии колыбелью христианства, и еще
теперь, как мне кажется, это самый религиозный го-
род. Здесь мы встречаем не пылкий фанатизм Тулу-
зы, а то полное самоотречение, абсолютное доверие
священнику, которое всегда меня поражает. Я знаком
с двадцатью богатыми людьми, жертвующими десять
процентов своих доходов на дела христианского мило-
сердия.
При Генрихе IV и Людовике XIV Лион был как бы
отдельным государством. Царствующей фамилией там
были Вильруа * 2, и часто архиепископ, представитель
этой фамилии, был одновременно и губернатором.
Известен эпизод с Вильруа — королевским намест-
ником, который занял должность губернатора Лиона
после своего дяди, бывшего одновременно и губерна-
тором и архиепископом. В день своего вступления в
должность, садясь в карету, новый губернатор стал на-
право и налево благословлять собравшихся. Когда
решились указать ему на неуместность этого, он гор-
до ответил: «Я видел, что так делал мой дядя», — и
продолжал раздавать благословения.
’ «Una nox fuit inter urbem maximam et nullam». Senec.,
epist. 31.
2 Мемуары Сен-Симона. Всесильные Вильруа устанавливали
налоги, в которых ни перед кем не отчитывались.
102
Лионцы, как и все благочестивые люди, очень ми-
лосердны; их город нуждается в этой добродетели.
Я считаю чрезвычайно неосмотрительным основывать
благосостояние города на мануфактурах. Правитель-
ство, имеющее время подумать о своих обязанностях,
должно было не допускать, чтобы число фабричных
рабочих превышало двадцатую часть населения го-
рода.
Мой уважаемый друг, г-н Рюбишон,— по моему
мнению, единственный человек большого ума, быв-
ший сторонником Реставрации,— как-то говорил мне,
что рабочий шелковой промышленности в Лионе мо-
жет в 1837 году купить на свой дневной заработок го-
раздо меньшее количество хлеба и мяса, чем во .време-
на Кольбера. Преемники этого великого министра
не поняли, что, поскольку Италия, которая вывозит
шелк, начинает сама производить прекрасную шелко-
вую пряжу в Сан-Лючио (близ Неаполя) и в Милане,
а Англия получает шелка из Китая, который в скором
времени будет вывозить их и в Америку, следует все-
ми способами разубеждать шестнадцатилетних юно-
шей избирать себе профессию рабочего шелкового
производства. Тунис и Марокко предпочитают нашим
легким шелкам итальянские.
Но где уж после 1830 года министрам, которые
боятся потерять свое положение, не угодив Палате,
найти время, чтобы задуматься над принимаемыми
решениями! В своей административной деятельности
они руководствуются суждениями своих чиновников.
II что это, мой бог, за суждения! Откуда у этих не-
счастных чиновников могут быть какие-нибудь суж-
дения? Таким образом, рабочий шелкового производ-
ства, живущий в Лионе, питается мясом и хлебом, ко-
торые, попадая в черту города, облагаются огромной
ввозной пошлиной, тогда как рабочий, выделывающий
шелка в Сан-Лючио, близ Неаполя, живет в свободной
от налогов деревне (смотри хартию, пожалованную
этой деревне) и в таком климате, при котором одеж-
да — лишь роскошь.
Когда высказываешь такие суждения чиновнику,
его ленивая мысль возмущается, и он говорит себе:
«Это безусловно опасный человек, которого рано или
103
поздно придется с разрешения его превосходительства
куда-нибудь переместить».
Что бы было, если бы я решился заговорить о та-
моженных законах? В силу устаревших постановлений
Франция вывозит в Италию — родину лени, отдален-
ную от наших берегов лишь двухдневным водным пу-
тем,— одни только дамские шляпки из Парижа.
Следовало бы назначить во всех министерствах
начальников отделений с годовым окладом в двадцать
пять тысяч франков и ассигновать на их служебные
нужды сто тысяч франков в год, но с условием, чтобы
эти чиновники никогда не могли стать депутатами или
государственными советниками. Не будучи государ-
ственными деятелями, они не боялись бы увольнения
через каждые два года, подобно министрам.
Обладая хотя бы каплей здравого смысла, можно
понять, что человек способен поставить свою подпись
на бумагах не более сорока раз в день. При сорок пер-
вой утомленный мозг этого человека не находит уже
возражений на все прекрасные слова подчиненного, и
он подписывает с полным чистосердечием все благо-
глупости, которые тот ему подсовывает.
Начальники отделений, о которых я говорил выше,
работали бы со своим министром, в ведомстве которо-
го они состоят, как тот работает с королем: они отме-
чали бы на своих докладах решения министра и сами
подписывали бы все бумаги, составленные в соответ-
ствии с поднятым вопросом.
Таким образом, они были бы ответственны за все
решения, принятые на основании их докладов. Рабо-
тая с министром, сменяющимся каждые полтора года,
чиновнику чрезвычайно удобно отвечать на самые
обоснованные упреки: «Таково было желание мини-
стра».
Снимать копии, рассылать бумаги и т. п. может
любое лицо по распоряжению начальника отделения,
которому ассигновано сто тысяч франков на служеб-
ные расходы. Если он скуп, он может это делать сам.
В Париже нет банкира, который не сумел бы найти
семь или восемь хороших служащих. В торговом деле
я работал половину моей жизни по восемь часов еже-
дневно.
104
Следует принять во внимание, что при современ-
ном режиме в одном министерстве внутренних дел
требуется триста — четыреста служащих; в каждой
комнате сидят по четыре — пять чиновников, которые
беспрерывно болтают и даже выписывают сообща га-
зету. Эта болтовня мешает работать несчастному, ко-
торый вздумал бы честно исполнять свои обязанности,
не говоря уже о том, что усердие сделало бы его все-
общим посмешищем. Двое чиновников, работая, как
это делают банковские служащие, выполнили бы в
шесть часов работу, с которою в наше время плохо
справляются пять человек.
Молодые люди, которых набирают в министерство,
недостаточно образованны. Конечно, это не имеет
значения для поручаемой им работы. Но при повы-
шении в должности их невежество дорого обходится
государству. Каждый министр или начальник управ-
ления тащит за собой трех или четырех дальних род-
ственников женщины, к которой он благоволит, и если
те покладисты, лишены инициативы и сумели проник-
нуть во влиятельные салоны, то они через десять лет
становятся начальниками отделений. И тогда обнару-
живается полное отсутствие у них образования. Люди,
подобные г-ну Бурсену (морскому министру), очень
редки.
Господин Бурсен умел отказывать и решался вы-
зывать неудовольствие даже тех просителей, у кото-
рых были хорошенькие жены.
Еще следовало бы — но это, по правде сказать, не-
возможно,— чтобы начальники отделений, подписыва-
ющие все бумаги, могли быть уволены лишь за долж-
ностное преступление или за неспособность к службе
и лишь после доклада, напечатанного в «Monlteur».
Эти начальники отделений могли бы даже подавать
жалобы в Кассационный суд, который, действуя как
судебный орган, решал бы, правильно или неправиль-
но уволен такой-то.
Если когда-либо какой-нибудь патриот, подобно
маршалу Вобану, станет во главе министерства, он
сможет воспользоваться моим предложением. Я изла-
гаю его здесь для того, чтобы подобная реформа вы-
звала меньше протестов. Всего лучше было бы каж-
105
дому чиновнику переписать собственноручно том Сея
и в течение двух лет предварительно прослужить в ка-
кой-нибудь супрефектуре в ста лье от Парижа. Он
сразу бы составил себе представление о том, что про-
исходит и чего не должно было бы происходить.
Лион, 19 мая.
Три дня тому назад некто г-н Смит, английский
пуританин, проживавший в Лионе в течение десяти
лет, решил покончить счеты с жизнью. Он выпил ун-
цию синильной кислоты. Через два часа он почувство-
вал себя очень плохо, но не умер и для препровожде-
ния времени стал кататься по полу. Его хозяин, чест-
ный сапожник, работал в своей мастерской под
комнатой англичанина. Удивленный этим странным
шумом и боясь за целость своей мебели, он подни-
мается наверх. Стучит. Нет ответа. Тогда он входит
через потайную дверь, видит с ужасом состояние сво-
его жильца и посылает за г-ном Травером, знамени-
тым врачом, другом больного. Приходит врач, дает
англичанину лекарство, и вскоре г-н Смит вне опас-
ности. Тогда врач ему говорит:
— Что это вы, черт вас возьми, выпили?
— Синильную кислоту.
— Чепуха, от шести капель вы бы моментально
умерли.
— Но мне сказали, что это синильная кислота.
— А где вы ее купили?
-- У низенького аптекаря на набережной Соны.
— Но ведь вы обычно обращаетесь к вашему со-
седу Жирару, через улицу от вас! Это же лучшая
аптека в Лионе.
— Вы правы, но в последний раз, когда я покупал
у Жирара, мне показалось, что он меня обсчитал на
лекарстве.
Лион, 20 мая.
Прогулка на холм Фурвьер считается набожными
лионцами своего рода паломничеством. В самом деле,
на каждом шагу здесь вспоминаются первые христиа-
не
не и первые мученики Лиона 1. Прохожу мимо церкви
св. Юста, перестроенной в 1703 году. Во всём этом
квартале до ворот церкви св. Иринея встречаются
скамьи и четырехугольные каменные столбы, очевид-
но, из древнего Лугдунума. Это алтари, надгробные
плиты и т. д., из которых многие были реставрирова-
ны. Кажется, что бродишь по одной из улиц Рима
близ Семи Зал. На улице Ангелов мое внимание
привлекла латинская надпись, которая в переводе оз-
начает: «Душе усопшей Камиллы Августиллы, про-
жившей тридцать пять лет и пять дней и причинившей
своим близким единственное горе — своей кончиной.
Силентий Регин, брат своей горячо любимой сестры»
и т. д. Св. Ириней, епископ и к тому же знаменитый
писатель2, претерпел мученическую смерть в Лионе
вместе с девятнадцатью тысячами христиан. На хол-
ме Фурвьер кровь доходила до второго этажа домов,
я сам видел отметку.
Церковь св. Иринея столько раз перестраивалась
и в последний раз была так безжалостно размалевана
в соответствии с требованиями провинциального ис-
кусства, что она ничего не говорит сердцу и не пред-
ставляет никакого интереса для любознательного ума.
Осмелюсь ли добавить, что люди набожные, поражен-
ные звучанием имени святого, входя в эту церковь,
всегда держатся за нос, боясь, как бы небеса не сы-
грали с ними какой-нибудь шутки *.
Наконец я дошел до римских акведуков над воро-
тами св. Иринея. Сначала видны шесть арок — здесь
был когда-то акведук Пила и акведук Мон-д'Ор.
Акведук Пила тянулся около тринадцати лье, хотя
с высоты птичьего полета кажется, что место слияния
вод близ Сен-Шамона отстоит от Лиона всего на во-
семь лье. В этой местности, перерезанной, начиная от
1 См. «Историю Лиона» П. Колонна. В этом труде помещены
гравюры со всех интересных памятников. См. карту, изданную
г-ном Арто. Подземелья Фурвьера полны фундаментами римских
зданий.
2 Г-н Ампер весьма обстоятельно говорит о писателях пер-
вых веков христианства. Отсюда идут истоки нашей литературы.
* Непереводимая игра слов: Saint Irenee (святой Ириней)
звучит как saint-tire-nez (святой тянет за нос).
107
Сен-Шамона, глубокими долинами, римская архитек-
тура, не вооруженная еще современными открытиями,
имела широкую возможность проявить всю свою изо-
бретательность. В наше время, пользуясь нескольки-
ми паровыми машинами и висячими мостами, архитек-
тор легко разрешил бы поставленную перед ним за-
дачу. Но он ни в ком не возбудил бы восхищения. Раз-
ве только какой-нибудь мещанин изумился бы израс-
ходованной на это огромной сумме денег.
Римлянам приходилось три раза поднимать воду;
они пользовались свинцовыми трубами в виде опро-
кинутого сифона. Акведук спускался по склону холма
до достаточно низкого места, чтобы было удобно по-
строить переход. Дойдя до противоположной стороны,
воду вновь поднимали. Так римляне пересекли три
небольшие долины: долину Гарона, очень глубо-
кую, Бонана и св. Иринея. Этот акведук имел здесь
четырнадцать переходов. Еще теперь из девяноста
арок одного из таких переходов сохранились шесть-
десят две.
Каменная кладка сделана из колотого камня, опу-
щенного в известковый раствор, причем извести не
жалели. Так же, как и на римской равнине, эти акве-
дуки, хотя и простые сооружения, производят необык-
новенное впечатление. В Риме их длинные ряды тя-
нутся по совершенно оголенной равнине, здесь же
их окаймляют зеленые холмы; такова, например, до-
рога на Шампоно. Когда поднимешься на несколько
сот шагов и взглянешь с этих высот, перед тобой рас-
стилается замечательный вид на швейцарские горы.
Крестьяне окрестных деревень, заметив, что камень,
из которого сделаны арки, обладает огнеупорностью,
увозят его на своих телегах, когда им нужно сложить
печи.
Поток Изерона повалил один мостовой бык, но он
упал целиком и не разбился. Рядом виднеются восемь
арок.
Эта прогулка приятна, но очень утомительна.
В Риме вдоль длинного ряда арок по дороге в Фрас-
кати можно ехать в коляске. Если душа ваша способ-
на воспринимать всю прелесть искусства, нет более
чудесной прогулки в вечном городе.
108
Лион, 20 мая.
Я отправился в церковь Энэ, построенную у слия-
ния Роны с Соной, примерно на том месте, где шесть-
десят галльских племен (отмечаю это с сожалением)
воздвигли сообща алтарь Августу. Оправдание им —
в слове шестьдесят. Что могли сделать шестьдесят
племен против одного народа — народа, возглавляе-
мого аристократическими начальниками, чуждыми
ребячества венецианских вельмож благодаря трем-
стам одержанным победам? Цезарь был беспринцип-
нейшим пройдохой в полном смысле этого слова, по-
рожденным римской цивилизацией.
В музее вам покажут знаменитый барельеф, укра-
шавший когда-то фасад церкви Энэ. На нем изобра-
жены три женщины (богини-матери); средняя держит
рог изобилия.
На капителях многих пилястров этой церкви —
лепные украшения. Справа от алтаря — Адам и Ева,
искушаемые дьяволом.
Следует осмотреть рядом с алтарем четыре огром-
ные гранитные колонны, которые, прежде чем их рас-
пилили, представляли собой две колонны, примерно
двадцати пяти футов вышины. Но были ли они распи-
лены? Каждый ученый насмехается над своим пред-
шественником и говорит противоположное — так будет
продолжаться до скончания веков или академий. Я со-
ветую читателю верить только тому, что он видел
собственными глазами, то есть реальным фактам; все
остальное меняется каждые тридцать лет, следуя мод-
ным течениям в науке. Эти колонны украшали, как
говорят, алтарь, воздвигнутый в честь Августа
шестьюдесятью племенами. Там было совершено
жертвоприношение 10 августа 742 года с основания
Рима, то есть за 11 лет до христианской эры.
Смешение этих благородных фрагментов античного
искусства с готикой всегда вызывает во мне чувство
презрения, чувство весьма неприятное. Я все же пло-
хой христианин.
Калигула организовал или возобновил состязания,
которые происходили близ этого алтаря Августа. Если
верить свидетельству Светония и Ювенала, на этих
играх лежала печать его безумия. Тут раздавали пре-
109
мии за красноречие, причем побежденные обязаны
были доставлять эти премии и преподносить их побе-
дителям. Они должны были произносить торжествен-
ные речи в честь победителя (какое мучение для за-
вистливых писателей!). Но не только эта опасность
грозила им: когда произведение оказывалось явно не-
достойным конкурса, на который осмеливались его
представить, несчастных авторов принуждали стирать
свои творения собственным языком или, по крайней
мере, губкой. Потом их стегали плетьми и бросали
в Рону.
Лион, 22 мая.
Я ежедневно прохожу мимо унылого здания лион-
ской ратуши, построенного в 1650 году, которое, не-
смотря на его нелепый, тяжеловесный и невзрачный
вид, очень высоко ценится в этой местности. Быть мо-
жет, потому, что это строение подлинно романтиче-
ское. Ведь оно напоминает своим внешним обликом
провинциального мэра, который хочет пользоваться
уважением у населения и боится показаться вольно-
думцем.
Жюль Ардуэн-Мансар восстановил фасад этого
здания, сгоревшего в 1674 году. Я бы с удовольствием
перестроил его, взяв за образец фасад одного из чу-
десных венецианских палаццо.
Венеция так несчастна, а Лион так богат, что воз-
можно было бы купить какой-нибудь палаццо в Вене-
ции, к примеру, палаццо Вендрамин. Можно было бы
перенумеровать камни фасада и водой доставить их
в Лион.
Под вестибюлем ратуши, у стены слева, высится
колоссальная статуя, изображающая Рону; она опи-
рается на рычащего льва и на весло. Лев разъярен;
рядом с ним огромный лосось. Дальше идти некуда;
это совершенство.
Против огромной статуи Роны стоит огромная ста-
туя Соны, также опирающаяся на льва. Эти две
скульптуры Гильома Кусту прежде украшали пло-
щадь Белькур, и хорошо было бы, если бы они туда
вернулись. Скульптору требуются глубокие познания
НО
и особенно большая смелость для создания статуй ог-
ромного размера. Если он лишен этих качеств, статуи
походят на миниатюры, рассматриваемые через лупу.
Темные и сырые аллеи в Лионе, которые служат
переходами от улицы к улице, приводят меня в отчая-
ние. А сами улицы! Семиэтажные дома не допускают
солнечных лучей до мостовой. Попробуйте пройти по
улице Мерсьер из конца в конец.
Чтобы проверить и оценить свои впечатления от
Лиона, я, освободившись от дел, поднялся на башню
церкви Фурвьер. Открывающийся отсюда ландшафт
запечатлен в первой панораме. Вид замечательный. Ле-
нивая Сона медленно течет по скалам у подножия хол-
ма; за городом, в направлении Дофине, видна бурная
Рона, которая сливается с Соной у выступа полуострова
Пераш (моста Мюлатьер) и увлекает ее за собой. Пло-
щади, улицы, набережные, мосты усеяны человечками,
которые спешат и кажутся очень деятельными; по ту
сторону Роны, за равниной, расстилающейся на восемь
или десять лье, виднеются, чуть не сливаясь с землей,
самые высокие вершины гор Дофине, и наконец зна-
чительно левее при ясной погоде, особенно после лет-
него дождя, перед вами открывается прославленный
Монблан, вершина которого в виде белой трапеции
высится над облаками.
Лион, 23 мая.
Чтобы исполнить свой долг, я пошел осмотреть
Лионский собор св. Иоанна, постройка которого была
начата в конце XII века и закончена при Людовике XI.
Поразило меня там только благочестие верующих.
Храм этот — смесь готики с романским стилем, ибо сле-
дует отметить, что память о Риме никогда полностью
не исчезала на юге Франции, а в отношении архитек-
туры этот юг начинается с Лиона. Барельефы фасада
храма напомнили мне барельефы Собора Парижской
богоматери. Изображенные на них воины одеты в коль-
чуги (смотри в Париже прекрасный барельеф напротив
дома № 6 по улице Монастыря богоматери).
В Бурбонской капелле мы встречаемся с чудесами
скульптурной техники. Терпение, проявленное резчиком
ill
при изготовлении железных шипов на решетках, вызы-
вает большее восхищение буржуа, чем гениальность
Микеланджело. Толпа не находит в своей душе откли-
ка на гениальность, тогда как терпение — это каждо-
дневная ее добродетель.
Церковь св. Низария XIV века, но портал ее более
позднего происхождения, времен Ренессанса; он был
сооружен Филибером Делормом.
В числе богомольцев, посещавших церковь св. Ни-
зария, был граф Вида, человек простой, добрый, чрез-
вычайно благочестивый. Каждое утро его камердинер
клал ему в карман сюртука носовой платок, который
к вечеру бесследно исчезал.
— Господин граф, у вас крадут носовые платки,—
говорил камердинер.
— Нет, друг мой, я их теряю,—отвечал граф, низа
что на свете не желавший дурно подумать о ближнем.
Однажды камердинер, потеряв терпение, решил
пришить носовой платок своего господина к карману.
Не успел граф, выйдя из своего особняка, сделать не-
сколько шагов, как почувствовал, что кто-то дергает
его за сюртук.
— Перестаньте, перестаньте, друг мой,— сказал
граф вору, не оборачиваясь,— сегодня его пришили.
И он поспешил в церковь, чтобы помолиться за
обращение вора на путь истины.
Я вернулся в Шампоно. Здесь множество надгроб-
ных надписей. В надписях на христианских могилах
то и дело встречаешь орфографические ошибки. Рим-
ско-католическая церковь, которая в наши дни с такой
елейностью требует сохранения status quo, вначале хо-
тела все изменить в корне. Она говорила изумленному
рабу, что у него столь же прекрасная и бессмертная
душа-, как у самого императора. Но кто об этом знает?
Кто читал г-на де Поттера? Ведь ловкий стилист Флери
не говорил о такого рода истинах, хоть его и нельзя
обвинить в том, что он их скрывает.
Я посетил Ветеринарную школу, обессмертившую
имя Буржела — человека рассудительного и терпели-
вого. Ему пришлось сначала доказать тогдашнему
правительству существование ветеринарной науки;
после этого он добился создания школы.
112
Лион, 24 мая.
Я застал своих лионских друзей в глубокой печали:
они только что потеряли Рене (из Марселя), который
был душой всех их увеселений. Я его знал; быть мо-
жет, это был самый красивый мужчина во Франции,
самый непринужденный, самый веселый; безусловно,
он был неглуп, но ум у него был природный, непосред-
ственный, скорее бесхитростный и приятный, чем бле-
стящий, который пленял при первом же знакомстве.
Рене нельзя было не любить, поэтому он был любим,
притом одновременно двумя дамами, с одною из кото-
рых он порвал почти, можно сказать, публично за не-
делю до своей смерти.
Несмотря на то, что ей стукнуло сорок восемь лет,
г-жа Сен-Моларе еще задает тон в салонах одного из
самых крупных южных городов.
Когда я приехал туда в последний раз, она все еще
по-прежнему желала быть центром внимания, и сле-
дует признать, что у нее был очень приятный дом:
ежедневно слушали музыку, обедали, ужинали, ката-
лись на лодках. В этой даме было много жизнерадост-
ности и веселья, правда, не очень тонкого, но весьма за-
разительного. К тому же г-жа Сен-Моларе никогда не
бывала в дурном расположении духа и, бесспор-
но, могла бы почитаться очень любезной особой, ес-
ли бы не стремилась во что бы то ни стало быть лю-
бимой.
Но быть любимой?.. Не говоря уже о возрасте, мо-
жет ли в наши дни женщина с доходом в шестьдесят
тысяч франков быть любимой? Бедный Рене, все достоя-
ние которого заключалось в жалких тысячи двухстах
франков в год, неаккуратно выплачиваемых ему отцом,
и в жалованье мелкого служащего какой-то торговой
фирмы, не мог устоять против соблазнов этой жизни
с ее весельем и празднествами.
Итак, он царил в сердце г-жи Сен-Моларе, когда
эта почтенная матрона имела неосторожность, уступив
желаниям своего тучного мужа, взять к себе в дом
м-ль Ортанс Сессен — его племянницу, прекрас-
ную, как день. Ее черные глаза выразительны и полны
благородства. Но, несмотря на свои двадцать лет и
редкую красоту, девица была так бедна, что не могла
8. Стендаль. Т. XII. 1ГЗ
найти себе мужа. Скупой дядя решил, что в Н. он су-
меет выдать ее замуж без приданого.
Каждый вечер в одиннадцать часов Рене покидал
гостиную г-жи Сен-Моларе. Он выходил через парад-
ный ход особняка, и двери с шумом закрывались за
ним. Но у этого особняка был сад, обнесенный камен-
ной оградой. Рене влезал на ограду, спускался в сад,
прятался под густым деревом и ждал, когда около по-
луночи появится свет в окне м-ль Ортанс. Вскоре после
этого из окна спускалась веревочная лестница, и только
на рассвете Рене перелезал обратно через садовую
ограду. Друзья его догадывались о его удаче, однако
находили, что он недостаточно сияет. Он даже как-то
сказал, что м-ль Ортанс—всего лишь комедиантка.
Однажды ночью Рене, спрятавшийся под деревом,
вдруг увидел, как над садовой оградой появилась го-
лова человека. Дерево стояло в шести шагах от огра-
ды. Голова поворачивалась во все стороны, словно
стараясь внимательно осмотреться.
«Это соперник»,— подумал Рене. Он увидел, как
человек оперся руками об ограду, сел на нее верхом,
ухватился за веревку и спрыгнул в сад. В то время как
Рене пытался разглядеть в темноте, не знаком ли ему
этот человек, с ограды в сад спрыгнул второй, а затем
и третий. Это были воры, которые принялись обчищать
павильон, где г-жа Сен-Моларе иногда занималась му-
зыкой. Там стояли стенные часы, серебряные подсвеч-
ники ц кое-какая мебель.
Рене не решился помешать ворам; ведь на другой
день его бы спросили: «А вы что там делали?»
Кража часов, полученных из Парижа всего лишь
неделю назад, настолько расстроила г-жу Сен-Моларе,
что она обещала местному полицейскому десять луидо-
ров, если тот поймает воров. И вскоре их поймали.
Однако г-же Сен-Моларе пришлось самой явиться в
суд, что даже доставило ей некоторое удовольствие.
Она прибыла туда во всеоружии своих чар, и так
как муж ее был занят, то не преминула там появить-
ся, опираясь на руку красавца Рене, который также
являлся ее украшением.
Один из воров был не лишен остроумия. Подзадо-
ренный славой Ласенера, в то время совсем еще све-
114
жей у всех в памяти, и понимая, что при отсутствии
прямых улик его не могут осудить, он решил не ща-
дить во время заседания г-жу Сен-Моларе и поднял ее
на смех. Этим он доставил несказанное удовольствие
женщинам, которых было много в зале суда, и очень
рассмешил их. Несколько раз вызвав хохот за счет
этой уважаемой дамы, вор заговорил затем о молодых
людях приятной наружности, которые из различных
видов деятельности, открывающихся перед ними, изби-
рают наименее трудный, по крайней мере судя по ви-
димости.
— Вы слишком красноречивы и к тому же слиш-
ком наглы,— неожиданно, с большим хладнокровием
заявил Рене.— Вы пойдете на каторгу, и именно я бу-
ду иметь честь посадить за решетку такую веселую
пташку. Господа,— продолжал он, обращаясь к судь-
ям,— я видел, как эти люди совершали кражу. Этот
человек первым спрыгнул в сад...— и т. д. и т. д.
Рене сообщил все обстоятельства дела. Воры, по-
пав в безвыходное положение, стали осыпать его
бранью.
Госпожа Сен-Моларе, пришедшая на первых по-
рах в восторг, вскоре догадалась, что не ради нее пря-
тался Рене под деревом. Она стала упрекать его, сна-
чала вполголоса, затем эта сцена стала достоянием
соседей и приняла публичный характер. Реме очень
вежливо и с полным самообладанием проводил даму
до кареты и с тех пор больше не появлялся в ее доме
и ни разу не произнес ее имени.
Бедный малый вздохнул вначале полной грудью и
был более весел, чем когда-либо, но спустя несколько
дней умер от лихорадки.
Таковы обстоятельства семейной жизни; но боюсь,
что меня сочтут чудовищем.
Шалопаи, друзья Рене, рассказывали мне, что
г-н Р., лионский коммерсант, выдает жене двести фран-
ков в месяц на ведение хозяйства. Эту сумму он вы-
плачивает ей пятнадцатого числа каждого месяца.
Если жене, кстати сказать весьма любимой мужем,
требуются деньги первого, она платит за дисконт один
процент и получает лишь сто девяносто восемь фран-
ков. Молодые люди имели гнусность добавить, что
115
этот коммерсант далеко не единственный в своем роде,
но я не хочу этому верить.
Господин С., англичанин, человек остроумный, при-
сутствовавший на ужине (нас было пятнадцать чело-
век, и все мы были приезжие), заявил, что не видит
в этом ничего особенного. Г-н Томкимпс, богатый по-
ставщик английской армии, в прошлом году неожидан-
но решил подарить двадцать тысяч фунтов стерлингов
(пятьсот тысяч франков) своему племяннику, затеяв-
шему выгодное дело. Томкимпс отсчитал пятнадцать
или двадцать векселей, акцептованных солидными тор-
говыми фирмами, с платежным сроком в три месяца.
Выражая благодарность дяде, племянник сказал,
что наличные деньги помогли бы ему приобрести боль-
ший авторитет у компаньонов.
— Отлично,— сказал дядя,— я могу учесть все эти
векселя на очень льготных условиях, из одного про-
цента.
И Томкимпс с невозмутимым видом взял обратно
векселя и выдал взамен их чек на сумму в четыреста
девяносто пять тысяч франков на своего банкира.
Господин С. спросил меня, каким способом может
иностранец ознакомиться с Францией.
«Я знаю лишь один, и то не особенно приятный,—
ответил я ему.— Нужно прожить семь — восемь меся-
цев в провинциальном городе, обычно не посещаемом
иностранцами. И, что более трудно для англичанина,
нужно подойти к людям с открытой душой, быть, чго
называется, славным малым и не вступать ни с кем в
спор из самолюбия. Если вы хотите ознакомиться с
современной цивилизованной Францией, с Францией
паровых машин, раскиньте ваш шатер к северу от
черты, которая тянется от Безансона до Нанта; если
вас интересует подлинный французский ум — Франция
Монтеня,— направьтесь к югу от этой черты.
Я не запрещаю вам наезжать раз в два месяца на
неделю в Париж. Не забудьте по возвращении по-
клясться вашим провинциальным друзьям, что вы во
многом предпочитаете Парижу город... (который вы
избрали). Добавьте, что в Париж вы ездите только по
делам.
Приехав в ваш городок, сделайте вид, что заболели,
116
и пригласите к себе врача, лучшего местного красно-
бая. Хорошо бы возбудить против кого-нибудь судеб-
ный процесс.
Не забывайте, что то, что окрещено дураками пре-
зрительным словом сплетня, на самом деле в наш век
притворства является единственным средством хорошо
узнать данный край. Вы увидите, что городки с де-
сятью тысячами жителей, особенно в небогатой про-
винции, пылают ненавистью к своему супрефекту.
Люди, которых этот чиновник приглашает на балы,
даваемые им дважды в год, презирают остальных, те
же называют их раболепными душонками, но борьба
разгорается лишь раз в четыре года, во время избира-
тельной кампании.
Вы можете двадцать лет прожить в-Париже — и не
будете знать Франции. В Париже все, что вам расска-
зывают, основывается на чем-то неопределенном,
никогда нельзя быть уверенным в подлинности како-
го-либо факта (сколько-нибудь щекотливого) или ка-
кого-либо анекдота. То, что считается достоверным в
течение шести месяцев, отрицается в следующее полу-
годие. Наблюдать самому можно только в Палате
депутатов и на бирже, все остальное узнаешь лишь
через газету. В вашем же городке с десятью тысячами
жителей вы при известной ловкости сможете в доста-
точной степени выяснить подлинность тех фактов, на
которых обосновываете свои суждения. Так как вы
захотите добиться успеха, что весьма нелегко для ино-
странца, так как вам придется столкнуться с многими
разочарованиями и не сердиться на нелепые слухи, ко-
торые будут распространяться на ваш счет, то осо-
бенно скучать вам не придется. Вы можете избрать
на юге Ниор, Лимож, Брив, Ле-Пюи, Тюль, Орильяк,
Ош, Монтобан или на севере Амьен, Сан-Кантен, Ар-
рас, Ренн, Лангр, Нанси, Мец, Верден.
Трудность заключается в том, чтобы найти ува-
жительную причину для вашего пребывания в таком
городке. Многие англичане поселялись в Авранше из
любви к рыбной ловле».
Преодолев свою стыдливость, я все же решаюсь
рассказать об одном эпизоде, переданном мне несча-
стным Рене.
117
В городе М. приблизительно в 1827 году жил ап-
текарь, который благодаря удачным спекуляциям с
лекарствами разбогател в полгода и стал еще боль-
шим фанфароном, чем это допускается даже на юге.
Шествуя по улице, он в точности копировал все повад-
ки полкового барабанщика. В одну прекрасную ночь
шестеро из его друзей (друзья обычно больше всех
возмущаются вашими успехами; понаблюдайте-ка лю-
дей, читающих газету со списком наград и повы-
шений по службе), итак, шестеро друзей проникли в
два часа ночи в аптеку, пробрались оттуда в спаль-
ню аптекаря, разбудили его, связали, заткнули рот,
перетащили в аптеку, принялись плясать вокруг него
в ознаменование его успехов и в заключение — по-
смею ли сказать — заставили его выпить некую тепло-
ватую микстуру собственного изготовления. Уходя,
они обещали повторить то же в случае, если он не пе-
рестанет «хорохориться» на улице. Это происше-
ствие— чистейшая правда. Таковы шутки на юге.
Если бы я знал какую-нибудь трогательную лю-
бовную историю, подобную рассказанной только что
Билоном, я бы не стал, думается, помещать ее в этой
книге; любовь больше не в моде во Франции, и жен-
щинам оказывают внимание только из вежливости.
Человек, вступающий в брак иначе, чем при посред-
стве нотариуса своей семьи, считается дураком или по
крайней мере безумцем, которого следует пожалеть и
который не постесняется попросить у вас сто луидо-
ров в долг, когда он оправится от своего безумия.
Главным достоинством тех немногочисленных ис-
торий, которые из рукописи смогут попасть в печат-
ный текст, является их абсолютная правдивость, а это
говорит о том, что они отнюдь не претендуют на осо-
бую занимательность.
Железнодорожные пути, пароходы, а особенно сво-
бода печати, придающая интерес газетам, способст-
вуют тому, что через несколько лет во Франции исчез-
ли лангедокцы, провансальцы и гасконцы. Останут-
ся лишь национальные различия, которые сохра-
нятся еще несколько веков, ибо мы не будем больше
свидетелями завоеваний, а какая же иная причина
может изменить население деревни, находящейся в
118
сорока лье от Парижа? Добродетель, именуемая
скромностью, побуждает меня лишить родины приво-
димые мною истории, и они, к величайшему моему
огорчению, оказались в известном несоответствии с
национальными особенностями.
Но при всем различии взглядов и обычаев, возник-
ших под влиянием страстей и воспитанных прежни-
ми провинциальными властями, самый тип эльзасца
(любовь к независимости отчизны, ненависть к чуже-
земцу) и тип бретонца (самоотверженная предан-
ность священнику) смогут сохраниться еще на не-
сколько веков.
Вечер закончился беседой, возникшей по поводу
одного дофинезца, четырехугольный череп которого
свидетельствовал о высокой чистоте гэльского типа.
Речь зашла о той самой круглой и широкой форме
черепа, которая так часто встречается в горах у ал-
лоброгов, чем, возможно, и объясняется упорство и
хитрость, с какой они достигают своих целей. Мы тут
же оставили легковесные темы и с серьезностью и
строгостью, весьма похвальными для дискуссии, нача-
ли проверять на себе и своих друзьях отличительные
признаки
гэла,
кимра
и иберийца.
Метисы встречаются весьма часто, особенно в го-
родах, меж тем в заброшенной горной деревушке близ
Картезианского монастыря, что неподалеку от Гре-
нобля, или в Бур д’Уазан тип нередко сохраняется в
чистоте, как, например, у нашего друга Р..., принимав-
шего участие в нашей беседе. Р...— человек очень ве-
селый и по натуре очень добрый, то есть неспособный
постоянно испытывать злые чувства, но который видит
своих соседей насквозь и терпеть не может лицемеров.
Кимры (qui tie rit)— вот мнемонический способ
запомнить название этого типа1 — отличаются тем же
постоянством, той же последовательностью и отсут-
1 Звучание слов «qui пе rit» (который не смеется) фонетиче-
ски сходно со звучанием слова «Кимры» (kymri).
119
ствием жизнерадостности, что и англичане. Горе силь-
нее действует на кимра, чем на гэла, он его глубже
переживает; по своей робости он инстинктивно тяго-
теет к титулам и высокому положению, отсюда ари-
стократические тенденции англичан и то ребяческое
безумие, которое охватывает их при виде молодой ко-
ролевы, когда она соблаговолит показаться на улицах
столицы.
Население Франции можно разделить на гэлов,
кимров, иберийцев и метисов (я не говорю о евреях и
о небольшом числе греков, проживающих в Марселе).
Привожу их приметы.
Гэлы наиболее многочисленны. Они среднего ро-
ста. При чистоте типа у них круглая голова, большие,
широко расставленные глаза, довольно прямой рас-
ширяющийся книзу нос, без малейшей горбинки, свой-
ственной орлиному носу. Расстояние от кончика носа
до нижней части подбородка равняется длине носа.
Рот расположен немного ближе к носу, чем к нижней
части лица. Скулы широкие, но не выдаются вперед.
В целом черты лица округлые. Обычно волосы у них
темные; роста они невысокого, с развитой мускулату-
рой; по телосложению гэлы приближаются к атлети-
ческому типу ’.
Когда появились кимры, гэлы занимали всю Фран-
цию, за исключением части, принадлежавшей иберий-
цам. Гэлы и теперь еще во множестве населяют Бур-
гундию, Дофине, Савойю, Пуату и т. д. Им-то и
присущи те моральные свойства, которые Европа при-
писывает французам: они жизнерадостны, насмешли-
вы, беспечны. Маро, Монтень, Рабле, Монтескье долж-
ны нравиться именно гэлам. Европейские авантюри-
сты, которые в 1650 году высадились в Канаде,
сходились с туземными женщинами. Те из их потом-
ков, которые носят французские фамилии, отличаются
круглой головой, отвагой, беспечной веселостью, а
главное, полной неспособностью наживать деньги,
между тем как их соседи кимры за десять лет со-
ставляют себе состояние.
1 См. талантливые «Очерки о человеческих расах» г-на
Эдвардса, члена Академии
120
Кимры высокого роста, изящного телосложения,
-стройные; они прекрасно носят современный костюм.
Голова у них удлиненной формы, расширенная свер-
ху, череп очень развит, таким образом, глаза находят-
ся посередине лица, считая с маковки. Лоб у них вы-
сокий и широкий, глаза продолговатые, нос с горбин-
кой, крылья моса приподняты.
Подбородок выдается, поэтому, как говорят в на-
роде, у кимра нос глядит вниз, а подбородок вверх.
Волосы у них белокурые, тогда как у гэлов тем-
ные.
Как видите, по росту, телосложению, волосам Ким-
ры весьма отличны от гэлов. То же можно сказать и
в отношении характера. Кимры весьма высокого мне-
ния о себе, иногда эта черта перерастает в тщесла-
вие и гордыню. Они лишены непринужденности и
добродушия гэлов, но им присуща необычайная вы-
держка. Кимры не могут похвастаться быстротой и
легкостью соображения, тем не менее они очень
смышлены и рассудительны, и нередко им нельзя
отказать в гениальности. Единственный человек из
всех умерших после Наполеона, которому, как и ему,
приписывают гениальность,— знаменитый барон Кю-
вье, соединял в себе все черты кимров, хотя при хо-
рошем росте все же не был так высок и строен-
как они.
Удивительная вещь! Мы не встретим человека, ко-
торый сохранил бы в чистоте все особенности внеш-
него облика той или другой национальности, не яв-
ляя при этом типичного образца ее и со стороны мо-
ральной. Гэл — это француз, кимр — англичанин,
бретонец. Кимры занимают север Франции, глав-
ным образом Нормандию и северное побережье Бре-
тани от Ланилиса до Сен-Мало.
Баски, или иберийцы, встречаются в южной ча-
сти Франции, вдоль Пиренеев. Во времена Цезаря
они распространились до Гаронны и занимали так-
же побережье Средиземного моря. Однако здесь они
смешались с гэлами. Их называли тогда лигурийца-
ми. Им же принадлежала большая часть западного
побережья Франции. Один из присутствующих здесь
два года тому назад провел шесть месяцев в Бресте и
121
там среди жителей Финистера обнаружил все отличи-
тельные признаки этой расы. Они, как видно, появи-
лись здесь раньше гэлов. У иберийцев продолгова-
тая узкая голова, особенно книзу. Дуга бровей вы-
дается вперед, нависая над глазами миндалевид-
ной формы. Нос резко очерчен, длинный, с горбинкой,
крылья носа более приподняты, чем кончик. Пря-
мой подбородок, скуластое лицо. Иберийцы немного
выше среднего роста, сложены пропорционально,
очень подвижны. Волосы их часто иссиня-черные.
Генрих IV дает достаточно ясное представление об
иберийце в физическом и духовном отношении. Ибе-
рийцы во многом похожи на французов, но есть у них
и некоторые особые черты, например в их жизни
большое место занимает любовь. Генрих IV совершал
неслыханные безумства ради женщин, и притом не
единожды; как Марк-Антоний в конце своей жиз-
ни, когда он был пресыщен успехами, но во всех воз-
растах и даже в такую минуту, когда можно было
не сомневаться в том, что католический двор в Пари-
же его отравит, как отравили его отца. Перед самой
смертью Генрих IV безумно влюбился в одну моло-
дую девицу, а ему уже было тогда пятьдесят пять
лет. Об этой страсти свидетельствует его странное
признание Басомпьеру, влюбленному в ту же моло-
дую особу, ставшую впоследствии принцессой де
Конде. Истории известны имена пятидесяти двух лю-
бовниц Генриха IV.
Германцы, потомки франков, занимают северо-во-
сток Франции, Эльзас и т. д. И здесь они во многом
отличаются от других народностей, очень воинствен-
ны, прямодушны и т. д. Эти франки отличаются вы-
соким ростом, четырехугольным черепом и довольно
прямым носом без всякой горбинки. Расстояние меж-
ду носом и подбородком больше, чем длина носа.
Крылья носа толстые и мясистые, чем германцы весь-
ма отличаются от иберийцев (см. портрет Серван-
теса). Германцы по большей части светловолосы и
полны воинского пыла.
Порой в семье через большой промежуток време-
ни почти с полной тожественностью повторяются те
же черты. Какой-нибудь ребенок оказывается по-
122
разительно похожим на своего деда, умершего за три-
дцать лет до его рождения, и нередко на улицах Па-
рижа нам встречается гэл или кимр, сохранивший
всю чистоту расы.
Простит ли меня читатель за этот подробный от-
чет об одном вечернем собрании? В виде опыта я
сделал его чрезвычайно точным. Мы наслаждались
восемью — десятью сортами бургундского вина, кото-
рые по своему аромату не уступали букетам цветов.
Когда вино сочетается с интересной беседой,— но толь-
ко в этом случае,— оно усиливает иллюзию момента.
Человек становится добрее и веселее на несколько ча-
сов. Какая же это глупость, что мы, столь невеселые,
недобрые и завистливые, пренебрегаем оракулом бо-
жественной бутылки!
Лион, 25 мая.
Я не хочу углубляться в дебри коммерции, однако
полагаю, что не слишком наскучу читателю, если рас-
скажу в двух словах, почему за последние несколько
лет Лион приходит в упадок. Негоцианты этого горо-
да имели возможность давать деньги из десяти — две-
надцати процентов под залог товаров; деньги эти они
сами получали от частных лиц (ибо помещать деньги
в ренту не принято в провинции), которым они пла-
тили по четыре — пять процентов. Эта возможность по-
степенно исчезает. После сбора коконов в Турине,
Милане, Парме и т. д. некоторые итальянские ком-
мерсанты за отсутствием свободных средств отправ-
ляли в Лион шелк-сырец в качестве залога, в
обеспечение сумм, которые им предоставлялись.
Уплачиваемые ими проценты с учетом оплаты склад-
ского помещения, комиссионных издержек — одним
словом, всего, что возлагается на заемщика в тор-
говле, доходили до одиннадцати — двенадцати про-
центов.
Лионские восстания привели к тому, что итальян-
ские коммерсанты, опасаясь за свои шелка, обрати-
лись за деньгами в Лондон. Вскоре они сумели
получать деньги даже в самой Италии. Были органи-
зованы ссудные кассы, бравшие шелка в залог и пре-
123
доставлявшие деньги из шести процентов за приво-
зимый шелк.
Всем южным коммерсантам известно, что со вре-
мени своего восшествия на престол король Сардинии
Карл-Альберт выпустил два займа. Все суммы, по-
лученные по второму займу, названному «займом
св. Елены», лежат в королевских сундуках и послужат
королю в случае его изгнания. Министр финансов, ко-
торый дал себе труд обдумать создавшееся положе-
ние, предложил королю ссужать этими деньгами ком-
мерсантов— своих подданных, требуя от них в обеспе-
чение шелк.
Практичные швейцарцы, постоянно занятые мыслью,
как бы нажить деньги, установили весьма невысокие
таможенные пошлины. Немцы, менее просвещенные и
к тому же свыкшиеся со своими цепями, не лишены,
однако, понимания национальных интересов. Это по-
будило их ввести единый таможенный тариф, что яви-
лось еще одним ударом для лионской промышлен-
ности.
Придется этому большому городу мало-помалу
отказаться от вывоза шелков за границу. Попытают-
ся ли бездарные руководители его торговли бороть-
ся против такой неизбежности? Нет, из лености они
ничего не предпримут. Правительство должно поста-
раться по крайней мере занять в шелковом, производ-
стве старых ткачей, которым не хватает работы, и от-
бить охоту у шестнадцатилетних лионцев посвящать
себя этому ремеслу.
Лионская газета должна была бы разъяснять
каждые две недели, что во всех концах Европы
имеют наглость производить шелковые ткани.
Только шелка высшего качества останутся за Лионом,
да и то при условии, если рабочие будут жить в
близлежащих деревнях, где не взимают внутренние
пошлины, которых Европа больше не хочет опла-
чивать.
Когда меня одолевает скука в Лионе, я нанимаю
кабриолет и еду в Шампоно, чтобы насладиться ви-
дом швейцарских гор и римских арок, хотя эти разва-
лины и не представляют особого интереса, они возвы-
шают и умиротворяют душу.
124
Лион, 27 мая.
Мой кузен С. привел меня в ратушу. Там я обратил
внимание на множество прекрасно выполненных чер-
тежей, выставленных на семи или восьми больших
столах и изображающих разрезы каменного здания,
своды, мосты и т. д. Чертежи эти почти не
уступают работам учеников политехнической школы.
Я спросил, кто делал эти замечательные чертежи,
мне ответили, что ученики школы монахов-игноран-
тинцев.
Я заподозрил сначала здесь какой-нибудь обман.
Однако блестящие успехи обучения многих монахов —
вещь вполне реальная. Один лионский негоциант,
у которого явилось то же подозрение, попросил, что-
бы ему сделали копию прекрасного чертежа висяче-
го моста, недавно построенного братьями Сеген через
Рону. Четырнадцатилетний мальчуган, ученик этих
монахов, принес через неделю великолепную копию,
причем подлинник не носил следов ни булавок, ни
кальки. Дело в том, что один из здешних братьев-
игнорантинцев преподает начертательную геометрию
не хуже, чем в лучших парижских коллежах.
Одиннадцать братьев, которые обучают тысячу
сто детей, стоят шесть тысяч шестьсот франков; сле-
довательно, каждый ребенок обходится городу в
шесть франков, к тому же монахи нередко снабжают
чернилами, бумагой, перьями и книгами наиболее бед-
ных детей. (На это, должно быть, требуются нема-
лые суммы.)
Школа взаимного обучения не в состоянии проти-
востоять ни той страстности, которая воодушевляет
монахов, ни, тем более, финансовым ресурсам, кото-
рые им ассигнованы. Мне кажется, что каждый ре-
бенок в школе взаимного обучения обходится городу
в двадцать пять франков. Впрочем, добраться до исти-
ны в такого рода вопросах весьма трудно, и, конечно,
приезжий, который остается в городе неделю и не
умеет напускать на себя серьезность, не может про-
никнуть в такую глубокую тайну. И те, кто знатен, и
те, кто благочестив, те, кто восхищается июльскими
днями, или те, кто их боится,— все они говорят об
этих братьях с глубоким волнением.
125
Все женщины Лиона, даже жены наиболее либе-
ральных коммерсантов, настроены чрезвычайно враж-
дебно к школам взаимного обучения. Объясняется
это очень просто: эти дамы ходят на исповедь.
Учтите, что после 1830 года во всей Франции, за
исключением окрестностей Парижа, девушки воспиты-
ваются в монастырях. Тут мне бы очень хотелось най-
ти такое выражение своим мыслям, чтобы они были
вполне понятны и вместе с тем не были сочтены
предосудительными или неприличными. Скажем так:
эти монастыри питают фанатическую ненависть к сво-
боде печати. Без сомнения, их невидимый вождь по-
нимает, что свобода печати есть тот главный якорь,
на котором держатся все наши свободы. Первый во-
прос, задаваемый женщине в некоем трибунале,
гласит: «Каковы убеждения вашего мужа?» И до-
бавляют: «Нужно обратить его на путь истинный, и
ваша прямая обязанность воспользоваться всеми сред-
ствами, чтобы ускорить это счастливое мгновение.
Имеются ли у вас в доме гравюры? Что они изобра-
жают? Имеется ли портрет короля?.. Думаете ли вы
о священных правах принцев?..» (здесь я пропускаю
две страницы). В Марселе вопросы ставятся гораз-
до решительнее.
Госпожа Пер..., простая монахиня, которая с 1806
года занималась воспитанием молодых девиц и все
состояние которой заключалось в обстановке стои-
мостью не более двадцати луидоров, израсходовала
с 1815 года четыреста тысяч франков.
Эта дама поразила свой город, построив в нем
весьма значительный по своим размерам пансион для
молодых девиц. Когда начали закладывать фунда-
мент, у нее было шестьдесят тысяч франков. Ее
друзья перепугались, ее засыпали советами, призы-
вами к осторожности. В самом деле, не успел фунда-
мент достигнуть высоты земли, как шестьдесят ты-
сяч франков уже были израсходованы. Г-жа Пер...
подсчитала, что у нее воспитывалась тысяча девиц.
Она написала циркулярное письмо, очень трогатель-
ное, в котором просила пятьдесят франков у мужа
каждой из своих бывших воспитанниц. Не прошло
и несколько дней, как это письмо принесло ей три-
Г26
дцать пять тысяч франков. Нечего и говорить, что
постройка была закончена и что она поражает сво-
им великолепием... Меня уверяют, что во многих юж-
ных департаментах на такие же средства построены
пансионы для молодых девиц, где сейчас воспитыва-
ются матери семейств 1850 года.
Мужья этих особ, не находя тем для разумных бе-
сед со своими женами, будут уходить в клуб пли из-
берут себе подруг на территории, окружающей Па-
риж, диаметром в сорок лье. Как они должны отнес-
тись к тем вопросам, которые будут задаваться в
некоем месте их женам? «Итак,— скажут они себе,—
все мои маленькие слабости будут известны челове-
ку, быть может, еще молодому, с которым я встре-
чаюсь в обществе!»
Говорят, что основной принцип воспитания, давае-
мого монахинями в 1837 году, состоит в том, чтобы
ни в коем случае не допускать задушевной дружбы как
между воспитанницами, так и между воспитанницей
и воспитательницей.
Девушка ни в коем случае не должна оставаться
одна (иначе в голове ее начинают бродить всякие
мысли), но нельзя оставаться и вдвоем (возможны
сердечные излияния). Надо стараться, чтобы девуш-
ки бывали всегда втроем.
Но это еще не все: воспитаннице вменяется в обя-
занность передавать все то, что ей говорила близкая
подруга, директрисе, как только та этого потребует.
Опасаются взаимного доверия, которое может воз-
никнуть между двумя воспитанницами, и страстной
дружбы, которая является следствием такого до-
верия.
Прежде всего не следует допускать сильных
чувств. С ними борются, внушая к ним недоверие.
Вы можете себе представить, какой переворот в
душе такой девушки вызывает первое рукопожатие
молодого человека. К тому же подобное воспитание
отравляет радости школьных лет, самых сладостных,
в жизни. Оно лишает даже капельки счастья тех бед-
няжек, которым суждено умереть до восемнадцати
лет, и подвергает всех остальных опасности озло-
биться на всю жизнь. Если в шестнадцать лет видишь
127
в близкой подруге только шпионку, как должно очер-
стветь сердце к двадцати пяти годам, когда придет-
ся встретиться с подлинной изменой!
Сеть учебных заведений Сакре-Кер, покрывающая
Францию, организована с необычайной мудростью и
с соблюдением строгого порядка. Если монахиня со-
вершает какой-нибудь проступок, ее переводят в учеб-
ное заведение за пятьдесят лье от первого, и все по-
крыто полным молчанием.
История церковных школ во Франции с 1830 до
1837 года могла бы быть очень интересной, но напи-
сать ее чрезвычайно трудно. Люди, работающие в
этих школах, чувствуют на себе неослабное внимание
жестокого врага католической церкви — гласности,
которая ведет за собой другое чудовище — личное
исследование. Ничто здесь совершающееся не остав-
ляет по себе следов. Эта новая Gallia Christiana *
могла бы привести ряд благородных поступков, как,
например, то, что один человек из департамента Вар
отдал церкви все свое состояние — семьсот тысяч
франков.
Одна из вилл близ Марселя оказалась вполне
подходящей для Сакре-Кер; она стоит восемьдесят ты-
сяч франков, за нее дают без колебания сто тысяч.
Мне кажется, что революция 1830 года, позволив-
шая церкви украситься мученическим венцом, при-
несла ей большую пользу. По крайней мере, уже не
все либералы являются теперь ее заклятыми врагами
и церковь теперь спокойно печется о счастье или хотя
бы дает какое-то занятие всем бедным старым девам,
которым не удалось выйти замуж.
Что касается женщин, которые воспользовались
всеми плодами религиозного воспитания 1837 года и
которых церковь послала в общество, чтобы царить
там полновластно и безраздельно, то для них инте-
ресы монастыря становятся единственным делом, един-
ственной мыслью. Нежные чувства их волнуют — если
Ьообще они когда-либо их волнуют — только после
двадцати пяти лет, когда эти недоверчивые души
* Христианская Галлия (лат.).
128
устали от деспотизма, да и то нередко это чахлое чув-
ство, которое — из одного лишь самолюбия и ради
того, чтобы считать себя в полном смысле слова жен-
щиной,— они называют любовью, приносится ими
в жертву неутомимому властолюбию. Иной раз та-
кой женщине может показаться, что она полюбила
мужественного, простого, благородного молодого че-
ловека, но он всего лишь лейтенант, и чтобы добить-
ся чина капитана, горит желанием отправиться
в Африку и бросить свою благородную возлюбленную.
Лион, 29 мая.
На площади де Teppo во дворце св. Петра нахо-
дится музей. Это большое здание совершенно невы-
разительно, хотя оно так прекрасно расположено, что
могло бы производить впечатление. Это весьма не-
удачное подражание итальянской архитектуре. За-
метьте, что в XVII веке, когда возводили это зда-
ние, Лион был полон флорентинских коммерсан-
тов. В былые времена на этом месте был женский мо-
настырь, впервые перестроенный в IV веке королевой
Теоделиндой; после этого он был дважды или триж-
ды разрушен и наконец заново отстроен в XVII веке.
Фасад неправильной формы и весьма заурядный;
архитектура пилястров говорит о двух стилях — дори-
ческом и коринфском, а также о третьем — аттиче-
ском. Балюстрада, венчающая антаблемент и отлич-
но выделяющаяся на небе, быть может, лучшее во
всей постройке. Она объединяет в одно целое все это
огромное здание. Оно величественно благодаря сво-
ей массивности, к которой охотно прибегают варвары
и невежды в архитектуре. Нельзя, однако, отрицать,
•что в ясный солнечный день, как сегодня, дворцу
св. Петра свойственна та мрачность, которая очаро-
вывала меня в Италии.
Посреди двора античный саркофаг, превращенный
в фонтан, и очень недурные плакучие ивы. Два пав-
лина гуляют на солнышке, распустив хвосты веером.
Несмотря на свою чванливость, они лишены провин-
циального жеманства. Они нравятся мне, и я долго
смотрю на них. Шамфор, возвращаясь из Версаля,
9. Стендаль. Т. XII. 129
с удовольствием смотрел на собаку, которая грызла
кость.
Вокруг этого обширного двора, середину которого
занимают павлины, тянется удобная крытая галерея.
Там находится алтарь и знаменитая надпись о тав-
роболии, которая, боюсь, представит меньший инте-
рес для читателя, чем для меня. Тавроболий был од-
ним из самых своеобразных таинств языческого
культа.
Как вы знаете, религия, желающая добиться дли-
тельного успеха, должна прежде всего побороть ску-
ку; отсюда и Renewals * в Соединенных Штатах.
В 1705 году на горе Фурвьер, в древнем Лугдуну-
ме, нашли этот прекрасный алтарь, на котором высе-
чена любопытная надпись, свидетельствующая о том,
что в 160 году по Р. X. здесь был совершен обряд
тавроболия во здравие императора Антонина Пия.
Вот как это обычно происходило.
Вырывали глубокую яму, куда спускался жрец.
На нем были шелковые одежды, а на голове венок.
Над ямой закалывали жертвенного быка и его
кровью окропляли жреца, который должен был при
этом поворачиваться, чтобы кровь попадала на все
части тела. После этого все падали перед ним ниц,
а окровавленные его одежды хранились с религиоз-
ными почестями. Некоторые части бычьей туши поме-
щали в особое место. Этот обряд, по всей вероятно-
сти, восходит к глубокой древности; он дышит, как
мне кажется, той дикой силой, которая свойственна
религиозному культу народов в пору их молодости.
Тавроболий был обрядом искупления, нечто вроде
«крещения кровью», он повторялся каждые два-
дцать лет.
Лионский алтарь — лучший из такого рода памят-
ников, что и заставило меня записать здесь то, с чем
сейчас ознакомился читатель. У этого алтаря, три ли-
цевых стороны: центральная изображает украшенную
повязками голову быка, которая делит надпись по-
полам; на второй стороне — череп барана, на треть-
ей — тавроболический меч, похожий на меч Персея.
* Обновления (лат.).
130
Вот перевод надписи; она подобна молитвенной
формуле:
«Для тавроболия великой матери богов, Индий-
ской, Диндимейской, совершенного по приказу боже-
ственной матери богов во здравие императора Це-
заря Тита Элия Адриана Антонина Благочестивого,
отца отечества, для сохранения жизни его детей и
процветания колонии Лиона. Люций Эмилий Карп,
секстумвир, августал и дендрофар, собрал силу бы-
ка ’, вынес ее из Ватикана и освятил алтарь и бычью
голову своим иждивением при жреце Квинте Са-
лемии Секунде, на коего квиндецимвирами возложе-
ны были венец и запястья и коего святейший орден
Лиона назначил пожизненно жрецом. В консульстве
Аппия Анния Атилия Брадвы и Тита Клавдия Вибия
Вара. Место было отведено декретом Декурианов»1 2.
Я обратил внимание на два надгробия в виде ал-
таря: в первом из них выпилен кусок мрамора, по-
этому концы строчек не сохранились. Привожу пере-
вод того, что осталось:
«Вечная память душе усопшего Виталина Фелик-
са, ветерана легиона... Минервы, человека мудро-
го и преданного, торговца бумагой, известного в Лио-
не своей честностью, который прожил... 8 лет, пять
месяцев и десять дней. Он родился во вторник, ушел
на войну во вторник, был уволен в отставку во втор-
ник и умер во вторник. Сын его Виталинус, благопо-
лучно здравствующий, и супруга его, Юлия Нике, воз-
двигли этот памятник и освятили его под «ascia» 3.
Вторая надпись сохранилась целиком:
«Душе усопшего Эмилия Венуста, солдата побе-
доносного, благочестивого, верного тридцатого легио-
на и каптенармуса (librarius) оного. Убит на войне.
1 Половые органы.
2 См. Муратори, Бланкини, «Мётоиез de Trevoux» 1705 г„
стр. 652, Монфокон, Маффеи, Тюрр, Тассен, Колонна, де Боз,
Броссет, Бреваль, Миллен. Муратори — если только речь не идет
о Диоклетиане, Юлиане или мучениках, казненных при этих им-
ператорах,— пишет правду. Это человек, наделенный большим
здравым смыслом, давший себе труд изучить то, о чем он пишет,
и не продажный. Разве это не идеал современного историка?
3 Под топором или под серпом, которым скосили первую тра-
ву на том месте, где поставили памятник.
131
Эмилий Гай и Венуста, его дети, и Эмилия Афроди-
зия, вольноотпущенница, их несчастная мать, воз-
двигли на свои средства этот памятник, освятив
его под «ascia». Проход к могиле свободен».
Последняя фраза говорит о том, что продавец
уступал место для могилы, за исключением тропинки,
которая к нему ведет.
Я с большим вниманием исследовал стиль1 лю-
бопытного обломка античной статуи. Это была ло-
шадиная нога из золоченой бронзы. Обломок этот
имеет следующую историю.
Уже с давних пор рыбаки и лодочники заметили
в Соне, поблизости Энейского моста, какую-то тумбу,
которую они прозвали tupin de fer, иначе говоря,
сломанным железным горшком. Рыбаки старательно
ее избегали, боясь разорвать свои сети, лодочники
же, напротив, цеплялись за нее своими баграми,
чтобы облегчить себе подъем по реке.
4 февраля 1766 года вода сильно подмерзла и
стояла очень низко; какой-то лодочник, по имени Ло-
ран, попытался освободить эту тумбу от льда. Он
позвал на помощь одного из своих приятелей. Но так
как у них не хватило силы, они обратились еще к груз-
чикам, и в конце концов им удалось раскачать тумбу
с помощью каната и исторгнуть из реки лошадиную
ногу, которая, по-видимому, являлась частью брон-
зовой лошади. Лоран предложил какому-то лионско-
му буржуа купить эту ногу за восемнадцать ливров,
но тот отказался; тогда молодые люди отнесли ее
в городской муниципалитет и получили за нее два
луидора от купеческого старшины.
Весьма странно, что никому не пришло в голову
продолжить поиски в'том же месте, хотя летом вода
часто стоит там очень низко. Можно было бы восполь-
зоваться временной плотиной и небольшим паровым
насосом.
Золоченая бронза на этом обломке толщиной в
десятую часть дюйма, внутри он заполнен свинцом.
1 С помощью стиля, то есть манеры изображения мускулов,
выпуклостей, вен и т. п., нередко возможно определить, к ка-
кой эпохе относится статуя, с точностью до 50 лет.
132
Бронза не сплошного сплава; она состоит из малень-
ких частей, отлитых в лапу и входящих одна в дру-
гую. Такой же точно выделки и колоссальная рука
чудесного стиля, недавно найденная в Дарсе в Чи-
вита-Веккьи. Эта рука находится сейчас в Ватикан-
ском музее в Риме.
Прежде чем заняться тавроболием, я поспешил
в залу, где выставлены знаменитые бронзовые до-
ски, которые донесли до нас речь Клавдия в Сенате.
Они занимают тут очень выигрышное место. Я долго
смотрю на них с каким-то странным волнением, дол-
жен в этом сознаться. Своей речью император
Клавдий хотел добиться разрешения галлам иметь
своих представителей в Сенате (48 г. после Р. X.). Эта
речь была выгравирована на трех бронзовых досках,
из коих до нашего времени сохранились только две,
найденные в 1528 году на Сен-Себастьянской горе.
Следует, однако, помнить, что Тацит в одинна-
дцатой книге своих «Анналов» воспроизводит эту речь
Клавдия. Я привез с собой этот том Тацита. Стилю
императора Клавдия (ибо он сам составлял свои
речи; в Риме каждый государь умел писать) не хва-
тает силы. Тацит точно отразил все особенности сти-
ля императора, но, как это и следовало, он придал
этой речи силу и некоторый оттенок мрачности.
Итак, напрашивается мысль, что во времена Та-
цита и Ливия принято было приводить подлинные ре-
чи государственных полководцев, а великие писатели
лишь приукрашивали и исправляли их.
Лиан, 31 мая.
Сегодня вечером я ужинал с одним денди, с ко-
торым встретился здесь утром и которого в Париже
недостаточно ценил. Я судил о нем по его жизни во
всей ее совокупности, по правде сказать, достаточ-
но пошлой. Отец Поля Бремона живет, кажется, в
Голландии; он необычайно богат и время от време-
ни уплачивает долги сына. Отец дает Полю десять
тысяч франков в год, а тетка, еще более богатая, обо-
жающая племянника, приучила его к подаркам, ко-
торые составляют ежегодно двадцать пять тысяч
133
франков и стали для него чем-то обыденным. Несмот-
ря на это, Поль умудряется делать ежегодно долгов
на тридцать тысяч.
— Вы познакомитесь с Петронием,— сказал он
мне сегодня утром, приглашая к ужину,— у нас бу-
дут приятные женщины, клянусь, что их нелегко
было раздобыть, и даже не очень скучные мужья.
— А кто такой Петроний?
— Увидите, я с ним дружу уже несколько меся-
цев.
Действительно, я познакомился с Петронием; это
самый обходительный человек на свете, идеал камер-
динера. Он именует себя шевалье де Сен-Вернанж —
имя, которое он, вероятно, заимствовал из какого-
нибудь водевиля. Сен-Вернанжу тридцать лет, и
более красивого человека я никогда не встречал.
Он ухитрился получить орден, кажется, в националь-
ной гвардии. В общем же он до того храбр, что со-
вершенно не думает о смерти. Но вот что забавно:
полагают, что у него, как и у г-на де Келюса, нет
души. Это делает его просто неоценимым. Вскоре
вы получите доказательство сей великой истины.
Веселый ужин с шампанским, с милыми женщи-
нами, с остроумными мужчинами, рассказывающими
всякие небылицы,— идеал жизни для Сен-Вер-
нанжа.
Когда Сен-Вернанж получил орден, его звали Пи-
карденом. Разумеется, у него тысяча двести фран-
ков дохода, и он, состоя на небольшой должности в
одном из парижских муниципалитетов с окладом в
сто луидоров, кое-как сводил концы с концами. Слу-
чайно, на одной дуэли он встретился с Бременом.
Они понравились друг другу. Бремон устраивал у
себя ужины три или четыре раза в неделю. Пикарден
стал душою этих ужинов. Его фамилия показалась
Бремону нелепой, и его друг переименовал себя в Сен-
Вернанжа.
На одной увеселительной прогулке, кажется, в
Мальмезоне, какой-то нахальный возчик слегка по-
царапал новую коляску Бремона. Сен-Вернанж вы-
прыгнул из коляски и, ловко уклоняясь от ударов
кнута, так поколотил возчика, что тог взмолился о
134
пощаде. Сен-Вернанж, как оказывается, большой ма-
стер драки ногами, но он никогда об этом не говорит.
За завтраком он заботливо сообщает Бремону:
«Солнце сегодня садится в шесть часов двадцать
одну минуту». Так как Бремон не лишен некоторых
принципов, он никогда без крайней необходимости
не выходит из дому до заката солнца.
Бремон уезжает в Марсель; Сен-Вернанж бро-
сает службу, семью,— если таковая у него имеет-
ся,— все серьезные дела и следует за Бремоном,
который называет его своим «Петронием» с тех пор,
как Сен-Вернанж однажды напутал, пытаясь проци-
тировать Петрония. Никогда еще эти люди не
обменялись между собой двумя фразами на серьез-
ную тему. Положение Сен-Вернанжа сложилось по-
степенно, как складываются хорошие конституции,
по мере возникновения потребностей. Под его на-
блюдением слуги укладывают чемоданы, он оплачи-
вает счета, ведет переговоры с форейторами и участ-
вует в увеселениях своего патрона. Бремон заявляет
ему: «Петроний, мы уезжаем завтра в час дня, после
завтрака». Об отъезде больше не упоминается. На
следующий день, ровно в час, завтрак прерывается
свистом бича, Сен-Вернанж сообщает: «Пребыва-
ние здесь обошлось в триста восемьдесят два фран-
ка». Бремон его не слушает. Садясь в экипаж, Бре-
мон приказывает: «В Баньер де Люшон» или:
«В Дьепп» — и они отъезжают.
Сен-Вернанж оригинален и блестящ на пируш-
ках; он приятный собеседник, подчас очень остро-
умен; он прекрасно рассказывает забавные анекдо-
ты. Но как только он заметит, что Бремону хочется
говорить и блеснуть самому, он больше не раскры-
вает рта.
Как-то в дождливый день, после завтрака, Бремон
сказал: «Мне скучно». «Вы ошибаетесь,— немедлен-
но возразил Сен-Вернанж,— вы развлекаетесь, сами
того не замечая». Они выходят из дому, и Сен-Вер-
нанж всегда что-нибудь да придумает. Если уж не
найти другого выхода, он подходит к спокойно сто-
ящему кабриолету деревенского жителя, самодо-
вольная физиономия которого сулит приятную ссо-
135
ру, и принимается его дразнить. Если перепалка
становится серьезной, Сен-Вернанж лезет в драку.
Самое поразительное в этом союзе — я за этим вни-
мательно наблюдал — то, что Сен-Вернанж никогда
не радуется в глубине души затруднительному поло-
жению своего патрона; он воспринимает все так же,
как его друг.
— И вот что просто невероятно,— сказал как-то
Бремон,— когда мне хочется знать, каково мое мне-
ние, я спрашиваю об этом Петрония; вот почему он
половина моей жизни.
Сеп-Вернанж называет Бремона «патроном».
Как в обществе, так и наедине он держит себя с ним
одинаково. Бремон же относится к нему, как к
младшему брату.
Сен-Вернанж рассказывал сегодня вечером, что во
время их последнего путешествия «патрон» мчался
из Роттердама в Марсель; остановился он только в
Париже, и то лишь на сутки; к тому были веские при-
чины: у многих кредиторов уже имелись судебные ре-
шения против него.
В то время как они проходили по бульвару, Сен-
Вернанж ему сказал:
— Вот идет господин Жуайар, самый строптивый
из наших ростовщиков. Хотите, я за него возьмусь?
— Ни в коем случае,— ответил Бремон,— он нас
заметил, и вы сейчас убедитесь, что я не менее ловок,
чем вы.
Бремон идет навстречу г-ну Жуайару, горячо жмет
ему руку и спрашивает:
— Отец вам уплатил?
Г-н Жуайар столбенеет от изумления.
— Как, вы не в курсе дела? Отец столковал-
ся с моей теткой и заплатит абсолютно все мои долги;
полное примирение. Я как будто вам должен пят-
надцать тысяч франков, не так ли? Я не назвал отцу
точной суммы этого долга. Дайте мне еще пять ты-
сяч, и он вам заплатит двадцать тысяч вместо пят-
надцати.
Они заходят в кафе. Ростовщик отсчитывает четы-
ре тысячи франков. Бремон подписывает вексель па
пять тысяч, и они расстаются добрыми друзьями. Сен-
136
Вернанж весь сиял, рассказывая нам об этом за-
бавном случае.
— Что по сравнению с ним все мои шутки, даже
самые удачные, которые я мог бы сыграть с Жуайа-
ром. Представьте себе только его встречу с господи-
ном Бремоном-отцом, который приезжает на неделю в
Париж, чтобы посмотреть божественную Эльслер, и
не думает ни о своем чудовищном сыне, ни о том,
чтобы уплатить его долги.
Ничто не может рассорить Бремона с Сен-Вер-
нанжем. Во время их путешествия по Испании Сен-
Вернанж одерживал блестящие победы. Нужно при-
знаться, что он прекрасно сложен, высокого роста,
подвижный, смелый блондин, с очень приятным,
нежным лицом. Кто бы подумал, что он такое чудо-
вище? Он не знает ни страха, ни нежных чувств.
— Когда я обнимаю прелестную даму,— призна-
вался он Бремону,— я думаю только о чудесных
бриллиантах в ее серьгах.
— Во все время нашего пребывания в Испании,—
добавил Бремон,— мы оба ухаживали за одной да-
мой. Ей нравился Петроний, и не прошло и трех дней,
как меня стали вежливо выпроваживать. Но вскоре
он добился свиданий в темноте, причем ходил на эти
свидания не он.
— Скажите, Петроний, сколько раз вы дрались
на дуэли в Испании?
— Три раза, пустячные дуэли на шпагах, не
опасно.
— И из этих трех раз,— заметил Бремон,— два
раза он дрался за меня. Не правда ли, это очень
удобно?
Я понял, что деньгами распоряжается Сен-Вер-
нанж, Бремон разрешает упоминать о них только 1-го
и 15-го каждого месяца; тогда, как они говорят, они
«подсчитывают кассу» — неприятнейший день.
(Увы! Со времени того ужина в Лионе многое
изменилось. Ничто не нарушило необычайной друж-
бы Сен-Вернанжа с Бремоном. Последний наконец
получил наследство от своей роттердамской тетки;
оно заключалось в семидесяти или восьмидесяти ты-
сячах франков ежегодного дохода. Бремон взял по-
137
дорожную на Париж и закатил роскошный ужин,
чтобы отпраздновать получение наследства и про-
ститься со своими голландскими друзьями. К концу
ужина он пожаловался на головную боль,— и че-
рез два часа его не стало.
Несчастный Петроний в глубокой печали вызы-
вает пристава, велит все опечатать и исчезает. Го-
ворят, что он укрылся в монастыре траппистов, от-
куда собирается вскоре выйти. Отец Бремена, кото-
рый наследовал сыну, нашел двадцать три тысячи
франков в его бумажнике, и все драгоценности ока-
зались на месте.) .
Лион, 1 июня 1837 г.
Я поехал в Сент-Этьен поездом ’. Поистине, я ни-
чего не могу сказать об этом городе, кроме того, что
продал там за две с половиной тысячи франков,
с уплатой товарами, долговое обязательство на четыре
тысячи, которое, как мне казалось, не имело никакой
ценности.
Там продавали вещи одного несчастного челове-
ка, ставшего банкротом (что часто случается
в 1837 году как следствие злоупотребления банковыми
билетами в Америке). Я купил прекрасную карту гор
Франции системы г-на Гаспарена.
К счастью, я встретил в Сент-Этьене одного прия-
теля, с которым вместе служил в колониях. Он соби-
рается жениться в Париже на дочери какого-то бо-
гатого деп... и в качестве приданого получает пре-
красную должность в Меле или в Бове. Однако, чтобы
в благоприятном свете представить это блестящее
повышение по службе, ему приходится пройти своего
рода стаж, и его отправили до свадьбы на полгода
в Сент-Этьен.
— В этом городе,— сказал он мне,— имеется бес-
спорно целая коллекция добродетельных людей, чест-
ных граждан, прекрасных отцов семейств, и особен-
1 Французская неосторожность и легкомыслие приводят к
несметному количеству смертных случаев на железных дорогах.
Не проходит недели без какой-нибудь катастрофы. Любопытно
было бы подвести итог.
138
но весьма деятельных негоциантов. Но среди столь-
ких совершенств я чуть было не оказался опозорен-
ным, ибо совершил два серьезных проступка: я носил
желтые перчатки, и однажды на прогулке у меня бы-
ла роза в петлице. После двух таких промахов я за-
метил какой-то холодок к себе со стороны людей,
которые прежде относились ко мне с симпатией. •
Единственное развлечение в городе — это клуб,
но он закрывается в восемь часов, а в девять все
уже спят. В сент-этьенском обществе не любят холо-
стяков, и, чтобы меня хоть сколько-нибудь терпели,
мне пришлось подробно о себе рассказать и объявить
о том, что я пристроюсь в ближайшее время.
— Знаете, мой друг,— ответил я ему,— это просто-
напросто английский город. Только бы нам, боже со-
храни, не стать еще более -промышленной страной,
чем теперь. Деловая жизнь привела бы нас к женев-
скому кривлянью, затем к Renewals и фанатизму Фи-
ладельфии. Француз во всем доходит до крайности.
Если бы д’Обинье и герцог де Роан взяли верх над
Генрихом IV и Людовиком XIII, мы стали бы фанати-
ками. Не лучше ли для несчастной женщины,
скучающей в отсутствие мужа, ходить слушать
проповедь, чем вовсе никуда не ходить, не лучше ли
ей бояться ада, чем устраивать гнездышко для ка-
нареек?
Мы понимаем, что в Сент-Этьене полны зависти
к жалкому крошечному городку, ну, скажем, к Мон-
бризону, где имеются префект, генерал и другие чу-
десные атрибуты главного города департамента.
В Сент-Этьене, где в 1804 году было лишь двадцать
четыре тысячи жителей, сейчас насчитывается три-
дцать четыре тысячи, а скоро будет пятьдесят,—в
этом отношении он соперничает с Гавром.
Своим процветанием Сент-Этьен обязан каменно-
му углю, который превращается здесь в оружие, но-
жи с деревянными черенками и шелковые ленты. Ули-
цы широки и черны, как в Англии. Через город
протекает речка Фюренс (яростная), стремительное
течение которой приводит в движение сто заводов.
Следовало бы посреди большой Роаннской улицы
поставить хорошую бронзовую статую в честь какого-
139
нибудь героического промышленника, если таковой
найдется, или храброго Этьена — аркольского бара-
банщика. Как это было бы прекрасно — поставить
статую простому барабанщику! Она многое говорила
бы сердцу народа Лучше всего, если бы статуя бы-
ла обнаженной,— в костюме героев, ибо в этом го-
роде действительность задушила воображение,— и
притом какая действительность! Генуэзцы, флорен-
тинцы, венецианцы — тоже негоцианты — расписы-
вали фресками фасады своих домов. Поглядите еще
сейчас на Площадь влюбленных фонтанов в Генуе.
Лион, 2 июня.
Близость Италии, с которой лионцы с давних пор
поддерживают тесную связь благодаря шелку (смот-
ри «Записки» Челлини), не способствовала про-
буждению в них интереса к предметам искусства.
Счастливый случай, если не ошибаюсь, пожар,
освободил жителей Лиона от их большого театра—
огромного и неуклюжего здания времен Людовика XV,
которое примыкало к ратуше и подавляло се.
Здесь темно даже в полдень, о чем свидетельствует
читальня, где я просматривал час тому назад га-
зеты. Когда возник вопрос о постройке нового театра,
то были предложены вполне подходящие места, на-
пример, около боен, близ Соны. Однако с этим не
согласились: предпочли прежнее место, и город на-
всегда остался обезображенным.
В Италии, находящейся в двух шагах от Лиона,
имеется четыреста образцов театров различных
размеров, начиная с театра в Комо и кончая театром
в Генуе. Такого рода «модель» предпочтительней
всякого плана. Однако лионские буржуа и не поду-
мали посмотреть театр Фениче в Венеции, или новый
театр в Брешии, или театр Ла Скала. Верхом неле-
пости я считаю замечание, высказанное вчера одним
серьезным человеком в доме, где я провел вечер; он
сказал, что некоторые люди будто бы очень нажились
на строительстве нового театра. На юге обычно бро-
1 Этьен умер в Париже 1 января 1838 года.
140
сают такое обвинение, когда государство или город
расходует большие суммы, это все та же неизменная
зависть. Сегодня вечером говорили о том, что с 1814
до 1830 года иезуиты были полными господами в
Лионе; они легко привлекали на свою сторону чи-
новников и, если какой-нибудь неосторожный человек
противодействовал им, его очень скоро увольняли.
Нельзя, по моему мнению, отказать Лиону толь-
ко в одном: здесь прекрасно едят — лучше, на мой
взгляд, чем в Париже. В особенности чудесно при-
готовляют овощи. В Англии, как я узнал, разводят
двадцать два сорта картофеля; в Лионе я познако-
мился с двадцатью двумя различными способами
его приготовления, и по крайней мере двенадцать из
них неизвестны в Париже.
В один из моих приездов миланский негоциант
г-н Робер, бывший офицер, человек благородный и
умный, заслужил мою вечную благодарность, введя
меня в общество людей, умеющих хорошо пообедать.
Эти гурманы — их было человек десять-двенадцать —
поочередно приглашали всю компанию на обед че-
тыре раза в неделю. Тот, кто не являлся к обеду,
уплачивал штраф — двенадцать бутылок бургундского
вина. У этих людей были кухарки, а не повара. На
обедах не велось горячих споров о политике, о ли-
тературе, никто не стремился блеснуть умом; все бы-
ли заняты одним только делом — хорошо поесть. Если
какое-нибудь блюдо оказывалось особенно удач-
ным, все погружались в благоговейное молчание,
уткнувшись в тарелку. Каждое блюдо подвергалось
строгой критике, без всякого снисхождения к хозяину
дома. В особо торжественных случаях призывали
кухарку, чтобы выразить ей свое восхищение, кото-
рое часто не было единодушным. Я присутствовал
при трогательной сцене, как одна из этих поварих,
толстая, неряшливая женщина лет сорока, плакала
от радости, когда хвалили утку, приготовленную с
маслинами. Будьте уверены, что в Париже нам из-
вестна лишь слабая копия этого блюда.
Такой обед, где все должно быть совершенством,—•
дело, конечно, нелегкое для хозяина дома. Уже за
два дня приходится начинать хлопоты. Однако ничто
141
не может дать представления о подобной трапезе.
Члены этого общества, по большей части богатые не-
гоцианты, с великой охотой совершают поездку за
восемьдесят лье, чтобы приобрести на месте то или
иное знаменитое вино. Я узнал названия тридцати
сортов бургундского, этого истинно аристократиче-
ского вина, как говорил добрейший Жакмон. Замеча-
тельное достоинство этих обедов в том, что через
час у вас столь же ясная голова, как утром после то-
го, как вы выпили чашку шоколада.
Лион изобилует рыбой, всякого рода дичью, бур-
гундскими винами. Не жалея денег, там можно, как
и повсюду, достать прекрасное бордо. И наконец в
Лионе есть зелень, ничего общего, кроме названия,
не имеющая с той безвкусной травой, которую осме-
ливаются подавать нам в Париже.
Господин Робер, бывший капитаном в итальянском
походе 1796 года, не только сумел разбогатеть, но и
оказался весьма изобретательным по части разных
шуток: без всякого предупреждения он выдал меня
за кого-то другого и такое наврал обо мне, что, не-
смотря на мое полное невежество, я произвел доволь-
но хорошее впечатление и безумно веселился, поддер-
живая его выдумку. Надо было или победить, или по-
гибнуть.
Несколько раз я имел честь получать пригла-
шения и обязан этим славным людям возможно-
стью хоть что-нибудь безоговорочно похвалить в их
городе.
Обычно после обеда мы отправлялись в Брото
смотреть, как играют в шары. Путь наш лежал по
набережной Сен-Клер. Раз уж я вторично упоминаю
эту набережную, надо все же отметить ее достоин-
ства. Рона, горделивая, быстрая, величавая, быть мо-
жет, вдвое более широкая, чем Сена у Нового моста,
имеет, однако, совсем другие очертания. Прекрасные
дома в шесть — семь этажей, обращенные к востоку,
но, к сожалению, построенные при Людовике XV, тя-
нутся вдоль правого берега реки, оставляя все же ме-
сто для великолепной набережной, обсаженной во
многих местах двумя рядами деревьев; на другом
берегу, со стороны Дофине, всего несколько очень низ-
142
ких домиков, сады которых окаймлены высокими
итальянскими тополями, деревьями, не имеющими ни-
чего характерного. Эти дома и деревья не особен-
но портят вид. По. ту сторону расстилается малопло-
дородная равнина, дальше поднимаются горы До-
фине и в сорока лье слева, среди облаков, небольшая,
покрытая снегом, трапеция — это Монблан. Можете
себе представить, какой чистоты воздух в домах, об-
ращенных к Монблану! Вы чувствуете себя совсем в
деревне, а между тем вы в центре Лиона.
Вид набережной Сен-Клер, бесспорно, широк и
внушителен. Тротуары, обсаженные деревьями, тя-
нутся вдоль Роны на целое лье. Если можно с чем-
нибудь сравнить вид этой набережной, то скорее
всего с домами в Бордо на набережной Гаронны и
на окрестных аллеях, где деревья посаженй на
месте бывшего замка Тромпет. Рона — слишком бур-
ная река, чтобы быть судоходной. По Гаронне вме-
сте с приливом каждый день прибывают корабли
из Китая и Америки; и к тому же за одно лье по ту
сторону реки виднеется великолепный холм, по-
крытый деревьями, из которых многие очень высоки.
Гуляя на берегу Роны, мы прошли мимо особнячка,
расположенного возле шлагбаума, который выводит
на дорогу в Женеву.
— Вот это дом бедной госпожи Жире де Лош,—
сказал один из моих спутников.
Заметив растроганный вид обратившегося ко мне
сотрапезника, я полюбопытствовал, кто эта дама.
Я задал ряд вопросов. Привожу пространный ответ.
Госпожа де Лош — молодая вдова, богатая, кра-
сивая, приветливая, в девятнадцать лет потеряла му-
жа, за которого вышла замуж по любви. Ей было
двадцать пять лет, и она уже шесть лет стойко пере-
носила свое вдовство, когда ей случилось провести
осень в знаменитом замке Юрьяж, близ Гренобля.
По возвращении оттуда г-жа Жире оставила свою
роскошную квартиру на улице Лафон и поселилась
в этом особняке, в отдаленном квартале, причем она
сняла его не целиком, а только второй этаж. Месяц
спустя молодой человек из Гренобля, имевший в Лио-
не судебный процесс и подыскивавший себе недоро-
143
гую квартиру, занял третий этаж того дома, в кото-
ром жила красавица-вдова. Он часто ездил в Гре-
нобль и однажды вернулся оттуда в сопровождении
двух или трех весьма неуклюжих на вид парней, по
его словам, слуг его матери.
Это были каменщики. За три дня, проведенные
ими в Лионе на квартире у молодого человека, они
построили удобную лестницу, замаскированную шка-
фом, по которой он мог незаметно спускаться к г-же
Жире. По какой-то необъяснимой причуде молодой
дофинезец нанял для трех слуг своей матери весь ди-
лижанс и сам проводил их до Дофине. Вернулся он
только на следующий день. Мифический процесс длил-
ся долго, затем молодой человек находил различные
предлоги для дальнейшего пребывания в Лионе. Он
полюбил рыбную ловлю и часто ловил рыбу в Роне
под окнами дома, в котором жил.
В течение первых пяти лет об этой любовной связи
никто и не подозревал. Дама еще больше похорошела,
но в то же время стала очень набожной. Потом она
начала жаловаться на нездоровье и целые дни почти
безвыходно просиживала дома. Раз в году, около
рождества, молодой человек наносил визит веж-
ливости своей прелестной соседке. Он тоже слыл на-
божным человеком.
Однако в последний, шестой год такого рода жиз-
ни пошли слухи о каких-то отношениях между двумя
соседями. В доме утверждали, что дама часто пишет
письма молодому дофинезцу, а он, раньше такой
скромный, стал возвращаться очень поздно по вече-
рам. К концу лета молодой человек, как обычно,
уехал в Гренобль, но больше уже не возвращался. По-
том стало известно, что он там женился на доче-
ри богатого еврея с такой смешной фамилией, что
я не решаюсь ее здесь назвать.
Госпожа Жире вызвала рабочих из Баланса, кото-
рые произвели в ее квартире сложные переделки. Она
стала выглядеть совсем больной, и по ее настоянию
врачи рекомендовали ей пребывание на юге. Она уеха-
ла на пароходе и поселилась в Сиоте. Но спустя при-
мерно месяц после приезда г-жи Жире в этот горо-
док ее нашли мертвой; она отравилась угарным га-
144
зом в своей комнате. Предварительно она сожгла
свой паспорт и спорола метки на белье>
Судебные власти допросили рабочих из Баланса;
они показали, что дама велела им уничтожить лест-
ницу, которая вела в третий этаж дома, где она жила
и мимо которого мы только что прошли.
Лион, 3 июня.
Солнце сияет вовсю, жара невыносимая; я решил
посвятить этот день картинам и отправился во дворец
св. Петра.
Я начал с большого зала. Освещение здесь не-
удачное, свет падает с потолка и с двух сторон — не
знаешь, где встать. Право, провинциальных архитек-
торов нельзя понять: они совершенно лишены здраво-
го смысла.
Прошу разрешения дать простой перечень моих
впечатлений; если бы я стал излагать их в закруглен-
ных фразах, они заняли бы лишних шесть страниц, и
я мог бы вызвать еще большее неудовольствие чита-
теля, впечатления которого, быть может, в корне рас-
ходятся с моими. Предпочитает же один из моих со-
седей по деревне, человек гораздо более богатый и
более изысканных вкусов, чем я, картины Миньяра
живописи Микеланджело. Он терпеть не может
«Страшный суд», и поскольку это чувство искренне,
к нему следует отнестись с уважением.
Начну с четырех прекрасно сохранившихся антич-
ных мозаик — их нашли в окрестностях Лиона. Пре-
красный мужской античный бюст, очень выразитель-
ный, найденный в русле Роны.
Несколько огромных шкафов, наполненных антич-
ными бронзовыми статуэтками, бюстами, оружием,
идолами, светильниками, щитами и т. п. Многие из
этих предметов весьма любопытны, но посетитель
проходит мимо, не подозревая об их достоинствах; да-
же здесь требуются пояснения. Следовало бы прикре-
пить к каждой выставленной вещи ярлычок на иг-
ральной карте, причем в большинстве случаев над-
пись должна быть сделана в предположительной фор-
ме: «По-видимому...», «Предполагают...» и т. п.
10. Стендаль. Т. XII. 145
Только случаю обязаны мы находками древностей
в окрестностях Лиона — города, имевшего столь боль-
шое значение при римлянах, где император Август
прожил целых три года, и т. д. Если бы разумно про-
изводить раскопки, они, безусловно, увенчались бы
успехом. Но в этом крае интересуются лишь ремесла-
ми в стиле Жаккара.
1. «Поклонение волхвов» Рубенса — произведение
первоклассное, написанное в тех же сочных, полных
жизни тонах, что и «Снятие с креста» в Антверпене,
но все же уступающее последнему. Находилось в На-
полеоновском музее.
В 1807, 1808 и в последующие годы Наполеонов-
ский музей, загроможденный картинами, отсылал
излишки ..в некоторые провинциальные музеи.
В 1815 году неприятель не успел захватить те карти-
ны, которые находились в ста лье от Парижа. Он спе-
шил; он опасался, что французы сбросят с себя свое
необъяснимое оцепенение и начнут партизанскую вой-
ну. Вот каким образом многие картины — трофеи
побед 1796 года — остались в провинции.
Эта картина Рубенса прекрасна по силе, яркости
колорита и страстности композиции. Это — одно из
лучших творений великого художника.
2. «Поклонение волхвов» Паоло Веронезе. Пре-
красные лица с тем серьезным, отнюдь не хмурым
взглядом, какой можно найти только у итальянских
живописцев. Очень хорошо сохранившаяся картина,
ласкающая глаз; чудесные краски венецианской шко-
лы; нет той преувеличенной свежести тонов, которую
мы находим иной раз у Рубенса. Фламандский мастер
придает ноге старца розоватый оттенок, который бо-
лее подходит для руки молодой девушки.
3. «Обрезание господне» Гверчино — одна из луч-
ших картин коллекции. Белая скатерть на столе, на
который кладут ребенка; впечатление от светотени,
слегка нарочитой, слегка, если хотите, грубой, но ко-
торая восхищает любопытствующего зрителя. Стоишь
перед картиной минут пять.
При таком совершенстве исполнения замечания не-
возможны; я просто наслаждался, глядя на эту ска-
терть. Вот что значит превосходство красок и светоте-
146
ни над рисунком! В Луврском музее нет ни одной та-
кой замечательной картины Гверчино. Она напо-
минает мне «Святого Бруно» в Болонье. В Париже
я могу сравнить с ней лишь «Святого Бруно»
г-жи де***.
4. Великолепная картина Перуджино, полученная,
кажется, из Фолиньо,— дар папы Пия VII городу
Лиону.
«Тп attestato di grata ricordanza dell'accoglimento
fatto a Sua Santita in Lione» *.
Эти слова написаны на раме. Лион — подлинно
религиозный город — вполне этого заслуживал.
В 1815 году, по возвращении из Гента, граф де Дама
был начальником лионского гарнизона; в былые вре-
мена этот генерал командовал одной из дивизий
неаполитанской армии, той, которая столь громоглас-
но хвалилась, что освободит Рим, и которую, помнит-
ся мне, разбил Шампионе. Граф написал папе, прося
его предоставить Лиону в дар эту картину, которую
настойчиво требовал обратно Канова, смотритель
дворцов его святейшества. Ответ Пия VII был благо-
приятен, и вышеуказанная фраза взята из письма лю-
безного кардинала Консальви.
Эта картина Перуджино слегка суховата, краски
ее бледны. Ангелы склоняются перед святыми дара-
ми. Эти ангелы, похожие на молодых немок, нежных,
светловолосых и бесцветных, стоят на коленях в не-
бесах вокруг святых даров. Некоторые головки пре-
лестны. Это — одно из творений великого живописца,
в котором меньше, чем в других, заметно отсутствие
мысли, и поэтому это один из его шедевров.
5. Еще одна картина Перуджино — «Два святых»,
написанная на крышке дарохранилища.
6. Несколько святых и Христос среди них — пре-
красный эскиз или неоконченная картина (из Напо-
леоновского музея).
7 и 8. «Жертвоприношение Авраама» Андреа дель
Сарто и «Бичевание Христа» Пальма Веккьо — два
1 «В знак благодарного воспоминания о приеме, устроенном
в честь его святейшества в Лионе» (итал.),
147
добросовестных, но посредственных полотна (Напо-
леоновский музей).
9. Две картины Жувене. «Христос, изгоняющий тор-
говцев из храма» считается лучшим произведением
этого живописца (Наполеоновский музей). На меня
оно производит впечатление грубого, но правдивого
и жизнерадостного эскиза.
10. Красивая головка юноши, приписываемая Рем-
брандту (неправильно, но она приятна).
11. Несколько недурных картин Стелла. Когда вы
находитесь в Лионе, нужно хвалить Стелла и Камил-
ла Жордана.
12. Рубенс. Св. Доминик и св. Франциск заступа-
ются за род человеческий, который Иисус Христос хо-
чет наказать. В руках у Христа, почти совсем обна-
женного, молния, и его можно принять за разгневан-
ного Юпитера; он собирается испепелить землю. Бого-
матерь— красивая фламандка, свежая и дородная,
тоже умоляет Христа, указывая, по-моему, без всяко-
го смысла, на грудь, его вскормившую. В углу карти-
ны бог-отец, закутанный в длинную красную мантию,
довольно безучастно смотрит на происходящее. Груп-
па святых, преклонив колена, просит пощады.
Св. Франциск и св. Доминик, однако, не унижаются до
тщетной мольбы; один расстелил свою ризу, другой
простирает руку перед землею, изображенной в виде
прекрасного голубого глобуса. Они словно говорят
Христу: «Бросай же молнию, если посмеешь!» Сюжет
картины комичен. Святые обращаются с Христом, как
с рассерженным ребенком. Но сюжет был дан мона-
стырем, заказавшим картину. (Об этом всегда следует
помнить, глядя на картины, относящиеся к годам,
предшествующим 1700 году.)
Достойны восхищения композиция, гармония кра-
сок, правдивость и жизненность всех персонажей.
Лица св. Франциска и св. Доминика не чужды из-
вестного благородства, которое пристало бы фламанд-
скому бургомистру. Трудно найти другую, столь же
замечательную картину с таким богатством тонов. Ка-
жется, что она написана метлой, и все же как пре-
восходно переданы в ней ткани и тело!
Сегодня утром, при ярком солнце я проходил по
148
площади Белькур, мимо мясной лавки, которая нахо-
дится на самом солнцепеке; содержится она очень
опрятно: куски свежего мяса лежали на белом холсте.
Основные краски здесь бледно-красная, желтая и
белая. «Вот общий тон картин Рубенса»,— подумал я.
13. Большое количество картин так называемой
Лионской школы. Лет тридцать тому назад эти худож-
ники вздумали создать школу. Основатели ее — Ло-
ран, Ревуаль, Бонфон. Г-н Бонфон, в настоящее вре-
мя директор музея, превзошел, по моему мнению, сво-
их соперников. Манера письма этой школы жесткая,
сухая, холодная, лишенная приятности и жеманная
до невозможности. На картинах г-на Ревуаля всегда
одно и то же женское лицо, изображенное с чопор-
ной прелестью литографии.
14. Довольно удачный портрет г-на Жаккара, ки-
сти Бонфона.
15. Прекрасный автопортрет Миньяра.
16. «Вильгельм III, английский король» кисти Да-
вида Ван-Хенна. Хороший и очень любопытный порт-
рет. Лицо лукавое и'волевое. Достойный соперник
нации, созданной Ришелье, а не ее номинального гла-
вы, Людовика XIV.
17. Прелестный Пьетро де Кортоне — «Юлий Це-
зарь, изгоняющий свою жену Кальпурнию».
18. «Крещение Христа» приписывается Луиджи
Карраччи (посредственно).
Совсем недавно открыта галерея гипсовых слел-
ков и бюстов. Очень хорошее помещение, просторное,
неплохо освещенное и отделанное. Я видел там боль-
шое количество гипсовых слепков с античных статуй.
Насколько могли бы они обогатить умственный кру-
гозор наших молодых людей, если бы в этих юношах
горел священный огонь! Но теперь больше нет свя-
щенного огня! В этой галерее собраны мраморные
бюсты самых замечательных людей — уроженцев Ли-
она: Жюсье, Жаккара, скульптора Шиньяра, Стелла,
Делорма, Гроньяра. Тщетно искал я Ампера и Лемон-
те. Последнего, быть может, считают неверующим —
тяжкое преступление в глазах этого города.
Только что были доставлены простой посылкой
без всякого письменного извещения около двадцати
149
картин без рам; их сложили кучей на полу этого за-
ла. Они посланы на имя мэра Лиона, но кем и поче-
му — неизвестно.
Мое любопытство было сильно возбуждено. Мне
разрешили посмотреть эти полотна, и я с легкостью
узнал прекрасные картины болонской и венецианской
школ. Кто мог сделать такой подарок городу Лиону?
Из всех этих картин больше всего меня поразило
«Снятие с креста», как я полагаю, Аннибале Карраччи.
Тяжкий долг путешественника заставил меня по-
сетить выставку, только что открытую, в пользу лион-
ских рабочих. Я снова увидел замечательных «Рыба-
ков» Леопольда Робера, превосходную картину на
фарфоре Константена, «Переход через Березину»
Шарле. Один из стоявших рядом со мной посетителей
не мог удержаться, чтобы не воскликнуть: «Аббаты
никогда не были расположены к императору!» Это
имело большой успех. Остальные картины показались
мне еще более утрированными, более далекими от
жизненной правды, еще более вычурными и фальши-
выми, чем литературные статьи, которыми полны про-
винциальные газеты.
На следующий день после посещения музея я
узнал, что картины, появление которых всех так пора-
зило, были посланы из Рима кардиналом Фешем, ко-
торый все еще считает себя архиепископом Лиона и
все еще столь же благочестив, как был до 1815 года,
находясь при дворе своего племянника. Он был
достоин состоять при этом дворе по своему твердому
и непреклонному характеру. Этот архиепископ, узнав
о бедственном положении лионских рабочих, не имея
наличных денег, пожертвовал часть картин из своей
коллекции. Он выразил желание, чтобы они были про-
даны, а вырученные деньги распределены между без-
работными. Но кто, черт возьми, купит в Лионе италь-
янские картины?
Лион, 4 июня.
Мне всегда становится грустно на душе, когда я
вижу на улицах несчастных рабочих шелкового про-
изводства. Они женятся, рассчитывая на заработок,
который неожиданно теряют каждые пять — шесть
150
лет. Тогда они поют на улицах: это приличный спо-
соб просить милостыню. Эти бедняки, к которым я
испытываю глубокое сострадание, отравляют мне су-
мерки — самое поэтичное время дня. В эти часы их
число удваивается на улицах. В 1828 и 1829 годах я
видел лионских рабочих, одетых не хуже нас; они ра-
ботали только три дня в неделю и весело проводили
время, играя в шары или сидя в кафе «Бротто».
(Будь правительство смелым, оно могло бы по-
требовать от лионского духовенства, чтобы необеспе-
ченных рабочих не склоняли к браку. Оно же посту-
пает как раз наоборот: даже в исповедальне только
и проповедуют брак.)
Эти лионские рабочие производят шелка, отлича-
ющиеся яркостью и свежестью красок, в комнате, в
которой живут со всей своей несчастной семьей. Це-
лые дни младший компаньон каждой лионской шел-
ковой мануфактуры бегает из одной квартиры рабоче-
го в другую (таких мастерских насчитывается пятнад-
цать тысяч) и оплачивает рабочих в зависимости от
их выработки. За исполнение этих обязанностей ком-
паньон получает шесть тысяч франков в год. Вместе
с женой и детьми он расходует пять тысяч, а тысячу
откладывает. После сорока лет труда эти сбережения
вырастают в сто тысяч франков. Тогда отец семейст-
ва поселяется в сельском домике в четырех или пяти
лье от родного города. Но если среди столь спокой-
ной жизни начинается мятеж, лионец дерется, как
лев. Эта тихая, благоразумная, размеренная, лишен-
ная всяких событий жизнь, от которой я через ка-
ких-нибудь два года неминуемо бы умер, приводит
лионца в восхищение. Он влюблен в свой город. Он
с восторгом говорит обо всем, что в нем имеется.
Поэтому меня и повели посмотреть на некое чудо,
а это оказалось всего-навсего большим помеще-
нием на набережной Сен-Клер, где шестьсот чело-
век каждое воскресенье, собравшись вместе, пьют
пиво.
На левом берегу Роны, в Дофине, было когда-то
небольшое предместье Лиона под названием ЛаГиль-
отьер, которое недавно превратилось в город с два-
дцатью четырьмя тысячами жителей. К несчастью,'
151
Рона имеет тенденцию уйти за пределы Лиона и пере-
двинуться в Ла Гильотьер. Двадцать лет тому назад
встал вопрос о постройке мощной плотины, однако
до сих пор ничего в этом направлении не сделано. Во
время Реставрации иезуиты захватили это дело в свои
руки («Снова эти иезуиты!» — воскликнул один из мо-
их друзей, читая рукопись. Он прав, я стыжусь этих
повторений). Иезуиты подобрались к руководству
строительством в качестве администраторов богадель-
ни, которой принадлежат недвижимости по одну и по
другую стороны Роны. Но трудности проистекают
здесь от природных условий, одними интригами ниче-
го не достигнешь, и постройка плотины не подвину-
лась ни на шаг. Рассказывают о любопытных проис-
ках разных лиц, но это заняло бы шесть страниц.
В общем, я услышал столько противоречивого и несу-
разного насчет этой ронской плотины, что предпочи-
таю не вдаваться в подробности.
Ла Гильотьер опирается на мощные укрепления
на левом берегу Роны, против Круа-Русс; и если бы
король Сардинии вздумал когда-нибудь осадить его,
отвага местных жителей сделала бы это предместье
неприступным.
...И ожидать могли бы мы едва ли,
Чтоб имя короля в том деле повстречали.
Но можно ли поверить, что в Лионе имеются лю-
ди, которые готовы представить этого монарха стра-
шилищем в глазах своих сограждан?
Мне рассказали сегодня утром раздирающую ду-
шу историю.
Несчастье этого города в следующем: здесь слиш-
ком легкомысленно заключаются браки. В девятнад-
цатом веке брак — это роскошь и даже большая рос-
кошь. Нужно быть очень богатым, чтобы себе ее раз-
решить. И затем, что за мания увеличивать число ни-
щих! Ведь сын буржуа, «господский сын», как гово-
рят в Лионе, никогда не станет столяром или сапож-
ником. Пока император воевал, можно было без осо-
бых помех потакать своим патриархальным вкусам
и плодить детей. Но с 1815 года выбрать шестна-
дцатилетнему сыну профессию — дело весьма нелег-
152
кое, и это затруднение отцов семейств легко может
стать серьезной трудностью для государства.
Самое разумное было бы внушить священникам,
чтобы те признали грехом манию давать жизнь суще-
ству, обреченному на голод; но духовенство действует
как раз наоборот'.
В Соединенных Штатах также совершают необ-
думанные браки, но молодой американец всегда мо-
жет найти выход: за двести пятьдесят франков он
покупает пятьдесят арпанов леса, за две тысячи — ра-
ба и, потратив еще тысячу франков на сельскохозяй-
ственные орудия и продовольствие, поселяется на пол-
года с женой и детьми в девственном лесу, кото-
рый окаймляет его страну и придает ей такое свое-
образие. Правда, колонист должен быть плотником,
столяром, мясником и в первый год не имеет кры-
ши над головой. Но у него есть почти полная уве-
ренность, что он оставит каждому из своих детей по
ферме.
Сравните же его участь с участью сына лионского
негоцианта, несчастного, весьма благочестивого юно-
ши, знающего латынь, читавшего Расина, привыкше-
го носить платье из дорогого сукна, который в двад-
цать лет, похоронив отца, вступает в жизнь, привык-
нув к тому, что называют у нас «удовольствиями»,
и имея при этом восемьсот ливров в год. Вот куда ве-
дет брак в девятнадцатом веке. Во Франции только
крестьянин имеет возможность жениться: под другим
названием он находится в том же положении, что и
американский поселенец. Его сынишка с семи лет уже
что-то зарабатывает, поэтому отец не хочет расста-
ваться с ним, чтобы учить его грамоте.
Мысли эти весьма прискорбны.
По аналогичной причине я не стану говорить о
двух восстаниях, 1831 и 1834 годов. Лионцы нередко
заблуждались, но проявили сверхчеловеческую храб-
рость. Мне оказали необычайную любезность, предо-
1 Г-н аббат Р. и г-жа Р. в Эшире.
Если примерно к 1870 году станут судить о безнравствен-
ности деяния по количеству несчастий, из него проистекающих,
то доверие, которым эта теория пользуется в народе, поистине
вызовет ужас.
153
ставив для ознакомления двести страниц, исписанных
мелким, бисерным почерком,— очень подробное опи-
сание изо дня в день этих двух восстаний. (Когда-
нибудь эта рукопись увидит свет, пока же я позволяю
себе сказать лишь одно: она противоречит почти все-
му, что было напечатано до сих пор об этих событиях.)
Когда в Лионе оказываешься в обществе пожило-
го человека, следует навести его на разговор о знамени-
той осаде 1793 года. Если бы союзники, враги Фран-
ции, обладали хотя бы каплей военного таланта, они
могли из Тулона подняться по Роне и прийти на по-
мощь лионцам. К счастью, в ту эпоху только гениаль-
ные люди умели воевать.
После взятия Лиона полсотни лионцев, связанных
попарно за руки, повели на равнину Брото, где их
должны были расстрелять. Когда они туда шли, од-
ному из этих мужественных людей удалось освобо-
дить правую руку, связанную с левой рукой своего
товарища по несчастью.
— Освободитесь окончательно,— сказал он ему
тихо,— и по первой же боковой улице мы улизнем.
— Что вы говорите! — сказал ему тот возмущен-
но.— Вы меня скомпрометируете.
Эти слова рисуют баранью храбрость эпохи и весь-
ма малое присутствие духа в минуты опасности,—
вот к чему чахлая цивилизация привела французов.
Разве так поступали во времена Лиги? Читая бесхит-
ростные, замечательные дневники Генриха III и Ген-
риха IV, можно подумать, что речь идет о другом на-
роде.
Не так следовало бы поступать, если бы — что со-
вершенно невозможно — во Франции вновь воцарился
террор. Нужно, не боясь смерти, пытаться убить че-
ловека, который вас арестует. Тогда молодой чело-
век не дал бы двум старым полицейским увести себя
из своего дома в тюрьму. Каждый арест становился
бы патетической сценой, женщины принимали бы
в ней участие, слышались бы крики, и т. д., и т. д.
Ввели бы в моду стрелять в того, кто собирается
арестовать вас.
Сегодня вечером, гуляя по берегу Соны, я слышал
провансальскую песню — нежную, веселую, удиви-
154
тельно своеобразную. Пели два марсельских матроса
вместе со своей землячкой. Ни в чем так не проявляет-
ся разница между Парижем и Марселем. Все до-
ступно уму француза, и в музыке это дает ему воз-
можность справляться с большими трудностями. Но
так как он полностью лишен музыкального чутья,
то есть ему чуждо чувство ритма, а резкие звуки не
режут ему слух, он наслаждается отвратительной му-
зыкой, вызывающей, как я видел в Лионе, аплоди-
сменты.
Народ, которому доставляет удовольствие такого
рода музыка, может похвалиться своим своеобразием;
он не только не способен воспринимать хорошее, но
он любит плохое. В музыке француза привлекают
только кадрили, вальсы и солдатские песни. Вместе с
тем он разумом доходит до того, что аплодирует пре-
одоленной трудности. Уже несколько лет он считает,
что можно, не роняя своего достоинства, восторгать-
ся Россини, а затем и Бетховеном. В самом деле, со-
четания звуков этой столь мудрой, почти математи-
ческой гармонии создает благоприятную почву для
той способности понимать, которая столь характерна
для французского духа. Отсюда вытекает, что после
двух — трех лет показного восхищения Бетховеном
великий композитор действительно начинает достав-
лять некоторое удовольствие.
Не подлежит сомнению, что, если бы для концер-
тов Консерватории и для Итальянской оперы отво-
дились обширные залы, где для каждого посетите-
ля нашлось бы удобное место, их вскоре перестали
бы посещать.
В отношении живописи дело обстоит иначе. Фран-
ция породила Лесюера и Прюдона, а в. наши дни—
Эжена Делакруа. Следовательно, мы не совсем ли-
шены, хотя бы в минимальной степени, врожденного
влечения к этому роду искусства. В известной степе-
ни мы сами даем оценку картинам, если только Ака-
демия не закрыла им доступа в Лувр. Поэтому карти-
на Микеланджело «Страшный суд» в неплохой ко-
пии г-на Сигалона, выставленная в августе 1837 го-
да, не имела никакого успеха. Если бы сам творец
фрески не пользовался известностью, «Страшный
155
суд» был бы освистан. Все это очень просто: фран-
цуз любит прилизанные остроумные миниатюры.
В той же самой церкви Малых августинцев, где
великий человек выставлен на суд варваров, в углу
стоит гипсовый слепок с бюста Микеланджело, отно-
сящийся, как я думаю, к 1560 году. Если вы хотите
убедиться в разнице между итальянскими и фран-
цузскими мастерами, пойдите в Лувр; в десяти шагах
от входа вы увидите французский бюст Микеландже-
ло. Перед вами разгневанный тамбур-мажор. Для
истинного француза представление о Микеланджело
и о важности, которую тот должен был себе при-
давать, несовместимо с меланхолическим и простым
человеком из церкви Малых августинцев.
Французы, которые с таким блеском говорят обо
всем, что знают, и о многом, чего не знают, начинают
болтать ерунду только тогда, когда рассуждают о
музыке. По несчастной случайности, именно в те ми-
нуты, когда они наиболее смело вещают, они наибо-
лее ярко проявляют свое полное невежество и нечув-
ствительность.
Французы прекрасно понимают, что им нечего ска-
зать на первом представлении новой оперы; из тще-
славия они стремятся получить музыкальное образо-
вание, но они полностью лишены способности чувство-
вать музыку. Лионцы пригласили к себе итальянскую
труппу, которая должна вскоре начать свои выступ-
ления. Они будут аплодировать слишком длинным
fermata г-жи Персиани.
Один лионец, который слывет умнейшим челове-
ком в городе, сказал мне вчера с торжествующим ви-
дом: «Никак не могу понять, почему итальянцы созда-
ют такую славу живописцу, прозванному Корреджо!
Он не умеет рисовать. Все лица у него с очень длин-
ными подбородками. Этот итальянец пишет вроде на-
шего Буше, но, безусловно, ему уступает».
Все присутствующие стали аплодировать, и я в
первую очередь. Было бы непростительно что-либо
менять в людях с подобным вкусом. Надо их сохра-
нить полностью.
В либретто французских опер существует два ро-
да нелепостей, даже в либретто г-на Скриба, бес-
156
спорно, умного человека. В них люди говорят высо-
ким стилем. В «Любовном напитке» вместо «здесь»
говорят «в сих местах», вместо «он спит» — «он вку-
шает сон», вместо «до свадьбы» — «до бракосочета-
ния». Такой язык расхолаживает зрителя и убивает
драматический эффект, если только есть что убивать.
«Вильгельм Телль» еще того хуже.
Но это еще не все; многие из этих злосчастных
произведений написаны стихами. И поскольку музы-
ка заставляет повторять слова, эти стихи никогда не
доходят до слуха зрителя. Они существуют лишь для
несчастного немца, который читает пьесу. К тому же,
как может то, что писатели называют гармонией
стиха, дойти до слуха зрителя сквозь мелодию, ка-
кой бы она ни была? Сколько нелепостей сразу! Ме-
ня заклюют насмерть за то, что я осмелился это ска-
зать.
Лион, 7 июня.
Сегодня утром я отправился в Вьенну, чтобы по-
знакомить с тамошними древностями своего приятеля,
английского офицера, который столь любезен, что счи-
тает меня — поскольку я торговал железом в Ита-
лии — большим знатоком, чем он сам. Мы очень при-
ятно проехались пароходом и вернулись в почтовой
карете.
Вечер — самое тягостное время в путешествии; ког-
да бьет десять часов, признаюсь, я начинаю сожа-
леть о некоторых парижских салонах, где еще пол-
ностью не утрачена естественность, где деньги и зна-
комство с министрами не единственные божества (хо-
тя и там это все же божества). Вчерашний вечер я
очень приятно провел с моим англичанином, который
способен иногда посмеяться (указать на это — зна-
чит его назвать). Люди, знакомые с ним, не удивятся
тому уважению, с каким я отношусь к его словам. Мы
рассуждали о будущих войнах, которые будут корот-
кими. После двух военных кампаний палаты народ-
ных представителей, оплачивающие расходы, переста-
нут гневаться, и уж во всяком случае Англия никог-
да не будет гневаться на Францию. Когда римский
157
сенат замечал, что народ настаивает на разумной
реформе, он затевал войну. Тори хотели бы следо-
вать этой старой, испытанной тактике, однако сво-
бода печати свела бы на нет их напыщенные фразы
о любви к родине, об обязанности отомстить за нее
и т. п.
После этих больших вопросов, которые мы обсуж-
дали очень углубленно, мы обратились к мелочам не
столь серьезного порядка.
— Нас очень смущает в Англии,— сказал мне мой
приятель,— принятая в нашей стране палочная рас-
права с провинившимися солдатами. Вы знаете, что
у нас запросы в парламенте — дело нешуточное. Гер-
цог Веллингтон, человек, преданный всякой власти,
какова бы она ни была, но очень рассудительный и
являющийся в своем роде гораздо лучшей опорой
деспотизма, чем г-н фон Меттерних, ответил на такой
запрос следующее: «Если отменить наказание пал-
ками, придется производить в офицеры солдат хоро-
шего поведения, подобно тому, как это практикуется
во Франции. Если нашими солдатами перестанет ру-
ководить страх, надо будет вселить в них надежду,
ибо без одного из этих двух двигателей человек не
может идти вперед.
До сих пор юноша, желающий стать офицером в
Англии, должен был доказать свою принадлежность
к средним слоям аристократии, или, иными словами,
ему приходилось за определенную сумму покупать
свой чин. Вся ныне существующая система оказа-
лась бы разрушенной снизу доверху, если бы было
допущено производство в офицеры отличившихся сол-
дат. Армия у нас не рассуждает, в этом ее основное
достоинство; поэтому она не возмущается палочной
расправой. Это сама нация неожиданно начала не-
навидеть палочные удары и стыдиться их, как в свое
время она почувствовала ненависть к рабству.
Применяя в надлежащих случаях палочную рас-
праву и давая ежедневно хорошую пищу, можно
иметь превосходную английскую армию. Лучшая ар-
мия из всех когда-либо существовавших и лишенная
всякого энтузиазма — заметьте себе эту деталь, мо-
гущую служить утешением для некоторых людей,—
158
была английская армия, сражавшаяся в Тулузе.
С подобной армией и миллионами, предоставлен-
ными привилегированными слоями всех стран, Россия
могла бы уничтожить свободу в Европе. Каждый че-
ловек, сражавшийся в Тулузе, полностью доверял
своему соседу и безгранично уважал своего полков-
ника. Десять лет солдаты воевали под начальством
тех же генералов; больше того, они были уверены в
странах, оставляемых ими в тылу.
Английская армия при Ватерлоо не знала своих
генералов и значительно уступала тулузской. «Тем
не менее прусская армия потеряла четвертую часть
своего личного состава, двигаясь от Ватерлоо до Па-
рижа (я цитирую герцога Веллингтона), а англий-
ская не потеряла и двухсот человек. Прусской армии
пришлось покинуть некоторые департаменты Фран-
ции, так как она не могла там оставаться. Англий-
ские корпуса, заменившие прусские полки, отлично
гам существовали; вот вам блестящий результат дис-
циплины, то есть палочной расправы».
Маршал Даву должен был дать сражение под
Парижем. Что можно было еще потерять, проиграв
это сражение? Но в несчастье самый храбрый фран-
цуз теряет присущую ему ясность мысли; то му-
жество, которое заключается не только в том, чтобы
не бояться смерти, у него совершенно отсут-
ствует».
Забавный анекдот: на улице Лепелетье г-н Напи
заставляет иностранного офицера уступить ему свой
кабриолет и претерпеть точь-в-точь то же оскорбле-
ние, которое офицер нанес ему.
Полковник Фиц-Кларенс — прекрасный офицер,
очень храбрый и не раз раненный в сражениях. Тем
не менее нельзя, как видно, безнаказанно быть не-
законным сыном короля. Однажды за столом в офи-
церском собрании (the mess) молодой корнет взялся
разрезать фазана и с этим плохо справился.
— Мой отец всегда говорил,— заметил полковник,
королевский сын, который часто упоминает о своем
отце,— что джентльмена узнаешь по манере разре-
зать мясо.
— А скажите, полковник,— обратился к нему мо-
159
лодой корнет, положив вилку и нож,— что отвечала
на это ваша матушка?
В 1814 году английские солдаты, стоявшие на
страже у одной из городских застав, не взяли на
караул при въезде в Париж графа д’Артуа, наследни-
ка престола, ибо офицеры им сказали, что они могут
поступать, как хотят,— таков был их наивный ответ,
когда их стали бранить за то, что они не оказали
должного почтения графу. В этот период английская
2-я армия невзлюбила Бурбонов. Весьма любопытна
другого рода подробность об исключительной довер-
чивости, проявленной при Ватерлоо весьма осторож-
ным герцогом Веллингтоном. Но об этом будут гово-
рить в 1850 году. Французы и англичане глубоко ува-
жают друг друга (национальную вражду питают
лишь дураки обеих наций). Англичане понимают, на-
сколько были обмануты при министерстве Питта, об-
ременившем их будущее огромными налогами, чтобы
воевать с французами с 1803 по 1815 год!
Лорд Мельбурн — человек редких способностей,
но еще более редкой лени — решил использовать все
свои ресурсы лишь при крайней необходимости. Он
считает, что невозможно управлять Англией иначе,
как с помощью демократии, и он хочет стать у кор-
мила правления.
В Англии во главе каждого частного предприятия,
например, железной дороги, с такого-то места по
такое-то стоят от пятнадцати до двадцати директо-
ров; у большинства из них состояние в два — три мил-
лиона франков. Они постоянно отсутствовали на за-
седаниях; но с тех пор, как их оплачивают пожетон-
но, от двадцати пяти до пятидесяти франков, они ста-
ли очень усердны: возвращаясь домой, они отдают
эти деньги своим детям, которые их требуют с гром-
ким криком.
В ответ на рассказы моего приятеля, английского
офицера, я, в свою очередь, угостил его анекдотами
о наших бывших министрах: Л., Д., О., С., и т. д.,
и т. д. Говорил о грехах людей не столь высокопостав-
ленных: об интригах вокруг премии Монтиона; о пол-
ной невозможности достигнуть видного положения
без помощи интриг, о низком уровне французских вра-
160
чей и ученых. Целых два часа в день, и притом луч-
ших часа, приходится посвящать тому, чтобы делать
карьеру. Достойнейший человек стоит на коленях
перед интриганом, ловкость которого признана
всеми.
Писателю с европейской известностью, г-ну Скри-
бу, пришлось бы претерпеть тысячу неприятностей,
если бы он разоблачил что-нибудь из современной
действительности в своей превосходной комедии «Ку-
мовство». Правдивая комедия «Тартюф» была воз-
можна при деспоте, ибо единственная трудность за-
ключалась в том, чтобы понравиться Людовику XIV.
Комедия совершенно неприемлема в современной рес-
публике; взгляните, что творится в Соединенных
Штатах. Там автора хорошей комедии просто бы лин-
чевали. Вчера в английских газетах писали, что в
Америке «убиты радость и любовь». В одном из цент-
ральных городов расправились с журналистом, про-
званным Love Joy*; он проповедовал освобождение
рабов, которые, однако, по учению Иисуса Христа,
имеют такую же душу, как и самый набожный аме-
риканец. «Робер Макер», характернейшая комедия
нашего времени, запрещена во Франции. Мэр города
Нанта не желает, чтобы ставили «Робера Макера»,
должно быть, боясь, как бы публика не стала из-
деваться над мошенниками и не научилась бы их
узнавать.
Глупо в 1837 году, следуя классическим образцам,
избирать сюжетом комедии свадьбу. Кто думает нынче
о женщинах? Они настолько вышли из моды, что
мужчины начинают даже презирать приданое! Ви-
новаты в этом отчасти и дамы со своими претензиями
и безграничным властолюбием, заменившим истинную
любовь. В клубе я говорю то, что мне приходит в го-
лову, я развлекаюсь, я остроумен. В дамском обще-
стве 1837 года 1 существует одно, два, четыре ложных
понятия, высящихся, как горы, совершенно чуждых
галантности, но требующих безусловного уважения.
* Любовь, радость (англ.).
1 Извйните за все эти ссылки на 1837 год. Я хочу сказать,
что надеюсь, что в 1847 году все будет иным.
11. Стендаль. Т. XII. 161
Правда, эта связанность порождает особую игру
ума, мгновенно уничтожаемую свободой; я назвал
бы это inuendo *, или апологом: задеть благопристой-
но и неожиданно благопристойность или религию.
Отсюда следует, что глупец вынужден замолчать.
В клубе он нагло берет слово, чтобы доказать вам, что
свобода полезна. К нему, правда, поворачиваются
спиной, но он продолжает болтать свое. Г-н Д. в та-
ких случаях засыпает, когда его оставляют одного;
значит, он сам себя наслушался, говорил Жерар. Но
повернуться спиной! Какой грубый жест! Он коро-
бит даже того, кто вынужден к нему прибегнуть.
Один молодой человек из Гренобля сказал нам
сегодня вечером:
— Говорят, что поэты в затруднении, не зная, как
описать рай; что до меня, то я просил бы у бога не-
многого:
1. прежде всего сохранить мне нынешнее здоровье;
2. позволить мне каждый год забывать Италию,—
тогда я каждый год снова отправлялся бы в Милан,
Флоренцию, Рим, Неаполь и т. д.;
3. позволить мне каждый месяц забывать «Тыся-
чу и одну ночь» и «Дон-Кихота».
Знаменитый сэр Роберт Уолпол, этот соврати-
тель, подкупил современный ему парламент (1721 го-
да) ; но он совратил его ради свободы. Большинство
нации и парламента принадлежало к партии тори;
только города стремились в те времена к свободе, все
остальные были якобитами, и притом страстными
якобитами. В конце концов победили города; в самом
деле, деятельный и толковый молодой человек из де-
ревни приезжает в город, чтобы пробить себе дорогу.
Он наполовину проникается городскими взглядами,
а его сын проникается ими уже полностью.
Я не боюсь записывать, но старательно избегаю
доводить до печати свои взгляды, способные вызвать
чье-то раздражение; но от наших дней до 1847 го-
да мода, быть может, еще дважды переменится. Чем
больше она впадает в крайность, тем скорее она от-
мирает. Тогда поймут, что скука, даже во имя тще-
славия и наших привилегий, все же остается скукой.
* Намекая (лат.).
162
Мне кажется, что во Франции только города Страс-
бург, Дижон, Гренобль и т. д. искренне стремятся к
свободе печати, без которой суд присяжных был бы
заменен специальными заседателями, назначаемыми
г-ми начальниками канцелярии префектуры и т. д.,
и т. д. Без нее мы бы, пожалуй, скоро дошли до пре-
вотальных судов и до отсечения руки, которого доби-
вались при Людовике XVIII.
Роберт Уолпол стоял у кормила правления в
1721 году; следовательно, можно было бы предска-
зать, что к 1920 году в городах Франции восторжест-
вует либерализм. Однако недоверие к словам тех
людей, которые за определенную мзду говорят о мора-
ли, приводит к тому, что в XIX веке развязка близит-
ся с быстротой, сокращающей все сделанные расче-
ты, и можно предсказать, что в 1860 году во всей
Франции воцарятся те взгляды, которые характерны
для городов в наши дни. Быть может, читатель обра-
тил уже внимание на то, что моя сдержанность за-
ставляет меня отказаться от допущения возможных
случайностей, способных ускоренным ходом приве-
сти нас к той форме правления, которая в Англии су-
ществует в 1837 году, а также к ее жизнерадостно-
сти. Я бы не хотел ни за что на свете, чтобы фран-
цузский король в 1860 году обладал меньшей вла-
стью, чем Вильгельм IV английский.
Сегодня утром мы с моим англичанином, уплатив
за вход по одному франку, пошли посмотреть выстав-
ленную в одном из залов ратуши большую и прекрас-
ную картину г-на Кура «Смерть Феро», освистанную
в Париже. В вале толпилось множество народа.
Я, признаться, согласен с мнением лионцев и не раз-
деляю настроения парижан. Мой англичанин заметил
в зале членов общества Белькур, которые привели с
собой своих детей, чтобы привить им отвращение к
республике. Мысль очень правильная: эта отрублен-
ная свинцового цвета голова способна сильно подей-
ствовать на ребенка и определить на всю жизнь его
политические склонности.
Англичанин поразился слабому успеху картины.
— Будьте уверены,— сказал я ему,— что господин
Кур не принадлежит ни к какой котерии.
163
Эта картина дает ощущение большой толпы, и
при этом сильно возбужденной; и когда глаз, пора-
женный вначале ансамблем, останавливается на
отдельных группах, замечаешь, что каждая из них
.прекрасно написана и усиливает общее впечатление.
Лица женщин очень хороши, и, однако, это не подра-
жание греческим статуям; это подлинные францужен-
ки. Депутаты исполнены благородного возмущения,
инсургенты предместий взбешены. Нельзя забыть,
увидев хоть раз, безрассудную радость простолюдина,
который гордится тем, что он на острие пики несет
голову Феро. Каждая группа отчетливо изображает
какое-нибудь действие. И наконец — а это ста-
новится с каждым днем все более, редким явле-
нием — живописец соблюдает формы человеческого
тела: это ноги, руки людей, крепко сложенных и обу-
реваемых в данную минуту разбушевавшимися стра-
стями. В этих телах нет ничего жалкого, они полно-
кровны, и, тем не менее, в них ничто не говорит о
послушном подражании статуям. Краски не блестя-
щи: это не праздник для восхищенного глаза, как на
полотнах Паоло Веронезе, но они и не раздражают.
Общая композиция очень хороша. К тому же — и это
наивысшая похвала — персонажи не имеют вида ак-
теров, играющих на сцене — хотя такое предположе-
ние и могло бы возникнуть — драму смерти Феро и от-
ваги Буасси д’Англа.
Есть еще одно достоинство, которое остается не
замеченным толпой: персонажи этой картины ни в
чем не напоминают героев великих мастеров, пред-
шественников г-на Кура.
Однако это важнейшее достоинство является наи-
высшим преступлением в глазах академиков. Най-
дет ли г-н Кур министра, который захочет поручить
ему работу без рекомендации Академии? Он сможет
умереть с голода, как Прюдон, этот наглец, не поже-
лавший подражать г-ну Давиду (бывшему тогда в
моде). И мы еще воображаем, что у нас врожденное
понимание живописи! Бываем ли мы несправедливы
хоть минутку к приятной книге? Разве не пользовал-
ся у нас кбгда-нибудь успехом забавный каламбур?
Хотите вы иметь хорошую, теплую квартиру?
164
Вот уже двадцать пять дней, как я живу в Лионе
и не осмелился еще явиться один в общество «гур-
манов»: было бы слишком очевидно, что я напра-
шиваюсь на приглашение. Ибо о том, чтобы угостить
таких ценителей дрянным обедом в какой-нибудь хар-
чевне, не может быть и речи.
Безрассудная дерзость, беззастенчивость, находчи-
вость и веселость парижского гамена — вот что совер-
шенно чуждо характеру лионца и что могло бы изви-
нить мой визит к гастрономам.
Это не значит, что мне нравится характер париж-
ского гамена: существо это, несмотря на свою юность,
уже утратило детскую прелесть, а главное, наивность
ребенка. Гамен соображает, до какого предела он
может рассчитывать на преимущества своего возра-
ста, чтобы позволить себе дерзость. Это уже двадца-
типятилетний парижанин. Он с ловкостью и хладно-
кровием использует свое положение, чтобы создать
себе превосходство над человеком, к которому обра-
щается; но его самоуверенность уменьшается, как
только он наталкивается на противодействие.
Я ненавижу парижских гаменов не потому, что
они задевают мое самолюбие, а потому, что люблю
детство со всей его прелестью и страдаю, видя его
изуродованным.
Хезлит. человек умный, англичанин и мизантроп,
утверждал, что в Париже нет ничего естественного,
даже в восьмилетием ребенке.
В Лионе еще можно встретить гамена. В Марселе
мы уже совсем близки к природе: ребенок там груб,
вспыльчив и во всем похож на своего отца; тем не
менее он сохранил всю детскую прелесть. Во всем До-
фине дети не утратили естественности.
Я пишу эти излишне серьезные фразы в Лионе, си-
дя у окна, выходящего на площадь Белькур, где кра-
суется статуя Людовика XIV, которую приходится
охранять часовому. Должен признаться, что Лион на-
веял на меня уныние. Серьезные дела отнимают у ме-
ня слишком мало времени.
Эта статуя изображает Людовика XIV весьма за-
урядным человеком с точки зрения его духовного об-
лика, но она поражает необычайным сходством. Это
165
настоящий Людовик XIV Вольтера; в нем и в по-
мине нет спокойной и естественной величавости Мар-
ка Аврелия из Капитолия. Здесь уже чувствуется
влияние рыцарства.
В общем, в этой статуе, на мой взгляд, нашли
свое отражение две весьма трудные профессии: мо-
нарха и ваятеля. Изображать величие, не вызывая
при этом насмешки,— дело весьма нелегкое в наши дни.
Вы делаете известные жесты, поднимаете голову,
чтобы внушить мне, мэру маленького городка, что вы
монарх. Вы не стали бы себя утруждать такими же-
стами, если бы были один. Поэтому вполне естествен-
но, что я себя спрашиваю: удачно ли играет свою
роль этот актер? Действительно ли я нахожу его ве-
личественным? И один этот вопрос убивает всякое
чувство.
Уже давно не прибегают к жестам, избранное об-
щество полностью лишено естественности; чем более
важен вопрос для того, кто о нем говорит, тем более
невозмутим вид говорящего. Что же будет с бедной
скульптурой, которая вдохновляется только жестами?
Она перестанет существовать. Если скульптор захо-
чет изобразить энергичные действия великих людей
современности, ему придется чаще всего изображать
жеманность. Посмотрите на статую Казимира Перье
на кладбище Пер-Лашез: он говорит с большой аф-
фектацией и, чтобы выступить перед своими коллега-
ми по Палате, накинул поверх своего мундира плащ,—
отсюда может возникнуть мысль, если, глядя на
эту статую, вообще может возникнуть какая-нибудь
мысль,— что герой боится дождя на трибуне.
Посмотрите на жест Людовика XIII (на картине
г-на Энгра) в тот момент, когда он отдает свое ко-
ролевство под покровительство богоматери. Живопи-
сец хотел изобразить жест, полный великой страсти,
и, несмотря на его большой талант, получился жест
носильщика. Прекрасная гравюра г-на Каламатта не
могла исправить недочетов оригинала. Богоматерь на-
дула губы, чтобы казаться серьезной и внушить к се-
бе уважение. Однако она несерьезна, несмотря на
все свое желание, и этим отличается от мадонны на
картинах Рафаэля, которому подражает г-н Энгр.
166
Посмотрите на статую Генриха IV на Новом мо-
сту: это рекрут, который боится упасть с лошади.
Статуя Людовика XIV на площади Побед выполне-
на лучше: г-н Франкони заставлял кружиться свою
лошадь перед большой толпой людей.
Марк Аврелий же протягивает руку, обращаясь к
воинам, и даже не думает о том, чтобы быть величе-
ственным и чтобы они его уважали.
— Однако,— сказал мне один французский худож-
ник с торжествующим видом,— икры Марка Аврелия
сливаются с боками лошади.
На что я ответил:
— Я видел письмо, написанное собственноруч-
но Вольтером, в нем были три орфографиче-
ские ошибки.
Я бы мог доставить большое удовольствие этому
славному человеку, сообщив ему, что, вопреки мнению
ученейшего г-на Катремера, статуя Марка Аврелия
вся составлена из частей и кусков. Как бы он воз-
гордился превосходством современных формовщиков!
Следует отметить, что и скульпторы, изваявшие статуи
в аббатстве Бру (в Бюже), умели создать лист вино-
градной лозы, отстоящий на три дюйма от мра-
морной глыбы, из которой он был высечен.
Техника искусства совершенствуется, прекрасно
отливают птиц с натуры, но короли и великие люди,
которым мы воздвигаем статуи на площадях, имеют
вид актеров, и — что еще того хуже — нередко пло-
хих актеров.
Людовик XIV на площади Белькур выглядит пре-
восходным наездником. Возможно, что скульптору
позировал какой-нибудь министр внутренних дел.
Эта площадь, столь прославленная в Лионе, ско-
рее безлюдна, чем велика. Фасады площади Белькур,
как высокопарно выражаются в Лионе, по большей
части населены аристократией, очень благочестивой
и весьма унылой. Нет ничего более тоскливого, чем
площадь Белькур.
Мои любезные друзья устраивают ужины по суб-
ботам и встречаются друг с другом по вечерам, но
днем их не найти. Когда у меня, к несчастью, нет ни-
какого дела и я готов со скуки отдать душу черту, я
167
отправляюсь на Сону и нанимаю «бреш» у набереж-
ной Фелье.
Набережная Соны, прекрасно расположенная,
окруженная холмами и характерными зданиями, пред-
ставляет лето в Лионе, а набережная Роны — совре-
менное ничтожество и зиму.
Увлеченный приведенным мною образом, я совсем
позабыл сказать, что «бреш» — это небольшая лод-
ка с холщовым навесом, натянутым на обруч; она
приводится в движение двумя веслами, причем гребет
девушка, которая своей грацией, необычайной оп-
рятностью, придающей ей особое изящество, и почти
мужской силой напоминает молоденьких лодочниц с
швейцарских озер. Прогулки по Соне совершаются по
направлению к острову Барб.
В воскресные и особенно в праздничные дни все
эти лодочницы сидят на парапете набережной в по-
рядке прибытия, хотя самые хорошенькие прекрасно
понимают, что приезжие выберут их первыми. Де-
вушки смело заговаривают с ними, расхваливая про-
гулку и описывая прелестные места, куда их повезут.
Воды Соны имеют столь небольшой наклон, что
зачастую трудно бывает определить направление те-
чения, и молоденькой девушке вполне хватает сил,
чтобы управлять лодкой. Надо нанять двух ло-
дочниц, заплатить им немного больше, чем платят
обычно, и установить между ними своего рода сопер-
ничество.
Сегодня вечером наши деловые интересы, связан-
ные с банкротством одной фирмы, задолжавшей нам
35 000 франков, заставили меня побывать в одном ари-
стократическом доме на площади Белькур. Я позна-
комился там с одним из храбрецов, сражавшихся под
начальством г-на де Преси, и нашел, что он весьма
неглупый человек. Он рассказал мне, что растерян-
ность сторонников старой монархии началась 24 ав-
густа 1774 года, когда министром финансов (гене-
ральным контролером) был назначен г-н Тюрго, по-
ставивший деспотизм министра на службу обществен-
ному мнению. Четыре года спустя Вольтер приехал в
Париж и восторжествовал над королем, над парла-
ментом и над духовенством.
168
Этот храбрый офицер, служивший под начальст-
вом г-на де Преси, дал современному положению са-
мое простое объяснение. Не буду излагать его сообра-
жений. Я отвечал:
— О чем следует жалеть? Весьма нередко при
Луи-Филиппе его семь министров являлись семью наи-
менее отсталыми людьми Франции. При Людо-
вике XVIII, за исключением одного или двух случаев,
наблюдалось как раз обратное. Этот монарх часто
назначал приятных людей, вроде аббата де Мон-
тескью.
— Но когда он назначал рассудительных людей?
— Что же касается Хартии, то она очень походит,
по моему мнению, на Библию — основу нашей рели-
гии, в которой самый смышленый не сможет разо-
браться. Короля, выигравшего два сражения, фран-
цузы боготворили бы, и он мог бы им быстро
доказать, что его правление, каково бы оно ни было,
полностью соответствует Хартии. Со времен Барнава,
Сьейеса и Мирабо у нас имеются достижения лишь
по четырем пунктам:
1. Король принужден назначать министрами лю-
дей, которые умеют произносить речи с трибуны не
хуже лучших ораторов из числа депутатов.
2. Мы привлекли на свою сторону «Charivari» —
это факт огромного значения. Французы приобрели
привычку развлекаться по утрам, читая эту газету;
эту привычку тем более трудно искоренить, что они
острят целый день, пользуясь остротами своей газеты.
«Charivari» одна сделала бы невозможным воцаре-
ние второго Наполеона, даже выигравшего десять
Аркольских битв. Его первые шаги к диктатуре, его
вид превосходства сделали бы его посмешищем, вме-
сто того чтобы вызвать энтузиазм.
3. Европа еще с уважением вспоминает, что Фран-
цузская империя простиралась от Гамбурга до Терра-
чины — вот чем обязана Франция Наполеону. Взятие
Константины оживило это чувство, которого оно са-
мо не могло бы породить.
4. Народы Европы, обманутые столькими обеща-
ниями, прекрасно знают, что, если они когда-нибудь
добьются свободы, эта свобода придет к ним из Фран-
169
ции,— вот почему они не читают английских газет,
тогда как вырывают друг у друга парижские. В Маг-
дебурге в прошлом году меня спросили, какого цвета
волосы у г-на Гарнье-Пажеса.
Вьенна, 9 июня 1837 г.
Наконец я приехал в Вьенну по отвратительной
дороге — сплошь спуски и подъемы. Два или три ра-
за мою маленькую коляску чуть не разбили огромные
телеги из Прованса с впряженными в них шестер-
ками лошадей. И, что особенно нестерпимо для бла-
городного сердца, я даже не мог отомстить: при ма-
лейшем отпоре с моей стороны меня избили бы
кнутом двое либо трое провансальских возниц, самых
вспыльчивых и грубых из всех возниц на свете. Прав-
да, у меня имеются пистолеты, но эти возницы, быть
может, испугались бы лишь после выстрела. А к че-
му такая крайняя мера!
Я мог бы сделать то же замечание, что и в Гати-
не: почему бы не провести проезжую дорогу из Лио-
на в Вьенну по правому берегу Роны, где нет гор?
Вы попадали бы в Вьенну через красивый вися-
чий мост, по которому я только что гулял. Дорогу
могли бы, как мне кажется, провести и по левому
берегу.
Какой-то очень любезный господин, встреченный
мной по пути, сообщил мне, что здесь беспрестанно
приходится чинить мостовую. Содержание десяти лье
мостовой на этой дороге обходится ежегодно в со-
рок тысяч франков, а то и больше. Число погибающих
в этих местах лошадей, печальные останки которых
то и дело встречаются путнику, очень велико. По всей
вероятности, в этом уголке Франции проезжает наи-
большее количество тяжелых телег. Все мыло, ра-
стительное масло, сухие фрукты, которыми юг снаб-
жает Париж и север Франции, следуют по этому пу-
ти. Заметьте, что почти не используется навигация по
Роне, ибо у этой реки слишком быстрое течение, что-
бы по ней подниматься. Именно в данном месте
Франции следовало бы начать постройку железных
дорог.
170
По правде сказать, это единственная железная
дорога, которую я считаю разумной, иначе говоря,
единственная, которая могла бы приносить 6—7 про-
центов дохода на вложенный капитал. Г-н Кермен-
ган считает, что постройка железной дороги от Мар-
селя до Соны, немного повыше Лиона, должна обой-
тись в 66 миллионов. Он провел все лето, изучая этот
вопрос.
Потребовался бы миллиард, чтобы провести боль-
шую крестообразную железнодорожную линию, то
есть железную дорогу из Марселя в Гавр через Лион
и Париж, другую — из Страсбурга в Нант, третью —
из Парижа в Бельгию с веткой на Кале. Но никто до
сих пор не изучал финансовую сторону дела. Удаст-
ся ли здравому смыслу разрешить вопрос о желез-
ных дорогах? По правде, я этому не верю. Мода, под-
крепленная ценными подарками, будет способство-
вать строительству новых путей сообщения. Приятно
выпускать акции, приносящие 10 процентов дивиденда!
Не все ли равно, что станет с самим предприятием?
Учредитель, человек смелый, получит свой барыш.
За пять с половиной часов вы добираетесь из Гавра
в Руан пароходом: к чему же еще железная дорога?
Можно было бы при желании проложить железную
дорогу из Руана в Париж. Не знаю, найдется ли до-
статочное число пассажиров из Кале в Париж, что-
бы оплатить стоимость и содержание дороги. Но где
найти разумных людей, чтобы обсудить эти вопросы
и еще целый ряд других? Палата последнего созы-
ва, весьма, впрочем, почтенная, доказала в этом от-
ношении свою полную несостоятельность.
Наш корреспондент из Лиона дал мне возмож-
ность ознакомиться с прекрасным проектом построй-
ки железной дороги из Лиона в Марсель, который со-
ставил генеральный инспектор мостов и дорог г-н
Керменган. Я теперь путешествую, пользуясь отлич-
но выполненной картой, которою снабжен этот проект.
Чтобы ясно выразить пришедшую мне в голову
мысль, я принужден назвать несколько фамилий. Про-
шу прощения у заинтересованных лиц.
Таланты г-на Керменгана так же неоспоримы,
как и его безукоризненная честность. То же самое
171
можно сказать и о г-не Валле, которому поручены
изыскания по постройке железной дороги из Парижа
в Брюссель, и о г-не Полонсо, запроектировавшем же-
лезнодорожный путь из Парижа в Гавр по долинам.
Следовало бы к этим трем инженерам добавить
еще трех негоциантов, избранных парижскими дело-
выми кругами, и какого-нибудь первоклассного учено-
го, вроде г-на Араго. Запросив комиссию, составлен-
ную из этих семи лиц, можно было бы надеяться до-
биться истины. Но что делать, если ответы этой слиш-
ком почтенной комиссии противоречат моде, которой
власти пожелали следовать в настоящее время? Не
рекомендовал ли кардинал Ришелье в монархии обра-
щаться к услугам возможно меньшего количества
добродетельных людей?
(Я ничего не стану менять в этих строках до тех
пор, пока правительство не займется этим вопросом.)
К великому сожалению, железные дороги не могут
воспользоваться гласностью, которая волей-неволей
благодаря свободе печати проливает свет на все проб-
лемы.
Эту проблему слишком трудно разъяснить. Из-
ложение трудностей, подлежащих разрешению, скоро
наскучит читателю, а заинтересованный чиновник вос-
торжествует и заставит своего министра подписать
все, что этому чиновнику будет угодно.
Мне бы страстно хотелось, чтобы все высказанное
здесь было неправильно; Франция оказалась бы тогда
более цивилизованной. Никто не станет писать
эпиграмм, чтобы воздействовать на ленивцев, получа-
ющих жалованье за то, что они занимаются железны-
ми дорогами. Тема эта слишком скучна, и журнали-
сту, стремящемуся лишь к тому, чтобы позабавить
людей, не хватит терпения со всею ясностью расска-
зать о мошенничествах, имеющих место на железной
дороге. Поэтому ловкие люди могут спокойно спеку-
лировать на этом важном поприще: выпустить, на-
пример, две тысячи железнодорожных акций по пяти
тысяч франков и, хотя эта железная дорога может да-
вать самое большее три процента с капитала, израс-
ходованного на ее постройку, уверить публику йерез
газеты, что она будет давать десять процентов, затем
172
продать по семи тысяч франков все акции, выпущен-
ные по пяти тысяч, и распрощаться с предприятием.
Этого бы не могло случиться, если бы каждую же-
лезную дорогу возглавляла комиссия ученых, которая
умела бы считать и была бы неподкупна.
Что станет с капиталами, вложенными в желез-
ные дороги, если будет найден способ передвижения
вагонов по обыкновенным дорогам?
С другой стороны, железные дороги делают не-
возможными войны: война слишком затронула бы ин-
тересы соседних государств. Но ведь властителю она
может быть выгодна?
Вьенна, 10 июня.
Жители Вьенны любезны и совсем не боятся уро-
нить свое достоинство, беседуя с незнакомым путни-
ком. Как это не похоже на Париж! Меня представи-
ли г-ну Буасса, нотариусу, самому влиятельному че-
ловеку в Вьенне, который покорил всех своей добротой.
Новый город весьма непригляден, но зато распо-
ложен он восхитительно. Я это предпочитаю хорошо
построенному городу, но брошенному в какую-нибудь
низину, как, например, замок Фонтенебло.
Та Вьенна, которую римляне называли Pulchra *„
еще существует частью на склоне холмов, возвышаю-
щихся над течением Роны, частью на небольшой зем-
ляной косе, расположенной между рекой и указан-
ными холмами. Город окружен горами, из которых
одни лишены растительности, на других кудрявится
лесная поросль. Их разнообразные очертания причуд-
ливо вырисовываются на горизонте.
Чтобы получить общее представление о горах и о
течении Роны, я собрался с духом и, несмотря на му-
чительную жару, поднялся до развалин старого зам-
ка, возвышающегося на горе Соломона. С этого мес-
та вид просто поразительный; кажется, что Рона оп-
рокинула скалы и холмы, чтобы расчистить себе путь.
Достигнув Вьенны, она, словно узник, течет между
высокими скалистыми стенами. Речонка Жер, спуска-
ющаяся с высокой долины и приводящая в двпже-
* Красивая, прекрасная (лат.).
173
ние колеса многочисленных заводов и суконных фаб-
рик, впадает в Рону приблизительно в середине го-
рода.
Вьенна была главным средоточием аллоброгов.
Этому воинственному народу границами служили Ро-
на, Изера и Альпы. Сначала аллоброги были побеж-
дены Домицием Энобардом, а затем окончательно по-
корены Цезарем. После этого Вьенна стала главным
городом римской провинции; Тиберий сделал из нее
римскую колонию.
Здесь стоит осмотреть четыре достопримечательно-
сти, на что достаточно пяти—шести часов:
1. Маленький античный храм, в котором епископ
Бурхард возмутительным образом обтесал колонны и,
что еще того хуже, построил в промежутках между
ними отвратительную стену. Храм этот называют Пре-
торием. Сейчас в нем помещается музей.
2. Готическую церковь св. Маврикия, довольно за-
урядную, но прекрасно расположенную на площадке,
куда взбираешься по двадцати восьми ступеням.
3. Пирамиду, находящуюся за пределами города,
древнюю неоконченную гробницу, которую местные
жители называют «Иглой».
4. Развалины театра и крепости, заросшие вино-
градными лозами.
Сначала я поднялся к собору св. Маврикия, кото-
рый возвышается над главной улицей. Эта церковь
приземиста и лишена характерных особенностей, но
в ней хорошее освещение. Постройка начата в 1052 го-
ду и закончена только к середине XVI века. Портал,
а также та часть нефа, которая соприкасается с ним,
относятся к тому же XVI веку.
Оттуда я отправился в виноградники, чтобы по-
смотреть, что осталось от театра. Он был прекрасно
расположен, так же как театр Альбано близ Рима.
Архитекторы всегда искали холм, чтобы он мог слу-
жить опорой скамьям амфитеатра. Я рассмотрел сте-
ны, скамьи, часть круговой стены театра: она еще
хорошо сохранилась; подлинность этого памятника не
вызывает никаких сомнений. Над театром виднеются
остатки римской крепости, стены которой были воз-
двигнуты в средние века. Я полюбовался огромными
174
развалинами римских акведуков. Часть акведука слу-
жит теперь складом для хвороста какой-то хлебопе-
карни.
Проводник свел меня к так называемой «Игле».
Пирамида эта возвышается посреди поля, неподале-
ку от последних домов предместья со стороны Балан-
са. Это подлинно античный памятник, только он очень
безобразен. Сначала замечаешь пирамиду из четырех
стен, на известном уровне полую; основание у нее
квадратное, поддерживается четырьмя аркадами, ме-
нее уродливыми, чем сама пирамида; под ними имеет-
ся проход. В четырех углах основания вделаны ко-
лонны. Вершина пирамиды возвышается на семьдесят
два фута над землей.
Так как капители колонн сделаны лишь начерно,
я склонен думать, что этот памятник, каков бы он ни
был, остался незаконченным. Известно, что римляне
отделывали на месте различные архитектурные дета-
ли. Вьеннская пирамида имеет по крайней мере то
достоинство, что она построена из огромных и пре-
красно соединенных камней. Незаметно и следа це-
мента, но в камнях, как и в римском Колизее, видны
глубокие пробоины, сделанные варварскими племена-
ми, вероятно, для того, чтобы похитить металлические
скрепы.
Этот памятник был, по-видимому, поставлен в
честь какого-нибудь из тех императоров, которых пре-
торианцы свергали с престола после нескольких меся-
цев царствования; вероятно, из-за смерти императора
гробница не была закончена.
Когда мы вернулись в город, мой чичероне повел
меня в церковь аббатства св. Петра; вход в нее укра-
шают три примитивные группы. Любопытно, до чего
доходит возвеличивание прославленных людей; Вер-
гилию, которого в средние века считали великим ча-
родеем, приписывают исполнение этих фигур.
Персидский шах, царствовавший в 1809 году, спро-
сил у г-на Морьера, английского посла, сражается ли
знаменитый генерал Бонапур или Бонда-Пур за или
против французов.
Мне показали в конце улицы Слесарей триумфаль-
ную арку. Эта арка, назначение которой установить
175
не удалось, изнутри украшена головами сатиров. В
стену вделали галльскую фигуру другой эпохи и дру-
гого стиля.
Наконец я добрался до Претория, или храма Ав-
густа; его чудесные античные очертания, хотя и воз-
мутительно изуродованные, ласкают глаз и возвыша-
ют душу.
Этот храм — коринфского стиля, шестидесяти фу-
тов длины и сорока ширины; он открыт со всех сторон.
Колонны составлены из нескольких рядов каменной
кладки; они высотою в двадцать пять футов, включая
капители и фундаменты, поставленные на цоколь. Эти
несчастные колонны были покрыты каннелюрами, но
варварская рука, превратившая этот храм в церковь,
разрушила каннелюры, чтобы придать ровную поверх-
ность колоннам в соответствии с отвратительной
оградой. Блаженному Бурхарду, епискому Вьеннско-
му, принадлежит честь разрушения, около 1089 года,
языческого храма. Сколько прекрасных памятников
существовало еще в XI веке!
Этот храм был периптером, то есть был окружен
колоннами; у него двойной фронтон.
Простой народ полагает, что в этом Претории, пре-
вращенном очень некстати в музей, вершил свой суд
Понтий Пилат. Через пятьдесят лет Вьеннский муни-
ципалитет сделает еще один шаг: по его приказу раз-
рушат стену блаженного Бурхарда и возвратят хра-
му его первоначальный вид, насколько это будет воз-
можно.
В этом Вьеннском музее встречается несколько об-
ломков огромного диаметра, что заставляет пред-
положить существование памятников гигантских
размеров; рядом расположены остатки колоссаль-
ных статуй. Г-н Буасса, человек богатый и любез-
ный, должен был бы произвести раскопки и обога-
тить музей.
В VI веке Республиканского летосчисления одна
крестьянка по фамилии Сарполье нашла в своем ви-
нограднике прелестную, чудесно сохранившуюся груп-
пу, которая теперь является украшением Претория.
Эта группа состоит из двух детей почти натуральной
величины; один ребенок держит левой рукой голубя,
176
другой кусает ему правую руку, очевидно, чтобы заста-
вить того уступить ему голубя. Композиция группы
изящна и даже слегка жеманна, чувствуется извест-
ная аффектация. Бедная женщина, которая нашла
группу, не захотела продать ее г-ну Миллену, побы-
вавшему в этих местах.
— Я ни за что не расстанусь,— сказала она,— с
этими прелестными ангелочками, которых послало мне
небо, чтобы охранять мой дом.
Эта группа вызвала целый ряд ученых исследо-
ваний, в которых бедная логика страдает донельзя.
Я заметил, что ученые последнего времени имеют
значительное преимущество над своими предше-
ственниками: они весьма любезно доказывают, что
суждения их предшественников — полнейшая неле-
пость.
Гарофало, довольно хороший итальянский живо-
писец рафаэлевской школы, часто изображал гвозди-
ку в уголке своих картин. Гарофало по-итальянски
значит гвоздика. Может быть, по подобной же причи-
не творец группы, найденной в Вьенне, поместил яще-
рицу, которая ловит бабочку на стволе дерева, рядом
с ребенком, кусающим другого; на другом же дереве
возле ребенка, держащего голубя, изваяна змея. Одна-
ко возможно, что эти пресмыкающиеся помещены лишь
для придачи известной красочности стволам деревьев,
необходимым для цельности группы.
В 1773 году в винограднике близ Сент-Коломба
была найдена прекрасная мозаика, изображающая
Ахилла в тот момент, когда его узнают дочери Лико-
меда. Но владелец виноградника уничтожил мозаику,
чтобы избавиться от множества любопытных, прихо-
дивших на нее посмотреть.
В музее находится эпитафия 1252 года — это мо-
литва монаха об отпущении грехов всем тем, кого он
обманывал в течение своей жизни.
Вполне естественно, что в Вьенне, бывшей в тече-
ние весьма долгого времени столицей римских владе-
ний в Галлии, нашли множество античных фрагмен-
тов и надписей. Самая замечательная надпись высе-
чена на стене дома, выходящего на главную улицу;
она состоит из букв в четыре с половиной дюйма ве-
АЗ. Стендаль. Т. X1L 177
личиной, выполненных чрезвычайно тщательно. При-
вожу перевод ее:
«ДД, вьеннский жрец, приобрел на свои средст-
ва плиту из золоченой бронзы на подпорках, орнамен-
ты для фундамента, фигуры Кастора и Поллукса с
лошадьми, а также фигуру Геркулеса и Меркурия».
Однажды в десять часов утра из одного из лучших
домов Вьенны выбежал какой-то высокий молодой че-
ловек; он был в одной рубашке, босиком, и кровь те-
кла у него по щекам.
К счастью, никому не пришло в голову заподо-
зрить его в убийстве. Вот что мы узнали на следую-
щий день. Один крайне воинственный супруг, наме-
реваясь поймать жену на месте преступления, сделал
вид, будто едет на охоту; он был осведомлен своим
адъютантом, соперником счастливого избранника. Ко-
гда муж попал в жнивье возле города, собака выгнала
перепелов, и он, невзирая на свой гнев, не мог удер-
жаться от удовольствия пострелять.
Возвратился он только к десяти часам утра, злясь
на самого себя и думая, что он захватит парочку
врасплох в другой раз. Но судьба сулила иное. В своей
постели он нашел крепко спящего молодого человека,
и к тому же не одного. Разгневанный супруг шпагой
пронзил ему обе щеки. Спящего разбудил холод шпа-
ги, прошедшей по его языку. Заинтересованная в
этом деле особа, находившаяся тут же, отняла у супру-
га шпагу в ту минуту, когда тот вытащил ее из раны,
намереваясь нанести новый, лучше направленный удар
в грудь виновного. Последний проскользнул под рукой
оскорбленного мужа и появился на улице в самом не-
притязательном костюме.
Другой молодой человек из того же южного города
оказался более героичным: чтобы спасти честь женщи-
ны, которую он боготворил, он решил спуститься с ше-
стого этажа с помощью одной только простыни, то есть
спрыгнул на мостовую с высоты пятого этажа; он сло-
мал себе обе ноги. В пять часов утра мимо него прошла
молочница; он дал ей денег и велел перенести себя на
пятьсот шагов дальше, под окна какой-то харчевни.
Молодой человек до сих пор еще сильно хромает; уди-
вительно, что он еще любим.
178
Несколько деревушек в Дофине, весьма невзрач-
ные с виду и расположенные в унылейшей равнине,
сохранили название соседних придорожных камней:
Septeme, Oyties, Diemos *.
Я перешел через прелестный висячий мост, и вот
я в Сент-Коломбе, напротив Вьенны. На берегу Ро-
ны возвышается средневековая четырехугольная баш-
ня, придающая особую выразительность всему пей-
зажу. Но не ради этой башни отправился я в Сент-
Коломб; я хотел осмотреть знаменитые статуи, най-
денные г-жой Мишу, вероятно, вдовой или родствен-
ницей г-на Мишу, известного судьи гренобльского ко-
ролевского суда. Сей безупречный человек обладал
в известной мере твердостью президента Матье-Моле;
он отважился председательствовать около 1816 года
в уголовном суде в Балансе, разбиравшем дело Тре-
стальона, Трюфеми или какого-то другого героя тех
времен. Можно себе представить, какие анонимные
письма получал г-н Мишу и каким угрозам он подвер-
гался, когда приехал совершенно один в чужой город.
Первая из этих статуй белого мрамора, изваянная
с таким расчетом, чтобы быть заметной издали, изо-
бражает женщину в одежде, ниспадающей до самых
ног. Змея, обвившаяся вокруг ее руки, наводит на
мысль, что это Гигиея. Складки ткани очень глубоки,
но выполнены недостаточно тщательно.
Вторая статуя замечательна, хотя голова, руки
и ноги ее не найдены; это коленопреклоненная жен-
щина в положении Венеры с черепахой. Сохранив-
шиеся части обнаженного тела исполнены с захваты-
вающей правдивостью и напоминают бюст отца Трая-
на в Риме. Что редко встречается в античном искус-
стве,— художник не стремился к идеализации. Мо-
делью послужила, вероятно, женщина лет двадцати
семи — двадцати восьми, слишком уж походившая
на нимф Рубенса.
Ученый Д. из Гренобля, живущий теперь в
1 Ученый Миллен, которого мне еще неоднократно придется
цитировать, искажает названия этих деревень в своем «Путеше-
ствии по южным департаментам» (т. 2, стр. 25), где уже про-
является императорская реакция в пользу того круга, который
особенно зло издевался над Наполеоном. ,
179
Вьенне, дал мне тетрадь, где выписаны были отрывки
из древних авторов, в которых речь идет о Вьенне.
Интереснейшие из них взяты главным образом из
Юлия Цезаря, Страбона, Помпония Мелы, Птолемея
и Плиния.
В Вьенне родился Шорье, историк Дофине, которо-
му свойственна некоторая наивность. Этот город пре-
красно описан в «Альбоме Дофине» — двух чудес-
ных томах с хорошими литографиями, купленных мною
проездом. В нем помещены статьи г-на Крове, чело-
века, лучше всех во Франции разбирающегося в ста-
ринных письменах. Какой знаменитостью стал бы он,
если бы жил в Париже!
Следовало бы задержаться здесь на три дня и
проехать отсюда в старинное аббатство св. Антония,
близ Сен-Марселена, а затем в Вирье, чтобы побывать
у мадмуазель Софи Ларош, о которой все здесь гово-
рят (мадмуазель Софи Ларош изрекает удивительные
веши в магнетическом сне, об обмане не может быть
и речи); но у меня нет времени. К великому своему со-
жалению, я не любознательный путешественник, а
купец. Поэтому я понимаю лучше кого бы то ни было,
чего мне недостает, чтобы решиться предать гласности
свои путевые записки по Франции.
Следовало бы иметь возможность изучать каждый
департамент хотя бы в течение десяти дней, что озна-
чало бы в отношении тридцати департаментов, через
которые я проезжаю, триста дней, или десять меся-
цев. А я могу затянуть свою поездку по Франции на
месяц, самое большое — на два. Кроме того,— и это
самое главное,— мне следовало бы иметь убеждения,
диктуемые современной модой. Однако в этом отно-
шении я должен признаться в своей полной несостоя-
тельности. Я довольствуюсь своими убеждениями и
не согласился бы их променять из тщеславия или ра-
ди денег. Я так скупо одарен небом стремлением к
успеху, что меня словно что-то вынуждает все
чаще возвращаться к той или иной точке зрения имен-
но потому, что она слывет немодной. Мне доставляет
удовольствие все снова и снова доказывать себе эту
опасную истину по поводу каждого факта, который
способен ее подтвердить.
180
«Однако,— скажут мне,— раз такое неблагоприят-
ное обстоятельство полностью уяснено вами, почему
же вы решились писать?» Я отвечу: «Восемь лет тому
назад я был в Кане. В этом году я посетил его снова
и убедился, что совершенно позабыл и моральный об-
лик его обитателей и обе церкви: св. Гильома и св. Ма-
тильды; а между тем в этом городе я останавливался.
Если я снова окажусь в колонии, я очень скоро поза-
буду характерные особенности современной Франции,
которые сами уже исчезнут через десяток лет. Вот по-
чему я веду этот дневник. Я решил писать потому, что
Франция быстро меняется. Но я публикую лишь не-
значительную часть из того, что пишу. Какой смысл
вступать в борьбу с господствующим мнением? Я при-
хожу к мысли, что это мнение недолговечно, поскольку
оно является лишь выражением определенных интере-
сов; но француз лишен английского благоразумия, ему
могут наскучить даже его интересы. Благородные души
первыми возмутятся против подобного рода лицемерия
и скуки. После такого возмущения можно будет выпу-
стить второе издание, более полное, если тем временем
никто не напишет чего-нибудь получше».
Вы помните наше восхищение греками? Кто сей-
час о них вспоминает? Чего только мы не совершили
ради них! Какой-то богомольный баварец посылает
на виселицу храбрецов, сражавшихся во время вос-
стания.
Вчера в Вьенне и в Сен-Валье много говорили об
одном молодом крестьянине, недавно оправданном
судом. Он был пастухом на ферме и влюбился в очень
красивую девушку, имевшую два арпана виноград-
ника, что и помешало ему к ней посвататься. Она бы-
ла помолвлена с другим юношей из той же местно-
сти, который был богаче пастуха. Однажды, пася
свое стадо, пастух ее подстерег и выстрелил ей в ноги.
Рана вызвала сильнейшее кровотечение, и девушка
умерла.
Юношу арестовали. По всем признакам он испы-
тывал глубокое горе.
— Вы хотели ее убить? — спросил следователь.
— Что вы, сударь!
181
— Вы хотели ей жестоко отомстить за то, что она
вам отказала?
— Нет, сударь.
•— Каковы же были ваши побуждения?
— Я хотел ее кормить.
Несчастный думал, что если он искалечит люби-
мую девушку, никто не захочет тогда заботиться о
ней и она достанется ему. Его оправдали; в стари-
ну парламенты приговорили бы его к колесованию.
Современная мода — никогда не приговаривать к
смерти, даже за самые ужасные убийства (например,
повторное отравление мужа женой в 1836 году) — при-
водит порой к хорошим результатам при всей ее неле-
пости.
Сен-Валье, 11 июня.
В Сент-Коломбе, напротив Вьенны, начинаются ви-
ноградники Кот Роти — край, знаменитый своим крас-
ным вином. Каждая деревушка в этих местах дала
имя какому-нибудь знаменитому сорту вина. Кто не
знает и не любит красных и белых вин Эрмитажа,
вин Ампюи, Кондриё и т. д.? Левый берег Роны, вдоль
которого тянется большая дорога на Марсель, усеян
таким количеством обкатанной гальки, что земли по-
чти совсем не видно; и все же слева от дороги вся
местность настолько тесно засажена тутовыми де-
ревьями, что она походит на фруктовый сад, и под
сенью этих деревьев прекрасно растут хлеба. Стре-
козы совсем оглушили меня.
Начиная от Вьенны и почти до самого Авиньона
крестьяне строят свои дома из обыкновенной или
формовочной глины. Дорога, которая ведет в Гренобль,
окаймлена рощицами каштанов, существовавшими
еще до этой дороги и делающими ее очень живо-
писной.
В Ампюи выращиваются, пожалуй, лучшие дыни на
юге, а его превосходные каштаны известны в Париже
под названием лионских.
Издали виднеется прелестный висячий мост, вы-
рисовывающийся справа над деревьями; это четвер-
тый или пятый решетчатый мост, который встречает-
182
ся мне сегодня на этой быстрой и широкой Роне. Стре-
мительность ее течения заставляет вдвойне ощущать
победу человека над природой.
Ходил смотреть Продолбленный утес. Это скала,
в которой был пробуравлен проход для того, чтобы
проложить в этом месте дорогу, утратившую ныне
всякое значение. Поблизости находятся развалины
замка Сен-Бартельми.
Почему именно в Париже решетчатые мосты са-
мые уродливые во Франции? Может быть, мысль ин-
женеров парализована страхом перед насмешками
газет, которые не поскупились на них, когда первый
мост оказался неудачным?
Я проезжаю в пяти лье от Вьенны знаменитый
Ревентинский въезд, где когда-то большим телегам
из Прованса приходилось простаивать по нескольку
часов.
Вам, конечно, известно, что при Генрихе IV все до-
роги во Франции были лишь дорогами для мулов. Ко-
роль и его министр Сюлли начали их расширять, и
они еще по сей день называются дорогами Генри-
ха IV. Такие дороги прокладывались жителями каждой
деревни, чтобы общаться с соседней. На них чрезвы-
чайно крутые подъемы. Что значит подъем для мула?
Людовик XIV и Людовик XV расширили эти дороги.
Новых дорог было мало проведено при Людовике
XIV и много при Людовике XV, который не вел боль-
ших войн и смог использовать двух талантливых
людей — Пероне и Трезаге. Много дорог было проло-
жено провинциальными штатами, особенно в Лангедо-
ке, Бретани и Бургундии. Дороги во Фландрии,
которые и поныне еще считаются лучшими, были про-
ложены муниципалитетами еще до царствования Людо-
вика XIV. В конце средних веков свобода, казалось,
на миг воцарилась во Фландрии. И она сразу же про-
извела чудеса.
Отвратительные подъемы, которые еще сейчас по-
падаются во Франции,— остатки дорог для мулов,
проложенных до Генриха IV.
Стоит только администрации захотеть — и эти
подъемы исчезнут в течение семи или восьми лет на
всех перворазрядных дорогах и на многих второраз-
183
рядных, без каких-либо затрат со стороны правитель-
ства.
Ревентинский подъем, с которого я сейчас спустил-
ся рысью, имеет наклон в тринадцать сантиметров
на метр и тянется на полторы тысячи метров. Одна
компания заменила эту трассу другой с наклоном в
четыре сантиметра на метр на протяжении всего ты-
сячи пятисот одного метра; очевидно, что только слу-
чай определил расположение первой дороги. Подо-
рожная пошлина, долженствующая возместить рас-
ходы компании, будет взиматься одиннадцать лет
и семь месяцев, после чего дорога станет свободной от
сборов, как все остальные. Платят, мне кажется, по
шесть су с лошади при подъеме и по три су при спу-
ске; возчик на этом зарабатывает, так как этот сбор
меньше, чем обходились ему лошади, которых он вы-
нужден был раньше дополнительно впрягать. Вот уро-
вень нашей цивилизации в отношении дорог: во Фран-
ции по ровной дороге лошадь может теперь везти три-
дцать центнеров.
Баланс, 11 июня.
Добродушие и естественность, которые я заметил
уже в Вьенне, еще более поражают в Балансе. Чув-
ствуется, что мы уже совсем на юге. Никогда я не мог
противостоять этой атмосфере радости.
Это полная противоположность парижской веж-
ливости, говорящей прежде всего об уважении, кото-
рое чувствует ваш собеседник к самому себе, а
также об уважении, которого он требует от вас. Здесь
же каждый, начиная говорить, хочет удовлетворить
то чувство, которое его волнует, и нисколечко не ду-
мает о том, чтобы вызвать мысль о своем благород-
стве у собеседника, и еще менее — о том, чтобы ока-
зать внимание общественному положению этого со-
беседника. Именно здесь г-н Талейран мог бы
воскликнуть: «Во Франции уже больше ничего не
уважают!».
Какая-то врожденная веселость чувствуется во
всех поступках этих жителей юга, которые показались
бы столь грубыми слабогрудому молодому человеку,
воспитанному в парижском хорошем обществе.
184
Я брожу по этому маленькому городку под паля-
щим солнцем. Поднимаюсь в крепость, начатую
Франциском I. Прекрасный вид. Старый капрал пока-
зывает мне на противоположном берегу Роны холм
Сен-Пере — родину прекрасного вина того же на-
звания. Полигон, славящийся в наши дни своими чудес-
ными платанами, переносит меня ко временам моло-
дости Бонапарта. Самая изысканная женщина города
тепло приняла у себя молодого лейтенанта и предуга-
дала его гениальность. Жестоко страдая в своем уяз-
вленном тщеславии, он находил у нее утешение; его то-
варищи имели лошадей и кабриолеты, его же семья
неаккуратно высылала даже ту небольшую сумму, ко-
торая была ему обещана. Тем не менее эта семья по-
шла на большую жертву, продав виноградник, ради
того, чтобы иметь возможность высылать ему эти
деньги.
Слабость Наполеона к аристократии проявляется
уже в салоне г-жи Коломбье (рассказано генералом
Дюроком). Именно там Наполеон, получивший весь-
ма несовершенное — что бы ни говорили — воспитание
в военных школах Бриенна и Парижа, почерпнул боль-
шинство своих суждений по вопросам, далеким от ма-
тематики и воинского искусства. Какая была бы раз-
ница для Франции и для него самого, если бы в Ба-
лансе он читал Монтескье! В деятельности Палаты
представителей император видел лишь беспорядок,
глупость и непокорство. Гениальный носитель испол-
нительной власти, он никогда не признавал ее источ-
ником закона. Его замечательный государствен-
ный совет не обсуждал вопросов, а лишь изыскивал
лучший способ привести в исполнение то, что было
уже решено императором.
Я осмотрел церковь св. Аполлинария, перестроен-
ную в 1604 году, бюст Пия VI и гробницу семейства
Мистраль (имя это зловеще в этом крае). Дом
г-на Ореля — любопытный памятник архитектуры
XV века; простому люду очень нравятся четыре огром-
ных головы на фасаде, представляющие четыре ветра.
Я завожу непринужденную беседу со многими
людьми из простонародья. Здесь я избавлен от того,
что в других местах является для меня тяжелой обу-
185
зой,— поддерживать деловые знакомства нашей
фирмы.
Эта моральная атмосфера юга, окружающая ме-
ня в течение нескольких часов, преисполняет
сладостным душевным покоем. Она как бы набрасы-
вает полупрозрачную завесу на три четверти мелких
забот, о которых нельзя не думать в Париже,— от-
сутствие их вызывает ощущение истинного счастья.
Я ни о чем не беспокоюсь.
Я наслаждаюсь жизнью, гуляя на берегах Роны;
останавливаюсь отдохнуть под великолепной ивой.
Знаю, что обсуждать современную тебе моду —
признак дурного тона: это почти то же самое, что пре-
небрегать ею. Скоро я буду в Америке, и, если от меня
потребуют этого, я выскажу всю правду о нашем рас-
четливом веке. Но к чему льстить влиятельным сало-
нам, если я ничего от них не требую?
Однако не пугайтесь: я выскажу правду — или то,
что мне кажется правдой,— только по поводу готиче-
ского искусства. Приведу мысли, которые пришли мне
в голову в церкви св. Аполлинария.
Стрельчатая арка производит унылое впечат-
ление, тогда как, не знаю почему, круглый свод дает
представление о силе, использованной для вашей
защиты.
Горизонтальное перекрытие между двумя колон-
нами вызывает мысли не о невежестве, которое
еще не сумело изобрести свод, а об изяществе, при-
том об изяществе, основанном на отсутствии опас-
ности.
Прошу благосклонного читателя спросить само-
го себя и проверить, не правильны ли эти мысли.
В течение ста пятидесяти лет готика была синони-
мом безобразного. Давно уж пора изменить это мне-
ние. Но хорошее общество, которое благодаря нашим
порядкам стало судьей во всех областях, а особенно в
отношении книг, оказалось одновременно и судьей и
заинтересованной стороной.
Оно боится возвращения 1793 года и восторгает-
ся всеми скучными книгами, если они религиозного со-
держания, к тому же у него есть гербы, которыми оно
гордится.
186
Это общество вообразило — по крайней мере, это
вообразили его невидимые вожди,— что восхищение
готикой приведет верующих к священнику, справляю-
щему службы по большей части в готических здани-
ях, и что священники из благодарности снова вернут
добрый французский народ к той степени глупости и
любви к своим властелинам, которые он проявлял в
1747 году, например, во время болезни Людови-
ка XV в Меце. Словно в своих страстях можно вновь
к чему-либо вернуться! Полюбите-ка снова владыче-
ство Дюбарри!
Изучение готики приводит к почитанию дворянских
гербов и может вернуть религии ее прежнее место во
Франции. Будем же боготворить готику, современницу
и свидетельницу великих подвигов наших предков, и
удостоим звания «ученых» только осторожных писа-
телей, проклинающих Вольтера и восторгающихся го-
тикой! Разве вы не слышали, что такого декрета
требовали в 1818 году?
В XI и XII веках народы, населявшие Европу, по-
чувствовали отвращение к состоянию варварства, из
которого они только что вышли, и были охвачены стра-
стью к строительству, особенно духовенство. Так как
нашими предками больше владел страх, нежели
любовь, они мало интересовались изяществом. По-
этому они не стремились к тому, чтобы их по-
стройки были просты и прекрасны, подобно античным
храмам.
Однако, располагая тысячами рабочих, оплачивае-
мых индульгенциями, духовенство, могло воздвигать
большие по своим размерам постройки. Архитектура
была еще робкою в 1050 году. В 1200 году она уже
стремилась изумлять (именно около 1200 года готика
сменила романский стиль).
Что касается статуй, которые водружали в этих
зданиях, то несчастные варвары не умели создавать
одухотворенную скульптуру вроде «Лаокоона», и голо-
вы их святых, как, например, в Соборе Парижской бо-
гоматери или соборе св. Дионисия (северный вход),
по своей величине равнялись половине туловища,
И тут они снова прибегли к количеству; не будучи в со*
стоянии создать одну подлинно художественную
187
скульптуру, они создали четыре тысячи статуй и на-
громоздили их на шпилях и во всех закоулках Милан-
ского собора.
Этим статуям пришлось долго ждать восхище-
ния потомства. Но в конце концов в результате терро-
ра 1793 года пришла мода умиляться прелести этих
маленьких святых величиной в два фута и с головою
в восемь дюймов. Эта мода может, конечно, продлить-
ся еще лет пятьдесят, ибо что можно сказать нового
об античных статуях?
Признаюсь, что готическая архитектура представ-
ляется мне подобной звукам гармоники, которые, ко-
гда вы их впервые слышите, воздействуют на вас силь-
нейшим образом; но этот музыкальный инструмент
отличается монотонностью и не выносит посредствен-
ных исполнителей.
Таким образом, церковь св. Уэна в Руане, Кельн-
ский и Миланский соборы производят на меня впе-
чатление, слегка напоминающее впечатление от Ним-
ского Квадратного дома или собора св. Петра в Ри-
ме. Но заурядные готические соборы Лиона, Невера
или Вьенны я воспринимаю как бездарные картины,
и когда какой-нибудь ученый восхищается ими при
мне, он представляется мне человеком, который хочет
как можно скорее попасть в академию. Вы тоже это
чувствуете?
Заурядная готическая церковь производит на ме-
ня впечатление, лишь когда это бедная часовня, рас-
положенная посреди леса. Идет проливной дождь;
несколько бедных крестьян, которых созвал сюда не-
большой колокол, в полном молчании молятся богу;
во время молитвы слышно только, как падает дождь,
но это звуковое впечатление, а не впечатление от ар-
хитектуры.
Среди такого количества надгробных памятни-
ков — по большей части нелепых и испещренных над-
писями, еще более пошлыми, чем сами памятники, ес-
ли это возможно,— неожиданно встречается где-ни-
будь в уголке кладбища Пер-Лашез готическое над-
гробие. И вы чувствуете, как на вас сразу веет пе-
чалью и строгостью, словно от нескольких тактов мо-
цартовской музыки. Впечатление еще во сто кратуси-
188
ливается, если готические рельефные орнаменты за-
порошены снегом.
Сегодня вечером за табльдотом гостиницы в Ба-
лансе, расположенной в предместье на авиньонской
дороге, мой сосед, толстый малый, имя которого мне
неизвестно и с которым я говорил о «разных разно-
стях» (как принято выражаться в Балансе), вдруг
сказал мне:
— Нужно быть дураком, сударь, чтобы тратить
свои деньги на поездку почтовыми в Авиньон! Да впи-
хните же вашу коляску на пароход, который пройдет
здесь завтра в десять часов утра, и в три часа вы бу-
дете в Авиньоне.
Этот тридцатилетний тучный малый был бы пора-
жен, если бы я ему ответил: «Приберегите, сударь, ва-
ши оскорбительные замечания для ваших собствен-
ных поступков. Благодарю вас за ваши советы, но ос-
тавьте их при себе или давайте их в других выраже-
ниях».
Однако, обратившись в настоящего южанина, что,
по правде сказать, не стоило мне большого труда, я
просто ответил ему, что воспользуюсь его наставлени-
ем, и после обеда угостил своего нового друга такими
сигарами, каких, может быть, никто еще не пробовал
в Балансе. Он с радостью закурил, но вскоре при-
знался, чю они ему кажутся слишком слабыми.
— Попробуйте-ка вот этих,— сказал он и подсунул
мне сигары, кажется, из сардинского табака, безобраз-
но крепкие.
Он рассказал мне о Мандрене. Этот славный
контрабандист не был лишен ума и отваги, поэтому
память о нем,— хотя и считают, что он был «безнрав-
ственным» человеком,— все еще живет в народе. Про-
исходит это оттого, что народы требуют, чтобы им не
только служили, но также — и в не меньшей степе-
ни— чтобы их развлекали: свидетельство тому — сла-
ва победителей. Мандрен был во сто крат более та-
лантлив в военном отношении, чем все современные
ему генералы, и благородно окончил свою жизнь на
эшафоте в Балансе.
Как известно, до революции здесь был кровавый
трибунал, щедро оплачивавшийся откупщиками, ко-
189
торый творил справедливый и быстрый суд над
контрабандистами. Г-н Тюрго, добиваясь уничтоже-
ния таможенных пошлин на товары, ввозимые из од-
ной провинции в другую, невзирая на возмущение при-
дворных Людовика XVI и всех денежных людей той
эпохи, оказал неоценимую услугу нации в моральном
отношении. Я напоминаю об его заслуге — должен
признаться, не совсем кстати,— потому, что народам
свойственно забывать своих благодетелей, если те не
оставляют после себя преемников для их восхваления.
Карл X и Людовик XVIII превозносили Генриха IV и
жили лучами его славы. Что же касается людей с та-
ким умственным богатством, как Тюрго, то чем более
велика их заслуга по уничтожению злоупотреблений,
гем быстрёе о них забывают, и даже через пятьдесят
лет после их смерти в хорошем обществе стараются
поязвить на их счет, ибо этому обществу выгодны бы-
ли злоупотребления и оно боится препон для своих бу-
дущих злоупотреблений.
12 июня. (На пароходе,
проезжая мимо Монтелимара.)
Я в восторге от берегов Роны. Удовольствие при-
дает мне мужество; я не знаю, где взять достаточно
осторожные выражения, чтобы обрисовать растущее
процветание Франции в царствование Луи-Филиппа.
Боюсь, что меня сочтут подкупленным писателем.
На каждом шагу я вижу каменщиков за работой;
в городах, местечках и деревнях строят множество до-
мов, повсюду выпрямляют улицы. В полях роют сточ-
ные канавы, строят заборы, ставят изгороди.
В самом деле, вот уже двадцать два года у нас
царит мир, но до 1830 года какая-то глухая тревога
будоражила умы; чувствовалось приближение грозы.
Правда, предполагали иное, чем то, что случилось;
только в Париже предвидели переворот. В деревнях
думали, что «телега сковырнется в другую сторону»;
полагали, что национализированными землями снова
завладеют эмигранты и что они, несмотря на слова
короля, снова станут господами деревни. Духовенство
беспрестанно повторяло, что ему вернут десятину
190
(взамен которой были установлены новые налоги,
взимаемые государством). Оно отказывало в погребе-
нии людям, приобретшим национализированные зем-
ли, и т. п. Однако благодаря песням Беранже и прозе
Курье люди не смирялись. Чувствовалось, что без бит-
вы не обойтись, и каждый думал о том, как бы не
остаться с пустыми руками.
Рост народного благосостояния проявился в пол-
ной мере лишь после 1830 года, точнее говоря, после
того, как стало ясно, что население Парижа, этот
подлинный представитель Франции, не собирается
больше гневаться. Где же «вопиющие» злоупотреб-
ления, которые могли бы рассердить парижан? Что
следует изменить в нашей конституции?
Наконец после 1830 года стали приносить плоды
реформы, введенные Сийесом, Мирабо, Карно и дру-
гими великими деятелями 1792 года. Если бы во Фран-
ции читали всю ту клевету, которой чернят их память,
то в этом заключалась бы в нынешнее время единст-
венная причина для беспокойства.
Избираемые генеральные советы — уже большой
шаг вперед. Правда, сейчас мы встречаем в них толь-
ко очень беспечных людей, зачастую у них не хва-
тает даже энергии составлять и подписывать протоко-
лы своих заседаний. Но скоро эти собрания пополнят-
ся людьми, родившимися около 1790 года, и все совер-
шенно изменится.
Я бы мог исписать четыре страницы соображения-
ми относительно процветания Франции и особенно де-
партаментов, расположенных к северу от черты, тя-
нущейся от Безансона к Нанту. Даже юг, такой кос-
ный, начинает пробуждаться. Алжир возрождает
Марсель. Если этот большой город голосует против
нынешнего правительства, то в этом заслуга испове-
дальни, но, по существу, он доволен своим правитель-
ством.
Дворянство повсюду бережно хозяйничает и улуч-
шает свои земли — полная противоположность тому,
что было в 1789 году.
Наше процветание восхитило одного англичанина,
неглупого человека, с которым я пил чай вчера вече-
ром; оно может быть объяснено a prioris
191
Никогда еще в истории не существовало народа, у
которого на тридцать три миллиона жителей было бы
пять миллионов землевладельцев. Вот чего не сможет
уничтожить никакая контрреволюция. Если бы даже
русская армия заняла высоты Монмартра, то и она
не могла бы повлиять на распределение земель. Бла-
годаря демократическому закону, раздробляющему
наследственное имущество, число землевладельцев
имеет тенденцию бесконечно увеличиваться. Можно
ли после этого опасаться повторения 1793 года? Ведь
тогда встревожились бы все землевладельцы.
Учтите, что крестьянин, имеющий лишь один арпан,
ценит свою землю гораздо больше, чем его богатый
сосед, у которого один парк занимает двести арпанов.
Какое чудесное предвестие нашего будущего бла-
годенствия! Во Франции никто не может безнаказанно
быть дураком. Четыре сына человека, имеющего во-
семьдесят тысяч франков ежегодной ренты, прекрас-
но знают, что рента каждого из них будет равняться
лишь двадцати тысячам и что, если они ее не увеличат,
либо благодаря своим способностям, либо с помощью
того, что обозначают пошлым именем «выгодного бра-
ка», их дети для того, чтобы существовать, должны
будут стать адвокатами, врачами или фабрикантами
сукна. (На мой, но не на их взгляд, такое существо-
вание представляет больше всего шансов на счастье.)
Моего англичанина особенно шокирует во Фран-
ции, что у нас женятся исключительно по расчету.
«Как же вы осмеливаетесь говорить о нежных чув-
ствах?» — сказал он мне.
Авиньон, 12 июня.
Перед тем как подъехать к деревне Рошмор, на пра-
вом берегу Роны, почти напротив Монтелимара, я
взглядом искал знаменитые базальтовые пики. Не-
ожиданно мы отчетливо увидели их. Они высятся особ-
няком, довольно близко один к другому, вытянув-
шись почти по прямой линии. На самом деле они от-
делены от известковой горы, к которой они, как ка-
жется издали, плотно примыкают. Эта гора покрыта
виноградниками и вечнозелеными оливковыми деревь-
ями; внизу расстилаются даже луга, и вид этих мест,
192
говорят, очень приятен: восхитительная Рона на пер-
вом плане, а вдали Альпы Дофине. Самый высокий
из пиков имеет триста футов высоты и считается не-
приступным. Вид этих прекрасных горных вершин вул-
канического происхождения оживляет пейзаж. Мы
видели издали два кратера: Рошмора и Шенавари.
А вдруг, если богу будет угодно, какой-нибудь из
этих больших вулканов Виваре начнет вновь изрыгать
пламя!
Везувий в течение восьми или десяти веков ни ра-
зу не подавал признаков жизни, и только в 79 году
по Р. X., к великому удивлению всех, произошло из-
вержение, при котором задохся Плиний.
Вот что действительно похоже на чудо: пароход,
ушедший сегодня в пять часов утра из Лиона, прича-
лил ровно в три часа немного ниже развалин зна-
менитого Авиньонского моста. Следовательно, он про-
ходит более шести лье в час, ибо сухопутным путем
из Лиона в Авиньон шестьдесят с половиной лье. Кро-
ме того, пароход очень часто делает остановки, чтобы
высадить и принять пассажиров, и он слегка замед-
ляет свой ход, когда мы проплываем под множест-
вом красивых висячих мостов.
Мы даже имели честь пройти под мостом Сент-
Эспри, пользующимся очень дурной славой. Говорят,
что тридцать человек утонуло там в прошлом году.
Тридцать у провансальцев — значит самое большее
десять; но все же это слишком много, и власти дол-
жны были бы приказать убрать оттуда один мостовой
бык, в результате чего получился бы достаточно ши-
рокий судовой ход. Для этого потребовалось бы за-
ложить лишь несколько мин под воду, как это делает-
ся в колониях.
Наш пароход очень быстро прошел под этим страш-
ным мостом и сразу же, отклонившись, быть может,
на пятьдесят градусов от первоначального пути,
свернул направо. Не более чем в одном футе от нас
оказалась песчаная мель, поднимавшаяся над водой
всего на несколько дюймов; наше судно шло таким
ходом, что могло разбиться об эту мель. Эти мели
меняются при каждом половодье; вот почему в здеш-
них местах требуется большое умение лоцмана.
13. Стендаль. T. XII. 193
Мне рассказывали, что когда на пароходе имеют-
ся дамы или даже мужчины, которым страх придает
смелость пренебречь ироническими взглядами и шут-
ками остальных пассажиров, таких трусов еще до
моста высаживают на берег, а через сотню шагов, ми-
новав мост, снова забирают на пароход.
Вполне достоверно, что течение Роны в этом мес-
те чрезвычайно быстрое. Скорость парохода также
велика, и ясно представляешь себе неминуемую ги-
бель, если пароход хоть слегка натолкнется на мосто-
вой бык или песчаную мель.
Строительство моста Сент-Эспри было начато в
1265 и закончено в 1309 году жителями города Сент-
Эспри, который в то время назывался Сен-Сатюрнен
дю Пор. Настоятель монастыря св. Сатурнина Жан
де Тианж хотел сначала воспрепятствовать этому де-
лу, которое, по его мнению, являлось посягательством
на права его монастыря. Однако страстное желание
местных жителей во что бы то ни стало построить
этот мост взяло верх, и настоятель сам положил пер-
вый камень. Назначили управителей, которые купили
каменоломни в Сент-Андеоле; учредили религиозное
общество «посвященных» братьев и сестер, носивших
особую одежду и подчинявшихся особому уставу. Од-
ни из них собирали подаяния, другие ухаживали за
больными и ранеными рабочими, некоторые даже ра-
ботали наравне с каменщиками.
Как видите, в 1265 году в этом крае вспыхнула на-
стоящая страсть к общественному благу. Булла папы
Николая V от 1448 года говорит о том, что этот мост
был построен одним пастухом, получившим повеление
от ангела; а ведь Николай V был человеком достой-
ным. Но дело прежде всего, как говорил один торго-
вец железом.
Мост Сент-Эспри имеет в длину две тысячи пять-
сот двадцать футов; он довольно узок: десять футов
между парапетами и семнадцать вместе с парапета-
ми. Я насчитал двадцать шесть арок разной величи-
ны: девятнадцать больших и семь маленьких. Каж-
дый бык — сквозной над уровнем воды, очевидно, что-
бы дать проход воде во время половодья. Ученые
считают весьма странной форму арок — они не стрель-
194
чатые, а круглые, как в романской архитектуре. На
мой взгляд, тут ничего нет странного: аркам придали та-
кую форму из подражания акведуку Пон-дю-Гар1.
Наконец, последняя особенность моста Сент-Эспри:
он построен не по кратчайшей линии, а под углом к
течению реки, что придает ему большую прочность.
Часть его опирается на скалу, часть — на сваи.
Мое пребывание в Авиньоне началось с того, что
я пришел в дурное расположение духа. Восемь или
десять грубых носильщиков набросились на мои вещи
и забрали их, не спрашивая моего согласия. Я очень
рассердился, но не промолвил ни слова. Жозеф, чело-
век более непосредственный, дал, кому следовало,
несколько пинков, причем носильщики тоже не оста-
лись в долгу.
Когда вы въезжаете в Авиньон, вам кажется, что
вы попали в итальянский город. Люди из народа, с го-
рящими глазами, загорелые, в куртках, наброшенных
на одно плечо, работают в тени или спят, растянув-
шись прямо на улице, ибо здесь, каки на берегах Тиб-
ра, никто не боится показаться смешным, и если кто
думает о соседе, то как о враге, а не из боязни его
насмешек.
Я поселился в гостинице «Пале-Рояль». Я был весь
покрыт пылью. Чистильщик сапог, обслуживая меня,
изменил весь ход моих мыслей.
— Вы знаете, сударь, что в этой гостинице
в 1815 году убили маршала Брюна? Хозяин гости-
ницы не хочет, чтобы об этом говорили, но слуга Жан,
если вы пожелаете, вам все покажет.
К сожалению, я проявил любопытство и поднял-
ся на дощатый настил, покрывающий зал, где мар-
шал был застрелен из ружья. Но я не окажу мед-
вежьей услуги читателю и не стану в подробностях
рассказывать то, что видел. Настил этот был полон
блох; решусь ли признаться, что эта грязь увеличила
мое отвращение к содеянному преступлению, о кото-
ром я в это время думал. Еще более стала мне ясна
вся грубость убийц. Но кто подкупил их? Об этом
расскажет история. Какой-то коммивояжер нашел те-
1 Романская, или прочная, архитектура была еще в моде на
юге; готика, стремившаяся изумлять, пришла позднее.
195
ло маршала, застрявшее в камышах на Роне, непода-
леку от Арля.
Я видел маршала Брюна, сосланного императором
в Мери (Шампань): он был шести футов ростом; чер-
ты его лица были полны величия. Каждое воскресенье,
отправляясь к обедне, он облачался в парадный
мундир. (Он начал с того, что был республиканцем и
типографом.)
В 1797 году, во время знаменитого итальянского
похода генерала Бонапарта, маршал Брюн проявил
героическое мужество; он командовал тогда бригадой
из дивизии Массены. Три года спустя, в 1800 году,
также в Италии он доказал в битве при Минчо, что
совершенно лишен качеств, необходимых полководцу.
Что касается его смерти, то совершенно непонятно,
для чего он приехал в Авиньон: так просто было бы
проехать через Гап и Гренобль, где никогда никого
не убивали.
Чтобы отвлечься от этих мрачных мыслей, я по-
просил проводить меня в музей. Картины чудесно раз-
мещены в обширных залах, окна которых выходят в
пустынный сад с высокими деревьями. В этом музее
царит глубокая тишина, напомнившая мне прекрас-
ные церкви Италии: душа, уже наполовину оторвав-
шись от мирской суеты, готова воспринять высшую
красоту. Я нашел здесь много картин итальянской
школы: Луини, Караваджо, Доменикино, Сальвато-
ра Розы и др. Французы, впрочем, не любят, чтобы с
ними говорили об этих вещах, им мало доступных. Ме-
ня восхитил прелестный портрет г-жи де Гриньян в
глубине самой большой залы, слева. Какие божест-
венные глаза! В ее письмах чувствуется душа, слиш-
ком вульгарная для таких глаз, душа герцогини. Быть
может, в этих письмах к матери она не говорила обо
всем чистосердечно. Быть может, на этом портрете
изображена молодая женщина, умевшая любить и во-
все не носившая фамилии Гриньян.
Я провел два чудесных часа в этом музее, погру-
женный в мечты. Он не похож на Лионский музей.
Авиньон, конечно, выиграл бы, обменяв свои карти-
ны на картины дворца св. Петра. Но в Лионе атмосфе-
ра, создаваемая «каню», сушит сердце. Воображение,
. 196
не успев разыграться, уже опасается раны, которую
может предательски нанести ему какое-нибудь урод-
ство или возмутительные пересуды. Когда попадаешь
в среду богачей, нужно стать бесчувственным.
В Авиньонском музее двенадцать тысяч античных
монет. С ребяческим любопытством я любовался кол-
лекцией больших бронзовых изображений римских
императоров. Юлий Цезарь, Август, Тиберий, Веспа-
сиан и т. д. будут всегда представляться нам совсем
другими людьми, чем Карл V, Карл VII, Генрих II и
все бесцветные короли нашей истории.
После первых цезарей избрание императоров ста-
ло делом войска, но все же они избирались, и за не-
способность их карали смертью. Отсюда и этот ряд
великих людей, управлявших империей, в которой на-
считывалось сто двадцать миллионов подданных: Тра-
ян, Адриан, Марк Аврелий, Септимий, Диоклетиан,
Юлиан.
Мне особенно понравились: 1) превосходная не-
большая карикатура Каракаллы, изображенного про-
давцом пирожков; 2) прекрасно выполненный римский
бронзовый военный значок, состоящий из двух со-
прикасающихся друг с другом кругов, и 3) мозаика
примитивной работы, изображающая город или
укрепленный лагерь с четырехугольными башнями.
В этом музее имеется также несколько барельефов
прекрасного стиля, украшавших прежде гробницы, и
барельеф в натуральную величину, исполненный под
руководством «доброго короля» Рене. Лица безобраз-
ны и напомнили мне немецкий стиль.
Я перебрался через Рону, чтобы осмотреть Виль-
нев и его чудесную башню. Видел готическую гроб-
ницу Иннокентия VI, прекрасное «Снятие с креста»
итальянского мастера, «Страшный суд» и наконец
восхитительный портрет маркизы де Ганж в позе каю-
щейся грешницы работы Миньяра, отличного подра-
жателя итальянских живописцев.
Авиньон, 14 июня
Возвратился после осмотра Воклюзского источни-
ка, который так дорог каждому, кто читал сонеты
Петрарки; но об этом знаменитом уголке было сказа-
197
но столько пышных фраз, что мне остается лишь ука-
зать, что поездка туда отнимает десять часов.
Во время поездки в Воклюз мы вышли из кабрио-
лета, чтобы осмотреть церковь романского стиля в
прелестном городке Тор. Восточный портал этой церк-
ви разукрашен всеми тончайшими орнаментами, каки-
ми располагала скульптура конца XII века.
Я позабыл сказать, что встретил в Вильнев-лез-
Авиньоне одного из своих нивернейских друзей,
который чуть ли не заболел от огорчения, что не мо-
жет съездить в Италию и увидеть развалины какого-
нибудь античного города. Г-ну Бижильону это удо-
вольствие представляется в преувеличенном виде; его
воображение рисует ему что-то необычайно прекрас-
ное, преисполняющее на несколько дней душу безгра-
ничным восторгом. В прошлом году он думал, что у
него будет досуг для того, чтобы предпринять неболь-
шое путешествие в Рим, и в надежде на это он по мо-
ему совету прочел Тита Ливия *. Поэтому я тронут
тем, что несколько слов, сказанных мною тогда об
Италии, породили такое отчаяние.
Мистраль слегка утих, и я решил провести денек
со своим другом. У него очень легкий кабриолет, и мы
беспрепятственно проехали по отвратительным доро-
гам, которые ведут в Везон.
Современный город нас совсем не заинтересовал,
хотя весь он построен из античных обломков; над-
гробные плиты служат порогом дверей. Что привлек-
ло наше внимание, так это место, где стоял старый
город,— он был расположен за Увезой, быстрой кру-
тобережной рекой, которая струится, бурля, с До-
финезских Альп.
В самом конце XII века графы Тулузские предали
Везон огню и мечу. Несчастные жители нашли себе
убежище на соседней горе, откуда они могли защи-
щаться. Сейчас на вершине этой горы высится их но-
вый собор.
1 Невзирая на некоторые ограниченные умы, сильно раздув-
шие четыре или пять мыслей из работы г-на де Бофора, опублико-
ванной в 1738 году, то есть сто лет тому назад, чтение Тита Ливия
еще до сих пор остается лучшей подготовкой к путешествию в
Италию. Цитирую по памяти.
198
Первое, что привело моего друга в восторг, был
мост через реку; он римского происхождения, и про-
лет его единственной арки не менее шестидесяти фу-
тов. В самом деле, эти огромные глыбы, выдерживав-
шие в течение стольких столетий напор бушующего
альпийского потока, внушают уважение. Мы спусти-
лись под мост, чтобы разглядеть набережную, тоже по-
строенную римлянами.
Там наши взоры были привлечены античной ар-
кадой, одиноко возвышающейся посреди бесплодной
равнины; это славные развалины римского театра.
Г-н Б. поминутно останавливался, чтобы положить
в карман маленькие черные и белые кусочки кубиче-
ской формы — обломки разрушенной мозаики. Преж-
де чем осмотреть обе церкви, мы пошли взглянуть на
ферму Маральди—своеобразнейшее здание, построен-
ное в XV веке итальянцем, но описание его, испещ-
ренное техническими терминами, заняло бы добрые
две страницы.
Затем мы направились к двум церквам — св. Кви-
нина и собору, одиноко стоящим посреди равнины на
довольно большом расстоянии от нового города.
Церковь св. Квинина имеет только один неф, й фа-
сад его современный, но все остальное исключитель-
но любопытно. Я не стану вдаваться в подробности
за невозможностью пользоваться языком, привычным
для читателей. Отмечу лишь, что абсида 1 относится,
быть может, к VIII веку, то есть к гораздо более ран-
нему времени, чем эпоха великого варварства X века.
Не знаю, наберусь ли я когда-нибудь смелости, что-
бы предложить читателю историю готики: придется
пробежать восемь — десять весьма сухих страниц, пе-
ресечь, как говорится, пустыню, но зато после нее ма-
ленькая хижина, вроде церкви св. Квинина, которую
местный землевладелец сочтет совершенно невзрач-
ной, овладеет твоим воображением на два дня.
Собор — это базилика с тремя нефами, из которых
средний очень широк. Эта характерная особенность
мне чрезвычайно нравится во всех церквах романско-
го стиля (являющегося подражанием римской архи-
’ Полукруглый выступ в глубине церкви, за главным алта-
рем.
199
тектуре, к которому обратилось духовенство в XI ве-
ке, когда оно — после ожидания «конца света» — на-
столько разбогатело, что смогло строить); эта симпа-
тия к широким нефам доказывает мне, что я не боль-
шой поклонник готики.
Своды и внутренние аркады этого примитивного
собора стрельчатой формы, с очень широкой основой.
В этом здании проявляется еще одна отличительная
черта романской архитектуры: крыша главного нефа
слегка возвышается над крышами двух соседних нефов.
По всей вероятности, этот собор был заложен
около 910 года, но его перестраивали в последующие
века. Для нас было бы слишком большим счастьем,
если бы до наших дней сохранилась в полной непри-
косновенности постройка 910 года. До XI века у мно-
гих церквей были деревянные кровли и не было сво-
дов, которые казались варварам той эпохи слишком
сложными. Именно из-за деревянного остова крыши
сгорела в 1821 году церковь Сан-Паоло-Фуори-
ле-Мура в Риме.
В разрушенной монастырской галерее, слева от
собора, можно прочесть на стене четыре латинских
стиха, призывающие монахов проявлять терпение, ко-
гда дует мистраль. Эти стихи нас очень растрогали;
мистраль развевал наши плащи и леденил нас.
Руинам Везона мы обязаны очень интересным
днем, обогатившим нас впечатлениями, которые не
скоро изгладятся из памяти. Вот наслаждение, до-
ставляемое ученостью.
Авиньон, 15 июня
Сегодня утром я гулял по Оранжской дороге с
молодым графом де Бер..., которому только что испол-
нилось девятнадцать лет. Медленно проехала на осле
девушка. Какой-то двенадцатилетний мальчуган схва-
тил осла за хвост и, вспрыгнув на осла, сел позади
нее. Она не рассердилась. Большая телега стояла по-
среди дороги. Возчик, огромный грубый прованса-
лец, погрозил мальчугану, и так как осел шел мелкой
рысью, весело унося свою двойную ношу, возчик
хлестнул кнутом ребенка. Тот вскрикнул.
200
— Какая бесчеловечность! — возмутился граф де
Бер..., весь дрожа.
— И тебе тоже достанется, дохлятина этакая! —
закричал возчик, подходя к нам и осыпая нас бра-
нью.
Молодой граф с быстротой молнии бросился на
огромного провансальца, схватил его за горло и так
сдавил, что возчик побледнел и кровь выступила у
него на губах. Когда он отошел на двадцать шагов,
граф швырнул ему отнятый у него кнут. Всю жизнь
я буду с нежным чувством вспоминать этого молодо-
го графа, хотя и очень богатого, но совсем не дурака.
Женщины Авиньона очень красивы. Когда я стал
восхищаться поистине восточными глазами одной из
дам, делавшей покупки в лавках на площади, мне
сказали, что она еврейка.
Широкий вид открылся мне с вершины известково-
го утеса Дом, на котором в XIV веке стоял папский
дворец. Это была, крепость. Она верой и правдой по-
служила антипапе Бенедикту XIII (Пьетро де Луна),
который выдержал в ней длительную осаду марша-
ла Бусико. Этот дворец теперь сильно разрушен. Он
служит казармой, и солдаты отрывают от стены и про-
дают местным буржуа головы, писанные аль-фреско
живописцем Джотто. Несмотря на все эти поврежде-
ния, массивные башни дворца еще и сейчас возно-
сят свои главы ввысь. Я заметил, что в этом здании
полностью проявилась итальянская подозрительность;
изнутри оно столь же сильно укреплено против врага,
который смог бы проникнуть во дворы, как и снаружи
против тех врагов, которые стали бы его штурмовать
извне.
С живейшим интересом я прошел по всем этажам
этой своеобразной крепости. Я видел заостренный
кол (называемый «бдение»), на который инквизито-
ры сажали неверующего, не желавшего признаться
в своем преступлении, и прелестные головки — остат-
ки фресок Джотто.
Красные контуры первоначального рисунка еще
заметны на стене.
Мысль о том, что Джотто мог бы сравняться с Ра-
фаэлем, если бы он родился не в 1276, а в 1483 году,
201
не является святотатством: в его фресках та же сила;
он был бы более величественным и менее изящным.
Юго-восточная часть Авиньона опирается на утес
Дом, который отвесно спускается к западу, где остает-
ся лишь узенькая дорожка по берегу Роны. Я сно-
ва с удовольствием посмотрел на здешний, весьма лю-
бопытный собор. Авиньон имеет вид военного города.
Таков же облик большинства городков Прованса, ко-
торым не свойствен жалкий и унылый вид наших
пикардийских городков.
Всем известно, что Филипп Красивый, король,
умевший хотеть, приказал избрать папой Бертрана
де Гота; последний принял имя Клемента V и
в 1309 году перенес в Авиньон папский престол, кото-
рый и оставался там до 1378 года. Папский двор, быв-
ший в то время первым в мире, цивилизовал Прованс,
который благодаря Марселю никогда не был столь ди-
ким, как, например, Пикардия.
Иоанн XXII, нуждаясь в деньгах, придумал под
именем датарии целую систему поборов (annates, re-
servations, provisions, exemptions, expectatives), взи-
мавшихся с христианских государств. С помощью
датарии этот папа собрал наличными деньгами во-
семь миллионов золотых флоринов (двести миллионов
франков) и движимого имущества на сумму в семь
миллионов флоринов. Я с удовольствием убедился в
том, что гробницу этого умнейшего человека револю-
ция пощадила.
Ловким и могущественным людям, составлявшим
двор в Авиньоне, не нужно было стесняться или скры-
вать свои страсти, ибо в те времена люди не чужды
были страстей. Это, по моему мнению, в значитель-
ной степени служит оправданием жестокости и не-
справедливости; к тому же это происходило задолго
до Лютера и Вольтера ’.
Я вспомнил латинские письма Петрарки, в которых
он откровенно пишет о том, что творилось при авинь-
1 См. «Историю христианства» Поттера, единственную новую
книгу, которая, трактуя о столь щекотливом вопросе, осмели-
вается не подлаживаться под моду. Это сокровищница беспоря-
дочно разбросанных истин. См. также Муратори, который часто
побаивается.
202
онском дворе в блестящие времена этого двора. Все
это чрезвычайно любопытно, но его латинский язык
мало понятен. Следует признать, что дела, в них упо-
минаемые, весьма отличны от того, что занимало Рим
при Цицероне, стилю которого Петрарка старательно
подражает *.
В этих письмах говорится об одном умном, весьма
пожилом человеке, облеченном высоким саном, кото-
рый, чтобы окончательно соблазнить четырнадцати-
летнюю девочку, надел на голову кардинальскую
шапку. К сожалению, нет ничего более неясного и не-
точного, чем латинский язык (на что я уже слышу
ответ ученых, что я неуч). Возможно, что правы и я
и они, но у меня есть одно преимущество: мне не пла-
тят за высказываемые мною суждения.
Петрарка многим возмущается на латинском язы-
ке, но чем же он возмущается? Наоборот, нет ничего
более ясного, чем замечательные, слегка легкомыс-
ленные, почти современные Петрарке рассказы, оза-
главленные «II Ресогопе». Начиная с этой эпохи, пол-
ной энергии, итальянский язык все время склонялся
в своем развитии к плоскому и обыденному; он под-
ражал Цицерону — человеку весьма плоскому. Изы-
сканный итальянский язык наших дней — это стиль
г-на Лемонте по сравнению со стилем «Воспоминаний»
д’Обиньи или Сен-Симона. Мысли более изящны,
более разнообразны, бесспорно, более умело связаны
друг с другом, но ни одна из них не передана с бы-
лой силой; мы видим автора, который дрожит за сме-
лость своего стиля и забывает мыслить. Однако под
этими цветами скрывается змея скуки2.
Вид, открывающийся с вершины утеса Дом, если
и не очень живописен, то, во всяком случае, очень
широк: на востоке высятся Альпы Прованса и Дофи-
не и гора Ванту, на западе расстилается значитель-
ная часть бассейна Роны. Я считаю, что течение этой * 3
1 Л е в а т и. «Путешествия Петрарки», Милан, 1818.
3 Академический французский язык все больше пользуется
абстракциями в именительном падеже. Так погибает латинский
язык. См. прекрасное историческое исследование Ж.-Ж. Ампера;
прочтите также Авзония и Сальвиана.
203
реки дает представление о могуществе; ее русло усея-
но островками, заросшими ивами. Нельзя сказать, что
зелень эта благородна, но посреди каменистой, за-
сушливой местности она радует глаз.
По ту сторону Роны, позади развалин знаменито-
го Авиньонского моста, половина которого была сне-
сена рекой в 1669 году, высится холм. На нем нахо-
дится Вильнев и крепость св. Андрея, стены которых
окружены лесами и виноградниками. Весь Конта-Ве-
нессен покрыт ивами, оливковыми и тутовыми деревь-
ями, причем последние настолько разрослись, что в
некоторых местах превратились в леса. Сквозь эти де-
ревья издали виднеются стены Карпантра. Человек,
достигший возраста нашего века, не может без улыб-
ки назвать Авиньонский мост: ему тотчас же придет
на ум веселое воспоминание о «Глухом или перепол-
ненной гостинице». Авиньонский мост, построенный
в 1180 году, имел двадцать два пролета, из которых
сохранились лишь четыре, прилегающие к левому бе-
регу. Я осмотрел маленькую часовню св. Бенедикта
на мосту и увидел там капитель коринфского пиляст-
ра. Не копия ли это?
Вид островков, образуемых по соседству Роной,
недурен. По правде сказать, я лишь вынес суждение
о том, что все эти виды очень приятны, но не смог
ими насладиться. Я не в состоянии был испытывать
какое-нибудь удовольствие. Жестокий мистраль вновь
начал свирепствовать сегодня утром; это серьезный
drawback * всех удовольствий, доставляемых Прован-
сом.
Страбон называет этот страшный ветер «черным
бореем», и так же именуют его жители Дофине.
В Провансе же его называют мистралем. Страбон и
Диодор Сицилийский утверждают, что сила этого вет-
ра такова, что он «вырывает камни и опрокидывает
телеги». Недели две тому назад, когда через Бокер-
ский мост проезжал дилижанс, восьми мужчинам при-
шлось, поддерживая его равновесие, повиснуть на ве-
ревках, привязанных к империалу. Дилижансу грози-
ла опасность свалиться в Рону.
* Недостаток (англ.).
204
Северный eerejp встречает на своем пути длинную
долину, по которой эта река течет с севера на юг. Эта
долина, вроде поддувальных мехов, удваивает его си-
лу. Когда в Провансе свирепствует мистраль, не зна-
ешь, куда укрыться. Солнце ярко сияет, а нестерпи-
мый холодный ветер проникает в самые защищенные
жилища и так действует на нервы, что приводит в
дурное расположение, и без всякой причины, самых
бесстрашных людей
Не имея своего угла в Авиньоне, я укрылся в очень
любопытном соборе Нотр-Дам-де-Дом (De Dominis).
Он стоит на вершине утеса того же названия. Внутри
он напоминает римскую базилику, украшенную готиче-
скими орнаментами. Фасад был сооружен при Павле V
(Боргезе), том самом папе, который закончил построй-
ку собора св. Петра в Риме и имя которого помещено
на фронтисписе этого здания. Из города к собору ве-
дет высокая лестница. Портик — копия античного,
весьма своеобразный и, возможно, даже уникальный.
Можно предположить, что этот портик был сооружен
до вторжения сарацинов, опустошивших Прованс.
Архитектурные детали представляют много любопыт-
ного.
Я долго стоял между портиком и нефом, любуясь
прекрасными обломками фресок. Какая непосредст-
венность! Как все это естественно и как бесконечно
далеко от наших академий! Какая сила! Говорю с со-
жалением: это полная противоположность современ-
ной живописи,— вроде того, что я говорил выше, срав-
нивая стиль д’Обиньи и Сен-Симона с напыщенными
фразами г-на де Шатобриана.
Когда я это писал, я позабыл о батальных карти-
нах Эжена Делакруа, которые восхитили бы Джотто.
Гробница Иоанна XXII по своему изяществу и лег-
кости не имеет себе равных. Цветущая готика не
оставила другого памятника, который был бы столь же
красив и производил бы большее впечатление.
Пришлось осмотреть церковь доминиканцев, по-
строенную в 1330 году и наполовину разрушенную.
1 В таких случаях, кажется, древние садились в масляные
ванны (Плиний, кн. XXIX).
205
Собор св. Петра, перестроенный в 1358 году, го-
тического стиля, фасад—1512 года — цветущего го-
тического стиля, очень изящен. На дверях — прелест-
ные барельефы из дерева. Церковная кафедра пред-
ставляет большой интерес.
Я с удовольствием осмотрел южный фасад церк-
ви св. Марциала. Но, быть может, читателя утом-
ляет такое количество подробностей. Я называю эти
памятники только для того, чтобы он осмотрел их про-
ездом. Если даже остановиться в Авиньоне на час,
необходимо осмотреть четыре этажа папского двор-
ца и собор Нотр-Дам-де-Дом.
Теперь несколько слов о нелепейшем субъекте, ко-
торым мы обязаны революции 1830 года. Надеюсь,
что читатель разрешит мне рассказать о том, что про-
изошло на днях с одним спесивым капитаном нацио-
нальной гвардии, который пресмыкается перед пре-
фектом и рассчитывает, как говорят, стать депутатом.
Г-н Баларо публично отказался от своей подписки
на местную либеральную газету в тот день, когда та
неодобрительно отозвалась о префекте. Он надувает-
ся, как индейский петух, вообще делает все от него
зависящее, чтобы стать общим посмешищем.
По случаю одного политического события, обрадо-
вавшего всех французов, наш капитан вздумал устро-
ить обед в складчину: ему хотелось показать, что в ка-
честве «истинного патриота», как он себя величает, он
радуется больше других. По-видимому, от избытка ра-
достных чувств он и ел за четверых за обедом (чудес-
ным, как всегда на юге, и стоящим всего по шести
франков с персоны, при великолепном вине; гораздо
худший обед в Париже обошелся бы по двадцати
пяти франков). Баларо держался за столом радуш-
ным хозяином и вызывал с самого начала обеда хо-
хот, который становился все оглушительней.
Мы снова обрели французскую веселость, которая
была нам свойственна до революции. Поводы к смеху
были до крайности примитивны. В полночь все разо-
шлись, но вот что произошло через час.
Господин Баларо, улегшись спать, почувствовал
легкое несварение желудка; он высек огонь, решив за-
варить себе чай. Чайник оказался у него в комнате, но
206
чайница с чаем осталась в спальне г-жи Баларо, моло-
дой, прекрасной уроженки Прованса, которая не
принимает всерьез патриотические благоглупости сво-
его супруга. Капитан на цыпочках направляется в
спальню жены и там, боясь ее разбудить, ищет впо-
тьмах чайницу на камине, а потом на стоящем рядом
письменном столе.
Во время этих осторожных поисков он вдруг слы-
шит громкий храп. Г-н Баларо поражен, он решает,
что с его женой случился апоплексический удар.
Тут густой занавес опускается на супружеские
невзгоды нашего «истинного патриота», придающий
им особую пикантность в глазах местных жителей.
Баларо бежит к себе за огнем. Когда он возвра-
щается в спальню жены, кто-то в темноте задувает
его свечу, затем нашего храбреца берут за плечи и
выталкивают в его комнату. Слышится заглушенный
смех и голос, который Баларо готов признать за го-
лос одного из своих приятелей. Как только он попа-
дает в свою комнату, его тут же запирают на ключ,
Баларо в ярости прыгает из окна, которое находит-
ся на высоте всего 8—10 футов от земли, начинает
трезвонить у своих дверей, будит весь дом и даже
г-жу Баларо, которая, ничего не понимая во всех рос-
сказнях мужа, требует, чтсбы он оставил ее в покое,
тем более после того, как он был так невоздержан за
столом.
Назавтра, в семь часов утра, несчастный супруг
бежит к своему покровителю, старому генералу Р., по-
ведать ему все, что случилось сегодняшней ночью. На
все разглагольствования Баларо генерал тоненьким
голоском, но чрезвычайно внятно раз двадцать отве-
чает теми же четырьмя словами: «Молчи, иначе тебя
засмеют». Как видно, капитан не внял этому совету,
ибо весь город дружно над ним потешается. Погова-
ривают о том, чтобы устроить второй обед в его честь.
Во многих супрефектурах, где я побывал в этом
году, происходит серьезная борьба самолюбий
между г-ном супрефектом и людьми, которыми, как он
выражается, он управляет. Следовало бы соблюдать
справедливость в отношении обеих сторон. Я ни с чем
подобным не встречался в прошлые годы. Франция
207
понимает значение выборов, и генеральные и окруж-
ные советы будут гигантскими шагами двигаться впе-
ред. В этих советах будет происходить подлинное об-
суждение вопросов, а не заранее согласованные вы-
ступления, и депутатом в палату будет избираться
человек, выказавший твердость на этих обсуждениях.
В главном городе одной префектуры, в котором я
был несколько дней тому назад, все четыре началь-
ника крупных отраслей управления весьма порядоч-
ные люди. Назову их:
директор управления прямых налогов—начальник
кадастра;
директор управления косвенных налогов;
директор управления по обложению земельных
имуществ;
главный инженер.
Опираясь на этих четырех людей и будучи хорошо
воспитан, префект, если даже он новичок в своем де-
ле, может не сплоховать и в Париже.
Кроме этих четырех чиновников, имеются еще, за-
нимающие менее значительные должности:
казначей и
главный сборщик налогов.
Префект может выбрать пять достойных людей в
качестве советников префектуры, но он от этого воз-
держивается. Опасаясь посягательства на свою власть,
он обычно назначает лишь неспособных.
Если бы какой-нибудь префект осмелился хоть
немного сойти с проторенной дороги, он мог бы по-
ставить во главе каждого из своих отделов советни-
ка префектуры.
Префектура в общем обходится в 80—90 тысяч
франков ежегодно; сумма складывается из следую-
щих расходов:
Жалованье префекта......................24 000 франков
Расходы на штат канцелярии .... 45 000 »
Пять советников......................... 6 300 »
Оплата за помещение префектуры из
средств департамента ................... 6 000 »
Итого ... 81 300 франков
208
Вместо того, чтобы тратить и свои личные доходы,
префект еще делает сбережения из своего жалованья.
У него нередко есть дочки на выданье, и он боится
быть смещенным.
Авиньон, 16 июня 1837 г.
При папе Иннокентии VI возведены были в 1358 го-
ду прелестные крепостные стены Авиньона. Нужно
было обезопасить город от нападения появившейся
на юге разбойничьей шайки.
Эти прелестные стены построены из небольших,
превосходно прилаженных прямоугольных камней;
навесные бойницы поддерживаются рядом восхити-
тельных небольших консолей; зубцы необычайно пра-
вильной формы. Вся эта постройка говорит о богат-
стве и уверенности в своей безопасности. Человеку,
который воздвиг эту постройку, настолько были чуж-
ды мысли о полезности и страхе, что он разрешил се-
бе ее украсить. На стенах высятся на равном друг от
друга расстоянии четырехугольные башни, производя-
щие прекрасное впечатление. Можно прогуливаться
на этих толстых стенах; с них открывается чудес-
ный вид.
Время одело эти камни, совершенно одинаковые,
отлично прилаженные и словно отполированные, в
однообразный цвет сухих листьев, что еще увеличи-
вает их красоту. Итальянское искусство с его очаро-
ванием внезапно перенесено к галлам, которые были
столь храбры, но воздвигали столь безобразные памят-
ники *.
Беру лодку и еду по Роне. На Луаре боишься мел-
ководья, можешь сесть на мель, на Роне же следует
опасаться мощного и грозного течения. Причаливаю
к небольшому бульвару из нескольких рядов вязов,
которым здесь восторгаются и который через сто лет,
когда деревья разрастутся, не лишен будет известной
прелести.
Рабле называет Авиньон «звонящим городом».
1 В.них всегда замечаешь, если у тебя есть глаза, боязнь
смерти и ада. В 1513 году сам Лев X был не очень-то спокоен в
отношении ада.
14. Стендаль. T. XII. 209
В самом деле, здесь очень много колоколен. Но я бы
скорее его назвал городом хорошеньких женщин: на
каждом шагу здесь встречаешь такие глазки, которые
даже не снятся в окрестностях Парижа. Над улица-
ми из-за жары натянут холст. Мне нравится этот
обычай и образующийся при этом полумрак. Жела-
ние поглазеть, столь свойственное приезжему, заста-
вило меня потерять целый час ради какого-то распятия
из слоновой кости, весьма высоко ценимого, но очень
заурядного и на осмотр которого требуется особое
разрешение. Монахиня показывает его с большой тор-
жественностью.
Я видел дворцы Крильона и Камбиза. Всегда бо-
ишься упустить что-нибудь интересное; однако следо-
вало бы сохранять спокойствие, когда наталкиваешь-
ся на уродство и зловоние маленького города.
Графиня Иоанна, неаполитанская королева, зна-
менитая своей красотой и любовными похождениями,
продала Авиньон папе Клементу VI за восемьдесят
тысяч золотых флоринов. Самым существенным в
этом деле было отпущение одного небольшого гре-
ха — убийства ее первого мужа; получив отпущение,
королева позабыла потребовать от папы восемьдесят
тысяч золотых флоринов.
Людовик XIV, проявлявший необычайную твер-
дость в отношении чужеземных государств, дважды
завладевал Авиньоном — в 1662 и 1668 годах; Людо-
вик XV последовал его примеру через столетие, в
1768 году, наконец, в 1790 году учредительное собра-
ние присоединило Авиньон к Франции. Злые языки
утверждают, что в характере жителей сохранились
еще некоторые черты со времен итальянского господ-
ства; тому свидетельством башня Гласьер, маршал
Брюн.
Единственный хорошо одетый человек, с которым
мне пришлось говорить, сказал со скорбным ви-
дом, что из-за «ужасной» французской революции
Авиньон лишился ценнейших картин и памятников.
Я этому не верю; я вспоминаю описание Авиньона
1738 года милейшего президента де Броса *; луч-
1 «Италия сто лет тому назад», т. 1, стр. 330, изд. М. Колонна.
210
шими картинами были тогда картины Миньяра и Пар-
роселя.
Встречаю много старых солдат; здесь имеется от-
деление Дома Инвалидов. Что может быть разумнее?
Средства небогатого шестидесятилетнего человека
ведь не бог знает какие. Следовало бы разместить три
четверти инвалидов Франции в Антибах, в одном лье
от Вара и от границы, которую эти славные люди за-
щищали бы в случае надобности. Хлеб, вино и мясо
там дешевле, чем в Авиньоне, и черный борей Стра-
бона не так свирепствует там.
Один корсиканец, человек рассудительный, г-н Н.,
мне сказал: «История Франции начинается только с
Людовика XI. С этого момента и до настоящего вре-
мени события последовательно идут одно за другим.
До Людовика XI были лишь забавные эпизоды: Карл
Великий, Карл V, Орлеанская дева. Следовало бы
какому-нибудь умному человеку, вроде Верто, переве-
сти на французский язык ученого Сисмонди».
Г-жа д’Арсак из Авиньона говорила своим доче-
рям: «Никогда не верьте превосходной степени (самый
красивый, самый злой). Существует только посред-
ственность».
История юной креолки: Мой понимать.
В тот момент, когда мне уже казалось, что я смо-
гу в течение ближайших двух недель поездить по
прелестному Провансу, в котором до сих пор я насла-
дился лишь мистралем, пришло письмо из Марселя,
извещавшее меня, что наши алжирские дела не тре-
буют моего приезда в Марсель, и одновременно дру-
гое, из Парижа, из которого я узнал, что в мое отсут-
ствие дела нашей фирмы ведутся неумело и робко.
Сегодня же вечером выезжаю снова в Ниверне, ку-
да меня призывают эти безжалостные дела. Счаст-
лив человек обеспеченный или по крайней мере уве-
ренный в том, что он не будет раскаиваться, остано-
вившись на полпути к небольшому состоянию!
Случайно, в самый момент отъезда, когда лошади
уже были запряжены, я пошел взглянуть позади но-
вого театра, на ряд галерей, несомненно, римского
происхождения. Они тянутся под многими домами.
Если бы не пожалеть несколько сотен франков на
211
раскопки, они могли бы дать весьма интересный мате-
риал; но на юге люди скупы. Поразительное невежест-
во здешнего префекта: он приказал забросать землей
случайно обнаруженные античные развалины, не дав
даже времени их зарисовать.
Единственный уголок Франции, где действитель-
но интересуются стариной,— это Нормандия. Счастли-
вая область, которую изучает такой истинный уче-
ный, как г-н Прево!
Ниверне, 18 июня.
Я проехал через Клермон и очень жалел, что не
могу там остановиться. Как замечательно он распо-
ложен! Какой прекрасный собор! Какая чудесная жа-
ра ventillata! *.
Вид на Пюи-де-Дом, находящийся всего в двух
лье от города, волнует воображение, между тем как
впечатление от Лимани порождает мысль о велико-
лепии и плодородии. Я смог уделить лишь четверть
часа осмотру собора; он был начат около 1248 года
и не окончен. Свод в ста футах от земли; длина зда-
ния — триста футов; столбы на круглой площадке
перед церковью замечательны по своему изяществу. Это
строгое, величественное здание господствует над горо-
дом, мрачным и построенным на пригорке. Меня пора-
зил и восхитил вид, открывающийся с земляной насы-
пи. Очень древней церкви Нотр-Дам-дю-Пор, сооружен-
ной в 560 году и перестроенной в 866-м, следовало бы
посвятить несколько страниц. Но, как всегда, меня
останавливает мысль о том, насколько это будет по-
нятно. В Оверни широко используется различие в
окраске материалов для внешней облицовки. Древ-
ние раскрашивали фасады своих храмов. До того как
было сделано это открытие — что произошло сравни-
тельно недавно,— ученые академики возмущались та-
кой раскраской.
Местный корреспондент нашей фирмы уговорил
меня пойти с ним в сад Мон-Жоли в двадцати ми-
нутах от города. Находящаяся там роскошная аллея
* С ветерком (итал.).
212
из старых деревьев уже сама по себе заслуживает
поездки за десять лье. А я смог уделить лишь пол-
тора часа такому городу, как Клермон! По своему рас-
положению он напоминает прелестнейшие швейцар-
ские города, с той только разницей в его пользу, что
он построен из лавы и что присутствие вулкана, даже
потухшего, всегда придает пейзажу особое своеобра-
зие и драматизм, приковывающие к нему неослабе-
ваемое внимание. Читатель, по всей вероятности, со-
гласится со мной — ничто так скоро не вызывает зе-
воты и не приводит к душевной усталости, как очень
живописный пейзаж. В таких случаях античная ко-
лонна, даже самая заурядная, имеет огромное зна-
чение; она переносит душу в другую сферу ощущений.
Мое столь краткое пребывание в Клермоне было
к тому же отравлено жалобами. Я парил в небесах;
требование одной «дружественной» нам фирмы к дру-
гой, также «дружественной», спустило меня на зем-
лю. Когда же я буду достаточно богат, чтобы общать-
ся с людьми, сообразуясь только со своим жела-
нием? Потомки скажут: «Завистливый девятнадца-
тый век!» Этот прискорбный эпитет вполне заслужен
им во Франции. Причиной всех сегодняшних неприят-
ностей была только зависть.
Если бы в моем распоряжении была неделя, мне
кажется, я прекрасно использовал бы ее в Канталах,
в окрестностях Сен-Флура. Там имеются уединенные
уголки, достойные душ, способных наслаждаться со-
нетами Петрарки; однако я не стану более подробно
описывать эти уголки, дабы не допустить штампован-
ных фраз и прилагательных в превосходной степени,
которыми полны статьи разных писак в журналах.
Сегодня вечером своими откровенными и неосто-
рожными разговорами я заслужил презрение одного
торговца железом, гораздо более крупного, чем я, че-
ловека неглупого, но со старомодными взглядами, ко-
торых придерживались двадцать лет тому назад. Он
восторгался «Всемирной биографией» Мишо. Должен
признаться, что с тех пор как у меня две тысячи фран-
ков ежегодного дохода, я перестал думать об осторож-
ности: это слишком скучно при моем небольшом често-
любии.
213
Если хочешь считаться в современной Франции спо-
собным человеком, необходимо говорить жалобным
тоном, никогда не касаться общих вопросов и с ува-
жением относиться к пяти — шести благоглупостям,
которые и посейчас являются лжебогами, обязатель-
ными для человека, желающего во что бы то ни ста-
ло сделать карьеру. Можно было бы сказать, что не
иметь веса является оскорблением для всех, имею-
щих вес. Боюсь, как бы через четыре — пять лет эти
боги не оказались низвергнутыми. Это несчастье про-
изойдет, когда делами будут вершить только те, кто
родился после 1789 года.
Я предвижу вторичный прыжок в более далеком
будущем, отстоящем от нашего времени на тридцать
лет, когда делами будут вершить люди, которым бы-
ло пятнадцать лет в 1828 году, в ту роковую эпоху,
когда всякий, кто носил перчатки, осмеливался под-
вергать критике самые почитаемые до того избитые
истины. Но к тому времени сыновья новых богачей на-
учатся читать, к их голосу будут прислушиваться в
литературе, и это явится преградой всякого рода но-
вовведениям.
Следует отметить, что мое внимание отравлено на
весь день, как только оно привлечено какими-нибудь
низменными душами, причем сочетание душевной
низменности со значительным умом делает яд еще
более сильным; отсюда моя невнимательность, веду-
щая к неосторожности.
Вести этот дневник по вечерам, вернувшись в свою
комнатушку в гостинице, доставляет мне гораздо бо-
лее действенное удовольствие, чем чтение. Это заня-
тие прекрасно очищает мое воображение от всех де-
нежных вопросов, от всего того гнусного недоверия,
которое мы величаем осторожностью. Осторожность!
Сколь необходима она людям, не родившимся в со-
стоятельной семье, и сколь тяжела она как для пре-
небрегающих ею, так и для прибегающих к ее помощи!
До сих пор я помещал в скобки, собираясь в даль-
нейшем все это опустить, детали внешнего облика
больших готических памятников — единственного
украшения французского пейзажа. Как много мог бы
я сказать о Клермонском соборе!
214
Сегодня вечером идет проливной дождь (что мо-
жет быть более гнетущим, чем проливной дождь, ко-
торый громко стучит по мостовой уродливого провин-
циального города в семь часов вечера?!). Итак, из-за
дождя я пользуюсь своим досугом и, больше того, бе-
ру на себя смелость предложить вниманию читателя
некоторые сведения:
1) из истории романской архитектуры, сменившей
в одиннадцатом веке римскую и подражавшей ей, на-
сколько позволяли нищета и варварство тех времен;
2) из истории готической архитектуры, пришедшей
в тринадцатом веке на смену романской и, в свою оче-
редь, вытесненной около 1500 года Ренессансом.
Затем стали подражать итальянским образцам;
примером тому может служить Валь де Грас; за ней
последовала нелепая галло-греческая архитектура —
Пантеон. И, наконец, появилась Нотр-Дам-де-Ло-
рет — да почиет она в мире!
Вам известно, что готической называют теперь и
архитектуру романскую и архитектуру готическую в
собственном смысле слова. Последняя никогда ничего
общего с готами не имела, в 1200 году никто и не по-
мышлял об этих варварах.
Романская, а после нее готическая архитектура, за-
ставившая позабыть первую, пользовались бесчислен-
ным количеством мелких орнаментов; форма их ме-
нялась приблизительно каждые пятьдесят лет. Та-
ким образом, если взять на себя труд запомнить по-
следовательность форм двадцати вычурных мелких
орнаментов, можно легко прослыть ученым в гла-
зах толпы. Входя в первый раз в церковь, следует
воскликнуть с вдохновенным видом:
— Эта часть относится в двенадцатому веку, а
та — к четырнадцатому, вот эти толстые круглые стол-
бы одиннадцатого века!
Так как абсолютно положиться на свою память
весьма затруднительно, можно указывать даты с точ-
ностью до пятидесяти лет.
Может быть, перспектива прослыть авторитетом в
такого рода вопросах внушит читателю мужество и
он захочет ознакомиться с подробностями, излагае-
мыми ниже.
215
Предстоит решить следующую задачу.
Суметь, входя в церковь, произнести с вдохновен-
ным или — что еще лучше — с серьезным, смиренным
и несколько загадочным видом: «Эта часть одиннадца-
того, а такая-то — четырнадцатого века».
1. Заметьте себе, что большинство церквей строи-
лось в течение по крайней мере ста пятидесяти лет.
2. Вам известно название провинции, в которой вы
находитесь,— Пуату, Овернь, Бретань и т. п.,— так
вот, ежели известно название провинции, капители ко-
лонн подскажут вам дату с точностью до пятидесяти
лет, ибо они состоят из фигурных барельефов, фанта-
стических листьев или из листьев виноградной лозы и
других, прекрасно скопированных с натуры.
Расцвет готики
В Реймсе — собор, начатый в эпоху перехода от
романского стиля к готике. В Руане—собор св. Уэна,
чистая цветущая готика с легким налетом пламенею-
щей. Цветущая готика копирует овощи с натуры.
Все постройки, носящие название Святой Часовни
(в церковном или школьном стиле), имеют лишь один
неф и форму застекленной клетки.
На юге Франции самые значительные здания бы-
ли возведены во времена господства романского сти-
ля с 1000 по 1200 год; на севере же — уже в пору го-
сподства готики — с 1200 по 1500 год.
У каждой провинции во Франции был свой период
расцвета, когда в ней создавались прекрасные здания.
Смены форм искусства происходили в данной провин-
ции раньше или позже, в зависимости от местных
условий.
Влияние материалов: в Пуату рабочий мог сделать
пятьдесят капителей в год, в Бретани же он делал в
год всего одну капитель из гранита.
Должно отметить, что нередко во Франции подра-
жали константинопольскому собору св. Софии, с его
куполами, а также византийской архитектуре или же
римской времен Юстиниана. Однако мне кажется, что
в Отене, в Эксе и т. д. в еще большей мере брали за
образец крупные римские памятники, которые
были перед глазами.
216
В конце двенадцатого — начале тринадцатого
века происходит большой переворот: смелость
овладевает умами в области архитектуры, ко всему
прочному, тяжеловесному начинают относиться с пре-
зрением, нравится только дерзание, иначе говоря,
солидные постройки романского стиля повсюду вытес-
няются высокими тонкими колоннами и сводами, воз-
вышающимися на сто футов над землей,— торжест-
вует готика.
Готика широко использовала стрельчатый свод, к
которому прибегала иногда и романская архитектура.
Так как такой свод не имеет распора или, во всяком
случае, допускает его только в самой незначительной
степени, готическое искусство помещало свод в возду-
хе на исключительной высоте, в конце чрезвычайно
удлиненных колонн. Примеры тому — соборы в Страс-
бурге и Реймсе. Страница эта была бы совершенно
понятна, если бы ее прочесть в знаменитом Констанц-
ском соборе, являющемся как бы высшим выраже-
нием вертикальной линии, или хотя бы в церкви
св. Дионисия.
Как мы уже говорили, почти во всех церквах от-
дельные части строились в разные века.
Настоятели Миланского собора ежегодно получали
значительные суммы для окончания своего велико-
лепного храма,— он строился из белого мрамора с фи-
лигранной резьбой, в готическом стиле. Они были на-
столько предусмотрительны, что все время оставляли
портал в незаконченном, жалком виде. Что может
быть нелепее, чем когда прямо на большую площадь
выходит безобразная стена с пробитым в ней входом,
свод которого выложен голыми кирпичами? А этот
нищенский вход вел в роскошный собор, украшенный
четырьмя тысячами статуй, с контрфорсами из белого
мрамора художественной резьбы. В течение двух
веков эта невинная хитрость доставила монахам мил-
лионы; собор фигурировал во всех завещаниях. Но
пришел Наполеон; в бытность свою итальянским коро-
лем он сыграл с монахами злую шутку, приказав до-
строить беломраморный фасад их храма — знаменито-
го Миланского собора. Нет ничего более красивого
на свете!
217
Нередко во Франции романский неф при всей своей
прочности и даже тяжеловесности ведет на хоры, по-
строенные со всей готической легкостью и грациозно-
стью.
Каково же общее впечатление от этих двух частей,
где одна является противоположностью другой?
Привычка услужливо набрасывает свой покров на
все эти противоречия. Разве не властвует она безраз-
дельно над французами? Кто из нас решится крити-
чески отнестись к привычке? *. Тем более, что ведь
только тридцать лет назад начали хоть немного раз-
бираться в этих вопросах. Достаточно сказать, что еще
даже не: создана терминология. Готическая архитек-
тура ждет своего Лавуазье.
Если читатель обладает небольшой дозой терпения,
я позволю себе добавить к моим объяснениям, что та-
кое готика, еще шесть страничек по ее истории.
История готики
Седьмой век был уже веком варварства. Смотри
жалобы историка Фредегера1 2 3:
«Я бы желал,— говорит он в полном унынии,— со-
хранить в достаточной степени легкость изложения,
чтобы хоть в какой-то мере напоминать такого-то и та-
кого-то (называет писателей, предшествовавших ему).
Но трудно черпать воду, если она иссякла. Мир ста-
реет, вот почему прозорливость в нас притупляется.
В наши времена никто не может и не осмелится счи-
тать себя равным ораторам, нам предшествовавшим».
Карл Великий, этот могучий гений, призвал ученых
чужеземцев: он приказал всем своим подданным на-
учиться читать (государи в ту пору не боялись разума:
сила их народа была их собственной силой). Он не
только отдал такой приказ, но среди непрекращаю-
щихся войн сам деятельно помогал приводить его
в исполнение.
Его твердая воля приносила плоды даже во време-
1 Однажды провалился мост, на котором я стоял. Так как
при этом погибло только трое, все возблагодарили бога за его
милосердие.
3 Фредегер умер около 658 года
218
на царствования его слабохарактерного сына Людо-
вика Благочестивого, а также Карла Лысого. Однако
под владычеством королей, лишенных способности
хотеть, среди все возраставшего беспорядка, дело ве-
ликого человека, покоившегося в могиле, мало-
помалу заглохло. От него не осталось и следа в IX ве-
ке, а в X во Франции наступил век полного варварства.
Совсем не тронутые цивилизацией дикари, подобные
тем, что встречались в Северной Америке еще два-
дцать лет назад, все же имели некоторое преимущест-
во *: у них по крайней мере лицемерие и предательство
наказывались. В X же веке таких лицемеров и преда-
телей награждали самыми выгодными должностями.
Бедствия и смута дошли до таких размеров, что
общество скорее вредило людям, чем помогало им.
Несколько мудрецов, удалившихся в монастырь,
обратили внимание на этот тупик.
Среди страшного хаоса X века начал формиро-
ваться социальный организм, называемый нами Фран-
цией, что не мешает писателям монархического тол-
ка, которые, по-видимому, пользуются особыми источ-
никами, беспрестанно говорить нам о нашей великой
четырнадцативековой монархии.
Начиная с V века, задолго до полного варвар-
ства X, одни только епископы представляли органи-
зующую общественную силу. Об этом свидетельствует
жизнь Григория Турского 1 2, этого исключительно чисто-
сердечного и достойного человека.
Священнослужители должны были действовать в
То время очень политично. Нужно было, не прибегая
к физической силе, заставить с собой считаться ди-
карей, зачастую разъяренных, признававших только
силу меча. Священники, чтобы установить свою власть,
не переставая говорили об аде слабым представите-
лям населения — детям, женщинам и дряхлым стар-
цам.
Косвенная угроза, заключающаяся в громком
слове «ад» — этой основе христианства, в конце
IX века уже не могла служить сдерживающим нача-
1 «Путешествие капитана Бонвилл» Вашингтона Ирвинга.
2 Григорий Турский умер около 595 года.
219
лом для неистовых варваров. Поэтому священники,
сговорившись между собой, объявили наступление
конца света к 1000 году. Варвары сразу же насторо-
жились.
Дары, приносимые духовенству, были огромны.
Варвар-военачальник жертвовал тысячи арпанов со-
седнему монастырю, чтобы получить местечко на не-
бесах. Если читатель сейчас во Франции, он может
быть уверен, что место, на котором он находится, чи-
тая эти страницы, трижды приносилось в дар церкви.
Варвары в минуты гнева или в случае какой-либо нуж-
ды отбирали у церкви все то, что их жены или они са-
ми дарили ей в тот час, когда ад, казалось, грозил им
вечными муками.
«Все, что ты объедешь на своем ослике,— сказал
Дагобер св. Флорану,— пока я выкупаюсь и надену
свое платье, будет принадлежать тебе». Св. Флоран по-
спешно сел на своего осла и пустился рысцой по го-
рам и долам быстрей, чем это сделал бы на лоша-
ди лучший наездник.
Судя по этим важным событиям всеобщей истории,
во Франции до 1000 года возводились только весьма
жалкие строения.
Даже в Риме все приходило в упадок с по-
разительной быстротой; начиная с 300 года архитек-
торы, строившие триумфальную арку в честь Констан-
тина (она еще и теперь стоит возле Колизея), не при-
думали ничего лучшего, как украсть барельефы и
колонны с триумфальной арки Траяна, причем поме-
стили эти колонны вниз головой. И странное дело!
Как раз в то время, когда в Риме дошли до такой
степени варварства, галлы достигли самого высокого
своего предела в литературе. Латинским языком поль-
зовались повсюду: Тулуза, Отэн, Трир, Бордо стали
блистательными столичными центрами. Но набеги
варваров все уничтожили. Около 1000 года норманны
и другие народности разорили Францию дотла. Труд-
но себе даже представить, в какое нищенское состоя-
ние пришли Шартр, Париж, Реймс—словом, те горо-
да, которые в XIII веке украсились великолепными зда-
ниями.
Среди этой страшной неурядицы и всеобщих не-
220
счастий люди в конце концов стали думать только о
настоящем; будущее не занимало их, одна мысль о
рае согревала сердце. Строили только жалкие дере-
вянные домишки, чтобы защитить себя от холода и
непогоды. В X веке не стало больше архитектуры. Но
после 1000 года благодаря искусно распространяе-
мой идее о близости конца света, несметные богат-
ства оказались в руках духовенства. И, следователь-
но, единственное удовольствие, которое мог себе до-
ставить епископ в 1000 году, полностью подчинивший
себе соседних крестьян, собравший несметное количе-
ство золота и серебра,— это постройка храма! Отсю-
да замечательное возрождение архитектуры в XI веке.
Удивительное дело! Наши предки-варвары, хотя
и очень сильные физически, не подумали о том, что-
бы строить из огромных каменных глыб, как это дела-
ли древние полудикие народы, оставившие в Альбе
(близ Рима) и в ста других местах в Италии те вели-
чественные сооружения, которые в наши дни назы-
ваются циклопическими.
Искусство строительства почти что погибло вместе
с империей Цезарей, но римские здания частично
сохранились в XI веке. Большинство служили крепо-
стями, и у варваров явилась несчастная мысль им
подражать. Эта первая классическая шутка, которую
сыграла с нами античность. Если бы наши предки
следовали своему инстинкту, они бы по крайней мере
нагромоздили огромные каменные глыбы, и сооруже-
ния их были бы величественны. Они же стали подра-
жать, и их удел — презрение потомков или забвение,
Десят.ый век может считаться для Франции эпо-
хой наибольшего падения человеческого рода. Еще
до конца этого века вожди варваров, руководимые
епископами, старательно занимавшимися мирскими
делами из боязни утратить свое влияние, задумали
ввести законы по примеру тех, которыми управлялись
римские города в Галлии.
Это совершенно правильное соображение привело
к несчастнейшей мысли — копировать римские по-
стройки. И нет ничего более бедного, жалкого, убого-
го, безобразного, чем эти плачевные имитации. Очень
небольшое число их сохранилось, хотя прошло только
221
восемь веков. Варвары употребляли маленькие кусоч-
ки камня, они складывали стены горизонтальными ря-
дами кирпичей, стараясь вернуть ровность кладке.
Кирпич входит в употребление с времен импера-
тора Галлиена (253 г. Р. X.), но только при постройке
второстепенных зданий. Некоторые части церкви св.
Мартина в Анжере, а также Гревского собора и боль-
ницы в Меце 1 являются свидетельством того, что вар-
вары использовали этот материал и для своих двор-
цов и для храмов. Не умея соразмерить вес и форму
камней, не зная, как их соединить, как построить
из них своды, они предпочитали употреблять стволы
дубов, росших в их лесах. Поэтому они не возводили
сводов для своих церквей, а крыли их деревянными
крышами. Отсюда частые пожары (см. историю церк-
ви св. Уэна).
То, что старые церкви говорят нашей душе, когда
мы созерцаем их в минуты покоя и умиротворенности,
их моральное воздействие объясняется тем впечат-
лением, которое производит на нас архитектурный
стиль.
По крайней мере десять учсных, в большей или
меньшей степени враждующих с логикой, думали про-
славиться, присвоив особое название стилю зданий,
построенных в XI веке на деньги, собранные в ожида-
нии «конца света». Этот стиль именовался роман-
ским, византийским, ломбардским, саксонским
и т. п. Насколько я знаю, общественное мнение не вы-
несло еще своего решения. В ожидании его я изберу
название «романский», так как оно указывает на глав-
ную особенность зданий, возведенных в XI веке.
1. Прежде всего они явились подражанием рим-
ской архитектуре2.
1 М е р и м е. Очерки по церковной архитектуре.
г Мне кажется, что я должен дополнить несколькими словами
мое определение стиля. Наша душа, услышав гром, уже не при-
ходит в ужас. Для многих людей этот звук по своей силе и на-
сыщенности производит впечатление музыкальности. Самый зло-
вредный атеист Франклин в своем безбожии взялся за объясне-
ние молнии. Наша душа совсем не похожа на душу бургундца
1200 года. Романские и готические храмы говорят нам — выра-
жаясь точно,— совсем другое, чем то, что они говорили варва-
рам, страшащимся ада.
222
2. Подражали также и архитектуре Востока. Впол-
не естественно, что священник, совершивший паломни-
чество по святым местам, взявшись по возвращении
за постройку церкви, старался воспроизвести гроб
господень, которому поклонялся в Иерусалиме. По до-
роге в Иерусалим он повидал в Греции памятники Ви-
зантийской империи, возможно, что и в Азии видел ка-
кие-нибудь здания, возведенные победителями-сара-
цинами— отсюда и купола.
К примеру, могущественный анжуйский вождь
Фульк Нерра не один раз побывал в святой земле; он
восхищался сооружениями, которые ему пришлось там
увидеть, и захотел, должно быть, возвести нечто по-
добное у себя дома.
3. Монашеские ордена владели большими богат-
ствами, привилегиями и т. д., но каждый из них дер-
жался своих обрядов благочестия, более приятных
богу, чем обряды соседа. Возводимые ими постройки
должны были благоприятствовать исполнению этих
обрядов. Большинство архитекторов были из священ-
ников.
4. Здравый смысл должен был бы обратить внима-
ние на требования нашего обложенного тучами неба.
Наш климат резко отличен от климата Востока, архи-
тектуре которого мы столь неразумно подражали. На-
ши самые большие праздники пасха и рождество
очень часто бывают при отвратительной погоде. Од-
нако это соображение, которое заставило бы приза-
думаться каждого рассудительного человека, почти
не оказало влияния на форму наших церквей, настоль-
ко священники старались рассорить наших добрых
предков с логикой.
Крыши церквей, которым приходилось нести ог-
ромную тяжесть от снега, долгое время делались пло-
скими, как в благодатном климате Востока.
Эти четыре обстоятельства, только что мною
перечисленные, должны были действовать совершенно
различно, например в Париже, столь отдаленном от
больших римских * сооружений, и в Ниме или Эксе,
1 Я не могу привести здесь все возражения против возмож-
ной критики: для этого у меня нет места. Знаю, мне могут воз-
разить, что в Париже в XI веке был дворец Жюльена, а в Лиль-
223
окруженных великолепными памятниками древности.
Цирки Арля, Нима, Пон-дю-Гар, Квадратный дом,
триумфальная арка и театр в Оранже и другие соору-
жения, быть может, существовавшие в XI веке и впо-
следствии разрушенные, учили грандиозности зодчих
романских храмов. Они не воспользовались стрель-
чатым, таким прочным, сводом для моста св. Духа, а
«портик» Авиньонского собора скопирован с античных
образцов.
В дальнейшем, когда готика, отказавшись от тя-
желовесности романского стиля и стараясь изумить
своей кажущейся легкостью, попыталась проникнуть
на юг Франции, она натолкнулась на могущественную
соперницу в людских сердцах — восхищение акведу-
ком Пон-дю-Гар и Квадратным домом.
Самая красивая, на мой взгляд, узорчато-резная
капитель находится в Иссуаре. Вначале я было при-
нял ее за работу талантливой художницы м-ль де Фо-
во. Я видел точный рисунок этой капители у учено-
го М. На ней изображены крылатые девы и уснувшие
воины в кольчугах.
Эта капитель относится к XI или, может быть, к
XII веку. В XIV кираса постепенно заменила кольчугу.
В Бриуде встречаются очень любопытные капи-
тели; на них изображен обычно дьявол, пожирающий
грешника. Верующим в ожидании проповедника при-
ходилось смотреть на эти капители. Язык дьявола
весьма странной формы и предназначен для самых раз-
личных целей.
На почте... мне показали, акварель, которую оста-
вила в залог молодая крестьянка. На акварели изо-
бражены окрестности Сен-Нектера (в семи — вось-
ми лье от Клермона), извержение вулкана, застигну-
тое, если можно так выразиться, на месте преступле-
ния. Равнина на этой акварели усеяна маленькими
боне — несколько античных построек и т. д. Но доказать, что эти
сооружения действительно тогда существовали и что они сравни-
мы с постройками в Ниме, Арле, Оранже, было бы весьма труд-
но. В XI веке, как и в наши дни, житель Парижа, чтобы посмо-
треть античный памятник, должен был доехать по крайней мере
до Отена. Отеновский амфитеатр существовал, по-видимому, еще
в XI веке.
224
Никол а-М а р и-Ж о з е ф Ш а п ю и.
Берега Соны. Рисунок с натуры. 1835.
Литография П. Лаутерса.
Никол а-М а р и-Ж о з е ф Шапюи.
Дворец пап в Авиньоне.
Рисунок с натуры.
Литография Жана Жакоттс.
вулканическими холмами и кратерами; справа гранит-
ная скала, остановившая лаву во время сильного из-
вержения.
В Сен-Нектерской церкви узорчато-резные капи-
тели изображают чудотворные деяния святого, дав-
шего имя этому городку. За исключением тех месяцев,
когда туда съезжаются на воды, в Сен-Нектере не жи-
вет и ста человек. Неблагоразумно и рискованно ехать
туда. Пришлось бы вместе с багажом брать с собой
палатку. Чем стариннее капители, тем меньше на них
выпуклых фигур. Это естественное следствие недоста-
точной умелости рабочих.
Ниверне, 19 июня.
«Дай бог, чтобы Париж запылал с четырех кон-
цов!»
Вот что было заявлено почти всерьез сегодня на
роскошном обеде. Это милосердное пожелание вы-
сказали богатые негоцианты Южной Франции. Не
только один человек завидует другому в нашем пе-
чальном XIX веке, не только каждому банкиру или
богатому негоцианту ненавистен господин Лафит,
но еще и Тулуза, Бордо и другие города никак не
могут вынести процветания Парижа. Зависть к Па-
рижу вызывают: во-первых, игра на бирже (человек,
не рискуя, что об этом кто-нибудь узнает и что он про-
слывет игроком, может доставить себе острое наслаж-
дение, бешено играя на бирже); во-вторых, рента.
«В Париже шестьдесят тысяч держателей ренты,— го-
ворят эти завистливые люди,— а в провинции их ме-
нее четырех тысяч. С земель получаешь лишь два с
половиной процента дохода, и то с большим трудом,
а деньги, помещенные в ренту в Париже, приносят
четыре и три четверти процента». «Вы правы,— могли
бы ответить на это рантье,— но земли дают удовлет-
ворение вашему тщеславию и содействуют производ-
ству в капитаны национальной гвардии с присвоенной
этому чину меховой шапкой». В-третьих, все крупные
сделки совершаются в Париже; исключение составляет
один Лион, да и то лишь в отношении второстепен-
ных дел.
15. Стендаль. Т. XII. 225
«Но кто же в этом виноват? — возразил я, ибо,
чтобы не подумали, будто я уклоняюсь от этих напа-
док, мне пришлось сказать несколько кислых слов,—•
Только мелочная злоба, заставляющая покидать про-
винцию всех, кто может жить в Париже. Но, господа,
ведь это басня о частях тела, восставших против же-
лудка. Разве вам было бы желательно, чтобы наша
страна была децентрализованной, как Испания, у ко-
торой вообще нет столицы?» и т. д. Меня слушали,
дрожа от ярости. Тогда я доставил себе удовольствие
еще усугубить зависть: «Но знаете ли вы Париж, гос-
пода? В 1800 году, после переписи, согласно которой
в столице было лишь четыреста шестьдесят тысяч
жителей, первый консул заявил: «В столице Франции
должно быть полмиллиона жителей»,— и повсюду
стали печатать: полмиллиона! В 1837 году в Париже
уже насчитывается девятьсот двадцать тысяч жите-
лей, не считая предместий, как Вожирар, Батиньоль
и т. п., прилегающих со всех сторон к Парижу. Два-
дцать богатых людей из моего департамента пересели-
лись в Париж, потому что там меньше злобствуют и
завидуют, чем в провинции. Как бы вам этого ни хоте-
лось, невозможно ненавидеть незнакомца».
Обед был превосходен, но скучен: присутствовали
недавно разбогатевшие и очень богатые выскочки.
Один новоиспеченный вельможа, красавец-мужчина,
весь увешанный золотыми цепочками, весьма гордив-
шийся орденской розеткой, полученной два дня тому
назад, решил завладеть словом; казалось, что он от-
вечает зазубренный урок.
— На нашу революцию 1830 года,— воскликнул
он,— возложена была высокая миссия, которую она
прекрасно выполнила! Будем же почитать и благо-
словлять память людей, гений и добродетель которых
сделали Францию независимой от капризов сосед-
них монархов, свободной и добродетельной внутри.
Но не будем пытаться подражать этим благородней-
шим людям, ибо они уже сделали все, что нужно, и
нам остается лишь спокойно наслаждаться плода-
ми их трудов. Бойтесь нарушить установившееся рав-
новесие, не позволяйте себе неосторожно пробуждать
в народе стремление к соревнованию — в этом глав-
226
ная опасность. Не нужно больше взаимного ооуче-
ния, не нужно больших школ...— Тут послышался
громкий смех, ибо господин этот сделал свою карьеру
на науке и больших школах. Он был сильно этим за-
дет, раздраженное самолюбие заставило его произ-
нести несколько неосторожных фраз, отчего смех
стал еще громче, и он был, можно сказать, ошикан,
насколько позволяло приличие. Г-ну Н. весьма хоте-
лось бы, подобно многим другим, пользоваться пре-
имуществами своего положения и в то же время
встречать в салонах прежнее уважение и всеобщую
благосклонность. Вот в чем беда всех этих господ,
сделавших карьеру за последние семь лет.
— Это поистине какая-то европейская болезнь,—
воскликнул он с неудовольствием,— желание народов
соваться в общественные дела и вмешиваться в преро-
гативы верховной власти! Чтобы правительство могло
делать добро, перед ним должны стоять лишь чисто
моральные барьеры, иначе ваша оппозиция отвлечет
его от прямого дела или даже вызовет его гнев, и оно
не сможет целиком отдаться высокой и трудной мис-
сии, возложенной на него небом... (Я упрощаю слог
его речи, который был еще более напыщенным.)
При этих словах все позволили себе посмеяться
над великим деятелем, даже молодежь, только начи-
нающая свою карьеру. Так я провел вечер; не был рас-
сказан ни один забавный анекдот.
Я ненавижу, когда мне верят на слово; такая до-
верчивость — устаревшая привычка, которую и я ме-
нее всего хотел бы привить своему читателю. Я так
часто (даже слишком часто) говорю о духе, кото-
рый царит в провинции, о том особом провинциальном
тоне, который за тридцать лье от Парижа все себе
подчиняет, всюду проникает и все опошляет, что я по-
думал было о том, чтобы призвать на помощь драма-
тургию и написать сценку этим провинциальным
языком.
Но мне могли бы сказать, как говорили г-ну абба-
ту Ф., когда он воспроизводил диалоги в семинарии
св. Сульпиция между собой и бесчестным Рейналем
или вольнодумцем Дидро: «У вас они получаются
слишком плоскими».
227
Привожу рассказ, в точности переписанный из
приложения к газете «Constitutionnel» от 19 ноября
1837 года.
Если читатель сочтет пример этот слишком длин-
ным, пусть он соизволит принять во внимание, что для
того, чтобы удостоиться его критики, я был вынуж-
ден оставаться в таком умственном окружении на два
месяца больше, чем это требовалось для моих дел.
ЭПИЗОДЫ ИЗ ЖИЗНИ АТАНАЗА ОЖЕ,
опубликованные его племянницей
ГРАФ ДЕ НОЭ. ЕПИСКОП ЛЕСКАРСКИИ. И ЕГО ГЛАВНЫЙ
ВИКАРИИ
Сердечная близость и искреннейшая дружба свя-
зывали этих двух выдающихся людей, живших в
1791 году, в том самом году, когда разраставшаяся
смута и различные партии уже начали угрожать пре-
рогативам короля из династии Капетов. Науки и ис-
кусства, однако, процветали, и многочисленные писа-
тели продолжали свои труды, увенчанные успехом,
при благосклонном к ним внимании просвещенного
монарха, который покровительствовал им деятельно и
открыто.
Аббат Оже жил на улице Фосуайе, № 17, а мон-
синьор, епископ Лескарский,— на улице Канет, со-
всем поблизости. Так как оба они были людьми очень
образованными и их нежная привязанность была вза-
имной, то вполне естественно, что постоянный обмен
любезностями проистекал из этого задушевного и
прочного союза. Аббат держал корректуру трудов епи-
скопа, а на маленькую Шарлотту-Софи Оже, племян-
ницу аббата, была возложена обязанность, доставляв-
шая ей превеликое удовольствие, относить прелату эти
корректуры. Это была моя мать, в то время десяти-
летняя девочка, прелестнейшая брюнетка, живая,
бойкая и умненькая; второй такой и не сыскать. Г-н
де Ноэ обожал малютку, которая была от этого в во-
сторге и. постоянно спрашивала своего почтенного дя-
дюшку, не нужно ли отнести корректуры монсиньору.
Однажды в феврале, в самом тоскливом, ненаст-
228
ном и холодном зимнем месяце, дядя, как обычно, пос-
лал свою любимицу с бумагами. Моя добрая бабуш-
ка закутала ее в меховую шубку, и она ушла. Когда
девочка, не торопясь, добралась до цели своего пу-
тешествия, снег падал большими хлопьями и епископ,
поджидавший бумаги, наблюдал из окна за прелест-
ной посланницей.
Он заметил, как она вошла в калитку, и сам спу-
стился с непокрытой головой, не боясь промокнуть;
он вышел во двор к девочке, взяв ее на руки, сра-
зу снял шубку, завернул малютку в свою широкую су-
тану и отнес в свой кабинет, где жаркий огонь в ка-
мине пылал ярким пламенем, разбрасывая искры.
— Однако, дорогое дитя,—сказал он девчурке,—
ваш дядя, видно, считает вас маленькой спартанкой,
если посылает в такую погоду.
— Вовсе нет, монсиньор,— ответила она,— когда
я уходила из дома, снег не шел и ни дядя, ни я не
могли предвидеть, что я не успею дойти до вас!
— В таком случае, милая племянница (он часто
так обращался к ней), снимем ваши тонкие башмачки,
которые совсем промокли, и я посажу вас в мое боль-
шое вольтеровское кресло, чтобы дорогая малютка об-
сохла и хорошенько обогрелась. Вы завтракали?
— В девять часов утра я выпила, как обычно,
чашку молока с двумя большими кусками хлеба с
маслом и еще не голодна.
— Все равно! Вы ведь любите мое варенье из Ба-
ра и засахаренные фрукты. Я прикажу их вам подать.
— Вы слишком добры, монсиньор, мне ничего не
нужно. Сейчас только полдень, а я позавтракала в
девять часов.
— И что же, моя прелестная брюнеточка, вы ду-
маете, что спустя три часа, после тяжелой дороги, да
еще промокши из-за меня, вы не покушаете с удо-
вольствием? Ах вы, маленькая лакомка, я уже вижу
по вашим чудесным черным, таким лукавым глазкам,
как вам хочется, чтобы все эти вкусные вещи уже
стояли на моем письменном столе.
Он позвонил и приказал вошедшему слуге прине-
сти сласти его маленькой горячо любимой племянни-
це. Моя мать, рассказавшая мне об этом случае, до-
229
Оавила, что, несмотря на суровое время года, по при-
казанию епископа подали тарелочку чудесной земля-
ники, первой в этом сезоне, и что монсиньор спросил
ее, сколько ей положить ягод и любит ли она,
чтобы на них посыпали много сахара. Малютка от-
ветила:
— Нет, совсем немного, всего тринадцать ягодок и
четырнадцать ложечек сахара.
Наконец, когда она хорошенько обогрелась и обсу-
шилась, г-н де Ноэ приказал подать карету и сам
отвез мою мать к ее доброму дядюшке. Когда они
приехали, было два часа; в те времена принято было
ужинать вечером, а в этот час обедали. Монсиньор
епископ, который привез в своем экипаже десяток чу-
десных мальтийских апельсинов, преподнесенных ему
накануне, напросился к обеду.
Обычно, когда прелат оказывал эту честь нашей
семье, что случалось нередко, г-жа Оже знала, что
нужно достать сливочный сырок из Шантильи, кото-
рым он очень любил полакомиться, и тотчас же посла-
ла за этим сыром своего единственного слугу.
Видя, как мало слуг в нашем доме, епископ неодно-
кратно настаивал на том, чтобы взяли одного из его
лакеев в помощь матери и двум дочерям для прислу-
живания за столом. В тот день он настаивал более
чем обычно, потому что заметил, как хлопотала моя
бабушка, застигнутая врасплох. Но аббат Оже, мой
дядя, всегда от этого отказывался.
— Прошу вас, монсиньор,— сказал он епископу,—
не обращайте на это внимания. Беспокойство, отра-
жающееся на вашем лице, лишает нас удовольствия
и счастья, которое мы испытываем, принимая вас
за своим столом. Разве вы не знаете, что у нас, как
во времена Гомера, принцессы прислуживают за
столом?
Эта острота вернула прелату его доброе располо-
жение духа и веселость. Он не стал больше настаи-
вать и, горячо пожав руку своему другу, сделавшему
столь удачное сравнение, вместе с ним прошел в его
кабинет, чтобы в ожидании трапезы заняться более
серьезными вопросами. Когда все было готово и при-
гласили к столу, «маленькая спартанка», которая все-
230
гда старалась поставить свой прибор между дядей и
его другом, и в этот раз не преминула это сделать.
За десертом бабушка не забыла подать монсиньору
сливочный сыр, который пришелся ему весьма по вку-
су. Что же касается аббата Оже, то он терпеть не
мог этого сыра и уверял, что заболевает от него лихо-
радкой.
— Да,— сказала вдруг Софи,— на моего дорогого
дядюшку этот сливочный сыр плохо действует: у не-
го створаживается лицо.
Девочка хотела этим намекнуть на то, что лицо
дядюшки было очень некрасиво. Прелат засмеялся и
поцеловал плутовку за ее тонкую, полную иронии
шутку.
— Ах ты, злюка,— сказал старший викарий,— тебе
это даром не пройдет, это отзовется на твоем кошель-
ке! Месяц уже на исходе, и новый золотой на этот раз
туда не попадет. Так-то, сударыня, вы дали понять
монсиньору, что я некрасив, вы обратили его внима-
ние на мой природный недостаток. А он-то всегда счи-
тал меня красавцем!
— Ну, полно, дорогой аббат, не сердитесь! Если
небеса не наделили вас красотой лица, то они украси-
ли вашу прекрасную душу всеми человеческими доб-
родетелями. Однако если бы эта шалунья приходи-
лась мне племянницей, я бы ее хорошенько отшлепал;
но так как я лишь ее старый друг, то я ее расцелую
за удовольствие, которое мне доставила ее остро-
та, столь едкая и удачная.
— А, значит, и вы, монсиньор, туда же? Как это
дурно с вашей стороны! Мы больше с вами не друзья.
Так эти два человека, созданные, чтобы понимать
друг друга, никогда не отказывались, невзирая на
свой высокий сан, от легкой шутки, которая еще ярче,
сказала бы я, обнаруживала их добродушие и просто-
ту их безупречных нравов. Г-н граф де Ноэ отличал-
ся высоким ростом, прекрасным лицом и манерой дер-
жать себя. Его благородная, изящная осанка, ко-
гда он облачался в одеяние, присвоенное его сану,
вызывала всеобщее восхищение; что же касается
главного викария, он был приземист, худ и очень не-
красив.
231
ДЕСЕРТ У АББАТА ОЖЕ И ТАНЕЦ МОНСИНЬОРА ЕПИСКОПА
ЛЕСКАРСКОГО И ЕГО ГЛАВНОГО ВИКАРИЯ
Дошли до десерта; чудесные апельсины, заботли-
во разложенные в прелестной фарфоровой позолочен-
ной корзинке, красовались посреди стола. Пяток апель-
синов нарезали кружками, затем с сахаром и ромом
приготовили из них апельсиновый компот, который
дядюшка очень любил. Подзадоривая один другого,
друзья принялись вперегонки за десерт и болтали без
умолку. Сами того не замечая, они оба опьянели, и
раскаты их хохота, а также невольные слезы, высту-
павшие на их глазах от смеха, обратили на себя вни-
мание трех дам — бабушки, тети Терезы, которая
была на девять лет старше моей матери, и, наконец,
маленькой плутовки, которая, встав из-за стола еще до
того, как было подано кофе, подговорила свою сест-
ру, чтобы та упросила бабушку перейти в гостиную,
что и было тут же исполнено.
Перейдя в гостиную, монсиньор граф де Ноэ, брат
г-жи де Полиньяк, епископ Лескарский, высокочти-
мый аббат и т. д., и т. д., и Атаназ Оже, его главный
викарий, член всех академий и т. д., и т. д., оказа-
лись оба настолько навеселе, что едва держа-
лись на ногах и болтали, как сороки. Видя это,
хитрая Софи схватила обоих за руки, застави-
ла мать и сестру взять каждого за другую ру-
ку, и все сделали два или три круга по комнате, меж
тем как проказница Софи (моя мать) прелестнейшим
голоском, каким ее наделила природа, пела как могла
лучше и громче. Добрейшие священнослужители тем
охотнее приняли участие в этом шаловливом танце,
что нескромные и чужие взоры не стесняли их, и если
бы проказница Софи не дернула слишком сильно за
руку своего доброго дядюшку и он не растянулся бы
во весь рост на ковре, они бы еще долго плясали.
Правда, он не ушибся, но все же больше не захо-
тел продолжать игру. Так закончилась эта сцен-
ка, которая своим простодушием напоминает мне, если
принять во внимание различие эпох и действующих
лиц, доброго Генриха IV, который на четвереньках
катал вокруг комнаты своего сынишку, сидевшего на
232
нем верхом, и, не меняя своего положения, принимал
посла иностранной державы.
— У вас есть дети, сударь? — спросил его король.
— Да, ваше величество.
— В таком случае мы можем продолжать нашу
игру.
ДРУЖЕСКОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ, СДЕЛАННОЕ ЛЕСКАРСКИМ
ЕПИСКОПОМ АТАНАЗУ ОЖЕ, КОТОРЫЙ ЕГО РЕШИТЕЛЬНО
ОТКЛОНИЛ
Эти двое ученых, которые так прекрасно понима-
ли друг друга, почти целые дни проводили вместе и
считали, что они использовали день наилучшим обра-
зом, если с полной искренностью могли обменяться
мыслями и суждениями относительно своих литера-
турных работ.
Однажды после дружеской беседы о свойствах че-
ловеческого сердца и ума, что дало им повод коснуть-
ся их привязанности друг к другу, г-н граф де Ноэ
сказал своему главному викарию:
— Знаете, дорогой мой Атаназ, у меня явилась
превосходная мысль, которая доставит мне величай-
шую радость, если вы ее одобрите.
— Какая мысль, монсиньор?—спросил аббат Оже.
— Я уже запретил вам, и притом категорически,
употреблять, обращаясь ко мне, титул, когда мы
вдвоем или в кругу близких друзей. Я хочу, чтобы вы
называли меня, когда я бываю у вас или с вами и ва-
шей семьей, просто Ноэ, а не «монсиньор», что в
ваших устах меня всегда огорчает. Я не хочу так-
же, чтоб, обращаясь ко мне, вы говорили «госпо-
дин». Пожалуйста, называйте меня просто «Ноэ»
или «мой друг». Вот что я тебе разрешаю. Слышишь,
Атаназ?
И он добавил:
— Вот то предложение, которое я собирался тебе
сделать. Я хочу, я требую и, если нужно, приказы-
ваю, чтобы впредь ты говорил мне «ты»; никаких
«вы» между нами, мой дражайший друг| Я питаю к
тебе чувство величайшей дружбы и глубокое ува-
жение, которого заслуживают твоя примерная скром-
233
ность и добродетели. Если бы я был близким другом
самого короля Людовика XVI, я бы не считал, что
мне оказана большая честь, чем теперь, когда я
могу назвать своим истинным другом такого чело-
века, как ты.
— Монсиньор! — воскликнул Атаназ.
— Опять! Я, право, рассержусь. Вы, значит, не
слышали того, что я говорил, милостивый государь?
Может быть, вы меня даже вовсе не слушали?
— Простите,—сказал мой дядя.—Позвольте мне
разъяснить вам свою мысль. Мы горячо любим друг
друга, даже больше, чем это можно выразить слова-
ми. Поверьте же, прошу вас, всей беспристраст-
ности моих соображений, с которыми, я убежден,
вы согласитесь, когда дослушаете меня до конца. Я
был бы очень польщен и горд этим величайшим зна-
ком расположения, но, привыкнув обращаться друг
к другу на «ты» в кругу близких друзей, сможем ли
мы уследить за собой, когда будем на людях? Не вы-
рвется ли у нас это «ты» очень некстати, поскольку
мы привыкли гораздо чаще бывать вдвоем без посто-
ронних, чем на пышных церемониях, на которых нам
приходится вместе присутствовать? Нет, ваш скром-
ный друг и викарий не должен позволить себе обра-
щаться к вам на «ты», я никогда этого не смогу. До-
стоинство каждого из нас не допустит, чтобы вы
один оказывали мне такую честь. Если вы будете об-
ращаться ко мне на «ты», дорогой Ноэ, в то время
как у меня не хватит на это решимости, то не пока-
жется ли окружающим, что вы приравниваете меня
к своим слугам?
— Ты прав. Ну, говори мне «ты» хотя бы только
сегодняшний вечер.
— С удовольствием, мой дорогой, истинный и ис-
кренний друг. Позволь мне вновь выразить тебе мое
глубочайшее уважение и неизменную, искреннюю и
вечную любовь и будь уверен, что, хотя мы только
одни вечер будем говорить друг другу «ты», ты
всегда будешь иметь во мне самого преданного
слугу.
Аманда Мулен.
234
Бурж, 20 июня 1837 г,
Я собираюсь признаться вам в поступке, который
отнюдь не к лицу джентльмену и который, бесспорно,
лишит меня расположения многих: только что я с ра-
достью распрощался со своей коляской и своим слу-
гой. Один друг, которого я встретил в Нивернейских
кузницах, воспользуется этой коляской, чтобы поехать
в Париж.
Я привык путешествовать, как простой приказчик
торговой фирмы, и только в мальпосте или дилижансе
чувствую себя легко и приятно. Я убеждаюсь в том,
о чем прежде лишь догадывался: только радости, ко-
торыми наслаждался в двадцать пять лет, не теряют
для тебя прелести в течение всей твоей жизни.
Возвращаясь в Париж, мой друг подвез меня к
Ла-Шарите, где я с превеликим удовольствием купил
себе место до Буржа в самом скромном провинциаль-
ном дилижансе *.
Путешественнику, который соблазнится моим при-
мером, я скажу, что достаточно захватить с собой са-
мый легкий дорожный мешок, чтобы объездить Тур,
Нант, Ванн, Карнак, Лориан, Ренн, Доль, Сен-Мало,
Авранш, Кутанс, Гавр и Руан.
Эта часть моего путешествия, которую я проделал
частью в дилижансах, частью на пароходе,— причем,
ввиду отсутствия у меня фрака, я не бывал ни у кого
с визитами,— была, бесспорно, самой приятной.
Встречая в дилижансах и за табльдотом деловых
людей, занятых своей карьерой, или мелких землевла-
дельцев, очень ревниво относящихся к своим интере-
сам, я был гораздо ближе к истине в отношении все-
го, что привлекало их и мое внимание. Так как я
не мог излагать свои мысли, не превратив их прежде
в ходячую монету, мои слова не представляли для
них ничего неожиданного, и я никогда не создавал
себе неприятностей, задевая взгляды моего собесед-
ника. Я приобрел таким образом во время моих пере-
ездов в дилижансах двух —трех друзей, и они, бес-
спорно, встретятся со мной с большим удовольствием,
чем мои парижские приятели, которым я иногда про-
1 Дальнейшее приписано уже позже, в Гавре,
235
тиворечу помимо своего желания. Я мог бы без конца
говорить о том, насколько деловая часть нации до-
вольна правлением короля, с удовольствием повторяя
при этом фразы из «Charivari».
Когда порой по вечерам скука одолевала меня, мне
приходилось останавливать свое внимание на многих
деталях, которые, конечно, выпали бы из моего поля
зрения, если бы не одиночество, заставлявшее
искать пищи для ума в любом пустяке. Хорошо вспо-
минаешь лишь пейзажи, навеявшие скуку.
Однако в общем, повторяю, я прекрасно себя чув-
ствовал в этом полном одиночестве в течение месяца.
Под предлогом приличий и вследствие тщеславия, за-
ставляющего заурядных людей строго их соблюдать,
общество с каждым днем становится все более лице-
мерным, и можно сказать, что создаваемые им стес-
нения превышают удовольствия.
Не посчитаться с приличиями было бы еще не
столь ужасно, если бы не угрызения совести после та-
кого преступления. Но я очень огорчаюсь, видя, как
страдает из-за меня уязвленный в своем тщеславии
благовоспитанный человек, доверчиво беседующий со
мною, вдруг натолкнувшись с моей стороны на неожи-
данный ответ. Он опасается, что не найдется, что ска-
зать.
Отсутствие огорчений, испытываемых, когда при-
чиняешь огорчения другому, в соединении с ростом и
обострением ощущений составляет, быть может, всю
прелесть одиночества. Одиночество путешественника,
впрочем, рассеивается движением, многообразием и
новизной впечатлений.
Дилижанс, вышедший из Ла-Шарите, остановился
на минуту в Русселане; эта почтовая станция состоит
из одного дома среди поля, окруженного большими
лесами. Немногие ландшафты вызывали во мне чув-
ство такого полного одиночества; я провел там чет-
верть часа, прогуливаясь вдоль леса в ста шагах от
фермы; я был счастлив, мне казалось, что я сбросил
с себя бремя всех мирских печалей.
Проехав несколько лье по необычайно унылой рав-
нине на лошаденках, которым приходится делать пе-
регон в шесть лье, я издали увидел башню знамени-
236
того Буржского собора. Эта башня, увидеть которую я
давно мечтал, неоднократно скрывалась с глаз из-за
неровностей местности. Наконец мы добрались до
небольших осушенных болот, где выращивается ка-
пуста; они непосредственно примыкают к городу; мест-
ные жители находят, что это красиво.
Мы въехали в город по улице, одновременно широ-
кой й убогой, где не было ни единой живой души,
кроме нескольких канониров полка, который депута-
там Шера удалось заполучить для своего департа-
мента.
Дилижанс подвез меня к лучшей местной гостини-
це, расположенной слева от дороги, ведущей из Пари-
жа, посредине большой улицы. Н,е успел полусонный
слуга в бумажном колпаке отнести мой дорожный
мешок в отведенный мне номер, как меня вдруг охва-
тила такая тоска, что просто описать невозможно.
У меня явилась мысль послать на станцию за
лошадью и тут же уехать в Иссуден, расположенный
по дороге в Тур. Я задыхался от ощущения мещанско-
го убожества.
Чтобы лишить себя возможности уступить столь
нелепому отвращению, я выбежал из комнаты, омер-
зительной с виду, но споткнулся о ступеньку, которая
была совершенно не к месту посреди площадки вин-
товой деревянной лестницы, спускавшейся к главному
входу в гостиницу. Я чуть не упал. Лестница была
настолько ветхая, что я побоялся, как бы деревян-
ные перила из колонок, источенных червем, за которые
я ухватился, не остались у меня в руках.
Я вышел из гостиницы, признаюсь, вслух прокли-
ная провинциалов, я хотел пройти в собор, но пред-
почел бы умереть, чем спросить у одного из этих доб-
рых людей дорогу; я чувствовал, что мало-мальски
нелепый ответ может заставить меня тут же повер-
нуть в улицу налево, где я заметил по приезде почто-
вых лошадей.
Я подумал, что люди ХШ века отличались редким
здравомыслием во всех случаях, когда указанный
здравый смысл не был затемнен религией. Решив по-
строить знаменитый епархиальный собор среди обшир-
ной равнины, они должны были избрать для этого са-
237
мое высокое место в городе. Итак, я побрел вдоль сточ-
ных канав, посреди унылых улиц, которые тянутся
то между оградами садов, то между жалкими трех-
этажными домиками. Через пять минут я оказался у
подножия прямоугольной башни собора. Вблизи
башня не производит хорошего впечатления, потому
что контуры ее, вырисовывающиеся в небе, не ровны.
Этот весьма серьезный недостаток объясняется тем,
что статуи святых слишком выдаются вперед и стоят
под стрельчатыми навесами, вделанными в башни.
На мое счастье, вход в собор был еще открыт. Здесь
реставрируют — и притом чудесно — большой готи-
ческий портал. (Я узнал на следующий день, что заме-
чательной реставрацией этого большого портала Бурж
обязан разумному и талантливому человеку — город-
скому архитектору г-ну Жюльену, который в те-
чение пятнадцати или двадцати лет целиком занят
ремонтом этого огромного здания.)
Становилось уже совсем темно; я поспешил войти
в церковь, боясь, как бы ее не закрыли. В самом деле,
когда я вошел, огромное пустое здание осветили
двумя или тремя лампадами. Признаюсь, меня охва-
тило какое-то странное ощущение: я почувствовал се-
бя христианином, я мыслил, как святой Иероним, ко-
торого вчера читал. На час моя душа избавилась от
страданий, терзавших меня, словно булавочные уко-
лы с самого приезда в Бурж.
Я чувствую всю невозможность дать какое-либо
представление об этой церкви, которую, однако, ни-
когда не забуду. У нее только одна башня; по своей
форме она напоминает игральную. карту; она раз-
делена на пять нефов четырьмя рядами огромных
колонн, имеющих вид связанных прутьев. Хотя цер-
ковь и начата около 845 года, все же она готическо-
го стиля. Два великолепных портала с севера и с
юга, архитектурой которых я не мог достаточно
налюбоваться, принадлежат, по-моему, к более
ранней эпохе. Обратите внимание на деревянную
дверь с южной стороны, покрытую заглавными R.
Вот все, что я могу ясно изложить. До тех пор, по-
ка люди не смогут пользоваться маленьким сло-
варем, содержащим названия ста главных частей го-
238
тического храма, невозможно будет разъяснить про-
стыми словами то, что вы видели; здесь совершенно
необходима гравюра.
Ничто не отличается такой простотой, как архитек-
тура греческих храмов; главные же достоинства го-
тики — сложность, стремление изумить и тщательность
отделки.
О том, каков этот огромный собор внутри, я могу
сказать лишь одно: он вполне соответствует своему
назначению. Приезжий, который бродит между его
огромными пилястрами, преисполняется благогове-
ния: он ощущает ничтожность человека перед ли-
цом божества. Если бы не возмущающее нас лицеме-
рие и политические цели, скрытые под словами благо-
честия, это чувство длилось бы несколько дней.
Мне посчастливилось быть почти в одиночестве;
темнота быстро надвигалась. Спустя некоторое время
привратник стал вертеться около меня. Видя, что я не
понимаю, он приблизился ко мне и с решительным ви-
дом, который, быть может, был вызван прирожденной
застенчивостью, сказал мне, что «нужно уходить».
Я сразу завоевал его дружеское расположение
своей щедростью. Он сообщил мне массу подробно-
стей, которые в эту минуту меня живо заинтересо-
вали. Он рассказал мне, что под хорами имеется под-
земная церковь (или пещерная молельня).
Ввиду того, что не в моих силах дать здесь удобо-
понятное описание, я обращусь к истории, как это по-
стоянно делают писатели, отличающиеся изящест-
вом слога и отсутствием мысли, когда они должны
дать отчет об опере или картине.
Собор св. Стефана— таково название одного из
красивейших храмов во Франции — был заложен в
845 году, в период кратковременного расцвета искус-
ства, которым оно было обязано Карлу Великому; за-
кончен же он был много веков спустя. Портал церк-
ви, к которому ведет двенадцать ступеней, имеет в
ширину сто шестьдесят девять футов. Барельеф над
главным входом изображает «Страшный суд». Во вре-
мя религиозных войн XVI века протестанты разбили
головы у большинства святых на фасаде собора.
Главный неф высотою в сто четырнадцать футов
239
под замком свода и шириною в тридцать восемь фу-
тов. Длина всего здания — триста сорок восемь футов.
Средняя вышина колонн — пятьдесят два фута. Боль-
шое церковное окно, украшенное яркими цветными
стеклами, изготовляемыми в XII веке,— не менее два-
дцати семи футов в диаметре.
По моей настоятельной просьбе привратник пошел
за фонарем, и я вместе с ним спустился в пещерную
молельню (или подземную церковь). Там я осмотрел
гробницу Иоанна I, герцога Беррийского. Его круп-
ная голова имеет горделивый и злой вид. Стоит ли
говорить, с каким удовольствием я обошел это огром-
ное здание, освещенное только двумя лампадами, го-
ревшими перед алтарями, и нашим фонарем! Я с на-
слаждением отдался этой чисто детской радости.
Я сговорился со славным привратником встретить-
ся завтра в восемь часов утра. Он был до того лю-
безен, что проводил меня в «модное кафе». Правда,
когда я сказал ему, что хочу посетить «модное кафе»,
он не понял. Тогда я пояснил ему, что хочу пой-
ти в такое кафе, которое приносит владельцу наиболь-
ший доход, больше других посещается, наконец, ку-
да ходят офицеры. При последних словах на недоумен-
ном лице привратника разгладились морщины, и мы
двинулись в путь.
Кафе это не шикарно, однако оно было перепол-
нено посетителями. В нем очень громко разговарива-
ли; было немало артиллерийских офицеров в блестя-
щих мундирах, которые играли в экарте со всем пы-
лом юности, сопровождая восклицаниями каждый
ход. Все это меня приободрило. Я послушался здравого
смысла, который уже час твердил мне, что необхо-
димо пробыть в Бурже весь завтрашний день. Что
может быть более нелепо, чем покинуть один из са-
мых больших центральных городов, куда я, ко-
нечно, никогда уже не попаду, так и не осмотрев его
достопримечательностей? Здесь, без сомнения, имеет-
ся какая-нибудь церковь, заложенная Жаком Кером,
«казначеем» Карла VII, первым талантливым, как
мне кажется, министром финансов, которым может по-
хвалиться история нашей страны. Насколько я вспо-
минаю, его подвергли жесточайшим гонениям, выела-
240
ли, разорили — и он умер на острове Хиосе (около
1456 года).
В добавление ко всем бедам этого вечера я, вы-
пив кофе с большой примесью цикория, отправился
из кафе в гостиницу, надеясь поужинать, и заблудил-
ся. Время было неурочное — десять часов, и на мно-
жестве улочек, кривых и образующих лабиринты,
было совершенно пустынно. Все время я попадал на
одну и ту же маленькую площадь, усаженную деревья-
ми. Наконец мне повстречался пьяница, самый комич-
ный в мире: вдребезги пьяный, он все же хорошо воро-
чал языком и сердился на то, что я к нему обращаюсь.
Он мне все время повторял:
— Какое мне дело, что вы только два часа как при-
ехали к нам в город и не знаете, где ваша гостиница?
Он был очень забавен, когда, словно из милости
и с глубочайшим презрением, иногда называл мне ули-
цы, о которых я не имел понятия. Видя, что я не дви-
гаюсь с места и продолжаю его расспрашивать, он
сказал, издеваясь надо мной:
— Идите в этом направлении: там увидите почто-
вую станцию, а она-то уж вас довезет, куда захо-
тите.
Он очень смеялся своей остроте и удалился, по-
вторяя ее и ударяясь о стены.
Я же пошел быстро. Местоположение станции я за-
метил еще при въезде в Бурж. Все удалось как нель-
зя лучше: через пять минут я отыскал свою гостини-
цу, где толстая служанка сунула мне в руки вонючую
свечу в грязном подсвечнике. Пишу эти страницы на
комоде.
Бурж, 21 июня.
Я забыл рассказать, что вчера в гостинице меня
заставили прождать битый час, прежде чем подали в
номер ужин — такой отвратительный, что я, чтобы не
заболеть, принужден был потребовать бутылку шам-
панского.
К счастью, стоит жаркая погода, и я могу дер-
жать окно открытым. Можете себе представить, что
было бы, если бы в такой гостинице мне пришлось
16. Стендаль. Т. XII. 241
затопить паршивую печурку, поставленную возле окна,
в глубине которой имеется отверстие величиною в ку-
лак, сообщающееся с другой печной трубой!
Господи, какая разница, когда сравниваешь все
это с югом Франции! Почему я не в Лангедоке?
Утром, поднявшись с постели, я взял проводника
и гордо отправился снова в свое замечательное кафе,
недоумевая, как я мог накануне заблудиться.
Я убедился что если бы я приехал в своей коляс-
ке, то все равно не мог бы остановиться в другой го-
стинице: она считается лучшей в городе. Мэру сле-
довало бы пригласить какого-нибудь иностранца, что-
бы тот открыл здесь гостиницу.
Выпив несколько чашек кофе, забеленного моло-
ком, опять-таки с большой примесью цикория, я по-
спешил вернуться к собору, ради которого терплю все
эти муки.
Он окончательно покорил меня. Когда-то, так как
сводам угрожало разрушение, построили с противопо-
ложной от башни стороны, справа от посетителя, боль-
шой, очень прочный, но весьма уродливый контрфорс.
Можно было бы в значительной степени устранить
это уродство, вырезав на контрфорсе готические орна-
менты глубиною в шесть дюймов, возведя стрельча-
тые своды, пилястры и т. п., в известной мере соответ-
ствующие орнаментам башни.
В то время как я любовался фасадом церкви, я
заметил, что начали красить большой готический,
только что реставрированный портал. Синий цвет, вы-
бранный для того, чтобы придать порталу соответствие
со всем окружающим, показался мне слишком
ярким.
Я отыскал привратника и, поднимаясь вместе с
ним на галереи церкви и на башню, весь покрылся
благородной пылью веков. Унылую равнину, которая
видна сверху, слегка разнообразят пригорки, покры-
тые лесами, среди которых я заметил белеющую боль-
шую дорогу, ведущую в Ла-Шарите, и образуемый ею
просвет между деревьями.
Я снова спустился в подземную церковь. Но на-
сколько она была красивее вчера вечером, при свете
нашего единственного фонаря! Я обнаружил там не-
242
сколько посредственных скульптур; складки одежд
менее безобразны, чем обнаженные части тела. Вели-
колепная ризница построена Жаком Кером.
Нет ничего более любопытного и, осмелюсь даже
сказать, более прелестного, чем две боковые двери
этой церкви. На двери со стороны архиепископского
дворца, то есть с южной стороны, изображены фигу-
ры, складки одежд которых были бы достойны рим-
ской статуи. Г-н Жюльен, искусный архитектор собо-
ра, реставрировал контрфорсы с возможным изящест-
вом. Он соорудил на крыше каменную балюстраду,
необычайной легкостью которой я не мог достаточно
налюбоваться. Она производит просто восхитительное
впечатление, если смотреть на нее из архиепископско-
го сада.
Обнаружить этот сад, в котором столько густой
тени в жгучий солнечный день, было для меня подлин-
ным счастьем. После трех часов, которые я провел,
изучая собор и любуясь им, отдых под старыми де-
ревьями доставил мне наслаждение. Быть может,
мне так понравился этот сад из-за отталкивающего
уродства равнины, по которой я ехал. В саду я уви-
дел памятник какому-то прославленному граждани-
ну, улучшившему породу овец.
В этом саду очень удобные скамейки, с точно та-
кими спинками, как в Лондоне, что внушило мне боль-
шое уважение к мэру города. На такой скамейке я
прочел почти всего «Ромео» Шекспира. Я заметил в
двадцати шагах от себя высокую стену, изрешечен-
ную пулями. Вот одно из неудобств путешествия, ко-
гда избегаешь общества и провинциальных ученых;
я не мог узнать, кто же стрелял. Несмотря на все мои
просьбы, никто из редких посетителей сада, впрочем,
очень любезных, не сумел меня на этот счет просве-
тить. Мне пришлось остановиться на том, что эти пу-
ли попали сюда во время религиозных войн. Но бы-
ли ли то протестантские или католические пули?
Услышав в конце сада военный марш, я приблизил-
ся к ограде и увидел артиллеристов, которые прохо-
дили учение вокруг небольшого артиллерийского пар-
ка из двенадцати или пятнадцати орудий. Я подошел
поближе к пушкам и наткнулся на круглую башню с
243
фундаментом из больших глыб, бесспорно, римского
происхождения. Тотчас же мое сильное отвращение к
этому городу уменьшилось наполовину. Л не скажу,
чтобы такое чувство было справедливым, но это так.
Действительно, за шестьсот пятнадцать лет до хри-
стианской эры Бурж был одной из столиц галлов.
Бурж, в древности Аварикум, был осажден Цезарем.
Я поспешил вернуться в собор. Мой приятель-при-
вратник дал мне пятнадцатилетнего проводника, от
услуг которого я несколько раз отказывался, и даже
с раздражением; однако же, несмотря на свой юный
возраст, он прекрасно справился со своими обязанно-
стями. Он знает наизусть названия пяти — шести до-
стопримечательностей.
Мой проводник провел меня в королевский суд, по-
мещавшийся в особняке Жака. Кера. Трудно себе пред-
ставить что-либо более любопытное. Чудесная по-
стройка в стиле Ренессанса. Это сильно удлиненное
здание, хотя и весьма неправильной формы, одно из
прелестнейших на свете. Если забыть о нескольких пе-
рекладинах оконных рам, которые ныне сняты, мож-
но было бы подумать, что Жак Кер только вчера по-
кинул свой дворец. Повсюду видны его гербы — серд-
ца, как на десятке червей. Нет ничего более очарова-
тельного из построек в этом стиле, с их изгибами
и завитками, чем часовня над входом, готическое окно
которой изображает большую лилию. Часовню разде-
лили надвое настилом, чтобы разместить канцелярии
суда присяжных, который также находится во двор-
це Жака Кера. На стрельчатом своде какой-то италь-
янский художник’написал альфреско головки ангелов,
которые кажутся сказочно прекрасными среди урод-
ливых лиц, придаваемых человеческому роду готиче-
ским искусством; это стиль болонской школы.
Я развлекался чтением ярлыков на нескольких де-
сятках скверных ружей, совершивших преступления и
выставленных здесь судом присяжных. Кабинет пред-
седателя этого суда очень остроумно отделан тем же
г-ном Жюльеном; он нисколько не портит прелестной
архитектуры Ренессанса. Проводник обратил мое вни-
мание на то, что для свинцовых украшений на кры-
ше пользовались будто бы свинцом двух цветов. Я
244
поднялся на галерею, которая выходит на улицу, но
здесь натолкнулся на недостаток того архитектурного
стиля, где все подчинено орнаменту,— галерея на-
столько узка, что с трудом в нее входишь. Это пре-
лестное здание относится к 1443 году.
Среди этого благородного изящества XV века еще
более резко выступает грубость нашей эпохи. Меня
повели в зал заседаний суда присяжных. Я предпо-
лагал, что он имеет некоторое сходство с Ланкастер-
ской залой в Англии; вместо этого я попал в безобраз-
ный прямоугольный зал, оклеенный аляповатыми го-
лубыми обоями с трехцветным бордюром. На завитках
бордюра повсюду читаешь: «27, 28 и 29 июля». Увы,
генеральный совет пожалел денег на это здание! Ми-
нистры финансов, собирающие огромные деньги, по-
мышляют в наши дни лишь о том, чтобы их скрыть, и
не строят дворцов.
Мой юный проводник повел меня в дом «Голубых
детей», недавно приобретенный городом, чтобы посе-
лить там монахинь ордена Христианской доктрины.
Этот дом еще лучше особняка Жака Кера. Настоящий
шедевр: архитектура Ренессанса во всей своей пре-
лести. Я бы никогда себе не простил, если бы уехал
из Буржа, не повидав его, или, точнее, я никогда бы
не поверил описаниям, которые довелось бы мне услы-
шать. Это — воплощение рыцарского идеала.
Особенно привлекла мое внимание винтовая лест-
ница в углу самого маленького двора; я никогда ее
не забуду. Только она так мала, будто сделана для лю-
дей ростом в четыре фута. Камни, из которых она сло-
жена, толщиной не более шести дюймов: не могу по-
нять, как это все держится.
Над маленькой входной дверью, ведущей на эту
миниатюрную лестницу, помещен слегка выпуклый ме-
дальон, изображающий мифического короля,— кажет-
ся, Франка, короля франков. Имеется там и над-
пись. Над дверьми главного корпуса здания изобра-
жены две головки, словно вылезающие из овального
слухового окна, так же как на прелестных гробницах,
в стиле Ренессанса, храма Минервы в Риме. Одна из
этих головок имеет сходство с Наполеоном.
Монахиня, очень застенчивая с нами, но весьма
245
властная с девочками из простонародья, собранными
в этом доме, разрешила нам подняться по лестнице.
Другая юная монахиня, тоже с серебряным крестом
и в синем платье из грубой шерсти, открыла дверь, и
мы смогли осмотреть, к великому удивлению всех дево-
чек, огромный средневековый камин.
Монахиня была настолько любезна, что повела ме-
ня в часовню. Это помещение, шириной приблизи-
тельно в десять футов и длиной в двадцать пять,
могло бы послужить образцом для чудесного будуара.
По-моему, невозможно было создать в стиле Ренес-
санса что-нибудь более прелестное. Не хочу, однако,
преувеличивать: здесь не чувствуется большого талан-
та, ничего, говорящего сердцу. Этот стиль тем более
подходит для будуара. Не могу понять, почему не ско-
пировали эту часовню в Париже; вероятно, она нико-
му не известна.
Что такое глаза святоши? Анекдот о прекрасной
монахине, которая крепко запирала свою дверь на
ключ, а потом вышла замуж за краснодеревца.
Мой юный проводник семенил передо мной, повто-
ряя вполголоса список достопримечательностей, с ко-
торыми должен ознакомиться приезжий, осматриваю-
щий Бурж. Мы дошли до дома Кюжаса, на улице
Арен. Дом этот очарователен, иначе определить его
нельзя. Почему его не скопировали в Париже? Я ра-
зобрал то, что сохранилось от причудливой надписи.
Потом мы отправились к романским воротам свя-
того Урсина, рядом с артиллерийским парком. На сте-
не справа, на высоте восьми — десяти футов, провод-
ник указал мне барельеф, изображающий двенадцать
месяцев года, каждый из которых представлен поле-
выми работами, ему свойственными. Выполнен ба-
рельеф очень неискусно, и все же смотреть на него —
большое удовольствие. По-моему, это доказывает, что
художник обладал истинным талантом. Только вар-
варство его эпохи помешало ему добиться славы. Этот
человек подобен Джотто. Мы встречаемся ежеднев-
но с обратным явлением: люди весьма посредственные
создают хорошие произведения благодаря веку, в кото-
ром они живут. Какими талантами блистал Мармон-
тель и все Мармонтели в живописи, которых я не хочу
246
называть? Я видел подвалы дворца герцога Жана Бер-
рийского — все, что осталось от зданий. Они очень не-
дурно построены. Возможно, что архитектор был родом
из Италии. Город сдал эти подвалы фабриканту селит-
ры. Над частью этих подвалов департамент при под-
держке государства собирается построить здание суда.
Это новое здание предположено выстроить в гре-
ческом стиле, но, так как в нем предполагается толь-
ко один этаж, оно не будет величественным. Совет
гражданского строительства, боясь выйти из бюдже-
та — злейшего врага красоты (я говорю о бюджете),
изъял из плана архитектора все, что не может быть
использовано по прямому назначению, и я опасаюсь,
как бы здание суда в Бурже не оказалось очень по-
средственным. Следовало построить его в готическом
стиле. Я видел в Оксфорде готические постройки, до-
вольно красивые, хотя и небольшого размера.
Я осмотрел Новый рынок, делающий честь как
г-ну Жюльену, городскому архитектору, решившему-
ся его выстроить без фундамента, так и активности
мэра.
Свой осмотр я закончил музеем. Он состоит из трех
очень скромных комнатушек, куда свалили, словно в
лавку старьевщика, все, имеющее отношение к ис-
кусству. Беррийский генеральный совет содрогнулся
бы при мысли об ассигновании хотя бы небольшой
суммы на приобретение бесполезных вещей. Тем не
менее в Бурже нашелся ученый, который ревностно и
со знанием дела занимается нумизматикой: это г-н
Матер (кажется, первый председатель королевского
суда).
В этом убогом, маленьком музее я долго и с ува-
жением смотрел на портрет Жака Кера. Он висит здесь
вперемежку с кардиналами, которые дали себе толь-
ко труд родиться. Если когда-нибудь жители Бер-
рийской провинции дойдут до таких вершин извра-
щенности, что захотят истратить деньги на то, что!
не приносит дохода, они поставят две бронзовые ста-
туи: одну Жаку Керу, другую Людовику XI — оба ро-'
дились в Бурже и были талантливыми людьми.
Я позабыл сказать о библиотеке, весьма плохо раз-
247
мешенной в нескольких сырых залах архиепископско-
го дворца. К счастью, монсиньор не желает этого не-
честивого соседства. Впрочем, этому мудрому прелату
не следовало бы бояться роста просвещения: я обна-
ружил только трех читателей среди всех этих старых
книг, способных скорее остановить полет человеческой
мысли, чем придать ей крылья. Вполне очевидно, что
библиотеки маленьких городков должны были бы со-
стоять исключительно из того собрания сочинений
всех знаменитых авторов, которое именуется «Пан-
теон» и стоит меньше, чем полторы тысячи франков.
Г-н Гизо, которому нельзя отказать в том, что он за-
ложил основы народного просвещения во Франции,
был вполне прав, приказав подписаться на «Пантеон»
на сумму в сто тысяч франков.
Библиотекарь Буржа, насколько я могу судить в
своем невежестве, человек способный. Я не осмелил-
ся спросить у него его фамилию. Он очень недурно
скопировал счет расходов, произведенных в связи с
постановкой одной мистерии. Стоит заглянуть в еще
более древние времена: нигде не царило такого ве-
селья, как во французских городах V века. Вспомним
проклятия, которыми священник Сальвиан осыпал это
веселье, заставляющее забывать об аде.
Вместо того чтобы пообедать в моей убогой гости-
нице, как сделал бы обыкновенный путешественник,
я провел последние два часа своего пребывания здесь,
в соборе, и в прелестном саду архиепископского двор-
ца, расположенном рядом с ним. Мне стало извест-
но, что монсиньор намеревается закрыть свой сад
для публики под тем предлогом, что в былые времена
им пользовались одни лишь архиепископы.
Тур, 22 июня.
В девять часов вечера я занял свое место в дили-
жансе, весьма похожем на Ноев ковчег. Империал
был занят охотничьими собаками, которые, казалось,
были очень недовольны своим положением и громко
выражали свое недовольство, что не помешало мне
сначала поужинать, а потом соснуть до Иссуде-
на. Около полуночи я прошелся по большой площа-
248
ди этого городка, как говорят, очень красивого. В пять
часов, то есть на рассвете, мы прибыли в Шатору, ко-
торый мне очень понравился. Над двором большой го-
стиницы, помещающейся в новом, очень чистом зда-
нии, был натянут холст. Мне казалось, что я в Про-
вансе; я вспомнил натянутый холст над улицами
Авиньона.
Когда пробило четверть шестого, я окончательно
разбудил славного хозяина кафе, открывавшего свое
заведение, к которому ведет маленькая аллея из мо-
лодых деревьев. Он мне сказал, что молоко привозят
только в шесть часов. Тогда я рассказал ему о том,
как ученые монахини придумали заменить молоко
яичным желтком. Это великое изобретение не дошло
еще до Шатору. Славный содержатель кафе дал мне
одно яйцо и сахарного песку и стал внимательно сле-
дить за тем, что я делаю.
Замок, именем которого назван город и который
был построен Раулем Щедрым в 940 году, существует
еще поныне: он расположен на холме, где его башен-
ки высятся над Эндрой. Я полюбовался чудесным ви-
дом. Город окружен плодородными лугами; дома,
правда, старинные, но имеют свои характерные особен-
ности; они не так убоги, как дома в Труа. По моей
просьбе мне открыли церковь св. Ландри; но церков-
ный сторож церкви св. Мартина прикинулся глухим.
Потом я побежал во всю прыть к новой гостинице.
Пятьдесят минут, предоставленные мне возницей, уже
истекли, однако еще ничего не было готово к отъезду.
Двоим или троим буржуа из Шатору, как видно, толь-
ко сейчас, в три четверти шестого, пришло в голову от-
правиться в Тур. Сидя в дилижансе, на переднем
месте, я был свидетелем погрузки их сундуков, а также
их беспокойства за благополучие оных. Это было жал-
кое зрелище. Неожиданно появился какой-то фат,
что-то напевавший себе под нос, и уселся рядом со
мной. Он развлекал меня до деревушки, располо-
женной в шести лье отсюда, на дороге в Тур. Он ста-
рательно пытался растолковать мне, как будто бы
мимоходом, что у него собственные лошади и, кроме
того, что этих лошадей пришлют за ним,— я же делал
вид, что ничего не понимаю. Когда мы прибыли в
249
деревню, название которой я позабыл, лошадей и в
помине не было; фат сразу же исчез. Я читал Цеза-
ря до самого приезда в Шатильон. Мысленно я спо-
рил с Жорж Санд, в таких ярких красках описавшей
берега Эндры. Это жалкая речонка не более двадцати
пяти футов шириной и четырех глубиною. Она вьется
посреди довольно плоской равнины, окаймленной на
горизонте весьма низкими холмами, на которых растет
орешник высотою в двадцать футов. Я старался оты-
скать взглядом ту прекрасную Турень, о которой с
таким пафосом говорили писатели сто лет тому назад
и те из современных, которые им подражают. Мне
так и не удалось ее найти: этой прекрасной Турени не
существует.
Дилижанс на два часа останавливался в Шатильо-
не-на-Эндре, и я поспешил к знаменитой башне. Сре-
ди огромных глыб каменной ограды древнего замка
возвышается утес, на утесе огромная круглая башня
тридцати футов высотой, а на этой башне вторая — в
шестьдесят футов. Обе они увиты великолепным плю-
щом. Но было настолько жарко, что я не отважил-
ся подняться на башни. Полюбовавшись видом зам-
ка, я поспешно вернулся в гостиницу, где успел за-
метить столовую, если и не прохладную, то, во всяком
случае, темную.
Я уже собрался почитать за завтраком, как вдруг
заметил напротив себя высокого худого человека. У
него был орлиный нос, седые бакенбарды и необычайно
благородное лицо. Едва ли более величественная
внешность могла быть у какого-нибудь храброго рыца-
ря, сподвижника Генриха IV. Простота обращения
моего сотрапезника вполне соответствовала благород-
ству его наружности, звук его голоса был очень при-
ятен, говорил он умно и интересно. Мы беседовали о
том, что может интересовать путешественника, напри-
мер, о социальных навыках современных французов в
сравнении с обычаями, господствовавшими тридцать
лет тому назад.
Этот господин с благородными чертами лица, бес-
спорно, самый замечательный человек, встреченный
мной в пути. К концу завтрака он мне сказал, что тор-
гует вразнос шелковыми тканями и что его штаб-квар-
250
тира находится в Лионе, где он проводит полтора ме-
сяца в году. Остальное время он объезжает городки
и селения Франции в двухконной тележке, нагружен-
ной шелками. В самом деле, выйдя на улицу, я увидел
вывеску на холсте, подвешенную перед входом в дро-
вяной сарайчик, в случае надобности служащий лав-
кой, который, как мне пояснил мой новый знакомец,
содержатели гостиниц предоставляют ярмарочным
торговцам, таким, как он.
— До 1814 года,—добавил мой новый знакомый,—
буржуа маленького городка приходил взглянуть на
товары с женой или любовницей, торговался не-
сколько минут и покупал на триста франков; теперь
приходится разговаривать добрые четверть часа, что-
бы продать что-нибудь на двадцать пять фран-
ков. Быстро и в большом количестве расходятся толь-
ко шарфы по пяти — шести франков. Французы стали
эгоистами.
Это— первое резкое слово, вырвавшееся у торгов-
ца шелками за всю беседу, которую я затянул
на полтора часа. Он сказал мне, что в наши дни стало
больше продавцов, чем покупателей. (В этом и заклю-
чаются великие трудности современной цивилизации:
больше врачей, чем больных, больше адвокатов, чем
процессов, и т. д.)
Я провел с этим приятнейшим человеком столько
времени, сколько мог. По мере приближения к Ло-
шу местность становится более плодородной. Берега
Эндры покрыты здесь малорослым, жалким орешни-
ком высотою в пятнадцать футов. Большая дорога
лишь немного отклоняется от этой речонки, ВЪдамн
которой питаются ивы и несколько тополей на сосед-
них лугах.
Неожиданно слева за холмом передо мной воз«
никли две башни, соединенные стеной, причем все это
сооружение как бы обрублено по горизонтальной ли-
нии ударом меча: это Лошская башня. Здесь погиб
подвергнутый Людовиком XII двадцатилетнему зато-
чению замечательный человек Лодовико Моро, герцог
Миланский, друг и покровитель Леонардо да Винчи.
Он сумел привлечь к своему маленькому двору боль-
шинство выдающихся людей своего времени, вступая
251
с ними, как он это называл, в «поединки ума». Там
обсуждали свободно, без каких-либо ограничений,
всевозможные вопросы. Какой двор может похвалить-
ся этим в наши дни? Я еще теперь помню его прият-
ное лицо и мраморную его статую, которую видел в
Чертозе, близ Павии. Правда, он был негодяем; но
таковы, к несчастью, были почти все монархи его ве-
ка. Он приказал отравить своего племянника, чтобы
занять его престол, но не сжег заживо две тысячи
своих подданных, как это сделал наш блестящий
Франциск I в надежде добиться союза с иностранным
монархом.
Наш дилижанс менял лошадей на берегу Энд-
ры, в предместье Лоша, и я не успел подняться на
небольшой холм, на котором стоит тюрьма Лодовико
Моро. Это предместье представляет собой очень ши-
рокую улицу с новыми домами по обе ее стороны. Все
эти предместья, построенные за последние пятнадцать
лет, походят одно на другое. Насколько они мало
живописны, настолько же они удобны и несравненно
приятнее городов, к которым примыкают. На домах
намалеваны вывески, каждая буква на них имеет в
длину восемнадцать дюймов. Три священника в сута-
нах, очень весело настроенные после хорошего обеда,
влезли в дилижанс. Двое уселись рядом со мною и тут
же завели весьма странный разговор. Веселый нрав
этих господ всегда напоминает мне рассказы Вержье.
Беседа моих двух соседей была, бесспорно, куда за-
бавней, чем был бы разговор двух толстых торговцев,
которые могли попасться мне в пути. Вскоре мы очень
подружились. Я все у них спрашивал, где же эта
«прекрасная Турень». Они мне отвечали, что я уви-
жу берега Луары. Когда же мы доехали до берегов
Луары и я стал сетовать, увидав ряды ив и тополей —
это единственное украшение ее берегов,— мне стали
говорить о несравненной красоте равнин, орошаемых
Эндрой и Шером, которые я только что пересек. Нель-
зя отрицать, что по мере приближения от Лоша к
Кормери земли становятся более плодородными, но
красоты в этом нет никакой.
Наконец нам повстречалось несколько высоких де-
ревьев в том месте, где дорога спускается по крутому
252
южному берегу Шера, напротив Тура. От Шера до
Луары вся местность сплошь представляет собой од-
но осушенное болото; на этой плодородной почве ра-
стут высокие голландские белые тополя. Вскоре за мо-
стом через Шер мы выехали на главную улицу Ту-
ра. Она, по-моему, столь же широка, как улица Мира
в Париже, что производит необычайное впечатление
в провинции, где вы задыхаетесь от мещанского убо-
жества. Эта улица прямехонько ведет вас к знамени-
тому мосту через Луару.
Я остановился в большой гостинице «Перепелка»,
рекомендованной мне остроумным Т. У меня непло-
хая комната, но я чуть не умер с голода после скуд-
ного обеда за табльдотом.
Там сидели двое или трое англичан, снимавших
комнату с пансионом. Они терпеливо относились к сво-
ей беде, из чего можно было заключить, что обеды
обычно столь же обильны; тянулся же обед не менее
полутора часов. Я сбежал до десерта, чтобы осмот-
реть мост — гордость Тура. Он шириною в сорок семь
футов, и каждый из его пятнадцати пролетов имеет
семьдесят пять футов в диаметре.
Как все, что строится во Франции за последние
пятьдесят лет, этот мост очень удобен, но совершенно
лишен характерного облика. Нужно быть подкуплен-
ным журналистом или редактором департаментского
ежегодника, чтобы осмелиться назвать этот мост кра-
сивым. Самый маленький из сотни мостов, построен-
ных в Ломбардии по приказу Наполеона, производит
впечатление чего-то изящного и красивого; но тепе-
решние люди не брали приступом Константину, как
это делали мы.
Поскольку я знал, что в Туре не сохранилось ника-
ких следов от знаменитой церкви св. Мартина, мне
оставалось лишь любоваться красотами природы, и я
с интересом прошелся по холму к северу от моста.
Холм этот великолепно расположен, весь залит солн-
цем, и с него открывается вид на широкую реку и пло-
дородные земли. Честнейший человек Франции и, быть
может, величайший поэт нашего века нашел себе
здесь скромный приют. Какая разница между этой
253
праведной жизнью и жизнью интриганов, приводя-
щей в Париже к успеху! Я спросил у какого-то кре-
стьянина, где тут Гренадьер.
— A-а, дом господина Беранже! — воскликнул он,
как человек, хорошо знающий того, кто носит это имя,
и любящий его.— Вот он, над гротами, выдолбленны-
ми в скале.— Я тотчас же туда поднялся.
Но в ту минуту, когда я уже собирался постучать
в дверь, добродетель, называемая скромностью, сни-
зошла на меня. Какое наслаждение услышать мне-
ние такого умного человека обо всем, что творится на
свете! Однако, сказал я себе, если все приезжие, ко-
торые любят его и восхищаются им, станут стучаться
в двери Ла Гренадьер, тогда не стоило уезжать из Пас-
си. Я имел мужество вернуться на большую дорогу,
которая ведет к мосту. В скале из камня мягкой по-
роды у самой дороги выдолблено бесконечное коли-
чество пещер, в которых обитают крестьяне.
Была уже темная ночь, когда я возвратился в Тур; я
пошел осматривать развалины, которые считают
остатками знаменитой церкви св. Мартина.
Это две квадратные башни, отделенные друг от
друга удобными, но очень заурядными домиками. Пол-
ное отсутствие характерного облика — наибольший, на
мой взгляд, недостаток всего того, что видишь в Туре.
Приезжающие сюда сотни англичан здесь менее
надменны, чем в других местах. Они вычитали в ста-
рых описаниях Франции, что в Туре лучше говорят по-
французски, чем в Париже.
Изнемогая от усталости, я зашел в читальню, за-
нимающую весь второй этаж на главной улице. За
целый год я еще ни разу не испытал такого холода.
Дул сильнейший северный ветер, и, тем не менее, ме-
стные читатели считали возможным держать окна от-
крытыми. Я мужественно воспротивился желанию по-
просить их закрыть окна, ибо опасался услышать в
ответ какую-нибудь глупость.
Я вернулся в гостиницу, весь дрожа и боясь до
смерти, что простудился,— это единственная беда, ко-
торая меня страшит: простудившись, я три недели
по вечерам бываю в дурном настроении. А что остает-
254
ся бедному одинокому путнику, если он утратит хоро-
шее расположение духа?
Я спросил кипятку, сам взял чайник на кухне и
поднялся к себе, чтобы заварить чай. Поверите ли вы,
что эти провинциальные чудовища три раза приноси-
ли мне даже неподогретую воду, и в конце концов
служанка еще рассердилась на меня. Я замерз и при-
шел в ярость, я увидел, что был неправ, расставшись
с моим верным Жозефом. К счастью, я понял, что ос-
тался в дураках только из-за того, что веду себя веж-
ливо с окружающими меня варварами. Я стал трез-
вонить так, что чуть не сломал все звонки, я шумел,
как англичанин, я требовал, чтобы у меня затопили.
Это было исполнено, то есть моя комната наполни-
лась дымом, и прошло всего полтора часа после моей
просьб!ы подать кипяток, как я уже смог заварить се-
бе чай.
Согревшись и излечившись от своего недомогания,
.но не от своего гнева, я, как настоящий солдат, от-
правился выкурить сигару на тротуаре этой прекрас-
ной улицы. Я хорошенько побранил себя за то, что
так легко впадаю в гнев, и сказал себе: «1га furor bre-
vis» *. Если такие наклонности увеличатся с годами,
я скоро стану старым неуживчивым холостяком и т. п.
Ничто не помогало; я сердился на то, что рассер-
дился.
Случайно я прошел мимо одного торговца желе-
зом. «А мой пакет с книгами?» — подумал я. Эта
мысль все изменила. Пройдя двести шагов, я нашел
у любезного г-на Д. пакет с двенадцатью томами, при-
бывшими только накануне.
Десять минут спустя я почувствовал себя счастли-
вейшим человеком, сидя в своем номере перед пылаю-
щим камином и разрезая чудесный экземпляр Григо-
рия Турского, которого только что издало Общество
по изучению истории Франции. Лишь омерзительные
провинциальные свечи напоминали мне о месте, где я
нахожусь. Я спустился на кухню, вызвал младшего
поваренка, сунул ему десять су и смиренно попросил
его купить мне фунт свечей. Он прекрасно справился
1 Гнев, кратковременное безумие (лат.).
255
с этим небольшим поручением, и наконец в два часа
ночи мне потребовалось сильнейшее вмешательство
рассудка, чтобы заставить себя лечь спать. Никогда
еще в жизни чтение Григория Турского не возбуждало
у меня столько мыслей. Какое чистосердечие! И ска-
зать, что это был епископ! Какой контраст с наши-
ми мудрствующими историками, которые претендуют
на открытие новых истин и на гениальность, продав-
шись, как всем известно, в надежде на место в Ака-
демии или на денежную мзду!
Тур, 23 июня.
В десять часов я отправился в кафе и очутился
среди тридцати офицеров в парадных мундирах. Я
принес с собой свой чай, что вызвало гримасу у хо-
зяйки. Но какое мне до этого дело? У меня нет ничего
общего с провинциалами. Я чуть было не вспылил, до-
биваясь кипятка. Дурное настроение мегеры-хозяйки,
кафе не помешало мне оценить превосходное каче-
ство моего чая. Десять лет тому назад я пришел бы
в ярость.
У меня в кармане был «Квентин Дорвард». Я от-
правился пешком, читая эту книгу, в деревню Риш, в
двадцати минутах от Тура, где еще сохранились облом-
ки замка Плесси-ле-Тур. Он был построен из кирпи-
ча. К концу своей жизни Людовик XI, обуянный стра-
хом, превратил его в крепость. Одна только башня
осталась от этого старинного здания.
Укрывшись в этом дворце, впавший в меланхолию
Людовик XI вешал на соседних деревьях всех, кого
он боялся. Там он и умер в 1483 году, дрожа от стра-
ха и вздыхая при мысли о смерти, как самый обыкно-
венный человек, то осыпая деньгами своего врача, то
взывая к какому-то святому из далекой Калабрии.
Этот король напоминает мне Тиберия, к тому ж еще
охваченного страхом ада. Я вспоминаю его замеча-
тельный портрет в Пале-Рояле и его статую, изваян-
ную г-ном Жале. Издали я видел развалины знамени-
того и богатого бенедиктинского аббатства Марму-
тье, которое известно нашим современникам по коме-
дии «Граф Ори»; оно было разрушено в 1793 году.
256
Бурж. Дом Жака Кёр. 1443.
Ним. Гардений мост.
(Акведук, построенный римлянами в 19 г. до н. э.)
Возвратившись в город, я отправился осматривать
собор, который мне чрезмерно расхваливали. После
того как он дважды горел, его начали вновь отстраи-
вать в конце XII века, но, как видно, край этот был
недостаточно р.елигиозен, ибо собор закончили толь-
ко в 1550 году. Вызывает восхищение розетка над пор-
талом и две довольно высокие башни. Каноники собо-
ра, люди со вкусом, прикрыли резной деревянной об-
шивкой основы готических столбов хора. Церковный
сторож показал мне беломраморное надгробие детей
Карла VIII. От него я узнал, что башней Карла Ве-
ликого называют квадратную башню, которую здесь
выдают за остатки старинной церкви св. Мартина.
Осмотрел библиотеку и жалкий музей. Выйдя из со-
бора, я попал на довольно красивую улицу, но дома
ее настолько низки, что совсем лишены стиля и могут
лишь сказать прохожему: здесь вы в деревне. Улица
эта привела меня в ту часть города, которая распо-
ложена к западу от главной улицы. Эта часть старо-
го Тура очень плохо построена.
Я целый час пробыл у букиниста возле собора.
Буду оставлять его книги, по мере их прочтения, в го-
стиницах. Читать вместо того, чтобы смотреть,— это
значит плохо исполнять обязанности путешественни-
ка. Но что же делать в те часы, когда вас тошнит от
убожества провинции?
Так как Тур мне в сильнейшей степени надоел, я
нанял коляску, чтобы поблуждать за городом. Возни-
ца поехал по дороге в Люин. Все кругом свидетельст-
вует о плодородии, о хорошей и искусной обработке
земли, но, по правде сказать, ничего красивого там не
было. Как это не похоже на неведомые берега Изеры!
Я вернулся к обеду за табльдотом; не стоило того:
более мерзкого обеда я никогда не ел — еще хуже
вчерашнего; подали рыбу-бешенку и тухлых цыплят.
Но столовая огромная, окна плотно закрыты занавес-
ками, и девушки, прислуживающие за столом, доволь-
но забавны. Они вели продолжительные беседы с пан-
сионерами. Двое или трое из этих господ очень жеман-
ны: один из них — молодой человек пятидесяти пяти
лет с чрезмерно отросшими седыми волосами, весьма
кокетливо зачесанными, чтобы прикрыть лысину.
17. Стендаль. Т. XII. 257
Я обедал с четырьмя или пятью англичанами, очень
жалкими,— их ничто не может рассердить.
После обеда, поскольку не было спектакля, я по-
брел в читальню, где, как и вчера, было очень холод-
но. С досады разговорился со своим соседом, сублей-
тенантом, оказавшимся человеком толковым и даже
неглупым. Речь зашла о мундирах, и я легкомыслен-
но стал хвалить удобный, недорогой, но некрасивый
мундир.
«Мы сражаемся раз в году, а солдат шесть раз в
месяц бывает несчастен и сидит без гроша в кармане.
Что утешит его в такой беде, если не успех у жен-
щин, который ему доставляет мундир? Сделайте этот
мундир как можно более блестящим; это составит
часть его жалованья. Как вы думаете, почему в чет-
вертом гусарском полку шестьсот добровольцев?»
Я скучаю в Туре, поэтому все, что я пишу здесь,
должно казаться бледным. Насколько было бы прият-
нее и легче описывать путешествие по Италии! Какие
чудесные пейзажи в этой прекрасной стране — лом-
бардские озера, Везувий! А картины Рафаэля? А му-
зыка? Обратите внимание на духовный мир ее насе-
ления! В Италии моя душа могла бы беспрестанно
восторгаться. Там нет однообразия.
Там вы не встретитесь с глупостью жителя
Шампани или беррийца; итальянский крестьянин от-
личается глубоким здравым смыслом — следствие
республиканского образа правления в средние века
и необыкновенных мошенничеств, благодаря кото-
рым три десятка могущественных семейств сумели
отнять власть у народа: Медичи, Малатеста, Бальо-
не и т. д.
Кроме того, природа, породившая итальянскую му-
зыку, вложила здесь в сердца любовь к любви. В дру-
гих странах любовь для половины жителей — это воз-
можность удовлетворять свое тщеславие. Крестьянин
в папской деревне имеет к каждой трапезе белый
хлеб, мясо и вино.
Искусства родились в Италии около 1400 года;
они унаследовали тот пламень, который средневеко-
вые республики зажгли в сердцах людей. Этим свя-
щенным огнем, этим страстным великодушием дышит
258
поэма Данте, начатая в 1300 году; она воспитала ду-
шу и ум Микеланджело.
А что мы видим во Франции между 1300 и 1400 го-
дами? Маленьких тиранов, которые кичатся своей не-
грамотностью, да тупоумных рабов. Подумайте, какое
это имело значение для духовного мира крестьян из
Берри, Домба и т. п. Они верят в колдунов и не чита-
ют газет.
Другое дело, если бы искусства родились во Фран-
ции вместе с «Сидом». Религиозные войны воспламе-
няли души, зачахшие за время долгого и мерзкого фео-
дализма: интриги фронды изощрили умы, и французы
способны были бы на прекрасные поступки. Однако
вопреки глупости, выраженной словами «век Людови-
ка XIV», этот монарх быстро погасил пугавший его
священный огонь. Безумной любовью к своей отчиз-
не и ко всему прекрасному горело сердце Корнеля, то-
гда как изящный Расин воспринимал все это лишь
разумом. Маршал Вобан был последним, кем владе-
ло это великодушие, признанное потом всеми смешным.
Лабрюйер, правда, покровительствуемый Боссюэ,
свидетельствует о полном исчезновении этих благо-
родных иллюзий, этого священного огня, без которо-
го многие литературные жанры могут обойтись, но ко-
торый совершенно необходим изящным искусствам.
«Чума в Яффе» является лучшей картиной последне-
го времени лишь потому, что живописец был вооду-
шевлен тем, что изображено на его картине. В 1796 го-
ду он был в Милане в штаб-квартире итальянской
армии и считался самым шальным из французов. Его
любовь к г-же П., его смерть с полной ясностью до-
казали, насколько он был чужд академизму.
Франция 1837 года имеет лишь одно действитель-
но огромное преимущество: она королева мысли среди
несчастной Европы, в которой еще властвует цензура.
Даже Италия — только одна из ее подданных. Как
только брюссельский издатель узнает из Парижа, что
какое-нибудь произведение пользуется успехом в чи-
тальнях, он издает его, и вопреки полиции этим произ-
ведением зачитываются в Петербурге и Неаполе. Спро-
сите у бельгийских контрафакторов список произведе-
ний, принесших им наибольший доход, и вы увидите,
259
что Франция является королевой мысли именно бла-
годаря произведениям, осужденным французской
Академией. Какая трагедия этих уважаемых акаде-
миков шла за последние десять лет на сценах Лондо-
на или Вены?
Турень, 23 июня.
Только сегодня, и то совершенно случайно, я узнал
продолжение одного происшествия, которое меня
живо интересует. Старый агент нашей фирмы принес
мне 220 франков, которые мне должна была одна мо-
лодая вдова, хорошенькая и очень богатая, почти что
мой друг,— я имел удовольствие посылать ей из Па-
рижа платья и шляпки. Г-жа Сен-Шели блондинка и
«просто просится на картину», как здесь говорят. От
ее рук пришел бы в восторг Канова. Я же особенно
восхищался ее душевной чуткостью, что в наши дни
все более редко встречаешь. Г-жа Сен-Шели по свой-
ственной ей доброте верила в мою способность уга-
дывать, что идет женщине двадцати девяти или три-
дцати лет, блондинке и, быть может, слишком высо-
кой (это ее собственные слова в одном из писем).
Десять месяцев тому назад, в свой последний при-
езд, я нашел ее озабоченной. С тех пор она продала
половину своих земель и внезапно уехала в Испанию.
Ее доверенный получил от нее с момента ее отъезда
всего два письма, помеченные Кадиксом, но отослан-
ные из Англии.
Я встречал у г-жи Сен-Шели некоего г-на Масс...,
здоровенного верзилу, прекрасно ездившего верхом,
ловкого танцора и фехтовальщика, большого любите-
ля поохотиться, хвастуна и к тому же несусветного
грубияна. Меня удивляло, как женщина с такой бла-
городной душой, с такой подлинной и редкой чутко-
стью могла выносить этого субъекта, который нас,
мужчин, шокировал бы даже за табльдотом, если бы
за ним собралась мало-мальски приличная компания.
Когда я в последний раз видел прелестную вдо-
ву, ее озабоченность была более чем естественной.
Хитростью или, да будет дозволено это сказать, даже
силой Масс... завоевал то, чего он иначе никогда бы
не добился. Это еще не все: с возмутительным, до-
260
стойным его бесстыдством он рассказал по секрету
о самых интимных подробностях этого странного ро-
мана одному из своих друзей-охотников, славному ма-
лому, который мне все передал. Масс... ему сказал:
«Теперь, когда меня любит такая богачка, да еще не
первой молодости, дело мое в шляпе». Это чудовище
говорит так о женщине, которой не исполнилось еще
тридцати лет, и притом полной очарования.
Попав в ловушку Масс..., несчастная женщина, по
всей вероятности, старалась его полюбить, но ей это
не удалось. Она, насколько было возможно, избега-
ла свиданий. «А мне наплевать,— говорил Масс...
(простите за грубость выражения),— мне наплевать,
раз она открыла мне свою кубышку» (то есть давала
деньги).
Но тут какой-то очень богатый нахал, живший в
соседнем городе, оскорбил одного из своих собутыль-
ников. Однако у него после этого не хватило мужества
драться. Нахал предложил через посредника г-ну
Масс... 3 тысячи франков за то, чтобы тот затеял ссо-
ру с его противником и дрался с ним на дуэли, и пре-
мию в 6 тысяч франков, если Масс... его убьет. Масс...
потребовал еще в придачу полное обмундирование из
тончайшего лувьерского сукна. Условие было принято.
Масс... стал посещать бильярдную, куда изредка
заходил нужный ему человек, несколько раз играл с
ним и однажды довел его до того, что тот начал с
ним ссору. Поединок прошел весьма удачно, и Масс...
убил своего противника.
Госпожа Сен-Шели упала в глубокий обморок, ко-
гда мировой судья, когда-то безуспешно за ней ухажи-
вавший, рассказал ей об этом деле с некоторым зло-
радством, особенно подчеркнув требование костюма
из тончайшего сукна.
Родственница г-жи Сен-Шели, проживавшая в ка-
ком-то городке неподалеку от Парижа, достала ей пас-
порт для поездки в Испанию и Америку, и под чужим
именем, даже не под именем своей родственницы, эта
милая, добрая женщина нашла себе приют в одном из
этих государств. Старый Бре, ее доверенный, человек
чрезвычайно сухой, со слезами на глазах отсчитал мне
220 франков, передавая все эти подробности. Этот
261
верзила Масс... устроился сейчас в десяти лье от го-
рода, где жила г-жа Сен-Шели, и «производит фурор»
своим костюмом из лувьерского сукна.
Я завидую счастливцу, который утешит г-жу Сен-
Шели. У нее, быть может, никогда бы не было любов-
ника, если бы не ловушка г-на Масс... Однако самое
печальное в этом происшествии то, что оно разгоря-
чит ее воображение, которое в конце концов востор-
жествует над разумом. Только любовь сможет утешить
бедняжку. Г-жа Сен-Шели отличалась той душевной
чуткостью, какую только допускает обладание боль-
шим состоянием; она была совершенно лишена того
мелочного тщеславия и властолюбия, к которым слиш-
ком часто приводит богатство.
Всем известно, что, только живя в маленьком го-
роде, можно ознакомиться с системой управления^
Там все становится известным и все можно проверить.
Пример, который я сейчас приведу, серьезен и, боюсь,
немного скучен, поэтому я прошу дам пропустить
пять — шесть страниц. Мошенничества, о которых
трудно рассказать, переживут все остальные; боишься
наскучить, стараясь поднять против них общественное
мнение.
Все говорят о барышах, получаемых при передаче
с торгов больших работ, которые производятся по рас-
поряжению правительства, однако очень немногие
имеют точное представление об этом вопросе. Люди
верят или не верят в воровство, смотря по тому, дру-
зья они или недруги правительства. Что до меня, то
я считаю себя очень искренним другом королевского
правительства и все же очень искренне верю в непре-
кращающееся воровство. Меня удручает не денежный
вопрос, а мошенничество, вошедшее в обиход.
Так как я не хочу говорить о том, что творится во
Франции, я расскажу о факте, недавно имевшем ме-
сто в одном соседнем с нами государстве.
Перед въездом в городок под названием Живри
был крутой подъем, проклинаемый всеми путниками.
Чиновник, который именовался бы во Франции глав-
ным инженером Управления мостов и дорог, составил
проект уменьшения уклона дороги. Расходная смета
'была одобрена высшим начальством; она составляла
262
70 000 франков; к работам следовало приступить в
начале 1836 года.
В сентябре 1835 года занялись торгами по сдаче
этих работ, к которым следовало приступить через пол-
года. Префект был в отпуске, и заменял его г-н Вольф
(генеральный секретарь). Г-н Рагуа, главный инже-
нер, человек честный, объезжал дороги за тридцать
лье от главного города префектуры, где должны бы-
ли состояться торги, но, так как он понимал, что тут
нужно держать ухо востро, и боялся какого-нибудь
мошенничества, он назначил своим заместителем г-на
Вамбре, обыкновенного инженера, вполне честного
человека. Инженеры предполагали, что подрядчики
скинут с указанных в смете цен от восьми до десяти
процентов и, как обычно, работы будут переданы то-
му, кто сделает наибольшую скидку.
13 сентября собрался совет префектуры; заседание
открылось под председательством г-на Вольфа (гене-
рального секретаря, исполнявшего обязанности пре-
фекта). Вводят подрядчиков (их всего четверо), и
простодушный г-н Вамбре, к своему великому удивле-
нию, слышит, что они предполагают лишь незначи-
тельную скидку со сметы — в один процент, полпро-
цента, треть и даже четверть процента. Тем не менее
совет префектуры предоставляет работу некоему
Дабо, предложившему скидку в один процент.
В тот же вечер инженер Вамбре возвращается к
своим обычным занятиям, но из-за проливного дождя
вынужден провести ночь в Ламбене — деревне по со-
седству с Живри.
Хозяин постоялого двора говорит ему:
— Ну, господин Вамбре, вас здорово обобрали се-
годня утром на торгах.
— Скидка, правда, была очень незначительной, но
при чем же тут воровство?
— Вам, господам, этого никогда не уразуметь,—
продолжал хозяин.— Знайте же, что грязное дельце
обделали здесь, на моем постоялом дворе. Сегодня
после торгов четыре субъекта, которых вы там виде-
ли, пришли сюда обедать за тем столом, за которым
вы сидите. Но самое смешное то, что десять человек,
которые хотели принять участие в торгах, тоже были
263
здесь у меня в прошлое воскресенье. После долгого
обсуждения г-н Брен, самая продувная бестия из этой
банды, воскликнул: «Ну и дураки же мы, что так рас-
шаркиваемся перед инженерами и префектом! Устро-
им между собой предварительные торги и дадим друг
другу слово уступить дело тому, кто предложит наи-
большую скидку». Кроме данного слова, Брен под-
писал и заставил подписать остальных обязательство
об уплате неустойки, на какую сумму, мне неизвестно,
и наконец на столе, за которым вы обедаете, они про-
вели торги по всем правилам. Когда вскрыли конвер-
ты, оказалось, что Дабо готов скинуть со сметы семь
процентов, другие меньше,— дорогу из Живри предо-
ставили Дабо. Было решено, что он явится на торги в
префектуру и предложит скидку в один процент; для
видимости придут на заседание еще двое или трое, ко-
торые предложат меньшие скидки, и, наконец, Дабо,
если ему будут переданы с торгов работы, поделится с
девятью остальными барышом — шестью процентами
со сметных сумм по постройке новой дороги в Живри.
Бедный инженер Вамбре еще молод и честен,— он
возмущен. На следующее утро в пять часов он нани-
мает лошадь, лучшую, чем его собственная, и мчится
в главный город префектуры. Приезжает туда к деся-
ти часам утра. Тут же он пишет г-ну Вольфу, испол-
няющему обязанности префекта, все, что он узнал, и
умоляет его не представлять торгов, произведенных
накануне, на утверждение начальника Главного
управления мостов и дорог, находящегося в столице.
Заметьте, что, согласно закону, результаты торгов
входят в силу лишь по утверждении их начальником
Главного управления. 14 сентября в полдень несча-
стный Вамбре отправил письмо г-ну Вольфу; 15-го
г-н Вольф ответил ему, что сведения, сообщенные им,
«весьма неясны», и возможно, что это просто «сплет-
ни завистников», которыми его (то есть Вольфа) дол-
голетний административный опыт научил пренебре-
гать; впрочем, он не представит торгов на работу в
Живри на утверждение начальника Главного управ-
ления до получения второго подробного рапорта от
Вамбре.
Хотя письмо и было подписано г-ном Вольфом, но
264
составлено оно было г-ном Лимоном, человеком осто-
рожным, который состоял в течение десяти лет началь-
ником канцелярии отдела мостов и дорог префектуры и
отнюдь не обеднел на этом посту.
В тот же день, 14 сентября, к г-ну Вамбре явился
Дабо с убедительной просьбой дать ему чертежи но-
вой дороги, подряд на которую предоставлен ему со
скидкой в один процент.
— Вы что же, не читали объявления? — ответил
ему г-н Вамбре.— Вы должны бы знать, что работы
подлежат выполнению только в марте будущего года,
когда будут отпущены соответствующие кредиты.
— Неважно!—сказал Дабо.—Я выполню их аван-
сом.
— Не советую,— возразил Вамбре.— Предложен-
ная вами скидка недостаточна, и я сделаю все от меня
зависящее, чтобы начальник Главного управления не
утвердил этих торгов.
Главный инженер Рагуа, предупрежденный о том,
что произошло в главном городе префектуры, поспе-
шил приехать. Он возвратился 22 сентября.
— У нас крадут от шести до семи тысяч фран-
ков,— сказал он Вамбре,— и, так как эта сумма поде-
лена между всеми, нам будет очень трудно добиться
правды.
В тот же день, 22 сентября, г-н Рагуа встретил на
бульваре г-на Вольфа, генерального секретаря, испол-
няющего обязанности префекта.
— Кстати,— сказал ему тот,— торги на работу в
Живри утверждены.
— Что такое? — воскликнул пораженный г-н Ра-
гуа.— Торги состоялись 13-го, а утверждение получе-
но вами уже 22-го! У меня имеется двести ваших пи-
сем по поводу такого же количества торгов, состояв-
шихся за время моей работы ц этой префектуре, и ни-
когда вы не посылали их на утверждение раньше, чем
через восемь — десять дней.
— Если вы будете столь любезны зайти завтра в
префектуру к десяти часам,— ответил ему г-н Вольф,—
мы вызовем г-на Лимона, и все, конечно, вам станет
ясно, как божий день.
На следующее утро, в десять часов, г-н Рагуа явил-
265
ся в префектуру, захватив с собой все письма, кото-
рые могли послужить для разъяснения этого дела.
— Как же это так?—сказал он г-ну Лимону.—Вы
пишете 15-го г-ну Вамбре, что до получения его ра-
порта вы не отошлете постановления о торгах на
утверждение начальника Главного управления, а меж-
ду тем еще 14-го вы написали в Париж.
— Ну, что ж, сударь, это просто забывчивость!—
возразил г-н Лимон с усмешкой.— А вы сами, госпо-
дин главный инженер, вы же сами работаете в кан-
целярии,— разве у вас не могла произойти ошибка по
рассеянности? Ну, а я, откровенно признаюсь, я поза-
был 15-го то, что писал 14-го. Что поделаешь, торги
на работы в Живри получили законную силу.
— Не думаю,— холодно ответил г-н Рагуа.
Не произнося более ни слова, он покинул испол-
няющего обязанности префекта и его начальника
канцелярии и поспешил написать начальнику Глав-
ного управления. Торги были признаны недей-
ствительными; при вторичных торгах была получена
скидка в семь тысяч франков, то есть в десять про-
центов против сметы, достигающей семидесяти тысяч
франков.
Свобода печати не в силах пресечь такого рода
злоупотребления. Рассказ об этом случае очень ску-
чен, в чем вы сами могли убедиться. В такого рода
историях экспозиция — необходимейшая часть дра-
мы— слишком сложна, к тому же журналист ничего
не смыслит в технике такого рода дел. Я даже со-
мневаюсь, чтобы наши депутаты, избранные до
1830 года,— насколько я их знаю,— пожелали бы вник-
нуть в мой рассказ.
Существует очень простой способ обеспечить Гол-
ландию честными людьми в канцеляриях префектур.
Нужно, чтобы начальник и их помощники были госу-
дарственными чиновниками, оплачиваемыми государ-
ством, нужно, чтобы канцелярии префектур являлись
школой для супрефектов и генеральных секретарей;
тогда сразу же появятся образцы добродетели. С
помощью честолюбия, которым горят все сердца, пра-
вительство могло бы добиться чудес.
Необходимо восстановить институт генеральных
266
секретарей, который был живой традицией префек-
тур. Эта мера обойдется в двести шестьдесят тысяч
франков в год, но она поможет избежать безумных
расходов в два миллиона.
В каждой канцелярии префектуры нужен началь-
ник и его помощник. Префект будет работать как с
тем, так и с другим. Помощнику начальника канцеля-
рии придется быть в курсе всех дел, и он всегда су-
меет заменить начальника. Это обойдется в пятьсот
шестнадцать тысяч франков.
Прежняя палата депутатов была весьма далека
от понимания необходимости такого рода расходов,
она противилась строгому обследованию, которое мог-
ло бы привести к раскрытию неприглядных истин. В
общем, в голландских префектурах из четырех началь-
ников канцелярии трое обогащаются.
Полгода тому назад у меня было дело в одной из
префектур Франции. В связи с этим я узнал, что в
1815 году смета на расходы по канцелярии равнялась
пятидесяти тысячам франков. В 1837 году число дел
в канцелярии возросло в три раза, а смета расходов со-
кратилась до сорока пяти тысяч франков. У нас, ком-
мерсантов, это называется ложной экономией. Когда
кто-нибудь из наших корреспондентов поступает та-
ким образом, мы сокращаем с ним наши деловые опе-
рации.
Тем не менее префекты, не имеющие личного со-
стояния, ежегодно откладывают по десяти тысяч
франков со своего оклада или с расходов на канце-
лярию.
Я знаю десятки таких историй, которых я не при-
вожу из боязни наскучить или, быть может, возбудить
зависть у глупцов. Умоляю читателя хоть ненадолго
задуматься над тем, что происходит в префектуре его
департамента, и затем ответить, как сделал бы присяж-
ный заседатель,— сгущены ли краски в предыдущем
рассказе.
Если читатель живет в Париже, он не может быть
компетентным судьей. О каком событии в админист-
ративном мире узнаете вы правду в Париже? Разве
человек, угощающий обедами, не имеет обычно двух-
сот друзей в обществе, готовых отрицать все его не-
267
благовидные поступки? Отсюда страстное стремле-
ние к возможности устраивать обеды, которым обуре-
ваем мелкий парижский буржуа.
Привожу диалог, имевший место менее двух не-
дель тому назад между депутатом, прибывшим из
Амстердама, и префектом.
Депутат. Впрочем, к вам скоро будут на-
значены пять учителей.
Префект. Очень рад! Я жду их с нетерпением.
В Пенском кантоне положение очень неприятное: по-
сле принятия закона о пожизненной пенсии принцам
там кишмя кишит республиканцами. Но эти новые
учителя, которых я очень тщательно подобрал,—люди
общительные; они будут посещать кафе, вести там раз-
говоры, и с ними я надеюсь взять верх над республи-
канцами. Все в порядке.
— Но, дорогой префект, должен вам признаться,
что назначены не те учителя, о которых вы просили:
новые учителя — это господа Дюран — в Рошфор,
Пьерро — в Сувиньи и т. д.
— Боже мой! Как это случилось?
— Очень просто; я просил об их назначении, и
моих кандидатов предпочли вашим.
— Бог мой! Да что же заставило вас так поступить?
— Каждый из этих новых учителей добудет мне по
крайней мере пять голосов, и, что еще важнее, я та-
ким образом лишу двадцати пяти голосов моего сопер-
ника господина Дюфрена.
Префект, совершенно обескураженный, опустился
в кресло.
— И после этого хотят, чтобы я управлял префек-
турой! Да возьмите ее себе, дорогой друг! Мне при-
казывают идти вперед — и отрезают ноги. Как же мне
управлять волей людей в моей префектуре?
Известно ли вам, что г-н Доре, человек умный, быв-
ший здесь префектом до 1830 года, работал в течение
пяти лет, имея в виду одну цель: выборы. В каждом
кантоне у него был свой человек, которого он щедро
одаривал. Поэтому выборы у него проходили без суч-
ка, без задоринки.
Я привел здесь лишь один из пятидесяти фактов;
они слишком характерны, чтобы можно было писать
268
о них: пришлось бы назвать имена, а это вызвало бы
скандал, что, по-моему, грубо.
Если бы я имел честь принадлежать правительству,
я считал бы самой большой глупостью заводить соб-
ственную газету. Француз еще далек от тайн управле-
ния и потому ничего не смыслит в крупном мероприя-
тии, не знает, что о нем сказать, и скоро о нем забы-
вает, если только не получает объяснений от какого-
нибудь глупца, подкупленного, чтобы превозносить это
мероприятие. Тогда француз начинает думать как раз
противоположное тому, в чем хочет его убедить под-
купленный субъект. Он считал бы себя обманутым, ес-
ли бы поверил.
Несмотря на неприятную перспективу вызвать, го-
воря о политике, неудовольствие половины моих чита-
телей, я все же решаюсь записывать то, что вижу.
Я никогда не забуду того огромного удовольствия, ка-
кое я испытал в Лондоне, найдя в великолепном томе
in-4° . отрывки из путешествия Локка по Франции
около 1670 года. Возможно, что через каких-нибудь
пятьдесят лет все будут изумляться, как это могли
додуматься до такой глупости, как выпуск газет пре-
фектурами. Господа префекты своими действиями до-
стигают как раз обратного тому, чего они стремятся
достигнуть. Я сам удостоверился в этом по крайней
мере в десяти департаментах. С помощью более или
менее ловких приемов префекты заставляют коммуны
своих департаментов подписываться на газету, выпус-
каемую преданным им человеком, который ежедневно
является за инструкциями в префектуру. Этот человек,
бесспорно,— образец всех добродетелей, однако он
иногда допускает некоторые оплошности. Точнее гово-
ря, его усилия избежать самой низкопробной, с лите-
ратурной точки зрения, пошлости остаются тщетными.
И это вполне понятно. По каждому вопросу он боится
сказать либо слишком мало, либо слишком много; он
трепещет перед своим префектом, который, в свою
очередь, трепещет каждое утро, раскрывая Moniteur.
Я наблюдал в маленьких коммунах тот момент, когда
деревенский почтарь приносит газету префектуры;
крупные землевладельцы, платящие сто франков
налога, которые собрались в кафе, считают себя обя-
269
ванными думать как раз противоположное тому, что
проповедует г-н префект. Я рассказывал в одном ни-
вернейском городке о случае, происшедшем на моих
глазах два месяца тому назад в Лангре. Мне очень
серьезно возражали, что в моей версии это было на-
печатано третьего дня в газете префектуры. При этих
словах все взоры, даже взоры золотой середины, оста-
новились на мне с недоверием. За меня были лишь
люди, знавшие меня по Парижу.
Правительство могло бы потребовать от всех своих
чиновников на периферии сообщать ему сведения 1-го,
Ю-го и 20-го каждого месяца. Эти донесения следова-
ло бы расположить на трех столбцах: проверенные
факты, вещи возможные и слухи.
Прибегнув к такому простому средству и затратив
сто тысяч франков на почтовые расходы, можно было
бы собрать массу фактов, столь же точных, сколь и
разнообразных, и заполнить ими, изложив их в развле-
кательной форме, первые три страницы газеты. На
четвертой помещались бы королевские распоряжения
и информация, которая давалась бы без тени похвалы
или осуждения. И, конечно; никаких грубых опроверже-
ний других газет, никакого восхваления правительст-
венных мероприятий. Печатались бы парламентские
дебаты, причем выступлениям двенадцати — пятна-
дцати ораторов, пользующихся популярностью, посвя-
щалось бы известное количество строк в точном соот-
ветствии с временем, проведенным ими на трибуне.
Враждебность могла бы проявляться лишь в возбуж-
дении дел о контрафакции против писателей, если бы
они в течение недели использовали факты, опублико-
ванные на первых трех страницах правительственной
газеты. Если бы писатели стали утверждать, что сами
получили то же известие, их попросили бы предъявить
письмо с почтовым штемпелем.
Вначале я думал, что только усердие или стремле-
ние к повышению по службе побуждали префектов вы-
ставлять в смешном виде правительство с помощью
своей злосчастной газеты. Но это вовсе не так. Г-н К.
только что сообщил мне, что префектам предписы-
вается опубликовывать за свой счет ряд извещений,
которые они должны довести до сведения всех коммун
270
своих департаментов. Префекты считают весьма остро-
умным возложить на коммуны, под видом подписки на
газету, издержки, которые они сами должны были бы
покрывать из своих средств.
Жалованье чиновника, наделенного всеми доброде-
телями, который в красноречивых строках восхваляет
г-на префекта и министерство, составляет 3 000 фран-
ков, к тому же он надеется на получение выгодной
супрефектуры. Бедняга редактор оппозиционной газе-
ты едва зарабатывает 1 200 франков, однако он один
из самых почетных гостей на всех торжествах у мест-
ных либералов. Обычная же беседа ближайших друзей
префекта и правительства состоит в насмешках над
глупостями, которые они прочитали утром в газете
префектуры. Таким способом они рядятся в тогу неза-
висимости и превосходства и дают этим понять, что
им известен подлинный смысл событий и оборотная
сторона медали.
Если правительство когда-нибудь осуществит
мысль о посылке в департаменты трех занятных стра-
ничек стоимостью в сорок франков для частных лиц
и в двадцать для коммуны, оно зарежет три четверти
провинциальных газет. На мой взгляд, это было бы
великим злом.
Провинциал после чтения газеты всегда становится
несколько менее отсталым и менее завистливым, чем
обычно; как раз обратное случается с парижанином,
который от газеты тупеет. Я разрешил себе описать
здесь свои мечты, хотя и убежден, что ни одно прави-
тельство никогда не откажется от удовольствия прочи-
тать напечатанные каждое утро похвалы распоряже-
ниям, подписанным им накануне. Оно воображает,
будто, кроме него, еще кто-то их читает, и не видит,
что этим дается пища оппозиционным газетам. Без их
разъясняющих восхвалений оппозиционной прессе
пришлось бы самой сочинять экспозицию пьесы, разы-
грываемой перед публикой. Однако предложить точ-
ную экспозицию современным французам — задача
очень трудная. Доза внимания читателей к печатному
слову заметно уменьшилась с тех пор, как авторы
больше не перечитывают фраз, посылаемых ими в ти-
пографию.
271
Я настоятельно просил в гостинице разбудить меня
в половине пятого утра, чтобы не опоздать на паро-
ход, уходящий в Нант. Я был напуган печальным про-
исшествием с целой семьей, которая обедала накануне
за табльдотом и рассказывала, что утром они при-
ехали на пристань ровно через час после того, как па-
роход отошел.
К счастью, я проснулся в четыре часа, и мне при-
шлось дергать за руку привратника, накануне унижен-
но просившего у меня разрешения отнести мой дорож-
ный мешок на пароход. Он нашел, что я поступил
весьма неделикатно, потревожив его сон, и выражал
неудовольствие даже после того, как я ему дал чаевые.
В половине шестого колеса парохода пришли в дви-
жение, но это движение было непродолжительным. Че-
рез десять минут мы благополучно застряли на от-
мели, являющейся продолжением острова на Луаре,
который расположен ниже красивого моста. Капитан
стал ругать на чем свет стоит своих подчиненных, го-
воря, что они должны были знать, что в этом месте
нет прохода и что еще вчера вечером пароход, идя с
низовья реки, принужден был двигаться вдоль право-
го берега.
Забавно, что он сам был на борту парохода в мо-
мент отплытия,— правда, он был занят тем, что, надув-
шись, как индейский петух, и с видом римского им-
ператора отдавал распоряжение, куда разместить
судовую команду. Самое печальное то, что мы два с
половиной часа провели неподвижно на мели в нестер-
пимой сырости, ибо через десять минут все было окута-
но таким густым туманом, что не видно было больше бе-
регов Луары. Нас пронизывал холод, дамы перепуга-
лись. Наш пароход чуть не разбился, потому что капи-
тан хотел заставить вращаться колеса, из которых
одно завязло в песке. Величайший беспорядок царил
среди матросов: все неистово ругались, ни у кого не
оставалось времени, чтобы подумать о том, что следует
предпринять. Самый молодой из моряков, по-моему,
низшего чина, бросился в воду, и мы с ужасом увиде-
ли, что вода не доходит ему до пояса. Сделали не-
сколько попыток, но все оказались тщетными. Хотели
повернуть пароход так, чтобы его унесло течение. Но
272
как его повернуть на мели шириной в пять или шесть
футов, на которую он сел? Чтобы облегчить судно, нас
всех (конечно, мужчин) заставили сесть в лодку. Но в
этой лодке, не приспособленной к такому грузу, везде
проступала вода. Вода доходила нам до лодыжек, и
мне уже казалось, что лодка пойдет ко дну у конца
отмели. По правде сказать, это не представляло боль-
шой опасности, мы погрузились бы в воду лишь по
колена.
Матросы, в течение полутора часов кричавшие, как
бесноватые, совсем охрипли. Они не в состоянии были
отвечать на насмешки, сыпавшиеся с весельных судов,
которые быстро скользили мимо нас по мощному тече-
нию Луары. Лодочники спрашивали матросов с паро-
хода, обычно с такой наглостью обгонявшего их, не
отвезти ли их груз в Нант.
Мне очень хотелось нанять для себя одну из этих
лодок. Я дрожал от холода еще сильнее, чем третьего
дня в читальне. Наконец, счетовод парохода решил
окликнуть большую баржу, управляемую пятнадцати-
летним мальчуганом. Мы все перебрались на сухую
баржу. С этой минуты все мои горести прошли. При-
няв груз, баржа чуть было не ушла одна; снова подня-
лись крики. Баржу крепко привязали к пароходу,
матросы сели на весла, повернули баржу по течению,
и, наконец, наше несчастное судно начало медленно
двигаться. Слышен был скрип, когда оно проходило
по мели.
В эту минуту громкий крик послышался с носа па-
рохода; матросы принялись ругаться пуще прежнего;
высокий юноша, который раньше бросился в воду, про-
сто неистовствовал от злости. Нам грозила новая опас-
ность! Большая спускавшаяся по Луаре баржа, кото-
рую тянули восемь лошадей, бежавших рысью, шла
прямо на нас и вот-вот должна была столкнуться с
нами. Крики и сумятица достигли крайних пределов,
капитаны ругали друг друга, маленький счетовод был
бледен, как смерть. Наконец мы привели в движение
нашу машину, рискуя сломать одно из колес, все еще
завязшее в песке. Судно дернулось в сторону и отошло
приблизительно на шесть футов от своего прежнего по-
ложения. Люди с буксируемой баржи тоже кричали,
18. Стендаль. Т. XII. 273
как сумасшедшие, вторя погонщикам лошадей. Нако-
нец эти люди сообразили, в чем дело, и баржа остано-
вилась в десяти — двенадцати футах от нашего па-
рохода.
По моему мнению, наше движение в сторону спас-
ло бы нас от столкновения с баржей, даже если бы
лошади и не остановились.
Видно, французы действительно обладают большой
храбростью, подумал я, если при таком беспорядке они
выигрывают сражения в минуту опасности. Быть
может, остатки германской основательности, гаранти-
рующей их от такого беспорядка,— причина того, что
англичане почти всегда побеждают нас на суше. В бит-
ве при Фонтенуа — единственной, быть может, которая
принесла нам победу,— французской армией командо-
вал немец (маршал Саконский), абсолютно не считав-
шийся с окружавшими его генералами и не слушав-
ший их.
После того как пароход пришел в движение, волне-
ние от пережитой неприятности вызвало приступ неле-
пой болтливости, длившийся до самого устья Эндры.
В своих комментариях женщины совершенно искажа-
ли истину, причем рассказы пассажирок первого и вто-
рого классов, трусивших еще больше крестьянок, были
еще более романтическими.
Поверит ли мне читатель, если я поклянусь, что не
из эготизма поведал ему так многословно об этой ма-
ленькой беде? Цель моя была заставить недоброжела-
тельного читателя, который несправедливо осуждает
меня и тоже находится в пути, не принимать столь
близко к сердцу все те недоразумения с паспортом, ка-
рантины и поломки экипажа, которые так часто портят
самую приятную дорогу. Положительная же сторона
в том, что узнаешь самого себя; научаешься побеждать
дурное расположение духа в пути, как своего рода
душевную болезнь, мешающую видеть любопытные
вещи, которые, быть может, тебя окружают и среди ко-
торых тебе никогда уже не удастся побыть.
Мне кажется, поскольку наша страна находит-
ся на материке и нам свойственна известная склон-
ность— возможно, и врожденная — к беспорядку, мо-
нархический образ правления, по крайней мере
274
в 1837 году, для нас предпочтительней, чем лучшая
республика. Будь у нас худший из королей, скажем,
Фердинанд VII Испанский, я счел бы его более прием-
лемым правителем, чем республиканцев. Верю, они
пришли бы к власти с самыми разумными намерения-
ми, но вскоре разозлились бы и пожелали переделать
все человечество.
Революция 89 года удалась только потому, что все
плебеи, наделенные хоть в некоторой степени мужест-
вом, были воодушевлены глубокой ненавистью, вы-
званной страшнейшими злоупотреблениями. А где же
теперь страшнейшие злоупотребления?
И вдруг, словно чудом, на помощь революции яви-
лись семь или восемь великих людей, каждый из кото-
рых наметил свой путь в зависимости от своих стра-
стей и предрассудков своей семьи. Эти великие люди
обладали такой энергией, что еще сейчас, через сорок
лет, малодушие, которым мы обязаны их победам и
спокойному положению—следствию этих побед, еще
не привыкло смотреть в глаза этой энергии.
Им помогала сотня значительных людей: Приеры,
Петье, Дарю, Крете, Дефермоны, Мерлены.
В 1789 году тысячи французов страстно любили ро-
дину. Можем ли мы надеяться на такое стечение чудес
в случае новой борьбы с Европой? Страх, который мы
внушаем иностранным державам, знающим, что их
подданные готовы подражать нам, научил их быть
сплоченными. Воспользуемся же нашим нынешним
счастьем и будем ждать. Будущее может быть для
нас благоприятным, если мы все предоставим своему
течению. Покажем же третьему сословию всей Европы
картину нашего процветания и, чтобы еще ярче про-
явилось наше благополучие, откажемся от мятежей и
удвоим наши богатства!
Туман и пронизывающий холод продолжались до
устья Вьенны. Берега Луары однообразны: повсюду
бледная зелень ив и тополей. Чтобы дать хоть некото-
рую пищу уму и не слишком скучать, я твердил себе,
что мы проезжаем мимо Шинона, Ришелье, Монконту-
ра; я старался припомнить события из истории Фран-
ции при последних Валуа и двух первых Бурбонах. На
пароходе меня уверяли, что Турень сохранила еще
275
следы морального разложения — последствие длитель-
ного пребывания двора. Таково было мнение и Поля-
Луи Курье (убитого неподалеку от мест, через которые
я проезжаю).
Взоры мои с жадностью искали хваленых берегов
Луары; передо мной лишь низкорослые тополя и ивы,
ни одного дерева вышиной в шестьдесят футов, ни одно-
го прекрасного дуба, как в долине Арно, ни одного ха-
рактерного холма. Беспрерывно тянутся плодородные
луга и множество островов на поверхности воды, по-
крытые зарослями молодого ивняка, высотой в двена-
дцать футов, тонкие и свисающие ветви которого оку-
наются в реку. Среди этих зеленеющих, но лишенных
живописности островков пароход прокладывал себе до-
рогу. Довольно часто нам попадались башни какого-ни-
будь замка в стиле Ренессанс, расположенного в пяти-
стах шагах от реки, например, замок в Люин (родина
Курье). Население этого городка ютится в пещерах,
выдолбленных в скале. Меня хотят уверить, что перед
нами столбы очень старинного акведука, находящегося
близ Люин. На пароходе было много разговоров о зам-
ке Ла-Пуассоньер, где в 1524 году родился Ронсар. Над
входом сохранилась еще и сейчас надпись: Voluptati et
gratiis *. Перед замком все еще течет родник прекрас-
ной Ириды, называемый в этих местах Fontaine de la
Bellerie. Я очень сожалею, что не побывал в Шенон-
со, расположенном всего лишь в семи лье от Тура.
Как известно, знаменитый замок того же имени по-
строен на мосту через Шер, и ближайшие полые быки
были отведены под кухни. Этот замок обитаем и пре-
красно сохранился. Постройка восходит к XIII веку:
она, по всей вероятности, являлась предмостным укреп-
лением, возведенным для облегчения прогулок сеньора
по обоим берегам Шера.
Поглядывая на берега Луары, я с удовольствием чи-
тал «Историю готического искусства» г-на де Комона.
Мне кажется, что все содержание этого томика в три-
ста страниц заимствовано из английских трудов; в нем
имеются забавные литографии, хотя и не всегда точные.
Заметно, что г-н де Комон сам не путешествовал и что
английские авторы, на которых он ссылается, не знали
* Наслаждению и грациям (лат.).
276
юга Франции. В Англии, и лет всего лишь пятьдесят то-
му назад, решились взяться за изучение готического
искусства. Такое изучение вполне соответствует поме-
шательству на аристократизме, овладевшему этой
страной *.
За четыре с половиной лье от Тура мне любезно ука-
зали колонну Сен-Марса; это четырехгранный камен-
ный столб восьмидесяти шести футов высотой, каждая
из четырех сторон которого имеет в ширину двенадцать
с половиною футов. Колонна эта — массивная сплош-
ная постройка, не имеющая ни лестницы, ни окон. Она
сделана из кирпича и увенчана еще четырьмя маленьки-
ми колоннами восьми футов высотой. Римского ли про-
исхождения этот памятник? В Ланже находится готи-
ческий замок, и в одном из обширных зал этого двор-
ца, сейчас превращенного в конюшню, совершено бы-
ло в 1491 году бракосочетание богатой наследницы Ан-
ны Бретонской с Карлом VIII.
Мы увидели замковую башню и белые дома Сомю-
ра; издали они производят неплохое впечатление. За
двадцать минут до прибытия город кажется величе-
ственным; стоит он на живописном холме. Когда мы
проплывали вдоль набережной, на расстоянии писто-
летного выстрела, нам очень понравились здешние
лавки.
Замок или замковая башня, которую мы давно уже
заметили, была построена в несколько приемов и закон-
чена лишь в XIII веке. До 1789 года здесь помещалась
государственная тюрьма, а в 1793 году замок был занят
армией вандейцев. Церковь св. Петра относится к
XIII веку; говорят, что она подлинно готического стиля
с частями в романском стиле (предшествовавшем готи-
ческому или дерзновенному, который появился лишь в
1200 году). Любопытная церковь в Шантильи, как уве-
ряют, построена до наступления великого варварства в
1000 году. Но мой чичероне полагает, что она относится
к началу XII века. Говорят, в ней находятся большие
стенные ковры XV века,— к великому сожалению, я
не смог их осмотреть. Только увидев барельефы особня-
ка Бурдеруля в Руане, я получил ясное представление
о внешнем облике средневекового общества.
1 «Что стоит глаз врача?» — спросил недавно граф **\
277
Церковь Нотр-дам-дез-Ардилье относится к 1553 го-
ду, церковь св. Иоанна, служащая теперь конюшней,—
к концу XII века.
Несколько образованных людей, которые находи-
лись на пароходе, упомянули о Двух долменах (друиди-
ческих плитах) в окрестностях Сомюра. У одного из
них, в Банье, плита возвышается на семь футов от зем-
ли, длиною она в пятьдесят восемь футов и шириною в
двадцать один фут; тот же, который находится в Риу,
не так велик; он стоит на вершине холма, и его назы-
вают «Крытый камень». В Сомюрском музее имеется
античная труба длиною в пять футов.
К великому своему сожалению, я ничего этого не
видал; пароход уносил меня все дальше. Мы без труда
прошли под одним из прекрасных пролетов нового мо-
ста, после которого перед нами возникли большие зда-
ния Кавалерийской школы и тут же началась нескон-
чаемая болтовня о судебном приговоре, недавно выне-
сенном одному молодому офицеру. Пожилой человек,
житель Сомюра, сказал нам: «Возможно, что за ними
водились кой-какие грешки, это вполне естественно для
сублейтенанта; но недостаточно проверенные факты,
легшие в основу приговора присяжных, абсурдны и не
могли иметь места. Во всяком случае, можно было бы
просить о помиловании: годичная высылка в Соеди-
ненные Штаты была бы более чем достаточным нака-
занием». Особенно примечательно в этом процессе то,
что присяжные, как и все во Франции, не способны
противостоять моде; именно это и является галльским
грехом.
Только после впадения Майенны дамы, еще опасав-
шиеся, что мы снова сядем на мель, окончательно успо-
коились. Я заметил на левом берегу, в двадцати шагах
от Луары, деревню, которая тянулась по крайней мере
пол-лье. В этом месте река течет непосредственно у под-
ножия скалы, сдерживающей ее с юга.
Изысканно одетый пожилой господин, о котором я
впоследствии узнал, что это смещенный с должности
префект, попросил у меня дать почитать ему один из
томов серьезного романа Бошана под заглавием
«История Вандейской войны». Вскоре он мне его воз-
вратил.
278
— Местному жителю, знающему правду, это невоз-
можно читать,— сказал он мне.
Мы начали беседовать, чему я был очень рад. Этот
префект, человек неглупый, который так же скучал, как
я, рассказал мне с большими подробностями все, что
происходило в окрестностях Луары в связи со смелым
выступлением герцогини Беррийской. Хотя мы оба при-
надлежим к народной партии, мы не могли не отдать
должного мужеству молодой женщины, тем более по-
разительному, что она получила самое жалкое придвор-
ное воспитание. Если бы граф д’Артуа поступил так же
в 1794 году, мы не имели бы гражданского кодекса, за-
трудняющего передачу по наследству большие состоя-
ний, без которых невозможна подлинная монархия.
Очевидно, мой новый приятель побывал в Неаполе.
Он рассказал мне несколько анекдотов, слишком воль-
ных, чтобы их здесь повторить *.
На этот раз мне скажут, что я якобинец. Кардинал
Руффо подзадоривал лацарони, которые оскорбляли
патриотов, посаженных в грязные баржи, стоявшие на
якоре в неаполитанском порту под жгучим августов-
ским солнцем.
— Сволочи,—кричал лацарони,— чем вам помеша-
ли пошлины на муку, что вы хотели их отменить?
В другой раз у либералов были украдены шляпы,
что вовсе не весело при таком солнце.
Затем мы заговорили о carcere duro * г-на Меттер-
ниха и об отрезанной ноге монсиньора Марончелли.
— Виной тому короли,— говорил мне префект,—
своей неловкостью они накличут на нас республику,
которая испортит нам жизнь на десять лет. Настоящие
революционеры не те безумцы, которые призывают к
революции, а те, которые внедряют ее в жизнь. Разве
Пеллико руководился расчетом, когда он писал свое
произведение, так крепко вошедшее в сознание пари-
жан? Нет, по чистой случайности книга его оказалась в
1 Самые оригинальные и правдивые подробности о Неаполе
и Сицилии я узнал у Пальмьери Миччике. Беседа воспитанниц
палермских монастырей, происходившая в воздушном простран-
стве, над крышами домов, и подслушанная им однажды, когда
отец в наказание запер его на чердак, просто великолепна.
* Строгий тюремный режим (лат.).
279
полной гармонии с жеманством, модным тогда в сен-
жерменских салонах Эта книга еще долго не потеряет
читателя, ибо она в духе «Подражания Христу».
Наша беседа была прервана прохождением под Ан-
сенисским мостом, что представляет немалые трудно-
сти. Колеса нашего парохода прошли с обеих сторон на
три дюйма от мостовых быков, к счастью, деревянных.
Опустили трубу из листового железа, но, несмотря на
свое горизонтальное положение, ее нижний край задел
за источенные червями мостовые балки. Как только во-
да хоть немного поднимется в Луаре, пароходы уже не
смогут проходить под этим устарелым мостом, у кото-
рого следовало бы снять один бык.
Когда мы миновали мосты, бывший префект вновь
обратился ко мне:
— Вы, конечно, слыхали о русской княгине Остро-
ленко, чрезвычайно умной женщине, которая еще доста-
точно хороша собой, но горда, как дьявол.
При ней жила молодая девица, тоже украшенная
всеми добродетелями, которая звала ее тетей.
И вдруг, когда они приехали в Неаполь, княгине взбре-
ло на ум выдать племянницу за сына знаменитого апте-
каря Аркона. Все домочадцы боятся княгиню, как огня.
По мере того, как она утрачивает молодость, она ста-
новится, пожалуй, самой большой аристократкой во
всех северных монархиях.
Ее бедная племянница так и не нашла в себе реши-
мости сказать ей, что она не хочет выходить замуж
за аптекарского сына. Оглашение было сделано,
все швеи Неаполя засели за шитье роскошного
приданого.
Накануне свадьбы аптекарский сын явился к своей
нареченной с огромным букетом цветов. Он долго бесе-
довал с ней наедине на террасе в саду, в десяти шагах
от княгини. Но его галантность не имела успеха. Фи-
зиономия страстно влюбленного аптекаря вызвала у де-
вушки такое отвращение, что оно на этот раз оказалось
сильнее страха, который княгиня внушала всем в доме.
Молодая особа, однако, не осмелилась говорить со
своей благодетельницей, она пошла выплакать свое горе
к ее дворецкому, огромному, толстому неаполитанцу
очень веселого нрава, который лишь в очень слабой сте-
280
пени разделял тот священный трепет, который испыты-
вают северяне перед своими властителями.
Племянница сказала ему, что она предпочитает уме-
реть, чем сочетаться браком с аптекарем, что ее отвра-
щение непреоборимо, и т. д.
— Что же вы этого раньше не сказали?—повторял
неаполитанец.— Хорошенькое поручение вы мне даете
к ее светлости!
Молодая особа м-ль Мелани стала плакать пуще
прежнего и разжалобила толстяка Итальянская чув-
ствительность еще не иссякла даже у профессиональ-
ных льстецов.
— Ну, хорошо, я попробую,— произнес наконец
дворецкий и велел доложить о себе княгине. Но, уви-
дев эти сверкающие, преисполненные гордости глаза,
он сперва не нашелся, что сказать. И тогда он позво-
лил себе шутку, к которой так часто прибегают неапо-
литанцы, когда они приведены в смущение. Заметив,
что княгиня смеется, он начал другую шуточную исто-
рию, но вдруг остановился.
— Как я могу смеяться,— воскликнул он,— когда
мне приходится сообщить вашей светлости такое не-
приятное известие! Прелестный гарнитур мебели, ко-
торый по заказу нашего поверенного в Лондоне был
выполнен с таким мастерством и за который он потре-
бовал авансом сорок тысяч франков, попорчен, нахо-
дится в самом плачевном состоянии. Корабль, на ко-
торый эти вещи были погружены, дал течь, а ящики
с мебелью лежали в самом низу трюма.
Княгиня стала громко охать.
— Однако заметьте себе, сударыня: небо, знаю-
щее мою безграничную преданность вашей светлости,
наделило меня даром совершить чудо и обменять это
несчастье на другое, тоже, конечно, очень серьезное,
но которое не будет стоить вам ни единого су. Ваш
чудесный гарнитур прибыл вчера, я сам его распако-
вал, все вещи в целости и сохранности, и завтра утром,
если ваша светлость соблаговолит прийти в оранже-
рею, она сама сможет в этом убедиться.
— А какое другое несчастье? — в нетерпении вос-
кликнула княгиня.
— Увы, речь идет о мадмуазель Мелани! Она пи-
281
тает столь глубокое почтение к вашей светлости, что
не осмелилась признаться, что готова лучше умереть,
чем выйти замуж за аптекаря.
Княгиня покраснела и, несмотря на свое обычное
равнодушие, стала ходить взад и вперед по гостиной,
в то время как дворецкий заканчивал свою защити-
тельную речь.
— Вы дурак и наглец! — крикнула она.— Как сме-
ли вы примешать рассказ о мебели к такому серьезно-
му делу!
И она в ярости бросилась к звонку.
— Позвать ко мне мадмуазель Мелани и моего
кучера!
Через минуту оба предстали перед ней.
— Посмотри на мадмуазель Мелани! — приказала
княгиня кучеру, знаменитому своей бородой в восем-
надцать дюймов, вызывавшей восхищение всего Неа-
поля.
Кучер, схватив обеими руками свою бороду, про-
бормотал, что он не смеет.
— Посмотри на нее! — повторила княгиня таким
тоном, что все задрожали...— Нравится она тебе?
Кучер снова пролепетал что-то невразумительное
о своем уважении.
— Завтра ты на ней женишься.
Кучер стал неистово креститься, после чего шепо-
том признался, что он уже женат.
— Убирайся вон, дурак! — крикнула княгиня.—
И пусть мадмуазель Мелани тоже убирается и никогда
не показывается мне больше на глаза!
Назавтра княгиня велела мажордому подыскать
монастырь и отдать туда несчастную Мелани, внеся
на ее содержание за десять лет вперед.
Через три дня княгиня спросила мажордома, како-
во название монастыря, куда он собирается поместить
Мелани; тот весьма политично ответил ей:
-----Об этом происшествии заговорит весь город. На-
ши дамы высшего света очень интересуются тем, что
делается в монастырях, они сами там воспитывались
и сохраняют с ними самые тесные связи. Все захотят
познакомиться с бедняжкой, выгнанной из дому. И кто
знает? Быть может, будет произнесено нелепое сло-
282
во — ревность. Не жалея своих сил, чтобы угодить
вашей светлости, я нашел молодого французского
коммерсанта, который согласен жениться на мадму-
азель Мелани.
— Как его фамилия?
— Ашар.
— Как она пишется: Achard шли Hachard?
— Право, не знаю; как будто...
— Вы дурак! Сейчас же узнайте об этом и Доло-
жите мне до моего отъезда в театр!
— Его фамилия пишется Acnard,— сообщил ма-
жордом, войдя через некоторое время к княгине.
— Я согласна на этот брак,— решила княгиня.—
Приданое пригодится. Не нужно будет менять метку *.
После этого наша беседа с бывшим префектом пе-
решла на более серьезные темы. Мы затронули вопрос
гораздо более рискованный, чем все то, о чем мы раз-
говаривали до сих пор. Сошлись мы на том, что чело-
век, которому его поместья приносят пятьдесят тысяч
франков ежегодного дохода, должен платить более
высокий налог, чем двести мелких землевладельцев,;
имеющих каждый по двести пятьдесят франков дохо-
да. (Это для того, чтобы не кормить бездельников.)'
Сумма в три или четыре миллиона, которую полу-
чило бы государство, увеличив обложение поместий
землевладельцев, платящих налог более двух тысяч
франков, позволила бы уменьшить подати ниже пяти
франков, и вот каким образом.
Крестьянин, который платит сейчас шесть франков
поземельного налога, будет платить только пять фран-
ков в том случае, если он докажет, что он сам или
один из его детей грамотен, и только три франка, если
он сможет доказать, что грамотны и он и двое из его
детей. Эта мера привела бы к снижению всех налогов,
не превышающих пяти франков, на сумму, которая
ежегодно предусматривалась бы определенной статьей
бюджета, уравновешиваемого поступлениями по про-
грессивному налогу.
Уменьшать посредством обложения доход отца се-
мейства, имеющего ежегодный доход двести пятьдесят
1 Я бы не позволил себе привести эту историю, если бы она
не была напечатана в «La Presse» 30 ноября 1837 года.
283
франков в год и пятерых детей,— это значит наносить
вред приросту населения. Неосторожность и религиоз-
ные предрассудки способствуют деторождению. Дети
же до семи — восьмилетнего возраста во множестве
гибнут от недостатка питания. Они были бы спасены,
если бы раз в неделю могли есть мясо.
А ведь продукты, затраченные на питание четырех
детей, которые к восьми годам умерли от недоедания
и не успели принести никакой пользы обществу (то
есть не способствовали своим трудом увеличению его
ценностей), эквивалентны продуктам питания, потреб-
ленным за свою жизнь здоровым двадцатилетним юно-
шей, который весьма полезен.
Общество — даже оставляя в стороне человеколю-
бие — заинтересовано в сохранении жизни каждого ре-
бенка. Не следует забывать, что восемьдесят из ста
детей, погибающих в деревнях, умирают из-за недо-
статка питания; болезни — лишь пустая видимость.
Нация теряет средства, израсходованные на пита-
ние этих восьмидесяти детей. Прогрессивный налог
снизил бы число гибнущих из-за недоедания детей,
быть может, до сорока процентов. Но найдется ли в
голландской палате в 1836 году хотя бы сто депутатов,
читавших Смита и Мальтуса или размышлявших над
этими вопросами? Целесообразно отложить все эти
трудные проблемы до того времени, когда депутатов
будут оплачивать; тогда появятся люди, привыкшие
работать.
Мы наговорили еще немало других глупостей.
Штрафы являются наказанием только для бедняков,
богатым людям они нипочем. Собственника экипажа,
раздавившего в Париже человеческое существо, сле-
довало бы не только приговаривать к штрафу в
150 франков, но еще и к сумме вдвое больше налога,
уплаченного им в предыдущем году.
У одного человека тридцать шесть тысяч франков
дохода в год, иначе говоря, сто франков в день; у дру-
гого— четыре тысячи франков в год, то есть одинна-
дцать франков в день. Кто решится утверждать, что
штраф в пятьсот франков ложится одинаковой тяже-
стью на обоих виновных? Необходимо, следовательно,
изменить законы о наложении денежных взысканий.
284
Приговор судьбы можно сформулировать следующим
образом: безопасность богачей вскоре будет обуслов-
лена отсутствием отчаяния у бедняков.
Рабочего, привлеченного к суду, сажают в тюрьму;
это предварительное заключение длится один — два
месяца; за это время его жене и детям остается толь-
ко умереть с голоду или же начать воровать. Если же
в тюрьму сажают состоятельного человека, он теряет
только свободу.
Заставьте понять все это людей, никогда не читав-
ших, я уже не говорю Бентама, но даже Монтескье,
стиль которого — подлинный праздник для ума. Одна-
жды какой-то законодатель посмеялся надо мной, по-
тому что я читал Делольма (относительно английского
образа правления).
Француз, желающий жить в городе с девятьюстами
тысячами жителей, говорили мы, должен пожертво-
вать долей своей свободы. Вот о чем обязан был бы
сказать министр, внося в Палату закон, воспрещаю-
щий всем отбывшим свой срок каторжникам и реци-
дивистам проживать в департаменте Сены. По этому
закону каторжник сможет там жить, только если за
него будет внесен залог в 5 000 франков, и то по спе-
циальному разрешению короля. Мошенники стали
нынче уж очень ловки; вспомните Ласенера.
Малолетних рецидивистов (не достигших 16 лет)
будут отправлять в рабочий дом в Тулоне, и они уже
не смогут появиться в департаменте Сены. Их можно
будет использовать на море. Если не принять таких
мер, то у нас на каждом шагу будут происходить убий-
ства, подобные убийству Маэса.
Полиция у нас прекрасная, но преступники настоль-
ко умелы, что вскоре она не сможет с ними справ-
ляться.
Жители на улице Ришелье могли бы нанять двух
сторожей, взятых из раненых солдат (условие, которое
избавит от бывших лакеев влиятельных особ). Эти сто-
рожа, вооруженные пистолетом и копьем, ходили бы
по улице Ришелье от одиннадцати часов вечера до рас-
света и вскоре знали бы всех жителей. В Англии, Гер-
мании и Испании имеются такие сторожа.
Какой-нибудь престарелый, но еще бодрый гене-
285
рал, бывший префект, проживающий на данной улице,
Мог бы быть избран эдилом местными домовладельца-
ми и жильцами, платящими более ста франков налога.
В его распоряжении были бы сторожа, и он имел бы
дело только с воровством и посягательством на лич-
ную безопасность,— политика не входила бы в его ком-
петенцию.
Так мы дружески беседовали в кают-компании па-
рохода, ибо вскоре после Ансениса холод заставил
нас там укрыться. Время начало томительно тянуться,
как вдруг мы увидели огни Нанта.
Нант, 25 июня 1837 г.
Нет ничего более тягостного во Франции, чем мину-
та, когда пароход подходит к пристани; каждый норо-
вит схватить свои чемоданы или тюки и безжалостно
расшвыривает целую гору самых различных предме-
тов, нагроможденных на палубе. Все раздражены, все
грубы.
Моя бедность спасла меня от этой сутолоки. Я взял
свой дорожный мешок под мышку и одним из первых
спустился по мосткам на нантскую мостовую. Не успел
я сделать и двадцати шагов, следуя за человеком, ко-
торый нес мой чемодан, как понял, что это большой
город. Мы пошли вдоль чудесной решетки, служащей
оградой саду, расположенному на набережной перед
биржей. Мы поднялись по улице, которая ведет к теат-
ру. Лавки, хотя в большинстве уже закрытые — было
девять часов вечера,— с внешней стороны производят
прекрасное впечатление. Несколько еще освещенных
ювелирных лавок напоминают роскошные магазины
на улице Вивьен. Боже мой, как это непохоже на оплыв-
шие свечи, освещающие грязные лавчонки в Туре, Бур-
же и большинстве городов центральной Франции! Это
возвращение в цивилизованный мир вернуло мне все
мое философское спокойствие, слегка нарушенное,
признаться, июньским холодом и вынужденным двух-
часовым купанием сегодня утром. Впрочем, удоволь-
ствие, доставляемое моим взорам, не отвлекло меня
от моих телесных недугов. Я ждал чего-нибудь похо-
жего если не на берега Рейна в Кобленце, то хотя бы
на лесистые холмы в окрестностях Вилькье или Ла-
286
Мейере-на-Сене. Передо мной же были лишь зеленею»
щие острова и обширные луга, окаймленные ивами.
Слава, созданная Луаре, свидетельствует об отсутст-
вии понимания красот природы, которое характерно
для французов старого режима, для просвещенных
умов вроде Вольтера или Лабрюйера. Только в эми-
грации, в Гартвеле или Дрездене, у людей раскрылись
глаза на такого рода красоту. Я слышал, как герцог
де М. с большим пониманием говорил о том, каким
образом следует украсить Компьенский парк.
Я остановился в великолепной гостинице, в пре-
красном номере, выходящем на площадь Грален, где
помещается театр. Пять или шесть улиц ведут к этой
прелестной небольшой площади, которой восхищались
бы даже в Париже.
Бегу в театр и поспеваю как раз в тот момент, ко-
гда Буффе заканчивает свою роль в «Бедном Малом».
Увидев Буффе, я подумал, что вернулся в Париж. Это,
на мой взгляд, безусловно, лучший актер нашего теат-
ра. Во всех своих ролях он перевоплощается и в каж-
дой новой роли не похож на себя. Верне, конечно, не
лишен натуральности и правдивости, но это всегда
один и тот же наивный простак, который нравится нам
своим открытым характером и своей прямотой. По ме-
ре того как эти качества становятся все менее приемле-
мыми в обществе, все больше ценишь их на сцене.
«Бедный Малый» — ничтожная пьеса, но сегодня
вечером в диалоге отца с дочерью я нашел тему для
дуэта, который мог бы написать Перголезе; он превзо-
шел бы всех современных композиторов, даже Росси-
ни. Здесь потребовалась бы большая глубина, чем в
квартете из «Bianca е Faliero» (это шедевр остроумно-
го человека, напускающего на себя чувствительность).
Когда актеры Французской комедии расхаживают по
сцене, они производят на меня впечатление людей хо-
рошего общества, очень воспитанных, но по случайно-
сти совершенно лишенных остроумия. Непонятная ску-
ка начинает мало-помалу одолевать вас, и вы сначала
не знаете, чему ее приписать. Поразмыслив, вы при-
ходите к выводу, что мадмуазель Марс — образец, ко-
торому они все подражают,— не умеет передать ни од-
ного более или менее пылкого душевного переживания:
287
она в состоянии создать лишь образ женщины очень
хорошего общества. Иногда она как будто хочет изо-
бразить безумие, но тут же лукавым взглядом преду-
преждает вас, что не хочет утратить в ваших глазах
своего личного превосходства над исполняемой ею
ролью.
Какая доля правды допустима в изящных искусст-
вах? Это очень серьезный вопрос. Двор Людовика XV
заставил нас заменить правду элегантностью или, точ-
нее, изысканностью. По этому пути мы дошли до абба-
та Делиля — треть общепринятых слов запрещено бы-
ло произносить на сцене; отсюда мы сделали скачок
к Вальтеру Скотту и к Беранже.
Если бы Амалия Беттини и Доменикони, великие
итальянские актеры, могли играть на французском язы-
ке, они изумили бы Париж. Мне думается, что из ме-
сти их освистали бы. Потом кто-нибудь открыл бы, что
в салонах на каждом шагу встречаешь те самые ха-
рактеры, которые они изображали на сцене.
Буффе настолько восхитил меня тем, что сумел
придать интерес плохонькой пьеске «Бедный Малый»,
что я позабыл ознакомиться с внешним обликом бре-
тонского общества. Зал был битком набит.
Только когда я выходил из театра, одно лицо на-
помнило мне мадмуазель Сент-Ив из «Простака»; то
была молодая бретонка с черными глазами и видом
не то чтобы решительным, но отважным, выходившая
из ложи бенуара под руку с отцом; она показалась мне
воплощением героинь Вандеи. Терпеть не могу, когда
люди собираются за границей, чтобы добиться победы
своей партии, однако такое заблуждение простительно
крестьянам, особенно если оно продолжается недолго.
Я восхищаюсь бедными крестьянами, проливавшими
кровь ради того, чтобы светские аббаты в Париже поль-
зовались доходами с трех или четырех богатых аб-
батств, расположенных в их провинции, в то время как
сами эти крестьяне довольствовались лепешками из
гречихи.
Само собой разумеется, что не вчера вечером вписал
я все эти страницы в свой дневник; я умирал от уста-
лости, когда вернулся из театра и из кафе в половине
первого ночи.
288
Сегодня в шесть часов утра меня разбудили слу-
ги, которые перед самой моей дверью прутьями выко-
лачивали платье всех постояльцев гостиницы, насви-
стывая при этом что было мочи. А ведь я взял номер
в третьем этаже, чтобы избежать шума. Но провинциа-
лы всегда верны себе, и тщетны усилия спастись от
них. Меня глубоко восхищают некоторые черты пре-
данности и мужества, которые прославили Вандею.
Мой номер превосходно обставлен, и я плачу за него
три франка в сутки, но в шесть часов утра меня будят
самым варварским образом. Когда, выходя из своего
номера, я очень кротко сказал старшему коридорно-
му, что, быть может, для чистки платья нашлось бы
помещение в нижнем этаже, он посмотрел на меня
свирепыми глазами и ничего не ответил; как истый
француз, он не простит мне всю жизнь, что не сумел
мне ответить.
К счастью, корреспондент нашей фирмы — бывший
вандеец. Он все еще в душе солдат и совсем не купец.
Он видел храброго Кателино, к которому, признаюсь,
я питаю слабость. Он сказал мне, что купленная мною
литография Кателино не имеет с ним ничего общего.
С превеликим удовольствием принял я его приглаше-
ние к обеду на сегодняшний вечер.
Преисполненный мыслями о гражданской войне, я,
покончив с делами, пошел смотреть место, где скрыва-
лась герцогиня Беррийская: она пряталась в доме
возле крепости. Удивительно, что эту героическую
женщину так долго не могли найти. Достаточно было
бы измерить дом снаружи и внутри, как это делали
французские солдаты в Москве, чтобы найти тайники.
На крепости в разных концах я заметил лотарингские
кресты.
Я поднялся на бульвар, который расположен со-
всем неподалеку и высится над крепостью и над
течением Луары. Вид оттуда очень неплох. Сидя на
скамейке около большой лестницы, спускающейся к
Луаре, я вспоминал события из истории длительного
заточения в здешних местах знаменитого кардинала
де Реца, который по зрелому обсуждению должен
быть признан умнейшим человеком Франции.. У него
не замечаешь, как у Вольтера, ограниченности в суж-
19. Стендаль. T. XII. 289
дениях; он имеет смелость говорить то, что с трудом
поддается выражению.
Я вспомнил план похищения его кузины, прекрас-
ной Маргариты де Рец. Он хотел увезти ее в Голлан-
дию, где люди укрывались в те времена от деспотиз-
ма французского короля.
«У мадмуазель де Рец были прекраснейшие гла-
за,— говорил кардинал * *,— но особенно прекрасны они
были, когда становились томными; я не видел лица,
которому нега придавала бы столько прелести. Од-
нажды, когда мы вместе обедали у одной местной да-
мы, м-ль де Рец, глядясь в зеркало, висевшее в нише,
взором выразила всю нежность, живость и трогатель-
ность, присущие morbidezza * итальянок. Но, к сожа-
лению, она не приметила того, что Паллюо, впослед-
ствии маршал де Клерамбо, мог видеть ее отражение в
зеркале».
Столь нежный взгляд, подмеченный умным че-
ловеком, возбудил такие подозрения, — ибо этот
взгляд, бесспорно, был нарочитым,— что отец бу-
дущего кардинала поспешил увезти его в Париж.
Я провел два часа на этом холме. Здесь посаже-
ны деревья в несколько рядов и имеются статуи, кото-
рые ниже всякой критики. Внизу, в сторону Луары, я
заметил два или три дома, которые нельзя было раз-
решить строить в таком красивом и богатом городе,
как Нант. Но наши градоправители мало понимают в
красоте. Примером может служить то, что они позво-
ляют строить на парижских бульварах! В Германии
самые маленькие города очаровательны; они так наряд-
ны на вид, что лучший архитектор может позавидовать,
и это достигается без стен, без зданий, без особых рас-
ходов, а исключительно с помощью солнца и деревьев.
Это происходит оттого, что у немцев есть душа. Живо-
пись их художника Корнелиуса слаба, но они способ-
ны ею восхищаться; мы же стараемся постигнуть на-
шу живопись с помощью больших умственных усилий.
Деревья на Нантском бульваре очень хилы; вид-
но, чтд земля никуда не годится. Я сейчас выскажу
1 Стр. 17, изд. Мишо, 1837 год.
* Чувствительность (итал.).
290
мысль, которая приведет в ужас нантских градопра-
вителей, если им когда-нибудь придется с ней озна-
комиться. Надо вырыть большие канавы в десять фу-
тов глубиной на боковых аллеях их бульва-
ра и наполнить эти канавы чудесным черноземом, ко-
торый следует доставить с берегов Луары.
Вдоль бульвара, на востоке, стоит ряд домов,
вполне соответствующих моде, с точки зрения местной
аристократии. Они обладают двумя качествами: они
благородны и печальны. Здесь дышится к тому же
полной грудью в физическом смысле этого слова.
Я шел по аллее до самого конца в противоположном
направлении от Луары. Я добрался до речки шири-
ною в ладонь; по ней двигался пароход. Мне сказа-
ли, что эта река называется Эрдр. Я в восторге: на-
конец-то нашлась рифма для слова «perdre» *, а нам
говорили в коллеже, что таковой не имеется.
Идя вдоль берегов этой речки с твердо произно-
симым названием до самой Луары, я заметил слева
высокое здание в галло-греческом стиле, той же неле-
пой архитектуры, как и Медицинский институт в Па-
риже; это была префектура. На Эрдре я увидел шлю-
зы и мосты. Плохонькие деревянные дома XVI века
принудительно заменяются великолепными трехэтаж-
ными каменными зданиями. Здесь протекает еще од-
на речонка — Севр Нантез.
Дойдя до набережной Луары, очень широкой и
очень оживленной, я увидел, что единственным ее
украшением служат вязы вышиною в шестьдесят фу-
тов, посаженные в один ряд на берегу реки против
домов. Это производит огромное впечатление. Необыч-
ная форма каждого дерева действует на воображе-
ние; многие дома не лишены стиля и особенно хоро-
ши по окраске.
Я видел, как подошел хорошенький пароход; он
прибыл из Сен-Назера, следовательно, с моря, которое
находится в восьми лье отсюда. Я рассчитываю восполь-
зоваться пароходом в один из ближайших дней.
По этой чудесной набережной, украшенной столь
удачно и с такими малыми затратами, во всех направ-
лениях снуют с деловым видом люди. Видна кипучая
• Потерять (франц.).
291
деятельность большого торгового города. Здесь имеют-
ся два омнибуса: один белый, другой желтый; кон-
дукторами служат молоденькие восемнадцатилетние
крестьянки; цена проезда — три су.
Я сел в омнибус и вышел только на его конечной
остановке. Характер юной кондукторши ежеминутно
подвергается испытанию со стороны пассажиров их
шутками и различными проделками. Это очень забав-
но. Остановился омнибус у верфи. Я последовал за
бегущими мальчишками: спускали корабль в шестьде-
сят тонн. Все прошло удачно. Я сожалел, что не ис-
просил разрешения подняться на корабль; я смог бы
испытать какое-нибудь сильное ощущение, возможно,
страх, когда корабль носом погружался в воду. Я ви-
дел, как он величественно скользит по деревянному
скату и затем спускается на воду, где и пробудет до
конца своих дней. Меня окружали молодые матери
семейств; у каждой из них было по четыре — пять
малышей, которые все казались одного возраста. Я пы-
тался вступить в беседу с одним старым таможенни-
ком, моим коллегой, таким же зрителем, как и я, но ни-
чего интересного он мне не сказал.
Большое преимущество Нанта в том, что он ча-
стично расположен на холме, который поднимается
от самой Луары на ее правом берегу, а на севере все
более от нее отклоняется под углом приблизительно
в тридцать градусов. Доки, где я нахожусь, занимают
первую же небольшую равнину, расположенную меж-
ду Луарой и холмом. Но Луара здесь не так широка,
как Рона в Лионе. Нант стоит на очень узком рукаве
реки. Реку здесь, как и повсюду, портят острова. На-
против верфи к этому рукаву Луары примыкает другой,
гораздо более широкий. Я нанял лодку, чтобы под-
няться по этому рукаву, но сегодня меня преследо-
вала неудача. Без лишних разговоров старый матрос
с моей лодки попросил у меня шесть су на бутылку
вина; вот уже две недели, как ему не случалось вы-
пить, заявил он. По всей вероятности, это была ложь.
Литр вина стоит пять сантимов в Марселе, а на побе-
режье Бретани он должен быть не дороже пятна-
дцати сантимов; возможно, впрочем, что налог чрез-
мерно высок. Наши таможенные законы так нелепы!
292
Второй рукав Луары загорожен шестами; которые
торчат из воды, образуя словно большие заглавные
игреки (Y), причем острие всегда направлено кмо-
рю; это сети для ловли бешенки.
Следуя вверх по второму рукаву Луары, я до-
брался до какого-то моста; здесь я поспешил распро-
щаться со своей лодкой и подняться на мост весьма
невзрачного вида, который возвышается над водой
приблизительно на сорок футов. Не спеша проходил
омнибус, шедший из Нанта; я сел в него, и вскоре мы
пересекли третий рукав большой реки. Никогда в жиз-
ни мне не доводилось испытывать такой тряски: ули-
ца, соединяющая три моста, отвратительно вымоще-
на. Из этого я заключил, что в Нанте не такой мэр,
как в Бурже.
Я поспешил вернуться в гостиницу, чтобы пере-
одеться: мне предстояло обедать у г-на Р. Так как Буф-
фе сегодня не играл, я оставался в гостях до половины
десятого и думаю, что если бы даже мой друг Буффе
и играл, я бы задержался у моего хозяина до тех пор,
пока он бы меня не выгнал. Я изголодался по дру-
жеской беседе: вот уже неделя, как я, подобно ми-
зантропу, живу вне общества, требуя от него только
предоставления материальных благ — спектаклей, па-
роходов и впечатлений от его деятельности. У меня
явилась мысль вести такой же образ жизни в Пари-
же, если мне суждено состариться в Европе. От ко-
медии, беспрестанно разыгрываемой современными
французами, у меня разбаливается голова.
Впрочем, если бы мне даже не так страстно хоте-
лось поговорить, я был бы очарован пятью — шестью
славными бретонцами, с которыми познакомил меня
г-н Р.
Его жена и четырнадцатилетняя дочь, совсем еще
дитя, меня сразу же пленили: это естественные сущест-
ва. Девочку нельзя назвать красивой, но она обворо-
жительна, слегка своевольна, как избалованный
ребенок. За обедом она потребовала всех раков из паш-
тета, говоря, что она всегда их получает, когда за обе-
дом нет посторонних. Г-жа Р. была бы очень недур-
на собой, если бы этого хотела, но она начинает на
все смотреть философски, то есть пессимистически, как
293
это и подобает тридцатишестилетней женщине, бес-
спорно, очень порядочной, но уже не влюбленной в
своего мужа. Что касается меня, то, как извращенно
мыслящий человек, я очень бы посоветовал ей завести
себе любовника; это никому бы не повредило и от-
далило бы, возможно, на десяток лет появление оз-
лобленности и прощание с веселыми мыслями моло-
дости. Это дом, куда я ходил бы ежедневно, если бы
мне пришлось остаться в Нанте.
Я был бы просто безумцем, если бы поделился
здесь с читателем всеми любопытными и меткими анек-
дотами, которыми позабавили нас сегодня вечером; я
опубликую их через десять лет. Они показывают об-
щество в диковинном виде; если бы на этот раз, под-
давшись искушению, я решился познакомить с ними
читателей, меня сочли бы одновременно легитимистом,
ярым республиканцем и иезуитом.
В одной из этих историй показан с наилучшей сто-
роны чистосердечный, храбрый генерал Обер Дюбайе
из Гренобля, который привел в Вандею майнцский
гарнизон.
Впрочем, у меня всегда вызывают большие возра-
жения анекдоты, в которых остроумная развязка за-
ставляет себя долго ждать и которые уделяют много
места треволнениям человеческого сердца, подобно
итальянским новеллам и рассказам Плутарха. В уст-
ной передаче такие анекдоты не кажутся чрезмерно
длинными, но в напечатанном виде занимают пять—»
шесть страниц и вызывают во мне чувство неловкости.
Однажды, во времена, когда Макьявелли был ми-
нистром иностранных дел несчастной Флорентийской
республики, развращенной папскими деньгами, возник
вопрос о направлении в Рим посла. «S’io vo chi sta?
S’io sto chi va? *» — сказал Макьявелли.
Кто из современных аристократов когда-либо про-
изнес что-нибудь подобное? Благодаря свободе ум у
итальянцев развился уже к X веку *.
* Если я туда поеду, кто останется здесь?
Если я останусь здесь, кто поедет туда? (итал.)
* Достоверны только те сведения об Италии, которые взяты
из летописи Муратори, а также из его талантливых рассуждений.
294
Нант, 26 июня.
Мне пришлось осмотреть пять госпиталей в Нанте;
но так как, благодарение богу, настоящее путешест-
вие не претендует на то, чтобы давать статистические
и научные данные, я избавлю от них читателя, как я
это сделал при описании других городов. Не привожу
и мыслей, явившихся у меня по поводу пауперизма.
Флот и армия должны были бы поглотить всех бед-
ных детей, достигших десяти лет, которые умирают
сейчас из-за отсутствия бифштекса '. Объяснил, что
такое фаланстеры Фурье, людям, показывавшим мне
один из госпиталей. Они простодушно удивлялись. За-
слуги, не отмеченные премией Монтиона и газетами,
остаются неизвестными в провинции. Отсюда — та-
лантливому человеку необходимо бывать в Париже,
иначе он рискует вновь изобрести то, что уже было от-
крыто.
Нантский собор св. Петра был будто бы выстроен
впервые в 555 году св. Феликсом, но то и другое не
вполне достоверно. Недавние раскопки установили,
что часть церкви опирается на римскую стену, однако
в самой церкви я не видел ничего относящегося к бо-
лее раннему периоду, чем XI век. Хоры были рестав-
рированы в XVIII веке; из этого уже ясно, насколько
они нелепы. Свирепый Карье, возмущенный религиоз-
ным сюжетом живописи на куполе, приказал покрыть
его слоем масляной краски, которую недавно пытались
смыть.
Церковный сторож показал мне маленькую часов-
ню, стены которой полностью походят на римские по-
стройки,— они составлены из кубических, хорошо об-
тесанных камней.
Теперешний неф собора св. Петра был начат око-
ло 1434 года; он заменил неф романского стиля, кото-
1 Во Франции столько жителей, сколько она в состоянии про-
извести зерна, считая по 4 центнера на человека. В стране детей
всегда рождается больше, чем их можно прокормить. Общество
теряет все, что оно затрачивает на питание детей, умирающих
раньше, чем они могут начать работать. Согласен ли читатель
с этими суждениями, которые в Родосе показались бы китайской
грамотой?
295
рому грозило разрушение. Однако работы приостано-
вились в конце XV века, что привело к весьма стран-
ным последствиям. Готическая часть церкви гораздо
более высока, чем клирос, оставшийся в робком роман-
ском стиле; поэтому колокольня старой церкви поме-
щается внутри новой. Но это не имеет значения; труд-
но себе представить что-либо более благородное и ве-
личественное, чем этот большой неф, особенно если
на него смотреть в сумерках и в одиночестве. Сидя
неподвижно на скамье, я чуть было не поддался
искушению остаться на ночь запертым в церкви.
Революция лишила характерных особенностей
нижние части храма, разрушив перекладины окон-
ных рам.
Что больше всего и уже издавна интересовало ме-
ня в Нанте,—это гробница последнего герцога Бретон-
ского, Франциска II, и его жены Маргариты де Фуа,
находящаяся в боковом приделе собора с южной сто-
роны. Воздвигнутая в 1507 году Мишелем Коломбом,
гробница эта является одним из красивейших памят-
ников Ренессанса. Возможно, что она недостаточно
высока. Сохранилась лишь одна эта работа великого
скульптора, уроженца Сен-Поль-де-Леона.
Статуи герцога и его жены сделаны из белого мра-
мора и положены на черную мраморную плиту; впе-
чатление получается очень суровое, но это вполне со-
ответствует тому представлению о смерти, которое
дается христианской религией. Смерть часто — лишь
переход к аду. Вокруг мавзолея стоят четыре большие
аллегорические фигуры: Сила душит дракона, которого
она вытаскивает из башни; Справедливость держит
меч; удила и фонарь возвещают, что перед нами Бла-
горазумие; Мудрость держит в руках зеркало и
компас.
Наивная грация и трогательная простота харак-
терны для этих восхитительных статуй; они отличают-
ся особенно тем, что не являются копиями идеального
образца, всегда одного и того же и всегда холодного.
Этим большим недостатком страдают головы, изваян-
ные Кановой. Гвидо первый решился около 1570 года
скопировать головы Ниобеи и ее дочерей. Красота про-
извела должное впечатление и восхитила все сердца:
296
в ней увидели олицетворение привычных движений
души, особенно ценимых греками. В первую минуту во-
сторга люди не заметили, что все лица, созданные Гви-
до, походили одно на другое и что они не выражали
тех душевных движений, которые ценились в 1570 го-
ду. После этого приятнейшего художника у нас были
лишь копии с копий. Нет ничего более холодного, чем
эти огромные псевдогреческие головы, которыми запо-
лонили скульптуру. Складки одежд на статуях в Нанте
исполнены с редким мастерством. Не знаю почему, во
Франции одежда всегда прекрасно удавалась. Чита-
тель, быть может, вспоминает одежды статуй в Бур-
же на южном портале собора.
Насколько сильнее были бы радости, доставляе-
мые литературой и изящными искусствами, если бы
Аполлона, Лаокоона, манускрипты Вергилия и Цице-
рона открыли только в XVII веке, когда пылкие
страсти, привнесенные в цивилизованный мир наше-
ствием варваров, стали угасать.
Четыре статуи Мишеля Коломба прекрасны, и все-
таки в них, как и в мадоннах Рафаэля, созданных за-
долго до новаторства Гвидо, поражает яркая индиви-
дуальность.
Один из моих вчерашних приятелей, который был
столь любезен, что согласился быть моим чичероне, дал
мне честное слово со всем пылом истого бретонца, что
статуя Справедливость воспроизводит черты лица ко-
ролевы Анны, обожаемой в Бретани; если бы осталь-
ные статуи тоже оказались портретными изображения-
ми, я бы этому без труда поверил.
Бесспорно, что в выражении лиц этих статуй таится
легкая насмешка, довольно пикантная и прежде всего
подлинно французская. Вот каким образом Мишель
Коломб добился такого впечатления: глаза приподня-
ты к внешнему углу, и нижнее веко слегка выпукло,
как у китайцев.
Это еще не все: весь мавзолей уставлен множест-
вом небольших статуй из белого мрамора, изображаю-
щих двенадцать апостолов, Карла Великого, Людо-
вика Святого и т. д. Большинство этих статуэток пре-
лестно по своей правдивости и наивности поз. Можно
одной фразой охарактеризовать их достоинства: они
297
полная противоположность современным статуям. На-
пыщенность является до сих пор характерной чертой
XIX века.
Я обратил также внимание на маленьких плакаль-
щиц, головы которых частично скрыты под капюшоном.
Руки и головы из белого мрамора, одежды — из серо-
ватого.
Последние дни моего пребывания в Нанте я каж-
дый вечер, когда позволяли дела, неизменно прово-
дил полчаса перед этим чудесным памятником. Кро-
ме его бесспорной красоты, он для скульптуры, по-мо-
ему, представляет почти то же, что Клеман Маро и
Монтень для мысли, запечатленной на бумаге. (Сле-
дует приберечь довод для опровержения критики, кото-
рая не преминет указать мне, что Монтень то и дело
цитирует античных авторов; но я сейчас говорю о том
подлинно французском и индивидуальном, что мы на-
ходим в мыслях и стиле Монтеня.)
Вчера вечером, грезя перед статуями Мишеля Ко-
ломба, я забавлялся тем, что мысленно представлял
себе, чем бы мы были, если бы никогда не имели ни
такого живописца, как Шарль Лебрен, ни такого лите-
ратурного вождя, как Лагарп.
Всех этих посредственностей — а они боги зауряд-
ных людей — могло бы у нас и не быть, если бы мы
познакомились с Вергилием, Тацитом, Цицероном и
Аполлоном Бельведерским лишь в 1700 году. У нас не
было бы тогда памятника Людовику XIV около Порт-
Сен-Мартена, обнаженного, в парике, держащего
палицу Геркулеса в своей длани; не было бы даже
памятника Людовику XIV на площади Победы
верхом на лошади, с обнаженными ногами и в па-
рике; не было бы всех злых трагедий Вольтера и его
подражателей, тех трагедий, которые притязают —
вещь невероятная — на то, чтобы являться подража-
ниями греческой драматургии, зачастую несколько
тусклой из-за стремления к простоте. Наша драма-
тургия походила бы на драматургию Лопе де Вега и
Аларкона, имевших смелость изображать души испан-
цев. Их хорошие и дурные пьесы называют романтиче-
скими, потому что они стремятся непосредственно нра-
виться своим современникам, вовсе не думая подра-
298
жать тому, что когда-то одобрялось народом, столь
отличным от народа, среди которого они сами живут *.
Один нантский священник, человек с сильным ха-
рактером, возымел смелую мысль закончить постройку
собора; скоро начнут разрушать романский клирос и
возводить новый, рабски подражая архитектуре
нефа.
Я одобряю смелость этого начинания; зачем, одна-
ко, всегда подражать тому, что нравилось в былые
времена умершей и погребенной цивилизации? Мы
столь бедны силой воли, столь робки, что даже не ре-
шаемся задать себе такой простой вопрос: но что же
нравится лично мне?
За табльдотом нашей гостиницы, столь гордой сво-
ей широкой каменной лестницей и прекрасной архитек-
турой в стиле Людовика XV, умираешь с голоду. Здесь
встречаешь англичан, которые держат себя за столом
с отталкивающей грубостью. Но я отыскал очень не-
дурной ресторан напротив театра. Хозяйка, молодая,
привлекательная женщина, простая и любезная, дает
советы относительно меню обеда. Она рассказала мне,
что большая гостиница, в которой я остановился, бы-
ла построена на капитал, состоявший из акций, пре-
вращенных в пожизненную ренту; это случилось два-
дцать лет тому назад, однако находящиеся в живых
акционеры получают до сих пор не более пяти процен-
тов дохода.
Мне очень нравится большое кафе рядом с во-
семью высокими уродливыми колоннами, украшающи-
ми фасад театра. Это центр веселящегося цивилизо-
ванного общества и местной молодежи, наподобие ка-
фе в Италии. Предвижу, что смогу здесь получать пре-
1 См. «Расин и Шекспир», брошюру 1824 года. Слово роман-
тизм с тех пор перестали употреблять, но самый вопрос пе про-
двинулся ни на шаг вперед, и это не вина романтизма, если до
сих пор не появилось произведения, достойного «Сида» или
«Андромахи». В каждой цивилизации бывает лишь одно мгнове-
ние ее жизни, когда могут появляться шедевры, а мы только
вступаем в новую эру цивилизации. Я считаю, что есть только
одно исключение из сказанного: это «Калигула», трагедия Але-
ксандра Дюма, которая знакомит нас с этим безумным венценос-
цем и с теми безумцами, которые его терпели.
299
красные бретонские сливки. Я затягиваю завтрак, чи-
тая газету; разговоры и смех за соседними столиками,
уже гораздо менее чопорные, чем в Париже, приводят
меня в веселое настроение.
Я был бы несправедлив к молодым людям из выс-
шего общества Нанта, если бы не поспешил добавить,
что эти господа задирают голову со всей подобающей
им надменностью и что эту голову украшает слишком
широкий пробор; но они, следуя хорошему тону, не
посещают кафе. «До 1789 года,— сказал мне граф
де Т.,— молодой человек из аристократической семьи
ни за что на свете не появился бы в кафе». Что может
быть тоскливее в наши дни, чем завтрак дома с дедуш-
кой и бабушкой, за столом, окруженным слугами, ко-
торым отдаются приказания и которых тут же бранят?
Что до меня, то я никогда не скучаю в кафе; однако
там можешь встретиться с .неожиданностью и не чув-
ствуешь себя полновластным хозяином.
Сегодня в шесть часов утра, когда я отправлялся
на пароход, идущий в Пембеф и Сен-Назер, двери
кафе, в котором я рассчитывал позавтракать, оказа-
лись плотно закрытыми.
Посадка была очень веселой: пароход пришвар-
товался у подножия того ряда старых вязов, который
придает столь характерную прелесть нантской набе-
режной. Среди пассажиров было семь или восемь свя-
щенников в полном облачении — сутане и воротничках;
но здесь, более уверенные в общем уважении к ним,
они менее чопорны, чем в Париже. В Нанте вы не
услышите шуток в вольтеровском стиле. Да и кто здесь
читает Вольтера? Аббаты, которые повстречались мне
сегодня утром, с большой свободой говорили о пре-
имуществах и невыгодах своего положения с точки зре-
ния жизненных удобств.
Берега Луары в окрестностях Нанта приятны для
глаз; долго не теряешь из виду возвышенности, на ко-
торой построена часть города. Эта возвышенность,
покрытая деревьями, тянется по прямой линии, посте-
пенно удаляясь от реки. Окрестности усеяны загород-
ными домами. Один из них, недавно построенный на
холме, на южном берегу Луары, каким-то богатым че-
ловеком, приехавшим из Парижа, резко отличается от
300
всего окружающего. По всей вероятности, это копия
какого-нибудь дома на берегах Бренты: расположе-
ние окон напоминает Палладио.
Общий вид арсенала на острове Эндрэ, где мор-
ское ведомство возводит сейчас большие постройки,
говорит о полезности, но красоты там нет и следа. Про-
езжая, замечаешь большие склады продолговатой
формы, довольно низкие, крытые черепицей, и много
пароходов на верфях; видишь, как, кружась, тянутся
ввысь огромные клубы черного дыма. Здесь работает
весьма достойный человек, г-н Женжамбр; по всей ве-
роятности, у него, как и у г-на Амороса в Париже, не-
приятностей хоть отбавляй.
В общем, эта экскурсия по «Пуаре не может выдер-
жать никакого сравнения с чудесной поездкой из Руа-
на в Гавр. Когда мы отплывали из Нанта, дул прият-
ный ветерок; в нескольких лье от Пембефа значитель-
но посвежело, небо покрылось тучами, стало холод-
но, и все неприятности поездки по воде дали себя
знать. Около Пембефа море было неспокойным и
очень грязным. Чтобы взглянуть на открытое море, я
продолжил свой путь до Сен-Назера.
Здесь, однако, я не проявил особенного мужества.
Было холодно, моросил дождь, дул сильный ветер. Не
успели мы бросить якорь, как из-за новой плотины,
примыкающей к бедной деревушке с остроконечной
колокольней, появилось и стало приближаться к нам
множество лодочек, бесстрашно подпрыгивавших на
гребне волн. Пена водяных валов ежеминутно разби-
валась о борт лодок и заливала их. Я представил се-
бе, что в Сен-Назере мне придется из-за дождя коро-
тать время в каком-нибудь маленьком унылом кафе,
пахнущем сыростью и выкуренными накануне трубка-
ми. Невозможно будет погулять там даже под зонти-
ком. Такому рассуждению нельзя отказать в справед-
ливости, но беда в том, что оно немного смахивало на
страх,— сначала я этого не заметил. Я ответил капи-
тану, предлагавшему мне лучшую лодку, что не со-
бираюсь сойти на берег. Уважение ко мне быстро
уменьшилось, особенно если учесть, что в дороге я за-
давал капитану ряд серьезных вопросов, из чего он
заключил, что я человек с весом.
301
Несколько женщин, умиравших со страху, все же
решились одна за другой сесть в лодки, так что в кон-
це концов я остался на пароходе один со старым кюре
и его экономкой. Кюре до того испугался, что даже рас-
свирепел, когда капитан попытался ему доказать, что
нет никакой опасности сесть в лодку, чтобы добрать-
ся до берега. Признаюсь, мою роль во время этого
диалога нельзя было назвать блестящей. Я провел
целый час на палубе, глядя на открытое море в би-
нокль, озябший, с большим трудом удерживая в ру-
ках раскрытый зонтик, который я старался прислонить
к снастям. Пароход сильно качало; время от времени
канат, которым он был прикреплен, натягивался до
отказа. Море, низкие берега и тучи — все было серо
и печально. Когда мне надоедало смотреть, я читал
томик in-32 — «Государя» Макьявелли.
Наконец пассажиры вернулись на борт. Молодой
викарий испуганного кюре одним из первых прыгнул
в лодку, чтобы высадиться в Сен-Назере, ибо не со-
мневался, что его патрон последует за ним. Нужно
было видеть его лицо при возвращении; лодка, на ко-
торой он подъезжал, была еще в сорока шагах от па-
рохода, когда он стал уже делать извиняющиеся же-
сты и вместе с тем самым забавным образом выра-
жать свое изумление. Он хотел дать понять, что был
удивлен, не увидев на берегу своего кюре, и что сел
в лодку только потому, что был твердо уверен, что кю-
ре следует за ним. В ту минуту, когда молодой вика-
рий исчерпал все средства для выражения своих
чувств, волна, разбившаяся о лодку, залила водой тре-
уголку, которую он держал в руке. Я приблизился, что-
бы присутствовать при встрече. Старый кюре был кра-
сен, как рак. Он воскликнул в тот момент, когда вика-
рий собирался заговорить: «Конечно, я и не думал
пугаться» и т. д. Эти слова определили характер все-
го последующего диалога: теперь уже извинялся кю-
ре; лицо викария тотчас же прояснилось.
Следующая остановка была в Пембефе. Пароход
остановился на несколько минут, я сошел на берег и
пробежался по городу; с огромным трудом я удерживал
зонтик от порывов ветра. Этот город состоит из мини-
атюрных домиков, очень низких и очень чистеньких,
302
иногда даже одноэтажных: можно подумать, что вы
в одном из городков на Темзе по дороге из Рамсгета в
Лондон.
Я вернулся на пароход изрядно промокшим и уте-
шился кофе. Через час погода прояснилась, облака
окрасились в чудесный красноватый цвет, и вечер на-
шего возвращения в Нант был великолепен. Загород-
ные домики показались мне более красивыми, чем ут-
ром. Среди крестьянок, ехавших во втором классе, я
заметил одну в национальном костюме. Одежда
крестьян синего цвета, у них широкие штаны, а
длинные волосы острижены в кружок под самым ухом,
что придает им набожный вид.
Один уже весьма пожилой господин, севший в
Пембефе и очень занимательно говоривший о Вандее,
рассказал мне, что 29 июня 1793 года пятьдесят ты-
сяч вандейцев под начальством Кателино, которого,
чтобы примирить соперничавших между собой на-
стоящих генералов, они избрали своим главнокоман-
дующим, атаковали Нант, где войсками командовали
Канкло и Бессер. Атака была произведена с правого
берега Луары, сражение началось сразу в девяти пунк-
тах, и обе стороны проявили чудеса храбрости. Е кон-
це концов республиканская артиллерия, которую ван-
дейские канониры, простые крестьяне, не в состоянии
были снять, произвела огромные опустошения среди
этих славных людей; повсюду отброшенные, они от-
ступили, унося с собой своего смертельно раненного
главнокомандующего Кателино. При этом штурме
нантская национальная гвардия выказала большую
твердость. Гражданская война длилась еще доволь-
но долго в этих краях и окончилась лишь 29 марта
1795 года, в день, когда в Нанте был расстрелян Шарет.
Здесь были странные случаи предательства, но об этом
я не намерен рассказывать, тем более что узнал о них
только три дня тому назад.
Я слушал этот рассказ с тем большим интересом,
что, как можно было заключить из целого ряда под-
робностей, мой собеседник являлся живым свиде-
телем описываемых им событий. Я не скрыл от него,
что один из вожаков Конвента, часто посещавший
моего отца, неоднократно говорил нам, что Вандея
303
дважды, в разное время,— причем он точно указывал
даты,— могла бы пойти на Париж и уничтожить
республику. Вандейцам недоставало лишь француз-
ского принца, который открыто возглавил бы их, по-
добно тому, как это сделала впоследствии герцогиня
Беррийская.
Нант, 28 июня.
Вчера около четырех часов вечера, в чудесную по-
году, когда пароход, быстро поднимаясь по Луаре,
проходил мимо загородных домов, длинных рядов ив и
однообразных акаций, во множестве посаженных по-
близости от реки, машину остановили, чтобы принять
на борт пассажиров с маленькой лодки. Первым появил-
ся на палубе священник в воротничке, затем две по-
жилые женщины, а четвертой была молодая девуш-
ка лет двадцати в зеленой шляпке.
Я просто остолбенел и не мог от нее оторвать
глаз,—это была, бесспорно, одна из красивейших го-
ловок, когда-либо виденных мною в жизни. Если она
и походила на какой-нибудь уже известный образец
красоты, то скорее всего на самую трогательную из
тех Добродетелей, которыми Мишель Коломб украсил
гробницу герцога Франциска в Нантском соборе.
Я бросил свою сигару в реку, и в этом жесте была,
по всей вероятности, такая подчеркнутая почтитель-
ность, что обе пожилые женщины изумленно на ме-
ня посмотрели. Это призвало меня к осторожности, и
я постарался занять такое положение, чтобы можно
было любоваться добродетелью Мишеля Коломба, не
привлекая к себе злобных взглядов пошлых людей.
Все время, пока девушка находилась на пароходе,
мое восхищение все возрастало. Ее естественность и
благородная непринужденность, несомненно, обуслов-
ленные силой характера, а не привычным высоким об-
щественным положением, ее достойная уверенность
в себе были выше всяких похвал.
Лицо ее ничем не походило на лица жеманничаю-
щих аристократических девиц Сен-Жерменского пред-
местья, у которых голова ни минуты не сохраняет вер-
тикального положения. Еще меньше напоминало оно
красоту греческих статуй. Черты лица этой прекрасной
304
бретонки в зеленой шляпе были подлинно французски-
ми. Какое божественное очарование! Не быть ничьей
копией! Производить особенное, совсем новое впечат-
ление! Мое восхищение ею было безграничным; я бук-
вально сходил с ума. Два часа, проведенные с девуш-
кой на пароходе, показались мне десятью минутами.
С трудом я смог дать себе отчет в том, что мое во-
схищение основано на новизне. Я испытывал лишь
живейший восторг и глубочайшее изумление до той
минуты, когда девушка в сопровождении двух пожи-
лых женщин и священника высадилась в Нанте.
Напрасно подсказывал мне разум, что следовало
бы заговорить о чем-нибудь со священником и что
вслед за тем я смог бы вступить в беседу и с дама-
ми,—у меня не хватило на это смелости. Мне при-
шлось бы отвлечься от сладостного восторга, пере-
полнявшего сердце, чтобы подумать о светских благо-
глупостях, с которыми приличествовало обратиться к
священнику.
Признаюсь, что в момент высадки мне пришлось
сделать над собой усилие и не последовать издали за
этими дамами, хотя бы для того, чтобы еще несколько
лишних минут видеть зеленые ленты на шляпке. За
два часа я не нашел ни одного недостатка ни в ее
лице, исполненном небесной красоты, ни в ее разгово-
ре, который я прекрасно слышал. Она большую часть
времени утешала старшую из двух дам, сын или пле-
мянник которой провалился на выборах (возможно, в
муниципальный совет).
«Быть может, ему пришлось бы совершить по роду
своих обязанностей такие поступки, которые оскорби-
ли бы взгляды кого-нибудь из его друзей!» — говори-
ла очаровательная карлистка, ибо в Бретани такой
цвет шляпы не оставляет никаких сомнений. Впрочем,
я догадался об этом много позднее. Редкий здравый
смысл, и, однако, ни одного слова, ни одной мысли,
которые не были бы преисполнены женственности.
Вот идеальная женщина, какую так редко можно
встретить во Франции! Моя незнакомка была доволь-
но высокого роста и прекрасно сложена, хотя, быть
может, со временем она немного располнеет.
Я полагал — и, пожалуй, не без основания,— что
20. Стендаль. Т. XII. 305
ее душевные качества заметно отличаются от тех, ко-
торые обычно свойственны женщинам, славящим-
ся своей красотой. Ее чувства, хотя и сильные, не
проявлялись резче, чем это позволяла женская сдер-
жанность, и ни в чем не замечалось усилия сдержи-
вать себя. Самая безупречная естественность сквозила
во всех ее словах. Надо было всмотреться, чтобы по-
нять силу ее чувств. Даже достаточно проницатель-
ный человек прекрасно мог бы это проглядеть.
Я определенно видел, что девушка в зеленой шляп-
ке заметила мое исключительное к ней внимание, кото-
рое я старался скрыть, насколько это было в моих си-
лах, и это послужило главной причиной, заставив-
шей меня отказаться — не знаю, был ли я прав,— от
мысли пойти вслед за этими дамами. Рано или позд-
но, все равно, пришлось бы расстаться с ней, и к то-
му же не снискав ее уважения.
Черты лица Венеры Милосской выражают благо-
родное и серьезное спокойствие, которое хотя и сви-
детельствует о возвышенной душе, но может пре-
красно уживаться с отсутствием тонкого ума. В этом
ее отличие от моей спутницы. Заметно было, что иро-
ния ей не чужда, и это, мне кажется, и навело меня
на мысль о ее сходстве с одной из статуй Мишеля Ко-
ломба. Такая способность видеть смешное, которой
лишены все героини романов,— не придает ли она осо-
бую ценность движениям благородной души, насколь-
ко они могут проявиться в обыденной беседе? В этом
лице не было и следа глупости или хотя бы несооб-
разительности, в чем зачастую можно было бы упрек-
нуть лица греческих красавиц. По моему мнению, имен-
но этот упрек могли бы сделать греческой скульпту-
ре последующие века. На это греческое искусство,
правда, могло бы возразить, что оно стремилось нра-
виться грекам времен Перикла, а не французам, про-
читавшим романы Кребильона. Но я, совершающий
прогулку на пароходе по Луаре, я-то читал эти ро-
маны, и с превеликим удовольствием.
После этой минутной встречи и иллюзий, которы-
ми, помимо моей воли, ее приукрасило мое воображе-
ние, ничто уже не могло показаться мне в Нанте по-
шлым или ничтожным.
306
Подвожу итог наблюдениям длинного вечера: все,
что в Париже является избитой истиной, служит укра-
шением провинциальной беседы, которая к тому же
полна преувеличений. У знаменитого парижского акте-
ра пятеро детей — провинциал приписывает ему вось-
мерых, да еще очень гордится своей осведомленностью.
Если министр отложил из своего оклада полмиллиона
франков, провинциал скажет — два миллиона. В этом я
убедился сегодня вечером, слушая разговоры, вызван-
ные спектаклем. В Нанте шла премьера комедии «Ку-
мовство». Я был в ложе со знакомыми. Сильнейшее
изумление провинциалов. Что такое? Осмеливаются
так говорить о Палате депутатов? О той Палате, кото-
рая до 1830 года распределяла все мелкие должности
с окладом в тысячу франков и варварским образом от-
нимала их у людей, прослуживших двадцать лет, если
они не имели права голоса! После изумления, длив-
шегося добрую минуту, начали безумно аплодировать
наивнейшим эпиграммам г-на Скриба. Не смея при-
знаться себе в этом, бедные провинциалы устали от
пьес, которые они с таким пылом расхваливают,— от
пьес, скроенных по старому образцу в стиле Детуша и
«Домашнего тирана». Они уже ценят — но еще не
хвалят — единственного человека этого столетия, имев-
шего смелость изобразить, хотя бы только нескольки-
ми штрихами, нравы, встречаемые им в обществе, а не
только подражать Детушу и Мариво. Сегодня вече-
ром упрекали «Кумовство» за то, что выборы в этой
пьесе происходят в течение одних суток; это значит
обвинять автора в том, что он не пожелал навлечь на
себя десяток неприятностей, из которых первая же
могла иметь решающее последствие: полиция запрети-
ла бы пьесу. Бесспорно, она не допустила бы точного
изображения на сцене всей механики выборов до
1830 года. (Подумайте о выборах в вашем департамен-
те; они вам, быть может, знакомы.)
Во времена Мольера буржуа не боялись насмеш-
ки. Людовик XIV хотел, чтобы никто не смел рассуж-
дать без его разрешения, и Мольер был ему в этом от-
ношении полезен. Он внушил робость буржуа; но с
тех пор как они стали преувеличивать силу насмешки,
комедия лишилась свободы. Лавочники, кажетсяг при
307
Людовике XVIII, собирались побить Брюна, и в пас-
саже «Панорама» должен был вступить в бой отряд
кавалерии. Мы сильно отстали: при Людовике XIV раз-
решалось гораздо больше. Одно соображение подтвер-
дит мою мысль: разве не правда, что точное и даже,
если угодно, сатирическое изображение плутней и об-
мана, которыми сопровождались выборы до 1830 го-
да, задевало меньшее количество людей, чем поступ-
ки и слова Тартюфа, разоблачавшие и препятствовав-
шие темным делишкам целой клики во времена Людо-
вика XIV, клики многочисленной, в которую входили
герцогини и привратницы? «Тартюф» был столь опа-
сен и столь метко бил по способам обогащения лю-
дей этой клики, что знаменитый Бурдалу был разгне-
ван, а Лабрюйер, чтобы заслужить одобрение своего
покровителя Боссюэ, вынужден был осудить Мольера,
хотя бы с литературной точки зрения.
В наши дни в обществе существует лишь один го-
лос, способный высмеять мошеннические проделки при
выборах до 1830 года. Но для того, чтобы показать это
ярко на сцене, г-н Скриб далеко не располагает той
свободой, с какою Мольер мог осмеивать ханжей.
Отсюда весьма поразительный вывод, который
очень удивил бы Даламбера и Дидро: нужен деспот
для того, чтобы комедия была свободна, точно так же,
как нужен двор для того, чтобы могли появиться очень
яркие, сильно комические типы. Другими словами, с
того времени, как каждое сословие не имеет больше об-
разца, указанного королем 1 и принятого всеми для
подражания, нельзя уже показывать публике людей,
которые забавно впадают в ошибки, воображая, что
поступают в соответствии с хорошим тоном. Все, следо-
вательно, ополчаются против несчастного смеха; да-
же полукрестьяне, и те шумят, возмущаясь неправдопо-
добием. Выборы, проведенные за двенадцать часов! Да
еще с помощью газеты! Эх, господа, для газеты с
восемью тысячами подписчиков требуется всего пол-
года, чтобы создать великого человека!
Вот что, слово в слово, сказал мне вчера вечером
1 В этом смысле можно считать Мольера правительственным
писателем, поэтому, когда он умирал, у него было 60 тысяч фран-
ков ежегодного дохода.
308
старый республиканский офицер, раненный в битве
при Мансе и ставший ныне торговцем скобяным това-
ром:
— Толпа сама по себе способна понимать лишь
низменное. Она начинает догадываться, что человек
действительно велик, лишь убедившись, что в течение
одного или двух веков у него не нашлось преемника.
Так случилось с Мольером. Все те тщетные усилия,
которые делались в Испании в течение 1836 и 1837 го-
дов, наводят на мысль мелкого буржуа, что Карно и
Дантон все же чего-то стоили, хотя и не были титуло-
ванными особами.
Я отвечал ему:
— Энергия, порожденная подвигами, стоившими
вам руки, встречается теперь только при ежегодной
ренте, не превышающей полутора тысяч франков.
Люди более богатые еще и теперь чувствуют отвра-
щение ко всему, что требует силы, однако Гражданский
кодекс быстро добирается до всех миллионеров; он
мельчит состояния и заставляет всех что-нибудь собой
представлять и уважать энергию.
Третьего дня мне пришлось обедать с человеком
геркулесовского сложения, богатым землевладельцем
из окрестностей Нового Орлеана. Этот господин, со-
всем как простак, охотится на певчих дроздов и сно-
сит им голову пулей, чтобы не портить дичи, как он
говорит. Я не поверил ни одному его слову, так как
имею смелость считать себя хорошим стрелком. Аме-
риканец это заметил, и на следующее утро мы вышли
вместе. Он застрелил семь не то воробьев, не то зяб-
ликов, и без промаха. Он снес головы двум дроздам,
но, так как пули летят далеко и приходилось прини-
мать серьезные меры предосторожности, мы пожале-
ли, что не находимся в лесах Нового Света, и мой но-
вый приятель оставил свой карабин. Ствол у него
очень длинный, а пули очень мелкого калибра; заря-
жается он довольно быстро. С помощью ружья и дро-
би американец истребил всех болотных куликов, ко-
торые нам попадались. Я не видел, чтобы он хоть раз
промахнулся.
Господину Джем... было семнадцать лет в 1814 го-
ду, во время знаменитой битвы при Новом Орлеане,
309
когда пять тысяч национальных гвардейцев обратили
в бегство десятитысячную английскую армию, лучших
солдат на свете, которые еще недавно сражались в те-
чение нескольких лет против французских солдат На-
полеона.
— Мы сражались рассыпанной цепью,— сказал
г-н Дж...,—и меньше чем через час все английские офи-
церы были перебиты. Англичане, эти великие педан-
ты, заявляли, что такого рода война безнравственна.
Дело в том, что им ни разу не приходилось сменить
своих часовых, так как их всех убивали на посту. Но
наши люди, чтобы добраться до часовых, должны бы-
ли ползти на четвереньках по грязи, и англичане, не
ограничиваясь упреком в безнравственности, называ-
ли нас еще грязными рубашками.
В день сражения только один человек из англий-
ской армии (полковник Ренье, уроженец Франции)
смог добраться до вражеских окопов. Он обернулся,
чтобы позвать своих солдат, и упал замертво. Вечером,
после того как битва была выиграна, двое из наших на-
циональных гвардейцев оспаривали друг у друга честь
смертельного удара храброму воину.
— Черт побери! — воскликнул Ламбер.— Есть
очень простой способ выяснить этот вопрос! Я целил-
ся в сердце.
— А я — в глаз,— сказал Нибле.
Пошли на поле боя с двумя фонарями: у полковни-
ка Ренье были прострелены сердце и глаз.
Большое мужество проявил генерал Джексон, при-
казавший под свою ответственность расстрелять двух
англичан, оправданных военным судом. Говорили, что
эти люди под предлогом торговли пушниной вели дика-
рей в бой против американцев. На следующий день
все англичане покинули дикарей, которые уже не ре-
шаются показаться перед американскими войсками.
В день битвы при Новом Орлеане генерал Джек-
сон решился передать командование всей своей артил-
лерией храброму Лафиту, французскому пирату, кото-
рый со своими пятьюстами флибустьерами захотел
сражаться, мстя за страдания, перенесенные им в анг-
лийских плавучих тюрьмах. За голову Лафита амери-
канское правительство обещало награду. Если бы он
310
предал Джексона, тому оставалось бы только пустить
себе пулю в лоб. Генерал откровенно сказал об этом
Лафиту, передавая ему свою артиллерию.
Мой товарищ по охоте сообщил мне еще много дру-
гих подробностей, которые я выслушал с большим
интересом. Я опишу их славному Р., моему другу, уро-
женцу Лозанны. Такими длинными карабинами долж-
на будет защищаться Швейцария, если на нее напа-
дет армия, подобная армии Ксеркса. Но где найти в
Швейцарии человека, который умел бы хотеть? Есть
ли еще в Европе человек, подобный Джексону? Най-
дутся, конечно, Робер-Макеры, очень храбрые и крас-
норечивые люди. Но в трудных обстоятельствах чело-
века, лишенного совести, неожиданно покидает си-
ла — это плохая лошадь, которая падает на льду и не
хочет больше подняться.
Нант, 30 июня 1837 г.
Я уже обратил внимание на музей, который поме-
щается в новом здании, расположенном неподалеку от
правого берега Эрдра, но боялся туда войти: пришлось
бы пожертвовать днем, и, быть может, зря. В нижнем
этаже помещаются какие-то торговые ряды.
Прекрасная погода, вчера столь благоприятство-
вавшая охоте, за ночь испортилась. Небо свинцового
цвета, все кажется тяжелым и тусклым, и я почти упо-
добляюсь авраншскому епископу. Настроение мало
подходящее для осмотра картин.
Мы пересекаем бульвар, который мне так нравит-
ся,— прелестное место, спокойное и уединенное. Буль-
вар этот расположен посреди города, в двух шагах от
театра, и все же здесь находят убежище сотни птиц.
Красивые дома с симметричными фасадами. Прекрас-
ное насаждение молодых вязов, которые чудесно раз-
растаются; здесь имеется все, что благоприятствует
растительности: тепло и влажность.
Музей помещается в красивом новом здании на ма-
ленькой рыночной площади. Если бы я хуже знал
провинцию, я бы мог предположить, что при постройке
этих семи больших, довольно высоких залов имелось в
виду их теперешнее назначение. Но можно ли допу-
311
стить мысль, что господа градоправители истратили
поступления от городских налогов на такую совершен-
но бесполезную пустяковину, как картинная гале-
рея? Гораздо более правдоподобно, что здание было
предназначено под склад зерна.
Провинциалы завидуют Парижу и клевещут на не-
го. «С нами обращаются, как с париями!» — воскли-
цают они. Но они постоянно подражают этому городу,
возбуждающему в них зависть. Несколько лет тому
назад парижские администраторы отказались от ста-
ринного мудрого обычая — накопления в складах
огромного количества зерна, чтобы быть «во всеору-
жии», как говорили раньше, в случае неурожая. Но
наконец после того, как об этом писали уже сорок
лет, администрация заметила, что это прекрасное изо-
бретение приводит к результатам, как раз противопо-
ложным тем, каких от него ожидают. Она сделала
это открытие, когда июльская революция посадила на
административные посты людей, прежде писавших по
вопросам политической экономии.
Пришлось отказаться в Париже от запасов зерна,
собранного здесь из наилучших побуждений. Амбары,
к постройке которых приступили во времена Империи
и предусмотрительно расположенные между пред-
местьями Сент-Антуан и Сен-Марсо, остались недо-
строенными.
Во время эпидемии холеры мы превратили наши
амбары для зерна в госпиталь; в Нанте их, как вид-
но, отдали под музей. Если бы с самого начала предпо-
лагали строить музей, разве не сделали бы вместо ка-
менных плит деревянных полов? Весьма возможно, что
я ошибаюсь, но мне не хотелось задавать вопросов,
ибо я боялся услышать в ответ какую-нибудь патрио-
тическую ложь. Если тип постройки, ее внешний вид
и привели меня к ошибочному выводу, это не имеет
значения.
Я обхожу залы; они обширны и светлы, легко най-
ти подходящее для каждой картины освещение; хо-
рошие картины можно было бы здесь прекрасно рас-
смотреть, если бы только они имелись. Но первое впе-
чатление малоблагоприятно: я вижу одну лишь мазню
или же копии. Не следовало, однако, падать духом.
312
После внимательного осмотра я обнаружил следую-
щее:
1. Прекрасную голову Христа в терновом венце,
приписываемую Себастьяно дель Пьомбо. Весьма воз-
можно, что это оригинал. Картина правдива, вырази-
тельна, краски и рисунок безупречны. Манера письма
величественная (противоположность картинам Минья-
ра, Жувене и Жироде). Но я как будто припоминаю,
что видел ту же самую голову в галерее Корсики во
Флоренции. Маловероятно, чтобы здесь был оригинал,
а у князя Корсики — копия. Следовало бы потратить
час на осмотр этой картины при хорошем освещении.
Себастьяно, которому один папа, покровитель ис-
кусств, поручил накладывать свинцовые печати на не-
которые буллы, ныне приносит большой доход торгов-
цам картинами Рима, Флоренции, Венеции и т. д. Этот
живописец — прекрасный колорист. Микеланджело
снабжал его рисунками, чтобы насолить Рафаэлю и
его школе. Манера письма этого художника вырази-
тельна и величава; его ценят знатоки, он производит
сильное впечатление даже на людей, которые боль-
ше занимаются денежными делами и удовлетворением
своего честолюбия, чем изящными искусствами. Тор-
говцы картинами, составляющие себе состояние на
тщеславии путешественников, заваливают русских
князей и богатых англичан картинами Себастьяно
дель Пьомбо. Эти господа покупают за пятьдесят или
сто луидоров весьма приличную копию, которая в Мо-
скве оказывается подлинником. Нужно нанести силь-
ный удар, чтобы поразить сердце северян. Предпочи-
тают же северяне немецкую шумиху нежным канти-
ленам Matrimonio se^reto *, которые кажутся им слиш-
ком простыми.
2. Портрет Венецианца с рыжей бородой, приписы-
ваемый Джорджоне. Это лучшая из законченных кар-
тин музея; и все же она написана не Джорджоне.
3. «Крестный путь Христа», приписываемый Лео-
нардо да Винчи. Поясные фигуры поражают необы-
чайной правдивостью. Голова Христа полна величия.
Общий тон очень темный. Картина не закончена. Мож-
♦ Тайный брак (итал.).
313
но было бы сказать, что живописец пользовался только
лессировкой. Следовало бы рассмотреть эту картину
вблизи. Не исключена возможность, что это оригинал,
но все же это сомнительно. Если это оригинал, то ему
нет цены.
4. Каталог указывает, что маловыразительная и
белесая голова, написанная жестко и все же лишен-
ная энергии, принадлежит кисти Тинторетто и, боль-
ше того, что это портрет фра Паоло Сарпи, то есть ве-
личайшего представителя практической философии но-
вого времени х.
5. Две картины Каналетто: 11ьяцца Навона в Ри-
ме (до сих пор я встречал лишь виды Венеции кисти
этого живописца) и церковь в Салюцо; великолепное
освещение, большая точность, но всегда одна и та же
картина!
6. Портрет женщины в черном — лицо, полное
мысли, выразительности, правдивости,—приписывает-
ся Филиппу де Шампань. Но разве костюм ее не значи-
тельно более поздней эпохи?
7. Прелестная голова какой-то святой, приписывае-
мая Аннибале Карраччи. Изящная картина болон-
ской школы, возможно, кисти Елизаветы Сирани, уче-
ницы Гвидо. Я видал нечто похожее в галерее Рос-
си в Болонье.
8. Умирающий святой со сложенными накрест
руками. Это уродливо, правдиво, немного резко, в об-
щем, напоминает Гверчино, следовательно, испан-
ской школы.
Так как я, не стесняясь, громко выражал свое мне-
ние, беседуя с моим новым приятелем-вандейцем и его
женой, к нам запросто обратился совершенно седой,
сухопарый и жеманный господин. Этот субъект по-
казался мне занятным. Он не лишен ни здравого смы-
сла, ни понимания живописи, ни даже известного упор-
ства. Он принимает меня за знатока, и вот у нас за-
вязалась беседа, продолжавшаяся два с лишним часа.
Я узнаю, что «его» музей — один из «наиболее за-
служивающих внимания» во Франции: одну картину
1 Смотри замечательную историю его жизни, написанную мо-
нахом, его товарищем, занявшим после Сарпи место теолога Ве-
нецианской республики.
314
расхвалил директор Дрезденской галереи, другую —
директор Берлинского музея и г-н Э., известный уче-
ный, серьезный молодой человек, «который не бросает
слов на ветер», хорошо продумывает всякий вопрос и
высказывает свое мнение только после зрелого раз-
мышления. (Последнее было, вероятно, колкостью по
моему адресу. Так как вандеец мне нравится, то мы с
ним много болтали и переговаривались друг с другом
с разных концов зала.) «У нас здесь,— продолжал же-
манный человек,— около сорока картин из бывшего
музея Наполеона; кроме того, при продаже имущества
г-на Како, уроженца Нанта и бывшего посла в Риме,
город приобрел большое количество картин из его ве-
ликолепной коллекции».
9. «Взгляните на эту голову рыцаря-крестоносца
кисти знаменитого Кановы! Как она вам нравится?»
Я нахожу, что она ниже среднего, написана вяло,
пошло, невыразительно — настоящая живопись юной
девицы. Черты лица красивы, краски напоминают о
том, что Канова родился в Венеции, а не во Флорен-
ции, но, в общем, во всем полотне только и есть хоро-
шего, что имя великого скульптора, написанное внизу
картины. Она из галереи Како, на ней следующая
надпись:
Offerto all Illustrissimo ed Ornatissimo sig. Cacaulf,
Ambasciatore di Francia in Roma, dal suo umilissinio servo ed
amico Canova1 (собственноручная подпись).
Канова, которому на старости лет надоело восхи-
щение, расточаемое всей Европой (за исключением
Франции) его статуям, возымел безумную мысль стать
живописцем; и, так как в Риме такой талантливый че-
ловек, как Канова, недосягаем, для насмешек, великий
художник не стал скрывать своей слабости.
10. «Вот оригинальная картина Рафаэля!» — вос-
кликнул сухопарый человек. Я увидел всем извест-
ную Мадонну, двадцать раз изображавшуюся на гравю-
рах. Перед нами отвратительная копия, мазня первого
сорта. «Как,— спросил я его,— вы полагаете, что это
1 В дар славнейшему и высокочтимому г-ну Како, француз-
скому послу в Риме, от его смиреннейшего раба и друга Кановы
(итал.).
315
оригинал?» «Конечно,— ответил мой собеседник с уд-
военной важностью,— таково мнение всех знатоков».
11. «Вот вам превосходная копия «Богоматери в
скалах» Леонардо да Винчи,— продолжал сухопарый
господин.— Она приятнее для глаз, чем закопченный
оригинал в Лувре». «Знайте же, милостивый государь,
что в Лувре нет ничего закопченного; мы соскоблили
все картины до слоя красок и умеем хорошо их облаки-
ровать».
Должен признаться, что мне бы -очень хотелось
иметь картинную галерею из таких очаровательных ко-
пий: они напоминали бы мне некоторые оригиналы, к
которым я отношусь с нежностью и которые мне не-
доступны,— в этом их единственный недостаток, а не
в том, что они закопчены. Сквозь разрушительное дей-
ствие времени любящий искусство глаз видит картины
такими, какими они вышли из мастерской великого
художника.
12. Еще копия — с другой картины Леонардо: «Не-
верие св. Фомы». Оригинал находится в Милане, в Ам-
брозиане. Эта копия менее удачна, чем предыдущая, но
все же очень недурна.
13. «Святое семейство» Отто Вениуса (жил око-
ло 1540 года). Это оригинал, и получен он из музея
Наполеона; картина написана суховато, но наивно и
правдиво. Этот немец знал Рафаэля или его учеников.
Не могу поверить, чтобы он сам дошел до этой манеры
письма.
14. «Извержение Везувия» какого-то итальянца
XVIII века.
Написана картина как театральная декорация,
поэтому она эффектна — средство, к которому прибе-
гают неучи: впечатление, как от мелодрамы.
15. «Елизавета, королева английская» — прекрас-
ный портрет фламандской школы. Выражение лица
хитрое, язвительное, злое, поджатые губы, заострен-
ный нос. Незамужняя женщина, кричащая о своей
добродетели. Ее манера играть своей золотой цепоч-
кой прекрасно передана. Мне бы очень хотелось, чтобы
этот портрет действительно походил на оригинал. Он
прекрасно изображает эту королеву, которая била
316
своих министров, если они ей противоречили. Но что
значат ее слабости? Она умела царствовать.
16. Портрет некрасивой женщины, «чрезвычайно
расхваленный г-ном Э.,— сказал наш собеседник.—
Это картина испанского художника, возможно, Му-
рильо». Г-н Э., по всей вероятности, хотел сказать что-
нибудь приятное этому славному человеку, и так как
во Франции привыкли к уродливым линиям, к фальши
в красках, к абсурдности или отсутствию светотени,
этот женский портрет будет вскоре приниматься в
Нанте за шедевр.
17. «Старик, играющий на виоле» — гнусная и ужа-
сающая правда. Испанская картина, приписываемая
Мурильо. Она имеет свои достоинства. Искусный ко-
лорит, естественное выражение лица. Получена из му-
зея Наполеона. Возможно, что картина эта кисти
Веласкеса, который в начале своей деятельности брал
сюжеты из простонародной жизни.
18. Прекрасная копия в мраморе вазы Уорика.
19. «Воспитание богоматери» Крайера.
20. Молодая девушка перед постригом. Живописцу
помог интересный сюжет. Девушка одета в голубое
платье, ей четырнадцать лет, это болезненное, то-
мящееся, экзальтированное существо. Лицо напоми-
нает святую Терезу. «Приписывается итальянскому
или испанскому художнику»,— сказал сухопарый чело-
век, который после этой картины освободил нас от
своих глубокомысленных суждений.
Я дошел до вопроса, который всегда следует себе
поставить: «Что бы я выбрал, если бы мне предложи-
ли взять из этого музея то, что я хочу?» Во-первых и
прежде всего — «Крестный путь», быть может, кисти
Леонардо. Это огромное «быть может» перевешивает и
оттесняет все остальное. Затем, пожалуй, Себастьяно
дель Пьомбо; далее поясной портрет, приписываемый
Джорджоне, портрет Елизаветы и копию «Богоматери
в скалах» Леонардо да Винчи.
У входной двери я увидел очень любопытные фраг-
менты средневековой скульптуры. Имеются ли здесь
какие-нибудь памятники галльского искусства или хо-
тя бы относящиеся к VIII веку, подобные тем, кото-
рые я видел в Ла-Шарите у г-на Грассе? Над дверью
317
повешена большая картина, кисти покойного Сигало-
на, изображающая Гофолию, на глазах которой, по
ее приказанию, убивают пятьдесят потомков какого-
то иудейского царя. Нантский музей мог бы передать
эту картину музею в Ниме.
Я вышел из музея, изнемогая от усталости. У ме-
ня шалят нервы, как говорит г-н де С. Прогулка на
лодке по Эрдру. Ничего не поделаешь, конец дня был
для меня потерян. В общем, я был слишком строг к
этому музею. (И все эти страницы придется переде-
лать, если когда-нибудь вновь попаду в Нант. Нужно
взять с собой лупу, чтобы рассмотреть, как выписаны
ногти и волосы в «Крестном пути» Леонардо.)
Какой-то супрефект, смещенный с должности и по-
тому философски настроенный, говорил мне вчера:
«Подозрительность и сухая рассудочность, лежащие в
основе деятельности обеих палат, окончательно уничто-
жают во Франции рыцарство. Человек, который живет
лишь для того, чтобы своей элегантностью внушать
женщинам величайшее к себе уважение, скоро станет
у нас большой редкостью. В Англии же, наоборот,
Бреммель и д’Орсе попытались воскресить этот за-
кон, внеся лишь одну поправку — «the fashion» *.
В те времена, когда господствовал дух рыцарства,
Франция не имела художника, способного воплотить
идеал окружавшего его общества, дать выражение
этого общества в мраморе или в живописи. Ничто не
может быть так близко Бентаму, как идеал, одушев-
лявший Рафаэля. В своем «Персее» Канова отрицает
силу и в этом смысле приближается к тому умона-
строению, которое во многом предпочитает изящество
силе и ум — справедливости. Рыцарство затмило здра-
вый смысл античного Рима, а здравый смысл обеих
палат уничтожает рыцарство. Все это подарит людям
со вкусом много разных видов прекрасного.
Сегодня вечером я встретил г-на Шарля — «благо-
родного отца» местной труппы. Мы радостно привет-
ствовали друг друга. Я хорошо его знал, когда он был
артиллерийским унтер-офицером на Мартинике. Это
человек благородный и на редкость здравомыслящий.
* Тон высшего света (англ.).
318
Каким прекрасным секретарем был бы он для ми-
нистра!
Господин Ш. отличается тем, что не дает себя обма-
нуть внешним впечатлениям. Его довольно скромное по-
ложение в обществе нисколько не влияет на его взгля-
ды на окружающее.
«Комедийное искусство,— сказал он мне,— вновь
расцветет во Франции лишь тогда, когда на сцене пе-
рестанут подражать придворному вельможе, которого
в жизни больше не существует. Нет ничего более бур-
жуазного, чем манеры и лица восьми или десяти ува-
жаемых особ, занимающих самые почетные места в
Королевском альманахе. Я знаю лишь одно или два ис-
ключения. Последними вельможами были г-н Нарбонн,
умерший в Виттенберге, и г-н де Талейран.
Так вот,— продолжал г-н Ш.,— как только нант-
ский буржуа, присутствующий в театре при постанов-
ке комедии, видит в списке действующих лиц имя
Клитандра, он требует точного воспроизведения ма-
нер, какие в его представлении были когда-то у марша-
ла де Ришелье. Представьте себе, если вы способны
на это, каким он его себе представляет.
У нас будут приличные актеры,— продолжал унтер-
офицер,— только тогда, когда двенадцатилетним де-
тям, участвовавшим в комедиях в Париже, в театре
Одеон или в пассаже Оперы, исполнится двадцать
пять лет. Когда они достигнут возраста страстей, им
уже не помешает робость, они будут обладать и па-
мятью, и искусством жеста, и т. д. Владея техникой ис-
кусства, они смогут полностью сосредоточиваться на
воспроизведении и идеализации персонажа, пьесы. Ес-
ли природа наделила их острым взглядом, чтобы рас-
познать, каков внешний облик молодого человека,
имеющего с самого рождения сорок тысяч франков до-
хода, они сумеют дать его образ в роли Клитандра. То-
гда их ждет другая трудность: выяснится, что словес-
ный текст роли не соответствует манерам, принятым в
XIX веке.
Самые хорошенькие актрисы французского театра
отличаются примерным благонравием; в Лондоне они
отказывались от весьма лестных предложений. Зна-
чит, эти дамы сумеют дать образ французской жен-
319
щины нашего века, прежде всего благонравной и
властной.
Нет ничего более жалкого, чем современные акте-
ры,— продолжал г-н Ш.,— у этих несчастных людей
нет ничего своего, даже собственного имени. Многие из
них не лишены подлинных способностей; но провин-
циал не желает, чтобы в сценическом искусстве отра-
зился переворот, происшедший в литературе. Он все
еще признает лишь подражание Флери.
— Подумаешь, переворот! — восклицает он.— От-
вратительный пафос; ничего естественного; вечная
боязнь простоты, действующие лица декламируют
оды. Прекрасные плоды романтизма).
Романтизм, или отмена трех единств в драме, был
победой здравого смысла; воспользоваться падением
этого нелепого тирана для создания прекрасных
пьес — такова задача гения. А между тем француз-
ского гения влечет к себе Академия наук или поли-
тическая трибуна. Если бы г-н Тьер не был оратором,
он стал бы писателем.
В 1837 году в Германии, а особенно в Италии, есть
гораздо лучшие актеры, чем ^во Франции. Где у нас
Доменикони или Амалия Беттини, которая по доброте
своей считает себя худшей актрисой, чем мадемуа-
зель Марс? Только города, в которых она выступает,
хуже Парижа. Итальянские труппы переезжают из од-
ного города в другой каждые четыре месяца, и самому
большому таланту приходится снова делать усилия,
чтобы добиться успеха. Болонья рада была бы слу-
чаю освистать то, что во Флоренции вызвало аплодис-
менты. Какой благородный отец в Париже превзой-
дет Лаблаша?
Нант, 1 июля 1837 г.
День этот был посвящен осмотру общественных
памятников. Это одна из наиболее тяжелых повинно-
стей, которые возлагаются на бедного путешественни-
ка, впервые приехавшего в какой-нибудь край.
Лучшие кварталы Нанта выстроены одновременно
с лучшими кварталами Марселя. В конце прошлого
века стараниями г-на Гралена, богатого финансиста,
320
были созданы площадь, носящая его имя, прилегаю-
щие к ней улицы, Королевская площадь и т. д.
Замок Буффэ относится к концу X века. Очень вы-
сокая многоугольная башня, на которую водрузили
главные городские часы, была сооружена только в
1662 году.
Замок, выстроенный Аланом Кривобородым в
938 году, украшают по бокам круглые башни, по всей
вероятности, XIV века. Герцог де Меркёр восстановил
его во время гражданских войн; поэтому на нем вид-
ны лотарингские кресты, которые я заметил и на ба-
стионе близ Луары. Оконные карнизы этого здания
справа от главного входа изящно отделаны. В боль-
шом готическом зале, окнами выходящем на Луару,
помещается несколько бочек с порохом; по этой при-
чине мы смогли лишь мельком взглянуть на него, и
то нам пришлось пустить в ход все влияние моего лю-
безного спутника. Свод украшен изящными нервю-
рами.
Выйдя из этого зала, мы случайно попали на ули-
цу Бьес, возле моста Мадлен. «Здесь был повешен
маршал де Рэ,— сказал мне мой новый приятель.—
Ему было только сорок четыре года. Де Рэ — это про-
тотип Синей Бороды из детской сказки. Этот необык-
новенный человек был маршалом Франции и имел мил-
лион двести тысяч франков дохода». Он окончил свои
дни на виселице 25 октября 1440 года.
Этот донжуан тщеславно попирал все то, что лю-
ди чтят, и, только удовлетворив это свое главное
стремление, находил счастье в обладании женщинами.
Таков же был характер и знаменитого Франческо Чен-
чи в Риме, имевшего миллион ежегодного дохода; он
был убит двумя разбойниками, которых провела к не-
му в спальню его юная дочь Беатриче, обесчещенная
им. За это преступление она была обезглавлена
13 сентября 1599 года, шестнадцати лет от роду.
Польза безраздельно господствовала в героические
времена, и теперь мы снова возвращаемся к пользе.
Затем явилось рыцарство, которому пришла странная
фантазия сделать женщин судьями своих достоинств.
Донжуан доводит это до крайности: он обожает
женщин и, чтобы нравиться им, хочет показать, до
21. Стендаль T. XII. 321
какой степени ему безразличны мужчины. Мысль об1
этом любопытном следствии рыцарства — порождении
церкви — занимала меня в течение всего вечера. Я про-
сматривал книги, выдержки из которых привожу.
Заметьте, что всякому донжуану свойственно не-
преодолимое влечение к женщине. Это влечение гово-
рит о необычайно богатом воображении. Следователь-
но, нет ничего удивительного, что всякий донжуан в
конце концов начинает верить в магию, в философский
камень и другие безрассудства. Счастье его, если он не
доживает до старости, ибо старость для такого рода
людей ужасна.
Жиль де Рэ был очень храбр. Родившись в
1396 году, он в 1429 стал маршалом Франции при ко-
роновании Карла VII в Реймсе. В 1427 году он взял
приступом замок Люд, убив его коменданта. В 1429 го-
ду он был одним из военачальников, помогавших
Жанне д’Арк, этой непонятой девушке, ввезти съест-
ные припасы в Орлеан. Став маршалом в тридцать
три года, он получал высокие назначения в армии
французского короля. Поэма Вольтера знакомит нас с
этой войной, события которой так перемежаются с лю-
бовными похождениями.
В двадцать четыре года Жиль де Рэ женился на
богатой наследнице Катрине де Туар; в 1432 году он
получил наследство от ее деда с материнской стороны,
Жана де Краона. Годовой доход молодого маршала до-
стиг тогда трехсот тысяч ливров (миллиона двухсот
тысяч франков в 1837 году).
Обладать в тридцать шесть лет таким огромным
состоянием, иметь высший воинский чин и прекрасную
военную репутацию — слишком тяжелое бремя для
человека с пылким воображением.
Молодой маршал перестал заниматься воинскими
делами. Да и что могли бы они дать ему нового? Он
стремился к победам над женщинами и хотел пред-
стать перед ними, снискав уважение и восторг муж-
чин, своих современников.
Своей роскошью он хотел затмить роскошь монар-
хов. Благодаря этому он весьма скоро растратил со-
стояние, дававшее ему миллион двести тысяч дохода в
год. Историки утверждают, что его стража состояла
322
из двухсот человек, что у него были пажи, капелланы,
дети-певчие, музыканты; большинство из них были
его пособниками или сообщниками в его отвратитель-
ном распутстве. Вскоре, пресытившись обыкновенным
сладострастием, он задумал придать ему остроту, при-
бегнув к преступлениям.
Я нашел еще другие подробности в описаниях его
великолепия. Это был человек с богатым воображени-
ем, и потому религия играла большую роль в его жиз-
ни. Его домовая церковь была затянута парчой и
шелковыми тканями. (Шелк был тогда ценнее золота:
вспомним историю с парой шелковых чулок Франци-
ска I, имевшую место спустя столетие.) Церковная
утварь и все украшения в этой часовне были из золо-
та и осыпаны драгоценными камнями. Маршал до
безумия любил музыку, и у него был орган, который
так ему нравился, что он всегда и всюду возил его с
собой.
Я останавливаюсь на характере маршала де Рэ,
ибо этот своеобразный человек был первым в своем
роде. Римлянин Франческо Ченчи родился только в
1560 году. Для полного проявления всех душевных
свойств донжуана необходимо соединение большого
состояния, необычайной храбрости, пламенного вооб-
ражения и необузданной страсти к женщинам. К тому
же ему необходимо родиться в таком веке, когда жен-
щины объявлены судьями людских достоинств. Во
времена Гомера женщины были лишь служанками;
Ахилл, такой блестящий человек, совсем не думал об
одобрении Бризеиды, он предпочитал заслужить
одобрение Патрокла.
Капелланы маршала де Рэ в красных облаче-
ниях, подбитых беличьим мехом, носили звания стар-
шего викария, регента хора, архидиакона и даже епи-
скопа. Маршал дошел до такого безумства, что просил
у папы разрешения иметь своего крестоносителя.
Одним из самых успешных способов, к которым
прибегал молодой маршал, чтобы добиться восхище-
ния жителей городов, куда его приводила необуздан-
ная погоня за наслаждениями, были дорогостоящие
постановки мистерий. Мистерии — единственное зре-
лище, известное в эпоху, последовавшую за варвар-
323
ством,— оказывали благодаря своей новизне сильней-
шее влияние на человеческие души. В особенности
женщины обливались слезами, и восторг их доходил
до экстаза.
В 1434 году, после двух лет такой веселой жиз-
ни, состояние маршала уже настолько уменьшилось,
что ему пришлось продать Иоанну V, герцогу Бретон-
скому, множество своих замков и земель. Семья рас-
точителя хотела этому воспрепятствовать, но марша-
лу удалось устранить все помехи, и в 1437 году он по-
лучил деньги за проданное имущество.
Вскоре все нормальные источники его доходов
иссякли. Тут-то и проявил себя человек с богатым во-
ображением. Жиль де Рэ, человек для своего време-
ни очень образованный, обратился к поискам фило-
софского камня L Когда превращение металлов не
удалось, он призвал на помощь магию и взял к себе
на службу итальянца Франческо Прелати. Враги мар-
шала утверждали, что он обещал дьяволу все, кроме
своей души и своей жизни. Но по странности, свой-
ственной пылкой натуре, де Рэ, даже пытаясь всту-
пить в связь со всемогущим существом—врагом истин-
ного бога, продолжал совершать молебствия со своими
капелланами.
Приведу одно из первых преступлений Жиля де
Рэ, насколько можно восстановить истину, скры-
тую под напыщенными фразами, столь излюбленными
судьями всех времен.
Маршал ездил на окраину Бретани под именем
одного из своих певчих: он был влюблен в жену ка-
кого-то судостроителя, которая страстно его любила.
У этой женщины была невестка, возмущавшаяся ее
легкомыслием и неосторожностью. Жиль де Рэ бе-
зумно влюбился в эту невестку, но встретил самый ре-
шительный отпор. Однако, почувствовав, в конце кон-
цов, что она может ему уступить, невестка внезапно
исчезла. Она бежала к своему мужу, богатому мель-
нику, жившему на берегах Вилены, близ Фужере.
Маршал вскоре появился в этой местности, но мель-
ник знал его в лицо, и встретиться с мельничихой бы-
1 Возможно, что химия в скором времени сумеет делать ал-
мазы.
324
ло нелегко. Однако маршал упорно преследовал ее,
для чего несколько раз проделывал путь из Нанта в
Фужере, и в конце концов добился успеха. Но после
одного свидания муж, у которого возникли подозре-
ния, убил жену кинжалом. Взбешенный маршал явил-
ся к нему в дом и заколол мельника так же, как и
двух его слуг.
Я с прискорбием подхожу к ужасающим страни-
цам этой необыкновенной жизни. Поиски изощрен-
ных наслаждений или требования магии привели мар-
шала к умерщвлению детей. Чтобы выяснить, какую
цель он преследовал, нужно было бы достать один из
многочисленных манускриптов, относящихся к этому
процессу, но я недостаточно влиятелен для этого.
Как говорят, независимо от этих чудовищных на-
слаждений человек, желающий вызвать дьявола и
умилостивить его, должен обратиться к помощи неко-
торых чар, для которых необходима кровь, сердце
или другие части детского тела. Дьявол требует
большой нравственной жертвы от того, кто хочет
его видеть. С какой целью производились убийства,
осталось невыясненным. Но, к несчастью, было впол-
не доказано, что люди маршала старались завлечь
в его замки, приманивая лакомствами, молодых де-
вушек и особенно юношей, и что эти молодые люди
затем бесследно исчезали. Во время своих поездок
по Бретани пособники маршала приставали к бед-
ным ремесленникам, имевшим красивых детей, уго-
варивая их доверить своих сыновей маршалу, кото-
рый будто бы должен был принять их в число своих
пажей и обеспечить их будущее. Друзья марша-
ла — Пренсе, Жиль де Силье, Роже де Браквиль
и другие участники его забав,— по всем данным, бы-
ли причастны и к этим гнусным делам. Они доставля-
ли жертвы своему могущественному другу или угро-
жали родителям и пресекали их жалобы.
Рассказы об этих тягчайших преступлениях долго
волновали Бретань. Наконец скандальная огласка
злодеяний Жиля де Рэ взяла верх над его могу-
ществом и влиянием. В сентябре 1440 года его взяли
под стражу, заключили в Нантский замок, и герцог
Бретонский приказал начать против него процесс.
325
Сухость приведенного выше рассказа свидетельствует
о том, что жизнь первого донжуана известна нам
только по напыщенным фразам тупоумных судей.
Каковы же были мотивы, каковы подробности не толь-
ко его чудовищных злодеяний, но и всех тех поступков
его жизни, которые не были ему поставлены в вину?.
Нам это не известно. Поэтому мы весьма далеки от
того, чтобы иметь подлинный портрет этого не-
обыкновенного человека.
Вместе с Жилем де Рэ арестовали и двух его
соучастников — Анри и Этьена Корильо, прозван-
ного Пуату; чернокнижник Прелати к этому време-
ни уже успел умереть. На очной ставке со своими дву-
мя сообщниками маршал отрекся от своих слуг.
«У меня всегда служили,— сказал он,— только по-
рядочные люди». Но впоследствии пытки так устра-
шили этого человека, раба своего воображения, что
он признался в своих преступлениях и подтвердил
показания Анри и Этьена Корильо.
Не стану приводить здесь все ужасающие и не-
пристойные подробности этого процесса. Это было
ненасытное распутство, находившее удовлетворение
лишь в полном презрении ко всему, что уважается
людьми. Этот донжуан доставлял себе все наслаж-
дения, каких требовало его тщеславие, и одни на-
слаждения приводили его к жажде других. Он все-
гда следовал преступным велениям своего причуд-
ливого и поразительно богатого воображения.
В королевской библиотеке в Париже существует
восемь рукописей, относящихся к этому процессу, де-
вятая — в Нантском замке. Жиль де Рэ умертвил
множество детей и юношей различного возраста от
восьми до восемнадцати лет. Эти человеческие жерт-
вы приносились в замках Машкуль, Шантосэ и Ти-
фоже, принадлежавших маршалу, в его особняке
Ла-Сюз в Нанте и в большинстве городов, куда он при-
езжал со своей свитой. Он признался, что это крова-
вое сладострастие длилось восемь лет; один из его
соучастников показал, что оно длилось четырнадцать
лет. Чтобы уничтожить следы преступлений, трупы
жертв сжигались в его замках.
Недостаток этой истории, взятой из уголовного
326
процесса, заключается в сходстве ее с романом, кото-
рый вселяет ужас и вместе с тем написан бесстраст-
но. Чтобы набраться мужества и прочесть ее до кон-
ца, требуется вспомнить, что факты, доказанные пра-
восудием, опорочивают высокого сановника, человека
просвещенного, богатого и могущественного; следова-
тельно, это не может быть клеветой. Несмотря на ука-
занные меры предосторожности, в Шантосэ было най-
дено сорок шесть трупов и скелетов, в Машкуле — во-
семьдесят.
Маршал продал герцогу Бретонскому, своему го-
сударю, замок Сент-Этьен де Мальмор, а затем снова
завладел им, угрожая коменданту, что, если тот не от-
даст ему замка, он убьет его брата, находящегося в
его, маршала, власти. Нужда в деньгах, которую ис-
пытывал к концу своего краткого жизненного пути
маршал, принудила его к подобным поступкам, быв-
шим для него несравненно более опасными, чем уста-
новленные убийства. Трибунал под председательст-
вом Пьера де Л’Опиталя, сенешаля Бретани, приго-
ворил Жиля де Рэ к смерти, так же, как и двоих
его сообщников.
Чтобы удовлетворить перед смертью свою страсть
к процессиям, маршал добился того, что к месту каз-
ни его провожал епископ Нанта со своим клиром. Он
до конца сыграл свою роль в этой церемонии, выка-
зав полное раскаяние и читая наставления; он уве-
щевал своих соучастников до самой их смерти, про-
стился с ними и обещал встретиться с ними в раю.
На его великое несчастье, 25 октября 1440 года он был
повешен посреди обширных бьесских лугов; ему было
всего лишь сорок четыре года х.
Предать гласности процесс этого своеобразного
человека было бы опасно. В наш скучающий век,
жаждущий необыденного, де Рэ, быть может, нашел
бы подражателей. Вообще же говоря, этот процесс,
изложенный в форме рассказа, был бы очень похож
на «Жизнь Бенвенуто Челлини» и помог бы лучше
ознакомиться с нравами того времени, чем множество
1 Можно найти и другие подробности, смотри том 8 «Смеси»,
взятой из одной большой библиотеки, а также у Монстреле.
327
риторических упражнении ученых, от которых клонит
ко сну. Заметьте, что рассуждения общего характера
всегда толкуются читателем в свете привычек того
века, в котором он живет. В этом процессе факты на-
столько ясно изложены, что невозможно дать им об-
ратное толкование
В нантской библиотеке мне, невежде, любезно по-
казали рукопись «Града господня» святого Августина,
переведенную Раулем де Прелем в 1375 году. Ее
украшает превосходная миниатюра, на которой изобра-
жены две дамы и рыцарь, играющие в карты. Увидев
это, я с ученым видом сказал библиотекарю: «На
картах, изобретенных, если не ошибаюсь, в Китае,
вначале не было привычных нам фигур, которые при-
несены ему в дар Европой уже в конце XIV века. Фи-
гуры эти, взятые из самых различных эпох: Гектор,
Давид, Ланселот, Карл Великий,— свидетельствуют о
том смешении воспоминаний и представлений, кото-
рое характерно для конца средних веков».
Большое количество документов, касающихся Ван-
дейских войн, собрано в архивах префектуры. Если бы
Бурбоны после Реставрации обладали хоть какими-ни-
будь государственными талантами, они направили
бы в Нант несколько штабных офицеров — местных
уроженцев, и те нашли бы в бумагах префектуры две
папки подлинных и интересных документов. И столь-
ко героев-роялистов не остались бы в неизвестности,
car ent quia vate sac го *.
В XVIII веке индивидуальность и темперамент ни-
где не проявились более ярко, чем среди простых кре-
стьян, думавших, что они мстят за бога. Соединение
такого мужества и военной хитрости с полной неспо-
собностью понять письменное слово никогда еще в
такой степени не наблюдалось в истории. Мой спут-
ник ухаживал в течение нескольких часов в своем за-
городном доме за смертельно раненным вандейцем,
1 Могу добавить еще «Законы и обычаи», собранные Буало,
членом превотального суда при Людовике IX. Нельзя не при-
знать, что это весьма нелегкое чтение, но узнаешь оттуда боль-
ше, чем из 20 томов современных авторов. Исторические замет-
ки г-на Капефига представляют также много любопытного.
* О них не вещают вдохновенные поэты (лат.).
328
который сказал ему, что все священники, по его мне-
нию, похожи друг на друга и дрался он вовсе не для
того, чтобы доставить удовольствие своему кюре,
а просто не в состоянии был примириться с тем, что
на основании закона о разводе Национальный Кон-
вент мог заставить его развестись с женой, которую
он обожал, да и вообще, черт возьми, он не хотел
«плясать под чью-либо дудку».
Нант оказался для меня местом встреч. На бирже
я столкнулся с морским капитаном, который был мо-
им попутчиком во время моей поезки на Мартинику.
Последние три года он провел на Балтике в Санкт-
Петербурге.
— Не нападут ли на нас казаки? — спросил я его.
— Император,— ответил он,—бесспорно, умен и
считался бы незаурядным человеком, даже если бы
был простым смертным. Этот монарх — самый краси-
вый человек в своей стране и также один из самых
храбрых в ней; ни его, как лафонтеновского зайца,
снедает страх. В каждом умном человеке — а их нема-
ло в Петербурге — он видит врага; настолько большие
тяготы налагает самодержавная власть.
1. Царь взбешен тем, что происходит во Франции;
свобода печати вызывает у него конвульсии, но у не-
го нет двадцати миллионов франков, чтобы успокоить
свой гнев. Министр финансов Канкрин, талантливый
человек, с трудом сводит концы с концами, вызывая
у всех крики недовольства.
2. Император не желает, чтобы в России были обма-
нутые мужья. Если молодой офицер слишком часто
бывает у хорошенькой женщины, его приглашают в
полицию и предлагают прекратить свои посещения.
Ежели он не обращает внимания на такое предупреж-
дение, его ссылают. Особо страстная любовь может
довести до Сибири. Ничто так не досаждает молодым
аристократам. Обычно самодержавный монарх по-
нимает, что он сохраняет свое положение, не мешая
знати иметь те же грешки, что и он сам. Сен-Симон го-
ворит о том, что Людовик XIV давал крупные пенсии
всем своим придворным и, хотя был смехотворно на-
божен, никогда не препятствовал существованию
обманутых мужей. Герцог де Вильруа, один из бли-
329
жайших ему людей, имел открытую связь с воспита-
тельницей принцев королевской крови.
Впрочем царь, очень красивый собой, походит в
некотором отношении на наших французских префек-
тов, которые, проповедуя благочестие в своих гости-
ных, сами никогда не ходят в церковь.
3. Россия не желает, чтобы Сербия получила кон-
ституцию, которую ей хочет дать князь Милош, луч-
ше всех зарейнских государей знающий свое дело.
4. В России много умных людей, и их самолюбие
чрезвычайно страдает оттого, что у них нет конститу-
ции, тогда как она есть даже в Баварии и такой ма-
ленькой стране, как Вюртемберг. Русские хотят иметь
палату пэров, состоящую из знатных людей, имеющих
сто тысяч рублей ежегодного дохода за вычетом дол-
гов, и палату депутатов, состоящую на треть из офице-
ров, на треть из аристократов и на треть из негоциан-
тов и заводчиков, с тем, чтобы обе палаты ежегод-
но вотировали бюджет. Представление о свободе в
России другое, чем у нас. Аристократ понимает, что
свобода рано или поздно отнимет у него его кресть-
ян (которые, кстати сказать, очень счастливы). Само-
любие русского аристократа страдает еще и оттого,
что он не может ездить в Париж и что каждая
ничтожная французская газетка беспрепятственно об-
зывает его варваром.
— Я не сомневаюсь,—продолжал капитан К.,—что
не пройдет и двадцати пяти лет, как эта страна по-
лучит какое-то подобие конституции и что венценосец
будет подкупать ораторов орденами.
В Петербурге считают Ермолова человеком боль-
ших достоинств, возможно, даже гениальным. Многие
хотели бы, чтобы он возглавил министерство внутрен-
них дел. Генерал Жомини готовит очень образован-
ных офицеров, в чем можно будет убедиться во время
первой же войны. Но эти офицеры не желают, чтобы
их считали большими дураками, чем баварцев.
Россия поглощает три четверти французских книг,
выпускаемых бельгийскими контрафакторами, и я
знаю двадцать русских молодых людей, которые боль-
ше, чем вы, в курсе всех изданий, вышедших в Пари-
же за последние десять лет. Комедии г-жи Анссло
330
ставятся на русском и французском языках в петер-
бургских театрах.
Бретань, 3 июля.
Весь вечер я слушал, как превозносили до небес
феодализм, причем восхищался им весьма уважае-
мый человек, опровергать которого было бы еще
скучнее.
Самое большее, что можно было бы сказать о фео-
дализме, как и о христианстве Григория Турского,—
это то, что он лучше ужасающей неурядицы X века.
Но даже царствование Нерона или Фердинанда бы-
ло лучше, чем феодализм.
Глупые или, скорее, хитрые люди, при поддержке
простаков расхваливающие в наши дни старину и же-
лающие к ней вернуться, говорят двадцатилетнему
юноше: «Дорогое дитя, когда вам было полгода, вас
кормили молоком, и, согласитесь, с огромным успе-
хом,— ну так вот, вернитесь к молоку».
Исключительное духовное превосходство итальян-
ского народа над французским в 1400 году объясняет-
ся тем, что итальянцы начиная с IX века сражались,
чтобы добиться того, к чему они стремились, в то вре-
мя как французы следовали в войнах за своим фео-
дальным сеньером, чтобы не попасть в тюрьму. К не-
счастью, цивилизация средневековых республик опло-
дотворила лишь итальянские равнины, и феодалы Ев-
ропы избрали их местом вооруженных встреч для
разрешения своих распрей.
Вечер благополучно закончился едкой критикой
поведения г-жи де Нентре, прелестной женщины, ко-
торую я немного знаю. Дело касалось одного интерес-
ного происшествия, которое я и хочу записать; это
очень обыденный факт, но он кажется весьма таин-
ственным и даже скандальным местным «львам» то-
го большого города, где мне о нем рассказали. Эти
господа провели большую часть лета в замке Рабе-
стен. В соседней деревне имеются лишь убогие хижи-
ны,— если бы я вздумал их описать, вы не поверили
бы, что во Франции существует нечто подобное.
Г-жа де Нентре приказала приспособить домик
садовника и предоставить в нем клетушки многочис-
331
ленным гостям, которые оспаривают друг у друга ме-
сто, ибо г-же де Нентре нет еще сорока лет. Я считаю
ее очень привлекательной женщиной; она красива,
держит себя с большим достоинством и без всякого
высокомерия; речь ее, по моему мнению, полна естест-
венности. Если бы она бросила хоть один благо-
склонный взгляд, за ней увивались бы поклонники, но
никто на это не решается. Местные «львы» были бы
весьма не прочь за ней приволокнуться; у нее самое
большое состояние в этой провинции, но она хочет,
чтобы все взоры были обращены только на ее дочь.
Леонора де Нентре — величественная красавица, у
нее черты лица гречанки, ей только что исполнилось
двадцать лет, к тому же она принесет будущему су-
пругу, как говорят, в своем фартучке 25 ОСО франков
ежегодного дохода и блестящие надежды на буду-
щее. Если читатель даже одарен пылким воображе-
нием, он лишь в слабой степени сумеет представить
себе впечатление, производимое соединением столь-
ких прелестей. Дело в том, что мадмуазель де Нен-
тре может изменить в корне будущее каждого из
окружающих ее молодых людей. Ее опекун, заменяю-
щий ей отца, родственник покойного г-на де Нентре,
нотариус по фамилии Жюж, человек больших досто-
инств, но со странностями; за ним ухаживают все в
департаменте. Этот лукавый старец сравнивает се-
бя с Улиссом и высмеивает женихов.
Вчера вечером мне пришлось бодрствовать до трех
четвертей первого — неурочный час для этого края, в
ста пятидесяти лье от Парижа. Рассказывал хозяин
дома, человек, не блещущий умом, причем его то и де-
ло перебивали. Назойливые гости старались завла-
деть разговором под предлогом необходимости до-
полнить повествование хозяина весьма существенными
обстоятельствами.
В его рассказе не было ничего необычайного, он
обладал одним достоинством — неприкрашенной точ-
ностью; все здесь было в соответствии с истиной, как
в деревенском объявлении о продаже люцерны. Та-
кая правдивость представляет огромную трудность
для писателя; так как действующие лица еще живы
и даже весьма молоды, мне придется прибегнуть к
332
множеству вымышленных имен и во всеуслышание за-
явить, что я ни в коей мере не одобряю поступков и
взглядов действующих лиц.
Читателю уже известно, что весь Руссильон был
в сильнейшей степени заинтересован красотой, богат-
ством и даже умом мадмуазель де Нентре, единствен-
ной дочери своеобразной женщины, никогда не слыв-
шей красавицей, но, тем не менее, внушившей трем
или четырем людям сильнейшую страсть, оставшую-
ся неразделенной. Какая-то особенная прелесть, ко-
торой здешние люди не в состоянии оценить, объяс-
няет победы г-жи де Нентре. Ее открыто обвиняли в
кокетстве, однако даже ненавидящие ее женщины
единодушно признают, что она из гордости никогда
не имела любовников. «Она разговаривает с нашими
мужчинами, как сестра,— заявляли они,— и этим нам
вредит». Г-жа де Нентре, которой я имел честь быть
представленным в один из моих предшествующих
приездов, противопоставляет абсолютную и искрен-
нюю простоту глубокомысленному и безграничному
политиканству, составляющему житейскую мудрость
провинциалов, в особенности людей, имеющих десять
тысяч франков дохода и замок и надеющихся удвоить
свое состояние. А г-жа де Нентре владеет тремя
замками, в одном из которых несколько дней тому
назад мне было оказано гостеприимство. Ввиду бед-
ности деревни привратник предоставил мне комна-
тушку, и меня поразило, что в длинной галерее, ко-
торая туда ведет, выгравированы изображения более
четырехсот лиц, прославившихся после 1789 года. Имен-
но в этом замке жила она до описываемого события.
Насколько я мог понять эту своеобразную женщину,
поведение которой в настоящий момент служит темой
пересудов в восьми департаментах, г-жа де Нентре
осмеливается поступать во всех случаях своей жиз-
ни так, как ей больше всего нравится поступить в дан-
ную минуту. Поэтому ее терпеть не могут все те глуп-
цы, которым умение держать себя в обществе заме-
няет ум. Так как она была Ьчень богата и достаточно
знатна в 1815 году, двое ловких людей, называе-
мых в этом крае иезуитами, предприняли шаги, что-
бы выдать ее замуж в интересах определенной пар-
333
гии. И вдруг стало известно, что она обвенчалась с
неким г-ном де Нентре, не имевшим ничего за ду-
шой. Это был бедный офицер, уволенный из расфор-
мировываемой Луарской армии.
Во время этого нелепейшего расформирования ба-
тальон, которым, как старейший капитан, командо-
вал г-н де Нентре, взбунтовался. Солдаты потребова-
ли, чтобы им до увольнения уплатили все задержан-
ное жалованье. Г-н де Нентре добился удовлетворе-
ния этого требования своего батальона. Однако были
голоса, обвинявшие его в сговоре с роялистами, кото-
рые распускали армию. Когда все было окончено, г-н
де Нентре приказал солдатам построиться в каре.
— Господа, ибо сейчас я ровня вам,— сказал он
им,— все мы французские граждане. Господа, вы пол-
ностью удовлетворены?
— Да, да! Да здравствует капитан!
Когда крики прекратились, г-н де Нентре про-
должал:
— Господа, здесь раздавались голоса, обвиняв-
шие меня в мошенничестве. Черт побери, я требую
сатисфакции! Ле-Мартруа слывет лучшим фехтоваль-
щиком в полку. Выходи же, Ле-Мартруа, и скинь
мундир!
Все его поддерживают. Со всех сторон раздает-
ся: «Да здравствует капитан!» Ле-Мартруа принуж-
ден отвязать от своего ранца рапиры; освободили
острия. Поединок продолжался довольно долго. Сна-
чала у г-на де Нентре была задета рука, но вскоре он
нанес сильный удар Ле-Мартруа.
— Господа,— сказал капитан,— все мое богатство
состоит из сорока одного луидора. Вот двадцать один,
я даю их славному Ле-Мартруа на лечение раны.
Батальон залился слезами. Де Нентре говорил
впоследствии, что у него явилась мысль сформиро-
вать нечто вроде гверильи, укрепиться в Компьенском
лесу и возместить этим отсутствие решимости у мар-
шалов, когда-то воевавших в Испании и не сумевших
взять себе за образец этот героический народ. Г-жа
де Нентре, услышав рассказ о такой черте характе-
ра, почти не зная храброго офицера, вышла за него
замуж. На что воспоследовали великий гнев и предска-
334
зания роковой развязки. Все высшее общество про-
винции предназначало в мужья богатейшей наследни-
це, мадмуазель де Р..., молодого человека, только что
примкнувшего к победителям и писавшего уже недур-
ные статьи в газетах конгрегации. Г-ну де Нентре
оказали холодный прием в провинциальных салонах;
он переехал в Париж, где ни у кого нет свободного
времени для того, чтобы преследовать человека. Он
умер там, когда его единственной дочери исполнилось
пятнадцать лет.
По мере того, как прекрасная Леонора де Нентре
становится старше, она приобретает твердость харак-
тера; девушка гордится своим происхождением и
богатством; она здраво судит о достоинствах молодых
людей из знатных фамилий, желающих жениться, и
до настоящего времени — ей исполнилось двадцать
лет — не нашла еще никого, кто был бы достоин ее
руки.
Утверждают, будто г-жа де Нентре сказала сво-
ей дочери: «Я, конечно, предоставляю тебе полную
свободу, но, будь я на твоем месте, я бы прикинулась
бесприданницей, чтобы постараться найти себе мужа,
хоть немного похожего на твоего бедного отца. Какой-
нибудь парижский щеголь женится на тебе из-за
твоего состояния и во время брачного обряда будет
смотреть по сторонам. Он промотает половину твоих
средств, нелепо спекулируя на рудниках и железных
дорогах, и в конце концов променяет тебя на какую-
нибудь актрису из варьете, которая будет забавлять
его, болтая обо всем, что ей взбредет в голову».
Очевидно, во избежание такой развязки г-жа де
Нентре и проводила десять месяцев в году в своих
поместьях. Прекрасную Леонору обвиняют в том, что
у нее решительный характер двадцатипятилетней
женщины.
Все без конца пережевывали эти подробности, из-
ложенные мною вкратце, после того, как произошло
событие, о котором я собираюсь рассказать, если су-
мею. Завистливые провинциалы горько упрека-
ют г-жу де Нентре еще за одну вещь: она без всяких
околичностей, прямо в лицо заявила этим скупцам,
что считает мелкими душонками людей, не расходую-
335
щих полностью своих доходов. Но так как у нее самые
простые вкусы, то в действительности не она, а кра-
савица Леонора тратила б Париже и в замках своей
матери пятьдесят — шестьдесят тысяч франков еже-
годного дохода. Мадмуазель де Нентре порицают за
ее слишком решительный характер; я же думаю, что
небеса наделили ее редким здравым смыслом, так как,
несмотря на то, что требуется большая изобретатель-
ность, чтобы расходовать из года в год такой значи-
тельный доход, самые враждебные ей лица не в состо-
янии приписать ей хотя бы один ложный шаг или да-
же нелепый поступок. Матери, имеющие дочерей на
выданье, не могли найти никакого предлога, чтобы
создать прекрасной Леоноре репутацию сумасбродки,
в полной мере заслуженную г-жой де Нентре из-за ее
брака, наделавшего столько шума.
Не было ничего проще, чем быть принятым у г-жи
де Нентре; большой полуразрушенный старинный за-
мок, куда забросил ее в этом году каприз Леоноры,
имел по соседству лишь бедную деревушку без по-
стоялого двора, и поэтому она приспособила для при-
ема гостей домик садовника, украшенный, как я уже
говорил, портретами всех наших революционеров. Три
месяца тому назад среди гостей появился некий Шарль
Вильре, уже успевший промотать, несмотря на мо-
лодость, свое состояние в Париже. После этого он со-
вершил несколько путешествий в Индию, чтобы скрыть
от любопытных глаз свою бедность или чтобы попы-
таться от нее избавиться; об этом точно ничего не
известно, так как Вильре никогда не разговари-
вает с мужчинами, храня в их обществе самое неле-
пое молчание. Оставшееся у него небольшое количе-
ство денег он тратит на содержание отличной лоша-
ди. Но он настолько беден, что не может купить ло-
шади своему слуге; поэтому, когда он путешествует
верхом, его слуга следует за ним в дилижансе. Таким-
то образом, когда он приехал в замок Рабестен, он
первые дни сам чистил свою лошадь, что показалось
поступком весьма дурного тона местным «красав-
цам». Женщины же только и говорили о Шарле Виль-
ре. Это человек живой, подвижный, приятный, во всех
его движениях чувствуется непринужденность, про-
336
стая и незаученная, что вначале поражает. Может
показаться, что он иностранец. По моему мнению, это
чувствительный человек, который, отчаявшись понра-
виться современному обществу, таким своеобразным
и малорадостным путем добивается успеха. Должно
быть, местные «красавцы» почуяли возможность у
него таких намерений, ибо они засиживаются до ча-
су ночи, злословя на его счет. Что особенно обидно
для местных «красавцев», избравших себе воинствен-
ную манеру поведения,— это то, что Шарль искусно вла-
деет оружием всех родов. Пересуды смолкают в его
присутствии; впрочем, весьма трудно завязать беседу
с «индийцем» — такое прозвище дали ему местные
«красавцы». Он отвечает на вопросы с холодной веж-
ливостью, но, несмотря на все их старания, никогда
ни с одним мужчиной не ведет беседы и сам в обще-
стве никогда ни о чем не заговаривает.
Шарль приходился дальним родственником по-
койному г-ну де Нентре, и вдова последнего, узнав,
что молодой человек недавно вернулся в соседнюю
провинцию, откуда он был родом, но где больше ни-
чем не владеет, пригласила его пострелять куропаток
в ее поместье, известном своей охотой. Однако поли-
тиканы не сомневаются, что у нее явилась странная
мысль женить его на своей дочери. Ведь однажды в
присутствии двух нотариусов у нее вырвались сло-
ва, сказанные Будто про себя: «Какое преимущество
для девушки, обладательницы огромного состояния,
брак с богатым человеком? В лучшем случае она мо-
жет надеяться, что муж не посягнет на ее иму-
щество».
Шарль сильно задел самолюбие Леоноры. Прибыв
в замок очень поздно вечером, он еще до рассвета при-
соединился к охоте на кабанов. Охотники вернулись
лишь поздней ночью. Шарль Вильре очень устал и по-
сле ужина, за которым ел молча, как какой-нибудь
дикарь, пошел взглянуть на свою лошадь в конюш-
ню и больше не появился в гостиной.
Шарль допустил еще одну на редкость большую
неучтивость,— он с первого же дня догадался, что
прекрасная Леонора видит в нем как бы своего буду-
щего мужа. «Г-жа де Нентре настолько неосторож-
22. Стендаль. Т. XII. 337
на, что могла поведать свои планы дочери»,— говори-
ли почтенные матери семейств, пытаясь прервать на-
шего хозяина, который рассказывал не спеша и об-
стоятельно, как мог уже заметить читатель. Когда же
он вновь собрался взять слово после длительного пе-
рерыва, которому я обязан большинством приведен-
ных выше подробностей, одна дама заявила:
— Она способна была сказать своей дочери: «Я
бы предпочла молодого человека, у которого когда-то
стояла в конюшне шестерка лошадей и который уже
однажды разорился. Такой человек знает, как непри-
ятно самому чистить лошадь».
Что бы там ни было, но Шарль в первые дни, каза-
лось, понял в буквальном смысле приглашение г-жи де
Нентре, которая его просила считать ее замок гостини-
цей, расположенной по соседству с прекрасной охо-
той. Но вскоре поведение его совершенно изменилось;
он начал целые дни проводить в замке.
Что же произошло между ним и гордой Леонорой,
между ним и г-жой де Нентре?
По-видимому, Шарль с самого начала понял, что
мадмуазель де Нентре смотрит на этот брак, как на
дело решенное — если только она соблаговолит дать
свое согласие,— ведь его, Шарля, доход не достигает
и трехсот луидоров, а ее — в двадцать раз больше.
Вполне достоверно лишь то, что на десятый день пре-
бывания в замке, за завтраком, когда речь зашла о
браке, он заявил, что, как человек разорившийся, он
отнюдь не собирается связать себя столь опасными
узами. Эти слова были встречены глубоким мол-
чанием.
Говорят, что с того дня он страстно влюбился в
г-жу де Нентре, и если ему вопреки его натуре слу-
чалось заговаривать о себе и своих планах, то только
потому, что он боялся, как бы у г-жи де Нентре не
возникло ужасного подозрения, что его любовь хоть
отчасти объясняется желанием пользоваться вме-
сте с нею ее богатством.
— Госпожа де Нентре—самая простодушная и бес-
цветная женщина, она не делает чести своему состо-
янию,— заявила в тот вечер высокая и худая дама.—
Можно было бы добавить, что она недостаточно ум-
338
на, чтобы занимать такое высокое положение, и что
касается меня, то я просто считаю ее дурой, несмот-
ря на все ее кривлянья, с какими она время от вре-
мени высказывает свои парадоксы.
При этом великолепном словечке «парадоксы»
каждому захотелось вставить в разговор что-нибудь
свое, и я понял, что г-жу де Нентре, быть может, пре-
льстило величайшее счастье больше не встречаться
со столь красноречивыми людьми.
— Она никогда не была влюблена «как безумная»,
как можно было бы ожидать от «женщины с таким
характером»,— заявил в тот вечер один старый горба-
тый философ.— Ее первый брак, столь безрассудный,
был для нее, возможно, браком по расчету. Ей было
восемнадцать лет, и она решила, что с ее богатством
ей в конце концов придется выйти замуж.
По-видимому, некоторые важные сведения о том,
как окончилась вся эта история, стали известны через
горничных. Девушки утверждали, что как-то вечером
г-н Вильре, прогуливаясь по саду с г-жой де Нентре
перед занавешенными окнами нижнего этажа, обра-
тился к ней с такой речью: «Я должен, сударыня, сде-
лать вам признание, весьма для меня унизительное
из-за моей всем известной бедности. Я больше не мо-
гу надеяться на счастье, если вы, хотя бы в слабой
степени, не ответите на страстную привязанность, ко-
торую я к вам питаю. Но могу ли я говорить вам о
любви, не говоря о браке? А между тем, сколь
унизительно это слово для разорившегося человека!
Я не смогу отвечать за себя, став вашим мужем; бо-
ясь презрения, я способен на безумства. Если же
деньги не будут стоять препятствием в нашем союзе,
я сочту, что обрел наконец блаженство, притязать
на которое мне казалось невозможным».
Посредством соответствующих актов, составленных
по всей форме, и дарственных записей, принятых г-ном
Жюжем, г-жа де Нентре передала дочери все свои
земли, за исключением двух поместий. Одно из них
она продала главному сборщику налогов за триста
тысяч франков, в основном наличными деньгами, а
второе сдала в аренду на десять лет. Она уехала в
.Англию, поручив свою дочь попечениям г-на Жю-
339
жа. Нет сомнения, что сейчас она именуется г-жой
Вильре. Ее характер, обычно столь ровный, совершен-
но изменился в последнее время, как уверяют гор-
ничные. Сегодня вечером г-н Жюж присутствовал в
гостиной; он более, чем когда-либо, посмеивался над
всеми. Что касается меня, то я полагаю, что у г-жи
Нентре были основания думать, что ее дочь влюби-
лась в г-на Вильре.
У дома префектуры, построенного в 1777 году, два
фасада ионического стиля, которые в здешних краях
считаются красивыми. Один из них выходит на до-
лину Эрдра и очень мне не понравился уже на сле-
дующий день после моего приезда. Колоннада биржи,
построенная, как мне кажется, при министре Крете
(одном из тех крупных работников, которых умел ис-
пользовать Наполеон), состоит из десяти ионических
колонн, поддерживающих антаблемент, украшенный
десятью дрянными статуями. Противоположный фа-
сад является подобием дорического портика с четырь-
мя жалкими статуями.
Театральное здание украшает перистиль из вось-
ми коринфских колонн, которые, подобно колоннам
биржи и префектуры, совершенно лишены стиля. На
эти восемь колонн водружены восемь бездарных ста-
туй, изображающих муз. Которую же из муз, на ее сча-
стье, позабыли? Характерная особенность архитек-
туры времен Людовика XV — это возведение колонн,
которые на деле ничем не отличаются от обыкновен-
ных столбов.
Мне пришлось еще осмотреть Естественноистори-
ческий музей, Монетный двор, Рынок зерна, Рынок
холста, Дом капитула. Балкон этого последнего стро-
ения, по крайней мере, украшен четырьмя кариатидами
в виде барельефов, выполненными, как утверждают, по
рисункам Пюже; однако нантские градоправители
приказали их соскоблить и закрасить. Не всякая
скульптура смогла бы противостоять такому варвар-
скому обращению; однако в этих фигурах еще и
теперь можно обнаружить некоторую силу и
энергию.
Что бы ни говорили, но француз, особенно в про-
винции, полностью лишен художественного чувства.
340
Спешу добавить, что он обладает храбростью, умом
и юмором. Если вы усомнитесь в неблагоприятной ча-
сти моего отзыва, пойдите взглянуть на две кариати-
ды на Соборной площади в Нанте.
Я полагал, что избавился от дальнейшего осмот-
ра достопримечательностей этого города, однако при-
шлось ознакомиться еще с особняками Розмадека,
О’Дербрука и Бриора. Меня слегка утешил во время
затянувшегося исполнения этой повинности прелест-
ный фасад в стиле Ренессанса около собора. Это зда-
ние теперь используется весьма жалким образом: там
хранятся деревянные гробы.
Круглая башня на Соборной улице свидетельствует
о наличии старинных городских укреплений.
Я прибежал к себе, чтобы утешиться от созерца-
ния стольких прелестей чтением мемуаров де Реца
в одном томе, которые я сегодня утром обнаружил,
проходя мимо книжной лавки. Потом, слегка опра-
вившись, я вышел один. Нант в самом деле имеет вид
большого города; мне очень нравится Королевская
площадь, большая и правильной формы. Ее окружа-
ют девять массивных зданий, построенных по симмет-
ричному плану. Счастье Нанта, что мода благосклон-
но отнеслась к постройке прекрасных каменных четы-
рехэтажных зданий, почти что одинаковых; трудно
сыскать что-либо более красивое. Дрянные кварта-
лы с деревянными домами, вторые этажи которых на-
висают над нижними, как в Труа, быстро исчезают.
Во многих местах имеются красивые бульвары, состо-
ящие из четырех рядов деревьев; вокруг — прекрас-
ные дома. По правде сказать, бульвары эти безлюд-
ны, а у домов печальный вид. Нередко я уходил
читать на бульвар, расположенный почти против те-
атра, хотя он и не виден с площади Грален. Его на-
селяет бесчисленное множество певчих птиц Ч
1 Мне сказали, что это дорога Генриха IV. Вечно Генрих IV!
Преувеличение достоинств и особенно мнимой доброты этого лов-
кого гасконца, весьма завистливого по натуре, запрещавшего сво-
им придворным читать Тацита из боязни, чтобы они не позаим-
ствовали у него идеи независимости, не благоприятствующие ко-
ролевскому авторитету, приведет к тому, что компетентные люди
скажут всю правду о нем как о выдающемся полководце.
341
Нант, 4 июля.
Поверят ли мне? Я не мог отказаться от вторич-
ного лицезрения Нанта! Тяготы дружбы, даже и со-
всем недавней, зачастую сводят на нет ее радости.
Обязанность смотреть со вниманием и каким-то под-
черкнутым уважением на множество заурядных, ли-
шенных стиля колонн наскучила мне до смерти. Дол-
го я боролся с собой. С нами были дамы, и мой лю-
безный чичероне взял ландо у одного из своих дру-
зей. Невозможно быть более предупредительным.
Но приходилось говорить, то есть лгать; в этом отно-
шении я человек не своего века. В конце концов му-
жество меня покинуло: я мог бы согласиться на
неприятную работу — снять, например, план или
произвести разыскания в старинных рукописях. Но что-
бы из-за лжи мне опротивели архитектура и пейза-
жи — это единственное утешение в моем одиночест-
ве!.. Я сослался на приступ мигрени, и мой друг был
настолько добр, что подвез меня к стоянке экипажей,
где я нанял прекрасную лошадь, впряженную в не-
лепейший кабриолет. В этом дурацком экипаже я
один объехал окрестности города. Писатель XVIII ве-
ка не преминул бы здесь воскликнуть: «Природа не
бывает нелепой!» Вид деревьев и лугов подействовал
на меня освежающе: я увидел огромные луга, окайм-
ленные холмами с виноградниками; я еще раз про-
ехал по этой бесконечной улице, которая тянется
мимо всех мостов через Луару; возможно, что она
длиною в три четверти лье. Она очень скверно вымо-
щена.
Заметьте, что, кроме лицезрения архитектуры эпо-
хи Людовика XV, воплощенной в небольших построй-
ках, которые не могут даже похвалиться своей много-
численностью, мне пришлось выслушать подробности,
бесспорно преувеличенные, о всех родах промыш-
ленности и морской торговли, которые обогащали
Нант до «роковой» революции. Роялистские газеты
заставляют в этом направлении работать вообра-
жение людей западных провинций. Идеальную стра-
ну, где все было совершенством, «погубила рево-
люция»!
В течение последних нескольких лет Гавр стал
342
портом Парижа и захватил все торговые операции,
когда-то способствовавшие великолепию Нанта и Бор-
до. Потомки людей, ежегодно очень крупно зараба-
тывавших в этих городах, имеют теперь лишь очень
скромный доход и, тем не менее, стремятся к роско-
ши, которой никогда не знали их отцы. Эти господа
все время злобствуют.
— Разве мы парии? — говорили они мне сегодня
вечером.— Разве Париж должен иметь все? Почему
должны мы тратить все силы, чтобы давать пять про-
центов шестидесяти тысячам парижских рантье?
Жители Нанта и Бордо обвиняют Палату депута-
тов в том, что она, по их словам, в 1837 году не согла-
силась на постройку железных дорог, ибо при-
шлось бы тогда предоставить провинции часть
парижских преимуществ.
— Ну что ж,— сказал я им,— вы бы тогда приез-
жали играть на бирже.
Эти господа утверждают, что Палата проявила
большое невежество, но это невежество в отношении
железных дорог характерно для всей Франции, тогда
как в Льеже или Брюсселе все разбираются в этом
вопросе. Разве вина Палаты, что Франция не имеет
таких людей, как г-н Мёэс? Во Франции негоциан-
ты зарабатывают деньги, следуя рутине, и насмехают-
ся над политической экономией. Где найти негоциан-
та-миллионера, читавшего Сея, Мальтуса, Рикардо,
Маколея? Отсюда следует, что, как только нужно за-
няться чем-нибудь новым, эти люди не знают, ни что
сказать, ни что сделать. Должен заметить, что в во-
просах, затрагивающих коммерческие компании, пре-
восходство одного человека дела не решает; зависть
быстро бы с ним расправилась. Надо, чтобы восемь-
десят или сто человек были вооружены научными зна-
ниями, были выше рутины.
Железные дороги способствуют торговле, однако,
хотя благодаря им и возрастает число путешествен-
ников (как в омнибусах), они не создают ника-
кого потребления, никакой новой отрасли торговли.
Преисполненный истинного уважения и глубокой
благодарности к людям, с которыми я сегодня объез-
жал Нант, я обратил их внимание на то, что до рево-
343
люции, во времена расцвета Нанта и Бордо, в Пари-
же было четыреста пятьдесят тысяч жителей, а не
девятьсот восемьдесят тысяч, как теперь; в нем про-
живали крупные землевладельцы, которые по при-
меру герцога де Ришелье и епископа Авраншского
старались нравиться дамам. Премьеры в Опере были
для них самым важным делом; думать о своих делах
являлось для них тяжелой обузой; никогда в их
письменных столах не лежало и тысячи экю. В наши
дни в Париже нет ни одного богатого человека, хоть
раз в жизни не попавшегося на удочку ловкого бол-
туна без гроша за душой, который толкает его на ка-
кую-нибудь чрезвычайно выгодную спекуляцию. Эти
богачи не интересуются дебютами в Опере, они заня-
ты только Палатой, биржей и спекуляциями, в боль-
шей или меньшей степени абсурдными, в которые их
втягивают краснобаи, служащие для них лекарством
от скуки. Поскольку они излечились от увлечения Ро-
бер-Макерами, естественно, что эти богачи доверяют
свои деньги ловким дельцам всех наций, которые
съезжаются в Гавр; Нант и Бордо слишком далеки.
Этот столь тягостный день был бы совершенно не-
выносимым и мог бы даже внушить мне отвращение
к путешествиям, если бы он не закончился спектак-
лем с участием Буффе. Я рассчитывал провести в те-
атре лишь полчаса, но игра этого прекрасного акте-
ра, такая живая и естественная, удержала меня
до конца. К тому же я ожидал г-на С., благородного
отца, с которым мне очень хотелось побеседовать. Я
полагал, что его глубокий ум будет лучшим лекарст-
вом от скуки; так оно и случилось. Нам было очень
неудобно в первых рядах партера; все жаловались.
Во время антрактов я обзывал себя дураком, что за-
брался туда. Вот одна из причин упадка драматиче-
ского искусства: в театре так неудобно, что он теряет
свое значение.
— Предпочитаешь прочесть трагедию Шекспира,—
сказал г-н С.,— чем видеть ее на сцене; и для тех, кто
умеет читать, театр утрачивает интерес. Посмотрите
на Париж, там большой и заслуженный успех имеют
Амбигю-Комик и Порт-Сен-Мартен — театры, которые
полны зрителей, не умеющих читать.
344
Читающим людям романы и газеты наполовину
заменяют театр. Без него немыслима была жизнь об-
щества во времена Колле, Дидро и Башомона (см. их
мемуары). Эти большие изменения имеют следующие
причины:
1. Присущая всем нелюдимость; предпочитаешь
получать удовольствия, сидя у себя дома. Как толь-
ко ты вышел из дому, приходится играть утомитель-
ную комедию или же ронять себя в глазах других
людей.
2. «Андромаху» мы видели с Тальма. Не хочется
портить яркое воспоминание от гениального образа.
3. В парижских театрах чрезвычайно неудобно; а
с тех пор как нас покинула веселость, мы очень тяго-
теем к комфорту. Возможно, что пройдет тридцать лет,
прежде чем мода решится приказать антрепренерам
театров устраивать зрительные залы, наподобие за-
ла Итальянской оперы в Лондоне; кресла там стоят
на значительном расстоянии одно от другого.
4. Театр и обед враждуют между собой. Нужно
наспех пообедать и, выйдя из-за стола, поспешить за-
переться в зале, разогретом человеческим дыханием.
Для многих одного этого достаточно, чтобы парали-
зовать разум и сделать его неспособным воспринимать
какие бы то ни было удовольствия.
5. Сколь бы мало вы ни были одарены воображе-
нием, вы предпочитаете читать «Андромаху», вы-
брав минуту, когда ум полновластно господствует
над той трухой, которая уживается рядом с ним. Ко-
гда же имеешь несчастье знать наизусть пятнадцать
или двадцать хороших трагедий, с удовольствием
читаешь романы, в которых есть прелесть неожидан-
ного.
От драматического искусства останется, как я по-
лагаю, лишь комедия, вызывающая смех. Смех воз-
буждается неожиданным и внезапностью сравне-
ния, когда я сопоставляю себя с другим.
Радость моя учетверяется радостью соседа. В пе-
реполненном и наэлектризованном зале плоские шут-
ки любимого публикой актера неоднократно вызыва-
ют смех после подлинно комических моментов пьесы.
Следовательно, нужно видеть на сцене комедии Рень-
345
яра, а не читать их; нужно видеть на сцене «Проспе-
ра и Венсена», «Отца дебютантки» и все фарсы, а
кроме того, некоторые маленькие драмы: «Мишель
Перен», «Бедный малый», «Господин Бланден» и т. п.
За этим почти единственным исключением театр
утрачивает свое влияние.
6. Можно бы еще упомянуть о слишком ясных экс-
позициях, а также о других пошлостях, обусловленных
присутствием разбогатевших людей.
В 1850 году публика будет ходить в театр, потому
что ей будут предоставлены откидные кресла шири-
ною в два фута с настоящими подлокотниками, как
в Лондонской опере, и зрителю не придется убирать
ноги, когда его сосед возвращается после антракта.
Счастливый зритель сможет, когда ему будет угодно,
пойти освежиться в огромное фойе; он будет уверен,
что, возвращаясь на свое место, не потревожит своих
соседей. Половина лож превратится в маленькие са-
лоны с занавесками, наподобие лож в Сан-Карло,
Ла Скала и во всех театрах страны, где цивилизация
не есть плод феодализма и не требует, чтобы все ее
удовольствия подчинялись лишь одной страсти—•
тщеславию.
Когда, проявив столь несложную заботу о зрителе,
администрация обеспечит ему хорошее физическое
самочувствие, она предложит его вниманию одноакт-
ную пьесу с музыкой, продолжительностью в один
час, затем пантомиму с танцами в стиле пантомимы
Вигано 1 — тоже на час и, наконец, еще одну пьесу с
музыкой на час пятнадцать минут.
В особо важных случаях спектакль будет закан-
чиваться комическим балетом продолжительностью
не более двадцати минут, причем мелодии будут брать
из знаменитых опер. Публика сможет прослушать пре-
лестные кантилены Чимарозы, Перголезе, Паэзиэлло
’ Милан с 1810 по 1816 год: «Отелло», «Весталка», «Проме-
тей», «Беневентский дуб» и т. п.— главные шедевры этого велико-
го артиста, неизвестного в Париже и, следовательно, в Европе.
Благодаря свободе печати и возможности неожиданного, а ничуть
не благодаря талантам наших ораторов в Вене, Берлине и Мюн-
хене не могут напечатать ничего столь увлекательного, как наши
газеты.
346
и других великих музыкантов, которых из-за нашей
любви к шуму, производимому оркестром, мы счита-
ем холодными. Во времена великих живописцев Кой-
пеля и Ванлоо в холодности обвиняли Рафаэля.
Четыре или пять раз в году, по случаю каких-ли-
бо особо памятных событий, будет даваться трагедия
со всей роскошью, которую теперь допускают при по-
становке балетов. Трагедия будет сопровождаться
комическим балетом.
В этот образцовый театр будут допускаться изби-
ратели, члены академий, офицеры национальной гвар-
дии — словом, все люди, внушающие доверие, которым
будет предоставляться недорогой годовой абонемент.
Зрители смогут по самым различным делам назна-
чать друг другу свидания в театре, как это делается
в Милане. Дамы будут принимать посетителей в своих
ложах. Стоимость входного билета не превысит пяти
франков.
Места в ложах шестого яруса, куда вы попадете
по особой лестнице, будут стоить пятьдесят сантимов
(так же, как в Милане — loggione*). Все шумливые
люди пойдут в loggione.
У меня не было времени побывать в Клиссоне, о
чем я искренне сожалею: меня уверяют, что располо-
жен он очень живописно. Там поселился г-н Како,
бывший французский посол в Риме, и по его совету
город, несколько раз сгоравший во время граждан-
ских войн, был вновь отстроен из кирпича. Он несколь-
ко напоминает итальянские города.
Г-н де Б. уверял нас сегодня вечером, что теперь
не поднять и ста бретонских крестьян на граждан-
скую войну, тогда как в начале Вандеи именно кре-
стьяне приходили за аристократами в их замки и за-
ставляли их брать на себя командование над ними.
Ванн, 5 июля.
Сегодня утром, в семь часов, я уехал из Нанта ди-
лижансом, очень довольный этим большим, благо-
родным городом. Холм, на котором он стоит, сообщает
* Галерея, «галерка» (итал.).
347
сильную отлогость многим его улицам, что придает
им красоту и благоприятствует здоровью. Есть
даже живописные виды около новой церкви, возвы-
шающейся над Эрдром. Хотя в Нанте нет прекрасных
готических памятников, которых такое множество в
Руане, вид его несравненно благороднее.
Выехав из Нанта по Ваннской дороге, мы скоро
оставили за собой последние сельские домики и ока-
зались как бы потерянными среди обширной, совер-
шенно бесплодной местности, поросшей одним верес-
ком. Так мы проехали шестнадцать лье, самых уны-
лых в мире, до Рош-Бернара. Я уже не ждал ничего
от пейзажа и не давал себе труда на него смотреть;
я был мрачен, обескуражен и совершенно не подго-
товлен к тому, что мне предстояло увидеть, когда воз-
ница спросил меня, не хочу ли я сойти на время пере-
правы через Вилену.
Было уже пять часов пополудни, небо было затя-
нуто черными тучами. Выйдя из дилижанса, я не уви-
дел ничего привлекательного. Передо мной стоял
жалкий домишко; я зашел туда погреться. Мне пред-
ложили выпить стакан сидра, и я согласился, чтобы
заплатить за доставленное беспокойство.
Я не сделал и двухсот шагов, как был поражен
одной из самых величественных картин природы, ка-
кие мне когда-либо доводилось видеть. Дорога здесь
внезапно спускается в долину, дикую и унылую; в глу-
бине этой узкой долины, которая кажется отстоящей
на сто лье от моря, Вилена стремительно отступала пе-
ред натиском прилива. Зрелище этой непреодолимой
мощи — море, заливающее до самых краев узкую до-
лину, вместе с трагическим обликом обступивших
это долину голых скал и еще виднеющейся вдалеке
равнины — заставило меня предаться пылким мечта-
ниям, совсем не похожим на то состояние вялости,
в котором я находился со времени выезда из Нанта.
Само собой понятно, что я испытал впечатление и на-
сладился им гораздо раньше, чем осознал его источ-
ник. Вернее, только сейчас, когда я пишу это, я отдаю
себе в нем полный отчет. Я думал о «Битве тридца-
ти» и о тех немногих событиях из истории Бретани,
которые я еще не забыл. Вскоре мне пришли на
348
память самые лучшие описания Вальтера Скотта.
Я наслаждался ими с упоением. Самое убожество ме-
стности — скажу больше, ее безобразие — только уси-
ливало вызванное ею чувство; если бы пейзаж был
красивее, он был бы менее грозным, часть души была
бы поглощена ощущением его красоты. Моря совер-
шенно не видно; тем неожиданнее появление при-
лива.
В этот час умирающего дня, мрачного и печально-
го, грозная и уродливая опасность, казалось, была
начертана на каждой из низких скал, покрытых при-
земистыми деревцами, по берегам этой илистой реки.
Лодочникам было очень трудно водрузить наш гро-
моздкий дилижанс на свой небольшой паром. Подъем
на Ваннский берег чрезвычайно крут, и я понял, что
еще довольно долго смогу наслаждаться одиночест-
вом. Две очень хорошенькие женщины, принадлежа-
щие к зажиточному слою рабочего класса, также ре-
шили подняться в гору пешком; но моя сигара достав-
ляет мне гораздо большее удовольствие, и я нарочно
держусь в пятидесяти шагах от них и опекающего их
старого родственника. У старшей, двадцатипятилет-
ней вдовы, очень живой взгляд и явное желание за-
говорить. Конечно, если бы я был на десять лет мо-
ложе, я не предпочел бы ей трагические ощуще-
ния, навеянные отрывками из пришедших мне на
память романов Вальтера Скотта. Пейзаж у пере-
правы через Вилену кажется мне необыкновенно по-
хожим на Шотландию — унылую, печальную, пури-
танскую, фанатичную,— такую, какой я ее представ-
лял себе, пока не увидел. И это прежнее представле-
ние о ней я до сих пор предпочитаю действительно-
сти. Эта пошлая действительность, с отталкивающей
страстью к деньгам и преуспеянию, не могла уничто-
жить во мне поэтического образа.
Следует отметить, что в шестистах шагах выше
парома, направо, по направлению к Нанту, у самого
склона холма, покрытого темной зеленью, виднеется
прокладываемая здесь дорога, грунт которой выделяет-
ся белой чертой среди кустарника. У конца этой
черты будет поставлен решетчатый мост высотой в сто
пятьдесят футов над уровнем Вилены. Мне много го-
349
ворили в Ванне об этом мосте, но только с финансо-
вой точки зрения.
После долгого подъема пешком, во время которого
порой накрапывал дождик, мы подошли к постоялому
двору, отличающемуся, подобно английским построй-
кам, весьма небольшими размерами. От крыши дома
до уровня земли — пятнадцать футов. Столовая, поме-
щающаяся в нижнем этаже,— восьми футов высоты и
десяти длины, окна, застекленные мелкими квадрата-
ми, уставлены прелестными цветами.
Хорошенькие бретонские служанки с исключитель-
ной услужливостью подали нам сносный обед, и тут
мне волей-неволей пришлось познакомиться с молоды-
ми попутчицами. С той минуты — прощай трагические
ощущения. Много говорили о хозяине постоялого дво-
ра, кавалере ордена Почетного Легиона; он уехал в
Ванн для участия в суде присяжных. Это бывший сол-
дат республики, человек шести футов ростом. Служан-
ка с благоговением показала нам красивый орден сво-
его дяди, висящий в бельевом шкафу. Этот солдат рес-
публики, родившийся на другом конце Франции и об-
основавшийся на берегах Вилены, вероятно, оказался
здесь окруженным непрекращающейся враждой.
Я представляю себе, что он, выходя на прогулку в по-
ле, всегда берет с собой ружье под предлогом охоты.
Через десять лет, когда перестанут его бояться, состо-
ится его примирение с этими славными бретонцами.
Вальтер Скотт часто описывал такой образ жизни, при
котором легкое ощущение опасности отвлекает от од-
нообразия и мещанской мелочности, заполняющих
жизнь трактирщика в окрестностях Буржа.
По дороге от Вилены в Ванн местность становится
очень красивой; попадаются деревья с ярко-зеленой ли-
ствой, и часто на протяжении этих десяти лье пути
открывается вид на великолепную Морбиганскую бух-
ту. Все же у меня хватило духа заняться чтением.
В Нанте я велел расшить толстый том мемуаров
кардинала де Реца с тем, чтобы иметь их в виде от-
дельных листов. Я кладу два или три таких листа в
тонкую папку и прячу ее под подушками экипажа.
Страницы с 65-й до 90-й говорят о том, что в
1648 году, во время малолетства Людовика XIV', Фран-
350
ция была близка к порядкам, введенным нынешним
правительством: налоги обсуждались собранием из че-
тырехсот человек, достаточно образованных и в боль-
шинстве своем не принадлежавших к знати. Оно отка-
залось утвердить новые налоги, предложенные первым
министром. Оно потребовало, чтобы никто не содержал-
ся в тюрьме больше трех дней без допроса, и двор дол-
жен был согласиться с этим требованием. Существова-
ла некоторая свобода печати; вспомним Мариньи. По-
беда Фронды легко могла бы привести к установлению
такого режима.
Мазарини не знал никакого другого образа прав-
ления, кроме деспотизма, который он наблюдал при
дворах мелких итальянских князей. Он восторжество-
вал: великий Конде и кардинал де Рец были броше-
ны в тюрьму, а несколько лет спустя Людовик XIV
ввел этот итальянский образ правления. Таким обра-
зом, если даже считать началом абсолютной монархии
1653 год, она просуществовала во Франции только
140 лет, с 1653 до 1793 года, при Людовиках XIV, XV
и XVI.
В 1649 году великий Конде мог стать королем, если
бы установил порядок, по которому налоги ежегодно
утверждались бы парламентом из четырехсот членов.
Он этого желал, но у него не хватило зрелости мы-
сли, чтобы ясно представить себе такую возможность
и воспользоваться обстоятельствами. К тому же знат-
ность его происхождения моментами сбивала его с
толку.
Приехав в Ванн, я, несмотря на крайнюю усталость,
сейчас же стал расспрашивать о канале, ведущем к
морю. Спуск к нему живописен; дорога в городе идет
вдоль старинной крепостной стены и рва, расположен-
ного на двадцать футов ниже дороги. Достигнув кана-
ла, я упорно продолжал идти вперед: я во что бы то
ни стало хотел увидеть море, хотя от усталости готов
был тут же лечь на землю. «В этом маленьком мор-
ском порту,— говорил я себе,— я найму лошадь или
осла, чтобы вернуться в город». Пройдя огромное рас-
стояние, я встретил даму, прогуливавшуюся с челове-
ком, который явно был ей очень мил. Надвигалась
ночь; под деревьями вдоль канала не было ни души,
351
Я я вынужден был спросить у этого господина, как
только мог деликатнее, далеко ли еще до моря. Он от-
ветил, что еще полтора лье.
Признаюсь, я был подавлен своим невежеством; а
я-то воображал, что Ванн стоит почти у самого моря.
В отчаянии я уселся на большой камень. При такой
неосведомленности, сказал я себе, надо, по крайней
мере, иметь мужество расспрашивать прохожих. Но
должен сознаться в одной слабости: у меня такое от-
вращение к пошлости, что нить моих впечатлений сразу
обрывается, если, осматривая новые пейзажи (а я имен-
но для этого и путешествую), мне приходится справ-
ляться о дороге. Стоит только человеку, отвечающему
на мой вопрос, оказаться напыщенным или нелепым, я
думаю лишь о том, как бы над ним посмеяться, и пре-
лесть пейзажа пропадает для меня навсегда. Я ли-
шился большого удовольствия в..... возле Сен-Флура
только потому, что был вынужден терпеть общество
провинциального ученого, который называл Хлодвига
Хлодовегом и, основываясь на этом названии, разгла-
гольствовал об истории древних галлов до нашествия
варваров. Я забавлялся, заставляя его говорить всякий
вздор, например, открывать в восьмом веке источники
господствующих теперь обычаев. В сущности, глупцом
был я, так как оставлял без внимания прекрасные ме-
ста, куда больше не вернусь.
Я дорого бы дал, чтобы на этих пустынных берегах
Ваннского канала вдруг появилась какая-нибудь те-
лежка: я был действительно уже не в состоянии сделать
и ста шагов. Не будь здесь так сыро, я лег бы вздрем-
нуть на четверть часа. В конце концов пришлось все же
повернуть обратно в город, но каждые пять минут я при-
саживался, чтобы отдохнуть. Я набрел на матроса, уби-
равшего свою лодку; он, кажется, принял меня за вора,
когда я, увидев в лодке бутылку, попросил его продать
мне стакан вина. Крайнее утомление лишило меня воз-
можности проявить учтивость, и он был, по-видимому,
очень удивлен, когда я ему заплатил.
Я вернулся в гостиницу к ужину. За табльдотом все
мои сотрапезники были заняты вопросом о стоимости
нового моста через Вилену. Издержки были исчислены
в девятьсот тысяч франков, но говорят, они возрастут
352
до полутора миллионов. Присутствующие с видом глу-
бочайшего уважения называли такие значительные сум-
мы. Ничто, по моему мнению, не может быть забавнее
физиономии провинциала, когда он называет крупные
денежные суммы, а затем после короткого молчания,
выпятив нижнюю губу, покачивает головой. Эти госпо-
да — люди, впрочем, очень неглупые — утверждают, что
сюда будет вновь приглашен г-н Ленуар, главный инже-
нер, составивший смету на девятьсот тысяч франков.
Я избавляю читателя от всех этих разговоров, вероят-
но, клеветнических, которые поднялись, как только бы-
ла названа эта внушительная цифра в полтора миллио-
на франков.
Затем перешли к высокой политике; неосторожно по-
сылать в эти провинции полки, офицеры которых свя-
заны родством с местным дворянством. Тут разговор
принял характер, крайне напоминающий разговоры в
«Уэверли» и очень для меня интересный.
Этот чудесный в моем путешествии день, который
начиная с Вилены был так полон неожиданных впечат-
лений, закончился только в час ночи, после глинтвейна,
которому мы оказали честь. Я разговорился с одним
местным негоциантом, человеком очень осведомленным
в офической религии, или религии змея. От него я полу-
чил много сведений о знаменитых камнях Карнака, ко-
торые мне предстояло осмотреть на следующее утро.
По его словам, галльский oppidum *, так долго
осаждавшийся армией Цезаря, находился на месте
теперешнего Локмариакера. Вместо этой бедной дере-
вушки здесь когда-то стоял Дариорикум. Утром, до
отъезда, я осматривал Ваннский собор, где находятся
могилы святого Винцента Феррье и епископа Бертена.
Оре, 6 июля.
Сегодня, в 5 часов утра, во время моего отъезда из
Ванна в Оре, была настоящая друидическая погода.
К тому же и вчерашняя усталость особенно располага-
ла меня к ощущениям печали. Резкий ветер гнал тяже-
лые тучи, низко бежавшие по сильно омраченному небу;
холодный дождь налетал порывами, почти останавливая
* Город (лат.).
23. Стендаль. Т. XII. 353
лошадей. Под таким впечатлением я крепко заснул.
В Оре я нашел небольшой кабриолет; он ничуть не за-
щищал меня от этого враждебного человеку климата, и
возница его оказался еще более печальным, чем погода.
Мы тронулись в путь. Время от времени передо мной
открывался унылый берег; серое море заливало вдалеке
крупные песчаные отмели >— истинный образ бедствия и
опасности. Следует признать, что в таком окружении
коринфская колонна показалась бы нелепостью. Про-
езжая мимо какой-нибудь маленькой заброшенной
церкви, хотелось бы услышать звуки органа, чуть
внятно модулирующего одну из жалобных кантилен
Моцарта.
Мой возница, молчаливый и угрюмый, направил свой
дрянной кабриолет к колокольне деревни Эрдевен, ле-
жащей к северо-западу от перешейка того рокового Ки-
беронского полуострова, где одни французы на закон-
ном основании истребили столько других французов,
сражавшихся против родины.
Если оставить в стороне мрачную катастрофу, после-
довавшую за этим сражением, то, с военной точки зре-
ния, оно является примером борьбы старых военных
приемов с новыми.
Общий вид местности угрюм и печален; все бедно,
все говорит о крайней нужде. На этой равнине воздела-
ны только отдельные участки; они окружены невысоки-
ми стенами сухой каменной кладки.
В пятистах шагах от унылой деревни Эрдевен, возле
фермы Керзерхо, впервые открываются вдали гранит-
ные глыбы, возвышающиеся над изгородями и стенами
сухой каменной кладки. По мере приближения к ним ум
охватывает страстное любопытство. Вы стоите перед
одной из самых таинственных загадок в истории Фран-
ции. Кто расставил здесь эти двадцать тысяч гранитных
глыб в таком строго определенном порядке?
Я говорил себе: если бы какой-нибудь ученый от-
крыл этот секрет, ключ к которому, по всей вероятности,
навсегда потерян, передо мной предстали бы нравы вар-
варов. Я услышал бы о кровожадном культе, о воинах,
столь же храбрых, сколь и тупых, подчиняющихся ли-
цемерным жрецам. Разве не в этом же крае в наши дни
крестьянин яростно бросался в бой, когда его убедили,
354
что декрет Конвента о разводе обязывает его расстать-
ся с любимой женой?
Мы вскоре подъехали к нескольким параллельным
рядам гранитных глыб. Стоя под холодным дождем,
бившим мне в лицо и пропитывавшим мой плащ, я на-
считал десять аллей, составленных из одиннадцати ря-
дов глыб (отдельно стоящая глыба гранита называется
пельвен). Самые большие глыбы достигают пятнадца-
ти — шестнадцати футов, в середине аллей они не бо-
лее пяти футов, большинство даже не выше трех. Но
часто среди этих пигмеев неожиданно попадается глы-
ба в девять — десять футов. Все они не обработаны,
они просто лежат на земле. Некоторые из них уходят
в землю на пять—шесть дюймов. Есть такие, до кото-
рых, по-видимому, даже не касались: они лежат, вра-
стая в почву там, где были брошены природой.
Надо отметить, что на эти сооружения не пришлось
затратить много труда. Эрдевен, как и Карнак, стоит
на обширном пласте гранита, едва покрытого тонким
слоем чернозема.
Аллеи имеют около пятисот туазов длины. Они, по-
видимому, проведены по направлению к пригорку более
или менее округлой формы, высотой в двадцать пять
футов, с приплюснутой верхушкой. Аллеи подходят к
его подножию и, оставляя его слева, тянутся дальше по
прямой линии еще на несколько сот футов. Достигнув
маленького озера, вернее, лужи, они, обойдя ее, слегка
отклоняются к северо-востоку, потом, примерно на сто
туазов дальше, возвращаются к первоначальному на-
правлению. К востоку высота глыб значительно возра-
стает. Аллеи оканчиваются на расстоянии несколько ме-
нее девятисот туазов от Керзерхо. Здесь высится ту-
мулус *.
1 Если читатель найдет достойными внимания кельтские или
друидические памятники, советую ему запомнить следующие пять
слов: менгир, пельвен, дольмен, тумулус, галгал.
Менгир — название, даваемое в Бретани крупным стоячим
камням, которые гораздо больше в длину, чем в ширину.
Пельвен —обозначает стоячие камни небольшой величины.
Дольмен — буквально «каменный стол», иногда это — вер-
тикальный камень, поддерживающий другой в горизонтальном
положении, подобно заглавному Т. Часто несколько вертикальных
камней служат опорой для одного горизонтального.
355
Впечатление от этой вереницы древних камней еще
усиливается чувством, возбуждаемым близостью мрач-
ного моря.
Мы поехали под непрекращающимся дождем в жал-
кую деревушку Эрдевен, чтобы погреться у огня и дать
несчастной лошади несколько пригоршней овса. Оттуда
при усилившемся дожде и ветре мы добрались до Кар-
нака. Я нашел там такие же ряды гранитных глыб, на-
столько похожие на глыбы Эрдевена, что, описывая их,
пришлось бы употребить те же слова. Они тянутся с за-
пада на восток.
Местность близ Карнака и Эрдевена, возможно, счи-
талась священной землей, поскольку еще и теперь, пос-
ле стольких столетий, она покрыта огромным количест-
вом гранитных глыб. Рука человека заставила изме-
нить их естественное положение.
Так же, как камень Куара в Отене, как римские ак-
ведуки возле Лиона, все эти ряды гранитных глыб по-
служили крестьянам каменоломней. Более двух тысяч
камней были разрушены в окрестностях Карнака за по-
следние годы. В земледелии, оживившемся после рево-
люции даже на этом диком берегу, они используются
для постройки каменных оград. Жители Эрдевена бед-
нее, чем жители Карнака, поэтому они разрушили мень-
ше гранитных глыб.
Я забыл отметить, что все эти глыбы, по-видимому,
не были обтесаны, хотя бы даже грубо; многие имеют
двенадцать футов высоты на семь — восемь футов в
диаметре. Строители тех варварских времен, исходя из
своего представления о красоте или, вернее, подчиняясь
требованиям религиозного ритуала, устанавливали эти
камни более узким концом к земле, то есть Тамым
неестественным образом.
Жители этого края выглядят печальными и хмуры-
ми. Я спросил, что здесь думают об этих странных па-
мятниках. Мне ответили,— как если бы речь шла о вче-
рашнем событии,— что святой Корнелий, преследуемый
Всем известно, что латинским словом т у м у л у с обозна-
чают земляные хблмы, воздвигнутые человеческими руками и
прикрывающие, как полагают, места погребения.
Г а л г а л — искусственное возвышение, состоящее в основ-
ном из нагроможденных камней или булыжника,
356
целой армией язычников, бежал от них к берегу моря.
Не найдя там лодки и видя, что его настигает погоня,
он обратил в камни преследовавших его солдат.
— По-видимому,— сказал я,— эти солдаты были
очень толсты или же сильно распухли и потеряли чело-
веческие формы перед тем, как превратиться в камни.
На это последовали косые взгляды.
Все объяснения, предложенные учеными, не менее
нелепы, чем объяснения крестьян.
1. Эти аллеи — остатки лагеря Цезаря. Камни слу-
жили для того, чтобы удерживать на месте палатки во
время яростных ветров, дующих на этом побережье.
2. Это обширные кладбища. Самые крупные глыбы
стоят на могилах вождей. Для простых солдат ставили
камень трех футов в высоту. По-видимому, конические
тумулусы, разбросанные кое-где вокруг аллей,— над-
гробия царственных особ. У Оссиана сказано, что на
могилах воинов всегда водружался серый камень.
Поскольку в этих правильно проведенных рядах не
менее двадцати тысяч камней, здесь должны быть по-
гребены двадцать тысяч покойников. Наши предки ста-
вили камни для обозначения всех достопримечательных
мест, а не только одних могил. Это был очень разумный
обычай.
3. Мода, которая создает репутацию учености изо-
бретателю господствующей бессмыслицы, ныне, в Анг-
лии, склоняетос^Л? тому, что такие аллеи — остатки
огромного храма/памятник религии, царившей некогда
повсеместно и посвященной культу «змея». К несчастью
для этого предположения, никто до сих пор не слышал
об этом всемирном культе.
Все религии, за исключением истинной, то есть той,
которую исповедует читатель, основаны на страхе
большинства и ловкости отдельных лиц. Поэтому
вполне понятно, что хитрые жрецы избрали змея как
эмблему ужаса. Действительно, в истории всех рели-
гий мы с первых же слов встречаем упоминание
о змее.
Он имеет то преимущество, что поражает воображе-
ние больше, нежели орел Юпитера, агнец христиан-
ства или лев святого Марка. Его сила — в странности
его образа, в его красоте, в яде, который он несет в
357
себе, в его зачаровывающем взгляде, в неожиданности
его появления, подчас рокового. Вот почему змей нашел
себе место во всех религиях. Но ни в одной он не стал
главным божеством.
Предположим на минуту, что «офическая» религия
действительно существовала. Как доказать, что длин-
ные ряды гранитных глыб Эрдевена и Карнака пред-
ставляют dracontium, то есть храм этой религии? Ответ
ученых торжествующе прост: волнистые линии пель-
венов изображают извивы ползущего змея. Итак, храм
является одновременно и изображением самого бо-
жества.
Несомненно, только религия или деспот, повелеваю-
щий тысячами подданных, могли создать такой гигант-
ский памятник. Но первый народ на землях Брета-
ни, который известен исторической науке,— это галлы
времен Цезаря. А вы знаете, что всадники (аристо-
кратия галлов) отличались гордым и нетерпеливым
нравом.
Это доказывает, по-моему, что в течение многих ве-
ков в этой стране не было никакого могущественного
деспота. Иначе как могла бы не сохраниться в сердцах
на долгий ряд столетий низость, порождаемая деспо-
тизмом, теми правилами, которыми он извращает дух
народа?
Если бы и не было памятников, разве низость душ
сама по себе не свидетельствует о (гадившем ее де-
спотизме? Вспомните Азию. Значит, Именно религиоз-
ному культу следует приписать все эти «стоячие» кам-
ни во Франции и в Англии.
Чрезвычайно странно, что Цезарь, который вел вой-
ну в окрестностях Локмариакера, ничего не говорит
о гранитных рядах Карнака и Эрдевена. Только в по-
сланиях епископов, подвергающих запрещению эти
памятники религии-соперницы, история впервые встре-
чается с упоминанием о них. Позднее был издан ордо-
нанс Карла Великого об их уничтожении.
Может быть, эти длинные ряды гранита были сло-
жены в промежутке в восемьсот пятьдесят лет между
нашествием Цезаря в Галлию и царствованием Карла
Великого?
Но, судя по многим надписям, галлы, по-видимому,
358
довольно скоро приняли культ римских богов’. Нель-
зя ли из этого заключить, что религия друидов уже то-
гда начала терять прежнее значение?
Не относятся ли памятники Эрдевена и Карнака
к более ранней эпохе, чем эпоха Цезаря, а может быть,
даже эпоха друидов?
Когда я рассматривал эти памятники, мне припо-
мнились немногие страницы, посвященные Цезарем
этим ловким жрецам. Я не придаю значения исследова-
ниям новых времен: так велико мое пренебрежение
к «логике» ученых, появившихся позднее семнадцатого
века. Приведу несколько страниц из Цезаря. Пусть их
пропустят читатели, не интересующиеся нравами на-
ших предков. Остальные предпочтут найти здесь эти
выдержки из сочинения Цезаря, чем искать их в шестой
книге «Галльской войны».
«§ 13. В Галлии есть только два класса людей, поль-
зующихся известным влиянием, тогда как основная
масса населения находится на положении рабов, лише-
на всякой самостоятельности и не допускается ни на
какое собрание. Большинство галлов низшего класса,
обремененное долгами, огромными налогами, стра-
дающее от притеснений сильных, добровольно отдает-
ся в рабство знатным, которые приобретают над ними
всю власть господина над рабом. Таким образом, есть
только два привилегированных класса — друиды и
всадники.
«Друиды, служители богов, одни только имеют пра-
во совершать жертвоприношения, общественные и част-
ные, они являются истолкователями религиозных дог-
матов. Стремление к науке привлекает к ним множе-
ство молодых людей, которые относятся к ним с благо-
говением. Более того, им принадлежит судебная власть
почти по всем делам, как публичным, так и частным.
«Совершено ли преступление, обнаружено ли убий-
ство, возникла ли тяжба о наследстве или о рубежах,—
решение выносится друидами 1 2. Если кто-нибудь, будь
1 Сборник панегириков, произнесенных около IV века.
2 Таким образом, в руках друидов судебная власть. Они же
распределяют награды. Их могущество подготовило почву для
могущества епископов.
359
то частное или должностное лицо, осмелится не под-
чиниться решению, они отстраняют его от жертвоприно-
шений. Это у галлов самая страшная кара. Те, на кого
она падает, считаются безбожниками и преступниками.
Все избегают встреч и разговоров с ними, как с зара-
женными прилипчивой болезнью. Они лишены права
судебной защиты и не допускаются ни к каким почет-
ным должностям.
«Друиды имеют только одного главу, и власть его
безгранична.
«После его смерти ему наследует наиболее до-
стойный из жрецов. Если же оказывается несколько
лиц с одинаковыми заслугами, то происходят выборы,
и спор разрешается голосованием друидов. Иногда
первенство оспаривается силой оружия. В определенное
время года друиды собираются в освященном месте, на
границе страны «карнутов». Эта страна считается цент-
ром всей Галлии. Сюда стекаются со всех сторон тяжу-
щиеся; решениям и постановлениям друидов они бес-
прекословно подчиняются.
«Полагают, что религия друидов зародилась в Бри-
тании и оттуда проникла в Галлию. И в наши дни тот,
кто хочет основательнее с ней познакомиться, отправ-
ляется для этого в Британию.
«§ 14. Друиды не участвуют в войне и не платят ни
одного из установленных в Галлии н$дрг.ов. Они осво-
бождены от военной службы и от всякого рода повин-
ностей *. Соблазненные такими привилегиями, многие
галлы приходят к ним по собственной воле, другие —
по принуждению родственников. Новообращенных за-
ставляют заучивать наизусть множество стихов, и для
некоторых обучение продолжается двадцать лет. Запи-
сывать эти стихи запрещено. В большинстве других дел,
общественных и частных, галлы пользуются греческим
алфавитом. Обычай же друидов, как мне кажется, пре-
следует две цели: первая — чтобы их учение не стало
общедоступным, и вторая — чтобы их воспитанники,
полагаясь на записи, не пренебрегали развитием памя-
1 Священники десятого века и времени расцвета христианства
занимали значительно худшее положение по сравнению с друи-
дами. Эта корпорация нашла, по-видимому, наиболее полное раз-
решение проблемы эгоизма.
360
ти. Действительно, там, где находят опору в записях,
меньше стараются запоминать наизусть. Основное, что
друиды настоятельно внушают,— это верование в бес-
смертие души, которая, по их учению, переходит из
одного тела в другое. Они считают, что это верование,
устраняя страх смерти, возбуждает храбрость. Движе-
ния небесных светил, необъятность вселенной, вели-
чина земли, природа вещей, сила и могущество бес-
смертных богов — вот предметы их обсуждений и уро-
ков, которые они преподают молодежи».
Цезарь, признанный мастер в искусстве обмана, пи-
сал о галлах то, что ему было выгодно внушить римля-
нам. Но я не вижу, какой смысл ему было обманывать
римскую знать в вопросе о друидах. Разве только запо-
дозрить здесь какой-нибудь «скрытый сарказм», как
в «Нравах германцев» Тацита?
Цезарь более известен французским крестьянам, чем
все ничтожные властители, которые управляли страной
позднее, в течение десяти или пятнадцати столетий. Го-
ре тому, кто усомнится в подлинности какого-нибудь
местного лагеря Цезаря! В настоящее время бретонские
ученые одержимы яростной злобой к тому иностранцу,
который имеет низость говорить о повешенных во мно-
жестве сенаторах «Дариорикума» (в Ванне или в Лок-
мариакере).
Галлы определяли время счетом ночей. Следы этого
обычая сохранились еще во многих местных наречиях
Франции. И англичане до сих пор говорят «fortnight»
вместо четырнадцати дней. Это остатки культа
луны.
Вчера вечером, возвращаясь в Оре, я заметил множе-
ство деревенских кабриолетов, на которых были нагро-
мождены целые семьи, иногда из шести человек. Жал-
кая лошаденка с длинной грязной гривой тащила этот
груз. Сзади каждого кабриолета был привязан матрац,
под осью качалась кастрюлька, сбоку были прикрепле-
ны по три или четыре корзины.
— Разве теперь сезон переездов? — спросил я у сво-
его проводника.
— Вовсе нет, сударь, они едут благодарить за полу-
ченную милость.
— Что вы хотите этим сказать?
361
— Сударь, это паломничество к нашей заступнице,
святой Анне.
Тут проводник рассказал мне историю маленькой
посвященной святой Анне часовни в двух лье от Оре,
к которой стекаются со всех концов Бретани.
Вечером, подавая мне ужин, хозяйка гостиницы
объяснила мне, что Бретань обязана редкими урожая-
ми, еще выпадающими на ее долю в эти несчастные и
нечестивые времена, только покровительству своей доб-
рой заступницы, святой Анны, которая охраняет ее
с высоты небес.
— Только благодаря ей,— прибавила она,— русские
не пришли нас грабить в 1815 году. Кто мог бы поме-
шать им явиться?
— Да, да,— сказал мне, как только хозяйка вышла,
какой-то человек, ужинавший вдвоем со мною за боль-
шим столом на двадцать пять приборов, уставленным
стопками тарелок,— да, да, одного только она вам не
сказала, наша милейшая госпожа Бланнек: что малень-
кая часовня святой Анны Орейской принесла в прошлом
году епископу около тридцати тысяч франков дохода.
Одним словом, мой собеседник оказался настоящим
ультралибералом, видящим в религии и в мошенниче-
ствах иезуитов источник всех наших политических
бедствий. Такова Бретань, по крайней мере, та, которую
я наблюдал: либо это фанатики, верящие всему, либо
люди с рентой в тысячу франков, очень сердитые на
виновников гражданской войны 93 года.
Та часть Бретани, где говорят по-бретонски,— от
Эннебона до Жослена и морского побережья,— питает-
ся лепешками из гречневой муки, пьет сидр и строго
придерживается указаний своего кюре. Мне доподлин-
но известно, что мать одного знакомого землевладель-
ца, имея ренту в пятьдесят тысяч франков, питается
этими гречневыми лепешками и признает за истину
только то, что возвещает ей кюре.
Солдаты, вернувшись после пятилетней службы до-
мой, тотчас же забывают все, чему научились в полку,
включая те сто или двести французских слов, которые
им вдолбили в голову.
Этот любопытный народ, отличающийся такой храб-
ростью, заслуживает того, чтобы правительство посе-
362
лило среди самой отсталой части населения две коло-
нии разумных эльзасцев. Славный человек, слова ко-
торого я сейчас привел, сказал мне со вздохом, что
бретонский язык постепенно исчезает.
— В скольких приходах,— спросил я его,— кюре
читают проповеди на бретонском наречии?
Это был один из тех вопросов, которые доставляют
удовольствие префектам. Но мой добряк, знающий толь-
ко то, что он наблюдал лично, не мог на него ответить.
Я записал под его диктовку на бретонском наречии
те восемь или десять вопросов, с. какими мне, может
быть, придется обращаться к крестьянам во время пре-
бывания в этой стране. Бретонский относится к кимр-
ским языкам.
У меня явный талант привлекать благосклонность
и даже доверие незнакомых. Но через неделю их друж-
ба быстро идет на убыль и сменяется холодным ува-
жением.-
Лориан, 7 июля.
Сегодня рано утром я отправился в часовню святой
Анны. Дорога к ней плохая, и сама часовня ничем не
замечательна. Но чего я никогда не забуду, это выра-
жения глубокой веры на лицах всех молящихся. Я ви-
дел мать, которая, давая своему четырехлетнему ма-
лютке шлепка, сохраняла при этом благочестивое вы-
ражение лица. Правда, вы не встретите здесь фанати-
ческих, пылающих глаз, как в Неаполе перед статуей
святого Януария, в тот момент, когда Везувий дышит
угрозой. Тут у всех молящихся тусклый и упорный
взгляд, свойственный упрямой душе. Костюм крестьян
дополняет это впечатление: они носят синие необъят-
ной ширины штаны и такие же куртки, и их бесцвет-
ные светлые волосы подстрижены в кружок на уровне
мочки уха.
Сюда должны были бы приезжать за натурой моло-
дые парижские художники, имеющие несчастье ни во
что не верить и получившие от министра, такого же
твердого в вере, как они сами, заказ на картины с изо-
бражением чудес—картины, которые подвергнутся
затем в Салоне суду публики, верующей только из
363
политических соображений. То выражение душевного
склада, а не просто преходящей страсти, которое я за-
метил у молящихся в часовне святой Анны, можно
сравнить только с тем, которое я видел в Тулузе на
лицах, дышавших упрямым и жестоким фанатизмом.
Мне чрезвычайно понравились пейзажи по дороге
от Ландевана к Эннебону и к Лориану. Порой вдалеке
виднелись леса. Эти бретонские пейзажи с сырой и яр-
кой зеленью напомнили мне Англию. Во Франции кон-
туры лесных верхушек образуют в небе ряд мелких
зубцов; в Англии эти контуры составлены из крупных
(^круглых масс. Не потому ли, что в Англии больше
старых деревьев?
Вот мысли, занимавшие меня в дилижансе от Эн-
небона до Лориана. (
Не знаю, согласится ли со мною читатель, но я счи-
таю, что главное зло нашего времени — это гнев и бес-
сильная злоба. Эти недостойные чувства подавляют ве-
селость, свойственную французскому темпераменту. Я
бы хотел, чтоб от них излечились, и вовсе не из жало-
сти к врагу, который может от нее пострадать, а из
жалости к самим себе. Забота о собственном счастье
кричит нам: «Гоните злобу, особенно же бессильную
злобу!»
Я слышал от знаменитого Кювье на одном из любо-
пытных вечеров, где собирались его французские дру-
зья вместе с избранными иностранцами: «Хотите вы из-
лечиться от того довольно обычного отвращения, кото-
рое внушают черви и крупные насекомые? — Изучайте
их любовные нравы, научитесь понимать поступки, ко-
торые они совершают весь день на ваших глазах, что-
бы найти себе пропитание».
Из этого указания человека исключительно разумно-
го я сделал вывод, оказавшийся мне очень полезным во
время моих путешествий. Хотите излечиться от отвра-
щения к продавшемуся власти ренегату, который с по-
дозрительным видом проверяет ваш паспорт и старает-
ся хотя бы наговорить вам обидных вещей, если уж он
1 Что больше всего старит тридцатилетних женщин, это злоб-
ные страсти, написанные на их лицах. Женщины, влюбленные в
любовь, стареют позднее именно потому, что это владеющее ими
чувство предохраняет их от бессильной злобы.
364
не может повредить вам более серьезно? Задумайтесь
над жизнью этого человека. Вы увидите, быть может,
что, подавленный всеобщим презрением, в постоянном
страхе палки или кинжала, как тиран, но тиран, не
пользующийся наслаждением власти, он забывает
гнетущий его страх только в те минуты, когда может
причинить кому-нибудь страдание. Тогда, на одно
мгновение, он чувствует себя могущественным и пере-
стает ощущать стальные шпоры оседлавшего его
страха.
Конечно, не всем приходится выслушивать дерзо-
сти иностранных полицейских; можно отказаться от
путешествий или ограничить их приятными поездками
в Т... Но после битвы при Ватерлоо, направившей
Францию на путь свободы, мы и в своей среде легко
подвергаемся мерзкой и заразительной болезни — бес-
сильной злобе друг против друга.
«Вместо того, чтобы ненавидеть мелкого книгопро-
давца из соседнего местечка, продающего «Народные
альманахи»,— сказал я своему другу, г-ну Ранвилю,—
примените лекарство, указанное знаменитым Кювье:
отнеситесь к нему как к насекомому. Осведомьтесь о
его средствах к существованию; постарайтесь угадать
его манеру любить. Вы поймете, что если он по всякому
поводу громит знатных, то это просто способ прода-
вать «Народные альманахи». Каждый проданный эк-
земпляр приносит ему два су, и, чтобы заработать
тридцать су на обед, ему надо продать пятнадцать
альманахов в день. Вам-то, господин Ранвиль, с ваши-
ми одиннадцатью слугами и шестью лошадьми, не при-
ходится думать о таких вещах».
Я бы сказал мелкому книгопродавцу, который ба-
гровеет от злобы и поглядывает на свое ружье нацио-
нального гвардейца, когда горничная из замка передает
ему, какие шутки позволил себе накануне блестя-
щий Эрнест де Т. насчет людей, работающих ради хле-
ба насущного:
«Отнеситесь к блестящему Эрнесту как к насекомо-
му; представьте себе его манеру любить. Ведь он ста-
рался блеснуть остроумием только потому, что хочет
понравиться молодой баронессе де Маливер, сердце
которой оспаривает у него инженер управления мостов
365
и дорог этого округа. Молодая баронесса очень
знатного рода и воспитана в семье ультрароялистов.
К тому же, высмеивая людей, работающих ради хлеба
насущного, Эрнест ощущает еще то удовольствие, что
косвенно задевает при этом своего соперника-
инженера».
Если бы мелкий книгопродавец, сбывающий «На-
родные альманахи» в этом местечке, где всего тысяча
четыреста жителей, имел терпение проследить ход моих
мыслей и убедиться в истине тех фактов, которые я по-
следовательно изложил, он через четверть часа почув-
ствовал бы в себе меньше бессильной злобы против
блестящего Эрнеста де Т.
Ведь г-н Ранвиль так же бессилен уничтожить
книгопродавца, как и книгопродавец не может унич-
тожить богатого дворянин^. Всю жизнь они будут ко-
ситься друг на друга и устраивать друг другу каверзы.
Книгопродавец убивает всех зайцев.
Мне приходят в голову все эти мысли с тех пор,
как я стараюсь не унижаться до злобы к беднягам, ко-
торые всю жизнь глотают оскорбления и визируют за
границей мой паспорт. Затем я попытался уничтожить в
себе бессильную злобу и против тех благовоспитанных
людей, встречающихся в обществе, которые зарабаты-
вают на жизнь или создают себе успех у дам, насме-
хаясь над самыми священными для меня истинами, над
тем, ради чего стоит жить и умереть. С год тому на-
зад я однажды оказался в обществе человека, доказы-
вавшего, что Наполеон был лишен личной храбрости
и что притом его имя было Никола1. Чтобы не выйти
из терпения, я стал обдумывать, принадлежит ли этот
человек к гэлам или к Кимрам. Негодяй был иберийцем.
Гэл, как мы видели это в Лионе, отличается округ-
лыми формами, имеет крупную голову, расширяющую-
ся к вискам. Он невысок ростом, обладает большим
запасом жизнерадостности, постоянно весел.
Кимр смеется редко. У него изящная фигура, сужен-
ная к вискам голова, хорошо развитый череп, очень
благородные черты лица, правильной формы нос.
Стоит только заняться изучением человеческих ти-
пов, как свет исчезает, оказываешься во мраке. На мой
взгляд, нет ничего хуже, чем отсутствие ясности —
366
свойство, столь драгоценное для тех, кому платят за
проповедование абсурдов. Что же касается нас, то,
пытаясь изложить данные только что возникшей науки,
мы должны всем жертвовать ради ясности и смело
пользоваться даже самыми грубыми сравнениями.
Все знают, что такое овчарка. Знают также дат-
ского дога, длинномордую борзую, великолепного
спаньеля. Любители скажут вам, как трудно найти
собаку чистой породы. Выродившиеся животные, ко-
торыми полны улицы, произошли от случайного сме-
шения различных пород. Часто эти жалкие существа
еще больше вырождаются под влиянием недостатка
в пище и других лишений.
Несмотря на это неприятное сопоставление, то, что
было сказано о собачьих породах, вполне применимо
и к человеческим расам. Только собака живет пятна-
дцать лет, а человек — шестьдесят,— потому у собак
было вчетверо больше времени для изменения перво-
начальных пород. Человеческий род выделил только
два резко разграниченных типа — негра и белого. Да и
то им обоим свойствен приблизительно одинаковый
рост и вес.
Собачьи породы, напротив, включают и маленькую
собачку высотой в три дюйма и сенбернара в три фута.
Все эти мысли, так пространно здесь изложенные,
были у меня и до приезда в Бретань; они усилили мое
желание там побывать.
Я говорил себе, что в таких отдаленных местах
больше шансов встретить людей чистого типа. Разве
крестьянин из .других частей Франции мог бы суще-
ствовать и освоиться в какой-нибудь деревне Морби-
гана, где все говорят по-бретонски и питаются греч-
невыми лепешками?
Насладившись прекрасными видами Вилены, я
остановился пообедать возле самой вершины подъема,
у трактирщика— кавалера ордена Почетного Легиона,
человека, приехавшего сюда издалека. В Лориане
единственный из местных коммерсантов, с которым я
имел дело, был уроженцем Бриансона в Верхних Аль-
пах. Дети этого коммерсанта имеют шансы оказаться
выдающимися людьми: скрещивание. Но, по всей ве-
роятности, они не будут обладать ясно выраженным
367
типом определенной расы. Они не будут ни гэлами,
ни Кимрами, ни иберийцами. Иберийцы распространи-
лись по берегу моря до самого Бреста.
Когда хочешь определить, принадлежит ли чело-
век к гэлам, Кимрам или иберийцам, следует одно-
временно учитывать физические признаки — строение
головы и тела — и его обычный образ действий в по-
гоне за счастьем.
Что касается меня, то сегодня утром я искал сча-
стье, стараясь определить, к какому же типу от-
носятся многочисленные богомольцы, собравшиеся в
часовне святой Анны близ Оре. Я обосновался в кухне
трактира и сам готовил себе чай. Пока грелась вода,
я пошел в часовню. Мне сразу бросилось в глаза, что
у бретонцев — будь они в часовне или в кухне трак-
тира — нет и следа тех черт, которые поражают в Неа-
поле. Я вспомнил пламенный фанатизм неаполитанца,
те взгляды яростной любви и гнева, которые он бро-
сает на икону своего божества — святого Януария.
Если святой не захочет ниспослать выздоровление его
корове или его дочери или же благоприятный ветер
ему самому, когда он выходит в море, он обзывает
святого Януария «зеленолицым» (faccia verde), что
считается грубейшим ругательством в том крае.
Бретонец далек от подобных крайностей. Глаза у
него, как у большинства других французов севера,
невыразительны и малы. В них видно только непре-
одолимое упрямство и беззаветная вера в святую Анну.
Чаще всего сюда приходят молиться о выздоровлении
ребенка и, если возможно, приводят с собой и ребенка.
Я заметил трогательное выражение во взглядах неко-
торых матерей.
Подхожу к самой трудной части науки о трех чело-
веческих расах, живущих на французской земле. По-
вторяю, в таком изучении — единственное известное
мне лекарство против того рокового недуга бессильной
ненависти, который охватил французов с тех пор, как
убийство маршала Брюна повергло нас вновь в эпоху
кровопролитных революций.
Начиная со второй половины восемнадцатого века
были предложены три метода познания человека: изу-
чение физиономии, или метод Лафатера; изучение
368
формы и величины мозга, которые определяют строе-
ние черепных костей, или метод Галля; и, наконец,
углубленное изучение типов — гэлов, кимров и иберий-
цев (ведущееся во Франции).
Сохрани меня, боже, требовать, чтобы читатель ве-
рил мне на слово. Я прошу его проверить, правильны
ли мои утверждения. Разумный человек верит только
тому, что видит собственными глазами, да еще при-
стально всмотревшись.
Наполеону было бы крайне важно разгадывать лю-
дей с первого взгляда. Ему приходилось подчас давать
крупные назначения людям, которых он видел только
один раз, и, по его словам, он всегда впадал в ошибки,
если составлял свое суждение по внешним признакам.
Лицо сэра Хедсона Лоу с первой же встречи вну-
шило ему отвращение, но это было подсказано ин-
стинктом. К несчастью, он был очень подвержен такого
рода слабости — следствие итальянских впечатлений
раннего детства. Колокола Рейля дорого обошлись
Франции.
Если читатель пожелает вспомнить отличительные
признаки трех человеческих типов, которые чаще всего
встречаются во Франции, и посетит когда-нибудь Бре-
тань, он, полагаю, согласится с тем, что иберийцы рас-
пространились там почти до Бреста: на этом побе-
режье их можно встретить наряду с Кимрами и гэла-
ми. Кимры часто походят на пуритан; они ненавидят
пение, а если пляшут, то как бы нехотя и с комиче-
ской серьезностью, как я наблюдал это в ***. Иберий-
цы, напротив, помешаны на пении и особенно на
пляске. Это — и прежде всего их страсть к женщине —
самые характерные их черты. Если когда-нибудь жен-
щины в Мадриде займутся политикой, они будут ру-
ководить правительством.
В Морбигане гэлы многочисленнее иберийцев и
кимров. В Финистере преобладают иберийцы, а на
северном побережье от Морле и Ланниона до Сен-Ма-
ло — кимры. Именно там, на северном побережье, у бес-
предельного океана, говорят на самом чистом бретон-
ском языке. Там же бретонская народность встречает-
ся в своем наиболее чистом виде. Смелость, которую
эти люди, почти сплошь моряки, выказывают на своих
24. Стендаль. Т. XII. 369
хрупких рыбацких лодках, кажется просто сверхъ-
естественной. Они в бою летом дважды в месяц, а зи-
мой — каждый день. В большинстве тамошних церквей
есть часовня для поминовения усопших.
Возле Кемпера слышишь бретонский язык с «ис-
панским акцентом», в стране называют эту местность
Корнуай.
Есть основания предполагать, что гэльский язык
был разговорным в Морбигане до прихода кимров.
И сейчас еще в этом департаменте часть населения
называют gallos.
Существует предположение, что гэлы занимали
большую часть Франции, пока туда не явились кимры,
пришедшие из Дании. Ученые решаются утверждать,
что гэлы — выходцы из Азии. Эти недоказанные пред-
положения об отдаленнейшем прошлом народов осно-
ваны на строе их языков, которые в современной на-
уке именуются «индо-германскими».
Отличительная особенность диалекта, на котором
говорят в Морбигане, и наречий, происходящих от
гэльского языка, в том, что концы слов или середина
их опускаются, как это делают и португальцы, язык
которых происходит от латинского. Странное явление!
Гэлы, перейдя на язык кимров, сохранили отчасти
прежние языковые особенности.
С другой стороны, появление кимров и иберийцев
в Морбигане очень сильно повлияло на характер гэла.
Вы уже знаете, что люди этой народности отличаются
врожденной живостью, пылкостью, безрассудством.
А между тем здесь они приобрели степенность и упор-
ство, каких не встретишь в других частях Франции.
Бретонский язык, такой своеобразный, так резко
отличающийся от латинского и производных от него
языков — итальянского, португальского, испанского и
французского, дает нам, как известно, доказательства
переселения народов. Бретонский язык — это видоиз-
мененный разговорный язык обитателей Валлийского
княжества в Англии, который там называют кимрским.
Если читатель заинтересуется когда-нибудь трудом
господина Вильгельма фон Гумбольдта о бретонских
древностях, советую ему помнить, что недоказанные
предположения остаются предположениями.
370
Примером может служить тот вздор, посредством
которого господин Нибур в течение нескольких лет
вносил путаницу в историю первых дней Рима. Но
слава великих людей Германии длится не более деся-
ти лет, и, как меня уверяют, теперь господин Нибур
уступил место другому гению — имя его я забыл.
В Бретани много колдунов, по крайней мере, если
верить почти единодушному свидетельству населения.
Один богатый человек говорил мне вчера с оттенком
плохо скрытой досады:
— Почему в Бретани должно быть больше кудес-
ников, чем в других местах? Кто теперь в это верит?
Я мог бы ему ответить: «Вы первый». Есть основа-
ния предполагать, что многие бретонцы, отцы которых
не имели и тысячи франков годового дохода, произ-
водя их на свет, немножечко верят в колдовство. Объ-
ясняется это тем, что эти господа, занимающиеся про-
дажей земель в чужой стране, склонны поощрять суе-
верия: страх делает народы послушными.
Привожу протокол одного судебного разбиратель-
ства, имевшего место 26 января в Кемпере:
«Ив Пеннек, уроженец Арморики, вчера занял ме-
сто на скамье подсудимых в суде присяжных. Ему
восемнадцать лет; его неправильные черты лица и чер-
ные живые глаза выражают ум и хитрость. Кольца
густых волос падают на его плечи по бретонской моде.
Председатель. Обвиняемый, где вы проживали
в момент вашего ареста?
Ив Пеннек. В коммуне Эрге-Гоберик.
Вопрос. Чем вы занимались?
Ответ. Я был батраком; но я как раз оставил это
занятие. Я собирался поступить на военную службу.
Вопрос. Не служили ли вы у Лебера?
Ответ. Да, служил.
Вопрос. Так вот: после того, как вы покинули его
дом, у него украли крупную сумму денег. Вор, без-
условно, хорошо знал привычки супругов Лебер; их
подозрения падают на вас.
Ответ. Они подозревали и многих других. Я ниче-
го у них не украл.
В о п р о с. А между тем начиная с этого времени вы
стали одеваться, как самые зажиточные люди в дерев-
371
не; вы не работаете; вы бываете в кабаках; вы играете;
вы проигрываете большие суммы, и деньги на все эти
расходы, вы, конечно, не могли скопить, будучи про-
стым батраком.
Ответ. Это верно, я люблю игру: она доставляет
мне удовольствие; иногда я выигрываю, чаще проигры-
ваю, но небольшие суммы; к тому же деньги у меня
есть. Что же касается нарядного платья, о котором вы
говорите, то большую часть его я приобрел раньше,
чем случилась эта кража, как, например, вот этот кра-
сивый «шупен».
Вопрос. Но откуда же у вас были средства?
П е н н е к (после минутного раздумья и с видом глу-
бокой искренности). Я нашел клад, вот уже тому три
года. Дело было ночью; (я спал; вдруг у моего изго-
ловья раздался голос. «Пеннек,— сказал он,— про-
снись». Я испугался и спрятался под одеяло; голос по-
звал меня снова, но я не решился ответить. В следую-
щую ночь, когда я спал, снова послышался голос. Он
сказал, чтоб я не боялся. «Кто вы,— спросил я,—
дьявол, или Кердевотская богоматерь, или святая
Анна, или, может быть, вы голос кого-нибудь из род-
ственников или друзей, говорящий из обители смер-
ти?» «Я явился сюда,— ответил мне голос очень ла-
сково,— чтобы указать тебе клад». Но мне было
страшно, я остался в постели. На третий день голос
снова заговорил: «Пеннек, Пеннек, друг мой, вставай,
не бойся. Пойди к амбару твоего хозяина Гурмелена;
там, у стены амбара, под плЬским камнем, ты найдешь
свое счастье». Я встал, голос повел меня, и я нашел
триста пятьдесят франков.
Напряженная тишина самого глубокого внимания
царит среди публики. Совершенно очевидно, что огром-
ное большинство верит рассказу Пеннека.
Вопрос. Говорили вы кому-нибудь, что нашли
клад?
Ответ. Несколько дней спустя я сказал об этом
Жану Гурмелену, моему хозяину. Это было еще до
кражи у Лебера.
Вопрос. На что вы употребили эти деньги?
Ответ. Сначала я отложил их для своей женитьбы,
но так как свадьба не состоялась, то я купил хорошее
372
платье и телку, заплатил за аренду фермы моего отца,
а остальное сохранил.
Заслушиваются, один за другим, несколько сви-
детелей.
Лебер. В вечер с 18-го на 19-е прошлого июня у
меня украли двести шестьдесят франков; я заподозрил
обвиняемого потому, что он знал, куда мы прячем
Ключ от шкафа, и потому, что он много тратил со вре-
мени этой кражи. Пеннек служил у меня полгода; он
не хотел работать, вечно смотрел по сторонам. Когда
он от меня ушел, я ему не заплатил, так как он еще
возрастом не вышел, а когда платишь такому, кто
еще не вышел возрастом, рискуешь заплатить два раза.
(Смех.)
Гурмелен. Вот уже почти три года прошло с тех
пор, как обвиняемый у меня служил; когда он бывал
на людях, он работал хорошо, но как только оставал-
ся один, почти ничего не делал. По части честности я
не могу на него пожаловаться. Когда он у меня слу-
жил, он как-то рассказал мне, что нашел клад. Пен-
нек слывет в селе колдуном, но что он вор — этого про
него никто не говорит.
К и г у р л е. Обвиняемый был у меня слугой; слу-
жил он мне честно, я не мог на него пожаловаться: он
хорошо работал, по ночам он много играл, однажды на
моих глазах проиграл шесть франков, я сам их у него
выиграл. (Смех.) Это колдун, он знает секрет, как на-
ходить деньги. (Движение в публике.)
Рене Лоран, мэр коммуны (с решительным ви-
дом и с выражением человека, проявляющего большое
мужество). Пеннек считается в моей коммуне чародеем
и колдуном; но я-то этому не верю; в наш век уже нет
колдунов... Однажды, во время большого праздника,
надо было поднять на башне трехцветный флаг... те-
перь он трехцветный, а раньше — в то время я тоже
был мэром — раньше это был белый флаг. У Пеннека
хватило смелости взобраться без лестницы на самую
верхушку колокольни, чтобы водрузить там флаг; всё
были поражены; думали, что его поддерживает в воз-
духе какая-то сила. Я приказал ему сойти, но он стал
для забавы расшатывать камни, украшающие с четы-
рех сторон часовню; я велел его арестовать. Жандар-
373
мы, удивленные богатством его одежды, свели его к
королевскому прокурору; его посадили в тюрьму.
Позднее судебные власти явились обследовать то ме-
сто, где, по его словам, он нашел свой клад; я присут-
ствовал при обследовании, Пеннек вытащил из земли
какой-то камень, потом, показывая на образовавшую-
ся пустоту, сказал нам с большим хладнокровием:
«Вот в этой яме и был мой клад». (Смех.) Ему заме-
тили, что эта пустота — место из-под вынутого камня,
но он стоял на своем. Я совершенно уверен, что и до
того, как Лебера обокрали, у обвиняемого водились
деньги и что он позволял себе большие расходы.
Я спросил его, правда ли, что он нашел клад, но он
не хотел мне в этом признаться, наверное, боялся, что-
бы власти не отобрали деньги. У нас в коммуне гово-
рят, будто находки идут в казну; поэтому у нас не так
часты находки, по крайней мере ими не хвастаются.
(Взрывы смеха.) Удивленный тем, что у Пеннека так
много денег, я велел прибить объявление к придорож-
ному кресту, но никто не заявлял об утере или по-
краже.
Прокурор. Вы сами понимаете, Пеннек, что не
могли найти денег в дыре, раз ее раньше не было.
Пеннек. Ну нет, если деньги хорошо свернуть, им
много места не надо; а может быть, голос заткнул ды-
ру... (Общий смех.)
Жан П у п о н. Вот уже полгода, как Пеннек при-
шел ко мне сватать самую младшую и самую красивую
из моих дочек. «Согласен,— говорю,— если у тебя есть
деньги». «У меня есть тысяча экю»,— отвечает Пеннек.
«О, я столько не требую, я тебе отдам ее и за поло-
вину; если у тебя есть полторы тысячи франков, дело
сделано». «По рукам!» Мы пошли выпить по стакан-
чику, а оттуда к кюре, который послал за мэром. Мэр
и священник нашли, что надо заставить Пеннека сна-
чала показать деньги; он не мог их показать, и тогда
я ему сказал: «Ничего не выйдет». Пеннека считают
колдуном, но не вором; он служил у меня, я был дово-
лен его работой.
Мэр. Свидетель говорит правду: в нашей коммуне
за девушку полагается именно такая сумма.
После обвинительной речи прокурора и выступ-
374
ления защитника, мэтра Кюзона, который не раз вызы-
вал смех у членов суда, присяжных и публики, пред-
седатель подвел итоги прениям. Через несколько ми-
нут присяжные, очевидно, не желая лишать коммуну
Эрге-Гоберик колдуна, объявили его невиновным.
По сделанному мэтром Кюзоном заявлению суд
распорядился немедленно возвратить Пеннеку его на-
рядное платье.
На суде он был в простой холщовой рубашке и в
панталонах из той же материи. К нему подбежали все
свидетели и почтительно помогли ему забрать свою
одежду. Тут же Пеннек облачился в свой красивый
«шупен», в нарядный «брагон-брас» и надел большую
шляпу с ярким павлиньим пером. После этого Пеннек
покинул зал суда с видом победителя». («Gazette des
Tribunaux».)
Если бы читатель обладал немецким терпением, я
бы представил ему по каждой провинции достоверный
отчет о последнем громком процессе, который там рас-
сматривался.
Могут ли не верить в колдунов жители грозного
побережья Уэссана близ Сан-Мало? Бури и опасности
там повседневны, а эти смелые моряки проводят жизнь
наедине со своим воображением.
Лориан, ... .
Эннебон расположен живописно и совершенно по-
бретонски, то есть на берегу небольшой речки, доступ-
ной морскому приливу и отливу, а поэтому и малень-
ким судам, идущим из Нанта. Моря, однако, отсюда
не видно, и не заметно даже признаков его близости.
У самой реки возвышается холм, покрытый пре-
красными деревьями, за которыми скрывается город.
Знать из соседних замков, переезжая в Эннебон на зи-
му, блистает там большой роскошью. Хозяин местной
гостиницы не успел еще оправиться от удивления: по
случаю бала, данного прошлой зимой, один из этих
аристократов выписал из Парижа серебряный сервиз
стоимостью в две тысячи экю, который сразу бросился
в глаза танцующим, когда они перешли в столовую.
Что может быть красивее, чем рощицы, попадаю-
щиеся на протяжении трех лье пути из Эннебона в
375
Лориан? Я видел там нескольких бретонцев в их ста-
ринных костюмах, с длинными волосами и в широких
штанахх.
В Лориане следует останавливаться в «Отель
де Франс»: это, безусловно, лучшая из всех гостиниц,
какие мне приходилось видеть за все время поездки. Хо-
зяин, человек неглупый, угостил нас прекрасным обе-
дом за табльдотом, накрытым посреди великолепной
столовой (пять окон с прекрасными парижскими зер-
калами в простенках. За обедом все время говорили
об их стоимости).
«Отель де Франс» выходит на прямоугольную пло-
щадь, окруженную двойным рядом красивых деревьев.
Между деревьями и домами проходит довольно широ-
кая улица. Видно, что строительством в Лориане ру-
ководил разум. Улицы идут по прямой линии, что зна-
чительно уменьшает их живописность. В 1720 году Ин-
дийская компания соорудила здесь складочный пункт
у устья маленькой речки под названием Скорф. Дей-
ствие прилива и отлива в ней так сильно, что было
легко устроить здесь большой военный порт. Тут
строят много кораблей, и мне пришлось выполнить тя-
желую повинность — осмотреть верфи и склады, как
и в Тулоне. Сохрани, боже, путешественников от тако-
го удовольствия!
Сегодня утром, как только .я встал, я побежал по-
смотреть на море. Увы, моря не оказалось, так как
был час отлива! Я увидел только очень широкую ка-
наву, наполненную грязью, с жалкими судами, скло-
нившимися на бок в ожидании прилива, который дол-
жен их выпрямить. Ничто не может быть безобразнее.
Боже мой, как это непохоже на Средиземное море!
Все серо на этом бретонском берегу. Стало очень све-
жо, дул ветер. Несмотря на эти неблагоприятные
условия, я нанял лодку и попробовал плыть по узкой
струе воды, еще разделявшей широкие берега —
сплошь из песка и грязи.
Я ждал лодку на городском бульваре, довольно
густо обсаженном маленькими деревцами, который тя-
нется вдоль набережной. По ней степенно прогулива-
1 Comatum et brocatum.
376
лись два та,моженных чиновника; они наблюдали за
тремя или четырьмя суденышками, печально склонен-
ными на бок. Один из них сильно распекал стайку де-
тей за то, что они, невзирая на запрет, приблизились
к одному из этих несчастных судов, давших крен в сто-
рону моря, и пытались утопить птицу в лужице воды,
сохранившейся еще возле руля.
Между морем и городом возвышается красивый
холм, довольно большой и весь покрытый зеленью;
солдаты занимаются там охотой за ласточками; их вы-
стрелы несколько оживляют глубокую тишину этого
странного торгового порта.
Военный порт отсюда не виден; он расположен на-
лево от бульвара и отделен от него длинной городской
улицей.
В то время как мы плыли по направлению к морю,
мой матрос показывал мне все части военного порта.
Каждую минуту он называл мне корабли с семьюде-
сятью пушками, с восемьюдесятью пушками, и его
оскорбляла холодность, с которой я относился к тако-
му большому количеству пушек. Я же, со своей сто-
роны, находил, что он произносит эти цифры с нелепым
тщеславием.
Вот он, говорил я себе, этот кастовый дух, столь
полезный, столь необходимый в армии, но такой смеш-
ной в глазах стороннего наблюдателя! Горе Франции,
если бы этот человек говорил мне о кораблях с фило-
софским спокойствием! Осмелюсь ли употребить тут
низменное выражение? Такое бахвальство необходимо
этому сословию для того, чтобы выносить скуку дол-
гого плавания. Мое же плавание среди этих песчаных
отмелей, под ледяным ветром могло мне внушить толь-
ко отвращение к реке в Лориане; ничто не могло быть
скучнее, поэтому я решился пойти осматривать воен-
ные учреждения.
Покончив с этой повинностью, я спросил, где здесь
лучшее кафе; мне указали на театральное кафе.
Перед театром расположен небольшой красивый,
спускающийся вниз бульвар; высота деревьев — сорок
футов, а домов — тридцать. Все это хорошо устроено,
невелико по размерам, спокойно и тихо (snug). Та-
кое слово могли изобрести только англичане, люди, ко-
377
торых весьма легко шокировать и непрочное счастье
которых может быть нарушено малейшим посягатель-
ством на их общественное положение. Brio * южан не
знает snug, для них оно означало бы уныние.
Когда я выходил из государственных пеньковых
складов, меня совершенно покинуло brio, поэтому я
был очарован расположением театрального кафе.
Я встретил там славного морского офицера, безногого
и безрукого. Он весело пил пиво и подозвал кого-то из
вошедших в кафе, чтобы вместе с ним выпить стакан-
чик. Мне дали чашку кофе со сливками, такого же чу-
десного, как в Милане. Я заметил издали номер
«Siecle», который прочел с чрезвычайным вниманием,
включая объявления. Статьи этой газеты, всегда инте-
ресные, на этот раз показались мне просто великолеп-
ными. '
Через час я был другим человеком; я совершенно
забыл о канатном производстве и государственных
складах и в веселом настроении пошел бродить по
городу.
В конце хорошенького бульвара я увидел премилую
небольшую статую из бронзы на гранитной колонне.
Колонна прекрасно отполирована и очень изящна, но
ее следовало бы использовать в другом месте, а ста-
тую поставить на базе колонны, на высоте в девять или
десять футов, что сделало бы статую заметнее; теперь
же ее еле видно. Как я понял, она изображала Биссо-
на, который взорвал свое судно, не желая сдаться вра-
гу. Надписи нет. Эта статуя, если смотреть на нее вбли-
зи, пожалуй, слишком сухо исполнена, что все-таки
лучше, чем обычный пошлый стиль провинциальных
статуй.
Я пошел в главную церковь; видно, что она была
построена в XVIII веке. Нельзя себе представить зда-
ние более просторное и удобное, но менее проникнутое
верой. К климату Лориана подошла бы копия очаро-
вательной церкви св. Маклу в Руане или, если бы та-
кое строение показалось слишком дорогим,— копия
плоэрмельской церкви. Я старался себе представить,
какое впечатление произвела бы среди этих домов, ко-
• Живость, пылкость (итал.).
378
нечно, убогого вида, но все же в основном галло-грече-
ской архитектуры, копия нимского Квадратного Дома
или миланского храма Мадонны Сан-Чельзо. Здесь
была бы на месте своеобразная миланская церковь
св. Лаврентия. Все улицы Лориана, тщательно распла-
нированные и прямые, застроены хорошенькими доми-
ками, очень удобными, самое большее — трехэтажны-
ми, с чистенькой черепичной крышей. Окна — в мещан-
ском вкусе, с небольшими стеклами величиной в квад-
ратный фут, большей частью зеленоватого оттенка.
Я дошел до эспланады, где происходили маневры
батальона пехоты; музыка мне понравилась, но един-
ственными слушателями оказались я и два десятилет-
них мальчугана. Лорианские буржуа слишком благо-
разумны, чтобы терять время на слушание музыки.
Несмотря на мое отвращение к арсеналу, я снова
прошел в железные ворота и поднялся к «круглой баш-
не» на покрытом растительностью холме, напомнив-
шем мне пригорок в Ботаническом саду, на котором
растет ливанский кедр. Около этой башни я нашел
полукруглую скамью. Там я провел несколько часов,
разглядывая в бинокль море. Я видел вдалеке это
неблагодарное море за рядом островов или полуостро-
вов; некоторые из них укреплены и застроены домами.
Все эти острова, изуродованные широкими серыми бе-
регами, обнажались при отливе. Я убедился в том, что
море можно видеть только с круглой башни; но, погло-
щенный его созерцанием, я опоздал к дилижансу. От-
части я это предвидел; но прежде всего я точно не знал
времени его отхода, а затем мне было совсем неплохо
на этой скамье, где я сидел, погруженный в созерцание
серых туч и в мысли о странностях человеческого
сердца.
Бретань, ... июля.
В Палаццоло, расположенном в нескольких лье от
Сиракуз (Версаль тиранов этого большого города), я
купил за три франка у барона Джудики гипсовую го-
лову, отлитую в античной форме. Барон открыл не-
сколько пластов с памятниками старины и вазами,
принадлежащими к различным, сменявшим друг друга
379
цивилизациям; в римском слое он нашел лавку фор-
мовщика и формы, которые позволяют продолжать
торговлю покойника.
Я преподнес этот гипс г-ну Н., одному из самых вы-
дающихся ученых Бретани, сообщившему мне ценные
сведения о человеческих расах. Он сделал мне честь
пригласить меня на большой обед. Желая сыграть с
ним шутку, его кухарка ушла с самого утра, а прачка,
которая участвовала в этом заговоре, заявила, что у
нее не было времени выстирать скатерть на двадцать
персон.
— А у меня только одна такого размера,— добавил
этот славный человек,— так что нам придется, господа,
обедать на простынях.
Наш хозяин прекрасно вышел из положения, со-
зданного этим женским заговором, и угостил нас ве-
ликолепным обедом, который оказался в двадцать раз
веселее, чем был бы без этого заговора.
Какой-нибудь академик был бы вне себя от отчая-
ния и предвидел бы в будущем тучу эпиграмм; славный
же бретонец первый шутил над случившимся.
— Не правда ли, господа, совершенно женская вы-
ходка?— говорил он.
И мы все с самого начала обеда стали злословить
о дамах.
[Пропускаю девятнадцать страниц, несколько воль-
ных, но которые в 1737 году показались бы такими,
какие они и есть в действительности, то есть прелест-
ными.]
Разговор зашел о доходах местных кюре; назвали
кюре из ***, выручающего полторы тысячи франков в
год от продажи горсточек волоса, которые он получает
за благословение каждого быка или лошади. Обряд
не исцеляет от болезни — слишком трудно было бы
это доказать,— но он от них предохраняет.
Я отплатил за этот анекдот следующим рассказом-
Три года тому назад в Юзерше, одном из самых жи-
вописных и своеобразных по расположению городков
Франции, я был свидетелем нового способа излечения
ревматических болей. Надо бросить толстый моток
шерстяной пряжи в статую святого, покровителя горо-
да. Но верующие отделены от святого решеткой, от-
380
стоящей от него на двадцать шагов, а цели можно до-
биться только при условии, что шерстяной моток, бро-
шенный, например, человеком с ревматизмом в левой
ноге, попадет именно в левую ногу святого. Поэтому
больной бросает толстые мотки до тех пор, пока не
попадет святому в ту часть тела, которая нуждается
в исцелении. А еще хотят, чтобы духовенство относи-
лось терпимо к свободе печати!
В соседнем городе есть обычай запирать сумасшед-
ших в склеп или в подземную часть главной церкви,
— И что же,— спросил я у церковного сторожа,—•
они выздоравливают?
— Сударь, в мое время туда посадили троих, но
ничего не вышло; они страшно кричали, а одного из
них так скрючило от ревматизма, что пришлось его от-
туда убрать.
Некий К.,— рассказал мне г-н Р.,— желая узнать
тайны своей коммуны, вовлек г-на Ж. в карточную
игру; сначала он дал ему выиграть, потом сам начал
его обыгрывать, потому что,— как говорит г-н Р„—
с присущим ему акцентом, когда г-н Ж. проиграет, он
становится откровеннее.
Как вы знаете, даже в изысканнейших салонах по-
луглупцы портят прелесть самых тонких острот, повто-
ряя их по всякому поводу и беспрестанно на них ссы-
лаясь. Так вот, эти нудные пустомели, от которых в
Париже бегут, как от чумы, оказываются в провин-
ции остроумнейшими людьми, во всяком случае, един-
ственными людьми, обладающими самоуверенностью.
Молодые люди, действительно наделенные остроумием,
блистают им только в кафе. В салонах они оказывают-
ся застенчивыми и теряются от одного взгляда жен-
щины, которая захочет подвергнуть их смелость испы-
танию, или от нахмуренных бровей господина префек-
та, если они решатся заговорить о политике.
Ренн.. июля.
Сегодня утром в Лориане я хотел полюбоваться мо-
рем с набережной у бульвара, но увидел, как и вче-
ра, только грязь, наклоненные корабли и двух прогу-
ливающихся таможенников с бдительным оком. Итак,
в этом так называемом морском порту видеть море
381
оказалось невозможным. Я возвратился в свое прият-
ное кафе читать газету. Там, проявив большое искус-
ство, мне удалось выведать, что жители Лориа-
на — самые степенные люди в мире; они всегда сидят
дома; в половине десятого все в городе спит; дамы
не принимают визитеров, и никто не знал бы здесь,
что такое светская жизнь, если бы морской префект не
давал вечеров, как говорят, очень приятных; у него
красивый дом около «Круглой башни». Я забыл ска-
зать, что строение этой башни вполне соответствует
ее назначению; но, как и все в Лориане, она ничем не
радует глаз и имеет уродливую форму сахарной го-
ловы. Как не похоже это на маяки и морские укреп-
ления Италии! Но дала ли Италия в наши дни хотя
бы одного Биссона? {
Ренн, .... июля.
В три часа я уехал из Лориана. Вечером был пре-
красный закат; солнце наконец соизволило выглянуть
в первый раз за три дня. Я занимал переднюю часть
дилижанса рядом с каким-то иностранцем, неглупым
человеком, который обосновался в этой местности мно-
го лет тому назад и хорошо знает ее обычаи. Нет ни-
чего живописнее, чем путь до Геннебона: леса, луга,
подъемы и спуски, да и сама дорога все время велико-
лепная. Нам встретился дольмен. По пути разбросаны
маленькие трактиры, высотой в двадцать футов; из
одного вышла женщина и спросила нас по-бретонски,
не хотим ли мы стакан сидра. Я утвердительно кивнул
головой. Возница был очень доволен, и действительно
сидр был не плох на вкус. Это был восхитительный
вечер.
Ночь я провел в Ванне, столице венетов, которые,
видимо, дали имя Венеции. Утром, еще размышляя об
этом, я поспешил отправиться в Плоэрмель, чтобы по-
любоваться его очаровательной церковью. Ее очерта-
ния, хотя и готические, не носят характера кропотли-
вости; но потребовались бы две страницы, чтобы впол-
не объяснить мою мысль или, вернее, ощущение, и не
знаю, насколько бы мне это удалось. Не то чтобы эти
мысли были очень высокого порядка; ведь речь идет
не о том, чтобы объяснить, почему «Страшный суд»
382
Микеланджело — величественное произведение. Но
просто, когда говоришь о готических церквах, чув-
ствуешь, как мало приспособлен для этого наш язык;
впрочем, возможно, что мода восхищаться ими пройдет
раньше, чем широкая публика удосужится узнать зна-
чение таких слов, как пламенеющий стиль или трех-
лопастная стрелка. В общем, готика стремится при-
влечь внимание к вертикалям и для того, чтобы колон-
ны казались длиннее, избегает прерывать линии их
тонких стержней какими-либо орнаментами; своими
цветными окнами она создает священную полутьму в
боковых нефах, отдавая весь свет легким сводам верх-
ней части хоров.
Грубое общество, создавшее готический стиль, не
удовлетворялось уже чувствами восхищения и спокой-
ной, разумной радости, которые внушает греческая
архитектура. Эти чувства казались ему недостаточно
захватывающими; то же самое видим мы в наши дни,
когда деревенские буржуа занимаются раскрашива-
нием самых совершенных гравюр.
Заметьте, что в те последние мгновения, когда на-
роды имели еще возможность мыслить, они стали вос-
хищаться Клавдианом вместо Вергилия и Сальвианом
вместо Тита Ливия. После того как возродилась мысль,
в 1200 году, готика поставила себе задачей внушать
изумление, точно так же, как плохая литература, ко-
торая прибегает к напыщенности, столь привлекатель-
ной для горничных. Готике необходимо было занять
воображение верующего, участвующего в длительных
молебствиях римско-католической церкви; и вот, чтобы
вызвать изумление — чувство, весьма близкое к ужа-
су,— она пожертвовала наружным видом своих зда
ний ради внутреннего их вида. Общий облик зданий
греческой архитектуры, особенно снаружи, полон бод-
рости, спокойствия и величия. В греческий храм допу-
скались только жрец, совершающий жертвоприноше-
ние, сама жертва и священнослужители; народ оста-
вался на прилегающей площади, исполняя там священ-
ные пляски. Христианская религия вместо нескольких
минут праздника стала требовать у своих последова-
телей нескольких часов подряд. Такая затрата време-
ни была нужна для того, чтобы оторвать их от мирских
383
мыслей и внушить страх перед адом,— чувство, незна-
комое древним (Аристотель, величайший ум антично-
го мира, считал душу смертной); отсюда возникла для
христианского священнослужителя необходимость в
строениях больших размеров и стремление, чтобы это
здание, воздействуя на душу, прежде всего изумляло.
Помимо этого столь полезного для церкви стремле-
ния изумлять, готическую архитектуру отличает от
греческих храмов, снаружи таких прекрасных и проч-
ных, ее жалкое и, главное, безобразное убожество. Но
плоэрмельская церковь в сравнении с другими готи-
ческими зданиями не кажется нам ни жалкой, ни
безобразной.
Юпитеру было свойственно выражение справедли-
вости и покоя. Кто не знает знаменитую голову Юпи-
тера — «Jupiter Mansuetus» *? Мадонне, наоборот,
присуще выражение крайней скорби; а, как всем из-
вестно, мадонна заняла место бога-отца в большей ча-
сти Европы, во всех странах, где еще знают счастье
страстной веры. Какое утешение испытывают в Испа-
нии и Италии, видя, как глубоко несчастна в своей
любви эта прекрасная мадонна, от которой зависит на-
ше вечное блаженство!
Все эти мысли и многое другое, что было бы труд-
нее уберечь от недобросовестных возражений и о чем
я поэтому не пишу, я имел удовольствие высказать
привлекательной женщине, с которой мы встретились
в Ванне. Какое удовольствие ехать не торопясь! Эта
дама, ее муж и я пили затем прекрасный кофе с мо-
локом \
Тот ученый, который, будучи холостяком, притом
немолодым, так хорошо справился с женским загово-
ром, усиленно советовал мне поехать в Жослен, чтобы
* Юпитер милостивый (лат.).
1 Проезжая через Плоэрмель, читатель сможет расспросить
о пожаре су префектуры и о выборах 1837 года. Такого рода фак-
тов я не хочу здесь касаться, боясь пробудить в читателе, если
он либерал или легитимист, бурные чувства, которые заставили бы
его презрительно отнестись к жалким и мелким впечатлениям,—
столь умеренным и книжным,— которые он может найти в этих
записках. См. «Journal des Dfcbats» и «Courrier Franjais» от
10 января 1838 года.
384
посмотреть на статую Венеры, прославленную по всей
Бретани благодаря особому роду жертв, приносимых
ей. Но я решил — сам не знаю, почему,— что эта ста-
туя безобразна; к тому же мои дела требуют, чтобы я
поскорее познакомился с письмами, которые ждут
меня в Ренне на почте.
По мере приближения к столице Бретани плодоро-
дие страны возрастает. А между тем дорога часто про-
ходит по скалам черного гранита, прикрытого землей
всего лишь на какой-нибудь дюйм.
Зная, что в 1720 году Ренн был целиком уничтожен
пожаром, я не надеялся найти там что-либо интересное
в смысле архитектуры. Я был приятно удивлен. Жите-
ли Ренна недавно выстроили театр и, что еще удиви-
тельнее, нечто вроде крытой галереи для прогулок
{вещь, совершенно необходимая для каждого города,
где хоть немного ощущают потребность в беседе).
Уже много лет тому назад здесь приступили к по-
стройке собора, в котором, мне кажется, такое же мно-
жество колонн, как в Санта-Мария Маджоре или в
Сан-Паоло Фуори-ле-Мура в Риме. Но бог мой, какой
контраст! Нет ничего глупее этого собрания колонн,
созданного архитектурной мыслью эпохи Людови-
ка XV.
Дворец, отличающийся своей огромной черепичной
крышей, кажется унылым; он совсем не внушительный,
хотя внутреннее его убранство очень богато. Эти про-
сторные залы как бы говорят: мы принадлежим тако-
му-то, и действительно видно, что они принадлежат к
дворцу. Правда, наблюдается избыток позолоты и
орнамент чересчур сложен; но все напоминает о том,
что говорит г-жа де Севинье по поводу штатов Брета-
ни. Король обыкновенно посылал герцога де Шон
председательствовать на этих штатах, так как всегда
можно было опасаться какой-нибудь отчаянной вы-
ходки со стороны бретонцев. Вообще под тяжелым гне-
том Людовика XIV этот край, по-видимому, лучше
помнил о своих правах, чем другие провинции бедной,
униженной Франции.
Еще в недавнем прошлом, кажется, в 1720 году,
четверо сынов Бретани, делая честь своей родине,
взошли на эшафот, как мятежники, и сложили там
25. Стендаль. Т. XII, 385
свои головы. Я бы их осуждал, если бы Людовик XIV
не нарушил договора, заключенного с бретонцами.
Главная улица перед дворцовой площадью доволь-
но красива, но прохожие движутся по ней медленно,
да и вообще прохожих на ней мало.
В старинном соборе св. Мелены есть вделанные ко-
лонны, по-видимому, XII века; их капители покрыты
штукатуркой, как говорят, для того, чтобы не
оскорблять скромности верующих.
Больничная церковь св. Ива конца XV века имеет
снаружи несколько готических орнаментов. Среди
изваянных карикатур внутри церкви привлекает вни-
мание карапуз, обращенный спиною — чтоб не сказать
больше — к главному алтарю. Как далеко с тех пор
ушли вперед приличия! '
Здесь имеются городские ворота со стрельчатой ар-
кой, и на одном из камней, послуживших для их соору-
жения, сохранилась римская надпись.
Надо сознаться, что черновато-серый цвет квад-
ратных кусочков гранита, из которых построены дома
в Ренне, производит неприятное впечатление.
Когда-то начали строить мост через Вилену, здесь
это очень маленькая речка (помнится, что мост потом
провалился). Мне очень понравились бульвары Табор
и Майль. Красные штаны новобранцев, которых
обучали обращению с оружием, красиво выглядели в
освещении заката; настоящая картина Каналетто.
Я поспешил в музей, чтобы попасть туда засветло;
картины развешаны в обширном зале нижнего этажа;
соседняя большая церковь совершенно закрывает от
него солнце, поэтому в нем очень сыро, и живопись
быстро портится. Я видел там полотно Гверчино, почти
совсем покрывшееся плесенью. В соседних двух или
трех маленьких залах картины и гравюры из-за недо-
статка места до того скучены, что идешь, как на раз-
ведку. Я нашел там прелестную коллекцию портретов
любовниц Людовика XIV; у них замечательные глаза,
способные внушить любовь, но вследствие сырости у
г-жи де Ментенон одна щека начала отделяться от
холста. Я оставался в этих залах, пока меня оттуда
не выгнала темнота. Привратник, человек очень неглу-
пый, попал в Бретань после взятия Майнца. Однажды
386
в Болонье, роясь в скученных, как здесь, картинах, я
открыл премилый маленький портрет Дианы
де Пуатье, которая, будучи, по-видимому, хорошего
мнения о своих скрытых прелестях, дала себя изобра-
зить в костюме Евы до грехопадения.
Как видно, здесь мало интересуются искусством;
столь бедно содержащийся музей — позор для такого
богатого города. Несколько лет тому назад один кресть-
янин нашел в окрестностях большое количество золотых
ожерелий и браслетов галльской работы; он хотел их
продать в Ренне,, но не нашел любителей, которые по-
желали бы купить этот клад, соблазнившись его красо-
той, и вынужден был снести его к ювелиру, поспешив-
шему его расплавить. Это несколько напоминает слу-
чай в городе Боне с авиньонским префектом. Может
быть, с помощью большого количества циркуляров
правительству удастся хоть немного пристыдить про-
винциалов за их глубокое варварство.
Старый кюре из ..., что в десяти лье отсюда, как-то
возвращался в глубоком раздумье с кладбища; он
только что отдал последний долг одному эмигранту,
человеку простых нравов, замечательному как по твер-
дости веры, так и по неукротимой храбрости, но неспо-
собному понять даже «Отче наш». Этот добрый чело-
век оставил сына, который читает г-на де Местра и в
случае надобности мог бы сочинить новый вариант его
книги. Кюре заговорил с одним из друзей покойного
о потере, которую понесло правое дело.
— Но его сын,— ответил ему тот,— искренне пре-
дан всему доброму.
— Ах, сударь, ничто не заменяет веры, даже
искренняя преданность! — воскликнул кюре.
Я слушаю с уважением подобные рассказы об
искренности и верности бретонцев, которые сражаются
за то, что им действительно дорого. Меня умиляют воз-
двигнутые повсюду «calvares» *. Так называются в Бре-
тани кресты, окруженные орудиями страстей господ:
них. Местами стоят грубые статуи из дерева или кам-
ня, изображающие мадонну, святого Иоанна и Маг-
далину. Этот обычай, возможно, и породил здесь
* Распятия (итал.).
387
скульптуру; ведь именно так она возникла в Италии
около 1231 года. Когда во Франции еще создавались
такие безобразные произведения, Николо Пизано со-
здал гробницу святого Доминика в Болонье.
Счастье великих людей, если их память внушает
страстную ненависть могущественной партии! Их сла-
ва продлится несколько лишних веков. Пример —
Макьявелли; плуты, которых он разоблачил, уверяют,
что он сам был чудовищем.
Я мог бы опубликовать двадцать фактов, подобных
следующему. Привожу его здесь лишь потому, что он
был напечатан в уважающей себя газете «Commerce»
от 21 января 1838 года.
«Только что выпущена в продажу в Невере неболь-
шая книга под названием «Anniiaire de la Nievre» *•
Префект департамента объявляет в заметке, им под-
писанной, что этот труд издается с его одобрения и
что можно им пользоваться как почти официальным
источником. Между тем в историческом обзоре, при-
ложенном к этому официальному альманаху, указы-
вается, что после Людовика XVI правил Людовик XVII,
а затем Людовик XVIII. Республика и Империя в нем
даже не упоминаются».
Судите же об исторических знаниях, даваемых де-
тям! Но это странное рвение приводит к результатам,
противоположным намеченной цели. Головы детей
полны победами Республики и завоеваниями Напо-
леона, которыми они тем больше восхищаются, чем
больше употребляется стараний все это развенчать в
их глазах.
Сен-Мало...
Высшее искусство хозяина провинциальной гости-
ницы — это заставить вас опоздать к дилижансу и тем
самым принудить остаться в его лачуге лишние сутки.
Хотели и меня сделать жертвой этого искусства. Но я
возмутился и уехал из Ренна, этого столь аристокра-
тического города, взобравшись на империал дилижан-
са, к крайнему удивлению плута-хозяина. Мне же бы-
ло оттуда еще удобнее любоваться действительно оча-
ровательной местностью по пути из Ренна в До.ть.
* «Неверский ежегодник» (итал.).
388
Сын одного местного дворянина говорил своему
отцу о негоцианте, имеющем очаровательную дочь, в
которую этот молодой человек был влюблен:
— Но он человек высокой честности!
— А каким же ему быть, черт возьми? Это един-
ственная добродетель, доступная таким людишкам.
Есть место, где дорога из Ренна в Доль поднимает-
ся на прелестный холм, одиноко стоящий посреди рав-
нины и увенчанный великолепным Комбургским зам-
ком. Не здесь ли провел свое детство Шатобриан?
Уже много лет я знаю чудесный собор этого кро-
хотного городка —Доля; он показался мне теперь еще
прекраснее, чем в воспоминаниях детства. Это лучший
образец готического стиля той поры, когда он еще не
утратил простоты. По-моему, церковь в Доле чрезвы-
чайно похожа на знаменитый собор в Сольбери.
Я бы также сравнил ее — не в отношении архитек-
турной формы, а по общему изяществу и по впечатле-
нию, производимому на душу зрителя,— с тем пре-
лестным античным храмом, который называют в Риме
храмом св. Сабины. Дольская церковь расположена на
некотором расстоянии от города, на холме, возвышаю-
щемся над плодородной равниной и морем. План ее,
необычайно правильный, представлял бы латинский
крест, если бы его перекладина не разделяла церковь
на две равные части. В нефе своды поддерживаются
двумя рядами столбов, причем каждый столб состоит
из четырех попарно соединенных колонн.
Но в главном нефе в центре каждого столба стоит
небольшая колонна диаметром, вероятно, не более
шести дюймов, которая поднимается от базы столба
совершенно изолированно до пяты свода; эти хрупкие
колонны сделаны из гранита.
Стрелка свода в нефе резко обрисована широкой
полосой лепки, попеременно выпуклой и углубленной.
Своды из белого песчаника; они очень тонки и укреп-
лены закругленными нервюрами, пересекающимися по
диагонали.
Хоры украшены гораздо богаче, чем неф, архитек-
тор проделал в них множество окон; он хотел придать
этим хорам вид исключительной легкости и в особенно-
сти привлечь к ним внимание верующих ярким освеще-
389
нием. Чем больше вглядываешься в их отдельные ча-
сти, тем сильнее ощущаешь очарование редкого изяще-
ства. В этой церкви от любования вскоре переходишь
к восторгу. За исключением фасада Дольский собор ка-
жется мне одной из совершеннейших построек, какими
может похвалиться готическая архитектура.
Я склонен предположить, что один и тот же архи-
тектор примерно в середине XIII века руководил
строительством всего здания. И мой патриотизм не за-
ходит так далеко, чтобы скрывать распространенное
в Бретани предание, которое приписывает английским
архитекторам постройку наиболее известных церквей
этой провинции.
Фасад этой церкви очень плох: только одна из
двух ее башен достаточной высоты, именно южная;
и закончена она была только в XVI веке фонарем в сти-
ле Ренессанса. В точке пересечения перекладин кре-
ста, или в боковом приделе, находится третья башня,
квадратная и незначительной высоты.
В церкви имеется великолепная гробница какого-то
каноника, который, по-видимому, отличался только
богатством; я назвал бы ее очаровательной, но можно
ли применить такое слово к гробнице? Она относится
к эпохе Ренессанса. К несчастью, она сильно разруше-
на. Все же два круглых барельефа не пострадали от
беспощадного времени; они изображают самого кано-
ника и его брата. Не следует слишком удивляться вос-
хитительному изяществу этой гробницы, совершенно
свободной от пережитков готики. Крайне неразборчи-
вая надпись говорит нам о том, что гробница была
сооружена в 1507 году и что архитектор был родом из
Флоренции.
Эта церковь возбуждает во мне мысль, к которой я
слишком часто возвращаюсь. Безверие XVIII века при-
вело к тому, что мы разучились строить церкви. Так
вот, когда провинциальный город, располагающий
средствами, нуждается в церкви, пусть он копирует
Дольскую церковь, только портал должен быть другим.
Нет ничего нелепее греческих колонн церкви св. Маг-
далины в применении к католическому храму; церкви
Палладио больше подходили бы этой грозной религии.
Поэтому, если вам непременно требуются колонны,—
390
хотя они и являются бессмыслицей при наших север-
ных дождях и особенно не вяжутся с понятием о веч-
ном, беспощадном аде,— возьмите по крайней мере за
образец храмы Ломбардии или Венеции.
Где вы найдете боковую внешнюю стену церкви,
такую трудную часть для строителя, которая могла бы
сравниться со стеной Сан-Феделе в Милане, со стороны
Ла-Скала?
За обедом ученый, пострадавший от женского ко-
варства, сказал мне, что в Доле надо осмотреть еще
одну церковь — церковь Кармелитов, которая теперь
занята под хлебный рынок. Я зашел в нее по дороге
к менгиру и не обнаружил в ней ничего любопытного,
кроме нескольких колонн, капители которых, украшен-
ные скульптурой, возможно, относятся к двенадцатому
веку \
Сооружением действительно полезным для общест-
ва и достойным повсеместного подражания в такой
дождливой стране, как Франция, являются аркады
вдоль главной торговой улицы Доля, образующие кры-
тую галерею для гулянья.
Эти аркады, местами стрельчатые, местами полу-
круглые, поддерживаются колоннами или столбами
самой разнообразной формы. Капители в стиле барок-
ко достаточно хороши, если учесть, что они сделаны
из гранита — камня, представляющего самый непокор-
ный материал. Такая скульптура, перегруженная мел-
кими деталями,— предмет восхищения в эпоху вар-
варства— напоминает мне гравюры Гогарта. Замысел
их прекрасен, но выполнение самое жалкое: на форму
привыкли не обращать внимания. Вы найдете под
этими аркадами в Доле капители всех эпох, начиная
от цветущего романского стиля до последних капри-
зов готики. Так как дома, поддерживаемые этими ко-
лоннами, имеют достаточно современный вид, я пола-
гаю, что колонны были взяты где попало, из старых
сносимых зданий.
Один только дом с лепными украшениями на кар-
низах в виде шахматной доски и звезд относится
к эпохе, предшествующей XIII веку.
1 М е р и м е. Путешествие по Западу.
391
В четверти лье от города находится знаменитый
шандоланский камень *. Не говорит ли это название
о человеческих жертвоприношениях? Мой проводник
серьезно уверяет меня, что камень поставлен здесь
Цезарем. Быть может, когда-то кругом были непрохо-
димые леса. Теперь же камень стоит посреди возделан-
ного поля. Этот менгир двадцати восьми футов высо-
ты и заостроен кверху. В своем основании он — я изме-
рил его — имеет восемь футов в диаметре. В целом это
глыба сероватого гранита; по форме это слегка сплю-
щенный конус.
Следует отметить, что такой гранит встречается
только в трех четвертях лье от города, на Мон-Доле—
холме, окруженном болотами, который, вероятно, был
когда-то островом. Шандоланский*камень стоит на ска-
ле из кварца и углубляется в нее на несколько футов.
При помощи какого механизма галлы, такие, по наше-
му представлению, не сведущие в технике, могли про-
извести перевозку гранитной глыбы длиной в сорок
футов и толщиной в восемь? Каким способом они ее
установили?
Цезарь рассказал нам, как велика была власть
друидов. Эти ловкие жрецы безраздельно господство-
вали. над галлами. Постоянно направляя внимание
своего народа на один и тот же предмет, они побудили
его выйти из состояния дикости.
Эти памятники галлов указывали места встреч
среди бесконечных лесов. В Дании, Швеции, Норвегии,
Ирландии, даже в Гренландии имеются такие же па-
мятники. Значит ли это, что друиды господствовали и
там? Или эти гранитные глыбы были воздвигнуты дру-
гою властью, а не властью друидов? Сьоборг указы-
вает, что в Скандинавии, согласно преданиям, с каж-
дым из этих памятников был связан свой особый
обычай.
Однако все они были порождением религиозного
культа, иначе вселенские соборы христиан не относи-
лись бы к ним с такой нетерпимостью, запрещая им
поклоняться и возжигать факелы «перед камнями»
(ad lapides).
* Champ dolent — поле скорби (франц.).
392
Власть друидов была частично основана на вере
в переселение душ.
Аристотель, напротив, считал душу смертной. Кель-
ты и германцы были, следовательно, лучше подготов-
лены к католической религии, чем греки и римляне.
Привычка с трепетом повиноваться друидам подгото-
вила наших предков к покорности епископам. Кара и
у тех и у других священнослужителей была одна: отлу-
чение.
Предаваясь этим и многим другим размышлениям,
я сел в двуколку, чтобы проехать пять лье, отделяю-
щие_Доль от Сен-Мало. Моими попутчиками были бо-
гатые, вернее сказать, недавно разбогатевшие буржуа.
Никогда мне не случалось быть в таком скверном
обществе; мое воображение было так счастливо на-
строено — они вываляли его в грязи. Не один раз по-
жалел я о своей коляске! Эти люди все время говори-
ли о себе и о том, что им принадлежит: о своих женах,
детях, о носовых платках, которые они купили, обма-
нув торговца и выгадав один франк на дюжине. Вот
характерный признак провинциала — все, имеющее
честь ему принадлежать, носит печать превосходства:
его жена лучше всех остальных женщин; та дюжина
носовых платков, которую он только что купил, лучше
всех остальных дюжин. Никогда человеческий род
не представлялся мне в таком мерзком виде: эти люди
упивались своими низостями, напоминая свиней, валя-
ющихся в грязи. Неужели, чтобы стать депутатом, надо
ухаживать за подобными существами? Не таковы ли
те, кто властвует в Америке?
Чтобы вытянуть из них некоторые сведения и осла-
бить в себе брезгливое чувство, я попробовал загово-
рить о политике; они начали так глупо расхваливать
свободу, что внушали к ней отвращение; они видят
в ней прежде всего средство помешать соседу делать
то, что им не нравится. По этому поводу между ними
завязались споры, полные невыразимой пошлости;
меня снова начнет тошнить, если я приведу их подроб-
но. Они довели меня до того, что я уподобился им:
я согласился бы отсидеть две недели в тюрьме за то,
чтобы каждого из них хорошенько отколотить палкой.
Они заявили мне, что, когда будут выборы, они уж,
393
конечно, не пошлют в Париж гордеца. Я понял, что
так они называют депутатов, которые не соглашаются
услужливо высылать им сапоги и платье, заказанные
у парижских мастеров.
Не забавно ли: чтобы быть призванными к обсужде-
нию серьезнейших вопросов торговли и таможенных
пошлин, которые определят будущее Европы на сто лет
вперед, надо прежде всего уметь угодить таким скотам!
Насколько моя поездка была бы приятнее, если бы
я имел дело с пятью легитимистами. Их убеждения
не могли бы оказаться нелепее и более враждебными
«общему благу». Но меня не коробило бы ежеминут-
но, как теперь. Напротив, я наслаждался бы всей пре-
лестью учтивой беседы. Так вот, он, тот народ, благо
которого, по моему же убеждению, должно быть пре-
выше всего.
Чтобы отвлечься от разговора с этими разбогатев-
шими мужланами, каждое слово которых было для
меня, как нож острый, я стал смотреть по сторонам
дороги. После первого лье, которое ведет от Доля
к побережью посреди великолепно возделанной рав-
нины, засеянной преимущественно рапсом, дорога тя-
нется вдоль моря, местами в десяти шагах от него. Как
только мы миновали большую скалу, должно быть,
Мон Доль (я не хотел спрашивать об этом у моих
мерзких попутчиков), которая защищает эту равнину
от прилива, перед нами открылась на огромном рас-
стоянии справа, над слегка волнующимся морем, гора
Сен-Мишель. Она была освещена заходящим солнцем
и казалась ярко-красной, тогда как здесь уже надви-
гались сумерки.
Гора Сен-Мишель подымалась из моря подоб-
но острову; она имеет форму пирамиды; это был выде-
ляющийся на сером фоне равносторонний треугольник
красного цвета, все более и более сверкающего и пере-
ходящего в розовый.
Мы .отъехали от моря, потом оно опять показалось
перед нами; так как это был час отлива, со всех сторон
виднелись выступающие из воды изрезанные островки
черноватого гранита.
На самом большом из этих гранитных островков
394
построен Сен-Мало, который, как известно, во время
прилива соединен с землей только проезжей дорогой,
которая и привела меня сюда.
На этой дороге, начиная с того места, где она под-
ходит к морю в одном лье от Доля, часто попадаются
с левой стороны прехорошенькие домики, очень напо-
минающие коттеджи противоположного английского
берега. В то время как наш экипаж проезжал мимо
этих жилищ, из них вышло несколько таможенников и
необычайное количество очень веселых ребятишек.
Когда мы подъезжали к Сен-Мало и приближались
к его крепостным воротам, по правую сторону от нас
лежало открытое море, а слева от дороги — огромный
бассейн мокрой грязи, где через каждые сто шагов
стояли несчастные, склонившиеся набок корабли. Они
ждут прилива, чтобы подняться, и это движение изна-
шивает их остов.
За этой равниной из грязи и песка, с перерезываю-
щими ее лужами воды стоит Сен-Серван, производя-
щий впечатление довольно хорошенького городка. Во
всяком случае он окружен деревьями с яркой зеленью,
в то время как в Сен-Мало вы видите только чернова-
тый гранит и несколько фиговых деревьев высотой от
пятнадцати до двадцати футов, примерно таких же,
как в Неаполе по дороге в Портичи; но в Сен-Мало
фиги не созревают. При виде этих южных деревьев,
правда, защищенных здесь стенами, я заключаю, что
в Сен-Мало не бывает очень жестоких холодов. Это
уже большое преимущество, которым город обязан со-
седству с морем. Он обязан Людовику XIV и тем
уважением, которое внушила морским министрам заме-
чательная отвага его жителей, и опоясывающими город
крепостными стенами, настолько толстыми, что они
служат местом гулянья. Как со стороны города, так и
со стороны моря тянется парапет, и гуляющие нахо-
дятся примерно на высоте третьего этажа домов.
Думаю, что во время отлива высота парапета над
водой иногда достигает шестидесяти футов. Это свое-
образное место гулянья меня очень заинтересовало, и
я потратил полтора часа, чтобы обойти буквально кру-
гом весь город, после чего оказался у той самой
лестницы рядом с воротами, по которой поднялся на
395
стену. Правда, я часто останавливался в пути, разгля-
дывая то черные, изъеденные волнами островки, кото-
рые защищают Сен-Мало от валов открытого моря, то,
с правой стороны, за Сён-Серванским заливом, порос-
ший деревьями холм, далеко выдвинувшийся в море.
Большие фиговые деревья, о которых я уже говорил,
растут в очень маленьких садах, разбитых кое-где
между городской стеной и домами, на стороне, проти-
воположной единственным городским воротам Сен-
Мало, то есть на западе.
Те представители общества, с которыми мне сужде-
но было сегодня познакомиться, внушили мне такое
глубокое отвращение к человеческому роду, что я глу-
пейшим образом отказался поехать на спектакль в Сен-
Серван. Хозяйка гостиницы мне это предложила, но я,
не подумав, отказался исключительно потому, что
меня раздражало всякое обращенное ко мне слово.
Только потом, угрюмо посмотрев на нее, я заметил,
что хозяйка — довольно хорошенькая женщина, при-
том вежливая, в английском стиле; она сказала мне
с достоинством, что здесь имеется омнибус, который
доставит меня в Сен-Серван за четверть часа.
Я стал бродить по городу. Все здесь черновато-
серого цвета; это оттенок местного гранита. Я хотел бы
посмотреть улицу, где родились господа де Шатобриан
и де Ламенне; но мне было противно с кем-нибудь за-
говорить. Напротив здания суда, которое строится
с греческими колоннами, я увидел нелепую статую
Дюге-Труэна. Обряженный в широкие штаны, этот бес-
страшный моряк порядком напоминает свинцовые ста-
туи пастухов, которыми деревенские кюре украшают
свои сады. Я нашел возле статуи недурное кафе; но я
был еще отравлен пошлостью своих попутчиков: меня
раздражало все, что говорили рядом со мной бедные
офицеры из трех рот ежемесячно меняющегося гарни-
зона этого острова. Эти господа, казалось, были очень
обижены отсутствием другого места для гулянья, кроме
городских стен, а также чрезмерной добродетельностью
дам в Сен-Мало. Один из них сказал:
— Нет сомнения, что было бы вполне безопасно
оставлять здешних девиц из общества наедине с самы-
ми любезными молодыми людьми; можно с уверенно-
396
стью сказать, что их занимает в молодых людях только
их большее или меньшее состояние. Самый красивый
кавалер, если он . недостаточно богат, чтобы устроиться
своим домком, не представляет никакой опасности для
их расчетливой добродетели.
У меня оставался один выход — потребовать шам;
панского. Хозяйка гостиницы меня уверила, что её
шампанское превосходно. Но что может быть печаль-
нее, чем пить в одиночестве, чтобы забыть нелепое
огорчение?
Я пошел в книжный магазин и нашел там «Прин-
цессу Клевскую», маленькую книжечку в очень кра-
сивом переплете. Чтобы не раздражаться из-за упо-
требляемых в провинции коптящих сальных свечей, я
сам пошел купить восковые свечи. Мой номер выходил
на отвратительную улицу шириной в десять футов: дру-
гого в гостинице не оказалось. Но когда я потребовал
бутылку шампанского, тотчас же, словно чудом, вспо-
мнили, что один постоялец только что уехал динанским
пароходом. Меня провели по деревянной винтовой
лестнице в большую комнату в четвертом этаже, откуда
хорошо видно море за крепостной стеной. Я восхищал-
ся этим видом, потом прочел половину только что
купленной восхитительной книжки. Успокоив наконец
душу таким приятным времяпрепровождением, я на-
чал писать этот протокол — быть может, слишком точ-
ный — моих духовных невзгод. Скучные люди отрав-
ляют мне душу: вот то, что помешало бы мне добиться
успеха во всякой другой области, кроме коммерции; и
мой отец был совершенно прав, толкнув меня силой на
эту дорогу. Когда я служил в таможне, мои друзья,
конечно, уважали меня, но большинство из них пришло
бы в восторг, если бы какой-нибудь ребенок облил
меня стаканом грязной воды в то время, когда я в пер-
вый раз вышел бы в новом мундире.
Одна истина постоянно меня преследует с тех пор,
как я в Бретани. Мелкий буржуа из Отена, Невера,
Буржа, Тура — человек в сто раз более отсталый, бо-
лее тупой, хуже того — завистливый, чем буржуа, кото-
рый живет в четырех лье от побережья и у которого
время от времени кто-нибудь из родственников тонет
во время бури. Мне рассказывали о храбрости бретон-
397
ских подростков с побережья Морле, которые прячутся
на борту кораблей, отправляющихся ловить треску
к отмелям Новой Земли; их называют «найденышами»
(найденными на борту корабля, когда он отошел уже
далеко от берега). Здесь можно было бы набрать импе-
раторскую гвардию из моряков.
Во времена Империи бретонские корсары, чтобы
выйти в море, дожидались бури, которая не позволила
бы кораблям английской блокады держаться вблизи
их черных гранитных скал. Как много бы выиграл На-
полеон, если бы вместо создания нового флота он эки-
пировал тысячу корсаров! Чего бы он не сделал с по-
мощью бретонцев!
t
Сен-Мало...
Не знаю, как случилось, что я решился потерять
два дня в этом своеобразном, но малопривлекательном
городе: в сущности, это тюрьма.
Вчера я взял лодку, чтобы объехать черные остров-
ки, которые, по моему мнению, очень портят вид Сен-
Мало со стороны моря; потом я поплыл вдоль краси-
вого, поросшего деревьями берега, замыкающего гори-
зонт с западной стороны. Так как ветер был легкий и
море спокойное, я велел поднять парус и направился
на запад, все время читая свой роман. Я забыл все на
свете. Если бы меня спросили, где я, я бы ответил: на
Мартинике.
Так я пропустил, к своему большому сожалению,
час отплытия парохода, идущего в Динан. Говорят, что
берега реки прелестны и усеяны причудливыми скала-
ми; к тому же возле этого подлинно средневекового
города находится менгир двадцати пяти футов высоты;
эти бесформенные памятники будят мысль, и я начи-
наю чувствовать к ним все большую приязнь, по мере
того как растет мое уважение к бретонцам. Мне очень
расхваливали четырех евангелистов, а также крылатых
льва и быка — атрибуты святого Марка и святого
«Луки, которые украшают фасад старинного динанского
собора. Неподалеку когда-то находилось аббатство,
развалины которого пользуются большой известностью;
правда, я, возможно, не сумел бы их достаточно оце-
398
нить. Моя затянувшаяся прогулка по морю лишила
меня всего этого; но, быть может, никогда я не был
так чувствителен к этому великолепному, самому ста-
ринному из всех высказанных на нашем языке изобра-
жению страсти, все реже встречающейся в хорошем
обществе. Во многих частях это изображение осталось
непревзойденным; я сравниваю его с небесами и анге-
лами на некоторых картинах Перуджино; Римская и
Болонская школы при всем своем искусстве и превос-
ходстве в остальных отношениях не заставили их за-
быть.
Сегодня я провел весь день на крепостной стене
Сен-Мало, наблюдая прилив, иногда достигающий
здесь, говорят, сорока футов. Я должен был уехать
в полдень в Доль и Авранш; но, прежде чем сесть
в дилижанс, я посмотрел на лица своих попутчиков —
они отпугнули меня. Я возвратился на стену, потеряв
стоимость своего места.
Закат солнца вознаградил меня за задержку, он
был великолепен; небо было все в огне, и это еще более
подчеркивало черноту островков Сен-Мало. Я провел
все время на западном пляже среди кучи детей, кото-
рые, сняв башмаки, играли с мощной волной прили-
ва: они убегали по мере того, как поднимающийся вал
приближался, обдавая их брызгами.
Какое возвышенное и преувеличенное представле-
ние я составил себе о Сен-Мало по его смелым корса-
рам! Неужели я всегда буду так ошибаться? Сколько
еще во мне ребяческого! Я не видел на лицах ничего,
кроме мысли о деньгах. Есть ли во всех произведениях
живописи что-нибудь безобразнее, чем линия губ бан-
кира, который опасается денежной потери?
Среди всей этой душевной черствости меня порази-
ла только одна трогательная интонация; какой-то воз-
ница сказал мне: «Ах, сударь, всякий раз, как добе-
решься сюда, опять приходится возвращаться той же
дорогой; ведь дальше некуда ехать». В этих послед-
них словах, таких обыденных, неожиданно прозвучала
вся глубоко прочувствованная печаль островитянина
или узника. Я подумал о бедном Пеллико. Кое-кто
найдет, что я преувеличиваю; но что делать, я верен
своей причуде говорить правду (исключая, конечно,
399
опасные истины). Вот что я нахожу в своем дневнике
под датой пребывания в Сен-Мало:
«В провинции ничего не умеют делать хорошо, даже
умирать. За неделю до смерти несчастного провинциа-
ла предупреждают об опасности слезы его жены и де-
тей, неловкие речи друзей и, наконец, страшный при-
ход священника. При виде служителя алтаря больной
уже считает себя мертвым; все для него кончено.
С этого момента начинаются душераздирающие сцены,
повторяющиеся по десять раз в день. Бедняга испу-
скает наконец дух среди криков и рыданий своей
семьи и прислуги. Его жена бросается на бездыханный
труп; на улице слышны ее потрясающие вопли, кото-
рые ставятся ей в заслугу; она дарит своим детям веч-
ное воспоминание ужаса и скорбй. Это отвратительная
сцена».
Человек серьезно заболевает в Париже; он для всех
закрывает дверь; лишь небольшое число друзей допу-
скается к нему. Все избегают грустных разговоров
о болезни: после первых вопросов о его здоровье ему
начинают рассказывать, что делается в свете. В послед-
нюю минуту больной просит сиделку оставить его нена-
долго одного: ему надо отдохнуть. Все печальное про-
исходит — как оно бы и всегда происходило, не будь
наших глупых обычаев,— в молчании и одиночестве.
Посмотрите на больное животное: оно прячется и
отыскивает в лесу самую глухую чащу, чтобы там уме-
реть. Фурье умер, прячась от своей привратницы.
С тех пор, как исчезает идея вечного ада, смерть
снова превращается в нечто простое, как это было до
царствования Константина. Эта идея стоила миллиар-
ды верующим, лишила искусство ряда шедевров и че-
ловеческую мысль — глубины.
Гранвиль...
Нет на свете людей услужливее жителей Гранвиля.
В тех краях, где имеется клуб коммерсантов, кафе
не выписывают парижских газет; это было бы слишком
большим расходом, если учесть их скромные прибыли.
Сегодня вечером в Гранвиле я был очень этим раздо-
садован. Так как, приехав из Сен-Мало сюда, я при-
ближался к Парижу, меня стало мучить довольно
400
нелепое любопытство; я готов был останавливать про-
хожих, чтобы спросить: «Что слышно нового?» В кафе
я нашел только местную департаментскую газету; но
содержавшиеся в ней новости я прочел уже в Сен-.
Мало. Пришлось печально вернуться домой. Попробо-
вал заняться чтением, однако читать насильно мне
никогда не удавалось. Я решил побродить по улицам
и, выходя из гостиницы, имел мужество заговорить
о. своем затруднении. Слуга тотчас же проводил меня
в недавно открытый клуб в самом конце нового буль-
вара, обсаженного довольно красивыми деревьями
с густой листвой. Три года тому назад здесь был пло-
ский, унылый берег, усыпанный галькой. Да здрав-
ствуют страны в состоянии прогресса; люди там сча-
стливы, а потому и добры! Как только я зашел в клуб-
ный зал, какой-то очень любезный господин без лиш-
них слов предоставил в мое. распоряжение три или
четыре газеты, полученные из Парижа час тому назад.
Когда я, проглотив их, выходил из клуба, швейцар
передал мне от имени господ членов, что клуб открьь
вается ежедневно в семь часов утра; мне кажется, что
в Париже не могли бы вести себя учтивее.
Гранвиль вырос вдвое за последние десять лет;
а ведь счастье не в том, чтобы обладать каким-нибудь
благом, а в том, чтобы его добиваться, как говорит
Фигаро. Коммерсанты Гранвиля преуспевают; из этого
следует, что они счастливы и любезны и во всяком слу-
чае менее сварливы и злы, чем буржуа стольких малень?
ких городков Франции, не знающие, куда девать время,
и вечно жалующиеся на недостаточность своего годо-
вого дохода в тысячу восемьсот франков.
Сегодня утром, проезжая через Доль, я урвал время
от обеда, чтобы еще раз осмотреть внутреннюю часть
очаровательного собора. Обед был вкусный и очень
веселый; его подали в столовой, отличающейся более
чем английской теснотой; в ней, должно быть, футов
семь с половиной высоты; стол очень узок, а наши
стулья упирались спинками в стену. Две молодые
девушки, довольно хорошенькие, но с огромной шеве-
люрой странного цвета — цвета почти белой пакли —
подавали в этой маленькой столовой превосходную
камбалу и другую морскую живность.
26. Стендаль. Т. XII 401
По дороге из Доля в Понторсон я видел замеча-
тельно плодородную местность. Внезапно оказываешь-
ся на краю огромной долины, в глубине которой на-
ходится городок и речка Понторсон. Вид откры-
вается великолепный и очень широкий, доставляю-
щий особенное удовольствие своей полной не-
ожиданностью. Рекою в Поиторсоне заканчивается
Бретань.
Ряд прелестных холмов, которыми начинается Нор-
мандия, с их стройными деревьями, покрытыми яркой
зеленью, выше всех похвал. Дорога вьется между эти-
ми холмами. Местами виднеется море и гора Сен-Ми-
шель. Я не знаю ничего подобного во всей Франции.
Сорокалетним людям, утомленным слишком сильными
переживаниями, эта местность должна казаться пре-
краснее Италии и Швейцарии. Это то же, что пейзажи
Альбано в сравнении с пейзажами Гуаспра. С ними
можно сравнить только холмы в окрестностях Де-
зенцано по дороге из Брешии в Верону. Но те более
грандиозны и не столь живописны.
Пока я шел пешком по длинному подъему, дохо-
дящему до первых домов Авранша, я имел возмож-
ность полностью рассмотреть гору Сен-Мишель, кото-
рая виднелась слева посреди моря, много ниже того
места, где я находился. Она мне показалась такой ма-
ленькой, такой жалкой, что я отказался от мысли под-
няться к ней. Нормандцам, никогда не видавшим ни
Альп, ни Гаварнийских скал, этот одинокий утес, по
всей вероятности, представляется грандиозной верши-
ной. Но я этих людей не жалею; большое несчастье—
познать слишком рано величественную красоту. Один
из моих попутчиков сказал мне вчера, что самая хоро-
шенькая женщина Нормандии живет в гостинице на
горе Сен-Мишель. От самого Доля я ехал один в пе-
редней части дилижанса с сорокалетней крестьянкой
замечательной красоты. У этой женщины черты римлян-
ки, прекрасные манеры и, что меня крайне поразило,
непринужденность и естественность, которым могли бы
позавидовать многие из наших знатных дам. Она со-
всем не похожа на актрису, хорошо подражающую
мадмуазель Марс. Время от времени эта благородная
крестьянка вынимала из своей маленькой корзинки
402
«Подражание Христу» в отличном черном переплете и
читала его по нескольку минут.
Я позволил себе сделать смелое предположение,
что благодаря своей исключительной красоте она имела
случай в молодости познакомиться с людьми высшего
общества в Англии (ее манеры несколько строги, она
напоминает героиню аббата Прево); достигнув же
известного возраста, она была выдана замуж и верну-
лась к положению богатой крестьянки. Несмотря на
то, что я не люблю вступать в разговоры, между нами
завязалась очень приятная беседа. Я выказал своей со-
беседнице столько уважения, что даже решился намек-
нуть ей на только что выдуманный мною роман. Она
смеялась над ним от всего сердца и рассказала мне
с большой простотой, что она жена рыбака из Джерси
и что в то время, как ее муж в море, она торгует
в своей лавочке скобяным товаром и другими вещами,
в которых нуждаются бедные матросы. Она сообщила
мне все это так, как могла бы это сделать мадам де Се-
винье.
— Ваш рассказ очарователен,— заметил я.— По-
звольте, однако, сказать вам, что он меня восхищает,
но не убеждает.
Эта сорокалетняя крестьянка, бесспорно, самая
изысканная женщина из всех, встреченных за время
моего путешествия; а в отношении красоты она усту-
пает только очаровательной карлистке в зеленой шля-
пе, которая села на луарский пароход.
Моя попутчица с невыразимой мягкостью расска-
зала мне о той дерзости, которую позволила себе по
отношению к ней некая женщина в черной одежде. На-
кануне, во время поездки в Ренн тем же дилижансом,
одна монахиня хотела насильно занять ее место:
«Встань-ка, голубушка, я хочу здесь сесть», и т. д. Нет
ничего милее и забавнее происшедшего диалога: глу-
пая prepotenza *, с одной стороны, а с другой — жи-
вое, хотя и очень сдержанное остроумие женщины
хорошего общества, которая боится сказать лишнее и
прекрасно понимает, что нанесенной ей обидой она
обязана своему крестьянскому платью.
* Наглость (итал.).
403
Я пользовался обществом этой приятной попутчи-
цы до Гранвиля. Так как дилижанс останавливался на
час в Авранше, я пригласил ее подняться со мной на
небольшой мыс, где стоял когда-то собор ученого Юэ,
епископа и умного человека, писавшего о романах.
Оттуда открывается великолепный вид на все окрестно-
сти. Без всякой задней мысли я предложил ей опереть-
ся на мою руку.
— Что вы, сударь! Мне... крестьянке?
Эти слова были сказаны с такой искренней интона-
цией, столь естественно и так меня тронули, что я су-
мел ответить должным образом. Вместе с этой благо-
родной крестьянкой я наслаждался одним из лучших
видов Франции. Она нашла, что он очень похож на тот,
которым мы любовались до въезда в Понторсон. Здесь
вы тоже находитесь на краю широкой и очень глубо-
кой долины, засаженной великолепными деревьями
с яркой зеленью, и перед вами даль, сливающаяся
справа с лесной чащей и слева с морем.
Во время завтрака в гостинице я узнал, что в окре-
стности наехало множество англичан; но они соби-
раются уезжать — к несчастью для себя, они слишком
хорошо удят рыбу. Они пользуются искусственными
мухами, которыми чрезвычайно успешно обманывают
глупых рыб, не знаю только, лососей или форелей.
Удача англичан породила величайшую зависть в нор-
мандцах. Они прекратили всякие сношения с этими
хитрыми рыболовами и даже подумывают, насколько
я мог понять, возбудить против них процесс.
Будь я господином своего времени, я бы остался
здесь, чтобы позабавиться этим процессом, и сам бы
кого-нибудь привлек к суду.
Несмотря на такую «нормандскую любезность», я,
не будучи рыболовом, избрал бы местожительством
Авранш или Гранвиль, если бы когда-нибудь оказал-
ся вынужденным жить в провинции неподалеку от Па-
рижа. На первый взгляд кажется соблазнительным по-
селиться на юге, где-нибудь возле Тура или Анжера,
чтобы избавиться от зимних холодов, но разница в сте-
пени цивилизации имеет большее значение, чем разница
в два градуса широты. В Туре или Анжере в сто раз
больше провинциальной мелочности и назойливого лю-
404
бопытства к делам соседа, чем в Гранвиле или Авран-
ше. Все время приходится возвращаться к этой аксио-
ме: близость моря убивает низменные чувства. Каж-
дый, кому случалось бывать в пл^ании, от них более
или менее избавлен; только если он глуп, он рассказы-
вает об испытанных бурях; если же это умный, не-
сколько жеманный парижанин, он отрицает самое их
существование.
Я вспоминаю, как в Анжере буржуа, живущие по
одной стороне прекрасной новой улицы, утверждали,
что дома их соседей по другой стороне должны в бли-
жайшем будущем осесть на восемь или десять футов.
Я никогда не видел ничего более низменного, чем зло-
радство, смешанное с притворным сочувствием, кото-
рое сверкало в их глазах, когда они два часа подряд
говорили об этой будущей осадке. Если бы пришлось
обязательно поселиться в одном из маленьких городков
Франции, я выбрал бы Грасс или Сиоту.
По дороге из Авранша в Гранвиль мы видали мно-
жество очаровательных крестьянских домов, стоящих
особняком посреди фруктового сада, усаженного пре-
красными яблонями и несколькими высокими тенисты-
ми вязами. Трава под ними отличается свежестью, и ее
зеленый цвет достоин Тициана.
— Вы видите эти красивые цветы малинового цве-
та в виде колокольчиков?— спросила меня моя спут-
ница.— Это наперстянка, растение, которое прописы-
вают, чтобы помешать сердцу слишком сильно биться.
Эти фруктовые сады отделены от соседних полей
земляным валом в четыре фута высоты и в шесть ши-
рины; он весь покрыт молодыми вязами высотой в два-
дцать пять футов, отстоящими друг от друга не более,
чем на три фута. Таким поросшим вязами насыпям,
которые встречаются здесь начиная от Ренна на каж-
дом шагу, край обязан своей красотой. Путешествен-
нику не оставалось бы ничего больше и желать, если
бы его взгляд встречал среди них несколько старых
деревьев футов в шестьдесят высотой; но нормандская
алчность не дает им дожить до такого возраста. Ка-
кая выгода смотреть на прекрасное дерево?
На полдороге между Авраншем и Гранвилем тол-
стый молодой крестьянин из богатых, типичный пред-
405
ставитель той лукавой жадности, которая цивилизова-
ла Нормандию, занял третье место в дилижансе.
Он рассказал мне — очень толково — о крайне
сложном деле разведения быков; речь идет о тех быках,
которых мы встречаем в Париже в виде ростбифа. Эти
быки каждый год переходят из рук в руки; разделение
труда очень сложное, сообщать здесь о нем было бы
слишком длинно. Наш попутчик проводит всю свою
жизнь на дороге, ведущей от Пуасси к окрестностям
Кана. Торговля эта очень рискованная; он сам три года
тому назад потерял на ней тридцать тысяч франков:
быки не хотели жиреть. Он сообщил нам много любо-
пытного об инстинкте этих животных.
Моя благородная крестьянка, видя, с каким интере-
сом я слушаю подробности, сообщаемые скотоводом,
в свою очередь, подробно рассказала мне о башмачни-
ках, изготовляющих сабо. Эти люди проводят жизнь
в лесу; то, что я о них узнал, заставило меня предпри-
нять поездку, о которой я скажу позднее.
Когда мы въезжали в длинное предместье Гранви-
ля, бочонок с пивом, стоявший на передке дилижанса,
свалился, а моя попутчица незаметно скрылась. Я от-
несся с уважением к ее инкогнито, если это действи-
тельно было инкогнито. Я увидел перед собой, позади
глубокой долины, мыс высотой в двести или триста
футов, оканчивающийся со стороны моря пропастью;
на этом утесе примостилась Гранвильская крепость.
Лишь очень немногие соглашаются жить на этой горе
или внизу, во втором предместье, о котором я уже упо-
минал. Я поднимаюсь в город. Дома — черные, уны-
лые, очень однообразные — имеют самое большее три
низких этажа и очень напоминают дома английских
городков. Хотя они и стоят на возвышенности, а те из
них, которые находятся на правой стороне улицы, если
идти по направлению к церкви, имеют вид на море,—
уныние является отличительной чертой этого древнего
городка. Я иду к самому краю мыса, который заканчи-
вается большим лугом, окруженным морем с трех сто-
рон. Один здешний мальчуган сказал мне:
— Вот говорят о конце света, так он здесь у нас.
Это замечание не лишено меткости.
В этот вечер море показалось мне хмурым и печаль-
406
ним; оно бьется об утес со всех сторон в двухстах фу-
тах ниже дороги. Луг отделен от города огромной ка-
зармой; ее следовало бы окружить зубчатой стеной в
готическом стиле, высотой в десять футов над уровнем
крыши. Произведя такой весьма незначительный рас-
ход, можно было бы придать этому крупному зданию
некоторую характерность.
По лугу бродили, борясь с ветром, несколько жал-
ких баранов. Я увидел здесь двенадцатифунтовое же-
лезное орудие, валявшееся в траве, и следы какой-то
батареи. Вернувшись в город, я зашел в церковь, уны-
лую до крайности. Двадцать девушек внесли в нее
бренные останки одной из своих подруг. Из мужчин
там были только древний церковный сторож с видом
пьяницы, зябнущий старик-священник, торопливо де-
лавший свое дело, и я в качестве зрителя.
В то время как пели какой-то псалом, я с грустью
читал в боковых приделах церкви множество эпитафий,
пестревших орфографическими ошибками. Буквы их
высечены рельефом в черноватом граните. Трудно пред-
ставить себе что-нибудь более жалкое и унылое. Эти
эпитафии относятся примерно к 1620 и к ближайшим
к нему годам. Хоры церкви расположены не на оси
нефа.
Не знаю, почему, но я был подавлен печалью, ес-
ли бы я верил предчувствиям, то подумал бы, что на
меня надвигается какое-то большое несчастье. Перед
моими глазами все стоял этот гроб с дешевым белым
покровом, поддерживаемый четырьмя безобразными
девушками на высоте одного фута от земли при помо-
щи продетых снизу полотенец. Насколько во Флорен-
ции поступают мудрее! Там все это происходит ночью.
Так как не было ни одной живой души, с кем мож-
но было бы поговорить, я стал бороться со своим по-
давленным состоянием физическими средствами. Мне
удалось против ожидания получить чашку довольно
хорошего кофе в кафе, помещающемся возле крепост-
ных ворот города. Спуск к уютному предместью при-
ятен и живописен; военно-инженерное ведомство по-
требовало, чтобы дома на наиболее высоко располо-
женной и самой торговой улице предместья — той, ко-
торая подходит к крепостным воротам города,— были
407
не выше пятнадцати футов; это требовалось, чтобы не
помешать действию пушек с крепостной стены. .
Здесь все еще говорят о знаменитой осаде 1794 го-
да, которую вандейцы вынуждены были снять после
того, как они долго, упорно и с большой отвагой ее
вели. С этого времени начались их несчастья. Если бы
им удалось овладеть городом и портом, который силь-
но мелеет при каждом отливе, но все же удобен, они
имели бы верный способ сообщений с англичанами.
Есть основания предполагать, что мужество — скорее
гражданское, чем военное,— тех разумных людей, кото-
рые решились защищать это жалкое укрепление, воз-
можно, спасло республику и помешало Бурбонам вер-
нуться еще в 1794 году. Подумайте только, что бы с
нами сделала тогда Европа! Ведь в то время за нас
еще не говорила слава Империи. Вена, Берлин, Москва,
Мадрид еще не видели в то время французских гренаде-
ров. Судите по 1815 году, что сделала бы партия эми-
грантов, бывшая на двадцать лет моложе в 1795 году!
Я очень сожалел, что у меня не было с собой книги
Бошана об истории Вандеи, в которой он рассказывает
о снятии осады с Гранвиля и о пожаре предместья.
Напрасно я пытался посмотреть картину, изображаю-
щую этот пожар и находящуюся, как говорят, в рату-
ше; человек, которому поручено ее хранить, отсутство-
вал. Это обычная вещь в провинции: если памятник не
стоит на проезжей дороге, он недоступен путешествен-
нику; и будь я героем, я хотел бы, чтобы моя статуя бы-
ла воздвигнута на перекрестке, если бы не страх, что
дети будут швырять в нее камнями.
Со времени революции 1830 года у подножия Грин-
вильского утеса вырос хорошенький городок, непо-
средственно примыкающий к порту. Я насчитал не
помню уж сколько строящихся больших домов. Здесь
подражают парижской архитектуре; из всех домов от-
крывается прекрасный вид на море; старый город защи-
щает их от северного ветра. Несколько старинных и
очень живописных домов стоят там, где мол, образую-
щий порт, подходит к утесу с тем лугом на вершине, о
котором я уже писал и который некоторым представ-
ляется концом света. Я увидел здесь множество детей,
которые играли в воде отступающего моря. Как им не
408
быть хорошими моряками? Вскоре все корабли печаль-
но склонились набок и завязли в иле. Плотники, заня-
тые в глубине порта постройкой двух или трех судов,
сообщили мне, что Гранвиль отправляет свои суда в
Америку и на край света; и так как, по-видимому, у
меня против воли был несколько недоверчивый вид, мне
назвали все фирмы, составившие состояние за послед-
ние десять лет. Я никого не знаю в этом месте и не мог
допытаться, каков в действительности тот промысел, ко-
торый дает жителям Гранвиля возможность строить
столько больших и красивых зданий; по-видимому,
рыбная ловля.
Здесь встречаются принадлежащие частным лицам
прелестные сады и чудесные мостики через ручей, кото-
рый десять лет тому назад бежал среди валунов, а
теперь скоро окажется в центре нового города. На его
берегах разбили городской бульвар, который благода-
ря умелому подбору деревьев уже сейчас покрыт гу-
стой тенью; в конце этого бульвара находится клуб
коммерсантов, так обязательно предоставивший мне для
чтения свои газеты. Когда лошади приходят пить и ку-
паться в этом потоке десяти футов ширины, который
отделяет бульвар от частных садов, вода поднимается
и заливает прачек, занимающихся стиркой на его бере-
гах. Тогда слышатся взрывы хохота и состязание в ост-
рословии между стирающими служанками и грумами
в сабо.
Напротив той гостиницы в предместье Гранвиля, в
которой я занял хороший номер, в скале прорублен
ход, по-видимому, в целях безопасности города. Этим
путем я и ходил смотреть на северное море, такое хму-
рое в здешних местах. Новая дорога, также частью про-
рубленная в скале, ведет к холму, на вершине которого
стоит старый город. Жители хотели бы, чтобы военно-
инженерное ведомство признало Гранвиль не имеющим
как крепость никакого значения. Но Гранвиль в таком
же положении, как Гавр; я всецело на стороне военно-
инженерного ведомства; если оно потеряет свои права,
алчность нагромоздит здесь безобразные, неопрятные
дома. С вершины утеса перед путешественником откры-
вается океан, беспредельно распростершийся к северу.
Эта местность, доступная бушующим ветрам, кажется
409
сначала малоплодородной. Но уже в четверти лье от
дороги, с правой стороны, противоположной морю, рав-
нина несколько защищена утесом, по которому проходит
дорога, и путешественник снова видит здесь поля,
окруженные земляным валом с покрывающими его мо-
лодыми вязами тридцати футов высоты.
Мало-помалу местность начинает поражать своим
плодородием и обилием зелени; так доезжаешь до под-
ножия холма, на вершине которого стоит Кутанс. Я
рассчитывал потратить вечер на то, чтобы не спеша
осмотреть собор, предмет стольких споров; еще издали
я заметил его обе остроконечные колокольни. Злой ге-
ний направил меня на почту, и я нашел там письмо,
ожидавшее меня уже три дня. Оно написано нетерпе-
ливым человеком, обладающим миллионами и вложив-
шим некоторую сумму в дела нашей фирмы, что оказа-
лось полезным и ему и нам. Но этот человек, богатый и
боязливый, не имеет никакого делового опыта и вечно
делает из мухи слона. Он честен и обладает миллиона-
ми, а потому и считает себя коммерсантом. Сейчас он
в своем великолепном поместье в Б. и желает меня
видеть по делу, о сущности которого он осторожно
умалчивает и которое, по его словам, имеет исключи-
тельное значение. Готов побиться об заклад, что это
какой-нибудь пустяк; впрочем, это дело может оказаться
и действительно важным.
Как сообщает мне г-н Р., он послал мне точно та-
кие же письма до востребования во все города Брета-
ни, зная, что я путешествую по этой провинции ради
собственного удовольствия. Я легко мог бы сказать, что
хотя письмо и получил, но был задержан делом в окре-
стностях Кутанса; я мог бы прибегнуть к еще боль-
шей лжи, заявив потом, что получил на два дня позже
это проклятое письмо, которым меня вызывают, по всей
вероятности, из-за какого-нибудь вздора, например,
чьего-нибудь банкротства на десять тысяч франков.
Но это дело, скрытое завесой, уже овладело моим
воображением. Вместо того, чтобы наслаждаться кра-
сотой знаменитого Кутаисского собора, предаваясь на-
веянным им впечатлениям, я против воли возвращаюсь
к низменным мыслям о разных возможностях в обла-
сти банкротства и денежных неудач. Как это верно,
410
что если хочешь быть совершенно свободным от таких
забот, надо решительно удалиться от деловой жизни.
Я потрачу три часа на осмотр города; потом сяду
в почтовую карету и на следующий день к завтраку
буду в Б.
Рассказ о моем пребывании в Б. представлял бы
мало интереса для читателя. Из этого поместья я вы-
ехал по направлению к Гавру.
Дилижанс с превосходными лошадьми быстро до-
ставил меня в Гонфлер. Но по дороге не было уже
пленительной зеленеющей Нормандии Авранша; тут
просто возделанная равнина, похожая на окрестности
Парижа. В Пон-Левеке была ярмарка; стоило посмо-
треть на физиономии всех этих нормандцев при заклю-
чении сделок. Это было действительно забавно. Вот где
нужен был бы новый Теньер; его рисунки рвали бы из
рук в сотнях изящных замков, которых так много в
Нормандии.
Приехав в Гонфлер, я узнал, что пароход на Гавр
ушел два часа тому назад; хозяйка гостиницы сообщила
мне с сочувствующим видом, что он, быть может, еще
вернется в течение вечера. Подлинно нормандская хит-
рость, которую я тут же разгадал. Хозяйка внушала
мне эту безрассудную надежду, чтобы я не нанял лод-
ку, которая за два часа легко могла бы доставить меня
в Гарфлер; я вижу отсюда дым его фабрик. А там я на-
шел бы двадцать экипажей для поездки в Гавр. Но мне
нравятся прелестные, поросшие деревьями холмы,
окаймляющие океан к западу от Гонфлера; я проведу
тут день.
Именно в этом месте или в лесу, который тянется
вдоль южного берега Сены по направлению к Руану,
через десять лет, когда построят железную дорогу, бу-
дут расположены виллы парижских богачей. Рано или
поздно эти господа узнают, что левый берег Сены
окаймлен обширными, величественными лесами. Что мо-
жет быть проще, чем купить два арпана, или двадцать
арпанов, или двести арпанов леса на холмах, подсту-
пающих к Сене с юга, и построить там сельский домик
или замок? Вы наслаждаетесь лесом, окружающим вас
со всех сторон на шесть лье, а также морским возду-
хом. Занятые люди найдут там настоящее уединение и
411
природу в десяти часах езды от Парижа; ведь путь
из Руана в Гавр пароход проделывает за пять с поло-
виной часов.
Вернувшись вечером в Гонфлер, я застал там боль*
шую иллюминацию: праздновали ассигнование сумм,
необходимых для расширения порта. Он так нуждает-
ся в этом, бедняга; но, несмотря ни на что, он останет-
ся безобразным. Я не могу привыкнуть к этому или-
стому берегу шириной в пол-лье и к морю за ним,
имеющему вид каймы высотой в шесть дюймов.
Однако этим именно пейзажем я наслаждался сегодня
из своего окна, лучшего по расположению во всем
Гонфлере. Я невольно вспоминал о Сестри-ди-Леванте
и о Позилиппо, а это большой грех, когда путешеству-
ешь по Франции. Я выбрал в гостинице единственный
номер, выходящий прямо на море; опершись на подо-
конник, я мог хотя бы думать о море, вместо того,
чтобы осквернять свой ум нормандскими разговорами,
которые громко раздаются на набережной и оглушают
в остальных комнатах, расположенных во втором
этаже.
Носильщики, матросы, нормандские трактирщики
вечно жалуются на некоего путешественника, имевше-
го низость заплатить только три франка за переноску
вещей, что местному жителю обошлось бы в пятна-
дцать су. Их сетования, поддержанные всеми присутст-
вующими, на минуту кажутся забавными: видно, что
эти люди смотрят на плутовство по отношению к при-
езжему, как на свое законное право. Такая наивность
в плутовстве встречалась мне только в Швейцарии; я
был молод в то время и помню, как подобные разгово-
ры портили мне лучшие пейзажи.
Когда в эту прекрасную страну, по которой я путе-
шествую, пришли норманны, она была населена гэла-
ми и Кимрами. К тому же—и это весьма усложняет
вопрос — и сами отважные завоеватели не представля-
ли чистой расы. Они явились из страны, где в свое
время произошло смешение пришельцев-германцев с ко-
ренным финским населением.
Финский тип характеризуется круглой головой, до-
вольно широким и приплюснутым носом, отступающим
подбородком, выдающимися скулами, «льняными» во-
412
лосами. У германцев же квадратная голова. В местном
населении типические черты германцев, выраженные
значительно слабее, близки к исчезновению.
Два наиболее выраженных типа — кимрский и фин-
ский,— смешавшись, создали в Нормандии народность
с преобладанием кимрских черт; кимрский нос, крючко-
ватый книзу, но более толстый, чем у чистокровного
кимра; выдающиеся скулы — черта, не свойственная
Кимрам, и отступающий подбородок — еще менее им
свойственная. Лицо, которое я описал, самое характер-
ное для теперешних жителей Нормандии. Я встречал
такие лица в Кане, в Байе, в Изиньи и чаще всего
в Фалезе.
Г авр...
Сегодня в одиннадцать часов утра я сел на велико-
лепный пароход, который через час с четвертью доста-
вил нас в Гавр. Я бы хотел, чтобы эта приятная поезд-
ка продолжалась весь день.
Нелегкая задача — найти помещение в Гавре. Здесь
есть очень хорошие гостиницы, но всюду требуют, чтобы
вы пользовались табльдотом или чтобы вам подавали
обед в комнату. Последнее кажется мне очень скучным;
что же касается обеда за табльдотом, то мало того, что
он тянется полтора часа, вы еще видите перед собой
тридцать или сорок американских или английских лиц,
тусклые глаза и тонкие губы которых приводят меня в
уныние. Один час вынужденного созерцания скучного
человека отравляет мне целый вечер.
Я снял в гостинице Адмиралтейства прекрасный но-
мер, который, на мое счастье, оказался свободным. Он
в третьем этаже, с видом на порт. Меня отделяет от
моря или, вернее, от порта только небольшая, очень
узкая набережная, и я вижу все уходящие и прибыва-
ющие пароходы. Только что я наблюдал, как прибыл
«Роттердам» и ушел «Лондон»: огромное судно под
названием «Курьер» все время приходит и уходит в те
немногие часы, когда в порту достаточно воды; оно бе-
рет на буксир многочисленные как прибывающие, так
и уходящие парусные суда. Как вы знаете, вход в Гавр
довольно труден, надо проходить вплотную возле Круг-
лой башни, построенной Франциском I. Когда я всту-
413
нил во владение своей комнатой, порт под моим окном
и весь воздух выше уровня крыш были целиком запол-
нены темно-бурым дымом пароходов. Большие клубы
этого дыма смешиваются со струями белого пара, вы-
летающими со свистом из клапанов машин. Глубокая
темнота, создаваемая угольным дымом, напомнила
мне Лондон, что было мне, по правде сказать, приятно
в данную минуту, когда я сыт по горло буржуазной
мелочностью и убожеством французской провинции.
Все, что активно, мне нравится, а в этом смысле Гавр —
наиболее точная копия Англии, какая только имеется
во Франции. И все же; если ливерпульская таможня
пропускает за день сто пятьдесят судов, то в гаврской
не знают, как выйти из положения, если в течение одно-
го дня приходится иметь дело с двенадцатью или пятна-
дцатью кораблями; это — следствие французской учти-
вости. В Англии — ни одного лишнего слова. Там чи-
новники гнездятся в клетушках, выходящих в большой
зал; публика переходит от одной клетки к другой, не
снимая шляп и даже не разговаривая. Кабинет дирек-
тора находится во втором этаже, но только в особо
важных случаях какой-нибудь чиновник вам скажет:
«Up stairs, sir!» («Подымитесь наверх, сударь!»).
Мой первый выход был на площадку башни Фран-
циска I. Доступ для посетителей здесь свободный, нет
необходимости входить в переговоры с каким-нибудь
сторожем; это вызывает во мне чувство живейшей бла-
годарности к администрации.
Обводя биноклем горизонт, я заметил прелестный
Ингувильский холм, о котором совершенно позабыл:
уже больше семи лет я не бывал в этих местах.
Я спустился по лестнице башни, перепрыгивая через
две ступеньки, и с детской радостью прошелся по чу-
десной Парижской улице, ведущей прямо в Ингувиль.
Все на этой прекрасной улице дышит деловитостью и
исключительной любовью к деньгам; здесь встречаются
лица, подобные женевским; улица эта выходит на
площадь, по моему мнению, одну из самых красивых
во Франции. Прежде всего, ее контуры с трех сторон
обрисованы прекрасными домами из каменных плит,
совершенно такими же, как те, которые обычно строят
теперь в Париже. Четвертая сторона справа состоит
414
из мачт и кораблей. Здесь находится огромный док с
множеством так тесно стоящих судов, что в случае на-
добности можно было бы пройти через него, прыгая с
одного судна на другое.
Напротив, слева от меня, виднеются две прелест-
ные купы молодых деревьев, а за ними прекрасный
театр в стиле Ренессанса и по обе стороны от него кры-
тая галерея для прогулок, к сожалению, недостаточно
длинная. К северу — ибо Парижская улица тянется по
направлению от севера к югу и по ширине, по крайней
мере, равна улице Мира в Париже — очень ясно виден
прелестный Ингувильский холм, покрытый высокими
деревьями и красивыми виллами. Архитектура их
английская.
Все улицы этого нового квартала отличаются шири-
ной, в них много воздуха. За театром сейчас заканчива-
ют устройство большой площади, обсаженной деревь-
ями; но кому-то пришла странная мысль поместить
посредине ее обелиск, сложенный из множества от-
дельных камней и напоминающий, но в еще более
уродливом виде, трубу паровой машины. Это удачно
придумано, особенно для города, где воздух со всех
сторон затемнен такими трубами. Но не следует требо-
вать большего от негоциантов, наехавших в Гавр со
всех концов света, чтобы как можно скорее нажить со-
стояние. Достаточно и того, что они отказались от мы-
сли продать земельный участок, на котором разбита
площадь. Рано или поздно эта «труба» будет про-
дана и на ее место поставят статую герцогу Вильгельму
Нормандскому.
Очень красива дорога, идущая по гребню Ингувиль-
ского холма. Слева перед вами расстилается океан во
всем своем необъятном просторе; справа — хорошень-
кие дома, отличающиеся английской опрятностью, с не-
сколькими довольно старыми деревьями пятидесяти
футов высоты. Я любовался нормандским фруктовым
садом, расположенным на самой вершине холма со
стороны, обращенной к маяку; боюсь, что и он скоро
будет захвачен под постройки; уже и сейчас большая
вывеска объявляет о продаже его отдельными участка-
ми. Значит, я, по всей вероятности, вхожу в него послед-
ний раз; он засажен старыми яблонями и окружен зем-
415
ляным валом, покрытым молодыми вязами; их листва
замыкает его со всех сторон, закрывая от него очарова-
тельный вид. Человек со вкусом, купив этот сад, ничего
бы в нем не изменил и поставил бы посередине краси-
вый дом наподобие домов Бренты.
Итак, слева — море, сзади — устье Сены шириной
в четыре лье, а за ним — нормандский берег, к западу
от Гонфлера, где я вчера гулял; это побережье, все по-
крытое зеленью, занимает приблизительно треть гори-
зонта. Остальная часть его — это грозный океан с мно-
жеством судов, прибывших из Америки и ожидающих
прилива, чтобы войти в гавань.
Наименее красивая, по-моему, часть этого вида —
хотя именно она больше всего нравится глупцам — сам
Гавр, лежащий перед вами со своими доступными взгля-
ду улицами. Он расположен на пятьдесят туазов ниже.
Кажется, что брошенный камень долетел бы до этих
улиц, отделенных от вас только прекрасным поясом
укреплений системы Вобана. То, что он случайно пре-
вращен в крепость, сделает этот торговый город одним
из самых красивых во Франции. Он растет с необыкно-
венной быстротой; но военно-инженерное ведомство раз-
решает строить только по ту сторону укреплений, так
что через двадцать лет Гавр будет разделен надвое ве-
ликолепным лугом в сто пятьдесят туазов ширины. И
при этом та часть Гавра, которая теперь застраивается,
к счастью, пересекается большой проезжей дорогой, что
не позволило алчным людям проводить улицы, подоб-
ные улице Годо-де-Моруа в Париже. Эта вторая поло-
вина Гавра называется Гравиль и имеет то преимущест-
во, что она представляет самостоятельную коммуну.
Поэтому, когда плохое настроение мэра города Гавра
или интриги какой-нибудь влиятельной группировки из-
гоняют оттуда полезное изобретение, оно находит при-
ют в Гравиле. Подобное явление обычно и для Лондона,
который, к своему счастью, также состоит из двух или
трех самостоятельных коммун.
Красивый луг, который в будущем разделит Гавр на
две части, в настоящее время пересечен канавой с край-
не зловонной водой, но это не мешает зарабатывать
деньги и потому не имеет никакого значения для город-
ских негоциантов. Однако скверный запах так силен,
416
что, надо надеяться, скоро он вызовет хорошенькую эпи-
демию, которая заставит удвоить поденную плату пор-
товым рабочим. Только тогда сообразят, что с помощью
ветряной мельницы, вращающей колесо, или небольшой
паровой машины эту отвратительную канаву можно
сделать проточной даже во время отлива.
Моя прогулка была прервана роковой необходи-
мостью явиться в пять часов к обеду за табльдотом.
Я сел за стол, имеющий форму подковы, выбрав место
поближе к двери, где можно было рассчитывать хоть
на небольшой приток воздуха. За столом были тридцать
два американца, жевавших с необычайной быстротой,
и три французских фата с безукоризненными пробора-
ми. Против меня сидели три молодые женщины, доволь-
но хорошенькие, но державшие себя неестественно; они
только вчера прибыли из-за моря и застенчиво разгова-
ривали о дорожных происшествиях. Их мужья, сидев-
шие рядом с ними, упорно молчали; волосы их были
слишком длинны. Время от времени жены бросали на
своих супругов робкие взгляды.
Чтобы вызвать к себе уважение общества, я потре-
бовал бутылку замороженного шампанского и в раздра-
женном тоне сделал выговор слуге за то, что лед не-
достаточно мелко расколот. Все взгляды тотчас же
обратились на меня, и после минуты восхищенного со-
зерцания богачи в этой компании — я легко различил
их по важному виду — тоже заказали французские
вина.
У меня хватило терпения высидеть час с четвертью,
после чего я покинул этот скучный обед; до десерта еще
не дошли. Столовая была очень низкая, и я задыхался.
Чтобы закончить как-то вечер, я зашел в театр.
Судьба поместила меня рядом с двумя испанками,
бледными и довольно красивыми, тоже приехавшими
вчерашним пакетботом; с ними были их отец и, по-види-
мому, их женихи. В них не было величия римлянок; они
отличались той резвостью и, если осмелюсь сказать,
тем бросающимся в глаза кокетством, которые свойст-
венны иберийцам. Вскоре отец стал сердиться: ставили
«Антони»; он захотел во что бы то ни стало увести до-
черей. Молодые испанки, глаза которых сняли от при-
ятного сознания, что они во французском театре, делали
27. Стендаль. Т. XII. 417
знаки молодым людям, чтобы те добились разрешения
остаться. Но вот в третьем или четвертом акте проис-
ходит нечто слишком вольное. Отец резким движением
надел шляпу и встал, воскликнув: «Какая безнравствен-
ность! Это просто позор!» — и бедные девушки были
вынуждены последовать за ним.
Я увидел их снова пять минут спустя в кафе, поме-
щающемся в крытой галерее; они ели мороженое; боль-
ше там никого не было, кроме нескольких молодых нем-
цев; это были приказчики гаврских фирм, среди кото-
рых немало иностранных. Я издали заметил знакомых
негоциантов и, так как все еще путешествую инкогнито,
обратился в бегство.
Второй пьесой шел «Теофиль, или Мое призвание»
с участием Арналя. Молодые испанки, еще более ожив-
ленные, чем раньше, вернулись на свои места. Мне ка-
жется, они не понимали того, что говорил Арналь; ни-
когда я так не смеялся. Не представляю себе, как мор
этот водевиль не встретить резкого осуждения в Пари-
же со стороны общественной морали; это жестокая на-
смешка — тем более жестокая, что она блещет правди-
востью,— над возвратом к ханжеству, так решительно
предписываемому модой. Герой, которого Арналь изо-
бражает с исключительным остроумием,— молодой
ученик семинарии, все время говорящий языком Тар-
тюфа; его добродетель в конце концов постыдно уступа-
ет искушению. Я смотрел на молодых испанок; отец их
спал, поклонники не обращали на них внимания, а они
сами поглядывали на своих соседей-французов, которые
все буквально плакали от смеха.
Если старый испанец—путешественник с философ-
ским умом, наподобие Бабука, и умеет делать выводы
из встречающихся ему явлений, он примет нас за народ
с крайне развращенными нравами и еще более безбож-
ный, чем во времена Вольтера.
Гаврские дамы редко выезжают, для этого они слиш-
ком горды: они считают мещанством бывать в театре.
Они смотрят на Гавр, как на колонию, как на место
ссылки, где наживают состояние и откуда возвращают-
ся как можно скорее, чтобы нанять квартиру на какой-
нибудь улице в Пуассоньерском предместье.
Вот все, что я мог извлечь из разговора с прияте-
418
лем-негоциантом, с которым столкнулся лицом к лицу
при выходе из театра. Я просил его никому не говорить
о том, что он встретил меня, и отказался пойти с ним в
клуб, поэтому должен довольствоваться чтением тех
двух газет, которые выписывает кафе. В то время как
какой-то немецкий приказчик зубрит наизусть «Les De-
bats», я беру «Le journal du Havre» и нахожу, что он
прекрасно составлен: видно, что толковый человек про-
сматривает даже мелкие заметки, так нелепо подавае-
мые в парижских газетах.
Прошу разрешения представить как образец тех
печальных явлений, о которых я здесь умалчиваю, сле-
дующий горестный факт: я видел знаменитую богадель-
ню, где призревают стариков и больных до конца их
дней. Прежде всего их лишают фланелевых фуфаек, к
которым они издавна привыкли, так как, по словам
эконома, «фланель приходится слишком долго стирать
и сушить». В 1837 году на девятнадцать легочных забо-
леваний эта больница имела девятнадцать смертных
случаев. Вот факты, которые невозможны в Германии.
Говорят, что в Гавре вся власть находится в руках
всемогущей и тесно сплоченной кучки людей.
В Гавре мне пришлось быть свидетелем мошенниче-
ской проделки, о которой я расскажу позднее. Дело
идет о тысяче пятистах франках.
Вот какая нелепость — к счастью, очень явная —
содержится в нашем таможенном законодательстве.
Компания лондонских капиталистов, желающая за-
няться перевозками из Англии во Францию пароходом
в сто пятьдесят лошадиных сил, несет только следую-
щие организационные расходы: за самое судно — сто
пятьдесят тысяч франков; за машину — сто восемьде-
сят тысяч франков, из расчета тысячи двухсот франков
с лошадиной силы, всего триста тридцать тысяч фран-
ков. Французское же предприятие, решающееся всту-
пить в конкуренцию на той же линии и с такими же
транспортными средствами, должно прибавить к этим
необходимым и для него издержкам еще шестьдесят ты-
сяч франков ввозной пошлины за машину, которую оно
вынуждено приобрести на английских заводах, и пят-
надцать тысяч франков фрахта, страхования и допол-
нительных расходов, неизбежных при доставке этой ма-
419
шины в один из наших портов. Но английское судно за-
ходит туда, оснащенное также английской машиной, а
французская таможня и не думает требовать за нее
ввозных пошлин: все эти строгости направлены только
против французских судов, с таким же оснащением. Вот
почему за последние двадцать лет почти все пароходное
сообщение между Францией и заграницей находится в
руках англичан. Они пользуются самыми льготными
условиями, когда пристают к нашим берегам, для до-
ставки и вывоза товаров и пассажиров, нуждающихся
в перевозке; даже часть этого непрерывного оборота не
может оспариваться у них нашими судами вследствие
странной пристрастности нашей таможни.
Если читатель хочет составить себе некоторое пред-
ставление о приступе нелепого гнева, в который поверг
английскую нацию г-н Питт, когда Франция пыталась
завоевать свободу, пусть он бросит взгляд на следую-
щие цифры.
Подробные данные о том, во что обошлись Англии
людьми и деньгами войны, веденные ею против Фран-
ции с 1697 по 1815 год:
Денежные издержки в фунтах стерлингов Количество погибших
1. Война, окончившаяся в 1697 г. . 21 500 000 100 000
Умерших с голоду ..... — 80 000
2. Война, начатая в 1702 г. . 43 000 000 250 000
3. Война, начатая в 1739 г. . . . 48 000 000 240 000
4. Война, начатая в 1756 г. . . . 111 000 000 250 000
5. Война с Америкой в 1775 г. . . 139 000 000 200 000
6. Война с Францией в 1793 г. . . 1100 000 000 200 000
Государственный долг Англии к концу этой послед-
ней войны достиг 1 миллиарда 50 миллионов фунтов
стерлингов (более 25 миллиардов франков).
Так как банкротства, могущего изгладить послед-
ствия того вопиющего обмана, в который г-н Питт во-
влек англичан, не произошло, в Англии на наших гла-
зах начинается период упадка. Она бессильна против
России, которая открыто угрожает ее господству в Ин-
дии. Это господство приносит мало выгоды английско-
му правительству, но имеет для него жизненно важное
значение.
420
Потеря в людях может быть возмещена в двадцать
лет, но денежный долг убивает множество английских
детей, а тех, кто выживает, заставляет работать по пят-
надцати часов в день; и все это только потому, что три-
дцать лет назад была битва при Аустерлице! Финансо-
вый талант г-на Питта обратился против его нации.
Руан...
Бессмысленно было бы говорить о прелестных хол-
мах Вилькье или о высоких, подстриженных шпалера-
ми деревьях великолепного парка Мельере, расположен-
ного почти напротив. Кому не знакомы развалины
Жюмьежа и в одном лье за ними чудесные извилины
Сены, благодаря которым в течение одной минуты вы
видите один и тот же холм с разных сторон? Все это
замечательно красиво, но где найти человека, который
этого не знает?
Я приехал в Руан в девять часов вечера большим
пароходом «Нормандия». Капитан его отлично справ-
ляется со своими обязанностями, притом — что пред-
ставляет редкость в сорока лье ог Парижа — без стара-
ния выставить себя с выгодной стороны и без всякого
комедиантства. Несмотря на преследовавший нас севе-
ро-восточный ветер, капитан Бамбии все время расха-
живал по доске, переброшенной поперек парохода на
высоте примерно двенадцати футов и опиравшейся
обоими концами на барабаны колес. Невозможно быть
рассудительнее, проще, усерднее этого капитана, имею-
щего орден за спасение жизни утопающих пассажиров.
Когда я подъехал к Руану, какой-то человек малень-
кого роста, подвижный и простой, завладел моими сун-
дуками. Разговаривая с ним, я обнаружил, что имею
дело со знаменитым Луи Брюном, получившим орден и
множество медалей от всех монархов за спасение жиз-
ни тридцати пяти утопающих. Что очень странно для
француза, Луи Брюн ничуть не возомнил о себе; это
самый обыкновенный носильщик, за исключением того,
что все его слова полны здравого смысла. Так как все
гостиницы были переполнены, он помог мне найти ком-
нату, и мы имели с ним длинный разговор.
— Как только я вижу,— сказал он мне,— что ка-
кой-нибудь несчастный дуралей падает в воду, я не мо-
421
гу удержаться, чтобы не броситься вслед за ним.
Сколько моя мать ни повторяет, что в один прекрас-
ный день я там и останусь, это сильнее меня. «Как,—
говорю я себе,— вот живой человек, который через де-
сять минут превратится в труп, и от тебя зависит это-
му помешать!» Предпоследний, что тонул три месяца
тому назад, вцепился мне в ноги и три раза утаскивал
меня на дно, так что я и шевельнуться не мог.
Замечательно красиво в Руане то, что стены всех
домов состоят из больших деревянных бревен, постав-
ленных вертикально на расстоянии одного фута один
от другого, а промежуток заполнен каменной кладкой.
Но деревянные бревна не покрыты штукатуркой, так
что перед глазами повсюду острые углы и вертикальные
линии. Эти острые углы образованы особыми поперечи-
нами, которые скрепляют вертикальные столбы и со-
единяют их, повторяя повсюду линию средней черты во
французском заглавном N.
Вот, по-моему, причина чудесного впечатления, ко-
торое производят готические постройки Руана; они —
капитаны окружающих их солдат.
Во времена господства готики Руан был столицей
очень богатых монархов, людей просвещенных и еще
полных радости от выпавшей им великой удачи—за-
воевания Англии, только что совершенного ими словно
чудом. Руан — это Афины готики; я составил его опи-
сание на сорока страницах, но не решаюсь его здесь
поместить.
Кто не знает: 1) церкви св. Уэна,
2) собора,
3) очаровательной маленькой церкви Сен-Маклу,
4) большого готического дома на площади против
собора,
5) особняка Бургдерульда и его великолепных ба-
рельефов?
Только там получаешь ясное представление о состоя-
нии общества в конце средних веков.
Кто не знает невообразимой глупости — построить
купол из железа, не умея сделать его из камня? Это на-
поминает женщину, которая рядится в шелковые кру-
жева.
422
Кто не знает бездарной статуи Жанны д’Арк, воз-
двигнутой на том самом месте, где она была сожжена
жестокими англичанами? Кому не понятна нелепость
греческого стиля, примененного здесь для изображения
характера всецело христианского? Самые умные греки
напрасно старались бы постигнуть этот характер, свое-
образный продукт средневековья, воплощение как его
безумств, так и его самых героических страстей. Только
Шиллер и одна молодая скульпторша могли понять
это почти сверхъестественное существо.
Отчего бы не заменить гнусную статую XVIII века,
которая портит воспоминание о Жанне д’Арк, шедевром
принцессы Марии?
Сразу по приезде я пошел один на улицу Сороки,
чтобы посмотреть на дом, где в 1606 году родился Пьер
Корнель; дом этот деревянный, и его второй этаж вы-
ступает на два фута над нижним: таково строение всех
средневековых домов в Руане,— а домов, которые виде-
ли сожжение Жанны д’Арк, там и теперь еще больше
половины. В доме Корнеля имеется маленький третий
этаж, еще меньший четвертый и пятый уже совсем ни-
чтожного размера.
Я хотел взглянуть на его почерк. Меня направили в
городскую библиотеку; там, в шкатулке со стеклян-
ной крышкой, на обороте «Подражания Христу», пере-
веденного французскими стихами, я увидел три или че-
тыре строчки, которыми этот великий человек, старый,
бедный, не признанный современниками, дарит этот
экземпляр какому-то картезианцу, своему «старинному
другу». Ученый библиотекарь поместил рядом с кни-
гой объяснение в такой форме: «Надпись, сделанная
собственной рукой Пьером Корнелем». Я насчитал в
этой библиотеке девять читателей; зато я услышал там
диалог, одновременно очень забавный и очень невежли-
вый, между двумя мнимыми учеными в области готиче-
ской археологии. Эти господа были до крайности гру-
бы друг с другом и к тому же на каждое утверждение
отвечали только противоположными утверждениями;
они не подкрепляли своего мнения никакими доводами.
Не является ли их жалкая ученость ученостью одной
только памяти?
Я полюбовался великолепной залой ожидания в су-
423
де, которую можно было бы реставрировать за тысячу
франков; здесь беснуется разъяренная статуя Пьера
Корнеля; он изображен в виде воина-забияки из театра
Амбигю-Комик.
Правительству следовало бы заказать точную ко-
пию этой воистину французской статуи и поставить ее
у входа в музей. Этот совет мог бы оказаться полезным,
но кто осмелится его дать? Я сделал бы то же самое и
со статуей Жанны д’Арк, которая украшает площадь,
носящую ее имя.
Из огромной темной залы, где беснуется статуя Пье-
ра Корнеля, меня ввели в соседний зал с великолепны-
ми панелями, в котором происходили заседания руан-
ского парламента. Это великолепие напомнило мне зна-
менитую тяжбу, для ведения которой герцог де Сен-Си-
мон сам приехал в Руан. Рассказ о ней очень забавен,
хотя мемуарист и не подозревает об этом. Герцог, в
сущности, человек честный и весьма гордый своею че-
стностью, имевший возможность получить двадцать
миллионов от регента и не попросивший его даже об
ордене святого Духа, повествует с важностью, как он
выиграл процесс в Руане, усердно приглашая судей на
свои ужины. Он насмехается над другим герцогом,
своим противником, у которого не хватило ума завести
в Руане открытый стол. Что же касается его самого, то,
выиграв процесс, он взял под свое покровительство
брата одного из своих судей, сделав его полковником,
генерал-майором, генерал-аншефом. Человек этот был
впоследствии убит, когда командовал войсками в одну
из последних кампаний Людовика XIV в Италии.
Забавнее всего то, что герцог де Сен-Симон и его
судьи считали себя вполне честными людьми. Француз
в своих суждениях неспособен отойти от моды. Свобода
печати ведет борьбу с этим недостатком, и она переде-
лает национальный характер, если только удержится.
Париж, 18 июля 1837 г.
Самое приятное для меня в путешествии — это то,
что все мне кажется изумительным по возвращении.
С восторгом, с сердцем, трепещущим от радости, я про-
хожу по улице Мира и по бульвару, хотя в день моего
424
отъезда они казались мне только удобно расположен-
ными.
Я расплачиваюсь теперь за дни увлечения, которые
провел в Оре, изучая бретонские нравы, и в Сен-Мало,
шатаясь по морю в лодке, как в радостные праздные
дни своей молодости. В Париже я не сплю и двух ча-
сов за ночь.
Я думал закончить свое путешествие возвращением
в этот город, но случай решил иное. Один приятнейший
и очень ловкий молодой человек, который должен был
поехать по нашим делам на Бокерскую ярмарку, за-
болел, и я вновь отправляюсь сегодня вечером к бере-
гам Роны, где рассчитываю быть через пятьдесят часов.
Тараскон, 27 июля.
В Бокере писать оказалось невозможным, для этого
у меня не было там места. Однажды вечером, когда я
твердо решил выспаться, невзирая на блох и комаров,
я ушел за целое лье от города. В день моего приезда
на ярмарку я был так ошеломлен невероятным шумом,
что, кажется, в течение нескольких часов не мог дать
себе отчета в своих ощущениях; каждую минуту какой-
нибудь приятель пожимал мне руку и давал свой адрес.
На всех улицах, на лугу, на берегу Роны — всегда
толпа; каждую минуту кто-нибудь толкает вас лок-
тем, пытаясь проскользнуть вперед; все спешат, все
куда-то несутся, каждый бежит по своим делам. Та-
кая активность тягостна и особенно оскорбительна
в первую минуту, но вместе с тем она и забавна. Какие-
то музыканты жестикулируют и горланят, аккомпани-
руя себе на контрабасе и валторне; торговцы парфю-
мерией преследуют вас предложением духов высшего
качества, привезенных ими из Грасса; носильщики,
шатаясь под тяжестью огромных грузов, которые они
носят на голове, кричат вам «берегись», когда они
уже с вами столкнулись; разносчики газет дерут глот-
ку, выкрикивая содержание телеграфных известий
из Испании; толчея и давка такие, о каких в Париже
не имеют понятия. После нескольких часов бесцель-
ного шатания я оправился от своей растерянности; я
хотел взять свой платок, но он исчез, как и все, что
было в моих карманах. В Бокере слух поражают все-
425
возможные языки и наречия, и я, по-видимому, был
обворован в тот момент, когда из тщеславия старался
понять, что говорит красавец-каталонец, приглашав-
ший меня на бал сегодня вечером. Впрочем, нельзя
быть обворованным с меньшими неудобствами: я ку-
пил носовой платок в лавке, не пройдя и трех шагов.
Богатый торговец, с которым я веду дела, расска-
зывает мне, что еще задолго до ярмарки самые круп-
ные негоцианты заботятся о найме дома, квартиры
или комнаты. Теперь здесь в каждой комнате четыре
или пять кроватей; сам хозяин перебирается на чер-
дак; зато ярмарка не только дает ему средства для
оплаты квартиры, но и избавляет его от необходимо-
сти работать в течение всего года.
Здесь есть обычаи, имеющие силу закона. Торгов-
цы шерстью и суконщики должны жить либо на Боль-
шой, либо на Верхней улице. Суконщики платят за
квартиру гораздо дороже, потому что они продают
«богатый товар».
Торговцы бельем устраиваются поблизости от
Ронского шлюза; евреи занимают среднюю часть од-
ной определенной улицы, по обоим концам которой
располагаются торговцы кожей.
Снимают не только лавки в домах; перед наруж-
ной стеной, от одной лавки к другой, тянутся ларьки,
крытые холстом. Используются даже каменные
скамьи, кое-где поставленные вдоль домов: на них
продают мелкую галантерею.
Особенность этой ярмарки в том, что толпа здесь
повсюду и костюмы так же разнообразны, как и наре-
чия. Но что прежде всего поражает и придает исклю-
чительное своеобразие лабиринту, в котором толпа
суетится и кружится, как в водовороте,— это обилие
полотнищ бумажной ткани всевозможных цветов и
форм — квадратных, треугольных, круглых, колышу-
щихся поперек улицы в пятнадцати футах над голо-
вами, наподобие картин. Торговцы подвешивают их
на веревках, протянутых через улицу, от одного дома
к другому. На этих кусках ткани обозначены их име-
на, постоянное жительство и адрес в Бокере. Таким
способом каталонский коммерсант может узнать, что
его приятель, греческий коммерсант, участвует в яр-
426
марке; было бы бесполезно спрашивать адрес среди
этой толпы людей, посторонних друг другу и не знаю-
щих своих соседей.
Эти вывески радуют глаз; в день моего приезда
их, к несчастью, колыхал сильный мистраль, убиваю-
щий беспечную радость. Одни из них были из хлопча-
тобумажной ткани ярко-красного цвета с большими
белыми буквами; другие — из ткани желтого цвета,
испещренной готическими буквами; третьи — из зеле-
ной с красными буквами; на последние было больно
смотреть.
Общий вид всех этих флагов имеет в себе что-то
восточное и напоминает корабль, который украсили
к праздничному дню.
Что же касается поведения людей, вот первая ха-
рактерная черта: обычаи, требующие много времени,
исчезают — все здесь делается быстро. Такой городок,
как Бокер, не мог бы вместить толпы торговцев, при-
бывающих из Неаполя, Генуи, Греции, из всех южных
стран; к счастью, на берегу реки есть обширный луг,
окаймленный высокими деревьями,— это луг святой
Магдалины, который нравится мне гораздо больше,
чем город. Там наскоро ставят множество дощатых
бараков. Вследствие сильной жары многие торговцы
даже предпочитают им палатки; так образуются ули-
цы, площади, узкие проходы. Каждый изображает на
вывеске образцы своих товаров, и обычно торговцы
из той же местности группируются на одной улице.
Прогуливаясь из любопытства после заключения
первых сделок, я прежде всего увидел лавки марсель-
ских торговцев мылом, бакалеей и аптекарскими то-
варами; дальше парфюмеры из Грасса выставили
свои помады и душистое мыло, парфюмеры из Мон-
пелье— свои духи и бальзамы. Я купил превосходную
португальскую воду г-на Дюрана. Продвигаясь впе-
ред, я увидел множество бараков, которые были пол-
ны винных ягод, слив, изюма и миндаля. Затем нас
поразил запах более сильный, чем приятный; мы при-
ближались к улице, стены которой, очень толстые и
довольно высокие, были составлены исключительно из
луковиц и из головок чеснока; мы обратились в бег-
ство.
427
В конце луга, куда мы направились, чтобы глот-
нуть хоть немного свежего воздуха и тщетно надеясь
освободиться от толпы и от пыли, мы увидели малень-
кую часовню, где служат мессы.
— Вот наконец дом, где ничего не продают,—
сказал г-н Бижильон.
Мы ошиблись: там сбывали приезжим испанцам
четки в огромном количестве.
Нами завладел торговец лимонадом, уверявший,
что у него превосходный газированный лимонад, кото-
рый уже два часа стоит на льду; мы последовали за
ним, стараясь пробраться сквозь толпу. Надо было
выйти на Главную улицу. Кафе, бильярдные, места,
где танцуют, находятся на Главной улице, а сзади
нее тянутся длинным рядом балаганы фигляров, фо-
кусников, а также палатки, где показывают живых
зверей или восковые фигуры знаменитостей. Тишина
стояла только в том углу, где находилась фигура На-
полеона, покоящегося на своем смертном ложе на
острове Святой Елены. Он был в полной форме капи-
тана инженерных войск. Когда прошла минута молча-
ливого созерцания, раздался голос служителя балага-
на, заявившего, что он является обладателем платка,
которым император повязывал себе голову. Каждый
захотел дотронуться до этого платка; малому давали
по два су, а тот был так уверен в своей публике, что
кричал во все горло:
— Господа, это моя личная собственность, но не
давайте ничего, если не хотите; никто вас не застав-
ляет.
— Вы видите,— сказал я г-ну де Шарену,— на-
сколько Наполеон пользовался любовью народов. При
нем свобода была бы невозможна. Да здравствует
битва при Ватерлоо!
Не только дома в городе, бараки и палатки на лугу
святой Магдалины переполнены народом, но даже и
река, как ни быстро ее течение, покрыта барками, в
которых спят по восемь — десять человек; каждая
из них имеет свое место, определяемое, по-видимому,
ее формой и страной, откуда она прибыла. До смерти
Фердинанда VII испанцы приезжали толпами и на-
купали во Франции товаров на сто восемьдесят мил-
428
лионов; теперь их всем снабжают англичане, и они
покупают во Франции всего на пятнадцать миллионов
франков.
Я различил каталонские парусные суда, генуэзские
фелюги, марсельские шлюпки. Из Тулузы, Бордо,
Бретани и некоторых других океанских портов суда
приходят по Лангедокскому каналу. Барки из Лиона,
Гренобля и Баланса следуют по Роне. Сейчас только
и разговоров, что об одной из этих барок, которая
наткнулась на бык моста Сент-Эспри, причем утонуло
двадцать человек — то есть, надо полагать, двое.
Баржи, спускающиеся по Роне, сделаны из легких
досок; как только товар распродали, судно разбира-
ют и доски тут же продают. Вместо вывесок на них
соломенные манекены женщин, деревянная решетка,
огромный полишинель шести футов высоты и т. п.
Если во время ярмарки в Бокере у купца нет вывески,
заметной еще издали и отличающейся от других, его
невозможно разыскать.
Официально ярмарка длится только неделю— с
22 по 28 июля включительно; но этот срок удлиняют.
Ее таможенные льготы, бывшие очень значительными
до революции и заставлявшие стонать бедных откупщи-
ков, были установлены Людовиком XI в 1463 году.
Путешествие в Бокер — праздник для всех. Приказ-
чики торговых домов приезжают обычно за две неде-
ли до открытия; они принимают поступающий товар,
записывают его, раскладывают надлежащим образом;
очень веселое время для этих бедных молодых людей,
которые ведут здесь крайне деятельную жизнь и на-
ходятся вдалеке от хозяйского глаза. Я вижу здесь
очень мало лиц с выражением желчности, уныния и
подозрительности, которые так часто встречаются на
улицах Лиона или Женевы. Это отсутствие унылой
желчности объясняется отчасти тем, что огромная
толпа Бокера состоит главным образом из южан.
Для южан самое веселое время наступает, когда
раздается «Ave, Maria» (то есть с наступлением суме-
рек). Тогда спешат кое-как закрыть дома, бараки,
палатки. Мелкие торговцы обычно устраивают себе
постель на прилавке и привязывают рядом своих
собак.
429
На следующий день мистраль прекратился. Из-за
пыли и удушливой жары я принял предложение одно-
го приятеля из Берри, и мне устроили постель на же-
лезных брусьях в одном из бараков на лугу святой
Магдалины.
Приготовив постели и оставив их под охраной «де-
журного приказчика», мы перестали думать о делах.
Все расходятся в разные стороны, помышляя только о
развлечениях: каждый стремится найти первую кра-
савицу— «львицу», как говорят англичане. С этой
целью бегут в балаганы, зверинцы, на скачки, к ка-
натным плясунам или в театр, который действительно
неплох. Здесь выступал один лангедокский актер, ко-
торый очень хорошо играл в комедии «Глухой, или
Переполненная гостиница», восхищавшей когда-то
нас в дни ранней юности. Его жена божественно ис-
полняла роль Петронильи. Каламбуры и весь искус-
ственный ход действия в этом водевиле как будто на-
рочно созданы для ума коммивояжера. Он находит в
пьесах г-на Скриба слишком неприкрашенную
правду и слишком большое сходство с «Мизантро-
пом». По его словам, гений прежде всего скучен.
К половине десятого хорошее общество отправляет-
ся на луг, едят мороженое. В это время со всех сторон
раздаются звуки инструментов: здесь бал жителей Ни-
ма, там — Экса, дальше — авиньонцев; каждый разы-
скивает бал своих земляков. Звуки провансальской
дудки все время сливаются со скрипками и контраба-
сами, временами заглушая их. Эта дудка не стоит вал-
торны цыганских музыкантов, которая оживляет сады
Лейпцигской ярмарки, зато она веселее: меньше дума-
ешь о музыке и больше о пляске, о том, чтобы, не от-
кладывая, пользоваться быстротечной жизнью.
Я каждый вечер ходил на бал каталонцев, кото-
рые пляшут под треск кастаньет, распевая песни сво-
ей родины. Я люблю испанцев до страсти; это сейчас
единственный народ, который осмеливается делать то,
что хочет, не думая о зрителях. В некоторые вечера
этот бал был очарователен. Но что больше всего при-
дает веселья ярмарке,— это множество молодых жен-
щин из Сент-Этьена, Гренобля, Макона, Монпелье,
Безье, Экса, и т. д., и т. д., которые добились от мужей
430
согласия хоть раз в жизни побывать на Бокерской
ярмарке; обычно это происходит в год, следующий за
рождением первого ребенка. Можно себе представить,
какие причуды, по выражению испанцев, порождает
любовь или то, что больше всего на нее походит, среди
такого скопления людей, из которых богачи всецело по-
глощены крупными коммерческими операциями, в то
время как для молодежи ежедневные обязанности
сводятся к чисто физической работе. Молодая жен-
щина, приезжая в Бокер, прежде всего ищет необыч-
ных удовольствий. Осмелюсь ли заметить, что к вели-
кому ущербу для нравственности в Бокере ничего не
принимают всерьез, кроме неуплаты по векселю. По-
звольте повторить то, что сказала мне хорошенькая
двадцатипятилетняя женщина, которая, право, более
рассудительна, чем другие:
«Тут женщина уверена, что никогда больше не
встретит человека, с которым позволила себе минут-
ную слабость, между тем как в маленьком городе она
должна помнить, что вечно будет иметь его перед гла-
зами, и он может стать ее врагом!»
Нимский префект получает шесть тысяч франков
за управление ярмаркой.
Вполне понятно, что такое большое стечение
незнакомых друг другу людей и на таком тесном про-
странстве должно привлекать массу мошенников и
девиц легкого поведения. Мошенников тем труднее
уличить, что каждый из них выдает себя за торговца
каким-нибудь товаром. Мне нигде не встречались та-
кие превосходные, терпеливые и беспристрастные
жандармы, как на Бокерской ярмарке. Бокерским во-
рам несвойственны продуманность и разнообразие
комбинаций, отличающие воров Гибрейской ярмарки,
но в них много забавной подвижности и наглости. Что
труднее всего найти в Бокере, среди стольких товаров
всех сортов,— это сдержанный тон, который безусловно
обязателен в Париже. Признаюсь в этом, краснея: все
здесь балагурят и проказничают.
Бокер — маленький и очень безобразный городок;
говорят, что, за исключением времени ярмарки, нет
более скучного места в мире. Здесь нанимают дома,
дворы, бараки на год вперед, и плата за них так высо-
431
ка, что «букерцы» (как их называют в Провансе) жи-
вут на нее целый год. Поэтому они очень не любят за-
ниматься каким-нибудь ремеслом и питают отвраще-
ние ко всякому труду, вследствие чего постоянно зе-
вают. Чтобы одеться и обуться, они ждут ярмарки.
Рассказывают, что ученый Милен, говоря о Бокере,
описал со всеми подробностями церковь, разрушен-
ную за десять лет до его приезда.
Тараскон, 28 июля.
Наконец-то мистраль, мучивший нас в продолже-
ние почти всей ярмарки, дал нам небольшую пере-
дышку.
Рассудительный Адам Смит утверждает, что нали-
чие ярмарок свидетельствует о младенческом состоя-
нии торговли; не знаю, как согласовать это утвержде-
ние с огромным успехом современных ярмарок
в Лейпциге, Бокере и Синигалье. По-моему, смысл
есть только в ярмарках для сбыта предметов роскоши;
человек поддается соблазну и покупает подарки для
интересующей его женщины. Я поднимаюсь на пло-
щадку прелестного тарасконского замка; его изящные
очертания, которые видны из Бокера, больше выделя-
ют красоту Роны.
Бокер прославлен творениями трубадуров. Там
разыгрался очаровательный роман Окассена и Нико-
летты— приемной дочери виконта де Бокера. Именно
в этом городе следовало бы изучать историю рыцарст-
ва. Мужчины внезапно решили забыть о реальной
«пользе» и избрать женщин судьями своих достоинств.
Мы больше чем надо излечились от этого приятного
заблуждения. Последние ее формы — это fashion и
Гремель. Теперь быть знатным недостаточно, надо
быть fashionable.
Цивилизация, распространившаяся на далекое рас-
стояние из марсельской республики, подготовила
почву для правления утонченных и рыцарственных
властителей, которые придают столько обаяния исто-
рии Прованса. Раймонд V созвал в 1172 году в Бокере
торжественное собрание вельмож, и каждый прибыв-
432
ший сюда рыцарь старался блеснуть роскошью. Рем-
бо велел провести при помощи двенадцати пар быков
длинные борозды во дворах и в окрестностях замка и
в этих бороздах посеял тридцать тысяч су (тогда
су был равноценен теперешнему франку).
Вильгельм Громартель приказал приготовить на
огне восковых факелов все блюда для своего личного
стола и для угощения трехсот рыцарей. Такое безу-
мие очень удивило бы грека — современника Аспазии.
Аспазия была очаровательна, но она не была судьей
мужских достоинств. Сейчас мы возвращаемся к време-
нам Аспазии.
Раймонд де Во приказал сжечь перед собравшимися
рыцарями тридцать самых красивых из числа приве-
зенных им лошадей.
Однажды во время пребывания в Бокере мы под-
нялись к старинному замку, столь прославленному
историками рыцарства; от него остались только раз-
валины; в 1632 году Людовик XIII велел его разру-
шить. Вид с вершины этого холма довольно красив;
великолепная Рона и своеобразный Тарасконский за-
мок скрашивают то, что могло бы показаться обыден-
ным. Жители Лангедока называют его Bel-caire, это
означает: Beau quartier *.
Две вещи мешали мне полностью наслаждаться
удовольствиями Бокера. Осмелюсь ли назвать их?
Прежде всего — мистраль, а затем блохи — враг, ко-
торого я больше всего боюсь — для меня в сто раз луч-
ше встретиться с разбойниками на большой дороге.
Когда мистраль стихал, я ходил гулять по великолеп-
ному решетчатому мосту, ведущему в Тараскон. Этот
мост имеет четыреста сорок метров в длину, обошел-
ся в 800 тысяч франков и приносит своим владельцам
100 тысяч франков годового дохода. Я прихожу в
восторг, когда вижу успех прекрасного, смелого пред-
приятия.
Мы встречались в Бокере с одним ученым. Это че-
ловек с большими знаниями, но невыносимый педант.
Он сообщил нам, что насчитал в провансальском наре-
чии три тысячи слов нелатинского происхождения.
* Прекрасный квартал (франц.).
28. Стендаль. Т. XII. 433
Dun по-кельтски означает возвышенность. Мы сохрани-
ли слово dunes *. Отсюда названия городов: Верден,
Иссуден, Шатоден. Van означает гору, dor — ручей:
Дюране, Дордонь, Дуара. Вот самые простые фразы, в
которых все подчеркнутые слова — вэльскйе и сохра-
нились во французском языке: Се quai conduit au pare.
Sur ce banc je vois un tas de brocs, cette corde fine est
de la drogue. Fi, de cette cotte blanche **.
Но самым большим очарованием Бокера было для
меня общество и, смею сказать, дружба г-на и г-жи
Шарен. Должен сознаться, я колеблюсь, рассказать
ли связанную с ними историю. Помимо того, что она
несколько неприлична, это приключение — самое инте-
ресное из всего встреченного мною во время поезд-
ки— в письменном изложении слишком длинно; да, в
сущности, и приключения-то не было, и в конце рас-
сказа не хватает острого словца. То, что прочтет
здесь снисходительный читатель, надо поэтому рас-
сматривать только как беглое наблюдение над причу-
дами человеческого сердца. Если же ваша доброде-
тель возмутится, я скажу, что вся эта история — вы-
мысел.
Мы с Тибервалем провели в Бокере несколько при-
ятных дней в обществе г-на и г-жи Шарен. Господин
Шарен — высокий, красивый немец, с орлиным носом
и прекрасными светлыми, тщательно причесанными
волосами. Хотя он и негоциант, но, как мне кажется,
путешествует не столько ради дел, сколько ради соб-
ственного удовольствия. Для нас же главным делом
было добиться хоть некоторого расположения г-жи
Шарен, очарование которой не только в ее совершен-
ной красоте. В выражении ее лица столько наивности
и вместе с тем одухотворенности, что о красоте ее как-
то забываешь. Осторожный человек при встрече с
г-жой Шарен только тем и озабочен, как бы в нее не
влюбиться. Правда, ему помогает в этом мудром на-
мерении исключительное достоинство ее манер. Один
* Дюны (франц.).
** Эта набережная ведет в парк, на этой скамье я вижу
кучу кувшинов. Эта тонкая веревка — дрянь. Тьфу на эту белую
юбку (франц.).
434
нз умных людей Бокера сказал, что ее жесты — словно
отзвук великой души. В числе других ее очарований —
самая добродушная детская улыбка, какую мне толь-
ко приходилось видеть. В этой прелестной улыбке
много остроумия, но совершенно беззлобного. Отсут-
ствие душевной черствости и есть, на мой взгляд, то,
что составляет чарующую привлекательность стран,
лежащих за Рейном. Это качество тем более поражает
в г-же Шарен, что она принесла не то 800 тысяч, не то
миллион франков в приданое.
Вот что, однако, несколько усложняет нашу исто-
рию: у г-на Шарена есть близкий друг, г-н Мюнх, че-
ловек маленького роста, мускулистый, изящно сло-
женный, элегантно одетый и, как ни чужд он нашим
обычаям, блещущий остроумием, весьма редко встре-
чающимся у немцев. У него тоже очень хорошенькая
жена — пикантная брюнетка, чрезвычайно гордая и,
как мне кажется, несколько сумасбродная. Господин
Мюнх — негоциант, как и его друг, видимо, очень бо-
гатый, путешествует вместе с г-ном и г-жой Шарен.
Год назад они уехали из своего города,— вероятно, это
какой-то большой саксонский город, если судить по их
великолепному немецкому выговору. Но откуда они,
никто из них не говорит. На второй же день после то-
го, как я был введен в это любезное немецкое общест-
во, в нем произошел «семейный разлад». Может быть,
Шарен приревновал к моему другу Тибервалю, моло-
дому французу с довольно изысканными манерами и
очень привлекательному во всех отношениях. Но вот
что странно: Шарен приревновал к нему не свою же-
ну. Тиберваль явно ухаживал за высокоблагородной
г-жой Мюнх, этой горделивой принцессой с прекрас-
ными черными волосами. Ревность славного немца бы-
ла слишком очевидна. Мы с Тибервалем были в
полном недоумении и после нескольких военных со-
ветов решили, что необходимо удвоить внешнюю ве-
селость, правда, не мне (мне с моим ломаным не-
мецким языком была поручена роль простака).
Я стал редко смеяться, чтобы не быть заподозренным
в иронии.
Немцы выходят из себя, сталкиваясь с тем, что
они называют французской иронией. И вот, претендуя
435
на полное ее отсутствие, я дохожу до сентиментально-
сти, изрекаю прописные истины, и все это только для
того, чтобы войти к ним в доверие. Тщетные усилия!
Мюнх с женой на третий день отбывают в Сетт под
предлогом увеселительной поездки, хотя для этих бла-
годушных, спокойных немцев ничто не может сравнить-
ся с бокерским шумом, который они принимают за
самую восхитительную веселость.
Мюнх с восторгом скупает все книги на прован-
сальском наречии, какие только может достать, и спо-
собен ночи напролет говорить с нами о судах любви.
Чувствовалась какая-то тайна, которую мы бессильны
разгадать. Будь я хозяином своего времени, я посвя-
тил бы этому Две недели, настолько я до глубины ду-
ши влюблен даже в видимость доброты и простоты
сердечной. Но сказать «видимость» здесь несправед-
ливо. Никто не бывает так искренне добр, как немец
(если он не дипломат по профессии).
Немец прыгает в окно. «Что вы делаете?» — спра-
шивают его. «Я хочу быть бойким». Это словцо харак-
терно для политического деятеля Германии. Он счи-
тает нужным вечно хитрить и стремиться во всех отно-
шениях подражать де Талейрану. Представьте себе
сами впечатление от этой странной выходки.
Я уехал, так и не разгадав секрета двух прекрас-
ных немок и их мужей, но взял с Тиберваля клятву,
что он мне напишет, если после моего отъезда тайна
раскроется. Почему Шарен ревнует г-жу Мюнх, если
он любит свою жену, к тому же столь очарователь-
ную?
Не знаю, до какой степени дошло увлечение Тибер-
валя. Когда его сердце затронуто, он становится не-
проницаемым. Но, как видно, его задело за живое. Вот
что я узнал косвенным путем. Тиберваль обратился к
советам врача, не выходил в Бокере из комнаты и та-
ким способом смог, не вызывая толков, отправиться на
воды в Баньер через несколько дней после того, как
туда прибыли наши прекрасные немки,— кстати, они
задушевные подруги.
Спустя четыре месяца Тиберваль присылает мне из
Дрездена крошечное письмо из шести строк. Стран-
ная краткость! Автор письма поражен в самое сердце.
436
Чтобы-сдержать данное слово, он сообщает мне раз-
гадку; я же, в свою очередь, хочу поделиться ею с чи-
тателем, по возможности не оскорбляя его высокую
добродетель.
Я не стал бы, конечно, рассказывать о подобном
случае, если бы действующие лица были французами.
Но господа Мюнх и Шарен живут за несколько сот лье
от нашей границы. И хотя судьба щедро наделила их
всевозможными преимуществами, они в глубине души
побаиваются, что их сочтут тяжеловесными и грубыми.
Они находятся в цвете лет, со вкусом наслаждаются
своим большим состоянием, одарены прямой и возвы-
шенной душой. В Бокер они приехали из Неаполя, отку-
да их прогнал страх холеры. Обо всем этом писать
легко, гораздо труднее рассказать об остальном. Поки-
нув все вместе родной город, они ехали в двух экипа-
жах. Как только они доехали до Бриксена, на границе
Италии, в ста лье от дома, Мюнх, обладающий весьма
своеобразным умом, сказал своему другу:
— Ты ухаживаешь за моей женой. Нет, не отрицай
этого. Ты, дорогой друг, сделаешь все возможное, что-
бы обмануть меня. А достойно ли друзей детства обма-
нывать друг друга? Но, с другой стороны, неужели же
нам отказаться от интересного полуторагодичного путе-
шествия, которое мы задумали вместе совершить? Что
касается меня, то я не выдержу одиноких вечеров и
один не поеду. Но если ты собираешься отбить у меня
жену, которая очень хороша, то ведь и твоя прелестна,
и я, может случиться, буду изо всех сил стараться от-
платить тебе тем же. Какие бы клятвы мы друг другу
ни давали, это ничего не изменит. Силой вещей каж-
дый из нас оказывается вынужденным ухаживать за
женой другого, и мы, несомненно, вернемся домой
смертельными врагами. Хорош будет результат совмест-
ной поездки двух старых друзей, друзей со школьной
скамьи — ведь мы с тобой вместе учили азбуку! Мы в
тридцати лье от Вероны, куда приедем завтра вечером.
Там мы проведем сутки, чтобы осмотреть картинные
галереи и древности, а на следующий день уедем из
этого прекрасного города. Так вот! Давай с этого же
дня поменяемся женами. Госпожа Шарен всюду будет
называться госпожой Мюнх, а госпожа Мюнх — госпо-
.437
жой Шарен. На обратном пути в той же Вероне, черев
которую мы будем возвращаться, каждая из дам вер-
нется к своему законному повелителю. И мы никогда
никому ни слова не скажем о том, что было.
Это предложение было сделано с полным доброду-
шием, в присутствии обеих дам. Ответом было молча-
ние, которое тянулось целые сутки. Один только Мюнх
осмеливался прерывать его. Он говорил своему другу:
— Если твои мещанские предрассудки не мирятся
с этим проектом, простимся немедленно. Но если, как
истые, благородные сыны Германии, презирая всякую
ложь, которая охладила бы нашу дружбу, мы решимся
быть искренними, продолжим наше прекрасное путе-
шествие по Италии.
На этом в конце концов и порешили. И я, хотя и не-
достаточно зная, но искренне любя этих прелестных
немок, готов побиться об заклад, что они будут пример-
но вести себя всю остальную жизнь. Что же касается
Тиберваля, то он ничего не добился, хотя и был страст-
но влюблен и весьма искусен в любовных делах.
Ним, 1 августа 1837 г.
Совершив поездку в Бокер, что в глазах моего те-
стя является проявлением необыкновенной преданности
интересам нашей фирмы, я даю себе на несколько дней
отпуск, чтобы осмотреть Ним, Пон-дю-Гар и Оранж.
Приехав в Ним в пять часов утра — путешествовать
теперь из-за чрезвычайной жары можно только ночью,—
я бегу к Квадратному дому. Какое мещанское на-
звание для этого прелестного маленького храма! Преж-
де всего он вовсе не квадратный, а имеет форму играль-
ной карты, как и всякий порядочный античный храм.
Его небольшой открытый портик, поддерживаемый оча-
ровательными коринфскими колоннами, вырисовывает-
ся на голубом южном небе. Другие колонны, располо-
женные вокруг портика, наполовину вделаны в стену,
что теперь не модно. Общее впечатление великолепно;
я видел более величественные здания в Италии, но ни
в одйом из них не было той античной прелести, в кото-
рой перегрузка орнаментами не исключает истинной
красоты. Это словно улыбка человека, который обычно
серьезен. Душа испытывает сладостное волнение при
438
виде этого храма, а между тем в нем не более семидеся-
ти двух футов длины и тридцати шести ширины; он
меньше, как видите, чем большинство готических церк-
вей в наших деревнях; а насколько больше он говорит
душе! Впрочем, они совсем по-разному воздействуют на
нее. Квадратный дом весьма далек от того, чтобы вну-
шать ужас или даже печаль.
Храмы античных народов были малы, а цирки очень
велики; у нас — наоборот: наша религия запрещает зре-
лища и предписывает умерщвление плоти. А римская
религия была праздником: она не требовала, чтобы
верующие жертвовали своими страстями, а лишь на-
правляла их на пользу родины, и потому ей не нужно
было собирать верующих на долгие часы с целью за-
печатлеть в их душах боязнь адских мучений.
Есть пять достопримечательностей, которые надо
осмотреть в Ниме: 1) храм, 2) арены, 3) античные ба-
ни, или «Нимфей», 4) башня Мань и 5) ворота Августа.
Читателю следовало бы разыскать какое-нибудь
изображение Квадратного дома. Уже пятый или ше-
стой раз я вижу этот прелестный храм, и с каждым при-
ездом сюда он доставляет мне все большее наслажде-
ние. Кольбер имел намерение перенумеровать его кам-
ни и перевезти их в Париж. В основе этого лежала не-
плохая мысль,— Вольтер не стал бы выбиваться всю
жизнь из сил, чтобы прославить до небес величавый
Гренельский фонтан. Но все же хорошо, что этот план
не был осуществлен: бездарный архитектор по имени
Мансар, который в своем искусстве был чем-то вроде
фаворита Людовика XIV, при сборке этого античного
здания, несомненно, добавил бы к нему какой-нибудь
нарядный орнамент.
Теперь было бы очень просто соорудить в Париже
его точную копию, но ученые-академики никогда иы яа
это не согласились. В нем есть вделанные колонны,
пропорции капителей слишком коротки, число модильо-
нов нечетное, и т. д., и т. д. Действительно, архитекторы
времен Антонина, жившие в Риме, мыслили иначе, чем
те ученые, которые живут в Париже среди самых не-
лепых зданий, способных в конце концов испортить
вкус. Вся эта глупая ученость, если изложить ее вуль-
гарным языком, сводится к следующему: нужно нало-
439
жить запрет на Монтескье, ибо, говоря о некоторых
душевных переживаниях, он не пользуется оборотами
речи Боссюэ. Нужна ли в Париже биржа — строят
античный храм; нужна ли церковь — снова античный
храм. Если уж наша жалкая архитектура бессильна
создавать здания, которых требуют наш климат и нра-
вы, ей следовало бы лучше копировать готические стро-
ения. Что может быть безобразнее домов, в которые
она вводит греческие колонны?
Иметь в Париже римский Пантеон, несколько гре-
ческих храмов или даже Квадратный дом — что
было бы очень нетрудно благодаря великолепному
описанию его, сделанному Клериссо (1778 год),— та-
кая мысль покажется совсем простой в 1880 году, когда
дети, находящиеся теперь в коллеже, станут министра-
ми. Против возведения античных храмов будет гово-
рить только их недостаточная высота.
Вот несколько слов об этом прелестном Квадрат-
ном доме. (Я умоляю читать эти строки, имея перед
глазами хотя бы самую плохую гравюру.) Квадрат-
ный дом походит,— но в уменьшенном, очень умень-
шенном виде — на церковь святой Магдалины, с той
разницей, что его боковые колонны вделаны в стену.
У него шесть колонн по фасаду и одиннадцать по
бокам, считая дважды угловые колонны. Восемь из
этих колонн наполовину вделаны в стену; три осталь-
ные, совершенно изолированные, образуют впереди
храма открытый портик, который производит восхити-
тельное впечатление.
Эти тридцать колонн, из которых десять изолиро-
ваны и двадцать вделаны, коринфского стиля. Их вы-
сота — двадцать семь футов, три дюйма, три линии, и
их диаметр — два фута, девять дюймов. Они отдалены
друг от друга меньше, чем на длину двух диаметров, а
междустолбие в центре несколько шире. Капители,
украшенные оливковыми листами, очень изящны, так
же как и орнаменты антаблемента; модильоны считают-
ся неудачными.
Длина здания — семьдесят два фута; его высота и
ширина — по тридцать шесть футов; стена храма, в
которую наполовину вделаны колонны, имеет два фута
толщины и построена из прекрасного белого камня.
440
Она украшена легкими рустами, что создает спокой-
ный фон, на котором выделяются каннелюры тонкой
работы. Колонны фронтона в числе десяти образуют
pronaos, или портик, к которому поднимаешься по
лестнице из пятнадцати ступеней. Противоположная
сторона украшена так же, как и боковые.
По-видимому, северный портик, великолепный по
богатству отделки, был единственным источником све-
та. Крыша портика является современной реставраци-
ей, и кессоны потолка сделаны из папье-маше.
Г-н Сегье, умерший в 1784-м, догадался разобрать
надпись на фронтоне по отверстиям для гвоздей, кото-
рыми были прикреплены бронзовые буквы. Если чи-
тать надпись, руководясь его методом, то убеждаешь-
ся, что Квадратный дом был посвящен Марку
Аврелию и Луцию Веру, приемному сыну Антонина,
родившемуся в Ниме. Ведь вам известно, что при Ан-
тонине величавую простоту первого века заменили
роскошь и многочисленность деталей.
В 1823 году возымели пагубную мысль устроить в
Квадратном доме музей. Я заметил там скульптур-
ный обломок орла, несущего гирлянду.
В дни моей ранней юности я видел, как Квадрат-
ный дом подвергался самым позорным оскорблени-
ям: сотни детей швыряли камнями в птиц, гнездивших-
ся в скульптуре капителей, мальчишки лазали по
колоннам и т. д. Один префект, человек просвещенный,
г-н Дютерраж, окружил храм железной балюстрадой
и реставрировал Арены. К несчастью, в отношении
Арен у него оказались плохие помощники: вместо того,
чтобы предохранить античные постройки от разруше-
ния, их восстановили; ничто так не возмущает вообра-
жение, унесшееся в древние времена.
Так как я уже видел перед тем римский Колизей,
Веронский цирк и т. п., Арены Нима доставили мне
гораздо меньше удовольствия, чем Квадратный дом.
Этот амфитеатр представляет гармоничный овал, в
большем диаметре, с востока на запад, имеющий сто
тридцать один метр, включая толщину стен, а в мень-
шем — сто три метра. Он состоит из нижнего этажа,
прорезанного шестьюдесятью портиками, из второго
этажа, имеющего шестьдесят аркад, и из аттика, кото-
441
рый заканчивается на высоте двадцати одного с поло-
виной метра над землей. Было четыре главных входа;
над северным — рельеф двух бычьих голов. Все здание
в невыдержанном тосканском стиле, приближающем-
ся к дорическому. Внутри имелось тридцать четыре ря-
да расположенных уступами скамей; семнадцать из
них еще сохранились в более или менее поврежденном
виде. Этот амфитеатр вмещал двадцать две тысячи
зрителей. Впрочем, все эти точные цифры только рас-
холаживают воображение. Найдите эстамп; нет ничего
более достойного любознательности путешественника,
чем великолепные листы г-на Клериссо.
Освобожденные г-ном Дютерражем от всех загро-
мождавших их лачуг, Арены теперь занимают центр
обширной площади, и можно одним взглядом охватить
их в целом. Это сооружение кажется мне низким по
сравнению с римским Колизеем. Наружная стена ним-
ских Арен почти полностью сохранилась, верхушка их
также мало пострадала. Уцелела и большая часть про-
сверленных камней, в которых укреплялись шесты с
холстами, предназначавшимися для защиты зрителей от
солнца. Когда доходишь до архитектурных деталей, то
в нимском амфитеатре оказывается много недостатков,
которых нет в амфитеатре Арля.
Лепные украшения Арен закончены только в части,
обращенной к западу. Встречается довольно много
фаллусов, изваянных на замочных камнях сводов. Над
одним из входов — изображение передней части двух
быков очень выпуклой лепки; есть основания предпо-
лагать, что все входы были украшены таким же обра-
зом. Возможно, что это лесть императору Августу:
Светоний рассказывает, что этот государь родился в
доме, фасад которого был украшен бычьими головами.
Многие из больших камней, служивших скамьями, раз-
делены чертами, которые разграничивают места, пред-
назначенные каждому зрителю. Все эти детали, когда
видишь их на месте, дают ощущение близкой реально-
сти, что совершенно пропадает при рдрсказе.
Именно Арены больше всего пострадали от невеже-
ства нимских архитекторов. Вместо того, чтобы только
укрепить части, которым грозило разрушение, их со-
вершенно переделали; это перестройка, а не реставра-
442
ция. Такое же варварство допустили в Риме по отно-
шению к очаровательной арке Тита.
Арены сложены из нецементированных камней,
скрепленных бронзовыми скобами. Король Теодорих из-
дал приказ, запрещавший вырывать эти скобы. По-
падаются камни длиной в восемнадцать футов. Как
все большие римские строения, Арены в средние века
служили крепостью.
Нимский водоем представлял бы теперь чудесные
античные руины, быть может, прекраснейшие из всех
существующих во Франции, если бы не было затрачено
два миллиона на его реставрацию. В настоящее время
этот водоем представляет собой просто канал, вы-
ложенный каменными плитами, окаймленный балю-
страдой и скорее напоминающий крепостной ров, чем
богатый источник струящейся воды. Следствием про-
изведенного ремонта явилась лихорадка, которою этот
водоем награждает жителей соседних домов.
Ближайшие к нему развалины, которые решено бы-
ло сохранить,— это Нимфей. Мы видим здесь аркады,
заделанные каменной кладкой в более поздние време-
на; одна, оставшаяся открытой, служит входом. Внутри
это большой сводчатый зал с шестнадцатью колонна-
ми, поддерживающими зубчатый карниз, на котором
покоится свод. Стены сложены из огромных нецемен-
тированных камней, соединенных скобами. Счастье их,
что они отличались такой прочностью! В 991 году это
здание было передано монахиням бенедиктинского ор-
дена, которые его хорошо сохранили; оно было почти
нетронуто, когда они оставили его в 1552 году. В 1576
году оно служило одному фермеру дровяным складом;
завистливый сосед поджег находившиеся в нем дрова,
и от сильного пожара большинство камней растреска-
лось. В следующем, 1577 году, когда маршал де Бель-
гард осадил Ним, жители, чтобы помешать ему укре-
питься в этом здании, разрушили всю его переднюю
часть.
Что может быть приятнее и живописнее, чем внут-
ренняя часть этих терм в настоящее время? Я с удо-
вольствием провел там сегодня, 1 августа, целый час.
Несмотря на чрезвычайную жару, в тени этих высоких
римских стен царила чудесная прохлада. Земля покры-
443
та всякого рода прекрасными обломками. Можно по-
думать, что вы в Риме.
Поблизости от этих римских бань имеется возвы-
шенность, на которой находятся довольно бесформен-
ные развалины, называемые башней Мань. Ее исполь-
зовали, устроив в ней телеграф. Это печальные остатки
разрушенной могилы, каких очень много в окрестно-
стях Рима, например, не доходя ста шагов до ворог
Альбано. Какой только чепухи не говорили, чтобы объ-
яснить, чем являлось это здание! Дейрон утверждал,
будто это был маяк, Астрюк полагает, что это галль-
ский храм; по утверждению других, здесь помещалось
государственное казначейство. Можно сказать только
одно: высота Этого здания примерно равняется тридца-
ти девяти метрам.
При срытии укреплений, сооруженных в 1194 году,
при Раймунде V, графе Тулузском, были найдены ста-
ринные ворота, состоявшие из четырех пролетов. На
этих воротах можно разобрать надпись; она до сих пор
ясно видна по выемкам, предназначенным для бронзо-
вых букв, которые впоследствии были сняты: «Цезарь
Август, избранный консулом в одиннадцатый раз на
восьмом году своего пребывания трибуном, приносит в
дар Ннмской колонии эти двери и стены». Август был
в восьмой раз облечен властью трибуна во второй поло-
вине 738 года по римскому летосчислению и в первой
половине следующего года, что дает возможность
определить вероятную дату постройки Арен (за 15 лет
до христианской эры).
Эти ворота Августа, расположенные напротив Рим-
ских ворот на Домициановской дороге, служили при
римлянах главным входом в город. Ним, который на-
чиная с 1814 года слишком много заставил о себе гово-
рить, насчитывает сорок две тысячи жителей; он рас-
положен посреди плодородной равнины, которая
окружена холмами, поросшими фруктовыми и оливко-
выми деревьями и виноградниками.
Нимский собор был в значительной части перестро-
ен в XVII веке. Некоторые части цоколя фасада и при-
мыкающей к нему башни, по-видимому, принадлежали
какому-то античному строению; говорят, что это был
храм, воздвигнутый в чесг Августа; достоверно лишь
444
то, что часть фронтона относится к XI веку. В соборе
похоронены двое ловких и посредственных людей —
Флешье и кардинал де Берни.
Выйдя из собора, я пошел взглянуть на здание су-
да, сооруженное в современном греческом стиле, и на
дом г-на Бонно, торговца аптекарскими товарами, рас-
положенный на улице Фруктовщиков; он украшен
фрагментами фризов, модильонами и т. д., вероятно,
принадлежавшими собору и подобранными в те време-
на, когда протестанты пытались его разрушить.
Мы были крайне утомлены. Наступило время обеда,
затем послеобеденного сна, и уже почти смерилось,
когда мы пошли осмотреть коллекции г-на Пеле. Они
необыкновенно интересны. Господин Пеле, неутоми-
мый ученый, сделал из пробки модели римских зданий
Южной Франции. Трудно представить себе более ис-
кусное и вместе с тем более точное воспроизведение.
Так как эти модели все изготовлены по одной шкале,
я впервые получил представление о сравнительной ве-
личине этих зданий; масштаб изящных строений г-на
Пеле — сантиметр на метр. Я с удивлением обнаружил,
что Триумфальная арка Оранжа, это гигантское со-
оружение, легко прошла бы под одной из нижних арок
Пон-дю-Гара.
Ним, 2 августа.
Один толковый человек, который изложил мне под-
линную историю убийств, совершенных в этом крае, и
с которым мы, чтобы отвлечься от этих мрачных мыс-
лей, пошли к г-ну Пеле, сказал мне:
— Когда-то этот Юг, где ныне происходит падение
цивилизации по вине бездарного правительства, кото-
рое не карает смертной казнью за убийства, видел луч-
шее, что создало рыцарство среди людей.
Экзальтация любви, чувство, кажущееся теперь та-
ким смешным, и которое полновластно царит в стихах
Петрарки и Данте, было основой всего рыцарства, про-
вансальская поэзия называла его joy.
В испанском кодексе joy вменяется в обязанность
рыцарям. Так, например, меч Карла Великого назы-
вается «Joyeuse», то есть «воодушевленный любовью».
Еще и теперь по-итальянски эпитет tristo характери-
445
зует существо пошлое, прозаическое, враждебное вся-
кому великодушию, человека, которого надо избегать,
который только что не достоин виселицы.
Провансальская наука любви установила совер-
шенно обособленные ступени, через которые надо было
последовательно пройти.
Сперва человек становился feignaire — не решаю-
щимся, затем pregaire — просящим, затем entendaire —
разумеющим и наконец druz — другом.
По-итальянски drudo называют любовника замуж-
ней женщины.
Господин Форьель, подлинный ученый, прекрасно
описал эту цивилизацию средних веков в Провансе.
Стоила ли эта жизнь, по вашему мнению, зависти и
лицемерия девятнадцатого века?
3 августа.
(Записано в тени под одной из арок Пон-дю-Гара).
Я воспользовался ночью и чудесным лунным све-
том, чтобы проехать пять лье, которые отделяют Ним
от моста. Доехал я туда часам к пяти утра, погружен-
ный в глубокий сон. Верный Жозеф отправил лошадей
на почтовую станцию Ла-Фу, находящуюся в четвер-
ти лье, и не мешал мне спать. Он разложил костер и
сварил прекрасный кофе. Нашедшаяся по соседству ко-
за снабдила нас молоком.
ПОН-ДЮ-ГАР
Вы знаете, что это сооружение, которое было когда-
то простым акведуком, величественно возвышается в
полнейшем уединении.
Душа повержена в долгое и глубокое изумление.
Едва ли даже Колизей в Риме погружал меня в столь
глубокое раздумье.
Эти восхищающие нас аркады составляли часть
акведука, длиною в семь лье, который подводил воду
в Ним из источника Эры; ее надо было вести через уз-
кую и глубокую долину; отсюда это сооружение.
Мы не находим в нем никакого признака роекоши
и украшений Римляне созидали подобные изумитель-
ные вещи не для того, чтобы вызывать восхищевие, но
просто и лишь тогда, когда они были полезны. Этот в
446
высшей степени современный принцип — стремиться
произвести впечатление — здесь очень далек душе зри-
теля, и если вспоминаешь об этой мании, то лишь для
того, чтобы отнестись к ней с презрением. Душа полна
чувств, которые она не решается высказать, а тем
более — преувеличивать. Подлинные страсти стыдливы.
Три ряда аркад с полуциркульными сводами тоскан-
ского ордена, воздвигнутые одни над другими, состав-
ляют этот большой массив, который имеет шестьсот фу-
тов протяжения на сто шестьдесят футов высоты.
Первый ряд, который занимает всю глубину узкой
долины, состоит всего из шести аркад. Второй, выше-
стоящий ряд находится в более широком месте доли-
ны, и в нем одиннадцать аркад. Третий ряд состоит
из тридцати пяти маленьких и очень низких арок; он
был предназначен для того, чтобы точно доходить до
уровня воды. Он той же длины, что и второй, и непо-
средственно поддерживает водоем, в котором шесть
футов ширины и шесть футов глубины. Я не буду пы-
таться говорить громкие фразы о величественном па-
мятнике; его надо посмотреть на гравюре, не для
того, чтобы почувствовать его красоту, но чтобы по-
нять его форму, к тому же очень простую и строго рас-
считанную на то, чтобы приносить пользу.
По счастью, к радости путешественника, рожденно-
го для наслаждения искусствами, куда бы он ни на-
правил свой взор, он не встретит никаких следов
жилья, никакой видимости обработки земли: тимьян,
дикая лаванда, можжевельник — единственная расти-
тельность этой пустыни — изливают свое уединенное
благоухание под ослепительно ясным небом. Душа
предоставлена самой себе, и все внимание неизбежно
устремлено на это создание народа-властелина, нахо-
дящееся перед глазами. Мне кажется, что этот памят-
ник должен воздействовать, как прекраснейшая музы-
ка; для немногих избранных сердец это — событие;
другие же думают с восхищением о том, сколько на
него затрачено денег.
Как большинство крупных римских памятников,
Пон-дю-Гар построен из тесаного камня, сложенного
всухую, без извести и цемента. Края акведука покрыты
цементом, который сохранился и посейчас.
447
Однажды у меня нашлось время, пройти.вдоль ак-
ведука в горы; он разделялся на три разветвления, и
проводник провел меня по его следам на протяжении
почти трех лье; под землей водопровод лучше со-
хранился.
Под Пон-дю-Гар течет Гардон; и так как эту речку
не всегда можно перейти вброд, штаты Лангедока по-
строили в 1747 году мост, прислоненный к акведуку.
В XVII веке пытались сделать проезжим для повозок
верх второго ряда аркад.
До самого акведука, лежащего на грех аркадах,
можно добраться, поднявшись по крутому откосу, ко-
торый идет вдоль правого берега Гардона.
; Оранж, 4 августа.
Я остановился здесь лишь на полдня, чтобы осмот-
реть город, и нашел все улицы затянутыми холстом
ввиду чрезмерной жары. Этот климат приводит меня
в восхищение, его одного хватило бы для моего сча-
стья, быть может, недели на две. Я сказал бы почти
как Араминта: он погружает в сладостную истому.
Мне хотелось увидеть театр и Триумфальную арку.
Стена театра видна издалека; она господствует над
городом. Триумфальная арка, построенная, вероятно,
во времена Марка Аврелия, великолепно расположе-
на; она поднимается на пыльной равнине в пятистах
шагах от последних домов со стороны Лиона; ее желти-
оранжевый облик выделяется самым гармоничным
образом на темной лазури неба Прованса. Эта внуши-
тельная арка имеет шестьдесят шесть футов ширины
и шестьдесят высоты; в ней три аркады: средняя, как
полагается, выше и шире боковых. Северный фасад
(со стороны Лиона) был, быть может, главным, пото-
му что он служил въездом в город; в нем сохранились
лишь три коринфские колонны и основание четвертой.
Барельеф аттика изображает оживленную схватку
пехотинцев со всадниками, но я не мог различить, к
каким национальностям принадлежат сражающиеся.
С левой стороны от этого барельефа видны орудия
для жертвоприношений. Трофеи, находящиеся ниже,
с обеих сторон фронтона, состоят почти исключитель-
448
но из носовых частей корабля, якорей, весел и других
очень хорошо сгруппированных морских атрибутов.
Трофеи, которые видны над малыми аркадами, пред-
ставляют собой оборонительные и наступательные
орудия, но не имеют никакого отношения к морскому
делу; в различных частях этих трофеев можно про-
честь несколько слов или обрывки их.
Южный фасад этой Триумфальной арки очень по-
страдал; морской ветер источил камень, и барельефы
гораздо более повреждены, чем на северной стороне.
Темой большого рельефа аттика является точно так
же бой пехотинцев и всадников. С этой стороны оста-
лись лишь две колонны, но на щитах можно явственно
прочесть следующие слова: Sacrovir, Mario, Dacuno
Udilles. На этом фасаде, справа от большого барелье-
фа, виден бюст женщины, которая держит палец в ухе.
Ее называют в этих краях Сивиллой Мария.
Обе малые стороны Триумфальной арки богато от-
деланы или, вернее, были отделаны. Фасад с восточной
стороны до сих пор еще украшен четырьмя коринфски-
ми колоннами с каннелюрами. Фриз изображает бой
гладиаторов; над ним возвышается фронтон, по обеим
сторонам которого изваяны нереиды. Между четырьмя
колоннами мы замечаем три трофея, составленных из
оружия; видны значки с изображением кабана. Над
каждым из этих трофеев находятся две фигуры плен-
ников; руки у них связаны за спиной. В середине фрон-
тона восточного фасада находится лучезарное изобра-
жение солнца.
Западный фасад совершенно выветрился.
Внутренняя сторона сводов покрыта украшениями,
в общем очень изящными, но не все они сделаны одним
мастером; некоторые из них выполнены более слабо.
Этот великолепный памятник служил в средние ве-
ка крепостью; он был тогда увенчан высокой башней и
замкнут в строение. Покончили со всем этим лишь в
1721 году. Один каменщик по имени Жофруа несколь-
ко лет тому назад восстановил одну из колонн, под-
держивающих фронтон с южной стороны.
Лерберт, аббат из Сен-Рюфа, живший в XI веке,
говорит, что эта Триумфальная арка была воздвигну-
та в честь Цезаря, победителя марсельцев. Ее назы-
29. Стендаль. Т. ХН. 449
вают теперь аркой Мария, но никто не может опре-
делить ни эпоху, ни название этого памятника.
Кто мог предположить, когда воздвигалось это ве-
личественное здание, чтобы увековечить славу велико-
го народа и его полководцев, что настанет время — и
оно будет еще стоять, но никто уже не будет знать о
его назначении?
Мой чичероне провел меня к тому, что он назвал
мне «Большим цирком». Здание это расположено на
склоне горы; но это был театр, а не цирк. Круглая
часть, в которой находились сиденья для зрителей, вы-
сечена в скале. Еще видны обломки огромных колонн;
было три ряда колонн один над другим. Стена, кото-
рая разрезала полукруг, образуя в глубине сцену, со-
хранилась полностью и производит чудесное впечат-
ление; сразу же узнается архитектурный стиль рим-
лян. В ней сто восемь футов высоты и триста ширины.
Нельзя насмотреться на эту стену, такую большую,
такую простую, так хорошо построенную, так хорошо
сохранившуюся. Она украшена двумя рядами аркад
и аттиком. Посередине — большая дверь, которая
служила, по всей вероятности, входом на сцену для
актеров.
Так же как у Пон-дю-Гара, римляне всюду вы-
зывают в нас чувство глубочайшего уважения и жи-
вейшего восторга своими постройками, предназначен-
ными для самого простого применения. В этом сущ-
ность характера великого народа.
Стена имеет двенадцать футов толщины; она сло-
жена из огромных нецементированных камней, причем
некоторые из них имеют пятнадцать футов длины. Еще
сохранились залы, и видны лестницы, две ступени ко-
торых вырублены в одной глыбе. Заметны следы по-
жара.
На вершине горы, к которой прислонен театр, вид-
ны развалины замка, выстроенного из камней театра;
оттуда открывается довольно обширный вид: с одной
стороны — долина Роны и красивый мост Святого
Духа, с другой — гора Ванту, вершина которой
девять месяцев в году покрыта снегом; говорят, что
это одна из первых гор, которую замечают, подъезжая
морем к Марселю.
450
Лапйз, «История Оранжа», стр. 29, сообщает, что
в этом городе были еще другие здания: амфитеатр,
термы, акведук, от которого сохранилось лишь не-
сколько аркад, вклинившихся в стены домов. Эти
аркады сложены из мелких квадратных камней. Почва
в городе Оранже повысилась на два или три фута.
Окрестности усеяны чудовищным количеством
камней.
Если читатель не видел Триумфальной арки Оран-
жа или по крайней мере приличной гравюры с нее,
он найдет все эти технические подробности крайне
скучными. Но как не рассказать подробно о таком пре-
красном памятнике, который доставил мне счастье на
целый день?
Тюллен, 6 августа 1837 г.
Вчера в Балансе шел дождь. Я курил сигару на по-
роге гостиницы, как должен делать всякий истый пу-
тешественник, желающий видеть и осведомляться. По-
дошел хозяин, который рассказал мне историю хоро-
ших вин здешнего края.
Собственником виноградника, которому мы обязаны
превосходным вином Эрмитажа, является епископ Ба-
ланса. Он сдал его в аренду компании, которая, кроме
арендной платы, отдает хозяину четыреста бутылок ви-
на лучшего качества, но с условием, чтобы их не разда-
вали в подарок. Опасаются, вероятно, сравнения с тем
вином, которое компания пускает в продажу.
Я рассуждал о винах, когда увидал выходящего из
марсельского дилижанса г-на Бюиссона, алжирского
негоцианта, который любезно берет на себя устройство
наших делишек в этих краях. Господин Бюиссон на-
правляется в Понт-ан-Руайан, где владеет суконной
фабрикой. Он искал экипаж; я предложил ему свой,
чтобы отвезти его в края, живописность которых мне
очень расхваливал г-н Бижильон; и сегодня утром в
пять часов мы покинули Баланс.
По дороге он рассказал мне забавные вещи об Ал-
жире, откуда выехал неделю тому назад. Пока не при-
ехал туда благоразумный маршал Вале, мы показали
себя легкомысленными хвастунами, и арабы теперь
твердо уверены в том, что французы — жалкий народ,
451
умирающий с голоду на берегу Средиземного моря во-
круг города, который не составляет и четверти Алжира
и называется Марсель. Эти французы, не зная, как
выйти из положения, приезжают в Алжир воровать бы-
ков; вообще же они самые безрассудные люди на све-
те. Иной раз они расстреливают своих пленных, а на
следующий день к ним возвращается их природный
страх перед арабами, и они осыпают пленников подар-
ками.
— Право же,— сказал мне г-н Бюиссон,— самым
мудрым было бы похитить пятьдесят сорокалетних ара-
бов, отвезти их в Париж, где их поселили бы в Доме
инвалидов и давали бы по десять франков в сутки. По
возвращении в горы Атласа они рассказали бы о том,
что видели. А до тех пор, при таком умном ведении дел,
нашему беспокойному тщеславию удается лишь добить-
ся полного презрения со стороны почтенных арабов.
Император Марокко, сказал мне г-н Биюссон,— пя-
тидесятилетний янсенист, повелевающий сборищем хму-
рых янсенистов. Из мусульманского смирения он носит
такую же простую одежду, как и его подданные. Что их
больше всего возмущает во французах, это их ужасная
привычка останавливаться у стены, чтобы удовлетво-
рить малую нужду.
— Ну, это уж чисто английская черта,— заметил я.
— В отношении степенности и театральной благо-
пристойности,— продолжал г-н Бюиссон,— жители Ма-
рокко дадут несколько очков вперед английским дис-
сидентам.
Хотя император, царствующий в Марокко в 1837 го-
ду, имеет толстые губы и цветом лица похож на мулата,
он, тем не менее, происходит от Магомета и, следова-
тельно, питает беспредельное презрение к турецкому
султану, который в его глазах — представитель вырож-
дающейся породы и почти неверный.
Несмотря на необычайное благочестие, царящее в
Марокко, там очень легко найти наемного убийцу за
двадцать два су (то есть за песету). Религия Магомета,
по существу, достаточно мудрая, выродилась в обряд-
ность, так же как и у калабрийцев. У горцев Марокко
до сих пор в точности сохранились нравы, описанные
в библии и служащие нам образцом морали. К ним
452
проник лишь один новый обычай: у них есть ружья, ко-
торые они сами изготовляют. Для жителя Марокко
верх доступного человеку блаженства — это иметь ло-
шадей, ружья и порох; много пороху. Чтобы почтить
иностранца, они мчатся к нему во весь опор и стреляют
из заряженных ружей в двух футах над его головой.
Это невинная забава без всякого злого умысла. Их
ружья всегда заряжены пулями из предосторожности,
и они незнакомы с употреблением пыжовника.
Когда девушка выходит замуж, ее сажают в корзи-
ну, навьюченную на спину мула, выводят мула на се-
редину поля, и все наездники племени несутся вскачь,
стреляя под ноги мулу.
Господин Бюиссон очень восхищается Абд ель-Ка-
дером. Этот молодой двадцатидевятилетний военачаль-
ник искуснее наших пятидесятилетних генералов и мо-
жет стать великим человеком. Г-н Бюиссон делает
большое различие между арабом, которому можно
разъяснить его действительную пользу, и турком вроде
Ахмета из Константины, у которого невозможно выши-
бить из головы засевшую там мысль.
Турок, быть может, самое добродетельное существо,
какое можно встретить в XIX веке, и вся эта доброде-
тель является лишь послушанием корану, во многом
превосходящему все другие книги. Вообще говоря, вой-
на в Африке сможет подсказать несколько новых мыс-
лей французскому тщеславию, воображающему, что все
на свете ему уже известно.
Я уже читал у Вольнея, что французы не обладают
талантом колонизации. Г-н Бюиссон не сказал ни
одного слова, которое не подтверждало бы эту груст-
ную истину; он очень хвалит четырех или пятерых офи-
церов, служащих в Африке, которые, если бы их повы-
сили в чине, могли бы стать генералами, подобными
героям 1793 года. Они дали себе труд изучить арабский
язык. Часто случаются самоубийства; в большинстве
случаев пулю в лоб пускают себе унтер-офицеры.
Жизнь расценивается повсюду не выше своей цены, то
есть очень дешево.
Негоцианты, обосновавшиеся в Алжире, предлагают
французскому правительству семьсот тысяч франков
в год за соляные копи в Арсеве. На перевоз этой соли
453
морем в Алжир понадобилось бы всего десять часов.
Но прежде всего этому краю необходим правитель с
железной волей. Арабы — люди, умеющие желать, и они
смеются над нами, обладающими лишь преимущества-
ми старой цивилизации.
Беседуя так до бесконечности и без определенной
цели или «миссии», как говорят продажные газеты, мы
проехали Роман, хорошенький городок на Изере, где
нам попалась прекрасная дыня и очень хорошая водка.
Жара была подавляющая. Около одиннадцати часов за
одно лье от Сен-Марселлена мы свернули с большой
дороги направо, по направлению к очень любопытному
Сонскому замку, где жила когда-то прекрасная г-жа
Жюбье. В этом феодальном месте, предмостном ук-
реплении на Изере, предки этой милой женщины осно-
вали прядильный завод для шелка и органсена (скру-
ченных вместе нескольких шелковых нитей). Машины
были изготовлены в 1771 году самим Вокансоном; они
еще не устарели. Нам показали машину, на которой он
выделывал «свои цепи».
Здесь переехали через Изеру по недавно по-
строенному висячему мосту; паром давал сто луидоров
дохода, мост приносит семь тысяч франков. Проехав
через красивый лес Кле, мы добрались до крутого спу-
ска и у подошвы холма увидали Понт-ап-Руайан. Эта
деревня расположена на краю света, у самого подножия
отвесной скалы. Дома белые, очень маленькие, с кры-
шами из белого камня. Все это выделяется на фоне тем-
но-серой скалы с красноватым оттенком. Зрелище чрез-
вычайно своеобразное.
Бурна — река, знаменитая в этой местности про-
зрачностью и красотой своих вод, протекает, бурля,
по деревне, образует несколько водопадов и затем со-
единяется с Изерой. В ней ловят прекрасных форелей;
лучшие из них с красными пятнышками и весят менее
фунта. Бурна имеет метров тридцать пять в ширину.
Надо подняться на высокий, с полуциркульными свода-
ми мост, чтобы насладиться общим видом.
Около каждого дома можно заметить какие-то ма-
ленькие трубы, которые спускаются прямо в реку, и,
что еще более странно, совсем рядом с ними, на окнах,
видны многочисленные деревянные ведерца, висящие на
454
железной цепочке, перекинутой через блок. Жители,
ничтоже сумняшеся, постоянно черпают этими ве-
дерцами нужную им воду. Г-н Бюиссон угостил меня
превосходными форелями, но за столом я пил только
вино.
У г-на Бюиссона есть труд Никола Барно, родивше-
гося в Кре (Дром) в XVI веке; он не смог найти книгу
в тот вечер, а я торопился. Барно, который много пу-
тешествовал, утверждает, что французское государст-
во может быть спасено лишь путем создания милиции
из горожан и продажи церковных земель. Священники,
которые откажутся от брака, должны быть изгнаны, а
колокола переплавлены. Барно издавал свои произве-
дения под именем Фруманто. Из этого можно заклю-
чить, что через два столетия после присоединения к
Франции жители Дофине были еще довольно своеобраз-
ными людьми.
Когда дерзкий принцип, направлявший все усилия
на повышение всеобщего благосостояния, перестал ма-
ло-помалу воодушевлять жителей городков, разбросан-
ных по горам и часто разобщенных месяца на четыре
снегами и опасностями пути, явился Лесдигьер 1 и нау-
чил их не обращать никакого внимания на преемника
их дофинов, который жил со своим двором в ста лье
от границы и не защищал их от Савойца.
В прежние времена в полулье выше Понт-ан-Руай-
ана, по дороге в Ранкюрель, существовал довольно ори-
гинальный паром. На высоте ста футов над Бурной с
одного берега на другой был натянут толстый канат,
и путешественники переправлялись через реку в круг-
лом деревянном ящике, в котором были проделаны
две дыры; через эти дыры был продернут канат, а дру-
гой, более тонкой веревкой перетягивали этот ящик с
одного берега на другой. На обратном пути из Понт-
ан-Руайана мы быстро проехали через лес Кле и затем
через Сен-Марселлен, где красивый бульвар. В про-
винции вид деревьев освежает душу, так же, как вид
римских руин; это нечто такое, в чем нет аффектации.
Но это только в том случае, если деревья не были
•Лесдигьер (1543—1626) — маршал Франции и коннетабль
при Генрихе IV и Людовике XIII.
455
искалечены и подстрижены по приказанию г-на мэра.
Боже мой, как это непохоже на очаровательные сады
Лейпцига, Нюренберга и т. п.! А мы еще называем
себя «прекрасной Францией»! Это под стать «merry
England» — «веселой Англии»,— тогда как единствен-
ной заботой всей жизни англичанина является стара-
ние взобраться на высшую ступень и не дать захва-
тить свою собственную! Когда я менял лошадей в Сен-
Марселлене, пробило шесть часов. Я еше успел до-
браться до Тюллена, чтобы там заночевать у почтмей-
стера, г-на Гизара, которому меня отрекомендовал
г-н Бюиссон.
Но прежде чем попасть в Тюллен, меня обрадовала
чудесная неожиданность; к счастью, меня никто не
предупредил о нер; я внезапно оказался перед одним
из прекраснейших видов в мире. Это было после де-
ревушки Кра, при начале спуска к Тюллену. Внезапно
открывается перед глазами огромный вид, подобный
самым роскошным пейзажам Тициана. На первом
плане — замок Вуре. Справа Изера извивается до го-
ризонта, до самого Гренобля. Эта река, очень широ-
кая, орошает самую плодородную равнину, лучше всех
возделанную, лучше всех засаженную и с самой рос-
кошной зеленью. Над равниной, прекраснейшей, быть
может, из всех, какими Франция может гордиться,
видна цепь Альп. Их остроконечные исчерна-красные
гранитные вершины выделяются на фоне вечных сне-
гов, которые не могли удержаться на их слишком от-
весной поверхности. Перед нами «Большой Сом» и
красивые горы Шартрезы; налево — лесистые холмы
со смелыми очертаниями. Скучный жанр, по-видимо-
му, изгнан из этой прекрасной местности.
Прямо непостижима сила растительности этих по-
лей, покрытых близко стоящими друг к другу деревья-
ми, мощными и густыми; а под ними — хлеба, коноп-
ля, прекрасные урожаи. Я не видел ничего более изу-
мительного, путешествуя по прекрасной Ломбардии
или в области Неаполя, этой «стране земледелия».
Гора, по которой спускаешься в Кра, составляет часть
Юрской цепи, которая тянется от Базеля до Фонта-
нейля, около Со, в Нижнем Дофине. Я сказал вознице,
что у меня кружится голова и что мне хочется прой-
456
тись немного пешком; он, не возражая, поехал вперед,
чтобы подождать меня внизу спуска. Таким образом,
ничто не испортило моего блаженства.
Гренобль, 7 августа.
Я выехал из Тюллена в шесть часов утра и в семь
был уже в Рйве; я ехал вдоль Фюры, сплошь покрытой
заводами, где очищают руду, чтобы превратить ее в
железо или, лучше сказать, в сталь. Видел великолеп-
ную бумажную фабрику господ Бланше. Эти господа
гостеприимно пригласили меня в свой парк; это при-
глашение было сделано так просто и любезно, что я
сразу же согласился. Вместо того чтобы оставаться на
грязном постоялом дворе, я провел знойные часы дня
в прелестной местности, которая является частью окру-
жающего меня со всех сторон высокогорного пейзажа.
Это приглашение господ Бланше было самым при-
ятным из всего, чго только могло со мной случиться.
Если бы я был принцем, мне не могли сделать более
любезного приглашения. Невозможно описать свежую
прохладу и высокие ясени этого парка, изрезанного по
всем направлениям разветвлениями Фюры; через один
из этих рукавов переброшен хорошенький мостик.
Гренобль, 8 августа, 1837 г.
Я приехал в Гренобль через Муаран и Ворепп.
Остановился на улице Монторж, у Блана, в гостинице
«Трех дофинов» в комнате № 2, которую занимал На-
полеон по возвращении своем с острова Эльба. Гово-
рят, под окна этой комнаты городская молодежь прита-
щила огромные деревянные створки Бонских
ворот, которые были повинны в том, что затворились
на одно мгновение перед императором. В той комнате,
где я пишу, молодой судья Гренобля г-н Жозеф Рей
осмелился сказать Наполеону, что Франция любит его
как великого человека, восхищается им как мудрым
генералом, но не желает иметь диктатора, который,
создавая новое дворянство, пытается возродить
почти все забытые злоупотребления. Речь г-на Рея,
содержавшая около пятидесяти строк, была отпечата-
457
на в течение двух часов в двадцати тысячах экземпля-
ров, и вечером все жители Гренобля повторяли ее На*
полеону. Если бы он понял этот голос народа, он или
его сын царствовали бы по сей день; но тогда Фран*
ция потеряла бы свое литературное превосходство,
то, которое, мне кажется, делает ей более всего чести.
Мое окно выходит на великолепную аллею из каш*
танов в восемьдесят футов высоты, посаженных Лес*
дигьером, представителем и воплощением характера
дофинезцев (он был храбр; провести его было невоз-
можно). К несчастью, эти прекрасные деревья, нахо-
дящиеся в самом центре города, против красивой го-
ры, отжили свой век. Им более двухсот лет, и каждая
гроза сбивает одну из больших ветвей. Но самое пре-
красное из них — оно названо в честь Лесдигьера —
еще совершенно крепко, несмотря на попавший в него
6 июля снаряд, к следам которого я сходил на поклон.
Лесдигьер процарствовал в Дофине всю свою
жизнь и не допускал, чтобы кто-либо нарушил его до-
машний покой. Он построил соседний дворец, который
город купил у его наследников и часть которого зани-
мает сейчас префектура, арендуя его за шесть тысяч
франков.
Особняк Франкьер, прелестный дом в стиле
Возрождения, в нескольких шагах от прекрасной
каштановой аллеи, был построен Лесдигьером для
своей возлюбленной, муж которой был убит по его
приказанию. Но он отправил в Рим г-на Барраля, зна-
менитого адвоката, чтобы выхлопотать у папы отпу-
щение греха.
Я боялся, что мостовая Гренобля состоит из таких
же скверных остроконечных маленьких булыжников,
как те, которые мешали мне ходить в Лионе, но жите-
ли Гренобля — толковые люди, семь улиц у них уже
вымощены плоскими камнями, а через шесть лет
больше не останется мостовых с остроконечным бу-
лыжником. Мэр города работает двенадцать часов в
сутки, и муниципальный совет состоит из умных лю-
дей, по большей части молодых и «либеральных». Ес-
ли бы господь дал этим людям управлять Парижем!
Он перестал бы становиться день ото дня все безо-
бразнее.
458
Я начал с того, что поднялся на Бастилию, кра-
сивую гору, которая видна из каштановой аллеи и на-
ходится в самом городе; военные инженеры недавно
выстроили на ней форт, с которого будет дано много
пушечных залпов. Хотя дорога, ведущая туда, вели-
колепна, я так утомлен, что у меня нет сил описывать
восхитительные и меняющиеся через каждые сто ша-
гов виды, открывающиеся с этой дороги. Это страст-
ное внимание ко многим и столь различным вещам по-
ложительно убивает. И, кроме того, за последние годы
стали так злоупотреблять описаниями, что, неизбежно
вспоминая все то, что пришлось перечесть, я испыты-
ваю отвращение, когда думаю о подобного рода рабо-
те. Разве не восхваляли с величайшим жаром самые
уродливые вещи? Когда идешь к Бастилии, то почти
напротив видна огромная вершина Тайфер; ниже и
немного левее находятся прелестные холмы Уриажа
и Эшироля. Направо расстилается равнина с мостом
в Кле и его великолепной аллеей в восемь тысяч мет-
ров длины. Этот ансамбль в стиле Ленотра, перенесен-
ный в местность, окруженную дикими горами, произ-
водит великолепное впечатление. По счастливой слу-
чайности эта великолепная аллея находится как раз
напротив нового форта Рабо, первоклассного сооруже-
ния капитана Геза; я видел там новые подъемные мо-
сты, придуманные этим выдающимся офицером.
Странной особенностью строительства, ведущегося
военным ведомством, является то, что, имея возмож-
ность располагать любым пространством, господа ин-
женеры прибегают к разрушению старых зданий.
Гренобль, 9 августа.
Я забыл сказать, что из Рйва, где у меня были де-
ла, я собирался проехать в Пон-де-Бовуазен, Фурвуари,
Шамбери и Женеву, откуда я быстро вернусь в Париж.
— Но вам надо посмотреть Грезиводан,— сказал
мне г-н Н.
Я подумал сначала, что речь идет об озере, но та-
ким именем называют долину Изеры.
Эта местность великолепна, хотя никому и не из-
вестна. Ничто во Франции, по крайней мере, из того,
459
что я до сих пор видел, не может сравниться с этой
долиной, тянущейся от Гренобля до Монмельяна.
Я только что вернулся из Монбоно, прелестной дере-
вушки, лежащей выше Гренобля, откуда я мог соста-
вить себе полное представление об этой долине. Доли-
на Изеры не слишком сжата горами; мне кажется, что
ее ширина доходит местами до двух лье. Изумительно
то, что ее вид резко меняется, смотря по тому, находи-
тесь ли вы на холмах правого или левого берега.
В Монбоно, например, на правом берегу вам откры-
вается прежде всего прекрасная пышная зелень и все
радости лета; затем Изера с ее широким течением; за-
тем лесистые холмы и, наконец, на безмерной высоте
и как бы над вашими головами — Альпы, величествен-
ные Альпы, которые когда-то перешел Ганнибал;
5 августа часть их еЩе покрыта снегом. Одна остроко-
нечная вершина, у которой неизвестно почему округ-
лые формы, называется Тайфер; она покрыта огром-
ными гранитными призмами, которые остаются черны-
ми, потому что снег на них не держится. Мне назвали
такое большое количество крупных гор, что, вполне
возможно, я путаю их имена.
Гренобль, 10 августа.
Сегодня меня разбудили в семь часов утра, пригла-
шая отправиться на праздник в Монфлери и «полако-
миться там вишнями». Такие праздники — здесь дав-
ний обычай, и происходят они в старинном монастыре
для дам благородного происхождения в полулье от
города, имеющем единственное в своем роде местопо-
ложение. Все дамы, живущие в окрестностях, приез-
жают с раннего утра в эту очаровательную небольшую
лощину, из которой не видно величественной долины
Изеры. Городские дамы приезжают в красивых ко-
лясках; все это, вместе взятое, образует очарователь-
ный утренний праздник. Окрестные крестьянки в сво-
их лучших нарядах продают небольшие пучки вишен
в виде букетов и чудесную землянику, собранную в
лесах около Большого Картезианского монастыря.
При мне рассказывают об ужасных и чисто иезуит-
ских преследованиях, которым подверглись во время
Реставрации господа Фруассар, хозяева пансиона в
460
Монфлери. Правда ли все это? Из Монфлери я снова
отправился в Монбоно; я не могу наглядеться на изу-
мительный пейзане, который виден из этой деревни.
Сегодня в четыре часа, окончив свои дела, я уехал
в Домен (на левом берегу Изеры). Оттуда я увидел
Монбоно, где был сегодня утром, Сент-Имье, Терра-
су и все деревни правого берега. В этом краю я прово-
дил бы все свое время в деревне: у горожан много лу-
кавства, напоминающего нормандцев; скупость отцов
по отношению к детям совершенно варварская.
На первом плане пейзажа, который виден из Домена,
находится Изера; отсюда она кажется зажатой в бо-
лее крутые берега; затем идут деревни вдоль большой
дороги с правой стороны: эта дорога обозначена ряда-
ми высоких орешников; затем виноградники и над ни-
ми огромные серые скалы, крутые, ободранные, почти
отвесные; кажется, что они близки к обвалу. Местами
эти бесплодные скалы покрыты небольшими рощица-
ми низкорослых елей, дерзающих расти на краю про-
пасти. Какой контраст между этим бесплодным бере-
гом и тем, где я словно утопаю в свежей зелени! Мож-
но подумать, что находишься в ста лье от правого бе-
рега, а между тем это тот же край, та же река. Домен
расположен напротив Монбоно, и расстояние между
ними меньше двух лье. В этой богатой, расстилающей-
ся передо мной местности справа и слева открываются
очаровательные виды; эти прелестные места ограниче-
ны на расстоянии пяти или шести лье с левой стороны
горами, лежащими позади Вуарона, и вершиной Мон-
мельяна с правой стороны. Сегодня крестьяне два ра-
за заставили меня вспомнить о том, что произошло
когда-то в Париже 10 августа.
.Долина, пересеченная рекой Изерой и разделяю-
щая деревни Домен и Монбоно, изумительно плодо-
родна. Я могу сравнить эту растительность лишь с тем,
что я видел в Ломбардии. Грезиводан покрыт в настоя-
щий момент большими полями конопли, некоторые
стебли которой имеют до четырнадцати футов высоты.
Пейзаж долины Изеры более сжат и, быть может, менее
роскошен, чем равнины в окрестностях Болоньи, но
зато он гораздо живописнее и разнообразнее.
Не успеваешь отъехать и двух лье от Гренобля по
461
направлению к Шамбери, как встречаешь справа, со
стороны Домена, очаровательные маленькие ущелья.
Эти ущелья поросли стройными ясенями, каштанами
и великолепными ореховыми деревьями в восемьдесят
футов высоты. Орешник — излюбленное дерево доли-
ны Изеры.
По правде сказать, я не понимаю, как мог такой
край остаться неизвестным. Людовик XII, очарован-
ный «божественными насаждениями, извилистыми по-
воротами, которые делает там река Изера, назвал его
прекраснейшим садом Франции» (во время своего пу-
тешествия в 1507 году)
Я не встречал ничего подобного ни в Англии, ни в
Германии; во Франции мне известны лишь окрестности
Марманда, которые могли бы выдержать сравнение
с этим краем. Правда*, мне надо еще посмотреть Ли-
мань в Оверне. Более красивые пейзажи я видел лишь
в Ломбардии, около озер, по линии, которая проходит
через Домо д’Оссола, Варезу, Комо, Лекко и Сало. Но
там к вам придирается полиция г-на Меттерниха, а
здесь вы можете проехать в пятьдесят три часа рас-
стояние от Парижа до Монбоно, не показывая своего
паспорта.
Гренобль, 12 августа.
Сегодня утром меня свели в замок Монбоно, ко-
торый принадлежит очень приятному и ученому чело-
веку. Замок этот возвышается на небольшом хорошень-
ком холмике поблизости от Изеры. Без сомнения, это
самое красивое место долины. С одной стороны вид
простирается до Сент-Эгрева, Нуайаре, моста в Кле,
с другой — до окрестностей форта Барро. Но как опи-
сать все это? Потребовалось бы десять страниц, и ца-
до было бы применить эпический и высокопарный тон,
к чему я питаю отвращение, а результатом таких уси-
лий могла бы оказаться лишь скука для читателя. Я за-
метил, что прекрасные описания г-жи Редклифф ниче-
го не описывают: это песня матроса, навевающая
мечты.
1 Ги-Аллар «История Гумберта II», этого жалкого дофи-
на, который уступил свои владения Филиппу Красивому в
1349 году.
462
Могу лишь сказать путешественнику: когда вы бу-
дете ехать через Лион, сделайте крюк в двадцать
лье, чтобы посмотреть на эти величественные пей-
зажи.
Из Монбоно я спустился к Изере, чтобы увидеть
место, где будут строить подвесной мост, для которого
я, быть может, достану железо из Ла-Роша (в Шам-
пани). На строительных работах мне рассказали о
странном самоубийстве молодой протестантки из Гре-
нобля. У нее были самые красивые глаза в Дофине, но
она слыла немного легкомысленной: дело в том, что,
когда на нее находило особенно веселое настроение,
она не отказывала некоторым молодым людям, с ко-
торыми дружила, погулять с ними перед лавкой своей
матери, что было большим преступлением в глазах
святош-соседок, и без того уже ненавидевших девушку
за ее религию. Ничто не могло быть невиннее, как вы-
яснилось в дальнейшем. У Викторины был живой и ве-
селый характер, известный во всем предместье Тре-
Клуатр; она легко приходила в веселое настроение.
Один молодой сосед с мрачным характером, католик,
вначале резко ее осуждавший, влюбился в нее без
памяти; девушка сперва издевалась над ним, а затем
полюбила. Родители молодого человека с возмущени-
ем отказались дать ему согласие на брак с такой по-
дозрительно веселой девушкой, к тому же еще проте-
станткой. Молодые люди испробовали всевозможные
средства, чтобы смягчить родителей; затем им пришла
в голову мысль, столь обыденная в наши дни, покон-
чить жизнь самоубийством. Накануне дня, который
должен был стать для них последним, молодой чело-
век приносит сто франков врачу предместья и говорит
ему дословно следующее:
— У меня будет на днях дуэль; если я погибну,
дайте мне слово произвести вскрытие трупов. Это су-
щественно для спокойствия наших последних минут.
Вы умный человек, и вы меня поймете через три дня.
Помните, что я рассчитываю на вашу честь, и именно
честь побуждает меня сказать это.
Врач, который ничего из этих слов не понял, решил,
что юноша вернулся к своим прежним мистическим
настроениям. Бедные молодые люди наняли комнату,
463
в там их нашли задохнувшимися от угара. Накануне
девушка, плача, говорила:
— Когда-нибудь узнают, что я всегда была добро-
детельна.
Вскрытие трупа не оставило на этот счет никаких
сомнений. При ней нашли трогательное письмо, копию
которого показывали. Вот фраза из него: «Меня забу-
дут тотчас же, как похоронят, но я надеюсь, что до
этого окончательного забвения бедной, слишком не-
счастной девушки, во всем Тре-Клуатре скажут: «Вик-
торина была совершенно добродетельна».
Гренобль, 14 августа.
Несмотря на дела, которые призывают меня в Фур-
вуари, я не устоял пробив искушения: вчера утром я со-
вершил великолепную прогулку. Прежде всего я про-
ехал на почтовых по правому берегу Изеры, до Мон-
мельяна, через Монбоно, Сент-Имье, Террасу и Шапа-
рельян. Выехав из Гренобля, я осмотрел сад Франкьер,
а в Сент-Имье — виноградники г-на Феликса Фора,
пэра Франции; и парк графа Маршана — одного из
храбрецов, отличившихся в битве при Эйлау. Не доез-
жая до Монмельяна, я видел довольно незначительный
форт Барро и замок Марш, прекрасно расположенный.
Возвращаясь левым берегом, между Гонселеном и
Поншарра, я с чувством благоговения поднялся на до-
вольно высокий холм, прилегающий к горе: там нахо-
дятся развалины замка Баярда. Здесь родился Пьер
дю Террайль, этот скромнейший человек, который, по-
добно маркизу Позе у Шиллера, возвышенностью и
ясностью души словно принадлежит более передовому
веку, чем тот, в котором ему пришлось жить. Вид, от-
крывающийся с развалин замка его отца, восхитите-
лен. Я забыл сказать, что из Монмельяна я отправил
своего слугу с коляской в Шамберри, где он должен
меня дожидаться. У меня были большие затруднения
с паспортом, но я не стал сердиться; я наблюдал за
образом действия полицейского комиссара — я отнес-
ся к нему, как к насекомому.
В Монмельяне я нанял «тапкю» — открытый и по-
золоченный кабриолет, исключительный по своему
уродству; но он был запряжен парой прекрасных ло-
464
шадей, которые живо домчали меня до замка Баярда,
в Ганселен и в Танеев. Здесь я внял просьбам кучера,
который хотел покормить лошадей овсом, и отправил-
ся обозревать на свободе прелестное ущелье Тансен,
позади замка, и считать каскады его ручья. Прелест-
ные ясени, растущие здесь, полны древнегреческой кра-
соты. Их стройные формы напоминают мне картины
Перуджино и живые фрески в Сьене, приписываемые
Рафаэлю. Что сказать об исключительной красоте этой
лощины? Это относится к разряду вещей, «che levan
di terra al ciel nostr’intelletto» *. При двадцатипяти-
градусной жаре неожиданная прохлада в соединении
с изумительной красотой вызывала такие ощущения, о
которых можно говорить лишь в рукописи. Я совсем
забыл о времени, за что был позже наказан. Привет-
ливая крестьянка продала мне чудесной земляники. .
Поместье Тансен, одно из прекраснейших в Дофине
на мой и на ваш взгляд, должно быть самым прекрас-
ным из всех с точки зрения недавно разбогатевшего
человека; оно приносит тридцать пять тысяч ливров до-
хода — вещь исключительная в этой стране легкого
пахотного грунта. Крестьянка мне рассказала, что пре-
красная молодая девица, которая должна была полу-
чить все это в наследство, недавно скончалась накану-
не своей свадьбы, проболев два часа.
В замке, в одной из зал, я нашел очень хороший
портрет Д’Аламбера, который был, как известно, сы-
ном г-жи де Тансен, монахини в Монфлери. и сестры
знаменитого кардинала того же имени. Дюбуа, этот
опытный и ловкий министр, пользовался услугами Тан-
сена в Риме; по крайней мере так рассказывает об этом
Лемонте («Регентство», т. II). Сколько таланта выка-
зал Дюбуа в этих действительно очень трудных пере-
говорах! Этот поразительного ума человек, которого
не ценят по заслугам, очень похож на своем надгроб-
ном памятнике в церкви святого Роха. Будь он природ-
ным аристократом, Франция восхищалась бы им.
Я возвращался в Гренобль очень усталым, но в пол-
ном восторге от своего путешествия и, подобно Фрон-
тену, мечтал о хорошем ужине, а в особенности о хо-
* Которые устремляют наш ум от земли к небесам (итал.).
30. Стендаль. Т. XII 465
рошей постели; но я не принял в расчет военно-инже-
нерные войска.
Гренобль был всегда военной крепостью; теперь его
превращают в укрепленный город, из чего следует, что
инженерное управление тиранически следит за закры-
тием ворот, к большому неудобству запоздавших путе-
шественников.
Вчера вечером я издали услыхал, так же как и мой
возница, звон колокола большой церкви Гренобля, ко-
торый звонит в десять часов, возвещая закрытие ворот.
Здесь называют это Sing, от латинского Signun *. Воз-
ница, ничего не говоря и не подавая вида, гонит лоша-
дей во всю мочь. Мы подъезжаем вскачь к воротам
Тре-Клуатра ровно через пять минут после того, как
их закрыли. Не так-то( легко было завязать переговоры
с привратником, главное же, они ни к чему не привели.
Здесь имеется прескверная деревушка, которая сра-
зу заставила меня подумать о клопах. Пришлось по-
вернуть обратно и заночевать на постоялом дворе в
Жьере. Я не стал важничать: вместо того, чтобы дожи-
даться ужина в своей комнате, где стекла на окнах
заменены промасленной бумагой, я спустился в кух-
ню; мне показалось, что там собралась большая ком-
пания.
В этих горах часто даже летом, под вечер, поды-
мается свежий ветерок, при котором огонь кухонного
очага становится очень приятным. Этот ветер, с какой
бы стороны ему ни вздумалось подуть, проносится над
высокими кряжами гор, покрытыми снегом одинна-
дцать месяцев в году, и захватывает с собой часть их
холода. Довольно большое общество, среди которого
я заметил несколько очень смешливых молодых жен-
щин, расположилось на некотором расстоянии от оча-
га, где ярко горели виноградные лозы (обрезки лоз,
срезанных в феврале), на жарком огне которых гото-
вили мой ужин.
Небо одарило меня способностью располагать к
себе крестьян; для этого не надо говорить ни слишком
много, ни слишком мало, а главное, не надо стараться
изображать полное равенство. Вчера вечером мне это
* Колокол (лат.).
466
удалось, и я содрогался до часу ночи, слушая расска-
зы о привидениях. Я провел очаровательный вечер.
Разговор шел о некоем картезианском монахе, ко-
торый украл у одного крестьянина клад сообща с его
хорошенькой женой, бывшей к монаху весьма благо-
склонной. Он закопал этот клад, потом заболел и не
мог выходить из монастыря, куда, как вам известно,
ни одна женщина не имеет доступа, и наконец умер,
не имея возможности сообщить своей возлюбленной о
месте, куда он спрятал клад. После смерти этот монах,
оказавшийся честным человеком, стал являться своей
сообщнице, чтобы указать ей, где найти деньги. Жен-
щине было очень страшно, но в то же время ей очень
хотелось завладеть сокровищем. Монах приходил по
ночам и тянул за ноги женщину, лежавшую рядом с
мужем; он убеждал ее последовать за ним; женщина
боялась, и она предпочла бы, чтобы он тут же ей все
рассказал; в то же время она боялась, чтобы лежащий
рядом муж не услыхал чего-нибудь. Этот диалог жен-
щины и привидения, вынужденных говорить шепотом,
чтобы не разбудить его, был очаровательно передан
вчера вечером одной крестьянкой лет тридцати и, при-
знаться, очень хорошенькой. Она ежеминутно повто-
ряла: «Уже поздно, надо идти спать». А ее умоляли про-
должать. Диалог, который она нам передавала, был
тонок и невероятно пикантен. В роли монаха, который,
не нуждаясь теперь в деньгах, не желал терпеть худ-
ших загробных мук, чем те, какие он заслуживал, и
старался убедить крестьянку вернуть клад мужу, бы-
ли неподражаемые черточки. Наконец, видя, что отве-
ты женщины крайне уклончивы, монах громко восклик-
нул, что скажет самому мужу, где лежит сокровище.
Муж при звуке этого голоса просыпается; жена гово-
рит, что позвала служанку, так как слышит, что в хле-
ву отвязались коровы.
Я убедился вчера вечером, насколько правильно
мнение, что крестьяне Дофине необыкновенно остро-
умны; по уму я бы поставил их рядом с крестьянами
Тосканы. Забавно, что эти сидевшие рядом со мной
люди верят в привидения. Эти хитрые и тонкие горцы
не искали сильных ощущений: у них было их вдоволь;
это одна из их фраз.
467
Гренобль, 16 августа.
Моя профессия вынуждает меня отправиться в
Аллевар и на рудники Аллемона. Из Гренобля можно
сделать пять интересных экскурсий: 1) Большой Кар-
тезианский монастырь, 2) Аллевар, 3) Бур-д’Уазан,
4 и 5) я советую в первый же день по приезде отпра-
виться утром к каньонам Сассенажа, а вечером в Мон-
флери и в замок Букерон, находящийся меньше чем
в полулье от города.
Гренобль, 18 августа, 11 вечера.
Вернулся ужасно утомленным; я потратил шесть
часов, чтобы взобраться на Аллевар. Надо ехать вверх
по течению вдоль левого берега Изеры, затем круто
взять направо в горьь по ущелью, не в пример более
грандиозному, чем все то, что мы видим на расстоя-
нии пятидесяти лье от Парижа. Через каждые чет-
верть лье хочется остановиться на час. В Аллеваре вы-
рабатывают чугун из руды, добываемой на месте, и из
древесного угля; не выделывают ни железа, ни стали;
арендатор платит владельцу 45 тысяч франков. Этот
чугун продается, во-первых, морскому ведомству для
пушечно-литейного завода в Сен-Жерве, на левом бе-
регу Изеры, немного дальше Тюллена (который нахо-
дится на правом берегу); во-вторых, этот чугун про-
дается в Рив для изготовления стали.
Из Аллевара, мимо доменной печи в Пенсо, двига-
ясь по направлению к Бур-д’Уазану, доберешься до
знаменитой местности, называемой «Семь Лоъ*. Дей-
ствительно это семь озер, окаймленных ледниками;
в них водятся прекрасные форели. Самое большое из
этих озер имеет около пятисот туазов в диаметре (ту-
аз равен 1 метру 49 сантиметрам). Из Аллевара к се-
ми озерам берут мула; туда четыре часа езды, но ча-
сто приходится идти пешком. У меня не хватило муже-
ства предпринять эту вторую прогулку. Аллевар до
сих пор полон воспоминаний об очень приятном чело-
веке, г-не Д. Б., который добивался славы стать лю-
бовником всех хорошеньких девушек округи; а там
есть очаровательные. История страшного кресла.
♦ Игра слов. L’eau по-французски — вода.
468
Гренобль, 20 августа.
Один из моих парижских друзей поручил мне
узнать, что представляет собой золотой рудник Гар-
дет. Я только что вернулся из серебряных копей в Ал-
лемоне, которые были подарены когда-то Людови-
ком XVI его брату графу Прованскому.
Дилижанс, который вез меня в Бур-д’Уазан, про-
езжал по великолепной дороге с мостом в Кле; этот
путь занимает шесть часов.
Беседа деревенских буржуа, оказавшихся моими
попутчиками, меня очень заинтересовала. Если не счи-
тать формы их головы, эти люди очень похожи на
жителей Нормандии. Единственная цель их жизни—
сколотить состояние, и, как только у них появляются
некоторые средства, они покупают участки земли по
бешеной цене. Тогда они пользуются уважением сво-
их соседей. Эти люди живут без всякой роскоши (ка-
жется, в Гренобле их называют «битсами»). Земля
в Бур-д’Уазане никуда не годится, а продается ужас-
но дорого. Жители этого края расходятся по всей
Франции и даже уезжают в Америку. Всегда и по-
всюду они становятся разносчиками и ведут мелоч-
ную торговлю. Они обязательно возвращаются на ро-
дину и во что бы то ни стало покупают землю.
Между Греноблем и Бур-д’Уазаном курсируют четы-
ре дилижанса; дорога очень опасна, полна пропастей,
и, тем не менее, путешествуют всегда ночью, «чтобы
не терять времени».
Здесь мы видим подлинного уроженца Дофине та-
ким, каким он был до Республики и Империи, кото-
рые, обольстив его сердце, сделали его немного фран-
цузом. Мелкий собственник из Бур-д’Уазана, закончив
свой трудовой день, выезжает в восемь часов вечера;
он приезжает в Гренобль в шесть часов утра, устраи-
вает свои дела и поздно вечером отправляется обрат-
но. У этих людей прекрасная логика, и один из друзей
префекта рассказывал мне, что во время выборов их
не так-то легко провести.
После Бур-д’Уазана следует Бриансон. Земля
этой местности бывает покрыта снегом или замерзает
на пять месяцев в году. Крестьяне расходятся по де-
ревням Прованса и по наименее холодной части До-
469
фине; они учат детей грамоте; некоторые знакомят их
даже с начатками латыни; за это их кормят и дают
пять или шесть су в день. Эти «битсы» кажутся мне
малосимпатичными; они замкнуты, молчаливы, исклю-
чительно осторожны, чужды каких-либо увлечений и
могли бы стать хорошими священниками.
Через два часа езды я прибыл в Визиль, колыбель
французской свободы. Там заседали знаменитые Шта-
ты Дофине в 1788 году.
Крики упорных дофинезцев немного напугали двор
Людовика XVI, и провинции Дофине разрешено было
восстановление Штатов. Этот поступок был проявлени-
ем слабости. Если бы Людовик XVI не дал возможно-
сти вернуть к жизни почти забытое учреждение —
Штаты Дофине, революция 1789 года, вместо того что-
бы низвергнуться бурным водопадом, потекла бы по от-
логой плоскости, но зато мы были бы менее свободны
в 1837 году.
Первое заседание состоялось в Визиле, где разби-
рались лишь дела провинции, но при этом допуска-
лись такие выражения, которые должны были пока-
заться королевскому двору очень странными и оскор-
бительными.
У уроженцев Дофине в глубине души таится рес-
публиканская жилка. Известно, что до 1349 года
Дофине была независимым государством. В то время
ее присоединили к Франции с помощью администра-
тивных ухищрений, что не вызвало в дофинезцах ни
малейшего восторга. Столетие спустя (1453) провин-
цией стал управлять угрюмый, мрачный человек, Ти-
верий и Домициан новых времен,— будущий Людо-
вик XI.
Дофин Людовик, не желая оставаться при дворе
короля-отца, укрылся в своем уделе. Этот удел у не-
го отобрали. Целое столетие дофины были в очень
холодных отношениях с французскими королями, по-
том пришел Лесдигьер, который процарствовал всю
свою жизнь полным самодержцем над своими земля-
ками, умея возбуждать и удовлетворять их страсти.
Этот маленький народец был так далек от королев-
ского двора, что сам Ришелье не смог окончательно
его обуздать, тем более что приходилось считаться с
470
этими упрямцами, близкими соседями Савойских гер-
цогов, которые тогда что-нибудь да значили. Вслед-
ствие такого положения вещей политические страсти
жителей Дофине были почти всегда возбуждены, и
они недоверчиво относились к приказам, идущим из
Парижа; но двор Людовика XVI неспособен был по-
нять все это.
Во время второй ассамблеи в Визиле, уже совер-
шенно революционной, главные болтуны которой при
Людовике XIV попали бы на эшафот, были установ-
лены основы наказов. Господин Мунье восхвалял ан-
глийскую систему. Варнав заговорил и воспламенил
все сердца. Господин Мунье был более учен; Варнав,
ленивый молодой человек с пылким характером,— бо-
лее красноречив. За свою столь короткую жизнь он
сделал две ошибки; это были только порывы страсти.
Человек, родившийся в Париже, таких ошибок не де-
лает. Мне сегодня обещали показать два превосход-
ных портрета, которые находятся у его родственни-
цы — графини Маршан.
Я не могу постигнуть, как это до сих пор жители
Гренобля не назвали одну из своих улиц именем
Варнава. Я предполагаю, что у этого великого че-
ловека, погибшего в 1793 году, есть еще до сих пор за-
вистники на родине.
Лесдигьер, эта тонкая лиса, как его звал герцог
Савойский, жил большей частью в Визиле и построил
там замок. Здесь и состоялись одна или две мятежные
ассамблеи дофинезцев. Над главным входом большой
бронзовый барельеф — конный портрет Лесдигьера.
Издали портреты Лесдигьера напоминают Людови-
ка XIII; но вблизи красивое и незначительное лицо
слабого сына Генриха IV уступает лукавой, улыбаю-
щейся физиономии великого дофинезского генерала,
который к тому же считался одним из самых краси-
вых мужчин своего времени.
Визиль, 21 августа.
Были в Визиле две политические ассамблеи или
одна? Никто здесь не мог мне сказать на этот счет
ничего достоверного. Самый богатый из местных по-
471
мещиков мне ответил: посмотрите у Монгальяра (ав-
тора совершенно лживой истории революции).
Из этого можно видеть, в какой мере следует ве-
рить преданиям. Народ хорошо помнит рассказы,
которые ему часто повторяли, но то, что он только ви-
дел, быстро забывается. Монгальяр говорит, что ас-
самблея трех сословий Дофине заседала в зале для
игры в мяч Визильского дворца 21 июля 1788 года.
Господин Мунье, секретарь ассамблеи, редактиро-
вал единодушно принятые постановления, которые
твердо требовали:
1) восстановления старинных провинциальных
Штатов,
2) избираемости каждого на любое место,
3) двойного представительства третьего сословия,
4) отмены денежных привилегий дворянства и ду-
ховенства,
5) представительного образа правления.
В 1788 году, почти за год до открытия Генераль-
ных штатов в Версале, постановление это было актом
большой смелости. И, кроме того, в этом была под-
линная мудрость. Ведь еще сегодня, после сорока де-
вяти лет усилий и лживых обещаний, мы желаем
того же.
Мне посоветовали обратить внимание на барель-
еф над дверью садовой беседки, которую Лесдигьер
построил в своем Визильском парке. Это две рыбы в
фут длиной, помещенные крест-накрест, а под ними —
отрубленная голова. Коннетабль, встретив в своем
парке человека, который ловил там рыбу, повелел от-
рубить ему голову и водрузить над дверью этот ка-
менный барельеф. Подобные государи воздействуют
на дух народов сильнее, чем двадцать робких существ,
вроде Людовика XVI.
Здешний замок и парк принадлежат господам
Перье, родственникам министра. Все в Визиле гово-
рят о добродетелях и благотворительности г-жи
Адольф Перье; рабочие называют ее матерью. Госпо-
жа Перье — внучка генерала Лафайета. Я мельком
видел издали молодую женщину с очень благородной
осанкой в очаровательном английском саду, который
она сама разбила. Но я жалею о вековых деревьях,
472
которые, как говорят, украшали эти места тридцать
лет тому назад. В Визиле, как и всюду, промышлен-
ность пришла на смену феодальному строю. На фаб-
рике в Визиле бывало занято до тысячи двухсот ра-
бочих; прежде там набивали бумажные ткани, те-
перь набивают ткани фуляровые.
Я видел в замке позолоченную комнату, в которой
жил Лесдигьер; пожар 1826 года пощадил жилище
этого великого человека.
Серебряные копи, которые я разыскивал в Аллемо-
не, находятся в полутора лье налево, не доезжая до
Бур-д’Уазана; там есть очень /расивый дом, постро-
енный на средства графа Прованского. Горы здесь
очень величественны, в них есть очаровательные угол-
ки. (Не это ли именно составляет то, что анализ от-
крывает в пресловутой итальянской красоте, о кото-
рой так много говорят?)
Мы в центре самых высоких Альп, но я слишком
утомлен, чтобы описывать с приблизительной точно-
стью,— я могу впасть в преувеличения.
Возвращаясь из Бур-д’Уазана, я осмотрел домен-
ную печь в Рыоперу.
Визиль, 22 августа.
Я расположился в парке, в тени большого сикомо-
ра, и переписываю чернилами предыдущие страницы
этого дневника.
В этих краях, вероятно, ужасно холодно шесть ме-
сяцев в году; но в августе открываются очарователь-
ные уголки, которые вызывают желание остановить-
ся там на два — три дня.
Я очень благодарен г-ну Б. из Визиля, который
весьма обязательно ответил на все мои вопросы.
Я спросил его:
— Если идти от Бур-д’Уазана все прямо перед со-
бой, куда можно прийти?
— В Бриансон; туда двадцать три лье по дороге
Лотаре, которую начал проводить Наполеон. Вы там
найдете длинные галереи, вырубленные в очень твер-
дом граните. Кубический метр горной породы, выне-
сенный из галереи, обходится в 1837 году в трина-
дцать франков, а при Наполеоне это стоило восемна-
дцать.
473
Бриансон, ... августа.
Странная крепость, скучающий гарнизон. Ее мож-
но осаждать лишь в течение четырех летних ме-
сяцев.
Одно свойство делает характер жителя Дофине в
XIX веке очень занятным — это его полная неспособ-
ность к лицемерию, я говорю о пассивном лицемерии;
что касается активного умения жить, которое нынче так
в моде, то в этом отношении он умеет устраиваться
столь же хорошо и лучше кого бы то ни было, кроме,
конечно, парижанина. Но представить себе обманутого
дофинезца невозможно, надуть, провести его нельзя —
это противно его природе. Даже преклоняя колено пе-
ред самым торжествующим лицемерием, он чем-нибудь
да выдаст себя и покажет, что провести его не уда-
лось, чем и заслужит ненависть врага.
В большинстве городов республиканская партия
устраивает каверзы партии центра; но так как послед-
няя богаче, то она старается посредством образова-
ния завладеть детьми республиканцев. Есть учебные
заведения всевозможных типов и названий: «Игноран-
тинцы», «Дочери Провидения», «Учреждение святого
Иосифа», «Учреждение святого Филиппа», «Раскаяв-
шиеся девы», «Молодые работницы», «Общество че-
сальщиков пеньки» и т. д. Все они усиленно пропа-
гандируются с целью удушить взаимное обучение.
Высшие классы считают себя очень прозорливыми и
жертвуют часть своих доходов на воспитание детей
бедных классов в надежде, что эти последние, до-
стигнув сознательного возраста, не будут любить сво-
боду. Бедняки посмеиваются над этими ухищрениями
по отношению к их детям.
Я гулял сегодня утром с красивым молодым чело-
веком, очень образованным и очень приятным. Он на-
писал свою исповедь так изящно, что его духовник
запретил это делать:
— Вы вторично наслаждаетесь своими грехами,
излагая их таким образом; лучше рассказывайте мне
их устно.
Если вы встретите среди пропастей этих высоких
гор дерзко возведенный мост, вы можете быть увере-
ны, что гид скажет вам: он сделан Лесдигьером; ес-
474
ли в Гренобле хорошо проложена улица, она была
сооружена Лесдигьером; а ведь он воевал всю свою
жизнь.
Гренобль, 23 августа.
Я поставил себе целью ознакомиться не с рыночной
ценой всего добываемого во Франции железа, но с его
себестоимостью. Платя наличным золотом и немедлен-
но, можно получить скидку.
После целого дня, посвященного работе и обсужде-
ниям сделок, что далеко не пустяк в этом краю и тре-
бует великого терпения и осторожности, я отправился
вечером в Сассенаж; это прогулка на полтора часа.
Мне наняли одноконную коляску за пять франков.
Я осмотрел, во-первых, водопады Фюрона — потока,
который в данный момент великолепен; во-вторых,
каньоны, которые во времена старика Шорье почита-
лись за чудо; туда очень трудно подниматься и еще
труднее спускаться: королева Испании, принцесса Кри-
стина, упала, спускаясь оттуда; в-третьих, замок г-на
де Беранже; в-четвертых, гробницу Лесдигьера. Фюрон
и каньоны заслуживали бы десять страниц. Но если
поддаться соблазну говорить о прекрасном в этом
краю, пришлось бы исписать тома.
Я любовался по дороге, когда ехал туда и обратно,
знаменитым мостом через Драк — шедевром г-на Кро-
зе, главного инженера Изеры, построенным гораздо
раньше висячих мостов в Париже, которые надо было
бы строить, подражая ему. Пролет между основаниями
висячего моста равен ста двадцати пяти метрам, на-
стил моста имеет сто тридцать метров; на него потре-
бовалось сто пятнадцать тысяч килограммов железа,
которые обошлись в семьдесят пять тысяч франков, по
шестьдесят пять франков за двойной центнер. Это же-
лезо было поставлено господами Мишель из Ларош
(Верхняя Марна). Пятиметровые брусья, с утолщения-
ми на обоих концах в три или четыре фута каждый,
должны были пройти через усиленное испытание, и те
брусья, которые ломались, не были приняты.
Я попался неделю тому назад, когда меня повезли
в Визиль по дороге с мостом в Кле, самой несносной
в мире. Это аллея в восемь тысяч двести метров, кото-
475
рая тянется по прямой линии от ворот Грайль (или Со-
роки) до моста в Кле. Деревья, в особенности около
моста, чахлые: плохо подобраны породы; здесь нужны
были бы тополя, вообще деревья, растущие на песке.
Когда-то, около 1770 года, здесь стояли тополя в
шестьдесят футов высотой, но мода потребовала унич-
тожения этих высоких деревьев, и их срубили. (Сру-
бить высокое дерево! Когда же это преступление ста-
нет караться законом?) Подчиняясь моде, посадили ли-
пы и молодые вязы, которые спустя шестьдесят лет
имеют самый жалкий вид и едва достигают тридцати
футов высоты.
От моста в Кле до Визиля дорога идет вдоль мола
Драка и Романши — бурлящих речонок с быстрым те-
чением, местами похожих на горные потоки. Эта со-
всем новая дорога вполне прилична, но среди прекрас-
ных здешних мест она почитается некрасивой. Я ис-
ключаю ущелье «Этруа», достойное своего имени *,—
родину ветра. Это — страшное место, полное какой-то
дикой красоты. Если бы в этих краях водились граби-
тели, им было бы здесь раздолье. Ничто в мире не
могло бы помешать им, обобрав путешественников,
сбрасывать их в Романшу.
Чтобы увидеть прелестные, очаровательные уголки,
не уступающие прекраснейшим пейзажам Ломбардии,
надо ехать дорогой, пролегающей над долиной Вона-
ве, через Брие, что я и сделал сегодня, возвращаясь
в Гренобль. Этот путь, прилегающий к основанию вы-
сокой вершины Тайфера и идущий по ущельям, ко-
торые образованы горами, служащими ему контрфор-
сами,— один из приятнейших среди всех виденных
мною. В средние века Романша протекала по низи-
нам Вонаве, где образовывала озеро и впадала в Изе-
ру около Жьера.
Что может быть прелестнее ущелья Соннан? Но
именно потому, что я много восхищался, мои глаза и
душа переутомлены, и у меня нет больше сил ни пи-
сать, ни думать. Мне приходят в голову лишь неизящ-
ные эпитеты в превосходной степени, которые ничего
* Etroit — по-французски узкий.
476
не дают тому, кто этого не видал, возмутят читателя,
если он человек со вкусом.
Видел проездом лечебные воды Уриажа, которые,
как говорят, творят чудеса.
Мне показали в Пине-д’Уриаж стену из таких же
огромных глыб, как в Альбе (к северу от Рима), кото-
рые называют циклопическими. Я любовался красивым
замком Уриажа и его стройными пятиэтажными баш-
нями. Я видел там генеалогическое древо дофинов,
которые, как говорят, управляли этой страной е 889 по
1349 год. Последний дофин, Гумбер II, умерший в
1355 году, был глупцом, недостойным своего положе-
ния: он не умел делать того, что умели делать все в
его времена, а именно воевать. Из окна в Гренобле он
уронил в Изеру своего сына Андрея; увидав в этом
перст божий, повелевающий ему покинуть мир, он
уступил свои владения Филиппу Красивому (1349).
Гренобль, 24 августа.
Я люблю Гренобль за то, что он имеет облик города,
а не большой деревни, как Реймс, Дижон и др.; все
дома в нем имеют пять, шесть, а иногда и семь этажей.
Это, без сомнения, не так удобно и не особенно полез-
но для здоровья; но первая обязанность архитектуры—
показать свое могущество, а в маленьких трехэтажных
домиках Реймса или Дижона мы находим лишь по-
шлый комфорт. Можно подумать, что фасады всех до-
мов Гренобля перестроены за последние двадцать лет.
До римского завоевания, когда Гренобль называл-
ся Куларо, город стоял вплотную к горе Бастилии, на
той узкой полосе земли, где теперь проходит улица
Сен-Лоран и набережная Ла Перрьер. Грациан пере-
строил его и дал ему свое имя — Грацианополис, кото-
рое превратилось затем в Гренобль. Король Людо-
вик XVIII, раздраженный вспышкой 1816 года, под-
черкнуто называл этот город Грелибр; он утверждал,
что дофинезцы в своем отвращении к слову «noble» *
присвоили городу это название — libre **. (Анекдот,
рассказанный в кафе на площади Св. Андрея.)
* Дворянский (франц.).
** Свободный (франц.).
477
Один образованный либерал, а таких немало в Гре-
нобле, сказал мне, что здесь были только две жертвы
террора — на площади Гренетт казнили двух священ-
ников, отказавшихся присягнуть новым постановле-
ниям. На этой же площади несколько лет перед этим
по распоряжению парламента Дофине были казнены
два протестантских священника *.
В случае войны с Пьемонтом, который в прошлом
был союзником Англии и может стать союзником
Пруссии, надо защищать линию Альп от устья Вара
до Монмельяна; склад снарядов и пушек был тогда,
естественно, в Гренобле.
В годы министерства Казимира Перье, уроженца
этого города, домовладельцы Гренобля ходатайство-
вали о том, чтобы, одновременно с предпринятым в их
городе сооружением укреплений, площадь его была
расширена. Эти господа воображали, что с увели-
чением количества домов возрастет и квартирная
плата.
Над Греноблем возвышается гора Раше, на второй
вершине которой был построен небольшой дом, носив-
ший название «Бастилия»; из него сделали внуши-
тельный форт.
Выигрывает ли город, становясь крепостью? У каж-
дого зажиточного жителя Гренобля есть поместье, где
ои проводит один день в неделю, а сентябрь и октябрь
месяцы целиком. В этих поместьях выделывают вино.
Когда в Гренобле стоит многочисленный гарнизон, ви-
но продается по шесть су за литр; когда гарнизона
нет, оно стоит четыре су. Поэтому землевладельцы
приветствуют возведение крепости. Гренобль снаб-
жает все окрестные горы от Большого Картезианско-
го монастыря до Аллевара и Бур-д’Уазана сахаром,
кофе, мылом, сукном, полотном и даже хлебом; это
верный доход, благодаря которому город мог бы обой-
тись и без гарнизона.
Новый город, выстроенный на левом берегу Изеры,
расположен на маленькой равнине, образуемой Дра-
1 Там же в 1816 году казнили бедных крестьян, виновных
в том, что они привозили в город молоко; среди них был фер-
мер П. А. История событий этого года будет опубликована.
478
ком. Всеми своими красивыми кварталами он обязан
Лесдигьеру. Здесь необходимо отметить следующее:
во-первых, незадолго до Лесдигьера Драк впадал в
Изеру в том самом месте, где сейчас находится пре-
красная каштановая аллея; во-вторых, в те же време-
на на левой стороне существовали только собор, дво-
рец дофина и дворцовая церковь Св. Андрея; в треть-
их, в город входили только через башню Ра-
бо, следовательно, приходилось все перевозить на
мулах.
Лет тридцать тому назад жителям Гренобля пришла
мысль украсить свой город. Они приобрели прекрасный
источник и при посредстве железных труб провели во-
ду на площадь Гренетт и в другие места. Но с тех пор,
как завели фонтаны, они говорят, что у них появился
ревматизм. Я и впрямь чуть было не простудился, гу-
ляя вчера вечером, от девяти до десяти часов, по рос-
кошной каштановой аллее после исключительно жар-
кого дня. Там царила очень приятная, но предатель-
ская свежесть. Нет ничего более необычайного и более
чарующего, чем эти великолепные деревья, освещен-
ные луной; они имеют восемьдесят футов в высоту и
шесть футов в диаметре. Этот сад находится в самом
центре города, что представляет большое преимуще-
ство; он еще до сих пор причудливо разгорожен же-
лезной решеткой. Надо изменить все это и укрыть до-
ма за деревьями. Мэр Гренобля — человек с умом; я
хотел бы, чтобы он посетил Лейпциг и Нюренберг.
Трудно поверить, что находятся безумцы, которые
серьезно предлагают уничтожить этот великолепный
сад и построить в самом центре театр.
Сегодня вечером после прогулки нас угостили кле-
ретом из Ди, за ужином был фруктовый пирог по-сас-
сенажски. Эти обстоятельства заставили немного поза-
быть о свойственной дофинезцам осторожности, и мне
доверили на несколько часов: во-первых, реляцию о
событиях 6 июля 1815 года — Греноблю следовало бы
включить ее в свой герб; во-вторых, исторический очерк
о грубом запрещении во время реставрации праздно-
вания годовщины этого великого дня. Торжественные
обеды в Фонтене, в Рондо и пр., бешенство генерала-
коменданта и т. д. Эти преследования кажутся неверо-
479
ятными по своей бестактности, и, если бы я рассказал
о них, мой рассказ сочли бы за пасквиль. Зато все это
и убило всякий энтузиазм по отношению к прави-
тельству.
В Гренобле есть музей с прекрасными итальянски-
ми картинами, описание которых я здесь опускаю. Их
поместили в верхней части церкви Иезуитов. Этот му-
зей был основан в конце прошлого века г-ном Луи
Жозефом Же. Я осмотрел картины, и, пока ходил в
южном конце зала, сторож открыл для меня окно;
пораженный восхитительным видом, я попросил этого
человека оставить меня одного у окна, а самому отой-
ти на сто шагов и посидеть в своем кресле. Мне стоило
большого труда добиться этой жертвы: не понимая
меня, дофинезец опасдлся какой-нибудь хитрости с мо-
ей стороны; наконец, я смог насладиться одним из са-
мых приятных видов, которые когда-либо видел в сво-
ей жизни. Был полдень, солнце пылало, и всемирная
тишина нарушалась лишь трескотней цикад. Это было
подлинное воплощение строки Вергилия: Sole sub
ardenti resonant arbusta cicadis *.
Легкий ветерок колебал высокую траву на откосе,
который был на первом плане. Вдали восхитительные
холмы Эшироля, Эйбена, Сен-Мартена-в-Жьере, по-
крытые свежими каштановыми деревьями, радовали
глаз своей мирной тенью. Над ними, на изумительной
высоте, гора Тайфер своими вечными снегами со-
ставляла резкий контраст палящему зною, усиливая
общее впечатление. Справа — гора Виллар-де-Лан.
(Может быть, я путаю все эти имена, это не имеет зна-
чения, эта книга не путеводитель; места, которые я
советую посмотреть, существуют.) Такая минута за-
служивает сама по себе длинного путешествия. Я до-
рого бы дал, чтобы сторож музея занялся приемом
другого путешественника, но мой простой вид возбу-
дил подозрительность в этом хитром и жестоком чело-
веке. В эти божественные минуты вид или мысль о
человеке, который может с вами заговорить, невыно-
симы для души.
У подножия холмов Эшироля, еще немного правее,
♦ Под жарким солнцем звенят в кустах цикады (лат.),
480
расстилается равнина с мостом в Кле и наконец утес
и пропасти Комбуара.
Все это в целом очень близко к совершенству; я
был восхищен до такой степени, что спрашивал себя,
как в Неаполе: что мог бы я добавить к этому, будь я
господь бог? Я дошел до этого в своих шальных
размышлениях, когда проклятый сторож заговорил
со мной. Я дал на чай этому жестокому человеку и
сбежал.
В минуты благородного подъема, которые иногда
бывают вызваны в нас внезапным видом чего-нибудь
высокопрекрасного, надо дать себе слово ни на что не
сердиться. Печально низведенный на землю сторожем
музея, я пошел осматривать библиотеку, основанную
в 1775 году г-ном Ганьоном, человеком выдающегося
ума, имя которого мне несколько раз повторяли в
Гренобле. Он убедил своих сограждан устроить под-
писку; сам он дал порядочно денег и купил обширную
библиотеку недавно умершего епископа.
В комнате, смежной с великолепным книжным за-
лом, я нашел портреты знаменитостей Дофине. До сих
пор среди них нет Варнава. Посредственность мстит
великим людям после смерти. Варнав погиб тридцати
двух лет, пробыв перед этим пятнадцать месяцев в за-
ключении в форте Барро. Его двадцать раз уговари-
вали бежать, ничего не было легче; но этот великий
дух, подобно Дантону, с отвращением гнал от себя
мысль о недоверии к той свободе, на призыв которой
во Францию он так много положил сил. Если бы у ме-
ня было место, я бы привел очень интересную его ру-
копись.
Мост в Кле, 25 августа.
Вчера поздно вечером я получил письмо от г-на С.,
в котором он сообщает мне, что выполнил мое поруче-
ние и что сегодня, в воскресенье, около десяти часов
утра, я встречу в Лафре четырех вызванных им кресть-
ян. Эти крестьяне двадцать два года тому назад были
свидетелями встречи Наполеона, возвращающегося с
острова Эльба, с батальоном гренобльского гарнизо-
на. Здесь решилась судьба самого романического и
31. Стендаль. Т. XII. 481
самого великолепного предприятия новых времен.
Этот батальон, посланный комендантом Гренобля при
Людовике XVIII генералом Маршаном, должен был
заградить дорогу Наполеону в том месте, где она сжа-
та между большим озером Лафре и горой.
Гренобль, 27 августа.
Выехав из Гренобля в пять часов утра в чудесную
погоду, я был уже в половине десятого на знаменитом
лугу, усеянном скалами. Он тянется между большим
озером Лафре, ручьем, вытекающим из озера, и горой,
лежащей справа от дороги в Ла-Мюр. Признаюсь в
моем ребячестве: сердце у меня сильно билось; я был
очень взволнован, но'трое крестьян не догадывались
о моем волнении (четвертый не смог прийти). Они да-
же косо посматривали на меня, не находя во мне до-
статочной восторженности по отношению к Наполеону.
Крестьяне ожидали меня у г-на Белона, трактирщика в
Лафре. Я приехал в Визиль по старой дороге, ко-
торая была единственной в 1815 году. Перед Визилем
она круто спускается вниз; я переехал Романшу через
Большой мост. А затем пришлось карабкаться по ужас-
ному подъему в Лафре, в котором восемь тысяч мет-
ров длины и на каждый метр приходится восемь или
тринадцать сантиметров уклона.
Наскоро позавтракав в Лафре, мы прошли несколь-
ко сот шагов по дороге в Ла-Мюр. Здесь около невы-
сокого деревянного креста мы отметили, воткнув в зем-
лю веточки ивы, расположение батальона гренобль-
ского гарнизона, высланного генералом Маршаном,
чтобы преградить дорогу.
Правый фланг батальона был расположен у самой
горы; его центр занимал дорогу, левым флангом он
выходил на небольшой луг, усеянный крупными камня-
ми. В этом лугу всего два или три арпана. В некотором
расстоянии, слева от батальона, был ручей, вытекаю-
щий из озера. Перед батальоном были озеро и гора,
которая так прижимала его с правой стороны, что ос-
тавалось только-только место для дороги.
Я говорил очеч: мало; мои крестьяне спорили меж-
ду собой и, к счастью, не всегда соглашались друг с
482
другом. Я распорядился захватить с собой три или че-
тыре бутылки вина. Мы несколько раз присаживались,
и, как только между ними возникал какой-нибудь спор,
у меня тотчас же пробуждалась жажда.
Я отметил веточкой на лугу место, где стоял Напо-
леон: на расстоянии ружейного выстрела от батальона,
против его левого фланга.
— Здесь надобна не маленькая веточка! — закри-
чал один из крестьян.
Его глаза горели; вырубив у старой ивы большую
ветвь футов в двенадцать длины, он воткнул ее в зем-
лю точно в том месте, где остановился тогда Напо-
леон.
Настанет день — и здесь будет статуя Наполеона
во весь рост, пятнадцати или двадцати футов высоты,
и именно в той одежде, которая была на нем в тот
день.
Вот что он делал, прежде чем прийти сюда. Нака-
нуне он расположился биваком со своим маленьким
отрядом на холме в окрестностях Ла-Мюра. Настоя-
щим пунктом обороны против него был мост Понто в
одном лье к югу от Ла-Мюра. Этот мост не был занят.
Наполеон выступил около десяти часов утра; он при-
шел в деревню Пьер-Шатель, затем в деревню Пети-
Ша; он поднялся по крутой дороге, ведущей в Лафре,
и достиг, наконец, самой высокой ее части, где она
зажата между горой и большим Лафрейским озером.
Дойдя до этого места, он увидел батальон королев-
ских войск, преграждающий ему путь; судьба Франции
и его собственная должны были решиться.
Он следовал еще некоторое время по дороге, спу-
скающейся к Лафре. Потом повернул со своим ма-
леньким отрядом направо, расположился на лугу и
остановился на том месте, на котором когда-нибудь
будет воздвигнута статуя. Число его солдат не превы-
шало двухсот; многие отстали, но маленький отряд
шел, окруженный восторженными крестьянами.
Через четверть часа после того, как он дошел до
места, отмеченного нами большой ивовой ветвью, На-
полеон послал генерала Бертрана в расположение ба-
тальона королевских войск. Генерал Бертран узнал в
командире этого батальона офицера, который некогда
433
участвовал в Египетском походе и был даже награж-
ден Наполеоном. Но этот человек честно заявил, что,
поскольку Франция повинуется теперь королю/ он бу-
дет стрелять по врагам короля, если те двинутся на
его батальон.
— Ну, а если сам император будет перед вами? —
сказал генерал Бертран.— Неужели у вас хватит духа
выстрелить в него?
— Я выполню свой долг,— ответил командир ба-
тальона.
Один из тех крестьян, которых я расспрашивал, на-
ходился в то время как раз посредине между батальо-
ном и отрядом императора; он припоминает, что
генерал Бертран пробовал заговорить с несколькими
офицерами и даже солдатами; это давало повод от-
крыть огонь; но генералу не удалось вызвать у них ни-
каких чувств. Он вернулся к императору. Так продол-
жалось целый час, если верить этому крестьянину, и
всего лишь полчаса, если верить двум другим;
Очень вероятно, что генерал Маршан составил этот
батальон из самых верных людей гренобльского гар-
низона и поручил командование наиболее надежному
офицеру, который был менее других способен поддать-
ся общему энтузиазму при виде императора.
Но солдаты уже целый час смотрели на своего им-
ператора: он был от них на расстоянии ружейного вы-
стрела. «Если весь батальон откроет по нему огонь, он
будет убит, в этом нет сомнения,— говорили между со-
бой солдаты,— а смотрите, как он спокоен: он прекрас-
но знает, что мы его не убьем».
Мысль о возможности открыть огонь по императо-
ру казалась всем присутствующим настолько невероят-
ной, что пространство между императором и батальо-
ном вскоре заполнила толпа крестьян. Они не скрыва-
ли своей радости и раздавали солдатам батальона
прокламации императора.
В это время примчался из Лафре молодой офицер.
Мои крестьяне не знают его имени, но можно предпо-
ложить, что это был г-н Рандон, адъютант генерала
Маршана.
Немного спустя Наполеон подошел ближе к ба-
тальону и произнес те несколько слов, которые мы чи-
484
таем в бюллетене. Расстегнув свой сюртук, говорят
крестьяне, он мужественно сказал, раскрывая грудь:
— Если кто из вас хочет убить своего императора,
пусть стреляет.
Небольшой авангард из нескольких человек стоял
впереди батальона; адъютант скомандовал «целься» и
«огонь». Один из солдат, стоявший совсем близко к
Наполеону, прицелился. Услышав приказание стрелять,
он повернул голову и спросил:
— Это приказание командира батальона? Это он
приказывает стрелять?
— Огонь! — повторил адъютант.
Солдат снова сказал:
— Если командир батальона приказывает, я буду
стрелять.
Командир батальона не повторил приказа; солдат
поднял ружье. Это был, по-видимому, решающий
момент.
Командир батальона, тронутый словами императо-
ра, который все еще продолжал говорить, напоминая
ему о сражениях в Египте, уже не мешал ему прибли-
зиться, и император, воскрешая в его памяти обстоя-
тельства их прежних встреч, обнял его. В эту минуту
солдаты Гренобльского батальона, которые жадными
глазами следили за каждым движением императора,
в восторге, что можно забыть о дисциплине, начали
кричать: «Да здравствует император!» Этот крик по-
вторили крестьяне, и все было кончено. У всех глаза
были полны слез. Чувство восторга охватило всех.
Солдаты обнимали крестьян, обнимали друг друга.
Г-н Р., адъютант генерала Маршана, видя, какой обо-
рот принимает дело, решил, вероятно, предупредить
генерала и помчался галопом к Лафре. Четыре конных
гренадера из императорской гвардии поскакали за
ним; адъютант пустил лошадь во весь опор, промчался
по ужасному спуску Лафре, проскакал через Визиль,
а за ним по пятам скакали четыре императорских
гвардейца с трехцветными кокардами. Все население
Визиля толпилось у окон, не понимая, что происходит.
Адъютант промчался галопом по крутому подъему
дороги в Жари, его уже почти догоняли, но тут он до-
гадался свернуть по боковой дорожке (тропинке фута
485
в два шириной, которая сокращала путь). Усталые
кони гренадеров не могли скакать по этой узкой тро-
пинке, и адъютант был спасен.
Всем известно остальное. По пути на Гренобль
император встретился на равнине Эйден с г-ном де
Лабедуаером. Последний уже два дня как прибыл со
своим полком из Шамбери и добился у генерала при-
каза идти на помощь Лафрейскому батальону.
В тот же вечер около девяти часов император был
у Бонских ворот. В этот день его солдаты прошли
тринадцать почтовых лье. Был сильный холод, дул
ветер.
По своеобразной особенности, присущей дофинез-
скому характеру, жители этого края в минуты самого
сильного волнения кажутся лишь задумчивыми и на-
стороженными. И неопытный наблюдатель в тот день
не заметил бы в Гренобле ничего из ряда вон выходя-
щего. Солдаты, улыбаясь, выполняли все приказания.
Устанавливая пушки на крепостной стене слева от
Бонских ворот, канониры говорили:
— Эти пушки никому не принесут вреда.
— И понятно: порох-то подмочен,— отвечали окру-
жавшие их горожане.
Из осторожности никто ни о чем не говорил, но все
взгляды выражали единодушие.
Около девяти часов император сидел у Бонских
ворот, на расстоянии пистолетного выстрела от укреп-
лений. И хотя шла война, никому и в голову не при-
ходило выстрелить в него и тем спасти Бурбонов.
В тот день императору грозила опасность, о кото-
рой никто до сих пор не знал. Здесь была проявлена
известная энергия, и это понятно, потому что речь
идет о простолюдине.
В то время как Наполеон остановился против од-
ного дома, у дороги, неподалеку от Ла-Мюра, хозяи-
ну этого дома, бывшему солдату, женатому на девуш-
ке из порядочной семьи, пришло в голову, что он мо-
жет обеспечить свое будущее, если убьет этого всеоб-
щего врага, пришедшего, чтобы свергнуть с престола
короля. Взяв ружье, он поднялся на чердак; но здесь,
уже прицелившись в императора, он вспомнил, что
там внизу его жена и дети, которые будут растерзаны
486
солдатами, как только те увидят падающего импера-
тора. И он не выстрелил. Бонские ворота были запер-
ты; их начали рубить топором снаружи, а также и из-
нутри. Наконец они открылись. Наполеон вошел в
город, изнемогая от усталости, и провел ночь в той са-
мой комнате, где я сейчас пишу все это.
Этот постоялый двор содержал тогда некий Ла-
Барр, храбрый солдат Египетской армии; он с востор-
гом принял императора, за что впоследствии был ра-
зорен. Отмечу, что я никогда не видел солдата
Египетской армии, который не плакал бы, говоря о
Наполеоне.
Что бы ни говорили люди, пишущие историю звон-
кими фразами и никогда не выезжавшие из Парижа,
в этот день в Гренобле не было никаких внешних про-
явлений восторга; но все жители Ла-Мюра, Мана,
Визиля и других городков и деревень, лежащих по
пути и в окрестностях дороги, где проходил импе-
ратор, были охвачены восторженным волнением,
доходившим до исступления. Крестьяне из этих
деревень шли за ним до стен Гренобля, думая, что
им придется там сражаться; они беспокоились за им-
ператора, видя, что в его отряде всего сотни три
человек.
В Гренобле же, на первый взгляд, проявлялось
лишь любопытство; это напоминало июльские дни в
Париже: одни только низшие классы не думали об
осторожности и слушались собственного сердца.
Многие из жителей Гренобля рассуждали так: в
Лионе собирается армия. Император может быть аре-
стован или убит из ружья каким-нибудь солдатом-
роялистом, и тогда недели через две у нас будут здесь
военно-полевые суды.
Немногие — и только люди низших классов —
кричали под окнами Ла-Барра: «Да здравствует им-
ператор!» На следующий день около полудня импера-
тор делал смотр войскам на площади Гренетт; энтузи-
азм, проявлявшийся солдатами, составлял полную
противоположность сдержанности горожан. Но все
же и среди последних было немало таких, которые за-
бывали об осторожности и слушались лишь собствен-
ного сердца. Их поощрял к этому славный Аполлинер
487
Эмери, уроженец Гренобля, врач императора, при-
ехавший вместе с ним с острова Эльба.
Господин де Ла-Гре был хороший священник, бес-
предельно наивный. Будучи настоятелем церкви Бого-
матери, он часто читал там свои бесконечные пропове-
ди, полные риторических фигур. Во время этих пропо-
ведей слушатели много смеялись, так как, в сущности,
это был предобрый человек, который нередко останав-
ливался на улице, чтобы отдать свои башмаки како-
му-нибудь бедняку, если тот просил его об этом; меж-
ду ним и его паствой сложились самые добрые и не-
сколько шутливые отношения.
За неделю до прибытия императора г-н де Ла-
Гре читал проповедь, в которой раз двадцать повто-
рил: «Где же он теперь, этот великий полководец?
Где тот, которого вы называете великим человеком?»
В вечер приезда императора нескольким молодым
людям, которые долго до того кричали: «Да здрав-
ствует император!» — пришло в голову сообщить об
этом аббату де Ла-Гре; подойдя к его жилищу, они
стали звать его; он отворил окно.
— Что случилось, что вам надо?
— Ну, господин де Ла-Гре, вы спрашивали на
днях в своей проповеди, где император; так вот, он у
Ла-Барра!
Начали пробуждаться и некоторые практические
интересы; деятельные умы дофинезцев уже спекулиро-
вали на будущем величии Наполеона '.
Генерал Маршан и префект Фурье покинули город.
Император подтрунивал над отсутствием последнего,
очаровательного человека, с типично французским
складом ума, который проделал вместе с ним Египет-
ский поход. «Однако должен же кто-нибудь управ-
лять департаментом!» — сказал император. Один из
местных жителей, бывший около него, назвал имя
г-на Савуа-Роллена, бывшего префекта Антверпена,
который жил в деревне около Гренобля. То был в
высшей степени остроумный человек, с француз-
ским складом ума, то есть мало способный поддаться
1 Автор этого рассказа написал «Жизнь Наполеона», которая
выйдет в 1839 году.
488
энтузиазму. Он отказался от сделанного ему предло-
жения. Г-н де Барраль, первый председатель королев-
ского суда, верный своему патриотическому чувству,
приветствовал императора от имени королевского су-
да. Император же ни на кого не сердился. Казалось,
он на время позабыл ту строгость, которая составляет
обязанность монарха. Он всем оказывал радушный
прием.
Гренобль, 28 августа 1837 г.
Мне не хотелось читать бюллетеня, в котором На-
полеон сообщал об этих событиях, до сегодняшнего
дня, когда я возвратился в Гренобль. Я нашел, что все
изложено здесь совершенно точно. У Наполеона не
было никаких причин лгать. К тому же действия его
были благородны и величественны, и, быть может, он
не захотел грязнить их ложью, даже если его толкали
на это интересы деспотизма. Любовь этого великодуш-
ного человека ко всему прекрасному нередко побежда-
ла в нем интересы монарха. Это было видно после
18 брюмера: не раз складка презрения появлялась у
его тонких, прекрасно очерченных губ при виде рабо-
лепных подданных, толпившихся на утреннем приеме
перед его спальней в Сен-Клу. Казалось, он говорил
себе: «Так, значит, только такой ценой могу я стать
властелином мира?» И он поощрял пошлость. Когда,
много позже, он наказывал мужественных генералов,
таких, как Дельмас, Лекурб и др., и якобинцев, он
испытывал другие чувства. Это был страх.
Расспрашивая вчера моих крестьян, беседуя сего-
дня с одним остроумным и очень тонким человеком,
живущим в Гренобле уже двадцать лет, я понял, что
необычайное возбуждение, которое император вызы-
вал на своем пути в 1815 году, имело три причины.
Во-первых, его блестящие военные подвиги — сре-
ди крестьян было много бывших солдат.
Во-вторых, унижение, вызванное первым чужезем-
ным нашествием и остро переживавшееся француза-
ми низших классов, то есть теми, кто не развращен
привычкой прежде всего добиваться удовлетворения
своего тщеславия.
489
В-третьих, национализированные земли. Они все-
гда являлись якорем спасения для революционного
правительства. Это очень хорошо поняли либераль-
ные газеты во времена первой Реставрации. Они по-
вторяли на все лады, что Бурбоны отдадут национали-
зированные земли эмигрантам, находившимся при
дворе, и установят десятинный налог. Именно эти опа-
сения использовал позднее г-н Дидье, человек очень
своеобразный, во время неудачной стычки 1816 года.
После этой восторженной вспышки в 1815 году
французский народ отдыхал в течение пятнадцати
лет, и повсюду царил самый низменный эгоизм.
Вот одна подробность, о которой рассказали мне
в Визиле. Префекты Бурбонов выбирали в каждом
округе человека, которому было поручено следить за
общественным мнением; и человек этот был совершен-
но откровенно награждаем всеми благами, которыми
только может располагать префектура. В то время
как император проходил через Ла-Мюр, туда сбежа-
лись все жители городка Мана. А за несколько меся-
цев до этого в Мане — хорошеньком городке, половина
жителей которого протес.танты,— поселился некий
г-н Н. Он выдавал себя за охотника и любителя ши-
роко пожить. Вскоре он уже познакомился и сблизил-
ся со всей местной аристократией. Когда ему объяви-
ли о появлении императора в Ла-Мюре, он уехал,
сказав: «Я еду, чтобы убить этого негодяя из своей
двустволки». Но он не вернулся и появился в этих ме-
стах лишь после битвы при Ватерлоо. Он писал своим
друзьям из Парижа: «Извещайте меня о подозритель-
ных людях, я велю их расстреливать».
Спустя две недели после прибытия Наполеона в
Гренобль по меньшей мере сто жителей этого города
были уже в Париже, ходатайствуя и повторяя везде и
всюду, что именно они и возвели императора на пре-
стол.
Гренобль, 28 августа.
Посреди площади Святого Андрея можно видеть
колоссальную бронзовую статую актера из мелодрамы,
с ребяческой напыщенностью целующего крест. Кто
бы мог угадать, что этому надутому существу присвое-
490
но почитаемое имя самого естественного и самого
простого человека на свете — Баярда, который нико-
гда не был главнокомандующим и имя которого пе-
режило имена всех генералов его века. Реставрация
немного злоупотребляла Генрихом IV и Баярдом.
Многие люди, которые выдвинулись за последние
двадцать лет, жили некоторое время в Гренобле, и я
восхищаюсь прекрасными биографиями, написанны-
ми о них местными жителями.
Ни одного лишнего слова, ни одной забытой ха-
рактерной черты. Г-да Доннадье, д’Оссе, Гернон-Ран-
виль, Шантелоз, Гаспарем, Муан, главный прокурор
Менар — все они дали повод жителям Гренобля вы-
сказать всю тонкость суждений.
Г-н Менар оставил по себе репутацию красноречи-
вейшего оратора, и, что совсем невероятно, все утвер-
ждают, что его речь была естественна, проста и выде-
лялась лишь единственно большим количеством неоло-
гизмов.
Во время одного нашумевшего судебного дела о
разводе молодой, привлекательной и набожной жен-
щины со своим мужем — дела, возбуждавшего страст-
ный интерес,— все места в зале заседания суда были
уже к восьми часам утра заняты гренобльскими да-
мами. В первый день процесса очень хорошо говорил
г-н Эннекен. Во второй день г-н Созэ говорил еще луч-
ше. И все говорили: «Бедный господин Менар, он та-
кой простой, такой скромный,— ему плохо придется!»
Он взял слово и сказал свою речь, почти не откло-
няясь от обычного разговорного тона... «Его слушали,
затаив дыхание»,— рассказывала мне г-жа Н. Он пе-
ревернул все определения по этому делу, и когда на-
конец он кончил, все, несмотря на уважение к суду,
восторженно ему аплодировали.
Почему г-н Менар не в палате депутатов?
Фурвуари, I сентября 1837 г.
Из Гренобля я написал в Сен-Лоран-дю-Пон, по
ту сторону Большого Картезианского монастыря, что-
бы мне прислали оттуда двух мулов в Сапе. Вчера, в
четыре часа утра, как только открыли городские воро-
491
та, я выехал из Гренобля с двумя лошадьми: одной
для себя, другой для проводника. У меня не было ни-
какой надобности в проводнике, так как нельзя за-
блудиться на горной дороге, которая идет все время
по дну лощины или поднимается зигзагами по крутому
откосу. Но я до страсти люблю вызывать проводников
на болтовню; лицемерие, которое царит у нас вот уже
двадцать лет, не проникло еще в народные низы. В пу-
ти я заговариваю о таких вещах, которые составляют
главный в этих краях предмет разговора, и таким об-
разом узнаю обо всем народные суждения. Они меня
иногда удивляют, но всегда интересуют. Я встречаю
почти в каждой фразе черты удивительного невеже-
ства; но эти суждения никогда не диктуются низмен-
ными побуждениями: (это полная противоположность
тому, как разрешаются вопросы под влиянием моды
в хорошем обществе.
Мой проводник — пылкий патриот, как и все жите-
ли «Долины» (Грезиводана); он по-своему расска-
зывает мне о защите Гренобля 6 июля 1815 года:
«Через несколько лет, когда некоторые ворчли-
вые старики не будут уже пользоваться влиянием,
6 июля в Гренобле и по всей долине будут справлять
большой национальный праздник. Накануне, при захо-
де солнца, будет дано сто орудийных залпов; а в день
праздника с той самой стены Тре-Клуатра, около ко-
торой еще видны деревья, срезанные пьемонтским ору-
дием, через каждые четверть часа будут стрелять из
пушки. Крепость Барро повторит залпы и одолжит два
четырехфунтовых орудия канонирам национальной
гвардии долины. Эти орудия будут построены бата-
реей в замке Баярда и будут стрелять через каждые
четверть часа. Правительство даст 5 тысяч франков на
это празднество, по 500 франков каждой деревне, и
сделает благодаря этому военную крепость Гренобля
неприступной». Мой проводник был в совершенном во-
сторге от своих предсказаний.
Я вышел из прекрасной долины Изеры тропинкой,
ведущей в Коренк; она идет вверх среди виноградни-
ков вдоль горы, которая господствует над долиной с
северной стороны. Я не мог оторвать глаз от этого
прекрасного края, который видел в последний раз, и
492
то и дело останавливался. После того, как Изера я
нижняя часть долины скрылись из виду, оказываешь-
ся как бы лицом к лицу со знаменитым Тайфером и
всей высокой цепью Альп. Появляется множество но-
вых вершин; кажется, что они растут по мере того,
как подымаешься. Я прекрасно мог рассмотреть в свой
небольшой театральный бинокль гранитные острия,
венчающие их вершины, скат которых слишком отве-
сен, чтобы снег мог на них задерживаться. Он нагро-
мождается у их подножия.
Сделав длительную остановку, я распрощался с
прекрасной долиной Изеры.
В известных мне странах, где земледелие постав-
лено научно, в Нижней Шотландии, в Бельгии, слож-
ные способы возделывания почвы, сорок плугов, упот-
ребляемых одновременно на одном поле, вызывают
представление о большой и прекрасной фабрике, а
никоим образом не об уединении и счастье среди по-
лей. И лишь грубое тщеславие побуждает земледель-
цев относить к своему современному делу все то, что
Вергилий, Руссо и другие говорили о сельской жизни
и ее простоте. Ничего нет менее простого, чем боль-
шое земледельческое хозяйство; это фабрика, капитал
которой вложен не в станки или шерсть, как, напри-
мер, в Эльбефе, а в луга и пахотные земли. Кроме то-
го, и это особенно тяжело, приходится постоянно пре-
пираться с жадными, вороватыми нищими крестья-
нами.
Долина Изеры, несмотря на чрезвычайное ее пло-
дородие, ни в малейшей степени не напоминает фаб-
рику, но постоянно вызывает представление о сель-
ском счастье среди самой величественной красоты.
Лишь одна долина могла бы сравниться с долиной
Изеры красотой сельского пейзажа — виноградника-
ми, покрывающими холмы, и прелестными зелеными
лугами,— это Тревская долина (воспетая Авзонием в
IV веке).
Когда мы проезжали Коренк, мой проводник по-
казал мне заново оштукатуренный дом. «Вот и еще
один»,— сказал он мне с раздражением. Дело идет о
монастыре. Крестьяне Дофине полагают, что священ-
ники, монахини, брат&я-игнорантинцы и прочие ста-
493
раются уничтожить ту революцию, которая заменила
их лохмотья суконными куртками. Когда они издали
замечают в полях монаха-игнорантинца — и при этом
вблизи нет жандармов,— они подражают крику воро-
на. Они думают,— конечно, совершенно напрасно,—
что эти господа препятствуют организации пра-
зднеств в память 6 июля 1815 года.
В этом монастыре Коренка около двадцати мона-
хинь, носящих имя сестер Провидения; эти дамы вос-
питывают учительниц, которые открывают затем шко-
лы в городах и деревнях по примеру братьев-игноран-
тинцев. Мрачное рвение одушевляет, говорят, этих мо-
нахинь; и так как преподают они в самом деле очень
хорошо, может быть, им удастся передать это рвение
всем матерям 1850 года. Меня уверяют, что они вну-
шают детям представление о хартии, двухпалатной
системе, а особенно о газетах, как об орудиях
дьявола. У этих монахинь нет соперниц в деле вос-
питания женщин, тогда как игнорантинцы встречают
на своем пути школы взаимного обучения и мно-
го других; но, по правде сказать, монахи всегда
устраивают так, чтобы обучение в их школах стоило
дешевле.
По мере того, как поднимаешься к Сапе, раститель-
ность становится беднее, деревья все более низкорос-
лыми и скрюченными. Встречаются крестьяне, которые
кричат во все горло, называя своих двух коров по
именам и покалывая их остроконечными железными
палками; эти худые несчастные животные везут на
гренобльский базар «обозы дров»: тридцать или сорок
небольших стволов бука, перерубленных топором у
корня и связанных вместе ивовыми прутьями. Верхуш-
ки деревьев лежат на двух колесах, а стволы волочат-
ся по дороге и портят ее. Но как найти в себе муже-
ство запретить этот промысел? Ведь это единственный
источник, дающий возможность горным жителям до-
быть немного денег на уплату налогов — тех самых
налогов, которые идут в Париже на постройку беспо-
лезных дворцов на набережной Орсе. Мне приходят в
голову грустные мысли. В самом деле, наши негры в
колониях в тысячу раз счастливее доброй четверти
французских крестьян.
494
Подъезжая к Сапе, я остановился на дороге шири-
ной в шесть футов, чтобы пропустить большую компа-
нию гренобльцев, подымавшихся к Большому Карте-
зианскому монастырю. Я насчитал шесть совсем мо-
лоденьких дам: женщине надо иметь мужество, чтобы
предпринять такую прогулку. К счастью, я встречался
с одной из этих дам и ее мужем на празднике в Мон-
флери, и у меня было еще не переданное рекоменда-
тельное письмо к одному из этих господ.
Унылая пустыня, в которой мы очутились, явно на-
чинала производить на молодых женщин тягостное
впечатление, чем я воспользовался, чтобы вручить мое
письмо. Нам стали попадаться высокие деревья, лишь
когда мы уже поднялись к ущелью, где расположен
монастырь; почти в то же мгновение перед нами от-
крылся великолепный вид. Муж одной из дам, человек
остроумный, воскликнул:
— Кажется, пробка в одной из наших бутылок
шампанского начинает посвистывать, как бы все вино
не выбежало!
Я высказал мнение, что если на таком свежем воз-
духе не закусить, может страшно разболеться голова,
и мы принялись за холодный паштет. Это было хоро-
шим выходом из положения,— натянутые нервы успо-
коились. Мы сделали привал под большим буком.
Узкая дорога, по которой мы ехали от Сапе, покры-
та камнями, наполовину округленными постоянным
трением. Камни эти катятся по дороге, которая при
малейшем дожде служит руслом небольшому потоку;
все время маленькие лошадки, на которых ехали дамы,
спотыкались о них, и дамам было страшно; они уже
некоторое время не произносили ни слова и не в со-
стоянии были наслаждаться дивной красотой пейза-
жа. Наш маленький привал вернул им веселье моло-
дости.
Все были очень веселы, вновь садясь на лошадей,
и мы заговорили все сразу, когда увидали монастырь.
Это—невысокое строение, увенчанное одной из тех ши-
ферных кровель, что выше здания, которое они
покрывают. В 1676 году пожар уничтожил монастырь,
и все, что мы видим теперь, выстроено уже позже и,
следовательно, крайне посредственно по архитектуре.
495
Ах, если бы здесь стояло Сент-Уэнское аббатство или
Ассизский монастырь!
Господин Н., муж самой хорошенькой из дам,
имеет великолепную бороду и некоторое образование,
которое он нам слишком щедро демонстрирует. Его
главная заслуга состоит в искажении общепринятых
имен древних личностей, к которым мы уже привыкли.
Он говорит не Кловис, а Хлод-Виг; не Меровей, а Ме-
ро-Ваг, и каждое имя имеет для него то преимуще-
ство, что влечет за собой целую диссертацию. Я от-
вечаю ему в тон, произнося: «Виргилиус» и «Кесар».
В 1804 году, поведал нам сей ученый, Бруно, ро-
дившийся в Кёльне в очень богатой семье, будучи уже
прославленным проповедником, решил с некоторыми
своими друзьями покинуть свет. Ему было тогда пять-
десят четыре года. Он явился к гренобльскому еписко-
пу Гуго, своему бывшему ученику, и тот указал ему в
шести лье к северу от города пустыню Шартрез. Вог
описание пустыни, которое сделал дон Пьер Дорланд,
один из первых историков ордена :
«В Дофине, неподалеку от Гренобля, находится
ужасное место,— холодное, гористое, покрытое сне-
гом, окруженное пропастями, елями, которое одни на-
зывают Картуз, иные же Большой Шартрезой. Это
очень обширная пустыня, ио живут в ней только зве-
ри, и люди там не бывают, ибо нелегко добраться до
нее. Там высокие и крутые скалы, дикие, бесплодные
деревья. Земля там бедна и неплодородна, так что
нельзя ничего ни сеять, ни сажать. Это место и выбрал
Бруно для своего жилища и, не имея кельи, жил там
в расселинах скал.
Бруно жил в этой пустыне, не устанавливая ника-
ких правил: их заменял его пример. Через сорок че-
тыре года после него один из его преемников, Гвиго,
написал статут, называющийся: устав дона Гвиго.
Вот перевод одного из его пунктов, всю строгость
которого нам суждено было испытать на себе:
«Мы никогда не разрешаем женщинам входить за
нашу ограду, ибо знаем: ни мудрец; ни пророк, ни
судья, ни даже тот< кто принял бога в доме своем, ни
1 «Хроника ордена Картезианцев». Издана в Турне.
496
его дети, ни даже первый человек, вышедший из рук
его, не могли устоять против ласки и козней женщины.
Пусть вспомнят Соломона, Давида, Самсона, Лота и
тех, которые взяли по своему выбору жен, и самого
Адама; пусть знают, что человек не может спрятать
огонь на своей груди без того, чтобы не воспламени-
лась вся его одежда, и ходить по раскаленным угольям
без того, чтобы не обжечь подошву ног своих».
Последний устав картезианских монахов был
утвержден папой Александром IV.
Копия дарственного акта лесов и земель Большой
Шартрезы, датированного 1084 годом, находится в ру-
кописи, сданной на хранение в Гренобльскую библио-
теку. Она превосходно прочитана Феликсом Крозе.
Дон Жанселен, генерал картезианских монахов,
воспретил во имя монастырского послушания одному
умершему монаху совершать чудеса.
Я умолчу о многих других чудесных явлениях.
Картезианский монастырь расположен около Гьера
в возвышенной долине у подножия еще более высокой
горы, называемой Гран-Сом (высокая вершина). Как
досадно, что мы не находим в этом уединенном и по-
истине величественном месте какой-нибудь красивой
старинной постройки! Но здесь душа черпает взвол-
нованность лишь в самой себе, если она возвышенна по
природе. Что может испытать здесь душа прокурора?
Заурядным душам доступна лишь красота деревьев,
ужасный и мрачный вид этих скал, а минутами и вос-
поминания о картинах Лесюера и искренней набожно-
сти святого Бруно.
Когда святой Бруно пришел в эти горы в 1084 го-
ду, его приютила семья Бижильон из деревни Сен-
Пьер, лежащей по соседству с монастырем Их потом-
ки еще и сегодня живут в Гренобле.
Такие примерно разговоры вело наше маленькое
общество, медленно подвигаясь шагом, когда впереди
показался монастырь. Мы были от него еще на расстоя-
нии нескольких сот шагов, как навстречу нам выбе-
жал перепуганный служка Жан-Мари; он попросил
дам не идти дальше. Их веселые разговоры и смех,
вероятно, уже давно поразили его слух. Мы останови-
лись; подошел крестьянин и стал рассказывать нашим
32. Стендаль. Т. XII 497
дамам всякие забавные истории по поводу того отвра-
щения, которое женщины внушают картезианским мо-
нахам. По-видимому, эти рассказы не преувеличены,
так как отец-эконом, вскоре подошедший к нам, был
совершенно потрясен, увидав шестерых женщин, и, что
хуже всего, молоденьких и хорошеньких; он объявил,
что им будет отведено помещение в лазарете, в двух-
стах шагах от монастыря, и что им нечего и думать о
том, чтобы подойти к воротам.
— В старину,— многозначительно добавил он,—
женщины не имели права переступать наши границы,
простиравшиеся на два лье кругом. Но революция ото-
брала наши поместья, и, мало того, она еще противо-
действует спасению напщх душ.
Говоривший с нами монах был красивый мужчина
лет сорока пяти или пятидесяти; на нем, как и на дру-
гих монахах, была одежда из белой шерсти, и, так как
дул довольно холодный ветер, он все время натяги-
вал капюшон рясы на свою бритую голову.
Признаться ли? В эту минуту наш визит сюда на-
чал казаться мне довольно нелепым. Даже если не
принимать во внимание религиозных соображений, го-
ворил я себе, все же нужно согласиться с тем, что эти
бедные монахи, которым наскучили мир и люди, имеют
право скрыться от их назойливости. Они ищут убежища
в уединении, на огромной высоте, среди страш-
ных скал; и всего этого еще недостаточно, чтобы оста-
новить нескромное и жестокое любопытство: к ним при-
ходят, чтобы посмотреть на выражение их лиц, на-
помнить о том, что они могут показаться смешными, и,
быть может, о тех тяжелых страданиях, о которых они
стараются забыть.
— Сударыни,— воскликнул я после ухода отца-эко-
нома,— если вы хотите послушать меня, отправляйтесь
ночевать в Сен-Лоран-дю-Пон1 Чем вы моложе и кра-
сивее, тем более неделикатным является ваше присут-
ствие здесь.
— Увы, мой дорогой,— возразил мне бородатый и
ученый супруг,— я вижу в вас благородную деликат-
ность и величие души восхитительного Дон-Кихота, но
в то же время и свойственное ему полное неведение
житейских дел. Ваша благородная душа парит в об-
498
лаках; вы забываете великое слово нашего века —
«деньги».
Бурбоны вели себя здесь так же, как повсюду. Бед-
ные картезианские монахи не могли ездить в Сен-Клу
надоедать им, и они не сделали для монахов ничего
толкового. Бедные иноки живут главным образом на
доходы, получаемые от постояльцев, и на то, что пла-
тят им путешественники; каждый из нас заплатит по
пяти франков в день.
Бурбоны сделали для картезианских монахов толь-
ко одно: они сдали им в аренду по дешевой цене дом,
где они живут, и близлежащие луга и позволили ру-
бить столько леса, сколько надобно для работы трех
лесопилен. Они могут сверх того рубить лес и для сво-
его отопления.
Будучи в таком бедственном положении, они дер-
жат коров и кур и продают молоко и яйца в течение
четырех месяцев в году людям, которые отваживаются
добираться до них.
Признаюсь, такой ответ меня огорчил. Почему
господа Лене, де Мартиньяк, Рюбишон или другой ка-
кой-нибудь толковый человек из друзей Бурбонов не
посоветовал им представить на рассмотрение Палаты
депутатов закон, который бы даровал картезианским
монахам право пользования домом и четырьмя тысяча-
ми арпанов леса при условии, что они не будут возму-
щать умы против существующего строя?
Жан-Мари отвел нас в лазарет; это три большие
голые комнаты, и мы быстро покинули их, чтобы на-
сладиться видом причудливых скал в тени большой ал-
леи, в двухстах шагах отсюда. Мы умирали от голода;
тут нам сообщили, что обед готов. Он имел первейшее
достоинство,— он был обилен: нам подали жареных
карпов, картофель, яйца и другие простые блюда. Мы
обедали за длинным и узким еловым столом, накры-
тым для нас в одной из комнат лазарета.
— В старину,— сказал нам Жан-Мари,— у нас бы-
ло девяносто два пруда, больших и малых.
Этот славный монашек, прислуживавший нам за
обедом, проявлял ко мне какую-то особенную любез-
ность, на что дамы обратили мое внимание. Я задал
ему два — три вопроса, и наконец после нескольких
499
застенчивых улыбок он шепотом сообщил мне, что мно-
го раз видел меня в монастыре; на это я ответил, что
никогда там не бывал. Он пришел в глубокое изумле-
ние: очевидно, он подумал, что я стыжусь его. На-
конец он решился спросить мое имя.
— Ах, сударь, конечно же, я вас знаю! — восклик-
нул он, на этот раз уже полным голосом.— Я видел вас
в таможне около Шомона. Я был подмастерьем у порт-
ного; портной разорился во время нашествия в 1814 го-
ду, вюртембержцы забрали у него четыре прекрасные
штуки сукна; он умер с горя. Я занял его место, но
меня тоже обобрали. Я еще с детства был религиозен;
уразумев, сколь злополучно наше ремесло, я приехал
в Савойю, чтобы стать монахом. Один из наших отцов
сказал мне, что я слишкбм туп, чтобы изучать латынь,
но что и в более скромном положении я буду одина-
ково служить религии — я буду носить платье карте-
зианцев, как все остальные, и только вернее спасусь,
ибо в наши дни души губит гордыня.
Ничто не могло сравниться с радостью Жан-Мари:
в столь однообразной жизни все является событием;
он меня усердно расспрашивал о новостях Верхней
Марны.
К концу обеда к нам зашел отец-эконом; в его при-
сутствии одна из дам попросила кофе у служки Жан-
Мари. Святой отец довольно педантично ответил, что
в монастыре нет кофе, так как это — излишество.
— Но, отец мой,— возразила молодая, очень живая
дама,— мне кажется, вы нюхаете табак?
— Это совсем другое дело, сударыня: табак мне
прописан от ужасных головных болей, — и т. д.
Я был оскорблен тоном дамы, но она была права.
Мы поспешили за братом Жан-Мари, который про-
водил нас в часовню святого Бруно, расположенную
выше, в горах, в сорока пяти минутах ходьбы от мо-
настыря. На этом месте святой Бруно основал мона-
стырь. Еще выше, в скалах, лишенных всякой расти-
тельности, находится маленькая пещера, к которой
мы, мужчины, кое-как вскарабкались, причем не обо-
шлись без царапин. Здесь святой Бруно поселился на
первых порах. Мы спустились обратно к часовне свя-
того Бруно; дверь ее украшена каменным крыльцом, и
500
Жан-Мари сказал нам, что эту часовню собираются
украсить копиями с картин Лесюера. На обратном пути
на полдороге мы увидали часовню девы Марии. Дикие,
мрачные и грозные пейзажи занимали нас горазда
больше, чем эти маленькие человеческие памятники,
да еще относящиеся к убогому столетию.
Мы не успели осмотреть последнюю часовню: по-
рывистый ветер гнал черные тучи на высоте пи-
столетного выстрела над нами, и мы опасались дождя.
В тот самый момент, когда мы входили в лазарет,
голые скалы и высокие еловые леса огласились ужа-
сающим ударом грома. Никогда еще не слыхал я та-
кого грохота. Можно себе представить, какое впечат-
ление это произвело на дам. Ветер бушевал с неисто-
вой силой, и дождь стучал в окна лазарета так, что
казалось, он их выбьет.
— Что будет с нами, если стекла разобьются? —
говорили дамы.
Это было возвышенное зрелище. Слышались стоны
елей восьмидесяти футов вышиной, которые гроза пы-
талась сломать. Местность была освещена каким-то се-
рым, совершенно необычайным светом; наши дамы на-
чали бояться не на шутку. Надвигавшаяся ночь усу-
губляла мрачность пейзажа. Удары грома становились
все великолепнее. Я решил уйти; мне хотелось остать-
ся одному; дамы меня не пустили.
Вскоре пришел Жан-Мари и сказал, что пора «воз-
вращаться домой», так как ворота монастыря скоро
закроются. Мы не очень-то понимали, что он хотел
этим сказать, а Жан-Мари, со своей стороны, не вда-
вался ни в какие объяснения, полагая, что мы знакомы
с монастырскими обычаями.
Ужас дам достиг предела, когда монашек объявил,
что все мужчины, даже их мужья, должны идти на
ночь в монастырь, а дамам предстоит остаться совер-
шенно одним в лазарете, а это строение находится
примерно в двухстах шагах от монастыря.
— Но что же с нами будет,— сказала одна из
дам,— если на нас нападут воры?
На это брат Жан-Мари отвечал, что ни крики, ни
ружейные выстрелы — ничто в мире не может заста-
вить открыть ночью ворота монастыря.
501
— О таком случае пришлось бы написать в Рим,—
добавил он.
При словах «ружейные выстрелы» страх бедной
женщины достиг такой степени, что ее муж отозвал
меня в сторону и поручил мне подкупить Жан-Мари.
Я приступил к делу, но монашек отказал мне очень
просто и, как мне показалось, искренне. Я предлагал
ему до десяти наполеондоров, которые он мог бы упо-
требить на милостыню, если у него не было личных по-
требностей. Ничего не добившись, я вернулся к да-
мам; кто-то предложил ехать ночевать в Сапе, но
когда спросили мнение Жан-Мари, он сказал, что это
было бы опасно даже для мужчин.
— Все дороги, по которым вы проезжали утром,
превратились в маленькие овраги, в них до полуфута
воды; и так как эта вода своим течением захватывает
круглые камни, то ваши мулы — а они не так уж
глупы — не захотят двигаться вперед или упорно бу-
дут идти по краям дороги, которые очень скользки в
такой дождь. Если бы отец-эконом приказал мне по
такой погоде отправиться в Сапе, я пошел бы пешком
и держался бы все время середины дороги.
Двое из мужчин сказали, что они проведут ночь в
лесу, но в этом им было положительно отказано. Они
настаивали.
— Вы вынуждаете меня сказать вам, господа,—
возразил Жан-Мари,—что в таком случае мне при-
шлось бы взять в монастыре двадцать человек прислуги
и прийти запереть лазарет, выпроводив предваритель-
но, согласно уставу, этих дам из наших владений. И
зачем, в самом деле, было привозить с собой дам в эти
места?
Брат Жан-Мари вежливо торопил нас, и нам при-
шлось покинуть наших бедных спутниц. Мы. оставили
им пистолет.
Нам было очень грустно. Мы промокли до костей,
пока прошли те двести шагов, которые отделяли нас
от монастыря. Удары грома были поистине оглуши-
тельны. Мы думали о том, каково состояние оставших-
ся в лазарете. Когда мы пришли в монастырь, каждо-
му из нас отвели по крошечной, очень узкой келье с
маленькой кроватью из еловых досок. Несмотря на
502
продолжавшийся шум бури, усталость взяла свое, и
мы задремали; мы спали крепким сном, когда нас
внезапно разбудили ужасающий звон колоколов и та-
кие раскаты гройа, что от них сотрясался весь дом.
Редко мне приходилось просыпаться при таких не-
обыкновенных обстоятельствах; право, в этом было
что-то похожее на страшный суд.
Монах пришел звать нас к молитве; мои спутники,
бывшие в очень плохом настроении из-за отношения
монахов к дамам, не пожелали встать, я же пошел за
монахом. Хотя была середина августа, в узких кори-
дорах стоял пронизывающий холод.
Церковь имела вид необыкновенно странный и
унылый. Мне указали место сзади, у главного входа.
У монахов отдельные места, их отделяет дощатая пере-
городка в четыре фута высоты, так что, когда они ста-
новились на колени, я переставал их видеть. Среди
глубокой тишины и молитвенного созерцания раскаты
грома возобновились с новой силой. Как мне хотелось
в эту минуту ничего не знать ни об электричестве, ни
о Франклине! В этот момент ярость грозы, как видно,
достигла своего апогея. Когда же я вернулся, чтобы
лечь спать, около трех часов утра, небо было уже усея-
но звездами; погода была прекрасная, но стоял прони-
зывающий холод.
Мне стоило большого труда проснуться в восемь
часов утра. Мои спутники уже давно вернулись
к дамам, которые провели ночь самым странным об-
разом.
Часов около двух, когда еще бушевала буря, да-
мам показалось, что дверь пытаются открыть воры. По
всей вероятности, одна из них, спавшая около тонкой
двери из еловых досок, во сне толкнула ее локтем. Са-
мая храбрая из молодых пленниц, г-жа Т., у которой
такие прекрасные глаза, спросила дрожащим голосом:
«Кто там?» Ответа не последовало. Прошло минут пят-
надцать, полных ужаса, как когда-то на Апеннинах в
замке Монтони (Анна Редклифф).
Можно ли поверить, что в такую ужасную погоду в
лесу находилось целое общество молодых людей! Как
только гром умолк и гроза прошла, они стали петь под
окнами у дам, и те опять перепугались, по крайней ме-
503
ре по их словам. До того, как молодые люди начали
петь, их шаги долгое время раздавались в еловом ле-
су, среди необъятного ночного безмолвия. Около семи
часов брат Жан-Мари пришел открыть дверь, которая
была заперта двойным запором, и быстро удалился.
Одна из дам встала и подбросила побольше дров в
огонь, который они старательно поддерживали всю
ночь. Дамы начали просыпаться и болтать между со-
бой, как вдруг услыхали в передней голоса. В ту же
минуту кто-то с шумом открыл дверь, и дамы спря-
тались под одеяла. К своему крайнему изумлению, они
услыхали мужские и женские голоса, которые по-
здравляли друг друга с удачей — ярко пылающим оча-
гом. Незнакомцы не обратили ни малейшего внимания
на дамские шляпы, висевшие на всех гвоздях, кото-
рыми прикреплены были ветки освященного бука.
Вновь прибывшие думали лишь о том, как бы им со-
греться. Но тут появился брат Жан-Мари, сделал им
строгий выговор и объяснил, что все эти кровати за-
няты.
Наконец дамы смогли встать; когда я пришел в
лазарет, там был уже подан отличный завтрак, состоя-
щий из картофеля, жареных карпов, яиц и т. п.
Я позабыл сказать, что мы завтракали в комнате,
смежной с огромной спальней,— брату Жан-Мари при-
шла блестящая мысль затопить здесь, чем он заслу-
жил всеобщие похвалы.
Развернув свои салфетки, дамы нашли под ними
стихотворения; по правде сказать, стихи были не так
уж плохи; может быть, авторы позаимствовали их из
какого-нибудь старинного Альманаха муз. Дамы при-
писали это внимание тем самым молодым людям, ко-
торые распевали под их окнами в четыре часа утра.
Жан-Мари думает, что во время грозы молодые люди
укрывались в самой пещере святого Бруно. «Наши
собаки,— сказал он,— лаяли в ту сторону».
Дамы были, совершенно счастливы: они испытали
два сильных волнения — сначала страх, затем счаст-
ливое ощущение благополучия и веселый, вкусный
завтрак. Никогда в жизни они не забудут этой ночи,
Йроведенной в Большом Картезианском монастыре. В
довершение один из мужей, влюбленный в свою жену
504
или в ее лучшую подругу, возымел счастливую мысль
отправить рано утром своего слугу в Фурвуари, и в
одиннадцать часов этот человек вернулся оттуда, при-
неся кофе. Из вежливости по отношению к отцу-эконо-
му нам не хотелось варить этот кофе в госпитале, и мы
разложили костер под высокими деревьями, довольно
далеко от монастыря. Брат Жан-Мари принес нам пре-
красное молоко и служил нам с величайшим стара-
нием. Этот успех приписывают мне, и я становлюсь
важной персоной.
На прогулке одна из дам без всякого злого умысла
приблизилась к дверям монастыря. Оттуда сразу же кто-
то вышел и очень сухо попросил ее удалиться. Мы
вновь пошли к часовне святого Бруно. Смотрели на
Гран-Сом. Нужно было бы часа три, чтобы подняться
на эту гору; на ее вершине стоит деревянный крест, ко-
торый очень хорошо виден; его приходится постоянно
ставить заново: настолько часто в него попадает мол-
ния. Можно себе представить, что стали бы говорить
проповедники, если бы молния столь же регулярно по-
падала в древо свободы! Разве это не было бы знаком
божественного осуждения? Гран-Сом виден из Гонсе-
лена и из Кра; говорят, что с его вершины виден Лион.
Так как у меня постоянно бродят дурные мысли ня
человек безнравственный, я подумал, что наши дамы
могут случайно встретить тех молодых людей, которые
решились по такой жуткой погоде следовать за ними
в Большой Картезианский монастырь. Поэтому я за-
явил, что непременно хочу отстоять обедню у картези-
анцев, что ничего нет более интересного и т.д. Последо-
вало великолепное описание службы, свидетелем кото-
рой я был ночью. Я увлек с собой двух мужей; но был
ли со мной тот, отсутствие которого было желательно?
Возвращаясь в монастырь, мы встретили господина
не в монашеском платье. Это один состоятельный ли-
онец, который поселился здесь в монастыре, выполняет
с монахами все их благочестивые обязанности и мо-
лится вместе с ними.
Как жаль, что внутри монастырь не имеет стрельча-
тых арок и тех маленьких витых колонн, что не толще
руки, которые я видел во многих внутренних монастыр-
ских дворах! Они производили бы восхитительное впе-
505
чатление. Подлинно романтической архитектурой, то
есть не грубо заимствованной откуда-нибудь, а вполне
соответствующей данному месту и тому впечатлению,
которое желательно произвести, является лишь боль-
шая галерея, или коридор с перекрестными сводами.
Отец-эконом показал мне прекрасную библиотеку;
по пыли, покрывающей полки, сразу видно, что
к книгам никогда не прикасаются. Я простодушно
сказал:
— Вам бы следовало, отец мой, иметь здесь книги
по ботанике и земледелию: вы бы могли разводить все
полезные растения, которые растут в Швеции, это раз-
влекло бы и заинтересовало вас.
— Но, сударь,— ответил он,— мы не хотим ни ин-
тересоваться, ни развлекаться.
Во время обедни, в момент возношения святых да-
ров, все монахи пали ниц, словно подкошенные пушеч-
ным снарядом, и благодаря дощатым перегородкам в
четыре фута высоты исчезли для наших взоров. С на-
шего места в конце нефа мы видели только совершаю-
щего богослужение священника и прислуживающего
во время обедни монаха. В годы Реставрации сюда
приехала герцогиня Беррийская и в качестве принцес-.
сы была допущена в монастырь. Ее молитвенная ска-
мейка и кресло были поставлены около двери. Придвор-
ные дамы обратили внимание на то, что ни один мо-
нах не обернулся, чтобы посмотреть на нее.
Мы перешли в большой и довольно низкий зал, где
собраны портреты всех генералов ордена; среди них
есть несколько очень интересных лиц, хотя художни-
кам часто не хватало дарования; узнаешь одни и те
же качества и духовные устремления у людей совер-
шенно различных типов и темпераментов; одной из
наших дам, обладающей одухотворенным разумом,
понравилась бы эта галерея старцев: здесь есть под-
линная, простая простота. Чтобы понять эту мысль ме-
тодом от противного, надо вспомнить простоту париж-
ских гравюр, изображающих святых жен, или немцев,
подражающих Рафаэлю,— да отпустит им господь их
прегрешения!
Нам подали счет по пяти франков с человека в
день; на наше счастье, мы узнали, что монахи продают
506
эликсир, и мои спутники купили по нескольку бутылок.
Он очень дорог и неизменно оказывает свое действие.
Мы долго бродили по великолепному еловому лесу,
но наконец, к великому сожалению, нам пришлось сесть
на мулов, которые уже два часа паслись, поджидая нас
около аллеи высоких буков. Мы поехали по дороге на
Фурвуари и Сен-Лоран-дю-Пон. Вскоре нам встрети-
лась небольшая речка под названием Гьер; берега
ее покрыты величественными деревьями; здесь дубы,
ясени, буки, вязы восьмидесяти футов вышиной. Ска-
лы, словно вычерчивающие края долины на фоне неба,
прекрасны по формам- По берегам потока деревья
растут густо, как в Тюильри. Погонщики мулов обра-
тили наше внимание на два дерева, из которых одно,
падая, прошло сквозь другое, причем оба отлично
продолжают расти.
В другом месте они предложили нам остановиться
и взглянуть назад, в сторону монастыря; мы увидели
высокую пирамиду, которая словно преграждает путь.
Великолепная сосна растет на ее вершине. Быть может,
в мире нет долины прекраснее этой.
Недалеко от Фурвуари одна скала настолько вы-
дается на дорогу, что между нею и пропастью, по дну
которой струится Гьер, не больше трех футов. Одна
из наших дам, та самая, которая прошлой ночью так
испугалась воров, подверглась здесь немалой опасно-
сти. Чтобы быть подальше от пропасти, она заставила
своего мула почти прижаться к скале. При этом зон-
тик, привязанный к седлу впереди нее, зацепился за
скалу и, к счастью, сломался. Если бы он выдержал,
мул, конечно, не свалился бы: он слишком умен для
этого,— но упал бы на колени около самой пропасти, а
дама, без всякого сомнения, была бы сброшена в Гьер.
Однако мы убедили ее, что не было ни малейшей опас-
ности.
Именно здесь находился прежде вход в пустынь,
поэтому женщины не могли следовать дальше. Я за-
был сказать, что утром мы были свидетелями прогул-
ки, которую монахи называю spaciment и которая им
разрешается раз в десять дней. Они прежде всего на-
правляются к часовне святого Брунэ, а затем идут
дальше, в горы. У каждого из них большая белая пал-
507
ка. Прибежал брат Жан-Мари и попросил дам уда-
литься. Мы же, мужчины, остались. Я никогда не ви-
дел более веселых людей, болтающих с ббльшим удо-
вольствием. Молодые прыгали и резвились. Жан-Мари
показал нам пятнадцать или двадцать монахов старше
восьмидесяти лет.
Известно, что каждый картезианский монах живет
один в маленьком уединенном домике; у каждого есть
сад, который он может возделывать, но эти господа в
Картезианском монастыре их не возделывают. Едят они
отдельно, кроме дней spaciment и праздников, и только
по этим дням им разрешается разговаривать между
собой. Монахи одеты в длинные туники из белой шер-
сти, поверх нее надевают далматику, к которой при-
креплен капюшон.
В их старинных уставах сохранились любопытные
следы духа свободы и разумности, которые господство-
вали в церкви первых времен христианства, еще до то-
го, как римским епископам удалось захватить в
свои руки неограниченную власть. Все настоятели мо-
настыря и сам генерал ежегодно слагали с себя свои
обязанности, и их часто переизбирали. Когда же стала
модной неограниченная власть, их стали переизбирать
всегда.
До 1789 года картезианские монахи были феодаль-
ными властителями Сен-Лоран-дю-Пона и еще несколь-
ких деревень; у них были огромные владения, которые
они возделывали и управляли ими с большой мудро-
стью. Их правилом было обогащать арендаторов сво-
их земель, которые хорошо себя вели, но не пропускать
ни малейшей обиды без небольшого наказания. Они
раздавали бедным крестьянам одежду и иногда хлеб;
деньги — никогда.
Эга система руководства, не знающая никаких ис-
ключений, привела к тому, что картезианские монахи
стали абсолютными монархами в этих горах; мне ка-
жется, их там любили, и за дело. Они даровали народу
величайшее из благодеяний: справедливое и беспри-
страстное управление. Крестьянин не решался затевать
безрассудную тяжбу со своим соседом, боясь вызвать
неудовольствие отца-эконома.
Устав требовал, чтобы монахи питались рыбой, и
508
потому они завели в долине Сен-Лоран-дю-Пона огром-
ные пруды, которые во время революции были спуще-
ны и осушены, а земля продана. Ныне на них сеют хлев
или коноплю, продав которую, покупают хлеб; таким
образом люди заменили рыб. Я забыл сказать, что пе-
ред моим отъездом из монастыря брат Жан-Мари при-
нес мне книгу посетителей; краснея, он мне сказал, что
теперь эту книгу не показывают тем, кто привозит с со-
бой паштет: монахи принимают за личное оскорбление,
когда люди позволяют себе есть скоромное в их горах.
Это забавно и напоминает злобное отношение доброде-
тельных женщин к тем, у которых нежное сердце до-
пускает слабости. Эту книгу не показывают также мо-
лодым людям с романтическими бородками: они чер-
тили в ней малопристойные рисунки и слова. Я нашел
в этом фолианте очень крупные имена и весьма убогие
мысли, подписанные этими именами.
Фурвуари — очень живописная фабрика, располо-
женная около Гьера между двумя почти отвесными
скалами при входе в эту прекрасную долину; здесь вы-
делывают великолепное неломкое железо. Вода потока,
выбивающаяся из плотины, образует шумные водопа-
ды; там вырабатывают железо из чугуна, который при-
возят из Аллевара и из Рью-Перу; при этом употреб-
ляют горячий воздух. Я заказал на фабрике четыре оси
из мягкого железа для своей коляски.
Немного дальше, в Сен-Лоран-дю-Поне, мне при-
шлось расстаться с приятным обществом, с которым
счастливая звезда свела меня в Большом Картезиан-
ском монастыре. Эти гренобльские дамы очарователь-
ны; мне понадобились бы многие страницы, чтобы опи-
сать хотя бы сколько-нибудь похоже их любезность.
Она более пикантна и в то же время более естественна,
чем в Париже; в ней много здравого смысла и лукав-
ства, часто ставящих вас в затруднительное положение.
Известно, что история, лежащая в основе сюжета
«Опасных связей», произошла в Гренобле. Г-н Шодер-
ло де Лакло, артиллерийский офицер, состоявший в
гарнизоне этого милого города, заимствовал интригу
своего романа из события, которое произошло на его
глазах. Самый старший из мужчин, бывших с нами,
знал лично г-жу де Мартей; это г-жа де Монмар, ко-
509
торая в старости сняла в Сен-Венсане загородный дом,
принадлежавший до этого господам Древон. Сесиль,
которая в конце романа поступает в монастырь,— это
мадмуазель де Блакон. Мне думается, что теперь в
Гренобле, как и повсюду, общества больше не суще-
ствует и молодые люди перестали интересоваться жен-
щинами.
Милые жительницы Гренобля вернулись к себе до-
мой через ущелье Ла Пласет и через Вореп; я же вер-
нулся в Фурвуари и был свидетелем весьма любопыт-
ных опытов над сопротивляемостью железа различных
стран. Сегодня утром я приехал в Эшель, красивый го-
родок, который, как я полагаю, разбогател когда-то
благодаря контрабанде. Приехав сюда, я услышал
рассказы о замечательных способах издевательства над
таможенными чиновниками. Здесь есть, например, по-
стоялый двор, который стоит на краю деревни; к нему
прилегает большой сад, спускающийся к Гьеру, русло
которого служит границей. Двадцать мулов переходят
речонку вброд; навьюченные на них тюки сваливаются
у двери в кухню, причем со стороны улицы таможен-
никам не видно никакого движения. Быстро подни-
мают железный заслон, вделанный в заднюю стенку
кухонной печи, и торопливо запихивают все тюки в
нишу, которая находится за печкой; затем заслон сно-
ва опускают. После этого в печке разводят жаркий
огонь, и когда через пять минут после прибытия мулов
входят таможенные чиновники, они находят здесь
компанию веселых крестьян, которые приглашают их
выпить. Они ищут повсюду тюки, ничего не находят
и в конце концов принимаются пить.
Когда Итальянская армия вернулась во Францию
после мира при Кампо-Формио, один кабатчик, жив-
ший неподалеку от крытой галереи в Эшеле, нажил
состояние остроумным ребусом, который привел в вос-
хищение солдат и прославился по всей округе:
Р
он написал на дверях своей харчевни: д Ga (aliens
souper, j’ai grand appetit) *.
* Идем ужинать, у меня большой аппетит (франц.).
510
ИСТОРИКО-ЛИТЕРАТУРНАЯ СПРАВКА
В XVIII веке очерки быта и нравов той или другой страны
писали обычно иностранцы. Французы писали чаще всего об Ита-
лии, не очень интересуясь жизнью других европейских стран. Опи-
сывать страну, в которой говорят на твоем родном языке, изоб-
ражать всем известные нравы, интересоваться бытом и психоло-
гией провинции показалось бы странностью. Для француза пу-
тешествие по Франции могло бы послужить разве что темой для
какой-нибудь комической поэмы. Вот почему систематическое
описание Франции в форме путевых очерков Стендаль мог найти
только у иностранцев, например, у англичанина Артура Юнга
(«Путешествие во Францию в годы 1787—1790», французский пе-
ревод 1793 года) и у ирландки леди Морган («Франция», фран-
цузский перевод 1817—1818 годов, и «Франция в 1829 году»,
французский перевод 1830 года).
В 1820-е годы, в эпоху романтизма, положение значительно
изменилось. Интерес к прошлому, проявлявшийся во всех почти
областях знания и искусства, сказался и на жанре путевых очер-
ков, получившем особое развитие именно в это время. Вслед за
Вальтером Скоттом романтики во всех уголках своей страны ис-
кали остатки старины — в памятниках, обычаях, нравах и обря-
дах, в характере жителей. С этого времени особое внимание при-
влекают провинции, которые когда-то были самостоятельными го-
сударствами, а впоследствии вошли в единый государственный
организм Франции. Еще Огюстен Тьерри поставил перед историка-
ми задачу — показать самобытность каждой области Франции,
чтобы спасти их культуру от всеобщей нивелировки, сопутствую-
щей политической централизации. Стендаль объясняет своеобра-
зие провинций различием племен, населявших Галлию во времена
римского владычества, и пытается применить теории англичанина
Эдвардса, уже в конце 1820-х годов говорившего о физических
различиях европейских народов и народностей. С другой сторо-
ны, уже опыт Французской революции показал роль провинций в
общегосударственной жизни страны и иногда прямо противопо-
ложную направленность их политических устремлений. В резуль-
тате всего этого в 1820-е годы возникает ряд изданий, в которых
511
подробно и с увлечением изучается современная Франция с ее
сооружениями, пейзажами и людьми. В 1830-е годы, когда совре-
менная тема начинает заглушать тему историческую, изучение
французских провинций получило в художественной литературе
еще более широкий размах. Стоит только вспомнить «Человече-
скую комедию» Бальзака с ее двумя одна другой противопостав-
ленными сериями— «Сценами парижской жизни» и «Сценами про-
винциальной жизни»,— чтобы понять, как остро стоял вопрос о
провинции в эпоху продолжавшейся политической и культурной
централизации страны.
Стендаль много путешествовал по Италии, но Францию он
видел только проездом, когда направлялся из Парижа домой, в
Гренобль, или в заграничную прогулку, или в армию, действую-
щую где-нибудь за рубежами страны. Ему не нравились француз-
ские равнинные, с легкими возвышенностями пейзажи, неяркое
небо, распаханные поля. Не нравились и французские мещане,
так хорошо ему известные по родному Греноблю. Не приводил
его в восторг и так называемый «французский характер», кото-
рый он остроумно и тонко изобразил во многих своих произведе-
ниях. Тем не менее и во Франции он находил много интересного.
Еще в 1810 году Стендаль подумывал о том, чтобы вместе со
своим другом Луи Крозе составить «описание французского ха-
рактера в различных провинциях Франции» Ч
Однако тогда эта мысль не получила своего осуществле-
ния, и первые путевые очерки Стендаля были посвящены
Италии
В 1837 году, во время отпуска, который Стендаль проводил
на родине, издатель Амбруаз Дюпон предложил ему напечатать
очерк путешествия по Франции. Приняв это предложение, Стен-
даль решил обновить свои прежние впечатления и, кроме того, по-
сетить те области, в которых он прежде не бывал.
В конце мая 1837 года он отправился в путешествие вместе
со своим старым другом Проспером Мериме, который после
Июльской революции был назначен «инспектором исторических
памятников» и по долгу службы часто разъезжал по стране.
Часть путешествия по Бретани друзья совершили вместе, затем
Стендаль один объездил остальную часть Бретани и Нормандию
и вернулся в Париж в начале июля, проведя в дилижансе около
полутора месяцев. Весьма вероятно, что в этот период он совер-
шил еще одну или две поездки с тою же целью. Он начал пи-
сать свою книгу, очевидно, тотчас же по выезде из Парижа, в
конце мая или начале июня 1837 года, и продолжал работать
над ней зиму 1837—1838 года. Уже 3 января 1838 года он пра-
вил корректуру первого листа своей рукописи. В начале марта
первый том был отпечатан, и Стендаль захватил его с собой, от-
правившись в новое путешествие по Франции. В это время вто-
рой том был уже набран целиком. Оба гома вышли в свет в
июне 1838 года.
Стендаль не мог уместить в эти два тома все свои путевые за-
писки. Неиспользованные материалы были напечатаны во втором,
1 Запись в дневнике от 31 марта 1810 года.
512
посмертном издании, подготовленном к печати Роменом Колом*
бом.
Дневник путешествия ведется не от лица Стендаля. Путе-
шествует по Франции торговец железом, не очень богатый, но и
не очень бедный, весьма образованный, и даже «философ». Ездит
он по делам, хотя интересуется не только железом, но и памят-
никами искусства, общественной жизнью и историей страны.
Впрочем, иногда Стендаль сбрасывает маску и по забывчивости
сообщает, что он разъезжает для того, чтобы познакомиться со
страной и ее достопримечательностями, то есть для собственного
развлечения.
«Записки туриста» во многом прямо противоположны «Ри-
му, Неаполю и Флоренции» и «Прогулкам по Риму». В итальян-
ских очерках каждая запись говорит о восхищении страной,
людьми и искусством. Во французских очерках чуть ли не в каж-
дой странице звучат раздражение, горечь и насмешка. Филипп Л.
(так зовут странствующего торговца железом) брюзжит по вся-
кому поводу: из-за неудобной гостиницы, невкусного обеда или
некрасивого дома. На юге он чувствует себя лучше, потому что
здесь все напоминает ему Италию: климат, женские лица, нра-
вы. Ворчливый тон, который так часто слышен в «Записках ту-
риста», иногда перебивается воспоминаниями об Италии и радо-
стях, которые Стендалю довелось там пережить.
Впрочем, во многих записях слышится и нечто иное, особен-
но когда места, по которым проезжает чувствительный и образо-
ванный торговец, напоминают ему исторические события недавне-
го героического прошлого. Таковы замечательные записи о Гре-
нобле и его окрестностях.
На всю жизнь сохранив отвращение к гренобльскому меща-
нину, Стендаль, однако, не мог забыть пейзажей, открывающихся
на многих улицах этого города. Берега Изеры, мягкие склоны
холмов, скалы, словно висящие над крышами домов, и вечные
снега, виднеющиеся на горизонте. Здесь, совсем близко от Гре-
нобля, в Визиле, произошла встреча Наполеона с войсками, кото-
рые должны были его арестовать,— встреча, решившая судьбу
Франции на много лет вперед. Через соседние горы, как думали
некоторые ученые, тысячелетия тому назад провел свое войско и
своих слонов Ганнибал, направлявшийся для завоевания Рима из
Испании. В различных провинциях Франции, где жили враждо-
вавшие друг с другом галльские племена, Цезарь давал сраже-
ния, которые повергли к его ногам всю древнюю Галлию. Неко-
торые города до сих пор сохраняют память о том или ином со-
бытии или герое революции, и эти воспоминания примиряют
Стендаля с его страной, несмотря на торжествующее ныне ме-
щанство, на дурной вкус ее жителей и неповоротливых хозяек
гостиниц.
В «Записках туриста» почти отсутствует частная жизнь фран-
цузов. Филипп Л. не сообщает нам, как живет средний француз
того времени, как он добывает средства к существованию, чем
он интересуется, что читает, чему аплодирует в театре. Стендаль
говорил о своих собственных впечатлениях от тех или иных спек-
таклей или книг, но каковы вкусы жителей Бретани или Оверни,
33. Стендаль. Т. XII. 513
мы можем узнать лишь из случайных замечаний, например, по по-
воду стиля Бальзака. Очевидно, Стендаль избегает говорить о
столь неприятных вещах, как художественные вкусы мещан и ин<
триги, которыми живет провинциальное общество. Он восхищает-
ся великолепным изображением всех этих пошлостей, которое
дает Бальзак в таких, например, романах, как «Турский священ-
ник», но сам не хочет слишком долго останавливать свой взор на
столь печальных зрелищах.
Не найти в книге и сведений о больших общественных инте-
ресах, увлекавших провинцию в эти годы. Может быть, этих ин-
тересов и вообще не было? Однако в романах Стендаля они
представлены с большой остротой и яркостью, и о политической
жизни современной Франции можно составить себе более пол-
ное представление по «Люсьену Левену», чем по «Запискам ту-
риста». Это следует объяснить требованиями принятого Стенда-
лем жанра путеводителя.
От негоцианта можно было бы ожидать большего внимания
к экономике страны, к развитию* ее торговли и промышленности,
к движению цен и г. д. Но, кроме сравнительно редких и крат-
ких замечаний такого рода, имеющих скорее политический смысл,
да кроме весьма живописной картинки ярмарки, на которой, оче-
видно, потолкался сам Стендаль, книга не дает почти ничего. За-
мечания о Сее и о Мальтусе свидетельствуют о том, что Стендаль
следил за последними явлениями экономической науки, но не смог
отнестись к ним с должной критичностью.
Дороги, мосты, кафе, пейзажи, вызывающие исторические вос-
поминания, проносятся перед взором читателя и с необычайной
яркостью запечатлеваются в памяти. Как всегда, Стендаля
больше интересуют психология и «страсти» французов, чем их
быт. Страсти, в том специфическом смысле, какой Стендаль вкла-
дывает в это слово, во Франции как будто угасают. Но это
только так кажется. Они в избытке в низших слоях общества и
часто прорываются наружу сквозь самоуспокоенность и благопо-
лучие мещанского среднего класса. И Стендаль с удовольствием
пересказывает эпизоды уголовной или скандальной хроники,ха-
рактеризующие, по его мнению, современное французское общест-
во лучше, чем газетные статьи или министерские отчеты.
В 1820-е и особенно в 1830-е годы во Франции началось ув-
лечение средневековой архитектурой. Романский и готический
стили становятся не только предметом археологических исследо-
ваний, но и модной темой салонных бесед и дискуссий. После
«Собора Парижской богоматери» Виктора Гюго говорить о
стрельчатых окнах, расписных витражах, розах и пилястрах в
артистических и светских кругах считалось обычным и даже обя-
зательным. Стендаль не любил средневекового искусства. Готи-
ку он знал только тосканскую, лишенную многих характерных
особенностей северной готики. Он восхищался Миланским собо-
ром и ходил любоваться им в лунные ночи, но храм этот про-
буждал в нем совсем не те ощущения, какие испытывали роман-
тики при виде Кельнского, Страсбургского или Парижского собо-
ров. В Италии его больше всего привлекали древние руины,
Ренессанс и в значительной степени барокко. Французскую средне-
514
вековую архитектуру он должен был изучать специально для
предпринятой им книги.
Он стал читать сочинения Миллена («Путешествие по южным
департаментам Франции», 4 тома, 1807—1811), у которого заим-
ствовал много сведений общего и частного порядка, и Проспера
Мериме, который к этому времени напечатал несколько сочине-
ний, заключавших немало подробностей о средневековом зодче-
стве Несомненно, многое он почерпнул и из бесед Мериме во
время археологических прогулок с ним.
Конечно, нельзя считать вполне точными сведения, которые
Стендаль сообщает относительно романского и готического сти-
лей, так же как нельзя считать вполне справедливой их истори-
ческую и психологическую интерпретацию. Эти весьма любопыт-
ные страницы «Записок туриста» свидетельствуют о «состоянии
вопроса» в 1838 году и о личном отношении автора к средневеко-
вому искусству и культуре. Характеризуя готику, Стендаль ино-
гда даже принимает позу скептика, словно не доверяя тем востор-
гам, которые, к его удивлению, вызывают средневековые храмы
у его более молодых современников.
Зато с полным восхищением говорит он об остатках античной
архитектуры на юге Франции. Так называемый Квадратный
дом в Ниме, эта «жемчужина римского зодчества», вызывает у
него множество ассоциаций и исторических воспоминаний, а эти-
ми ассоциациями для него и определяется сила воздействия ис-
кусства, так же как и художественного воздействия природы.
Представления, вызываемые готикой, были преимущественно ре-
лигиозного, аскетического и мистического характера и не могли
доставить Стендалю никакого удовольствия. Созерцая Квадрат-
ный дом, древний амфитеатр, базилику, он думал о народе, со-
здавшем великие культурные ценности. Этим отчасти и объясня-
ются античные увлечения Стендаля, решительно протестовав-
шего против подражания древним в искусстве и в литературе.
В 1837 году, когда Стендаль писал свою книгу, заканчивалась
пора революционных восстаний и наступал период министерских
кризисов. Июльская монархия постепенно стабилизировалась. Эта
стабилизация, через одиннадцать лет закончившаяся революцией,
свидетельствовала как будто о прочности режима и о том, что его
существование так или иначе оправдано потребностями страны,
промышленности, широких кругов населения. Стендаль, в начале
тридцатых годов отзывавшийся об Июльской монархии с раздра-
жением и яростью и называвший Людовика-Филиппа величайшим
мошенником из королей, теперь если и не примирился с действи-
тельностью, то, во всяком случае, пытался рассматривать режим
как этап, необходимый для дальнейшего политического воспита-
ния Франции, который подготовит ее для будущей демократии.
Этот взгляд отразился и в «Записках туриста». В политических
замечаниях этого произведения, несмотря на некоторые весьма
критические оценки современного ему общества, заметна некая
умиротворенность, вызванная надеждой на лучшее будущее, к ко-
1 Таковы статья «Опыт о религиозной архитектуре». 1837, и
книги: «Заметки путешествия на юг Франции», 1835, и «Заметки
путешествия на запад Франции», 1836.
515
торому когда-нибудь, хотя и не скоро, придет развивающаяся
и богатеющая Франция.
Стендаль не увидел конца этого кратковременного и своеоб-
разного периода французской истории: он умер через четыре года
после появления в свет «Записок туриста».
Книга пользовалась некоторым успехом. Во многих журна-
лах появились заметки о ее выходе и рецензии. Кое-какие критики
высмеивали автора за его вольтерьянские и, по их мнению, уста-
релые взгляды. «Записки туриста»,— писал один из них,— могут
возбудить дьявольское желание напиться, войти в шляпе в Собор
Парижской богоматери, перекреститься левой рукой и есть фри-
касе из иезуитов по пятницам и постным дням !». Легитимистская
газета осторожно хвалила Стендаля за то, что он упомянул о хо-
роших манерах аристократов; другие, более левые критики отме-
чали парадоксы Стендаля — эти «завтрашние истины»,—его остро-
умие и поучительные анекдоты, которые он щедрой рукой рассы-
пает в своей книге.
«Записки туриста» были перепечатаны в Бельгии и переведе-
ны в Германии, но переиздание, дополненное не опубликованны-
ми до того записями и подготовленное к печати Роменом Колом-
бом, появилось только в 1854 году. В нашем издании «Записки
туриста» печатаются с некоторыми сокращениями по первому
изданию 1838 года. Отдельные имена, которые Стендаль по тем
или иным причинам обозначил лишь инициалами, мы считали
нужным привести полностью. Перевод сделан с издания Шам-
пьона.
Б. РЕИЗОВ
2 Статья Франсиса Вея в «Presse> от 10 июля 1838 года.
ПРИМЕЧАНИЯ
Стр. 5. ...бросает в тюрьму молодого офицера, не более ви-
новного, чем генерал Лалли.— Стендаль имеет в виду процесс
лейтенанта Эмиля де ла Ронсьера, приговоренного в 1835 году
к десяти годам тюремного заключения по ложному обвинению
в попытке изнасилования. Лалли-Голандаль (1702—1766)—глав-
нокомандующий французских войск в Индии во время войны с
Англией за ост-индские колонии; оставленный без помощи фран-
цузским правительством, он потерпел ряд военных неудач и в
1761 году был взят англичанами в плен, что послужило основа-
нием для обвинения его в измене; по возвращении из плена Лал-
ли, став жертвой придворных интриг, был казнен.
Стр. 8. Да неужто мы станем женевцами? — Женева в эпоху
реформации была центром кальвинизма — одного из наиболее
строгих протестантских вероучений. Словом «женевцы» Стендаль
обозначает в данном случае те черты ограниченности, фанатиз-
ма и чопорности, которые он считает характерными для проте-
стантов.
Стр. 10. Меч Горация Коклеса — вместо «Дамоклов меч».
Стр. 11. Мональдески— фаворит шведской королевы Христи-
ны, убитый по ее приказанию в одной из галерей Фонтенебло в
1657 году.
Стр. 25. Сравнение, проводимое Стендалем между романом
Фильдинга «Том Джонс» и «Илиадой», принадлежит Байрону,
назвавшему Фильдинга «прозаическим Гомером человеческой при-
роды». Излагая эпизод из этого романа, Стендаль ошибся: лакей
Тома Джонса Партридж не был акцизным чиновником и не вы-
сказывал приписываемых ему суждений об игре короля в «Гам-
лете».
Стр. 44. «Аббат Биротто из Тура».— Стендаль имеет в виду
роман Бальзака «Турский священник» (1832). «Треволнения ду-
ши» и «снег падает в моем сердце» — две цитаты из романа
Бальзака «Лилия в долине» (1836).
Стр. 48. Токвиль, Алексис (1805—1859)—французский исто-
рик и политический деятель, автор книги «О демократии в Аме-
рике», подвергший критике государственный строй США.
517
Стр. 60. Барант (1782—1866) — французский историк и госу-
дарственный деятель. Стендаль имеет в виду его «Историю гер-
цогов Бургундских» (1824—1827).
Стр. 61. Константен, Авраам (1785—1855)—женевский жи-
вописец по фарфору, друг Стендаля.
Стр. 66. ...прибегают к убийствам.— После реставрации Бур-
бонов во Франции начался белый террор. В южных провинциях
происходили погромы и совершались массовые убийства.
В 1815 году роялистские банды перерезали в Тулоне сторонни-
ков Наполеона и мамелюков — солдат наполеоновской армии,
привезенных из Египта; в том же году такая же резня повтори-
лась в Ниме, а в Авиньоне 2 августа был убит маршал Брюн,
примкнувший к Наполеону во время «Ста дней».
Стр. 67. 6 июля 1815 года, вскоре после битвы при Ватер-
лоо, Гренобль подвергся нападению австро-сардинской дивизии
под командованием генерала Латура, действовавшего по прика-
занию Людовика XVIII. Гренобльцы встретили противника ар-
тиллерийскими залпами; однако после нескольких дней сопро-
тивления город вынужден был капитулировать.
Стр. 70. Призовите к власти Генриха V.— Речь идет о сыне
герцога Беррийского графе де Шамборе, последнем представи-
теле старшей линии Бурбонов, которого легитимисты считали
французским королем Генрихом V.
Стр. 71. Сабин-* воин племени лингонов, поднявший в 67—
70 годах н. э. восстание против римлян; потерпев неудачу, он
в течение девяти лет скрывался в лесу в пещере вместе со своей
женой Эпониной. Выданный римлянам, он был казнен, после
чего Эпонина покончила с собою.
Стр. 73. Дидро был уроженцем Лангра и сыном ножовщика.
В своем романе «Жак-фаталист» (1773) он высмеивает фата-
лизм; роман состоит почти сплошь из юмористических диалогов
слуги Жака и его хозяина, перемежающихся вставными новел-
лами.
Стр. 75. Слово «живописный» впервые вошло в употребле-
ние во Франции в XVIII веке (1732).
Герцог де Немур и принцесса Клевская— герои романа г-жи
де Лафайет «Принцесса Клевская» (1678), В четвертой части ро-
мана герцог Немур, спрятавшись в саду под ивами, тщетно пы-
тается проникнуть в беседку, где находится принцесса Клевская.
Стр. 78. Де Гаспарен (1783—1862)—французский писатель и
общественный деятель, специалист по вопросам сельского хозяй-
ства; в период Июльской монархии некоторое время занимал
пост министра внутренних дел и сельского хозяйства.
Стр. 79. Филипп Отважный (1342—1404) и Карл Смелый
(1433—1477)—герцоги Бургундии.
Стр. 80. «Проспер и Венсан» — водевиль Дювера, имевший
большой успех (впервые представлен в 1833 году).
Стр. 81. Лемонте (1762—1826) — политический деятель и ис-
торик умеренно-либеральных взглядов, автор ряда трудов по
истории Франции.
Эли де Бомон (1798—1874) — современный Стендалю гео-
518
лог, автор «Геологической карты Франции» и ряда работ по гео-
логии.
Стр. 83. Фагон (1638—1718)— французский ботаник, придвор-
ный врач Людовика XIV.
Стр. 85. Карно (1753—1823) — государственный деятель
Французской революции, осуществлявший высшее руководство
военными действиями французской армии с 1793 года.
Стр. 86. Ламенне (1782—1854)—философ и богослов, пред-
ложивший в 1832 году реформу церкви в духе либерального като-
личества.
Стр. 87. Дюпре (1806—1896) — знаменитый французский пе-
вец.
Стр. 93. В 197 году под Tres Viae (древнее название Тре-
ву) император Септимий Север разбил мятежные войска, воз-
главленные Альбином. Альбина, провозгласившего себя цезарем,
он казнил и его голову на страх сенаторам, способствовавшим его
возвышению, отослал в Рим.
„.холмы Дезенцано, прославленные сражением...— Во время
первого итальянского похода 1796 года, в сражении под Кастиль-
оне, поблизости от Дезенцано, Наполеон разбил австрийскую ар-
мию под командованием Вурмзера.
Стр. 94. ...женщина, которую я уважаю больше всех на све-
те.— Имеется в виду г-жа Ролан (1754—1793), деятельница пар-
тии жирондистов, окончившая свою жизнь на гильотине. Ее ме-
муары Стендаль ценил очень высоко.
Де Колонн (1734—1802)—генеральный контролер финансов
при Людовике XVI.
Г-жа де Лавалет, урожд. Богарне,— жена французского поли-
тического деятеля графа Антуана де Лавалета (1769—1830). Ла-
валет, примкнувший к Наполеону во время «Ста дней», был об-
винен в государственной измене и приговорен к казни. Проникнув
к нему в тюрьму накануне казни, г-жа де Лавалет обменялась с
ним платьем и осталась в его камере, дав ему возможность бе-
жать. Впоследствии она сошла с ума.
Герцогиня Беррийская — жена второго сына Карла X, пытав-
шаяся в 1832 году поднять восстание в Вандее в пользу Карла X
и своего сына графа де Шамбора.
В IV книге своей «Исповеди» Руссо рассказывает о ночи,
проведенной им на открытом воздухе на берегу Соны; наутро
ему повстречался некий Ролишон, который, услышав, как Руссо
пел кантату Баттистини, пригласил его к себе переписывать но-
ты, накормил и снабдил на дорогу деньгами.
Стр. 99. ...лионская национальная гвардия потеряла тысячу
двести человек...— В 1793 году в Лионе вспыхнуло восстание
роялистов. После двухмесячной осады Лион был взят револю-
ционными войсками, и восстание было подавлено. Граф Преси
руководил восставшими лионцами и после сдачи города бежал в
Швейцарию.
Стр. 100. Плюш, аббат (1688—1761)—французский писатель
и натуралист XVIII века. В своем сочинении «Зрелище приро-
ды» (1732) он объясняет естественные явления с богословской
точки зрения.
519
Стр. 103. Рюбишон — знакомый Стендаля по Греноблю. В Чи-
вита-Веккье Стендаль снова встретился с ним и получил от не-
го полезные сведения об общественной жизни французской про-
винции, в частности Гренобля
Стр. 112. Поттер (1786—1859)—современный Стендалю бель-
гийский политический деятель, автор «Философской истории хри-
стианства» (8 томов, 1836—1837).
Флери (1640—1723)—автор «Истории церкви», доведенной
до XV века.
Буржела (1712—1799)—основатель Ветеринарной школы в
Лионе.
Стр. 114. Ласенер — убийца, казненный в 1836 году. На суде
он держал себя е вызывающей дерзостью и поразил всех своей
находчивостью и остроумием. Ласенер оставил «Воспоминания»,
изданные после его смерти.
Стр. 125. Школа взаимного обучения — по учебной системе
английского педагога Ланкастера (1771—1838), по которой силь-
ные ученики должны были выпрлнять роль учителя по отноше-
нию к более слабым. Попытки ряда французских педагогов вве-
сти систему Ланкастера во Франции встретили резкий отпор роя-
листов и духовенства.
Стр. 127. ...вопросы, которые будут задаваться в некоем месте
их женам — в исповедальне духовниками.
Стр. 129. Шамфор (1741—1794)—французский писатель
XVIII века, известный своим посмертным сборником «Мыслей,
максим и анекдотов» (1803), откуда Стендаль и заимствовал
приведенный им эпизод.
Стр. 130. Тавроболий — искупительное жертвоприношение
быка богине Кибеле. Тавроболием назывался также и алтарь,
на котором совершалось жертвоприношение.
Стр. 134. Келюс (1694—1765) — французский археолог и пи-
сатель. Имеется в виду речь римского императора Тиверия Клав-
дия Цезаря, произнесенная в Сенате в 48 году, в которой он
требует полных прав гражданства (с правом вступления в Се-
нат) для внеитальянских общин.
Стр. 139 Renewals (англ ), или, точнее, revival (возрожде-
ние),— движение за «возрождение» веры и строгое, «методиче-
ское» выполнение религиозных обрядов. Возникнув в XVIII веке
в Англии, это движение получило широкое распространение в
Америке, где центром имело Филадельфию.
Герцог де Роан, Анри (1579—1638) —один из вождей гугено-
тов, возглавлявший восстание против кардинала Ришелье
в 1625 году.
Стр. 140. Этьен, Андре (1774—1838)—герой сражения при
Арколе, прозванный «маленьким барабанщиком»; под пулями
врага бросился вперед во главе атакующих войск: ему был
воздвигнут памятник на его родине в г. Кадене на юге
Франции.
Стр. 142. Жакмон, Виктор (1801—1832)—ученый-натуралист
и путешественник, друг Стендаля. Его переписка с друзьями
была издана в 1838 году.
Стр. 146. Жаккар (1752—1834J—изобретатель усовершен-
520
ствованного («жаккаровского») ткацкого станка, уроженец
Лиона.
Стр. 148. Стеллй (1596—1657) — французский художник, по-
дражавший Пуссену; уроженец Лиона.
Жордан, Камилл (1771—1821) —политический деятель, либе-
рал, уроженец Лиона, принимал участие в роялистском восста-
нии 1793 года в Лионе. Во время Реставрации был виднейшим
представителем либеральной оппозиции в парламенте.
Стр. 149. Жюсье (1686—1758)—французский ботаник; Шиньяр
(1756—1813)—популярный в свое время французский скульп-
тор; Гроньяр, Франсуа — богатый коммерсант, завещавший горо-
ду Лиону крупные суммы на дела благотворительности и укра-
шение города.
Стр. 150. Кардинал Феш (1763—1839) — дядя Наполеона, ар-
хиепископ Лиона, сохранивший свое положение и после Рестав-
рации.
Стр. 154. «...дневники Генриха 111 и Генриха IV...»— мемуары
французского хрониста XVI века Пьера де Летуаля, известные
под названием «Дневники царствования Генриха III и Генри-
ха IV». Мемуары содержат живую и яркую картину рели-
гиозных смут, раздиравших Францию в царствование Ген-
риха III.
Стр. 160. Лорд Мельбурн (1779—1848)—английский полити-
ческий деятель, виг, занимавший в 1830 году видные посты,
вплоть до премьер-министра.
Стр. 163. Отсечение руки— 10 февраля 1825 года француз-
ский министр Пейронне внес на обсуждение Палаты пэров проект
закона о святотатстве, согласно которому повинный в осквернении
«святого причастия» подвергался такой же казни, как и отце-
убийца: его вели на эшафот босым, с лицом, покрытым черным
покрывалом, затем отсекали правую руку, а после того отсекали
голову. Этот проект, несмотря на оппозицию со стороны либера-
лов, был, исключая лишь пункт об отсечении руки, принят пала-
тами. Он ни разу не был применен, но своей жестокостью про-
извел сильнейшее впечатление на общество и, несомненно, спо-
собствовал падению режима Реставрации. Проект был предло-
жен не при Людовике XVIII, а при Карле X.
Кур (1797—1865)—французский художник, ученик класси-
ка Гро. Стендаль имеет в виду его картину «Буасси д’Англа,
склонившийся перед головой Феро» (1833). Эпизод, который имеет
в виду Стендаль, произошел 20 мая 1795 года. Революционные
массы народа проникли в Национальное собрание, неся на пике
голову реакционного депутата Феро, который пытался помешать
толпе проникнуть в зал. Говорили, будто бы голову Феро под-
несли на пике к лицу Буасси д’Англа, но он в ответ на угрозы
поклонился мертвой голове. Этот эпизод и изображен на картине
Кура; достоверность его очень сомнительна
Стр. 165. Хезлит (1778—1830)—английский критик и мора-
лист-сатирик.
«Людовик XIV» — скульптура работы Лемота (1826). Стен-
даль имеет в виду образ Людовика XIV, данный Вольтером в его
исторической работе «Век Людовика XIV» (1751).
521
Стр. 166. ...wa картине г-на Энгра,— Имеется в виду картина
Энгра «Обет Людовика XIII» (1824).
Стр. 167. Катремер де Кенси (1755—1849)—французский
историк искусства. Один из теоретиков классической школы.
О конной статуе Марка Аврелия в Риме он говорит в своей книге
«Юпитер Олимпийский» (1814).
Стр. 169. Аббат де Монтескъю (1757—1832} — французский
политический деятель, роялист, один из авторов конституцион-
ной Хартии 1814 года.
Стр. 170. Гарнье-Пажес (1801—1841) — один из деятелей рес-
публиканского движения в период Июльской монархии.
Стр. 179. Мишу (1781—1828) —гренобльский судья, двоюрод-
ный брат мадам Мишу, дело об убийстве которой легло в основу
сюжета «Красного и черного»; Трестальон и Трюфеми— главари
роялистских банд, производивших погромы и резню в провинции
во время Реставрации.
Стр. 181. Греческая война за независимость 1821—1829 годов
вызвала во всей Европе гбрячий отклик и поддержку, особенно
в либеральных кругах. Богомольный баварец — греческий король
Оттон Баварский. Фанатически религиозный, он всецело находил-
ся в руках реакции.
Стр. 185. Дюрок, Жерар (1772—1813)—французский гене-
рал, адъютант Наполеона I, приближенное к нему лицо.
Стр. 189. Мандрен— контрабандист XVIII века.
Стр. 196. Г-жа де Гриньян (1646—1705)—дочь г-жи
де Севинье (1626—1696), автора знаменитых «Писем», адресо-
ванных к г-же де Гриньян; письма г-жи де Гриньян малоинте-
ресны.
Стр. 197. Воклюзский источник близ Авиньона воспет в соне-
тах Петрарки.
Стр. 202. «Письма» Петрарки заключают в себе резкую оцен-
ку состояния Франции середины XIV века.
Муратори (1672—1750) — итальянский историк и археолог,
автор ценных трудов по истории Италии в средние века; был об-
винен в ереси и атеизме, но сумел оправдаться перед папой Бе-
недиктом XIV.
Стр. 203. Сальвиан — христианский проповедник V века.
Стр. 204. «Глухой, или переполненная гостиница» — комедия
Дефоржа (1790).
Стр. 209. Авиньон описан у Рабле в романе «Гаргантюа и
Пантагрюэль» (первые главы V книги} под именем «Звонящего
острова».
Стр. 210. Графиня Иоанна — Иоанна I, королева Неаполи-
танская (1327—1382), первым браком была замужем за Андреем
Венгерским. По ее повелению Андрей был задушен, а сама она
бежала из Италии от мести брата Андрея — венгерского короля
Людовика I — в свое наследственное владение Прованс. Здесь
она предложила антипапе Клименту VI продать Авиньон за
80 000 флоринов, если он официально признает ее непричастность
к убийству и утвердит ее новый брак с князем Тарентским. Кли-
мент VI согласился на эту сделку.
522
Гласьер — Оашня в Авиньоне, куда были орошены трупы
роялистов, казненных в 1794 году за убийство революционного
мэра города.
Стр. 211. Верто, Рене (1655—1735)—французский историк.
Сочинения его написаны живым и простым языком. Сисмонди,
Симонд (1773—1842) — швейцарский экономист и историк. В
своих исторических трудах («История средневековых итальянских
республик», 16 том, 1807—1844, и др.) Сисмонди высказывает ли-
беральные точки зрения. Но эти труды написаны очень неуклю-
жим французским языком, отчего Стендаль и желает их «пере-
вода» на «хороший» французский язык.
Стр. 218. Фредегер (ум. ок. 660) — автор летописной компи-
ляции и франкской хроники, относящейся к VII веку.
Стр. 223 Фильк, Нерра — анжуйский герцог (987—1039).
Стр. 225. Аббат Ф.— Аббат де Фрейсину (1765—1841) —
французский епископ, выступавший во время Империи с пропо-
ведями против философии просветительства.
Стр. 228. Оже Атаназ (1734—1792) — французский литера-
тор-эллинист.
«...короля из династии Капетов», то есть Людовика XVI.
Стр. 240. Жак Кёр (род. в конце XIV века) — крупный фи-
нансист и коммерсант, казначей Карла VII. Оклеветанный врага-
ми, был принужден бежать из Франции и умер в 1456 году из-
гнанником на о-ве Хиос.
Стр. 248. «Литературный Пантеон» — собрание памятников
французской и иностранной литературы, начатое изданием в
1835 году и оставшееся незаконченным.
Стр. 251. Лодовико Сфорца, прозванный Моро (1451—1508) —
герцог Миланский. В интересах своей личной политики он призвал
в Италию Карла VIII, французского короля, но затем был аресто-
ван французами и заточен в крепость Лош в Турени, где и умер.
Стр. 252. Во время правления короля Франциска I (1515—
1547), особенно после 1534 года, во Франции развернулось жесто-
кое гонение на протестантов, часто сопровождавшееся аутодафе.
Вержье (1655—1720)—французский поэт, автор пародий и
стихотворных рассказов, в которых он подражал Лафонтену.
Стр. 256. «Граф Ори» — водевиль Скриба и Луарсона (1816)
на сюжет средневекового французского предания.
Стр. 266. Обеспечить Голландию честными людьми — то есть
Францию.
Стр. 275. «...при последних Валуа и двух первых Бурбонах»,
то есть Франция XVI—XVII веков.
Стр. 276. «Родник прекрасной Ириды» — намек на стихотво-
рение Ронсара.
Стр. 278. Бошан (1767—1832) — французский литератор, ав-
тор сильно беллетрнзованной «Истории вандейской войны»
(1806).
Стр. 279. Кардинал Руффо возглавлял неаполитанские войска,
сражавшиеся с французами в 1799 году и подавившие неаполи-
танскую революцию.
«Сагсеге duro» г-на Меттерниха — суровый тюремный режим,
523
применявшийся австрийскими властями по отношению к итальян-
ским революционерам.
Марончелли, Пьеро (1795—1846)—итальянский карбонарий,
десять лет провел в австрийской тюрьме Шпильберге (Моравия).
В связи с болезнью, вызванной тяжелым тюремным режимом,
подвергся ампутации ноги.
Стр. 285. Делолъм (1740—1806)—швейцарский юрист и го-
сударствовед, автор книги «Конституция Англии, или английский
образ правления» (1771).
Стр. 287. Буффе (1800—1888)—популярный французский ак-
тер на характерные и комические роли.
«Бедный Малый» — комедия-водевиль бр. Коньяр, поставлен-
ная в 1835 году.
«Бьянка и Фальеро» — опера Россини (1819).
Стр. 288. «Простак» — повесть Вольтера (17*67). Героиня по-
вести, бретонка м-ль де Сент-Ив, проявила твердость характера,
стремясь освободить из заключения своего возлюбленного, но
смогла добиться этого лищь ценою своего бесчестия.
Стр. 289. Кателино (1759—1793)—один из вождей вандей-
цев, происходил из крестьян.
...место, где скрывалась герцогиня Беррийская.— После не-
удачи вандейского восстания 1832 года герцогиня Беррийская
скрывалась в Нанте. Дом, в котором она находилась, был указан
полиции одним из ее сообщников, продавшим ее тайну министру
Тьеру за крупную сумму денег. Однако и после того, как полиция
заняла дом, она не смогла сразу найти герцогиню, спрятавшуюся
в тайнике за камином. Жандармы случайно затопили камин, и
герцогиня должна была выйти из тайника, чтобы не задохнуться
от дыма.
Стр. 290. Корнелиус (1783—1867) — немецкий художник, пи-
савший картины на мифологические и исторические темы.
Стр. 295. Карье (1756—1794)—один из активных деятелей
революции, якобинец, известный своими репрессиями в Нанте
(нантские потопления).
Стр. 298. Аларкон (1581—1639)—испанский драматург.
Стр. 303. Шаре! — один из вождей вандейцев, участвовав-
ший в операции Кателино иод Нантом. Попав в плен, он был
приговорен к смерти и 29 марта 1796 года (а не 1795 года, как
пишет Стендаль) расстрелян
Стр. 307. Детуш (1680—1754) и Мариво (1688—1763) —
французские комедиографы.
«Домашний тирин» — комедия Дюваля (1805).
Стр. 308 Брюна (1766—1851)—французский комический
актер
Стр. 309. Тщетные усилия... в Испании в течение 1836 и
1837 годов...— Когда Стендаль писал эти строки, Испания была
накануне войны между прогрессистами (буржуазными либерала-
ми), требовавшими введения новой, более либеральной конститу-
ции, и консерваторами. Кроме того, в стране шла гражданская
война между «кристиносами» (сторонниками регентши Кристины)
и «карлистами» (сторонниками Карла VII, то есть представите-
лями монархической и католической реакции).
524
Стр. 310. «В день битвы, при Новом Орлеане».— Новый Орле-
ан, уступленный в 1803 году Францией Соединенным Штатам,
подвергся в 1814 году нападению со стороны англичан, пытав-
шихся захватить этот важный стратегический и торговый пункт в
свои руки. Американские войска под командованием генерала
Джексона отразили это нападение.
Стр. 318. Бреммель, Джордж (1778—1840) и граф д’Орсе
(1801 —1852) — тогдашние законодатели мод в светском англий-
ском обществе, теоретики «дендизма»—элегантности и «хороше-
го тона».
Стр. 319. Нарбонн (1755—1813) — вельможа старого фран-
цузского двора, видный дипломат при Наполеоне.
Клитандр — условный образ французской классической коме-
дии, тип великосветского влюбленного молодого человека.
Стр. 340. Крете (1747—1809) — государственный деятель, ми-
нистр внутренних дел при Наполеоне. При Крете широко развер-
нулось архитектурное строительство.
Стр. 346. «Отец дебютантки» (1837)—водевиль Теолона;
«Мишель Перен» (1834)—комедия Мельвиля; кому принадле-
жит пьеса «Господин Бланден», установить не удалось. Все это
произведения незначительные и имевшие кратковременный успех-
Стр. 348. «Битва тридцати»— один из эпизодов гражданской
войны в Бретани (1351 год). В этом сражении тридцать францу-
зов, сторонников Шарля де Блуа, победили тридцать англичан,
сражавшихся на стороне графини де Монфор.
Стр. 353. Бертен (ум. в 1823 году) — французский богослов
и литератор.
Стр. 354. В 1795 году на Киберонском полуострове револю-
ционная армия под командованием генерала Гоша разбила войска
эмигрантов, высадившиеся в Бретани и поддержанные английской
эскадрой и отрядами шуанов. Этим эпизодом закончился длин-
ный ряд вандейских контрреволюционных восстаний на севере и
западе Франции.
Стр. 378. В 1827 году младший лейтенант французского фло-
та Биссон взорвал свое судно, не желая сдавать его греческим
пиратам
Стр. 384. «Юпитер милостивый» — огромная голова, которая
была найдена при раскопках в Отриколи и хранится в Ватикан-
ском музее. Известна под названием «Юпитер Олимпийский».
Стр. 385. В 1675 году в связи с введением особого налога на
табак и повышением гербовых сборов в Бретани вспыхнуло вос-
стание. Маршал Шон, губернатор Бретани, ввел в столицу про-
винции крупный военный отряд и подавил восстание кровавыми
репрессиями. Эти события получили отражение в письмах г-жи
де Севинье, говорившей о казнях крестьян с полным бессерде-
чием.
Стр. 396. Дюге-Труэн (1673—1736) — французский морской
капитан, прославившийся во многих сражениях и экспедициях;
в 1829 году на его родине в Сен-Мало ему был воздвигнут памят-
ник.
Стр. 408. ...говорят о знаменитой осаде 1794 года.— В 1794 го-
525
ду вандейцы пытались взять Гранвиль, но потерпели неудачу и с
большими потерями отступили.
Стр. 417. «Антони» (1831)—драма Александра Дюма, имев-
шая шумный успех.
Стр. 418. «Теофиль или Мое призвание» (1834)—водевиль
Варена.
Арналь (1794—1872)—популярный в свое время актер на
характерные и комические роли.
Бабук — мудрый скиф из повести Вольтера «Видение Бабу-
ка» (1746), избранный грозным духом Итуриелем судьей пороч-
ного города Персеполиса (Парижа). Ознакомившись с жизнью
Персеполиса, Бабук убеждает Итуриеля не разрушать город, так
как в нем «если и не все хорошо, то все терпимо».
Стр. 423. Только Шиллер...—Стендаль намекает на драму
Шиллера «Орлеанская дева». ...Гнусная статуя XVIII века — ра-
боты Слодцта (1755). Шедевр принцессы Марии...— статуя, вы-
полненная принцессой Марией Вюртембергской.
Стр. 424. ...Знаменитая тяжба — процесс по делу о наслед-
стве г-жи Кетепфао, который Сен-Симон вел в Руанском суде.
Стр. 446. Форьель (1772—1844) —французский филолог и ис-
торик, автор многих трудов по истории и литературе Прованса.
Стендаль был лично знаком с ним.
Стр. 453. Вольней (1757—1820) — французский ученый, гео-
граф и историк.
Стр. 455. Лесдигьер (1543—1627)—маршал и коннетабль
Франции, протестант, сторонник Генриха IV; с 1591 по 1621 год
был генерал-губернатором Дофине и на этом посту сделал не-
мало для расширения и украшения Гренобля.
Стр. 457. Жозеф Рей (1779—1855) был судьей в Рюмильи в
1815 году, когда он напечатал упоминаемую Стендалем речь
«Обращение к императору». Приговоренный в 1820 году к смерт-
ной казни за участие в военном заговоре, он бежал в Англию,
откуда вернулся лишь после Июльской революции. Стендаль был
лично знаком с Реем и встречался с ним в Париже в 1805 году.
Стр. 465. Дюбуа, Гильом (1656—1723) — сын простого апте-
каря, стал первым министром в период Регентства. Долгое время
добивался звания кардинала, проявив большую энергию и истра-
тив на это немало государственных денег. Аббат Тансен был по-
слан им в Рим для переговоров с папой. Лемонте рассказывает
историю этого домогательства в главе XII своей «Истории Ре-
гентства Людовика XV» (1832).
Фронтен — персонаж из старинной французской комедии,
слуга хитрый и наглый.
Стр. 475. Беранже, Жан (1767—1850) —политический деятель
наполеоновской империи, крупный финансист; родился близ Гре-
нобля.
Стр. 480. Же, Жозеф (1756—1836) —основатель и хранитель
музея в Гренобле; читал курс живописи в гренобльской Цент-
ральной школе, где его слушал Стендаль.
Стр. 509. «Опасные связи» (1782) — сатирический роман Шо-
дерло де Лакло (1741—1803). Г-жа де Мертей и Сесиль —
героини этого романа.
Н. ТАМАНЦЕВ
ПЕРЕЧЕНЬ ИЛЛЮСТРАЦИЙ
Стр. 224. Н и к о л а-М а р и-Ж о з е ф Шалюй (1790—1858).
Берега Соны. Рисунок с натуры. 1835. Литография П. Лау-
терса.
Стр. 225. Н и к о л а-М а р и-Ж о з е ф Шапюи. Дворец пап в
Авиньоне. Рисунок с натуры. Литография Жана Жакотте.
Стр. 256. Бурж. Дом Жака Кёр. 1443.
Стр. 257. Ним. Гардский мост, (Акведук, построенный римляна-
ми в 19 г. до н. э.).
ПОПРАВКА
На стр. 288 строку 10-ю снизу следует читать: «Меня глубоко
восхищают некоторые черты преданности и мужества, которые
прославили Вандею. Я восхищаюсь бедными крестьянами.,,» —
и далее, как напечатано.
На стр. 289 строки 6—9 сверху со слов «...тщетны усилия
спастись от них» следует читать: «Мой номер превосходно об-
ставлен...»— и далее, как напечатано.
СОДЕРЖАНИЕ
Записки туриста ..................... ....... 5
Историко-литературная справка . . ...........511
Примечания.. 517
СТЕНДАЛЬ.
Собрание сочинений
в 15 томах. Том XII.
Оформление художника
В. Носкова.
Технический редактор
А. Ефимова.
Подп. к печ. 17/Х1 1959 г. Тираж 336 500 экз. Изд. № 1698. Зак. 2227.
Форм, бум 84Х1О81/37 Бум. л. 8,25. Печ. л. 27,06+2 вкл. (0,2 п. л.).
Уч.-изд. л. 27,79.
Ордена Ленина типография газеты «Правда» имени И. В. Сталина.
Москва, улика «Правды», 24.