ПРЫЖОК
+ в
ПОСЛЕЗАВТРА
фантастическая
по^есто
ЗАПАДНО-СИБИРСКОЕ
КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
Новосибирск 1973
Р2
В75
Фантастическая повесть Петра Воронина рас-
сказывает о сравнительно недалеком будущем
нашей планеты, о коммунистическом «завтра»,
когда на Земле окончательно восторжествуют ра-
зум, справедливость и всемерная забота о благе
человека.
ИЗДАНИЕ ВТОРОЕ
7—3—2
40 М 73
„НАДО МЕЧТАТЬ!*
В. И. Ленин.
«Когда есть какое-нибудь соприкосно
вение между мечтой и жизнью, тогда все
обстоит благополучно».
Д. Писарев
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ
ВАЛЕНТИНА СЕЛЯНИНА
Его стали искать лишь после того, как охотник эвен-
кийского колхоза, промышлявший в окрестной тундре,
приехал с просьбой вернуть собачью упряжку. Ее-де взя-
ли для начальника Селянки, обещали назад прислать и
не прислали, забыли, однако...
Охотник был нетрезв, говорил невнятно, наполовину
по-эвенкийски, и строители засомневались, правильно ли
его поняли. Да и сам он не принял ли за Селянина кого-
нибудь другого. Ведь инженер Селянин еще неделю назад
улетел в Ленинград улаживать важные личные дела.
Друзья догадывались, что вернется Валентин с молодой
хозяйкой, и заранее переполошили снабженцев, потребо-
вав, чтобы те приготовили по самому наистоличнейшему
классу все необходимое для свадебного ужина. Вот поче-
му в словах охотника вначале и усомнились.
Однако гость из тундры продолжал твердить свое, п
тогда срочно запросили аэродром, находившийся в вось-
мидесяти километрах от стройки, возле окружного цент-
ра. Оттуда ответили, что Валентин Иванович Селянин
возвратился из Ленинграда еще пять дней назад, второго
марта 1960 года, и, не мешкая, отправился на стройку.
Уехал на собачьей упряжке один, без каюра, заверив, что
умеет обращаться с собаками, да и путь недальний. Его
стращали лютым морозом и тем, что светлое время еще
Очень непродолжительно. Однако Валентин Иванович не
3
внял предостережениям. Наоборот, мрачновато пошутила
мол, хуже, чем есть, не будет — в тундре хоть воздух чи-
стый, не то, что в вашей коптильне. Это он так тесный
и прокуренный насквозь табачищем домик аэропорта на-
звал.
Известие всполошило всех на стройке. В тундру не-
медленно выслали спасателей. Вызвали вертолет. О слу-
чившемся оповестили охотников и пастухов.
Была осмотрена и обшарена вся территория между
окружным центром и стройкой, включая отроги горного
хребта. В одной из глубоких долин обнаружили нарты,
по без собак. Идя обратно по следу, нашли вещевой ме-
шок Селянина, полный продуктов.
Через месяц поиски прекратили. Было ясно, что Ва-
лентин погиб. Тундра и летом-то не очень гостеприимна,
а зимой человеку без еды и крова над головой здесь не-
минуема скорая смерть.
В июне, когда растаял снег, поиски возобновились,
правда, не такие настойчивые и широкие. Надеялись
найти тело Селянина. Однако — безрезультатно.
Селянин исчез.
О случившемся мало-помалу стали забывать. Только
близкие и друзья Валентина, если выпадало им встре-
титься где-нибудь в московской или ленинградской гости-
нице (поразбросала по стране кочевая строительная
судьба), нет-нет да и заговаривали о том, каким замеча-
тельным парнем был Селянин, как любили и ценили его
товарищи и как все-таки мы, люди, порой слабы и бес-
помощны. Вот хоть и Валентина Ивановича взять. Ред-
костного мужества и душевной крепости человек. Он и
с белым медведем один на один схватывался, и в шахте
едва не задохнулся после обвала. А как-то во время пур-
ги так же вот исчез. Всю окрестную тундру тогда обша-
рили. А он раньше спасателей вернулся жив и невредим.
Когда пурга налетела и он с дороги сбился, залег Селя-
нин в снег вместе с собаками. И где, спрашивается?
В сотне метров от поселка. Смеху потом было! Он сам
первый и смеялся: большим весельчаком был Валентин
Иванович. И вот — словно в последний раз пошутил, да
только неудачно...
Никто из современников так и не узнал подлинных
обстоятельств исчезновения Селянина.
...В Ленинград Валентин действительно вылетел с на-
мерением устроить, наконец, свои личные дела. В этом
4
друзья не ошиблись. Двое-трое даже знали, что еще в
конце января Валентин получил отчаянное письмо от де-
вушки, которую любил и давно звал в Заполярье: «Я боль-
ше не могу, чтобы продолжалось так, как у нас с тобой.
Боюсь самой себя, боюсь за нашу любовь. Если ты не
приедешь, я могу не выдержать и сделаю непоправимое.
Приезжай немедленно...»
Он срочно ответил, что нетерпение свое посылает
с телеграммой, а лично прибудет следом на самолете. Он
и вылетел бы, да случилась авария на стройке: трех че-
ловек засыпало в туннеле. Валентин возглавил спасатель-
ные работы, а Ольге сообщил, что задерживается: погода
нелетная.
Он освободился лишь к 29 февраля. Провожающие
шутили, что его ждет, конечно же, исключительная уда-
ча — под стать числу, которое бывает в феврале только
раз в четыре года.
Однако все произошло вопреки предсказаниям. Ольга,
увидев Валентина, не кинулась навстречу, как бывало
прежде, не захлебнулась в радостном смехе и плаче одно-
временно. Наоборот, она сказала почти враждебно:
— Я ждала тебя месяц назад...
— Так ведь погода была неблагоприятная! А теле-
грамму с моим нетерпением ты ведь получила?
— Вот именно... Последняя капля как раз эта теле-
грамма. Для тебя всего важнее дела, всегда дела, всегда
занят... И эти твои шуточки...
Размолвки случались между ними и прежде. Ольга
могла обидеться без всякой видимой причины, и тогда
либо отмалчивалась, либо упрекала в том, в чем он чаще
всего не был виноват. Успокоившись и убедившись в сво-
ей несправедливости, она горячо умоляла простить ее и
была вдвойне ласкова. Валентин не мог на нее сердить-
ся. Да и зачем сердиться? Ведь все равно заключать мир!
Он и теперь предположил очередную несерьезную
вспышку. Ольга успокоится, и он объяснит ей, почему пе
прилетел сразу после письма, а главное, скажет, что не
может больше без нее, что отправится назад только вме-
сте с нею — хватит им разлук и расставаний! — и что
он — вот честное пионерское! — хороший и заслужил по-
целуя или на худой конец хотя бы приглашения снять
пальто.
Он мысленно уже и говорил все это, заранее улы-
баясь. По Ольга сказала:
5
— Я очень ждала тебя месяц назад... Ты не помог
мне, когда я очень нуждалась. А теперь все кончено...
Так, как живешь ты, это не для всех. Это для сильных.
А я все равно не выдержала бы рано или поздно. Я вы-
шла замуж.
Валентин не сразу осознал смысл ее слов. Вначале оп
лишь недоуменно подумал, что Ольга почему-то избега-
ет смотреть на него, что она стоит в неестественной, очень
напряженной позе, вцепившись в спинку стула побелев-
шими пальцами, и голос у нее глухой, почти хриплый.
А уж потом он осознал то, что она сказала ему.
И все-таки он не мог, не хотел поверить.
— Ты... Ты говоришь... Это не очень удачная шутка,
то, что ты выдумала. Не надо так шутить.
Ольга беззвучно заплакала. А за ее спиной, в смеж- .
ной комнате, раздались по-хозяйски уверенные — муж-
ские! — шаги.
Что было с Валентином, начиная с этой минуты и до
отъезда в тундру на собаках, он почти не запомнил. Что-
то и кому-то говорил, что-то делал.
С ним уже было однажды очень похожее, когда умер-
ла мать. Оставалось три дня до защиты дипломного про-
екта. Ему предлагали отсрочку, но он отказался. Това-
рищи потом утверждали, что при защите он держался
великолепно, на вопросы отвечал умно и смело. Сам Ва-
лентин плохо соображал, что делает и говорит.
Сейчас никто не умер, но ему было так же плохо, как
тогда.
В самолете соседка по креслу почувствовала, что с ним
неладно. Однако он сказал ей почти то же, что и позднее
работникам аэродрома:
— Хуже, чем есть, все равно не будет... К тому же
мы снижаемся...
Соседка решила, что оп певажно переносит болтанку
и высоту.
Лишь в тундре, отъехав от аэродрома с десяток кило-
метров, Валентин впервые за последние сутки почувство-
вал себя в состоянии думать о случившемся. Он попы-
тался разобраться, в чем причина всего...
...Ольгин отец был капитаном дальнего плавания, и до
сих пор об этом хорошем человеке напоминают бесчис-
ленные заморские безделушки и причудливые раковины,
которыми Ольга очень дорожит. Сам он погиб в сорок
втором. Ольга любит вспоминать о плаваниях отца, жа-
б
леет, что родилась девчонкой... Но сама не выезжала из
Ленинграда дальше Пушкина и всем заморским делика-
тесам предпочитает окрошку с луком.
...Услышав в первый раз, что Валентин работает в За-
полярье, Ольга пришла в восторг: тундра, полярные сия-
ния, собачьи упряжки — прелесть!.. Но когда три месяца
спустя Валентин предложил ей махнуть с ним вместе,
она испуганно сжалась: «Как? В этот холод, за тридевять
земель, где полгода .все ночь и ночь?»
Через год они встретились снова, и опять он соблазнял
ее Севером. Ольга почти согласилась ехать, но в послед-
ний момент все-таки побоялась расстаться с Ленингра-
дом, где была уютная квартира с множеством ласковых и
милых вещей и вещичек и не было бесконечной ночи зи-
мой и гнуса летом.
...Между тем она с гордостью, почти как о плаваниях
отца, рассказывала знакомым, что Валентин строит да-
леко на Севере, на вечной мерзлоте. «А вы представляете,
что это такое — строить на мерзлоте? Многие боятся
риска, сбегают, а вот он не боится...»
Восхищение с легкостью сменялось попреками и сле-
зами.
Думая теперь обо всем этом, Валентин усомнился в
серьезности и непоправимости того, что произошло с ним.
Ольга не могла полюбить этого плюгавенького челове-
чишку, который вошел в ее квартиру на правах мужа.
У него сморщенное личико, трусливые глаза, и сам он
жалкий сморчок. Ольга очень скоро поймет это и порвет
с ним. Нельзя было улетать, не попытавшись убедить ее
в ошибке.
Но тут же навалилось отчаяние. Нет, все потеряно.
И этот человек, ее муж, совсем не глуп и не сморчок,
нет... А убеждать Ольгу?.. Замужество слишком серьез-
ный шаг. С замужеством не шутят. Этого не может не
понимать даже такая взбалмошная девчонка, как Ольга.
И глупо надеяться теперь...
Валентин так был занят своим несчастьем, что почти
не обращал внимания па собак, бежавших по глубокому
следу большого оленьего обоза, накануне отправленного
на стройку. Мороз был нещадный, никак не меньше пя-
тидесяти. К тому же тянул слева хотя и несильный, но
при таком морозе обжигающе резкий ветерок. Валентин
поневоле отворачивал голову/ Ресницы без конца схваты-*
вало. Дышать надо было с опаской.
7
Неожиданно собаки рванули. Нарта резко накрени-
лась, дернулась. Валентин, не успев опомниться, выва-
лился на снег, а собаки — сильные и свирепые полярные
лайки,— визжа от нетерпения и ярости, помчались по
следу песца, который минуту или две назад пересек их
путь. Валентин бросился вслед, громко звал вожака, на-
деясь, что тот подчинится и повернет назад. Но где там!
Упряжку можно было теперь догнать разве что на вер-
толете.
Селянин очень скоро выбился из сил и мог идти толь-
ко шагом, а собаки с нартами, спальным мешком и запа-
сом провизии скрылись среди холмов.
Стало смеркаться. Догонять собак в темноте было бес-
смысленно.
Положение складывалось в общем-то хуже некуда.
Надежда была лишь на то, что здесь неподалеку есть ба-
лок. Он поставлен на полпути от аэродрома до стройки
специально для того, чтобы можно было обогреться, а при
нужде и переночевать. В этом крохотном передвижном
домишке всегда есть запас топлива. Наверняка найдется
еда. Вполне возможна встреча и с кем-нибудь со стройки.
Селянин понимал, как нелегко найти среди тундры,
да еще ночью, балок. Задача была бы и вовсе безнадеж-
ной, если бы не след оленьего обоза, на который он рас-
считывал вот-вот выйти.
Валентину не в первый раз попадать в крутые пере-
делки.
Еще в войну десятилетним пареньком он ходил пар-
тизанским разведчиком и часто возвращался по ночам, не
зная в точности, где находится отряд, и рискуя в любой
момент услышать грозное: «Хальт!» и треск автоматной
очереди. Да и с тундрой ему случалось бороться один па
один.
След оленьего обоза не мог быть далеко. Но Валентин
шел уже больше часа. Пересек, не заметив? Двигался не
в ту сторону? Нет, шел он правильно, в этом Валентин
был уверен. Значит, не заметил.
Почти ощупывая каждый метр снежного покрова,
спрессованного ветрами, двинулся назад.
Он разыскал-таки след обоза!.. Удача приободрила.
Он не мог в точности знать, как далеко до балка, но это
в конце концов было не самым важным. Главное, он те-
перь не даблудится: обоз выбил заметную даже в темно-
те дорожку.
. 8
Валентин был одет в оленью парку, меховые штаны
и бокари из камуса, год назад сшитые для него знакомы- >
ми оленеводами. Было удобно и, несмотря на сильный
мороз, тепло. Но Валентин начал быстро уставать, все
чаще спотыкаться. Он не сразу догадался, почему с ним
такое. А потом вспомнил, что со вчерашнего вечера почти
ничего не ел. Лишь перед дорогой в буфете аэродрома
выпил чаю и проглотил бутерброд.
Есть и не хотелось. Манило отдохнуть хотя бы ми-
нутку. Мучила жажда. Валентин набил снегом рот и поч-
ти задохнулся от нестерпимой ломоты в зубах.
— Ух, черт!..
Ноги отказывались двигаться. Дело дрянь. Значит, не
просто устал, а раскис, расслабился. Тряпка!
— Пусть гром гремит, пускай пожар кругом...— за-
бормотал Валентин.— И вся-то наша... жизнь... есть борь-
ба, борьба...
Это была старая, довоенная песня. Ее очень любил
петь дядя Коля, пулеметчик партизанского отряда. Бое-
вая песня...
— Гром... Пожар... К черту пожар!.. Хотя вместо мо-
роза... Нет, пожар — глупо. Лучше скромненький огонек
в скромненьком балке... А мороз жжет, проклятый, что
твой пожар... Мы беззаветные герои все...
А балок не появлялся. Неужели обоз прошел сторо-
ной?..
Если так, спасение только в том, чтобы двигаться
дальше, не останавливаться! Ни за что не останавливать-
ся! Не позволять себе сесть отдохнуть. Идти, Пока не
встретишь людей. Иначе смерть.
— Вся-то... наша... жизнь есть борьба... борьба...
Он шел всю ночь. Спотыкался, падал, но упрямо дви-
гался вперед. Перед рассветом обнаружил, что след обо-
за исчез. Метнулся назад и едва не свалился с обрыва.
Вероятно, внизу закованная льдом река. Он бросился
вправо, затем влево. Следа не было.
Валентин упал на снег, готовый сдаться, не продле-
вать мучений, все равно бессмысленных. Сначала ему
было холодно. Однако вскоре он согрелся, проваливаясь
в сладкий, теплый сон. И тут же пришло на ум страшное:
это не сон! Это — смерть!
Он заставил себя открыть глаза и опять почувствовал
холод. Подняться удалось не сразу. Тело стало непо-
слушным.
9
А потом он снова шел, повторяя в полузабытьи все
одно и то же: «Вся-то... наша... жизнь... борьба...»
Не вслух повторяя. Мысленно.
Развиднялось. Но он уже ничего не различал перед
собой. Только какие-то цветовые пятна и круги.
День снова сменился ночью, а Валентин по-прежнему
шел, не отдавая себе отчета, куда и зачем идет... «Вся-то...
наша... жизнь...»
Начались галлюцинации. Он видел не тундру, а зеле-
ный лес и реку, над которой повис белый туман...
На мгновение полузабытье отступило, и Валентин раз-
личил впереди какие-то черные громады и огонек над
ними. Это была' яркая звезда, а ему почудился огонек,
зажженный доброй рукой человека. Он рванулся к нему
и упал. Подняться уже не сумел и пополз, захватывая
воздух потрескавшимися губами.
Вскоре неверная реальность опять сменилась бредом.
Не было тундры, а было черное поле, яма с упругими,
словно живыми телами расстрелянных партизан, и дале-
ко, бесконечно далеко робкий свет в избушке.
Доползти бы к этому свету. Только бы доползти!..
Он останется жив, если доползет... Он доползет... до-
ползет... Его не убили, только грудь горит, но он жив. Он
выполз из-под трупов, а теперь надо доползти...
Все, что он видел в бреду, было с ним в сорок третьем.
В марте.
Партизанский отряд, в котором Валентин считался
лучшим разведчиком, попал в засаду. Во время боя по-
гибли почти все. Уцелевших, в том числе и десятилетне-
го Валентина, взяли в плен и через день расстреляли.
Случайность спасла парнишку от смерти. Пуля задела
легкое, Валентин потерял много крови, но глубокой ночью
выбрался из ямы и дотащился к свету в крайней избен-
ке. Он не только остался жив. Он вырос сильным и креп-
ким.
Да, так было. Семнадцать лет назад. А сейчас он полз
и бредил прошлым.
Он дотащил измученное тело до темной громады и про-
должал судорожно ползти, не замечая, что перед ним не
спасительное тепло избы, а ледяная щель. Вскоре уже не
было сил передвинуться даже на вершок. Но он все равно
царапал лед... Под конец и пальцы замерли.
Опускались нетающие снежинки. Мороз. Покой. Ти-
шина.
1Э
ЯВЬ, ПОХОЖАЯ НА БЕЗУМИЕ
Ощущение было такое, словно он падал в теплую и
мягкую пустоту. Это не вызывало страха. Наоборот, бы-
ло приятно. Он подумал, что это похоже на сон — паде-
ние. Стоит открыть глаза и убедишься — все иначе. Но
веки словно окаменели, не поднять их.
А потом все разом исчезло. Тьма. Небытие. Долго ли
они продолжались — мгновение, вечность? — он не мог
судить. Но так же внезапно, как тьма, наступил полусон.
Только теперь он, этот полусон, был ярким и странно
осмысленным.
Валентин увидел ленинградскую квартиру и услышал
глухой, измученный Ольгин голос... «Все... кончено...
Я вышла замуж...» А вот промороженная тундра, белые
собаки, убегающие в белую — нет, серую! — даль, и жест-
кий хруст снега под ногами... Вслед за тем острое жжение
в груди, темнота степи и далекий огонек, обещающий
спасение...
Опять тьма, небытие и опять внезапное возвращение
к прошлому, к Ольге. Она протягивает руки, счастливо
смеется: «Я так испугалась, когда зазвенел звонок. Что
если и на этот раз не ты, а кто-нибудь другой? Это, на-
верное, глупо, что я боюсь, но я так истосковалась!.. Аты
скучал обо мне, капитан?»
Тьма. Свет.
Свет. Тьма.^
Поочередно вспыхивали и гасли ячейки памяти, вос-
станавливая картины, когда-то виденные, слова, когда-то
услышанные, книги, давным-давно прочитанные. Вся
жизнь, с дней совсем, казалось, позабытого младенчества,
пробегала, перескакивая во времени, и часто конец собы-
тия возникал раньше, чем его начало.
И вот опять перемена: Валентин просыпался, созна-
вая, что просыпается. Мягкость ложа, чье-то осторожное
прикосновение к его волосам, шорох чьих-то шагов — все
это было уже реальностью, а не странным бегом прош-
лого. Он испытывал облегчение оттого, что становится
хозяином над самим собой, и хотя еще не открыл век,
окончательно проснулся. Он ощутил желтизну отгоро-
женного веками света и всей душой потянулся к этому
свету.
В конце концов ему все-таки удалось открыть глаза,
но мир, хлынувший в зрачки, был так ослепительно ярок,
11
что Валентин ничего не увидел. Только блеск, равнознач-
ный тьме. И тотчас испуганный возглас:
— Меньше света! Пожалуйста!
Голос мужской, чуточку усталый.
— Откройте глаза. Вы слышите меня? Попытайтесь
снова открыть глаза. Пожалуйста!
Валентин медленно приоткрыл тяжелые веки. Свет
был ослабленный. Вверху что-то голубело. Он подумал
вначале, что это небо. Но разве бывает в Заполярье такое
небо, да еще зимой? И почему оно то темнеет, становясь
синим, то медленно светлеет?
Появилась мужская голова в белой, похожей на глу-
бокую тюбетейку, шапочке.
— У вас ничего не болит?.. Отвечайте, закрывая и
открывая веки. Если «да», закройте. «Нет» — закрывать
не надо. Вы хорошо себя чувствуете?
Валентин опустил веки и одновременно вымолвил:
— Д-да...
Язык, как недавно веки, плохо повиновался ему, но
именно поэтому он повторил еще раз:
— Да, х-хорошо...
— О, вы совсем молодцом! — воскликнул мужчина.—
С возвращением! Я счастлив, что мне выпала такая на-
града — первому поздравить вас с возвращением... Заслу-
ги моих коллег неизмеримо больше моих собственных, но
поздравить все же поручили мне.
— Илья Петрович!
Справа от Валентина стояла женщина, тоже в белой
шапочке и белом халате. Голос у нее звонкий, молодой.
Мужчина виновато отозвался:
— Да-да, я не о том... Но ведь все правда... то, что я
сказал. И потом, Клава, привычка, профессиональная при-
вычка встречать... А вы молодцом,— наклоняясь к Вален-
тину, похвалил он.
— Где я?
Мужчина почему-то смутился, призывно поглядел на
женщину в белом.
— Вы... ну, в больнице...— заговорила женщина.—
С вами было несчастье, вы очень долго болели, но теперь
все благополучно. И не надо больше расспросов. Покуша-
ем, отдохнем, а тогда можно и расспросы.
Она говорила с Валентином, как говорят с маленьки-
ми детьми, и это красноречивее любых объяснений убеди-
ло его, что он был очень плох и сейчас еще плох.
12
*— Как... я... сюда... попал?
— Вам нельзя много разговаривать.
То, что она не хочет отвечать, неожиданно рассердило
Валентина.
— Как я сюда попал?! Где я?., Где?!..
Он рванулся, пытаясь встать, но все тело пронзила
боль. В последний миг перед тем, как потерять сознание,
он опять увидел то меркнущую, то светлеющую голубиз-
ну вверху.
...Очнулся он в полной тишине. Хотел встать, но тело
было словно чужое, а руки неимоверно тяжелые.
Открыл глаза. Темнота. Он попытался разглядеть что-
нибудь в этой темноте, и сейчас же заметил, что в ком-
нате посветлело. Наступает утро? Ох, скорее бы!
И тотчас, откликаясь на его желание, свету прибави-
лось. Стало даже больно глазам. Но едва он ощутил эту
боль, свет ослаб.
Этот послушный ему рассвет не мог быть явью. Зна-
чит, все лишь снится. Опять снится! Он почему-то поду-
мал об Ольге и внезапно почувствовал: Ольга здесь, рядом.
— Оля! — позвал он.
— Что, Валя? — откликнулась она.— Я давно жду,
когда ты вспомнишь обо мне...
Раздался шорох шагов, и Валентин увидел, что Ольга
садится на табурет, обыкновенный табурет, покрашенный,
как и вся мебель в комнате, белой краской.
— Я знал, что ты вернешься,— прошептал он, созна-
вая между тем, что это лишь сон, что в действительности
Ольга не может прийти.
— А как я могла не приехать, Валя?
В ее голосе столько заботы и любви, и сам этот голос
так ласков и так бесконечно дорог, необходим!.. Валентин
заплакал в отчаянии от того, что все лишь грезится... Ему
было стыдно. Он плотно сжимал веки, но это не удержи-
вало слез.
А Ольга взяла его за руку, прижалась к ней щекой.
Она часто делала так, если все было мирно и дружно, и
они оставались наедине. Но прежде он не был бессильным.
Щека у Ольги нежная, чуточку прохладная, и это по-
действовало успокаивающе.
— Ты не осуждай, что я так вот... что разнюнился...—
сказал он.
Ольга протестующе замотала головой. У нее у самой
в глазах были слезы. А Валентин подумал, что Ольге
13
очень к лицу белый халат. Он сделал ее более стройной,
и глаза кажутся не серыми, а почти черными. И в них
нежность и доброта.
На стене справа зажегся красный огонек. Ольга засо-
биралась уходить.
— Мне пора.
— Не надо... Останься,— попросил Валентин, уверен-
ный, что его желание не может не исполниться, раз все
происходит во сне. Однако Ольга повторила^
— Здесь порядки строгие.
Только теперь Валентин поверил, что это не сон, и
это было еще удивительнее.
— Я снова к тебе приду. Я всегда буду рядом, пока
нужна тебе... А сейчас явятся врачи. Но я буду недале-
ко, и ты помни, что я недалеко и думаю о тебе. е -
Она поднялась, но он требовательно и умоляюще по-
смотрел на нее. Ольга поняла, чего он ждет, и вспыхнула
от смущения, а потом наклонилась и поцеловала его. в гу-
бы. Так она краснела лишь в первые дни после того, как
они признались друг другу в любви.
Походка у нее тоже стала иной — очень легкой, стре-
мительной, и это опять была счастливая перемена, кото-
рую отметил Валентин.
Но едва Ольга скрылась за дверью, он снова усомнил-
ся в реальности того, что произошло сейчас, и лишь с по-
явлением Ильи Петровича и Клавы окончательно пове-
рил, что не спит.
— Ну вот, свидание вас явно взбодрило,— заговорил
Илья Петрович.— Давление крови, нервные импульсы,
состав крови отличные. Во время свидания они улучша-
лись прямо-таки по минутам. Отлично!
Он опустился на тот же табурет, на котором недавно
сидела Ольга, улыбался дружески, словно был знаком
с Валентином сто лет. Клава, то ли медицинская сестра,
то ли молодой врач, вела себя сдержаннее, но глаза ее
лучились улыбкой.
Валентин ждал, что его станут сейчас осматривать,
как всегда делают в больницах, но Илья Петрович явно
не торопился, а Клава — та вообще отвернулась, сказавз
— Пора позаботиться о вашем аппетите.
Что-то щелкнуло, и Валентин увидел маленький сто-
лик на колесиках и на нем какие-то тюбики не то зубной
пасты, не то вазелина. Клава подкатила столик к крова-!
ти и, надев на лицо маску, объявила з
— Кушать подано. Кажется, так пишут в старинных
романах?
Руки у нее были в полупрозрачных перчатках. Она
открыла один из тюбиков.
Валентин решил, что ему собираются давать какие-то
лекарства, и поморщился. Клава улыбнулась.
— Нет, это не лекарства. Это еда.
— Еда? Вот эта... паста? Предпочел бы... борщ...
Теперь уже заулыбались оба — и Клава и Илья Пет-
рович.
— А мы вас и хотим угощать борщом. Украинским,—
сказала Клава.— Надо вас устроить поудобнее.
Она оглянулась на Илью Петровича. Тот склонился
к низкой спинке кровати. Тотчас кровать медленно про-
гнулась, превратившись в подобие кресла. Валентин по-
лулежал в нем.
— Вам удобно? — спросила Клава.— Ну, а теперь от-
ведайте... Э, так не годится. Сразу и пульс ослаб. А мы
надеялись сделать приятное.
— Договоримся, Валентин,— заявил в свою очередь
Илья Петрович.— Вы не будете противиться тому, что
мы порекомендуем или посоветуем. Мы ваши друзья,—
он взглянул на свои наручные часы, удовлетворенно до-
бавил: — Вот уже лучше. Вы умеете держать в узде свои
чувства и настроения. Это очень поможет вам и нам, ко-
нечно, тоже.
Клава поднесла тюбик, и Валентин послушно открыл
рот.
К своему удивлению, он почувствовал запах и вкус
украинского борща, приправленного укропом, петрушкой
и старым салом. Черт возьми, а борщ-то замечательный,
совсем как где-нибудь на Полтавщине!
Пока Валентин ел, Илья Петрович безотрывно смо-
трел на свои часы, изредка приговаривая:
— Не торопитесь... Передохните... Вот теперь все в
порядке... Ваши желёзки не поспевали за вашим аппе-
титом.
После пасты-борща Клава стала потчевать едой по сво-
ему выбору, но странно — она давала именно то, чего он
хотел больше всего. Он и еще ел бы, однако Илья Петро-
вич объявил:
— Довольно. Сейчас — спать. Да, спать. Крепко спать.
В комнате, вернее и палате, стало полутемно, и ввер-
ху на потолке появилась что-то синее, пробегающее мед-
15
ленными успокаивающими волнами. Валентина и в са-(
мом деле потянуло в сон. Но в последний миг перед тем,
как мягкая темень захлестнула его, Селянин испуганно
подумал, не пригрезились ли ему Ольга, врачи, палата.
Будет ли все это, когда он проснется.
Вспоминая позднее первые дни болезни, Валентин
Селянин поражался тому, как много, почти беспробудно
спал. Казалось, все лечение состояло в одном этом сне,
который прерывался лишь для еды и недолгих встреч
с врачами и с Ольгой. Никаких врачебных процедур, ле-
карств, уколов!
Однако силы восстанавливались, и вскоре Валентин
сам, без чьей бы то ни было помощи, дотянулся до стака-
на с водой, а потом впервые — и тоже сам, главное, что
сам! — спустил ноги и уселся. Кружилась голова, сердце
колотилось, как ошалелое, но Валентин смеялся от сча-
стья: жив! Еще как жив!!!
Знают ли друзья, где он и что с ним? Знают, конечно...
Хороши, нечего сказать! Приехать не соизволят... Пере-
полоху, однако, было, когда искали его. Или он сам до-
брался до огонька? Там же был огонек!
В конце концов он попросил, чтобы друзей позвали
к нему. И заранее торжествовал: вот удивятся, убедив-
шись, что и на этот раз он отбился от костлявой старуш-
ки-смерти. Все-таки не очень-то милосердные шуточки
подстраивает судьба.
— Вы, пожалуйста, не говорите им, друзьям моим,
что я в полном порядке. Пусть лишний часок попережи-
вают, если до сих пор не удостоили визитом,— предупре-
дил он Илью Петровича.
Врач был в явном смущении:
— Я бы, конечно, рад... Короче, все это невозможно.
Их нет здесь.'Далеко они. А вам пока не показаны сви-
дания.
Пришлось примириться. Впрочем, скучать ему не да-
вали. В палате подолгу бывали Илья Петрович с Клавой.
Расспрашивали ©ни не о самочувствии, а о делах на
строительстве, о студенческой поре и детстве, опечали-
ваясь или даже поражаясь в самых неожиданных местах
рассказа. Селянина удивляла их наивность, когда они
допытывались, было ли в том доме, где жил Валентин,
хотя бы кондиционирование воздуха и что такое коптил-
ка, как она может освещать палатку. Это походило на
розыгрыш.
16
Странно относились они и к его воспоминаниям о вой-
не. Они спешили отвлечь его внимание: ах, извините,
дела!.. Порой Валентин начинал сомневаться в их искрен-
ности.
Хотя Илья Петрович с Клавой ни разу не осматрива-
ли его — это не мешало им каким-то образом узнавать
о малейших расстройствах в его организме, даже о та-
ких, на которые сам Валентин не обращал внимания.
— Все это легко устранимо,— говорили они в таких
случаях.— Вы сейчас подкрепитесь, и установится норма.
Или:
— Вот примете ванну, и все придет в равновесие.
Ухаживал за Селяниным Саня — рослый и необычай-
но сильный мужчина. Он был немым от рождения. Одна-
ко слышал отлично и все требования выполнял беспре-
кословно. Более того, он непонятно как угадывал жела-
ния Валентина. Саня же доставлял его и в ванную на
каталке, какие есть в любой больнице. Когда Валентин на-
столько окреп, что смог добираться самостоятельно, Саня
все равно шел следом, как нянька за ребенком.
Иногда, особенно вечерами, у Валентина возникало
ощущение, что во всей больнице только он и Саня, нико-
го больше. Он пытался выяснить, так ли это, но немой
санитар притворялся, что не понимает его вопроса. Зато
рассказы Валентина о своей жизни Саня готов был слу-
шать часами. Он обычно усаживался на табуретку и си-
дел, полузакрыв глаза и опустив руки на колени. В по-
добной позе он был похож на статую индийского божка —
та же сосредоточенность и терпение. Было жаль, что Саня
немой.
А лечили Валентина все-таки не по-настоящему! Он,
смеясь, сказал Олые, что Илья Петрович и Клава, право
же, напоминают знахарей-шептунов. Правда, для знаха-
рей они слишком молоды, особенно Клава. Она же совсем
девчонка!
— Ошибаешься, опа просто молодо выглядит,— возра-
зила Ольга.— Клавдия Михайловна... ей давно за сорок,
у нее взрослый сын и младшей дочери скоро девятнад-
цать. Она опытный врач и, кроме того... В общем, на нев
можно положиться.
— За сорок? Выдумай что-нибудь посмешнее. Если
поставить вас рядом...
— Уж не хочешь ли ты сказать, что мне тоже за
сорок?
17
— Нет, конечно, но Клава... Клавдия Михайловна —*
никогда не встречал женщин, которые бы так хорошо со-
хранились. И я ведь в конце концов не об этом...
— Ты верь им, как верю я. Разве ты не имел возмож-
ности убедиться, что тебе становится с каждым днем
лучше?
Валентин сжал ее руку, сделав, видимо, больно.
— О, уже есть сила! — терпеливо сказала Ольга.—
А давно ли не мог поднять голову. Здесь применяют не-
обычные методы. Ты пьешь воду, а в ней лекарства.
В еде — лекарства, в воздухе — тоже, и они попадают в
клетки крови и тела, когда ты пьешь, обедаешь, дышишь,
принимаешь ванны. Это лучше всяких таблеток и уколов.
„Здесь вообще непохожая на другие больница. Особые ме-
тоды диагностики, особая аппаратура. Все особое.
— У меня иногда такое впечатление, что я тут един-
ственный в своем роде. Ни голоса, ни шороха, ни стука.
Все сделано, чтобы ты скорее набрался сил. И раз-
ве ты не заслужил?
— О, если бы всем давалось по заслугам! Но где
взять столько, чтобы всем полной мерой?
Он подумал о товарищах, которые сейчас там, в тунд-
ре. У них самая, наверное, запарка, а он — лежи?!
— Очень я некстати свалился. Столько работы...—
сказал Валентин и тотчас затаился, ожидая, что Ольга
может вспылить и наговорить резкостей.
Так и прежде бывало, когда он заводил речь о воз-
вращении в тундру и, значит, о скором расставании. Но
Ольга молчала, задумчиво глядя поверх его головы в сто-
рону окна.
Это было необычное окно. Не только потому, что за-
нимало всю стену палаты и не имело переплетов. Оно бы-
ло непрозрачно, хотя пропускало много света — равно-
мерного, очень устойчивого, вроде бы не зависевшего от
того, утро, полдень или вечер на улице. Когда Валентина
начинало клонить ко сну, окно словно заволакивалось гу-
стой дымкой, и в комнате воцарялся полумрак. Если бы
не голубое мерцание вверху, на потолке, то и вовсе было
бьь темно. Валентин предположил, что выходит окно не
сразу на улицу, а в какое-то соседнее помещение, и это
позволяет регулировать яркость света.
Сейчас он, однако, не думал об окпе. Оп встревоженно
ждал,, как отнесется к. его словам Ольга. О том,, что про-
изошло в Ленинграде, они еще ни разу не заговорили.,
18
Разрыв, внезапное замужество — и Валентин и Ольга де-
лали вид, что ничего этого просто не было. Но Валентин
сознавал, что разговор об этом все равно неизбежен. Он
боялся и одновременно хотел такого разговора, и чем
крепче чувствовал себя, тем больше хотел.
— Тебя огорчили мои слова? — наконец прямо спро-
сил он.
Ольга виновато улыбнулась.
— Не обижайся, задумалась.
— Но ты не сердишься на меня? — настойчивее преж-
него допытывался он.
— Почему я должна сердиться?
— Ну, вот из-за того... ну, что здесь, в больнице, и с
возвращении.
Валентин решил, что не имеет права отступать, раз у»
разговор начался. Ольга должна знать, что он остался
прежним. Пусть в тундре полгода ночь, пусть комары и
болота — его место на стройке, и если она любит его, то
и ее место рядом с ним.
Ольга не торопилась отвечать. Валентин насупился.
— Ну и как ты теперь?
— Что теперь? — опять пе поняла Ольга.
Сейчас бы самое время спросить о главном, но в по-
следний миг у него не хватило решимости.
— Так ты не сердишься?
— А разве на такое можно сердиться? Человек и его
дело — как их разделить?
Он понял: Ольга не притворяется, она на самом деле
думает так, и это опять ново и прекрасно в ней.
Свидания с Ольгой были ежедневными. Вначале де-
сять-пятнадцать минут — не больше. Потом ограничения
сняли, однако Ольга все равно уходила, едва представ-
лялся удобный предлог. Жалеет? Боится чего-то?
Впрочем, вскоре в Ольге словно переломилось что-то.
Однажды она засиделась в палате до тех пор, пока Саня
своим молчаливым появлением не дал понять, что время
позднее. Через день Ольга опять пробыла дольше обыч-
ного. Это стало правилом: уходить лишь перед ужином.
Они говорили о всяком — важном и неважном. Но для
них и пустяки не были пустяками, потому что напоми-
нали о прежних радостях и огорчениях, размолвках и
примирениях. Валентина поражало, что Ольга помнит
прошлое лучше, чем он. Когда он сказал об этом, девуш-
ка была явно польщена.
*9
— О я знаю всю твою жизнь! — воскликнула она во-
одушевленно.— Ты даже не подозреваешь, как хорошо я
знаю. Похвальное и непохвальное.
— Откуда же непохвальное? — засмеялся Селянин.—,
Я всегда рассказывал о себе только хорошее. И я вправ-
ду хороший?
Он шутил, но Ольга посмотрела на него с неожидан-
ной грустью. Ему почудилось даже: со страхом.
— Что же ты знаешь плохое?
— Не надо об этом.
Она не хотела отвечать, но это лишь подстегнуло Ва-
лентина.
— Отчего же? Нет, если замахнулась, руби.
Я не вправе судить тебя.
— Почему не вправе? Мы не чужие.
Она опять с испугом посмотрела на него.
— Пожалуйста, не настаивай.
-— Но все-таки, что плохое ты вообразила? Или тебе
наплели обо мне? Ну!
Ольга вздрогнула, услышав это его «ну!».
Умоляю, не вынуждай. Не мне судить твои по-
ступки.
Валентин ждал, непреклонный. Он не единожды убе-
ждался на примере других (да и своем тоже), как изво-
ротлива и правдоподобна бывает клевета. Он хотел знать,
что беспокоит девушку. Конечно же, беспокоит, иначе она
не проговорилась бы.
Чтобы ободрить Ольгу, он обнял ее за плечи, однако
девушка высвободилась как-то странно, не то смущенно,
не то снисходительно посмотрев на него.
— Почему ты молчишь? — спросил он.— Или увили-
ваешь?
— Нет, не увиливаю,— едва слышно возразила Оль-
га.— Ты любил девушку.
— Еще бы не любить. Я и сейчас люблю,— охотно
признался он.— Очень люблю девушку по имени Ольга.
— Я не о нас... Я о Симе.
— Си... Кто тебе сказал о Симе?
— Не принуждай, прошу. Не сердись.— Она поспеш-
но поднялась, и он не удержал ее.
Когда-то, восемь лет назад, он напропалую волочил-
ся за Симой. Были каникулы, долгие летние каникулы, а
девушка встретилась добрая и простодушная. Они легко
сблизились, легко расстались. А через год ему сказали,
20
что Сима, избавляясь от ребенка, погибла. О том, что это
был его ребенок, знал только он. По крайней мере до спх
пор думал, что знает только он один, что Сима никому
не обмолвилась о подлости, совершенной им...
На следующий день Ольга появилась в палате в обыч-
ное время и была по-обычному приветлива. А Селянин
продолжал думать о Симе и еще о том, как Ольга узнала
правду? И всю ли правду? Он ей ничего не рассказывал.
Кто же ей сообщил о Симе?
Л вскоре он столкнулся с новыми неожиданностями.
Ему разрешили выходить в соседнее помещение, на-
поминавшее гостиную. Посредине — полированный стол,
четыре легких кресла. На полу — огромный светло-желтый
ковер. Окно, как и в палате, занимало всю стену и так же
отблескивало серебристой зеркальной непроглядностью.
Возле него росли две пальмы в кадках.
Но не эта, в общем-то ничем не примечательная, об-
становка удивила Валентина. Однажды он обнаружил, что
окно утратило свою непроглядность, и за ним — сосны
вперемежку с березами, снег. Тротуар вдоль дома был
расчищен, но у обочины снег толщиной в метр, не мень-
ше. На ветвях густой куржак. Солнце висело низко, и по
сторонам от него были малиновые «уши». Значит, мороз
крепкий, не меньше двадцати.
Зима? Но сколько же времени он болел, если подобра-
ли его в марте, а теперь опять зима? Что же, он целый
год пролежал без сознания?.. Этого не могло быть.
Валентин позвал Саню:
— Какой сейчас месяц? — Саня недоуменно моргал
глазами.—Апрель? Май?
Результат был тот же.
— А, что толку тебя расспрашивать! — Валентин опу-
стился на банкетку возле самого окна и тотчас увидел
детей, степенно вышагивающих по тротуару. Позади
них — две женщины.
Дети остановились как раз напротив, глядели прямо
на Валентина. Одна из женщин что-то объясняла им и
тоже глядела в окно, прозрачность которого казалась осо-
бенно удивительной после недавней зеркальной непри-
глядности. У Валентина было ощущение, что между ним
и детьми нет преграды. Стоит протянуть руку, и коснешь-
ся головки вон того малыша в красной, похожей па шлем,
шапчонке. Почему же ребятишки не замечают незнако-
мого им чужого дядю?
21
И еще одно было невероятным. Детей одели только
в курточки и брючишки из тонкой ткани. Очень краси-
вой, переливающейся на свету всеми цветами радуги, но
явно летней. На ручках перчатки — тоже тоненькие, об-
тягивающие каждый пальчик. В лютый-то мороз! Да что
же думают воспитательницы?! Они же перепростудят детей!
Валентин возмущенно посмотрел в сторону женщин.
Но те были одеты ничуть не теплее. Только цветом курт-
ки и брюки были поскромнее.
— Да уходите же!—крикнул Валентин, но его не
услышали, как не слышал голосов и он сам. Селянин за-
стучал в окно косточками пальцев, но едва уловил глухой
звук: стекло гасило удары, подобно войлоку.
А там, за окном, дети двигались так неторопливо,
словно нет и в помине солнца с ушами и леденящего мо-
роза, словно сейчас раннее летнее утро.
Валентина взяла оторопь. Что, если ему все это мере-
щится? Он усомнился в себе самом, в Ольге, в реальности
всего окружающего... Или... пли он сходит с ума?!
Селянин бросился в прихожую, где была его одежда.
Сейчас же на улицу! Немедленно!! Надо проверить, убе-
диться...
Выбравшись из дома, он в первый миг задохнулся от
морозного воздуха. Привычно прикрыл рот и пос ладонью.
А взгляд метался вокруг, ища опровержения: нет же, не
сошел с ума! И лес, и снег, и мороз были на самом деле.
Дети?.. Но они могли уйти, пока он одевался. Да, да, это
их приглушенные голоса там, в лесу. Скорее туда!
Ноги слушались плохо. Селянин то и дело спотыкал-
ся, скользил на утоптанном снегу. Дорожка постепенно
сужалась. Безжалостно скрипел под ногами снег, а голо-
са детей — их перекрыло жужжание странной зеленой
машины, похожей не то на гигантского шмеля, не то на
бесхвостую стрекозу. Если бы не эта ее бесхвостость и не
отсутствие зонтика вращающегося винта, машину можно
было бы принять за вертолет. Необычный, мелодично
жужжащий вертолет. Но в том-то и дело, что не было у
машины винта, не было привычно грохочущего мотора,
и поддерживали ее в воздухе крылья, не видимые в не-
мыслимо быстром махе. Об этих крыльях можно было
лишь догадываться, глядя на голубоватые прозрачные
клинья, словно пристывшие остриями к бокам машины.
А потом жужжание донеслось не сверху, а откуда-to
из-за деревьев; совсем рядом.
.22	• .
Три такие же, как первая, машины сидели друг на
друге, словно склеенные. Хотя нет, не сидели. Они все
вместе парили, пока нижняя не метнулась вдоль дорожки
и не взмыла над лесом. После этого две оставшиеся опу-
стились на снег обе вместе, и у нижней — Валентин
с ужасом увидел это — задвигался, морщась, сферический
конец и разверзлась ненасытно огромная пасть. Иначе и
нельзя было назвать появившееся багровое отверстие!
И сами зеленые машины были не машинами вовсе, а чу-
довищами, готовыми проглотить все, что ни попадется.
И тут он заметил в лесу, на дорожке, детей. Тех са-
мых, которые недавно стояли возле его окна. Сейчас чу-
довище заглатывало их.
Селянин дико закричал. Мир, который он видел и слы-
шал, был неправдоподобен и существовал скорее всего
лишь в его больном воображении. И то, что какие-то
цепкие руки схватили его, не позволяя броситься на вы-
ручку беззащитным малышам, тоже было подтверждением
безумия, потому что иначе его не стали бы удерживать,
а наоборот, помогли бы спасти детей.
Его куда-то тащили, а он вырывался и звал Ольгу.
Ольга, только она одна могла спасти его от безумия, в ко-
торое он впадал, и он бесновался, требуя впустить ее.
Кто-то очень знакомым голосом убеждал его:
— Надо подождать, Ольга приедет часа через три, а
пока занята...
Ему и еще что-то пытались внушить, но он не хотел
ничего слушать. Ему протянули чашку с каким-то пить-
ем, но он отшвырнул ее.
— Хорошо, вы сейчас увидетесь с Ольгой,— произнес,,
наконец, тот же знакомый голос.— Но вы в таком со-
стоянии, что я буду вынужден прервать свидание, если
вы захотите приблизиться к девушке или потребуете, что-
бы она подошла к вам. Обещайте, что будете вести себя
сдержанно.
Его взяли под руки и повели. Он рванулся было, но
державшие его лишь крепче сдвинулись, и он покорил-
ся. Через минуту все были в длинной комнате, разде-
ленной примерно посредине серебристо поблескивающей
полосой на полу, стенах и потолке. Валентина усадили за
маленький низкий столик. Два санитара застыли позади
него. В дверях остановился еще кто-то, но Валентин не
обращал на него внимания. Он смятенно осматривал ком-
нату. На той половине, где он сидел, ничего, кроме сто-
23
лика, не было. Зато на другой половине в стену были
встроены стеллажи с книгами и плоскими поблескива-
ющими коробками. Прямо напротив Валентина тоже сто-
ял стол, но большой, с тонкими красиво изогнутыми де-
ревянными ножками. Еще было два стула — один между
столом и стеной, второй у стеллажей.
А потом Валентин увидел, как вбежала встревожен-
ная, раскрасневшаяся Ольга. Она не бросилась к нему.
Она замерла у разделявшей комнату полосы.
Валентин рванулся к девушке, но его опять удержали
санитары. И лишь теперь он обратил внимание на ее
костюм — очень похожий на те, что были на воспитатель-
ницах. Но у Ольгиного ткань — ярко-зеленая, а шапочка,
обшлага и воротник — красные. На шапочке поблескива-
ли растаявшие снежинки.
Ольгин наряд напомнил обо всех странностях, кото-
рых не могло быть в действительности, и снова мысль о
надвинувшемся безумии потрясла Валентина.
— Что с тобой? Тебе плохо?
Это Ольга, голос живой, настоящий. И аромат духов,
которые любила Ольга, тоже настоящий. К Селянину вер-
нулась надежда. Он пошевелился, измученно улыбнулся.
— Бывает хуже... Когда живого жгут на костре...
— Я невесть что вообразила, когда меня срочно вы-
звали...
Ольга придвинула к себе стул, обессиленно опустилась
на него и неожиданно объявила:
— Нам нужно с тобой потолковать, капитан... Об
очень важном. Не сейчас, нет. Я примчусь сюда еще раз,
вечером. А сейчас ты успокоишься и будешь послушным.
Я очень прошу, капитан...
Она всегда в минуты крайней взволнованности звала
его капитаном.
Илья Петрович — Валентин лишь теперь увидел, что
в дверях стоял врач,— протянул стакан с розовым питьем.
— Ты выпей, капитан,— сказала Ольга, и Валентин
покорно проглотил чуть горьковатую жидкость.
Сразу стало спокойнее на душе.
— Тебе надо уснуть, капитан. Я подожду, пока ты
уйдешь.
И он опять подчинился. Санитары молча посторони-
лись, пропуская его.
Встреча с Ольгой произошла не вечером, а лишь на
следующее утро.
24
— Тебя не захотели будить,— объяснила Ольга.—
Надеюсь, сон подкрепил тебя?
Валентин рывком сел в кровати. Он давно не чувст-
вовал себя таким крепким. Если бы не воспоминания о
вчерашнем, он считал бы, что совсем здоров.
Ольга стояла у кровати, в ногах. На ней было корот-
кое, до колет?, платье, которое плотно облегало ее, под-
черкивая стройность и гибкость тела, мягкую округлость
рук. Цвет платья вначале показался иссиня-черным.
Но тут же Селянин решил, что нет, оно зелено-жел-
тое, вернее даже зелено-красное. А потом он понял, что
на свету ткань все время меняет цвет. К тому же вспы-
хивают на платье веселые искорки, особенно яркие и
крупные на подоле.
Ольга была причесана тоже необычно. Белокурые
волосы не закрывали лба и ушей, а были откинуты назад
и послушно стекали на спину, хотя никаких приколок и
гребней Валентин не заметил. Вероятно, из-за такой при-
чески Ольга казалась серьезной и строгой. Розовые клип-
сы в ушах не только не нарушали, а наоборот, усиливали
ото впечатление.
— Я буду ждать в гостиной,— сказала Ольга и на-
правилась к двери, но как-то скованно, словно принуж-
дая себя.
Когда Валентин, шаря рукой по тумбочке у койки,
столкнул на пол кружку, Ольга вздрогнула, но не обер-
нулась.	X: |
Ее поведение, весь изменившийся облик вызвали у
Селянина тревогу. Вчера он боялся за себя самого, за ре-
альность своих ощущений, сейчас он усомнился и в Ольге,
в ее любви к нему.
Торопливо проглотив завтрак, он поспешил в гости-
ную.
Ольга сидела на банкетке у окна, за которым был зим-
ний лес. Солнце висело низко, и снег был в длинных си-
них тенях.
Заслышав шорох шагов, девушка подвинулась, без-
молвно приглашая сесть рядом. Валентин опустился на
самый краешек, помедлив, обнял Ольгу за плечи; но она
вдруг посмотрела ему в лицо ясным, строгим взглядом, и
он, окончательно оробев, опустил руку. Даже во время
первых .свиданий с ней он не чувствовал подобной ро-
бости. Он был старше, опытнее, умнее, и это сознавали
оба. Сейчас роли словно переменились,
2S
— Вчера ты увидел что-то сильно взволновавшее те-
бя?.. Ты, пожалуйста, не скрывай ничего, я прошу,— за-
говорила Ольга.
Значит, то, что его беспокоит, не составляет секрета
ни для кого! Но именно поэтому Валентин стал возра-
жать: ничего-де серьезного нет. Ольга терпеливо слушала,
но он видел: она жалеет его и только поэтому не улича-
ет во лжи. Опять он оробел перед нею и со страхом поду-
мал о себе.
— Нам надо о многом поговорить,— после долгого
молчания сказала Ольга.— Но я не знаю, как начать о
главном... Ты боишься признаться и убеждаешь — не толь-
ко меня, но и себя хочешь уверить,— что все нормально,
все обычно. Ну вот, я все-таки, пожалуй, не так начала,
как надо бы...
Она взяла его руку. Пальцы ее были теплыми и ласко-
выми. Но Селянина вдруг рассердила эта робкая ласка.
И Ольгина нерешительность в словах тоже рассердила.
— Ты не ищи подхода! Прямо руби: с ума сходишь,
мол... Это главное? А я сам догадываюсь! Иной раз та-
кое начинает мерещиться... А ты успокаиваешь... будто
ребенка... несмышленыша... И врачи... Зачем они... и ты..,
Зачем обманывать? Уж лучше сразу...	!
Он почти захлебывался в нервном припадке и, сби-
ваясь, перескакивая с одного на другое, рассказал обо
всем, что привиделось ему в этой странной больнице.
Ольга пыталась остановить его, но это лишь ожесто-
чало Селянина, и девушка в конце концов не стала ему
мешакгь. А когда он выпалил все, она виновато сказала:;
— Илья Петрович предостерегал, что так может слу-
читься, если сразу не сказать тебе всего. А я была уве-
рена, что ты еще ничего не замечаешь, и не начинала
с тобой разговора о главном. Даже сейчас я не знаю, как
к нему подступиться...
Ольга смятенно смотрела на Селянина, будто от него
ждала помощи. И тут Валентин вспомнил, что Ольга ведь
замужем и, наверное, об этом — бесконечно важном для
него — собирается и не может заговорить.
— Ты не думай о болезни. Ты совсем здоров. Пони-
маешь? Здоров,— повторила Ольга.
— Все вокруг да около?! Ты признавайся: к нему хо-
чешь вернуться? К мужу? Разве ты все еще не ушла от
него?
— Я не была замужем. Да и не это сейчас главное.
"26
Валентин снова не мог попять ее. Но он заставил се-
бя успокоиться, готовый теперь принять любое испыта-
ние, которое выпадет ему. Странно, его спокойствие не-
ожиданно передалось и Ольге. Он не смог бы объяснить,
по каким внешним признакам определил это, быть может,,
их и не было, этих внешних признаков, но он почувство-
вал: Ольга тоже стала спокойнее.
— Тебе пора знать правду,— заговорила она.— Ты
считаешь: пригрезилось. И даже, что ты... сходишь с ума..
А на самом деле во всех странностях ты можешь сам
разобраться хоть сейчас. Они существуют... Извини, я хо-
тела бы все сказать,— Ольга остановила нетерпеливое
движение Валентина.— Вопросы — после... Я знаю, ты
любишь фантастику вроде уэллсовской. Помнишь, есть,
роман. Он называется «Когда спящий проснется». О том:,
что человек проснулся через много-много лет. Его звали
Грехэм. Неужели ты не помнишь? Как ты можешь не
помнить. Словом, представь, что ты... ну, вроде бы долго-
долго спал... Как Грехэм, или почти как он... И вот про-
снулся в новом мире, за который боролся и страдал...
Наяву видишь свою самую сокровенную мечту о бу-
дущем.
— К чему ты об этом? — внезапно охрипшим голосом-
спросил Селянин.
Ольга побледнела и взволнованно продолжала:
— Ты, пожалуйста, не расстраивайся. Но надо же
тебе узнать правду. Ты не спал. Ты замерз тогда в тундре.
Тебя нашли в.глыбе льда и не просто вернули, а восста-
новили к жизни... И вот ты — живой...
Слова ее показались Валентину настолько нелепыми*
что он не сразу вник в их смысл, подумав лишь о том,
зачем Ольга с таким серьезным видом пытается подстро-
иться к его безумию.
— Ты не веришь мне?
— Зачем... об этом? И так?
— Ты не поверил! — в отчаянии сказала Ольга.— Ну*
хочешь, мы сходим к Илье Петровичу или еще к кому-
нибудь. Они подтвердят. Или вот... Мы их вызовем сюда.
Хорошо?
Ольга подняла руку к левому уху, задев клипсу. Та
вспыхнула красным огоньком. А в воздухе возникли по-
лупрозрачные фигуры Ильи Петровича и Клавдии Ми-
хайловны. Фигуры подрагивали. Губы у Ильи Петровича
беззвучно шевелились. - *	* /
2Т
'— Да, да, я прошу помочь мне,— сказала Ольга, обра-
щаясь к этим странным фигурам.
Илья Петрович и Клавдия Михайловна о чем-то заго-
ворили. Ольга сдернула клипсу с правого уха, протянула
Валентину.
— Извини, я забыла, что у тебя этого нет. Ты же ни-
чего не слышишь.
Лишь теперь, когда маленькая вещица лежала па его
ладони, Валентин разглядел, что это не украшение, вер-
нее не просто украшение, а какой-то очень тонко срабо-
танный приборчик, сверкающий красным уголечком и
чуть ощутимо подрагивающий. Но главное было даже не
это. Валентин отчетливо услышал Клавдию Михайловну
и Илью Петровича. Вслед за Ольгой они уверяли Селя-
нина, что он попал в неблизкое будущее и видит вокруг
множество необычных для него предметов и явлений. Вот,
например, Саня, который постоянно рядом с ним,— это
просто робот, обыкновенный робот, а вовсе не человек...
Селянин и теперь не знал, верить или не верить в ре-
альность того, в чем его убеждали. Необыкновенность
приборчика, полупрозрачные фигуры, повисшие в возду-
хе, убеждали: верь! Однако Ольга, тут рядом живая
Ольга... Вчера, в смятении убегая из лесу, он звал ее, по-
тому что опа, она одна могла помочь ему выкарабкаться
из безумия в мир реальных вещей. Сейчас его уверяли,
что безумные видения как раз и есть реальность. Зачем
они с ним так? Или он все-таки безумен?
Все молчали, ожидая его слов, и он выдавил из себя,
обращаясь к прозрачным фигурам:
— Да, мне все ясно...
Фигуры медленно истаяли.
— Я рада, что ты убедился,— сказала Ольга.
Он не ответил.
— Почему ты молчишь?
— А что мне говорить?.. Я хочу остаться один. Я дол-
жен остаться один!
— Ты не поверил?..
— А чему я должен поверить? Что будущее, что мир
не тот? Что не только я, но и ты... Что мы с тобой оба..,
восстановленные к жизни мертвецы?
Девушка отрицательно покачала головой.
— Нет, я не жила в двадцатом веке. В то время жила,
должно быть, моя далекая прабабушка, которую звали
Ольгой. Через много поколений генетический код повто-
28
рился почти в точности. А то, что это совпало с твоим
восстановлением — почти невероятная случайность, но
она — факт, как видишь...
— Не хочу жалости! Если безумие, то к чему скры-
вать?!..
— Ты здоров, пойми. Здоров, как и я.
Валентин напряженно всматривался в лицо девушки.
— Но если все это правда... Кто же ты? Вы?
— Зачем так: «вы»?..
Селянин не ответил, вслушиваясь, придирчиво вслу-
шиваясь в голос.
— Я твой товарищ и сестра по голубой планете. Меня
зовут Эля. Мой отец наладчик роботов, а мать воспита-
тель в школе. Я сотрудник института сверхчистых ме-
таллов. Теперь-то ты веришь мне, капитан?
Она произнесла это слово «капитан» совсем как преж-
няя Ольга, его невеста.
Валентин глухо вымолвил:
— Не говори так: капитан. Слышишь?
Он всматривался в ее лицо, в каждую черточку от-
дельно. Все было Ольгино. До мельчайших подробностей
Ольгино.
— Нет, не верю! Ты — Ольга!.. И как они там, мои
друзья на стройке?..
Но, едва сказав это, Валентин окончательно осознал,
что нет их на свете, его друзей. И Ольги нет. Как же он
будет жить один в новом незнакомом мире среди неиз-
вестных людей? Он чужой им и они ему чужие. Даже
девушка, бесконечно похожая на его невесту,— чужая. Со-
всем чужая! Не Ольга, нет... Эля.
— Уйди,— снова потребовал он.— Мне лучше одному...
Мне придется привыкать одному...
Эля собиралась возразить, но он почти с ненавистью
взглянул на нее, и она, сжавшись словно от озноба, под-
нялась.
— Почему ты гонишь меня, капитан? — остановив-
шись в дверях, спросила девушка.— Я друг тебе, и все
люди нашей планеты — твои друзья. Они любят тебя, ка-
питан.
— Не надо... О любви — не надо. И приходить ко мне
не надо.
— Пусть так... Пусть по-твоему...
Он не расслышал ее слов. И дверь затворилась без-
звучно.
29
ГОЛОСА ПЛАНЕТЫ
Он все утратил. Он всех потерял. Того мира, в кото-
ром он жил когда-то, больше не существовало. А новый
мир пугал неизведанностью.
Вначале он и не думал о новом мире, потрясенный
тем, что судьба сыграла с ним еще одну, самую неверо-
ятную и жестокую шутку. Друзья умерли. Он сознавал,
что они уходили из жизни не одновременно: кого-то под-
косила болезнь, кто-то узнал старость. Однако сердце бы-
ло не в ладах с рассудком. Для Селянина друзья умерли
неожиданно, все сразу. Ольга — вместе с ними. Он —
один.
Селянин с гневом подумал о девчонке, взявшей на се-
бя роль Ольги. И лишь теперь — мысли о новом мире.
Какой он? Чем лучше прежнего?
На мгновение Валентина охватило то самое любопыт-
ство, которое побуждало мореплавателей и землепроход-
цев с риском для жизни искать новые страны, а ученых
толкало па подвижничество в науке. Но тут же он понял,
что его любознательность обесценена, если не бессмыс-
ленна. Путешественник совершает открытие прежде все-
го не для себя, а для своей Родины, и это наполняет его
жизнь высоким смыслом. Ученый ставит опыты, чтобы по-
знать истину, необходимую всем. А кому и какая польза
от того, что сможет увидеть и попять он, Валентин Селя-
нин, оживший предок, ископаемое вроде птеродактиля?
К нему и относиться будут словно к диковинке из древ-
ности: со снисходительным интересом, в душе смеясь над
его наивностью и невежеством.
В том, прошлом, мире Валентин сознавал себя хо-
зяином и работником, которому до всего есть дело и кото-
рый ответственен за все. Новый мир не нуждается в нем.
После объяснения с самозваной Ольгой Валентин
избегал встречаться даже с врачами. Его и не беспокоили.
Однако все его желания исполнялись прежде, чем он осо-
знавал их. Например, однажды утром, когда его потяну-
ло на воздух, в лес, он неожиданно увидел возле шкафа
с одеждой пару отличных лыж с легкими гибкими палка-
ми. И он понял, что ему нужны сейчас именно лыжи.
Вечером следующего дня ему стала тягостной тишина.
И тотчас он увидел на столе в гостиной плоский четырех-
угольник изл стекла или похожего на стекло материала. На
широкой подставке были клавиши, совсем как у игрушеч-
30
ного пианино. Первый и последний были черные. Осталь-
ные казались матовыми. Когда Валентин нажал крайний
справа клавиш, экран осветился, стал голубым. Впечатле-
ние было такое, словно распахнулось окошко, за которым
бесконечность неба. А потом возникло лицо мужчины, и
Валентин понял: диск — это подобие телевизора, только
цветного и стереоскопического. Что ж, именно такой рас-
сказчик, не способный видеть и слышать его (а значит, и
потешаться над ним), был сейчас нужен Валентину.
А мужчина, дружески улыбнувшись, проговорил:
— Здоровья и больших открытий, товарищи! Мне
приятно поделиться важнейшими новостями планеты.
Прежде всего сообщение-молния из клиники Томского ле-
сопитомника. Твое слово, Клавдия Михайловна.
Экран на мгновение угас, а потом возникло лицо Клав-
дии Михайловны. Селянину показалось, что женщина
смотрит прямо в его глаза.
— Перемены незначительные,— начала Клавдия Ми-
хайловна:— Психологи предполагали, что возвращение
к жизни через столько лет может вызвать психологиче-
ский шок. Так оно и случилось. Мы радуемся тому, что
сумели уберечь нашего нового друга от потрясения, когда
он был физически немощен. Конечно, ему и теперь не-
легко. Однако он уже достаточно окреп. У него сильная
воля. Мы надеемся — более того: уверены — все окончит-
ся благополучно. Вчера он четыре часа двадцать три ми-
нуты провел в лесу на лыжах. Ночью крепко спал. Сегод-
ня после обеда опять был на лыжной прогулке и вернул-
ся в клинику два часа назад. У нас есть все основания
считать, что он оправится от потрясения в ближайшую
неделю и вы увидетесь с ним.
Клавдия Михайловна не назвала имени, по Валенти-
ну стало ясно: она говорит о нем. Однако почему в экст-
ренном сообщении? Почему так, словно его имя всем из-
вестно и на Земле только и ждут вестей о нем?
А на экране опять появился ведущий.
— Прослушайте, друзья, перечень новостей, собран-
ных видеогазетой. Номер первый. После осуществлении!
эксперимента «Анабиоз» рабэн Даниэль Иркут выдвинул
новую важную идею. О ней расскажет Ричард Бэркли,
член Всемирного Совета. Прослушайте и сообщите в об-
щепланетный центр общественного мнения свое отноше-
ние к этой идее. Номер второй; загадочные вспышки в
поясе астероидов. Номер третий...
Когда объявлялся номер сообщения, тотчас освещался
изнутри клавиш с соответствующей цифрой. Цвет клави-
ша уже был не белый, а красный, синий, желтый — всег-
да контрастный по. отношению к соседним.
Новости, поток новостей и непривычных терминов! Он
захлестывал, этот поток, и чем глубже Валентин опу-
скался в него, тем непрогляднее было вокруг.
Селянин стал смотреть и слушать ни во что не вду-
мываясь. Так было легче.
А на экране возникли двое: немолодой мужчина с уста-
лыми глазами и морщинками возле губ, говоривший не-
торопливо и чуточку хрипло, и женщина, ровесница
Клавдии Михайловны,— она лишь изредка роняла корот-
кие вопросы. Была странность в том, как они произно-
сили слова: движения губ не всегда совпадали со звука-
ми. Казалось, раздается перевод, а не подлинная живая
речь.
— Повторяю, товарищи,— доносился неторопливый
голос.— Всемирный Совет надеется, что управление об-
щественного мнения выяснит, возможно ли высвободить
два-три миллиона рабэнов и расэнов, которые нужны для
разработки проекта «Циолковский». Рассматривая все до-
воды «за» и «против», каждый из нас должен иметь в ви-
ду, что массовое переселение на одну из ближайших пла-
нет — едва ли не главная практическая задача. Без этого
наша цивилизация неминуемо придет в упадок.
Мужчина провел ладонью по лицу, казалось, смахивая
усталость, морщинки возле губ стали глубже.
Женщина обеспокоенно посмотрела на него.
— У тебя что-то неладно... Ты здоров?
— Не беспокойся... А мое настроение... Сегодня на-
шей лаборатории отказали в энергии для экспери-
ментов.
— Извини! — смутилась женщина.
*— Ты ни в чем не виновата. Да и шла ты вовсе но
к сотруднику Института сверхчистых металлов, а к чле-
ну Всемирного Совета. Мои научные неприятности — не
помеха для разговора о проекте «Циолковский»... Да и
отказ... Он меньше огорчил, чем прежние. Сейчас появи-
лась хотя бы надежда, что ограничениям вот-вот конец.
— Из-за проекта «Циолковский»?
— Да. Прежде такой перспективы не было, и это
особенно осложняло обстановку в научных коллек-
тивах.
32
А Валентин вспомнил об Эле. Ведь она тоже работала
в Институте сверхчистых металлов. Вряд ли в том же,
где и этот усталый мужчина, член Всемирного Совета, но
явно в институте того же профиля. И ей тоже могут за-
претить опыты... Впрочем, что ему до Эли с ее удачами
или неудачами?!..
— Но почему ты связываешь ‘проект «Циолковский»
и осложнения, которые все чаще возникают в научных
коллективах?
— Потому, что дерево не бывает без корней. А корни,
очевидно, в обострении наших общих земных проблем...
Первая из них — опасность перегрева планеты. Выработ-
ка энергии вот уже сто лет назад достигла предельно до-
пустимого уровня. Превысить его нельзя: наступят ката-
строфические последствия. В первую очередь таяние лед-
ников... Ты помнишь древнюю легенду о прокрустовом
ложе? У человека, который не умещался на нем, отрубали
ноги. Ужасная легенда! Но еще ужаснее, что в положении
этого несчастного оказалось человечество. У вас непри-
косновенна лишь энергия, необходимая для обеспечения
жизни и здоровья людей. В остальных же случаях мы
отсекаем без пощады все, что не укладывается на прокру-
стово ложе энергетики. Страдают прежде всею научные
эксперименты. Ведь иные из них требуют десятков и со-
тен миллиардов киловатт-часов...
— И твой тоже?
Мужчина кивнул.
— Ав космос его вынести нельзя? В последние годы
много об этом говорят.
— Наша лаборатория ищет принципиально новый ме-
тод выделения металлов из морской воды. Место опы-
тов— океанские течения, а их пет на Венере и Марсе...
Да и не об одной нашей лаборатории речь.
— Но ведь на Земле одна из главных забот — забота
о счастье людей! Вот хотя бы последний пример: биоло-
гизация техники. Более совершенные биологические ма-
шины приносят много добра любому из нас. К тому же —
экономия энергии. Кстати, в сегодняшнем выпуске видео-
газеты мы даем репортаж о последнем машиностроитель-
ном заводе, на котором используются едва ли не музейные
двигатели — все эти электромоторы, газовые турбины и
как их там еще называют. Завод демонтируют. Тебя не
радует это?
Мужчина вновь провел ладонью по лицу.
2 Петр Воронин	33
*— Отчего же: радует!.. Как можно остаться равно-
душным, если всюду, где целесообразно, установлены са-
мые эффективные, самые безотказные биологические ма-
шины?.. Нет, я радуюсь. Но рядом и печаль, не скрою.
Ведь старых малоэкономичных двигателей практически не
осталось. Значит, экономия энергии за счет замены таких
двигателей будет ничтожна. Нет, самый разумный выход
в переселении на соседнюю планету, причем самом реши-
тельном. Пока на Луне живет не более тридцати миллио-
нов, на Марсе — пять миллионов, на Венере и того мень-
ше — три с половиной миллиона человек. Поселения,
упрятанные в толще лунных пород, герметизированные
колонии на Венере и Марсе — решение ли это проблемы?
Нам надо отправить туда для начала хотя бы миллиардов
шесть-семь. Миллиардов, а не миллионов, как сейчас.
О достоинствах нового открытия Даниэля Иркута я уже
говорил. Однако не удержусь, скажу снова: у нас есть те-
перь возможность в самый короткий срок выяснить, как
быстрее и легче приспособить для людей одну из ближай-
ших планет. Всю планету целиком!.. Умный план дейст-
вий половина успеха.
Мужчина пристально посмотрел прямо перед собой.
(А Валентину опять показалось, что на него). И голос
стал более твердым, почти резким, без усталой хрипотцы.
— Атлетами не рождаются. Атлетами становятся в
борьбе... Чтобы не ожиреть телом и духом, мы обязаны
бросить поистине смелый вызов космосу и для начала
обосноваться хотя бы на соседних планетах так же, как
на Земле.
Мужчина улыбнулся.
— Ты напомнила мне о предстоящем репортаже, Я по-
смотрю его с удовольствием. Тебя же приглашаю на мой
опыт. Сегодня его не разрешили, но скоро станут воз-
можными любые разумные эксперименты... Кстати, мне
дали толковый совет... Все очень просто... Мне предложи-
ли продумать наши опыты с помощью коллективного
мозга.
— Значит, опять рабэн Иркут и проект «Циолков-
ский»?
— Да, рабэн Иркут. Точнее, замечательная аппарату-
ра, которую он создал. Досадно, что ни мне, ни моим то-
варищам не пришло в голову воспользоваться ею.
— Чему удивляться? Давно ли она появилась, аппа-
ратура для коллективного мышления!#;
34
— Я верю, мы найдем самый экономный путь к це-
ли,— продолжал мужчина.— По-моему, вас ждут порази-
тельные по красоте и грандиозности перемены во Вселен-
ной, новые свершения на Земле, в жизни каждого чело-
века.— И мужчина произнес, обращаясь словно бы к
Валентину:
— Благодарю за внимание!..
Экран погас. Раздался нежный перезвон колокольчи-
ков. Последние слова и звон — это было совсем как в двадца-
том веке, родном и невозвратимо ушедшем двадцатом веке.
А потом на экране появилась девушка в желтом ком-
бинезоне. Она чуточку хмурилась.
— Наш корабль пересекает сектор ДЦ-3, направляясь
в сторону Марса. Час назад, а затем еще через двадцать
минут по земному отсчету времени бортовые приборы от-
метили яркие вспышки прямо по курсу. Причина вспы-
шек неизвестна. Сообщаем об этом Земле.
Девушку сменили на экране двое мужчин. За их спи-
ной была карта звездного неба.
— Видеограмма с корабля «Чайка-7», которую мы
только что показали, принята с запозданием,— заговорил
один из них, и опять движения^губ не все!да совпадали
со звуком.— Сообщение передавалось через орбитальные
ретрансляторы. Сейчас аналогичные известия поступили
также от двух станций, расположенных в поясе астерои-
дов. Там тоже заметили необычно яркие вспышки. Более
того, было отмечено внезапное усиление нейтронного и
гамма-излучения. Возможно, произошло сближение обыч-
ной материи с антиматерией и неизбежная при этом ан-
нигиляция.
— Вот точки, где были замечены вспышки.— всту-
пил в разговор второй мужчина, протянув руку к карте,
где замерцали два зеленых огонька, расположенных почти
вплотную друг к другу.— К сожалению, нам не удалось
получить информацию со станции «Артур-9», которая на-
ходилась^ в непосредственной близости от района вспышек.
Очень значительны помехи, вызываемые активностью
Солнца. Лазерная связь станции с Землей также невоз-
можна, пока между нами Солнце. Нас, астрофизиков,
чрезвычайно заинтересовало уникальное явление в ш ясе
астероидов. Решено немедленно послать в район вспышек
скоростную автоматическую лабораторию...
Селянин неотрывно смотрел и слушал, пока видеога-
зета не окончилась.
2*
35
На дне океана возле Курильских островов что-то та-
кое делают: не то собираются отводить из земных глубин
скапливающуюся там и вызывающую землетрясения
энергию, не то, наоборот, очаги взрывов хотят гасить в
недрах планеты... Где-то в Антарктиде пробивают гигант-
скую скважину или тоннель к центру Земли... Африкан-
ский институт эвристики разработал облегченную модель
искусственного мозга...	;
Валентин смутно припомнил это слово: «эвристика».
Кажется, им обозначали науку о законах интуитивно-
го творческого мышления. В его время лишь утвержда-
лось само это понятие «эвристика»...
Внешний вид облегченной модели мозга тоже не вну-
шал почтения: белая тумбочка с разноцветными глазка-
ми на передней стенке — вот и все, что он увидел.
Но услышав, что эта «тумбочка» способна самосто-
ятельно совершенствовать конструкцию механизмов и
технологию, что она же руководит рационализацией, от-
давая необходимые команды роботам-исполнителям, Се-
лянин проникся невольным уважением к белому аппа-
рату.
Были в видеогазете и сообщения, взволновавшие Ва-
лентина как раз своей понятностью.
Из главной видеостудии планеты передали концерт
певицы Нико Лицаро. Смуглая, с крупными губами,
артистка озорно улыбалась. Поднятые, словно парящие
руки чуть вздрагивали в такт мелодии, которую вел не то
оркестр, не то многоголосый хор. Вероятно, все же ор-
кестр инструментов, давними предками которых были
электронные инструменты двадцатого века. В то время
они вызывали у Валентина ощущение чего-то холодного
и далекого, как космос. Теперь в них были теплота и гиб-
кость, глубина, яркость и одновременно тончайшая игра
светотеней — Валентин и так, в цвете, воспринимал эти
звуки.
Артистка еще не начинала песни. Но руки ее и тело
были словно частью мелодии, дополняли, продолжали ме-
лодию. Валентин вспомнил танцовщиц и певиц Индии.
У Нико Лицаро было что-то от их искусства. А потом ар-
тистка запела. Оркестр сразу отодвинулся, поблек перед
ее голосом.
Валентин, пожалуй, не смог бы сказать, что за голос
у Нико Лицаро — не просто глубокий, но какой-то щед-
рый, хотя в песне была и насмешка и горькая жалость...
36
«Никогда бы не подумала, что ты, юноша, способен на
такой славный подвиг: полюбить замужнюю женщину,—
так или примерно так говорилось в песне.—О, я в во-
сторге от твоей отваги. У меня кружится голова. Не от
стыда, нет! От высоты, на которую ты вознес меня.. Но
знаешь,, я все-таки не очень надеюсь на себя: ведь я сла-
бая женщина. Давай позовем на помощь твоих и моих
друзей. Вот если они одобрят вас с тобой... Или сделаем
вот что: мы спросим моего мужа и моих детей. Это са«
мое разумное — обратиться к ним... Куда же ты убегаешь,
юноша, жаждущий любви? Оглянись: мой муж и мои де-
ти спешат сюда. А следом торопятся твои ровесники. По-
чему же ты убегаешь?..»
Валентин подумал о своем времени. Было тогда нема-
ло объективных причин, которые усложняли и отравля-
ли жизнь, взаимоотношения людей. Но были причины и
субъективные, пожалуй, особенно обидные... Вот и эгоизм
Ольги. Впрочем, эгоизм ли? Нет, она не была эгоисткой,
его Ольга. Она увлеченно мечтала о подвигах, уважала
сильных, тянулась к мужественным. И все-таки чего-то
в ней недоставало. Быть может, умения вытерпеть до того
момента, когда появляется второе дыхание. Да, именно
этого. Ведь нравственные силы человека тоже могут об-
рести второе дыхание. Но путь к нему труден, неимовер-
но труден. Не все выдерживают его. Ольга сходила с ди-
станции в самом начале.
А Эля? Какая она? И все его новые знакомые, какие?
Умеют ли они подмять, подавить страх, лень, корысть,
душевную усталость?
В гостиной посветлело, но Валентин не заметил этого.
К тому, что в комнатах свет угасал и усиливался без пря-
мого вмешательства человека, он успел привыкнуть.
Лишь тихий шорох вернул его к реальности.
— Не помешаю? — спросил, подходя, Илья Петрович.
— Нет, что вы! — Селянин непроизвольно вниматель-
но всматривался в его лицо, мысленно допытываясь:
«А ты какой?»
И лишь теперь он обратил внимание на необычно свет-
лый лес за окном. Час был поздний. Почему же светло?
Фонари? Но ведь нет там фонарей! Белая ночь? Но ведь
зима, и потом — какие белые нсчи в средней полосе Рос-
сии? Неужели где-то пожар?
— Что вас удивило? — спросил Илья Петрович. Лицо
его было спокойным, но, пожалуй, тем наружным спокой-
37
ствием, которое призвано скрыть глубокую озабоченность,
если не тревогу.
— Горит!..
— О чем вы? — не понял Илья Петрович.— Или свет?
<— Да, свет... Вчера его не было.
— Ничего особенного: тучи разошлись, а теперь пол-
нолуние. Можно, я посижу с вами? — Илья Петрович
умолк.
— Вас что-то тревожит? — спросил Валентин.
— Мне вспомнилась дочь,— мягко объяснил Илья Пет-
рович.— Я не видел ее уже три года. Она далеко... В поя-
се астероидов... Вот и взгрустнулось... Кстати, я почему-то
лишь теперь сообразил, что в ваше время ночи были сов7
сем иные. Не такие светлые, не белые. Для вас...— Илья
Петрович точно споткнулся.— Можно попросить об од-
ном... В общем, надо условиться. Мне было бы приятней —
и всем вокруг тоже — обращаться на «ты», а не на «вы».
Так принято у нас. Мы все сыновья одной матери.—
Земли.
Его как равного принимали в свою среду люди нового
времени! — вот что было для Валентина за словами Ильи
Петровича.
— Значит, договорились,— сказал врач.— Да, о белой
ночи... Теперь лунная поверхность покрыта специальной
пленкой и отражает не семь, как прежде, а почти девя-
носто процентов падающего на нее солнечного света. Тебе
ко многому придется привыкать.
— Что можно увидеть еще? — Селянин кивнул на
экран посреди стола.
— Я лучше сам расскажу тебе...— Илья Петрович за-
метил тень досады на лице Валентина и понял, что тот
предпочел бы наедине с экраном знакомиться с Зем-
лей.— Что ж, как знаешь... Но лучше перейди в соседнюю
комнату. Этот аппарат... Он очень устарел. Мы считали,
что целесообразнее познакомить тебя сначала с ним. Он
чем-то похож на радиоприемники твэего века.
— Я знал и телевизоры! — запальчиво возразил Ва-
лентин.
— Тем лучше, если так, тем лучше,— успокаивающе
Повторил Илья Петрович, и Валентин со стыдом подумал,
что выглядит, вероятно, наивным и смешным в своей за-
пальчивости и обиде.
Врач привел Валентина в небольшую комнату рядом
с гостиной.
38
— Узнаешь?
Селянин недоуменно осмотрелся. Вот огромное окно.
Вот саена, словно заключенная в светло-голубую раму.
Стол и стул у двери. Нет, он не был в этой комнате.
— Здесь было твое свидание с Элей, то есть с Ольгой.
В тот день, помнишь? — подсказал Илья Петрович.— Не
узнаешь?.. А теперь?
Он нажал кнопку на крышке столика, и внезапно сте-
на, обрамленная голубой рамой, исчезла, словно испари-
лась. Осталась только голубая полоса на стенах и полу.
А еще увидел Валентин продолжение комнаты, стеллажи
слева, письменный стол. Казалось, через мгновение сюда
вбежит Ольга... Не надо!
Прежде чем Валентин успел сказать об этом, стена воз-
никла на прежнем месте, и комната стала вновь малень-
кой и пустой.
— Это видеопанорама,— промолвил Илья Петрович.—
А была перед тобой рабочая комната Эли за тысячу две-
сти километров отсюда.
— Что вы хотите этим...— начал было Валентин, но
Илья Петрович укоризненно взглянул на него:
— Не «вы»... «Ты»!.. Мы же условились, Валя.
— Ладно,—- послушно повторил Селянин, чувствуя, од-
нако, неловкость оттого, что обращается так к человеку,
который значительно старше и очень мало знаком ему.
— В тот день Эля, узнав о твоем состоянии, только и
успела, что прибежать к себе домой.
— Но ведь она была рядом. Запах духов...
— И все-таки она находилась очень далеко. Садись,
сейчас сам во всем убедишься. Вот кнопки. Нажми любую*
и она приблизит тебя к самым далеким уголкам планеты.
Одну минуту. Психологическую имитацию лучше выклю-
чить. К ней надо привыкнуть... А теперь действуй.
Но прежде чем ткнуть пальцем в первую попавшуюся
кнопку, Валентин не без смущения спросил о странном:
несоответствии движений губ и реальных звуков, заме-
ченном им во время прежних видеопередач.
— Нет, все так и есть. Ты наблюдателен, дорогой Ва-
лентин. Говорят чаще всего либо на принятом в науке об-
щепланетном языке, либо каждый на языке своего на-
рода. Ты слышишь синхронный перевод,— ответил Илья
Петрович.
— Но ведь всякий раз иной голос, тембр, построение
фраз... А это же неповторимо, почти как отпечатки пальцев!
39
— Кибернетический переводчик точно воспроизводит
манеру речи того, кто выступает.	*
Валентин не стал больше допытываться, уразумев
главное: языковая проблема на Земле решается не совсем
так, как представлялось в двадцатом веке. Правда, обще-
планетный язык науки, о котором мечтали ученые,— ре-
альность. Но электронный чудо-переводчик позволил со-
хранить и национальные языки со всей их неповтори-
мостью и красотой.
Селянин включил видеопанораму. Стена напротив
мгновенно исчезла. Запахло водорослями, солью. Стало
знойно. И насколько хватал глаз, голубела вода. Слышал-
ся плеск волн.
До глубокой ночи просидел Валентин в комнатке, дей-
ствительно ставшей для него окном в обновленный мир.
Утром вновь занял место у стола-пульта. Он провел возле
экрана и еще один день, а потом закрылся в спальне, пы-
таясь разобраться в лавине новостей.
Когда-то люди мечтали покорить пустыни Азии и Аф-
рики, построить подводные города на гигантских шель-
фах морей и океанов. Все это стало явью.
Когда-то грезили об отеплении Сибири и Канады, ло-
мали голову над тем, как заставить плодоносить камени-
стые горные хребты. Все это осуществилось.
Люди потеснили море, соединив острова, создали ги-
гантские водоемы посредине материков.
Перемены восхищали Валентина, рождая гордость за
человеческое всемогущество. Перемены пугали Валенти-
на, потому что убеждали его в собственном ничтожестве.
Он с оторопью думал о встрече с людьми.
Он с нетерпением ждал этой встречи.
Три человека ему были знакомы, но двое были врача-
ми, он относился к ним, хотя и с уважением, однако чуть
снисходительно. Это осталось с тех пор, когда он работал
в тундре и частенько поступал вопреки предостережени-
ям эскулапов, даже посмеивался над их страхами. Об
Ольге, вернее Эле, Валентин старался не вспоминать. Он
вычеркнул ее из памяти... Хотел вычеркнуть.
ИЗВЕСТИЯ С ГАНИМЕДА
Илья Петрович, вероятно, неплотно закрыл дверь, и
до поздней ночи из сектора дома, где он жил, доносилась
музыка, полная тоски и боли. А утром он появился в гости-
40
ной очень тихий, грустно улыбающийся. И Валентин впер-
вые подумал о нем просто как о человеке, у которого своя
особенная, пе похожая на другие жизнь, свои радости и
горести, а где-то в космосе — любимая дочь.
— Надеюсь, у вас... у тебя все благополучно? — спро-
сил Валентин.
— А почему ты решил, что может быть иначе?
— Уж очень грустно ты играл.
Илья Петрович покачал головой.
— Играл не я. Не тот у меня слух, чтобы так играть.
Но ты прав, мне было не по себе вчера... Ну, а твои пла-
ны не изменились? К людям? Раз ты готов, мы тем более
готовы. Саня, одежду!
Он не хотел говорить о себе.
А робот уже развертывал белый пакет, в котором кро- '
ме белья, брюк и куртки лежали носки, перчатки, корич-
невая шапочка вроде спортивной и мягкие, тоже коричне-
вые, полусапожки. Валентин переоделся, удивляясь, как
впору все пришлось, как легка и удобна одежда.
— Заправить «стрекозу»! ~ приказал Илья Петрович
роботу.— Через полчаса вылетим. Автоматику здания на
готовность номер три. Окна затемнить.
— Задание понятно,— четко выговорил «немой» Саня.
— Ему вернули речь,— объяснил Илья Петрович.—
Прежде мы боялись, что он может спутать все наши пла-
ны. В актеры он не годится. Да и мы тоже...
Валентин усмехнулся.
— Нет, я не над тобой... Я вспомнил, как однажды
обругал Саню. И еще — как рассказывал ему о себе...
— И что он?
— Слушал, да еще как внимательно!..
За дверью раздались шаги.
— Я могу войти?
—- Конечно, конечно... Полюбуйся-ка нашим героем,
Клавдия Михайловна.
Клавдия Михайловна появилась в костюме, который,
вероятно, предпочитали носить в зимнюю пору все жен-
щины средней полосы: брюки, куртка, шапочка. У Клав-
дии Михайловны они были белыми... Золотистые волосы
лежали на левом плече. Оглядев Валентина, Клавдия Ми-
хайловна одобрила:
— А ты молодец. Была бы помоложе, наверное бы,
вздыхала тайком о тебе,— и, посерьезнев, спросила Илью
Петровича: — Ты слышал?
41
Тот кивнул.
— Теперь они очень скоро дадут знать о себе. В ту
сторону посланы два дополнительных ретранслятора. Ты
не терзай себя понапрасну, как ночью...
— Вчера вечером мне вдруг показалось, что я забыл
ее лицо,— сказал Илья Петрович.—Немыслимо, чтоб я
и — забыл. Мне стало страшно вчера, и я попытался напи-
сать ее портрет. По памяти написать. Включил музыку и
встал к мольберту... Нет, нет, я, конечно, помню каждую
ее черточку. Немыслимо... чтобы не помнить. Мы отвлек-
лись.
— Я уверена, что все окончится благополучно,—
Клавдия Михайловна повернулась к Валентину.—Тебя
надо приготовить к выезду в мир. Возьми вот это,— она
протянула переговорные микростанции, похожие на
клипсы.
— Тебе не обойтись без них... Дай лучше я сама при-
лажу.
Клавдия Михайловна приподнялась на носках, при-
жала крохотные аппаратики к мочкам его ушей. Вален-
тин лишь в первые секунды чувствовал легкое жжение
в том месте, где они соприкасались с кожей. Потом не-
приятное ощущение исчезло.
— Никакой подзарядки им не требуется. Они пита-
ются биотоками человеческого тела,— объяснил Илья Пет-
рович.— Снимать на ночь не надо. Воды можно не осте-
регаться. А вызывая нужного человека, произнеси имя...
Правда, предварительно в память микростанции надо
ввести позывные дорогих тебе людей. Не огорчайся — у
тебя еще появится их немало. Можешь, конечно, в каж-
дом отдельном случае прибегать к услугам справочного
центра. А как пользоваться приемником и передатчиком
изображения, ты видел: стоит нажать на него... Да, если
придется беседовать с кем-то, кто не знает русского, при-
кажи микростанции: «Перевод!» — все уладится немедлен-
но. Микростанция самостоятельно подключится к элект-
ронному переводчику... Запомнил?.. Вы присядьте... Я
сейчас...
Он вернулся, бережно прижимая к груди что-то за-
вернутое в зеленую ткань.
— Это портрет? — не очень уверенно спросила Клав*
дия Михайловна.
Илья Петрович кивнул.
— И можно взглянуть?
42
Илья Петрович пбчти испуганно отстранился. Но ио-
том все-таки отвернул зеленую ткань.
Девушка в развевающемся на ветру легком платье,
казалось, была готова взлететь — так порывисто рванулась
она вперед, так пристально вглядывалась куда-то вниз и
вдаль прищуренными глазами.
Валентин не сразу заметил, что лишь девичье лицо
выписано четко и смело, а фигура и платье намечены
скупыми и едва заметными штрихами. Но именно поэто-
му портрет передавал тоску, смятение, тревогу отцовской
души, и, казалось, нельзя тут, ничего нельзя прибавить,
ни одного штришка...
А в гостиной стал сгущаться сумрак, хотя на улице
был день.
— Погоди, Саня!—крикнула Клавдия Михайловна.—
Не надо затемнения!
— Не мешай ему, Клава,— попросил Илья Петрович.
Было слышно, как он завертывал в темноте портрет.
— Я пойду первый...— это опять произнес Илья Пет-
рович.
Клавдия Михайловна с Валентином молча двинулись
следом задним. Сознавали: сейчас не надо слов. Сейчас
вправе говорить только Илья Петрович.
И он действительно предупреждал:
— Осторожно, поворот... Сейчас — лестница...
Яркий дневной свет резанул глаза. Лицо обдало холо-
дом. Валентин почувствовал, что костюм на нем стано-
вится вроде бы толще. Особенно заметно изменились пер-
чатки. Не утратив мягкости, они стали плотными, словно
сработанными из кожи. Селянину вспомнились дети, гу-
ляющие в тоненьких костюмчиках при двадцатиградус-
ном морозе. Ткань, видимо, способна менять свою тепло-
проводность в зависимости от наружной температуры.
Помещение, в котором оказались все трое, напоминало
застекленную беседку. Здесь стояла зеленая машина, точь-
в-точь как те, которые Валентин принял когда-то за вур-
далаков, глотающих детей. Но сейчас машина выглядела
мирной и уютной, быть может, потому, что в ней уже до-
мовито сидел Саня. Илья Петрович занял кресло рядом,
бережно положив портрет на колени.
Когда уселись и остальные, вход автоматически за-
крылся. Вверху что-то негромко щелкнуло и зажужжало.
Тотчас такие же звуки донеслись и снизу. Потом жужжа-
ние перешло в тонюсенький писк и перестало быть
43
слышным. Машина качнулась, подпрыгнула и двинулась
вперед. Стеклянная стена словно испарилась.
Клавдия Михайловна поочередно нажала три кнопки
на панели рядом со своим креслом и больше не интересо-
валась, где и как летит «стрекоза».
А Валентин с любопытством оглядел салон. Расстав-
ленные полукругом кресла, стол перед ними. Светло-ко-
ричневая мягкая драпировка стен, словно живые на
ощупь, ласковые подлокотники кресла. И само кресло бы-
ло необычным: как бы ни менял позу Валентин, как бы
ни поворачивался, оно тотчас принимало самую удобную
для него форму. Уж не отзывалось ли на биотоки его
мышц?
Клавдия Михайловна озабоченно сказала:
— Быть может, послушаем, нет ли каких вестей об
«Артуре»?
Илья Петрович открыл глаза, вздохнул:
— Я давно слушаю... Ничего, ни слова о них...
— Все-таки что случилось? — спросил Валентин.
Илья Петрович не ответил.
— Ну хорошо, расскажу я,— сказала Клавдия Михай-
ловна.— Надо бы еще перед отлетом, но можно и сейчас...
Несколько дней назад прервалась связь с одной станци-
ей в космосе. Она далеко, в поясе астероидов.
— Я уже слышал об этом,— сказал Валентин.— Пе-
редавала видеогазета.
— Но ты не знаешь, что дочь Ильи Петровича как
раз на этой станции, па «Артуре». Вчера вечером со
станции на Ганимеде... Это спутник Юпитера... Так вот...
с Ганимеда получено известие... Оказывается, перед вто-
рой вспышкой на Ганимеде приняли радиограмму. В об-
щем, экипаж «Артура» заметил необычное тело шаровид-
ной формы и решил догнать его. Вот и все, что пока
известно. Перебой связи не раз случался,— Клавдия Ми-
хайловна обращалась теперь не столько к Селянину,
сколько к Илье Петровичу.— «Артур» отлично оборудо-
ван. Конечно, поволнуется молодежь, но ведь уже посла-
ны ретрансляторы...
Серебряный звон заставил ее умолкнуть. Крышка сто-
ла откинулась, образовав экран видеопанорамы.
— Неужели общепланетная передача? — тревожно
спросил Илья Петрович.
— Не думаю. Они бывают вечерами.
— Но если что-нибудь экстренное?
44
А на экране появилась женщина в черном платье.
— Слушайте, слушайте, люди Земли! Слушайте, наши
далекие товарищи на Луне, в космических станциях и
кораблях. Говорит информационный центр планеты. Гово-
рит Голубая планета.
Женщина была рядом, за столом, протяни руку и кос-
нешься ее платья.
— Всемирный Совет сообщает,— продолжала женщи-
на,— пятнадцать часов тридцать семь минут назад наблю-
датели на Деймосе обнаружили на круговой орбите возле
Марса тело шаровидной формы. Вскоре оно скрылось за ди-
ском Марса, однако с противоположной стороны не появи-
лось. Метеорная служба на Марсе решительно отрицает
возможность падения тела на планету. Приборы засекли бы
его в момент прохождения атмосферы. Есть основания по-
лагать, что тело, замеченное с Деймоса, аналогично телу,
которое видели на станции «Артур-9». Не исключено, что
речь идет об одном и том же теле. Далее. Появление в
космическом пространстве одного или двух необычных
тел, внезапное приближение к Марсу, и такое же внезап-
ное исчезновение, вспышки в поясе астероидов вызывают
необходимость срочного расследования. Всемирный Совет
распорядился... Первое. Всем обсерваториям на Луне и
малых спутниках Земли, на Марсе и его спутниках, всем
радиолокационным станциям вести непрерывные поиски
любых неизвестных тел, пересекающих Солнечную систе-
му. Второе. Экипажам космических кораблей, находящим-
ся в секторах ДЦ-7, АЦ-9, ГЦ-11 и МЦ-14, немедленно
направиться в пояс астероидов на розыски станции «Ар-
тур-9». Руководство спасательными работами возложить
на Совет Марсианских поселений. Третье. Экипажам всех
космических кораблей и станций запрещается в случае
обнаружения ими шаровидных тел сближаться с этими те-
лами или преследовать их. Четвертое. Всемирный Совет
сообщает, что в ходе заседания было высказано предполо-
жение об искусственном происхождении шаровидного те-
ла или даже двух таких тел. Однако фактов, которые бы
однозначно убедили или опровергли такое предположение,
пока недостаточно. Всемирный Совет призывает челове-
чество проявить в оценке происходящего разумную осто-
рожность в такой же степени, как и разумный оптимизм.
Женщина исчезла, экран стал глубоким и черным, и
только в центре сияла светлая точка. Она приближалась,
становясь ярче, и вот уже ясно, что это голубой шар Земли
45
и затейливая вязь надписи вокруг него: «Разум пре-
образует природу». В тесный салон «стрекозы» донеслась
торжественная мелодия. Услышав ее, Илья Петрович И
Клавдия Михайловна замерли. Валентин понял, что иг-
рают Гимн Планеты и вытянулся в кресле, опустив ла-
дони рук на колени.
Но вот экран погас. Спутники Селянина повернулись
друг к другу.
— Если это живые разумные существа и вспышки вы-
званы ими, «Артур» не может пострадать,— сказала Клав-
дия Михайловна.
— А если все-таки антивещество? — глухо вымолвил
Илья Петрович.
— Крупный метеорит из антивещества? По-моему,
исключается.
— А если не метеорит... Если искусственное тело из
антивещества...
— Посланцы антимира? Это невероятно...
Клавдия Михайловна с Ильей Петровичем прислуша-
лись. Валентин тоже разобрал свое имя, но не сразу
сообразил, что слышит собственную микростанцию
связи.
— Дорогие товарищи Илья, Валентин, Клава! Отзо-
витесь... Здоровья вам и больших открытий! Председа-
тель Всемирного Совета Локен Палит просит посетить его.
Если согласны, приезжайте сегодня же. Особая просьба к
тебе, Валентин. Председатель очень хочет' видеть тебя...
Ваше решение, друзья?
— Зачем спрашивать?.. Я, конечно, всегда готов... не-
медленно,— забормотал Илья Петрович.
— И меня? Зачем? — удивилась Клавдия Михайловна.
— Пожалуйста, если приказано,— робко промолвил
Селянин.
— Благодарю, товарищи,—- донеслось в ответ.— Даю
автопилоту вашей «стрекозы» новый курс. Вагон «синей
молнии» ждет вас.
«Стрекоза» круто накренилась влево, меняя направ-
ление.
Даже для Ильи Петровича и Клавдии Михайловны
вызов был необычным. А Валентин тем более не понимал,
аачем понадобился председателю Всемирного Совета.
Но расспрашивать он не стал.
А впереди, за линией юризонта, стали выдвигаться
верхние этажи зданий Легкое облачко коснулось одного
46,.
из них, словно решило заглянуть — что там, за прозрач-
ными стеклами, уютно ли живется людям? Но и облачко
не достигало плоской крыши. Здание было никак не ниже
семисот-восьмисот метров. Целый город в одном доме!
Валентин уже знал — не зря ведь просиживал у ви-
деопанорамы,— что живут люди в больших и красивых
зданиях. Но теперь, когда они были перед ним, он понял,
что видеопанорама все-таки не передала всей их огром-
ности и великолепия. Каждое здание походило на гигант-
ский кристалл — то изумрудно-зеленый, то красный, как
рубин, то сапфирно-синий. А здание, к которому прилепи-
лось облачко, было янтарно-желтым. Цвет был глубок и
нежен, снизу темнее, вверху — светлее. Последние этажи,
казалось, подсвечивались изнутри прожекторами.
«Стрекоза» пролетела в какой-нибудь сотне-другой
метров от плоской крыши янтарного здания. Скорее даже
не крыши, а парка. Нет, двух парков. Один из них был
обрамлен довольно широким четырехугольником из со-
сен, а в середине имел что-то серое и поблескивающее, как
лед. Неужели каток? Другой парк т.оже был с чем-то
круглым и гладким, но розовым, как утреннее солнце.
А лучи, разбегавшиеся от розового диска, были ярко-жел-
тыми, пространство же между ними сплошь занимали
светло-голубые ели. Неужели и диск и лучи — все из под-
крашенного льда. Конечно, изо льда. Вон и маленькие фи-
гурки людей раскатывают. Мал мала меньше... Неужели
дети? И как много их! Неизмеримо больше, чем на той,
не столь броской по цвету половине крыши-парка.
Пронеслись мимо очень стремительно, Валентин го-
тов был усомниться в увиденном. А тут новые неожидан-
ности. Янтарная стена не имела ни одного окна. Или он
не разглядел этих окон, потому что видел все смутно,
словно боковым зрением? Но вот сотни, даже не сотни, а
тысячи похожих на коконы шелкопряда аппаратов, сно-
вавших в воздухе,— это реальность. И не младшие ли это
сестры их «стрекозы»: та же форма, такая же беззвуч-
ность и маневренность. Правда, размеры поменьше, окрас-
ка поразнообразней, а в остальном сходство поразитель-
ное. Снизиться бы, разглядеть поближе...
Но «стрекоза» круто взяла влево от города, и только
теперь Валентин опять увидел покрытую снегом землю,
вернее все тот же лес, но рассеченный множеством широ-
ких и узких просек. Появилось плоское строение с двумя
овальными отверстиями по краям крыши. «Стрекоза» явно
47
сбавила скорость, пролетая над первым из них. Да это
же шахта! Ярко освещенная, отвесно обрывающаяся вниз
шахта, и такие же, кат: недавно похожие на коконы аппа-
раты, будто танцующие возле сверкающих шахтных стен.
А «стрекоза» повисла над соседней, большей по овалу,
шахтой, а потом ухнула вниз, в ослепительную бездну.
Селянин испуганно вцепился в подлокотники кресла.
Но его спутники оставались спокойными, и он понял, что
все нормально.
Внизу, едва пассажиры покинули салон, «стрекоза»
отлетела в сторону, к другим таким же машинам. Они
располагались одна на другой. «Стрекоза» умостилась
сверху, четвертой, в этой удивительной пирамидке.
Валентин внимательно оглядел зал, свод которого из-
лучал дневной свет. Зал напоминал скорее зимний сад,
чем станцию подземной дороги. Две длинные стены почти
сплошь заросли хмелем или чем-то похожим на него. Се-
редину зала занимали очень густые кусты, листва кото-
рых была то ярко-зеленой, то голубоватой, а иногда
желтой и даже бордовой. Над одним из кустов порхала
бабочка, настоящая белая бабочка. Не капустница ли?
Чуть правее в бордовой листве задорно щебетала синица-
жулан.
Манило присесть на одну из скамеечек, уютно прятав-
шихся среди живой зелени. И все возвращало к зимнему
саду, который Валентин видел когда-то в Ленинграде, в
бывшем царском дворце. Но тут, глубоко под землей, бы-
ло намного красивее, ярче (он невольно подумал: солнеч-
нее, да спохватился — какое солнце в этом тоннеле?)
В зал выходили десятки дверей, то и дело бесшумно
распахивавшихся перед людьми, которые спешили уехать
или, наоборот, только что приехали. Приезжающие на-
правлялись к площадке, возле противоположной торцевой
стены. Оттуда доносился легкий шелест, взлетали и сади-
лись похожие на кокон аппараты. Да, внешне они похо-
дили на «стрекоз», только значительно меньше размером.
Однако рассмотреть их поближе вновь не удалось, потому
что доброжелательный женский голос пригласил:
•— «Синяя молния» ждет вас, дорогие гости.
В салоне «синей молнии» тоже была живая зелень.
Кресла, стол, шкаф с книгами — все не менее изящное и
удобное, чем в салоне «стрекозы». Но главным украше-
нием были растения. Казалось, что ты в зеленой беседке,
а не в вагоне, который несется под землец.
48
— Столица через час,— объявила Клавдия Михайлов-
на.— Успеть бы пообедать.
— Так близко?
— Столица? Не очень далеко. В Закавказье... Давай-
те обедать. Что нам могут предложить здесь?
Но Валентину было не до еды.
— Как же мы за час доберемся в Закавказье? Ведь
Сибирь, а мы не в самолете, мы в поезде... Это же нужна
скорость пять тысяч километров, это же преодоление зву-
кового и теплового барьеров, колоссальная затрата энергии.
— Барьеры отменяются, Валентин,— ответила Клав-
дия Михайловна.— И все-таки мы доберемся за час. Даже
скорее. Пусть ее мчится, наша «синяя молния», а мы бу-
дем обедать. Я бы с удовольствием съела твой любимый
суп с гренками и пельмени. Закажем?
Валентин не возразил, и Клавдия Михайловна, обра-
щаясь, видимо, к автомату, приказала приготовить все
необходимое.
— Еще и грибной салат, пожалуйста. Чуть не забыла
о салате... И молоко,—добавила она.—А «синяя молния»,
Валентин... тебе о ней расскажет Илья Петрович.
— Да, да...— согласно закивал врач и тут же словно
позабыл о своем обещании.
Клавдия Михайловна, вздохнув, вновь напомнила, что
надо же объяснить, какая она, «синяя молния».
— Да, да,— повторил врач.— Я сейчас...
Он и теперь, за обеденным столом, держал портрет до-
чери у себя на коленях.
Рассказ о «синей молнии» занял две-три минуты.
...Скорость в пять тысяч километров? А что удивитель-
ного: «синяя молния» мчится в очень разряженной среде,
почти в полном вакууме. В земной коре пробиты специ-
альные тоннели, газы из них удалены вслед за камнем...
Вот нынешним поездам и удается достигать скоростей, ко-
торые прежде были доступны лишь сверхзвуковым само-
летам. Причем «синяя молния» тратит неизмеримо мень-
ше энергии...
Все выглядело предельно просто, однако Валентин
был инженером-строителем и понимал, что стояло за этой
простотой!
На столе, словно на скатерти-самобранке, появилось
все, что заказала Клавдия Михайловна. Запахло пряно-
стями. А Валентин во все глаза смотрел на тарелки. Что
за диво, роспись на тарелках! Каждая — произведение
49
искусства. Такую видел Валентин разве что в Оружейной
палате Московского Кремля. Только бы не уронить чего,
не разбить!
А в клинике посуда была обыкновенная. Там многое
было самым обычным для двадцатого века: мебель, ков-
ры, само здание. Заботились о его душевном спокойствии,
опасались психологического шока... Неужели жизнь те-
перь — вся целиком и каждая ее малость — прекрасна,
как эта роспись на посуде?..
Когда обед подходил к концу, сводчатый потолок стал
красным, побелел и вновь стал красным. Тот же привет-
ливый женский голос, что и на станции, ласково преду-
предил:
— Будьте готовы к торможению... Не покидайте кре-
сел, дорогие гости... Через минуту торможение...
— Вот и столица! — объявила Клавдия Михайловна,
небрежно отодвигая чашку с молоком.
Кресла развернулись спинками в сторону движения
«синей молнии». А вскоре Валентин почувствовал, что те-
ло его вжимается в пружинящую толщу.
Торможение длилось недолго.
— Вы у цели, дорогие гости! — произнес тот же ла-
сковый голос.— Радостей вам и удач в столице.
У самой двери вагона приехавших встретил молодой
человек в сером костюме.
— Меня зовут Халил,— представился он, слегка по-
клонившись.— Прошу...
Он указал на сигарообразную машину без колес. В ней
было четыре места. Валентин вначале предположил, что
автомобиль на воздушной подушке. Но множество таких
же точно машин бесшумно проносились мимо, и стало
ясно: у них какой-то иной принцип движения.
Роботу Халил приказал лечь сзади, в подобие багаж-
ника. Саня едва уместился там, скрючившись в три поги-
бели. Валентину, который никак не мог привыкнуть, что
Саня — не человек, стало даже обидно за него. Потребо-
валось повторное приглашение, чтобы сам он занял место
впереди, рядом с Халилом.
Селянин принял Халила за шофера. Тот и в самом де-
ле нажал одну из кнопок на щитке перед собой. Но ког-
да машина, чуточку приподнявшись, помчалась, он поза-
был о ней, то и дело оборачивался к сидевшим сзади,
расспрашивая, как ехали, и сам рассказывал последние
столичные новости,
50
А машина мчалась по тоннелю, стены которого скры-
вала живая зеленая листва. Овальный свод излучал голу-
боватый свет. Гладкая, поблескивающая, как стекло, до-
рога полого поднималась. Их машину обгоняли автомобили
с десятками пассажиров. Были и грузовики с какой-то
поклажей. А вот шоферов Валентин не увидел. Значит,
командуют автоматы? Как в «стрекозе»? Значит, Халил
не шофер?
Валентин с любопытством посмотрел на соседа. Тот
перехватил его взгляд и доверчиво улыбнулся. Стало не-
ловко спрашивать, кто же он, этот, пожалуй, излишне экс-
пансивный парень? Да и не все ли равно, кто? Человек,
хороший человек — разве мало этого?
Не спросил он и о том, почему весь транспорт движет-
ся в одном направлении. Наверное, тоннели либо рядом,
по соседству, либо на разных уровнях.
Халил сказал:
— Четвертый день на Земле. Все увидеть хочется,
везде побывать. Ах, как хорошо на Земле после дальнего
полета в космос!
— Ты долго был там? — Клавдия Михайловна указа-
ла наверх.
— Очень долго... Полтора года, даже больше, чем пол-
тора года,—пятьсот шестьдесят семь дней. Вот как дол-
го! Работы — утонуть можно. Интересной работы. А все
равно умом в работе, а сердце здесь, все больше здесь —
с вами.
— С нами со всеми или есть кто-то самый, вернее,
самая главная? — с улыбкой спросила Клавдия Михай-
ловна.
— Есть - главная, как не быть главной,— охотно со-
знался Халил.— Но и обо всех тоже скучаешь... О зелени,
о воде, о горах, об очень многом скучаешь! Будто во всем
частицу самого себя оставил.
— А я даже на Луне ни разу не побывала,— огорчен-
но сказала Клавдия Михайловна.— Каждый год собираюсь
и каждый юд что-нибудь помешает в самый последний
момент.
— А мне, когда я там, далеко-далеко, хочется на Зем-
ле пожить, долго-долго пожить, никуда не уезжать.
— Но это же проще простого — смени профессию!
— Зачем говоришь так — смени! Зачем менять! Нет
лучше профессии, чем планетолетчик! Всегда поиск, всег-
да полет в неизвестность. Риск большой — счастье
51
большое. Нет желания менять. А что сердцем здесь, раз-
ве плохо? Если уж все до конца говорить: в космосе о Зем-
ле скучаю, а на Земле — о космосе. Почему так?
Они по-прежнему мчались по тоннелю. А потом маши-
на плавно затормозила возле полупрозрачной голубовато-
зеленой стены с множеством дверей. Все вышли. Выполз
из багажника и Саня.
— Подымись на сотый этаж. Секция семнадцать
«А»,— приказал ему Халил.
Саня послушно направился к ближайшей двери, кото-
рая бесшумно распахнулась перед ним.
— Пойдемте и мы,—пригласил Халил.— Конечно,
устали с дороги, и потом — разница во времени. Но сви-
дание недолгое, совсем недолгое. Так обещал Локен Па-
лит, мой названый отец.
Валентину казались напрасными рассуждения об ус-
талости и разнице во времени. Дорога была нисколько не
утомительной. Однако сама предстоящая встреча вызы-
вала все большее волнение. Впрочем, так, наверное, не
только у него. Илья Петрович был бледен. Руки его все
прижимали портрет.
Халил осторожно посоветовал:
— Зачем носить с собой? Отправь в секцию, где жить
будешь. Пневмопочтой отправь.
Клавдия Михайловна то и дело поправляла волосы
и, смущенно улыбаясь, повторяла:
— Вот сразу, не переодеваясь, и к председателю? Вот
прямо в этом?
Ее забота о внешнем виде была так трогательна и так
напоминала поведение Ольги в невозвратимом прошлом!
Председатель Совета Локен Палит был сухощавым вы-
соким мужчиной с большими, восточного разреза, глаза-
ми и смуглой кожей. Валентин, вспоминая его после встре-
чи, пытался определить, сколько ему лет, и не смог. В
иные мгновения он выглядел тр-идцатилетним. Но спустя
минуту задумавшись, превращался в глубокого старика.
— Мне хотелось лично поздравить тебя,— сказал он
с чуть заметным акцентом Валентину.— Поздравить и по-
желать в короткий срок вполне освоиться с новой жизнью.
Каждый из нас приходит в мир младенцем, не владеющим
ничем, кроме инстинктов. Ты уже взрослый человек, и
судьба испытала тебя всем, что было худшего у нее:
кровью и самой смертью. В чем-то тебе будет проще, чем
младенцу-несмышленышу. Но в чем-то и сложнее, л и все
52
люди на Земле будем счастливы помочь тебе быстрее
освоиться. Перемен много. Это так. Но в основе основ, в
фундаменте созданного и создаваемого теперь — кровь и
пот, горе и страдания твоего поколения,— председатель
Всемирного Совета даже как-то виновато посмотрел на Ва-
лентина.— Слова мои не очень конкретны. Но я обнажаю
зерно истины. Такая у меня обязанность — из ароматных,
наполненных теплым соком плодов выделять сухие зерна.
Мне хочется убедить тебя, что все люди на Земле — нео-
платные должники перед тобой... О чем в первую очередь
сказать? У нас давно коммунистическое общество и пер-
вым годом нашего нового летоисчисления стал год Ок-
тябрьской революции в Петрограде... Мы свято храним
память о штурме Зимнего дворца, о большевиках и Влади-
мире Ленине, Мавзолей которого и поныне — место палом-
ничества людей Земли. Гордое обращение «товарищ» —
тоже осталось нам от вашего времени. Нет, ты не гость,
ты — хозяин, такой, же, как любой из нас. Даже больший,
чем любой из нас. Куда бы ты ни явился, люди будут
счастливы открыть тебе свои мысли, поделиться душев-
ным теплом...
Валентин не знал, что отвечать и делать. Председа-
тель, заметив это, обнял его за плечи:
— Поверь, ты мне так же дорог, как мои собственные
дети, как Халил, которому я стал названым отцом. Его
родители уже десять лет в дальней космической экспеди-
ции. Моя семья и мое время принадлежат тебе, Валентин.
...Клавдии Михайловне и Илье Петровичу он не без
торжественности сказал:
— От имени Всемирного Совета и от себя лично бла-
годарю... Знаю, знаю,— предупредил он их возражения,—
в том, что наш дорогой друг Валентин возвращен к жиз-
ни,— заслуга других. Но вы поставили его на ноги, и за
это спасибо вам. А участников проекта «Анабиоз» плане-
та будет чествовать завтра.
Прощался он с каждым в отдельности.
— Надеюсь, увидимся на чествовании,— обратился
он к Клавдии Михайловне.— Твои близкие, конечно, со-
скучились о тебе, но пусть потерпят еще сутки.
— К тебе, Валентин, просьба,— сказал он Селянину.—
Не согласишься ли ты, чтобы Халил и та девушка, кото-
рая тебе уже знакома, в первые дни были твоими теня-
ми? Мне было бы спокойнее...
Илье Петровичу он пожал руку;
33
— Я сам отец. Меня, как и тебя, как всех нас, трево-
жит молчание «Артура»... Вчера я смотрел видеозапись о
проводах экипажа на ту станцию. Твоя дочь очень милая
и умная девушка. Она похожа на тебя, разве что краси-
вее, чем ты... Сделано, поверь, все возможное, чтобы по-
мочь им. Я надеюсь и ты надейся...
Происшедшее так не походило на предположения Ва-
лентина об этой встрече, что лишь позднее, оставшись
один, он смог разобраться в своих впечатлениях. Он по-
нял, что вел себя не так, как надо бы. Даже не поблагода-
рил Локена Палита. И просьбу об Эле принял i легкой ду-
шой. Тогда ему казалось неважным и несущественным,
как он относится к этой девушке. А теперь подумал, что
постоянно видеться с самозваной Ольгой — мука для него
и, вероятно, для нее тоже. Лучше бы его спутником был
только Халил. А Ольга, вернее Эля... Он начинал теперь
понимать, что не сможет вычеркнуть ее из памяти. Наобо-
рот, он все еще любит девушку, причем ту, которая есть,
Элю, даже сильнее, чем когда-то Ольгу.
Он слонялся по комнатам, тяготясь тишиной. Но едва
подумал об этом, раздалась негромкая мелодия. Через ми-
нуту и она показалась ненужной. Странно: кто-то немед-
ленно оборвал музыку.
Валентин плюхнулся на диван, подавшийся под ним
подобно креслу в «стрекозе». Но сейчас эта сверхчуткая,
подхалимничающая мебель вызвала раздражение. И слиш-
ком сильный свет был неприятен. А когда наступил полу-
сумрак, Валентин решил, что так еще хуже, и в окно, за-
нимавшее всю стену, ворвались солнечные лучи.
Нет, он отдавал себе отчет, что несправедлив, что на-
до бы удивляться и ахать при виде всего, что происходит
в квартире. Но мысли об этом захлестывались недовольст-
вом самим собой и недавней опрометчивостью там, у пред-
седателя Всемирного Совета. Зачем он согласился, чтобы
его сопровождала Эля?
В прихожей сидел робот Саня, тоже одинокий, но рав-
нодушный ко всему. У Сани важное преимущество перед
Валентином: он не осознавал своего одиночества, не стра-
дал.
Валентин в конце концов не выдержал.
— Халила! — попросил он.
Это была первая попытка использовать свою перего-
ворную микростанцию, и он не очень-то верил в удачу.
Но ему тотчас ответили:
54
— Здоровья и больших открытий!.. Халил слушает.
—- Говорит Валентин Селянин.
— Ай, брат дорогой!.. Видеостанцию включи. Вот хо-
рошо теперь. Видишь меня?
Действительно, в воздухе перед Валентином появилась
полупрозрачная фигура Халила, такая же, как те, в го-
стиной во время последнего свидания с Ольгой-Элей. Прав-
да, между прежним и теперешним было важное отличие.
Фантастическое видение, бестелесный призрак вызвал не
кто-то посторонний, а сам Валентин.
— Тебя, дорогой, не тянет отдыхать? — весело продол-
жал Халил.— Можно, я к тебе сейчас?
— Зачем спрашивать!
Изображение исчезло.
Халил появился быстрее, чем ожидал Селянин.
— Что тебя мучает, дорогой? — оглядев Валентина,
спросил он.
А Селянин подумал, что Халил — уроженец юга, как
и Локен Палит. Широкие, почти сросшиеся у переносья
брови, прямой нос, смуглая кожа — южанин, конечно, же
южанин.
— Ты не скрывай: твоя печаль — моя печаль. Твоя
забота — моя забота. Хорошо?
Валентин в который уже раз убеждался в душевной
зоркости и отзывчивости всех, с кем сводит, его судьба.
И если бы причиной была не Ольга, а вернее не Эля, он
непременно рассказал бы, что так мучает его.
Но в своем чувстве к этой девушке он не мог, не имел
права признаваться. Оп и про себя не должен думать о
ней, как о любимом человеке.
И он ответил, что просто тяготится одиночеством —
это была почти правда.
— Дорогой! Спасибо тебе,— воскликнул Халил, ско-
рее обрадованно, чем огорченно.— Я боялся — помешаю
тебе. Мы что сейчас сделаем? Мы Элю вызовем!
Он едва .не силой потащил Валентина в комнату с ви-
деопанорамой, вызывая на ходу:
— Эля!.. Слышишь меня? Халил тебя зовет... Сейчас
она отзовется. Слушай и ты, дорогой.
Действительно, сквозь шум и гул, вызванный какими-
то помехами, донесся ответ девушки.
— Здоровья и открытий, Халил... Я в «синей мол-
нии»... Мне сказали, чтобы я приехала в столицу. Не зна-
ешь, зачем?
55
— Как зачем? Почему спрашиваешь? — закричал Ха-
лил.— Жаль, что в «синей молнии» нельзя включать ви-
деостанцию, а то бы ты увидела — зачем... Я бы тебе по-
казал кое-кого, и ты бы поняла, зачем...
— Как бы я не понапрасну приехала... Халил... Он не
хочет, чтобы я была рядом. Он сказал... Извини, тормо-
жение...
Передача прервалась. Халил с досадой ударил кулаком
по ладони.
— Кто ей мог такое сказать? Какой неразумный чело-
век? Скоро она будет здесь. Ах, хорошо, что и она бу-
дет здесь! Да?
Валентин сделал вид, что не расслышал последних
слов. И, ожидая у подземного подъезда Элю, он чувство-
вал себя подавленно. Зато Халил был взвинченно весел и
говорлив.
Девушка добралась с вокзала на большой, напоминаю-
щей автобус, хотя и бесколесной машине. Халил окликнул
ее. Эля кивнула в ответ, но смотрела на Валентина. Встре-
воженно и умоляюще смотрела. И со своего места подня-
лась лишь после того, как он не очень уверенно шагнул в
ее сторону.
РАДОСТЬ И ГОРЕ — РЯДОМ
Крышу Всемирного Совета называли смотровой пло-
щадкой. Однако она скорее напоминала сад или парк,
вдоль дорожек которого росли кусты с овальными больши-
ми листьями.
Сейчас на аллеях собрались тысячи людей. Не мудре-
но, что в этой толпе потерялся Илья Петрович.
Первой всполошилась Клавдия Михайловна.
— Ох, боюсь за него... У меня душа не на месте: что
если на «Артуре» несчастье.
В этот момент небо заполыхало. Его пересекали ги-
гантские полосы, повторявшие все цвета радуги. Потом
из-за далеких гор взлетел цветовой веер, занял полне-
ба и так же внезапно исчез, уступив место бесчисленным
световым фонтанам, струи которых перекрещивались в
вышине и падали вниз сверкающими брызгами.
Да, грандиозный фейерверк, да, забава! Но не только
это. Всплески света убеждали Валентина во всемогущест-
ве человека, который даже в зрелищах своих был щедрым
по-богатырски. Зря тревожится Клавдия Михайловна.
К
И в этот миг на чёрном небе возникло изображение ге-
роя нынешнего торжества рабэна Даниэля Иркута. Спра-
ва и слева от него появились лица главных участников
эксперимента «Анабиоз», в том числе и рабэна Акахаты,
с которыми Валентин познакомился несколько часов
назад.
Валентин уже знал, что в мире, который окружал его,
не существовало званий «академик», «доктор», «канди-
дат». Были другие — «рабэн, расэн, рамэн». Они присваи-
вались людям, выдвинувшим новую важную идею, и оз-
начали, что во время осуществления этой идеи ученый
имеет бесконтрольное право использовать большее или
меньшее количество энергии и привлечь себе в помощь
большее или меньшее число научных работников. Рабэн,
расэн, рамэн — это распорядители большой, средней и ма-
лой энергии (размеры были определены решением Все-
мирного Совета). Только это. Ничего иного. Но это было
самым высоким правом на Земле. Выполнив задуманное,
ученый автоматически лишался привилегий на использо-
вание энергии. А Даниэль Иркут и Акахата уже в третий
раз получили права рабэнов.
Глядя на их изображения, Селянин едва удерживался,
чтобы не объявить всем, что ведь эти выдающиеся ученые
стали его друзьями. Они сами предложили взять их по-
зывные в память микростанции связи.
...Когда Валентина пригласили в главную студию пла-
неты, он пошел неохотно. И среди людей, собравшихся за
огромным столом студии, желал только одного: скорей
бы все окончилось. Усадили его рядом с немолодым, по
очень непоседливым мужчиной, который тотчас назвал
себя:
— Даниэль Иркут.
Друиш соседом Валентина был широкоскулый чело-
век по имени Акахата. По-русски он говорил совершенно
свободно, как и Даниэль Иркут. До начала видеопередачи
они весело подтрунивали друг над друюм, явно стараясь
вовлечь в разговор и Валентина. А тот никак не мог пре-
одолеть скованности, отвечал односложно и часто невпо-
пад. Акахата прошептал ему:
— Когда темно, как слепой бредешь, когда слишком
много света — тоже ничею не видишь. Хорошо, если в
меру света и близкие друзья рядом... Я буду счастлив уви-
деть среди них .и тебя. «А-117-П» — вот мои позывные.
Не найдешь друга вернее Акахаты...
57
— Будь осторожен, Валентин! — засмеялся Иркут,
рассльппавший эти слова.— Он неспроста в друзья наби-
вается. Сначала убаюкает сказками-обещаниями, а по-
том — хон! — и ты подопытный кролик. Я попался ког-
да-то.
— Ах, попался! — насмешливо прищурясь, сказал Ака-
хата.— Жалеешь? Хорошо же, попадешься в другой раз,
отомщу: повымету из твоей памяти все каверзные мысли.
— Ты пугаешь, а мне не страшно. Ведь ты добрый.
Они рассмеялись, и стало ясно, что попреки и шутки —
лишь для посторонних. Это подтвердил и сам Даниэль
Иркут:
— Акахата — замечательный человек. Люблю его. И ты
его полюбишь, когда узнаешь поближе. Я многшм обязан
Акахате. Когда-то пользовался гостеприимством кли-
ники памяти, где он священнодействует. Конечно, экс-
пресс-запоминание очень мучительно: как будто в чере-
пе — пчелиный рой, так простреливает и кусает. Но зато
результат... Если ты захочешь поскорее постичь хотя бы
главное из того, что знают нынешние люди, ты вспомни
об Акахате. Никто лучше Акахаты не поможет тебе.
— Если у моего друга печаль, я готов ее выпить до
дна вместо него. Если у меня самого радость, я передам
ее моему другу. Но экспресс-запоминание... Обещая, огля-
дывайся.
— Но ты поможешь?
— Экспресс-запоминание показано не всем... Но я со-
гласен попытаться. Я сделаю все, что в моих силах...
А небо над столицей снова заполыхало. Рождаясь где-
то в немыслимой выси, одна за другой падали разноцвет-
ные волны. Они освещали всякий раз по-иному небо, и
смотровую площадь с деревьями, и одежду и лица людей,
а потом рассыпались синими, оранжевыми, зелеными
брызгами. Халил попытался поймать на излете одну из
этих брызг, но лишь рассмешил окружающих.
Вслед за тем он восторженно протянул руку, закри-
чав:
— Вы полюбуйтесь вот чем!.. Ах, как можно не полю-
боваться этим!..
И все (не только Валентин) восхищенно замерли. В пе-
ременчивом по цвету пространстве между громадами зда-
ний не просто летал, а ритмично, словно под музыку»
двигался, точнее же, играл хоровод «пчелок». Он то кру-
жился возле незримого центра, то взмывал вверх или опу-
58
скался, то перестраивался в два строго перпендикулярных
кольца или собирался в сверкающий гигантский шар, то
превращался в две движущиеся навстречу друг другу за-
здравные чаши. А потом группы «пчелок» разлетелись
вниз, вверх, в стороны, и Валентин вдруг почувствовал,
что лоб и ладони у него покрылись счастливой испариной:
в небе (а ему показалось — во все небо) разметнулась
эмблема Страны Советов, его родины — перекрещенные
СЕРП и МОЛОТ.
Это вернуло его мысли и чувства не просто и не толь-
ко к тому чуду, которое перенесло его через столетия в
обновленный мир. Он подумал и о потрясении (да, потря-
сении, хотя и животворном), которое испытал всего не-
сколько часов назад во время всепланетной передачи.
Первый же из выступавших заговорил о нем, о Вален-
тине. Его поздравляли с восстановлением. Вновь и вновь
желали счастья. Однако вслед за этим заговорили о на-
учных проблемах, которые были решены во время экспе-
римента «Анабиоз», о множестве сложных и малопонят-
ных проблем. Вот и началось опять то, чего Валентин
больше всего опасался. Он дикарь среди людей нового
времени, и они будут, едва кончатся торжества, смотреть
на него с тем же изумлением и почти страхом, как Эля во
время разговора о Симе. Им не понять и не оправдать его
прошлых поступков. А ему недоступны их мысли, а быть
может, и чувства. Время, как пропасть, разделило их и
его.
Так подумалось Валентину, когда он услышал непонят-
ные речи. Ему было бы и вовсе плохо, если бы не воспоми-
нания о вчерашней встрече с Элей, когда к нему верну-
лась способность надеяться.
Из-за стола поднялся Акахата.
— Что совершенней: кактус с колючками на оголен-
ном стволе или банан, состоящий из гигантских листьев? —
вопросом начал он свою речь.— Мне надо бы поклониться
кактусу. Я ученый, а не поэт, пищей для моего ума слу-
жат факты, сухие и строгие факты, добытые в экспери-
ментах. Прихотливость фантазии и буйство страстей и
чувств —не самые разумные мои помощники. Но сейчас
я хотел бы стать поэтом и говорить прежде всего о том,
как я счастлив, что рядом со мной улыбается, печалится,
дышит молодой сильный человек, который еще недавно
был частью ледяной глыбы. Он не просто возвращен к
жизни. Он восстановлен. В каждой его клетке произошли,
69
казалось бы, необратимые изменения, и надо было соби-
рать молекулы, как собирает художник-реставратор череп-
ки древней вазы. Восстановление позволило выяснить все
условия, при которых организм безболезненно погружает-
ся в анабиоз и возвращается к нормальной активной де-
ятельности. В чем-то подтверждены выводы прежних на-
стойчивых исследований, в чем-то очень существенно до-
полнены или даже опровергнуты. Что ж, путь познания
сходен с розой, у которой пышный бутон соседствует с
колючими шипами... Я счастлив и тем, что достигнут на-
учный успех, а еще больше тем, что наш новый брат и
товарищ, вырванный из рук смерти,— человек беззавет-
ной отваги. Ему не было одиннадцати лет, когда его хо-
тели убить вместе со взрослыми. Через семнадцать лет он
во второй раз погиб в тундре. Все это мы установили, рас-
шифровывая его память.
И Валентин понял: вот она — разгадка осведомлен-
ности Эли, вот каким образом узнала она о Симе и мно-
гом, очень многом, что успел (или хотел) забыть он сам!
— Я не знаток истории,— продолжал Акахата.— Но
я уверен: даже в суровом двадцатом веке поведение и по-
ступки нашего друга Валентина Селянина были образцом
мужества и самоотверженности. Одним из образцов, если
можно так сказать.
Все, кто был в студии, поднялись и зааплодировали,
глядя на Валентина. Он тоже встал, еще не до конца осо-
знав, зачем встает, почему такой шум вокруг. А руко-
плескания усилились и, словно откликаясь на них, не-
большой продолговатый экран на столе перед Валентином
загорелся сначала синим, потом фиолетовым, а под ко-
нец ярко-красными огнями...
Аплодисменты в студии вскоре стихли, все уселись на '
свои места, но волнение у Селянина не проходило. Он про-
должал смотреть на ярко алеющий экранчик, а думал о
том, что не заслужил почестей, и Акахата не может не
знать этого, если сумел расшифровать его память. Конеч-
но, он ходил в разведку. Но ведь тот, кто расшифровал
его память, не мог не знать, как он боялся, как иногда за-
мирало его сердце при виде немецкого мундира. Да, он
работал в Заполярье. Но как часто в бесконечные ночи он
проклинал себя самого за то, что поехал к черту на
кулички, и клялся никогда больше не повторять такой глу-
пости. Потом, правда, он стыдился своих прежних клятв.
Но ведь их не вычеркнешь из его жизни — вот в чем за-
60
гвоздка. Как не вычеркнешь и смерть девушки, в которой
виноват только он. Акахата из деликатности пока молчит
об этом.
Но Эля знает, и Акахата знает. И вряд ли они будут
всегда так же, как сейчас, снисходительны.
А экранчик перед Валентином между тем стал фиоле-
товым, потом синим и вовсе угас.
В конце передачи выступил Локен Палит. Он появил-
ся в студии позже всех и показался Валентину взволно-
ванным. Но голос его был спокойным.
— Товарищи! Событие, которое мы сегодня отмечаем,
по своей значимости почти не имеет равных. Когда-то
люди называли время крутых поворотов жизни цивили-
зации звездными днями человечества. Сейчас именно такой
звездный день. В чем смысл совершенного учеными Зем-
ли? Только ли в том, что в нашей семье появился еще
один человек — очень дорогой каждому из нас. Нет, зна-
чение происшедшего не только в этом. После успеха экс-
перимента «Анабиоз» можно всерьез вести речь о полетах
к далеким звездам и на нынешних ракетах, не способных
развивать околосветовые скорости. Если же появятся фо-
тонные ракеты, для которых скорость света вполне дости-
жима,— а мы надеемся, что они появятся скоро, потому
что уже получены первые килограммы антивещества и
путь к фотонному горючему открыт,— повторяю: если бу-
дут созданы фотонные ракеты, значение эксперимента
«Анабиоз» возрастет неизмеримо. Мы пошлем земные ко-
рабли не только к самым далеким звездам нашей Галак-
тики, но и за ее пределы!
Экранчик перед Валентином вспыхнул, став сразу яр-
ко-красным. И другие экраны-малютки (они были перед
всеми, сидевшими за круглым столом) тоже вспыхнули.
Локен Палит, чуть помедлив, продолжал:
— Друзья! Алый цвет экрана передо мной доносит ваш
восторг. Я разделяю ваши чувства. Да, недалек день и час,
когда первые земные ракеты с людьми, погруженными в
анабиоз, умчатся в безграничность космоса. Они долетят
к иным мирам практически не постаревшими и вернутся
назад на родную планету с бесценными для человечества
знаниями. Я готов размечтаться вместе с вами, дорогие тс*
варищи. Но время напоминает: обуздай желания. Утерян-
ный миг невозвратим... А я еще не сказал главного... Как
вам известно, количество знаний растет лавинообразно.
Были времена! когда отдельные выдающиеся ученые мор-
61
ли удерживать в своей памяти все добытые естественными
науками сведения. Но потом произошла огорчительная пе-
ремена: даже самые гениальные умы уже были не в силах
справиться с необыкновенно разросхпимся объемом старой
и новой информации. Разрыв между добытыми знаниями
и возможностями отдельного человеческого мозга стано-
вился и по-прежнему становится все непреодолимее. Луч-
шие ученые Земли бились и бьются над тем, чтобы найти
выход из этого, казалось бы, неразрешимого противоречия.
В помощь человеку давно созданы электронно-вычисли-
тельные машины самого разнообразного назначения. В на-
шем распоряжении практически всеобъемлющие искус-
ственные хранилища памяти. Все это освободило человека
от черновой умственной работы, вроде вычислений, клас-
сификации фактов. Все это ускорило творческий труд. Од-
новременно поиск идет в ином направлении. Еще несколь-
ко веков назад нейрофизиологи и психологи установили,
что великий труженик — мозг является одновременно и
великим лентяем. Как древний скопидом, он бесцельно
хранит невообразимое множество сведений и впечатлений.
Группы клеток и даже отделы мозга работают вполсилы
или вовсе бездельничают. Были предложены средства, по-
зволяющие активизировать резервные ткани и клетки, сде-
лать память гибкой и острой. К сожалению, тотчас выяс-
нилось, что такое искусственное подстегивание мозга не
во всех случаях безвредно для человека. И все же иссле-
дования и поиски в этом направлении прдолжаются. Они
непременно дадут благоприятные результаты. Однако те-
перь появился принципиально новый способ расширить
возможности человеческого разума. Три года назад, когда
рабэн Даниэль Иркут впервые высказал свою идею, было
немало скептиков, которые сомневались в реальности и
перспективности задуманного. Время, факты убедили в
правоте Даниэля Иркута. Разработанная им и его помощ-
никами аппаратура позволила словно бы объединить в
один огромный мозг нервные клетки почти пятнадцати
тысяч ученых очень разных специальностей, имеющих от-
ношение к человеческому организму и процессам, проис-
ходящим в нем. Итог? Блестящее завершение эксперимен-
та «Анабиоз»! А впереди — решение подобных же слож-
ных или даже еще более трудных проблем. Самая гран-
диозная из них — разработка проекта «Циолковский», к
которой готовится в эти дни все человечество... Я уверен,
что вскоре мы будем отмечать новый выдающийся успех
62
земного разума, как отмечаем сегодня успех эксперимен-
та «Анабиоз».
И опять вспыхнули красным экранчики перед члена-
ми Всемирного Совета и перед Валентином.
А Локен Палит продолжал:
— Если энциклопедист-гений, способный в одиночку
оперировать всеми известными человечеству знания-
ми,— невозвратимое прошлое, то энциклопедист-коллектив,
думающий как один огромный мозг,— реальность. Совер-
шен качественный скачок в развитии разума на Земле, и
могущество наше становится почти безграничным. Все-
мирный Совет поздравляет вас, друзья, с началом новой
эры в развитии человечества!
Вновь все за круглым столом поднялись, аплодируя,
а экраны-малютки горели уже не красным, а ослепитель-
но белым светом. Валентин лишь теперь догадался, что
миллионы слушателей Земли присоединяют свой восторг
и одобрение к овациям тех, кто присутствует в студии...
— Надо спуститься к Илье Петровичу... У меня неспо-
койно на душе,— вновь напомнила Клавдия Михайловна.
Илья Петрович жил на сотом этаже по соседству с Ва-
лентином и Халилом. Автомату, открывающему дверь, он,
видимо, приказал никого не впускать. Халил в нереши-
тельности оглянулся:
— Быть может, он спит?
Клавдия Михайловна покачала головой.
— Нет, он не хочет омрачать общее торжество... Илья
Петрович!—громко позвала она.— Ты слышишь меня,
Илья Петрович? Разреши войти к тебе... Нет, я не одна...
Клавдия Михайловна шагнула вперед, и теперь створ-
ки двери бесшумно растворились.
Илья Петрович, выглянув из комнаты с видеопанора-
мой, пригласил туда и гостей.
— Космосвязь... Марсианский сеанс...
Экран видеопанорамы был черным и глубоким. Среди
редких звездочек одна пульсировала красноватым светом.
Илья Петрович сидел, не спуская с этой звездочки
глаз. Она казалась исчезающе маленькой: сверкающая пы-
линка в безграничном черном пространстве.- Но именно
она и была планетой Марс. А что же тогда в этой беско-
нечности человек?
Валентину понятней стала тревога Ильи Петровича.
— Земля... Земля... Говорит Марс...— раздались отчет-
ливые слова.— Земля... Срочное сообщение, Земля... Све-
63
Дения из сектора поисков «Артура-9»... Экипаж ракето-
плана М-371 обнаружил станцию «Артур-9» и идет на
сближение с ней. Земля! Повторяем срочное сообщение...
Экипаж ракетоплана М-371...
Илья Петрович оставался все в той же оцепенелой
позе, и только лицо его словно отмякло, а глаза уже не
блестели болезненно горячо.
— Ну вот... Наконец-то... Ну вот...— забормотал он
счастливо. Все бросились поздравлять его, а он радостно
повторял все то же: — Ну, вот... Наконец-то... Ну вот...—
А спустя несколько минут он уже грозился: — Ох, и за-
дам я ей, когда вернется!.. Она с детства своевольница и
теперь вот тоже... Однако почему они не передали, как на
«Артуре», все ли благополучно? А?
Он с надеждой поглядел на экран, но тот уже погас.
Халил сказал:
— Илья Петрович, дорогой, зачем опять страхи?
Станция цела — это важно. Не было еще такого, чтобы
станция невредима, а с людьми беда... А помнишь Амера?
Как можешь не помнить?.. А с ним вот что случилось,—
Халил обращался теперь в первую очередь к Валентину,
потому что он один не знал этой истории.— Амер еще
практикантом был. В наш отряд планетолетчиков приле-
тел. Выбрался посмотреть дюзы двигателя. Никакой опас-
ности не было. Рядом орбитальный ракетодром. Земля то-
же рядом, тридцать шесть тысяч километров. Но отказал
у Амера регулятор в ракетном поясе. Амеру к хвосту на-
до, а его потащило к носу корабля. Амер скомандовал кру-
той поворот на сто восемьдесят градусов, а его умчало
прочь от корабля. Двое суток искали. В кислородном ац-
парате запас на двадцать четыре часа. Все считали: ко-
нец Амеру. А он хоть и полузадохнулся, а живой. И те-
перь живой. Командиром стал... Как же ты, Илья Петро-
вич, забыл об Амере?
Халил и еще вспоминал разные удивительные случаи
в космосе, когда положение, в котором оказывались люди,
было неизмеримо опаснее, чем теперь. Илья Петрович в
конце концов рассмеялся:
— Да ведь и сам знаю, что ничего опасного, раз стан-
ция цела! Но ведь переволновался... Задам я девчонке,
когда прилетит!..— снова пршрозил он, однако совсем не
сердито.
Он походил сейчас на всех пожилых отцов, которых
Валентин знал когда-то, и так же, как те, прежние отцы,
64
суетился, чтобы скрыть свою глубоко личную радость. Ва-
лентину было очень важно — убедиться в сходстве чувств
у прежних и нынешних людей.
— Извините, если помешал...— в гостиной появился
Локен Палит.
— Зачем извиняешься, отец? Садись, пожалуйста,—
Халил придвинули ЛокенуПалиту кресло.— Разве можно
не радоваться гостю? Я правильно говорю, Илья Петро-
вич?
— Я не просто в гости,— Локен Палит словно не за-
метил кресла у своих ног.— У меня к тебе, Илья Петро-
вич, дело... Есть известия об «Артуре».
— Мы уже слышали,—сказала Эля,— и рады, что все
благополучно.
— Да, мы слышали,— подтвердил Илья Петрович.—
Или есть еще что-то? Они заговорили?
Локен Палит молчал. На губах Ильи Петровича еще
была улыбка, но в глазах появился страх.
— Они заговорили?!—обратилась к Локену Палиту
Эля.— Почему же ты молчишь?
Лицо Локена Палита стало утомленным и старым. Рез-
кие морщины обозначились под глазами и в уголках воз-
ле губ.
— Мне легче было бы умереть, чем явиться к тебе с
такой вестью,— сказал он Илье Петровичу. Тот шагнул,
к председателю Всемирного Совета, хрипло вымолвив:
- Ну!..
— Случилось несчастье, Илья...
— Но они...— Илья Петрович не смог закончить.—•
Нет-нет... Она... Они живы... Не должно быть, чтобы я...
чтобы мы все...
— Они отдали жизнь во имя людей,— глухо произнес
Локен Палит.
Илья Петрович отшатнулся.
— ДА, да, во имя людей... Да, да,— повторил он. Лицо
его морщинилось.— А я-то... я...
Все в комнате встали. А Илья Петрович, ни на кого не
глядя, сказал:
'— Я должен быть с матерью до того, как... это... как
об этом сообщат всем...
— Сообщение будет задержано,— пообещал Локен
Палит.
— Мы отправимся с тобой,— сказала Клавдия Михай-
ловна.— Мы не оставим тебя сейчас...
3 Петр Воронин
65
Илья Петрович не расслышал или не понял ее слов.
— Твое горе — наше горе,— уже настойчивее загово-
рила Клавдия Михайловна.
— Она права: тебе лучше не оставаться одному,— об*
ратился к Илье Петровичу Локен Палит.
— Нет, нет... Я сам... Благодарю, но я сам..й
Он направился к лифту.
— Я все-таки поеду с ним! — Клавдия Михайловна
бросилась вдогонку.
Локен Палит опустился в кресло. Потом сказал, обра-
щаясь к кому-то далекому:
— Да, я... Да, отсюда... Он в дороге... К жене, ты прав.
Попроси информационный центр не передавать до утра
известие об «Артуре». Свяжись с председателями Советов
городов, где живут родители погибших... Да, они должны
узнать не просто из нашей общепланетной передачи. Им
надо помочь.
Он повернул голову к окну, и оно, прежде непрозрач-
ное, стало вдруг ярко-зеленым, потом желтым. Столица
еще не знала о трагедии.
— Такая жизнь: радость и горе — рядом,— с грустью
промолвил Локен Палит.— К сожалению, в борьбе не
обойтись без поражений...
— Что произошло на «Артуре»? — спросила Эля.
— Их больше нет с нами...
— Но причина смерти какая, отец? — с обычной го-
рячностью заговорил Халил.-— «Артур-9» — это же асте-
роид... Пусть маленький, но астероид. Много камня, за-
мечательная защита от ударов, от излучений... Как же
так?..
— Астероид оплавился, Халил... Чудовищная вспыш-
ка, и он оплавился..э
— Но что с людьми? — опять спросила Эля о самом
главном.
— Они сгорели, девочка...
Эля бросилась прочь из гостиной. Халил поспешил за
ней. Валентин тоже поднялся, но Локен Палит остановил
его.
— Мне надо посоветоваться с тобой, сын... Не сейчас,
нет. Я приду к тебе утром. Мне очень нужно посоветовать-
ся с тобой... А теперь иди. Горе легче переносить сообща.
Ну, что же ты?
Он был печален и строг, его названый отец и предсе-
датель Всемирного Совета.
66
ПРЕДНАМЕРЕННОЕ УБИЙСТВО
ИЛИ СЛУЧАЙНОСТЬ?
Валентин спал в ту ночь беспокойно и утром проснул-
ся с тяжелой головой. Подниматься не хотелось, но он за-
ставил себя вскочить и тотчас увидел шагнувшего к нему
робота Саню, готового исполнить любое, самое трудное
поручение.
— Мне ничего не надо,— сказал Селянин.
Робот молча отступил в свой угол. А Валентин услы-
шал, что его окликают, и повернулся:
— Кто здесь?
— Здоровья и больших открытий тебе!—донеслось
приветствие, которое уже не раз слышал Валентин.—
Я Чичерин, Филипп Чичерин, профилактор жилого сек-
тора. Разреши подняться к тебе. Понимаю: рано и ты не
одет. Но мне надо именно сейчас увидеть тебя.
Селянин наконец догадался, что голос раздается из
микростанции.
— Что ж, приходи...— не очень уверенно ответил Ва-
лентин, удивленный настойчивостью неизвестного про-
филактора.
Чичерин был очень молод и держался явно застенчи-
во. Впрочем, он с ходу объяснил, что, как и всякий врач-
профилактор, обязан предупреждать болезни.
— Ты плохо отдохнул ночью. Удивлен, что я догадал-
ся об этом? Но разве тебе не объяснили, как охраняется
здоровье каждого человека на Земле? О, я с удовольстви-
ем расскажу тебе! Вчера у тебя было слишком много впе-
чатлений. Пусть ярких и радостных, но и радость может
утомить...
Валентин подумал вдруг об Илье Петровиче и о не-
счастье в космосе. И еще о том, как вчера Эля без конца
повторяла: «Они же все... они же мне ровесники... и ко-
нец... и сгорели». В новом для Валентина мире тоже были
несчастья и было горе, способное сломить человека или,
наоборот, сделать его мужественным. А Илья Петрович,
Эля, Халил —умеют ли они не согнуться, быть сильны-
ми? И этот словоохотливый профилактор — какой он? Зна-
ет ли о судьбе экипажа «Артура-9»?
А Чичерин продолжал объяснять, что автоматические
датчики, которые есть в любой кровати, передают све-
дения о состоянии человека в электронномедицинский
пункт, что там сведения сопоставляются с нормой, кото-
3*
67
рая свойственна этому человеку; что в случае каких-ли-
бо отклонений от нормы автоматы подают сигнал тревоги,
а после этого за дело берутся они, врачи-профилакторы:
сегодня было несколько таких сигналов, и один из них
привел Чичерина к Валентину,
Нет, профилактор еще не знал о трагедии на «Арту-
ре-9».
— Биологическая норма каждого человека вложена в
память его микростанции. У тебя то же, что у всех,— го-
ворил Чичерин.—О, медицинские науки—-самые уважае-
мые на Земле! Только педагогику почитают больше. Но это
и в твое время, наверное, было так...
— В мое время,— не без горечи повторил Селянин.—
Нет, тогда самой важной считалась совсем не педагогика.
— Важной? Извини, но я говорил не о важности, а
об уважении. Важны все науки. А все-таки, в первую
очередь отбирают людей в воспитатели, потом во врачи.
Я, понимаешь, тоже мечтал стать воспитателем. Но меня
не взяли. Нет, говорят, задатков. Зато посоветовали стать
медиком. Не жалею, поверь. А ты был доволен своей про-
фессией?.. Заболтался я... Тебе давно пора заняться ут-
ренней гимнастикой. Если хочешь, отправимся в спортив-
ный зал. Этажом ниже. А не хочешь, я тебе покажу
упражнения здесь. Где твой робот?.. О, у тебя самая
последняя модель!
— Да уж, последняя! Мне иногда не по себе: слишком
он на человека похож,— признался Селянин.
— Я понимаю: требовать, чтобы тебе, сильному и здо-
ровому, прислуживал словно бы такой же, как ты, чело-
век— неприятно и унизительно,— согласился Чичерин.—
Но такие роботы ухаживают за маленькими детьми и за
больными. Они и внешне похожи чаще всего на милых*
добрых, терпеливых наших женщин. Есть, конечно, и
совсем как твой робот... Его зовут Саней? — Чичерин по-
вернулся к роботу.— Пожалуйста, Саня, место для за-
нятий!
Робот произнес обычное: «Задание понято» — и напра-
вился к панели с кнопками на одной из стен. Мебель в
комнате неожиданно пришла в движение. Овальный
стол и кресла сами собой отодвинулись в сторону. На по-
лу появился не то ковер, не то спортивный мат.
— Довольно! Ты свободен..« Начнем?
Чичерин преобразился на глазах, стал подтянутым,
уверенным. Видимо, лишь теперь он окончательно спра-*
68
вился с волнением, которое владело им в начале встречи
и проявлялось в словоохотливости.
Нет, Валентину было недоступно изящество, с каким
делал упражнения Чичерин. Досадуя на себя, он не повто-
рил движений. Но Филипп с таким огорчением посмотрел
на него, что Валентин опять стал послушно поднимать
руки, сгибаться, подпрыгивать...
А потом Чичерин повел его в душевую. Чуть солонова-
тая, упругая вода приятно щекотала кожу, прибавляя
бодрости.
— После тихого часа непременно повторный душ. По-
жалуйста,— сказал Чичерин.— Сегодня так надо. Потом
будешь заниматься гимнастикой и плаванием в бассейне.
Как все. Но это после установления нормы.
Опять услышав о норме, Валентин нахмурился. Чиче-
рин сказал:
— Извини, но досаждать всякими требованиями —
моя обязанность... Конечно, я неспособный психолог, по-
этому меня и не взяли в воспитатели. Но как же быть?..
— По-моему, ты неплохой парень, Филипп,— возразил
Валентин.— Если никуда не торопишься, оставайся зав-
тракать. Только пригласим еще Халила. А твои указа-
ния... Что от меня зависит, выполню. Ты не знаешь все-
го, что было вчера. Видимо, известий об «Артуре» не
передавали.
— Об «Артуре»? А что об «Артуре»? — Чичерин тот-
час прислушался к своей микростанции. Лицо его вытяну-
лось и потемнело. Валентин подумал о всепланетной пе-
редаче и сразу услышал ясное и скорбное:
— Все люди Земли с печалью склоняют головы над
их прахом...
— Что же, пригласим Халила? — первым заговорил
Валентин.
— Да, да, конечно...— Чичерин смотрел на Селянина
так, словно тот мог, больше того, должен был сообщить
что-то, способное примирить с несчастьем...
А Валентину вдруг вспомнилось, как когда-то, во вре-
мя боя, он сам угнетенно думал о своей собственной и чу-
жих судьбах... Все взрывалось — земля и небо. Не суще-
ствовало никакой логики в том, что погибали люди в око-
пах, а те, кто лежал рядом на открытой земле, оставались
целыми, что умирал этот, а не другой. Ужаснее всего бы-
ла необъяснимость того, что вытворяла смерть* убиваю-
щая по собственной прихоти, по капризу...
69
Но Чичерин не догадывался об этих мыслях и ждал
помощи или хотя бы объяснений...
Завтракали вчетвером. Кроме Халила, пришла и Эля«
На ее приглашении настоял Халил.
— Друг дорогой, неужели она тебе не по душе? Ах, ка-
кая девушка! Лучшая из всех девушек! Ты присмотрись,
сам убедишься. Опа к тебе очень расположена, готов по-
клясться, дорогой!.. А сейчас ей очень нужны дружеские
руки, дорогой. Ах, как нужны! Не только из-за несчастья
с «Артуром»... Недавно выступал Ричард Бэркли, руково-
дитель Элиной лаборатории. Не видел? Интервью было.;
Он о проекте «Циолковский» говорил...
Валентин вспомнил первую в своей жизни видеогазету
и усталою мужчину, который вел речь о судьбах чело-
вечества...
— По-моему, я слышал... Этот... как его?.. Бэркли —
он член Всемирного Совета.
— Правильно, дорогой!
— И он жаловался еще, что не разрешают какой-то
эксперимент,— уже вполне уверенно сказал Валентин.—
Но я не предполагал, что это Элина лаборатория.
— На беду как раз Элина,— Халил вздохнул.— Эля с
этим таится, но я вижу: черная ночь у нее на душе. Не на-
до бы ей прибавлять огорчений...
Во время завтрака говорили мало, да и то о пустяках.
Саня неотлучно стоял за спиной Валентина в ожидании
какого-либо поручения. Как и в салоне «синей молнии»,
тарелки с едой появлялись в окошечке посреди стола.
Халил с Филиппом старались оказать услугу Селяни-
ну, в первую очередь ему, а потом уж Эле. И это казалось
Валентину странным, несправедливым. Особенно досадо-
вал он на Халила, который перед завтраком просил быть
предупредительным к Эле, а сам поступает как раз на-
оборот.
Эля держалась очень скованно. Она опять была иная,
не похожая на ту девушку, которая играла роль Ольги, и
тем более на вчерашнюю Элю, которая плакала, уткнув-
шись в плечо Халила. Она и сейчас избегала смотреть на
Валентина, и тот обреченно думал, что иначе и быть не
может, что она лишь по обязанности рядом, а мысли ее,
вероятно, о собственных огорчениях или об Илье Петро-
виче и несчастье на «Артуре».
Он и сам старался не заговаривать с нею2 обращаясь
преимущественно к Чичерину.
70
После завтрака Филипп распрощался.
— Надеюсь, мы еще не раз увидимся,— сказал оп пе-
ред тем, как дверца лифта скрыла его.
А Валентин мгновение спустя услышал вызов Локена
Палита. Председатель Всемирного Совета спрашивал, го-
тов ли Валентин принять его. Селянин пробормотал:
— В любую минуту...
Гости собрались уйти, чтобы не мешать разговору, но
Валентин почти испуганно взглянул на них: останьтесь!
Он чувствовал себя, как солдат, на прием к которому
вдруг попросился генерал.
Локен Палит, едва появившись в квартире, преду-
предил:
-- Я прошу вас никому ни под каким видом не гово-
рить пока о том, что вы услышите. Это слишком серьез-
но, чтобы до окончательной проверки сообщать кому бы
то ни было... Вы поняли меня?
— Зачем спрашиваешь, отец?
Эля только наклонила голову.
А Локен Палит повернулся к Валентину.
— Сядем. Разговор нелегкий. Я долго колебался, ид-
ти ли сюда. Как видишь, не выдержал. Никто из людей
Земли не поможет сейчас больше твоего. Пусть слух твой
будет таким же острым, как и твои мысли... Всемирный
Совет очень встревожен сведениями с ракетопланаМ-371.
Трагедия могла быть и случайностью. Но нельзя исклю-
чить и преднамеренного убийства.
— Убийство? — недоверчиво переспросил Халил.—
Я не ослышался, отец?
Эля побледнела.
А Валентин все еще не понимал, с какой целью гово-
рит ему Локен Палит о происшедшем.
— Всемирный Совет,— продолжал Локен Палит,—
обеспокоен тем, что шаровидное тело, похожее на то, кото-
рое видели возле «Артура», появилось и вблизи Марса.
Что это? Близнецы? Одно и то же тело? Но тогда как
объяснить необычную траекторию полета, не имеющую
ничего общего с орбитами метеоров и комет.
— Разведчики, посланные другой цивилизацией,—•
вот как объяснить! — опять не удержался от возгласа
Халил.
— Люди и прежде не раз ловили сигналы, которые,
как им казалось, были посланы внеземным разумом. Отча-
янные фантазеры находили следы звездных пришельцев
71
га самой Земле. Но вскоре выяснялось: ошибка, заблуж-
дение. Тебе ли напоминать об этом, Халил...
— Значит, всему, что происходит, есть другое объясне-
ние, отец? Не разведчики, не посланцы космоса?
— Надо искать на всех тропинках, которые нам до-
ступны, Халил,— с грустью сказал Локен Палит.— В том
числе и на той, о которой ты говоришь.
— Но если цивилизация — убийства не могло быть,
отец.
— Так считаешь ты, Халил, и все люди Земли теперь
считают так: цивилизация и убийство — несовместимы,—
негромко ответил Локен Палит.— Но в то время, когда
начинал жить он,— Локен Палит кивнул на Селянина,—
тогда считали и часто поступали иначе. Тогда было две
цивилизации. Разве не так, Валентин?
— Я, кажется, догадываюсь, о чем речь,—откликнул-
ся Селянин.— В мое время была цивилизация, которая
несла людям благополучие и прогресс. Но существовала
и такая, с позволения сказать, «цивилизация», которая
развязала две мировые войны, затопила Землю кровью и
слезами, унесла семьдесят миллионов жизней. Ленин на-
звал эту цивилизацию «цивилизацией империализма»...
— Мы теперь знаем, что высшая ценность — живой
мыслящий мозг, что унизить, ущемить, а тем более убить
мозг — нет ничего ужаснее и безрассуднее,— с горечью
сказал Локен Палит.— Но люди заплатили за эту истину
морями крови, Гималаями трупов. Мудрость стоит очень
дорого. Даже теперь стоит дорого. Но прежде слишком
многие не понимали этого, пренебрегали этим, отстаива-
ли жалкие вещи вместо того, чтобы возвышать мозг, пес-
товать разум.
— Об этом-то и я слышал, отец. Но все-таки не в аи-
лах примириться... Как можно? Зачем убивать братьев?!
— Я тоже не в силах, Халил,—согласился Локен Па-
лит.— Рассудком принимаю: было так! Но сердцем не мо-
гу. Поэтому и пришел сюда, Халил.
Локен Палит надолго замолчал, собираясь с мыс-
лями.
— На Земле, твоей и моей Земле, Валентин,— нако-
нец сказал он,— есть еще нерешенные общепланетпые
проблемы, вроде опасности перегрева. Но в пределах на-
ших возможностей сделано все, чтобы люди были счастли-
вы. Лишь в школе наши дети бегло знакомятся с тем,
что когда-то были войны. Многие забывают эти сведения,
72
едва закончив школу. Да и зачем их помнить? И без этого
слишком велик объем информации, которая нужна челове-
ку для работы... К тому же знать о войне лишь из науч-
ных источников — а мы их используем теперь непремен-
но! — этого еще недостаточно. Все до конца понять и пере-
чувствовать может лишь тот, кто сам пережил войну. И в
этом, Валентин, твой опыт бесценен... Коммунизм, покон-
чив с неравенством, избавил нас и от войн. Убить челове-
ка? Теперь это кажется невероятной дикостью. Нет, я до-
пускаю, что можно разгневаться, потерять контроль над
собой и посягнуть — невольно, без преднамеренности —,
но все-таки посягнуть на жизнь своего брата. А предна-
меренное убийство... Какие мотивы? Цель? Вот Халил
сказал только что: если к нам в Солнечную систему при-
летели разведчики иной цивилизации, убийства не могло
произойти. Он высказал то, что в сердце любого из нас.
Хорошо, если он и все мы не ошибемся. Но разве нель-
зя допустить, что на какой-то планете в космосе победи-
ла цивилизация-урод. Было же в твое время, что каждый
шаг к подлинно новому встречал яростное, иногда воору-
женное сопротивление? Было так?
Валентин кивнул: вся история была полна такими
примерами... Интервенция стран Антанты против Совет-
ской России, нападение фашистов на Советский Союз —
это уже часть жизни его родителей и жизни самого Ва-
лентина.
Он вспомнил ночь расстрела.
Их было двадцать четыре, а он, Валентин, двадцать
пятый. Черные силуэты эсэсовцев застыли напротив них.
А потом — свет автомобильных фар в глаза, мертвенно
поблескивающие автоматы, вскинутые теми, в черных
мундирах, и удар в грудь, опрокинувший землю и небо...
Эсэсовцев, стрелявших в партизан и в него, в маль-
чишку, послала страна первоклассной индустрии. Дойч-
ланд, Германия. Гитлер воспитал миллионы убийц, унич-
тожавших все на своем пути. Памятниками их позора ста-
ли Освенцим и Майданек. А разве гитлеровцы одиноки?
Бомбы на Хиросиму и Нагасаки сбросили выкормыши иной
и тоже высокоиндустриальной, «цивилизованной» страны.
Вьетнам жгли напалмом опять же не гитлеровцы... Вспом-
нилось, что были садисты, испытывавшие наслаждение
при виде страданий. Были бандиты, считавшие убийство
своим ремеслом. Были... Были... Селянину стало не по се-
бе от собственных мыслей — таким уродливо беспощадным
73
предстал перед ним старый мир. Он боялся поднять гла-
за па Локена Палита, Халила и особенно Элю. Впрочем,
Эля знает все и сама.
Селянин вздохнул и начал рассказывать.
Когда он кончил, Локен Палит опять, как и в нача-
ле встречи, попросил прощения.
— Я подозревал, что все это бесчеловечно. Однако я
не предполагал, что настолько бесчеловечно, а порой и
бессмысленно.
А вслед за ним заговорил Халил:
— Расизм, бандиты, садизм, прибыли монополий... Не-
ужели и эта, неизвестная нам, цивилизация послала раз-
ведчиков-убийц и пришлет новых? Почему не отвечаешь,
отец?
— Мне нечего ответить, Халил.— Локен Палит под-
нялся.— Еще раз предостерегаю: никому ни звука! Все-
мирный Совет оповестит людей, когда все будет одно-
значно установлено. Горько думать, что разум схватится
в единоборстве с разумом же... А ты, Валентин, знакомь-
ся с Землей. Она прекрасна, поверь. На моей Родине в
Индии под ноги дорогому гостю бросают цветы. Пусть же
и твой путь будет усыпан цветами.	'
ЗАЧЕМ ТЫ ЕСТЬ, ЧЕЛОВЕК?
Однако в этот день у Селянина с его друзьями даль-
няя поездка сорвалась. Не только потому, что они были
расстроены разговором с Локеном Налитом, хотя было п
это. Поездку отложили прежде всего потому, что против
нее возражал профилактор Чичерин. Эля попыталась бы-
ло заспорить. Филипп непреклонно повторил:
— У нашего брата Валентина индекс ноль-один. На се-
годня ему сверхдостаточно переживаний. У тебя, Эля, то-
же повышенная нервозность. Я, к сожалению, не могу
судить о причине.
— При чем здесь я? Речь не обо мне...
— Конечно,—- упрямо продолжал Филипп.— А все >
равно тебе тоже надо быть поосмотрительней, не говоря
уже о Валентине. И твои неприятности...
— Не надо об этом!.. И потом мы же хотели в гости
к моей подруге. Она милая и добрая.
Разговор шел по микростанциям, но слушали все чет-
веро. Валентин — с невольной встревоженностью за Элю$
74
Он не смел расспрашивать девушку. Особенно после вче-
рашнего вечера, когда стало ясно: нет, не он нужен ей.
А Филипп настаивал на своем.
— Знакомств тоже сверхдостаточно, Эля. Пусть и с
твоей доброй и милой подружкой. А если не сидится на
месте, слетайте, например, в горы или на море. Прошу без
новых знакомств. На сегодня хотя бы.
Он и вправду был человеком дела, Филипп Чичерин.
Спорить с ним было бесполезно. Селянин вымученно ус-
мехнулся:
— Теперь что же — медики главные притеснители на
Земле?
— Счастлив слышать тебя! — откликнулся Филипп.—
Однако с индексом ноль-один не шутят. Предельная осто-
рожность в нервных нагрузках — вот главное требование
при этом индексе. Дальняя поездка невозможна. Не раз-
решаю.
— А дышать позволишь? — не без иронии спросил Ва-
лентин.
Однако Чичерин не уловил или не принял ее.
— Дыши себе на здоровье! Морским воздухом хорошо
бы. Эля, Халил, слетайте на море, к дельфиньим островам.
Близко и полезно.
Это становилось уже несносным. Валентин в сердцах
заявил, а не плюнуть ли на все предостережения и не от-
правиться ли, куда задумано, однако теперь уже и Халил
стал уверять, что дельфиньи острова — это замечательно,
он и сам не прочь побывать там.
Эля промолчала.
— Значит, летим, да? — обрадовался Халил.— Подни-
мемся в ангар или вызовем «пчелок» сюда?.. Я бы вызвал.
Ничего интересного в ангаре не увидишь, Валентин, доро-
гой. Только ячейки с «пчелками». Но ты их уже видел.
— Хотелось бы поближе рассмотреть...
— Рассмотришь и пощупаешь, дорогой. Мы как раз
на «пчелках» и полетим... А больше ничего примечатель-
ного в ангаре нет. Разве что не скучают старички-аэробу-
сы, очень неуклюжие аэробусы. Десять тысяч человек под-
нимает каждый. Устарелая конструкция, дорогой. Только
во Всемирном Совете и остались такие. На Земле уже
давно так: устарелыми конструкциями дольше всех поль-
зуются члены Советов. Знаю, было иначе. Но всегда ли
справедливо иначе?.. А я не люблю аэробусов, ни старых,
ни новых. Слишком спокойно и комфортабельно, никако-
го ощущения, что летишь. Предпочитаю на одиночном
многокрыле, на «пчелке»: сам хозяин, хочу вверх, хочу
вниз, хочу лежа на боку. Красиво, весело!.. Не обижай-
ся, дорогой, что я и сейчас так... Ангар! Ангар! — принял-
ся вызывать Халил.— Одиночную и парную «нчелки» в
квартиру моего дорогого друга Валентина, секция сто сем-
надцать «А»...
Не прошло и минуты, как за окном повисли в воздухе
два аппарата^многокрыла. По бокам у них трепыхали сот-
ни небольших прозрачных в махе крылышек, и внешне
аппараты были, действительно, похожи на пчел.
Внезапно многокрыл покрупнее тюкнулся в стену-ок-
но и сквозь мгновенно возникшее овальное отверстие про-
ник в комнату. В лицо и грудь Валентина со слабым
шорохом ударила струя воздуха. Но и только. Вероятно,
крылышки махали с такой частотой, что звук был уже за
пределами человеческого слуха, став ультразвуком. А мо-
тор... В привычном для Селянина понимании не было у
«пчелки» мотора. Вот она биологизированная техника!
Между тем многокрыл опустился на пол и откинул2
приглашая садиться, дверцу-колпак.
Однако Валентин не тронулся с места. Вчера вечером,
во время праздничной феерии, он восхищался такими же
«пчелками», от которых бы замерло в зависти сердце лю-
бого воздушного аса его времени. Сознавая все это, он все
же не мог доверить свою жизнь похожему на глубокое
корыто сооружению. «Пчелка» не более, чем на метр, воз-
вышалась над полом, и длина ее — между креслицами в
носу и у кормы — только-только не столкнуться коленя-
ми. Однокрыл-одиночка, висевший в воздухе за стеной-ок-
ном, был еще крохотнее.
Халил расценил нерешительность Валентина по-
своему.
— Почему ты с Элей все еще... как это по-русски...
букой? — шепнул он.— Я же просил: не огорчай ее, хо-
рошо?
Селянин понял, что желание Халила полететь на оди-
ночке — само собой, но прежде всего планетолетчик хочет
оставить Валентина с Элей вдвоем. Он ни о чем не дога-
дывался, Халил; он был слеп, как все или почти все
влюбленные... Или он был несокрушимо убежден в Эли-
ной любви?
Между тем Эля уже уселась в многокрыле. Халил
предупредил, что полетит следом немедля, и Валентину
76
волей-неволей пришлось влезть в «пчелку». Дверца-кол-
пак тотчас закрылась. Корпус многокрыла, матово-белый
снаружи, вдруг словно исчез. Был только пол и были
креслица. И еще он и Эля.
Валентин протянул руку, чтобы удостовериться, остал-
ся ли у «пчелки» корпус. Рука уперлась в твердое.
— Тебя удивляет прозрачность материала?.. Если хо-
чешь, можно перевести в новый режим освещенности,—
Эля смотрела на него чуть-чуть печально. Селянин отвел
глаза в сторону, сказал:
— Сойдет и так...
Эля нажала голубую кнопку, вмонтированную в под-
локотник креслица. Тотчас раздалось мелодичное гуде-
ние, потом шелест, через секунду-другую смолкшие.
«Пчелка» плавно приподнялась и поплыла к стене, в ко-
торой тотчас возникло овальное отверстие. Валентин ог-
лянулся: «пчелка» Халила уже стояла возле пл анетол ет-
чика.
— Курс к морю, к дельфиньим островам. Нижний пре-
дел высоты,—приказала Эля, вероятно, какому-то праправ-
нуку старинных автопилотов.
— Так надежнее,— объяснила она Валентину.—Сей-
час разрешают летать даже трехлетним ребятам. Это ни-
чуть не опасней, чем, например... ну вот хотя бы езда на
таких машинах, которые были прежде... На трех колесах
и еще на двух колесах... Помоги же вспомнить название!
— Ну, мотоцикл... Ну, велосипед...
Он отвечал неохотно, почти неприязненно, не находя
лучшего способа скрыть свою встревоженность и свою лю-
бовь к девушке.
— Да-да, велосипед,*—’ подхватила Эля.— Дети езди-
ли по улицам рядом с этими... автомашинами...
«Пчелка» полого спускалась вниз. Позади высилось
здание Всемирного Совета — гигантская рафинадной бе-
лизны призма. А перед ними выстроились шеренгой дру-
гие здания самых разных цветов и очертаний — то
трехгранные, то как растянутый мех старинной рус-
ской гармошки, то октаэдры и даже конусы, словно во-
ткнутые острием в землю. В просветах была голубизна
моря. Вверху тоже была голубизна — небо без единого
облачка.
Валентин видел город вчера со смотровой площадки.
Но тогда был вечер и пылало многоцветьем, прежде все-
го, небо. А теперь, при солнечном свете, такое же, только
77
ласковое, успокаивающее многоцветье опустилось на до-
ма, на горы, на море.
Мимо их «пчелки» пронеслась одиночка Халила, вер-
нулась назад, опоясала петлей, которую в двадцатом ве-
ке называли нестеровской и еще мертвой, а потом запля-
сала, колыхаясь с боку на бок и снизу вверх.
— Переключил управление на себя,— наблюдая за
Халилом, сказала Эля.— Планетолетчик, ему это раз-
решено.
Не поддержать разговора нельзя было.
— По-моему, озорничает Халил. Лихач.
— Лихач? — переспросила Эля.— Раньше его, наверно,
так и называли бы... Я вот думаю, кто из нас и кем бы
стал, живи в прежние времена. И наоборот, конечно. Вот
древний грек Архимед. Он и сейчас, если бы воскрес, стал
бы великим первооткрывателем. Ум и знания — это же не
равнозначные понятия.
Она смотрела на Валентина с робкой лаской. Но о&
не верил в искренность этой ласки: ей же поручили так
относиться к нему. Однако заговорил мягче прежнего.
— Какой толк в предположениях!.. А Халил чересчур
лихо... Если подведет глазомер или выйдет из строя ка-
кой-нибудь болтик, проводок, пружинка...
— В двигателе «пчелки» нет болтиков,— объяснила
Эля, обрадованная переменой в его настроении.— Ведь
принцип-то биологический. У нас с тобой мышцы, у мно-
гокрыла похоже на это. Полная гарантия безотказности.
А если где-то в чем-то непорядок, центр самосохранения
«пчелки» почует заранее и не допустит беды. Тебе все
ясно, капитан?..
Валентин уловил потаенную мольбу не сердиться и го-
товность выполнить любое его желание. Как все это бы-
ло знакомо ему и как напомнило опять об Ольге, нередко
забывавшей о себе самой и своих горестях, когда гово-
рила с ним...
— Знаешь, если в «пчелку» садится ребенок, управ-
ляет только автопилот,— продолжала Эля.— Ох, и стро-
гая же нянька! По себе знаю... Хочешь, спустимся по-
ниже? Сейчас можно и понижен время работы и заня-
тий в школах... Халил, мы идем к земле. Слышишь,
Халил!
— Пожалуйста, какие возражения! — донесся ответ.—
А я повыше подымусь. Давно не летал, соскучился.:
Его одиночка круто взмыла в синеву неба.
78
— Дорвался! -ч рассмеялась Эля, следя за «пчелкой»
Халила.— Мы с ним близкие друзья. Слышишь, Халил,
ты ведь друг мне? \
— Зачем обижаейтц? Нет никого, кто бы о тебе думал
больше, чем Халил. З^чем спрашиваешь? Нехорошо так
спрашивать. Ты поругай ее тоже, Валентин. Очень про-
шу, дорогой: поругай за меня. Нет никого, кто был бы
мне дороже, чем она.
— Ты сказал лишнее, Халил,— прервала его Эля,
слегка нахмурившись.
— Но почему?.. Разве это неправда?
— Ты опять сказал не то, что следовало..»
— Молчу, молчу, Эля!.. Не сердись.
Вот и снова подтвердилось: Халил все-таки любит Элю.
Как можно не любить такую девушку! Не Халил, так
кто-то другой, не менее достойный... Но теперь отпали
последние сомнения: Халил.
— Почему медлите? Скорее к морю, Валентин, до-
рогой!
Селянин не откликнулся. Нет, он ни в чем не винил
парня. И Элю тоже не винил. Но сразу отозваться был
не в силах.
«Пчелка» летела метрах в десяти-пятнадцати от зем-
ли, вернее от широкой голубовато-серой полосы, похожей
на ледяную. Если бы рядом на обочинах не высились
роскошные широколистые магнолии, можно было бы так
и посчитать: полоса изо льда. Тем более, что по ней с
легкостью и совсем по-конькобежному бежали люди,
множество мужчин и женщин, дети, начиная с крохоту-
лек четырех-пяти лет. От широкой полосы ответвлялись
дорожки. Там тоже были люди, раскатывающие по-конь-
кобежному. Зелень и клумбы цветов внизу сплошь исчер-
чены голубовато-серыми полосами.
— Дорожки не ледяные,— угадав его невысказанный
вопрос, ответила Эля.— Это особая пластмасса. Коньки то-
же особые. По льду на них не сдвинешься с места. Иной
принцип.
— А там... на крыше оранжевого дома,—- снова делая
над собой усилие, заговорил Валентин.— Хотя тебя не бы-
ло с нами... Я видел парк, вернее, два парка, и один как
розовое солнце с желтыми лучами... Это, как и здесь,
пластмасса или настоящий лед?..
— Скорее всего, пластмасса. И если солнце с луча-
ми — это, конечно, детский парк и каток. У нас на мно-
79
гих крышах так: половина площадки —/для детей. И цве-
та подбираются, какие детям нравятся./7
— А что там? Видишь? — Валентин настойчиво не хо-
тел думать о горьком открытии насчет Халила и Эли.
Справа, в полукилометре, была круглая площадка, на
которой что-то двигалось, переливаясь красками, потом
застывало и вновь двигалось.
— Сейчас рассмотришь сам,— ответила Эля. Спокой-
ствие, с которым говорил Валентин, явно обмануло ее.
«Пчелка» уже через минуту повисла над круглой
площадкой. Валентин и без пояснений понял: там, внизу,
несколько сот подростков катаются на коньках. Слыша-
лась музыка. Кто-то размеренно произносил непонятные
Валентину слова. Но для него важной была прежде всего
музыка движений, разворотов, наклонов.
А «пчелка» поплыла прочь от площадки.
— Не надо смущать ребятишек. У них занятия. Осен-
не-зимняя программа. Тебя удивляет это?.. Фигурным ка-
танием занимаются все дети. Ты присмотрись, спортив-
ных катков множество, как и стадионов, бассейнов, гим-
настических залов.
Валентин прильнул к невидимому, но на ощупь про-
хладному корпусу «пчелки». Эля сказала правду: катков
было не счесть — квадратных, круглых, даже треуголь-
ных. Но теперь он обратил внимание и еще на одну не-
обычность городского пейзажа.
— Почему не видно транспорта? Ведь в городе навер-
няка большое население?
— Да, большое. И все-таки по поверхности земли не
позволено ездить на одной машине. Роботы не в счет, ко-
нечно... А грузы, пассажиры... Они доставляются по тру-
бопроводам и тоннелям. Земная же поверхность — только
для пешеходов. И еще шестьсот метров приземной атмос-
феры. Это для полетов на «пчелках». Выше «пчелки» не
смеют подниматься. Так запрограммирована память авто-
пилотов, и даже приказ пассажира не изменит про-
грамму.
— А если пассажир планетолетчик? Например, он..«
Валентин все-таки не смог произнести имя Халила.
Сознавал, что не называть глупо, и все же не называл.
— Халил? В черте города и его приказ подняться вы-
ше не будет исполнен. Сейчас города не задыхаются от
гари, не глохнут от грохота. Какая необходимость трепать
из-за машин нервы людям?
80
«Пчелка» уже миновала последние дома-призмы и пе-
ресекла полосу прибоя. Поверхность моря была вся в ря-
би небольших волн. «Пчелка» Халила казалась светлой
точкой, вытанцовывающей в синеве.
— Вижу дельфиньи острова! — объявил Халил.— Ны-
ряю к вам.
Он стремительно опоясал «пчелку» Валентина и Эли
петлей, потом пристроился сбоку, смеясь от удовольствия.
Селянин почему-то подумал, что Халил, вероятно, не
знает о сходстве Эли с Ольгой и о любви Валентина там,
в двадцатом веке.
— Ах, хорошо! Ах, замечательно, что мы полетели!.«
Тебе нравится, Валентин, дорогой?
— Да, конечно,— откликнулся Валентин и вернулся
к прерванному разговору.
— Сколько теперь жителей на Земле?
— Тридцать два миллиарда... Халил, так?
— Все точно, Эля!
— И все живут в городах?
— Конечно. А где же еще? Ах, да, забыла — в двад-
цатом веке было много сельских жителей. Но ведь уже и
тогда люди уезжали в города, все упрямее стремились в
города.
— Пожалуй,— не очень убежденно подтвердил Селя-
нин.— Но если все стали горожанами, кто занимается хле-
бом и вообще продовольствием?
— Комбинаты питания. Ты на них побываешь, если
захочешь.
— А разве сейчас не выращивают пшеницы, не соби-
рают фруктов?
— Отчего же? Ты видел, каждый клочок земли засеян
или засажен.
, — Да, пожалуй... По видеопанораме... И еще когда ле-
тел над Томским заповедником... Значит, только площадь
городов и вот это,— Валентин кивнул на море внизу,—
исключается?
— Почему же исключается? Даже в городах много са-
дов. А сколько теплиц, оранжерей!.. Вовсе не исключают-
ся города. А море... Море — это особый разговор. Моря и
океаны давно стали главными поставщиками ядерного
топлива, минерального и биологического сырья. Морская
бесконечность — это вроде гигантских рыборазводных пру-
дов, это плантации водорослей и микроорганизмов.
Рядом с людьми там работают дельфины — развед-
81
чинами геологических экспедиций, морскими огородника^
ми и, так сказать, лаборантами при ученых.
— Валентин, дорогой! Мы над дельфиньими острова-
ми... Эля, на какой садиться будем?
— На тот, где нет людей. Будем послушными. Запро-
си диспетчерский пункт.
Островков было семь. Крайние — побольше, остальные
размером с футбольное поле и все загромождены какими-то
ажурными, словно из паутинок, конструкциями. То в
центре, то ближе к краю, у самой воды, высились построй-
ки вроде китайских фанз с ярко-красными стенами и
желтыми крышами с красными кругами посредине.
Сначала Халил, а затем и Эля с Валентином на своей
«пчелке» опустились на один из островов.
Воздух был сырой и холодный. Все-таки зима, февраль.
Однако Валентину зябко не становилось. Лишь одежда
словно натопорщилась, противясь сырости и низкой, не-
смотря на солнечный свет, температуре.
— Пойдемте в бип,— сказала Эля.— Волны слишком
однообразны. Они наводят на меня тоску.
Она направилась к похожей на фанзу постройке, но
Халил остановил ее, указывая в сторону соседнего
островка.
—- А ведь оттуда посылают к нам разведчиков!
Действительно, вдали двое мужчин, жестикулируя, что-
то объясняли дельфинам, которые высунули головы из во-
ды и внимательно, как школьники, слушали. Потом дель-
фины скрылись в море, вынырнули заметно поближе, еще
и еще... Наконец возле островка, где находился Селянин
и его спутники, высунулись из воды и, слегка покачиваясь,
застыли удивительные дельфиньи головы с длинными доб-
родушными рылами и умным взглядом маленьких глаз.
Разглядывание продолжалось недолго, а затем, словно по
команде, все дельфинье стадо нырнуло и отправилось
назад к тем, кто их послал.
— Ну, не угадал я? — рассмеялся Халил.— Биологам
как не воспользоваться случаем, когда на соседнем остро-
ве незнакомые люди. Я сам поступил бы так... Но почему
они с полдороги повернули обратно? Ах, досада какая!
Узнать бы...— и Халил крикнул, обращаясь к тем, кто был
на соседнем островке.— Э-эй! Товарищи дорогие! Зачем
дельфинов назад послали? Извините, здоровья вам и боль-
ших открытий, конечно... Однако зачем послали?
И тотчас донесся по микростанциям ответ:
82
Приказано было выяснить, сколько вас и кто вьп
мужчины, женщины, дети? Дельфины справились только
с первой частью задания.
Через минуту едва не у самых перил островка высу-
нулись озабоченные дельфиньи морды, скрылись в море и
опять высунулись, вероятно, предпочитая, как говорится
у людей, перекланяться, чем дедокланяться... Назад они
помчались так же дружно, как в первый раз, и запляса-
ли, видимо, докладывая пославшим их людям.
— Зайдем в бип... в биологический пункт,— объяснила
Эля Валентину.— Там должен быть лингвист-переводчик.
Стены похожего на фанзу бипа были прозрачны, если
смотреть изнутри. Потолок словно повисал в воздухе.
— А вот и то, что нам нужно,— кивнула Эля в сторо-
ну аппарата, напоминающего пишущую машинку: он
стоял чуть впереди других аппаратов.— Ну-ка, о чем гово-
рят дельфины? Переводи!
Тотчас раздался плеск воды, шипение, а потом уж и
слова, сказанные четко и бесстрастно:
— Один... один... один... женщина., мужчина... муж-
чина...
Пауза, потом распоряжение:
— Враз... команду..л
И в ответ:
— Беру... Слушайте... исполняйте... остаюсь на месте...
двигаться вокруг... приготовиться... прыжку... прыжок..,
Дельфины, подчиняясь приказу, прыгали, скрывались
под воду, снова прыгали.
— Теперь убедился, дорогой, какие умные афалины,—
воскликнул Халил.— А зачем жизнь, зачем разум нужны?
Не на одной Земле, а во вселенной? Это очень интересно,
как все развивалось и почему. Слушай, объяснять буду.
Когда-то бесконечно давно не было ни галактик, ни
звезд, ни планет, а были докварковые субстанции материи.
Понимаешь? Ты слушай, сейчас поймешь...
Халил решительно взмахивал руками, словно вколачи-
вая термины и законы, кем-то и когда-то открытые, но
Валентину удручающе непонятные. К счастью, вмеша-
лась Эля.
— Позволь мне,— сказала она.— Ты чересчур... про-
фессионально...
Халил в недоумении поглядел на нее, но тут же сооб-
разил, что не TaKA не теми словами надо объясняться с
Валентином.
83
— В своем бесконечном развитии материя, действи-
тельно, пришла к этому,— Эля оглянулась на прыгающих
в море дельфинов,— и к этому, то есть к нам, к людям.
В том клочке вселенной, который мы знаем, нет ничего
совершеннее, чем белки, особенно белки человеческого
мозга. Для тебя это не новость, капитан,— Эля опять на-
звала Валентина капитаном.— Известны тебе и предполо-
жения астрономов, что галактики будто бы разбегаются,
рассредоточиваются, а когда-нибудь начнут, наоборот,
сближаться.
— Ай, какую древность вспомнила! — не удержался
Халил.— А все не так, совсем не так. Ученые тогда не
знали очень важного. Закона Паратука не знали, законов...
— Халил!—прервала его Эля.— Ты не даешь мне
окончить, Халил,— она повернулась к Валентину.— Я не
напутала... о взглядах астрономов твоего времени?
Селянин пожал плечами.
— Вероятно, нет... Впрочем, я не специалист. Но эта
шагистика, это расширение, потом сжатие... Я не верю»
что развитие возможно без качественных перемещ
Не только в отдельных уголках вселенной, но и в самой
материи... всей материи.
— Дорогой, я об этом и говорил! — подхватил Халил»
для которого молчание было явно худшим из мучений.—
Что с вашими учеными было? Вот какой бы пример?.*
А вот какой пример. Древние-древние люди ложились
спать и видели сон. Почему сон, как так можно, чтобы
человек оставался на месте и в то же время убегал куда-
то, охотился или плясал? И кто-то догадался: спит тело,
а душа отделяется и путешествует... Вот какую смешную
догадку сделали! Ученые твоего времени, конечно, не
совсем так поступали, но похоже. Они слишком многого не
знали. Они, как те люди, которые пытались объяснить при-
чину сна. Главное, они не допускали, что были докварко-
вые субстанции...
— Халил, опять ты за свое... Пожалуйста, ты лишь за-
путаешь... Дай же я кончу.
— Молчу, Эля. Как пустота молчу, как космос...
— Халил!—опять прервала планетолетчика Эля.—
Новая теория, Валентин... Чтобы ее доказать — это долго
и сложно. Однако главное как раз в этом — в качествен-
ных скачках... Когда-то материя, вся материя во вселен-
ной была совсем в ином, доатомном и даже докварковом
состоянии. Тебе известно, что такое кварк?.. Из кварков
84
состоят элементарные частицы. Но когда-то не существо-
вало и кварков. Не было никакого сходства с тем, что-
вокруг нас теперь. Все было иным, понимаешь, качест-
венно иным.
— Низший виток спирали?
— Можно и так: низший виток спирали, по которойг
идет развитие,—согласилась Эля.— Кстати, и в твоем
двадцатом веке кое-кто из астрономов предполагал, что ма-
терия, заполняющая центральный сгусток, ядро нашей:
Галактики, находится в каком-то особом, дозвездном со-
стоянии. В каком именно, никто не решался определить,,
хотя все было перед ними, только сумей подглядеть и по-
нять. Да что там о дозвездной материи! Твои современ-
ники долго сомневались даже в кварках, есть ли они..
О других же, еще меньших частичках, например, о кауме-
нах, из которых состоит электрон, никто даже не догады-
вался. Лишь философы-марксисты говорили о бесконечной
делимости микромира, о неисчерпаемости того же электро-
на и необходимости выдвигать все новые диковинные, су-
масшедшие, на первый взгляд, идеи... Сейчас догадки фи-
лософов подтверждены законами ядерной физики, общей
теорией поля.
— Той самой, над которой бился Альберт Эйнштейн?*
— Вероятно, той самой. Признаться, я не знала о по-
пытках Эйнштейна,— девушку явно обрадовало, что от-
чужденность и скованность Валентина понемногу развея-
лась.
— Так вот, материя развивалась от докваркового со-
стояния, а вернее от множества таких состояний или суб-
станций, как назвал их Халил, к элементарным частицам
и атомам водорода, самого простого в мире элемента.
А затем...
— Ну, теперь и я, пожалуй, рискну продолжить,—
заговорил Валентин.— Из скоплений водорода — прогалак-
тики и галактики. А в галактиках — звезды, планеты, на-
конец живая материя, разум...
— В общем, ты прав, хотя развитие было не таким
простым.
— В мое время много спорили о будущности, напри-
мер, живого разума на Земле и вообще на любой иной
планете. Вывод, понимаете, философски обосновывался:
всякое явление, а значит, и жизнь, разум имеют свое на-
чало и свой конец. Всерьез рассуждали даже о теплевой
смерти вселенной, о, так сказать, конце света. А возра-
8S
вить было не просто, потому что эти похоронные проро-
чества подкреплялись ссылками на объективные законы
физики...
— Я очень рада, что ты вспомнил все это,— снова за-
говорила Эля.— А будет ли конец разуму... В нынешней
его форме разум не может существовать вечно.
— И кто же сменит людей? Сверхудивительные меха-
нические киберы?
— Это было бы ужасно: пустынная Земля и металличе-
ские чудища вместо разумных людей, зеленого буйства ле-
сов, птичьего щебета.— Эля положила руку на подлокот-
ник его кресла, и Валентин внутренне замер: столько ласки
было в этом жесте, и особенно в голосе девушки.— Ох,
если бы у меня была настолько богатая фантазия, чтобы
представить далекое-далекое будущее!.. Верю: сейчас —
лишь начало зари; впереди же — утро, неистовство света и
простор, изумительный, необозримый простор!.. Разум.бу-
дет находить все новые формы для себя самого.
Девушка неуловимо быстрым движением поправила
волосы, и Селянин опять подумал, какая она красивая,
Эля. В каждом своем жесте, взгляде, интонации красивая,
— Коллективное мышление вспомни, дорогой! Тоже
шаг к утру и свету,— вмешался Халил.
— Но почему ты уверена, что как рцз у нас, у людей,
и вообще у биологической материи большое будущее? Где
доказательства?
— Их не понять, если выключить земную жизнь из
кругооборота энергии во Вселенной,— ответила Эля.—
Есть третий фундаментальный закон природы...
— Третий? А первые два это что же — законы неунич-
тожаемости материи и сохранения энергии?
— Правильно, Валентин, первые два как раз эти,—
подтвердила Эля.— С тобой легко говорить. Ты подхва-
тываешь мысли на лету. А третий закон... Можно, я рас-
скажу сначала легенду? Представь молодую и сильную
женщину, которая идет по необозримо огромному полю и
разбрасывает семена пшеницы. Не для нее усталость, и
времени она не замечает. Шагает себе вперед и даже не
оглядывается. Да и какой толк оглядываться? Слепые у
женщины глаза. Не может, неспособна несчастная уви-
деть, что позади, что перед нею. И семян не видит. А они
бесплодны и никогда не дадут зеленых всходов... Ты от-
зовись душой, ты вслушайся — что печальнее и безнадеж-
нее: сеять понапрасну..
-86
Эля умолкла, будто и в самом деле вслушиваясь во
что-то, и стала грустной. Валентину передалась ее грусть,
но он, не желая показать этого, сказал чуть ворчливо:
— Женщина, семена, поле... при чем тут они?
— Женщина — это Вселенная, а рассеивает она в
пространстве золотые семена энергии — тепловой и лю-
бой иной. Долгие годы считали, что энергия рассеивается
во Вселенной невозвратимо, и, когда «выгорят», звезды*
наступит конец, тепловая смерть...
— Но ведь не все так считали...
— Да, не все. Но возражения были малодоказательны-
ми, пока не был открыт третий фундаментальный закон
прирЬды о непрерывной аккумуляции энергии, о ее превра-
щении в новые виды материи. А главный работник, кото-
рый осуществляет аккумуляцию,— это жизнь, не только
самое сложное и совершенное, но и наиболее активное тво-
рение природы.
— И что она может, жизнь,— эта ничтожная пленка
протоплазмы на мертвой глыбище земли? При всей актив-
ности...
— О, ты ошибаешься!.. Вспомни хотя бы гигантские
запасы угля, нефти, торфа. А они только крохотная части-
ца того трехкилометрового слоя Земли, который. и без
участия человека преобразовала жизнь.
— Обрати внимание, дорогой: без человека! А что че-
ловек уже теперь в силах сделать? Я объясню, что под.
силу человеку. Захоти мы, и Землю со всеми ее потроха-
ми переработали бы. За один год переработали бы. Луны
нам хватило бы на три-четыре месяца, не больше. Вот что
такое разумная жизнь, вот что под силу людям. Не ве-
ришь? Я точно тебе говорю, дорогой! Или вот—«пчелку»
видишь? Летал? У нее и у других машин, думаешь, случай-
но биологический принцип? Почти живые мышцы вместо
старых двигателей? Очень не случайно. Чем больше биоло-
гической материи, тем лучше... А зелень не только на
прежде бесплодных горах и склонах, и даже па подзем-
ных станциях, в тоннелях — для чего?
— Я думал, для питания, а под землей — как луч-
шее украшение,— негромко сказал Валентин.
— Украшение — само собой. Но забота не только о
красоте. Больше живой материи — еще и об этом забота.
А в космос почему рвемся? Для собственного удоволь-
ствия, да? Совсем не для этого. А чтобы и там найти
жизнь. Мои родные далеко-далеко отправились. Зачем,
87
спросишь?.. Астрономы обнаружили хлорофилл в обла-
ках межзвездного газа и пыли. Не веришь? У Эли спроси.
— Это удивительно, однако правда: нашли астрономы
хлорофилл в космических облаках,— охотно подтвердила
Эля.— Первые сообщения об этом были давно, но их не
принимали всерьез. А теперь доказано: есть хлорофилл в
скоплениях космической пыли и газов! А хлорофилл —
аккумулятор энергии... Так вот они и переплетаются, наши
земные и космогонические проблемы... Нет, Валентин, пе-
ред жизнью и ее детищем — разумом — необозримость вре-
мени и пространства. Конечно, нас, живых и думающих,
пока мало, и разум наш не всемогущ. Мы и с земными
проблемами не всегда умеем справляться. Но ведь мы
только-только научились двигать ножками, мы лишь вы-
бираемся из своей колыбели-Земли... А киберы? Им не
под силу то, что может сделать только жизнь. А значит,
и главенство не за ними. Они, как и нынешние роботы,
будут лишь помощниками людей. У нас удивительная
судьба, Валентин! Жизнь и разум, такие, как сейчас, или
похожие на те, что сейчас, будут существовать, пока
продолжается нынешний этап в развитии материи — энер-
гии. А он лишь начался, этот этап. Мы еще слишком ма-
ло знаем, чтобы сделать уверенные и детальные прогно-
зы. Но ясно, что у нас очень долгий срок впереди. Да и
потом, на новом этапе, лучшее, что создано в процессе
развития,— а это разум, Валентин! — сохранится как
ядрышко, глубинная основа еще не известной нам, но
неизмеримо более совершенной и очень разноликой ма-
терии.
— И сколько у нас времени впереди? Пять-шесть
миллиардов лет?
— Больше, Валентин, много больше! Наши звезды
еще младенцы. Сейчас они водородные. Потом, повзрос-
лев, они станут гелиевыми и опять будут излучать энер-
гию, как теперь, даже активнее, чем теперь. Но и этот ге-
лиевый скачок лишь первый в их жизни. Даже чуточку
страшно, когда пытаешься представить все это: бесконеч-
ность космоса и нас, маленьких людей. Достигнем ли гран-
диозной цели, сумеем ли переделать вселенную?!. И все-
таки мы справимся. Обязаны справиться, если не хотим
погибнуть! — Она даже побледнела, говоря это, но глаза
были восторженные и смелые до отчаянности.— «Мы» —
это не только наша земная жизнь и разум. «Мы» — это и
паши собратья у других звезд и в других галактиках. Все.
$8
зовет нас, все требует объединения! Вдохновляет тебя
перспектива?
Валентин только молча развел руками. Когда-то его
считали смелым в замыслах инженером. Но замахивался
он — да и то в мечтах!—разве что на гидростанцию где-
нибудь в теснинах Енисея и Лены или на плотину между
материком и Сахалином. Сравнить ли его смелость с тем,
что делали и о чем мечтали нынешние люди?!
Халил дружески обнял его за плечи. Эля ободряюще
улыбалась.^ Если бы он был в состоянии отблагодарить
их за внимание и дружбу!
А потом он вспомнил об опасности, которую занесло
неведомо из каких глубин космоса и которая сгубила эки-
паж «Артура», а теперь прячется где-то в черной бездне.
Кто там, в безжалостном шаре? Неужели не понимают
пришельцы, что убийство ни в чем неповинных людей —
не просто жестокость. Убийство безрассудно!.. Ох, слова,
одни слова... Ему ли забыть военные годы и смерть, смерть,
на каждом шагу.
Селянин впервые со взрослой, почти отцовской обеспо-
коенностью посмотрел на своих товарищей. Они были не-
измеримо образованнее и нравственно совершеннее, чем
он. Но они не испытали, что такое война. А он испытал и
в этом отношении был мудрее их, и в случае беды мог
оказаться полезным. Лишь теперь он не просто рассудком,,
но и сердцем понял, почему приходил к нему Локен Па-
лит. Ведь и председатель Всемирного Совета не был осве-
домлен о каверзах мозга, работающего во имя смерти.
Горькое это было преимущество — знать о смерти больше*
Других.
»..А в море продолжались дельфиньи учения.
ФИЛИПП ЧИЧЕРИН
СНОВА ПРОЯВЛЯЕТ ХАРАКТЕР
Способность человека переносить невзгоды имеет пре-
делы, и Валентин познал это на собственном трагическом
опыте. Заблудившись в тундре, он смог сопротивляться
морозу лишь двое суток. А потом — небытие, смерть...
После восстановления Валентин попал на обновленную
Землю. Материальное благополучие здесь было доступно
всем, как воздух. Забота об уюте, более того — о комфор-
те стала нормой, а каждая вещь, машина, здание словно’
89
впитали в себя живую красоту. Но ко всему этому Вален-
тин привык с легкостью, которая удивила его самого. Бо-
лее того, он, пожалуй, возмутился бы, исчезни, например,
мебель, самостоятельно принимающая удобную для его
тела форму, автоматы, регулирующие силу света, влаж-
ность и температуру воздуха, включающие музыку. Нет,
он по-прежнему был осторожен в обращении с предмета-
ми, которые окружали его. Однако той трепетной боязни
разбить что-либо, которая была у него во время обеда в
«синей молнии», уже не возникало. Вот это и удивляло.
Оказывается, не существует предела тому добру, которое
человек способен принять!	'
Зато в обществе людей он чувствовал себя совсем не
так уверенно, как^в мире предметов. Нет, никаких обид
не было. Лишь профилактор Филипп Чичерин осмеливал-
ся досаждать ему врачебными запретами.
— Не моя и не твоя вина, что таким фейерверком все
волнения,— говорил он.— Норма никак не восстанавлива-
ется, и ты не просись в дальние поездки. Ты и с дельфинь-
их островов приехал взбудораженный. Я уже поругал Ха-
лила с Элей. Зачем им было — о серьезном? Лучше бы
что-нибудь веселое рассказывали.
— Сказочки, как ребенку? — рассердился Валентин,
— Не обязательно сказки, но и не мировые теории.
Всему свое время.
Однако и Чичерин был непреклонен, только когда
речь шла о здоровье. А вообще-то он был покладистым
парнем. Если вся компания улетала в горы, он просил
взять его с собой. Затевались игры, он был неистощим в
выдумках.
О Халиле с Элей и говорить нечего: все свое время
они отдавали Валентину и, казалось, были готовы выпол-
нить любой его каприз, а не только разумное желание.:
И все-таки Селянину было не по себе. Предупреди-
тельность друзей иногда раздражала. Он не хотел, чтобы
его опекали. Ему было привычней заботиться о других.
В один из вечеров собрались у Филиппа перед видео-
панорамой — ждали, что выступит знаменитый оперный
певец. Эля была восторженной поклонницей его таланта.
А Халилу не нравился излишний рационализм певца.
— Очень много от ума,— утверждал он.— Совсем мало
от эмоций, от души...
— Как ты можешь так несправедливо! — возражала
Эля.— Сейчас убедишься — он великий артист!
90
К сожалению, концерт по какой-то причине отмени-
ли. Все испытывали досаду. А на Валентина навалилась
тоска. Филипп уселся перед каким-то, напоминающим
орган, инструментом и заиграл. Нет, это был не орган.
Казалось, звуки большого оркестра раздаются в комнате.
Необыкновенность инструмента, прозрачная, как небо в
час рассвета, мелодия...
Потом они пели. Сначала — Халил, Эля, Филипп. Пес-
ни были очень разные и о разном. О сине-зеленых волнах
океана, которые не признают покоя, бьют и бьют в чер-
ную грудь скалы, уверенные: камень в конце концов бу-
дет подточен, сломлен их упорством. О планетолетчиках,.
попавших в беду на далеком застывшем Плутоне. Двое из
них пожертвовали собой, чтобы третий смог вернуться на
Землю...
Пели негромко, для себя, и еще, конечно, для Валенти-
на. И его попросили что-нибудь спеть.
Он не смог отказаться. Запел одну из самых любимых..
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза...
Грустная и суровая песня. А он вспомнил, как брел по
тундре в последние двое суток своей прежней жизни..
И песню, которую повторял тогда, как заклинание, тоже
вспомнил.
...Пусть гром гремит, пускай пожар кругом.
‘ Мы беззаветные герои все,
И вся-то наша жизнь есть борьба, борьба.,.
Он оборвал песню где-то посредине и, торопливо попро-
щавшись, спустился к себе.
Утром Филипп виновато признался:
— Вот вчера, когда ты убежал... Я подумал, что с
тобой нельзя, как с другими... Такой характер деятель-
ный, непоседливый... А я только о спокойствии...
— Тошно от твоего спокойствия! Удавиться можно от
такого спокойствия!..
— Вот-вот...— с неожиданной радостью согласился
Филипп.— Я советовался тут... Поругали меня: почему
один решал. Правильно в песне... Ну, что жизнь — борьба...
В общем, можете ехать, куда вздумается. Лишь бы на
Земле, а не на Луне или еще дальше в космосе.
Валентин в первое мгновение даже не поверил^ что
понял правильно^ хлопнул Филиппа-по плечу:
91
— Спасибо! Ты отличный парень. И медицина ваша
блеск да и только, если помогла тебе догадаться. Преот-
личная наука!
Получасом спустя собрались вчетвером. Халил бурно
радовался:
— Замечательно, Филипп, ах, как замечательно! Мы
всю землю оглядим, все покажем. Давно бы надо раз-
решить, дорогой.
В глазах Эли тоже была радость. Однако вела себя де-
вушка намного сдержаннее. Видимо, поэтому Филипп об-
ратился к ней.
— Знаешь, мне очень бы приятно — вместе с вами, а?
— Решающее слово не за мной. Но если обещаешь не
терроризировать своими требованиями, тогда мой голо-
сишко — «за»...
Филипп повернулся к Селянину, но тот ответил:
— Я, как Эля...
— А мое условие тебе известно,— сказала Эля.— Дай
клятву...
- Но, Эля...
— Значит, не можешь дать?
— Эля!
— Даешь клятву?
— Ну ладно, ладно... Я буду делать лишь то, что по-
зволишь ты...
— Увернулся, хитрец. Быть по сему...: Я правильно
сказала, капитан? Быть по сему?
— Куда отправимся? Валентин, твое слово, дорогой.,
Селянин оглянулся на Элю.
— Нас давно ждет Ноэми, моя подруга,—сказала де-
вушка.— И я тоже прошу... Вы не пожалеете, если согла-
ситесь. Можно полететь, можно — на «синей молнии».
— Я за полет,— ответил Селянин,— подземная дорога
не позволяет видеть окрестностей.
— Заказать быстролетную машину?
— Заказывай, Халил.
— Если можно, отправимся чуть позже, часа через
два,— попросил Филипп, тоже обращаясь к Эле.— Мне
надо уладить кое-какие дела в институте. Я постараюсь
поскорее, но... В общем два часа надо...
— Дадим ему столько времени? Или отомстим за при-
дирки? — с шутливой угрозой спросила Эля.
— Я за то, чтобы отомстить,— поддержал ее Вален-
тин.— И два часа — это немыслимо много. Я, пожалущ
92
согласился бы подождать, но лишь сто девятнадцать минут
с шестьюдесятью секундами. Ни на мгновенье дольше!
Они были почти ровесниками и умели понимать друг
друга.
Когда Филипп, а за ним и Эля ушли, Халил, гася
улыбку, чуточку виновато спросил:
— Можно напомнить о твоем прошлом?.. Я не знал, а
теперь знаю: ты любил девушку, очень похожую на Элю.
— Ну и что?
— Не смотри на меня так сердито, дорогой... Скажи,
та девушка была еще лучше, чем Эля?.. Наверное, лучше.
Иначе ты был бы повнимательнее к Эле. Ты всегда был
бы внимательным, таким, как во время недавнего разго-
вора.,. Пусть Эля тебе кажется хуже той девушки, но ты,
дорогой, не успел еще узнать ее. Она очень замечатель-
ная, ах, какая замечательная! Мы.два года назад позна-
комились, когда в лунном профилактории возле кратера
Плиний отдыхали. Есть такой кратер на Луне. Возле
равнины, которую в древности морем Ясности назвали.
Вот там я и отдыхал, дорогой... А однажды вздума-
лось нам спуститься в кратер. Много нас было. Весе-
ло было. Прыгали с камня на камень, силой хвалились.
Такие глыбищи выворачивали, которые на Земле не вся-
кому роботу под силу... Шуток много, смеха много. А для
меня едва бедой не кончилось. Потом нам сказали: сей-
смический толчок был. Легонький — так нам сказали. А я
чуть в пропасть из-за него не свалился. Камень подо мной
закачался, и я стал падать. Конец бы мне, если бы не Эля.
Раньше я не знал ее, только после этого случая и познако-
мился. Схватила меня, растянулась плашмя и держит...
А я вниз головой вишу... Потом товарищи подоспели, по-
могли ей... Вот тогда я и узнал Элю. Друзьями стали,
очень большими друзьями. Замечательная девушка, ах,
какая замечательная! — повторил Халил с еще большим
воодушевлением.
— Кто спорит?!—глухо и с внезапно прорвавшейся
болью вымолвил Селянин.
Халил чутко уловил эту боль и почти в испуге по-
смотрел на Валентина. Он понял, что за этим.
— Ты собирался заказать машину,— напомнил Ва-
лентин.
— Заказ?.. Ах да, заказ... Сейчас закажу, дорогой.
Они делали вид, что ничего особенного не случилось,
никакой перемены в их отношениях нет и не может быть.
93
Но Валентин корил себя, что не сумел сдержаться, выдал
тайну. И перед кем?.. Уж сегодняшний разговор Халил,
конечно, запомнит.
Впервые Валентин подумал, как хорошо, что с ними
полетит Чичерин.
А через два часа вся компания была высоко-высоко в
воздухе. Валентина опять поразила машина, снаружи
очень похожая на серебряную линзу. Пять кресел, стол
между ними, чуть голубоватый потолок, пропускавший
приятный, ласковый свет солнца. А стен, как и во всех ны-
нешних летательных машинах, будто не было вовсе. И пол,
когда Валентин посмотрел на него, стал вдруг на глазах
светлеть, открывая облачко внизу, зеленые склоны гор
справа и морскую гладь слева. Что там, на земле? Кто и
что делает? Едва подумав об этом, Валентин увидел, ка-
жется, совсем рядом, чуть впереди, крону деревьев и ко-
го-то, вернее, что-то неторопливо передвигающееся по зем-
ле. Не то металлическая короткая гусеница с множеством
ножек, не то странный ленточный транспортер.
Как он смог все это увидеть, не снижаясь,— а сниже-
ние он почувствовал бы — Валентин не знал. Это была
еще одна необычность нового мира и новой техники.
Машина бережно охватывала деревца, и тотчас вниз,
к люку, опускались похожие на апельсины крупные пло-
ды. Какая сила срывала и, поддерживая, опускала их, что
происходило внутри машины, разглядеть нельзя было. Но
где-то ближе к хвосту странного агрегата появился ящик с
плодами, вспрыгнул, как живой, на другие такие же ящи-
ки, и тотчас один сегмент гусеницы отделился и помчал-
ся под зеленую крону сада. А на его место встал его
собрат, ждавший где-то рядом, за деревьями. Плоды в ящи-
ках были уже не сплошь светло-желтые, а в красную по-
лоску. Их явно рассортировали и обработали прежде, чем
уложить.
Людей не было. Машина управлялась самостоятельно.
Значит, кибернетическое устройство? Вроде Сани? Вален-
тин покосился вправо, где сидел его робот. Опять он вмес-
те с ним. Нет в Сане нужды, совсем нет.
А Саня внезапно поднялся, что-то взял со столика, про-
тянул Валентину. Бокал с прохладным соком? К черту!
Впрочем, нет, хочется пить. Вот ведь бестия! Угадал жела-
ние, которое до этого не осознавал сам Валентин. Там,
внизу, робот, конечно, попроще Сани. А что фрукты зимой
убирают —в новое время все не так2 как было когда-тоа
94
Хотя в двадцатом веке где-нибудь на юге, например, в
Алжире, оставляли на деревьях апельсины до самой вес-
ны: лучше сохраняются.
Селянин опять взглянул вниз и не увидел ни сада, ни
машины. Синяя полупрозрачность воздуха, и где-то за ним
совсем уж синяя земля. А Валентину — он сам не знал
почему — именно эта стародавняя синь была сейчас доро-
же и ближе любых необыкновенностей. Горы, снег на
одной из вершин, будто небрежно наброшенный белый
платок, глубокие синие долины с черными скалами, серые
гнутые проволочки речушек — это было из его времени,
из его земли. Ничего больше и не нужно. Он и так будет
счастлив. Только бы не кончалась синь внизу, только бы
тишина и возможность отвлечься от трудных дум.
Спутники... Они не мешали объяснениями и болтовней.
Они сидели позади. Селянин помнил, что они сидят там.
Но ни единый шорох не доносился из-за спины.
А горы внизу уплыли, море куда-то отодвинулось, и по-
тянулась степь с четкими линиями не то рек, не то кана-
лов. И синева стала прозрачней, без недавних белых и
черных пятен. Появились на горизонте два города, но
оба были едва различимы. Потом землю закрыли облака.
Валентин оглянулся на Элю и на остальных. Эля улыб-
нулась совсем как Ольга. Нет, чуть сдержаннее. Или более
робко? Но почему робко? Валентин не понимал ее, хотя
очень хотел бы понять.
А потом он вспомнил стынь тундры, собак, рванувших-
ся за песцом, свою решимость идти, вопреки всему идти
и добраться к теплу. Что ж, он добрался. Вот оно, тепло.
Вот люди. Добрые. Лучше, сердечнее, чем прежде. Он мо-
жет и должен чувствовать себя счастливым. А он пока не
чувствует.
Он уткнулся взглядом в серую лохматость облаков.
Всюду одни лишь облака... Что он будет делать на земле?
— А у нас в институте,— заговорил Филипп,— при-
няли решение вчера... Двух рамэнов мы можем высвобо-
дить для проекта «Циолковский».
— Сейчас под нами Нижнее Поволжье, капитан,— ска-
зала Эля,— впереди водохранилище.
Она что-то видела. А Валентин следил за ровными,
словно комья снега, плотными облаками, думая все о том
же: кем он станет среди нынешних людей?
— Все только и говорят о новом проекте, дорогой,—
поддержал Филиппа Халил.— Я слышал, институты обеих
95
Америк готовы выделить чуть не миллион человек. Еще —<
известия о причинах беды с «Артуром»...
— Халил, пожалуйста!..
— Почему нельзя, Филипп? Все можно, дорогой... Ты
сам сказал, что можно. Эля, подтверди: он ведь так ска-
зал?
— Да, конечно, Халил,— промолвила девушка, а са-
ма не спускала глаз с Валентина. Она догадывалась о его
состоянии.
— Слушай, Филипп, дорогой! Ты рассказал бы: идея
рабэна Иркута — это же подсмотрено у природы. Ты рас-
скажи, внимательно слушать будем.
— Об этом всем известно.
— А ты все-таки расскажи, да поподробнее,— под-
держала Эля.
— Но какой из меня нейрофизиолог или парапсихо-
лог? Я могу лишь в общем...
— Нехорошо, Филипп, ты заставляешь себя уговари-
вать.
— Очень нехорошо,— поддержал девушку Халил, явно
обрадовавшись возможности подтрунить над всегда невоз-
мутимым профилактором.
— Ах, нехорошо?! — пригрозил Филипп.— Ну ладно
же, пеняйте на себя, если замучаю объяснениями. Начи-
нать прикажете, конечно, с самого начала?
— Вот именно, с муравьев и пчел,— охотно согласи-
лась Эля.
— Ах, с них? А я думал, с протобелков,— Филипп рас-
смеялся. Его сдержанности и строгости будто не бывало.
— С пчел так с пчел,— уже успокоенно заговорил Фи-
липп, обращаясь скорее к Валентину.— Давным-давно
установлено, что одна пчела это вроде бы и не вполне са-
мостоятельный живой организм. Отдели ее от роя,
и она погибнет через несколько часов, будто лишится чего-
то жизненно необходимого, что получает от других пчел в
улье... Но это, так сказать, прелюдия... Ученых заинтере-
совала вот какая любопытнейшая особенность пчел. Об-
стоятельства иногда складываются такие, что инстинкты
пчелиные уже не могут выручить. Требуется применить
некое подобие разума. У одной отдельной пчелы нервных
клеток очень мало, и думать самостоятельно ей не под
силу. А вот пчелиный рой — ему это, оказывается, доступ-
но. Происходит словно бы объединение крохотных нервных
центров множества пчел в один большой очень своеобраз-
96
ный мозг, который и принимает простейшие разумные ре-
шения. Ну, например, приказывает строить ячейки величи-
ной в полторы обычных соты или что-то аналогичное этому,
но выходящее за границы инстинкта.
Филипп явно заботился прежде всего о том, чтобы бы-
ло понятно Селянину.
— Такой же способностью обладают и муравьи. Когда
возникнет задача, которую инстинкт решить не в силах,
муравьи вначале бестолково суетятся, мешают друг дру-
гу, а потом неожиданно, как будто по чьей-то разумной
команде, в полном порядке начинают делать то, что надо.
Срабатывает все та же поразительная способность объеди-
нять в единый мозг нервные центры множества муравьев..
Заметили эту способность еще в твое время, в двадцатом
веке, Валентин. Заметить-то заметили, а вот разгадать, с
помощью каких нервных импульсов объединяются нерв-
ные центры множества особей, не смогли. Это сумели сде-
лать только через сто лет. Ну а Даниэль Иркут шагнул
еще дальше, создал аппаратуру, которая позволяет объ-
единить мозг многих людей в один коллективный мозг.
Вот и все. Коротко, конечно.
— Спасибо и за сказанное, дорогой,— поблагодарил
Халил.— Правда, Валентин, все просто, с виду даже очень
просто?
Валентин неопределенно пожал плечами.
— У тебя неладно на душе, капитан? — обратилась к
нему Эля.— Осталось полчаса до посадки. Я давно хочу
сообщить тебе — утром у меня был разговор с Ильей Пет-
ровичем... Нет, он крепится... Ты не хотел бы повидаться
с ним?
— Сейчас? И менять курс?
— Нет. Вызови его к панораме. Она за стеной...
Рядом с Валентином возникла коричневая стена и
овальная сверху дверь.
— Пожалуйста,— пригласила Эля в небольшую ком-
натку с экраном видеопанорамы и двумя креслами.— Я не
решилась сказать тебе сразу. Вызываю...
А вскоре видеопанорама воспроизвела облик Ильи Пет-
ровича, его жесты, голос.
— Я давно жду, Валентин... Хотел сам связаться с то-
бой, но кто-то из профилакторов запретил разговоры и
встречи. А мне очень нужно было увидеть тебя. Мне и
Анне Васильевне. Она уехала час назад. Я отправлюсь
следом. Но мы найдем тебя вместе с нею. Ты разрешишь?
9F
4
Воронин
Я рассказывал ей о тебе... о том, что ты потерял отца и
мать, друзей, все дорогое и привычное... Но не сдался.
Я все рассказал ей. Но лучше, если вы встретитесь. Это ей...
мне... Я держусь. Ты тоже держись.
Валентин безмолвно кивал, потому что боялся выдать
боль за Илью Петровича и за себя тоже.
— Мы с Аней встретим корабль... оттуда... с до-
черью...— продолжал Илья Петрович.— Нам разрешили
вылететь навстречу, в космос.
И Валентин опять кивал, соглашаясь: да-да, надо
встретить, как не сделать этого?.. В его время тоже встре-
чали. Правда, выезжали ради этого не в космос, нет. На
вокзал выезжали, в багажное отделение. И редко, очень
редко. Слишком много было погибающих? Бедными бы-
ли? Во время войны с Гитлером только в Советском Союзе
смерть обрывала ежедневно тринадцать тысяч жизней.
Ежедневно! А за всю войну около двадцати миллионов.
Жуткая приблизительность: «около»...
Ведь каждая потеря — это человек, молодой, сильный,
полный надежд на счастье человек, это отцы и матери,
страдавшие, как Илья Петрович с женой... «Около»... Ког-
да не добрался на стройку Валентин, грустили друзья.
Родных у него не осталось, а Ольга — ей было спокойнее,
что он скрылся и не подает вестей. Так было. Это и к
лучшему, если так было.
Странно, встреча была грустной, однако она придала
Валентину сил. Да, ему нелегко и будет еще долго нелег-
ко. Но он верил, что сладит с трудностями.
Эля была расстроена больше, чем Валентин, и он при-
коснулся, успокаивая, к ее руке. Эля вздрогнула, но р$ку
убрала не сразу.
Внезапно начался спуск, осторожный, однако замет-
ный. Тотчас донесся возглас незнакомой Валентину жен-
щины.
— Эля! Валентин! Мы ждем вас. Это я, Ноэми..«
НОВОЕ ЗНАКОМСТВО
Знакомство было во всех отношениях приятное. Ноэми
поразила Валентина не только своей красотой. Он уже
успел убедиться, что люди новой Земли красивее, чем
его бывшие современники. Но эта девушка даже среди них
выделялась женственной мягкостью движений, глубиной
98
глаз — то ласково серых, когда Ноэми была спокойна, то*
загадочно синих, когда она была озабочена или, наоборот,
подтрунивала над кем-то. Валентин заметил, что его вос-
хищение девушкой разделяет и Филипп, впервые увидев-
ший ее, да и Халил тоже. Впрочем, Халил сегодня необыч-
но замкнут.
Ноэми о самом серьезном умела говорить полушутливо^
— Где я работаю?.. О, я и не работаю вовсе. Мы все
там, в своем институте, лишь подсматриваем и списыва-
ем,— ответила она на робкий вопрос Филиппа.
Глаза у нее при этом были задорные, улыбающиеся, и
все отвечали ей улыбкой, потому что нельзя было оста-
ваться серьезным, когда была весела Ноэми. Она работа-
ла в институте биорецепторов, и ее обязанность, действи-
тельно, состояла в том, чтобы «подсматривать и списывать»
у природы, точнее у насекомых, секреты их удиви-
тельной способности видеть, обонять, осязать, ориентиро-
ваться в пространстве, совершать сотни и тысячи порой
немыслимо сложных действий.
Ноэми рассказала о таких фактах, которые Валентин
мог бы узнать и прежде, в своем XX веке, но, к сожале-
нию, не узнал... Что любая муха, например, мгновенно
устанавливает химический состав предметов, по которым
ползет... Что мотылек-самец чует запах самки на расстоя-
нии до километра... Что у бабочек и вкус необычайно тон-
кий — в сотни раз лучше, чем у человека... Что у некото-
рых видов жуков-плавунцов удивительно высок коэффи-
циент полезного действия — 0,96!.. Что лишь насекомые
умеют не просто парить или держаться в воздухе на од-
ном месте, но и, так сказать, пятиться...
Факты, множество поразительных фактов!
— Ну а- мы эти факты подсматриваем и списываем,—
весело повторила Ноэми.— Пример? О, нет ничего легче.,.
Ну, что бы такое взять?.. Вот, пожалуйста, бабочка шелко-
пряда. Люди давно знают, как выглядит орган обоняния
самца: усики-антенны с тысячами крохотных клеток-во-
лосков, совсем уже немыслимо маленькие отверстия в обо-
лочке клеток. Размеры — микроскопические, взаимодей-
ствует клетка с молекулами, несущими запах. Повторяй^
внешний вид давно был известен. А вот как и что проис-
ходит внутри клетки, этого долго не знали. А уж по-
строить что-либо похожее — об этом лишь мечтать могли..
В нашем же институте не просто умеют разгадывать та-
кие тайны, но и делают приборы, которые не больше тех
4*	9&
же крохотулек-антенн шелкопряда, однако в сотни; в ты-
сячи раз более чуткие. О, это очень любопытно, то, что мы
делаем!..
Ноэми явно воодушевляло внимание, с каким слушал
Валентин. «Нет, ты и представить не можешь...», «ты и
не подозреваешь...» —то и дело повторяла она и сообщала,
что их приборы тоже ведут анализ на уровне отдельных
молекул вещества, квантов света, гамма-частиц, электро-
магнитных волн, что они требуют минимальных затрат
энергии и что так же, как рецепторы живой природы, они
способны сами себя ремонтировать, восстанавливают свои
составные части.
— Ты замучила Валентина объяснениями,— сказала,
смеясь, Эля.
— Отчего же, все очень любопытно,— возразил Селя-
нин.— Судя по всему, исследованиям Ноэми и ее коллег
никто не грозит энергетическими ограничениями, о кото-
рых я уже наслышан.
— О, конечно!—подхватила Ноэми.—Я очень люблю
свое дело.
— Оно стоит того, Ноэми,— поддержал ее Филипп.—
У тебя прямо-таки сказочная профессия. А ты: «Всего-то
и дела, что подсматривать и списывать»...
— Ну, это, чтобы не обидеть других... А наши прибо-
ры,—Валентин прав,— овеществленный символ эконо-
мии,— девушка лукаво посмотрела на планетолетчика.—
Вот Халил увешан нашими .датчиками, но даже не заме-
чает их.
— Какие датчики? Где? — Халил принялся ощупы-
вать свою одежду.
— Не нашел? — Ноэми прикоснулась к его плечу и,
сказав: «Раз-два-три!», раскрыла ладонь. Там было де-
сятка два. крохотных зернышек, похожих на маковые.
— Это приборы? Это совсем не приборы,— сказал Ха-
лил.—Ты только что держала в руке головку мака... Да-
вай проверим, если это приборы.
— Согласна. Лови! — Ноэми неожиданно дунула на
ладонь. Все зернышки слетели на землю.— Ты прав, Ха-
лилушка, это не приборы. Но наши изделия не больше
этих зернышек... Интересно, Валентин? А мои родители?
Их пристрастие — невидимки.
— Опять что-то уэллсовское? — вспомнив тот важный
„для него разговор с Элей, когда девушка упомянула о
фантасте-англичанине, спросил Валентина
100
•— Что означает «уэллсовское»? Хотя постой-постой!..
Это не тот ли фантаст, именем которого что-то такое на-
звано на обратной стороне Луны: не то кратер, не то го-
ра? — Ноэми, видимо, не могла оставаться без дела. Вот и
сейчас она сорвала розу, уколовшись о шипы.— Всегда
так: потянешься за красотой — уколешься. А твой Уэллс,
Валентин, хоть и большой фантаст, а все равно был ужас-
но наивным, когда вообразил невидимку. Он и не подо-
зревал, бедняжка, что видеть можно и тепловые лучиг уль-
тразвук, радиолокационную волну, биотоки нервов, дви-
жение воздуха вокруг тела... Однако и я под стать ему.
Невидимок, которыми занимаются мои папа и мама, тоже
нетрудно разглядеть. Это микробы.
— Значит, они — микробиологи?
— Не совсем. Они создают новые штаммы микробов,
способных вырабатывать тяжелую воду. У них в инсти-
туте все возятся с микробами.
— Чтобы получить тяжелую воду?
— Ну, почему только воду? Там сотни направлений.
Кто-то бьется над бакхериями, которые концентрируют
золото. Кто-то стремится создать новые микроорганизмы,
которые отбирают из воды никель, медь, радий... Ясно
тебе, Валентин? Океан — это как неисчерпаемая рудная
кладовая, а главными работниками — микробы. И еще во-
доросли. Но водорослями занимаются в других местах.
Не в нашем городе. А результат замечательный! Это, на-
верное, и прежде знали, что дно океана покрыто конкре-
циями из железа и марганца. Сейчас созданы микроорга-
низмы, которые способны образовывать похожие, но
более чистые конкреции любого из металлов. На материко-
вых рудниках первыми горняками тоже микробы. Не ве-
ришь? Сам потом убедишься. Микробы куда удачливее
прежних горняков потому, что отбирают лишь чистый ме-
талл. А мои папа и мама — они любят друг друга, тяже-
лую воду и еще меня и моего брата Якова, конечно. Что
у них на первом месте, мы с братом или тяжелая вода,
еще поспорить можно.
Ноэми опять рассмеялась, и стало ясно, что для нее-то
самой секрета нет: больше всего на свете любимы они с
Яковом. Вернее, даже она. И может ли быть иначе, если
она так молода, так жизнерадостна и так привязана к сво-
им близким и ко всем-всем на свете.
Валентин я сам был готов засмеяться — до того легко
стало у него сейчас на душе.
4а Петр Воронин	10Х
— Как жаль, что я йе познакомлю тебя с мамой и па-
пой. Они уехали к Якову в подводный город. Мой брат —
акванавт. Он уже два года не выезжал из своего Глуби-
нограда,— объясняла Ноэми,-— он влюблен в свой океан,
как мама с папой в тяжелую воду и в микробов, которые
ее вырабатывают. Тяжелая вода — это же очень важно.
Разве я не права? Халил? Эля?
— Права, права,— обнимая подругу за плечи, сказала
Эля.— Как же ты можешь быть неправой, если мы все
тебя любим. Кстати, Валентин, догадываешься, зачем
нужна тяжелая вода?
— Дейтерий, да?.. Значит, топливо для термоядерных
электростанций?
— Вот именно!.. Может быть, ты скажешь, где нахо-
дится наш город? — задорно спросила Ноэми.
Они давно стояли на просторной террасе, сплошь уви-
той виноградными лозами. Внизу вся земля была в цве-
тах. Клумбы и целые поляны цветов рассекались пластмас-
совыми полосами-тротуарами, уже известными Валенти-
ну по столице. У обочин тротуаров росли пальмы и кипа-
рисы. Прозрачный ручеек отражал голубое с зеленцой
небо. Значит, южный город. Но ведь они летели из За-
кавказья на северо-восток! И почему на небе нет солнца?
Валентин еще раз более пристально осмотрелся. Один,
похожий на гигантский обод, дом, самое меньшее семьде-
сят-восемьдесят этажей, был увит виноградом, плющом,
еще какими-то лианоподобными растениями. Противопо-
ложная стена очень далеко, в километре или полутора, и
выглядит так, словно состоит сплошь из живой зелени.
В центре огромной круглой площади — ребристая шести-
гранная башня без окон, без .дверей, но с бесчисленным
множеством овальных отверстий. Они, как оспины, по-
крывают всю ее от основания до вершины, пронзающей
синеву неба. Башня вчетверо или впятеро выше дома —
точно гигантская ось гигантского колеса.
У Валентина появилось смутное ощущение знакомости
всего, что было перед ним. Особенно башня... Ну конечно
же, он видел ее в одной из панорамных передач! Речь шла
о том, что в северных городах в нынешнем году рекон-
струированы гигантские башни, которые являются одно-
временно и воздуховодами и опорой для шатровых поло-
гов, защищающих города от полярной непогоды и тьмы.
Сейчас их перестроили так, чтобы внутри оставался про-
дольный канал, наподобие канала в старинных пушках,
102
только неизмеримо больший. По нему опускались и под-
нимались нынешние быстролетные аппараты с людьми.
Да, именно об этом рассказывала видеопанорама. Хотя
Валентин уже не сомневался, что перед ним северный го-
род, он ответил полу вопросом:
— Подозреваю, что мы где-то на высокой широте,
так?
— Вот тебе награда за сообразительность,— Ноэми
протянула Селянину розу.— Или они успели разболтать, где
наш город? Халил, признавайся, разболтал?
Она настойчиво втягивала планетолетчика в разговор.
Глаза ее стали темно-синими и грустными. В прежнее
время Валентин, вероятно, решил бы, что Ноэми не без-
различен Халил, что она любит этого парня. Сейчас все
могло быть иным. Но, убеждая себя в этом, Валентин все-
таки испытывал к Ноэми странное чувство не то жалости,
не то сочувствия. Ведь если Ноэми любит безответно, это
может стать для нее причиной несчастья. А Валентину не
хотелось допускать даже возможности такого несчастья
в новом, благоустроенном мире. Пусть еще случаются тра-
гедии, подобные той, что произошла на «Артуре». Пусть
не всем позволено проводить эксперименты. Но причи-
ной— вторжение внеземной злой силы перегрев планеты.
А сами люди не должны приносить друг другу никаких
несчастий...
— Хорошо, если не разболтали,— торжествующе ска-
зала Ноэми.— Город наш на северной оконечности остро-
ва Котельный. Да, Валентин, мы живем на берегу моря
Лаптевых.
Селянин ждал чего-либо подобного, но все-таки изве-
стие поразило его. Северная оконечность Котельного! Но-
восибирские острова! Он выронил розу, красный бутон
которой полетел вниз, на светло-оранжевый тротуар. Кто-
то из тех, кто скользил по тротуару на неизменных конь-
ках, резко притормозил; подобрав розу, посмотрел озабо-
ченно вверх и вдруг заулыбался, приветственно махая.
Тотчас и те, кто был в этот момент рядом, затормози-
ли и, подняв головы, заулыбались, закричали привет-
ственно. А через минуту внизу была большая толпа.
— У нас все от мала до велика мечтают увидеться и
побеседовать с тобой,— сообщила Валентину Ноэми.— Ес-
ли можно, ты побываешь сначала в нашей лаборатории.
Согласен?
Она перегнулась через перила террасы, рассмеялась:
4а*	ЮЗ
— Сейчас соберется весь город... Посмотри, бегут ре-
бятишки.
Валентин отступил в глубь террасы: ему было непри-
ятно под сотнями любопытствующих глаз. Его обижало
общее любопытство. Он не был, он не хотел быть диковин-
кой, на которую все пялятся, потому что это диковинка,
едва ли не оживший птеродактиль. Иной же причины для
внимания с его точки зрения не существовало и не мог-
ло существовать, что бы там ни болтали ради его успокое-
ния. Он мечтал жить, жить хотя бы наравне со всеми,
если уж ему не по силам взвалить большую по сравнению
с другими ношу.
— Послушай, Валентин,— смущенно обратился к не-
му Филипп.— Тебя почему-то расстроило, что... ну все
это... Тебе надо бы...
— Что? Спокойствие?.. К дьяволу!
Он выбежал с террасы, еще и сам не зная, что сдела-
ет в следующую минуту. Когда-то, в прежней своей жиз-
ни в подобных случаях он убегал на улицу и ходил, ходил,
до изнеможения, до отупения. Сейчас это исключалось,
и он лишь приказал автомату входной двери никого не
впускать, а сам суматошно заметался по комнатам,
не только не испытывая облегчения, а наоборот, возбуж-
даясь все больше.
Вещи откатывались в сторону, чтобы он не ударился
о них. Воздух стал прохладней. Свет отливал голубизной и
был податливо мягким и ласковым, как гагачий пух. Вре-
менами Валентин начинал улавливать негромкую мело-
дию.
Это действовала автоматика, стремившаяся помочь
ему успокоиться. Так было во всех жилищах, где он оста-
навливался, и обычно поразительная чуткость и предупре-
дительность невидимых слуг-аппаратов и приборов помо-
гала ему сладить с волнением.
Но сейчас от всего этого раздражение лишь усилива-
лось.
С Валентином творилось почти то же, что и после пер-
вой встречи с председателем Всемирного Совета, когда он
опрометчиво согласился, чтобы его сопровождала Эля, а по-
том так же вот метался по комнатам...
Навстречу ему выступил Саня. Валентин поморщился,
готовый выругать несносную куклу, но не выругал, наобо-
рот, раздельно приказал:
— Бассейн. Быстро!..
104
Робот кивнул в знак того, что распоряжение понято.
Тотчас все вещи укатили в соседнюю комнату, перего-
родка, за которой была ванная, словно истаяла, а окно и
двери, наоборот, заслонили белые металлические щиты со
множеством отверстий, из которых хлынули, ударяя в пол,
струи воды. Валентин сдернул с себя одежду, бросил СА-
не, который невозмутимо стоял рядом. А вода уже захле-
стнула их обоих сначала до колен, потом до пояса. Стало
очень прохладно. Валентин плюхнулся в воду и поплыл,
чувствуя, что вода сопротивляется его попыткам достичь
металлического щита, сносит назад. Он заработал руками
и ногами сильнее, но опять не продвинулся вперед ни на
сантиметр. А потом все переменилось вокруг, и не было
больше щита, а была прямая лента ручья, бегущего меж7
ду высоких берегов с кустами черемухи и желтой акации.
А вот рядом с двумя тополями не то стог сена, не то ша-
лаш. Нет, конечно, шалаш.
Сияло синее небо, и спину ощутимо пригревало солн-
це. Валентин знал, что все это иллюзия. Солнца нет, и
ручья между черемушными берегами тоже нет. Ну и
пусть. Плыть по такому, хоть и призрачному, иллюзор-
ному ручью все-таки приятней, чем по бассейну.
А вскоре Валентин перестал думать о том, где нахо-
дится, бил, врезался в поток с такой яростью, словно сра-
жался с личным недругом. Он чувствовал, что ему жар-
ко, что тело покрывается потом, даже в холодной воде, а
все-таки потом, и что недавнее раздражение мало-помалу
исчезает, будто растворяется — и это как раз то самое, че-
го он хотел. А потом раздражение сменилось обыкновен-
ной усталостью и едва не апатией. Он все-таки продол-
жал плыть, не передыхая ни секунды. Лишь после того,
как руки и ноги уже готовы были отвалиться, он, тяжело
дыша, приостановился. Поток воды пронес его еще метр
или полтора, и все опять вернулось к прежнему, не ил-
люзорному. Возникли Саня, металлические щиты на месте
окна и двери, стены, потолок. Вскоре вода убежала до ка-
пельки. и Валентин, обмякнув, опустился на пол, сидел до
тех пор, Пока озноб не заставил его подумать об одежде.
Саця давно приблизился со всем необходимым. Вален-
тин дал себя одеть, выпил слегка солоноватый и кислый
напиток, очень быстро восстановивший силы.
Ему tfn-Прежнему не хотелось никого видеть и слы-
шать. Но он не мог не думать о своем поведении и об от-
ношении к людям, которые были теперь его современни-
ков
ками. Недавнее бегство от любопытствующей толпы уже
не казалось разумным. Пожалуй, появись в его время, в
XX веке, человек из средневековья, он и сам бы побежал
поглазеть на это небывалое чудо. Нет, он напрасно оскор-
бился, увидев толпу под террасой. И все-таки возможность
повторения таких встреч с любопытствующими толпами
вызывала в нем внутренний протест.
Обедал он в одиночестве, позволив Сане прислужи-
вать за столом.
После еды он попытался уснуть, но сон не пришел к
нему.
Как быть? Как вести себя?
А потом вспомнился рабэн Даниэль Иркут, его слова
об экспресс-запоминании, и он подумал, что это, пожалуй,
единственный выход для него — экспресс-запоминание.
— Акахату. Рабэна Акахату,— скомандовал он в микро-
станцию, в памяти которой были позывные ученого. Раз-
дался негромкий щелчок, поток легкий звон, и какая-то
женщина ласково сообщила:
— Рабэн Акахата улетел на Луну. Сейчас он на обрат-
ной стороне. Связаться с ним можно лишь по срочному
вызову. Впрочем, если вам крайне необходимо...
-— Ладно, я подожду, когда он вернется домой.— Те-
перь, когда решение было принято, Валентин готов был
потерпеть несколько дней. Он и дольше был согласен по-
терпеть.
ДВА ПРИЗНАНИЯ В ЛЮБВИ
На следующее утро первой связалась с ним Ноэми.
(Он снял запрет на связь).
— Как самочувствие, Валентин? Извини, что беспо-
кою, но я соскучилась по тебе.
— Входи,— сказал Валентин.— Я буду рад.
— Считай, уже вошла,— рассмеялась Ноэми.—Мыс-
ленно. Я далеко, в лаборатории. Ты включи видеостанцию.
Она возникла в воздухе и была еще красивее, чем
обычно. Отчего красивее — оттого ли, что сегодня иначе
причесалась (белокурая коса охватывала голову, как ве-
нок) ? Оттого ли, что очень ей к лицу серое платье? А мо-
жет быть, все объяснялось потаенной грустью в серых,
даже скорее синих глазах, грустью^ странно уживавшейся
с улыбкой и жизнерадостностью?
106
— Ты слышал новость? Вчера астрономический до-
зор на Меркурии обнаружил этого... ну, таинственного ла-
зутчика. И знаешь где? В трех миллионах километров от
поверхности Солнца. Фу, какой ты недогадливый! Я о ша-
ровидном теле. Такая жалость...
— Жалость? Почему жалость?
— Там ведь миллионы градусов!.. Оно, наверняка,
сгорело. Никакому твердому телу не выдержать такой
температуры.
— Ну и что?
— А тебе его не жаль?..— Ноэми нахмурилась, но тут
же рассмеялась.— Хочешь, открою тебе свою маленькую
мечту. Слушай внимательно, но никому об этом, хорошо?
Я только тебе и по секрету. Я была твердо уверена, что,
это посланцы внесолнечной цивилизации. А теперь что же?
Просто метеорит. Такая жалость!.. Почему ты чересчур
серьезный, Валентин?.. Ну ладно, до встречи,— она пома-
хала рукой.— В два часа дня я вернусь, и тогда уж не
позволю тебе хмуриться и грустить.
Смех ее еще долго звучал в ушах Валентина.
Валентин связался с Филиппом.
— Ты еще не завтракал? Быть может, составишь мне
компанию?..
— Но я не один. У меня Эля и Халил... А если мы все
к тебе?
— Что ж, валяйте...
Через минуту вся компания явилась к Валентину. Ста-
ло шумно и, пожалуй, чуточку суматошно. Это даже по-
нравилось Селянину, напомнив о дружеских налетах в
той жизни, которая теперь невозвратима. Все-таки Эля,
Филипп, Ноэми, Халил были самыми близкими ему людь-
ми на Земле.
— О телеграмме с Меркурия извещен? — спросил Фи-
липп.— Такой исход следовало предполагать. Обыкновен-
ный кусок камня или металла, и конец ординарный: ис-
чезновение в огненном чреве Солнца.
— Зачем, Филипп, говоришь так: обыкновенный? Сов-
сем не обыкновенный!.. Шаровидная форма — разве обык-
новенность? Вспышки в поясе астероидов, гибель экипа-
жа на «Артуре»... Зачем, дорогой, говоришь так неправиль-
но ь обыкновенность? — Халил возражал горячо и убеж-
денно.
— Вспышки могут иметь совсем иную причину,—
сказал Филипп.
107
~ Антивещество, да? Но тогда оно не долетело бы
до Солнца, раньше аннигилировало. Без антивещества не-
обычного, ах, как много... А траектория? Траекторию
вспомни.
— Значит, искусственный аппарат? Ракета?
— Если ракета, почему на Солнце упала? Нет, доро-
гой, не ракета.
— Тогда что же? Объясни.
— Ах, какой быстрый! Как фотон, быстрый... Не знаю,
что такое. Но ты неправ, что обыкновенность.
Валентин не участвовал в споре, опасаясь сказать что-
либо наивное. Отмалчивалась и Эля. Лишь после завтрака
она обратилась к Селянину с вопросом, что предпочел бы
он делать сегодня. Валентин в первую минуту растерялся.
До сих пор его временем распоряжались другие.
— Быть может, отправимся в институт к Ноэми? —
не очень уверенно предложил Филипп Чичерин.
— Или пойдем на биохимический завод... Это, доро-
гой, очень любопытно, из чего делают продукты. Что хо-
чешь делают. Не сразу, конечно, еду. Сначала — амино-
кислоты. Все двадцать аминокислот, а потом уже продук-
ты. Пойдем, дорогой.
— Нет,— отказался Валентин.— Если уж выбор за
мной, я отправлюсь хотя бы на часок в тундру. Один.
— Зачем обижаешь, дорогой? Думаешь, мы холода ис-
пугаемся?
Валентин упрямо покачал головой.
— Я хочу один... Ну ладно, пусть кто-нибудь прово-
дит, Филипп, например. Ему-то вы доверите мою персону?
— На Филиппа я надеюсь больше, чем на себя,— ска-
зала Эля.— Пусть будет по-твоему. Здесь места очень по-
хожие на те, где ты жил прежде.
— Почему нельзя всем пойти? — опять вмешался
Халил.
— Не надо ему мешать.^—Строгий взгляд девушки
остановил Халила.
Через полчаса, не более, Валентин с Филиппом, оде-
тые в теплые и легкие комбинезоны наподобие водолаз-
ных, подземным ходом выбрались в тундру. Чичерин опу-
стил забрало своего шлема, но, увидев, что Валентин не
делает этого, вновь поднял его. Нет, он не всегда был пе-
дантом, профилактор Филипп.
Ветер набросился на них с остервенением. Валентин,
наклонившись вперед, жадно ломл знакомый запах сне-
108
га, слушал посвист ветра. Очень разный посвист: то звон-
кий и задиристый, то басовитый, угрюмый...
Было темно, но близкие предметы можно было разли-
чить. Позади возвышалась стена дома-города. Валентин
словно бы спиной и затылком чувствовал ее присутствие.
А перед ним были темно-серые сугробы плотного, утрам-
бованного ветрами снега, черные камни и хмурая темень,
которую можно было, казалось, пощупать рукой.
Ослепительно-голубой клинок прожектора прорезал
тундру, пал на землю, выхватив из тьмы полосу снега,
потом взмыл кверху, освещая облака. Погас он так же не-
ожиданно, как вспыхнул.
Валентин различил перед собой живой комочек, в ко-
тором не сразу признал песца. В сумраке зверь казался
серым, а брюхо и вовсе отливало черным. Тем ярче по-'
блескивали глаза.
Песец явно чуял людей, но не убегал.
— Подачки ждет, попрошайка,— засмеялся Филипп.—
Ноэми рассказывала, их много в эту пору собирается воз-
ле города. В тундре трудновато становится корм добывать...
Вот и бегут поближе к людям, рассчитывают на добросер-
дечие человека.
— Охотников не боятся?
— Каких охотников? — не понял Филипп.— А, ты о
тех, которые когда-то убивали зверей ради их шкурок или
мяса... Сейчас нет охотников на Земле. Все-таки это уза-
коненная жестокость — охота...
— Но разве люди теперь стали сплошь вегетарианца-
ми? Я сам каждый день ем мясо... Да и ты тоже... Значит,
животных сейчас убивают, как и прежде.
— К счастью, уже не убивают, как в твое время,—
ответил Филипп.
— А теперь как же?
— Теперь? Мясо частично выращивают на комбинатах
питания. Понимаешь? Вы-ращивают!..
— Но ты сказал: частично... Значит, кого-то все рав-
но убивают?
— Нет, я не это имел в виду. Часть продуктов пита-
ния производят из аминокислот, которые синтезируются
на биохимических заводах.
— Почему часть, а не все продукты?
— Потому что многие врачи и физиологи не согласны
с этим. Есть сомнения, что мы не до конца разобрались в
наилучшем сочетании всех, в том числе и микроскониче-
109
ских составных частей нашего питания. Нам ясно лишь
главное. А биохимические реакции так запутанны, что нет
пока гарантии, будто все до конца известно... Конечно,
многое мы получаем с растительной пищей, но кое-что
содержится только в мясе. Немало физиологов вообще не
согласны, что можно отказаться от забоя скота.
— Так сказать, нынешние консерваторы? Но мо-
тивы?
— Мотивы заслуживают внимания... Физиологи опаса-
ются, что если синтезированные продукты в чем-то ока-
жутся неполноценной заменой естественного питания, то
это может неблагоприятно отразиться на последующих
поколениях людей. Тревога слишком серьезная, чтобы от-
мести ее без тщательнейшей проверки на практике. Речь о
судьбах всего человечества.
Ветер дунул с такой силой, что Валентин с Филиппом
едва удержались на ногах, а песец — тот припал к земле.
— Что, не нравится? — усмехнулся, глядя на зверя,
Валентин. Ему самому было тепло: комбинезон не проду-
вался ветром и надежно защищал от мороза. Чуточку по-
щипывало щеки и кончик носа, но это было даже прият-
но. Валентин скосил глаза: Филиппу явно не по себе на
ветру и морозе, но держится, терпит парень. Молодец!
И все они, нынешние, молодцы. Умельцы, умницы. Ишь
как с питанием-то! Выращивать мясо, одно лишь мясо
вне организма, способного страдать и мучаться,— это ли
не новый успех цивилизации!
— Кыш, дружок, кыш! — замахнувшись на песца,
крикнул Филипп,— Нечего тебе дать, беги куда-нибудь
еще.
Зверь и вправду затрусил прочь, словно поняв, о чем
ему говорят.
— Вот так и живем,—повернулся к Валентину Фи-
липп.— Не знаю, все ли по душе тебе. Очень хотелось
бы, чтобы по душе.
— Еще как по душе, Филипп! —не удержался от воз-
гласа Селянин.— Вчера, правда, мне не по себе стало пе-
ред толпой. Глупо вел себя. Ведь вы — великолепные лю-
ди, Филипп.
— Не во всем, к несчастью,— Чичерин нахмурился.—
И вчера было не так, как надо. Вот сетуют у нас: люди
друг к другу не всегда внимательны, срываются, мол...
А вот вчерашнее. Этого не объяснить только нравствен-
ным срывом4 Это глубже. Сколько уже существует чело-
110
век, а все-таки остается в нем до сих пор что-то такое..«
ну, первобытно-стадное, что ли... Вчера сбежались, выпя-
лили глаза, а ведь сами потом сообразили, что нельзя, не-
этично —- непорядочно... Обидно, что и мы не сразу разо-
брались. Первая, знаешь, кто спохватилась?
— Эля!
— Нет, не она. Ноэми первая сказала, что нельзя так,
что оскорбительно. На редкость чуткое сердце у нее, у
Ноэми. С такою по жизни бы идти, детей воспитывать...—
он вдруг осекся, добавил просительно: — Ты не смейся,
что я... Что, в общем, с первого взгляда и полюбил... Вот
чуткая Ноэми, а не замечает. Непонятно... Может быть,
вернемся, а? Не очень-то уютно на ветру.
— Хорошо, сейчас пойдем,— согласился Валентин.—
Но ответь мне на один вопрос. Если он глупый, можешь
не отвечать. Перед тобой мне не так стыдно, если даже
и глупый. На земле очень многое сделано, чтобы челове-
ку было удобно и счастливо. Мы вот ездим, летаем, по-
жалуйста! Везде готова квартира, да еще какая. Еда — что
душе угодно. Одежда — лучшего и не пожелаешь. Все-все
есть для человека. Так? Но скажи, случается, что люди
несчастливы из-за неразделенной любви? Или что-то при-
думано, чтобы таких несчастий не было? Повторяю, мо-
жешь не отвечать, если вопрос глупый.
Филипп заговорил не сразу.
— Вопрос твой очень даже сложный,— наконец ска-
зал он.— Ты не обижайся, если я начну издалека... В при-
роде, среди животных как идет совершенствование ви-
дов?
— В природе? Дай сообразить... Или ты имеешь в ви-
ду естественный отбор, при котором выживают только
самые приспособленные к среде, самые выносливые и
сильные? Но при чем тут это?
— Очень даже при чем. В человеческом обществе есте-
ственный отбор перестал быть главным регулятором со-
вершенствования. Определяющими стали иные пути —
социальное переустройство, забота о здоровье, которая на-
чинается еще до того, как человек родился: ведь контроли-
руются, а если необходимо, то исправляются дефекты в
генах отца и матери. Но наряду с этим чувство любви, и
нелюбви, конечно, помогает сохранять и умножать хоро-
шее в людях и одновременно притормаживать нежела-
тельные отклонения от принятого эталона телесной и ду-
ховной красоты. За любовью и нелюбовью как бы послед-
111
нее решающее слово — принять что-то или же отвергнуть.
И знаешь, мне кажется, так было, есть и так будет всег-
да... Я говорю сухо,. пожалуй, безжалостно, однако тебя
интересовала почти теория... И еще ты, вероятно, дума-
ешь сейчас: а как же я и Ноэми? Но ведь я не лишен пра-
ва и возможности доказать ей — всеми делами и помысла-
ми доказать!—что не хуже, а в чем-то лучше других.
Конечно, одного этого для любви мало, я понимаю. Но ес-
ли с кем-то соперничество, то на равных...
Он как-то сразу, в один, казалось, миг,' подобрался,
стал строже и оттого внушительнее, Филипп Чичерин. Та-
кой и вправду был достоин преданной девичьей любви.
— Я развеял твои сомнения? — спросил Филипп.
— Не совсем... Но, впрочем, да, развеял...
— А ты не мог бы мне объяснить,— неуверенно заго-
ворил Филипп,— почему тебя взволновало, есть ли несча-
стная любовь?.. У меня, понимаешь, был недавно один
разговор о любви... С Халилом. Не я начал, да и просто
ли начать... Халил очень завидует тебе: умеешь чувства
на привязи держать. И еще он сказал, что ты будто лю-
бишь Элю, но таишься. Я не очень-то поверил ему, а те-
перь вот не знаю..6
— Какая любовь, если любит кто-то один!
— Вот и Халил похоже говорил. Но он все, по-моему,
к себе относил. Что-то у них с Элей не ладится...
— Сладится,— хмуро вымолвил Валентин.— Давай по-
молчим.
Они долго стояли, слушая свист ветра. О чем думал
Филипп, Валентин не знал. А сам мысленно благодарил
Чичерина за сердечную откровенность. Нет, он не прини-
мал всерьез его слов о каких-то неладах между Халилом и
Элей. Зато сам профилактор, которого он считал педан-
том и придирой, стал понятней, а оттого и ближе. Как и
в случае с Ильей Петровичем, чужая жизнь и судьба от-
крылись ему прежде всего через страдания и тревоги.
В чем причина этого? Не в том ли, что он сам много стра-
дал в прежней своей жизни, да и в теперешней тоже, и
душа его отзывалась на чужую душевную боль легче и
быстрее, чем на радость?
' Возвратившись в дом-город, они застали только Ха-
лила.
— Валентин, дорогой, ты не слишком торопился из
тундры,— не без досады объявил Халил.— Почему оба вы-
ключили свой микростанции?
112
— Мы слушали тундру,— объяснил Филипп.
— Эля пыталась связаться, я пытался... Эля не до-
ждалась, ушла в ВИС...
— ВИС? Что такое ВИС?
— Всемирная информационная служба. В каждом го-
роде есть ее станции,— сказал Халил.— Что хочешь, узнать
можешь, дорогой. Когда родился твой прадед и даже ка-
кая в тот день погода была. Любые факты, любые тео-
рии все узнать можешь, только заявку сделай в ВИС.
Хотя о твоем прадеде не узнаешь, наверное...
— А что намерена выяснить Эля?
— Не знаю, Валентин, дорогой. Не объяснила. «Сама,
говорит, еще толком не разобралась...» Хочешь, свяжемся
с нею, спросишь...
Халил громко произнес имя девушки, но ответа не по-
следовало. Он позвал еще решительнее, но опять безре-
зультатно.
— Ах, нехорошо! То вы отключались, то она... Зачем
так? Что у нее за секреты от меня, почему разучились
мы понимать друг друга? Не в лад поем, будто оглохли.
Раньше не было так.
Он горячился явно сверх обычного.
Все вышли на террасу. После вылазки в тундру с ее
морозом и пургой было особенно приятно понежиться в
тепле, вдыхая напоенный ароматами цветов и зелени воз-
дух. Валентин вытянулся в кресле, полузакрыв глаза.
Прежде бы, в его первой жизни, такая благодать в За-
полярье! Чтобы зелень, свет, простор. Как бы работалось
и жилось!
В начале третьего подала о себе весточку Ноэми.
— Через сорок минут тебе, Валентин, и всем явиться
ко мне!
Валентин не включал станцию изображений, и без то-
го ясно представляя улыбающееся лицо девушки.
Пошли только Валентин с Филиппом. Халил, который
безуспешно пытался связаться с Элей, заявил, что отпра-
вится за нею в ВИС.
— Увлеклась, все на свете позабыла...— сказал он.—
И чем она увлеклась?
Ноэми, увидев входивших Валентина с Филиппом,
огорченно воскликнула:
— А Халил что же? А Эля где?
Веселости у нее сразу поубавилось. Обращалась она
преимущественно к Валентину, ответы выслушивала не
113
всегда внимательно. Филипп вначале понуро отмалчивал-
ся, а потом и вовсе ушел, сославшись на неотложное дело.
Ноэми виновато поглядела вслед ему.
— Он что же? Обиделся?
— Думаю, что нет... Все куда серьезней и сложнее...
Он заслуживает большего, чем просто доброе отношение,
наш Филипп...
—- Он очень строгий...— с неожиданной робостью ска-
зала Ноэми.
— К другим или к себе?
— Может быть, и к себе, Валентин... Но когда он ря-
дом, я чувствую себя очень легкомысленной... Мне хочет-
ся сделать что-то такое, чтобы он убедился: я тоже кое-
чего стою...
Валентин спросил:
— Можно узнать... ну, вот молодые люди... за что сей-
час прежде всего любят? Какие достоинства обязательны?
— Достоинства? — Ноэми смутилась.— Не знаю... На-
верное, красота. Еще ум, смелость, конечно... Нет, все не
так, вернее, не просто так... Разве можно разложить че-
ловека, все его достоинства по полочкам, если он — вот он
весь тут, он — целое... Вот хоть Филипп. Разве узнаешь,
какой он, если каждую черточку отдельно. Он ведь —
целое, и нравится или не нравится весь... А я тебе кажусь,
наверное, взбалмошной?
— Почему ты заговорила об этом? Ты красивая и доб-
рая... А еще веселая.
- А Эля?
— Не надо о ней.
— Я всегда чуточку завидовала Эле, с самого детства.
Она талантливая. Куда мне до нее. Вот почему ее любит
Халил. А я не хочу, чтобы он любил ее.
— Ты считаешь, что он не достоин?
— Я этого не говорила... Его характер и мой характер,
правда же, в чем-то схожи? Халил не будет счастлив с
Элей, и она с ним тоже не будет. Эля, кажется, начинает
это чувствовать.
— Ты любишь Халила?
Ноэми не ответила, но по тому, как вспыхнуло ее ли-
цо, стало ясно: любит!
— Ты не настаивай, ладно?.. И лучше я расскажу
об Эле. Вернее, ты сам увидишь все, что я помню о
ней. Нет, пет, ты не отказывайся!.. Извини, ты не слиш-
ком внимателен к Эле.
114
Валентин не ответил. Да и что он мог сказать? Что
это неправда? Что причина их отчужденности не в нем?
— Ну, ладно,— не без досады сказала Ноэми.— Я бу-
ду вспоминать не просто Элю, а наше детство. И еще как
нас воспитывали... О, это очень любопытно.
Ноэми улыбнулась знакомой Валентину задорной и чу-
точку интригующей улыбкой. Но в глазах все еще таи-
лась грусть.
ПУТЕШЕСТВИЕ В ПРОШЛОЕ .
Ноэми привела Валентина в одну из комнат, опусти-
лась в кресло, жестом пригласила сесть напротив. Между
ними был столик, на котором лежали похожие на шлемы
головные уборы — красный и синий.
— Пожалуйста, надень этот,— подвинула Ноэми крас-
ный шлем, а сама потянулась к синему.— Это еще новин-
ка для всех — портативный дешифратор памяти. Мне да-
ли один из опытных образцов на проверку. Ты удивлен?
А я, между прочим, месяц назад получила звание и права
рамэна... Так-то, брат Валентин! Небось, считал, что я
умею только весело смеяться? — и строго сказала: — При-
готовились! Даю затемнение.
Действительно, в комнате медленно наступили сумер-
ки, а потом стало и вовсе темно.
— Ты видишь что-нибудь? Нет? — донесся из мрака
негромкий голос Ноэми.— А теперь? Должно возникнуть
голубое сияние... Есть?
— Ну, допустим...
— Допустим или есть?
— Ну, есть...— не очень уверенно сказал Валентин,
думая о том, что, вероятно, так же или в чем-то схоже
недавно расшифровывали его память.
Вдруг рядом, нет, даже не рядом, а в нем, в его мозге
раздался голос Эли, и возникла она сама — нынешняя,-—
взрослая. А потом было странное чувство сострадания и
заинтересованности, которую вызвали у него слова Эли:
«Ему нелегко. Я вижу, что нелегко... Но как помочь,
я не знаю... Жить, когда лишился всего, даже привычных
вещей, даже времени, к которому принадлежал,— очень
трудно так жить. Он лишился всего этого, а к новому не
привык...»
— Извини,— сказала Ноэми, отключив дешифратор.—
Я, кажется, не то, что надо, вспомнила. Непривычно ко-
115
мандовать своей памятью. Но я постараюсь исправиться,
начну с детства... Мы с Элей воспитывались в одном ин-
тернате, с пяти лет, но я хорошо помню ее, пожалуй, го-
да на три позднее... Сейчас увидишь.
Секунда-другая — и вот вновь, словно в нем самом,
возникла картина просторного двора, обсаженного елями,
снежный холм посредине и две перебрасывающиеся снеж-
ками группы ребят. Это было так похоже на спортивные
баталии, в которых не раз участвовал в детстве сам Ва-
лентин. Восторг, азарт, страх, радость, завладевшие им
сейчас, тоже были словно перенесены из его собственного
детства, когда он так же вот старался доказать себе и дру-
гим, что не уступает в ловкости и смелости никому из
сверстников...
Среди нападающих и маленькая Эля. Она карабкается
по оледенелому склону, увертываясь от снежков, потом
падает и катится вниз, но снова устремляется вперед.
Сверху, с холма, трое мальчишек в малиновых остроко-
нечных шапчонках — дружно «обстреливают» Элю. Один
из снежков до крови разбивает ей нос, и она громко пла-
чет, однако все равно карабкается вверх. Рядом с нею пол-
зет по склону парнишка в голубом берете, Заметив кровь
и слезы на лице Эли, он грозит кулаком тем, на холме, и
с криком бросается вперед. А через минуту уже на верши-
не начинается свалка. Всех защитников сталкивают вниз,
и Эля визжит от радости и победного восторга...
«Что ж, игра как игра,— думает Валентин.— Времена
другие, а дети остаются детьми и придумывают похожие
игры».
Становится словно бы теплее на душе.
...А ребятишки выстроились в две шеренги лицом к
лицу, как выстраивались когда-то команды футболистов
после матча, и кто-то из взрослых вручил капитану «си-
них беретов» большой пакет со сладостями. Еще через
минуту или две, посоветовавшись со своими товарищами,
парнишка вышел на середину и сказал: «Мы благодарим
за награду. Мы счастливы, что можем передать половину
подарка побежденным. Пусть сделает это от нашего
имени самая отважная и самая маленькая из нас —
Эля...»
Девчушка смущенно выступила из строя, но голосок ее
прозвенел звонко и смело: «Желаю каждому из вас заслу-
жить такую честь: передать половину подарка побежден-
ным.— Потом2 отдав сладости капитану «малиновых шапо-
116
чек», добавила: — Только вам все равно нас не одолеть..«
Вот.»
И шмыгнула, носом, сразу утратив задор.
Что это было? Заранее отрепетированная интермедия,
все эти построения и слова? Не беда, если и так. Все рав-
но игра воспитывала смелость и великодушие...
— Ты все отлично видел? — Это уже не чужое воспо-
минание. Это реальный голос Ноэми.
— Еще как видел! И такое впечатление, что я шел сов-
сем рядом с Элей.
— Все так и было. Я действительно шла рядом. Де-
шифратор памяти передает тебе мои прежние впечатле-
ния. Говорила тебе, что увидишь много любопытного..<
Продолжим?
...Перед Валентином возникла просторная площадка,
уже летняя, сплошь в цветах с узкими дорожками, по-
сыпанными ракушечником. В дальнем конце, среди бе-
рез — разноцветные двухэтажные дома. Высоко в небе
алый флаг. А потом — комната с десятью койками, девчон-
ки, укладывающиеся отдыхать. Как же, был сигнал о на-
чале тихого часа! Внимание: шорох в углу. Ах да, там же
Эля! Годое, очень похожий на голос Ноэми, но чуть по-
звонче, девчоночий: «Ты разве забыла о приказании вос-
питателя, Эля? Тебе учиться плавать!..»
Эля отворачивается к стене, натягивает одеяло на го-
лову.
«Но как же быть, Эля... Ведь надо»,—умоляет голос
Ноэми-девчонки, и Валентин заражается не своей, а чу-
жой и давней Ноэминой тревогой и жалостью. Что за
власть у дешифратора памяти: передает другому чужие
чувства. И как же так: Эля боится. Смелая и упрямая
Эля пугается воды! Впрочем, подобное Валентин наблю-
дал иногда. В чем причина, попробуй^разберись, но иные
люди панически боятся мышей или, например, дождевых
червей. А Эля пугается воды. Тонула когда-то? Врожден-
ная боязнь?
А Ноэми-девчонка умоляет: «Пойдем, Эля... А?» В уго-
воры включаются еще голоса: «Ты же всех подведешь,
весь отряд». «Вспомни о походе...»
Эля, наконец, поднялась с кровати.
Потом они пробираются по лагерю. Впереди река, а
слева — линейка, залитая желтым пластиком. В центре
площадки какое-то подобие овальной трибуны или ба-
шенки.
117
На отполированной стенке четкая надпись: «Разум пре-
образует природу». Это — сверху, А чуть пониже, столби-
ком:
Помни!
Все твои победы в жизни начинаются с побе-
ды над собственными слабостями.
Воюй против дурного в себе и в других.
Главные твои враги: лень, эгоизм, страх.
Хочешь стать трудолюбивым: клади на обе
лопатки лень.
Хочешь быть вровень со взрослыми — ставь
интересы коллектива выше своих собственных
интересов.
Хочешь стать смелым, не поддавайся страху.
Встретив трудность, будь настойчив и тер-
пелив.
Люби истину больше, чем себя самого.
Неумелому помоги, нерадивого заставь.
Самому стать хорошим — твой первый шаг,
добиться, чтобы хорошими стали все,— твоя
цель.
«Что это? Нравственная азбука, с которой знакомят
юных землян подобно тому, как раньше, в двадцатом ве?
ке, знакомили с таблицей умножения? — думает Вален-
тин.— А ведь, пожалуй, не лишним было бы и тогда
печатать в учебниках начальной школы, на обложках тет-
радей такие вот нравственные правила. Печатали же табли-
цу умножения, азбуку, прописи грамматические...»
А Эля там, возле залитой пластиком линейки, повора-
чивается, говорит:
«Зачем мы пришли сюда, Ноэми? Тебе приятно мучить
меня, да?» — В голосе ее отчаяние.
«Эля, милая!.. Это не нарочно, Эля... Знаешь ведь, по-
чему поручили мне. Потому что я... в общем, не умею
быть настойчивой и требовательной. Вот и поручили, что-
бы я... Ну, ты же знаешь, как у нас! Кто чего не умеет,
того этому и обучают. Если боится, учат страх преодолев
вать. Если не очень внимателен к другим, приучают уха-
живать за товарищами. А меня вот — чтобы я обязательно
научилась настойчивости и требовательности... Ты, по-
жалуйста, не обижайся... Но ведь тебе надо научиться
плавать и не бояться воды. Ты же все понимаешь, Эля.»
118
А на башенке возникла новая надпись.
Способность мыслить — самая прекрасная и уди-
вительная из способностей» Цените, развивайте,
возвышайте ее» Она превратит вас в великанов,
которым по плечу не просто познавать, но и пре-
образовывать мир. Гордитесь своим положением
человека и готовьтесь стать учеными, как ваши
отцы и матери.
Ниже было факсимиле — не очень разборчивый росчерк
быстрой руки.
«Ладно, пойдем к реке»,— сказала Эля...
— Минутку, Ноэми,— попросил Валентин.— Включи
освещение.
— Тебе не интересно, что было дальше? А было очень *
забавно, как Эля воевала со своим страхом, а я училась
умению требовать. Это смешно, как вспомню... Знаешь, я
не стала бы научным работником, если бы не научилась
быть требовательной к другим и к себе. Не только в тот
раз с Элей, но и после тоже.
— Вот и ты — о научной работе. Ученые твои мать
и отеп. И в той цитате на башенке призыв быть учены-
ми... Как это понимать? На Земле что же... Вроде касты
научных работников? Наследственное право становиться
учеными?
— О чем ты говоришь? О какой касте? — удивилась
Ноэми.
— Ну хорошо, могу и по-иному,— взволнованно про-
должал Валентин.— В мое время, в прошлом, на Земле
кое-кто считал: человечеством должны управлять ученые,
а народ, рабочий люд слишком-де сер и необразован, что-
бы управлять. В мое время этому давали отпор. По край-
ней мере, в странах социализма. А теперь что же? Все
иначе?
— Не понимаю, о чем ты.
— Я спрашиваю, что за этим призывом: стать учены-
ми, как отец и мать?
— Но сейчас все люди Земли в основном ученые.
— Все тридцать два миллиарда человек?
— Отчего же тридцать два?.. Примерно половина дети.
— Ну да, конечно... А остальные ученые?
— Не все, но большинство... А как иначе? Впрочем,
лет сто— сто пятьдесят назад еще сохранялось разделе-
ние на ученых и инженеров. По-моему^ дольше всех сохра-
нялись инженеры-конструкторы.
— И архитекторы?
119
— Они есть и теперь. Архитектура — это же искусство,
А прежде инженеров было, к сожалению, не меньше, чем
ученых.
— Почему, «к сожалению»? Разве инженер — работ-
ник второго сорта? Он тоже творец. Я сам был инжене-
ром. От всяких «почему» и «как» голова трещала.
— Я не хотела тебя обидеть,— виновато сказала Ноэ-
ми.— И наверное, не готова к такому разговору. Но вот
еще в школе я читала роман. Исторический, о времени,
когда инженеров было много. Помню слова одного из ге-
роев: «Ученого ценят за удачи, инженера — за отсутствие
неудач». По-моему, тонко подмечено. Поэтому, должно
быть, и запомнилось. Ученому прощаются все ошибки,
любые безуспешные поиски, если он нашел в конце кон-
цов что-то новое, свое, чего никто раньше не находил.
А кто простит инженера, если из-за его ошибки рухнул
дом? Я права?
— Ну, допустим...
— Но ведь это означает, что инженерную работу мож-
но доверить и машине! Проектировать, пользуясь уже из-
вестными законами и нормами,— это под силу эври-
стическим роботам, например. Кстати, одну из усовер-
шенствованных моделей искусственного мозга недавно
создали в Африканском институте эвристики.
— Я, кажется, видел ее,— сказал Валентин.— Вроде
тумбочки с множеством мигающих глазков.
— Тем. лучше, что видел. Сейчас человек задает лишь
общую программу поисков конструкции машины или при-
бора. Оптимальное, наивыгоднейшее решение находит эв-
ристический робот. А общую программу задают роботона-
ладчики.
— Роботоналадчики?
— Ага. Наладчики роботов.
— Постой, постой! Эля говорила, что ее отец тоже на-
ладчик роботов. Но я предположил, что это просто квали-
фицированный рабочий.
— Ты все-таки запомнил слова Эли об отце...
— Ну и что? Почему ты все время возвращаешься к
Эле?
— Ведь мы подруги. Я люблю ее. Мне странным ка-
жется, что ты совсем равнодушен к ней.
— Опять за свое! Мои чувства — это мои чувства. Не
надо о них. Ты лучше скажи, эти твои роботоналадчики —«
научная профессия?
120
Конечно. А на меня нельзя сердиться.
— Я не сержусь. И к Эле, если уж начистоту...— он
готов был сказать всю правду, но в последний момент все-
таки не рискнул признаться.— Ты скажи, если роботона-
ладчик — ученый, то воспитатель, врач — тем более?
— Тебя это удивляет?
— Не то, не о том ты!— воскликнул Валентин, а сам
подумал, что давно бы мог догадаться о всеобщем служе-
нии науке: ведь все или почти все сообщения видеопано-
рамы так или иначе были об изысканиях и открытиях!.
Впрочем, и это не самое главное. Надо бы узнать и по-
нять, когда и как люди Земли сумели стать учеными*
Сплошь! Впрочем, главная причина, вероятно, в том, о
чем говорили на дельфиньем островке Эля и Халил. Если
высшее предназначение разума — переделать вселенную/
то люди закономерно находят призвание в науке, позво-
ляющей им стать великанами.
Черт возьми, ради такой цели стоило драться, терпеть,
мучиться!
Ноэми обрадованно встрепенулась:
— Эля?.. Да-да, это я, Эля... Он здесь... Хорошо, что
ты идешь к нам!
Валентин тоже услышал теперь голос Эли, а потом и
Халила.
— Кое-как увел ее со станции. Силой увел — до того
упрямая... Вы спросите ее, что она заказывала?! Она в
древность зарыться хочет. А какая причина, молчит. Нехо-
рошо это, обидно это: при первой неудаче в лаборато-
рии — отступиться. На эксперимент не дают энергии? Ну
и что? Сдаваться? Я стыдить ее хотел, обижается, слушать
не желает* Как можно?
— Халил!
— Что Халил? При чем здесь Халил?! Ты мне когда-
то, два года назад, упасть не дала, спасла от большой бе-
ды. От смерти спасла! Сейчас я тебя держать буду, что-
бы не свалилась. Все помогут мне. Разве я неправильно
говорю? Валентин! Ноэми! Неправильно я говорю?
— Но я не собираюсь падать, Халил! И ты плохо
обо мне подумал. Не испугалась я, не отступилась. Ты
сам убедишься в этом. Я все объясню, когда приму ре-
шение.
— Какое решение? Почему тайна? От нас тайна. Мы
тебе чужие, да? Я чужой тебе?.. Все время тайны! Так
недолго поссориться, Эля... Совсем недолго.
5 Петр Воронин
.121
. 1 — Хорошо, я все расскажу, Халил. Вот соберемся все
вместе и не торопясь подумаем, как мне быть.
Эля отключилась. Халил, недовольно проворчав что-то,
тоже прервал ‘ разговор. Ноэми чуть заметно вздохнула*
— Они почему-то все чаще спорят, Халил с Элей,
Валентин не отозвался.
— Халил очень нетерпеливый и горячий, по-моему*
А Эля... Она десять раз отмерит, прежде чем отрезать*
Она не любит поспешности ни в чем. А Халил сердится.
Эля в большом и в малом такая. Вот с кем интересно по-
беседовать об истории! Эля в школе лучше всех знала
историю. Когда выбирали профессию, колебалась даже —
не история ли ее призвание.
Эля с Халилом появились через несколько минут. Пла-
петолетчик хмуро отмалчивался. Эля, наоборот, едва дверь
закрылась за нею, весело воскликнула:
— Не видела вас три часа, а соскучилась. Как твоя
тундра, Валентин?
— О тундре вы с ним потом...— прервала ее Ноэми*—
Наш дорогой друг заинтересовался, как все люди смогли
заняться наукой...
— Наукой? — Эля задумалась.—О, это случилось дав-
но!.» Сразу после двух революций: социалистической, ко-
торая началась в октябре семнадцатого года, а потом
победила на всей Земле, и кибернетической. Первая при-
вела к власти народ во главе с коммунистическими пар-
тиями, установила подлинное равенство на Земле. Вто-
рая — она завершилась лет через сто после первой —
позволила переложить на автоматы и на роботов не только
всю грязную, но и простейшую умственную работу. Рань-
ше как было? Тысячи профессий, максимум сложных дви-
жений для рук, но если по правде, не слишком-то много
усилий для мозга: ведь выполнялись одни и теще опера-
ции на протяжении многих месяцев и даже лет. Не пой-
ми это как упрек, Валентин. Твое время было славным
временем!
•— Социалистическая революция? Ты о ней?
— Не только о ней, Валентин. В твоем веке родилась
атомная, а затем и термоядерная энергетика, космонав-
тика... Кибернетика... А без кибернетики не создать умных
автоматов и тем более роботов. Посев делал ты и твои
прежние современники. Мы собираем теперь урожай.
— Но о таком урожае.» о том, чтобы всех — учены-
ми...— в голосе Валентина все еще было сомнение, почти
122
недоверие.— В мое время почему-то никто не допускал
мысли, что настанет день, когда всех или почти всех — в
ученые.*.
А если ты ошибаешься? — мягко возразила Эля.—
И тогда наиболее смелые умь! предрекали, что будущее
человечества — научная деятельность.
Писатели-фантасты?.. Сказочники для великовоз-
растных!
— Но ты и сам любитель фантастики!
— Ну и что? Значит, и я великовозрастное дитя. А сей-
час и вовсе стал младенцем.
— Не надо самоуничижения.
Валентин с горечью усмехнулся:
—* Почему самоуничижение? Рад стать орлом, да кры-
лышки слабоваты.
— Ты несправедлив к себе,—возразила Эля.— А прог-
нозы... Их делали, кстати, не только фантасты-писатели,
но и серьезные ученые. Очень близко подошел к этим
идеям и Карл Маркс. А ведь он еще ничего не мог знать
ни о радио, ни тем более о кибернетике.
— Карл Маркс писал, насколько я знаю, о другом,—
упрямо стоял на своем Валентин.— Речь шла о том, что
при коммунизме человек очень малое время будет занят
непосредственно в сфере производства и что свободные
часы отдаст интеллектуальной игре, искусству, спорту.:
Игре!.. Да и главная цель—самоусовершенствование.
— Такая цель ставится и теперь. Но появилась и дру-
гая, более важная — ты знаешь о ней — преобразование
Вселенной,— терпеливо продолжала Эля.— Прежде такой
не ставили, потому что слишком многого не знали. И все-
таки Карл Маркс очень близко подошел к идее, о которой
мы говорим. Я как раз сегодня записала его замечатель-
ные слова. Включи, пожалуйста, микростанцию...
Селянин подчинился, и тотчас донесся до него разме-
ренный мужской голос.
— «...Земледелие, например, превращается просто в
применение науки о материальном обмене веществ,— как
наиболее выгодно для всего общественного тела регулиро-
вать этот обмен веществ...»
Валентин хотел было спросить Элю, чей это голос, но
девушка торопливо сказала:
— Ты слушай дальше.
«...Рабочий уже не тот, каким он был... Он стано-
вится рядом с процессом производства, вместо того, чтобы
5*
123
быть его главным агентом...» *— Мужчина сделал паузу,
потом объявил: «Сотрудник информационного центра по-
знакомил тебя с отрывками рукописи Карла Маркса, от-
носящейся к 1857—1858 годам девятнадцатого столетия
по старому летоисчислению».
— Ну, теперь убедился? — заговорила Эля, едва смолк
голос мужчины.—Обрати внимание: рабочий — а теперь
бы надо сказать: человек!—становится рядом с процес-
сом производства. Понимаешь? Это как будто о нашем
времени, когда люди вовсе ушли из производства, пол-
ностью передав свои прежние обязанности роботам, то
есть новому типу машин, но уже наделенных и способ-
ностью думать, самостоятельно применять на практике на-
копленные человечеством знания. А сам человек занялся
прежде всего поиском еще неизвестных закономерностей
природы... Не правда ли, Маркс был всего в полушаге от
вывода, что истинное призвание людей — научная деятель-
ность? Сам он, к сожалению, не мог сделать этот полушаг
без опасения впасть в фантастику: уровень науки и тех-
ники в его время был еще слишком низок. Но когда про-
изошли те две революции, о которых я говорила...
— Социалистическая и кибернетическая? Так? — пе-
респросил Селянин.
- Да. И в масштабах всей Земли,— подтвердила
Эля.— Только после этого был сделан полушаг вперед от
Маркса. Сначала — в теории, в историческом материализ-
ме. Потом — на практике, к тому, что есть теперь...
— Уж очень все для меня неожиданно! — признался
Валентин.— Вот хочу верить, а не верится. И думаю: ведь
далеко не все рождаются орлами. Больше воробьев, так
сказать.
— Да, несомненно,— подтвердила Эля.—И все-таки
сейчас из каждых десяти человек девять занимаются на-
учной работой.
— А остальные кто? Служители муз, искусства?
— О, мы все немножко служители муз!*^* улыбаясь,
возразила Эля.— Кто играет, кто поет, а Илья Петрович,
ты знаешь, владеет кистью...
— У него здорово получается... Портрет дочери, кото-
рый он написал, у меня до сих пор перед глазами,—со-
гласился Валентин.
— Но все-таки для него, как и для нас, искусство не
стало профессией,— продолжала Эля.—А есть люди, ко-
торые не мыслят своей жизни вне искусства. И замеча-
124
тельно, что это так. Искусство не менее важно, чем нау-
ка. Особенно теперь.
— Я понимаю, спрашивать проще, чем отвечать. Но
почему «теперь»?
Эля задумалась.
— Пожалуй, ты прав... Человек всегда, а не только те-
перь черпал душевные силы в искусстве. Конечно, в под-
линном искусстве. Я вот вспомнила, как ты пел нам пес-
ню. В ней есть слова: «И вся-то наша жизнь — борьба,
борьба...» Тебе песня помогала быть сильнее. Нам песни,
полотна художников, книги тоже помогают. Человек ста-
новится мужественнее, одухотворенней, воспринимая ис-
кусство. Разве не так? Искусство!.. С чем бы его сравнить?
Ну вот хотя бы с кислородом или водой,— без них нет
жизни на Земле. Искусство — как они. Без искусства че7
ловек тоже не сможет, наверное... А сейчас, по-моему, по-
явилось еще одно очень важное подтверждение этому. Ка-
кое? Пожалуйста, объясню. Все мы узкие специалисты.
Исследования уводят нас все глубже. Мы как в колодце.
А искусство позволяет видеть мир, общество, человека в
целом. Понимаешь, как это важно, какая это прелесть —
не утрачивать, а развивать в себе умение видеть мир це-
ликом, со всеми его красками, звуками, чувствами, кон-
трастами! Искусство и наука — они же как две руки..<
— Правая, более сильная,— наука?.. Но ведь и наука
требует таланта...,
— В твоем веке были, как вижу, не очень высокого
мнения о способностях человека, Валентин. А в каждом
из нас скрыт Леонардо да Винчи или Бородйн, которые
были учеными и художниками одновременно, Курчатов
или Даниэль Иркут. Степень одаренности может быть раз-
ной. Но в этом ли дело? Важно определить, кто именно
таится в человеке. Сейчас определяют обязательно...
Сидели возле круглого столика, черная поверхность
которого зеркально отражала лица всех четверых: обеску-
раженное у Валентина, заинтересованные и доброжела-
тельные у остальных.
— И ошибок не бывает?.. Ну, в выяснении задатков?
— Отчего же? Случаются и ошибки,— Эля вдруг не-
весело улыбнулась.— Со мной, по-моему, как раз и про-
изошло так.
Девушка умолкла, словно испугавшись собственного
признания, потом оглядела всех по очереди. Халила доль-
ше и пристальнее, чем других.
125
— Извините, что я о себе. Но мне надо посоветовать-
ся. Я еще не все до конца взвесила... Не судите строго,
если я в чем-то опрометчиво или'незрело. Я хочу менять
профессию.
Все молчали.
— Я хочу заняться историей.
— Вот... Не я ли предупреждал!..—«воскликнул Ха-
лил.— Нет, вы посмотрите на нее... Сначала — сверхчис-
тые металлы, теперь — история, всякие там древние па-
пирусы, следы на камне, наконечники стрел... А дальше
что? При следующей неудаче?.. Зачем тебе история, ска-
жи? Почему отступничество? И как все будет, если ты
здесь, на Земле, а я там — в дальнем космосе, в экспеди-
ции? Ведь я планетолетчик.
— Почему ты решаешь за нас обоих? Не надо, Халил*
— Но как же так? — по-прежнему горячился рп.
Эля мягко прервала:
— Не надо. Пожалуйста!.. Сейчас речь о профессии»
пока лишь об этом.
— Хорошо, пусть о профессии, пусть,— не отступался
Халил.— Чем работа в лаборатории Бэркли не по душе?
Нет, ты скажи, разве не интересно — сверхчистые метал-
лы? В любой, самой дальней космической экспедиции ис-
следованиями этих металлов заниматься можно. Почему
история, не понимаю?
Валентин напряженно всматривался в выражение лиц,
вслушивался в интонации. Халил явно встревожен. Зна-
чит, планы и надежды его в чем-то не совпадают с реше-
нием Эли?.. Ноэми отмалчивается. Только ли удивлена?**
Она любит Халила, и для нее поступок Эли, пожалуй, не
только перемена профессии. Неужели тогда, во время
полета к дельфиньим островам, Халил открылся в чувст-
ве, которое Эля не может разделить?
— Все-таки объясни, почему история? — огорченно
спрашивал Халил.— Почему трах-тарарах? Неожиданно
почему? Что такое случилось?
— Неожиданности нет, Халил. А отступничество.^
Если уж всю правду, то я изменила прежде всего исто-
рии. Ноэми подтвердит... А в лаборатории все поймут ме-
ня... И первый Бэркли поймет. Он большой умница и очень
душевный человек, наш Бэркли!.. А почему теперь..*
Я уже сказала: произошла ошибка, когда определяли
склонность. А может быть, и не было ошибки, а всему ви-
ной обстоятельства. Наверное, повлиял он, Валентин, вер-
126
нее то, что заглянула в его память. Наверное, что-то при-
шло от разговоров... ну, об этом шаровидном теле, в ко-
тором могли ведь быть и мыслящие существа. В общем, на
знаю. И главное ли теперь выяснять причины?
Они и вправду были очень разные — Халил и Эля*
Он — порыв, огонь, взрыв. А она—словно олицетворение
сдержанности и терпения.
— Ты и всякие там папирусы?! Не верю!
— Отчего же не я? — Было такое впечатление, будто
Эля успокаивает разобиженного мальчишку.— Если по-
требуется, займусь и папирусами.
— Но какая связь: история и вот он... нет, не Вален-
тин, хотя и он тоже... А вот история и шаровидное тело?
— Есть связь, Халил.
— Не понимаю...
— Чуточку выдержки, я объясню. Я хочу окунуться
в прошлое не ради самого прошлого...
— А разве я не об этом?.
— Халил!..
«— Молчу, молчу.
— Я хочу проследить, когда и как передовые идеи
влияли на ускорение человеческого прогресса, и, наоборот,
когда и как мракобесие, умственный консерватизм, а по-
рой и тупость тормозили, задерживали движение вперед.
Сказать по правде, меня волнует больше второе... Хоро-
шо бы подсчитать примерный ущерб, нанесенный челове-
ческими заблуждениями и ошибками,— ущерб во времени,
в материальных и трудовых затратах.
Она говорила всем, но смотрела на Валентина.
— Но к чему вся затея? Какая нужда? — не выдер-
жал опять Халил.— Историю все равно не переиграешь*
— Ты, как всегда, спешишь, Халил,— Эля сдержанно
улыбнулась.— Я не собираюсь увязнуть в прошлом. Мне
хочется выяснить, какие причины, вызывали те или иные
решения, ту или иную политику. Такие исследования —
не новость. Но историки обычно брали только самые ос-
новные экономические и социальные причины. Слишком
уж трудоемкая это работа — прослеживать взаимосвязи.
А я хочу охватить все, понимаете, по возможности все при-
чины, которые мешали людям двигаться кратчайшими пу-
тями. Вплоть до предрассудков и переживших себя, а
значит, и неумных обычаев... Тебе ясно, Халил?
— Еще бы не ясно...—- хмуро вымолвил планетолет-
чик.
127
— Ой, Эля!—ошеломленно воскликнула Ноэми.— Это
же.сумасбродство — взяться за такую работу. Это же сот-
ни тысяч, если не миллионы различных комбинаций. Это
же весь опыт человечества, все науки вплоть до антропо-
ники. Хотя антропоника не в счет, слишком молодая нау-
ка. Но все равно, где же справиться одной?
— Я думаю, что придется заниматься и антропони-
кой,—сказала Эля и повернулась к Валентину.— Ты еще
не слышал об антропонике?.. Когда-то родилась бионика.
Теперь от нее отпочковалась антропоника. Ее открытия
позволили создать, например, твоего Саню предельно по-
хожим на живого человека. А справиться, Ноэми, будет,
конечно, не просто.
— Зачем справляться? — вспылил планетолетчик.—
Не вижу смысла справляться. Сейчас перед любым реше-
нием дважды, трижды научная проверка...
И опять Эля чуть заметно улыбнулась, потом спроси-
ла, повернувшись к Валентину:
— Ты согласен с ними... с Халилом?
— Я хочу сначала выслушать до конца.
— Ты прав: не сказано главное. Очень хотела бы
встретить одобрение и поддержку у вас,— Эля, сразу рас-
теряв уверенность, посмотрела на друзей.— Вот в чем
главное. В проекте «Циолковский»... Затевается небывалая
по масштабам работа. Горький опыт опрометчивых по-
ступков у человечества огромнейший. Если его, этот опыт,
изучить, определив истоки, причины заблуждений и заве-
домых авантюр, мне кажется, это помогло бы не допу-
стить чего-либо подобного теперь... Погоди, Халил, по-
зволь мне закончить, ладно?.. Где гарантия, что мы не
. переоцениваем своей исключительности или, если хотите,
неповторимости, избранности в окружающем нас мире?
Очень это соблазнительно — думать о себе в превосходной
степени. Помню, когда маленькая была, очень смерти боя-
лась, как и все дети, наверное. И еще была уверена, что
если не станет меня, то не станет и моей мамы и моего
папы, леса, погаснут звезды. Ничего не будет. Даже пла-
кала, бывало, от жалости к себе и другим, вообразив все
это. Смешно вспоминать, а ведь было так. Но разве ис-
ключается, что мы и о роли человечества думаем невер-
но?.. Нелишне бы проверить наши решения по проекту
«Циолковский» и с этих позиций. Но вероятнее иное. На-
ша философия объективна и задачу разума объясняет
правильно: познание и переделка материального мира.
128
Аг что если именно поэтому надо создавать не просто одну
огромную дочернюю цивилизацию на Марсе или Венере,
а сотни эфирных, как назвал их когда-то Циолковский,
городов на малых планетах? Такие эфирные города не
трудно послать на поиск разумных существ возле других
звезд или даже в другие галактики. Цель? Объединить на-
учные усилия во вселенском масштабе, скоординировать
действия разума... Сейчас разумные существа наверняка
ищут закономерности, которые уже найдены кем-то.
А разве всегда целесообразно дублирование?
Никто больше не прерывал Элю. Даже Халил. А она
говорила все увлеченнее и, вероятно, поэтому уверенней:
— А вот и еще старинная ошибка... Ну, как бы это по-
нагляднее? К примеру, так. Представьте, что наткнулся
какой-нибудь муравьишко на обломок стены или даже на
один-единственный кирпичик. Туда-сюда кинулся: ого,
нечто огромное! Гора не гора, а уж дом вне сомнений.
Конечно, муравьишко мал и наивен. Но ведь и мы при-
нимаем порой часть за целое, или не умеем увидеть, как
они соотносятся, как взаимосвязаны, эти часть и целое.
Эля то и дело посматривала в сторону Валентина —
слушает ли, одобряет ли? И это было ему приятно.
— Я пока вела речь об очень общем,— продолжала
Эля.— А ведь порой и малое, какие-нибудь субъективные
веяния или настроения приводили к трагическим послед-
ствиям. Я вот знаю, что кое-кто с полной серьезностью
утверждал, будто один из полководцев проиграл сражение
из-за насморка. Насчет насморка — это, конечно, преуве-
личение, если не чепуха. Но личные недостатки, напри-
мер властолюбие и жестокость какого-нибудь Аттилы или
Чингисхана, действительно приводили к страданиям мил-
лионов. Такие срывы в наше время немыслимы. Но и мы...
полностью ли мы гарантированы от ошибок? Мы — жи-
вые, и страсти у нас и возможность что-то не учесть, что-
то переоценить или, наоборот, недооценить. Вот почему все
переплелось у меня: история, шаровидное тело, проект
«Циолковский», ну, и все это... мои привязанности... Те-
перь я высказалась до конца, Халил.
Планетолетчик строптиво вскинул голову, собираясь
заговорить, но в последний момент решимость оставила
его. Он был явно растерян.
Зато Ноэми порывисто обняла подругу.
— Ты молодчина, Эля!.. Ох, какая ты молодчина!
Я горжусь, что ты моя подруга. Позволь рассказать в ин-
129
ституте о твоих планах. У нас только и разговоров, что;
о проекте «Циолковский». А еще о шаровидном теле—*
почему не ракета! Если бы там посланцы другой цивили-
зации— как здорово бы... Чужой самостоятельный опыт,
иные, быть может, более совершенные знания — голова
кругом, как подумаешь, что могло бы открыться! А на-
сколько легче было бы принять решения по тому же про-
екту... Ведь сравнили бы, как у нас и как у них* Ведь
легче бы избежать ошибок, когда дополнительная возмож-
ность сравнивать. И вот на же тебе — простой метеорит*
Валентин видел, как встрепенулся Халил, который се-
годня утром доказывал Филиппу, что шаровидное тело да-
леко не обыкновенный метеорит. Пылко доказывал. Он и
в предположениях своих был увлекающимся и горячим,
Халил.
Да один ли Халил? А Ноэми? И только ли они? Ны-
нешнему человечеству, пожалуй, и впрямь тесно на Зем-
ле. У него есть силенки, чтобы дерзнуть на переделку кос-
моса. И как не спорить о недавних трагических вспыш-
ках в поясе астероидов, о странном поведении шаровид-
ного тела, вызвавшего столько потаенных и открытых
опасений и надежд?
Странно, Халил так и не рискнул затеять новый спор.
ОПЯТЬ ШАРОВИДНОЕ ТЕЛО
Шаровидный космический пришелец вскоре вновь стал
новостью номер один. Первым в заполярном городе извес-
тие о нем получил Валентин Селянин... А до этого были
события, хотя и не связанные с шаровидным телом, но для
Валентина все равно очень интересные.
Жили друзья по соседству, многие часы проводили все
впятером. И хотя Валентина по-прежнему беспокоило соб-
ственное будущее,—куда ни кинь, а неясное — он не мог
оставаться безразличным к тому, как вели себя его товари-
щи. Он ни па минуту не забывал, что далеко не все лад-
но на душе у Ноэми и Филиппа, что и Халил встревожен
нежданным-негаданным решением Эли, что у каждого из
них есть основания для соперничества. Все так. Однако
никаких признаков неприязни или желания ущемить, уни-
зить соперника не было даже в помине. Наоборот, Фи-
липп был особенно доброжелателен к Халилу, а Ноэми к
Эле. Все они словно состязались в благородстве и доброте^
130
и это еще одно приятное открытие среди множества дру-
гих, уже сделанных Селяниным. Если Филипп, говоря о
соперничестве, имел в виду это стремление к благород-
ству — земной поклон такому соперничеству!
К самому Валентину все без исключения относились с
неизменной сердечностью и почтением. Даже Чичерищ
нет-нет да и напоминавший о каких-либо ограничениях,
горячо обнадеживал, что этому вот-вот конец, честное
слово конец. Он убеждал, казалось, не столько Валентина1
сколько себя самого.
Обычно после завтрака Валентин с друзьями отправ-
лялся либо в одну из лабораторий, либо на промышленные
предприятия, которые располагались в искусственных под-
земельях и поразили Валентина безлюдьем, а больше то-
го — необычностью оборудования и технологии.
г— Биологизация техники, ты ведь встречался с ней.
«Пчелки», «стрекозы», твой Саня, наконец..% Здесь тоже
биологизация! — объяснял Халил.
Никаких отдельных станков и механизмов! Жгуты
белых, синих, красных шлангов и труб, пульсирующих,
как артерии, камеры, очень разные по форме и по раз-
меру камеры. Казалось, в подземелье живет, действует ми-
фическое существо, у которого нет туловища, а есть лишь
внутренние органы и кровеносная система. Но вместо
крови бежали по шлангам и трубам специальные раство-
ры. А в камерах формировались готовые изделия.
Все это было сродни процессам, которые происходят в
живом организме: ведь и там невообразимое множество са-
мых разных по строению и назначению тканей и костей
создается из материалов, поставляемых одной и той же
кровькь
— Секрет в чем? Секрет в командах, которые подают-
ся,— говорил Халил.— У нас — клетками тела подаются,
мозгом подаются. Здесь, на заводе, командует кибернети-
ческий центр. Завтра пойдем туда. Хочешь?
В кибернетическом центре людей тоже не было. Толь-
ко сухо пощелкивающие аппараты. В помещении прохлад-
но и ‘тихо. На стене, слева от входа, когда появились лю-
ди, зажглись тысячи зеленых глазков, образовав круг.
Иные периодически гасли и вспыхивали, словно лукаво
подмигивали. Все вокруг залил зеленый свет.
— Если людей в помещении нет, индикаторные лам-
почки не горят,— объяснил Халил.— Аппаратуре ни к че-
му световые сигналы.
13{
Они собирались уходить, когда в центре россыпи зе-
леных огоньков -вспыхнул тревожный красный. Тотчас и
соседние огоньки стали красными, и по всей панели, как
предупреждение об опасности, прокатилась алая волна.
Но вслед за тем все огоньки, кроме трех в центре, стали
вновь зелеными.
— Авария? Неужели авария? — воскликнула Эля.— Ни
разу не видела роботов-ремонтников за работой...
—‘ Тогда скорее надо... Успеть надо,— посоветовал
Халил. Он первый шагнул к двери.
Вскоре Халил с Элей и Валентин с Филиппом уви-
дели шестерых роботов. Четверо обступили вышедшую из
строя камеру.
Нет, они были совсем иные, чем Саня, эти роботы.
Они походили на кентавров. Но у роботов было три, а не
две руки. Третья высовывалась словно бы из туловища и
могла поддерживать предметы снизу. Сейчас только один
из роботов пользовался ею. Он стоял в проходе, держа
массивную запасную камеру. У остальных третья рука
была прижата к телу. Действовали они, отклеивая от ка-
меры шланги и трубы, двумя руками.
Изредка роботы приостанавливались, безмолвно сове-
туясь, что предпринять дальше. Вот разошлись попарно,
подхватили камеру снизу. Что-то лязгнуло. Роботы пере-
дали испортившуюся камеру тому, который стоял до сих
пор без дела. Он принял ее, подставив третью руку, и по-
пятился.
— С трудом верится, что это не мыслящие существа,
а машины,— сказал Валентин.
— Почему машины? Почему немыслящие? У роботов
есть искусственный мозг.
Как обычно во время посещения заводов, он исполнял
обязанности экскурсовода. Его техническая осведомлен-
ность восхищала не только Валентина, но и Элю с Фи-
липпом. Халил и сейчас, повернувшись к Селянину, на-
чал было рассказывать о возможностях искусственного
мозга роботов, однако предостерегающий возглас Эли от-
влек его. К ним двигался робот с испортившейся камерой
в руках.
— Что может мозг робота, сам увидишь. Очень хоро-
шо увидишь,— с непонятной радостью сказал Халил и
шагнул навстречу роботу.
Тот — огромный и могучий — резко остановился, слег-
ка присев на задние ноги, чтобы затормозить. Потом
132
осторожно подался вправо, чтобы обойти Халила. Но пла-
нетолетчик опять встал на его дороге. Робот с еще боль-
шей осторожностью двинулся влево. Когда же Халил и
здесь преградил ему путь, робот в напряжении замер, ка-
залось, примериваясь, как половчее отшвырнуть нахала
в сторону.
Эля испуганно ухватилась за руку Филиппа. Вален-
тин бросился к Халилу, чтобы увести его. Но тот весело
рассмеялся:
— Не волнуйся. Нет причин волноваться* Он сейчас
отправится назад. Обязательно отправится.
Действительно, робот попятился, а потом повернулся
и пошагал к проходу, позволявшему перебраться на та-
кую же продольную дорогу, как и эта, захваченная
людьми.
Халил тоже перебрался туда и снова преградил робо-
ту путь. ।
— Ну-ка, что придумаешь? — насмешливо спрашивал
планетолетчик.
Робот опять подался вправо, потом влево, но перед, ним
неизменно возникал человек.
И робот во второй раз отступил, но теперь поближе
к своим собратьям, которые, прервав ремонт, столпились
кружком.
Через минуту один из них поспешил в дальний конец
подземелья. Следом направился и робот, отступивший пе-
ред Халилом.
— Ай, молодцы! Ай, умницы!—похвалил Х. лил.—
Замечательное решение... Вы не на меня, вы туда смо-
трите!..
Вскоре все разъяснилось. Робот с грузом занял место
в просторном контейнере. Второй робот прикрепил кон-
тейнер к мостовому крану.
Вот теперь никто из людей уже не мог очутиться на
дороге.
— Убедился, на что способны роботы? Как сообра-
жают? — спрашивал Халил у Валентина.— А до чего ум-
но действуют... Вот тебе и машины!
Халил говорил так восторженно и был так доволен,
словно сам создал роботов.
— А ты меня выручать бросился? Смелый. Рисковать
готов. Тебя в любую космическую экспедицию возьмут...
А робот никогда не посмеет обидеть человека» Закон
такой.
133
Закон законом, но здешние роботы редко встреча-
ются с людьми. К тому же ты дразнил его,— сказала
Эля.— Я испугалась...
•— Ай, спасибо, что испугалась за меня! Сказала, буд-
то подарок сделала. Извини,* что радуюсь. Что могу сде-
лать, если такой глупый: не могу не радоваться, если
очень дорогие для меня слова слышу.
Вечером, в конце ужина, до Валентина донеслись ча-
стые звонкие сигналы микростанции. Это был вызов
на космосвязь. Селянин поспешил к видеопанорамеа
космическая связь осуществлялась лишь с ее по-
мощью.
И сам Валентин, и его друзья там, в соседней комна-
те, были уверены, что вызывает Илья Петрович. Однако
включив панораму, Селянин не без удивления увидел
рабэна Акахату.
— Счастлив убедиться, что ты здоров,— расплываясь
в улыбке, сказал Акахата.— Ты искал меня? Я в твоем
распоряжении.
— Но ведь вы... ведь ты,— поправился Валентин,—
ты далеко. Твоя сотрудница сообщила^ на Луне.
— Сотрудница?
— Ну, не сотрудница... В общем, женщина с очень
приятным голосом.
— А, это Дженни. Дженни-робот, но голос приятный,
ты прав.
— Опять робот, всюду роботы!
“ Тебя они раздражают? — улыбки словно не быва-
ло на широкоскулом лице Акахаты.
— Меня скоро вообще ничего не будет раздражать,
Я тону, даже почти утонул. Хватай меня за волосы, по-
ка не поздно.
— Ты готов шутить, значит, еще не все потеряно,-^-
Акахата оставался серьезным, но в глазах заиграли ве-
селые огоньки, совсем такие же, как во время его разго-
вора с Даниэлем Иркутом в главной студии Земли. Се-
лянин не без удовольствия отметил это,Что тебя бес-
покоит?
— Непонятное! Я знаю меньше, чем даже роботы,
Я ничего не умею. Хуже ребенка.
Акахата задумался.
— Кажется, догадываюсь: надеешься на экспрессза-.
поминание?
— Да. Чем скорее, тем лучше.
134
•	** Но экспрессзапоминание — это труднейшая работа
для мозга. На пределе его возможностей. Всегда очень
индивидуально, нередко противопоказано.
—- Я все выдержу. И мне не противопоказано,— на-
стаивал Селянин, хотя и неловко было настаивать в раз-
говоре с рабэном, которого недавно чествовала вся пла-
нета.
Почему ты уверен, что противопоказаний нет?
*	— Но разве ты не сказал бы об этом? Тебе ли не
внать особенностей моего организма!
—• Мне бы такую уверенность...— не без горечи отве-
тил Акахата.—* Но ты не ошибся^ противопоказаний вроде
бы нет. Это подтвердят все, кто участвовал в твоем вос-
становлении. Я согласен попытаться.
Почему только попытаться?
— Могу повторить все то же 2 не всякий мозг воспри-
имчив к нашим воздействиям. Все очень индивидуально.
— Я хочу, я должен надеяться на успех...
— Я тоже хочу и надеюсь.
— И что мне делать? Я готов завтра! нет, сегодня,
сейчас отправиться в клинику памяти.
Акахата покачал головой.
— Придется потерпеть.
— Но почему? Ты задержишься на Луне?
— Нет, меня срочно отзывают на Землю.
— Тогда в чем дело?
— Ты нетерпелив,— сказал Акахата, и не понять бы-
ло, одобряет он или, наоборот, упрекает.
—	- Чем жить на Земле туристом, лучше вовсе не жить.
— Обещаю, что приглашу тебя в клинику при первой
возможности.
— Но когда? Хотя бы крайний срок?!
— Не знаю. Да и никто на Земле не знает. Слишком
необычная причина.
Селянин подался вперед, позабыв, что между ними
сотни тысяч километров.
— Получено известие солнечного патруля,— торжест-
венно заговорил Акахата.— Шаровидное тело осталось
невредимым. Сначала оно удалялось от Солнца по каса-
тельной, а потом изменило траекторию. Оно направляется
к Земле, Валентин. Ты слышишь? Это не метеорит. Это
посланец другой цивилизации. Теперь ответ почти навер-
няка однозначный! близится встреча с иным разумом,
иной жизнью.
135
Так вот и случилось, что Валентину Селянину перво-?
му в полярном городе стало известно важнейшее сообще-
ние о космическом пришельце. Возвращаясь к друзьям,
он не знал, вправе ли сказать об услышанном. А потом
решил, что Акахата предупредил бы, если известие надо
хранить втайне.
Валентин был настолько взволнован, что, увидев его,
все в гостиной встревоженно вскочили. Ведь они были
уверены, что вызывал Илья Петрович, и опасались пе-
чальных вестей. Селянин поспешно объяснил, с кем го-
ворил и какую новость услышал.
Первой к нему подскочила Ноэми, а следом и Халил.
Затормошили, требуя подробностей. Он вновь повторил
сообщение, а сам смотрел мимо них на Элю. Та казалась
почти спокойной, но глаза, все было в глазах... Они стали
словно больше, и было в них что-то почти нечеловече-
ское — такая беспредельность надежды и страха одновре-
менно.
Рядом с этим безмолвным потрясением бурные востор-
ги Ноэми и Халила выглядели маленькими, если не жал-
кими.
Филипп, напряженно думавший о чем-то, словно сом-
невавшийся в истинности происшедшего, придвинул к се-
бе кресло и сел.
— Следуйте моему примеру,— сказал он.
Халил досадливо отмахнулся, но Валентин, а за ним
и Эля тоже направились к креслам, и планетолетчик был
вынужден занять место возле столика.
— Неужели ты и сейчас сомневаешься?.. Корабль,
межзвездный корабль! — упрекнул он Филиппа.— Как
можно сомневаться?
— Я считаю, что великое событие требует удвоенной,
удесятеренной выдержки от нас,— Чичерин старался го-
ворить негромко, будто в противовес бурной горячности
Халила, и лишь голос выдал его взволнованность. Это
сблизило их всех, а главное — придало словам Филиппа
особенную значительность. Ноэми, притихшая, опусти-
лась в креслице рядом с Халилом. Да и планетолетчик,
как уже случалось не раз прежде, собирался было заспо-
рить, но в последний миг все-таки сумел сдержаться,
сказал:
— Шум, крик, эмоции --- мало толку, ты прав.
— Откровенно говоря, мне многое пока неясно,— за-
говорил Филипп.
136
— Что неясно? Как можно, чтобы и сейчас неясно?
Чичерин терпеливо переждал очередную вспышку
Халила.
— Многое неясно. Почему нападение на крохотную
станцию «Артур» и полное равнодушие, если не прене-
брежение к поселениям на Марсе? Почему последующий
прыжок к Солнцу, а не к нам, к Земле?
— А если надо было получить новую энергию?.*
— Халил!..—Это уже голос Эли.
— Допустим, объяснение в этом: тем, на корабле, на-
до было пополнить за счет Солнца свои энергетические
запасы,— продолжал Чичерин.— Но теперь новая неожи-
данность. Корабль стал удаляться от Солнца, а потом
резко изменил курс, направился к нам. Он ведь и раньше
мог пролететь хотя бы рядом с Землей.
— Зачем так говорить: мог? В том-то и дело, что не
мог. Вот смотри сюда...— Халил выхватил из бокового
кармана тоненькую, похожую на карандаш, палочку, стал
водить ею по поверхности столика, возле которого сидел.
Под его рукой возникли светящиеся кружочки — один
большой в центре и два маленьких по обе стороны от
большого. Кружочки были разного цвета.
— Смотрите сюда,— пригласил Халил и ткнул в боль-
шой желтый кружок.— Это Солнце, а здесь красный Марс*
А это голубая Земля, мы с вами... Смотри, Филипп, все
поймешь... Пока звездный корабль был возле Марса или
за ним — Землю он наблюдать не мог, ее Солнце пере-
крывало. Сразу после сближения с Солнцем было то же
самое. А когда корабль улетать начал, вот сюда добрал-
ся — видишь? — отсюда Землю впервые разглядеть смог,
круто повернул.
Халил откинулся на спинку кресла, а все (и в пер-
вую очередь Валентин) внимательно рассматривали нари-
сованную им схему.
— Что ж, объяснение вполне логичное,— согласился
Филипп.— Мне положение планет и Солнца представля-
лось иным. А все же многое остается непонятным.
— Как иначе, дорогой? — Халил нажал кнопку на сво-
ем карандашике и тотчас светящийся рисунок на столе
исчез.— Почему не сгорели, хотя Солнце рукой трогали?
Любое твердое тело по нашим понятиям должно было
сгореть, в плазму превратиться... Почему радиация не
убила? Все для нас загадка. Для нас, по нашим поняти-
ям. А если другие организмы, другая техника, другая ци-
137
вилизация, неизмеримо выше нашей,— тогда все объяс-
няется...
— Нет, Халил, тогда тем более непонятно, почему на-
пали на «Артур»... Какие же это разумные существа, если
напали?
Халил с Элей и Валентином невольно переглянулись,
припомнив разговор с Локеном Палитом, Грозный во-
прос: как могли пришельцы из космоса убить людей? —
завтра неизбежно встанет перед всем человечеством. А мо-
жет быть, уже встал?
Все мысленно приказали микростанциям поймать ин-
формационную волну. Но там была передача о спортив-
ной игре, в которой участвовали люди и дельфины. Ва-
лентин не знал правил этого своеобразного водного поло.
Да и не до того ему было сейчас. Но он услышал, как
комментатор шутливо посочувствовал проигрывающей
команде: «Да, судя по всему ее шансы на выход в полу-
финал развеялись подобно плазме. Что ж, вместе с таин-
ственным шаровидным телом исчезли и наши общие
надежды на близкую встречу со спортсменами иной циви-
лизации. Но ведь мы продолжаем верить, что такая встре-
ча когда-нибудь состоится. Не так ли?»
Люди на Земле еще не были оповещены о космиче^
ском пришельце.
Валентин различил частые звонкие сигналы.
— Мне снова к видеопанораме,— объявил он.
— И мне тоже,— вздохнув, сказала Эля.— Видимо^
Илья Петрович, если нас обоих...
Девушка не ошиблась: на экране перед ними возник-
ли Илья Петрович и Анна Васильевна, его жена — оба
в черных траурных костюмах. На нынешней Земле Ва-
лентин привык уже к другим, жизнерадостным, исполнен-
ным достоинства и дружелюбия лицам. А сейчас перед
ним были люди, придавленные горем.
Илья Петрович излишне суетился и не мог найти ме-
ста своим рукам. Его жена казалась даже спокойнее. Од-
нако в ее неподвижности, скорее даже застылости, была
полная отрешенность от того, что происходило вокруг.
— Завтра мы возвратимся на Землю,— сказал Илья
Петрович.
...Он и еще о чем-то говорил и спрашивал. Эля и Ва-
лентин — прежде всего Валентин, потому что вопросы бы-
ли к нему — отвечали и сами интересовались какими-то
обстоятельствами полета. Валентин озабоченно думал о
138
том, сообщать ли родителям, что шаровидное тело, убив-
шее их дочь, движется к Земле. В конце концов он все-
таки не выдержал и сообщил.
Илья Петрович не без испуга повернулся к жене. Ата
прижалась головой к высокой спинке кресла и заплакала*
Беззвучно и оттого особенно страшно заплакала.
После этого свидания Валентин засобирался было в до-
рогу, однако Эля сказала, что пока ведь неизвестно, на
каком из космодромов примут ракету с Ильей Петровичем,
— Это узнаю я,— пообещал Халил.— Отправимся
встречать впятером?
— Я не могу, Халил: работа,— сказала Ноэми.— Та-
кая жалость, что надо расставаться. Но мы отныне
друзья с вами, правда?
Девушка опечаленно переводила взгляд с одного на
другого.
— Конечно, друзья, самые верные друзья,— заверил
ее Халил.— Я пойду узнавать, прости.
Филипп, краснея от смущения, робко спросила
— Я могу взять в память микростанции твои, Ноэми,
позывные?
Ой, о чем речь, Филипп!
Не понять было, что за словами и улыбкой девушки,
Хорошо, если не простая вежливость.
Халил вернулся через несколько минут.
— Нам вот куда добираться... в Африку,— объявил
он.— Восьмой ликос, там встреча. В двенадцать ноль-ноль.
Можно здесь заночевать, завтра утром добраться.
— Успеем ли? Далеко ведь,— усомнился Валентин.—
И что означает «ликос»?
Ликос? Космический лифт — вот что. Раньше были
космодромы на Земле, сейчас только в космосе, а людей,
грузы — все доставляют вверх и вниз лифты. Завтра уви-
дишь. Восьмой ликос совсем близко. Меньше десяти ты-
сяч километров. Очень близко, дорогой!
— Я предпочла бы, Халил, не рисковать... Нам луч-
ше на «синей молнии». Пусть подольше, но какая разни-
ца, где спать — здесь или в салоне «синей молнии». А твое
мнение, Филипп?
.Чичерин, прежде чем ответить, оглянулся на Ноэми,
и Валентин понял, что ему не хочется уезжать ни сегод-
ня, ни завтра.
Я считаю...— Филипп шумно вздохнул.— Я считаю
более целесообразным отправиться сейчас. Завтра — тя-
139
желый день, и лучше, если мы доберемся сегодня. Мы не
вправе думать только о своих желаниях...
И он снова чуть заметно скосил глаза в сторону
Ноэми.
Через час они были в «синей молнии» — четверо лю-
дей и робот Саня.
— Извините, что берусь командовать,— сказал Фи-
липп.— Но мой совет — спать.
Никто не возразил, и Филипп, подойдя к небольшому
пульту в стене, нажал последовательно несколько кно-
пок, а потом приказал автомату:
— До девяти часов утра среднеафриканского времени
не тревожить. Когда прибудем, остановиться в запасном
депо.
В салоне начали происходить разительные перемены.
Стол и кресла будто впечатались в пол. Зато возникли
две стены с четырьмя дверями. Одна из них радушно
открылась, приглашая Валентина войти в крохотную ком-
натку с низенькой кроватью, столиком и креслицем. За
спиной Валентина неслышно появился робот Саня, ожи-
дая приказаний.
— Иди, я сам разденусь,— сказал ему Селяпин__
Саня отступил в узкий коридорчик.
А Селянин, едва коснувшись головой подушки, почув-
ствовал неодолимое желание спать. Что было причинойз
устал от волнений нынешнего дня или воздух подавался
с прибавкой снотворного? В этом необыкновенном вагоне
могло быть и такое. К тому же командовал Филипп, а
он, наверное, и после всего происшедшего не забыл о сво-
их обязанностях профилактора.
Валентин почти снисходительно усмехнулся. Пункту-
альность Филиппа казалась ему порой излишней.
Через минуту он уже спал.
СВИДАНИЕ ИЛИ СХВАТКА?
Локен Палит, выключив экран видеопанорамы (толь-
ко что был разговор с рабэном Иркутом), повернулся вме-
сте с креслом к Халилу с Элей и Валентином. Смуглое
лицо Цредседателя Всемирного Совета казалось серым от
усталости.
—Теперь сомнений не остается: встреча с шаровид-
ным телом, с пришельцами из космоса через двадцать
140
пять **- двадцать шесть дней,— промолвил Локен Палит.—*
Радость бы, торжество, а мы в тревоге. Слишком свежа
память о похоронах. Что предстоит: дружеское свидание?
А если схватка?
Он вопросительно смотрел на молодых собеседников.
Зачем говоришь: схватка? — воскликнул Халил.—*
Но если схватка — им же на беду. Пыли от них не оста-
нется...
Валентин подавил вздох, вспомнив сначала шаровид-
ное тело, изображение которого передавали вчера по ви-
деопанораме, а потом и Илью Петровича с женой. В то
утро Анна Васильевна припала к груди Валентина и, как
во время разговора накануне, беззвучно заплакала. И на
похоронах, идя за саркофагом, она ни на секунду не от-
пускала Валентина от себя, он до сих пор ощущал отча-
янную оцепенелость ее руки.
Саркофаг воспроизводил живые черты девушки. Лицо
не было мертвым. Оно продолжало жить. И глаза не бы-
ли закрыты, нет. Они, прищурившись, напряженно всмат-
ривались во что-то далекое-далекое... Как на портрете,
который написал Илья Петрович. А ведь ее тогда уже не
было, дочери. В живых не было. Ее уже убили те, из ша-
ра. Походя, словно шутки ради убили...
Вместе с дочерью Ильи Петровича хоронили двух ее
товарищей, но Валентин думал прежде всего о пей, веро-
ятно, потому, что шел рядом с ее саркофагом и вел под
руку ее мать. Он тогда и заночевал в квартире Ильи Пет-
ровича. Никто не просил его об этом, но он не смог оста-
вить Анну Васильевну сразу после похорон.
Сейчас, услышав самонадеянные слова Халила, он
вспомнил все это. Он слишком хорошо представлял, ка-
кое нешуточное дело — схватиться с пришельцами, спо-
собными уцелеть в условиях чудовищной температуры и
жесточайшей радиации: ведь они почти на ощупь трогали
Солнце! Когда-то давно злые руки сбросили одну един-
ственную бомбу и уничтожили Хиросиму. А что знал и
умел прежний земной разум, если сравнить его с тепе-
решним! Какие фантастические средства уничтожения
обрушат пришельцы на людей, если случится схватка?
Локен Палит все так же печально смотрел на Селя-
нина и его друзей.
— Через два часа совещание членов Всемирного Со-
вета. Не мог бы ты выступить, дорогой Валентин? — обра-
тился он к Селянину.— Я снова и снова прошу списхо-
.141
ведения. Тебе неприятно вспоминать войну, но Совет ждет
от тебя именно военных соображений. Ты огорчен? Я то^
же огорчен. Но люди должны быть готовы ко всему... Мы
надеемся, что ты не откажешься помочь... Каждое твое
слово будет выслушано с благодарностью,— взволнованно
заметил Локен Палит.— Но пригласил я всех вас не толь-
ко поэтому. Поблизости от Земли сейчас очень мало пла-
нетолетчиков. А нам они нужны, в любом случае нужны:
для свидания, для борьбы — одинаково...
Халил вытянулся.
— Я готов вернуться на космодром,— четко произ-
нес он.
— Не сомневался в тебе, Халил. Но решение не за то-
бой и не за мной,— возразил Локен Палит.— Тебе решать,
Валентин. Он твой друг и твой провожатый. Удобно ли
тебе будет без 'него?
— Не понимаю... При чем тут чьи-то удобства, если
решается судьба всей Земли?
— Значит, ты согласен?
Валентин вновь почувствовал неловкость. Все показа-
лось бы ему неуместной шуткой, если бы говорил не Ло-
кен Палит.
— Благодарю за согласие,— с облегчением промолвил
Локен Палит.— Поверь, я ни за что не просил бы об
этом. Но вблизи Земли очень мало опытных планетолет-
чиков. На постоянных трассах ракетами управляют ро-
боты — в этом объяснение,— он опустил ладонь на плечо
Эли.— На тебя все заботы о Валентине, на одной тебе.
Справишься?
— С нами еще профилактор Чичерин,— напомнил Се-
лянин.
— Конечно, он тоже... Хорошо, что и он тоже...
Вспыхнул экран видеопанорамы. Председателя вызы-
вал кто-то из членов Всемирного Совета. Локен Палит
быстро подошел и обнял Халила:
— Мужества и удачи, мой мальчик!.. Свяжись со
мной, когда прилетишь на космодром...
Проводы были назначены на шесть,. но совещание у
Локена Палита затянулось, и Валентин освободился лишь
в половине восьмого. Он поспешил в секцию, где нахо-
дилась квартира Халила, и с облегчением увидел, что
планетолетчик не уехал.
— Спасибо, дождался.
Валентин говорил и двигался решительно, почти резко.
142
— Отчего так долго? — спросила Эля.
— Было много споров. Члены Совета считают, что да*
же при самых трагичных обстоятельствах надо доби-
ваться переговоров с пришельцами.
— Из-за этого спорили, дорогой?
— Не только, но и из-за этого тоже, Халил.
— Еще из-за чего?
—* Как обороняться..^ Какими средствами заинтересо-
вать пришельцев в переговорах... Много было всего. Я не
все понял, к сожалению.
— И что о мерах обороны?«— впервые заговорил Фи-
липп Чичерин. Сегодня ему одному удавалось сохранять
внешнее спокойствие.
— Немедленное непрерывное наблюдение не только
за шаровидным телом, но и за всем пространством вбли-
зи Солнечной системы.
— Зачем за пространством, дорогой?
— А какая, Халил, гарантия, что там в шаровидном
теле не разведчики, следом за которыми летит воинствен-
ная армада? В мое время впереди любой армии двигались
разведчики... Решено также создать двадцать ракет с по-
вышенной защитой. На базе солнечных зондов, кажется...
Первая из них полетит навстречу шаровидному телу, по-
пытается вдали от Земли войти в контакт с ним.
— Я готов лететь навстречу! Надо доложить Совету,,
что я готов,— вызвался Халил.
— Тебе уже не успеть,— ответил Валентин.— Ракета
стартует с Луны через пять часов, и планетолетчики на-
званы: они уже там, на космодроме. Все решения по обо-
роне принимает Комитет защиты. Я тоже член Комитета.
Валентин протянул руку, и все увидели красный бра-
слет, в который были, как самоцветы, вставлены четыре
синих кнопки.
— Что это? — спросила Эля.
— Мне сказали, аппарат чрезвычайной связи,— отве-
тил Валентин.— С его помощью я могу в любой момент
вызвать любого человека на Земле или в космосе, отдать
обязательное к исполнению приказание. Так мне сказа-
ли... Всем членам Комитета вручили эти брас... эти аппа-
раты.
— Я слышал о них, но ни разу не видел,— сказал Фи*
липп.— На тебя возложили величайшую ответственность^.
Валентин, и я рад этому... Мы все рады.^у
Он первый пожал Селянину руку8
143
— Мие давно пора быть в «синей молнии»,— напои-
пил Халил.— Вы поедете со мной до ликоса?
Он обращался ко всем, но смотрел на Элю. Валентин
понял, что Халилу очень хочется, чтобы в «синей молнии»
с ним отправилась одна Эля, что перед разлукой ему
нужна ясность, полная ясность в их отношениях. Веро-
ятно, будет жестоко помешать разговору наедине.
— Я не знаю, имею ли право отлучаться,— глухо вы-
молвил Валентин.
— А ты спроси, у нашего названого отца спроси,—
тотчас повернулся к нему Халилу
Селянин стал вызывать Локена Палита, но тот не от-
кликался.
— Ты по новому своему аппарату,— кивнула Эля на
красный браслет.
— Да, пожалуйста,— поддержал и Халил.
Селянин нажал кнопку, которая была покрупнее дру-
гих, и тотчас услышал голос Локена Палита.
— Ехать? Почему нельзя? — переспросил Локен Па-
лит, выслушав Валентина.— У тебя аппарат чрезвычай-
ной связи. Тебя услышат, если даже заберешься в центр
Земли или на Плутон.
— Вот все и устроилось. Едем! — Эля направилась
к лифту, радостно потащив за собой и Халила тоже.
♦ А тот, чем ближе подъезжали к станции «синей мол-
нии», становился грустнее.
— Валентин, отзовись, Валентин! — услышал Селя-
нин голос Локена Палита.— Небольшое уточнение. Завтра
к вечеру возвратись, непременно возвратись. Это пожела-
ние Акахаты.
— Приказ ясен,— ответил Валентин, хотя ссылка на
Акахату, не являвшегося членом Комитета защиты, уди-
вила его. Неужели Акахата решил не откладывать;
экспрессзапоминание? До чего здорово, если так!
Друзья Селянина слышали только его короткий ответ,
но, видимо, догадались, с кем разговор, и не задавали
вопросов.
А странная, бесколесная машина, в которой^ они си-
дели, добралась к вокзалу. Эля, выскочив первой, распо-
рядилась: «Четырехместный вагон! Немедленно!», одна-
ко Валентин, еще сам не до конца разобравшись, зачем
поступает так, отменил ее приказание:
— Не надо четырехместный! Мы с Филиппом останем-
ся. Ты проводишь его до ликоса одна.
.144'
Эля пыталась было возразить, но он, едва ли не впер*
вые после возвращения к жизни, твердо повторил:
— Проводишь одна. Так надо, .Эля.
И шагнул к Халилу: прощаться.
Все решили, что внезапная перемена планов вызвана
тем разговором, который был у Селянина в пути. Лишь
после возвращения с вокзала Филипп осторожно поинте-
ресовался, не случилось ли чего чрезвычайного. Валентин
отрицательно покачал головой.
— Значит, ты ради меня сделал так? — с грустью про-
молвил Филипп.— Но разве только от Халила зависит мое
счастье? А Ноэми... Я хотел вызвать ее вчера...
— Ну и что же? Вы говорили?
— Я не посмел вызвать. Кто я? И кто она?!
Валентин промолчал, подумав об Эле. Она вспомнилась
такой, какой была в Томской клинике: милой -и ласковой
девушкой, которую он принимал за Ольгу, за свою неве-
сту. Бесконечно далеким казалось теперь то совсем ведь
недавнее время! А потом были похожие на безумие пере-
мены вокруг, Эля вместо Ольги, наконец, вечер, когда,
объявив о решении стать историком, девушка поразила
его своим умом и внутренней страстностью. С нею
не сравняться ни ему, ни даже Халилу* Впрочем, что
он знает о нынешней любви? А прежде случалось
всякое.
...Сейчас Эля там, в поезде. Она простится с Халилом
в ликосе...
— Послушай, Филипп... Что он такое, ликос? — Ва-
лентин убегал от дум об Эле.
— Какой ликос? —- изумленно переспросил Чиче-
рин.— Ах, ликос! Но ты же видел его.
— До того ли было тогда, чтобы рассматривать и рас-
спрашивать? Какое-то невообразимо высокое сооружение
с бесконечными коридорами и двигающимися полами —-
вот и все, что запомнилось.
— Мне, признаться, нелегко объяснить.
— Какой-нибудь сверхсовременный принцип? Тогда я
умолкаю.
— Да нет, совсем наоборот. Все внешне элементарно.
Как бы это понагляднее. Ну, представь, что появился на
Земле великан, у которого рука длиной едва не в сорок
тысяч километров. Представил?
— Допустим,— усмехнулся Валентин: Филипп объяс-
нялся с ним, как с ребенком.
— А теперь вообрази, что это чудовище длиннорукое
подняло, как смогло, высоко камень и разжало пальцы.
Что произойдет с камнем? Упадет он?
— Это мне понятно. Благодаря вращению Земли, цен-
тре б еж на я сила на такой высоте будет уравновешивать
силу центростремительную. Камень практически вечно
будет висеть над одной и той же точкой земного шара.
— На этом принципе и создан космический лифт,—
обрадованно подхватил Чичерин.— Сначала соорудили
большую станцию-спутник, которая повисла над эквато-
ром, над одной из его точек. А потом стали наращивать
секции, ну, вроде трубы, пока не спустились на землю.
Теперь грузы и пассажиры через четыре часа добираются
на станцию-спутник. Рядом с нею космодром. Очень удоб-
но и надежно. А затраты энергии минимальные.
— Работает, так сказать, сама Земля? Очень любо-
пытно. К тому же идеально соответствует главному требо-
ванию: не допускать разогрева планеты. Спасибо за объяс-
нение, Филипп.
— Рад бы подробнее, но я сам знаю очень немногое.
Кстати, идея давняя. Ее выдвинул кто-то еще в твое вре-
мя, Валентин. Не слышал?.. Жаль, что не слышал.
— Да, конечно,— Валентин задумчиво смотрел на Чи-
черина.— Скажи, экспрессзапоминание — это очень долго?
— От трех до шести месяцев. К тому же полное от-
ключение от окружающего мира, почти сон. Почему ты
спрашиваешь? Или тебе обещано? Это пока уникальные
эксперименты... Великая удача...
Филипп разволновался, как в первую их встречу, и
Валентин понял, что люди обновленной земли опять го-
товы отдать ему лучшее из того, чем владеют. Но ясно
стало и другое: завтра вечером речь будет не об экспресс-
запоминании. Почему же Локен Палит сослался на Ака-
хату?
Валентин передал разговор с председателем Всемир-
ного Совета.
— Надо было спросить у самого председателя,— не
без сожаления сказал Чичерин.— А сейчас гадай не га-
дай... Послушай, может быть, хотят, чтобы члены Коми-
тета защиты... чтобы они, как участники эксперимента
«Анабиоз», мыслили, будто один мозг? Объединенный
мозг, а?
За окном сгущались сумерки, и в комнате становилось
все темнее. Автоматика, угадывая грусть хозяина и гостя,
146
не включала света. Смутные очертания мебели, смутные
Тени летящих «пчелок» за окном.
— Ты не жалеешь, что мы остались? — донесся из по-
лутьмы голос Филиппа.—Я, конечно, неважный психо-
лог, но, по-моему, ты напрасно настоял, чтобы Эля одна
провожала Халила. Не знаю, любила ли она его раньше,
но сейчас он для нее — друг, товарищ, не больше. А раз-
ве этого хочет Халил?
Филипп встрепенулся, прислушиваясь.
— Да, да, Ноэми, это я. Здравствуй. Он здесь... При-
вет тебе, Валентин. От Ноэми... Почему не вызывал?
Большое спасибо, если ждала... Я боялся вызывать...
Ладно, ладно... Как еще рад буду переговорам!
Свет в комнате, подчиняясь не до конца осознанному
желанию Валентина, вспыхнул в этот миг — и стало вид-
но покрасневшее от радости лицо Филиппа: ведь Ноэми
сама связалась с ним! Она журит его...
Филиппу теперь совсем не было дела до чувств Ха-
лила. И до Валентина тоже не было дела.
Селянин не мог обижаться на это. Счастье бывает эго-
истичным, и разве сам он вел бы себя по-иному, окажись
на месте Филиппа?
БЕЗРАЗЛИЧИЕ?
НЕДОБРЫЙ УМЫСЕЛ?
Ракета с лунного космодрома улетела раньше, чем на-
мечалось. Дополнительные защитные экраны и аппарату-
ра были установлены не за пять, а за четыре часа.
Экипаж получил строжайший приказ: подлететь к ша-
ровидному телу, но не ближе, чем на десять километров;
с. помощью приборов выяснить расположение жилого и
машинного отсеков; световыми сигналами и радиоимпуль-
сами различной частоты и силы привлечь внимание хо-
зяев шара, отмечая любой знак ответной заинтересован-
ности. Но ничего более! Никакого вольничания!
К сожалению, планетолетчики приказа не выполнили,,
хотя очень старались и даже сблизились на пять кило-
метров вместо десяти. Пришельцы не проявляли никако-
го желания устанавливать контакт. Что было за этим:
безразличие? Недобрый умысел?
Фотографии, сделанные планетолетчикдми, прибавили.
очень немного. На отполированной оранжевой поверх-
14Z
ности шара не было ни единого выступа или углублениям
Идеальное ядро, совсем как в старинной артиллерии.
Только размеры гигантские. И это ядро неслось в сторож
ну Земли. Ракета с планетолетчиками с трудом поспева-
ла за ним.
Л на Земле и на Луне наступили тревожные дни.
Схватки с космическими пришельцами никто не хотел.
Однако готовились к худшему.
Дважды в день заседали в Комитете защиты. Впрочем,
«заседание» — не то слово. Никакого общего стола, пред-
седательствующего, даже общей комнаты не было. Вме-
сто всего этого — крохотные уютные каюты, в каждой из
которых находилось сооружение,. напоминающее не то
кровать, не то кресло. К его спинке был прикреплен мас-
сивный аппарат, по форме похожий на опрокинутое дном
вверх ведро. Внутри оставалось пространство, точно соот-
ветствовавшее голове человека.
Филипп Чичерин, предположивший, что Комитет за-
щиты решил воспользоваться аппаратурой для коллек-
тивного мышления, угадал.
Перед первым «заседанием» Валентина порядком по-
мучили двое ученых, отлаживая аппарат в соответствии
с особенностями его мозга. Но потом он не испытывал
неудобств. Наоборот, участие в коллективном мышлении
вызывало множество чувств, которые были ярче и силь-
нее восторга или гордости. Сам мозг испытывал удоволь-
ствие от работы и жаждал новых и новых усилий. Так
рвется вперед скакун, возбужденный общей кавалерий-
ской атакой.
Однако и это сравнение, хотя оно казалось Валентину
наглядным, все-таки не передавало во всей полноте того
наслаждения, которое возникало при коллективном мыш-
лении. (Валентин усмехался, слыша слова «коллективное
мышление»: старый термин неожиданно получил новое,
очень конкретное значение).
Мысли обретали волшебную освобожденность и про-
зрачность, и было их удивительное множество, не всегда
согласных, а иногда явно противоположных, стремив-
шихся опрокинуть, опровергнуть друг друга. После окон-
чания «заседания» Валентин не мог порой вспомнить хо-
тя бы сотую часть этих мыслей. Однако во время самого
коллективного мышления оп был энциклопедистом-гени-
ем. Он знал все, что знало земное человечество. Он с лег-
костью виртуоза оперировал несусветной сложности дока-
148
зательствами. Он был всемогущ и сознавал это свое все-
могущество как естественное, даже обязательное состояние,
которым нелепо кичиться. Короче говоря, он был неви-
данно, необыкновенно счастлив.
Когда коллективное мышление оканчивалось, Вален-
тин не спешил покинуть каютку, в которой лежал. Ему
требовалось время, чтобы вполне освоиться с обыденным
миром, а главное со своей ординарностью, точнее сказать,
с ограниченностью. В первые дни он думал, что такое го-
рестное состояние возникает лишь у него. Но как-то его
сосед, в котором Валентин без труда признал Ричарда
Брэкли, недавнего Элиного руководителя, откровенно по-
жаловался: «После коллективного мышления чувствуешь
себя прямо-таки ничтожеством... А знаешь, Валентин, в
природе мозга, видимо, есть что-то коллективистское.
Иначе как объяснить удивительное наслаждение от кол-
лективного мышления?»
Откровенность большого ученого очень подбодрила.
Впрочем, уже оттого, что Валентин стал членом Коми-
тета защиты, многое изменилось в его жизни. Он почув-
ствовал почти такую же ответственность за все, что дела-
лось на Земле, как и в прежней своей первой жизни. В его
поведении и словах появилась осмотрительность и уве-
ренность одновременно.
Это сразу отметил Филипп и, конечно, Эля. Главное,
что и она тоже.
Между прочим, она очень разволновалась, узнав, что
соседом у Валентина — Бэркли.
— Помнишь, я уверяла, что он поймет мое желание
заняться историей? Я не ошиблась,— сказала она.— И
очень приятно, что такой человек рядом с тобой... А ла-
боратории, как мне сообщили, разрешено воспользоваться
аппаратурой для коллективного мышления, и они уже
выяснили много важного. Я могла бы хоть завтра вер-
нуться к ним. Но я не хочу.
Еще недавно перед каждой вылазкой в горы или
встречей с кем-то Эля вопросительно смотрела на Филип-
па: он следил за состоянием здоровья Валентина, он имел
право разрешить или отменить... Сейчас в первую очередь
она спрашивала самого Валентина: свободен ли он?
Самочувствие у Валентина было преотличное, и даже
Филипп вынужден был признать это.
— Вот странно: нагрузка большая, тревоги, а тебе
даже лучше, чем когда во всем тишь и гладь... Правильно
149
считают 5 человека нельзя, конечно, перегружать —•
износится преждевременно. И недогружать нельзя —из-
нежится, ожирением душевным заболеет,— и закончил
с горечью.-— Опять, понимаешь, психология, в которой я
так мало смыслю.
— Век живи, век учись,— сказала Эля, вздохнув.—
Старо как мир, а правда.
— Учусь. Как не учиться... — не без грусти согласился
Чичерин.— Вот попять бы, как ее загодя определять, эту
самую нервную нагрузку на каждого человека.
Ни для кого из друзей не было секретом, что Филип-
па в первую очередь интересует состояние человеческого
организма после восстановления, и с этим все, в том числе
Валентин, мирились как с неизбежностью. В конце кон-
цов не Филипп, так кто-то другой. Уж пусть лучше Фи-
липп, во всех отношениях симпатичный парень, хотя и
придира.
— Займусь я методами определения оптимальной на-
грузки на человеческий мозг,— промолвил Чичерин.— Не
сейчас, конечно...
Комитет защиты каждую оборонительную меру об-
суждал дважды. Утром собиралась половина членов Ко-
митета. Принятые рекомендации хранились втайне, пока
не оканчивалось коллективное мышление у второй поло-
вины. После этого выводы сравнивались, и принималось
окончательное решение.
Валентин участвовал в работе обеих групп: так высо-
ко ценились его военные знания. По сути дела ради его
отдыха устраивался четырех- пятичасовой перерыв меж-
ду коллективными мышлениями.
По приказу Комитета защиты все сотрудники научных
орбитальных станций были отозваны на Землю. На кос-
модромах оставили роботов и очень небольшое число пла*
петолетчиков. Луна и двадцать два ликоса с их массив-
ными платформами стали главными пунктами обороны.
Специальные команды роботов спешно смонтировали там
ультралазерные батареи. Мощность каждой была огромна:
на земле с их помощью пробивались тоннели. Ультрала-
зеры превращали в летучую плазму любое материальное
тело, попавшее под их удар. В грозной готовности засты-
ли ракеты, вооруженные аннигиляционными торпедами?
их начинили антиматерией, которую совсем недавно на-
учились выделять. Готовили эту антиматерию для опы*
тов с фотонными ракетами, способными развить, как пред*
150
полагалось, световую скорость. А пришлось отдать для
торпед...
Срочно осуществлялись меры биологической защиты.
Глубоко под Землей строились убежища, в первую оче-
редь для будущих матерей и детей. В подводных городах
и тоннелях подземных дорог все делалось для того, чтобы
укрыть взрослое население.
Валентину невольно вспомнилось строительство оборо-
нительных рубежей возле их городка в ту, давнюю те-
перь войну. Были горы земли, стук лопат и хриплое
дыхание людей... Он тоже рыл тогда траншеи и противо-
танковые рвы. Он видел,как, надрываясь, взрослые уста-
навливали ежи из рельсов, рубили лес. Люди, тысячи
людей. Не только мужчины, а главным образом женщины,
старики, подростки. Мелькание лопат и слабых рук.
Сейчас все было не похоже на прежнее. В космосе,
под землей, под толщей морей и океанов все делали ум-
ные механизмы. А люди, даже те, кто по приказу Коми-
тета защиты разрабатывал оборонительные проекты, тот-
час после выполнения задания принимались за обычные
свои дела. Опасность, грозившая Земле, сплотила всех, и
если раньше кто-то и чем-то был недоволен, кто-то считал
себя обделенным, теперь эти обиды казались по-дет-
ски несерьезными. Люди сильнее, чем когда-нибудь рань-
ше, ощутили свое родство, свою общечеловеческую при-
надлежность. Была и внешняя перемена: все стали стро-
же, сдержанней, реже смеялись. Микростанции связи
получили распоряжение быть начеку: ведь в любой мо-
мент могли поступить чрезвычайные сообщения.
В остальном жизнь текла, как обычно. В выпуске об-
щепланетных известий вслед за информацией о космиче-
ском пришельце непременно рассказывали о новостях,
связанных с проектом «Циолковский».
Валентину было по душе, что Всемирный Совет рас-
порядился продолжать подготовку к осуществлению про-
екта. Это порождало в людях уверенность. Это пресекало
панические слухи, которые неизбежно возникают при
опасности.
Управление общественного мнения передало резуль-
таты опроса, объявленного около месяца назад. Челове-
чество было готово высвободить не два-три, а пять мил-
лионов ученых, преимущественно рамэнов и расэнов..,
Наступало время не в мечтах, а и на практике выбирать-
ся из колыбели земного разума. Если же существа в
151
шаровидном теле и пославшая их цивилизация встанут на
пути, тем более надо идти в космос, искать друзей и со-
юзников. Обороняясь, думай о прыжке в завтрашний и
послезавтрашний день!
Как-то вечером, вернувшись после коллективного мыш-
ления, Валентин застал в своей квартире Филиппа.
Тот сидел у видеопанорамы, уже включенной, но без-
молвной: была минутная пауза в передачах.
— Я сейчас говорил с Элей,— сообщил Чичерин.—
Она идет сюда... У тебя есть новости?
— Ничего важного... Впрочем, шаровидное тело, ка-
жется, начало притормаживать.
— А способ торможения?
— В том-то и дело, что никакого, как ты выражаешь-
ся, способа. Скорость снижается и все.
— А у нашей ракеты? Она ведь рядом.
— Планетолетчикам пришлось включить тормозные
двигатели, чтобы не обогнать шаровидное тело...
— Вот тебе и ничего важного: опять и опять загад-
ки! Не нравится мне это.
Появилась Эля, кивнула в сторону экрана}
— Общепланетная?
Ответа не потребовалось, потому что на экране воз-
никло изображение Земли, опоясанной алой лентой с над-
писью: «Разум преобразует природу».
Эля, тоненькая и стройная, никогда не казалась Ва-
лентину красивее. И недоступнее — тоже. После прово-
дов Халила что-то изменилось в ее отношении к нему, но
он не мог понять, в чем перемена, к лучшему ли она.
— Товарищи!..
Кто это? Даниэль Иркут? Здесь? Фу-ты! До сих пор
видеопанорама словно подшучивает над ним. Даниэль
Иркут далеко. Он либо в студии, либо в своем кабинете,
в 'институте. А рядом с рабэном, видимо, кто-то из сот-
рудников информационной службы.
— Дорогой друг,— обратился этот сотрудник к Да-
ниэлю Иркуту.— Хотелось бы узнать твое мнение о двух
предложениях, которые присланы в Совет общественных
наук. Не удивляйся, что я пришел к тебе. Оба предложе-
ния касаются проекта «Циолковский». Первое из них...
Хотя есть смысл сказать сначала вот о чем. Все мы дав-
но привыкли, что любая принципиально новая проблема
рассматривается в двух институтах или двух комиссиях,
а уж затем принимается решение. Так?
152
’— Опыт убедил, что это наиболее разумно,— подтвер-
дил Даниэль Иркут.— Сравнивая два проекта, легче уви-
деть достоинства и недостатки каждого из них, принять
более выгодное решение.
Сотрудник информационной службы удовлетворенно
кивнул.
— Позволю себе напомнить и еще одну общеизвест-
ную истину,— продолжал он.-— Дублирование приносит
как пользу, так и урон.
— Что ж, оно, как и всякое явление, противоречиво,—
опять согласился Даниэль Иркут.— Дважды разрабаты-
вается одна проблема, времени и энергии тратится вдвое
больше. Но в конечном счете этот урон сторицей перекры-
вается теми выгодами, которые приносит острее отточен-
ное, порой оптимальное решение.
— До сих пор,— снова заговорил собеседник рабэна
Иркута,— в институтах или комиссиях, дублирующих
друг друга, работали, как правило, лишь сотни, самое
большее — тысячи людей. Ущерб от дублирования был не
слишком ощутим. А сейчас сотни тысяч, если не мил-
лионы, ученых будут впервые мыслить словно один огром-
ный мозг. Коллективное мышление при разработке про-
екта «Циолковский» — это ведь твоя идея.
— Ты хочешь сказать, что предложения, поступив-
шие в Совет общественных наук, предусматривают отказ
от принципа параллельной разработки?
— Мнения разноречивые,— последовал ответ.— Часть
авторов как раз настоятельно рекомендует сохранить дуб-
лирование. Более того, кое-кто считает возможным и да-
же целесообразным поручить работу не двум, а трем не-
зависимым друг от друга коллективам ученых.
— Лично я готов присоединиться к этим авторам,—
сказал Даниэль Иркут.— Извини, если я обижу тебя. По-
чему ты. спрашиваешь о такой, в сущности, прозрачной
истине?..
— Прозрачной для тебя, рабэн Иркут... Но ты не вы-
слушал доводов тех, кто против.
— И какие они, эти доводы?
— Вот основной: коллективное мышление — это каче-
ственно более высокая ступень в развитии разума. Такой
коллективный мозг если чего-либо и не учтет, то лишь
мало значащие пустяки. А стоит ли из-за пустяков тра-
тить дополнительные усилия и время миллионов людей?
Когда-то говорили: нет смысла стрелять из пушки по
6 Петр Воронин
153
воробьям. Аргумент, как видишь, основательный.
— Мог бы возразить или согласиться, имей мы опыт
коллективного мышления.
— А возвращение к жизни Валентина Селянина?
— К сожалению, один или даже несколько обнадежи-
вающих фактов — это еще не закономерность. Откро-
венно же говоря, коллективное мышление вряд ли гаран-
тирует от промахов. В конце концов все решения зависят
от добытых нами знаний. А знания далеки от полноты и
совершенства.
— Следовательно, ты сторонник дублирования?
— Да, разумнее перестраховаться. Если делать, то
так, чтобы потом не переделывать... Ты говорил, что явил-
ся еще с одним предложением. Какое второе?
— Речь о том, чтобы выяснить как объективные, так
и субъективные причины ошибок и заблуждений челове-
чества за всю его историю.
Валентин быстро взглянул на Элю. Та стояла, напря-
женно вытянувшись. Почувствовав же, что на нее смо-
трят, Эля бросилась прочь из комнаты.
Валентин вышел следом за нею. Дверь оставалась от-
крытой, и оттуда доносился голос сотрудника информа-
ционной службы. Изредка раздавалось одобрительное:
«Что ж, толково... Даже очень неглупо...» Это говорил
Даниэль Иркут.
— Почему ты убежала? — подходя к девушке, спро-
сил Валентин.
Эля словно сжалась и стала*суетливо шарить рукой,
ища опоры. Валентин пододвинул к ней кресло, но она
не села. Губы ее и подбородок мелко вздрагивали и, ка-
залось, она вот-вот разрыдается.
— Да что с тобой, Эля? — уже не на шутку всполо-
шился Валентин.— Ведь тебя хвалят!
— Не меня...— чуть слышно вымолвила девушка.
— Ну, не тебя — так твою задумку. Да и Могло ли
быть иначе? Ты умница, Эля... Ты лучше всех, кого я
знаю...
Он хотел успокоить ее, а она вдруг расплакалась, ут-
кнувшись в его грудь.
Эля, обычно такая сдержанная Эля, показалась Вален-
тину маленькой девочкой, и он стал утешать ее тоже, как
маленькую девочку, ласково поглаживая по голове и го-
воря какие-то успокоительные слова.
— Я очень боялась в последнее время...— сказала она,
154
— Чего боялась? — удивился Валентин.
— Что никакой из меня историк не получится..«
И я... я поссорилась с Халилом.
— И ты уже раскаиваешься?..
Эля отпрянула от Валентина. Он шагнул было к ней,
но девушка как-то сразу, в одно мгновение, успокоилась,
и он не посмел подойти.
А сзади донесся возглас Филиппа :•
— Куда вы запропастились?.. Я поздравляю тебя,
Эля.
— И я... я тоже,— сказал Селянин, а сам смятенно
думал, что кроется за противоречивым поведением девуш-
ки.— Можно лишь пожалеть, что не назвали твоего имени.
— Но ты же сам сказал:* нет разницы — хвалят меня
или мою идею.
Эля тоже спешила спрятаться в разговоре, который был
подальше от недавних ее признаний.
— Все-таки лучше, если хвалят и идею, и автора.
— Сейчас считают иначе, Валентин,— объяснил Фи-
липп.
— Как же так? А-чествование Даниэля Иркута, Ака-
хаты и других?
— О, Тгы слишком далеко махнул! — весело рассме-
ялся Филипп.— Решение проблем анабиоза или коллек-
тивного мышления — это же звездные вехи в истории че-
ловечества. Особенно коллективное мышление.
— А остальным, не гениям, что же, никакого поощри-
тельного стимула? Ведь материальные блага у всех оди-
наковые...
— Не одинаковые, а оптимальные, то есть самЁте луч-
шие. Для того и существуем мы, профилакторы, чтобы
каждый получал столько и такой пищи, носил такую одеж-
ду, жил в такой квартире, которые обеспечивали бы здо-
ровье, долголетие, работоспособность. А без этого возмож-
но ли счастье? Права же у людей не всегда одинаковые.
Выдвинь идею позначительнее, получишь возможность
бесконтрольно использовать какое-то количество энергии.
Выполнив задуманное, сможешь обнародовать результаты,
выступить, например, перед коллегами или даже по ви-
деопанораме. Но если всего этого не будет, если наградой
тебе — сознание честно исполненного долга, разве это ма-
лая награда?
— Не малая, конечно.,.— пробормотал Селянин.—
Но я...
6*
155
— Ты привык к иному?
— Нет... то есть, пожалуй, да... И вот что ещег до-
статочно ли действенна такая система... ограниченность
мер поощрения?..
— Но мы же не дети. Мы доказали, что стали зрелы-
ми людьми. Как можно проявить в работе недобросовест-
ность? Перестанешь уважать себя самого. Да вот и Эля
подтвердит.
Эля грустно улыбнулась.
— Разве сам ты, Валентин, рвался на Север, в тундру
в расчете на награду? — спросила она.— А в партизан-
ском отряде сражался?
— Не я один воевал, не я один работал...
— Значит, и в твое время были люди, которые добро-
совестно выполняли свой долг не потому, что надеялись
получить поощрение, а потому, что иначе поступать не
могли?.. Сейчас так ведут себя все, кто получил звание
зрелого человека.
— Это что же, вроде аттестата зрелости?
~ Не совсем, но похоже,— ответила Эля.— Присуж-
дают его за год, за два до окончания высшей школы.
Всей жизнью, а не только успехами в учении заслужи-
вается звание зрелого человека. Готовили нас к этому с
детства. Вот там, в детстве, были и поощрения.
— Наказания тоже — усмехнулся Филипп.— Мне вле-
тало частенько. Помню...— Он осекся под взглядом Эли.—
Ясно, воспоминания отменяются...
И хотя он сказал это, но в глазах его по-прежнему
была лукавая смешинка. А Валентин тоже вспомнил два
случая, но не из своего, а из Эдиного детства — спортив-
ную схватку на холме, в которой она отличилась, и от-
чаянный разговор в загородном лагере, когда ее упрекали
в неумении победить страх перед водой. Валентин дога-
дывался, что за всем этим — сложная и многообразная
методика воспитания, о которой вряд ли стоит заводить
разговор сейчас. И он только сказал:
— Ну ладно, о детском воспитании как-нибудь после.
Но те, кто получил звание зрелого человека, неужели они
на всю жизнь гарантированно хорошие?
— Если кто-то из них проявит эгоизм или недобросо-
вестность, его накажут,— ответила Эля и сжалась совсем
так же, как недавно, перед отчаянным своим плачем.
Неужели ссора с Халилом вызвана эгоизмом или схо-
жей с эгоизмом причиной? Валентин не допускал воз-
156
можности, что виновата Эля. Значит, Халил? Тоже
вряд ли...
— Ив чем наказание?
Эля умоляюще посмотрела на Филиппа. Она не хотела
отвечать.
— Наказание? — переспросил Чичерин,— Как в чем?
Поручат наименее интересную работу... Лишат права па
путешествие в космос... Наконец, могут отобрать звание
зрелого человека и послать в воспитательный город.
— Воспитательный город? Я уже слышал однажды о
воспитательном городе, но не обратил внимания на это.
Помнится, там еще говорили, что их пришлось дополни-
тельно создавать. Я тогда не понял, а. теперь догады-
ваюсь: это вроде исправительной трудовой колонии? Да?
— Вот уж не берусь судить — вроде или не вроде...
В воспитательном городе наказывают за плохую работу и
хвалят за удовлетворительную.— Филипп снисходительно
усмехнулся.— Совсем, как детей... Обиднее ничего нет для
взрослого человека.
...Наступила ранняя южная весна. Днем солнце припе-
кало совсем по-летнему. Буйно зацвели сады. Но вечера
были холодные.
В свободное время друзья отправлялись в горы или
катались на коньках. Эля любила свернуть на какую-ни-
будь тихонькую аллейку и, подкатив к скамейке у цвету-
щей яблони, предлагала передохнуть. Но это лишь гово-
рилось так: передохнуть. Бегать на коньках было сущим
удовольствием. Усталости никто не чувствовал. Просто Эле
очень нравился чуть уловимый аромат цветущей яблони.
Она прижимала к щеке всю в белом ветку, а глаза у нее
сияли. Она была . счастлива — от весны, от катания, от
ласкового прикосновения яблоневых цветочков.
И каждый раз, глядя на нее, Валентин с тревогой ду-
мал о похожем на ядро теле, которое примчалось из неве-
домой космической бездны.
Что принесет людям встреча?
ОТВЕТНЫЙ УДАР
Момент сближения космического пришельца с Землей
был определен с точностью до секунды. Высказывались
прогнозы, где наиболее вероятна посадка. Многие
предполагали, что шаровидное тело сначала выйдет па
15?
круговую орбиту, причем, низкую, с которой легче уви-
деть поверхность Земли.
Большинство землян склонялось к мысли о счастливом
завершении контакта.
Но произошло непредвиденное: пассажирский лайнер
с Марса запросил разрешение на посадку. На нем было
четыреста детей, спешивших на Землю к началу учебного
года в школах южного полушария.
Разрешение на посадку было дано немедленно. Более
того, командира лайнера попросили'не мешкать в связи
с близостью космического прип$Йъца: от Земли шаро-
видное тело было не более чем в двухстах тысячах кило-
метров, и навстречу уже послали три ракеты, получив-
шие приказ — сопровождать, не особенно сближаясь; на
всякий случай быть готовыми к схватке (на борту
имелись аннигиляционные торпеды), но самим не зади-
раться.
Марсианский лайнер стал маневрировать возле космо-
дрома девятнадцатого ликоса, а потом и пришвартовался
к посадочной площадке. К пассажирским люкам поспе-
шили ракетобусы, чтобы принять и доставить детей к ли-
косу в четырех километрах от космодрома.
В этот момент из ракет, сопровождавших шаровидное
тело, поступил сигнал тревоги: пришелец резко сменил
направление и на огромной скорости движется в сторону
девятнадцатого ликоса. Догнать его не удается.
На космодром послали приказание: высадку детей
приостановить; ультралазерные батареи приготовить к
бою; в случае нападения обрушить на космического убий-
цу всю мощь ультралазеров, создающих тепловой лучг
рядом с которым адское пламя в центре Солнца пока-
жется жалкой ледышкой. Сотни миллионов градусов —
вот что такое ультралазер!
Командир батарей с тревогой оглядывался на ракето-
бусы, мчавшиеся к ликосу, чтобы в его убежищах ук-
рыться с теми детьми, которых уже приняли. Успеют ли
добраться?
Они не успели.
Шаровидное тело, возникшее в черноте неба крохот-
ной светящейся точкой, увеличивалось с поразительной
быстротой и вскоре стало размером в детский мячик...
в арбуз... в воздушный шар, на которых когда-то, в ста-
рину, поднимались в воздух люди.
Командир ультралазерных батарей бросил взгляд на
158
три ракетобуса. Нельзя, ни в коем случае нельзя допу-
стить, чтобы пришельцы убили детей, как убили экипаж
«Артура-9»...
Первая батарея обрушила на шаровидное тело огневой
удар всесокрушающей силы. Камень и самый тугоплав-
кий металл от подобного удара превращаются в высоко-
температурную плазму, в летучее облачко элементарных
частиц. Командиру и теперь показалось, что на месте
шаровидного тела возникло нечто ярко светящееся, но
уже безопасное. Однако в следующее мгновение он убе-
дился, что ошибается. Шаровидное тело отшатнулось в
сторону, но уцелело. Зато первая батарея полностью вы-
шла из строя. Излучатели ее рассыпались.
Командир привел в действие вторую батарею и опять
ему почудилось, что шаровидное тело вспыхнуло. Но
мгновением позже он убедился: ожидаемого эффекта нет.
Космический пришелец опять отклонился в сторону от
космодрома и ликоса, однако уцелел. Зато излучатели
второй батареи тоже рассыпались. Непонятно, как шаро-
видному телу удавалось не только сохранить себя, но и
разрушать средства обороны землян. Хорошо хоть ответ-
ные удары были бескровными.
И все-таки главное было достигнуто:- пришельцев вы-
нудили отступить. Они знают теперь, что приближаться
к людям небезопасно.
Высадка детей из лайнера возобновилась.
Космический пришелец вышел на орбиту, перигей ко-
торой равнялся сорока восьми тысячам километров. Ско-
рость была сравнительно невысокой. Земные ракеты без
труда набирали вдвое-втрое большую. Это облегчало ра-
боту планетолетчиков, которые следили за каждым ма-
невром шаровидного тела. Вылетали они обычно на двух
переоборудованных ракетах-зондах и, догнав шаровидное
тело, двигались, чуть отстав от него.
В числе планетолетчиков был и Халил. Как он там,
что с ним, никто из его друзей на Земле не знал. В Ко-
митет защиты поступали короткие донесения, которые
Халил передавал, когда был в полете. В часы отдыха на
космодроме Халил не отвечал на вызовы с Земли. Трудно
было понять причину: спит? Не желает откликнуться?
Эля больше других знала Халила, но она не загова-
ривала о нем, и Валентин чувствовал: не надо расспраши-
вать. Видимо, молчал планетолетчик из-за ссоры с Элей.
Впрочем, сам-то Валентин не ссорился с Халилом. По-
159
чему же он не отвечает ему? Порой Валентин подумы-
вал — не воспользоваться ли своим правом на чрезвычай-
ную связь. Однажды он едва не нажал кнопку вызова, но
вовремя спохватился. Он знал, насколько щепетильны
люди в пользовании особыми правами. Никому и никако-
го предпочтения, если это не вызывается общественной
необходимостью!
Поведение шаровидного тела порождало с каждым
днем все больше недоумений. Виток за витком, ни на
метр быстрее или медленнее. Никаких отклонений в сто-
рону, полная отрешенность или равнодушие. Это было
очень странным, особенно после недавней попытки напа-
дения на марсианский лайнер с детьми.
Опасения стали мало-помалу рассеиваться. Более то-
го, зазвучали голоса в защиту космического пришельца.
— На каком основании попытку сблизиться с людьми
мы считаем нападением? И если нападение, то разве при-
шелец ограничился бы гуманным ответом, выведя из строя
излучатели, лишь одни излучатели и не причинив ника-
кого вреда ликосу или космодрому?
— А трагедия в поясе астероидов? — напоминали за-
щитникам.
— Но ведь там было две вспышки. Первая наверняка
не связана с намерением убить кого-то. Она могла быть
направлена против какой-либо некстати попавшейся на
пути глыбищи. Станцию на «Артуре-9» тоже приняли за
простой астероид, ну и взрыв, вспышка, к несчастью, ги-
бель экипажа. Жаль, но что теперь поделаешь...
Опровергать было трудно, тем более, что станция
«Артур-9» помещалась внутри подлинного астероида,
служившего ей и пристанищем и защитой.
Были, однако, и противоположные мнения.
— Если разумные существа там, в шаровидном теле,
не имеют злых намерений, почему они не откликаются на
световые и радиосигналы? Не видят и не слышат? Мало-
вероятно. Марсианский лайнер они обнаружили за сто
тысяч километров и ринулись в атаку на беззащитных
детей. Если же до сих пор они не напали на ракеты с
планетолетчиками, то нё потому ли, что сверхнадежные
защитные экраны у этих кораблей, как говорится, им не
по зубам!
— А разве не должно насторожить,— добавляли дру-
гие,— что пришельцы даже не пытаются опуститься на
Землю. Что, если это вправду лишь разведка? Разведчи-
160
ку, как утверждают, не положено ввязываться в бой до
подхода основной армии...
Разбирательству этих и многих иных аргументов и
контраргументов было посвящено одно из коллективных
мышлений Комитета защиты, очень напряженное мышле-
ние. Но вывод оказался прежним: защитные средства дер-
жать в немедленной готовности; настойчиво искать воз-
можность мирного контакта.
Действительность вновь внесла никем не предвиден-
ные поправки. Ни одна из малых ракет-автоматов с при-
борами не смогла приблизиться к шаровидному телу.
Пока до звёздного пришельца было далеко, ракетки отзы-
вались на любую радиокоманду. Но едва расстояние
сокращалось до девятисот-восьмисот метров, их отбрасыва-
ло прочь какое-то неведомое людям силовое поле. Ракеты-
малышки втыкались в пего, как в пружинную стенку,
которая сначала гасила их скорость, а затем отшвыривала
L.B сторону.
И опять было неясно, что за этим: нежелание или
боязнь контакта?
Прошла неделя и другая. Истек месяц, а никаких об-
надеживающих перемен не было. Звездный пришелец ви-
ток за витком опоясывал Землю. Ракеты сопровождения,
V не отставая и не опережая, мчались чуть позади него.
Все так же безуспешно бились о невидимую стенку
ракеты-автоматы.
Радары на Луне, Марсе и на. спутниках Юпитера на-
стороженно обшаривали космос. За пределы Солнечной
системы были посланы скоростные станции-дозоры. Но
пока не было ни одного тревожного сообщения. Если ша-
ровидное тело возле Земли скрывает разведчиков, то по-
славшая его армада была еще вне досягаемости радарных
волн. Если же в шаровом теле не враги, если там добро-
желательные собратья по разуму, то как объяснить их
странное поведение? Как восстановить доверие, подорван-
ное трагедией в поясе астероидов, а после — стычкой
возле девятнадцатого ликоса?
О ЧЕМ МОЖЕТ РАССКАЗАТЬ
МЕЛОДИЯ?
Валентина вызвал по микростанции Акахата.
— Привет плывущему,— сказал он, шутливо намекая
на их последний разговор.— Выглядишь ты прекрасно...
WI
— Еще бы! — не без иронии отозвался Валентин,
всматриваясь в зыбкий облик Акахаты, возникший в воз-
духе.— Прежде был старшим лейтенантом запаса, а те-
перь маршал, не меньше. Головокружительный взлет!
— Кто такой старший лейтенант?
— Вот тебе и на! — все так же шутливо изумился
Валентин.— Ай-яй-яй!.. Знаменитый1 рабэн не знает во-
инских званий. Здесь-то и зарыта собака — во всеобщей
военной неграмотности. Иначе не быть бы мне маршалом,
то бишь членом Комитета защиты. И все-таки жду не
дождусь, когда кончится эта суматоха.
— Раньше или позже, но кончится,— улыбаясь, про-
молвил Акахата.— А ты уже сам готов ждать? Замеча-
тельно, если так. У нас в клинике в любой день будут
рады принять тебя. Знаешь, к кому ты прежде всего по-
падешь? К твоему старому знакомому, к Илье Петровичу.
— К Илье Петровичу? — переспросил Валентин.— Но
я вчера говорил с ним и с Анной Васильевной. Почему
они умолчали об этом?
— Не мне судить, Валентин... Но они очень ждут,
когда ты приедешь. Они очень привязались к тебе, Ва-
лентин. Признаться же в любви не всегда легко и просто.
А им после смерти дочери трудно вдвойне. Особенно Анне
Васильевне.
Ох, как он был прав, рабэн Акахата!.. Валентин поду-
мал об Эле, прежде всего о ней, а уж потом об Анне Ва-
сильевне. Он снова, как на похоронах, ощутил отчаянную
обессиленность материнской руки, искавшей поддержки.
Он понимал, что не заменит ей дочери, как ему самому
Анна Васильевна не заменит мать. Но он уже не мог ду-
мать о ней и об Илье Петровиче, как о чужих людях.
— Я бы хоть сейчас в путь,— вздохнув, сказал Вален-
тин.— А твои слова, что в клинике готовы принять... Их
что жо, можно считать приглашением?
— Назови и так: приглашение.
— Спасибо!
— Не надо излишних эмоций, дорогой друг. Самооб-
ладание, выдержка, уверенность...
— Конечно, самообладание, уверенность... Ох, ско-
рее бы!
— Три часа назад я разговаривал с одним планетолет-
чиком. Вот у кого нетерпение! Планетолетчик тебе привет
передавал.
— Халил? Что с ним?
162
— С пим, по-моему, все в порядке,— успокоительно
промолвил Акахата.— А нетерпение у него от темпера-
мента. Не просто холерик, а какой-то взрывной холерик.
Ему трудно контролировать свои чувства.
— И поэтому он вызывал тебя?
— Вызывал не он... Да и не я, пожалуй,— объяснил
Акахата.— Консультировался со мной профилактор из их
отряда.
— По поводу Халила?
— Нет, не из-за него. У всех планетолетчиков, кото-
рые поочередно сопровождают звездного пришельца, воз-
никает непонятное состояние. Стоит им покинуть космо-
дром, они начинают слышать какую-то мелодию. Первым
ее услышал неделю назад Халил. Поэтому я и попросил
его к панораме.
— Ну, и что он сообщил?
— Он очень встревожен. Подозреваю, что у парня бы-
ла какая-то серьезная неприятность. А теперь еще эти
звуки.
— Но ведь слышит их не он один!..
— Об этом и я сказал Халилу. Но, признаться, мне не
очень понятна причина этих звуков. Однако, поживем —
увидим.
— У тебя есть предположения?
— Я попросил Халила произвести небольшой экспе-
римент. Тебе, члену Комитета защиты, следует знать об
этом. Нет, нет, ничего опасного! — торопливо заверил Ака-
хата.— К тому же Халилу в его состоянии полезна по-
вышенная нагрузка. Для разрядки. Я не знаю, что с ним
в последнее время произошло, но профилактор утвержда-
ет: Халил прилетел с Земли чем-то очень расстроенный.
Ему полезно переключение. Я попросил точно установить,
в какой момент возникает мелодия, как далеко при этом
космодром и шаровидный пришелец... А еще попросил
порыскать возле пришельца, чуть обогнать его, отклонить-
ся вправо и влево.
— Ты считаешь... шаровидное тело...
— Пока я ничего не считаю. У меня единственная
цель — собрать факты,— возразил Акахата.— До сих пор
планетолетчики обычно двигались сзади звездного при-
шельца. Когда надо было возвращаться, они отваливали
в сторону, притормаживая, и уступали свое место другим
ракетам сопровождения.
— Все-таки у тебя есть какая-то своя точка зрения
163
на все происходящее? — спросил Валентин.— А не может
все объясняться слуховой галлюцинацией?
— Планетолетчики замечательно натренированные
люди... Но допустить, конечно, можно...—- Акахата па
мгновение умолк.— Я думал об этом, Валентин. Все было
бы очень просто, если бы предположить ординарную гал-
люцинацию. Но вот что смущает, у разных людей галлю-
цинация тоже была бы разная. А в данном случае все
слышат одну и ту же мелодию. Профилактор записал ее,
как она запомнилась разным людям. Сходство порази-
тельное. Вот послушай. Я тоже ее записал.
Акахата протянул руку, что-то включая. Лицо его ста-
ло сосредоточенным.
Валентин вздрогнул, услышав напетую Халилом очень
необычную, но явно приятную мелодию.
— Нравится? — спросил Акахата.
—- Да, очень... Особенно это...
Валентин попытался напеть заключительную часть, но
сбился.
— Послушай еще раз,— предложил Акахата.— Ну, а
теперь запомнил?.. У тебя неплохая музыкальная па-
мять... Эту мелодию я проиграл электронным анализато-
рам музыки. Ответ потрясающе интересный. У мелодии
своеобразный музыкальный лад и ритм. Ты понимаешь,
о чем я говорю?
— Кажется, догадываюсь,— сказал Валентин.— Преж-
де была, так сказать, европейская музыка и музыка во-
сточная. Они легко различались.
— Ты наверняка прав. У мелодии, которую напел
Халил, совершенно оригинальная, неизвестная на Земле,
система. И еще прелюбопытнейшее наблюдение. Все пла-
нетолетчики утверждают, что мелодию исполняет незна-
комый. им инструмент или целый оркестр таких инстру-
ментов.
— Ты склоняешься к неземному происхождению? —
воскликнул Валентин.
— Пока я собираю; факты,— подчеркнуто сухо повто-
рил Акахата.— Нол среди множества других я не исклю-
чаю и такую возможность.
— Хадцл сейчас в полете?
— Да.
— Значит, сообщения от шего поступают в Комитет
защиты. Ты ждешь их?
— Конечно,
164
— Сейчас мы узнаем, какие у него новости,— сказал
Валентин и нажал одну из кнопок на своем браслете: —
Мне и рабэну Акахате сведения, поступившие сегодня от
планетолетчика Халила.
Один из секретарей-роботов тотчас откликнулся^
. — Задание понял. Включаю запись,
Вслед затем донесся голос Халила.
«...Стартовал в пятнадцать ноль-ноль столичного вре-
мени. Нахожусь над Сахалином. До ракетодрома девять
тысяч километров, до пришельца •— 350. Все спокойно.
...Время пятнадцать тридцать. Нахожусь над Тихим
океаном. До ракетодрома четырнадцать тысяч километ-
ров. До пришельца — двадцать. Справа и слева от меня
ракеты сопровождения. Только что услышал мелодию. Ту
же, что всегда. Спросил планетолетчиков в ракетах сопро-
вождения. Они слышат мелодию, как и я.
...Пятнадцать часов сорок семь минут. Начинаю обгон.
Слышу мелодию.
...Шестнадцать часов ровно. Шаровидное тело позади.
Слышу мелодию.
...Шестнадцать часов десять минут. С обеих ракет со-
провождения передают: уже двенадцать минут у них пол-
ная тишина. А у меня неотвязные звуки.
...Семнадцать часов пять минут... Подо мною Ледови-
тый океан... До пришельца две тысячи километров. Мело-
дию слышу, но постепенно слабеет.
...Семнадцать часов двадцать минут. Наконец, убежа-
ла мелодия. Связался с другими ракетами. Передают: сно-
ва слышат. Ничего понять нельзя, в чем причина. Ложусь
на обратный курс.
...Семнадцать часов тридцать пять минут. Опять слы-
шу, все громче слышу. Товарищи передают: у них опять
тишина.
...Семнадцать часов пятьдесят пять минут. Присоеди-
нился к ракетам сопровождения... Кроме меня, мелодию
слышат и оба экипажа.
...Восемнадцать часов ноль минут. Начал подъем.
Слышу мелодию. Одень ясно слышу.
...Восемнадцать часов тридцать минут. Пришелец на
сто километров ниже. Я — слышу, товарищи мои — нет.
Ничего не понимаю: либо со мной неладно, либо...»
— Что дальше? — нетерпеливо спросил Валентин.
— Больше ничего нет,— раздался неторопливый ответ
робота-секретаря.— Извините, начало передачи...
165
И снова — голос илайетолетчика...
...«Возвращаюсь"на космодром. Я могу сказать наивные
слова, детские слова. Мелодия — не галлюцинация! Ее
навязывают те, кто в звездном корабле».
Халил умолк.
— Что ты скажешь об этом, рабэн Акахата? — обра-
тился к ученому Валентин.— Быть может, Халил прав?
— Молодой планетолетчик излишне торопится с вы-
водами. Он горячится там, где требуется холодный рас-
судок и выдержка,— ответил Акахата, слегка нахмурив-
шись.
— А если он все же прав?
— О, хорошо, если бы это было так! — воскликнул
Акахата.— Это означало бы очень и очень многое.
— Но что именно?
— Например, то, что разумные существа, сочинив-
шие эту мелодию, возникли на углеродной основе. Более
того, их организмы состоят из белков. У этих существ
чувства сродни нашим, потребности и желания подобны
нашим. Короче, биологически они похожи на жителей
Земли. Это и еще многое могла бы рассказать музыка.
Я не хочу увлекаться подобно Халилу.
— Прости, если я задержу тебя еще одним вопросом,—
помедлив, сказал Валентин.— Тебе известно, что в мое
время музыку сочиняли и электронно-вычислительные
машины?
— Ты забываешь об одном обстоятельстве, дорогой
друг. Ты не говоришь, что программу этим машинам со-
ставлял человек. А такая программа отражала человече-
ский опыт, человеческие потребности, человеческие чув-
ства. Ты обращал внимание, как слушают музыку
вотные?
— Да, конечно. Лошади, например, слушают с удо-
вольствием.
— Не только одомашненные лошади, но и совсем ди-
кие животные, даже растения по-своему воспринимают
музыку. Причем, мелодичная, приятная человеческому
уху, музыка ускоряет рост растений, какофоническая —
замедляет. Теперь окончательно доказано, что даже от-
дельная живая клетка чутко отзывается на звуки, а у му-
зыки, кроме социальной основы, есть основа биологиче-
ская. Гениальные композиторы интуитивно находили та-
кие сочетания звуков, которые в наибольшей степени
отражали как социальные, так и биологические потреб-
166
пости человека. Не надо, конечно, огрублять и опрощать
эти понятия.
— Ты считаешь, что любой самой совершенной ма-
шине создание музыки недоступно? ,
— Пока машина не повторит всех особенностей чело-
веческого организма, начиная с клеток тела и кончая
клетками мозга во всей их сложности и взаимосвязи,
приятной людям музыки она самостоятельно не создаст.—
Акахата отвечал все так же доброжелательно, однако бы-
ло ясно: Валентин задерживает его.— Если у машины
возникнет намерение сочинить музыку,— продолжал ра-
бэн,— это будет музыка, отражающая, так сказать, ма-
шинные потребности в электроэнергии, медных проводах
и тому подобном. Быть может, визг и скрежет железа
о железо покажется такой машине наиболее приятным.
— Но ведь из этого следует, что те, в звездном при-
шельце, наши биологические собратья!.. Они оповещают
об этом планетолетчиков, и Халил прав...
— Все не так просто, дорогой друг,— Акахата груст-
но улыбнулся,— и все требует весомых доказательств.
Думать и думать надо.
СОМНЕНИЯ И НАДЕЖДЫ
Что предпринимал Акахата после разговора с ним,
Валентин не знал. Однако на следующее утро Комитет
защиты был собран на внеочередное заседание. Не на
коллективное мышление, а именно на заседание с пред-
седательствующим и ораторами, говорившими о том, о
чем Валентину сообщил вчера Акахата. Комитет защиты
признал необходимым оснастить одну из ракет-малюток
приборами, способными улавливать импульсы живого
мозга. Прежде их использовали только в земных лабора-
ториях, а теперь отправляли в космос. Акахата и другие
психологи и парапсихологи Земли вместе со всей плане-
той с нетерпением ждали окончания эксперимента. А вско-
ре поступили известия, породившие и разочарования и
надежды одновременно. Приборы не зарегистрировали им-
пульсов живого мозга. Однако были обнаружены и запи-
саны сигналы явно биологического происхождения, только
бесконечно повторяющиеся и вызывающие у людей строго
определенные музыкальные образы. Сначала радостные,
потом грустные до слез и, наконец, величаво торжественные.
167
Их уже две недели подряд воспринимали планетолетчи-
ки, когда приближались к звездному пришельцу.
Опять-таки по предложению Акахаты были срочно
созваны виднейшие психологи и парапсихологи на кол-
лективное мышление. Длилось оно четыре с половиной
часа. Заключение ученых состояло в следующем:-
1)	имеющиеся в распоряжении людей факты пока не
дают основания утверждать, что живые разумные суще-
ства находятся в звездном пришельце;
2)	возможно, что неизвестная звездная цивилизация
прислала к Земле автоматический зонд;
3)	сигналы биологического происхождения, вызыва-
ющие у планетолетчиков звуковые образы, вероятно, за-
писаны на пленку и передаются в пространство специаль-
ной аппаратурой.
О выводах психологов и парапсихологов Эле с Филип-
пом сообщил Валентин, который узнавал все новости о
звездном пришельце еще до их обнародования. Ведь он
был членом Комитета защиты.
— «Не дают основания», «возможно», «вероятно» —
не слишком-то решительные выводы,-— недовольно сказал
Чичерин.— А твое мнение, Валентин?
— Мое? Мне начинает казаться, что опасность боль-
ше не угрожает людям, а трагедия там, в поясе астеро-
идов, действительно, случайность.
— Вообще агрессивность никогда не была неотъемле-
мой принадлежностью ^разума. Она унижает разум,— под-
держала Валентина Эля.
— Но ты, Валентин, не ответил на мой вопрос...
— Мое мнение:- большая, чем теперь, решительность,—
твердо сказал Валентин.— Я за то, чтобы Комитет защи-
ты преобразовать в Комитет дружеского контакта.
— Что ж, предложи это Всемирному Совету,— Эля
подбадривающе, почти ласково улыбнулась.— Твое мне-
ние в таком вопросе весомей мнения любого рабэна-исто-
рика.
Она оглянулась на Филиппа, безмолвно приглашая
поддержать ее. Однако Чичерин качнул головой.
— Всемирный Совет потребует доказательств.
— Конечно, потребует,— согласился Валентин.— Ду-
маю, доказательств теперь немало. И знаете — вы только
не смейтесь, пожалуйста,— одно из самых для меня убе-
дительных: музыка. Та, которую передает шаровидный
пришелец. Теперь она известна всем на Земле. Когда ее
168
исполняют, я почему-то ясно вижу черную ночную степь
вокруг себя. Осень. Холодно. Страшноватд. Но вот вдали
живой огонек. Я споту к нему, протягиваю руки, ожидая
тепла и ласки, заранее-радуясь этому теплу и ласке. Но
внезапно — ожог, нестерпимая боль до слез и отчаяние.
Почему ожог? Зачем? А потом, придя в себя, осмотрев-
шись, я понимаю, что был слишком неосторожен, что
сунул руки прямо в огонь. Ко мне возвращается надежда
и уверенность: я не один, вот-вот появятся друзья и глупо
страшиться ночи и холода. Мы сильнее мрака и стужи —
ведь с нами огонь, удесятеряющий наше могущество...
Вот что я вижу и чувствую, когда слушаю мелодию тех,
кто прислал к нам корабль ли, зонд ли — все равно. По-
нимаю — доказательство хлипкое, но я угадываю за ним
правду. А теперь можете хоть и на смех поднять...
Он упрямо сжал губы и посмотрел сначала на Фи-
липпа, а потом на Элю. Но те и не думали смеяться. Они
словно прислушивались к чему-то, что звучало у них в
памяти. Эля первая нарушила молчание.
— Я тоже вижу, но не совсем так...— сказала она.—
И все же ты, пожалуй, недалек от истины. В музыке есть
и надежда, и уверенность в торжестве добра. Ты очень
зримо все представил, конкретно.
Опять была в ее взгляде дружеская поддержка, Ва-
лентину даже почудилась робкая ласка. Он вспомнил ее
слова, сказанные давно, во время полета к дельфиньим
островам: «Ум не равнозначен знаниям. Воскресни сейчас
Архимед, он наверняка стал бы великим первооткрывате-
лем». Эля смотрела тогда на Валентина с такой же, как
теперь, несмелой лаской. Но он в тот раз посчитал, что
все — и утешительные слова, и взгляд — вызваны только
обстоятельствами. Он и сейчас боялся поверить в искрен-
ность ее чувства. Слишком важным было то, что стояло
за этим чувством, чтобы безоглядно поверить.
— Смущает меня,— заговорил Филипп,— одно об-
стоятельство... Ты, Валентин, извини, что я вроде бы воз-
ражаю тебе, но очень уж твое толкование музыки совпа-
дает с событиями, которые произошли в последнее время.
Либо ты ошибаешься, либо... либо музыку сочинили толь-
ко что. Но ведь в шаровидном пришельце нет разумных
существ с живым мозгом...
— Есть и еще одно «либо»...— негромко промолвила
Эля.— Цивилизация, пославшая зонд,— а очень похоже,
что это автоматический зонд,— поддерживает с ним по-
169
стоянную связь. Какая это связь, нам не известно. Но
ясно, что совсем не та, что у нас. Иначе мы обнаружили
бы ее.
— Но расстояние! — возразил Филипп.— Чтобы по-
слать информацию и получить ответ — для этого же мно-
гие и многие годы надо. Ты пренебрегаешь громадностью
расстояний.
— Я готова предположить принципиально иной, более
совершенный, чем радио, принцип связи.— Эля произ-
несла это почти с девчоночьей задиристостью.
— Но ведь скорость не может быть больше трехсот
тысяч километров,— робко напомнил Селянин.
— Так очень долго считали, Валентин,— Эля всем ви-
дом своим умоляла не обижаться.— Для тех состояний
материи, которые были известны прежде, триста тысяч
километров в секунду — предел. Теперь открыты новые
состояния с очень неожиданными свойствами... Ты узна-
ешь об этом и поймешь, что возможны скорости неизме-
римо большие... Связисты Земли бьются над тем, чтобы
сделать связь сверхбыстрой. Пока успеха нет. Но почему
этого не могла достичь соседняя цивилизация?
— Ты, по-моему, увлекаешься, Эля,— прервал девуш-
ку Чичерин.— А ведь ты, между прочим, физик. Тебе ли
не знать, какие неимоверные трудности перед исследова-
телями новых состояний материи...
— Уж не сомневаешься ли ты, что сверхбыстрая связь
возможна?
. — Я не об этом, Эля. Но твои предположения насчет
шаровидного тела... Ты строишь их на очень произволь-
ном и субъективном — прости, Валентин! — восприятии
музыки.
— И еще на удивительной немоте зонда. Не забывай
об этом.
— Тоже аргумент не из сильных, как понимаешь.
Прежде всего надо поскорей наладить хоть какой-то кон-
такт с зондом. Но этот молчун не позволяет приблизить-
ся — и все тут.
— Мы боимся его, он — нас,— усмехнулся Вален-
тин.— Забавная ситуация. Вероятно, правила игры надо
менять. Когда-то, если хотели начать мирные переговоры,
кто-либо из воинов демонстративно отбрасывал оружие и
шел к противнику... Что-то похожее требуется и теперь.
И опять Валентин перехватил быстрый Элин взгляд,
з котором было не просто и не только дружелюбие. Ва-
170
лентин внутренне затаился, боясь вспугнуть несмелую
надежду, согревшую его.
Раздался чуть слышный зуммер: кто-то просил отклик-
нуться.
— Да, да... Я Селянин...
— Валентин, дорогой, привет тебе!..
— Это ты, Халил? Вспомнил-таки о друзьях,— Вален-
тин оглянулся на Элю, в первую очередь на нее. Девушка,
порывисто вскочив, отошла к окну-стене.
— Ругай меня, ничего возразить не смогу... Если
встретимся, побей меня, только поблагодарю — такой я
виноватый, перед всеми виноватый...— Халил переменил
тон.— Я могу вызвать Элю? Ответит она мне?
— Зачем такие вопросы, Халил? Ведь вы друзья.
— Были друзья, большие друзья были...' А когда про-
вожала, силой себя хотел навязать, глупец. Ах, какой глу-
пец! Как животное, не как человек... Только о себе самом:
думал, больше ни о ком... Прощения просить надо. Умо-
лять о прощении. Сейчас, пока еще есть время просить.
Пока не поздно... Ответит она?
Весь он был в этом, Халил: неуемный в желаниях,
опрометчивый в поступках. И в раскаянии он тоже был
нетерпелив.
Валентин оглянулся на Элю, но та по-прежнему сто-
яла, напряженно вытянувшись. Валентин видел только
рассыпавшиеся по плечам и спине волосы.
— Ладно, сам попытаюсь... Будь счастлив, дорогой! —
услышал он голос Халила. Потом легкий щелчок — и ти-
шина: планетолетчик отключился.
И тотчас Эля глухо вымолвила:
— Ну, я... Ну, здравствуй.
Потом была долгая пауза. Вероятно, Халил оправды-
вался и объяснял что-то. Валентин ловил любое, самое
мимолетное движение Элиной головы, плеч, рук. Он по-
нимал: девушка намеренно стоит отвернувшись. Объясне-
ние с Халилом очень неприятно и она вообще не хотела
бы свидетелей. Самое разумное — оставить ее в комнате
одну. Но у Валентина не хватало мужества уйти.
— Объяснить можно, даже простить можно,— донесся
опять глухой Элин голос.— А забыть... так ли это про-
сто — забыть?
Валентин слышал лишь ее ответы, все более глухие.
— Не надо повторять, Халил... Сейчас не время, Ха-
лил... Разве главное в том, чтобы я простила?.. Но ты же
171
знаешь, из обломков строить труднее. Проще — заново..*
Нет, обещать не могу... Что ж, прощай...
Разговор окончился. Валентин осторожно приблизился
к Эле, тронул за локоть.
— А? Что? — Эля встрепенулась. Она была бледна,
смотрела с отчуждением.
— Я подымусь к себе,— в голосе тоже была отчужден*
кость.
Наступал вечер.' Небо стало светлее, чем днем, и ред*
кие кучевые облака были ослепительно белыми. Но вни-
зу всю Землю уже исчертили длинные густые тени. В воз-
духе, как всегда, суетливо перемещались сотни «пчелок».
Кто в них? Куда торопятся? Вот хотя бы в этой ярко-
красной?
— Ты давно вызывал Ноэми, Филипп? — следя за яр-
ко-красной «пчелкой», спросил Валентин.— Знает она, что
Халил... Ну, об этой ссоре?..
— Не допытывался, но догадываюсь, что она знает
больше нашего. Эля рассказала ей.
— Ну и что Ноэми?
— Говорю же, не допытывался. А Ноэми... Я очень
скучаю и, наверное, скоро полечу к ней. Я не могу без
нее, Валентин.
Ярко-красная «пчелка» скрылась за соседним зданием,
и это почему-то огорчило Валентина. Он отошел от стены-
окна, но не сел, а долго стоял у круглого стола, маши-
нально отстукивая барабанную дробь.
— Ты сказал однажды, что до сих пор осталось в лю-
дях что-то стадное,— напомнил Селянин.— А если те, кто
послал звездный зонд... если разум — на службу инстинк-
там... если их музыка — приманка, попытка усыпить бди-
тельность?.. Не раз такое...
Он не успел окончить. Раздался повелительный сиг-
нал вызова и вслед за ним голос Локена Палита.
— Валентин Селянин? Филипп Чичерин? Эля? Сроч-
но — ко мне! Немедленно!
В этом новом мире с Валентином еще никто не говорил
так повелительно.
Валентин, а за ним и Филипп бросились к лифту.
Вниз! Скорее!
Председатель Всемирного Совета был один.
— Халил... Умоляйте его вернуться! — едва увидев
молодых людей, крикнул оп и показал рукой на экран па-
норамы.
172
Однако ни Валентин, ни Филипп ничего не поняли.
На экране была глубокая чернота со множеством свер-
кающих точек-проколов. Похожий на апельсин, звездный
пришелец и две ракеты сопровождения чуть позади него.
Впрочем, одна, кажется, прибавила скорость. Уж не сбли-
зиться ли решила? Подобные попытки бывали и прежде,,
и ничего, кроме снисходительных улыбок, у землян уже
не вызывали. Но при чем тут Халил? И почему тревога?
— Он собирается покинуть корабль...
- Кто?
— Халил.
— Но он же на ракетодроме, мы с ним только что го-
ворили,— сообщил Валентин.
— Он уже два часа в полете... Он связался с вами иа
ракеты... Нарушил запрещение...
— Какое запрещение?
— Во время дежурства никаких неслужебных пере-
говоров,— объяснил Филипп.
А Локен Палит все с той же встревоженностью обра-
тился к Эле, появившейся в просторном кабинете.
— Попроси его вернуться!..
Самый авторитетный на Земле человек, председатель
Всемирного. Совета показался вдруг очень беспомощным
и бесконечно старым. Но как раз это и убедило Валенти-
на, что с Халилом беда. Через аппарат чрезвычайной свя-
зи он попытался вызвать планетолетчика.
Халил не отозвался.
Валентин взглядом пригласил к аппарату Элю, но и
она ничего не добилась.
— Халил, должно быть, дал запрет на связь,— не очень
уверенно’ предположил Филипп.
— Чрезвычайные вызовы автоматически отменяют
любые запреты...— Локен Палит обессиленно опустился
в кресло.— Или Халил испортил микростанцию... Или он
не хочет... Он предупредил, что покинет корабль... Что не-
простит себе, если не сделает этого...
Эля в смятении вскрикнула, подавшись к экрану. Ра-
кета и звездный зонд уже несколькЪ минут были как
связанные. Вероятно, их разделяло лишь силовое защит-
ное поле, которое было непреодолимо для земных пред-
метов. Но сейчас около ракеты появилось крохотное пят-
нышко, вернее кувыркающаяся черточка.
В комнате никто не произнес ни звука, но все знали:
это Халил.
173
Изображение сместилось влево, потом вправо, стало
увеличиваться, приближаться. Ракетки-наблюдатели, пе-
редававшие изображения, исполняли невысказанное по-
желание людей.
Вскоре стало ясно: немедленная опасность Халилу не
трозит. Он в скафандре и, кажется, запустил портатив-
ный ракетный двигатель.
— Ох, куда полез, отчаянная голова! Забыл о сило-
вом поле? — не выдержал Филипп.
Халил, как будто услышал его, обернулся. За про-
зрачным гермошлемом было видно лицо планетолетчика.
Правая бровь слегка подергивалась. А потом все засло-
нила желтая струя пламени: Халил набирал скорость. Он
собственным телом таранил силовое поле!
На экране вновь возникла бездонная чернота космоса
с голубыми и желтыми точками звезд, оранжевый апель-
син пришельца, ракета Халила и он сам, но уже не ря-
дом, а чуть поодаль от ракеты. Неужели силовое поле
уступило его напору? Или оно было непроницаемо лишь
для неодушевленных предметов, а для живой плоти, обла-
ченной в легкий скафандр, не являлось препятствием?
Быть может, именно на это и рассчитывал Халил?!
Хорошо, если космический пришелец сделал встреч-
ный шаг. А если все подстроено со злым намерением?
В тишине отчетливо щелкнули переключатели аппа-
рата чрезвычайной связи, а вслед за тем раздался пове-
лительный . голос Локена Палита. Председатель Всемир-
ного Совета уже не был беспомощен и растерян.
— Третий защитный вариант к исполнению! Квадрат
четыре-двадцать восемь-пять...
Валентин знал, что означают эти слова. Сейчас со всех
ракетодромов взлетают ракеты. Через полчаса или даже
раньше многие из них будут возле звездного пришельца.
Они по первому приказу выпустят торпеды с антимате-
рией.
Сражение с ним — это крайний случай. Расчет преж-
де всего на демонстрацию силы, на безмолвное предосте-
режение: не смей творить зло!
Халил там, в космосе, был все ближе к пришельцу.
Пятьсот метров между ними... четыреста... триста восемь-
десят...
Халил сбавил скорость, остановился... Почуял угрозу
или возникло какое-то новое препятствие сродни силово-
му полю?
,174
В этот момент у самого края экрана появились две*
боевые ракеты, затем еще две и еще...
Одни заняли позицию выше пришельца, тем самым
отрезая ему дорогу к бегству, другие пристраивались да
сторонам — слева и справа,— третьи снизу. Ракеты окру-
жали пришельца, как шмели, готовые в любой момент*
ужалить.
Халил медленно двинулся вперед. Вот он остановился..
Пять секунд движения и опять долгая остановка.
Все, что мог, он сделал. Подобно воину, ищущему
путь к переговорам, он демонстративно выбрался из укры-
тия и, беззащитный, направился к неведомому.
Теперь он вправе был ожидать встречного миролюби-
вого шага.
А огромный оранжевый шар, рядом с которым Халил
выглядел жалкой букашкой, оставался равнодушным.
Неужели и эта самовольная, отчаянно опасная попыт-
ка установить контакт ничего не даст? Неудача, опять
неудача!
Но случилось то, чего все боялись. Шар, словно неви-
димой сетью, опутал и потянул к себе планотолетчика.
Халил судорожно извивался, пытаясь вырваться, на всю*
мощь работал портативный ракетный двигатель, однако
шар неумолимо подтягивал планетолетчика.
Страхуя себя от удара о зонд, Халил вытянул вперед,
руки. И опять случилось неожиданное. Невидимая сеть
отпустила Халила, а в оранжевой броне шара образова-
лась выпуклость, похожая на половину дыни.
Планетолетчик осторожно притронулся к этой выпук-
лости. Она тотчас отделилась и повисла в пустоте. С виду*
ни дать ни взять половина дыни.
Через минуту Халил мчался со всей возможной по-
спешностью к своей ракете, бережно держа в руках по-
дарок звездного пришельца. Он по-прежнему не откли-
кался на вызовы и сам никому ничего не сообщал.
Лишь, добравшись до ракеты, он связался с Локеном
Палитом.
— Отец, дорогой отец, докладываю! Первый контакт
с посланцем разумных существ, которые живут у другой
звезды, далекой от Солнца звезды, установлен... Я очень
виноват перед тобой, отец, и вообще виноват, но я счаст-
лив: контакт установлен!.. Что такое передо мной лежит,
не знаю, отец. Что дальше делать — тоже не знаю. На-
верное, на Землю надо... А может, и не надо на Землю,
175
отец? Пожалуй, лучше па Луну сесть... Как лучше, отец?
Поздравляю с мирным контактом, отец!
На экране по-прежнему был виден звездный прише-
лец, и так же кружили вокруг него земные ракеты.
Но схватка, к счастью, отменялась.
Валентину вспомнилась мелодия, которую сочинили
наверняка разумные существа далекого незнакомого мира.
Космос звал к сотрудничеству и дружбе!
В ту ночь Селянин долго^ сидел, бессчетно раз пере-
писывая маленькое письмецо. Эля должна получить его,
когда Валентин будет в клинике у Акахаты. Он отпра-
вится туда завтра днем, в крайнем случае послезавтра
утром. Для него это вопрос решенный. Комитет защиты,
видимо, прекратит работу, и значит больше не понадо-
бятся знания Валентина о разуме, нацеленном на унич-
тожение. Он опять предстанет перед всеми (и перед Элей)
невеждой, младенцем в тридцать лет. Что угодно, только
не это!..
Валентин снова перечел, наверное, уже двадцатый ва-
риант письмеца. Не так, опять не так!
Он попытался вызвать в памяти Элю, но увидел поче-
му-то Ольгу. Отчетливо, как наяву, увидел. И голос услы-
шал — живой, поддразнивающий: «Да знаешь ли ты, что
такое любовь, капитан?» Вероятно, он все-таки не знал.
Иначе не произошло бы разрыва.
Он снова принялся писать и через минуту опять смял
и отбросил чуточку зеленоватый полимерный листок.
Эля теперь уже заснула. Что ж,-половина первого но-
чи... Странно, он не мог вспомнить ее сегодняшнюю. Ког-
да он думал о минувшем дне, он ясно видел все — вплоть
до морщинок на лице Локена Палита или сдержанных
жестов Чичерина. А вот Элю представить не мог, словно
ее не было в кабинете Локена Палита. Но ведь она вме-
сте со всеми слушала распоряжения председателя Все-
мирного Совета оставить дар звездного пришельца на
третьем ликосе до прибытия специальной комиссии, за-
претить до того любые эксперименты с ним.
И слова Локена Палита: «Хочу надеяться, что вскоре
зазвучит на Земле речь наших братьев по разуму»,— Эля
тоже слышала.
Но как она отнеслась ко всему этому, Валентин не мог
припомнить.
Удивляться этому было нечего. Он боялся оглядывать-
ся на Элю.
176
Да и сейчас он не мог найти единственно верных убе-
дительных слов.
В конце концов он решил, что совсем не вправе пи-
сать ей.
Отшвырнув листок, Валентин бросился на кровать, по
тут же разозлился сам на себя, на свою нерешительность,
граничащую с трусостью.
Он вернулся к столу, быстро набросал первое, что при-
шло в этот момент в голову: «Эля! Когда-то, для тебя бес-
конечно давно, а для меня как будто вчера, я расстался
с девушкой, без которой не представлял своей жизни. Не
было таких возвышенных и ласковых слов, которые я
вслух, а еще чаще мысленно, не говорил бы ей. Извини,
что пишу об Ольге, которую когда-то потерял. Не знаю,
сможешь ли ты когда-нибудь полюбить меня. Но ты будто
воскресшая Ольга, только еще прекрасней. Сказать тебе
об этом я почему-то не посмел...
* Поможет ли мне Акахата стать равным среди вас?
Я уезжаю в надежде на это. Иначе я не вернусь. Будь
счастлива, Эля. Нет никого, кто был бы лучше тебя и кто
заслуживал бы счастья больше, чем ты. Прощай».
Валентин быстро пробежал письмо глазами и реши-
тельно добавил:
«Нет, не прощай. До свидания!»
Он торопливо вложил листок в капсулу пневмопочты,
набрал номер Эли и число, когда письмо должно быть
доставлено. Капсула просигналила зеленым глазком:
«Все в порядке».
Валентин вздохнул. Он далеко не был уверен в себе
самом и в своей судьбе.
Однако он твердо понимал одно: за счастье надо бо-
роться.
ВОСПИТАНИЕ СТОЙКОСТИ
(Об авторе и его книгах)
...В детский сад за сыном пришел он с опозданием и чувство-
вал себя виноватым: ведь только утром договорились они с Алеш-
кой никогда не опаздывать.
Алешка появился скучный, одевался медленно, с явной неохо-
той. Отец не торопил, объясняя поведение малыша своим опозда-
нием. И вдруг увидел, что глаза его наполнены слезами. В ответ
на расспросы Алешка разревелся и сообщил:
— Нам уколы сделали. На спине.
Отец принялся утешать: мол, пусть спина и поболит от укола,
вато в организме поставлен надежный заслон против болезни. Од-
нако Алешка продолжал плакать.
«И тогда я сказал:
— Знаю, тебе больно. А ты стисни зубы, и тебе станет легче.
Мы вышли на улицу. Алешка, вероятно, последовал совету:
всхлипываний не было слышно. Мы прошли добрую половину пу-
ти, когда он, опять всхлипнув, с запинцой проговорил:
— Я стиснул зубы, а все равно... болит.
— Конечно, болит,— стараясь, чтобы не дрогнул, не выдал го-
лос, ответил я.— А ты все равно не сдавайся. Стисни зубы и терпи.
Ты думаешь, мне или маме не приходится терпеть еще и не такую
4>оль? Хочешь быть стойким, научись терпеть.
Ручонка Алешки вдруг утратила податливую мягкость, и я по-
нял, что он собрал все свои силенки, чтобы не поддаваться боли. Orf
сжал зубы и терпел».
Это — из нового произведения Петра Воронина, своеобразного
^большого эссе, посвященного проблемам воспитания. И обратите
внимание, как названо произведение: «Преодоление слабости».
Педагоги любят повторять старую притчу о матери, которая
спросила мудреца, когда ей следует начать воспитание сына; муд-
рец, в свою очередь, поинтересовался возрастом ребенка.
— Год исполнился...
— Ты опоздала ровно на год,— ответил мудрец.
Что ж, педагоги правы: воспитание человека — будущего сози-
дателя, верного товарища, солдата, достойного гражданина отчиз-
178
ны должно начинаться с рождения. Только не надо забывать, что
в воспитательном воздействии человек нуждается на протяжении
всей своей жизни. Нет, не в нравоучениях, а именно в воздействии.
В частности, с помощью книг.
И вот если оглянуться сегодня на все те книги, которые созда-
ны Петром Ворониным, если попытаться определить ту главную’
писательскую задачу, какую на протяжении уже четверти века ли-
тературной работы видит он перед собой — видит и решает в своих
произведениях, то она может быть сформулирована в четырех сло-
вах: человек перед лицом трудностей. А победа над трудностями
начинается с преодоления слабости, а иногда требует мобилизации
всех уже окрепших и закаленных в борьбе сил, всех резервов тела
и духа.
Но прежде чем говорить о творческой судьбе писателя, необ-
ходимо хотя бы в нескольких словах рассказать, как складывалась
его жизнь, ибо творчество Петра Воронина во многом автобиогра-
фично.
Литературные наклонности проявились у Воронина еще на
школьной скамье, и этим определился выбор вуза, в который юно-
ша направил свои стопы после десятилетки: Московский институт
философии, литературы, истории. Но проучился он всего лишь год:
грянула война, и Воронин добровольцем пошел на фронт.
Фронт — понятие обширное, оно включает в себя и вынесен-
ные на самый передний край огневые точки, и отодвинутые на ки-
лометры от передовой тыловые подразделения. Доброволец Петр-
Воронин выбрал самое трудное — пулеметный расчет. Выбрал, хо-
тя и знал, что за пулеметчиками днем и ночью охотятся враже-
ские снайперы.
В сорок третьем Воронин был ранен, контужен, попал в госпи-
таль, но, подлечившись, снова попросился на фронт и опять — к пу-
лемету. Через год — второе ранение, и теперь врачи вынесли при-
говор: «Списать!».
Кем вернулся он к мирной жизни? Недоучившимся студентом,
мечтающим о литературном труде. Продолжать учебу в Москве не
было возможности. Петр уехал к родителям в Комсомольск-на-Аму-
ре и стал литературным сотрудником городской газеты.
Когда окончилась война, Воронин поехал доучиваться, но не
в Москву, а в Хабаровск, в педагогический институт. Однако сту-
денчество продолжалось не долго. Осенью 1946 г. Петр Воронин
стал сотрудником краевой газеты «Тихоокеанская звезда», а затем
редактором молодежной газеты. Институт он окончил заочно.
В начале 1952 г. он приезжает в Новосибирск корреспондентом
«Комсомольской правды».
Собкор «Комсомолки» — это высокое доверие и высокая ответ-
ственность перед многомиллионной читательской аудиторией, перед
дотошной и требовательной молодежной/ аудиторией. И Воронин
поставляет на газетные страницы полновесный журналистский ма-
териал. Его безоглядная готовность выполнить любое редакционное
задание в сочетании с литературным мастерством обеспечили моло-
дому журналисту заслуженный авторитет в редакции.
Да, он приехал сюда как газетчик, но в нем уже назревал пи-
сатель, тяготеющий к большим литературным формам, к неспешной
и вдумчивой работе над словом. В 1953 году Петр Воронин перешел
на работу в редакцию журнала «Сибирские огни». В этом же году
179
увидело свет первое его крупное произведение — роман «В дальней
стороне».
Географически роман привязан к Дальнему Востоку, тематиче-
ски— к делам дальневосточных лесозаготовителей, к их «узковедом-»
ственным» нуждам и заботам, но проблемы, волнующие героев
произведения, далеко выходят за его рамки, ибо развернувшаяся
на лесоучастке борьба за новое, передовое воспринималась как об-
щесоюзное явление, как знамение времени. Благодаря этому роману
Петр Воронин стал известен как писатель.
Начиная с этого времени, он работает как профессиональный
литератор, выпуская книгу за книгой: «Говорящая рыба», «В дни
великой страды», «Трудное хозяйство», «На верном пути», «Про
Васю», «Разговор о любви», «Пришла любовь». Это — сборники
рассказов, очерки, роман. Шесть лет кипучей работы.
Невозможно в короткой статье охарактеризовать все произве-
дения этого периода, но на одном из них, как мне представляется,
просто нельзя не остановиться. Я имею в виду очерковую книгу
«Трудное хозяйство».
Испытание на стойкость, человек перед лицом трудностей — эта
линия, отчетливо проступающая во всем творчестве Петра Ворони-
на, в книге «Трудное хозяйство» выявляется с особой силой. Большие
трудности переживало в ту пору все наше сельскохозяйственное
производство, партия и правительство разрабатывали пути и мето-
ды его подъема, и для писателя было важно отыскать, разглядеть
в гуще жизни зачатки будущих сдвигов. Отыскать, разглядеть не
вообще в сельскохозяйственном производстве, а в конкретном хо-
зяйстве, где живут и трудятся конкретные люди со своими харак-
терами, со своими сильными и слабыми сторонами, с достоинствами
и недостатками, не застрахованные от ошибок и от ушибов, но
умеющие лечить ушибы на ходу, без «больничных листков», уме-
ющие не паниковать, не пятиться, не прятаться за широкую спину
правительства.
«Правительство ведь не в состоянии принимать постановления
специально для каждого колхоза,— рассуждает в беседе с завод-
ским инженером председатель колхоза Андрей Павлович Петренко.—
Надо и нам, руководителям, думать, ох, как много думать. И я
думал...»
Образ думающего, ищущего человека, поставленного во главе
•«трудного хозяйства», встает на страницах книги во весь рост. И по-
нимаешь, что именно на таких людей могут смело опереться партия
и правительство в своей гигантской работе, направленной на подъ-
ем благосостояния народа.
Глубокое изучение писателем жизненных явлений, проникнове-
ние в самую их суть сопровождается у Петра Воронина тщатель-
ной отделкой написанных в эти годы произведений, высокой требо-
вательностью к себе, как к художнику слова. Все виды оружия из
-литераторского арсенала привлечены на службу, поставлены в строй,
чтобы помочь как можно более полному выявлению авторского за-
мысла.
В том же «Трудном хозяйстве», произведении, так сказать, весь-
ма «деловом», очень к месту оказываются страницы, согретые ли-
рическим настроем:
«Ночью прошел короткий, но* сильный дождь. Новая тесовая
крыша избы стала желтой, точно ее натерли воском. Кирпичи ды-
мовой трубы казались влажно-красными в потоке солнечных лучей.
180
На листьях подсолнухов, которые росли рядом с избой Андреевой,
сверкали капли воды. Сами подсолнухи, трава на меже, две ябло-
ни, посаженные в дальнем конце огорода, были так свежи, точно
каждый листочек их вымыла заботливая женская рука. И все во-
круг преобразилось. Даже голубой полог неба, еще вчера мутный,
словно запыленный, был, казалось, заменен новым, необыкновенной
чистоты».
Сборники рассказов, очерки, роман... Семь книг за шестилетний
отрезок времени. Поистине, годы творческого взлета!
В 1960 году взлет этот был подсечен болезнью. Тяжелой и
страшной. Проявились дальние последствия фронтовых ранений, кон-
тузии.
В 1961 году — операция, какую не каждому дано перенести.
А потом — жизнь, какую не каждый способен вынести: запреты,
запреты, запреты!.. Он все перенес, он безропотно подчинился всем
запретам. Всем, кроме одного: запрету писать.
В этот период появилась книга «Хочу жить», книга автобиогра-
фичная, основанная на пережитом и перечувствованном, но вместе
с тем поднявшаяся до художественных обобщений.
«Леониду Александровичу Корейша, Ирине Николаевне Виногра-
довой, их помощникам и товарищам по труду,— пишет автор в по-
священии,— всем тем, кто помог мне вернуться к жизни...». Книга
эта — дань уважения, сердечной признательности людям в белых
халатах, но одновременно это и выражение все той же линии, все
того же лейтмотива: человек перед лицом трудностей. И каких
трудностей!
«Утром, после того, как закончились последние предоперацион-
ные приготовления, в палату вкатилась все та же неизменная боль-
ничная линейка. Санитары, точно беспомощного младенца, подняли
и уложили на нее больного. Появилась Мария Федоровна, хотела,
должно быть, поторопить отправку, но, увидев, что к Герасиму
Ивановичу больные подошли попрощаться, ничего не сказала, а
только сделала санитарам знак, ^чтобы не мешали.
Я сел, опустив босую ногу на пол.
— Ну, до встречи. Прощайте,— сказал я, дотянувшись до без-
жизненной руки Герасима Ивановича и с внутренним содроганием
ощутив эту безжизненность.
— Зачем — прощайте? Только до встречи,— Герасим Иванович,
как всегда пергаментно-бледный, говорил чуть строже обычного.—
Скажите мне лучше: ни пуха ни пера... Слава! Ты бывал на охоте?
Нет? Вылечишься, вместе пойдем.
И его увезли в операционную...»
Его увезли в операционную, из которой возвращался далеко не
каждый, ибо операция на мозге, а именно такие операции предсто-
яли всем обитателям палаты, в которой разворачивается действие
книги,— операция на мозге представляет собою сражение на грани-
це между жизнью и смертью. В данном случае врачи оказались
бессильны: Герасим Иванович уже не возвратился в палату.
Как воспринял это герой, от имени которого ведется повество-
вание?
«...Рядом с печалью было у меня чувство, которое сродни сол-
датскому. Товарищ по строю погиб, но бой в разгаре, и надо, не-
пременно надо драться. За себя и за товарища. Пока есть силы.
Пока бьется сердце и ясной остается мысль. А я к тому же был
старшим по возрасту в нашей палате, и это накладывало на меня
181
большую, чем на остальных, ответственность за себя и других...»
Товарищ по строю погиб, но бой в разгаре... И это бой не толь-
ко против недуга, это бой за свое место в строю, за право нести
дальше знамя жизни. И потому как естественная потребность са-
мовыражения воспринимается песня, что однажды прозвучала в па-
лате,— суровая песня военных лет:
Смерть не страшна.
С ней не раз мы встречались
в бою,
Вот и теперь надо мною она
кру-жит-ся...
Такая это книга — «Хочу жить!»...
Жить не для того, чтобы существовать, выполняя предначерта-
ния генетического кода, жить, чтобы делать свое дело на земле.
Делать вдохновенно и радостно, одаряя радостью людей. Не слу-
чайно так наполнена солнцем и любовью созданная в этот период
детская книга — «Легенда о синеглазке».
А в шестьдесят восьмом — опять операционный стол, опять тем-
нота и боль, непереносимая, нечеловеческая, а потом — запреты, за-
преты, запреты!.. И опять, как и в первый'раз, он все перенес, все-
му безропотно подчинился, кроме одного: запрету писать. И — но-
вая книга: фантастическая повесть «Прыжок в послезавтра».
Сейчас стало модным — выспрашивать у футурологов, каким
они представляют себе, скажем, XXI век, что, по их мнению, произойдет
в физике, химии, биологии, в промышленном производстве. А что
произойдет во. взаимоотношениях людей? Почему об этом никто не
спросит у футурологов? Какой будет, к примеру, любовь там, в да-
леком будущем, в пору материального изобилия, в окружении чудес,
созданных могучей наукой и могучей техникой завтрашнего, а тем
более послезавтрашнего дня?
Именно человеческие взаимоотношения прежде всего и интере-
суют автора повести «Прыжок в послезавтра», именно их он стре-
мится предугадать и, предугадывая, исследовать в меру своего та-
ланта, в меру своего умения заглянуть в будущее.
«После восстановления Валентин попал на обновленную Землю.
Материальное благополучие здесь было доступно всем, как воздух.
Забота об уюте, более того — о комфорте стала нормой, а каждая
вещь, машина, здание словно впитали в себя живую красоту. Но
ко всему этому Валентин привык с легкостью, которая удивила его
самого. Более того, он, пожалуй, возмутился бы, исчезни, например,
мебель, самостоятельно принимающая удобную для его тела форму,
автоматы, регулирующие силу света, влажность и температуру воз-
духа, включающие музыку. Нет, он по-прежнему был осторожен в
обращении с предметами, которые окружали его. Однако той тре-
петной боязни разбить что-либо, которая была у него во время обе-
да в «синей молнии», уже не возникало. Вот это и удивляло. Ока-
зывается, не существует предела тому добру, которое человек спо-
собен принять!
Зато в обществе людей он чувствовал себя совсем не так уве,-
ренно, как в мире предметов...»
Герой повести — человек из нашего времени, сохранившийся по
воле случая в нетленном виде (замерз в тундре) до той далекой по-
ры, когда наука нашла способ вдохнуть в него жизнь. Не удиви-
тельно, что в новом мире он чувствует себя дремучим дикарем.
«— Ответь мне на один вопрос,— обращается он к одному из
новых своих знакомцев.— Если он глупый, можешь и не отвечать.
Перед тобой мне не так стыдно, если даже и глупый. На земле очень
многое сделано, чтобы человеку было удобно и счастливо. Мы вот
ездим, летаем — пожалуйста! Везде готова квартира, да еще какая.
Еда — что душе угодно. Одежда — лучшего и не пожелаешь. Все-
все есть для человека. Так? Но скажи, случается, что люди несчаст-
ливы из-за неразделенной любви? Или что-то придумано, чтобы та-
ких несчастий не было? Повторяю, можешь не отвечать, если вопрос
глупый...»
Нет, подобные вопросы никогда не будут казаться людям глу-
пыми. Во все эпохи, какими бы грандиозными ни были технические
достижения, человек не сможет обойтись без чувств любви, друж-
бы, товарищества, его не перестанут волновать взаимоотношения в
семье, преемственность поколений, формирование новых идеалов.
И Петр Воронин для того и совершил свой «прыжок», чтобы утвер-
диться самому и утвердить читателей в мысли: человек останется
человеком!
Писателя можно уподобить скрипачу, который знает: достаточ-
но хотя бы день не вынимать скрипку из футляра, и пальцы утра-
тят гибкость. И знаменитая фраза «Ни дня без строчки!» — вовсе
не литераторская бравада, а самое настоящее заклинание.
Казалось бы, по отношению к Петру Воронину, зная о его неду-
ге, можно допустить некую снисходительность, да только он сам не
допускает ее по отношению к себе. И сейчас, как и все эти годы,
проходя под окнами воронинской квартиры, можно услышать доно-
сящийся из распахнутой форточки привычный перестук пишущей ма-
шинкй. И он, перестук этот, воспринимается, как позывные жизни,
которые не позволяют человеку пасовать перед трудностями. Перед
любыми трудностями! Как и положено воину и коммунисту.
И невольно приходит на память знаменательная фраза главно-
го героя романа «В дальней стороне» Павла Бурова — фраза, вен-
чающая роман:
— Как хорошо идти вместе со всеми вперед!
Геннадий Падерин
ОГЛАВЛЕНИЕ
Исчезновение Валентина Селянина.............. 3
Явь, похожая на безумие......................11
Голоса планеты ..................................30
Известия с Ганимеда .	 40
Радость и горе — рядом . '...................56
Преднамеренное убийство или случайность?	.	.	67
Зачем ты есть, человек?......................74
Филипп Чичерин снова проявляет характер	.	.	89
Новое знакомство.............................98
Два признания в любви.......................106
Путешествие в .прошлое......................115
Опять шаровидное тело.......................130
Свидание или схватка? ......................... 140
Безразличие? Недобрый умысел? :	.	. < .	.	147
Ответный удар.................................  157
О чем может рассказать мелодия?.............161
Сомнения и надежды..........................167
Воспитание стойкости (послесловие Г, Падерина)	178
Воронин Петр Иванович
ПРЫЖОК В ПОСЛЕЗАВТРА
Повесть
*
Редактор Е. А. Городецкий
Художник А. Д. Ш у р и ц
Художественный редактор А. Н. То бух
Технический редактор Е. М. Гостищева
Корректор А. П. Сомова
*
Сдано в набор 24 ноября 1972 г. Подписано к печати 8 янва-
ря 1973 г. Формат 84Х1081/з2. 9,66 печ. л., 10,59 изд. л., в т. ч.
0,05 вкл. Тираж 50000. Заказ № 99. Цена 45 коп.
Западно-Сибирское книжное издательство, Новосибирск, Крас-
ный проспект, 32.
Полиграфкомбинат, Новосибирск, Красный проспект, 22,
Сканирование - Беспалов
DjVu-кодирование - Беспалов
/Цо&оои
*1973 г.