УДК 94(460)
ЬЬК Ы.З(4Исп)
КЗЗ
Серия «Историческая библиотека (новая)»
Henry Kamen SPAIN’S ROAD TO EMPIRE
Перевод с английского А. Демина, В. Капустиной
Серийное оформление и компьютерный дизайн С. Власова
Печатается с разрешения литературных агентств Intercontinental Literary Agency и Andrew Numberg.
Подписано в печать 22.01.07. Формат 84x108'/,,.
Усл. печ. л. 40,32. Тираж 4000 экз. Заказ № 335.
Книга подготовлена издательством «Мидгард» (Санкт -Петербург)
Кеймен, Г.
КЗЗ Испания: дорога к империи: [пер. с англ-J /1 енри Кеймен. — М.: ACT: ACT МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ, 2007. — 764, [4] с. —(Историческая библиотека (новая)).
ISBN 978-5-17-039398-5 (ООО «Издательство АСТ»)
ISBN 978-5-9713-4640-1 (000 Издательство «АСТ МОСКВА»)
ISBN 978-5-9762-1137-7 (ООО «ХРАНИТЕЛЬ»)
Испания. Владычица морей. Страна, которая несколько столетий была величайшей державой Европы. Ей подчинялись многие государства Нового Света, а также территории Африки и Тихоокеанского региона.
Но как Испания достигла своего могущества?
Какой вклад внесли мусульмане и иудеи в развитие страны?
Как повлиял на экономику метрополии бесконтрольный приток золота и серебра из колоний?
Какие политические события в наибольшей степени отразились на историческом развитии государства со времен правления Фердинанда н Изабеллы?
На эти н многие другие вопросы дает ответы книга известного историка Генри Кеймена.
УДК 94(460)
БВК 63.3(4Исп)
® Henry Kamen, 2002
© А. Демин, 2007
© В. Капустина, 2007
© ООО «Издательство АСТ». 2007
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие..............................5
Отава 1. Фундамент......................21
Отава 2. Начало западной империи........83
Птава 3. Новый Свет....................142
Отава 4. Власть над миром..............217
Отава 5. Жемчужина Востока.............279
Отава 6. Граница.......................334
Птава 7. Бизнес мировой державы........396
Отава 8. Национальные особенности и цивилизаторская миссия..............459
Птава 9. Укрепляя империю (1630-1700)..525
Отава 10. Под новым руководством.......601
Отава 11. Заключение: Молчание Писарро.666
Примечания.............................702
Библиография...........................754
Предисловие
Молодой Александр завоевал Индию. Один?
Цезарь разбил галлов.
Неужто с ним не было даже повара?
Бертольд Брехт.
Вопросы читающего рабочего
Что бы делали бледнолицые без индейцев?
Индеец Гуахиро. Новая Гранада, XVIII в.
Наблюдая могущество испанского владычества и понимая, из какой нищеты оно возникло, мы не должны позволять себе чувства гордости.
Рамон Каранде (1969)
В каком-то смысле эта книга родилась на поле битвы при ( сн-Квентине, маленьком французском городке неподалеку от границы с Бельгией, где в 1557 году король Испании, Филипп П. одержал выдающуюся победу над армией французского короля. В моем исследовании «Филипп Испанский» (1997) я дал краткое описание этой битвы, основанное как на документах, так и на последних изысканиях. 1I л местный историк, делая обзор моей книги, предположил, «по мое описание — «не то чтобы антииспанское», однако
6
Ih iHtHim. <Юрога к империи
iMWX'bMN tiriirtdi/uiitiKir, поскольку и немутверждается, что Mt4tMlH*Ki<h могпиый контингент составлял всего лишь одну десятую часть всех участвовавших в сражении войск; и это противоречит классической точке зрения, что Сен-Квентин — это испанская победа. Испанских войск могло быть немного, добавляет он, однако победа принадлежит тому, кто «заплатил» за нее. а это была Испания. ТЬк или иначе это должен был быть, а следовательно и был. триумф Испании: «Сражение было выиграно испанской армией». Возражения покляились мне совершенно резонными и поставили передо мной несколько вопросов, результатом чего и мнилась данная книга. Кто что сделал? Кто за что заплатил? Вопросы, на которые иногда нет готовых ответов. Кортес завоевал Мексику? Бернал Диас дель Кастильо, ознакомившись с официальным отзывом историка Франсиско Лопеса де ГЬмары, из которого следовало, что Кортес чуть ли не в одиночку разрушил могучую империю ацтеков, удивился не больше, чем я, обнаружив примерно такого же толка заявления академиков по поводу создания испанской
империи.
Таким образом, целью данного исследования являются несколько — очень немного — вопросов, связанных с формированием Испании как мировой силы. Эта книга — результат размышлений не только о сражении при Сен-Квентине. но также об исторической эволюции Испании, и в этом смысле лежит в русле большинства моих исследований последних тридцати лет. Несколько лет назад я опубликовал, в знак уважения к стране, где сейчас живу, свои исследования в области семейной, социальной и культурной жизни Каталонии в период Контрреформации.
Настоящей работой я плачу другой, очень давний долг людям Испании, которые в течение многих лет позволяли мне изучать, ценить и исследовать подробности их культуры и истории.
Во многих фундаментальных исследованиях, от четырехтомного труда Р. Б. Мерримана «Становление испанской
Предисловие
7
империи» до известных работ Сальвадора де Мадариги на । v ич' гему, Испания рассматривается как центр, вокруг loiioporo все строится. Согласно этой точке зрения, малень-к«ш пиния сначала поразила мир своими невероятными v< ।«’Кими и имперской мощью, а затем начался неизбежный «упадок». Возвеличивание Испании, а точнее Касти-шп. в создании империи имеет очень длинную родословную 1 lira по сути своей империалистическая и евроцент-рн< к кая точка зрения возобладала в традиционной истории. Кастильцы всегда гордились своим вкладом в > «Приливание империи (которую они обычно называют не • им । tv рисй», а «монархией») и всегда были склонны прослав-III11. и несколько преувеличивать свою роль. Нормальным (пало считать, как ведущий испанский историк недавнего времени. что «испанец завоевал Италию, прошел победным маршем через сердце Европы и через вершины Анд»1. Кас-। и пил («Испания») рассматривалась как всемирный колосс, авоснательница народов, победительница битв. Нации, ып орым случилось вступить с нею в конфликт, тоже предки < и пал и поддерживать эту точку зрения, чтобы тем самым продемонстрировать свою способность к сопротивлению даже силам, явно превосходящим их собственные. Англичане великолепно отразили это в своем фольклоре о Непо-йедимои армаде в 1588 году2. ГЪлландцы проявили себя еще лучше. Известный бургомистр Амстердама. Корнелиус Xуфт, :гаявил примерно в 1600 году: «Мы перед испанской вороной были как мышь перед слоном»3. Как для кастильцев так и д ля некастильцев образ могущественной испан-< кой империи был удобен, и они культивировали его в своем фольклоре и своих книгах по истории. Однако при боне*- пристальном рассмотрении этого «слона» трудно раз-ишдеть. Действительно, возможно, наиболее здравое • ужде ние по этому вопросу донеслось с далеких Филиппинских островов, где султан Йоло заметил представителю ис-। шиеких властей, что «наверно, нас и правда можно уподо-Пи11. собаке, а Испанию — слогу, однако слон в один пре-
8
Испании: tkqwa к империи
ЯрйСИМЙ Д«Н1> может <»П» in।>ужить собаку у себя на спине»4. 10УДНП поспорить < восточной проницательностью.
11аи1и преставления о прошлом в значительной степени пропитаны мифами, и если уж среди нас до сих пор есть такие. кто считает землю плоской, нет причин не разрешать культивировать эти мифы и дальше, коль скоро они никому не приносят вреда. История испанской империи, однако. не безвредна. Прошлое для сегодняшних испанцев — не далекая туманная страна, это глубоко интимная часть их сегодняшней жизни, центр полемики, которая сегодня ведется по поводу их политических и культурных устремлений. Возраст империи — вот поле битвы, вот область мифов и разногласий. Для обычного читателя слово «империя» подразумевает завоевания и распространение национальной власти. Испанцы шестнадцатого века прекрасно отдавали себе отчет в том. что. называя «конкистадорами» авантюристов в Америке, они тем самым работают на имперский статус для их авантюр. Понятие имперской власти вошло в обиход и вместе с ним использование таких терминов. как «испанское завоевание Америки». Однако позже историки начали подвергать сомнению «националистическую» интерпретацию, согласно которой экспансия — это просто распространение власти одной страны. Они стали все чаще задаваться вопросом о природе этой власти5.
«Власть» не обязательно означает способность применять силу. Точнее, это слово может быть приложимо к глубинным структурам, делающим возможным существование империи, к таким факторам, как способность контролировать ее финансы и службы6. Иными словами, кто давал рабочую силу, кто обеспечивал кредиты, кто организовывал перемещения, кто строил суда, кто отливал пушки? Например. очень немногие нации на заре современной эпохи, как мы знаем на примере Швеции семнадцатого столетия, располагали ресурсами, позволявшими начать политику завоеваний в Европе без помощи каких-либо союзников. Ткк же и испанцы в одиночку никогда не смогли бы подчинить
Предисловие
9
• • п<- целый континент — Америку. Они опирались на по-mi >11 ц. других — как европейцев, так и жителей Америк. Соб-> । пенно завоевание и власть иногда оказывались менее |><н1<кыми. чем «бизнес», или способность распорядиться < рг дсгнами, и на разных стадиях испанское завоевание мири < троилось по принципам «деловой империи».
Пцстолщая книга— главным образом изложение и оЛьнспение нескольких факторов, способствовавших под нему испанской империи. О самой Испании здесь говори к и мало, так как испанские историки и много раз. и <ен>н1, убедительно рассказывали эту историю. Мое пове-< । пинание касается того, о чем не рассказывалось, в нем н* ппнцы — не единственные «потрясатели и ниспроверга-। • ни». «кроившие славу империи» (как сказал Артур О’Шо-нгггп в «Оде»7), а участники предприятия, которое стало <п >лможным лишь благодаря сотрудничеству многих наро-ц< nt. ('издателями империи, как я стремился здесь доказать, Л1.1НИ не только завоеватели из Испании. Это также и спо-< нбгтвовавшие собственному завоеванию народности, это иммигранты, женщины, депортированные, изгнанные. 11 ш* только испанцы, а также итальянцы, бельгийцы, немцы и китайцы. Многие испанцы предпочитали и до сих пор 1111гд। ючитают считать империю только своим достижением 11 а страницах этой книги содержится материал для аль-। грнативной точки зрения.
11 1939 году в своем блестящем труде американский ис-• орик Уильям Л. Шурц нарисовал образ, отражающий суть испанской империи. Он описал приключения Манильско-। <> гнлсона, одинокого корабля, бороздившего воды Тйхого окгпна между Азией и Акапулько более двух столетий, перевозя всвоем трюме сокровищаинадежды испанцев. мексиканцев. китайцев, японцев и португальцев. Этот корабль— настоящий символ устремлений иберийцев. Империя, подобно неутомимому галеону, прожила века и по-< цумсила множеству людей. Многие из них, конечно же. Пыли испанцами, но были и другие, из разных уголков зем-
10
Испания: дорога к империи
ЛИ. Я попытался рассказать историю империи, а не историю одной нации н роли хозяйки империи. В моей книге империя предстает не как создание одного народа, но как связь между очень многими народами, как конечный продукт ряда исторических обстоятельств, как предприятие, испанский вклад в которое не всегда оказывался самым существенным. Историки предыдущего поколения предпочитали сосредоточиться только на испанском аспекте вопроса и, следовательно, увязали в воображаемых и сейчас совершенно снятых с повестки дня проблемах, таких как, например, так называемый «упадок Испании»®. Теперь, когда механизм империи четко определен, «упадок» как понятие перестает занимать место сколько-нибудь значительное в картине событий.
Лишь принимая во внимание роли всех участников, мы можем понять беспрецедентный сценарий, который там разворачивался. Возможно, полезно было бы начать с конца. предложив несколько выводов. Первый главный вывод — фундаментальный: мы привыкли к мысли, что это империя создала Испанию. В начале интересующего нас исторического периода «Испании» как таковой не существовало. она не сформировалась ни политически, ни экономически, ее народы не обладали ресурсами для экспансии. Сотрудничество же народов на полуострове в процессе строительства империи сплотило их и усилило, хотя и весьма несовершенным образом, их полуостровное единство.
Второй вывод не менее важен: империя была создана, возможно, не только Испанией, но совместными усилиями западноевропейских и азиатских наций, которые полностью и на законном основании принимали участие в том предприятии, которое обычно считается, в том числе и историками, чисто «испанским». Данная книга, таким образом, делает попытку подробно проанализировать роль Испании, чтобы понять, кто какой вклад в действительности внес. Фернан Бродель однажды определил империю Филиппа II как «ип total de falblesses»®, то есть как скопище
Предисловие
11
< лпбог гей. и я намеренно решил рассмотреть картину под ч нм углом. Еще в этой книге подчеркнута роль других европейце». потому что любая империя— это предприятие . ним™ гное. Один ученый совсем недавно напомнил нам, I io ч пропейская экспансия и последовавшее за ней обра-lonniiiie империалистических систем с заокеанскими и '1,|д<*11иями суть функции от общего технологического про-11 ич 111 и обнаружившейся способности Европы производить продукцию и оказывать услуги с большей эффективностью, «•м другие регионы мира»10. Технологии производства, как ним известно, обычно были скорее европейскими, чем ис-н.пн «ими.
Дни поколения назад Америго Кастро, пытаясь оценить ж пинский вклад в цивилизацию, не без оснований утвер->11 да и. что «ни одного серьезного новшества не зародилось к И< пинии»11. Религиозные идеи, гуманизм, техника, наука, идеология — все это, считал он, пришло извне. Его взгляды совпадают с воззрениями великого невролога Сантьяго l'iiMnna-и-Кахаля. который тоже признавал, что «наука, 11 Р< >м । >1 тленность, сельское хозяйство, торговля, все аспек-। ы мысли и производства в эпоху Карла V значительно ус-। упали европейским»12. Тем не менее именно эта пассивная иберийская культура оказалась способной на власть над •нем миром. Испания развилась благодаря тому, что она । и । >1 у чала извне, но в то же время испанцы благодаря своему национальному характеру нашли путь, который привел их к империи. Должен сразу сказать, что отвергаю модную |пчку зрения, что основой этой мощи были европейцы и некие чудо, происшедшее в Европе, принесло ей мировое перпенство13. Я также не согласен с теорией, изящно аргументируемой некоторыми историками, согласно которой I и Mil, Европы в мире базировалась на «абсолютном превос-v|Д< гве западного оружия над всеми остальными»14. Чита-। ель увидит, что для меня испанская империя была созда-цп не в меньшей степени американцами, африканцами и .1 иштами, чем европейцами.
12
Испания: дорога к империи
Принятая здесь хронология нуждается в кратком пояснении. Хотя зарождалась империя раньше, я отношу ее создание только к середине шестнадцатого столетия, когда кастильское государство начало перехватывать инициативу у множества авантюристов, миссионеров и предпринимателей, способствовавших формированию империи. В отличие от других империй, как до, так и после испанской, здесь было довольно мало завоевания и экспансии, так как королевская власть уже заявила о том, что она владеет, по Богом данному праву, большей частью Америки и значительной частью Азии, не считая присоединенных территорий в Европе. Задача состояла в том. чтобы фактически консолидировать то, чем она уже теоретически владела. Последующие два столетия (которые и являются предметом данной книги) представляют собой потребовавший огромного напряжения, беспрецедентный по сложности процесс решения проблем имперской власти. Несмотря на сильнейшее потрясение Утрехтским миром (1713). Испания продолжала утверждать свое право на империю вплоть до исторического Парижского договора (1763), признавшего ее требования и подтвердившего ее власть. Все факторы, которые в дальнейшем могли способствовать распаду. уже были налицо, так что этот пункт логически вполне мог бы послужить поворотным в изложении фактов.
Вряд ли нужно упоминать о том, что здесь рассказывается только часть истории, а, например, удивительные новые открытия из жизни североамериканских индейцев едва затронуты. Изложенное в этой книге может показаться недостаточным читателю требовательному или тем, кто охотится за впечатляющими библиографическими обзорами. Им я могу возразить, что адекватное освещение всей темы было бы невозможным в границах одной книги. «Писателя, достаточно безрассудного, того, чтобы рискнуть пуститься в такой путь. — комментировал Стивен Рунсиман свой собственный обзор, — не следует критиковать за его амбиции, какого бы порицания
Предисловие
13
...«и заслуживал за неподходящую “экипировку" и no-о. ность результатов».
< >‘|с| и, важно сразу оговорить, чем данная книга не явок’ин. 1)то не повествование об атлантической империи, •. oHiiriiie от достойнейшего труда Дж. X. Парри (1966), и >« пО.юр испанской внешней политики в Европе (кстати, । < мп. которой ученые пренебрегают). ТЬкже ни в коем слу-ик .по не книга, написанная из духа противоречия; Ис-ikuk кш| империя прекратила свое существование сотни к । назад, и было бы глупо сейчас о ней полемизировать, и книге довольно немного имен собственных, специальным н'рминов, дат и статистических данных. Специальные к рмины и денежные величины объяснены в глоссарии ('лова «империя» и «имперский», относятся здесь не .... к Священной Римской империи германской нации; < I4IUI «империя» и «имперский» используются для обозна-н нии испанских владений и в любом другом контексте. I р<индане королевств полуострова часто названы по месту и» происхождения, чтобы не вносить путаницы неточным н« пользованием прилагательного «испанский». Для про-< । о 11.1 изложения я называю словом «индейцы» уроженцев I Itiiioro Света исковом «африканцы» —уроженцев Африки. 11 <>) рнфические названия такие, какие они есть сейчас, то . < ci., например, Миссисипи вместо старого испанского на-НМ1ИИЯ «Эспирито Санто». В сложном случае с Нидерландами и пользуюсь разными бытовавшими в то время вари-<1Н । ими. но, пожалуй, тяготею к названию «Бельгия», говори о Южных Нидерландах. Большинство испанских имен лпно и их истинных формах; по контрасту я обычно при-<1>-рнсинался английской традиции (например, Монтесума) и । раислитерации слов из других языков, таких как кечуа, нрнбекий. китайский.
11ИНОВНИКИ появления на свет этой книги, которые первыми упоминаются в списке тех. кому я выражаю благо-шц> кхть, — это ученые как предыдущего, так и моего по-IIIпн-11ий: их слишком много, чтобы назвать всех в преди
14	Испания." дорога к империи
словии; их кропотливые исследования и самоотверженный труд послужили основой для моей работы, о чем и свидетельствуют ссылки. Без труда этих людей моя книга никогда не была бы написана. Еще я должен поблагодарить Высший совет по научным исследованиям (ВСНИ) за финансовую поддержку. Моя особая благодарность — работникам библиотеки института Мануэля Мила-и-Фонтанальса (при ВСНИ) в Барселоне за их кропотливую работу по подбору для меня нужных книг. Как всегда, мне принесли пользу живость ума и неоценимая критика моей жены Эулалии.
Этот скромный труд, я надеюсь, позволит читателю оценить многовековой вклад многих личностей и наций, которые сообща создали ту первую глобальную структуру нового времени, от которой после вместе и страдали, — «испанскую империю».
Барселона, 2002
кор.
Сантъяго-де-
О 100
Барселона
Кадис
Пальма-де-Майорка
Гранада
КОр.<^ Португацшя
Назарёйское королевство Гранада
Валенсия
Испания при Католических королях
1Ф
РАЗДЕЛ МИРА МЕЖДУ ИСПАНИЕЙ И ПОРТУГАЛИЕЙ
СЕВЕРНАЯ АТЛАНТИКА
ъ: год-портум л:-.. Лиссабо! J Азорские о-ва
Канарские о-ва
«у.поип
Мадрид
о-ва1Каб6:Верде:::::>'. (о-ваЗелёногоМыса)
370 лиг
1ГКИ1
ИООкм
ЮЖНАЯ АТЛАНТИКА
Глава 1
ФУНДАМЕНТ
Денег лишь наших королевств не хватило бы на содержание армии и флота, достаточных. чтобы противостоять такому сильному противнику.
Его Католическое Величество, король Фердинанд, июль 1509года
Но время скромной церемонии в 1492 году в универси-। е । ( -ком городе Саламанке, что на севере центральной Испании. Изабелле, королеве Кастильской, был вручен перцы й экземпляр свежеотпечатанной «Грамматики кастиль-г|«( но языка», написанной филологом Антонио де Небриха. Королева была несколько озадачена и спросила, для чего нужна эта грамматика. Пять лет назад она получила в по-Ж1|юк «Латинскую грамматику»того же автора и нашла, что »•»»». безусловно, очень полезная книга; она. конечно, помог-ка ей в ее честных, хотя и не всегда успешных стараниях иыучить латынь. Но грамматика языка, на котором и так । окорили все, притом отличавшаяся от трудов ученых языковедов и законников. — это было нечто совершенно друки*. Ни одна другая европейская страна еще не дозрела до выпуска такой книги. Прежде чем Небриха успел ответить на заданный вопрос, духовник королевы, брат Эрнандо де П(лавера, архиепископ Авильский, сделал это за него: «По-
22
Испания: дорога к империи
еле того, как Ваше Величество подчинило себе варварские народы, говорящие на разных наречиях, — объяснил он. — они должны будут принять повинности, налагаемые победителями на побежденных, и среди них будет и наш язык». Такой ответ был понятен королеве, потому что в предшествующие месяцы она вела активные военные действия на землях к югу от Кастилии, и идея завоеваний всецело за
нимала ее ум.
В предисловии, которое он вскоре написал к «Грамматике», Небриха последовал направлению, заданному Талаве-рой, и заявил: «Я убедился в истинности мысли о том. что язык всегда сопутствует империи, — они всегда начинают
ся. растут и расцветают вместе».
Такого рода сантименты были тогда общим местом: Небриха списал фразу у итальянского филолога Лоренцо Ва-льи. Смысл тоже не представлял собою никакой новизны и в значительной степени говорил о заботе Небрихи о своей карьере и желании поддерживать хорошие отношения с правителями. «Язык» в данном контексте не ограничивался словарем и грамматикой. Речь шла скорее о навязывании своей культуры, обычаев и. прежде всего, религии подчиненным народам. Язык означал власть. Победители, как напишет столетие спустя Джиованни Ботеро из Пьемонта, «хорошо сделают, если введут свой язык в странах, которые они завоевали, как поступали римляне». В течение нескольких последующих столетий, вступая в контакт с другими народами, кастильцы почувствовали, что проблема общения — одна из насущных. Самому Талавере пришлось на собственном опыте на мусульманских территориях Гранады обнаружить, что перемены в законах и языке следуют за завоеванием не сами по себе. Прежде чем навязать свою волю, необходимо научиться понимать и быть понятыми.
Это была задача, которую кастильцы не могли решить одни. «Грамматика» Небрихи. как все, что он и его коллеги-гуманитарии делали в Кастилии, в значительной степени опиралась на иностранные влияния и опыт. С 1470-х
ИТАЛЬЯНСКИЕ ВОЙНЫ (1494-1504)
Условные обозначения
[23 Наследственные владения кор. Арагон ----- Раздел кор. Неаполь (по Гранадскому договору 1500 г.) ------ Морская экспедиция для отражения французского наступления (1494) —Поход Гонсало Фернандеса де Корйобы(149$-1497)
.....- Поход Гонсало Фернандеса де Кордобы (1505-1504)
м, сражения
О 100	200 км
24	Испания: дорога к империи
Испания стала пользоваться новшеством— печатным станком, привезенным из Германии. Почти все печатное дело в Испании до начала следующего века находилось в руках иностранцев1: в основном им занимались немцы, иногда попадался печатник француз или итальянец. Это способствовало проникновению на Пиренейский полуостров культуры европейского Возрождения, но еще и играло важную политическую роль, потому что среди первых печатных листов, вышедших из-под пресса в Испании, были тексты королевских указов. Изабелла с самого начала взяла печатников под свое покровительство и наделила особыми привилегиями. Однако новшество у испанцев прививалось долго. Ученым было нелегко найти местных опытных печатников для своих трудов. «Увы! — жаловался один из кастильских гуманитариев в 1514 году. — У нас не ночевало ни благоразумие Альдуса, ни сноровка Фробе-на!»*2. Эта жалоба— отражение одной из существенных проблем, которая сильно повлияет на будущее Испании: ее технологическая неопытность. Достаточно одного примера. Несмотря на то, что кастильцы первыми вступили в контакт с коренными жителями Нового Света, первые рисунки, изображающие американского индейца, были сделаны не кастильцем, а немцем, Кристофом Вейдицем, который встретил свою модель в Испании в 1529 году3. Первые книги в Новом Свете были опубликованы также благодаря немцу, ГЬнсу Кромбергеру из Севильи, чей агент, итальянец Джованни Паоли, выпустил первую печатную книгу в Мексике в 1539 году4. Испанцы очень медленно реагировали на требования времени. Среди первых кастильских печатников был Мигель де Эгиа, который несколько лет спустя жаловался, что испанцы в печатном деле полностью зависят от иностранцев и что авторы вы
* Альдус — выдающийся итальянский печатник Альдус Ма-нуциус. Фробен — швейцарский печатник Иеронимус Фро-бен (здесь и далее прпмеч. автора).
Фундамент
25
нуждены дожидаться своих книг, как будто это — дары из Америки5. Хотя печатники-испанцы иногда и добивались успеха и процветания в своем деле, еще два поколения tex. кто хотел хорошо напечатать свои книги, сами везли их за границу, во Францию, Фландрию и Италию6.
Иностранный опыт имел неоценимое значение. Принесенное на Иберийский полуостров немецкими печатниками Возрождение было обязано своими успехами там отчасти и подготовке, которую испанские ученые получили в Италии, и значительному количеству итальянских и сицилийских ученых, которые приезжали в Испанию обучать и иногда оставались7. Из приезжих из Италии можно особо ныдслить Петера Мартира Д’Аньеру, папского дипломата I жлдассаре Кастильоне и сицилийского ученого Луку де Мариниса (известного в Кастилии под именем Лусио Ма-ринео Сикуло). Кроме собственной культуры полуострова следующие полстолетия ученые и литераторы всех регио-। юн Испании получали духовную и интеллектуальную подпитку из-за границы. Когда в 1534 году поэт Жоан Боска, каталонец по происхождению, опубликовал перевод на кастильский книги Кастильоне «Придворный», его товарищ по цеху и друг ГЬрсиласо де ла Вега заявил, что «возможно, это первая написанная по-испански книга, достойная внимания образованного человека». Существенно то. что это был перевод с итальянского. Творчество стало теперь тесно связано с европейской образованностью. Кастилия начала развивать свои природные способности, используя опыт общения с другими народами.
Испания, в которой жил Небриха, находилась во многих отношениях на периферии европейского континента. Рим-лпне всегда считали, что Hispanla — где-то на краю света. Дорога меж Геркулесовых Столпов, известная нам как Гибралтарский пролив, вела, как предупреждали римские поэты. в непроницаемое море тьмы. Иберийский полуостров, таким образом, был конечным пунктом устремлений всех
26
Испания: дорога к империи
цивилизаций-завоевательниц. Кельты, финикийцы и римляне расселились на нем и прижились среди местных жителей. В восьмом веке от Рождества Христова мусульмане из Северной Африки преодолели Гибралтар и начали завоевательную войну, в результате которой завладели тремя четвертями полуострова. К десятому веку Кордовский халифат стал загадочной и процветающей империей, и арабы. безусловно, оставили на этой земле Испании свой вечный неизгладимый след. Местному еврейскому меньшинству удалось пережить мусульманское владычество, как позже —владычество христиан, которые несколько поколений спустя вернули большую часть территорий. оставив мусульманам только юг, известный как Аль-Андалус. Hispania сохранила слишком разнообразное наследие обычаев, языков и верований, чтобы на полуострове могла появиться хоть какая-то общность. Не удивительно, что современники с надеждой ждали появления такой общности. Она принесла бы им мир и придала бы смысл их существованию. А пока объединение случалось лишь в совместных действиях за пределами собственных границ.
Территория, известная как Испания, заключала в себе две главные политические силы: Кастилию и Арагон. Для них путь к империи лежал через политическое согласие, которое положило конец долгим десятилетиям гражданских войн в пятнадцатом столетии. Претендовавшая на трон Кастилии принцесса Изабелла пользовалась поддержкой кучки могущественной знати, которая в последние десять лет делала все, чтобы она унаследовала корону после своего единокровного брата Генриха IV. От намерений выдать принцессу замуж за кого-нибудь из дворян отказались в январе 1469 года, когда она согласилась стать женой сына Хуана П, короля Арагонского, семнадцатилетнего Фердинанда, носящего титул короля Сицилии. Ей самой было восемнадцать. Переодетый Фердинанд тайно приехал на полуостров с несколькими сопровождающими и скрывал свое истинное лицо, пока не оказался в безопасности.
Фундамент
27
ни территории, полностью подвластной Изабелле. Свадьбу отпраздновали 18 октября 1469 года скромной церемонией в Вальядолиде. Некоторое время у Фердинанда было довольно мало реальной власти, так как унаследованные им владения в Каталонии были также вовлечены в гражданскую войну (1462-1472). Изабелла была признана королевой Кастилии в 1474 году, но вооруженные столкновения продолжались вплоть до 1479 года. В этом году умер король Арагона Хуан II, и Фердинанд сменил его на троне. Молодые монархи наконец получили возможность успокоить свои королевства.
Земли, которыми им досталось управлять, ни в каком смысле не были многообещающими. Гражданская война закончилась, но положение в королевствах продолжало оставаться нестабильным. Сельская местность практически была в руках знати, воинов-феодалов, которые контролировали всю экономику и имели в подчинении тысячи пнссалов. Чтобы выжить, короне пришлось пойти на аль->111сы. Со всей твердостью монархи начали формировать учреждения и механизмы, которые позволили бы им сотрудничать со знатью, городскими властями, церковью, торговцами. Однако они располагали весьма бедными экономическими ресурсами. Испания была бедным регионом с климатическими крайностями, неудобной административной структурой, слабыми коммуникациями и скудными запасами сырья. Самой развитой отраслью была выработка шерсти. Испанская шерсть шла в основном в Северную Европу. Взамен Испания импортировала предметы первой необходимости, особенно ткани, зерно, оружие и изделия мелких промыслов8. Кроме напряженной обстановки внутри государств правители оказались лицом к лицу <• военной угрозой со стороны Франции и Португалии, а также эмирата Аль-Андалус, чья столица находилась в Гранаде, а большая часть береговой линии смотрела на Африку. С общей численностью населения около 5.5 миллионов человек в 1500 году Кастилия и Арагон были обречены ос
28
Испания: дорога к империи
таваться маленькими государствами на окраине европейской жизни. Однако Фердинанду и Изабелле, располагавшими минимальными средствами, удалось установить мир в своих владениях и начать действия за морем9. Кастилия, в которой 80 процентов населения жило в сельской местности, составлявшей две трети ее территории, должна была стать основой будущего могущества монархов.
Внутренние распри в Испании закончились, и монархи стали крепить мир, применив блестящую тактику скорее организации, чем запрета насилия. На севере Кастилии они поддержали формирования союзов городов, известных как эрмандады (братства), которые занимались тем, что вершили скорый и жестокий суд над преступниками. Еще монархи довольно скоро приучили весь юг Испании жить на военном положении, активно поощряли жителей к приобретению оружия, предпринимали шаги по образованию местной милиции: частично—чтобы обеспечить мир внутри; частично — в ответ на новую угрозу со стороны мусульман области Аль-Андалус. Монархи очень скоро продемонстрировали действенность своего правления. Они старались всегда оказываться там. где были в данный момент нужны, и этой своей вездесущностью вносили вклад в укрепление королевской власти. Они неустанно перемещались по своим королевствам. Из всех европейских монархов того времени они, безусловно, путешествовали больше всех. В 1481 году Изабелла отправилась со своим супругом посетить Арагон (включавший в себя провинции Арагон, Каталония и Валенсия), чем подтвердила, что является его соправительницей. Они задержались на шесть лет. Во время их отсутствия провинциями от их имени управляли вице-короли. Фердинанд проводил большую часть времени в Кастилии, откуда руководил войнами против Гфанады и где кортесы обещали королю поддержку только при том условии, что его резиденция будет тут же. За все тридцать семь лет своего правления король провел собственно в Арагоне менее трех лет, три года — в Каталонии, и всего лишь
Фундамент
29
шесть месяцев в Валенсии. Изабелла, со своей стороны, । ючти все время жила в Кастилии. За время своего правления она посетила все уголки королевства, преодолев за несколько лет более двух тысяч километров. Очень мало кому из жителей Кастилии не довелось хотя бы однажды увидеть се. С ней вместе путешествовали члены королевского суда, и она с их помощью лично вершила суд даже в маленьких городках и деревнях. Фердинанд вел дела Арагона через своих многочисленных переезжавших с места на место секретарей. Оба правителя использовали личное присутствие, чтобы укрепить свою власть и успокоить страну. Тйкая политика. безусловно, работала: «Имя королевы повергало всех в дрожь», — писал в 1484 году иностранный гость. Однако это была монархия, основанная не на страхе, а на сотрудничестве. Правители вступали в альянсы, призывая воевавшую друг с другом знать забыть свои распри ради общего дела. Элита в конце концов признала достижения короля и королевы. Один из грандов, адмирал Кастильский, вспоминал через много лет, в 1522 году: «Властители нашего королевства говорили с нами на одном языке, родились и были воспитаны среди нас. Они обо всем знали, воздавали по заслугам тем, кто честно служил им, объезжали свои королевства, были известны великим и малым и доступны для всех».
На всех уровнях подданные чувствовали, что их короли с ними. Это было особенно важно для малых народностей, ведь королевства Иберийского полуострова, единственные в Западной Европе, признавали легальное существование трех религий: христианства, иудаизма и ислама. Небольшие исламские общины в Кастилии и Арагоне — остатки великой средневековой культуры, обычно находились скорее под покровительством знати, чем королей. Напротив, еврейские (>бщины существовали под юрисдикцией короля. С помощью своих советников Фердинанд и Изабелла вступили в несколько союзов, благодаря которым была достигнута политическая стабильность без радикальной переделки тради
30
Испания: дорога к империи
ционных властных структур. Монархи проводили новые законы, но только через традиционные кортесы; они повышали налоги, но всегда с согласия налогоплательщиков; они карали за преступления, но лишь через инстанции, существовавшие в городах. Достижения испанских властителей скоро стали легендарными. Совместными усилиями двух королевств Фердинанд и Изабелла заложили основу для политической общности, которую историки станут называть «Испанией», а людей, составлявших ее — «испанцами». Король и королева положили конец внутренней вражде, раздиравшей полуостров на части, и сумели направить военный пыл знати на внешние войны. Более того, они заложили фундамент заокеанской экспансии. Стремление к ней давно существовало и будоражило воображение тех. кто поддерживал монархов. Обычно это были представители духовенства, один из которых предсказал, что король и королева «будут владеть всемирной монархией»10.
Распространение испанского влияния было достижением, которое поразило современников и вызвало взрыв пропаганды в Кастилии. Оглядываясь назад на свои успехи, много позже, в 1514 году, король сказал, что «испанская корона никогда еще за последние семьсот лет не была столь великой и ослепительной, как сейчас». Небриха, неутомимый апологет королевской власти, говорил, что «хотя титул империи и принадлежит Германии, настоящая власть — в руках испанских монархов, которые, являясь хозяевами значительной части Италии и Средиземноморья, ведут войну в Африке и посылают свои корабли туда, куда двинется звезды, к островам обеих Индий и в Новый Свет». Король, не склонный преуменьшать собственные достижения. твердо верил в свое предназначение. Его также подстегивало предсказание ясновидящей монахини, что «он не умрет, пока не завоюет Иерусалим».
Военные успехи, казалось, открывали бесконечные возможности. Завоевательские настроения процветали в кругах, близких к королю, и еще прочнее утвердились столе-
Фундамент
31
। нем позже, когда стало ясно, что сообщество испанских t (х-ударств образовалось именно во время правления Фердинанда. Утвердилось мнение, что Фердинанд и Изабелла  делали Испанию великой и заложили основы всемирной империи. В семнадцатом веке Кабрера де Кордоба, биограф Филиппа П. писал, что однажды король остановился перед । к >р гретом Фердинанда и произнес: «Мы обязаны ему всем». 11 следующее после его смерти столетие историки Иеронима де Сурита и Хуан де Мариана закрепили мнение, что именно он был родоначальником испанской имперской власти. Еще через поколение Фернандес де Наваррете подтвердил, что король «не только создал наше правитель-< гпо — он распространил империю на Италию и Новый < нет, положив тем самым начало величию этой огромной монархии». «Именно король Фердинанд, — соглашается Педро Портокарреро в 1700 году, — основал империю». Имперская идея пустила корни в почве испанской истории. I hi дом с бессмертной легендой о величии католических королей". С точки зрения кастильцев их достижения были уникальными, несравнимыми с успехами никакой другой нации в Европе.
ГДе же корни «имперских» устремлений, которые охватили Испанию? Слово «империя» (imperium) в начале шестнадцатого столетия все еще сохраняло свое старое латинское значение «автономная власть», отличное от более позднего «обладание территориями». В 1135 году в Кастилии король Альфонсо VII был коронован как «император» и известен в дальнейшем как «император Испании», титул, отражающий скорее его претензии, чем реальное положение вещей. Во времена Фердинанда Католического слово •Imperium» продолжало прельщать европейских правителей. «Императором», признанным практически всеми в Европе, считался правитель Священной Римской империи । (емецкой нации. ТУггул был «зарезервирован» германцами. Должность была выборная, так что другие европейские
32
Испания: дорога к империи
правители стремились к ней. так как могли выставить свои кандидатуры. К периоду Реформации советник короля Англии Генриха VIII мог заверить своего господина, что Англия тоже имеет право на название «imperium». Как мы видели, Небриха. подобно другим кастильцам, чувствовал, что Испания не нуждается в пустых титулах, потому что по существу уже является «imperium».
Реальное состояние власти в Испании было гораздо менее утешительным, чем о том трубила королевская пропаганда. Правление Фердинанда Арагонского было скорее конституционным правлением, чем властью завоевателя. Три провинции на полуострове, принадлежавшие арагонской короне, являлись полностью автономными государствами: каждое имело свои законы, свою систему налогообложения, свой парламент. Фердинанд также назывался королем Сицилии и Сардинии и имел наследственные притязания на корону Неаполя, которую и получил после 1504 года. Так как все эти королевства были независимыми друг от друга, король не имел никакой возможности создать общее правительство. администрацию или армию. Его женитьба на Изабелле Кастильской не решила проблемы. Кастилия и Арагон продолжали оставаться самостоятельными единицами во всех смыслах. Название «Испания», вошедшее в обиход в письменной и устной речи в Средние века, обозначало лишь совокупность народов полуострова: у него не было конкретного политического значения, большего, чем у слов «Германия» или «Италия». Арагонский писатель Диего де Валера в своем труде, посвященном Изабелле, вышед-шемвсветв 1481 году, написал: «ГЬсподь наш поручил Вам править всеми Испаниями». В «Испании» он включал и Португалию. Правители постоянно использовали слово «Испания», но из-за расплывчатости его значения никогда не вставляли его в свой официальный титул, а называли себя «король и королева Кастилии. Леона. Арагона, Сицилии» и так далее. Уния этих королевств всегда была ненадежной. Когда Изабелла умерла в 1504 году, Фердинанду пришлось
Фундамент
33
• и казаться от титула правителя Кастилии в пользу своей дочери Хуаны. Он покинул полуостров, отправился в свои । малья некие владения и вернулся лишь в 1507 году, согла-< inn пись вновь взять на себя правление Кастилией по причине душевной болезни Хуаны.
Так как не существовало общего «испанского» правительства. Фердинанд был вынужден действовать через целый штат чиновников и союзников, которые облегчали ему управление столь разными территориями. ТЬким образом, он вызвал к жизни всю систему связей, которые позднее характеризовали власть в Испании. Более того, в этой паутине решающую роль часто играли именно не испанцы, по-। ому что испанские королевства часто не имели возможности удовлетворить нужды монархии. Кастильские комментаторы того времени не обращали большого внимания на существование такой сети, ограничиваясь в своих отзывах лишь признанием заслуг своих соотечественников. Епсим образом, они преуспели в формировании весьма искаженной картины происходившего. Правда же заключалась в том, что, несмотря на ведущую роль кастильцев, они новее не являлись единственными действующими лицами этой драмы. Имеется в виду вражда с Португалией.
В Атлантику, а позже и в Восточную Азию, кастильцы приходили после португальцев, использовали их опыт и в конце концов начинали с ними сотрудничать. Португальцы вмешивались во внутренние дела кастильцев во время гражданских войн пятнадцатого столетия, пытаясь посадить своего кандидата на трон. Они также проявляли большую активность на море, заняв Азорские острова и остров Мадейру в Атлантике. Не успела Изабелла взойти на престол в 1478 году, как согласилась помочь представителям кастильской знати и авантюристам, которые вознамерились не допустить португальской экспансии на побережье Африки. Более чем за полвека до этого французы и кастильцы сделали попытку занять некоторые из Канарских островов. Четыре меньших острова (Лансароте, Фуэнтевенту-
34
Испания: дорога к империи
ра. Ферро и ГЪмера) были объявлены собственностью фамилии Эррера официальным решением кастильского королевского совета в 1477 году, и острова оставались в их владении до конца восемнадцатого столетия; но три крупных острова (Гран Канария, Пальма и Тенерифе) в итоге достались кастильской короне. С 1478 года несколько представителей кастильской знати, полагаясь на собственные средства, но пользуясь поддержкой короны, стали набирать наемников, чтобы завладеть архипелагом.
Было довольно сильное сопротивление со стороны местных жителей, людей, которые до сих пор вели уединенную жизнь в пещерах и были скорее охотниками, чем земледельцами. Даже при том скудном оружии, которым они располагали. им удавалось отбивать атаки захватчиков в течение нескольких лет. Самый крупный остров. Гран Канария, не был покорен вплоть до 1483 года, ft роем этой завоевательной кампании стал Алонсо де Луго, человек довольно состоятельный, с большим военным опытом. Он впервые высадился на островах в 1479 году, а в 1491 году принял командование королевскими войсками. В значительной степени благодаря ему был захвачен остров Пальма, на котором он высадился в сентябре 1491 года. Ему удалось подчинить себе остров к лету 1492 года, вступив в сговор с аборигенами, сильно разобщенными внутренними межплеменными распрями. В следующем году Алонсо де Луго высадился на Тенерифе с большим количеством пехотинцев и несколькими всадниками, на сторону которых перешла и часть местного населения. Но атака была отбита, а остров остался непокоренным до 1496 года. Вернувшегося наконец в Кастилию в 1497 году Луго встретили как героя, произвели в adelantado, то есть в губернаторы Лас Пальмаса и Тенерифе, где он и умер в 1525 году. — первый и наименее известный из конкистадоров, создававших испанскую империю.
Оккупация островов имела самые печальные последствия для индейского населения. Его численность значи-
Фундамент
35
f ♦ u.tio сократилась в результате военных действий. В noth <1.1 ч рабочей силы для возделывания тяжелой, вулка-• 1оч< < кого происхождения почвы захватчики начали об-в рабство канарцев, гомеранцев и гуанчей12. По-< и довали протесты местного населения, и кастильская корона издала указы об ограничении рабовладельческой itpitK inKn. Указы, впрочем, не выполнялись, и зафиксиро-нн1 к >. что шестьсот рабов были проданы только в Валенсии . I 'IH9 по 1502 год13. Общие потери населения на островах । «и ишили более девяностапроцентов. Местные жители акции к > сотрудничали с завоевателями, и испанцы часто опирались на них, организуя завоевательные экспедиции на < иссдпие острова. Некоторые жители Канар даже были на-прайм в рекруты в 1510 году и отправились воевать в Ита-ииа. К середине шестнадцатого столетия, по подсчетам и* следователя, общее число аборигенов, оставшихся на норовах, не превышало 1200 семей, но зато росло число метисов, «так как с конкистадорами было очень мало женщин». Следующее после завоевания поколение аборигенов жило уже в совсем других социальных и экономических yi линиях. Колонизация оказала также негативное влияние ил окружающую среду: деревья использовались для строи-ггльства жилья и плавательных средств, стало трудно най-1И воду14. Это был лишь намек на те сложности, которые возникнут позже, когда испанцы займут и другие тропические острова.
11осле завоевания Канар стало ясно направление, в котором будет развиваться испанская империя. Хотя во главе । тояли испанцы, но португальцы, итальянцы, каталонцы, баски, евреи и африканцы сыграли очень значительную I юль; мориски и северные европейцы тоже приняли участие и предприятии15. Средства на экспедиции появились благодари контрактам между авантюристами и банкирами, так как экспансия — это всегда денежные дела, сопряженные с < в >ределенным риском. Взятие Канар стало возможным бла-। одаря финансированию военных операций ген\гяягч<-ым«
36
Испания: дорога к империи
банкирами, главным образом Риппаролио в тесном сотрудничестве с севильским купцом Хуаном де Луго. Франческо Риппаролио финансировал завоевание Тенерифе и Пальмы16 и поставил первую мельницу для сахарного тростника на острове Гран Канария. Гёнуэзцы управляли экономикой островов. «Без меня. —заявил один из них. говоря оТёнерифе. — этот остров не был бы так хорошо заселен, как сейчас»17. На Гран Канарии, отмечала королева в 1499году, более половины земли, возделываемой под сахарный тростник, находилось в руках генуэзцев. В начале шестнадцатого столетия поселенцы. Выходцы из Тёнуи, были членами городских советов и входили в состав правительств островов несмотря на то, что формально, будучи иностранцами, они не имели права на эти посты. Без значительных денежных вложений Гёнуи и без рабочей силы — португальских иммигрантов — острова после завоевания остались бы бесплодными территориями. Португальцы представляли собой самую значительную по численности некастильскую общность на островах18. Их труд, а также труд аборигенов и ввезенных черных рабов обеспечил успех этого первого колониального завоевания Испании и продолжал иметь большое значение в последующие десятилетия, так как поток иммиграции из Испании начал сокращаться в 1520-е годы, когда авантюристов стали привлекать более дальние и сулящие больше возможностей горизонты Нового Света.
Непрекращающаяся активность короля и королевы отразилась и на обществе в целом. Иберийский полуостров, как и другие части Европы, постепенно открываясь, перенимал опыт внешнего мира. Для испанского населения всегда была характерна высокая степень миграции19. Некоторые перемещения носили сезонный, временный характер: молодежь ехала в города, чтобы научиться ремеслу, семейные отправлялись заработать денег, убирая урожай в других областях. Тйпичен пример эстремадурской деревни, где, как отмечалось, «большинство жителей бедны и от-
Фундамент
37
111к шляются в Андалусию, чтобы заработать на пропитание, । а к что дома их нет целый год». Но была также и устойчи-нпя, постоянная миграция: деревенские перебирались из деревни в деревню, например вслед за спутником жизни, <ешские жители переселялись в растущие города. Покидали полуостров немногие, но это скоро изменится. Новое правление даст людям беспрецедентные возможности для передвижений и предпринимательства.
Знаменитый 1492 год—год действительно особенный. Тогда была заложена основа международной репутации 11(-пании. 2 января войска короля Фердинанда и королевы Изабеллы вошли в мусульманский город Гранада, который таким образом стал владением кастильской короны. Этот военный триумф вызвал среди испанцев волну миссионерского оптимизма, на котором сыграли правители, издав 10 марта эдикт об изгнании евреев из своих владений. Несколько дней спустя, в середине апреля, получил королевское «благословение» генуэзский мореплаватель Христофор Колумб, который участвовал во взятии Гранады, так как  шдеялся тем самым добиться согласия монархов на то, что многие члены королевского совета считали предприятием-химерой. Однако королева с радостью поддержала план освоения земель за океаном. К концу лета, когда «разнарядка» по изгнанию евреев была выполнена, христианские монархи просто раздувались от самоуверенности. В порядке признания их заслуг в Гранаде и не без надежды на их военную помощь в Италии благодарный папа Александр VI а 1494 году наградил их титулом, который вслед за ними носили все правители Испании— «католические короли». Фердинанд и Изабелла провели остаток 1492 и большую часть 1493 года в королевстве Арагон, в основном в Барселоне, где весной 1493 года встретили взволнованного Колумба. который отрапортовал, что он только что открыл новый путь на Восток.
Очень отличные друг от друга, десятилетняя кампания  ю взятию Гранады и путешествия первооткрывателя Ко
38
Испания: дорога к империи
лумба, были первыми значительными шагами на пути к империи. Путешествия, однако, долгое время не вызывали почти никакой реакции. И наоборот, войны отозвались мощным эхом и привлекли к Кастилии всеобщее внимание. Взволнованный событиями кастильский писатель, брат Иньиго Мендоса, вообразил, что король Фердинанд не остановится на завоевании Гранады, а закрепит свой успех, захватив также Африку, разбив турков и таким образом завладев всем миром.
Последний оплот мусульман, которым когда-то принадлежали три четверти Иберийского полуострова, эмират Аль-Андалус, в 1480-х годах имел полмиллиона жителей. Он увяз в мелких конфликтах с соседями-христианами и внутренней политической и клановой разобщенности. В 1482 году один из пограничных конфликтов привел к тому, что христиане захватили мусульманский город Аламу. Эта акция усилила напряженность и способствовала началу целой кампании, которую королевская власть объявила своей кампанией и развила впоследствии в движение за завоевание всей территории. Целое десятилетие эта борьба истощала силы жителей, требуя новых солдати продовольствия. Средневековые войны с мусульманами закончились более двухсот лет назад, но прежний антагонизм теперь обрел новую жизнь.
Сами по себе кастильцы не были готовы к завоеванию Гранады: у них не было достаточного количества денег, людей. оружия. Как и в других европейских государствах, армия не являлась постоянной, а набиралась на конкретную кампанию или на сезон. Силы, выступившие против Аль-Андалус, состояли из независимых блоков, поддерживаемых короной, знатью, церковью, эрмандадами некоторых городов Кастилии. Эти союзы складывались на ограниченные периоды времени и переформировывались после каждой фазы кампании. Самым удивительным было то, что кастильцы не обладали адекватной морской мощью и потому не наносили сконцентрированных ударов по крайне уязви
Фундамент
39
мому побережью; все их удары носили сухопутный харак-м-|И". Было зафрахтовано некоторое количество генуэз-< «их судов, чтобы контролировать береговую линию на । лучай вторжения из мусульманской Африки. Единствен-пни существенная морская поддержка существовала со г| ироны подданных Фердинанда, каталанцев и неаполи-ншцсв2*. Флотом галер командовал Гкльсера де Рекесенс, к< п орому принадлежал неаполитанский титул графа Три-ik iito. Участие флота было особенно существенно при осаде Малаги. «Королевский флот, — сообщал хронист, викарий из Палоса, что неподалеку от Севильи. — провел осаду Малаги большим количеством галер, судов и каравелл с уймой солдат и оружия на борту. Это было удивительное зрелище — королевские сухопутные войска стояли перед Малагой, а в это время с моря постоянную осаду держала армада кораблей»22. Война ни в коей мере не была продолжительной. скорее — как большинство средневековых войн — по была серия стычек и схваток, с затяжными интервалами. во время которых не происходило ничего и солдаты и|юсто расходились по домам— отдохнуть и переждать летнюю жару. Выдающихся битв не было23; внимание было сосредоточено на захвате конкретных городов, и конфликты носили характер кратковременных стычек, рейдов в тыл врага и осад. Периоды враждебности чередовались с периодами нормального мирного сосуществования.
Успех обеспечивался также международной поддержкой. потому что война поразила и воображение христианской Европы. Престиж короны невероятно вырос благодаря этой кампании, приобретшей статус европейского крестового похода, благословленного папой и материально поддержанного всем континентом. Фердинанд был достаточно умен, чтобы эксплуатировать религиозные мотивы. В 1481 году он заявил, что его цель — «изгнать из Испании нсех врагов католической веры и посвятить страну служению Богу». В 1485 году он заявил: «Нас подвигло на эту войну вовсе не стремление расширить наши территории или
40
Испания: дорога к империи
жадность до новой добычи». Начиная с 1482 года папы щедро выделяли средства (за счет специальной статьи налогообложения. называемой крузада или «крестовый поход», согласно которой предоставлялись особые льготы тем. кто содействовал или принимал участие в кампании). «Без этих субсидий, — сообщал флорентийский дипломат Франческо гуиччардини. несколько позже бывший представителем в Кастилии, — король не смог бы взять Гранаду». Современный историк подтверждает, что три четверти затрат короны на войну были покрыты за счет средств церкви, предоставленных папой2*. Дополнительные средства также поступали от еврейской общины Кастилии. Финансировавшие войну итальянцы, которые уже обосновались и были весьма активны в Севилье, платили за все кампании: решающую осаду города Баса, например, финансировали сорок генуэзцев из Севильи и более двадцати — из Кадиса25.
С помощью итальянских финансистов король заключил контракт со швейцарскими наемниками, пользовавшимися славой самых лучших пехотинцев в Европе. Их тактика боя вызвала восхищение у кастильского командования. Иностранные волонтеры прибывали со всей Европы, чтобы принять участие в священной войне. «Множество иностранцев. по свидетельству солдата шестнадцатого столетия. прибыли в Испанию из Франции. Италии, Германии и Англии за славой»26. Среди иностранных отрядов был один английский— из трехсот лучников, под командованием сэра Эдварда Вудвилла, брата английской королевы27. Возможно, наиболее значимая иностранная помощь в виде тяжелой артиллерии пришла из Италии и Фландрии: техника при этом обслуживалась в основном миланцами и генуэзцами. Помощь поступала регулярно с 1487года, так что к 1491 году в армии насчитывалось более двухсот артиллерийских подразделений. Пушка того времени была способна разрушить средневековые фортификационные укрепления. В конце концов была одержана победа над мусуль
Фундамент
41
манами. В первые годы борьбыу тех не было подобного оружия, но впоследствии оно появилось, и они также стали использовать его очень эффективно28.
Война создала общую цель, сплотившую народы Иберии. Этот период, последовавший за антимусульманскими средневековыми войнами, известен как Реконкиста — первая большая военная операция на земле полуострова за двести лет. Военный конфликт заставил несколько наций •Испании» забыть о своих разногласиях и признать главенство королевской власти, чей престиж посредством пропаганды сильно вырос. Каталонцы, валенсийцы и арагонцы добровольно приняли участие в борьбе, которая теоретически касалась только кастильцев. Деньги поступали от арагонской короны, от кортесов и от крузады. В 1488 году, например, кортесы Арагона в Сарагосе голосовали суммы •на войну с мусульманами»29. «Кто бы мог подумать. — замечал Петер Мартир Д’Аньера, понаблюдав за войсками христиан, — что галисиец, гордый астуриец и грубый пиренейский горец по своей воле объединятся с толедцами, с людьми из Ламанчи. с андалусийцами и будут жить вместе в гармонии и послушании, как члены одной семьи, разговаривая на одном языке и соблюдая общие законы?»30 Сотрудничество между испанцами — с упором при этом на общий язык — кастильский — создало важный прецедент для последующего объединения в войнах, экспедициях, поселениях. Испанцы плечом к плечу дрались за Гранаду и готовы были продолжать вместе сражаться в Италии, а позже — в Америке. Писатели того времени быстро восприняли это чувство общности. Среди них был Диего де Валера, который посвятил свои «Испанские хроники» «донье Изабелле, королеве Испании».
Растущее единство воинственных испанцев сопровождалось растущим стремлением дистанцироваться от народов. против которых они воевали, стремясь поработить их. Идея «крестового похода», поддержанная папой, помогала убедить воинов, что только их дело правое и что враги —
42
Испания: дорога к империи
«неверные» — не заслуживают пощады. С 1488 года многие испанские солдаты стали носить на форме кресты крестоносцев, огромный же серебряный крест (посланный Фердинанду папой) несли впереди войск. Как и во времена классических цивилизаций Греции и Рима, победители во время Гранадской кампании обращали побежденных в рабство. Обращение в рабство было известной, долгое время существовавшей в Средиземноморье практикой, принятой в войнах между мусульманами и христианами, и обычно означало временную потерю свободы, а не постоянное изменение социального статуса. Это стало существенным дополнением к не слишком развитому «домашнему рабству» (в основном оно практиковалось в отношении черных из Африки, с территорий южнее Сахары), которое существовало в позднем средневековье в Испании.
Решающим фактором, определившим поражение Гранады. стало участие самих мусульман в разгроме своего государства. Этот сюжет будет повторяться снова и снова в долгой саге об образовании Испанской империи. В 1460-х наметился серьезный раскол в правящей династии Насридов: между правителем Абу аль Хасаном Али и его сыном Мухаммедом (известным кастильцам под именем Боабдиль). Последний захватил Гранаду в 1482 году, предоставив своему отцу управлять королевством из Малаги; оба, однако, продолжали защищаться от нападений христиан. В 1483 году Боабдиль был схвачен христианами во время смелой вылазки. предпринятой им и его людьми в Лусену. «С этого события, как позже прокомментировал мусульманский хронист. берет начало разрушение нашего отечества»31. Дело в том. что Боабдиль вступил в тайный сговор с Фердинандом, чтобы сокрушить оппозицию, имевшуюся против него в Гранаде и возглавляемую тогда братом и преемником Абу аль Хасана, Мухаммедом, известным под именем Аль-Са-галь. Для многих мусульман сотрудничество с христианами не представляло собой никакой проблемы; оно было одним из средневековых способов сосуществования в Испа
Фундамент
43
нии. Фердинанд продолжил эту традицию, обещав «сохранить загоны Магомета» в городах, сданных христианам в 1480-х. С 1485 года Боабдиль, уже свободный, утвердился в квартале Гранады под названием Альбайсин и повел внутреннюю войну против приверженцев Аль-Сагаля в других частях города. Оставался ли он тайным союзником христиан или нет, большого значения не имело. Внутренний конфликт, спровоцированный им, отнял у Аль-Сагаля возможность эффективно защищать от христиан другие города Андалусии. Самой чувствительной потерей для мусульман стала Малага, которая пала в августе 1487 года после четырехмесячной кровопролитной осады, унесшей великое множество жизней. При этом в рабство было обращено практически все уцелевшее население, включая женщин и детей32.
ГЬрод Баса пал в 1489 году после того, как его правители 11 риняли выгодные для себя (а не для жителей, разумеется) условия и гарантии сохранения их собственности на земли и имущество. По той же схеме отныне развивались события в остальных населенных пунктах независимого государства Аль-Андалус. В декабре Аль-Сагаль на тех же условиях завладел Альмерией и Кадисом. Многие мусульманские правители остались в стране и сочли переход в другую веру лучшей гарантией сохранения своей собственности. Вот так. как сообщает мусульманский хронист, в году 1489 все земли Аль-Андалус в конце концов перешли в руки правителя Кастилии и стали послушны ему. Единственным местом. оставшимся у мусульман, был город Гранада и окрест-ные деревни»33. К этому году война практически закончилась. Внезапный коллапс мусульманского государства имеет лежащее на поверхности объяснение. Увидев, что дальнейшим сопротивлением ничего не изменишь, обозленный Аль-Сагаль хотел спасти хотя бы то. что можно было спасти, и в то же время жаждал наказать Боабдиля. «Он хотел отрезать Гранаду, чтобы разрушить ее так же. как было разрушено все государство»34, сообщал мусульман
44
Испания: дорога к империи
ский хронист. Сразу же после этого Аль-Сагаль и его приближенные сели на корабль и отплыли в Северную Африку.
Гранада, точно созревший плод, сама падала в руки. Силы ее были подорваны раздорами между сторонниками и противниками Боабдиля. Уже существовали контакты между Боабдилем и переговорщиками Фердинанда, возглавляемыми одним из его главных военачальников, ТЬн-сало Фернандесом де Кордоба. Зимой 1490/91 христиане начали строительство нового поселения с многозначительным названием Санта Фе (Святая Вера) на равнине в шести милях к западу от города. Именно здесь обсуждались подробности плана путешествия генуэзского мореплавателя Колумба через Атлантику. В октябре 1491 года начались переговоры о сдаче Гранады. Переговоры, тайные, в осажденном городе, со стороны христиан велись ГЬнсало де Кордобой. Правители города явно склонялись к тому, чтобы перейти на сторону построивших новое поселение, но торопить события было нельзя из боязни негативной реакции со стороны местного населения. Боабдиль. кроме всего прочего, хотел все же остаться королем, хоть и правящим под христианским игом.
Наконец в ноябре 1491 года в Санта Фе стороны договорились об условиях сдачи города. По традиции, существовавшей в средневековых войнах между христианами и мусульманами, переход городах христианам должен был осуществиться в форме капитуляции или сдачи на договорных условиях35. В обмен на сдачу города его обитателям обещали сохранение их обычаев, имущества, законов и религии. Последнее гарантировалось «на вечные времена». «Завоевания» как такового не было: мусульманам даже разрешили держать в домах оружие, кроме огнестрельного. Было договорено, что войска христиан тайно в ночь на 1 января войдут в город и займут ключевые точки. Формальную сдачу города назначили на следующий день. 2 января 1492 года. Это была пышная церемония: король и королева, одетые в мавританское платье, во главе обширной свиты при
Фундамент
45
пили ключи от Альгамбры из рук последнего мусульман-< кого короля. Четыре дня спустя новые владельцы города официально вошли в Гранаду.
Конец государства Аль-Андалус и власти мусульман на полуострове был радостно отпразднован всей христианской Европой. Но он создал и новые проблемы — например контроля. Мусульманское население скоро ощутило на себе последствия поражения: экономические и политические перемены, которые были сопряжены с прямыми нарушениями договора о капитуляции. Многие представители мусульманской элиты поняли, что жизнь под христианами для них невыносима, и перебрались в Северную Африку. I 1ерераспределение земель было поручено Иньиго Лопесу Мендосе, первому графу Тендильи и позднее первому маркизу Мондехара. Эрнандо де ТЬлавера. исповедник королевы Изабеллы, был назначен первым архиепископом. Он < )бращал местное население в христианство, действуя убеждением. выказывая всяческое уважение к арабскому языку и мавританской культуре. В религиозных обрядах использовался арабский язык. Предводитель морисков. который в юности был пажом у Талаверы. вспоминал, как архиепископ уходил в горы Гранады проповедовать и служить мессу. Ткк как органа для богослужений не было, он заставлял местных жителей играть самбру (андалусский танец), а во время мессы слова «Да пребудет с вами ГЪсподь» всегда произносил по-арабски. «Я помню это, — вспоминал мо-риск, — как будто это было вчера»36.
Сферой наибольших перемен и конфронтации стала религия, когда после 1500 года многие священники начали насаждать христианство насильственно. Политика массовых крещений поощрялась главой кастильской церкви. кардиналом Сиснеросом. Это спровоцировало незначительное возмущение в декабре 1499 года в Альбайсине. мусульманском квартале Гранады, которое было улажено только благодаря искусству людей Тендильи и Талаверы. Почти весь 1500 год и в первые недели 1501 года бунты
46
Испания: дорога к империи
вспыхивали то тут то там в разных местах на юге страны. Они поставили правительство перед серьезной политической проблемой. Некоторые, включая Тёндилью и Сиснероса, стояли за резкие меры. Сиснерос считал, что. возмутившись, мавры лишились прав на то. что было им гарантировано условиями капитуляции, и теперь должны быть поставлены перед выбором: крещение или изгнание. Он лично предпочел бы. чтобы они «были крещены и обращены в рабство, потому что в качестве рабов стали бы лучшими христианами, и навсегда воцарился бы мир»37. Фердинанд, напротив, был сторонником умеренности. «Если ваша лошадь встает на дыбы. — говорил он советникам, — вы не выхватываете меч, чтобы зарубить ее, — вы просто ее пришпориваете. Я. а также и королева, считаем, что мавров нужно крестить. И если даже они сами не станут истинными христианами, то их дети и внуки станут обязательно»38.
В следующие несколько месяцев мусульман Гранады систематически крестили: незначительному количеству позволено было эмигрировать. К 1501 году считалось официально признанным, что королевство стало государством крещеных мусульман — морисков. По закону они считались равными христианам, но им запрещалось носить оружие, и всячески подавлялась их собственная культура. В Гранаде в 1501 году был сооружен огромный костер из арабских книг, сожженных по королевскому указу39. Это был конец соблюдению условий капитуляции и конец мусульманской Андалусии. «Если король-завоеватель не держит своего слова, — жаловался арабский лидер и ученый Юсе Венегас, живший в то время в своем поместье недалеко от Гранады, — чего мы сможем ожидать от его преемников?»40 Постепенно меньшинство оставшихся мусульман оказались лишенными своей национальной принадлежности, культуры и религии: они были первыми жертвами нового, имперского подхода. Благодаря такому давлению сверху с 1501 года Гранада перестала существовать как свободное
Фундамент
47
мусульманское общество и превратилась в завоеванную территорию.
Взятие Гранады, при всех многочисленных примерах мужества и героизма, явилось — даже в большей степени, чем экспедиция на Канарские острова, — прототипом дальнейшего имперского поведения Кастилии. Эти воен-11 ые действия втянули кастильцев в длительный конфликт с их традиционным врагом и поощрили их именно на военное разрешение этого конфликта. Наметилась конфронтация культур, причем кастильцы откровенно презирали обычаи и верования побежденных. Это вызвало значительную миграцию населения: между 1485 и 1498 годами около сорока тысяч испанцев-христиан, в основном из других частей южной Испании, поселились в бывшем Гранадском эмирате. И, кроме всего прочего, взятие Гранады укрепило монархию и убедило знать, что необходимо сотрудничать со своими правителями. Наконец, все это дало возможность испанцам всех областей и сословий гордиться формирующейся нацией, к которой они все принадлежали. Крах мусульманской Гранады усилил идею христианской Испании.
У этой войны было еще одно небольшое, но важное следствие. Взятие мусульманской Гранады заставило религиозную верхушку вновь задуматься над проблемой евреев в южной Испании. С 1480 года инквизиция (основанная в этом году) собирала информацию о религиозных практиках испанцев еврейского происхождения, известных как «обращенные». После нескольких лет преследований обращенных и обвинений их в ереси41 инквизиторы, по всей видимости, почувствовали, что падение Гранады — подходящий момент для обращения евреев.
Согласно средневековой европейской традиции, обращение для евреев было бы знаком второго пришествия Христа. К тому времени в Испании осталось мало евреев. В королевстве Арагон к 1492 году осталась лишь одна четверть еврейского населения, которое жило здесь за век до этого.
48
Йспания: дорога к империи
Очень многие перешли в христианскую веру из-за преследований, другие просто эмигрировали. Богатые еврейские общины Барселоны, Валенсии и Майорки, то есть крупнейших городов, почти исчезли: в более мелких городах они либо тоже исчезли, либо сократили свою численность до крошечных размеров. В знаменитой общине города Хирона осталось всего лишь двадцать четыре налогоплательщика. это была лишь тень прежней общины. На землях Кастилии речь тоже шла лишь о выживании и постепенном истощении. В Севилье до 1390 года насчитывалось пятьсот еврейских семей: через полвека их осталось всего лишь пятьдесят. Ко времени восшествия Изабеллы на престол евреев в Кастилии было менее восьми тысяч. В 1492 году Фердинанд последовал совету главного инквизитора ТЪр-квемады. и 31 марта, будучи в Гранаде, король и королева издали эдикт об изгнании, дав евреям Кастилии и Арагона срок до 31 июля либо принять христианство, либо покинуть страну42.
В действительности «изгнание» было неполным, потому что более половины евреев Испании выбрали переход в другую веру. «Многие остались в Испании — те. у кого не достало сил эмигрировать и чьи сердца не были полны Богом», — сожалел один из современников. «В те ужасные дни, — сообщает другой. — обратились тысячи и десятки тысяч евреев»43. Общее число евреев, покинувших Испанию навсегда, было сравнительно небольшим — возможно, не более сорока тысяч, но обращение и изгнание имели значительные последствия. Они укрепили репутацию короля как христианина из христиан, который будет продолжать войну против мусульман и евреев и в конце концов освободит Иерусалим от ига угнетателей.
После таких успехов Изабелла была не склонна терпеть мусульман в своих кастильских владениях. В феврале 1502 года им был предложен выбор между крещением и изгнанием. Практически все подданные кастильской короны со Средних веков избрали крещение, поскольку
Фундамент.
49
эмигрировать было почти невозможно из-за поставленных очень жестких сроков. С их обращением ислам исчез с территории Кастилии, его продолжали терпеть лишь в королевстве Арагон. Различная политика, которую проводили в двух разных королевствах, ясно показывала, что единство в вопросах религии вовсе не являлось главным приоритетом для испанских королей в тот момент44.
Это был период безусловных политических успехов для короля Арагона, который тогда в свои сорок лет находился в самом расцвете сил. В его сердце жило желание отвоевать у Франции бывшие каталанские территории — Сер-данию и Руссильон, которые та заняла тридцать лет назад но время каталанских гражданских войн. Извлекая пользу из дипломатического альянса с Англией, заключенного в 1489 году (договор в Медине дель Кампо). Фердинанд воспользовался военной помощью англичан. К счастью, французский король Карл VIII был в тот момент нацелен на военную кампанию в Италии и с готовностью расстался с графствами, которые были мирно переданы Арагону по Барселонскому соглашению в январе 1493 года. С тех пор испанские короли безраздельно владели территорией между Гибралтарским проливом и Пиренеями. Франция в будущем вновь возникнет как главный враг Испании, и начнется длительный пограничный конфликт в Пиренеях. но главным полем раздора будет Италия, к которой мы сейчас и обращаемся.
Чтобы иметь возможность надлежащим образом вести войны в Андалусии, королевской власти приходилось изыскивать новые военные ресурсы. Хотя Кастилии и случалось действовать на море, ее никак нельзя назвать нацией мореплавателей* 45. Бесспорными пионерами здесь были португальцы, которые с начала пятнадцатого столетия проторили торговый путь в Африку, а затем и в Азию, таким об
* Испанская экспансия не в большей степени, чем португальская, объяснялась высоким уровнем развития мореходства.
50
Испания: дорога к империи
разом обеспечив себе ведущую роль в торговле специями*46. Из испанцев лишь баски и кантабрийцы на северном побережье и каталонцы на востоке столетиями общались с морем47. Кастилия, находившаяся в сердце полуострова, до обретения Севильи в середине пятнадцатого века не имела прямого выхода к крупным портам. Мусульмане были сведущи и опытны в навигации и пользовались этим, хозяйничая в Средиземноморье и угрожая берегам христианской Европы. Падение Гранады, тем не менее, дало короне возможность исправить этот недостаток — слабость влияния на море. В 1492 году королева отобрала у маркиза Кадиса его город, который в дальнейшем стал базой для кастильских экспедиций в Атлантику. В 1502 и 1503 годах она захватила Гибралтар и Картахену, отняв города у их знатных владельцев, и корона впервые получила надежный доступ к южной части Средиземного моря.
После падения Гранады тысячи солдат остались, что называется, не у дел. зато в Средиземном море для них работы хватило. Начавшаяся в Италии война стала для них широким полем деятельности. Испания в тот момент была озабочена наведением порядка в своих собственных делах, ее не занимало завоевание новых территорий, но обстоятельства складывались так, что она оказалась втянута в военные конфликты за границей, и прежде всего в Италии. Арагонская корона имела традиционные династические интересы в западном Средиземноморье. В 1458 году, после смерти арагонского короля Альфонсо Великодушного, его владения были поделены на две части: Неаполитанское королевство отошло к незаконнорожденному сыну покойного монарха, Ферранте, а корона Каталонии и Арагона — к отцу Фердинанда, Хуану. В 1476 году Ферранте же-
* Интересно, что в последних исследованиях, где авторы рассматривают морскую мощь как предпосылку мощи имперской. они вообще не упоминают об испанцах, а говорят лишь о португальцах и датчанах.
Фундамент
51
пился на сестре Фердинанда, Хуане. Этот союз означал воссоединение двух ветвей семьи. В последующие годы Фердинанд, всецело занятый испанской политикой, все же неоднократно оказывался вовлечен в дела Италии и всегда был на стороне своих неаполитанских родственников.
Как и территории, которые в конце концов стали называться Испанией и Францией, «Италия» представляла собой конгломерат маленьких государств, у которых почти не было общих интересов и разобщенных ввиду отсутствия общей культуры, языка и традиций. Она постоянно утопала во внутренних конфликтах и имела тенденцию в тягивать в них посторонних, так как северные регионы полуострова (особенно герцогство Миланское, государство. занимавшее более трети территории северной Италии) имели четкую политическую ориентацию, почти являясь частью Священной Римской империи. Самым сильным (и полностью независимым) итальянским государством была Венецианская республика. Все остальные земли, включая обширные территории, принадлежавшие папскому престолу, практически были оставлены на разграбление — как своим, так и чужим. Чужие испокон веков наводняли Италию с севера, перевалив через Альпы, и обычно потом уходили, оставляя за собой шлейф разрушений. В конце пятнадцатого столетия со стороны моря появилась еще более страшная угроза в лице Османской империи и ее североафриканских союзников, совершавших рейды на побережье Адриатики и западного Средиземноморья. Но пламя настоящей продолжительной войны раздула Франция. Ее молодому королю Карлу VIII едва исполнился двадцать один год, его одолевали странные фантазии и честолюбивые планы. Он предъявил претензии на трон Неаполя. В августе 1494 года во главе двадцатидвухтысячной армии Карл VIII перешел через Альпы и вторгся в Италию. Заключив несколько союзов, прежде всего с герцогом Миланским, он в декабре был уже в Риме, где папа оказался бессилен оказать ему сопротивление.
52
Испания: дорога к империи
В феврале 1495 года французы вошли в Неаполь под приветственные крики толпы. Король Ферранте II был совершенно бессилен.
Начиная с 1494 года Фердинанд Арагонский неустанно старался сформировать международный дипломатический альянс против Франции. Столь быстрое вторжение французов на территорию, которая прежде принадлежала его семье, заставило его подумать о защите итальянских государств. Плодом долгих переговоров явилась Лига, подписанная в Венеции в марте 1495 года — между папой, императором. Венецией, Миланом и Испанией — «За мир и спокойствие Италии». Тем временем в декабре Фердинанд послал корабли и солдат под командованием адмирала ГЬльсера де Рекесенса в свое королевство Сицилию, а весной 1495 года — добавил к ним новый контингент числом две тысячи человек под командованием ГЬнсало де Кордобы. К июню испанские войска перебазировались в Калабрию, где их задачей было помочь Ферранте в войне с французами. Король Франции к тому времени отошел на север, оставив десять тысяч солдат защищать свои завоевания в Неаполе. В последующих военных действиях против французов кастильские войска показали себя с наилучшей стороны. и ГЬнсало де Кордоба заслужил у подчиненных прозвище Великий Капитан. К концу 1496 года неаполитанцам и кастильцам совместными усилиями удалось отбросить французские войска, но Ферранте в этой операции погиб, и трон перешел к его дяде, Федериго. Это был пятый из монархов, сменивших друг друга на троне за последние три года, и он не оправдал надежд подданных на стабильное правительство в королевстве, которое неостановимо погружалось в хаос. В начале 1497 года между двумя иностранными воюющими сторонами, Францией и Испанией, было заключено перемирие, а в ноябре его подтвердили послы государств в кастильском городе Алькала де Энарес. Это был намек на план двух держав занять Неаполь и поделить его.
Фундамент
53
Карл VIII умер в результате несчастного случая в Амбуа-зе во Франции в апреле 1498 года*. Его преемник, Людовик XII, не отказался от притязаний на Неаполь, но поставил себе и новую цель: обладание графством Миланским, на которое, как он полагал, имел право претендовать по линии своей бабушки. В 1499 году французы вторглись в Милан, но испанцы держались в стороне. Вместо этого они небольшим военным контингентом в декабре 1500 года помогли венецианцам против турок, напавших на Кефалонию. Экспедиция, возглавленная 1Ънсало де Кордобой и состоявшая из восьми тысяч вооруженных пехотинцев и трехсот кавалеристов, на четырех военных кораблях и многочисленных транспортных судах отплыла из Мессины в сентябре 1500 года, направляясь к восточному Средиземноморью40. В Занте к ним присоединился французский корабль, а затем большая часть венецианского флота с десятью тысячами людей. Основной корпус турецкой армии поспешно отошел, но войска христиан осадили Кефалонию. Их главным достижением стало взятие плохо защищенной крепости Святого Георгия. В этот момент Испания сделала новый важный политический шаг.
11 ноября 1500 года договором в Гфанаде представители Франции и Испании скрепили свое соглашение (как они уже сделали это неформально три года назад) о разделе Неаполя между двумя странами. Это явилось неизбежным последствием как политической нестабильности Неаполитанского королевства, так и противоречащих друг другу династических претензий двух сторон, подписавших договор. В следующем году соглашение признал папа, чье разрешение было необходимо, так как формально он являлся феодалом, владеющим Неаполем. Итальянские писатели, естественно, отзывались об этом решении с горечью. Великому Капитану оно тоже не нравилось, а испанским дипломатам при иностранных дворах пришлось туго, когда они
* Он ударился головой о низкую притолоку двери.
54
Испания: дорога к империи
попытались обосновать и защитить такой шаг своего правительства. Тем не менее французские войска под командованием Д’Обиньи вошли в Неаполь в июле 1501 года из Милана, а испанские—под командованием ГЪнсало де Кордобы — с юга. Неаполь сдался без боя. короля Федериго выслали во Францию. Его сын. Ферранте, герцог Калабрийский. храбро защищавший от испанцев город Торанто. сдался в марте 1502 года и был отправлен в ссылку, в королевство Валенсия, где его встретили с почестями, подобающими его сану*.
Победители, конечно же, вскоре поссорились между собой, и запланированная оккупация Неаполя превратилась в настоящую войну между французами и испанцами. Следующие два года стали историческими для эволюции испанской империи. Впервые полноценные сражения велись кастильскими войсками за пределами Иберийского полуострова. Случались моменты чисто средневекового показного блеска, как в знаменитом поединке семи французских воинов с семью испанскими у стен города Трани в 1502 или 1503 году. Тысячная толпа наблюдала за турниром, а судить о том. кто победил, было доверено венецианскому наблюдателю. Самым славным рыцарем у французов был знаменитый шевалье Байярд. le chevalier sans peur et sans reproche**. ay испанцев—Диего ГЬрсиа де Паредес. В конце поединка противники обнялись. Это было время, когда огнестрельное оружие еще широко не использовалось, а средневековые благородство и честь еще что-то значили.
А кровавая сущность войны проявилась в важнейших битвах, в которых в первые месяцы французы имели неоспоримое преимущество. В декабре 1502 года войска
* Он жил в Ксативе, и в 1526 году женился на ГЬрмине де Фуа (бывшей жене Фердинанда Католического) и был назначен номинальным вице-королем Валенсии, умер в 1559 году.
** Рыцарь без страха и упрека (фр.)-
Фундамент
55
Д'Обиньи разбили кастильцев под Террановой в Калабрии. Но несколько месяцев спустя, 28 апреля 1503 года, войска Великого Капитана одержали победу при Сериньо-ле, а в мае триумфально вошли в Неаполь. Французы укрепились в ГЬэте и из Милана послали армию под командованием Де Тремолля, чтобы вернуть себе Неаполь. В последние месяцы 1503 года имела место серия столкновений французов с испанцами на берегах реки Г&рельяно. Все закончилось отходом французских войск после решающей схватки 28 декабря. Много лет спустя французский солдат Брантом посетил места, где погиб его отец. «Был вечер, — писал он. — ближе к закату, когда тени кажутся призрачней и таинственнее, чем в другое время суток, и мне казалось, что храбрецы — французские солдаты, которые полегли здесь, — поднялись, восстали из могил, чтобы говорить со мной»49. Французам не удалось удержаться, и в конце концов их гарнизон в Псэте сдался в январе 1504 года. В марте Франция подписала официальный договор, согласно которому Фердинанд Арагонский признавался суверенным властителем всего Неаполя.
Опыт войны в Италии заложил фундамент военной репутации Кастилии. Испанское военное искусство получило высокую оценку от скупого на похвалы Макиавелли в его •Искусстве войны». В свою очередь, Диего де Салазар, сражавшийся под командованием Великого Капитана, подражая Макиавелли и частично воспользовавшись его текстом. написал свой «Трактат о военном искусстве», первый современный кастильский трактат об этом предмете. Следствием нескольких значительных сражений с французами в Италии явилась целая серия трактатов, написанных кастильцами о своих героических подвигах. Их победы утвердили достоинство военной профессии и создали легенду о ссастильском военном превосходстве50. Легенда, разумеется, основывалась на опыте длительного конфликта между французами и испанцами в Италии. В центре внимания, конечно, была кровавая битва при Равенне в апреле 1512 года.
56
Испания: дорога к империи
Французы понесли жестокие потери, но, по сути дела, это была их победа, она стоила жизни пяти тысячам испанцев, кроме того, были взяты в плен командующий Фердинанд Педро Наварро* и неаполитанский маркиз Пескара. Король утешался отзывами заслуживающих доверия свидетелей: «эта битва научила французов бояться испанцев»81. Кастильцы, безусловно, укрепили свою военную репутацию52 и продолжали укреплять ее и в дальнейшем. Когда парламент Каталонии выразил удовлетворение присоединением Неаполя к Арагону, король Фердинанд твердо напомнил каталонцам. что они-то не внесли в эту победу никакого вклада и вся слава принадлежит солдатам Кастилии.
Благодаря превосходящим человеческим ресурсам Кастилия. бесспорно, играла главную роль в военных операциях Испании. Однако победы кастильцев были бы невозможны без помощи других испанцев. Вклад каталонцев, например, трудно переоценить. Пока велась кампания в Неаполе. Фердинанд вернулся в Барселону в апреле 1503 года, после восьмилетнего отсутствия. Встав во главе небольшой армии, он отправился на север—на помощь небольшой крепости Сальсес. осажденной французами. Армия состояла в основном из каталонцев53, но была значительно усилена кастильскими войсками. В одержанной в октябре победе — французам пришлось уйти отСальсеса—несомненно, присутствовал и значительный вклад каталонцев.
Кастильцы использовали достижения предшественников, набираясь военного опыта54. Главные новшества в европейском военном деле пятнадцатого столетия касались фортификации и реформ в пехоте, пионерами в которых были швейцарцы. Великолепные результаты, показанные
* Король Фердинанд не выкупил наваррского генерала (1460-1528). и в отместку тот отказался от своих поместий и лояльности королю и поступил на службу к французам. В последующей кампании в Италии, однако, он был схвачен испанцами и посажен в тюрьму в Неаполе, где и умер.
Фундамент
57
швейцарскими наемниками в войне с Гранадой, кажется, убедили Фердинанда переделать свою пехоту по швейцарскому. Декреты 1495 и 1496 годов заложили фундамент этих усовершенствований. Гражданское население призывалось поддерживать общественный порядок: в 1495 году вышло распоряжение: <каждому. независимо от звания, иметь подходящее оружие для защиты и нападения». Весной 1497 в армии были введены пики, а войско разбито на терции (tercios) — пехотные подразделения с особыми задачами, которые определились в течение следующих нескольких лет во время военных действий в Италии*. Одновременно армию стали вооружать мушкетами (аркебузами), что свидетельствовало о новой роли, предназначавшейся пехоте в сражении. ТЬм более, что опыт Гранады вдохновил кастильцев на использование в Италии тяжелой артиллерии, которую французы тоже с успехом применяли. Но в пределах Иберийского полуострова мало что существенно изменилось в тактике ведения войны. Нельзя сказать, что на территории Испании произошла революция в военном деле** ss.
Если гранадские войны явились первым шагом Испании к империи, то итальянские, безусловно, стали первым шагом к международной экспансии. Испанцы владели Италией следующие три столетия, что имело значительные последствия для истории этого полуострова. Несмотря на уже существовавший Гранадский договор. Испания пришла в Италию еще не империей — покорительницей народов. Испанские летописцы шестнадцатого столетия с гордостью сообщают о «завоевании» Неаполя. В 1506 году поэт взволнованно восклицает:
* ТЬрсио (терции) официально не существовали до 1536 года: см. главу 4.
** Все свидетельства о радикальных военных переменах исходили из Испании, Италии. Нидерландов и Франции. Признаюсь, не вижу оснований включать Испанию в этот список.
58
Испания: дорога к империи
Мы. земли покорив, владеем ими К тому же мы еще и мореходы. Мы бороздим неведомые воды. Мы так сильны, что мы непобедимы56.
Пропагандисты военной мощи Испании предпочли забыть о том, что сначала именно неаполитанцы пригласили испанцев, и именно благодаря им испанские победы стали возможны. Кастильские солдаты помогли неаполитанским союзникам в войне против Франции, и самые крупные сражения кампании испанцы провели не против итальянцев, а против французов. Много лет спустя, в 1531 году, парламент Неаполя напомнил тогдашнему правителю, императору Карлу V, что «без помощи неаполитанцев французская армия никогда не была бы отброшена и разбита»57. Фердинанд колебался, проявлять ли и дальше активность в отношении Италии. Когда в марте 1504 года посол в Риме написал королю, предлагая отправить войска, находившиеся в Неаполе, на север «с целью освобождения Италии» от французской оккупации. Фердинанд в ответном письме признал. что «идея хорошая, но ее осуществление не будет способствовать скорейшему мирному договору»58. В том же месяце Франция признала суверенность власти Фердинанда над Неаполитанским королевством, которое доказало свою политическую нестабильность и неспособность самому управлять своими территориями. С этого момента королевство стало династическим владением Фердинанда59. Оно управлялось вице-королями, но принадлежало лично королю, а ни в коем случае не «Испании». Оно даже не было собственностью арагонской короны и оставалось, как и королевство Сицилия, автономной территорией, на которой правил непосредственно король80.
Спустя год после падения Гранады Фердинанд послал своего человека в Северную Африку, чтобы изучить тамошнюю военную обстановку. Хронисты наивно предположили. что Фердинанд горит желанием распространить свою
Фундамент
59
империю на заморские мусульманские территории. Современник, Петер Мартир, прокомментировал это так: «Он одержим идеей завоевания Африки». Возможно, у короля и возникали подобные мысли, но минуло несколько лет после падения Гранады, а король не предпринял никаких агрессивных действий против Африки. Его продолжала заботить мусульманская угроза, и упоминания о намерении отправиться в подобие крестового похода встречаются в его письмах к послам и другим монархам, но этим планам не суждено было воплотиться в жизнь. Королеве Изабелле, более набожной и находящейся в большей зависимости от духовенства, очень импонировала идея «крестового похода». В завещании она просила своих наследников «всецело посвятить себя завоеванию Африки и войне с мусульманами за торжество христианской веры». На это, однако, не было средств. К моменту смерти королевы в 1504 году ее правительство не совершило никаких поползновений в сторону Африки. В период, последовавший сразу за взятием Гранады, некоторые города на побережье Северной Африки были даже заинтересовалы в налаживании отношений с победившими испанцами. В Мерс-эль-Кебире и соседнем городе Оране имелись мусульманские лидеры, которые согласились бы отдать города под власть испанцев61.
Когда закончилась война в Неаполе, те, кто давно заглядывался на Африку, решили, что час пробил62. Португальцы уже целое столетие как утвердились на побережье Северной Африки (они обосновались в Сеуте в 1415 году), так что Кастилии путь в ту сторону был закрыт. Однако имелись неплохие шансы для попытки проникнуть на Средиземноморское побережье. Защита торговцев от корсаров, соблазн золотом, привезенным через Сахару, — все это были резоны вполне убедительные. В 1495 году папа Александр VI. продолжая проводить политику распределения королевств нехристианского мира среди морских католических держав, подтвердил права Испании на территории восточнее Марокко. Первым шагом испанской экспансии
60
Испания: дорога к империи
в Северной Африке была осуществленная с королевского соизволения оккупация герцогом Мединой-Сидонией маленького, полузаброшенного городка Мелила в 1497 году. Впоследствии Фердинанд согласился оплачивать небольшой гарнизон для защиты занятого города. Он также поддерживал маленькие экспедиции в Северную Африку, организуемые губернатором Канар Алонсо де Луго.
Одним из ярых поборников священной войны с иноверцами в Африке стал архиепископ Толедский и примас Кастилии Франсиско Хименес де Сиснерос. Этот суровый реформатор-францисканец был исповедником королевы. Когда в 1495 году Сиснероса сделали архиепископом, он немедленно начал проводить реформы и направил всю свою энергию на борьбу с иноверцами. Он нанял венецианского капитана Джеронимо Вианелли. поручив ему рекогносцировку побережья Северной Африки. Во главе войск, набранных в Испании и частично отозванных из Неаполя, в августе 1505 года Сиснерос лично возглавил бросок через пролив, из порта Малага, на маленький африканский город Мерс-эль-Кебир. В экспедиции участвовало приблизительно десять тысяч человек, но особенно стараться им не пришлось. Жители берберских поселений на побережье легко меняли свои убеждения в зависимости от политической ситуации, и командующий гарнизоном Мерс-эль-Кебира в сентябре решил сдать город явно превосходящим силам испанцев*33. «Африка. Африка—для короля Испании, нашего единственного господина!» — говорят. кричали солдаты. Мерс-эль-Кебир оказалось легко захватить. но труднее удержать, так как он находился далеко от военных баз христиан и регулярно подвергался нападениям берберов из близлежащего Орана. Но захват города, безусловно, вызвал мощный эмоциональный подъем в Кастилии. Андалусец ГЬнсало де Айора. военный и летописец, полагал, что это только начало: «Если так пойдет дальше, скоро вся Африка будет завоевана, сдастся без боя, и все из-за вражды между самими мусульманами»64.
Фундамент
61
Вторую экспедицию Фердинанд финансировать не смог, но средств хватило на операцию меньшего масштаба, которая завершилась в июле 1508 года захватом поселения Велес де Гомера. Сиснерос тем временем предложил передать весь доход от своей епархии, второй по богатству в христианском мире после Римской, в распоряжение короны. Услыхав об этом. Фердинанд ответил, что «был бы рад и почел бы это за неоценимую услугу», одновременно позволив себе реплику в сторону, послу в Риме: «С уверенностью можно сказать, что кардинал просто горит желанием развязать войну с иноверцами»65. Усилия кардинала начать настоящий крестовый поход вылились во впечатляющую экспедицию, оплаченную и возглавленную им лично. В середине мая 1509 года войска переправились через пролив.
Более двадцати тысяч человек были перевезены на другой континент на нескольких сотнях транспортных средств. Через сорок восемь часов целая армия пристала к берегу неподалеку от Мерс-эль-Кебира. Ею командовал ветеран итальянских войн, наваррец Педро Веретерра, граф Оли-вето, известный среди кастильцев как Педро Наварро. Семидесятитрехлетний кардинал сопровождал армию. Перед кардиналом несли большой серебряный крест его епархии, сам он ехал на муле вдоль рядов своих войск и призывал солдат победить или умереть за веру. Целью экспедиции был город Оран с более чем двенадцатью тысячами жителей и, по словам очевидцев, «весь белый, как голубка», с выбеленными домами, вытянувшимися вдоль побережья, — «райские сады на склонах холмов»66. Как и в случае с Гранадой, задачу испанцам облегчило предательство одного из хозяев города, который открыл ворота Сиснеросу67. К ночи 17 мая испанские войска взяли город, причем захват сопровождался массовым избиением беззащитного мирного населения. По собственным подсчетам испанцев (которым в свете их упоения победой, пожалуй, можно верить), они потеряли тридцать человек, а убили при этом четыре тысячи. Сиснероса убедили не осуществлять его намерения
62
Испания: дорога к империи
захватить также и соседний город Тлемкен, и через неделю кардинал вернулся в Испанию.
Военные действия возобновились в январе 1510 года, когда король поручил Педро Наварро возглавить поход на небольшой город Буги. Наварро с четырьмя тысячами человек взял город 5 января. В том же месяце ему удалось «убедить» правителя Алжира (город с населением двадцать тысяч жителей) отдать Алжир под протекторат Испании. Чтобы обеспечить выполнение достигнутого соглашения, небольшой испанский военный контингент был оставлен на острове, смотрящем прямо на Алжир. 25 июля все того же 1510 года Наварро захватил город Триполи, лежащий восточнее на побережье, причем его защитники понесли большие потери. Очень логично было присоединить этот город к королевству Сицилия, что, безусловно, способствовало бы укреплению безопасности последнего. Но серия удач прервалась в августе, когда попытка армии Наварро и войска Гкрсиа де ТЪледо с моря захватить остров Дьерба закончилась катастрофой. Солдаты взяли с собой недостаточно питьевой воды и не выдержали палящего летнего солнца. Те, кто не умер от жажды, погиб от рук мусульман. Некоторым удалось спастись, хотя большая часть утонула, когда четыре корабля попали в шторм. В общей сложности погибло четыре тысячи человек68.
С практической точки зрения испанское присутствие на северном побережье Африки не имело большого смысла. Захват нескольких городов удовлетворил архиепископа Толедского, жаждавшего крестового похода, но поселенцев за войсками последовало немного, в то время как Фердинанд хотел бы заселить некоторые города исключительно христианами с Иберийского полуострова. Более того, солдаты на постое в африканских городах всегда находились в крайне уязвимом положении. В 1515 году, например, Фердинанду пришлось прислать три тысячи человек с Майорки, чтобы защитить Буги от нападения чет
Фундамент.
63
верых устрашающих турецких братьев-мореплавателей, возглавляемых Арухом и Кайр аль-Дином (последний от христиан получил прозвище «Барбаросса», то есть Рыжебородый). Кайр аль-Дин обосновался в Алжире, а позже распространил свое господство на основные города Средиземноморского побережья.
Летописцы с гордостью называли Оран и другие гарнизоны доказательством мощи Испании и империи. Владение несколькими разбросанными по южному Средиземноморью точками удовлетворяло давнее желание испанцев «отомстить» чуждому народу, который в течение нескольких веков господствовал на Иберийском полуострове и угрожал христианской Европе. Кроме того, впервые в истории Кастилии было доказано, что линию обороны собственных территорий можно с успехом выстроить и на море. «Африка» — понятие, которое до сих пор играло незначительную роль в испанском менталитете, теперь стала ассоциироваться с новыми рубежами, привлекавшими и волновавшими кастильцев. «Африканская мечта» прочно вошла в сознание жителей испанской империи69. И все-таки это была только мечта — иллюзия власти, ее слабый аромат. Испанское влияние чувствовалось лишь в тех мусульманских городах, где стояли испанские войска. Завоеватели не могли опереться на местное население даже в смысле пополнения запасов продовольствия, а их желание навязать побежденным Евангелие было несбыточной мечтой. Из-за нехватки кораблей испанцы также не могли контролировать и воды, омывающие берега Африки.
Несмотря на поглощенность Фердинанда делами в Италии, он был сильно озабочен и поддержанием своей власти на полуострове. В январе 1502 года его дочь Хуана прибыла из Нидерландов в сопровождении своего мужа эрцгерцога Филиппа Габсбурга, с которым сочеталась браком в Лилле в 1496 году. Хуана и Филипп посетили кортесы в ТЬледо и Сарагосе, где им принесли присягу как наследии-
64
Испания: дорога к империи
кам испанского трона. Они вернулись в Нидерланды весной 1504 года. Несколько месяцев спустя, со смертью королевы Изабеллы, династическое право на управление Арагоном было утрачено. Итак, не успел Фердинанд стать правителем Неаполя, как перестал быть правителем Кастилии. Чтобы не остаться ни с чем, он начал переговоры о вступлении в брак с племянницей французского короля ГЬрми-ной де Фуа. Бракосочетание состоялось в марте 1506 года в Вальядолиде. Шесть недель спустя Хуана и Филипп прибыли на Иберийский полуостров как правители Кастилии. В сентябре Фердинанд и ГЬрмина отплыли в Неаполь, где через несколько недель король получил сообщение о внезапно й смерти Филиппа. Королевская чета стала готовиться к отъезду из Неаполя и отплыла в июне 1507 года.
Первой остановкой на их пути был город Савона, недалеко от ГЬнуи. где произошла историческая четырехдневная встреча с королем Франции Людовиком XII. Фердинанда сопровождал Великий Капитан, а Людовика — Д’Оби-ньи. Главным действующим лицам неаполитанской войны удалось мирно побеседовать. Прибыв наконец в августе в Кастилию, Фердинанд убедился, что его дочь Хуана, убитая горем после смерти мужа, очень больна. В октябре 1510 года кортесы Кастилии признали его право управлять королевством от имени дочери. Это был трудный для короля период. Его омрачило и то, что ГЬрмина не смогла родить ему сына. Ее вклад выразился в присоединении к землям мужа ее родной Наварры, маленького государства в западных Пиренеях, между Францией и Испанией.
Фердинанд мог претендовать на трон Наварры через первую жену своего отца. Бланш. После смерти отца, в 1479 году, королевство перешло к сводной сестре Фердинанда Элеанор, жене французского магната Гастона де Фуа. а через ее наследников — в руки влиятельной семьи Альбрё. Обе семьи (де Фуа. из которой как раз происходила жена Фердинанда ГЬрмина. и Альбре), таким образом, имели основания претендовать на трон. Когда ГЬстон де Фуа был убит
Фундамент
65
в битве при Равенне в Италии в 1512 году. Фердинанд немедленно заявил о притязаниях—от имени жены и от своего собственного имени. Хотя правители Наварры по своей культуре были скорее французами, чем испанцами, королевство с конца пятнадцатого столетия находилось в сфере влияния Кастилии. Франции тем не менее в тот период была необходима Наварра, для защиты границ от вторжения испанцев. После того как Фердинанд заключил договор с Англией, десять тысяч английских солдат под командованием графа Дорсета в июне 1512 года прибыли в порт Лос Пасахес, чтобы принять участие во вторжении. Эта акция давно планировалась. Молодой английский король Генрих VIII приходился Фердинанду зятем с 1509 года, когда он женился на Катерине Арагонской, вдове его брата, принца Артура. С 1511 года Фердинанд занимается приготовлениями к тому, что он называл «войной с сарацинами». ЛюдовикХП французский сардонически замечал: «Под сарацином он имеет в виду меня»70. В июле 1512 английские войска ждали в Рентерии, в Стране басков, сигнала к нападению. Однако Фердинанд пересмотрел приоритеты и решил, что вопрос о наследовании трона Наварры ждать не может.
В июне король собрал в 1уипускоа небольшое войско: тысяча рыцарей из кастильской знати, две тысячи пятьсот кавалеристов, шесть тысяч пехотинцев, двадцать артиллерийских орудий71. Еще три тысячи пехотинцев и четыреста кавалеристов обещали предоставить города Кастилии. Эти силы были объединены под командованием герцога Альбы Фадрике ТЬледского*. Филолог Небриха, верный слуга короны, следовал в арьергарде войск, чтобы описать их будущие победы. Фердинанд надеялся, что англичане ему помогут. Но когда Дорсет понял, что акция имеет целью не южную Францию, как предполагалось ранее, а Наварру.
* Отец Гарсиа де Толедо и дед герцога Альбы, служившего при Филиппе II.
66
Испания: дорога к империи
он отказался вмешаться и стал готовиться к возвращению домой. К счастью для Фердинанда, самим своим присутствием англичане приостановили французов, что облегчило ему кампанию. Под тем предлогом, что наваррцы отказались разрешить его войскам пересечь свою территорию и объединились с Францией. Фердинанд отдал приказ своей армии двинуться на Наварру. Войска пересекли границу 21 июля. Маленькое, практически беззащитное гористое королевство почти не оказало сопротивления. Королевская семья — Альбре, бежала во Францию, а 24 июля столица Памплона сдалась. Успех кампании был не исключительно кастильским, так как архиепископ Сарагосы собрал в Арагоне армию из трех тысяч пехотинцев и четырех тысяч кавалеристов, с которыми 14 августа осадил ТУделу. ГЪрод сдался через месяц.
Теоретически конфликт возник из-за династических споров, и Фердинанд сначала был настроен решить его путем переговоров. Но. увидев, что это невозможно, он объявил эту кампанию «завоеванием короны» и присвоил себе титул короля Наварры. 28 августа группа нотаблей Наварры собралась в Памплоне и принесла Фердинанду клятву верности. В ноябре французский претендент на наваррский престол, Жан Д’Альбре, вошел на территорию Наварры со своими войсками, но ему не удалось выбить оттуда кастильцев. Сопротивлявшиеся ранее жители Наварры в отсутствие приверженцев Д’Альбре смирились с неизбежным и в марте 1513 году принесли клятву королю Арагона. Чтобы удостовериться в своей полной и окончательной власти над королевством, в 1514 году Фердинанд послал войска через Пиренеи и занял небольшой район Французской Наварры, который был оставлен испанцами после смерти короля. В июне 1515 года в кортесах Бургоса Фердинанд объявил о присоединении Наварры к Кастильскому королевству. отказавшись от альтернативы объединить ее с Арагоном. Политические последствия для Наварры были минимальными. В действительности она никогда не была ни
Фундамент.
67
- завоевана», ни «аннексирована» и сохранила свою автономию во всех смыслах. Единственным значительным изме-11ением стала смена правящей династии. Впоследствии 11аварре удавалось сохранять независимость во всех прак-гических вопросах, и даже налоги, взимаемые на ее территории. в основном поступали ее правящей элите, а не в ка-с тильскую казну72.
Но в Наварре по-прежнему было неспокойно из-за знати и некоторых общин, находившихся в оппозиции к режиму. Небольшой контингент кастильских войск был размещен в Памплоне, чтобы защитить город от возможных । (абегов с территории Франции. После смерти Фердинанда в 1516 году когда-то изгнанные из Наварры сделали попытку вернуть королевство, но план не удался, и регент Кастилии, кардинал Сиснерос, принял жесткие меры против мятежников. Замки оппозиционеров были разрушены, и числе прочих — замок семьи Хавиер. Отпрыск этой семьи. Франсиско, которому во время этих событий было все-। о десять лет. наблюдал за тем, как работники разбирают его родовое гнездо73. Его братья жили во Франции, будучи высланы из родной страны, и пять лет спустя приняли участие во вторжении в Наварру. Они осадили Памплону, и одним из защитников города был Игнатиус Лойола, молодой баскский дворянин. После полученного в бою ранения ему пришлось распрощаться с военной карьерой. Игнатиус провел несколько последующих лет своей жизни в путешествиях. и в 1528 стал студентом Парижского универси-пта. ГЬд спустя он перебрался в «общежитие», где жили все студенты, и там познакомился с Фернандо Хавиером. студентом того же университета с 1525 года. Эта дружба несколько лет спустя привела к основанию в Париже ордена иезуитов, имевшему эпохальные последствия для развития португальской и испанской империй.
До своей смерти в 1516 году католический король, казалось, успел заложить основу будущего испанского величия. Кастильские историки никогда не сомневались в этом.
68
Испания: дорога к империи
«Фердинанд, — писал священник Клаудио Клементе в своем «Трактате о христианстве и политике» (1636). — заложил фундамент структуры нынешней Испанской империи»74. Он наметил линии будущей международной политики: сдерживание французской экспансии (как в Италии, так и в Пиренеях), доминирование в западном Средиземноморье, контроль над исламом. Присоединив Руссильон и Наварру, он обеспечил безопасность северных границ на полтора столетия. В Средиземноморье, где правители Арагона уже владели Сардинией и Сицилией с 1409 года, приобретенное господство еще и над Неаполем сделало Испанию самым влиятельным государством южной Европы.
Испания не была обязана ни одним из этих приобретений неуемной жажде захвата новых территорий. Как с Неаполем. так и с Наваррой, решающим фактором явилось наследственное право на трон, а правящие классы королевств немедленно согласились с притязаниями Фердинанда. Иногда высказывают мнение, что секрет успеха — формирование на этом этапе «испанцев» как нации. Стремление к экспансии заморских земель, однако, никогда не диктовалось потенциалом Испании как «государства единой нации»*. Население территорий, объединенных общим именем «Испания», не представляло собой единой нации вплоть до восемнадцатого столетия. Эти отдельные друг от друга государства не обладали амбициями, необходимыми для имперского роста. Экспансия — всегда предприятие,
* См. мнение Томаса Брейди. Ссылаясь на других ученых, он утверждает, что «все склонны согласиться, что важнейшим действующим лицом (в стремлении к империи за границей) было государство европейских наций (ТГасу. р. 120). Это заключение не может быть приложимо к важнейшим ранним колониальным империям нового времени, таким как Испанская. Упорное восприятие европейской политической власти. как предпосылки европейской экспансии вписывается в стандартную марксистскую парадигму о так называемом переходе от феодализма к капитализму.
Фундамент
69
требующее сил многих участников, достижимое только в результате объединения ресурсов. В Европе шестнадцатого столетия при отсутствии национальных государств колониальные завоевания были делом, требующим скорее международного сотрудничества, чем напряжения сил отдельной нации.
Фердинанд, надо признать, очень способствовал налаживанию связей с соседями. Два аспекта его деятельности заслуживают особого упоминания.
Во-первых, как и Габсбурги в Вене, он систематически использовал брачные союзы для достижения политических целей. Устроенные Фердинандом браки имели неоценимое значение д ля последующего накопления территорий Испанской империи. Как признавал историк-иезуит Хуан де Мариана спустя столетие. «Империи растут и расширяются благодаря бракам. Всем известно, что если Испания стала такой огромной империей, этим она обязана как успехам своего оружия, так и бракам своих правителей, бракам, которые принесли ей множество провинций и даже весьма обширных государств»78. Были заключены союзы с Ткодо-рами в Англии: согласно договору в Медине дель Кампо в марте 1489 года инфанта Катерина вышла замуж за принца Артура, сына Генриха VII. Предпринимались попытки прочного союза с Португалией: в 1490 инфанта Изабелла сочеталась браком с принцем Альфонсо, но молодой муж скоро умер, и принцесса снова вышла замуж в 1497 году за принца Мануэля. Налаживались связи с династией Габсбургов: как нам уже известно, в октябре 1496 года в Лилле (Нидерланды) инфанта Хуана вышла замуж за эрцгерцога Филиппа Бургундского («Красивого»), сына императора (Священной Римской империи Максимиллиана I. В апреле в Бургосе инфант Хуан сочетался браком с эрцгерцогиней Маргаритой, сестрой Филиппа. Сложные матримониальные планы, как правило, приводили к печальным послед-< твиям из-за ранних смертей, самой трагичной из которых была смерть принца Хуана, который скончался в октябре
70
Испания: дорога к империи
1497 года, не оставив после себя потомства. Тйким образом. у короля и королевы не оказалось прямых наследников по мужской линии. Затем в 1498 году в родах умерла инфанта Изабелла; а ее сын. который, если бы он выжил, унаследовал бы трон всех иберийских королевств, умер спустя два года. Была сделана новая попытка закрепить союз с Португалией: Мануэль в 1500 году женился на Марии. которая была четвертым ребенком Фердинанда и Изабеллы. Она тоже умерла рано, в 1517 году, родив ребенка, следующего короля Португалии. Затем Мануэль женился на старшей дочери Хуаны. Элеанор. В результате этой непрерывной серии союзов Испания, кажется, не выиграла ничего. Однако цепочка браков наконец-то привела к появлению наследника мужского пола. Это был сын Хуаны, Шарль ГЬнтский. Сами же заключенные браки стали надежной основой испанских притязаний на португальский трон в последние десятилетия шестнадцатого века.
Во-вторых. Фердинанд раньше всех остальных европейских правителей стал налаживать постоянные дипломатические контакты. Когда после смерти ГЬнриха IV Кастильского в 1474 году Изабелла осталась главной претенденткой на трон, последующие войны с Португалией вынудили Фердинанда и Изабеллу поддерживать связи с широким кругом возможных союзников. Это можно было сделать только через агентов, перемещавшихся по всей Европе и иногда останавливавшихся в тех местах, к которым они были «приписаны»76. Обычно это поручалось знатным дворянам или высшему духовенству, но случались и ученые, как. например, летописцы Алонсо де Па-ленсия и Эрнандо дель Пульгар или поэт 1Ъмес Манрике. Фердинанд был одним из основателей системы европейской дипломатии77. Он распространил институт послов — практику, до того принятую лишь среди итальянских городов-государств и призванную наладить нормальные взаимоотношения между национальными государствами. К 1490-м годам корона имела постоянные
Фундамент
71
дипломатические представительства в Лондоне, Брюсселе, Священной Римской империи (Германия), а также в папском Риме и различных итальянских городах, прежде всего в Венеции, Милане и Генуе. Всегда помня о необходимости союзников. Фердинанд неустанно использовал пропаганду и дипломатию, чтобы проводить свою политику. Во время Гранадской кампании он позаботился о том, чтобы другие государства были осведомлены о конфликте, и с благодарностью принимал амуницию и солдат, присланных императором. Королева даже провела небольшую «экскурсию» вокруг осажденного города для французских послов78. Дипломатические контакты с другими нациями были важнейшей частью имиджа монархии не только в Европе, но также и среди мусульманских государств Средиземноморья. Так как Фердинанд являлся главой нескольких государств, в качестве своих агентов он использовал знать из всех этих стран. Кастильцы, андалусцы, галисийцы, баски, каталонцы, арагонцы, валенсийцы, сардинцы, сицилийцы и неаполитанцы служили ему в качестве дипломатов79. Благодаря широкому культурному охвату и разнообразию языков послам удавалось преодолеть коммуникационные барьеры, особенно если они умели изъясняться на латыни (последнее часто оказывалось необходимым в германских землях). Они принадлежали к разным нациям, но служили (если только не были испанцами) не Испании и не интересам Испании. Они представляли лишь короля и королеву.
Браки по политическим соображениям и дипломатические отношения ни в коей мере не являлись знаком того, что Испания и исключительно Испания — на пути к имперской власти. Власть Фердинанда и Изабеллы всегда была династической, это была власть лично их, а не их государств. После битвы при Равенне в Италии в 1512 году Фердинанд, который в это время находился в Испании, в Бургосе. в письме своему послу в Риме выражал благодарность за «его» победу80. Это было вовсе не высокомерие. Победа,
72
Испания: дорога к империи
если, конечно, считать это победой*, не была одержана Неаполем. Сицилией, Арагоном или Кастилией. Она была одержана лично Фердинандом, собравшим солдат из разных государств. Чтобы сделать нечто важное, правителям приходилось заниматься этим лично. ТДким образом, присутствие Фердинанда в Италии было необходимо для подтверждения его власти там. Точно так же крупные решения должны были быть приняты двумя королями при личной встрече в Савоне. Фердинанд неустанно требовал от своих агентов, чтобы они держали его в курсе происходящего. потому что только он сам мог принять решение. В 1507 году он выговаривает послам в Риме: «Я очень удивлен: вы там находитесь, но то. что я должен бы узнавать непосредственно от вас, я узнаю по другим каналам»81. Но это было только начало европейской дипломатии. Информация по дипломатическим каналам передавалась медленно. почта работала с перебоями, бюрократический аппарат не был достаточно развит. Любого рода связи оказывались ненадежными, и король редко мог быть уверен, что обладает достаточной для принятия правильного решения информацией.
Сотрудничество между дворянской элитой и короной, с ее разнообразными владениями, имело большое значение прежде всего в сфере финансов. «Только денег наших королевств. — объяснял Фердинанд в 1509 году, — не хватило бы на содержание армии и флота, достаточных, чтобы противостоять такому сильному противнику»82. Испаноязычные государства, как мы уже поняли, имели слабую, убыточную экономику. Следовательно, им не хватало и денежных ресурсов для имперской экспансии. Кто заплатит за содержание солдат, оружие, военные корабли? Фердинанд и Изабелла, конечно, не могли этого сделать. Гражданские
* Как мы отмечали, настоящими победителями при Равенне были французы, которые отвели войска из-за значительных потерь.
Фундамент
73
войны оставили им огромные долги, и дефицит все возрастал83. Более того, у них не было единой казны, и налогообложение не давало надежного дохода. Как и все средневековые правители, католические короли предпочитали заключать отдельную сделку по каждому проекту, и если им самим недоставало средств, приглашали кого-либо финансировать его. Итальянские финансисты обеспечили имперские завоевания. Завоевательная экспедиция на остров Пальма, например, была оплачена генуэзцами и флорентийцами84. Войны в Италии стали возможны лишь благодаря итальянским банкирам. В 1503 году казначей армии Великого Капитана пожаловался из Неаполя на «большие трудности и недостаток денег, несмотря на налоги из Кастилии. Совершенно необходимо достать где-нибудь большую часть средств, необходимых, чтобы оплатить намеченное»85. Решение проблемы пришло в виде векселей, выписанных финансистами Венеции и Рима. Контакты с итальянскими финансистами должны были доказать взаимную выгоду подобного сотрудничества как для итальянских банкиров. так и для испанской короны. Без поддержки банкиров король не смог бы обеспечить присутствие своих дипломатов во всех уголках Европы86.
Итальянские, фламандские, французские и английские торговцы со времен Средневековья были заинтересованы в товарах с Иберийского полуострова, особенно в шерсти. На юге полуострова они помогли финансировать войну против мусульман. Генуэзские финансисты — среди них были Дориа, Гримальди, Спинола, Чентурионе и Сопранис— в 1500-х годах являлись самыми крупными покупателями оливкового масла и вина, поставляемых из Севильи87. Фамилии не менее 437 купцов из ГЬнуи встречаются в нотариальных документах Севильи в период с 1489по 1515 год88. Многие из них покупали и другие товары, прежде всего сырье для шерстяных и шелковых тканей, которые потом экспортиро-। шли за границу, в том числе и владельцам кастильских мануфактур. КогдаМалагу в 1487 году отвоевали у мусульман, она
74
Испания: дорога к империи
немедленно стала главным портом монархии на побережье, и вся торговля перешла в руки семьи Чентурионе89.
Генуэзцы находились в выгодной позиции для налаживания первых торговых связей с только что открытыми землями Карибского побережья. «В Кадисе. — сообщает итальянский путешественник в 1516 году. — больше иностранцев, чем местных, и большинство приезжих— генуэзцы»90. Разумеется. им приходилось соперничать с местными андалусскими торговцами — второй крупной группой купцов в ареале от Севильи до Кадиса. За ними следовали купцы из Бургоса, а затем английские91. Король и королева только радовались тому, что расходы на себя брали другие. «Почти никогда. — напишет позже историк Фернандес де Овьедо. — их величества не вкладывали свои средства в новые открытия. ограничиваясь бумагами и красивыми словами»92.
Королевствам случалось объединять свои ресурсы для общего дела. В начале 1508 года Фердинанд, заявив, что готовит экспедицию в Африку, объяснил: «Мы попросили значительное количество пшеницы, галет и другого продовольствия у Неаполя и Сицилии. Партия их уже в пути. И еще мы послали в испанские королевства своих офицеров. чтобы набрать столько солдат сколько они смогут»93. Более двух лет спустя он написал Уго де Монкада, вице-королю Сицилии, что, по грубым подсчетам, половина продовольствия и людей для экспедиции в Африку должна поступить из итальянских королевств. Африканская мечта, лелеемая итальянцами не меньше, чем испанцами, вплоть до эпохи Франко и Муссолини, по замыслу Фердинанда являлась предприятием, в которое два средиземноморских народа должны были вложить поровну.
Так случилось, что они оба оказались вовлечены и в осуществление другой великой мечты, далеко за океаном.
Христофор Колумб родился в 1Ънуе в 1451 году и начал свою карьеру в банковском доме семьи Чентурионе. Из Лиссабона он совершал небольшие путешествия, в ходе кото
Фундамент
75
рых убедился, что путь на запад приведет в Азию. Его попытки найти средства на экспед ицию не имели успеха, пока в 1492 году он не подписал контракт в Санта Фе, заручившись финансовой поддержкой арагонского «обращенного» Луиса де Сантангеля.
И тогда, и позже находились финансисты, готовые рискнуть своими деньгами, вложив их в рискованное предприятие: большинство из них были генуэзцы и флорентийцы94. Контракт, подписанный в Санта Фе. обещал Колумбу в случае успеха дворянское звание, титул Адмирала морей и огромные привилегии на территориях, которые он мог открыть. Три его небольших корабля с командами, в общей сложности насчитывающими девяносто человек, отплыли из Палоса, что неподалеку от Кадиса, 3 августа 1492 года. После четырехнедельной остановки на Канарах они отправились на запад и 12 октября прибыли на Багамы и пристали к острову, получившему название Сан-Сальвадор (сейчас известен и как остров Уотлинга). Затем в конце месяца они доплыли до Кубы и в начале декабря оказались на земле. получившей название Hispaniola, которой суждено было стать центром испанского влияния в Америке на следующие десятилетия. Отправившись в обратный путь в январе 1493 года. Колумб из-за непогоды вынужден был зайти в Лиссабон и прибыл в Палое лишь 15 марта. Он тотчас же доложил о своих успехах высочайшим покровителям, находившимся тогда в Барселоне. Фердинанд и Изабелла объявили новые территории собственностью Кастилии с благословения папы Александра VI, который выпустил несколько булл, в том числе и знаменитую Inter caetera (1493), подтверждавшую права монархов. Текст буллы был довольно неясным и к тому же представлял явную угрозу интересам португальцев. Поэтому правители заключили с Португалией договор в ТЪрдесильяс (июнь 1494 года) о демаркационной линии в 370 лигах западнее островов Зеленого Мыса. Все. что будет открыто западнее этой линии, по договору должно было отойти к Кастилии, все, что восточнее, —
76	Испания: дорога к империи
к Португалии. Тот факт, что линия прошла по значительной части суши, позволил Португалии забрать себе Бразилию.
Новости о возвращении Колумба поначалу не произвели на испанцев большого впечатления. Как на всякие новости, на них первыми набросились несколько литераторов (в Испании главным образом Петер Мартир), распространивших ихв Европе. Первый отчет (или «письмо») Колумба о путешествии в 1493 году был отпечатан девять раз, и еще одиннадцать раз — к 1500 году. Первооткрыватель находился в некотором замешательстве от несоответствия того, что он нашел. тому, что он надеялся найти. «Общаться с местными жителями было трудно, — указывал историк, — так что информацию. которую он не мог получить, ему приходилось домысливать»95. Однако золотые слитки, привезенные Колумбом. говорили сами за себя и способствовали снаряжению второй, более серьезной экспедиции, которая отправилась из Кадиса в сентябре 1493 года. На сей раз это были семнадцать судов и тысяча двести человек, из них двенадцать священников, и... ни одной женщины. Целью было обосноваться на земле Hispaniola, но суда также обследовали территории вокруг других островов Карибского моря. Адмирал вернулся домой в июне 1496 года, привезя с собой аборигенов с Эспаньолы в качестве рабов. Он совершил еще два путешествия в Америку. В 1498-1500 годах он достиг Тринидада и самого материка (или Tierra flrme*) Южной Америки. а в 1502-1504 годы обследовал побережье ГЪндураса и Панамского перешейка. Но после первого из этих путешествий он и его семья вернулись домой в кандалах. Это было следствие серьезных разногласий между поселенцами Эспаньолы. Последнее плавание знаменательно тем. что в ходе его не удалось открыть ничего принципиально нового.
Колумб умер в 1506 году, богатым, но разочарованным. Путь в Азию не был найден; Колумб привез золото и рабов, но не специи. В общем, результаты показались более чем скромными тому, кто ожидал открыть «новые небеса и но-
Tierra flrme — твердая земля (исп.).
Фундамент
77
вые земли, предсказанные ГЪсподом нашим в Апокалипсисе». Петер Мартир окрестил западные земли novus orbls — Новый Свет, а испанцы в основном называли их «Индия-ми» — эхо иллюзии, что они являются частью Азии. Среди большинства европейцев прижилось название «Америка»— из сделавшихся популярными отчетов о путешествиях флорентийского мореплавателя Америго Веспуч-чи. Название впервые появилось на карте мира, опубликованной в 1507 году швейцарским картографом Мартином Вальдзеемюллером.
Ttex незначительных сведений, которые имелись о новых землях, было достаточно, чтобы вызвать любопытство. Главной новостью стало обнаружение золота Мартином Алонсо Пинсоном и его людьми с корабля «Пинта» во время первого путешествия. В судовом журнале Колумб упоминал о некоторых возможностях, которые давали новые открытия. Он нашел, что жители Эспаньолы добры и послушны. «Они не носят оружия и не умеют им пользоваться, ходят обнаженными, тысяча аборигенов спасается бегством от троих (испанцев), ими удобно командовать, их легко заставить делать то. что нужно: обрабатывать землю, строить города, научиться ходить одетыми и перенять наши обычаи». С самого начала, не предприняв ни единой попытки оценить культурный уровень аборигенов, Колумб решил, что их легко обратить в рабство: «Всех их можно перевезти в Кастилию или держать в повиновении на острове»96.
Наблюдения Колумба подтверждает тот факт, что испанцам не потребовалось применять силу против араваков на севере Карибского моря. Завоевывать острова практически не пришлось97. Местные жители приветствовали прибытие чужеземцев, они впустили их в свою жизнь, как сделали позже и жители материка. Правда, потом они попытались оказать сопротивление, но лишь после того, как чужие стали захватывать их земли и их женщин. Вначале же обитатели Карибских островов жили мирной, спокойной жизнью. Не было недостатка в пище, войн, инфекционных болезней, интереса к алкоголю. В 1498 году Колумб все еще
78
Испания: дорога к империи
мог написать из Эспаньолы, что «эта земля изобилует всем, особенно же хлебом и мясом. Нет недостатка ни в чем, кроме вина и одежды. На каждого нашего здесь — трое индейцев, которые обслуживают его. собаки для охоты и, хотя, возможно, и не следовало бы говорить об этом, на удивление красивые женщины»98. Во время второго путешествия, в 1494 году, уже случались восстания индейцев, которые протестовали против плохого обращения с ними испанцев. За ними последовал захват и перевоз в Испанию более пяти тысяч рабов, из которых половина умерла еще до прибытия на место, в начале 1495 года. Их тела просто сбросили в море. Сила, принуждение и соответствующая реакция на это местного населения, серьезные распри между испанскими поселенцами — все это было началом конца мирной жизни в Карибском регионе.
Принято считать, что Карибы — это рай. в который грубо вторглись европейцы. Разумеется, удивительные новшества, привезенные оттуда Колумбом, вызвали большой интерес. Петер Мартир упоминает о восхищении короля .впервые попробовавшего ананас, «плод, который с тех пор сделался его любимым»99. В действительности, однако, никто особенно не спешил отправиться на новые земли, так как путь туда был долог и труден, а уверенности в том, что условия жизни в Новом Свете так уж хороши, не было никакой 10°. Более чем через четверть столетия после путешествий Колумба все еще было нелегко привлечь испанцев на новые земли. Значительное количество первых поселенцев умерло из-за непривычного климата, недостатка пищи и столкновений с местными жителями. Уже в 1497 году строили планы депортации на острова преступников, поскольку желающих отправиться туда добровольно находилось не много. Перспективы, стоявшие перед потенциальными переселенцами, были, что и говорить, заманчивы. Разбогатеть в Эспаньоле не представлялось возможности (золотые находки очень быстро кончились, а настоящих поисков испанцы еще не начали), не хватало даже приемлемой для европейцев пищи. Поселенцы выживали просто потому, что индей
Фундамент
79
цы их кормили. Многие как можно скорее возвращались домой, в Европу, а кто оставался, просто умирали: по неточным подсчетам, из тысячи двухсот человек, приплывших вместе с Колумбом во второй раз в 1493 году, через двадцать пять лет осталось в живых всего лишь двести101. В конце 1498 года Колумб помог тремстам колонистам (среди них был и отец Лас Казаса) вернуться в Испанию, так как они не видели для себя никакого будущего на этих островах. Оптимистические письма Колумба правительству, рисующие соблазнительную картину открывающихся бескрайних возможностей, больше не убеждали. Пэды, когда адмирал контролировал жизнь на новых территориях, закончились крахом для всех. Его отчет о последнем путешествии, в 1502 году, представлял собой письмо человека, находящегося в замешательстве. Его возобновившиеся настойчивые заверения в том. что он достиг Азии, и нелепые апокалиптические фантазии — негативная сторона всех его успехов. С другой стороны. вклад Колумба в расширение европейских и иберийских горизонтов огромен, а достижения в навигации неоценимы. В этих плаваниях испанцы впервые рискнули своим имуществом и своими жизнями, осваивая земли за океаном.
Обстановка в Европе в конце пятнадцатого столетия очень благоприятствовала честолюбивым мечтаниям о золотом веке и даже тысячелетии. Пророческие и мистические идеи, пустившие корни еще в Средние века, были усвоены восприимчивыми умами по всему континенту, и в том числе в Италии эпохи Возрождения, где монах Савонарола заслужил немилость церкви и государства своими пламенными разоблачениями коррупции. Визионерские настроения охватили как бедных, так и богатых. Благодаря им и появились «Столетия», опубликованные спустя поколение во Франции пророком Нострадамусом. Подобные идеи повлияли и па короля Франции Карла VIII. который в 1494 году повел свои войска через Альпы в Италию*101 и был встречен свои
• Карл VIII захватил Италию благодаря фантазиям конца тысячелетия.
80
Испания: дорога к империи
ми итальянскими сторонниками, в том числе и Савонаролой, с большим энтузиазмом. Иберийский полуостров тоже не избежал подобных настроений, которые для многих нашли свое выражение в событиях 1492 года.
Христофор Колумб, разумеется, был на переднем крае. В своей «Книге предсказаний» (1501)он видит себя этаким освободителем, «несущим Христа» (на латыни — «Cristo-ferens») на азиатские земли103. Возможно, даже такому прагматику. как король Фердинанд, случалось принимать решения. основываясь на пророческих видениях, так как он обращал внимание на предсказания некой святой женщины. известной под именем Святой из Пьедраиты (Beata de Piedrahita). Практически все европейцы жили в социальной среде, пропитанной религиозными идеями и мистическими настроениями. Такой менталитет определял и политические взгляды. Идя на бой, люди были уверены, что защищают свои религиозные убеждения, особенно если они выступали против традиционного врага христианской Европы — мусульман. Когда Игнатий Лойола после ранения при осаде Памплоны стал не годен к военной службе, его воинственные мысли и устремления тут же обратились против мусульман и к Святой Земле как важнейшей цели. Священнослужители смотрели на окружающий мир с надеждой на расширение границ своей веры. Среди всех выделялся кардинал Сиснерос, архиепископ ТЬледский. Монах-францисканец. обладавший глубокими познаниями в духовной литературе того времени, он был прирожденным мистиком и горячим сторонником идей Савонаролы, чьи труды были опубликованы в Кастилии.
Устремления Фердинанда. Колумба, Сиснероса, Лойолы формировали как их собственные судьбы, так и общественную жизнь. Грамотное меньшинство, безусловно, с легкостью подпадало под влияние доступной ему литературы. Ученые всегда могли сослаться на научные труды испанца времен Римской империи, философа Сенеки, который пророчествовал: «В последние времена настанет час. когда океан раскроет свою тайну и появится великая земля, и мо
Фундамент
81
реплаватель, подобный Ясону, откроет новый свет, и остров Туле более не будет считаться окраиной земли»104. Но иллюзии немногих разбивались о стену невосприимчивости большинства, которое не умело читать, не знало никакой культуры, никакого общества, кроме своего угла, и не имело никаких глубоких религиозных убеждений. До сих пор считается общим местом, что неприятие испанцами мусульман и евреев отражало общие религиозные настроения. вдохновлявшие людей нести знамя истинной веры в мир. На самом деле религиозная ситуация в Испании Фердинанда и Изабеллы была далеко не так однозначна.
Задолго до начала Реформации или европейской экспансии заморских территорий верхушка духовенства в Испании очень хорошо понимала недостатки религиозной системы в стране и необходимость дать своему народу настоящую религию105. В первом десятилетии шестнадцатого века миссионеры-доминиканцы вели себя очень активно в горах на северо-западе Испании. На советах епископов и высшего духовенства (первый из них прошел в Севилье в 1512 году) говорили о необходимости приучить население читать Библию и ходить в церковь. Участники совета вовсе не были воинственно настроены — они просто хотели исправить упущения. Фердинанд и Изабелла предприняли попытку реформы религиозных орденов Кастилии, но она потерпела почти полную неудачу. В эпоху Колумба и его последователей в Испании все еще была очень отсталая, не реформированная христианская церковь с совершенно невежественным духовенством и прихожанами*. Однако и в такой церкви имелись священнослужители, полные энтузиазма усовершенствовать положение вещей, привить истинную религиозность своим согражданам и попытаться обратить в хри
* Картина возрожденной к жизни и готовой к крестовым походам церкви в Испании, которую так часто рисовали популярные писатели, не имела ничего общего с действительностью. Перемены наступили, но двумя поколениями позже. в 1560-х годах.
82
Испания: дорога к империи
стианство мусульман Гранады. Эти люди не всегда были достаточно подготовлены для осуществления задуманного, но. разумеется, приветствовали открытие новых горизонтов.
Для духовенства, интеллектуалов и знати эпохи Возрождения была характерна концепция активного духовного развития страны. Они хотели разбить врагов веры (пока не именовавшихся «еретиками», так как Реформация еще не произошла), освободить Святую Землю и сделать давние и неумолкающие предсказания реальностью. Именно такие идеи вдохновили одного каталонского поэта объявить короля Фердинанда правителем, который превратит «испанские королевства» во всемирную монархию: а некоего валенсийского доктора — представить своего короля истребляющим ислам и иудаизм в Испании и завоевывающим Африку, Средний Восток и Иерусалим106. Эти «видения» влияли на настрой тех. кто правил Испанией, в том числе короля и королевы, которые чувствовали, что борьба против мусульман Гранады, французов, диких обитателей вновь открытых земель—лишь подготовка к выполнению великой, предначертанной Испании миссии: освободить — ни много ни мало — Святую Землю. Колумб, общаясь с королем и королевой, всегда твердо настаивал на том, что «история с Францией и Италией» не имеет никакого значения в сравнении с великими свершениями, предназначенными им судьбой. В 1510 году великий магистр ордена Родосских рыцарей в письме заверил Фердинанда, что тот избран провидением, чтобы без особых усилий вернуть Иерусалим, а также завоевать всю Африку вплоть до Египта. Другие утверждали, что король скоро освободит Константинополь. На заре шестнадцатого столетия политические и военные события в Испании начинали приобретать непредсказуемый размах и укладываться в схему империи.
Глава 2
НАЧАЛО ЗАПАДНОЙ ИМПЕРИИ
Открытия и завоевания были необходимы, чтобы расширить границы государств, которые вследствие этого сделались великими, а их правители стали могущественны и снискали всеобщее уважение.
Бернардо де Варгас Мачука. Армия и описания Индий (1599)1
Во втором десятилетии нового века, когда Фердинанд и Изабелла умерли, Атлантика была практически неизведанным, девственным морем, по водам которого прошло лишь несколько кораблей. Первопроходцами были португальцы, создавшие первую европейскую империю с заморскими землями2, но в их плаваниях принимали участие представители всех наций, включая итальянцев, басков, каталонцев и французов. С пятнадцатого столетия мореплавателей в основном привлекало золото Африки. К концу этого столетия путешественники прорвались на запад, через океан — к Мадейре и Азорским островам, и достаточно хорошо изучили ветра и течения в этом регионе. Путешествие Колумба в 1492 году и плавание Васко да 1Ъма, обогнувшего юг Африки шестью годами позже, позволили европейцам завладеть инициативой на западе и юге Атлантики.
84
Испания: дорога к империи
После смерти Фердинанда в 1516 году троны Кастилии и Арагона перешли к его внуку, эрцгерцогу Карлу Габсбургу, сыну Хуаны и Филиппа Красивого. Рожденный в 1500 году в ГЬнте и воспитанный в Нидерландах своей теткой, Карл был классическим принцем эпохи Возрождения — образованным, набожным и обученным военным искусствам. В 1516 году в Брюсселе он был объявлен правителем двух объединенных испанских государств (его мать, и после замужества по закону считавшаяся королевой Кастилии, носила этот титул до самой смерти). Карл отправился в свои новые владения осенью 1517 года. Король-иностранец, довольно плохо знавший испанский язык, он прибыл в сопровождении своих советников, большинство из которых привез из Нидерландов. Непонимание между королем и подданными очень скоро привело к росту недовольства со стороны последних. Все кончилось восстанием. Но уже в 1520 году новый король покинул Испанию и отправился в Германию, где был избран императором Священной Римской империи и в октябре коронован в Аахене.
Тйтул императора, полученный Карлом, способствовал повышению престижа Испании. Карл объединил сейчас больше королевств, чем когда-либо случалось европейскому правителю: все бургундское наследство с центром в Нидерландах. огромные земли Габсбургов, включая территорию Австрии внутри империи и Венгрии — за ее пределами; вся полуостровная часть Испании, Неаполь и Сицилия, Американский континент. Карлу приходилось много ездить. Отрекаясь от престола в 1555 году в Брюсселе, он вспоминал, что посетил все государства Западной Европы, а также Африку и совершил одиннадцать морских походов. Каждый четвертый день своего правления он провел в дороге: «Моя жизнь, — скажет он позже. — была сплошным долгим путешествием».
Империей Карла была тем не менее не Испания, и испанцы хорошо понимали это. Кастильцы особенно ясно дали почувствовать свое отношение к нему во время анти-
86
Испания: дорога к империи
правительственного восстания комунеросв 1520 году. Ими недавно уже правил король-иностранец, Филипп Красивый, так что они возражали против Карла не потому, что он был чужой. Скорее, им не нравились привилегии, которые раздавались иностранцам. И, кроме того, привыкнув, что Фердинанд и Изабелла всегда здесь, когда они нужны, подданные не одобряли постоянных отлучек короля за границу. Правитель, настаивали они. должен жить на земле, которой он управляет. Эта тема вновь и вновь возникает на заседаниях кортесов в Кастилии во время правления Карла. «Продолжительное отсутствие Вашего Величества в Ваших испанских владениях, — писал адмирал Кастилии в 1531 году, — это то, с чем Ваши подданные с трудом могут смириться». Со временем кастильцы и испанцы научились принимать свою «международную» судьбу, а Карл, в свою очередь, несколько испанизировался (например, стал брать себе советников только из числа испанцев). Испанцев ввели в политическую и культурную жизнь Европы. Их стали избирать на международные посты: с 1516 года десять мест в знаменитом бургундском ордене Золотого Руна были закреплены за ними. Король сделал очень важный жест — выучил кастильский язык, который вскоре стал для него вторым после родного французского.
Большую часть правления Карла испанские королевства продолжали довольствоваться тем положением в Средиземноморье, которое осталось со времен Фердинанда Католического. и отказывались выполнять функции империи в северной Европе. Они не видели себя в такой роли и не были к ней готовы. После поездки в Германию за титулом императора Карл вернулся на Иберийский полуостров в июле 1522 года и оставался там семь лет — самый длительный срок его пребывания с испанскими подданными. В Севилье в апреле 1526 года он женился на своей кузине, красавице-принцессе Изабелле Португальской, которая в мае 1527 года в Вальядолиде произвела на свет единственного своего ребенка мужского пола, принца Филиппа.
Начало западной империи
87
Во время отлучек императора Изабелла в течение шести из десяти лет, оставшихся ей до ее ранней смерти в 1538 году. ежедневно занималась государственными делами. В ее переписке с Карлом ясно видны широкие горизонты, наме-ченные монархами для Кастилии3. Нидерланды практически отсутствуют в письмах императрицы, а Новый Свет едва упоминается. Земли, принадлежащие кастильской короне, она называет «этими королевствами», а короне Арагона — «теми королевствами». Весь внешний мир рассматривается в основном сквозь призму Средиземноморья: его портов, судов, обороны. Никаких ссылок на север полуострова — испанскую Кантабрию или Страну басков — или моря, омывающие Северную Европу. И еще одна постоянная тема писем — забота о муже, его постоянные отлучки, его безопасность, войны, которые он ведет, упреки в том. что редко пишет. В 1531 году Изабелла просит его: «Пожалуйста, в будущем постарайтесь не заставлять меня ждать Ваших писем так долго. Мне хотелось бы иметь вести от Вашего Величества не реже, чем раз в три недели».
Управляющий делами на Иберийском полуострове. Франсиско де лос Кобос, решительно возражал против дорогостоящего пристрастия императора к жизни в Германии и молчаливо поддерживал постоянные отказы кастильских кортесов предоставлять ему финансовую поддержку4. П рошло уже довольно много времени после подавления восстания комунерос, сменилось поколение после путешествий Колумба, большинство испанцев, казалось, утратило интерес к новым горизонтам, открывавшимся в Европе и за Атлантическим океаном. ТЪлько несколько ученых-гуманитариев. состоявших на службе у короля (такие, как каталонец Мир — один из советников короля, или его исповедник Педро де Сото), жадно хватались за любую возможность наладить международные контакты. Несмотря на царившее вокруг безразличие, правление императора имело огромное значение для Кастилии, потому что входе его были созданы механизмы, позднее позволившие его
88
Испания: дорога к империи
сыну Филиппу II наметить перспективы специфически испанской имперской власти. Оно также способствовало выдвижению Кастилии на первые роли на полуострове. Она стала, как подтверждают все письменные документы того времени, «главой этих королевств», резиденцией наместников императора, территорией, от которой они зависели во всем, что касалось денег и войск. Выдающаяся роль Кастилии сделала ее более послушной широкой международной политике Карла V. Кроме того. Кастилия стала довольно быстро развиваться и очень скоро сделалась неожиданно экономически важной: регулярный экспорт драгоценных металлов из Нового Света, с территорий, известных официально, как «Кастильские Индии».
Карл привез свой титул императора из Германии, но в остальных королевствах правил согласно законам каждого из них. Фактором, связующим все эти территории вместе, было (как и в случае с Фердинандом) династическое право короля на них: по тому же праву он мог в конце правления распределить земли между членами своей семьи. В 1517 году. когда монарх начет переговоры с кортесами своих полуостровных владений, денег у Испании было не много, их точно не хватало на обеспечение международной деятельности Карла. С самого начета королю пришлось рассчитывать скорее на деловых людей Европы, чем на испешцев. Крупные банковские центры находились в Нидерландах, в центральной Германии и северной Италии, и именно туда обратился Карл за кредитами, которые потом собирался выплатить из налогов, собранных в своих королевствах. Он совсем недавно начал править, а долги росли очень стремительно. особенно много он задолжал в Германии, где пытался облегчить себе путь к императорскому титулу в 1519 году. Он также получал помощь от фламандской знати, которая давала императору деньги в обмен на привилегии в Новом Свете. Придворные приобрели исключительные права на торговлю на новых территориях. Уже через несколько месяцев после восшествия Карла на престол го
Начало западной империи
89
ризонты Кастилии стали стремительно расширяться благодаря иностранной финансовой помощи.
Испанцы очень медленно привыкали к новой судьбе. Некоторые, например чиновники, высшее духовенство и историки, приспосабливались, потому что им платили за службу императору. Секретарь Карла, Альфонсо де Вальдес, стремился представить своего господина как живое воплощение стремления к миру и единству между народами: «Пусть будет одно стадо и один пастух». — писал он. Другие высказывались проще, с присущим народу размахом. но примерно в том же духе. Когда император приехал в Севилью, чтобы жениться на Изабелле, на триумфальной арке красовалась надпись: «Что привело Вас сюда, то приведет Вас и в Иерусалим». Со временем к Карлу стали обращаться с теми же чаяниями, которые в свое время связывали с Фердинандом. ГЪрод Гибралтар в 1538 году заявил, что судьба короля — освободить Иерусалим, «как предсказали святые люди»5.
Кастильцы в конце концов стали воспринимать Карла как своего собственного императора, говорящего на их языке, который он выучил быстро и хорошо. Императора они приняли, но у них имелись серьезные сомнения насчет «империи». Дело в том. что сам Карл никогда не высказывал грандиозных концепций того, чем могли бы быть его обширные земли, оставив формулировку «имперской» теории своим советникам, в основном юристам, таким как пьемонтский дворянин Меркурино ГЬттинара. Для ГЪттинара, поклонника древних римлян, слово «империя» означало господство без границ. Но. как ни странно, это напрямую не связывалось с международной экспансией. Гкттинара. похоже, не рассматривал Новый Свет как существенную и важную часть «империи» своего господина6. В свою очередь, кастильские писатели следовали примеру Небрихи и энергично отвергали все претензии «Германской» империи. Им близка была идея автономии Испании внутри большой империи. Многие из тех. кто принадлежал к ордену доми
90
Испания: дорога к империи
никанцев в Испании, долго противились концепции универсальной монархии, если она угрожала самостоятельности и целостности их родины7.
Оценивая в 1525 году всю огромность стоявшей перед ним задачи. Карл сознавал, что не должен оплошать. «Я прекрасно понимаю, что время уходит и мы вместе с ним. и я не намерен позволить ему пройти, не оставив следа на моей репутации. Итак, я не вижу ничего, что помешало бы мне совершить нечто великое, если Бог позволит мне трудиться мирно и спокойно»8.
Он не воспринял всерьез идею формирования группы правителей, которые бы проводили его политику: ГЬсудар-ственный совет, который мог бы играть эту роль, был чисто декоративным образованием. С другой стороны, короля сильно заботило осуществление сообщения между его королевствами. У него было три приоритета: деньги, которые можно достать где и когда нужно, надежная передача его устных и письменных распоряжений и возможность набора людей для военных операций. Все это требовало создания международной системы отношений, без которой имперская власть не работала. Ограниченных ресурсов, доступных когда-то Фердинанду Католическому, было недостаточно, и Кастилия в одиночку не могла справиться со всеми задачами. Было еще меньше вероятности, что Германия — разобщенные земли, которыми владело множество князей, лишенные единой централизованной власти, — поможет ему. Внимание императора к насущным нуждам управления государством было не только ново и прогрессивно — это был огромный шаг вперед в организации европейского общества, который дал возможность при более чем скромных ресурсах справиться с, казалось бы. невозможной задачей контроля территорий, охватывавших почти половину всего известного на тот период мира.
Первая из инноваций Карла — сделать капитал подвижным. на международной основе9. Система распределения денежных средств, о которой подробнее речь пойдет позже
Начало западной империи
91
(см. главу 7), явно находилась в зачаточном состоянии. Император, приехав в Испанию, привез с собой своих банкиров, так что сначала он не сильно истощал местные ресурсы. Однако кастильцы скоро обнаружили, что им придется мириться с большими финансовыми аппетитами придворных. Фердинанд Католический устраивал свои денежные дела при помощи небольшой группы банкиров, которая следовала за ним повсюду и обеспечивала доступность нужных монарху сумм в любое время. При Карле банковское дело и торговля приобрели совершенно другой вид. Испания под властью Габсбургов — наиболее полный и чистый пример диктата иностранного, международного капитала10. Сначала Карл поддерживал связи с немецкими банковскими домами Фуггера и Вельзера. Позже, начиная с 1560 года, на первый план выдвинулись банкиры ГЬнуи.
Второе крупное новшество было связано с коммуникациями. Жизненно важные военные, политические и торговые решения в период до нового времени тормозились из-за невозможности своевременной передачи информации. Судно, лошадь или экипаж — таковы были три средства передвижения. Все они были медленными и, что еще хуже, ненадежными. В Брюсселе с 1490-х годов правительство начало пользоваться услугами весьма замечательного человека. Франсуа де Ткссиса, происходившего из не менее замечательной семьи Ткссо из окрестностей Бергамо, в Северной Италии. В пятнадцатом столетии члены этой семьи жили как в Нидерландах (там их фамилия приобрела форму Ткссис), так и в Германии (где ее произносили как Таксис). Около 1450 года они наладили для императора связь Вены с Италией и Брюсселем. К 1500-м годам их успехи на почтовой ниве создали им состояние и добыли дворянство. Взойдя на испанский трон в 1516 году. Карл утвердил 1&с-сиса и его деловых партнеров (которые являлись членами его семьи, вывезенными из Италии) главными почтмейстерами на всех подвластных ему территориях. Это была огромная монополия. Кортесы Вальядолида в 1518 году серьезно
92
Испания: дорога к империи
протестовали против предоставления службы в Кастилии иностранцам: «иностранцам не следует предоставлять работу, раздавать посты и губернаторские звания, наделять их высокой властью и бумагами, позволяющими натурализоваться» 11. Тккие же протесты высказывались и в отношении Тассиса в Арагоне. Семейство, однако, продолжало пользоваться своими привилегиями, создав широкую почтовую сеть, связывающую Вену, Брюссель, Рим и испанские владения вплоть до Неаполя. В Кастилии семья Тассис заняла почетнейшее место среди аристократии. Испанцы постепенно понимали, что предприятия международного характера, такие как, например, почта, требовали больше опыта и ресурсов, чем те, которыми они сами обладали. Задачи империи были глобальными и решений требовали тоже глобальных. Хотя ТДссисы не утратили своего выдающегося положения, к ним скоро присоединились и испанские почтовые агенты12, которые совместно с чиновниками других наций участвовали в сложном деле доставки информации в разные части Европы.
В то же время было очень важно развивать и расширять контакты с другими государствами через послов, которые могли представлять интересы императора и держать его в курсе всех дел. Дипломатическая служба короля Карла имела центром Нидерланды, но агенты его набирались со всех территорий. Испанцы неизбежно играли очень скромную роль в европейской дипломатической сети. Карл опирался и на тех, кто служил еще Фердинанду13, но в его правление существовала тенденция брать людей из Бургундии (сейчас это территории Нидерландов. Бельгии, Люксембурга, Франш-Конте и некоторые земли, входящие в состав Франции и Германии) или из Италии. Пока Филипп II не создал специфическую структуру испанской империи, кастильские дипломаты (которые редко знали какой-либо современный язык, кроме родного) оставались в международных делах на вторых ролях14. Императорская военная и административная элита сначала была почти исключительно с севера Европы, так что испанский офицер в Неаполе жало
Начало западной империи
93
вался маркизу Пескара, что император «продвигает только людей из Нидерландов и только им раздает главные посты, а испанцам и итальянцам милостей от него ждать не приходится 15. Но испанцы и итальянцы скоро показали себя и поднялись на самые высокие посты военной иерархии.
Третьей областью, которую затронули новшества, была деловая сфера, где стало принято рисковать, предлагая государственные ресурсы как гарантии торговцам и финансистам. Финансисты же, принимая условия государства и раздавая крупные кредиты, пускали деньги в оборот неслыханным для средневековья образом. В коммерческих кругах уже стало общим местом, что судовладельцы получали надбавки за риск, которым подвергались их суда на море. Финансистам тоже надо было как-то защитить себя от правительства, которое не желало отдавать долги. Карл, возможно, находился в уникальном положении: он мог предложить торговцам гарантии не одного, а нескольких правительств. В поздний период своего правления он все больше полагался на деньги, поступавшие из Америки, но в первые десятилетия значительное число затрат приходилось на неиспанские королевства. Как напомнил своему монарху вице-король Неаполя Ланной: «С тех пор, как Вы в 1520 году покинули Испанию, серебро Вы получали только от нас и из Фландрии»16.
Раз уж свершения короны теперь приобрели глобальные масштабы, стало крайне важным защищать их. Маленькие территориальные временные вооруженные силы, которые использовал Фердинанд Католический, совершенно перестали удовлетворять нуждам международной политики. К счастью, европейские территории монархии обычно умели защитить себя сами; они собирали столько людей и денег, сколько требовалось, и позволяли короне ими распоряжаться. Кастильцы были горды и счастливы участвовать в осуществлении замыслов императора. Солдаты и знать, которые принимали участие в итальянских войнах, теперь были готовы сражаться и в других кампаниях. Это не значит, что Испании навязывалась роль военной стра
94
Испания: дорога к империи
ны. Как раз наоборот, правление императора стало для испанцев неожиданно мирным временем. Об этом факте почему-то легко забывают. Кроме отдельных схваток с североафриканскими корсарами, войн не было. По окончании первой фазы итальянской войны (1504), как в Кастилии, так и в Арагоне воцарился долгий мир. Целые следующие полстолетия полуостровная Испания не знала ни одной серьезной угрозы. ГЬсударство преследовало иногда конкретные цели, не давая втягивать себя в общий конфликт. В династическом конфликте в Европе между Габсбургами и французской династией Валуа участвовали испанские войска, но он слабо затронул Иберийский полуостров, выразившись лишь в незначительных стычках в Пиренеях, главным образом вокруг Перпиньяна. В Кастилии кортесы хотели (в 1527 году) финансировать войну против турок, поскольку это была «задняя дверь» Испании. Но оплачивать военные действия против турок, когда те были далеко, в Вене, кортесы (как и в 1538 году) отказались.
Отсутствие войны означало, что не было большой нужды в военных порядках внутри Испании. Кастилии удавалось обозначить свое военное присутствие в Европе, не вступая в войны. Тут пригодились все те же знаменитые терсио. Мы знаем, что эти военные формирования появились при короле Фердинанде. Карл V нуждался в войсках и гарнизонах в Италии, и терции обеспечили ему военное присутствие на этих территориях. Позднее вошел в силу ряд правил, регламентировавших организацию терсио и дисциплину в них (глава 4). Испанские войска в период правления Карла V продолжали оставаться небольшой, но жизненно важной частью армии Габсбургов. Может быть, они были и не лучше других войск, но имели преимущество длительной службы и большей дисциплинированности. Не случайно позже их солдат стали называть «ветеранами» — прозвище, которое они носили с гордостью. Терсио составляли пятую часть той самой армии, которая разграбила Рим в 1527 году, и более чем шестую часть войск, которые
Начало западной империи
95
служили Карлу в Германии в 1547 году. При осаде Меца, которой командовал герцог Альба, испанские подразделе-11 ия составляли всего лишь девять процентов пехоты и чуть более трех процентов кавалерии17. Кроме принимавших участие в кампании, некоторые части просто Стояли в определенных местах, главным образом в африканских фортах, а с 1536 года — в Милане. Но вклад Испании в собственно поенные действия всегда был невелик.
Долгие годы мира, несомненно, вызывали скуку у испанской знати, которая сохраняла свой интерес к войне, являющейся краеугольным камнем образа жизни аристократов. Многие империи были основаны на активном сотрудничестве со знатью, которая обычно делает материальные вложения и служит имперской власти. Знать также прежде других слоев начинает заниматься колонизацией, и именно дворянство командует армией18. "Ткк как Испания не была прямо вовлечена в войну во всякий момент имперского правления, ее знати досталась лишь оборонительная функция на границе с Францией и на побережье, в конфликтах с Барбароссой ц турками. Наиболее предприимчивые из дворян радостно откликнулись на возможность послужить вне полуострова. Прекрасный пример знатного дворянина, сделавшего блестящую военную карьеру, был Антонио де Лейва, принц Асколи. которого Карл назначил правителем Милана в 1525 году. Лейва заплатил за это многим, но счета сохранил и позже предъявил их императору, чтобы тот возместил ему затраты19. В 1532 году, когда турки проникли глубоко на территории Габсбургов на Дунае, столько кастильской знати стало проситься воевать в Германию, что императрица была весьма встревожена. «Когда столько людей покидает королевство и при этом берет с собой столько лошадей и денег. — писала она. — Кастилия лишается всякой защиты». Император же, со своей стороны, был очень доволен: «Я был бы рад, если бы все они туда отправились». — написал он20.
96
Испания: дорога к империи
Правление императора поставило испанцев перед трудной проблемой, которую они. как и в случае с восстанием комунерос, решили совершенно неправильно. Они выражали свои сомнения в политике Карла на всех уровнях — в кортесах и на улицах. Кастильские кортесы бесконечно жаловались на отсутствие императора. Простой народ жаловался. что король отбирает у народа деньги, чтобы тратить их на войны. Историк Сандоваль рассказывает, что однажды, охотясь в горах неподалеку от Толедо, Карл заблудился и разговорился с крестьянином, который его не узнал. Старик рассказал, что он жил в Кастилии при пяти королях. Когда Карл спросил его, который из королей, по его мнению, был лучшим, а который — худшим, тот ответил, что лучшим был Фердинанд, а худшим — нынешний король. Когда у него потребовали объяснений, крестьянин
ответил, что король оставил свою жену и уехал в чужие края, увез с собой все богатства королевства и разоряет крестьян
налогами.
Спустя поколение после начала правления императора кастильцы преодолели недоверие периода комунерос и даже научились гордиться достижениями. Но их поддержка королевской власти носила очень избирательный характер. Они одобряли императора, когда он вступал в конфликт с теми, кто казался им врагом Испании: с турками, французами, еретиками. Акции против них рассматривались как оборонительные и вполне приемлемые. И наоборот. население оставалось безучастным к тем аспектам политики Габсбургов, которых оно не понимало. В результате люди то и дело отказывались давать деньги на иностранные предприятия, включая итальянскую войну. «В Испании, — писал Карл из Болоньи своему брату Фердинанду в 1530 году, —не любят, когда я трачу их деньги на Италию»21.
В последующие десятилетия кастильские историки настолько примирились с Габсбургской династией, что в своих трудах представляли Кастилию «главой над всеми остальными» (имеются в виду остальные королевства полу
Начало западной империи
97
острова). Именно так выразился император в кортесах Вальядолида в 1523 году. Создавался имидж всемирной, в том числе и заокеанской, монархии Карла V, которая возникла с помощью кастильских армии и флота. Реальность, как бы там ни было, заключалась в том. что эта «испаническая» империя возникла лишь спустя некоторое время после смерти императора. Испания была важным, но весьма ограниченным источником, из которого черпала для своих нужд империалистическая политика. Конечно. Кастилия являлась единственным королевством на полуострове, которое щедро делилось с короной своими финансами. Английский посол, например, отмечал в 1520 году, что «nervus belli est pecunla*. которыху короля никогда не будет без Испании»22. А кастильцы, хотя часто по-прежнему бывали настроены критически, в целом проявляли щедрость. Но Карл никогда не отводил им какой-то собой роли в управлении своими разнообразными территориями. В этом вопросе он по-прежнему руководствовался принципом равенства. Кортесам в 1523 году он объяснил: «Мы хотим, что вполне разумно, чтобы нам служили все нации наших королевств и доминионов и при этом чтобы каждое из них сохраняло свои законы и обычаи».
Испанцы внесли важный вклад в оборону своих границ от французов и турок, но у них было мало опыта в более широких военных операциях, кроме разве что Италии. И именно в Италии испанцы и солдаты терсио продолжали укреплять военную репутацию, которую начали завоевывать еще при Фердинанде Католическом. Более чем через полвека после 1494 года Испания и Франция продолжали бороться за главенство на полуострове и в процессе этой борьбы заслужили жгучую ненависть своих народов.
Мотивы Фердинанда были скорее династическими, чем империалистическими. Он преследовал цель сохранить свои права, а не расширить границы, и требовал всего-на-
* Nervus belli est pecunia — Нерв войны—деньги (лот.).
98
Испания: дорога к империи
всего безопасности для принадлежащего ему королевства Неаполь, в чьи внутренние дела почти не делал попыток вмешиваться. Напротив. Карл V остро нуждался в финансовой поддержке своей политики в других частях Европы и искал ее не только в Неаполе, но и по всей Италии. Ibcy-дарства северной Италии традиционно входили в состав Священной Римской империи, и император, что было вполне логично, считал, что они входят в сферу его влияния. Его первое военное вторжение в Италию имело характер выступления против французов, владевших герцогством Миланским. находившимся в то же время в феодальном подчинении Священной Римской империи.
Летом 1521 года армия численностью более двадцати тысяч под командованием Просперо Колонна, главного папского полководца, выступила на стороне императора против французов. Хотя солдаты были в основном итальянцами и немцами, присутствовал и небольшой испанский военный контингент (две тысячи солдат из Неаполя) под командованием неаполитанца Феррана Д'Авалоса, маркиза де Пескара и испанца Антонио де Лейва. Это было значительным событием для испанцев, которые впервые обозначили свое военное присутствие вне традиционной зоны арагонского влияния.
Эта война также наметила Милан как объект возможных интересов испанцев. После смерти Колонны в декабре 1523 года Карл назначил командующим фламандца — вице-короля Неаполя Карла де Ланноя, который усилил армию неаполитанскими войсками. Сам Л энной подчинялся приказам коннетабля Франции Карла де Бурбона, который номинально являлся главой французской армии, но в 1523 году в результате ссоры со своим королем официально передал свои полномочия императору.
Имперские войска под командованием Бурбона вошли во Францию и продвинулись до самого Марселя. Дальше им было не пройти, и они вернулись в Ломбардию в конце сентября 1524 года. Это было позорное бегство, и, как вспоми-
Начало западной империи
99
кает в своих мемуарах военный из Франш-Конте, Фери де |уйон, они по пути очистили все сады Прованса: «Мы отступали целую неделю, причем враг преследовал нас по иятам и то и дело нападал»23. Теперь пришло время новому французскому королю Франциску I сделать драматический жест. В октябре 1524 года, когда стало ясно, что имперские поиска больше не представляют угрозы для Франции, он л и чно повел свою армию через Альпы на равнины Ломбардии и, не встретив особого сопротивления, занял город Милан. Силы Бурбона отошли в Лоди, а французский король продвинулся еще дальше и осадил город Павию, который защищали немецкие войска под командованием Лейны. После трех месяцев осады, в конце января 1525 года, Бурбон и Данной повели своих людей обратно, надеясь потеснить французов. В конце февраля они решили, что с застоем в войне нужно покончить битвой, несмотря на известное и бесспорное превосходство французов в кавалерии и артиллерии.
Императорские войска насчитывали двадцать четыре । ысячи человек: из них четырнадцать тысяч немцев, около пяти тысяч итальянцев и пять тысяч испанских пехотинцев под командованием Пескара* 24. Они атаковали французские позиции вечером 23 февраля 1525 года, и к утру следующего дня победа императорских войск была полной. На поле битвы группа солдат из неаполитанского терсио —трое кастильцев и один солдат из Франш-Конте — взяла в плен короля26, который официально сдался Данною. 11о мнению свидетелей, победа была одержана благодаря искусству, с которым немецкие пехотинцы, ландскнехты. атаковали швейцарскую пехоту, служившую Франции, и благодаря убойной мощи аркебуз кастильских солдат из Неаполя26. «Я могу подтвердить сделанное испанцами. — писал кастилец —участник битвы. — потому что видел все это
* Детали даются по свидетельствам офицера, лично принимавшего участие в сражении.
100
Испания: дорога к империи
собственными глазами». В этом историческом эпизоде испанцы показали себя военной силой. Поколение спустя, когда Брантом обсуждал оборону Франции с герцогом Гй-зом. одним из ведущих военачальников, последний согласился, что кастильские аркебузы, возможно, явились одной из главных причин победы императорских войск27.
Битву при Павии выиграли для отсутствовавшего Карла в подарок к его 25-му дню рождения, 24 февраля. Она имела важные последствия для роли Испании в европейской политике. Кастильцы, казалось, не проявили большого интереса к кампании. Ни один солдат с Иберийского полуострова не отправился принять в ней участие, и. как следствие, когда распространились хорошие новости, не было никаких народных празднеств. Однако не каждый день в плен на поле битвы берут самого могущественного короля в Европе. Франциска I привезли в Мадрид. Он прибыл туда в августе 1524 года со всеми королевскими почестями, но под охраной. Двое монархов часто и подолгу беседовали наедине, однако для Франциска пребывание в Мадриде навсегда осталось неприятным и болезненным переживанием. В конце концов он был отпущен в марте 1526 года, а его место заняли двое его сыновей, которые впоследствии были выкуплены после мирного договора, подписанного в 1529 году в Камбре. Слава, заработанная Испанией, быстро растворилась в общеевропейской реакции — против Карла и его абсолютной победы над Францией. Едва освободившись из плена, французский король тут же, в мае 1526 года, в провинции Коньяк заключил с папой альянс, который был призван положить конец «войнам, опустошающим христианский мир», другими словами, пресечь действия Карла в Италии. Новая коалиция ничего не достигла в плане военных действий, и в начале 1527 года императорские войска под командованием Бурбона и германского полководца Гёорга фон Фрюндсберга объединили свои силы в Пьяченце и начали поход на юг, на Рим. вступивший в союз с Францией.
Начало западной империи
101
В марте пала настолько смягчился, что договорился с послом империи о заключении перемирия, но было уже слишком поздно. Армию невозможно было остановить, и к концу первой недели мая войска ворвались в Вечный ГЪрод и начали грабить, жечь и убивать28. Испанцы бесчинствовали наравне с немцами и итальянцами. Карл, получив известие об этом, был в ужасе, нехристианская Европа возложила всю ответственность за происшедшее непосредственно на него. Его приверженцы и защитники, особенно испанцы, очень быстро переложили вину на Бурбона (который, что было весьма удобно для них, умер от ран в самом начале нападения на Рим) и Фрюндсберга. Многие втайне были очень довольны той злобой и остервенением, которые выплеснулись на город папы. Политические оппоненты считали, что папа пожал плоды своей собственной политики, а религиозные реформаторы и философы решили, что церковь таким образом наказана за процветающую в ней коррупцию. Секретарь Карла, латинист, испанец Альфонсо де Вальдес, написал очерк, озаглавленный «Диалоги о последних событиях в Риме», который в рукописи обошел официальные круги и получил всеобщее одобрение. Франция тем временем воспользовалась ситуацией и опять послала войска под командованием Лотрека в Италию. Они подчинили себе большую часть Ломбардии, кроме Милана, затем продвинулись на юг. к Неаполю, и в апреле 1528 года осадили город, который с моря был уже блокирован кораблями под командованием Филипино Дориа, племянника великого генуэзского мореплавателя Андреа Дориа.
Таким образом, Средиземноморье было своеобразной заповедной зоной. Все значительные морские силы принадлежали Италии, и если император затевал военные кампании. то имея в виду укрепить безопасность Италии. Испанский военно-морской контингент ограничивался собственными береговыми судами и «испанскими галерами», небольшим флотом из дюжины судов на контракте с короной и под командованием, в период правления императо
102
Испания: дорога к империи
ра, выдающегося кастильского морского офицера, благородного Альваро де Басана, основателя длинной и достойнейшей морской династии. Уязвимость положения императора в западном Средиземноморье стала ясна в мае 1528 года, когда его флот под командованием генуэзского знатного дворянина Фабрицио Джустиниано был разбит флотом Дориа в бухте Салерно. Бывший вице-король Сицилии Уго де Монкада был убит в бою, а многие знатные дворяне взяты в плен и увезены в Гёную.
Это несчастье имело последствия, даже благоприятные для императора. Андреа Дориа решил нарушить свой альянс с Францией и летом заключил историческое соглашение с новым главнокомандующим Карла в Италии — молодым принцем из Франш-Конте Филибером Шалонским. Этим поступком29 Дориа поставил свой небольшой флот на службу императору, а взамен получил несколько важных концессий, которые укрепили его позиции в Гёнуе. Великий морской и финансовый центр оказывался теперь на стороне Габсбургов. В сентябре адмирал вернулся в Гёную. которая была в спешке оставлена французами. Нарушение им союза, а также военные удары, полученные войсками Лотрека, вынудили Францию помириться с императором. С этого дня флот Дориа стал играть значительную роль во всех походах Карла V в Средиземноморье.
Мирный договор, подписанный в августе 1529 года в Камбре, стал поворотным пунктом в истории Запад ной Европы, так как каждая из участвовавших сторон воздержалась от принятия пунктов, которые могли бы привести к продолжению войны. Франциск I утвердился во владении Бургундией, на которую всегда претендовал император: в свою очередь, король признал господство Карла в Италии. Договор этот знаменовал собою конец эпохи международной политики Карла V. До того момента императора занимало в основном Средиземноморье. Впредь же главной его заботой стали события в северной Европе, и особенно в Гёрмании.
Уехав из Барселоны в Италию летом 1529 года, Карл коротко остриг волосы, отказавшись от стиля, принятого в
Начало западной империи
103
Западной Европе. Придворные из его окружения, тоже вынужденные подстричь волосы, чуть не плакали, расставаясь с ними. Корабли Андреа Дориа стояли в гавани Барселоны, ожидая императора, чтобы сопровождать его. Адмирал. которому к тому времени было шестьдесят четыре года, с длинными волосами и белой бородой, вышел со свитой генуэзской знати лично встретить императора. Когда адмирал собрался снять шляпу. Карл остановил его и сам обнажил голову30. В габсбургской Испании грандам было позволено оставаться в шляпе в присутствии короля. «О могущественный король! — сказал Дориа, — Я скажу немного. но сделаю больше. Заверяю ваше величество в том, что готов исполнить все. что послужило бы к вашей пользе». Молодой император ответил: «Я верю вам». Этому союзу оба остались верны до конца. В период правления Карла и его сына Филиппа II благодаря генуэзскому флоту Священная Римская империя и Испания не имели себе равных в Средиземноморье.
Карл и его двор поплыли во главе внушительного флота из 37 кораблей и 130 транспортных судов с целой армией кавалерии и пехоты. Зрелище было впечатляющее, и в Нидерландах. узнав об этом событии, ссыльный из Валенсии Хуан-Луис Вивес написал философу Эразму: «Испания правит всем»3’. Процессия прибыла в ГЬную в середине августа. За шесть недель, которые император оставался там, он пожаловал Дориа титулом принца Мельфи, что подразумевало предоставление ему во владение одноименного неаполитанского города. Императору вновь напомнили о постоянной угрозе нападения корсаров из Северной Африки — в октябре шесть кораблей испанского флота были потоплены Барбароссой в сражении при острове Форментера. которое современник описал как «величайшее поражение, когда-либо испытанное испанским галерным флотом»32.
Во время визита императора в Италию он встретился с принцами со всего полуострова. Самое главное дело у Карла было в Болонье, где ему предстояла встреча с папой. Она была хорошо подготовлена послами обеих сторон, стре-
104
Испания: дорога к империи
мявшимися обеспечить мир и спокойствие в Италии, теперь свободной от французов. Императорский двор медленно продвигался на юг и 5 ноября 1529 года с большой пышностью вступил в Болонью. ГЪрод был празднично украшен, присутствовали принцы основных государств Италии и императорские войска под командованием Антонио де Лейва. Папа Клемент VII (переживший ужасное разграбление Рима войсками Карла в 1527), несмотря на нездоровье, радушно принял императора Карла; нужно было уладить разногласия. прийти к компромиссам, принять важные решения. Продолжительные переговоры в Болонье своим успехом — знаменитый мирный договор, заключенный в конце декабря и надолго определивший политическую судьбу всех итальянских государств, — были обязаны прежде всего пьемонтскому канцлеру Гйттинара.
Целая серия законодательных актов была принята в начале следующего года, когда официально отпраздновали коронацию императора как продолжение и завершение церемонии, имевшей место десять лет назад в Аахене, где Карла короновал архиепископ Кельнский. 22 февраля 1530 года имела место великолепная церемония, во время которой папа возложил на голову Карла железную корону Лангобардов. Два дня спустя, на еще более пышной церемонии в соборе Святого Петрония, в день, который по счастливому стечению обстоятельств оказался днем рождения Карла V, на его голову возложили золотую корону империи33. Через четыре недели Карл покинул Болонью, месяц провел в Мантуе и вернулся в Австрию в начале мая.
За семь месяцев, прошедших со дня отъезда императора из Барселоны, благодаря личным контактам, интенсивным деловым переговорам. безусловному давлению, раздаче денег, почестей, титулов и земель король укрепил свое положение в Италии и обеспечил благоприятную среду для реализации там испанских интересов. С чувством удовлетворения пишет он в мае жене из Инсбрука: «В Италии теперь все спокойно*34. Оставалась только одна проблема —
Начало западной империи
105
Флоренция. ГЬрод, находившийся под властью Медичи и теоретически подчиненный лично папе Клементу VII, восстал против своих хозяев. После одиннадцати месяцев осады защитники, среди которых был и художник Микеланджело. капитулировали перед объединенными войсками императора и папы в августе 1530 года. Через несколько лет венецианский посол, определяя политическую ситуацию на полуострове, имел все основания заключить, что Карл «является хозяином большей части Италии; очень мало правителей или государств, свободных от его контроля. разве что понтифик, Венеция, и до известной степени герцог феррарский. Все остальные—либо вассалы Его Величества, либо так или иначе зависят от него. А иные — просто его слуги»35.
Оказалось, что итальянские территории имеют гораздо большее значение для окончательного установления власти испанцев в Европе, чем те когда-либо склонны были признавать. Можно без преувеличения сказать, что Испанской империи не было бы без Италии. Итальянцы презирали французов как «варваров», которые покушаются на их земли, но очень быстро научились презирать также и испанцев. Их историки, для которых десятилетия после вторжений 1494 года были «временем бедствий», помнили, что иностранная оккупация Италии никогда не бывала продолжительной. так как держать иностранные войска далеко от дома было дорого. В данном случае, однако, испанцы обеспечили скорее свое постоянное военное присутствие, чем оккупацию. Действительно, численность испанских войск, которые базировались на полуострове, всегда была (за исключением Милана) довольно небольшой. В любой произвольно взятый момент в шестнадцатом столетии во всей Италии насчитывалось не более двадцати тысяч испанских солдат, причем большинство из них стояло в Милане36. Число это значительно возросло лишь в семнадцатом столетии. Хотя Испания в дни Карла V бывала периодически вовлечена в военные акции в итальянских государ
106
Испания: дорога к империи
ствах, ее власть там основывалась не на оккупации и подавлении. а на оживленной торговле и экономической заинтересованности. Император, судя по всему, довольно рано решил, что судьбы средиземноморских государств неразрывно связаны. Очень важно уяснить, что это были за связи. Кастильцы последующих поколений склонны были считать, что они завоевали Италию. Для такого убеждения нет достаточных оснований.
Во-первых, императорская власть основывалась на династически наследуемом праве на две главные итальянские территории. Неаполь принадлежал арагонской династии с тех пор, как его в 1504 году успешно присоединил Фердинанд. Милан, за который Франция постоянно затевала войны, после битвы при Павии практически пребывал в полной власти, а после смерти последнего герцога Сфорца в 1535 году был присоединен к землям Карла, впоследствии перешедшим к его сыну, Филиппу. Кроме того, Карл обладал наследственными правами на Сицилию и Сардинию и держал под контролем крепости на побережье Тосканы. Вместе все эти территории составляли сорок процентов площади современной Италии. С Болонского мира (1530), когда власть Карла была признана итальянцами и он был официально коронован папой как император Священной Римской империи, династия Габсбургов прочно укрепилась в Италии. Но власть ее держалась скорее на династическом праве, нежели на военном превосходстве.
Во-вторых, за пределами земель, подчиненных непосредственно короне, владычество Габсбургов зиждилось на прочных союзах с элитой основных государств. В Пгнуе. одном из главных деловых и морских центров Европы, Габсбурги с 1520-х годов тесно сотрудничали с семейством Спи-нола. С 1528 года, когда семья Дориа тоже перешла на сторону Габсбургов, это выразилось в жизненно важном для последних союзе, обеспечившем им уверенность во власти над Миланом. С другими городами-государствами произошла та же история. Взять, например. Флоренцию, где
Начало западной империи
107
поддержка Карла семьей Медичи была скреплена браком сводной сестры Карла Маргариты с герцогом в 1536 году. После смерти герцога Маргарита вышла замуж за Фарнезе. герцога Пармского. Итальянская знать была счастлива сотрудничать с могущественными Габсбургами, особенно если могла извлечь из этого выгоду для себя. Знатных дворян пригласили участвовать в международной политике Карла. Капитул Бургундского ордена Золотого Руна, проведенный в Турнее в 1531 году, принял троих новых чле-। юв: маркиза ди Васто, Андреа Дориа и Ферранте ГЬнзага*.
В то же время итальянцев и испанцев всячески поощряли вступать в политические союзы. Матримониальные связи между итальянской и испанской знатью заложили основу для сотрудничества между двумя нациями почти на два столетия и создали в Италии правящую элиту из военных и чиновников. В 1530-х дочь вице-короля Неаполя. 11едро де ТЪледо. сына герцога Альба, вышла замуж за герцога Медичи из Флоренции Козимо I; сын Педро женился на дочери Васто: шурин Васто, Веспасиано Колонна, женился на сестре ГЬнзага: а сын ТЪнзага взял в жены дочь Дориа. В эти годы ТЪледо занимал пост вице-короля Неаполя. Васто — вице-короля Милана, а ГЬнзага — вице-короля Сицилии, пока не сменил Васто в Милане. ТЪсные кровные и деловые связи способствовали совпадению интересов элиты с интересами правящей династии. Такое положение вещей устраивало всех. Внешне все выглядело так, что император принимает решения, а на практике решала за него элита, захватившая бразды правления.
В-третьих, испанская корона пользовалась услугами ведущих банковских домов северной Италии, которые по-новому распоряжались финансами и теперь предоставили императору весь свой опыт и все свои ресурсы. ГЬнуэзские,
* Полное имя маркиза Ди Васто — Альфонсо Д’Авалос Д’Аквино. Дориа носил титул принца Мельфи. а ГЬнзага — принца Мольфетты.
108
Испания: дорога к империи
флорентийские и венецианские банкиры уже достаточно прочно стояли на ногах, чтобы иметь возможность контролировать основной объем торговли на Иберийском полуострове37. После 1530 года они стали главным оплотом имперской политики как в северной Италии, так и в Неаполе. Гёнуя. где политически влиятельные семьи и главные банкиры были тесно связаны с Испанией, представляла собой типичный пример свободного и независимого государства, которое на практике функционировало так, как будто являлось частью Испанской империи.
И, наконец, Италия стала основой морской и военной мощи монархии в Средиземноморье. Объединенные силы Италии и Испании с легкостью удерживали господство в западном Средиземноморье. В письме императрице из Болоньи в 1530 году Карл подчеркивает, что Кастилия в силах подтвердить свое владычество двумя способами — с помощью военных кораблей и денег38. В действительности. однако, ресурсы Карла обычно все-таки поступали из Италии. Меньше чем через два месяца после этого письма Карл написал жене другое — из Мантуи в апреле 1530 года, в котором объясняет, что решил рассчитывать почти исключительно на Италию в том, что касается его планов похода в Африку против Барбароссы39. Солдаты будут из числа тех (немцы, итальянцы, испанцы), что служат в Италии, «так как они умелы и опытны». Он предпочитал не брать людей из Испании, так как испанские рекруты наверняка оказались бы «необученными». По той же причине «я решил, что флот тоже будет подготовлен здесь». Император рассчитывал на пятьдесят галер, все — из Италии и Франции, хотя и надеялся также на галеоны, которые постоянно строились на верфях Барселоны. Кастилия, разумеется, должна была предоставить некоторую часть необходимой суммы. Ее следовало отослать в Гёную, которая позаботится об остальной части. На эти деньги в Гёнуе можно будет приобрести «артиллерийские орудия, веревочные лестницы, инструменты. порох, запалы для аркебуз и другие необходи
Начало западной империи
109
мые вещи». Что до продовольствия, «я написал в Неаполь, на Сицилию и Сардинию, чтобы подготовили галеты, мясо, пино, овощи и другой провизии для флота, сколько потребуется». Кастильцы, разумеется, тоже должны были поставить некоторое количество продовольствия и боеприпасов в Малагу; «потребуется десять тысяч кинталей печенья, сотня бочонков вина, тысяча бочек анчоусов и сардин, триста кинталей пороха и пятьсот пушечных ядер».
Италия оставалась для испанцев главной заботой в течение всего правления императора. Хотя Карл в последние годы правления был почти полностью поглощен проблемами Германии, вызванными конвульсиями Реформации, испанцы все-таки не спускали глаз с Италии. Один из верных солдат императора в своих воспоминаниях, написанных на покое в Кордове, сравнивает Италию того периода с проституткой, которую желали одновременно военные Франции. Германии и Испании. Десятки тысяч иностранных солдат погибли здесь во время войн, что, кстати, является еще одним свидетельством международного характера политики Карла. Оставив Рим в 1536 году, император направил свои войска на север, чтобы заблокировать возможное вторжение Франции в Италию. Армией командовал испанец Антонио де Лейва, но состояла она, по словам самого императора, из «пятнадцати тысяч немцев, двух тысяч испанцев, швейцарцев, которые пошли к нам на службу, и изрядного количества итальянцев»40. Вообще-то. это было лишь ядро армии, так как император рассчитывал заполучить по контракту до тридцати тысяч немецких солдат, чтобы удерживать французов на расстоянии. Т&ким образом, десятилетие за десятилетием военные со всей Европы стекались в беспомощную Италию. Наш отставной солдат, исходя из своего собственного опыта и подсчетов современников, прикинул, что за годы, что он прослужил там, с 1521 по 1544 год. император набрал в общей сложности 348 000 солдат, из которых 44 процента были немцы. 30 процентов — итальянцы. 15 процентов — испанцы.
110
Испания: дорога к империи
и 5 процентов— швейцарцы41. Эти цифры — отражение вклада, сделанного вышеуказанными нациями в поддержание имперского господства в Италии.
Несмотря на их ограниченный вклад в итальянские войны, испанцы справедливо считали этот период «последними временами». Выдвинулся традиционный тип военного-героя42. Среди выдающихся командиров были Антонио де Лейва и Фернандо де Аларкон, но в народе лучше знали и дольше помнили имена простых солдат терсио, которые своими подвигами продлевали уходящий век рыцарства. Среди них были Хуан де Урбина, который прославился в войнах с Миланом, рискнув своей жизнью ради спасения жизни товарища от пяти напавших на него итальянцев; Диего де Паредес, отличившийся в поединке с Байярдом в битве при Трани, а потом еще и в Италии, и во время похода на Вену. Полководец Педро Наварро тоже, без сомнения, считался испанским героем, и то. что он не сохранил верности Франции, не заставило историков немедленно предать его забвению. Возможно, сражением, в котором больше всего проявился личный героизм, явилась битва при Павии, когда троим простым солдатам удалось захватить в плен самого французского короля Франциска I.
Под самым сильным влиянием внешней политики Карла из итальянских территорий находилось Неаполитанское королевство. Управляемый с 1504 года королем Арагона, Неаполь теоретически продолжал оставаться государством, полностью независимым от Испании, со своими собственными законами и учреждениями. На практике же он оказался втянут в имперскую политику Испании. Первые значительные перемены в его конституции произошли в 1506-1507 годах, когда королевство посетил Фердинанд Католический и освободил Великого капитана от занимаемой должности. Вместо того, чтобы быть резиденцией короля, Неаполю предстояло в дальнейшем подчиняться вице-королю. После 1507 года им управлял еще и Дополнительный совет, который был выше местных судов и в состав которо
Начало западной империи
111
го входили испанцы. Процесс вступил в свою решающую (разу при наиболее значительном из вице-королей, назначенных Карлом. Педро де Толедо. В период правления ТЬ-ледо были предприняты шаги, направленные на превращение Неаполя в один из крупнейших судостроительных центров в Средиземноморье43. В конце 1530-х неаполитанские галеоны были одной из важнейших сил. оборонявших испанскую корону.
Отношения с Италией, разумеется, носили не только поенный характер. Они не основывались также и на подавлении итальянцев испанцами. По крайней мере, с пятнадцатого столетия итальянцы были активны во многих областях культуры и торговли на Иберийском полуострове. Значительная группа генуэзских торговцев и банкиров обосновалась в Севилье, где открывшаяся возможность наладить отношения с Новым Светом позволяла им извлечь из этого выгоду44. При налаживании торговых отношений с Америкой генуэзцы составляли едва ли не самую важную группу инвесторов45. Они при Карле V стали главными банкирами монархии. Генуэзцы не только помогали финансировать осуществление больших замыслов короны, но также своими кредитами и ссудами расширяли связи по всему западному Средиземноморью46. Историк тонко заметил, что «пока испанцы завоевывали Америки, генуэзцы открывали свою Америку в Испании»47. Посол Венеции в Испании Бадоэр в 1557 году писал, что экономические интересы генуэзцев «простираются на все королевства и государства» и что генуэзская республика «предоставляет кредиты всем и служит всякому»48. Роль генуэзцев в «запуске» империи как большого бизнеса была решающей. Они давали деньги, чтобы финансировать эмиграцию, торговлю продовольствием, рабами, развивать сахарное производство в Новом Свете. «Здесь все идет, как надо генуэзцам». — пишет из Севильи в 1563 году агент одного из крупнейших кастильских банков того времени49. Использовался механизм кредитов (через векселя, известные как «bills of exchange», —
112
Испания: дорога к империи
предшественники нынешних чеков) короне на оговоренных условиях на взаимно приемлемые сроки. Долги потом выплачивались правительством Кастилии. ГЬнуэзцы предпочитали, чтобы имвозвращаливзягоевдолгтем золотом, которое флот доставлял из Америки в Севилью. Крупные суммы переправлялись агентами из Испании в Антверпен и Гёную.
Пока Карл как император противостоял на севере Европы протестантской Реформации, югу Испании продолжали угрожать военно-морские силы мусульман в Африке и в Средиземноморье. Правление императора совпало с наиболее успешным периодом экспансии в истории Османской империи, которой с 1520 по 1566 год правил Сулейман Великолепный. Испанцы почувствовали это на себе. Кайр аль-Дин Барбаросса в 1518 году объявил себя вассалом султана и, заручившись поддержкой Стамбула, продолжал нападать на суда христиан в запад ном Средиземноморье. В1522 году он вновь захватил Велес де ла ТЪмера, а в 1529 — Алжирскую Скалу, где истребил небольшой кастильский гарнизон из 150 человек, которым прежде обещал благополучное возвращение в Испанию в случае, если они сдадутся. Флоту Барбароссы из шестидесяти судов такие мелкие инциденты были нипочем: он мог рассчитывать на поддержку многочисленных недовольных морисков внутри Испании. Разгром флотом Барбароссы восьми галеонов, посланных императором из Гёнуи в 1529году, у острова Ферментера насторожил Карла и убедил его в необходимости срочных действий. Момент был особенно сложный, а выбор небогатый. С апреля 1530 года большую часть времени императору пришлось проводить на территории империи, где он разрывался между попытками договориться с немецкими принцами и отвратить угрозу Османской империи Вене.
Кастильская элита не возражала принять на себя расходы по обороне полуострова, но решительно воспротивилась попыткам Карла взять с них дополнительные суммы на отражение нападения турок, угрожавших Вене. Член Королев
Начало западной империи
113
ского совета Лоренцо Гйлиндес де Карвахаль сказал, что «затраты на империю и все, что не Испания, не должны оплачиваться испанскими деньгами»50. В этом смысле Карл не стал давить на кастильцев. Но он воспользовался своим правом пустить в дело войска, базировавшиеся в Италии. Кастильские и итальянские терсио, насчитывающие более шести тысяч человек, под командованием маркиза ди Васто, оказались на Дунае. Они совершили исторический марш из Милана через Вальтеллин на восток, пройдя через Инсбрук. Пассау и Линц к Вене, — первая итало-испанская армия, появившаяся на земле Священной Римской империи51. Курьезная подробность этого похода: многих военных сопровождали женщины, в общей сложности 2500 дам невыясненного социального положения и национальности, впрочем, преимущественно итальянок. Марш терсио по Центральной Европе — это было то. чего ожидали от имперской власти. ГЬрящий энтузиазмом участник похода разразился стихотворением, в котором выразил свое представление о грядущей славе испанского оружия:
Испанцы, испанцы.
Весь мир трепещет перед вами!52
Сотни благородных искателей приключений со всего континента хлынули в Вену в 1532 году, чтобы сразиться с турками. Среди них были испанские гранды, которые горели желанием продемонстрировать свою верность императору. Гёрцоги Альба и Бехар, маркизы Виллафранка и Когольюдо, графы Монтеррей и Фуэнтес и отпрыски других благородных фамилий — Медина-Сидония, ТДхера, Альбукерке, Мондехар — отправились тогда на север. Их появление там произвело на врага впечатление, и. увидев огромную армию, которую удалось собрать императору для защиты Вены. — около ста пятидесяти тысяч пехотинцев и шестидесяти тысяч кавалеристов, с восхищением описываемых летописцем из Франш-Конте Фери де туйоном
114	Испания: дорога к империи
как «огромнейшую и красивейшую армию из всех, которые доводилось видеть за полвека», турки решили встать лагерем. Терсио прибыли 24 сентября 1532 года, когда уже начался отход турок, и опоздали к битве. Франсиско де лос Кобос в письме из Вены с гордостью рассказывает, как император делал смотр вновь прибывшему пополнению: «позавчера он покинул лагерь, чтобы взглянуть на испанские и итальянские войска, которые были необыкновенно хороши. особенно испанцы»53.
Оборона Вены сопровождалась контрмаршем в восточном Средиземноморье, то есть попыткой выгнать турок. Весной 1532 года Андреа Дориа повел флот из сорока четырех галер (из которых семнадцать были испанскими) с более чем десятью тысячами немецких, итальянских и кастильских солдат в Грецию. Хотя кастильцы тут играли незначительную роль, кампания явилась своеобразным эхом той. которую поколение назад возглавил Великий Капитан. На этот раз экспедиция закончилась оккупацией в сентябре Корона (где Дориа оставил кастильский гарнизон из 2500 солдат под командованием Иеронимо Мендоса) и города Патрас. В следующем году Сулейман послал войска, чтобы отвоевать Корон, но Дориа вернулся в Эгейское море с тридцатью судами (включая двенадцать под командованием Альваро де Басана) и разбил турок. Завоеванные позиции, однако, невозможно было удержать, и они были сданы в 1534 году, когда турки предприняли еще одну атаку. Императорская казна не могла вынести огромных расходов по этим кампаниям, и когда в 1534 году испанские терсио достигли Мессины, войска были готовы взбунтоваться, если им не заплатят54. Это был тревожный знак. Во время прошлых кампаний в Италии немцы часто бунтовали, но кастильцы обычно явного недовольства не высказывали. После 1534 года бунты среди солдат терсио стали случаться регулярно.
По возвращении Дориа увидел, что в западном Средиземноморье все развивается по очень опасному сценарию.
Начало западной империи
115
Барбаросса прибыл в Стамбул в 1533 году и получил от Османов должность адмирала, а также поддержку турецких кораблей и войск. С их помощью он продолжал контролировать важнейшие пункты североафриканского побережья и совершал рейды на побережье итальянское. Вернувшись в Кастилию весной 1533 года, Карл горел желанием осуществить давно вынашиваемый план —извести североафриканских корсаров под самый корень, задушить в их собственном логове — в городах на побережье Африки. Кастильцы, в том числе их военачальник ТЬлавера и сама императрица, возражали против выбора Туниса в качестве цели. Для них желанной целью был Алжир, чьи корабли представляли собой большую угрозу для их берегов. В кон-i (е концов советники императора все-таки остановились на Тунисе.
Участники знаменитой экспедиция в Тунис собрались в порту Кальяри, Сардиния, в первые дни июня 1535 года. Это было, каки все операции в западном Средиземноморье, международным предприятием, но преимущественно итальянским, так как речь в первую очередь шла о защите берегов Италии. Гёнуя, папа, Неаполь, Сицилия и рыцари Мальтийского ордена послали свои суда. Карл двинулся им навстречу из Барселоны с пятнадцатью испанскими галерами. Пришли также корабли из Португалии под командованием брата императрицы Изабеллы. Десять тысяч новых рекрутов из Испании были доставлены на грузовых судах, обеспеченных Бискайей и Малагой. В походе принимали участие сливки итальянской, фламандской и кастильской знати.
Собранные силы представляли собой весьма импозантное зрелище, составляя в общей сложности четыреста кораблей56. Из восьмидесяти двух галер с полным военным снаряжением восемнадцать процентов принадлежали Испании, сорок процентов — ГЬнуе (главным образом суда Андреа Дориа), а остальные сорок два процента — другим итальянским государствам (включая галеры Неаполя под командованием ГИрсиа де ТЪ ле до). Во флоте насчитывалось
116
Испания: дорога к империи
более тридцати тысяч солдат: испанские рекруты, плюс четыре тысячи человек из итальянских терсио, семь тысяч немцев и восемь тысяч итальянцев, а также несколько тысяч авантюристов, которые прибыли за свой собственный счет56. Операция проводилась под командованием двух итальянских военачальников: за флот отвечал Дориа, за людей — Васто. Расходы оплачивались частично золотом из Америки, частично генуэзскими банкирами (которым тоже платили американским золотом). Это была наиболее впечатляющая военная экспедиция, когда-либо осуществленная христианскими силами за долгую историю западного Средиземноморья.
Осада крепости Ла-ГЬлетта у входа в Тунисскую бухту началась 20 июня и продолжалась три с половиной недели. в течение которых то и дело приходило подкрепление от дружественных местных мусульманских вождей. Форт наконец пал 14 июля, в день столь жаркий, что измучились и победители, и побежденные. «Мы одержали победу, несмотря на ужасную жару. — вспоминал Фери де Туйон. — В тот день не осталось воды ни в колодцах, ни в реках, а сражение началось после четырех часов дня: солдаты были так измучены, что, победив, они без сил падали на землю»57. Карл принял решение идти дальше и захватить город Тунис. что и было сделано 21 июля. 1Ърод был разграблен торжествовавшими солдатами. Барбароссе удалось бежать. Его сменил на посту правителя Туниса Мули Хасан, который присягнул на верность императору, а в Ла-ГЬлетте укрепился испанский гарнизон. У Карла имелись все основания быть довольным проведенной кампанией, все христианское Средиземноморье ликовало. Огромный флот отправился по домам, в разных направлениях. Отплыв от итальянского побережья, один из кораблей с немецкими солдатами на борту перевернулся, и все погибли58. Это происшествие унесло больше человеческих жизней, чем вся военная акция в Тунисе.
Начало западной империи
117
Не успел Карл насладиться добытой в Тунисе славой, как возникла новая угроза, на этот раз из Франции. Император отплыл из Туниса в Сицилию и Неаполь, где провел зиму, посвящая все свое время управлению королевствами южной Италии. В марте 1536 года он принял приглашение папы встретиться и обсудить некоторые вопросы, и 5 апреля 1536 года был в Риме. Двумя днями раньше французские войска перешли границу Италии, и началась война.
Карлу было что обсудить с папой Павлом Ш. который приготовил императору триумфальный прием. 17 апреля Карл обратился к кардиналам и дипломатам в присутствии папы. Он был очень зол на Францию за нарушение мира и поразил собрание тем, что отказался говорить на своем родном языке — французском. Он говорил по-кастильски. Император гневно отозвался об угрозе миру, исходящей от Франции, и об отвратительном альянсе Франции с вероломным Барбароссой. Потрясая связкой писем— секретной перепиской Франциска с Барбароссой, он сказал: «Я своими собственными руками захватил в Ла-ГЪлетте эти письма». Он призвал Франциска I решить существующие противоречия честным поединком, а не подвергать опасности жизни стольких христиан. В конце своей длинной речи, не сопровождавшейся никакими дипломатическими нотами, он твердо повторил: «Я хочу мира, я хочу мира, я хочу мира!».
Слушатели были потрясены, многие — потому что не ожидали, что к ним обратятся на языке, столь редко используемом в дипломатических кругах. Архиепископ Макон, один из дипломатических представителей Франции, взял слово и попросил императора предоставить текст его речи, так как он не понимает по-кастильски. Карл жестко ответил: «Ваше Преосвященство, скажу прямо: не ждите, что я стану изъясняться на каком-либо языке, кроме испанского. который столь благороден, что заслуживает того, чтобы его понимали все христиане». Даже советники Карла были смущены неожиданной силой этой «проповеди», как
118
Испания: дорога к империи
они для себя определили речь императора, и тем. что она была произнесена именно на испанском языке. На следующий день, когда гнев императора остыл, он призвал двух французских послов и в личной беседе передал им краткое изложение своей речи на «чистейшем итальянском». За исключением этого случая. Карл всегда отдавал предпочтение своему родному языку, французскому, как в частной, так и в политической жизни.
Успех в Тунисе, как напомнила Карлу императрица в сентябре 1535 года, «был особенно приятен Неаполю и Сицилии, а также всей Италии»59. Кастильцы же всегда настаивали на походе против Алжира, а Тунис их занимал мало. Он был всего лишь частью африканского побережья, представлявшей интерес разве что для Арагонской короны60. Ткк что кастильцы продолжали твердить о необходимости захвата Алжира. Корсаров в любом случае надо было остановить. В ответ на Тунис 1 сентября Барбаросса с тридцатью галерами предпринял молниеносную атаку на порт Маон на Балеарских островах. Его люди разграбили город, взяли в плен значительную часть населения и через пять дней ушли.
Экспедиция в Алжир, на которую надеялись императрица и советники, была бы попыткой реванша за неполную победу в Тунисе. Но она откладывалась, так как император был озабочен ситуацией в Милане, вызванной смертью герцога Франческо Сфорца в ноябре 1535 года. В феврале 1536 года Карл из Неаполя написал императрице, прося ее продолжать подготовку к походу на Алжир, но также немедленно послать средства в ГЪную, чтобы быть готовыми к проявлениям враждебности со стороны Франции в северной Италии. Все имеющиеся галеры, писал император. должны быть посланы в Геную под командованием Альваро Басана вместе с тремя тысячами пехотинцев, провизией и деньгами, начеканенными из американского золота и серебра, доставленного из Севильи61. Характер помощи. которая требовалась императору, указывал на то. что
Начало западной империи
119
Испания заняла более высокое место в списке его приоритетов. Из просто одной из частей империи она сделалась практически ее главной частью. Речь, произнесенная по-испански. объявила об этом всему миру. Написав жене на следующий день после речи. Карл впервые откровенно признал. что для военных нужд «денег достать негде»62, кроме как в Испании. ТЬк как Испания, как нам уже известно, в смысле налогов давала не много, император, безусловно, имел в виду драгоценные металлы из Нового Света.
Постоянная уязвимость христианских государств еще раз подтвердилась поражением, которое их военно-морские силы потерпели в сентябре 1538 года у острова Пре-веза, рядом с Корфу, в восточном Средиземноморье. Более 130 кораблей христиан под командованием вице-короля Сицилии ГЬнзага, а также испанский военный контингент и корабли Дориа, Венеции и папства, вступили в бой с примерно таким же количеством судов Барбароссы63. Войска христиан ничего не добились, разве что стало совершенно ясно, что турки — по-прежнему главная морская сила в восточном Средиземноморье. При следующем поколении оборону на море следовало держать уже на западе, где не ослабевал поток нападений на христианские территории. На императора между тем давили прежде всего испанцы — его вынуждали напасть на Алжир.
Злосчастный поход на Алжир был начат в 1541 году. Согласно официальным оценкам, Неаполь и Сицилия должны были взять на себя шестьдесят процентов затрат. Кастилия — сорок. В тех же пропорциях исчислялось участие галеонов: итальянцы гарантировали две трети, испанцы — одну треть64. Две трети солдат должны были быть итальянцами (под командованием Колонны) и немцами (под командованием Альбы) и одна треть — испанцами (под командованием Ферранте ГЬнзага). Собранные силы отплыли с Майорки в середине октября 1541 года, захватив по пути в Картахене герцога Альбу. Всего собралось 65 галер, 450 вспомогательных и грузовых судов с 12 000 моряков и
120
Испания: дорога к империи
24 000 сухопутных войск. Среди капитанов был сам покоритель Мексики Эрнандо Кортес. 23 октября войска высадились на берег в шести милях от города Алжир.
Разыгрался ужасный шторм65. «В тот день, во вторник, — вспоминал позже кардинал ТЬлавера, — поднялась такая страшная буря, что было не только невозможно выкатить пушки, но многие мелкие суда просто перевернулись и тринадцать-четырнадцать галеонов тоже». Шторм не утихал четыре дня, разрушив значительную часть кораблей и убив многих людей («Слава Богу, — замечал ТЬлавера, — мы не потеряли никого, кто представлял бы значение, а только рядовых солдат, слуг, матросов»). Артиллерию развернуть было невозможно. 26-го, к удивлению осажденных алжирцев. император начал отводить свои войска. Плохая погода препятствовала ему и в этом, так что до Майорки флот добрался только в конце ноября. Общие потери, понесенные императорским флотом, составили не меньше 150 судов и 12 000 человек, не считая пушек и боеприпасов66. Это было первое полное поражение императора, невиданное бедствие во всех смыслах, глубокое унижение и по всем перечисленным выше причинам — последний его поход против сил ислама.
Впоследствии интересы итальянцев и испанцев на море защищал в основном флот Андреа Дориа. Почти все наземные операции были прекращены, что явно не устраивало местного командующего в Оране, графа Алькаудете, который по вступлении на пост в 1535 году предпринял амбициозные попытки распространить власть Испании на королевство Тлемкен. Но успеха его действия не имели. Османы консолидировались в Северной Африке, и Тиемкен в 1552 году был захвачен турками. В 1555 году город Буги, который находился под властью кастильцев в течение сорока пяти лет. был потерян для них, перейдя к мусульманам. Наконец, в 1558 году экспедиция, предпринятая Алькаудете без разрешения тогдашнего короля Филиппа II. была уничтожена мусульманами, а ее командир убит.
Начало западной империи
121
Народы Испании и Нидерландов симпатизировали друг другу с позднего средневековья. Испанцы практически не знали стран северной Европы — они мало с ними торговали, их языки и культура оставались для них тайной. Исключением были Нидерланды, с которыми испанцы торговали напрямую морем и которые, в свою очередь, несли финансовый опыт и культуру на Иберийский полуостров. Нидерланды также являлись главным зарубежным рынком для важнейшей статьи экспорта Кастилии — необработанной шерсти. Брак между Хуаной и Филиппом Красивым скрепил эти отношения, которые обещали большое будущее, особенно когда королем стал Филипп, и еще больше, когда Карл ГЬнтский унаследовал все короны Испании. С годами Карл пришел к твердому решению, что Испании и Нидерландам следует скрепить отношения, но он никогда сколько-нибудь определенно на эту тему не высказывался. В феврале 1522 года в Брюсселе Карл V подписал договор, согласно которому передавал управление территориями семьи Габсбургов своему брату Фердинанду. В перспективе это могло подразумевать отделение германских земель от остального наследства, но он был еще слишком молод, чтобы иметь твердые намерения на этот счет.
Скопление отдельных провинций на северо-западном побережье континентальной Европы привело к тому, что Нидерланды, благодаря своей топографии и низменному местоположению, стали в конце средневековья ядром государства «Бургундия», чьим другим основным компонентом было одноименное герцогство (поделенное в шестнадцатом столетии между Франш-Конте и Французской Бургундией). Находясь в стороне от крупных рек— Рейна, Мюзе и Шельдта, Нидерланды занимались сельским хозяйством, рыбной ловлей и торговлей и в шестнадцатом веке владели самым крупным капиталистическим центром портом Антверпен. Будучи в основном голландской по языку (фламандскому) и культуре, страна управлялась аристократией. главным образом из южных провинций, где преобладающим языком был французский (валлонский). Ког
122
Испания: дорога к империи
да провинции перешли под власть Карла, они получили подобие политической конституции, связавшей их вместе.
Администрация находилась в Брюсселе, хотя каждая провинция также имела свое собственное правительство, возглавляемое губернатором (штадхольдером—по-голландски). Карл управлял своими родными провинциями с той строгостью, с какой отец относится только к своей семье. Он ввел инквизицию, дабы подавить ересь, и лично руководил подавлением восстания в ГЬнте, своем родном городе. в 1539 году. В то же время он проявлял о Нидерландах заботу, какую не проявлял по отношению ни к каким другим землям, в том числе и к Испании. Он увез с собой в Испанию все, что было ему дорого: фламандскую культуру, религию, искусство, музыку, весь церемониал двора (известный как «бургундский» церемониал), ритуалы (орден Золотого Руна) и, главное, всех своих бургундских чиновников, которых назначил на самые важные посты не только в Испании, но и в Италии. Со временем, по мере того как нужды войны в Средиземноморье и ГЬрмании отнимали у него все больше времени, его гораздо чаще можно было застать за пределами Нидерландов, чем в Нидерландах. И все же эта страна навсегда осталась для него родной, и он любил ее больше других.
В общем, все указывает на привилегированное положение Нидерландов для первых испанских Габсбургов. Провинции, однако, ни в коей мере не являлись частью испанской империи и не подчинялись Испании. Единственная ниточка, которая связывала их с Испанией, — это общий правитель. Мы проследили логические связи между Испанией и Италией. Каковы же были ниточки между Испанией и Нидерландами? Крупные умы всегда считали, что целью Карла было «превратить Нидерланды в аванпост испанской власти в северной Европе»67. Эта версия очень маловероятна и не подтверждается ничем. Возможно, более разумным было бы принять противоположную точку зрения и считать Испанию аванпостом Нидерландов — их экономи
Начало западной империи
123
ческого и культурного влияния — в южной Европе. Ни один из императорских указов не свидетельствует о том, что он хотел подчинить одну страну другой. При подавлении восстания в ГЬнте он использовал только местные войска — четыре тысячи солдат из Нидерландов и четыре тысячи немцев88, а не солдат из Средиземноморья.
Однако в северной Европе уже состояли на службе люди из Испании. До какой степени была сильна власть Испании (вероятно, это не так очевид но, чтобы не упоминать об этом), можно понять хотя бы исходя из того, что в Нидерландах постоянно присутствовали испанские войска. Во времена императора в Европе имелся весьма ограниченный контингент таких войск. Во время войны с Францией Карл привел некоторое количество этих войск в Нидерланды и расположил их на северной границе с Францией89. В 1527 году шесть тысяч кастильцев погрузились на корабль в Сантандере, чтобы отправиться в северные Нидерланды. В начале 1540 года император также отправил две тысячи человек из Ларедо — на случай, если ему понадобится поддержка сразу после гентских волнений. Это было время, когда культурные связи между фламандцами и испанцами достигли своего апогея — в значительной степени благодаря распространению на полуострове гуманистических идей Эразма. Ткким образом, все способствовало тому, чтобы этотпе-риод стал плодотворным для сотрудничества. Как мы увидим, фламандское духовенство поддерживало кастильцев в их первых попытках миссионерства в Новом Свете. Солдат с Иберийского полуострова отправляли на север и после 1540 года. Мы знаем, что три тысячи прибыли в Нидерланды в 1543 году и пять тысяч в 1544 — период, совпавший с первыми беспорядками в войсках.
Испанские солдаты сыграли также важную роль в Италии, где они явились оплотом власти в Неаполе, а после 1530 года стали помогать милетскому гарнизону. В 1532 году. как мы знаем, они впервые появились в большом количестве в операции против турок на Дунае, но тут же верну
124
Испания: дорога к империи
лись в Италию. Терсио составляли, возможно, половину армии из двадцати тысяч, которая под командованием Лейвы в 1536 году вошла во французский Прованс из Милана. Атака захлебнулась, Лейва умер в Аи. и все военные силы в сентябре были отведены обратно в Италию70. Их следующее появление на международной арене было под эгидой Священной Римской империи, в последней войне императора с Францией, которая разразилась в 1542 году. Карл использовал до восьми тысяч солдат из Италии для службы в отрядах терсио, которые он с военной базы в Меце направил против французской провинции Пикардия в 1543 и 1544 годах. С этого десятилетия терсио стали жизненно важной для Карла опорой на германских землях. Их роль, впрочем, всегда была вспомогательной и ни в коем случае не отражала истинного положения испанской имперской власти в Германии. Но именно там. тем не менее, терсио помогли императору одержать свою последнюю великую победу.
Обстоятельством, которое больше всего подрывало здоровье императора и преждевременно состарило его. было распространение протестантской Реформации на германских землях. В военной кампании 1546 года против князей-лютеран. образовавших Шмалькальденский союз, император очень рассчитывал на войска из Италии, как итальянские, так и испанские, и на налоги, собранные в Нидерландах. Решающая встреча противников была отложена на несколько месяцев, и неизбежным результатом этого явились выплата войскам обеих сторон причитавшихся им денег и вынужденный роспуск их по домам. Подтаявшие военные силы Карла, тем не менее, были пополнены войсками его брата Фердинанда и вновь приобретенного лютеранского союзника, герцога Мориса Саксонского. Императорская армия состояла из представителей двух основных наций — немцев и испанцев, — которыми командовали соответственно император и герцог Альба. В войсках насчитывалось пять тысяч испанцев — одна пятая всей армии. Было также некоторое количество итальянцев71.
Начало западной империи
125
Утром 24 апреля 1547 года армия достигла реки Эльбы  шпротив города Мюльберга, где собрались силы Шмаль-кальденского союза под командованием курфюрста Иоганна Фридриха Саксонского*. Курфюрст приказал разрушить единственный мост через реку и был совершенно уверен, что император не переправится. Однако люди императора построили временный мост, а кроме того, нашли удобный брод. И мператорские войска, застав врасплох саксонскую армию, нанесли ей сокрушительное поражение. Саксонский дворянин Тйло фонТ^эота захватил курфюрста Иоганна, который был ранен и пытался бежать с поля боя**. Среди кастильской знати, служившей в императорских войсках, был Луис де Авила-и-Суньига, который не сомневался, что вся сила императорской армии — в германских войсках72. Высших похвал он удостоил венгерскую кавалерию, «которая с невероятной быстротой одержала победу, которую просто не могла не одержать». Кастильцы играли довольно важную роль в этом сражении, хотя ни в коем случае не столь значительную. как это себе представляли официальный историк Лопес де ГЪмара73 и его кастильские последователи. Присутствовавший там венецианский посол утверждал, что испанцы «неотесанны, грубы и неопытны, хотя постепенно становятся хорошими солдатами: те, которых я видел в Германии, все были ветеранами (других войн)»74.
Победу императора, безусловно, самую славную в его карьере, обессмертил Тйциан, написав его великолепный конный портрет, который сейчас находится в Прадо. Кастильские терсио все еще стояли в Германии, чтобы помочь императору в его последней злосчастной кампании 1552 го
* Герцогство Саксонское в 1485 году было разделено братьями той же семьи Феттен на «выборную» и «герцогскую» территории. Конфликты периода Реформации обострили разногласия между двумя Саксониями.
*• Венецианский посол утверждает, что знатный итальянский дворянин. Ипполито да Порто, захватил в плен герцога.
126
Испания: дорога к империи
да, в неудачной осаде Меца, где на их долю пришлось менее десятой части пехоты и более четырех процентов кавалерии75. Присутствие испанцев на Итальянском полуострове пока еще было едва заметно. Однако оно уже вызывало разговоры как позитивного, так и негативного свойства. В то время как кастильский поэт Эрнандо де Акунья радостно приветствовал возможность всемирного господства Карла: «Один монарх, одна империя, один меч», не испанцы относились к возможным последствиям такого решения с опаской. «У испанцев теперь печать империи в руках, — писал английский наблюдатель при императорском дворе, — и полная свобода действий». Антуан Перрено. впоследствии кардинал Гранвиль, в 1551 году сообщает Карлу: преимущественная опора на испанские войска привела к тому, что «мы не сможем чувствовать себя в безопасности в Германии после того, как испанцы уйдут»76.
В 1550-х годах в Европе, вне Италии, не было явных ан-тииспанских настроений. Европейцы относились к испанцам скорее с интересом и любопытством, нежели со страхом. Если европейцы и не доверяли им, то лишь потому, что руками испанцев император осуществлял свои коварные замыслы. Дружелюбие, проявленное к принцу Филиппу (впоследствии королю Филиппу II) во время его путешествия по Западной Европе в середине столетия, составляет резкий контраст с враждебностью к испанцам, которая развилась позже, во время религиозных войн. После Мюль-берга император стал готовиться сложить с себя бремя политических забот и призвал в Брюссель своего сына. Принц отплыл из Каталонии в ноябре 1548 года, отправившись в долгое путешествие через южную Францию, северную Италию и Альпы, Баварию и Рейнские земли в Нидерланды77.
Единственный неприятный инцидент произошел в Милане. где имели место выпады против кастильских солдат, сопровождавших принца. В остальных местах к принцу относились с уважением и проявляли радушие и щедрость. Филипп был совершенно счастлив. Он писал из Гёйдельбер-
Начало западной империи
127
га: «Меня прекрасно принимали во всех городах ГЪрмании, князья неизменно выказывали свое расположение ко мне». В Нидерландах он нанес официальные визиты во все семнадцать провинций, и ему присягали на верность в каждом крупном городе. Впервые с неприятием себя как испанца Филипп столкнулся в Аугсбурге, на обратном пути в Испанию. Император собрал главных членов семьи Габсбургов, чтобы обсудить наследование ими тронов разных государств. Карл за время правления сосредоточил власть над наследственными территориями — в основном Австрией и Богемией — в руках своего брата Фердинанда. Последний с 1531 года считался Королем Римлян— титул, который давал ему право на наследование императорской короны. Карл хотел, чтобы в конце концов все его владения, включая Германию, унаследовал Филипп. Пользовавшийся поддержкой в Германии Фердинанд, в свою очередь, мечтал, чтобы корона и власть перешли к его старшему сыну Максимилиану, королю Богемии, который к тому же постоянно заменял Филиппа в Испании. Жителям Германии вовсе не хотелось, чтобы ими правил испанец. Тэлько германец, как объявил кардинал Аугсбурга в ноябре, может управлять Германией. Посол передавал, что германские князья даже турка предпочли бы Филиппу.
Еще долгое время после того, как Колумб пристал к берегам Карибского моря в 1492 году, влияние вновь прибывших там было едва заметным. Около тридцати лет — почти поколение — должно было пройти, прежде чем испанцы основательно утвердились в материковой части Нового Света. Америка оставалась полузабытой землей, которая разочаровала первопроходцев, потому что она не открыла пути ни к быстрому обогащению, ни к Островам Пряностей. Почти через шестьдесят лет после экспедиции Колумба официальный летописец и историк Лопес де Гумара утверждал, что открытие Индий было «величайшим событием с сотворения мира, если не считать рождения и смерти того, кто
128
Испания: дорога к империи
сотворил его»78. К тому времени состарилось и умерло целое поколение испанцев, были открыты серебряные рудники, откуда богатства перетекали в Европу. Однако восторги ГЬмары, безусловно, воспринимались с иронией. В то время немногие столь оптимистично оценивали сделанное Карлом V для государств Испании.
Чтобы обосноваться на основных из Карибских островов, сломив первоначальное наивное сопротивление, потребовалось довольно много времени, в некоторых случаях почти двадцать лет. Главным поселением стал остров Эспаньола, где был основан первый испанский город на новом континенте — Санто-Доминго. К 1500 году число иммигрантов, поселившихся на острове, считая только мужчин, равнялось тысяче. Эспаньола стала центром различных, в основном грабительских, авантюр, таких как набеги на другие острова с целью захвата рабов-индейцев, или браконьерских — как ловля жемчуга. Некоторые иммигранты с удовольствием занимались фермерским трудом, обрабатывали землю. Лас Казас вспоминает, что когда он спросил испанского фермера, зачем он посылает своих сыновей на Карибы, тот ответил, что только там они смогут жить «в свободном мире» и возделывать свою собственную землю. Для этих переселенцев главной целью было выращивание пшеницы, а не завоевания70.
Но многие испанцы, не желавшие вести на Карибах жизнь фермеров, не находили себе места. Одному из них. Эрнандо Кортесу, принадлежат знаменитые слова: «Я приехал сюда для того, чтобы разбогатеть, а не для того, чтобы работать, как крестьянин». Самым мощным магнитом поначалу было золото, которое жадно искали Колумб и первые поселенцы80. Эспаньола очень скоро сделалась его постоянным источником. Суда, груженные драгоценным товаром, отправлялись в Испанию. Стабильность гарантировалась правлением нового губернатора Индий Николаса де Овандо, который прибыл сюда в апреле 1502 года в сопровождении 2500 человек. Некоторые из вновь прибывших
Начало западной империи
129
были чиновниками, остальные — просто переселенцами и авантюристами (среди них был и Лас Казас). Вливание свежих сил оказалось весьма своевременным, потому что количество поселенцев на острове уже сократилось до трехсот — жалкие остатки. Овандо был губернатором семь лет. За это время он заложил основы колониального режима и установил правила распределения местного населения между испанскими поселенцами. С аборигенами он обращался очень жестоко, однажды уничтожив восемьдесят четырех индейских вождей.
Очень скоро обнаружились негативные стороны испанского присутствия. Местные жители, которых поселенцы заставляли работать (действовала система, известная как энкомъенда) в тяжелых условиях, умирали тысячами. Спустя два десятилетия после краха привычной традиционной жизни численность племени араваков резко снизилась, а । ютом оно и вовсе исчезло. Itenepb приходилось совершать 11абеги на соседние острова, обращать в рабство их жителей и привозить их на Эспаньолу. Одним из последствий явилось опустошение Багамских островов, с которых за период 1509-1512 годы было вывезено на занятые испанцами земли сорок тысяч человек.
Крах надежд на быстрое обогащение скоро привел к эмиграции с Эспаньолы тех, кто приплыл туда из Испании. Их поощряло официальное разрешение (данное королевой Изабеллой в 1503 году) обращать в рабство так называемых «каннибалов» и сообщения о новых золотых находках. Поселенцы стали перебираться на другие острова: на Пуэрто-Рико— с 1508 года, на Ямайку и Кубу— с 1511. Последний остров был «усмирен» Диего Веласкесом, его первым губернатором, известным своими жестокостями по отношению к беззащитным аборигенам (Лас Казас. бывший там. описывал местных жителей как «простодушных и ласковых» людей). Веласкес, например, убил одного из вождей — Атуэя. Опыт, приобретенный на Карибах, стал двигателем испанской экспансии и повел авантюристов даль-
130
Испания: дорога к империи
ше, сначала на другие острова, потом на материк. Ко второму десятилетию шестнадцатого века небольшая испанская популяция распространилась очень широко в поисках богатств. В 1510 году группа испанцев отобрала у индейцев земли, где стояла их деревня, у пролива Ураба, в южной части Карибского моря, и построила там город Дарьен81.
Истребление белыми населения Карибских островов вынудило испанское правительство пересмотреть свою политику или, скорее, отсутствие какой бы то ни было политики. Уменьшение численности местного населения вскоре стало компенсироваться ввозом черных рабов из Испании и Африки. Но что было делать с неугомонными белыми поселенцами? Алонсо Суасо, посланный на острова кардиналом Сиснеросом в 1517 году, докладывал, что частично проблема заключалась в том, что испанские иммигранты не имели семей, то есть не чувствовали себя по-настоящему оседлыми. «В настоящее время, —писал он, — двое из троих не женаты и не имеют постоянного дома»82. Суасо также внес предложение, которое в корне изменило бы характер империи. Он предложил поощрять эмиграцию из всех частей света с тем лишь условием, чтобы приезжающие в Америку были добрыми христианами. Все больше и больше портов должны были иметь сообщение с Новым Светом. Суасо считал, что природные ресурсы, а также обилие злаков, произрастающих в Эспаньоле, сулят европейцам быстрое обогащение.
Иностранное участие было важно уже на этих ранних стадиях поселения. Новые экспедиции были немыслимы без значительных денежных вложений и изрядной доли риска, и иностранным финансистам, которые уже появились в Эспаньоле, не терпелось выдвинуться. Их задача облегчалась проводимой правительством политикой свободной торговли в Новом Свете. Карл V. весьма стесненный в средствах, только радовался предложениям германских финансистов и в 1528 году заключил соглашение с Вельзе-рами. позволившее им обосноваться и укрепиться в Вене-
Начало западной империи
131
еуэле на определенных условиях. Первые колонисты, финансируемые Вельзерами, прибыли в начале 1529 года, и в течении последующих шестнадцати лет ёпТа(ия осуществляла полный контроль за развитием территорий, эксплуатируя порабощенное местное население и обследуя в । юисках богатств долину Ориноко83. В тот же период император рассмотрел предложение Фуггеров, которые хотели пользоваться теми же правами в Перу.
'ТЪвары, привозимые на Карибы в обмен на золото, были, как Овандо информировал короля Фердинанда в 1504 году, в основном под контролем генуэзцев и других иностранцев. 11ервый опыт добычи золота воодушевил поселенцев. При т акой дешевой рабочей силе они могли также производить сахар из тростника, который завезли из Африки. Как в свое время на Канарских островах, решающую роль здесь сыграл иностранный капитал. Плантации сахарного тростника и сахарные заводы, первоначально созданные на Эспаньоле в основном на средства генуэзцев84, получили широкое распространение в Новом Свете. Многие генуэзцы переехали жить в Новый Свет, чтобы на месте управлять своими п|>едприятиями. Финансист Иеронимо Гримальди, который действовал от имени своих коллег Чентурионе, Спинола. Дориа и Каттанео, жил в Эспаньоле с 1508по 1515годивел гам свои дела. Позднее генуэзец распространил свой бизнес на Пуэрто-Рико, Кубу и часть континента85, В 1520-х начался приток на Эспаньолу силезских шахтеров, а в 1525-1526 годах Вельзеры построили на острове фабрику. Строительство финансировали Гёорг Этингер и Амбруаз Лльфингер86.
Производство сахара началось на Эспаньоле примерно и 1515 году, и Овандо доставил первые ящики сахара к смертному одру короля Фердинанда. Сахарная промышленность заложила основы испанской экономики на Карибах, в основном на Эспаньоле и в какой-то степени на Пу-•рто-Рико. Однако, именно на сахарных заводах, как утверждали доминиканские монахи, местное население гро
132
Испания: дорога к империи
били непосильным трудом. С 1494 года Колумб начал обращать в рабство араваков, что имело катастрофические последствия. До прихода испанцев араваков было по крайней мере триста тысяч; к 1548 году историк Овьедо уже сомневался, осталось ли их хотя бы пятьсот человек. Единственным выводом, сделанным испанцами из этих неисчислимых бедствий, стал вывод о необходимости импорта рабочей силы, призванной заменить местных жителей. В Новый Свет начали ввозить африканских рабов.
Пока испанцы пытались наладить жизнеспособную экономику на Карибском побережье, некоторое количество авантюристов, отправившись в путь с Кубы в 1513 году, добрались до побережья Флориды. Мореплаватели постепенно стали разбираться в течениях и ветрах в Карибском море, поняли, как лучше ставить паруса в проливах, в том числе и когда плывешь в Испанию. Другие тем временем забирались все дальше в глубь материка с запада Карибского побережья. Дарьей (или Санта-Мария ла Антигуа, как сначала его назвали испанцы), образовался в 1510 году как пограничное поселение трехсот беспокойных (и безжалостных) авантюристов, руководимых Васко Нуньесом де Бальбоа, которому успешно удавалось как управлять испанцами, так и жить в мире с окрестными индейскими племенами. В поисках племени, богатого золотом, Бальбоа узнал достаточно много, чтобы в 1513 году обратиться к короне с просьбой о помощи людьми и оружием. Получив отказ, он отправился в путь 1 сентября 1513 года из Дарьена с группой испанцев и большим количеством помощников-индейцев. Последние вели его через горы, леса и широкие реки на юг. Испанцы не испытывали недостатка в пище, так как дружественные местные племена обеспечивали их всем необходимым. Путешественники успешно пересекли перешеек в том числе и потому, что нигде и ни в ком не встретили враждебности87. Утром 27 сентября Бальбоа с несколькими спутниками с горного хребта впервые увидел на юге море, которое тут же объявил собственностью короны. Че
Начало западной империи
133
рез два дня путешественники достигли берегов пролива, ведущего в это самое море. Бальбоа вошел в воду и здесь совершил церемонию вступления во владение. По иронии судьбы, когда он объявлял океан собственностью Испании, португальцы уже вовсю плавали по нему к Островам Пряностей (Молуккские острова). По пути назад на север через пролив, а затем через перешеек Бальбоа сосредоточил все свои усилия на поисках золота. Он приказывал пытать и даже велел убить нескольких вождей, которые упорно утверждали, что у них нет золота. Историк Овьедо лаконично сообщает, что во время этого путешествия «никто не вел счета жестокостям, но их было много»88.
Чтобы ускорить поиски богатых племен на юге Кариб-ского побережья, корона в 1513 году назначила Педрариа-са Д'Авила губернатором земли, которая тогда называлась Тьерра Фирме, но с назначением нового губернатора была переименована в Золотую Кастилию (Castilla de Ого). Тысяча пятьсот человек, отплывших из Севильи с Педрариасом, были существенным дополнением к более ранним иммигрантам. Суасо после сообщал Карлу V, что «все или большинство из них воевали в Италии с Великим Капитаном». Это были прожженные, совершенно безжалостные люди. Сам король Фердинанд предупреждал Педрариаса: «Эти люди подвержены ужасным порокам. Вы с ними хватите горя»89. Около половины умерло вскоре после прибытия в Дарьен от болезней и неприспособленности к новым условиям. В новой провинции Золотая Кастилия сразу возникли трудности, и не последней среди них стали разногласия между Педрариасом и Бальбоа, которые привели к тому, что губернатор велел арестовать и казнить последнего в январе 1519 года.
Случай с Педрариасом Д'Авила проливает свет на самую серьезную проблему начального периода империи: неспособность короны контролировать события издалека. К моменту смерти короля Фердинанда не было сделано ничего для того, чтобы исправить такое положение вещей, хотя
134
Испания: дорога к империи
еще в его царствование доминиканцы начали говорить об этом. Правление кардинала Сиснероса было слишком коротким. чтобы внести какие-либо перемены. Наводить порядок предстояло Карлу V. Однако для него, как и для его сына Филиппа II, самым большим приоритетом являлись богатства Индий. Жестокости испанцев на Карибском побережье были очень многочисленны и слишком хорошо известны современникам как в самих Индиях. так и в Испании. Десятки тысяч коренных жителей Нового Света погибли за несколько лет. когда европейцы начали насаждать на их землях свои обычаи и цивилизацию. Тйкова была первая стадия отношений между двумя континентами, разделенными Атлантикой.
1519 год. начавшийся казнью Бальбоа, знаменит двумя историческими событиями, которые привели к качественному скачку в развитии Испанской империи. В феврале одиннадцать небольших судов под предводительством Эрнандо Кортеса отправились с западной оконечности Кубы к полуострову Юкатан. В сентябре четыре судна под командованием португальского мореплавателя Магеллана, зафрахтованные кастильской короной, отплыли из Сан-Лука-ра в Испании с целью обойти с юга океан, открытый Бальбоа. 1Ъд ознаменовался также образованием города Панама, что явилось прямым следствием экспедиции Бальбоа, первого европейца, который увидел мерцающие воды нового океана, или «Южного моря». как его называли еще два столетия после этого. Впоследствии экспедиции в Новый Свет стали весьма продолжительными, они имели целью охват возможно более обширных территорий; некоторые были направлены на изучение земель, иные — на завоевание, и все без исключение — на поиски богатств. Th, что выжили и рассказали впоследствии о своих приключениях, не уставали удивляться, подобно летописцу Берналу Диасу дель Кастильо. тому, сколь многочисленны были преодоленные трудности как географического, так и климатического свойства.
Начало западной империи
135
В течение всего своего правления император хронически страдал от невозможности заплатить по счетам. Когда он не мог покрыть свои расходы в одном королевстве, то брал деньги в другом. «Я едва могу оплатить свои расходы здесь, — писал он из Брюсселя в 1531 году, — не прибегнув к помощи техкоролевств», имелась в виду Кастилия90. Сначала он опирался на генуэзских финансистов, которые оплатили, например, победу при Павии. «За несколько дней до битвы, — сообщает один из военных, участвовавших в сражении, — Его Величество отправил большую сумму генуэзским купцам, чтобы они занялись снабжением армии*91. Карл устроил так, что Кастилия играла существенную роль в покрытии его расходов: но государственных доходов, уже изрядно подорванных выплатой долгов Фердинанда и Изабеллы. не хватало на нужды международной политики императора.
К счастью, к нему выручку пришел Новый Свет. Золото было необыкновенно притягательным магнитом. Колумб. Кортес, Писарро и все последующие путешественники самым важным считали именно поиски золота. Карибы, где Колумб сам видел, как местные жители ели с золотой посуды. стали первым источником драгоценного металла; сначала его мыли в горных ручьях. За первые два десятилетия шестнадцатого века испанцы вывезли с Карибских островов около четырнадцати тонн золота (14 118 килограммов)92. Новость о том, что в Перу было обнаружено золото, привела к дальнейшим поискам и разработкам. Бульшая часть драгоценного металла отправилась в Испанию, где вызвала потрясение. Чиновник императорской казны писал из Севильи в 1534 году, что «количество золота, поступающее каждый день из Индий и особенно из Перу, совершенно невероятно; я думаю, что если золотой поток продлится еще хотя бы десять лет. этот город станет самым богатым в мире»93. «Я очень доволен, — писал Карл V из Италии в 1536 году, перед уже неминуемой войной с Францией, — своевременным поступлением золота из Перу и
136
Испания: дорога к империи
других мест. Его уже набирается на восемьсот тысяч дукатов —большое подспорье в наших теперешних обстоятельствах»94. С 1540-х на материке стали открываться первые серебряные рудники, в основном в Сакатекасе и 1уанахуа-то в Мексике и Потоси в Перу. Их выработка, однако, оставалась довольно низкой до начала использования ртути в середине столетия (см. главу 7).
Карл использовал драгоценные металлы или обещание их поступления, чтобы добыть себе кредит у банкиров, которые имели соответствующие международные связи: банкиров из Аугсбурга. Генуи и Антверпена95. Банкиры, в свою очередь, часто обосновывались или проводили свои финансовые операции в Севилье и в остальной части Кастилии, чтобы иметь непосредственный доступ к получаемой выгоде. Это означало, что существенная часть золота и серебра из Америки перетекала в иностранные банки, иногда авансом, за несколько лет до его непосредственной добычи. Карл забирал себе «пятую часть» золота — нечто вроде налога на все рудники в Америке. Но с 1523 года, а еще чаще — с 1535 года он также начал «занимать» (то есть делать вынужденные заемы) золота у кастильских купцов из Севильи. Последние в 1536году жаловались, что иностранные купцы имеют явные преимущества: «они держат под контролем все деньги»96.
Иностранцы держали под контролем больше, чем деньги. Чтобы заплатить свои долги иностранным банкирам, император отдал им права на ключевые отрасли кастильской экономики. Германским финансистам было разрешено руководить учреждениями и покупать собственность, а также управлять богатыми ртутными шахтами в Альмадене, на юге Испании. Кортесы в Вальядолиде в 1548 году протестовали: «Последствия заемов Вашего Величества в Германии и Италии — приток сюда большого количества иностранцев. Они не удовлетворяются только выгодой от банковских операций, от приобретения собственности, епархий и поместий, но также скупают всю шерсть, шелк.
Начало западной, империи
137
железо, кожи и другие товары»97. Иностранные банкиры поддерживали императора, и их явное доминирование в области финансов могло быть заметно по размерам предоставляемых ими кредитов. За время своего правления Карл заключил более пятисот контрактов (асиентос) с финансистами. В общей сложности он занял около двадцати девяти миллионов дукатов у банкиров Западной Европы. Гёну-эзцы одолжили 11,6 миллионов, немцы — 10.3 миллиона, поделив между собой три четверти от общего числа предоставленных императору денег98. На долю испанских капиталистов приходилось всего лишь 15 процентов от общей суммы, и это несмотря на то, что теоретически именно они имели самый легкий доступ к богатствам Нового Света.
Создается впечатление, будто империя была задавлена и эксплуатировалась иностранным капиталом, но так оценивать происходившее было бы в высшей степени непродуктивно. Банкиры практически поддерживали режим Карла своими кредитами, а император должен был всего лишь находить деньги, чтобы расплатиться с ними. В один из самых худших моментов своей карьеры, в 1552 году, когда войска Мориса Саксонского поймали его в ловушку около австрийского города Инсбрука и ему пришлось бежать по снегу в Виллах, Карла спасли банкиры и американское серебро. В Виллахе Карлу удалось договориться об условиях жизненно важного для него контракта с банкиром Антоном Фуггером, но пока они договаривались, из Испании в Гёную продолжали отправляться корабли, груженные серебром. прибывшим из Америки99. Когда случались перебои в поступлении денег, под угрозу ставилась вся структура власти. В 1555 году принц Филипп, находившийся тогда в Брюсселе, послал герцога Альбу в Италию, чтобы тот занялся там делами армии. Гёрцог был опечален и разгневан одновременно, когда обнаружил, что денег, необходимых ему для этого, просто нет. С апреля 1555 по май 1556 года Испания вообще не посылала денег в Италию, и в Генуе банкиры прекратили финансовые операции из-за отсут
138
Испания: дорога к империи
ствия наличных. В Неаполе германским солдатам на испанской службе месяцами не платили жалования, что вызывало волнения. Гёрцогу Альбе удалось найти немного денег от налогов в Неаполе, но он предупредил Филиппа о «задолженности армии и об опасности, угрожающей Вашим государствам, если этот долг не заплатить, и о ропоте Ваших подданных, которым не заплатили»100. Империей нельзя управлять без денег.
По иронии судьбы, именно в это время неприятностей в Германии и нехватки денег в Испании императору удалось расширить свои территории, поглотив Англию, где в 1555 году королевой была провозглашена Мария Ъодор. Это произошло после краха восстаний и интриг, направленных на то, чтобы помешать ее восшествию на престол. Был предпринят ловкий ход, который повлек за собой непредсказуемые последствия для будущего Испании.
За много лет до этого события Карла прочили в мужья Марии Тюдор. Теперь, переговорив с Марией, он обратился к принцу Филиппу, оставшемуся вдовцом после смерти принцессы Марии Португальской, с вопросом, не хочет ли он жениться на королеве. Свадьба Филиппа и Марии, отпразднованная в Винчестере в июле 1553 года, вписалась в серию предшествовавших ей испанских королевских браков, подобных браку Фердинанда и Изабеллы. Речь не шла ни о каком объединении королевств (в данном случае Англии и Испании), и Филипп в Лондоне очень старался не принимать участие в деятельности королевского совета. Карл и его советники рассматривали союз с Англией как жизненно важный в военном и коммерческом отношениях для защиты Нидерландов от французской агрессии. Как всегда, его больше всего заботило бургундское наследство. «Любой ценой, — писал он своему послу в Англии Симону Ренару из Франш-Конте. — мы желаем, чтобы Англия и Нидерланды держались вместе в их противостоянии врагу»101. Карл уже принял решение три года назад оставить
Начало западной империи
139
все бургундское наследство Филиппу. Добавление к владениям Филиппа еще и Англии означало, что он становился самым могущественным правителем в Западной Европе.
Сама такая возможность вызывала глубокие опасения у европейцев. Англичане боялись давления Испании. Филипп уже во время первого своего визита столкнулся с недоверием англичан. Причины недоверия были политическими. это скорее был страх перед будущим, чем опасения, основанные на чем-то уже содеянном испанцами, потому что между двумя этими народами традиционно существовали хорошие отношения. Придворный из свиты Филиппа жаловался: «Мы находимся на прекрасной земле, но среди худших в мире людей. Эти англичане очень недружелюбно настроены к испанской нации». В Лондоне было несколько уличных инцидентов, на испанцев нападали, их грабили. Когда же знать жаловалась на такое отношение, отвечали, что «в интересах Его Величества — замять это». Филиппа как отдельного человека воспринимали хорошо, но Испанию как возможную хозяйку Англии — плохо. Венецианский посол писал, что принц пользовался не только популярностью, но даже и любовью и снискал бы еще большую любовь, если бы избавился от испанцев, его окружавших.
Когда этот брак был устроен, император почувствовал, что все приготовления к передаче власти одному из членов семьи закончены. Уже несколько лет состояние его здоровья свидетельствовало о том, что ему пора сложить с себя огромную ответственность. За два года до того, в конфиденциальном отчете, посланном Филиппу в Брюссель, так описывалось его состояние:
По мнению докторов. Его Величество вряд ли проживет долго из-за множества болезней, одолевающих его, — особенно в зимнее время, когда холодно. Он делает вид, что чувствует себя хорошо, хотя на самом деле очень слаб здоровьем с тех пор. как страдает приступами подагры, и его суставы и нервы тоже не в порядке...
140
Испания: дорога к империи
и обыкновенный холод так на него влияет, что иногда он держится из последних сил, не может говорить, а если и может, то его почти невозможно услышать... а из-за геморроя ему иногда и шевельнуться больно до слез. Все эти беды, усугубляемые душевными страданиями. совершенно лишили его доброго нрава, прежде ему присущего, и превратили его в меланхолика... По самым разным поводам он теперь склонен плакать, как ребенок.
Всего лишь пятидесяти с небольшим лет от роду, но измученный подагрой. Карл готовил передачу власти с тщанием, присущим всему, что он делал. 25 октября 1555 года в большом городском зале Брюсселя, перед полной ассамблеей, на которой были представлены главные чиновники из Нидерландов, делегаты основных государств империи, члены семьи Габсбургов, соседи-князья, рыцари Золотого Руна, император объявил о своем желании отречься от престола. Он подвел итог своим многочисленным путешествиям по землям империи:
Я девять раз был в Германии, шесть раз в Испании и семь в Италии; десять раз приезжал во Францию — и во время войны, и в мирное время, дважды — в Англию, дважды был в Африке... не говоря уже о более мелких поездках. Я совершил восемь морских путешествий по Средиземному морю, и три — по морям Испании, а четвертое совершу, когда вернусь в Испанию, чтобы быть похороненным*02.
Пока он говорил, вспоминает английский посланник, не было среди собравшихся никого, кто бы не проливал горьких слез. Волна эмоций захлестнула и самого Карла, и он заплакал. Он повернулся к принцу Филиппу, сидевшему справа от него, обнял его и сделал ему знак опуститься на колени. Карл возложил руки на голову Филиппа и благо
Начало западной, империи
141
словил его. И принц поднялся после благословения, чтобы исполнять обязанности, доверенные ему. На церемонии и позже, в 1556 году, официальными актами император отрекался от большей части своих владений. Он оставил земли Габсбургов в центральной Европе своему брату Фердинанду. но по просьбе последнего отложил свое отречение от титула императора Священной Римской империи. Все остальные владения отходили сыну Карла V. Филиппу Испанскому, который становился теперь правителем огромных территорий, включавших в себя Англию, Нидерланды (с последующим присоединением Франш-Конте), Кастилию, Арагон, Милан. Неаполь и Сицилию, острова Средиземного моря, форты Северной Африки и колонизированные земли Нового Света. Владение этими землями означало и власть над примыкающими к ним территориями (такими, как итальянские герцогства или Ирландия), а также претензии на земли в Тйхом океане. Испания теперь была отделена от Германской империи. Тккое наследство распаляло воображение. Филипп последовательно был объявлен правителем всех перечисленных королевств. Королем Кастилии он был провозглашен на соответствующей церемонии на главной площади Вальядолида в марте 1556 года. Правитель по праву наследования, а не в результате завоевания, он спокойно занял место, подготовленное для него отцом. Это было началом самой амбициозной и продуктивной фазы общения Испании с внешним миром. Империя Филиппа, как признал позже летописец елизаветинской эпохи Вильям Кэмден, «простиралась так далеко и широко, и император ее был настолько выше всех других императоров, что он с полным правом мог бы сказать Sol mlhi simper lucet. то есть над ней никогда не заходит солнце»103.
Глава 3
НОВЫЙ СВЕТ
Во времена завоевания там не было ни христианского Бога, ни испанского короля, ни правосудия, и потому испанцы и индейцы грабили и разбойничали, и был большой голод, и много умерло в королевстве.
Фелипе ГуаманПома. Новая летопись и доброе правительство (1614)
Как все государства, переживающие период экспансии. Испанское государство прибегло к завоеваниям и оккупации. Не было бы ни возвращения Неаполя арагонской короне, ни включения Наварры в состав Кастилии без вмешательства войск и, следовательно, без смертей, разрушений и грабежей. Однако итальянские кампании уже показали, что Кастилия не располагала ресурсами, необходимыми для осуществления экспансионистской программы. В Новом же Свете дух предпринимательства изначально вытеснил всякую военную стратегию. Ни Фердинанд, ни Карл V не воспринимали Америку как «завоевание». Когда испанцы стали пробовать свои силы на землях за океаном, это не было, несмотря на горделивые заявления летописцев, завоеванием. Захват и развитие Нового Света представляли собой процессы несколько более сложные, чем простое подчинение слабого сильным.
Условные обозначения
	* I -я экспедиция (08.1492-03. J 493)
——-—-► 2-я экспедиция (09.1493-04.1496) 3-я экспедиция (05.1498—11.1500) » 4-я экспедиция (04.1502—11.1504)
144
Испания: дорога к империи
Ни одно испанское военное подразделение, находившееся на территории Америки, не было ориентировано на «завоевание». Испанцы установили контроль над Новым Светом руками небольших групп авантюристов, которых впоследствии корона тоже пыталась подчинить себе. Эти люди, гордо назвавшиеся «конкистадорами», часто даже не были военными. Например, группа людей, захватившая императора инков в Кахамарке в 1532 году, состояла из ремесленников, торговцев, моряков, дворян и крестьян—небольшой срез иммигрантов и в какой-то степени отражение структуры общества на самом Пиренейском полуострове. Подобные группы действовали и в других точках Нового Света. Большинство, особенно их лидеры, были так называемые энкомендерос (к ним относились 132 из 150 авантюристов, сопровождавших Вальдивиа в Чили). Это означало, что они отправлялись в свои походы, поощряемые короной, предоставлявшей им энкомьенду, то есть заключавшей с ними контракт, который давал им право требовать дань с местного населения и принуждать его работать на себя и обязывал их служить короне и защищать ее, а также учить местных жителей христианской вере. В формулировках контракта часто использовалась феодальная терминология —они обязывались служить «пешими и конными, с оружием в руках»*, то есть, по сути, это являлось договором о военной службе. Благодаря энкомьенде корона смогла провести в Новом Свете военные операции, которых не сумела бы осуществить, пошли она туда войска. Почти полную зависимость успехов периода «завоевания» от личной инициативы отмечал историк Овьедо, который, как мы помним, писал: «Их величества никогда не вкладывали денег в открытия». Это было крайне важное обстоятельство, о котором энкомендерос не забывали.
Более того, так называемое «завоевание» Америк никогда не было завершено. Энкомендерос никогда не имели возможности подчинять себе коренных жителей сколько-нибудь систематически и захватывать больше того куска
Новый Свет
145
земли, на который они в данный момент вторглись. Испанцы были слишком малочисленны и разобщены. Более чем через два столетия после официального завершения периода завоевания и спустя много времени после составления картографами карт, на которых почти вся Америка выглядела испанской, испанцы на самом деле контролировали лишь крошечный кусочек континента, в основном бесплодные Карибское и Тихоокеанское побережья. Этот факт очень важен для понимания роли Испании в освоении европейцами Америки. Заокеанская империя была довольно хрупким предприятием, которое давало много значительных выгод, в основном прибыль от золотых и серебряных рудников, но которым испанцы вовсе не владели полной мере.
Наконец, первые испанцы, появившиеся в Новом Свете, сначала полагали, что получили то. что получили, по законам Старого Света, то есть завоевали, но скоро они излечились от этого заблуждения. Духовенство заявило короне, что испанцы не имеют права жечь и крушить, как банда грабителей, брать себе все, что им понравится, провозглашая, что они это «завоевали». В воскресенье перед Рождеством 1511 года доминиканский монах Антонио де Мон-тесинос поднялся на кафедру в церкви Санто-Доминго на Эспаньоле и осудил энкомендерос. Другие священники, и среди них еще один доминиканский монах Бартоломео де лас Казас, позже присоединились к нему. В1512 году король Фердинанд разрешил издать Бургосские законы, в которых была предпринята попытка регулировать действия колонизаторов в отношении индейцев. Никто в новых колониях на эти законы внимания не обратил, но благодаря им появился документ, выработанный членом Королевского совета. Хуаном Лопесом де Паласиос Рубиос, известный как рекеримьенто' и основанный на потребности Испании в том. чтобы новые земли считались не завоеванными, а пожалованными Испании папой.
* Requerimiento — привлечение в принудительном порядке (исп.).
146	Испания: дорога к империи
Документ должен был зачитываться индейцам в случае их сопротивления предъявляемым испанцами требованиям. Он много раз использовался в различных походах, и в нем утверждалось, что ГЪсподь отдал этот мир на попечение папы, а папа, в свою очередь, отдал «эти острова и материк» правителям Испании, и если местные жители не станут повиноваться испанцам и христианской религии, то к ним будут относиться как к бунтовшикам, то есть отберут все имущество и обратят в рабство. Лас Казас пишет, что, ознакомившись с этим документом, он даже не знал, «плакать или смеяться», и, разумеется, очень многим испанцам рекеримьенто показалось глупым и смехотворным*. Сам автор текста прекрасно понимал, что это фарс. Фернандес де Овьедо сообщает, что Паласиос Рубиос «не смог удержаться от смеха, когда я сообщил ему. как некоторые авантюристы использовали документ». На самом деле Овьедо возмущался одним конкретным случаем, когда Педрариас Д’Авила. первый губернатор Золотой Кастилии (ТЪерра Фирме), зачитал документ группе индейцев, которые ничего не поняли. «По-моему, —сказал Овьедо губернатору, —у этих индейцев нет никакого желания разбираться в теологических вопросах, изложенных в рекеримьенто, а вам нет необходимости ничего им объяснять: приберегите документ до того времени, когда индейцы окажутся в клетке, там они смогут изучить его на досуге»2. В отчете Карлу Алонсо Суа-со объясняет, как зачитывался документ: «Рекеримьенто был зачитан по-испански, так что индейцы не поняли ни слова. Более того, его зачитали с такого расстояния, что, даже понимай они наш язык, они бы просто ничего не услышали»3. Когда возможно, документ переводился, чтобы слушатели могли хоть частично его понять. Но так как сами
* Конкистадоры и теоретики в самой Испании очень скоро оставили идею о том. что получили свои титулы в Новом Свете по воле папы, и снова стали считать, что Америка была «завоевана» ими по праву сильного.
Новый Свет.
147
переводчики не вполне понимали, о чем там говорилось, конечный результат являл собою нечто фантастическое.
Существуют попытки оценивать приход европейцев в Новый Свет, исходя из их конечных успехов. В традиционных отзывах, таким образом, с;полным основанием подчеркиваются факторы, выставляющие испанцев в выгодном свете. Считается, что это они принесли в Америку цивилизацию, а равно и единственно плодотворный на тот момент религиозный менталитет и страстное желание бороться с язычниками. Их успехи объясняли более высоким уровнем развития и неудержимой страстью к золоту.
Некоторые из этих факторов, несомненно, присутствовали, но они не всегда приводили к успеху, и история испанцев в Новом Свете полна сокрушительных провалов. Потом, разумеется, многие участники завоеваний отказывались признать свои неудачи. Старый, слепой, тихо доживающий свой век историк и конкистадор Бернал Диас мог, например, вспоминать: «Я часто думаю о героических подвигах тех времен. Они как будто проходят перед моими глазами, и мне кажется, мы совершали их не по собственной воле, а по воле Господа»4. Испанские летописцы старательно культивировали миф о завоевании, которое благословил Бог. В действительности все обстояло сложнее: были отдельные «успехи», но вообще-то нужно было просто приспособиться к новым, не всегда благоприятным условиям. От победы к провалу — постепенно деятельность испанцев в Новом Свете начинала приобретать свои индивидуальные черты.
С Карибского побережья испанцы совершали спорадические походы на север и на юг. На юге с 1509 года они поддерживали отношения с индейским населением материка (Тьерра фирме) и пытались узнать, нет ли поблизости золота и серебра. На севере испанцы укрепились на новых островах (на Кубе в 1511) и наладили отношения с населением Мексики, губернатор Веласкес послал с Кубы экспедиции на северный берег пролива и на Юкатан (которого
148
Испания: дорога к империи
Понсе де Леон достиг в 1513 году). Здесь главным событием стало открытие и успешное подчинение Кортесом (1519-1521) богатой и мощной цивилизации внутри континента. Мексика досталась испанцам спустя четверть столетия после открытия Америки. Этот успех вызвал настоящую лихорадку среди беспокойных испанцев-авантюристов, которые разбрелись по континенту в поисках богатств. Эта вторая фаза завоевания, фаза самых впечатляющих открытий своего времени, заняла еще четверть столетия.
Континентальная часть Америки была колыбелью крупных и высокоразвитых цивилизаций, которые в центральной Мексике и в Андах приняли форму «империй». Местные общины платили дань вышестоящим: в Мексике — городу Теночтитлан (центр группы племен науа, которые властвовали над народами Мексики), в Андах — инкам. В этих империях знать пользовалась особыми привилегиями, религия проникала во все сферы жизни, существовала тенденция к управлению землями общинами (в Мексике они носили название «кальпульи». а в Перу — «айлью»). За пределами империй огромные пространства Америки были заселены многочисленными оседлыми и кочевыми народами. практически незнакомыми испанцам.
В Чистый четверг 1519 года (21 апреля) Бернал Диас дель Кастильо, товарищ Эрнандо Кортеса по оружию, вспоминает в своей летописи: «Весь наш флот прибыл в порт Сан-Хуан де Улуа. На мачте подняли королевский штандарт, и через полчаса после того, как мы встали на якорь, подплыли две большие каноэ с мексиканскими индейцами. Они сказали, что их господин, слуга великого Монтесумы. послал их узнать, что мы за люди и чего хотим, а также сказать, что если нам нужно что-нибудь для себя или для наших кораблей, нам стоит только сказать им — и все дадут»5. Вот так доброжелательно мексиканцы приняли небольшую экспедицию, которая отплыла с Кубы несколько месяцев назад и добралась до побережья Юкатана. В феврале экспедиция встретила испанца Иеронимо де Агилара, который после кораблекрушения оказался на Юкатане,
Новый Свет
149
обосновался там и женился на женщине из племени майя. Вскоре местный вождь подарил испанцам двадцать жен-щин-рабынь. Для одной из них (она получила новое имя Марина) родным был язык науатль, но она, обладая способностями к языкам, выучила и местный диалект майя. Лгилар и Марина стали настоящей находкой для Кортеса. Агилар переводил испанцам с языка майя. Когда переговоры шли с индейцами науа, Марина, пока она не научилась испанскому, переводила с науатля на местный диалект майя, а Агилар переводил ее слова Кортесу.
Через некоторое время индейцы уже кое-что знали о чужих людях, приплывших на их берега. Однако их одолевали сомнения — какой прием оказать вновь прибывшим. Кортес высадился на берег с четырьмястами солдатами, шестнад цатью всадниками, артиллерией и твердой уверенностью, что земля, по которой он ступает, по праву принадлежит его королю. Местные жители завалили Кортеса и его людей подарками, золотом и украшениями, «и другими вещами. которых мне и не вспомнить, так давно это было*, пишет Бернал Диас. Но подарки лишь заставили Кортеса утвердиться в своей главной цели — заставить мексиканцев признать короля Кастилии своим правителем. Если бы ему удалось ее достигнуть, это сильно укрепило бы его положение. Вскоре после прибытия Кортес принял решение не признавать власти Веласкеса и рассчитывать исключительно на поддержку короны. Ткк началась сложная цепочка событий: испанцы путешествовали по территории Мексики. заключая союзы с одними племенами и терроризируя другие, пока наконец в ноябре не вошли в могучий город ТЬночтитл ан с населением в четверть миллиона человек и не встретились с великим Монтесумой.
Согласно общепринятой традиционной точке зрения, мексиканцев при появлении «белых богов» охватили трепет и смятение. Местные источники примерно через поколение после завоевания изо всех сил стремятся разъяснить, почему их цивилизация так легко пала, оправдывая это знамениями свыше. «За десять лет до появления испанцев
150
Испания: дорога к империи
на этой земле в небе появилось нечто удивительное и ужасное. напоминающее язык пламени»6. В сказаниях племен науа фигурируют восемь знаков, восемь—число, традиционно используемое науа, и эти знаки были восприняты как предвестие чего-то нового, а не как символы надвигающейся беды. Первая встреча, как вспоминает Бернал Диас, была весьма сердечной. По пути к ТЪночтитлану испанцы приобрели много друзей среди местных племен. На побережье, в Семпоала, они заслужили доверие тотонаков тем, что не оказали должного приема послам Монтесумы. В ав-1усте 1519 года испанцы были уже в Тласкале, городе науа, традиционно враждебном ТЬночтитлану, где вожди сначала встретили испанцев в штыки. Однако тласкаланы скоро поняли, что испанцы ни в коем случае не являются друзьями ненавистного Монтесумы. Через три недели переговоров с тласкаланами испанцам удалось заключить с ними союз, который имел значительные последствия. Тласкала-не хотели, чтобы чужаки помогли им сбросить владычество Монтесумы. Однако, не желая сделаться всего лишь орудием в руках тласкаланов, Кортес настоял на своем собственном плане действий против Теночтитлана, и его люди в сопровождении пяти тцсяч индейцев направились к городу Чолула.
Чолуланы, верные союзники мексиканцев и враги тласкаланов, уже договорились с людьми Монтесумы устроить испанцам ловушку. Кортес не догадывался об опасности и верил, что сможет справиться с чолуланами. Но после трех дней, проведенных в городе, у него возникли некоторые подозрения, и он сказал своим людям: «Мы должны быть настороже, они задумали недоброе». К счастью, семпоала-ны и тласкаланы, бывшие с ним. сумели разгадать тайные намерения чолуланов. На следующий день Кортес и его люди притворились, что собираются уходить, и призвали воинов Чолулы на главную площадь. Т&м испанцы и их союзники безжалостно напали на них. «Копьями они убили всех, кого смогли, а их союзники-индейцы, возможно, убили даже больше людей, чем сами испанцы. Чолуланы же не
Новый Свет
151
и.шли с собой никакого оружия и умерли жалкой смертью». < ‘отни тласкаланов наводнили город и учинили над своими врагами кровавую расправу, пока Кортес не положил конец кровопролитию. Во время этой резни за пять часов погибло три тысячи жителей Чолулы.
Весть об этом кошмаре прокатилась по окрестностям и повергла в ужас окрестное население. «Все народы Мексики и тех мест, куда добрались испанцы, пребывали в замешательстве: как будто земля содрогнулась. Всех охватил с трах». Кортес счел нужным оставить после себя мирный и дружественно к нему настроенный город Чолула и в последующие несколько дней очень преуспел не только в налаживании отношений между испанцами и чолуланами, но и между чолуланами и тласкаланами. Теперь на его стороне были главные города равнины, и он мог строить планы продвижения в Мексику. туда он и двинулся, правда, применив тактику, которая могла бы погубить испанцев. Он решил подойти кТеночтитлану со сравнительно небольшими силами: его собственные 450 испанцев плюс поддержка около 1000 индейцев— носильщиков и проводников. «Испанцы и их союзники-индейцы подошли отрядами, с криками и стрельбой; их оружие издали сверкало на солнце. внушая страх тем. кто наблюдал за их приближением». Как индейцами науа, так и испанцами не однажды был описан их приход в легендарную столицу через город Иц-тапалапан. Впереди Кортеса шли пять рядов воинов, последний состоял из мушкетеров, которые, «войдя в Великий дворец, открыли пальбу из своих аркебуз. Стоял шум и грохот. Ничего было не видно от дыма, заполнившего собою все»* 7. За испанцами пришли «другие, с другого склона гор, а за теми — тласкаланы, а за ними — люди из Тли-лиухквитепека, Уэксотцинко. Они были вооружены... они, присев на корточки, растягивали себе рты руками и вопи
* Этот фрагмент, как и некоторые другие, процитированные здесь, даны в Флорентийской рукописи Саагуна только на языке науатль. здесь они приводятся в переводе Локхарта.
152
Испания: дорога к империи
ли, пели на манер токуилпанов, свистели, мотали головами. Некоторые тащили большие пушки на деревянных колесах, громко возвещая о своем приходе».
Монтесума встретил их традиционным приветствием, которое Кортес, докладывая своему королю, назвал торжественной речью, свидетельствующей о гостеприимстве хозяев. На самом деле гостеприимство Монтесумы было слишком уж чрезмерным. чтобы в него поверить. «Этовашидвор-цы, — сказал он Кортесу. — берите все, что пожелаете, и отдыхайте здесь со своими товарищами и воинами». Все последующие шесть месяцев, которые они провели в городе, испанцы следили за Монтесумой, но и сами при этом были очень уязвимы. Мексиканские вожди, смирившиеся, но мрачные и гордые, разгневались, когда Кортес приказал разрушить их статуи. Как раз в этот момент Монтесума сообщил Кортесу о прибытии в Веракрус новой партии испанцев — восемнадцать кораблей с Кубы под командованием Панфило де Нарваэса, посланного губернатором Веласкесом арестовать Кортеса и принять командование. Кортес тут же решил покинуть ТЬночтитлан и уйти на побережье, взяв с собой большую часть людей, чтобы противостоять превосходящим силам Нарваэса, и оставив в городе Педро де Альварадо с достаточным для охраны Монтесумы количеством воинов. Нелегко далось Кортесу это решение, ведь Монтесума предупреждал, что мексиканские вожди замышляют перебить всех испанцев. Бернал Диас пишет, что людей не покидала тревога. У них вошло в привычку спать не раздеваясь и с оружием. или вообще не спать. Д иас потом всю жизнь не мог спокойно спать. «Я всегда ложусь одетым. — писал он много лет спустя, — и главное, могу уснуть лишь на короткий отрезок ночи, потом мне нужно встать, посмотреть на небо и звезды, походить по росе...»
Кортес покинул ТЬночтитлан в мае 1520 года и двинулся навстречу Нарваэсу, которого быстро разбил, приняв предварительно секретные меры. Нарваэс был ранен и потерял глаз; пятеро его людей и четверо людей Кортеса погибли.
Новый Свет
153
I и mi ы 11 инство испанцев согласилось присоединиться к Кор-। ггу. который как раз в этот момент получил письмо из Те-। к ип итлана, доставленное двумя тласкаланами. в котором сообщалось, чтоу Альварадо и его людей серьезные непри-нтности из-за их нападения на мексиканских вождей во время праздника. Кортес спешно бросился назад в столицу. «У нас было более тысячи трехсот солдат. — пишет Диас, — считая людей Нарваэса и наших, девяносто шесть лошадей, восемьдесят лучников и столько же мушкетеров. Кроме того, вожди тласкалан дали нам еще две тысячи солдат. Мы прибыли в Мексику 24 июня 1520 года». Они увидели город, открыто восставший против испанцев, и после жестоких уличных боев были вынуждены отступить. Ситуация осложнялась тем. что мексиканские вожди выбрали । ювого императора, а Монтесума был убит его забросали камнями. Атакованные тысячами мексиканцев, испанцы и полном беспорядке бежали. В ту роковую ночь, которая получила название «Noche TYiste»* испанцы потеряли около восьмисот воинов, пятерых женщин и более тысячи союзников-тласкалан. После отступления индейцы-союзники жаловались Марине, что если испанцы уйдут, мексиканцы убьют их всех. Но Кортес сказал им: «Не беспокойтесь. Если я и уйду, я очень скоро вернусь и разобью мексиканцев». Это успокоило тласкалан. «Когда испанцы уснули, в ночи зазвучала духовая музыка, деревянные флейты и дудки. и послышался барабанный бой. воинственная музыка»8. Испанцам пришлось отдохнуть в Тиаскале, потому что «они были слишком малочисленны, чтобы немедленно снова вступить в бой с мексиканцами».
Приготовления к нападению наТеночтитлан заняли около восьми месяцев9. В Тласкале Кортес прежде всего принял меры к восстановлению сил и пополнению рядов и добился успеха — люди и припасы в последующие недели прибыли с Кубы, Ямайки и из Испании. «В Тклскалу при
• Noche Triste — Печальная ночь (исп.).
154
Испания: дорога к империи
были испанские солдаты с множеством лошадей, хорошо вооруженные и экипированные, и Капитан решил, что они готовы идти обратно—завоевывать Мексику». Тласкаланы начали строить лодки, в которых собирались перевозить людей через озеро Теночтитлан. Кортес при поддержке тласкаланов совершил несколько набегов на близлежащие города. К концу 1520 года большая часть равнины Анауак, включая города Тласкала, ЧолулаиУэксотцинко, с помощью Испании заключила союз против мексиканцев, чья империя была близка к распаду. Следующим шагом было нарушить союз между городами Теночтитлан и Тескоко — основу могущества мексиканского государства. Сразу после Рождества 1520 года десять тысяч воинов-тласкаланов отправились с Кортесом и его людьми в поход на Тескоко. Правитель города Итцилитль. видя, что войска с равнины Анауак идут волной на Мексику, встретил Кортесатепло и обещал ему поддержку. Теперь все было готово для нападения наТгночтитлан. В марте и апреле совершили несколько успешных вылазок на близлежащие, дружественные Тгночтитлану города. К концу апреля Теночтитлан остался один против своих врагов. Лодки, построенные союзниками для испанцев, покинули берег в Тескоко и подошли к северо-западу озера. Настоящая осада началась на второй неделе мая 1521 года.
Ситуация драматическим образом изменилась с тех пор. как Кортес впервые высадился на побережье со своими четырьмястами людьми, и против него был целый народ науа. Его банда испанцев-авантюристов с тех пор не слишком увеличилась числом: благодаря последнему пополнению их стало чуть больше девятисот. Но на сторону Кортеса перешла большая часть городов, которые прежде были вассалами и союзниками Мексики. Летописец из Тескоко, Альва Икслилксоитль, сообщает, что перед осадой правитель Ttec-коко сделал смотр своим людям, и «в тот же день тласкала-ны, уэксотцинкоаны и чолуланы тоже сделали смотр своим войскам, каждый вождь — своим, и во всем войске ока-
Новый Свет
155
in лось более трехсот тысяч человек»10. Индейцы, поддер-и павшие испанцев. составляли огромную армию, которая могла пополняться из тыла, когда нужно, тогда как мекси-кпнцы в своем островном городе оказались отрезаны от какой-либо помощи. Кроме того, в городе, управляемом теперь племянником Монтесумы Гуатемоком, вспыхнула эпидемия оспы—болезни, которую, скорее всего, занесли туда солдаты Нарваэса. Пока длилась осада, города вдоль берега озера, которые сначала поддерживали столицу, один за другим посылали своих представителей к Кортесу, предлагая ему свою помощь. Несмотря на такое положение, мексиканцы в течение трех-четырех месяцев сопротивлялись нападавшим, вели отчаянную борьбу, стоившую им десятков тысяч жизней, а когда враги все же вошли в город, препятствовали его разрушению — единственное, что теперь оставалось защитникам столицы. В конце концов Гуатемок был взят в плен при попытке к бегству. Теночтитлан пал. 11а улицах остались тысячи трупов, и понадобилось три дня, чтобы эвакуировать выживших.
«Когда по провинциям прокатилась весть, что Мексика побеждена, — вспоминает Бернал Диас, — в это сначала не могли поверить. Посылали гонцов поздравить Кортеса и признать себя подданными Его Величества. Всем хотелось взглянуть на город, перед которым прежде так трепетали и который теперь лежал поверженный во прах». В печальной песне науа поется:
Ничего, кроме цветов и горестных песен, не осталось в Мехико и Тлателолько.
где раньше мы видели воинов и мудрецов.
Кортес и его люди стяжали неувядаемую славу. Они на всю свою оставшуюся жизнь сделались народными героями, и не только для испанцев, но и для других европейцев. Кто были эти люди? По большей части они были молоды: Кортесу, например, в то время исполнилось тридцать че
156
Испания: дорога к империи
тыре, Берналу Диасу — всего двадцать четыре11. При изучении биографии почти двух третей европейцев, прини-мавших участие в завоевании Теночтитлана, оказалось, что девяносто четыре процента их были испанцами, а шесть оставшихся процентов — представителями разных других национальностей, в основном португальцами и генуэзцами с незначительным количеством греков и выходцев из Нидерландов. По крайней мере, два процента были африканцами. Из более чем пятисот испанцев, чье место рождения точно неизвестно, треть происходила из Андалусии, остальные—главным образом из Эстремадуры, Старой Кастилии и Леона. Согласно исторически сложившейся традиции, принято представлять первых испанцев в Америке отбросами общества, но такой точке зрения нельзя полностью доверять. Также нет оснований верить легенде, весьма распространенной среди испанских историков, что это были идальго. Люди, первыми пришедшие в Новый Свет, пересекли Атлантику, прошли через лишения и борьбу с враждебно настроенными индейскими племенами, приспособились к дикому климату, были крепкими, умными людьми, и (если повезло) они выжили. Из пятисот испанцев, пришедших в ТЬночтитлан, почти восемьдесят пять процентов могли написать свое имя — что часто, хоть и не всегда, свидетельствует о грамотности. ГЬраздо меньше нам известно о роде их занятий. Установлен статус лишь тринадцати процентов из пятисот человек: это были в основном ремесленники, моряки, солдаты, переписчики12.
Слава завоевателей Мехико для многих испанцев стала единственной наградой. После падения Великого ГЬрода. как сообщает Бернал Диас, «мы все были очень разочарованы, увидев, как немного там золота и как мало достанется каждому из нас». Завоеватели перессорились между собой, и большая их часть ушла искать богатства в других местах. «Когда мы поняли, — пишет Диас, — что в городах вокруг Мехико не было золотых рудников и хлопка, мы решили, что это бедная земля. и отправились колонизировать
Новый Свет
157
другие провинции». Большинство тех, кто принимал участие в разгроме ТЬночтитлана, закончили свои дни в нище-ге13. Немногим, как Берналу Диасу, повезло прожить долго. < )коло восьмисот испанцев умерло в Печальную ночь, и более половины всех прославленных конкистадоров погибло н войнах против мексиканцев14. Завоевание Америки дорого обошлось империи, и награда далеко не всегда доставалась тем, чьими силами оно осуществлялось.
Лишь десять лет спустя следующие отряды испанцев, смогли собраться с силами на Панамском перешейке и послали экспедиции к Тихоокеанскому побережью Южной Америки. Вновь основанный город Панама стал типичным приграничным городом — плавильным котлом, полным авантюристов всех мастей, искавших легкой наживы. Трое из них решили объединить свои усилия и финансировать экспедицию. Это были Франсиско Писарро, незаконнорожденный сын бывшего солдата из Трухильо в Эстремадуре: Диего де Альмагро: и священник Эрнандо де Луке, который мог рассчитывать на поддержку кастильского финансиста Эспиносы из Севильи. Первая экспедиция на юг вдоль побережья Южной Америки в 1524 году потерпела фиаско, вторая же, в 1526-1527 годах, наоборот, оказалась в высшей степени удачной. Чтобы заложить возможно более прочную базу для следующего путешествия, Писарро в 1528году вернулся в Испанию и летом 1539 года получил в Толедо (где он также встречался и беседовал с Кортесом) желаемую поддержку, гарантирующую ему право стать губернатором огромной территории вдоль побережья Тйхого океана. Отплыв из Сан-Лукара в начале 1530 года. Писарро взял с собой четверых своих родных братьев и двоюродного брата*.
* Его братья, оба незаконнорожденные. — ТЪнсало и Хуан. Его сводный брат, законнорожденный. — Эрнандо: другой — Франсиско Мартин, был сыном их матери от другого отца: их молодого кузена звали Педро.
158
Испания: дорога к империи
В январе 1531 года экспедиция из трех кораблей со ста восьмьюдесятью солдатами и тридцатью лошадьми на борту под командованием Франсиско Писарро вышла из Панамы. Уже проплывая вдоль побережья, они объединились с двумя судами под командованием Себастьяна Беналька-сара. Позже прибыл Эрнандо де Сото с двумя кораблями, сотней человек и двадцатью пятью лошадьми. Вместе они, несомненно, представляли собой весьма значительную силу, но на берегу испанцы встретили ожесточенное сопротивление индейских племен. Испанцы провели несколько месяцев около бухты Гуаякиль, в окрестностях тумбеса, знакомясь с окрестностями.
Империя инков являлась одной из самых своеобразных империй в истории человечества. Она была основана в двенадцатом столетии, когда народы кечуа начали распространять свое влияние на окрестные территории, которые к пятнадцатому столетию уже простирались более чем на пятьсот километров—от юга современной Колумбии до центрального Чили, через Анды к лесам Амазонки. Главенствующим племенем были инки. Они сформировали элиту, которая была навязана местной элите из долин Анд. С точки зрения развития технологии цивилизация была примитивна. Инки не знали колеса и арочных конструкций, не имели письменности. При этом империя достигла производительности труда и изощренности приспособлений, которые удивляли потомков. В момент прибытия испанцев земля четырех районов — известная как Тйуантинсуйу — была поделена в результате конфликта между двумя претендентами на титул Великого Инки. Последний бесспорный правитель инков Уана Капак умер, оставив после себя сыновей Атуальпу и Уаскара, которые соперничали друг с другом за право наследовать трон. Остальные сыновья были еще слишком малы, чтобы участвовать в борьбе. Уаскар владел югом со столицей в Куско, Атауальпа же обосновался на севере, в городе Кахамарка. Атауальпа был явно заинтересован в контактах с чужими людьми, которые осенью
Новый Свет.
159
1532 года готовились перейти Анды, то есть со сравнительно небольшим отрядом из шестидесяти всадников и сотни пехотинцев.
Атауальпа не ждал больших бед от такого небольшого числа людей и послал гонцов, чтобы поприветствовать их, когда они спустились в плодородную долину Кахамарки. Он чувствовал себя в силе, так как его военачальник Квискис только что разбил силы Уаскара и взял в плен второго претендента на титул Инки. Атауальпа надеялся заманить иноземцев на свою территорию, а уж потом разобраться, кто они такие15. ТЬ были почти парализованы страхом и испугались еще больше, узнав, что император с огромной армией стоит лагерем за стенами своей столицы. Писарро пришлось обратиться к своим людям и подбодрить их. Днем 15 ноября 1532 года испанцы вошли в полупустую Каха-марку. Императора постоянно информировали о передвижениях его людей. Писарро послал делегацию с Сото во главе к Атауальпе, приглашая правителя встретиться с испанцами на следующий день. Перед 16 ноября, датой предполагаемой встречи, Писарро тщательно расставил ловушку. Атауальпа прибыл на площадь Кахамарки в своем паланкине. который несли восемьдесят человек из числа знати. Его также сопровождали несколько тысяч подданных. Величественно восседая в центре огромной площади, он наблюдал за небольшой кучкой людей, которым удалось проникнуть в его владения. Переводчик Фелипильо перевел для Инки слова рекеримьенто, зачитанные Писарро. Затем доминиканский монах Вальверде стал убеждать Инку обратиться в истинную веру. Атауальпа отверг протянутый католический требник и бросил его на землю. Вальверде вне себя от гнева отступил назад, где Писарро «поднял кусок ткани, что являлось сигналом к нападению на индейцев»16. Единственная пушка, предварительно скрытая от глаз, теперь показалась и выстрелила по толпе индейцев, приведя их в неописуемый ужас. Пехота и всадники, спрятанные до сей поры в домах по сторонам площади, ворва
160
Испания: дорога к империи
лись на площадь с криками «Santiago!»* и наставили свои аркебузы на смешавшиеся ряды людей, твердо намереваясь убить их как можно больше. В это время Писарро и его помощники набросились на Инку и захватили его в плен. Охваченные паникой, совершенно беззащитные люди** 17 затаптывали друг друга насмерть. Под напором их тел. когда толпа пыталась вырваться с площади, рухнула стена. «Они громко вопили от ужаса, не отдавая себе отчета в том, правда это или страшный сон; возможно, более двух тысяч из них погибло»18. Ни одного испанца не убили («разве что чернокожего, который был с нами», — сообщает солдат, который участвовал в этом кошмаре). Опустилась ночь, и люди, панически бежавшие из города, еще долго наводили страх на жителей Анд. Вся долина Кахамарка, сколько мог видеть глаз в меркнущем свете, была заполнена бегущими индейцами***1Э.
Захват Атауальпы был уникальным событием в истории испанской империи. В первый и последний раз небольшая кучка людей, состоявшая в основном из испанцев, без какой-либо помощи местных союзников смогла одержать впечатляющую победу над противником, который обладал подавляющим численным превосходством. При этом у них не было никакой надежды на успех. До самой последней минуты перед нападением на площади испанские солдаты были охвачены ужасом. «Мы думали, жизнь наша кончена, —писал вскоре после событий молодой солдат-баск своему отцу, — их была целая орда, и даже их женщины потешались над нами, говорили, что им жаль нас, потому что всех нас убьют»20. Это было гораздо более смелой акцией, чем действия Кортеса и его людей в Теночтитлане.
* Santiago — Святой Иаков (йен.).
** «Так как индейцы были безоружны, их не составило труда перебить без всякого риска».
*** «Это было потрясающее зрелище — долина длиной четыре или пять лиг. запруженная людьми».
Новый Свет
161
Сто шестьдесят человек, взявших в плен Атауальпу, не имели на ближайшее время никаких других планов, кроме личного обогащения. Они, вне всякого сомнения, не были профессиональными военными, хотя, как большинство испанцев в Америке, владеть оружием умели. Эти люди представляли собой тот слой населения Пиренейского полуострова, в котором преобладали ремесленники, нотариусы, торговцы: три четверти их были низкого происхожде-। шя21. Люди авантюрного склада, молодые — большинству из них было между двадцатью и тридцатью пятью и лишь I litcappo больше пятидесяти — они совершили, по мнению европейцев, нечто совершенно невероятное по тем временам. Атауальпу держали в Кахамарке почетным пленником. В конце концов он согласился заплатить беспрецедентный выкуп за свое освобождение: обещал наполнить целую комнату, в которой его держали, двадцати двух футов в длину. семнадцати — в ширину, девяти — в высоту, золотом и сокровищами, принадлежащим подданным его империи»
Сбор золота инков был самым символичным актом в истории всех империй. Он великолепно продемонстрировал одержимость европейцев наживой. Но прежде всего он показал, с каким равнодушием они разрушали культуру народов, с которыми вступали в контакт. Когда посланные Инкой люди собрали украшения со всех четырех концов империи— блюда, чаши, драгоценности, изразцы с храмов, предметы роскоши. — все это под наблюдением испанцев было переплавлено в слитки. За четыре месяца, с марта по июнь 1533 года, мало-помалу все художественное наследие не только инков, но и других Андских народов исчезло в огне. Две тысячи лет искусные мастера Анд совершенствовали свое мастерство работы по золоту. От всего этого остались одни воспоминания. Только из Кахамарки испанцы вывезли 13 420 фунтов золота и 26 000 фунтов серебра. В последующие недели им в руки попадут еще более сказочные богатства, которые тоже отправятся в печи.
162	Испания: дорога к империи
Франсиско Писарро не выполнил своего обещания освободить императора. Под предлогом того, что император замышлял козни против испанцев, а до того узурпировал трон и убил своего сводного брата Уаскара* *. Атауальпа был приговорен к смерти по настоянию Альмагро и других испанцев и удавлен, а затем сожжен, как преступник (удушение считалось проявлением «милосердия*, так как перед смертью он согласился принять крещение, чтобы умереть как христианин) на площади Кахамарки 28 июня 1533 года** Писарро позже оправдывался тем, что не имел возможности вмешаться. «Я видел, как маркиз плакал. — сообщает очевидец. — из-за того, что не в силах спасти императору жизнь*. Другие испанцы, включая Сото, открыто осуждали это убийство и сфабрикованные свидетельские показания. Более поздние испанские историки всегда рассматривали этот факт как преступление. Хосе де Акоста считал, что «наш народ совершил большой грех, убив правителя». Память жителей Анд удушение их императора как обыкновенного преступника с годами трансформировала в казнь гораздо более «благородную» — обезглавливание — царская смерть, после которой через некоторое время возможно воскрешение.
Завоеватели поторопились подтвердить свои права на завоеванное перед испанским правительством (а также выделить королю его обязательную пятую часть). Часть сокровищ Инки была доставлена в Санто-Доминго, где это событие вызвало настоящее потрясение. В Панаме человек. который видел сокровища, позже клялся, что «это был волшебный сон»: в Санто-Доминго историк Овьедо уверял своего друга, «что это не миф и не сказки»23. В конце 1533 года первый из четырех кораблей с грузом новостей и сокро-
* Будучи в плену. Атауальпа послал приказ расправиться с Уаскаром.
* Это предположительная дата; большинство историков ра-
нее склонялось к дате 29 августа.
Новый Свет
163
пшц пришел в Севилью. Через несколько дней прибыл корабль Эрнандо Писарро, сопровождавшего королевскую пятую часть. Найти подобные сокровища немедленно сделалось стремлением всех вновь прибывающих в Индии. Франсиско Писарро со своими людьми последовал дальше, и Куско, столицу Уаскара. Ткм в марте 1534 года они заполучили еще сокровища— возможно, половину того, что собрали в Кахамарке. Осенью 1534 года Писарро покинул Куско и отправился на побережье, где 6 января 1534 основал 1Ьрод Королей, который позже стал известен как Лима.
Империя инков была пока не разрушена, а лишь обезглавлена. Ее полный распад произойдет еще через тридцать пять лет и в значительной степени благодаря сотрудничеству ивдейского населения с испанцами. Следующим конкистадором, пришедшим на юг, стал Педро де Альварадо. за ним последовал Себастьян дель Беналькасар. Альмаг-ро отправился к озеру Тйтикака и в Чили. Золота он не нашел. экспедиция унесла жизни более чем десяти тысяч индейцев, которые ей помогали, и он вернулся с пустыми руками. Анды были ввергнуты в войны, длившиеся целое поколение, после которых некогда великая империя инков осталась лежать в развалинах.
Первым вождем, решившимся на сопротивление испанцам, стал Манко, младший брат Уаскара, которого Писарро посадил править в Куско, как Верховного Инку. Манко приветствовал приход испанцев, думая, что сможет использовать их в своей борьбе с военачальниками Атауальпы. I (осле трех лет унижений он бежал из Куско, собрал огромную армию из пятидесяти тысяч человек со всех концов (Дуантинсуйю и осадил столицу, удерживаемую небольшими силами испанцев — менее двухсот человек под командованием Эрнандо. Хуана и ГЬнсало Писарро, которые, правда, пользовались поддержкой многочисленных союзников-индейцев. То, что казалось перуанцам легко выполнимым, оказалось непросто. Осада Куско длилась больше |<>да, с марта 1536 по апрель 1537 года. Когда перуанцы
164
Испания: дорога к империи
были уже близки к отчаянию, отряд испанцев вырвался из города и во весь опор поскакал к древней каменной крепости Саксауман на холме, прямо напротив Куско. Испанцы заняли этот холм и использовали его как плацдарм, который позволил им перехватить инициативу у осаждавших. По воспоминаниям сына Манко, «эта битва была кровавой для обеих сторон», так как многие местные жители поддерживали испанцев, в том числе двое братьев моего отца и их люди»24. После успешной вылазки испанцы встали гарнизоном в Саскаумане с пятьюдесятью солдатами и большим количеством помощников-индейцев. Это был один из героических моментов, выдающихся примеров испанской храбрости. Однако тем, что испанцы выдержали осаду, они были во многом обязаны постоянной помощи, которую получали в течение года от местных племен, издавна враждовавших с инками.
Затем Манко попытался извлечь выгоду из гражданской войны, которая шла между Писарро и Альмагро. Когда ему это не удалось, он в 1537 году ушел в горы, в Виткос в провинции Вилкабамба. С ним ушли индейцы из всех уголков империи. Ткм, на лесистых холмах над рекой Урубамба, на землях древних святынь религии солнца, чье точное местоположение оставалось неизвестным до двадцатого столетия* . Манко возродил государство инков, которое просуществовало еще целое поколение до своего падения в 1572 году. ТЬм временем испанцы продолжали ссориться между собой. и после битвы в 1538 году Альмагро был взят Писарро в плен и казнен.
Успехи испанцев объяснялись не столько их военным превосходством, сколько способностью адаптироваться к очень неблагоприятным условиям. Их всегда было очень
* Как я и писал, в феврале 2002 года археологи объявили об обнаружении руин Вилькабамбы в горах, приблизительно в восьмидесяти километрах от места древних развалин Мачу Пикчу.
Новый Свет
165
немного, от двухсот до пятисот человек, на незнакомой территории, со скудными запасами пищи, перед лицом численно превосходящего их противника. При таких обстоя-тельствах испанцам приходилось сумом использовать свои скудные ресурсы. Блестящий поход Кортеса на Тёночтит-ла н подал пример, которому большинство пришедших позже авантюристов стремилось следовать. Огнестрельное оружие, в том числе, если таковая имелась, пушка, использовалось в очень ограниченном объеме: его было мало, и, кроме того, на него нельзя было твердо рассчитывать из-за постоянной нехватки пороха, а также из-за тропических дождей. Кортес предпочитал использовать тяжелую артиллерию скорее для устрашения, нежели для уничтожения противника. ТЬким образом, испанцы имели весьма незначительные преимущества в вооружении и часто оказывались более уязвимы для стрел метких индейских лучников, чем те — для их пуль. Немногочисленные лошади. привезенные из Европы, представляли гораздо боль-111ую ценность. Всадник на лошади — животном более круп-। юм. чем любое известное индейцам, сразу получал преимущество в росте, подвижности и скорости, что оказывало моральное давление на противника. Во время кампании 11исарро против инков небольшая группа всадников с легкостью привела в смятение стройные ряды противника, и :>то облегчило испанцам победу. Кроме преимущества испанцев в экипировке и вооружении существуют еще три фактора, которыми историк не должен пренебрегать.
Во-первых, испанцы очень скоро научились использовать против врага местные верования и сверхъестественные знамения. Во-вторых, они могли перемещаться по морю, что давало им возможность с легкостью изолировать и разбить противника. И. наконец, самое важное: завоеватели всегда действовали рука об руку с местными племенами. враждебно настроенными к правящей империи.
Знамения и символы с самого начала благоприятствовали испанцам. Конечно, возможно, что такая версия со
166
Испания: дорога к империи
бытии в Мексике и Перу была выработана гораздо позже и таким образом как испанцы, так и местные летописцы стремились задним числом объяснить происшедшее. Судя по дошедшему до нас фольклору науа, эта цивилизация действительно не имела будущего25, хотя многие ученые более позднего времени сомневались в этом. Испанские летописцы считали, что местные жители восприняли Кортеса как вернувшегося к ним бога (ацтекское божество Кет-цалькоатль), что испанцев вообще считали богами. Подобная версия может быть обнаружена и в источниках инков. Однако другие индейские источники, в которых описывается приход испанцев, не всегда ее поддерживают.
Европейцы пришли с моря и этому обязаны своим успехом. Народы Америки чувствовали себя уверенно на своих реках и озерах, вели оживленную торговлю вдоль морского побережья, но никогда не выходили в океан. Напротив, европейцы. как и арабы, были давно и хорошо знакомы с морем. что давало им огромное преимущество. В ключевые моменты своих операций в Новом Свете они могли внезапно получить подкрепление и припасы как бы ниоткуда, что часто в корне меняло ход событий.
Атлантическая империя на раннем этапе — легендарный пример сверхчеловеческой способности к завоеваниям. Свидетель и летописец событий в Перу Сиеса де Леон замечает: «Кто когда-либо слышал об освоении столь небольшим количеством испанцев столь обширных земель?»26. «Эрнандо Кортес с менее чем тысячью человек разрушил великую империю», — писал ветеран сражений в Америке Варгас Мачука. — «Кесада со ста шестьюдесятью испанцами завоевал королевство Новая Гранада»27. Официальный историк Гумара в своей «Истории Индий» излагает все ту же экстравагантную версию, предназначенную, разумеется, для императора: «Никогда ни один король и ни один народ не добирался так далеко и не завоевывал так много за такое короткое время, как наш народ; и никогда никто не достигал и не совершал того, что сделали мы —
Новый Свет
167
оружием, морскими походами и проповедью Святого Еван-t глия». Практически все летописцы того времени «жонглировали» числами. В результате таких упражнений они со-। ворили для своих сограждан (и для историков тоже, вплоть до наших дней) непоколебимый эталон испанской храбрости, доблести и превосходства над другими народами. Среди очень небольшого числа конкистадоров, не разделявших • гой точки зрения, был Бернал Диас, которого возмущала преувеличенная роль, отводимая Кортесу официальным историком ГЬмарой.
Было бы несправедливо отрицать поразительную храбрость конкистадоров. Но важно также помнить, что успехи испанского оружия были бы невозможны без помощи союзников — местных жителей Америки*. Порабощение одними индейскими племенами других заложило основу испанской империи. Помощь местных жителей была двух видов и осуществлялась на двух разных уровнях: на низшем — в качестве слуг и на более высоком — в качестве военных союзников. Сотни индейцев служили европейцам — носили багаж и продовольствие, обеспечивали испанцев водой и пищей, ухаживали за животными, готовили еду и вообще удовлетворяли все нужды хозяев. Без их поддержки все усилия последних пропали бы втуне, и они никогда не достигли бы своих целей. Без помощи индейцев Бальбоа никогда не дошел бы до Тихоокеанского побережья. Индей-। гы давно привыкли служить таким образом своим вождям, но в бошэшинстве испанских экспедиций они были просто вынуждены делать это. Их эксплуатировали до тех пор. пока они не умирали. После падения ТЪночтитлана. когда Альварадо ушел на юг, он взял с собой три тысячи испанцев, но основную мощь его войска составляли почти двадцать тысяч индейцев, если верить местному летописцу28. Путешествие по морю и по суше в Эквадор совершили пятьсот испанцев. но с ними были три тысячи рабов-индейцев из
• См. также подтверждение ниже, в главе 6.
168
Испания: дорога к империи
Гватемалы. В первой экспедиции Вальдивиа в Чили в 1540 году приняли участие всего лишь 150 испанцев. И без проводников-индейцев и тысячи местных носильщиков она бы не состоялась.
Наиболее важна была, разумеется, помощь индейцев как военных союзников. Воюя как с инками, так и с мексиканцами, испанцы могли рассчитывать на помощь местных народов, которые стремились использовать ситуацию в своих собственных целях. Инка Уаскар объявил, что поддерживает Писарро, а позже его брат Манко принял сторону испанцев. «Если бы инки не попустительствовали испанцам. — пишет один из свидетелей пленения Атауальпы, — тем было бы не так просто завоевать их царство»29. Союзники доставляли ценную информацию, были шпионами и разведчиками, набирали новых помощников и давали ценные советы касательно местности и климата. Мемориал Филиппу П от жителей Уэксотцинко в Новой Испании подробно объясняет, как именно этот город помог Кортесу:
Вся наша знать и все, кто нам подчинялся, помогали испанцам. Мы помогали им не только в военных действиях — мы обеспечивали их всем необходимым. Мы кормили и одевали их, мы несли на руках и на спинах раненых и больных, мы выполняли все работы по подготовке к военным действиям. Это именно мы работали так, что они смогли завоевать Мексику с помощью своих лодок; это мы дали им дерево и смолу для постройки лодок30.
И. что самое важное, индейцы сражались. Их присутствие в больших количествах постоянно сдвигало баланс сил в пользу испанцев. Впервые было зафиксировано Кортесом использование индейских союзников в нападении на Тласкалу в сентябре 1519 года, когда в дополнение к своим собственным людям он воспользовался поддержкой четырехсот человек из Семпоалы и трехсот из Икстакмакстит-лана. К 1521 году, когда Кортес осадил Теночтитлан, в его распоряжении находилась огромная армия, что сделало
Новый Свет
169
11адение мексиканской столицы неизбежным. У него был и еще один союзник: эпидемия черной оспы, добравшаяся до города, опустошив сначала Эспаньолу в 1519 году. Ъясячи умерли, этого было достаточно, чтобы существенно снизить боеспособность мексиканцев. «Когда болезнь несколько (хлынула. — сообщает летописец науа, — испанцы верну-л ись. Их не было двести дней. И с ними в город вошли люди из Ксалтокана, Куауитлана, Тенаниокана, Ацкапотцалько, Тлакопана и Койоакана»31.
При осаде воины-тлаксаланы пели: «Помоги бог нашим хозяевам, которые одеваются в железо. Они осаждают город. они осаждают мексиканцев, смело вперед!»32
Послание, которое Марина передала мексиканцам после начала осады ТЬночтитлана, было весьма недвусмысленным. Они должны выдать испанцам Гуаутемока, прекратить сопротивление. «Вот, — сказала она, указывая на индейцев, сопровождавших испанцев. — правители Тласкалы, Уэксотцинко, Чолулы, Чалко. Аколуакана, Куэрнаваки, Хочимилько. Мискика, Куитлауака и Кулуакана»33. Трудно было решится оказать сопротивление столь могущественному альянсу. И позже местные союзники не подвели испанцев. Мы знаем, чтовоины-тласкаланы принимали участие в походе Альварадо в Гватемалу в 1524 году, а шесть лет спустя они же помогли Нуньо де Гусману в западной Мексике34. Экспедиция Альмагро в Чили в 1535 году была осуществлена двенадцатью тысячами андских воинов, которых он взял с собой из Куско и Чаркаса. Писарро потерпел неудачу на Амазонке, но в подготовке его операции участвовали десять тысяч местных жителей, которые сопровождали испанцев от самого Кито. В одном из сражений на территории Чили в 1576 году две тысячи местных жителей помогали всего лишь тридцати испанцам: в другом, н 1578 году, — испанцев поддерживала тысяча индейцев35. 11 1524 году в экспедиции Кортеса в ТЪндурас приняли участие три тысячи тласкаланов.
Совершенно ясно, что все походы испанцев стали возможны лишь в результате значительной помощи местных
170
Испания: дорога к империи
жителей, которые по праву гордились своим вкладом. Как и настоящие испанцы, вожди тласкаланов после завоевания с удовольствием пользовались правом называть себя конкистадорами. Но завоевание было неполным. Некоторые территории, главным образом на Карибеких островах, вообще оказались во власти пришедших европейцев только потому, что их коренное население перестало существовать. Что касается материка, то здесь испанцы редко захватывали земли, намного превышающие по размерам те участки, на которых они могли бы поселиться сами. Обычно их интересовало побережье, а также центры цивилизации, такие как города науа и инков. За пределами этих территорий испанцам было сложнее подчинить себе индейцев, и потому поколениями существовали напряженные отношения завоевателей с обитателями обширных незавоеван-ных пространств Америки. Многие регионы оставались свободными от испанского владычества просто потому, что испанцам не было резона туда вторгаться. Например, когда посланцы Писарро добирались из Кахамарки в Куско, были племена, которые не считали нужным препятствовать им. поэтому их никто не тронул; «И вот, — как говорили позже люди из этих племен, — никто не пришел нас завоевывать, потому что мы и не думали сопротивляться»36. Формально, юридически они никогда не были завоеваны и не считали, что к ним относятся как к побежденным.
Роль индейцев в завоевании Америки хорошо видна также на примере полуострова Юкатан, колыбели цивилизации майя. Испанцы подбирались к Юкатану с 1502 года, но более двух десятилетий стычки с майя были краткими и спорадическими. После 1527 года стали предприниматься более серьезные попытки проникнуть на территорию полуострова, началась фаза, которая в 1542 году завершилась образованием испанского поселения под названием Мерида. Крупные силы воинов науа сопровождали отряд испанцев, который вступил на эти земли в 1541 году. Вождь майя вспоминал много позже:
Новый Свет
171
Я тогда был ребенком и просто ходил по пятам за отцом. который выполнял свои обязанности; я все видел и обо всем могу теперь рассказать. Это было там, у колодца, где росло большое дерево... Чужие пришли, когда половина солнечного диска показалась над горизонтом на востоке. У входа в селение Калькини они в первый раз выстрелили из ружей; там, где начинается саванна, — выстрелили еще раз; а в третий раз они выстрелили, когда вошли в наши жилища* 37.
Науа были не единственным народом, помогавшим испанцам на Юкатане. Как и в Мексике и Перу, среди майя нашлись вожди, которые не пропустили шанса использовать военную силу испанцев против своих врагов. Вожди племен сиу велели своим людям помогать захватчикам. Правители пек приказали своим ка (общинам) «не начинать войны, а идти и помогать испанцам в их завоеваниях и путешествовать с ними, если понадобится»38. Эти майя гордились своим вкладом в Испанскую империю и в поражении своего народа видели лишь поражение своих врагов — других майя. Вождь племени пек зашел так далеко, что объявил себя «первым из идальго-конкистадоров» («hidalgos concixtador еп»)39. Сотрудничество между некоторыми индейскими племенами и европейцами продолжалось поколениями, потому что испанцы все это время находились рядом, их владения граничили с землями индейцев. В 1583 году в хрониках майя появляется «история о том. как мы. народ мактун, который живет в Тйскеле, пошли обращать необращенных в христианство»40.
Сохранение некоторой части Америки незавоеванной часто объясняется «восстаниями» или «переворотами», что заставляет ошибочно предполагать, что местные жители склонны были впоследствии нарушать однажды заключен
* Я заменил слово Рестолла «иностранцы» словом «чужие», а слово «каа» — словом «селение».
172
Испания: дорога к империи
ные договоренности. Большинство акций индейцев, направленных против испанцев, на самом деле представляли собой самые настоящие «войны» — вполне закономерный ответ на попытки вторжения чужих на их суверенные территории. Одним из примеров являются войны микстонов (см. главу 6) в 1541 году. В Чили с конца шестнадцатого столетия началось массовое сопротивление местного населения испанскому присутствию. В этой войне, которая длилась целое поколение и привела к тому, что испанцы оставили весь юг Чили, то есть все земли за рекой Био-Био, семь испанских городов были стерты с лица земли, и индейцы-арауканы повысили уровень вооружения своей армии, захватив лошадей и ружья испанцев. В кампаниях, впоследствии развязанных испанскими поселенцами против так называемых «повстанцев», участие на стороне испанцев тысяч местных помощников решило исход дела. «Индейцы Чили, — гласит официальный отчет 1594 года, — внесли наибольший вклад своим личным участием в войне и предоставляемой испанцам провизией»41. Арауканские войны. по сути дела, продемонстрировали способность неразвитых племенных обществ сопротивляться давлению европейцев. По мнению одного испанского священника, к 1599 году арауканы уже обладали хорошей пехотой и вполне подготовленной кавалерией, базой для которой стали лошади, отнятые у испанцев.
Не меньшее впечатление, чем достижения завоевателей, испанцев или индейцев, производили успехи кучки авантюристов, которая проникла в глубь континента. Поселения были лишь одной из форм, в которой проявляла себя империя в Америке. Не менее насущной считалась необходимость расширять границы — задача, которая ни на минуту не давала испанцам покоя.
«На этой земле. — сообщает один из конкистадоров, — человек никогда не сидит на месте, он все время перемещается из одной точки в другую»42. Истории Кортеса и Писарро —убедительное подтверждение того, что первейшей
Новый Свет
173
целью завоеваний были поиски золота, о наличии которого и этих местах свидетельствовал собственный опыт конкистадоров и в особенности мифология, распространенная среди местного населения, рассказы о землях, где из золо-i и изготовлялись предметы повседневного обихода. В своей «Хронике» Гуаман Пома весьма едко высказывается о мотивах, которые руководили Колумбом и его людьми:
Они не желали медлить в портах ни одного дня. Они только и думали, что о золоте, серебре и о сокровищах Индий и Перу. Они как безумные, как одержимые жаждали золота и серебра.
Расспрашивая местных жителей и руководствуясь рассказами. которые слышали, испанцы скоро сами создали то. что смело можно назвать мифом о землях, где полно золота. После обнаружения золота в одной из областей ТЪер-ра Фирме эта провинция в 1514 году была переименована в Золотую Кастилию, а с 1530-х испанцы стали находить золото в захоронениях в области Сину, в глубь континента от Картахены. Миф об Эль Дорадо (Золотом человеке) появился именно в этот период в землях, граничащих с местом обитания народов чибча. В бытность Кесада губернатором Санта-Марты он впервые услышал историю об Эль Дорадо и о церемониях на священном озере гуатавита. Вскоре после этого Беналькасар на пути из Перу встретил недалеко от Кито индейца, и тот рассказал ему «о короле, который обнаженным приплывает на плоту, чтобы совершить жертвоприношения, и весь осыпан золотой пылью, с головы но пят, и сверкает, как солнечный луч»43. С той поры поиски мифической земли, где золота столько, что его хватит, чтобы покрыть его слоем все тело, стали частью мифологии завоевателей. Спустя пятьдесят лет брат св. ТЪрезы Авильской писал из Кито, что он «надеется снарядить экспедицию за “Золотым человеком", в поисках которого тысячи людей пропали без вести»44.
174
Испания: дорога к империи
После падения ТЪночтитлана испанцы разбрелись в разные стороны, вдохновленные рассказами разных людей о народах, столь ясе богатых, как мексиканцы. Первым, кто обследовал север в поисках легендарных Семи ГЪродов Чи-бола, был Нуньо Гусман. В 1529 году он отправился с экспедицией в Кулиакан. Самые знаменитые походы на территории Северной Америки (см. главу 6) были совершены именно в этот период: экспедиция Эрнандо Сото 1539-1542 годов, отправившаяся с Кубы, и экспедиция Коронадо 1540-1542 годов, которая вышла из Мексики. Поход Писарро в Анды также имел значительные последствия. Возможно, самым выдающимся героем стал Педро де Альварадо, который сыграл ведущую роль в мексиканской кампании, а по окончании ее отбыл на юг со значительным числом союзников-индейцев из ГЬатемалы. Прослышав о событиях в Перу, Альварадо в 1534 году сел на корабль и отправился в Кито, куда прибыл вскоре после Альмагро и Беналькасара, чудом избежав сражения с ними. Беналька-сар, в свою очередь, взял с собой людей и отправился дальше на север, где нашел город Попайян (1536), и даже еще севернее, а в 1538 судьба свела его с другим испанцем, 1Ън-сало Хименесом де Кесада, уроженцем Андалусии.
Самые важные из неиспанских экспедиций происходили в то же время и в тех же местах. Согласно контракту, заключенному семьей Вельзер в Венесуэле, ее представители имели право путешествовать в глубь континента. Экспедиции были организованы Амбруазом Альфингером в 1531 году и ГЬоргом Хохермутом в 1535-1538 годах, но наиболее известна экспедиция Николауса Федерманна, который в 1537 году ушел в горы на поиски Эльдорадо. Позже он вспоминал: «Я потерял много людей и лошадей: из трехсот человек. с которыми я отправился в путь, выжили не больше девяноста»48. Тккие походы уносили множество человеческих жизней. Когда Кесада достиг своей цели, с ним оставалось всего 166 человек из почти 900, с которыми он пускался в путь. Ранний итальянский историк Америки Бен-
Новый Свет
175
цони сообщает, что «из тех, кто ушел в Перу, погибло по восемьдесят человек из каждой сотни». Бесстрашие первопроходцев стало легендой, и летописцы всегда его подчерки-пали. «Что до голода и лишений, которые они терпели, — читаем у Сиеса де Леона. — ни одна другая нация в мире нс выдержала бы такого». Легенда после того, как над ней поработали летописцы, стала относиться исключительно к одной нации, так что бесстрашие сделалось как бы привилегией только кастильцев и более никого. Тяготы, перенесенные индейцами, которые, собственно, и сделали возможными эти походы, не упоминаются. «Какая еще нация, — спрашивает Сиеса де Леон. — проникла бы в эти труднопроходимые районы, прошла через густые леса, преодолела горы и пустыни, переправилась через широкие реки, как это сделали испанцы, и все это — без чьей бы то ни было помощи, только благодаря личной храбрости участников похода?»
После казни Альмагро Франсиско Писарро почувствовал себя в силах объединить своей властью земли юга. Он заключил соглашение с Педро де Вальдивиа. ветераном Итальянских войн, который прибыл в Перу в 1536 году. В начале 1540 года Вальдивиа вышел из Куско с 150 испанцами и более чем 1000 индейцев и отправился на юг, где в феврале 1541 года основал город Сантьяго де Чили. В последующие годы Вальдивиа сделался губернатором этой территории и впервые наладил контакт с враждебно настроенными арауканами. В 1547 году он вернулся в Перу, чтобы помочь новому вице-королю ГЬска подавить восстание под предводительством братьев Писарро. За эту помощь он был вознагражден постом губернатора Чили, но в 1549 году вернулся в Сантьяго, чтобы уладить трудности с арауканами. Арауканские войны представляли собой длительный конфликт, который для Вальдивиа закончился взятием его в плен в сражении в январе 1558 года и мучительной ритуальной казнью. Войны продолжались с небольшим перерывом на 1558 год. когда силы арауканов
176
Испания: дорога к империи
были сильно подорваны. Молодой солдат, служивший в испанских войсках, Алонсо де Эрсилья. рассказал эту героическую историю сопротивления арауканов; его поэма «Ла Араукана» — весьма значительное эпическое произведение.
Не забыли и об Атлантическом побережье. Среди первых пришедших сюда был Себастьян Кабот, которому не давала покоя мысль, что существует более короткий путь в Азию, чем тот, которым двигался Магеллан (см. главу 5), — путь через Американский континент. Кабот получил официальную поддержку и отплыл из Сан-Лукара в апреле 1526 года с четырьмя судами и 210 людьми, большинство из которых были немцами и итальянцами46. Суда обследовали побережье Южной Америки и в начале 1528 года вошли в устье реки, которую Кабот назвал «Серебряной рекой» (Рио де Ла Плата). Они надеялись найти здесь больше драгоценных металлов, чем обнаружили до сих пор. Серебро привозилось через континент из земель инков, империя которых еще не была открыта. Но Кабот и его люди не смогли продолжить экспедицию и вернулись в Испанию. Открытие империи инков пять лет спустя вызвало настоящий ажиотаж — речь шла о возможности достигнуть Перу с Атлантики.
14 января 1534 года Эрнандо Писарро прибыл в Севилью с частью сокровищ инков. Реакция не замедлила последовать: целый поток волонтеров для новой экспедиции. В мае 1534 года королевский контракт с андалусским солдатом Педро де Мендоса уполномочил его исследовать Рио де Ла Плата, обеспечил ему пост аделантадо и предоставил право управлять огромной территорией и усмирять ее население. Экспедиция отправилась в августе 1535 на пятнадцати больших судах с по меньшей мере тысячью пятьюстами испанцев и приблизительно сотней бельгийцев, немцев и португальцев. Если верить историку ГЪмара, это был самый многочисленный флот, который до сих пор отплывал в Индии. Летописец экспедиции немец Гульдрих Шмидт сообщает, что основной корпус людей Мендосы испытывал огромные трудности и лишения, а также вынужден был
Новый Свет
177
отражать нападения индейцев в устье Платы (где они основали поселение Буэнос-Айрес), и очень скоро сократился численно до одной пятой первоначального количества. Сам он, в отряде Хуана де Айолас, был выше, на реке Парана; в августе 1539 года они основали там город Асунсьон. Возвращаясь в Испанию. Мендоса умер еп route*. В 1540 году Карл V передал все привилегии Мендосы Альвару Нуньесу Кабеса де Вака, ветерану освоения Северной Америки (см. главу 6). Кабеса де Вака сумел использовать свой немалый опыт, и его небольшая, но эффективная экспедиция пробилась к реке Игуасу в декабре 1541 года и спокойно отпраздновала Рождество в компании дружественно настроенных индейцев. В январе они открыли впечатляющий водопад Игуасу и вскоре сменили направление, отправившись против течения по реке Парана к Асунсьону.
Среди многочисленных, разнообразных и всегда небесполезных экспедиций, предпринятых кастильцами, две стоят особняком, потому что отличаются от других своими целями и последствиями. Первая была сугубо индивидуальной инициативой, походом Франсиско де Орельяна, служившего офицером в Гуаякиле под началом ГЬнсало Писарро, в то время губернатора Кито. В 1540 году Орельяна сопровождал Писарро в долгой и бесплодной экспедиции в глубь континента. Писарро вернулся с пустыми руками через два года после выхода; в какой-то момент он выслал вперед Орельяну с небольшим отрядом на поиски пищи. Отряд быстро отнесло вниз по течению реки, и надежд на его возвращение осталось мало. Выжив благодаря выносливости и смекалке, испанцы построили плоты и наладили контакт с доброжелательно настроенными индейцами. В конце августа 1542 года они вышли в Атлантику — через восемь месяцев путешествия вниз по реке, которую назвали Амазонкой, поскольку, как они слышали, женщины обитавших здесь племен были очень воинственны. Далее пу-
Впути (фр.).
178
Испания: дорога к империи
тешественники плыли вдоль берега, пока не достигли порта рядом с Тринидадом.
Еще одна попытка путешествия по Амазонке была предпринята в 1558 году из Перу. Экспедиция, ведомая наваррцем Педро де Урсуа. собиралась войти в великую реку через ее приток, Мараньон. К несчастью, среди людей Урсуа оказались весьма опасные субъекты, например солдат Лопе де Агирре. И еще одну ошибку допустил глава экспедиции: взял с собой красивую вдову по имени Инес. В декабре 1560 года, вскоре после того как они начали спускаться вниз по Мара-ньону, Агирре убил Урсуа, чтобы заполучить Инес, а через некоторое время убил и ее. Он продолжал убивать своих возможных противников, объявил себя королем, говорил, что не признает короля Испании. Кровавый путь Агирре оказался коротким: вскоре он был схвачен и казнен.
Ни одна из этих экспедиций не ускорила процесс укрепления империи. Однако они, безусловно, помогли усилить испанское присутствие, каким бы временным и преходящим оно ни казалось, на обширных и почти недоступных просторах континента. Сам факт исследования территорий стал в какой-то степени актом завоевания. Согласно странному образу мысли европейцев, само их присутствие на этих землях являлось подтверждением их власти над ними. Т^ким образом. Амазонка тоже стала принадлежать королю Испании. Несколькими столетиями позже реки, водопады и озера Африки и Азии будут «застолблены» европейскими странами по тому же принципу: представителям этих стран случилось побывать там и обследовать эти места. Водопад Игуасу, чей шум отдавался в ушах Кабеса де Вака все пять миль, которые он и его люди вынуждены были пройти по лесу, чтобы обойти его. стал, таким образом, частью испанской империи.
Около 1570 года, три четверти века спустя после открытия Колумбом Нового Света, испанцев можно было встретить в любой точке Атлантики. Их представительство, од-
Новый Свет
179
нпко, было столь малочисленно, что временами незаметно. I (осле ожесточенной борьбы, длившейся несколько поколений, им удалось заставить коренных американцев прими-I (иться с их присутствием. Но малочисленность и огромные размеры Нового Света помешали испанцем осуществить оккупацию в европейском стиле. В настоящем смысле этого слова «завоевания» Америки никогда не было, потому что । к-1 )анцы никогда не располагали достаточным количеством людей и средств, чтобы завоевать ее. Все их поселения были крошечные и очень уязвимые. На всей Кубе в 1550 году насчитывалось всего лишь 322 двора; а двадцать лет спустя в 1Ъване было всего лишь 60 дворов. В 1570 году в городе Картахена жило триста семей. К 1570 году, согласно сведениям к< )ролевского географа Лопеса де Веласко, общее количество испанцев во всех поселениях Нового Света приближалось к 25 000 дворов* 47. Все испанское население Америки, другими словами, можно было бы легко разместить в одном до-<  гаточно крупном европейском городе, таком как. например, Севилья. За пределами городов колонистов было немного. I Равной заботой для них всегда оставалось занять кусок земли на побережье, а потом очертить вокруг этой точки некую лону влияния, как это было в 1545 году с поселениями Мерида и Кампече на Юкатане.
Чтобы власть испанцев в Америке стала жизнеспособной, необходимо было выработать систему, основанную скорее на сотрудничестве, чем на «завоевании». 1км. где испанцы претендовали на господство, они первым делом распределяли энкомьенды, которые давали им «права» на эксплуатацию труда местных жителей. Чтобы это сделать.
• Так как жизнь и быт в Америке были устроены иначе, чем в Испании, мы можем лишь предположить, что средняя американская семья (двор) насчитывала три человека. Цифры, которые приводит Веласко, совпадают с другими предположительными оценками ученых того времени: см. Rosen-blat, I. 83-88.
180
Испания: дорога к империи
им приходилось приходить к некоему соглашению с местными вождями. Ifte возможно, они предпочитали сохранять те структуры подчинения, которые существовали у индейцев, просто помещая себя на вершину пирамиды, ранее занятую вождями ацтеков или инков. Действовала старая система обложения данью, и местные индейские вожди помогали испанцам собирать дань с населения. Этот процесс можно рассмотреть на примере перуанской области Уаманга, где испанцы в 1539 году основали город. Многие местные общины с готовностью сотрудничали с испанцами, надеясь с их помощью освободиться от ига Великого Инки и кое-что выгадать для себя'*8. Они оказывали испанцам весьма существенную помощь и содействовали укреплению их могущества. Многие десятилетия после начала испанского правления, и особенно в отдаленных областях, таких как долины Перу, индейцы продолжали жить согласно своим традициям и по своим порядкам, не затронутые переменами в других частях Нового Света. В центральных областях занятой испанцами территории развивались параллельно два общества: испанский мир, где все было устроено так. чтобы удовлетворять потребностям колонистов, и индейский мир со своей культурой и правящей элитой. Два этих мира часто в течение многих поколений существовали отдельно друг от друга, хотя со временем начали соприкасаться и смешиваться. Например, в Уаманге в 1550-х индейцы под влиянием своих касиков помогли поставить всю местную экономику на службу испанцам. Но и эта система «сломалась» спустя десятилетие-другое, так как количество индейцев значительно сократилось.
Стоило испанцам нанести удар и захватить территорию, как они тут же спешили основать город — привычную единицу общественного устройства в Иберии, откуда они пришли. К середине шестнадцатого столетия небольшие города с названиями, перенесенными непосредственно из Испании (Трухильо, Леон. Сантьяго), были рассеяны по всей территории Нового Света. Удостоверившись в том, что вы
Новый Свет
181
ход к морю и доступ к источникам наживы есть, испанцы починали заниматься рабочей силой. Для этого они заключили соглашения с местными вождями (касиками в Мексике, кураками в Перу), чтобы те поставляли им людей для роботы в энкомьенде — основной форме организации экономики колониального периода. Т)эуд индейцев, а потом < п части и труд чернокожих позволил испанцам выжить в Америке и стать новым правящим классом. «За мою беспорочную военную службу, — с гордостью писал из Чили в IГ552 году молодой завоеватель своему отцу в Медина дель Кампо, — я получил при репартимьенто индейцев и теперь являюсь владельцем полосы побережья, населенной более чем тысячей жителей. Я построил себе хорошо укрепленный дом, где живу вместе с преданными мне солдатами, и । юдчинил себе всю провинцию, сжигая дома индейцев и вешая их за неповиновение»*9. Рабский труд традиционно ис-пол1>зовался как в мексиканской, так и в инкской империях, о чем не уставали напоминать сторонники энкомьенды. Значительная часть первых поселенцев без рабского труда не мыслила своего пребывания в Америке. «Хочу приобрести нескольких индейцев, — объяснял один вновь прибывший испанец в 1578 году. — потому что здесь, в этих местах, человек, не имеющий индейцев, просто не проживет»50.
Из-за противостоявшего им огромного Нового Света и весьма ограниченных собственных возможностей испанцы так никогда и не добились полного господства над местным населением. В тех областях, где можно было вводить шкомьенду и использовать труд аборигенов, испанцы заставляли индейцев строить дома, сажать сельскохозяйственные культуры, возделывать землю и орошать ее. ткать материю для домашнего обихода, а также использовали их а качестве носильщиков. "ТЬкой тип экономики существовал при жизни первого поколения колонистов. Но когда в 11овый Свет приехало больше испанцев, ресурсы местного населения перестали удовлетворять их потребностям. Испанцам требовалось то, к чему они привыкли и чего индей
182
Испания; дорога к империи
цы им обеспечить не могли: например, пшеница, оливки, сахар, вино, оружие, высококачественные ткани. ТЪгда акцент сместился с местного производства на импорт предметов первой необходимости. При таких обстоятельствах многие индейцы неизбежно вернулись к прежнему образу жизни. Испанский рынок товаров оставался важным для многих местных жителей, но для большинства он стал вторичным. У них было свое, параллельное общество и свой, независимый рынок. Особенно в тех местах, где не было золотых разработок, индейцам удалось сохранить свой старый уклад.
Основной вопрос, на котором основывалось испанское присутствие на территорияхАтлантического бассейна, состоял в том. чтобы сохранить местное население, то есть, другими словами, иметь возможность эксплуатировать труд индейцев. Испанцы так же, как и первые переселенцы из Франции и Англии, приезжали в Новый Свет в надежде быстро разбогатеть, а вовсе не с намерением поселиться здесь надолго и работать. Первые европейцы в Америке в смысле выживания и добывания пищи надеялись исключительно на индейцев. По существу, именно коренные жители Нового Света построили здесь экономику и заложили основу империи с испанцами во главе. Производство в Америке то росло, то сокращалось в зависимости от количества местной рабочей силы. «Все наши испанцы, — написано из Чили в 1600 году, — живут плодами труда индейцев и существуют только потому, что те работают в поте лица»51. Все летописцы то и дело повторяют, что испанцы приезжали в Америку не для того, чтобы работать, а для того, чтобы жить эксплуатацией местной рабочей силы.
Испанское присутствие, следовательно, привело к порабощению огромного количества индейского населения Америки52. В средневековой Европе обращением в рабство населения побежденной в войне страны никого было не удивить. но никакая война не предшествовала февралю 1495 года, когда Колумб захватил в плен и отправил в Испанию в
Новый Свет
183
рабство пятьсот молодых людей с Карибского побережья, а и июне того же года — еще триста человек. Королева Изабелла в октябре 1503 запретила дальнейшее обращение в рабство, а в декабре издала декрет о том, что жители Нового Света «должны считаться свободными и не подлежат порабощению». Однако после ее смерти рабство широко практиковалось, особенно на территориях Карибского бассейна, и особенно поощрялось, если порабощаемые объяв-лились каннибалами или бунтовщиками. Король Фердинанд в 1511 году признался Колумбу, что рабство «камнем лежит на моей совести», но не ограничил его. Первой серьезной попыткой короны остановить порабощение был приказ Карла в 1530 году. У него были давние сомнения насчет •того пункта. Хотя позже по практическим соображениям он вынужден был отменить свой запрет, в 1542 году он твердой рукой написал декрет, вошедший в ноябре в его знаменитые Новые законы. Это был исторический шаг. С тех пор i (спанская корона формально дала разрешение на обраще-ние в рабство только в одном случае— когда в 1608 году позволила обратить в рабов арауканов — «бунтовщиков» в ' (или (закон был отменен лишь в 1674 году).
Законы, издаваемые в Испании, на практике игнорировались по ту сторону Атлантики. Рабство и работорговля процветали еще долго после того, как официально перестали существовать. Вся история первого столетия контактов европейцев и коренных американцев связана с рабством. Существовали области, часто забытые за основными центрами колониальной активности, в которых эти контакты имели смертоносные последствия для местного населения. (Согда испанцы поселились в Панаме, а позже, после 1530 года, распространили свои интересы и на Перу, им была остро необходима рабочая сила. В результате тихоокеанское побережье Никарагуа стало одним из крупнейших центров рабства. Предполагается, что в 1532-1542 годах, когда потребность в рабочей силе была особенно высока, двести тысяч жителей прибрежных районов схватили, погрузили
184
Испания: дорога к империи
на корабли и увезли в рабство53. Уже в 1535 году, по официальным отчетам, треть населения Никарагуа была обращена в рабов.
Существуют неопровержимые свидетельства того, что именно индейское население Нового Света своим трудом и своими жизнями внесло важнейший вклад в утверждение европейцев в Америке. Неоспоримая храбрость конкистадоров бледнеет и обращается в ничто рядом с безотчетным героизмом коренных американцев, сотни тысяч которых участвовали в установлении нового порядка вещей и старались выжить при нем.
Почти невольно Испания стала причиной изменений аграрных и просто жизненных циклов Атлантического мира. Первые кастильские переселенцы в Новый Свет столкнулись с отсутствием привычной пищи, напитков, одежды, орудий труда, животных, которых они обычно использовали для сельскохозяйственных работ или передвижения. От еды, доступной в Новом Свете, европейцы тяжело болели, и. вероятно, именно она была основной причиной высокой смертности среди иммигрантов. Тогда испанцы стали привозить с собой все необходимое. Так они положили начало (см. главу 6) глубоким переменам в биологичес
ких процессах на новом континенте.
Редкие исторические события вызывали такие бурные споры и разногласия, как вопрос влияния европейцев на демографию Нового Света. Начало дискуссии положил Бартоломео де лас Казас, предложив в своих спорных трудах версию, что местное население практически искоренили. По его подсчетам, двадцать миллионов индейцев были стерты с лица земли из-за жестокости испанцев. Без сомнения, это можно считать настоящей катастрофой. Через тридцать лет после прибытия Колумба индейское население Карибских островов и частично материка было полностью уничтожено. Многие историки, подобно Лас Казасу. осуждали европейцев за жестокость. Юрист Томас Лопес Медель, посланный в Гватемалу в 1542 году в связи с Новыми Зако
Новый Свет
185
нами, которые только что вышли, пришел к определенным выводам — может быть, несколько преувеличенным в том, что касается цифр, но основанным на реальных фактах:
Старый Свет несет ответственность за жизни пяти . или шести миллионов мужчин и женщин, которых погубили войны и завоевания, а также жестокое обращение. невыносимые условия работы на рудниках, принуждение. рабский труд на европейцев и еще многое, многое другое, что испытали на себе несчастные народы Америки благодаря ненасытной жадности наших соотечественников.
Жестокость испанцев в Америке неоспорима. Это было варварство, и оно совершенно не поддавалась контролю. Разумеется, у испанцев не было намерений уничтожить местное население; сделать это — значило нарушить установленный и весьма удобный порядок вещей — энкомьен-ду. Однако, чтобы надежно утвердиться на этой земле, колонизаторы без колебаний прибегали к насилию. Плохое обращение поселенцев с индейцами было широко распространено и всегда имело в высшей степени пагубные последствия. Францисканский монах Торибио де Мотолиниа в своей «Истории индейцев Новой Испании» (1541) называет это в числе Десяти Бедствий, которые погубили народ науа. Примерам жестокости нет конца. Во время войны против Манко Капака в 1536 году в области Хауха испанцы. по воспоминаниям одного из них, принимавшего участие в военных действиях, «захватили в плен сотню индейцев: они отрезали некоторым из них руки, некоторым — носы, женщинам — груди и послали их врагу»54. Когда испанцы пытались обосноваться в Мериде, на Юкатане, майя в 1546 году напали на них и убили пятнадцать-двадцать колонистов. В отместку энкомендерос убили сотни майя, обратили в рабство около двух тысяч, сожгли живьем шестерых жрецов и повесили женщин55.
186
Испания: дорога к империи
Такие инциденты часто происходили в Новом Свете. Во многих документах того времени, как и в свидетельствах летописца майя шестнадцатого века, говорится о том. «сколько страданий мы приняли от испанцев»56. Летописцы придают не слишком большое значение гибели людей в бою, но подробно рассказывают о том, что сами наблюдали и испытывали изо дня в день: рабство, непосильный труд, жестокое обращение, голод. Современники, как индейцы, так и испанцы, приводят впечатляющие цифры — количество смертей среди индейцев. Образ испанца как жесткого и безжалостного человека быстро распространился в Европе и запечатлелся в сознании европейцев. При Монтене, например, во Франции жестокость испанцев уже вошла в поговорку. Некоторые испанские историки в своих подсчетах количества убитых испанцами останавливаются на цифре двадцать миллионов индейцев57.
Однако жестокость по отношению к жителям Нового Света являлась причиной лишь небольшой части последовавших несчастий. В Америке никогда не было достаточного количества испанцев, чтобы истребить столько индейцев, сколько их погибло. Без сомнения, основной причиной катастрофического уменьшения населения Америк были инфекционные заболевания, принесенные европейцами. У коренных жителей Атлантического бассейна и раньше случались болезни и эпидемии58. Но вторжение европейцев принесло с собой новые, мучительные недуги. Бактерии, занесенные европейцами, распространились на Карибских островах вскоре после прибытия Колумба и достигли материка еще до Кортеса. Первый случай пандемии (черной оспы) зафиксирован в Эспаньоле в конце 1518 года, в 1520 году болезнь достигла Мексики, затем, по-видимому, добралась до Северной Америки, а возможно, и до империи инков. Европейцы принесли с собой из Европы и Африки множество убийственных инфекций, таких как оспа. тиф. корь, дифтерия, грипп, чума, скарлатина, желтая лихорадка, свинка, острые респираторные заболевания, пневмония и
Новый Свет
187
гонорея59. Сифилис также появился в Америке, хотя, возможно. его возбудитель — просто результат мутации возбудителя уже существовавшей там болезни; его появление в Европе как раз в это время заставляет многих связывать этот факт с контактами с Америкой. Болезнь имела опустошающие последствия, что отражено в индейских летописях. Были и другие факторы, пусть и не столь быстродействующие, вызывавшие массовую смертность.
Падение численности индейского населения в Новом Свете широко отражено в документах. Статистика построена на переписи, сделанной чиновниками и священниками. Однако возникли разногласия по фундаментальному и 11 рактически не решаемому вопросу о численности населе-1 (ия до контакта00: сколько человек жило на Карибских островах и на материке до эпидемий? Демографы теряются в догадках, но всегда следуют тенденции61 называть самые высокие из возможных цифр, говоря о численности населения до болезней, занесенных европейцами. Большие цифры, указанные известными историками, логически приводят к весьма решительным выводам. В то же время переписи, проводившиеся в Америке с середины шестнад-1 щтого столетия, свидетельствуют об очень низкой заселенности. Несомненно одно: имело место значительное снижение численности населения. Остров Эспаньола, например, за полвека, прошедшие после прибытия Колумба, лишился почти всех обитателей. Еще поколение спустя процесс затронул и территории за границами владений испанцев. На северо-западе Новой Испании численность народов тотораме и тауэ в Найарите и Синалоа к 1590 году сократилась на девяносто процентов. Правда, другие племена пострадали меньше62.
Более того, эпидемии часто предшествовали самим контактам с завоевателями, чьи патогенные микробы еще до их прибытия переносились по воздуху, насекомыми, животными, другими местными жителями. «Когда испанцы были еще в Тласкале (после Печальной ночи). — сообщает лето
188
Испания: дорога к империи
пись науа, — страшная чума разразилась здесь, в Теноч-титлане». Последний законный Инка Уайна Капак умер от чумы в самом конце 1527 года, за несколько лет до того, как испанцы пришли вТйуантисуйю63. Вот таким образом эпидемии готовили падение империй в Америке. Инфекции кажутся ужасным, распространившимся на весь континент наказанием Новому Свету за знакомство со Старым. Приход самих европейцев, какие бы зверства они потом ни совершали, играл довольно скромную роль в этой катастрофе космического масштаба. Однако бедствия, происходившие до непосредственных контактов, были весьма ограничены в пространстве и во времени: микробы не способны передвигаться сами по себе64, и их распространение зависело от местных условий65. В постконтактный период болезни, разумеется, разносились быстрее. Эпидемия 1545-1548 годов, возможно, была самой ужасной из всех поразивших Центральную Мексику66. Во время другой, случившейся в 1576 году, один из поселенцев писал: «Здесь страшная эпидемия; индейцы — это все наше достояние, и теперь, когда их так много умерло, у нас все остановилось»67. Эффект непосредственного контакта имел смертоносные последствия. Общее количество людей, затронутых этим несчастьем, нельзя точно сосчитать, но имеются все основания предполагать, что более девяноста процентов всех смертей среди индейцев Нового Света были вызваны скорее инфекционными болезнями66, чем жестоким обращением европейцев.
Рождение Атлантического мира в шестнадцатом столетии сопровождалось миграцией огромного количества людей69. Испанцы занимали первое место в этом могучем движении.
Ни одного кастильца не было среди тех, кто сопровождал Колумба в его первом путешествии; моряки в основном были андалусцами или с кантабрийского побережья, то есть людьми, привычными к морю и много знающие о нем.
Новый Свет
189
11<» в следующее десятилетие именно кастильцы — наиболее многочисленная группа на полуострове — составили большинство авантюристов, отправившихся на Карибские острова, а потом на материк. Выходцы из Кастилии, Андалусии и Эстремадуры — четыре пятых из тех 380 человек, которые отплыли с Кортесом с острова Куба в Мексику; большинство знаменитых конкистадоров — представители тех же трех областей. В разные периоды преобладали выходцы то из одного, то из другого региона, в зависимости от обстоятельств, которые вынуждали их переселить-< я в Новый Свет. Многие явно бежали от бедности, из «страны нужды и страданий, в которой будущего нет ни у кого»70, к новым горизонтам. «Я решил, — писал поселенец в Мексике, — воспитать своих сыновей в стране, где на них не будет давить гнет нужды, как в Испании»; другой — в Ноной Гранаде — хотел «воспитать своих сыновей в хорошей стране, где они всегда будут сыты»71.
Новые земли привлекали неимущих испанцев всех мастей; многие из них, солдаты и моряки, после войн в Гранаде и в Италии оказались не у дел, другие просто были молоды и честолюбивы, но со скромными средствами, в том числе идальго (как. например. Кортес), третьи — неграмотные крестьяне (как Писарро), стремились в Америку, чтобы там разбогатеть. Эмиграция была одним из способов сделать твою жизнь лучше: «Ты должен понять, — писал один из кновь прибывших в Панаму своему сыну в Испанию. — что те, кто хочет улучшить свое существование, не могут продолжать жить там, где родились»72.0 процедуре эмиграции писал своему зятю в Эстремадуру переселенец в Пуэбло: Если хочешь попасть сюда, первым делом отправляйся в Мадрид за разрешением на эмиграцию, а потом, когда будешь иметь его на руках, продавай все, чтобы собрать побольше денег, поезжай в Севилью и там договорись, чтобы 1ебя перевезли подешевле»73.
Число эмигрантов из Испании было тем не менее не таково, чтобы говорить о потоке. Эмигрантам приходилось
190
Испания: дорога к империи
регистрироваться в Торговой палате в Севилье, и за шестнадцатый век это сделали пятьдесят шесть тысяч человек. Историки предполагают, что это была лишь одна пятая часть общего количества, так как многим удалось эмигрировать, не пройдя бюрократической процедуры. Если принять такую точку зрения, в Новый Свет отправилось гораздо больше народа, чем это значится в дошедших до нас документах. По последним оценкам, пик приходится на период 1500-1650 годов — в это время в Новый Свет, возможно, отправились 437 000 испанцев, а за два столетия — с 1500 по 1700 год —100000 португальцев74. В действительности все эти арифметические выкладки основаны на (невозможном) предположении, что Атлантику пересекал более или менее постоянный в численном отношении поток людей. Нет достоверных подтверждений, что дела обстояли именно так. Незарегистрированная75 эмиграция, безусловно, имела место, но, возможно, по последним данным, показатели там значительно ниже. Испанское население главных городов Америки всегда было немногочисленно и подпитывалось весьма скромным ручейком эмиграции с Пиренейского полуострова. Как явствует из переписки тех, кто добился успеха в Новом Свете и хотел перетянуть туда и свои семьи, в преимуществах эмиграции убедить испанцев оказалось не так-то легко.
Успех в Новом Свете зависел, по мнению самих испанцев, от собственных усилий переселенцев. «ТЪму. кто приезжает сюда таким бедным, как я, — пишет эмигрант из ГЬатемалы, — приходится пройти через многое, чтобы заработать себе на жизнь»78. Другие были откровенно пессимистичны насчет своих шансов в новых условиях: «Америка — не место для бедняков: здесь трудно заработать даже на пропитание и одежду»77. Однако недостатка в оптимистах тоже не было: «Тэт. кто по-настоящему берется здесь за дело, может за год заработать столько, сколько иной за всю жизнь». «Кто хочет работать — здесь не пропадет, — пишет другой поселенец из центральной Мексики. — возможно-
Новый Свет
191
гтей тут больше, чем в Испании»78. Конечно, было много 11 ммигрантов, которые жили исключительно своим трудом, кик фермер из Пуэблы, который в 1550 году «год был работником на ферме, а потом купил землю, быков и стал продана гь пшеницу в Мехико — на муку»79. Очень уж притягива-па к себе «земля, где не знают, что такое голод, и где тот, кто 111 гов приложить руки, может очень быстро разбогатеть» — । пи написано о Перу в 1559 году80.
В отзывах успешных иммигрантов, конечно, не упоминается значительный вклад в их успех местного населения и черных рабов, без чьей помощи (как указывает Лас Казас) испанцы немногого добились бы. Поселенец из Мексики лишь кратко поясняет, что «здесь не знают, что такое голод, и мы получаем от этой земли гораздо больше, чем в Касталии. так что по Испании не скучаем; так что даже если ты беден, тебе будет лучше здесь, чем в Испании, потому что к)есь ты — всегда хозяин и не должен работать сам, ты всегда— на коне»8'. Поселенец из Лимы пишет: «Мое имущество — ферма с виноградниками, много земли, скот, который стоит много дукатов; у меня дюжина черных рабов, это не считая индейцев, которые очень полезны в хозяйстве и приносят мне хорошую прибыль»82. Он был богат, но стар, и просил сына приехать из Мадрида и наследовать его имущество: «Если бы ты сюда переехал, сынок, ты бы каждый год выручал более четырех тысяч песо». Америка, где упор делался не на тяжелый труд, а на счастливый случай, привлекала все большее число эмигрантов из Испании.
Не надо забывать о том. что многих испанцев от эмиграции удерживала боязнь морского путешествия. Переезд в Америку по морю часто был долгим и очень болезненным. Смертность во время морских путешествий бывала огромной. но еще большую опасность представляли шторма на море, которые продолжались по несколько дней и разносили суда в щепки. Страдания пассажиров корабля (одного из каравана, состоявшего из двадцати семи судов), на котором Бартоломео де Лас Казас отплыл из Севильи в июле
192	Испания: дорога к империи
1544 года, живо описаны одним из пассажиров, отцом де Ла Торре:
Корабль представлял собой узкую, тесную тюрьму, из которой никому было не спастись, хотя там и не было ни колодок, ни цепей, и тем более суровую, что между ее узниками не могло быть никаких различий. Вас ни на минуту не отпускает страх кораблекрушения, вы задыхаетесь от жары; постелью обычно служит пол. Некоторые, правда, везут с собой подушки: наши были маленькие и твердые, набитые собачьей шерстью, и еще у нас имелись жалкие и тощие одеяла из козьего пуха. Многих на корабле тошнит, все становятся раздражительными и вспыльчивыми, некоторые совершенно теряют контроль над собой, иные — на короткий период, а иные пребывают в таком состоянии все время. От жажды страдаешь невероятно, и она еще усугубляется пищей — либо печенье, либо что-нибудь соленое. Питья полагается литр воды в день, вино — только если ты сам взял его с собой. Блохи едят тебя заживо, одежду не постирать. Стоит ужасный смрад, особенно в трюме, хотя запах везде нестерпимый... На кораблях все эти несчастья — дело обычное, но мы очень плохо переносим их. поскольку к такому не привыкли®.
Прибыв в Новый Свет, колонисты очень остро ощущали свою оторванность от дома— то огромное пространство, которое теперь отделяло их от родных мест. Колонист из Мексики в 1590 году жаловался своему племяннику в Испании. что, возможно, больше никогда не увидит его, потому что расстояния таковы, что «теперь ни тебе ко мне не приехать, как раньше, ни мне к тебе»84.
ТЬ. кто намеревался эмигрировать, тщательно выбирали, куда им отправиться. Правительство пыталось подсказывать им, где селиться, ноу людей имелись свои твердые предпочтения. Первые неудачи в Рио де Ла-Плата привели ктому.
Новый Свет
193
что туда никто не хотел ехать. В 1558 году, когда власти пытались набрать колонистов для отправки в Плату, они намеренно сняли запрет для иностранцев—евреев и мусульман. Люди, отвечавшие за экспедицию, жаловались, что и этого < (казалось недостаточно. Даже при том. что разрешили въезд •нем ранее запрещенным категориям населения, включая морисков, «в целой Испании не нашлось людей, чтобы туда поехать»85. Экспедиция в конце концов отправилась, но со-< тояла она в основном из солдат, а не таковы были первоначальные намерения Совета по делам Индий.
Со временем открытие шахт в Мексике и Перу еще увеличит притягательность новых земель. Представителей некоторых профессий остро не хватало, и это давало хорошие шансы вновь прибывшим. Булочник из Мексики свидетельствует: «Здесь можно заработать больше, чем в Испании»86. Даже для священников, которых было слишком много в Испании, здесь имелись преимущества: «Для духовенства, — 11 исал поселенец из Новой Гранады, — Америка — очень хорошее место»87. Самым же ненавистным сословием были юристы, которых первые конкистадоры старались вообще нс пускать в Америку. Их услуги тем не менее вскоре стали жизненно важны, так как только они могли законно под тверждать и защищать права на собственность. «Здесь даже ослы заработают себе на жизнь. — пошутил священник из Кито, — а уж законники — тем более»88.
Многие иммигранты надеялись поймать удачу за хвост и вернуться домой богатыми: «За три или четыре года мы, с Божьей помощью, заработаем больше тридцати тысяч песо, а потом вернемся в Кастилию»89. «Здесь, вдали от дома, — писал старый и слабый здоровьем поселенец из 'Грухильо своей семье, в Испанию. — мы живем только одной мечтой — окончить наши дни на родине»90. Многие и уехали домой, но лишь для того, чтобы прожить то. что накопили: житель Новой Испании сообщает в 1574 году другу, что теперь, «когда он богат, ему хочется увидеть Индии "с той стороны": садясь на корабль, он сказал мне, что не
194
Испания: дорога к империи
хочет больше возвращаться в Америку, что он сыт ею по горло»91. Однако далеко не всем был открыт путь домой: «Те, кто приезжает в эту страну, не могут вернуться в Кастилию без денег, их там засмеют»92. И действительно, по разным причинам, но очень мало кто вернулся. Большинство переселенцев слишком хорошо устроились в Новом Свете, достигли слишком больших успехов или были слишком стары («теперь я так стар, что останусь здесь навсегда»93), чтобы возвращаться. Хоть им и хотелось снова оказаться среди родных и похвастать своими богатствами, они боялись Старого Света, который помнили слишком хорошо. «Мы подумывали вскоре вернуться в Испанию», — писали домой два брата из Потоси, которые к тому времени (1576) были буквально осыпаны серебром, «но, зная, какая там нужда, при том, что мы имеем здесь, ехать раздумали и решили остаться здесь, в этой стране, богатой и благополучной»94.
С самого начала не испанцы играли значительную роль в создании империи не только в Европе, но и в Новом Свете и Азии. Официальные летописцы, однако, склонны замалчивать этот факт. Они часто обходят молчанием и то. что Колумб, например, был итальянцем, а Магеллан — португальцем. Декрет 1499года, изданный впоследствии повторно в 1501 году, запрещал въезд в Америку иностранцам, но запрет не соблюдался, и в любом случае иммигранты легко могли заявить, что они — откуда-нибудь из земель Габсбургов. Немцы и французы обычно выдавали себя за граждан Нидерландов. Иностранцев было много в городах, которые были торговыми центрами. Семеро из основавших город Панама в 1519 году были иностранцами: в первой половине шестнадцатого столетия одну десятую всех семей в городе составляли иностранцы95. Неправильное положение с избытком «иностранцев» было урегулировано приказом Карла V от 17 ноября 1526 года, разрешающим всем подданным его королевств отправляться в Америку. С этого дня иммиграция практически вышла из-под контроля.
Новый Свет
195
11е испанцы, конечно, владели значительной частью Нового Света, если принимать всерьез концессии, предоставленные Карлом V своим фламандским придворным. I * 1530-е годы многие жители Нидерландов получили официальное разрешение обосноваться на Карибских островах. н Новой Гранаде, и в Рио де Ла-Плата. Кастильцам на I 1бсрийском полуострове по-прежнему не нравились привилегии, предоставляемые иностранцам в Америке. Концессия 1528 года на территорию Венесуэлы, предоставленная германскому банковскому дому Вельзер, вызвала возмуще-11ие, так как широко распахнула двери иностранному банковскому капиталу. Когда агент банковского дома Иерони-мус Кехлер отправился в Венесуэлу в 1534 году, на его корабле были «люди разных наречий: из Шотландии. Англии и Нидерландов, но в основном баски, испанцы и итальянцы — около тридцати человек, которые даже в случае крайней необходимости не смогли бы понять друг друга»96.
Несмотря на попытки государства контролировать приток иностранцев, не испанцев, особенно португальцев и итальянцев, можно было встретить где угодно. Историк < )вьедо пишет о «великом множестве разных наций и народов», о представителях «самых разных сословий», которые прошли испытание Америкой. «В Санто-Доминго. —пишет он, — можно услышать любой язык, встретить человека из любого уголка христианского мира—из Италии, Германии, Шотландии, Англии: найти французов, венгров, поляков, греков, португальцев; представителей самых разных народов Азии. Африки и Европы»97. Америка была слишком большим континентом, чтобы оставаться закрытым, и не-испанцы продолжали играть существенную роль и в коло-। (иальный период. Через поколение после открытий Колумба. как мы уже говорили, оказалось, что довольно трудно привлечь испанцев на Карибские острова, и правительство предприняло энергичные попытки отправить туда испанских поселенцев с Канарских островов98. В конце концов власти весьма преуспели: они разрешили португальским
196
Испания: дорога к империи
поселенцам въезд на Эспаньолу, где те прекрасно прижились и очень способствовали налаживанию производства сахара, превратив некоторые части острова в «маленькую Португалию»99. В 1535 году на острове было «более двухсот португальцев, владевших сахарным производством, а также много фермеров, плотников, каменщиков, кузнецов и других мастеровых. Они есть во всех поселениях и работают очень хорошо»100. В 1588 году консул Санто-Доминго жаловался правительству, что португальцев «в этом городе больше, чем испанцев, что они свободно торгуют и, следовательно, прибирают к рукам богатства страны». Во многих областях Америки португальцы играли весьма значительную роль. Пять процентов населения Буэнос-Айреса в начале семнадцатого столетия, например, были португальцами; а к середине века на три кастильские семьи приходилась одна португальская»101. Именно португальцы в тот период держали в руках работорговлю, и они использовали ее как путь проникновения в экономику нового континента. Чиновник из Картахены де Индиас в 1618 году сообщает, что самая большая трудность — принадлежность большинства кораблей для перевозки рабов португальцам; португальцы привозят черных рабов, а потом остаются жить в Картахене». Не удивительно, что чиновники в Севилье сетовали, что «португальцы так развернулись в Ин-диях, что иной раз кажется, что Индии принадлежат португальской, а не кастильской короне»102.
Присутствие итальянцев тоже чувствовалось. Мы уже знаем, что они принимали участие в первом этапе освоения Америки — как лично, так и через своих банкиров. Их тоже можно было встретить где угодно в Новом Свете, особенно в Мексике103. Итальянцы, в основном из ГЬнуи, участвовали во всех экспедициях конкистадоров: они с Кортесом завоевывали Мексику, были среди тех, кто захватил в плен Инку в Кахамарке, и среди соратников Вальдивиа в Чили. Например, книгопечатанье в Мексике ввел уроженец Ломбардии, а Бальбоа, когда он впервые увидел Тйхий оке-
Новый Свет.
197
пн. сопровождал сицилиец. В 1530-х итальянцы были среди тех. кто первыми колонизовал земли в устье Ла Платы. ‘ 1тобы участвовать в экспедиции на эти территории, возглавленной в 1535 году неким Мендосой, из Нюрнберга прибыл целый корабль немецких торговцев и авантюристов; и некоторые из них внесли свой вклад в колонизацию 11арагвая. Иностранцы в испанской Америке раннего периода колонизации, безусловно, не входили в элиту, кроме, разве что, нескольких крупных финансистов из Гёнуи и Германии. На Эспаньоле и Кубе большинство иностранцев, как. впрочем, и большинство испанцев, были обыкновенными людьми, приехавшими в надежде разбогатеть: моряки. фермеры, торговцы и ремесленники104.
TfeM временем наряду с сознательной шла не менее значительная, но вынужденная иммиграция. Чуть ли не с самого начала торговых отношений между европейцами и африканскими государствами первые покупали у вторых, кроме золота, еще и рабов. Рабство и раньше существовало в средневековой Европе, а войны между христианами и мусульманами в Средиземноморье вдохнули в эту форму эскплуатации новую жизнь. Рабский труд являлся также частью экономики всех африканских государств. Они использовали рабов во всех областях жизни и были рады торговать ими с Европой105.
Ввоз черных рабов в Новый Свет всегда разрешался правительством, и, кроме того. Лас Казас высказал предположение, что импорт рабочей силы облегчит участь индейцев. Первый ввоз черных рабов в Америку относят к 1510 году, когда король Фердинанд разрешил Торговой палате в Севилье отправить на Эспаньолу двести пятьдесят негров-христиан, купленных в Лиссабоне. «Черных рабов ввозили все больше и больше», — сообщает Лас Казас, но никогда «это не способствовало освобождению индейцев». Чернокожие, привезенные с Иберийского полуострова, имели «законный статус» рабов, то есть их захватили в разбойничь
198
Испания: дорога к империи
их рейдах, в набегах на побережье Африки. Но возникла нужда в гораздо большем количестве рабов, чем могла предоставить Испания106. ТЬк как запасы пленных на захваченных африканских территориях истощились, ставка была сделана на португальцев, у которых имелись ресурсы в тропической Африке.
Начало участия Испании в торговле африканскими рабами в Америке датируют обычно временем первого ввоза африканцев на Эспаньолу. ТЪсударство не имело прямого доступа к рабской рабочей силе, ни необходимого опыта, чтобы вести такую торговлю. Оно давало деньги и устанавливало правила, но все остальное оставляло в руках предпринимателей. Тккая практика уже существовала в отношениях с португальцами. В конце пятнадцатого столетия средства в работорговлю вкладывались главным образом флорентийским финансистом Бартоломео Маркионе и генуэзскими банкирами107. ТЬким образом, на протяжении всей своей долгой истории торговля Африки рабами с Испанской империей базировалась на иностранном капитале. Первоначальные разрешения на торговлю приобрели форму ограниченных «лицензий*, а позже была выработана система долгосрочных контрактов или «асиентос». Первая лицензия на ввоз большого количества рабов из Африки была выдана в 1518 году дворянину из Франш-Конте Лорену де ГЪррево, который, в свою очередь, перепродал ее. В 1528 году первый асиенто был заключен с Генрихом Эхин-гером, агентом немецких финансистов Вельзеров108. Рабов везли в основном из части Африки, которую сейчас занимает Верхняя Гвинея, — от Сенегала на юг до Сьерра-Леоне, а также из Конго; торговля была налажена португальскими купцами на островах Зеленого Мыса и в Сан-Томе.
Новый промысел португальцев из-за своей вопиющей жестокости очень скоро вызвал бурю протеста среди испанских чиновников и священников. Поднялась такая волна возмущения, что Филипп И на время приостановил работорговлю. Среди самых ярых противников рабства был до
Новый Свет
199
миниканский монах Томас де Меркадо, который жил в Мексике в 1550-х и видел все его ужасы своими глазами. Он называл рабство варварством и несправедливостью, а чернокожих —«обманутыми, оскорбленными, жертвами насилия»: в показателях смертности при пересечении Атлантики четыре пятых смертей приходится на долю чернокожих, которых везли в Америку109. Несколько испанских писателей более позднего времени, таких как иезуит Алонсо де Сандоваль. чей труд »О спасении африканцев» (De tnstaurando Aethiopum salute} вышел в свет в Севилье в 1627 году, тоже яростно критиковали варварство, царившее в Среднем Коридоре — так стали называть долгий путь из Африки на Карибские острова. Сандоваль заключил, что «рабство есть высшая степень всякого унижения и угнетения, это длительная мучительная смерть, смерть при жизни».
Невозможно оценить с достаточной точностью количество африканцев, которые были перевезены через Атлантику, эта цифра всегда вызывала разногласия среди ученых. По последним подсчетам110, в 1500 году количество рабов, ежегодно вывозимых с побережья Западной Африки, равнялось приблизительно 5000 человек, иногда достигая 8000 и к 1650 году доходя до 13 800, а в 1700-е — до 36 100 человек. Только часть рабов была отправлена на испанские плантации (после 1650-х коммерцию поддерживали главным образом не испанцы, а другие европейцы). Но импорт из Африки в испанскую Америку все-таки был высок: главный порт, Картахена, в начале семнадцатого столетия ежегодно принимал в среднем четыре тысячи рабов111.
Невозможно установить сколько-нибудь достоверно, какими цифрами исчисляется вынужденная иммиграция африканцев в Новый Свет до восемнадцатого столетия. Документация неточна, нередки были обман и подлоги, а высокая смертность при пересечении Атлантики вносила существенные поправки в предполагаемое число пассажиров. которые должны были прибыть на новый континент. Общая перспектива, возможно, дает лучшее преставление
200	Испания: дорога к империи
о происходившем, чем попытка сосчитать то. что не поддается подсчету. Ученые предполагают, что между 1450 и 1600 годами Америка приняла около 290 000 африканцев, а между 1600 и 1700. когда работорговля была на пике, — около 1 490 00011а. Количество рабов, которые отправились именно в испанские колонии, остается большим вопросом. Последние мнения таковы, что до 1600 года испанская Америка получила около 75 000 рабов, а между 1600 и 1700 годами — примерно 455 000113, но цифры дают нам лишь общее представление о масштабах явления и не могут считаться надежными.
Очень скоро черных в Новом Свете стало больше, чем белых. «Из-за сахарных мельниц, —сообщает историк Овьедо с Эспаньолы. — здесь столько чернокожих, что иной раз кажется, ты в Эфиопии». Это тем более удивительно, если принять во внимание чрезвычайно высокую и неуклонно возраставшую смертность африканских иммигрантов. По оценкам, сделанным в шестнадцатом веке, во время перехода через Атлантику четверть пленников умирала от болезней или от суровых условий. Должно быть, так же обстояли дела на судне, которое в 1717 году достигло Буэнос-Айреса. имея на борту всего-навсего 98 человек из отправившихся 594*1,4. Разумеется, сыграли свою роль и очень плохие условия, в которых жили рабы в самой Африке. Оказавшись в Новом Свете, рабы должны были следовать дальше к месту своего назначения, что было сопряжено с новыми страданиями и еще увеличивало смертность. Прибыв на место, они опять-таки бывали поставлены в такие условия, что жили недолго. Несмотря на все это, некоторые выживали. Именно этой своей способностью выживать в невыносимых условиях африканцы заслужили себе репутацию хорошей рабочей силы. Но гибли они тысячами, обычно даже не оставив потомства1 IS, так что существовала постоянная необходимость пополнять ресурсы рабов.
* Судно было английское.
Новый Свет
201
Первоначально черных рабов ввозили чтобы главным образом удовлетворить потребности Карибских островов, । ю очень скоро они оказались жизненно необходимы во всех областях производства, и количество их в занятых испан-। щми областях материка быстро увеличивалось. На Эспаньоле они были единственной рабочей силой на сахарных мельницах и в сельском хозяйстве. «Для грязи — только черные», — постановил городской совет Санто-Доминго в 1556 году’16. В 1553 году вице-король Новой Испании сообщил правительству: «На этой земле столько черных и метисов, что количество их уже превысило количество испанцев. Вашему Величеству следовало бы приказать, чтобы больше не присылали черных, потому что их в Новой Испании больше двадцати тысяч, и число их растет»’17. В центральной части Новой Испании в 1590-х годах негры были самой многочисленной этнической группой после коренных индейцев, а количество испанцев превышали в соот-। юшении 2: 1. В Перу была такая же ситуация. С последнего десятилетия шестнадцатого века Лима становится городом с наполовину африканским населением — и такое положение вещей сохраняется до середины семнадцатого столетия1 ,в. В Чили в 1590 году европейцев было девять тысяч. а черных— двадцать тысяч”9. На Панамском перешейке подавляющее большинство некоренного населения составляли черные. В 1575 году в городе Панама насчитывалось 500 испанских семей, при том. что на той же территории жили 5600 черных рабов. К 1607 году почти семьдесят процентов городского населения было черным120.
Африканцы сыграли существенную роль в создании и тащите империи и принимали участие в кампаниях пер-ных конкистадоров. Чернокожие были с Бальбоа, когда он застолбил» Тйхий океан, с Педрариасом Давила, когда он колонизировал Панаму, с Кортесом, когда он завоевал Те-ночтитлан, с Альварадо, когда он вошел в Гватемалу121. У Альмагро. судя по всему, служило вдвое больше черных, чем испанцев, а под началом ГЬнсало Писарро во время вое-
202
Испания: дорога к империи
станин было более четырехсот негров122. Самым знаменитым чернокожим раннего периода был Хуан Вальенте. герой завоевания Чили, служивший с Альварадо. Альмагро и Вальдивиа. Он стал энкомендеро в 1550 году и погиб в бою с арауканами в 1553. Доблесть чернокожих солдат стала легендой, черные на переднем крае защищали американские земли.
В первые два столетия имперской власти Испания была совершенно неспособна послать достаточно солдат в колонии. Черные, таким образом, составили ядро милиции, которая усмиряла индейцев, патрулировала границы, подавляла восстания и давала отпор иноземным пиратам123. Весьма эффективная африканская защита останавливала европейцев. готовых вторгнуться на Карибские острова. В Гкване в 1600 году губернатор имел в своем распоряжении цветную милицию из свободных мулатов (Сошратпа de Pardos Libres*). К концу семнадцатого столетия черные иногда служили младшими офицерами в колониальной милиции. Обратная сторона такого положения вещей — беглые чернокожие (cimarrones**). которые, между прочим, оказывали значительную помощь военным экспедициям европейцев при захвате территорий Карибского бассейна. Первым и очень угрожающим знаком было то, что в дерзкой экспедиции Френсиса Дрейка через Панамский перешеек в 1572 году решающую роль сыграла поддержка тридцати беглых.
В экономике Испанской империи роль черных африканцев была очень значительна124. Производство на островах и материке Нового Света просто остановилось бы без их участия. Когда испанские миссионеры и власти поняли, что индейское население не может справиться с нагрузками, необходимыми при некоторых видах деятельности, африканские рабы то и дело стали заменять индейцев. Они сделались основной рабочей силой на сахарных мельницах.
* Отряд свободных мулатов (йен.).
** Cimarron — беглый раб (ucn.).
Новый Свет
203
। in рудниках, в сельском хозяйстве. С тех пор как начали вводить негров в Новый Свет, обработка сахарного тростника стала неразрывно связана с чернокожими рабами. Именно черные производили карибский сахар. Они же были основ-। в >й рабочей силой в шахтах, на серебряных рудниках в Мексике. на золотых приисках в Колумбии и в Перу. Вытеснение неграми индейцев на золотых приисках Колумбии отразилось в одном мифе, распространившемся среди черных рабов в туэльмамби и Барбакоасе, в Колумбии:
Пока не пришли черные, здесь жили индейцы, на этом самом месте. Когда мы пришли, индейцы бежали подземным ходом, ведущим к горам, где реки берут свое начало. Но они забрали с собой все золото, и перед уходом все сломали здесь, все превратили в золотую пыль. И теперь мы, черные, должны гнуть спины, чтобы найти эти золотые пылинки и выжить здесь12®.
С другой стороны, на знаменитых шахтах Потоси роль < юрнокожих была всего лишь вспомогательная, так как считалось, что они хуже, чем индейцы, переносят высоту. Но прежде всего на территории испанской Америки черные были рабами в асиендах. на крупных ранчо, где выращивали зерновые и ухаживали за животными, в общем, делали то. от чего полностью зависело испанское общество.
На них держался и весь домашний уклад. Европейцам случалось использовать негров в качестве слуг и в Старом < 'вете, и. возможно, именно по этой причине в Новом они склонны были доверять им более, чем кому-либо. Более того, черные обладали удивительным свойством — умели быстро адаптироваться в новой обстановке, «пускать корни» в новой почве. В Перу, например, их широко использовали в качестве домашних слуг, и образовалась довольно большая популяция свободных негров, так как хозяева часто давали «вольную» тем. кто хорошо им служил. К1650 году примерно одна десятая черного населения Перу была офи
204
Испания: дорога к империи
циально свободна126. Кроме дома черные утвердились в сфере обслуживания, а также как кузнецы, каменщики, плотники и портные. Небольшое судостроительное производство в Перу — в основном в Гуаякиле — работало за счет черных и людей с примесью африканской крови127. Поскольку. как правило, они были необучены и необразованны. успехи их на корабельных верфях были весьма относительны; при удивительной работоспособности африканцев в результате получались суда, которые оставляли желать лучшего. Постепенно шел процесс отпуска рабов на волю (то есть отдельным рабам давались вольные), но до общего официального освобождения было далеко. Это свойство всех колониальных обществ — упорное нежелание отказаться от использования рабского труда. Обращение в рабство индейцев, запрещенное еще в середине шестнадцатого столетия, долгое время продолжало практиковаться незаконно и вполне открыто. Но индейцев, по крайней мере, защищал закон, хоть он и не выполнялся. Для африканцев и закона не было128.
В значительной степени именно чернокожие построили в Новом Свете империю, которой правили испанцы129. Их ролью до недавнего времени почти полностью пренебрегали испанские историки130; только португальцы всегда признавали, что именно негритянское население стояло у истоков бразильской цивилизации.
Для испанского правительства контролировать поселенцев оказалось едва ли не более трудной задачей, чем следить за индейцами. Короне никогда не удавалось навязать свою волю колониальной элите, которая еще во время восстания Писарро в Перу продемонстрировала, что может сама диктовать правила игры.
Испанцы в Америке были убеждены, что континент принадлежит им. поскольку они завоевали его своими потом и кровью. Варгас Мачука писал в 1599 году: «Мы очень многим обязаны открывателям и поселенцам в Ин днях, это
Новый. Свет
205
именно их оружие добыло принцу значительные владения, это именно они открыли, завоевали и заселили эти земли»131. Заявление абсолютно справедливо. Со времени завоевания Канарских островов у короны не было денег, людей и оружия, чтобы реализовывать свои имперские устремления, но оно с успехом использовало систему военных отрядов (аделантамьентос) и права на эксплуатацию местного населения (репартимьентос). чтобы удовлетворить аппетиты авантюристов. Освоение Испанией новых территорий в Америке, безусловно, было процессом стихийным, подразумевавшим и мародерство. В неизвестном мире, полном угроз, люди сходились только с теми, кому доверяли, и заключали соглашения, тщательно оговаривая вклад каждого. Классическим соглашением было то. которое заключили Писарро в Панаме. Доверяли лишь тем. кто происходил из той же семьи, города или провинции. Люди из Эстремадуры образовали тесный круг, который поддерживал Писарро — конкистадора из Трухильо — в его кампаниях в Перу; они разделились только после поражения восстания ГЬнсало Писарро132. Tte. кто открывал и осваивал Флориду, были из астурийских семей и к тому же связаны друг с другом родственными узами. Они пришли из Авале-са, Хихона. Сантандера. Кастро Урдиалеса и Ларедо. Создатель испанской Флориды Педро Менендес настоятельно рекомендовал, чтобы корона выбирала своих людей из «тела астурийцев и басков. так как «это люди наиболее пригодные для деятельности во Флориде, некоторые — по своим личным качествам, другие—благодаря родственным и дружеским связям»133.
Королевская власть стала чувствоваться в Новом Свете сравнительно поздно и осуществлялась главным образом через вице-короля (в Новой Испании — с 1535 года, в Перу— с 1542 года), который теоретически контролировал администрацию, следил за казной и правил от имени короля134. Он должен был действовать совместно с высшим административным органом, аудиенсией, состоявшей из
206
Испания: дорога к империи
высших чиновников, присланных из Испании. Первые аудиенсии появились в Санто-Доминго и Мехико; к 1661 году в Индиях было уже двенадцать аудиенсий и одна — в Маниле (1583). ТЬт факт, что заседатели (слушатели) аудиенсий присылались из Испании, имел большое значение. Никакие автономные органы управления не учреждались испанцами и никакие законы (кроме административных мер) не издавались непосредственно в Америке; все законодательные акты исходили из Испании, от Совета по делам Индий, созданного Карлом V в 1524 году и состоящего из шести юристов. Именно Совет по делам Индий принимал решения по всем вопросам, касавшимся Америки — правопорядок, городское управление, распределение трудовых ресурсов, повседневная жизнь поселенцев — все это регулировалось из Испании.
Идеальная картина, которая рисовалась чиновникам с Иберийского полуострова, редко совпадала с действительным положением дел*. Колониальная система в действии имела мало общего с намерениями законодателей. Правительство Америки, и это видно на примере того, как вице-король Мендоса приостановил действие Новых законов в Мексике в целях предотвращения восстания, не могло функционировать без помощи и поддержки поселенцев. Филипп II понял это и был вынужден капитулировать перед теми, кто требовал, чтобы энкомьенда продолжала действовать. Из-за больших расстояний и отсутствия необходимых ресурсов Испания не могла контролировать поселенцев в Америке и принуждать их к чему-либо. Посланцы и послания из Испании терялись в бескрайних пространствах гор, лесов и морей. «Я уезжаю в Перу. — писал торговец из Картахены де Индиас в 1575 году. — и буду путешествовать целый год. потому что по суше это — в тысяче лиг отсюда»135.
Единственным возможным способом осуществлять контроль были договоренности и компромиссы. Т^ким образом, величайшая империя шестнадцатого столетия обязана была
Новый Свет
207
своему выживанию отсутствию должного контроля над колониями. Бывали выдающиеся вице-короли— наиболее знаменит Франсиско де Толедо, вице-король Перу с 1569 по 1581 год, — которым удавалось навести в заморских землях подобие порядка. Но метрополия никогда не натягивала бразды правления, а наоборот, с течением десятилетий ослабляла поводья. К концу шестнадцатого столетия политическая и экономическая власть в Америке была в руках скорее поселенцев, чем короны. Случай города Тласкала в центральной Мексике был достаточно типичным136. Первоначальная политика государства состояла в том. чтобы по возможности исключить из управления белых гражданских колонистов, то есть чтобы управление осуществлялось самими индейцами. Но плодородные почвы с большим количеством рабочей силы — против такого сочетания испанские поселенцы устоять не могли. С 1540 года им удается получить разрешение на владение землей в пределах территорий, официально принадлежавших индейцам. Хотя вице-король и предпринял какие-то усилия, чтобы аннулировать это разрешение, к 1560-м широко распространился несанкционированный захват земель белыми, а к концу столетия большая часть плодородных равнин была уже занята ранчо, на которых разводили крупный рогатый скот.
Слабость государственного контроля особенно ощущалась в сфере торговли. С самого начала иностранцам был запрещен въезд в Америку. Но они ехали туда. После недолгого периода свободной торговли иностранцам было запрещено и торговать с Новым Светом. Т£м не менее они торговали. Им запрещалось добывать золото, серебро и другие ископаемые. Они добывали, и при том не платя налогов. так как делали это незаконно. Официальные запреты обходили, где только можно*37.
Первопроходцы заокеанских земель в основном, за редким исключением, были людьми светскими: Колумб в свое первое путешествие даже не взял с собой священника. Однако у всех на устах были слова из Библии, и все заявляли.
208
Испания: дорога к империи
что пришли сюда для того, чтобы принести истинную веру. Кортес во время похода в Мексику настаивал на важности религии, сам проводил богослужения и первым начал сбрасывать с пьедесгалов статуи индейских вождей. С первых дней пребывания европейцев на Карибских островах испанское духовенство не переставало поражаться уникальной возможности, представившейся ему, — обратить в христианство варваров, не тронутых западной цивилизацией. Идеология, которую они принесли с собой в Новый Свет, ни в коем случае не являлась исключительным продуктом Кастилии. С пятнадцатого века мировоззрение образованного духовенства Испании— особенно трех главных нищенствующих орденов (доминиканцев, францисканцев и иеронимитов) — было открыто итальянским влияниям и нидерландскому движению, известному как devotio modema*. Монахи доминиканского ордена в университете Саламанки находились под сильным влиянием философии Фомы Аквинского. Идеалы devotio moder-па проникли очень глубоко в сознание монахов францисканского ордена, который послал двенадцать своих представителей — «двенадцать апостолов» — в Новую Испанию в 1524 году принести туда евангелие. Среди францисканцев, прибывших в это время, было трое монахов из Нидерландов: Питер Ван дер Мер (известный в Испании как Питер Гёнтский, родственник императора); Ян Ван дер Ауэра (известный как Хуан де Айора); и Йохан Деккере (известный. как Хуан ТЬкто)138. Вместе с ними в Новый Свет прибыл нидерландский католицизм.
В Новой Испании священники сначала просто дрались за власть139. Францисканцы прибыли первыми— в мае 1526 года; доминиканцы, тоже двенадцать человек.— в 1526 году, а спустя семь лет появились августинцы. В Новом Свете миссионеры столкнулись с трудностями, с которыми были знакомы лишь отчасти. Дома они имели дело с
• Devotio modema — современная вера (лат.).
Новый Свет
209
исламом, а также с невежеством и неверием, но не с ересью. Во всяком случае, будучи воспитаны на теологии, основанной на дуализме мирозданья. — то есть существуют Бог и дьявол, зло и добро, справедливость и воздаяние. — они не были готовы к встрече с культурой кочевых народов Нового Света, в которой, казалось, не существовало веры в Высшее Существо, а религия часто основывалась на «анимизме» — вере в волшебную природу предметов и явлений повседневной жизни.
Обращение местных жителей Америки в христианскую веру шло как бы параллельно со светским завоеванием. Подобно конкистадорам, священнослужители были тверды в своих намерениях; они тоже виновны в разрушении культуры этого региона — здания, искусство, скульптура, и также, не колеблясь, прибегали к насилию над индейцами. Уже через поколение после прибытия в Новую Испанию францисканцы основали восемьдесят церквей, доминиканцы — сорок. К концу столетия в Новой Испании было около трехсот монастырей с тысячей пятьюстами монахами. С середины столетия монахи этих и других нищенствующих орденов объединились под эгидой возникшего ордена иезуитов, представители которого прибыли в Южную Америку в порт Байя в Бразилии в 1550 году.
Священнослужители принесли с собой вовсе не традиционную религию Иберийского полуострова. Их вера представляла собой гораздо более чистую версию католицизма. У них, как у наследников эпохи 1уманизма. имелась более идеалистическая концепция религии: следуя средневековой традиции, они придерживались более теократического. дореформенного взгляда на предназначение и роль священника; соглашаясь с вековыми представлениями, они были уверены, что обращение индейцев знаменует собой конец света. Поэтому монахи предлагали своему и следующим поколениям неоспоримый, по их мнению, аргумент в пользу обращения коренного населения Америки — оно должно проникнуться Евангелием и спасти свои души. До
210
Испания: дорога к империи
вольно долго — со знаменитой проповеди Монтесиноса в 1510 году в Санто-Доминго до конца столетия — большинство монахов не переставало порицать испанских поселенцев и провозглашать себя защитниками индейцев. Взгляды мистической школы францисканцев, изложенные одним из ее историков Иеронимо де Мендьета, были таковы: обращение индейцев есть часть божественного плана. Вдохновленные апокалиптическими настроениями, которые разделяли многие монахи ордена, они усматривали в обращении Америки последнее предзнаменование Второго Пришествия Христа. История близилась к концу: «для мира уже пробил одиннадцатый час», — сказал наставник двенадцати монахам, отправляющимся в Мексику, прощаясь с ними на пристани на Эспаньолеио.
У них были честолюбивые замыслы. Придя на земли, не знавшие христианства, они задумали создать в Америке раннюю христианскую церковь, такую, какой она была при апостолах, воспользовавшись случаем исправить ошибки, которые успела совершить официальная церковь за пятнадцать веков своей бурной истории. Проблема состояла в том, что представления, которые они принесли с собой, подобно некоему фильтру, с одной стороны, искажали то, что они видели, с другой стороны, накладывали отпечаток на то, что они делали.
Первой существенной проблемой был коммуникативный барьер. Он дал себя знать уже на площади Кахамарки, когда Атауальпа и его воины столкнулись с испанцами. Переводя Инке рекеримьенто и дойдя до фразы «Бог един в трех лицах», переводчик Фелипильо (как сообщает нам историк Рарсиласо) передал ее так: «Бог, три и один, четыре», из чего Атауальпа понял, что испанцы предлагают ему сразу четырех богов. Потом, почти повторив жест Небрихи, вручившего грамматику королеве испанской, монах Вальверде подошел к Инке и протянул ему католический требник. объяснив через переводчика, что в нем «слово Божие», гуаман Пома так описывает эту сцену:
Новый Свет.
211
«Дайте эту книгу мне, — сказал Атауальпа, — пусть она говорит со мной». Он взял книгу в руки и стал переворачивать страницы. «Почему она со мной не говорит? Книга не говорит со мной!» И сидя на своем троне, Атауальпа величественно отбросил от себя требник141.
Испанцы, которые только и ждали повода, не замедлили им воспользоваться142. Провал попытки сторон понять друг друга в Кахамарке возвестил о том, что старым порядкам и прежней религии пришел конец. Но барьер общения так и не был преодолен. Полстолетия спустя, когда гуаман Пома подготовил свои комментарии деятельности испанцев в Перу, пропасть между языками завоевателей и завоеванных продолжала существовать, и моста через нее не появилось143. К этому мы еще вернемся144.
Священнослужители пришли на континент, говоривший на множестве экзотических языков, иперед ними сразу встала труднейшая задача освоить их. Питер ГЪнтский и Фелеминги скоро выучили науатль, язык мексиканской империи, но в некоторых областях доминирующим языком мог оказаться какой-нибудь другой — сапотек, или тотонак, или отоми, — очень сложный для изучения. Питер ГЬнтский помогал составлять первый учебник по науатлю, который вышел в Антверпене, а потом был переиздан в Мексике. В Перу миссионер Доминго де Санто-Томас составил первый словарь и грамматику языка кечуа, а некоторое время спустя, в 1590 году, францисканец Иеронимо Орё впервые написал катехизис на языке кечуа. Оба автора были весьма оптимистично настроены насчет способности индейцев воспринять европейскую философию и считали язык кечуа вполне пригодным для передачи Святого Евангелия145. Труд некоторых священнослужителей в области филологии и естественных наук достоин уважения. Их активно поддерживало высшее духовенство и король. Но были и такие, которые считали, что завоеватели и завоеванные в принципе не могут договориться и понять друг друга.
212
Испания: дорога к империи
Препятствия были весьма серьезны148. В ранней Мексике, сообщает Мендьета, «не хватало священников, способных проповедовать на индейских языках, поэтому мы вынуждены были делать это через переводчиков» 147. В 1580-е годы в Перу, полстолетия спустя пленения Атауальпы. большинство священнослужителей все еще не знало языка местного населения. Проповеди переводили переводчики, а «мы не знаем, что они говорят», признавался один из священников148. Проблема великого множества языков в Перу — то, что иезуит Хосе де Акоста называл «лес наречий», — была решена тем способом, к которому прибегали и сами инки — навязывали всему населению язык инков — кечуа как основной. Но для многих жителей Анд язык кечуа продолжал оставаться чужим, и весьма сомнительно, что сами миссионеры знали его достаточно хорошо. Священники, которые пытались проповедовать на кечуа, часто совершенно запутывались, и в результате получалась полная бессмыслица149. Основной проблемой, с которой они столкнулись при попытках просвещения аборигенов, было отсутствие в языках индейцев ряда слов для обозначения европейских понятий. Всех базовых для католической веры слов, таких, как Троица, благодать, таинство, рай, ад, — просто не было в местных языках. В конце концов многие испанские слова, главным образом все производные от слова «Dios»*, обозначающего единого истинного Бога, так и вошли в разговорную речь индейцев. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что для многих местных жителей триединая сущность, обозначаемая словом «Dios», стала просто еще одним богом, который прибавился к традиционному пантеону.
Попытка освоить языки индейского населения была одним из пунктов программы, которую наметили себе европейские миссионеры. Они старались накопить побольше информации о Новом Свете, потому что знания — это
• Dios — Бог (исп.).
Новый Свет
213
пласть150. Они стремились больше узнать об этой земле, населяющих ее народах, их обычаях, религии. Из-под их пера регулярно выходили отчеты и аналитические труды. Результатом явилось значительное число публикаций, в основном кастильского духовенства, но также и некоторых королевских чиновников об этнографии Америки. Этим материалам нет равных в истории империй ни до, ни после. Те, кто писал это, знали, что они не просто собирают сведения, что мир вокруг них стремительно меняется и им нужно успеть зафиксировать информацию о нем. пока он не исчез.
Корона также внесла свой вклад, всячески поощряя накопление сведений о культуре коренных народов. Филипп II весьма заинтересовался отдельными сторонами американской цивилизации и покровительствовал как исследованиям Франсиско Эрнандеса в области ботаники, так и этнографическим изысканиям Хосе де Акоста. Проведя шесть лет в Мексике. Эрнандес сообщил королю, что «собрал десять книг рисунков и пять — записок о растениях, животных и древностях этой земли»151. Однако в какой-то момент, в 1570-е. официальная поддержка подобного рода деятельности прекратилась. В 1577 году королевский декрет запретил дальнейшие изыскания в области истории и религии. Этот запрет — загадка, которую еще предстоит разгадать. потому что у короля не было причин для недовольства и враждебности к научным изысканиям. В чем бы ни заключалась истинная причина, запрет затронул лишь одну группу ученых—принадлежавших к ордену францисканцев. И особенно это коснулось двоих — Бернардино де Саагуна и Иеронимо де Мендьета.
Первую и самую впечатляющую попытку перекинуть мост через пропасть между испанской и индейской культурами предпринял Саагун, чей монументальный труд «История вещей в Новой Испании», еще известная как Флорентийский кодекс, была написана не без участия помощников из числа индейцев науа. Им принадлежат фрагменты
214
Испания: дорога к империи
текста, позже переведенные монахом на кастильский1 Ба. Под руководством Саагуна науа начиная с 1547 года записали огромное количество сведений и воспоминаний, в том числе и воспоминаний местных жителей о приходе испанцев. Лишь двадцать лет спустя Саагун начал систематизировать и переводить тексты с науатля. И хотя он заявлял и искренне полагал, что написал это сам, это были в основном, воспоминания науа. Вклад монаха состоял в том, что
он предпослал всему этому один из первых правдивых рассказов (хотя и написанных поколение спустя) о контактах между испанцами и жителями Нового Света. Это и повлекло за собой запрет на все написанное о местных жителях, и труд так и не был опубликован в полном объеме до двадцатого столетия.
Достойная всяческих похвал деятельность первых миссионеров, однако, представляла собой лишь одну сторону завоевания. Другая его сторона была неизбежно связана с насилием. Несколько индейских вождей приняли христианство. потому что это было политически выгодно, но их народы всегда приходилось заставлять переходить в новую веру. Система обучения местного населения, которой
придерживались монахи, основывалась исключительно на принуждении. И любые попытки нарушить дисциплину влекли за собой соответствующее наказание, которое обычно было физическим. В этом вопросе Мендьета был непреклонен: «Ошибочно думать, что можно обратить индейцев в истинную веру каким-то другим способом. ГЬсподь говорил именно о них, когда велел своему ученику: заставь их»,Б3.
Самым ужасающим примером применения силы среди первых миссионеров был Диего де Ланда, чьи кампании по обращению индейцев полуострова Юкатан в христианство сопровождались настоящим террором. Он объявил в 1562 году, что только страх наказания может заставить индейцев принять христианство. «Хотя они кажутся простодушными, — предупреждал он, — от них можно ждать всяких выходок, и они упрямо держатся обрядов и церемо
Новый Свет
215
ний своих предков. Эта земля — проклятая, без принуждения ни от кого здесь правды не добьешься». За время его пребывания на Юкатане более четырех тысяч майя были подвергнуты пыткам и около двухсот убито по религиозным мотивам. И разговора не заходило о сохранении национальной культуры. Ее выкорчевывали и уничтожали. Жрецы майя на Юкатане принадлежали к тем немногим в Америке, кому, в отличие от жителей Анд. была доступна письменная культура. Они. где это было возможно, скрывали свои письмена от испанцев, и лишь в двадцатом столетии несколько текстов было обнаружено, расшифровано и собрано под общим названием «Книги Чилам-Балам». Во время своих репрессий Ланда не щадил книг, которые ему попадались. «Эти люди, — говорил он, — пользуются значками или буквами, при помощи которых пишут книги о своих древних обычаях и науках. Мы нашли довольно много таких книг и все сожгли»154.
Многие колонисты и священнослужители возражали против насильственных методов обращения. И следствием таких возражений явилось то, что власть была отобрана у нищенствующих орденов и передана администрации. Среди монахов первоначальный оптимизм сменился пессимизмом. Мендьета с сожалением вспоминал эпоху, которая теперь казалась ему «золотым веком». Саагун к 1550-м годам начинал понимать, что духовное завоевание Америки не удалось155. Он теперь смотрел дальше, за пределы Нового Света, и видел новые горизонты империи Христа—тихоокеанские народы.
На пике усилий францисканцев в Мексике в середине шестнадцатого столетия известнейший и наиболее непримиримый из братьев, Мотолиниа. твердо выразил императору свои надежды на сближение религиозной и светской властей в Мексике и установление теократии, как предсказано в книге Апокалипсиса. «Я прошу Ваше Величество направить все свои усилия на установление Пятого Царства Иисуса Христа, которое охватит всю землю и которой Ваше
216	Испания: дорога к империи
Величество станет вождем и командиром»156. Великая францисканская мечта, явно выраженная самим Мотоли-ниа в его «Истории индейцев Новой Испании», а также Са-агуном и Мендьета, мечта об империи, основанной на царстве Христа, была, безусловно, одной из самых могущественных идей, зародившихся на ранних стадиях империи. Призыв Мотолиниа опоздал. Император, уже слабый духом и телом, принял решение отказаться от престола и власти и искать убежища в другом. Вечном Царстве. Христианская монархия, о которой мечтало духовенство, будет достигнута лишь при его сыне, который правил в Испании с 1543 года и был призван за полстолетия своего правления создать величайшую мировую империю, какую когда-либо знала Европа.
Глава 4
ВЛАСТЬ НАД МИРОМ
У нас в Испании много мужей храбрых и готовых сражаться, но не хватает оружия и опыта владения им.
Иеронима Кастильо де Бобадилъя. Руководство для коррехидоров (1597)'
Королю Испании в 1556 году, когда он сменил на троне своего отца, было двадцать восемь лет. Это был немногословный, среднего сложения, светловолосый и голубоглазый молодой человек, любитель охоты и турниров, образованный, серьезный и глубоко религиозный. Без малого пять лет он путешествовал по странам Европы. Будучи регентом в Испании с 1543 года, то есть с шестнадцатилетнего возраста, он успел накопить значительный опыт в управлении страной2. Проведя несколько месяцев в Англии с женой Марией Тюдор, в 1555 году он переехал в Брюссель, чтобы получить от своего отца земли, которые с этого момента поступали в его распоряжение. Карл не отказался от Сицилии, Неаполя и Милана, поскольку эти королевства уже и так принадлежали Филиппу: право наследования герцогства миланского он получил еще в 1540 году, а тремя годами позже стал герцогом Миланским. Короны Сицилии и 11еаполя Филипп получил за день до своей свадьбы с Марией Тк>дор в 1554 году. Карлу оставалось только передать
218
Испания: дорога к империи
принцу Нидерланды, Кастилию (которая включала и Новый Свет) и Арагон вместе с Сардинией. Право Филиппа на управление всеми территориями оставалось таким же, каким было у его отца: династическим, то есть основанным исключительно на наследовании внутри семьи. Но именно при нем стали появляться перемены. Так как территории имели центром Средиземноморье, очень скоро политический центр переместился в Испанию, поскольку король выбрал главной именно ее. Он еще на четыре года остался в Нидерландах, где новая война с Францией, спровоцированная в основном событиями в Италии, требовала его внимания. Но именно Испания и именно испанцы отныне стали принимать решения.
Когда французские войска вошли в Италию, чтобы напасть на Милан, другие войска вошли в Нидерланды. К июлю 1557 года Филипп в Брюсселе собрал тридцатипятитысячную армию под командованием Эммануэля Филиберто. герцога Савойского, и Уильяма Нассау, принца Оранского. Кавалерией командовал Ламораль, граф Эгмонт. Из солдат Филиппа (не все они приняли участие в битве) лишь двенадцать процентов были испанцами. Пятьдесят три процента были немцы, двадцать три — уроженцы Нидерландов и двенадцать — англичане. Все высшие командные посты занимали не испанцы. Король со всей страстью бросился в эту кампанию3. В последнюю неделю июля он был занят сбором разбросанных итальянских и немецких войск и подготовкой их встречи в Сент-Квентине. Другие обязанности помешали королю самому отправиться «на передовую», но в письме к герцогу Савойскому он настаивал (выделено самим королем): «Вы должны избегать ввязываться в сражение до моего прибытия». 10 августа, в день святого Лаврентия, коннетабль Франции во главе двадцатидвухтысячного войска — пехоты и кавалерии — напал на позиции герцога Савойского при Сент-Квентине. Этот город имел стратегическое значение для нидерландской армии, призванный как блокировать продвижение французов, так и
ИСПАНСКИЕ ВЛАДЕНИЯ В МАГРИБЕ (ОКОЛО XVI ВЕКА) |
<^Ж^кор|:Испания'
кор. Португалия^^^^^^^^^^^
АТЛАНТИЧЕСКИЙ
ОКЕАН
^о. Ферментера (1529)
<а-1 о. Мадейра
о. Сельвагенш (Порт.)
Канарские о-ва
Таижер^63^
Av х
Марокко
Марракеш
Условные обозначения
Территория влияния Османской империи Владения Испании
Владения Португалии
& сражения
220	Испания: дорога к империи
служить базой для возможного похода на Париж. Не имея возможности больше уклоняться от боя. герцог Савойский предпринял контратаку.
В короткой, но кровопролитной схватке фламандские войска* разбили силы французов, которые потеряли более пяти тысяч человек и тысячи были взяты в плен. Из армии герцога Савойского погибло, вероятно, не более пятисот человек. Это была одна из самых блестящих военных побед века. Друг и советник Филиппа Руй ГЪмес заметил, что этой победы, вероятно, сам Бог хотел, так как она была одержана «без опыта, без достаточного количества людей, без денег». Хотя испанцы играли в ней довольно скромную роль, вся слава досталась новому королю Испании, и Филипп расценил это как свидетельство Божьего благословения его правления4. Французам пришлось вести мирные переговоры. которые, начавшись в конце 1558 года, закончились подписанием договора в апреле 1559 в Като-Камбрези.
Филипп вернулся домой в Кастилию в сентябре 1559 года, уверенный в том. что только что заключенный мир с французами будет продолжительным. «Для меня совершенно невозможно вести войну». — писал он за год до того. Имелись серьезные финансовые проблемы, которые надо было решать. В 1556 году последовало первое предзнаменование более страшных событий: взбунтовался из-за неуплаты жалования испанский полк во Фландрии. «Я очень сожалею о том, — писал Филипп герцогу Савойскому, —что не имею возможности послать Вам деньги, чтобы Вы за
* Административная структура Нидерландов дана выше, в главе 2. В настоящей главе слово «Фландрия» (и прилагательное от него «фламандский») будут часто использоваться для обозначения всей территории Нидерландов (невзирая на то. что так называлась лишь одна из провинций), так как это было принято в то время в Испании. ТЪворя только о юге Нидерландов, я иногда использую слова «Бельгия» и «бельгийский».
Власть над миром
221
платили войскам, но у меня совершенно их нет. Вы видите сами, что единственный выход — переговоры с Фуггерса-ми». Военные расходы, и не только в Нидерландах, но и в Италии, становились непосильными для государства.
Договор в Като-Камбрези обещал передышку. Это был конец долгого династического конфликта между домами Валуа и Габсбургов, и перемирие было скреплено женитьбой Филиппа на дочери Генриха II Французского, Елизавете. Однако король со страхом озирал свои огромные владения. У венецианского посла при его дворе, например, был такой взгляд на вещи: Филиппу, по его мнению, следовало «не воевать, чтобы расширить свои земли, а поддерживать мир, чтобы удержать те, которые уже есть». От этого принципа король не отступал в течение всего своего правления. «У меня нет притязаний на чужие территории, — написал он однажды отцу. — но я также хотел бы, чтобы все понимали: я намерен защищать то, что Ваше Величество мне доверили»5. Он неоднократно и твердо давал дипломатам понять, что не имеет экспансионистских намерений. Он приближал к себе и облекал властью лишь тех людей, которые недвусмысленно объявляли о своем неприятии агрессивной политики®. С другой стороны, политическая реальность была такова, что король неизбежно и почти постоянно оказывался втянутым в военные конфликты как оборонительного, так и наступательного характера. Надо было решать и другие серьезные проблемы, прежде всего выплачивать долги, накопленные отцом. Финансовые задолженности во Фландрии были очень серьезные, в чем король признавался своему премьер-министру, кардиналу Гранвиллю*. но «уверяю Вас, что положение здесь гораздо хуже, чем там. Признаюсь, я никогда не думал, что дела могут обстоять так плохо»7.
Природа «испанской империи», образовавшейся при Филиппе, была по-своему уникальна и требует некоторых
* Гранвилль получил свою кардинальскую должность в 1561 г.
222
Испания: дорога к империи
пояснений. Главным новшеством было главенство Испании. Отныне решения административного характера будут исходить от правителя, живущего в Испании, а не от монарха, постоянно путешествующего по своим владениям. Что касается земель, тут если и были новшества, то очень незначительные: Филипп просто унаследовал от отца несколько государств, за которые и так отвечал еще с 1540-х годов. Португалия и ее владения, которыми испанский король управлял с 1580 по 1640 год. всегда стремились к автономии и формально Испании не подчинялись. Прибавилось бы еще несколько территорий, таких как Филиппины и пара крепостей в Италии, но империя была уже «укомплектована» с момента своего рождения. Она не продолжала расширяться, как большинство империй, благодаря военным завоеваниям. Таким образом. Испанская империя была уникальна тем. что не являлась ни результатом последовательного строительства, ни агрессивного империализма. Она возникла как совершенно взрослое государство, но с серьезными дефектами, о которых король был вполне осведомлен. Через два десятилетия после восшествия на трон Филипп предпринял существенные шаги для ограничения и более четкого очерчивания границ империи.
Впервые за почти полстолетия у Испании был король, пребывающий на месте, готовый всерьез заняться государством. Это было как раз вовремя, потому что правительства стран, которые он унаследовал, находились на грани банкротства. Кастильская казна имела большой дефицит, и Филипп уже в июне 1557 года, будучи в Лондоне, перевел часть долга в государственные облигации. Дальнейшие приготовления к выплате долгов он сделал в ноябре 1560 года. «Я продал или заложил все свои источники доходов», — писал он в 1565 году, «тем не менее я должен крупные суммы, и приходится занимать еще, чтобы содержать мои владения»8.
Первое, что сделал король, вернувшись домой. — реорганизовал систему расчета с казной (Асиенда). Ему сразу
Власть над миром
223
пришлось заняться и другими очень серьезными вопросами, включая противостояние угрозе со стороны мусульман и обнаружение групп протестантов в Кастилии. Но было и кое-что утешительное. В середине шестнадцатого столетия 11( пания достигла невиданных успехов9. Благодаря Америке и своему ключевому положению в европейской политической системе Кастилия приобрела беспрецедентный вес н империи и расцвела. Между 1530 и 1580 годами числен-। (ость населения в Кастилии как в городах, так и в сельской местности, возросла на пятьдесят процентов: Севилья вообще утроила свое население в период между 1534 и 1561 годами. Производство выросло. К спросу возросшего населения прибавился спрос Америки на пищу и товары. С по-< туплением сокровищ из Нового Света купцы получали воз-можность вкладывать деньги в торговлю, а владельцы мануфактур — в производство. Расширялось сельское хозяйство: «В Кастилии не осталось ни клочка необработан-। юй земли, все распахано и засеяно». — сообщал летописец Флориан де Окампо в 1551 году. Шерстяная промышленность в Сеговии и других кастильских городах, производство шелка в Гранаде расширялись и процветали. Иностранный капитал (генуэзцы, например, держали в руках экспорт шелка в Италию) играл ключевую роль в расширении производства и торговли. Полвека спокойной, мирной жизни — мы видели, что Испания не принимала непосредственного участия в войнах императора. —- помогли консолидировать накопленное экономикой.
Были, конечно, и негативные черты. Людей волновал быстрый рост цен. причин которого они не понимали и ругали спекулянтов. «Тридцать лет назад, — писал ТЬмас де Меркадо в 1568 году, — тысяча мараведи — это были деньги, сегодня это ничто». Испанцев беспокоила активность иностранных купцов, которых они обвиняли в том, что те вывозят из страны золото и серебро в обмен на ввозимые товары. «Иностранцы, привозящие товары в наши королевства, увозить из них должны тоже товары, а никак не день
224
Испания: дорога к империи
ги!» — требовал один из разгневанных членов кастильских кортесов в 1548 году. «Испания превратилась в Индии для иностранцев». — заявил другой на том же заседании. Реакция довольно естественная для консервативного сознания, которому трудно приспособиться к сложностям имперского развития. Филипп II, напротив, старался сосредоточиться на позитивных сторонах создавшегося положения, использовать растущие возможности Кастилии, чтобы стабилизировать и укрепить правительство.
Не успели заключить мир с Францией, как Испании пришлось обратить внимание на мусульманскую угрозу со стороны Средиземного моря. Примерно в то же самое время, когда посланцы Филиппа обсуждали условия мира в Като-Камбрези, император Фердинанд заключал перемирие с дурками перед Веной. В восточном Средиземноморье турецкий флот неумолимо двигался на запад. С 1558 по 1566 год Филипп в основном был озабочен мусульманскими союзниками турков. Они базировались главным образом вТриполи и Алжире, откуда североафриканские суда под командованием корсара Драгута нападали на корабли христиан.
В 1558 году, когда король был в Брюсселе и не мог принимать решений, регентское правительство с его сестрой во главе дало разрешение на плохо подготовленную экспедицию на побережье Орана под командованием графа Аль-каудете. Его армия, как нам уже известно, была сметена алжирскими войсками. В июне 1559 года, все еще находясь в Брюсселе, король одобрил поход большого итальянского экспедиционного корпуса, имевший целью захват Триполи. Идея принадлежала графу Медианачели, вице-королю Сицилии, и Жану де Ла-Валетту. Великому магистру ордена Мальтийских рыцарей. Огромная армия включала в себя около девяноста судов под командованием адмирала Джи-ан Андреа Дориа и двенадцать тысяч солдат вице-короля. Войска покинули место встречи. Сиракузы, в начале декабря 1559 года, но плохая погода заставила их вернуться, и
Власть над миром
225
нить в марте 1560 года им удалось отплыть и занять стра-। егические позиции на острове Дьерба. неподалеку от берега Триполи. Отсрочка дала возможность туркам в Стамбуле собрать флот, который в мае напал на Дьербу. Половина кораблей христиан была потоплена, солдаты и офице-I >ы в панике бежали. Дориа и Медианачели удалось спасить, но остатки армии захватили в плен турки. В июле сдались победителям более десяти тысяч человек, которых триумфально провели по улицам Стамбула10.
Это была самая большая катастрофа, которую когда-либо переживали Испания и ее союзники. «Вы не поверите, — писал французский посол из ТЬледо, — насколько ос тро двор и вся Испания чувствуют эту потерю, и как им стыдно». Перед Филиппом встала насущная необходимость изменить положение Испании в Средиземноморье. В 1561 году Драгут потопил еще семь испанских галеонов. 11атем, в 1562 году, жестокий шторм разрушил еще двадцать пять у берега Малаги. И без того ограниченные морские силы Испании в западном Средиземноморье быстро таяли. Желая быть в курсе намерений турков, король взялся за осуществление серьезной судостроительной программы, не выпуская из поля зрения Африку. В августе 1564 года вновь назначенный командующий Средиземноморским флотом Гкрсиа де ТЬледо сумел собрать войска, которые взяли скалистую крепость Пеньон (Велес де ла 1Ь-мера) на североафриканском побережье.
Взятие порта Велес было небольшим, но весьма символичным событием. Оно продемонстрировало поразительную способность Испании быть главной в Средиземноморье, несмотря ни на что. Французский дворянин Пьер де Брантом принимал участие в осаде и на всю оставшуюся жизнь проникся восхищением к испанцам. Вернувшись во Францию, он рассказал королю Карлу IX. какое впечатление на него произвели действия испанских кораблей. «Что мне делать со столькими кораблями? — спросил король. — Разве у меня не достаточно судов сейчас, когда мне не надо
226	Испания: дорога к империи
воевать за границей?» — «Это правда, сир, —ответил Брантом. — но если бы они у вас были, вы стали бы так же могущественны на море, как могущественны на суше, и если бы короли, которые правили до вас, уделяли внимание флоту, то вы сейчас владели бы Генуей, Миланом и Неаполем». — «Сир. — вмешался в разговор другой дворянин. — Брантом совершенно прав»11. Очень интересно, что этот случай рассказан в описании Брантомом подвигов Андреа Дориа, итальянца, внесшего неоценимый вклад в укрепление испанской империи.
Когда турецкий флот увидели на юге Италии в апреле 1565 года, сначала создалось впечатление, что он направляется в Ла-1Ълепу. Однако в мае 1565 года он напал на остров Мальта, который защищали в основном рыцари ордена Св. Иоанна под командованием Жана де Ла-Валетты. Их было всего лишь 2500 человек, оборонявших 3 главные крепости, против 40 000 солдат. Первая крепость — Сан-Эльмо — капитулировала быстро, остальные две туркам пришлось осаждать. В начале сентября пришло подкрепление с Сицилии под командованием Гарсиа де ТЬледо — одиннадцать тысяч человек, и турки вынуждены были снять осаду12. Этот успех вызвал ликование во всей христианской Европе и принес славу испанской империи, которая еще раз продемонстрировала, что ее стоит воспринимать всерьез как военно-морскую силу в Средиземноморье. Но успокаиваться было рано: Италия и Испания все еще находились под угрозой, Испания не отличалась военной мощью, а казна была пуста. Предстояло приложить значительные усилия, чтобы укрепить обороноспособность христиан.
Неспособность Испании урегулировать военные конфликты проистекала из двух проблем, которые не имели готовых решений: отсутствия централизованного управления и денежного дефицита как на самом полуострове, так и за его пределами13. К 1700 году правительство, думая о
Власть над миром
227
содержании армии и кораблей, рассчитывало в основном но частные контракты. Это означало, что военный потенциал Испании определялся не государством, а зависел от >1И>дсй. действия которых оно не могло контролировать. Проблема оставалась нерешаемой, поскольку государ-<i пенная машина обладала юридической силой только в королевстве Кастилия: на всех остальных территориях монархии, даже в колониях, по практическим и конституционным причинам власть находилась в руках местной администрации. Эта проблема была уже не нова, и она не могла рассматриваться как временная потеря контроля. < )на уже существовала при зарождении империи и коренилась в структуре отношений между Кастилией и связанными с нею территориями. Поскольку Кастилия была не в состоянии изменить вид административного контроля других территорий (несмотря на радикальную политику некоторых государственных деятелей позже, в семнадцатом веке), властные решения со стороны государства никогда । ie воспринимались адекватно. В то время как все главные силы Европы — Британия. Бранденбург. Швеция, Франция — шли к укреплению государственной власти и контролю над армией и флотом, в Кастилии государство не могло противостоять объединенным усилиям сложившейся международной общности, которая сама могла бы стать величайшей властью на земле1*.
Способность Кастилии существовать как имперская сила в значительной степени зависела, как мы видели, от вклада ее союзников. Одно время историки придерживались прямо противоположной точки зрения, считая, что Кастилия сама по себе обладала достаточной властью. Теперь понятно, что это была иллюзия. Кастилия мало что могла предложить. И наоборот, создание мировой империи было бы невозможно без американского «котла», а также без рабочей силы, опыта и финансов других европейцев. Более того, расходы на войну сильно подрывали бюджет. Задолго до 1560года кастильское правительство увязло в дол-
Испания: дорога к империи
: в состоянии было выполнить свои обязательства. 560 года Филипп II предпринял серьезные попыт-идировать долги, но необходимость укреплять силы, ых. в Средиземноморье, а потом и на севере Евро-жинула все его расчеты. Король реорганизовал уп-ie финансами после 1560 года, но ему так и не уда-ладить хорошую работу казны. Может быть, наи-ю тревогу внушало то, что не было государственно-а, который бы брал на себя платежи15. Проект сети на всех испанских территориях был предложен ко-1576 году фламандским финансистом, но его даже обовали.
звания времени и большие расстояния препятство-(фективности работы финансовой системы. Миро-герией, подобной испанской, невозможно было уп->, пока информация опаздывала, а чиновников, по е удаленности, нельзя было проконтролировать. За гость любого уголка своих территорий «Испания [но вела борьбу с расстояниями»16. В самом лучшем тисьма из Брюсселя доходили в Мадрид не раньше, >ез две недели, а из Мексики — через три месяца, ив письмо, чиновник в отдаленной колонии должен 1ть ответа два года, чтобы знать, какое решение ему ь по конкретному вопросу. Положение с коммуни-и в Европе было не намного лучше17. ТЪворя о за-х писем, Гранвилль в 1562 году жаловался, что им :селя сложнее общаться с Мадридом, чем из Амери-же. уже будучи вице-королем Неаполя, он ссылался [идущего вице-короля, который говорил, что «если ть за смертью, то лучше в Испанию, потому что тог-шкогда не придет». В том числе из-за этих отсрочек ытий в империи не поддавался контролю тех, кто был его контролировать.
ипп П также пытался восполнить существовавший ый информационный пробел. Европейцы, покинув-)й культурный ареал, неизбежно испытывали труд
Власть над миром
229
ности в общении с другими людьми18, и испанцы не являлись исключением. Кастильский империализм оказался в невыгодном положении из-за языка, на котором он пытался насаждать свое господство. Слова, идеи и знания, привычные кастильцам у себя дома, не выдерживали контакта с разнообразием людей и культур за границами Кастилии*. Как в Европе, так и в Америке, многие кастильцы были открыты для восприятия других культур, другие же держались дедовских обычаев. Конфликт между сторонниками и оппонентами философии Эразма, который достиг апогея в Кастилии в 1520-е годы, стал решающим моментом. Молодой Филипп II. поняв, как трудно расширить кастильские горизонты, очень скоро сделал выбор: разрушить барьер между своим народом и остальным миром. В 1548 году, когда ему исполнился всего лишь двадцать один год, и при этом, он уже был регентом Испании, поездка по Европе открыла перед ним богатства итальянского Возрождения, а также явное превосходство Италии в судостроении, архитектуре, фортификации и печатном деле. Учиться предстояло многому, и Филипп II очень хотел учиться. Став королем, он неустанно выписывал из Италии знатоков в разных областях. Путешествие по Нидерландам оказалось еще более познавательным. Филипп никогда не проявлял никакой любви к Англии, где провел всего несколько месяцев. но его привязанность к Нидерландам была глубокой и длительной, и, вернувшись в Испанию, он привез с собой из Нидерландов все, что мог: живопись, моду, новые идеи, книги, а также художников, садовников, специалистов в технике.
И еще он привез из поездки приобретенный опыт и начал собирать сведения об империи. Перед тем как покинуть Нидерланды в 1559 году, Филипп велел картографу Джейкобу Ван Девентеру «посетить, обмерить и описать все города на принадлежащей мне территории»19. Эта работа
* См. заключительную главу этой книги.
Испания: дорога к империи
а четырнадцать лет. В 1566 году Филипп сказал вице-to Неаполя, что «каждый день возникают вопросы, для шя которых необходимо знать расстояния между пунк-з том или ином королевстве, а также какие реки в нем кают и с какими областями оно граничит», так что ему 1 подробная карта. В 1575 году вице-короля попроси-лать «съемку того королевства». Th же процедура была цена и в остальных королевствах. В 1566 году Филипп подготовить совершенно новую географическую каркании. Тёперь хранящаяся в Эскориале, она явилась >татом самой тщательной съемки, какая производи-। Европе в шестнадцатом веке20. В 1570 году король ! португальского космографа, Франсиско Домингеша, i тот выполнил географическую съемку Новой Испа-I следующем году он назначил официального «космо--историка» Америки. Хуана Лопеса де Веласко. Ко-стро чувствовал недостаток информации о географии >рии своих королевств, который сильно затрудняло грование политических шагов. Когда в 1566 году Фи-11 нужно было принять решение относительно путе-ия Легаспи на Филиппины, он долго колебался, пото-> не мог найти карты этой местности. «Мне казалось, деня есть какие-то карты. — писал он своему секрета-и я пытался разыскать их. когда на днях был в Мад-Когда вернусь, поищу еще»21.
> постоянный интерес к картам не был любопытством анта. Он собирал не все карты. Они нужны были ему 1 коллекции, а для государственных дел. Но то, что заинтересованность самого короля не стимулирова->вития науки, свидетельствует об отсталости карто-м в Испании. Не было даже сколько-нибудь надеж-арт Иберийского полуострова. Лучшими картографа-'о времени были иностранцы, главным образом ита-,ы. а они обращали больше внимания на побережье [ии (это было важно для судоходства), чем на внутрен-шоны. Однако Филипп II с глубоким удовлетворени
Власть над миром
231
ем встретил публикацию в Антверпене в 1570 году «Театру-ма» Абрахама Ортелиуса — собрания карт, которое составитель посвятил лично королю. Были и другие ученые из Нидерландов, которые внесли существенный вклад в изучение полуострова. Вскоре после возвращения Филипп пригласил Антона Ван ден Вингаэрде приехать в Испанию и произвести съемку ее городов.22. Из-за отсутствия у кастильцев опыта все наиболее крупные успехи в составлении карт испанских доминионов являлись заслугой иностранцев23. Первая карта Мадрида была сделана Флемингом и опубликована не в Испании, а в Нидерландах. Результаты экспедиции Сото в Северную Америку не были отражены на картах, пока Ортел иус не опубликовал отчет о них в 1584 году, а первый полный атлас Америк составил Корнелис Ван Витфлит в Лувене в 1597 году24.
С 1575 года Совет по делам Индий начал готовить самое обширное и смелое по тем временам исследование земель Нового Света. В мае 1576 года Филипп выпустил подробный список вопросов, на которые надлежало ответить всем чиновникам в Америке, Вопросник затрагивал все темы: от ботаники и географии до экономики и религии. Ответы — знаменитые «географические ссылки» — начали поступать с 1577 года и поступали еще десять лет25. ТЪ-кие же изыскания были заказаны для Кастилии. За всеми этими проектами, которые заняли 1560-е и 1570-е, можно ясно разглядеть желание короля сделать доступным обширный и разносторонний корпус информации о своих владениях. Ни один другой монарх того времени не поощрял, подобно Филиппу, развитие истории, географии, топографические съемки, составление общей карты владений. При этом его целью было не произвести впечатление, а узнать нечто новое. Филипп II не стал, подобно некоторым другим монархам, большим ученым. Но без сомнения. он подходил к финансированию научных исследований гораздо более творчески, чем большинство монархов Европы.
232
Испания: дорога к империи
Еще одной заботой, кроме сбора информации, было подобрать надежных чиновников. Имперского бюрократического аппарата не существовало, и королю самому приходилось утверждать свой авторитет в каждой из стран. На административные должности обычно назначались люди из местной элиты — практика, которая гарантировала стабильность и привлекала местную знать к короне. Но после 1550-х начались радикальные перемены. Более поздние критики испанской имперской власти часто настаивали на том, что Филипп П «кастилизировал» монархию и все решения при нем принимались в Мадриде. В отличие от монархии Карла V, монархия Филиппа II действительно стала истинно испанской, и прежде всего кастильской. Назначение Мадрида резиденцией правительства с 1561 года был истинно кастильским решением. Этот шаг часто понимали неверно. Он не превратил город в столицу Испании (Мадрид не был ею до 1714 года), но дал нарождавшейся империи административный центр. Став королем в 1556 году, Филипп все время старался поставить внушавших ему доверие кастильцев на ключевые посты, чтобы везде обеспечить себе непосредственную связь с местной администрацией. Без такой связи контроль был бы неполным, а информация — ненадежной. Политические шаги часто вызывали недовольство. особенно в совершенно автономных государствах, таких как Нидерланды, и со временем создавали серьезные проблемы. На итальянских территориях король провел реформы. которые фактически отдали всю власть в руки испанских чиновников. В 1568 году он приказал вице-королю Неаполя: «Впредь, когда посты будут освобождаться, сообщайте нам. есть ли испанцы, которых можно назначить*. Военные посты были прочно закреплены за испанцами26. Реформы были подтверждены назначением кастильских вице-королей, а также инспекцией, проведенной в 1559 году, чтобы удостовериться, что новая система действует.
Король, однако, не думал плевать против ветра, и было бы глупо полагать, что он так поступал. Несмотря на то. что
Власть над миром
233
нее важные решения действительно принимались в Испании, Филипп II старался вмешиваться во внутренние дела государств как можно меньше. Как до него его отец, он способствовал формированию общей имперской элиты, состоявшей из представителей разных государств. Он предлагал этим людям службу в разных уголках империи. Они были чиновниками, финансистами, дипломатами, военачальниками. Разумеется, на такие посты назначались либо наиболее космополитически настроенные, либо наиболее влиятельные люди. Провинциальной элите (каталонской, । шпример)27. гораздо лучше жилось в своих провинциях, где они знали людей, язык и всем управляли, постоянно жалуясь на засилье вездесущих кастильцев. Кастильцы действительно главенствовали, но верно и то, что знать государств, । ходивших в состав империи, активно участвовала в управлении. Писатели не испанского происхождения, такие как I эотеро и Кампанелла, которые приветствовали вовлечение представителей всех наций в управление империей, по сути дела, не предлагали ничего радикально нового; они просто фиксировали ситуацию, которая уже в каком-то смысле существовала.
Прекрасным примером является карьера одного из ближайших союзников Филиппа II. бельгийского дворянина Жана Батиста Т&ссиса. Он родился в Брюсселе в 1530 году и был младшим из шести сыновей начальника императорской почты. Он не стал делать карьеру по почтовому ведомству. а выбрал военную, служа Габсбургам как в Священной Римской империи, так и в испанской империи, но прежде всего в Нидерландах, где занимал посты последовательно при герцоге Альбе, доне Хуане и Фарнезе. Альба признавал разнообразные таланты ТЬссиса и неоднократно посылал его с дипломатическими миссиями. Ткким образом, сочетая дипломатическую и военную карьеры, Т&ссис в конце концов совершил путешествие по Европе и выполнил ряд важных дипломатических поручений в Савое. Дании. Шотландии и Англии, а также в Португалии и Средиземно
234
Испания: дорога к империи
морье. Он бегло говорил на четырех языках (немецкий, латынь, кастильский и итальянский) помимо своего родного фламандского и французского28. ТЬссис был горячим патриотом объединенных Нидерландов, взгляды его частично совпадали с взглядами кардинала Гранбилля, чем объяснялись его огромная популярность среди людей самых разных убеждений и большие успехи в дипломатии. Когда ТЬс-сис оказался с одной из своих миссий в Мадриде в 1574 году, вновь назначенный губернатор Нидерландов Рекесенс умолял, чтобы его отослали обратно в Брюссель: «Его очень любят в той стране, но и у нас тоже, поэтому прошу приказать ему вернуться немедленно»29. Возможно, он закончил карьеру в качестве представителя Филиппа II в Генеральных Штатах Франции в последние годы французских гражданских войн.
Со времен Великого Капитана ГЬнсало де Кордоба кастильские солдаты, служившие в Италии, группировались в пехотные полки, каждый числом около двух тысяч человек, позже известные как «терсио». Тгрсио были созданы во время гранадских войн и использовались Великим Капитаном и его командирами в итальянских войнах против мощной французской пехоты. Как французы, так и кастильцы подражали швейцарским образцам, но Великий Капитан усовершенствовал эту модель, создав меньшие по размерам, более мобильные подразделения30. Терсио не были надлежащим образом организованы, пока Карл V не издал в ГЬнуе в 1536 году специальный указ о создании четырех особых подразделений. Они скоро показали себя в бою с самой лучшей стороны. В них воевали не рекруты, а добровольцы-контрактники, которые выбрали войну своей профессией. Предназначенные для длительной службы на итальянских территориях, терсио стали первыми постоянными армейскими подразделениями в Европе. Обычно бойцы этих подразделений происходили из достаточно высоких социальных слоев. В терсио, служивших во Фландрии в 1567 году31, по крайней мере половина была благо
Власть над миром
235
родного происхождения, подавляющее большинство — из (Бастилии и Андалусии. Офицеры обращались с ними уважительно. как с людьми благородного происхождения, военной элитой. «ГЬспода! Дети мои...» — так начинает герцог Альба свое послание бойцам терсио, взбунтовавшимся в Пгрлеме в очередной раз из-за неуплаты им жалования.
Тёрсио обычно не использовались внутри Испании* 32. если можно было обойтись другими силами. Они были хорошо организованы, но очень малочисленны и составляли лишь небольшую часть вооруженных сил, которыми располагала корона. Во время войн во Фландрии испанские терсио редко составляли более десяти процентов от общей численности солдат, служивших в армии. Существовали также итальянские терсио, которые набирались главным образом в Милане и в королевстве Неаполь, но они не заслужили такой репутации, как испанцы. Не получив деньги вовремя, а чаще случалось именно так, а не наоборот, терсио могли взбунтоваться. Брантом описывает, как после взятия Пеньон де Велес в 1564 году четыреста солдат отказались сесть в Малаге на корабль, который должен был < »твести их в Италию, а вместо этого отправились пешком в Мадрид, чтобы добиться своих денег. «Они шли по улицам, разбившись на четверки, смелые и гордые, как принцы, высоко подняв свои мечи, с лихо подкрученными усами, грозя всем, не боясь никого: ни суда, ни инквизиции»33. Король отказался предпринимать какие-либо акции против солдат, а попросил Альбу обратиться к ним и объяснить, что деньги ждут их в Италии.
Однако терсио были лишь частичным решением проблемы. возникшей из-за имперской экспансии. Имея население ненамного больше пяти миллионов человек, что не шло
* Двумя выдающимися исключениями являются война в Гранаде в 1570 году и вторжение в Португалию в 1580 году, когда терсио были мобилизованы для военных действий на самом полуострове.
236
Испания: дорога к империи
ни в какое сравнение с гораздо более населенными Францией, Италией и Германией, Кастилия никогда не могла бы найти достаточно людей, чтобы вести войну в Европе и обеспечить мир за океаном. Одно время звучали жалобы на то, что эмиграция в Новый Свет забрала значительную часть мужского населения, но количество эмигрантов было значительно меньше необходимого с 1560-х годов числа солдат. Подобно другим европейским правительствам, не имевшим постоянной армии, кастильское государство могло прибегнуть лишь к традиционным феодальным наборам дворян (практика, которая перешла и в восемнадцатый век), или контрактной системе — на добровольной основе, или загоняя людей в армию силой. Правительство не имело права мобилизовать войска Каталонии, Валенсии. Арагона или Наварры без разрешения местных властей. Неизбежным следствием такого положения вещей был «экспорт» кастильских солдат34. Было подсчитано, что между 1567 и 1574 годами около сорока трех тысяч испанских солдат покинули Испанию и отправились воевать в Италии и Нидерландах, в год получается в среднем пять тысяч человек36. А если учесть, что так продолжалось много лет, легко себе представить. как это отразилось на жизни в Кастилии. Смертность тех, кто служил за океаном в армии, измерялась в цифрах весьма впечатляющих. Предполагается, что за восемнадцать лет. с 1582 по 1600 год, во Фландрии погибло порядка тысячи пятисот испанцев36. А кто вернулся (как замечал позднее Филипп III), вернулись «израненными, без оружия, слепыми, безногими, ни на что не годными».
Ни феодальная повинность, ни насильственная запись в армию не могли удовлетворить потребности мировой империи. Т&к что Кастилия, как и другие европейские страны, набирала по контракту иностранных солдат, которых часто презирали как «наемников», но они были во всех отношениях профессионалами и часто лучшими солдатами, чем необученные рекруты. Чуть ли не до середины семнадцатого века «национальные» армии фактически набирались из представителей многих наций. Французская
Власть над миром
237
королевская армия в конце шестнадцатого века состояла в значительной степени из иностранных солдат37. ГЪлландс-кая армия под командованием Маврикия Нассау в 1610 году включала в себя не только голландцев, но и французских. немецких, бельгийских, фризских, английских и шотландских солдат* за. Много позднее, в 1644 году, в Баварском полку в Германии служили не только немцы, но и итальянцы, поляки, словенцы, хорваты, венгры, греки, жители Франш-Конте, шотландцы и ирландцы39. В период, составивший славу империи, испанцы всегда были в меньшинстве в так называемой «испанской» армии; она состояла в основном из не испанцев. Ни одна из военных акций Габсбургской Испании не была бы возможной без поддержки иностранных офицеров и солдат. В этом смысле испанское владычество было особенно уязвимо. В испанских войсках всегда было больше итальянцев и немцев, чем кастильцев. Испанцы редко составляли более чем одну десятую от общего числа солдат, которое правительство держало во Фландрии40, солдат туда обычно привозили из Нидерландов и Германии. Иностранные солдаты были необходимы для поддержания власти Испании, но то. что они не являлись политическими субъектами тех, кто им платил, ослабляло военную дисциплину — проблема, которую никак не удавалось решить со времен Великого Капитана до Спинолы. Единственное, что спасало, — значительная часть «иностранных» солдат все-таки являлось подданными испанского короля благодаря обширности Испанской империи, так что некий мотив политической верности все же присутствовал.
• Исключением из правила являлась Швеция, которая уже в середине шестнадцатого столетия имела армию, состоявшую исключительно из шведов — «первую современную национальную армию» {Michael Roberts. Gustauus Adolphus, 2 vols. London. 1953-1958. II. 191). Однако во время Тридцатилетней войны в составе шведской армии тоже были иностранные войска.
238
Испания: дорога к империи
Часто полагают, что отделение Германии от испанской »етви семьи Габсбургов при отречении Карла V привело к тому, что эта страна пошла другим путем. Этого не случи-юсь и не могло случиться. Империя после Италии была са-лым крупным ресурсом для набора солдат, и Филипп II всегда старался сохранить хорошие отношения как с Максимилианом П, который женился на его сестре Марии, так и с гемецкими князьями. Власть Испании в Европе всегда >ыла подкреплена немецкой армией. Не случайно герцог кльба предпочитал немецкие войска другим европейским юлдатам, включая испанских. После прихода к власти Филипп провел первый значительный набор немецких сол-(ат в 1564 году: три тысячи немцев были переправлены в Африку, что обеспечило возможность захвата Пеньон де Гелеса. В 1575 году три четверти всех набранных в армию »ыли немцами. В испанской армии служило также много семецких дворян41.
Итальянская знать так же, как и простые солдаты, тоже лужила в королевских войсках. Короной поощрялся союз [редставителей элиты разных государств во время воен-(ых кампаний. «Если мы наймем дворян из Милана, это юйдет на пользу армии Вашего Величества», — писал ице-король Милана Филиппу II в 1572 году42. Представи-ели знатнейших семей Ломбардии, среди них Пэнзага, >орромео и Д’Эсте. участвовали в военных кампаниях 1спанской империи. В конце 1592 года, например, в ми-анской армии было двадцать подразделений неаполи-анской пехоты под командованием маркиза ди Тревико и есять — ломбардской под командованием Барнабо Bap-о. Неаполитанская знать принимала участие во всех во-нных кампаниях Габсбургов; они участвовали во взятии има в 1527 году, в обороне Вены в 1529, в осаде Флорен-,ии в 1530. В 1528 году в Италии «было много неаполитан-ких рыцарей, дворян и именитых горожан, которые при-имали участие в военных действиях вместе с испански-ги солдатами и немецкими наемниками»43. Когда герцог
Власть над миром
239
Альба предпринял поход против папы в 1556 году, неаполитанский герцог Пополи командовал кавалерией. Представители знатных неаполитанских фамилий участвовали в битве при Лепанто; они также служили под началом герцога Альбы в Португалии в 1580 году. Неаполитанец принц Карафа защищал город Амьен от Генриха IV Французского в 1597 году. Простые неаполитанские солдаты в семнадцатом столетии стали пушечным мясом в испанской армии. Только с 1631 по 1636 год королевство обеспечило миланскую армию 48 000 солдат и 5500 лошадей44.
Другой пример — ирландцы. С шестнадцатого века, когда англичане начали опустошать их родину, ирландские дворяне и солдаты подались на континент и стали маленьким, но существенным компонентом испанской армии с 1580-х годов. В первые годы следующего столетия они служили под началом своих собственных командиров, в том числе сыновей Хьюго О’Нейла, графа Тиронского45. Во время Нидерландских войн около пяти тысяч ирландских солдат каждый год служили в армии Фландрии в период с 1586 по 1621 год, и их число увеличивалось до середины семнадцатого столетия46. После этого периода многие из них предпочитали служить непосредственно на Иберийском полуострове: примерно 22 500 ирландцев эмигрировали в Испанию в 1641-1654 годы47. «Мужчины этой нации, — писал испанский чиновник в 1640 году, — всегда очень храбро здесь служили»48. Они, например, сыграли едва ли не главную роль в изгнании французской армии из Фуэнтеррабиа в 1638 году. Иногда, когда не хватало людей, рады были любым рекрутам, хотя и тут существовали определенные предпочтения. «Только точно зная, что нам не удастся заполучить больше ирландцев, немцев, бельгийцев и итальянцев, мы соглашаемся брать шотландцев». — сообщает по этому поводу один военачальников в 1647 году49.
При таких обстоятельствах в армии было трудно внедрить единую религию. В войсках Карла V вне Испании продолжали исповедовать протестантизм. При Филиппе 11
240
Испания: дорога к империи
в армию во Фландрии спокойно набирали протестантов из Германии, и, похоже, протестантов можно было найти в войсках в любом уголке Европы. Конечно, к семнадцатому веку уже не считалось чем-то особенным набирать в армию еретиков. Испанский чиновник сообщает своему правительству в 1647 году относительно набора в Германии, что «солдаты, которых там наберут, будут превосходны, разве что все они до одного будут еретики»50. Филипп IV в том же самом году заметил, что «солдат другой веры лучше набирать в войска, которые служат нам за границами Испании»5', но тем не менее он, не колеблясь, принял предложение набрать шесть тысяч голландских протестантов для службы в Андалусии. Правда, этот набор так и не был проведен. Но тем не менее после середины семнадцатого века в северной Европе служили тысячи солдат-протестантов, которым платила Испания, так же, как в период расцвета империи при Филиппе II. Им не обязательно было идти в бой за католическую Испанию. Мы должны помнить, что людей, необходимых д ля поддержания политического господства империи, редко бросали в сражения. Хотя битвы часто решали исход войн, они все же были событиями исключительными. Власть же поддерживалась в основном через военное присутствие в виде небольших гарнизонов, разбросанных по главным городам, чисто символических, призванных сдерживать сопротивление, а не «завоевывать». Наиболее типичными примерами являлись гарнизоны на северном побережье Африки и в некоторых итальянских городах.
Плодотворный мир, которым наслаждалась Испания при Карле V, позволил установиться новой монархии Габсбургов. но имел серьезные последствия для испанских вооруженных сил. Так как армия не была востребована для боевых действий ни в Новом Свете, ни на самом полуострове. технология набора рекрутов, подготовка солдат и вооружение быстро ухудшались. В 1562 году Военный совет
Власть над миром
241
признал, что «из-за мира, который царил здесь долгие годы, подготовка армии и навыки в военном деле оставляют желать лучшего»52. Один из главных чиновников заметил, что «нашей Испании не мешало бы попрактиковаться в военных действиях», и что «поскольку наше время — мирное, военная дисциплина существенно упала»53. Когда Филипп II только пришел к власти, один кастильский литератор жаловался, что стыдно смотреть на испанскую пехоту, которая совсем разучилась воевать5*. Вскоре после этого уязвимость страны стала очевидной из-за полного провала экспедиции, посланной в 1560 году в Дьербу. В конце правления все эти проблемы еще существовали. Военный чиновник в 1593 году называл затянувшийся мир и плохой уровень военной подготовки причинами крупных военных неудач Испании.
Короче говоря, Филипп II унаследовал империю, не способную защитить себя. «Даже под игом мавров, — ворчал один из высших офицеров, беседуя с королем. — Испания не пребывала в столь плачевном состоянии, как сейчас. В стране нет ни лошадей, ни доспехов, ни аркебуз или пик, никакого другого оружия и никого, кто умел бы обращаться со всем этим должным образом»55. Такие слова вовсе не были преувеличением. Самое крупное восстание морисков в 1569-1571 годах показало слабость вооруженных сил, а большую часть оружия пришлось ввозить из-за границы, в основном из Италии и Фландрии56. На полуострове имелось много природных ресурсов — сырья для вооружения, но оно не использовалось должным образом и в полной мере. В 1560-х единственное хорошо налаженное производство пушек в Малаге действовало только потому, что им управляли немецкие и бельгийские инженеры.
Испания почти полностью зависела от импорта во всем, что касалось артиллерии, доспехов, пороха, пушечных ядер и аркебуз57. Естественно, войска, находившиеся за границей, тоже в основном обеспечивались из иностранных источников. ГЬрцог Альба в 1560-е во Фландрии получал кое-
242
Испания: дорога к империи
что из Малаги, но большая часть поступала из Милана, Гамбурга и даже из Англии58. Несмотря на попытки реформ, страна не была способна создать субструктуру, позволяющую ей сохранять свою роль великой политической силы. На пороге вторжения Португалии в 1580 году, когда Испания теоретически находилась на пике своей мощи, в стране все еще оставались не реформированными вооруженные силы и национальная милиция, армия не имела вооружения. снабжалась недостаточно, побережье не оборонялось должным образом69. В середине 1580-х военные могли жаловаться на «отсутствие в испанских владениях города, где разрабатывалось бы и производилось оружие, такого как Милан, Брешия, Аугсбург, Ульм и Франкфурт. Ткк как всего этого у Испании нет. то некоторые иностранные государства имеют над ней преимущество»60.
Во время правления Филиппа наконец обратили внимание на поставки вооружения. Испания могла предложить поставщикам золото, в обмен на него они начали ввозить на полуостров материалы. Со временем импорт из прибалтийских земель леса и дегтя для судов, меди для чеканки монет и зерна стали привычной статьей торговли в Кастилии: Гамбург. Гданьск и Любек включились в торговлю с Иберийским полуостровом. В то же время король, на которого во время поездки в Италию большое впечатление произвели фортификационные сооружения, пригласил оттуда лучших военных инженеров. Среди них был. например, инженер из Болоньи Франческо ди Марки, который приехал в Испанию в 1559 году и остался на пятнадцать лет. и Джанбаттиста Антонелли, приехавший тогда же. Случались периоды, когда все военные инженеры, какие только были на полуострове, являлись выходцами из заграницы. В 1581 году чиновник докладывал королю, что королевские инженеры «все—иностранцы. Я не знаю ни одного испанца, который мог бы сравниться с ними». Производство вооружения продолжало оставаться большой проблемой, главным образом из-за отсутствия испанских специалистов.
Власть над миром
243
В 1572 году король срочно написал в Италию, чтобы прислали в Мадрид двух специалистов по оружейному делу, потому что «в наших владениях очень не хватает пушечных ядер» и потому что «здесь нет никого, кто умеет их изготавливать». Чтобы изготовить бронзовую пушку (которая не ржавела бы, как железная), Испании приходилось импортировать медь из Балтийских стран. Со временем месторождения меди были обнаружены на Кубе, а также и в самой Испании, но испанцы не знали пропорции, в которой надо было сплавлять медь и железо, так что в 1594 году король поручил производство бронзы немцу61.
Плачевное состояние снабжения военной промышленности и вообще снабжения, естественно, влияло на все в монархии. Очень хотелось бы поверить оптимистичной риторике писателей того времени, которые провозглашали, что Испания еще водрузит королевский флаг на всех континентах. На самом же деле правительство без надежной военной или военно-морской мощи никогда не смогло бы завоевать заокеанские территории или водрузить свой флаг где бы то ни было. В первые годы шестнадцатого столетия проблемы с обороной американских земель, которые, । ю сути, никогда и не были завоеваны, дали себя знать в полной мере. В 1520-х французские корсары напали на Санто-Доминго и Гавану. Это было начало долгой и тяжелой борьбы за контроль не только американских территорий, но и судов, которые пересекали Атлантику, направляясь из Испании в Новый Свет.
Море было одновременно силой и слабостью испанской империи. Привычными морскими путями Испания и ее союзники могли попасть практически в любую точку земного шара, основать там поселения и торговать со всеми континентами. ГДавная проблема состояла в том. чтобы защитить эти разбросанные территории. В Средиземном море испанская корона владела несколькими галеонами, 1 ю в военном отношении рассчитывала на те галеоны, которые могла зафрахтовать у итальянских дворян в ГЬнуе
244
Испания: дорога к империи
(знаменитая семья Дориа) и в Неаполе. Маленькая флотилия. в значительной степени состоявшая из частных судов, действовала у побережья Андалусии. В 1550-х две трети средиземноморских галеонов, используемых короной, принадлежали частным лицам, в основном итальянцам62. Ситуация в Атлантике была совсем другой: там в первые две трети шестнадцатого столетия у короля вообще не было флота. Рейсы в Америку осуществлялись исключительно частными судами и были чартерными. Приход к власти Карла V теоретически вызвал к жизни крупнейшую империю в мире, которая, однако, не имела ни армии, ни флота, чтобы выполнять свою имперскую роль.
С приходом к власти Филиппа II в Атлантике появился военно-морской флот63. Из соображений безопасности и с целью усилить финансовый контроль правительство в 1564 году приняло меры к урегулированию движения через Атлантический океан. Отныне суда, пересекавшие Атлантику, могли делать это только в составе двух ежегодных конвоев, отправлявшихся по реке из Севильи. Один отплывал в апреле и направлялся в Новую Испанию, другой — в августе, на Панамский перешеек. Перезимовав в Америке, суда встречались в Пгване, вместе возвращались через Багамский канал до начала сезона ураганов и прибывали в Испанию осенью.
Пьемонтец, бывший иезуит Джованни Ботеро, в 1596 году написал труд о разных государствах мира, в котором с похвалой отозвался о способности Испании объединить свои владения с помощью морских путей. «Двумя армадами, — пишет он, — одной — на Средиземном море, другой—в океане, католический король поддерживает связь между территориями своей империи в Европе и в Новом Свете»64. Ботеро особо отмечает вклад каталонцев, басков, португальцев и генуэзцев в судоходство империи. Сделанный им анализ ситуации одновременно и верен, и неверен. Неверен, потому что в его трактате, который писался как раз во время сокрушительного разгрома Великой армады, посланной
Власть над миром
245
против Англии, не учитывается факт, совершенно очевидный для государственных советников в Мадриде: что Кастилия не способна защищать жизненно важные морские пути в северной Европе и Карибском море. Зато Ботеро привлекает внимание к огромному вкладу, внесенному в имперскую военно-морскую мощь не кастильцами.
Три народа отличились особо: португальцы, баски и бельгийцы. Баскские суда, ведомые баскскими капитанами. как у нас будет возможность увидеть позже, преобладали среди тех, кто пересекал океан, направляясь в Новый Свет®5. Часто забывают о том. что баски в 1540 году закре-I шли за собой право на лов трески на Ньюфаундленде и успешно действовали там. Они были первыми западными европейцами, которые вложили средства в этот утолок империи66 и продолжали играть важную роль там в 1570-х и 1580-х. В 1578 году около ста баскских рыболовецких судов активно действовали вокруг Ньюфаундленда и еще пятьдесят судов охотились на котиков. Было подсчитано, что к концу шестнадцатого столетия ежегодно больше судов и людей пересекали Северную Атлантику, чтобы ловить рыбу и охотиться на котиков, чем для того, чтобы из Испании попасть в Новый Свет67. Что до кастильцев, то они не жаловали море, и кастильское высшее общество смотрело па флот свысока. Признавалось, что армия — это возможный путь к почестям и славе, армия, но не флот. Это могло быть основной причиной того, что флот, несмотря на свое огромное значение для Испании, никогда не развивался здесь так успешно, как в других государствах68.
Плавания через моря не могли быть осуществлены без иностранных лоцманов, потому что кастильцы, конечно, знали Средиземное море, но мало кто из них обладал необходимым опытом в других океанах. Во всем, что касалось других морей мира, они зависели от португальцев, которые были их предшественниками. Первый кастильский учебник по судоходству «Искусство навигации» Педро Медины (1545) основывался на португальском опыте, как и «Крат
246
Испания: дорога к империи
кое руководство по навигации» (1551). Однако испанский чиновник в 1550-е упоминал о «невежественности» кастильских лоцманов, а Джиан Андреа Дориа в 1580-е назвал их «безнадежными»69. Безнадежные или нет они тем не менее вели большинство испанских кораблей70. Были, конечно. и выдающиеся лоцманы, такие, как Андрес де Урданета. который отправился в 1525 году в Ист Индию с флотом Хуана ГИрсиа де Лойясы, погибшего потом на архипелаге Молуккских островов, потеряв большую часть своих кораблей и людей (один из них— Себастьян дель Кано). Урданета с оставшимися в живых восемь лет провел в Молукку и узнал много полезного об этих островах. Он вернулся в Испанию, потом жил в Мексике, пока в 1565 году не был выбран командовать экспедицией Легаспи на Филиппины. В последующие десятилетия в походы на и из Манилы брали французских, португальских, итальянских и даже английских лоцманов, когда нельзя было найти подходящих испанцев. Когда Великая армада отплыла в Англию в 1588 году. среди кастильских и португальских лоцманов не нашлось никого с опытом путешествий вдоль берегов Английского канала, и пришлось искать французских лоцманов71.
Команды на суда — это тоже была постоянная головная боль, трудно было подобрать опытных людей среди кастильцев (см. главу 9). Это была проблема всех наций мореходов. Один из капитанов, готовящийся пересечь Атлантику в 1555 году, жаловался на «невозможность найти моряков. кроме португальцев, нидерландцев и кого-нибудь из Адриатики»72. Оба лоцмана, отправившиеся в это плавание с капитаном, были португальцами. В 1558 году королевским декретом было признано, что иностранцам разрешается записываться на суда, идущие в Америку, потому что «больше никого не найти»73. И галеры ни на что не годились без гребцов. В истории морских империй слишком мало внимания уделялось именно тем. от кого, собственно, и зависела военно-морская мощь держав74. На галерах в Средиземном море традиционно гребли рабы и осужденные
Власть над миром
247
преступники. В шестнадцатом веке рабы обычно были мусульманами. захваченными в набегах на прибрежные районы или в морских битвах с мусульманскими судами. С течением времени на суда поступало все меньше рабов и осужденных. Власти стали хватать и отправлять на галеры цыган. а также военнопленных христиан, если не подкорачивалось никого другого.
Устанавливать имперскую власть во внутренних водах было в новинку Филиппу II. При его отце несколько государств, входивших в состав монархии, без каких-либо грудностей договаривались между собой и сотрудничали. Казалось, нет необходимости в более централизованной власти: император с помощью чиновников и при хорошо налаженной почте мог принимать решения по делам Фландрии и 1Ърмании в Кастилии, по делам Америки — в Германии. 1вернувшись в Кастилию в 1559 году, новый король по-дру-। ому взглянул на вещи. Неудача в Дьербе заставила его осознать перестройку военно-морских сил в Средиземном море как насущную необходимость. Судостроители Неаполя и Мессины с помощью из Барселоны внесли свой вклад в программу. В период с 1560 по 1574 год были построены триста галер, главным образом в итальянских государствах, находившихся под контролем Испании, что дало новые ресурсы для экспедиций в эти годы75. Также были достигнуты некоторые договоренности с итальянскими союзниками: например, в 1564 году Козимо де Медичи из Флоренции, который вскоре получил титул великого герцога ТЪс-кпны. предоставил десять галер королю Испании на пять кет. Прекрасной проверкой им оказалась неизбежная лобовая стычка с непобедимым турецким флотом.
ТЬсное сотрудничество, которое установилось между испанцами и итальянцами в эти тревожные годы перед лицом турецкой угрозы, было, разумеется, продолжением политики, проводимой Фердинандом Католическим, но оно оставалось и краеугольным камнем испанской имперской
248
Испания: дорога к империи
политики еще два столетия после правления Филиппа И. Чтобы облегчить принятие решений, дела итальянских государств были переданы новому Совету по делам Италии, основанному в Испании в 1555 году и формально утвержденному четырьмя годами позже. Из шести его членов трое были из Сицилии. Неаполя и Милана. Италия еще в большей степени, чем при Карле, стала ядром испанской власти76. Итальянские финансисты (в основном из Милана и Гёнуи) организовывали кредит для короны: итальянские кондотьеры служили в испанских войсках по всей Европе, включая сам полуостров; итальянские суда были основой испанской военно-морской мощи. Главной военной базой Испании в Европе было герцогство Миланское, которое благодаря своему географическому положению блокировало французскую экспансию в Италию. ГЬрцогство использовалось. как военный центр, где удобно было встречаться подразделениям из Неаполя и с Иберийского полуострова, прежде чем отправиться в северную Европу. Были и два наземных маршрута на север: один— тропами западных Альп и по Савойю, вдоль Рейна, маршрут, известный как «Испанская дорога», и второй — на восток, через швейцарский Вальтеллин и потом на земли Габсбургов в Центральной Европе. Кроме того, герцогство с его процветающей оружейной промышленностью было главным источником оружия для военных нужд: а его крепость была «сейфом монархии»77 — форт Нокс, где Испания хранила свои денежные ресурсы.
Королевство Неаполь вносило свой вклад через рекрутские наборы, судостроение и налоги. Многие итальянцы совершенно справедливо видели во всем этом способ эксплуатировать их ресурсы для удовлетворения имперских амбиций Испании. Те. кто был способен смотреть более широко, видел несколько другую перспективу. Монархия, настаивал Филипп, не имеет намерений никого эксплуатировать. «Только если без этого не обойтись. — замечает он в 1589 году, — у нас не в обычае перекладывать ношу
Власть над миром
249
одного государства на другое. Но раз уж ТЪсподь поручил моим заботам так много государств и раз обороной одного из них защищаются и другие, то все должны помогать мне»78. Tfe же мысли, как эхо, повторил итальянский полководец Марк-Антонио Колонна, который полагал, что все доминионы короля образуют единый организм, члены которого должны по возможности помогать друг другу79. Посто-я нная угроза со стороны мусульманского флота в середине шестнадцатого столетия вынуждала Испанию то и дело прибегать к помощи Неаполя, Милана и Сицилии, в результате чего люди в этих государствах все время чувствовали, что империя — чуждая и подавляющая сила.
Итальянские государства, конечно, были свободными и суверенными территориями со своими правительствами, законами, монетой и учреждениями. Испания не завоевывала их, у нее даже не хватило бы на это ресурсов. Как же тогда ей удавалось поддерживать имперскую власть над ними? Этот вопрос итальянцы часто себе задавали, и ответ им не нравился. Венецианская республика и папство были двумя крупнейшими не испанскими государствами па полуострове, и их ораторы из поколения в поколение твердили, что неспособность итальянцев объединиться и сделала возможным вторжение иностранцев и власть варваров. Макиавелли считался лучшим оратором из тех. кто не раз поднимал эту тему, но было и много других.
В административном смысле контроль со стороны Испании, осуществляемый через вице-короля, был эффективен в основном на высоком уровне. Местная знать в регионах продолжала непосредственно контролировать все аспекты жизни и законодательства80. Пока земли выполняли свои обязательства перед империей. Испания готова была признавать, что итальянская аристократия лучШе< чем кто-либо, может обеспечивать порядок и стабиЛЬ' 1юсть81. Но представители элиты конкурировали друг с дрУ' । ом за привилегии, предоставляемые вице-королем, и. таким образом, давали возможность испанцам влиять на ни*-
250	Испания: дорога к империи
Со времен Карла V итальянские военачальники из семей ТЪнзага. Колонна и Медичи состояли на службе у испанской короны и помогали насаждать испанское влияние в итальянских государствах. В то же время они укрепляли связи короны с местной правящей элитой. Действенность итальянского совета основывалась на том факте, что он был связан с сетью испанского влияния, охватывающей всю Италию82. Общность интересов местного дворянства и отдаленной короны позволила системе «империи» развиваться там, где правящим кругам было выгодно испанское присутствие. ТЪм не менее они старались сделать это присутствие не таким гнетущим. Корона обладала двумя основными рычагами, которые могла использовать. Она могла предлагать административные посты местной знати и таким образом утверждать свою власть: она могла также распределять почести, титулы, привилегии, пенсии и таким образом создать целую сеть заинтересованных в ней лиц83. В ней принимали участие даже те государства, которые не находились под контролем Испании. В 1599 году мантуанский герцог ТЪнзага напомнил Мадриду, что его территории своей политикой способствовали стабильности в соседнем Милане и что он не препятствовал рекрутскому набору солдат в Италии, отправленных служить в Германию84.
Итальянские государства как союзники империи обычно не были заняты испанскими войсками, которые (как мы уже видели)* были слишком малочисленны, чтобы играть решающую роль. Единственным значительным исключением являлся Милан, чье стратегическое положение сделало его идеальным местом для размещения войск. При Филиппе II обычное число солдат, размещенных в Милане, равнялось трем тысячам — солдаты терсио из Ломбардии, и еще тысяче или около того — в гарнизонах крепостей88. В общем, Испания могла при необходимости предложить военную поддержку и также держала небольшие гарнизо
* См. выше, главу 2.
Власть над миром
251
ны в ключевых пунктах по просьбе местных правителей. С 1520-х, например, император согласился защищать небольшой город-государство Пьомбино, порт которого имел стратегическое значение для морского пути из Неаполя в 1Ьную. В 1529 году флот из пяти мусульманских кораблей, не встретив никакого сопротивления, вплыл в гавань, захватил порт и корабль империи. Во времена Филиппа его маленький гарнизон, состоявший исключительно из испанцев, насчитывал всего двести человек. В это правление испанцы осуществили, возможно, единственный в своей истории прямой акт аннексии в Европе. Это случилось в 1570 году, когда войска из Милана вошли и заняли прибрежные территории Финале, чтобы этот стратегически важный порт не достался французам. Правящая семья впоследствии официально предоставила город в распоряжение испанцев в 1598 году.
Совершенно очевидны и негативные стороны имперских отношений с итальянцами. Вклад Испании чувствовался главным образом в области финансирования, особен-। ю это касалось солдат, кораблей и внешней торговли. В королевстве Сицилия налогоплательщики должны были оплачивать содержание испанского терсио из трех тысяч солдат, который защищал страну от вторжения, а также галеры. охранявшие побережье и периодические входившие н состав испанского средиземноморского флота. Испанцы, однако, не участвовали в этом имперском сценарии. Все финансовые и торговые механизмы Сицилии были в руках других итальянцев, в основном генуэзцев и венецианцев. •’ 1ужие. — сообщает современник, — каждый день отбирают самое важное и лучшее у тех, кто здесь живет»66. Испанцы не могли конкурировать с этими «чужими» итальянцами. Остров, на котором было не так уж много правителей, посланных империей, никогда не опускался до статуса имперской колонии.
Даже те, кто был настроен критически по отношению к Испании, не мог не признать, что присутствие испанцев в
252	Испания: дорога к империи
шестнадцатом веке гарантировало мир и порядок в Италии. Кастильский историк Антонио де Эррека с гордостью заявил, что Филипп II «поддерживал мир и свободу в Италии дольше, чем это удавалось до него какому-либо правителю»®7. Однако южное Средиземноморье не являлось областью с большими природными богатствами, и присутствие испанцев никоим образом не способствовало решению ее внутренних экономических и социальных проблем88. Для Западной Европы была очень важна пшеница, поступавшая оттуда. Но, например, Неаполь зависел от импорта во всем, что касалось большинства видов сырья и промышленных товаров, и сталкивался с серьезными проблемами в неурожайные годы (такие, как 1585 и 1590-е): там сразу не хватало денег. Кроме того, испанская корона вынуждала королевство вкладывать все больше и больше в военные нужды. Примерно с 1560 года нагрузка на Неаполь значительно увеличилась. Минимальный налог на войну в Неаполе удвоился в период с 1560 по 1604 год. В последнем году две самые крупные военные статьи расхода короны в Неаполе — это были терсио (27 подразделений) испанской пехоты и двадцать шесть королевских галер89. Следующим по значению являлся расход на двадцать подразделений итальянской пехоты и кавалерии. По подсчетам, сделанным в 1560 году, вышло, что содержать галеру в течение года стоило столько же, сколько построить новую. В тот же период около четырехсот человек работало на судостроительных верфях города. Видно, что королевство вносило существенный вклад в поддержание власти испанской империи.
Но военные расходы не обязательно обедняли итальянские государства. Неаполитанский писатель Антонио Сера в 1613 году заметил, что «доход Его Католического Величества весь тратится в пределах его королевства; он не берет оттуда ничего и часто посылает миллионы наличными»90. Испания регулярно посылала серебро в разные государства, чтобы покрыть расходы. В Милане испанское присут
Власть над миром
253
ствие не только требовало необходимых сумм из Испании, оно стимулировало экономическую активность в герцогстве и подстегивало оружейное производство91. Нельзя преуменьшать значение мира и покоя, которым наслаждались итальянские союзники Испании при Филиппе II92. В Неаполе, однако же, имперская система оказывала и негативное влияние на финансовую стабильность. Крупные суммы периодически посылались из королевства, чтобы оплатить военные расходы93. Доклад о состоянии неаполитанской казны в конце 1620-х выявил проблему, которая привела к серьезным последствиям: «Упадком, который мы здесь наблюдаем, мы обязаны ежедневному бремени расходов на содержание войск в Германии, Фландрии. Милане и ГЬнуе»94.
Самым суровым испытанием, которое встало перед великой Испанской империей, было восстание на родине Карла V. в Нидерландах. До 1555 года, когда Карл включил Нидерланды в число земель, которые он передал Филиппу II, они не делали никаких отчислений Испании. Семнадцать провинций признавали Филиппа своим правителем, । ю не являлись частью Испанской империи и не имели конституционных или налоговых обязательств перед Испанией. Одной из первых просьб, с которой они обратились к Филиппу, признав его своим сувереном, была просьба вывести с их земель размещенные там испанские войска. Это требование не повлияло на тесные и сердечные связи, которые всегда существовали между двумя народами. Филипп очень любил народ и культуру Нидерландов, но за долгие । оды, проведенные в этой стране (1555-1559) .успел понять независимый дух. царивший в провинциях, и амбиции местной знати.
Разногласия в брюссельском правительстве, возглавляемом сводной сестрой Филиппа Маргаритой Пармской. t |ривели к тому, что знать выступила против местных влас-гей и кардинала Гранвилля. В 1564 году король неохотно согласился на отставку Гранвилля, но оппозиция, не удов-/етворившись этим, тут же выступила с предложением цер
254
Испания: дорога к империи
ковной реформы в Нидерландах, увеличения количества епископов и укрепления местных, еретических с точки зрения католиков, законов. Граф Эгмонт специально нанес визит в Мадрид, в ходе которого у него создалось впечатление, что король Филипп согласен на смягчение мер в отношении еретиков. Однако король написал Маргарите Парм-ской, что подтверждает необходимость казни за ересь. Письмо его пришло в Брюссель, где вся знать как раз собралась на свадьбу сына Маргариты, Алессандро, и вызвало взрыв возмущения. Покидая заседание ГЪсударственного совета, принц Оранский прошептал своему друту: «Скоро мы станем свидетелями великолепной трагедии!»98 В начале 1566 года аристократы «забастовали» — стали отказываться от своих постов, а группа менее знатных дворян потребовала дать стране большую религиозную свободу и приструнить инквизицию в Нидерландах (она была введена папой в 1522 году по просьбе Карла V). В августе 1566 года толпы кальвинистов в крупнейших городах Нидерландов принялись осквернять церкви и крушить изображения святых.
Чтобы совладать с этим хаосом, необходимо было военное вмешательство, особенно когда королю стало известно, что дворяне-кальвинисты в сговоре с немецкими лютеранами. Филипп велел герцогу Альбе направить в Нидерланды крупные силы и урегулировать ситуацию. Альба выехал из Испании в апреле 1567 года, чтобы принять командование войсками в Италии. Десять тысяч человек отправились из Милана, альпийскими тропами спустились в долину Рейна, а затем прошли коридором, известным как Испанская дорога, и прибыли в Брюссель 22 августа. Брантом сообщает: «Я видел, как они проходили через Лоррен». Он поздоровался с несколькими офицерами, которых знал со времен взятия Пеньон де Велеса. Большинство солдат были кастильцами, из терсио Неаполя. Сицилии, Сардинии и Ломбардии; «и с ними — четыреста куртизанок верхом, прекрасные и изящные, словно принцессы. А еще — восемьсот пеших»96. Начиная с похода на Вену в 1532 году.
Власть над миром
255
и дальше, по крайней мере еще полвека*, бойцы терсио брани с собой женщин.
ГЪядя ретроспективно, возможно, легче понять, почему король поступил так, а не иначе, но тогда это было совершенно беспрецедентное решение — послать войска в дружественную страну, да еще в мирное время. Нидерландцы in егда гордились тем, что являлись свободными подданными короля, не такими, как. например, неаполитанцы, чьи земли (как им самим казалось) были захвачены силой. Реакция не замедлила последовать. Император Максимилиан II. шурин Филиппа, напомнил ему. что «всякий, кто думает. что можно управлять Фландрией, как Италией, обманывается»97. Теперь жители Нидерландов не понимали, зачем присланы войска. Страна и так принадлежит королю, гак зачем еще посылать туда армию? «Что могут войска? — ворчливо спрашивает Эгмонт Маргариту. — Убить двести тысяч жителей Нидерландов?» Намерения испанцев очень скоро прояснились. ГЬрцог Альба прибыл в страну, чтобы иосстановить порядок, арестовать непокорных и оценить, насколько распространилась ересь. Впервые ересь в другом государстве так взволновала испанскую корону. Но Филипп II подошел к этому вопросу с умом. «По возможности. — заявил он, — я постараюсь уладить вопросы религии в этой стране, не прибегая к оружию, так как знаю, что и противном случае речь пойдет о полном уничтожении инакомыслящих. Но если дело нельзя будет уладить мирным путем, тогда я намерен пустить в ход оружие».
Альба выполнил свою задачу. Он ясно дал понять, что •в случае Фландрии речь не идет о мерах против той или и ной религии. а лишь о шагах против бунтовщиков». 9 сентября он начал репрессии, первым делом арестовав Эгмонта, ГЬрна и еще нескольких представителей фламандской
• При осаде крепости Берг-оп-Зум солдатами терсио в 1622 году, по оценкам очевидца, количество «сопровождавших» едва ли не превышало численность собственно армии.
256
Испания: дорога к империи
знати. «При той энергии, с какой Вы взялись за порученное дело, — писал герцогу король, —я чувствую, что скоро все разрешится». «Король не намерен. — уверял Альба в письме одного из своих корреспондентов, — проливать кровь. Если найдется способ уладить дело по-другому, ои выберет его». В тот же день герцог докладывает королю, что «мира в этой стране не достичь, рубя головы». Эти письма — важные свидетельства того, что ни у Филиппа, ни у Альбы не было намерений проводить систематическую политику подавления в Нидерландах. Но ситуация быстро вышла из-под контроля, и начался бесконечный виток репрессий, восстаний и военных действий, оставивших глубокий след в истории Нидерландов и Западной Европы.
Значительные и трагические события в Нидерландах лежат за пределами темы нашего повествования, но важно помнить, что в течение еще ста лет они во многом определяли судьбы Испании. Операция, предпринятая Альбой в 1567 году, планировалась как ограниченная, но вскоре разрослась и приняла такой оборот, что потребовала дальнейшего вмешательства испанского правительства. Особый трибунал, учрежденный в Брюсселе и официально названный Чрезвычайным советом, а в народе переименованным в Кровавый совет, в 1567 году выработал целую программу арестов, конфискаций и казней, направленную против «бунтовщиков», невзирая на религиозную принадлежность последних, будь они хоть кальвинисты, хоть католики. Когда она была выполнена, испанцам еще можно было устраниться. Так полагали советники Филиппа, такие как кардинал Гранвилль. монах по прозвищу Вильявисенсио, —в общем, те, кто жил и проповедовал в Нидерландах. Вильявисенсио настаивал на том, что миссия Альбы закончена. Ситуация в Нидерландах, уверял он короля, не может быть урегулирована военным путем. Чем настойчивее применять силу против Нидерландов, тем больше их жители сплотятся против Испании. Они будут сражаться за то. что считают своим достоянием. Испанцам не позво-
Власть над миром
257
литуправлять страной, «потому что они не знают ее языка, не понимают законов и обычаев». Единственно правильный путь для короля — немедленно лично отправиться в I (идерланды*98. Одна из главных трагедий состояла в том, что Филипп проигнорировал этот мудрый совет и просто । к-реслал все бумаги Альбе. Альба же как военный, призванный действовать на месте, принял решения, о которых потом пришлось сожалеть не только нидерландцам, но и испанцам.
Среди представителей нидерландской знати, избегнувших когтей Альбы, был Вильгельм Оранский. Когда разнеслась весть о прибытии Альбы из Испании, Вильгельм Оранский спешно бежал в Германию. В течение 1568 года он । периодически организовывал вторжения в страну нескольких незначительных вооруженных отрядов из Франции и I Ърмании. Все они были разбиты. Захваченные в плен подробно рассказали о связях Вильгельма Оранского с протестантами в нескольких странах. Эти вторжения неизбеж- io повлияли на судьбу именитых пленников Альбы. 5 июня 1568 года на главной площади Брюсселя графы Эгмонт и 1Ьрн. правоверные католики, которые никогда не скрывали своей враждебности по отношению к Филиппу II, были обезглавлены за государственную измену. Эта казнь потрясла всю Европу. Она заставила жителей Нидерландов любых вероисповеданий и мировоззрений приготовиться к неизбежному, к борьбе за освобождение от террора герцога Альбы и тяжелой руки Испании.
Давнее знакомство с этой историей заставляет нас впасть в иллюзию, что речь идет о так называемом «голландском» бунте (он никогда не был только голландским, в события оказались вовлечены все Нидерланды) против 11спании. Строго говоря, такого не могло быть, так как Нидерланды являлись суверенным государством и Испании
* Невзирая на свой либеральный на первый взгляд совет. Вильявисенсио был ярым врагом дела Нидерландов.
258
Испания: дорога к империи
не подчинялись. Их сопротивление было направлено скорее против самого правителя — испанского короля, его министров и его системы правления. Для испанцев, как бы там ни было, этот конфликт имел значительные последствия, очень сильно увеличив их расходы на войну. Пришлось просить помощи у других частей нарождавшейся империи.
Для короля весь 1568 год стал сплошным кошмаром. С января этого года Филипп впал в глубокую депрессию в связи с заключением в тюрьму, по его же собственному повелению. его сына и наследника дона Карлоса. Внушавший тревогу кризис в Брюсселе и казнь Эгмонта и ГЪрна еще осложнили положение. Приблизительно через месяц после вышеупомянутых казней, в середине июля. Дон Карлос внезапно заболел и умер. Эта потеря потрясла короля и. что, возможно, было даже более важно, лишила его наследника. Личные беды короля на этом не закончились. В сентябре супруга Филиппа. Елизавета Валуа, женитьба на которой в 1559 году призвана была скрепить мирный договор с Францией в Като-Камбрези. умерла в родах в возрасте двадцати двух лет. Король был в глубоком горе: «пережить такую потерю, и это после смерти принца — моего сына. Но я изо всех сил стараюсь смириться. На все воля Божия». Международные события тем временем достигли критической точки. По всей Европе прокатилась волна недовольства приговором графу Эгмонту, и даже в Мадриде распространились мрачные слухи о том. что король убил собственного сына. Два инцидента привели к разрыву отношений Англии и Испании. Первый— в сентябре 1568 года произошла стычка между кораблями под командованием Джона Хокинса и испанскими кораблями в гавани Сан-Хуан де Улуа в Мексике (см. главу 6). Затем в ноябре последовал провокационный захват королевой Елизаветой испанских судов, которые везли серебро во Фландрию, войскам герцога Альбы; суда укрылись от шторма в Английском канале, где англичане и задержали их. И. наконец, самая серьезная
Власть над миром
259
проблема ждала прямо на пороге, внутри Испании — накануне Рождества 1568 года мориски в Гранаде подняли носстание.
Гранада считалась завоеванной территорией с 1490-х, но опа все еще оставалась чувствительной точкой, границей, через которую мусульманские корабли со Средиземного моря поддерживали контакт с оставшимся в Гранаде мусульманским населением. Мусульмане могли сходить на берег когда хотели. Подобно народам Нового Света, граждане бывшего эмирата не желали мириться с гнетом христианской империи. С 1492 года правители Испании вели здесь глубоко ошибочную политику репрессий и нетерпимости. Декреты 1500 и 1526годов, принятые соответственно в Кастилии и Арагоне, вынудили мусульман обратиться в христианскую перу и таким образом сделаться морисками. Инквизиция была учреждена в Гранаде в 1526 году и стала преследовать морисков за отступления от новой для них религии. Во мно-। их частях полуострова, прежде всего там, где мориски были шатного происхождения, наоборот, существовала большая । ерпимость к исламу. Примерно триста тысяч морисков (по данным 1560-х, около четырех процентов испанского населения) жили в основном в южной части полуострова. Гюлыпинство любило Испанию как свою родину, но было озлоблено своим положением — статусом неполноценных. 11 основном они исповедовали ислам и искали поддержки у своих единоверцев в Африке и в Османской империи. Такая взрывоопасная обстановка то и дело приводила к вспышкам насилия. Недовольные мориски в Валенсии и I ранаде совершали бандитские вылазки. Восстание, начавшееся в 1568 году, черпало ресурсы скорее среди населения де[»евень Альпухарры, нежели города Гранады. Сначала вос-сгавших было всего лишь четыре тысячи, ноклету 1569года 11 х количество достигло примерно тридцати тысяч. При том. < по все испанские войска стянули во Фландрию, угроза безопасности внутри Испании была очень серьезна.
260
Испания: дорога к империи
Две независимые друг от друга группы войск под командованием маркизов Мондехара и Дос Велеса с января 1569 года начали энергично подавлять восстание. Но и помощь восставшим со стороны морисков нарастала. Мусульмане из Северной Африки присылали оружие и добровольцев. ТЬк как распри между командирами христиан делали их действия неэффективными, в апреле 1569 года король решил передать командование всеми силами своему сводному брату дону Хуану Австрийскому. Теперь речь шла не просто о восстании. Практически все население королевства Гранада взяло в руки оружие, и началась жестокая война, в которой никому не было пощады. Существовал также риск, что в конфликт окажутся втянуты многочисленные мориски Валенсии и Арагона. Через проливы в Северной Африке турецкий правитель Алжира Улух Али воспользовался моментом (январь 1570) для захвата города Туниса99.
Начиная с января 1570 года дон Хуан успешно придает всей кампании нужное ему направление. Обеими сторонами творились ужасные зверства. Особенно упорное сопротивление в феврале 1570 года оказал город Гклера. Когда он пал, все его 2500 жителей, включая женщин и детей, были перебиты; весь город вырезали, а раны посыпали солью. Очень медленно шла кровавая война к своему концу. 20 мая предводитель восстания пришел в лагерь принца, и было подписано мирное соглашение. Сопротивление продолжалось везде, прежде всего в Альпухарре. Но к лету 1570 года восстание практически закончилось. Помощи мусульман из-за границы — четыре тысячи турков и берберов дрались на стороне восставших весной 1570 года — было недостаточно для того, чтобы оно продолжалось. Переломным моментом стал массовый ввоз оружия из Италии — весьма существенная и своевременная помощь, учитывая, что запасы самих испанцев истощились. Большое количество ружей и пороха поступило с миланских фабрик’00. К ноябрю. как докладывал один из чиновников, «все кончилось».
Власть над миром
261
Это была самая жестокая война из разыгравшихся на земле Европы в том столетии. Луи де Рекесенс писал, что во время зачисток убивал людей сотнями. «Я был безжалостен к ним. Я потерял счет тем, кого сразил мой меч». Гй-бель людей, тем не менее, была не единственным ужасом войны. В конце лета Королевский совет под председательством кардинала Эспиносы принял решение переселить часть мусульманского населения Гранады в другие районы Испании. Операция началась 1 ноября 1570 года. В последующие месяцы около восьмидесяти тысяч морисков — мужчин, женщин и детей — были насильственно изгнаны из своих домов в те части Испании, где до этого никогда не селились. Многие умерли от тягот пути. Дон Хуан, глядя на переселенцев, не мог удержаться от жалости. «Это было, — как писал он королевскому первому министру Руй ГЪмесу, — самое печальное зрелище на свете; они пустились в путь в страшный дождь, снег и ветер, матери, случалось, оставляли своих детей на обочинах дорог... Никто не станет отрицать, что нет ничего ужаснее, чем смотреть, как людей изгоняют из их страны»101.
Война в Гранаде закончилась как раз вовремя: надо было противостоять другой серьезной угрозе — объединенным мусульманским силам Средиземноморья. С начала 1566 года разведка не переставала доносить тревожные вести о военно-морских операциях турков на Средиземном море и маневрах на венгерской границе. Опасались, что престарелый османский правитель Сулейман Великолепный намеревается совершить свой последний поход против христианской Европы. Все испанские силы были сосредоточены на беспорядках в Нидерландах, а позже — в Гранаде и не могли противостоять угрозе еще на од ном фронте. Андреа Дориа держал войска в состоянии боевой готовности, турецкий флот тем временем то и дело предпринимал нападения на восточное Средиземноморье, в водах, где Венецианская республика не могла допустить потери влияния. Летом 1570 года турки оккупировали большую часть ост
262
Испания: дорога к империи
рова Кипр. Венеция, поддержанная папой, просила поддержки итальянских государств. Т&кой альянс, однако, не мог обойтись без участия государства, которое контролировало половину Италии, а именно Испании.
Священный союз, подписанный между Испанией. Папской областью и Венецией 20 мая 1571 года, предусматривал, что союзники в течение шести месяцев будут содержать в боевой готовности около двухсот галер и более пятидесяти тысяч человек. Кроме весьма неопределенно указанной суммы, которую обязался внести папа, Испания (и ее территории) оплатила бы три пятых расходов и Венеция — две пятых. Когда военно-морские силы наконец соединились в Мессине летом 1571 года, они насчитывали 203 галеры — наибольшее количество судов, когда-либо собранных в водах Западной Европы102. Непосредственный вклад Испании в эту внушительную флотилию ограничивался четырнадцатью галерами под командованием Альваро де Басана. Остальные шестьдесят три галеры под командованием испанцев были итальянскими: тридцать — из Неаполя, десять — с Сицилии, одиннадцать генуэзских судов под командованием Джиан Андреа Дориа и другие незначительные контингенты: три галеры, посланных Савоем, и три — Мальтой. Папа прислал двенадцать галер под командованием Маркантонио Колонна и Венеция — сто шесть. Флот Священного союза во всех отношениях был итальянским, и прежде всего венецианским, флотом. Испания очень рассчитывала на помощь итальянских союзников. Только Неаполь и Сицилия дали более половины галер и оплатили более трети всех расходов. Испания же дала больше всего людей. Из двадцати восьми тысяч солдат, которые сопровождали флот, на долю Испании пришлось чуть меньше трети — около 8500 человек в четырех терсио под командованием Лопе де Фигероа. Педро де Падильи, Диего Энрикеса и Мигеля де Монкада. Кроме того, было пять тысяч немецких солдат, а остальные — преимущественно итальянцы (включая три тысячи
Власть над миром
263
посланных и оплаченных папой). Кроме солдат, флот христиан включал в себя 13 000 матросов и 43 500 гребцов. Огромному флоту требовалось много времени, чтобы собраться , и лишь в конце августа Дон Хуан Австрийский, двадцати четырех лет от роду, находившийся на пике своей карьеры, прибыл в Мессину, чтобы принять командование.
Армада покинула Мессину 16 сентября, направившись на Корфу103. На рассвете 7 октября она встретилась с флотом противника у входа в пролив Лепанто, недалеко от берегов Греции. Корабли воюющих сторон покрыли море сплошным ковром, насколько мог видеть глаз, причем широкодонные суда христиан занимали столько места, что другим проходилось ждать сзади, пока они пройдут. Ядро флота христиан состояло из шестидесяти двух галер под командованием Дона Хуана: было еще два крыла по пятьдесят три галеры’04. Османский флот, приблизительно с 20 галерами и 25 000 солдат, вполне стоил флота христиан, разве что без крупных пушек и аркебуз. Это, возможно, было самое замечательное из сухопутных сражений, разыгранных на море: пехота перебиралась с одной галеры на другую под прикрытием артиллерийского огня. Соотношение потерь к концу дня тоже не имело себе равных в европейской истории105. Обе стороны сразу признали, что победу одержали христиане, но понесенные потери омрачали радость победы. Христиане потеряли пятнадцать галер, около восьми тысяч убитыми и восьми тысяч ранеными. 15 турецких галер были полностью разрушены, 190 — захвачены в плен, а их потери составили 30 000 убитыми и 8000 пленными; кроме того, 12 000 рабов-христиан, бывших гребцами на турецких галерах, были освобождены.
Венецианцы и другие итальянцы всегда считали эту победу итальянской. Их историки даже позволяли себе критиковать Испанию за неудачу при Лепанто; под неудачей они имели в виду, что испанцы не воспользовались обеспеченной итальянцами победой, чтобы вернуть Грецию106. 11усть и многократно отпразднованная как самый заме-
264
Испания: дорога к империи
нательный военный подвиг Испании, битва при Лепанто более, чем какая-либо другая победа империи, продемонстрировала. что на войне, как и в мирное время, мощь Испании очень сильно зависит от ее союзников. Историки пытались тщательно разобраться, кто именно заплатил за эту крупную военно-морскую экспедицию, но всеобщее убеждение, что самый большой вклад внесла Испания, так и не было поколеблено. В действительности же Испания не смогла выплатить свою долю, и итальянцы пришли к ней на выручку. Итальянские государства внесли основной вклад в поставки вооружения и продовольствия. ТЬкже они из собственных ресурсов оплатили содержание кораблей и людей, которых предоставили. Папская область разрешила Филиппу II взимать особый церковный сбор, чтобы оплатить кампанию. Общая сумма, которая пришлась на долю кастильской казны, исчислялась пятью тысячами дукатов серебром. Остальное было выплачено генуэзскими банкирами. Они предоставили кредит (в форме векселей). рассчитывая позже возместить эти деньги с соответствующими процентами107.
Ткк как военный и финансовый вклад в битву при Лепанто разделили между собой союзники, то победа принадлежала всем. В Риме, как сообщает кардинал, «все обезумели от радости, и больше всех сам папа, который, как мы всерьез опасались, умрет от счастья, так как старик глаз не сомкнул эти две ночи»108. В порыве восхищения папа Пий V предложил лично короновать Филиппа II как императора Востока, если тот вернет Константинополь109. Значительный успех испанской монархии на политической арене сосредоточил внимание Запада на Испании. Лихорадочное возбуждение тех дней отражено в поздравительных посланиях, полученных в те дни испанским двором, доном Хуаном Австрийским и другими главными виновниками торжества. Когда в довершение ко всему королева Испании вскоре произвела на свет принца Фердинанда, то сложилось впечатление, что само небо нарочно соединило эти радостные события. Филипп II в беседе с пап
Власть над миром
265
ским нунцием выразил надежду на то, что его сын будет новым защитником христианского мира110. Рождение принца укрепило мистические надежды, уже давно существовавшие в Кастилии, на появление освободителя по имени Фердинанд111. На великолепном полотне ТИциана, написанном вскоре, два события объединены воедино. Но мессианский энтузиазм, охвативший всех, порождал порою замыслы непомерно смелые. В Португалии иезуиты поощряли молодого короля Себастьяна в его планах перенести войну против ислама в самое сердце Африки. Получив несколько искаженную версию новости о победе при Лепанто, иезуит в Кохинхине, например, решил, что дон Хуан освободил Святую Землю. Победа христиан, казалось тогда многим, должна была привести к полному разгрому ислама в Средиземноморье.
Честолюбивые замыслы постепенно воплощались в жизнь. Дон Хуан в 1573 году отвоевал Тунис с 155 галерами. предоставленными итальянскими государствами, входившими в состав империи, и самой Испанией. Его войска — двадцать семь тысяч человек, две трети из которых были итальянцами и германцами, а одна треть — испанцами, — отплыли из Мессины 7 октября с твердым намерением закрепить успех прошлого года. Пэрод не оказал сопротивления и тем не менее был разграблен112. Триумф, однако, оказался недолгим. В сентябре 1574 года турецкий флот из 230 судов и 40 000 человек вернул Тунис туркам. Крепость Ла-ТЪлетта, которая возвышалась над городом и в которой стоял испанский гарнизон, сдалась за две недели до того. Эта потеря весьма расстроила как испанцев, так и итальянцев. «Могу только сожалеть, — заметил испанский посол в Риме Хуан де Суньига. — что все затраты в этом году пропали впустую». Папа осудил испанцев за их неумелость. Он попросил дона Хуана, который был в Риме в ноябре, передать его сожаления королю. Суньига открыто ругал Королевский совет Испании и «то, как они всем управляют».
266
Испания: дорога к империи
Помимо продолжавшихся действий в Средиземноморье, в 1570-е Испания была вовлечена в водоворот событий в Нидерландах. Дон Хуан намеревался неуклонно поддерживать испанское присутствие во внутреннем море, но Филипп II рассудил иначе. Король все еще был не в состоянии лично поехать в Брюссель. «Ничего на свете я так не желал бы, — замечает он, — как увидеться с моими подданными, но сейчас не моту уехать из-за войны с турками»113. Альба по-прежнему пользовался полной свободой действий. Его предложение ввести новый налог, так называемый «десятый пенни», или алъкабалу, вызвало всеобщий протест и укрепило оппозицию, состоявшую как из католиков, так и из протестантов, которые мечтали освободить страну от иностранной оккупации. В апреле 1572 года фламандские флибустьеры, известные как гезы— «морские нищие», вернулись из Англии, где скрывались от Альбы. и снова захватили порт Брил, отныне ставший базой национального движения сопротивления испанским властям. Быстрый успех гезов, в основном кальвинистов, в завоевании северных провинций и избрание Вильгельма Оранского их лидером открыли вторую и решающую фазу событий в Нидерландах. Во Франции влиятельный адмирал Колиньи, вождь гугенотов, который имел вес в Королевском совете, призывал к французской интервенции в Нидерланды для поддержания восставших. Резня в августе. накануне дня св. Варфоломея, устроенная королевой-матерью Екатериной Медичи по внутрисемейным причинам, убрала с дороги Колиньи, а с ним и угрозу со стороны французских протестантов, тысячи из которых были убиты в ту ночь.
Кроме террора, проводимого Кровавым советом, нидерландцам из времен борьбы с Испанским владычеством запомнилось засилье испанских солдат в стране и казни патриотов. В октябре 1572 года Альба отдал на поругание своим войскам город Мелен, который поддерживал Вильгельма Оранского. В следующие несколько недель пришел черед
Власть над миром
267
Зутфена и Нардена. В Харлеме испанцы методично и хладнокровно истребили целый гарнизон — более тысячи человек114. Раздавались протесты со стороны некоторых испанских чиновников, которые чувствовали, что политика репрессий ни к чему не приведет. Один из старших офицеров докладывал королевскому секретарю, что даже «имя Альбы произносят с отвращением». Другой испанец убеждал Филиппа, что репрессии не привели ни к чему, кроме «истребления более трех тысяч человек за пять лет»115. Провал жесткой политики Альбы в Нидерландах был некоторое время очевиден для Филиппа II, который тем не менее не видел никакой альтернативы. Как ни странно, кошмар Варфоломеевской ночи послужил тем самым светом в конце тоннеля. Устранение угрозы вторжения гугенотов, всегда бывших самыми верными союзниками Вильгельма Оранского, позволило Испании вести себя в Нидерландах не столь непримиримо.
В результате 1573 год стал годом коренной перемены курса королевской политики не только в отношении Европы, но и во всей империи. Декрет об Открытиях 1573 года (который будет освещаться ниже, в главе 6) наметил линию, которой надлежало следовать впредь в Новом Свете: завоевание больше не являлось основной целью. В Нидерландах, как следует из инструкций, данных новому губернатору Рекесенсу, Филипп старался проводить политику постепенных уступок. Большинство советников — как сторонников жестких мер, так и наоборот, — поддержало его. Посол во Франции Франсес де Алава советовал впредь воздержаться от применения силы. «По моему скромному суждению, — писал он королю, — надо найти другой способ». Вице-король Неаполя кардинал Гранвилль также настоятельно советовал королю проводить более гибкую политику. В июле 1574 года он высказал предположение, что королевские советники не имеют ни малейшего представления о положении дел в Нидерландах: «Они ничего не понимают и еще много лет не поймут».
268
Испания: дорога к империи
Все это стоило империи столько людей и денег, что расходы стали непосильными. Бешено растущие цены приводили в отчаяние советников Филиппа по финансовым вопросам. Хуан де Овандо, председатель Совета по финансам, провел в августе 1574 года оценку, которая показала, что годовой доход кастильской казны составляет шесть миллионов дукатов, в то время как долги достигают восьмидесяти миллионов. Долг во Фландрии равнялся приблизительно четырем миллионам, или двум третям всего дохода правительства Испании. К этому надо было добавить текущие расходы — более 600 000 дукатов в месяц—тяжелейшая нагрузка на казну. Ежемесячные затраты на Фландрию в десять раз превышали стоимость обороны самого полуострова и в двадцать раз — расходы на содержание королевской семьи и правительства.
ГЬрцог Альба жаловался, что не получает достаточно людей и денег, король, в свою очередь, жаловался, что отправляет ему слишком много. В феврале 1573 года герцог написал королевскому секретарю, прося перебросить часть ресурсов со Средиземноморья на север. «Я просто бьюсь головой о стену, когда слышу о тамошних расходах! Не турки больше всего угрожают христианскому миру, а еретики, и они уже на пороге нашего государства... Ради любви к ГЬсподу. попросите о новых поставках, о которых я подробно писал Его Величеству, ибо на карту поставлена судьба его владений». Весь год герцог продолжал то бушевать. то умолять Мадрид. «Пока члены всех этих советов не помрут сами или не будут убиты, здесь Его Величество ничего не добьется». Но Филипп не дал себя запугать. «У меня никогда не будет достаточно денег, чтобы удовлетворить Ваши потребности, — писал Альбе король, — но я с легкостью смшу найти Вам замену, человека верного и способного умеренностью и мягкостью привести к концу войну, которую Вы не можете закончить оружием и жестокостью». В 1573 году король назначает
Власть над миром
269
своего старого друга Луи де Рекесенса, главнокомандующего кастильскими войсками и губернатора Милана, губернатором Нидерландов*.
Разница между взглядами нового и старого губернаторов стала заметна с первого же дня. Альба сказал Рекесен-су. что он советовал королю «сровнять с землей все территории Голландии, которые наши солдаты не смогут занять». Кастильский главнокомандующий ужаснулся такому солдафонскому подходу. «С первого же дня, — писал он позднее. —у меня дел было по горло». Кроме того, что приходилось разбираться с мятежниками, ему нужно было решить еще один вопрос, который очень занимал короля: положение Испании в северных водах. Значительные военно-морские силы, которые планировал сформировать в порту Сантандер в 1574 году Педро Менендес Авилес, так и не были сформированы. Из-за смерти Менендеса в сентябре и вспышки тифа среди матросов пришлось отложить это предприятие.
В 1575 году были сделаны новые попытки послать военно-морскую помощь в Нидерланды. В сентябре, а затем в ноябре из Сантандера были высланы две группы судов. Первая попала в шторм и была рассеяна вдоль английского побережья. Вторая, ослабленная бунтами на кораблях и плохой погодой, так и не вышла в море. В конце декабря король решил прекратить все попытки воздействия на Нидерланды на море. Чиновникам пришлось признать, что здесь голландцы значительно превосходят их116. Вне Средиземного моря испанские военно-морские силы в Европе тоже немногого стоили. Чтобы торговля продолжалась. Филипп часто использовал для перевозки товаров из Испании и в Испанию корабли голландских мятежников. Из Севильи сообщали, что «фламандцы, англичане и голландцы контролируют всю торговлю». В 1574 году королю пред-
См. письма герцога Альбы, указанные в примечаниях.
270
Испания: дорога к империи
дожили использовать балтийский порт на шведском берегу. чтобы ударить по бунтовщикам и перекрыть им поставку пшеницы. Это предложение было первым из целой серии предложений подобного рода. Его невозможно было принять. В результате Испания признала превосходство протестантов на море. Эта фатальная слабость испанского флота со временем привела к тому, что голландцы добились независимости, и, кроме того, причиняла Испании много неприятностей.
Хотя король в 1574 году и согласился с тем, что «невозможно добиться успеха во Фландрии, проводя политику войны»117, попытка проводить умеренную политику в Нидерландах тоже не дала хороших результатов. Когда Реке-сенс, проболев некоторое время, умер в марте 1576 года, его место занял дон Хуан Австрийский. Банкротство 1575 года усилило беспорядки в Нидерландах, где военные подразделения, не получая денег, бунтовали и дезертировали: к концу 1576 года от армии числом шестьдесят тысяч человек на деле осталось не более восьми тысяч118. Основные силы армии взбунтовались и в ноябре 1576 года разграбили крупный торговый центр Антверпен. Эти беспорядки унесли шесть тысяч жизней и огромное количество имущества.
Кровавая вспышка «испанской ярости» укрепила решимость семнадцати провинций Нидерландов, представители которых собрались в ГЬнте на заседании генеральных штатов, чтобы определить свою дальнейшую судьбу. Они договорились о мире (Гентское умиротворение, ноябрь 1576), потребовав, чтобы Филипп II принял существующую религиозную ситуацию и вывел свои войска из Нидерландов. что явилось бы предпосылкой мирного договора. Дон Хуан был вынужден принять эти условия. «Надежды избежать такого исхода невелики, — жаловался он в декабре. — и все это — за мой счет, ибо я борюсь с семи утра до часу ночи. Эти люди настолько безумны, что только и знают, что по
Власть над миром
271
вторить: испанцы должны уйти, испанцы должны уйти»119. В феврале 1577 он заключил так называемый Вечный эдикт и вывел войска. Когда кальвинисты отказались соблюдать религиозный мир, Дон Хуан вновь собрал войска под командованием Алессандро Фарнезе, принца Парм-ского. и в 1578 году в Гёмблу разбил нидерландские силы, к тому времени полностью объединенные под предводительством Вильгельма Оранского. ГЬмблу было одновременно обращением в бегство и резней: небольшая армия генеральных штатов, неготовая к нападению, несмотря на то, что быстро отступала, потеряла убитыми и пленными шесть тысяч из семи тысяч пехоты. Когда Дон Хуан скончался от болезни в октябре, его место тут же-занял его лейтенант Фарнезе.
Очевидный провал политики Альбы бросал тень на его репутацию. Хоть и не самый успешный из полководцев, когда-либо служивших испанской империи. Фернандо Альварес де ТЬледо, третий герцог Альба, был. бесспорно, военачальником самым выдающимся120. Ближайший сподвижник молодого Карла V. он завоевал доверие императора, получил в 1526 году орден Золотого Руна и служил императору на всех фронтах, главным образом в Германии, где участвовал в победе при Мюльберге. а также в последнем сражении в Меце. Он командовал войсками Филиппа II в Италии и до назначения в 1567 году губернатором Нидерландов был губернатором Неаполя. В ходе нидерландских событий Альба заслужил репутацию энергичного и беспощадного командующего, но служба подорвала как его здоровье, так и карьеру. Король больше никогда не доверял ему в военных вопросах. К несчастью, отныне Альба для современников (и для будущих поколений тоже) символизировал отвратительное лицо испанского империализма, жестокого и беспощадного. Высокий, суровой наружности аристократ. кастилец до мозга костей, католик, образованный
272
Испания: дорога к империи
человек, он презирал всех граждан империи, которые не походили на него. Брантом, знавший его в зрелые годы, писал, что и в конце жизни он был все еще полон сил. «ни дать ни взять прекрасное, величественное старое дерево, все еще дающее молодые зеленые побеги, что свидетельствует о том. что в прежние времена оно составляло гордость великого леса»121.
Альба играл значительную роль и как военачальник, и как глава группы дворян и чиновников, выражавших определенные политические убеждения. Но, кроме того, он был еще и одним из величайших строителей империи, унаследованной Филиппом II. В качестве члена ГЬсударствен-ного совета, командующего войсками и вице-короля он путешествовал по всем землям, управляемым династией Габсбургов: он чувствовал себя как дома в Вене, Брюсселе. Лондоне, Риме. Неаполе и Мадриде, а его хорошее владение французским и итальянским и элементарные познания в немецком давали ему возможность общаться с главными представителями любой страны. Переходя от поручения к поручению, он стал исполнителем важнейших для монархии решений, кем-то вроде государственного экзекутора с неограниченными полномочиями во всех политических, финансовых и военных вопросах. «Для кампании в Милане и Пьемонте, — писал он в 1555 году из Брюсселя командующему флотом в Средиземном море, — нам нужен хороший запас пороха, пушечных ядер и селитры: когда доплывете до Неаполя, Вы должны будете выслать мне!!! пятьсот кинталей пороха». В том же месяце, все еще находясь в Брюсселе. он заверил Карла V, который был в Вене, что рекрутский набор для отправки в Италию идет хорошо: «Что до испанских войск, я уверен, что германцев на данный момент будет достаточно, и они будут очень хороши. По прибытии в Италию я сделаю то, что кажется мне необходимым, и попытаюсь набрать солдат нужных национальностей и в требуемом количестве»122.
Власть над миром
273
В начале 1556 года основной проблемой были деньги. «Прошло три месяца с тех пор, как я в последний раз имел известия от Вашего Величества, — писал Альба в письме из Портофино, — и с тех пор не имею вестей о том, что происходит при дворе. Денежный вопрос так обострился, что не знаю, можно ли будет хоть что-то сделать этим летом, если Ваше Величество не пошлет сейчас же за подкреплением в Испанию». «Будучи в Ливорно, — пишет он принцу Филиппу, — я заключил два контракта с Николо ди Гримальдо на 110 000 эскудо: 70 000 из них я потратил на то. чтобы заплатить жалованье солдатам в Тоскане и Орвьето до конца 1555 года, оставшиеся 40 000 отослал в Милан, чтобы заплатить германцам»123. Между наблюдением за рекрутскими наборами, заботами о денежных выплатах и поставках и многими другими делами, требующими его внимания, Альба всегда успевал бдительно следить за тем, чтобы разные королевства, входившие в состав монархии, вносили свой вклад в общее дело. Именно этому вопросу никогда прежде не уделялось должного внимания, и поэтому он требовал самого серьезного подхода. Историки слишком просто рассудили, что герцогу стоило лишь встать во главе знаменитой испанской военной машины, чтобы она начал работать гладко. В действительности и машины-то почти не было, а то. что было, едва действовало. «Я прибыл в Италию. — писал Альба в 1556 году сестре Филиппа, регентше Хуане, — и обнаружил, что армии задолжали 1 200 000 эскудо. То. что должно было прибыть из Испании, так и не прибыло, и мне пришлось целый год вести войну, имея под своим началом готовую взбунтоваться армию». Отправка войск в Италию была слабым утешением. Суда, которые в феврале везли терсио из Сардинии в Неаполь, затонули в море, и погибла тысяча человек. Новый 1557 год обрадовал Альбу еще менее, хотя прибыло подкрепление. «Прибыли галеры с германцами и испанцами. но все солдаты в таком состоянии, что многого от них
274	Испания: дорога к империи
ожидать не приходится. Более половины из 2300 немцев больны, а две. трети из 700 испанцев умирают. Я остался без людей и без денег»* 124.
Испанская экспансия стала возможной благодаря частным соглашениям и контрактам во всех возможных сферах. Это был единственный путь для небогатой нации использовать возможности, которые ей предоставлялись. Более того, общественное финансовое предпринимательство было еще мало известно на полуострове. Отдельные города, особенно Барселона, имели банки ограниченной сферы действия125. Корона, наоборот, не имела денежного запаса, на котором могла бы строить свою политику. Опыт показал, что частные контракты были ненадежным инструментом и что очень часто они заключались по довольно высокой цене. При Филиппе II монархия начала предпринимать попытки отделить себя от конкистадоров и авантюристов. Впервые империя стала серьезным делом, в котором корона как общественная сила, в противовес частной, решила проявить инициативу.
Но какова же была роль Испании и ее короля в новой международной общности? Филипп II ставил пред собой две основных цели: укрепить королевскую власть и обеспечить надлежащие финансовые ресурсы126. С начала его правления он старался выполнить эти задачи, используя для этого в том числе и Новый Свет. Испанский империализм был не чем иным, как властью короны. Утверждая свою власть, Филипп отрицал старый взгляд на вещи, согласно которому испанцы получили права на Америку в дар от папы. Приняв капитуляцию независимого андского государства Вилькабамба, соглашением, навязанным Тйту Кус и Юпан-
* В письме Альба утверждает, что 3000 терсио погибли в море: это представляется невероятным. Поскольку он также пишет. что было сформировано три экипажа, я исправил общее число на 1000 человек.
Власть над миром
275
ки в 1565 году, король дал понять, что эта капитуляция — уступка его власти, но не подчинение, основанное на рекеримьенто, навязанное, например. Писарро инкам. Отказ от восприятия Америки как «подарка» папы выразился в специальных созывах государственных комитетов с 1567 года и далее. В 1568 году король учредил очень важный комитет для управления Америкой: в него вошли представители всех советов, среди них — Хуан де Овандо, президент Сонета по делам Индий; Франсиско де Толедо, назначенный вице-королем Перу. Этот орган был призван обсудить недавно (1567) выработанные законы Кастилии и Леона, известные как «Новый свод законов». Возможно, самым существенным результатом заседаний комитета 1568 года стал Декрет об открытиях и населении, вышедший в 1573 году. Мы поговорим о нем позже (глава 6).
Назначение Франсиско де ТЬледо вице-королем Перу во многих смыслах символизировало путь, которым Филипп II намеревался управлять заокеанской частью своей империи. До того как его, вооруженного подробными инструкциями короля, в 1569 году послали в Перу в качестве вице-короля, ТЬледо был выдающимся дипломатом и военным. ()н должен был прежде всего блюсти интересы большинства населения во всем, что касается религии и организации труда. ТЬкже он должен был восстановить порядок в добыче серебра и сборе налогов в пользу короны. Его правление — очень успешные двенадцать лет — совпало с налаживанием добывающей промышленности в Южной Америке. реформами административного аппарата и учреждением испанской инквизиции в Новом Свете. Инквизиция. которая действовала с 1570-х. имела небольшое отношение к колониальному миру. Но ее появление сигнализировало о важных переменах в сфере религии, к которым относились и реформы, выработанные в Европе Три-ентским собором, и положило конец мечтам монахов-проповедников о независимой американской церкви под их руководством.
276
Испания: дорога к империи
Самым запоминающимся из достижений Толедо стала казнь последнего Инки, Тупака Амару, младшего сына Манко — Инки времен братьев Писарро. В этой акции отразились как философия, так и практика испанского империализма, и событие это требует особого внимания. Новое государство инков построило в горах крепость Вилькабамба. Инка Манко десятилетиями мирно сосуществовал с испанцами в Перу. Время от времени индейцы спускались с гор и совершали набеги на испанцев и их союзников. Но внутри индейского государство сильное расслоение. Когда испанцы посадили на трон в Куско марионеточного Инку — брата Манко, многие индейцы покинули Вилькабам-бу и последовали за новым правителем. Тогда, в 1545 году, последователи Альмагро, сплотившиеся в крепости вокруг Манко, убили своего хозяина. Беспорядки не закончились, пока в 1560 году власть не перешла к родному сыну Манко, Тйту Куси Юпанку. Жители Тйуантисуйю оказались на распутье между старым и новым укладом. Что им было делать? В 1565 году распространились слухи, что Тйту Куси намерен поднять восстание и реставрировать империю инков. Испанцы попробовали путь переговоров: их посланец в сопровождении испанских солдат и индейцев канари, враждебно настроенных к инкам, отправился к Тйту Куси. Последний согласился принять крещение и обещал не поднимать восстания. Казалось, испанцы и инки договорились и выработали устраивающий всех modus vlvendl (образ действия). Христианским миссионерам позволили проповедовать на территории Тйту Куси.
Но зародившуюся надежду на освобождение не так просто было истребить. В эти самые месяцы, совершенно независимо от инков, тысячное движение под названием Тйки Онкой начало формироваться вокруг города Гуаманга (см. главу 6). В 1571 году Тйту Куси заболел, и его люди обратились к испанским миссионерам, чтобы они вылечили его. Лечение не помогло. Инка умер. Убежденные, что это священник отравил императора, индейцы замучили его до
Власть над миром
277
смерти. Убийство послужило недавно прибывшему вице-королю Толедо хорошим предлогом для вмешательства. Власть перешла к брату Тйту Куси, Тупаку Амару, но оставалась в его руках недолго, так как смертоносная эпидемия свирепствовала теперь в лесах по всей Вилькабамбе: воины умирали, и мосты и дороги оставались без охраны. ТЪ-ледо послал небольшой отряд испанцев, который захватил Тупака Амару. Он был доставлен в Куско в кандалах. Тйм в 1572 году, приняв крещение, последний законный император был обезглавлен. 1уаман Пома вспоминал, что все «знатные дамы плакали; плакали и индейцы, во всем городе был траур, били в колокола, и на похоронах присутствовали все знатные люди, как испанцы, так и индейцы»127.
Поколением раньше подобная этой казнь Атауальпы вызвала недовольство как индейцев, так и многих испанцев. Поколение спустя историк Г&рсиласо де ла Вега писал, что когда Толедо вернулся в Испанию. Филипп II дал ему понять, что недоволен этой акцией, сказав, что он посылал его в Перу «не убивать королей, а служить им». По версии (уамана Помы король отказал ТЪледо даже в аудиенции128. Нет никаких свидетельств, чтобы точно определить, которой из версий верить.
В действительности казнь очень соответствовала той перспективе развития империи, к которой в тот момент склонялись испанцы129. На колониальных территориях не должно было остаться никакой другой власти, кроме власти короля: папы, принцы, Инки больше не должны были ограничивать власть испанцев. В начале периода завоевания Испания очень опиралась на папу, который поддерживал ее политику; теперь в этомуже не было необходимости. Это не означало, что власть Испании отныне следовало рассматривать как абсолютную, и таких претензий у испанцев не было. Но с некоторых пор решения принимал только король. В Перу Толедо из всех сил старался внедрить в сознание людей, что Инки всегда были узурпаторами власти в Андах. Это облегчало задачу представить власть Ис
278	Испания: дорога к империи
пании единственно законной властью. «Ткк как Ваше Величество является истинным правителем этого королевства. —сообщал вице-король своему монарху в 1573году, — и не существует законных наследников тирании Инков, все богатства, земля и скот, принадлежавшие Инкам и не являвшиеся частной собственностью, принадлежат Вашему Величеству». Обязанностью короля, в свою очередь, было «защищать местных индейцев и издавать законы, способствующие их сохранению»'30. Таким образом, отныне существовала единая империя, управляемая единой властью — кастильской короной.
Глава 5
ЖЕМЧУЖИНА ВОСТОКА
Мы здесь — на пороге великих королевств. Окажет ли Ваше Величество нам помощь, чтобы мы могли успешно наладить торговлю с этими народами?
Гу идо де Лавесарис.
губернатор Манилы — Филиппу П
Первый контакт Испании с народами Тихого океана обычно датируют 1513 годом, когда Васко Нуньес де Бальбоа и его люди пересекли Панамский перешеек. Первым испанским поселением на Южном море был город Панама, основанный в 1519 году Педрариасом Д’Авилой, который в 1514 году (уже в возрасте за семьдесят) стал губернатором Дарьена. Его свирепость очень скоро стала восприниматься местными жителями как свойственная всем испанцам. Именно он — виновник казни Бальбоа. Д’Авила продолжал свой кровавый путь, пока его не сместили с поста. Но вскоре он был назначен губернатором прилегающих территорий Никарагуа, где этот неукротимый человек и умер в 1531 году в почтенном возрасте девяноста лет.
Занятые нелегким делом утверждения своего господства на материке, испанцы поначалу обращали мало внимания наТйхий океан, который служил им в основном как транспортная артерия — суда ходили вдоль южного побе
280	Испания: дорога к империи
режья материка. История Испании в "Лисом океане началась не с испанцев, а с португальцев. В том же году, когда Кортес отправился на Юкатан, пять судов под командованием португальского капитана Фернана Магеллана (Фер-нао Магальяеш) отплыли из Сан-Лукара (сентябрь 1519). Команда Магеллана была в основном испанской, но включала в себя матросов и других национальностей. Среди них был Антонио Пигафетта, уроженец Виченцы, который позже написал подробный, ставший классическим, отчет об этом путешествии. Работая над этим отчетом, Пигафетта объяснил, как именно он оказался в составе экспедиции: «Я был в Испании в 1519 году, из книг и разговоров узнал, что за океаном есть удивительные вещи, и решил увидеть собственными глазами, правда ли все, что я слышал». Благодаря энтузиазму Пигафетты, самая знаменитая экспедиция в истории европейского военно-морского флота была зафиксирована д ля вечности. Это было долгое и тяжелое путешествие. Четыре месяца спустя, в январе 1520 года, экспедиция была на Рио де Ла-Плата, а южнее, в Патагонии, на небольшом флоте случился серьезный мятеж. До конца года, за тридцать восемь дней, четырем уцелевшим судам так и не удалось пройти опасный, продуваемый сильными ветрами пролив, носящий теперь имя Магеллана. В конце концов они вышли в океан. который по контрасту показался им таким спокойным. что они окрестили его Тйхим, но вскоре моряки оценили всю огромность этого водного пространства — океан был «такой громадный, что человеческий ум едва может себе это представить». К тому же они страдали от голода и жажды, так как запасы продовольствия кончились. Первую стоянку сделали четырнадцать недель спустя, в марте 1521 года, в Гуаме. Из-за вороватости и любопытства местного населения моряки окрестили острова Ладро-нес*. На Себу верховный вождь принял крещение, но на
* Ladrones — воры (йен.).
282
Испания: дорога к империи
острове Мактан, на Филиппинах, Магеллан был убит в схватке с местными жителями.
Выжившие на двух кораблях отправились на Молуккские острова, где в Тйдоре встретили португальских купцов и запаслись специями. На обратном пути решили разделиться; один из кораблей — «Тринидад»* — отправился на восток через Тйхий океан, но его погнали обратно сильные ветры, и нескольким выжившим удалось вернуться в порт. Другой корабль — «Виктория» — под командованием Себастьяна дель Кано покинул Ъадоре и взял курс на запад, к берегам Африки. Он обогнул мыс Доброй Надежды и наконец прибыл в порт Сан-Лукар 1 сентября 1522 года, то есть через три года после начала экспедиции. Дель Кано покинул Тйдоре с командой из сорока семи европейцев и тринадцати малайцев; из европейцев до Испании добрались только восемнадцать (двое из них были немцами), а из малайцев — четверо. Вместе с тринадцатью уцелевшими с судна «Тринидад», которые вернулись позже, это были все. кто выжил из 265 человек, отправившихся в экспедицию с Магелланом. «Виктория» стала первым кораблем в истории, обогнувшим земной шар. Это был огромный шаг. великое достижение человечества. Кроме того, испанцы наладили непосредственный контакт с Островами Пряностей, наметив перспективу соревнования с португальцами и распространения империи в Азию. Стоимость пряностей, привезенных Дель Кано, более чем окупила все затраты на экспедицию. Гёнуэзец подарил Испании Новый Свет, а теперь португалец и баск (в путешествии, сохраненном для истории благодаря записям итальянца) дали ей и Старый.
Новости Дель Кано лично доложил императору в Вальядолиде в сентябре. Возвращение «Виктории» открыло Испании доступ к богатствам Востока, и корона не могла упустить такую возможность. Но существовала проблема разделения сфер влияния. По договору вТордесильясе в 1494 го-
THnidad —Троица (исп.).
Жемчужина Востока
283
ду, в Атлантике была проведена демаркационная линия, но теперь надо было решить этот вопрос в Тйхом океане. После тщетных попыток поделить с Португалией Молуккский архипелаг в 1524 году Карл V в 1525 году послал еще одну экспедицию из Ла-Коруньи. Финансируемая кастильскими и германскими банкирами, она состояла из семи судов под командованием Хуана Гарсиа Хофре де Лойяса, у которого имелись инструкции привлечь испанцев, остававшихся на Молуккских островах со времени похода Магеллана. Путешествие обернулось сущим бедствием: как Лойяса. так и Себастьян дель Кано, который сопровождал его в качестве первого помощника, умерли в пути, и хотя уцелевшие суда зашли на Филиппины и другие острова пред тем, как достигнуть Молуккского архипелага в начале 1527 года, выжившие были вынуждены искать убежища на Тйдоре. Третья экспедиция, посланная в октябре 1527 года из Мексики Эрнандо Кортесом и возглавленная его двоюродным братом Альваро де Сааведрой, достигла Южно-Китайского моря спустя год. и обследовала разные острова, но ориентирована была ничуть не лучше, чем предшественники, а Сааведра умер в пути. С помощью португальцев оставшиеся в живых после этих двух походов — одним из них был знаменитый впоследствии Андрес де Урданета — наконец вернулись в Испанию в 1536 году.
Постоянные неудачи не способствовали оптимизму. Как следствие, император в 1529 году, по Сарагосскому договору, уступил Португалии (в обмен на порядочную сумму — 350 000 дукатов) все права на Острова Пряностей, и в Тйхом океане была проведена демаркационная линия, в 297,5 лигах к востоку от Молукку*. Испанским судам не разрешалось действовать западнее этой черты. Интерес к экспансии Тйхого океана угас. Но Острова Пряностей продолжали привлекать отдельных исследователей. В узком смысле термин «Острова Пряностей» относился к островам Молуккского архипелага: Амбон. Бандас, Тернате и Тй-доре: но в более широком смысле в это понятие включали
284
Испания: дорога к империи
все острова между Celebes* на западе и Новой Гвинеей на востоке. 1)хе же в действительности пролегала демаркационная линия? Так как в то время не было надежного способа измерить долготу, оставались законные сомнения насчет того, на что реально могут претендовать португальцы. Время от времени испанские суда заходили в спорную зону. Путешествие на острова в 1536 году под командованием Эрнандо де Грихальвы не удалось — командующий погиб во время мятежа; один корабль потерпел крушение в водах Молуккского архипелага, другой вернулся в Мексику. Прошло еще шесть лет, прежде чем в Новой Испании Педро де Альварадо снарядил очередную экспедицию — корабли отплыли из порта Навидад 1 ноября 1542 года. Они достигли островов, которые руководитель экспедиции Руй Лопес де Вильялобос назвал Филиппинами в честь принца Испании, будущего короля Филиппа И. Суда побывали также на Новой Гвинее, которую тоже объявили испанской. Вильялобос умер от лихорадки на острове Амбон в 1546 году, получив последнее причастие от странствующего проповедника по имени Франсиско Хавиер, как раз оказавшегося там.
Успех португальцев в Юго-Восточной Азии в значительной степени объяснялся тем. что они заняли удобные торговые позиции в ГЬа и в Индийском океане. Будучи, благодаря эпическому плаванию Васко да ГЬмы в 1498году, пионерами путешествий в Индию вокруг мыса Доброй Надежды, португальские купцы продвигались на восток, к Островам Пряностей. В 1509 году они напали на город Малакка. в захвате которого участвовал и Магеллан. Через два года, с согласия вице-короля, они завладели городом Альбукерке и удерживали его 130 лет. В 1512 году добрались до Филиппин и. продвинувшись дальше на юг, установили свою основную базу на Молуккских островах, точнее — на
* Celebes — другое название острова Сулавеси в Малайском архипелаге.
Жемчужина Востока
285
Тернате. Утверждение португальцев в Китайском море можно датировать 1553 годом— временем основания Макао, центра, который обеспечивал прекрасный доступ ко всем уголкам этого региона и который они вскоре стали успешно использовать как промежуточный пункт в торговой цепочке: 1Ъа—Макао—Япония. Ежегодный рейс «большого корабля» из Макао в Нагасаки стал, начиная с 1570 года, неотъемлемой частью торгового пути из 1Ъа в Японию. Своими успехами португальцы, разумеется, были обязаны не только себе. Они преуспевали в значительной степени благодаря сотрудничеству с европейскими финансистами (в основном генуэзцами)2, и договоренностям с азиатскими властями в Индии, Малакке. Китае и Японии.
Соперничество с португальцами повлияло на большую часть предприятий испанцев и может считаться позитивным стимулом роста и развития Испанской империи. Объем португальской торговли был очень незначителен, если говорить о количестве товаров и занятых судов, но благодаря ей западный мир впервые проник так глубоко в Азию. Португальцы бодее столетия оставались самой активной европейской силой в Восточной Азии, значительно более активной, чем Испания, которая была обязана соблюдать условия. поставленные папой, —не вторгаться на португальские территории. Это обязательство продолжало выполняться в пределах возможного даже после заключения союза между испанской и португальской коронами в 1580 году. Португальцы всегда опережали испанцев в налаживании торговых контактов: в 1543 году их торговцы первыми прибыли в порт острова Кюсю и привезли в Японию огнестрельное оружие, которое местные воины (дайм-ре) постепенно стали использовать в своих внутренних ссорах. Не менее значительные последствия имело прибытие в Кагосиму в 1549 году китайского торгового судна, которое высадило на берег Франсиско Хавиера.
Спустя двадцать лет после путешествия Вильялобоса испанское правительство помогло спланировать и финал-
286
Испания: дорога к империи
сировать следующую экспедицию. Филипп II ясно дал понять, что ее «главная цель — найти приемлемый обратный путь с островов, коль скоро теперь уже известно, что путь туда не слишком долог»3. Флот из пяти кораблей под командованием опытного мореплавателя, баска по национальности. Мигеля Лопеса де Легаспи, ведомый братом Андресом де Урданетой, отправился из Новой Испании 21 ноября 1564 года. Экспедиция Легаспи была новой как по стилю, так и по своим целям: она свидетельствовала о решимости Филиппа II проводить прямую и твердую политику и в то же самое время о его намерениях изменить правила имперской экспансии. Инструкции короля, которые настаивали на сугубо мирном подходе, были призваны помочь избежать эксцессов, имевших место у конкистадоров Нового Света. Экспедиция высаживалась на нескольких островах (включая Маршалловы и Марианские), которые Легаспи, разумеется, объявил испанскими, и наконец в апреле 1565 года, после пятимесячного путешествия, пристала к острову Себу.
Имея население менее двух тысяч человек, когда прибыли испанцы, Себу являлся главным портом островов Висайя и удобным местом для основания поселения. Испанцы устроили там свою базу, с которой начали торговать и обследовать близлежащие острова. Им пришлось выдержать шесть долгих лет нужды, лишений, отсутствия привычной еды, тропических болезней. Хотя им и предписывалось воздерживаться от кровопролития, выполнить это предписание и в то же время навязать местным жителям свое присутствие оказалось невозможным. Было довольно просто преодолеть сопротивление местного населения, так как общество на островах строилось по родственному принципу — из небольших кланов, называемых барангей, каждый от тридцати до ста семей. Кланы обычно были независимы друг от друга и враждовали между собой. Отсутствие сколько-нибудь стройной политической организации общества позволяло испанцам свободно перемещаться по
Жемчужина Востока
287
территории. Кроме того, как и в Америке, они могли рассчитывать на поддержку местных союзников,
Первая значительная вылазка с Бисайских островов была сделана в мае 1570 года, когда девяносто испанцев и триста их местных помощников предприняли попытку захватить поселение Манила, принадлежавшее сильному клану в устье реки Пасиг на острове Лусон. Кланом управлял сын мусульманина султана Борнео, и у местных имелась бронзовая пушка. Испанцам не удалось прогнать местных жителей с их земли, и пришлось удовлетвориться напряженным сосуществованием. ГЪд спустя местные вожди (дату) заключили с испанцами соглашение, приняв их правила. а в июне 1571 года, за год до смерти Легаспи, Манила была официально объявлена испанским городом4. Она была примерно таких же размеров, как главный город острова Себу, и там сильно было мусульманское влияние, но этот город казался испанцам более привлекательным. Манила со временем развилась в главную испанскую колонию на Филиппинах.
Политика основания поселений, которую стали проводить испанцы на островах в Южно-Китайском море, напоминала их стратегию в Новом Свете. Как официальный руководитель экспедиции, Легаспи получил титул и права аделантадо: более поздние летописцы так его и называли — Эль Аделантадо. Его главные помощники получили статус энкомендерос: согласно официальному списку 1576 года, территория островов была поделена на 143 энкомиенды. Однако с начала завоевания материковых земель Америки прошло уже полстолетия — за это время стиль и философия империи радикально изменились. В скромных пределах испанской общины на Филиппинах можно было принимать всерьез королевский указ 1573 года. Получив в 1574 году запросы на новые энкомиенды на островах, Филипп II отказал не задумываясь. Первый официальный закон, изданный испанскими властями в Маниле, был запретом в 1576 году на любые дальнейшие гранты. Энкомендерос те
288
Испания: дорога к империи
перь уже не имели того статуса, что когда-то. «Энкомендерос на этих островах, — сообщает епископ Манилы в 1583 году. — люди очень бедные»5.
Приспособиться всегда было важнее, чем завоевать, завоевание никогда не являлось приоритетом на Филиппинах. Самой первой угрозой испанцам стал китайский пират Л имахонг. который держал в страхе моря вокруг островов. В марте 1575 года сын Легаспи Хуан де Сальседо привел испанскую экспедицию из двухсот пятидесяти человек с пятьюстами филиппинцами и китайским переводчиком из Манилы в бухту Лингаен. в устье реки Агно. и разгромил китайские суда прямо на их базе. Но выживание предполагало заботы о самом необходимом, например о пище. Без рабского труда колонистам трудно было бы прокормить себя. Епископ Манилы в 1581 году описывал случаи, когда испанцы не умирали с голоду только потому, что воровали у местных жителей: «Они нападали на аборигена, который только что приготовил себе еду, и отбирали ее у него. Если я выговаривал им за это. они отвечали: А что нам делать, по-вашему? Лечь и умереть?»6
Из-за большой удаленности от Европы Манила с самого начала снабжалась из Нового Света и рассматривалась как территория, зависимая от Новой Испании. В 1583 году, чтобы управлять ее делами, была создан специальный орган — Аудиенсия, а в 1595 году — автономный высший суд. На практике из-за больших расстояний и длительного времени, необходимого для того, чтобы пересечь Тйхий океан, Филиппины быстро отделились и стали развиваться как независимая от других колония. Но испанцы никогда не имели собственной жизнеспособной экономики и до самого девятнадцатого столетия всегда зависели от регулярной финансовой помощи, которую получали от мексиканского правительства серебром. Субсидия, известная как «ситуа-до реаль» — королевская субсидия, поступала прямо из Акапулько, наличные привозили галеоны. Хотя это считалось
Жемчужина Востока
289
финансовой поддержкой, на самом деле это была просто реституция островам тех таможенных пошлин, которые их суда платили, когда пересекали Тйхий океан, чтобы торговать в Акапулько7.
И географическое положение, и качество и размеры испанской общины сильно ограничивали испанскую власть. Как чиновник сообщал правительству в Мадриде. Филиппины состоят по крайней мере из сорока крупных островов, не считая мелких. По современным подсчетам, количество островов исчисляется более чем семью тысячами, и многие из них —действующие вулканы. Климат переносимый, но далеко не благоприятный: один испанец характеризовал его так: «cuatro meses de polvo, cuatro meses de Iodo, у cuatro meses de todo», то есть «четыре месяца пыли, четыре месяца грязи и четыре месяца всякого»8. «Всякое» — это в том числе муссоны, тайфуны и землетрясения.
Запрет на захват территорий и постоянная нехватка человеческих ресурсов исключали всякую возможность завладеть землями за пределами города Манилы. Несколько небольших аванпостов были поставлены кое-где на островах в торговых целях. Сами испанцы базировались главным образом на самом крупном острове — Лусон, населенном в основном тагалогами, и почти не предпринимали попыток утвердиться на большом южном острове Минданао. Испанцы посетили большую группу островов в центральной части архипелага. Бисайские острова, но это были в основном миссионеры. Никаких попыток завладеть всем архипелагом не предпринималось и не могло предприниматься. Население Минданао, мусульмане по вероисповеданию и. следовательно, для испанцев «мавры», в течение трех столетий оставались непокоренными. Время от времени, особенно в 1630-х годах, когда оказалось, что они вступили в альянс с голландцами из Индонезии, туда посылались экспедиции. Случались удачи; кое-что завоевано. столько-то человек убито, но это были очень эфемерные достижения, так как испанцы никогда не располагали
290
Испания: дорога к империи
достаточными ресурсами, чтобы завладеть территориями дальше тех, которые они контролировали в окрестностях Манилы. Даже на острове Лусон им никогда не удавалось подчинить себе гористые северо-восточные провинции, населенные иголоталш. На других островах положение испанцев, за исключением членов обособленных миссионерских общин, было совершенно безнадежным. Жители гористых областей — возможно, коренное население архипелага — получили общее прозвание «негритос», или «черные», которое, как и слово «мавры», было лишь бессмысленным распространением на Азию словаря Иберийского полуострова.
В воображении испанцев, и еще более явно — на их картах, Филиппины фигурировали как часть их «империи». Tfe, кто жил на островах, понимали, что это не так. Судья, чиновник и военный в Маниле Антонио де Морга писал в 1590-х, что «Манила— город небогатый, основанный людьми, большая часть которых имела весьма скромные средства», и что «на этих островах очень мало людей, умеющих стрелять из мушкета»9. По вполне понятным причинам испанцев с полуострова сюда не тянуло. Белые иммигранты, большая часть которых была смешанных кровей, а не чистыми испанцами, приезжали в основном из Новой Испании. «Каждый год, — свидетельствует одна дама-испанка из Мехико в 1574 году, говоря о тех. кого присылали на Филиппины, — они присылают еще двести-триста человек. они не могут послать больше, потому что там не так много людей»10.
К счастью для филиппинцев, влияние испанцев на их жизнь было минимальным11. Не произошло демографической катастрофы, так как местное население уже давно имело регулярные контакты с соседними азиатскими культурами и выработало иммунитет ко многим болезням. Не случилось экономического потрясения в связи с началом выращивания новых селькохозяйственных культур (как это произошло с сахарным тростником в Карибском мире) или
Жемчужина Востока
291
развитием добывающей промышленности (добыча серебра в Мексике), что потребовало бы интенсивного привлечения новых сил. Местное население продолжало заниматься теми формами хозяйства, к которым оно давно привыкло. Основной культурой на острове Лусон оставался рис — к сожалению для испанцев, которым пришлось смириться с ним, так как пшеница не росла во влажном тропическом климате. Им удалось завезти из Мексики маис, но местные жители восприняли его довольно плохо*. Испан-1 также привезли с собой скот, так как не могли обходиться без мяса. На островах до прихода испанцев скот не разводили. филиппинцы жили скорее рыбной ловлей, иногда употребляя в пищу дичь и свиней. География островов не способствовала распространению ранчо, как в Мексике, и скотоводство так и не привилось. Мулы и овцы не смогли 11 риспособиться к климату. Наконец испанцы стали ввозить азиатские породы известных им животных, и скоро китайские лошади стали обычны на Филиппинах. Но даже лошади так и не сделались удобным транспортным средством. как можно было бы ожидать, потому что топография. климат и сильные дожди делали дороги совершенно I «епроходимыми.
Успешное утверждение испанцев на Филиппинах побуждало историков преувеличивать возможности Манилы. I {апример. итальянский путешественник семнадцатого века рассматривал ее как город, «столь удачно расположенный между двумя богатыми королевствами востока и запада, что его можно считать одним из величайших торговых центров мира»12. Попытки захвата порта китайцами, голландцами, американцами и японцами — убедительное свидетельство неоспоримой его ценности. Но испанцам । f иногда не удавалось использовать все его преимущества в
• Жители Азии лишь в двадцатом веке стали широко культивировать маис.
292
Испания: дорога к империи
полной мере. «Филиппины нужно считать пунктом малозначительным. — докладывает Легаспи в 1569 году. — потому что в настоящее время единственная статья дохода для настам — корица»13. Другие ценные специи, такие, как гвоздику например, нужно было искать дальше, на Молуккских островах, относящихся к Португалии. На Филиппинах была примитивная экономика, а природные ресурсы разрабатывались очень плохо. Более того, испанцы были малочисленны, причем преобладали не поселенцы и торговцы. а авантюристы.
Незначительные перспективы д ля торговли, которые открывались на Филиппинах, вынуждали продолжать попытки подчинить себе ближайшие территории. Испанцы по своей малочисленности не были способны вести эффективную «завоевательную» политику на островах, но. сочетая юридические меры с грубой силой, преуспели во влиянии на общественную жизнь региона. К 1570-м испанцы считали себя хозяевами на Филиппинах, и оптимистично настроенные чиновники стали посылать в Испанию серьезные предложения Филиппу II рассмотреть возможность завоевания остального Тйхого океана. Это яркий пример неспособности европейцев понять всю сложность Азии. Хотя испанцы достаточно утвердились в Лусоне, у них не было влияния ни на Минданао (куда они и не совались до 1635 года), ни в других частях архипелага. Мусульманские торговые и военные суда, весьма активные вокруг островов, постоянно нападали на них. Манила представляла собой весьма уязвимый и открытый пункт, где явно преобладали местные жители, выживающие благодаря не столько собственным умению и хватке, сколько терпимости двух наиболее крупных в Азии сил— китайцев и японцев. Манила была не колониальной столицей, на что претендовала, а, скорее, небольшим аванпостом торговли, похожим на португальские 1Ъа и Макао. При необходимости испанские войска могли совершать набеги на окружающие территории, но они никогда по-настоящему не держали Филиппины под контролем.
Жемчужина Востока
293
В 1569 году Легаспи написал в Новую Испанию, что из-за недостатка местных товаров он надеется «наладить торговлю с Китаем, откуда привозят шелка, фарфор, духи и другие товары». Все предметы роскоши на Филиппинах были привозными. По счастью, связи с бродячими китайскими торговцами были налажены в 1572 году, а уже в следующем году галеоны, следующие в Акапулько, смогли взять первый богатый груз: 712 рулонов китайского шелка и 22 300 изделий из фарфора. На потребителей в Новой Испании все это произвело впечатление потрясающее. Дама из Мехико рассказывает: «Оттуда привезли богатые товары — это лучше всего того, что можно найти в самой Испании, и они изящнее всего, что есть в этом роде в целом мире: атлас, дамасский шелк, тафта, кружева, золотое и серебряное шитье, разнообразнейшие шерстяные шали; фарфоровая посуда—тоньше, чем индийская, почти прозрачная, с тончайшей позолотой, так что даже самые опытные люди не могут понять, как такое возможно сделать; драгоценности в изобилии, золотые цепочки, воск, рисовая бумага, корица и огромное количество риса»14. Юлеоны обеспечивали выживание Манилы как торгового центра и определили основное направление ее экономической жизни на ближайшие двести лет15.
Отношения с материковой частью Азии укрепились в 1574 году, когда власти Манилы вступили в союз с д инастией Минь, чтобы совместно отражать нападения китайских пиратов. После этого небольшое поселение Манила, казавшееся аванпостом мощной испанской империи, сделалось перевалочным пунктом для китайских торговцев: китайское правительство воздерживалось от вмешательства в дела этого города, пока извлекало из него выгоду для себя. «Китайцы. —сообщает испанский чиновник. —снабжают нас многими товарами, такими как сахар, пшеница и мука, орехи, изюм, груши и апельсины, шелка, фарфор и железо и другие вещи,которых нам так не хватало до их появления»16. Товарооборот рос и население Манилы тоже.
294	Испания: дорога к империи
так как испанцы из Мексики перетекали сюда в надежде на новые возможности. Устойчивое транспортное сообщение наладилось благодаря джонкам (сейчас так называют небольшие прибрежные суденышки, но раньше этим словом обозначались большие парусные суда водоизмещением от ста до шестисот тонн)17. курсировавшим между материковой частью Китая и Манилой. Все это способствовало процветанию маленькой колонии. Несколько сотен китайских моряков приплыли в трех джонках и положили начало торговле с Филиппинами в 1572 году, а в 1605 году было зарегистрировано шесть тысяч пятьсот тридцать три посетителя из Южного Китая18.
ТЪрговые галеоны также очень способствовали иммиграции китайцев19 из близлежащих районов материка, в основном из провинции Фукиен. Династия Минь, придерживаясь принципов конфуцианства, не одобряла торговли с другими нациями, будь то азиатские или какие-либо другие народы. Несмотря на неодобрение властей, купцы из южного Фукиена активно торговали с соседями через море; они начали обосновываться в Маниле с 1570-х, а в японском порту Нагасаки— с 1600 года. Когда испанцы впервые прибыли в Манилу, там уже жили около ста пятидесяти китайцев. К 1586 году китайское население Манилы, которое испанцы называли сангли, достигло десяти тысяч, испанцы же и метисы насчитывали всего лишь восемьсот человек. Это была первая большая колония китайцев вне материковой части Китая20.
Испанские власти были, естественно, встревожены потоком иммигрантов и в 1582 году создали в городе особый китайский квартал, Париан (в переводе с местного диалекта китайского — «место торговли»), только в нем китайцы теоретически и должны были селиться. Однако невозможно было избежать монополизации иммигрантами торговли и их доминирования в ремеслах и сельском хозяйстве. «По правде говоря. — признает Антонио де Марга в 1590-х, — без сангли было бы невозможно содержать этот город, в их
Жемчужина Востока
295
руках— вся торговля»21. Этот факт редко упоминается в работах испанских историков, посвященных азиатской части империи. В тот же период, по свидетельству иезуита, «из Китая приезжают те, кто способен оказать любые услуги быстро, умело и дешево — от лекарей и цирюльников до носильщиков. Это портные и башмачники, мастера по металлу, художники, каменщики, ткачи и другие ремесленники»22. Рост и развитие Манилы на любой стадии были возможны только при участии китайских купцов, ремеслен-ников, земледельцев и всякого рода работников, которые своим трудом, денежными вложениями и ввозом товаров способствовали развитию одного из наиболее «европейских» городов в Азии23, Это был, по сути дела, единственный город на Филиппинах. Подрастало множество более мелких поселений в основном усилиями испанских миссионеров. и к концу колониального периода их количество достигло тысячи, но всем им было далеко до того, чтобы называться городами.
Хотя испанское присутствие на Филиппинах было незначительным, оно поддерживалось благодаря некоторым общим интересам разных наций. Все жители островов решительно объединялись, чтобы защититься от нападений внешних врагов. В 1597 году, когда мусульманские пираты с островов Минданао и Джоло напали на Лусон, местные жители успешно отбили эту атаку. В октябре 1603 года испанцы на острове Лусон снарядили экспедицию сангли: общие антикитайские настроения объединили двести испанцев, триста японцев и тысячу пятьсот тагалогов, которые тоже приняли участие в этой экспедиции24. Но напряженные отношения между общинами в самой Маниле тоже иногда кончалось кровопролитием. Испанцы устраивали китайские погромы, главным образом в 1603. 1639 и 1662 годах, при содействии филиппинцев, которые всегда рады были избавиться от китайцев. Жестокое обращение с изначально мирным китайским населением порождало ответную реакцию. После того как около двадцати трех ты
296
Испания: дорога к империи
сяч китайцев погибло при погромах 1603 года. Морга сообщал. что «город пришел в упадок, потому что без сангли стало нечего есть и нечего надеть». Большинство уцелевших сангли эмигрировали на материк, осталась лишь община численностью около пятисот человек. К 1621 году, однако, китайское население опять выросло до двадцати тысяч 2®.
Наоборот, число испанцев не увеличивалось. В 1637 году в Маниле насчитывалось сто пятьдесят испанских семей — невероятно мало после восьмидесяти лет колонизации. Нехватка европейских женщин вынуждала поселенцев брать в жены азиаток, и очень быстро стало увеличиваться количество людей со смешанной кровью. Как и в Новом Свете, испанцы использовали местных жителей на работах, к которым те не были готовы и для которых не годились, и последствия для экономики бывали весьма плачевными. Епископ Манилы Саласар жаловался в 1583 году на то, что «местных слишком изнуряют работой, не оставляя им времени и сил, чтобы обрабатывать собственные земли, так что они сеют меньше и собирают меньшие урожаи, чем могли бы». Особенно часто местных жителей использовали в экспедициях, которые то и дело организовывались на окрестные острова, в результате «очень много местных погибло»26. «Они обращаются с местными жителями хуже, чем с собаками или рабами», — гневно сказано в 1598 году в отчете, составленном представителями духовенства Лусона.
Потребность в рабочей силе привела к появлению новой важной краски в демографической картине Филиппин. Чтобы восполнить потери в человеческих ресурсах, а также обеспечить себе прислугу в доме, в шестнадцатом веке испанцы ввозили африканских рабов, которых переправляли в Восточную Азию арабы и китайцы. «Страну заполонили черные рабы». — сообщает очевидец в конце столетия27. Как и в Новом Свете, черные недолго оставались рабами и скоро превратились в жизненно важную для экономики силу. В 1638 году количество свободных негров в Маниле: солдат, земледельцев, матросов — достигло пяти
Жемчужина Востока
297
сот человек38. В конце концов город сделался торговым центром, в котором испанцы составляли лишь небольшую часть населения. «Разнообразие народов, представителей которых можно встретить в Маниле и ее окрестностях, — сообщает монах в 1662 году, — величайшее в мире, так как здесь есть люди из самых разных государств и самых разных национальностей — из Испании, Франции, Англии, Италии, Фландрии, Германии. Дании, Швеции, Польши, Московии; как из Вест-Индии, так и из Ост-Индии; турки, греки, персы, африканцы; татары, китайцы, японцы и другие азиаты»29.
Парусные суда вТйхом океане, как раньше в Атлантике, целиком и полностью зависели от ветров. Им приходилось не только приспосабливаться к разным направлениям ветров в северной и южной частях Тйхого океана, но также и к сезонным муссонам, и к обычным на островах Азии тайфунам. Более ранние суда, подобные тем, которые Кортес посылал в Молукку в 1527 году, без труда плыли на запад, к своей цели, но совершенно не могли вернуться назад. У выживших тогда не было другого пути возвратиться в Европу, кроме как через мыс Доброй Надежды. Вильялобосу и его кораблям так и не удалось вернуться. Первым судном, проделавшим по Тйхому океану путь на восток, был корабль из экспедиции Легаспи в 1565 году. Первым судном, которое совершило подробно описанное обратное путешествие, был корабль все из того же Легаспи под командованием его внука Фелипе де Сальседо, но ведомый ветераном Урданетой. Он был отправлен в Мексику с небольшим грузом корицы и достиг Акапулько в сентябре 1565 года после четырехмесячного путешествия, воспользовавшись благоприятными ветрами в районе 40° с. ш. Это было событие исторического значения, потому что в следующие два столетия галеоны ежегодно курсировали между Манилой и Акапулько, очень точно придерживаясь известного маршрута и терпя крушения только в случае плохой погоды или военных дей
298
Испания: дорога к империи
ствий. Этот маршрут оставался основным для всех испанских судов, плывущих из Азии30.
Налаживание пути через океан не привело, как в Атлантике, к имперской экспансии. Правда, существовали серьезные сомнения, и они обсуждались в Совете по делам Индий в 1566 году насчет того, позволяет ли Испании демаркационная линия в Тйхом океане действовать на Филиппинских островах и на Островах Пряностей, но на практике никто не был столь щепетилен. Моряки распространяли мифы о сказочных богатствах островов, особенно двух, известных, как «Rica de Ого» (Богатый золотом), и «Rica de Plata» (Богатый серебром), которые разжигали аппетиту авантюристов в течение всего шестнадцатого века31. Но кораблей по Тйхому океану ходило мало, как азиатских, так и европейских; а те, что пускались в долгие походы с торговыми целями, предпочитали вовремя благополучно вернуться обратно, чем задержаться, чтобы разыскивать богатства. Испанцы время от времени подходили к островам Папуа (1528) и Тйити (1567), надеясь обрести там временный отдых после тяжелых путешествий, но никогда не находили подходящего места для стоянки.
Отсутствие п ромежуточного порта при пересечении Тй-хого океана оставалось самым существенным препятствием. которое то и дело становилось фатальным. Капитанов кораблей в Испании торопили посмотреть на легендарные острова. В 1611 году купец Себастьян Бискаино, о котором мы еще поговорим ниже, приплыл в Японию из Акапулько и затем по пути на восток предпринял бесплодные попытки, которые заняли несколько месяцев, найти эти острова. Вернувшись в Новую Испанию, он решительно заявил, что «нет таких островов». В действительности же у испанцев просто не хватало средств, чтобы исследовать Тйхий океан. и таким образом они упустили из виду, помимо прочего. Гавайские острова, лежащие на 20° с. ш. — как раз посередине того маршрута, которым они обычно следовали. Сотни галеонов за более чем два столетия пересекли Тйхий
Жемчужина Востока
299
океан туда и обратно, но так и не познакомились с развитой гавайской цивилизацией32.
Попытки найти альтернативные пути были неблагодарным занятием. Альваро де Менданья со своими двумя судами (и с Педро Сармиенто де ГЬмбоа в качестве второго помощника) совершил в 1567 году путешествие из Перу на Молуккские остврова33 и наткнулся на архипелаг, который назвал Соломоновы острова (среди островов, которым дали названия, были острова гуадалканаль и Сан-Кристобаль). У испанцев состоялась короткая, но кровавая стычка с местными жителями, после чего они вернулись в Кальяо через Калифорнию. Менданья вернулся на то же место в 1595 году с четырьмя судами и 380 людьми, готовыми колонизировать острова. Их первая стоянка была на островах, названных Маркизами в честь жены тогдашнего вице-короля Перу. Когда через две недели вновь прибывшие покинули острова, двести островитян было убито. Флот отправился к Соломоновым островам, но через два месяца, обессилев от отсутствия привычной пищи, от непривычного климата, понеся значительные потери (в том числе, потеряв и самого Менданью), колонисты ушли оттуда. Проплыв мимо Новой Гвинеи, они. голодая, прибыли в Манилу в начале 1596 года.
Гклеоны из Манилы были единственной ниточкой, связывавшей Новую Испанию с Филиппинами. От них зависела экономика всей испанской Манилы, они бесстрашно бросали вызов ветрам и раз в год непременно совершали рейс из Акапулько в Манилу и обратно в Акапулько. В последние десятилетия шестнадцатого столетия иногда за один раз отправлялось три-четыре судна. В 1593 году испанское правительство, в ответ на многолетние протесты торговцев как в Америке, так и на полуострове, сократило число рейсов до двух судов в год и ограничило количество товаров, которое разрешалось перевозить. Позже, в 1720 году, специальным декретом было установлена норма — два судна, хотя обычно все-таки совершался один рейс.
300
Испания: дорога к империи
Эти путешествия были уникальным явлением в мировой истории мореплавания. Первый галеон пересек Тйхий океан в 1565 году, последний отплыл в 1815-м: два с половиной столетия корабли совершали свои опасные, одинокие путешествия через огромный океан. Они отплывали из Манильской бухты в июне и июле, им сопутствовали муссонные ветра с юго-запада. Более пяти месяцев суда дрейфовали в Тйхом океане. По прибытии их в Акапулько устраивалась ярмарка, тде торговали привезенными товарами. В Акапулько суда брали на борт серебро и пассажиров и пускались в обратный путь в марте, чтобы поймать северо-восточные ветры на Тйхом океане.
Путешествие из Манилы было «самой длительной навигацией в мире»34, оно длилось примерно шесть месяцев, а были суда, которым на него требовалось не меньше девяти. Плаваниям этим часто сопутствовала высокая смертность, не говоря уже о риске попасть в шторм. Один из свидетелей вспоминает, как судно «Мора» «покинуло Китай первого июля 1588 года и прибыло в Акапулько третьего февраля, потеряв в пути сорок три человека»35. Судно «Санта-Маргарита». которое в 1600 году так потрепали штормы, что лишь через шесть месяцев оно смогло достичь Марианских островов. К этому времени иэ двухсот шестидесяти человек на борту осталось всего лишь пятьдесят: все, кто выжил, были убиты местными жителями, кроме одного, который и рассказал историю злосчастного корабля. В 1603 году судно «Сан-Антонио» везло богатейший груз, а также виднейших представителей испанской знати, бежавших от китайского засилья в Маниле. Судно просто пропало, океан поглотил его4®. В 1657 году один корабль приплыл в Акапулько, проведя более двенадцати месяцев в море: на борту все был мертвы. Набитые сказочными сокровищами и добычей, суда сдавались неприятелю только четыре раза, и всегда англичанам: в 1587, 1709, 1743 и 1762 годах37. Остальные, а их, к несчастью, было более тридцати, были разрушены штормами и просто пропали в океане. Обрат-
Жемчужина Востока	301
11ый путь в Акапулько обычно бывал короче — около четырех месяцев.
Условия жизни при столь долгих морских переходах подробно описаны итальянским аптекарем Франческо ГЬмел-ли. который совершил путешествие в 1697 году:
ГЬлод, жажда, тошнота, холод, невозможность ни на минуту остаться одному и другие страдания, не говоря уже о том. что швыряет из стороны в сторону от страшных волн. Корабль кишит мелкими грызунами, питающимися печеньем и галетами и размножающимися так быстро, что очень скоро они не только бегают по каютам. кроватям и даже тарелкам, из которых едят люди, но даже и по самим людям. Мухи падают в тарелки с супом, где также плавают и черви всех видов. Каждый кусок пищи кишит личинками. В рыбные дни обычно кормят тухлой рыбой, сваренной в соленой воде; днем едят суп из бобов, в котором так много личинок, что они плавают на поверхности38.
Гклеонная торговля играла ключевую роль в развитии экономических связей Европы и Азии39. Но это не были отдельные отношения двух континентов. Они выполняли роль спинного хребта большого торгового организма, включавшего в себя Тйхий океан. Америку и даже Средиземноморье. Манила в первую очередь служила центром восточно-азиатской торговли. Основным товаром, предлагаемым испанцами, стали серебряные монеты из Мексики; китайцы привозили свои товары в Манилу в надежде обменять их на серебро, которые они экспортировали в Китай. 7k-ким образом, американское серебро стимулировало азиатскую экономику. На пике торговли, в 1597 году, из Акапулько в Манилу было отправлено серебра на двенадцать миллионов песо — цифра, превосходившая общий товарооборот испанской торговли через Атлантику40. Благодаря серебру, в Китай попали новые товары и сельскохозяй
302
Испания: дорога к империи
ственные культуры, и прежде всего маис, который позже помог стране избежать голода. В двадцатом веке Китай стал вторым после США мировым производителем маиса41.
Филиппины традиционно являлись частью японской системы торговли. Из Манилы в 1575 году сообщали, что «каждый год приходят японские корабли, груженные товарами», и что они также привозят «все больше серебра» с богатых японских серебряных приисков43. Было подсчитано, что между 1615 и 1625 годами приблизительно 130 000-160 000 килограммов серебра было ввезено из Японии — количество, которое соответствовало 40 процентам всей мировой добычи, не считая японской43. Торговые отношения с Японией, однако, долго не продлились. У испанцев было свое собственное серебро — из Мексики, и хотя, возможно, им и хотелось иметь еще и японское, они в нем не слишком нуждались. Более того, торговцы из Манилы признавали приоритет португальцев в Макао и не собирались с ними соревноваться. В любом случае, религиозные проблемы, как мы увидим, очень скоро положили конец связям между Испанией и Японией.
Со временем небольшой аванпост Манила, чье будущее представлялось его основателю Легаспи довольно незначительным. стал пограничным пунктом в торговле между Восточной Азией и Европой. «Увидев наше серебро, — комментирует один из испанских иезуитов в 1694 году, — китайцы стали привозить дорогие шелка, а также обеспечили острова скотом и даже чернилами и бумагой. Из Индии и Малакки в Манилу привозят черных и белых рабов, как мужчин, так и женщин, выносливых и трудолюбивых, а из Японии — много пшеницы, муки, серебра, оружия и других вещей»44. В Макао ключевые позиции в торговле занимали португальцы. Китайские шелка неизбежно представляли некоторую угрозу для европейских производителей. Директор голландской Ост-Индской компании Ван дер Хаген писал в 1619 году, что фатальные последствия для производства шелка в ГЬлландии будет иметь тот факт, что
Жемчужина Востока
303
большая часть шелка поступает в Европу прямо из Америки. Поэтому голландцы развернули в Индонезии активную кампанию против джонок и только в 1622 году разрушили восемьдесят около китайских берегов»45.
Успехи внешней торговли, однако, являли разительный контраст с положением дел непосредственно на Филиппи-। tax. Морга в 1596 году сообщает, что поселенцы пренебрегают как обороной, так и земледелием: «торговля приносит такой доход, что испанцы просто не хотят заниматься чем-либо еще». Колонисты вкладывали средства в галеоны, ане в собственные земли; не более пяти-шести испанцев в Маниле активно занимались сельским хозяйством46. В противоположность Новому Свету, где как испанцы, так и португальцы устраивали крупные поместья, в Азии испанцы сельским хозяйством пренебрегали. «У жителей Манилы пет земель, — сообщает француз, посетивший острова в восемнадцатом веке, — и, следовательно, нет твердого дохода». Причиной могло быть отсутствие достаточного количество рабов, но, с другой стороны, испанцам никто не мешал воспользоваться наемным трудом местных жителей. Как бы там ни было, итогом всего явилась значительная зависимость испанцев от импорта продуктов питания. Лишь небольшое количество джонок, торговавших с островами, привозило товары — большинство везло продукты питания. Из десяти китайских джонок, перехваченных голландцами в этом районе в 1617 году, семь было «фруктовыми джонками» — с едой для испанцев, и только три везли шелка47.
Манила являла собой показательный пример всего самого лучшего и самого худшего, что западный колониализм мог предложить другим народам. Она была прекрасным международным рынком, на котором самые невероятные богатства из всех уголков света переходили из рук одних торговцев в руки других. Первыми по важности были шелковые ткани разнообразнейших видов и качества, а также большой ассортимент одежды и чулок, все — из Китая. За
304
Испания: дорога к империи
тем шел хлопок из Индии Моголов, но и из Китая тоже, а также золото и драгоценности, слоновая кость, нефрит, фарфор, благовония, такие как мускус и камфара. Редкие драгоценные пряности поступали из Молукку. но также и с Явы и Цейлона; и лишь корица была с самих Филиппинских островов. Здесь лил настоящий дождь из сокровищ, но лишь на сезон — самое большее на три месяца в году, — когда устраивалась ярмарка и товары готовили к погрузке на галеоны. После этого Манила погружалась в спячку на девять месяцев.
Испанцы не работали, но им и не нужно было этого делать. В результате они не способствовали эксплуатации природных ресурсов на островах. Вначале их энтузиазм подогревало золото, ведь еще Легаспи сообщал, что местные жители носят золотые украшения. Экспедиция на север Лусона в 1572 году под командованием Сальседо вернулась с пятьюдесятью фунтами добытого золота48. Зато враждебно настроенные местные жители убили Сальседо во время второй экспедиции, и испанцы решили, что невозможно добывать здесь золото как из-за плохой проходимости земель, так и из-за недостатка рабочей силы. В более поздние годы предпринимались новые попытки добычи золота, которое в очень ограниченных количествах отправляли в Новую Испанию. Но возникали трудности с шахтами и рабочей силой, да и доход от галеонов был гораздо больше. Это был удивительный случай: поселенцы откровенно пренебрегали своими землями. Кучка привилегированных жила в раю. который они не обустраивали. Когда британцы захватили город в 1762 году (глава 10). они были поражены контрастом между его репутацией богатого города и его реальной бедностью. Французский мореплаватель Ла Перуз заметил, что «Филиппины напоминают поместья знатных хозяев, земля в которых не обрабатывается, хотя она могла бы обеспечить благополучие многих семей»49.
Жемчужина Востока
305
В конце восемнадцатого века состоятельные горожане, которые держали город Манилу в своих руках, дали безошибочную оценку существовавшего положения:
Испанские завоеватели этих земель покидали Испанию не для того, чтобы пахать землю на Филиппинах, тем более не для того пускались они в столь долгое и опасное путешествие, чтобы разводить сады и сажать на островах новые плодовые культуры. Этих великих людей побуждала покинуть свою страну и преодолеть столько опасностей жажда золота и пряностей. Естественная склонность людей идти к богатству кратчайшим путем заставляла их приезжать с единственной целью — зафрахтовать манильский галеон. На Филиппины приезжали только люди авантюрного склада, а они не подходили для развития промышленности. Со времени основания этого поселения не было и нет сейчас никаких других способов сохранить острова, кроме кораблей из Акапулько»50.
Испанцы появились в Восточной Азии в критический период ее развития, когда правящая китайская династия Мин уже пришла в упадок и зависимые от нее государства, например Япония, начали добиваться своей автономии. Китай для его правителей был центром вселенной. Средним царством, высшей и самодостаточной цивилизацией, презиравшей все остальные цивилизации. Торговля с иностранцами считалась ненужной, но так как она все же имела место, то весь импорт из-за границы рассматривался как «дань», а весь экспорт — как «дары». Внешняя торговля была под запретом до 1567 года, когда династия великодушно выделила две главные торговые зоны — западную (Юго-Восточная Азия) и восточную (Япония и Манила)51. Когда маньчжурские императоры из династии Цин начали завоевание Китая в середине семнадцатого столетия, воины на
306
Испания: дорога к империи
юге (среди них — неустрашимый адмирал Ченг Кунг, известный иностранцам под именем Кошинга) остались верны династии Мин и продолжали поддерживать торговлю в определенных государством рамках. Когда династия Мин все-таки прекратила сопротивляться в 1683 году, правители Цин стали придерживаться более открытой торговой политики и сняли все запреты в 1684 году.
В Японии традиционная система управления, при которой власть именем императора осуществляли сегуны, не могла справиться с внутренними распрями. Многие великие дайме и их благородные вассалы (самураи) пользовались самостоятельностью, свободно занимались торговлей, и приветствовали появление португальских купцов и миссионеров. После 1570 года власть на Японских островах захватили два знаменитых правителя: Тоётоми Хидэёси (1536-1598), апосле его смерти—ТЬкугава Иэясу. Они способствовали постепенному объединению островов и консолидации военной власти новым сегунатом, основанном в городе Эдо в 1603 году. Мечтой Хидэёси было свергнуть Китайскую империю и установить влад ычество Японии в этом регионе. Для этого он направляет огромную армию в Корею (1591-1592). и в то же время — угрожающие послания в Тайвань и в разные регионы Тйхого океана, включая Филиппины, которые раньше (под японским названием Русон) были важным центром торговли.
Полученное в 1593 году в Маниле письмо от Хидэёси глубоко взволновало небольшую испанскую общину, которая опиралась исключительно на Японию и была не в силах сопротивляться завоеванию. В 1594 году губернатор Луис Перес Дасмариньяс в ответ послал к японскому императорскому двору целую миссию с дарами из Европы и письмом примирительного содержания. Францисканский монах, сопровождавший миссию, имел возможность увидеть и оценить невероятную мощь японского государства. Он выразил свое удивление тем, что император располагает десятками тысяч воинов — «огромным множеством». Однаж-
Жемчужина Востока
307
JU и он видел более пятидесяти тысяч солдат, которые строили новый город. Он сообщает также, что число воинов, посланных воевать в Корею, было «бесконечно»52. Манила, заключил он. должна быть настороже.
Хидэёси поощрял расширение торговых связей и добычу серебра, которые позволяли финансировать торговлю. 11о он хотел, чтобы коммерция развивалась на тех условиях. которые были нужны ему. Нанеся визит Киусу в 1587 году. он обнаружил, что хозяин Нагасаки уступил порт португальским иезуитам семь лет назад53. И тогда Хидэёси принял решение, с точки зрения европейцев, молниеносное: изгнать португальских иезуитов из Японии, продолжая тем нс менее поддерживать хорошие отношения с португальскими купцами. На практике же он приостановил исполнение изданного указа, и иезуиты, хоть и более сдержанно. но продолжали свою деятельность. Вообще, решения Хидэёси бывали непредсказуемыми. Самый серьезный конфликт возник из-за принадлежавшего Мексике галеона «Сан-Фелипе», который потерпел крушение у берегов '1Ъсы (остров Сикоку) в 1596 году.
Сначала местное население, а потом и люди Хидэёси захватили груз богатого галеона, несмотря на протесты испанцев. «Это судно — большая потеря. — писал Морга из Манилы Филиппу II, — оно стоило полтора миллиона песо». Но самое худшее было еще впереди. Лоцман судна расхвалил агентам сегуна мощь испанской империи и значительность монахов-францисканцев, которые были на борту. Это повлекло за собой первые серьезные преследования христиан. которых сегун считал угрозой не только традиционной религии, но также возможности контролировать местные власти. Он приказал казнить двадцать шесть христиан: семнадцать японцев мирян, трех японцев монахов и шестерых иностранцев францисканцев. Они были распяты в Нагасаки в феврале 1597 года холодным зимним утром, сначала будучи подвергнуты публичным унижениям. В ответ на протест губернатора Филиппин Франсиско Те
308
Испания: дорога к империи
льо сегун возразил: «Если японец приедет в Ваши королевства и начнем там проповедовать синтоизм, возмущая общественное спокойствие, разве Вам это понравится? Конечно нет, и именно исходя из этого. Вам следует оценивать то, что я сделал»54. «Я решил. — заявил он, — что больше здесь эта религия исповедоваться не будет»55.
Положение изменилось в 1600 году, когда приверженцы сына и наследника Хидэёси были уничтожены в битве другим воином, Иэясу (1542-1616), который сделал сегунами династию Токугава на следующие два с половиной столетия. Несмотря на шаткость христианства в Японии, Иэясу поощрял торговлю с Испанией, и к 1609году торговля между Нагасаки и Манилой достигла масштабов, которые встревожили португальцев, прежде главных поставщиков товаров из Японии. Между 1600 и 1635 годами более 350 японских кораблей отправлялись в азиатские порты с официальным разрешением торговать. Многие японские купцы были христианами, которые, торгуя, поддерживали связи с внешним миром. Ткк как везти мексиканское серебро с Филиппин им обычно не хотелось, они везли обратно китайский шелк, испанское вино, стекло и другие товары.
Торговля с Японией имела существенное значение в жизни испанцев на Филиппинах. На островах не были развиты литейное дело и оружейная промышленность, и с 1590-х испанцы зависели от Японии во всем, что касалось выплавки железа, меди, изготовления гвоздей, пуль, пороха и пеньки для веревок. Боялись, что религиозные преследования 1597 года положат конец импорту, но японцы были заинтересованы в торговле, так что с 1602 года испанцы не упускали случая ежегодно отправлять корабль. Капитаны судов, некоторые из них — португальцы, были ветеранами морских путешествий в Азию. Инструкции, которые получил капитан одного из кораблей в июле 1606 года, ясно говорят о цели путешествия. «Корабль, который Вы ведете, везет товары от граждан этого города, но главной Вашей целью должно быть поддержание добрых отношений с япон-
Жемчужина Востока
309
<ким государством». Инструкции, получаемые в 1607 году, гоже были специфическими: «Единственная цель этого ко-I »абля — чтобы он дошел до места назначения и чтобы это послужило миру с тем королевством, в которое Вы плыве-। с. "’. Однако суда, без сомнения, являлись жизненно важным средством доставки. Казначей Манилы в 1607 году сообщает, что японское судно «на обратном пути везет серебро, селитру, пеньку для веревок, муку, гвозди, железо и мгдь — жизненно необходимые товары, без которых мы не можем обойтись»57. Священник на Филиппинах с явным удовлетворением отмечал, что «когда торговля с Японией процветала, Манила была жемчужиной Востока»5®.
Отношения с Японией окончательно испортились во нтором десятилетии семнадцатого столетия, когда Иэясу убедился, что христиане представляют угрозу для его госу-д| । рства. Испанцы предприняли последнюю попытку улуч-шить свои отношения с японцами. В 1611 году Себастьян I (искаино был послан вице-королем Новой Испании со специальной миссией, которая заключалась в открытии островов Рика-де-Оро и Рика-де-Плата, но ориентирован был н основном на налаживание контактов с японским правительством59. Его судно, которое также везло группу из двад-I и it и трех японцев христиан. возвращавшихся в свою страну после визита в Европу, покинуло Акапулько в то же самое время, что и манильский галеон. — в марте 1611 года. По прибытии в Японию в июле Бискаино отправил соответствующие послания чиновникам и получил разрешение проследовать в столицу. Эдо. В конце месяца ему и японцам была предоставлена аудиенция у Иэясу. который, однако же, не проявил никакого интереса к испанцам60. Проведя в Японии более двух лет. путешествуя по стране, встречаясь с христианами и осматривая гавани. Бискаино тем не менее ничего не добился. Его миссия потерпела неудачу. в январе 1614 года он вернулся на своем корабле в Новую Испанию. Это был очень важный для испанцев в Японии год: в феврале сегуном был издан декрет «об изгнании
310
Испания: дорога к империи
батерен, то есть иезуитов. До этого десятилетия японское правительство ограничивало свое давление на христиан преследованием иностранцев-священников и местных самураев, которые водили с ними дружбу и приняли их религию6'. Теперь политика стала гораздо более жесткой, направленной против всех христиан. В октябре 1614 года декрет об изгнании был приведен в исполнение, как эдикт Хидэёси в 1587 году В ноябре большое количество европейского и японского духовенства покинуло острова и эмигрировало в Макао и Манилу.
Героически проложенный галеонами маршрут послужил укреплению позиций Испании в Тйхом океане. Однако на любой стадии горстка испанцев непременно нуждалась в сотрудничестве с другими народами, прежде всего с китайцами, настоящими хозяевами южной части Тйхого океана и Манилы. Китайцы торговали с островами задолго до того, как появились испанцы. Испанцы целиком полагались на них в судостроении: корабли строились на верфях Кавите (Лусон) из деревьев, которые выбирали и валили местные жители. Китайские и малайские рабочие под руководством знатоков-испанцев строили большинство океанских галеонов на островах62. В начале семнадцатого столетия, однако, один из филиппинских чиновников предположил, что было бы лучше покупать суда у японцев. «Стоимость строительства галер и судов на Филиппинах огромна, леса мало, так что привезти его стоит большой крови — местные вынуждены тащить его вручную». Кроме того, «железо приходится везти из Японии»* вз.
Самое важное — характер торговли товарами с Филиппин определялся в основном китайцами. Не без оснований купцы из Новой Испании называли манильские галеоны «китайскими кораблями». Португальцы тоже обеспечива-
* Этим чиновником был Родриго де Виверо, который в 1608-1609 гг. временно исполнял обязанности губернатора Филиппин.
Жемчужина Востока
311
Л) часть груза для китайских кораблей, так как с 1608 года манильским торговцам было разрешено посылать один га-'|<’он в год в Макао для пополнения запасов. Официальные ограничения на эти рейсы никогда не соблюдались. Макао поддерживал постоянную и выгодную торговлю с Манилой. Португальские суда прибывали на Филиппины каждый нюнь, привозя пряности, черных рабов, хлопок и другие । опары из Индии, а также предметы роскоши из Персии; а к мвращались они в январе с мексиканским серебром64. ТЬк кик официально никакой торговли не существовало, португальцы никогда не платили налогов, хотя стоимость импорта из Макао в год составляла полтора миллиона песо.
Испанцы любили думать о Маниле как об аванпосте мировой испанской империи. На самом же деле она существо-пала лишь благодаря терпимости китайцев и японцев. 11 1580-х в городе было лишь несколько сотен испанцев; китайцев же в 1580-х было более десяти тысяч, а в 1630-х— возможно, тридцать тысяч65. Морга оценил количество японцев около 1600 года примерно в тысячу пятьсот чело-иск. Индейское же население явно перекрывало по своей численности и тех и других. Создание китайского квартала не гарантировало от вспыхивавших время от времени кровавых стычек. Малочисленность делала позицию испанцев очень слабой. В официальном подробном докладе, отправленном чиновниками мадридскому правительству и мае 1586 года, содержалась просьба прислать побольше поселенцев и обещание избавить их от налогов66. Острова привлекали очень мало иммигрантов из самой Испании. В конце восемнадцатого столетия около девяти десятых населявших их испаноязычных приехали из Новой Испании, при этом среди них был высок процент бродяг и преступников, которых выслали сюда власти. Испанский губернатор в 1768 году подсчитал, что с основания колонии произошло четырнадцать кровавых китайских восстаний, может быть, самым серьезным из которых было восстание 1603 года, когда китайцы перебили почти половину испан-
312
Испания: дорога к империи
ского населения. Китайцы доминировали как во внутренней, так и во внешней торговле Манилы. Епископ Манилы пошел настолько далеко, что заявил в 1598 году, что «из Испании ежегодно приходит миллион, и все деньги уходят этим язычникам-китайцам»67.
Хотя испанцы на Филиппинах были малочисленны, а влияние их ограничено, они, так же как и их предшественники португальцы, имели одно несомненное преимущество — огнестрельное оружие, и в особенности пушки на кораблях. Огнестрельное оружие, разумеется, уже знали и на Востоке (арабы и китайцы использовали его), но оно не учитывалось в азиатской стратегии ведения войны. Когда португальцы в 1511 году захватили Малакку, они с удивлением обнаружили довольно значительный арсенал пушек, которые защитники города использовали исключительно в церемониальных целях. Впоследствии, поняв все преимущества использования тяжелой артиллерии, азиатские властители стали нанимать португальцев для изготовления пушек. Японцы быстро научились у португальцев пользоваться огнестрельным оружием и пушками в частности. Один из самых важных моментов азиатской истории — 1526 год, когда Бабур, основатель династии Моголов в Индии. с помощью ружей и тяжелой артиллерии сокрушил Делийский султанат в битве при Панипате.
Однако в утверждении военного влияния Европы в Азии использование огнестрельного оружия имело вспомогательное значение. Европейцам не удалось подчинить себе индейские цивилизации Восточной Азии в первые триста лет их контактов, и роль огнестрельного оружия в этой ситуации иногда бывала (как и в Новом Свете) почти анекдотичной. Применение аркебуз и пушек против практически беззащитного гражданского населения показало, что испанцы могут убивать безнаказанно — и больше ничего. На Филиппинах местные жители просто попрятались в буше, что обеспечило вторгшимся на их земли боль
Жемчужина Востока
313
шее жизненное пространство и дало возможность беспрепятственно расселиться. Но для настоящего «завоевания» или чего-либо подобного никогда не хватало людей, во всяком случае оружие никогда не играло тут сколько-нибудь значительной роли68. На островах не было смысла пускать и ход кавалерию, как это проделал Писарро в Перу с теми । (гсколькими лошадьми, что были привезены из Новой Испании (первая лошадь появилась на Филиппинах лишь в 1575 году).
Европейцы в Азии вынуждены были смириться с тем фактом, что коренные цивилизации всегда успешно отражали их атаки69. Знакомство с огнестрельным оружием незначительно повлияло на войну местных жителей с европейцами за территории. Когда местные научились владеть огнестрельным оружием, это умение просто несколько укрепило их позиции, сохранив неизменной установившуюся военную стратегию70, а впечатляющие виды оружия ироде пушек часто служили скорее символами мощи, чем средством в действительности завоевать эту мощь. Возможно. единственное, в чем европейцы достигли значительного превосходства над азиатами, — использование пушек, установленных на борту кораблей71. Это давало европейцам неоспоримое преимущество на море и вынуждало любое невооруженное судно, например китайскую джонку, занимать оборонительную позицию.
Однако испанцы на Филиппинах всегда находились в уязвимом положении. Огнестрельное оружие они вынуждены были ввозить из Японии. Любое техническое преимущество над азиатами становилось чисто теоретическим. Они успешно приспособили средиземноморские галеры для использования в азиатских водах, и... китайцы тут же последовали их примеру. Но возможности галеры весьма ограничены. Для быстрых маневров филиппинцы, нападавшие на испанские поселения, предпочитали каракоа, на которых было от восьмидесяти до ста гребцов и которые идеально подходили для плавания в прибрежных водах.
314
Испания: дорога к империи
«Завоевания» в чистом виде никогда не осуществились благодаря более совершенному оружию и становились возможными лишь тогда, когда европейцам удавалось подчинить себе местную рабочую силу. Пособники из Южной Индии, например, обеспечили португальцам захват Малакки: португальцы не справились бы с этим одни, с огнестрельным оружием или без него72. В других местах европейцы выживали лишь потому, что местным властям было выгодно терпеть их присутствие. В любом случае их было ничтожно мало. Подсчитали, что в любой год между 1600-м и 1740-м во всей Азии насчитывалось не более пятидесяти тысяч европейцев73 — цифра, которая бледнеет перед миллионами коренных жителей, населявшими континент и продолжавшими жить, практически не замечая присутствия чужих на их берегах. В материковой части Азии в 1576 году, если верить итальянскому иезуиту, было около трехсот испанцев, большинство из них — торговцы в португальских зонах влияния. Колония в Маниле представляла собой прекрасный пример непрочности европейского присутствия. Самые смелые подсчеты численности испанцев принадлежат Джиованни Ботеро, который сообщает в 1590-х, что «количество испанцев здесь достигает сегодня тысячи шестисот человек, из которых менее девятисот — солдаты»74. Общие подсчеты, разумеется, звучали весьма оптимистично. Согласно переписи 1584 года, в Маниле насчитывалось всего лишь 329 «испанцев», пригодных для военной службы, и не более 713 — на всех Филиппинах, при этом под словом «испанцы» понимались уже и люди со смешанной кровью. Четырьмя годами позже епископ Манилы свидетельствует, что в городе всего лишь восемьдесят испанских дворов75. На столь незначительной базе не построишь господства над самым населенным континентом на земле.
Однако после двух поколений успешной деятельности в Америке и в Тйхом океане испанцам было трудно освободиться от ментальности «завоевателей». Колонизация крошечного уголка Филиппин ни в коей мере не удовлетвори-
Жемчужина Востока
315
'in их амбиций в Восточной Азии. Они время от времени < Юглсдовали близлежащие земли во всех направлениях. Мы \ же упоминали экспедиции Менданьи на Соломоновы острица. Вскоре после этого, в 1605 году, португальский Капица 111едро Фернандес де Кирос пристал к Новым Гибридам, |»<> । орые он объявил испанскими, и назвал «Australia del Es-111 til u Santo*. то есть Австралия (в значении: южные земли) ) (уха Святого. Однако оказалось, что южные острова не так богаты, чтобы их стоило осваивать, и населены примитивными племенами. Кирос вернулся в Испанию и несколько пе г пытался убедить двор выделить ему средства на иссле-д< >вание большого неизведанного континента на юге Тйхо-ю океана, однако все его усилия были тщетны. Интересы испанской короны были сосредоточены на более привлекательных культурах материковой части Восточной Азии. |де имелись возможности для торговли, обращения местного населения в христианство и перспективы имперской экспансии. Испанская Австралия, которая лежала в пределах досягаемости португальских мореплавателей, так и не вошла в состав империи.
Самой привлекательной для экспансии областью были < >строва Пряностей, теоретически находившиеся под контролем португальцев, которых испанцы поддерживали большую часть шестнадцатого столетия. Эта ситуация изменилась. когда в 1605 году пришли голландцы и выгнали португальцев сТЬрнате иТйдоре. Португальцы ушли в Манилу, откуда губернатор Педро Браво де Акунья на следующий год снарядил экспедицию, чтобы выгнать голландцев. С помощью войск из самой Манилы и тысячи помощников-филиппинцев он выгнал завоевателей и основал испанский форт— первый форт такого рода на Молуккском архипелаге —на Тернате. С 1612 года гарнизоны стали официально подчиняться властям Манилы. Испанцы основали на острове небольшой город, населенный молуккцами. китайцами. филиппинцами, португальцами и испанцами, а также содержали базы на Тйдоре, Джилоло и Пилоло. Приход
316	Испания: дорога к империи
испанцев для арагонского историка Архенсолы издалека, из библиотеки в Сарагосе, выглядел триумфальным завоеванием Молуккского архипелага76. На самом деле, как и другие европейские поселения в Азии, эти базы местные власти просто терпели, так как они не представляли для них серьезной угрозы. Испанский гарнизон на Тернате не превышал двухсот человек, а наТйдоре —ста пятидесяти77. А у султана Тёрнате была армия из четырех тысяч человек, вооруженная мушкетами и мечами. Он мог себе позволить смотреть сквозь пальцы на ссоры европейцев, торговля с которыми приносила пользу его владениям.
ТЪлландцы продолжали содержать базу на ТЬрнате, так же. как и на других островах. Они теперь были самой значительной европейской силой в Азии, имея свои центры на Яве, Суматре, Борнео, в Малайзии и Индии. Их большие и хорошо оснащенные суда значительно превосходили все. что могли им противопоставить португальцы или испанцы. Испанцы угрюмо держались Молуккского архипелага, отражая атаки голландцев и стоически перенеся распад союза с Португалией в 1640 году. Тем временем им удалось почти монополизировать торговлю гвоздикой: в 1640 году они экспортировали почти столько же, сколько голландцы78. Вся эта авантюра оказалась довольно дорогостоящей ошибкой. В 1640 году поддержка испанского присутствия на Молуккском архипелаге стоила почти столько же, как годичный sltuado*, получаемый от Новой Испании79.
Прежде всего, миссионеры. Их энтузиазм, всегда опережающий реальность. Им казалось, что их присутствие на островах в Тйхом океане — знамение великих событий. Быстрые успехи распространения христианства в Японии, постоянная угроза со стороны мусульманских правителей и пиратов в Южно-Китайском море — все это вдохновляло их на решительные шаги. Прежде всего, хорошей идеей казалось сыграть на традиционной враждебности между Япо-
* Sltuado — доход (ucn.).
Жемчужина Востока
317
tniH'i и Китаем и воспользоваться помощью японцев про-। пи последнего. Филиппу II твердили о необходимости за-ш хчишии всей Азии; несколько миссионеров в одиночку от-111 >. । клялись в материковую часть Юго-Восточной Азии, уве-ргпные в успехе. Когда король слышал такие прожекты, он • разу от них отмахивался. «Касательно завоевания Китая, которое, как Вы полагаете, нужно предпринять немедленно. — писал он ретивому губернатору Филиппин в апреле i Г>77 года, — мнение мое таково, что эту идею лучше оста-IIи гь, а лучше бы Вы наладили добрые отношения с китайцами, не оказывали помощи пиратам, их врагам, и не да-Ш1ли китайцам поводов к раздражению против нас»80.
Его осторожность не была воспринята колонистами на Филиппинах, которые считали, что шаткость их позиций можно исправить лишь решительной оккупацией матери-к< >вой части Азии. Франсиско де Санде, третий губернатор Манилы, полагал, что шести тысяч человек будет достаточно. чтобы завоевать весь Китай. Успешная оккупация Поругании испанской короной в 1580 году разожгла империалистические и миссионерские аппетиты подданных короля. среди которых были и португальские священники. Португалец епископ Малакки в 1584 году убеждал Филиппа II начать завоевание мусульманского султаната Атьех. «Все это. — убеждал короля оптимистично настроенный прелат. — можно осуществить с четырьмя тысячами человек»81. 11ортугальский иезуит Франсиско Кабрал в письме из Макао в июне 1584 года заверил короля, что Китай можно легко завоевать, имея всего лишь три тысячи японских христиан. потому что японцы (по его словам) очень воинственный народ. Представители властей на Филиппинах высказали похожую точку зрения. Епископ Манилы предложил королю использовать японских воинов, а губернатор города заверил Филиппа, что «это предприятие — завоевание Китая — величайшее, в высшей степени выгодное и благородное дело, которое когда-либо предлагали кому-нибудь из королей, и к тому же очень легко выполнимое»82.
318
Испания: дорога к империи
В то же десятилетие личный космограф Филиппа II. неаполитанец Джиованни Батиста Джезио. чей энтузиазм после завоевания Португалии побуждал его предлагать смелые решения вопросов имперской политики, стал убеждать короля. что Лусон стратегически столь же важен, как Фландрия или Италия. Джезио уже осчастливил правительство, проинформировав его. что Филиппины лежат в пределах области, причитающейся Испании. Теперь он смотрел дальше, надеясь на завоевание всех земель, приписанных Испании, и уверял Филиппа, что Лусон должен стать базой для «решения вопроса с Японией и. что гораздо важнее, с Китаем»83. Это были годы, когда у короля на повестке дня стоял и «английский вопрос».
Возможно, самым амбициозными из предложений была петиция, датированная 26 июля 1586 года, подписанная официальными лицами Манилы и поданная в Совет по делам Индий в Мадриде иезуитом Алонсо Санчесом, решительным сторонником вторжения в Китай. На этот шаг его, возможно, вдохновил приезд в Манилу чуть раньше, но в том же году группы из одиннадцати японцев христиан из Нагасаки. В петиции признавалось огромное могущество Китая, его высочайшая цивилизация «превосходящая нашу во всех отношениях, кроме истинной веры»84. Невзирая на это, предлагалось ввести вооруженные силы из двенадцати тысяч испанцев, специально привезенных из Нового Света или даже из самой Испании, и шести тысяч японских союзников (которых, вероятно, планировалось набрать из числа христиан, живших в этой стране) и такого же числа филиппинцев. Размеры этой армии, превышающие численность любой из испанских армий, когда-либо использованной в подобного рода предприятиях за всю историю ийпЬрии, свидетельствовали, по крайней мере, о том, что предлагавшие такое сознавали всю огромность задачи. Во всех остальных смыслах план был верхом глупости. Санчес отплыл в Новую Испанию и прибыл в Мадрид в январе 1588 года. Трудно было выбрать момент хуже для предло-
Жемчужина Востока
319
жсния военных авантюр, ибо вот-вот Непобедимая армада должна была выступить против Англии, и у короля не к катало ни сил, ни денег, чтобы заниматься еще чем-то. помимо этого. Иезуиты в Мадриде были шокированы планом Санчеса. Их новый глава, ветеран Индий, решил поговорить с ним. Акоста сразу отверг идею военного вторжения и Пионию или Китай, основывая свои аргументы на высоком уровне культуры в этих странах и цивилизованности правительств азиатских государств в отличие от «примитивных» обществ, с которыми испанцы имели дело в Новом ('нете8В. От плана Санчеса не осталось ничего, но на этом । юдобные настроения и идеи не кончились. В марте 1588 года. например, некий испанский монах-августинец из Макао сообщил королю, что. по его мнению, четыре тысячи лионских воинов-христиан под командованием испанцев легко завоюют Китай.
Среди испанцев в Азии всегда силен был авантюрный дух. Кучка испанских наемников предложила свои услуги королю Камбоджи в войнах с Таиландом, но их покровитель был разбит, а сами они попали в плен8®. Позже им удалось бежать в Манилу, и в 1595 году они предложили губернатору военный альянс с Камбоджей против Таиланда. Они уверяли, что тысячи испанцев (или всего трехсот, если поможет Камбоджа) хватит для завоевания всего Таиланда, что откроет двери к богатствам Азии и «завоеванию всего материка». Молодой губернатор Луис Дасмариньяс принял план с большим энтузиазмом. В январе 1596 года экспедиция из трех небольших судов и ста тридцати человек отправилась из Манилы в Камбоджу. После семи месяцев бесплодных блужданий большинство участников несолоно хлебавши вернулись в Манилу, где такой исход экспедиции лишь укрепил большинство влиятельных испанцев в их скептическом отношении к военным авантюрам. Однако некоторые испанцы продолжали пробиваться в Пномпень, столицу Камбоджи, и приняли участие в борьбе за власть при королевском дворе в 1598-1599 годах, однако были в
320
Испания: дорога к империи
конце концов истреблены мусульманами. Неуротимый Дас-мариньяс тем временем по своей собственнойинициативе снарядил в 1598 году экспедицию из ста человек, которых шторма разметали по Южно-Китайскому морю. Из трех кораблей лишь один, с Дасмариньясом на борту, добрался до Камбоджи. Эти люди продержались там полтора года, прежде чем опять вернуться в Манилу®7.
Сменивший Дасмариньяса на посту губернатора Франсиско Тельо де Гусман был не менее оптимистично настроен относительно способности испанцев из Манилы завоевать Юго-Восточную Азию. «Будь на этих островах еще человек шестьсот испанцев и деньги, мы бы завоевали королевство Сиам» — таков был его взгляд на вещи в 1599 году**8. Он жаждал экспансии как компенсации за очевидную слабость позиции испанской колонии, откуда в любой момент испанцев могли вышвырнуть, объединившись, китайцы, японцы и филиппинцы. В конце концов ему удалось заключить письменный договор о дружбе с Таиландом в 1598 году. Это был первый официальный контакт между тайцами и испанцами, хотя из него ничего и не вышло. Идея о завоеваниях как о мере оборонительной, кажется, глубоко укоренилась среди населения Манилы. Меморандум 1596 года Филиппу II от сына Дасмариньяса. Луиса Переса Дасмариньяса, рекомендовал оккупацию Тайваня как способ защиты Филиппин от возможной угрозы со стороны японцев и китайцев.
Десятилетия пустых прожектов и провальных экспедиций. вероятно, в конце концов убедили многих в Маниле, что оккупация Азии невозможна. Морга, который служил судьей в Маниле с 1595 по 1602 год, был одним из тех. кто выступал против проектов любых завоеваний. На заре семнадцатого века идея империи на востоке — идея, которая никогда всерьез не воспринималась в Мадриде. — померкла. ее заменила суровая реальность — вражда с голландцами и англичанами. В тот же период миссионеры отказались от надежды на быстрое обращение в христианство
Жемчужина Востока
321
и< его Азиатского континента. Лишь манильские галеоны продолжали держать связь между Испанской империей и 11о<гочной Азией.
(-свсрная частьТйхого океана казалась менее доступной для испанцев, развернувших свою деятельность в основном н Карибском бассейне, но и она очень скоро стала объектом пристального внимания. Поиски богатств в этой обла-г ти не исключали другой цели, которую испанцы постоянно имели в виду, — северо-западный морской путь, связывающий Атлантику и Тйхий океан. Англичане и французы, как мы знаем, были активно вовлечены в поиски такого । |ути, но и испанцы не отставали. Они называли его проливом Аниана — название, почерпнутое из итальянской лите-I >атуры о путешествиях. В инструкциях, которые Карл V посылал Кортесу в 1523 году, подчеркивалась важность этого пути, и завоеватель послушно оказывал поддержку попыткам. предпринятым в 1532 и 1533 годах и не удавшимся, гак как путешественников убили враждебно настроенные местные жители. Существовали легенды и устные рассказы индейцев о сказочных людях и землях на северо-западе. Подстегивал воображение и рыцарский роман «Las ser-gas de Esplandian»*, опубликованный в Мадриде в 1510 году, в котором было написано, например, следующее:
Я хочу рассказать вам о самой невероятной вещи на свете. К западу от Индий был остров под названием Калифорния, очень похожий на Земной Рай. населенный одними лишь чернокожими женщинами, которые жили одни, без мужчин, подобно Амазонкам89.
Именем Калифорния стали называть полуостров Нижняя Калифорния, про который думали, что в 1530-х годах он был островом. Но впоследствии испанцы начали име-
* «Las sergas de Esplandian» — «Подвиги Эспландиана» (оси.).
322
Испания: дорога к империи
новать так все земли на северном Тихоокеанском побережье. а когда путешественники в восемнадцатом веке достигли Аляски, они назвали ее Новой Калифорнией90
В 1539 году, за год до отъезда из Испании, Кортес послал экспедицию в северную часть Тйхого океана. Экспедиция. возглавленная Франсиско Ульоа, не дала существенных результатов. Еще одно путешествие, предпринятое в 1541 году, также не принесло ничего интересного. Тогда одновременно несколько экспедиций двигались на север через Калифорнийский пролив: Эрнандо де Аларкон в августе 1540 года нашел устье реки Колорадо и проник в глубь континента. Самым знаменитым из ранних путешествий был поход Жоао Родригеса Кабрильо, португальца на испанской службе, отправленного в путь вице-королем Мендосой в 1542 году. Он командовал двумя кораблями, которые в сентябре 1542 года доплыли до залива Сан-Диего, и капитан дал ему имя Сан-Мигель. С мыса Кабрильо. как он называется теперь, открывается один из прекраснейших видов на океан с окраин современного города. Кабрильо продолжал двигаться на север и в октябре сошел на берег и заявил свои права на остров. Корабли перезимовали на севере. Кабрильо умер в январе 1543 года в Санта-Барбаре. Его суда в апреле отправились было дальше, но из-за непогоды им пришлось вернуться в порт Навидад, откуда они вышли.
В результате этих важных, но сравнительно редких экспедиций не было обнаружено ни северо-западного пути, ни богатств сказочной Калифорнии, ни безопасных и надежных земель. Тйхий океан оставался открытым морем, в котором первыми из неиберийцев начали плавать англичане91. Английский капитан Френсис Дрейк активно действовал в районе Панамского перешейка с 1570 года. В 1573 году, с помощью отряда беглых черных рабов (си-марронес) и объединившись с людьми французского капитана-протестанта. он с грузом серебра отправился к Номбре-де-Диос. Именно в этой экспедиции Дрейк, как за
Жемчужина Востока
323
• ••• •> и>ш*тия до него Бальбоа, увидел огромные просторы • •<.оксана и «обратился к Всемогущему ГЬсподу с мо-
....th продлить его дни и даровать ему возможность од-|> < <1.1 переплыть на английском корабле это море»92.
I । о мечта исполнилась через несколько лет в знамени- путешествии, которое ясно показало, что испанцы не ....<<бны по-настоящему контролировать ни север, ни юг 1п><-1 о океана. Как заметил вице-король Перу двумя деся-। н << < ними позже, «вся оборона Индий от врагов заключа-»• шшь в том. что враги почти ничего не знают о них; а <*« в тех естественных препятствиях, которые ставят но < ома земля и непогода, а не в силах, способных им про-। < । и< - гоять»93. Кораблей, на которых Дрейк вышел в конце Г» <' I года из Плимута, было пять; среди них — его собственный «I кликан». Экспедицию финансировал двор и отдельные частные вкладчики. К тому времени, как флотилия !>< пила Магелланова пролива, она сократилась до трех • vл। hi, и Дрейк переименовал свой корабль в «Золотую Олениху». В первую неделю сентября 1578 года они вошли в hixnii океан и стали медленно продвигаться вдоль берега.
111 шчале 1579 года Дрейк узнал, что из Потоси в Панаму пезут богатый груз серебра. В марте, севернее экватора, ин поравнялся с испанским судном и, не встретив никакого сопротивления, захватил его груз — 450 000 песо. Полини безнаказанность набегов и грабежей Дрейка в каждом крупном порту, начиная с Чили и севернее, просто поразила. Ктому времени, как Дрейк достиг Никарагуа, его ко-рлбль так отяжелел от награбленного, что было бы самонадеянным отправляться через океан без предварительно-। о ремонта. Поиски безопасной гавани завели его за бухту । ин -Франциско, в пещеру, находившуюся в двадцати восьми милях к северу, которая потом, возможно справедливо, пыла названа бухтой Дрейка. Т&м за тридцать шесть дней, необходимых для ремонта судна, командующий объявил и< < земли собственностью ее величества королевы. И нашил их Новый Альбион. Затем он пустился в путь через
324	Испания: дорога к империи
Тйхий океан, мимо Островов Пряностей, а потом, обогнув мыс Доброй Надежды, в Плимут, которого достиг в сентябре 1580 года. Дрейк был первым английским капитаном, совершившим кругосветное путешествие, проведя в море два года и шесть месяцев94.
Нападение Дрейка в 1579 году на корабль с сокровищами в Перу было первой акцией такого рода и послужило поводом для решения, принятого в 1581 году в Мадриде, — создать оборонительный флот. Обычно проходили годы, прежде чем принятые решения воплощались в жизнь. К счастью для Испании, Тйхий океан был далеко от Европы, и очень немногие суда имели возможность повторить авантюру Дрейка. К1588 году для обороны использовались пять маленьких галеонов95. Вслед за Дрейком в Южное море отправились Томас Кавендиш в 1587 году и Ричард Хокинс в 1593 году. Кавендиш, молодой английский дворянин, был первым иностранным мореплавателем, которому удалось захватить знаменитый манильский галеон. В 1587 году он с тремя кораблями вышел в Тйхий океан, напал на порт Пайта в Перу и по пути в Панаму захватил судно, от лоцмана которого узнал достаточно, чтобы рассчитать свои шансы на успех с манильским галеоном. В октябре Кавендиш был у южной оконечности полуострова Нижняя Калифорния и таким образом упустил манильский галеон «Нуэст-ра Сеньора де ла Эсперанса», который прошел вдоль берега в ноябре. Однако он сумел напасть на галеон «Санта-Анна». который после двух дней сопротивления и четырех попыток взятия на абордаж сдался Кавендишу 17 ноября. Кроме китайского шелка и других предметов роскоши, пираты захватили около 600 000 песо золотом, а также шелка. жемчуг и драгоценности. «Санта-Анна» была разграблена и сожжена, а ее несчастный капеллан повешен на рее. Потом англичане совершили кругосветное путешествие, повторив маршрут Дрейка. Собственный корабль Кавендиша «Дизайэр»* единственный благополучно вернулся в
* «Стремящийся» (англ.).
Жемчужина Востока
325
11 *шму । и сентябре 1588 года, сразу после разгрома испан-। »••>*! армады. Королева Елизавета, говорят, заметила. <> » ишун на сокровища: «Король испанский лает, но не ку-,	। 11ам нег дела до испанцев. Их корабли, груженные се-
I» Пром и золотом, в конце концов приплывают сюда». При пины । ке повторить свой «подвиг» через четыре годаКавен-inin погиб в море неподалеку от мыса 1Ърн.
( ргди уцелевших с судна «Санта-Анна» были лоцман-। юр । Vi алсц Себастиао Родригес Герменьо и баскский купец < «Тьн гьян Бискаино. человек с большим опытом торговли м«»ьду Манилой и Мексикой. Мы уже упоминали о нем, го-*юрн о Лионии. К тому же он сыграл важную роль в иссле-юн.шии береговой линии. В 1595 году Родригес Герменьо рпулся из Манилы на галеоне «Сан-Агустин», причалив в । ю । (б ре к берегу в шестидесяти пяти милях от границы меж-iv Калифорнией и Орегоном. Миновав бухту Дрейка и про-д< ипкая двигаться дальше, он обнаружил узкий залив, который назвал заливом Сан-Франциско96. Внезапный шторм разрушил галеон, и команде пришлось добираться назад, и Мексику, в лодке, без драгоценного груза.
11 следующем году Бискаино отправился в плавание из I (иной Испании с целью найти подходящую гавань на Тй-ч < и жсанском побережье, но вынужден был повернуть обратно после неудавшейся попытки основать поселение на берегу Нижней Калифорнии. Провал первой экспедиции не остановил Бискаино. и он продолжал настойчиво добивать-• и у правительства, чтобы оно подобрало подходящий для манильских галеонов порт на северном побережье. Разрешение на очередную попытку было дано в 1599 году, и в мае 1602 года Бискаино отправился из Акапулько с тремя судами. снаряженными правительством. Хотя участникам похода пришлось претерпеть многое, в том числе ветер, холод (они достигли крайней северной точки своего путешествия в январе 1603 года), смерть четверти команды от болезней, это плавание можно считать эпохальным, так как и ходе его было обследовано все побережье Калифорнии и игем пунктам Бискаино дал имена, которые они носят и по
326
Испания: дорога к империи
сей день. Залив Монтеррей, нанесенный им на карту и названный в честь тогдашнего вице-короля, показался Бис-каино столь привлекательным, что позднее именно там были предприняты попытки основать поселение. Более того, пришедшие на эти земли очень старались сохранить хорошие отношения с местными жителями, которые проявили себя дружелюбными и гостеприимными.
Монах ордена кармелитов Антонио де Ла Асенсьон, принявший участие в путешествии, вынес из него некоторые соображения относительно возможности распространения империи на Калифорнию97. Прежде всего, полагал он, следует основать поселение в Нижней Калифорнии и встать там гарнизоном из двухсот солдат, со сторожевой башней, потому что «когда имеешь дело с индейцами, доверять им нельзя, даже если они ведут себя дружелюбно». Поселение это должно не просто служить центром, из которого будет распространяться христианская религия, но также заниматься ввозом необходимых животных и выращиванием пшеницы. Из Новой Испании надо ввозить индейцев, чтобы местные жители перенимали их музыкальную культуру. Нужно отбирать молодых местных индейцев, чтобы обучать их испанскому языку, что облегчит обращение в христианство, которое будет тогда полностью под контролем короны. В то же время не следует допускать энкомьенды в каком бы то ни было варианте.
Бискаино продолжал играть главную роль в планах Испании в ТИхом океане, но не в Калифорнии, которая как раз интересовала его больше всего. А вместо этого его посылали разыскивать какие-то мифические острова и налаживать контакты с Японией. Т&ким образом, экспансия империи на северо-запад откладывалась более чем на столетие. В аудиенсию Мексики было сообщено в 1629 году, что в прибрежных областях никаких богатств нет, так как у местных жителей никто не видел золотых украшений; что найти удобную промежуточную гавань не есть насущная необходимость, так как всего лишь каких-нибудь не-
Жемчужина Востока	327
•	•• и.ни дней— и манильские суда оказываются в Новой н> нации; и что иностранцы не могли добраться до этих
•	• мн как они очень далеко от Азии и мыса Горн98. Ни->• >му даже не пришло в голову, что другие народы могут
। и к Чйхому океану с материка или если пересекут весь • . (н рн Американский континент. К 1630-м чиновники н> |н < гили верить в пролив Аниан и отказались поддер-«иtn.n t. дальнейшие инициативы в этом районе. Некото-11,11» |.1интересованность, впрочем, сохранилась, и одиночен занимались ловлей жемчуга, но северное побережье'fowl и н писана за мысом Мендосино оставалось неизведанной землей.
11 декабре 1552 года миссионер-иезуит Франсисско Ха-iiiu'p умер от лихорадки в одиночестве на острове Санпан. неднлеко от побережья Южного Китая. Хавиер, знатный ширянии из Наварры, проповедовал как священник пор-• Vi ал некого патроната. Он читал и писал по-португальски. •1'о| »мально его достижения на миссионерском поприще не  и носились к успехам испанской религиозной политики. • »днако. как и другие религиозные ордены того времени, нгзуиты не ограничивали своих членов определенной национальностью. и с самого начала Хавиер сотрудничал с ши'тильскими миссионерами, которые проповедовали в пределах патроната. Задолго до того, как на Тихом океане шишилась база испанских кораблей, испанские иезуиты начали насаждать здесь христианство, и почву для этого подготовили португальцы. Хавиер и двое испанцев основами н 1549 году в Японии иезуитскую миссию. Через сорок । ри года, когда в Нагасаки собрались тамошние иезуиты, • писалось, что пятеро испанцев удерживают все основные ши ты в ордене: из прочих восьми святых отцов четверо были португальцами, а четверо — итальянцами". Духовен-। гво добилось быстрых и значительных успехов: церковь в Пионии разрослась и в 1584 году объединяла приблизительно 150 000 прихожан100.
328
Испания: дорога к империи
С Южно-Китайским морем все обстояло не так просто. Испанцы обнаружили, что ислам пришел туда раньше их. Они были воспитаны в духе враждебности по отношению к «маврам» или морискам, знали о войнах с мусульманами в Африке. Все миссионеры в Азии, и в первую очередь сам Хавиер, ни на минуту не забывали об угрозе «полумесяца», проникшей в Средиземноморье и теперь распространявшейся через Индийский океан. Ислам все еще был сравнительно новой религией в Юго-Восточной Азии. Он был занесен сюда по торговым тропам арабскими и китайскими мусульманами и то лишь в некоторые ограниченные области. Мусульманские купцы в поисках пряностей принесли свою веру на Южные Филиппины и Молуккские острова. Основываясь на опыте пребывания на островах этого региона. Легаспи, например, полагал, что ислам не настолько глубоко укоренился, чтобы представлять серьезную опасность. Хотя многие местные жители теперь исповедовали ислам, особенно на Йоло. Минданао и Тёрнате, их религиозный культ не шел дальше обрезания и воздержания от употребления в пищу свинины. На Лусоне практически не было следов мусульманства. Легаспи вполне логично заключил, что почва благоприятна для насаждения христианской веры. Индейское население Филиппин, казалось, было готово принять новую культуру, принесенную белыми поселенцами. Изображения святых, фимиам, четки, пышные церемонии и красивые храмы — все это не так уж отличалось от культов индуизма и буддизма. Христианский бог также ассоциировался с властью, богатством и успехом тех. кто поклонялся ему, и местные жители были не настолько глупы, чтобы отказаться от возможности «получить свою долю»101.
Монахи испанских религиозных орденов прибыли на Филиппины вскоре после Легаспи: первыми, в 1565 году, — августинцы; за ними, в 1578 году, — францисканцы, в 1581 году, — иезуиты; и последними, в 1587 году. — доминиканцы. Многие разочаровались в миссионерской де-
Жемчужина Востока
329
>н< ut.nocTH в Америке и теперь с жаром бросились обра->Ц|| 11, н христианство жителей Азии. Мечтали, как мы уже и. >ни ни. о завоевании не только душ. но и территорий. Вы-|.|||||цийся ученый францисканец Бернардино де Саагун, >   отчаявшись насадить христианство в Новой Испании, •н.п низал убеждение, что теперь вся надежда — на Азию.
Mi к* кажется, ГЪсподь Бог открывает католической вере к <| ину в Китай. Я верю, что Церковь воцарится в этих государствах на долгие годы, ибо Новая Испания и Перу — вши. временная остановка на пути к их жителям»102. По-41 и мистическое стремление из Америки в Азию разделили еще несколько выдающихся миссионеров того поколении. и среди них — Лас Казас и первый архиепископ Мек-। ики Хуан де Сумаррага.
Европейцы, безусловно, были очарованы Азией. Монах-ннгугтинец Мартин де Рада приехал в Фукиен из Манилы, я в 1575 году опубликовал отчет о своем визите, который Хуин [Ънсалес использовал в своей «Истории Великого Китийского королевства», вышедшей в Риме в 1585 году. Кни-। а выдержала тридцать изданий на основных европейских клыках, и познакомила читателя с могущественным и за-। адочным Востоком. Испанские писатели не сомневались к том, что Китай следует уважать как развитую цивилизацию. Однако страх и преклонение у интеллектуально развитого испанского читателя вызвала, скорее, Япония. Успехи иезуитской миссии там способствовали росту интереса к । ювостям от иезуитов, которые публиковались в Испании. ('ам Филипп II в 1584 году предоставил аудиенцию группе молодых японских дворян-христиан, которых король во время их паломничества к папе пригласил посетить свое любимое детище — дворец-монастырь Эскориал. Казалось, вся Азия, с ее богатой и разнообразной культурой, открыта для католиков-миссионеров. В 1569 году португальский мо-। iax-доминиканец Гкспар да Крус, автор первой европейской книги о Китае, предположил, что освоение всего земного шара испанцами и португальцами означает, что пришло
330
Испания: дорога к империи
время для обращения всех народов, а следовательно, конец света не за горами. «Видны великие признаки конца света, и исполнится, наконец, сказанное в Святом Писании»103.
Обращение Азии в христианскую веру тормозили, однако. распри между самими религиозными орденами. Это долгая и поучительная история, и подробности не делают чести ни одной из вовлеченных в нее сторон. Невероятного успеха в Японии иезуиты достигли благодаря padroado, предоставленному португальской короной. Португальское духовенство опиралось в своей деятельности на цепь поселений. тянущуюся от 1Ъа до Малакки и Макао и заканчивающуюся в Нагасаки. Вдоль нее ежегодно следовал и торговый корабль с иезуитами на борту. Хотя другие религиозные ордены порой делали попытки нарушить португальско-иезуитскую монополию, Филипп всегда с уважением относился к делению Азии на португальскую и испанскую сферы влияния. Когда он умер, монахи нищенствующих орденов в 1599 году обратились к Филиппу III с просьбой о том. чтобы следующие миссии в Японию посылались из Манилы, а не из ГЬа и Макао. Папа Клемент VIII в 1600 году издал декрет о приоритете 1Ъа в этом смысле. Тккое решение вызвало возмущение среди монахов, особенно францисканцев. и недовольство не улеглось до тех пор. пока следующий папа в 1608 году не отменил декрет.
На Филиппинах христианские священники прежде всего наткнулись на языковой барьер. Местные жители говорили на огромном, сбивающем с толку множестве языков и диалектов104, чуть ли не на каждом острове был свой собственный. Из шести основных языков Лусона самым важным в Маниле был язык тагалогов. За несколькими исключениями священники из Испании не могли справиться с этой трудностью, хотя на бытовые темы многие со своими прихожанами общались. Отсутствие контакта между крошечным испаноговорящим населением Манилы и рассеянной по всем провинциям массой филиппинцев впоследствии привело к тому, что более чем через три столетия ис-
Жемчужина Востока
331
пинского господства меньше десяти процентов населения н НИМ) году умело говорить по-кастильски105. Притом боль-uhiii часть этих десяти процентов научилась испанскому । < > >и.ко в конце восемнадцатого века, когда реформы обра-iniiiiiiitH сделали его изучение обязательным.
; 1адача обращения местного населения в христианство tn । руднялась еще и тем, что очень немногие священники и । ышляли желание приезжать на острова из Европы. Дли-। г и । .ность путешествия из Испании в Манилу могла дости-। и 11. двух лет, к тому же велик был риск заболеть и умереть и нуги. Неудивительно, что многие священники, направ-чпись сначала на Филиппины, так и не добравшись до них, • педали в Новой Испании. Невзирая на все препятствия, । in островах крестили ежегодно сотни тысяч филиппинцев. < коро, к началу семнадцатого века, Филиппины были пГн.индены католическими.
Здесь, на тихоокеанских островах, церковь столкнулась почти с теми же самыми проблемами, что и в Америке, и решить их было ничуть не легче. К 1620-м годам видные  ншценнослужители почти отчаялись, так как успехи мис-। hoi (еров казались весьма скромными. Действительно, «качество» католицизма никогда не достигало уровня, на ко-юрый надеялось духовенство, но, с другой стороны, количество местных жителей, выбравших для себя христиан-• тио, превышало полмиллиона человек. К концу испанского колониального правления на островах можно было ветренеть христианство двух родов106: религию испанского духовенства и незначительного числа колонистов испанско-и» происхождения; и «народный католицизм» тех. кто рез-101 отличался от предыдущих категорий как по расовой принадлежности, так и по языку. Испанское духовенство очень сожалело о таком расслоении, но у филиппинцев были основания радоваться во всяком случае культурным последствиям. Иберийский католицизм дал им много яркого и нового, того, чего не было в их традиционных религиях. Кроме того, благодаря ему, они включились в более широ
332
Испания: дорога к империи
кую социальную и экономическую жизнь. Брат Доминго де Наваррете в семнадцатом веке писал, что «религиозное рвение. присущее жителям Кастилии, передалось мужчинам и женщинам Манилы. Они празднуют религиозные праздники, танцуют, играют на гитаре...»107. Католицизм укоренился среди жителей Лусона и других островов, и, напротив, совершенно не привился у других азиатских народов архипелага. Китайцы поощряли обращение в христианство, так как оно способствовало торговле, но когда в 1762 году британцы оккупировали Манилу, местные жители единодушно отказались от религии испанцев.
Церковь, возможно, была единственной процветавшей сферой испанского общества на островах. Ей принадлежали самые большие поместья (хотя доля ее территорий по отношению к общей площади возделываемых земель всегда была довольно мала), и в численном отношении именно она являлась наиболее важным фактором испанского присутствия. В 1722 году на островах насчитывалось более тысячи пятисот верующих—цифра, которая превышала общее количество испанцев108. Церковь сильно влияла на все аспекты жизни. Когда хотели, церковники всегда могли спровоцировать недовольство светской властью, если она им не нравилась. В 1719 году именно по их наущению толпа ворвалась во дворец губернатора Бустаманте и убила его-
Огромный океан, который омывал берега Новой Испании и Перу с одной стороны и Молуккских островов и Филиппин с другой, был объявлен Испанией в шестнадцатом веке «испанским морем»10в. и испанские мореплаватели, безусловно, первыми стали плавать в его водах. Но сами размеры Тйхого океана обрекали на провал любую попытку объявить эти воды mare clausum, или «закрытым морем», морем только для одной нации. Испанцы и португальцы воспринимали этот факт как преимущество и пользовались им, в отличие от японской и китайской цивилизаций. Они
Жемчужина Востока
333
гнали активны и неутомимы в долгих плаваниях, и в этом смысле с ними не могли соперничать ни азиаты, ни прочие • иропейцы. Естественные тяготы океанских путешествий, особенно ужасные штормы, также останавливали тех, кто мог бы попытаться нарушить монополию испанцев. Но такое счастливое положение вещей длилось всего лишь пол-। । < >летия. Смелость англичан и решимость голландцев скоро обнаружили слабость притязаний Испании на практически бесконечное пространство, которое она не в состоянии была контролировать и которое позже стало полем деятельности для таких путешественников, как Кук и Бугенвилль. Кругосветные путешествия Маласпины в 1790 году уже не могли вернуть Испании главную роль в мировой эволюции, которую эта страна с неотразимым и наивным оптимизмом считала только своей заслугой.
Глава 6
ГРАНИЦА
Все говорят, что нет человека, который не привез бы своих жену и детей в эту страну. чтобы вырвать их из нужды и бедности в Испании, ибо любой плохой день здесь стоит больше, чем любой хороший в Кастилии.
Алонсо Эрохо из Новой Гранады (1583)1
Расширение горизонтов в имперский период предоставляло испанцам почти бесконечные возможности проявить себя. Они постоянно видели перед собой расстилающиеся новые земли, и главной составляющей их жизни была надежда на вольную жизнь2. Были значительные препятствия. такие как расстояния и климат, но многие оказались способны адаптироваться к этим трудностям и преодолеть их. Продвигаться вперед не всегда было легко, и это скоро поняли. Испанцам в Новом Свете удалось покончить с империями мексиканцев и инков, но они столкнулись с новым препятствием, которое в свое время представляло трудность и для местных империй. — незавоеваиные земли. Вот пример из истории Южной Америки: инки никогда не заходили южнее реки Био-Био в Чили, и испанцы, в свою очередь. не смогли справиться с неукротимыми арауканами, которые владели этими землями и яростно сопротивлялись всем чужим. Конкистадор Педро де Вальдивиа, назначен-
Бальбоа(1512)
Альма rpo (1525-1537)
Ордас (1531-1532) Эррера (1533-1534) Беналькасар(1533) Кесада (1536-1538)
Айолас (1536-1540) Федермаи( 1537-1538)
Бадильо (1538)
Гписало П исарро (1539— 1542)
Вальдивия (1540-1543)
Орельяна (1541)
Кабеса де Вака (1541—1542)
И рала (1543-1548)
Франсиско Писарро (1524-1527)
Франсиско Писарро (1531-1533)
336
Испания: дорога к империи
ный Писарро губернатором Чили, все же проник на юг и в 1541 году основал город Сантьяго на земле, которую назвал Новой Эстремадурой в честь своей родины. Но путь дальше был прегражден арауканами. которые схватили конкистадора во время очередной экспедиции в 1554 году и, говорят, подвергли его мучительной казни — вылили ему в горло расплавленное золото.
Земли, к которым рвались испанцы, осваивались также и женщинами3. Во-первых, местными женщинами. Подавляющее большинство приходивших сюда европейцев и африканцев были, разумеется, мужчинами, и они немедленно брали себе подруг-индеанок. Первые конкистадоры были рады найти в местных племенах подходящих им женщин, таких, например, как в Колумбии, которые, по их словам, имели «правильные черты лица, не слишком темную кожу и были грациозны, как никакие другие женщины в Новом Свете». С самого начала на европейцев произвела большое впечатление способность женщин Америки постоять за себя, что породило легенду об амазонках, которые упоминались в письмах Кортеса. Что до Тйхого океана, то Пигафетта утверждал, что слышал об острове Околоро, к юту от Явы, где жили одни женщины, готовые убить любого мужчину, который осмелился бы высадиться на их острове»4. К 1530-м годам в Боготу сообщали: «Мы слыхали о целом народе женщин, они живут отдельно от мужчин, и потому мы называем их амазонками»5. Историк Овьедо упоминает нескольких испанцев. которые утверждали, что слышали о таком, хотя один из конкистадоров, Нуньо Гусман, который беседовал с Овьедо в 1547 году, отзывался об этой легенде как о «чудовищной лжи», так как он сам бывал в тех краях и не видел ничего, что могло бы подтвердить ее.
Все без исключения летописцы рассказывают о героизме туземок, например о девочке из окрестностей Картахены. которая успела убить восьмерых членов высадившейся экспедиции, пока с ней не сладили, или о женщинах об
Граница
337
ласти Ураба, которые «шли на бой вместе со своими мужчинами». Без поддержки женщин новых земель жизнь захватчиков была бы невыносима. Кортес был в значительной степени обязан успехом своей экспедиции Марине, которую ему подарили вместе с девятнадцатью другими женщинами в ТЬуантепеке по пути в Мексику. У него на Кубе уже была жена, Каталина, и на Марине он не женился. Но она оказала ему неоценимую помощь как переводчица. И родила ему сыновей; позже она вышла замуж за энкомен-деро Хочимилько. «Без доньи Марины, — писал Бернал Диас, — мы бы никогда не поняли языка мексиканцев». Многие другие конкистадоры, и великие, и не столь известные. брали в жены и любовницы туземок, особенно из местной знати6. Соглашение Тласкалы с Кортесом, например, было скреплено браками испанцев с местными женщинами, которых перед этим окрестили, чтобы соблюсти формальность. Женщины из семьи Монтесумы тоже вышли замуж за испанских военных. Одним из самых значительных союзов такого рода, так как (подобно связи Марины с Кортесом) он наводил мост между европейцами и Новым Светом, была женитьба завоевателя Гкрсиласо де ла Веги в Куско на Изабелле, племяннице Атауальпы. Их сына, который зрелые годы провел в Испании, звали Инка ГЬрсиласо де ла Вега, и он был выдающимся историком своего родного народа.
Женщины, которые приезжали в Новый Свет из Испании, проявляли незаурядную смелость, учитывая то огромное расстояние, которое им приходилось для этого преодолевать: сначала из своих родных городов в Севилью, потом — опасное путешествие из Севильи через океан и наконец — длительные странствия уже на Американском континенте. Одна дама в письме из Мексики своему отцу в Испанию в 1574 году вспоминает тяготы пути и не советует ему приезжать: «Тк пишешь, что хочешь приехать сюда. Но морское путешествие столь ужасно, что я не рискую звать тебя, ведь на каждом шагу подстерегает болезнь;
338	Испания: дорога к империи
столько людей умерло на кораблях, на которых мы плыли, — выжил лишь каждый четвертый. Вальделомар (ее муж) на суше чувствует себя хорошо, но ужасно страдал в море; он и дети чуть не умерли, они до сих пор не оправились от пережитого»7. Нетрудно понять, почему еще более длительное плавание в Манилу останавливало мужчин и женщин от поездки в Азию.
Рассказы «из первых рук» дают лучшее представление о вкладе женщин в освоение Индий, чем отчет, написанный спустя двадцать лет Изабеллой де Туэвара. одной из тех женщин, которые участвовали в злосчастной экспедиции Педро Мендосы (глава 4, см. выше) к Рио де Ла-Плата в 1536 году. Он заслуживает пространного цитирования:
Когда наша экспедиция достигла Буэнос-Айреса, она насчитывала пятьсот человек, но продовольствия оставалось мало, и голод был такой, что за три месяца тысяча людей умерли. Мужчины так ослабели, что все тяготы легли на плечи бедных женщин — стирка одежды, уход за мужчинами, приготовление той скудной пищи, какую можно было приготовить, содержание лагеря в чистоте, караулы, поддерживание огня, срельба из арбалетов, когда нападали индейцы, и даже стрельба из пушки. Потом мужчины решили идти вверх по реке Парана, и женщины ставили паруса, управляли судами, измеряли глубину, вычерпывали воду, садились на весла, когда солдаты не могли больше грести, и еще подбадривали их. По правде говоря, женщин никто не заставлял все это делать. ТЪк добрались до города Асунсьон. И снова женщинам пришлось вернуться к обычным своим занятиям: стирать, латать, шить, убирать урожай без чьей-либо помогли, потому что солдаты долго выздоравливали и набирались сил".
Хотя колонисты с готовностью брали в жены местных женщин, они очень дорожили возможностью привезти на
Граница
339
। и unde земли испанок. Несколько женщин особенно выделя-Hiii я среди тех, кто принимал участие в третьем путеше-< । нии Колумба в Америку в 1497 году Одна из них, приехавшая на Эспаньолу в 1509 году, потом вышла замуж за Кор-। <-< а. В 1539 году новый епископ Куско озаботился созданием цивилизованного общества по испанскому образцу и I iai 1исал в правительство, прося прислать «воспитанных молодых девиц» «благородныхкровей» и «благонравных». Ноэто был тот самый момент— май 1539 года, когда Карл V решил «запретить одиноким женщинам приезжать в Индии, а ла мужним разрешить приезжать только с мужьями или, если их мужья уже там. с целью воссоединиться с ними»8.
Как правительство, так и духовенство стояли на страже морали, семейных ценностей и социальной стабильности, чему угрожало бесконтрольное перемещение мужчин и женщин. В 1541 году одиноким женщинам запретили приезжать в Америку, а в 1549 году женатым мужчинам запретили уезжать, кроме как в сопровождении жен или в короткие деловые поездки. Должно быть, правила эти соблюдались. так как есть много свидетельств тому, как испанцы старались обойти их. Длительные разлуки мужей, которые были в Америке, с женами, оставшимися на полуострове, стали явлением столь распространенным, что вызывали тревогу. В 1535 году мексиканский епископ сообщал, что на территории, вверенной ему. «без жен» живут не менее 482 испанцев‘°. Несмотря на запреты, в Новый Свет приезжали сотни одиноких женщин. Они значительно пополняли население колонии и давали возможность неприкаянным авантюристам осесть, создать семьи и поселения. Без женщин организованная и процветающая колониальная империя была бы невозможна. Жизнь в колониях никак нельзя было назвать легкой: многие женщины вскоре становились вдовами, и им снова приходилось выходить замуж. Некоторые приучались сами управлять своими поместьями и людьми. Другие сосредоточивали свои усилия на распространении своей веры на новых землях.
340
Испания: дорога к империи
У целого поколения мужчин-поселенцев принято было отправляться в Новый Свет в одиночку, чтобы устроиться и разбогатеть, а потом вызывать к себе жен. «Без жены я — несчастнейший человек на свете». — писал молодой поселенец из ГЬатемалы; «я не могу жить без тебя», — писал жене другой поселенец из Пуэблы11. Мужчины, которым удалось построить новую жизнь, обнаруживали, что им для приемлемого существования просто необходимы европейские женщины. «Здесь очень нужны такие женщины, как вы», — писал своим дочерям в Севилью поселенец из Лимы12 «Можешь себе представить, как могут жить здесь мужчины без жен», — писал мужчина из Санто-Доминго своей жене в 1583 году. Многие женщины, разумеется, ехали вслед за мужьями: «Тысяча соскучившихся жен прибыли к мужьям». — пишет испанец из порта Картахена (Новая Гранада) в 1587 году13.
Относительно количества женщин-эмигранток нет данных. которым можно было бы полностью доверять. Согласно официальным подсчетам, которые, как это признано, всегда преуменьшали количество прибывших, женщин было не более пяти процентов от общего числа эмигрантов из Севильи в Америку до 1519 года. К 1550-м они составляли одну шестую, а в 1560-х их количество резко выросло до трети зарегистрированных пассажиров. Невзирая на малочисленность, они участвовали в каждой стадии создания империи. Они, как и мужчины, могли считаться конкистадорами14. Женщины прибывали в Мексику с войсками Панфило Нарваэса, были с солдатами Кортеса, когда тот брал ТЬночтитлан. Они участвовали в экспедициях в Северную Америку, целью которых не всегда было создание мирных поселений. Многих женщин вспоминают именно как воинов. Пример из раннего периода — Мария Эстрада, которая вместе с другими испанцами вышла из столицы ацтеков в Печальную Ночь, а позже сражалась в Отумбе. У завоевателя Чили Вальдивии была соратница и товарищ по оружию Инес Суарес из Эстремадуры, которая отличилась при обороне города Сантьяго от индейцев в 1541 году.
Граница
341
< рс ди мужчин смертность была выше, чем среди жен-<нин. и последние иногда могли почти сравняться с мужчи-tiuMit п численности: в Лиме в 1610 году европейское насе-(•нис состояло из 5500 мужчин и 4400 женщин. Их вклад и колониальную экономику нельзя преуменьшать. Конечно, люди писали иногда на родину, что в Индиях можно заработать легкие деньги, но, по крайней мере в некоторых hOjiikтих. чтобы заработать, надо было приложить много । i ироний. Одна женщина из Мехико сообщает сестре в < гнилью в 1572 году, что «деньги здесь можно заработать липп> упорным трудом, как и там. и жить здесь —совсем не штчс. чем там»15. Богатые женщины, испанки, часто гордились тем, что они — жены конкистадоров. «Я замужем за конкистадором и поселенцем, у которого здесь три города, и к — госпожа своим слугам. Бог благословил меня разделить его судьбу, он дал мне такого мужа, что в здешних ме-<-гах нет более счастливой в браке женщины». — писала одна дама из Новой Гранады домой в 1565 году16.
11ервое поколение испанских поселенцев в Новом Свете построило свои города на побережье как Карибского моря, гик и Тйхого океана. Это дало им необходимую среду для ныживания и торговли и позволило избежать конфликтов •• населением материковой части. Прошло около двух десятилетий. прежде чем европейцы вступили на землю неизвестной им ранее Северной Америки в поисках богатств. Земли на севере были большим соблазном: от тропических лесов Флориды до гор и долин за Новой Испанией. Первым испанцем, который проник туда, был Хуан Понсе де Леон. ()н достиг Флориды в 1513 году и умер в 1521 -м от ранения при неудачной попытке проникнуть на территорию, которой он уже дал ее европейское название. Настоящей экспансии не было до 1520-х, до двух ее основных волн — по направлению к Атлантике от Карибских островов и к северу Новой Испании от Мексики.
Самой поразительной из военных экспедиций раннего периода была та. которую возглавлял Панфило де Нарваэс.
342
Испания: дорога к империи
Он был послан губернатором Веласкесом с Кубы — арестовать Кортеса и потерял глаз в стычке. Именно он занял во Флориде пост, освобожденный Понсе де Леоном. Нарваэс в 1528 году отплыл с Кубы и пристал во Флориде, рядом с заливом Тампа. В его распоряжении находились четыреста человек и восемьдесят лошадей. В экспедиции, которая имела предписание «исследовать, завоевать и обосноваться» и, следовательно, включала в себя и женщин, был и второй руководитель, Альвар Нуньес Кабеса де Вака. Испанцы проникли на север Флориды, разграбив все по пути, после чего вынуждены были вернуться к Мексиканскому заливу, где Нарваэс и многие другие умерли, а около сотни выживших, и среди них Кабеса де Вака, переправились через залив и пробрались в глубь материка через Техас. Наконец в живых осталось только четыре человека: они переходили от племени к племени, работая на индейцев и выживая только хитростью. Проведя около десяти лет с индейскими племенами, Кабеса де Вака и трое его товарищей стали пробираться на запад, к Рио-Гранде.
В том же 1528 году, когда случилась экспедиция Нарваэса, Эрнандо Кортес уехал из Новой Испании домой и Совет по делам Индий предоставил управление этой областью Аудиенсии чиновникам под председательством Белтрана Нуньо де Гусмана. Гусман был юристом, прибыл в Новый Свет после падения Теночтитлана и спас (от испанского правления) провинцию Пануко. Здесь он создал себе имя, жестоко подавляя восстания индейцев; тысячи были проданы в рабство испанцам на Карибах. В качестве председателя аудиенсии он продолжал заниматься работорговлей, встречая яростное сопротивление со стороны многих колонистов и проклятия представителей духовенства, среди них Мотолиниа и вновь назначенных епископов Тласкалы (Гарсес) и Мексики (Сумаррага).
Не удовлетворившись выгодой, извлекаемой из режима, установленного им в Новой Испании, Гусман стянул людей к северным границам территории, которая стала известна
Граница
343
in 11овая ГЬлисия, в поисках баснословных богатств Острица Амазонок и Семи ГЬродов Сиболы. У него была поддержка значительного количества солдат и пятнадцати > |.1сяч помощников-индейцев. По пути на север через Мичоакан он продолжал свои жестокости на землях народов иурспеча и тараскан — захватил, замучил и убил, например. короля тарасканов. Это был один из самых диких и кровавых актов во всей истории завоеваний.
()днажды в марте 1536 года, когда люди Гусмана осмат-I »и вались на новых землях у реки Синалоа, они наткнулись ни бородатого загорелого белого человека, которого сопровождали толстый чернокожий и одиннадцать индейцев. .) । <» были Кабеса де Вака и его товарищ по несчастью: еще двое испанцев прибыли через пару дней. Рассказ их был д< >л гим и увлекательным: Кабеса де Вака поведал о том, как он жил «один среди индейцев и привык ходить голым, как < >ни». Гусман дал вновь прибывшим одежду, но, как говорил Кабеса де Вака, «некоторое время я не мог ничего носить и < нал только на земле».
У испанской империи вдруг появилась новая перспек-। ина — северный континент, который простирался от океана до океана, на который можно было проникнуть, который можно было оккупировать. Это были классические «новые территории», которые искушали испанцев.
Среди лучших солдат, которые пришли на север из Мексики, был Франсиско Васкес де Коронадо. Он сменил Гусмана на посту губернатора Новой ГЬлисии. В феврале 1540 года с официального благословения вице-короля Коронадо новел отряд из 260 поселенцев и 60 солдат на поиски легендарных Семи ГЬродов Сиболы— мифического поселения. рассказы о котором вдохновляли первопроходцев. II них вселяли надежду прошлогодние отзывы двух монахов, которые утверждали, что видели «издали» удивительный город—даже больше Мехико. У испанцев было огромное преимущество— в своих поисках богатств они могли опираться на опыт знаменитой экспедиции Кортеса, пред
344
Испания; дорога к империи
принятой двадцать лет назад. ТДк что отряд Коронадо отправился в путь, имея сотни лошадей, много оружия, собак. проводников и тысячу местных союзников.
Столь внушительное войско произвело большое впечатление на туземцев, именно тогда жители Северной Америки впервые увидели лошадей (лишь следующее поколение получило возможность обзавестись этими животными). Экспедиция оказалась совершенно бесполезной, так как Коронадо быстро понял, что у маленьких местных племен, обитавших в деревнях с глинобитными хижинами, нет золота и серебра, на которые надеялись европейцы. Напав и оккупировав поселения суни, а позднее и xonu, Коронадо отправил небольшую часть экспедиции на запад, и его посланцы добрались до края Большого Каньона и увидели великую реку Колорадо. А с основными силами Коронадо отправился в Пуэбло у реки Рио-Гранде, но, потребовав у аборигенов еды и одежды, встретил враждебную реакцию. Основную тяжесть контакта с испанцами принял на себя народ тиуа. именно у них испанцы чаще всего искали продовольствия. В одной из деревень индейцы отказались помогать испанцам — в результате тридцать жителей были убиты, а деревня сожжена. Через два года люди Коронадо напали и разрушили тринадцать из пятнадцати деревень тиуа в этом районе'7. Наконец в 1542 году, после многих неудач, отряд вернулся в Мехико, где Коронадо двенадцать лет спустя умер. Его путешествие в глубь Великих Равнин, где не нашли (по словам летописца) «ничего, кроме бизонов и неба»|8. и никаких золотых городов, отбило у колонистов Новой Испании всякое желание соваться снова на негостеприимные и пустынные северные земли.
Одновременно с экспедицией Коронадо на восток отправился Эрнандо де Сото, завоеватель, который вместе с Писарро участвовал в захвате Инки и теперь вновь искал приключений. В 1537 году он стал губернатором Кубы и был произведен в аделантадо Флориды. Следующие два года прошли в подготовке новой попытки добиться чего-нибудь
Граница
345
• ущественного на землях, где ие повезло Понсе де Леону и ) Нрваэсу. Сото пристал к западному берегу Флориды в зачине Тампа в 1539 году. У него было более шестисот человек, лошади и вполне достаточный запас продовольствия. К 1540 году люди Сото проникли в Джорджию и добрались до Каролины, но не обнаружили ничего такого, чем можно было бы оправдать такие усилия. В мае 1541 года они вышли к огромной реке Миссисипи, которую окрестили Эспи-рито Санто, форсировали ее и углубились в Арканзас и Техас. Наслушавшись рассказов о сказочных богатствах, они ио пути нападали на местных жителей и грабили их. В мае 1542 года Сото умер в дороге от лихорадки, и тело его было । >редано великой реке, которую он открыл. Его люди, количество которых теперь сократилось до трехсот, очень ослабели от нападений индейцев и зимой 1542 года начали строить лодки, а летом 1543 года отправились вниз по Миссисипи к проливу. Они были первыми европейцами, которые это проделали. -
Шаткое положение испанцев в северной оконечности 11овой Испании усугублялось враждебностью индейцев. I (аиболее решительные действия вылились в так называемую Микстонскую войну в районе Новой Галисии в 1541 и 1542 годах. Племена касканов вдохновляли движение тысяч индейцев, возникшее благодаря мистической вере в возвращение бога Ъгатола, который выгонит испанцев, покончит с христианской религией и вернет индейцев в золотой век. lire могли, индейцы жгли церкви и убивали священников. Ограниченный контингент войск, которым располагал вице-король Мендоса, не мог справиться с волнениями. Одно из подразделений, отправленное разобраться с индейцами, возглавлял конкистадор Педро де Альварадо. Однако он вынужден был отвести свои войска, а позже умер от ран, которые получил в этом походе. Наконец самому вице-королю лично пришлось заняться этой территорией. Он поступил мудро, воспользовавшись поддержкой союзников из племени науа. Его армия состояла из неболь-
346
Испания: дорога к империи
шого ядра — сто восемьдесят испанцев верхом, с артиллерией; основной же ее корпус — более десяти тысяч индейских союзников с их касиками19. Движение индейцев было подавлено, но испанцам пришлось признать, что есть границы землям, на которых они могут распоряжаться.
1543 год, как считалось, «завершил век конкистадоров в Северной Америке»20. Правители Кубы и Мексики очень хотели расширить контролируемые ими территории, ио интересы людей, которых они посылали, были сосредоточены исключительно на драгоценных металлах. Они не стремились обрабатывать плодородные земли или нести свои веру и культуру местному населению. Политика силы работала до определенного предела и то благодаря сотрудничеству с некоторыми индейскими племенами, враждовавшими с другими, но долгосрочного успеха не давала. Д ля развития империи требовались другие методы, если империя здесь вообще могла успешно развиваться.
Скромность завоеваний испанцев в Северной Америке до 1540-х годов компенсировалась обнаружением в том же десятилетии ослепительных богатств гораздо ближе к дому. Серебро нашли в Сакатекасе — северной части Новой Испании — в 1546 году и вскоре после того в других ближайших областях: гуанахато, Агуас Кальентес, Сан-Луис Потоси. Неожиданные богатства Новой Галисии привели к быстрому росту шахтерских поселений и притоку иммигрантов, нахлынувших в поисках легкой добычи. На этот раз пришедшие на эти земли стали здесь селиться, а не просто мародерствовать. По мере того как росло население области. граница неизведанных земель отодвигалась дальше к северу, и в 1560-х образовалась новая провинция Новая Бискайя. Она была так названа в честь родной провинции басков, которые первыми стали устраивать здесь шахты. Столица. Дуранго, была основана в 1563 году. Вновь обретенные богатства можно было сохранить, только активно обживаясь, то есть строя города, оборонительные сооруже-
Граница
347
пни, обеспечивая поселенцев продовольствием, призвав «риггианское духовенство. Испанское присутствие начини к > принимать более конкретные формы. Когда значи-н /и,но позже, в 1631 году, серебро нашли и севернее, в Пар-рн ic. граница продвижения переместилась за Новую Бис-н,1Й1<>.
Как бы там ни было, существовали неизбежные препят-< । ния, самым важным из которых являлись местные пле-м<-1 ia. Они никогда раньше не подчинялись племени науа и теперь решительно отказывались вписываться в испанскую систему организации труда. Несколько лет испанцы отражали нападения враждебно настроенных индейцев, которых стали называть чичимекалш независимо от того, к какому племени они принадлежали, после чего власти приняли такое же решение, какое было принято за полвека до того в Карибском мире: они стали ввозить рабочую силу извне. Индейцев с мирных территорий Мексики, на-11 ример из Тласкалы, привозили и селили на новых землях. В конце шестнадцатого столетия свободные индейцы составляли почти две трети общего числа шахтеров — семь тысяч пятьсот индейцев в Сакатекасе. Это была еще одна нажная стадия завоевания Нового Света.
Успех образования поселений в 1560-х годах совпал с активным участием короны в имперской политике. Новая политика Филиппа II, заключавшаяся в контроле развития заокеанской части империи, началась с финансирования экспедиции Легаспи в Тйхом океане. Король не пренебрегал и Атлантикой. В 1565 году он заключил исторический контракт с Менендесом де Авилесом. Это предприятие стало одним из важнейших, финансированных когда-либо короной в Новом Свете, и оно положило начало притязанием испанцев в Атлантике и Северной Америке.
Австрийский солдат и капитан Педро Менендес де Авилес, 1519 года рождения, обладал личным опытом действий н Карибском бассейне, участвовал в Сент-Квентинской кампании в 1557 году и провел некоторое время в тюрьме в
348
Испания: дорога к империи.
1563 году из-за конфликта с Торговой палатой. Он коман довал тремя флотилиями, отплывавшими в Америку в 1555, 1560 и 1562 годах. 20 марта 1565 года Авилес заключил контракт2' с правительством: он назначался аделантадо Флориды с правом пребывать гражданским и военным губернатором вышеуказанных территорий на два срока. Ему пожаловали титул маркиза, предоставили двадцать пять квадратных лиг земли в личное пользование и определенные торговые монополии. Взамен он должен был снарядить экспедицию из пятисот человек за свой счет и на свой страх и риск: с ними ему предстояло заселить Флориду, принести туда католичество, построить два города. Вскоре после заключения контракта король получил известие о том. что французская экспедиция гугенотов обосновалась во Флориде. Филипп II укрепил войска Менендеса еще тремястами королевскими солдатами и поторопил аделантадо. Впервые испанская корона посылала войска в Новый Свет, что
свидетельствовало о серьезности ситуации.
Кальвинистская верхушка Франции некоторое время поддерживала изыскания в Атлантике в надежде найти места для поселений в Новом Свете. Франция никогда не признавала притязаний Испании на Америку, якобы полученную ими в дар от папы, и французское правительство всегда поощряло своих граждан торговать и селиться там. В 1564 году экспедиция кальвинистов, ведомая Жаном Рибо, основала поселение на Атлантическом побережье Флориды, в устье реки Св. Иоанна, назвав его фортом Каролина. Правительство Филиппа П расценило оккупацию этих территорий своим главным врагом — Францией, тем более еретиками, как военные действия. В начале сентября 1565 года аделантадо и его люди высадились южнее, где основали город Сент-Августин. И незамедлительно двинулись к форту Каролина22.
Рибо и большинство взрослых мужчин как раз ушли из города, чтобы перехватить вновь прибывших. Испанцы, застав врасплох колонистов, убили всех мужчин («Мы пе-
Граница
349
1« pi-.шли горло ста тридцати двум», —позднее сообщал аде-••*н । идо), и захватили в плен пятьдесят человек женщин и •и к й. Затем Менендес догнал отряд Рибо. Тот сразу понял. 11 < н < (противление бесполезно. Менендес даже не пообещал f i| и >*1нить милосердие, когда французы предложили сдать- и Жизнь была сохранена только нескольким избранным. Гн1.|ц,1пинство, около 340 человек, уводили со связанными и* спиной руками и хладнокровно перерезали им горло. Из •и что количества помилованных пленников, сто пятьде-। иг -двести человек, некоторых выкупили, иных просто от-11 и "гили на свободу, а иных отправили на галеры. Это была ш-рвая настоящая схватка в Новом Свете между испанцами и колонистами из других европейских стран и самая кровавая. Кровопролитие сурово осудили во Франции. Французский посол в Мадриде, католик, выразил гневный протест Филиппу II. Однако жестокость достигла своей цели; после этого инцидента другие европейцы очень дол-। о не предпринимали попыток селиться в областях, которые испанцы считали своей собственностью. И все же это нс остановило распространения французов и англичан в ('сверной Америке и вдоль Атлантического побережья.
Основание Менендесом города и крепости Сент-Авгус-гин было одним из наиболее значительных событий столетия. Прежде испанцы, приходившие на эту землю. — от 11онсе де Леона, который и назвал ее Флоридой, до Кабеса де Вака и Эрнандо де Сото. — искали быстрого обогащения и не видели смысла оставаться там, где нельзя быстро разбогатеть. К середине века возобладала осторожность — надо было принимать меры не только опасаясь инсинуаций иностранцев, но и для того, чтобы охранять корабли с сокровищами, совершавшими свой путь через Атлантику с Кубы. Предпринятые ранее попытки основать подходящую базу провалились. Менендес же. у которого были амбициозные планы сделать присутствие испанцев в этом регионе надежным и устойчивым, успешно расположил на берегу несколько своих баз, таких как, например. Святая
350
Испания: дорога к империи
Елена. Он также надеялся наладить прямое наземное сообщение с испанскими серебряными шахтами в Новой Испании. Его мечтой было проторить межконтинентальный путь от Атлантики в Мексику и реализовать таким образом программу имперской экспансии23. После операции в форте Каролина Менендес уехал на Кубу, потом вернулся на следующий год и возобновил свои изыскания на побережье. Филипп П полностью его поддерживал и в 1566 году послал дополнительный отряд королевских солдат во Флориду, чтобы охранять поселения, основанные Менендесом. Король также возместил ему высокие затраты на Флориду и пожаловал титул губернатора Кубы. Поощрялся приезд колонистов из Испании. В 1570 году корона напрямую стала выплачивать жалование солдатам гарнизонов. Испанское присутствие теперь было признанным всеми неопровержимым фактом.
Препятствия к успешному освоению новых земель оставались значительными. Менендес, как и все первопроходцы. не отдавал себе отчета в том. сколь огромны расстояния в Америке. Более того, испанцы были очень малочисленны, и. чтобы выжить, естественно, искали себе союзников среди местных индейцев. Попытка найти modus vivendi*. позволяющий сосуществовать двум различным культурам, увенчалась здесь не большим успехом, чем<де бы то ни было еще. У аделантадо были добрые намерения, и он неоднократно подтверждал свое горячее желание спасти души индейцев. На практике же повторявшиеся инциденты, подобные разрушению форта в 1568 году индейцами, объединившимися с французскими мародерами, и убийству в 1571 году группы иезуитов в северной части Атлантического побережья, убедили Менендеса в том. что лишь истребление местного населения («огнем и мечом»), принесет мир и безопасность в испанские поселения. В 1573 году, вернувшись опять в Мадрид, он обратился к королю с просьбой
* Образ жизни (лат.).
Граница
351
г । >1 >«’ ить обращение индейцев в рабство, но Филипп от-ему. Последней большой услугой, которую оказал аде-«ini идо своему королю, было принятие им командования •||>М11Д<)й. готовой отправиться во Фландрию в 1574 году. I ще до отплытия флота в сентябре того же года Менендес \ мер по время эпидемии в Сантандере. Во Флориде поло-41 > । те становилась все хуже и хуже. Семья Менендеса здесь (11.1 (илась взять ситуацию под контроль, но ей это не уда-|>»ь. Индейцы непрерывно нападали. Очень скоро во Флориде ос талось лишь два испанских поселения — Сент-Ав-। v< тин и Святая Елена. Последняя была оставлена на вре-мн к 1576 году, а спустя десять лет оставлена насовсем.
Испанские экспедиции в Северную Америку, предпри-1П1 гые в середине шестнадцатого века, дали полезную, хотя и 11с очень четкую информацию о континенте и способство-iui.riH развитию картографии. Особенно важно было определить местоположение больших рек. С точки зрения европейцев, кое-чего они достигли. Однако для имперской жспансии сделано, пожалуй, было немного, — разве что испанцы познакомились с разбросанными по огромным пространствам индейскими племенами, необыкновенно свирепыми и враждебно настроенными к белым людям. I In роды северных территорий Новой Испании стояли за спои земли не на жизнь, а на смерть. Некий измученный переходом испанец в 1587 году писал: «...с того момента, ник я покинул Мексику, до самого Сакатекаса, я не отходил от лошади и не выпускал из рук оружия, а был вооружен с hoi до головы, так как местность кишит этими дьяволами чичимеками: по пути мне не встретилось ни одной деревни. и вода была только в восьми лигах, притом плохая и мало; мы спали на земле, хотя лежал снег, и каждую ночь ждали беды»34. В этой неспокойной стране испанцам, конечно. приходилось просить помощи у местных племен. Местные народы, такие как тарасканы и отоми например. были заинтересованы в расширении своих земель. На
352
Испания: дорога к империи
севере Новой Испании они с готовностью заключали союзы с испанцами против своих врагов. Они были хорошими во инами и незаменимыми как разведчики и переводчики2'' Индейцы завоевывали других индейцев и таким образом облегчали белым их задачу. Если пограничные территории продолжали существовать, то лишь благодаря поддержке, оказываемой индейцами испанцам.
Свидетельство огромных трудностей распространения империи в Северную Америку — случай с Нью-Мехико. В 1595 году Хуан де Оньяте, сын одного из богатейших граждан Новой Испании, представил на суд вице-короля предложение—заселить северные территории, известные в 1580-х как Нью-Мехико и граничившие с неосвоенными землями в районе реки Рио-Гранде. на тысячу миль дальше границы колонизованных испанцами земель. Кроме обещания отправиться туда с двумястами человек. Оньяте обещал взять с собой тысячу голов крупного рогатого скота и столько же овец, а также большое количество других животных и припасов26. Корона же должна была обеспечить присутствие духовенства и артиллерии и в благодарность сделать Оньяте губернатором и аделантадо. Обычные проволочки задержали осуществление проекта до января 1598 года, когда экспедиция наконец отправилась. Хотя в ней участвовало меньше испанцев, чем ожидалось, все-таки это было значительное предприятие. Оньяте располагал восьмьюдесятью тремя повозками и семью тысячами голов скота. В конце апреля южнее Рио-Гранде и следующего форта. Эль-Пасо, аделантадо принял участие в формальной церемонии провозглашения Нью-Мехико территорией Испании. У его небольшого отряда — всего-навсего сто тридцать человек, включая восемь францисканцев. — была наивная уверенность в том, что они обретут «новые миры, гораздо обширнее и лучше, чем Новая Испания». и достигнут как Тихого, так и Атлантического океана. Летом и осенью Оньяте повел отряд вокруг Пуэбло, принимая «почтительные приветствия» вождей и жителей дере-
Граница
353
«« hi. Истинная причина такого «почтения», как мы позже . видим. является хорошей иллюстрацией всяких недора-n Mi » । и й, сопровождавших попытки достижения испанцами имперского господства.
Но шикли проблемы с деревней Акома. небольшим по-• • 'k iiib’m. расположенным на «крыше» плоского холма, на н >.н 11 гс <жоло четырехсот футов над окружающей пустыней. 111 ши гически недоступная благодаря скалам, окружавшим • г. Акима была естественной цитаделью. Отряд Оньяте из । рпдцати двух человек добрался до подножия холма в декабре 1598 года. Жители Акомы проводили пришедших наверх, предложили им еду и питье. Когда же солдаты ста-'1н бсс| юремонно требовать у жителей деревни продоволь-< । пне. те отказали им, напали и убили дюжину испанцев. 11олучив весть об этом, Оньяте посоветовался со своими помощниками, и все сошлись на том, что «если индейцев не наказать, они разобьют нас с легкостью»27. В январе прошв жителей Акомы был послан отряд из семидесяти солдат. Блестяще спланировав операцию, испанцы вскарабкались по скалам на необитаемый участок плато, подняв । уда и две пушки. На следующий день солдаты напали на деревню и опустошили ее. Они убили около пятисот мужчин и трехсот женщин и детей и обратили в рабство около ннтисот уцелевших, отрубив всем оставшимся в живых взрослым мужчинам ступни28. В этой акции не погиб ни один испанец. Уцелевших детей отняли у родителей и отдали на попечение миссионеров, чтобы «спасти их души». Ракой жестокостью, впрочем, многого не добились, в том числе и расширения границ продвижения.
Оньяте был настойчив и, несмотря на неудачи, вкладывал и вкладывал средства в дальнейшие экспедиции, которые отправлялись с отдаленной базы Сан-ГДбриэль. В ок-। нбре 1604 года он повел отряд из трех дюжин испанцев на 1апад через земли хогиц испанцам в 1605 году удалось спуститься вниз по реке Колорадо и войти в Калифорнийский шлив. Это были годы, коща Бискаино с моря наносил на
354
Испания: дорога к империи
карту береговую линию Калифорнии. По возвращении Оньяте в Мехико-Сити вице-король отказался санкционировать дальнейшие экспедиции в те края, которые он назвал «никчемными землями». «Там ничего нет. — сказал вице-король, —кроме голых людей, обломков фальшивых кораллов и гальки»29. Несмотря на давление вице-короля, вынуждавшего оставить Нью-Мехико, в 1608 году корона приняла решение вернуть его к жизни, так как францисканцы сообщали о многочисленных обращениях, совершавшихся их стараниями в провинции. В 1609 году столица провинции была перенесена из Сан-Г&бриэля в Санта-Фе. В действительности вся идея с Нью-Мехико была ошибкой, результатом чрезмерно оптимистичного взгляда на расширение границ. «Пограничные земли» продолжали существовать почти исключительно благодаря существовавшим там миссиям. Оньяте вернулся в Испанию в 1621 году, по сути дела, не осуществив ни одного своего плана. Испанское присутствие на северной границе осталось весьма незначительным. В 1630 году крошечное поселение в Эль-Пасо, южнее Рио-Гранде, начало расти. На этих почти пустых землях несколько поселенцев выжили только потому, что на них работали индейцы.
Пуэбло было очень мирной общностью, с традициями гостеприимства по отношению к посторонним. Приход сюда испанцев и образование их поселений стали возможны только благодаря дружелюбному приему, оказанному вновь прибывшим. Испанцы ответили на их дружелюбие все тем же странным способом, каким Кортес в свое время ответил на прием, оказанный ему Монтесумой. Испанцы восприняли гостеприимство как готовность к подчинению. Судя по отчетам Оньяте о путешествии по берегам Рио-Гранде в 1599 году, у него не возникало никаких сомнений на этот счет. В одной деревне иэ пятисот домов «индейцы встретили его очень хорошо — маисом и индюшкой и выразили готовность к повиновению Его Величеству». Деревни суни «принимали нас прекрасно —угощали маисом, ле-
Граница
355
-<• । и к (। м и. бобами, кроличьим и заячьим мясом. Они очень 'Ч hi и । Hur люди, и все выразили готовность служить Его 11< хичсгтпу». Далее: «Племена выходили встретить нас ле-< к iniuiMit. осыпали нас и наших лошадей мукой в знак мира и лружбы. и все эти провинции, то есть все четыре, выра-ч1 'in । о тонкость служить Его Величеству, а с нами вели себя • I'H’iii. дружелюбно»30. Т&ким образом, в сознании испанцев । рииицы их земель совпадали с границами гостеприимства индейцев. Возможность «завоевания» не рассматривалась, uni как никогда не находилось достаточного количества шнаицев и оружия и в любом случае было бы невозможно \ держать земли, захваченные исключительно силой. Граница । фодвижения определялась, как показывали события, не способностью испанцев к завоеваниям, а доброй волей > UMI1X индейцев.
()пьяте извлекал выгоду из хорошего приема, который не |де получал, стремясь подчинить себе гостеприимных «П.1ИСП. Условия, на которых индейцы предоставляли свою поддержку, были переданы через двух мексиканцев-пере-41 >дчиков, сопровождавших Оньяте. Один из них перевел hi, что сказали вожди Пуэбло, нанауатль, адругой —с языка пауатль на испанский3'. Воспользовавшись таким крайне ненадежным способом общения, деревни Пуэбло, сами не отдавая себе в этом отчета, признали власть могуще-г гненной Испанской империи.
К первому десятилетию семнадцатого столетия оказа-'юеь, что усилия испанцев распространить свое присут-• гпие на Северо-Американский континент не имели большого успеха. Иммигранты из Испании предпочитали ехать и хорошо обустроенные центры в континентальной части К >жной Америки. Хоть там речь и не шла об экспансии, сла-0|.к- поселения, все еще существовавшие в Нью-Мехико и Флориде, каким-то образом ухитрялись выживать. Последующие сто тридцать лет после Менедеса де Авилеса и вплоть до основания в 1698 году Пенсаколы на берегу прошва Сент-Августин оставался единственным значитель
356	Испания: дорога к империи
ным испанским поселением во всей Флориде. Его единственность была еще одним подтверждением провала испанской политики в северных пограничных районах. В 1600 году форт насчитывал чуть более 500 жителей, хотя в 1700 году эта цифра возросла до 1400 — пик его населения за весь колониальный период. Вокруг форта обрабатывались земли, но больше ничего не могло привлекать сюда поселенцев. Испанцы не спешили здесь обосноваться. Белые мужчины женились на местных женщинах из племени тимукуан, а пищу они получали от соседней общины индейцев. Свободные контакты между общинами, таким образом, превратили форт в первый североамериканский «котел», где перемешивались разные расы32.
Опыт Флориды мог повлиять на одну из наиболее важных мер. когда-либо предпринятых Филиппом П в отношении заморской части империи, — его Декрет об открытиях и населении. Декрет, изданный 13 июля 1573 года, в какой-то степени отражал устремления Лас Казаса, который умер за семь лет до того, но чьи труды использовались при составлении текста документа*. Являясь плодом долгих размышлений, начавшихся по крайней мере пятью годами раньше, декрет твердо запретил дальнейшие завоевания в Америке и главными задачами признал проповедь христианской религии и защиту индейцев. Целью декрета было предотвратить новые бесполезные экспедиции и укрепить контроль над уже заселенными областями. Отныне Испания признавала существование пределов своего господства. границ своих американских владений. Пересекать эти границы были уполномочены только миссионеры, сопровождаемые в случае необходимости лишь небольшим военным контингентом, нужным для их защиты. В то же вре-
• Овандо, председатель комитета, занимавшегося подготовкой этого закона, располагал рукописями Лас Казаса. привезенными в Мадрид, и имел возможность изучить их33.
Граница
357
-in mi < । ному населению в пределах территорий, контролируемых испанцами, то есть тем, кто был известен как «мирные индейцы», в отличие от враждебно настроенных «во-нн< । ценных индейцев», гарантировались определенные мконные права и защита. Король применял на практике в Hutu >м Свете то, что уже опробовал в Старом. После битвы при Лепанто в 1571 году и последовавшего перемирия с । урками Филипп был склонен выбрать оборонительную, а не наступательную тактику в Западном Средиземноморье ". Политика в отношении средиземноморских границ > < и । опла, с одной стороны, в устройстве целой сети неболь-iitHx оборонительных гарнизонов, а с другой — в заключение мирных договоров с местными мусульманскими пра-ми । елями в Северной Африке. Сходную политику король намеревался проводить и в Новом Свете.
Вряд ли необходимо упоминать о том, что декрет мало повлиял на действительное положение американского коренного населения. Но его значение для других аспектов жизни развивающейся империи было основополагающим. Инна отказался официально одобрить закон, который игнорировал его право раздавать земли. Филипп II в отместку полностью взял под свой контроль церковь в Америке, । (к-давшись на протекторат. Он уже использовал ранее этот  ipriiii власти, когда получал в 1568 году формальное разрешение на деятельность иезуитов в Новом Свете. «Пограничные области» в Америке стали реальностью. Согласно закону, все шахты отходили короне. Одновременно король начал рассылать «вопросники» как в Кастилии, так и в Америке, собирая информацию по географии, культуре и экономике регионов, которыми он правил. В Кастилии первый пнеой вопросник был послан в 1574 году. В 1576 (см. гла-ку 4) подробный список из сорока девяти вопросов был ра-ки-лан всем чиновникам в Америке. Без соответствующих шконов и информации правительство империи не могло бы функционировать, и Филипп хотел быть хорошо информированным.
358
Испания: дорога к империи
Как и все законы до и после него, декрет 1573 года был довольно оптимистичен и не всегда учитывал реальное по ложение вещей. «Пограничные земли» были очень неопре делении — ни географически, ни политически. ТЬм испан скал культура пыталась договориться с чуждой ей индейской культурой, которая, надо сказать, проявляла значительную гибкость35. Испанцы оказали большое влияние на некоторые области Северной и Южной Америки, но им нигде не удалось укрепиться. Случаи Сент-Августина и Санта-Фе дают представление об удаленности, оторванности и слабости внешних границ империи. Испанские поселения имели лишь поверхностные связи со своими соседями — разбросанными индейскими племенами — и весьма спорадические контакты со своими соотечественниками. Вся область вокруг испанского поселения Санта-Фе оставалась неосвоенной испанцами почти сто лет.
Частично проблема заключалась в ограниченности ресурсов, доступных представителям королевского правительства. Пограничные области в Чили, например, невозможно было защитить только силами поселенцев, которые и так несли большие затраты в связи с арауканскими войнами. Правительство короля, то есть его представитель, вице-король, таким образом, вынужден был взвалить это бремя на свои плечи. Декрет Филиппа ясно давал понять, что оборона есть прямая обязанность только самих поселенцев , но для Чили королю пришлось сделать исключение; он подсчитал, что до 1594 года корона потратила на войну более четырех миллионов песо36. К началу семнадцатого столетия Чили стала исключительной областью: корона на свой счет содержала там войска (около двух тысяч солдат), чтобы защищать границы от местных жителей37. В Новой Испании налоги шли на береговую оборону, оставляя очень мало средств на экспедиции и исследования. Как неоднократно замечали вице-короли в семнадцатом веке, кроме солдат, сосредоточенных в портах Сан-Хуан де Улуа и Акапулько, не было в Новой Испании людей, способных отбить
Граница
359
• н.у иностранцев с моря. В такой ненадежной ситуации.  •• .шкладывал епископ вице-короля Хуан де Палафокс в и.»* । оду, предпочтительнее было не предпринимать ни-> >«ин попыток расширения территории на север: «Чтока-। •• п н индейцев, живущих за “мирными индейцами", то n itiic оставить их в покое, не дразнить и поддерживать с ними разумные контакты»38.
Действительно, только местные индейцы могли поддер-иннить существовавшую границу. Мирные индейцы стали основной линией обороны от так называемых воинственных индейцев. У испанцев не хватало человеческих ресур-. он для колонизации или продвижения вперед вооруженных сил, но это не мешало им контролировать уже освоенные территории. Вице-король Новой Испании Веласко оП ьяснил королю в октябре 1590 года, что за недостатком испанских солдат он бы обратился к «мирным индейцам» и ||<клк)льзовался их поддержкой против враждебно настроенных племен39. «Мирные индейцы» в свою очередь нуждались в периодической помощи испанских колонистов в । пабжении продовольствием, особенно маисом и говядиной. От этого плодотворного сотрудничества, казалось, ныигрывали обе стороны, и прежде всего оно гарантиро-пнло продолжение испанского присутствия.
Не успели испанцы начать обосновываться в Карибском морс, как другие европейские суда тоже появились в этом районе. Имеются отзывы французских торговцев, датированные 1503 годом, о берегах Бразилии. Чиновники рассматривали корабли французов как пиратские, и обращаться с ними можно было соответственно. Европейцы не признавали всеобъемлющих претензий испанцев на зем-ии Нового Света и считали, что тоже имеют право торго-нать. Самым важным было то. что их часто поддерживали правительства, которые смотрели на их деятельность не как на пиратство, а как на честное торговое соревнование, на соперничество между европейскими государствами и
360
Испания: дорога к империи
Испанией за возможность торговать с заморскими землями. Европейские торговцы и между собой расходились во мнениях, у кого какие права на торговлю, и тоже считали всех соперников пиратами. Тккое сочетание оживленной торговли и военной обстановки на море уже бывало в других частях света, в том числе в Средиземноморье и в Тйхом океане. В Карибском море оно представляло особенно серьезную угрозу безопасности нарождавшейся испанской империи.
Власти называли словом «пиратство» любое незаконное судоходство, но на самом деле было много категорий пиратов. Были каперы (у них имелись лицензии от своих правительств), контрабандисты, и к семнадцатому веку многие уже обосновались в американских водах и были известны как флибустьеры и букканеры (слова соответственно голландского и французского происхождения). Часто существовали громадные отличия между настоящими пиратами, занимавшимися исключительно грабежом, и незаконными торговцами, которые только хотели извлечь прибыль, но испанские власти не очень хорошо отличали одних от других. Деятельность иностранцев в Карибском море в первые десятилетия совпала с войнами в Европе: французы были особенно активны с 1500 до 1559 года, англичане — в последние десятилетия шестнадцатого века, а голландцы— с 1570-х до 1648 года.
Проблема усугубилась началом эпохи религиозных войн в Европе после 1560-х. Мореплаватели неиспанского происхождения, чьими главными мотивами были торговля и образование поселений, начали объяснять свои действия идеологическими причинами. Джон Хокинс, известный английский торговец, также не забывал приплетать идеологические мотивы. Испанское правительство стало придерживаться такой же тактики и приклеивало ярлык «еретик» ко всем иностранным торговцам, промышлявшим в зонах контроля Испании. Хотя понятие о собственности и не было уже новым, но после 1560 года оно вновь привлек-
Граница
361
»> к । ебс внимание в очень конфликтном контексте, так как нн । t pccbi государств и религий девальвировали его значение 1(еспособность Испании должным образом охранять ч<>рн империи была осознана в полной мере другими евро-in (»< ними силами, которые, не колеблясь, создали в коло-hihhiuii.lx водах обстановку, близкую к военной. Самыми • »1И111Лснными периодами в Атлантике, а также и в Кариб-• ком море считались месяцы с марта по июль и с августа пи ноябрь — время, когда не было штормов: с одной стороны. торговые суда находились в относительной безопасно-• । и, я с другой — штиль облегчал работу и грабителям. Из < н горожности, но прежде всего с целью контролировать не->«•1 ильную торговлю, испанское правительство официально < ограничило торговлю отдельными портами с каждой сто-I«ты Атлантики — обычно это была Севилья в Испании и ряд портов в Карибском море.
Французское судно совершило первое зафиксированное пиратское нападение в Карибском море в 1536 году у семерного берега Панамы40. В 1544 году французы захвати-IH порт Картахена. К 1550-м самыми известным француз-। ким капитаном в Карибском море был Франсуа Ле Клерк, илпестный как «Деревянная нога», который в 1544 году на месяц занял и оставил после себя в руинах город Сантьяго-де Куба. Другой капитан, гугенот Соре, в следующем году М1хватил Гйвану разрушил ее и перебил пленников. Житель : (спаиьолы сообщает в 1552 году, что «ко всем нашим белям появилась еще одна, самая большая. — соседство французов, которые ежедневно крадут у нас все. что мы имеем. Шесть месяцев назад они явились сюда и сожгли деревню, । начала ограбив ее. и мы целый месяц скитались бездомные, страдая от голода и болезней»41. «На всех берегах это-in острова нет ни одной деревни, которую не ограбили бы французы», —писал чиновник из Санто-Доминго в 1555 году44. С этого года начался наплыв в Атлантику и Карибское море несанкционированных судов, чья деятельность была больше пиратской, нежели торговой. Самый явный при
362
Испания: дорога к империи
мер — Джон Хокинс, чьи первые путешествия из Англии в 1562 и 1564 годах были продолжением деятельности его отца, то есть работорговли.
Защита морей и торговых судов не входила в обязанности испанского правительства. Довольно большой объем торговли в Атлантике был частным, и купцы часто предпочитали принимать меры предосторожности сами. С другой стороны, правительство получало доход от налогов на торговлю и от импорта драгоценных металлов. Поэтому оно содействовало оборонительным мерам, настаивая, например. на правиле, что суда не должны плавать поодиночке. С самого начала оно также тратило часть своего дохода от Америки на нужды обороны, расходы на которые peiynap-но росли в течение шестнадцатого столетия43. Учащались и нападения на корабли и прибрежные города. Не было возможности выделить эскадру на патрулирование морей, так что оборонительные меры сосредоточивались на возведении укреплений в прибрежных городах. Кроме того, с 1562 года власти в Севилье строго следили за соблюдением правила, чтобы торговые суда плавали вместе (с сопровождением). В то же самое время корона помогала финансировать постройку в Бильбао дюжины кораблей, чтобы создать новую армаду д ля патрулирования берегов как Атлантики, так и Карибских островов и сопровождения судов. Спущенная на воду в 1568 году армада более двенадцати лет играла значительную роль44, но явно была не способна обеспечить полную безопасность как на суше, так и на море.
К тому времени вопросы религии и дипломатические перемены в Европе стали серьезно влиять на безопасность в Атлантике. Западноевропейские правительства начали вкладывать значительные средства в предприятия идеологического характера. Член Королевского совета Франции, лидер кальвинистов Г&спар де Колиньи поддержал экспедицию Жана Рибо во Флориду. Английская королева Елизавета и члены ее совета способствовали деньгами второ-
Граница
363
му походу Джона Хокинса в 1564 году Игпа„ на Хокинса как на пирата, хотя его деятелм?*1 CM0T₽elffl могла считаться легальной торговлей я и °СТЬ’СК0₽ее' В своем четвертом и последнем плавании ® ПИратстш работорговлю и тоже одобренном королевой гавани Сан-Хуан де Улуа он подвергся напя п 568 вновь назначенного вице-короля и едва успм мой. в Англию, потеряв три четверти свои* корабля из шести. Этот инцидент положил начХЗ" НИИ мести испанцам. В период 1570-1577 ло тринадцати нелегальных и намеренно пи °° былоок0' „„неких зкснедицин в лнчанебылипростонеутомимывсвоейиееги в,£* Джон Оксенхэм с отрядом из пятидесяти W панамский перешеек посуху и в Южном моп₽	ПереСеК
панский корабль. Люди Оксенхэма были эахватилис‘ ранцами, совершившими такое; но впоследстаииушванда! захватили их и казнили.	испанцы
Самым главным и отчаянным врагом был Фпенсис Дрейк, чьи походы против Испании начались в i™ L (см. главу 5). Его нападения в 1585 году на оа и другие порты в Карибском море были не ^Т°'ДомиНГ° с кими выходками, а самыми настоящими кплп0СТ° •* войнами, финансируй™ самой
I (осле краткого двухнедельного визита в Пн™
„в ^бгодаДрейкотнрав^сясаекадро, ,<у. ага была самая мощная морская сила в водах: двадцать «ва корабля с двумя	™
м„челоВ«набоТО.сдвенаДцатыорота™со^еГ^ Доминго был разграблен и принужден зап^^Г Картахена - занята и удерживалась шесть НР	*Т”'
некоторое замешательство среди английских koXZ „<> делать дальше, так как от -серебряного, 4,.™ "“ ™-,-тупало никаких новостей. Наконец Дрейк pJm™«Z , аться захватить Пзиз.г., :-,ж: воФлорнХ,^*™ потрудившись напасть на йвавуавместо
364
Испания: дорога к империи
форт Сент-Августин. Англичане не получили никакой выгоды или очень незначительную от этой знаменательной экспедиции, но зато она продемонстрировала полную уязвимость испанских колоний в Новом Свете. Чтобы поддержать свою репутацию, испанские власти публично держались с Дрейком как с пиратом, но на закрытых совещаниях в правительстве министры уделяли ему внимания не меньшее, чем какому-нибудь главе государства, особенно обсуждая, как бы его убить.
Набеги Дрейка на атлантические порты Испании вынудили беспомощное и задолжавшее правительство, опасавшееся утратить всякий контроль над Америкой, принять меры и перестраховаться46. В 1586 году Филипп II послал на Карибское побережье римского военного инженера Д жо-ванни Батиста Антонелли, которого пригласил в Испанию в 1559году. Антонелли остался в Испании и весьма деятельно служил короне. У испанцев было мало своих военных инженеров. они целиком зависели от специалистов из Италии (ситуация оставалась такой же и в восемнадцатом веке)47. Антонелли провел несколько лет в Индии и разработал схему оборонительных фортов для Пуэрто-Рико, Санто-Доминго, Флориды. Сан-Хуана де ла Улуа и Гаваны. На практике прошли десятилетия, прежде чем все это было сделано. Оборонительные сооружения защищали порты от нападений с моря, но не могли повлиять на иностранных пиратов, нападающих на суда. ТЪлько англичане в 1585-1603 годах48 снарядили около двухсот грабительских экспедиций в Карибское море. Пиратские <уда иногда налетали подобно целому рою пчел, набрасываясь на свою добычу, так что подвергшиеся нападению даже не успевали сообразить, что им делать. Губернатор Кубы сообщает, как в 1592 году совсем недалеко от Гаваны, «кроме четырнадцати кораблей у входа в порт у мыса Сан-Антонио, дежурят три судна и две шлюпки. Они находятся там день и ночь. Общее число больших судов, которые видели неподалеку, —
Граница
365
пока девятнадцать, считая четыре шлюпки. Подозреваю, •Iто они собрались здесь с грабительскими целями»49.
П ираты курсировали по всему Карибскому морю, безнаказанно грабя, но стараясь сами избежать ущерба, который подорвал бы их коммерцию. Конфликт в Европе также способствовал росту интервенции французского и голландского судостроения. Французы и голландцы использовали естественные соляные озера в западной оконечности полуострова Арайя в Венесуэле, между островом Ла-Маргарита и Куманой. У местных властей не было ни судов, ни людей, чтобы помешать им. Губернатор Куманы сообщает, что с 1600 по 1605 год около ста голландских судов в год открыто подходили к соляным ямам и свободно использовали их90. Против них была предпринята карательная экспедиция в ноябре 1605 года: разгромили двадцать голландских кораблей с солью. Хотя контрабанда соли приостановилась на десятилетие, голландцы продолжали посылать свои партии на материк и к 1616 году про*шо обосновались па реке Эссекибо, где образовали ядро колонии ГЬиана.
Незаконная деятельность иностранных судов не ограничивалась Карибским морем, она велась вдоль всех берегов Атлантического и Тйхого океанов. Между 1575 и 1742 годами по крайней мере двадцать пять иностранных пиратских экспедиций оставили ощутимый след на тихоокеанских берегах81 . Хотя до Тихого океана, по причине относительной удаленности, довольно трудно было добраться, он тоже был весьма привлекателен для пиратов, так как серебро из Потоси обычно везли по земле на побережье, в Арику, а затем морем переправляли в Кальяо, откуда, с военным сопровождением, доставляли на Панамский перешеек. Набег Дрейка на Перу в 1579 году был первым набегом такого рода; за ним в Южное Море последовали, как мы уже знаем. "ТЪмас Кавендиш в 1587 году и Ричард Хокинс в 1593 году. Хокинсу повезло меньше, чем Кавендишу. В начале 1594 года он вошел в Южное Море всего лишь с одним кораблем, но ему удалось, совершив удачные нападения, захватить другие
366
Испания: дорога к империи
суда в портах Вальпараисо и Вальдивиа. В июне в схватке в Южном Море с оборонительной эскадрой, он был схвачен, а его судно «Дейнти» («Dainty»*) было присоединено к испанскому флоту. Это был единственный успех испанцев за весь шестнадцатый век. Англичане не являлись в полном смысле слова внешней угрозой. Их действия в Тйхом океане вселяли в некоторую часть местного населения надежду на то, что англичане избавят их от испанцев, а некоторые даже полагали, что англичане — законные наследники инков, потому что слово «ingles»** якобы происходит от слова «inga»52. Столетием позже произошло восстание местных жителей в провинции Потоси — восставшие намеревались передать земли англичанам, если те придут,
С конца века вслед за английскими пиратами пришли голландские, экспедиции Оливье Ван Ноорта (1600) и Йо-риса Ван Спилбергена (1614-1615). Действия четырех кораблей Ван Ноорта в Тйхом океане финансировались тремя роттердамскими купцами53. ГЬлландцы надеялись заложить основу для регулярной торговли (а не просто награбить золота) и с помощью местных жителей, враждебно настроенных к испанцам, выбрать надежное место для поселения. Ван Ноорт не достиг ни того, ни другого, его суда пострадали от непогоды, он потерял много людей, но снискал славу первого голландца, совершившего кругосветное путешествие. Спилберген отплыл из ГЬлландии с шестью хорошо вооруженными судами в 1614 году и встретил первую серьезную попытку обороны со стороны испанцев. В июле 1615 года вице-король Перу собрал даа галеона и пять торговых судов, чтобы выгнать вторгшихся, но голландцы очень скоро выпроводили их из Каньете, при этом пятьсот человек было убито или утоплено54. Подобно Ван Ноорту, Спилберген по существу добился очень мало, но его военные успехи и надежда на дальнейшую торговлю и благосо-
* Dainty — изящный, грациозный (англ.).
** Англичанин (англ.).
Граница
367
। । < »<11 ие поддерживали у голландцев интерес к Тйхому океану Но окончании двенадцатилетнего перемирия с Испанией в 1623 году голландцы послали мощный флот из одиннадцати военных кораблей под командованием адмирала Жака Л'Эрмита с 1640 человек и 294 пушками, чтобы он, обогнув мыс 1Ърн, перехватил либо караван с перуанским । <-ребром, либо манильский галеон55. Это была самая крупна» военная сила, которая когда-либо появлялась в Южном море, но хотя она и причинила значительный ущерб нескольким портам, экспедиции не удалось добыть ничего ценного, и она вернулась домой через Тйхий океан, мимо мыса Доброй Надежды, и лишь остатки ее достигли ГЬллан-дии в 1626 году.
11редыдущие попытки защитить Карибское море завершились в 1636 году образованием Наветренной эскадры (armada de Barlovento*). которая теоретически должна была финансироваться на пошлину от торговли в Новой Испании. а базироваться в Веракрусе. Предназначение армады оставалось довольно неясным, использовалась она чаще для сопровождения ежегодно курсировавших через Атлантику судов, чем в своей изначальной роли защитницы морей в Америке. В середине семнадцатого столетия она прекратила свое существование как единая эскадра, но в 1665 году была собрана снова после удачного нападения британцев и французов на берега Карибского моря. У Перу, из-за огромной длины береговой линии, было еще меньше шансов на успешную оборону. Вторжения иностранцев редко представляли серьезную угрозу прибрежным землям, но и отследить и контролировать их тоже было невозможно. Вице-король в 1600 году сообщает, что «невозможно защищать Кальяо и одновременно освобождать берег от пиратов — либо то, либо другое, и даже если бы это удалось, то что могут четыре корабля?» В следующем году некий чиновник жаловался, что Лима «не защищена ничем, кроме
Barlovento — наветренная сторона (осп.).
368
Испания: дорога к империи
своей репутации»56. В действительности испанцы не были способны оказать сколько-нибудь действенное сопротивление нападениям с моря, но могли сплотить гражданское население, в основном невооруженных чернокожих и мулатов* 57, против вторгавшихся на их земли иностранцев.
Угроза иностранных пиратов имела, несмотря ни на что, две значительные выгоды для Испании. Во-первых, она обнаружила непродуманность организации торговли и побудила испанские власти принять оборонительные меры и создать систему регулярных флотилий.
Во-вторых, своей настойчивой незаконной деятельностью — кроме, конечно, открытых военных акций — иностранные торговцы помогали как-то упорядочить торговлю в данном регионе. Например, мы знаем, что некий капитан Флери из Дьеппа между 1618 и 1620 годами торговал (невзирая на голландских и английских конкурентов) в Атлантике и Карибском море, доставляя прибрежным общинам продовольствие, без которого они погибли бы от голода56.
ТЬкое положение дел было странным только для испанских поселений. Англичане в семнад цатом веке на Бермудах также зависели от иностранных судов, привозивших продовольствие. Ни одна европейская колония за пределами Европы не могла позволить себе ограничивать свою торговлю только своими собственными судами. Здравый смысл подсказывал: чтобы получать регулярное обеспечение, находясь так далеко от дома, а также иногда избегать налогов, которых требовала собственная страна, контрабанда должна была идти рука об руку с официальной торговлей59. Испанские чиновники на Карибах жаловались на торговую активность иностранцев и заявляли, что они разрушают колонии. Это было правдой лишь отчасти. Иностранные торговцы и контрабандисты помогли налаживанию в Ка-
* В Лиме конца семнадцатого века гражданская оборона могла рассчитывать на трех цветных жителей, приходившихся на каждого испанца.
Граница
369
рибском регионе нормальной системы торговли, тогда как < и раничения, налагаемые официальной системой, практически приговаривали колонии к экономическому краху430. Как и в других уголках своей огромной империи, Испания । к- имела средств должным образом регулировать коммерцию на территориях, на которые претендовала. Если бы не незаконная торговля, обеспечение многих пунктов, насеченных испанцами, было бы сорвано. По-своему иностранные торговцы помогали империи выжить.
Декрет 1573 года основывался на главной посылке: основная миссия империи — религиозная. В годы подготовки документа король прекрасно знал, что у Испании есть особый долг — защищать и распространять истинную веру. Он поддерживал программу реформ и обновления католической церкви, которую недавно предложил Триентский < обор. Король также знал об угрозе безопасности Испании со стороны ислама в Средиземноморье и со стороны про-гестансткой Реформации — в северной Европе. Учитывал он и активную миссионерскую деятельность в заморских частях империи. При Филиппе испанская корона стала играть ведущую роль в христианизации Нового Света, действуя через так называемый королевский патронат. Эта привилегия, почти уникальная* в истории церкви с тех пор, как она предоставила короне право назначать всех прела- ов, а также пользоваться доходами от церкви в Новом Свесе и вдохновила короля на прямое участие в религиозных делах. Между 1493 и 1800 годами корона финансировала отправку в Америку по крайней мере пятнадцати тысяч священнослужителей, из которых четверть отправилась в 11овую Испанию61.
Не все духовенство было испанским. Фламандские священники, которые выделялись среди тех двенадцати, что
* Португальская корона располагала сходной привилегией — патронатом (padroado).
370
Испания: дорога к империи
прибыли в Новую Испанию в 1524 году, были предшественниками длинной плеяды иностранных священников, прибывавших в колонии с жаром первооткрывателей, полных любопытства и готовых к самопожертвованию. У них не было особой приверженности именно Кастилии и ее культуре. Торибио де Мотолиниа в знаменитом письме от 1555 года, написанном Карлу V, просил императора прислать еще священнослужителей, особенно «монахов из Фландрии и Италии, истинных слуг Божиих*. Мендьета в своем отчете о деятельности первых францисканцев отдал должное французским, фламандским и итальянским священникам. которые прошли свое поприще в Мексике62. Как в Америке, так и в Азии религиозные ордены вовлекали в свои ряды наиболее талантливых католиков со всех уголков монархии и из-за границы. Многие из них оставили воспоминания, которые являются неоценимым источником для постижения взглядов и намерений священников-миссионеров того времени. Выдающийся пример — францисканский монах Алонсо де Бенавидес, португалец, родившийся в 1578 году на Азорских островах, который к 1598 году оказался в Новой Испании. Он принимал участие в освоении Нью-Мехико и вернулся в Мадрид в 1630 году. Там он опубликовал отчет о триумфальном входе христианской религии в Новый Свет. Примерно в то же время англичанин Томас Кейдж, доминиканский монах, пятнадцать лет провел в Гватемале как приходский священник, потом покинул свой пост и. вернувшись в 1637 году в Англию, издал первые откровенные записки, опубликованные иностранцем, о религиозной ситуации и социальных условиях в американских колониях.
С конца семнадцатого столетия, когда поток кастильского духовенства. прибывавшего из Испании, начал ослабевать, количество миссионеров других национальностей существенно увеличилось. Основная часть тех, кто служил иезуитам в этот период, приезжали из Италии и Центральной Европы63, как, например. Кино и Ньюман, о которых
Граница
371
। к mi. пойдет ниже. Среди двадцати шести иезуитов, от-|||||.пипих из Кадиса в 1730 году и прибывших в Гквану в <|>« п|К1ле 1731-го. были двое швейцарцев, один австриец, чдин немец и один священник из Моравии64. В последующих плаваниях также встречались представители этихна-ц| ini шльностей, а также были один сардинец и один венгр.
Денежные вложения и усилия не всегда окупались. Че-I нм сорок лет после прибытия нищенствующих миссионером свидетельства их успехов выглядели весьма сомнительно, Монахи утверждали, что окрестили сотни тысяч истопи желавших перейти в новую веру индейцев: нет недостатки но впечатляющей статистике, в накопленных отчетах. 11 действительности статус этих новообращенных не столь ш ен. Местные народы демонстрировали удивительную способность принимать внешние формы христианства, не । >с гавляя тем не менее своих собственных культурных притачек. Неудачи же усилий духовенства очень быстро при-п< |дили к изменению методов обращения. Уже в 1533 году в Мексике доминиканец Доминго де Бетансос высказывал мнение, что индейцы — существа неразумные и. следова-гсльно, не способны принять христианство. Духовенство начало открыто проводить агрессивную политику подав-нения. которая, по сути, мало чем отличалась от расовой дискриминации. В Мексике существовало негласное недомерив к людям со смешанной кровью; как метисов, так и мулатов старались лишить всякой возможности пользо-нпться равными с другими христианами правами. Францисканцы, которые всегда склонны были рассматривать американское коренное население как ущербное по самой « ноей природе, отвели им подчиненную роль при церкви. (’ ними обращались как с неразумными «детьми», нуждающимися в руководстве. «Они созданы быть учениками, а не учителями; прихожанами, а не пастырями», — говорил Мендьета65.
Десятилетия, последовавшие за падением ТЬночтитла-на. совпали с катастрофическим снижением численности
372
Испания: дорога к империи
местного населения. Духовенство чувствовало, что единственный способ держать под контролем разбросанные общины индейцев — собирать их вместе в христианские города. Примерно с 1538 года начали создаваться так называемые доктрины индейских деревень. Индейцев часто отрывали от их домов и силой заставляли переселяться в города, где они жили под присмотром монахов. Эксперимент продлился долго, более тридцати лет. но встретил сильную оппозицию почти со всех сторон. Индейцы, естественно, невзлюбили новые поселения: да и испанские поселенцы возражали против того, чтобы индейцев отрывали от среды, где они работали на них; многие священники критиковали своих собратьев за их тиранство.
Изменения в религиозной программе были центральным звеном в декрете Филиппа II от 1573 года, который значительно изменил природу миссионерской деятельности. С 1580-х «доктрины», так заботливо взлелеянные орденами, были заменены «приходами», подчинявшимися непосредственно епископу. На практике же. как и во всем остальном. изменения не внедрялись в жизнь еще почти полвека66. Францисканцы разоблачали новую политику, которую они восприняли как конец плодотворного периода насаждения Евангелия. С этого момента, в соответствии с принципами, изложенными в 1573 году, они должны были заниматься миссионерской деятельностью на северных границах Новой Испании. Этот период стал, может быть, самым героическим в истории ордена.
Францисканцы с успехом превратили миссии пограничных областей в орудие империи. На весь период до конца испанского присутствия в Северной Америке они «монополизировали миссии вдоль испанской границы от Калифорнии до Флориды»67. К 1629 году они основали пятьдесят церквей среди индейских племен в Нью-Мексико (пуэбло). В отчетах, которые францисканцы позже опубликовали для распространения в Европе, монахи заявляли, что обратили в христианство десятки тысяч местных жителей. Пер
Граница
373
ш.н францисканцы в том же 1573 году достигли берегов >|< |<>риды, где стали последователями иезуитов. В этом же > iii'ii i ни они основали значительное количество миссио-П1 р< них центров к северу от Сент-Августина, в теперешней К »ж ной Каролине. Они также преуспели в образовании цепочки миссий, тянувшейся в западном направлении от I пни (?уани до земель аппалачских индейцев. ТДкиеже «успе-чи» отмечались и в других уголках мировой империи, и кни-1И, опубликованные членами орденов в Мадриде, давали п«*.кипибочную картину неуклонного распространения хри- шанской веры.
11то представляла собой «миссия»? Даже в духовном кон-। гнете это слово имеет несколько различных значений. Это Пыл типичный продукт «Контрреформации» — движения, ко торое активизировалось в католической церкви с конца шестнадцатого столетия68. В Европе миссия означала временное посещение группы проповедников, призванное ак-। и визировать духовную жизнь в приходах. В Новом Свете миссия стала как раз постоянной единицей, которая, соб-г1 ценно, и являлась приходом в пограничных областях и обращалась главным образом к американскому местному населению, собранному в поселения городского типа, подобные прежним «доктринам». Это было очень типичное лдн пограничных областей учреждение, устанавливающее контакт с аборигенами и несущее им религию и культуру испанцев.
11о эту задачу испанцам одним было не решить. Чтобы inшадить связь с местными жителями, они прибегали к помощи союзников. Не было никого надежнее их старых друзей тласкаланов, благодаря которым в свое время завоевали Мексику. В 1590-х колония тласкаланов была перемеще-। la на северо-восточную границу и поселена в Сальтильо, где они помогали обучать местных жителей, а также служили живым примером возможности сотрудничества с европейцами69. ТДким образом, тласкаланы способствовали не только завоеванию Америки, но и ее обращению.
374
Испания: дорога к империи
Более того, монахи обычно были не так глупы, чтобы соваться одним на территории индейцев. Научившись на печальном опыте проповедников-идеалистов, которые ходили обращать туземцев без вооруженной охраны и в результате бывали убиты, теперь священники почти всегда появлялись в сопровождении солдат. В соответствии с эдиктом 1573 года дальнейшие завоевания запрещались, но признавалась необходимость военного присутствия на пограничных территориях. Миссионерская община была тщательно организованным поселением70, обычно составлявшим единое целое со зданием церкви в центре, окружавшими ее хижинами для совершения обрядов и жилищами индейцев. Обычно присутствовала и еще одна основная примета приграничных территорий — испанский город, который мог быть как крупным, вроде процветающего шахтерского поселения, так и мелким, вроде форта с пятьюдесятью солдатами.
Присутствие солдат и применение силы стали неотъемлемой чертой миссий. Солдаты служили более чем защитой. — они поддерживали порядок, преследовали беглецов и наказывали нарушителей. Благочестивое насилие весьма напоминало ранние методы обращения жителей Мексики и продолжало применяться против местного населения на всех уровнях, как в религиозных, так и в светских делах71. Принуждение, необходимость которого защищал Мендьета, когда писал о францисканцах, сопровождалось систематическим применением насилия как метода воспитания индейцев. У духовенства никогда не возникало сомнений в правомерности такой тактики. Порки стали нормальной практикой вразумления христиан местного происхождения и подавления их сопротивления. Хосе де Акоста в 1576 году подтверждал, что в Перу он видел, как священники «пинали ногами провинившихся индейцев и били их кулаками; если же провинившиеся слишком медленно отвечали на то, о чем их спрашивали, или признавались в какой-либо серьезной вине, тогда священники либо сами
Граница
375
ич пороли, либо приказывали выпороть до крови. Это ужасно но и говорю о правдивых, достоверных фактах»72.
11<-редача местному населению благой вести производили ». । ю европейским нормам —упор делался на восприятие < о слуха. Естественно, везде существенным препятствием и ।«и и лея язык. В массе своей иезуиты пытались освоить азы месгных языков. А францисканцы, наоборот, с середины nice। надцатого века держались только испанского и не использовали никакого другого языка. В Ныо-Мехико за весь семнадцатый век известен только один францисканец, ко-|орый мог разговаривать с индейцами на их родном наречии'1. В ГЬатемале духовенство все время старалось свести ил нет использование индейских языков и навязать местным жителям исключительно кастильский74.
Возможно, самым надежным оружием духовенства были практические знания. Заинтересованные тем, что могли предложить им священники, — новая культура, практические познания в сельском хозяйстве, более современные ci юсобы защиты от врага, — местные жители соглашались со трудничать с ними и помогали организовывать миссио-11грские центры. Поняв, что вновь пришедшие не представляют для них угрозы, многие племена шли им навстречу и оказывали гостеприимство. С этого момента деятельность миссионеров начинала полностью зависеть от доступности рабочей силы — главнейшего подспорья дела распространения христианства. Тфи главные перемены, все — имеющие фундаментальный характер, медленно, но верно нанизывались местным жителям.
Во-первых, их призывали жить вместе, как мы уже отмечали, в сообществах, созданных в целях обороны, где центром социальной жизни служила церковь. В сердце I (овой Испании и Перу эти церковные общины, первоначальноуправляемые францисканцами, продолжали называться доктринами, хотя к концу шестнадцатого столетия от этого названия отказались. Внедрившись на погранич
376
Испания: дорога к империи
ные земли Северной Америки, францисканцы принесли с собой и доктрину. Во-вторых, индейцев побуждали подчинять свои традиционные социальные, а также сексуальные обычаи и привычки диктату католической морали. Духовенство гордилось, что научило новообращенных жить и одеваться, «как христиане». Декрет 1573 года открыто утверждал. что индейцев следует научить «жить цивилизованно, носить одежду и обувь, употреблять в пищу хлеб, вино, растительное масло, пользоваться льняными и шелковыми тканями, держать лошадей и скот, владеть оружием и инструментами и всем, чем владеют испанцы, освоить ремесла»75. И наконец, их поощряли изменить свою пишу и способы работы. Местное население обычно производило ровно столько продуктов, сколько ему было необходимо для собственных нужд. Теперь священники рассчитывали на излишки, которые можно было продать на ближайших рынках испанцам и получить деньги для миссии. Новая система требовала дополнительных усилий от индейцев. и им это не нравилось. Это изменило их привычный ритм труда и досуга и очень быстро стало вызывать недовольство. Такое использование индейцев создало несколько серьезных проблем на пограничных территориях: соперничество между поселенцами и духовенством за рабочую силу76 — вопрос, который постоянно вызывал споры и вооруженные конфликты среди самих поселенцев.
Миссионерские поселения явно затронули лишь небольшую часть народов, населявших территории, на контроль которых претендовали испанцы. Но достижением было обращение даже немногих. Усердие францисканцев, которые впервые пришли во Флориду в 1573 году, было замечательным. К 1670-м они создали цепочку христианских поселений, протянувшуюся через всю северную часть региона, в основном в Аппалачах. Когда епископ Кубы совершил продолжительный десятимесячный визит на эти земли, он обнаружил, что индейцев христиан в миссиях насчитывается около тринадцати тысяч77. Ввиду явной враж-
Граница
377
цсПпшти большинства племен визиты наносились нечас-к> Миссионеры выработали продуманную стратегию, ос-iKiiuiiiiiyio на долгом опыте76. Монахи всегда приходили с чирами, особенно ценились инструменты из железа: это Пыли тактика, которая редко не срабатывала. Миссионеры дарили индейцам побрякушки, колокольчики, одежду, картинки, музыкальные инструменты, еду. Подарки служили не только для развлечения, они протягивали нить го-। ггприимства и обязывали проявлять дружелюбие. Миссионеры уделяли большое значение привлечению к себе детей и получению ими соответствующего воспитания, чтобы позже они помогли им завоевать взрослых. Некоторые племена искали союза с монахами, надеясь с их помощью обезопасить себя от других племен или даже от дру-। их испанцев, от солдат например. Кочевые народы, жившие на землях за границей, представляли собой постоянную угрозу для христианизированных деревень. В отчете I i.i деревень пуэбло в 1607 году сообщается, что «испанцы и христиане и мирные местные жители Нью-Мехико часто подвергаются нападениям со стороны индейцев апачей, которые разоряют и жгут их деревни, воруют их лошадей и наносят другой вред»79. В некоторых случаях местные вожди считали миссионеров священными персонами, знавшими то, что они сами не знали, особенно в вопросах ме-дицины. Монахи всегда приводили с собой европейских животных — собак, коз, лошадей, овец, что обещало изменить весь образ жизни индейцев.
И перемены имели место, причем такие, которые радикально изменили географию и экологию новых земель. Этой гсмой ученые только что начали заниматься вплотную.
Животные, привезенные европейцами, прижились в поной среде, на равнинах Нового Света. Сюда были ввезены все виды домашних животных и скота: от собак и лоша-дсй до цыплят, овец, свиней, коз и крупного рогатого скота. < )ни нужны были испанцам, чтобы воссоздать здесь при-нычную для них среду. Некоторые суда, пересекавшие Ат
378
Испания: дорога к империи
лантику, напоминали Ноев ковчег. «Мы привезли свиней, кур. собак, кошек, — свидетельствует пассажир корабля Колумба в 1493 году, — и они тут невероятно размножились». Некоторые животные совершили настоящую революцию в общественной и экономической жизни Америки. Любимое животное испанцев — свинья, впервые появившееся на Эспаньоле в 1493 году, к 1530-муже широко распространилась по Эспаньоле. Кубе, Мексике и Перу. Свиней легко было ввозить на кораблях из Испании, и усилия вполне окупались. В 1514 году губернатор Кубы Веласкес сообщает, что свиньи, которых он привез, размножились до нескольких тысяч80. Де Сото в 1539 году взял с собой тринадцать свиней во Флориду, а через три года, к моменту его смерти, у него было уже семьсот свиней.
Особенно хорошо размножался крупный рогатый скот: из Эспаньолы в 1518 году сообщали, что тридцать-сорок животных в диком состоянии через три-четыре года размножаются до трехсот. В Мексике они плодились прекрасно. Французский исследователь Шамплен рассказывал, что во время своей поездки туда в конце века он видел «огромные равнины, простирающиеся бесконечно и покрытые бесконечными стадами крупного рогатого скота»81. В 1619 году губернатор Буэнос-Айреса сообщал, что восемьдесят тысяч голов крупного рогатого скота можно забивать в окрестностях города, а веком позже один свидетель прикидывал, что скота в пампасах на юге около сорока восьми миллионов голов82. Труднее всего, разумеется, было перевозить через Атлантику лошадей, и значительное их количество умерло в пути. Первые лошади прибыли в Америку с Колумбом в 1493 году. Они размножались довольно медленно, но скоро стали незаменимы в любой деятельности испанцев, учитывая огромные расстояния Нового Света. Писарро привез первых лошадей в Перу в 1532 году, где они сыграли решающую роль в подчинении андских народов испанцам. В пампасах Рио де Ла-Платы лошади нашли для себя самую лучшую среду. Когда ис-
Граница
379
н.вккие поселенцы начали завоевание Буэнос-Айреса в I !»Н() году, они обнаружили, что их опередили орды диких 'нниадей. а спустя поколение лошади вТукумане, говорят, Iнаплодились так, что «вся земля была ими покрыта»83. I'динственным животным, которое плохо размножалось, пыли овцы, которые тоже прибыли с Колумбом в 1493 году фусливым, непривычным к тропическому климату овцам туго пришлось в Карибском мире, но в более благоприятных областях Новой Испании и в Андах они чув-< гновали себя неплохо.
Животные значительно изменили жизнь людей в колониях. До прихода белых людей науа в основном придерживались вегетарианской диеты. Наличие животных приучило многих к мясной пище. Появление лошадей также значительно изменило качество жизни индейцев. Перемены иногда происходили довольно медленно. В 1580-х в Куско местные жители в страхе разбегались, завидев лошадь. К 1580-м. однако, в районе Кито индейцы побогаче ездили на свои поля верхом и пахали на волах. В окрестностях Куско «многие научились ездить на лошадях и стрелять из положения верхом»84, В Северной Америке равнинные индейцы впервые стали использовать лошадей после 1600 года, одомашнив стада диких лошадей, которые к тому времени бродили по приграничным территориям к северу от Мексики. Апачи и навахо, которые со временем стали основ-11 ыми использующими лошадей племенами континента, не имели их. похоже, до 1630-х и 1680-х соответственно. Лошадь стала неотъемлемым атрибутом экономической и культурной жизни. Вот песня народа навахо, в которой говорится о лошади:
Она—на внешней дуге радуги.
Солнечный луч у нее во рту вместо уздечки. Она кружит между людьми на земле. Сегодня она рядом со мной.
И мы с ней победим85.
380
Испания: дорога к империи
Впечатляющее распространение европейских животных было вызвано двумя простыми факторами80: обилие растительности в Новом Свете и полное отсутствие какой бы то ни было конкуренции со стороны прирученных индейцами травоядных животных. Кастильцы принесли на открытые пространства Нового Света форму жизни, которая поддерживала их собственную экономику столетиями, —скотоводство. Травоядным животным было позволено распространиться на огромных пространствах и занимать все большие и большие территории, поедая растительность на них. Этот тип экономики немедленно отразился на растительности. Он также потребовал другого принципа землеустройства, чтобы животные всегда имели то, в чем они нуждались. Это, естественно, повлекло за собой социальные и политические последствия. Индейские общины, которые сопротивлялись проникновению на их территории животных, поедавших их посевы и занимавших место, мешали новому способу хозяйствования. И с этим приходилось считаться.
Не только животноводство, но и другие формы европейской жизни были завезены в Новый Свет. Как мы уже знаем, европейцы привезли с собой собственные культуры, употребляемые в пишу, а также деревья и цветы; появились и сорняки, а также вредители, такие как корабельные крысы. Все они сопутствовали вторжению европейцев, являлись его неотъемлемой составной частью. Постепенно они изменяли среду колонизованного мира — шел процесс, получивший название «экологический империализм»87. Прежде всего, как мы уже знаем, европейцы принесли болезни. долгосрочным последствием которых явилось вымирание части индейского населения Нового Света и островов Тйхого океана.
Короче говоря, прибытие чужих изменило всю экологическую систему, в которой существовали индейские народы. В перспективе падение численности населения стало одной из самых ужасных черт при распространении испан-
Граница
381
нами христианской религии на новых землях. Испанцы приносили с собой инфекционные заболевания. В годы, предшествующие 1678-му88, миссионерская программа на юго-in к П1кс Соединенных Штатов сопровождалась сокращением коренного населения на девяносто процентов. К началу носе м надцатого столетия население пуэбло уменьшилось, по к райней мере наполовину, и большинство поселений опус-н,лия”. Эта трагедия, в свою очередь, имела большое влия-। inc на местную культуру, которая не могла дать населению удовлетворительного объяснения происходящего.
11о мере того как численность населения падала, уменьшались и ресурсы рабочей силы, и менялась не в лучшую сторону вся система землепользования. Притом, что внешние земли заселяли кочевые племена, сельское хозяйство помогало выжить. Энкомендерос брали под свой контроль земли, уговаривали индейских касиков продавать им фермы и деревни, а во многих случаях просто захватывали зем-мю и выгоняли с нее индейцев. Земли, принадлежавшие общинам, становились частными поместьями, ставились заборы. Менялись русла ручьев, и привычные индейские культуры, такие как маис и маниока, оказывались в загоне, уступая место пшенице, оливам, сахарному тростнику, винограду и всему тому, что могло понадобиться и принести доход белым. Испанские чиновники в Америке принимали активное участие в экспроприации местных жителей, а на приказы из Мадрида защищать индейцев просто не обращали внимания. Процесс этот начался очень скоро । юсле прибытия испанцев и приобретал самые разные формы и виды, которые все были тщательно изучены современными историками.
Внимательное изучение случая в Валье-дель-Мескиталь и Центральной Мексике дает представление о последствиях для окружающей среды Нового Света. К концу шестнадцатого столетия местное население здесь уменьшилось на девяносто процентов по сравнению с временами до контакта. К этому времени индейцы больше не владели землей.
382	Испания: дорога к империи
испанцы начали сажать и выращивать культуры, которые им были нужны: пшеницу, ячмень, виноград, груши, персики, яблоки, апельсины, финики, фиги и грецкие орехи90. Потом появились животные. К концу века почти две трети поверхности земли долины было отведено под пастбища91. Равнины превратились в голые пустыни, появилась эрозия почвы, стали гибнуть леса. Овцы, которых обычно разводили на асиендах. доминировали в пейзаже. Прежде плодородные земли превратились за колониальный период в пустыню.
Доблесть католических миссионеров, многие из которых потеряли на этом поприще жизнь, имеет немного параллелей в истории христианской церкви. Священники, однако. были не просто «поставщиками* веры. Опыт научил их, что для успешного насаждения веры требуются глубокие изменения в самих цивилизациях территорий, оказавшихся в составе империи. В целом миссионерская деятельность колониального периода должна, следовательно, рассматриваться как расширенная конфронтация европейской культуры и своеобразных культур неевропейского мира. Вначале возникавшие у миссионеров в Мексике сомнения в своей способности убедительно передать основные догматы веры скоро сменились пониманием, что образование для местного населения не менее важно, чем само евангельское послание. Образование принесло с собой, как всегда, необходимость дисциплины. А дисциплина для испанцев означала инквизицию.
Инквизиция пришла в Новый Свет не благодаря испанцам, так как ее роль ограничивалась проблемами ереси, которых, как считалось, не существовало среди примитивных индейцев. Однако так же, как когда-то Бартоломео де лас Казас предложил привлечь черных рабов к работам, чтобы спасти жизни индейцев, теперь он предложил привлечь Святую Палату, чтобы спасти их души. «Прошу Вас. — писал он кард иналу Сиснеросу в 1516 году, — прислать Святую Инквизицию на эти острова Америки»92. Кардинал не
Граница
383
видел нужды учреждать трибунал на нескольких малона-< < >н'11пых островах на краю Атлантики, но был озабочен миграцией обращенных и морисков в эти земли, поэтому  <н набрал половинчатое решение, дав нескольким епископам полномочия инквизиторов (к тому времени трое уже были назначены в Карибском бассейне). Соответственно первым полномочия инквизитора Америки получил епи-< коп 11уэрто-Рико в 1519 году.
Инквизитор скоро нашел себе работу, потому что пер-мос известное дело против якобы «лютеранина» в Новом ( псте было возбуждено уже в 1520 году. Королевский чиновник из Венесуэлы, где Вельзеры только что получили монопольный контракт, призвал Карла V «запретить всем । юмцам принимать участие в завоевании, так как было обнаружено, что в этих провинциях есть такие, кто разделяет убеждения еретика Мартина Лютера»93. В частности, был арестован некий Флеминг, и подробности его дела посла-। U.1 инквизитору в Пуэрто-Рико. Стоит напомнить, что в это время Лютерова ересь едва появилась и, более того, была совершенно неизвестна в Испании. Однако Лас Казас, чей .юркий взгляд мгновенно отмечал всякий беспорядок в любимой и хорошо изученной им Америке, был постоянно настороже. опасаясь ереси. «Немцы, которые поехали туда, — писал он в 1535 году, — все еретики и отродье этого дикого .«веря — Лютера»9*. Вообще-то, на первых порах у инквизиции в Америке было немного работы, она занималась разве что некоторыми иностранцами, да еще раздражала испанских поселенцев.
Вскоре после гибели развитых цивилизаций Анауака и Шуантинсуйю безжалостность Святой Палаты проявилась и полной мере. Брат Хуан де Сумаррага. францисканец, который стал первым епископом Мексики в 1530 году, был назначен инквизитором пятью годами позже и отличился как лютый враг ереси95. Его самой известной акцией были процесс против представителя индейской знати из ТЬско-ко Карлоса де Чичимекатеотля, завершившийся казнью
384
Испания: дорога к империи
последнего. Это был одно из самых жестоких, а также си мых несправедливых проявлений инквизиторской жесток* > сти, и епископ вполне заслужил упрек инквизиции в Йена нии, которая в 1540 году дала ему понять, что индейцев еле дует приводить к вере «более любовью, чем суровостью» и что казнь Карлоса была мерой глубоко неправильной. «Необог нованно проявлять такую суровость, чтобы испугать индей цев». Единственным положительным последствием этого инцидента было то. что инквизиция запретила возбуждение дел о ереси против индейцев — сходной практики она придерживалась в самой Испании по отношению к морискам. Вместо этого трибунал Нового Света в последующие годы посвятил себя главным образом уничтожению еврейских обращенных и репрессиям (в том числе и казням) тех иностранных моряков, которые попадали в его руки.
Несмотря на результаты дела Карлоса, индейцы всегда оставались главным пунктом повестки дня. Были в Америке священники, которые решили действовать на свой страх и риск, минуя официальную инквизицию и ее процедуры. Лас Казас сам провозгласил собственную инквизицию в своей епархии Чиапас в 1545 году. Если бы ей позволили функционировать, она полностью перевернула бы жизнь всех прихожан, как испанцев, так и индейцев. —несомненно. с леденящими кровь последствиями. Другим епископом, который провозгласил собственную инквизицию и, безусловно, достиг устрашающих результатов, был епископ Юкатана брат Диего де Ланда. В течение полувека духовенство Америки могло рассчитывать на помощь этих неофициальных «инквизиций», но все же возрастала необходимость в регулярном органе, который мог бы контролироваться из Испании. В конечном счете тот же комитет (Хунта Магна), который готовил королевский Декрет об открытиях. решил учредить два автономных трибунала Святой Инквизиции в Америке как часть общей реформы этого института во всей монархии. Был издан соответствующий декрет в 1569 году, и вскоре возникли трибуналы в
Граница
385
М> хико и Лиме, которые начали функционировать по загоним, принятым на полуострове.
11 I !И>9 году Кристобалю де Альборносу, канонику собо-। i.i и Куско, жившему в вице-королевстве Перу с 1565 года. Пыли поручено посещение приходов в районе города iya-Miiiii а - задача, в которой ему помогал Гуаман Пома де Айилп Изучив религиозные ритуалы индейцев, он заявил < >0 •идолопоклонничестве» —Ткки Онкой (в переводе с языки к гчуа — «одержимость танцем»), о существовании которою местным священникам было известно по крайней мере с 1565 года. На основе информации, предоставленной Альборносом и другими священниками, стало очевидно. что долгие годы горные районы Центрального Перу, с т и гром в городе Гуаманга, но простирающиеся с юга, от Пимы, до северной части провинции Арекипа, являлись прибежищем целого религиозного движения, бросающего вызов всей христианской религии и насаждавшемуся общественному строю.
('овладение во времени с движением сопротивления инков в горах Вилькабамба было чисто случайным, так как проповедники Лкки Онкой не признавали также и принципов религии инков. Согласно свидетельству местного священника.
...многие следовали за ними, и их убеждали не верить в Бога96 и в его заповеди, не поклоняться образам и крестам, не ходить в церкви, не исповедоваться священникам, но исповедоваться им. потому что они пришли проповедовать во имя уаки Тйтикака и уаки Тйауа-нако и многих других уак и что эти уаки свергли христианского бога и время его кончилось*.
* Духовенство, говоря на языке кечуа, употребляли для обозначения Бога испанское слово «Диос» (Dios), так как в кечуа не было эквивалента: так что для индейцев «Диос» был просто еще одним богом — богом христиан.
386
Испания: дорога к империи
Более того, бог христиан был немым богом. Это утверждение сразу же напоминает нам о требнике, который Атауальпа бросил на землю, потому что эта книга с ним не «заговорила». Проповедники Таки Онкой, чтобы продемонстрировать истинность своих утверждений, устанавливали христианский крест в домах индейцев и обращались к нему но он не говорил. С другой стороны, уаки, которые они приносили с собой, говорили с ними. «Смотрите, — призывали они, — он говорит с нами, он — наш бог, и мы должны поклоняться ему».
Объекты поклонения, уаки, были очень разнообразны: домашние и общие, малые и большие, они являлись неотъемлемой частью древней (а также и современной) перуанской религии, но это слово не имело точного значения. Жители Андов давали имя «уака» как предмету, так и духу, который присутствовал в этом предмете: оно наиболее часто относилось к камням, и очень важна была, например, их форма. Но уаками могли быть также и скалы, горные пики и реки. На берегах озера Тйтикака, в древнем храме Тйауа-нако, было настоящее изобилие уак, а на острове ТИтикака существовала уака доинкского периода — в виде скалы, имеющей форму полумесяца, которую в древние времена индейцы покрывали листами золота97.
ТЩси Онкой был отчасти пережитком некоторых аспектов доинкской религии в Андах. Основным его компонентом являлся таки, или баллада*98, — обычная примета общественных и праздничных собраний в доиспанские времена. ТЬки мог иметь различные формы, некоторые предполагали сектантский экстаз, похожий, например, на культ последователей Эль Махди в девятнадцатом веке в Судане. Очевидцы говорили, что верующие «пели в особой манере, которую они называли Т&ки Онкой», и что «некоторые пля-
• Барон определяет taki как «историческую песнь», так что я бы здесь выбрал английское слово ballad («баллада»), а не •песнопение» или «песня».
Граница
387
• t in. говоря, что у них в теле уака», «тряслись и катались по к-млс»’"'. Адепты верили, что
...псе уаки королевства, все те, которых христиане свергли и разрушили, теперь вернулись к жизни; все теперь проходили в воздухе в боевом порядке против бога ис панцев, чтобы победить его, и действительно, они его уже победили. А когда маркиз (Писарро] пришел на эту землю, бог победил уак и испанцы победили индейцев. I (о теперь мир перевернулся вверх ногами, и бог, и испанцы сброшены вниз, и все испанцы мертвы100.
Иезуиты нанесли ответный удар. В 1607 году священник церкви Св. Дамиана в Гуарочири Франсиско де Авила, ревностный католик, который говорил на языке кечуа, за-1И1ил, что он обнаружил ересь среди индейцев. Он был на-1ННЧСН в 1610 году «первым судьей идолопоклонников» в нице-королевстве и приступил к «расследованию» и «искоренению». С помощью иезуитов он начал систематическое расс ледование поклонения уакам в этом районе, «Расследование» в основе своей было «инквизицией», но без процедур традиционной испанской инквизиции; например, наказание, которое она назначала, было телесным (порка, или заключение), но смертных приговоров не выносилось. Анила заявил, что во время своей миссии он разрушил свыше восьмисот «неподвижных идолов» (скалы, например) и < вы I не двадцати меныпих идолов (уак)101. Он вел кампанию, на горая имитировала методы инквизиции вплоть до проведения большой церемонии, напоминающей аутодафе, в Лиме в декабре 1609 года в присутствии публики, вице-короля и сановников.
Последующие «искоренители» также помогали в кампании. которая была наиболее интенсивна на протяжении полувека, с 1610 по 1660 год102. Некоторые испанские писатели пытались понять и объяснить значение предметов, почитаемых жителями Андов, но, невзирая на это, их вы-
388
Испания: дорога к империи
отупления сводились к пользе применения насилия. Это было насилие не только в словесной форме, через проповеди, в которых почитаемые объекты проклинались как идолы, а туземные наставники — как чародеи. Это было также физическое насилие, при котором предметы культа ритуально сжигали, а подозреваемых в идолопоклонничестве публично пороли. По всей колониальной Америке священники систематически ритуально уничтожали элементы самобытной культуры, которой они не понимали, — «идолов. приношения, маски, и другие вещи подобного рода, которые индейцы использовали в своих языческих обрядах», как объяснял монах в Нью-Мехико103.
Ведущая роль священников в колонизации придавала им ни с чем не сравнимую значимость. Кроме больших ранчо, оживленных торговых портов и мест добычи полезных ископаемых, в колониях было очень мало испанских поселений. «Обслуживая» духовные нужды индейцев, миссионеры должны были постоянно поддерживать существенные составляющие испанской культуры, в особенности использование кастильского наречия и кастильских личных имен, уважение к нормам кастильской морали и ношение одежды. В то же самое время они пытались вводить и испанские социальные нормы, а также употребление в пищу хлеба и мяса. Определенная пища должна была сделаться доступной для туземцев великих равнин Северной Америки. которых отучали от их прежней кочевой жизни охотников. Неизбежным следствием явилось то, что некоторым миссионерам приходилось осуществлять свою миссию как практический бизнес, в котором средства производства были основным приоритетом. Католическая вера в Испанской империи также стала деловым предприятием.
Возможно, самым известным из всех свершений миссионеров в испанской империи стал эксперимент, проведенный орденом иезуитов в глубине Южной Америки с народом гуарани1<м. Начиная примерно с 1540 года, когда был
Граница
389
. и nonnii город Асунсьон, белые поселенцы начали продви-< .11 ).< » из Перу на территорию, орошаемую рекой Ла-Пла-। и (' 1585 года иезуиты были активны на этих землях и • ..in шали коллегию ордена в Асунсьоне. В те же самые годы .ни inn ire всех гуарани проповедовал францисканец Луис д« I юланьос, который создал первый словарь и первый мо->ш । пенник на их языке. Другой францисканец, Франсиско । <»1Н1ю, посвятил себя просвещению и обращению индейцев »uiKO. Затем в 1587 году пришли иезуиты: два испан-। них иезуита — из Перу, а португалец, ирландец и итальянец были среди четверых, которые пришли из Байи. Эти * и рные попытки были обречены на провал. И только через четверть века, в 1610 году, иезуиты создали свою первую * км гоянную миссионерскую базу в провинции Гуайра. Первыми были два итальянца, отец Мачета и отец Катальди-но, которые создали первую редукцию, резервацию индейцев, которая напоминала доктринас и в которую не было доступа посторонним105.
Вопреки сопротивлению местных испанских поселенцев, иезуиты добились в 1611 и 1618 годах декретов, которые давали им официальное разрешение основывать следующие редукции. Эксперимент имел огромный успех. К 1700-м в редукциях оказалось от восьмидесяти до ста двадцати тысяч гуарани. В то же самое время в провинции Ла Илата (в Буэнос-Айресе, который был вновь заселен в 1580 году, после того как поколение назад первая колония । к н ибла) было двести пятьдесят иезуитов, из которых одна четверть работала в редукциях. Тридцать миссий гуарани было локализовано в обширной области, простирающейся । > г реки Парагвай и далее, за реку Уругвай, по направлению к югу Атлантики. Эта зона стала известна как Парагвай. ц<> в действительности шла широкой полосой через материковую испанскую Южную Америку.
Это предприятие захватило воображение современников и продолжало возбуждать страсти спустя долгое время । юсле того, как прекратило существовать. Начав с принци
390	Испания: дорога к империи
па доктрин, формально применяемого в другом районе Америки, иезуиты организовали каждую общину в виде тщательно спроектированного лагеря, круглого по форме (из соображений обороны), общественная жизнь которого концентрировалась в церкви, помещенной в центре. Община была полностью экономически самостоятельной и хорошо вооруженной против постоянных нападений враждебных туземцев (в значительной степени — индейцев чако) и жителей пограничной полосы Бразилии, бандей-рантес*. Никаких контактов с европейцами не разрешалось. Очевидно утопический характер поселений, конечно, не был оригинален, потому что другие, такие как Лас Казас и епископ Мичоакана Васко де Кирога, также пытались действовать по сходным схемам. Разница в данном случае была в том. что у иезуитов схема работала и оставалась более или менее жизнеспособной в течение почти двух столетий.
Международный вклад в это очевидно «испанское» изобретение легко недооценить. Утопическая идея могла проникнуть по различным каналам, раз иезуиты приезжали изо всех уголков Европы. Как в случае с ранними нищенствующими францисканцами, всегда присутствовал нидерландский контингент. Группа бельгийских иезуитов пришла в редукции в 1616 году, затем другая в 1620-м, и еще одна в 1640 году. Эта последняя группа включала Франсуа дю Туа, первого историка иезуитов Парагвая. С конца семнадцатого столетия приток иезуитов из Центральной Европы сюда, как и на северную границу Новой Испании, был заметным. В 1691 году, когда Антониус Сепп. тирольский священник, приехал в Буэнос-Айрес, чтобы присоединиться к редукциям, у города гуарани было 698 300 коров, 44 200 быков, 11 400 телят. 240 000 овец, 28 200 лошадей, 45 600 кобыл.
• Бандейрантес — bandelrantes (порт.) — члены экспедиций, посылаемых с целью исследования новых земель или с карательными целями.
Граница
391
и нн) жеребят, 770 молодых кобыл, 700 молодых жеребят, н. 7( X) мулов. 8000 ослов. 150 жеребцов и 343 свиней106.
Коги целью иезуитов было обучение туземцев, они . i|»<•молись христианизировать культуру гуарани, изоли-|||>нн11 ее. ГЬрода гуарани, конечно, сосредоточившие в . < Ос лишь небольшую часть туземного населения этой об-•||к ги, образовали систему экономического производства, погорая привлекла внимание европейских писателей, ви-т.нших в ней идеалистическую модель коммунизма. Иезуиты, организованные в малые общности, такие как редукция или асьенда, как мы увидим, смогли так усовершенствовать экономику, что она позволяла эксплуатиро-iiiin. доступные Испанской империи ресурсы и в то же аремя поддерживать империю, сохраняя при этом соб-. । ценный характер и автономию. Эта автономия неизменно вызывала недовольство, особенно со стороны местных поселенцев в Асунсьоне.
Однако нас главным образом интересует роль иезуитов как жителей пограничной полосы в Парагвае. В сердце К )Ж1 ю-Американского континента не было сколько-нибудь шметного испанского присутствия. В самом начале суще-.' снования редукций охотившиеся за рабами и золотом бандой рантес из Бразилии (также называемые паулистас, по-। ому что многие приходили из Сан-Паулу) предпринимали икспедиции в глубь материка, которые приводили их на 1срритории, теоретически принадлежавшие Испании, но теперь ставшие частью объединенной испано-португальской империи. Единственным препятствием на их пути Пыли редукции иезуитов. Группы бандейрантес. состоявшие обычно из малого числа португальцев, поддерживаемых черными рабами и тысячами индейских союзников, нападали на миссии иезуитов, уводя или убивая живших в них индейцев. В 1629 году их первой большой экспедиции удалось полностью выгнать миссии из Гуайры; иезуиты пели индейцев длинным маршрутом — вверх по реке Парана на каноэ и сквозь леса. В 1636 году последовали даль-
392
Испания: дорога к империи
нейшие смертоносные атаки на редукции, причем мотивом было то, что легче поймать оседлого, чем кочевого туземца. Иезуиты в конце концов ответили, дав всем понять, что они будут самоотверженно защищать границы испанской Америки.
Хотя многие поселенцы возражали, священники начали вооружать и тренировать своих индейцев. Они получили официальное разрешение на ввоз оружия, и преподобные отцы стали военными инструкторами и командирами, обучая гуарани и обороняться и атаковать. Из индейцев, сделавшихся умелыми наездниками, сформировали боеспособную кавалерию, которая образовала ядро вооруженных сил. К середине семнадцатого века иезуиты обладали единственной настоящей армией во всей трансатлантической империи. К 1647 году, когда армия насчитывала семь тысяч вооруженных солдат, гуарани стали единственной силой обороны империи, защищая колонистов от враждебных индейцев, и копи Потоси — от португальской угрозы. В целом, между 1637 и 1745 годами, пока существовали редукции, армии гуарани по меньшей мере пятьдесят раз выходили на поле боя на стороне короля Испании107. В 1697 году вооруженный отряд, состоявший из двух тысяч человек, выбил французов из Буэнос-Айреса; в 1704 году войско из четырех тысяч, сопровождаемое лошадьми, скотом и резервом оружия, спустилось на баржах по реке Парана, чтобы защитить город от англичан; в 1724 году они выгнали португальцев из Монтевидео. Без поразительной отваги солдат гуарани испанцы могли бы не удержать власть в Южной Америке.
Подобно другим великим религиозным орденам, иезуиты внесли значительный вклад в экономику империи. Они из всех доступных ресурсов пытались извлекать средства к существованию и весьма в этом преуспели. Епископ Пуэбло Хуан де Палафокс который вступил в знаменитый конфликт с орденом в Новой Испании, был возмущен меркантильностью иезуитов. Он с раздражением докладывал папе
Граница
393
в 1647 году, что иезуиты в своих поместьях используют труд черных рабов, пасут сотни тысяч голов скота, управляют шестью крупными сахарными плантациями стоимостью миллион песо каждая, владеют обширными асьендами от четырех до шести лиг в поперечнике, фабриками, лавками и участвуют в торговле с Филиппинами108. Миссии иезуитов на северной границе Новой Испании, существовавшие с 1590-х. управлялись наподобие доходного экономического предприятия109. В долинах верховьев рек Синалоа и Сонора к середине семнадцатого века иезуиты основали тридцать пять миссий, которые включали в себя, согласно их подсчетам, тысячи новообращенных туземцев. На своих землях Они возделывали пшеницу и другие злаки, держали тысячи голов скота, служившего индейцам пищей, которую те ранее добывали охотой. Индейцев одновременно приобщали к христианству и отучали от их прежнего кочевого образа жизни. Иезуиты, таким образом, полностью изменяли экономику тех областей, где они проповедовали Евангелие. В середине семнадцатого века одним из крупнейших владельцев ранчо был отец Кино, который перегонял сотни голов скота из одной точки в другую и способствовал распространению выращивания пшеницы в долинах рек.
Огромные изменения, произведенные носителями католической веры в экосистемах Нового Света, можно проследить на примере обширных земельных владений, принадлежавших иезуитам вдоль побережья вице-королевства Перу110. Около 1700 года иезуиты, приехавшие не более тридцати лет назад, уже были среди богатейших землевладельцев в долинах Андов. Сначала асьенды иезуитов производили сахар, затем они отдали предпочтение виноградарству: как то. так и другое имело целью финансирование одиннадцати колледжей иезуитов в Перу. Виноделие вскоре стало наиболее доходным производством на побережье. хотя теоретически индейцам нельзя было прод авать вино, «потому что они оставляют свои фермы и пьют»111.
394
Испания: дорога к империи
Можно представить себе парадоксальность ситуации: целые поместья и долины отводились под продукцию, запрещенную к использованию местным населением. Когда не хватало труда туземцев, а такое случалось в конце шестнадцатого века, иезуиты использовали черных рабов, привозимых главным образом через Буэнос-Айрес и Бразилию. К середине семнадцатого века иезуиты считались богатейшими рабовладельцами в Южной Америке. Их также называли среди наиболее преуспевающих собственников, поскольку они не платили налогов и им даже удавалось избежать знаменитого налога на продажу — адькабалы под тем предлогом, что в их поместьях продукцию исключительно для собственных нужд, а не на продажу.
Это краткое путешествие в некоторые точки испанской границы продвижения в Новом Свете приводит нас к несколько необычным выводам. Во время всего колониального периода было очевидно, что испанцы не обладают ни средствами, ни людьми, ни деньгами, достаточными для того, чтобы в безопасности находиться на этих землях вне горстки больших городов и внутренних районов, связанных с ними. Бесконечные леса, бескрайние луга и равнины, протяженная и неохраняемая береговая линия — все это полностью выпадало из-под их контроля. А также не существовало никакого способа проконтролировать тех, кто желал торговать, нарушая официальные рамки. Обычно этот континент нам представляли как надежно испани-зированный, разве что окраины страдали от пиратских грабежей и нападений диких индейцев. Если вглядеться в картину более пристально, граница между испанским и неиспанским, принадлежавшим и не принадлежавшим империи, иногда выглядит расплывчатой, а зачастую совсем пропадает.
Причиной такого положения была несостоятельность Испании. Кроме того, различным элементам грандиозного американского ландшафта в действительности не дава-
Граница
395
hi pm'сыпаться именно те, на кого слишком часто смотре-HI кик на его разрушителей. Мародеры и дикари тоже яв-•ninit< ь частью грандиозного целого: неформальные участники формирования и укрепления империи имели не мень-11!<•<• значение, чем формальные. Самобытные народы, ко-трые никогда не переставали быть враждебными по < । и н>|пению к испанцам, тем не менее тоже работали на испанскую систему, потому что и в их интересах было обеспе-чи п> выживание империи (на их, впрочем, условиях), а не < •• । ибель. ГЬлландцы и англичане, привозившие чернокожих и товары в Центральную Америку, помогали Испании lo'Hio так же, как воины гуарани, спускавшиеся по реке I (врана, вооруженные до зубов, чтобы защитить Буэнос-Айрес. Короче говоря, не существовало явственного различил между оккупированной испанской Америкой и неприрученной ее частью. Все участники грандиозного предпри-н гия в Новом Свете совместно формировали расплывчатую •I раницу» — передний край, на котором друзья и враги со-। рудничали, чтобы выжить.
Глава 7
БИЗНЕС МИРОВОЙ ДЕРЖАВЫ
Монархия испанская, все народы включающая и весь мир объемлющая, есть монархия Мессии и чрез то себя наследницею вселенной являет
Томмаэо Кампанелла. Речи (1607)’
«В том году [1530]. — вспоминал туземный летописец Какчикеля (Cakchlquel) из Гватемалы, — была наложена тяжелая дань. Четыреста мужей и четыреста жен к отправке на мытье золота предназначались. Весь народ золото добывал. Все это, все мы видели сами, о сыны мои!»2 Великим выигрышем Испанской империи, на который с завистью и жадностью взирали все народы Европы и Азии, было золото и серебро Нового Света. В первые десятилетия поиски были направлены исключительно на золото — в форме украшений (как в случае с сокровищем инков) или намытое в горных речках. В течение первых десятилетий поселения, как в Карибском бассейне, так и в Центральной Америке, испанцы организовали десятки тысяч рабских отрядов для мытья золота. Однако начиная с середины XVI века открытие богатых залежей серебра на крайнем юге Американского континента в Потоси (Potosi) (Боливия) в 1545 году и в Сакатекас (Zacatecas) (Мексика) в 1548-м положило начало преобладанию серебра в экономике империи. Зо-
& Морские сражения
—Путь испанского флота (1588)
Штормы по пути флота
О 250	500км
398
Испания: дорога к империи
лото было в десять раз дороже серебра и продолжало добываться в рудниках еще несколько веков. Но первенствовало серебро.
Добыча серебра оставалась низкой до открытия применения ртути. Смешивание с ртутью приводило к отделению серебра от породы путем реакции его с ртутью. Этот процесс был разработан в 1555 году по немецким идеям3 севильцем Бартоломео де Мединой и впервые широко начал применяться в Мексике, а затем в Перу с 1570-х годов. В Перу испанцы воспользовались преимуществом открытых в 1568 году богатых залежей ртути в Гуанкавелике (Huancavelica). Мексика, напротив, в течение всего колониального периода должна была полагаться на дорогостоящий и трудный ввоз ртути с королевских рудников, находившихся в испанском Альмадене (Almaden) в провинции Сьюдад Реаль (Ciudad Real). Когда возникали трудности с поставками, корона прибегала к закупкам ртути на рудниках Идрии (Idria) в Центральной Европе. Ртутное смешивание феноменально поднимало выработку. В Потоси производство в 1585 году было в семь раз больше, чем в 1572, и в течение периода 1580-1650 года добыча никогда не опускалась ниже 7.6 миллионов песо в год4. «Потоси благоденствует более, нежели когда-либо», — докладывал удовлетворенный колонист в 1577 году5. «Здесь столько серебра, что мы ни в чем нужды не имеем», — писал другой. Находившийся на высоте тридцати тысяч футов в холодных и труднодоступных горах Центрального Перу, Потоси с населением четырнадцать тысяч в 1547 году вырос до ста или ста шестьдесят тысяч в 1650-м. став крупнейшим городом во всей империи, производившим четыре пятых серебра во всем вице-королевстве. Один монах нищенствующего ордена в 1630 году узрел в рудниках надежду испанской имперской политики: «Потоси ради служения важнейшим устремлениям Испании живет: карать турок, унижать мавров, приводить в трепет Фландрию и внушать ужас Англии споспешествует»6.
Бизнес мировой державы
399
Цинизмом было бы сказать, что люди, создавшие это бонн < гно, были туземные рабы. Как они трудились, производи i t о? 11ривычный образ испанцев, эксплуатирующих широкий резерв равнозначного рабству «насильно наемного । рули*, является истиной лишь частично. На самом деле в I in n н и туземный рабский труд прошел несколько различных стадий. Вплоть до начала 1570-х годов условия работы 11 (быта широко определялись самими индейцами7. Они про-н 1ПОДИЛИ серебро согласно собственным правилам и поло-пиниям. а затем делали корректировку для передачи требуемых дополнительных количеств испанцам. С 1573 года в нюху вице-короля Толедо система жеребьевки крестьян -> koi о труда, «мита» (mita). использовалась для набора индейцев на работу за скромное вознаграждение в рудниках. I йн ледствия были впечатляющими: добыча выросла вчет-ж ро. В первые десятилетия набиралось около тринадцати । ыеич индейцев в год. даже если сбиравшие свою дань эпидемии и недуги снижали эти цифры.
С тех пор американские рудники изливали на мир свои богатства. Между 1550 и 1800 годами Мексика и Южная Америка произвели 80% мирового серебра и 70% золота, t' 1540 по 1700 год Новый Свет выработал около пятидеся-। и тысяч тонн серебра, удвоив существовавшие запасы серебра в Европе с глубокими последствиями для ее экономики". Более 70% этой продукции вышло из знаменитого месторождения в Потоси. Не имеется надежных цифр для оценки количества перевозившегося по Атлантике метал-111. но официальный импорт, регистрировавшийся в Севины. показывает, что между 1500 и 1650 годами из Нового < пета в Испанию было прислано более ста восьмидесяти । они золота и более шестнадцати тысяч тонн серебра.
Стремительное обогащение, в свою очередь, подстегну-и<) экономику во всей империи. «Я многих людей знаю, ко-। орые три года тому не имели ни гроша да три-четыре тысячи песо долгу, а теперь с новым изобретением ртути некоторые из них заполучили по сорок-пятьдесят тысяч
400
Испания: дорога к империи
песо»9. «Бог дал мне серебра, и немало, — писал довольный колонист из ГЬаманги (Huamanga) в Перу в 1590 году. — теперь я живу в этой стране среди богатства и почета, кто заставит меня возвратиться в Испанию и бедствовать?»10 Испанцы всех классов и состояний увидели, как их жизнь меняется в Америке от обильно текущего к ним богатства: ремесленники начинали свое дело, торговцы приобретали корабли, купцы открывали лавки, мясники, портные и сапожники находили новые возможности в стране, где не было эффективной конкуренции их услугам. «Эта земля, — доносили из Лимы, — охвачена серебряным безумием»11.
Испанская корона, получая по закону пятую часть (*qu-into») производимых ценностей, была впереди всех, кто пользовался положением. Для демонстрации приверженности короне конкистадоры со времен Кортеса и Писарро всегда с большой заботой откладывали королевскую пятину перед разделом добычи. Со временем правительство начало вводить налоги также на все остальное, связанное с производством и сбытом золотых слитков. Новый Свет, как мы видели, во время правления императоров превратился в драгоценную казну не только для испанского государства, но и для всех тех колонистов, торговцев и банкиров, чей вклад в дело начинал приносить дивиденды.
Драгоценные металлы в большей степени, чем завоевания, были ключом к развитию монархии. Хотя военные силы были важны для выживания испанской державы, они играли скромную роль в ее созидании. На самом деле империя возникла в результате совместной работы провинциальных элит и предприимчивых торговцев, чья деятельность распространялась на многие народы, не ограничиваясь лишь одним. Это была первая глобальная экономика. Как подчеркивал писатель XVI века, римляне возвеличились завоеваниями, испанцы — династическим наследованием, объединившим множество земель. Писавший за год до смерти Филиппа П Гфегорио Лопес Мадера заметил, что «все им-
Бизнес мировой державы
401
н< piiii рождение свое получили через насилие и силу орудии, лишь империя испанская воистину в истоках своих и |»|.||>;к тании большей частью своей объединилась через н.п ледование, а остальное приобрела через правые притя-hiiniH»12. Не отрицая имперского превосходства Испании, । hi видел в ее верховной власти результат скорее сотрудни-че< тва, нежели завоевания.
:)ту точку зрения легко подтвердить. В отличие от Пор-1У)лльской империи, которая широко простирала свое и|ц|>1ние. но территориально была малым предприятием, непосредственно монополизированным самими порту -। ильцами, испанская монархия со времени своего возникновения была обширной организацией, в которой решающую роль всегда играли неиспанцы. Как во всяком большом предприятии, передвижения в ней стоили очень дорого. В мирные времена основные операции— связь, । < i| >говля, транспорт и перевозки между территориями монархии — требовали такой степени эффективности, которую центральное правительство никогда не могло гаран-। провать, пока не было персонала, могшего взять на себя iii.iiкишения этих задач. Поэтому фактически все важные операции были на подряде, даже сбор собственных нало-। он короны, пока не появились чиновники по внутренним д< 1ходам. Как в любом большом бизнесе, именно умение ве-। • t и сделки и приводить в движение деньги обеспечивало угпех. Для его достижения корона прибегала к помощи международных банкиров.
Кастилия уже имела небольшую, но деятельную коммерческую экономику, основывавшуюся по большей части на юрговле шерстью и на купеческом сообществе Бургоса13. I данная статья вывоза в регионе — шерсть — была базой. । ш которой малочисленные купцы Северной Кастилии увеличили свой капитал и стали финансистами как на полуострове. так и в портах Западной Европы14. Их своекорыстие 111 ютивилось вторжению дельцов извне и создало открытую ни позицию, принявшую в 1520 году участие в мятеже Ко-
402
Испания: дорога к империи
мунерос. Кастильские мануфактурщики и торговцы были всегда скоры на отпор «чужеземным» захватчикам и тосковали по утраченному прошлому, когда экономика оставалась локальной, закрытой и самодовлеющей. Однако логика имперской системы была в привнесении в существующее положение вещей такой взаимосвязанной общности интересов, где неиспанцам предстояло играть основную роль.
После разгрома комунерос Карл возвратился в Кастилию и взял в свои руки обустройство новых земель. Методы, которым там следовали, были до этого опробованы португальцами, чьи корабли первыми проникли к берегам Африки, Атлантики и Азии. Португальцы стремились заключать соглашения с частными подрядчиками, которые были бы подотчетны специальному правительственному органу, Каса («Casa») в Лиссабоне. С 1507 года Каса ввела государственную монополию на торговлю некоторыми товарами, в основном золотыми слитками и пряностями. Теперь Карл учредил такой же контролирующий орган в Севилье, «Casa de Contraciyn» (или «ТЬрговый дом») и оформил детали государственной монополии. Правительственный надзор был усилен учреждением в 1524 году нового Совета Индий, который с этого времени начал контролировать все стороны имперской политики и торговли.
Одной из главных задач Каса было установление новой торговой монополии с центром в Севилье. Ее первый распорядитель («factor») был генуэзцем15. В то же время севильские купцы объединились в гильдию, или «Consulado» (1525). основанную на средневековых гильдиях, ведших торговлю с северных берегов Испании. Каса вместе с гильдией работали как система, исключавшая чужаков, но изначально их стремление состояло не в этом. Правительство надеялось использовать их ресурсы, чтобы создать выгодное предприятие, в которое вложило бы собственный небольшой капитал. Деньги отыскивались в различных коммерческих предприятиях, разворачивавших свою деятельность в Кастилии с XV века. Среди них была важная фир
Бизнес мировой, державы
403
ма Эспиноса, семьи, которая вела свое происхождение из I lyproca. имела представительства в Антверпене, Севилье и Нанте и способствовала финансированию кораблей, ходивших в 1525 году из Ла-Коруньи на Малуккские острова под командованием Гкрсиа де Лоайса10. Но вскоре стало очевидно, что кастильские торговцы не были способны сами пользоваться предоставлявшимися возможностями. Им недоставало денег, кораблей и сноровки. Карл не стал тратить попусту времени в поисках сторонней помощи. Как мы видели, он в большом количестве нашел ее в генуэзском торговом сообществе.
В течение двух поколений американская торговля произвела коренной переворот в ряде сегментов испанской экономики. «За последние шестьдесят лет, — доносил Томас де Меркадо в 1569 году, — Севилья приобрела “великие богатства" и стала средоточием стремлений для всех купцов света». Но в действительности торговля никогда не была монополией Севильи. Она была столь интернациональной, замечает Меркадо, что страхование товаров по необходимости должно было быть международным. «Чтобы обезопасить перевозимое, им нужно страховаться в Лиссабоне, в Бургосе. в Лионе и во Фландрии, ибо количество перемещаемых товаров столь велико, что ни Севильи, ни двадцати Севилий не достанет, чтобы обеспечить их»17. Каждый крупный купец теперь успешно торговал «во всех частях света». «Каждый от кого-то зависит»18. Севилья сделалась центром коммерческого мира лишь по указке мирового рынка. Сформировалась сложная международная сеть, которая объединила торговые элиты всех стран и стала широко привлекать инвестиции различных социальных слоев19.
Внимание субъектов этой деловой активности было сосредоточено исключительно на корабельных морских путях между Новым Светом и Европой. В 1561 году королевским декретом были установлены новые правила корабельного пересечения Атлантики. Суда должны были следовать только в составе официальных торговых флотилий, кото
404
Испания: дорога к империи
рые имели единственным пунктом отправления Севилью, дважды в год. в январе и в августе. В Атлантическом океане флотилия должна была делиться на две эскадры, одна отправлялась к «Tierra Firme» (Картахена и Панама), другая — к Новой Испании. Эта система и возникшая вместе с ней севильская монополия должны были обеспечивать большую безопасность на море и регулировать перевозку товаров и оплату налогов. Правила изменились в 1564 году, когда были разрешены отдельные флотилии в Новую Испанию (апрель) и в «Tierra Firme» (август). На обратном пути флотилии обоих направлений должны были сходиться в Г&ване и отправляться вместе в Севилью в марте. Этой системы не всегда строго придерживались, но она оставалась в силе вплоть до конца XVII века, когда Севилью в качестве нового порта отправки заменил Кадис (Cadiz). В последние десятилетия XVIII века монополия претерпела изменения, а затем была отменена.
Атлантический путь был главной линией жизни империи, но по необходимости имел связь с другими, меньшими дорогами. Главнейшей из них был морской путь в Буэнос-Айрес. по которому с конца XVI века было разрешено пускать к полуострову два торговых корабля в год. ТЬким же образом каждый год надежды и тревоги тех. кто торговал с Азией, устремлялись к манильским галеонам. Среди тех. кто владел кораблями и фрахтовал их. подбирал рулевых и решал вопросы с грузами, доминирующее положение отчетливо принадлежало баскам. На протяжении XVI века они имели почти исключительный контроль над всеми судами. участвовавшими в морской торговле Севильи20. Купцы, что вкладывали деньги в атлантическую торговлю в течение первой половины XVI века, по логике вещей и в первую очередь были испанцы (в основном из Бургоса и Страны басков). Их ссуды торговцам в этот период превосходили по количеству вложения генуэзцев21.
Испанцы, проживавшие в Севилье, чувствовали, что их торговля — самая солидная в мире. На самом деле все было
Бизнес мировой державы
405
> <>11грик*нно иначе. В сфере судовых перевозок в Европе > \ (ц<-<пювали более значительные торговые системы, не-•ю mi севильская. Объем испанского тоннажа в Атлантике oiio'io 1600 года был, например, лишь малой долей тонна-(Н • ।, । к-ревозимого по Балтике в торговых целях голландца-мн. И даже атлантическая торговля не может измеряться и рос го числом испанских кораблей. Суда других европейских мореходных народов в Атлантике после 1600 года прети ходили по тоннажу контролируемые Испанией. То же о । носится и к товарам, транспортируемым через Атлантику. Они были всегда наименее значительной частью пред-ме гов, вывозимых в Новый Свет или ввозимых из него. 11виболее важным сектором атлантической торговли все-। да оставалось серебро, полностью затмевавшее ценность любого другого перевозимого товара. К XVII веку, как мы увидим, испанцы даже серебро выпустили из своих рук.
11тобы справиться с проблемами, возникавшими по причине существования различных рынков внутри империи, мадридское правительство пыталось навязать систему кон-г]и>ля то в форме монополии, то просто в форме запретов. Ящичный пример проблемы, вызванной трансконтинентальной торговлей, являет собой манильский галеон. Как подчеркивали его критики в Испании, галеон был удобным способом сбыта китайских шелков, которые проникали с п о помощью на полуостров и лишали работы местных шелководов. Ik же проблема была в Перу, где манильский импорт соперничал с местной продукцией. Сверхтого, огромное количество серебра для оплаты азиатских товаров напрямую переправлялось из Перу в Мексику.
В начале XVI века правительство запретило ввоз китай-< них шелков в Испанию, в 1582году наложило запрет на прямую торговлю между Лимой и Филиппинами, а с 1587-го начало выпускать декреты (постоянно игнорируемые и потому постоянно возобновляемые) с целью ограничить торговлю между Мексикой и Перу22. Незаконная торговля продолжалась, как жаловались панамские купцы в 1601 году.
406
Испания: дорога к империи
«разорением той провинции торговля между Лимою и Мексикою стала, все серебро пожирающая, что раньше сюда приходило. А более всего величайшее разорение причиняется товарами, из Китая ввозимыми, кои толь дешевы, что место товаров кастильских занимают»23. Было сделано одно исключение, когда с 1604 года было разрешено движение одного корабля в год из Кальяо (Callao) в Перу, забиравшего товары из Акапулько. Запреты продолжались на протяжении всего XVII века с отрицательными последствиями для экономики Манилы, Макао и китайского побережья. В начале XVIII века королевский совет все еще разбирал споры об упорядочивании торговли между испанскими и манильскими купцами. Это была лишь часть более широкой проблемы попыток упорядочить торговлю между различными рынками империи. В 1631 году, например, испанское правительство зашло так далеко, что из-за жалоб на недобросовестную конкуренцию запретило всякую торговлю между Новой Испанией и.Перу.
Бесконтрольная или подконтрольная торговля с Манилой в те времена была, «вероятно, самой доходной отраслью международной торговли с Востоком»24. Груз китайского шелка на манильском галеоне обычно оценивался между двумя и тремя миллионами песо в каждой партии. При этом серебряный корабль из Акапулько приносил около двух миллионов песо в год. Следствием этого наплыва мексиканского серебра было то, что в течение первой половины XVII века испанские монеты стали эффективной международной валютой в Юго-Восточной Азии25. Даже китайцы пользовались испанскими монетами при торговле на островах. Испания была втянута в азиатскую экономику и стала рынком для товаров из Китая, где серебро ценилось вдвое выше, чем в Новой Испании, и соо гветствен-но делало китайские предметы вдвое дешевле при покуп-
• Соотношение золота и серебра в Новой Испании около 1600 г. было ,5/i. в Китае ®/i.
Бизнес мировой державы
407
ке* 2б. Серебряные песо текли в Манилу и оттуда в Китай в значительно больших количествах, нежели это показывают официальные реестры. В начале XVII века должностные лица Новой Испании информировали Мадрид, что через '1йхий океан в Азию на галеонах Акапулько отправляется около пяти миллионов песо в год. Большая часть их шла из Манилы прямо в Китай, что заставило одного манильского чиновника заметить, что «царь китайский мог бы дворец построить из серебряных брусьев перуанских, что были в страну его привезены»27.
Т&ким же образом американское серебро пересекало Атлантику, но не обязательно в сторону Испании. В 1599 году губернатор Ла-Платы доносил, что серебро, провозимое через регион, идет не в Испанию; «некоторая часть может идти в Лиссабон, однако сия весьма мала, вероятно, все во Фландрию и в Англию следует; почти все корабли, к берегам бразильским прибывающие, суть фламандские и немецкие, из Лиссабона за сахаром посылаемые, который они затем в Бразилии на серебро меняют по ценам даже лиссабонских ниже»2*. Он подсчитал, что за последние четыре года регион таким путем покинуло полтора миллиона песо.
Едва испанское правительство оказалось вовлечено в военные действия на суше и на море за пределами полуострова. перед ним встала проблема их финансирования. В начале XVII века не было государственных банков и общепринятой валюты, за исключением чистого золота и серебра. Для выплат за границу финансистам, поставщикам и собственным военным подразделениям правительства (как и торговцы) должны были пользоваться кредитными записками, которые назывались векселями. Эти крохотные клочки бумаги стали маслом, не дававшим колесам империи остановиться. «Торговать без них больше не может никто. —пояснял один антверпенский финансист XVI века. — как и водить корабли посуху». Записки могли быстро путешествовать с почтой. способствуя немедленному открытию кредита, реальный платеж последует позже, когда прибу
408
Испания: дорога к империи
дет соответствующий слиток золота. Поскольку страны стали тратить больше денег на войны и внешнюю политику, запрашиваемые ими кредиты стимулировали деловую активность международных финансистов и торговцев, которые объединялись в консорциумы, чтобы брать огромные ссуды (или «asientos»), требуемые Испанской империей.
Испанию охватил кредитный бум. На испанских ярмарках. самые известные из которых проходили в Медина дель Кампо29, больше не пользовались наличными, большинство расчетов происходило в международных кредитных бумагах. «На эти ярмарки ездят люди со всего света, — докладывал Томас де Меркадо. — едва увидишь монету, все бумага». Но кредит, конечно, должны были обеспечивать товары и золото. Меркадо чувствовал, что испанское богатство в Испании не остается, а уходит в другие страны именно потому, что его откачивают по торговым каналам. «Во Фландрии, в Венеции и в Риме так много севильских денег, что эскудо хоть крыши крой, а в Испании их недостает. Все миллионы, к нам из Индий приходящие, уносят в свои города чужеземцы». Он сетовал, что современное течение дел направлено к «тайному нашему порабощению чужеземцам, через их первенство во всех наших предприятиях главнейших»30.
Когда Меркадо писал «чужеземцы», он разумел прежде всего генуэзцев, финансистов, навлекавших на себя самую сильную неприязнь кастильских жителей. Гёнуэзцы. как следует из жалобы, поданной мадридским кортесам в 1540-х годах, контролировали все и грабительски завышали свои проценты. В 1569 году, например, большие количества золота из Индий отправлялись на кораблях в Гёную в основном в счет оплаты гранадских войн, которые сильно зависели от оружия, ввозимого генуэзцами из Италии31. Гё-нуэзцы подчиняли себе и финансировали подъем Испанской империи. Несмотря на попытки ослабить их роль, с 1557 (восшествие на престол Филиппа 11) по 1627 они решали судьбы Испании32. Один английский торговец того вре-
Бизнес мировой державы
409
• м ни замечал, что испанцы не контролируют свою соб- (неиную коммерцию, из-за «присутствия среди них мно->»><•• гни купцов генуэзских, кои торговой сноровкою далеко 111 >г । к х ходят испанцев и португальцев, через свое богатство н пос тоянные упражнения в обмене, пожирают хлеб, которым жители местные могли бы досыта питаться»33.
Как показал ведущий специалист в этой области, чуже-и-мные финансисты господствовали в испанской деловой жизни два столетия34. Они действовали на Иберийском по-। ус и г| юве с Х1П века и стали первыми спонсорами португаль-। см »й заморской программы. Многие переселились и стали с рпжданами крупнейших коммерческих центров. При этом комментаторы вроде Меркадо, рисовавшие картину алчных чужеземных финансистов, насыщающихся богатством Испании, не сумели понять, что Испания нуждалась в их поме сщи. создавая систему международных платежей для торте ели и войны. Хотя в торговых центрах Западной Европы — 11у । носе, Антверпене, Руане, Лионе. Флоренции — некоторое нремя существовали маленькие группы кастильских финан-। истов, они не обладали ни средствами, ни статусом, необ-чодимыми, чтобы вести сделки («aslentos»), требуемые короной. Зато многие иностранные финансисты, аугсбургские и । снуэзские например, использовали для своих договоров нысокоэффективную систему. В оплату их ссуд корона начала с 1551 года, а с 1566 регулярно давать разрешение на । о, что до сих пор было запрещено законом. — вывоз драгоценных металлов из страны.
В самый, быть может, непростой момент царствования Филиппа II, в 1575 году, когда ему показалось, что он должен разорвать мертвую хватку чужеземного финансирования, король аннулировал свои «aslentos» с генуэзцами и обратился к португальским, кастильским и флорентийским финансистам. Особенно энергично Испания ухаживала за флорентинцами и их великим герцогом-бизнесменом Франческо с 1579 по 1583 год35. Tfe деятельно пытались сотрудничать. но не оправдали ожиданий, и король вернулся к
410
Испания: дорога к империи
генуэзцам. Однако был сделан один важный шаг. Португальские финансисты теперь имели прекрасные отношения с короной, и когда в 1580 году Филипп II стал королем Португалии, они оказались в благоприятном положении для развития своих связей.
Торжество генуэзских финансистов и их центральная роль в формировании Испанской империи стали возможными благодаря простой, но основополагающей реальности — бессилию кастильского капитализма. Когда Карл V захватил власть в Кастилии, чужеземные финансисты были, как мы видели, в выгодном положении, которое позволяло им оказывать увесистую денежную поддержку предприятиям, связанным с Новым Светом и империей. Они ссужали огромные суммы короне в Италии, Германии, Франции и в Нидерландах; за это их обязали принимать оплату только в Кастилии по причине запрета на экспорт звонкой монеты. Что они могли сделать со своими деньгами? В основном скупали недвижимость в Кастилии, вкладывали средства в кастильскую промышленность и коммерцию, действуя здесь через кастильских капиталистов36. Результатом стал резкий переход к буму в кастильской экономике.
Однако усилия по созданию международной системы в поддержку Испании как мировой державы означали в действительности. что фактически все стороны экономики полуострова оказались крепко встроенными во внешние рынки и часто зависели от них. Весьма яркий пример — судьбы шерстяной торговли, которая в начале XVI века была гордостью Кастилии и опорой ее купеческой элиты. Приблизительно с 1560 года в кастильском экспорте шерсти начали доминировать итальянцы и другие чужеземцы37. С 1560 по 1612 год доля шерсти, вывозимой на кораблях иноземцами с северного берега Испании, поднялась с 40 до 69%38. Кастильцы продолжали контролировать ядро торговли, но их сильно потеснили другие европейские торговцы и финансисты.
Приблизительно с 1566 года, когда был разрешен индивидуальный вывоз звонкой монеты из Испании, иноземные
Бизнес мировой державы
411
|>1и|||||( исты избавились от обязанности заставлять свои •> HI.I и работать внутри кастильской экономики. Они ри-in пн I. прочь от торговли на полуострове, посвятив себя. • ..<н доносил венецианский посол в 1573 году, в основном они рнациональному денежному рынку. Их кастильские < < । • и 11 >i были брошены на произвол судьбы, как Симон Руис. Многие отошли от дел, другие прибегли к покупке земли,  11 общ укрепить свои семейные состояния. Иноземные тор-11И1ЦЫ начали доминировать в главных морских портах по-цо< |рова:’9. Великая империя была в самой нежной стащи своего формирования, а все ее нервные центры — тор-। < <пли. финансы, экономика —неумолимо ускользали в руки I.U pai (ичных дельцов, которые не собирались пренебрегать К<< 1М()ЖИОСТЬЮ взять под контроль источник своих выгод. К.к гильские торговцы и финансисты все без исключения были низведены на вторые роли. Симон Руис, например, шиле 1581 года не принимал участия в «asientos». «Чуже-кмцы делают с нами, что хотят», — сетовал он40.
Богатство империи к последним десятилетиям XVI века превратилось в большой куш. Кастилия раньше была час-п.ю маленького локального рынка, жившей за счет своих 111 и >дуктов и вывозившей несколько видов сырья. Теперь она < । ила широким товарным складом продукции со всего све-। в. лишь в малой доле потреблявшейся в Испании, а целиком шедшей на поддержку деловой активности планеты, реестры ввоза больших кораблей, входивших в Севилью, । руженые табаком. шкурами, красками, сахаром и драгоценными камнями, фиксировали только малую часть производительности испанских территорий. Впервые в истории международная империя объединила мировые рынки: суда иэ бухты Святого Лаврентия, из Рио де Ла-Плата, Нагасаки. Макао, Манилы. Акапулько. Кальяо, Веракрус, ГЬваны, Ант-иг pi юна, ГЪнуи и Севильи сновали по бесконечной коммерческой цепи, что творила обмен товаров и барышей, обогащала купцов и выводила цивилизацию на мировой уровень. Африканские рабы ехали в Мексику, мексиканское серебро — в Китай, китайские шелка — в Мадрид.
412
Испания: дорога к империи
Порожденная империей бескрайняя торговля никогда в действительности не была под контролем Испании, несмотря на официальные поползновения в этом направлении*. Как только драгоценные металлы и колониальные продукты начинали путь на полуостров, они становились добычей систематических мошенничеств. С тех пор как чужаки стали действительно контролировать экономику, золотые слитки и барыши доставались им чаще, чем Испании. Кроме того, на п ротяжении всего длительного срока своей торговой деятельности полуостров функционировал не в качестве экспортера или импортера, а как перевалочный пункт. Это было особенно верно для торговли слитками. В 1560-е и в 1570-е годы военные усилия в Нидерландах потребовали вывоза большого количества слитков в Северную Европу, так что направляемое в Испанию серебро заканчивало свой путь там, а приблизительно после 1578 года главным получателем стала Италия. Филипп П попробовал ограничить процесс и в 1583 году опять запретил вывоз звонкой монеты. Контроль, однако, вскоре выдохся. Чиновники королевской казны сосчитали в 1594 году огромные количества серебра, прибывавшие в Севилью ежегодно из Америки, от которых в результате контрабанды и жульничеств оставалось не более десяти миллиона дукатов. Из этой суммы шесть миллионов сразу же покидали страну в оплату королевских и купеческих долгов, оставалось, таким образом, лишь четыре миллиона. С тех пор, как долги нужно было выплачивать в основном итальянским финансистам, стоимость слитков, уезжавших в Италию, приближалась к шести миллионам дукатов4’. Например, в 1584 году флорентийские финансисты докладывали, что прибывший в
* Профессиональные ученые признают, что в этом мое главное отличие от превосходного марксистского анализа Андре ГУндера Франка и Эммануила Валлерштейна. которые оба некритически признают первенство испанского капитализма в колониальный период.
Бизнес мировой державы
413
I иную из Испании в том году под командованием Джан Анки 1ио Дориа флот вез для них четыре миллиона серебром.
Международные размеры деловой активности можно проследить на примере карьеры одного из самых значи-t сльных торговцев Атлантики, корсиканского купца Джан Антонио Корсо Висентело (Vicenelo), образцового предста-нителя своей профессии42. Его дядя и тесть, Антонио Корсо .<•1 Viejo» («Старик»), еще до него начал строить семейное богатство на американской торговле. Джан Антонио покинул I юдную Корсику около 1530 года в возрасте тринадцати лет, путешествовал по Средиземному морю, участвовал в злополучной алжирской кампании под предводительством Карла V. потом по требованию дяди поехал в Лиму. Делал деньги во время гражданских войн в Перу, строил свое богатство в союзе со своими соотечественниками и членами семьи, основал свою фирму, которая вела дела в Перу, Цент-। >ал ьной Америке и Севилье. В 1575 году он успешно подал и Севилью прошение о пожаловании дворянства. Вернулся it Севилью в 1585 году, где умер в 1587-м. Члены его семьи выбились в кастильскую знать (его дочь со щедрым приданым вышла замуж за графа Хельвеса (Gelves)), сам он собрал сказочное богатство, вложенное в галеоны, три дома, земли, капиталы и серебро. Несмотря на полную интеграцию в севильское общество, Корсо всю свою жизнь оставался корсиканцем, окружал себя людьми из своего родного края и работал преимущественно с ними43. К концу XVI века Испания стала составной частью космополитической системы, которая включала два широчайших канала европейской межконтинентальной торговли — американский, чей оборот официально оценивался по крайней мере в десять миллионов дукатов в год. и восточноазиатский, оценивавшийся в половину этой суммы44. Реальные цифры этого оборота, если брать во внимание все его сектора, представить невозможно. Это обширное коммерческое предприятие было внешней формой империи, подчинявшейся Испании. Однако взгляд изнутри показывает, что это была
414
Испания: дорога к империи
структура, чьи основные артерии контролировались не-испанцами. Важную роль, как мы видели, в XVI веке играли генуэзцы, без чьей решающей помощи на всех этапах великая Испанская империя никогда не возникла бы48. Они были живым связующим звеном с Неаполитанским королевством. где у них в подчинении находились кораблестроение, экспортная торговля, поставки продовольствия и финансовая машинерия46.
Международная система неизбежно крепилась широчайшими торговыми интересами. Например, ключевые связи между испанцами и деловым центром Антверпена в Южных Нидерландах продолжались связями Антверпена с Англией, Германией и Италией47. Значительную часть торговли на Иберийском полуострове отхватили себе бельгийцы48. Связи с Новым Светом попали в руки тех торговцев. кто, как Корсо, был на подъеме. Итальянцы, бельгийцы. немцы и португальские «новые христиане» стали к началу XVII века ключевыми звеньями в коммерческой цепи, соединявшей Амстердам. Антверпен, Лондон и Гамбург с Ла-Рошелью, Нантом. Руаном, Ливорно, Венецией, ГЬнуей и Неаполем, а за ними — с Африкой, Бразилией, 1Ъа и со всей испанской Америкой49. Небольшой очевидный факт подчеркивает истинные отношения между иноземными торговцами и Испанией. Будь Испания на самом деле средоточием богатства, крупные банковские дома перенесли бы свои головные конторы туда. Они же оставались там, где были, — в Антверпене, в Аугсбурге, в ГЬнуе. Такие города. как Лиссабон, Севилья и Картахена-де-Индиас (Индийская Картахена) заслуживали только уполномоченных агентов. Неспроста севильские купцы заявляли (в 1626 году), что «люди наши без средств к существованию и доходов, чужеземцы богаты; а Испания не матерью стала, но мачехой, наконец, для сыновей своих, обогащая иноземцев, а своими пренебрегая»50.
Отношения между «властью» и «бизнесом» в механизме империи не были гладкими. Дельцы не всегда манипули-
Бизнес мировой державы
415
। швали политической властью. Генуэзцы были прекрасно ...<ломлены об ином положении вещей. «Ныне. — писал  >нни из них в начале XVII века. — наша Республика и ее < вобода основываются на ее собственных богатствах и на покровительстве Испании, и мы на крепость оружия сего Mun.ipxa должны уповать»51. Правда была в том. что Испании и генуэзцы сильно зависели друг от друга и страстно вселили избавиться от этого положения. Замечательные । к и натки обойтись без генуэзцев были сделаны Филиппом II и позже Филиппом IV. Внутри ГЬнуэзской республики про-। ии испанского господства выступала влиятельная часть олигархии и в течение XVII века предпринимала отчаянные попытки выбраться из-под испанского зонтика. Но не преуспела в этом.
Действительно, решительный 1578 год подтвердил нужду Филиппа II в еще большей опоре на жизненно важную помощь извне для сохранения целостности империи52.1Ъд начался хорошо, военными успехами в Нидерландах и рождением сына и наследника весной. Однако возникли сложности с жатвой и протесты против повышения налогов. Когда уличный пророк в Мадриде по имени Мигель де Пьед-рола начал делать ужасающие предсказания, король велел гноим чиновникам «допросить его и выведать, откуда он берет сии пророчества». Более серьезная проблема возникни. когда 1 апреля Филипп был разбужен вестью, что один из его секретарей Хуан де Эскобедо (Escobedo) был убит 111 юшлой ночью на мадридской улице рядом с королевским дворцом. «Сие весьма странно. — писал король из постели своему секретарю Матео Васкесу, — весьма дерзко было убить столь важную персону прямо у меня под носом». Дело довольно быстро приняло такой размах, что затронуло од-। юго из наиболее важных секретарей Филиппа, Антонио I lepeca, и это заставило короля сместить его с поста.
Эскобедо был личным секретарем дона Хуана Австрийского. служившего тогда губернатором Нидерландов. В ок
416
Испания: дорога к империи
тябре дон Хуан внезапно умер в возрасте всего тридцати одного года*. Король встал перед настоятельной необходи мостью заменить своего ведущего полевого военачальни ка и перед поиском подходящего министра взамен Переса. В истории монархии необходимость замещения должно стей одновременно в военной и политической сфере никогда не была столь неотложной. Кризис тех месяцев обострил -ся еще одним событием. В середине августа 1578 года Филипп. находившийся тогда в Эскуриале, получил известие, что бесшабашный молодой король Португалии Себастьян погиб во главе армии против значительно превосходивших его сил султана Марокко Абд аль-Малика. В знаменитой битве при Аль Касре-эль-Кабире 4 августа цвет португальской знати погиб вместе со своим королем, десять тысяч человек были взяты в плен. Победа марокканской династии Садидов над христианами закрыла на тот момент важную страницу испанской имперской истории, поскольку вывела Африку из зоны дальнейшей экспансии. Смерть Себастьяна, не оставившего наследников, сразу же открыла путь к португальском трону.
Филипп II немедленно стал искать помощи у слуг монархии за пределами Испании, целиком доверившись уроженцу Франш-Конте и итальянцу. Чтобы заменить Переса, король нуждался в человеке, знакомом с Италией (ведомство Переса) и с Фландрией. Он нашел такого человека в кардинале Гранвеле (Granvelie), которого впервые встретил в должности главного министра в Брюсселе в 1560-е годы и позднее отправил служить послом в Рим, а затем вице-королем в Неаполь. Вызванный в Испанию в 1579 году в возрасте шестидесяти двух лет, он был первым неиспанцем, принявшим управление делами монархии. Его глубокая осведом-
* Согласно Брантому (I. 133). «одни говорили, что он заразился сифилисом от маркизы д’Авре, другие же полагали, что его отравил Антонио Перес. Оба эти голословные утверждения неверны».
Бизнес мировой державы
417
hikh i ь во всех областях интересов Габсбургской динас-> >и। которой он служил всю жизнь, пока работал, и совер-...ное владение шестью языками делали его исключи-। < к ।.(11,1 м явлением политической жизни Мадрида. Обладая поразительно аристократичной внешностью, он был Hani । (сн среди министров как «el barbudo» («бородач») из-за (и । конечно длинной, белой патриархальной бороды. Г)>ан-||| in. был великий гуманист, книголюб, покровитель испугов и выдающийся деятель Возрождения. Он заблистал «। воем новом окружении, которое, однако, вскоре его разо-ппривало.
Филипп утвердил в качестве нового губернатора Нидерландов своего племянника Алессандро Фарнезе, принца I (армского (родился в 1545 году), который уже служил там при доне Хуане с 1577 года. Сын герцога Пармского Отта-кно и внебрачной дочери Карла V Маргариты, он был воски ган при испанском дворе и принял участие в битве при Испанто, где командовал тремя генуэзскими галерами. Ита-а(.)1нецпо внешности и образованию. Фарнезебыл. как и его mi । гь. верным приверженцем империи и превратился в бле-г гнщего военачальника, быть может, величайшего в испан-i icon истории. Его кампании изменили течение дел в Нидер-хпндах. Вместе с успехами на поле брани он показал замечательную способность к переговорам и посредничеству в I (глигиозных вопросах. Благодаря его усилиям южные про-пипции в мае 1579 года подписали трактат лояльности короне («Аррасскую унию»). В следующем месяце он одержал гнои первые военные победы, взял город Маастрихт.
Осада Маастрихта, стоившая многих жизней осаждавшим и еще большего числа— защитникам, стала символом жестокой битвы, ведшейся на одной из границ империи. и заслуживает некоторого внимания. Когда вход нпутрь, несмотря на оборону, был наконец обеспечен 29 июня, Фарнезе серьезно занемог и был не в состоянии конт-I юлкровать события; его лейтенант даже написал королю, что заместитель должен быть назначен как можно скорее.
418
Испания: дорога к империи
Торжествующие испанские и немецкие войска ворвались и город и начали повальную резню всех жителей, включай женщин и детей. По некоторым оценкам, было перебито десять тысяч человек, треть населения города33. В письмен ном донесении из тех мест шестью месяцами позже Фарнезе уведомлял, что «область, где мы находимся, столь ра зорена и столь пустынна, что не только пищи не имеется, но и вся страна будет пустыней многие годы вперед. Ткко ва смертность людей и падеж скота, разрушения жилищ, всеобщее и всеобъемлющее уныние, что надежды на производство долгое время не будет»54.
Трагедия Маастрихта ничем не отличалась по своей при роде от многих подобных ужасов, происходивших в Нидерландах в предшествующие двенадцать лет. и не только испанские войска несли за нее ответственность. Однако этот случай демонстрирует, что единство испанской державы достигалось теперь «победами», которые одерживались, подобно победам Альбы, за счет мирного населения. Это укрепило провинции Аррасской унии в настойчивом требовании вывода испанских войск из Нидерландов. На Пасху 1580 года, согласно условиям замирения, иноземные войска были наконец отправлены домой. Немцы ушли обратно в Германию, испанские терсио начали свое путешествие через Лотарингию и Рейнские земли, достигнув Милана в июне. ТЬперь перед Фарнезе встала задача сформировать целую армию в Бельгии с малым числом опытных войск и множеством совершенно зеленых новобранцев. При этом он мог еще рассчитывать на некоторое число албанской и итальянской конницы. Вместе с ними он сражался следующие два года, пожиная поразительные успехи и не переставая сетовать, что его кампании были бы удовлетворительнее. имей он при себе больше иноземных войск. «Многие уже сожалеют об отбытии испанцев. —уведомлял он короля в конце 1580 года. — и постигают, что без них невозможно продолжать войну». «Испанцы, —писал он чуть позже, — вот кто мне нужен»55.
Бизнес мировой державы
419
Псгной 1582 года южные провинции согласились нако-и» II пернуть ограниченное число иноземных войск, пять < «.к и ч испанцев и четыре тысячи итальянцев. С опорой на инн испытанных ветеранов Фарнезе мог рассчитывать на in ньнсйшие успехи на поле боя. К лету 1582 года он распо-HiiiiJi хорошим резервом в шестьдесят тысяч человек, thip. Брюгге и ГЬнт сдались в 1584-м, Брюссель — в марте (ПН!> го. Наконец в августе 1585 года он добился капитуля-iiiiii Антверпена56. Условием сдачи был запрет на присут-• । нис испанских и итальянских войск в черте города. Корил I., находившийся в то время в Арагоне, лежал в постели. когда пришло известие. Переполненный радостью, он ногрсди ночи ворвался в покои своей дочери Изабеллы, разбудив ее. Кардинал Гранвель был при дворе и засвиде-। с льетвовал его великую радость: «Ни битва при Сен-Кан-iriie, ни при Лепанто, ни завоевание Португалии ни один и л позднейших успехов не вызывалу Его Величества тако-। и удовлетворения, как победа над Антверпеном*.
1 (ссколькими годами после возврата Антверпена Филипп добавил к своим территориям Португалию. Часто с легкостью забывают, что король, родившийся от отца-фламандца и матери-португалки (императрицы Изабеллы), не Пыл кастильцем. Он был воспитан в португальском кругу при дворе, его кормилица была португалкой, и португальским был. вероятно, лучше всего знакомый ему некастиль-।  кий язык. От начала его царствования его главным напер-<ни ком был португальский дворянин Руй ГЪмес. принц Эбо-ли. близкий помощник своей сестры, принцессы Хуаны, матери короля Португальского Себастьяна. Когда юный < ебастьян погиб в битве при Аль Касре-эль-Кабире в североафриканской пустыне в августе 1578 года, Филипп сра-iy сделался династически наиболее обоснованным канди-цатом на опустевший престол.
Возникли, однако, и очевидные препятствия: Франция и Англия воспротивились объединению иберийских корон.
420
Испания: дорога к империи
Филипп, таким образом, не мог рассчитывать лишь на сильную поддержку, какой он уже пользовался внутри Пор тугалии, и вынужден был рассмотреть возможность воору женного вторжения для подкрепления своей кандидатуры. Обладание Португалией обещало слишком большие выгоды с любой точки зрения, чтобы позволить себе рисковать ими57. Мирная стратегия короля приняла три формы. Во-первых, ведущие юристы со всей Европы были наняты для писания сочинений в его поддержку, чтобы убедить не только португальцев, но и другие европейские державы. Во-вторых, его представители в Португалии, и прежде всего его особый посланник, португалец Кристобаль де Моура (Moura), прилагали усилия, чтобы убедить не только отдельных людей, но и целые город а. Наконец в ход пошел подкуп избирателей. Моура устроил блестящую кампанию в поддержку своего господина. Он говорил со знатью и клиром, собирал сведения о португальских оборонительных сооружениях и щедрой рукой разд авал деньги. Несмотря на все эти приготовления, и король, и его советники были убеждены, что использование оружия неизбежно.
Португальская кампания, готовившаяся в период, когда Филипп II был особенно стеснен в средствах, стала возможной благодаря помощи итальянских союзников. Король стремился вырваться из-под пяты генуэзских финансистов. В начале 1580 года он распорядился, чтобы военные векселя посылались великому герцогу Тосканскому Франческо Медичи88. Они включали счета на десять тысяч аркебуз, две тысячи мушкетов и пули д ля тех и других, все — производства итальянских мануфактур. Они также покрывали стоимость вербовки в войска пяти тысяч немцев и расходы по переброске четырех тысяч вооруженных испанцев из Фландрии по миланской дороге, а также оплату пяти галер флота Дориа, которые должны были перевезти людей и боеприпасы на полуостров. Герцог не скупился и даже выдал какое-то количество наличных раздраженным испанским терсио. еще не получившим деньги за свою пре-
Бизнес мировой державы
421
•« • ivmvio кампанию. — таковы были долги Филиппа II. । • Ми» гцбоне Филипп продолжал работать с итальянскими << немецкими финансистами, но также тесно сотрудничал »рунной португальских купцов, сделавших свои состояния
• м> трговлесАзией.
• Л имею большие надежды. — писал Моура королю из 'I н< сибона. —что, хотя мечи и готовы, надобности вынуть и* in ножен не возникнет»59. Филипп продолжал строить HIUII4 возможного военного и морского вторжения. Весной, н '!< । ом 1579 года были собраны вместе испанские галеры о прибыло из Италии дополнительное число кораблей под । нм.шдованием адмирала Дориа. Объединенные силы об-< 1111 м > । ислом около шестидесяти галер совместно выступи-1и <> । берегов Андалусии под командованием маркиза Сан-। । Крус. Итальянские корабли привезли с собой итальян-• кие и немецкие части, а также испанские терсио, ветера-00)1 нидерландской войны. В Андалусии и в соседних с I lop iyi-алией провинциях имела место интенсивная вербовка в испанские войска. В октябре верховые войска были <>|д>шы под командование фландрского ветерана Санчо Давила. Герцог Медина-Сидония в сопровождении других |Ц»>рян, чьи поместья граничили с Португалией, должен пыл 1 юмочь снарядить войска для вторжения с суши. Тео-рои чески мобилизация была тайной, но Филипп сделал • ни,’ ггобы португальцы знали о ней наверняка. «Даже если не придется использовать силу, — сообщал он Моура в апреле. — полезнее цели переговорами добиваться, оружие । розящее наготове имея»60.
Филипп уже получил (или купил) поддержку большин-• । ни клириков и дворян в португальских кортесах, собравшихся в Альмейриме (Almeirim) в январе 1580 года6'. Но шнюжение уже не было таким простым. Португальский претендент на престол Антонио де Крато имел активную । в >ддержку со стороны многочисленных португальцев, на-цешниихся на заграничную помощь, особенно из Франции. 11ромедление все больше грозило иноземным вторжением.
422
Испания: дорога к империи
Кардинал Гранвель. руководивший мадридской администрацией. посоветовал королю выслать армию как можно скорее. Для этой цели командующим был назначен семидесятитрехлетний герцог Альба, находившийся в вынужденной отставке вследствие размолвки с королем. Советники Филиппа единодушно полагали, что известность Альбы как беспощадного военачальника была жизненно необходима для успеха кампании.
В июне 1580 года армия вторжения числом в сорок семь тысяч предстала перед королем и Альбой в эстремадурском Бадахосе (Badajoz of Extremadura). Парад, продлившийся целый день, привел наблюдателей в безмолвное восхищение. «Это стоит посмотреть, раз я об этом пишу». — сообщал один из них62. Половина армии состояла из испанских солдат и фландрских ветеранов, другая — из немецких и итальянских войск* 63. 27 июня армия перешла границу. Действенного сопротивления было немного. Во время всего процесса оккупации неизбежно возникали случаи грабежей. произвола и зверств. Сетубаль (Setubal), осажденный с моря и суши, капитулировал 18 июля. Флот под командованием маркиза Санта-Крус подошел через два дня и оказал поддержку сухопутным силам. В Лиссабоне возникло упорное сопротивление на каждой улице, но город в конце концов сдался в последнюю неделю августа. 12 сентября Филипп был провозглашен королем в столице. Он признал, что Альба сыграл ключевую роль в португальской компании. Но старый солдат ненадолго пережил свое торжество. Он был серьезно болен и умер в 1582 году в Португалии, в Томаре. Король посетил его во время болезни и выслушал последние слова совета.
Аннексия Португалии стала кульминационным моментом в истории монархии. Это был (за исключением осуще-
* Апрельский смотр 1580 года. Альбе не понравились итальянские солдаты. «Ради любви ГЬсподней, — писал он, — Ваше Величество не должно больше их присылать, это деньги на ветер, что же до немцев, пришлите еще пять тысяч».
Бизнес мировой державы	423
<» и-нной практически без усилий оккупации Наварры в г,!.’ году) первый и, возможно, последний раз*, когда ис-<••••< mi>i армия пришла и захватила чужую страну. То, что у । ал некий парламент поддержал восшествие Филип-и t ил престол, заранее отвело всякое обвинение в «агрес-। • о хотя 11икто не мог отрицать имевшие место убийства о произвол, которых Альба старался избежать. Впервые । к и к- римлян полуостров объединился под единым руко-I- • i< । ном. В средневековой терминологии слово «испанцы» ...да применялось для обозначения всех государств по-fvи ipoiia, который римляне так и называли: «Hispania». *1’11 <t и п г был первым правителем, выпустившим (в Лисса-«•.»»< (декрет «к сим королевствам испанским», включавшим  и. air 11ортуталию. Единству полуострова поручалось един-• । ни империи. Когда король въезжал в Лиссабон в 1581 го-IV । ми ia из воздвигнутых для него на улице триумфальных арок имела надпись: «Ныне исполнилось пророчество мудрим >. что ты единственным царем и единственным пастырем на земле пребудешь».
I) >иумф вызвал в Кастилии волну ликования64. Мадрид-• ний поэт** выразил ставшую теперь общим местом надежду видеть мир с «un pastor solo у una monarquia» («с единым нт-гырем, и с царствием единым»). Для имперской гордо- । и были все причины. На Средиземноморье пришел мир: и пниаре 1581 года было заключено трехлетнее перемирие  (урками. В Северной Европе настало замирение в бога-1ГЙШИХ и самых многолюдных провинциях Нидерландов. Испанцы закрепились на Филиппинах. Вице-король Толедо положил конец сопротивлению инков в Перу, из Новой Испании отправлялись экспедиции дальше на юг Северной Америки, а на юге Атлантики авантюрист Хуан де ГЬрай ((ыгау) вновь основал город Буэнос-Айрес на Рио де Ла-Пла-। а Во всех смыслах это была вершина могущества Испа-
‘ Оккупация Неаполя при Филиппе V произошла при поддержке населения.
•• Хуан Руфо.
424
Испания: дорога к империи
нии65. С поглощением Португалии власть Филиппа теперь простиралась на Индию, Индонезию и Китай. Старый армейский товарищ короля, поэт Алонсо де Эрсилья (ЕгсШа), сражавшийся с ними в кампании при Сен-Кантене, а затем уехавший в Перу, в эти месяцы сочинял в Кастилии свою знаменитую эпическую поэму об Арауканской войне. Пщдя на все достигнутое испанцами, он мог с несокрушимым оптимизмом видеть в будущем возможность «завоевания земель, далеких и невиданных доселе».
Империя, чья протяженность поражала воображение, была величайшей в истории. Собственное решение Филиппа ограничить имперскую экспансию в указе 1573 года теперь казалось малозначащим в сценарии, где он был. по всей видимости, самым могущественным правителем на земле. И, похоже, богатейшим: он контролировал производство серебра в Новом Свете, его португальские и атлантические солеварни производили большую часть морской соли, потребляемой на Западе; через Бразилию он контролировал большую часть сахара, доступного Европе. Отбросив термин «монархия», всегда употреблявшийся испанцами для обозначения союза своих народов, кастильский писатель Педро Саласар де Мендоса (Salazar de Mendoza) почувствовал, что настоящий термин —это «империя»: «монархия испанская покрывает треть земного шара. Америка одна в три раза величиной Европу превосходит. Империя испанская в двадцать раз более римской»66.
Восторги тех месяцев нужно рассматривать в их контексте. Кастильцы почувствовали, что мир принадлежит им. Это не значило, что они мечтали присвоить мир. Возникла мысль, что именно Филипп II стремился к «мировому господству» и что он имел для его достижения «великую стратегию»*. В те годы его также представляли странствующим
* Это центральный аргумент в увлекательном исследовании Паркера (1998. см. там с. 166). где он пишет о португальской кампании как об «основополагающем шаге Испании к
Бизнес мировой державы
425
рыцарем воинствующего католичества*67.Конечно, его многочисленные враги видели в нем могущественного противника. Но собственная переписка короля свидетельствует. что его приоритетом всегда был мир. Королевский двор вовсе не был охвачен империалистической горячкой.
Один венецианский наблюдатель около 1584 года был поражен мощью Испании68. На этот момент, как он с удивительной точностью подсчитал, монархия имела двадцать т ысяч пехоты в Испании, шестьдесят тысяч во Фландрии, двадцать четыре в Неаполе и в остальной Италии и пятнадцать тысяч в Португалии. При случае она могла снарядить но всей империи двести тысяч пехотинцев. Также имелось около пятнадцати тысяч конницы в Испании, две тысячи на Сицилии, девять тысяч в Португалии и две тысячи во Фландрии. В Средиземном море монархии принадлежали тридцать четыре «испанские» галеры, двадцать шесть неаполитанских и сицилийских и восемнадцать, принадлежавших другим итальянским князьям. Военный флот мо-1шрхии в Атлантике, предназначенный в основном для защиты американских конвоев, состоял из восьми крупных кораблей и шести галеонов. Нет никакого сомнения в том, •I го с оккупацией Португалии Испанская империя достигла пика своих достижений.
Король испытывал удовлетворение, глядя из окна своею лиссабонского дворца, как большие галеоны приходят i океана. Отправлявшиеся в Америку испанские флоты теперь могли пользоваться Лиссабоном в качестве порта отправки. По случаю одного важного события в апреле 1582 го
мировому господству». На мой не сходный с этим взгляд нельзя процитировать ни одной фразы испанского политика или полководца в пользу мирового господства.
‘ 11апример, Бродель, почувствовавший, что религиозное рвение в 1580-е годы «превратило испанского короля в поборника католицизма».
426
Испания: дорога к империи
да король фактически «сопровождал флот, покидавший гавань» для первого путешествия в Новый Свет. «Он завтракал на борту своей королевской галеры, и провел весь день у выхода из порта». Он особенно интересовался планами создания компании для устройства торговли перцем с Азией. Азия становилась реальностью. Его провозгласили королем 1Ъа в 1581 году. К концу жизни он с гордостью прибавил к своим титулам «король Цейлонский»69. Взволнованный открывавшимися христианству новыми измерениями. он в 1582 году назначил одним из своих капелланов индийца из Малабара. На практике большую часть своего времени он тратил на поиски новых источников дохода через Португалию. С тех пор как заморская торговля приносила хорошие барыши, ему не нужно было облагать налогами самих португальцев. Половина доходов португальского правительства проистекала от прибыльной азиатской торговли и третья часть — от торговли с Европой и Америкой70. Благодаря развитию Бразилии переживала бум атлантическая торговля.
В августе 1580 года, всего через неделю после капитуляции Лиссабона, король написал Альбе с рекомендацией, чтобы профессиональные войска вместо отправки в Италию, где базировалось большинство из них, были использованы для достижения того, что «папа не раз настойчиво требовал от него: завоевания Англии»71. Легкость и успех португальского начинания заставляли его верить, что это можно повторить и с Елизаветой. Первым условием как для успеха против голландцев, так и для возможного удара против Англии были адекватные морские силы. Но море уплывало из-под контроля Испании, как было видно из успешных рейдов Дрейка по обоим краям Атлантики в 1585 году (глава 6). Величайшее, самое дорогостоящее и памятное предприятие Испании на море вскоре обернулось величайшей бедой империи. Это была посланная против Англии в 1588 году Великая армада.
Бизнес мировой державы
427
• Цель сей Армады, —замечал королевский секретарь, — и хшсиость Индий и вместе с тем отвоевание Нидерлан-
11а подготовку ушло почти два года. Самым впечат-• нницим аспектом военно-морских приготовлений была • поеобность монархии привлечь на первый взгляд беско-<м чные средства, дабы сокрушить кичливого англичанина Усилия прилагала не одна Кастилия. Участвовали ита-(ыик кие верфи. Португальские суда и военные корабли • пг шпили десятую часть Армады73. Важную часть флота । <н га вили суда, нанятые у частных владельцев. Кастилия иг была способна обеспечить соответствующее вооружение: основные запасы продовольствия, пушек и ядер нужно было ввозить: медь — из Милана, порох — из Германии. * >|гб — из Неаполя74. Личный состав был удивительно по-туос гровным: более 90%— испанцы и 10%— португальцы Но имелись также солдаты и моряки из Сербии, Германии. Бельгии, Франции. Северных Нидерландов и даже и i Англии. Это было, возможно, крупнейшее начинание йог ле гранадских войн, в котором сотрудничало столько нодей и стран. Когда суда были наконец собраны вместе, ип.шикла наглядная очевидность сотрудничества между । < хударствами монархии.
Конечный продукт, однако, оставлял желать много лучшего. Возможно, две трети личного состава на Армаде были зеленые новобранцы, никогда не бывавшие на море и п«* участвовавшие ни в одной битве76. Хотя испанский флот, вероятно, превосходил английский по тоннажу, он был менее устойчив на воде, хуже вооружен и хуже укомплектован личным составом. Корабли прибыли со всей Европы. и некоторые (с Адриатики) не подходили для плава-। н.п в водах Па-де-Кале. А английский флот имел множество более эффективных и скорых военных кораблей. Армада и i ста тридцати кораблей, отправившаяся из Ла-Коруньи июля 1588 под командованием герцога Медина-Сидо-। ши, имела на борту семь тысяч моряков и семнадцать ты
428
Испания: дорога к империи
сяч солдат и указание двигаться к Нидерландам, чтобы забрать основную военную силу Фландрской армии числом в семнадцать тысяч.
Объединения сил так и не произошло. Английские военные корабли, собранные в малые эскадры под командованием лорда ГЪварда Эффингемского, Френсиса Дрейка. Джона Хокинса и Мартина Фробишера, начали осаждать большие корабли и загонять их в пролив. К 6 августа Меди-на-Сидония смог вывести большинство своих судов невредимыми из вод Кале, когда он получил первый ответ от герцога Пармского. «Фландрская армия, — писал герцог, — не сможет погрузиться на корабли в течение еще шести дней». Возникло и более тягостное затруднение. Парма не располагал подходящими малыми судами для доставки своих людей на галеоны. А те не могли подплыть ближе из-за мелководья. Парма был не в состоянии отважиться на вылазку из-за флота голландских судов, патрулировавших берега. В ночь на 7 августа англичане вышли в море на шести малых брандерах, нагруженных взрывчаткой и ядрами. Стоявшие на якоре галеоны перерубили швартовы и поспешно пустились прочь. На рассвете следующего дня оставшиеся галеоны оказались перед стеной усиленного английского флота, готового к битве. Завязалась жестокая и долгая девятичасовая схватка. Испанские корабли были в значительно худшем положении. Несколько судов были потеряны, но велико было число кораблекрушений. Из-за этого к концу дня флоту пришлось отступить и бежать прочь от Фландрии в негостеприимные волны Северного моря. Цель всей экспедиции — взять на борт силы для вторжения — не была достигнута.
Большая часть Армады — сто двенадцать судов — оставалась цела и невредима. Но противный ветер лишил ее всякой возможности вернуться во Фландрию или принять участие в битве. В середине августа он дул по направлению к Атлантике. Находившиеся под Оркнеями шотландские рыбаки доносили, что видели «чудовищные корабли, до ста
Бизнес мировой державы
429
*»*« и>м. что на запад впереди ветра неслись». Медина-Си-«мин отдал своим капитанам приказ держать курс на юго-..... огибая ирландский берег, а затем к Испании. С это-|<| момента началась великая катастрофа. Большинство н< >|>облей погибли в атлантических штормах или на ирланд-< ком берегу, где местные жители грабили остовы потерпевших крушение судов и редко щадили спасшихся людей.
I < »л ысо на третью неделю сентября Медина-Сидония причалил в Сантандере с восемью своими галеонами. Еще двад-цн 1 ь семь кораблей из флота бросили якорь в других северных портах. Возможно, шестьдесят из ста тридцати вышедших в мае судов в конце концов вернулись домой. Но пятнадцать тысяч людей на борту погибли. Это было, заметил । >ди11 монах Эскуриала. «одно из самых приметных и горестных бедствий, в Испании случившихся, кое оплакивать должно всю жизнь... Многие месяцы по всей Испании лишь слезы были да сетования». Один офицер Армады послал ра-। юрг королевскому секретарю со словами: «Теперь Вы не найдете никого, кто не скажет: “Я вам говорил". Мы встретили врага с великим преимуществом в кораблях, кои превосходили наши в сражении, были лучше построены, вооружены лучшей артиллерией, канонирами и матросами»77.
Неудача Армады отнюдь не была смертельным ударом для Испании, продолжавшей рассчитывать на ресурсы, что сделали возможной экспедицию 1588 года. Англичане, однако, выиграли большее преимущество во времени, и в 1589 году определенное число лондонских инвесторов вложили деньги в экспедицию, посланную в Португалию под командованием Дрейка с целью поддержки претендента на трон Антонио де Крато. Это был большой флот из почти ста пятидесяти судов с около десяти тысяч солдат на борту, но он страдал от не имения иной цели кроме мародерства. «Армия сия была набрана из купцов», — заметил критик того времени7®; а Дрейк был по складу своего ума скорее пиратом. нежели военачальником. Экспедиция была разрушительной, но не смогла уязвить испанскую державу. Другая
430	Испания: дорога к империи
еще более широкая экспедиция была послана против Кадиса в 1596 году и была тоже разрушительна, как и унизительна для кастильцев. Но и она ничего не достигла. Великим заблуждением нападавших на полуостров с моря было предположение, что испанское могущество все еще находится там.
Больше всего выиграли от конфликта тех лет морские капитаны, которые, оставив в покое полуостров, атаковали заморские источники испанского богатства. В Англии купцы и моряки вкладывали свои средства в акционерные общества79, соединявшие торговлю и грабеж. Этот новый бизнес, доведенный до совершенства англичанами, был известен под именем каперства и породил на морях Европы и Америки волну мелких рискованных предприятий, действовавших вполне законно под прикрытием войны. Довольно часто каперами были единичные корабли, но наиболее эффективной оказывалась организация официальных компаний. Они увеличивали богатство Англии через коммерцию, а больше всего стимулировали огромный рост кораблестроительства, начавшийся в последние годы XVI века. ТДк «большой бизнес» в Англии сумел извлечь пользу из существования Испанской империи.
Самым выдающимся капером-предпринимателем в елизаветинской Англии был купец Джон Уоттс, который послал шесть эскадр в Атлантический океан с 1588 по 1597 год, поставил четыре корабля для экспедиции Дрейка в 1595-м и еще несколько по иным случаям80. Как мы видели (глава 6). к концу XVI века иноземные корсары властвовали в Карибском море и на его торговых путях. В 1595 году казначей Санто-Доминго докладывал, что «корсары многочисленны и усердны, будто в портах своих собственных стран. Они поджидают на всех морских дорогах. Прибывая или отбывая, мы всегда видим корсара. Если так будет продолжаться. остров этот обезлюдеет или они принудят нас иметь дело с ними, а не с Испанией»81. Один испанец в Лондоне в 1591 году сообщал, что, хотя сахар производился испан
Бизнес мировой державы
431
цами и португальцами в Америке, объем незаконной торговли им в Лондоне столь велик, что «сахар дешевле в Лондоне [был], чем в Лиссабоне и в Индиях»82.
Неудачные военные события в Европе в последние годы XVI века, жалобы в Кастилии на тяжкие налоги и ослабление населения и земледелия неблагоприятно отозвались на заморских подданных империи. Собственный секретарь короля осведомлял Филиппа II в конфиденциальном документе, что «народ полон жалоб и многие говорят, что дела идут худо»83. «Я изумлен тем, что они говорят мне о Кастилии, —заметил испанский житель Лимы в 1590 году, — что ее больше нет, и я верю в это по тому, что люди говорят здесь. Здесь мы не испытываем ни голода ни жажды, ни нужды в одежде». Другой, писавший из того же города своим родственникам в Херес-де-ла-Фронтера (Jerez de la Frontera), был встревожен новостями о «трудностях, от коих вы страдаете в Испании. Поскольку мы здесь ни в чем не нуждаемся. нам трудно в это поверить»84.
Задолго до своей смерти в 1598 году Филипп 11 смирился с невозможностью достичь победы в Западной Европе и даже мира исключительно на собственных условиях. Полвека правительство предпринимало блистательные попытки сбора воедино и применения всех ресурсов всех народов империи. Но могли ли продолжаться эти усилия?
В качестве реакции на внешнюю несговорчивость Филиппа П некоторые министры его сына и наследника Филиппа Ш открыто перешли к политике, которую дипломаты XX века назовут «мирным сосуществованием», или совместной жизнью в отсутствие компромиссной идеологии. Такой надобности не возникало в случае мира с Францией, которая теоретически была католическим госуд арством. Но мир с официально протестантскими государствами, такими как Англия или голландские провинции, был невозможен без выхода на этот спорный вопрос. Еще важнее был тот факт, что по отношению к обеим этим странам Испания всегда настаивала на праве их многочисленного като
432
Испания: дорога к империи
лического населения пользоваться свободой богослужения. Мир нельзя было заключить без этого основополагающего условия. А если существенным было уважение к верованиям католиков, разве не возникало проблемы уважения к верованиям некатоликов? Изменяя своим принципам, великая испанская монархия, всегда безжалостно изгонявшая евреев и мусульман со своих территорий и преследовавшая протестантов, где только те ни появлялись, медленно и неохотно обращалась к принятию множественности верований.
Идея кажется поразительной. Как могла Испания, воинствующая поборница католицизма и родина знаменитой инквизиции, потворствовать веротерпимости?Теперь в этом больше нет никакого сомнения. Филипп II, проведший многие годы среди протестантов в Германии, Англии и в Нидерландах. знал, чем чревато религиозное сосуществование, и не был им доволен, но никогда не исключал его как одну из политических альтернатив88. Он признал его необходимость в случае успешного испанского вторжения в Англию. В 1591 году он выражал желание разрешить веротерпимость «на короткое время» в Нидерландах, если голландцы примут испанское владычество. К нелегкому решению о сосуществовании «истинных» и «ложных» верований стало гораздо легче подступиться после того, как папа выразил свое неофициальное согласие с Нантским эдиктом (1598) короля Франции, устанавливавшим сосуществование различных христианских верований в этой стране. ЕДава испанской делегации на мирных переговорах с Англией, коннетабль Кастилии, заметил своему господину Филиппу III, что •Его Величество не обязано насаждать во Франции и Англии католичество, если они сами того не хотят», и поддержал общую политику того, что он называл «свободой совести», как для католиков, так и для протестантов86.
Мир между Испанией и Францией, заключенный в 1598 году, в год смерти Филиппа II. был значительным событием, показавшимся многим испанцам унизительным
Бизнес мировой державы
433
"in уплением. Пауза, однако, могла рассматриваться в ка- I нс последней возможности положить конец войнам на • < пере. Запоздалая отчаянная попытка короля достигнуть мира через политическое решение проблемы привела к р.|.|решению ограниченной автономии Нидерландов, ко-।<>рые отошли под управление его дочери Изабеллы и ее мужа, доводившегося Филиппу II племянником, эрцгерцога Альберта Австрийского. Хотя Испания сохраняла в конечном счете контроль над фландрской армией и над большинством политических решений, Альберт мог пре-< педовать важные начинания, не всегда совпадавшие с видами Мадрида. Быть может, самой значительной его инициативой было принятое в конце 1604 года решение назначить командующим фландрской армией итальянца, маркиза Спинолу.
Самый успешный полководец, руководивший испанскими операциями во Фландрии, был также итальянцем, Алессандро Фарнезе. Но получившего назначение в то время критиковали за недостаток военного опыта. Амброджо. маркиз Спинола, родившийся в 1569 году, происходил из верхов генуэзской аристократии*. По профессии, скорее, делец, чем солдат, он представлял в миниатюре факторы, содействовавшие созданию и поддержанию Испанской империи. Его семья была знаменита банковской деятельностью как в ГЬнуе, так и в Севилье, а некоторые из ее членов проживали в Испании с конца XV века. Они участвовали в финансировании американского проекта и в развитии торговли и военной мощи Испании в Европе. Младший брат Амброджо. Федериго, служил под командованием Фарнезе по Фландрии и в 1601 году начал брать подряды на поставки людей и судов тамошним испанским властям. Сотруд
• Лучший обзор его карьеры сделан Родригесом Вилья, но имеется большой массив неизданных документов, по которым можно составить новое и более содержательное жизнеописание.
434
Испания: дорога к империи
ничество бельгийцев и Спинолы на море и на суше открыло одну из замечательнейших и типичнейших фаз в имперских достижениях Испании. Мадридское правительство имело не так много ресурсов (денег, людей, кораблей, оружия) для продолжения войны против голландцев и их союзников. Настал черед бельгийцев спасать испанскую державу. Несмотря на определенные ограничения со стороны Мадрида, новые правители Южных Нидерландов были способны действовать с замечательной степенью самостоятельности. «Испанцы не могли бы сожалеть сильнее, —доносил венецианский посланник из Мадрида, — потому что остались при издержках, а не при надзоре за тамошним правительством»87.
Фламандские корсары, выходившие на дело в основном из порта Дюнкерка, оказывали ценную поддержку, грабя торговые суда голландцев и их союзников англичан. Опираясь на кредит своей семьи, Федериго привлек большие суммы денег, составил флот из галер в Средиземном море и привел его во Фландрию, чтобы присоединить к дюнкеркским кораблям, и одержал знаменательные победы против голландцев в узких морских водах88. В то же самое время он финансировал приготовления к планировавшемуся вторжению в Англию из Нидерландов. Бельгии и Люксембурга. Амброджо таким же образом снарядил на свой счет армию в Милане и отправил ее в долину Рейна для объединения с бельгийскими силами в 1602 году. Федериго умер в военной операции в 1603 году, но его дело было продолжено братом. ТЬт одержал впечатляющую победу, когда в сентябре 1604 его армии удалось взять город Остенде после многолетних неудач бывших военачальников. Англичане только что заключили мир с Испанией (август 1604). и изнуренные защитники не могли получить никакой помощи со стороны. У победителей. однако, тоже было немного причин для радости, осада обошлась им в шестьдесят тысяч солдатских жизней, не меньше чем потеряли проигравшие80. Это был неутешительный исход для Филиппа III, который двумя годами рань-
Бизнес мировой державы
435
н н-1 юддался своим самым воинственным советникам и сам I i.i шизал войну против мятежников, «с кровью и огнем, ведя  >- н>* море и на суше, в их собственных домах, паля их и по-। < >i । пял и поля их приводя в опустошение»90.
11 гожи данный успех в Остенде помог Альберту набрать-> и < мелости и назначить Амброджо. чья карьера до тех пор бы пл в основном посвящена финансам, главнокомандующим фландрской армии. Подходящих испанских дворян на • гу должность не нашлось, но главной причиной назначении было не это. ГЪсударственный совет в Мадриде признал, ч t о финансовый фактор имел наибольший вес, потому что < 'нинола «с кредитом и капиталом в своем распоряжении может скоро поставить все требуемое, как, например, жа-жшание и провизию для солдат»91. С этого момента его солидные финансовые ресурсы стали главным оплотом иена 11ских усилий во Фландрии. Назначение иноземного банкира на пост главного военачальника со всей возможной очевидностью показало приоритет деловой сферы в функционировании империи. На протяжении последующей чет-иг рти века Спинола осуществлял высшее военное командование на севере и готовился стать величайшим испанским военачальником эпохи. Его кампании подталкивали обе стороны голландского конфликта к заключению мира. Когда в 1607 году эрцгерцогиня узнала, что соглашение о перемирии стало свершившимся фактом, то с облегчением заметила: «Немалое достижение добиться того, что все невозможным полагали»92.
11осле мира с Францией в 1598 году и с Англией в 1604-м некоторые соглашения с голландцами стали казаться неизбежными. Действительно. 9 апреля 1609 года в городской I ытуше Антверпена делегаты Испании, Бельгии и Объеди-11гнных провинций (Нидерландов) договорились об услови-нх перемирия в присутствии посредников и Англии и Франции. Перемирие должно было длиться двенадцать лет. в течение которых сохранялось существующее военное положение и на определенных условиях разрешалась торговля.
436
Испания: дорога к империи
В Брюсселе, где Мадрид пытался оказывать скрытое вли яние, но действенные решения принимались автономным правительством эрцгерцогов, редко возникали большие сомнения в «мирном сосуществовании». Это было странное перемирие, во время которого совершались ограниченные вооруженные действия, но всегда с оглядкой, чтобы не спро воцировать войну. Фландрская армия была отведена на опорные пункты в прилегающие немецкие территории для обеспечения доступа к голландским землям и дня прикрытая войсковых перемещений по «Испанскому пути». Когда это произошло, некоторое число этих опорных пунктов оказалось на протестантских территориях, а на немецких землях была сложная мозаика различных христианских верований. Когда армия Спинолы начала после 1605 года свои кампании в этом регионе, она успешно заняла некоторые крупные города, бывшие полностью протестантскими, и ей ничего другого не оставалось, кроме как терпеть господствующую религию. Например, в 1613 году Спинола взял убежденно кальвинистский город Безель и предоставил полную религиозную свободу в обмен на ввод гарнизона испанцев и немцев. Во время этой кампании фландрская армия сумела оставить гарнизоны более чем в шестидесяти городах, и везде было разрешено лютеранское или кальвинистское вероисповедание. Четверть века спустя протестантская вера все еще процветала в них93.
Официальной политикой Испании всегда было признание прав только за истинной религией. Но на практике империя часто считалась с действительностью. Например, невозможно было требовать, чтобы все нанимаемые Испанией войска были католическими. Филипп П, как и его отец до него, мирился с необходимостью брать на службу наемников-протестантов. Протестанты сражались во Фландрской армии и помогли закрепить победу при Сен-Кантене в 1557 году. В начале XVII века испанский ГЬсударственный совет рекомендовал Спиноле не нанимать протестантские войска — немцев и шотландцев. Полководец в принципе
Бизнес мировой державы.
437
• >ч >ы< плене мыслью, но чувствовал, что весьма важно про-.... гь вербовку во всех странах независимо от религии, ||<и ко'||,ку (доносил он в 1622 году) «число имеющихся в ииряжении испанских и итальянских солдат всегда не-|ц
(' момента лютеровской реформы церкви сложнейший к куГх ж немецких дел попал в центр европейской политики: tи инки. шведы, турки, итальянцы и французы оказались in-одолимо вовлечены в события, происходившие в Цент-рши.ной Европе. Карл V познал здесь и триумф, и поражение. и утрату здоровья. Раздел в 1556 году его наследия на немецкую часть под властью его брата Фердинанда и испанскую под властью его сына Филиппа мог показаться пичплом расщепления Габсбургского дома. По крайней мерс, так это часто до сих пор представлялось. Но Филипп II всегда осознавал важность деятельного поддержания кон-। окта с венской частью своей семьи. Существовали тесные Л| «очные узы, и он всегда принимал в гостях своих племянников, детей императора, одним из которых был эрцгерцог Альберт, позднее губернатор Нидерландов, другим — эрцгерцог Рудольф, позднее император.
С австрийскими Габсбургами, полагаясь на них при вербовке солдат для своих армий в Италии и Нидерландах, ко|юль также поддерживал близкие дипломатические отношения. Испанская империя не распространялась на Гармонию. но имела там фундаментальные интересы, которыми испанские лидеры не могли позволить себе пренебре-। ап.. Жизненная линия взаимных связей между Мадридом и Веной зависела от непрерывного наследования членами Ц|бсбургского дома императорского престола, который был выборным и потому мог легко ускользнуть из-под их контроля. Этот страх был одной из причин укрепления отно-11 к*ний с помощью трактата, подписанного в марте 1617 гола н Вене между испанским посланником Оньяте (Oftate) и । нк ледником императорского престола эрцгерцогом Штир-
438
Испания: дорога к империи
ским (Styria) Фердинандом. Беспрепятственное наследование Фердинандом многочисленных территорий после его кузена, бездетного императора Матиаса, было, с его точки зрения, основным содержанием соглашения. Другой ключевой составляющей было обещание Фердинанда уступить Испании, как только он станет императором, принадлежавшую империи территорию Альзаса. необходимую Испании для транспортировки войск вниз по Рейну.
Возобновившийся интерес Испании в Центральной Европе был логическим следствием перемирия с голландцами. Все свидетельствовало, что голландцы и другие европейские державы пользуются миром 1609 года, чтобы ослабить испанское могущество по всему земному шару. По большей части Карибского моря (Атлантики), и особенно на берегах Tierra Firme (Материка), испанское присутствие было настолько незначительным, что неиспанские колонисты обычно располагались на новых землях без особых трудностей. В 1609 и 1619 годах возникли английские поселения в ГЪиане и на Амазонке, а в 1626 году компания для колонизации этих территорий получила разрешение английского правительства и герцога Бэкингемского в качестве одного из спонсоров. С 1609 по 1632 год англичане поселились на Бермудах, на (Leeward Islands) Антигуа, Св. Китса и Невиса и на острове Барбадос. Пэлландцы в тот же период основали постоянные поселения в ГЪиане. Кюрасо и на других островах, а французы были в Кайенне с 1625-го и на Мартинике и в ГЪаделупе с 1635 года. Эти и позднейшие колонии возникали с тем большей легкостью, что в этих регионах не было испанского присутствия.
Англичане, хотя формально не участвовали в конфликте между Испанией и голландцами, играли главную роль в ослаблении испанских позиций в Атлантике и в Тйхом океане. Но главную опасность везде представляли голландцы. С 1590-х годов они укрепляли свое положение вТйхом океане. где главная опасность для Испании возникла с основанием в 1602 году голландской Ост-Индской компании (Veree-
Бизнес мировой державы
439
(lostindische Compagnie. или VOC). ГЪлландские по- m и । сльства на испано-португальскую империю были на-..... серьезными, что подготовили переговоры, приведшие- к миру в Нидерландах. Первое значительное нападение пи Филиппины произошло в 1600 году, когда голланд-। пне судно атаковало слабо защищенный город Манилу и । и 111 и шло военный корабль, наскоро построенный Антонио Морга. Это стало началом полувековых мытарств. В августе I <i 1 -I экспедиция, оплаченная VOC, состоявшая из четы-I и-x гудов и семисот человек на борту, вышла в Тйхий океан •|«-р<’;1 Магелланов пролив. В июле 1615 года она атаковала и l>ii |Лила у берегов Лимы военно-морские силы, собранные inщс королем; испанцы потеряли два фрегата и пятьсот че-'II тек. Инцидент вынудил Испанию проверить и отремон-। и ропать оборонительные сооружения в Тйхом океане, укрепив порт Кальяо (Callao) и приступив к строительству । и пнях кораблей. Но для удовлетворительной защиты бере-। он 'Гйхого океана более чем за век было сделано немного.
Как оказалось, самая непосредственная опасность испанским интересам идет из Европы. В мае 1618 года Бо-। емские Штаты (Estates of Bohemia), одно из немногих европейских королевств, где престол был выборным, начали мп геж. закончившийся смещением католического прави-। еля эрцгерцога Штирского Фердинанда, принадлежавше-। о дому Габсбургов. Посланник Оньяте, бывший в Вене при получении известия о происшествии, был глубоко потрясен, но к январю 1619 года вернулся к мысли, что Испания может спасти положение. «Кажется необходимым, чтобы I lame Величество рассмотрело, что сослужило бы ему большую службу, — писал он, — потеря этих провинций или । кк-ылка армии в пятнад цать тысяч человек, чтобы уладить дело»95. Тйпично шовинистическая реакция могла быупасть । in каменистую почву, если бы не преобладавшее тогда влияние в испанских государственных советах Бальтасара де I (униги (de Zuniga), отлично служившего в армии и на посту посланника и пользовавшегося благосклонным внима
440
Испания: дорога к империи
нием Филиппа III. Благодаря его аргументам помощь Вене стала рассматриваться как необходимая часть общеевропейской стратегии защиты от голландцев (поддержавших мятежников в Праге). Другу Испании Фердинанду Штир-скому были выделены деньги, и он на той же неделе, когда был смещен с богемского престола, был единодушно избран немецкими князьями во Франкфурте-на-Майне императором Священной Римской империи.
Тем временем в течение 1619 года испанцы дали солидные подтверждения своей дружбы и впечатляющей способности снаряжать войска во всех концах континента. Они уже послали фламандского военачальника Шарля Лонгва-ля. графа Букуа, принять командование над собираемыми Фердинандом войсками. Кроме того, весной 1619 года с юга Нидерландов было послано подразделение числом около семи тысяч бельгийцев и ирландцев. Летом в Неаполе были завербованы десять тысяч итальянцев под командованием военачальников Карло Спинолы и Гйльермо Вердуго и посланы через Бреннерский перевал в земли Габсбургов96. На этот раз соглашение было более крепким и более длительным. нежели в 1532 году; подсчитано, что испанцы финансировали половину предоставляемой новому императору пехоты97. Испанцев было мало, но солдаты призывались со всех управляемых Испанией европейских территорий: были кастильцы, неаполитанцы, бельгийцы, немцы. флорентинцы. Среди офицеров этого многонационального военного образования был полководец из Валенсии Бальтасар де Маррадас, сделавшийся одним из высших командиров имперской армии и впоследствии занявший множество поместий, купленных им на юге Богемии. Со всех сторон производились широкомасштабные военные перемещения, но до сих пор не было знака к войне, вопреки замечанию английского посланника в Г&аге, что «это богемское дело, похоже, затеяно, чтобы ввергнуть в пожар все христианское человечество»98.
Роковой поворот к войне произошел, когда в августе 1619 года кальвинистский курфюрст пфальцграфства Рейн-
Бизнес мировой, державы
441
> «<>н <« Фридрих решил принять богемскую корону, предложенную ему мятежниками. Это решение грозило переверну и. весь политический, религиозный и военный уклад Н-рмании. В испанском ГЪсударственном совете угрюмые министры предсказывали только «вечную войну», если про-н < «анты добьются контроля над Священной Римской им-। к । «ней. Поэтому католические державы стали действовать, н решительно. Виюле 1620 года пятнадцатитысячное вой -< но Католической лиги направилось к Баварии, прошага-II) но двум областям Австрии, соединившись с чехами, и 111 гуда двинулось в Богемию, где встретилось с императорскими войсками под командованием Бюкуа. А 8 ноября 11 «20 года они нанесли сокрушительное поражение чеш-< ним и немецким протестантским силам в сражении у Бе-чой 1Ъры, под самой Прагой. Лишь горсть испанских войск участвовала в победе, которая в большей степени была до-। «игнута неаполитанской пехотой и флорентийской конницей". Богемский мятеж закончился. Фридрих бежал в пинание, процарствовав всего одну короткую зиму (насмешливая Европа назвала его Winterkdnig, «Зимний король»). и в беспокойную Центральную Европу, казалось, «•извратился мир.
На самом деле, война только начиналась. Великие прения в Испании вызывала не Богемия — о вторжении в нее никто не спорил, — но голландцы. К середине 1620 года । олландцы поставили около пяти тысяч человек в качестве помощи Богемским Штатам, и они приняли участие в бит-яг при Белой 1Ъре. Испания была готова продолжать сопротивление голландцам, где бы они ни грозили испанским интересам, но была ли она готова возобновить войну просив них после близившегося окончания двенадцатилетне-го мира в 1621 году? Цунига открыто заявил в ГЬсударственном совете в апреле 1619 года, что две основные цели былого конфликта — присоединение голландских провинций и восстановление католической веры силой оружия — были теперь совершенно вне обсуждения и недостижимы. Слова его были бескомпромиссны:
442
Испания: дорога к империи
Принудить провинции те к повиновению силою оружия мы не можем. Каждый, кто со тщанием и беспристрастием материю сию рассмотрит, лишь великой мощи провинций сих на суше и на море изумится. Мало того, государство сие ныне в могуществе и величии пребывает тогда, как наше в смятение погружено. Обещать себе, что мы ГЬлландию завоевать можем, значит к недостижимому стремиться и себя обманывать.
Он, как и другие советники Филиппа III, однако, не был совершенно уверен в том. каким должен быть основной пункт переговоров о продлении перемирия. В конце концов, мысли сосредоточились на трех основных условиях. Первым из них было предоставление свободы богослужения в Объединенных Провинциях католикам, которые все еще были большинством населения. Другие два напрямую затрагивали выживание империи как делового предприятия. На них сделан особый упор в февральском письме короля к эрцгерцогу Альберту 1621 года, где объяснялось, что перемирие может быть продлено только в том случае, если голландцы прекратят торговлю в азиатских морях и освободят устье реки Шельды, выход Антверпена к морю. Иначе продление перемирия без выполнения этих условий «приведет к полному разорению сих королевств», сиречь Испании. Не будет ошибкой сказать, что общее мнение было в пользу войны. Как утверждали мадридские советники, «за время перемирия Голландия в богатстве своем возрастала, войны против Габсбургов в Германии вела и кораблями своими Америку и Азию наполняла: все вины сии необходимым творят искупление веры, чести и правосудия посредством оружия». Они явно видели в Испании нечто вроде мирового жандарма, «охраняющего» свет от подрывной деятельности. Филипп III умер за несколько дней до истечения перемирия: ему наследовал его сын Филипп IV, которому всегда сопутствовал его особый советник Гаспар де Гусман, позднее граф Оливарес. Филипп был чутким, здравомыслящим правителем, и его
Бизнес мировой державы
443
। и ч| к к- сорокачетырехлетнее царствование имело решитель-tu.iv последствия для развития Испанской империи. Но дол-। ни тень конфликта продолжала доминировать. Тенденции общественного мнения в Мадриде оставались под контролем I (униги и были направлены в сторону войны.
11 Брюсселе бельгийцы имели собственные приоритеты, n t которых важнейшим была защита их территориальной целостности от голландцев и их союзников. Когда армия Кп голической лиги двигалась в Австрию и Богемию, Фландрская армия под командованием Спинолы 5 сентября пе-I tvcciuia Рейн в княжестве Фридриха Богемского, в пфальц-। рафстве Рейнском. Фридрих был далеко, в Богемии. Его отчизна была почти беззащитна, за исключением небольшого военного отряда в две тысячи английских волонтеров, державших ключевые крепости Франкенталя и Мангейма, ннда как столичный Гейдельберг обороняли немецкие и юлландские войска. В протестантской пропаганде того примени стало общим местом изображение ужасного при-•рака испанских войск, беспрепятственно шагающих по беззащитным княжествам Западной Европы. На самом деле испанские войска были мало заметны среди вторгшихся в пфальцграфство сил. Оккупационная армия Спинолы и 1621 году включала двадцать тысяч пехоты и четыре ты-। ячи конницы, в которых 40% составляли немцы, 28% ита-Н1лнцы, 12% бельгийцы и 10% испанцы вместе с некоторым числом португальцев100. Главными командирами под руководством Спинолы были бельгийцы граф Анри Вандеи Берг (Henry van den Bergh) и граф Берлеймон (Berlaymont). < 'ам Спинола должен был вернуться в Брюссель (с частью гвоей армии) в июле 1621 года вследствие смерти эрцгерцога Альберта, случившейся месяцем ранее, но оставил < >ди ннадцать тысяч войска под командованием ТЪнсало Фернандеса де Кордобы. Они занимали большую часть пфаль-। ц рафства, пока имперские войска в 1622 году не завершили оккупацию территории взятием ГЬйдельберга и Мангейма; Франкенталь вскоре тоже пал.
444
Испания: дорога к империи
Испанская монархия теперь была хорошо подготовлена к защите своих обязательств в Европе. Обладание пфальцграфством Рейнским, хотя и не было абсолютной необходимостью. страховало линии сообщения между Альпами и Нидерландами. В июле 1620 года миланская армия была переброшена и заняла стратегическую дорогу через Валь-теллин (Valtelline) в немецкие земли. ТЬм временем в Южных Нидерландах затевалось новое большое начинание. Брюссельское правительство в 1620 году заключило соглашение с фламандским подрядчиком на строительство и экипировку в Остенде двенадцати вооруженных кораблей для нападений. Скорое возвращение Спинолы из пфальцграфства укрепило армию, подготовив ее к возможной кампании.
Хотя переговоры о продлении перемирия между Испанией и голландцами еще велись, срок его официально истек 9 апреля 1621 года при склонности большинства с обеих сторон смириться с продолжением войны. Имея возможность близко наблюдать из Брюсселя положение дел в Германии и Объединенных провинциях, Спинола направил в Мадрид вместе со своим представителем Карлосом Коломой (Coloma) свое твердое мнение, что война — единственное разумное решение. «Если перемирие продлено будет, мы себя приговорим страдать от всех неприятностей мира и от всех опасностей войны»101. Ткк называемый мир был разорителен и обходился в два миллиона дукатов в год только за Фландрскую армию. Но если будет выбрана война, она должна вестись как следует. Все другие театры военных действий должны быть закрыты. Испания должна будет взять назад все обещания Германии и пфальцграфству и сократить оборонительные меры на "Гйхом океане, в настоящее время оценивавшиеся в два миллиона в год. Наконец, голландцев нужно атаковать там. где они сильнее всего, на море, поддерживая фламандских корсаров и два сильных флота, в Атлантике и в Средиземном море. Для мадридских
Бизнес мировой державы
445
министров Колома сделал особый упор на прибыли, получаемой голландцами в Азии: «Они установили сейчас на во-< । < же двадцать три торговых пункта и столько же крепос-i ей. они захватили всю торговлю гвоздикой, их бесчислен-н ыс корабли пленили или потопили кастильские суда на Мнлукках и на Филиппинах и португальские— в Индии: <>пи помогали и помогают правителям архипелага и враждебных нам берегов, и. наконец, они приобрели там такую нлпсть, доверие и доброе мнение о себе за двенадцать лет. никое кастильцы и португальцы — за сто двадцать»1 °2.
В июле 1621 года король сообщил Изабелле о возникшем состоянии войны, но еще долгое время министры Мадрида. Брюсселя и ГЪаги не могли с этим смириться и продолжили поиски мира дипломатическим путем, даже когда солдаты уже были на марше.
ГЬлландцы не собирались попадаться врасплох. В то время как сухопутная армия реорганизовывалась Маврикием (Maurice) фон Нассау, заморское предприятие обновилось основанием в 1621 году голландской Вест-Индской компании. или WIC (West-Indische Compagnie). которая тремя годами позже неожиданно и практически беспрепятственно линяла главный город Бразилии Байю (Bahia). Солидный голландский флот в двадцать шесть военных кораблей с гремя тысячами тремястами человек на борту находился । юд командованием вице-адмирала Пита Хейна. Было очевидно. что масштабы конфликта, простершегося по всем мировым морям, будут межконтинентальными. Это была по всех смыслах мировая война с голландцами и испанцами в качестве главных действующих лиц, и ставкой в ней было выживание Испанской империи. Вспыхнувшее в 1625 году военное столкновение с Англией (о котором ниже) еще больше усложнило ситуацию. Во время войны с ведущими мировыми морскими державами, Англией и Объединенными I (ровинциями. в 1620-е годы, Испания встала перед лицом уродливой реальности ответа империи по взятым на себя обязательствам.
446
Испания: дорога к империи
Начались испытания грандиозного мирового аппарата испанской державы. И он продемонстрировал свои замечательные качества. Перед Испанией были две конфликтные зоны: Нидерланды, где она старалась сдержать столкновение, распространившееся благодаря Тфидцатилетней войне на немецкие земли и Центральную Европу, и Восточная Азия, где она защищала торговлю пряностями. Сама Испания не могла произвести достаточное количество необходимых для ведения войны вещей: личного состава, вооружения, кораблей. Ее единственным спасением, от которого она теперь полностью зависела, была деловая система, созданная американским серебром. Эта система была самым грозным противником врагов Испании, тративших все свои силы на ее разрушение или хотя бы подрыв. К тому же в Европе Испания рассчитывала на существенную поддержку двух своих партнеров, Бельгии и Италии, которые в XVII веке внесли свой, быть может, главный вклад в выживание империи. А за пределами Европы, как мы увидим, Испания с 1580-х годов была в состоянии рассчитывать на беспрецедентную помощь португальцев.
Чтобы поощрить Спинолу в роли предводителя военных действий. Филипп IV пожаловал ему испанский титул маркиза де Лое Бальбасес (Los Balbases), сделал его грандом и наградил орденом Золотого Руна. Главнокомандующий так и остался перед лицом основных проблем с людьми и деньгами, особенно со стороны Испании, чье участие в войне постепенно уменьшалось. «Лишь на малое число испанских солдат рассчитывать можно*. — жаловался Спинола в Мадрид в июне 1622 года, когда правительство подгоняло его уменьшить зависимость от протестантских солдат из Германии и Британских островов. Ходатайствовал о присылке итальянских войск из Милана. Решения в Брюсселе теперь стремились принимать с минимальной оглядкой на Испанию. Самое значительное из них было решение об осаде города Бреда. Резолюция была принята без уведомления Мадрида и без предварительных консультаций с ним Спи-
Бизнес мировой державы
447
(«<<иой и малой группой высшего командного состава в I .ркич сле в 1624 году. Это был блестящий ход. В Бреде сто-U к । а рн изон Юстина фон Нассау, родного брата штатгаль-н’ра Маврикия. «Маркиз Спинола, — писал художник Пи-। i p 11ауль Рубенс из своего дома в Антверпене, — все более преисполняется решимости взять это место, и, поверь мне, никакая сила не может спасти город, так крепко он обло-1К«’Н»",:'. ГЬрод наконец сдался 5 июня 1625 года, после деин гимесячной осады. ТДк совпало, что Маврикий умер не-шдолго до сдачи, осведомляясь на смертном ложе о ходе <»< ады. Хотя Спинола оставался еще три года в Нидерландах, это была его последняя кампания там.
Успех в Бреде — в значительной степени итало-бельгий-< кая победа, частично профинансированная испанцами, которую кастильцы всегда будут настойчиво приписывать  олько себе* из-за мастерского полотна, написанного позднее Веласкесом, был лишь первым из впечатляющей триады триумфов монархии в памятный 1625 год. Точно так же, как на бельгийцев и итальянцев в победе над Бредой, она могла рассчитывать на португальцев, глубоко встревоженных вторжениями голландцев в их заморские территории. Даже во время осады Бреды португальцы принимали меры к возвращению Байи. Они вызвали людей из североафриканских гарнизонов Танжера и Сеуты и собрали флот из двадцати двух кораблей, передав его в распоряжение мадридского правительства.
В начале 1625 года внушительная португальско-испанская армада из пятидесяти шести судов, с двенадцатью тысячами пятьюстами человек на борту (три четверти из них испанцы, остальные португальцы) и около тысячи двухсот
* Любопытно, что новейший испанский искусствовед принимает «правду, что Спинола был генуэзцем, а большая часть офицеров и бойцов под его командованием во время взятия Бреды были иноземцами» (Francisco Calvo Serraller, in the collective work «Velazquez». Barcelona 1999, P. 136).
448
Испания: дорога к империи
орудий под командованием Фадрика (Fhdrique) де Толедо отправилась из Севильи. Это был крупнейший европейский военный флот, пересекавший Атлантику, первый подобного рода, отправленный Испанией. Армада показалась перед Байей 30 марта накануне Пасхи и без труда заставила го род с гарнизоном в две тысячи триста человек под голланд ским командованием сдаться в четыре недели. Подкрепле ние из Голландии прибыло в конце мая лишь затем, чтобы уплыть, увидев испанский флаг, реющий над городом, и потрясающий строй из пятидесяти судов кораблей на якоре в заливе. Возвращение города не без основания отпраздно вали в Испании, и Оливарес заказал огромное полотно художнику Хуану Батиста Майно (Juan Bautista Maino). позаботившись о том. чтобы его выпукло представили на кар • тине, которая была вывешена в королевском дворце Буэн Ретиро (Buen Retiro). Победа в Байе оказалась возможной благодаря плодотворному сотрудничеству португальцев и испанцев, великолепному примеру имперского партнерства. Особенно из ряда вон выходящим было число и воодушев ление принявшей участие в деле высшей португальской знати. Возможно, со злосчастной экспедиции короля Себастьяна в 1578 году это был первый случай, когда такое количество дворян рисковало своими жизнями ради имперского предприятия — и на этот раз успешно’04.
Удовлетворение этого года было прервано малоприятным объявлением войны со стороны Англии, где военная лихорадка безраздельно овладела общественным мнением и ведущий политик призывал к «миру со всем миром, но к войне с Испанией». Английское правительство было озлоблено неудачей секретной миссии в Мадриде в 1623 году принца Уэльского, будущего Карла I. безуспешно пытавшегося ухаживать за инфантой. Кроме того, парламент желал спасти пфальцграфство от оккупации фландрской армии. В августе делались совместные приготовления с голландцами для объединенного нападения на один из испанских портов. В начале октября 1625 года флот, состоявший из двадцати голландских судов с десятью английскими во-
Бизнес мировой державы
449
' иными кораблями и семнадцатью транспортными, вышел • •ill иимута. Уже в море было принято решение атаковать h i и к- и отброшены все другие альтернативы. Кадис был I» ,ц< п очием американской торговли. и. несомненно, в панн । и еще не стерлись будоражащие воспоминания об успешном нападении на этот порт в 1596 году. Однако на этот I in । пси акция была подготовлена из рук вон плохо, и попы । ка захватить серебряный флот жалким образом прова-|||н,|( ь. Четыре недели спустя командир экспедиции сэр •лиард Сесил отменил эту авантюру и дал приказ плыть niMoii. Пока испанцы поздравляли себя с удачей, настал п рсд англичан сетовать на то. что. по словам одного из • псион парламента, «честьнаша запятнана, кораблипото-• । v'Iи, люди погибли». В Брюсселе Спинола сообщал Рубен- V. 41 о вылазка была «крайне безрассудной; англичане, ви-II । мо, думали, что могут взять всю Испанию с двенадцатью । ы< ичами пехотинцев и несколькими всадниками»105.
(ройной успех 1625, чудесного года, когда кастильцы, португальцы, бельгийцы и итальянцы вместе продемонстрировали свою способность принять военный вызов, не нон горился в целом поколении. Оливарес извлек из «annus mltabilis» ценный урок. Он сделал вывод, что монархия может защищать себя с помощью местных ресурсов, не призывая на помощь Мадрид. И составил план Союза Вооружений, каждый член которого должен на свои средства • наряжать и поддерживать войска. Кастилия и Америка, например, могут набрать сорок четыре тысячи человек, К.п шюния — шестнадцать тысяч, Милан — восемь тысяч. Г « ли все государства будут сотрудничать между собой, империя сможет располагать ста сорока тысячами человек. <' 1626 года граф начал принимать меры к приведению этой । щей в исполнение. На той же волне энтузиазма король направил оптимистическое послание Совету Кастилии:
Наше влияние безмерно укрепилось. Вся Европа была против нас, но мы не разбиты и союзников наших не потеряли, в то время как враги наши о мире меня мо-
450
Испания: дорога к империи
лят. Флот, при моем восшествии иа престол из семи су дов состоявший, возрос к 1625 году до 108 военных ко раблей на море, не считая судов во Фландрии. Если нам недоставало этой морской мощи, мы не только утеряли бы королевство, нам ныне принадлежащее, но и в самом Мадриде погибла бы вера, коя есть основной пред мет, долженствующий в нашем внимании быть. В тот же самый 1626 год мы имеем две королевские армии во Фландрии и одну в пфальцграфстве, и все силы Франции, Англии. Швеции. Венеции, Савойи. Дании, ГЪллан дии. Бранденбурга и Саксонии спасти Бреду от нашего победоносного оружия не смогли|Ов.
Эта речь, напичканная полуправдами, звенящая шовинистическими отзвуками победы, отражала типичное мадридское видение империи. На практике, как показали последующие события этого 1626 года, никакая победа была бы невозможна без добровольного сотрудничества союзников. которые с подозрением относились к соучастию в политике Оливареса. Союз Вооружений сразу был признан тем, чем он. в сущности, и был — попыткой переложить бремя обороны на государства — члены монархии. Каталонцы отказались принимать в нем какое-либо участие. В Брюсселе власти лгали о согласии, но приватно роптали. Габене сердито заметил, что Союз предполагал, чтобы «наша страна служила полем брани» д ля испанских баталий, из которых Испания выходила бы цела и невредима107.
Вкладом Бельгии в защиту империи, конечно, был не только труд Спинолы. Его брат Федериго был первопроходцем в блестящей политике нападения на врагов с моря, а эрцгерцогиня оказывала полную поддержку военным усилиям. Со времени смерти эрцгерцога Альберта в 1621 году Южные Нидерланды теоретически вернулись под полный контроль Испании. На практике Изабелла надзирала за многим до своей смерти в 1633 году, и среди ее первых обя -
Бизнес мировой державы
451
11 н i м 1 ей была попытка остаться в деловых отношениях с > i iiiHhiM министром Филиппа IV Оливаресом, чьи схемы ....ропления империи уже создавали напряжение. Она и • > । <литники были вынуждены бороться с присутствием в I >1 >к мч’сле настойчивых испанских чиновников и среди них ши линника Алоносо де ла Куэва (Alonso de la Cueva) мар-«11 ui Ьедмара. Нидерланды играли ключевую роль вмор-. них и сухопутных военных действиях в Северной Европе, и v Испании не было намерения утратить контроль в прими 1 ни решений.
Легко обозреть потрясающие усилия народа и прави-к*листва Южных Нидерландов в помощь и поддержку испанской мощи в Европе. Конечно, расположенные там военные силы были на службе у Испании, но лишь частично оплачивались Испанией, чьи войска всегда были в меньшинстве. Испания продолжала широко использовать морение. промышленные и культурные ресурсы Бельгии, но редко была способна оказывать финансовую поддержку. 11 1627 году Рубенс выразил недовольство брюссельского правительства нехваткой денег. «Мы истощены, — писал
он. — не столько военными испытаниями, сколько посто-hi 11 (ыми трудностями с получением необходимых поставок ил Испании». Вскоре после этого он замечал: «Кажется । трапным, что Испания, что так мало запасает для своих нужд, что едва может защитить себя, в изобилии имеет < рсдства для ведения захватнических войн за своими пределами»108.
Частично благодаря своим языковым способностям нидерландцы стали неоценимыми членами имперской дипломатической службы, оказывая услуги Испании в тех областях и на тех континентах, откуда кастильцы были исключены по своему незнанию языков. Среди дипломатов был Габриель де Руа, дворянин из рода Артуа, который благодаря своим обширным трудам во всех уголках Европы сделался великолепным лингвистом и кладезем знаний по всем предметам. В 1602-1608 годах он был вМад-
452	Испания: дорога к империи
риде. затем вернулся в Нидерланды и работал со Спидолой. Другими ведущими бельгийскими дипломатами этого периода были Жак Брюно, представлявший Испанию и Лондоне. Жан де Круа, граф де Соре, аккредитованный в Польше, и художник Питер Пауль Рубенс. Кроме советов и сотрудничества. Южные Нидерланды во время правления Изабеллы были во главе двойного военного натиска с моря и с суши.
Самый замечательный вклад бельгийцев в испанские военные усилия был сделан портом Дюнкерка, где с 1621 года. когда истек срок перемирия с голландцами, правительство оказывало свою поддержку кампании морского каперства. направленной против врага, включая французов и англичан. С 1600 года, как мы видели. Амброджо Спидола действовал по той же схеме. Карлос Колома предложил в Брюсселе в 1620 году, чтобы строившиеся тогда в Остенде и в Дюнкерке корабли использовались против врага «как пиратские». К 1621 году испанцы и бельгийцы были готовы атаковать голландцев в их собственной области, в водах Северного моря. Первые схватки не были вполне удачны, но по прошествии нескольких месяцев корсары обогатились опытом. Кроме того, множество независимых купцов также воспользовались возможностью поучаствовать в официально дозволенном пиратстве и извлечь из него выгоду. Вто же время правительство Испании распространило пиратскую войну на все моря Европы. Успех жителей Дюнкерка был впечатляющим, особенно в 1625, «annus mi-rabllis». Когда эрцгерцогиня Изабелла узнала о предполагаемом в этом году английском десанте в Испанию, она отправилась в Дюнкерк к Спиноле осведомиться о кораблях. «Инфанта и маркиз все еще в Дюнкерке, — сообщал Рубенс в октябре 1625 года. — проводят время за строительством и вооружением кораблей. Уезжая, я увидел в порту Мардий-ка флот из двадцати одного прекрасно вооруженного корабля». «Наши корабли из Дюнкерка. — добавил он месяцем позже. — расстроили в этом году |голландскую) ловлю сель-
Бизнес мировой державы
453
•и < >ни пустили ко дну множество рыболовецких судов, но •  >Лым приказанием инфанты спасти всех людей и хоро-• ••Прпщаться с ними»109. Первейшей мишенью дюнкерк-
•> Л|,ц| голландский рыболовный флот, базовый элемент ...номики Объединенных Провинций. На практике, как < .г чи/киъвэтомгоду, зверства, творимые над голландскими рыбаками, вышли за рамки цивилизованного поведении. и Изабелла была глубоко озабочена, как бы избежать |н'11рсссий со стороны голландцев.
И<>гнно-морские успехи 1625 года по всем мировым морим вдохновили короля провозгласить в речи 1626 года к < । >нсту Кастилии, что «война на море много улучшила добрую славу Испании». Это была правда, но в наибольшей г г «’пени относилось к бельгийцам. Действия дюнкеркцев в ирг гл иве в течение 1625-1626 годов стоили английскому и Vi геческому флоту около трех сотен судов, представлявших одну пятую от всего количества110. ТЬлландцы находились г и гд постоянным давлением, в 1627 году корабли Дюнкер-IHI захватили сорок пять голландских судов и потопили шестьдесят восемь, в том же году каперы, работавшие вме-। гс с ними, также взяли сорок девять судов и потопили семнадцать11 *. В следующем году захватили еще больше. «Кто усомнится. — замечал Оливарес, — что если мы и впредь будем действовать так же. обрезая связи наших врагов, мощь их будет ослабевать, а мощь Испании возрастать станет?»1 12 Он начал посвящать свое время и внимание серьезному плану альянса с императором и размещения испанской морской силы на берегах Балтики, отрезав голландцем от доступа к источникам военно-морских поставок и ггрна.
Ио, несмотря на морские успехи, военная машина рабо-। или с большими перебоями. Спинола увидел опасное пре-шпхтвие, когда в 1627 году правительство приостановило ныплату своих долгов. Он жаловался из Брюсселя, что тамошняя армия в шестьдесят восемь тысяч человек по пла-। ежным ведомостям, хотя только сорок семь тысяч пять
454
Испания: дорога к империи
сот человек были действующими солдатами, была на краю гибели, и подчеркнул «великую опасность потерять здесь все»1,3. К концу 1627 года ему было дано разрешение отпра виться в Мадрид и изложить свое дело перед правитель ством. Как оказалось. Спинолу беспокоила не только и не столько армия. Приостановка выплат 1627 года, имевшая серьезные последствия для итальянских финансистов, напрямую затронула его как генуэзского банкира. Он желал вести переговоры о возврате его огромных займов короне. В то же самое время он подстегивал политику военного сокращения. меняя цели в Нидерландах в сторону решения путем переговоров и просясь в отставку в Италию.
Испанская империя в Азии никогда не была в состоянии защитить себя и очень мало выиграла от двенадцатилетнего мира. Европейские государства старались делать вид. что условия войны и мира не касаются их заморских территорий. ТЪлландцы, конечно, не видели причины распространять мир в Европе на заморскую империю. Поэтому в течение мирных лет они продолжали развивать свои интересы в Азии, несмотря на возможные конфликты с Испанией. Главной жертвой этой ситуации пришлось стать Португалии, которая оказалась в нежелательном положении защитника Испанской империи в Азии.
После истечения срока перемирия в 1621 году VOC, со своих баз в Батавии и под предводительством создателя голландской империи на востоке Яна Питерса Коэна (Jan Piters Coen), строила серьезные планы захвата иберийских торговых центров. Манила в 1621 году была в зените своей тихоокеанской торговли, но не состоянии показать свою военную мощь. Испанская колония уже перестала мыслить в категориях завоевания и обращения Азии. Число испанцев на Лусоне не соответствовало амбициозным начинаниям. а коммерция ограничилась жизненно необходимой деятельностью годового галеона. Практически во всех отношениях Манила перестала быть форпостом империи. Вме-
Бизнес мировой державы
455
"> • loro многие испанцы посвятили себя собственным • • к ионии предприятиям, и город стал чем-то вроде откры-- -о нрмцрки. гДе свободно перемешивались европейцы и < н.чы. Манильский архиепископ-августинец жаловался <• । • •>. I году короне, что дееспособные мужчины, бывшие > « > I. для защиты города, разбрелись по Малакке, Макао, i ни ли иду. Камбодже и Японии, занявшись контрабандой I»» in собственной наживы114.
11 > run и |дцы предпринимали ограниченные действия ггро-«1Н1 Манилы, попытавшись, например, заблокировать ее •>i пин в 1621 году, но их подлинные усилия были направлены на захват гораздо более богатой добычи на португаль- них территориях. В 1623 году голландское присутствие в Но< । очной Азии возросло до приблизительно девяноста су-«<•••11 двух тысяч человек в гарнизонах фортов Батавии. Ам-’ •ОП111.1 иТернате(АтЬоупа.1ёта1е)115. С этими силами были ••ргдцриняты действия против португальских баз на 1Ъа, Малакке и по всему Макао. Честолюбивая вылазка, органи-•онлипая против португальцев в Макао в 1622 году, прова-илась, в основном из-за помощи китайцев в отпоре втор-тгиию. В порядке компенсации голландцы были вынуж-W IH.I основать колонию на Тайване (см. главу 9). где вскоре I tti.itiwiH прибыльную сахарную промышленность и практически вытеснили немногочисленных испанцев, которым до •ни о гоже удалось обосноваться на острове. Хотя наступали ,н ые действия всегда носили очень ограниченный харак-। гр ввиду недостатка доступных голландцам ресурсов и величины преодолеваемых расстояний, последствия для пор-। у глльцев были решительно угнетающими. Их торговля сократилась, и вице-король на ГЬа даже рассматривал ш мможность заключения с голландцами сепаратного мира.
События громким эхом отзывались в Мадриде, где пор-। у и 1л ьский совет в 1623 году посоветовал Филиппу IV <изы-> нить возможность соглашения с ГЪлландией, коль скоро погнные виды становятся день ото дня все менее осуществимыми» 116. Один португальский министр ранее настойчи
456
Испания: дорога к империи
во уверял правительство, что «война на востоке будет иметь больше полезных последствий, нежели та, что ныне ведется в Нидерландах»"7. Он просил, а португальцы не переставали требовать, чтобы часть огромных количеств серебра, расточаемого во Фландрской кампании, была переброшена в Азию, где нужда в нем была не меньше и отдача была бы адекватнее. Португальцы были также озабочены безопасностью Бразилии и Атлантики, где вражеские атаки мучительно задевали коммерцию и периодически приводили к потере судов: в течение 1627 года голландская Вест-Индская компания объявила о пленении пятидесяти пяти португальских и испанских кораблей.
Таким образом, успехи империи в 1625 и 1626 годах нужно сопоставить с серьезными трудностями в регионах, где испанцы были исключительно слабы. Превосходство голландцев на море было неоспоримо. В 1628 году они совершили один из величайших подвигов эпохи, беспрецедентный удар по испанской серебряной артерии: взяли в плен целый флот с сокровищами. В ту осень адмирал Пит Хейн, финансируемый голландской Вест-Индской компанией, вышел в Атлантический океан с флотом в тридцать два корабля, вооруженных семьюстами пушек и с тремя тысячами пятьюстами людей на борту. Восьмого сентября он встретился с кораблями, везшими сокровища из Новой Испании, когда те следовали к своему пункту сбора в Гавану. Серебряный флот, состоявший из пятидесяти судов под командованием адмирала Хуана де Бенавидаса, попытался укрыться в заливе Матансас (Matanzas) к востоку от Гаваны. Хейн вошел в залив и взял в плен все пятьдесят кораблей. сжегши половину из них и включив вторую в свой флот. Взятые сокровища золотом, серебром (177 537 фунтов). шелками и другими товарами оценивались в 4.8 миллионов песо. В тот год счастливые вкладчики Вест-Индской компании получили дивиденды свыше 75% процентов. Хейн разбогател, но ненадолго: он умер в следующем году в военно-морской операции против испанцев во Фландрии.
Бизнес мировой державы
457
11 одни г Хейна вызвал гнев Мадрида и ярость правитель-...« Но мнения и чувства власть предержащих настолько «делились, что у оказавшегося там постороннего чело-«>«'«<«! возникло впечатление исключительного удовлетворено»» катастрофой. Питер Пауль Рубенс доносил, что «почти »•<» «десь весьма довольны, чувствуя, что это общественное п. ц( гние может оказаться позором для правителей. Сила нгнаиисти такова, что они закрывают глаза на собственные невзгоды ради чистого мстительного наслаждения»118. • >щущение беспомощности в правительстве отразилось в паническом королевском указе эрцгерцогине в 1629 году • пи лить весь дюнкеркско-остендский флот, «Фландрскую армаду», в Испанию вместе стремя подразделениями бель-• нйгких войск для защиты полуострова и укрепления во-» иных сил в Италии. Ничего не было выполнено, поскольку не было денег на оплату экспедиции.
Единственный успех в Матансасе воодушевил голланд-' кую Вест-Индскую компанию на поиски более постоянной базы для деятельности, каковая цель явно конфликтовала । интересами Испанской империи. Компания также искази новых прибылей для своих акционеров. Планы принесли плоды в виде профинансированного ею военного флота из шестидесяти семи кораблей с семью тысячами людей ш< борту, который атаковал северо-восточный берег Бра-шлии в феврале 1630 года и оккупировал город Пернамбу-н<». Пта победа стала началом быстрого и успешного натиски голландцев в Атлантике. В течение следующих семи лет • олландцы заняли четыре провинции Северной Бразилии, оккупировали Кюрасо и другие пункты в Атлантике и, наконец в 1637 году отобрали у португальцев форт торговли рабами Сан-Жорже да Мина (Sax Jorge da Mina) на африканском побережье.
Если бы мы судили действия Испании просто по подви-• ам ее конкистадоров, было бы легко сделать вывод, как американские хроникеры вроде Гуамана Помы, что алч
458	Испания: дорога к империи
ность была главным движущим чувством новоприбывших. На самом деле ограниченная военная и морская мощь Испании означала, что она не могла построить империю только на основе систематического грабежа. Завоевания должны были быть тщательно обдуманными. С самого начала имелось множество людей разных национальностей, озабоченных гарантиями того, что их маленькие вложения в землю, в горное дело, в производство, в коммерцию и даже в работорговлю работали, как следует и приносили дивиденды. Мало-помалу возникла сложная мозаика интересов, объединившая европейских и азиатских инвесторов. Проблема возникла, когда их вложения нужно было защищать силой оружия, поскольку бизнес не функционирует адекватно без поддержки власти.
ТЪгда-то, оказавшись перед лицом недостаточности своей имперской мощи, испанцы начали сомневаться во всем затеянном ими предприятии.
[лава 8
НАЦИОНАЛЬНЫЕ ОСОБЕННОСТИ И ЦИВИЛИЗАТОРСКАЯ МИССИЯ
Даже души, в отечестве своем друг другу более всего противящиеся, за пределами его между собой мирятся и ценить друг друга научаются.
Кристобаль Суарес де Фигероа (около 1640)
Подобно тому как граждан Римской империи учили смотреть в сторону Рима, граждан испанских территорий поощряли к принятию культуры и ценностей Испании. Все империи в той и или иной мере находятся в процессе аккультурации, создавая связи, идущие сквозь всю систему отношений, и устанавливая начатки общей тождественности. В рождающейся империи Фердинанда и Изабеллы общая связь была создана участием в начинании под предводительством и началом кастильцев, составлявших четыре пятых населения, под управлением короны на полуострове. Кастильцы логически составляли большинство в государственных войсках, генералитете, дипломатическом корпусе и клире. Разделяя с другими народами государства чувство принадлежности к Испании, они справедливо чувствовали себя его главной частью и накладывали отпечаток на его действия и эволюцию.
460	Испания: дорога к империи
Со временем чувство принадлежности претерпело тонкие изменения. Важность политической роли государства, именуемого Испанией, начала расти. В то же время рост империи придавал Испании такое значение, такие роль и этику, которые помогали народам полуострова осознавать, что теперь они участвуют в общем деле, дающем им новую беспрецедентную особость. Быть может, самое мощное влияние на эти изменения оказали военные действия. Со времен гранадских войн и солдаты, и офицеры в армии впитывали военную этику, где армейские ценности превосходили меру простой личной доблести и располагались в сфере служения правителю и государству. Всех солдат на испанском жаловании. будь они кастильцами или нет, поощряли к прямому отождествлению с нацией. Им велели кричать: «За Испанию!». Использование стандартного боевого клича помогало концентрации воодушевления. Во время итальянских войн около 1500 года все солдаты, служившие в терсио, были обязаны использовать боевой клич: «Santiago, Espana!» Кастильские хронисты сообщали, как солдаты в бою твердили нараспев: «Espana, Espana!» и «Espana, Santiago!». когда бросались на врага. Они могли даже не задумываться над значением этих слов, но эта фраза способствовала концентрации их боевого духа.
Во второй половине столетия этот боевой клич стал раздаваться по всей Европе. Итальянские войска, служившие в герцогстве Клевском в 1543, кричали: «Santiago, Spagnab, а солдаты неаполитанского терсио, сражавшиеся в Мюль-берге в Германии в 1547 году, имели приказ кричать: «Santiago. Espaca!» Известно, что даже войска, не находившиеся на службе у Испании, использовали этот клич. В Мюльберге отборная венгерская конница в императорской армии должна была выбрать между официальным немецким или испанским боевым кличем; ввиду неприязни к Германии они без колебаний предпочли кричать: «Еяраса!» и бросились в бой*. Учитывая, что, как мы видели*, более половины лю-
См. выше главу 3.
W///MX Владения испанских Габсбургов Владения австрийских Габсбургов
— » Походы в Нидерланды _______________________________________________________________)
462
Испания: дорога к империи
дей в терсио могли быть некастильскими испанцами, сплачивающее действие этого по преимуществу кастильского боевого клича не подвергалось сомнению. Всех солдат полуострова поощряли в чувстве, что их сражение — это битва за Испанию.
Показательно, что этот боевой клич не мог использоваться на полуострове, за исключением гранадских войн. Никто не мог кричать: «Испания!» в бою против других испанцев. Заявление о некоторой национальной идентичности, лояльности Испании было всегда внешним и всегда связанным с каким-либо имперским начинанием. Баски, эстре-мадурцы и арагонцы чувствовали, что вместе выступают против врага в Гранаде, точно так же их общий опыт за пределами полуострова связывал их воедино. Туманист Хуан Хинес де Сепульведа (Gines de Sepulveda), бывший непосредственным свидетелем правления императора и отошедший от дел в 1560-е годы, чтобы заняться его жизнеописанием. одним из первых начал создавать образ империи, якобы возникшей в результате военных усилий и героизма одних «испанцев». Описывая осаду Флоренции в 1530 году, когда был неожиданно убит военачальник Карла, принц Оранский. Сепульведа подробно изложил для своих испанских читателей, как горсть кастильцев с криком: «Espana!» отбросила противника назад и воодушевила немецкие войска императора3. ТЪраздо раньше, нежели этот образ обрел некую политическую реальность, «Испания» стала для сражавшихся за ее пределами солдат определявшей их устремления живой действительностью.
Боевой клич «Espana!» будил положительные чувства бойцов по отношению к «испанской нации»3, это выражение было использовано одним хронистом в 1559 году. Термин «нация» не был нов. Его часто использовали в предшествующие десятилетия по отношению к испанцам и другим как к определенной группе, живущей за пределами полуострова (например, торговцы, живущие за границей, группировались в своих городах по «нациям»). Это слово применялось
Национальные особенности
463
также к землячествам в армии для определения их происхождения и общего языка. Солдаты кастильских терсио во Фландрии, годами отсутствовавшие у себя дома и отчаявшиеся понять, за что же они кладут свою молодость и жизнь, кажется, употребляли выражение «испанская нация» в расширительном, более коллективном смысле. «Мы с вами одной нации, все испанцы», — писали солдаты, служившие в ГЬлландии, бунтовщикам город а Аонста в 1576 году4. Странствование вдали оказывало мощное влияние на возникновение симпатии к «Испании». Слово начало принимать ностальгические оттенки, относиться к родине, откуда произошли все народы полуострова. Наиболее выразительным примером была эмиграция в Новый Свет. Колонисты, писавшие домой, своим любимым и близким, обычно применяли к полуострову слово «Испания», и даже когда были довольны своей новой жизнью, не переставали томиться по тому, что Испания представляла для них.
Большинство эмигрантов империи были подданными кастильской короны и говорили на кастильском наречии. В их восприятии Кастилия и Испания отождествлялись. Из-за преобладающей роли кастильцев в иноземных начинаниях истории путешествий, открытий, завоеваний и войн писалась официальными историками с тем, чтобы увенчать Кастилию славой. В каком-то смысле это было не ново, другие европейские нации в ту же самую эпоху старались обрести свою идентичность, изучая собственное прошлое. Читая сегодня дошедшие до нас вдохновенные исторические отчеты, легко забыть, что они были прежде всего произведениями пропаганды кастильцев, которые, с одной стороны, упивались достижениями своих сограждан, а с другой — из кожи лезли вон. чтобы угодить своим спонсорам, в качестве которых выступало, как правило, правительство (как в случае с Небрихой).
Один историк, писавший в 1559 году отчет о происходивших за полвека до того Неаполитанских войнах, использовал для сочинения речей своих действующих лиц клас
464	Испания: дорога к империи
сические модели. О военачальнике, старающемся смягчить четыре тысячи кастильских солдат в Неаполе, взбунтовавшихся из-за неуплаты жалования, говорится, что он воспользовался следующими словами: «И все королевство испанское, коего все мы сыны, на вас безотрывно взирает»5. За тысячи миль от дома разбросанные городишки и уединенные деревеньки, откуда происходили солдаты, принимали очертания великой новой общности, «королевства испанского». Пятьюдесятью годами позже официальный историк Антонио де Эррера (Herrera) дошел до того, что представил все имперские начинания как в Европе, так и в Новом Свете исключительно историей деяний кастильцев. На страницах его сочинения Магеллан превратился в кастильца, а имперская победа в битве при Павии сделалась столкновением между только французами и испанцами, в которой пленение короля Франции стало следствием победы «армии испанской»6.
Его современник Пруденсио де Сандоваль начинает введение в повествование о жизни Карла V такими словами: «Писать имею о королевствах кастильских», и эта фраза четырьмя строчками ниже приходит к «сей истории испанской»7. Роль некастильцев в открытиях и колонизации никоим образом хронистами не комментируется, уроженцы других земель без разбору отождествляются с «испанцами», что затемняет их национальную принад лежность и происхождение. Например, хронисты описывали спонсоров экспедиции Себастьяна Кабота (Cabot) в 1525 году как простых севильских купцов, не уточняя, что те были генуэзцами8. Труд кастильских историков стал, возможно, мощнейшим орудием в создании желаемого образа империи. Позднейшие историки, в свою очередь, цитировали предшествующих писателей, и так рождалось понятие об испанской державе. Вклад некастильских союзников был не то чтобы забыт, но просто пропал из виду.
В военных деяниях кастильцев начали видеть нечто сверхчеловеческое и неповторимое. Маркос де Исава, слу
Национальные особенности
465
живший солдатом по всему Средиземноморью, гордо писал в 1580-е годы: «Доблесть, испанской нацией приобретенную; почтение, ужас и славу, испанцами достигнутые в ('тарой, равно как и в Новом Свете, я собственными очами зрел. Немцы и швейцарцы признали сами, что они в силе и выучке отстают». Он утверждал, что доказательство подобных притязаний можно найти в знаменитой битве при Павии, где «и правда и признано, что лишь восемь сотен пехоты, мушкетеров и копейщиков победу одержали, сокрушив ярость конницы французской и армии их великую часть»9. 11ереписывание (и неизбежно — искажение) истории распространялось на каждый крупный бой, где участвовали кастильцы. В битве при Нердлингене (Nordlingen) в 1634 году (см. главу 9), где испанские войска составляли пятую часть имперской армии, отчет одного кастильского участника заставляет немцев восклицать: «Viva Espana!» («Да здравствует Испания» (ucn). —Примеч. перев.) и «Многие лета доблести испанской!» в признание выдающейся роли полуостровных войск. ТЪт же автор не смог удержаться от горделивого заключения, что «всемощна монархия испанская, пространна ее империя, и славное оружие ее от восхода солнечного до заката блеск свой мечет»10. Немцы, больше всех сражавшиеся при Нердлингене, несомненно, имели другую точку зрения.
Постоянный упор на реальность «Испании», конечно, помог народам полуострова осознать свою собственную роль в сотворении империи. Со времен гранадских войн они, как правило, вместе участвовали в военных предприятиях, имевших общую цель. Но хотя «Испания» стала более ощутимой реальностью как для испанцев, немногое изменилось в восприятии повседневной жизни на полуострове, где преданность очагу и дому, локальным культуре и языку стояла на первом месте вплоть до XIX века. По крайней мере с начала XVI века встречаются такие писатели, которые используют термин «patria» («отечество») по отношению к сообществу — обычно к родному городу, — к кото
466
Испания: дорога к империи
рому народ чувствовал инстинктивную верность". «Испания», напротив, оставалась абстрактной сущностью, редко проникавшей на самый интимный локальный уровень. В начале XVIII века астурийский монах и ученый Фейхоо прямо заявил, что «Испания и есть истинный предмет любви испанца». Но его определение Испании относилось не более чем к ее административному существованию, «сему образованию государственному, где под управлением гражданским мы узами общих законов объединены пребываем»12.
Первым следствием испанской имперской идентичности было распространение кастильского языка. Поколения ученых учились принимать на веру, что эпоха империи была временем расцвета кастильского языка и культуры, явственным исполнением предчувствий ТЬлаверы и Небри-хи. Тот факт, что кастильский язык в XXI веке является главным для пятой части человечества. — источник непреходящей гордости испанцев. Поэтому на первый взгляд кажется очевидным, что успехи языка были бы невозможны без существования империи.
Кастильская речь была ключевым пунктом идентичности, потому что стала в некоторой мере языком империи. Испанцы везде пользовались кастильским наречием для общения с другими испанцами. Оно стало средством коммуникации для путешествующих писателей, духовенства, дипломатов и офицеров в интернациональных армиях короны. Латынь как имперский язык никогда не была ему соперницей, поскольку понимали ее и читали на ней немногие. Латыни обучали в церквах и деревенских школах, но для большинства народа и даже для священников это был по преимуществу мертвый язык. Следствием было мощное стремление европейских элит против использования ее в целях коммуникации13. Усиление испанской державы со своей стороны благоприятствовало использованию главного языка Испании. Наваррский преподаватель в португальском университете в Коимбре опубликовал в 1544 году книгу на кастильском, где было замечание, что «кастильский в
Национальные особенности
467
большинстве христианских народов понимается, тогдакак немногие чтению на латыни по окончании обучения себя посвящают»14.
Ixinee того, благодаря существованию империи кастильский язык пользовался преимуществом, недоступным ника кому другому в Европе. Печатные дворы двух самых раз-пптых европейских народов, Италии и Нидерландов, были к услугам кастильских авторов15. В отличие от англичан, которые могли рассчитывать на издание своих книг только в своей стране, кастильцы могли выбирать, где публиковаться, среди всех королевств полуострова, равно как и в других государствах монархии, а также во Франции и в I [ортугалии. К 1540-м годам испанских книг за рубежом издавалось больше, чем на полуострове. Они появлялись главным образом в Антверпене, Венеции, Лионе. Тулузе, 11ариже, Лувене, Кельне. Лиссабоне и Коимбре16. Когда в 1560-х годах Филипп II желал издать высококачественные книги, он публиковал их в Антверпене и Венеции. Уровень печати за пределами Испании был гораздо выше и контроль менее обременителен17. Широкое распространение печатной кастильской литературы вело к быстрой передаче по всей остальной Европе произведений великих кастильских писателей и жанра, породившего множество подражаний, — плутовского романа. Нужно ли говорить, что кастильская литература также пересекла Атлантику и про-никла на континент, где искусство письма было неведомо, оказав сильное первоначальное формирующее влияние на умы американцев.
Литературные достижения, которыми по праву гордились позднейшие поколения, были несомненны. Но очевид-। ю, что успех печатной литературы имел весьма ограниченное распространение в мире, где было очень мало людей, способных читать книги, где безграмотность была ошеломляющей и все значительные культурные контакты происходили скорее устным, чем письменным путем. Ситуация на Иберийском полуострове была типичной. Испанские
468
Испания: дорога к империи
труды могли быть бестселлерами в книжных магазинах Барселоны, но на улицах почти все говорили на каталонском. «В Каталонии, — сетовал один священник из этого княжества в 1636 году, спустя более сотни лет после воцарения династии Габсбургов, — простой народ кастильского не разумеет» *8. Это положение можно наблюдать где угодно в прибрежных провинциях Испании. Даже в 1686 году в правила плавания в ГЪипускоа (Guipuzcoa) нужно было включить пункт, предписывающий наличие на судах баскоговорящего священника, поскольку среди моряков «большинство испанского не понимает»19. Отсутствие общенационального языка было, конечно, почти нормальным явлением в большинстве европейских государств того времени. В Испании оно было особенно поразительным. Кастильский язык не понимала добрая половина уроженцев Андалусии. Валенсии. Каталонии, Страны басков, Наварры и Г&лисии*. Эта проблема отчетливо стояла перед миссионерами, пытавшимися общаться с конгрегациями в этих частях страны. В бывших мусульманских областях, где арабский все еще оставался разговорным языком, миссионеры тщетно пытались учить его и доносить свои идеи до народа. В Каталонии весь некаталанский клир прилагал усилия к изучению местного языка, а иезуиты, например, для работы в этой провинции старались назначать только каталонцев. На протяжении всей эпохи Габсбургов кастильский язык имел наибольшее распространение, но множественность языков на полуострове по необходимости была признанной и принятой.
Проблема существовала по всей широкой и протяженной империи. Сомнительно, чтобы на кастильском языке говорило больше десятой части известной популяции ко-
* Моя жена вспоминает, как ее бабка в дни, когда в Каталонию только пришло телевидение, часами счастливо смотрела на экран, ни слова не понимая (передачи шли на кастильском).
Национальные особенности
469
социального Нового Света, где подавляющее большинство народа сохраняло свои общественное устройство, культу-I >у и язык и в большинстве случаев не поддерживало никаких регулярных контактов с испанцами. Даже черные рабы старались хранить собственный африканский язык и не говорить на чужом наречии хозяев. Th же картина наблюдалась в азиатских землях, где жили испанцы (см. главу 10).
Таким образом, предсказание Небрихи так и не принесло плодов. Испанцы говорили на кастильском языке везде, куда бы ни пришли, на нем как на «lingua franca» (языке межнационального общения. — Примеч. перев.) говорили даже баски в Северной Мексике, хотя многие, конечно, продолжали пользоваться своим родным языком. На границе с Новой Мексикой порченным «птичьим» испанским нзыком пользовались при общении между собой местные народы, и европейские слова приобретали свое нынешнее значение. Но язык испанцев в колониальные времена никогда не приобретал универсального статуса, за исключением административного употребления, когда он становился единственным подходящим для практического применения. Во всех остальных смыслах на протяжение всего имперского правления испанцев на Филиппинах народ больше говорил на китайском, чем на кастильском, в Южной Америке — на языке кечуа (и на прилегающих к нему), в Европе господствующими культурами в испанской монархии наравне с кастильской были итальянская и французская.
Все культурные империи стараются добиться универсализации своих горизонтов, империя испанская не составляла исключения. Как и другие западные нации, испанцы соприкасались с культурой Возрождения, и некоторые, как I !ебриха, ездили в Италию припасть к источнику знаний. А иноземные писатели, артисты и живописцы искали счастья на полуострове. Первым и самым знаменитым из них был Петер Мартир (Мученик) Ангьерский, назначенный
470
Испания: дорога к империи
официальным хронистом Индий в 1510 году и избравший Испанию своей второй родиной. Этот двусторонний контакт мог извлечь полуостров из его изоляции. Международная экспансия не только послужила к распространению культуры полуострова. Она также помогла внести в Испанию те аспекты культуры, которых ей недоставало. Приход к власти космополита Карла V сопровождался поддержкой европейского гуманизма со стороны многих испанцев и наставлениями голландского ученого Эразма.
В этом событии встретились две важные линии развития.
С одной стороны, Испания стойко противилась большей части того, что предлагал внешний мир. Динамическая культура, как правило, распространяет свои интересы на все доступные горизонты. С Испанией этого не произошло. На протяжении веков правления Габсбургов существование испанской державы притягивало внимание европейцев, простиравших свою любознательность и на различные стороны испанской культуры. Их внимание было сильнее всего во времена наибольшего напряжения, когда желание научиться у врага было всего острее. Испания как господствующая держава выказывала мало интереса к культуре других народов и не испытывала к остальной Европе глубокого интереса, который она, по крайней мере, проявляла к итальянским культуре и технологиям.
Проблема национальной литературы был наиболее показательна. Европейцы так или иначе знали кастильские сочинения. Немцы не были исключением. В 1520 году они опубликовали «Селестину», в 1540— «Амадиса Галльского», а между 1600 и 1618 в Германии вышло девятнадцать популярных кастильских сочинений20. Кастильцы ничего не перевели с немецкого. То же было с англичанами. Пик интереса англичан пришелся на царствование Елизаветы I. когда два народа были в постоянном скрытом или явном конфликте и Ричард Хэклуит (Hakluyt) опубликовал в 1589 году свой большой компендиум западной (включая испанскую) путевой литературы, «Principal Navigations»
Национальные особенности
471
(«Основные мореплавания»). Интерес со временем нарастает. По крайней мере до половины XVII века англичане интересовались Испанией и ее литературой, переводили ее и ей подражали21. Испанцы ничего не перевели с английского. ГЪлландцы разделяли интерес в тех же видах литературы: исследования, мореплавание, история Америки и Востока и случайные произведения изящной словесности22, вроде знаменитой «Селестины». На протяжении веков, которые описывает предлагаемая читателю книга, частные и государственные книжные лавки в Северных Нидерландах хранили более 1000 изданий кастильских авторов и 130 изданий переводов с кастильского. В общей сложности в них складировалось около 6000 изданий на языках, имеющих отношение к Испании23. В Кастилии, напротив, интереса практически не существовало или он ограничивался очень специальной темой голландских религиозных мистиков, которых очень редко переводили. В Швейцарии с 1527 по 1564 год базельские печатники выпустили 114 изданий сочинений испанских авторов и еще 70 в период с 1565 по 1610 год24.
Отношения с Италией представляют, быть может, самый разительный пример закрытости для внешнего мира интеллектуальной эволюции Испании. Испанцы приезжали в Италию десятками тысяч, жили там и работали, все время что-то заимствуя из итальянского искусства, музыки, науки. Но движение изящной словесности было ошеломляюще односторонним — из Испании в Италию. Итальянцы перевели «Селестину» в 1506 году, «Амадиса» в 1519-м, в начете XVI века на итальянский язык были переведены 93 кастильских сочинения, в следующем веке — 72425. Одним из первых иберийскую культуру итальянской публике начал представлять кастилец Альфонсо Ульоа (Ulloa), служивший секретарем и хронистом Ферранте ГЬнзага. миланского губернатора середины XVI века. Другой случай — ве-иикий итальянский собиратель путевой литературы Джо-ван Батиста Рамузио, умерший в 1557 году; опубликован-
472
Испания: дорога к империи
ные им переводы с кастильского стали образцом для последующего труда англичанина Хэклуита. Среди сочинений, выпущенных Рамузио, были «Десятилетия», написанные в Испании Петром Мартиром (Мучеником) Ангьерским, об открытии Нового Света.
Нормальной реакцией на этот интерес окружающего мира к деятельности Испании было утверждение, что Испания может немало предложить другим народам. Все могут учиться у Испании, в то время как она не нуждается в учебе у кого бы то ни было. «Весь свет ей служит. — горделиво провозглашал мадридский хронист в 1658 году, — она же — никому»26. Один французский путешественник в Мадриде в 1666 году пришел к заключению, что картина мира для испанцев ограничивается только находящейся под их контролем его частью, «которая в их глазах, —особый мир, а все остальные народы существуют, чтобы служить им»27. Поэтому собственная интеллектуальная обстановка в Кастилии оставалась почти недоступной изменениям (о чем знали очень многие испанцы), хотя место Испании в мировой схеме беспрецедентно расширилось.
С другой стороны, и в фактическом противоречии с отмеченной тенденцией, некоторые части испанской элиты старались прорубить окно во внешний мир. У Испании были все возможности стать средоточием мировой культуры, поскольку в имперскую эпоху границы не закрывались, а только открывались. Правившие в Испании чужеземные династии — немецкие Габсбурги и французские Бурбоны — стимулировали развитие и расширение вкусов. Пересаживая на собственную почву специфические аспекты культуры, включая музыку и некоторые искусства, «Испания была воспринимающей стороной, мирившейся с внешними моделями, присваивавшей их и приспосабливавшей их к различным обстоятельствам любого типа: религиозным, социальным. экономическим и интеллектуальным»28.
С тех пор как полуостров стал зависеть от ввоза его собственной литературы, как на испанском, так и на латин
Национальные особенности
473
ском языке, а многие испанские авторы (как мы видели) — предпочитать публиковаться за границей, возник значительный и постоянный наплыв книг извне. Кастильский торговец Андрес Руис в течение 1557-1564 годов ввез более девяти сотен тюков книг из Лиона и более сотни из Парижа. В начале XVII века было практически свободное движение книг с французских печатных дворов в Испанию, и большинства из них— через Пиренеи. Содержимое многих барселонских книжных лавок состояло почти исключительно из привозных книг, включая испанских авторов, опубликованных за рубежом. Несмотря на серьезные бюрократические вмешательства, большинство из которых исходило от инквизиции, и постоянный надзор, направленный против еретической литературы, для ввоза книг не возникало никакой значительной преграды. С 1559 года, когда груз из трех тысяч книг, направлявшийся в Алькала на французском судне, был задержан в Сан-Себастьяне, испанским книгопродавцам пришлось наложить эмбарго на оптовую торговлю их ценным товаром. Однако судовые грузы не конфисковались и не досматривались. Их просто задерживали до принятия чиновниками решения об отсутствии незаконного ввоза. В 1564 году инквизиция приказала высшему чиновничеству в Бильбао и Сан-Себастьяне отправить книгопродавцам Медина дель Кампо 245 тюков книг, ввезенных из Лиона. Т]ри года спустя эти книги все еще были в портах. Помимо эмбарго свободный ввоз книг продолжался. «Каждый день, —доносили каталонские инквизиторы в 1572 году, —прибывают книги для Испании и других краев». Импорт был внушителен и не подвергался никакой цензуре29.
Итак, могло бы показаться, что испанские границы были открыты мировой культуре. В действительности этого не было. Ввозимые книги чаще всего были на латыни — языке ученых, и посвящались таким предметам. —богословию, врачеванию, древней истории. — которые обращались лишь к узкой элите, чье любопытство редко распространи
474
Испания: дорога к империи
лось на культуру других европейских государств. Редкие ввозные книги на иностранных языках были чаще всего на итальянском — в течение XVI века, и на французском — в течение XVII и XVIII; во всех этих случаях они составляли малую часть поступавших в Испанию книг. Показательный случай — книжный склад барселонского книгопродавца Хоана ГЬардиолы (Joan Guardiola), который в 1560 году ввез 90% своего запаса напрямую от издателей французского Лиона, и среди этих изданий только 1% оказался на французском языке; практически весь его импорт был на латыни30. Ткким образом. Испания стремилась оставаться открытой культурным контактам, распространявшимся только посредством латинского языка и поэтому только в ограниченной сфере. Ведущий специалист политературе пришел к выводу, что Испания «вырвалась за пределы своих границ. не оставляя дорогих ей культурных моделей и образцов»31 . Действительно, это было странное поведение для державы. которой была подвластна самая обширная монархия на лице земли.
Лучшие творения имперского опыта исходили, и это можно доказать, не столько из внутренних земель Испании, сколько от писателей, которые, как Мигель Сервантес, в поисках влияний и вдохновения отправлялись с полуострова прочь навстречу безграничным просторам монархии. Стихи, воспоминания, повествовательная проза, ученые рассуждения и художественная литература, созданные в течение испанского мирового владычества, были доказательством тому, что многие кастильцы, несмотря на узкие горизонты полуострова, были способны на обогащающие контакты с внешним миром.
Из этой картины было одно важное исключение. В то время как кастильцы пользовались почти безграничным политическими горизонтами, они сужали свой культурный кругозор, предельно ограничивая свое понимание того, что значит быть испанцем. В отличие от Римской империи до них и
Национальные особенности
475
I британской империи после, они старались исключить из своего ядра все альтернативные культуры, начиная с двух великих исторических культур полуострова. С 1492 года, ознаменованного капитуляцией Гранады и изгнанием евреев, началось деятельное исключение иудаизма и ислама из испанского миропонимания. Явление это не было внезапным. Враждебность к этим двум культурам имела долгую историю, и 1492 год был, несомненно, финальной датой. Немногочисленным изгнанным в этот момент евреям было позволено вернуться, если они сменят веру, а мусульмане не испытывали серьезных притеснений вплоть до 1500 года. Однако был создан прецедент и образец, и репрессии на полуострове были распространены на всю империю. Возникли важные негативные последствия и не в последнюю очередь в языковой сфере, где еврейский и арабский языки перестали быть частью испанского наследия. Символом этого репрессивного обличия империи была инквизиция, которая из своих цитаделей на Иберийском полуострове распространяла свою деятельность на Америку, Манилу и ГЬа, отождествляя своих врагов с иудеями и мусульманами.
И все же, как однажды заметил Америко Кастро. Испания единственная нация, способная на словах поддерживать какую-то идею, но на практике осуществлять совершенно противоположную. Даже когда официальной политикой было почти фанатичное преследование семитских культур и отклонений от веры. Испанская империя доказала полное отсутствие твердости в претворении этой теории в жизнь. Эта ситуация явилась результатом «постоянной характеристики испанского образа жизни», как его видел Кастро32, когда создается множество законов, но ни один из них не выполняется: эта особенность остается общей для Испании и поныне. Например, хотя евреям было запрещено пребывать в Испании после 1492 года, они долго свободно жили на большинстве территорий империи и после. Форт Оран, находившийся под прямым руковод
476
Испания: дорога к империи
ством короны, был любопытным случаем этой двойственности. Сто лет спустя после изгнания иудеев из Испании в Оране существовало маленькое еврейское сообщество, насчитывавшее 70 человек. В конце царствования Филиппа II его чиновникам, похоже, удалось убедить его очистить свои земли от евреев и были предприняты меры к выдворению их из Орана и из герцогства Миланского. На деле ничего не произошло, и евреев продолжали терпеть в Оране вплоть до конца XVII века. Ткковы же были законы, запрещавшие вербовать мусульман в испанскую армию, но было очевидно, что Орану не выжить без мусульманской поддержки, и их набирали для включения в тамошние оборонительные силы33.
ГЪды, десятилетия и века после так называемого изгнания евреев с Иберийского полуострова они продолжали играть значительную роль в эволюции Испанской империи. Они смотрели и продолжали смотреть на полуостров — Сефард (Sefarad) — как на свой дом. Тоска по Сефарду вела новые поколения назад, на землю их отцов, и семьи еврейского происхождения возвращались из Португалии и иногда из Франции. Как мы видели, они активно участвовали в бизнесе благодаря финансистам-выкрестам, установившим контакты с короной и оплачивавшим морские и военные заморские экспедиции. В 1628 году Филипп IV пожаловал португальским финансистам свободу торговать и селиться без ограничений, надеясь таким образом отвоевать у иноземцев часть торговли с Индиями. Благодаря этому «новые христиане» распространили свое влияние на основные торговые каналы Испании и Америки. Они добились особых успехов в те десятилетия, когда голландцы оккупировали часть португальской Бразилии. На берегах Атлантики, в регионах, занятых голландцами и англичанами, им удалось создать маленькие сообщества, первоначально состоявшие из бедных переселенцев. В конце XVII века евреи-сефарды присутствовали на таких территориях, как Кю
Национальные особенности
477
расо. Суринам, Мартиника и Ямайка. Столкнувшись с проблемами в Испании, в основном в связи с преследованием инквизицией, многие выкресты эмигрировали в одно из хорошо известных своих убежищ, в Амстердам. Из около тысячи евреев, женившихся в этом городе в течениеXVII века, по крайней мере пятая часть родилась в Испании и две пятых в Португалии34. На своем новом постоянном месте жительства в Амстердаме иберийские евреи продолжали вкладывать скромные, но отнюдь не незначительные средства в благосостояние империи.
Евреям приходилось играть и другую роль, к которой они уже давно и хорошо привыкли. После антисемитской лихорадки, достигшей пика в изгнании 1492 года, испанские религиозные фанатики непрестанно со страхом и подозрением смотрели на присутствие евреев за пределами Испании. Кто-нибудь с пылким воображением то и дело видел опасность для всего имперского предприятия Кастилии в еврейских происках. В результате возникали периодические преследования выкрестов в Новом Свете и других частях империи. На евреев возлагалась особая ответственность за падение Бразилии под напором голландцев в начале XVII века. Испанцы и вместе с ними португальцы верили, что евреи вонзают нож в спину империи. Один кастильский вельможа без колебаний заявил, что Пернамбуко был потерян в 1630 году «из-за жидов»35. Это было десятилетие, когда, — отчасти в виде реакции на покровительство Оливареса португальским финансистам-выкрестам, — в Мадриде распространялись антисемитские настроения. Некоторые представители духовенства и интеллигенции, особенно поэт Франсиско де Кеведо, активно распространяли теорию ножа в спину. Если империя рушится, провозглашали они, виноваты евреи, особенно те, что долгое время пособничали врагу — голландцам. «Мятежники голландские, — уведомлял короля один священник в 1637 году, — жидовским вспомоществовали-
478
Испания: дорога к империи
ем процвели»36. На практике антисемитские настроения, не ослабшие вплоть до наших дней, всегда встречали у власти презрительный прием.
Простая логика цифр превратила испанцев в их собственной империи в меньшинство. В малых колониальных предприятиях поселенцы могли использовать свое численное превосходство для навязывания своего образа жизни. В пространных империях — Римской и Британской — это было невозможно. Ограниченное население Испании, которое начало уменьшаться к концу XVI века, делало вид, что несет свою культуру другим народам. В Новом Свете, где местное население, несмотря на демографическую катастрофу, продолжало преобладать, испанцы всегда были в сравнении с ним весьма немногочисленны, к тому же их разбавляли многочисленные иммигранты другого происхождения. Жившие в Лиме в начале XVII века португальские «новые христиане» докладывали, что богатейший купец, города был корсиканец (семья знаменитого Джан Антонио Корсо) и что среди проживающих там иноземцев есть французы, итальянцы, немцы, фламандцы, греки, генуэзцы, англичане, китайцы и индийцы37. Иноземное сообщество насчитывало около четырехсот семей, из которых пятьдесят семь были корсиканскими. В тот же период вице-король Новой Испании докладывал—конечно, с преувеличением. — что опасается угрозы безопасности со стороны многочисленных фламандцев, португальцев, голландцев, французов и других неиспанских европейцев, проживающих под его юрисдикцией38.
«Какова была роль остальных неиспанцев, — задавался вопросом один из ведущих историков Латинской Америки. — португальцев, немцев, фламандцев, итальянцев, греков и англичан, явившихся в Испанскую Америку авантюристами. торговцами, рудокопами и простыми поселенцами?»39 Хотя число их было ограничено, иноземцев ценили за их опыт и умения. Четыре француза, получившие
Национальные особенности
479
разрешение на путешествие из Севильи в Новую Испанию н 1538 году, были призваны за качество их кухни40. Немцев можно было найти везде в горной промышленности. С 1590-х годов власти Новой Испании стали терпеть присутствие иноземцев, изобретя налог («composiclon»), позволявший им оставаться там, куда они приехали. Один французский купец на пути в Рио де Ла-Плата в 1650-е годы сообщал, что в Буэнос-Айресе было «некоторое количество французов, голландцев и генуэзцев, но все они за испанцев сходили»41. Контакты с Азией также были ключевыми для облика населения Нового Света. Есть предположение, что в Новую Испанию с Востока из Манилы каждые десять лет первой половины XVII века прибывало около шести тысяч людей42.
Поскольку португальцы были под началом колониальной империи, функционировавшей параллельно, часто забывалось. что они тоже внесли большой вклад в существование и успех испанской державы. Как первопроходцы они вызывали подражание и стремление к соревнованию. Португальский опыт в кораблестроении, картографии и навигации, равно как и в контакте с культурами Африки и Азии, с выгодой эксплуатировался шедшими вслед за ними. Колонизация Канарских островов была бы неосуществима без помощи португальцев, а поиск пряностей в Азии был бы невозможен без уже созданной португальцами торговой системы. Португальцы также были основными поставщиками африканских рабов и продолжали быть ими на протяжении всей испанской имперской истории. В последние годы XVIII века испанские поселенцы в Южной Америке зависели от поставщиков рабов из Бразилии. Наконец, как поданные испанской короны с 1580-х по 1640-е годы португальцы никогда не исключались из ис-1 ганских начинаний, хотя на практике их империя продолжала свою деятельность в качестве автономного образования. В 1630-е годы, они, например, хорошо расположились в вице-королевстве Перу43. Как следствие, они посто
480
Испания: дорога к империи
янно играли значительную роль в функционировании испанских территорий.
Помимо своего физического присутствия, иноземцы, испанцы например, несли вместе с собой свою культуру. Несмотря на несомненную значимость, эта тема изучена мало. Как. например, нидерландцы вместе с собой несли свою культуру на Иберийский полуостров, так они привезли ее и в Новый Свет. Антверпенский художник Симон Пе-рейнс (Pereyns), прибывший в Мексику в 1566 году, считался лучшим художником вице-королевства. В тот же период духовенство и элита Новой Испании ввозили шпалеры и живопись из Нидерландов, и даже в XVII веке фламандские пейзажи дюжинами находили дорогу в мексиканские церкви и дома*4. В тот же период итальянские живописцы Бернардо Битти и Анджелино Медоро сделали основополагающий вклад в искусство Перу, а творения нидерландца Рубенса были также славны в Мехико и в Куско, как и в Мадриде.
Испанцы были главенствующим народом, но не всегда. Те, кто эмигрировал в колонии, пользовались новыми возможностями, но верно старательно свою роль на полуострове. Многие стали богаты и успешны, но другие впали в ту же бедность, из которой вышли. Легкое богатство, конечно. обеспечивало большую социальную мобильность, чем в родной стране, но в основной своей части колониальное общество приняло сословные разграничения и вскоре стало строго аристократическим. Опыт превосходства впервые был получен в оккупированном королевстве канадском. которое стало местностью проверки позиций и взаимоотношений, направляемых действующей властью. Протесты христианских и мусульманских членов культурной элиты, ценивших добрые отношения между расами, были отклонены. После мятежа недовольных мусульман в 1500 году кардинал Сиснерос посоветовал правительству обратить их в рабов. Многие испанские лидеры были менее
Национальные особенности
481
жестки, но в целом с народностями исламского происхождения на полуострове в течение следующих ста лет обходились презрительно и сурово. В их повседневных контактах с представителями других вер периодически возникали конфликты по поводу одежды, речи, обычаев и особенно пищи. Мориски забивали употребляемых ими в пищу животных с особыми обрядами, не касались свиней и свинины (самого обычного мяса в Испании) и вина и готовили только на оливковом масле, в то время как христиане готовили на сливочном масле и на свином сале. Мориски также старались жить отдельно в обособленных сообществах, что могло вести к противостоянию. В 1567 году один из их лидеров в фанаде заявлял, что «ежедневно мы дурное обхождение терпим как от светских чинов, так и от духовных». Столкновения привели к мятежу, а затем — неизбежно — к изгнанию морисков в 1609 году. Тем самым большинство кастильцев укрепилось во мнении о своей господствующей роли.
Начиная с первых десятилетий XVI века кастильцы определяли себя как завоевателей. Многие следовали своей солдатской карьере по всему знаемому миру. Они переходили из одного региона военных действий в другой, из Гранады в Италию, из Италии во Фландрию. Ветераны были среди испанцев, впервые смотревших вниз с огромного храма вТеночтитлане на бесконечные мощеные дороги над < >зером и на тысячи людей, толпившихся на рыночной площади. «Среди нас были. — вспоминал Бернал Диас, — некоторые. кто был во многих частях света, в Константинополе, в Риме и по всей Италии» и кто никогда не видал ничего подобного тому, что открылось их взору. Один сражавшийся в Арауканских войнах кастильский дворянин. Алонсо де Сотомайор, свидетельствовал, что отправился в Чили «со множеством других славных солдат из Фландрии, дабы помочь королю в этой войне»45. Воспоминания героев американской границы были подлинным свидетельством Д|»< тижений кастильцев в Новом Свете. Но их достижения
482
Испания: дорога к империи
были только частью военного натиска, совершенного в пользу Испании множеством наций.
Кастильцы старались не помнить об этом и постоянно требовали всей чести и хвалы себе. Их гордыня вошла в пословицы. Наблюдая за ней в действии в Нидерландах, гуманист Ариас Монтано, посланный туда Филиппом II. был в ужасе. «Наглость нашего испанского народа здесь невыносима, — писал он. — [многие испанцы] стали звать таковое поведение “славою"». Это был обвинительный акт кастильца растущему оскорбительному высокомерию имперской Испании. В Милане в 1570 году один чиновник утверждал, что «с итальянцами сими, хотя они и не индейцы. должно обращение иметь, как с теми». — любопытное отношение к князьям, элитам и солдатам, сделавшим возможной испанскую мощь в Италии. Не менее памятно замечание губернатора миланского Реквесенса (Requesens). «Мы не можем, — писал он. — Италию итальянцам доверить»46. Мы знаем, что это было общее явление во всех имперских нациях. За первоначальной униженностью при первом удобном случае следовало оскорбительное высокомерие.
Испанцы в мировой империи были горды своими корнями и привязаны к ним. Как все переселенцы, они были сильно привязаны к своим родными местам. Они демонстрировали свой долг перед родиной во всех краях Америки, которым давали имена своих родных городов — Кордовы, Гвадалахары, Ларедо. Повинуясь правилу, руководящему любой эмиграцией вплоть до наших дней, переселенцы из одного и того же места старались двигаться в одном направлении и воссоздавать в новой обстановке подобие общества, из которого вышли. Поразительный пример — эмиграция из кастильского города Бриуэга (Brihuega) в Пуэблу, второй по величине город Новой Испании. В течение периода 1560-1620-х годов более тысячи человек из Бриуэги эмигрировало в Пуэблу, захватив с собой множество навыков текстильного производства Бриуэги. В то са
Национальные особенности
483
мое время, как они старались обустроиться в своем новом доме, они намеревались сохранить свои особенности как уроженцев Бриуэги47.
Как и вся остальная Европа, Иберийский полуостров был одним из сильных региональных объединений, распространявшихся на все стороны обыденной жизни: семью, политику, веру. Выходцы из Испании никогда не были просто испанцами: они были преяоде всего народом Хаена (Jaen), Касереса (Caceres). Авилеса (Aviles) и старались таковыми и остаться. Родная «Пегга» была основным источником их национальных особенностей. «Эта земля. — писал один поселенец из Мексики своей жене в Мадрид в 1706 году, — вея создана народом Испании, и те, кто родом из одной "tierra", уважают друг друга сильнее, чем если бы они были родственниками»4®. Среди выходцев из испанских tierras выделялись баски. Они играли важную роль в продвижении на север Новой Испании, где одна провинция была названа Новая Бискайя. Часто отличавшиеся от испанцев языком, баски долгое время хранили особый образ жизни в американских сообществах. В городе Пуэбло в 1612 году баскские купцы общим числом 113 предлагали независимую финансовую поддержку администрации49. Чувство < н овости часто могло, даже в далекой Америке, вести к конфликтам между испанцами. Имелись случаи напряженно-< ги между басками и другими поселенцами, особенно андалузцами, в которых они часто видели «морисков»50.
Экономические реалии постепенно отдаляли эмигран-HIB от их родины. Tte, кто заново построил свою успешную жизнь, не хотели возвращаться к своей исконной бедности. Корреспонденция, оставшаяся от ранних поселенцев, совершенно недвусмысленно свидетельствует о таком исходе । юстоянными повторами из письма в письмо. Зачем возвращаться в Старый Свет, предлагавший так мало? В Перу м|Дил слух, что высокие налоги якобы разоряли тех. кто at pi |улся домой на полуостров. Поселенец из Потоси жало-нвцгя в 1577 году:
484
Испания: дорога к империи
Здесь мы новости получаем, что там. в Севилье, все серебро в пользу короля отбирают. Многие, уж было в Испанию собравшиеся, ради того намеренья свои переменили. И они также столь много о бедствиях войны и им подобных повествуют и об иных вещах, что сие крылья тех, кто в Испанию ехать собирался, связывает. Взамен того они товары и недвижимость покупают и женятся с мыслью в Испанию не возвращаться. Что начать. не знаю. По правде говоря, нет у меня желания в этой стране умереть, а хочу я в тот край, где родился, вернуться51.
Здесь, в Америке, писал поселенец из Лимы, «скорее тем интересуются, что у тебя есть, а не тем, как ты это добыл, и ежели оно у тебя есть, то рот закрывают и не спрашивают». Короче, утверждал он, «если бы народ то там делал. что здесь делает, довольно было бы в Испании оставаться, а в Америке нужды бы не было, здесь работа есть, за которую даже попрошайки в Испании не берутся, а здесь она высокую цеиу имеет»52. Новый Свет, по крайней мере в период после Конкисты, предлагал новую этику, основанную, скорее, на личных достижениях, нежели на унаследованном общественном положении. на труде, нежели на лени. «Цель моя была. — писал поселенец из Мексики своей дочери в Испанию в 1740 году, —добыть собственность тяжелым трудом, дабы достойно тебя содержать», поэтому она должна была приехать к нему на постоянное жительство53. Испанские представления о чести мало значили в Америке, о чем возмущенно и иронично писал один купец из Лимы в Испанию своему брату, который упомянул о чести как об основной цели поездки в Америку: •Не знаю, зачем ты в Америку собрался, тому, кто столько “чести" уж имеет, зачем за новой гоняться»54.
Постепенно колонисты стали отождествлять себя, скорее, со своим новым домом, нежели с местом своего рождения. «отечеством» их родного города, села, родни, малой
Национальные особенности
485
родины. Когда гражданин Картахены писал в 1590 году, торопя свою жену приехать к нему, то призывал ее забыть о горечи разлуки с родиной: «Не думай о своем “отечестве”, ибо “отечество" подлинное есть та страна, что о тебе попечение имеет»98. «Я всегда великое желание испытывал в “отечество” свое возвратиться. — объяснял один купец из Мехико в 1592 году своим родителям, жившим на Канарских островах. — но если бы то совершил, оплошность великую допустил бы»5®. Напротив, члены их семей должны были ехать к ним. Колонисты наблюдали ясный контраст между их образом жизни в Новом Свете и тем. что они изведали в Старом. «Не говорю тебе, что в Испанию возвращаться не желаю. — писал из Лимы муж своей жене на полуостров в 1704 году. — ибо я действительно хочу». Трудность заключалась, объяснял он, в «разорении, коим Испания является со столь великим числом налогов, податей и поборов, каких мы здесь вовсе не имеем»97.
Первое поколение поселенцев Новой Испании и Перу воображало себя завоевателями, обладавшими природным правом превосходства на новых землях; рассуждая так, они отвергали притязания испанских чиновников, ехавших вслед за ними из Европы. Усиливались различия между теми, кто отождествлял себя с Америкой. — их стали звать креолами (crtoUos), — и теми, кто был с полуострова, gachu-plnes. Креолы чувствовали, что они своими усилиями создали Новую Америку, что лишь им принадлежит право управления в их городах. Это притязание вызывало постоянное напряжение между колониальной элитой и органами контроля с полуострова, представляемого аудиенсией и вице-королем. Уже в 1560-е годы поселенцы Южного Чили обижались, что на них возлагаются издержки войны против арауканцев. «Для них немалой обидой было, — сообщал свидетель. — что после завоевания страны сей на них все еще подати налагали и каждый день их добро отымалось ради оплаты войн, в то время как те, кто едва из Европы
486
Испания: дорога к империи
приехал и рук не марал, административные посты получали»58. Однако со времен Писарро в Америке не случилось ни одного крупного волнения до мятежа креольской элиты Мексики в 1624 году59.
Настойчивое требование политической автономии было лишь одним аспектом более широкой попытки определить положение креолов в мире. Хотя колонизаторы хранили благочестивую память о своих корнях, они постепенно врастали в свое новое окружение. Управление империей быстро попало в руки колониальной элиты. В 1560-х годах, когда начались серьезные трудности с наличными деньгами, Филипп II незамедлительно прибегнул к продаже официальных должностей чиновникам и их семьям. В американских колониях это привело к ситуации, когда местные элиты получили преимущество в контроле перед испанцами с полуострова.
Вследствие получения контроля они приняли колониальную самоидентификацию и отдалились от своих корней. Около 1600 года весьма многие баски в Мексике перестали говорить на языке басков60. Более ранние креолы в своей самоидентификации имели немного альтернатив единственному историческому прошлому, прошлому местных цивилизаций Нового Света. Завоеватели часто брали в жены представительниц знати ацтеков и инков. Поэтому чувствовали себя частью новой американской знати61 и непреклонно защищали индейское наследие. С конца XVI века они начали подчеркивать аргумент, основанный на мифическом видении американского прошлого, в котором завоеватели якобы участвовали наравне с индейскими народами. В Мексике такие люди, как Фернандо Альва Икст-лилькочитль. происходивший по линии матери от правителей ТЬкскоко, а в Испании Инка Гкрсиласо де ла Вега, происходивший от испанского конкистадора и принцессы инков, писали истории, провозглашавшие законное и даже славное участие индейской цивилизации до эпохи завоеваний в характерном развитии Испанской империи62.
Национальные особенности
487
Первое поколение переселенцев, жившее на возделываемых ими землях и среди ценимого ими туземного населения, не испытало особых трудностей при самоидентификации с Америкой, как, например, успешный перуанский энкомендеро, выражавший отеческое участие в индейцах:
Обращаюсь с ними, как моими детьми, что помогли мне на жизнь заработать, и освобождаю их от податей и от всего остального, от чего могу: они более тридцати лет мне служили и я у них в пожизненном долгу. Провожу здесь большую часть года, это обыкновение нарушить не могу, у меня стада овец, коз, свиней, а раньше был крупный скот, но теперь я его продал, потому что он индейцам вредил®3.
Однако через сто лет после завоевания картина усложнилась быстрыми расовыми изменениями американского населения. Индейцев и их вожаков, куракэ и касиков. теперь все больше презирали и оттесняли на второстепенные роли. Расовое смешивание, появление бедного населения метисов и, более того, потомков чернокожих обусловило оттеснение туземного населения к границам колониального общества. Креольские теоретики не могли больше просто обращаться к теме благородного происхождения.
Необходимость нового подхода встречается в сочинениях мексиканского ученого XVII века Карлоса де Сигуэнца (S1-giiienza) и ГЬнгора (ум. 1700), защищавшего природу того, что он называл в 1681 году «нашей креольской нацией». Поскольку поселенцы не желали апеллировать к своим европейским предкам, он разработал аргументацию, обращавшуюся к древним цивилизациям Америк, чье происхождение возводилось к египтянам и грекам. Однако даже эта разработка исторической идентичности не возобладала, и другие писатели снова принялись за работу в конце XVIII века. В смешении существовавших в колониальную эпоху расовых терминов ярлыки не всегда были точным описанием
488
Испания: дорога к империи
национальных особенностей. Все белые колонисты считались испанцами, а термин «американец» чаще всего применялся просто для отличия от европейца. Слова «мексиканец» и «перуанец» имели тенденцию употребляться применительно как к туземному, так и белому населению. Слова имели сильную эмоциональную окраску, но символы обладали ею еще в большей степени, что демонстрирует развитие символа Гваделупы в Новой Испании. В середине XVI века прошел слух, что на индейской горе Тепейак (ТЬреуас) (место былого поклонения туземцев богине Тонантцин (Ibnantzin)) явилась Богородица и назвала себя Богоматерью Лзаделуп-скою (по названию важной святыни в Испании)64. KXVU веку поклонение Богоматери ТЬпейакской уже было в полном расцвете и стало мощным выражением автономного мексиканского христианства. На этом месте была возведена большая базилика, а в 1648 году креольский священник Мигель Санчес написал решающую книгу, провозгласившую славу первой Богоматери Креольской, в действительности первой Богоматери колониальной Америки.
Переплыв через Атлантический или Тихий океан или отправившись в другие европейские земли, эмигранты с полуострова обретали возможность преодолеть свои региональные различия и признать, что они из общего дома, по которому все время тоскуют. Писатель из Вальядолида Кристобаль Суарес де Фигероа (ум. в 1644), проведший половину жизни в Италии, признавал, что «даже души, в отечестве своем друг другу более всего противящиеся, за пределами его между собой мирятся и ценить друг друга научаются». Он ярко выразил тоску тех. кто покинул Испанию и с ней «небеса, реки. поля, друзей, семью и другие наслаждения, которых мы на чужбине тщетно искать пытаемся»65. Несомненно, тысячи людей очутились в положении поселенца в Кахамарке, который писал в 1698 году, что «пускай тело мое в Америке, душа все равно — в Наварре»66. Для поколений испанцев существовало непреходящее напряжение между их приемной и оставленной родиной. Однако неизбывной ностальгии приходилось соревноваться с
Национальные особенности
489
практическим удовлетворением, которое эмигранты находили в своих уголках мировой империи, и редко удавалось одерживать верх над ним.
Поселенцем, прошедшим через очарование Америкой и разочарование в ней. был Диего де Варгас, губернатор Нового Мехико с 1688 года. Родившийся в 1643 году в знатной мадридской семье, он впервые приехал в Новую Испанию в 1673 году. После службы на разных скромных должностях ему наконец удалось получить место губернатора в то время, когда вице-королем был граф Кальве. Отправленный в Рио-Гранде на неприятное задание по восстановлению авторитета власти среди индейцев пуэбло, он потерял большую сумму денег и здоровье и наконец в 1704 году умер от дизентерии в Нью-Мехико. Одно из его личных писем от 1686 года содержит следующий пассаж: «Испания была д ля меня лишь мачехой, ибо прогнала меня искать счастья в чужие края. Здесь я делаю то, чего не мог делать там. Я больше ничего и не просил с тех пор, как покинул родину»67. Он гордился своей самостоятельностью, продвижением не за счет добродетелей, но за счет воли и натиска. Богатство в Америке, писал он. «приходит не потому, что серебро с деревьев сорвать можно и в реках выудить, а потому, что тот, кто не трудится, остается под конец без него и без положения в обществе, как и в Испании». «Индии, — писал он осенью 1690 года, — для лавочников хороши, а не для людей чести, что торговли чураются, край сей опасности полон»68. Однако перенесенные им в течение нескольких лет в Рио-Гранде превратности судьбы жестоко поколебали его веру в Америку. В апреле 1703 года, за год до смерти, он оплакивал «тридцать потерянных лет с тех пор. как я покинул Испанию. отчизну мою возлюбленную, любезный град сей Мадрид, венец земли». Останься он в Испании, обеспечил бы свою семью, мог бы наслаждаться ее обществом, не страдая от «бездонной пропасти» невзгод, где находился в тот момент68.
По иронии судьбы, созданная испанским имперским присутствием крупнейшая расовая группа не нуждалась в
490
Испания: дорога к империи
самоидентификации. Метисы были следствием неизбежных союзов между испанцами, которые редко привозили с собой жен. и туземных женщин империи (см. главу 6). На Филиппинах нехватка европейских женщин вела к высокому уровню расового смешения. Та же ситуация превалировала в Новом Мехико, где испанцы, не бравшие с собой семей, были вынуждены жениться на женщинах неиспанского происхождения. В результате метисы играли роль гораздо более позитивную, чем того желали чистые белые испанцы, и облегчали контакты между туземными культурами и испанской. Как мы знаем из опыта колониальных культур XX века, лица смешанной расы всегда находятся в неловком положении меж двух миров. В Америке XVI века метисы обычно квалифицировались как принадлежащие к испанской группе70, хотя их постепенно вытесняли с основных статусных позиций в колониальном обществе. В середине XVI века они принимали участие во всех важных экспедициях под руководством испанцев и играли особую роль в основании городов Нового Света. Ведущий специалист в этой области также уверенно утверждал, что «выполненная Испанией колонизационная работа была бы невозможна без метисов»71.
В законе 1514 года король Фердинанд дал свое полное одобрение смешанным бракам между индейцами и испанцами: ничто, настаивал он, «не должно препятствовать бракосочетанию индейцев и испанцев, и все долженствуют полную свободу иметь в мужья или жены тех брать, кто им по нраву придется»72. Со времени Эрнана Кортеса, чьи дети от индианки доньи Марины были приняты в число колониальной знати, в браках между расовыми элитами не было бесчестья. «Хотя может зазорным вам показаться, что я на индейской женщине женился, — писал своим родственникам один купец из Мексики в 1571 году, — здесь это никоим образом не презренно, ибо индейцы суть народ высокочтимый»73. Представители элиты могли, конечно, быть такими счастливчиками, как утверждал этот купец, но в це
Национальные особенности
491
лом быстрый рост населения метисов создавал проблемы и вызывал активную дискриминацию. Люди смешанной расы в Мексике после 1549 года не могли наследовать эн-комъенды, иметь священнический сан. а с 1576 года были отстранены и от государственной службы74. В 1588 году Филипп II, возможно под давлением Хосе де Акоста, издал указ о том. что метисы могут быть священниками, но для исполнения этого указа было сделано очень мало. Однако, несмотря на все препятствия, метисы играли свою весьма важную роль в колониальном обществе.
После испанцев наиболее заметное место среди иммигрантов занимали африканцы. К 1650 году, как мы видели, в Новом Свете африканцев было больше, нежели испанцев. К концу колониального периода они все еще играли весьма значительную роль, хотя всякая достоверная информация об их числе отсутствует. В 1795 году в Лиме свободные чернокожие вместе с рабами составляли более 45% общегородского населения. Хотя африканцев привозили для работы на плантациях и прислуги, они преобразили общество и экономику американских просторов и крепко укоренили свою расу и культуру везде, куда пришли75. Поэтому параллельно с малой национальной идентичностью, создаваемой элитами, начала расти другая малая национальная идентичность, которая так и не поддалась полной испанизации и глубоко преобразила культуру континента. Своим фундаментальным вкладом практически во все виды деятельности и производства африканцы способствовали обеспечению выживания испанского колониализма76. В то же время они не только умудрялись сохранять элементы своей культуры, но начали развивать важную национальную идентичность, основанную на обстоятельствах их жизни в Новом Свете.
Африканцы прибывали из разных областей своего континента и объединялись вне зависимости от различий в ходе распределения рабов в Новом Свете. Они часто теря
492
Испания: дорога к империи
ли контакт со своими корнями и были вынуждены искать себе новую опору. Иезуитский миссионер XVII века Алонсо де Сандоваль, один из немногих испанцев, принимавших живое участие в культуре африканцев, сумел определить более тридцати африканских национальностей, из которых происходили рабы Картахены. Эта сложность была настоящим вызовом духовенству, желавшему понимать языки и взгляды неофитов. Зависимые от своего трудового положения, африканцы умудрялись преодолеть огромные культурные трудности. Один итальянский посетитель Эспаньолы сообщал в 1540 году, что они делились на национальные группы, каждая с выборным вожаком77. Позднейшие десятилетия с очевидностью демонстрируют, что по всей Испанской Америке африканцам удалось в определенной мере сохранить свои национальные группы с их языками. ТДм, где не было никакой возможности общего языка, они вырабатывали lingua franca или пиджин, который имел черты сходства с основными их языками и который такие священнослужители, как Сандоваль, пытались учить78. Иногда национальные группировки должны были действовать под прикрытием религиозных братств, которым чернокожие нередко принадлежали и в которые они вносили немалый вклад своими музыкой и танцами. Посетители заатлантических поместий в XVII веке утверждали, что слышали. как рабы поют на своем языке песни Западноафриканского побережья.
Однако африканцы неизбежно должны были приспосабливать и применять к нуждам Нового Света то. что они сохранили. Многие из них, если судить по тем. кто принял участие в мятежах и бежал в горы, полностью отвергли репрессивное испанское окультуривание. Оседлые сообщества беглых африканцев (симарронов} можно найти по всей Атлантике, как. например, возникшее в 1513 году под Панамой поселение, где спасшиеся с потерпевшего крушение корабля с рабами обосновались на берегу78. На таком обширном континенте, как Америка, было легко скрыться в
Национальные особенности
493
горах и построить автономное общество. Даже на Эспаньоле в 1 520-е годы горы служили убежищем группам беглых рабов. По некоторым оценкам, в 1545 году на острове насчитывалось более семи тысяч симарронов. П1е только было возможно, беглецы сотрудничали с проникавшими на испанскую территорию иноземцами. С другой стороны, начиная с самого раннего периода беглых чернокожих на карибском побережье ловили и обращали в рабство воинственные островные племена — караибьР0. ТКким образом, африканцы имели все причины держаться подальше как от испанцев, так и от коренных американцев.
Конечно, испанцев страшила возможность мятежей весьма многочисленного чернокожего населения. В 1537 году вице-король докладывал из Мексики о подготовке мятежа чернокожих (к тому времени числом около двадцати тысяч) в союзе с индейцами Мексики и Тпателолько81. Можно отметить такие бунты чернокожих, как в 1538 году на Кубе, в 1546 — на Эспаньоле, в 1552 — в Венесуэле, в 1555 году — под Панамой. Судя по свидетельствам, выходит, что чернокожие различного этнического происхождения объединялись для достижения общих целей и совместной жизни в новых условиях. Как следствие, их разнообразные этнические корни углублялись в общую вдохновляющую идею, в Африку, куда им больше не вернуться, но где сходятся линии, очерчивающие облик их родного дома. Может быть, наиболее замечательное из движений симарронов произошло в горах под Веракрусом в 1609 году, под предводительством конголезца в первом поколении по имени Янга, который, похоже, был королевского происхождения и действительно провозгласил свою колонию числом более пяти сотен африканцев свободной территорией и потребовал официального признания от вице-короля. «Они прорвались в то место, — объявили они, — дабы избавиться от жестокости испанцев, которые неправедно свободы их лишить желали»83. Испанцам оказалось не под силу разрушить поселение, и они действительно признали в 1618 году авто
494
Испания: дорога к империи
номию чернокожей деревни «Святого Лаврентия Чернокожих»83. Подобные поселения симарронов появлялись в различных частях Америки, особенно в Венесуэле на протяжение XVII века84.
Другие чернокожие, жившие в более благоприятных условиях, поддавались испанизации и погружались в испанский мир. Их коренные африканские религиозные представления принимали дуализм вселенной и существование загробной жизни, поэтому они без труда принимали христианство85. Многие из них, мы должны это помнить, были христианами еще в Африке или на испанской территории еще до приезда в Америку. Христианство чернокожих, как оно развивалось в Новом Свете, стало ключевой отличительной особенностью самоидентификации чернокожих, поскольку сочетало культуру, верования и языки мест их происхождения с окружающей обстановкой и чаяниями, возникшими в местах их нового проживания. Природа некоторых религиозных практик вела к конфликту с духовными властями, как мы можем видеть на примере дел американской инквизиции, помогающих воссоздать замечательную картину афро-американских верований и практик. Инквизиторы в Америке интерпретировали песнопения, заклинания, обряды и пляски афро-американцев как дьявольские козни, но чернокожие свидетели, дававшие показания, отчетливо обнаруживают, что в новую христианскую практику вплетались мощные отзвуки африканской религии. В XVII веке в Мексике один раб описывал, как прорицатель «вещал чревом»:
Множество раз сей чернокожий, Доминго, беседовал с некоторыми предметами и куклами: с одной одетой, как мужчина, с другой — как женщина, и предметы говорили с ним во всеуслышание; и мы слышали, как они говорят по-испански и по-конголезски, и они танцевали танцы обоих народов и пели на двух языках ясно и отчетливо, и всякий слышал и разумел, и потом обе они просили есть86.
Национальные особенности
495
Часто лишаемые своими хозяевами всякого реального контакта с официальной церковью и ее служителями, разбросанные по всему Новому Свету малыми смешанными группами различного происхождения, чернокожие—рабы и свободные — хранили остатки своей культуры, стараясь тем самым обеспечить себе защиту от своего нового дикого окружения. Миллионы чернокожих поданных под испанским правлением разделяли эту культуру на протяжении всего периода империи. Поэтому необходимо иногда обращать особое внимание на реальность национальной самоидентификации чернокожих, как и на ее ключевой вклад в культуру и в общественную жизнь колоний. Этот вклад может показаться малым, просто потому что чернокожие страдали от активных преследований и дискриминации. Чернокожих оттесняли к границам общества и исключали из него, их приветствовали как христиан, но запрещали им отправление культа. ТЪлько со временем их роль начали медленно признавать. В Коста-Рике в 1635 году чернокожая женщина (мулатка) инициировала поклонение черному образу Девы Марии, которая позже была признана заступницей страны87. Однако официальная церковь канонизацией перуанского мулата Мартина де Порреса только в 1962 году начала попытки изменить свое равнодушное отношение к черной расе в Латинской Америке.
Несмотря на широкое распространение страданий чернокожих, здесь, как и в Европе, они смогли добиться некоторой степени свободы и наслаждаться ее преимуществами. Было три официальных способа законного освобождения: рабу могла быть выдана письменная «вольная», формальный документ, предоставленный его хозяином; он мог выкупить свою свободу или это могло сделать третье лицо88. На практике лишь незначительному числу чернокожих удавалось освободить через эти формальные процедуры. Чернокожие могли добиться помощи духовных лиц, как это показывает хорошо документированный случай каталонского иезуита Петера Клавера, проведшего всю свою дея
496
Испания: дорога к империи
тельную жизнь, помогая черным рабам в Картахене, но эта помощь не предполагала освобождения. Редкие выступления духовенства против практики рабства, как это сделал в 1560 году архиепископ мексиканский Алонсо де Монту-фар, никогда не были серьезны, их можно отнести к разряду незначительных.
Долгие годы чернокожие были вынуждены сами прокладывать затяжной и мучительный путь к свободе. Они много работали и становились богачами, как чернокожий фермер, которого Томас ГЬйдж (Gage) встретил в Гватемале в 1630-е годы, «коего почитают весьма зажиточным, он же оказывает доброе гостеприимство путешественникам, по тому пути проходящим. Он богат скотом, овцами и козами, снабжает со своей фермы Гватемалу и народ в округе лучшим сыром в этой стране»89. К XVII веку чернокожие в Новой Испании, бывшие свободными во всех практических отношениях (хотя и не обязательно на строго законном основании). могли составлять треть всего черного населения90. Они трудились в городах как домашние слуги и выполняли второстепенную работу, но были и независимыми торговцами. В сельской местности они составляли основу рабочей силы на больших ранчо, где они стали первыми «ковбоями» («вакерос») во главе стад. Собираясь в шайки, они наводил страх на местное население. Обитатели Сакатекас (Zacatecas) говорили о них, «присутствие их есть зло, но их отсутствие зло еще большее»91.
Защита Испанской Америки за пределами крупнейших городов обычно была в руках небелых граждан. Чагрес (Chagres). главная преграда любому нападению на Панаму со стороны Атлантического океана, был в 1740-е годы под защитой около сотни человек, «большей частью черных, мулатов и иных цветов». В Панаме «милиция в городе состоит в основном из мулатов и цветных». Даже в тихоокеанской оборонительной эскадре, базировавшейся в Кальяо, два корабля из трех были экипированы в основном чернокожими. «Обычно видишь на борту корабля. — сообщали
Национальные особенности
497
чиновники Хуан и Ульоа в начале XVIII века. — сержанта креола, старшину-рулевого индейца, часового метиса, и плотника мулата или чернокожего судосборщика»92.
Испанцы из Испании уже давно перестали играть серьезную роль в военной жизни континента под предводительством креольской элиты и огромного цветного и смешанного населения. Не было смысла присылать испанских солдат, поскольку они дезертировали, как только приезжали93, и терялись в широких просторах Америки. Единственное решение в области обороны, подсказанное Хуаном и Ульоа, заключалось в том, чтобы правительство каждый год набирало несколько сотен безработных метисов, перевозило их в Испанию, тренировало их как солдат, а затем возвращало назад для защиты Америки. Эта идея не была совсем безрассудной, она могла бы способствовать решению проблемы такой крошечной страны, как Испания, старающейся управлять империей в отсутствие военных сил. Постепенно и вопреки огромным гражданским преградам чернокожие, помогавшие строить и оборонять Америку, прокладывали путь к своему месту в колониальном мире.
Туземное население Америки занимало особенно двойственное место в испанском миропорядке. Даже когда колониальный режим разрушал их деревни и культуру, правительство силилось их защищать. Они считались, как мы видели, частью отдельного индейского общества, при этом, согласно указу 1573 года, предполагалась их испанизация. Пока правящая испанская элита в Америке продолжала дебатировать вопрос, в чем заключается их лояльность, огромная масса туземного населения, сбитая с толку исчезновением своих прежних окружения и экономики, старалась удержать хоть крупицы традиционной культуры.
Большая часть местного населения в Америке и на Филиппинах жила за пределами империи, в регионах, куда испанцы никогда не проникали или где не могли поселиться. Они находились вне прямого влияния колониальной
498
Испания; дорога к империи
администрации, хотя заметно страдали от эпидемий и других перемен. Все остальные туземцы, как проживавшие в пограничье, так и внутри империи, были непоправимо затронуты, прямо или косвенно, испанским присутствием. Торговля была основополагающим влиянием. Индейцы жадно приобретали безделушки, инструменты, пищу и животных, которые играли важную роль в их повседневной жизни. Не в столь значительной степени они заимствовали предметы одежды (как, например, головные уборы) и элементы языка. Эти изменения не обязательно подрывали их культуру и в определенной мере помогали им выживать в мире, где игнорировать испанское присутствие было невозможно. Даже когда индейцы отвергали общество испанцев, они все равно равнялись на него и ему подражали. В некоторых частях Северного Перу куракэ. подчеркивая свое превосходство над своими товарищами-индейцами, одевались полностью в испанском стиле, в испанские шляпы. чулки, туфли94. Хотя историки вполне оправданно уделили большое внимание темам геноцида и разрушения туземной культуры, только недавно они стали подчеркивать, что адаптация и выживание были также фундаментальными аспектами жизни на завоеванных территориях.
Например, эпидемии не всегда были разрушительны, туземцы внутренних территорий, кажется, были менее затронуты вызванным встречей с чужаками катастрофическим падением численности населения. В 1620 году в пораженных более всего прибрежных регионах Перу индейское население составляло только 12%; среди тех, кто оставался во внутренних землях, число выживших было, разумеется. гораздо больше. Поскольку демографическая ситуация стабилизировалась к XVIII веку, туземная культура начала вновь обретать уверенность в себе и искать собственную идентичность за пределами структуры колониального общества. В некоторых регионах ситуация была благоприятной. В Центральной Мексике (Оахака и Мецтитлан (Oaxaca, Meztitlan)) численность индейцев все время оставалась
Национальные особенности
499
на высоком уровне, к концу XVIII века общинные индейцы (пуэбло) далеко превосходили числом индейцев, зависевших от испанской системы асьенд95.
В процессе выживания туземцы сохраняли основные черты своей национальной идентичности. Вне подвластных испанцам городов они могли развивать параллельное общество, не вступая в открытый конфликт. Отвержение испанского общества и бунт против него не были чем-то обязательным. более того, очень многие туземцы без труда принимали испанские веру и обычаи. Индейцы нагуа (Nahua). например, никогда не пользовались ясной системой именования. В отношении самих себя в начале XVI века они, по крайней мере в Центральной Мексике, обычно использовали выражение «nican titlaca» («мы, тут, местные»)90. Они очень быстро вникли в испанскую систему именования и к середине века переняли ее полностью. Живя в самом сердце испанской системы, нагуа воспринимали только те аспекты испанской культуры, что могли примирить со своей собственной. При этом они сохраняли свое параллельное бытие и игнорировали колониальное общество97. И в постколониальную эпоху народ нагуа выполнял свои функции внутри имперской системы, но продолжал хранить основы своей национальной идентичности.
По всему Новому Свету жили другие народы, сохранявшие свои особенности на кромке системы. Весьма многие выжившие туземные народности не интегрировались в империю, не стали говорить на ее языке и не приняли ее культуру. Это было почти нормально в приграничных регионах. Выдающийся пример представляли племена гопи (Нор!) на территориях народа западных пуэбло на границе 11овой Испании90. Миссионерская программа началась в их городах в 1629 году, и. как их соседи, они десятилетиями пассивно принимали испанцев. Они оказали поддержку мятежу пуэбло в 1680 году, но таким же образом приняли возвращение испанского контроля. Наконец, приблизительно с 1700 года большинство гопи отказались прини
500
Испания: дорога к империи
мать миссии и обратились к собственным культурным путям; так продолжалось до конца испанского господства.
Другой пример культурной независимости представляет народ гуахиро (Guajlro) из провинции Риоача (Riohacha) в Новой Гранаде09. Через двести лет после завоевания они оставались незавоеванными. Ткк и не приняли новой веры. «Среди всех варварских народов Америки, — сообщал один иезуит в 1750 году, — ни один не нуждается в подавлении и завоевании более, нежели индейцы гуахиро». Сохраняя свою независимость, они свободно извлекали пользу из общения с поселенцами и контрабандистами, обеспечивая собственное выживание. Продавали крупный рогатый скот, шкуры, жир и сало сторонним покупателям, а в обмен получали оружие, мануфактурные изделия и выпивку; так они поддерживали экономику поселенцев, не будучи формально ее частью. Их отношения с империей повторяли отношения с ней бессчетного числа других туземных народностей. «Что станут белые без нас, индейцев, делать?» — по слухам, неоднократно и с ленивой иронией спрашивали гуахиро. Ту же самую упорную автономию демонстрировали народы Северного Лусона на Филиппинах. Они представляли собой многообразие различных этнических образований, но испанцы для простоты называли их всех •игороты» («Igorotos»). Три века подряд они успешно противостояли ассимиляции Испанской империи. Первые миссионеры рискнули вступить на эту территорию в 1601 году, но были убиты; после 1630-х годов попытки проникновения и евангелизации прекратились100.
Помимо туземцев, которые хранили свою автономию от колониальной культуры, были и другие, вынужденные модифицировать свои социальные структуры и мировоззрение под давлением наступающей испанской границы. Конечно, в значительной степени все неиспанцы должны были принимать свою роль внутри империи. Конечно, для некоторых процесс имел радикальные последствия, которые современные ученые определили как «этногенез». Тер
Национальные особенности
501
мин можно понимать как творческую адаптацию некоторых народов к насильственным переменам, которые они претерпевали в период империи с последующим возникновением новых национальных особенностей101. Адаптация вызывала совершенно новое определение каждого аспекта культуры. Замечательный пример представляет народ хумано (Jumano) с южных равнин Техаса. «Хумано», как и «пуэбло», было европейским словом для определения равнинных индейцев, которые с 1670 года были втянуты в пределы испанской территории основанными на их землях миссиями102. Как сотрудники испанцев, хуманос сделались мишенью постоянных нападений со стороны апачей. Колониальное присутствие, война, засуха — все уничтожало их; к началу XVIII века они угасли и апачи овладели равнинами. ТДкова, в любом случае, была видимость. Однако более вероятно, что под этим давлением хуманос просто откочевали, сменили место жительства и образ жизни, явившись миру в качестве возникшей в то же время нации кыо-ва (Kiowa)103.
Богатый и сложный опыт жизни народов под испанским владычеством ясно показывает, что привычная картина мощного колониального режима, контролирующего и подчиняющего подвластное ему население, более неубедительна и никогда не была правдоподобна. Новейший историк справедливо утверждает, что «в прошлое отошел образ колониального государства как железной руки завоевания, воздвигающей кастовые преграды для создания вечно раздробленных деревень, где живут ввергнутые в нищету индейцы»104. Больше не кажется вероятной также картина культур, рухнувших от шока при первом соприкосновении с превосходящим их по силе испанским миром. Демографическая катастрофа, поразившая центральные регионы империи в Новом Свете и на Тйхом океане, несомненно, была дополнением к ставшему всеобщим стремлению к самоуничтожению. В просторных ландшафтах Нового Света индейцы выживали и сохраняли свою общественную
502
Испания: дорога к империи
организацию, даже если были вынуждены мириться с давлением испанского режима.
Противоречия параллельных обществ, быть может, наиболее ясны в Андском регионе. В середине века важной реальностью было существование ада Потоси, где тысячи индейцев десятилетиями трудились и умирали, производя серебро для империи. Но за пределами Потоси андские общины выстроили собственную экономику и рыночную структуру: трудились в ремесленном производстве, в местной торговле, развивали сельское хозяйство, чтобы выращивать промышленные культуры, контролировали большую часть сухопутной транспортной промышленности105. Как индивидуально, так и семьями, и работая иногда независимо от традиционных этнических групп, таких как ай-льос*. андские индейцы играли важную роль в работе рынков, куда вносили свой вклад трудом и сельхозпродукцией106. Короче говоря, они поддерживали важнейший сектор экономики Нового Света, и без них Испанская империя села бы на мель и остановила бы свое движение. Классический образ индейца как жертвы остается верным в некоторых аспектах, но это была лишь часть роли туземных культур Америки, где индейцы были не менее творцами, чем жертвами. Империя, управляемая испанцами, также находилась под влиянием местного населения и обретала в нем опору.
Неизбежно возникало множество движений протеста и возмущения не только в Андах или на равнинах Новой Мексики. но и по всей империи. Здесь не место рассказывать их историю. Все думают о них как о восстаниях против крепкой доминирующей структуры, тогда как действительность была (как в случае с арауканцами или пуэбло) в том, что конфликт представлял собой постоянную характерную черту дряблой границы империи. Атаки индейцев против захватчиков постоянно случались в Аппалачах, в Новой
* Ayllus, община у индейцев. — Примеч. перев.
Национальные особенности
503
Мексике, в Чили и везде, где показывался белый человек. Это не было выражением иной культуры, но просто молчаливыми попытками выжить. В своем длительном развитии осознание индейцами своей непричастности к империи наиболее сильно выражалось в убеждении, что хотя они и испанцы в настоящее время находятся на параллельных путях, в будущем их дороги разойдутся. В настоящем они могли делить с ними общество и веру, но каждая сторона имела глубоко различные перспективы.
Среди самых ранних высоких индейских культур, пострадавших от преследований за веру, была культура майя. После дикой кампании против «идолопоклонства», организованной братом Диего де Ланда в 1562 году, майя согласились на внедрение христианства, но их предводители сохранили подробности их истории и обычаев в компиляциях, известных под названием «Книги Чилам-Балам». В этих записях не было открытого неприятия веры испанцев, но христианские «боги» были вписаны в мировоззрение майя107. Когда Христос снова придет царствовать, говорят «Книги», боги-повелители майя будут властвовать под его началом. Эти верования наводят на мысль, что индейские вожди приняли не синкретичную форму веры, где элементы религии майя и испанцев слились воедино; скорее . эти две дороги остались независимыми друг от друга и совпали только на мгновение.
Когда, однако, дороги разойдутся? Хотя туземные верования и культура выжили, немногие из этих верований сумели приобрести характеристики многолетних заменителей, как это сделало движение ТЗки Онкой (Tkki Onqoy) в Перу XVI века. «ГЪсподь (Dios) создал испанцев и Кастилию. — утверждали проповедники этого движения, — но гуаки создали индейцев и их землю и таким образом лишили 1Ъспода его всемогущества». Писарро восторжествовал лишь временно над гуаками в Кахамарке, но сейчас гуаки снова требуют свою землю и народ обратно «и будут сражаться против» христианского бога108. Нетерпеливое
504
Испания: дорога к империи
ожидание будущего расхождения помогало поддерживать жизнь в ощущении иной национальной идентичности.
Таки Онкой было движением протеста, попыткой утвердить оригинальную национальную идентичность народа Анд. Однако оно преобразило эту идентичность в высшем плане. «Названные гуаки, —утверждали проповедники, — не входят более в камни, деревья и потоки, как во времена инков, теперь они входят в тела индейцев и говорят через них, и они потому трясутся, что гуаки в теле их»100. Оно процветало только во внутренних регионах Перу и в течение десяти лет подвергалось широкому искоренению. Существовали и другие утверждения национальной особенности Перу, из которых наиболее известно сопротивление Вилькабамбы (Vilcabamba), но, наверное, самым проникновенным комментарием к этому течению стала знаменитая «Хроника» Гуамана Помы.
Гуаман Пома был совершенно неизвестен ученым, пока рукопись его «Новой хроники» не была обнаружена в одной копенгагенской библиотеке в 1908 году. Потребовалось еще три четверти века, чтобы его текст в тысячу страниц, переполненный искусными штриховыми иллюстрациями и длинными пассажами на языке кечуа, был соответствующим образом представлен публике. Потомок инков, Гуа-ман был чистым индейцем, чей разум обнял оба мира. Он горд ился своей христианской верой и отнюд ь не был враждебен власти короля Испании, но в то же время едко критиковал несправедливости испанского завоевания и решительно отстаивал культуру жителей Анд. Как и сторонники ТДки Онкой. Пома видел в испанской конкисте мировой катаклизм, «пачакути» (pachakuti). исказивший естественный порядок вещей. «После завоевания и разрушения, — писал Пома, — мир перевернулся с ног на голову», и начало случаться все невозможное110. В настоящем состоянии мира торжествуют все пороки, но природа «пачакути» такова, что предполагает циклическую перемену, оставляет надежду на лучшие времена. Именно это имея в виду, он
Национальные особенности
505
писал свою «Хронику*, адресованную Филиппу III Испанскому, который должен был принести «доброе правление», с надеждой ожидаемое в Перу.
Важнейшим следствием давления испанской власти в Европе было возникновение региональных национальных общностей, основанных на оппозиции Испании. Народы, имевшие между собой мало общего, объединялись на почве общей неприязни к Испании. Империя помогала творить нации — нации, в этом случае связанные между собой противостоянием империализму. В Италии. Англии, Нидерландах писатели и государственные мужи призывали к общему фронту против вражеских поползновений и апеллировали к солидарности, которая превосходила бы внутренние различия*. Нидерландский мятеж, французская война против Испании, угроза Армады Англии, Тридцатилетняя война в Германии в каждом случае способствовали объединению чувств против иноземного вторжения и провоцировала осознание «национального» характера. Согласно одному голландскому памфлету, испанцы хотели «обращаться с нашим отечеством, как они с Индиями обращались, но здесь это им так легко не удастся». В Германии один из первых голосистых антииспанских писателей бы Иоганн Фишарт, автор «Противоиспанца» («Antihispanus», 1590). Легенды и пропаганда способствовали распространению антииспанских настроений, ставших основополагающим элементом национального мифа, развивавшегося в последующих поколениях. Конечно, очень скоро религиозные составляющие усложнили это решение и раскололи оппозицию Испании. В частности, в Нидерландах объединенный фронт против имперской державы был расщеплен острыми религиозными расхождениями, приведшими в конце концов к созданию двух отдельных государств вместо одного национального.
* Литература, касающаяся каждой из этих стран, многочисленна, но к данной книге имеет малое отношение.
506
Испания: дорога к империи
Случай Нидерландов, в силу их долгих и близких отношений с империей, особенно интересен. С самого начала тамошнего конфликта многие испанцы сочувствовали «мятежникам» и были готовы разделить их точку зрения. Th-кие выдающиеся советники Филиппа И, как гуманист Бенито Ариас Монтано, подверглись критике со стороны короля за то, что склонились на сторону нидерландцев. В течение всех лет войны жители Нидерландов, как Северных, так и Южных, не переставали чувствовать, что у них больше общего между собой, чем с Испанией. В любом случае, разделявшая их черта всегда была искусственной и находилась в постоянном движении в зависимости от военных успехов. Только победы Фарнезе и возвращение Антверпена в 1 585 году придали этой черте солидность, приведшую впоследствии к ее окончательному закреплению111. Но в то время окончательность еще не была очевидна. Брабантский вельможа, обращавшийся с письмом в 1589 году (на голландском языке) к географу Аврааму Ортелию (Abraham Ortelius), мог еще называть свою родину «Netherland*112, словом, которое при употреблении в единственном числе применялось ко всей совокупности провинций, в то время как чужаки все время предпочитали описывать их как множество. В конце 1621 года, когда знаменитый интеллектуал Туго Гроций бежал из своего амстердамского заключения, его пригласил в университет Лувена коллега, писавший: «Приезжай сюда, здесь твоя родина, мы тоже нидерландцы»113. Ощущение общего наследия длилось и облегчало, как мы увидим, последующие движения к сближению и примирению между «голландским» и «испанским».
Излишним было бы замечание, что испанская держава провоцировала враждебность и ненависть в каждом уголке земного шара. В ранний период империи испанцы были озадачены и немного уязвлены такой реакцией. Откуда, вопрошали они. взяться такой злобе, если они не представляют никакой угрозы? К 1590-м годам они наконец-то приняли существующее положение вещей. «В Италии имеется
Национальные особенности
507
всеобщее желание изгнать испанцев», — признавал испанский губернатор Милана в 1597 году. В Аррасе в Южных Нидерландах в 1629 году приходской священник обличал со своей кафедры испанцев как предателей этой страны “4. С болью узнавая о злобе против Испании как имперской державы, испанцы пытались понять, почему их так ненавидят. «Имя испанца, —признавал писатель Матео Алеман в своем сочинении 1599 года «Гусман де Альфараче», —всякую значительность почти утратило».
Чуждое владычество всегда ненавистно, и владычество кастильцев вызывало острое возмущение в каждом уголке связанных с Кастилией европейских территорий. Нет необходимости приводить причины этого возмущения, поскольку их много и они слишком очевидны. В Средиземноморье, где религиозные разногласия не возникали, оппозиция Кастилии была не менее глубока, чем в Северной Европе. Кастильских чиновников враждебность печалила. «Не могу постигнуть, что же есть такого в народе и империи испанской, — сетовал один чиновник в Милане в 1570 году, — что ни один из народов мира, им подвластных, к ним никакой сердечной привязанности не имеет. А в Италии менее всего, чем во всем остальном мире»1 '5. На протяжении всех веков империи итальянцы не переставали находить недостатки в испанцах, в их характере, культуре и более всего в их военном присутствии116. Хотя итальянцы и кастильцы сражались вместе в военных кампаниях на итальянском полуострове со времен Фердинанда Католика, они никогда не ладили и вечно принимались биться друг против друга, со значительными потерями в живой силе117. гуманист Сепульведа. живший в Италии многие годы и писавший об этом, заметил, что испанцы «во время итальянской кампании старались итальянцев презирать, как друзей, так и 11едругов, подобно тому как завоеватель презирает завоеванных. Итальянцы по этой причине испанцам враждебны и по причине многих невзгод, от рук их им происшедших. Именно поэтому итальянцы всегда на испанских сол
508
Испания: дорога к империи
дат в Италии напасть желают»118. Рубенс на собственном опыте убедился, что в XVII веке «итальянцы мало сердечной склонности к Испании имеют»119.
Папство, институция по преимуществу итальянская, принимало участие в злословии. Это были в какой-то мере отношения любви-ненависти, поскольку итальянцы полностью участвовали в делах империи и получали от них солидную выгоду, но когда они доверяли свои чувства бумаге, то словно забывали о выгодах и видели один ущерб. Дипломаты Венеции. Рима и других независимых итальянских государств иногда давали взвешенную оценку того, что видели, однако настолько часто были способны на большие искажения. что сбивали с толку многих современных историков. Большая часть совершенно неблагоприятного образа испанского владычества остается на совести некритического восприятия дикой картины, нарисованной антииспанскими дипломатами из других итальянских государств. В этом отношении были особенно замечательны венецианские послы XVI века. Посланник Донати называл Неаполь «треклятым царством»; Паоло Тьеполо страдал от «преступлений, угнетения и разбоя» в испанских землях, аТЬммазо Костантини утверждал, что испанская политика заключалась в том, чтобы «держать итальянских князей в разделении». Согласно этим дипломатам, Испания разоряла все территории, которыми правила. ТЪсканский посланник в Неаполе в 1606году, не в силах понять, почему юг беднее его родной ТЬсканы, сделал вывод, что все это вина Испании: «Повсюду великое отчаяние, разорение и недовольство»120.
На протяжении всей своей истории Италия боролась за освобождение от иноземных захватчиков, называемых общим термином «варвары». Писатели применяли этот термин осббенно к французам в начале 1500-х годов, но в течение последующих веков «варваров» видели исключительно в испанцах. Князья и поэты вместе цеплялись за мечту о стране, которая принадлежала бы только им, как (утверждали они) во времена римлян. «Я даже. — писал один князь
Национальные особенности	509
королеве французской в конце XVI века. — отправился бы просить помощи у турок, дабы спасти мое отечество от рук тиранов, что мучают и угнетают его». «Italia, nostra pat-ria»*. — было сказано другим в 1558 году121. Желание выставить испанцев вон из Италии помогало развитию идеи национального единства. Один из первых писателей, увидевших этому практическое применение, был Джироламо Муцио из Каподистрии, который в 1574 году призвал к освобождению своей страны от «иноземных и варварских народов». Ключ к освобождению, полагал он, находится в отвергающей испанцев 1Ънуе. Когда Гёнуя отвоюет свою свободу, Милан последует за ней, а затем и вся Италия. ТЪгда князья объединятся, выберут национальную столицу в центре Италии и создадут федеральный парламент с собственными армией и флотом122. Это было глубоко прочувствованное упование. разделяемое многими секторами итальянской элиты, но обреченное на срыв из-за весьма глубоких противоречий между ними и предназначенное свершиться лишь еще через триста лет. Конечно, не все итальянцы верили в эти воздушные замки. Многие признавали, что взаимосвязи с Испанией не были по своей сути исключительно негативными. Один миланский наблюдатель XVI века утверждал, что «испанцем этот город не враждебен». Изгнание французов принесло мир на полуостров. «Италия. — писал Паоло Парута, — благодаря великой осмотрительности и умеренности Филиппа II смогла наслаждаться миром долгим, прочным и безмятежным, к великому ее народа удовлетворению»123. Но именно в этом мире такие антиис-панские писатели, как Боккалини, и видели препятствие к освобождению полуострова.
В 1561 году трид цатид вухлетний доминиканский монах взошел на корабль в Севилье в компании пятидесяти других братьев, и все они были преисполнены желания поко
* «Италия, отчество наше» (шп.). — Примеч. перев.
510
Испания: дорога к империи
рить Индии святому слову Евангелия. Франсиско де ла Крус, уроженец Хаена, учился в коллегии Святого Григория в Вальядолиде, где познакомился со своими прославленными коллегами Бартоломео де лас Казасом и Бартоломео де Карранса и проникся к ним восхищением. Когда Карранса был арестован инквизицией, Крус глубоко разочаровался и отправился в Америку, где поселился в доминиканском монастыре Лимы. В 1568 году он был отправлен учить в одну андскую доктрину, но год спустя вернулся жить и учить в Лиме. Его пребывание там совпало с началом попыток короны навязать провинции свой контроль. Крус сам попросил у короны разрешения на более активные действия. Он также подал в 1566 году петицию королю — первое из большого числа принятых им странных решений — с прошением водворить в Перу инквизицию. Комиссия в Испании вскоре пришла к выводу о выполнимости этого проекта. Первые иезуиты прибыли в Лиму в 1568 году, а в 1569-м корона выпустила декреты о размещении трибуналов инквизиции в Мехико и в Лиме. Инквизиторы прибыли в 1569, в год приезда нового вице-короля. Франсиско де ТЪледо. Инквизиция начала свою деятельность только летом 1571 года. Среди первых актов, по иронии судьбы, был запрос на осуждение Франсиско де ла Круса124.
После обычных расследований трибунал задержал Круса 25 января 1572 года. Он был подвергнут допросу и говорил свободно, поскольку не чувствовал никакого страха; его ответы занимают семьсот страниц официального протокола. Показания свидетелей составляют еще семьсот страниц текста. То, что к словам его относились серьезно, было знаком престижа, которым Крус пользовался в Лиме как теолог. В конце концов обвинители составили список из ста тридцати обвинений, наиболее важное из которых касалось его отношений с молодой креольской визионеркой Марией Писарро; его предполагаемых контактов с «бесами» (к которым Крус обращался как к «ангелам»), предполагаемого плана организации мятежа поселенцев и его тревожных
Национальные особенности
511
пророчеств, касающихся «Гавриила». ГЬбриэль, или «Gabrieli со», был его сын. родившийся вскоре после ареста Круса от жительницы Лимы госпожи Леонор де Валенсуэла, которая, пока ее муж был в отлучке на службе, завязала отношения с доминиканским проповедником. Писарро, нервная и истеричная двадцатидвухлетняя девица, имевшая последователей среди местных иезуитов и францисканского духовенства, была взята под стражу в декабре 1572 года, но серьезно заболела в тюрьме и умерла три года спустя.
Вовлечение в аферу некоторого числа видных людей придало ей важности. Крус так и не выбрался из застенков Святой Палаты. После семи лет освидетельствований и допросов инквизиция осудила его как еретика и сожгла после специального внушительного аутодафе, состоявшегося на главной площади Лимы 13 апреля 1578 года в присутствии вице-короля и всех местных сановников. Хосе де Аоста, прибывший в Лиму в год ареста Круса, присутствовал на сожжении и сказал, что обвиняемый умер без раскаяния, безотрывно глядя в небо. Вице-король ТЬледо был убежден, что доминиканец был предводителем заговора с целью отделения Перу от империи, о чем доложил Филиппу II, который безоговорочно принял его версию. Дело исчезло из виду и из официальных историй почти на четыреста лет125.
Франсиско де ла Крус был мятущимся духом, чьи видения, грезы и бредовые идеи отражали метания Нового Света. с которым он себя отождествил. В свои проповеднические годы он проникся настолько большим энтузиазмом по отношению к идеям своего друга Лас Казаса, что стал впоследствии горячим поборником интересов перуанских индейцев. В тюремной камере эти и другие влияния соединились и произвели в его голове странный коктейль идей, плод сто собственного мистического чтения, равно как и сложной реальности андского мира. Он утверждал, что имел пиления, где ангелы предсказывали великие дела ГЬврии-лу. в котором зрелся будущий спаситель царства перуан
512
Испания; дорога к империи
ского. В конце концов, его доминирующим видением—если в его мыслях была хоть какая-то логика — стали, вероятно, образы, поддерживавшие надежды креолов на установление автономного режима в Перу.
Он утверждал12*3, как многие подобные ему мыслители и представители других нищенствующих орденов, что церковь в Старом Свете вскоре разрушится, поскольку там она погрязла в пороках, и воздвигнется в Новом Свете. Это было тысячелетним видением, которое до сих пор живо среди духовенства, работающего в Америке, но Крус придал ему новые повороты. Он полагал, что в этой новой церкви духовенству будет дозволено жениться, и более того, смешанные браки испанцев и индейцев станут основой нового андского общества. Обе эти идеи были общим местом, поскольку многие представители католического духовенства продолжали выступать против безбрачия и были известны браки между поселенцами и женщинами из элиты инков. Однако Крус двигался в новом направлении. Он обратился к мысли, почерпнутой в некоторых современных ему хрониках, что цивилизованные туземцы Америки происходили от потерянных колен Израилевых. На этом основании он пришел к выводу, что индейцы станут новым Израилем, новым народом Божьим. «Одна из причин, почему ГЪсподь Испанию покарает, в том, что она о помощи и спасении индейцев должным образом не заботилась».
В этой панораме новой церкви и нового избранного народа практически не отводилось роли Испании и ее империи. Испания действительно должна была рухнуть, а испанцы с полуострова и система их ценностей должны были погибнуть. Он приводил мнение Лас Казаса, что большинство испанцев в Америке будут осуждены: «Я вспоминаю некие слова, что Лас Казас сказал мне в Испании, в ТЪледо, когда я пришел в этот край; он сказал, что все испанцы в Америке отправятся в преисподнюю, кроме братьев, учащих индейцев». Согласно Крусу, жажда золота исчезнет, поскольку серебро Потоси иссякнет и пропадет. Народы
Национальные особенности
513
Перу тогда действительно вступят в золотой век, о котором говорят классические писатели, когда «они посвятят себя земледелию, пастушеству и ручной работе, и настанет конец волнениям в королевстве и дурному обращению с индейцами в рудниках». Исчезновение Испании приведет к свободе креолов: «Время придет, когда Перу независимое от Испании управление примет»127.
Беспорядочные и часто бессвязные заявления, в течение семи лет записываемые и, конечно, перевираемые секретарями, были наполнены нелепостями, заставившими инквизиторов подозревать, что обвиняемый городил чушь, симулируя безумие, нельзя удовлетворительно свести к немногим выделенным выше фразам. Однако мы можем видеть в сознании Круса нечто вроде призмы, где преломились и, очевидно, исказились многообразные аспекты национальной идентичности Нового Света. Критика, упования и сомнения тех, кто жил в этом новом возникающем обществе на берегахТйхого океана, нашли в нем голос, сделавший его пророком Ильей андских пустынь.
Империя способствовала формированию национальной идентичности испанцев, но в то же время вызывала в их среде глубокую и постоянную критику. Немногие аспекты провоцировали столь ожесточенные споры, как открытие и завоевание Нового Света. Устойчиво расхожее в Испании мнение видело в Америке причину последующих зол. Согласно этой линии мысли, легкое богатство из Нового Света подрывало желание трудиться. «Испания наша, — писал ГЬнсалес де Сельориго (Cellorigo) в 1600 году. — так много внимания уделяла индийской торговле, что ее обитатели пренебрегали делами в сем королевстве, отчего Испания от великого своего богатства великую бедность возымела»128. «Бедность Испании, — еще тверже и лаконичнее провозглашал Канон Санчо де Монкада в 1619 году. — из открытия Индий произошла»129. На протяжении последующих двухсот лет можно было всегда найти комментаторов.
514
Испания: дорога к империи
повторявших эти мнения как прописные истины. Эти заявления всегда сопровождались язвительным выводом: иноземцы крадут американские богатства у испанцев. Критика роли иноземцев в испанской коммерции имела тенденцию завершаться неблагозвучным выражением кастильского национализма. ТЪ, что мы берем от Индий, — наше, провозглашали писатели. Почему это должны отнимать у нас другие?
Критика деятельности поселенцев в Америке на протяжении первого века испанского присутствия была в ведении прежде всего нищенствующих орденов. Непреклонная кампания Лас Казаса, имевшего поддержку в высших кругах. в частности у Карла V и Филиппа II, поддерживала постоянное внимание к этой проблеме*. Не всякой критике удавалось пробиться в печать. Церковным авторам, настойчиво обращавшимся к этой теме, их начальники отказывали в разрешении открыто выражать свои взгляды. Наиболее примечателен случай Херонимо де Мендьеты, чью «Историю церкви в Америке» читал и использовал его коллега Хуан деТорквемада, но опубликована она была только в 1870 году. Критика Медьеты была типична. Он утверждал, что Новый Свет принадлежал Испании в силу папского дара, а не по причине какого-либо завоевания. Отсюда следовало, что Америка была открыта не для того, чтобы «лишь золото и серебро везли кораблями оттуда в Испанию. Бог дал Испании Индии, дабы она могла извлекать выгоду из рудников столь великого числа индейских душ» ,3°.
Из этого суждения следовал один важный вывод. Поскольку роль Испании была духовной, она не имела никакого права лишать туземных правителей власти, за исключением особых обстоятельств, таких как оправданное завоевание. по причине противодействия распространению благой вести. Таким образом, святая братия представала
• С огромной литературой о Лас Казасе можно ознакомиться по сочинениям Льюиса Ханке (Lewis Hanke).
Национальные особенности
515
защитницей угнетенных индейцев и естественных прав туземных вождей. Конкуренция была явно неприемлема для короны, и вице-король ТЬледо в Перу сделал своей особой задачей (как мы видели в главе 4) отстаивание прямого авторитета,короля и неуместности папского дара. Но проблема не исчезла. Многие представители духовенства в конце XVI века продолжали настаивать на папском даре и вдобавок подвергали сомнению авторитет короны. На далеких Филиппинах братья-доминиканцы в 1590-х годах доказывали, что, коль скоро туземцы мирно приняли благую весть, их правители сохраняют все свои естественные права и король Испании не может утверждать, что завоевал их131. В октябре 1596 года совет Индий в Испании официально дебатировал этот вопрос, и наконец в 1597 году Филипп II выпустил один из самых неординарных указов за все время своего царствования. Он повелел губернатору Филиппин вернуть туземцам всю дань, несправедливо с них собранную в тот период, пока они незаконно были под его властью. В то же время он повелел своим чиновникам проехать по всем островам и получить формальное подтверждение от туземцев о принятии испанского владычества. В течение последующих двух лет — целого поколения после прибытия Легаспи (Legazpl) — архипелаг был свидетелем странного явления: собраний вождей барангаев, на которых они перед нотариусом скрепляли подписью и печатью свое принятие владычества короля Испании.
Подобные споры о праве короны на власть иногда приписывали особенному пристрастию испанцев к законности. Но их можно приписать и медлительности, с какой испанцы принимали реальность империи. Существовало течение мысли, разделяемое в Испании широкими кругами народа, включая духовенство, экономистов, купцов, политических теоретиков и простых традиционалистов, которые не видели больших ценностей за пределами своих местных общин и отказывались принимать мировую власть или ответственность, с ней связанную. Их идеи постоянно
516
Испания: дорога к империи
всплывали на поверхность в моменты кризиса, во время восстания Комунерос в Кастилии, войн в Нидерландах и вторжения в Португалию в 1580 году. Было бы неверно называть эту позицию антиимперекой, поскольку она была шире. В ней присутствовали элементы ксенофобии, антисемитизма. антикапитализма и глубокая обеспокоенность судьбами «малой Кастилии*, страны, принадлежавшей им. пока ее не захватила империя. Кастилии всегда было довольно для ее народа, зачем зариться на большее? В 1565 году Луис де Реквесенс (Requesens), служивший тогда посланником в Риме, критиковал точку зрения, которую приписывал «старикам кастильским, верующим, буд то мы были бы состоятельнее, владей мы лишь сим королевством»132.
Вероятно, самой острой проблемой была война в Нидерландах, вызывавшая среди кастильцев, от правительства до простонародья, продолжительные дебаты о том, должна ли страна жертвовать своими доходами и жизнями своей молодежи, чтобы победить в бессмысленной войне так далеко от дома. Страстные слова депутата кортесов Франсиско де Аларкона в 1588 году были направлены против тридцатилетней империалистической войны:
Вот мой вопрос: почему должны мы платить налог на муку здесь, дабы остановить ересь там? Станут ли Франция. Фландрия и Англия состоятельнее, ежели Испания обеднеет? Решение для грешников Ниневии состояло не в том, чтобы подымать налоги, дабы завоевать их. но в том. чтобы посылать туда людей, дабы обратить их. Католическая вера и ее защита есть дело всего христианства, и Кастилия не должна нести бремя. покуда остальные королевства, правители и государства просто смотрят.
Еще более гневными были слова начавшего циркулировать в Мадриде сразу после смерти Филиппа П памфлета, где автор (арестованный за свои старания) провозглашал:
Национальные особенности
517
«Ежели две сотни тысяч испанцев, не говоря о других народах. были сознательно отведены, как овцы на убой, на смерть во фландрских болотах», то последний король был «хуже Нерона»133.
Успешная оккупация Португалии, как мы видели, оказала огромную поддержку кастильской империалистической мечте. Среди немногих несогласных голосов была Тгреза Авильская. Она замечала, что «ежели войною сие преследуется, великого бедствия опасаюсь». Один из руководителей иезуитов сетовал, что христианам приходится биться против христиан: «Королевство сие (Кастилия) нездорово и малое желание имеет державы его величества любое возрастание зреть». Общественное настроение было отнюдь не антиимперским. Оно отражало постоянную озабоченность возможными осложнениями и негативными последствиями состояния войны. Во время перехода от царствования Филиппа II к царствованию его сына все сомнения и критика всплыли на поверхность. Одно мнение принадлежало Аламосу де Баррьентосу, другу Антонио Переса, в 1590-е годы почувствовавшему, что империя, просуществовавшая только два поколения, уже начала разваливаться на куски. Он разделил королевства внутри монархии на две категории. В первой были «унаследованные» королевства, включавшие, по его мнению, Фландрию и Индии. Во второй были «завоеванные», включавшие Португалию и Неаполь. Ни одно из них не принесло выгоды испанцам, погрязшим в «нищете, происходившей прежде всего от бремени налогов и от расточения всех доходов в иноземных войнах». Все тяготы империи пали на одну Кастилию. «В иных монархиях конечности служат к подержанию головы, в нашей голова трудится, дабы члены были накормлены и сыты»134.
Кастильцы с подозрением и обидой относились к иноземцам и их преобладающей роли в монархии. Никто не мог сравниться в ксенофобии с духовенством. «Лишь позднее, — утверждал бывший наставник Филиппа П и оппонент Лас Казаса Сепульведа. — я заметил, что сношения с
518
Испания: дорога к империи
иноземцами ввели роскошь в образ жизни знати»135. Благодаря писателям великим и малым, значительным и незначительным тема не исчезала и постоянно всплывала на поверхность. Иноземцев (включая мавров и евреев) считали ответственными за все непрестанные бедствия страны, что была бы совершенной империей, будь она под контролем одних кастильцев. С развитием империи развивалось и значение слова «иноземец». В XV веке мадридские кортесы выражали недовольство «наваррцами и арагонцами и иными иноземцами»136. В политических терминах подданные различных королевств полуострова были действительно «иноземцами» друг для друга. Столетием с лишним позже различия, основанные на языке, вере и власти, более ясно очертили облик иноземца и кастильцы провели довольно специфические линии, отделявшие их от всех остальных.
Может быть, самым плодовитым критиком иноземных влияний был поэт XVII века Франсиско де Кеведо, неустанно и с жаром представлявший националистическую точку зрения, приписывая другим европейца все пороки, которые можно было найти в его собственной стране: «Нет порока. что мы не заимствовали бы от сношений с ними». Если в Испании есть содомия, она получила ее из Италии: если чревоугодие, оно пришло из Германии; если инквизиция, то потому, что Кальвин и Лютер сделали его необходимым137. Постоянные войны против Франции вскормили особенно злобную полемику против этой страны, продолжавшуюся вплоть до начала XVIII века. Вскоре после Войны за испанское наследство в одном памфлете, опубликованном в Мадриде в 1714 году под названием «Ответ приятеля вопрошавшему, когда настанет конец нашим бедствиям», утверждалось, что «главная причина сетований наших врожденная враждебность, с которой все иноземцы всегда на Испанию взирали»138.
Хотя внутри империи в силу сосуществования различных рас присутствовал сильный культурный антагонизм, многие испанцы были все же способны взглянуть на вопрос
Национальные особенности
519
более объективно. Наиболее выдающимся писателем среди первых, кто затронул этот сюжет, был иезуит Хосе де Акоста139. Он неизбежно разделял предрассудки своего времени и своей веры, но попытался вывести критерии для оценки различных народов, составлявших империю. В ходе своих путешествий по Новому Свету он общался с людьми всех наций. Он принимал обозначение «варвары», применяемое всеми европейскими мыслителями ко всем неевро-пейцам, но старался (как немногие другие испанцы его времени) определить, что же подразумевало это слово. Его значение, полагал он. сводилось к различным уровням коммуникации140. У варваров можно различить три уровня коммуникации и, следовательно, культуры. К высшей категории относятся те, кто обладают гражданским обществом. письмом и литературой, как китайцы (чьи книги Акоста видел в Мексике), возможно, японцы и некоторые другие азиаты. Второй уровень включает тех, кто имеет гражданское общество, но остается без формального письма, сюда входят мексиканцы и инки. Последний уровень состоит из тех, кто, по-видимому, не обладает никаким гражданским обществом и письменной формой коммуникации, под это определение подпадает большинство туземных племен в Америках. С помощью рационального подхода такого типа испанские мыслители пытались объяснить администраторам и миссионерам, как те должны были браться за ассимиляцию других наций в испанской международной державе.
Духовные усилия испанского клира часто и не без основания рассматривались как венец славы имперской инициативы. Хотя, как утверждается, другие стороны колониального режима потерпели неудачу, духовное завоевание имело успех и католическая идентичность была величайшим колониальным наследием Испании. Бартоломео де лас Казас провозгласил, что основная задача империи была не угнетение, но обращение. Миссионерские усилия были дей
520
Испания: дорога к империи
ствительно всесторонними и далеко идущими, и они исчерпывающим образом документированы теми, кто принимал в них участие. По всей границе, в старой Гранаде, в Маниле, в Новой Мексике, в Андах, образ жизни существенно изменился. Большинство священников были профессиональными оптимистами, постоянно заботившимися об увеличении числа туземцев в лоне Христовом и докладывавшими о своей деятельности в самых приподнятых тонах. Чаще всего их донесения — это единственно доступная нам реальность, но к ней нужно относиться с осторожностью.
Не все миссионеры были оптимистами. Францисканец Бернардино де Саагун (Sahagiin) замечал в XVI веке, что «насколько это касается католической веры. (Америка] есть земля бесплодная и трудно возделыванию поддающаяся. Мне кажется, католическая вера сохранится в этих краях, но в малой степени»*41. Возможно, католическая вера выжила в большей степени, чем предполагал Саагун. Однако там, где она выживала, народ выбирал, что ему больше нравилось, а остальное отбрасывал, и вряд ли миссионеры надеялись на такие результаты. Наверное, всегда будет трудно дать сбалансированную оценку успехов Испании в религиозной сфере своего имперского начинания. Около века спустя после поселения испанцев в Центральной Америке английский доминиканец ТЬмас 1Ъйдж говорил об индейцах в своем гватемальском приходе: «Что до их веры, внешне они как испанцы, но внутренне не торопятся верить в то, что выше чувствований, природы и взора телесного. Многие из них до сего дня склонны почитать идолов стволов древесных и камней и преданы великому суеверию» *42.
Жесткие кампании против «идолопоклонства» среди андских индейцев в XVII веке пришли к концу в 1660-е годы и могли бы иметь какой-то эффект, не будь они большей частью поверхностными. Хотя духовенство часто пользовалось в своих оценках языком преувеличений, мало оснований отметать вердикт священника из Пёру, сказавшего в 1677 году, что «идолопоклонство индейцев ныне более
Национальные особенности
521
укоренено, нежели при начале обращения в этих королевствах». В Перу программа по «искоренению» вновь началась в 1725 году и продолжалась до конца XVIII века. Борьба против гуаков была всегда на подъеме и всегда была обречена на неудачу. Смущенный перуанский туземец в XVIII веке спросил одного иезуита: «Отче, не устали ль вы отнимать у нас идолов наших? Отнимите гору сию. коли сможете, ибо она есть бог. коему я поклоняюсь»143. Анимистские верования и традиционные обряды были центром туземной идентичности и упорно сохранялись в той или иной форме на протяжении всей колониальной эпохи, хотя и претерпевали изменения. Принявшие христианство туземцы исповедовали его одновременно с исполнением старых культурных практик. Отказавшиеся принять изменения находились в постоянной вооруженной враждебности. В1700 году на полуострове Дарьей (Darien) народ куна попытался вступить в союз против испанцев с селившимися здесь шотландцами. Один из их вождей был пойман испанцами и отказывался открыть местоположение золотого рудника, даже когда пленившие его отрубили ему обе руки. Он говорил: «Бог посылает бесов на землю как лютый ливень. Благодаря этим бесам вы пришли в мой край и народ ваш занял страну мою и изгнал меня из нее»144. Куна продолжали атаковать испанские миссии на протяжение XVIII века.
Два священника, оба иностранцы в испанском миссионерском поле, представляют интересное, хотя и противоречивое свидетельство действия новой веры через полтора века после начала испанского владычества. Ранним героем миссионерских усилий на северо-западе Новой Испании был тирольский иезуит Эвсебио Кино145. Родившийся Евзебием Кюном (КйЬп) под Тренто на самом севере Италии. он получил воспитание в Ингольштадте, вступил в орден иезуитов в Баварии, отправился в Мексику в 1681 году и в 1683 стал первым европейцем, достигшим Тйхого океана сухим путем. Он четверть века работал в Соноре, а затем в Аризоне среди народа пима и готовил почву для
522
Испания: дорога к империи
дальнейшего миссионерского продвижения в Нижнюю Калифорнию. Его неустанные путешествия и его революционная работа в качестве географа и исследователя Колорадской долины выделяют его как одного из великих первопроходцев Испанской империи. В 1696 году, после десятилетних тяжких трудов, он оставался совершенным оптимистом и все еще мог писать, что его «принимали со всей любовью многие обитатели». Кажется, недостаток упорства в борьбе с «идолопоклонством» немало способствовал его радужному восприятию действительности.
С другой стороны, его современник, иезуит Йозеф Нейман, бельгиец немецкого происхождения, прослуживший невероятный срок в пятьдесят лет. с 1681 по 1732 год. в стране Тараумара (Tarahumara) на том же северо-западе, имел более унылый взгляд на вещи. Он писал в конце своей карьеры:
В этом народе плоды не стоят тяжких трудов. Семена благой вести не прорастают. Мы встречаем мало рвения среди новообращенных. Некоторые только притворяются. что верят, не проявляя склонности к таким духовным вещам, как молитва, божественная литургия и христианское учение. Они не выказывают никакого отвращения от греха, никакой тревоги о своем вечном блаженстве. Скорее, выказывают ленивое безразличие ко всякому благу, безграничное чувственное вожделение. неодолимую привычку к питию и упорное молчание о сокровенном язычестве. Поэтому мы не в силах привести их в стадо Христово146.
Почти в то же самое время, в 1730 году, миссионер из ордена капуцинов сообщал о племенах гуахиро в Новой Гранаде: «Невозможно добиться больших плодов от сих индейцев; они не подали повода к малейшей надежде за все время работы по их обращению»147. Эта точка зрения изложена с упором на отказ туземцев от принятия католической
Национальные особенности
523
религии. Несколько иная перспектива, осуждающая духовенство. выражена чиновниками Хуаном и Ульоа несколько позднее, в 1740-е годы, когда они объясняли, что приходские священники в Перу были виновны в «полном небрежении и неспособности» обратить вверенных им индейцев. «Хотя индейцы ко Христу приведены были, — писали они, — их упражнение в вере было столь слабо, что трудно было заметить, как они изменились со времен их завоевания до наших дней».
Противоречивые и часто конфликтные религиозные привязанности, политические пристрастия и культурные чаяния участвовали в формировании пестрой идентичности Иберийского полуострова в эпоху империи. Испанцы происходили из средневекового прошлого, где не было ни единства верований, ни прочных политических связей. Как следствие, несмотря на усилия, им редко удавалось установить единую точку зрения в странах, куда они являлись в качестве правителей и поселенцев. Излишне рьяное духовенство находилось в постоянной оппозиции к колонистам. ставившим бизнес выше спасения, безжалостные колонисты противопоставляли себя духовенству и еще жестче — туземному населению. Евреи, находящиеся вне закона в Испании после 1492 года, продолжали свободно жить во всех частях мировой империи.
Страны, составлявшие монархию, пользовались богатством контрастов, которые могут удивить тех, кто считает, будто испанские подданные трудились повсюду одинаково под тяжкой рукой тирании и суеверия. В действительности пространственная широта монархии делала невозмож-ным установление единообразия взглядов. Единственной общей связью было использование одного административ-I ioro языка—кастильского, который предоставлял членам империи единый способ обмена информацией и вместе с ним признание особой роли далекой родины. Испании, в создании единых традиций. В конце концов. Испания была
524	Испания: дорога к империи
«Ignis fatuus», соломинкой, за которую хватались, когда отчаивались найти смысл в хаосе мировой империи. Когда пожилой Туаман Помав1614 году выехал из своей деревни в сопровождении молодого сына, лошади и двух собак и отправился в Лиму, везя массивную рукопись «Новой хроники», он открыто признавал, что ответ на его упования перемен в родной стране находится в Испании. И евреи в изгнании веками продолжали определять свою идентичность, обращаясь к стране, принесшей им наибольшие бедствия, к Сефарду их предков, к мировой испанской монархии.
Глава 9
УКРЕПЛЯЯ ИМПЕРИЮ (1630-1700)
Потрать Испания более на мир, нежели на войну, вселенною бы владела, однако величие беспечной ее сотворило, и богачи, непобедимою сотворить ее могшие, к иным отошли народам.
Диего Сааведра Фахардо.
Начинания политические (1640}1
На протяжении всего XVII века Италия оставалась последней надеждой испанского могущества в Европе. Вооружение. корабли и люди со всей Италии продолжали быть основной поддержкой военных кампаний под испанским руководством во всей остальной Европе. В то же время амбициозные кастильские администраторы (из которых знаменитейшим был вице-король Неаполитанский, герцог Осуна (Osuna)) старались правдами и неправдами поддерживать испанскую инициативу в Италии, где самый прямой вызов испанскому могуществу исходил от Венецианской республики. В предыдущие десятилетия центром внимания была размещенная в Милане ломбардская армия. Все эти годы ее задачей было держать открытыми альпийские перевалы и неусыпно следить за тремя ближайшими соседями: Савойей, Швейцарской конфедерацией и Венецией, государствами, ставившими превыше всего свою не
526
Испания: дорога к империи
зависимость и не гнушавшимися искать помощи Франции для его поддержания. «Милан, — замечал один венецианский посол в то время, — есть подлинный тигель, где все намерения Испании в Италии приготовляются»2. При мощной финансовой поддержке своих банкиров, среди которых были такие ведущие имена, как Негроло, Кузани, Спинола и Дориа3, герцогство ставило свои кредит, кадры и военное производство на службу испанцам. Самым воинственным из его правителей был граф Фуэнтес, Педро Энрикес де Асеведо (Azevedo), сумевший за срок своих полномочий (1600-1610), несмотря на огромные трудности, укрепить и расширить позиции Испании. В долгой истории испанской империи его по праву можно считать самым успешным из всех ее военачальников. Он укрепил выход герцогства к Средиземному морю, заняв княжества Финале (1602), Пьомбино и Монако, и приобрел прилежащие крепости в Новаре, Модене. Мирандоле и Луниджане. ТДкже построил на скалистой вершине в устье реки Адды важную крепость, названную по его имени Фуэнтес. Его целью был контроль над горной дорогой, соединявшей Милан с Тиролем и австрийскими Габсбургами, — знаменитым Вальтеллином.
Однако положение Испании находилось в постоянной опасности из-за независимой политики Савойи под управлением герцога Карла Эммануила I. который стал зятем Филиппа II, женившись в 1585 году на его прекрасной дочери инфанте Микаэле. В 1612 году он стал оспаривать контроль над прилегающим герцогством Монферратским и оккупировал его в 1613. Этот поступок вовлек его в войну с испанским Миланом, но он заранее озаботился обеспечением себе поддержки со стороны Франции (солдаты) и Венеции (деньги). Борьба длилась четыре года и принесла мало пользы Карлу Эммануилу, разбитому миланскими силами тогдашнего вице-короля Педро де ТЪледо, маркиза де Фран-кавилы. Это малое столкновение имело гораздо большее значение, чем думали его участники. Оно вдохновило герцога Осуну в 1618 году на заговор против Венеции, вызва-
528
Испания: дорога к империи
ло новый подъем патриотических антииспанских настроений по всей Италии и сделало Савойю провозвестницей великой надежды на освобождение полуострова от испанского ига.
Несколькими годами позже, во время Мантуанского кризиса. Рубенс с жуткой проницательностью заметил: «Кажется мне. что герцог Савойский станет пламенником, от коего вся Италия возгорится»4. Поэт Алессандро Тассони в двух трактатах 1614 года, названных «Filippiche contro gli Spag-nuoli» («Филиппики против испанцев»), призывал итальянцев к объединению против варваров: «Ни один в свете народ столь низок быть не может, чтобы господство иноземцев над собой позволял бесконечно». Поэт Фульвио Тёсто провозглашал, что Савойя — единственное упование свободной Италии. На улицах Неаполя появилась листовка, обращенная к «Италии» и благовествовавшая, что она «вскоре единым государством станет»5. Рубенс справедливо замечал. что «ненависть итальянцев к испанскому господству всякое иное соображение перевешивает»6.
Миланская армия была менее успешна в следующей злосчастной войне за Мантуанское наследство (1627-1631). на первый взгляд небольшой схватке, как множество других, куда Испания позволяла себе ввязываться в прошлом. В декабре 1627 года герцог Мантуанский и Монферратский умер, не оставив прямого наследника. Стратегическая важность герцогств сделала внешнее вторжение неизбежным. Испания высказала притязания на Мантую, а Франция поддержала претендента Карла де ГЪнзаго, герцога Невер-ского и подданного Франции. Оливарес признал, что «герцог Неверский законный наследник всех поместий Манту-анских, и простое правосудие, несомненно, на его стороне»7. Однако предпочел высказаться за скорое завоевание герцогства миланской армией. Трудность оказалось в том, что испанцам вскоре пришлось столкнуться с вторжением французской армии, вынудившей их начать осаду Казале. Им также пришлось иметь дело с альянсом Карла Эммануи
Укрепляя империю (1630-1700)
529
ла и Франции. Не в силах справиться, они обратились за помощью к Германии. Летом 1629 года части армии Валленштейна под командованием итальянских генералов ГЬл-ласа и Пикколомини вступили в Италию по Вальтеллину и осадили Мантую, покуда Спинола был послан из Брюсселя принять пост губернатора Милана и руководство осадой Казале. С виду ограниченный и локальный конфликт обернулся международной войной с главными армиями Франции, Испании и Священной Римской империи, стянутыми на север Италии. Держать под контролем такой сценарий Испания оказалась не способна.
Смерть Спинолы, последнего из великих полководцев имперской эпохи Испании, по слабости здоровья под Казале в 1 630 году стала зловещей прелюдией к параличу военной машины в Европе. С помощью своих финансовых ресурсов, вербовочных навыков и особенно блестящего полководческого искусства Спинола держал в своих руках целую систему военной администрации, простиравшейся от Италии через рейнские земли к Нидерландам. В Брюсселе, согласно Рубенсу, «он один облечен могуществом и обладает большей властью, нежели все остальные вместе взятые»8. Он был. вне всякого сомнения, величайшим военачальником XVII столетия и вполне заслужил все свои награды. Но его неудачная осада Казале вызывала скорое недовольство в Мадриде, где решили, что кастилец служил бы лучше. Всем было известно неблагородное отношение Оливареса к великому полководцу. «Со времени его вторжения в Италию. — жаловался Оливарес на Спинолу. — он был способен лишь утратить свое доброе имя. так что мы теперь рискуем потерять Италию и Фландрию в придачу, ибо слишком его советов слушали»9. Узнав, что он заменен маркизом Санта-Крус. Спинола не смог скрыть своей досады. Он заявил молодому папскому дипломату Джулио Мазарини, пытавшемуся склонить осаждавших и осажденных к мирному соглашению: «Они обесчестили меня». А в сентябре
530
Испания: дорога к империи
1630 года он слег и умер. Мазарини (вскоре прославившийся на французской службе) был у его смертного одра и сообщал, что до последнего вздоха Спинола все бормотал: «Честь и достоинство, честь и достоинство»10. Рубенс грустно заметил, что «Спинола устал жить. Враждебное отношение Испании претило ему. Я потерял одного из величайших друзей и покровителей на свете»11. Прекрасный портрет художника, изображающий решительного, властного полководца, сделан в годы его могущества при брюссельском
дворе.
Воспользовавшись переводом Спинолы на Мантуанс-кий фронт, голландцы взяли ГЬртогенбош (1629) и тем самым начали медленную, но успешную кампанию развития своих военных приобретений. В Бразилии, как мы видели, им удалось осуществить свой первый серьезный захват территорий на материке взятием Пернамбуко (1630). Оливаресу не оставалось ничего иного, как договариваться об урегулировании в Италии, пользуясь услугами папы в сближении с Францией. Результатом стал подписанный в Кераско трактат (1631), решивший судьбу Мантуанского наследства в пользу Франции. Это стало первым крупным достижением нового главы французского кабинета министров, кардинала Ришелье, обошедшего в 1630 году своих соперников и начавшего восхождение к
власти.
Успех шведской армии в Германии также разрушал целую цепь альянсов, от которых зависела безопасность Испании на севере. Помощь пришла с самой неожиданной стороны. Шведский король Густав Адольф был убит, когда шел во главе своей конницы в битве под Люценом в ноябре 1632 года. Это была победа шведов, но потеря короля оказалась непоправимым ударом и изменила положение в целом. Военачальники, пришедшие на место Густава, оказались неспособны получить ту же поддержку от немецких князей, сторонившихся иноземных сил в своей стране. Вскоре после этого произошло также изменение руковоД
Укрепляя империю (1630-1700)
531
ства при брюссельском дворе, где атмосфера менее всего благоприятствовала испанцам. Посланник Оньяте замечал в то время, что «всякий, кто помнит, как начался мятеж, увидит. что мы на том же пути». В 1632 открылся заговор против Испании в пользу голландцев, замышлявшийся бывшим командующим фламандской армией Анри Ван ден Бергом. Он был арестован вместе с главным казначеем, графом Варфюзе12. Другие дворяне тоже были в заговоре с кардиналом Ришелье. Явная угроза со стороны Франции, приведшая к унизительному Кераскскому трактату, и постоянные проблемы на севере Европы вынудили Испанию позволить ломбардской армии принять участие в немецкой кампании «в ответ. — как заметил Оливарес, — на все, что в Гёрмании случиться имеет»13.
В результате Испания совершила свое, быть может, самое известное вторжение на театр военных действий немецкой Тридцатилетней войны в течение 1633-1634 годов. После смерти эрцгерцогини Изабеллы в декабре 1633 года Филипп IV назначил на ее место своего младшего брата инфанта Фердинанда, готовившегося до этого к церковной карьере и рукоположенного кардиналом, но в то время служившего губернатором Милана. Предыдущий губернатор герцог Ферия, ГЬмес Суарес де Фигероа, был послан в Германию в августе 1633 года во главе армии, имея задание встретиться с войсками герцога Баварского и защитить Рейнские земли от угрозы со стороны Франции. Войско Ферии числом в двенадцать тысяч пятьсот человек (12% испанцев, 32 —немцев и 56% итальянцев)14 вступило в Священную Римскую империю через Вальтеллин и соединилось при Равенсбурге с баварскими силами под командованием люксембургского генерала Иоганна фон Альдрин-гена. В октябре объединенная армия освободила ключевую крепость Брейзах от французской осады. «Я в высшей степени счастлив. — писал Ферия, — служить вашему величеству и особенно освободить Брейзах ввиду его величайшей важности и открытия пути между Фландрией и Ита
532
Испания: дорога к империи
лией»15. Дорогу нужно было обезопасить для инфанта-кардинала, чтобы он мог доехать до Брюсселя и занять свое место. Однако армия Ферии сократилась в числе и осталась на зимних квартирах; герцог сам почувствовал недомогание во время лютых зимних морозов и умер в Мюнхене в январе 1634 года. Инфанту-кардиналу пришлось собирать собственную армию для сопровождения, пожелай он отправиться в Брюссель.
Фердинанду было крайне трудно собрать новую армию, это заняло пять месяцев. К тому времени цели его путешествия изменились. Его миссия теперь была принять назначение в Брюсселе, хотя изначально его задание было специфически военным, подать подкрепление австрийским Габсбургам против пока еще могущественных шведов. Он выехал из Милана в июне 1634 года во главе армии в восемь тысяч человек, состоявшей в основном из итальянских солдат и офицеров, и с малым контингентом испанской пехоты — около пятой части войска* 16. Он отправился через Вальтеллин, договорившись заранее с командующим императорского войска, своим двоюродным братом Фердинандом, королем Венгрии, о встрече на Дунае. Съехавшись 2 сентября в нескольких милях от Донауверта, кузены соскочили с коней и обнялись. Фердинанду Венгерскому, будущему императору Фердинанду Ш. было тогда 26 лет, на год больше, чем кардиналу, на чьей сестре он был женат. Их встреча была единственным моментом, никогда не повторявшимся ни до, ни после действенного военного альянса между двумя ветвями фамилии Габсбургов. Объединенный кортеж офицеров и знати (всего около восьмисот человек) отправился праздновать встречу на большой прием.
* Конница была итальянская и фламандская: немцы и итальянцы составляли 80% пехоты. Перед Нердлингеном армию пополнили отрядами бельгийской пехоты и брюссельской конницы: Essen. 1944. Р. 414.
Укрепляя империю (1630-1700)	533
Король осаждал город Нердлинген с конца августа. Объединенная протестантская армия под началом герцога Бернарда Саксен-Веймарского и шведского маршала Густава ГЬрна старалась освободить город. Объединенная имперская армия обоих Фердинандов общим числом в тридцать три тысячи человек находилась на командующей высоте в лесистой местности за городом. За ними, вне лесов, располагались протестанты числом в двадцать тысяч человек. Решив пробиться через имперские ряды, не зная об их численном превосходстве. ГЪрн скомандовал наступление, когда первые лучи солнца осветили его холм 6 сентября 1634 года. В последовавшей схватке шведы после пяти часов кровавой битвы потерпели сокрушительное поражение17. Почти три четверти протестантской армии полегло или попало в плен в сражении и преследовании. Оливарес в восторге не долго думая провозгласил это «величайшей победой нашего времени»*. Реакция испанского офицера, участвовавшего в баталии, была мрачнее: «Tki не поверишь, насколько поля оружием, знаменами, телами мертвых лошадей в ужасающих ранах усеяны были»18.
Битва при Нердлингене была, вероятно, важнейшей в Тридцатилетней войне и имела решительные последствия для Германии, где она окончательно разрушила шведское влияние и помогла императору привести целый альянс различных стран к признанию необходимости мира. Этот мир был закреплен Пражским трактатом (1635), заключенным главным образом между императором и Саксонией. До соглашения о прекращении войны было, однако, еще далеко. Успешная баталия была менее всего благоприятна для Испании, поскольку вынудила врага искать других союзников. Один немецкий протестантский правитель задумы
* Образ победы как исключительно испанской нарисован во многих испанских исторических сочинениях, где игнорируется ключевая роль императорских войск, и тот факт, что 90% армии были неиспанцами. не упоминается.
534
Испания: дорога к империи
вался в то время, что «в крайности таковой мы должны взоры на Францию обратить»18.
Ришелье получил известие о битве пятью днями позже в Париже и направился к доске, где записывал свои мысли. «Ясно. — записал он, — что если протестанты неудачу потерпели, мощь Габсбургов против Франции обратится»20. Он был уверен, что поражение шведов сделало неизбежным прямое выступление Франции против имперских сил. вместо простого поощрения, в чем он до тех пор сомневался.
В феврале 1635 года кардинал подписал договор с голландцами. среди условий которого были экономические субсидии и даже раздел Южных Нидерландов. В марте французская армия под командованием протестанта герцога Рогана заняла Вальтеллин и перерезала жизненно важную линию сообщения между Миланом и империей. Наконец, Франция объявила войну со всеми средневековыми ритуалами: в Брюссель был послан глашатай, который 19 мая официально объявил о начале военных действий против Испании от имени своего повелителя Людовика XIII. К сожалению, шел дождь, и слушать то, что одинокий глашатай читал на площади, пришло не много народу.
Объявление войны Францией иногда толковалось как акт личной агрессии кардинала Ришелье. На деле интересы Франции и Испании находились в конфликте уже многие годы, и особенно после Мантуанской войны. Уже в то время дипломаты боялись неизбежного начала военных действий между двумя западными великанами. Рубенс, которому художественные интересы и дипломатическая деятельность открывали доступ к крупнейшим дворам Европы. выражал свои мысли в замечании, чей отзвук несется через века в своем единстве искренности и отчаяния:
Боятся полного разрыва Франции с Испанией, чреватого пожаром, который не так-то просто потушить будет. Конечно, было бы лучше, пожелай молодые
Укрепляя империю (1630-1700)
535
люди, что ныне правят миром, поддерживать дружеские отношения, а не ввергать все христианское человечество в тревогу своими причудами21.
В действительности Оливарес сам предпринимал некоторые меры, ведшие к необъявленной агрессии против соседнего государства, а в начале 1635 года открыто уведомил ГЪсударственный Совет, что «будет объявлена война против Франции». «Ежели только решительного нападения на них не совершить. — заявил он. — ничто не может помешать французам хозяевами мира сотвориться»22. Правда. Оливарес был подвержен депрессиям и склонен видеть дела монархии то в самом радужном, то в самом черном свете. Но его высказывание по поводу сиюминутного решения, настраивавшего две величайшие державы Запада одну против другой, было безошибочно. «Все. — заметил он в середине июня 1635 года. — к концу придет или Кастилия миром править станет»23.
Начала войны между двумя великими европейскими державами с трепетом ожидали многие испанцы. Один придворный писал в Мадрид: «Средство от наших бедствий далеко и даже недоступно»24. Поэт и дипломат Сааведра и Фахардо был убежден, что цели военной политики недостижимы: «Не могу поверить, что весь мир должен стать испанским». «Велика должна быть цена, — писал он в “Начинаниях политических" (1640), — ведению войны в странах неподходящих и далеких, где враги наши все преимущества имеют, а мы имеем столь малые, что велики сомнения относительно того, что для нас было бы лучше, победа или же проигрыш»25. Бросая взгляд на опасности, вставшие перед Испанией по всему земному шару, Оливарес в феврале 1635 года подумал, что «первые и величайшие опасности грозят Ломбардии. Нидерландам и Германии. Поражение одного из этих трех государств может быть роковым для монархии, и если поражение будет велико, остальная
536	Испания: дорога к империи
монархия замрет, коль скоро Италия и Нидерланды за Германией последуют, а за Нидерландами — Америка».
Однако империя была не одинока. Одним из секретов ее жизнеспособности всегда была способность призвать на помощь тех. кто на первый взгляд был ее врагом, но тысячью способов извлекал пользу из ее существования. И именно из рядов своих врагов Испания вырвала одного из своих величайших защитников, темного доминиканского монаха из Калабрии на юге Испанских Альп по имени ТЬммазо Кампанелла. Родившийся в 1568 году, Кампанелла вступил в орден доминиканцев в очень юном возрасте, в 1582. Он показал себя неутомимым мыслителем, интересовавшимся философией, герметизмом* * и мистикой. Будучи в постоянном конфликте с членами своего ордена, он оставил Калабрию и странствовал из одного монастыря в другой, но неизменно подвергался нападкам со стороны своих коллег в Неаполе. Риме, Падуе и Венеции и неоднократно обвинялся в ереси. В 1597 году он вернулся в Калабрию выдающимся человеком. К 1599 году невозмутимо предсказывал в своих проповедях великие «потрясения» и, похоже, сеял беспокойство. Когда действительно случилось небольшое волнение. его арестовала местная инквизиция**, обвинив в заговоре с целью ниспровержения испанского владычества в королевстве и переправила вместе со ста пятьюдесятью другими узниками в военную крепость под Неаполем. ТЬм его зверски пытали (частично чтобы удостовериться, насколько показным было его сумасшествие) и в 1603 году приговорили к пожизненному заключению. Следующие двадцать пять лет своей жизни он провел в переездах по раз
* Гёрметизм был поздне-ренессансной оккультной философией, претендовавшей на поиск и открытие знания из дохристианских источников.
* Неаполитанская инквизиция была автономным отделом итальянской и не была связана с аналогичной испанской
организацией.
Укрепляя империю (1630-1700}	537
ним тюрьмам Неаполя. «Восемь лет. — писал он из темницы в 1607 году испанскому королю. — я в подземелье сидел, света и небес не видя, все в цепях, от пищи дурной и дурного сна страдая, а вода по стенам летом и зимой струилась»26.
Кампанелла уже в 1590-е годы готовил набросок книги «Монархия испанская» («Monarchia di Spagna»), которую начал писать в своей камере в Неаполе в 1600 году. Это была изумительная апология империи, созданная одной из знаменитейших ее жертв, и она ясно отражала очарование и ужас, внушаемые испанской державой. Но Кампанелла защищал не ту империю, что была ему известна. Скорее его мистическое воображение вызвало к жизни видение еще более величественной и могущественной Испании, которая, ведя более рассудительную политику, могла бы распространиться на всю землю и принести всеобщий мир и процветание. На смену развращенной и бездействующей империи придет новая, очищенная мировая монархия. Важный вопрос: почему он. итальянец, увидел в Испании надежду на блестящее будущее? Ответ в его мистическом воображении и убеждении, что все свидетельства прошлой и современной истории и пророчества говорят о божественном решении вознести Испанию. «Невозможно. — заверял он, —этой монархии противостоять». Приобретение Испанией мирового статуса казалось ему не чем иным, как чудом. подразумевавшим десницу господню. Испанская империя. подчеркивал он, «более других на таинственном промысле божьем основана, а не на благоразумии и силе человеческой»27.
Эти стремления, конечно, были скорее древними грезами. чем подрывной деятельностью империалиста. Но они также коренились в реальности того, как испанцы действительно управляли своей империей. Когда Кампанелла призывал к монархии (то есть империи), которая станет принимать на службу граждан всех наций28, используя генуэз-t «св для мореплаванья, немцев для прикладных наук, а итал ь-ннцев для дипломатии, он просто описывал положение дел.
538
Испания: дорога к империи
уже способствовавшее созданию испанской империи. Сочинение хитростью было вынесено из его камеры и через рукописные копии получило широкую известность. Испанский писатель Хуан де Саласар (Salazar) прочел его позд нее, в 1619 году, но в Италии; в Испании, оно, похоже, прошло незамеченным. Оригинальный текст так и не был опубликован в то время: немецкая версия (с добавлениями) вышла в 1620 году, латинская — в 1640, английская—в 1654.
В начале 1620-х годов условия содержания Кампанеллы в Неаполе улучшились, а в начале мая 1626 года его выпустили. Почти сразу он снова был арестован, на этот раз инквизицией Рима, где провел за решеткой восемь лет. Наконец в октябре 1634 года по секретному распоряжению папы его посадили на корабль, отправлявшийся во Францию. Слава Кампанеллы предшествовала ему. его приняли Людовик XIII и кардинал Ришелье, спрашивавшие советов относительно итальянских дел. Это случилось незадолго до вспыхнувшей войны между Испанией и Франц ией, в 1635 году. Кампанелла достаточно представлял себе следствия вступления Франции в европейский конфликт, чтобы совершенно поменять свою точку зрения. В 1635 году он обнародовал три сочинения (и латинский перевод своего знаменитейшего исследования «ГЪрод Солнца»), в которых доказывал, что мистическая роль Испании как будущей мировой державы отныне отходит к Франции29. Эту вселенскую державу, конечно, следует понимать не в территориальном, но в духовном смысле. Современники редко воспринимали Кампанеллу как серьезного философа (Декарт отказался встретиться с ним). Но его инстинктивные рассуждения о том, что возвеличило испанскую империю, а теперь должно низвергнуть ее, продолжают изумлять своей пророческой точностью.
Построенная Филиппом II огромная и сложная военная машина имела по крайней мере один дефект, который не преминули отметить: неспособность Испании поставлять
Укрепляя империю {1630-1700)
539
достаточно опытных офицеров для командования ее войсками. Во времена Средневековья дворяне были естественными предводителями небольших местных военных отрядов, привлекаемых для обороны или военных действий. При Фердинанде и Изабелле они внесли заметный вклад в силу королевской армии, особенно привлекаемыми для дела вассалами и военными союзами. Но они всегда ясно давали понять, что их роль была добровольной, а не принудительной. С 1500 года они все сильнее подчеркивали, что их обязанности состоят в защите собственных областей, а не в сражениях за их пределами. Например, провинция Каталония произвела нескольких выдающихся воинов, состоявших на императорской службе, особенно друга Филиппа II Луиса де Реквесенса, возглавившего фламандскую армию. Но каталонские дворяне всегда славились защитой именно своих собственных границ30, а не службой в кастильской армии. Они отличились в 1503 году в кампании при Руссильоне и в битве за возвращение крепости Сальсес в 1640. Помимо семей, сделавших войну своей карьерой, испанская знать в больших количествах постепенно отходила от практики военного опыта. Еще менее удовлетворителен был опыт службы в военном флоте. Значительное число дворян продолжало блестяще служить короне, но правительство—как во многих других европейских странах — было вынуждено набирать себе офицеров вне рядов традиционной национальной знати.
Это было несложно. Все провинции империи имели правящую аристократию, желавшую отличиться на войне, особенно на своей территории. Итальянская и фламандская знать справедливо думала, что лишь она имеет право командовать базирующимися на этих землях войсками. С тех пор каку короны действительно появились некоторые вооруженные силы за пределами этих двух регионов, в рядах служащих офицеров начало преобладать некастильское дворянство. Итальянцы и бельгийцы отлично служили Ис-। шнии и. даже с еще большим успехом, продолжали служить
540	Испания: дорога к империи
другим хозяевам. В течение Тридцатилетней войны бельгийские военачальники отлично сражались в каждом уголке немецких земель. Практические последствия для мадридского правительства были серьезны. Если большинство не только служащих солдат, но и офицеров в испанских войсках не были испанцами, то одно из основных связующих звеньев —лояльность — не могло быть гарантировано. Состав Фламандской армии в XVII веке указывает на эту проблему. В 1608 году, например, только 17% ее пехоты составляли испанцы, а вот 45% были немцами. 15% — бельгийцами и 12% — итальянцами31. В 1649 году та же армия насчитывала двадцать три немецких терсио. одиннадцать бельгийских и четыре итальянских, против только шести испанских.
В Италии проблема стояла уже в эпоху Великого Капитана. В это время немецкие полки на испанской службе бунтовали из-за перебоев с жалованием, а кастильцы под командованием своих кастильских офицеров оставались верны. Во Фландрии сразу же после победы при Сен-Кантене некастильские полки взбунтовались по той же причине, а кастильцы — нет. Надежный и профессиональный офицерский состав (как поняли британцы двумя веками позже) был ключом удержания многонациональных армий в повиновении. Филипп II признавал важность этого и старался назначать кастильцев на ключевые позиции во всех своих армиях. Однако имел не много сведущего личного состава. Постоянные бунты во фламандской армии с 1570-х годов демонстрировали серьезность положения.
ГЪрький опыт северных войн, конечно, способствовал возникновению реакции в Кастилии, как среди знати, так и среди простонародья, против военной службы. «Ныне. — таково было замечание, сделанное в 1599 году Варгасом Мачукой (Machuca), профессиональным солдатом, служившим в Италии и в Новом Свете. — [на военную карьеру] свысока глядят, все вступающему в армию человеку смеются, и не только смеются, но и сие безумством почитают»38. Be-
Укрепляя империю (1630-1700]
541
ком позже ситуация нисколько не изменилась, как мы можем судить по донесению испанского епископа королю, что «среди дворян редко найдется, кто служить вашему величеству на войне желает»33. Реакция сделалась серьезным препятствием для вербовки в Кастилии, которая должна была поставлять около пятой части личного состава, служившего в ее европейских армиях. Деревни, города, знать и клир в Кастилии постоянно утверждали, что их люди непригодны к войне и что их увод обеднит общество. В 1636 году Мадрид отмечал, что «этот запрос снарядить и перевезти в государство Миланское тысячу людей выполнить невозможно, поскольку необходимы деньги на жалование и прокорм, а иху города не имеется»34. Бели крупнейший город монархии не мог поставить людей, легко вообразить, что более мелкие городки не могли тоже. Кастильские города последовательно препятствовали офицерам-вербовщикам, посылаемым в их регионы. Архиепископ Бургоса, объясняя, почему в его епархии нельзя снарядить триста человек, утверждал. что «это во всей Испании земля беднейшая и в величайшей нужде коснеющая, число бедняков и голодом снедаемых бесконечно». Даже когда людей можно было снарядить. по всей Испании еще действовало традиционное право, строго соблюдавшееся в Каталонии, но имевшее применение и в Кастилии, что они не должны служить «за пределами Испании».
Нежелание служить было также всеобщим, как мы отметили. среди дворянства и, следовательно, отрицательно влияло на качество действующих испанских офицеров. ГЪсударственный совет в 1600 году критиковал квалификацию высшего дворянства: «малый военный опыт имеют». Совет также высказывал мнение, что «нехватка сведущих в командовании лиц. от коей мы ныне страдаем. усиливается»35. Показательно, что в 1633 году в Миланской армии не было ни одного полка под командованием кастильца. В эти месяцы, за исключением выдающегося губернатора Милана, герцога Ферии, все боевые
542	Испания: дорога к империи
командиры были иноземцами, в основном итальянцами и бельгийцами36.
Трудности с личным составом были не меньшими и в военном флоте. Все европейские страны вплоть до XVIII века встречали величайшие трудности при наборе моряков, и Испания не составляла исключения. Когда в 1641 году королевские чиновники попытались применить насильственную вербовку в береговых зонах Астурии и Бискайи, мужчины просто ушли из деревень и попрятались37. На практике в течение всего века военным кораблям приходилось выходить в море почти с половиной необходимой судовой команды. Обычным решением был наем иноземных моряков. В 1597 году посланный против Англии флот был укомплектован бельгийскими матросами и некоторым количеством английских и французских пленников им в помощь. Это была неизбежная практика, и поимка вражеских матросов всегда приветствовалась. Своей победой при Байе в 1625 году Фадрике де ТЪледо был, конечно, обязан служившим под его командованием португальцам и испанцам, но дорогу домой его кораблям обеспечили голландские моряки из Бразилии38. Испанские флоты, как и английские, и французские, были вполне многонациональны. Безработные иноземцы с готовностью шли служить под испанским флагом. Этим объясняется, почему боснийцы и словенцы регулярно встречались в испанских флотах и в конечном счете попадали под руководство рагузской семьи Мазибра-ди. служившей в качестве важного подразделения в Атлантическом флоте39.
Ни одна из этих проблем не ставит под вопрос незаурядные усилия испанцев в 1630-1640 годы по защите империи. В это десятилетие народы полуострова, и среди них валенсийцы и баски, посылали значительное число живой силы на службу короне. Арагонцы послали больше, чем когда-либо раньше, за границу, в Германию и в Италию. «За все столетие. — замечал кастилец Хосе Пельисер (РеШсег) в своем дневнике. — не видано было столько испанцев вме-
Укрепляя империю (1630-1700)
543
«те в военной кампании»40. Он оценил (нет никакого смыс-iiu верить его числам), что 6 разных зонах военных действий и это время служило 133 000 испанцев.
Затягивавшая Испанию всемирная борьба обострилась । юсле 1635 года. В этом году, как мы видели, немецкие правители попытались принести мир своему народу. Одним из косвенных следствий было объявление Францией войны Испании. В Японии сегун Токугавы Йемицу (1623-1649) выпустил указ, запрещающий торговлю с югом и востоком, и его страна вернулась к периоду изоляции (сакоку. или эра «запертой страны»). После «изгнания Батерена» (так японцы называли католических патеров) в 1614 году католическое сообщество в Японии и связанные с ним торговые интересы постоянно находились под давлением сегуната. Преследование христиан началось в год смерти Токугава Йеясу в 1614 году (см. главу 4) и достигло пика в 1622. когда в Нагасаки были казнены пятьдесят пять христиан. Оставшиеся испанцы были изгнаны тремя годами позже.
Однако неослабевающая сила христиан проявилась в великом Шимабарском (Shimabara) мятеже 1637 года в Кюсю (Kyushu), во время которого мятежники шли под стягами. славя Деву Марию. Их силы, около тридцати семи тысяч, были окружены в апреле 1637 года и зверски перебиты. Подавление мятежа пошло на пользу испанцам: численность восставших заставила японские власти отказаться от идеи вторжения в Лусон4'. В 1639 году то, что осталось от португальского сообщества в Японии, тоже было выставлено вон. Серьезность положения в полной мере । фодемонстрировал дикий прием, оказанный в следующем 1640 году купеческому посольству, отправленному португальцами в Макао. Все члены посольства были немедленно по прибытии схвачены и обезглавлены. К 1644году, когда сакоку было все еще в силе, в Японии не осталось ни одного иезуита, туземного или приезжего. Местных христиан свирепо преследовали. Около трех тысяч японских
544
Испания: дорога к империи
христиан были приговорены к смерти. К 1660 году в Японии христиан практически не осталось.
Положение испанцев в Восточной Азии быстро ухудшилось после прихода в эти воды голландцев. Португалия, сыгравшая столь блестящую роль в более чем вековом исследовании, торговле и миссионерской деятельности, была совершенно неспособна защищать свои отдаленные поселения в Азии. ГЬлландцы заняли ее позиции на Цейлоне в 1630 году, а на Малакке и на Тайване в 1641. Совет Португалии, консультативный орган, созданный для этого королевства в Мадриде, торопил короля отвести больше ресурсов для Азии. Но испанцы были бессильны помочь.
Их уязвимость в Азии можно показать на примере Тайваня. Ключевое положение острова на торговых путях сделало его целью чужаков — японцев, китайцев, португальцев. — желавших разместить здесь свои опорные пункты. Стараясь расстроить торговлю португальцев с Японией, голландцы в 1624 году захватили гавань на южном побережье острова. Два года спустя манильские испанцы высадили солдат в Кеелунгской (Keelung) гавани на северной оконечности Тайваня42. На маленьком островке в гавани они построили форт Сан-Сальвадор, полезный опорный пункт, с которого можно было прикрывать торговый путь между Манилой и Японией. Имея в виду Японию, они думали, что форт может также служить отправной точкой для испанских миссионеров. С тех пор как изолированный форт перестал давать достаточное прикрытие, они в 1628 году послали военный отряд для занятия прилежащего тайваньского берега в Тянь-Шуй (Thn-hui). ТДм построили миссию, где доминиканец Хасинто Эскиваль составил первый «словарь» местного языка. Позднее поселение организовало школу для детей тайваньских туземцев и японских колонистов. Однако тайваньские поселения были экономически невыгодны, и Манила вскоре сократила их поддержку. В 1640 году Кеелунгский гарнизон насчитывал менее пятидесяти испанцев, в дополнение к ним — тридцать тай-
Укрепляя империю (1630-1700)
545
наиьцев, две сотни рабов и сто тридцать китайских солдат,  । го в сумме составляло около четырехсот человек43. Голландцам. находившимся в северном Тайване с 1626 года, было । «етрудно захватить Кеелунг в августе 1642 года и положить конец испанскому присутствию на острове.
Официальное вступление Франции в европейскую войну, казалось бы, поставило Испанию перед серьезными трудностями. Однако уже многие годы французы финансировали врагов Испании и делали им поставки, и поэтому долгожданная декларация не изменила реального положения военных дел, продолжавшего благоприятствовать Габсбургам. Более того, через несколько дней после объявления французами войны главные немецкие протестантские князья вступили в соглашение с императором Фердинандом II (Пражский мир. 30 мая) о прекращении поддержки шведов и о выходе из конфликта. Следовательно, Испания могла уверенно рассчитывать на военную поддержку императора. Вступление в состояние войны с традиционным противником, французами, было для Испании моментом торжественным, но отнюдь не волнительным. Французский военный потенциал был неразвит, отсутствовала организованная армия, и для ведения войны имелось мало средств. К тому же испанцы находились в необычном положении военно-морского альянса со своими давними врагами англичанами. В августе 1634 года испанский посол в Лондоне Неколальде подписал с правительством Карла 1 договор, гарантировавший английский нейтралитет во всех конфликтах с голландцами. Оливарес радовался обретению такой поддержки от народа, почитаемого им за «мастеров мировой торговли». Помощь англичан, продолжавшаяся до начала гражданской войны в их стране, оказалась очень полезна. Испанские суда могли укрываться в английских портах от голландских пиратов; испанское серебро можно было возить сухим путем через Англию; даже испанские войска могли пользоваться той же дорогой. Воз-
546
Испания: дорога к империи
ник настоящий «Английский путы взамен «Испанского пути» через Савойю.
После победы при Нердлингене первостепенной необходимостью стала переброска инициативы назад в Южные Нидерланды и возвращение некоторых недавно попавших в руки голландцев стратегических крепостей, Маастрихта. Везеля и ГЬртогенбоша. Положение этих провинций почти сразу же и резко изменилось французским объявлением войны. Месяц спустя, в июне 1635 года, французские и голландские армии одновременно вторглись в Нидерланды. Вторжение потерпело неудачу, и в ответ фламандская армия в составе восемнадцати тысяч человек, включая имперский контингент, под командованием инфанта-кардинала в июне следующего года вторглась во Францию. Нападение не ставило своей целью открытие нового фронта, поскольку стратегия Испании в этот момент была сосредоточена на Рейне и направлена против голландцев*. Однако неожиданно это случилось. Армия прорвалась на юг в долину Уазы и к августу достигла крепости Корби в нескольких милях от Парижа, которую взяла после недельной осады. Во французской столице началась паника, королевская семья эвакуировалась. Всего через месяц пересекшие баскскую границу испанские силы взяли приграничный город Сен-Жан-де-Люз.
Этот успех был непродолжителен. Французы отняли Корби в ноябре, а Сен-Жан-де-Люз еще через несколько месяцев. Но успех фламандской армии подчеркнул ключевую роль, какую в настоящее время приобрела в защите испанской империи Бельгия. В 1628году в Мадриде подсчитали, что Испания платит две трети стоимости войны во Фландрии, а Южные Нидерланды — одну треть. Фламандская треть была большой суммой для страны, которая ше-
♦Здесьясогласенсточкой зрения Израэля (Israel 1997. chap. 4). что Испания не намеревалась заменить нападение на голландцев нападением на Францию.
Укрепляя империю (1630-1700]
547
стьдесят лет была центром конфликта и чья промышленность была разорена, а поля опустошены. Это, похоже, не отпугивало нидерландцев. Приняв должность, инфант-кардинал стал продолжать линию эрцгерцогини на политическую независимость. Он поддержал предложение 1636 года от группы бельгийских финансистов во главе с Ван Хелбе-ком (Hoelbeeck) взять на себя часть испанского финансирования и таким образом избежать постоянного обращения к генуэзцам. Эти предложения могли также привести к контакту с голландскими финансистами. И это была дерзкая идея, отзывавшаяся тайным сотрудничеством с «мятежниками». но могшая также вбить клин между голландцами и французами. Это неизбежно означало, что на «ересь» голландских партнеров будут закрыты глаза. Инфант-кардинал был в фаворе и в январе 1638 года написал Филиппу IV с советом, что «веротерпимость есть меньшее зло» и положительно может стать шагом вперед. Он повторил эту мысль еще в нескольких письмах и в одностороннем порядке приостановил преследование протестантов в некоторых областях Южных Нидерландов44. Предложения не были приведены в исполнение, но ясно указали Испании путь более практичного отношения к голландцам, вскоре ставший действительностью.
Успехи инфанта-кардинала вскоре подверглись проверке решением голландцев и французов положить конец разрушительной деятельности базировавшихся в Дюнкерке корсаров. В мае 1637 года штатгальтер Фредерик Анри подготовил большие военные силы с целью нападения на порт, но из-за встречных ветров оказался не в силах погрузить на борт своих людей и оставил старания. Потом переменил цель и в июле отдал приказ армии отправляться к Бреде. В крепости видели символ мощи, особенно после ее взятия двенадцать лет назад Спинолой и фламандской армией и последующего значительного укрепления ее оборонительных сооружений. При гарнизоне в четыре тысячи человек она казалась неприступной. Фредерик Анри готовился к
548
Испания: дорога к империи
сложной осаде и запрудил реку, чтобы затопить окрестные поля; английским и французским силам было поручено держать оборону с юга. Инфант-кардинал привел свои войска, но не смог приблизиться к городу и был вынужден устраивать отвлекающие нападения. После одиннадцати недель сопротивления крепость, подвергшаяся массированным бомбардировкам и потерявшая половину гарнизона убитыми, капитулировала в октябре 1637 года.
Следующие месяцы несли франко-голландским войскам не только успехи, поскольку фламандская армия как боевая сила старалась соответствовать своей славе. В этот период в 1638 году французы сделали решительный шаг во вторжении на Иберийский полуостров через баскские провинции, всегда бывшие легкой мишенью. Когда военные силы под командованием Конде обложили крепость Фуен-терравия (Fuenterrabia), мадридское правительство предприняло отчаянную попытку согнать солдат со всего полуострова. Оливарес также приказал военно-морским силам под Ла-Корунья, готовившимся к отправке во Фландрию под командованием адмирала Лопе де Осеса (Hoces), оказывать поддержку с моря. К несчастью, французская эскадра из сорока четырех судов под командованием боевого архиепископа Бордоского Анри, кардинала де Сурди, поймала корабли Осеса в заливе ГЬтария (Guetaria) под Сан-Себастьяном 22 августа 1638 года. Из всех испанских судов удалось спастись одному галеону, но одиннадцать погибли, включая собственный командирский корабль Осеса (адмиралу пришлось добираться до берега вплавь). Из четырех тысяч находившихся на борту флота людей выжила только четверть45.
Вскоре после этой морской катастрофы Габсбурги потерпели еще одну неудачу в войне на суше. Испания всегда полагалась на безопасность войсковых перемещений под прикрытием имперской крепости Брейзах на Рейне. В августе 1638 года союзник Франции герцог Бернард Саксен-Веймарский, командовавший франко-немецкой армией.
Укрепляя империю (1630-1700)
549
осадил крепость и в середине декабря вынудил ее сдаться. Кардинал Ришелье всегда рассматривал взятие Брейзаха как основополагающую предпосылку кампании. Крепость господствовала не только над традиционным «Испанским Путем» испанских войск, следовавших на север из Милана, но также над дорогой, по которой через Священную Римскую империю войска следовали к Рейну. Когда Брей-зах попал в руки французов, оказалась окончательно закрыта сухопутная дорога Испании в Нидерланды. Оставался только морской путь через Ламанш.
ГЪд спустя он был тоже перекрыт.
В сентябре 1639 года испанское правительство, исходя. как и в 1588 году, из тактики непобедимой военно-морской силы, сумело собрать воедино массивный флот из почти ста единиц, включая около семидесяти военных кораблей и около тридцати транспортных судов английского и немецкого происхождения46. Среди военных кораблей было двадцать одно бельгийское судно и корабли из Лиссабона, Неаполя. Кадиса. Гклисии и Страны басков47. Флот с двадцатью четырьмя тысячами матросов и солдат на борту под общим командованием адмирала Антонио де Окендо (Oquendo) имел указания следовать в Дюнкерк для подкрепления. Последним выдающимся делом Окендо было командование португальско-испанской армадой, посланной отвоевать Пернамбуко у голландцев. В той экспедиции у него было войско в две тысячи португальцев, итальянцев и испанцев на борту. В столкновении у бразильских берегов флот Окендо и противный голландский флот понесли тяжелые потери, и только треть из людей адмирала добралась до берега. Этот прецедент не предвещал ничего хорошего.
Как только Окендо вошел в Ла-Манш 15 сентября 1639 года. он был замечен в вечерних сумерках небольшой группой из тринадцати кораблей под командованием голландского адмирала Тромпа. Не желая ничем рисковать. Окендо попытался укрыться под Даунзом (Downs) у обрывисто
550
Испания: дорога к империи
го берега между Дувром и Дилом (Deal), где попал под наблюдение малой английской эскадры, пекшейся о соблюдении английского нейтралитета. Пока Окендо ждал, голландцы, воодушевленные предвкушением столкновения, собрали корабли и добровольцев на помощь Тромпу, через три недели оказавшемуся во главе внушительной силы из 105 кораблей. 21 октября флот Тромпа вошел в английские воды, нарушив тем самым нейтралитет, на который полагался Окендо, и предпринял опустошительную атаку. Испанский адмирал попытался, как и Армада в 1588 году, вступить в схватку с врагом. Однако Тромп избегал этого и держал свои корабли на расстоянии пушечного выстрела и поэтому в подходящий момент выслал вперед свои брандеры. Около тридцати испанских галеонов были уничтожены вместе с четвертью военной силы, сопровождавшей флот48. Спасшиеся, и в том числе Окендо, сумели прорваться к Дюнкерку. Битва при Даунзе вошла в историю: голландцы праздновали ее как наивысшее достижение, а историки провозглашали, что она положила конец испанским притязаниям на морскую мощь в Европе. Для Оливареса это было бедствие, по его словам, «сердце потрясшее»: конечно, оно разрушило испанскую «reputaclyn» («репутацию»). Испанский офицер, попавший в руки голландцев, писал домой, что голландцы были «лучшими мореходцами» и «могли делать с нашими кораблями все что пожелают, как в 1588 году». И это было лишь первое поражение на море, случившееся в ближайшие месяцы. В первые недели 1640 года большой португальско-испанский флот, отданный под начало Да ТЪрре в 1638 году с целью изгнания голландцев из Бразилии, подвергся неожиданному нападению, был разбит и рассеян под Пернамбуко голландской эскадрой, вдвое уступавшей ему в числе.
Согласно некоторым оценкам, испанские военно-морские силы в период с 1638 по 1639 год. возможно, потеряли около ста военных кораблей, в десять раз больше, чем в Трафальгарской битве в начале XIX века49. Однако эти с виду без
Укрепляя империю (1630-1700)	551
радостные цифры затемняют перспективу, едва ли не ошеломительную и проливающую неимоверно яркий свет на природу испанской державы. В XVII веке Испания еще могла извлекать ресурсы из государств — членов мировой монархии. С необычайной скоростью этот разбитый, но все еще сопротивлявшийся народ снова полез в драку, закрыв глаза на свое положение. Новости о катастрофе при Даунзе достигли Мадрида 15 ноября 1639 года. Правительство немедленно выпустило указы о спешном приобретении кораблей, пушек и матросов во всех концах света50. Были запрошены поставки из Неаполя. Сицилии, Гёнуи и Тосканы. а доступные Италии галеры получили приказ привезти все. что будет добыто. Инфант-кардинал получил приказание закупить военные корабли у голландцев (у врагов!) иу ГЗнзы. Это было первым конкретным знаком решения Испании примириться с голландцами. В королевство Неаполитанское поступил запрос на шесть тысяч пехотинцев, восемнадцать галер и огромное количество пороха. В начале 1640 года Окендо вернулся в Испанию из Фландрии с флотом, включавшим четыре новых военных корабля, построенных на верфях Дюнкерка. Перед способностью Испании мобилизовать мировые ресурсы можно только благоговеть. Ни один народ на лице земли не имел в своем распоряжении такого потенциала.
В то же время ни один народ не был настолько неспособен признать, что его мощь обманчива и большей частью покоится на готовности других прийти ему на помощь. В официальных кругах поражение считалось немыслимым. Листовка, выпущенная в Севилье вскоре после битвы при Даунзе, прославляла «викторию великую»: а пятьюдесятью годами позже внук Окендо был пожалован маркизатом в честь «великой виктории морской», одержанной его дедом. Конечно, очевидно, что Даунз не был победой, но не был также и концом испанской морской мощи, продолжавшей (пока не иссякли деньги) основываться на ресурсах партнеров по империи.
552
Испания: дорога к империи
Французское вторжение на испанский полуостров увенчалось наибольшим успехом после вмешательства Португалии и Каталонии. В 1639 году Оливарес сознательно выбрал Каталонию в качестве основного военного фронта и сосредоточил внимание на осажденной французами крепости Сальсес. которую наконец отнял в январе 1640 года после запоздалой мобилизации каталонцев. Чувствуя, что не стоит терять инициативу. Оливарес решил разместить в Каталонии по квартирам армию в девять тысяч человек для подготовки новой кампании. Каталонцы отказались принять участие в Союзе Вооружений, и он не увидел иного выхода, как положиться прежде всего на кастильские войска. «При их нынешнем отношении. — заметил он, — каталонцы никакой помощи монархии оказать не могут, ни личным составом, ни добром своим»51. По всей провинции возникали стычки между солдатами и крестьянами, и в феврале вице-король обвинил каталонский правительственный орган, Deputacly. в «сознательном к мятежу подстрекательстве и в попытках армию в расстройство привести». Волна общественных беспорядков захлестнула княжество. 7 июня в праздник Тела 1Ъс-подня группа каталонских инсургентов, переодетых жнецами, проникла в Барселону, спровоцировала бунт, мятежники вытащили вице-короля из его дворца и убили его на берегу, когда он пытался бежать на галере. Под предводительством Пау Клариса. каноника епархии Урхеля (Urgell), фракция Deputacly. не имевшая ни малейшего желания договариваться с Мадридом, начала переговоры с французами. «Без малейшей причины или оправдания, — сетовал герцог Оливарес, — каталонцы столь же полный мятеж, как и в ГЬлландии, подняли». В январе 1641 года мятежники передали титул графа Барселонского, принадлежавший Филиппу IV, Людовику XIII. объявив себя тем самым подданными французской короны.
Наблюдая за событиями в княжестве, историк Хиль 1Ън-салес Д’Авила писал своему другу в Арагон: «На взгляд лю
Укрепляя империю (1630-1700)
553
дей проницательных, Каталония испанской Фландрией будет, конец тому положив, что осталось в ней от жизни и имущества. У нас нижние части больны [то есть «Нижние Страны» — Нидерланды], и вылечиться мы не можем. Ныне болезнь у нас в голове появилась. Как излечимся?»82 Последующее десятилетие было для Каталонии болезненным. В 1642 году французы оккупировали Руссильон. ТЪгда это происходило постоянно. Страдания и военные траты быстро разочаровали каталонцев. Когда Хуан Австрийский отвоевал Барселону в октябре 1652 года, они были готовы принять его условия. Каталонский мятеж привел к опале Оливареса и внес свой вклад в крушение военной гегемонии Испании. Северно-пиренейская Каталония была навсегда утрачена после Пиренейского трактата 1659 года, надежда на воссоединение с полуостровом окончательно исчезла в результате успешного восстания Португалии.
Это восстание имело мало общего с каталонским. Длительная связь Португалии с великой испанской империей, в принципе, должна была бы приносить значительные выгоды. Несмотря на роль первопроходцев в мировых открытиях и торговле, страна в 1640 году после полутора веков предпринимательской деятельности оставалась бедной и неразвитой. Многие португальцы в этой ситуации находили легкий ответ и винили в своих бедах кастильцев. Они жили иллюзиями. — которые владели кастильцами еще больше, — что империя несет богатство и успех. Когда этого не происходило, они морализировали насчет зол эры Габсбургов в их истории (1580-1640) и тыкали пальцем в Испанию. Даже посреди триумфальных чувств, порожденных возвращением Байи в 1625 году, командующий португальского флота Мануэль де Менесес жаловался на «ненависть кастильцев к португальцам, кою во всем проявляют, хотя никогда прилюдно»53. В действительности Португальская империя была не более чем преходящей мечтой о величии. Азиатская торговля состояла из предметов роскоши, не могших стимулировать ни внутреннюю промышленность.
554
Испания: дорога к империи
ни сельское хозяйство, а доходы купечества в Азии в отечественную экономику не возвращались54.
В своем недовольстве португальцы были полностью правы относительно одного важного пункта — неспособности Испании обеспечить защиту от голландцев. Возвращение в состояние войны между Испанией и голландцами в 1621 году поощрило последних очень эффективно распространить свои военные действия на уязвимые интересы португальцев в Азии и Бразилии. В 1605 году голландцы, как мы видели, постарались выставить испанцев и португальцев с Молуккского архипелага. Они начали распространять свой контроль над Бразилией с базового пункта. устроенного ими в Пернамбуко, и в 1637 году (как мы видели) отобрали африканский порт работорговли Сан-Жорже-да-Мина у португальцев. В 1630-е годы губернатор Батавии Антуан Ван Димен (Antoine van Diemen) имел в своем распоряжении более восемнадцати военных кораблей. которые использовал для эффективной блокады португальского судоходства в Малакке и на ГЪа55. «Наши препоны, — с удовлетворением доносил он в 1636 году. — торговлю в Малакке рушат, и как следствие торговля батав-ская с каждым днем возрастает». Последний удар был нанесен, когда в 1640 году он с помощью туземных союзников устроил полную осаду Малакки, которой пришлось сдаться голландцам в январе 1641 года.
Объединение корон, похоже, несло португальцам мало хорошего, и война с Францией довела напряжение до критической точки. Попытка Оливареса поднять налоги спровоцировала возмущения в 1637 году в Эворе и других городах. Когда вспыхнул каталонский мятеж, португальских дворян, как и кастильских, призвали на каталонский фронт. В ответ португальцы устроили восстание в Лиссабоне в декабре 1640 года и провозгласили герцога Браган-су (Bragaruja) королем под именем Хуана (Иоанна) VI. Деятельная французская поддержка, военно-морская и сухопутная. оказала огромную помощь; но национальная энер
Укрепляя империю (1630-1700)
555
гия и без нее может объяснить последующие победы над голландцами в Бразилии и над испанцами на полуострове. Наконец, в 1668 году Испания признала независимость Португалии. Оливарес заметил в конце 1640 года, что «этот год среди на долю монархии выпавших худшим почесть можно». Но впереди были новые потрясения, и не только в Португалии. Были попытка отделения Андалусии в 1641 году и такой же заговор в Арагоне в 1648. Они были симптомами недовольства местных элит политикой Кастилии и имели параллель в неаполитанском мятеже 1647 года, угрожавшем нанести непоправимый урон испанской империи в Средиземноморье.
Одним из наиболее фундаментальных аспектов внешнего выражения империи были ее отношения с Португалией. Португальцы проложили все океанские дороги и инициировали все колониальные экономики, позднее развитые испанцами; продвижение испанцев в этих областях было почти неотличимо от вклада португальцев. Португальское производство сахара на островах Атлантики, а потом в Бразилии отозвалось испанским производством сахара в Атлантике. Ткким же образом обращение к африканской работорговле, впоследствии использованное также испанцами, дало Португалии преимущество, которого она позже никогда не утрачивала. Действительно, даже когда работорговля формально была уже в чужих руках, именно португальцы вывозили золото и серебро из испанской Америки для оплаты рабов. Именно португальцы основали европейскую торговлю специями из Восточной Азии. Поэтому после объединения корон Португалии и Испании в 1580 году Испания оказалась в трудной ситуации вынужденного уважения к португальскому первенству в большинстве областей коммерческой деятельности. Филипп II обещал кортесам в Томаре в 1580 году, что будет тщательно соблюдать независимость их королевства. Он подчеркнул, что монархия — это союз свободных и автономных государств, дей
556
Испания: дорога к империи
ствующих независимо друг от друга. Нет сомнений, что король прилагал все старания к соблюдению португальской автономии. Однако на практике интересы Испании и Португалии очень тесно переплетались, в немалой степени благодаря португальским финансистам, поступившим на службу испанской короне.
Путем контроля над работорговлей португальцы совершали важные вмешательства в экономику испанской Южной Америки. В 1588 году докладывалось, что в торговле через Буэнос-Айрес «каждодневно (понимать не буквально) португальские суда приходят с чернокожими и товарами», а выпущенный несколькими годами позже указ утверждал, что «через Рио де Ла-Плата товары из Бразилии входят и иноземцы проникают, и никто не пошевелится, дабы остановить их»56. В эти годы португальцы действительно свободно торговали на всех атлантических берегах Южной Америки, несмотря на формальные запрещения.
Однако, подобно испанцам, португальцы в новой объединенной империи должны были соревноваться с иноземным капиталом. Итальянские финансисты уже имели преимущества в торговых контрактах с Азией. Когда Филипп II в 1586 году разрабатывал новую схему ввоза пряностей из Индии, то пожаловал контракт консорциуму под руководством немецких компаний Фуггера и Вельзера, где выдающуюся роль играл итальянский финансист Ровалеска57. ТЬм не менее португальским финансистам благодаря англичанам и голландцам удавалось держаться за идущую на убыль торговлю пряностями. Многие из них перебрались на жительство в Индию, в португальскую метрополию на ГЪа. Среди них отличались «новые христиане»86, то есть христиане еврейского происхождения. Их экономическая мощь помогала смягчать постоянные подозрения насчет их правоверия. Действительно, к концу XVI века они были главной финансовой опорой португальской короны как на родине, так и в Бразилии и на 1Ъа. За время перемирия с голландцами, облегчавшего безбурную торговлю в Европе, но не за ее
Укрепляя империю (1630-1700)
557
пределами, «новые христиане» и их еврейские деловые партнеры в Амстердаме распространили свой контроль на все секторы испанской коммерческой деятельности59.
В памятной записке, посланной Филиппу IV в 1620-е годы, они утверждали, что они главная поддержка и опора испано-португальской монархии, «отправляя в Восточные Индии бесчисленные корабли с товарами, чьи таможенные пошлины флот поддерживают и королевство обогащают; Бразилию поддерживая и машины для получения сахара для всей Европы производя; торговлю Анголы. Зеленого Мыса и других колоний поддерживая, от коих ваше величество столько пошлин уже получили; рабов в Индии для их службы отправляя и по всему свету путешествуя и торгуя»60. Действительно, их вклад был важен, хотя и не поддавался подсчетам. За значительный период с 1626 по 1640 год благодаря патронажу герцога Оливареса они также умудрились получить привилегированную позицию, как банкиры испанской короны, прямо в месте ее нахождения, в Мадриде. Португальцы проникли в экономику Перу и Новой Испании, а в Азии усиливали свои связи с испанскими купцами в Маниле61. Они были немногочисленны и контролировали только некоторые секторы испанских предприятий, но их деятельность подтверждает зависимость испанцев от необходимых услуг других народов. На протяжении трех четвертей века до прихода династии Бурбонов португальские финансисты еврейского происхождения продолжали играть основополагающую роль в поставках капитала, помогавшего работе государственной налоговой системы и снабжению армии и флота.
Особенно в течение ключевого десятилетия 1631-1640 годов они гарантировали испанскую имперскую власть62, деля с генуэзскими и немецкими банкирами финансирование армий в Северной Европе и флотов на Атлантике. На протяжении пятнадцати лет, с 1626 года, года их первого крупного договора с короной, до 1640. когда Португалия провозгласила свою независимость, полная стоимость кон
558	Испания: дорога к империи
трактов, подписанных португальскими финансистами с короной, превысила сорок миллионов дукатов63. Большая часть этой суммы отошла к другим банковским центрам Европы в оплату правительственных расходов, более 40% из нее попало в Антверпен. Финансисты были не просто заинтересованы в официальном бизнесе короны. Они также участвовали во всех сторонах торговли на полуострове и в Америке. В 1640 году ходили слухи, что только в Севилье проживают две тысячи португальцев, хотя более богатые финансисты старались селиться в Мадриде, где имели более прямой доступ к королевскому двору. Помимо этого, многие португальские купцы находились на испанских территориях в Южной Америке; как непосредственно, так и через своих деловых партнеров они играли выдающуюся роль в торговле на Тйхом океане, на Атлантике и в растущей колонии в Рио де Ла-Плата64. Их богатство и влияние в Перу было таково, что никто не мог их тронуть, за исключением инквизиции, которую использовали для их преследования по откровенно религиозным мотивам: результатом стало кровавое аутодафе в Лиме в 1639 году. В Испании инквизицию использовали в тех же целях десятилетием позже, хотя осведомленное общественное мнение прекрасно знало, что настоящие причины были не религиозными, а экономическими.
Отделение Португалии от Испании в 1640 году и опала Оливареса имели одним из следствий немилость к португальским финансистам в Испании. Многие из них оставили страну, в некоторых случаях спасаясь от инквизиции. Они также переводили свои активы с полуострова в Северную Европу, в основном в Амстердам, лишая таким образом испанскую корону своих услуг и ресурсов. В Новой Испании, где у них был значительный бизнес, против них началась реакция, и многих арестовала инквизиция. В довершение бедствий новый режим Португалии арестовывал и казнил финансистов, слишком близко связанных с режимом Габсбургов. Знаменитый испанский «асьенто» (подряд) на
Укрепляя империю (1630-1700)
559
поставки африканских рабов в Америку до 1640 года был в руках португальцев. Подряд был приостановлен более чем на двадцать лет. до 1662 года.
Конечно, испанская корона не была заинтересована в мучительском уничтожении португальцев, из которых многие долгое время проживали в стране и продолжали оказывать услуги государству. В 1641 году правительство официально признало, что «нет иных банкиров, кому обеспечение выплат во Фландрии доверить можно, кроме португальцев»63. Несмотря на их помощь, правительство нашло трудным держать ответ по своим долгам и в уже 1647 году объявило о новой приостановке выплат. Из тридцати трех перечисли п iwx поименно в декрете финансистов было трое генуэзцев, один флорентинец, один бельгиец, один англичанин и двадцать семь португальцев. — вот пропорции международной системы, поддерживавшей монархию и преобладающей роли в ней португальцев. Правда, они уже готовились покинуть сцену. Отделенные от новой независимой Португалии, они также страдали от постоянных сбоев в механизме торговых интересов в Бразилии и Восточной Азии. При последнем короле из династии Габсбургов Карле П они еще удерживали свое положение в публичных финансах, но на более низком уровне. Например, в 1682 году они еще контролировали «асьенто» на поставки рабов в Америку, но вынуждены делать это из Кадиса.
Враги Испании, прежде всего голландцы, а затем и французы, не забывали жителей Средиземноморья в своих усилиях по дестабилизации монархии. Задача была нетрудной, поскольку после двух веков испанского владычества не многие предметы так объединяли итальянцев, как желание сбросить с себя нежеланных господ. В Неаполе и на Сицилии французы способствовали возникновению и деятельно поддерживали два крупных мятежа против испанской державы. В июле 1647 года в Неаполе рыбникТом-мазо Аньелло. известный в народе как Мазаньелло, возгла
560
Испания: дорога к империи
вил восстание, вспыхнувшее от слухов о новых налогах и быстро получившее широкую поддержку. В отличие от предыдущих бунтов такого рода движение Мазаньелло удалось построить на антииспанских настроениях, проникавших во все классы общества от городов до деревень. За неимением соответствующих средств к подавлению мятежа вице-король бежал из города. Предводители бунта, полагаясь на помощь французов, провозгласили себя в октябре республикой, независимой от Испании. Но французы, представляемые герцогом Гйзом. не сумели претворить в жизнь свои обещания, и к апрелю 1648 года испанцы вновь контролировали ситуацию. Неаполитанский мятеж показал слабость испанского контроля и ознаменовал начало конца испанского владычества в Италии. Он сопровождался в том же 1647 году серьезным мятежом в Палермо, подтвердившим отчуждение правящих классов от народа на Сицилии. Когда в 1649 году началось извержение Везувия, это было воспринято как знамение свыше. «Сие извержение Везувия. — возвещал сицилийский монах Камилло Тутини. — знак к изгнанию испанцев из королевства и к их полному удалению»66. Положение южной Италии всегда были тяжким, и испанское правление не принесло значительных улучшений. Однако наличествовало подобное же разочарование и в Милане: Тридцатилетняя война вновь вовлекла провинцию в военные действия и усилила недовольство. Высшие круги ломбардского патрициата успешно подлаживали свою карьеру к испанскому присутствию, но не переставали сетовать на издержки в войне с французами. В их письмах в Мадрид в 1640-е годы открыто утверждается, что худший враг народа — это армия, которая теоретически должна его защищать, но чья ежегодная отправка на фронт предстает не меньше как освобождением67. Помимо неудовольствия на собственных территориях испанцы должны были учитывать враждебность крупнейших государств на итальянском полуострове. Около 1650 года, по словам испанского губернатора Милана, приходилось
Укрепляя империю (1630-1700)	561
иметь дело с интригами Венецианской республики; с усилиями папства, которое стремилось удостовериться, «что испанская монархия не в Италии или в любой другой части Европы владения свои не увеличивает»: с враждебностью Савойи и ненадежностью государств Кремоны. Тосканы и Мантуи; из всех итальянских князей можно было еще доверять только герцогу Пармскому68.
В ноябре 1641 года инфант-кардинал умер от оспы в раннем возрасте, тридцати трех лет. В течение своей недолгой карьеры он сделал больше, чем любой другой военачальник со времен Спинолы. для поддержания испанского могущества в Северной Европе. Командование фламандской армией было передано новому губернатору Нидерландов Франсиско де Мело, маркизу Торделагуна. португальскому воину, отлично служившему Испании на посту вице-короля Сицилии, посла в Германии и коллеги инфанта-кардинала в брюссельском правительстве. Весной 1642 года он успешно повел своих людей против французских сил на юге своей территории, разбив последние в баталии при Онкуре (Honnecourt), описанной им королю как «виктория знаменательнейшая наших времен».
Весной следующего 1643 года он перевел целую армию, около двадцати пяти тысяч молодцов, через границу и осадил французский город Рокруа в Арденнах на Шампанской дороге. Его главнокомандующими были граф д'Изамбур (Isembourg). граф Фуэнтес и герцог Альбукеркский. 18 мая французская армия, состоявшая из двадцати трех тысяч человек под командованием двадцатиоднолетнего герцога Энгиенского (заменившего в последний момент Людовика XIII. который тяжело заболел), прибыла с нидерландского фронта на место и тут же атаковала. Схватка не оказалась решающей и была отложена до следующего утра. Получив сведения, что враг ожидает подкрепления в десять часов следующего дня. Энгиен решил дать сражение до рассвета 19 мая.
562
Испания: дорога к империи
«Армии были велики, — докладывала французская газета “Французский Меркурий" ("Le Mercure de France"), — потрясение от схватки сильно, в упорство, с коим обе стороны противостояли друг другу, едва можно было поверить, исход оказался чудесен»69. В последовавшей битве фламандская армия была уничтожена, пехота Мело рассеяна. Последнее сопротивление исходило от терсио. в которых итальянские, испанские и бельгийские отряды были практически истреблены: оставшийся немецкий терсио подоспел слишком поздно. «Было убито шесть тысяч испанцев, —утверждал “Французский Меркурий". —пять тысяч семьсот тридцать семь пленены. В добычу французам достался обоз целой армии: двадцать пушек, сто семьдесят два знамени, четырнадцать штандартов и два флага. Но французы потеряли убитыми две тысячи». Сам Энгиен был легко ранен, а на противной стороне был убит граф Фуэнтес. Впервые в истории Европы была сокрушена элитная военная машина. Поражение развеяло легенду об испанской неуязвимости и ввергло брюссельское правительство в полнейшее уныние. «Истина в том. — докладывал после разгрома Мело Филиппу IV, — что мы войну достаточно серьезно не воспринимали. Но война действительность, она империи творит и рушит»70. Первый министр Испании замечал несколько месяцев спустя, что «предмет сей никогда на ум свой не привожу без меланхолии великой»71. В будущем неиспанские историки старались видеть в этом конец испанской имперской мощи. Возможно, это излишне драматическая интерпретация события, несомненно, повлиявшего на северные кампании нескольких следующих месяцев. но — как битва при Даунзе — не имевшего значительных последствий для ресурсов империи.
Рокруа. конечно, передало инициативу в руки победоносных французских сил, и они не упустили ее. В следующем году кардинал Мазарини, наследник кардинала Ришелье, поставил во главе рейнских войск еще более способного военачальника. Это был маршал 'Поренн, самый выдаю
Укрепляя империю (1630-1700)
563
щийся воин во Франции того времени и, по странной иронии для Испании, внук героя голландской свободы Вильгельма Оранского. К сентябрю 1644 года благодаря взаимодействию армий соответственно Энгиена и Ъоренна весь левый берег Рейна от Брейэаха до Кобленца, основной испанской дороги для переброски войск из Италии, был в руках французов. В следующем году два военачальника, снова в совместной операции, разгромили войска императора при Аллергейме, вблизи Нердлингена, 3 августа 1645 года. Часто упоминаемое как «вторая битва при Нердлингене». это сражение можно рассматривать как возмезд ие за первое; но это была пиррова победа, поскольку потери французов оказались велики. В те же годы союзники Франции, голландцы, тоже принимали участие в кампаниях. Флот адмирала Тромпа эффективно контролировал Ламанш, отсекая единственный доступный путь переброски войск во фламандскую армию со Средиземноморья. В сентябре 1646 года ключевой порт Дюнкерк, более десятилетия служивший центром убийственных морских атак против голландцев, сдался французской армии под командованием Энгиена и голландскому флоту под командованием Тромпа.
Война в Северной Европе и в Германии была практически завершена. На самом деле предварительные мирные переговоры начались задолго до этого, еще в 1630-е годы. В 1641 году французский посланник д’Аво предложил, чтобы переговоры велись в двух прилегающих друг к другу вестфальских городах, Мюнстере и Оснабрюке; французы будут вести свою часть в первом, шведы — во втором. Официально конгресс начался в июле 1643 года, но французские делегаты прибыли только в 1644. а конгресс по-настоящему приступил к работе лишь в 1645. Переговоры Испании с Объединенными ГЬлландскими Провинциями проходили вМюнстере. куда испанская делегация прибыла в 1645 году под руководством Гкспара де Бракамонте, графа де Пенья-ранда. В действительности мозгом делегации был уроженец Франш-Конте гуманист Антуан Брен (Brun), взявший
564
Испания: дорога к империи
на себя большинство переговоров с другими делегатами и подготовивший подписание мира. ГЬлландцы не могли желать лучшего посредника, нежели Пеньяранда, придерживавшегося мнения, что уступки голландцам могут всецело способствовать не только обретению их дружбы, но и обращению их в могущественных союзников в борьбе против Франции. 8 января 1647 года все испанские и голландские делегаты, при единственном отсутствовавшем представителе провинции Утрехт, подписали мирное соглашение. Официальное подписание трактата имело место в мюнстерской ратуше 30 января 1648 года.
Трактат признавал Объединенные Провинции в качестве суверенного государства и признавал завоевания голландцев в Нидерландах. ГЬлландцы не давали никаких гарантий свободе исповедания католиков в Провинциях и утверждались во владении территории, отнятой ими у Португалии в Азии и Америке. Судьба реки Шельды, от которой зависела антверпенская торговля, оставлялась на обсуждение, а голландская торговля с Севильей и Америкой подспудно была признана. Во всех спорных пунктах Испания уступала голландцам. В 1646 году Антуан Брен был принят в ГЬаге как первый испанский посол в свободные Объединенные Провинции. ГЪдом позже Вестфалии манильские испанцы, все еще не ведавшие о мире, атаковали голландскую почтовую станцию в Тернате. Это была последняя битва между двумя мировыми державами.
Мирные соглашения, подписанные в Мюнстере и Оснабрюке, затронули всех участников конфликта в Центральной Европе и медленно, но верно способствовали водворению мира. Несмотря на Вестфальские трактаты, оказавшие основополагающее влияние на европейскую политику в течение почти столетия, война между Испанией и Францией продолжалась, хотя и с меньшим размахом. Францию неожиданно отозвали от линии фронта внутренние конфликты, известные в политической истории под названием Фронды, которые с 1648 по 1653 год привлека
Укрепляя империю (1630-1700)
565
ли внимание военных сил правительства в регионах Парижа и Бордо. Несмотря на огромные военные долги. Испания еще была способна бороться благодаря двум своим постоянным ресурсам, то есть ссудам банкиров — в основном итальянских и португальских — и людским ресурсам фламандской и миланской армий. Однако возникало неизбежное давление на мадридское правительство, оказавшееся перед лицом неконтролируемой эскалации цен. Деспотичный Филипп IV уведомил кастильские кортесы в 1655 году, что в течение шести лет. с 1649 по 1654, он потратил почти шестьдесят семь миллионов эскудо на войны72 и что враг несмотря ни на что отказался пойти на уступки.
В действительности финансовое положение было лишь частью картины; в военном секторе имелось много причин для оптимизма. В октябре 1652 года испанская армия под командованием Дона Хуана Хосе Австрийского отвоевала Барселону. В том же году миланская армия наконец закрепилась в крепости Казале. А в Нидерландах фламандская армия, которой в то время командовал знаменитейший военачальник того времени принц Конде (прославленный победитель при Рокруа. позднее унаследовавший фамильный титул Конде, а теперь отправленный во временное изгнание кардиналом Мазарини), отвоевала Гравелин (Gravelines), Мардийк (Mardijk) и Дюнкерк. Событием, прервавшим эти успехи и полностью обернувшим баланс сил против Испании, было вмешательство Англии в ее новой роли. — она только что разбила голландцев в короткой войне 1652 года, — в роли морской державы.
Воодушевленный «западным замыслом» господства над Атлантикой и «соперничества с испанцем за владычество над всеми сими морями», лорд-протектор Англии Оливер Кромвель в конце 1654 года отправил небольшой флот в Западные Индии с заданием захватить Эспаньолу. Экспедиция провалилась и успешно заняла только Ямайку. Эта акция ускорила разрыв с Испанией, которая не ожидала и не желала дальнейших конфликтов, но после больших ко
566
Испания: дорога к империи
лебаний была вынуждена в феврале 1656 года объявить войну. Главная английская эскадра в Европе под командованием адмирала Роберта Блейка теперь приблизилась к Средиземному морю и угрожала Кадису. Небольшая группа кораблей Блейка в сентябре успешно захватила два главных корабля из прибывавшего серебряного флота ценностью в два миллиона песо. В апреле 1657 года его основные силы неожиданно напали на остальные корабли серебряного флота, укрывавшиеся в гавани Санта-Крус на ТЬне-рифе, вплыли в гавань на приливе и разгромили все суда. Испанцам удалось спасти только часть казны. В ближайшие два года серебряных флотов не ожидалось, это было бедствием для имперских финансов. Более того, в марте 1657 года Англия подписала трактат о союзничестве с Францией. Результатом стала череда кампаний на суше в Южных Нидерландах, окончившаяся историческим разгромом фламандской армии в битве при Дюне (Dunes) 14 июня 1658 года. Победу одержал Тк>ренн, чья армия включала шесть тысяч круглоголовых (пуритан) из кромвелевской «армии нового образца». Это была лебединая песнь испанской военной мощи в Европе. Французы завоевали Граве-лин, Уденард (Oudenarde) и Ипр. Эта вереница бед привела к концу превосходства Испании в Южных Нидерландах и вынудила Филиппа IV искать мира.
Перемирие было заключено в марте 1659 года, и начались переговоры. Наконец 7 ноября на острове в реке Би-дасоа (Bldasoa) на границе Испании и Франции был подписан Пиренейский мир. Все каталонские территории к северу от Пиренеев навсегда поглощались Францией. Самые важные территориальные размены произошли на Бельгийской границе, где Франция приобрела протяженный пояс фортов от Гравелина, по берегу Ламанша, кТйон-вилю, по Мозелю; в то же время Франция вернула некоторые завоевания в Бельгии. Ключевая статья трактата устраивала брак инфанты Марии Терезы, дочери Филиппа IV.
Укрепляя империю (1630-1700)
567
с Людовиком XIV Французским. Пиренейский мир означал конец Испании как великой европейской державы.
Оставалось еще одно незавершенное дело, война с целью возвращения Португалии. Но последние изменения в балансе сил в Европе сделали эту цель недостижимой. Мятежники имели деятельную помощь от Франции с суши и от Англии с моря; также получали поставки от голландцев. «Без мощных морских сил завоевание Португалии недостижимо»73, — признало правительство. Но море после битвы при Даунзе оставалось под контролем англичан. Более того, между Португалией и Англией был заключен союзный договор, по которому англичане согласились одолжить две тысячи человек пехоты и тысячу конных воинов, пока Португалия не обретет свободу. Португальцы разбили испанские сухопутные силы в битве при Вильявисозе (Villavizosa) (17 июня 1665 года), а в 1668 правительство наконец официально признало их независимость.
Последние десятилетия века подтвердили растущую мощь Франции, продолжавшей поглощать территории государств-союзников Испании. Это была долгая история войн, сражений, аннексий и мирных трактатов, подтверждавших постепенное измельчение когда-то гордой испанской империи. Но и сейчас, несмотря ни на что, империя упорно выживала. И сумела это сделать еще раз в большой мере благодаря поддержке тех. кто больше всех разрушал ее.
Самым неожиданным следствием французской агрессии был союзный договор между Испанией и Объединенными Провинциями74. Сближение между двумя антагонистами развивалось уже давно. ГЬлландцы никоим образом не были друзьями испанцев; с другой стороны, они всегда понимали, что кровные, языковые и экономические связи тесно сопрягают их с Южными Нидерландами. В год Великой Армады. 1588, о торговцах Амстердама ходили слухи.
568
Испания: дорога к империи
что они продают морские поставки Брюсселю: в конце века голландские корабли покупались для испанского флота; в военные годы голландское оружие продавалось фламандской армии75. Как только в 1648 году между голландцами и Испанией был подписан Мюнстерский трактат, они обнаружили. что имеют много общих интересов помимо мира.
На протяжении восьмидесяти лет войны, несмотря на явные конфликтные моменты, большому числу испанцев пришлось познакомиться с голландским народом и проникнуться к нему уважением76. Сближение поощряли чиновники и министры в Брюсселе. Часть голландского руководства искала торговых преимуществ, в то время как испанцы рассчитывали на помощь против португальцев, бунтовавших против испанской короны и собиравшихся изгнать голландцев из Бразилии. Испанцы ценили флотский опыт голландцев: сразу же после подписания мира в 1648 году в Амстердаме началось строительство двенадцати фрегатов для испанского флота77. Контакт между обеими сторонами сделался теснее, когда в 1650-е годы они оказались в состоянии войны против Англии Оливера Кромвеля. В 1653 году Пеньяранда кратко изложил, в чем, по его мнению, заключались достоинства этих двух протестантских держав: «Ежели бы меня спросили, которая из сих держав сильнее и надежнее, я ответствовал бы: Англия под ее парламентом, но ежели бы спросили, которая лучший друг и предлагает более выгоды и доверия, я всегда ответствовал бы: ГЪлландия». С 1656 года, когда Дон Хуан Хосе Австрийский в качестве губернатора Южных Нидерландов начал переговоры с Гаагой, двое прежних врагов объединились в деятельном союзничестве. ГЬлландский представитель был в Мадриде с 1656 года78. Как только Франция заключила мир с Испанией Пиренейским трактатом 1659 года. Генеральные Штаты Объединенных Провинций выслали специальную дипломатическую делегацию для обсуждения деловых вопросов с Мадридом. За неделю до Рождества 1660 года голландские послы выразили свое почтение его католиче-
Укрепляя империю (1630-1700)
569
скому величеству Филиппу IV во дворце Буэн-Ретиро, обращаясь к нему по-французски, в то время как король отвечал на кастильском языке. Этот акт прекращал почти столетние столкновения и недоверие между двумя народами.
Однако переговоры велись не столько о согласии, сколько о коммерции. Действительно, Объединенные Провинции нуждались в поддержке испанской империи для поддержания их собственной экономики и защиты от вторжения корыстной Англии и Франции. И испанцы отвечали им взаимностью. Антуан Брен уведомил Генеральные Штаты в 1651 году, что «нигде в мире вы не встретите лучшего приема вашим купцам и торговле, чем на землях моего господина*79. С 1650-х годов торговля голландцев с полуостровом росла и развивалась в выгодный товарообмен со Средиземноморьем80. Они везли с севера зерно, рыбу, лес и корабельные припасы, в обмен брали с полуострова серебро и еще раз серебро, немного шерсти, олив и масла, вина и иногда соли. Они нажились на испанских войнах с Англией в 1655-1660 годы, а в последующие годы — на войне с Францией, поскольку торговали товарами, запрещенными к ввозу национальным купцам этих двух стран. ГЪлландские суда везли большую часть испанского шерстяного экспорта в Северную Европу и в Италию. В последующие десятилетия голландцы предоставляли капитал, требовавшийся для финансирования работорговли с Америкой81. Испанская империя, в свою очередь, извлекала выгоду из военного покровительства тому, что все еще было крупнейшей мировой морской державой. ГЪлландские суда эскортировали испанские торговые корабли от берега к берегу, оберегая их от врагов. Появление в 1657 году шестнадцати голландских военных кораблей на якоре в заливе Аликанте, крупнейшего испанского средиземноморского порта, вскоре стало привычным зрелищем в большинстве южных испанских портов. Испанские купцы были счастливы торговать со своими бывшими недругами. «Все английские купцы на побережье. — жаловался английский чиновник, по
570
Испания: дорога к империи
сетивший Испанию в 1660-е годы, — на пристрастие испанцев к голландцам сетуют»82
В 1670 году Испания подтвердила свое намерение достичь понимания с голландцами, которые теперь были главными гарантами единства Южных Нидерландов. В Мадриде Пеньяранда упорно настаивал на заключении союзного договора, призывая английского посланника заметить, что «здесь все они в высшей степени желают способствовать голландцам и сделают это безо всяких колебаний, даже будь французы могущественнее нынешнего»83. К несчастью для голландцев, их дружба с Испанией вскоре была подвергнута испытанию. В 1672 году две огромные французские армии (около восьмидесяти тысяч человек под командованием Людовика XIV и Тюренна и еще тридцать тысяч под командованием Конде) выступили соответственно из Шарлеруа и Седана и проследовали в Провинции по линии реки Мезы. Французское вторжение, старательно обошедшее бельгийскую территорию, способствовало сближению голландцев и испанцев, эта политика уже проводилась все глубже испанским послом в ГЬаге с 1671 по 1672 год, блестящим дипломатом и мыслителем Мануэлем де Лирой. Безнадежное положение голландцев и очевидная угроза испанцам вынудили тех и других прийти наконец к официальному соглашению, обретшему форму в Гаагском трактате (30 августа 1673 года)84. Верная своему договору, Испания выслала инструкции своему губернатору Бельгии, графу Монтеррею, объявить войну Франции в том же месяце.
Хотя правительство Испании признавало, что ее присутствие в Южных Нидерландах было необходимо, коли речь шла о поддержании ее статуса как европейской державы, она имела не много ресурсов, как денежных, так и человеческих, для сохранения такого статуса. В 1664 году, когда численность размещенных там действующих испанских войск едва превышала шесть тысяч; новоприбывший испанский военачальник ужаснулся, найдя людей (по его словам) «раздетых, разутых, грязных и побирающихся»83. Бла
Укрепляя империю (1630-1700)
571
годаря нужде в сотрудничестве против общего врага Объединенным Провинциям удалось получить от Испании уступку. которую та расценила как абсолютно необходимую для собственного выживания. Ограниченному числу голландских войск было позволено разместиться в избранных крепостях на границе между Южными Нидерландами и Францией. Защита самой конфликтной территории в великой католической монархии, таким образом, с 1670-х годов оказалась в руках еретиков и бывших мятежников. В то же самое время главная испанская военно-морская сила в Средиземном море, как мы увидим, была доверена под высшее командование голландскому адмиралу. Это была, возможно, самая ошеломительная перипетия в развитии всей саги об империи, которая теперь опиралась на ресурсы народов, прежде бывших злейшими ее врагами. ГЬлландские генералы-протестанты командовали теперь испанскими войсками, а голландские адмиралы-протестанты управляли испанским флотом. В Нидерландах Испания передала все свои войска под командование принца Оранского, объявившего: «Главнейшая моя забота в отыскании способа к предотвращению перехода испанских Нидерландов в руки Франции». В ноябре 1673 года принц во главе армии голландских и испанских войск занял рейнскую крепость Бонн, вынудив французов убраться с бельгийской территории. Затем его силы отличились в битве против французов при Сенефе в августе 1674 года.
А вот события в Средиземноморье были для испанцев все так же гибельны. В 1674 году в Мессине вспыхнул мятеж против испанского владычества86. Испания послала флот из тридцати судов, чтобы разобраться с бунтовщиками. могшими рассчитывать на поддержку Франции. Французский флот из двадцати кораблей отправился навстречу испанцам, которые были разбиты 11 февраля 1675 года в схватке у Липари. ГЪлландцы немедленно выслали эскадру из восемнадцати военных кораблей под командованием адмирала Мартийна де Рейтера (Martijn de Ruyter), своего
572
Испания: дорога к империи
самого выдающегося флотоводца. Это были не лучшие доступные корабли, и Де Рейтер был совсем не в восторге от поручения. Французский адмирал Дюкен (Duquesne) вышел из Тулона с двадцатью наличными кораблями и встретился с голландцами в январе 1676 года под Стромболи, погнав их прочь. Потом 22 апреля 1676 года напал на объединенные голландско-испанские силы под Агостой на Сицилии. В последовавшем деле Де Рейтер был смертельно ранен и умер четыре дня спустя. Разбитый голландско-испанский флот бежал, чтобы укрыться в Палермо, но 2 июня французы вышли в море и нанесли ему тяжелые потери. Двенадцать кораблей были уничтожены, а оба командира, голландец вице-адмирал Де Хаан и испанский командир Диего де Ибарра, были убиты в деле. ГЬлландцы резко критиковали несоответствие испанского флота, обвиняемого ими в «недостатке кораблей, на коих и людей недоставало»87. Решительные морские победы перевели западное Средиземноморье в сферу французского влияния.
Союз с голландцами был неоспоримым благом для Испании, но не мог остановить мощь французской военной машины, теперь крупнейшей в Европе. По Нийменгенско-му (Nijmengen) миру (сентябрь 1678 года), которым кончилась война, Испания получила назад некоторые свои крепости в Нидерландах, но уступила Франции Франш-Конте, Артуа и некоторые крупнейшие города, включая Камб-ре. Потеря Франш-Конте, всего, что оставалось империи от средневековой Бургундии, была тяжким ударом. Следующие два десятилетия стали временем непрерывных бедствий. Короткая война 1683-1684 годов закончилась вторжением в Каталонию и уступкой Франции по Ратисбонско-му (Ratlsbon) миру (1684) герцогства Люксембургского. Следующий. более крупный конфликт. Девятилетняя война 1689-1697 годов, завершился Рийсвийкским (Rijswijk) трактатом, по которому Франции был уступлен Гкити (вторая половина острова Эспаньола). В Европе, к счастью для Испании, условия мира позволили голландским войскам
Укрепляя империю (1630-1700)
573
занять и охранять от опасности французского вторжения такие жизненно важные бельгийские крепости, как. например. Намюр. Католическая империя, слабеющая под ударами ведущей европейской военной державы, нашла прибежище в покровительстве протестантов.
В конце царствования Филиппа Ш один военно-морской офицер торопил короля «принять установленные порядки англичан и голландцев, потому что хотя они люди меньшей доблести, нежели испанцы, но виктории над армадами вашего величества одерживали»88. Разгром Армады в 1588 году понудил правительство к решению проблем, которые ни в коей мере не были виной Испании. Изначально основывая свою морскую мощь на средиземноморских галерах, Испания должна была приноравливать к открытым океанам и строить корабли, которые были бы годны как для торговли, так и для обороны. Это была первоочередная задача89. С одной стороны, военно-морские советники осознавали, что голландские и английские модели кораблей были более эффективны в этих морях и что им нужно подражать; с другой— они были убеждены, что мощный, хорошо вооруженный галеон традиционного типа непобедим. Поэтому в течение следующего века или около того испанцы продолжали двойную политику подражания своим врагам (или покупки у них) и продвижения собственного судостроения. На практике обстоятельства все более и более вынуждали их закупать корабли у противников.
После морского поражения при Даунзе испанская империя, как можно не без оснований заключить, практически во всех отношениях потеряла контроль над океанами, от которых зависело само ее выживание. Это никоим образом не предполагает бессилия испанцев. Баски и кантабрийцы упрочили испанскую морскую репутацию задолго до открытия Америки и продолжали свою скромную деятельность на протяжении последующих веков. Активность бельгийский корсаров также все еще играла жизненно важ
574
Испания: дорога к империи
ную роль на севере, но оказывала малое влияние в контексте мировой империи. Несмотря на некоторую эффективность на местном уровне, в мировых масштабах испанская морская держава испарилась. Французы наращивали свои морские ресурсы, но истинными хозяевами океанов на Западе были теперь англичане и голландцы.
Собственные цифры правительства на 1630 год говорят, что оно располагало всего около сорока военных кораблей, из которых десять были государственной собственностью, а остальные — на фрахте90. Едва ли это была основа для защиты империи. К тому же большинство требуемых монархией кораблей теперь строили иноземные верфи. Испанские суда сооружались в Гамбурге, Любеке. Бремене и Гданьске91. На Средиземном море три главных арсенала для королевских галер располагались в Неаполе. Мессине и Барселоне. Последний прервал свое производство на четверть века после восстания против Испании, и в 1661 году короля уведомили, что взамен того, что ранее сооружалось в Барселоне, «все новые галеры строились в Гёнуе»92. Строительство океанских кораблей тоже пришло в упадок. Баскские верфи серьезно пострадали от французского вторжения в 1638 году. Однако наибольшим препятствием был дефицит правительственных финансов. В 1648 году началась реализация проекта по строительству в Бискайе двенадцати галеонов для Индийского морского пути, но ни один из этих кораблей так и не был завершен. Оливарес, полностью осознавая важность морского могущества, прибег к политике фрахта судов у других народов. Хотя Филипп IV полагал. что это неверное решение, оно оказалось лучшим выходом в случае приобретения военных кораблей. В 1630-е годы Испания делала постоянные закупки на бельгийских верфях. В 1660-х одной из главных задач, занимавших испанского посланника в Гкаге, было строительство на голландских верфях военных кораблей для Испании. В этот период все четыре корабля, защищавшие испанское атлан
Укрепляя империю (1630-1700)
575
тическое судоходство, были построены бывшим врагом Испании Голландией83.
Кораблестроение южных стран Европы всегда в определенной мере зависело от севера, особенно от Балтики, поставлявшей такие материалы, как смола, парусина и мачтовый лес. Начиная с XVII века Испания нашла необходимым также ввоз специалистов по судостроению и по вспомогательным видам промышленности. В 1617 году семьдесят инженерских семей из Льежа, служившие у магната по вооружениям Жана Курциуса, были ввезены для организации первого крупного производства металлических изделий на севере Испании в провинции Сантандер. Оно процветало, пока сражение при Даунзе резко не сократило спрос на вооружение. Чтобы идти вровень с техническим прогрессом англичан и голландцев, правительство нашло необходимым развертывание промышленного шпионажа, закупку кораблей за границей и заключение договоров с иноземными компаниями на поставку военных материалов94. Это был единственный способ удержать статус мировой державы. На новые корабли нанимали английских и бельгийских лоцманов, обычным делом была вербовка моряков среди населения Южных Нидерландов. В первые десятилетия XVII века нельзя было найти ни одного испанского лоцмана, могшего вести суда вокруг мыса ГЪрн в Тйхий океан, и их выписывали из Фландрии95.
Именно в силу неспособности финансировать мощный государственный флот испанское правительство с 1620-х годов решило помогать частному предпринимательству и давать патенты каперам в Северном море, на Балтике и в Атлантике, напрямую действовавшим против голландцев96. Призыв был встречен с готовностью, особенно басками, и прежде всего в порту Сан-Себастьяна, откуда в период с 1622 по 1697 год в море вышли более четырехсот лицензированных корсарских кораблей97. В эти годы порты на северном побережье Испании приняли около семисот сорока
576
Испания: дорога к империи
судов, имевших разрешение и оружие для ведения частной войны и действовавших в радиусе максимум трехсот морских миль. И здесь тоже не было недостатка в международной помощи: иноземцы, особенно французы и ирландцы, держали каждый восьмой корабль, стоявший в Сан-Себастьяне. Финансирование в основном шло от местных торговцев, надеявшихся вернуть свои вложения через грабежи. Усилия, конечно, не пропадали даром. Было оценено, что в последние три четверти века каперы взяли в плен по меньшей мере две тысячи семьсот судов, то есть около сорока двух в год98. В то же время частные корсары выполняли и другую службу, например перевозили почту между полуостровом и Нидерландами или поддерживали испанские рыболовецкие суда.
Бессилие Испании перед военно-морской мощью Франции, ясно продемонстрированное смертью Де Рейтера, подтвердилось в конце века, летом 1691 года, во время последней войны Людовика XIV против Испании99. В июле французский флот, базировавшийся в Лулоне, появился у берегов Барселоны и начал бомбардировку практически беззащитного города, продолжавшуюся два дня. В ход пошло около восьмисот бомб, более трехсот домов были разрушены. Для испанцев это было варварское и беспричинное нападение на мирных жителей, и по стране пробежал трепет ужаса. Затем флот переместился к Аликанте, где метнул более трех с половиной тысяч бомб и оставил нетронутыми только десятую часть зданий. Это была война нового стиля, сравнимая с воздушными бомбардировками XX века, она вызвала оскорбленные протесты против того, что в Аликанте описали как «варварская бесчеловечность». Это были последние дни династии Габсбургов, когда было трудно найти союзников, которые взяли бы на себя военные поставки. В Каталонии армия, защищавшая княжество от французов, состояла в своем большинстве из немцев. бельгийцев и неаполитанцев. Испанцы не были способны соответствующим образом защищать себя ни на
Укреплял империю (1630-1700)
577
суше, ни на море. Великая сила французов, напротив, заключалась в их морской артиллерии, полностью продемонстрировавшей свои возможности в памятной осаде Барселоны летом 1697 года, когда город был вынужден сдаться. Барселонский чиновник докладывал правительству: «Эта осада более крови и огня взору явила, чем где-либо видано было в наши времена. Бомбы большую часть города в разрушение привели#.
В течение всех этих лет бури и натиска в Европе в водах Тйхого океана продолжал свою замечательную карьеру Манильский галеон. Испанские чиновники, путешествовавшие из Мексики на Филиппины, чтобы в свою очередь приступить к работе, иногда развлекались случайными остановками на островах на своем пути и формальным «открытием» их и «называнием» в честь короля Испании. ТЬк вошли в европейскую историю «Ладроны» («Ladrones»). названные так Магелланом во время его посещения в 1521 году ради насмешливого напоминания о воровском поведении их обитателей на борту его кораблей. «Ладроны» были группой из пятнадцати вулканических островов в полутора тысячах миль от Филиппин. Манильский галеон и другие корабли на пути через Тйхий океан периодически останавливались там: около ста кораблей зашли на эти острова за век после Легаспи. Однако испанцы не предпринимали никаких попыток поселения, пока ревностный иезуит Диего де Сан-Виторес. посетивший этот регион в 1662 году, не обратился к королеве-регентше Испании Мариане за разрешением основать там миссию. Он выплыл со своими товарищами из Акапулько и достиг крупнейшего из островов. Гуама, в июне 1668 года. По прибытии он переименовал архипелаг в Марианы в честь своей покровительницы. Сан-Виторес был добросовестным миссионером, добился । («скольких обращений и составил грамматику и катехи-|ис на языке местных обитателей чаморро. В 1672 году он был убит группой враждебных туземцев, это событие по-
578
Испания: дорога к империи
дожило начало десятилетнему спорадическому конфликту между чаморро и немногочисленными испанцами на острове. К1685 году всякое организованное сопротивление прекратилось, и «испанцы» (в большинстве своем филиппинцы из Лусона) организовали там постоянное присутствие, продлившееся до 1898 года. Оно стало первым существенным появлением испанской империи в тихоокеанской Полинезии.
Влияние империи на экзотические острова в совершенстве иллюстрируется случаем Гуама, чья история изменилась столь же радикально, как история Канарских островов за полтора века до него. Столкновение культур было безжалостным. Пришельцы явились, неся бактерию, выкосившую местное население. По некоторым оценкам, население Гуама, приближавшееся в 1668 году к двадцати восьми тысячам, упало к 1690 году менее чем до восьми тысяч100. В этом бедствии малую роль или вообще никакой роли не играли перестрелки между захватчиками и местным населением. У испанцев не было политики истребления, и их собственные потери в стычках не превосходили ста двадцати человек, включая двенадцать иезуитов. Однако, поскольку туземцы бежали, а фертильность оставшихся слабела, Гуам неуклонно превращался в необитаемый остров. Испанцы обратились (как в Атлантике веком раньше) к политике насильственной перевозки туземцев с других островов, которые вследствие этого тоже в свою очередь начали пустеть. К 1700 году популяция чаморро почти полностью сосредоточилась на трех островах: 1уаме, Рота и Сайпане. В то же время основными отраслями производства на Гуаме были (помимо туземных культур) табак и сахар, неизвестные на островах до прихода испанцев101.
В 1686 году Франсиско де Лескано назвал другую группу островов Каролинами, в честь Карла II Испанского; десятью годами позже эти острова были переданы под официальный контроль губернатора Мариан. В действитель
Укрепляя империю (1630-1700)
579
ности оккупация всех этих тихоокеанских островов серьезно не предпринималась. Марианы были удобны в основном как перевалочный пункт на торговом пути между Филиппинами и Акапулько, и немногочисленные постоянно находившиеся там испанцы, вероятно, способствовали быстрому спаду численности местного населения. К середине XVIII века только Гуам и Рота оставались населены. Каролины в еще большей степени были призрачной колонией. До 1885 года не предпринималось никаких официальных шагов к их заселению. Медленное исчезновение испанского присутствия из Тйхого океана можно проследить на примере Манилы, которая, несмотря на богатую торговлю (теперь в большей степени находившуюся под контролем азиатов), «прозябала в бесславной тьме»1 °2. Когда Португалия отделилась от Испании, то сразу переключилась на союз с англичанами, тем самым сменив богатейшего из двух партнеров в азиатской торговле. Филиппинские острова, за единственным исключением Лусона, перестали соответствующим образом охраняться, и пираты свободно разгуливали по ним. Моря вокруг Минданао (Mindanao) и Висайаса (Visayas) были почти полностью под контролем моро (Moros), живших в этом регионе103.
Мерой неуклонной утраты прочности положения Испании на морях была деятельность двух авантюристов, китайца и англичанина. Хозяином Южно-Китайского моря в те годы был китайский адмирал Коксинга (Coxinga), молодой и энергичный военачальник, чей флот в 1655 году насчитывал в общей сложности две тысячи судов, поддерживаемых ста тысячами солдат при дополнительной помощи западных пушек и вооружения104. В 1661 году Коксинга выдворил голландцев с Тайваня и затем обратил свое внимание на Манилу. Испанцы спешно удалили свои гарнизоны с Минданао и Малуку, куда они больше так и не вернулись. и приготовились к отчаянному сопротивлению. Их спасла только счастливо приключившаяся безвременная смерть тридцатисемилетнего адмирала в июне 1662 года.
580
Испания: дорога к империи
Другим бичом испанцев был английский пират Вильям Дампьер. Позднее прославившийся своими научными изысканиями. Дампьер был интеллектуалом и авантюристом. Он действовал в пиратских группах в Атлантике с 1680 года и провел вторую половину 1686 года с ними на острове Минданао, где исследовал острова и мечтал найти «Tterra Australis» («Землю Полуденную»). После восьми лет кочевой жизни он вернулся в Англию и выпустил в свет имевшую успех историю своих путешествий. Приобретенный им в результате этой публикации авторитет был таков, что в 1703 году он с двумя военными кораблями и был отправлен на поиски Манильского галеона, который встретил в 1704 у самого Акапулько, но не сумел захватить105.
ГЪлландцы и британцы просачивались в манильскую торговлю. Британцы осуществили первое прямое торговое путешествие в 1644 году со своей индийской базы в Сурате. Потом они переключились на более скромную политику торговли через третьи руки. В 1670-е годы эту торговлю вел в пользу британцев султан Бантама (Bantam) (северный Матарам. Индонезия). После 1682 года, когда британцы были выставлены из Бантама голландцами, они торговали из Мадраса в Индии, но все еще через посредничество местных индуистских и мусульманских купцов. Некоторые известные члены британской Ост-Индской компании также вели дела в Маниле на собственный счет, что называлось «местной торговлей», то есть частной и неофициальной коммерцией, доходы от которой шли им самим, а не компании100. В 1700 году управляющий Ост-Индской компании был персональным владельцем четырех судов, торговавших от его имени с Манилой. "Ткк отдаленный испанский форпост в Тйхом океане держался на торговле с другими европейцами, которые в конечном счете были заинтересованы в оккупации Филиппин. Его торговый оборот, измеряемый по доходам от таможенных пошлин, как ни
Укрепляя империю (1630-1700)	581
удивительно, после 1680 года107 рос в отличие от терпевшего крах контроля Испании над экономикой ее тихоокеанской империи.
В Северной Америке главными знаменосцами испанского присутствия были миссионеры, несшие веру. скот, лошадей и сельскохозяйственные методики племенам, желавшим принять их. К середине XVII века пограничье было представлено провинциями Нового Леона и Новой Бискайи; дальнейшую экспансию затрудняла враждебность индейских племен в регионе за Рио-Гранде. Значительный шаг в пересечении Рио-Гранде был сделан только в 1670 году как часть миссионерских усилий францисканского монаха Хуана Лариоса. Постепенные победы над упирающимися племенами позволили испанцам в 1674 году открыть провинцию Коагуила (Coahuila), или Новую Эстремадуру, теоретически покрывавшую территорию вплоть до Рио-Гранде. В следующем 1675 году в индейских территориях за Рио-Гранде важное исследование сделали францисканцы, донесшие в Мексику, что тамошние племена склонны принять христианские предписания. Между строк читаются мотивы, двигавшие племенами. «Индейцы сии, — доносил монах Фернандо дель Боске в 1675 году, — сказывали, что желают христианами стать и что того все хотят; а они желают, дабы помощь каждому отдельно дадена была, а не всем вместе»*. Постоянные ссоры между племенами заставляли их искать в испанцах помощи друг против друга.
Контакты между индейцами и немногочисленными испанскими поселенцами в Северной Америке были спорадическими. Миссионеры, напротив, старались установить постоянное присутствие в регионе. Некоторые племена долины Рио-Гранде были известны под общим названием пуэбло, от испанского слова, обозначавшего поселения под
Курсив мой. см.: Bolton. Р. 308.
582
Испания: дорога к империи
управлением миссионеров. В действительности они включали племена гопи (Hopi) (из восточной Аризоны), зуни (Zuni) (из Новой Мексики), тева (Ttewa). това (lbwa) и некоторые другие народы. Через двадцать лет после основания города Санта-Фе в 1610 году во всех деревнях индейцев пуэбло были построены церкви. К1630 году в двадцати пяти миссиях было пятьдесят францисканцев, и священники утверждали, что обратили шестьдесят тысяч индейцев.
Эти видимые успехи подрывались глубокими конфликтами между поселенцами и духовенством, вносившими значительную дестабилизацию в пограничье108. Миссионеры упрекали поселенцев и чиновников в сборе дани с туземцев и обличали не прекращающуюся практику энкомь-енды. Чиновники со своей стороны утверждали, что главной проблемой были миссии. Духовенство, говорили они, практически порабощало индейцев, монополизировало их труд, имело с ними грубое обращение и превратные половые связи. Конечно, имел место очевидный обмен характерными голословными обвинениями, отражавшими ситуацию, которую можно было найти в любой части империи. Известный инцидент, выведенный на свет народом гопи. заключался в том. что один францисканец в 1655 году в наказание за «идолопоклонство» публично выпорол индейца на площади и в церкви, затем натер его скипидаром и поджег, от чего тот неминуемо скончался. В конце концов насильственные меры духовенства против «идолопоклонства» оказались для индейцев одной из самых невыносимых тягот. Как мы видели на примере Перу, миссионеры определяли как «идолопоклонство» широкий крут культурных практик, почитаемых среди туземцев основополагающими для их образа жизни и почти сопоставимыми с христианской религией. В большинстве обществ Нового Света во время праздников и обрядов использовались маски, имевшие множество значений. Среди пуэбло маскированные пляски были традиционны, однако монахи заподозрили в них идолопоклоннические обряды. В 1661 году фран
Укрепляя империю (1630-1700)
583
цисканцы запретили все церемониальные маски, собрали все, что смогли найти, и сожгли. В 1675 году они обвинили сорок семь вождей пуэбло в идолопоклонстве и публично выпороли их. Сознательное унижение оказалось последней каплей, спровоцировавшей местных вождей на подготовку большого мятежа 1680 года.
Мятеж, направленный прежде всего против христианской веры, выявил беспрецедентное единство разрозненных деревень и принес им свободу более чем на десятилетие. Главным зачинщиком был знахарь по имени Попе, убедивший глав некоторых деревень объединиться против испанцев. Накануне бунта в общинах пуэбло было около семнадцати тысяч индейцев против не более чем ста семидесяти испанских солдат на защите миссий. Восстание началось десятого августа 1680 года и было направлено прежде всего против духовенства в миссиях: куда бы ни приходили мятежники, они искали священников109. Двадцать один из тридцати четырех миссионеров был убит, церкви сожжены, и всякое воспоминание о христианстве пуэбло уничтожено: общее количество погибших среди поселенцев было оценено местным чиновником в триста восемьдесят человек, но реальное число могло быть гораздо меньше. Маленький гарнизон Санта-Фе был не в состоянии справиться с растущим мятежом, и все испанцы вместе с оставшимися верными индейцами эвакуировались в Эль-Пасо. Граница откатилась назад больше чем на десять лет.
Однако многие индейцы были счастливы ограничить свой мятеж просто отступлением от христианства. Они упрекали более радикальных мятежников, пытавшихся уничтожать лошадей, растения, деревья и остальные видимые знаки испанской цивилизации. В 1683 году некоторые племена позвали испанцев обратно, в основном ради помощи против апачей. Посланная в ответ в 1684 году экспедиция под руководством капитана Хуана Домингеса де Мендосы под видом проникновения в земли индейцев племени техас была встречена торжественным собранием
584
Испания: дорога к империи
тысяч индейцев, которые рассчитывали на поддержку испанцев против недругов"°. Противоречивая ситуация, где оказались испанцы: полное отвержение, с одной стороны, и пылкий привет с другой, — иллюстрирует постоянную двойственность жизни на нестабильной границе.
В сентябре 1692 года был выслан испанский отряд под командованием губернатора Диего де Варгаса для уничтожения того, что оставалось от мятежа пуэбло. Он сумел собрать не больше сорока солдат при поддержке пятидесяти индейских союзников"1. К счастью для него, многие племена решили прекратить насилие. Санта-Фе и некоторые другие города перешли под его контроль без особого труда. Мексиканский писатель Карлос Сигенца (Slguenza)-H-IbH-гора находчиво заметил в это время, что «целое королевство королю покорили, не истратив ни унции пороху и не обнажив меча». Когда в конце 1693 года Варгас решил усилить испанское присутствие, приведя новых поселенцев и скот, многие племена вернулись к прежней враждебности и конфликт разгорелся снова. В 1696 году произошел еще один небольшой бунт, однако быстро подавленный. После этой даты деревенские общины решили принять испанское присутствие. поскольку, как мы увидим (глава 10). это было в их интересах.
Мятеж пуэбло был лишь одним из примеров постоянной неугомонности туземных культур в орбите испанского владычества. Другой пример можно найти в мессианском восстании индейцев ТЦелталя (Tfceltal) из центрально-американской провинции Чапас (Chiapas)"2. Хотя североамериканские индейцы не сумели быстро освободиться от испанцев. в длительной временной перспективе их ждал успех благодаря новому фактору: появлению на атлантическом побережье в XVII веке французских и английских поселений. В конце XVII века испанские францисканцы оставались единственной опорой убывающего испанского присутствия на севере Флориды. Из своих миссионерских центров в Аппалачах они пытались в 1680-е годы распростра
Укрепляя империю (1630-1700)
585
нить свое влияние на Каролину через Чаттахучи (Chattahoochee) и реку Саванну. Это была, несомненно, опасная территория не только из-за возможной враждебности индейцев. но еще вернее из-за вызывающего поведения английских колонистов. С 1670 года, когда англичане стали постоянно селиться в Чарльстоне, они сделали своей политикой союзы с местными индейцами против испанцев. В то же время они устраивали нападения на форт Святого Августина. В течение периода, известного в американской истории как война королевы Анны (в Европе: война за Испанское наследство), большая часть индейцев, проживавших в Аппалачах в сторону Мексиканского залива и на североатлантических берегах Флориды, изменила испанцам.
Индейцы отвергали испанцев за угнетательские религиозные методы и использование подневольного труда. Они выбирали англичан не только ради свободы, но и ради материальных благ и боеприпасов1,3. К концу войны Испания еще контролировала форт Святого Августина и Пенсаколу, но утратила поддержку туземного населения, а без нее долго удержаться не смогла. Напечатанный в Лондоне в 1710 году английский памфлет уведомлял, что под испанцами во всей Флориде одна деревушка в десять домов осталась: да и домов и скота у них больше нет, кроме как в замке Святого Августина, пушками обороняемом, который один до сих пор у них в руках, да и тот беспрестанно беспрерывными набегами индейцев осаждается,м.
ТЬм временем французы начали проявлять серьезный интерес к побережью Мексиканского залива. Имя великого исследователя того времени принадлежит Рене Кавелье. сьеру де Ла-Салю, который в 1682 году первым совершил путешествие вниз по Миссисипи из Канады к заливу. В следующем году он вернулся во Францию, где добился поддержки Людовика XIV для экспедиции с целью нападения на Мексику с опорных пунктов на северном побережье залива. Все его планы и в конце концов катастрофа исходили из ошибочной уверенности в том. чуо Мисси
586
Испания: дорога к империи
сипи впадает в залив прямо рядом с Новой Испанией. Он отправился из Франции с четырьмя кораблями и малым экипажем в 1684 году, но в заливе не сумел определить местонахождение устья великой реки. Наконец, решил заложить опорный пункт на самом западе залива и, углубившись в материк оттуда, где теперь находится бухта Матагорда. к северу от реки Сан-Антонио, начал строить укрепление, названное им «Форт Святого Людовика». Наконец до испанцев дошли слухи, что французы проникли на так называемую «их» территорию, и они отправили несколько прибрежных морских и сухопутных экспедиций, пытаясь определить их местонахождение.
Экспедиции работали без соответствующих картографических сведений о побережье и без надежной информации о местоположении Ла-Саля. Они не нашли никаких следов непрошенных гостей. Только три года спустя, весной 1689 года, губернатор Коагуилы наконец нашел форт Святого Людовика или то, что от него осталось. Форт был разрушен враждебными индейцами, а защитники его перебиты. От двоих оставшихся в живых французов, обитавших неподалеку среди индейцев, испанцы узнали, что корабли Ла-Саля были уничтожены, а когда Л а-Саль предложил своим людям дальнейший поход в Канаду по течению Миссиспи, они убили его. Это случилось два года назад, в 1687.
ГЬрестная история Ла-Саля, как выяснилось, имела решительные последствия для испанцев в Северной Америке. Она спровоцировала новый взрыв исследовательской активности, как для того, чтобы устранить французское присутствие, так и для установления собственных границ. Результатом стали самые широкие исследовательские усилия, когда-либо предпринимавшиеся испанцами в Мексиканском заливе1 ls. Среди достижений было первое плавание вокруг всего Мексиканского залива, осуществленное Ривасом-Ириарте в 1686-1687 годах. В ход пошли даже практические знания пиратов, которые в силу своего ремесла обследовали каждую бухточку и лазейку в заливе:
Укрепляя империю (1630-1700)
587
лоцман команды Риваса-Ириарте был пиратом. Эпизод с Ла-Салем имел иное важное продолжение: он как бы составил расписание для испанской оккупации восточного Техаса и залива Пенсаколы1 ,в.
В конце 1680-х годов было отправлено несколько экспедиций на территорию Ttexaca и в регион реки Миссисипи. Пять из них пошли морем из Веркарус и Флориды, пять проследовали сушей из Новой Испании. Сухопутные экспедиции в 1680-1690 годы были сделаны под руководством Алонсо де Леона, который в 1687 году был назначен губернатором Коагуилы и главой форта в Монклове. Именно Леон вел группу, нашедшую остатки Форта Святого Людовика в 1689 году. В 1690 экспедиция из девяноста человек («большей частью портные, сапожники, каменщики и рудокопы из Сакатекаса»)117, двух сотен коров и четырехсот лошадей основала на землях индейцев племени техас две миссии, ставшие первыми испанскими поселениями в будущей провинции Ttexac. В 1691 году провинция была официально создана и назначен губернатор. Вскоре испанцы решили, что поддерживать регион, столь отдаленный от Новой Испании и куда столь трудно посылать все необходимое, невозможно, и в 1693 году отозвали всех своих людей и миссионеров. Но это еще не означало полного окончания испанских усилий в регионе. Испанские военные отряды, к счастью, решившие занять и укрепить позицию в Пенсаколе в 1698 году, имели возможность сохранять свое присутствие на севере залива. Явная угроза со стороны других европейских держав оказалась позитивным стимулом для империи, значительно продлившей период своей экспансии.
К1700 году французы не только были способны ворваться в испанскую Северную Америку; они также расположились в Атлантике, где после Рийсвийкского мира 1697 года добились отторжения от испанских владений Сан-Доминго (теперь Г&ити), западной части острова Эспаньолы. На
588
Испания: дорога к империи
протяжении второй половины XVII века, когда неспособность Испании защищать свою империю стала очевидной, европейские державы боролись между собой за контроль над карибскими островами, основой экономической экспансии. Ключевые пункты региона теперь крепко держали неиспанские руки. Британцы оккупировали острова Сен-Киттс (1624), Барбадос (125). Невис (1628), Монсеррат и Антигуа (1632) и Ямайку. Французы заняли Мартинику и Гваделупу в 1635 году. Сан-Доминго в 1697.Впериодс 1630 по 1640 год голландцы оккупировали остров Святого Евстафия и Кюрасао. Датчане захватили остров Святого Фомы в 1672 году. Демография, экономика и культура островов Атлантики изменились за одно поколение. Европейские поселенцы внедряли новые эффективные формы хозяйствования. Английский правительственный комитет докладывал в 1625 году, что «Барбадос отправляет на кораблях ежегодно такой же тоннаж товаров, какой вывозят испанцы из двух знаменитых империй, Мексики и Перу»”8.
С островных баз действовали по всему региону не имевшие разрешения торговцы. Некоторые из них были просто «пираты», грабившие не только испанские суда, но и корабли всех народов. Они получили известность как «букань-еры», или «коптильщики» (от французского «boucanter»), за свой бродяжнический образ жизни и жарку мяса диких животных на «букане», решетке над открытым огнем. После захвата Ямайки англичанами они устроили свою неофициальную гавань на британской территории в Порт-Рояле на Ямайке и на французских островах ТЪртуга и Сан-Доминго (Эспаньола). Самым ужасным «буканьером» был уроженец Уэллса Генри Морган, захвативший Портобело с 400 людьми в 1668 году и Панаму с 470 в 16711 |Э. В последнем нападении пираты приплыли к берегу с трех кораблей и разрушили форт Святого Лаврентия в устье реки Чагрес со значительными потерями в живой силе среди испанцев. Морган и его люди прошли вверх по реке Чагрес. а затем по суше, пока не достигли неподготовленной Панамы. ГЪрод
Укрепляя империю (1630-1700)
589
сдался через час, потом случайно вспыхнул и выгорел дотла. И прервал свое существование на два года. В 1673году был основан новый город Панама, но на другом и более надежном месте; строительство началось в 1677 году120.
Английские «буканьеры» заплывали и вТйхий океан. Как и Морган, они больше полагались на свою многочисленность, чем на военно-морскую оснащенность, используя малое вооружение и небольшие корабли, дававшие им больше подвижности и позволявшие полностью избегать силы официальной испанской обороны, которые всегда состояли из направленных на море пушек и контролировавших море галеонов. Встревоженный происшествиями в Панаме, вице-король Перу в 1671 году уведомлял свое правительство, что «Индии потеряны будут, коль скоро нет обороны портам королевства сего»121. Всего в количестве двухсот пятидесяти человек «буканьеры» во главе с англичанином Варфоломеем (Бартоломью) Шарпом пришли посуху и снова разграбили город Портобело в 1680 году. Ободренные успехом, они опять угрожали новому городу Панаме весной 1680 года, перейдя через Дарьенский перешеек с карибской стороны и сплавившись на полученных от индейцев каноэ. Экспедиция увенчалась полным успехом, положив начало совершенно беспрецедентной пиратской активности на тихоокеанском побережье, пока эти люди наконец не вернулись в Англию весной 1682 года122. В своем послед нем большом деле они захватили купеческий корабль, следовавший из Кальяо в Панаму, и поразились, найдя среди пассажиров, по описанию одного из англичан, «прекраснейшую женщину, мною на Южном море виденную», миловидную восемнадцатилетнюю испанку. В 1684 году следующая группа «буканьеров», французских и английских, снова атаковала поселения на тихоокеанском побережье, захватила половину кораблей испанских купцов, торговавших с перешейком из Перу, парализовала празднование нрмарки в Портобело в 1685 году и нанесла большой ущерб ;»а время своего четырехлетнего пребывания там123. Все
590	Испания: дорога к империи
стороны жизни на тихоокеанском побережье были выведены из строя.
Однако дни «буканьеров» были сочтены. Упадок их деятельности был обусловлен вовсе не вмешательством испанцев. а именно неспособностью испанцев контролировать их. Англичане, французы и голландцы, державшие в своих руках ключевые регионы Атлантики, поняли, что им придется самим принимать меры против пиратства и на самом деле защищать испанскую империю. Лейтенант-губернатор Ямайки в 1686 году подчеркивал, что приостановка испанской торговли в Портобело и временное прекращение перевозок серебра из Перу могут затронуть всю Атлантику и вместе с ней Европу: «ущерб сей не только одних ваших испанцев коснется, но и всю Европу затронет в торговле вашей на этих морях»124. В том же году кризис заставил испанцев сократить торговлю с Ямайкой. Однако когда Англией были выдвинуты предложения по сотрудничеству в сокращении угрозы «буканьерства». Совет Индий с полным основанием возразил, что любые подобные действия нанесут урон торговле, находящейся под контролем Испании. Это было типичное чиновничье отношение, превалировавшее в Испании еще полвека.
В то же время были сделаны некоторые нерешительные шаги к улучшению местных оборонительных сооружений. Вице-король Перу в 1685 году передал правительству письмо от одного местного корреспондента, утверждавшего, что «не только здесь, но и во всем королевстве человека нет, который не то чтобы военный корабль когда-либо построил, а хотя бы таковой видел»125. В наличии не было постоянной милиционной армии, поскольку никто не собирался платить жалования солдатам и все они дезертировали. Нельзя было найти и квалифицированных моряков. В тихоокеанском порту Трухильо наконец удалось найти итальянского инженера Джузеппе Форменто, которого приставили следить за строительством оборонительной стены в 1687-1690 годы. В Лиме более ранние планы одного бельгийского
Укрепляя империю (1630-1700)
591
инженера по строительству стены были осуществлены только в 1684 году. Эти и другие меры вызвали крутой подъем трат на оборону и соответствующее падение количества серебра, предназначенного к отправке в Испанию.
Ключевой деятельностью испанской системы были поставки африканских рабов в Атлантику. К XVII века большая часть поставок рабов в этом регионе была под контролем других европейских держав, нуждавшихся в дополнительной рабочей силе на подвластных им островах. Англичане вели регулярные перевозки рабов с XVI века, голландцы начали регулярно заниматься работорговлей со времени основания Вест-индской компании в 1621 году. Начиная приблизительно с этого времени большая часть ввозимых из Африки рабов направлялась на неиспанские территории, где в отсутствие труда туземцев новые плантации обрабатывали исключительно чернокожие. Участие голландцев в этой торговле больше всего подстегнуло завоевание северной Бразилии в 1630 году и соответственно надобность в подходящем труде на их сахарных плантациях126. Вест-индская компания сделала самый существенный шаг вперед с оккупацией в 1634 году острова Кюрасао, превращенного в перевалочный пункт при транспортировке рабов.
Даже испанская часть работорговли ускользнула из рук испанцев (если когда-либо в них была). После двенадцатилетней приостановки «асьенто» его взяли на себя генуэзские финансисты Доменико Грилло и Амброджо Ломелли-। ю. У них не было возможности ввозить рабов напрямую из Африки, как утверждалось в договоре, с тех пор как португальцы. ранее заведовавшие этой частью дела, стали врагами испанской короны. Неизбежной стала перекупка рабов у англичан или у голландцев, которые благодаря своей превосходящей военно-морской силе взяли эту коммерческую деятельность под полный контроль. Главные места >кспорта в Западной Африке были в руках неиспанцев: французы стояли на выходе из Сенегала, британцы — на
592
Испания: дорога к империи
выходе из Гкмбии, голландцы распределились по всему побережью. После генуэзцев контракт был передан в 1674 году португальскому финансисту в Севилье Антонио Гкрсии, который на самом деле был подставным лицом голландского финансиста Бальтасара Койманса (Coymans). Когда Г&рсия объявил о банкротстве, контракт напрямую перешел к Севильскому Косуладо, но затем был пожалован генуэзским финансистам Джованни Баррозо и Никколо Пор-чо в 1679 году. Все эти годы голландцы, торгуя с Кюрасао, продолжали поставлять испанцам рабов, которых ввозили напрямую из Африки. Неспособность Испании обеспечить себе собственных рабов была чрезвычайно удивительна. «Невозможно ни одного испанца сыскать, кто взял бы этот асьенто», — сетовал Совет Индий127.
В сущности, с самого зарождения работорговли в начале XVI века испанцам никогда не хватало средств, чтобы вести ее. По причине их несостоятельности в 1685 году договор на «асьенто» впервые открыто и официально был заключен с протестантским торговцем Коймансом. Этот шаг был в русле общей тенденции к политическому и военному союзу с голландцами. Но это не могло не шокировать впечатлительную испанскую религиозность. Поскольку испанцы были не в состоянии предоставить корабли для поддержки этого «асьенто», Коймансу было пожаловано разрешение пользоваться кораблями, построенными в ГЬлландии, и иметь два военных корабля для эскорта на торговых путях. Единственным жестким условием был прием на борт десяти монахов-капуцинов из Испании для удовлетворения религиозных нужд рабов. Это удовлетворило инквизицию, подтвердившую, что не видит в контракте никакой опасности для веры. Койманс умер в ноябре 1686 года, но контракт выполнялся его наследниками до 1689.
Таким образом, важный сектор испанской экономики в Атлантике. все еще весьма зависимой от труда чернокожих, поддерживался и гарантировался английскими и голландскими протестантами. Западноевропейские державы были
Укрепляя империю (1630-1700)
593
согласны в одном пункте: испанская империя должна выжить, поскольку они живут за ее счет. Как только Грилло подписался на «асьенто» в 1662 году, его агент, англичанин Ричард Уайт, отправился в Лондон для переговоров с английскими купцами на поставку пяти тысяч рабов, которые будут забраны испанцами с Ямайки и Барбадоса’28. К католику герцогу Йоркскому, наследнику английского престола, было направлено прошение о позволении испанским агентам на жительство на этих английских территориях. Конечно, англичане были в прямом соревновании с голландцами по поставкам рабов. В 1664 году англичане на Ямайке жаловались, что испанцы покупают большую часть рабов на Кюрасао, на коем «проклятом, бесплодном островке [голландцы] имеют их теперь пятнадцать сотен или две тысячи». Эти сведения не преувеличены. Подсчитано, что с 1658 по 1729 год голландцы ввезли всего около девяноста семи тысяч рабов в порты Портобело, Картахены и Веракрус, в основном по пути, лежавшему через Кюрасао129. Но британцы нисколько не отставали. В первые годы XVIII века только остров Ямайка экспортировал в испанские колонии более восемнадцати тысяч чернокожих рабов, вывезенных из Африки, и, по некоторым оценкам, с 1700 по 1714 год число рабов, поставляемых британцами испанцам, варьировало от одной тысячи пятисот до трех тысяч в год130.
Испанская империя была интернациональным предприятием, в котором участвовали многие народы, и первым эффективным примером «глобальной» экономики. Пю-бализация имела две характерные черты. В первую очередь Испания своими расходами на оборону и торговлю обеспечивала платежи, поддерживавшие экономику половины земного шара. Иберийский полуостров располагал незначительными собственными ресурсами как в живой силе, гак и в сырье. Поэтому империя использовала свое американское серебро для оплаты товаров и услуг зарубежных специалистов. Во вторую очередь, когда политическая
594
Испания: дорога к империи
враждебность отдельных народов угрожала стабильности империи, другие иноземные интересы выступали в защиту Испании. Они не могли позволить себе потерять свою часть в предприятии, вносившем свой вклад в их благополучие и которое они в определенной степени уже контролировали.
Как следствие за сохранение испанской империи сильнее всего боролись ее видимые враги.
Эту изумительную ситуацию можно было наблюдать уже в конце XVI века. В Англии Елизаветы I существовала солидная оппозиция антииспанской стратегии правительства. Английские купцы, ведшие постоянную активную торговлю в Бильбао и Севилье, протестовали против мародерских авантюр Дрейка. «Купцы великий вопль против сего подымают, — удовлетворенно доносил посланник Мендоса из Лондона в 1580 году, — говоря, что из-за двух-трех главных вельмож, корабли на разбой таковой посылающих, их благосостояние опасности подвергнуться долженствует, страна же — разорению»131. Хотя в следующие годы велась война, зарубежная торговля Англии продолжала опираться на Испанию. Английские купцы, торговавшие с Балтикой и Россией, в 1604 году закупали товары, «наиболее продаваемые в Испании и необходимые в Западных Инди-ях». Те, кто торговал с Турцией, полагались на испанское золото для финансирования своих проектов132.
Английские купцы, впрямую не торговавшие с полуостровом, полагались в поисках выгод на Западные Индии. Расхожее мнение о подрыве испанского могущества как основной цели европейских держав в Атлантике ошибочно. На деле они были ее сильнейшей опорой. Английские власти на Барбадосе, стараясь оправдать договор 1662 годна на поставку рабов в Перу, хотя такая торговля официально была незаконной, подчеркивали, что невозможно отказаться от предложения, «остров деньгами преисполняющего»133. Американское серебро продолжало ворочать богатствами империи, и широкий американский рынок был
Укрепляя империю (1630-1700)
595
распахнут для купцов со всего света. Англичане выжали до конца свой шанс хорошей торговли в Атлантике, согласившись на Мадридский трактат в июле 1670 года. Существовали многочисленные политические препятствия, но торговля' продолжала процветать. В 1680 году на Ямайке появился англичанин, агент испанского правительства, с заданием по закупке чернокожих рабов. Губернатор, не кто иной, как бывший пират ГЪнри Морган собственной персоной, писал: «Конфиденциальное донесение имеется, что у нас в скором времени свободная торговля имеет быть. Сие быстро остров этот значительным сотворит, ибо вся наличность, у нас имеющаяся, приватной торговлею с ними принесена»134. На Ямайке раздавались возражения, в основном от владельцев плантаций, не желавших уступать рабов испанцам. Наконец, в феврале 1690 года английское правительство дало официальное разрешение Барбадосу и Ямайке на торговлю рабами с испанцами. К концу XVII века британцы были в удобном положении, проникнув в испанскую коммерческую систему так глубоко, что в их интересах было сохранение ее в целости и сохранности. Как писал герцог Мальборо голландскому правителю ГЬйнэиусу в 1706 году: «Как добрый англичанин я должен быть одного с моей страной мнения, что и по договору, и по интересам должны мы монархию испанскую в целости поддерживать»135.
Ту же картину представляли бывшие голландские мятежники. Финансирование войны было международным бизнесом, всегда наносившим ущерб воюющей стране, но у Испании не было выбора. Посылка золота в Нидерланды была на самом деле помощью голландским мятежникам, извлекавшим выгоду из раздувания их торговой системы. •Торговлею с Испанией, которую мятежники последние двадцать два года имели, —утверждалось в докладе Филиппу III от 1607 года. — они множество золота и серебра в их городах и провинциях получили в обмен на сыр, зерно, масло, рыбу, мясо, пиво и иные продукты с Балтики: и тем самым больших богатств добились, чем могли бы со своим
596
Испания: дорога к империи
рыболовством и торговлей»136. Эта изумительная, но неизбежная торговля между голландцами и испанцами продолжалась и в военные годы и усилилась в последние двенадцать лет перемирия с 1609 по 1621 год.
Имелось три основных пути утечки золота к голландцам. Первым была прямая торговля с Севильей и Кадисом, которая велась через агентов, проживавших в Испании, или через третьих лиц, скрывавших свою причастность к мятежникам. На протяжении последних лет века большие количества золота, прибывавшего из Америки, предназначались амстердамским банкирам. Английский посол докладывал в 1662 году, что по меньшей мере треть сокровищ, прибывших на кораблях в этом году, отправится к голландцам, и соотношение оставалась примерно таким же с прибытием каждого нового флота137. Вторым путем была торговля с Испанией банкиров и спекулянтов — в основном генуэзцев с 1577 по 1627 год и португальцев с 1627 по 1647. — оплачиваемая золотом, немедленно оказывавшимся на пути к голландскому рынку, с которым торговали те же банкиры138. Например, один английский купец в Ливорно в 1666 году уведомлял, что большая часть американского золота, идущего в ГЬную и Ливорно, была на самом деле собственностью голландских агентов в этих городах139. Политика эмбарго на торговлю с голландцами после 1621 года не привела к существенному снижению утечки золота к мятежникам. Наконец, был прямой ввоз ценного металла испанскими властями для покрытия их расходов; было подсчитано, что «с 1566 по 1654 год военная казна в Нидерландах приняла как минимум 218 миллионов дукатов от Кастилии»140, из которых немалая часть нашла дорогу к голландцам. Все эти три пути использовались в международной торговой системе, так что в некотором смысле Испания нуждалась в существовании голландского рынка, чтобы вести свои финансовые операции: положение, верно описанное как «экономическая взаимозависимость»141. Даже внутри Иберийского полуострова Испа
Укрепляя империю (1630-1700)
597
ния признавала, что неразрывно связана со своими голландскими двумя основополагающими нуждами: потребностью в сырье для кораблестроения и в зерне для испанского потребителя142.
Укрепление мировой монархии ее врагами было признано многими наблюдателями. Среди них был маркиз Вари-нас. выдающийся испанский колониальный администратор, который заметил в 1687 году, что «французы, англичане и голландцы, видящие, что для них ничего лучше нет, чем чтобы Индии во владении испанском оставались, дабы они их дешевле использовали благодаря недостатку прилежания у испанцев»143, были главными защитниками существующей колониальной системы. Каждая европейская держава знала, что если выдворить испанцев, их место займут другие европейцы. Наиболее подходящим решением было оставить испанцев у власти.
Сотрудничество друзей и недругов в общем деле поддержки испанской империи приносило изрядные барыши. Тридцатипятилетнее правление (1665-1700) последнего короля Габсбургской династии, безнадежно больного Карла II. многим казалось пределом падения когда-то великой мировой империи144. Иноземные наблюдатели видели одно гниение. «Былая доблесть испанцев погибла», — провозглашал венецианский посланник в 1678 году. Другой доносил: «Ни флотов на море, ни армий на земле, крепости безоружны и без охраны, все уязвимо, ничто не защищено. Непонятно, как монархия выживает». Французский посланник в 1689 году высказывался столь же неодобрительно. «Знающие люди согласны, — говорил он. — что Австрийский дом их к полному разорению ведет».
Монархия еще крепилась, как прежде, и делала это с помощью всего, что могли купить ее деньги. В длительной пограничной войне на полуострове против мятежных португальцев около двух третей пехоты в испанской армии были иноземцами.
598
Испания: дорога к империи
Франция, своей военной агрессией больше всего подрывавшая испанское могущество в Западном мире, была страной, более всего втянутой в испанскую экономику. Лорд 1Ъ-дольфин. бывший английским посланником в Мадриде, докладывал в 1675 году, что «изо всех французы большую выгоду имеют от испанской торговли». Каждый год тысячи французских работников отправлялись на полуостров, чтобы помочь с уборкой хлеба и выполнить другие работы. В Андалусии, по словам одного из таких гостей, «их работа состояла в доставке воды в дома, продаже угля, масла и уксуса на улицах, службе в гостиницах, пахоте, уборке хлеба и присмотре за виноградниками». Большинство французов возвращались домой через некоторое время с карманами, полными испанских монет. «Пока они здесь, живут скромно. — с негодованием утверждал один арагонский политик, — но. домой вернувшись, тонкие и роскошные одежды носят». Помимо и сверх своей роли работников французы контролировали большую часть испанской зарубежной торговли. Они поставляли треть всего импорта в Андалусию, почти 40% импорта в Валенсию и практически весь импорт в королевство Арагонское. Английские и французские купцы вместе контролировали иноземную торговлю Испании в ее главном средиземноморском порту Аликанте.
И все это время из Нового Света рекой текли богатства. Испанский ввоз слитков в великую эпоху ошеломлял современников. ТЪперь этот импорт умножился до такой степени, что историки редко представляли себе его до того, как было сделаны новые исследования в 1980-е годы145. На первый взгляд бездействующая империя стала производить беспримерные богатства, когда американские рудники снова заработали. В боливийском Потоси, Паррале и Сакатекасе на севере Новой Испании росла добыча. В 1590-е, считающиеся периодом пика серебряного импорта, ввоз слитков в Севилью достигал около семи миллионов песо в год. А с 1670 по 1700 год средний уровень ввоза составил около восьми миллионов в год. Коль скоро флоты из Америки
Укрепляя империю (1630-1700)
599
приходили весьма нечасто, иногда с перерывом в пять лет, фактически полное количество ввоза за одно путешествие было в действительности гораздо больше среднего. Французский консул в Кадисе подсчитал, что галеоны с Панамского перешейка привозили на родину двадцать миллионов в каждом грузе. Он сделал резонный вывод, что «торговля в порту сем величайшая и наиболее во всей Европе процветающая».
И торговля, конечно, принадлежала всем, не только испанцам. Для сохранения лица (и уклонения от налогов) испанские коммерческие агенты старались подправлять свою документацию так, чтобы нормы официальной монополии хотя бы для видимости соблюдались. Большинство официальных отчетов о грузах, написанных чиновниками и тщательно хранимых в архивах Севильи, где они продолжают обманывать прилежных исследователей, прилагает немалые усилия к сокрытию правды. С другой стороны, иностранные консулы в Испании старательно записывали то, что происходило в действительности. Французский консул записал в 1691 году, что 95% товаров, предназначенных к продаже в Америке, во флоте этого года были неиспанскими. Лишнее доказательство того, что огромное количество прибывавшего в Европу серебра принадлежало иностранцам. Это были деньги, не только полученные ими в прямой торговле с полуостровом, но и в результате выплат испанского правительства по военным расходам по всей монархии.
Когда огромные корабли приплывали из Атлантики, они толпились у входа в Кадисскую бухту, готовясь к обязательному досмотру властями. В это время они могли тайком перегрузить на иностранные суда добрую часть привезенного серебра. Французский консул документально подтвердил. что в марте 1670 года 50% серебра с недавно пришедшего из Новой Испании флота забрали иноземные корабли, отправлявшиеся в ГЬную. Францию, Лондон, Гамбург и Амстердам. Другой французский консул в 1682 году доно
600
Испания: дорога к империи
сил. что Панамские галеоны того года, везшие двадцать один миллион песо серебром, выгрузили две трети на суда, уплывавшие во Францию. Англию. Объединенные Провинции и Гёную.
«Что за польза, — протестовал кастильский писатель в 1650-е годы, — ввозить товаров на столько миллионов, серебро и золото галеонами, с такими затратами и риском, если это все французам и генуэзцам идет?»’46Негодование это было не к месту, С императорских времен, если не раньше, Испания была способна эксплуатировать свои ограниченные ресурсы именно потому, что была вовлечена в мировую систему, поставлявшую основные услуги — кредит, вербовку, сообщение, морские перевозки, вооружения, — позволявшие империи функционировать. Серебро должно было работать за пределами страны, иначе оно не приносило бы пользы. До конца правления династии Габсбургов испанцы упорно отказывались признавать, что их богатством надо делиться, чтобы оно приносило плоды. Только при новом правлении, с приходом Бурбонов в XVIII веке, стало возможно порвать со старым взглядом на империю и обратиться к новым перспективам.
Глава 10
ПОД НОВЫМ РУКОВОДСТВОМ
Цели сии к вящей славе ГЬсподней преследуя, мы благополучию испанского народа споспешествуем ради величайшего богатства, нами с этих земель взимаемого.
Хорхе Хуан и Антонио Улъоа.
Тайное донесение об Америке
Бездетный и постоянно больной Карл II, последний испанский правитель из династии Габсбургов, назвал своим преемником внука французского короля Людовика XIV. 11овый король, Филипп, герцог Анжуйский, взошел на престол под именем Филиппа V и прибыл в Мадрид в апреле следующего года. В Испании и во Франции переход наследования к династии Бурбонов был встречен с воодушевлением, как надежда на восстановление империи, которая, । ю мнению всего мира, находилась в глубоком упадке. <Ны-пгшнее состояние королевства сего, — писал Людовику маркиз де Вильена (Villena). впоследствии основатель Королевской Академии языка, — в свете наигрустнейшее».
Филиппу едва исполнилось семнадцать, он был немного младше своего самого прославленного предшественника Карла V, когда тот взошел на престол. Подобно Карлу, молодой Филипп совсем не говорил по-испански и не имел никакого личного знакомства с Иберийским полуостровом.
602
Испания: дорога к империи
Поэтому он прибыл, подобно Карлу, с толпой иноземных чиновников и советников. Французам, однако, было прекрасно известно о действиях Кастилии против фламандского двора Карла, и они имели строгие инструкции не вмешиваться. Но международное положение 1700 года было несравнимо с положением 1500. Принятие Людовиком XIV испанского наследства угрожало привести к войне с главными европейскими державами, в предшествующие десятилетия пришедшими к соглашению не допускать сосредоточения Испанской империи в руках одной из династий, французской или австрийской. Как только состоялся переход испанского наследства к французам, началась возбужденная дипломатическая деятельность при других дворах; Британия и Австрия начали стали формировать альянс против Людовика XIV. Людовик укрепил северные границы, заключив договор с Испанией о защите Южных Нидерландов, где французские солдаты заняли основные крепости. Он также послал свои войска в Милан для занятия контролируемых Испанией крепостей, но ему пришлось столкнуться с противоборством императорской армии под командованием принца Евгения Савойского. В сентябре 1701 года в Гкаге был заключен военный альянс между Англией, Объединенными Провинциями и императором, а вскоре последовали официальные военные действия. 15 мая 1702 года эти державы одновременно объявили войну Франции и Испании, а с мая 1703 года могли рассчитывать также на союзничество Португалии. Их формальной целью было замещение Филиппа V кандидатом от Габсбургов, младшим сыном императора эрцгерцогом Карлом.
Война началась в особенно болезненный для Испании момент. К приходу династии Бурбонов империи было уже почти двести лет, и она показала замечательную способность к выживанию. Но также попала в тяжелую зависимость от окружающих. Поддержка со стороны голландцев и англичан, которой она пользовалась на протяженииXVII века, сменилась поддержкой французов, к своему испугу
604
Испания: дорога к империи
нашедших испанское наследство обанкротившимся и беззащитным. Не так-то просто было избавиться от контроля иноземных народов. Даже когда война велась на полуострове, французский посланник Амело торопил свое правительство позволить вражеским державам продолжать торговлю с Испанией. «Совершенно необходимо, — писал он, — королю испанскому выпустить паспорта для англичан и голландцев, дабы те явились и шерсть стригли, а иначе стада содержать невозможно»1.
Перспектива, воодушевлявшая французов, была почти та же, что приводила в восторг Филиппа II, когда он вернулся домой в 1559 году. В 1701, как и в 1559-м, у страны практически не было военно-морского флота, она была совершенно открыта с моря. На Средиземном море не имелось королевских военных кораблей, только горстка галер; теоретически в Атлантике и Америке находились двадцать военных кораблей, из которых четыре удерживались для охранения американского судоходства. Крепости на полуострове были плохо укреплены и недостаточно укомплектованы людьми. Во всей Испании корона имела в своем распоряжении чуть более тысячи пехотинцев и пяти тысяч верховых, но пехоте и коннице недоставало соответствующего вооружения, поэтому они не были готовы сражаться. Тощие военные силы Испании можно сравнить с французскими. чья совокупность в тот же период оценивалась в полмиллиона человек2.
Посланники Людовика XIV советовали ему из Мадрида, что первостепенное значение имеет реформа правительственной машины, функционировавшей непонятным и невыносимым для французов образом. Уже в 1689году один дипломат доносил, что «необходим полный переворот, азатем установление доброго порядка в государстве сем. Переворот таковой сыскать возможно лишь в полной перемене формы правления»3. В письме к своему посланнику в 1702 году Людовик высказал следующую мысль: «Жела
Под новым руководством
605
тельно, дабы кто-либо измыслил преобразование генеральное во всех разновидных монархии государствах. Но идея сия чрезмерно обширна, он [посланник] должен стараться по возможности изыскивать средство излечения наиболее неотложных зол и в основном думать о способности короля Испании внести каким-либо образом вклад в войну, королем [Франции] приготовляемую»4. В Мадриде высадилась целая команда французских административных специалистов и военных офицеров. При поддержке небольшого числа кастильских чиновников (и противодействии числа гораздо большего) Франция приготовилась изменить систему. которая худо-бедно работала на протяжении всего периода господства Габсбургов. Новое руководство взяло ситуацию под контроль.
Новые хозяева быстро и эффективно принялись за устройство своего наследства. Это было резкое и кардинальное изменение в строе мировой монархии. В испанских Нидерландах управление было передано администраторам, перевернувшим всю структуру правительства, армии и налоговой системы. Провинции практически перестали быть испанскими с июля 1690 года, когда Франция разбила объединенную испанско-голландскую армию под командованием голландского наемника ГЪорга Фридриха, графа Вальдека (Waldeck) в битве при Флерю (Fleurus). После этого памятного поражения, последней битвы Испании на суше в защиту Южных Нидерландов, провинции перешли под управление баварской администрации. В самой Испании произошли фундаментальные изменения при дворе, в администрации и в армии: аристократия была смещена со всех значительных постов в правительстве. Высокодоходная работорговля с Америкой была по решению суда передана французскому консорциуму, ГЬинейской компании. Как можно себе представить, ни одна из перемен не была । и • гречена с восторгом теми, кто раньше контролировал го-< ударственную машину. Во всех королевствах, от Кастилии
606
Испания: дорога к империи
до Неаполя, возникали интриги и заговоры против нового режима, сопровождаемые арестами и заключением под стражу.
Советники Филиппа, к своему ужасу, обнаружили, что ни для какой войны Испания ресурсами не располагала. Людовик XIV послал в Мадрид французского чиновника Жана Ори (Оггу) для проверки состояния испанских финансов. В 1704 году Ори подтвердил, что на войну можно было потратить только три с половиной миллиона эскудо в год, в то время как потребовалось бы, возможно, двенадцать миллионов9. Он нашел, что правительство Кастилии может рассчитывать лишь на половину денег, обычно собираемых в форме налогов (вторая половина шла кредиторам); казна практически не получает серебра из Америки, поскольку слитки отправляются кредиторам правительства; вооружение испанских солдат устарело, а униформы нет вообще; и «король испанский пороху от королевства почти не получает». «Испания полностью на вашем попечении, — писал глава двора Филиппа V французскому военному министру, — без войск, без денег, без военного флота, словом, во всем, до обороны монархии по всей ее протяженности надлежащем, нужду имеющая». Как следствие мадридское правительство пришло к убеждению поменять всю военную систему и принять французскую, особенно если военных поставок стало возможным добиваться лишь от Франции. Испания уничтожила все свое устаревшее вооружение (аркебузы, пики) и приняло французские кремневые ружья со штыками; в сентябре 1704 года старые терсио были расформированы и заменены «полками» («regiments»); по указу 1703 года все солдаты впервые были обязаны носить стандартную униформу французского покроя. Военные приготовления эффективно перешли в руки французов.
Война за наследство, начавшаяся в 1702 году и продолжавшаяся добрых двенадцать лет, развилась в настоящую мировую с военными и экономическими отзвуками на всем
Под новым руководством
607
пространстве от России до Перу. Обе сражавшиеся стороны и пились, что ими движет всецело бескорыстное стремление । < IX ранить испанцам империю, которую противная сторона пытается разрушить. В английских колониях Северной Америки. где конфликт со смежными испанскими колониями вырос до серьезных размеров, она была известна как <вой-нв королевы Анны» (см. главу 9). Когда французы начали испытывать на себе превратности войны, стало очевидно, что шдача упрочения позиций династии Бурбонов будет нелегкой. В Милане французская армия ничего не могла сделать против имперских войск под командованием принца Евгения.
Одним из первых действий Людовика XTV в период цар-। снования его внука была отправка отряда французских воен пых кораблей под командованием адмирала Шаторено (('hateaurenaud) для эскортирования ежегодного конвоя испанского казенного флота с Кубы через Атлантику. Суда безопасно вошли в порт Виго, но не были готовы к состоянию войны в Европе. Вскоре после их прибытия в конце сентября 1702 года они были атакованы на внутреннем простран-ггве залива объединенным англо-голландским флотом. Французские и испанские суда были истреблены: все, за исключением взятой в плен полудюжины, разрушены или потоплены. Наконецв 1704 году конфликт достиг и полуострова. когда португальцы предприняли вторжение с суши, а и августе британский флот под командованием адмиралов 1Ука (Rooke) и Бинга (Byng) захватил Гйбралтарский форт. Впервые в истории на Иберийский полуостров вторглись тысячи иноземных солдат, половина из которых была протестантской и преследовала специфическую цель свержения правящей династии. Испания не имела никакой возможно-। ти соответствующим образом защитить себя. По своим основным законам страна не имела ни национальной армии ид и обороны, ни военно-морского флота.
608
Испания: дорога к империи
С этих пор и впредь роль испанцев в защите их империи полностью отошла на второй план. На протяжении двух столетий правления Габсбургов Испания демонстрирова ла изумительную способность заставлять являться как но волшебству людей, снаряжение и корабли изо всех частей мировой монархии. С начала XVIII века, напротив, она оказалась отрезана от доступа ко всем своим ресурсам по ставок за пределами полуострова и скоро поняла, что сг собственных ресурсов для борьбы недостает. Отавным пре пятствием были британцы, чье превосходство на морс привело к катастрофе при Виго, взятию Гибралтара, а за тем и главных городов на Средиземноморском побережье, и прежде всего Барселоны. Ни на одном этапе конфликта французский флот не пытался серьезно сразиться с англичанами, и в результате Испания оказалась практически лишенной всякого контакта со своей традиционной «ли нией жизни», итальянскими государствами. Упорная историческая традиция гласила, что беспомощное положе ние Испании теперь свидетельствовало об «упадке». Это утверждение просто бессмысленно. В 1700 году положение Испании было не хуже, чем в 1600-м или в 1500-м; на самом деле ее экономика и население теперь были в лучшей форме, чем когда-либо. Отличие заключалось в том, что ее успех в качестве имперской державы зависел от сотрудничества крупнейших государств Запада, как союзников, так и врагов. Война за наследство все существенным образом переиначила.
Теперь Филипп V полностью зависел от одной-един-ственной державы — от Франции, поскольку дорожил короной и вел войну. Посланные на помощь королю первые отряды французских войск под командованием герцога Бервика (Berwick) вступили на полуостров в феврале 1704 года. Они помогли Филиппу запустить его первую настоящую военную кампанию, которая впоследствии полвека велась на территории Испании против вторгшейся из Португалии союзной армии в двадцать одну тысячу человек. Вскоре
Под новым руководством
609
н крылись недостатки испанских военных поставок. «Я вижу с толь великую нехватку в войсках. — сообщал Филипп н 1704 году. — по причине недостачи хлеба и выплаты жа-'Ц|||ания. что войска повсюду дезертируют». Продовольствие. снаряжение, пушки, палатки и форма десятками • ысяч заказывались во Франции. Вся военная машина Кастилии оказалась в руках французов, явившихся в страну. которая за два века привыкла вести войны, скорее, за рубежом, чем дома. Командующие, назначаемые для ведения военных действий на полуострове, теперь были в основном французы. Ведущие полководцы Филиппа V—маркиз Бай (Вау), граф дель Валле, князьТСерклеТйли (TSerc-1нгн Tilly), маркиз Кастельродриго. герцог Пополи — были иностранцами, а их начальники — герцоги Вандомский, I >ервик и Орлеанский — всегда французами. Только фран-। (узский контроль мог обеспечить координацию сухопутной п военно-морской стратегии на театре военных действий, । де । юддержка с моря имела огромное значение. Испанским армиям шли на пользу советы иноземцев, которые рацио-। юлизировали их методы вербовки, организации и оснаще-11ия. Французские мануфактуры поставляли материальное < »беспечение, требуемое для восполнения огромных дефицитов в испанском снаряжении и источниках снабжения6. 11 ] >ежде всего французы обеспечили Филиппу V одну из самых громких побед в истории империи — сражение при Альмансе.
1705-1706 годы были особенно неудачными для франко-испанских сил на полуострове. В конце 1705 года бри-нн 1ский военно-морской флот взял Барселону и Валенсию: потом, летом 1706 года, португальцы оккупировали Мадрид. Это был момент торжества для португальских солдат, которые едва могли поверить, что ниспровергли великую испанскую монархию. Опасаясь худшего, вфеврале 1706 годи Людовик XIV сделал Бервика маршалом Франции и еноил послал его в Испанию для ведения кампании против португальцев, а годом позже послал еще множество француз-
610
Испания: дорога к империи
ских войск под командованием своего племянника, герцога Орлеанского.
Джеймс Фитццжеймс, первый герцог Бервик, был незаконным сыном последнего католического короля Англии Якова II и сестры герцога Мальборо. В то время тридцати четырех лет от роду, он был генералом на французской службе с 1693 года. Весной 1707 он оказался во главе объединенных французских сил на полуострове в кампании с целью отвоевания Валенсии. Ему бросали вызов британские и португальские силы под командованием графа ГЬл-вея (Galway) и маркиза дас Минаса. На рассвете 25 апреля Бервик подтянул свою армию на возвышенность, господствующую над равниной перед городом Альмансой7. ТЪль-ко к полудню силы ГЬлвея достигли равнины и выстроились приблизительно в миле от позиции Бурбонов. Франко-испанские силы под командованием Бервика, Пополи и д’Ас-фельда достигали в численности более двадцати пяти тысяч человек; половина были французы, имелся также ирландский полк, остальные были испанцы. ГЬлвей и Минас имели значительно меньшую силу—около пятнадцати тысяч пятисот человек, из которых половина были португальцы, треть — англичане, остальные — голландцы, гугеноты и немцы; испанцев не было. Битва, начавшая вскоре после полудня и длившаяся два часа, завершилась полным поражением сил ГЬлвея. Союзники потеряли по меньшей мере четыре тысячи убитыми (в основном англичане, голландцы и гугеноты) и три тысячи пленными. Потери могли быть и больше, если бы не бегство большинства португальцев на раннем этапе сражения. Общее количество потерь Бервика убитыми и ранеными тоже было солидным — около пяти тысяч человек”. ГЬрцог Орлеанский прибыл на следующий день после победы, слишком поздно, чтобы разделить ее славу. Бервик всегда чувствовал себя англичанином и, где только было возможно, избегал сражений с англичанами и пригласил пленных офицеров на большой пир, устроенный им в их честь два дня спустя.
Под новым руководством
611
Важность Альмансы, решающей битвы в войне за наследство на полуострове, неоспорима. Валенсия навсегда вернулась к Филиппу V: основные союзнические армии были разгромлены, жизненно важная инициатива по поднятию боевого духа вновь взята в руки, а эрцгерцогу пришлось полагаться только на ресурсы своих кастильских сторонников. При Альмансе герцог Бервик сохранил наследство Бурбонов. Несколькими годами позже Фридрих Великий Прусский описал ее как самую впечатляющую битву века. Важнейшим внутренним следствием победы была отмена фуэросов (автономных законов) королевств Арагона и Валенсии. Возвращение остальной восточной части полуострова завершилось несколькими годами позже с взятием в 1714 году Барселоны.
В те же самые недели 1707 года течение событий за пределами полуострова было не столь благоприятным. Италия, давно жаждавшая освобождения от Испании, проворно ухватилась за удобный случай войны. Баланс военных сил склонился в сторону австрияков, когда принц Евгений после трехлетней отлучки вернулся в 1706 году в Вену. Он привел с собой армию, которая присоединилась к силам герцога Савойского и решительно разбила численно превосходившую ее французскую армию под Турином 7 сентября. Победа окончательно решила судьбу испанской державы. Франция отозвала большинство своих войск и в марте 1707 года по Миланской конвенции признала отказ от всей Северной Италии. С этого времени Савойя, которая с XVII века была средоточием итальянских патриотических упований, начала становиться доминирующей державой на севере. Полуостров лежал незащищенным перед австрийской армией, которая под командованием полевого маршала Дауна победоносно ринулась на юг и оккупировала Неаполь в июле 1707-го. Кампания была предпринята для оплаты самой себя: такие бывшие союзники Испании, как ГЬнуя, Парма, ТЬскана и Лукка были принуждены к выплате огромных денежных сумм для прокорма
612
Испания; дорога к империи
войск. Австрияки поселились на своих новых территориях и стали пользоваться своими приобретениями, нежась под средиземноморским солнцем. Как испанцы до них, они внесли мало изменений в образ правления, закрепили правящие элиты у власти и призвали итальянскую интеллигенцию и музыкантов на север поучить их культуре®.
Военные операции в Европе определили будущие очертания испанской империи. Но все решения принимались без малейшего участия Испании. Когда начались мирные переговоры с союзниками, их вела одна Франция. Филипп V сам занимался посылкой агентов для переговоров с противной стороной, но не имел полномочных послов для ведения мирной конференции. Другой великий претендент на испанскую корону, эрцгерцог Карл, уже взошел на престол в качестве императора Карла VI. Ему удалось прислать своих представителей на мирные переговоры, но его требования не были приняты ни одной державой и в конце концов он не подписал мирный трактат. В августе 1712 года военные действия между Великобританией, Объединенными Провинциями, Португалией, Францией и Испанией были приостановлены. 11 апреля 1713 года был официально подписан Утрехтский трактат (в действительности были подписаны несколько договоров в этот день и в последующие недели, но их обычно упоминают как нечто единое). Это был. конечно, самый важный договор во всей истории империи. чьи очертания радикально изменились впервые после XVI века.
По условиям мира, заключенного между Францией и Великобританией, Испания и Индии оставались за Филиппом V. который за это подтвердил отказ от всех своих прав на французский престол. Трактат между Испанией и Британией на самом деле был заключен только 13 июля, когда полномочные представители Филиппа наконец приняли участие в переговорах. По этому соглашению Испания уступила Великобритании форт Гибралтар и остров Минорку (захваченный британцами в 1708 году), отдала королев-
Под новым руководством
613
(п во Сицилию герцогу Савойскому и пожаловала Британии асьенто на работорговлю с Америкой, как и право посылать один корабль в год для законной торговли с колониями. Мирный трактат между Францией и голландцами предусматривал. помимо прочего, окончательный переход Южных Нидерландов от Баварии, контролировавшей их более десятилетия, к императору. Людовик XTV уже давно осознавал необходимость пойти на уступки, но ему было трудно опечалить и убедить своего внука. Уже в октябре 1706 года он предупреждал Амело, что «короля испанского к великим монархии разделениям приуготовить должно». В 1711 году, когда Филипп отказывался признать потерю Гибралтара и Минорки, Людовик еще более решительно и прямо сказал своему внуку, что «случаи бывают, когда потребно умение проигрывать». Испания заключила мир с голландцами в июне 1713 года, с британцами и Савойей — в июле того же года, а с Португалией — в феврале 1715-го.
Территориальные уступки 1713 года были болезненны. Гибралтар захватили в августе 1704 англо-голландские экспедиционные войска, и его потеря была горькой пилюлей, которую испанское правительство всегда отказывалось принять из-за уязвленного национального достоинства. Со времен средневековых вторжений арабов испанцы никогда не уступали крепостей на своей территории иноземным державам. С другой стороны, британцы потратили силы и потеряли человеческие жизни при захвате города и в последующих осадах, случившихся за время войны. Не имевший стратегической и коммерческой ценности Гибралтар сделался символом победы, от которого не могло отказаться ни одно британское правительство. Потеря Минорки была другого свойства. В сентябре 1708 года остров подвергся нападению генерала Стенхоупа (Stanhope) и вице-адмирала Лика (Leake) и сдался уже через неделю. Важность этого приобретения была немедленно признана Стенхоупом, который писал своему правительству, что «Англия никогда с островом сим расставаться не должна, ибо
614
Испания: дорога к империи
законы Средиземноморью дает он во времена военные, равно как и мирные»,0. Это были единственные территориальные потери в метрополии, и потери продолжительные. Минорка спокойно процветала под британским владычеством и была возвращена Испании веком позже, Гибралтар остается британским поныне.
Расчленение европейской части империи продолжалось и после Утрехта: ему суждено было стать полным. Королевство Сицилия, неотъемлемая часть Арагонской короны со времен Фердинанда Католика, в Утрехте было отдано герцогу Савойскому. Но другие средиземноморские владения еще ждали своей участи. Их повелителем был император Карл VI, который отказался присоединиться к Утрехтскому миру и поэтому не только пребывал в состоянии войны с Испанией (и Францией), но и деятельно оккупировал всю испанскую территорию в Италии. Поэтому год спустя после Утрехта, 7 марта 1714 года, Франция и империя договорились об условиях мира в трактате, подписанном в Раштатте (Rastatt) на правом берегу Рейна прямо к северу от Страсбурга. Этот мирный трактат между ними двумя был подписан только 7 сентября в швейцарском Бадене. Французы согласились передать императору всю испанскую территорию в Италии, включая Неаполь, Сардинию, Милан и тосканские крепости; испанские Нидерланды отошли к нему в то же время. Когда Минорка и Гибралтар попали в руки англичан, а Италия — под контроль Австрии, Испания в одночасье оказалась лишена своей власти над западным Средиземноморьем. Утрехт и Раштатт открыли новую эру в испанской истории, оставив испанскую монархию в крайнем од иночестве в Европе и в подчинении диктату двух нарождавшихся мировых держав. Франции и Британии.
Принятые в Утрехте условия должны были оставаться в силе около века и теоретически регулировали отношения между крупными державами. Но эта система была навязана Испании насильно, и поэтому та неоднократно предпринимала попытки опрокинуть ее. Баденский трактат не
Под новым руководством
615
включал мира между империей и Испанией, оставляя последнюю свободной в отношении новых предприятий по урегулированию в Средиземноморье. Еще полвека эти две державы, формально оставаясь в состоянии войны, продолжали биться за контроль над Италией.
Поддерживаемая с 1700 года покровительствующей рукой Франции, испанская корона смогла пересмотреть свое положение в мире и не получила удовольствия от увиденного. Великие коммерческие империи Британии и Объединенных Провинций перехватили все преимущества, обеспеченные им морским превосходством. Было ли можно спасти остатки мировой империи?
рудники Новой Испании теперь наращивали производство серебра благодаря поставкам испанской ртути из Амальдена. ГЪдовая добыча в пять миллионов в начале века удвоилась к 1720-м годам и оставалась на этом уровне в течение всего царствования Филиппа V. Напротив, в вицекоролевстве Перу население и производство падали. Крупный центр добычи серебра Потоси в Боливии потерял более двух третей своего населения за столетие с 1650 года. ГЪрод Лима за то же время утратил половину своего населения. Немалую роль сыграло землетрясение, разрушившее в 1687 году добрую половину города и вызвавшее приливную волну, которая смыла порт Кальяо. Америка все еще изливала свои богатства на европейский рынок, где Иберийский полуостров служил основным связующим звеном в торговой системе. Купец из Нанта, проживавший в Кадисе в 1 726 году, увидел в американском серебре «публичное и всеобщее всех народов богатство»11. С 1700 года количество золотых слитков, прибывавших в Кадис из испанских колоний (включая растущую золотодобычу в Новой Гранаде), дополнялось золотом, привозимым в Лиссабон из Бразилии12. Испания продолжала быть центром международного рынка, но ее роль по отношению к колониальному богатству радикально изменилась: теперь она стала центром
616
Испания: дорога к империи
реэкспорта драгоценных металлов. С 1640 по 1763 год почти все золотые слитки, достигавшие полуострова, реэкспортировались в другие европейские страны и в Азию13.
Осознавая, что американская продукция — товары и слитки драгоценных металлов — широко отправлялась на неиспанские рынки, новое руководство в Мадриде внимательно рассматривало возможные решения. В американских портах продавцы неизбежно продавали свою продукцию на корабли других народов, если не находилось готовых совершить закупку испанских судов. В первые годы XVIII века более двух третей товаров, проданных в Перу, прибыло во Францию, в основном в порт Сен-Мало14. Огромная «контрабандная» торговля имела длительную традицию и не поддавалась контролю. Попытка оживить старинную систему флотов не принесла результатов.
После Утрехта правительство Бурбонов поставило перед собой две первоочередные задачи: возвратить государству инициативу в области военных финансов и вновь обрести контроль над внешней торговлей. Эти проблемы были взаимосвязаны, поскольку обе затрагивали источники доходов. Потеря итальянских территорий нанесла смертельный удар по международной системе, прежде позволявшей Испании вести свой имперский бизнес в Европе. Зато, конечно, эта потеря снизила огромные траты, которых до тех пор требовало поддержание европейской империи. В сущности, новое правительство списало ту часть государственного долга, что причиталась иноземным финансистам. Начав с нуля и с помощью новой бюрократии, организованной по французскому образцу, правительство Филиппа V достигло изумительного подъема доходов с налогов. почти полностью происходивших из национальных, а не заморских источников15. К середине XVIII века Испания оказалась в любопытной ситуации имперской державы. чья сила уже не в империи, но в собственных внутренних активах. Испания практически во всем избавила себя от своей империи.
Под новым руководством
617
Быть может, самым поразительным поворотом этого необычного сценария было создание новых военных мощ-। юстей. Утрехский и Раштаттский трактаты лишили горделивую Испании не только ее европейской империи, но и некоторых сегментов центральных территорий, а в годы войны она совершенно утратила под собой почву в Северной Африке. Несмотря на эти невзгоды. Война за наследство позволила правительству создать автономную военную машину, которой оно прежде никогда не обладало. Интеграция восточных провинций в национальное государство впервые в истории дала испанской администрации материальные ресурсы для продолжения воинственной политики, поощряемой Филиппом и его советниками. Тремя основными следствиями были: увеличение поступлений в казну, рост административного контроля и создание новой армии и военного флота.
Все эти реформы оказались возможны благодаря мерам. предпринятым французами во время Войны за наследство. Впоследствии, начиная примерно с 1715 года, главные министры короля — итальянцы (кардинал Джулио Альберони из Пьяченцы и Хосе Патиньо из Милана) — при деятельном поощрении короля стали мечтать о восстановлении испанской мощи на международной арене. В 1715 году британский представитель в Мадриде Джордж Бабб (Bubb) высказывал мнение, что «доходы Филиппа V на треть превышают доходы его предшественников, а расходы не составляют и их половины». Собственные конфиденциальные цифры правительства говорят, что эта прикидка была верна.
Создание новой армии и флота было впечатляющим достижением. В течение веков мирового господства нация, как и другие в Европе, не имела постоянных военных сил и вербовала армии, когда требовалось. Теперь, впервые в своей истории, она начала содержать сильную постоянную армию. Новая армия Бурбонов, набранная с большим трудом из-за повсеместных возражений против военной служ
618
Испания: дорога к империи
бы (особенно в королевстве Арагонском), неизбежно вызвала важные административные и финансовые реформы. Мы видели, что бедственное положение испанских военных сил в Войне за наследство было причиной обращения за поддержкой к иноземным войскам и иноземным военачальникам на каждом ее этапе. Во время войны Филипп принял решения о нескольких ограниченных преобразованиях, в основном чтобы заполучить новобранцев. Но проблема обеспечения хорошей постоянной армии оставалась нерешенной. К счастью, многие иноземные солдаты и офицеры, сражавшиеся в той войне, продолжали свою карьеру на службе испанской короне. В результате в 1720-е годы более трети испанской пехоты состояло из иноземцев, избравших продолжение старинной трад иции службы испанской монархии. В 1734 году на службе было тридцать тысяч иноземцев — в основном это были бельгийцы, затем по численности следовали швейцарцы и ирландцы16. Действительно, поразительное число бельгийцев, служивших в испанской армии, означало, что на полуострове возродилась знаменитая фламандская армия. ГЪдовые траты на содержание армии в 1725 году составляли около пяти с половиной миллионов эскудо, беспрецедентно громадная сумма в истории испанской казны17. Из этих денег три пятых шли на финансирование каталонской армии.
Нужда в соответствующем укомплектовании войсками крепостей на полуострове, необходимость обеспечения безопасности в провинциях, утративших свои фуэросы, и в участии во внешних военных экспедициях, — все способствовало возникновению существенной потребности Испании в постоянной военной силе. Не имеется достоверных подсчетов о численности армии. Официальные цифры говорят, что она достигла пика своей численности в 1734 году, когда в ней было тридцать тысяч человек, но британский представитель в Мадриде сэр Бенджамин Кини (Keene) доносил приблизительно в это время, что на самом деле она достигала в общей сложности семидесяти тысяч. Несколь-
Под новым руководством
619
«ими годами позже он оценил общее число еще выше. «Король испанский, —доносил он, — имеет на бумаге и в своем воображении сто пятьдесят тысяч человек, из коих тридцать тысяч суть милиция. Его регулярные войска, полагаю я. могут исчисляться в семьдесят тысяч действующих человек, из коих девятнадцать батальонов находятся в гарнизонах Орана и Сеуты»18.
Флот был обязан своим существованием Хосе Патиньо. Как мы видели, в начале века военно-морские ресурсы испанской короны были строго ограничены. Во время Войны за наследство страна в рассуждении военно-морского флота целиком зависела от покровительства Франции. В военных действиях на море не приняло участие ни одного испанского военного корабля. Следовавшие одна за другой неудачи Испании в ключевые моменты кампании хорошо объясняются неспособностью Франции преодолеть военно-морское превосходство британцев и голландцев. Граф Бергейк (Bergeyck), бельгиец, ставший премьер-министром Испании в 1711 году, первый озаботился возвратом ее военно-морской мощи. В переписке с французским министром военно-морского флота Поншартреном (Pontchar-train) он выдвинул обширный план, который предполагалось реализовать за счет французских ресурсов. Филипп был весьма заинтересован эти предметом. «Я открыл план лишь королю. — писал Бергейк в 1713 году. — его необходимо было держать в секрете из-за ревнивого отношения английского кабинета». В феврале 1714 года Филипп создал новый корпус военно-морских офицеров и отменил все старое изобилие титулов, под которыми были известны командиры различных флотов, учредив вместо них стандартный высший чин «морской капитан-генерал».
План Бергейка так и не был осуществлен. Реальное создание военно-морского флота можно датировать назначением Патиньо интендантом Кадиса в 1717 году. С этого момента количество денег, откладываемых правительством на нужды военного флота, потрясающим образом возрос-
620
Испания: дорога к империи
по. В 1705 году на военный флот было потрачено только 79 000 эскудо, к 1713 году эта цифра увеличилась в восемнадцать раз и достигла более чем 1485 000 эскудо. И траты продолжали расти. В первый год службы Патиньо потратил на нужды флота в три раза больше, чем было потрачено в 1713-м. Он также занимал посты председателя Дома Торговли (Casa de Contrataclyn) Севильи и интенданта этого региона, имея таким образом полную власть распоряжаться его политикой. Он пользовался ею мудро, отыскивая верфи и развивая кораблестроение. «С тех пор как я в страну сию возвратился, — писал Кини в 1728 году, — заметил с величайшей озабоченностью, какие подвижки Патиньо к созданию мощного флота делает. Идея сия столь в нем крепка, что ни субсидии, императору выплачиваемые, ни испанских войск нищета, ни бедность двора и судов от нее его отвлечь не могут». Патиньо платил за строительство кораблей в Бискайе и Кадисе, развивал вспомогательную промышленность и реформировал военно-морскую администрацию. К моменту его смерти военно-морской флот достиг общей численности в тридцать четыре корабля, девять фрегатов и шестнадцать меньших судов. Без этих кораблей не были бы возможны ни великие экспедиции Аль-берони. ни королевская инициатива в Оране.
Однако оставались крупные недоработки, оказавшие влияние на будущие события в истории испанского военно-морского флота. Кини замечал в 1731 году, что «их морские офицеры имени сего не заслуживают». На обучение умелых офицеров и лоцманов требовалось длительное время. Хотя суда строились в Каталонии, Андалусии и Бискайе, большинство кораблей старались закупать во Франции или нанимать у частных владельцев. Например, флоты, принимавшие участие в средиземноморских экспедициях 1717 и 1718 годов, большей частью были построены не в Испании. Испания вдруг превратилась в крупную морскую державу, в основном благодаря контрактам правительства с фран
Под новым руководством
621
цузскими капитанами19. Быстрые решения оказались самыми практичными. Они придали стране видимость силы, но не более того. В действительности испанские корабли оказывались превосходными как транспортные суда, но не сулили ничего хорошего в военном плане.
В начале 1717 года в Барселоне начались приготовления к морской экспедиции, направленной, по утверждению Альберони. против турок. Патиньо, на которого были возложены военные приготовления, решительно докладывал королю, что не рекомендует никакую дальнюю цель вроде Неаполя. В июле 1717 года Филипп и Елизавета Фарнезе (на которой он женился в 1715 году после смерти своей первой жены) подписали инструкции флоту к отправке для занятия Сардинии20. Нельзя было сомневаться в силе высланной военной силы — около ста судов, среди них девять линейных кораблей и шесть фрегатов, транспортировавших 8500 пехотинцев и 500 всадников под началом маркиза Леда (Lede), бельгийского генерала, в последующие годы командовавшего многими испанскими экспедиционными войсками. Суда отплывали отрядами с середины августа. К концу сентября остров был под испанским контролем.
Успех этого рискованного предприятия, похоже, убедил Альберони использовать военные силы выборочно. Благодаря трудам Альберони и Патиньо за последние несколько лет Испания теперь располагала ценным орудием, какого император был начисто лишен. —военно-морским флотом. В июне 1718 года кардинал писал одному своем корреспонденту в Италию, что «никакая система безопасности в Италии без спокойствия невозможна. Потребна хорошая война, покуда последний немец выдворен не будет»21. Не успели европейские державы оправиться от изумления после Сардинской экспедиции, как из Барселоны в июне 1718 го-дауже выплыл новый флот. Двенадцать линейных кораблей, семнадцать фрегатов, семь галер, два брандера и 276 транспортов везли тридцать тысяч человек и девять тысяч кон
622
Испания: дорога к империи
ных прямо к Сардинии, где кончались запасы. Затем флот повернул к Сицилии, где войска высадились у Палермо 1 июля.
Возвращение Испании к имперской роли под управлением Бурбонов было обманчивым, хрупким и в длительной перспективе гибельным. Нельзя подобрать лучшего примера, чем инцидент при мысе Пассаро. Неприкрытая испанская агрессия на Сардинии и Сицилии в 1718 году сильно встревожила европейские державы, подписавшие утрехтские соглашения и теперь озабоченные их сохранением. В августе 1718 Британия. Франция, империя и Савойя создали Четырехсторонний альянс против Испании. Британский флот из двадцати одного военного корабля под командованием адмирала сэра Джорджа Бинга (Byng) был послан в Неаполь на защиту интересов императора против испанской морской экспедиции. Британский посланник в Мадриде предупреждал правительство, что это рискованное предприятие необходимо отменить. Дерзкий Альберони проигнорировал предостережение и сказал: «Делайте, что хотите!» Утром 11 августа Бинг настиг испанский флот — одиннадцать только что построенных военных кораблей, тринадцать фрегатов и многочисленные транспортные суда под командованием Антонио де Гкстанаты — у берегов Сицилии, у мыса Пассаро. Британские суда одно за одним начали вступать в бой с испанскими. К ночи испанский флот прекратил своей существование, за исключением четырех военных кораблей и четырех фрегатов, ускользнувших под покровом темноты22.
Объявление войны Британией и Францией последовало в январе 1719 года. Гёрцог Бервик возглавлял армию в двенадцать тысяч человек, пересекшую баскскую границу в апреле 1719 года. Вести испанские войска был назначен итальянский генерал Принчипе Пио, маркиз де Кастель-родриго, оставивший для этого пост губернатора Барселоны. Основная масса испанских войск сосредоточилась в
Под новым руководством
623
Памплоне, в то время как король и Принципе Пио возглавили отряд, предпринявший попытку освободить осаясден-ную крепость Фуэнтеррабия. Французы легко заняли Фу-энтеррабию (18 июня) и Сан-Себастьян (17 августа) и к концу августа уже обладали тремя баскскими провинциями: Бискаей, ГЬипускоа и Алавой. Перепуганные баски, обнаружив. что оккупированы человеком, уничтожившим свободы Каталонии, поспешили заключить мир и даже стали обговаривать условия предположительного включения их провинций во французское государство. Они согласны стать французами, говорили они. если только их фуэросы будут сохранены. Однако Бервик не имел никаких инструкций на случай подобного поворота событий и проигнорировал предложение, которое, будучи принято, фундаментально изменило бы течение всей последующей испанской истории.
Тем временем в августе британцы совершили морскую экспедицию к верфям Сантоньи (Santoca) на северном побережье, где потрудились разрушить все строившиеся суда. Они также вторглись в Гклисию с кампанией, имевший отчетливо карательный характер, как и французские вторжения, и без завоевательных намерений. К концу сентября они захватили порт Рибадео, высадили пять тысяч человек и отправились оккупировать Виго. Понтеведра и другие города23. В Рибадео они пробыли всего четыре дня. зато в Виго оставались четыре недели. Беззащитная Гйлисия терпела суровый ущерб имуществу и населению, но английские офицеры не предпринимали никаких попыток предотвратить мародерство. Конфликт, исчерпанный к концу следующего года, был притворной войной с едва ли не единственной целью продемонстрировать Испании, что она может выступать как военная держава только с позволения французов или британцев. Испания была вынуждена присоединиться к Четырехстороннему альянсу в феврале 1720 года и принять участие в мирных переговорах, неофициально начатых в Камбре в 1722 году, но официаль
624
Испания: дорога к империи
но открывшихся только в 1724-м. В августе 1722 года Фу-энтеррабия и Сан-Себастьян формально были возвращены. Урегулирование, достигнутое Альянсом в Камбре (1724), имело своей целью мир в Средиземноморье. Филипп должен был вернуть Сицилию и отказаться от завоевания бывших испанских территорий, император обязался оставить свои притязания на испанскую корону, а испанские претензии на наследование герцогств Пармского иТЪсканско-го были признаны.
Не успели войска Филиппа начать выход с Сицилии весной 1720 года, а Филипп уже воспользовался другими доступными на полуострове военными силами, чтобы снарядить еще одну стремительную экспедицию. На этот раз целью была североафриканская крепость Сеута, испанская территория, которую в 1694 году осадил султан Марокко Мулей Измаил. Сеута имела исключительную символическую ценность как единственная территория, все еще удерживаемая Испанией в Северной Африке (Оран был потерян во время Войны за наследство). Она имела также весьма солидную материальную ценность, так как без Сеуты корона потеряла бы возможность (чисто техническую) взимать знаменитый налог «Булла крестового похода», бывший одним из крупнейших источников доходов*. Войско в шестнадцать тысяч человек под командованием маркиза де Леда было снаряжено Патиньо для отплытия из Кадиса. Оно высадилось неподалеку от Сеуты в начале ноября и начало военную операцию с целью выставить оттуда войско сул
* «II est de I’interKt des Espagnols de la [Ceuta] bien defendre, car sans elle le pretexte de la Bulle de la Croissade cesserait et avec elle le profit immense qu’elle rapporte au Roi» [В интересах Испании оборонять Сеуту, ибо без нее у них не будет предлога для повышения налога на Крестовый поход, огромный источник королевских доходов: Voyage du Рёге Labat en Es-pagne 1705-1706. Paris, 1927. P. 232.
Под новым руководством
625
тана. Гарнизон Сеуты был усилен, а люди целыми и невредимыми вернулись в Испанию.
Несколькими годами позже, в 1732, подобная кампания была предпринята против Орана. Старший сын короля от Елизаветы Фарнезе, инфант Карл, только что по международному соглашению сделался правителем итальянских герцогств Пармы и Пьяченцы. Воодушевленный этим событием, король обратился к плану, который рассматривал еще до отбытия сына в Италию. Он собирался отвоевать африканскую крепость Оран, проигранную мусульманам в результате измены командующего испанскими галерами во время Войны за наследство. Его адмирал, маркиз Мари, получил инструкции взять три военных корабля в ГЬнуе и забрать два миллиона песо, размещенных в тамошних банках на имя короля. Деньги были нужны для фрахта судов в Оранский флот.
Подготовка экспедиции была возложена на Патиньо, который, как обычно, выполнил ее со скрупулезной тщательностью. Военный контингент в тридцать тысяч человек на двенадцати военных кораблях, семи галерах и большом числе транспортных судов под командованием Хосе Карильо де Альброноса, графа Монтемара, вышел из Аликанте 15 июня 1732 года и пересек пролив по направлению к Африке. Сведения о цели держались втайне до момента отплытия, когда Филипп выпустил в Севилье декрет, подтверждавший операцию. Сопротивление в Оране было минимальным; как крепость, так и соседний город Мерс-эль-Кебир были заняты через шесть дней. Известия об успехе достигли Севильи 8 июля и вызвали неизбежные празднества: вся соборная колокольня украсилась потешными огнями. Но Бенджами Кини, подозревая возможную угрозу британским интересам в Гибралтаре и Средиземном море, сомневался в действительном успехе кампании. коль скоро потери испанцев составили три тысячи убитыми.
626
Испания: дорога к империи
Стремительные экспедиции в Африку с притязанием на форпосты, бывшие испанскими более двадцати лет назад, были направлены на повышение безопасности входа в Средиземное море и восполнение потери Гибралтара. Но они также снова пробудили давнюю мечту испанского имперского воображения. Добычей Орана, как и Сеуты двенадцатью годами ранее. Филипп V оживил одну из самых постоянных грез испанской политической элиты: содержание и использование империи в Северной Африке. Видение южной границы преследовало кардинала Сиснероса и продолжало преследовать многих испанцев. Разочарованная неудачной попыткой поддержания мировой гегемонии, правящая элита вдруг осознала, что имперские возможности находятся неподалеку, прямо под рукой. Как провозглашал один политикан более века спустя в Мадридских Кортесах: «Африка в завещании Изабеллы Католички; Африка и Сиснерос в Оране: Африка и Карл V в Тунисе; Африка, — мечта в которой сливается весь полуостров, от Лиссабона до Кадиса, от Кадиса до Барселоны!»24
Казалось, утраченное наследие понемногу возвращается. И счастливые случаи выпадали один за другим. Сценарий еще усложнился, когда в следующем. 1733 году Испания была вовлечена в Войну за польское наследство. Французская дипломатия, в прошлом усердно трудившаяся для сохранения мира, теперь столь же усердно убеждала Испанию начать войну против Австрии, чей кандидат обладал польским престолом, на который претендовал также французский кандидат. На церемонии в Эско-риале в ноябре 1733 года испанскими и французскими Бурбонами был подписан так называемый Фамильный Пакт. В феврале Филипп V послал испанские войска в Северную Италию для поддержки войск французских, вторгшихся на австрийские территории. Инфант Карл, достигший к тому времени восемнадцатилетнего возраста, был назначен номинальным командующим испанских воен
ных сил.
Под новым руководством
627
Увидев, что французы контролируют ситуацию в Северной Италии, Филипп V решил поменять свои планы. Вой-гка под командованием графа Монтемара получили приказ следовать на юг и занять бывшие испанские территории — Неаполь и Сицилию. Со своих военно-морских баз в за падном Средиземноморье Испания без особого труда поддержала наземную экспедицию. Из Барселоны в Италию выплыл большой флот из двадцати испанских военных кораблей с войском в шестнадцать тысяч человек на борту. )то была стремительная и абсолютно успешная кампания. Большинство обитателей юга так и не приняли австрийского господства и встретили испанцев с восторгом. Едва Карл достиг территории Неаполя в марте 1734 года, он выпустил декрет об общем помиловании всех граждан королевства, подтвердил их законы и привилегии и пообещал отменить все налоги, введенные австрияками. Основная масса войск императора видела, что сражаться бесполезно, и воздержалась от сопротивления.
9 мая, еще до прибытия Карла в столицу, представители 11еаполя явились к нему с предложением подданства. Карл совершил торжественный въезд в город и был провозглашен королем. Вторгшееся с Адриатики в том же месяце австрийское войско было разбито Монтемаром. В августе войско под командованием Монтемара выплыло из Неаполя на ('ицилию, 1 сентября вошло в Палермо и провозгласило Карла королем. По всему острову сицилийцы поднялись на поддержку. Карл гостил у них в течение первых шести месяцев 1735 года. Испанские Бурбоны теперь контролировали всю Южную Италию и Тоскану. Это была изумительная победа, одержанная с замечательной быстротой и малыми потерями человеческих жизней. Войска Филиппа V отвоевали все итальянские территории, утраченные в Утрехте, за исключением Милана. В Неаполе Бурбоны начали новую великую династическую эпоху.
В теории кастильская элита должна была захлебнуться радостью при вести о возврате старой империи Габсбургов.
628
Испания: дорога к империи
Но смена династии и тридцать лет войны, последовавшие за ней, глубоко повлияли на взгляды всех участников этой истории. В Кастилии веками тщательно культивировался исторический образ королевства Неаполитанского, со славой завоеванного войсками Великого полководца, присоединенного к испанской короне и управляемого испанцами. Этот образ не имел ничего общего с новым завоеванием Неаполя, организованным одними итальянцами да французами. К тому же Филипп V отказался включить Неаполь («королевство обеих Сицилий». как он теперь назывался) в испанскую монархию, а вместо этого признал Карла правителем полностью независимого королевства. Это решение взбесило кастильцев. Когда в Мадрид пришло известие, что Карл провозглашен королем Неаполя, в королевский дворец Ла Гранха (La Granja) поздравить Филиппа с победой явились только двое вельмож, оба итальянцы.
Приход Бурбонов к власти в Испании вызвал радикальную критику империи, руководимой двести лет династией Габсбургов. Не связанные больше необходимостью подольщаться и лебезить ради сохранения своего места, некоторые интеллектуалы нового режима обрушили град смертельных упреков на политику, приведшую, по их мнению, империю в тупик, где она оказалась. Испанские экономисты этого времени, сравнивавшие положение своей страны с положением ГЬлландии, Англии и Франции, испытывали глубокое чувство «отсталости, неполноценности и обиды»25.
Одним из самых напористых новых критиков был Хосе Кампильо, блестящий администратор, которого Филипп V собирался сделать своим премьер-министром, но чья карьера безвременно оборвалась ранней смертью. В его «Новой системе экономического управления Америкой», ходившей в рукописи среди коллег, но опубликованной только в конце века, Кампильо указывал на благоприятные момен-
Под новым руководством
629
гы. упущенные Испанией в Новом Свете*. Вместо того чтобы пользоваться процветанием коммерции в Америке, говорил он. Испания меньше заработала от торговли со всем континентом, чем Франция с одним островом Мартиникой. Испания расточала свои силы на «завоевание», в то время как должна была создавать свое богатство, развивая ресурсы Нового Света. Прежде всего. Испания пренебрегла величайшим источником богатства, бывшим в ее распоряжении. — местным населением Америки, которые можно было бы вовлечь в производственные процессы вместо угнетения и эксплуатации. Кампильо, как и другие теоретики раннего испанского Просвещения, не преминул подчеркнуть контраст между неудачами Испанской империи и растущими успехами других западноевропейских народов, особенно британцев. Постоянно имея в виду британскую формулу успеха, они без колебаний поддерживали систему свободной торговли (прежде всего с Америкой) как единственный путь развития скрытого потенциала Испании.
В действительности критики были только частью общей картины. Другие смотрели в Прошлое с ностальгией и боялись результатов изменений, происходивших вокруг. В Италии переход испанской короны к французской династии в 1700 году угрожал разрывом длительных связей правящей знати с испанской монархией. Те, кто пользовался выгодами от испанского правления, имели все причины для беспокойства. Венецианский посол доносил из Милана в 1700 году. что «миланцы страшатся перехода под начало того, что они называют тиранией, и утраты свободы, коей они на
* Не дошло ни одной авторской рукописи этой книги, созданной около 1740 года. Ее приписывают Кампильо. и в таком качестве ее комментирует Пагден: Pagden 1995. Р. 120-121. Ткюке довольно уверенно ее можно приписать Мелхору де Ма-кансу (Melchor de Macanaz) и под этим авторством она рассматривается в книге: Stein and Stein. Р. 221-226.
630
Испания: дорога к империи
слаждались при нынешнем правлении [Габсбургов]»26. Более века Милан в отличие от Неаполя не страдал от голода, мятежей и заговоров. Для элиты имперская эпоха была временем сотрудничества и успеха, а не угнетения.
Но в других частях полуостровной Италии с исчезновением испанского владычества прозвучал вздох облегчения. В XVM веке в Неаполе политэкономы Паоло Маттиа Дориа и Антонио Дженовези представили обоснованные обвинения влиянию испанского господства. Их взгляды заложили основы представлений, впоследствии широко принятых итальянцами, для которых «проблема юга» во многом заключалась в отрицательных последствиях испанского правления. Этот взгляд окончательно оформился раньше в том же веке в сочинениях юриста и историка из Неаполя Пьетро Джан ноне, чья «Гражданская история королевства Неаполитанского» была опубликована в 1723 году. Труд был публично сожжен в Риме в 1726 году и принес автору папское отлучение от церкви и изгнание. Джанноне умер вдали от родины, в туринской тюрьме. Но его книга была словно музыка для австрийских ушей, а автор имел честь поднести экземпляр своего исследования императору Карлу VI в Вене в 1723 году27.
Неаполитанские интеллектуалы действительно критиковали не столько династию Габсбургов, сколько испанское правление. «Сия страна. — писал Дженовези. имея в виду двухсотлетний испанский контроль, — сделалась провинцией) испанскою. Теми, кто был в свойстве с обитателями ее. более не управлялась, но иноземцами, в большинстве своем временщиками и сердца вдали от мест сих имевшими»28. В своих «Максимах о правлении испанском», написанных вскоре после того, как австрияки заняли Неаполь. Дориа подверг весь период испанского правления разгромной критике. Испанцы, говорил он. лишили неаполитанцев «доблести и богатства и на их место внесли невежество, подлость, разобщение и несчастье». Они уничтожили корни цивилизованного общества и принесли тиранию, подо
Под новым руководством
631
рвавшую гражданские добродетели. «Индии. — провозглашал он, прибегая к стандартному образу истребления народов испанцами, — не в Америке; истинные Индии здесь, в королевстве Неаполитанском»29.
В противоположность европейским событиям Война за наследство, казалось, имела ограниченные последствия для испанской империи в Новом Свете, где друзья и недруги Испании были устроены и не стремились к приобретениям. Один из иноземных иезуитов, подвизавшийся на Карибах, сообщал, что, «хотя в Европе война меж испанцами и голландцами, в Америке нет ее и следа»30. Видимость была обманчива. На пространных земельных массивах Америки изменения казались менее заметными, но были не менее решительными. Народы — противники Бурбонов сосредоточивали свои усилия не столько на территории, сколько на торговле и подрыве испанской и французской коммерции. На Северо-Американском континенте они извлекли выгоду из военных действий, объединившись с туземными индейцами против того, что оставалось от испанских миссий.
Война предоставляла удобный случай иноземным судам для вхождения в Тйхий океан. Поскольку испанцы не могли контролировать обход вокруг мыса Пэрн, они неизбежно открывали другим народам беспрепятственный путь по этому маршруту. Бристольские купцы ухватились за шанс незаконной торговли и финансировали посылку двух хо-|юшо вооруженных фрегатов под командованием капитана Вудса Роджерса (Woodes Rogers) с разношерстным экипажем, куда входил и неугомонный Уильям Дампьер. Они обогнули мыс ГЬрн в начале января 1709 года. Приближаясь к архипелагу Хуана Фернандеса у берегов Чили, Роджерс заметил огонь в ночи на одном из островов и послал па разведку шлюпку. Моряки, сообщал он. «вернулись с берега с множеством лангустов и человеком, одетым в козьи шкуры». Дикий человек, чью историю Роджерс изложил в
632
Испания: дорога к империи
донесении, которое впоследствии Даниэль Дефо обессмертил своим «Робинзоном Крузо» (1719), был Александр Селькирк, высаженный капитаном его судна на необитаемый остров четырьмя годами раньше. К счастью, Селькирку было оставлено все необходимое, включая одежду, кровать, пистолет с патронами, нож и книги. Ему удалось выжить перед лицом невероятных трудностей, научиться есть без соли, добывать мясо диких коз, чьи шкуры также служили ему одеждой, когда его собственная износилась.
Собственной своей славой Роджерс обязан нападениям на испанские территории в Тйхом океане. Он потребовал выкуп за порт Гуаякиль и пополнил свой флот захваченными испанскими судами. По совету Дампьера они остались издать манильский галеон у берегов Новой Испании. Покружив несколько недель у Нижней Калифорнии, корабль Рож-дерса «ГЬрцог» («The Duke») выследил галеон «Nuestra Secora de la Encarnacion» («Богородица Воплощения»), в одиночку отбил его от его более крупного сопутствующего корабля и после короткой схватки взял в плен. Четыре дня спустя, на Рождество 1709 года. Рождерс и его другие суда попытались вступить в бой со спутником манильского корабля, мощным галеоном «Бегония» («Begoca»), но не сумели захватить его. Тогда англичане вернулись в Европу через Тйхий океан, сделав запасы для путешествия на Гуаме. где испанцы отнеслись к ним дружественно, а губернатор устроил им банкет на шестьдесят персон. Взятый в плен корабль демонстрировался любопытной публике в Лондоне, это был первый манильский галеон, целым приведенный туда. Бристольские купцы потратили на финансирование экспедиции меньше 14 000 фунтов, их прибыли оценивались более чем в 800 000 фунтов31.
Уверенные в своем военно-морском и коммерческом превосходстве32. французы получили в войне преимущество торговли в Карибском море и в Тйхом океане. Совет Индий сообщал в 1702 году, что «французы продолжают торговать со значительными оборотами одеждой по всей Америке, и
Под новым руководством
633
особенно в Веракрусе, Санта-Марте, Картахене и Портобело. В Гаване французы продавали и покупали почти весь c.ixap на острове». Французский посланник в Мадриде Аме-но высказал замечание об «изобилии европейских товаров, ввезенных французскими торговцами в Индии через Южное море»33. В 1712 году вице-король Перу безоговорочно разрешил вход французских торговых судов в Кальяо. Его объяснение правительству было таково: «В настоящее время казна столь опустошена, что нет ей иного способа оплачивать армаду на Тйхом океане; ввиду настоящего состояния обороны оного города Кальяо я дал необходимые рас-। юряжения, позволяющие судам французским, в настоящее время у берега сего в количестве двенадцати или четырнадцати находящимся, в Кальяо войти»34. Как и во многих предыдущих случаях, вход иноземных судов поставками в колонии и подержанием контактов с полуостровом, скорее, служил сохранению империи, нежели вредил ей. Один правительственный чиновник в Фонтенбло заметил: «Неудивительно, что американцы наши корабли в портах своих । финяли. Tte привезли им некоторые вещи из Европы, в коих они ужасную нужду имели и кои великую ценность представляли. Корабли наши торговали с ними тем же способом, каким англичане и голландцы в Карибском море то делают»35.
В 1698 году испанцы начали строить маленький форт из сосновых бревен в Пенсаколе, в месте, которое официальная экспедиция, включавшая писателя Карлоса де Си-генцу-и-ГЬнгора, провозгласила «прекраснейшей драгоценностью» во владениях короны36. Дикий и прекрасный северный берег Мексиканского залива был. однако, предметом живого интереса французов. Несмотря на неудачу Ласаля, министр военно-морского флота Франции Луи 11оншартрен готовился взять гораздо большую добычу. В самом начале небольшой французский военный флот из пяти кораблей под командованием Пьера Лемуана, сьера
634
Испания: дорога к империи
д’Ибервиля стал первым европейским контингентом, вошедшим в устье Миссисипи из залива. Они построили небольшой форт рядом с устьем реки (1700). около тридцати миль ниже того места, где теперь располагается Новый Орлеан. Едва ли осознавая значение того, что делали, они вступили во владение входом в крупнейший водный путь Северной Америки, дававший доступ в глубь континента и сообщавшийся с французскими владениями в Канаде. Испанцам так и не удалось правильно определить место входа в великую реку. Более того, нехватка людей и ресурсов затруднила для них установление эффективного контроля над остальным восточным побережьем залива от Тампико до Аппалачей. Рискованные вылазки внутрь континента также предпринимались вполсилы: для продвижения на территорию Ttexaca было мало мотивации, и миссии, разбросанные там среди асинаев (Hasinai), жили недолго. Практически единственным владением испанцев на обширном центральном массиве Северной Америки к 1700 году был только форт в Пенсаколе. Прямо напротив них французы прочно окопались в Мобиле и на побережье к западу.
Появление и закрепление французов в форте Миссисипи случилось как раз в тот момент, когда Франция стала союзницей и покровительницей Испании. Война вспыхнула вскоре после того, как эти две страны объединили свои ресурсы с целью не подпускать англичан и голландцев к Америке. Французская помощь была бесценна. Французские войска были отданы в распоряжение угрожаемых испанских поселений: как в Пенсаколе, так и в Сан-Августи-не выживание испанцев оказалось возможно только благодаря французскому подкреплению. Но французы также извлекли пользу из своего беспрецедентного положения сотрудников по империи, развивая собственные интересы и не опасаясь возмездия Испании. С базы в устье Миссисипи французские торговцы стали разрабатывать свои пути в глубь страны и на восток к Мобилу и вступили в контакт с такими внутренними племенами, как чоктоу и чикасоу
Под новым руководством
635
(Choktaws, Chikasaws). Добиваясь взаимопонимания с этими племенами. Ибервиль как французский губернатор этой области выказывал знаменательную благосклонность испанцам. поскольку союз позволял блокировать неуклонное продвижение английских колонистов.
В 1712 году был назначен новый губернатор французской Луизианы в лице Антуана де Ламота Кадийяка (Cadillac), служившего раньше на севере континента, где он основал город Детройт в 1701 году. В 1713 году в его руки попало письмо (отправленное из провинции Коагуила на испанском берегу Рио-Гранде более двух лет до этого, в январе 1711 года!) от францисканского монаха Франсиско Идальго с просьбой о помощи в посылке миссий к индейцам техас на север Новой Испании. Кадийяк почувствовал, что это идеальный случай для использования действующего союза с испанцами для продвижения французских интересов. Он послал канадского лейтенанта Луи де Сен-Дени в Мехико с предложением помощи испанцам и их миссиям. В результате в 1716 году небольшая группа из семнадцати испанцев (включавшая восемь францисканских монахов) под предводительством Сен-Дени переправилась через Рио-Гранде и практически за одно лето основала форт (по-испански «presidio») и четыре миссионерских центра среди индейцев асинаи на пятачке между Тринити и реками Нечес37. Местность была идеальной, поскольку находилась невдалеке от французского форта в Начиточес на Красной реке. Опираясь на поддержку испанцев, французы могли торговать, что было их основной целью. Испанцы, в свою очередь, решительно вернулись в Восточный Tte-хас, это оказалось возможным только при французском покровительстве. Вновь, какв 1691 году, был назначен «губернатор*.
На протяжении нескольких следующих лет горстке французских торговцев и агентов удавалось расширить область своих операций на север. Однако тем самым они голкали власти Новой Испании к сопротивлению француз
636
Испания: дорога к империи
скому влиянию, основывая укрепленные пункты и миссии в глубине территории индейцев техас. Так. новым губернатором там был заложен в 1718 году укрепленный пункт Сан-Антонио и его миссия (позже известные как Аламо). Несмотря на беспрестанное соперничество между Францией и Испанией, эти два народа некоторое время сосуществовали бок о бок в Северной Америке, расширяя свои имперские границы*18. Обычно добрые отношения между испанскими и французскими правителями — Бурбонами защищали территории обеих Америк. Испанцы терпели французов в Луизиане, не имея средств выставить их оттуда, и потому те жили там без осложнений. В 1718 году на берегах Миссисипи, рядом с заливом, было основано поселение под названием Новый Орлеан по имени регента Франции (герцога Орлеанского) и стало столицей территории, которую французы называли Луизиана.
Это мирное сосуществование внезапно прекратилось в 1719 году, когда события в Европе неумолимо сделали французов и испанцев официальными врагами. Французские войска в Луизиане безо всякого усилия захватили Пенсаколу в мае 1719 года. О комических размерах «войны» на этой территории можно судить по «атаке» французского отряда на испанское поселение Лос Адаес в Начито-чес. В один прекрасный день семь французских солдат со своим офицером явились к городу и сообщили единственному солдату-защитнику, что они захватывают власть. Когда вице-король в Мехико был поставлен в известность о состоянии войны, он послал войско в восемьдесят четыре человека на помощь испанцам в Сан-Антонио. Более серьезные и солидные силы пришлось снаряжать еще целый год, поскольку трудно было найти добровольцев. Войско в пятьсот человек под командованием маркиза Агайо (Aguayo) покинуло Мехико в октябре 1720 года и прибыло в Сан-Антонио через семь месяцев. Затем оно проследовало на восток и достигло миссий на реке Нечес. Все это время французы ничем не проявляли себя. К тому времени, как
Под новым руководством
637
Агайо и его войско достигли Нечес в июне 1721 года, французы (чья почтовая система была быстрее) известили их. что в Европе заключен мир.
Экспедиция Агайо была не столь бесполезной, как могло бы показаться. Хотя на первый взгляд она потерпела неудачу в достижении своей главной цели — в изгнании французов, но была успешна в деле гораздо более существенном — в укреплении присутствия испанцев, пускай и хрупкого, на границе с Техасом. Как было выяснено39, уйдя из Ttexaca. Агайо оставил после себя десять миссий там, где было семь, четыре форта — там. где было два, и 268 солдат (которых он раскидал по фортам на обратном пути) — там, где было только 60 на всю провинцию.
На самом деле испанская граница в Северной Америке оставалась всего лишь некоторым числом небольших изолированных фортов, чье существование было ненадежным, поскольку людей в них недоставало и они были уязвимы перед нападениями враждебных индейцев, которых, как правило. организовывали другие европейцы. Главный опорный пункт в Tfexace, например, был Лос Адаес, удостоенный статуса столицы испанской провинции. На протяжении всего своего существования этот пункт полностью зависел от поставок продовольствия и вооружения луизианских французов40. Действительно, вся испанская граница от Новой Испании до Атлантики была обязана своим непрерывным существованием покровительству других европейцев, использовавших испанские укрепленные пункты для внедрения собственной торговли и линий сообщения. Испанская Пенсакола получала поставки от французов с Мобила, а испанский Сан-Августин покупал оружие у англичан в Каролине. Без присутствия других европейцев как поставщиков испанцам не удалось бы выжить. Попытки поощрения иммиграции поселенцев из Испании терпели неудачу. Один пример: поселение в Сан-Антонио держалось только на пятидесяти семьях с Канарских островов, привезенных посуху из Веракруса41. Иногда миссионеры или солдаты собирали честолю
638	Испания: дорога к империи
бивые экспедиции в глубь страны, но эти вылазки давали мало положительных результатов.
Положение североамериканских территорий в первой половине XVIII века было неблагоприятно настолько, что в 1720 году Испания даже предложила Флориду англичанам в обмен на Гибралтар, захваченный ими во время Войны за наследство. В сущности, ту же беззащитность можно был встретить в каждом уголке империи, но причиной ее было не ухудшение возможностей Испании, которые были скудны всегда. Решающим новым фактором, отсутствовавшим в XVI веке, было приобретение другими европейцами территорий в Атлантике и вТйхом океане, которые они использовали в качестве баз торговли и экспансии.
Торговое присутствие европейцев дополнялось существенной иммиграцией, особенно со стороны британцев. Число уроженцев Англии на северном побережье Атлантики с 1660 по 1760 год возросло в двенадцать раз, и во Флориде и на побережье Мексиканского залива возникла англоговорящая граница. К середине XVIII века только в Южной Каролине было в десять раз больше европейцев, чем испанцев во всей испанской Флориде42. Местные туземные племена логично выбирали объединение с сильнейшей стороной, и последняя опора испанцев на Атлантическом побережье исчезала. Возникновение в эти годы новой британской колонии в Джорджии с базами на реке Саванне спровоцировало дальнейшее давление на обложенный со всех сторон форт Сан-Августин.
Исчезновение испанского контроля можно последить через опыт туземных народов Северной Флориды, где францисканцы доблестно продолжали поддерживать цепочку миссий по лесам и озерам, где обитали народы аппалачи и ти муку ан. С конца XVII века британцы в Каролине объединялись с индейцами ямаси (Yamasee) на востоке и индейцами крик (Creek) на западе для совершения набегов на территорию аппалачей. Последний удар был нанесен во время Войны за наследство, когда зимой 1703/04 года бри-
Под новым руководством
639
ганское войско при поддержке индейцев крик атаковало и уничтожило остатки аппалачей. Местный французский чиновник докладывал, что «аппалачи англичанами и дикими полностью уничтожены. Они взяли в плен тридцать два испанца. составлявших тамошний гарнизон, помимо коих сожгли семнадцать человек, включая трех братьев-францисканцев*. убили и взяли в плен более шести или семи тысяч аппалачей и забили более шести тысяч голов скота. Все испанцы укрылись в Сан-Августине»43. Неудивительно, что । юзднее, когда Флорида перешла под британское правление, многие индейцы предпочли эвакуироваться вместе с испанцами, которые были их покровителями. В результате эпидемий и войн индейцев оставалось мало. «К 1760-м годам туземное население Флориды, когда-то исчислявшееся сотнями тысяч, сократилось почти до нуля»44.
ТЪм временем изменения в соотношениях ролей европейцев медленно уступало гораздо более крупным изменениям, затрагивавшим туземное население Северо-Американского континента и работавшим против интересов Испанской империи. К началу XVI11 века появление европейских лошадей, оружия и продовольствия начало неуклонно менять окружающую среду многих индейских племен. В Техасе французские торговцы освободили племена от испанской зависимости в отношении зарубежных товаров. «Французы, — жаловался францисканский миссионер, — сотни пушек индейцам дают»45. Команчи и апачи на равнинах Техаса обнаружили, что теперь у них есть средства и опыт для нападений и уничтожения испанских форпостов и миссий. ТЪ же положение было и в Северной Флориде, где бри-ганцы давали пушки ямаси и крикам, тогда как индейцы в миссиях лишались даже своего собственного оружия. Новая огнестрельная мощь кочевых индейцев неизбежно об
* Согласно очевидцам, беззащитных пленников связывали, а затем жгли до смерти.
640
Испания: дорога к империи
ращалась также против других индейцев, чьих земель они вожделели. В некоторых областях это было на руку испанцам. В стране пуэбло деревни с 1704 года постоянно объединялись с доступными испанцами против набегов своих врагов, особенно апачей. В 1714 году экспедиции, высланные на борьбу с навахос, состояли из около пятидесяти испанских солдат, но включали и более двух сотен индейцев пуэбло. В 1719 году экспедиция против команчей была из шестидесяти солдат и около пятисот пуэбло46.
В других областях было не так-то просто извлекать выгоду из глубоко неблагоприятного положения вещей. Лишенное своей былой монополии на вооружение, испанское духовенство оказалось уязвимым и лишенным возможности навязывать повиновение силой, которая была его глав* ным орудием. Как мы видели, миссии в землях аппалачей рухнули. В 1727 году один путешественник в Восточном Техасе замечал, что «в миссиях нет индейцев». Появление лошадей, привезенных из Европы испанцами, произвело революционный переворот в жизни индейцев Равнин. Хотя сначала племена использовали это животное как источник мяса, они постепенно учились пользоваться им для перевозок. охоты и военных атак. К началу XVIII века испанские форпосты стали подвергаться постоянным нападениям со стороны племен, приручивших лошадей и начавших использовать их д ля расширения своих охотничьих угодий за счет земель других племен. Индейцы Великих Равнин —племена сиу. черноногих, команчей и Ворона — «на конских спинах переживали одно из самых потрясающих приключений, какие только могут выпасть на долю народа»47. Миссии продолжали ввозить и разводить лошадей, а священники-первопроходцы всегда путешествовали с регулярным числом лошадей, мулов и скота, без которых распространение христианства было бы в прямом смысле невозможно.
Для испанцев положение усугубилось после проникновения в глубь континента французских торговцев, двигавшихся на юг от Великих озер и на север от залива. В 1719 го
Под новым руководством
641
чу к чиновникам в Новой Мексике поступило свидетельское никазание из команчских источников, что французы закупи ют шкуры и продают пушки племени пауни (pawnees) на < тигре. ТЪгда был период войны межу Францией и Испанией. и губернатор Вальверде подумал, что лучше произвес-। и разведку с целью сбора информации о положении на 1’н hi (инах. За возможность расширить границы миссий исадно ухватились францисканцы. В июне 1720 года вой-। ко из сорока двух солдат при поддержке шестидесяти индейских союзников выступило из Санта-Фе и два месяца < । |устя оказалось в районе Небраски. Однако ему не удалось обнаружить ни одного француза, но на него напали и почти полностью уничтожили поуни. Немногочисленныеуце-иевшие добрели до Санта-Фе в сентябре. На самом деле испанцы были не способны помешать французам, которые раздавали оружие своим индейским союзникам и тем самым нарушали равновесие сил среди равнинных племен. 1 >ольше всех страдали испанцы, бывшие слишком немногочисленными, чтобы противостоять дальнейшему давле-11ию на свои форты и миссии, где не хватало людей. К началу XVIII века главной угрозой для испанской границы сделались апачи, но в 1750-е годы была предпринята попытка построить на их землях миссии к северу от Сан-Антонио. Попытка не удалась из-за опустошительных набегов злейших врагов апачей — команчей.
С такой же ситуацией испанцы сталкивались по всему Северо-Американскому континенту. Чтобы выжить, они должны были прибегать к помощи местных народов, не только пуэбло, но и ютов (Utes), навахос и даже команчей. 11есмотря на все усилия, граница не только не получала прочного закрепления, но откатывалась назад. За недо-< татком безопасности миссионеры сдавались и уходили. Во псей Флориде к середине века осталось только десять монахов43. К 1760-м годам все попытки христианизации северных равнин Техаса были оставлены. В это десятилетие огромная по протяженности северная граница от Тйхого
642	Испания: дорога к империи
океана до Техаса охранялась всего девятью сотнями солдат, разбросанных по двадцати двум редким пресидио49.
Оставалась единственная перспектива: Калифорния. Неиспанское духовенство, пришедшее в миссии на севере Новой Испании в конце XVII века, внесло решающий вклад в прорыв к Тйхому океану. В середине XVI века Кабрильо открыл залив Сан-Диего, а после него баск Вискаи-но (Vizcaino) исследовал северное побережье. Но Калифорнийский залив продолжал озадачивать испанцев, ясно показывая, что Баха Калифорния (Baja California) — это остров. Только многочисленные путешествия и картографическая работа тирольца отца Кино в 1690-е годы позволили обнаружить, что Баха — не остров, а полуостров, соединяющийся с материком около Хилы (Gila) и реки Колорадо*. Кино, которого мы уже имели случай упомянуть, был великим первопроходцем в деятельности иезуитов на севере Новой Испании и в исследовании сухого пути в Калифорнию. Расположившись в 1687 году в своей миссии в сотне миль к югу от современного Т&скона (Ttiscon), он двадцать четыре года посвящал себя миссионерской работе, исследованиям и писательскому труду. Он дважды спустился по реке Колорадо и однажды достиг Калифорнии и залива. В 1710 году он писал, оценивая, что «во всех миссиях сих, построенных на расстоянии двухсот миль в последний двадцать один год, было приведено к желанию приять святую католическую веру более тридцати тысяч душ, из них шестнадцать тысяч только из народа пима (Pima)»90. Но его мечта об обращении и завоевании Верхней Калифорнии была хоть в какой-то мере приведена в исполнение только во время экспедиций соперничавшего с иезуитами францисканского ордена. и в частности брата Хуниперо Серра (Junlpero Serra), в конце XVIII века.
* Несмотря на то. что уже Ортелий сто лет назад на своей карте 1589 года обозначил Баха Калифорния как полуостров.
Под новым руководством
643
После смерти Кино в 1711 году видение дороги на север 11 к Тйхому океану не померкло, но основной миссионерский । ттиск был направлен на Баху. К середине XVIII века среди иезуитов, подвизавшихся на границе, был велик процент выходцев из Центральной Европы. Среди них был баварец Якоб Зедельмайр. ставший в 1740-е годы великим исследователем Аризоны, он пересек Хилу и отправился на север к Колорадо51. Теперь северо-запад был не только исключительно в сфере испанских интересов.
Об этом свидетельствовали события после публикации иезуитами в Испании в 1757 году книги «Notlcia de la California» («Известия из Калифорнии»). Ее главной целью была защита ордена иезуитов, на который в Европе уже нападали по многим причинам. Но вскоре ее опубликовали в Лондоне на английском (1759), а затем последовали голландский, немецкий и французский переводы. На запад через Канаду двигались англичане, и, что было самым, наверное, угрожающим, с Тихоокеанского побережья на юг продвигались русские. В 1728 году Витус Беринг, датчанин на царской службе, исследовал восточные границы Сибири и открыл пролив, носящий его имя. В 1741 году он снарядил экспедицию через Тйхий океан, которая обогнула Алеутские острова и высадилась на северном берегу Калифорнии в шестидесяти милях к югу от Ситки. Калифорния, внешний обод Американской империи. была на пороге совершенно нового для Испании опыта. Раннее предупреждение было дано в труде «I mos-coviti nella California» («Московиты в Калифорнии»), опубликованном в Риме в 1759 году испанским францисканцем, жившим на Филиппинах и в Мексике. Двумя годами позже испанский посланник в Петербурге маркиз Альмодовар выслал подробный отчет о деятельности Беринга в Мадрид, но не принял в расчет никакой опасности со стороны россиян52. Это был не первый случай, когда дипломаты ошибались.
644
Испания: дорога к империи
В хорошие и дурные годы, во времена войны и мира для правительства и купцов Испании была одна поддержка и опора — американское серебро. Это было топливо, создавшее механизм империи и все еще питавшее имперские надежды. Рука об руку с наплывом серебра шел наплыв дорогих товаров. Покуда этот процесс не прекратился, Испания могла чувствовать себя центром вселенной. Большая часть испанской торговли была в руках чужеземцев, но это не уменьшало ее значимости53. Сами западные державы, более всего контролировавшие испанское серебро, были постоянно озабочены сохранением империи. В XVII веке на помощь Испании пришли голландцы, в начале XVIII века так поступили французы. Однако в середине XVIII века настал черед британцев, но они оказались не покровителями, а серьезной угрозой. Отношения Испании с Британией прошли проверку в нескольких небольших конфликтах в Америках. Четверть века споров о Гибралтаре, асьенто и незаконная торговля англичан с Америкой питали обиду испанцев.
Основной проблемой было военно-морское и коммерческое превосходство Британии и Франции. Иноземные корабли составляли три четверти всех судов, принимавших участие в американской торговле, а иноземные товары были основной массой предметов торговли с Новым Светом. Когда испанские суда достигали американских портов, оказывалось. что иноземные суда уже побывали там и наводнили рынок продукцией, ввезенной напрямую, а не через систему монополии, действовавшую через полуостров. Т& же история происходила не только с товарами. Купцы Лимы сообщали в 1706 году, что «ярмарка в Портобело будет скорее, помехой, нежели подспорьем», коль скоро в вице-королевстве достаточно товаров, которые все ввезены французами.
Одним из наиболее доходных дел была работорговля, осуществляемая (как мы видели) торговыми компаниями, зарегистрированными в Испании, и на основе асьенто на посылку определенного числа африканских рабов на аме
Под новым руководством
645
риканский рынок. Во время Войны за наследство асъенто держали французы. По Утрехтскому мирному договору, в 1713 году асьенто перешел к британцам вместе с правом посылать один корабль в год для торговли на ярмарке в 11ортобело. Британцы осуществляли свою привилегированную торговлю через свою Южную Морскую Компанию, которая организовала систему пунктов по всему Карибскому архипелагу, где можно было принимать и распределять негров. На самом деле компания была не более чем клиринговым учреждением, и большая часть поставок и распространения лежала на лицензированных мелких торговцах и капитанах кораблей, которые все были британцами. Компания также заведовала распределением на внутренних территориях Южной Америки. В 1725 году она получила формальное разрешение от испанского правительства на перевозки рабов внутри страны из Буэнос-Айреса на рынки Чили, Боливии и Перу.
Официальная (и неофициальная) деятельность британцев не отменяла активности других народов, продолжавших поставлять рабов не только на свои собственные территории, но и на испанские. Около 1720 года сотни рабов в Швану, Портобело незаконно поставляли французы и голландцы (в Кюрасао) и португальцы (в Буэнос-Айресе). Не было никакого эффективного способа ограничить незаконные поставки, которые на практике приносили пользу испанским поселенцам. В 1716 году компания жаловалась Джоржу Баббу, британскому посланнику в Мадриде, что «на ввоз великого числа негров власть предержащие (в Америке] смотрят сквозь пальцы и. похоже, его терпят-. На Кубе в 1733 году «обитатели живут, как и прежде, свободными от испанского руководства, и сии люди весьма многочисленны и равно виновны, их число их обороняет от всякой попытки захватить как их незаконных негров, так и их незаконные товары»54.
Внеофициальная торговля как неграми, так и другими товарами была в порядке вещей. На последних ярмарках в
646
Испания: дорога к империи
Портобело в 1721. 1726 и 1731 годах годовой корабль Компании «The Royal George» («Царственный ГЬоргий») вместе с сопутствующими судами доминировал в продажах. В Испании возникало впечатление, что британцы делают огромные барыши в результате своего контроля над асьенто и что иноземцы развивают контрабандную торговлю с Америкой. Этот спорный вопрос, как мы увидим, вел к многочисленным пререканиям и в конце концов к войне. На самом деле британцам оказалось трудно извлекать хорошие выгоды из торговой системы, находившейся в полном хаосе. До 1732 года им удалось поставить лишь две трети рабов по контракту и послать только сорок процентов годовых кораблей85. Но когда они извлекали доходы, доходы эти были неплохими. На ярмарке в Портобело в 1731 году купцы из Перу потратили половину своих денег исключительно на товары, привезенные годовым кораблем британской Южной Морской компании.
Легко впасть в ошибку, приняв испанскую точку зрения (доверчиво повторяемую историками), что иноземцы подрывали экономику колоний и разрушали атлантическую торговлю. Постоянная практика контрабанды незаконных торговцев на первый взгляд может подтверждать такую картину. В конце XVII века один чиновник из Новой Гранады доносил, что видел плывущий в Европу флот из десяти кораблей, нагруженных контрабандой: сообщалось. что британцы и голландцы собирают на побережье золото, серебро, жемчуг и изумруды. На самом деле своей неофициальной торговлей иноземцы вносили неоценимый вклад в колониальную экономику (как мы уже имели случай отметить). Ничто так не красноречиво, как перечисление товаров, ради перевоза которых через Атлантику в Америку британцы рисковали своим богатством и жизнями: стаканы, чашки, чайники, тарелки, горшки и миски, ножи, восковые свечи, замки, сундуки, письменные столы, писчая бумага, мыло, медикаменты, книги56. Нет необходимости добавлять, что самым востребован
Под новым руководством	647
ным товаром были пушки и оружие любого рода. Неспособность официальной испанской торговой системы удовлетворять нужды империи была и вопиющей, и общеизвестной. Испанские колонии задохнулись бы без контрабанды. Во время Войны за наследство, когда условия военного времени ухудшили условия жизни поселенцев, колонии выжили именно за счет голландских и английских поставок57.
Эволюция «неформальной экономики» контрабанды была логическим следствием отсутствия — неточно было бы назвать это «развалом», поскольку она никогда должным образом не функционировала, — официальной торговой системы, с помощью которой испанцы надеялись претендовать на весь Новый Свет как на закрытый рынок для своей продукции. К началу XVIII века метрополия больше не удовлетворяла нужд своих колоний. В случае с Новой Гранадой (теперь Венесуэла) за полувековой период с 1713 по 1763 год порт Картахены посетили только четыре флота галеонов. Население неизбежно было вынуждено покупать товары у любых других доступных поставщиков. А их было хоть отбавляй. В эти годы иноземные торговцы везли в Новую Гранаду текстиль (шелка и льны), пищу (пшеничную муку, растительное масло, вино, пряности), мануфактуру (бритвы, ножницы, зеркала) и рабов58. За это они брали серебро, изумруды, жемчуг, шкуры, какао и красители. Легко (и правильно) сделать вывод, что «неформальная экономика» была на самом деле экономикой нормальной, поскольку контрабанда стала необходимой для выживания. Местные власти поняли это и распространили налоги на контрабандные товары. которые могли выявить. В провинции Санта-Марта доход от налогов на контрабанду был в два раза больше, чем от законной торговли50. Коль скоро большая часть контрабанды ускользала от обнаружения, можно представить себе масштабы неформальной экономики. Один чиновник из Картахены в 1737 сжато определил состояние торговли в Нойой Гранаде. «Король. — ска
648
Испания: дорога к империи
зал он, — имеет узуфрукт номинально, истинные же владельцы суть иноземцы»60.
При этих обстоятельствах мы можем отбросить идею, что торговая система Нового Света состояла из господствовавшей официальной торговли и торговли второстепенной и неформальной, заключавшейся в контрабанде. Неофициальная торговля была в действительности доминирующей и потому официальной61. С треугольника, представленного Кюрасао, островом Святого Евстафия и ГЬианой, голландцы, и особенно упорное и растущее сообщество голландских еврейских торговцев62, вели активную коммерческую деятельность, которая была не только официальной, но и законно санкционированной условиями Утрехтского трактата. Один путешественник в том регионе сообщал, что «голландцы в Кюрасао ввозят, вывозят, торгуют и с ценами делают все, что им на ум ни взбредет», при поддержке поселенцев, индейцев и королевских чиновников. Корона и испанские миссионеры могли возражать, но голландцы были у власти. Не было никакого смысла в подавлении или расследованиях: они не работали. Чиновник из Картахены уведомлял правительство письмом в 1718 году, что «здесь вся неправда представляется неприкрашенной истиной, но иначе невозможно, ибо никто ничего не говорит, не желает или же не смеет сказать, как из страха, так и по собственному изволению или по нежеланию вмешиваться»63.
Англичане, как и голландцы64, жаловались на помехи их законной торговле и на агрессию со стороны гвардакоста-сов—кораблей, имевших разрешение от испанцев на действия против неформальной торговли. На самом деле многие гвардакостасы были лицензированными пиратами, которые атаковали и грабили все, что им нравилось, и не ограничивались только иноземными кораблями66. Они были, по мнению агента Южной Морской Компании, «гнуснейшими в человеческом роде грабителями». Согласно дан
Под новым руководством
649
ным британского правительства, с 1713 по 1731 год более 180 английских торговых кораблей были незаконно конфискованы или ограблены гвардакостасами. Наиболее известен случай с капитаном Робертом Дженкинсом, заявившим в Палате Общин в 1738 году, что семь лет назад, в 1731, испанцы в Америке ограбили его корабль, а его привязали к мачте и отрезали ему ухо. В доказательство он показал Палате бутылку со своим законсервированным ухом внутри. На вопрос, что он делал потом, он заявил, что •доверил душу свою ГЬсподу, а дело— своей стране». Его речь возбудила патриотические настроения в Англии и убедила Общины, что война с Испанией — единственное решение. В апреле 1738 года Бенджамин Кини в Мадриде получил инструкции от правительства на запрос компенсации за ущерб, нанесенный английскому флоту. Переговоры о сумме компенсации завершились Пардоской Конвенцией в январе 1739 года, подписанной Кини и испанскими министрами. Конвенция на самом деле не затронула ни одного из крупных спорных вопросов, а сумма компенсации, которую Испания согласилась заплатить, уравновешивалась деньгами, требуемыми с ее стороны за потопление ее флота у мыса Пассаро.
Негодование против Испании среди английских политиков и торговцев после неудачи Пардоских переговоров сделало войну неизбежной. Премьер-министр, сэр Роберт Уолпол, постарался объяснить разгневанной Палате Общин, что поддержка Испании была в интересах Британии. •Сохранение испанской монархии в Америки целой и неослабной. казалась, на протяжении почти всей прошедшей зпохи, общей склонностью всех держав европейских. В настоящее время едва ли найдется народ европейский широчайшей, нежели ее. собственностью на ее галерах и галеонах не обладающий. Правда, что вся эта казна домой везется под испанскими именами, но Испания сама уже не что иное, как канал, по коему все сии сокровища во всю остальную Европу перемещаются»6®. Его аргументом было.
650
Испания; дорога к империи
что нападение на Испанскую империю было в действительности атакой собственных интересов Британии, поскольку Британия извлекала выгоду из империи. Нетрудно показать, что британцы осуществляли деятельный контроль испанских рынков. Прямая торговля британцев с Испанией периодически колебалась в зависимости от вспыхивавших войн, но всегда была солидной; торговля со средиземноморскими территориями, ранее бывшими под испанским контролем, не прекращала расти. К1730-м годам Средиземноморье было главным рынком для трех четвертей всего лондонского экспорта в Европу67.
Уолпол не смог унять растущую военную истерию, и его правительство было вынуждено действовать. Адмирал Эдвард Вернон был послан в июле 1739 года в Карибское море для укрепления Ямайки и нападения на испанские позиции. Война была объявлена в Лондоне в октябре с колокольным звоном в церквях и народным весельем на улицах. «Это ваша война, — писал упирающийся Уолпол одному из своих министров, — и я надеюсь, она вас порадует». Он заранее осудил любые действия против Испании как «несправедливые и позорные». Но вскоре смирился. Началась «Война за ухо Дженкинса».
Корабли Вернона сосредоточили свою атаку на основных испанских портах. Он обложил Портобело шестью военными кораблями и более чем четырьмя тысячами человек с 2500 белых и 500 черных помощников. Маленький и слабо укрепленный город сдался в ноябре 1739 года. Следующей весной Вернон вернулся, чтобы разрушить береговую крепость Сан-Лоренцо-де-Чагрес и напасть на Ка-тахену. Основной целью британских атак был порт Пшаны, центр испанской навигации в Карибском море. Осознав угрозу, Филипп V весной 1740 года приказал флоту из сорока кораблей и двух тысяч человек с вооружением отправиться из Эль-Ферроля на Кубу. Отряд, потрепанный плохой погодой и болезнями, был вынужден укрыться в гавани Картахены в октябре этого года. В то же время союзни
Под новым руководством
651
ца Филиппа Франция направила инструкции своим колониям преградить дорогу британцам.
Наконец в январе 1741 года Вернон объединил в гавани 11орт-Рояль то. что потом назвали «самой внушительной военной силой, собранной в Карибском море»68. Общая численность флота составляла тридцать линейных кораблей, вдобавок сто транспортных судов с войском более одиннадцати тысяч человек на борту. Но кусало оно слабее, чем лаяло. Флот осадил Картахену весной 1741 года, а затем ушел прочь из-за страха приближающегося к городу подкрепления. Потом он захватил залив Гуантанамо на Кубе, но не смог извлечь из добычи никакой пользы. Наконец попытался занять Панаму, но тоже потерпел неудачу. Это была военно-морская кампания со смутными целями, поскольку никаких намерений занять испанские территории у нее не было, а только (как при соответствующих нападениях на Иберийский полуостров) желание унизить империю. Напротив, испанцы знали, что им нужно оборонять Гавану, и преуспели в этом. В течение военных месяцев корабли с драгоценными металлами продолжали целыми и невредимыми прибывать в Испанию.
Англичане также послали небольшую эскадру под командованием коммодора Джорджа Энсона (Anson) в Тйхий океан. С шестью линейными кораблями, двумя вспомогательными судами и шестьюстами солдат, войско выглядело многообещающим, но три месяца, с марта по май 1741 года. страдало от страшной непогоды на своем пути через пролив Ле-Мера (Le Maire) в Тйхий океан. Наконец только три корабля со своим прежним экипажем добрались до островов Хуана Фернандеса, где пробыли три месяца. Потом корабли разграбили порт Паиту (Paita) на своем пути на север, а их намеренье было соединиться с Верноном у перешейка и взять Панаму. Узнав о неудаче Вернона в Карибском море, Энсон изменил свои цели и стал вместо этого поджидать манильский галеон у Акапулько. Тот от него тоже ускользнул, поэтому командующий отправился через ТИхий
652
Испания: дорога к империи
океан и в ноябре 1742 года достиг Макао. Он вышел из порта в апреле, все еще думая о галеоне. Пересекая Филиппины, он наконец увидел свою добычу в мае 1743-го: галеон «Ковадонга» («Covadonga»), только что из Манилы, под командованием португальского капитана Жеронимо Монтейро. В короткой схватке, стоившей британцам одного человека убитым, а испанцам — семнадцати, Энсон захватил галеон с около полутора миллионами песо на борту®9. Судно было отведено в Макао, где испанские моряки были отпущены на свободу, а огромная посудина продана.
В морских войнах и коммерческом соперничестве, как ясно видел Роберт Уолпол, было мало смысла. Вмешательство других европейских народов в испанскую коммерцию совершенно подорвало официальную «монополию» к 1720-м годам. Даже сектор монополии, официально бывший в руках иноземцев, — ежегодный британский корабль в Портобелло — больше не приносил доходов. Наваррский политический экономист Херонимо де Устарис в «Теории и практике торговли» (1724) завязал спор о поиске пути из хаоса. Деятельность Вернона в Карибском море и Энсона в Тйхом океане наконец убедила власть предержащих по обе стороны Атлантики, что старая монопольная система исчезла навсегда. Понемногу входила в силу стратегия свободной торговли через Атлантику, и наконец в 1778 году королевский декрет установил систему Свободной ТЬрговли, которая постепенно включила в свою орбиту всю испанскую Америку. С тех пор кадисская монополия была отменена и начало расти число портов на полуострове и в Америке, входивших в сеть открытой торговли.
Решительное влияние на вовлечение Испании в эру новых идей оказала Франция. С середины XVII века в узких культурных кругах Испании иноземных писателей читали во французских переводах. Доступ в Испанскую империю дал французским ученым возможность осуществлять ис
Под новым руководством
653
следования, которых сами испанцы не делали. В течение первых военных лет царствования Филиппа V отец Луи Фейе (РеиШёе) совершил первую истинно научную экспедицию в Южную Америку. Его путешествие, продолжавшееся с 1707 по 1711 год. завершилось публикацией «Дневника физических наблюдений* («Journal des observation physiques», 1714). Ученый Амадей Фрезье (Frezier) в 1712 году также получил от Филиппа V разрешение на плаванье в 1йхом океане. Два его корабля вышли из Сен-Мало, попали в Тйхий океан через Огненную Землю (Tierra del Fuego) и достигли Лимы. Они вернулись в Марсель в августе 1714 года, убежденные, что истории о континенте Австралия суть химера. Фрезье опубликовал свои наблюдения в «Описании путешествия в Тйхом океане» («Relation du voyage de la Mer duSud», 1716).
При поддержке Французской академии наук было осуществлено важнейшее научное путешествие за время царствования Филиппа V; им руководил молодой аристократ Шарль-Мари де ла Кондамин, математик и друг Вольтера70. Предметом исследования стала не меньше как форма Земли. Ученые в Европе разделялись во мнениях, является ли Земля сплющенным у полюсов сфероидом, как утверждал влиятельный англичанин Исаак Ньютон, или сфероидом вытянутым (вытянутым к полюсам и сужающимся у экватора), как полагали некоторые французские специалисты. Если Ньютон был прав, градус широты должен был слегка увеличиваться к полюсам, и эти свед ения имели основополагающую ценность для составления точных навигационных карт. Для решения спора французы в 1735 году снарядили две ученые команды, одну для наблюдений в Лапландии (тогда принадлежавшей Швеции), а вторую под руководством Ла Кондамина и Луи ГЬдена для тех же наблюдений в провинции Квито (Перу). В качестве испанских наблюдателей сопровождать Ла Кондамина Филипп V отправил двух юных кадетов из Кадисской морской академии. Хорхе Хуана двадцати двух лет и Антонио Ульоа — девятнадцати.
654
Испания: дорога к империи
Испанские власти слабо представляли себе спор о форме земли и не были близко знакомы с творчеством Ньютона71, но озаботились посылкой в экспедицию представителей для видимости. Хуан и Ульоа прошли краткий курс физики, геометрии и французского, были произведены в офицеры и отправлены на встречу с французскими учеными в Картахену. Это малообещающее начало оказалось гораздо более плодотворным, нежели кто-либо мог себе представить. С того момента, как они покинули Кадис на двух разных кораблях в мае 1735 года, Хуан и Ульоа принялись за работу, делая научные наблюдения всех возможных видов: от морской навигации вплоть до устройства экзотических обществ, чья жизнь развернулась перед их глазами в Америке. С июня, когда они прибыли в Карибское море, по ноябрь, когда они присоединились к французской партии в Картахене. Хуан и Ульоа делали записи обо всем увиденном. Двое молодых испанцев, как докладывал Кондамин, «очаровательные господа, нрава в высшей степени приятного и весьма общительные»72, в середине декабря отправились вместе с французскими специалистами через перешеек к Панаме. Оттуда они выехали через месяц к месту назначения, к городу и провинции Кито. Оптимист Вольтер прославлял экспедицию публикацией своей трагедии «Альзира, или Американцы» (1736) и объяснял другу: «Место действия — Перу; Ла Кондамин измеряет страну, испанцы ее эксплуатируют, а я воспеваю»73.
Экспедиция под французским руководством была первым крупным вкладом Испанской империи в наблюдательную науку Просвещения. Члены ее разбились на две группы при восхождении к Кито. Одна, с Хуаном и Ульоа и большей частью научных инструментов, направилась по горной дороге из Туаякиля. Другая, под руководством Кондамина, сначала прошла по берегу, а затем двинулась внутрь материка к Кито под проливным дождем, но при неоценимой помощи местных индейских племен, помогавших нести инструменты. Именно во время этого путешествия Ла Конда-
Под новым руководством
655
мин наблюдал свойства вещества, позднее получившего известность как резина, и стал первым человеком, привезшим его образцы в Европу. Он также открыл новый металл (который ученые гораздо позднее определили как платину) и экспериментировал с хинином. ТЬм временем Хуан и Ульоа посвящали себя описанию всех видимых аспектов общества, биологии и экономики региона Кито.
Затем члены экспедиции приступили к своей основной задаче, для которой требовалась достаточно пространная и плоская местность для прокладки основных линий и последующей строгой триангуляции как можно более широкой площади. Они нашли базовую местность в ветреной пустыне на равнине Яруки (YaruquH), затем им пришлось разделиться на три далеко разошедшиеся группы для выполнения триангуляции, основанной на наблюдениях за более чем тремястами миль гор и равнин. Это было дело длительное, неспешное и трудное, которое они наконец выполнили восемь лет спустя. В марте 1743 года Кондамин и его коллега Буге сделали свои последние одновременные наблюдения на расстоянии двух тысяч миль друг от друга. Их данные — через шесть лет после такой же работы их коллег в Лапландии — подтвердили позицию Ньютона. За время своего пребывания в Америке ученые также произвели широкие наблюдения обыкновений и культуры туземцев и креолов, животной и растительной жизни, климата, болезней и способов их лечения, землетрясений, ветров и приливов, и, конечно, в результате их работы возникло множество карт и планов. Ла Кондами, например, первым составил план огромного бассейна реки Амазонки.
Длительный опыт в Южной Америке позволил Хуану и Ульоа возмужать и превратиться из зеленых новобранцев в символ Испанской империи времен Просвещения. Хотя они проявляли слабый интерес к туземным народам континента, в которых видели едва ли не дикарей, их увлек контакт с остатками доиспанских цивилизаций, они прониклись восхищением к достижениям древних империй
656
Испания: дорога к империи
Анд и сожалениями, что испанцы пренебрегают памятниками цивилизации инков. «Оставшееся свидетельствует о величии их достижений, а руины обличают небрежение испанцев, расположившихся в империи инков*. В последние месяцы 1740 года флот вице-адмирала Энсона вошел в Тихий океан, и Хуан и Ульоа были срочно вызваны в Лиму для помощи в организации береговых оборонительных сооружений против англичан. Это был первый отзвук «Войны за ухо Дженкинса» в Тйхом океане. К своему удивлению, они обнаружили, что в Перу почти нет оружия, и что главные средства защиты — деревянные копья с металлическими наконечниками. Когда они вернулись в Квито через несколько месяцев, то с возмущением увидели, что Ла Кон-дамин построил на концах базовой линии в долине Яруки маленькие пирамиды, увенчанные французской королевской эмблемой, цветком лилии и с латинской надписью в память об измерении местности французами. Хуан решительно протестовал против отсутствия всякого упоминания об Испании и о его и Ульоа помощи. Тяжба была рассмотрена в Лиме, в аудиенсии, которая годом позже постановила, что пирамиды могут остаться, но с добавлением имен Хуана и Ульоа и без цветков лилии. Пятью годами позже, в 1747 году, Совет Индий приказал (против воли Хуана и Ульоа) разрушить пирамиды. Они должным образом были стерты с лица земли в следующем году, но восстановлены в 1836-м, уже республикой Эквадор.
По завершении расчетов долготы Кондамин и французы продолжали свою работу по другим направлениям. Тем временем испанцам выпало на долю провести еще три года на Тихоокеанском побережье, ревизуя военно-морские укрепления. Ульоа наконец вернулся в Европу в 1744 году на французском суд не, которое на море захватил британский корабль. Его привезли в Лондон, с большой честью принимали в Королевском обществе и отправили обратно в Испанию со всеми его бумагами. Хуан возвратился без приключений на другом французском корабле, был выбран
Под новым руководством
657
членом-корреспондентом Парижской академии наук и наконец встретился с Ульоа в Мадриде. Их не было в Испании долгих одиннадцать лет. Ла Кондамин вернулся во Францию в 1745 году, через десять лет после отъезда. Испанцы и французы счастливо избежали катастрофического землетрясения, несколькими месяцами позже, 28 октября 1746 года, разрушившего большую часть города Лима за три минусы. То же землетрясение смыло порт Кальяо приливной волной, потопившей 95% его населения.
В 1748 году в Мадриде Хуан и Ульоа опубликовали официальный отчет о своей работе в форме «Исторического описания путешествия в Южную Америку» с приложением тома «Астрономических наблюдений». Возникли некоторые сомнения в возможности выпустить книгу, поскольку в Испании не было подходящей бумаги, ни опытных печатников. ни чертежников, ни подходящих медных досок для печати. Все эти препятствия были преодолены: ввезли голландские доски, воспроизвели бумагу по французской технологии, ввезли чертежников-рабов74. Наконец пять великолепных томов были напечатаны. Это было большой удачей, поскольку французские ученые еще не обнародовали своих результатов. Ткким образом, испанское правительство смогло представить экспедицию Кондамина как великое национальное достижение Испании, в котором Хуан и Ульоа играли решающую роль. Пространный секретный отчет о колониях, написанный ими, ставший известен позднее как «Ъийное донесение об Америке», был, однако, доступен только министрам и не публиковался, пока один английский издатель не завладел текстом и не выпустил его (на испанском) в 1826 году в Лондоне.
Апофеоз Хуана и Ульоа — классический пример самого развитого мифа испанцев о своей империи. Их участие во французской экспедиции представлялось как свидетельство великих достижений испанской науки, а их исследования эксплуатировались в откровенно имперских целях78; неподходящие сведения, содержащиеся в «Тайном донесе
658
Испания: дорога к империи
нии». просто умалчивались. Официальная позиция имперской гордости, однако, любопытным образом противоречила заданиям, которые правительство вскоре доверило своим научным героям. Хуан был послан в 1748 году в Англию для шпионажа на верфях и вербовки кораблестроителей и моряков для Испании, а Ульоа был отправлен с той же миссией во Францию и в Объединенные Провинции в следующем году. На самом деле промышленный шпионаж так широко практиковался тогда в Европе, что был почти уважаемым делом. Объединенные Провинции и Англия были главными странами, куда приезжали специалисты со всей Европы для открытого или тайного сбора сведений о промышленности и технологиях76. Испания всегда пользовалась иноземными технологиями, особенно нидерландскими. и приблизительно с 1600 года последовательно собирала сведения о голландских технологиях в области финансового дела и кораблестроения77. Теперь правительство предоставляло большие денежные суммы для закупки военных кораблей последних моделей и найма техников из Англии. Франции и ГЬлландии.
Политика заключалась в открытом признании более скромных возможностей Испании в соревновании за империю. Иноземный вклад в реформы военно-морского флота был основополагающим: без него достигнуть можно было немногого. Под впечатлением от успехов британского военно-морского флота, диктовавшего ход Войны за наследство на полуострове и продолжавшего доминировать на западном Средиземноморье в течение всего века, испанские власти прилагали особые усилия к ввозу английских военно-морских мастеров и к повторению английских достижений в кораблестроительстве и мореходстве76. Архивные документы дают имена около ста британских работников. тайно завербованных испанским правительством в середине XVIII века79, что свидетельствует о серьезности предпринятых мер. Слабосилие Испании, объяснял Хорхе Хуан в 1751 году в разоблачающем донесении первому ми-
Под новым руководством
659
иистру, маркизу де ла Энсенада, было общеизвестно: ее военно-морской флот «лишен был вооружения, уставов, методы и учения». Но это не значило, что нужно смириться <• ситуацией.
Безумством было бы предложить его величеству обзавестись сухопутными силами, равными французским, или морскими, равными английским, ибо Испания не располагает ни населением, ни финансами для подобных расходов; но не предложить более крупной армии или приличного флота значило бы оставить Испанию в подчинении Франции на суше и Англии на море80.
Один из самых значимых конфликтов в европейской истории, Се'милетняя война 1753-1763 годов, известная в Северной Америке как «Французско-индейская», имела решительное влияние на перераспределение испанских территорий за пределами Европы. Первоначально конфликт возник между Британией и Францией не только из-за системы альянсов в Европе, но и из-за их колониальных интересов в Индии и Канаде. Франция начала успешными кампаниями в Европе, но вскоре над ней взяли верх превосходящие британские военно-морские силы, и она практически потеряла инициативу как в Северной Америке, так и в Индии. В августе 1761 года Испания пообещала Франции вступить в войну на ее стороне до следующей весны81. Страна ввязалась в конфликт несколько раньше, в январе 1762. Это было неудачное решение, поскольку война закончилась полным разгромом французских сил. Британцы в Северной Америке решительно отодвинули французов назад, захватив то, что оставалось от французской Канады (и Квебек, павший в 1759 году), и заняв Мартинику в 1761-и. По Парижскому миру, 10 февраля 1763 год а Франция уступила Канаду британцам. также как и некоторое число западно-индийских островов, но удержала Мартинику и ГЬаделупу.
Война также продемонстрировала полную уязвимость испанских владений, когда британские силы двинулись на
660
Испания: дорога к империи
оккупацию Гкваны и Манилы, двух самых жизненно важных портов испанской имперской системы. Тсвана, центральное место сбора флотов Нового Света перед пересечением Атлантики, находилась под защитой, как полагали, неприступного форта, единственного, прикрывавшего все испанские владения в Северной Америке и в Карибском море. Его оборонительные сооружения были укреплены в 1720-е годы стараниями Патиньо, который выслал туда французских и итальянских инженеров, поскольку не видел ни одного испанского, способного выполнить эту работу82. При гарнизоне в две тысячи человек форт был достаточно хорошо оборудован для отражения нападений. Британский флот под командованием адмирала сэра Джорджа Покока (Рососк) сошелся у Мартиники в мае 1762 года и продемонстрировал двадцать линейных кораблей, пять фрегатов и около двухсот вспомогательных судов с одиннадцатью тысячами войска на борту83. Их прибытие к ГД-ване 6 июня перепугало испанских чиновников, не знавших о начале войны, поскольку британцы предварительно захватили их почтовый корабль. Сложный рисунок береговой линии залива не позволил провести прямую атаку, и британцам пришлось осаждать город два месяца, пока 11 августа ГДвана не сдалась. Через два дня испанцы подписали условия капитуляции. Вместе с фортом они сдали эскадру из двенадцати военных кораблей и около ста купеческих судов. Но и потери британцев были весьма велики, практически все от желудочных расстройств и от желтой лихорадки; насчитывалось 87% из 5366 солдат и 95% из 1300 матросов умершими84. Узнав эту новость в Лондоне, доктор Джонсон воскликнул: «Да не пострадает впредь никогда моя страна от подобного завоевания!»
В 1762 году отряд из восьми британских линейных кораблей, трех фрегатов и двух купеческих судов под командованием адмирала Корниша как командующего флотом и генерала сэра Уильяма Дрейпера (Draper) во главе войска вышел из Мадраса со специальной целью захватить Мани
Под новым руководством
661
лу. Экспедицию финансировала Ост-Индская компания, убедившая лондонское правительство, что дело того стоит. 1реть из 1700 людей Дрейпера составляла британская пехота, остальные были сипаи и (по собственным словам Дрейпера) «такие бандиты, каких со времен Спартака не собиралось»85. Путь из Индии занял восемь недель, флот прибыл 23 сентября в Манильский залив, где высадил на берег более тысяч человек. Для обороны в городе было около пятисот солдат, набранных в Мехико, и неопределенное число местных добровольцев. Сопротивление было безрезультатным, и Манила сдалась 10 октября после перестрелки. в которой нападающая сторона потеряла 26 убитыми, а осаждаемые солдаты 178 убитыми и ранеными. Капитуляция включала «все двадцать или около того провинций на островах с их фортами и цитаделями»: было добавлено специальное условие, что испанцы заплатят четыре миллиона песо, возместив британцам их траты.
Последнее условие было ключевым, поскольку Ост-Индская компания должна была покрыть расходы на экспедицию. которые составили около четверти миллиона фунтов. В ходе дела им едва удалось собрать четверть суммы, поскольку испанцы не согласились с юридической обоснован-। гостью запрашиваемого штрафа. Завоеватели были жестоко разочарованы тем, что они завоевали с такими затратами. Ожидая богатой добычи, они нашли только неряшливую ветхую колонию без собственных ресурсов. ГЬнерал Дрейпер сказал: «Может показаться изумительным, что столь многочисленные острова, столь превосходным образом распложенные, приносят столь малый доход». Другой англичанин в том же году заметил, что «британская публика безрассудно воображала, что Манила должна быть местом огромного богатства. Они были обольщены этой вредной фантазией, видя миллионы долларов, ежегодно присылаемых из Америки»86. Филиппины оставались во вражеских руках очень недолго и были возвращены Испании через год и десять месяцев согласно Парижскому трактату.
662
Испания: дорога к империи
Флот покинул город 11 июня 1764 года. Попытки британцев установить свой контроль на самом деле никогда не были эффективными, а их немногочисленные войска едва могли патрулировать лишь какую-то часть 120 миль площади Манильского залива.
Немногие сожалели о возвращении испанского господства больше филиппинцев, туземное население редко выражало свое недовольство колониальными властями, предпочитая срывать зло на санглеях. В 1660-1661 годувЛузо-не, особенно в провинциях Пампанга и Пангасинан, случился один из редких крупных бунтов против испанцев. Были еще несколько крестьянских волнений в 1745 в тага-логских провинциях87. Когда британцы захватили власть в 1762 году, туземное население возликовало, что не будет больше «ни короля, ни священника, ни губернатора»88. Житель города записал в своем дневнике, что «великое множество санглеев проживает в Париане и в провинциях бок о бок с англичанами»89. Британское вторжение предоставило случай Диего Силангу встать во главе филиппинского движения за туземную автономию. Он собрал альтернативное правительство в 1762 году в близлежащем городе Ви-гане. но был убит позже в том же году по настоянию местного духовенства. Самым замечательным приобретением британцев за время короткого пребывания, описанное торжествующим генералом Дрейпером как «одно из богатейших в мире», был не город, а знаменитый манильский галеон. незадолго до этого отправленный в Мексику80.
«SantissimaTYinidad» («СвятейшаяТроица»), самый крупный галеон в долгой истории манильского судоходства с грузом стоимостью в три миллиона песо в трюме, была захвачена у островов в октябре 1762 года. «Она лежит на воде, как гора», — сообщал восхищенный английский наблюдатель, и через два часа ожесточенного сопротивления обходится британцам в семьдесят два человека убитыми, а собственные ее потери составляют двадцать восемь человек.
Под новым руководством
663
I 1о она уже была изрядно потрепана тропическим штормом после выхода из Манилы и была вынуждена сдаться. Громадный галеон отвели назад в Манилу для починки, а затем в Мадрас. Когда стало понятно, что ее ждет здесь незавидное будущее, ее отбуксировали, обогнув мыс, в Англию, где она дожила свои дни, пленная, но все еще высокая и гордая, привлекая туристов в гавань Плимута91.
Для Испании самым значительным следствием Парижского мира было обязательство оставить американские территории к востоку от Миссисипи. Чтобы подсластить пилюлю, Франция согласилась уступить Испании Луизиану, па которой Карл Ш и его министры настаивали как на необходимом щите против британской экспансии. Т&ким образом, трактат, одобренный британцами, привел к историческому разделу французских территорий в Северной Америке. Все земли к западу от Миссисипи, вниз по реке, включая устье и Новый Орлеан, перешли Испании, сохранившей за ними название Луизианы. Предварительный акт уступки Луизианы был подписан в Фонтенбло 3 ноября 1762 года и закреплен окончательным миром в феврале 1763-го92.
Земли к востоку от Миссисипи были отданы Великобритании. автоматически открыв ей доступ ко всем территориям между Атлантикой и Мексиканским заливом. Трактат давал Британии во владение также всю Флориду в обмен на возврат Испании Гаваны. Вся испанская колония в Сан-Августине, около трех тысяч человек, и колония в Пенсаколе, около семисот, эмигрировали соответственно на Кубу и в Мексику. Уверенные, что имеют право определять принадлежность отдаленных земель, едва исследованных или заселенных белыми, европейские дипломаты достигли революционных изменений на политической карте. Британия укрепилась во владении территорий Гренады, Доминики, Сан-Винсента и Тобаго. Владея Канадой, половина которой станет Соединенными Штатами, и полуостровом Флоридой вместе с ключевыми островами в Кариб-
664
Испания: дорога к империи
ском море, Великобритания на протяжении жизни следующего поколения господствовала на половине Американского континента.
Новый испанский губернатор испанской Луизианы прибыл в столичный город Новый Орлеан в марте 1766 года. Это был Антонио Уольоа, который после своих новаторских исследований в компании Хорхе Хуана стал колониальным администратором и был губернатором Перу. Его первоочередной задачей была попытка сосуществовать с французским населением, не уехавшим при смене хозяев и сохранявшим свои дома, культуру и торговые привычки. Он имел строгие инструкции уважать существующие французские законы и выполнял их вплоть до того, что не вывешивал над городом испанского флага. Однако согласовать испан-скую торговую систему со свободной торговлей, поддерживаемой французскими купцами, оказалось невозможно. В 1768 году французские торговцы спровоцировали бунты против Ульоа из-за хорошего вина, ввозимого с их родины. Они строились на улицах, крича: «Vive le roi, vive le bon vin de Boerdeaux» («Да здравствует король, да здравствует доброе бордоское!»), заявляя, что никогда «не станут пить презренное каталонское»93. Ульоа вынужден был быстро скрыться из города: поскольку ни одного испанского морского судна достать не удалось, его отвезли на Кубу на французском корабле. В конце концов испанцы как-то устроились в Луизиане, но так и не смогли изменить характер и язык французских поселенцев.
"ТЬким образом, североамериканская империя оставалось непрочным владением в руках испанцев. Впоследствии Луизиана вернулась к французам в 1801 году и два года спустя была продана Соединенным Штатам за пятьдесят миллионов долларов. Быть может, самой хрупкой частью того, что оставалось от испанской Северной Америки, было "Тихоокеанское побережье, где, как мы видели, угроза русской экспансии казалась весьма реальной. Оптимистичный комитет под председательством вице-короля в Мехи
Под новым руководством
665
ко и 1768 году внес предложение о принятии соответствующих мер по защите северного Тихоокеанского побережья, чьим результатом должно было стать «создание через несколько лет новой империи, равной или превосходящей мексиканскую»94. Предложение знаменовало начало новой мечты и новой границы, повлекшей испанцев на север к Монтерею и к острову Ванкувер, где испанский флаг был подружен над проливом Нутка. Это стало последней великой задачей мировой империи, над которой более двухсот лет сияло незакатное солнце и которая в соответствии со своим нынешним положением обращала свои взоры на страны, где солнце садилось*.
Инцидент с Нуткой отмечает поворотный момент в истории русской, испанской и англосаксонской империй, но выводит нас за границы предлагаемой истории.
Глава 11
ЗАКЛЮЧЕНИЕ: МОЛЧАНИЕ ПИСАРРО
Никто из нас речей их не разумеет.
Христофор Колумб (1492)
Одним из гениальнейших комментаторов Европы 1600-х годов бы Пьер де Бурдей де Брантом, французский дворянин, путешествовавший вокруг всего Средиземноморья, включая Испанию, и охотно признававший достижения испанцев:
Они завоевали Индии, восточные и западные, весь Новый Свет. Побили нас и выставили из Неаполя и Милана. Прошли по Фландрии и даже по Франции, взяли наши города и победили нас в сражении. Побили германцев, чего ни один император римский не мог сделать со времен Юлия Цезаря. Они пересекли моря и взяли Африку. ГЬрстками людей в цитаделях, на скалах, в фортах, они давали законы правителям Италии и государств фламандских.
Но эти достижения, как показывал его собственный опыт, не были исключительно испанскими. Он служил под началом испанцев и принимал участие во взятии Пеньо-на-де-Велеса в 1564 году. Удалившись от дел в сельское аббатство. от чьего названия происходит его титул, он, как и
668
Испания: дорога к империи
другие знатные представители французского Ренессанса, предал бумаге свои размышления о великих личностях своего времени. Изящные господа и дамы Западной Европы оживают на этих памятных страницах, пока он вызывает тени великих фламандских, итальянских, кастильских, немецких и даже французских военачальников, устанавливавших испанское могущество в Европе.
Испанская мировая империя, описанная Брантомом, была, по всей видимости, величайшей в истории. И все же ничего случайного нет в том, что некоторые новейшие исследования мировых держав практически игнорируют ее существование'. Ее военно-морские способности подвергаются серьезным сомнениям2. Испанская держава никогда не основывалась исключительно на собственных ресурсах или на собственном вкладе, Испания никогда не обладала «инновационным преимуществом»3, которое давало бы ей фору перед другими нациями. Кастильцы, как все народы в истории, страстно желали утверждать собственные достоинства и доблесть. С воодушевлением, отвагой и упорством они и другие народы Испании приняли участие в необычайном начинании, выдвинувшем нацию на передний край мирового внимания. Но их успехи были полностью зависимы от сотрудничества других, а без него—уязвимы.
Они не торопились становиться империалистами, не были склонны расширять свои территориальные или культурные горизонты. Почти с самого начала некоторые кастильцы утверждали, что Испании не следует брать на себя роль империи. Экспедиции на Канарские острова и в Северную Африку были ограниченными и не имели в виду ничего амбициозного, а испанское присутствие в Неаполе было вызвано скорее династическими интересами, нежели стремлением к экспансии. При короле Фердинанде возникло множество фантазий о могуществе, но не появилось ни способов, ни денег для их осуществления. Затем последовала вереница незначительных, но в длительной перспективе перевернувших мир событий. ГЬнуэзский моряк объявил в Барселоне, что открыл Китай и Японию во вре
Заключение: молчание Писсаро
669
мя плавания на запад; фламандский князь с отвислой челюстью приехал в Вальядолид и был провозглашен королем, затем спешно покинул полуостров, потому что группа германских князей пожелала сделать его своим императором; а до его отъезда португальский морской капитан выплыл из Кадиса с тремя кораблями и направился к югу через Атлантику. Что в на самом деле означала вся эта деятельность всех этих иноземцев? Кастильские комунеросы в 1520-е годы одновременно с императором Монтесумой в далекой Мексике были среди тех. кто не понимал происходящего и старался его остановить. Но создание империи было широким процессом, проходившим над границами Кастилии или союза мексиканских племен. Оно не было следствием какой-либо осмысленной «воли к власти» со стороны испанцев, которым. — к их величайшему изумлению. — роль творцов империи была навязана.
Испанская держава была создана не силой оружия, но глубокими изменениями в технологиях, биологии, демографии и экономике территорий, втянутых в процесс. ГЬр-стки кастильских авантюристов, бросавших вызов тропическим джунглям с отчаянной иллюзией, что они могут выжить и разбогатеть, сделались простым орудием в руках тех, кто следовал за ними и закладывал основы более долговременных предприятий. Их усилия были катализатором. позволявшим другим интересам участвовать в создании империи. Без помощи союзников испанцы не получили бы ни солдат, ни кораблей, ни денег для своих достижений. В этом смысле нет резона воображать мировой державой только Испанию, поскольку ее мощь была не больше и не меньше, как сумма способностей ее сотрудников. На короткий век. с 1560 года, когда она освободилась от венских Габсбургов, до приблизительно 1660-х годов, когда Англия, Франция и голландцы двинули в бой более крупные ресурсы. Испания удовлетворялась верой, что достигла вершины успеха. Когда этот период миновал, кастильские писатели (и позднейшие историки) начали сетовать, что империя пришла в упадок.
670
Испания: дорога к империи
Правда была в том, что Испания была бедной страной, совершившей скачок в империю, потому что ей со всех сторон была оказана поддержка капиталами, опытом и кадрами других, связанных с ней народов. Эта история никогда целиком не рассказывалась, и в один прекрасный день историки соберутся в кружок, чтобы сделать это. Кто были португальцы, происходившие из одного из самых малочисленных народов Европы, но ближе всех знакомого с океаном, поддерживавшие кастильцев на Канарских островах, в Карибском бассейне, на Малуккском архипелаге и ведшие их корабли через Ткхий океан?* Кто были генуэзцы, чьи флоты и финансы крепили испанское присутствие на Средиземноморье? Кто были африканцы, создавшие кариб-скую экономику и защищавшие Гквану, Портобело и Кальяо от иноземных захватчиков? Кто были китайцы, заведовавшие экономикой Манилы, строившие ее корабли и управлявшие ее торговлей? Традиционный образ мировой империи. которая когда-то была под надежным контролем испанцев, а затем выскользнула из-под него, не более чем фантазия, порожденная летаргическим сном разума. Испания никогда не контролировала воды Атлантического и еще меньше того Тйхого океанов. В военной области, где решающим фактором всегда была помощь иноземцев (бельгийские войска под Сен-Кантентом, итальянские суда при Лепанто, французская армия при Альмансе), грезы об имперской мощи, основанной исключительно на кастильских ресурсах, были самообманом.
Длительная историческая традиция, основанная такими официальными кастильскими учеными, как Небриха,
* На самом деле португальцы и их империя, как в Новом Свете. так и в Азии, были блестяще и исчерпывающим образом исследованы многими выдающимися историками от Вито-рино Магальяэс ГЬдиньо и Чарльза Боксера и позднее. Здесь рассматривается роль португальцев внутри Испанской империи. мало привлекавшая внимание раньше.
Заключение: молчание Писсаро 671 получавшими свое жалование от кастильской короны, бес-11 рестанно превозносила военную славу Кастилии, сотворившей империю. В 1629 году, в период, когда сомнения насчет империи были особенно сильны, писавший тогда монах утешался видением, полностью переписывавшим прошлое. Для монаха Бенито де Пеньялоса держава Карла V была построена исключительно испанцами, которые были «сила и опора воинств его»: расходы императора тоже были оплачены «богачами Испании». Солдатам Испании не было равных: «Мы ежедневно свидетелями становимся, как с немногими испанцами в немецких терсио, итальянских и иных народов все чудес достигают, но ежели бы доблестные испанцы отсутствовали, они бы ничего не достигли». Более всего испанцы были непобедимы в Азии: «В сражении или во главе армии азиатов всего четверо испанцев бесконечное число иных превозмочь способны и сокрушить»4.
Это образ плохо согласуется с той реальностью, что кастильцы были более чем счастливы, позволяя другим строить для них империю. Мы видели, как в 1540-е годы, когда не нашлось ни одного кастильца, желавшего отправиться колонизировать Рио де Ла-Плата, власти озаботились вербовкой иноземцев и морисков. Когда не нашлось колонистов для молодого поселения в Новом Орлеане, они были посланы с Канарских островов. Когда не находилось испанцев для защиты самой Испании, ввозились иноземцы. «Для кампании предстоящей. — писал кастильский комментатор, в 1645 году руководивший военной операцией в Арагоне. — мы великую армию народов соберем, поскольку наши люди домашнюю жизнь превыше долга и славы ценят». В том же году сам король не смог удержаться от замечания о нежелании арагонцев защищать собственную территорию: «Я изумлен тем, что люди сии, похоже, полагают, будто их дома не в большей опасности, чем, если бы враг на Филиппинах был»5.
Как мы видели (глава 9), испанцы действительно в течение всех этих лет предпринимали более мощные, чем ког-
672
Испания: дорога к империи
да-либо раньше, усилия по защите монархии. Но некастильская помощь полуострову в 1640-е была годы впечатляюще широка. Иногда кастильцы были в меньшинстве даже во внутренних испанских армиях6. Арагонская армия Филиппа IV в августе 1643 года включала 4000 арагонцев, 2000 валенсийцев, 2500 ветеранов из терсио, сражавшихся при Рокруа. 4000 неаполитанцев. 1500 бельгийцев, 1000 уроженцев Франш-Конте и 2000 андалусийцев. Поэтому «великая армия народов» была столь же эффективным инструментом и в Италии. Германии, Португалии и в Нидерландах, а в Льейде (Ueida) в 1645 году солдаты сошлись со всех концов света, чтобы оборонять испанцев на полуострове от вторгшихся французских сил. Неаполитанцы, немцы, ирландцы и бельгийцы отправились в Каталонию для обороны империи на ее родине. В то же десятилетие лучшие военные корабли из дюнкеркского флота получили приказание явиться к полуострову и оборонять Испанию. В 1641 году бельгийцы выплыли в Атлантику со своей базы в Кадисе и привели груженый серебром флот из Америки домой целым и невредимым. В 1643 году они выполнили такое же задание, эскортировав корабли с американских рубежей вплоть до Канарских островов. Они действовали у каталонских берегов против французов Росаса и Перпиньяна, а в 1647 году приняли участие в плаванье флота под командованием Дона Хуана Хосе Австрийского для подавления неаполитанского мятежа7.
Империи были транснациональными организациями, способствовавшими мобилизации ресурсов, доступных не только на их территориях, ио и за их пределами®. Вне зависимости от происхождения они получали свое существование и единство от широкой системы связей, которую им удавалось установить. Империям удавалось выживать, когда они соответствующим образом организовывали и поддерживали эту международную сеть связей. В такой экстенсивной властной структуре, как испанская, вовлеченные в трансакции расходы могли быть потрясающими и беспри
Заключение: молчание Писсаро
673
мерными. Для перемещения армии из одного региона в другой требовались длительная дипломатическая работа, дорогая вербовка, организация основных транспортных средств и поставок, поиски удовлетворительной финансовой поддержки. На практике отсутствие централизованного контроля на ранних стадиях развития новой империи означало, что большая часть расходов будет поначалу ложиться на плечи малых предпринимателей, особенно аде-лантадосов, которые на Канарских островах, в Карибском бассейне и на Американском материке несли все риски в обмен на гарантированное возвращение прибылей в форме земель и титулов.
Когда, однако, правительство брало риск на себя, ему приходилось присматривать за гораздо более широким бизнесом, чем индивидуальные дела, проворачиваемые аделанпгадосами. Те, кто вкладывал деньги в правительственные предприятия, а именно банкиры, которым самим нужно было страховаться от рисков, договариваясь с другими европейскими коллегами, также не желали пускать свои деньги на ветер в неумело подготовленных авантюрах. Ванкирские фамилии— Фуггеры, Вельзеры. Спинола — । юсвящали себя обеспечению безопасности и эффективности своих вложений в бизнес. По возможности, как Вельзеры в Венесуэле, они напрямую участвовали в предприятии, ('.делалось необходимым создать при правительственной поддержке взаимосвязанный конгломерат, бизнес под названием «империя», который мог бы увеличивать приток ресурсов, рационализировать расходы и урегулировать оспариваемые права собственности.
Ибо империи были очень завязаны на собственности. I (се концепты традиционного взгляда на империю касают-сн собственности: завоевание, колонизация, поселение. : )ти концепты вызывали притязания одних людей на соб-< твенность других. В локальных общинах традиционной Европы9, на Филиппинах или в Перу инков проблемы не < у шествовало: во всех этих местах люди обычно продолжа-
674
Испания: дорога к империи
ли, скорее, делить собственность, чем захватывать чужую. Однако с того момента, как испанская империя столкнулась с понятием «завоевание», ей пришлось серьезно задуматься об имущественных правах. Многие испанцы, основываясь на римских прецедентах, старались придерживаться мнения. что империя была доминионом, где собственность завоеванных переходит к завоевателям. Другие, как политический теоретик Витория или Филипп II. склонялись к мысли, что империя — это, скорее, содружество, где подчиненные люди удерживают свои права и собственность, если только не приобрели их незаконно путем мятежа.
Озабоченность профессоров-доминиканцев из Сала-манкского университета имущественными правами, разделяемая многими ренессансными интеллектуалами, включая Карла V, заставила их развить некоторые идеи, которые с тех пор были признаны как новаторский вклад в теорию международного права10. Однако их весьма важная работа, частично дошедшая в хорошо известных трудах Лас Казаса, часто формировалась в первую очередь в зависимости от того, что торжественно совершалось в период империи*. Большое число профессоров, миссионеров и администраторов было действительно озабочено согласованием имперской функции Испании с этическими и европейскими нормами. Но «теория империи», даже когда ею руководствовались законодатели (как Филипп II в своем Указе 1573 года), имела малое влияние на действительность. Различные взгляды на собственность оказывали небольшое воздействие на политическую практику, поскольку не затрагивали и не изменяли основное убеждение, что империя существует для принесения выгоды. Например, неотъемлемые имущественные права чернокожего человека признавались и часто уважались, но не модифицирова
* Излишнее внимание, уделявшееся культовой фигуре в частности Лас Казаса. несколько исказило наше видение того, что испанцы действительно говорили и делали в Америке.
Заключение: молчание Писсаро
675
ли институт чернокожего рабства. Когда рабство было ос-। к >нным средством к процветанию бизнеса, им пользовались. Но всей испанской Америке рабство туземных индейцев под видом института, известного как энкомъенда, продолжало практиковаться долгое время после его теоретической отмены. Таким же образом понятие, что наднациональная им-। к-рия должна быть разумно организована в экономическом < > и юшении, постоянно подрывалось по существу захватнической политикой центрального правительства в Мадриде.
В доиндустриальном мире собственность принимала форму прежде всего земли. 1)ге бы ни устанавливалась Ис-। тиская империя, она неизбежно искала богатства —то есть золота или серебра. — но еще усерднее она искала земли, земли для проживания и для извлечения всего необходимого для жизни и базиса для коммерции. Эрнан Кортес прославился своим заявлением на Кубе, что «пришел сюда, дабы разбогатеть, а не пахать землю, как крестьянин». И пять лет спустя после своих слов уже был крупнейшим землевладель-1 гем в Западном полушарии и имел тысячи индейцев, пахавших для него землю. Преобразование почвы было, несомненно. важнейшим следствием прихода империи. На пике им-। герии в начале XVIII века богатейшие обрабатываемые земли Америки были в руках чужеземцев. Это не могло иметь большого значения во времена убывания населения, но когда население в течение этого столетия увеличилось, индейцам пришлось мириться со своим безземельем. В XXI веке затруднительное положение безземельных туземцев остается первоочередной социальной проблемой в империи, когда-то управлявшейся испанцами.
Больше всего способствовал созданию империи и обеспечивал ее выживание доступ к драгоценным металлам. Сэр Уолтер Рейли (Ralegh), один из величайших гуманистов своего времени, чья жизнь была недолгой, потому что испанский посол потребовал его голову, написал отчет о своей экспедиции на Ориноко в 1595 году под названием «Отыскание пространной, богатой и прекрасной империи
676
Испания: дорога к империи
ГЬианской». Ткм он ясно показал, что «Испанской империи возможности великие не от торговли мешками проистекают и не от севильских апельсинов. Это золото индейское в опасность и тревогу ввергает все народы европейские». Золото и серебро из колоний были, несомненно, главной надеждой испанской державы, хотя испанцы быстро признали. что выгоды от него были палкой о двух концах.
Обычно обвиняют испанцев в разбазаривании их преимуществ. Один выдающийся историк написал, что «два века подряд Испания проматывала свое богатство и людские ресурсы»1*. Настоящая книга показывает иное: у испанцев было мало того и другого, так что трудно было промотать имевшуюся малость. Кастильцы были уверены, что будь у них настоящее богатство, они бы тратили его направо и налево. Но с самого начала имперского опыта они оказались участниками сценария, согласно которому прибыли на самом деле находились под чужим управлением. Богатство и кадры в большой степени принадлежали неис-панцам, которые инвестировали их в имеющийся бизнес империи и пожинали соответствующие плоды. Испанцы, в частности кастильцы, баски и андалусийцы, внесли свой характерный вклад и наслаждались почетом одних из управителей предприятия. Но предприятие, как таковое, принадлежало всем.
Одну из фундаментальных проблем испанской державы. часть проблемы контакта между кастильцами и внешним миром можно в определенной степени свести к трудности коммуникации. Принимая позу, которая была общей для всех средневековых завоевателей — наблюдалась, например, у англичан в Ирландии12. — кастильцы почитали себя высшими существами и настаивали на том, чтобы навязываемый порядок осуществлялся в формах их языка. единственного средства общения с ними. Они оставили обучение иным языкам на долю избранного меньшинства — миссионеров. Как давал понять королеве Изабелле
Заключение: молчание Писсаро
677
ТДлавера, язык должен быть средством подчинения. Кастильская речь, распространяемая по империи, была языком в постоянном развитии с элементами наречий всех провинций полуострова, включая португальский. Наконец, в Новом Свете возобладали черты наречий ТЬледо и Мадрида, бывших административными центрами, и Севильи, центра эмиграции в колонии.
Затруднение для испанцев заключалось в том. что они не знали, как общаться с многоязычными народами, над которыми желали господствовать. Кастильская элита на протяжении длительной имперской эпохи находила языковую проблему трудноразрешимой. Это глубоко затронуло ее отношения с встречавшимися на ее пути народами. 11а протяжении столетия с лишним кастильская политика диктовала условия политической и военной жизни в Нидерландах, однако редко можно было найти кастильского дворянина, знающего голландский язык. Напротив, весьма многие члены нидерландской элиты владели кастильским в совершенстве. Ни один испанский посланник в Англии Елизаветы I не мог говорить по-английски; королева, со своей стороны, выехав однажды с одним посланником на конную прогулку, сумела поговорить с ним на кастильском языке, «доставивши мне, — докладывал он, — великое удовольствие как в верховой езде, так и в беседе»,3. Многие французские короли (особенно ГЬнрих IV) в совершенстве говорили по-испански; ни один испанский король не говорил по-французски.
По мере того как империя простирала вширь свои границы и мощь, ее способность устанавливать прямые контакты с народами уменьшалась. Языковой барьер затронул и жителей полуострова, где знание еврейского и арабского быстро исчезло после изгнания соответствующих важных национальных меньшинств в 1492 и 1609 годах. Когда чиновники испанской инквизиции случайно обнаруживали подозрительные книги на этих языках, они не могли прочесть их. Это имело серьезные последствия для
678
Испания: дорога к империи
правительственной политики, дипломатии и культуры. Филипп II собрал для Эскориала богатейшую коллекцию арабских рукописей того времени, но никто не мог читать их и ему пришлось прибегнуть к услугам мориска. Запрещение книг на арабском языке стало частью угнетения культуры морисков, и когда те исчезли, исчезли также остатки арабского языка. Притязания на распространение католической веры среди северно-африканских мусульман рассеялись, столкнувшись с тем фактом, что не было никакого способа общения с ними. В 1555 году губернатор Орана писал Карлу V, что «во всем городе Оране нети одного священнослужителя, способного изложить на их языке хоть слово нашей веры»14. Другие языки равным образом страдали в руках официальной политики. С 1560-х годов инквизиция в Каталонии перестала принимать свидетельские показания на каталонском и французском. Писцы на службе у инквизиторов не знали латыни, так что документы со всех остальных языков должны были переводиться на кастильский с соответствующей опасностью (как подчеркивали каталонские власти) искажения смысла15. Имперская власть на своем пути утрачивала способность к общению и взаимопониманию с народами империи без посредничества толмачей. Это создавало великие и непреодолимые препятствия. Когда в ключевой момент в нидерландских делах в 1577 году в Мадрид был доставлен документ на французском языке, никто из министров не смог прочесть его, и его пришлось отложить, пока не найдется кто-нибудь, чтобы его перевести18. Руководители и руководимые действительно двигались в отдельных мирах, не умея понять друг друга: правители сами отсекали себя от подвластного им народа.
Кастильцы отвергали эту проблему как ложную, вместо этого указывая как на свою великую гордость на тот факт, что их язык теперь приобрел мировой статус и что на нем говорят все. Он сделался, как мы видели, «языком империи», используемым повсюду в административных целях. Это
Заключение: молчание Писсаро
679
было правомерное мнение, но и ошибочное, поскольку не-кастильцы использовали этот язык только тогда, когда ка-ггильцы не были в состоянии использовать их язык. На-11 ример. иноземные дипломаты были вынуждены говорить  ia кастильском языке только потому, что кастильские дипломаты были, как правило, не знакомы с иностранными языками. На заседании Ткйного совета Карла V в 1527 году граф Нассауский, Гаттинара и сам император говорили на кастильском языке для кастильских членов, иначе они говорили на их родном, французском, языке. Во времена императора гуманистическая элита говорила на нескольких языках: Карл сам сносно говорил по-немецки, хотя, как он однажды по-немецки признался польскому послу: «Я говорю на нем не слишком хорошо»17.
Однако с возникновением Испанской империи стало еще труднее найти квалифицированных дипломатов со знанием языков. В начале XVI века обычным дипломатическим языком Европы была латынь, но уже к середине столетия этот язык мало знали в Испании. В 1574 году, когда правительство искало высокопоставленного дворянина со знанием немецкого для службы посланником в Вене, оно никого не смогло найти. И никого, кто мог бы говорить на латыни, по необходимости взамен немецкого18. Австрийские посланники в Мадриде, напротив, все свободно говорили  ia кастильском. Поколениями Испания вела дипломатические отношения со своим главным противником на Средиземном море, с Оттоманской империей, через третьи руки без помощи собственных чиновников — из-за языкового барьера. Со времен Фердинанда Католика лидеры еврейского сообщества в Оране служили короне в качестве основных толмачей на переговорах с арабскими государствами и использовались для той же цели Филиппом И и Оливаресом19. Короче, решением проблемы было приглашение на дипломатическую службу лиц родом из регионов, где владение несколькими языками было нормой. Как следствие граждане Нидерландов и Франш-Конте фигурирова
680
Испания: дорога к империи
ли в качестве выдающихся испанских дипломатических ораторов при таких иноземных дворах, как варшавский, гаагский, лондонский. В XVII веке испанский посланник в Вене, Кастаньеда, общался с немецкими союзниками, пользуясь любезной помощью бельгийского дворянина Жана-Анри де Самре (Samree)20. Проблема оставалась в силе на протяжении всей имперской эпохи. Например, испанские участники мирных переговоров в Вестфалии не могли говорить на языках своих оппонентов и прибегали к помощи посредников —уроженцев Франш-Конте. Конечно, от случая к случаю появлялись дипломаты, демонстрировавшие познания в итальянском и французском; в XVII веке некоторые из них даже стали приверженцами французского языка и культуры21. Особенно примечательно, что в начале XVIII века преобладающую роль в дипломатической службе играли иноземцы. Больше половины посланников Филиппа V были иноземцами, среди них четверо англичан, два голландца, один бельгиец и пятнадцать итальянцев22.
В этом трудном сценарии, с которым приходится сталкиваться всем имперским державам вплоть до наших дней, было несколько светлых моментов, ярко обрисовавших суть проблемы. Рассмотрим один из них. Главным героем был Эстебан де ГЬмарра, второй посол Испании в Объединен-ные Провинции, принявший свой пост в Гкаге в 1655 году23. Его предшественника, уроженца Франш-Конте Антуана Брена, назначили частью по причине его отличного владения французским и голландским, а Гкмарра по редкому совпадению тоже неплохо изъяснялся на этих языках. В то время когда Франция и Испания боролись за влияние на голландцев, Гкмарре летом 1657 года случилось иметь публичный диспут с французским посланником Де Ту (De Thou) на улицах ГЬаги перед толпой прохожих голландцев, смотревших на них с любопытством и интересом. Де Ту не говорил по-голландски, и его слова на французском не достигали ничьих ушей. Гкмарра, напротив, говорил также по-
Заключение: молчание Писсаро
681
голландски, что имело (как он писал министру Луису де Аро и Мадрид) экстраординарные последствия:
Более трехсот человек за мной следовали, восклицая: «Испанский посланник победил!». Сей случай заставляет меня сказать вашему превосходительству, что величайшей услугой его величеству было бы, будь мой преемник способен говорить по-голландски, а будь он испанцем — тем лучше, ибо их удобнее всего убедить, коли они язык свой слышат. ГЬрожане говорили: «Мы с ним беседовать можем и понимать его. а другого не разумеем, чего он там хрюкает». ТЬлпа столь в мою пользу была настроена, что все удивлялись. Вчера пенсиона-рий ГЪлландии* поведал мне, что его отец явился в его дом ночью и сказал ему с изумлением: «Что это, сын мой? Кто бы мог о перевороте подобном помыслить? Народ за Испанию?»
Это было необычное мгновение торжества, имевшее очень мало параллелей в истории империи. Когда иезуит Алонсо де Сандоваль, живший в эти десятилетия в Америке, слышал, как испанцы упрекают своих черных рабов в •скотстве» за неспособность говорить на кастильском наречии, он возражал, что «люди наши таковыми же были бы. попадись они арабам или англичанам»24. Он старался изучить языки чернокожих. Другие испанцы таких попыток не предпринимали.
Неспособность Испании создать имперский дискурс, то есть взаимопонимание между своими людьми, основанное на общих интересах, общей информации и общем языке, можно определить как «молчание Писарро». В одной пьесе современного театра на языке кечуа, основанной на старинных устных преданиях и представляемой в разных
* Пенсионарий — одно из высших должностных лиц в провинциях Нидерландов в XV-XVI вв.
682
Испания: дорога к империи
вариантах в Перу и в Боливии, действие сосредоточено на пленении и гибели Инки Атагуальпы. Когда Инка на городской площади Кахамарки требует от Писарро и его людей покинуть страну, Писарро не может найти слов и только «шевелит губами»; по причине его молчания толмач Фели-пильо должен говорить за него25. Толмач также обращает к Инке следующие слова от имени Альмагро:
Никак мне не понять Языка вашего темного.
На что племянник Инки отвествует:
Не знаю, что ты говоришь, И разобрать никак не моху.
Когда вдобавок священник Вальверде предлагает Инке свой молитвослов, Атагуальпа отмахивается от него, поскольку книга ничего ему не говорит. Тема взаимонепони-мания между испанцами и индейцами была постоянной в преданиях покоренных народов после Конкисты.
Индейцы могли быть убеждены в превосходстве своей устной культуры над беззвучной, письменной культурой непрошенных гостей2®. В звучащем языке видели власть, неспособность говорить была отсутствием власти, а опора на немой письменный язык и подавно. В одной из версий театра на языке кечуа Альмагро презентует индейцам исписанный лист бумаги, а они рассуждают перед Инкой, что бы это могло быть. «Ткк это выглядит, как муравьиное гнездо. Иначе — точно следы птичьих когтей на речном берегу. Так—словно лань, только вверх ногами. Нет, нет, господин, никак не разобрать»27. Понятие о первенстве устного языка над письменным можно встретить в этот период у индейцев гуарани, чьи мифы говорили только о звуке языка, вызванном к бытию при сотворении мира. Их культура, по их мнению, начала впадать в варварство, когда во время
Заключение: молчание Писсаро
683
испанской Конкисты им начали навязывать письменный язык. В Парагвае веками после Конкисты миры устной и письменной культуры пребывали во внутреннем разделении28. Индейские хронисты, которые, как туаман Пома, старались перекинуть мост над пропастью между этими двумя мирами, в конце концов приходили к таким формам дискурса, которые были трудно понять обеим сторонам29.
Языковой барьер редко удавалось преодолеть. Ритуальный «requerimiento», читаемый Фелипильо непонимающим воинам Инки, собранным в Кахамарке, был символом непроницаемого занавеса, отделявшего европейцев от народов колоний. Когда первые францисканцы явились в Мексику для проповеди среди покоренных индейцев нагуа, то, как и Писарро, говорили в молчании. Брат Херонимо де Мендьета в 1525 году описал, как монахи сразу же по прибытии в Мексику решили обучить нагуа латыни, поскольку не умели говорить на нагуатле. И «как могли, подобно глупцам, знаки использовали, чтобы разумения добиться»30. Именно молчание оказалось труднее всего преодолеть. Через полвека после завоевания Мексики испанский судья Алонсо де Сорита (Zorita) спрашивал у одного индейского вождя из Мехико, почему индейцы столь склонны к злодейству, «и он сказал мне: “Потому что вы не понимаете нас, а мы — вас, и не знаем, чего вы хотите. Вы лишили нас доброго порядка и уложения правительственного, именно поэтому мы в столь великом смятении и беспутстве пребываем"»31. «Старшие индейцы говорят, что с приходом испанцев все перевернулось вверх дном». — докладывал Сорита. ТЪчно такой же ответ, слово в слово, давали впоследствии народы Перу в годы Ткки Онкой.
И все же в некоторые уголки колониального мира письменное слово успешно проникло. Это произошло в Мексике благодаря способностям индейской знати, учившейся в Коллегии Святого Креста (Санта-Крус) в Тлателолько, где они способствовали стандартизации письменной формы нагуатля. Благодаря им монахи смогли использовать нагу-
684
Испания: дорога к империи
атль в своей религиозной работе, а европейская литература начала проникать в туземный мир32. Но слияние культур в письменном слове всегда было скорее кажущимся, нежели действительным. За пределами письменного слова реальность состояла для туземцев из звуков, цветов и явлений, остававшихся вне восприятия испанцев33. Это была просто чуждая европейцам вселенная, которую они. будучи не способны понять, отвергали как языческую.
На уровне культуры интуитивное предвиденье Небрихи. что кастильский должен стать «языком империи*, то есть что кастильская культура должна возобладать, никогда не имело успеха. Кастильские писатели сильно бахвалились в 1580-е годы, что «мы видали величие испанского языка, до отдаленнейших провинций распространенного, куда только победные знамена воинств наших ни доходили»34. Семьдесят лет спустя Бальтасар Грасиан, утверждал, что есть два мировых языка, латинский и испанский, «которые ныне суть ключи от мира сего»35. Это была хорошая имперская риторика, но не правда.
В течение периода, описанного в этой книге, самой примечательной мировой империей была испанская, имевшая поселения и крепости на каждом континенте земного шара. В Европе к тому времени единственным языком, притязавшим на культурную универсальность, был итальянский, вскоре сменившийся в XVII веке французским. Итальянский после латыни был самым обычным языком дипломатии в ренессансной Европе36. Им пользовались, на нем читали, его изучали, на нем говорили элиты от Лондона и Брюсселя до Вены и Варшавы. В знаменитой кастильской речи Карла V в Риме в 1536 году все стороны увидели новшество и агрессию, особенно ввиду ее итальянского окружения. Император ие стал повторять этого представления и впоследствии ограничивался тем. что говорил на принятом языке в приличествующем контексте. Как мы видели, после той речи он говорил с французским послом по-итальянски. В этот ранний период на самом деле возникало немного серьезных возражений против использования кастильского языка, ибо
Заключение: молчание Писсаро 685
Кастилия еще не стала ненавистной имперской державой. Но нидерландский мятеж поколением позже значительно изменил ситуацию. Когда Алессандро Фарнезе сделался тамошним губернатором, то столкнулся с великой волной враждебности ко всему испанскому. Вследствие этого он осторожно представлял себя итальянцем и его публичные выступления всегда звучали на итальянском или на худом французском, но никогда на испанском37.
В Европе было множество обожателей Испании и испанской литературы. Одним из них был Иоганн Ульрих фон Эггенберг (ум. в 1634 году), богемский дворянин, чья любовь к Испании началась во время визита в 1600-1601 году и который собирал сочинения Сервантеса и Лопе де Веги. Он также поддерживал Габсбургов во время битвы у Белой ГЪры. Сегодня его книжное собрание хранится в прекрасной. но полупустой* замковой библиотеке Чешского Кремля в горах под Прагой. За годы скупки иноземных сочинений он собрал 28 единиц на испанском, но также 24 — на французском, а ошеломляющий объем его приобретений составили книги на итальянском — 126 штук3**. Латинская культура, проникавшая в Центральную Европу, была, несмотря на испанскую мощь и влияние, в основном итальянской. Когда австрийская знать этого периода желала расширить свой культурный кругозор, то отправлялась учиться скорее в Падую, Болонью и Сиену, чем в Испанию. Когда они покупали иноземные книги, то предпочитали сочинения итальянцев39. ТЬ же происходило во Франции, где брак в 1614 году Людовика XIII с испанской принцессой Анной Австрийской вызвал моду на все испанское. Это увлечение продлилось не более десятилетия. К середине века вернулась мода на итальянскую культуру, которая никогда не сдавала своих ведущих позиций40.
Валенсийский ученый Грегорио Майанс (Mayans), горячий поклонник итальянской культуры, признался в 1734 го
* По крайней мере полупустая, когда я был там несколько лет
назад.
686
Испания: дорога к империи
ду первому министру Испании, итальянцу Хосе Патиньо, что Испании не удалось распространить влияние своего языка. «Народ должен особенно стремиться, среди прочего. к тому, — писал он, — чтобы его язык сделался мировым*. По его мнению, это случилось только в великие дни Филиппа II. когда испанский достиг отдаленнейших уголков земли. Ныне, напротив, его теснят англичане и французы, чьи литература, наука и языки первенствуют в мире. «Вина лежит на нас, — говорил он, — по нашей неспособности»41. Майанс, несомненно, мог утешаться верой в то, что в некий неопределенный момент эпохи Филиппа II «испанский язык сделался мировым», но правда была несколько иной.
В Азии в эпоху ранней европейской коммерции, принятым языком межнационального общения (lingua franca) бы португальский42, на котором азиатские торговцы говорили даже между собой и которым поневоле должны были пользоваться испанцы, желавшие общаться с азиатами. Индуистские правители на Цейлоне и мусульманские — на Макасса-ре говорили и писали на португальском43. Общаясь с другими европейцами, не-португальские миссионеры обычно говорили по-португальски, так что некоторые из них начинали терять навыки собственного языка44. Наваррский иезуит Франсиско Хавьер использовал этот язык в качестве главного средства общения в Азии. Вплоть до конца XVIII века чиновники британской Ост-Индской компании должны были учить его для общения со своими служащими.
Но на каком языке могли испанцы передать народам своей империи послание имперской мощи и вечного спасения? Не более чем безумство полагать, что кастильский язык мог укорениться в качестве мирового языка империи, поскольку лишь немногие американские туземцы в колониальный период умудрялись освоить нечто большее, нежели пиджин-версию языка завоевателей. Когда туаман Пома писал свою «Хронику», он обрисовал столкновение между индейцем и испанцем, где неспособность к общению
Заключение: молчание Писсаро
687
была всеобъемлющей. Пома видел в испанцах интерес не к стране и не к народу, но только к их золоту: «Алчностью ведомые, многие священнослужители и испанцы и дамы, и купцы в Перу на кораблях отправлялись, все было Перу, и побольше Перу, больше и больше золота и серебра, золота и серебра из этого края». В одном из наиболее показательных пассажей из «Хроники» Помы инка гуайна Капак обращается к конкистадору и спрашивает: «Сау coritacho mlcunqul?» {«Вы что, это золото едите?») На что испанец отвечает, не на кечуа, которого он не понимает, а по-испански: «Este ого comemos» («Да. мы это золото едим»)45. Ирония в том. что языковой барьер преодолевается с помощью предмета потребления, золота, которое делает всякое общение излишним. Гкрсиласо де ла Вега, написавший свои монументальные «Толкования» в Испании, отмечал плачевную неспособность многих испанцев к языкам и как следствие пропасть непонимания между культурами. Индейцы, писал он. «не решаются дать отчет о вещах с приличествующим смыслом и объяснением, видя, что испанские христиане губят все, что ни увидят». Даже обученные испанские миссионеры путали основные термины в кечуа46.
В такой колонии, как Манила, где испанцы были только крошечным меньшинством, кастильский язык имел небольшие шансы на выживание. Самые ранние испанские миссионеры столкнулись с явлением превосходства китайцев. Первые книги, выпущенные на острове, были напечатаны санглеями, которые использовали свой китайский опыт по созданию ксилографии и впервые построили необходимую для этого типографию. Конечно, книги были о христианской вере и написаны доминиканцами. Но их печатали на туземных языках, в то время как испанское правительство пыталось препятствовать использованию туземных языков в пользу кастильского. Первое известное печатное сочинение 1593 года было на китайском языке и написано доминиканцем. Второе, «Учение христианское», или катехизис, опубликованное в том же году, было нале-
688
Испания: дорога к империи
чатано билингвой на кастильском и тагалоге. В вышедшей в 1606 году на китайском языке «Памятке о жизни христианской» монах Доминго де Ниева (Nieva) объяснял (по-китайски): «Когда вероисповедание языка не употребляет — препону имеет, когда вера письменами неведомыми изъясняется — признания не обретает»47. Как и многим его товарищам-миссионерам на американском материке, ему пришлось сделать вывод, что на самом деле кастильский язык был препятствием для империи. Если только и до тех пор, покуда кастильцы не преодолеют языкового барьера, не было возможно никакое удовлетворительное общение. Он и его коллеги терпеливо посвящали себя изучению китайского языка не столько потому, что санглеи на Филиппинах ждали слова Божьего, сколько потому, что перед ними лежала огромная Китайская империя и ждала, как им казалось, обращения в христианство.
Достижения духовенства в изучении языков имели основополагающую ценность, поскольку во многих случаях они спасали диалекты от возможного забвения и наводили мосты общения. Францисканец Франсиско де Пареха в 1612 году составил первый словарь тимукуанских диалектов Северной Флориды, предназначенный для исповедален. Ткк этот язык впервые появился в печатной форме. Но этим практически все и закончилось, поскольку тимукуан-ские индейцы вскоре исчезли вместе со своим языком. Усилия по этнологическому изучению были восхитительны, но, как правило, приносили мало пользы. Многие монашеские ордена, францисканцы среди них. очень скоро оставили попытки учить индейцев на местных диалектах и ограничились учением только на кастильском. На полуострове они бросили изучение арабского. Результатом стала исключительная опора на кастильский со всеми вытекающими отсюда последствиями. В 1642 году португальский писатель замечал, что в течение своего пребывания в его стране «кастильцы позволяли только использование своего языка и обращались с португальским языком хуже, чем если бы это
Заключение: молчание Писсаро	689
был греческий»48. Языковой шовинизм был обычным делом во всех империях. В конечном счете, он дал повод к непониманию того, что кастильский язык определенным образом угнетал и разрушал местные языки. Правда была в том, что те. кто больше всего заботились о коммуникации, а именно духовенство, делали широкие усилия по поддержанию диалога между их собственным языком и языком их прихожан. Но эта политика редко работала. Даже довольно поздно, в XVIII веке, приходские священники в Андах будут произносить свои проповеди на кастильском языке, пока непонимающие туземцы будут хранить вежливое молчание.
Некоторые священники в Маниле, как. например, доминиканец Доминго де Наваррете в серединеXVII века, усердно изучали тагалог, мандаринский и фукьен. Первая грамматика тагалога была достижением Франсиско Бланкаса — «Искусство и правила языка тагалога» (1610)49; Все эти первопроходческие сочинения имели единственную цель: дать возможность европейцам понимать, говорить и писать на туземном языке. Поэтому они использовали однонаправленный путь перевода значений: кастильский язык укладывался в туземные термины. С другой стороны, делались редкие попытки перевода туземных идей на испанский. Схватывая распознанные слова и действия, замораживая их в узнаваемом словаре, колониальные миссионеры вызывали к бытию нечто определяемое исключительно кастильскими представлениями. Результатом был часто не замечаемый аспект влияния империи: неспособность понять. что же на самом деле думали подвластные ей народы*. Миссионеры десятилетиями жили с туземными американцами и азиатами и утверждали, что могут говорить на их языке и даже писать на нем, но в определенные конфликтные моменты вдруг осознавали, что не понимают
* В этих строках излагается блестящее исследование Висенте Рафаэля.
690	Испания: дорога к империи
образа народной мысли. Завоеватели и завоеванные с виду говорили на одном языке, но в действительности жили в двух разных мирах значений* ®°.
Несмотря на универсальность своего имперского бытия, Испания казалась многим чужакам закрытым миром, отделенным от европейской действительности. Испанцев можно было найти в любом уголке света, они были, несомненно, самым путешествующим народом Европы, но дома не торопились отворять двери внешнему миру. Впечатляют свидетельства иноземных посетителей. Они «к иноземцам по природе недружелюбны». — замечал флорентийский посланник ГЬиччарди в 1513 году01. Итальянцы постоянно говорили о явной враждебности по отношению к ним на полуострове. Еще злее была судьба французов, к которым повсюду в Испании испытывали неприязнь, но особенно яростную в Арагоне, Валенсии и Каталонии, где большое число постоянно проживавших французов вызывало злобу и вспышки насилия. Нежелание иноземцев посещать Испанию можно объяснить неприятным удивлением местных жителей при виде их. Когда Фрэнсис Виллоби (Willu-ghby) наведался в Кастилию в 1660-х годах, он писал, что народ был «неучтив к иноземцам, спрашивая их: “Чего вы к нам едете? Мы же к вам не едем"»52.
Конечно, со временем родившиеся на полуострове люди погружались в культуру стран, куда уезжали, и научались отождествлять себя со своим окружением, хотя и хранили память об Испании. Испанская метрополия, напротив, похоже, по- прежнему держалась в стороне от культурного обмена. В новаторском докладе, составленном Хуаном и Ул-льоа по их возвращении из Южной Америки, выражалось
* Мой жизненный опыт в британской Индии сходен с этим. Британцы учились говорить на пиджин-языке. называемом «хиндустани» и дававшем возможность чуть больше самого элементарного общения.
Заключение: молчание Писсаро
691
изумление почти полным отсутствием знаний о Новом Свете, превалировавшим в Испании на протяжении двух столетий со дня рождения империи. Авторы подчеркивали, как и другие до этого, что соблазн легкого обогащения золотом и серебром заслонил от испанцев возможность исследования и использования огромных культурных ресурсов империи.
Любопытно, что кастильцы не торопились пускать империю в свои собственные дома на полуострове. Мы уже видели (глава 6). что остальная Европа жадно училась у Испании и охотно переводила ее литературу. Но испанцы были не особенно склонны интересоваться остальным миром. Во времена Филиппа II иезуит Рибаденейра даже обвинял кастильцев в «наглости и нежелании учиться»53. Это было время, когда экзотические вкусы и необычайный опыт внешнего мира начинали влиять на западную культуру и изменять ее54. Но и после трех сотен лет прямого контакта с Америкой, Филиппинами и средиземноморской Европой Испания старалась не поддаваться изменениям. Любопытно, например, что испанцы, похоже, никогда не проявляли большого интереса к богатой и экзотической бесполезной продукции, которую можно было найти в заморских землях. Они очень быстро распробовали вкус табака, впервые описанного для них севильским врачом Монардесом в 1569 году. Ткбак сделался и остался одной из главных составляющих испанского образа жизни. Но подробные отчеты о растениях, плодах и цветах, посылавшиеся на родину историком Овьедо и другими, падали на каменистую почву. Публикация первых толковых обзоров по ботанике Нового Света выпала на долю британцев, голландцев и французов55. К примеру, первые обнародованные этюды о кукурузе Нового Света появились в Страсбурге в 1539 и в Базеле в 1542 году. Новаторское ботаническое сочинение Франсиско Эрнандеса, созданное в 1570-е годы во время его путешествия по Карибскому бассейну и Мексике, пылилось в Эскуриале и увидело свет лишь тогда, когда группа италь
692
Испания: дорога к империи
янских интеллектуалов подготовила его публикацию в Риме в 1651 году. Неевропейские продукты питания, томаты и бобы среди них, очень медленно проникали в испанскую диету. Безразличие к внешнему миру также отражалось в отсутствии путеводителей. Десятки тысяч испанцев побывали в самых отдаленных уголках земли и видели беспримерные чудеса, но никогда не брались за развитие путевой литературы. Самой обычной для них в XVI веке оставалась путевая книга, написанная пьемонтцем Джованни Ботеро.
Незавидная репутация Испании в отношении учтивости, культуры и условий размещения (считалось, что на полуострове самые дурные гостиницы в Европе) автоматически исключало ее из европейского дворянского гран-тура в XVII и начале XVIII века. Многие посетители страны были достаточно непредвзяты, чтобы признать ее приятные и привлекательные стороны, но превалирующим ощущением было выраженное англичанином Джоном Холлсом (Hoiles) в начале XVII веке, что «по Испании следует прокатиться. но не задерживаться»56. Европейцев поражало состояние культуры в Испании. Французские, английские и итальянские интеллектуалы, посещавшие полуостров, все были одного мнения. Народ предпринимал слабые попытки впитать европейскую культуру, в результате Европа презирала его. «Невежество безмерно, науки наводят ужас». — замечал итальянский дворянин во время своего путешествия по полуострову в 1668 году, и в те же годы английский путешественник Вилоби сделал вывод, что «во всех родах учения испанцы позади всей остальной Европы»57. Они утешились бы. узнав, что многие образованные испанцы разделяют их мнение. «Как печально и постыдно, — восклицал молодой валенсийский доктор Хуан де Кабриада в 1687 году, —что, подобно дикарям, мы последними новшества воспринимаем и знания, коими вся остальная Европа уже обладает»58. Испания продолжала славиться своим отсутствием на европейской интеллектуально и научной сцене. Когда лондонское Королевское общество в 1660-е годы начало
Заключение: молчание Пассаро 693 устанавливать научные связи с европейскими интеллектуалами, испанцы не пошевелились. Загадка, до сих пор ускользающая от легкого решения, заключается в том. как самое универсальное общество на земном шаре оказалось не способно после веков имперского опыта адекватно общаться с другими европейскими народами, делившими с ним общее прошлое59.
Молчание Писарро не было местным явлением в рамках единичного столкновения в Андах. Это молчание обнимало континенты. Даже такой реакционный представитель духовенства, как советник Филиппа II Вильявисенсио (Villavicencio) чувствовал, как важно предупредить короля, что у испанцев нет будущего в Нидерландах, «ибо они языка не знают, ни законов, ни обычаев не разумеют»*. В неспособности империи преодолеть культурный разрыв не было ничего удивительного. Греческая и Римская империи в определенной мере основывались на осознаваемом превосходстве над народами, с которыми они сталкивались. Народы, к которым приходили испанцы, напротив, всегда настаивали на том, что их собственные культуры выше. В результате испанцы говорили с ними как низшие по званию. Это логически вызывало у кастильцев, чувствовавших, что их положение хозяев дает им право на уважение, реакцию гнева, неудовлетворенности, гордыни и даже бес-' явственного оцепенения. Интеллектуалы Северной Италии, смирившиеся с тем, что к ним постоянно вторгаются варвары, продолжали воспринимать испанцев как стоящих на более низком культурном уровне. В Брюсселе к ним редко относились лучше. Наихудшее отношение к ним было в Новом Свете, где креольские элиты, признавая свои европейские корни, предпочитали гордиться, скорее, своим происхождением от великих американских цивилизаций, предшествовавших «завоеванию». В начале XVIII века перуанский маркиз Вальеумбросо (Valleumbroso) презирал
См. главу 4.
694
Испания: дорога к империи
испанских жителей полуострова и утверждал, что происходит от Инки: носил одежду в стиле инков, заставлял обращаться к себе «ари» вместо «secor» и предпочитал говорить на кечуа60.
Во время Наполеоновских войн, когда империя была на грани политического коллапса из-за европейских событий и угрозы мятежа в Америке, испанцы на полуострове отчаянно старались провозгласить существование великой культурной общности, — которую политики позднее назовут «Hispanidad», «испанским духом», — якобы связующей все народы имперского содружества. Правительственный орган охваченной войной Испании, Хунта Сентраль, писал к городскому совету Боготы в 1809 году в следующих словах:
Связь между двумя полушариями существует, между испанцами Европы и Америки, которая никогда не прервется. поскольку на основаниях прочнейших людей связующих основана: на общности происхождения, едином языке, законах, обычаях, вере, чести, чувствованиях, отношениях и выгодах. Ткковы узы. нас объединяющие.
Когда предпринимались шаги собрать Кортес всех свободных испанцев в 1810 году, поступило предложение о призвании также представителей Америки и Азии61. Возникла идея, что от Филиппин должно быть два депутата и двадцать четыре от всех американских территорий. Ясно, что предложение не признавало прав автономии заморских территорий, но просто подразумевало их отождествление с «Делом истинных испанцев», сражавшихся французами на полуострове. Эта новая версия имперской мифологии встретила мало одобрения среди американских элит. Хунта в Испании, с тревогой ожидавшая их поддержки. провозгласила, что заморские территории не колонии, но «существенная и неотъемлемая часть монархии испанской» и что испанские американцы суть «люди свободные», «в правах равные» (из декрета Кортеса в Кадисе от октября
Заключение: молчание Писсаро
695
1810 года) «жителям полуострова»62. Наконец, триста лет после основания города Сан-Доминго на Эспаньоле, испанцам понадобилась империя, как восемьдесят лет спустя они почувствуют, как им нужна Куба (уступаемая американцам). А империя им была нужна, потому что на самом деле она создала Испанию.
Кастилия и испанские королевства выдвинулись вперед благодаря их впечатляющей способности привлекать и ставить себе на службу чужие ресурсы: неаполитанцев, генуэзцев. уроженцев Франш-Конте, нагуа, народов тавантин-сую (Thwantinsuyu). китайцев. И благодаря добровольному сотрудничеству элит повсюду усилие оправдало себя. Средиземноморская торговля, серебро Потоси превратили Севилью в столицу Запада, стимулировали экономический рост, кораблестроение и коммерцию, привлекали купцов со всего христианского мира и поощряли эмиграцию небольших групп испанцев во все концы света. Это великое совместное предприятие собрало испанцев вместе и начало ставить перед ними общие цели. Собираясь под стенами Гранады или на берегах Дуная, кастильские дворяне чувствовали справедливую гордость за поразительные вереницы событий, дарованных им мерой мирового превосходства.
К несчастью, именно широта международного сотрудничества и подрывала способность Испании к технологическим инновациям. Португалия поставляла ранний навигационный опыт, корабли и кормчих: Италия — корабли, живую силу и оружие со Средиземноморья: немцы и нидерландцы обеспечивали солдатами и технологиями; генуэзцы. фламандцы и португальцы — финансовым опытом. Кастильцы демонстрировали совершенную способность к обучению встречавшимся на их пути технологиям63, но их достижения никогда не шли дальше уровня заимствования. Будучи в каждой мелочи зависимы от своих союзников, они лишали самих себя способов самостоятельного существования. Конечно, эта проблема сказалась не сразу. У империи всегда были друзья. Как показала Война за испанское
696
Испания: дорога к империи
наследство, ни одна из европейских держав не собиралась отдавать имперские выгоды в чужие руки, и ко времени Парижского трактата 1763 года Испания теоретически контролировала большую часть поверхности земного шара, чем когда-либо.
Многие ученые, включая автора этих строк, обычно доказывали. что расходы на функционирование этой огромной империи калечили Испанию. Легко документально подтвердить это заключение словами самих испанцев. Однако это мнение основано на ошибочном взгляде на вовлекавшиеся расходы. Кастильская казна со времен Фердинанда и Изабеллы была все время в долгах, однако на протяжении двух веков умудрялась избежать коллапса. Необъятные богатства из Нового Света способствовали этому лишь частично. Настоящим секретом этой империи, как и всякой многонациональной. была успешная интеграция региональных бизнесов и эффективная «автономия расходов», покрывавших скорее каждое отдельное начинание на месте, а не из центра. Катастрофы в отдельных точках структуры общего бизнеса вызывали жалобы управителей в Мадрид, но редко затрагивали жизнестойкость компании. Проигранная битва, потопленный флот, пропавший корабельный груз были самыми большими опасностями, казалось бы, предвещавшими беду, но пока вкладчики не бунтовали и не теряли доверия. бизнес выживал. Следовательно, нет смысла говорить о нехватке людей или денег. У империи всегда были люди: в ее армиях вплоть до 1763 года преобладали иноземцы. И у нее всегда были деньги: иноземные торговцы и финансисты. и даже иноземные пираты, продолжали поддерживать региональные экономики империи, даже когда пытались ограничить широту мадридского контроля.
Когда империя подходит к концу, на нее обычно смотрят как на источник всех остающихся после нее зол. Ни в одной империи никогда ретроспективно не видели успеха. К несчастью, именно это острое осознание провала способ
Заключение: молчание Писсаро
697
ствует запуску бесконечных мифов, связанных с историей испанского мирового господства. Испанцы бранили всех вокруг, и все вокруг бранили Испанию: две вечные стороны имперского противостояния.
Хороший пример испанского порицания окружающих можно найти в сочинениях солдата Маркоса де Исабы (Isaba), верно служившего Филиппу II, но в 1580-х в конце своей карьеры (после едва одного поколения существования империи!) задавшегося вопросом, а не потрачены ли усилия впустую. «Все это время, — писал он. — провел я за пределами Испании, путешествуя, говоря с итальянцами, французами, голландцами, валлонцами, уроженцами Франш-Конте, турками и арабами», и единственный результат, который он смог увидеть, «что наш народ всем ненавистен и неприятен». Лютый националист, он видел добро только в Кастилии, и нигде больше. Его толкование заслуживает цитаты:
Сии народы за пределами Испании, кои суть подданные, друзья или союзники его величества, по природе своей непостоянны, ненадежны, своенравны и мятежны. Величие короля нашего и благословенное имя испанца мало друзей имеют. В прошлом испанцы многими народами любимы были, в последние же девяносто лет в ненависть и отвращение пришли, а все из-за войн. Зависть есть червь неустанный, она причина негодования и ненависти нам оказываемой турками, арабами, жидами, французами, итальянцами, германцами, чехами, англичанами и скоттами, кои все враги испанцев суть. Даже в Новом Свете ненависть и отвращение к доблестному оружию сего народа пребывает64.
Подобно американцам и русским в XX веке, испанцам пришлось научиться жить среди мировой ненависти. «Ненависть к испанцам, — доносил испанский чиновник из Брюсселя Филиппу IV в 1632 году. — невероятна»66. Ограж
698
Испания: дорога к империи
денные собственной точкой зрения на то, как нужно управлять миром, большинство испанцев были не способны увидеть, какова цена их имперской роли. «Не могу постигнуть, почему к империи испанской, — жаловался миланский чиновник в 1570 году. — ни один ее под данный в мире привязанности не питает»66.
С другой стороны, классический случай того, как другие порицали Испанию, можно найти в неаполитанском опыте. Как мы видели (глава 10). итальянцы все время утверждали. что испанцы разорили юг итальянского полуострова. Философ и историк Бенедетто Кроче первым подверг сомнению эту догму. Рассматривая проблемы юга Италии и «нехватку политической жизни» в XIX веке в Неаполе. Кроче вдохновился разбором сочинений 1613 года экономиста Антонио Серра, который подчеркивал, что если Неаполь и был беден, то потому, что сам себе не помогал. Порицать следовало не испанцев, но самих неаполитанцев. Если иноземные (то есть генуэзские и венецианские) капиталисты богатели на Юге, то потому, что «развивали отрасли, которых в том краю не было»67. В результате после того, что написал Кроче, ни один серьезный историк не думает, что виной итальянских проблем было исключительно испанское правление. Влияние империализма всегда двойственно. В Италии королевство Неаполитанское не смогло преодолеть свои трудности, а Милан, напротив, извлекал пользу из экономической активности, порождаемой испанским военным присутствием68. После многолетнего опустошения и разрухи, вызванного Восьмидесятилетней войной. Северные Нидерланды могли с удовлетворением оглянуться на излеченные экономические выгоды. В перспективе иноземное господство не обязательно вело к бедствиям69.
Сами испанцы не всегда были уверены в том, что их имперская авантюра была успешной. Международная мощь, беспрестанно неустанно подчеркивали моралисты (и многие налогоплательщики), не приносила стране добра. ГЪр
Заключение: молчание Писсаро	699
стка интеллектуалов протягивала руки к своим союзникам и жаловалась, что дела идут неважно. «Мы поборниками всего благого представляться желаем, — писал в 1602 году арагонский историк Архенсола фламандскому ученному Юсту Липсию, — но чаще всего мы духи и привидения». Поэт Франсиско де Кеведо язвительно замечал в письме 1604 года к нему же: «1км [в Бельгии] мы своих солдат и деньги истребляем, здесь — самих себя»70. Во время наибольшего подъема империи тысячи испанцев проворно бежали прочь от испанской бедности — «этой негодной Испании. где никакого труда не достанет, чтобы вывести нашу нищету»71. — к богатым надеждам Карибского архипелага. Нового Мира и Азии. Но многие из них чувствовали, что надежды были обманчивы, как духи и привидения, о которых говорил Архенсола. «Не обманывайся, не верь тому, что они говорят об Америке, — писал разочарованный колонист из Новой Испании в 1593 году. — будь воля божья, не жил бы я, где живу, бог знает, что тут творится»72.
Имперское предприятие всегда будет двойственным опытом, причиной гордости — но и стыда. И гордость со стыдом делили в равной мере все народы, со всех континентов земного шара, без чьих ресурсов создание мировой империи было просто невозможно. Цена мирового господства всегда была высока. «Наша страна. — замечал Питер Пауль Рубенс, когда размышлял над ролью Бельгии в испанских военных приготовлениях, — должна служить полем брани и театром трагедии»73. На всех уровнях трагедия была безмерна. Распространение благой вести в калифорнийских миссиях не приносило индейцам, чья численность резко падала, никакого спасения в этой жизни. «Пока они свободны, живут хорошо, — сетовал миссионер-францисканец, — но как только мы приводим их к христианству и к жизни общественной, болеют и умирают»74. И были траты, которые невозможно измерить, в которых испанцы также сыграли ключевую роль: сотни тысяч погибших в войнах, десятки тысяч умерших в битвах и кораблекрушениях на
700
Испания: дорога к империи
море. Кастильцы умирали вдали от родины. Поколения матерей и жен запомнили поля Фландрии как «испанское кладбище». Очень многие умерли ярко и бессмысленно как четыре тысячи солдат, посланных в Новый Свет в 1619году и через несколько дней погибших в атлантическом шторме, эта катастрофа вдвое превышала гибель «Тйтаника». «Потеря велика и сильно здесь ощущается, — докладывал английский посланник из Мадрида, — но они уже делают вид, что сразу же все восполнят»75.
И они были только малой частью заплаченной цены. Под линной ценой в Нидерландах помимо тысячи двухсот казненных Альбой были десятки тысяч бельгийцев и голландцев. погибших, защищая свои дома. За постоянные зверства на протяжении всей эпохи мировой державы были очень часто ответственны испанцы. «Мы восемь тысяч людей в два с половиной часа убили, — гордо писал отцу молодой баск, принимавший участие в поимке Атагуальпы, — и много золота и одежд взяли»* 7в. Эти смерти составили часть «художественного оформления» мировой державы и часто копировались. 4 ноября 1576 года, в памятный день Испанского Гйева, взбунтовавшиеся испанские терсио вырезали и выжгли богатую купеческую столицу Антверпен, умертвив восемь тысяч человек* **. Людские потери, однако, ложились не меньшей ответственностью на тех, кто способствовал поддержанию испанской державы. Тлакс-каланские конфедераты Кортесов, помогшие уничтожать и рушитьТеночитлан, немецкие полки, безжалостно рубившиеся при Сен-Кантене в 1557 и в Гарлеме в июле 1573-го. были частью того же аппарата военной дикости. За предела
♦ Число 8000. конечно, преувеличено. Но даже половина его равнялась бы числу людей, убитых за то же время террористами в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года.
** Почти в три раза больше погибших в бойне Варфоломеевской ночи в Париже четырьмя годами раньше. См.: Motley. Р. 640.
Заключение: молчание Писсаро	701
ми Европы ценой были тысячи африканцев, чахнувших и умиравших каждый год в португальских, английских и голландских рабских кораблях во время долгого плаванья через Атлантику: миллионы туземных жителей, чьи земли заполонили болезнетворные микробы, растения и животные из Старого Света. Несомненно, для многих это была великая героическая песнь о славе, но для очень многих других это была сага почти беспросветной горести.
УДК 94(460)
ЬЬК Ы.З(4Исп)
КЗЗ
Серия «Историческая библиотека (новая)»
Henry Kamen SPAIN’S ROAD TO EMPIRE
Перевод с английского А. Демина, В. Капустиной
Серийное оформление и компьютерный дизайн С. Власова
Печатается с разрешения литературных агентств Intercontinental Literary Agency и Andrew Numberg.
Подписано в печать 22.01.07. Формат 84x108'/,,.
Усл. печ. л. 40,32. Тираж 4000 экз. Заказ № 335.
Книга подготовлена издательством «Мидгард» (Санкт -Петербург)
Кеймен, Г.
КЗЗ Испания: дорога к империи: [пер. с англ-J /1 енри Кеймен. — М.: ACT: ACT МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ, 2007. — 764, [4] с. —(Историческая библиотека (новая)).
ISBN 978-5-17-039398-5 (ООО «Издательство АСТ»)
ISBN 978-5-9713-4640-1 (000 Издательство «АСТ МОСКВА»)
ISBN 978-5-9762-1137-7 (ООО «ХРАНИТЕЛЬ»)
Испания. Владычица морей. Страна, которая несколько столетий была величайшей державой Европы. Ей подчинялись многие государства Нового Света, а также территории Африки и Тихоокеанского региона.
Но как Испания достигла своего могущества?
Какой вклад внесли мусульмане и нуден в развитие страны?
Как повлиял на экономику метрополии бесконтрольный приток золота и серебра из колоний?
Какие политические события в наибольшей степени отразились иа историческом развитии государства со времен правления Фердинанда н Изабеллы?
На эти н многие другие вопросы дает ответы книга известного историка Генри Кеймена.
УДК 94(460)
БВК 63.3(4Исп)
® Henry Kamen, 2002
© А. Демин, 2007
© В. Капустина, 2007
© ООО «Издательство АСТ». 2007