Люди из ЦРУ - Герен А., Варен Ж.

Автор: Герен А. Варен Ж.
Теги: международные отношения и внешняя политика сша шпионаж цру издательство международные отношения запад двойная игра секретные службы
Год: 1985
Похожие
Раны сознания. Американские писатели и журналисты об агрессии США во Вьетнаме
Убийство демократии. Операции ЦРУ и Пентагона в постсоветский период
Идеологическая стратегия США на мировой арене.
Международные отношения: Грани настоящего и будущего
Текст
                    пиши из иго

ALAIN GUERIN
avec la collaboration de JACQUES VARIN
DE LA С.1.Д.
EDITIONS SOCIALES

АЛЭН ГЕРЭН,
ЖАКВАРЭН
МОСКВА «МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ» 1985

ББК 66.4(7США)
Г42
Предисловие и редакция
Л. П. ЗАМОЙСКОГО
Перевод с французского
В. Г. КОВАЛЕНКО
0804000000—060
Г 15-85 ББК 66.4(7США)
003(01)—85
© «Эдисьон сосналь», Париж, Франция, 1980
© Сокр. пер. с французского, предисловие
издательства «Международные отношения», 1985

ПРЕДИСЛОВИЕ
В один из летних вечеров парижское телевидение
передавало боевик на темы шпионажа. Коварный советский
полковник переходил на сторону Запада, обещая большие
разоблачения. На деле он вел двойную игру. Один за
другим кончали с собой западные разведчики. Простодушные
американцы и доверчивые западные немцы все глубже
запутывались в сеть, закинутую жестокими и
беспощадными русскими. Тех, кто устоял против козней Москвы,
приканчивала злодейская советская пуля. Так продолжалось, пока
проницательный и доблестный французский контрразведчик
не разоблачил обман и не поставил точку над /.
Обычно такого рода продукция попадает на телеэкраны
Франции из США, но на сей раз она оказалась
собственного изготовления: сценарий сочинил французский
полковник в отставке. После демонстрации фильма состоялось
обсуждение. Профессионалы-антисоветчики, которых во
Франции, как и в США, немало, хвалили достоинства
картины, указывали на ее актуальность и безусловную
правдивость. В качестве главного гостя был приглашен американец.
Причем не какой-нибудь, а генерал Верной Уолтере,
заместитель директора ЦРУ. Все апеллировали к нему, ссылаясь
на его богатый опыт. Он добродушно принимал
комплименты, на прекрасном французском языке бросал ироничные
реплики и в общем-то не очень торопился выполнять
обязанности генерала на свадьбе. Конфуз случился, когда
полный подобострастия корреспондент спросил, много ли
он лично знает случаев, когда Советы убивали американцев
(и наоборот) в той тайной войне, которой посвящался
фильм. Уолтере, не задумываясь, ответил, что, насколько
он помнит, ни одного. И, тряхнув красивой седой гривой,
откинулся в кресле.
Ведущий тогда обратился к другому участнику: «А Вы,
5

Герэн, что можете сказать? Вы ведь считаетесь экспертом
в вопросах шпионажа...»
Небольшого роста, коренастый, стриженный ежиком
француз спокойно изложил свое мнение, до конца
разоблачив пропагандистскую стряпню.
Так, будучи корреспондентом во Франции, я смог,
правда заочно, познакомиться с автором ныне публикуемой у
нас книги, а заодно и с одним из ее персонажей.
Герэн действительно зарекомендовал себя специалистом
по «секретным службам». Его перу принадлежат книги
«Коммандос холодной войны», «Что такое ЦРУ», «Товарищ
Зорге». Но круг его интересов шире. Он — историк, автор
пятитомного исследования о борьбе французских
антифашистов «Сопротивление». А «Жизнь Александра Дюма,
рассказанная Александром Дюма» дает представление о
нем как о литературоведе. Остается добавить, что Герэн
написал также несколько поэм и романов.
Безусловно, подобное переплетение вкусов и увлечений
в какой-то мере отразилось и на книге «Люди из ЦРУ»,
которую он написал в содружестве с Жаком Варэном. С одной
стороны, она исторична и даже порой перегружена
свидетельствами и контрсвидетельствами. Автор ничего не принимает
на веру, опираясь на факты и источники, к ним наиболее
близкие. Мемуары редко пишутся бескорыстно, ради одной
лишь исторической правды, тем более когда наряду с
президентами и государственными секретарями США,
замешанными в крупнейших скандалах, их пишут руководители
американской разведки, мистеры «М», дававшие приказы
своим Джеймсам Бондам кого-то убить, кого-то поставить
у власти, что-то украсть, а ныне стремящиеся выгородить
себя, когда речь идет о столь ревниво охраняемой секретной
цитадели, каковой является ЦРУ. Можно представить себе
трудности, возникавшие перед Алэном Герэном.
С другой стороны, автор избрал несколько необычную
для таких исследований «человеческую» точку зрения,
задавшись целью создать «семейные портреты» «рыцарей
плаща и кинжала», приоткрыть их забрала, обнаружить
отпечаток их личности на тех или иных поворотах «тайной
войны», которую вело и ведет Центральное
разведывательное управление против мира социализма и прогрессивных
сил человечества. И тут на помощь Герэну-историку
приходит Герэн-литератор и психолог.
Можно, конечно, спросить: насколько правомерно
«очеловечивать» тех, кто несет ответственность за
бесчеловечную политику американского империализма, его бесчис-
6

ленные кровавые преступления против народов? Но надо
отдать должное французскому исследователю. Его
портреты, придавая «призракам из Лэнгли» конкретные очертания,
показывая среду, которая их породила (по большей части
это элита американского политического, делового, военного,
адвокатского и, не в последнюю очередь, научного,
университетского и даже литературного мира), лишая персонажи
абстрактной схематичности, становятся серьезным
обвинением в адрес «отцов» ЦРУ. Особенно сильное впечатление
оставляет контраст между их интеллектуальной подготовкой
(многие — выходцы из самых привилегированных учебных
заведений США, по совместительству — писатели, поэты,
порой обладатели литературных премий) и жестокой,
палаческой практикой. Герэн не задается целью хронологически
проследить за формированием ЦРУ, эволюцией «агентства»,
дать полную картину его структуры и функций. Мазками,
так сказать импрессионистски, он набрасывает черты
основных деятелей, придавших импульс ЦРУ,
сформировавших «управление» таким, каким оно известно ныне. Но
через галерею этих личностей, порой весьма ярких, порой
жутковато бесцветных, неизменно проглядывает основной
нерв функции ЦРУ, сделавший это «агентство»,
«компанию», «фирму», «семью», как оно именуется на жаргоне
своих работников, непохожим ни на одну из секретных
служб мира: вмешательство в дела других стран, в том
числе союзных, патологическая ненависть к прогрессивным
силам, демократии, миру социализма, а также цинизм и
крайние меры по устранению противников.
Предпочитая язык фактов, Герэн избегает риторики и
таким образом создает реальные, но от этого не менее
отталкивающие профили «двенадцати апостолов» Централь
ного разведывательного управления.
Интеллект, образование, знания? Как правило, да. Но
все это ставилось на службу отнюдь не лучшим целям и
методам. Гарвардский профессор Уильям Лэнгер, один из
основателей прообраза ЦРУ — Управления стратегических
служб, ввел в структуру американской разведки даже
отделы по социологии и психологии. Стремление заставить
последние научные достижения служить империалистической
политике США было для него главным. Герэн на основании
многочисленных свидетельств рисует его как интеллектуала
худшего типа, оторванного от реалий, опасного, как доктор
Стрейнджлав — персонаж из одноименного американского
фильма, который фанатично стремился ввергнуть мир в
ядерную катастрофу.
7

«Отец» ЦРУ Аллеи Даллес умел произвести
благоприятное впечатление на современников, скрывая за мягкими
манерами свое истинное лицо. Но именно он придал
деятельности американской разведки антисоциалистическую
направленность, ведя в годы войны сепаратные переговоры
с представителями гитлеровского режима, а затем прибрав
к рукам остатки нацистской разведки и контрразведки
(служба Гелена). При Даллесе начали планироваться
политические убийства (проект умерщвления Чжоу Эньлая,
Насера и т. д.). Уже тогда террористические действия США
начали сопровождаться дезинформацией, которую хотели
использовать для внушения враждебности к странам
социализма.
Фрэнк Визнер, заместитель директора ЦРУ по «тайным
операциям», проводил антисоциалистические установки в
жизнь с одержимостью новоявленного крестоносца.
Одержимость переросла в помешательство: после крушения
контрреволюционного выступления в Венгрии,
организованного с его участием, Визнер впал в депрессию, часами
разговаривал со своим... револьвером и, наконец, пустил
себе пулю в лоб.
В фанатизме не уступал Визнеру и Джеймс Энглтон —
«поэт контрразведки». Он руководил антисоветскими
операциями в Центральной Европе, единолично осуществлял из
Рима контакт с израильскими «спецслужбами». Буквально
всех из высшего эшелона власти США и даже ЦРУ, в
частности Колби, он подозревал в связи с Советами.
Эдвард Лэнсдэйл, послуживший прообразом «тихого
американца» в известном романе Грэма Грина, насаждал
марионеток сперва на Филиппинах, потом в Южном
Вьетнаме. Характерно, что оба марионеточных деятеля
впоследствии были уничтожены самими же американцами.
Уильям Колби активно занимался подкупом
политических деятелей в Западной Европе, затем переключился на
Вьетнам, где организовал чудовищную по своей жестокости
операцию «Феникс», приведшую к уничтожению десятков
тысяч вьетнамцев.
Ричард Хелмс, еще один директор ЦРУ, руководил
акциями по установлению фашистского режима Пиночета
в Чили. При нем в ЦРУ создавался так называемый
«потенциал смерти», орган государственного терроризма,
специализировавшийся на уничтожении неугодных США
политических деятелей.
С ведома и под руководством Хелмса были убиты
президент Ирака Касем, руководитель Конго Патрис Лу-
8

мумба, ликвидирован Трухильо, подкупались высшие
государственные деятели ряда стран.
Ближайшим его помощником в этих делах был
Ричард Бисселл, «отец» шпионских полетов У-2, автор
позорно провалившегося десанта в заливе Кочинос на Кубе.
Темной фигурой ЦРУ был Томас Карамессинес,
организовавший переворот фашистских полковников в Греции, а
затем руководивший свержением правительства Альенде.
Среди других «семейных портретов» запоминается
«фирменный» писатель ЦРУ Говард Хант, взгляды которого даже
внутри ЦРУ считались ультраправыми. Став ключевой
фигурой в уотергейтском скандале, Хант сыграл
существенную роль в компрометации и последующей отставке
президента Никсона.
Герэн набрасывает портреты и менее «именитых»
деятелей ЦРУ. Имена их рассыпаны по всему тексту. О
некоторых из них особо говорится в заключении. Это
представитель американского высшего общества Десмонд
Фитцджеральд, автор многочисленных проектов убийства Фиделя
Кастро, руководитель кровавых «специальных операций»
в Юго-Восточной Азии. Это Люсьен Конейн, служивший во
Вьетнаме сразу двум империализмам и награжденный
орденом французского Почетного легиона. Он участвовал
в устранении Нго Динь Дьема, сколачивал отряды
наемников, торговал наркотиками, что позже помогло ему стать
специалистом по борьбе с их продажей и даже
разрабатывать планы убийств (опять убийств!) крупнейших
поставщиков опиума и героина на международный рынок.
Среди подобных персонажей запоминается Сидней
Готтлиб, он же Шейдер, эколог по образованию, а позже —
организатор «потенциала смерти» и программы «МК-ульт-
ра», разрабатывавший методы слома человеческой личности,
превращения ее в послушный инструмент в руках людей
из ЦРУ. Он персонально прибыл к Виктору Хеджману,
резиденту ЦРУ в Конго (Заир), притащив туда свои
пробирки с бациллами смертоносных бактерий, чтобы
использовать их для убийства славного сына африканского
народа Патриса Лумумбы. Своими пробирками он,
по-видимому, напугал самих работников ЦРУ, которые
предпочитали более примитивные способы убийств и нашли иные пути,
чтобы зверски расправиться с Лумумбой.
Ученый-эколог в ЦРУ занимается поисками самых
изощренных средств уничтожения жизни, калечения
психики — не верх ли это цинизма, интеллектуального и
морального падения? Не символ ли того, чем занимается Лэнгли?
9

«Тайные», «подпольные», «нелегальные», «специальные»
операции — вот что занимает все помыслы «людей из ЦРУ».
Не просто добыча разведывательных данных и их передача
администрации США, а непосредственное участие в выработке и
проведении политики Вашингтона, причем проведение ее
преступными, беззаконными средствами — такова задача,
поставленная правящими кругами США, его
военно-монополистическим штабом перед своей разведкой, в которой
ЦРУ играет определяющую и координирующую роль.
(Разведкой в США, как известно, занимаются кроме ЦРУ
и военные, и дипломаты, и даже министерство финансов.)
Перефразируя Клаузевица, можно сказать, что работа
ЦРУ — это продолжение американской политики другими
средствами. Это по сути дела война. Война беспощадная,
где нет запрещенных приемов, где все дозволено. Убийства
политических деятелей, экспорт контрреволюции,
фашистские перевороты играют в ней главенствующую роль. ЦРУ
является инкубатором латиноамериканских диктаторов,
марионеток в странах, которые США произвольно
включают в зону своих интересов. Война необъявленная то здесь,
то там переходит в неприкрытую интервенцию, вооруженные
конфликты, как было в Корее, Вьетнаме, как происходит в
Ливане, на Гренаде, вокруг ряда стран Центральной Америки.
Мартиролог тотальной войны, которую США в
послевоенные годы ведут против всех континентов мира, велик.
Революционные деятели, лидеры
национально-освободительных движений — Че Гевара, Патрис Лумумба, Амилкар
Кабрал, Эдуардо Мондлане, Бен Барка, президенты Чили,
Панамы, Боливии, Эквадора, Ирака, Шри Ланки,
Бангладеш, политические руководители Западной Европы, Альдо
Моро, Карреро Бланко.
Все эти убийства, как и убийства сотен тысяч
латиноамериканцев, миллионов вьетнамцев, кампучийцев, лаосцев,
тесно привязаны к конкретным целям американских
монополий, планам уничтожения прогрессивных сил, ломки
разрядки, получения миллиардных доходов от военных
приготовлений, планам мирового господства.
Поразительно, насколько тесно при этом переплетаются,
принимая формы личной унии, высший правительственный
и экономический эшелоны США с их аппаратом шпионажа
и убийств. Директор ЦРУ Маккоун пересел в это кресло
с поста руководителя компании ИТТ. Та, как заправская
разведка, в свою очередь «работала» над свержением
правительства Альенде. Такое слияние распространяется и на
транснациональные компании типа «Бектел», представители
10

которой мигрируют между военным, дипломатическим и
разведывательным ведомствами США, занимая высшие
посты.
Герэн через портреты своих антигероев дает
почувствовать, насколько, несмотря на порой внешнюю воспитанность
и образованность, объединяет его персонажей служение
золоту, мамоне прибыли. Они выступают как сообщники
в деле империалистического грабежа и разбоя. «Тайные
операции» служат и их личному обогащению. И нет
границы между их «подпольным» бизнесом и бизнесом
преступного мира. Недаром вдохновителями антикастровских
операций, помогавшими организовывать ЦРУ вторжение на
Кубу, предоставлявшими свои услуги для покушений и
осуществления убийств (например, убийство итальянского
промышленника Маттеи), являлись руководители
американской мафии, имеющие вход и в правительственные круги
США.
Можно, конечно, не во всем соглашаться с автором
книги, в частности с подбором отдельных персонажей или
деталями их характеристик. Так, пожалуй, не очень
мотивирована полемика вокруг того, был ли Аллен Даллес
фашистом или либералом. Бесспорны и хорошо известны
негласные связи Даллеса с рядом фашистских представителей
в последние годы гитлеровского режима, его забота о
сохранении аппарата гитлеровской разведки и контрразведки,
в том числе и о преступниках, запятнавших себя
тягчайшими преступлениями, типа Барбье. Но вряд ли кто
сомневался или сомневается, что для братьев Даллесов,
олицетворявших ту самую личную унию политики и шпионажа, о
которой упоминалось, что-либо имело особое значение,
кроме интересов крупнейших штабов собственных
монополий, борьбы против социализма и влияния
коммунистических идей. В этой борьбе для защиты классовых интересов
американской буржуазии они могли применять в
зависимости от ситуации весь набор имеющихся средств — от
фашистских до либерально-реформистских, хотя тяготели,
бесспорно, к крайне реакционным.
Империализм тяготеет, как отмечал В. И. Ленин, к
реакции по всем линиям, насилию. Фашизм — производное от
него.
Но если говорить о «вкладе» в арсенал
антидемократических методов Аллена Даллеса и других директоров ЦРУ,
то им бесспорно принадлежит двойной рецепт. Именно они
ввели в оборот с одобрения американской администрации
методы государственного терроризма, от убийства и террора до
11

переворотов и интервенций. И они же разработали методику
провокационного использования собственных преступлений
для того, чтобы оболгать противника и тем самым создать
психологическую основу для ломки межгосударственных
отношений, разрядки, подготовки к войне. Так, в Италии
под маркой «красных бригад», а на деле руками внедренных
туда провокаторов, руководимых подчиненными ЦРУ
секциями итальянских «секретных служб», было осуществлено
похищение и уничтожение Альдо Моро.
Покушавшийся на папу римского турецкий фашист —
«серый волк» Агджа сперва прикинулся «палестинцем».
А потом по сценарию, подготовленному бывшим резидентом
ЦРУ в Турции Хенци, опекавшим «серых волков», а также
«журналистов» и «профессоров» типа Клер Стерлинг и
Майкла Ледина, работающих на ЦРУ по линии
дезинформации, разразился «признаниями», на которых и было
состряпано антиболгарское «дело Антонова». При этом
главный вопрос — кому действительно нужно было стрелять
в Иоанна Павла II, кому не нравилась позиция Ватикана
по проблемам ядерного оружия или «святых земель» в
Иерусалиме, аннексированных Израилем, — был отодвинут
на задний план.
В эти же годы стало известно, что в Париже под
прикрытием языковой школы «Гиперион» и ее филиалов в
других странах ЦРУ создан центр снабжения оружием
террористов всех мастей. Так, США подпитывали и
культивировали международную сеть терроризма, борьбу с которой
администрация Рейгана провозглашает чуть ли не своей
главной задачей.
Авторство подобных методов ЦРУ делит с нацистскими
заправилами, с их опытом провокационного поджога
рейхстага или переодевания собственных солдат в польскую
форму, чтобы оправдать нападение на Польшу. Сейчас эти
методы расширены, стали повседневными и оформлены в
доктрине и юридических положениях, доказывающих
правомочность применения Соединенными Штатами специальных
«антитеррористических сил» против
национально-освободительных и антиимпериалистических движений
«превентивно», то есть неспровоцированно, в любой зоне Земли.
Соответствующая директива № 138 подписана Рейганом в
апреле 1984 года. Госсекретарь Соединенных Штатов
Америки Шульц в этой связи, выступая в Нью-Йорке в конце
1984 года, попытался систематизировать ситуации, при
которых «применение силы является законным». Взяв на себя
функции соавтора доктрины разбоя, Шульц без стеснения
12

заявил: «Сила и дипломатия всегда должны идти рука об
руку».
В то же время при переходе от картеровской к рейганов-
ской администрации выявились и определенные сложности
положения ЦРУ. Герэн немало строк посвятил
парламентскому расследованию в США деяний «рыцарей» из Лэнгли
и выводам «комиссии Чёрча». Разоблачение бесчестных
и преступных действий ЦРУ против других стран, да и
внутри самой Америки не могло не нанести ущерба
«агентству». Показания, которые давали Колби, Хелмс и
другие, повергли тех, кто еще был в неведении, в
глубокий шок. Добавим, что стрессовые ситуации пережил
и ряд директоров ЦРУ. Этим можно объяснить, что
автор плана «Феникс» Колби, а также директор ЦРУ
при Картере адмирал Тернер, как и некоторые другие
отставные чины Пентагона, стремясь поправить свое
реноме, выступили с критикой отдельных сторон безудержной
гонки вооружений при Рейгане, например программы
установления ракет MX или строительства
сверхбомбардировщиков В-1. Нельзя отказать им в знании реалий — ведь
они сами же занимались подтасовкой данных разведки в
угоду военно-промышленному комплексу. Теперь они
признают дутый характер утверждения о «советской угрозе».
На их примере еще раз убеждаешься в том, что жизнь
сама продолжает дописывать «портреты», начатые Герэном,
добавляя к ним порой неожиданные черты.
Но эти штрихи не меняют основной картины. Автор
трезво заключает, что на основании временных трудностей,
пережитых штабом ЦРУ, ошибочно приходить к выводу о
каком бы то ни было закате этой организации. Она долго
еще будет нужна американскому империализму — таков
суммарно авторский вывод.
История рейгановского периода говорит о большем. Для
военно-политической олигархии США, ставящей цели
создания превосходства над силами социализма, отбросившей
все позитивное, что было достигнуто в отношениях между
двумя общественно-политическими системами,
приступившей к «прессингу по всему полю», ЦРУ с его опытом и
потенциалом является крайне необходимым инструментом
первостепенной важности, который надо срочно укрепить.
Нужды «управления» ставятся впереди всех остальных
приоритетов. Этому забойщику политики ломки разрядки,
провокаций и ракетно-ядерных угроз предоставляются все
ресурсы, материальные и людские, которые «агентство»
попросит. Давно забыты «чистки» времен адмирала Тёрне-
13

pa, пытавшегося навести порядок в своем хозяйстве. Хотя
абсолютные цифры бюджета «фирмы» скрываются,
утверждают, что расходы на центральную разведку в США при
Рейгане росли быстрее, чем даже военный бюджет(!!!).
Предполагают, что за годы правления рейгановской
администрации бюджет ЦРУ увеличился на 50%, и это с учетом
инфляции в стране. Заместитель председателя сенатской
комиссии по разведке сенатор-демократ Мойнихэн заявил,
что разведывательный бюджет США на 1985 год
превосходит по размеру «все, что было до сих пор... в любой
стране, в любой момент истории». Те же специалисты
пишут в американской печати, что численность аппарата
ЦРУ превысила 18 тыс. и продолжает расти. Сюда не
включаются «родственные» организации, под «крышей»
которых работают во всем мире американские разведчики,
такие явные филиалы ЦРУ, как его
информационно-пропагандистский рупор ЮСИА, радиокорпорация «Свобода/
Свободная Европа», ведущая подрывную деятельность
против социалистических стран, многочисленные «союзы»
бывших гитлеровцев и перебежчиков, их журнальчики и
газетенки, «ассоциации», созданные американцами вокруг НАТО
или по «правам человека», американские учебные заведения
и «центры» в разных странах, «желтые» профсоюзы,
«фонды» и т. д. и т. п.
Если основываться на данных печати США, только в
1984 году на разведывательные операции США была
израсходована огромная сумма — 17 млрд. долл., а численность
всех спецслужб США достигает 200 тыс.
Стоит ли удивляться такой концентрации сил и средств?
Объявляя в июне 1982 года «крестовый поход» против СССР
и других социалистических стран, Рейган провозгласил:
«Обстановка обязывает нас принять чрезвычайные меры.
Давайте же перестанем колебаться, давайте воспользуемся
нашей мощью». И воспользовались. Правда, «крестовый
поход» во имя «свободы» и «демократии» почему-то
пролегает закоулками тех же «тайных операций» (которые,
однако, все чаще становятся явными). Недаром перед высадкой
морской пехоты на Гренаду и расправой над населением
острова Рейган выступил в защиту подобных акций:
«Я думаю, что тайные операции являются составной частью
деятельности правительства». Через пару лет госсекретарь
США Шульц, говоря о тех же извилистых путях к
«свободе», заметил, что «существуют усилия такого характера,
которые оказываются наиболее эффективными, если их
осуществлять скрытно».
14

Какого рода свободу он имел в виду, легко понять.
В той же речи Шульц пожаловался, что «нажим против
авторитарных режимов» в Никарагуа и Иране «был
непродуманным». То есть диктатор Сомоса и шах Ирана с его
тайной полицией и пытками вполне устраивали США.
Но только о каком «нажиме» идет речь? В Никарагуа США
хотели лишь сменить одну марионетку на другую. А в
Иране до последнего момента всячески подкрепляли трон шаха.
Логика истории народных движений не совпала с логикой
ЦРУ. Не лучше ли тогда отнести их чаяния к
«террористическим»? Что американские руководители и делают.
В действительности число «тайных операций» при
Рейгане, Хейге и Шульце увеличилось в 5 раз. И это при том,
что ранее, за 15 лет (с 1961 по 1976 г.), США провели более
900 операций по свержению правительств, ликвидации
неугодных политических деятелей, приведению к власти
фашистов. В этом ряду самыми масштабными, пожалуй,
являются операции США против Никарагуа.
Бывший сотрудник ЦРУ Стокуэлл, на работы которого
нередко ссылается Герэн, отмечает, что с 1982 по 1984 год
ЦРУ затратило на необъявленную войну против сандинист-
ского режима более 200 млн. долл. Террористические
действия сомосовских банд и других наемников,
подготовленных специалистами Центрального разведывательного
управления и заброшенных на территорию Никарагуа,
унесли более 7 тыс. жизней никарагуанских граждан. Как
отмечала газета «Интернэшнл геральд трибюн», ЦРУ
осуществило, например, против сандинистов операцию «Стадо
слонов», подготовив на авиабазе Эндрюс 3 самолета,
вооруженных ракетами, совершивших разбойничий налет. В
ноябре 1983 года один пиратский самолет, доставлявший
снаряжения для банд «контрас», был сбит. Последовали
неуклюжие оправдания, что-де самолет и его летчики-
американцы «не числятся» на службе правительства
США.
В начале 1984 года ЦРУ пошло на беспрецедентный
в мирное время шаг — минирование прибрежных вод
Никарагуа. Акция, причинившая ущерб 8 судам, вызвала
взрыв возмущения в Никарагуа и во всем мире. Ее осудил
Международный Суд в Гааге. Даже союзная с
Вашингтоном Англия осудила эту акцию. Но что для «людей из
ЦРУ» и Белого дома законность, международное право,
общественное мнение? Подобно волку из басни Эзопа, они
способны твердить одно: «Ты виноват лишь в том, что
хочется мне кушать».
15

В отношении Никарагуа США сочетают практически
почти все методы давления — от. облетов территории и
попыток блокады до систематической подрывной
деятельности через соседние государства — Гондурас, Гватемалу,
Коста-Рику, Сальвадор, где «контрас» располагают
десятками баз. Обеспечивая подготовку бандитов, ЦРУ
несколько перестаралось, изготовив сперва «Наставление борцам
за свободу» с изложением техники диверсий и провокаций,
в частности с привлечением профессиональных
уголовников, а затем брошюру «Психологические операции в
партизанской войне». В ней давались рецепты одурманивания
масс, но не только это. «Психология» здесь подчинялась
военным целям. Уже во вступлении речь велась о
«вооруженной пропаганде», «ударных силах», «применении
оружия в пропагандистских целях», а далее излагались отнюдь
не пропагандистские и еще в меньшей степени
психологические задачи:
«уничтожать военные или полицейские объекты»;
«похищать всех чиновников или представителей санди-
нистского правительства»;
«нейтрализовать (т. е. убивать. —Л.З.) тщательно
отобранные и заранее намеченные объекты воздействия,
например судей, полицейских, сотрудников государственной
безопасности, руководителей сандинистских комитетов
защиты революции и т. д.»
Контрреволюционерам рекомендовалось внедряться в
массовые собрания, имея «оружие (ножи, бритвы, цепи,
дубинки), и держаться позади непосредственных и
доверчивых участников митинга». Далее давались рецепты
провоцирования стычек, убийств «доверчивых людей» с целью
изображения их «мучениками» и использования обманутой
толпы для «бунта».
Попавший в руки журналистов учебник вызвал
скандал. «Головорезам и садистам из бывшей гвардии Сомо-
сы, — язвительно замечала газета «Вашингтон пост»,—
такой учебник по убийствам нужен не больше, чем
золотой рыбке — по плаванию».
Но более всего смущала не публикация «ненужной»
брошюры, а то, что инструкция убивать появилась после
заверений Белого дома, что с практикой убийств в
деятельности ЦРУ покончено, поскольку это противоречит
«американским принципам», «ценностям свободного мира».
Рональд Рейган собственноручно подписал в декабре 1981
года приказ № 12333, регламентирующий действия ЦРУ по,
так сказать, наиболее криминальным наклонностям этой ор-
16

ганизации — экспериментам на людях (опыты Сиднея
Готтлиба) и убийствам.
Оба направления акций ЦРУ связаны с уничтожением
людей. Только если второе является заключительной фазой,
то первое — подготовительной, «научной». США вели
эксперименты на людях в собственной стране — на
заключенных, пенсионерах в приютах, наркоманах, отдельных
добровольцах. Нередко «опыты» кончались помешательством,
самоубийствами. Поэтому было решено во избежание шума
заниматься ими, по возможности, в других странах. Так
были созданы лаборатории, где «морскими свинками»
служили ничего не подозревавшие граждане других стран —
Канады, Японии, Филиппин. Разоблачение такой практики
и заставило ввести «регламент». Думаете, опыты
прекратили? Узаконили! В том самом рейгановском приказе, в
разделе 2.10, озаглавленном «Эксперименты на людях»,
рекомендуется лишь проводить опыты «в соответствии с
указаниями, сделанными министерством здравоохранения
и социального обеспечения. Согласие человека, на котором
проводятся опыты, должно быть документально
оформлено». Вот так.
И лишь по убийствам вступал в силу формальный
запрет.
«2.11. Запрещение убийств. Ни один человек,
находящийся на службе у правительства Соединенных Штатов
или действующий • по поручению правительства США, не
должен принимать участия в убийстве или вступать в
заговор с целью убийства».
Рейган здесь уклонился от выражения какого-то
осуждения практики ЦРУ, противоречащей элементарным
нормам человеческой морали. Да и сам запрет сформулирован
в лицемерном стиле, похожем на показания Колби перед
«комиссией Чёрча»: «ни один иностранный лидер не был
убит вследствие официальных (курсив мой. — Л. 3.)
усилий США», «ЦРУ абсолютно не было замешано прямо
в этих убийствах» и т. д.
И вот те на! Даже лицемерный, формальный барьерчик,
поставленный Белым домом, игнорируется, а «садистам и
головорезам», как их именует американская газета, суют
в руки пособие по убийствам. Тем самым, которые
бесчинствовали на маленькой Гренаде, и их духовным собратьям
(да есть ли у них душа?). Вот свидетельство одного из
«героев Гренады»: «Нам ребята из ЦРУ указывали, где
дома коммунистов, и там мы убивали всех. Даже цыплят
и свиней. Мы вычистили все, освободили эту страну!»
17

Казалось бы, вот достойный повод, чтобы показать
американскую демократию в действии, продемонстрировать ее
«ценности» — создать комиссию, вывести на белый свет
молодчиков из ЦРУ, которые дают уроки пыток, убийств
и провокаций. И «ценности» были продемонстрированы.
Историю с «букварем» для бандитов было поручено
расследовать... Кейси. Щуку бросили в реку. Директор ЦРУ,
руководящий всеми подрывными операциями против
Никарагуа, должен был устанавливать собственную виновность.
Конечно, Кейси сделал все, чтобы замять дело. «Учебник»
был представлен как плод деятельности случайного
человека по имени Джон Киркпатрик. Журналисты были
вынуждены докапываться до истины сами. И довольно быстро
установили, что указание о создании учебника убийств
было дано высшими должностными лицами ЦРУ год тому
назад. Как пояснил журналистам представитель Белого
дома, «самые неприятные моменты» в пособии для «конт-
рас» были отредактированы сотрудниками ЦРУ. Впрочем,
версия о том, что автор был «вольнонаемным» и чего-то
недопонял, была воспринята сразу же с недоверием. Вскоре
выяснилось, что автор воевал в Корее и Вьетнаме,
преподавал в национальном военном колледже. Да и фамилия
Киркпатрик весьма известна. Два брата Киркпатрик
занимали высшие посты в ЦРУ. Жена одного из них — Джин
представляла до последнего времени Соединенные Штаты
в ООН и отличалась злобностью в нападках на
социалистические страны, национально-освободительные движения,
с такой яростью защищала вмешательство США и Израиля
во всех уголках мира, что при голосовании ряда
резолюций оставалась в полном одиночестве. Идея вооружить
контрреволюционеров «наставлением» родилась, кстати, на
совещании группы ультрареакционеров с участием Джин
Киркпатрик. Одна из кровавых сомосовских банд стала
называться ее именем. Джин Киркпатрик превратилась в
столь одиозную фигуру, что в начале 1985 года ее решили
заменить. Как вы думаете, кого же администрация Рейгана
направила представлять США в ООН вместо пресловутой
Джин Киркпатрик? Нашего старого знакомого — генерала
Вернона Уолтерса, заместителя директора ЦРУ, о котором
мы упоминали вначале..Рейган приблизил его к себе и
сделал послом по особым поручениям. Тот объездил, выполняя
эти особые поручения, ровно... 100 стран. Их флажки он
установил у себя в кабинете. Опыт Уолтерса,
занимавшегося подрывной деятельностью против де Голля во Франции,
левых сил в Италии, курировавшего район Средиземно-
18

морья, интересовавшегося Юго-Восточной Азией, который
символизировал собой стремление США к тотальному
доминированию, был сочтен полезным для обработки
делегаций в ООН.
Бизнес, политика, разведка, военное вмешательство
шагают в США рука об руку, осуществляются одной и той
же группой людей. Примеры с Киркпатрик и Уолтерсом —
еще одно тому подтверждение. Но, пожалуй, наиболее
символичной является фигура нынешнего директора ЦРУ
Кейси.
Вряд ли можно сомневаться, что если бы Герэн
продолжил серию своих портретов, продлив действие книги
на 80-е годы, то помимо 12 персонажей видное место в ней
занял бы «тринадцатый апостол» ЦРУ — Уильям Кейси.
Все, что говорилось о роли ЦРУ в политике Рейгана,
его подрывной деятельности, тайной и явной войнах против
всего, что связано с миром и прогрессом, являют собой
Кейси и его люди. «Крестовый поход» Рейгана — тоже
Кейси. Будучи избранным на второй срок, президент тут
же гарантировал и второй срок директору ЦРУ. Все
отмечают, что, в отличие от ряда бывших директоров, Кейси
имеет свободный доступ к президенту. Мало того, он —
первый в истории руководитель ЦРУ, который принимает
участие в деятельности правительства в качестве члена
кабинета Рейгана. В этом смысле его функции в большей
степени отвечают положениям акта о безопасности 1947
года, согласно которым руководитель ЦРУ называется
директором центральной разведки и несет ответственность не
только за свое «управление», но и координацию всех
американских разведок. Kaj< отмечал в этой связи журнал
«Нью-Йорк тайме мэгэзин» (1985, 20 янв.), Кейси
«является политическим выбором администрации, которая
сознательно хотела восстановить возможности ЦРУ для
политических и военных действий в иностранных государствах».
Связанный с ЦРУ американский журналист Джон
Андерсон отмечал большое влияние авантюристических идей
Кейси на президента. «Больше всего, — писал он в
«Вашингтон пост», — Кейси нравятся тайные активные
мероприятия. По словам некоторых сотрудников, часто бывало так,
что их самые невероятные предложения находили
поддержку директора ЦРУ и уже на следующем этапе они вместе
с ним в его кабинете разрабатывали конкретные операции.
Другие выражают опасения, что такой подход нарушает
сложившуюся систему взвешивания всех «за» и «против»,
предназначенную для того, чтобы поставить барьер бес-
19

смысленным тайным операциям». В их разработку Кейси
вовлекает всю верхушку Соединенных Штатов. В
Планирующую группу национальной безопасности, занимающуюся
обсуждением этих вопросов, входят сам Рейган,
вице-президент Буш (бывший директор ЦРУ), госсекретарь Шульц,
министр обороны Уайнбергер. Как отмечает «Нью-Йорк
тайме мэгэзин», задачи группы состоят не в том, чтобы
фильтровать и как-то сдерживать чрезмерное усердие ЦРУ,
а, наоборот, уделять главное внимание поиску путей
эффективной поддержки «тайных операций», которые, по
мнению членов группы, отвечают интересам США. Таким
образом, в незаконную деятельность ЦРУ лично вовлечены и
Рейган, и Шульц, и Уайнбергер. Однако проведение
операций остается неотъемлемым правом и привилегией ЦРУ.
В правительственном справочнике /-Кейси четко излагает
разделение ответственности: ЦРУ — «ведет специальную
деятельность с одобрения президента. Ни одно учреждение
кроме ЦРУ (или же вооруженных сил после объявления
конгрессом войны...) не может вести никакой специальной
деятельности, если только президент не сочтет, что другое
разведывательное агентство больше подходит для
выполнения данной цели».
Крупнейшими со времен вьетнамской войны операциями
США являются, как уже отмечалось, действия против
Никарагуа. «Нью-Йорк тайме» писала, что
антиникарагуанская кампания поставила У. Кейси в центр американской
внешней политики. В рамках операций против Никарагуа
Кейси руководит боевыми действиями более
многочисленного контингента, чем регулярные части американской
армии, расположенные в этой зоне. Кейси и его помощники
неоднократно лично приезжали в Гондурас, чтобы
заставить контрреволюционеров активизировать свои бандитские
действия на границах Никарагуа. Неоднократно
обсуждался и план прямой интервенции в эту латиноамериканскую
страну, осмелившуюся жить по законам независимости,
самостоятельно строить свою жизнь.
Против этой страны, ее народа такая огромная страна,
как Соединенные Штаты Америки, предпринимает самые
серьезные усилия, чтобы свергнуть революционную власть,
установить там царство террора, подобно тому как она
сделала это в других вотчинах американских монополий,
как это сделано, в частности, на Гренаде. Откровенно
террористический уклон этой политики демонстрирует всю
фальшь кампании США против «международного
терроризма». Пособие для «контрас», по мнению журнала «Нью-
20

суик», «обесценивает частые жалобы Рейгана на экспорт
терроризма другими странами».
Сказано слишком мягко. Если и есть примеры
государств-террористов, то к их числу кроме Израиля относятся
в первую очередь США. Размах аппетитов американского
империализма поистине вселенский: операции против
правительств Австралии и Новой Зеландии, «непослушных»
союзников в Западной Европе, поддержка террористов из
ЮАР против их соседей и собственного народа, марионеток
в Центральной Африке, беспрерывные попытки свергнуть
правительство Каддафи в Ливии, антииранские интриги,
подрывная активность в Индии и Шри Ланке. И одна
из главных забот ЦРУ — обучение диверсионных сил,
выступающих против народного режима в Афганистане,
вооружение их современным оружием и заброска в ДРА.
Основная работа с душманами ведется в Пакистане. В 1984/85
финансовом году конгресс США выделил на военную помощь
душманам 280 млн. долл. С 1 октября 1985 г. на
следующий финансовый год выделяется еще 600 млн. долл. По
некоторым оценкам, на необъявленную войну против ДРА
Вашингтон израсходовал уже более 1 млрд. долл. И за всем
этим стоит Кейси. Правда, его отношения с конгрессом
не всегда складываются гладко. Многие сенаторы ворчат,
когда директор центральной разведки превращает
американский бюджет в дойную корову для своих
внешнеполитических авантюр. Недоверие к Кейси усиливает и его
пренебрежительная манера, трудно скрываемое презрение к
«законодателям», вообще ко всем, кто пытается наложить
какие-то ограничения на деятельность «фирмы».
«Разговаривая, Кейси стремится отвести взгляд, как
если бы он говорил с кем-то, стоящим за его спиной,
проглатывает окончания слов, нетерпеливо продолжая свою
мысль. Привычка мямлить наряду с природной
осторожностью оставляет впечатление уклончивости даже тогда,
когда он говорит с заметным жаром», — писала о Кейси
«Нью-Йорк тайме мэгэзин».
Рейган не зря присматривался к Кейси и остановился
именно на его кандидатуре. Ветеран разведки (он работал
на американскую разведку еще в годы второй мировой
войны в Лондоне), Кейси сочетает в себе качества мастера
ударов из-за спины с большим нюхом на бизнес.
Получив юридическое образование, он первоначально
работал в Американском институте исследований,
приватном концерне, занимавшемся прогнозированием
конъюнктуры для крупных трестов. Основатель института Лео
21

Черни отмечал, что молодой юрист даже для той среды,
где он вращался, был изрядно консервативным и вовсю
сочувствовал Франко, когда в Испании бушевала
гражданская война. Здесь же Кейси употребил свои навыки и
проходящую через его руки информацию, чтобы составить,
играя на бирже и акциях, собственный капитал. Затем
основал в Нью-Йорке собственную контору, помогал в
качестве юриста воротилам бизнеса обходить налоговое
законодательство, находя в нем соответствующие лазейки.
Особняк Кейси в Нью-Йорке расположен по соседству с
владением семьи Рокфеллеров. Свой человек в большом
бизнесе, игрок на бирже, юрист и разведчик, крайний
реакционер по взглядам, он вполне подходил для новой
администрации в Вашингтоне, вознамерившейся сломать
разрядку и дать свободный ход устремлениям американской
олигархии к всемирному господству. Сперва Кейси был
приглашен Рейганом для организации своей избирательной
кампании, а после избрания ему предложили высшее
кресло- в разведке.
Кейси не упустил случая, чтобы и на новом посту,
пользуясь огромной массой информации, увеличивать свои
капиталы. «Интернэшнл геральд трибюн» сообщала, что
Кейси и его жена располагают акциями 27 американских
корпораций, а их авуары оцениваются в 2 млн. долл.
В июне 1983 года Кейси признал, что в 1982 году приобрел
ценных бумаг на 7,8 млн. долл., которые затем резко
повысились в цене. Ясно было, что он пользовался информацией
«фирмы» в личных целях. В этой связи «Чикаго трибюн»
отмечала «просто неприличную целеустремленность членов
администрации Рейгана, когда речь идет об их собственных
деньгах». Кейси пришлось согласиться с тем, чтобы его
финансовые дела были поставлены под контроль сената.
Бизнесмен-хищник, шпик-авантюрист, он вполне
устраивает своих хозяев. Это, так сказать, нужный джентльмен
на нужном месте. Ведь ему приходится заниматься грязным
делом, и повышенная совестливость здесь была бы только
помехой. Как отмечал его сотрудник, решивший остаться
безымянным, для руководства теми кровавыми операциями,
которыми занят Кейси, директору центральной разведки
нужны прежде всего «беспощадность и двуличность» при
безусловной или, как он сказал, «интегральной»
преданности общим интересам крупного бизнеса.
Кейси и его «тайные операции», политика терроризма
в отношении своих противников служат классовым
интересам монополистической буржуазии Америки, отражают ее
22

предпочтение методам насилия, подавления,
милитаризации, которые заложены в логике поклонников
сверхприбылей. Террористические, «полувоенные», сплошь и рядом
перерастающие в чисто военные методы помогают
расправляться с борцами против империалистического
вмешательства, запугивать общественность, подрывать ее веру в
прогресс и демократию. Как нельзя более соответствуют
они нагнетанию антисоветского психоза, разжиганию
милитаристской лихорадки, за которыми для них видятся горы
золота и долларов военных прибылей.
Сращивание разведывательного и репрессивного
аппарата с монополиями, бизнеса — с террором подчеркивает
агрессивную сущность современного империализма, являясь
его характерной черто,й.
Эта сторона сейчас стала вполне очевидной, она на
поверхности событий. Но есть и другая, более скрытая, но
не менее опасная сторона — тайная. Тайным является
ЦРУ, его решения, операции, но есть тайна большая, чем
эти. Тайна в тайне, как матрешка в матрешке. Высшие
чины американской администрации связаны еще одной
разновидностью солидарности — тайными обществами, к
которым они принадлежат. И Аллен и Джон Ф. Даллесы, Гарри
Трумэн и все последующие директора ЦРУ, президенты
США, госсекретари принадлежали и принадлежат к
масонству — засекреченной организации «свободных
каменщиков», строящих «всемирный соломонов храм». Так иначе
называется цель установления всемирного господства
современных олигархий. Она сродни «крестоносным» идеям
вашингтонской администрации. Да и внутри самих
масонских и смежных с ними тайных обществ немало крайне
реакционных орденов, объявляющих себя прямыми
наследниками тех самых крестоносных орденов, организовывавших
грабительские походы под предлогом освобождения «гроба
господня». К ним относится командный для
международного масонства отряд «шотландцев», ссылающихся на
генеалогическую связь с тамплиерами-храмовниками. Особо
реакционным, непримиримо относящимся ко всему
прогрессивному является «мальтийский орден». Он тесно
связан с ЦРУ. С помощью его аристократических связей в
послевоенной Европе налаживалась сеть шпионажа и
провокаций. В числе первых после войны награжденных
высшими орденами «мальтийцев» — глава бывшей
гитлеровской службы Гелен, руководитель контрразведки ЦРУ
Энглтон. До последнего времени числился «послом»
мальтийского ордена в Уругвае один из банкиров подрывной
23

ложи «Пропаганда-2» Ортолани. Сам штаб ложи «П-2»,
осужденной и распущенной в Италии, помещался в Риме
в одном доме со штаб-квартирой «мальтийцев». Многие
лидеры мирового масонства одновременно занимают
руководящие должности у «мальтийцев». Их немало в
непосредственном окружении Рейгана и британских
консервативных вождей. Именно их воинственная идеология, установка
на подготовку к «армагеддону» — последней и решающей
битве против «нечестивых», берется на вооружение Белым
домом. Об «армагеддоне» совершенно серьезно говорит
Рейган. В его представлении о мире социализма как «царстве
зла» отражается фанатичная философия «мальтийских
крестоносцев». И вот это соединение средневековых
предрассудков, мифов о праве кого-то владеть и управлять
миром, расправляясь с теми, кто думает иначе, с мощью
современного капитализма, его военным и экономическим
потенциалом, тоталитарное видение мировых проблем
добавляют еще более зловещий оттенок к тому, что творят в мире
американские монополии и их ударный отряд — ЦРУ.
Рейган счел необходимым лично выступить перед
персоналом ЦРУ, чтобы выразить свою признательность за их
вклад в проведение его политики. Отметив, что ЦРУ решает
задачи, которые «всего несколько лет назад многие назвали
бы практически неосуществимыми», что «агентство»
работает при этом на принципах, «используемых ведущими
американскими компаниями», президент прямо связал свой
курс на гегемонизм и достижение военного превосходства
с усилиями «людей из ЦРУ».
«Те изменения, которые происходят в ЦРУ, — сказал
он в обычной помпезной манере, — это отражение
обновления силы Америки. Времена пораженчества и слабости
миновали».
Политика США вызывает у всех народов глубочайшее
недоверие и опасения. Стремление к конфронтации с
миром социализма нашло отражение в планах ведения
«звездных войн». Давая отпор военным приготовлениям, угрозе
ядерной катастрофы, полезно знать в лицо носителей этих
идей и угроз. Книга А. Герэна и Ж. Варэна дает немалый
материал для осмысления истинного лица тех, кто правит
Соединенными Штатами, их Центральным
разведывательным управлением. Ее, по-видимому, с интересом прочтут
и специалисты, и широкий читатель.
Л. Замойский

«Central Intelligence Agency — C. I. А. (Центральное
разведывательное управление) — служба разведки и
контрразведки Соединенных Штатов Америки была создана в
1947 году. До провала попытки интервенции на Кубу (в
заливе Кочинос в 1961 г.) она находилась под руководством
Аллена Даллеса. Основной задачей этого ведомства была
борьба с любой коммунистической деятельностью.
Используя самые эффективные методы и мощеные технические
средства, ЦРУ может вмешиваться в дела других в любом
уголке мира, чтобы оказывать поддержку тому или иному
угодному ему политическому режиму, той или иной партии
или профсоюзу» (Поль Робер. Общий словарь имен
собственных).
«Секретные службы» — и я это знал скорее по привычке,
чем по каким-то иным причинам — никогда не реагируют
открыто на то, что о них пишут. Действительно,
приходилось ли когда-либо встречать, чтобы они публиковали
сообщение такого рода? «Книга г-на такого-то очень хорошо
документирована, и мы хотим подтвердить, что она дает
читателям представление о нас и наших делах, которое
полностью соответствует действительности». И долгое время
я опасался, что вряд ли смогу найти нужный материал
для книги, которую мне так хотелось написать о ЦРУ.
Так я считал, пока в голову мне не пришла мысль столь
простая, что я даже упрекнул себя за то, что не подумал
об этом раньше: а не прибегнуть ли мне самому, впрочем,
почему бы и нет, к довольно часто используемому приему
«открытой разведки»? И тогда родилась книга, читая
которую, каждый любознательный читатель может проверить
источник, откуда мне удалось почерпнуть ту или иную
информацию, и сам удостоверится, в какой степени
отвечает действительности эта, как мне кажется, небесполезная
хроника о людях из ЦРУ.
А. Герэн

ВВЕДЕНИЕ
«СЕМЕЙНЫЕ ПОРТРЕТЫ»
В захватывающем романе о терроризме и «секретных
службах» испанский кинорежиссер Гонсало Суарес
вкладывает в уста одного из своих героев следующие слова:
«Никто не может остановить эту машину... и ничто не
может ее остановить...», поясняя затем: «Он, без сомнения,
намекал на ЦРУ, хотя никто не помнил, чтобы он когда-
либо произнес эти три магические буквы». Что это?
Художественное преувеличение? Едва ли, если верить некоторым
достаточно компетентным свидетелям.
Так, Фрэнсис Гарри Пауэре, летчик разведывательного
самолета У-2, сбитого во время полета над территорией
СССР в мае 1961 года, повлекшего за собой острый
международный кризис, вспоминает о том, как он был завербован
в ЦРУ и проходил там подготовку: «В самом начале, как
только я поступил на службу, ничего не подозревая, я
часто употреблял в разговоре это сокращение — ЦРУ.
И каждый раз я видел, что при этом слове Коллинза слегка
передергивало. И его коллеги, когда имели в виду ЦРУ,
всегда употребляли термины вроде «управление» или
просто «агентство». Впоследствии, сам того не замечая, я
перенял эту привычку... С этого началась моя подготовка как
разведчика...»
Филип Эйджи, бывший сотрудник «секретной службы»,
чьи откровения в последние годы наделали много шума,
в своем «дневнике» так описывает первые месяцы своего
пребывания в ЦРУ: «Буквально с первого дня, как я
пришел в ЦРУ, я ощутил ту особую семейную атмосферу,
которая царила среди сотрудников «управления». Она,
видимо, создавалась и оттого, что они говорили на своего
рода закодированном языке. Например, никто не упоминал
о ЦРУ, о «Центральном разведывательном управлении»
или даже об «агентстве», все говорили — «фирма»...»
Подобная филологическая сдержанность вообще-то не
26

является исключением в мире «секретных служб». Но в
данном случае она тем не менее не может не удивить,
поскольку эти три слова — «Центральное разведывательное
управление» — можно увидеть и на дорожных указателях
под Вашингтоном, и на самом здании «фирмы», не говоря
уже о том, что в последние годы это сокращение,
бесспорно, появлялось чаще других в заголовках и на
страницах газет всего мира. Итак, налицо противоречие. Корни
его в том, что ЦРУ не такая «секретная служба», служба
разведки, как другие. И дело тут не столько в гигантских
размерах или присущих ему особых методах деятельности,
сколько в самой его природе, в существе миссий, для
выполнения которых оно создавалось.
Эта особенность во многом объясняет затруднения,
испытываемые любым, кто хотел бы дать верное толкование
ЦРУ, избегая привычных шаблонов. Разумеется, что
наиболее интересными определениями ЦРУ являются те, в
которых, делается попытка отразить одновременно размах его
деятельности и специфичность «фирмы». Приведем два
примера.
Вот что пишет о масштабах деятельности ЦРУ один
из ветеранов «фирмы» Гарри Розицке, который более
четверти века был одним из самых деятельных ее сотрудников.
Он начинал свою долгую службу в Мюнхене, а завершил
ее в Дели. Следует отметить, что в своей характеристике
ЦРУ Розицке затрагивает и другие американские
«специальные службы», говоря о пресловутом
«разведывательном сообществе» во всей его полноте. Однако если учесть,
что директору Центрального разведывательного управления
отводится в данном «сообществе» главная роль, то слова
Розицке вполне применимы и к самому ЦРУ: «На
протяжении 6и.-х годов американское разведывательное
сообщество превратилось в своего рода «центральное бюро»,
стремящееся утвердить Америку в роли всемирного жандарма.
Разведывательное сообщество в Вашингтоне стало мощной
и разветвленной организацией. Двадцать четыре часа в
сутки, все семь дней в неделю мозг всемирного жандарма
контролирует то, о чем говорят во всем мире, изучает
и фотографирует каждую частицу земного шара.
Разведывательное сообщество записывает и переводит на английский
язык тысячи иностранных радиопередач, прочитывает до
десяти тысяч газет и журналов, формирует и
классифицирует досье, включающие тысячи разных названий, имен и
мест. Американские посольства направляют сотни
сообщений и записей бесед, горы финансовых и статистических
27

данных. Военные атташе составляют донесения, в которых
приводят сведения о вооружениях, военных объектах,
маневрах и высшем составе армий. Фотокамеры космических
спутников делают тысячи снимков, из которых сотни
увеличиваются, анализируются и снабжаются необходимыми
комментариями. Всевозможные технические станции
записывают миллионы электронных сигналов: море — суша,
земля — воздух, радар — контррадар, запуски ракет.
Перехватываются миллионы шифрованных и открытых
сообщений...»
На особенностях ЦРУ акцентирует внимание
английский историк Ричард Дикон, определяя его как «машину,
задуманную для борьбы против коммунизма в мирное
время не только способами контрразведки, но и другими,
более агрессивными методами».
Итак, «всемирный жандарм», «машина
антикоммунизма». Но сюда просится как дополнение нечто,
трудноопределимое, а именно: мечты создателей и вдохновителей
ЦРУ, их устремления и одержимость. Их чувство
собственного бессилия и унижения от провалов. Отсюда
необходимость предметного, портретного представления о людях
из ЦРУ.
Какими должны быть портреты, которые мы стараемся
обрисовать в этой книге? «Портретами-ориентирами» или
«портретами-маяками»? В любом случае они будут
портретами-свидетельствами. И какими бы неполными, неясными
они ни выглядели, мы будем стараться выявить через них
то «третье измерение», которого так не хватает описаниям
американских разведывательных служб: человеческое
измерение и действительная роль отдельных личностей из ЦРУ.
По вполне понятным причинам в течение 25 лет после
окончания второй мировой войны «фирму» можно было
изучать, основываясь лишь на двух видах «источников»:
прежде всего — знакомясь с событиями, ответственность
за которые возлагалась на ЦРУ, а затем — прослеживая
закулисную роль ЦРУ за ширмой официальных речей и
спектаклей, разыгранных государственным аппаратом
Соединенных Штатов.
Позднее, именно в начале 70-х годов, произошли
некоторые изменения. Назовем три главных.
Первое повлекла за собой война во Вьетнаме. Мало-
помалу умонастроения американских граждан,
выступавших против ее продолжения, завладели и некоторыми
представителями администрации США. Этого не избежало
и ЦРУ, где тоже начали раздаваться голоса критики.
28

Второе родилось в результате уотергейтского скандала.
Следственные комиссии конгресса США и кампания
разоблачений, которую вела пресса, неизбежно привели к
обвинениям «спецслужб», приложивших руку к Уотергейту.
Столь длительное время нарушая закон и собственный
устав, ЦРУ на этот раз само понесло потери.
Причины третьего изменения кроятся в самом времени,
которое имеет свойство старить людей. И, подходя к
определенному возрастному рубежу, те, кто создавал ЦРУ, его
ветераны, во всяком случае многие из них, вернувшись
в «гражданскую жизнь», почувствовали необходимость
высказаться и не преминули воспользоваться такой
возможностью. Разве Центральное разведывательное управление,
неприкосновенное, на которое теперь отовсюду выливались
ушаты грязи, разве не было оно их родным домом? А раз
так, то как же не поднять голос в его (и свою) защиту?
Так неожиданно появилось человеческое измерение,
которое волей-неволей добавилось к двум другим/уже
устоявшимся параметрам — политическому и
административному. И перед нами открылась новая, ранее неведомая
возможность попробовать создать их портреты. Портреты
«членов одной семьи», «семейные портреты».
И как только из-под нашего пера вышло это
словосочетание — «семейные портреты» — нам пришло на ум
другое, очень близкое, что мы встретили в мемуарах Кол-
би... Приводимый отрывок воскрешает в памяти события
весны 1973 года. Директором ЦРУ был тогда Джеймс
Шлесинджер, которого вскоре сменил Колби.
Уотергейтский скандал набирал силу, и будущий министр энергетики
в администрации президента Картера, подталкиваемый
своим преемником, захотел, чтобы его информировали о
всех фактах деятельности «фирмы», которые были бы
уязвимы для критики со стороны конгресса и прессы. Он
разослал циркуляр всем служащим «управления», чьим
руководителем он стал на непродолжительное время, где просил
немедленно сообщить обо всем, что с этой точки зрения
могло привлечь внимание. Информация поступала, и вот
что пишет по этому поводу Колби: «Генеральный инспектор
и его группа собрали солидное досье в 693 страницы,
содержащее исчерпывающий список всех операций
Управления, которые находились или могли находиться в более
или менее явном противоречии с его уставом. Таким
образом, директор смог ознакомиться с интересовавшими его
документами, которые тут же окрестили «фамильными
секретами»...»
29

Представляется, что обиходный язык работников
«агентства» был более живым и образным. Для обозначения
особо деликатных и щекотливых дел с грифом
«сверхсекретно» (некоторые из них, став достоянием
общественности, вызовут бурную реакцию в международном
масштабе) люди ЦРУ употребляли очень любопытное
выражение: «семейные драгоценности»1... Смогут ли портреты, к
которым мы теперь приступаем, обрести такой же яркий
блеск, что и эти драгоценности?!
Прежде всего чьи же это портреты? Дюжина человек,
которые вследствие разного веса в «фирме» и характера
своих функций, разницы в возрасте и образовании являют
собой настоящий калейдоскоп людских образов, мозаика
которых в итоге позволяет нам непосредственно проникнуть
в суть того, чем на протяжении тридцати лет являлось и,
несмотря ни на что, остается до сегодняшнего дня
Центральное разведывательное управление. Сколь бы глубокими
и сильными ни были кризисы, через которые прошло
«управление» — кризисы иногда весьма противоречивые,
значение которых порой преувеличивают, — поражает, когда
изучаешь жизнь «спецслужб», их преемственность,
способность вживаться в новые условия. Преемственность
действий и наращивания усилий. Способность как
интегрироваться в новые политические и технологические реалии,
так и решать внутренние противоречия. Все это мы увидим
в галерее портретов, которая будет представлена
читателям. Прежде чем приступить к более глубокому их анализу,
мы сочли необходимым изложить эти наши
предварительные соображения.
Примечания
Выражение «семейные драгоценности» до сих пор употребляется в
ЦРУ не только для обозначения секретов, но и для всего того, что
необходимо оберегать от чужих глаз. Так, Дэвид Этли Филлипс, во время
подготовки операций в заливе Кочинос отвечавший за радиопередатчик,
установленный «управлением» на острове Соун в проливе Фонеска
(недалеко от Гондураса, к юго-западу от Каймановых островов),
рассказывает, что однажды радиопередатчик оказался под угрозой
неожиданной проверки местных властей. Последовал обмен срочными и
тревожными радиограммами между островом Соун и Лэнгли. В конце
концов все обошлось. Сообщая о том, что ничего не случилось и
инцидента удалось избежать, службисты отослали в «управление»
телеграмму: «Семейные драгоценности не пострадали...» Тот же Филлипс
уточняет, что «семейные драгоценности» часто называют также «скелетами».
Обо всем этом он пишет в своей книге воспоминаний.

ГЛАВА I
УИЛЬЯМ ЛЭНГЕРГ
ИЛИ «АКАДЕМИЧЕСКАЯ СЛУЖБА»
Историк из Гарвардского университета — «Лэнгер-здоровяк» — В поисках
лучших умов страны... — Аналитики огорчают генерала — «Стрейнджлавы»
Имя Уильяма Лэнгера известно каждому, кто достаточно
серьезно интересовался историей второй мировой войны.
Однако мало кто знает, что он был человеком ЦРУ. Для
любителей истории новейшего периода Лэнгер — просто
автор книги, содержащей новый и богатый фактический
материал о «деятельности американцев в вишистской
Франции». Но искушенный читатель может заметить в
предисловии, что книга «в значительной степени написана на основе
официальных документов правительства Соединенных
Штатов», а сам историк, указывая на источники, говорит:
«Я получил свободный доступ к архивам того учреждения,
в котором служил, то есть Управления стратегических
служб...» Лэнгер немногословен, но и сказанного
достаточно. Он умалчивает о том, что являлся одним из основателей
и столпов Управления стратегических служб (УСС) —
матрицы и прообраза ЦРУ. Стэнли П. Ловелл1, известный
химик, также один из видных деятелей этого управления,
повествуя о том, как генерал Донован создавал УСС,
рассказывает: «Уильям Донован считал вопросом чести
собрать вокруг себя профессоров из разных университетов.
С его точки зрения, они были сильнее ученых, адвокатов
и банкиров. Среди тех, кого он больше всего ценил, были
Уильям Л. Лэнгер и Кулидж — профессора истории в
Гарвардском университете...»
Другой ветеран ЦРУ, Роберт Хейден Элкорн,
показывает, если можно так выразиться, Лэнгера в действии.
Напомнив, что «УСС подразделялось на две службы», он
уточняет: «Одна из этих двух служб занималась сбором и
анализом информации. С каждым днем ее потенциал возрастал,
31

так как она вобрала в себя лучшие умы страны. Сначала,
непродолжительное время, этой службой руководил доктор
Джеймс Финни Бакстер, бывший директор Уильямс-кол-
леджа. Однако обретать свои очертания, давать всходы и
приносить плоды она начала под руководством доктора
Уильяма Л. Лэнгера, возглавлявшего историческое
отделение в Гарвардском университете, которого сослуживцы с
любовью называли «Лэнгер-здоровяк». Действительно,
доктор Лэнгер был похож на быка: среднего роста, широкой
кости, с крупной головой, которая, казалось, сидела прямо на
плечах, словно у него не было шеи, крупные черты лица,
волосы бобриком, всегда взъерошенные, громовой голос.
Казалось, что даже тогда, когда Лэнгер говорил
шепотом, он ревел. Доктор Лэнгер слыл авторитетом в
современной истории Европы. В УСС ему поручили собирать массив
информации (ее необходимо было самым тщательным
образом анализировать и постоянно обновлять), который можно
было использовать в борьбе с противником. По его
инициативе в Службе по сбору и анализу информации были
созданы и развернули работу отделы экономики,
политических наук, географии, Северной Африки, Дальнего
Востока, социологии и психологии. Вместе с этими отделами
функционировали и оказывали им техническую помощь
секции фотографии, картографии и микрофильмов, справочно-
библиографическая, чертежная, производственная и
транспортная службы. Службу по сбору и анализу информации
можно было назвать небольшим университетом, чей
преподавательский состав включал наиболее квалифицированных
специалистов в каждой из перечисленных областей...»
Примечательно, что «Биллу» Лэнгеру удавалось
успешно и совершенно открыто сочетать почетную
преподавательскую работу в университете с принадлежностью к
руководству «спецслужб». Однако случай Лэнгера тем более
интересен, что он не представляет собой исключения из
правил. Наоборот. Можно сказать, что обстоятельства, при
которых зарождалось Управление стратегических служб,
когда многое перенималось из опыта англичан, уже давно,
но не столь явно привлекавших к работе в разведке
университетскую профессуру, привели к тому, что в Соединенных
Штатах практика использования преподавателей
университетов в «секретных службах» стала традицией. Подобное
почти невозможно представить в таких странах, как
Франция или Италия; в то же время «челночное передвижение»
профессоров самых различных дисциплин из ЦРУ в
колледжи и университеты стало обычным по ту сторону Атлантики.
32

Подобная насыщенность «специальных служб»
университетской профессурой не могла не вызывать критики, нередко
противоположной по своим причинам. Вот тому два
примера.
Бывший военный атташе в Париже, назначенный
президентом Никсоном на пост заместителя директора ЦРУ,
генерал Верной А. Уолтере пишет в мемуарах: «Аналитики
из Управления происходят в основном из университетской
среды... Этим профессорам часто предствляется нелогичным
тот очевидный факт, что Советский Союз стремится к
установлению своего господства во всем мире и повсеместному
распространению коммунизма. История их якобы учит, что
никому никогда не удавалось достичь такой цели, то есть
мирового господства, и поэтому утверждение, будто СССР
пытается это осуществить, не кажется им логичным.
Склонность интеллектуалов к такого рода утопиям в
значительной степени кроется в симпатиях, которые они питают к
Советскому Союзу. В то время, когда я служил в ЦРУ,
у меня были многочисленные и продолжительные дискуссии
с этими аналитиками по данному вопросу... Это было очень
деликатным делом в том смысле, что у некоторых из них
имелась склонность расценивать несогласие начальства как
попытку давления и ограничения их свободы мысли...»
Позволительно заметить, что опасность «утопий», о
которой пишет генерал Уолтере, представляется нам гораздо
менее серьезной, чем та, относительно которой
предостерегал Жиль Перро в своей лекции в Брюсселе 28 октября
1969 г., когда заявил: «В ЦРУ работает много
интеллектуалов в самом худшем смысле этого слова, то есть людей,
далеких от реальности, которых прежде всего привлекает
сама идея нанести «удар», но которые далеко не всегда
осознают его возможные последствия. Я говорю о таких людях,
как «доктор Стрейнджлав»2 из известного американского
фильма...»
Примечания
1 По поручению Донована Ловелл — человек неистощимого
воображения — занимался в УСС изобретательством. Являясь то фокусником,
то ученым высокого класса, ~Ь~н был автором тысячи и одного
изобретения, начиная со смертельных ядов, быстро,действующих даже в ничтож*
ной дозировке, и кончая взрывчатыми устройствами самых сложных
конструкций, поставив тем самым на службу «психологической войны»
и нелегальной деятельности самые удивительные технологические уловки.
Он играл в УСС ту же роль, что и Сидней Готтлиб в ЦРУ (см. гл.VIII),
хотя занимался этой работой по несколько иным убеждениям и причинам.
Уйдя в отставку, он стал одновременно и плодовитым изобретателем,
имевшим более 70 патентов на изобретения, и процветающим предпри-
2-332
33

нимателем. В 60-х годах он был президентом и генеральным директором
фирмы «Ловелл кэмикл компани» в Ватертауне (штат Массачусетс).
«Доктор Стрейнджлав» — фильм американского кинорежиссера Стэнли
Кубрика, снятый в 1964 году. Автор с большой долей черного юмора
показывает ужасы и безумие ядерной войны. Фильм настолько сильно
поразил воображение зрителей, что имя главного героя постепенно
превратилось в своего рода «символ».

ГЛАВА II
АЛЛЕН ДАЛЛЕС,
ИЛИ «ОПЕРАЦИЯ РАСКОЛ»
Молодой хвастун из Бостона — Почтенный отец семейства и большой
любитель рассказывать анекдоты — Кеннеди: «Тяжело работать с
легендарным человеком...» — Злопамятность бывшего офицера абвера — Доклад
разведывательного отдела «СД-Аусланд» — «Банда большевиков» в
Рокфеллеровском центре—' Отравленный рис для Чжоу Эньлая —
«Сказочные 50-е годы».
Того, кому мы хотим теперь посвятить наш следующий
портрет, не без оснований можно было бы тоже назвать
«доктором Стрейнджлавом». Однако со дня смерти Аллена
Даллеса прошло уже немало лет, и в этой книге нам
представляется естественным внести некоторые нюансы с тем,
чтобы символ, который являл собой и продолжает
воплощать этот человек, не скрывал от нас истинного положения
вещей... Аллен Уэлш Даллес родился 7 апреля 1893 г.
в семье пресвитерианского пастора Аллена Мейси Даллеса
и умер 30 января 1969 г. Он — младший брат государствен^
ного секретаря США Джона Фостера Даллеса, в их
родословной были еще два государственных секретаря. В совсем
юном возрасте он написал небольшое историческое
исследование1, затем блестяще окончил «Эколь альзасиенн» в
Париже и Принстонский университет в Соединенных
Штатах (почетным членом которого он стал в конце своей
жизни). Ему приходилось быть и дипломатом, и
юрисконсультом, но большую часть своей жизни Аллен Даллес
посвятил Управлению стратегических служб, а затем
Центральному разведывательному управлению. Катрин Дрейфус
нашла описание юношеского портрета Аллена Даллеса,
где он предстает перед нами как «молодой хвастун из
Бостона — обладатель диплома университетского гольф-
клуба» с торчащими в разные стороны усами и
веснушчатым лицом. Однако в памяти у многих запечатлелся

совсем иной образ этого человека. В романе Джона Эрлих-
мана об уотергейтском скандале, где под вымышленными
именами действовали вполне конкретные личности, Аллен
Даллес, выведенный под именем Макфолл, является одним
из главных героев. «Макфолл, — пишет Эрлихман, —
неторопливо раскурил трубку. Его тщательно подстриженные
усы, очки в металлической оправе и бесстрастное
выражение лица делали его одновременно и почтенным, и
уверенным в себе человеком, придавая ему сходство с
деревенским нотариусом, который знает секреты всей округи...»
После смерти Даллеса многие журналисты посвятили ему
многочисленные статьи, в которых также содержались его
портретные характеристики. Например, Альбер де Сегонзак,
корреспондент газеты «Франс-суар», начинает свою статью
словами: «Мне редко приходилось встречать столь
открытых, добродушных и обаятельных людей, как Аллен Даллес,
бывший руководитель американских разведывательных
служб, который недавно скончался в возрасте 75 лет.
Здоровяк, под два метра ростом и весом не менее ста
килограммов, седеющий, с жесткими усами, никогда не
вынимавший изо рта трубки, вечно одетый в старый твидовый
пиджак, он, казалось, не имел никаких забот в этой
жизни...»
«Обаятельный», — пишет корреспондент «Франс-суар»,
Представляется, что Аллен Даллес действительно
очаровывал многих своих современников.
Это «обаяние» Аллена Даллеса становилось предметом
обсуждения в светской хронике, тем более что он, не будучи
рьяным пуританином, не упускал случая, чтобы им не
воспользоваться, когда речь шла о женщинах. В
биографическом очерке, который английский историк Леонард
Мосли посвятил не только Аллену, но и его брату Джону
Фостеру и сестре Элеоноре, автор пишет по этому поводу:
«У Аллена постоянно было не менее сотни поклонниц, и
некоторые из них даже никогда не были с ним знакомы...»
Но тут же добавляет: «Однако многие из них были
знакомы с Даллесом, так как он не принадлежал к числу
мужчин, которые могут отвергнуть соблазнительную
женщину...»
Совершенно ясно, что успеху среди женщин Аллен
Даллес в немалой степени был обязан тому гипнотическому
действию, которое оказывает на людей обладание влаг
стью — и особенно невидимой властью. Как при жизни,
так и после смерти о нем часто писали, что «он по своему
желанию создавал и переделывал мир». Его любили пред-
36

ставлять как «одного из тех людей, которые, действуя из-за
кулис, оказывают самое значительное влияние на... судьбы
своих современников». Подобного мнения придерживались не
только журналисты, но и президенты Соединенных Штатов,
если верить их многочисленным высказываниям о Даллесе,
например словам президента Дж. Кеннеди, произнесенным
им в апреле 1961 года, как раз в момент проведения
печально знаменитой операции в заливе Кочинос. Эта
фраза, приводимая Артуром Шлесинджером, тем более
показательна, что она была высказана в критическом тоне:
«Даллес является личностью легендарной, а с легендарной
личностью крайне трудно работать эффективно...»
18 июля 1946 г. на торжественной церемонии
награждения Даллеса медалью Почета президент Трумэн заявил:
«Г-н Даллес за один год создал разветвленную
разведывательную сеть информаторов и работников, занимающихся
технической стороной разведки, сеть, распространившуюся
на Германию, Югославию, Чехословакию, Болгарию,
Венгрию, Испанию, Португалию, Северную Африку и полностью
покрывающую Францию, Италию и Австрию... Среди
наиболее важных достижений г-на Даллеса необходимо отметить
первые сообщения, начавшие поступать с мая 1943 года, об
экспериментальной лаборатории немцев в Пенемюнде,
которые работали над созданием телеуправляемых снарядов..,
его доклад о размещении этих снарядов на северном
побережье Франции, в районе пролива Па-де-Кале, его
информацию о разрушениях и убытках, нанесенных союзниками
Берлину и другим немецким, итальянским и балканским
городам в результате бомбардировки; информацию, которая
поступает через два-три дня после этих операций...» 15 лет
спустя, 27 сентября 1961 г., президент Кеннеди, произнося
речь по поводу ухода Даллеса с поста руководителя ЦРУ,
избрал тот же хвалебный тон, что в свое время и президент
Трумэн, когда речь шла о роли Даллеса в деятельности УСС.
«Я не могу назвать никого другого, кто бы служил стране с
большим мужеством и самоотверженностью, чем г-н Аллен
Даллес, — сказал Кеннеди. — Я хотел бы выразить
глубокое сожаление, что в возрасте 68 лет, после 10 лет,
проведенных на этом посту, г-н Даллес должен уйти в отставку.
Он согласился продолжать службу в качестве советника
президента по проблемам разведки; следовательно, его
богатый опыт еще послужит народу нашей страны».
Любопытно отметить, что одним из немногих авторов,
если не единственным, кто отрицает компетентность Аллена
Даллеса, является бывший офицер абвера — военной раз-
37

ведки нацистской Германии — Герт Буххайт. «Возникает
вопрос, — пишет Буххайт, — а не обязан ли Даллес своими
успехами по большей части помощи своего брата Джона
Фостера Даллеса, который долгое время был
государственным секретарем США?»
-Однако эти слова Буххайта представляются некоторым
преувеличением. В них можно уловить оттенок обиды
бывшего офицера германской разведки на Даллеса, который
однажды не совсем лестно отозвался о деятельности абвера.
Впрочем, это абсолютно не помешало Даллесу после
поражения Германии прибрать к рукам гитлеровские «секретные
службы». Кое-кто мог бы увидеть в наших словах
противоречие. Тем не менее это противоречие лишь кажущееся...
Имел и имеет хождение тезис, согласно которому Аллеи
Даллес является своего рода «фашистом». Этот тезис,
возможно, отчасти может объяснить ярый антисоветизм Алле-
на Даллеса и упорство, с которым он стремился сделать
из Центрального разведывательного управления
настоящую военную машину не только против коммунистов, но
и против освободительного движения народов
колониальных стран и всех антиимпериалистических сил. Но
действительность намного сложнее. Разрыв союзнических
отношений между западными державами и Советским Союзом
после войны, которую они вместе вели против стран «оси»,
не мог так внезапно превратить в фашистов тех, кто до
этого был антифашистом. Даже если нарастающий между
Западом и Востоком конфликт чуть не перерос в «горячую
войну». Что бы ни писали полемисты с той и с другой
стороны, Аллен Даллес не был новым Гиммлером. Он не был
также экстремистом. Он был тем, кого несколько позднее
назвали «человеком президента». Обладая благодаря опыту
и семейной традиции острым чутьем, помогающим
разобраться в сложном переплетении бизнеса и политики,
характерном для США, он намного раньше и лучше других
осознал, до какой степени «подрывная война на долгие
времена становится неотъемлемой частью новой формы
мирного сосуществования, которую узнает мир». Этот
«человек президента» приложил немалые усилия, чтобы
создать такое орудие, которое позволило бы выполнить с
максимальной эффективностью возложенные на него задачи.
В этом деле он знал и радости успеха, и горечь поражений.
Как и любая другая глубокая страсть, «вооруженный
макиавеллизм», двигавший им, привел его вначале к
необыкновенному озарению, но вскоре ослепил его. Постепенно
упустив из поля зрения реальность политического контек-
38

ста, он, как любили говорить джазовые музыканты того
времени, «утерял чувство ритма» и после провала
антикубинской операции вынужден был уйти в отставку, мысли
о чем он ранее никогда не допускал. Его деятельность
всегда была обусловлена идеологическими установками,
которые ничем не отличались от мировоззрения руководителей
его страны. Ему не нужно было становиться «фашистом».
Достаточно было оставаться «проводником» американского
империализма, максимально используя все то, что
позволяли ему техника и практика «специальных служб».
В таком случае на основе чего, каких документов против
Аллена Даллеса было выдвинуто обвинение его в
принадлежности к фашизму? Главным образом на основании двух
свидетельств: прежде всего — опубликованного в советском
журнале «Новое время»2 одного из документов, взятых из
немецких архивов, и затем небольшой книги, вышедшей
в Великобритании-, написанной депутатом-лейбористом и
журналистом. Упомянутый документ — это не что иное, как
доклад разведывательного отдела «СД-Аусланд»
(разведывательный отдел службы безопасности фашистской
Германии), подготовленный одним из руководителей этой
службы — принцем Максом Эгоном фон Гогенлоэ специально
для отчета о секретной встрече с Алленом Даллесом,
состоявшейся в Берне в 1943 году. В книге члена английского
парламента воспроизводится этот же доклад и приводятся
некоторые дополнительные сведения о связях,
существовавших еще до войны между адвокатской конторой братьев
Даллесов и некоторыми немецкими фирмами,
финансировавшими нацистскую партию.
В одной из многочисленных статей, опубликованных в
первые дни после смерти Даллеса, журналист Жак
Амальрик вкратце излагает этот эпизод, связанный с докладом
«СД-Аусланд», который он называет «не совсем
выясненным эпизодом в служебной деятельности Даллеса...».
«В 1943 году, — пишет Амальрик, — Даллес действительно
вступил в контакт с одним из офицеров СС высокого
ранга — принцем Гогенлоэ, который действовал по приказанию
и в интересах Гиммлера. Последний в то время был уже
окончательно готов предать своего хозяина, лишь бы
англосаксонские страны согласились подписать сепаратный мир.
После войны советским службам, видимо, удалось
завладеть этими документами, и они были опубликованы.
Подобные сведения сильно компрометировали Даллеса,, так как,
если верить Гогенлоэ, в них шла речь о «санитарном
кордоне» против большевизма и о «мирных переговорах
39

без победителей и побежденных». Но не исказил ли их
содержание руководитель службы СС специально для того,
чтобы предстать в глазах Запада в выгодном свете?
Действительно ли Даллес вел такие переговоры? И если да, то
не согласился ли он на эту встречу с той лишь целью,
чтобы, внушив доверие собеседнику, выудить у него какую-
либо важную информацию? Сегодня еще трудно разрешить
все эти вопросы и гипотезы. Как бы там ни было, в конце
войны Даллес вел переговоры о сепаратной капитуляции
немецких войск в Италии за неделю до объявления в
Реймсе полной капитуляции Германии». А вот что пишет
другой журналист—Филипп Бернэ относительно этой
«сепаратной капитуляции»: «Даллес вовсю и успешно вел
переговоры. Он уже на практике осуществлял ту политику,
которая несколько лет спустя получила название
«сдерживания» и которую его брат Фостер проводил в
государственном департаменте в 50-х годах...»
Советские авторы, учитывая тот факт, что после войны
западные державы приложили немалые усилия к
«возрождению» милитаризма в Западной Германии для усиления
антисоветской направленности НАТО, всегда утверждали,
и не без оснований, что в ходе войны некоторые
представители политических и военных кругов на Западе мечтали
заключить сепаратный мир с Германией и сменить
союзников, с тем чтобы превратить вторую мировую войну в
новый «крестовый поход против большевизма». Теперь,
когда стало известно, что такие переговоры действительно
имели место, нельзя отрицать, что опасность поворота
событий была вполне реальной.
Впрочем, относительно роли Даллеса в теперь уже
далеких событиях военных лет существуют и другие,
противоположные мнения. В частности, английский исследователь
Джон Кимч — автор многих книг по истории утверждает,
что Даллес принадлежал к числу тех, благодаря кому
«попытка разорвать союзный договор провалилась». Он
пишет: «Если поползновения подобного разрыва так и не
реализовались, то только благодаря настойчивости Аллена
Даллеса в течение всего подготовительного периода, когда
идея о безоговорочной капитуляции была малопопулярной.
Он был почти единственным среди своих коллег из
Управления стратегических служб США и английского
разведывательного центра, кто выступал именно за эту
формулировку...»
Хотя, как известно, Аллен Даллес и любил находиться
в центре внимания, он почти никогда не отвечал на вы-
40

двигавшиеся против него обвинения в германофильстве и
даже в «фашизме». Почему? Считал ли он, что обвинители
не располагают достаточным количеством улик и
доказательств? Думал ли он, что больше нечего добавить к уже
известным фактам? Ответ на эти вопросы, на наш взгляд,
намного сложнее... Вскоре после окончания войны он, как
и большинство других руководителей и высших чиновников
Соединенных Штатов, «изменил окраску» и стал, по
справедливому замечанию Стюарта Стивена, «оголтелым
антикоммунистом» и одновременно проповедником идеи
использования бывших нацистов в борьбе против коммунистов.
В своей последней книге, написанной за несколько лет
до смерти, Аллен Даллес, впрочем, как бы отвечая на
выдвинутые ранее против него обвинения, всячески пытался
подчеркнуть свои антифашистские и либеральные
настроения, которые якобы руководили им в годы второй мировой
войны и в последующее время...
Однако это не помогло ему избежать критики, которая
на этот раз шла справа. В той мере, в какой мы можем
провести параллель и сказать, не без оснований, что «ЦРУ —
это был Даллес», эти критические высказывания
заслуживают того, чтобы мы привели хотя бы один пример.
Случай, о котором мы расскажем, поведал нам Мосли, а
он связан с человеком, имя которого более 40 лет
олицетворяло самую худшую Америку из всех возможных, —
бессменным директором Федерального бюро расследований
(ФБР) Джоном Эдгаром Гувером... Инцидент произошел в
1942 году, в то время, когда Даллес по поручению Доно-
вана участвовал в подготовке создания УСС. Он занимал
кабинет № 3663 в «Интернэшнл билдинг», находившийся в
«Рокфеллер сентер» — одном из небоскребов Нью-Йорка.
«Немецкие эмигранты, — пишет Мосли, — которые теперь
поспешили в «Рокфеллер сентер», были людьми разных
политических убеждений. Среди них были люди откровенно
правых взглядов, как, например, барон Вольфганг цу
Рулиц, бывший дипломат нацистской Германии, и Готтфрид
Тревиранус, типичный пруссак с моноклем; люди умеренных
взглядов, как бывший канцлер Генрих Брюнинг, и люди из
левых политических партий, которые и привлекли внимание
ФБР. Эдгар Гувер вскоре пожаловался на Аллена
Даллеса лично президенту, указывая на то, что тот принял на
работу «банду большевиков». Шум, поднявшийся вокруг
этого дела, был настолько велик, что Даллес вынужден был
распустить комитет эмигрантов, который он создал
специально для того, чтобы получать необходимые советы и
41

информацию. Однако Гувер не успокоился и в течение
некоторого времени, видимо, считал, что Аллен питает
скрытые симпатии к коммунистам...»
В идеологическом и политическом плане в личности
Аллена Даллеса можно уловить острое противоречие,. и
особенно когда пытаешься выяснить, был ли Аллен Уэлш
Даллес либералом, или фашистом, или обоими сразу, или
ни тем и ни другим. И тогда мы переходим в область
психологии и морали и можем констатировать, что этот
«почтенный отец семейства» никогда не гнушался никакими
средствами. С его страстью к тайным операциям и любовью
к перифразам он готов был пойти на все, но при условии,
что это останется в тайне. И в этом его образ мышления
идентифицируется с тем, что с годами станет настоящим
духом ЦРУ, объединяющим всех работников «фирмы».
Когда Даллес пишет о Доноване, то создается
впечатление, что, смакуя каждую фразу, он рисует свой
собственный портрет: «Он много путешествовал и хорошо знал мир.
Он прекрасно понимал человеческую природу и разных
людей. Его тянуло к необычному и опасному, но это
влечение умерялось его рассудительностью. Короче, он имел все
качества, которые были необходимы профессиональному
разведчику... Можно смело утверждать, что в период с
1942 года и до окончания войны в мире не было ничего
такого, чего бы УСС не смогло осуществить или хотя бы
попытаться это сделать в тот или иной назначенный час в том
или ином месте...» Поэтому охотно веришь словам Рея
Клайна, когда тот с настойчивостью пишет, что Аллен
Даллес «посвящал по меньшей мере три четверти своего
времени и сил делам и задачам нелегальной деятельности»,
«обожал все экзотичное, остроту риска и
интеллектуальную сложность заморских операций», добавляя, что он
«неоднократно присутствовал при разборе разнообразных
технических приспособлений для нелегальной работы вместе
с Диком Хелмсом и другими руководителями секретных
операций, на которых Даллес царственно обрушивался с
руганью, когда замечал, что кто-то не учел в вопросе или
в комментариях правила той профессии, к которой он был
привязан всем сердцем...»
Манера прибегать к риторике прекрасно вписывается в
психологический портрет Аллена Даллеса; но правда и
то, что она была свойственна не только ему. Риторика,
использовалась вначале по технической или политической
необходимости, но затем у большинства работников
«спецслужб» стала чисто психологической привычкой, а у некото-
421

рых доходила даже до почти патологической мании. В
любом случае она представляет один из основных обрядов
«культа тайны», который, очень часто ошибочно,
приписывают только ЦРУ, в то время как этому культу преданно
поклоняются многие разведывательные и
контрразведывательные организации. У Аллена Даллеса склонность и
способность к риторике и искажениям особенно очевидна.
Бесспорно, что операция в заливе Кочинос является
поворотным моментом в его профессиональной жизни и даже в
своем роде драматичным и травмирующим эпилогом.
Когда он пишет книгу, то хочет представить ее как
теоретический трактат, хотя прекрасно знает, что читатели ждут
от него именно книгу воспоминаний, но он как бы специально
посвящает этому событию только 20 строк, то есть всего
полстраницы из 330, приблизительно 1/воо часть своей
работы! И то он упоминает об этой операции вскользь, лишь как
об одном из многочисленных примеров в веренице
рассуждений об использовании средств разведки...
В паутине противоречий, которые опутывают
значительную часть его жизни, можно ли так легко, как это
казалось сначала, различить именно то, что «двигало» Ал-
леном Даллесом? Конечно, его одержимость
антикоммунизмом порождала желания, чувства сожаления или
удовлетворения, побуждала жить и действовать; точно так же
эстетика секретной деятельности приносила ему истинное
удовольствие. Если согласиться с общим мнением, что он
оставил свой след в истории, так как ЦРУ является прежде
всего делом его рук, тем не менее правомерно будет задать
вопрос: удалось ему или нет создать свой «шедевр»,
каким бы был или каким мог быть этот «шедевр»?
Да, он его создал... «Операция раскол» — под таким
названием это дело Даллеса вошло в историю ЦРУ —
была очень честолюбивым, сложным и широкомасштабным
предприятием. Это была попытка, новизну которой следует
особо подчеркнуть. Суть этой операции прекрасно
выражена в словах английского писателя Грэма Грина: «В наши
дни разведка является на самом деле одним из методов
ведения психологической войны. Ее главная цель — посеять
в лагере противника взаимные подозрения союзников...»
Для недавно созданного ЦРУ явилась она своего рода
«генеральной репетицией», как это справедливо отмечает
Санч де Грамон. «Расколы, разделения, распри всюду, где
бы они ни происходили, по ту или другую сторону
«железного занавеса», вдохновляются и поддерживаются ЦРУ...»
Однако ни новизна, ни тщательная подготовка плана не
43

могли служить обязательной гарантией успеха, и следует
также отметить, что немало акций, задуманных
«управлением» в духе «операции раскол», многие из которых
установили, напомним и об этом, настоящие рекорды по
отсутствию разборчивости в выборе средств и методов их
осуществления, окончились полным провалом...
Провал в 1953 году в связи с «делом Розенбергов»...
«ЦРУ, сыгравшее основную роль в фабрикации этого
дела, — пишет Клод Кроэс, — абсолютно не интересовала ни
«шпионская сеть», к которой якобы принадлежали
«советские агенты» Этель и Джулиус Розенберг, ни их
возможные контакты. Для Управления это дело было лишь частью
широкомасштабной операции по ликвидации коммунизма на
всей планете. План... предусматривал наличие официозного
посредника, «не имеющего каких-либо законных
полномочий со стороны правительства», что как раз и доказывает
факт руководства этой операцией сверху — для связи с
супругами Розенберг и для проведения одной или нескольких
бесед относительно антисемитской политики Советского
правительства. Если бы посредник встретил понимание с их
стороны, им бы начали давать антисоветскую литературу
и могли бы продолжить с ними «более серьезный разговор
о всех аспектах политики СССР», о которой осужденные
стали бы долго раздумывать, «когда они должны были
принять... самое важное решение», то есть выбрать жизнь
или смерть. Но, согласно официальному документу,
осуществление плана натолкнулось на силу убеждений Этель и
Джулиуса Розенберг. «Ни один из осужденных не
покорился», — отмечается в документе. Их невозможно было
заставить «променять принципы на свою жизнь...» Далее
Кроэс замечает: «Подготовленная ЦРУ схема предполагала
сделать из обвиняемых инструмент псхологической войны,
направленной на раскол мирового коммунистического
движения по еврейскому вопросу, создание внутри партий
раскольнических групп и дальнейшее использование этих групп
для облегчения задачи внедрения агентов и
развертывания шпионской деятельности внутри этих партий...»
Провал в 1958 году заговора с целью убийства одного
из китайских руководителей... «Заговор, — рассказывает
Тэд Шульц, — был задуман с целью убийства
Председателя Государственного совета Китая Чжоу Эньлая во
время его визита в Рангун (Бирма). Это был начальный
период советско-китайских разногласий, и, вероятно, ЦРУ
рассчитывало, что смерть Чжоу Эньлая намного обострит
наметившийся конфликт... Чжоу Эньлай был весьма уме-
44

репным политиком, а потому являлся препятствием
возможной конфронтации между СССР и Китаем. Из
разведывательных источников стало известно, что ЦРУ
намеревалось путем распространения ложной информации по
своим каналам убедить Китай в том, что Чжоу Эньлай
убит агентами КГБ. Исполнение акции... возлагалось на
бирманского агента ЦРУ, который по плану должен был
подсыпать Чжоу Эньлаю яд, следы которого невозможно
было бы обнаружить, в чашку с рисом во время
официального обеда, устроенного в честь высокого китайского гостя.
Яд, согласно тем же источникам, подействовал бы через
двое суток, и вскрытие не доказало бы его применения.
Операция была отменена в самый последний момент...»
Успех или провал — этого мы* никогда не узнаем —
в Китае в 1969 году событий, которые Роберт Боросейдж и
Кристи Мэйси называют «кампанией по дезинформации» с
помощью средств так называемой «черной пропаганды» и
радиопередач, направленных на обострение политических
конвульсий «культурной революции»...
Рей Клайн очень хорошо знал Аллена Даллеса, так как
в течение длительного времени был его непосредственным
помощником, восхищался им. Вспоминая с некоторым
лиризмом «сказочные 50-е годы» и их «романтическую
атмосферу», он пишет: «Такова была мистика 50-х годов. Аллен
Даллес обожал это, он сделал многое для ее создания и
сохранения и, конечно, во многих отношениях был ее
воплощением...» Интересно отметить, что английский генерал
Кеннет Стронг, бывший с 1964 по 1966 год генеральным
директором британских разведывательных и
контрразведывательных служб, человек того же уровня, что и
руководитель ЦРУ, несколько позже и находясь в других условиях,
не подпадая непосредственно под обаяние Даллеса,
полностью разделял мнение Клайна, утверждая, что «Аллен
Даллес был, бесспорно, самым великим из американских
профессиональных разведчиков своего времени... С
определенной точки зрения, он был последним из офицеров3
разведки, чьим достоянием были секреты и тайны. Его можно
было бы не без уважения охарактеризовать как последнего
великого романтика разведки. Мне кажется, что последние
годы вне разведки он грустил...»
Примечания
1 Уже в раннем возрасте Аллен начал подавать большие надежды и
стал любимцем своего деда Фостера Даллеса, который часто приглашал
погостить к себе в Вашингтон своих внуков, Аллена и Джона Фостера.
45

В доме Фостсра Даллеса за столом часто разгорались жаркие споры
о войне буров. Аллеи всегда выходил из них победителем и с такой
горячностью защищал буров, что даже написал в возрасте восьми лет
небольшую брошюру, в которой воспевал буров и громил англичан.
Его дед, гордясь внуком, опубликовал «исследование» Аллена со всеми
грамматическими и орфографическими ошибками. Об этой брошюре
писала газета «Нью-Йорк тайме». Было продано несколько тысяч ее
экземпляров, а деньги отданы фонду содействия бурам.
Вскоре после того, как Аллен Даллес в 1953 году возглавил ЦРУ,
«управление» переиздало эту брошюру тиражом несколько сот
экземпляров.
2 См. Новое время, 1960, № 27.
3 Мы специально переводим здесь английское слово «officer» как
«офицер», так как это позволяет нам избежать недоразумения, хотя правда
и то, что Аллен Даллес никогда не был военным. Он, наоборот, всегда
гордился тем, что был гражданским...

ГЛАВА II!
ФРЭНК ВИЗНЕР,
ИЛИ САМОУБИЙСТВО «ТАМПЛИЕРА»
«Паладин холодной войны» — «Он немного гнусавит, как и все жители
Миссисипи» — «Продержитесь немного! Ваши друзья с Запада уже
идут...» — Он разговаривает со своим пистолетом — «Редсокс», программа
внедрения агентов в Советский Союз — 87% не возвратились оттуда —
Почему он «сломался»?
Вспоминая «сказочные 50-е годы», как их назвал Рей
Клайн, Лаймен Б. Киркпатрик, руководитель «фирмы»
в последующий период, приводит слова «одного из
близких и любимых сотрудников» Даллеса о том, что
«оперативный отдел ЦРУ» представлял тогда «особую воинственную
касту рыцарей»... Фрэнк Гарднер Визнер-младший,
которого в «управлении» просто звали «Уиз» и которому мы хотим
теперь посвятить наш третий портрет, был одним — и,
бесспорно, самым видным — из этих «воинствующих рыцарей»...
В 1971 году в вестибюле резиденции «фирмы» в Лэнгли
был открыт «мемориал Визнера»: мемориальная доска
предназначена для того, чтобы работники «управления» хранили
о нем память.
Память о нем... А кем он был?
«Фрэнк Визнер, — пишет Леонард Мосли, — имел
полное, пышущее здоровьем лицо. Часто можно было
наблюдать такую картину: сияющий Визнер держит в одной
руке стакан виски, разбавленного содовой, а другой
обнимает гибкий стан своей обаятельной супруги Полли. Он
всегда возвращался из каких-нибудь загадочных мест или
особых заданий. Это могли быть туннель, который ЦРУ
прокладывало между Западным и Восточным Берлином,
переезд из Формозы через пролив в направлении
континентального Китая, таинственная встреча в Праге,
медвежья охота в лесах Финляндии вдоль советской границы.
Он был прежде всего «человеком холодной войны»,
47

которому чужды были угрызения совести, так как он
искренне был убежден в правоте и целесообразности всех
необычных и часто жестоких операций, которыми
руководил. Если он говорил о дне, по его мнению, очень близком,
когда весь мир будет избавлен от большевизма, его глаза
начинали фанатично блестеть, и казалось, что за ним уже
выстраивается призрачный батальон наемников со
скрытыми лицами...»
Контраст, который характеризует личность Визнера и на
который обратил внимание Мосли, еще более заметен, когда
прислушиваешься к словам тех двух людей, которые в
какой-то степени выполняли те же функции и находились
на той же ступени служебной лестницы, что и он, и которые
оба хорошо знали его: Гарольд «Ким» Филби и Томас
У. Брейден. По словам Филби, это был «человек
сравнительно молодой для такой ответственной работы, но
начавший уже лысеть и отращивать солидное брюшко». В то же
время Брейден торжественно заявляет: «Фрэнк Визнер был
для меня настоящим героем Америки. Героем войны. Героем
холодной войны...»
Что же это за большая «ответственность», на которую
намекает Филби?
«Юрист с Уолл-стрита, обладавший богатым
воображением и немного гнусавивший, как все жители Миссисипи»,
где он родился в городе Лоуреле, — таков Визнер 1944
года, по описанию Ричарда Харриса Смита. Тогда ему было
35 лет, а за годы войны и после он сделал быструю и
блестящую карьеру. Он в числе первых поступил на службу
в УСС и входил в состав «групп Джедбург» (групп,
забрасывавшихся на оккупированную территорию для оказания
помощи отрядам движения Сопротивления). Вскоре Визнер
назначается директором отделения американских
«спецслужб» в Стамбуле. В сентябре 1944 года он был переведен
из Турции в Бухарест с выполнением там тех же функций.
Его высылка из Румынии год спустя означала для него
лишь продвижение по служебной лестнице, поскольку в
последующие три года он был основным помощником
Аллена Даллеса, работая непосредственно под его началом
в американской зоне оккупации Германии. Обязанности,
которые он там выполнял, действуя под руководством
своего старшего товарища, покровителя и друга, такого же;
как и он, бывшего «юриста с Уолл-стрита», помогли отлично
подготовиться к весьма ответственной и важной должности,
на которую после кратковременного пребывания в
государственном департаменте он был назначен в 1948 году, зани-
48

мая ее вплоть до 1952 года: он встал во главе
Управления политической координации (УПК). Если он и был
вынужден оставить руководство УПК, то лишь потому, что это
учреждение было официально «распущено», а точнее —
включено в состав наиболее важного отдела ЦРУ — отдела
«планирования», то есть тайных операций. В том же
1952 году Визнер сменил полковника Килборна Джонсона
на посту заместителя директора ЦРУ по планированию и,
следовательно, возглавил этот отдел. Находясь на этом
посту до 1958 года, он руководил всей нелегальной
деятельностью «управления», а затем стал резидентом ЦРУ в
Лондоне, пока в 1962 году не ушел в отставку.
Личность «Уиза» представляет собой, безусловно,
центральную фигуру в истории УПК. Следует отметить, что
именно Визнер так безобидно и неброско окрестил эту
организацию: Управление политической координации...
В действительности же речь шла об одной из наиболее
активных и беспощадных организаций, известных когда-
либо в истории. Вот что вспоминает Уильям Колби,
впрочем, в предусмотрительно смягченных тонах о создании
УПК: «Переполненный жаждой деятельности и ищущий
применения своим умственным способностям, Визнер не
жалел сил в работе и, бросив клич бывшим сослуживцам
из УСС, за несколько месяцев создал по всему миру своего
рода новый «орден тамплиеров»* для защиты западной
цивилизации и свободы от коммунистического
обскурантизма...»
Однако не надо полагать, что Визнер был лишь
организатором «грязных операций». Его регистр был
разнообразнее, а поле деятельности — более широким. Стюарт Лоури,
бывший корреспондент газеты «Нью-Йорк геральд трибюн»
в Москве, а затем профессор журналистики в
университете штата Огайо, изображает его даже в роли некоего
предтечи будущей деятельности ЦРУ и поясняет:
«Визнер сконструировал организацию-машину, которую он сам
в шутку, но с большой любовью называл ,,мой
всемогущий Вурлитцер"»1. Это была удивительная «машина»,
включавшая в себя большое число «инструментов» —
благотворительные общества, профсоюзы, издательства,
студенческое движение — все для того, чтобы проигрывать
«вариации на тему: дискредитация коммунизма, низость и
подлость Советского Союза, поддержка христианско-демокра-
тического движения в Западной Европе, утверждение пози-
* Видимо, речь идет о разновидности масонской организации.
49

тивного образа Соединенных Штатов и их авторитета за
границей. В «Вурлитцере» Визнера очень важную роль
играла пресса... Нет сомнений, что в любом деле,
выступая в качестве кукольника, манипулирующего своими
марионетками-головорезами, или же в качестве «органиста»
пропаганды и коррупции, создатель и руководитель УПК
обладал неоспоримой компетентностью.
1948—1958 годы... Необходимо было бы рассказать о
10 годах крайне неблаговидной, по своей сути грязной
«эпопеи», чтобы объяснить, в чем заключалась на деле
«работа» Визнера, и попытаться вытащить на свет божий
подноготную «холодной войны». 10 лет «нелегальной
деятельности», когда «грязные делишки» были почти
каждодневным явлением... «Агенты ЦРУ, — вспоминает Гарри
Розицке, — засылались в Россию всеми возможными
путями — сушей, морем или с воздуха, из Скандинавии,
Западной Германии, Греции, Турции, Ирана и Японии... В начале
50-х годов специальные операции ЦРУ являлись настоящим
огневым рубежом американской политики санитарного
кордона. Они прорывали фронт противника, прощупывали
на месте его оборону, настраивали против него и отсылали
на родину эмигрантов, наводняли население подрывной
пропагандистской литературой и призывали его к
вооруженному сопротивлению существовавшему режиму...» Все это
относилось как к СССР, так и ко всему лагерю
социализма, включая Китай. «В период после второй мировой
войны, — констатирует Мортон X. Гэлперин, — ЦРУ
неоднократно осуществляло нелегальные операции на
территории Китайской Народной Республики... Агенты ЦРУ
специально подготавливались в Японии, комплектовались в
группы, а затем забрасывались в Китай, где занимались
организацией секретных баз и линий связи...»
Если Роже Гейсан и Жак де Лоне очень пространно
пишут о венгерских событиях середины 50-х годов, отмечая
лишь, что «западные агенты-провокаторы, неизвестно
связанные или нет с ЦРУ, проникли в Венгрию и подстрекали
восставших продолжать мятеж», то Стюарт Стивен идет
гораздо дальше, делая более конкретные пояснения:
«Специальное военное подразделение, состоявшее из
политических эмигрантов, прошедших специализированную
подготовку в ЦРУ и дислоцировавшихся в Германии, было
послано в Венгрию для оказания помощи революционерам.
Радиостанция «Свободная Европа», в то время почти уже
полностью контролируемая ЦРУ, подбадривала венгерских
мятежников и призывала их продержаться еще немного,
50

обещая скорую помощь и поддержку... Радиостанция
распространяла также инструкции по изготовлению «коктейля
Молотов» и всячески поощряла вооруженное восстание.
Венгры поверили этому, не подозревая того, что
«Свободная Европа» выступала лишь от имени ЦРУ и своего
собственного...»
От имени ЦРУ?... Было бы правильнее сказать — от
имени Фрэнка Визнера. В самом деле, как только он узнал,
что в Венгрии начались волнения, он тут же поспешил в
Мюнхен, где в тенистом парке Энглишер-гартен были
расположены студии и часть передатчиков «Свободной
Европы». Бесспорно, он считал, что наступил тот самый
«великий» день... «Из Мюнхена, — рассказывает Мосли, — Виз-
нер изливал потоки пропагандистских речей, стремясь
раздуть бурю и пробить брешь в плотине, которая еще
ее сдерживала. В момент, когда мятеж нарастал, он усилил
тон своих обращений, в частности, заявляя: «Продержитесь
немного! Ваши друзья с Запада уже идут...» И он
действительно верил в то, что говорил, поскольку достиг
наивысшей точки возбуждения; пьянящая эйфория наполняла его
при одной только мысли о том, что могло произойти. Все
силы, которые он неустанно отдавал секретным операциям
и всей своей деятельности, направленной против Советского
Союза, должны были теперь принести долгожданные плоды.
Специальные вооруженные полки были готовы к
выступлению. Он поспешил к Аллену Даллесу, прося разрешения
дать сигнал к выступлению, и все это в надежде, что
пройдет совсем немного времени, и вслед за Венгрией на
тот же путь вступят Восточная Германия, Чехословакия
и Польша. Но ему не дали такого разрешения, и он был
явно этим подавлен...» Визнер был более чем подавлен,
в течение нескольких дней он совершенно открыто
напивался допьяна, называя своих сослуживцев предателями.
В завершение всего он забаррикадировался в своей
квартире, где, не переставая, потрясал пистолетом,
обращая к нему бессвязные речи. Он находился во власти
столь глубокой депрессии, что в конце концов Аллен
Даллес вынужден был отдать распоряжение о его немедленной
госпитализации.
Получив необходимую медицинскую помощь, которую
«Эйдженси медикал стафф» обычно оказывал всем
работникам ЦРУ, ставшим жертвами того же недуга (а их
гораздо больше, чем это принято считать), Визнер еще около
двух лет оставался во главе отдела, занимавшегося
тайными операциями. Однако впоследствии он так никогда и не
51

обрел прежней уравновешенности и все тяжелее переживал
нагромождение провалов, среди которых события в
Венгрии — наиболее яркий пример. Все произошло так, как!ес-
ли бы он вдруг неожиданно осознал реальность, которую
ранее пытался скрыть от самого себя... Реальность,
однако, слишком очевидную.
«Хотя руководство организации и утверждало, что
большинство программ увенчалось успехом, — пишут Виктор
Маркетти и Джон Маркс, — тем не менее достаточно
многочисленными были и неудачи. Проиллюстрировать это можно
на примере провалов таких крупномасштабных операций,
как подготовка и попытка организации в конце 40-х годов
подрывных «партизанских» движений в Албании и на
Украине, осуществлявшихся ради идеи, ставшей тогда почти
навязчивой, — «отодвинуть линию „железного занавеса".
С тех пор никому так и не суждено было ни увидеть,
ни что-нибудь услышать о почти всех засланных туда
агентах, ни о выделенных на эти операции фондах, ни о
переброшенных в эти страны стараниями ЦРУ снаряжении и
оборудовании...»
«ЦРУ, — подчеркивалось в сообщении советского
информационного агентства ТАСС, — направляло свою
деятельность против существующего в Китае, СССР и странах
Восточной Европы государственного строя. Его старания
были почти всегда бесплодными. До настоящего времени
ЦРУ удалось добиться лишь ничтожных результатов в
своих попытках внедриться в эти страны как для сбора
секретных сведений, так и для проведения подрывных
операций...»
«В 50.-х годах программа «Редсокс», предполагавшая
внедрение секретных агентов в Советский Союз и другие
социалистические страны, плачевно провалилась, —
констатирует Филип Эйджи. — Тем не менее ее продолжают
претворять в жизнь, когда в этом возникает особо острая
необходимость или когда появляется возможность привлечь
к работе какого-нибудь русского эмигранта, готового на
все...»
«В 1955 году 87% шпионов, подготовленных
американцами, не вернулось из социалистических стран, так как они
были арестованы», — заявил 9 января 1958 г. в Праге:
«перебежчик» Станислав Созик.
«Согласно сообщению компетентных кругов Пекина,
только за период с 1951 по 1954 год, — пишет Дени Ран-
кур, — ЦРУ... потеряло 230 своих секретных агентов, 106
52

из которых были убиты в перестрелке, а 124 захвачены в
плен...»
Все больше и больше впадая в отчаяние и уныние,
Фрэнк Г. Визнер-младший в конце концов пустил себе пулю
в лоб... Когда это случилось? Сложно сказать. Точная дата
никогда не указывалась официально, а мнения относительно
года самоубийства Визнера расходятся. Ричард Харрис
Смит, автор исторического исследования об УСС, и Томас
У. Брейден, бывший сослуживец и друг Визнера, называют
1965 год, что кажется наиболее правдоподобным. Отметим,
однако, что Леонард Мосли, биограф семьи Даллесов,
самоубийство Визнера относит к 1961 году, исходя из
предположения, что Визнер оставил службу в ЦРУ не в 1962, а в
1959 году. Пьер Файан де Вилльмарэ в свою очередь
настаивает на том, что Визнер «ушел в отставку в 1963
году и покончил жизнь самоубийством некоторое время
спустя».
«После смерти Визнера, — пишет «Ким» Филби, —
один наш общий друг, который был с ним близко знаком,
как-то сказал мне, что если он «сломался», то это
произошло из-за того, что ЦРУ оказалось неспособным оказать
помощь венгерской контрреволюции...» Такое же
объяснение можно найти в мемуарах Уильяма Колби: «В последние
дни будапештского восстания Визнер находился в Вене и
приехал на австро-венгерскую границу, чтобы всего лишь
бессильно констатировать бегство венгров»
(контрреволюционных элементов. — Ред.). Ему «так и не удалось
оправиться от полученного потрясения, и, будучи уже в
министерстве обороны секретарем Джеймса Форрестола, он
покончил жизнь самоубийством, став жертвой реалий
холодной войны...» Примерно ту же мысль выразил десятью
годами позже и Томас Брейден: «Он погиб от собственной
руки в 1965 году. Но он был уничтожен задолго до этого в
результате опасной деятельности, связанной с операциями
холодной войны...»
Стоит добавить, что та же судьба постигла и Чарльза
Джилсона, выполнявшего частично те же функции, что и
Визнер, но в британских «спецслужбах»... Ричард Дикон
рассказывает: «Начальником русского отдела Интелли-
дженс сервис на континенте приблизительно до 1958 года
был полковник Чарльз Джилсон. Его резиденция
находилась вначале в Минде (Западная Германия), а затем
была переведена в Рим. Через некоторое время Джилсон
ушел в отставку и окончил жизнь, пустив себе пулю в
лоб...»
53

Примечания.
«Вурлптцер» — это «орган для кинематографа», весьма сложный
инструмент, способный воспроизводить огромное число самых разнообразных
звуков. Он назван не по имени своего изобретателя, как это часто
ошибочно считают, а носит название фирмы, которая приобрела патент на
изготовление инструмента и занимается его популяризацией. Автором
этого необычного органа был Роберт Хоуп-Джонс, который создал
первую модель инструмента, названного им «Юнит оркнстра», после первой
мировой войны. Однако «его серийным производством и его рекламой..,
но уже под другим названием» занималась фирма «Вурлитцер компании
Первый публичный концерт «Юнит оркистра» состоялся в 1925 году в
Лондоне в помещении «Пикчер хоуз-уолсалл».

ГЛАВА IV
ДЖЕЙМС ЭНГЛТОН,
ИЛИ ПОЭТ КОНТРРАЗВЕДКИ
«Его беда в том, что он слишком умный...» — «Джим» получает награду
от бывшего короля — «Поразительная способность к сложным и
бесплодным интригам» — Израиль — его личная вотчина — Надгробное слово
Даллесу — Орхидеи, форель, кожа и опалы... — «За Америку в
безопасности!»
Во времена существования Управления политической
координации (УПК) Фрэнк Визнер имел «alter ego».
Это был человек, одновременно и очень похожий на него,
и абсолютно непохожий — Джеймс Джизус Энглтон.
Именно этому странному человеку мы посвятим теперь
наш четвертый портрет... В то время как Уизнер
возглавлял Управление политической координации и
руководил всеми видами «секретной деятельности», Энглтон,
находясь во главе Службы специальных операций (ССО),
в противоположность тому, что эти слова могли бы
означать, занимался сбором и обработкой информации.
Несмотря на принадлежность к разведывательным
службам, индивидуальность «Джима» Энглтона в полной мере
проявилась вовсе не в области разведки, а именно в
контрразведке и причем до такой степени, что стала своего рода
символом.
С позволения читателя, обратимся к личным
воспоминаниям... Представим, что мы с вами находимся в саду
Тюильри в Париже ранним утром в конце августа 1977
года. Знойный летний день только начинается. Мы
прогуливаемся вместе с одним из высокопоставленных чиновников
министерства внутренних дел Италии. Он долгое время
работал в политической полиции и еще со времен войны
был знаком со всеми основными сотрудниками западных
«секретных служб». Когда в разговоре было упомянуто имя
Энглтона, наш собеседник остановился на мгновение, за-
55

думался и сказал: «Вы знаете, его трагедия в том, что он
слишком умный... Профессиональное домысливание
фактов, достаточно распространенное явление у людей из
контрразведки, он доводил до крайности... Я всегда
удивлялся тому, насколько вещи чрезмерно усложнялись в его
голове. Он создавал удивительно логичные построения, но в
большинстве случаев они были неверными...»
Следует отметить, что тот, кто позже в ЦРУ помимо
других насмешливых прозвищ получит кличку «Серый
призрак», происходил из довольно необычной семьи. Его отец,
Джеймс Хью Энглтон, был офицером, начавшим свою
службу в Мексике под командованием генерала Джона Дж.
Першинга, преследуя отряды Панчо Вильи. Из этой военной
кампании он вернулся с женой-мексиканкой. Именно она
решила дать второе имя — Джизус мальчику, который
родился у них в 1917 году в Айдахо. Оставив армию, чтобы
заняться бизнесом, Джеймс Хыо Энглтон в годы между
двумя мировыми войнами обосновался в Италии, где он
стал главой миланского филиала известной американской
фирмы «Нэйшнл Кэш реджистер компани», производившей
записывающие аппараты. В 1944 году он был одним из
инициаторов создания итало-американской торговой
палаты. «В действительности, — отмечают Роберто Фаенца и
Марко Фини, — итало-американская торговая палата,
президентом которой был Дж. Хью Энглтон, служила
прикрытием для деятельности Управления стратегических служб в
Северной Италии...» Так как майор Энглтон вновь
поступил на военную службу, Донован сделал его помощником
полковника Клифтона К. Картера, шефа своей организации
на Апеннинском полуострове. Полковник Картер был,
согласно Фаенце и Фини, «большим поклонником Бадольо»,
маршала-монархиста, которого король Виктор-Эммануил
назначил на место Муссолини после свержения
последнего. Майор вполне разделял симпатии полковника; и нет
ничего удивительного в том, что Мосли смог написать:
«Энглтон-старший был антикоммунистом, не скрывавшим
своих взглядов и сыгравшим первостепенную роль в том,
чтобы в конце войны противодействовать попыткам
красных взять власть в Риме и других городах Италии».
Каков отец, таков и сын. «Джим» тоже поступил на
службу в УСС. Заброшенный с воздуха на оккупированную
территорию, успешно выполнив несколько сложных
заданий, он не замедлил положительно зарекомендовать себя
и получить новые нашивки. В период раздумий и
колебаний, который последовал после роспуска УСС и предшество-
56

вал созданию ЦРУ, ему поручили представлять в Риме
Отделение стратегических служб (ОСС), которым руководил
генерал Уильям В. Куинн. Перед ОСС стояла задача
прежде всего воспрепятствовать дезорганизации шпионской
сети, созданной во время войны. В то время когда он
занимал эту должность, ему была вручена награда молодой
Итальянской Республики. Однако он придавал большее
значение не самому награждению, а тому, что именно бывший
король вручил ему эту награду; и все отметили то глубокое
почтение, которое он выразил бывшему монарху.
Перейдя из ОСС в ССО, а затем встав во главе Отдела
контрразведки ЦРУ (ОКРУ), который, учитывая
американское произношение этих сокращенных названий, сотрудники
«фирмы» фамильярно окрестили «сисси»*, Джеймс Джизус
Энглтон бодро взбирался по служебной лестнице. Следует,
однако, отметить, что нельзя все объяснить лишь его
профессиональными успехами, другие тоже сделали себе
блестящую карьеру и тоже имели аналогичные политические
убеждения, но этого было недостаточно для того, чтобы их
имена приобрели такого рода громкую и своеобразную
славу. «Любопытная личность — этот аппаратчик из
ЦРУ, — отмечают два французских журналиста. — ...Он
носит прическу а ля Топаз**, на прямой пробор,
проповедует бескомпромиссный патриотизм и облачает свои
теории в старомодные фразы...» Можно еще добавить: он
ловит форель и выращивает орхидеи... Что еще? Как это
парадоксально ни выглядит, но представляется вероятным,
что особым авторитетом он обязан поэзии. Ибо Энглтон
был поэтом, и в Лэнгли об этом знали. Известно, что в
Йельском университете в 1939—1940 годах он выпускал
поэтический журнал под названием «Фуриозо», что он был
другом таких, известных авангардистских поэтов, как Дилан
Марли Томас, Эдвард Эстлин Каммингс и Эзра Лумис
Паунд... Вот почему он стал, как отметил Джон Маркс,
«легендарным Джеймсом Энглтоном, прототипом ряда
таких персонажей, как Сексонтон (в романе «Орхидея для
матери» Аарона Лэтема) или Веллингтон (в
«Канатоходце» Виктора Маркетти)... Таким образом, тот, кого во
времена существования УСС Ричард Харрис Смит
описывал как «поэта-любителя из Йейля, обладавшего поразитель-
* В американском разговорном языке это слово обозначает (прнбл.)
неженка, девчонка.
** Топаз — герой одноименной пьесы Марселя Паньоля, в которой
высмеиваются нравы политических кругов довоенной Франции.
57

ной способностью к сложным и бесплодным интригам», смог
занять особое положение в «управлении». Получалось так,
как если бы признание у него поэтических способностей,
рассматриваемых как неотъемлемая часть его
удивительного склада ума, придавало его даже самым опасным
умственным построениям нечто вроде магической
безнаказанности, которая оберегала его от критики коллег,
раздражения и недовольства начальства. Не собираясь объяснять
все «литературой», мы все же не можем не вспомнить здесь
о том, что контрразведка часто имеет тенденцию отрываться
от своих конкретных детективных начал и переходить к
серии «рабочих гипотез». Все более ветвясь в зависимости
от политической обстановки, но также благодаря личному
дару воображения специалистов, которые их задумывают,
эти «гипотезы», по- мере отдаления от реальных фактов и
доказательств, как бы обретают свойство к
самостоятельному существованию и ведут собственную жизнь, подобно
некоторым героям романов, создатели которых утверждают,
что они уже не властны над ними.
Став теоретиком недоверия и профессионалом
подозрения, «Джим» Энглтон не прекращал укреплять своего
особого положения... Через два с половиной года после его
"ухода из «фирмы» австралийский журналист Рой Мартин,
бравший у него интервью для компании Эй-би-си,
представляя его слушателям, отметил: «Неоспоримо, что
Джеймс Энглтон был ключевой фигурой в призрачном
мире разведки, человеком, который обладал в течение 31
года огромной, хотя и невидимой властью. Вы не найдете
его имени в последнем издании справочника «Кто есть кто»;
вы вообще не найдете его имени ни в одном справочнике
«Кто есть кто». В американской прессе о нем начали писать
лишь в начале 70-х годов и назвали его
«„супер-конспиратор Джеймс Энглтон", так как в течение двадцати лет
службы в ЦРУ он возглавлял отдел контрразведки...»
Будучи более точными, Жак Дерожи и Хеси Кармел прямо
пишут: «Репутация поборника антикоммунизма пригодилась
этому чувствительному поэту, большому любителю рыбной
ловли и коллекционеру ракушек, чтобы обеспечить себе
в течение четверти века почти неуязвимое положение
руководителя особо важных контрразведывательных
операций. Из своего кабинета, расположенного в секретном
крыле здания штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли, около
Вашингтона, он возглавлял одновременно и работу по
обнаружению двойных агентов, и контрпропаганду, и антисоветские
операции в Центральной Европе и на Ближнем Востоке...»
58

Мы не случайно приводим эти слова из книги «Секретная
история Израиля». Умело используя проблемы, связанные
с существованием еврейского государства, Энглтон сумел
соорудить себе дополнительный бастион в своей личной
вотчине, причем вопреки всем организационным правилам
его службы, поскольку он игнорировал обычное
географическое разделение компетенций. «Выделение Израиля, —
поясняет Джим Хоуган, — в его распоряжение было
экстраординарным. Практически все решения о
разведывательных операциях ЦРУ в Израиле шли в обход обычных путей
и подчинялись непосредственно ведению супершпиона
Джеймса Энглтона...»
С очевидностью возникает вопрос, каким же образом
Энглтон, выполняя свои функции при восьми различных
директорах Центрального разведывательного управления,
добился того, что первые семь директоров не только не
пытались положить конец его привилегиям,' но даже не
стремились хотя бы ограничить их, и почему пришлось
дожидаться последнего из них, Уильяма Колби, и кризиса
1974 года, чтобы вынудить его уйти в отставку. Ответ
достаточно прост: потому, что он, бесспорно, мог оказывать на
своих сменяющих друг друга «хозяев» сильное влияние.
Для иллюстрации хватит двух примеров — с Алленом
Даллесом и с Джеймсом Шлесинджером.
Именно Энглтон произнес надгробное слово на
похоронах Даллеса, поскольку он собственноручно написал от
имени ЦРУ официальное соболезнование семье покойного,
зачитанное во время траурной церемонии. Сообщая об
этом, Мосли замечает, что одной из наиболее
распространенных кличек Энглтона в среде служащих «фирмы» в 50-х
годах была кличка «No Knock», то есть «без стука»...
Почему? Потому что «Джим» имел репутацию «человека,
который в любой момент мог войти в кабинет Аллена через
дверь ванной комнаты, не докладывая о себе».
Что же касается Шлесинджера, который находился на
посту директора ЦРУ всего лишь шесть месяцев, то отпущенного
ему времени хватило лишь для принятия решения о
некоторых увольнениях, специально преподнесенных
общественному мнению как «чистка», дабы ослабить возросшую критику
«управления» со стороны прессы. Вот что рассказывает
об этом Колби: «Ряд увольнений, перестановок, отставок и
отправлений на пенсию вынудил уйти из ЦРУ 7% личного
состава... Но, к моему великому удивлению,одному из
«стариков» удалось избежать этой чистки — Джиму Энглтону.
Я не хочу скрывать, что советовал тогда Шлесинджеру
59

отправить Энглтона на пенсию, выразив еще раз мнение,
которого я уже так давно придерживался, что его
суперконспиративный склад ума стал в конце концов приносить
Управлению лишь вред. Но Шлесинджер колебался. Он был
явно околдован неоспоримым интеллектуальным блеском
Энглтона и постоянно задавался вопросом, а не было ли
хоть доли правды в его сложных теориях. Может быть,
ярого антикоммуниста Шлесинджера привлекала также и
крайняя непримиримость Энглтона, остававшегося
последовательным сторонником холодной войны. Как бы там ни
было, Шлесинджер отказал мне в отставке Энглтона...»
Колби пришлось дожидаться того часа, пока он сам
станет директором, чтобы добиться, наконец, ухода «Джима»,
превратившегося для него в «жупел». Впрочем, упорство,
которое он приложил к тому, чтобы добиться отставки
Энглтона, не получило одобрения некоторых из ветеранов
«фирмы». Задетый критикой в свой адрес, Колби
постарается в мемуарах объясниться по поводу «случая Энглтона».
В действительности несовместимость их характеров
восходит еще ко временам Даллеса, и в основе ее лежат прежде
всего те унижения, которым «блестящий» Энглтон
подвергал «прилежного» Колби, нежели какие-либо расхождения
в политических взглядах. Нюансы в уровне их
антикоммунизма достаточно трудно определить, но Колби остается
более осторожным мастером маневра, в то время как
Энглтон все больше и больше скатывается к навязчивому
бреду, что было редкой удачей для Колби, охотно
пускающегося в описания бредовых идей своего старого брата-
врага. «С точки зрения Энглтона, — пишет он, — все наши
агенты за «железным занавесом» и все их контакты
управлялись КГБ; все перебежчики, которым удавалось сбежать,
по его мнению, были подосланы тоже КГБ. Не было никого,
даже внутри самого Управления, кто находился бы вне его
подозрения». И далее: «В течение долгих бесед, которые я
имел с Энглтоном, я употреблял всю свою добрую волю,
чтобы попытаться понять и воспринять его туманные теории
о всемогуществе и вездесущности КГБ, которому якобы
с дьявольской ловкостью удается внедрить своих людей во
все секретные службы наших союзников и засылать всюду
подставных перебежчиков и бесчисленных провокаторов,
чтобы противодействовать американской политике.
Признаюсь, это мне так и не удалось. Было невозможно
уследить за объяснением Энглтона. Но доказательства, которые
он приводил, были абсолютно недостаточными. В то же
время я тщетно искал сколько-нибудь ощутимых результа-
60

тов, достигнутых им в области контрразведки. Я не
подозревал Энглтона и его людей в предосудительной
деятельности. Просто не представлял себе, что он еще мог
натворить...»
Каким бы ни был лицемером Уильям Колби, поистине
нет необходимости что-либо еще добавлять к
нарисованному им психологическому портрету контрразведчика,
охваченного крайне острой формой шпиономании. Энглтон,
например, был «твердо убежден в существовании двойного
агента, занимающего высокий пост в американской
администрации». Дорожи и Кармел упоминают, что в своей
израильской вотчине Энглтон также неоднократно повторял
шефу местных секретных служб Иссеру Харелу:
«Хорошенько поищите вокруг, и вы обязательно найдете советского
агента...» Когда ЦРУ решило отомстить за принятые де
Голлем меры, помешавшие американцам подчинить себе
французские спецслужбы — Управление охраны
территории (ДСТ) и Службу внешней информации и
контрразведки (СДЕСЕ), оно опять же опиралось на утверждения
Энглтона, согласно которым в высшем эшелоне Елисейского
дворца будто бы действовал Человек КГБ. Вскоре после
ухода Энглтона с поста руководителя ОКРУ Пьер
Сэлинджер справедливо отметил: «У него были твердые и вполне
сложившиеся мнения по двум самым острым проблемам
сегодняшнего дня. Воинствующий антикоммунист Энглтон
был глубоко потрясен политикой разрядки, начавшейся
между Соединенными Штатами и Советским Союзом. В то
же время расхождения между Китаем и СССР он считал
лишь комедией, имеющей целью обмануть Запад и усыпить
его бдительность...»
Не следует, однако, думать, что к падению Энглтона
привели лишь его политические бредовые идеи. Необходимо
было нечто большее: в ЦРУ не отстраняют от должности
за чрезмерный антикоммунизм... Что же произошло? А вот
что. После ухода президента Никсона начали перетряхивать
«грязное белье». 22 декабря 1974 г. «Нью-Йорк тайме»
выдвинула против ЦРУ обвинение в том, что оно «завело
десятки тысяч досье на простых американцев,
перехватывало частную переписку, нарушало неприкосновенность
жилищ, осуществляя взлом». Разоблачения были вынесены
крупным шрифтом в заголовки большинства газет. Энглтон
оказался под огнем, отчасти поскольку был ответствен за
«внутренний шпионаж», не предусмотренный уставом
«фирмы», а с другой стороны, поскольку был идеальным для
этого случая козлом отпущения. «Президент Джеральд
61

Форд, как вскоре стало известно, в понедельник, 23
декабря, попросил государственного секретаря Генри Киссинд:
жера получить от ЦРУ... доклад о шпионской деятельности
Управления на территории Соединенных Штатов.
Представитель Белого дома Рон Нессен уточнил, что президент
просил представить доклад «через несколько дней». В ночь
с понедельника на вторник начальник отдела контрразведки
ЦРУ г-н Джеймс Энглтон объявил о своей отставке...»
Довольствовался ли Энглтон, выставленный таким
образом за дверь, спокойным течением тихих и мирных дней
вместе со своей женой Сесилией на вилле, расположенной
южнее дороги, ведущей из Вашингтона в Лэнгли, и по
иронии судьбы находящейся недалеко от знаменитого
национального Арлингтонского кладбища?
Довольствовался ли он тем, что к прежним увлечениям — поэзии,
орхидеям и ловле форели — прибавились новые: шлифовка опалов,
выделывание кожи и прослушивание записей на
стереофонической системе, как говорят, крайне сложной и новейшей
конструкции, и все это в ожидании того, что уже взрослые
дети и старые друзья будут теперь его навещать.
Предполагать такое — значило бы плохо знать Энглтона.
«Джим Энглтон, который долгое время был в ЦРУ
первым охотником на шпионов, — писал Виктор Маркетти в
1978 году, — продолжал появляться то здесь, то там,
заявляя, что мучается, когда видит, в каком состоянии
находится внутренняя безопасность ЦРУ, и продолжал
развивать свои заговорщические теории о проникновении КГБ
в прессу...» Маркетти рассказывает затем, как Энглтон и
его друзья были инициаторами издания книги Эдварда
Джей Эпстайна — «Легенда: тайный мир Ли Харви
Освальда». Для написания этой книги, в которой, как
явствует из названия, речь идет об убийстве президента
Кеннеди, они снабдили автора «новой драматичной и
ошеломляющей информацией относительно связей КГБ с Ли Харви
Освальдом». На самом деле, используя дело Кеннеди, они
стремились доказать свою мысль о том, что в отделы
секретных операций ЦРУ (а также и ФБР) проникли подставные
перебежчики; они также намекали, что некоторые высшие
чины, такие, как, например, Колби, были по меньшей мере
обмануты, «если не прямо подкуплены» советскими
агентами.
Описывая, как Энглтон «появлялся то здесь, то там»,
Маркетти как будто хочет создать образ человека, бывшего
некогда шефом контрразведки, потерявшего уважение
окружающих, человека, покинутого всеми и тщательно ищу-
62

щего единомышленников. Однако он почти сейчас же
меняет тон и поправляется, отмечая, что книга Эпстайна
«вызвала настоящую бурю» в среде американских «специальных
служб». «Для многих бывших ответственных сотрудников
разведки, — говорит он, — сам факт публичного заявления
о том, что в руководство ЦРУ и ФБР могли проникнуть
агенты КГБ, разрушает последний миф, под покровом
которого всегда работали эти две службы, красивую сказку,
согласно которой, в отличие от других разведывательных
служб, они всегда были надежно защищены от гнусных
махинаций шпионов из Москвы...»
Удачная поправка, так как было бы ошибочным
представить сегодня Джеймса Джизуса Энглтона человеком
одиноким и лишенным всякой поддержки. Доказательством
служит следующий факт. Когда в 1978 году он решил
создать общество «Фонд безопасности и разведки» под
девизом «За Америку в безопасности», он получил помощь,
которая заставляет задуматься о многом... Среди почти
трех десятков имен, которые фигурируют на бланке
«фонда», можно увидеть имена двух бывших руководителей
УСС-ЦРУ и ФБР; там можно найти также имя того, кто
с 1 мая 1947 г. по 7 октября 1950 г. возглавлял
«управление», — его первого директора контрадмирала Роско
X. Хилленкотера, а также бывшего руководителя УСС,
а затем шефа Разведывательного управления министерства
обороны США (РУМО) генерала Уильяма В. Куинна, но
прежде всего сестру покойных Аллена и Джона Фостера
Даллесов Элеонору Лэнсинг Даллес... Можно заметить,
что людям, оказывающим покровительство этому обществу,
давно уже перевалило за 70—80 лет. Но называть.поэтому
«Джима» Энглтона, как это кое-кто уже сделал,
«человеком-неандертальцем» — значит решиться прийти к
скороспелым и неосторожным выводам.

ГЛАВА V
КЕРМИТ РУЗВЕЛЬТ,
АВТОР ОПЕРАЦИИ «АЯКС»
«Большая дубинка» деда — Преподаватель истории в Калифорнии —
Вице-президент «Галф ойл» — «Свергнуть Насера» — Манипулируя
«братьями мусульманами»
Если Энглтон превратил в свой заповедник Израиль, то
другое действующее лицо ЦРУ 50-х годов — Кермит
Рузвельт, которого близкие называли «Ким» и которому
посвящен пятый портрет нашей галереи, занимался
соседними странами, а именно странами Ближнего Востока. Этот
носитель великой фамилии был внуком Теодора Рузвельта,
бывшего с 14 сентября 1901 г. по 3 марта 1909 г. 26-м
президентом Соединенных Штатов и наделенного своими
современниками множеством прозвищ: «Американский
лось», «Старый лев», «Четыре глаза» и т. д. Однако «Тэд-
ди» Рузвельт был прежде всего энергичным президентом,
сторонником так называемой политики «большой дубинки»,
как он сказал в своей речи в Чикаго 2 апреля 1903 г.
После прихода в Белый дом он продолжал каждое утро
брать уроки бокса. Другой, более известный президент
Рузвельт, Франклин Делано, был родственником Кермита
в седьмом колене. Его дядя, генерал по имени Теодор,
погиб в 1944 году на побережье Нормандии... Сам Кермит
родился 16 февраля 1916 г. в Буэнос-Айресе. Учился в
Гарварде, там же женился и получил свою первую
должность — преподавателя истории. Затем он преподавал в
Калифорнии, а в 1943 году стал работать в Управлении
стратегических служб. По приказам Донована он
действовал в Италии и на Ближнем Востоке. В конце войны он
лишь недолгое время работал вне «специальных служб».
Как раз в это время, как вспоминает Колби, «УПК под
руководством Фрэнка Визнера развернуло интенсивную
кампанию по вербовке кадров. Естественно, первыми в поле
64

зрения оказались бывшие служащие УСС, которые
располагали уже определенным опытом подпольной работы. На
ответственные должности в УПК набирались прежде всего
такие люди, как Франклин Линдсэй, Кермит Рузвельт,
Том Брейден, игравшие в свое время ведущую роль в УСС
и горевшие желанием вернуться на передний край...»
Вскоре «Ким» Филби познакомился с «Кимом»
Рузвельтом, с которым в дальнейшем ему приходилось встречаться
очень часто. «В первый раз я его увидел в Вашингтоне, —
рассказывает Филби, — где он возглавлял
«ближневосточное отделение» управления Визнера. Довольно любопытно,
что я назвал его «очень тихим американцем» за пять лет
до того, как Грэм Грин написал свою книгу. Скорее
образованный и хорошо воспитанный, чем интеллектуал, он был
обходителен и говорил с заметным акцентом жителей
Восточного побережье; он имел массу светских знакомств, как
хозяин и как гость был приятен и не манерничал. Его
супруга была также очаровательна. В сущности, это был
человек, которого можно было в последнюю очередь
заподозрить в том, что он по уши замешан в «грязных делах»...»
Когда УПК вошло в состав ЦРУ, Кермит Рузвельт
продолжал отвечать за Ближний Восток, выступая время от
времени в качестве резидента в Бейруте. Он сохранил также
вкус к «прикрытию», связанному с областью культуры.
«В арабских странах, — поясняет Ричард Харрис Смит, —
сведения для УСС собирали доктор Стивен Пэнроуз-млад-
ший из «Ближневосточной университетской ассоциации» и
его ассистент 27 лет, преподаватель истории Кермит
Рузвельт... С 1948 года до своей смерти в 1954 году Пэнроуз
был президентом Бейрутского американского
университета...» Советский автор Константин Маслов, считающий, что
Рузвельт в то время был «центральной фигурой закулисных
маневров» в данной части мира, добавляет, что Рузвельт
«действовал в качестве руководителя Ассоциации
американских друзей Ближнего Востока, основанной в 1951 году,
и открыл филиалы этой организации в Египте, Сирии,
Марокко, Тунисе, Ливии и Иордании. Под предлогом
расширения культурных и научных связей Соединенных Штатов
с народами арабских стран «активисты» этой ассоциации
занимались подрывной деятельностью и шпионажем...».
Однако не в этих странах, а в одном из соседних с
ними государств внук президента подготовил и успешно
осуществил самое известное из всех «грязных дел» ЦРУ,
получив-за него прозвище «господин Иран»... О свержении
премьер-министра Ирана Мохаммеда Мосаддыка в середине
3-332
65

августа 1953 года слишком много писали, и мы не будем в
тысячный раз рассказывать об этом. Ограничимся
рассмотрением с помощью Уильяма Р. Корсона истории
планирования и осуществления «господином Ираном» операции
«Аякс». По мнению Корсона, «Ким» Рузвельт являлся
«опытным историком, который, воспользовавшись своими
знаниями, разработал подходящий план» и, «воскресив в
памяти раздел своей диссертации об использовании
психологических методов в английских гражданских войнах,
задумал пропагандистскую кампанию простого, но крайне
эффективного содержания». Темой этой кампании были,
конечно, антикоммунизм и антисоветизм. Одновременно он
выдвинул тезис о «необходимости для осуществления
операции располагать силами, завербованными из местного
населения». Корсон добавляет: «По плану Рузвельта,
«исполнители» из ЦРУ, являвшиеся членами военной
миссии Соединенных Штатов в Тегеране, завербовали
определенный контингент иранцев, оппозиционно настроенных
по отношению к Мосаддыку. Эти силы (скорее банда
бродяг) были снабжены военным снаряжением,
теоретически предназначенным для иранской армии...» Складывалось
впечатление, что присутствуешь при съемке фильма на
библейский сюжет с участием ряженой толпы, а не при
«подготовке свержения правительства. Все это походило больше
на карнавал, чем на тайную операцию...» А «это была
самая широко известная тайная операция за всю историю
разведки». Когда развернулись события 13 августа 1953 г.,
были отмечены также, вероятно, самые общеизвестные
за всю историю Ближнего Востока уличные бои. Затем
последовала вооруженная схватка, закончившаяся 18
августа, когда громилы Шварцкопфа1 захватили членов
правительства и арестовали Мосаддыка. В столкновениях большее
число людей пострадало от давки, нежели от перестрелки.
Один из «исполнителей» ЦРУ находился на крыше и
докладывал по рации о ходе схватки на свой командный
пункт, размещавшийся в здании напротив дворца. В
заключение Корсон пишет: «Если оценивать переворот в Иране
по прошествии времени, то трудно сказать, была ли эта
операция крупной. Конечно, если принять во внимание, что
в* качестве наемников ЦРУ было завербовано шесть
миллионов настроенных против Мосаддыка иранцев, то можно
заключить, что операцией было охвачено много людей. Если
же учитывать количество непосредственно задействованных
в операции американцев, то их было всего около 24 человек.
Общая стоимость операции составила приблизительно
66

20 млн. долл. С одной стороны, сумма значительная, с
другой — это недорогая плата за обеспечение поступления
потока дешевой нефти...»
Слово «нефть» появилось здесь как раз кстати... И
действительно, через пять лет после «тайной акции» в
Тегеране Кермит Рузвельт ушел из ЦРУ и поступил на службу
в одну из пяти крупнейших нефтяных компаний мира —
«Галф ойл». Он перешел с повышением, так как сразу же
занял пост вице-президента общества по «связям с
американским правительством».
Однако, если человек занимал в свое время
значительный пост в ЦРУ (или в любой другой «службе» такого
рода), он никогда не перестает принадлежать к подобной
организации. Конечно, официально Кермит Рузвельт
больше не фигурировал в списках личного состава ЦРУ, но сам
он всегда считал себя, да и его считали принадлежащим
«семье». Хотя и не систематически, но все же время от
времени «офицер» в отставке продолжает работать в той
области, в которой он специализировался ранее. Что касается
Рузвельта, то Филби подчеркивает, что он встречался с ним
несколько раз на Ближнем Востоке, «когда он работал на
«Галф ойл», поддерживая одновременно связи с ЦРУ».
Такое положение сохранялось и после 1964 года, когда
Рузвельт перешел в другое подразделение, став, как писал
Ричард Харрис Смит в 1972 году, «сотрудником фирмы по
государственным связям Вашингтона, которая наряду с
другими зарубежными клиентами представляла иранское
правительство». Так, например, в статье, посвященной
полковнику Энтони Б. Герберту, командующему «зелеными
беретами» и автору «бестселлера» о войне во Вьетнаме под
названием «Солдат», сказано, что «в середине 60-х годов
Кермит Рузвельт... использовал Герберта для сбора
сведений о некоторых руководителях стран Ближнего Востока
и Африки».
После такого уточнения было бы неверно думать, что в
послужном списке «господина Ирана» не было, кроме
операции в Иране, других необычных миссий... И до, и после
иранского переворота ему приходилось заниматься и
деятелями, и организациями первостепенной важности, такими
как король Египта Фарук, президент Гамаль Абдель Насер,
король Аравии Ибн-Сауд, «братья мусульмане» и др.
Фарук... Нет достаточно точных данных о том, как ЦРУ
относилось к этому коррумпированному властелину,
которого лишь с трудом можно рассматривать как последнего
потомка фараонов. Резюмируя все, что известно по это-
3*»
67

му вопросу, Дени Ранкур пишет: «ЦРУ обвиняли в том,
что с 1947 года оно принимало участие в нескольких
государственных переворотах. Среди этих событий
фигурирует свержение короля Египта Фарука в 1952 году.
Предполагают, что операцией руководил Кермит Рузвельт. ...По
мнению ЦРУ, некомпетентность короля Фарука
способствовала развитию коммунистической деятельности в
стране, и было решено заменить его проамериканским и
антикоммунистически настроенным полковником Гамаль Абдель
Насером...» Надо отметить, что Ранкур рассуждает о
Насере весьма тенденциозно. Видеть в Насере креатуру ЦРУ
означало бы обладать излишне живой фантазией.
В 1976 году Джон Маркс писал по этому поводу:
«Прошлой весной бывший помощник директора ЦРУ,
выступая в английской телевизионной программе, заявил, что
сразу после франко-британского провала в Суэце в 1956
году ЦРУ рассматривало план убийства Насера. В той же
передаче Кермит Рузвельт, который долгое время был
главным представителем ЦРУ на Ближнем Востоке,
...подтвердил, что «фирма» намечала свержение Насера в результате
«дворцового переворота». Однако Кермит Рузвельт не
говорил прямо об убийстве. Впоследствии встретиться с ним для
уточнения деталей оказалось невозможным...»
Другим важным козырем, которым всегда располагал
Кермит Рузвельт, была ассоциация «братьев мусульман»,
являвшихся заклятыми врагами насеризма и
пользовавшихся покровительством Саудовской Аравии. «Братство»,
основанное 11 апреля 1929 г. в Исмаилии египетским
учителем Хасаном эль-Банна (утверждают, что он был
ликвидирован секретными службами Каира), представляло
собой, на первый взгляд, религиозную организацию. В
действительности же ассоциация, боровшаяся якобы за
чистоту исламской доктрины и за установление «социальной
справедливости», в течение полувека заявляла о себе
именно в политическом плане и в связи с повторявшимися
террористическими актами. Джавад Рашид вспоминает, что
на теоретиков движения большое воздействие оказал
пример экономической и социальной системы нацистской
Германии и Италии времен Муссолини. Он добавляет: «Братья
мусульмане служили великолепным орудием для некоторых
западных держав, которые с 40-х годов расценивали это
движение как крупное препятствие на пути расширения
коммунистического влияния и советского
«проникновения»... «Из всех, кто использовал эту организацию в своих
целях, «Ким» Рузвельт проявлял завидное постоянство.
68

Клод Жюльен приводит пример того, каким образом
осуществлялась манипуляция «братьями»: «В 1965 году,
находясь в сговоре с ЦРУ, весьма консервативная
ассоциация братьев мусульман организовала широкий заговор
с целью свержения насеровского режима, однако основные
действующие лица заговора были арестованы...»
Объясняя, как под руководством генерала Уолтера
Беделла Смита (7 октября 1950 г. — 9 февраля 1953 г.)
«фирма» стала придерживаться более определенной
консервативной политической ориентации, Ричард Харрис Смит
называет мимоходом фамилии ряда новых служащих ЦРУ.
«Писатель Джеймс Бёрнэм, ставший позже главным
редактором журнала Уильяма Бакли «Нэшнл ревью», был
привлечен к работе в Управлении ветераном УСС Кермитом
Рузвельтом для участия в подготовке плана свержения
Мосаддыка в Иране. Была завербована также сестра
Бакли. Ее деверь был административным помощником
сенатора Джозефа Маккарти...» Широко известный в США
публицист правого толка (можно даже сказать:
ультраправого) Уильям Ф. Бакли-младший2 является одним из
тех, кого историк Уильям Манчестер называл
«антиинтеллектуалами», выплывшими на поверхность в обстановке
антикоммунистического психоза 50-х годов. Манчестер
вспоминает даже такую фразу Бакли: «Маккартизм — это
движение, вокруг которого сплачиваются люди доброй воли
и строгой морали...» В отличие от Бакли, Джеймс Бёрнэм
в настоящее время совершенно забыт, однако, «приведя
его в Управление», по словам Ричарда Харриса Смита,
«Ким» Рузвельт, безусловно, совершил самый важный за
всю свою карьеру поступок. Почему?
Потому, что в лице Бёрнэма Центральное
разведывательное управление нашло, наконец, теоретика, которого
ему не хватало. Превосходные практики, отдающие,
однако, отчет в том, что они неспособны обеспечить себя
необходимыми теоретическими выкладками, основатели и
руководители «фирмы» искали такого теоретика с самого
начала «холодной войны». Хотя сенатор Маккарти вписал
свое имя в историю политического безумия того времени,
он не мог быть теоретиком такого рода: этот политический
солдафон, с которым, как известно, ЦРУ не очень-то
ладило, проявил слишком ирреалистичный экстремизм, и его
мимолетные порывы не могли служить основой для
серьезной теории империалистического завоевания мира.
Бёрнэм же привнес в ЦРУ такие рассуждения и доводы,
в которых нуждалась «тайная деятельность», для того
69

чтобы подняться до планетарных масштабов.
Французский писатель, автор редакционных статей «Юманите» Пьер
Куртад летом 1950 года отмечал полную адекватность
концепций Бёрнэма и деятельности североамериканских
«специальных служб». Он писал, что автор книги «Чтобы
победить советский империализм» был «шефом
идеологической секции анти-Коминформа», вел «теоретические и
практические курсы шпионажа» и таким образом
«определял для солдат и секретных агентов холодной войны
их роли в рамках тотальной дипломатии». Именно в это
время работы Бёрнэма, в частности его последняя книга,
широко распространялись во французских политических
кругах, в особенности благодаря стараниям Раймона
Арона. Так, профессор права Робер Пеллу, директор Института
политических исследований в Лионе, посвятил Бёрнэму
работу, озаглавленную «Новый Макиавелли». Представляя
Джеймса Бёрнэма, профессор Пеллу напоминал, что этот
философ, родившийся в 1905 году, быстро «обратился к
политике», что он еще до своей полемики с Леоном
Троцким был тесно связан с ним и что в 1937 году он
«выпустил памфлет», в котором нападал на «коммунистическую
концепцию народного фронта против фашизма». В
заключение Пеллу писал о Бёрнэме: «В присущей ему грубой
и вызывающей манере он поднимает крупную
международную проблему современности, являющуюся единственной —
если верить ему, проблему соперничества Соединенных
Штатов и Советской России, — и предлагает своей стране
претендовать на звание мировой империи. В настоящее
время Бёрнэм все еще преподает математическую логику
в Нью-Йоркском университете; он обучает 800 учащихся
банковскому искусству на курсах, организованных
Национальным профсоюзом банков. Это символично: он —
одновременно и грозный логик, и хороший знаток
экономической реальности...»
Профессор Пеллу так излагал основные звенья
рассуждения Бёрнэма: «Принцип равенства государств он
подменяет принципом господства супергосударств, и даже
одного супергосударства. Так часто нарушаемый
принцип невмешательства полностью ликвидируется, и,
движимые одновременно своими частными интересами и
заботой о всеобщих интересах, Соединенные Штаты
должны осуществлять вмешательство до тех пор, пока не
реализуется их всемирная империя, а также и после
этого — в той мере, в какой это будет необходимо для
поддержания империи. Нейтралитет отжил свой век...» Нет
70

никакой нужды повторять, насколько четко здесь выражен
руководящий принцип политики ЦРУ. Когда Кермит
Рузвельт «привел в Управление» «нового Макиавелли»,
из этого получился чрезвычайно плодотворный альянс.
Примечания
1 Генерал X. Норман Шварцкопф был откомандирован в иранскую
армию в качестве советника по делам безопасности и разведки. В
административном плане он не принадлежал к ЦРУ, но сотрудничал с ним.
Именно он непосредственно руководил иранскими военными,
задействованными в операции «Аякс». Позже Адель Вахид писал о них как о
«группе конспираторов, ядро которых составили Нассири (будущий
глава политической полиции — зловещей САВАК), генералы Панат и Гхо-
лам Овейсси (который заставил заговорить о себе в 1978 г. во время
черной пятницы) и генерал Хатами».
2 Французский журналист, специалист по Соединенным Штатам,
работавший с 1950 по 1975 г. в Нью-Йорке в качестве постоянного
корреспондента «Фигаро», не побоялся написать: «Уильям Ф. Бакли — самый
известный из правых американских хроникеров; даже за пределами
консервативных кругов его ценят за ум и талант...» Уточним, кстати,
что Бакли продолжает играть активную роль в американской политике
(Бакли последние годы возглавлял радиокорпорацию
«Свобода/Свободная Европа» — филиал ЦРУ, занимающийся подрывной
антисоциалистической пропагандой. —Л.З.).

ГЛАВА VI
ЭДВАРД ЛЭНСДЭЙЛ,
ИЛИ «СОЗДАТЕЛЬ КОРОЛЕЙ»
Агент по рекламе в Лос-Анджелесе — Лжевампир как орудие
«психологической войны» — Сахар в бензине — «Операция Братство» и «кампания
Свобода» — Убийство генерала Шансона — Его протеже — Нго Дин
Дьем... — Исколотый ножевыми ударами в небольшом грузовике...
Заканчивая рассказ о Кермите Рузвельте, отметим, что
внуку президента-боксера не особенно везло с
прозвищами... Возможно, что по своим поступкам Рузвельт
и мог послужить прототипом для героя романа Грэма
Грина «Тихий американец». Однако не он вдохновил
английского писателя, потому что, как об этом говорили и
писали, Грин, находясь в Индокитае, знал и посещал Эдварда
Лэнсдэйла. Выведя Лэнсдэйла под именем Пайла,
романист не пощадил его... Он «выставил его на позор», как
жаловался впоследствии Колби. Грин со своей стороны
ограничился словами: «Возможно, в «Тихом американце»
больше документальности, чем в любом другом из моих
романов...» А ведь провокациям, в исходе которых
смертоносные бомбы, и махинациям с кровавыми последствиями
отведено в романе большое место. Именно поэтому нам
представляется интересным посвятить Лэнсдэйлу наш
шестой рассказ.
Знакомые с ним не скупятся на эпитеты...
«Любопытный персонаж — генерал Лэнсдэйл, — отмечает Жан Лар-
теги, — «создатель королей», центральная фигура
американских специальных служб...» «...Крупный деятель ЦРУ
в Юго-Восточной Азии», — уверяет полковник Жан Леруа...
«Безусловно, одна из самых известных и самых
колоритных фигур в ЦРУ», — констатирует Алэн Жобер... «Почти
легендарная фигура в ЦРУ», — добавляет Уильям Колби...
А Виктор Маркетти и Джон Д. Маркс, говоря о Лэнсдэйле
72

в менее превосходной степени, признают тем не менее:
«Акции полковника военно-воздушных сил Эдварда Лэн-
сдэйла представляют собой типичную модель тайных
операций ЦРУ в 50-е годы. Его подвиги в рамках
организации... стали общеизвестными...» Когда говорят о том, что
Лэнсдэйл часто прибегал к сугубо личным методам, или
о том, что его деятельность оказала большое воздействие
на события 60-х годов, то наиболее верными оказываются
определения Дэвида Холберстэма, одного из лучших
знатоков североамериканской политической жизни, который
пишет: «Он добился известности в правительственных
кругах как антибюрократический деятель, с которым нужно
считаться. И государственный департамент, и министерство
обороны, и ЦРУ изобиловали его врагами... Лэнсдэйл был
средним человеком, который понимал новую форму
ведения войны... Он воплощал собой в большей, чем можно
представить себе, степени то, чем стала Америка:
«коррозия» традиционного антиколониального инстинкта
превратилась здесь в жесткий антикоммунизм».
Лэнсдэйл родился 6 февраля 1908 г. в Детройте (штат
Мичиган). Он не получил блестящего образования в каком-
либо прославленном университете. Окончив специальные
курсы в Лос-Анджелесе, стал просто служащим в
рекламном агентстве. Ему было 33 года, когда Соединенные
Штаты вступили в войну. В 37 лет, будучи офицером авиации,
он был прикомандирован к штабу генерала Гэллахера
(тогдашнего военного советника при войсках китайских
националистических сил на северной границе Индокитая),
оказавшись, таким образом, в подчинении «специальных
служб». С этого момента Лэнсдэйл, безусловно,
наверстывает потерянное время: решая задачи то дипломатического,
то военного характера, он получает звание генерал-майора
и добивается той репутации в ЦРУ, о которой мы уже
знаем. Его карьера была, однако, своеобразной, поскольку
она была отмечена многочисленными периодами «затишья»
и использованием свойственных только ему, сугубо
персональных методов.
Эти методы можно было бы назвать даже живописными,
если бы примеры, в связи с которыми они упоминаются,
не ассоциировались с драматическими событиями,
поскольку они применялись сначала в условиях народного
восстания на Филиппинах, затем во время войны во Вьетнаме...
О первом примере пишет американский журналист
Стэнли Карноу: «Одна из операций «психологической
войны» была основана на суеверном страхе, который внушал
73

жителям филиппинских деревень некий мифический
вампир — «асуанг». Десантно-диверсионная группа
«психологической войны» проникла в данный район и пустила слух,
что «асуанг» находится в том секторе, где расположены
базы коммунистов. Через два дня после того, как слух
распространился среди сочувствующих партизанам, группа
устроила засаду. Один участник патруля был схвачен. На
шее у него были сделаны две дырочки, создававшие вид
ранки от зубов «вампира». Когда вся кровь из тела убитого
вытекла, труп положили на тропу. Повстанцы, также
подвластные суевериям, как и остальные филиппинцы, оставили
район...»
Еще один пример связан с «астрологическими»
махинациями... Алэн Жобер описывает его в нескольких словах,
отмечая, что Лэнсдэйл заставил «напечатать фальшивые
гороскопы, предсказывающие ужасные несчастья Вьет-
мину».
Последний пример: сахар в бензине... Хэлберстэм
говорит об этом так, будто рассказывает о плохой шутке. Через
две страницы он вновь возвращается к этому эпизоду.
Однако к тому времени появляется другой персонаж, один
из главных действующих лиц эпохи Кеннеди — Уолт У. Рос-
тоу. Ростоу был буквально очарован Лэнсдэйлом и его
методами, чего Хэлберстэм никак не мог понять... «В 1954
году, — пишет он, — во время последних дней французского
присутствия в Индокитае, группа Лэнсдэйла прошла Ханой,
насыпав сахар в бензобаки вьетминовских грузовиков, что
являлось неслыханно абсурдной акцией. Война была
завершена победой над мощной западной державой, а великий
американский эксперт по партизанской войне использовал
самую жалкую форму вредительства... Любопытно то
влияние, которое Лэнсдэйл оказал на Ростоу: в 1962 году, в
самый разгар карибского кризиса, когда часы отсчитывали
минуты и секунды, отделявшие мир от чудовищной
конфронтации, Ростоу широко пропагандировал в Вашингтоне
диверсионные операции против кубинцев, предлагая
насыпать сахар в резервуары нефтеперерабатывающих
заводов Кубы, с тем чтобы остановить производство и
транспорт страны...»
А теперь рассмотрим ситуацию, сложившуюся на
Филиппинах в преддверии «холодной войны», когда туда прибыл
Эдвард Гиери Лэнсдэйл.
. Захваченные американцами у испанцев Филиппины с
1898 года стали американским владением. В 1934 году
Филиппинам была предоставлена автономия, вернее, ее види-
74

мость, и было сформировано правительство во главе с
президентом Мануэлем Куэзон Молиной. На деле же страна
оставалась под протекторатом Соединенных Штатов. После
событий на Перл-Харборе японцам быстро удалось
захватить Филиппины и с января 1942 года обосноваться там.
Укрывшийся под защитой генерала Макартура Куэзон
продолжал возглавлять правительство в изгнании. В
условиях японской оккупации немногочисленные
«коллаборационисты» создали марионеточное правительство на базе
единственной партии — «Калибапи». В то же время по
инициативе коммунистов было организовано движение
вооруженного народного сопротивления, охватившее в
основном деревни. Во главе движения встала организация
«Хукбонг байан лабан са хапон», сокращенно — «Хукбала-
хап», откуда и родилось выражение «хук». В 1945 году
более 100 тыс. партизан оказали поддержку войскам
Макартура, освободившим страну, и в частности Лусон —
главный остров архипелага. Но вскоре авторитет, которого
добились «хуки» и соответственно Коммунистическая
партия Филиппин благодаря участию в Сопротивлении, стал
вызывать у американцев беспокойство. В связи с этим Мак-
артур всячески способствовал избранию на президентский
пост Мануэля Роксаса — политика, сильно
скомпрометировавшего себя сотрудничеством с японскими
оккупантами... Его представили как «двойного агента». Теоретически
4 июля 1946 г. Вашингтон предоставил Филиппинам
независимость. Однако, как подчеркивают Жан-Мари Дубле и
Лион Мюрар, «цену этой независимости филиппинцы
узнали в ближайшие два года. В области разработки ресурсов
страны американцам предоставлялись равные с
филиппинцами права, что вновь обеспечивало американским
предприятиям ведущую роль. По договору за Соединенными
Штатами сохранялись также их основные экономические
привилегии. Филиппинский песо был связан с курсом
доллара. И, наконец, договор о союзе предоставлял
Соединенным Штатам право на создание военно-морских баз для
подводных лодок и военно-воздушных баз...»
В такой ситуации все усилия коммунистов и их
союзников, направленные на обеспечение нормального участия
в политической жизни и легального существования,
оказались тщетными. С 1948 года «хуки» — на этот раз приняв
название «Хукбонг Мапагпалайанг байан» (Армия
национального освобождения) — реорганизовали партизанское
движение и возобновили партизанскую войну. В этой
вооруженной борьбе, как пишет Уильям Дж. Помрой2, «ставились
75

задачи достижения полной независимости, ликвидации
марионеточного режима и замены его националистическим
демократическим правительством, проведения радикальной
аграрной реформы и индустриализации в стране...». Он
добавляет: «Скорость, с которой движение «хуков»
распространилось с Лусона в центр страны и охватило все
Филиппины, энтузиазм, который проявил народ, вступая в
вооруженные группы, — все это. ясно свидетельствовало о том,
что народные массы решительно настроены до конца
сражаться за свободу...» Стараясь подавить народное
восстание, новый президент страны, сменивший умершего Роксаса,
Элпидио Куирино стал проводить политику репрессий.
Однако его действия были не столь энергичны и умелы, как
хотелось бы американцам. Именно тогда на Центральное
разведывательное управление была возложена задача по
урегулированию ситуации на Филиппинах, и в страну был
направлен полковник Лэнсдэйл.
10 лет спустя Аллен У. Даллес предоставил
официальный письменный документ о деятельности Лэнсдэйла на
Филиппинах: в памятной записке, датированной 21 апреля
1964 г., описывая разговор с президентом Трумэном, Даллес
вспоминает «различные тайные демарши, предпринятые при
его власти с целью подавления восстания «хуков» на
Филиппинах». Под словом «демарш», употребленным здесь
Даллесом, верным своему пристрастию к иносказаниям,
подразумевается в действительности план, состоящий из
трех фаз. Этот план Лэнсдэйл осуществил на практике,
«обогатив» его своими методами: сначала он полностью
реорганизовал полицейский и военный аппараты
подавления; затем среди местных полицейских отыскал, обучил и
выдвинул на первые роли филиппинца, который мог бы
рассматриваться как политическая фигура и очевидный
организатор репрессий и, наконец, приложил усилия для того,
чтобы приобретенный на Филиппинах опыт был
использован для развития дальнейшей антикоммунистической
борьбы во всей Юго-Восточной Азии.
В журнале «Ле Тан модерн»3 Уильям Дж. Помрой в
лаконичной форме резюмирует, каким образом Лэнсдэйлу
удалось реализовать этот план: «Укрепив боевой дух и
дисциплину в армии, комбинируя методы засылки шпионов,
прочесывания по квадратам с наградами за доносы,
обещаниями земельных участков в Минданао, усилив военные
подразделения автономными мобильными и хорошо
вооруженными батальонами, используя «неортодоксальные»
методы (конница, служебные собаки, ловушки), за три года
76

непрерывных усилий он сумел подавить мятеж, главные
руководители которого были арестованы или убиты...»
Употребив местоимение он, редактор «Ле Тан модерн»,
впрочем, не имел в виду только непосредственно Эдварда
Гиери Лэнсдэйла. Речь шла о человеке, которого тот
выбрал, политически обработал, чьим поведением
манипулировал в соответствии со второй фазой упоминавшегося плана.
Этого человека звали Рамон Магсайсай. Сначала он был
просто депутатом парламента. Но при поддержке
Лэнсдэйла его карьера развивалась очень стремительно. Став
министром национальной обороны, в 1953 году он уже был
избран президентом республики. А поскольку даже престиж
«первого гражданина страны» казался недостаточным,
пресса, которую ЦРУ сумело привлечь к сотрудничеству,
окрестила Магсайсая «народным кумиром». Надо отметить,
что выборы были организованы с особой тщательностью и,
как подчеркивают Жан-Мари Дубле и Лион Мюрар, «по
рецептам американской рекламы был создан политический
миф, «миф Магсайсая»...» Немало писали о тех трудностях,
которые испытывала «фирма», осуществляя
манипулирование этим человеком. Рамон Магсайсай погиб в
авиакатастрофе в 1957 году, но «управление» тем не менее не
оставило в покое и его память. «Миф Магсайсая» пережил
покойного президента Филиппин. Через три года после его
смерти «Конгресс за свободу и культуру» (организация,
служившая одним из лучших «приводных ремней»
«управления») организовал в Западном Берлине
представительный коллоквиум в ознаменование своей десятой годовщины.
«Семинар, который возглавлял Раймон Арон, объединил
сорок видных деятелей, занимавшихся исследованием
проблем, связанных с демократическими принципами и
институтами XX века...» Все это были очень разные люди.
Присутствовал на коллоквиуме также филиппинский юрист Рауль
Манглапус, который, в частности, сказал: «Рамон
Магсайсай стал героическим лидером после того, как подавил
коммунистический бунт...»
Вспоминая о подавлении восстания «хуков», профессор
Дени Ломбар пишет: «...именно в Маниле в 1954 году был
подписан договор о создании СЕАТО, явившейся
краеугольным камнем антикоммунистической борьбы в Юго-
Восточной Азии». Выбор этой столицы для подписания
подобного договора имеет символическое значение: как
только там, по крайней мере на первый взгляд, был
восстановлен порядок, Манила смогла превратиться в опорный пункт
для развертывания «тайных операций» в этой части мира.
77

С другой стороны, закончив работу по «умиротворению»,
Эдвард Г. Лэнсдэйл стремился под подходящим
«прикрытием» внедрить здесь необходимые структуры.
Несколькими годами позже, в июле 1961 года, Лэнсдэйл,
ставший тем временем бригадным генералом, направил
генералу Максуэллу Д. Тейлору, военному советнику
президента Кеннеди, донесение, начинавшееся фразой: «Эта
памятная записка продиктована вашим желанием получить
информацию о тех ресурсах, которые имеются в
Юго-Восточной Азии для ведения войны нетрадиционного типа...»
Часть донесения, касающаяся Филиппин, была посвящена
главным образом «Восточной строительной компании»,
операции «Братство» и «Центру подготовки сил безопасности»,
то есть трем созданным уже давно Лэнсдэйлом
организациям, об оперативных возможностях которых хотел узнать
недавно избранный президент.
Обратимся к тексту донесения. Читаем: «Во главе
«Восточной строительной компании» стоит «Фриско» — Джонни
Сан-Хуан, в прошлом национальный командор легиона
ветеранов Филиппин и бывший близкий помощник президента
Филиппин... Вверенный ему персонал состоит главным
образом из бывших партизан, воевавших против японцев во
время второй мировой войны, и из военнослужащих
филиппинской армии. Большая часть этих людей имеет богатый
опыт участия в боях против партизанских сил коммунистов
на Филиппинах. Персонал может быть подготовлен для
ведения разнообразной антикоммунистической
деятельности... «Восточная строительная компания» была создана
в 1954 году как «Компания свободы Филиппинам».
Организация не ставила целью получение прибыли. Ее почетным
президентом был президент Магсайсай. Устав ее ясно
указывал, что она должна «служить делу свободы». На самом
деле главная задача состояла во внедрении филиппинского
персонала в другие страны Азии для нелегальных
операций, осуществляемых под прикрытием общественной
организации, действующей по контракту с правительством
соответствующей страны. Служащие вооруженных сил
Филиппин и правительственные служащие работали за границей.
Они помогли выработать конституцию республики Вьетнам,
участвовали в подготовке батальона президентской гвардии
во Вьетнаме, оказали содействие в создании и организации
вьетнамского легиона ветеранов... Его руководители
остаются ядром «жестких», опытных антикоммунистов...»
Далее Лэнсдэйл обращается к операции «Братство»...
«Есть, — пишет он, — другая частная организация с учас-
78

тием филиппинских общественных фондов, способная
значительно расширить свое участие в
социально-экономических и медицинских операциях антипартизанского плана.
В настоящее время она располагает отрядами,
действующими в Лаосе под эгидой управления международного
сотрудничества. В определенной степени она
контролируется ЦРУ. Операция «Братство» была предпринята в 1954
году международной организацией христианской молодежи.
Ее вдохновителем и руководителем стал Оскар Арельяно,
филиппинский архитектор, вице-президент азиатского
отделения вышеуказанной международной организации. Целью
организации было предоставление медицинской помощи
беженцам из Южного Вьетнама и крестьянам
южновьетнамских провинций в рамках программы 1955 года по
умиротворению и оказанию помощи беженцам. С момента начала
операции «Братство» во Вьетнаме на нее работали сперва
отряды филиппинцев, затем — представители других стран
Азии и Европы. Их деятельность была тесно увязана с
операциями южновьетнамской армии, которая изгоняла
остатки вьетнаминовцев и стремилась стабилизировать
положение в сельских районах...»
В донесении говорится также о том, что представляет
собой Центр подготовки сил безопасности. Лэнсдэйл пишет:
«Это — школа ведения антиподрывной, антипартизанской и
«психологической войны». Она организована филиппинским
правительством, но американское правительство оказывает
ей тайную поддержку через гражданских и военных
представителей ЦРУ. Штаб-квартира организации находится в
Форт-Мак-Кинли, в предместье Манилы. Ее прямая
задача — «противостоять подрывным силам в Юго-Восточной
Азии, опираясь на соответственно подготовленные силы
безопасности, на более широкое сотрудничество, более
глубокое понимание и максимум инициативы со стороны стран
региона»...».
В то время когда «Эд» Лэнсдэйл создавал все эти
структуры и организации их «прикрытия», мог возникнуть
вопрос, не обладал ли он даром быть вездесущим. И
действительно, в то же самое время его фигура возникла в
Индокитае... В 1950 году, вспоминает полковник Роже Тринкье,
«Соединенные Штаты уже заинтересовались нашими
проблемами... Они предложили нам свою поддержку через
полковника ЦРУ Лэнсдэйла, который в этой связи вошел в
контакт с Пиньоном — верховным комиссаром Франции в
Индокитае. Он пользовался особенным расположением
президента Филиппин за то, что сумел обуздать терроризм:
79

путем применения соответствующих мер он восстановил в
стране порядок. Он предложил создать под своим
руководством и на базе американских средств службу «Действие в
Индокитае». Но это предложение было неприемлемым. Его
отвергли. Лэнсдэйл уехал в Соединенные Штаты. Вновь он
появился уже в 1954 году...»
Кто такой Тринкье? Бывший учитель с плечами регбиста
и грудью, увешанной орденами. Он называет себя «близким
к социализму», но является прежде всего фанатичным
антикоммунистом. Попав в армию через вполне заурядную
школу офицеров запаса в Сэн-Мэксане, он стал парашютистом
и был связан со «специальными службами». Тринкье
известен главным образом тем, что во время колониальных
войн был одним из основных приверженцев правого
экстремизма внутри французской армии. Будучи, однако,
человеком осторожным, он предпочел инструктировать наемников
в бывшей бельгийской колонии Конго, в Катанге, а не
компрометировать себя участием в ОАС4. Тем не менее он
приобрел репутацию солидного теоретика
«контрреволюционной войны». Алфред У. Маккой пишет, что теории Тринкье
вдохновляли ЦРУ и послужили в дальнейшем образцом
для разработки американских «программ» во Вьетнаме и
Лаосе...
Лэнсдэйл приехал, когда французы еще были в
Индокитае. Воспроизведем здесь полностью одно из
высказываний Тринкье: «Он появился вновь в 1954 году и сыграл
ведущую роль в нашем изгнании из Индокитая». Нашем
изгнании? Черт возьми! Неужели именно американцы
вынудили французов покинуть их бывшую дальневосточную
колонию? Конечно же, нет... Некоторая напряженность
отношений между американскими и французскими
«специальными службами» в Индокитае не могла серьезно
нарушить отношения квазизависимости, существовавшие
между Парижем и Вашингтоном. Однако фигура Эдварда
Лэнсдэйла в контексте этого соперничества не осталась
незамеченной. Так, генерал Анри Жакэн — легионер,
назначенный главой «2-го бюро» в Индокитае в 1951 году,
пишет: «В 1945 году штаб Гэллахера шел по пятам за УСС.
Он делал все, чтобы помешать французам нормально
разворачивать свою деятельность. Один из его офицеров, некий
Лэнсдэйл Эдварде (!), уже начал обосновываться в
зарождавшихся вьетнамских политических кругах. Перешедший
на службу в ЦРУ, Лэнсдэйл вернулся в Индокитай в 1950
году под предлогом необходимости ознакомиться с
методами подрывной войны; но занимался главным образом тем,
80

что советовал вьетнамцам не связываться с французами.
Генерал де Латтр выслал его...» И далее: «Высланный
тремя годами раньше генералом де Латтром, полковник Лэнс-
дэйл появился снова. Его люди стремились прежде всего
разрушить франко-вьетнамский союз».
В своем определении Лэнсдэйла Эрван Берго достиг
умопомрачительной художественности: «Пылкий поклонник
подпольной деятельности, специалист по Азии, Лэнсдэйл —
это хладнокровный монстр, обладающий нечеловеческим
интеллектом, подчиняющий все — даже совесть —
выполнению необходимой цели. Персонаж настолько интригующий,
что может при жизни войти в литературу...» Затем Берго
описывает Лэнсдэйла, который «с нехорошей улыбкой...
готов ждать своего часа, чтобы свести счеты с этими
французами...» Он продолжает: «Лэнсдэйл сдержал свое
слово, вернувшись в Сайгон в 1954 году и став советником
Дьема. В его фарватере вновь появился Дикси Рис. Именно
здесь остался последний след человека, задумавшего
убийство Габриеля Абади...»
Убийство капитана Абади, офицера «военной
безопасности», — это не единственное преступление, в котором
французы считают повинным Лэнсдэйла... Полковник Жан
Леруа обвиняет его в организации в 1951 году покушения,
стоившего жизни французскому генералу и одному из
вьетнамских «правителей», а в 1955 году Лэнсдэйл убрал того,
благодаря кому это покушение было подготовлено. Но
главное, и мы это увидим, заключается в специфических
обстоятельствах. «31 июля 1951 г., — пишет Леруа, — «делахэй»
с откидным верхом выехал на центральную площадь Саде-
ка, главного города провинции Кошиншин. Тхай Лап Тхан,
новый губернатор провинции Кошиншин, и генерал
Шансон, командующий южной группой войск, прибыли, чтобы
присутствовать на торжественном параде войск и принять
знаки почтения от населения. Под звуки тамтамов и
барабанный бой, под приветственные крики толпы
представители власти вышли из машины к подножию трибуны. Вдруг
один молодой вьетнамец прорвался через полицейский
кордон. Это был доброволец-смертник. Он остановился перед
губернатором Тхай Лап Тханом и расстегнул пояс.
Ужасный взрыв потряс воздух. Террориста разорвало пополам.
Нижняя часть его тела была уничтожена в прах. Потянув
за пояс, он взорвал связку из восьми клетчатых, покрытых
пластиком гранат американского производства. От него
осталась лишь кровоточащая верхняя половина тела,
голова не была повреждена, что позволило полиции установить
81

личность террориста. Его звали Нго Ван Шук. Он
принадлежал к группировке Трин Мин Тхе, которая сражалась
против французов и одновременно против Вьетмина при
поддержке ЦРУ. Позже Трин Мин Тхе доверительно
рассказал, что послать добровольца на смерть ему приказали
его заатлантические хозяева, которые этим хотели доказать,
что обстановка в Кошиншине не такая уж мирная, как
утверждали французские власти. Тхай Лап Тхан и генерал
Шансон, голова которого была изрешечена осколками,
умерли сразу; сопровождавший их полковник Вертамон был
тяжело ранен...» Через 100 страниц Леруа добавляет: 2 мая
1955 г. «около полудня мы узнали, что Трин Мин Тхе, опора
ЦРУ, был убит во время боя у моста Кхан-Хой, когда он
находился в головном танке. Через несколько дней наша
разведывательная служба сообщила из Сайгона истинную
версию его смерти. Тхе... потребовал, чтобы ему доверили
ставший вакантным пост начальника штаба вьетнамской армии.
Дьем и Лэнсдэйл, которые не могли принять такое
требование, назначили ему встречу 2 мая на рассвете во дворце,
и Лэнсдэйл сделал так, что генерал Май Хун Дзуан (один
из телохранителей начальника полиции) убил Тхе
выстрелом из пистолета в голову с полутора метров. Это
произошло в кабинете Дьема. Затем тело Тхе положили на танк,
ехавший во главе колонны, направлявшейся к мосту Кхан-
Хой, где он и был официально «убит в бою»... Таким
образом, был устранен тот, кто по приказу американских
секретных служб организовал в 1950 году в Садеке убийство
генерала Шансона и губернатора Тхай Лап Тхана...»
Если, несмотря на все умение Лэнсдэйла, Сайгон все
же не стал Манилой, то это потому, что война во Вьетнаме
реально дала ощутить границы возможностей ЦРУ... Там,
где рушились все дипломатические хитрости и терпела
поражение вся военная мощь Соединенных Штатов,
«специальные службы» не могли совершить чудо... Лэнсдэйл
трижды направлялся с долговременными миссиями во
Вьетнам: в 1954, 1961 и 1965 годах. И каждый раз он
сталкивался с той же реальностью. Уверенный в своем
филиппинском опыте, он пытался применять прежние методы,
усовершенствовав их, но все было напрасно.
Однако было бы неверно думать, что во Вьетнаме
Эдвард Г. Лэнсдэйл терпел сплошные поражения... В книгах
Эрвана Берго и Жана Леруа, как мы видели выше,
упоминалось одно • имя, которое для Лэнсдэйла означало почти
«победу»: имя Дьема. И действительно, в разоренном и
опустошенном войной Южном Вьетнаме, где американцы
82

сменили французов как единственных обладателей реальной
власти и где служившие им ширмой псевдонациональные
правительства не могли по сути своей быть стабильными,
единственным политиком, длительное время находившимся
на первых ролях, был Нго Динь Дьем. Не случайно
он стал символом того, что вьетнамские коммунисты и их
союзники из «Национального фронта освобождения»
называли «марионеточной властью». Продержаться в подобных
условиях в течение 9 лет (1954—1963 гг.) в президентском
дворце Сайгона было более чем рекордом, это стало даже
в чем-то аномалией. И если Нго Динь Дьему это удалось,
то только благодаря Лэнсдэйлу. Однако при всей этой
капитальной поддержке, как только Дьем перестал быть
нужным человеком, его создатель и руководитель покинул его
и даже косвенно способствовал его исчезновению. Но не
будем опережать события...
«Генерал Коллинз, получивший ранг посла, считал, что
Дьем не способен выполнить свою задачу, и настаивал на
его смещении...», — писал Фокс Баттерфилд. Однако Лэнс-
дэйл опирался в своей деятельности на поддержку таких
влиятельных фигур, как братья Даллесы, которые, по
словам Баттерфилда, утверждали: «У нас нет другого решения,
кроме как продолжать оказывать помощь Вьетнаму и
поддержку Дьему...» Лэнсдэйл прекрасно понимал, что Дьем
долго не продержится, если не организовать несколько
эффектных мероприятий, успех которых может быть отнесен
за счет того, кого он хотел сохранить во главе
южновьетнамского правительства... И он преуспел по крайней мере
в двух таких мероприятиях: в организации выборов и
массового бегства католиков.
«Когда в 1955 году Дьем официально выставил свою
кандидатуру на президентских выборах в Южном
Вьетнаме, — пишут Виктор Маркетти и Джон Д. Маркс, —
Лэнсдэйл предложил идею оформления избирательных
бюллетеней. Бюллетени с именем Дьема были красного цвета —
символ удачи в Азии, а бюллетени конкурента Дьема были
зеленого цвета — символ обманутого мужа. С явно
чрезмерным преимуществом — 98% избирателей — победил
Дьем; а в американских правительственных кругах
Лэнсдэйлу открыто приписали еще одно выдающееся
достижение...»
Почти одновременно ЦРУ организовало дело беженцев.
Лэнсдэйл, по свидетельству Жобера, распространил слухи о
массовых убийствах католиков, которые способствовали
бегству на юг сотен тысяч вьетнамцев. Как отмечал Колби,
83

«Дьем при этом завоевал симпатии в США и, особенно,
поддержку кардинала Спелмана».
Мы не преувеличивали, когда рассказывали о
похвальном хоре в Вашингтоне в адрес протеже Лэнсдэйла.
Следует вспомнить о той задаче, которую поставил перед Лэнс-
дэйлом Даллес: выяснить, «что еще можно сделать для
спасения Вьетнама от коммунизма». Не является ли «создание»
президента Дьема ответом на этот вопрос? Именно в это
захотела сразу поверить большая часть политических
кругов и североамериканской прессы, среди которых немногие,
например, удивились, услышав, как после визита во
Вьетнам в 1961 году вице- (и будущий) президент Линдон Б.
Джонсон заявил, что Дьем — это «Черчилль Азии»...
И тем не менее вариант с Дьемом был обречен... Лэнс-
дэйл не хотел этого знать? Или знал'это слишком хорошо?
В любом случае казалось странным, что наперекор
традиционным правилам «управления» Лэнсдэйл практически
откровенно демонстрировал, что направляет действия Дьема.
«Европейские наблюдатели, — отмечают Девилье и Ляку-
тюр, — не скрывали своего удивления и беспокойства.
Специальный корреспондент «Монд» Робер Гиллэн отмечал
«неосторожность» «убежденного проамериканца» Дьема,
который «без колебаний разместил за кулисами дворца
Породом американских советников и даже допускал их
появление рядом с собой на политической сцене...» И
действительно, полковник «Эд» Лэнсдэйл обосновался во
дворце по соседству с кабинетом премьер-министра...»
Очевидно, что поражение Дьема было прежде всего
поражением Соединенных Штатов во Вьетнаме.
«Хотя Дьем и не отвечал условиям Вьетнама в 1954
году, — пишет Хэлберстэм, — он зато вполне соответствовал
устремлениям американцев. Он был ярым антикоммунистом,
но в то же время был настроен и против французов, а
значит, автоматически был «националистом»; с другой
стороны, в своих выступлениях он часто говорил о социальных
реформах, что успокаивало американское либеральное
сознание. И если акции режима Дьема носили прежде всего
авторитарный характер, то речи президента не были
такими, в своих выступлениях он казался несговорчивым, но
не безрассудным. Для Америки в разгар маккартизма он
был идеальным представителем зарубежного
«истэблишмента»: непреклонным и решительным антикоммунистом — в
глазах консерваторов, но создающим одновременно
впечатление — для либералов — человека, заботящегося об
общественном благосостоянии...»
84

Подчеркнем еще раз утверждение Хэлберстэма: Дьем
не устраивал вьетнамцев, но вполне подходил
американцам. Итак, там — Лэнсдэйл и его ставленник, здесь — все
ЦРУ со своей удивительной склонностью забывать о
существовании народов. Надо признать, что в то время
Лэнсдэйл, несмотря на свое эпизодическое присутствие во
Вьетнаме, не прибегал к уверткам и был одним из первых, кто
понял, что положение ухудшается. Налицо был
парадоксальный, по словам Хэлберстэма, конфликт между
«пессимистическими оценками» и «трезвым оптимизмом» большей
части других официальных американских представителей в
Сайгоне.
По размышлении можно понять, что слово «пессимизм»
довольно плохо сочетается с действиями Эдварда Лэнс-
дэйла в ходе сложных событий, закончившихся смертью
Дьема.
Итак, 1963 год.' Лэнсдэйлу 55 лет. Уже около 20 лет он
руководит деятельностью агентов всех сортов и рангов. Он
не просто «старший офицер» ЦРУ и даже более не
полковник, а уже генерал. Он часто посещал и продолжает
посещать Белый дом, и встречает там очень теплый прием, за
исключением краткого периода немилости при Эйзенхауэре.
В течение некоторого времени Кеннеди хотел назначить
Лэнсдэйла послом США во Вьетнаме. Никсон всегда
считал его «старым другом». Новый представитель
Вашингтона в Сайгоне, дипломат и «сильный человек» Генри Кэбот
Лодж испытывал к нему большое уважение... И, наконец,
после ухода Лэнсдэйла в отставку в 70-е годы в
Александрии (штат Вирджиния) он больше всего заботился о том,
чтобы никто не смог его упрекнуть в том, что он
занимался чем-то, кроме служения политике Соединенных Штатов
в том смысле, как ее определяли президенты, чтобы ничто
не мешало ему спокойно наслаждаться своей репутацией
эксперта антипартизанской войны, которому заказывают
статьи самые известные журналы... А представить хотя бы
на мгновение, что он мог скомпрометировать себя, защищая
Дьема, — не означало бы это, что мы плохо его знаем?
Нет, он и мизинцем не пошевелил, чтобы помешать
судьбе свершиться, чтобы помешать гибели того, кого девятью
годами раньше «сделал» диктатором Южного Вьетнама.
А впрочем, разве Дьем не знал, как он должен себя
вести, когда в 1954 году Лэнсдэйл стал его «советником»?
В своих воспоминаниях о «секретных миссиях», которые
он выполнял для французского правительства в Индокитае,
Жан Рафаэль-Лейг пишет: «Его брат Нху сказал мне од-
85

нажды: «Американцы беспощадны. Беда Нго Динь Дьему
и мне, если мы не добьемся успеха!» Но и он, несчастный,
не предвидел того убийства, которое через восемь лет
совершили американские службы...»
Рафаэль-Лейг, ставший в 1958 году депутатом
парламента от голлистов, а затем — вице-председателем
Национального собрания, употребил вполне ясное выражение:
«Убийство, совершенное американскими службами».
Ответственность ЦРУ за это преступление может теперь
считаться установленной.
Возникает в этой связи вопрос: кто из связанных с
«компанией» людей в Сайгоне руководил южновьетнамскими
военными, осуществившими ликвидацию Дьема? Наиболее
часто встречается в этом контексте имя Люсьена Конейна,
полковника Конейна, которого друзья называли «Лу»,
бывшего легионера, о котором стоило бы еще поговорить и о
котором Уильям Колби говорил как о своем «старом
приятеле по операции „Джедбург"». К тому же Колби вполне
определенно говорит о той роли, которую сыграл Конейн
в интригах, закончившихся в ночь со 2 на 3 ноября 1963 г.,
когда в предместье Сайгона в кузове небольшого грузовика
был убит Дьем, и тело его было изрешечено ножевыми
ранами.
Если Колби и приводит ряд подробностей, то лишь для
того, чтобы выгородить ЦРУ; он утверждает, что ЦРУ лишь
придерживалось директив, переданных ему
дипломатами... Необходимо заметить, что в то время Колби не был
больше резидентом ЦРУ в Сайгоне, так как за полтора года
до этого он был отозван и занял в ЦРУ пост руководителя
«отдела Дальнего Востока». Его преемником в
южновьетнамской столице был Джон Ричардсон... Посмотрим теперь,
что же пишет Колби: «В своем донесении Ричардсон
предупредил нас, что послание государственного
департамента, по мнению Кэбота Лоджа, было почти открытым
приказом готовить антидьемовский путч. Таковы и были
инструкции, переданные им сайгонской резидентуре. В Сайгоне
сразу же принялись за дело в соответствии с моими
приказами всегда следовать инструкциям посольства, независимо
от того, согласны с ними или нет. Среди задействованных
агентов был мой старый друг Люсьен Конейн, который
начал искать возможные кандидатуры среди военных. Но
такое радикальное изменение нельзя было осуществить сразу,
организовать заговор было довольно сложно...» И далее:
«Южновьетнамские генералы собрались в штаб-квартире, и
путч начался. Они пригласили бывшего участника операции
86

«Джедбург» Люсьена Конейна присоединиться к ним, чтобы
информировать ЦРУ по мере развертывания событий.
Перед одним из генералов-путчистов за Конейна поручился
Лодж. События путча достаточно известны, и мне нет
никакой необходимости рассказывать о них. Но я
настоятельно утверждаю, что решение относительно этих событий
было принято в Белом доме, а не в штаб-квартире ЦРУ...»
Впрочем, «Лу» Конейн был не только другом Колби, он
также был очень тесно связан с Лэнсдэйлом... Поэтому как
не задаться вопросом о роли самого Лэнсдэйла в
подготовке убийства Дьема? Ограничился ли он тем, что уступил
свое место Конейну, который согласился оказать ему
услугу в трудный момент, или как разъяренный Пигмалион, он
стремился через посредство Конейна наблюдать за
разрушением своей «статуи»?
Наша постановка вопроса могла бы показаться
риторической, если бы не было еще одной маленькой, но очень
любопытной фразы Колби... Любопытной потому, что Колби
пишет о времени, когда он уехал из Сайгона, то есть за
полтора года до смерти Дьема. Любопытной потому, что,
как нам известно, никто тогда еще серьезно не утверждал,
что Рамон Магсайсай мог пасть жертвой убийцы, а не
несчастного случая. Колби без всякого комментария пишет:
«Перед своим отъездом я составил донесения в Вашингтон
по поводу возможных преемников Дьема на тот случай,
если он, как и Магсайсай, будет убит...»
Все, что можно сказать в этой связи, — это то, что
написанные рукой такого человека три слова «убит, как
Магсайсай» по-новому освещают конец рассказа об Эдварде Г.
Лэнсдэйле... Признаем, что этого мало. Разве что мы
узнаем больше из последующих страниц, поскольку именно
Уильяму Э. Колби посвящается наш седьмой рассказ.
Примечания
1 Надо заметить, что генерал Дуглас Маккартур (1880—1964 гг.)
пользовался большим личным влиянием в Маниле: перед войной он вышел
в отставку из сухопутных войск США и стал «маршалом» на
Филиппинах, где он жил до того момента, когда в 1941 году президент
Рузвельт отозвал его и назначил командующим американскими
войсками на Дальнем Востоке. На этом посту он прославился в начале
1942 года, в ходе героического сопротивления Батаана и Коррегидора,
а затем уже во время своего триумфального возвращения в качестве
«освободителя» в 1945 году. Во время всех этих кампаний, а также
позже, в Корее, Маккартур всегда носил расшитую золотом фуражку
филиппинского «маршала».
2 Помрой — преподаватель университета из США, демобилизовавшись на
Филиппинах в 1945 году, остался жить и женился в этой стране.
87

В 1950 году вместе со своей супругой он ушел в партизаны к «хукам».
Схваченные репрессивными силами в 1952 году, супруги Помрой были
приговорены к пожизненному заключению. Затем Помрой был помилован
и освобожден после 10 лет тюремного заключения. Вернувшись в США,
он опубликовал книгу «Лес».
3 Статья Помроя, называвшаяся «,„Хуки'\ Вооруженное восстание на
Филиппинах», представляет собой отрывок из уже упоминавшейся книги
«Лес», вышедшей в издательстве «Масперо».
4 «Организация тайной армии» (ОАС) была создана сразу же после
провала «алжирского путча» (21 апреля 1961 г.). Ее создателями были
военные, взбунтовавшиеся против государственной власти, гражданские
лица, выступавшие против деколонизации, небольшие группы парижских
ультраправых и несколько политических деятелей, считавших, что они
«обмануты» генералом де Голлем. Под предлогом защиты
«французского Алжира» и борьбы с коммунизмом ОАС обрушилась на
республиканские институты. Опираясь большей частью на алжирское население
европейского происхождения, ОАС не завоевала никакой массовой базы во
Франции. Она практиковала терроризм, иногда избирательный,
направленный против определенных лиц и деятелей, но чаще слепой,
массовый. Поскольку ОАС преследовалась как преступная организация, сотни
ее членов предстали перед трибуналом. Было вынесено несколько
смертных приговоров, из которых только четыре были приведены в
исполнение. Все остальные приговоренные воспользовались поспешно
принятым законом об амнистии (31 июля 1968 г.), по которому
запрещается вспоминать в настоящее время об их кровавых «подвигах».
Бывших оасовцев, вновь включенных, таким образом, в общественную
жизнь, постигла различная судьба: тогда как некоторые из них писали
мемуары, другие стали гангстерами или наемниками; некоторых из них
можно увидеть за кулисами власти, в рядах правых сил или в
«милиции патроната».

ГЛАВА VII
УИЛЬЯМ КОЛБИ,
ИЛИ «ФЕНИКС» НА ИСПОВЕДИ
Сын «эксцентричного военного и очаровательной ирландской
католички»— По замкам Луары на велосипеде — На парашюте в пригород Мон-
таржи — Юрист на Уолл-стрит — Организатор «тайной войны» в Лаосе —
Электрический револьвер в сенате — За уши (отрезанные) платят в
долларах — Сколько же было покойников: 40 994 или 20 936?
Уильям Эган Колби, которого друзья звали «Билл» Колби,
не является для читателей незнакомым персонажем... В
нашей книге неоднократно цитировались его высказывания,
и на примере его конфликта с Энглтоном можно оценить
его искусство тайного маневрирования. Однако, если в
итоге и создалось в целом верное представление о Колби, оно
все же носит фрагментарный характер и не позволяет
понять личность того, кто за 25 лет повседневной негласной
работы прошел по всем ступеням служебной лестницы
«управления» и возглавил его именно в тот момент, когда в
результате громкого разоблачения все прожекторы и
микрофоны были направлены на ЦРУ. Того, кого считали самым
приветливым и обходительным из руководителей
«управления». В то же время многие, не колеблясь, называли Колби
«военным преступником», побившим рекорды по числу
жертв. Того, в ком часто стремились увидеть законченный
продукт ЦРУ, тогда как многие упрекали его в том, что он
«продавал» секреты, «предавал» своих друзей и «унижал»
«управление» перед комиссиями по расследованию. Короче,
создается впечатление, что чем больше видишь и слышишь
его, тем меньше его знаешь.
Если верить воспоминаниям Колби, то на него наложила
отпечаток необычная личность его отца... «Я — сын
военного, — пишет он, — и довольно эксцентричного военного».
Этот «эксцентричный военный» хотел, чтобы «Билл» стал в
свою очередь офицером, выдержал вступительный конкурс
89

в Вест-Пойнт, этот североамериканский Сэн-Сир. Но, как
отметит позже сам Колби, «к моему великому счастью, из-за
того, что я страдал близорукостью, моя кандидатура была
отвергнута». И вот сын Элдриджа Колби стал студентом
Принстонского университета... «Был разгар «нового
курса», — рассказывает он. — Пребывание Франклина
Рузвельта у власти проходило под знаком идеализма и
политических нововведений. Но эти годы были также отмечены
приходом фашизма к власти в Европе... Америка
разделилась на изоляционистов и интервенционистов. Я сгорал от
нетерпеливого желания, свойственного молодым, участвовать
во всем. В конце третьего курса (1939 г.) я решил провести
летние каникулы во Франции. Желание это было
продиктовано скорее жаждой приключений и стремлением выучить
французский, чем возможностью познакомиться ближе с
европейской политикой. Отец устроил меня в одну семью,
жившую в долине Луары. Я великолепно провел лето. На
велосипеде проехал по краю замков, посетил
очаровательные маленькие деревушки, научился пить вино в кафе и
проникся глубокой симпатией к французскому народу. Но
это лето было также летом войны, которая началась, когда
я еще был во Франции. Я пересек Ла-Манш и.добрался до
Нью-Йорка на английском военном корабле, которому
удалось ускользнуть от немецких подводных лодок в Северной
Атлантике. Мой антифашизм перестал быть абстрактным
чувством. Темой моей дипломной работы я выбрал
политику Франции по отношению к войне в Испании. Я
задался вопросом о том, почему демократические режимы
проявили такую слабость перед лицом восходящего фашизма.
В своей работе я страстно защищал Республику и осуждал
те демократические страны, которые оказали ей
недостаточную поддержку в борьбе против Франко.
Парализованные страхом перед войной, они обеспечили победу Гитлера
и Муссолини. Однако я не встал на сторону коммунистов.
В отличие от многочисленных сторонников Республики,
я был совершенно убежден, что можно быть антифашистом,
не становясь прокоммунистом. Чтобы быть честным до
конца, я скажу, что я был таким же антикоммунистом, как и
антифашистом, и по тем же причинам... Просто в то время
фашизм представлял собой более непосредственную угрозу,
вот и все...»
Вернувшись в Соединенные Штаты, молодой Колби
стремится надеть военную форму... «Я был убежден, —
объясняет он, — и ожидал, что Америка скоро вступит в войну
против Гитлера. Возможно, я бы сразу же ушел на войну
90

добровольцем, если бы несколько специфическое сознание
принадлежности к классу сыновей офицеров не убедило
меня дождаться января 1941 года — даты моего
совершеннолетия, чтобы вступить в армию уже офицером, а не простым
солдатом... Младшим лейтенантом я попал в центр
подготовки в Форт-Брагге (штат Северная Каролина). В это
время японцы напали на Перл-Харбор...
В конце 1942 года я был откомандирован в школу
парашютистов в Форт-Беннинг. Но во время своего второго
прыжка я сломал лодыжку, и лишь в марте 1943 года был,
наконец, направлен в действующую часть офицером штаба.
Именно тогда и появился человек из УСС... Честно говоря,
я ничего не слышал об УСС, и его представитель мало
просветил меня на этот счет. Он ограничился словами о
том, что ищет офицеров-парашютистов, имеющих
некоторую склонность к французскому или каким-либо другим
иностранным языкам и готовых одновременно добровольно
выполнить чрезвычайно трудное задание...»
После пребывания в одном из центров подготовки СОС —
специальной оперативной службы — в Англии Колби
получил задание: на парашюте высадиться на территории
оккупированной Франции, точнее «в пригород Монтаржи».
Целью десанта было организовать выступление отрядов
французского Сопротивления для нанесения максимального
ущерба немецким тылам и ослабления обороны немцев в
районе продвижения союзнических армий.
Судьба была благосклонна к Колби как при выполнении
заданий на территории Северной Европы, так и во
Франции. Войну молодой командир закончил с четырьмя
наградами. «Моя миссия во Франции, — продолжает он, —
принесла мне Бронзовую звезду и Военный крест, норвежская
операция — Серебряную звезду и медаль Святого Ола-
фа...» Война принесла Колби четыре награды, но также и
легкое разочарование... «Меня любезно пригласили в. штаб-
квартиру УСС в Париже, — добавляет Колби, — где я имел
радость увидеться с моим отцом, находившимся во
Франции. Я предложил Расселу Форгану, одному из
руководителей УСС, направить меня в Испанию, где, как мне
представлялось, мы обязательно будем развертывать действия
против генерала Франко, с тем чтобы добиться победы над
фашизмом. Мой шеф поспешил вывести меня из
заблуждения, и я понял тогда, что американская миссия в Европе
продиктована не только идеалистическими мотивами. Я не
замедлил отправиться в Нью-Йорк...»
Колби не имел склонности приукрашивать действитель-
91

ность. Именно поэтому мы цитируем его воспоминания без
каких-либо критических комментариев.
Вернувшись в Нью-Йорк, молодой Колби понял, что ни
служба в УСС, ни нашивки, которые он получил, не дали
ему военной профессии. Заметим, что в этом не было ничего
необычного: несколько сотен молодых людей, служивших
под началом генерала Донавана, хотя официально быстро
продвигались по службе, но скорее лишь заражались
«вирусом специальных служб», чем приобретали вкус к
профессии офицера. «Как раз во время моего нью-йоркского
отпуска на Японию были сброшены атомные бомбы, и она
капитулировала, — вспоминает Колби. — 15 сентября я
обвенчался с Барбарой в нью-йоркском соборе Святого Патрика.
Этот брак вернул меня на стезю праведного католичества,
от которой я несколько отдалился за три года холостяцкой
жизни парашютиста. Моя мать, добрая ирландская
католичка, глубоко этому обрадовалась. Барбара приехала со
мной в Вашингтон, где мы занялись устройством нашего
будущего. Рассматривался вопрос о моем переводе в
военную часть, в Форт-Ливенуорт, где я должен был пройти
курсы школы командного состава и подготовить свою
карьеру. Став майором в 25 лет, я мог надеяться на дальнейшее
продвижение. Но, по правде говоря, мои намерения были
другими. Мне не терпелось покинуть армию и возобновить
изучение права в Колумбийском университете...»
И вот майор Колби вновь стал студентом... «Я проводил
дни и ночи, — пишет он, — за зубрежкой учебников права;
я стал «библиотечным червем» и не имел больше никаких
контактов с романтическим миром секретных служб. Время
от времени бывшие участники «операции Джедбург»
собирались, чтобы поговорить о старых добрых временах;
иногда нас с Барбарой приглашал на обед Донован в свою
квартиру на Саттон плейс. Совершенно естественно, что,
когда з феврале 1947 года я получил диплом юриста, мой
бывший патрон предложил мне работать в конторе Доно-
вана, Лейжера, Ньютона, Ломбарда и Ирвайна.
Расположенная в доме № 2 по Уолл-стрит, контора занимала три
этажа и являла собой образец процветания. Здесь работали
блестящие юристы, занимавшиеся крупными проблемами
промышленности — последствиями* антитрестовского
законодательства, вопросами слияния крупных компаний,
биржевыми проблемами и налогами в связи с антитрестовскими
мероприятиями. В конторе работали также некоторые из
бывших служащих УСС, которые помогали Доновану в
осуществлении разведывательной работы. Ничего особенно
92

привлекательного. Плюс перспектива упадка моего
политического идеализма по мере восхождения по социальной
лестнице. Я приступил к поискам какого-нибудь другого
варианта... Вскоре после моего приезда в Вашингтон Дже-
ралд Миллер, который был моим шефом в Западной
Европе.., связался со мной и пригласил меня на завтрак. В
разговоре мы мало упоминали старые времена и обсуждали
прежде всего проблемы настоящего. Обеспокоенный
поворотом событий, он не вернулся к прежней профессии
банкира, а стал работать в «старой фирме» под новым названием
ЦРУ. Правила конспирации вынуждали его говорить
туманно, однако я понял, что он намекает и на мое
возвращение к прежней деятельности. В конце концов он напрямик
предложил мне вместе с ним «остаться на сверхсрочной
службе»...»
«Остаться на сверхсрочной службе»? Сначала Колби
немного колебался... Но «в июне 1950 года, — пишет он, —
началась война в Корее. Это все изменило. Холодная
война стала горячей. Принимая во внимание мой опыт работы
в УСС, мои политические убеждения и жажду приключений,
я был создан для ЦРУ...»
В ноябре 1950 года Уильям Эган Колби официально
начал свою карьеру «офицера» Центрального
разведывательного управления... Учитывая его послужной список в
УСС, новые шефы решили, что ему нет необходимости
проходить специальную подготовку перед назначением на пост
за границей, и в начале 1951 года Колби направили на
Скандинавский полуостров: под прикрытием атташе
посольства в Стокгольме он должен был создать
представительство Управления политической координации (УПК)
в Швеции. УПК — «служба действия» в мировом масштабе.
Выше мы уже говорили о том, как ею руководил Фрэнк
Визнер.
После двух с половиной лет пребывания в Швеции,
осенью 1953 года, Колби был переведен в Италию. В Риме
он встретил того самого человека, который уговорил его
«остаться на сверхсрочной службе», — Джералда Миллера,
являвшегося теперь резидентом ЦРУ в Италии. Работая
бок о бок с Миллером, Колби в течение 5 лет занимался
«политическими операциями»... «Программа политической
деятельности, осуществление которой я возглавил, —
объяснял он позже, — являлась основной миссией ЦРУ в этой
стране; на эту программу ЦРУ выделило миллионы
долларов — небывалую для такого рода операций сумму...
Главной целью операции была поддержка политических партий
93

центра... Для этого ЦРУ непосредственно передало
центристам денежные суммы, необходимые для осуществления
обычной политической деятельности: публикации
бюллетеней, листовок, плакатов и других пропагандистских
материалов, организации съездов и публичных собраний,
кампаний по приему новых членов партий и избирательных
кампаний... С прессой у меня также было много хлопот...»
Удовлетворенный работой Колби в Риме, Аллен Даллес
продвинул его по службе, назначив в начале 1959 года
помощником Ника Натсиоса — резидента ЦРУ в Сайгоне.
Через полтора года Колби занял место Натсиоса, а в конце
лета 1962 года покинул Сайгон и стал заместителем
Десмонда Фитцджеральда, возглавлявшего в Лэнгли
дальневосточный отдел. С этого момента Колби стал членом
генерального штаба «компании». Менее чем через 6 месяцев,
когда Фитцджеральд был назначен руководителем
специальной группы, занимавшейся разработкой акций против
Кубы, Колби занял его прежний пост.
В условиях возраставшего значения Вьетнама в
американской политике должность руководителя деятельности
«управления» на Дальнем Востоке становилась ключевой.
Колби занимал ее в течение 5 лет, до конца января 1968
года. Единственным географическим «отделом», игравшим,
несмотря на окончание «холодной войны», более важную
роль, чем дальневосточный, был отдел, занимавшийся
СССР и социалистическими странами, — «отдел советского
блока». Пост руководителя этого отдела и предложили
Колби в начале 1968 года. Он, конечно же, принял это
предложение и принялся за изучение русского языка... Но, к его
великому удивлению, так же как и к удивлению директора
ЦРУ, которым был в то время Ричард Хелмс, пришел
контрприказ. Контрприказ поступил из очень высокой
инстанции, от самого президента Соединенных Штатов. Лин-
дон Джонсон решил, что Колби должен стать
заместителем директора программы «умиротворения», которую
предполагалось проводить во Вьетнаме. Поскольку эта
программа официально не зависела от ЦРУ, назначение Колби
повлекло его просьбу об «отпуске за собственный счет» в
«управлении». Имелось в виду, что этот отпуск,
разумеется, будет чисто теоретическим и что, если во время своего
пребывания в Сайгоне — которое продлилось с февраля
1968 года по конец лета 1971 года — Колби придется
столкнуться с другого рода заботами (о которых мы поговорим
ниже), он не должен беспокоиться о проблеме
дальнейшего продвижения по службе в «компании». Когда Колби
94

вернулся в Лэнгли, его вновь повысили: теперь он стал
«административным директором, ответственным за
бюджет».
Однако пребывание Колби на этом посту было весьма
непродолжительным. Уже в декабре 1972 года он занял
должность, соответствующую всем его устремлениям: стал
заместителем директора ЦРУ по планированию (т. е. —
напомним — возглавил «тайные операции»). Между тем в
руководстве «компанией» произошли серьезные изменения:
Джеймс Шлесинджер сменил Ричарда Хелмса на посту
директора, а заместитель директора по планированию Томас
Карамессинес решил последовать за своим другом Хелм-
сом. В связи с этим Колби писал: «Когда я стал главой
Управления по планированию, моей первой заботой было
изменить название этого Управления. Поскольку хотелось
изменить ту атмосферу секретности и интриг, которая царила
в Управлении, следовало заменить нелепый и обманчивый
титул заместителя директора по планированию на
заместителя директора по операциям...»
Можно задаться вопросом, насколько искренен был
Уильям Колби, заявив, что, когда он стал заместителем
директора по планированию, он решил, что достиг
«вершины своей карьеры». Правда ли, что он был «оглушен и
ошеломлен» и «потерял дар речи», когда 9 мая 1973 г. генерал
Александр Хейг объявил ему, что Ричард Никсон принял
решение поставить его во главе «компании»? Конечно, для
работника «специальных служб» назначение на пост
директора ЦРУ означает получение «маршальского жезла».
Остается, однако, вопрос, не являлся ли этот «жезл» в
разгар уотергейтского скандала отравленным подарком.
Впрочем, представляется очевидным, что сам Колби не задавал
себе подобного вопроса... Единственный аспект, который его
несколько смущал, состоял в «случайном характере его
продвижения на этот высокоответственный пост». Колби
был также удивлен тем, что во время принесения им
присяги, 5 сентября, в Белом доме «президент Никсон,
находившийся в веселом настроении», ограничился «просьбой
доводить до его сведения информацию о событиях за рубежом
до того, как он будет иметь возможность прочесть о них
в газетных репортажах». Но, по правде говоря, все это не
имело никакого значения для Колби по сравнению с
констатацией: «Наконец мне представилась возможность
воплотить в жизнь некоторые из идей, появившихся у меня
за почти 30 лет работы в секретных службах...»
Эта возможность реализовалась лишь частично: Уильям
95

Эган Колби стоял во главе ЦРУ недолго. 2 ноября 1975 г.
президент Джеральд Форд объявил об его отставке.
Решение вступило в силу 30 января 1976 г., после принесения
присяги сменившим Колби Джорджем Бушем, который
только что открыл посольство в Пекине. Уязвленный Колби
отказался от должности представителя в НАТО и, в
отличие от своих предшественников — Хелмса и Шлесинджера,
ставших после ухода из Лэнгли соответственно послом (в
Иране) и министром (министром обороны), вернулся к
частной практике.
Колби не обладал ни «шармом» Даллеса, ни
трагизмом Визнера, ни фантасмагориями Энглтона, ни забавным
самодовольством Лэнсдэйла, но на сером бюрократическом
портрете его личности, а, может быть, именно благодаря
этим серым тонам еще четче вырисовываются контрасты и
противоречия, в высшей степени характерные для истории
«управления».
Маркетти и Маркс, считая Колби одним из тех, кого
они называют «ревнителями подполья», писали: «Уильям
Колби задумывал и проводил тайные операции ЦРУ в
Индокитае в течение большей части 60-х годов. Утонченного
и очень заботливо относящегося к себе, обладателя
дипломов юридических факультетов Принстонского и
Колумбийского университетов, его можно было бы сравнить с
братьями Банди, если бы он был чуть побольше ростом... По его
инициативе — и при постоянном одобрении Белого дома —
была организована «тайная война» в Лаосе. До 30 000
бойцов объединений племен меос и других вошли в состав
формирований ЦРУ. Под руководством Колби офицеры и
агенты управления организовывали бои, а иногда и
участвовали в них, против Патет Лао, проводили бомбардировки с
самолетов компании «Эр Америка», филиала ЦРУ, и рейды
коммандос на территориях Северного Вьетнама и Китая
задолго до принятия конгрессом США резолюции по поводу
инцидента в Тонкинском заливе. Очевидно, что Колби
проводил и контролировал все эти секретные операции с очень
большой скрупулезностью. Его коллеги из ЦРУ с
восхищением наблюдали, с каким мастерством он руководил
операциями в Лаосе с помощью всего 40—50 кадровых
функционеров, посланных на место действия...»
Репутация виртуоза «проникающих ударов» утвердилась
за Колби и когда он стал главой «управления». Последнее
событие вызвало некоторое замешательство в политических
кругах Вашингтона весной 1973 года. Поясняя реакцию
Ричарда Никсона, поставленного в трудные условия уотер-
96

гейтским скандалом, Нина Саттон пишет: «10 мая
президент объявил имена тех, кого он выбрал, чтобы заменить
12 ближайших своих сотрудников, потерянных им за
последние недели...» Выбор президента вызвал достаточно
много критических замечаний, но «именно назначение Уильяма
Колби на пост директора ЦРУ шокировало либералов
больше всего». Почему? Потому что «это выявило сдвиг в
соотношении сил внутри Управления: сотрудники ЦРУ
разделились на две группы, выполняющие две четко
разграниченные задачи — «разведка» и «операции»; своим
сомнительным образом, который ЦРУ приобрело во всем мире,
оно обязано прежде всего второй группе. Напротив,
аналитики разведки считались в целом интеллектуалами, более
близкими к университетскому миру, нежели их
«оперативные» коллеги. В целом состав руководства ЦРУ отражал
определенное равновесие между двумя группами; однако
назначение Уильяма Колби на пост главы Управления
означало не что иное, как победу
«подпольщиков-оперативников» над «интеллектуалами»..;» В словах Нины Саттон
есть доля правды. Но, к сожалению, как бы мимоходом
она выступает с весьма спорным тезисом, согласно
которому большая часть перемен в «компании» объясняется
чуть ли не постоянной оппозицией «аналитиков» с чистым
сердцем «оперативникам» с черной душой. Граница между
этими группами на деле гораздо менее четкая, чем на
организационной схеме. Корпоративный, если не сказать
семейный дух, царящий в Лэнгли и в резидентурах, в конечном
итоге одерживает верх над относительной пестротой этих
групп. Довольно значительное число кадровых работников
ЦРУ в ходе своей службы переходили из одной группы
в другую. Среди откликов на назначение Колби обращает
внимание высказывание сенатора Гарольда Хьюза: «Что
касается меня, то я опасаюсь этого назначения, так как
данный человек посвятил большую часть своей жизни
выполнению тайных операций, связанных с применением силы
и с манипуляцией различными фракциями в зарубежных
правительствах. Человек, имеющий опыт использования
подобных средств, безусловно, мог войти во вкус до такой
степени, что в состоянии предать забвению нормы морали
и высшие цели, которыми должна вдохновляться
деятельность нашей страны за рубежом...»
Замечание сенатора достаточно метко бьет в цель, тем
более что сам Колби порой приоткрывал завесу над
некоторыми операциями. Вот как в своих мемуарах он
описывает собрание руководства «управления»: «Билл Нельсон
4-332
97

изложил нам некоторые проблемы своих оперативных дел.
Он рассказал, в частности, как остроумное предложение
одного из наших агентов в Таиланде, к сожалению, приняло
плохой оборот. Речь шла о том, чтобы направить премьер-
министру страны письмо, приписываемое одному из
руководителей коммунистического движения, находившемуся в
подполье, с тем чтобы разжечь противоречия внутри партии.
К несчастью, молодой тайский служащий, которому наш
агент доверил отправить письмо, проявил излишнее рвение:
поскольку ему внушили, что это очень важное письмо, он
его отправил как заказное — с требованием направить
расписку в доставке на собственный адрес. Вскоре этот
анекдотический случай получил огласку в студенческих кругах
Бангкока и послужил разоблачению попыток
вмешательства ЦРУ во внутренние дела страны. Наш посол пребывал
в большом волнении...»
Колби часто упрекали в приступах откровенности, в
которых, вполне возможно, был и элемент расчета... «Когда
директор ЦРУ Уильям Колби, — пишет Уильям Шоук-
росс, — начал перед конгрессом говорить правду о
некоторых фактах превышения власти со стороны ЦРУ в 1975
году, Киссинджер попытался ему помешать. Он пожаловался,
что Колби, как католик, просто спутал место исповеди с
Капитолийским холмом...»
Не преувеличивая значения этих небольших приступов
откровенности, в них тем не менее можно разглядеть, как
немного неловко, если не сказать карикатурно, «Билл»
Колби прибегает к иносказаниям, двойному смыслу.
Посмотрим, как он это делает... В марте 1976 года, после ухода в
отставку, он дал в Вашингтоне интервью итальянской
журналистке Ориане Фаллачи, которая попыталась заставить
его рассказать побольше о том, как во время «холодной
войны» он «субсидировал» политических деятелей романо-
язычных стран. Она говорила о «коррупции» и отнесла
Колби к «тем, кто коррумпирует». Колби возмутился: «Мы —
ЦРУ, мы не подкупаем. Если в вашем обществе существует
проблема коррупции, то она существовала задолго до ЦРУ.
Подкупать — значит давать кому-нибудь деньги, чтобы он
делал что-либо для нас, а мы для этого денег не даем. Мы
даем деньги какому-нибудь человеку, у которого их не
достает для того, чтобы он делал, что ему хочется. Главным
образом мы поддерживаем демократические режимы...»
Другое интервью было взято у Колби в августе 1975 года
Майклом Дроснином для журнала «Нью тайме», Говоря о
«мирном урегулировании» во Вьетнаме, Дроснин напомнил,
98

что тогда обычным делом было «превращать вьетнамцев
в мишень и казнить их». Реплика Колби: «Их не казнили,
они были убиты». Последний пример: дискутируют Джордж
Буш, преемник Колби, Ричард Хелмс, почти его
предшественник, Рей Клайн, его бывший коллега, и сам Колби.
Состоявшаяся осенью 1978 года дискуссия была организована
Майклом Ледином для журнала «Вашингтон куотерли».
Когда Колби заявил, что некоторые из злоупотреблений,
в которых обвиняют ЦРУ, являются на деле
воображаемыми, Ледин попросил его уточнить эту мысль. Колби привел
пример с политическими убийствами, которые столь много
обсуждались в парламентских комиссиях по расследованию,
и сказал, что «ни один зарубежный политический лидер не
был убит вследствие официальных (подчеркиваем) действий
Соединенных Штатов» и что «ЦРУ абсолютно не было
непосредственно (еще раз подчеркиваем) замешано в этих
убийствах».
Было проведено странное для главы секретных служб
статистическое обследование: стали подсчитывать число его
контактов с представителями средств массовой
информации, диспутов, в которых он принимал участие. Колби дал
132 интервью: никогда ни один директор столько не
говорил...
В конечном счете Колби, как говорится, перегнул палку.
Так, когда он сказал журналистам: «Мои дорогие собратья,
пресса и ЦРУ имеют много общего. В конце концов не
работаем ли мы все ради информации?», те, к кому были
адресованы эти слова, восприняли такое заявление весьма
своеобразно... Когда же Колби притащил с собой образец
секретного оружия, это, как рассказывает Тодд Оливье,
вызвало далеко не те последствия, на которые он рассчитывал:
«Появившись перед сенатской комиссией, возглавляемой
Фрэнком Чёрчем...», Колби размахивал электрическим
револьвером, который стрелял на 30 м отравленной иголкой
толщиной с волос. В Белом доме раздался достаточно
отчетливый шепот: «Колби мог рассказать об этой штуковине,
но нет никакой нужды ее показывать».
Сознавал ли он, что, устраивая, говоря примитивно, такие
«шоу», он тем самым разрушал усилия, предпринятые им
же самим, чтобы «воплотить в жизнь некоторые идеи, к
которым он пришел за 30 лет работы в секретных службах»?
По-видимому, нет. Однако в чисто техническом плане его
идеи с ОНР (офицеры национальной разведки) и ОВР
(основные вопросы разведки) заслуживали, безусловно,
лучшей участи. Филип Эйджи, один из наиболее известных
4* •
99

противников Колби и «компании» в целом, которого вряд
ли можно заподозрить в снисходительности, объяснял это
следующим образом: «Когда в 1973 году Уильям Колби
стал директором ЦРУ, он осуществил несколько
нововведений, которые, как он надеялся, позволят ему подчинить
все сообщество разведчиков в целом. Для реализации
программы «национальных оценок», рассматриваемой как основа
основ в области прогнозирования на основе
разведывательных данных ближайшей и долгосрочной эволюции других
стран, Колби ввел институт одиннадцати «офицеров
национальной разведки» (ОНР). Каждый из них отвечал
перед директором ЦРУ за сбор и обработку
разведывательных сведений либо по своему географическому сектору,
либо по своей специальности. Колби доверил ОНР
координацию подготовки «национальных разведывательных
оценок» в различных подразделениях разведывательного
объединения. ОНР играли также важную роль в осуществлении
еще одного нововведения Колби: системы, известной под
названием «основные вопросы разведки» (ОВР). Новая
система обработки разведывательных данных, введенная
директором Колби, формировалась на базе ограниченного числа
«основных приоритетов разведки», которые в теории были
призваны удовлетворить наиболее важные запросы тех, кто
определял политику США. Действуя от имени директора
ЦРУ, который лично определял круг ОВР, «офицеры
национальной разведки» должны были координировать с
представителями различных исследовательских
организаций, не входящих в ЦРУ, предоставление необходимых
кредитов в соответствии с ОВР. На 1975 финансовый год
было определено 69 ОВР: около трети из них имели
отношение к определению доминант внешней политики СССР,
советской военной технологии; другие касались
международного терроризма и позиций различных сторон в
переговорах по арабо-израильскому конфликту...»
В то время некоторые рассматривали Колби как «козла
отпущения», другие, как, например, Ирвин Л. Хоровиц,
считали, что «при прочтении различных его показаний в
парламентских или других инстанциях складывалось
удивительное впечатление, что из них весьма немногое можно извлечь
в защиту ЦРУ». Вероятно, удивление было бы меньшим,
если к уже данному психологическому портрету
добавить несколько черт, которые было бы неверно считать
второстепенными, поскольку они являются характерными
далеко не только для одного Колби.
Прежде всего Уильям Эган Колби считал себя челове-
100

ком долга, соединяющим качества, присущие
«джентльмену», и римского гражданина времен величия древней
империи. Таково впечатление, которое он стремился оставить о
себе в своих мемуарах. Тщательно вылепливая такой образ,
он не побоялся использовать громкие слова, великие
принципы. Тем, кого могло озадачить поведение Колби перед
парламентскими комиссиями по расследованию, он
возражает, используя с торжественной доверительностью их же
доводы: «Моя позиция была продиктована не только
соображениями тактических выгод, которые я мог извлечь.
Поскольку я изучал конституционное право, я знал, что
правом и долгом конгресса является проведение такого рода
расследований, полностью отвечающих национальным
интересам. Это один из лучших принципов нашей демократии.
По совести и сохраняя верность моей клятве уважать и
поддерживать Конституцию, я обязан был показать себя
участником совместной работы...» Когда же счастье
изменило ему и президент Джеральд Форд дал ему отставку, Колби
перенес это с надлежащим стоицизмом: «Я должен был бы
сломаться, но, верный дисциплине, которой я всегда
заставлял себя подчиняться, я задумался о следующем этапе...»
Перед лицом такого восхитительного спокойствия можно
вполне задаться вопросом: не стремился ли Колби-мемуа-
рист несколько подретушировать реального Колби?
Крупный журналист Эдвард Бэр, являющийся в настоящее
время директором европейского издания еженедельника «Нью-
суик», не прямо, но достаточно ясно ответил на этот вопрос:
«Уильям Колби, ставший позже, при Никсоне, директором
ЦРУ и бывший в то время самым высоким должностным
лицом ЦРУ во Вьетнаме, в свои поездки по провинциям,
которые он регулярно посещал, брал иногда репортера.
В один из уикэндов в 1970 году я вместе с ним полетел на
самолете в Куанг Наи, на юг Дананга, в считавшийся
особенно «черным» (т. е. где проникновение вьетконговцев
было особенно сильным) район. Губернатор провинции,
который нас сопровождал, был обращенным и крайне
рьяным протестантом. Мы попали туда за несколько дней до
рождества, и наше пребывание было насыщено
религиозными службами и гимнами... Однажды вечером нам с Колби
дали сборники гимнов, и мы приготовились присутствовать
на одной из многочисленных религиозных служб. В одном из
гимнов говорилось о «мире на земле для людей доброй
воли». Наше пение совершенно заглушала стрельба из
минометов, установленных в нескольких метрах от школы, где
проходила служба, и предназначенных для отражения на-
101

падения вьетконговцев во время нашего визита. «Вы не
находите, — прошептал я Колби, прикрываясь
сборником, — что все это довольно забавно?» Он посмотрел на
меня ошеломленно. «Нет, ничуть, — ответил он. — Что вас
беспокоит?»...»
Конечно, возможно, что в присутствии журналиста
Колби «встал в позу», однако Маркетти и Маркс приводят
случай, когда трудно заподозрить его в неестественности, так
как речь идет о примере из внутренней жизни ЦРУ.
«Колби, — пишут авторы, — рекомендовал вести суровую борьбу
с коррупцией, даже в самом сайгонском правительстве.
Он дошел до того, что предложил провести кампанию за
«честность нации» в целях покончить с нарушениями
закона на всех уровнях южновьетнамской общественной
иерархии. Колби в то же время прекрасно знал, что черный рынок
валюты является одной из наиболее серьезных проблем
коррупции в Южном Вьетнаме. Он знал и то, что в Гонконге
и Сайгоне в течение уже многих лет ЦРУ скупало на
миллионы долларов местную валюту на черном рынке. Таким
образом удавалось увеличить в два-три раза покупательную
способность доллара. Кроме того, секретные службы
полагали, что местные банкноты, приобретенные таким образом,
представляли собой идеальный источник финансирования
секретных операций, поскольку установить их
происхождение было невозможно. Открывая, с точки зрения ЦРУ,
блестящие финансовые возможности, такая торговля
валютой, однако, была вопиющим нарушением южновьетнамских
законов, а также официальных принципов внешней
политики Соединенных Штатов. Эти сделки способствовали
процветанию того самого черного рынка, который
американские власти столь самоуверенно грозились
ликвидировать...»
Трудно обойти молчанием двусмысленность столь
специфической формы борьбы с коррупцией. Но и сама
концепция правды и лжи у Колби более чем своеобразна... Вскоре
после ухода с поста главы «управления» он заявил в одном
из интервью: «Я не лгу... Иногда я отказываюсь давать
информацию; иногда храню тайну; но я никогда не лгу...»
Через два года, в 1978 году, появились мемуары Колби,
а через несколько месяцев после этого вышла работа одного
из его бывших подчиненных Джона Стокуэлла,
описывавшего одну из операций, которой он руководил:
вмешательство ЦРУ в Анголе. Опираясь на факты, Стокуэлл без
церемоний опровергает Колби... О том, как он это делает,
пишет Жак Бурдери: «Офицеры в штатском вели подготовку
102

сил УНИТА в Сильва Порту. Они обучали также войска
ФНЛА в Амбрице пользоваться стрелковым оружием.
Полковнику американской армии в отставке было поручено
взять на себя полное командование силами ФНЛА в
Амбрице, и резидентура ЦРУ в Киншасе вскоре направила в
Сильва Порту и Амбриц отряд специалистов по пехоте
предположительно для подготовки кадров УНИТА в Заире.
Это противоречит заявлениям Колби.., который утверждал,
будто «ни одному офицеру ЦРУ не было разрешено
участвовать в боях в Анголе»...»
Пытаясь набросать портрет Уильяма Эгана Колби, мы
до сих пор оставляли в стороне главное событие его жизни,
самую важную операцию из тех, которыми он руководил,
акцию, которая навсегда перечеркнула все его достоинства
и превратила в одного из «героев» — в худшем смысле
этого слова — войны во Вьетнаме: речь идет об операции
«Феникс» («Фунг Хоанг» — по-вьетнамски). Почему мы
опустили этот факт? Потому, что, как нам представляется, сумма
ответственности за военное преступление никогда не бывает
простой, и желательно, чтобы, приступая теперь к
постижению всего ужаса операции «Феникс», читатель обладал
ощущением, что достаточно близко знает Уильяма Колби.
Однако, задавая вопрос, почему и как «Джедбург» —
антифашист Колби, щепетильный юрист Колби мог задумать и
довести до благополучного конца операцию «Феникс», в то
же время нельзя не задуматься в целом о «секретных
операциях» и их поборниках, о том, каким образом такая
деятельность ЦРУ, а также других специальных служб
приводит к практической неизбежности подобных операций...
Вопрос, который нередко обсуждается, но кажется
неразрешимым. Во всяком случае это вопрос ключевой. Именно с
ним мы сталкиваемся в первую очередь, раскрывая наши
досье.
Обратимся к февралю 1968 года... «Билл» Колби,
который начал изучать русский язык с тем, чтобы возглавить
«отдел советского блока», должен вновь отправиться во
Вьетнам более чем на 3 года. Контрприказ, как мы уже
говорили, исходил непосредственно от президента
Джонсона. В Сайгоне Колби стал сначала заместителем Роберта
У. Комера, стоявшего во главе КОРДС; затем, в ноябре
1968 года, он стал преемником Комера, назначенного
послом США в Турции.
Что означает аббревиатура КОРДС? То ли
«Поддержка гражданских операций и революционного развития»,
то ли «Поддержка гражданских операций и сельского
103

развития». Взаимозаменяемость двух последних
прилагательных свидетельствует о том, что само название этой
новой организации имело мало значения. Хотя Колби горячо
отрицает этот факт, на практике КОРДС появилась по
указке ЦРУ в итоге взаимодействия армии и «управления
международного развития». В их задачу входили
разработка и осуществление «программ» так называемого
«умиротворения». И «Феникс» стала одной из таких программ.
Удачной «программой», говорили сначала некоторые.
Так, с весны 1971 года французский журналист Макс Кло
заговорил об «очень важном успехе, достигнутом
американцами между 1968 и 1969 годами: операции „Феникс"».
Далее он пояснял: «Она позволила истребить вьетконговские
военно-политические низовые организации, прежде всего
в густонаселенных районах дельты Меконга. Результаты, с
американской точки зрения, были блестящие. Фронт
освобождения был вынужден эвакуировать многих из своих
видных деятелей, чтобы избежать их уничтожения». Однако
даже среди открытых сторонников американского
вмешательства во Вьетнаме не все разделяли оптимизм Макса
Кло по поводу результатов операции «Феникс». Так, Лай-
мен Б. Киркпатрик, бывший видный сотрудник ЦРУ, писал,
что данная акция являет пример рискованных последствий,
которыми чревата подобная «секретная операция». Он
выразил беспокойство по поводу того, что подобные методы
могут сделать еще более непопулярным сайгонское
правительство... Рассказывая о Фрэнке Снеппе, бывшем
сотруднике ЦРУ, позже заявившем, что программа «Феникс» не
могла не вылиться в трагедию, Роберт Комер писал:
«Бывший разведчик-аналитик из ЦРУ, он разработал в 1967 году
идею развития сельского хозяйства, когда занимал пост
советника в Белом доме. Он предполагал, с одной стороны,
путем проведения контртеррористических мероприятий
ликвидировать политический аппарат Вьетконга и — с другой,
усилить позиции правительства путем организации крупных
общественных работ в деревне. В целях реализации этого
замысла вьетнамцы создали специальное министерство. Со
своей стороны, американцы основали Службу поддержки
гражданских операций и сельского развития (КОРДС)».
В конце 1967 года заместитель Комера Уильям Колби,
бывший глава отдела секретных операций ЦРУ на Дальнем
Востоке, сменил Комера и стал руководителем этой новой
организации. Колби не переставал повторять, что целью
операции «Феникс» является захват живыми коммунистов
для получения от них сведений и использования их в
шпионки

ских целях. Однако его план оказался слишком сложным
для наших вьетнамских союзников. Если говорить языком
бюрократов, речь шла о проблеме толкования терминов.
Ни вьетнамцы, ни американцы не могли сказать, как
определить вьетконговца. Может ли подойти под это
определение какой-нибудь местный, деревенский руководитель,
половину своего времени посвящающий работе на северовьет-
намцев? Или же оно применимо лишь к настоящим
коммунистам, членам партии? Это отсутствие точности привело к
тому, что интервенционистские отряды «Феникс»
действовали наугад, подвергая аресту всякого, кто выглядел
подозрительно. Несколько позже, когда тюрьмы начали
переполняться, отряды стали сами вершить суд...
Ничуть не уменьшая тяжести вины Колби, мы тем не
менее не можем не отметить, что нападки на него были тем
более сильными, что он стал своего рода удобной мишенью,
являясь одновременно главой ЦРУ и — по меткому
выражению Жан-Пьера Фэ — «режиссером самой кровавой за
всю войну во Вьетнаме полицейской операции»!
За несколько месяцев до того, как Колби покинул Лэн-
гли, Майкл Дроснин в «Нью тайме» вкратце изложил, в чем
состояла, по мнению обвинителей Колби, эта роль
«режиссера». «Операция „Феникс" была задумана, финансирована
и возглавлена ЦРУ. Глава ЦРУ Уильям Колби был как бы
ее «архитектором». Он контролировал создание отрядов
наемников, обеспечивал значительное укрепление
секретной полиции, действовавшей особо жестокими методами,
организацию сети центров дознания по всей стране. В
конечном счете он задумал всю операцию для того, чтобы
под легальным прикрытием спланировать развертывание
подлинной «кампании» массовых убийств, арестов
инакомыслящих...» Во время появления в печати разоблачений
Дроснина в Соединенных Штатах находился французский
журналист Филипп Гави. Вот какой комментарий он дал
этим событиям в своих «путевых заметках»: «Кровавая
баня». В статье Майкла Дроснина, появившейся в журнале
«Нью тайме», детально описывается эта «кровавая баня» —
план «Феникс», разоблаченный Ноамом Чомски во
французском журнале «Шанж». Этот план явился самой
чудовищной программой убийств, из когда-либо разработанных
Соединенными Штатами. Итог: истреблено 40 тыс.
вьетнамцев, подозревавшихся в принадлежности к вьетконговским
организациям. Капитан Сидней Таул-младший, бывший в то
время офицером контрразведки (регистрационный номер
MOS 9666) и работающий в настоящее время маклером в
105

Бостоне, вспоминает, как ему приносили уши убитых вьет-
конговцев — кровавые куски, сваленные на скатерть. Его
задачей было — убивать. Был организован конкурс:
подразделение, убившее наибольшее число людей за месяц,
получало премию в долларах, вручавшуюся
непосредственно полковником, управляющим провинцией Вин Лонг;
поэтому так важны были уши... Один из руководителей
операции в Сайгоне каждый месяц устанавливал квоту
«нейтрализации»... Во Вьетнаме было несколько
ответственных сотрудников КОРДС, и все они были из ЦРУ.
Запомните эти имена, когда-нибудь вы их встретите вновь:
Эван Дж. Паркер-младший, Джон X. Мэссон, Джон
С. Тилтон. Последний во время убийства Гевары в 1967 году
в Боливии занимался в государственном департаменте
США этой страной. Для усиления отрядов убийц лица,
ответственные за план «Феникс», приглашали из США
«солдат удачи», иначе говоря, наемников, а также
военно-морских десантников — «зеленые береты», прозванных
«ювелирами». Один из пяти тысяч наемников, составивших
подразделения провинциальной разведки, рассказывал, как
он с помощью двух других солдат убивал предполагаемых
сотрудников Вьетконга среди ночи или на заре прямо в
их собственных кроватях. Каждое убийство приносило ему
от двух до трех долларов. Он работал под руководством
наставника из числа «зеленых беретов»; перед этим прошел
подготовку в лагере Вунг Тау, где «морские волки» («navy
seals» — «морские котики») обучали бесшумно убивать.
Как объяснял начальник штаба 1-го корпуса с 1969 года
и агент ЦРУ Чарльз Язерс, являющийся в настоящее время
управляющим недвижимостью в Фэрифаксе, „в счет шли
только трупы"...»
Факты пыток, убийств, премий за убийства и т. д.
подтверждены многочисленными свидетельствами... В
известном журнале Виктор Маркетти процитировал одного
из бывших участников операции «Феникс», который заявил
журналисту: «Мы делали так: вбивали в ухо пленного
гвоздь до тех пор, пока тот не начинал говорить или его
голова не разламывалась. Мы присоединяли электрические
провода к его половым органам и повышали напряжение
до тех пор, пока он не начинал говорить, либо терял
сознание». Майкл Клэр пишет о том, как бывший участник
«программы» К. Бэрон Осборн в парламентской
подкомиссии по расследованию показал, что «никогда не видел
вышедшего с допроса живым ни одного вьетнамца». Ноам
Чомски и Эдвард С. Херман утверждали, что существовала
106

быстро введенная и развитая в дальнейшем «система
расценок на тела» — специальная такса — 11 тыс. долл.—за
доставку одного живого вьетконговца и половина этой
суммы — за мертвого. Они поясняли далее: «В совершении
убийств регулярно участвовали бывшие преступники,
предатели, завербованные или подкупленные ЦРУ, а также
отряды, руководимые ЦРУ и сформированные из предста^
вителей этнических меньшинств, из американских
военнослужащих, из китайских националистов и таиландских
наемников. Американский доброволец рассказывал, как
однажды он подвез на машине двух «голосовавших» на
дороге в дельте Меконга бывших преступников, которые
рассказали, что, сдавая время от времени несколько трупов
и получая за это денежное вознаграждение, они могут
жить на широкую ногу. Система «квот» применялась на
различных уровнях. Майкл Дж. Юл,, бывший офицер
военной разведки, свидетельствует, что один из отрядов
военной разведки «Феникс» измерял свои достижения...
не только путем «подсчета трупов», но и числом
захваченных лиц гражданского населения... Все гражданские
записывались как вьетконговцы. Насколько мне известно,
никто из этих людей так никогда и не узнал, что их
причислили к вьетконговской организации... Большинство таких
пленных были женщины и дети...»
Нет необходимости приводить новые цитаты.
Достаточно воспроизвести заголовок, под которым «Монд» опубли
ковал основные разделы текста, распространенного круп
нейшим агентством печати Соединенных Штатов — ЮПИ
Репортаж американского агентства ЮПИ: убийства и пыт
ки — обычное дело в реализации программы
умиротворения «Феникс».
Единственно спорным вопросом был вопрос о
подлинном количестве жертв. Сколько же всего было убитых по
«программе»?
Мы приводили слова Гави, который, цитируя Дроснина,
писал: «Итог: 40 тыс. вьетнамцев истреблено». Дени Ранкур
придерживается той же оценки, уточненной Берманом и
Гэлпериным, с одной стороны, Маркетти и Марксом — с
другой: они приводят цифру 40 994 убитых. Как отмечают
трое из этих четырех авторов, эта статистика взята из
южновьетнамских источников. В Вашингтоне
придерживаются другой статистики, по данным которой это число почти
вполовину меньше, а оценки в большей степени разнятся:
по Ранкуру — «более 26 000 человек»; по Майклу Т. Клэ-
ру — «всего — 26 369»; если верить Чомски и Херману, «по
107

всем официальным данным, — 21 000 убитых»... А агентство
ЮПИ в репортаже, воспроизведенном «Монд», пишет:
«Если верить официальным цифрам, то за четыре года было
«нейтрализовано» 83 899 коммунистов; при этом убито —
20 936; 40 880 — брошено в тюрьмы, а 22 083 —
перевербовано...»
У полицейских Сайгона были все основания для
преувеличений, а у «советников» из Вашингтона — для
преуменьшений, поэтому трудно выбирать между данными той и
другой статистики. Надо отметить, что Уильям Э. Колби
выбрал для себя американскую; но этот факт лишь
увеличивает доверие к цифрам южновьетнамских источников.
«По свидетельству самого Колби, — вспоминают Маркетти
и Маркс, — выступавшего в 1971 году перед комиссией
конгресса, по прошествии двух с половиной лет
реализации программа «Феникс» привела .к уничтожению
20 587 человек, подозревавшихся в принадлежности к
Вьетконгу...»
Колби сделал все возможное, чтобы перейти от
положения обвиняемого к роли защитника. «Малоинформиро-
ванные люди упорно обвиняют лично меня в
ответственности за 20 000 убийств, — заявлял Колби, — однако я отнюдь
не ошибался, когда публично и под присягой дал совсем
иные свидетельства. Давая показания в комиссии конгресса
по расследованию в 1971 году, я в самом деле назвал
цифру 20 000, давшую пищу для злобных измышлений.
Но в действительности я заявил, что с 1968 по 1971 год в
рамках программы «Феникс» 17 000 членов Вьетконга были
амнистированы, а 20 000 были убиты. Я употребил слово
«убиты», а не «уничтожены» и уточнил, что 85% из них
пали в боях против американских и вьетнамских войск и
лишь 12% погибли от рук полиции и сил безопасности.
Я также добавил, что подавляющее большинство
последних были убиты во время ареста, так как оказали
сопротивление или пытались убежать. Никогда, уточнил я, операция
«Феникс» не имела целью уничтожение членов Вьетконга,
как свидетельствует мой циркуляр от 1969 года. ...Под
присягой я чувствовал себя обязанным говорить правду.
Встречая лицом к лицу смертельного врага, мы делали все
возможное, чтобы победить его соответствующими и
действенными методами. Но мог ли я поручиться, что все и
везде пройдет гладко?»
В конце Колби намекает на трагический эпизод в своей
жизни: самоубийство одного из его детей. Свидетельствует
ли это об его искусстве самозащиты или это просто крик
108

души? Трудно понять... Может быть, и то и другое? Как бы
то ни было, он пишет: «Весной 1971 года физическое и
духовное здоровье нашей старшей дочери Катрин, с
раннего детства страдавшей эпилепсией и раздвоением зрения
вследствие операции по исправлению врожденного
косоглазия, ухудшилось настолько, что Барбара попросила меня
вернуться. К тому, времени признаки очевидного успеха
программы мирного урегулирования были налицо: целые
районы в тылу были очищены от партизан, дорожная сеть
в основном была восстановлена, почти везде вновь
заработали рынки, школы; и я понял, что с этого момента мой
первый долг — быть возле моих близких. Я настаиваю на
описании этих тягостных деталей моей личной жизни
только для того, чтобы самым энергичным и решительным
образом опровергнуть те гнусные слухи, которые были
подхвачены прессой, согласно которым смерть моей бедной
девочки в 1973 году якобы каким-то образом была связана
с моей деятельностью во Вьетнаме, где я руководил
операцией „Феникс"...»
Тот же Колби, который таким образом описал свое
состояние духа по возвращении из Вьетнама, в то же время
довел до нашего сведения и то, что он думал в момент
отъезда туда: «Во время спора с женой, состоявшегося
в тот же вечер, быстро выяснилось, что мой долг должен
превалировать над всеми другими соображениями, а мой
опыт, поставленный на службу важному начинанию Комера
во Вьетнаме, будет использован как нельзя лучше в
интересах страны...»
Колби, по-видимому, не отдает себе отчета, что, говоря
таким образом о своем «опыте», он сам подчеркнул свою
ответственность, ту самую ответственность, на
опровержение которой он затратил столько сил.
В конечном счете, несмотря на очевидное адвокатское
умение Колби, можно допустить, что порой он играл роль
«злодея, который только учится», но рассматривать
программу «Феникс» следует как наиболее законченное
выражение того «опыта» его «работы во Вьетнаме», который
дал ему «ранг посла», а затем и пост директора ЦРУ.
Соблазн придерживаться такой оценки тем более велик,
когда из работы Эдварда Джея Эпстайна узнаешь, что
«распри Колби с Энглтоном стали очевидны, когда он в
конце 60-х годов руководил выполнением задания ЦРУ во
Вьетнаме и принял решение положить конец деятельности
контрразведки в этой стране». Чтобы принять такое
решение и, стало быть, освободиться от контроля «управления»*
109

продолжая действовать от его имени и распоряжаясь его
силами, нужно было, по-видимому, на самом деле обладать
такой властью и свободой действий, которые редко
доступны обычному руководителю «управления».
Закрывая досье «Феникс» и завершая портрет Уильяма
Эгана Колби, успокоим тех, кто мог бы испытывать тревогу:
ни тяжкие обвинения, выдвинутые против него, ни
эфемерность проведенной им внутренней реформы «управления»,
ни его увольнение президентом Джеральдом Фордом не
нанесли, судя по всему, ущерба энергии и способности
выносить безапелляционные суждения по дальневосточным
проблемам тому, кто числился теперь официально
адвокатом в Вашингтоне... 28 июня 1979 г. в токийском «Джэпэн
тайме» Колби опубликовал, например, статью, в которой
скорбно склонял голову перед судьбой индокитайских
беженцев и ратовал за создание для них общины в Новой
Каледонии. Комментируя эту статью, французский
журналист Патрис де Бер довольно решительно критикует автора:
«Разве Колби не был «отцом» той печально известной
программы «Феникс», которая предполагала физическое
уничтожение подозрительных «вьетконговцев» во время
войны во Вьетнаме?... В таком случае Колби упустил
прекрасный случай промолчать. Он несет тяжелейшую
ответственность за нынешнюю драму, а ведь Колби нисколько
не был озабочен судьбой беженцев, когда американский
экспедиционный корпус превращал десяток миллионов
южновьетнамцев в перемещенных лиц...»

ГЛАВА VIII
РИЧАРД ХЕЛМС,
ИЛИ НЕКАЯ ИДЕЯ ОБ «УПРАВЛЕНИИ»
«Мы — достойные люди!» — Его «восточный взгляд» — Интервью у
Гитлера — Ссора между двумя «Диками» — Кто был «Глубокое горло»? —
Учебник «О применении фокусов в разведке» — «Второй путь» и
«специальная группа вторжения в Чили» — В кабинете президента Картера...—
Банкет 400 ветеранов
Месяцем больше, месяцем меньше — в зависимости
от того, как считать: вступает ли ДЦРУ в свои
обязанности в день объявления об отставке своего
предшественника либо в день приведения его самого к присяге.
Уильям Колби оставался во главе ЦРУ 36 месяцев. Это
немного по сравнению со 105 месяцами Аллена Даллеса,
80 — Ричарда Хелмса и 42 месяцами Джона Маккоуна.
Однако Колби, несмотря на относительную
кратковременность своего пребывания в директорском кресле — Даллес
как «отец-создатель», конечно, вне конкуренции, — один
из двух бывших «хозяев фирмы», чье имя упоминается
наиболее часто. Другой — Ричард Хелмс. На первый взгляд,
между Колби и Хелмсом явно прослеживается некоторое
родство, чтобы не сказать, сходство близнецов: та же игра
с правдой и ложью, та же склонность к двуличности, то
же частое обращение к риторике, та же забота о прессе
и общественном мнении, та же манера держать себя, обоим
приходилось становиться «козлами отпущения». За этими
внешними признаками на деле, конечно, кроются гораздо
более сложные отношения. Одни даже говорят, что это —
братья-враги, другие в свою очередь утверждают, что
Колби и Хелмса объединяет главным образом то, что они
часто попадали в кадры телехроники, поскольку оба
неоднократно давали показания парламентским следственным
комиссиям.
Как бы то ни было — Хелмс и Колби были
единственными директорами Центрального разведывательного управле-
111

ния, которым удалось подняться на вершину иерархической
лестницы, прослужив всю жизнь в «управлении».
Произнося краткую речь перед членами Американского
общества издателей газет в апреле 1971 года, Хелмс
заявил: «Наш народ должен полностью быть убежден в том,
что мы — достойные и честные люди, которые целиком
посвятили себя своему делу...» В декабре того же года,
выступая в Национальном клубе печати, Хелмс воскликнул:
«Нам нужно доверять. Мы — достойные люди!» С тех пор
это выражение — «Мы — достойные люди» — стало
общеизвестным: именно его впоследствии Колби избрал в
качестве названия для своих воспоминаний.
Вернемся, однако, к нашему восьмому портрету... И
сразу отметим, что под пером Колби этот портрет получился
очень хвалебным. В самом деле, по мнению «Билла» Колби,
«Дик» Хелмс был «прежде всего человеком разведки»,
который, заняв столь ответственный пост, стремился прежде
всего «обосновать необходимость профессионализации
разведывательных и контрразведывательных операций и
укрепления дисциплины в области нелегальной работы», но в то
же время сохранил свойственные ему любезные и
уважительные отношения с сотрудниками заведения. Эдвард
Джей Эпстайн изображает его как «человека элегантного,
высокого роста, с мягким голосом и пронизывающим
насквозь взглядом». Его вторая жена Синтия доверительно
сообщала журналисту Бенджамину Уэллесу, что ей
«достаточно услышать шаги мужа за дверью, чтобы
определить, каким был у него день. Порой у него бывает
абсолютно непроницаемый взгляд, то, что я называю его
«восточным взглядом». Тогда я знаю, что лучше не спрашивать
о том, что. произошло. Я начинаю разговор лишь тогда,
когда чувствую, что он готов отвечать, но не раньше; даже
когда он говорит, то остается страшно скрытным...»
Было ли профессиональное хладнокровие Ричарда М. Хел-
мса качеством врожденным или он его приобрел
постепенно, создав себе тем самым защитную скорлупу? Когда-
нибудь, быть может, мы это и узнаем, если, конечно, он,
как некоторые из его бывших подчиненных или коллег,
занимавших столь же высокие посты, опубликует свои
мемуары... Ограничимся пока констатацией того факта,
что его «самоконтроль» всегда был превосходным. Известно
лишь об одном случае, когда Хелмс не смог сдержать гнев,
потеряв свое знаменитое хладнокровие. «Один раз и только
один, — подчеркивает Томас Пауэре. — Это случилось
28 апреля 1975 г. после отчета Хелмса перед «комиссией
112

Рокфеллера», которая вызывала его не по поводу
уотергейтского дела — вопроса,: который он до этого всегда умело
обходил, а относительно убийств, о которых он знал очень
много и о которых говорил очень мало... Журналист
Даниэль Шорр1, поджидавший Хелмса около зала заседания
комиссии, подошел к нему... Тогда что-то сломалось в
Хелмсе. «Сукин сын! — прорычал он в адрес того, кто
раскрыл самый компрометирующий факт. — Убийца!
Извращенец! „Убийца Шорр" — вот как тебя надо
называть!». Но уже несколько минут спустя Хелмс вновь обрел
спокойствие и слушал то, что Шорр собирался ему
сказать...»
Подобный поток сквернословия из уст человека, который
обычно пользовался репутацией весьма любезного и
сдержанного собеседника, свидетельствует, до какой же степени
внутреннего напряжения дошел тот, кто вдруг не смог
сдержаться.
Некоторые из критиков Хелмса упрекают его за то, что
он поддерживал слишком тесные контакты с прессой.
При этом большинство из них сходятся в том, что он с
необыкновенной ловкостью использовал эти контакты как
в личных целях, так и в интересах «управления».
Отношения Ричарда Хелмса с прессой были, без сомнения,
более близкими, чем те, которые установили его
предшественники и преемники на посту руководителя ЦРУ.
На самом деле связи Хелмса с журналистами были
настолько тесными, что, например, «репортеры из „Нью-
Йорк тайме" поспешили предупредить Хелмса о том, 'что
некоторые сотрудники ЦРУ, недовольные им, пытались
вступить с ними в контакт...».
На обедах, которые Хелмс устраивал для
представителей прессы, часто бывали такие известные журналисты,
как братья Олсоп, Джеймс Рестон, Сайрус Сульцбергер,
Хью Сайди, Джозеф Крафт, Чалмерс Роберте и др. Хелмс
хорошо знал свое дело.
Выражение «свое дело» — понятие профессиональной
компетентности — появляется всегда, когда пытаешься
охарактеризовать личность Ричарда М. Хелмса... Пожалуй,
лишь личными качествами и репутацией «настоящего
профессионала» можно объяснить его назначение на пост
руководителя «фирмы». «Компетентный эксперт», писала о
нем «Нью-Йорк геральд трибюн», превознося новую
«технологию методов проверки», которую «президент надеется
успешно осуществить под руководством такого специалиста,
как Хелмс».
113

Однако было бы. ошибочным воспринимать Хелмса
только как хорошего исполнителя или функционера, что
придает некоторый оттенок аполитичности его деятельности.
Утверждать, будто Хелмс «не занимался политикой», было
бы столь же абсурдно, как и предполагать, что его личные
качества и мировоззрение никак не влияли ни на его
карьеру, ни на то, как он выполнял доверенные ему задания или
претворял в жизнь задуманное. Но, чтобы понять все это,
не лучше ли обратиться к биографии Хелмса?
«Он родился 30 марта 1913 г. — пишут Дэвид Уайз и
Томас Росс, — в Пенсильвании, в респектабельном
пригороде Филадельфии Сент-Дэвидсе и воспитывался в
Южном Орандже, в Нью-Джерси, фешенебельном пригороде
Нью-Йорка. Когда он еще учился в школе, его отец,
Герман, занимавший пост директора отдела сбыта в
алюминиевой компании „Алкоа", вышел на пенсию и уехал вместе
с семьей в Европу. Последние два года обучения в
средней школе Хелмс провел во Франции и в Германии и
потому свободно говорил на языках этих двух стран. По
возвращении в США он поступил в Уильяме колледж, где его
характеризовали как ученика, который прекрасно отвечал
традициям школы, имел больше шансов на успех,
пользовался уважением, немало сделал для колледжа, был
первым по политике, вторым по переменчивости и третьим по
популярности...»
Бенджамин Уэллес дополняет и уточняет первые годы
биографии Хелмса, указывая, что тот родился «в весьма
привилегированной среде. Его дед по материнской линии —
Гейтс Макгарра — был банкиром с мировым именем, а его
отец — Герман Хелмс — одним из руководителей фирмы
„Алкоа". В привилегированном колледже ле Розэ в
Швейцарии он усвоил хорошие манеры и научился держать
себя среди детей высокопоставленных семей и золотой
молодежи. Затем продолжил обучение в Германии...» Томас
Пауэре, особо отмечая привилегированность колледжа ле
Розэ, пишет, что это было «очень шикарное учебное
заведение, в котором учился также будущий шах Ирана Мо-
хаммед Реза Пехлеви». Пауэре, однако, подчеркивает, что
финансовые возможности Хелмсов были все-таки довольно
ограниченными: «Хелмс не мог скрыть того факта, что
ему явно не хватало тех семейных денег, которые
позволяли, например, такому человеку, как Фрэнк Визнер2,
забывать о зарплате и держать ее в ящике своего письменного
стола, не прикасаясь к этим деньгам больше года». Если
верить Пауэрсу, Ричард Хелмс очень часто «болезненно
114

воспринимал» эту, так сказать, «нехватку личного
состояния».
Финансовые затруднения семьи не помешали, однако,
молодому «Дику» использовать в дальнейшем те связи,
которые он приобрел за годы обучения в колледже. Одним
из его одноклассников в Уильяме колледже был сын Хью
Бейли, генерального директора агентства Юнайтед Пресс.
И поэтому не случайно, что первой профессией Ричарда
Хелмса стала журналистика...
В журналистике Хелмс за достаточно короткий срок —
всего пять лет — сделал успешную карьеру. От агентства
Юнайтед Пресс он был командирован в Германию, откуда
вел репортажи об Олимпийских играх 1936 года. Благодаря
своей расторопности ему удалось взять специально для
своего агентства два интервью: одно у Сони Хени3, другое у
Адольфа Гитлера. Это был настоящий подвиг для
двадцатитрехлетнего репортера... Однако вскоре Хелмс оставляет
репортерскую работу и покидает Европу. Он возвращается
в Соединенные Штаты и переходит в газету «Индиана-
полис тайме». Там с 1937 по 1941 годы он быстро
продвигается по служебной лестнице. Но затем, будучи уже
заместителем главного редактора по рекламе, бросает работу
в редакции: Соединенные Штаты вступили во вторую
мировую войну.
Мобилизованный в военно-морской флот, Хелмс получил
назначение лишь в сентябре 1942 года: он вошел в состав
службы наблюдения, центр которой находился в Нью-
Йорке и в чьи обязанности входило слежение за немецкими
подводными лодками в северной Атлантике. Но это была
не разведка. Впрочем, любопытно отметить, Хелмс
незадолго до этого отказался поступить на службу в разведку.
По иронии судьбы вычислительная машина, в
буквальном смысле слова, принудила Хелмса вопреки его воле
стать профессиональным разведчиком. Позднее, пишет
Пауэре, он «был просто переведен в Управление
стратегических служб (УСС) командованием военно-морского
флота. Управление сделало запрос на человека, владеющего
немецким языком и имеющего журналистское образование;
машина выдала имена Хелмса и еще двух офицеров. Но
поскольку два последних не состояли в запасе, то в августе
1943 года Хелмс отправился на одну из баз УСС в
Мэриленде, с тем чтобы пройти новый этап подготовки и стать
на сей раз секретным агентом...» Впрочем, это назначение
не было чем-то необычным — в те времена часто УСС
набирало на службу многих журналистов. Как отмечает Лео-
115

нард Мосли, в окружении Аллена Даллеса, куда предстояло
войти Хелмсу, он встретил двух коллег — Эндрью Бердин-
га, бывшего корреспондента агентства Ассошиэйтед Пресс
в Риме, и Джона Оукса, политического обозревателя
«Вашингтон пост». Первый из них позже стал помощником
Джона Фостера Даллеса по делам печати, а второй —
автором передовиц «Нью-Йорк тайме».
«В конце войны, — пишет Бенджамин Уэллес, — Хелмс
вновь оказался в Берлине, на этот раз в составе особой
группы, в которую входили лучшие американские
разведчики и которую возглавлял такой незаурядный человек, как
Аллен Даллес — отец современной американской
разведки... Хелмс многому научился. Особенно большое
впечатление на него произвели поистине заразительное
жизнелюбие Даллеса и его неиссякаемый интерес к людям самых
разных судеб...» Следует добавить, что в такой «школе»,
как УСС, Хелмс быстро освоился, перестал быть новичком
и вскоре стал выделяться среди других на новом для себя
поприще. Доказательством тому может служить, например,
тот факт, что в Берлине Хелмс обладал теми же
полномочиями и привилегиями, что и Джеймс Энглтон в Риме, так
как именно его назначили представителем Отделения
стратегических служб в период превращения УСС в ЦРУ.
Пауэре также намекает на это, хотя и воздерживается
от точного указания времени. «Богатый опыт Хелмса в
области нелегальной деятельности был результатом того
исключительного положения, которое он занимал при Визнере.
Как руководитель секретных операций он был своего рода
посредником между теми, кто действовал «на месте», и
теми, кто принимал решения в Вашингтоне, он одобрял или
даже выбирал необходимые формулировки для телеграмм,
которые посылались «на место» и которые информировали
о «задачах» операций, и именно через его руки проходили
конкретные предложения, поступавшие из резидентур ЦРУ
прежде, чем они отправлялись в Управление политического
планирования, для рассмотрения и окончательного
утверждения...»
Итак, начало длинного пути, на который вступил
бывший журналист, занявший впоследствии кабинет на 7 этаже
в знаменитом здании в Лэнгли и ставший одним из
наиболее информированных в мире людей, было, как
представляется, успешным. Однако этот путь будет долгим, очень
долгим... Почему? Потому, что главные козыри «Дика»
Хелмса были одновременно и препятствием для его карьеры.
За исключением Аллена Даллеса, все директора ЦРУ до
116

Хелмса никогда не служили в «фирме» и приходили туда
извне, впрочем, кроме Колби, который прошел все ступени
иерархии «управления», но он возглавил ЦРУ уже после
Хелмса. Получилось так, что Хелмс как бы вынужден был
ждать момента, чтобы один из этих директоров ЦРУ
обнаружил свою полную некомпетентность и чтобы в Белом доме
задумались о настоящем специалисте. Своим назначением
на пост главы «управления» он обязан как ошибкам одного
не особенно опытного адмирала-техасца, так и
собственным, неоднократно проявленным на деле профессиональным
качествам.
Вице-адмирал Уильям Фрэнсис Рэйборн-младший был,
пожалуй, самым поразительным директором в истории
«управления». По всей вероятности, он занял этот пост
только потому, что был старым приятелем президента
Соединенных Штатов Линдона Джонсона, также выходца из
Техаса. Рэйборн оставался в этой должности немногим
более года, но этого оказалось вполне достаточным для того,
чтобы карьера адмирала, в остальном довольно банальная,
окончилась большим скандалом.
Уильям Ф. Рэйборн родился 8 июня 1905 г. в Декатуре
(штат Техас) в семье, в которой помимо него было еще
7 детей. После обучения в Оклахоме он поступает в
военно-морскую академию в Аннаполисе, окончил ее в июне
1933 года. Ничем не примечательная карьера офицера
военно-морской авиации приводит его к должности
начальника стрелковой школы на Гавайских островах. Но
началась вторая мировая война. Принимая участие в
тихоокеанской кампании, он вскоре становится помо'щником
командира авианосца «Хэнкок». После войны он — специалист
по телеуправляемым реактивным снарядам. В 1955 году
ему поручают осуществлять руководство программой ракет
«Поларис». Когда в 1963 году Рэйборн подал в отставку,
он был уже вице-адмиралом и занимал пост заместителя
командующего морскими операциями.
Все анекдотичные истории, приключавшиеся с Рэйбор-
ном, которые были сообщены Томасу Пауэрсу бывшими
службистами, происходили на собраниях руководства на
7 этаже Лэнгли... Однажды директор задал совсем простой
вопрос, но который, что совершенно естественно, озадачил
всех присутствующих «офицеров»: «Что же собой
представляет это племя в Либерии, которое называется
«олигархия»?... Или еще один примечательный случай: однажды
утром вице-адмирал приходит на собрание очень
возбужденным, сразу же вовлекая присутствующих в дискуссию,
117

заявив, что он только что прочел очень интересную статью,
в которой сказано, что «у русских и китайцев дела идут
не совсем хорошо». При этих словах воцарилась полная
тишина, и дюжина руководителей ЦРУ уставилась на на-:
чальника с застывшими лицами. Вот уже около 10 лет
начиная с 1956 года лучшие умы «управления» изучали
проблему советско-китайских разногласий; они посвятили
ей тысячи страниц... И вот...
В мире, где царят мягкая риторика, условный язык и
постоянное хладнокровие, прописные истины, нелепости и
наивность вице-адмирала привели к неблагоприятным
результатам. В «фирме» появилось нечто новое — слухи
и ропот недовольства столь неподходящим директором
ЦРУ4... «Вскоре, — пишут Уайз и Росс, — работники
Управления начали жаловаться между собой на нехватку
знаний и опыта у адмирала, на путаницу, которую он
вносил в дела. В конце года слухи просочились в прессу».
27 декабря 1965 г. «Ньюсуик» писал, что, по свидетельству
хорошо информированных людей, Рэйборн был «новичком
в шпионской игре, что он абсолютно не считался с
профессиональным достоинством своих высокопоставленных
подчиненных — крупных специалистов в области разведки и что
он не способен чувствовать и различать нюансы».
Несколько позже Томас Пауэре напишет, что «от ухода
Рэйборна выиграл Ричард Хелмс».
Официальная церемония принятия присяги состоялась
30 июня 1966 г. В тот же вечер Хелмс обосновался в
хорошо знакомом ему директорском кабинете, на шесть
с половиной лет заняв кресло, о котором давно мечтал.
Хелмс окружил себя компетентными помощниками,
составившими, бесспорно, одну из лучших руководящих
групп, которой когда-либо располагала «фирма»...
Поначалу его заместителем был вице-адмирал Руфус Тэйлор, а
затем, с 31 января 1969 г., дивизионный генерал морской
пехоты Роберт Э. Кушман-младший. В качестве
руководителя отдела секретных операций работал Томас Карамес-
синес, сменивший в июле 1967 года Десмонда
Фитцджеральда. Генеральным инспектором — Гордон Стюарт.
Функции начальника отдела разведки выполнял Эдвард
Проктор, который занял этот пост после Р. Джека Смита,
впоследствии ставший резидентом ЦРУ в Лондоне. На
место начальника службы внутренней безопасности он
пригласил Говарда Осборна. Список можно было бы
продолжить, назвав Бронсона Твиди — бывшего
руководителя «специальных операций» и резидента ЦРУ в
118

Вене, а затем начальника африканского отдела или
специалиста по антикубинским операциям Томаса Пэррота и др.
Патрик Дж. Макгарви — один из тех, кто был не
слишком рад приходу Хелмса на пост директора, все же
вынужден признать: «В среде высококвалифицированных
разведчиков Хелмса считали «настоящим королем разведки».
Два бывших сотрудника ЦРУ, Стюарт Олсоп и Томас
Брейден, приводят высказывание одного из своих коллег
о Хелмсе: «Это — настоящий профессионал; он знает всю
подноготную...» Пауэре несколько позже добавит: «Не
представляет большого труда составить длинный список
преступлений и провалов ЦРУ. Биография Ричарда Хелмса
неизбежно включает большинство из них; его деятельность дает
прекрасную возможность проследить всю секретную
историю службы за последние тридцать лет...»
Мы уже упоминали, что будущий директор ЦРУ, хотя
и часто прибегал к тайным операциям, но всегда занимал
по отношению к ним двойственную позицию: он, как и все,
принимал участие в «грязных делах», но старался при этом
сделать так, чтобы у окружающих сложилось мнение,
будто он является абсолютным профаном в этой области,
поскольку его специальность — только «разведка». Пауэре
так объясняет это: «Хелмс сильно сомневался в полезности
большинства военизированных программ и тайных
операций. Еще более скептически он был настроен по отношению
к намеченным убийствам, так как подобные операции
организовать было сложно, но еще сложнее сохранить в
тайне и почти невозможно более или менее
удовлетворительно оправдать или объяснить их, если они получат
огласку. Но это отнюдь не означало, что он принципиально
возражал против них или отказывался содействовать их
осуществлению. Занятие какой-то одной позиции
противоречило бы его характеру. Сослуживцы очень часто
изображали Хелмса как «хорошего солдата», то есть человека,
готового спорить относительно плана действия до того
момента, покуда этот план не принят, но не после... Бисселл,
как и некоторые другие, вспоминает, что если Хелмс
сомневался в возможности проведения той или иной бесполезной,
по его мнению, операции, то обычно он урезал выделяемые
на нее средства, во время ее обсуждения задавал самые
скептические вопросы, затягивал бумажную волокиту в
ожидании того, что в конце концов дело заглохнет само
по себе...»
Пауэре не уточняет, в каких случаях его упорство было
действительно эффективным и сколько «грязных дел» бла-
119

годаря ему заглохло само по себе. Может быть, и это
больше соответствует действительности, Хелмс, не желая
препятствовать осуществлению той или иной операции,
заботился прежде всего о том, чтобы ничем не
скомпрометировать свое имя, выйти сухим из воды, не быть
замешанным в таких «программах», которые он, как человек
опытный, считал утопичными, плохо спланированными либо
обреченными на провал? Однако это не мешало ему быть
подробнейшим образом информированным о всех
проводимых акциях. В любом случае примечательно утверждение
некоторых о том, что «Ричард Хелмс не принимал
активного участия в войне ЦРУ во Вьетнаме».
Наиболее впечатляющим примером скептицизма (и
прежде всего осторожности) Хелмса является «кубинское
дело». Месяцы лихорадочной работы, которые пережила
«фирма» за время подготовки операции, закончившейся,
как известно, полным провалом в заливе Кочинос, были
периодом, когда будущий директор ЦРУ показывал чудеса
осторожности, задумав и сыграв трагикомедию, которой
можно было бы дать название: «Как постоянно
участвовать в деле, будучи уверенным, что никогда в нем не был
замешан»... «Ему с поразительным знанием дела удалось
избежать того, чтобы оказаться причастным к операции
в бухте Кочинос, — подтверждают Маркетти и Маркс.
Несколько лет спустя один из высокопоставленных
чиновников ЦРУ выражал неподдельное удивление, отмечая тот
факт, что в документах управления не существовало ни
единого свидетельства, касавшегося планов или
непосредственно осуществления этой операции, которое могло бы
каким-либо образом доказать участие Хелмса в ее
проведении, притом что последний держал под своим контролем
большую часть операции. Однако этот чиновник нисколько
не критикует Хелмса. Он просто восхищается ловкостью
и осторожностью в суждениях человека, тщательно
избегавшего ставить подпись под каким бы то ни было
документом, касавшимся этого дела, даже тогда, когда оно
находилось еще в стадии проекта...» Некоторое время
спустя Виктор Маркетти назвал имя этого человека. Речь
шла о полковнике Лоуренсе К. Уайте, занимавшем в то
время пост генерального инспектор.а и исполнительного
директора. Маркетти дословно приводит его замечание:
«Вы представляете себе, что во всем Управлении нет ни
одного клочка бумаги, относящегося к бухте Кочинос, где
стояла бы подпись Хелмса?»
Скептицизм, осторожность, ловкость... Пауэре дает на
120

этот счет иную версию, впрочем, как это легко заметить,
в свою очередь весьма осторожную. «Хелмс, — пишет он, —
умел скрыть или заметно приуменьшить свою истинную
роль в деятельности ЦРУ, что по прошествии нескольких
лет крайне затрудняет точное определение и меры его
ответственности, и того, что же он конкретно сделал... Как
помощник заместителя директора ЦРУ по планированию
он контролировал фонды, ведал кадрами. Через его руки
проходили директивы, которые отсылались тем, кто
работал на «месте». Таким образом, он находился в выгодном
положении, чтобы ставить палки в колеса и как-то
помешать осуществлению операции в бухте Кочинос. Один из
его бывших сослуживцев, а также и соперников
«предположил» (люди ЦРУ часто употребляют уклончивые
выражения), что Хелмс, вероятно, пытался прежде всего
упрочить свои позиции и поэтому отказывался направлять на
осуществление операции лучшие кадры своего отдела, а
тем, кто уже был в ней задействован, советовал не
слишком надрываться. Другие утверждают, что он откровенно
обменивался мнениями об этом деле с руководителями
различных отделов управления планирования, призывая их не
скрывать своих сомнений и негативного к нему отношения.
А самому Даллесу заявлял, что даже самые опытные
«оперативники» сомневаются в том, что участие ЦРУ в
этом деле может быть скрыто, и проч. Вероятнее всего, он
не говорил: «Все это бессмысленно, и мы совершаем
ошибку!» Но, возможно, он говорил, что такую полную каверз
операцию крайне сложно претворить в жизнь, что это
мероприятие способно поставить под угрозу все, что ЦРУ
удалось создать в течение многих лет, и скорее всего этим
должны заниматься военные. В любом случае именно
подобные аргументы Хелмс изложил в государственном
департаменте Роджеру Хилсмэну. Уже в начале 1961 года он
заявил Хилсмэну, что не знал точно, о чем идет речь, но
не соглашался с тем, о чем ему действительно было
известно.
Заместителя директора по планированию, о котором
упомянул Пауэре и чьим помощником, а точнее
заместителем был Хелмс, звали Ричард Бисселл. Мы еще расскажем
о нем несколько подробнее. «Дик» Бисселл был очень близок
к Аллену Даллесу, а другой «Дик» — Хелмс считал, что
именно благодаря этой дружбе предпочли не его, а Биссел-
ла, когда встал вопрос о замене Фрэнка Визнера на посту
заместителя директора по планированию. Несмотря на то
что эти два человека ежедневно работали бок о бок, между
121

ними существовала если не постоянная вражда, то по
крайней мере совершенно очевидная неприязнь друг к другу.
Бисселл всегда был более блестящим игроком, если можно
так выразиться. Его утонченность в целом приносила ему
больший успех, чем Хелмсу его линейные геометрические
построения, и это не могло, естественно, разрешить
конфликт. Версия, которую дает Пауэре относительно позиции
Хелмса по вопросу о планах вторжения на Кубу, как раз
и родилась на основе наличия постоянного соперничества
и раздоров между этими двумя людьми. Это привело в итоге
к тому, что Бисселл открыто пожаловался Даллесу на
Хелмса. Поползли даже слухи о возможной «ссылке»
Хелмса в качестве резидента ЦРУ в Рим.
Безусловно, здесь можно найти определенное подтверждение
версии Пауэрса и частичное объяснение поведения Хелмса...
Не стоит забывать, однако, что после провала десанта в
бухте Кочинос «ветер» полностью изменил направление.
Сомнения и колебания Хелмса оказались не только
оправданными, но, более того, предстали как своевременное
предостережение. Уже в этом легко можно уловить тот же
эффект контраста, который несколько позже был отмечен
между некомпетентностью Рэйборна и профессионализмом
Хелмса. В данном случае речь идет о контрасте между
опрометчивым оптимизмом Бисселла и рассудительным
пессимизмом Хелмса, причем в обоих случаях это различие
полностью сыграет в пользу последнего... Тем не менее
после того как в феврале 1962 года Хелмс сменил Бисселла
на посту заместителя директора по планированию, было
бы несколько упрощенно считать, что он вышел
победителем из того кризиса, который переживала «фирма» в
результате провала операции, поставившего ее на
непродолжительное время в положение побежденной.
Если верно, что Хелмса часто отождествляют с
«фирмой» и говорят, что он «думает то же самое и так же, как
и ЦРУ», тогда чем же объяснить тот факт, что на этом
перепутье истории «управления», которое явил собой крах
операции против Кубы, он, как мы в этом убедились,
занимал абсолютно противоположную позицию? Чтобы
решиться на это, Хелмс должен был иметь глубокие
основания, весомые причины или серьезные опасения. Когда
пытаешься дойти до них, обнаруживаешь ключевую фигуру
первых 15 или даже 20 лет существования ЦРУ — Фрэнка
Г. Визнера.
В начале никто, и в особенности Хелмс, постоянно
работавший с ним и ставший вскоре его заместителем, не
122

тревожился и не задумывался о том, что его фанатичный
антикоммунизм, его постоянная тяга к наиболее трудным
и «грязным операциям» проистекали из своего рода
экзальтации, которая иногда граничила с безумием. Многие, в том
числе Хелмс, пережили действительно большой шок, когда
после будапештских событий разум Визнера начал
постепенно меркнуть, а затем и полностью угас. Визнер,
специально устраивающий рабочие заседания, чтобы дать волю
больному воображению, обвинял весь мир в предательстве;
Визнер, возвращающийся домой, запирающийся на
двойной замок и беседующий наедине со своим пистолетом, —
подобные картины были более чем волнующими. Они были
невыносимы, так как оказывали сильное воздействие на
людей с психологической и моральной точек зрения...
Томас Пауэре посвящает не одну страницу описанию
развития болезни Визнера, показывая, как этот, образно
говоря, «рак души» переходил от ремиссий к новым
приступам и как начиная с конца 1956 года, когда казалось,
что у него всего лишь «не в порядке нервы», болезнь
неумолимо прогрессировала до того дня, когда Визнер покончил
с собой. Мы становимся свидетелями того, как постепенно
этот человек терял уравновешенность и самоконтроль
перед лицом потрясенных друзей и коллег. Лечение
электрошоком в больнице Шеферд Пратт, около Балтимора, не
принесло результатов. Необратимый процесс умственного
расстройства у самого знаменитого в ЦРУ «солдата»
«холодной войны» развивался до последнего приступа, когда
Визнер предпочел пустить себе пулю в лоб. Отметив, что
«его депрессия была, бесспорно, психологической», Пауэре
сообщает, что «Даллес придерживался мнения, согласно
которому болезнь Визнера была спровоцирована самим
характером его работы, при которой внешнеполитические
кризисы постоянно оказывали на него такое психическое
воздействие, что это в итоге оказалось губительным».
Однако Пауэре не идет дальше описания того сильного
впечатления, которое оказала на Хелмса печальная судьба
его непосредственного начальника. Он даже не задается
вопросом, могло ли преподнесенное Визнером зрелище
привести Хелмса и его товарищей к мысли о том, насколько
разумна их деятельность и насколько велика опасность,
которой подвергалась их собственная психическая и
душевная полноценность. Но, несмотря на это, нельзя не
признать, что случай с Визнером весьма повлиял на
последующее поведение «Дика» Хелмса.
В частности, он систематически устраивал настоящую
123

охоту на письменные свидетельства своей деятельности,
осуществляя на деле принцип, который Пауэре
формулирует следующим образом: «Первое правило для сохранения
секретов — ничего не оставлять на бумаге. Бумагу всегда
можно потерять либо украсть,, она может просто попасть
в неблагонадежные руки. Если вы действительно хотите
сохранить что-нибудь в тайне, не пишите!»
Однако подобному методу сохранения тайны не всегда
легко было следовать по многим причинам, среди которых
не последнее место занимает и постепенное развитие
бюрократического аппарата «управления», усложнение его
внутренней структуры. Иными словами, на протяжении всей
карьеры Хелмс неоднократно будет попадать в такие
ситуации, когда его знаменитая профессиональная
осмотрительность будет подвергаться серьезному экзамену. Тот же
Пауэре рассказал, например, о случае, когда Хелмс
вынужден был заниматься весьма щекотливым вопросом —
пытками... «Работа в секретных службах имеет свои дурные
стороны, — пишет Пауэре, — и есть люди, которых это
главным образом и привлекает. Хелмс не относился к
таковым, но мирился с их существованием. Приблизительно
в 1955 году к Аллену Даллесу начали поступать донесения
из Мюнхена, в которых сообщалось о жестоком обращении
во время допросов с задержанными, в частности с
перебежчиками, которые казались подозрительными: применение
скипидара на половые органы, полная изоляция человека
в звуконепроницаемом помещении, куда пускалась
индонезийская музыка, причем такой оглушительной громкости,
что человек «раскалывался», и другие издевательства в том
же духе. Даллес попросил Хелмса провести по этому
поводу расследование и подготовить текст распоряжения,
запрещавшего применение пыток. В конечном итоге было
сформулировано общее правило: «Запрещается применять
принудительные меры электрического, химического или
физического воздействия». (Напротив, психологическое
давление допускалось.) Что можно было еще сказать? Зная,
как долго хранятся документы, никто не согласился бы
составить постановление, в котором открыто разрешалось
бы применять конкретно те или иные методы. Но
распоряжение— это одно, а.реальность — другое. Прежде чем
завершить свое расследование, Хелмс созвал собрание
руководства управления планирования с тем, чтобы выслушать
возможные замечания относительно предложенного
постановления. Таковые имелись. Было высказано мнение,
что лучше оставить все это на усмотрение руководителей
124

«управления» и резидентов. Один из тех, кто присутствовал
на собрании, спросил Хелмса: «Каковы в конце концов
прерогативы резидента?» Ответ Хелмса представлял собой
образец двусмысленности: «Как можно лучше выполнять
свою работу, по меньшей-мере в рамках существующих
инструкций и до поступления противоположных...» Однако
чем выше Хелмс поднимался по служебной лестнице, тем
чаще он попадал в ситуации, когда ему было все сложнее
оставаться «чемпионом двусмысленности». Особенно он
ощутит это, когда займет пост директора ЦРУ и станет
объектом острой критики со стороны некоторых сотрудников
самой «фирмы».
Как бы там ни было, но примерно через два с половиной
года после приведения к присяге этот человек с уже вполне
сложившейся и весьма противоречивой репутацией в
очередной раз прибыл в Белый дом для того, чтобы утром
11 ноября 1968 г. присутствовать на встрече, которая,
безусловно, оказалась решающей в его жизни, — встрече с
новым президентом, которого шестью днями раньше избрал
американский народ, отдав за него 60,7% голосов
(поразительный избирательный успех, который затем был забыт
в водовороте уотергейтского скандала), президентом,
которого звали Ричард Милхауз Никсон...
Решающая встреча для Хелмса и насколько! «Его
отношения с Никсоном, — пишет Пауэре, — были
отчужденными и двусмысленными, быть может, наиболее странными
из тех, какие он когда-либо и с кем-либо поддерживал.
Начались они в атмосфере запутанных интриг и
полулояльности, оставаясь такими вплоть до самого конца на
протяжении почти четырех лет...» Начиная с 11 ноября 1968 г.
новый президент делал все возможное, чтобы поставить
Хелмса в неприятную ситуацию. Действительно, его не
увольняют, как это могли бы сделать, и даже сообщают,
что его оставляют на посту директора ЦРУ, но в то же
время дают странный и совсем неожиданный приказ
сохранять это решение в полном секрете и «никому о нем не
говорить». Пройдет еще более пяти недель, прежде чем 18
декабря решение будет оглашено официально. Совершенно
ясно, что Ричард Хелмс сохранит об этом небольшом
отрезке времени воспоминание как о периоде, когда, не зная
и не понимая, отчего и почему среди подчиненных и друзей,
которые, естественно, задавались вопросом о его
положении, он должен был делать вид, что и сам беспокоится за
свое будущее... Не хотел ли Никсон, заставив Хелмса
пройти это испытание, помимо всего прочего, дать ему по-
125

чувствовать всю тяжесть своего всемогущества?
Последнему приходилось не раз задаваться этим вопросом. И дру^-
гим, впрочем, тоже.
Действительно, с первых шагов в политической жизни
Никсон проявлял живейший интерес к «специальным
службам» и старался использовать любую возможность,
количество которых возрастало на каждом этапе его
политической карьеры, чтобы встречаться с работниками ЦРУ,
завязывать с ними личные контакты и быть в курсе их
деятельности. Эта привязанность Никсона к тому, что в
данном случае следует называть любовью к шпионажу,
является существенной чертой его психологического
портрета. Когда Никсон достиг высшей власти, эта черта его
характера, очевидно, оказывала значительное влияние на
его образ действий. С осведомленностью, которая большей
частью проистекала из его личного опыта, Уильям Р. Кор-
сон пытается проанализировать ничем не прикрытое
пристрастие нового хозяина Белого дома к делам разведки и
контрразведки. Уже то, как 37-й президент Соединенных
Штатов Америки подошел к данной области,
«существенно отличало его от предшественников». К моменту
избрания, подчеркивает Корсон, Никсон уже был «в
значительной степени осведомлен о наиболее важных секретах».
Протоколы заседаний Совета национальной безопасности,
проводившихся во времена президента Эйзенхауэра, и
воспоминания тех, кто принимал в них участие, ясно
указывают, что многие неприятные стороны разведывательных
операций там определенно не рассматривались. Однако по
причине болезни Эйзенхауэра в 1956 и 1957 годах возникла
необходимость ввести вице-президента Никсона в курс
мероприятий, которые тогда проводило «разведывательное
сообщество». В результате тот, кто временно выполнял
функции президента, проявил себя очень способным и
внимательным учеником.
Руководители разведки, и в особенности Аллен Даллес,
вскоре решили допустить Никсона в «разведывательное
братство». Их первоначальный план был чрезвычайно
прост. Он состоял в том, чтобы сыграть на интересе,
который, как представлялось, Никсон проявлял к
«романтической» стороне разведки: в данном случае речь шла о
докладах, повествовавших о «храбрости» и «мужестве»
разведчиков, проявленных в борьбе с коммунистами. По замыслу
Даллеса, эти доклады... должны были лишь разжечь у
Никсона аппетит. В дальнейшем он, действительно, все глубже
проникал в святилище секретных служб, и его просвещали,
126

например, по вопросу о том, как перехватывают переписку,
какими средствами можно фальсифицировать документы,
какая существует специальная техника связи, какими
способами можно внедриться в разведывательные службы
противника, сообщали об особо секретных контактах военных
и ЦРУ с разведывательными службами других стран...
Несмотря на то что любопытство, проявленное Никсоном,
расценивалось вначале с некоторым опасением, вскоре,
однако, все пришли к выводу: «Можно считать его своим...»
Отметив особый интерес, который Никсон проявлял к
методам психологической обработки, системам подслушивания
и электронного наблюдения или просто к тому, как «вскрыть
и затем запечатать письмо, не оставив следов», Корсон
утверждает, что в период между 1961 и 1969 годами
будущий президент сумел извлечь выгоду из своих контактов
со «спецслужбами», получив «значительное количество
конфиденциальных сведений». Но при этом Корсон сразу дает
следующий комментарий: «Теперь, когда известно, как в
итоге завершилась карьера Никсона, находишь какую-то
иронию в констатации, что из всех предшествовавших
президентов он проявил наибольшие способности и
квалификацию, чтобы стать первым в стране
президентом-разведчиком. Но, может быть, он для этого даже слишком
много знал...»
И Корсон подробно описывает своеобразную ситуацию,
которая сложилась после вступления Никсона в
президентские полномочия, когда он тщательно прилагал усилия
к тому, чтобы самому стать разведчиком, в то время как
члены его кабинета рассматривали пресловутое
«сообщество» как ничем не отличавшуюся от других область
администрации... Достоинством приведенных выше наблюдений
Корсона является то, что они помогают во многом
объяснить растущие разногласия, которые все больше возникали
в отношениях между ЦРУ и Белым домом, между Хелм-
сом — «Диком грязных дел» и «Диком» Никсоном, которого
его противники уже прозвали «Дик-пройдоха».
Стремление Никсона самому стать «разведчиком»
сказалось на всех сотрудниках ЦРУ без исключения, то есть
на всем ЦРУ как учреждении, и не могло быть воспринято
иначе, как попытка поставить под вопрос саму
необходимость этого учреждения, отрицание его действенности,
попытка своего рода «дестабилизации» самой службы. А что
касается Хелмса, то, если президент вообразил, что может
сам выполнять его функции, занимая президентское кресло,
это означало, что потребность в директоре «управления»
127

поставлена под сомнение... Можно было бы сказать, что
это — бесплодный спор, поскольку рамки полномочий и
обязанностей руководителя сверхдержавы никак не позволяют
ему быть и «главным разведчиком страны». Безусловно,
это так. Но чем больше Никсон начинает осознавать
невозможность сочетать эти две функции, тем больше он
чувствует себя обманутым и неудовлетворенным, тем
больше склоняется к тому, чтобы не доверять и следить за
ЦРУ, тем больше он мечется между упреками в
некомпетентности в адрес ЦРУ и обвинениями его в нелояльности...
Слухи, которые вскоре распространились в Вашингтоне,
оказались обоснованными: Никсон не любит ЦРУ.
Приведем несколько примеров...
«Никсон пришел в Белый дом с глубоким чувством
неприязни по отношению к ЦРУ, — писал Хью Сайди, один
из авторов передовых статей журнала «Тайм». — Он упрекал
Управление в том, что оно частично несет ответственность
за его поражение на президентских выборах I960 года.
ЦРУ, говорил Никсон своим ближайшим сотрудникам,
сыграло на руку Джону Кеннеди, опубликовав «липовые»
цифры о гонке в области ракетного вооружения между
Соединенными Штатами и Советским Союзом...»
В этой связи Томас Пауэре также рассказывает о «деле
Анны Шенно» — деле, получившем название по имени
вдовы генерала, командовавшего в годы второй мировой
войны эскадрильей «летающих тигров». Анна Шенно была
горячей сторонницей избрания Никсона в президенты и
создательницей «южновьетнамского лобби» в Вашингтоне.
Линдон Джонсон, в то время президент США, не без
оснований подозревал, что она поддерживает контакты с сай-
гонским правительством Тхиеу без ведома американских
властей. Он попросил ЦРУ установить за ней наблюдение,
что и было сделано. Этот факт дал Никсону лишний повод
для упреков в адрес Хелмса.
Но вскоре Никсон избрал и другую мишень для своих
выпадов в адрес «фирмы». Он уже упрекал ЦРУ не только
за то, что в прошлом оно позволяло себе некоторые
недоброжелательные действия по отношению к нему. Теперь он
подверг сомнению саму идею полезности и действенности
«управления», обвиняя его в некомпетентности... В беседе
с Генри Альфредом Киссинджером он упрекал ЦРУ в
«полном отсутствии всякого воображения». Перед Джоном
Эрлихманом он однажды воскликнул: «Для чего нужны
эти 40 тыс. парней, которые сидят там и читают газеты?»
И эта постоянная критика вскоре вылилась в открытое
128

публичное наступление, когда окружение президента начало
поставлять в прессу информацию (большая часть которой,
как выяснилось позднее, была, впрочем, ложной), материал
для статей, в которых Ричард Хелмс и его подчиненные
предстают как абсолютно бездарные люди. Свидетельством
тому, например, эти строки, появившиеся в газете «Монд»:
«Согласно еженедельнику «Ньюсуик», реорганизация
американских разведывательных служб, объявленная 5
ноября, была предпринята по решению президента Никсона
из-за недавних ошибок, совершенных ЦРУ. Среди
последних еженедельник приводит 5, которые, как представляется,
особенно возмутили Белый дом. Речь идет о том, что, во-
первых, секретные службы оказались неспособными
предсказать масштабы сопротивления Северного Вьетнама во
время интервенции США в Лаосе, во-вторых, они дали
ошибочные сведения, которые привели к безрезультатному
рейду в Сон-Тай, в Северном Вьетнаме; в-третьих, неверны
цифры, касающиеся количества военной техники,
перевозившейся транзитом через порт Сиануквилль; в-четвертых,
запоздала информация об обнаружении советских ракет
типа «Сам», расположенных вдоль Суэцкого канала;
в-пятых, произошла задержка на 8 месяцев переговоров
по ОСВ по причине противоречивых сведений, поступивших
от разведывательных служб...» Намерение Никсона вредить
ЦРУ, проявившееся в том, что он инспирировал подобные
статьи, было, впрочем, подтверждено впоследствии теми
ожесточением и упорством, с какими он, даже после того,
как покинул Белый дом, публично жаловался на
неэффективность деятельности людей из Лэнгли. В качестве
доказательства приведем строки, появившиеся в газете «Франс-
суар» за подписью ее корреспондента в Вашингтоне Луи
Фуа: «В своем втором телевизионном интервью на прошлой
неделе г-н Никсон рассказал, каким образом накануне
войны Киппур* ЦРУ уверяло его, что война на Ближнем
Востоке «не была вероятной». Он решил тогда, в пятницу
вечером, провести выходные дни во Флориде, откуда на
следующее же утро был вызван в Вашингтон! И бывший
президент не смог воздержаться от того, чтобы не
высказать трезвого замечания относительно компетентности и
эффективности работы американских разведывательны*
служб...»
Как мы уже упоминали, Томас Пауэре не без удивления
отмечал, что отношения Хелмса с Никсоном составляли
* Имеется в виду арабо-израильский конфликт 6 октября 1973 года.
5—332 -129

самую странную сторону его жизни. Столь же странным
было и поведение президента... В самом деле: Никсон
прилагает немалые усилия для того, чтобы
дискредитировать ЦРУ, и в то же самое время он задумывает нанести
ему удар, вводя как бы в качестве «троянского коня» своего
человека в «управление». Классический метод, скажут
некоторые. Да, но при том условии, что этот посланник
президента по особо важным поручениям окажется
человеком решительным и упорным, готовым и способным
выполнить возложенную на него миссию. Но это был не тот
случай, так как в течение четырех лет (со 2 мая 1972 г. по
7 июля 1976 г.), которые генерал Верной А. Уолтере провел
в «фирме», он, по мнению одних, довольствовался лишь тем,
чтобы оставаться любезным и галантным,
представительствующим, но ничего не предпринимающим «сановником».
А по мнению других — верным слугой государства,
желавшим, безусловно, прежде всего своего собственного
спокойствия в ожидании выхода на пенсию, но отказавшимся
даже ради Белого дома выходить за рамки установленного
в «управлении» административного порядка и никогда
не предававшим того доверия, которое Хелмс и все его
новые коллеги будут ему оказывать, удостоверившись в его
лояльности по отношению к себе.
Итак, кто такой Уолтере? С житейской стороны —
тонкий гастроном, любитель хорошо поесть; в обществе —
остроумный собеседник; внешне — это человек, у которого,
как говорится, косая сажень в плечах; в политическом
плане — человек правых убеждений; с профессиональной
точки зрения — полиглот; по воле случая — это дипломат;
и лишь побочно, несмотря на то что он придавал этому
большое значение, — это дисциплинированный генерал
американской армии; что же касается того, является он или
нет профессиональным разведчиком, справедливо или нет
называть его таковым, то мнения по-прежнему
расходятся...
Принимая во внимание роль, которую Уолтере играл
в Париже, Фурнье и Легран отвечают на этот
вопрос утвердительно. «Что касается генерала Вернона
Уолтерса, — пишут они, — то он 35 лет прослужил в армии,
и в мире разведывательных служб разных стран его
считали вторым хозяином ДСТ — службы внутренней
безопасности Франции. До отъезда из Франции в марте 1972 года,
где он занимал официальный пост военного атташе в
американском посольстве, ему удалось завязать бесчисленное
количество знакомств в нашей стране. Жизнерадостный
130

по натуре, известный кутила, этот гигант ростом 1 м 90 см
держал открытый счет в ресторане отеля Крийон и других
шикарных парижских гостиницах. Будучи близким другом
Александра де Маранша5.., он был также на короткой ноге
с Мишелем Понятовским. Владея семью языками, он не раз
был переводчиком таких американских президентов, как
Дуайт, или, как его называли, «Айк», Эйзенхауэр, Джон
Ф. Кеннеди, Линдон Б. Джонсон и Ричард М. Никсон.
3 марта 1972 г. последний назначил его заместителем
директора ЦРУ вместо генерала Роберта Кушмана. Но,
находясь уже в Лэнгли, он все-таки продолжал заниматься
французскими делами. «Генерал Джонни Уокер» — так
прозвали Уолтерса из-за его неумеренной тяги к виски, —
работая еще в Париже, никогда не скрывал истинного рода
своей деятельности — начальника американской военной
разведки во Франции. Так, однажды, в июне 1971 года,
во время приема, который давали военные в своем клубе
на площади Сент-Огюстен, он откровенно предлагал
французским офицерам поступить на службу в американскую
разведку. «Я шучу.., но не совсем!» — добавил он,
сопровождая свое предложение громким смехом...» Факты,
изложенные Фурнье и Леграном о деятельности Уолтерса
в качестве «начальника американской военной разведки»
во Франции во время его пребывания в Париже, были
подтверждены работниками французской контрразведки,
которых удивляли его многочисленные поездки во Франкфурт,
в Западную Германию, город, известный как центр
американских «специальных служб» в Западной Европе.
Остается привести и точку зрения Вернона А. Уолтерса
о той роли, которую он сыграл в описываемой нами
истории. Когда в своих мемуарах Уолтере касается
уотергейтского скандала, он, естественно, не говорит о себе ничего
плохого. Но отдадим ему должное, ибо он ничего не пытается
утаивать. «В отличие от многих, кто сделал себе карьеру в
военной разведке, — пишет Уолтере, — такая узкая
специализация нисколько не помешала моему дальнейшему
продвижению. У меня было самое высокое офицерское
звание,которое я сохранил, когда был назначен на службу в ЦРУ. До
того дня, 2 мая 1972 г.., когда я был приведен к присяге
в качестве заместителя директора Центрального
разведывательного управления, я никогда не принадлежал к этой
организации. Я служил в другой, конкурирующей с ЦРУ
организации — Разведывательном управлении министерства
обороны (РУМО). У меня всегда были хорошие
отношения с резидентом ЦРУ во Франции, — продолжает он. —
5* *
131

Тем не менее моя недавняя деятельность в Париже и та
работа, которую я там вел с китайцами и вьетнамцами,
протекали без ведома этого Управления. С директором ЦРУ
Хелмсом я познакомился несколькими годами раньше в
Париже, куда он приезжал в свадебное путешествие. Когда
я был ему представлен, он спросил меня, уж не тот ли я
самый «знаменитый генерал Уолтере»? Я ответил, что не
знаю, знаменит я или нет, но что я действительно генерал
Уолтере. Тогда он спросил, достаточно ли у меня
большой опыт в области разведки Рассердившись за
этот-довольно некорректный вопрос, я ответил ему, что уже в 1942
году с боями совершил рейд, высадившись на
оккупированной противником территории во главе специального
разведывательного отряда, что я провел огромное
количество допросов военнопленных, а совсем недавно вел в
Париже секретные переговоры с представителями
Северного Вьетнама и Китая без ведома ЦРУ... Может быть,
мне не стоило отвечать ему так грубо; но после этого
эпизода он в обращении со мной стал гораздо более
любезным...» И в заключение, как и следовало ожидать,
Уолтере пишет: «Некоторые газеты обвиняли меня в том, что
я был человеком Никсона, введенным им в аппарат ЦРУ,
чтобы контролировать всю деятельность Управления; и это
несмотря на тот факт, что я служил многим президентам
и получил звание дивизионного генерала еще до
избрания Никсона...»
Да, остается еще много неясных вопросов... Если можно
понять и допустить то, что глава исполнительной власти
не прекращает своих попыток дискредитировать
«управление» и унизить его директора и Хелмс при этом считает, что
он не в силах, но, главным образом, не вправе оказывать
противодействие президенту, трудно понять, например,
почему он в этом случае не стремится ограничиться
выполнением возложенных на него обязанностей и решением
текущих дел. Трудно понять, а еще сложнее объяснить,
почему Ричард Хелмс соглашался компрометировать себя
ради какого-то Никсона, который обращался с ним так,
как никто и никогда в Белом доме не обращался с
главой ЦРУ. И это тем более удивительно, ибо Хелмс не
только не извлекал никакой видимой пользы из этой ситуации,
а, наоборот, каждый раз переживал тяжелые последствия.
Недоброжелательные и двусмысленные отношения,
которые установились в итоге между «управлением» и
президентом, были еще более ухудшены и запутаны
уотергейтским скандалом... Мы не собираемся на страницах этой
132

книги рассказывать об уотергейтском деле, которое и так
изобилует множеством неясных и темных перипетий; но
одним из невыясненных и по-прежнему острых вопросов
остается вопрос о роли ЦРУ вообще и Ричарда Хелмса
в частности в этом деле. Среди нагромождения разных
гипотез один факт представляется ясным: Уотергейт стал
причиной увольнения Хелмса, или, скорее, чтобы быть более
точным, Никсон воспользовался скандалом, чтобы, наконец,
осуществить давно задуманную им замену директора
Центрального разведывательного управления.
Для автора редакционной статьи в «Тайм» Хью Сайди
«за этой заменой» скрывалось «несогласие» Хелмса. Уильям
Колби также вспоминает об этом несогласии, которое он
называет «отказом». Он пишет: «Стратегия, принятая
Хелмсом, избавила... Управление от того, чтобы быть
вовлеченным в махинации Никсона и людей из его окружения,
которые пытались заглушить скандал и избежать
справедливого наказания за совершенные преступления. ЦРУ
повело себя настолько умело, что даже газета «Вашингтон
пост», которую нельзя заподозрить в снисходительном
отношении к властям вообще и к ЦРУ в частности, писала в
передовой статье, что ЦРУ «было единственной
организацией, которая смогла сказать: «Нет!» И Ричард Хелмс
заплатил дорогой ценой за этот отказ. В начале декабря он
был приглашен президентом в Кэмп-Дэвид. В Лэнгли все
мы считали, что речь пойдет о бюджете Управления,
принятие которого сталкивалось в то время с некоторыми
затруднениями процедурного порядка. Тогда, перед его
поездкой к президенту, мы организовали рабочее заседание,
на котором Хелмс подытожил аргументы с нашей стороны
в пользу предлагаемого бюджета. Это оказалось пустой
тратой времени. Встреча в Кэмп-Дэвиде не имела ничего
общего с вопросом о бюджете. В действительности она
касалась стратегии, которой Хелмс до этого
предусмотрительно стал придерживаться, мешая окружению Никсона
использовать Управление, чтобы скрыть свои неблаговидные
поступки. По этой причине Никсон отослал Ричарда Хелмса
в посольство в Тегеране, а вместо него назначил на пост
главы ЦРУ Джеймса Шлесинджера...»
Интересное свидетельство. Но можно ли уточнить, чему,
собственно, «сопротивлялся» Хелмс, а от чего же он
«отказался»? Пауэре приводит высказывания друзей Хелмса из
самой «фирмы», которые, подтвердив, что «была лишь одна
причина увольнения — Уотергейт», добавляют: «Хелмс
отказался преградить путь расследованию, которое вело ФБР,
133

что... было бы нетрудно сделать, и Никсон уволил его из
чувства мести...» Впрочем, тот же Пауэре, но уже от себя
лично уточняет: «В двух словах — Уотергейт сделал из
ЦРУ желанную добычу. Казалось, Хелмс почувствовал эту
опасность с самого начала. Для него Уотергейт был словно
холера, и он стремился отдалить Управление от тех, кто был
ею уже заражен...» «Желанная добыча», или, иными
словами — «козел отпущения».
Из свидетельств, повествующих о том, как президент
пытался заманить в ловушку директора ЦРУ, наиболее
подробное принадлежит Гарольду Робинсу Хэлдеману.
«Боб» Хэлдеман, доверенное лицо Никсона с 1956 года,
после избрания своего хозяина в президенты стал
генеральным секретарем президентской канцелярии — пост, на
котором он превратился в человека номер один аппарата Белого
дома и который занимал до 30 апреля 1973 г. Будучи
обвинен, а затем судим и приговорен за участие в
уотергейтском деле, он пишет в тюрьме свои воспоминания об
этом скандале. И под его пером рождаются следующие
строки: «23 июня 1972 г. 10 час. 5 мин. Я докладываю
президенту о последних результатах следствия по делу
Уотергейт. Затем перехожу к вопросу о ЦРУ: как поступить,
чтобы мы могли заручиться его помощью? Никсон поднимается
из кресла, останавливается на несколько секунд перед
окном, затем оборачивается ко мне и говорит: «Когда вы
пойдете к людям из ЦРУ, скажите им следующее: „Важно то,
что уотергейтское дело может напомнить о бухте Кочинос.
Пусть они оставят его в руках ФБР и больше не
вмешиваются! Точка." Я вновь захожу к Никсону в 13 час, как
раз за несколько минут до встречи с Хелмсом и Уолтерсом.
Он излагает ту же точку зрения: „Объясните им, что
репутация ЦРУ будет подмочена и что, по всей вероятности,
вновь всплывет история бухты Кочинос; ЦРУ ничего не
выгадает из скандала, совсем наоборот..." Расставшись с
Никсоном, я поехал к Эрлихману. В кабинет входят хозяева
ЦРУ. Глухая стена, каменные лица. От них абсолютно
ничего нельзя добиться; один и тот же мотив: «Мы не имеем
никакого отношения к этому делу...» Тогда я решаюсь
выложить козырь Никсона: „Президент поручил мне сообщить
вам следующее: может случиться так, что Уотергейт будет
связан с делом бухты Кочинос..." В комнате повеяло
паникой. Хелмс, вцепившись в подлокотники, приподнялся из
кресла, подавшись вперед, заорал: „Бухта Кочинос не имеет
ничего общего со взломом! Бухта Кочинос меня не
касается..." Последовала долгая пауза. Бурная реакция Хелмса
134

меня глубоко поразила. Хотел бы я знать, какой же
взрывной силой обладает бомба, скрытая в этой кубинской
истории. Наконец, взяв себя в руки, я сказал: „Я лишь
следую инструкциям президента, Дик. Я передал вам в
точности его слова..." Тогда Хелмс опустился в кресло и
произнес: „Ну, ладно!" Но общая атмосфера уже была иной...»
Как можно было заметить, сцена, которую описал Хэл-
деман, происходит, он сам это уточняет, «в кабинете Эрлих-
мана»... «Специальный советник» президента по вопросам
внутренней политики Джон Эрлихман в иерархии Белого
дома стоял тогда непосредственно вслед за Хэлдеманом,
впрочем, на той же ступени, что и Генри Киссинджер,
который выполнял сходные функции, но только в области
внешней политики. В книге, написанной до того, как
разразился уотергейтский скандал, и посвященной Никсону и его
окружению, Пьер и Рене Госсе характеризуют его как
«политехнократа власти», очень близкого к президенту,
в кабинет которого «он мог входить в любое время». Затем
братья Госсе рисуют его портрет: «Коренастый, плотный,
энергичный, осторожный, приветливый человек 45 лет с
круглым лицом, на котором, когда он говорит, левая бровь
причудливо изгибается, прекрасно сложенный, обладающий
аналитическим складом ума и способностью видеть суть
проблемы. Он всегда безупречно одет, впрочем, как и
другие люди его круга. Этот уравновешенный калифорниец,
адепт церкви «христианской науки», ведущий почти
спартанский образ жизни, был сначала адвокатом, затем
директором страховой компании в Сиэтле, пока его старый
приятель по университету в Стэнфорде «Боб» Хэлдеман (вместе
с которым он также был вожатым в отряде бойскаутов)
не попросил его помочь в организации первой предвыборной
кампании теперешнего президента, то есть в 1960 году...»
И Госсе завершают «портрет» Эрлихмана следующим
утверждением: «Это прежде всего прирожденный посредник,
способный виртуозно ускорять любые дела. Но его
настоящий секрет.., впрочем, это относится и к Киссинджеру,
и к Хэлдеману, состоит главным образом в том, что его
взгляды целиком и полностью совпадают с мнениями
президента, которому он служит...»
Так же как и большинство героев уотергейтского
скандала, Джон Д. Эрлихман был в результате обвинен,
приговорен и посажен в тюрьму; так же, как и многие из них,
он воспользовался пребыванием в тюрьме, чтобы написать
книгу. Однако, в отличие от других, он написал не просто
книгу воспоминаний. Нет, большую часть срока своего
135

заключения он посвятил написанию романа, в котором под
вымышленными именами действуют вполне реальные и
конкретные люди6, — романа, который называется «Фирма» и
который мы уже цитировали, когда рассказывали об Аллене
Даллесе. Одна из основных тем (если не главная) этой
книги — отношения между Хелмсом и Никсоном, а если
быть более точным — шантаж, которому первый подвергал
второго.
Подробное описание этой ситуации, занимающее около
10 страниц, находится в конце книги. Прежде чем до них
добраться, читатель, у которого хватает терпения поиграть
в нехитрую игру «кто есть кто», остается под большим
впечатлением от правдивого тона книги, на который не
знаешь, как реагировать. Обратимся к примеру... Генерал
Верной Уолтере, без сомнения, выведен в романе в образе
«капитана Арни Питтмэна». И вот мы читаем: «Арни Питт-
мэн был подвергнут суровой изоляции. Заместитель
директора разведывательного управления находился под
колпаком. Его коллеги из ЦРУ сразу поняли* что он был как раз
тем человеком, которого Белый дом поместил на 6-й этаж,
что он был врагом. Питтмэну ничего не говорили, ему не
показывали никаких документов без разрешения на то
самого директора или его помощника Саймона Кэппелла.
Сид Линдси, новый помощник Арни Питтмэна, каждый день
подробно докладывал Кэппеллу о том, что делал его
непосредственный начальник, кого принимал и с кем встречался,
что он читал и писал. Когда Линдси отсутствовал, на
караул вступала секретарша Питтмэна. Его шикарный
кабинет стал объектом постоянного наблюдения, объектом
разведки внутри самого Центрального разведывательного
управления. И Питтмэна все время держали в неведении
того, что делал Уильям Мартин (...). Он присутствовал
на обедах и приемах в Вашингтоне, и все знали, что он
был все-таки, черт возьми! заместителем директора ЦРУ.
Как таковой, он имел определенный вес и право на
соответствующее внимание и уважение. Однако часто случалось
так, что к нему приходили поговорить о делах «фирмы»,
а он даже не знал, о чем шла речь. Что он мог им ответить?
Эти люди извне знали о его собственном Управлении такое,
о чем он никогда даже не слышал...» Если то, что Эрлих-
ман пишет об Уолтерсе — «Питтмэне», не лишено
некоторого оттенка злопамятности со стороны приверженцев Никсона,
даже если все это можно отнести лишь к первым месяцам
из четырех лет, проведенных генералом-полиглотом в
«фирме», все равно правдивость тона, с которым автор описы-
136

вает эту ситуацию, не может не взволновать. Разумеется,
это еще не дает гарантии достоверности того, что Эрлихман
пишет относительно «Уильяма Мартина» (Хелмса) и
«президента Ричарда Монктона» (Никсона). Роман Эрлихмана
был написан и вышел в свет в атмосфере финальной фазы
уотергейтского скандала — настоящего смерча
разоблачений, грязных по своей сути, когда происходило сведение
счетов. Это не могло не отразиться на книге. Как, принимая
во внимание этот факт, не относиться к ней с подозрением?
Тем не менее представляется неправомерным, учитывая
личность самого автора, роль, которую сыграли он и два
других интересующих нас персонажа, игнорировать
содержание одной из глав этого романа, ставшего, хочешь того
или нет, своеобразным документом. Одно дело — принимать
все за чистую монету, что было бы наивно, другое —
полностью им пренебречь, что было бы, видимо, неосторожным.
Сцена, которую достоверно описывает, или же
выдумывает, либо приукрашивает «романист» Джон Эрлихман,
мешая реальность с фантазией, представляет разговор с
глазу на глаз между президентом (находящимся на
уикэнде) и директором ЦРУ (который попросил немедленно его
принять). Она происходит в резиденции президента в
Кэмп-Дэвиде. И начинается в комнате для приема гостей,
стены которой заставлены книгами и начинены
микрофонами. Но вскоре действие перемещается в большой парк,
где оба героя долго прогуливаются и разговаривают уже
без свидетелей. Вот некоторые отрывки из этой главы.
«Мартин передал сначала президенту отпечатанный на
машинке в алфавитном порядке список тех сотрудников
Белого дома, за которыми было установлено наблюдение
Президент пробежал глазами несколько страниц, поднял
голову и воскликнул: „Что это значит..?" Мартин покачал
головой и жестом остановил его: „Пoдoждитe!,, Второй
список содержал имена репортеров, чьи телефоны
прослушивались. Третий — руководителей различных управлений
и ведомств. Последний список включал имена журналистов,
на квартирах которых были установлены микрофоны...
Затем Мартин начал не спеша, одну за другой показывать
президенту фотографии. Монктон внимательно, не
отрываясь, рассматривал каждую увеличенную фотографию. Они
были подобраны и разложены в хронологическом порядке...
„Господин президент, я хочу подойти прямо к цели. Элмер
Морзе7 и вы, ФБР и Белый дом — вы все занялись в
высшей степени незаконной деятельностью и операциями, что
ставит вас в крайне затруднительное положение. Эти спис-
137

ки и фотографии являются бесспорным тому
доказательством... У меня тоже есть свои трудности и проблемы,
господин президент... Я знаю, что почти все они вам известны.
Я пришел сюда, чтобы подсказать, как можно было бы
решить некоторые из ваших проблем, а затем я вам
объясню, как могли бы решить некоторые из моих. То, что я
предлагаю, — лишь обычная маклерская сделка в духе
доброй, старой традиции рынка..." ,,Я не противник подобных
сделок", — ответил Монктон... — „Итак, что я могу вам
предложить? — начал Мартин. — Есть одна вещь, которая
вам необходима, — полнейшее молчание. Меня ничто не
обязывает рассказывать людям о том, что вы
подслушиваете телефонные разговоры, о ваших микрофонах, о
нарушении вами прав частной собственности. До настоящего
момента я — единственный за пределами Белого дома, кто
в курсе всего этого. И я готов забыть то, что знаю..." —
,,А какова разменная монета? Что я вам должен за ваше
молчание?" — „Несколько вещей, господин президент". —
„А, вы назначаете цену! Знаете ли, Мартин, это смахивает
на шантаж!" — „Господин президент, вы слышали, что я
говорил по поводу бюджетов ЦРУ и ФБР?" — „Да,
разумеется, я не глухой. Я слышал все ваши гнусные
требования шантажиста, Мартин!" — ,,И что же вы ответите?
Намерены ли вы купить мое молчание? Уничтожите ли вы
доклад Примулы8? Вы уничтожите этот доклад, дадите
мне назначение за границу, на мое место назначите Дрю9
и отзовете свору ваших ищеек! Это — цена. Либо — да,
либо — нет, черт возьми! но я жду вашего ответа
немедленно!" Монктон еще раз облизнул губы и вытер их
нервным движением руки... Затем он посмотрел на Мартина.
Их глаза на мгновение встретились. Президент потупил
взор. „Я согласен..."»
Какова была реакция Ричарда Хелмса, когда появился
роман Эрлихмана? Благодаря Томасу Пауэрсу это известно.
Он пишет об этом в автобиографии: «Эрлихмана, конечно,
нельзя назвать настоящим писателем, но он, бесспорно,
обладает талантом. И прежде всего — это умение видеть и
зафиксировать наиболее характерные эпизоды и детали.
Никто лучше Эрлихмана не мог передать тот особый тон
монологов Ричарда Никсона, когда он предстает перед нами
человеком мелочным и мстительным, увлеченным лишь
самовосхвалением. Подлинные записи разговоров Никсона
в Белом доме по сравнению с тем, что пишет Эрлихман,
даже могут показаться говорящими в пользу президента.
Эрлихман имеет дар соединять в романе то, что является
138

чистой правдой, с тем, Что предположительно могло иметь
место. Но пишет он таким выразительным языком, что
невольно заставляет нас поверить ему. Короче, его перо
опасно, и в «Фирме» он описывает с поразительным умением,
доступным лишь хорошему рассказчику, встречу в Кэмп-
Дэвиде, во время которой персонаж, который очень походит
на Ричарда Хелмса, шантажирует президента, очень
похожего на Ричарда Никсона... Лоуренс Стерн, один из первых
журналистов, написавший в газете «Вашингтон пост» о
«Фирме», когда книга только что увидела свет, высказал
мысль о том, что Эрлихман в своем романе попытался
что-то нам приоткрыть. По природе Хелмс — человек не
горячий, но когда речь заходит об атом романе, он
горячится: „Я не знаю, что он попытался нам раскр»ыть, но, о чем
бы ни шла там речь, знаю, что это — неправда. Я не читал
«Фирму», но знаю, что это заговор, и знаю, что никогда,
никоим образом, ни под каким видом и ни при каких
обстоятельствах я не шантажировал Никсона...»
Остается невыясненным: какова же истинная роль
«фирмы» в уотергейтском деле?
Здесь мы вновь встречаемся с двумя версиями. Первую,
наиболее распространенную, достаточно четко излагает
Нина Саттон: «Некоторые считают, что Управление просто
действовало более ловко, чем Белый дом, и что оно вовремя
сумело выпутаться из неприятностей, то есть вышло из
игры, как только стало ясно, что пресса не оставит этого
дела просто так...» Вторая версия, которую, может быть,
чересчур поспешно отбросили из-за того, что она могла
дать Никсону достаточно выгодные для него аргументы,
высказана «Бобом» Хэлдеманом: «Я считаю, что преступники
уотергейтского дела действовали по указке ЦРУ с самого
начала и до конца. Совершенно очевидно, что взлом был
намеренно обречен на провал. Во всем этом скандале роль
ЦРУ представляется, мягко говоря, странной...»
Нужно ли к этим двум версиям прибавить и третью,
по которой «фирма», формально не будучи замешанной в
деле, тем не менее сыграла в ней ключевую роль,
предоставив необходимую информацию тем журналистам, которые
вели в прессе кампанию против Никсона и его окружения?
Известно, что два молодых репортера из «Вашингтон
пост» — Карл Бернстайн и Боб Вудвард, по их
собственным словам, «разоблачили историю Уотергейта». Их статьи,
за которыми последовали книга, а затем и фильм, снятый
по этой книге, принесли Бернстайну и Вудварду большую
известность. Ни тот ни другой не смогли бы достичь подоб-
139

ной славы без помощи одного человека, который остался
в тени и который был для них чем-то намного большим,
чем простой поставщик сведений. Впрочем, они никогда не
отрицали важности роли, которую тот сыграл. 'В книге, где
повествуется о расследовании в третьем лице, они
следующим образом пишут о нем: «Вудвард поддерживал в
правительстве контакты с одним человеком, имевшим доступ
как к информации, поступающей из комитета по
переизбранию президента, так и из Белого дома. Вудвард один
знал его имя. Он имел право встречаться с ним только в
случае крайней необходимости. Он обещал, что никогда
не откроет кому бы то ни было ни его имени, ни его
должности... Вудвард однажды объяснил эти условия главному
редактору газеты Говарду Саймону. Он привык называть
этого знакомого не иначе, как «мой друг», но Саймон в
шутку прозвал его «глубокое горло», по названию
вызвавшего в те времена сенсацию порнографического фильма
Это прозвище так и закрепилось за ним...»
С тех пор многие пытаются отгадать, кто скрывался
за этим насмешливым прозвищем. Называют разные имена,
и среди них имя самого Хелмса.
Его имя произносилось несколько раз... Пьер Ассулин,
аккредитованный в Соединенных Штатах с мая 1978 года,
вел дневник и день за днем записывал х:вои впечатления.
Впоследствии он опубликовал этот своего рода «судовой
журнал», и вот что можно прочитать на его страницах:
«31 мая, среда. По телевизионному каналу Эн-би-си шоу
ведет Дэвид Фрост. Один из лучших. Сегодня вечером —
сенсация. Между выступлением группы „Би Джиз" и
повествованием о личных переживаниях Джона Траволты —
интервью с Ричардом Хелмсом, бывшим директором ЦРУ...
Обсуждается Уотергейт. Фрост: «Кто это „глубокое
горло"?» Хелмс: «Не знаю...» Фрост: «Говорят, что это вы...»
Хелмс: „Я не думаю..."»
Эта короткая фраза «Я не думаю» равносильна целому
нагромождению гипотез... Но она также свидетельствует и
о том, что если мы можем надеяться когда-либо узнать,
какова в действительности была роль «фирмы» в
уотергейтском скандале, то отнюдь не благодаря Ричарду Хелмсу.
Быть может, нам больше повезет, когда мы доберемся до
последнего из этих «семейных» портретов — портрета
протеже'Хелмса, которого часто ошибочно принимают за
второстепенную или даже третьестепенную фигуру, своего рода
шпиона-неудачника, в то время как при более внимательном
анализе некоторых событий представляется, что именно он
140

играл в высшей степени важную роль в уотергейтском деле.
Это — Э. Говард Хант.
Оставив Белый дом, Никсон и его окружение со
временем изменили тон своих высказываний по отношению к ЦРУ
и стали столь же любезными, как до этого агрессивными.
В этом можно убедиться, например, когда 22 ноября 1978 г.
бывший президент приехал в Париж для участия в
телевизионной передаче «Досье экрана». В этот день миллионы
французов услышали его заявление: «Необходимо, чтобы
ЦРУ следило за тем, чтобы президент не принял
ошибочного решения».
Правда и то, что, хотя буря уотергейтского скандала
продолжала расти, 4 ноября 1972 г. Ричард Милхауз
Никсон был переизбран на пост президента с солидным
перевесом голосов. Через две недели после переизбрания,
20 ноября, президент вызвал Ричарда Макгарра Хелмса и
объявил ему о его отставке. Официально его обязанности
директора ЦРУ окончились в конце февраля 1973 года,
в день, когда его преемник Джеймс Р. Шлесинджер был
приведен к присяге в Белом доме.
Известно, что разговор, состоявшийся 20 ноября в Кэмп-
Дэвиде, происходил без свидетелей. Пауэре, однако,
пытается воссоздать его содержание, и вот что он пишет: «Под
влиянием момента (Никсон) спросил у Хелмса, как он
отнесется к «работе» другого рода, может быть, в качестве
посла. Вашингтон был для Хелмса излюбленным полем
деятельности. До этого времени он считал, что имел
«работу». Никогда, даже в мыслях, он не испытывал ни
малейшего желания стать послом. Он ответил Никсону, что
не думал об этом. Никсон, однако, спросил у него, куда бы
он все же хотел поехать. Хелмс ответил, что не уверен, что
вообще хочет куда-либо поехать, но в этом случае, может
быть, Иран был бы наиболее логичным выбором. Ответив
таким образом, Хелмс абсолютно не имел в виду ту роль,
которую ЦРУ в прошлом играло в Иране. Его голова была
занята куда более конкретными и практическими вещами:
речь шла об ответственной должности, где можно было что-
нибудь сделать. В Иране дела обстояли иначе, нежели в
большинстве посольств в странах Европы, за которые все
решения принимались в Вашингтоне. Никсон ответил, что
это очень хорошо и Хелмсу достаточно будет подтвердить
свое согласие. Разговор был исчерпан. Когда Хелмс
вернулся в ЦРУ, он был в шоковом состоянии... В
последующие дни Хелмс был как сумасшедший. Его старые друзья
никогда раньше не видели его в подобном состоянии...»
141

Но «Дик» Хелмс — человек, который умеет преодолевать
удары судьбы. Он сумел вернуться в строй. Его пребывание
в Тегеране совпало с укреплением и консолидацией позиций
«фирмы» на Ближнем и Среднем Востоке. Когда Хелмсу
был задан вопрос в упор, он, будучи вынужден сделать
немедленный выбор, ответил Никсону: «Иран!». Вероятно,
его выбор пал на Иран также и потому, что он знал,
что резидентом ЦРУ в столице шаха был один из
наиболее старых и опытных работников «управления»
Николас Натсиос, по своей закалке равный самому Хелмсу.
С ним было бы легко и эффективно работать. Уильям
Колби, хорошо знавший Натсиоса, так как являлся его
заместителем в те времена, когда служил во Вьетнаме,
отзывается о нем очень высоко: «Американец греческого
происхождения, Натсиос, человек необыкновенно энергичный,
служил в УСС в Италии, а затем после войны — в ЦРУ,
в Греции. Это был замечательный руководитель, который
вызывал к себе безграничную преданность и уважение...»
В течение 12 лет со времени отъезда из Сайгона, где его
сменил Колби, до назначения в Тегеран в 1972 году Ник
Натсиос руководил тремя очень важными резидентурами:
в Сеуле с 1962 по 1965 год, Буэнос-Айресе с 1965 по
1969 год и Гааге с 1969 по 1972 год.
Совпадение, о котором мы уже упоминали, между
пребыванием в иранской столице двух единомышленников,
Хелмса и Натсиоса, и укреплением позиций ЦРУ в этом
регионе более чем очевидно. «После поражения
американцев во Вьетнаме, — подчеркивает Адель Уахид, — за
пределами Соединенных Штатов именно в Иране было
сконцентрировано наибольшее число американских военных...
Находясь с визитом в Тегеране в 1972 году, Никсон решил
передать шаху новейшее оружие, которое еще даже не
поступило на вооружение в американские военно-воздушные
силы... Через год Ричард Хелмс, бывший директор ЦРУ,
был назначен послом в Иран, и ставка ЦРУ в этом регионе
переместилась из Никосии в Тегеран. Так был запущен
механизм, который позволил западным державам, и
главным образом Соединенным Штатам, контролировать
местные природные богатства, обеспечивать сбыт своих товаров
и превратить Персидский залив в базу для наблюдения
и контроля...» Вдобавок с приездом Хелмса в качестве посла
вопрос о том, чтобы окончательно превратить посольство в
Тегеране в штаб-квартиру Центрального разведывательного
управления, не представлял, видимо, никакой проблемы.
Иранская резидентура послужила образцом для других.
142

Однако это явное превращение посольства в
разведывательный центр не осталось без последствий, когда
несколькими годами позже произошла революция в Иране. «После
прихода к власти аятоллы Хомейни, — пишет Эндрю Мэн-
дерстем, — американское правительство сочло необходимым
отозвать некоторое число своих «дипломатов» из Тегерана.
Сотни тысяч секретных документов, хранившихся в
американском посольстве, по той же причине были переправлены
в Соединенные Штаты или уничтожены. Из этого можно
заключить, что, когда иранские студенты заняли
американское посольство, число работников ЦРУ в Тегеране уже
было сведено до минимума. И все же, несмотря на большой
риск, ЦРУ оставило некоторых своих сотрудников в
Тегеране, так как Иран продолжал оставаться важной
стратегической и экономической базой Соединенных Штатов...»
И многие журналисты заговорили тогда, как, например,
Жан-Луи Морийон, о «многочисленных агентах ЦРУ,
которые, по всей видимости, проживают сегодня секретно в
Тегеране».
Хелмс окончательно покинул Тегеран в июне 1977 года.
Его преемник Уильям X. Салливан был также весьма
активным «дипломатом», который ранее, помимо всего
прочего, представлял Соединенные Штаты в таких важных
странах, как Филиппины и Лаос. После революции в Иране
и отъезда Салливана Вашингтон предложил на пост
последнего Вальтера Л. Катлера. Новые иранские власти
отклонили это назначение. Одно из сопровождающих этот отказ
объяснений заслуживает того, чтобы быть здесь
приведенным: «Мы получили сведения о том, какую политику
проводил Катлер, когда он занимал пост посла в Заире. Мы
убедились, что его политика была колониального типа и
что он не привык разговаривать со своими собеседниками
как с равными. Мы не хотим другого Салливана или
другого Хелмса. Иран изменился, и Америка должна признать
эту реальность...»
Что же касается Хелмса, то, как представляется, у него
остались хорошие воспоминания об Иране. Оставив
государственную службу, он обратился именно к своим
иранским друзьям, с тем чтобы создать благотворительное
общество — «Сафир компани» (на персидском языке
слово «сафир» означает «посол»). Созданное осенью 1977 года
общество провозгласило своей целью- «помочь иранцам
вести дела в Соединенных Штатах». Однако судьба
предприятия не оправдала надежд его создателя, так как вскоре
в Иране произошла революция, которая, если верить
143

Пауэрсу, оказалась для Хелмса «полной неожиданностью».
Портрет Ричарда Хелмса, который до сих пор мы
пытались набросать, представляет нам человека, живущего
ежедневно, ежечасно лишь жизнью и заботами своей
службы. Однако этот портрет останется незавершенным, если,
описывая, как он взбирался по иерархической лестнице и
участвовал во внутренних конфликтах «управления», мы
оставим в тени то, что могло быть или только
представляется таковым, его специализацией или даже делом его
собственных рук... Имел ли Хелмс свой «расщепляющий
фактор», как Аллен Даллес, своего Магсайсая, как Лэнс-
дайл, или свой «Феникс», как Колби?.. Да, имел. Однако
парадокс состоит в том, что, если о «главном деле» Хелмса
было немало сказано американскими властями, то о нем
ничего не сообщает его биограф. Книга Пауэрса о Хелмсе
насчитывает 393 страницы, и автор даже специально
уточняет, что имел беседу, длившуюся около 12 час, с
человеком, чью биографию он хотел написать, причем это
интервью, записанное на пленку, а затем положенное на
бумагу, само по себе заняло около трехсот страниц. Но тщетно
мы искали бы там упоминание о «подлогах», о докладе
Ричарда Хелмса, сделанном «2 июня 1961 г. во время
заседания подкомиссии, созданной для изучения вопроса о
применении закона о внутренней безопасности и других
подобных законов», и опубликованном в том же году под
эгидой Комиссии по вопросам судебной власти сената
Соединенных Штатов. Молчание биографа Хелмса тем
более удивительно, что подробный рассказ об этом докладе
содержится в некоторых книгах о ЦРУ.
Посмотрим вначале, что пишет по этому поводу Аллен
Даллес: «В июне 1961 года г-н Ричард Хелмс, один из
высокопоставленных чиновников ЦРУ, представил комиссии
конгресса доказательства подрывной деятельности
коммунистов. Из огромного количества фактов, которыми он
располагал и которые представляли собой различного
рода фальсификации, он выбрал 32 примера, наиболее
ярких и относящихся к периоду между 1957 и 1960 годами.
Эти фальсификации, подчеркнул г-н Ричард Хелмс, не
имеют иной цели, как дискредитировать Запад, и в первую
очередь Соединенные Штаты, в глазах остального мира,
посеять подозрения и разногласия между западными
союзниками, вбить клин между народами некоммунистических
стран и их правительствами, распространяя идею о том,
что эти правительства являются марионетками
Соединенных Штатов».
144

А вот что пишут на этот счет Маркетти и Маркс: «Даже
поверхностный анализ документов, представленных тогда
Хелмсом, показывает, что факты, о которых там сообщалось,
были абсолютно точными. В 1958 году ЦРУ не только
оказывало активную поддержку попыткам свергнуть
правительство Сукарно, но и сам Хелмс был надлежащим
образом информирован об этом. Он прекрасно знал, что
«официальное опровержение» представителя администрации
Соединенных Штатов, на которое он намекал, было ложью.
Доклад Хелмса был опубликован с полного согласия ЦРУ,
которое стремилось сделать из этого трамплин для новой
волны антисоветской пропаганды в американском
общественном мнении. Сам Хелмс, рассуждая о «клевете
Советского Союза», не только не скрывал истинности этих
фактов, но и «уходил в сторону от любых вопросов,
которые могли бы коснуться той постоянной лжи, которую
ЦРУ распространяло от имени всего американского
народа...»
Если бы Ричард Хелмс прочитал эти строки, то он мог
бы только радоваться тому, что его доклад 1961 года имел
столь продолжительный резонанс. Надо сказать, что, когда
Хелмс теоретизировал перед сенаторами об искусстве
«фальсификации», он уже сам был настоящим
специалистом в этом вопросе, так сказать, его «теоретиком». Самой
значительной является, бесспорно, версия с этикеткой
«Сделано в ЦРУ» — речью, произнесенной при закрытых
дверях вечером 24 февраля 1956 г. на XX съезде
Коммунистической партии Советского Союза.
«Сотрудникам г-на Хелмса удалось внести в целом
32 дополнения в оригинальный текст доклада. Сам доклад
был опубликован в газете «Нью-Йорк тайме» 5 июня 1956 г.,
и именно тогда одновременно с ним ЦРУ начало
распространять свою дополненную версию, представляя дело
таким образом, что речь якобы шла о более полном тексте
доклада, заснятом на пленку специальным «аппаратом-
шпионом» «Минокс». Доклад с поправками был
опубликован во всем мире в наиболее важных стратегических
точках».
Так пишет Бенджамин Уэллес, журналист из «Нью-Йорк
тайме». Пауэре в своей книге подтверждает это, однако
идет несколько дальше.
Так, мы узнаем, что Фрэнк Визнер, Джеймс Энглтон и
Рей Клайн участвовали вместе с Хелмсом в изготовлении
этой фальшивки. Можно уточнить, что к оригинальному
тексту были сделаны 34, а не 32 дополнения и что некото-
145

рые из них касались отношений Советского Союза с Китаем
и Индией.
Хотя «доклад» и представляет собой характерный
пример фальшивок, фабрикуемых в ЦРУ, однако он не
должен наводить на мысль о том, что подобные
фальсификации использовались и используются лишь в
широкомасштабных политических операциях. На своем уровне
«офицеры», работающие в резидентурах ЦРУ, часто
прибегают к такого рода подделкам. Случай, о котором
рассказал Филип Эйджи, является наиболее типичным
примером... Мы находимся в Кито 24 мая 1963 г. Операция,
которую подготовила резидентура, состояла в том, чтобы
попытаться скомпрометировать одного из руководителей
Коммунистической партии Эквадора/ подсунув в его багаж
состряпанный ЦРУ «доклад». Руководитель был
арестован, «доклад» изъят, и вокруг него была начата широкая
пропагандистская кампания.
Когда весной 1963 года в Кито была совершена эта
провокация, Эквадор, разумеется, входил в число стран,
которые были настоящим кладом для Соединенных Штатов,
но для Ричарда Хелмса, занимавшего в то время в течение
вот уже 15 месяцев кресло заместителя директора по
планированию, эта маленькая страна не представляла
большого интереса. Работа, которую там должны были выполнять
агенты ЦРУ, была рутинной.
Преуспевая в деле изготовления фальшивок, а
следовательно, накапливая в этом все больший опыт,
руководители «фирмы» не останавливались, естественно, на
достигнутом и шли дальше, изыскивая новые возможности,
которые открывались перед ними в этой области, и они достигли
самых невероятных и самых недостойных результатов...
Наверное, нет лучше примера, чтобы показать, до какой
степени безнравственности можно дойти, чем
порнографические фильмы, в которых «актерами» были, как это
пытались представить, ведущие деятели мировой
политической жизни.
«Фирма „Роберт А. Мэйхью ассошиэйтс", созданная в
1954 году, — рассказывает Джим Хоуган, — выполняла
весьма деликатные задания ЦРУ, которыми шпики из ФБР
никогда бы не рискнули заниматься сами. Короче говоря,
это была самая грязная работа: проституция, порнография,
незаконное подслушивание телефонных разговоров,
убийства и все прочее в том же духе. Большинство преступлений,
совершенных на территории Соединенных Штатов, было
осуществлено не без ее участия... Эта фирма развернула
146

активную деятельность и получала большие прибыли. Сам
Мэйхью несколько позже заявил об этом журналистам:
«Я не разбогател в один день, но я прекрасно выходил из
положения...» Он не только являлся прикрытием для ЦРУ
и доставлял проституток для гостей «управления», но и
зарабатывал свой ежемесячный хлеб, выполняя некоторые
«небольшие поручения», странноватые и грязноватые для
того, чтобы «управление» само прикладывало к этому руку.
В официальном тексте сообщения, опубликованном
сенатом, можно прочитать: «Начальник отдела материально-
технического обеспечения заявил Комиссии, что по просьбе
ЦРУ Мэйхью снял в Голливуде фильм, в котором
рассказывалось о путешествии по Советскому Союзу главы одного
иностранного государства в компании с женщиной. ЦРУ
хотело распространить копии этого фильма и представить
дело так, что речь якобы шла о фильме советского
производства. Этот фильм никогда не был использован. Мэйхью
признал, что он нашел актера, похожего на главу
государства, о котором идет речь, организовал и обеспечил съемки
фильма...»
Приступая к вопросу о «подделках» относительно
«Дика» Хелмса, мы употребили выше слово «теоретик».
Прежде чем продолжить наш рассказ, необходимо
пояснить значение, которое принимает это слово. Пытаясь
нарисовать портрет «Джима» Энглтона, мы называли
именно его «теоретиком осторожности и профессионалом
подозрения». Таким же образом, говоря о Хелмсе, мы можем
констатировать, что, занимаясь «фальшивками», он стал
даже против собственной воли теоретиком лжи и
профессионалом фальсификации. И, хотя он вкладывал меньше
душевных сил, чем Энглтон, в то, что мы называли «самыми
опасными умственными построениями», эта специализация
на «подделках» сказалась и на его психическом состоянии.
В силу того что он постоянно манипулировал правдой и
ложью, он пришел в итоге не только к тому, что больше
не делал разницы между ними, но даже к нежеланию их
различать. И поэтому, когда работники «специальных
служб» начали сами верить в сфабрикованные ими же
«фальшивки» относительно «чистки умов», которая якобы
регулярно проводилась на Востоке, когда некоторые
руководители «фирмы» на этой почве стали жертвой своего
рода психоза, что привело их к началу осуществления
«программы» (явно утопичной, но вызывающей особое
беспокойство) „mind control" (буквально — контроль над
мышлением), совершенно естественно, что Хелмс берет ру-
147

ководство этой «программой» в свои руки и становится ее
самым горячим сторонником.
Известная в основном под своим первым названием —
«МК-ультра» — «программа» контроля мысли оказалась
одной из наиболее длительных, масштабных и
дорогостоящих во всей истории ЦРУ. Ссылаясь на свидетельство
теперешнего директора ЦРУ, Джон Маркс в своей книге
показал ее размах. «В 1977 году, — пишет он, — во время
одного из заседаний сената директор ЦРУ Стэнсфилд
Тернер перечислил некоторые результаты программы
«МК-ультра» за 11 лет ее существования: осуществление
программы позволило установить рабочие контакты с
80 различными учреждениями, включая 44 колледжа и
университета, 15 организаций, финансировавших
исследования, и частных компаний, 12 больниц и клиник, 3
исправительные колонии. По моим собственным подсчетам,
«МК-ультра» стоила налогоплательщикам 10 млн. долл...»
Даже среди работников ЦРУ мало кто знал о курсе
существования программы «МК-ультра», а тех, кто точно
знал, как она родилась, еще меньше. Однако эта странная
«программа» не замедлила вызвать у некоторых вначале
беспокойство, а затем даже и некоторое сопротивление.
Сейчас представляется совершенно очевидным, что, если бы
не настойчивость и упорство Хелмса, от нее бы отказались.
Но Хелмс настаивал на ее осуществлении, и, как отмечает
Маркс, «он возглавил в ЦРУ исследования по контролю
над разумом и упорно добивался их расширения на
протяжении всей своей карьеры, которая завершилась тем, что
он занял высшую должность в руководстве Управления».
Основным сподвижником Хелмса в этом деле,
теоретиком и вдохновителем программы «МК-ультра» был один
бывший эколог (до прихода в ЦРУ он занимался
разведением коз в пригороде Вашингтона), который прежде
всего был блестящим химиком. Его звали Сидней Готтлиб.
Начиная с 1951 —1952 годов он стал не просто сотрудником
Хелмса; в «фирме» его считали одним из его протеже...
«В течение последующих двух десятилетий, — рассказывает
Джон Маркс, — Готтлиб следовал за Хелмсом по мере его
восхождения до самой высокой должности в Управлении.
Хелмс, блестящий эрудит, казалось, высоко ценил умение,
с каким маленький еврей-химик, выпускник «Сити
колледжа» в Манхэттене, разбирал сложнейшие технические
проблемы и делал их доступными для непосвященных. Кроме
того, Готтлиб был преданным и подчинялся всем
приказаниям». Хотя эти два человека находились и на различных
148

ступенях иерархической лестницы, Хелмс, чтобы сократить
бюрократические трудности, работал непосредственно с
Готтлибом. 3 мая 1953 г. Хелмс предложил директору ЦРУ
Аллену Даллесу разработать программу «секретного
использования бактериологического и химического
материала» под руководством Готтлиба. Хелмс считал, что
«управление» могло бы прибегать к подобным методам для
«осуществления настоящих и будущих секретных операций»,
и прибавил: «Помимо наступательного потенциала,
дальнейшая разработка широкой и конкретной программы в
этой области... даст нам полное представление о
теоретической мощности противника и позволит, таким образом,
защищаться от врага, который не является очень
щепетильным в использовании этих способов...» Рей Клайн, который
во многих случаях оказывался соперником Хелмса при
продвижении по службе, так писал о будущем директоре:
«Хелмс охотно изображал себя суровым человеком. В его
группе считалось хорошим тоном проявлять безразличие
к опасностям, риску, человеческим жизням. Иное поведение
Хелмс расценил бы как сентиментальное и глупое...»
Осуществление программы «МК-ультра» отмечено
многочисленными рабочими инцидентами. Самым серьезным
из них было, безусловно, самоубийство военного врача
доктора Олсона... «Смерть Фрэнка Олсона могла бы
заставить усомниться руководство ЦРУ в целесообразности
продолжать опыты с ЛСД, — отмечает Маркс, — Но в итоге
сама программа, как и карьера Готтлиба, практически не
пострадала. Конечно, некоторые руководители ЦРУ
потребовали, чтобы опыты были приостановлены на время,
необходимое для расследования по делу Олсона и
корректировки их политики. Они передали телеграфное
распоряжение прекратить эксперименты двум базам, где
находились склады наркотиков, — в Маниле, на Филиппинах, и
в Атсуги, в Японии. Они даже конфисковали у Сида
Готтлиба его личный запас ЛСД и спрятали этот наркотик в
сейфе его начальника, который один знал шифр замка
сейфа. Тем не менее в итоге Аллен Даллес согласился с
утверждением Ричарда Хелмса о том, что «реально
эффективными в оперативном плане» могли быть лишь опыты,
которые проводились на людях, не подозревающих о том,
что они подвергались проверке. Хелмс заметил, что
проверка лиц, заранее предупрежденных об этом,
«осуществляется лишь для проформы и приводит поэтому к ложному
чувству успеха. Значение, которое могло приобрести ЛСД
в практике ЦРУ для Аллена Даллеса и его сотрудников,
149

уравновешивало риск и проблемы морального порядка этих
«проверок-сюрпризов». Поэтому они вернули Готтлибу
его ЛСД...»
G уходом Аллена Даллеса после провала операции в
бухте Кочинос по программе «МК-ультра» прозвенел
колокол. Но Джон Маркс справедливо утверждает, что «Дик»
Хелмс делал до самого конца все от него зависящее, чтобы
осуществление «программы» продолжалось... «Группа,
работающая над программой «МК-ультра», — пишет он, —
продолжала устраивать свои проверки-сюрпризы до лета
1963 года, то есть до того времени, пока генеральный
инспектор в результате обычной проверки не обнаружил
тайные склады «штаба технических средств». Это событие
произошло вскоре после того, как директор ЦРУ Джон
Маккоун назначил на пост генеральнбго инспектора Джона
Ирмана. К большому неудовольствию «Сида» Готтлиба и
Ричарда Хелмса, Ирман вновь поставил под вопрос
необходимость хранения наркотиков и настоял на том, чтобы
директору был представлен полный «отчет» о ходе программы.
Несмотря на то что президент Кеннеди уже с год как
назначил Маккоуна на пост главы «управления», Хелмс —
профессионал из профессионалов — не удосужился
проинформировать своего шефа о некоторых наиболее щекотливых
сторонах деятельности ЦРУ, включая наличие тайников с
наркотиками и заговоров ЦРУ и мафии с целью убийств.
Узнав о требованиях Ирмана, Хелмс, безусловно, один из
самых умных в истории ЦРУ служащих, решил сам
переговорить с Маккоуном о тайниках (чтобы опередить Ирмана
и не дать тому возможности первому изложить
отрицательное мнение о программе). В результате Хелмс сообщил
Ирману, что Маккоун, как это и следовало ожидать, не
высказал ни одного замечания относительно
«недобровольных» проверок — так окрестил Хелмс свои эксперименты...
Ирман предпринял контратаку и представил Маккоуну
исчерпывающий доклад относительно деятельности группы
Хелмса с требованием ликвидации тайных складов
наркотиков. Генеральный инспектор указал на опасность, которой
подвергало себя ЦРУ, если произойдет утечка информации,
и подчеркнул, что многие как в «управлении», так и за его
пределами расценивали «сложные концепции в области
манипуляции поведением человека... как отвратительные
и аморальные». Маккоун ответил, что пока не принял
окончательного решения. Тем временем проверки-сюрпризы
были приостановлены. В течение следующего года Хелмс...
написал по меньшей мере три меморандума с просьбой о
150

возобновлении опытов. В качестве предлога он ссылался
на «факты», будто бы свидетельствующие о «необъяснимом
и явно возмутительном росте тайного применения
химических препаратов в Советском Союзе», и настаивал на том.
что «оперативные возможности ЦРУ в области
использования наркотиков оказались значительно меньшими
из-за отсутствия условий для -практических
экспериментов».
Не будучи тогда еще директором ЦРУ, «Дик» Хелмс
был вынужден все же согласиться со свертыванием
программы «майнд коитрол». Тем не менее ему удалось
сделать так, что «Сид» Готтлиб не исчез со сцены вместе
с крушением своего странного предприятия: Хелмс не
только добился того, что Готтлиба оставили в штате «фирмы»,
но благодаря своему рвению эколог-манипулятор
человеческим разумом значительно продвинулся по служебной
лестнице. Действительно, Готтлиб вскоре был назначен
начальником отдела технических служб при заместителе
директора по планированию. Едва он занял этот пост, сам
Хелмс стал заместителем директора по планированию.
Последний проявлял заботу о том, чтобы способствовать
продвижению своего протеже, и в не меньшей степени
заботился о том, чтобы оградить его от чрезмерного
любопытства и вмешательства других руководителей «управления».
В самом деле, «отдел», который он доверил Готтлибу, уже
давно был предметом спора между руководителями ЦРУ:
заместитель директора по материально-техническому
обеспечению, который возглавлял все «технические службы»
ЦРУ, совершенно логично воспринимал как аномалию тот
факт, что заместитель директора по планированию
стремился иметь в своем распоряжении собственные
«технические службы», и требовал поэтому присоединения
«управления технических служб» к своему ведомству. Пауэре
объясняет линию Хелмса постоянным опасением, что кто-то
другой, помимо его доверенных людей, станет соваться в
«технические» досье, касающиеся столь же неблаговидных
операций, как программа «майнд контрол». Пауэре,
впрочем, подчеркивает, что стремление Хелмса хранить это дело
в тайне подтвердилось и несколько позже, когда ему, уже
директору ЦРУ, удалось скрыть от президента Джонсона
само существование программы «МК-ультра». Этот факт
тем более примечателен, что он относится ко времени,
когда в 1967 году, после разоблачений журнала «Рэм-
партс» и последовавшего за ним скандала, президент,
с одной стороны, попросил ЦРУ подготовить исчерпываю-
151

щий доклад о всех субсидиях, которые оно могло
предоставлять различного рода организациям и учреждениям и
объединениям как внутри, так и за пределами Соединенных
Штатов, а с другой стороны, создал комиссию из трех
человек, которой поручил изучить данную проблему и дать
соответствующие рекомендации для того, чтобы в будущем
Белый дом мог контролировать любое финансирование
различных частных организаций, имеющих общественные
фонды. И кто же входил в эту комиссию наравне с
Николасом де Б. Катценбахом, заместителем государственного
секретаря, и Джоном У. Гарднером, министром образования и
здравоохранения? Сам Хелмс, который являлся его третьим
членом!
Способность что-либо утаивать на таком уровне нельзя
объяснить простой ловкостью рук.... И мы не случайно
употребляем здесь это выражение. Как сообщает Джон
Маркс, среди тех, кого набирали для реализации
программы «МК-ультра», фигурировали весьма странные личности.
Среди них известный нью-йоркский фокусник Джон Мал-
холлэнд, которого ЦРУ привлекло к своей работе для
подготовки учебного пособия по «применению фокусов в тайных
операциях». Этому маэстро в искусстве извлекать кроликов
из шляпы безусловно было не так трудно изобрести новые
и хитроумные способы незаметно подсыпать наркотики в
напитки. Готтлиб заключил с Малхоллэндом контракт и
поручил ему «использовать различные препараты без
ведома лиц, над которыми проводились опыты...»
Маркетти и Маркс являются авторами критического и
наиболее аргументированного исследования о методах
работы ЦРУ. Как не удивиться тому, что они все-таки не
решаются дать четкую характеристику Хелмсу?
Профессионализм и ум, с одной стороны, хитрость и
склонность к мошенничеству — с другой, являются, без
сомнения, двумя подходящими ориентирами, чтобы обрисовать
деятельность Хелмса на посту директора Центрального
разведывательного управления. Но их явно недостаточно, когда
речь заходит о характеристике Хелмса как человека. В этом
можно убедиться, когда читаешь те отрывки из книги
Маркетти и Маркса, где они рассказывают об одном из наиболее
характерных и эффективных решений «Дика» Хелмса —
решении написать «официальную» историю ЦРУ силами
самой «фирмы»... Он принял это решение лишь через
несколько месяцев после того, как возглавил «управление».
И с какой бы точки зрения его ни рассматривать, оно
представляется как наглая претензия. Вызов специалиста по
152

«фальшивкам», который претендует на «историческую»
правду.
«Подготовка большой секретной истории ЦРУ велась
с 1967 года, — пишут Маркетти и Маркс, — и представляет
собой самый грандиозный проект ЦРУ в области
литературы. Учитывая непреодолимую тенденцию бывших
сотрудников Управления писать мемуары, что не могло не приводить
к различного рода разоблачениям, ставившим в
затруднительное положение как саму организацию, так и правительство,
директор ЦРУ Ричард Хелмс весьма предусмотрительно дал
согласие на подготовку секретной «официальной» истории
ЦРУ и его тайной деятельности. Профессору истории одного
из университетов Среднего Запада поручили координировать
работу и оказывать своими советами помощь тем
сотрудникам Управления, которые изъявили желание принять участие
в этом проекте. Многие бывшие ответственные работники
ЦРУ, уже ушедшие в отставку, в течение двух лет вновь
были приняты на работу на договорных условиях и с
сохранением прежнего жалованья; их обязанности состояли
только в том, чтобы писать воспоминания о своей деятельности
в Управлении, которые должны были быть использованы
якобы для максимально полного и верного восстановления
прошлого ЦРУ. Это решение Хелмса было в высшей степени
ловко проведенной операцией: никогда написание истории
ЦРУ не будет завершено, а ее издание вообще
маловероятно».
Даже если самолюбие Ричарда Хелмса и было задето
тем, что он так неожиданно (и скандально) вынужден был
вступить на дипломатическое поприще и сесть в самолет,
отправляющийся в Тегеран, чтобы добраться до места своей
новой службы в качестве посла, он мог в конечном счете с
удовлетворением взглянуть на прожитые годы: 30 лет
работы в «специальных службах» дали ему все, что мог
реально желать кадровый сотрудник «фирмы». Начав с низов, он
стал первым «офицером», который дошел до поста директора
Центрального разведывательного управления и, возглавив
«управление», пребывал в этой должности столько же, как и
«отец-создатель» ЦРУ Аллен Даллес. Эксперт, ставший
затем виртуозом по части «грязных дел», и главным образом
фальшивок, так или иначе он принимал участие во всех
операциях, которыми отмечена история ЦРУ с момента его
создания. Тем не менее тот, кто смотрел через иллюминатор
самолета на отдаляющиеся берега американского
континента, не мог предполагать, что решающий час его жизни еще
не пробил и менее чем через 5 лет ему будет суждено пере-
153

жить такое испытание, которое одни назвали бы позором, а
другие — героизмом, но которое в любом случае никогда
еще не выпадало на долю человека такого положения.
Необычный финал, который, если нам позволят привести
это сравнение, ставит его приблизительно в то же
положение, что и браконьера, охотившегося на слонов, но
осужденного за то, что он подстрелил куропатку, сделает его
«козлом отпущения». Можно было бы сказать, что подобный
исход был в порядке вещей, что это — нормальный эффект
бумеранга: правда в последнем акте отомстила за себя тому,
кто ранее так грубо с ней обращался. Однако такое
толкование событий было бы, видимо, немного наивным и,
безусловно, очень упрощенным, тем более что последнее
злоключение Ричарда Хелмса явно выходит за рамки его личной
судьбы...
Обратимся к фактам.
В середине осени 1977 года американское агентство
Ассошиэйтед Пресс распространило сообщение, которое
было опубликовано во многих газетах разных стран мира.
Парижская «Монд» писала: «В пятницу, 4 ноября, бывший
директор ЦРУ г-н Ричард Хелмс был приговорен условно к двум
годам тюремного заключения и к штрафу в 2 тыс. долл. за
сокрытие от комиссии сената Соединенных Штатов сведений,
которыми он располагал, относительно деятельности
Управления в Чили. Зачитывая текст приговора, судья заявил,
что, с согласия Белого дома, он пошел на пересмотр санкций
в пользу г-на Хелмса, но подчеркнул, что подобный
акт милосердия по отношению к одному из ответчиков,
нарушающих таким образом закон, он совершает в
последний раз...»
Через неделю Ричард Стил сообщал в «Ньюсуик»: «Вот
уже в течение полутора лет правительство решает, должно
оно или нет начать судебное разбирательство против Хелмса
за то, что он в свое время ввел в заблуждение комиссию по
иностранным делам сената относительно попыток ЦРУ
сбросить президента Чили Сальвадора Альенде, близкого к
марксистам. В феврале и марте 1973 года Хелмс наотрез
отрицал факт какой-либо поддержки ЦРУ, оказываемой
противникам Альенде. Однако второй комиссии сената удалось
несколько позже обнаружить факты, свидетельствующие о
том, что за 3 года, которые предшествовали смерти
президента в результате государственного переворота, ЦРУ передало
противникам Альенде 8 млн. долл...»
Трудно представить, как комиссии сената удалось
«обнаружить» факты, относящиеся к деятельности «фирмы»,
154

которые были известны только ей и которые она решила
скрыть.
По мнению друзей Хелмса, досье о деятельности ЦРУ в
Чили в буквальном смысле слова передал судебным
властям Колби, ускорив тем самым проводимое расследование...
Чтобы понять всю силу брошенного Колби обвинения,
необходимо вспомнить о знаменитых «семейных
драгоценностях» — о взрывоопасной «энциклопедии», составленной по
распоряжению директора, но в действительности по
инициативе Колби, в которой на 693 страницах были собраны
почти все «щекотливые» секреты ЦРУ и о которой мы уже
упоминали в начале этой книги.
Итак, перенесемся в первые месяцы 1973 года... Джеймс
Р. Шлесинджер только что сменил Хелмса на его посту и
начал самую короткую в истории «управления» карьеру
директора ЦРУ: ровно пять месяцев — со 2 февраля по
2 июля. Заместителем директора продолжал оставаться
генерал Верной А. Уолтере, который по-прежнему старался
стоять в стороне от дел, поэтому Колби, недавно
назначенный на пост заместителя директора по планированию,
был как раз тем человеком, который (мы уже это знаем)
ввел Шлесинджера в курс дел и стал постепенно играть
при нем все более заметную роль. Учитывая то, что
Киссинджер называл у Колби манией «исповедоваться», и то, что
последний обладал недюжинными амбициями, о чем мы уже
писали, можно ли утверждать, что Колби просто
переусердствовал и попытался выслужиться перед начальством? По
мнению Хелмса и его друзей, это меньшее, что можно о
нем сказать... «В мае 1973 года, — пишет Пауэре, —
тогдашний директор ЦРУ Джеймс Шлесинджер дал
распоряжение всем служащим Управления подать на имя
генерального инспектора, в то время — Уильяма Броу, сведения о
тех фактах, которые могли быть сочтены как нарушение
закона или устава ЦРУ... Это распоряжение было сделано
по совету Колби, который, впрочем, сам и написал
соответствующий циркуляр... В одной из записок, направленных
Колби и генеральному инспектору.., утверждалось, что
Хелмс дал конгрессу ложные показания относительно
деятельности ЦРУ в Чили. Если верить Колби, то в своих
мемуарах он пишет, что сначала хотел замять это дело, но вскоре
пришел к выводу о необходимости провести внутреннее
расследование, так как иначе сам мог быть обвинен в
сокрытии преступления. С согласия Колби Броу создал
комиссию из трех человек для изучения свидетельских
показаний Хелмса... Комиссия пришла к заключению, что ЦРУ
155

было, бесспорно, тесно связано с чилийскими событиями и
что между реальными фактами и свидетельскими
показаниями Хелмса существовало явное противоречие».
«Я не мог сделать иначе...» Понять скрытый смысл этой
фразы, с помощью которой Колби пытался защититься от
нападок своих критиков, можно только тогда, когда
узнаешь, что «фирма» разработала две операции под кодовым
названием «Трэк I» («Первый путь») и «Трэк II» («Второй
путь»), направленные на то, чтобы воспрепятствовать
избранию Сальвадоре Альенде в президенты и приходу к власти в
Чили правительства Народного единства. Ко времени, о
котором идет речь, уже было известно немало фактов об
операции «Трэк I», но о существовании операции «Трэк II»
тогда еще никто не знал.
«Волна критики, которую всколыхнуло уотергейтское
дело, — пишет Уильям Колби, — еще больше разбушевалась
после ниспровержения Альенде. Организованная против нас
кампания упорно стремилась утвердить в общественном
мнении идею о том, что ЦРУ полностью запятнало себя
чилийскими событиями. Продолжая расследование комиссии
сената о многонациональных корпорациях, конгресс решил, в
частности, изучить связи, существовавшие между
«Интернэшнл телефон энд телеграф» (ИТТ), посольством
Соединенных Штатов и резидентурой ЦРУ в Сантьяго. В течение
всей весны 1973 года Шлесинджер неоднократно
представал перед следственной комиссией, и, по его указанию
давая свидетельские показания разным комиссиям по контролю
за деятельностью ЦРУ, мы ни разу не упомянули об
операции «Трэк II». Вопрос о роли ЦРУ в чилийских событиях
рассматривался также во время повторного слушания
показаний Ричарда Хелмса, который был тогда уже послом в
Иране. Пресса никогда полностью не утратила интереса
к этому вопросу, который после убийства президента
Альенде 11 сентября 1973 г. был вынесен на первые страницы газет
всего мира. Майкл Харрингтон, член палаты представителей
от штата Массачусетс, добился того, чтобы подкомиссия по
межамериканским делам комиссии иностранных дел
конгресса вызвала меня 11 октября для свидетельских показаний
о событиях в Чили...»
И Колби продолжает: «Настоящая буря поднялась вновь
по поводу ЦРУ и Чили... Письма Харрингтона и кампания
против нас... имели для меня особо тяжелые последствия.
Многие задавались вопросом, не нарушил ли закон мой
предшественник Ричард Хелмс, который так много сделал,
чтобы подготовить меня к ныне занимаемой мною должности.
156

Когда его вновь, уже в качестве посла, вызвали для
подтверждения прежних показаний, члены сенатской комиссии
задали ему несколько конкретных вопросов о деятельности
ЦРУ в Чили. Учитывая вновь обнаружившиеся факты,
многие задавали себе вопрос, действительно ли Хелмс сказал
всю правду. И даже в самом Управлении один агент, который
знал об операции «Трэк II», отвечая на циркуляр Шлесинд-
жера — Колби.., направил мне памятную записку, где говорил
о необходимости провести расследование с целью установить,
виновен Хелмс или нет в том, что дал ложные показания.
Я предпочел бы вместо этого документа обнаружить на
своем столе кобру. Я стал жертвой нового конфликта,
конфликта между прошлым и будущим».
Как бы то ни было, досье об операции «Трэк II»,
которое Колби передал министру юстиции Зилберману, и
последовавший процесс над Хелмсом устраивали немногих:
распутывание этого клубка вызвало бы очередной скандал,
которых и так уже было предостаточно. Дело попытались как-то
уладить, и для этого потребовалось около трех лет... Надо
сказать, что в общей сложности между составлением
сборника «семейных драгоценностей» и приговором, вынесенным
Хелмсу, прошло более 4 лет. Это были годы, насыщенные
бурными политическими событиями, в течение которых
сменилось три президента: Ричард М. Никсон, Джеральд Р. Форд
и Джеймс Э. Картер. Поэтому помимо Зилбермана два
других министра юстиции США ознакомились с досье:
Эдвард X. Леви и Гриффин Б. Белл. Последний и сыграл
основную роль в организации инсценировки процесса над
Хелмсом.
Постоянный корреспондент газеты «Монд» Мишель Татю
написал отчет об этом весьма странном процессе: «В своем
желании провести чистку администрации, наказать виновных
и покончить с прошлыми скандалами г-н Картер не доходит,
однако, до того, чтобы поставить под угрозу
государственные интересы. В этом мы могли убедиться, увидев, коим
образом министр юстиции г-н Гриффин Белл, действуя с
согласия президента, подошел к делу бывшего директора
ЦРУ г-на Ричарда Хелмса, обвинявшегося в том, что в
1973 году солгал комиссии сената по иностранным делам
относительно причастности ЦРУ к событиям в Чили...
Вызванный конгрессом весной 1973 года — незадолго до
государственного переворота в Сантьяго — г-н Хелмс, согласно
обвинительному акту, составленному министерством
юстиции, не ответил на заданные вопросы «полностью и точно,
как этого требует закон». Правительство тем не менее разре-
157

шило обвиняемому пользоваться наименее жесткой формой
судебной процедуры, предусмотренной американским
правосудием. Г-н Хелмс заявил, что он «не оспаривает»
официальное обвинение. С его стороны это не означало ни
опровержения, ни признания выдвинутого против него
обвинения, но выглядело как согласие признать себя виновным.
Принимая к сведению данное заявление, министерство
юстиции не настаивало на том, чтобы инкриминировать
бывшему директору ЦРУ ложные показания, так как это
повлекло бы за собой процесс, а следовательно, и
публичное разоблачение, «крайне обременительное для
Соединенных Штатов и ставящее под угрозу их государственные
интересы», как заявило министерство юстиции. Подтвердив,
что президент Картер одобрил такое решение, г-н Пауэлл,
помощник президента по делам печати, отметил, что
оно «подтверждает власть закона и конгресса, ограждая
в то же время законные интересы национальной
безопасности»...»
Нет ничего вернее этих слов. В самом деле, если
одобрять политику, проводимую Соединенными Штатами в
течение 35 лет, то непонятно, стоит ли упрекать Хелмса за то,
что он служил этой политике. Если ее осуждать, тогда
следует признать, что правосудие, перед которым предстал
Хелмс, не в состоянии выдвинуть против него какое-либо
обвинение, не обвинив при этом самое себя. Мы
формулируем эту альтернативу, не делая оговорок, так как никогда,
насколько известно, ни ЦРУ вообще, ни Хелмс в частности
не предпринимали ни одной важной операции без
распоряжения самого президента Соединенных Штатов — особенно в
случае с Чили.
Вернемся ненадолго в Тегеран... В своей книге Пауэре
приводит интересные цифры. «В течение четырех лет, когда
Ричард Хелмс был послом в Иране, — отмечает он, — он
16 раз летал из Тегерана в Вашингтон и обратно. В 13
случаях он приезжал в Соединенные Штаты специально для
того, чтобы давать свидетельские показания перед
различными государственными следственными органами... В целом
он свидетельствовал более 30 раз и в течение более 100
часов...» Столь частое посещение суда не осталось
незамеченным. 22 октября 1975 г. Барри Голдуотер, сенатор из
Аризоны, известный крайне правыми взглядами, бывший
кандидат в президенты, на заседании «комиссии Чёрча»,
членом которой он являлся, горячо выступил в защиту
Хелмса. «Я полагаю, — вскричал он, — что посол Хелмс по
меньшей мере уже семь раз давал свидетельские показания
158

нашей и' другим комиссиям конгресса. На сегодняшний
день должность посла в Иране является одним из наиболее
ответственных дипломатических постов, который доверяется
американцу. Иран играет очень важную роль на Среднем
Востоке, переживающем сейчас крайне нестабильный период.
Я надеюсь поэтому, что мы найдем возможность прекратить
вызовы в конгресс посла Хелмса... Что же касается вас,
г-н посол, оказав столько выдающихся услуг этой стране, вы,
я надеюсь, отныне получите от конгресса возможность
спокойно выполнять вашу очень важную миссию в Иране.
И я желал бы поэтому, чтобы мы видели вас в Вашингтоне
в последний раз!»
Естественно, Хелмс поблагодарил Голдуотера за эти
слова. Однако если судить по его поведению во время долгих
диалогов с членами парламентских комиссий, то создается
впечатление, что они не были ему чрезмерно в тягость и
что не очень-то он волновался. Комментируя в феврале
1974 года слушание дела, писательница Мэри Маккарти
отмечает: «Во вторник Хелмс, бывший директор ЦРУ, давал
перед комиссией свои показания: худощавый, элегантный,
веселый, он был, пожалуй, единственным свидетелем,
который чувствовал себя довольно непринужденно и спокойно
курил в своем кресле...»
Может быть, будет преувеличением говорить о
непринужденности, однако, когда читаешь протоколы свидетельских
показаний Хелмса в сенате, возникает ощущение, очень
близкое к тому, о котором писала Мэри Маккарти,
видевшая все собственными глазами. Этот «свидетель» кажется
еще более уверенным и прекрасно владеющим ситуацией,
поскольку он уже давно принял для себя решение ничего
важного не говорить, а чтобы хоть как-то заполнить свои
ответы, он был готов прибегать к аргументам и доводам
любого рода...
Называя вещи своими именами, Пауэре очень удачно
показал причины, по которым Хелмсу было невозможно
отказаться от такого стиля дачи свидетельских показаний.
«Если Хелмс и другие руководители ЦРУ, — отмечает он, —
отделывались крайне туманными заявлениями в своих
показаниях о том, как зарождалась и реализовывалась идея
проведения некоторых операций — например, заговоры с
целью убийства Патриса Лумумбы и Фиделя Кастро, —
это происходило не оттого, что они не знали, кто давал им
эти приказания и в какой форме, кому и в какие сроки, но,
вероятно, потому, что однажды они дали клятву не
раскрывать никаких секретов, а... также потому, что не было ни
159

одного письменного свидетельства, на которое мог бы
сослаться всякий, кто имел смелость сказать правду...»
Само собой разумеется, что Хелмс, являясь в конгресс
между двумя рейсами из Ирана в Америку и обратно для
такого рода свидетельских показаний, явно не испытывал
искушения пойти на подобного рода дерзость, то есть
сказать правду. Единственная правда, которую он для себя
признавал, была та двоякая истина, что он служил в ЦРУ и
служил президенту.
Пауэре пишет: «Разве «Акт о национальной
безопасности» 1947 года не обязывал Хелмса сохранять в тайне
источники информации и методы деятельности ЦРУ?.. Да, Хелмс
должен был охранять секреты ЦРУ. Это была его работа, и
он ее выполнил. Итак, в чем же его обвинять?»
Президент Картер не был сторонним наблюдателем в
деле судебного разбирательства и не ограничился простым
одобрением того, как правосудие уладило этот скандал. Он,
так сказать, сам принялся за работу, и 25 июля 1977 г. в
его кабинете в Белом доме состоялось заседание, на котором
было внесено несколько поправок в сценарий процесса,
задуманного министром юстиции Гриффином Беллом и его
заместителем Бенджамином Р. Чивилетти. Кроме Картера,
Белла и Чивилетти, на собрании присутствовали вице-
президент Уолтер Ф. Мондейл, советник по национальной
безопасности Збигнев Бжезинский и помощник Чивилетти
некто Роберт Крюйк. В итоге было решено, что Бэлл лично
свяжется с адвокатом Хелмса — Эдвардом Беннеттом Уиль-
ямсом и предложит такой вариант урегулирования этого
вопроса: если Хелмс согласится защищаться по форме
«nolo contendere»* и признает за собой два незначительных
правонарушения, ему обещают вынести приговор «without
teeth» (дословно — беззубый, т. е. очень умеренный) — ни
штрафа, ни тюрьмы... В тот же день Уильяме позвонил
Хелмсу и поставил его в известность относительно
сделки, которую предложил Белл. Через несколько дней в
кабинете Уильямса Хелмс в деталях обсудил эту альтернативу.
И тогда Хелмс поднял проблему, которой Бэлл не касался:
как решится вопрос относительно его отставки и пенсии?
Он хотел вновь зажить нормальной жизнью, свободно
разговаривать с людьми и вообще изменить свой статус.
Пауэре подробно рассказал о последних деталях, которые
должен был урегулировать «Бэн» Чивилетти, чтобы в
понедельник, 31 октября, в 15 час. могло произойти молниенос-
* В переводе с латинского — «ничего не оспаривать».
160

ное судебное заседание этого призрачного процесса...
Отметим мимоходом, что сам Чивилетти, представлявший
прокуратуру на этом блицзаседании, с того времени
молниеносно продвинулся по службе, так как, сменив Бэлла, он
в свою очередь стал министром юстиции Соединенных
Штатов. Однако ему не удалось до конца претворить в жизнь
намеченный план урегулирования этого дела. Законом и
судьбой в качестве судьи ему был послан Бэррингтон Д.
Паркер — человек достаточно понятливый и сговорчивый, но
отказавшийся, однако, от формулы «ни штрафа, ни тюрьмы».
Вот почему по решению суда, оглашенному в пятницу, 4
ноября, Хелмс был приговорен к двум годам тюрьмы условно и к
штрафу в 2 тыс. долл.
Для властей завершение дела имело положительные
результаты: ни одна важная государственная тайна не
получила огласки во время судебного заседания 31 октября.
Судья Паркер все же воспользовался случаем и сделал
торжественное заявление о том, что если государственные
служащие начинают игнорировать закон, то «будущее страны
находится в опасности».
Сразу после заседания суда «Дик» Хелмс сел в машину
и поехал по дороге в Бетесдэ (Мэриленд), но не для того,
чтобы нанести визит Колби. Он должен был присутствовать
на банкете в «Кенвуд кантри клаб». Банкет, на который
пришли 400 ветеранов «фирмы», теперь уже в отставке,
был организован в его честь. Когда он вошел в зал, 400
бывших его подчиненных поднялись и стоя устроили ему долгую
овацию. Сенатор Барри Голдуотер, который должен был
произнести приветственное слово, отсутствовал. Инициативу
взял в свои руки Верной А. Уолтере и произнес короткую
и яркую речь, вызвавшую гром аплодисментов... В углу
зала, на рояле, были поставлены две бумажные корзины.
Они быстро заполнились банкнотами и чеками: их
оказалось больше, чем было нужно, чтобы заплатить штраф
в 2 тыс. долл.
В последующие дни «Дик» Хелмс стал объектом
проявления многочисленных знаков симпатии и солидарности.
Подходя к завершению нашего восьмого портрета, мы
вновь обратимся к Пауэрсу для того, чтобы придать «некой
идее об Управлении» более глубокое содержание. Вероятно,
мы недостаточно говорили об участии самого Хелмса в
создании знаменитого «культа тайны». Осуществление на
практике принципа об уничтожении, как только это позволяли
обстоятельства, всех письменных свидетельств,
превратилось у Хелмса в своего рода фобию письменных подтверж-
6-332
161

дений его деятельности. Поэтому исчезли такие наиболее
«опасные» архивы, как программа «майнд контрол», досье
операций по убийству неугодных Вашингтону лидеров
иностранных государств, документы о внедрении агентов в
организации и группы, которые в самих Соединенных
Штатах выступали за мир во Вьетнаме, и проч. В начале этой
книги мы говорили о несбывшейся мечте «отцов-создателей»
ЦРУ. Будучи преемником и продолжателем их дела, Ричард
Хелмс также лелеял свою несбыточную мечту. Остается
только догадываться, не продолжает ли он до сих пор
добиваться ее осуществления, твердо веря в то, что рано или
поздно это произойдет. Томас Пауэре10 прекрасно объясняет
логику его мышления, указывая, что вера людей ЦРУ в
добродетель тайны имеет «почти философский» характер.
«Есть целый ряд фактов, — пишет он, — которые могут иметь
смысл и приносить пользу лишь при условии, что они
никому не известны. Если известно, что руководитель какого-
нибудь иностранного государства получает деньги от ЦРУ, он
перестает быть руководителем государства. Кто поверит в
антикоммунизм какой-либо газеты, если узнает, что она
никогда не могла бы издаваться, если бы ее не финансировало
ЦРУ? Как можно утверждать, что Альенде представлял
угрозу интересам безопасности Соединенных Штатов, если
известно, что корпорация «Интернэшнл телефон энд
телеграф» (ИТТ) была одним из участников подготовки
государственного переворота в Чили?.. Если дерево падает в
пустыне, производит ли оно шум? ЦРУ ответило бы: «Нет!»..
Действительно то, что известно. Если вы можете сохранить
некоторые вещи в тайне, вы сами можете определить
границы реальности. Если никто не знает, что мы пытались
убить Фиделя Кастро, то мы этого не делали. Если участие
ИТТ в чилийских событиях не было раскрыто, тогда
обвинение в том, что эта корпорация финансировала
государственный переворот, выглядит абсурдным. Если никто не
знает, что мы свергли премьер-министра Мосаддыка, тогда
все это сделали сами иранцы. Если никто не знает, что мы
пытались отравить Патриса Лумумбу, тогда этого просто не
было. Если никто не знает, сколько и кого из политических
деятелей «свободного мира» мы собирались подкупить,
тогда у нас нет недостатка в друзьях». Итак, тщательно
оберегая секреты, Хелмс старался защитить не только самого
себя и ЦРУ. Он защищал также существовавшую на
протяжении четверти века преемственность практики
политических махинаций, само понятие «свободного мира»,
иллюзию американской чести. Хелмс никогда не допустил бы
162

того, чтобы это назвали иллюзией, и, может быть, он даже в
глубине души не допускает этого...»
Прошло немало лет с тех пор, как биограф Хелмса
задавал себе этот вопрос. Вскоре после окончания судебного
процесса бывший директор ЦРУ вновь обрел силу. Он вошел
в некоторые общественные организации и развернул
широкую деятельность. Деятельность скорее странную,
наводящую на мысль, что «Дик» Хелмс не хочет, или не может,
расстаться со своей иллюзией11.
Апрель 1979 года. Прошло менее трех месяцев с момента
начала иранской революции и падения шаха, оставалось
более шести месяцев до того дня, когда в американском
посольстве в Тегеране будут захвачены заложники. Эдвин
Уорнер сообщал: Хелмс «считает, что всегда, если есть на то
желание, можно найти возможность оказать помощь
дружественному режиму, оказавшемуся в затруднительном
положении». Люди не понимают, прибавляет Хелмс, что «война
с враждебными нам силами ведется не в открытом поле, не
танками и ружьями, не ядерными ракетами, а за кулисами,
в темных углах. ЦРУ должно быть укреплено или же мы
проиграем эту войну». Эту войну... Но какую войну?
Читатель заметит, что здесь употреблено выражение
«враждебные силы» для обозначения Советского Союза...
Подобное сопоставление заставит трепетать от удовольствия
лишь старого Джеймса Джизуса Энглтона.
Некоторые авторы отмечают, что в 1977—1978 годах
бывший директор ЦРУ и бывший начальник «Сисси» «снова
заключили союз». На самом деле, согласно Пауэрсу, они
все время поддерживали между собой достаточно тесные
отношения. «Хелмс, — пишет Пауэре, — никогда не входил в
число тех, кто чернил Энглтона. Если он проявлял весьма
слабый энтузиазм, наблюдая попытки Энглтона плавать в
дебрях международных тайных замыслов и запутанных
интриг, то он в то же время высоко ценил его компетентность
в делах контрразведки. Эти два человека оставались
друзьями после того, как ушли из ЦРУ, и причем близкими
друзьями (во всех отношениях). Энглтон часто писал Хелмсу, когда
тот был послом в Иране. В период длившихся долгое время
расследований «комиссии Чёрча» и «комиссии по делу Уотер-
гейт» случалось, что Энглтон направлял Хелмсу тексты
телевизионных передач, которые, как он считал, могли того
заинтересовать. Однако ни Пауэре и никто другой не
уточняют, какова была реакция Ричарда Хелмса, когда,
оправившись после инсинуаций в свой адрес, Энглтон задумал
отомстить и распустить слух, будто Уильям Колби был «рус-

ским шпионом» («russian spy») и якобы завербован КГБ
в Риме, когда работал там в конце 50-х годов...»
Дойдя до этого вопроса, невольно задумываешься,
какой метод исследования и изложения материала лучше
избрать, чтобы избежать двусмысленностей и противоречий,
характеризующих отношения этого трио — Энглтон —
Хелмс — Колби и некоторых других действующих лиц 35-
летней истории ЦРУ. Вправе мы или нет, с
психологической точки зрения, говорить о каких-либо разногласиях
между этими людьми? Не приводит ли нас описательный
метод, который так или иначе мы предпочли, к тому, что мы
практически ставим на один уровень факты разной
значимости и величины? Мы не можем ответить на все эти вопросы,
но нам кажется, однако, что в лице Ричарда Хелмса мы
смогли уловить некую сторону правды о «фирме». Но
почему, скажут нам, именно в его лице? Потому что нам
представляется справедливой и верной оценка бывшего
подполковника морской пехоты Уильяма Р. Корсона, которую он
дает в своей книге «Армия неведения» — книге, где он
пишет: «Так же как Аллен Даллес воплощал в себе
разведку как профессию, так же и Ричард Хелмс являлся
воплощением ЦРУ во всех его обликах, ЦРУ со всем его
багажом».
Примечания
1 В настоящее время 64-летний Даниэль Шорр — известный комментатор
американской телекомпании Си-би-эс. Заподозренный в том, что он был
основным источником «утечки информации», позволившей еженедельнику
«Вилледж войс» опубликовать доклад «комиссии Пайка», он в начале
осени 1976 года добился прекращения возбужденного против него
уголовного дела за отсутствием состава преступления. Уильям Колби
поместил его портрет среди иллюстраций, которые сопровождали
американское издание его мемуаров, со следующим комментарием: «Дэниэль
Шорр из Си-би-эс. Предмет особой ненависти ЦРУ».
2 Относительно этого факта Пауэре рассказывает следующее: «В 50-е годы
секретарь Визнера, услышав однажды, как тот, разговаривая сам с
собой, сказал, что хотел бы купить новую машину, в течение года стала
откладывать жалованье своего патрона, а затем просто передала ему
пачку банковских чеков, сказав: «Г-н Визнер, вот ваша машина».
Целый год Визнер не замечал того, что не получал жалованья...»
3 Соня Хени, норвежская фигуристка, родилась в 1912 году. Наибольшей
популярности достигла в 20—30-е годы. В пятнадцатилетнем возрасте,
став чемпионкой мира, она была самой знаменитой звездой фигурного
катания.
А Нам удалось найти лишь одно высказывание о Рэйборне, идущее
вразрез с общим хором голосов осуждения. Оно принадлежит Пиру де
Сильве. «Работать с адмиралом Рэйборном было настоящим
удовольствием, — пишет он, — так как он был очень учтивым, спокойным,
проницательным человеком, который не любил лишних церемонии...» Эта
оценка интересна тем, что Пир де Сильва — один из наиболее видных
164

ветеранов «управления». Однако она несколько настораживает,
поскольку Рэйборн, будучи директором ЦРУ, взял де Сильву в качестве личного
советника по вьетнамской проблеме, благодаря чему де Сильва достиг
пика своей карьеры.
5 Сын офицера, происходившего из дворянской семьи, и богатой
американки Маргарет Мэнхэм, женатый на шотландке леди Лилиан Мэри
Уитчелл, граф Александр де Маранш был назначен в октябре 1970 года
президентом Помпиду на пост генерального директора СДЕСЕ —
французских специальных служб.
6 Думается, что Эрлихман нашел себя в этом своеобразном литературном
жанре, поскольку три года спустя он выпустил еще одну книгу под
многообещающим названием «Вся правда» — роман, где под
вымышленными именами действовали вполне конкретные люди, сюжет которой
разворачивается вокруг событий, связанных с участием американцев в
чилийских событиях. (В 1982 году вышла книга Эрлихмана «Свидетель
власти» (годы Никсона). В ней персонажи «Уотергейта» выведены под
собственными именами. — Прим. Л. 3.)
7 В действительности — Джон Эдгар Гувер.
8 В романе под «докладом Примула» люди ЦРУ подразумевают дело
«Рио де Муэрте», в действительности — «бухта Кочинос».
9 Дсрвуд Дрю — имя, которое Эрлихман дал тому, кого Уильям Мартин
(Хелмс) желал видеть в качестве своего преемника на посту директора
ЦРУ. Нам так и не удалось определить, кого именно автор хотел вывести
под этим именем.
10 Нет сомнений, что взгляды Томаса Пауэрса претерпели значительную
эволюцию со времени написания статьи и до завершения его книги.
Было бы преувеличением сказать, что он изменился, но неоспоримо и то,
что в результате встреч и разговоров с Хелмсом и другими двенадцатью
ветеранами «управления» Пауэре несколько пересмотрел свое прежнее
ярко выраженное критическое мнение о них, которое он имел до того,
как лично с ними познакомился. Тем не менее, если и приходится
сожалеть о его некотором снисходительном отношении к этим людям,
работа Пауэрса остается до сих пор самой глубокой и лучше всего
документированной книгой о ЦРУ.
11 О том, что «теоретик фальсификаций» не сложил оружия, говорит тот
факт, что вместе с Г. Киссинджером он оказался у истоков
фабрикации так называемого «дела Антонова». В июле 1981 года Хелмс
вместе с бывшим госсекретарем США решил, что покушению,
совершенному 13 мая того же года турецким неофашистом Агджой на
римского папу Иоанна Павла II, следует придать «характер операции КГБ».
На основе разработанной ЦРУ версии был подготовлен
провокационный процесс против болгарского гражданина, открывшийся в мае 1985
года. — П р и м. Л. 3.

ГЛАВА IX
РЕЙ КЛАЙН, ИЛИ
МАНИПУЛЯЦИИ НА ВЫСШЕМ УРОВНЕ
Студент Гарварда, стипендиат Оксфорда — Кругосветное путешествие с
Алленом Даллесом — Музей разведки — Авиакомпания секретных
служб — Кутежи в компании с сыном Чан Канши... — Гватемала в
1954 и Бразилия в 1964 годах — Пападопулос — «агент ЦРУ с 1952
года» — «Исход с крайним ущербом» — Две тысячи статуй Трухильо —
«Комиссия по нанесению вреда здоровью» — Платок, выводящий человека
из строя — «Кровавая баня» в Индонезии — Признания Хосе Фигереса —
Путевые записи Че — Три мексиканских президента — Миллионы
долларов короля Хусейна — Запрещенная книга: восшествие Мобуту
Итак, переходя к девятому портрету, Рею Клайну, с
Ричардом Хелмсом мы, наверное, еще не расстаемся, тем
более что в ЦРУ говорили о Клайне часто как об
основном, если не единственном «сопернике» Хелмса.
Сопернике? Честно говоря, без принижения роли,
сыгранной в истории «секретных служб» тем, кого чаще всего
называли «доктор Клайн», некоторое время спустя это
соперничество выглядит весьма проблематичным. Конечно, хотя
Клайн был моложе Хелмса на 5 лет, хронологически их
карьеры шли параллельно с разницей всего лишь в несколько
месяцев: оба поступили в УСС в 1943 году и ушли из
разведки в 1973 году. Конечно, оба в течение трех лет были
заместителями директора ЦРУ: Клайн — по разведке, Хелмс —
по планированию. И что же? Столь относительный
параллелизм вряд ли достаточен для сопоставления силы,
размаха этих двух столь неравноценных деятелей: за 30 лет
истории ЦРУ в его руководстве можно насчитать дюжину
«докторов Клайнов», тогда как «Дик» Хелмс был только один.
Чтобы проверить это, достаточно вкратце ознакомиться с
карьерой доктора философии, выпускника Гарвардского
университета, стипендиата Оксфордского, чья насмешливая
улыбка, кажется, навсегда закрепилась между парой широ-
166

ких роговых очков и короткой седеющей бородкой... Рей
Клайн родился в 1918 году в Андерсон-Тауншипе (штат
Иллинойс), как он говорит, «на ферме». После блестящей
учебы, которой завершилось его пребывание в Англии, в
22 года он — уже профессор. То, что видел и слышал Клайн,
будучи студентом Оксфордского университета, окончательно
убедило его, что президент Рузвельт был прав, когда хотел
вступить в войну, придя на помощь Великобритании. Позже
он скажет, что был «интервенционистом». Нападение
Германии на СССР, затем атака Перл-Харбора окончательно
убеждают его, что нужно что-нибудь делать. Весной 1942
года Рей Клайн надевает военно-морскую форму США и
становится «дешифровщиком». Знакомый по Гарварду с
Артуром Шлесинджером и Макджорджем Банди, он узнает об
основании' УСС, и в июне 1943 года его переводят туда.
В организации Донована он вскоре оказывается под
началом Уильяма Лэнгера, заведующего «отделом исследований
и анализа». Вслед за Лэнгером он перейдет и в ЦРУ...
Однако, когда Лэнгер оставляет службу и возвращается
в систему высшей школы, молодой Клайн остается и
продолжает работать аналитиком в отделах, руководимых Шер-
маном Кентом. Ему исполняется 33 года, когда в октябре
1951 года он получает свое первое назначение за границу:
его посылают в Лондон работать в организации,
обеспечивающей связь с британской «секретной службой». Два
года в английской столице, затем возвращение в Вашингтон,
где ему с этого момента поручается подготовка сводок по
Советскому Союзу и социалистическим странам. Этой
работой он будет заниматься до конца 1957 года, но с двумя
лестными для него перерывами. Первая командировка в
1955 году: под видом дипломата он входит в состав
американской делегации на международных совещаниях в
Женеве. Вторая его миссия поистине исключительна: он
назначен сопровождать директора ЦРУ Аллена Даллеса в его
инспекционной поездке, во время которой за два месяца — от
одной резидентуры к другой — он объедет в середине 1956
года практически весь мир. Клайн восхищен Даллесом, а
последний оценил его. Так что эта поездка дала толчок его
карьере. Год спустя Фрэнк Визнер предложит ему возглавить
одну из резидентур ЦРУ, причем очень важную. Он, конечно,
соглашается и становится шефом ЦРУ в Тайбэйе — столице
Тайваня.
Используя уроки, полученные во время кругосветной
поездки с Даллесом, явившей собой настоящую панораму
«тайных операций», Клайн весьма преуспевает на Тайване,
167

где остается немногим более 4 лет. Занятый подготовкой
разнообразных операций против народного Китая, мечты о
завоевании которого с помощью Чан Кайши американцы в
то время еще не оставили, он избегает последствий
кубинского провала и оказывается среди тех, кто выдвинулся после
поражения в заливе Кочинос. При этом Клайн поднялся
на очень высокий уровень: по возвращении в Лэнгли в июне
1962 года ему поручается ответственный пост заместителя
директора по разведке.
Став, таким образом, в 44 года одним из руководителей
ЦРУ, Рей Клайн вполне мог надеяться достигнуть
вершины иерархической лестницы секретных служб, при этом он
располагает реальной властью. Нельзя, чтобы важная роль
«тайных операций» заставила нас пренебречь значением
разведки, которая все еще остается одной из главных задач
ЦРУ; сбор информации, ее анализ и синтез составляют
значительную часть ежедневной работы служб. Авторы двух
книг — современники Клайна, — вышедших в то время,
когда он был заместителем директора ЦРУ по разведке,
совершенно справедливо представляют его как одного из тех,
в чьих руках находились ключевые позиции в «секретных
службах».
«В противоположность Хелмсу, — пишут Стюарт Олсоп
и Томас Брейден, — Клайн не подготавливает ни одной
тайной операции и не контролирует ни одного агента за
границей. Но в его руках тоже сосредоточивается реальная
сила. По авторитетному мнению Аллена Даллеса, шпионаж,
так сказать в «чистом виде», дает лишь до 20%
разведданных. Аналитики, работающие у Клайна, поставляют
остальные 80%. Для этого его служба располагает
специалистами во всех областях: от экспертов по маскировке, способных
по форме определить содержимое, особенно когда речь
идет о стратегической ракете, до специалистов, следящих
за состоянием здоровья государственных деятелей.
Основная функция Клайна: следить, чтобы полученные данные
попадали к тем, кто может их использовать. Клайну же
поручается и подготовка-сводок, представляемых каждое
утро президенту. Для этого его подчиненные должны являться
на работу в ЦРУ в 3 часа утра, с тем чтобы прочитать
последние сообщения и выпустить бюллетень...»
Дэвид Вайс и Томас Росс поясняют это наблюдение:
«Роль разведотдела заключается в том, чтобы получить всю
доступную информацию и «выдать» разведданные, то есть
подготовить доклады о положении дел в экономике,
политике, социальной сфере и в правительствах всех стран мира.
168

Отдел состоит из трех основных групп: первая
разрабатывает долгосрочные перспективы кризисных ситуаций; вторая
изо дня в день занимается анализом положения текущих
дел; третья, организованная Клайном сразу же после его
назначения, должна находить «дыры» в том, что делает и не
добирает ЦРУ. Клайн и его. подчиненные гордятся своей
независимостью и безразличием к оперативным вопросам.
Они утверждают, что оценивают перед правительством
совершенно беспристрастно данные, поступающие из отдела
планирования ЦРУ и других источников. Они претендуют
на то, что им не нужно «защищать никаких операций» и
что в этих условиях они дают более объективную
информацию, нежели любой правительственный отдел...»
Рей Клайн усилил до некоторой степени обычное
влияние заместителя директора ЦРУ по разведке своим большим
авторитетом, воспользовавшись, с одной стороны, временной
путаницей в «секретных службах» США, личным влиянием
на нового директора ЦРУ и, с другой стороны, тем, что с
пришествием «клана Кеннеди» к власти у него появились
друзья, занимающие важные посты в Белом доме.
Несомненно, что хоть и ненадолго, но кубинский провал
поставил в трудное положение рыцарей «плаща и кинжала»,
которым сторонники, так называемой «чистой разведки»
предъявляли обвинение в том, что они подвели все ЦРУ.
Эти новые настроения, наверное, и позволяли Клайну на
самом деле занять положение выше своего места в иерархии.
Во всяком случае, так утверждает, и, должно быть, не без
оснований, Джон Маркс, отмечая, что новым директором
ЦРУ стал Маккоун, который не имел никакой «оперативной»
подготовки, но, безусловно, знал о дружбе, связывающей
Клайна с Макджорджем Банди и Артуром Шлесинджером,
ставшими очень близкими и очень влиятельными
советниками президента Кеннеди. Однако то, что стало возможным
благодаря одному национальному поражению, прекратилось
из-за новой «раны» Америки: 31 месяц спустя после
событий в заливе Кочинос раздались выстрелы в Далласе.
Убитого президента сменяет Линдон Джонсон.
Несмотря на возникшие осложнения, Клайн был настроен
оптимистически, когда в первые месяцы 1965 года наступил
момент ухода Джона Маккоуна. «Перед тем как уйти,
напишет он позже, Маккоун сказал нам, что его преемник
может быть назначен из числа трех его самых близких
сотрудников: «Дика» Хелмса (заместитель директора по
планированию), Лаймена Киркпатрика (исполнительного директора)
и меня (заместителя директора по разведке)...» Вскоре,
169

однако, пришлось разочароваться. Как мы знаем, ни Хелмс,
ни Киркпатрик, ни Клайн назначены на этот пост не были.
Директором ЦРУ стал вице-адмирал Уильям Рэйборн. Этот
выбор «озадачил» Клайна, усмотревшего в нем применение
столь типичных для президента Джонсона «загадочных
методов».
Выдержать грубого вице-адмирала во главе ЦРУ было не
по силам Рею Клайну. После того случая, когда он вышел из
себя в присутствии директора, его назначили резидентом
ЦРУ во Франкфурте-на-Майне, в Западной Германии. Ре-
зидентура на берегах Майна, конечно, самая крупная в
Западной Европе: это — своего рода филиал ЦРУ на
европейском континенте. Однако оказаться здесь после
должности заместителя по разведке — не повышение... Попросил
ли Клайн, как он утверждал, чтобы его туда отправили?
Или же был «сослан», по выражению Стюарта Олсопа?
Во всяком случае он пробыл здесь 3 года, до лета 1969 года.
И в Вашингтон вернулся лишь для того, чтобы подать в
отставку... Из ЦРУ, но не вообще из «секретных служб»,
так как в ноябре 1969 года он назначается директором
Бюро по обработке разведданных для государственного
департамента.
Пост директора бюро соответствует должности
помощника госсекретаря. Это серьезная организация, но его 300 с
лишним сотрудников не работают «на местах», они
довольствуются подготовкой сводок для министерства иностранных
дел. Вступив в эту должность, Рей Клайн отдаляется от
суеты «специальных служб» и во многом вновь погружается
в университетскую атмосферу своей молодости. Так
началось его возвращение к изначальной профессии,
возвращение, которое стало окончательным зимой 1973—1974 годов,
когда его назначили научным директором Центра
стратегических и международных исследований Джорджтаунского
университета.
Следовало бы оговорить значение слов
«университетская атмосфера»... Когда Клайн возвращается к дорогим
ему исследованиям, он не повторяет пример своего
предшественника на посту заместителя директора ЦРУ по
разведке Роберта Эймори, закончившего карьеру одним из
руководителей Национальной галереи искусств в Вашингтоне
(главный художественный музей США. — Прим. пер.).
Нет, будучи профессором политических наук, историком
дипломатии и занимаясь философией разведки, он
претендует скорее на роль «мудреца», который выше «спецслужб»,
но, однако, никогда не теряет их из виду и не рвет с ними.
170

Именно в таком качестве он и предстал в 1978 и 1979 годах,
когда его позиция и его действия оказались на первых
страницах хроники. Сначала по случаю основания
Национального центра изучения разведки — организации, перед
которой поставили цель восполнить «ущерб, нанесенный в
последние годы систематической критикой» секретным
американским службам. Каким образом? При помощи
литературных премий, воспитательных телепрограмм, устных и
письменных архивов и даже создания Музея разведки.
Потом еще раз, когда во время президентских выборов
осенью 1980 года Клайн в числе некоторых отставников
ЦРУ принял участие в качестве эксперта по
международным вопросам в предвыборной кампании бывшего
директора ЦРУ Джорджа Буша.
Достаточно обратиться к мемуарам Рея Клайна, чтобы
констатировать, что на склоне столь наполненной жизни он
считает себя одним из тех, кто личным вкладом
содействовал укреплению и совершенствованию ЦРУ и
«спецслужб» вообще. Он готов принять на свой счет абсолютно
серьезно эпитет «мудрец», который мы употребили с
иронией; он явно считает его совершенно заслуженным. Клайн
был бы, наверное, весьма удивлен, если бы его пребывание на
Тайване с начала 1958 года по июнь 1962 года в качестве
резидента было сочтено наиболее характерным для его
карьеры. Мы, однако, так и сделаем. Сейчас увидите, почему...
В конце 1949 года, когда в Китае устанавливается
социалистический строй, на Формозу (Тайвань) сбежали
остатки гоминьдановской армии. В начале 1950 года ее
командующий Чан Кайши с присоединившимися к нему
многочисленными эмигрантами-антикоммунистами
основывает «республику» и провозглашает себя ее
президентом. Поскольку вопреки очевидной реальности большинство
членов ООН будет упрямо признавать ее до 2 октября
1971 г. в качестве «законного» Китая и даже в качестве
одной из пяти великих держав, эта «республика»
претендовала на юридическую обоснованность своего
существования, на что ссылались Соединенные Штаты, превращая
Тайвань в бастион «холодной войны». Ни закат «холодной
войны», ни начало разрядки не положили конец
создавшемуся положению вещей, которое длилось около четверти
века. Политическая подоплека этого очевидна;" но нужно
добавить, что данный «бастион» пользуется поддержкой
очень активного в Соединенных Штатах «китайского
лобби». Президент Гарри Трумэн, хотя и не без задней мысли,
заявил: «Большинство людей, кажется, не понимают, что,
171

когда я был в Белом доме, китайское лобби было очень
могущественным в этой стране. Многие депутаты и
сенаторы были готовы выполнять все его инструкции, и у них
были миллиарды^долларов на расходы...» Сказанное
Трумэном широко подтверждается многими авторами. Так,
Эндрю Талли определяет «китайское лобби» как «первую
апологетическую инициативу такого рода в мире».
Охарактеризовав его как «любопытную банду бывших генералов,
прокисших миссионеров, разочарованных деловых людей и
профессиональных антикоммунистов», Рональд Стил
утверждает, что в течение долгого времени этой группе
давления удавалось «душить все инициативы госдепартамента».
Эта констатация объясняет отчасти, почему ЦРУ
заправляло в течение 50-х и вплоть до 60-х годов китайскими
вопросами в Вашингтоне.
Это был настоящий каскад «тайных операций»...
«Благодаря трехмиллиардной американской помощи, — пишет
Талли, — Чан Кайши занялся организацией военной машины,
которая позволила бы ему вновь завоевать китайский
континент: пятьсот тысяч солдат на содержании Соединенных
Штатов... С 1953 года ЦРУ занимается подготовкой чанкай-
шистских сил на островах под прикрытием торговой
компании «Вестерн энтерпрайз». Никто не мог обнаружить,
какого рода коммерцией занималась эта компания, но она
никогда не бездействовала. Она обеспечивала
организацию, экипировку и обучение чанкайшистов, которые
использовали свои самолеты для налетов на континент. Сама
компания располагала командой наемных солдат, которые
жили взаперти в современных казармах...» А Ричард Дикон
добавляет: «После войны в Корее ЦРУ не прекращает
своей деятельности против Китая. С высоты одной из
горных вершин за Тайбэйем специалист американских военно-
воздушных сил регулярно передавал радиограммы на
континент. Сверхзвуковой самолет стратегической разведки
СР-71 фотографировал ракетные установки. Объекты
съемок указывались часто ЦРУ, и со временем
разведывательные полеты над Китаем все больше учащались.
В 1971 году из разных источников стало известно, что
американские шпионские самолеты проникали на 300 км в
глубину китайской территории. ЦРУ отказалось подтвердить
или опровергнуть эти данные, но печать заявила, что
«специальные отряды засылались на несколько сотен
километров в провинцию Юнань и Южный Китай». Состав
этих отрядов набирался, экипировался и обучался ЦРУ
для проникновения на китайскую территорию и сбора ин-
172

формации о передвижениях войск и о политических
событиях...»
Когда Рей Клайн прибыл в начале 1958 года в Тайбэй,
ЦРУ работало здесь уже не под вывеской «Вестерн энтер-
прайз», о которой пишет Талли, а «Ю. С. нейвл окзилэри
коммюникейши сентер». Так, преобразившись в моряка,
Клайн занял пост директора дополнительного центра связи
американского флота, постоянно базирующегося в столице
Тайваня. И действительно, часть его работы состояла в
организации необычных рейсов через пролив, отделяющий
Тайвань от Китая. Относительно этих рейсов и других
операций, проведенных под его руководством, Клайн не очень
распространяется в своих мемуарах. Но и того, что он о
них говорит, достаточно, чтобы судить о размахе, с каким
велось дело. Он сбрасывает с парашютом и высаживает
ночью с резиновых лодок «бравых китайцев», у которых
шансы на то, чтобы выжить, как он сам признает, весьма
проблематичны. Он организует «героические» предприятия,
некоторые из них включали в себя длительные полеты
над Северо-Западным Китаем и даже по ту сторону вершин
Гималайских гор вплоть до воздушного пространства
Советского Союза. Он инспектирует своих оперативников и
«прислушивается к сигналам подпольных радиопередатчиков
групп, засланных в Синьцзян». Он сбрасывает над Китаем
листовки, обещая «значительное вознаграждение золотом»
для тех, кто дезертирует, унеся с собой военное
оборудование или документы; вслед за этим он с радостью встречает
«скромного молодого офицера Народной армии,
разочарованного «великим скачком», который бежал на своем
самолете, приземлился в Тайване и машина которого МИГ-
15 была принята ЦРУ как упавший с неба подарок. Он
контролирует управление и использование авиакомпаний
секретных служб: «Сивил эр трэнспорт», «Эр Америка»
и «Эр Эйша», — пилотов которых он приветствует как
«истинных солдат удачи, идущих на огромный риск»,
и т. д.
Потом он добавляет: «В то время на Тайване, что,
впрочем, верно и по сей день, самым мудрым из
политических лидеров был Цзян Цзинго, сын президента Чан Кайши.
Он занимал самые различные посты в правительстве,
сегодня он премьер-министр, но когда я был в Тайбэйе, он
осуществлял общий контроль за большей частью
разведывательных программ...» Продолжая восхвалять
президентского сына, Клайн пишет еще, что этот «близкий и
лояльный союзник Соединенных Штатов» умел понимать все «с
173

полуслова». Больше Клайн ничего не говорит. А жаль.
А теперь обратимся к главному: к точной природе
отношений между резидентом ЦРУ и будущим главой
правительства Тайваня.
Через несколько лет после того, как Клайн уехал с
Дальнего Востока, когда он находился во Франкфурте-на-
Майне, бывший заместитель директора ЦРУ по
планированию Ричард Бисселл сделал 8 января 1968 г. в
Вашингтоне доклад, который должен был остаться тайным, но по
стечению обстоятельств стал известен, доклад, на котором
мы вскоре остановимся подробнее. Во время этого
выступления Бисселл, в частности, заявил:.«Во многих случаях
„проникновение" в ту или иную страну происходит вовсе
не при помощи взятки или платных услуг, но принимает
форму тесных дружеских отношений, которые возможно,
но не обязательно предполагают материальное
вознаграждение. В некоторых странах представитель ЦРУ становился
иногда ближайшим советником главы государства, и, во
всяком случае однажды, он стал его привычным
собутыльником...» Если для непосвященных намек казался
туманным, то для обитателей Лэнгли и их друзей он был
абсолютно прозрачным. Когда текст Бисселла был разглашен,
Маркетти и Маркс объяснили его следующим образом:
«Националистический Китай представляет другой пример
страны, с правителями которой ЦРУ поддерживает частные
контакты. В Тайване, однако, эти связи касаются не лично
президента Чан Кайши, а его сына и наследного преемника,
премьер-министра Цзян Цзинго. Бывший резидент ЦРУ
Рей Клайн легендарно известен персоналу «секретных
служб» частыми возлияниями и кутежами в компании
Чана-младшего...»
Выражение, употребленное Маркетти и Марксом, можно
понять в еще более отрицательном смысле, нежели
«возлияния и кутежи», так как «drinking boots» означает
«пьянство», «попойки» и даже «запой». Так что возникает
соблазн изобразить Клайна этаким весельчаком, которого
коллеги приветствуют во время его поездок в Соединенные
Штаты, хитро подмигивая ему и похлопывая по плечу с
поздравлениями за «эпикурейский» стиль работы на месте.
На деле «легендарную» известность заведующего
отделением ЦРУ в Тайбэйе в это время следует понимать иначе.
Эта известность окрашена не игривостью, а восхищением
его техникой. Действительно, успешно «вертеть» главой
государства или правительства, преуспеть в «манипуляциях
на высшем уровне» в стране пребывания — мечта всех ре-
174

зидентов, и те, кто проявляет себя способным на это,
лучшим образом доказывают успех своей миссии. Быстрое
продвижение, которое ждало Рея Клайна по возвращении
в Соединенные Штаты, его назначение заместителем
директора по разведке были обусловлены, конечно, в
основном тем, что ему удалось прибрать к рукам Цзян Цзинго.
«На первый взгляд может показаться удивительным, —
пишет Марсель Ньедерганг, — что глава правительства мог
быть низведен до уровня платного осведомителя
американской разведслужбы. Но имеется столько возмутительных
прецедентов...» И действительно, когда проходит первое
удивление, нужно констатировать, что, если существует
столько прецедентов, это не может быть случайностью. Это
может быть лишь последствием тщательно проводимой и
методически разработанной политики — политики, которую
можно охарактеризовать как вербовку на высшем уровне.
Подойдя к проблеме именно с этой позиции, к этому методу,
мы касаемся одной из особенностей ЦРУ, одной из его
наиболее примечательных черт — черты, обусловленной
самой природой ЦРУ, задачей, возложенной на него со дня
основания, функциями, для которых оно было образовано.
Когда в 1947 году сенаторы и представители
проголосовали за Акт национальной безопасности, они дали силу
закона тексту, рассматриваемому в качестве устава
«секретных служб», являвшемуся одновременно и
свидетельством о рождении, внутренними установками и
руководством к действию. Так что, шла ли речь о сборе
разведданных, о защите «национальной безопасности» или
подпольной политической деятельности, задача, которая ставилась
перед новой организацией, прежде всего заключалась в
двух словах, а именно в том, чтобы суметь по приказу
президента действовать в любом месте, в любое время и
любыми средствами, чтобы обеспечить то, что сочтет
нужным предпринять в интересах Соединенных Штатов
исполнительная власть. Было логично, что, возложив на себя
такую миссию, североамериканские «спецслужбы»
постараются обеспечить себе наибольшую свободу действий в
наибольшем по возможности количестве стран.
Продолжительность и масштабы этой свободы зависели, разумеется,
от уровня, на котором происходило проникновение в
государственный аппарат. Наиболее высокопоставленные
агенты — самые эффективные, а раз так, главы правительств
и государств становятся основной мишенью.
Теоретически — все главы государств. Практически же их оказывается
больше, чем того можно было ожидать.
175

Огромная программа, скажете вы. Да, и именно поэтому
мы подчеркиваем ее особый характер... Конечно, в разные
времена, в разных местах уже случалось, что правителем
страны манипулировали иностранные агенты, но никогда
еще не бывало, чтобы разведслужба располагала такими
средствами, какими располагает ЦРУ, и чтобы она могла
рассматривать такой контроль на высшем уровне в качестве
своей постоянной и основной задачи.
Совершенствование техники манипулирования на
высшем уровне проявляется с годами в его все большей
изощренности. В сотрудничестве с госдепартаментом и с
Пентагоном ЦРУ воспользовалось усилением «холодной войны»
в Европе, арабо-израильским конфликтом, борьбой против
«кубинского влияния» в Латинской Америке и
периферийными операциями, связанными с войной во Вьетнаме, для
того, чтобы растущая экономическая и военная вассальная
зависимость затянула сети, в которые уже попали многие
политики, в частности из стран «третьего мира». Так,
Майкл Клэр употребляет термин «режимы-клиенты».
Не менее сильный термин был употреблен эквадорским
врачом повстанцев Хайме Веласкесом в книге, которую
он опубликовал под псевдонимом Пабло Торреса незадолго
до того, как погиб под пулями в Кито во время репрессий:
«правительства-агенты». И действительно, случалось, что
ЦРУ «вертело» не только президентом, но и некоторыми
министрами его правительства. Наконец, самое известное
и, на короткий период, самое надежное изобретение,
правда, не выдержавшее испытание временем, —
«марионеточные правительства», которыми манипулировать тем более
легко, что они устанавливаются именно для этого.
Любопытно: лучшее описание генезиса марионеток дает
американский журналист Эймори де Райенкур, явно не
испытывающий симпатии, если не сказать больше, к левым идеям:
«Местные политические руководители кажутся продуктом
естественного и «демократического» отбора; в
действительности же это креатуры изобретательных чиновников из
Вашингтона, созданные в «гаваизированной» атмосфере
Тихоокеанского побережья Азии при помощи всех
рекламных изощрений Мэдисон авеню (тихоокеанского стиля),
которые позволяют в короткий срок преображать мелкую
сошку, подчиняющуюся с готовностью своим заокеанским
хозяевам, в генералов, премьер-министров и
президентов...»
Это короткое изложение искусства делать марионеток
невольно наводит нас на мысль о Пигмалионе «тайных опе-
176

раций», каким был Эдвард Лэнсдэйл, и о двух его наиболее
примечательных креатурах: филиппинце Рамоне Магсайсае
и южновьетнамце Нго Динь Дьеме... Лэнсдэйл был своего
рода звездой, но это не должно загораживать от нас факт,
что с меньшим блеском, но столь же эффективно другие
чиновники сыграли ту же роль, что и он, и выпустили в свет
других Магсайсаев и других Дьемов.
Других Магсайсаев... В начале 1978 года обвиненный
на Филиппинах в том, что он агент ЦРУ, этот лидер
либеральной партии заявил в свою защиту, что он работал не
«для» ЦРУ, а «вместе» с ним.
Других Дьемов... «После того как пал Сайгон, — пишет
Фрэнк Снеп, — стало известно, что ЦРУ буквально
поливало золотым дождем правительство Тхиеу, чтобы оно
запугало или усмирило оппозицию. Эти субсидии — миллионы
долларов предназначались в первую очередь для того,
чтобы склонить к началу 70-х годов политические партии
к образованию коалиции. Хоанг Дык Ня, двоюродный брат
Тхиеу, должен был распределять эти средства. Он мне сам
объяснил, что на дело пошла ничтожная часть этих денег.
Большая же часть осела в карманах заправил режима
Тхиеу...» И тот же Снеп объясняет, что Чан Тхием Кхием,
премьер-министр у Нгуен Ван Тхиеу, и его шеф полиции
генерал Данг Ван Куанг тоже работали на американские
разведслужбы.
Поскольку Южный Вьетнам можно рассматривать как
случай особый, так как власть здесь непосредственно
принадлежала американцам, то нужно признать, что
Лэнсдэйл проявил недюжинную ловкость, успешно проведя на
выборах своего ставленника Магсайсая, дав ему власть,
так сказать, «законным» путем. Обычно ЦРУ приходится
навязывать своих марионеток силой, при помощи
государственных переворотов. Но такое грубое вмешательство не
может пройти незамеченным, и примеры тому свежи в
нашей памяти.
Гватемала, 1954 год... Правительство Хакобо Арбенса
Гузмана хочет проводить прогрессивную политику и
угрожает владычеству крупных североамериканских фруктовых
компаний. ЦРУ извлекает из тени (или у себя из-под полы)
некоего полковника, словно сделанного по заказу, — Кар-
лоса Кастильо Армаса. Дэвид Этли Филлипс, для которого
это первая крупная операция, входит в состав группы
«управления», обеспечивавшей поддержку марионеткам,
завербованным ЦРУ для урегулирования проблемы
Арбенса. Через 20 лет, рассказывая об этой операции, ставшей
177

уже «классикой», Филлипс не скрывает, что сохранил о ней
скорее приятное воспоминание, и рассказывает с особой
гордостью, как он был принят президентом Эйзенхауэром
и тот поздравил его по этому случаю. Однако он замечает
не без черного юмора: «Армас был плохим президентом,
который терпел коррупцию в своем правительстве и
который с большей охотой гнул спину перед «Юнайтед фрут
компани», чем занимался своим народом...»
Бразилия, 1964 год... Приход к власти президента Жоао
Гуларта за год до этого оказался не по вкусу
правительству Соединенных Штатов. В Вашингтоне его проявления
независимости находят совершенно неуместными... «Мы
спровоцировали уход Гуларта», — подтвердит Виктор Мар-
кетти через десять лет, после ухода в отставку из
«спецслужб». Но генерал Верной Уолтере, который совершенно
случайно, то есть действительно случайно, оказался тогда
военным атташе американского посольства в
Рио-де-Жанейро, смотрит на это иначе. Вы спросите, а как же его
тесные дружеские отношения и ежедневные посещения
генерала Умберто Кастело Бранко, того самого, который
свергнет Гуларта и придет к власти в Бразилии? Но они легко
объясняются тем, что Уолтере познакомился с Кастело
Бранко еще в 1942 году, когда бразильская дивизия
присоединилась к американской армии, действовавшей в Италии.
Будущий первый заместитель директора ЦРУ был возмущен
тем, что оказавшийся в изгнании Гуларт обвиняет ЦРУ.
«Это абсолютный нонсенс, — говорит он. — ЦРУ следило
за событиями, но оно не направляло их развитие. Так же
как и я, хотя в то время я, кстати, не служил в ЦРУ. Все
мы следили за происходящим, с тем чтобы по возможности
предупредить наше правительство об изменениях
обстановки. Любая попытка американского вмешательства была
бы с горечью воспринята бразильскими военными, которые
считали себя в состоянии решить свои собственные дела,
и они это, кстати, доказали...»
Греция, 21 апреля 1967 г... День, когда военный заговор,
руководимый полковником Георгиосом Пападопулосом,
устанавливает в Афинах режим «черных полковников».
С самого начала ясно, что к чему. Утром того же дня
Патриотический фронт против диктатуры обращается к народу
с призывом, начинающимся словами: «Фашизм нанес удар
родине. Король, его генералы и ЦРУ думают, что наш
народ можно заставить замолчать при помощи
репрессий и насилия...» Пройдет меньше двух недель, и Джо
Алекс Моррис напишет в «Нью-Йорк геральд трибюн»:
178

«Офицеры отрицают это, но многие разбирающиеся в
политике греки убеждены, что ЦРУ или Пентагон приложили
к перевороту руку...» Действительно, Виктор Маркетти
объяснит впоследствии: «Сам Пападопулос был с 1952 года
агентом ЦРУ». И хорошо направляемым агентом. Все было
предусмотрено. «Крупный агент ЦРУ Ричард Барнум,
который, по свидетельству Константина Цукаласа, сыграл
заметную роль в отставке Папандреу в июле 1965 года, в
начале 1967 года вернулся в Афины. Он действовал через
фирму «Эссо-Паппас». Сам Паппас не делал тайны из
своих убеждений, утверждая, что Греция «нуждается» в
военной диктатуре. Кроме этого, было установлено, что
предприятие Паппас в Бостоне, управляемое братом Пап-
паса, занималось передачей денег, предназначенных ЦРУ
для Греции. Именно служащему Паппаса (характерная
деталь) — Павлосу Тотомису поручается после удачного
переворота ключевой пост министра общественного
порядка...» А у секретных американских служб есть и запасные
Пападопулосы... Когда премьер перестал отвечать их
требованиям, его заменяют. 25 ноября 1973 г., пишет Димит-
рос А. Аналис, «армия изгоняет Пападопулоса.
Президентом Греческой Республики становится генерал Фаэдон
Гхизикис. Устанавливается американо-греческое
правительство, руководимое адвокатом из Чикаго М. А. Андруцопу-
лосом...» Чуть ниже тот же автор уточняет, что таким
образом власть в стране оказывается в руках
правительства, состоящего из крупных агентов Центрального
разведывательного управления (таких как министр внутренних
дел Тотомис и др.)».
Наконец, конечно же, Чили в последние дни лета
1973 года... Хунта, пришедшая к власти после свержения
Сальвадора Альенде, — это еще один пример
«правительства-агента». Не говоря даже о генерале Аугусто Пиночете
и самых известных военных, пример М. Кубильоса,
получившего портфель министра иностранных дел, более чем
характерен... Различные протесты, вызванные его поездкой
в Париж в сентябре 1979 года, заставили обратиться к его
прошлому. И вот что мы там находим: он был
«военно-морским офицером, тесно связанным с ЦРУ, направлявшим
свои усилия на «дестабилизацию» правительства
Сальвадора Альенде. Кубильос с 1970 года и до переворота в
сентябре 1973 года участвовал в управлении ежедневной
газетой «Эль Меркурио». В октябре 1978 года во время
слушаний при закрытых дверях в Соединенных Штатах
бывший ответственный работник фирмы ИТТ в Чили
179

М. Берелез заявил, что Кубильос был на связи у ЦРУ в
Сантьяго и что именно через него проходили средства,
предназначенные для свержения правительства Сальвадора
Альенде. Чилийская хунта отвергла эти разоблачения,
опубликованные в «Лос-Анджелес тайме», однако адвокат
М. Берелеза заявил, что располагает документами,
доказывающими сотрудничество М. Кубильоса с Центральным
разведывательным управлением...»
На этих ярких примерах видно, что производство и
воцарение таких марионеток, очень скоро, а то и
немедленно разоблачаемых и признаваемых за то, чем они являются
на самом деле, — работа, можно сказать, грубая по
сравнению с деликатной манипуляцией на высшем уровне,
манипуляцией главами государств, позволяющими ЦРУ
завербовать себя, но которые в меньшей степени обязаны ему
своей властью. И поэтому понятным становится, почему
ответственные чиновники «спецслужб», которые не
пренебрегают, что бы там ни говорили, тем, что они называют
«удачными переворотами», всегда старались всячески
сохранить секрет относительно всего, что касается их
агентов королевского, императорского, диктаторского или
президентского уровня. Мы можем, кстати, отметить, что, за
исключением некоторых специально запланированных
«утечек», чаще всего в провокационных целях, разоблачения
манипулируемых глав государств были сделаны не с ведома
ЦРУ и против его воли. Одной из главных целей
«спецслужб», настаивавших на цензуре книги Маркетти и
Маркса, было желание убрать места, где упоминались
именитые действующие лица. «Суд запретил мне, — пишет
Маркетти, — раскрыть имена некоторых крупных политических
деятелей, всегда игравших видную роль в ЦРУ...» Можно
также заметить, что, за исключением общих слов,
ветераны «спецслужб» становятся исключительно
несловоохотливы в своих мемуарах или давая интервью, как только
речь заходит об этой высшей форме манипуляции. Два
единственных «теоретических» текста, которые нам удалось
найти по этому вопросу, принадлежат перу Ричарда Бис-
селла и Майлса Коуплэнда. Да еще следует заметить, что
касается Бисселла, то речь идет о его лекции от 8 января
1968 г., которая, как известно, должна была остаться в
секрете и которая лишь случайно была разглашена.
То, что мы приводим ниже, написано в косвенной речи,
потому что это выдержки не из самого текста лекции, а из
протокола, который велся на ней. «Кто-то, — пишется в
протоколе, — спросил выступающего, не относится ли уста-
180

новление подобного рода контактов скорее к компетенции
дипломатов. Р. Бисселл заметил, что это так там, где это
возможно. Однако бывают особые случаи, как в той
республике, где глава государства поддерживал «особые
связи» с представителями ЦРУ, потому что сам президент
республики требовал этого. Представитель ЦРУ уведомил
об этом государственный секретариат через ЦРУ, и с
полного согласия государственного секретаря американский
посол в этой стране об этом не был уведомлен. Проблема
возникла, когда на пост посла США в этой стране был
назначен заместитель госсекретаря, который принимал
депеши представителя ЦРУ; однако ему удалось понравиться
президенту республики, который просил об установлении с
ним «особых отношений». За исключением этого из ряда вон
выходящего случая, посол остается официальным
представителем Соединенных Штатов, который отчитывается
непосредственно перед службой иностранных дел за свои
связи с правительством страны, в которой он аккредитован.
Но, с другой стороны, представитель ЦРУ может
поддерживать с членами правительства менее официальные и более
тесные отношения, тайну которых гораздо легче сохранить
как в самой стране, так и в официальных службах
Соединенных Штатов. Кроме того, когда глава государства
сходит со сцены или резко меняет свою позицию, резидента
ЦРУ легко сменить, тогда как отзывать посла Соединенных
Штатов бывает менее удобно...»
Выступление Бисселла несколько разочаровывает,
поскольку он ограничивается «дипломатической» стороной
дела. Преимущество текста Майлса Коуплэнда в том, что
он прямее говорит о практике манипуляции. Недостаток
его в том, что он хочет ограничиться «третьим миром»...
Случается, пишет Коуплэнд, «что даже военные диктаторы,
президенты и премьер-министры запрашивают у
американских послов персональную финансовую помощь и хотят
заручиться американской визой. Отрицательным ответ
бывает редко. Посол соглашается хотя бы для того только,
чтобы не обижать просителя. Но местная резидентура ЦРУ
начинает заниматься таким лицом почти всегда после того,
как с ним достигнута договоренность, что он будет давать
развединформацию, не стараясь при этом показать себя
благосклонным к нам с политической стороны. Вопрос,
даст ли он действительно сведения, остается открытым, но
во всяком случае соглашение достигается на этой основе.
Что касается техники отношений с агентами этой
категории, то она та же, что и при классическом шпионаже
181

после вербовки, с тем только различием, что при этом
употребляются всякого рода эвфемизмы, для того чтобы
позволить агенту убедить себя самого, что он не агент.
В то же время он не может питать никаких иллюзий
относительно контроля, под которым он работает. Если такому
агенту удается уяснить свою роль и важность показывать
себя антиамериканцем, то такого рода соглашение может
годами давать удовлетворительные результаты и позволять
ЦРУ получать очень ценные сведения для тех, кто
принимает в Вашингтоне политические решения. Чаще всего
агент упорно старается доказать нам, что он отрабатывает
деньги, которые ему платят, потому только, что он «про-
американец». Большинство резидентов ЦРУ считают, что
агенты-«проамериканцы» не только бесполезны, но и
опасны. А поскольку «исход с крайним ущербом» не
разрешается, заведующему местным отделением Центрального
разведывательного управления приходится прибегать к
более изощренным методам...»
Несколько разочарованный тон Коуплэнда хорошо
показывает трудности манипуляции на высшем уровне. Следует
отметить и неуважение, с которым манипулирующие
относятся к манипулируемым. Есть, наконец, в этом тексте
фраза, последняя, которая заслуживает того, чтобы на ней
остановились. Цитируя ее, мы испытывали соблазн дать
истинное значение выражения «исход с крайним ущербом»;
по правде говоря, проблем перевода этого выражения не
возникает, так как это код, своего рода эвфемизм,
принятый в ЦРУ в качестве официального термина для
служебного пользования. В приложении к одной довольно
длинной статье о ЦРУ журнал «Тайм» публикует «Словарь
терминов, наиболее часто употребляемых в
профессиональном языке ЦРУ». В этом словаре мы находим, что
смысл этих слов укладывается в одном —
«ликвидировать», то есть убить. Замечательный эвфемизм! Таким
образом, в исходящих из Лэнгли инструкциях и в
донесениях, поступающих туда, в которых упоминается «исход
и т. д.», речь идет просто об убийствах. Убийствах, о которых
Коуплэнд спешит добавить тотчас же, что они «не
санкционированы». Новый, дьявольски циничный эвфемизм (то,
что «не санкционировано» на данном уровне, позволительно
на другом?), котор'ый уже близок ко лжи: так, руководство
Соединенных Штатов поручало «спецслужбам» избавить
его от верных ему, но ставших слишком
обременительными правителей страны, рассматриваемых США в качестве
своей вотчины, именно прибегнув к убийству. Вспомним о
182

Нго Динь Дьеме. И добавим еще, что Дьем был не
единственным...
До Дьема был, к примеру, Рафаэль Леонидас Тру-
хильо.
Не указывая имен, Коуплэнд говорит о
«проамериканских агентах», ставших «не только бесполезными, но и
опасными». Поразительно, как 8 лет спустя Марсель Нье-
дерганг Диаборн (работавший, а это довольно редкий
случай, одновременно на ЦРУ и на госдепартамент),
осуществлявший руководство непосредственными исполнителями —
обычно это были не американские граждане, а местные,
следовательно, противники режима, — отослал в
Вашингтон и Лэнгли донесение, датированное 27 мая 1960 г.,
ставшее своего рода шедевром. «Если бы я был
доминиканцем, — писал, в частности, Диаборн, — но, слава богу, это
не так, я бы полностью согласился с планом убийства
Трухильо как первым для спасения своей страны шагом, и это
было бы делом, исполнение которого я считал бы долгом
христианина. Вспомните Дракулу: понадобилось вонзить
ему нож в сердце, чтобы прекратить его преступления.
Во всяком случае неожиданная смерть — это более
гуманное решение, чем то, которое высказал мне папский нунций,
считающий, что должен молиться за то, чтобы Трухильо
умер от долгой и тяжкой болезни...»
Еще одно наблюдение приходит на ум при изучении
подготовки «исхода» Трухильо: удивительное переплетение
технической подготовки и политического решения. Если
прочитать отчет «комиссии Чёрча», становится очевидно,
что мельчайшие детали обсуждались на самом высоком
уровне, причем с постоянной заботой, даже с навязчивой
идеей о том, чтобы заранее были приняты все меры
предосторожности и в случае успешного завершения операции
Соединенные Штаты могли отрицать свое участие, если их
обвинят в руководстве ее участниками. Ноты, донесения,
инструкции, меморандумы, которыми долго обменивались
Белый дом и госдепартамент. Лэнгли и резидентура ЦРУ
в Санто-Доминго пронизаны все той же заботой о
«правдоподобном опровержении». Тот факт, что за время, этих
приготовлений президент Кеннеди сменил президента
Эйзенхауэра и что провал в заливе Кочинос произошел за
месяц до смерти «благодетеля», лишь усиливал эту
постоянную заботу. Но было бы неверно увязывать это только
с особыми обстоятельствами. Подобная атмосфера
сопутствует всем крупным операциям. Можно даже сказать, что
«тайных операций» без «правдоподобного опровержения»
183

не может быть. Этого требовали все президенты, и это
прекрасно знает ЦРУ и никогда не предлагает плана
действий без «запасного выхода», позволяющего властям
уклоняться от ответственности. Случалось даже, что некоторые
президенты, Джон Кеннеди например, прибегали к
«правдоподобным опровержениям» чисто внутреннего и
индивидуального характера, позволяя себе роскошь во
всеуслышание заявить, что те или иные действия, приказ о
которых они отдали за минуту до этого, для них неприемлемы
как идущие вразрез с их нравственными принципами.
Мы это, кстати, увидим на примере Трухильо...
«С февраля I960 года, — говорится в отчете «комиссии
Чёрча», — в самых высоких инстанциях администрации
Эйзенхауэра был задуман секретный план помощи
оппозиции режиму Трухильо. В апреле 1960 года президент
Эйзенхауэр одобрил план срочных мер, согласно которому в
случае ухудшения положения в Доминиканской Республике...
Соединенные Штаты немедленно начнут действия для
свержения Трухильо, как только будет найден подходящий
преемник. Этого преемника Соединенные Штаты заверят
в оказании помощи в политической, экономической, а если
надо — ив военной областях...» ЦРУ принялось за дело,
составляя для Белого дома и госдепартамента
меморандумы. «Комиссия Чёрча» процитировала меморандум от
28 июня и от 1 июля 1960 г. По поводу последнего она пи
шет: «Меморандум уточнял, что оппозиционерам в самом
Санто-Доминго будет поставлено 12 «стерильных винтовок»
(т. е. винтовок, происхождение которых установить невоз
можно) с оптическими прицелами, а также 500 патронов.
В четвертом параграфе меморандума говорилось:
«Поставка этого оружия была одобрена заместителем государст
венного секретаря, который потребовал, чтобы
оппозиционеры получили его как можно раньше. На меморандум
начальника отделения Латинской Америки было получено
согласие начальника оперативной службы Ричарда Хелмса
Он был одобрен и генералом Кейблоном». Тип оружия
(«стерильные винтовки» с оптическими прицелами)
подразумевал, что оно будет использовано против крупных
деятелей режима Трухильо, и указывал, кто был «мишенью».
Изучая шаг за шагом тексты, отправленные из Лэнгли
в Вашингтон, «комиссия Чёрча» писала далее: «Секретный
меморандум ЦРУ от 3 октября 1960 г называется: «Проект
свержения правительства Трухильо, представленный
доминиканской оппозицией и нашей резидентурой в Санто
Доминго». Он описывает несколько планов, которые «были
184

разработаны в порядке эксперимента, но кажутся
выполнимыми, и ЦРУ может принять в них участие с
минимальным риском». Эти планы предусматривали, кроме всего
прочего, «поставку приблизительно 300 винтовок и
пистолетов, а также боеприпасов и гранат в надежный тайник
на южном берегу острова, приблизительно в 14 милях от
Сьюдад-Трухильо, поставку в то же место электронного
взрывателя с дистанционным управлением, которым
оппозиционеры могли бы воспользоваться для ликвидации
некоторых важных агентов Трухильо. Для проведения этой
операции нам, безусловно, придется обучить
доминиканцев, а значит, привезти нелегально специалиста, который
займется изготовлением бомбы и детонатора». 29 декабря
того же года специальная группа одобряет широкий план
секретной помощи противникам Трухильо. План,
представленный Бисселлом, предусматривает одновременно помощь
доминиканцам, находящимся в изгнании, и
оппозиционерам, оставшимся в стране. Будут предоставлены средства
группам изгнанников, предназначенные для того, чтобы
начать пропагандистскую кампанию против Трухильо и
переоборудовать для некоторых полувоенных операций яхту.
Бисселл заметил специальной группе, что «один этот план
не даст скоро нужного результата, так как он не
предусматривает решительных действий против самого Трухильо».
12 января 1961 г. спецгруппа собирается в полном составе:
«Г. Мёрчент объяснил, что госдепартамент считает
необходимым поставить оппозиционерам из Санто-Доминго
стрелковое оружие и другое снаряжение. Согласно г-ну
Парроту, ЦРУ могло организовать дело надежным
образом, но оппозиционеры должны будут сами доставить
оружие на остров. Группа дала свое согласие на проект»
(записи специальной группы, 12 января 1961 г.)...»
Понемногу операция обретает форму, но, поскольку
в те же дни полным ходом шла подготовка к штурму Кубы,
соблюдалась особая осторожность. «20 марта 1961 г., —
продолжала «комиссия Чёрча», — резидентура ЦРУ
передала, что оппозиционеры просят 5 автоматов М.З (или
подобного типа). Оппозиционеры хотели, чтобы оружие было
переправлено дипломатическим багажом или другим
аналогичным способом. Они, кажется, опасались дополнительных
проблем, которые могли вызвать их спуск с парашютом
или доставка морем. Резидентура ЦРУ ясно указывала в
своем донесении, что это оружие должно служить для
покушения на Трухильо. Согласно плану, Трухильо
намечалось убить в квартире его любовницы; в донесении добав-
185

лялось: нужны 5 М.З или похожие автоматы и 1500
патронов для обороны в случае нападения. Для основной работы
использовать бесшумное оружие». Для центра подходящий
момент для убийства еще не наступил. Поспешные или
плохо согласованные действия могли привести к левому
правительству кубинского типа и «сам факт избавления
от Трухильо мог повлечь за собой больше проблем, чем
решений». Центр дал четкий ответ: «...Мы должны
попытаться избежать поспешных действий оппозиционеров,
пока оппозиция и центр не смогут лучше подготовить
убийство, предложить альтернативу нынешнему режиму и
управлять последствиями» (задание ЦРУ, центр — резиденту
24 мая 1961 г.)...»
«Комиссия Чёрча» возвращается немного назад, чтобы
уточнить, каким образом Белый дом принял участие в этом
деле: «17 февраля 1961 г. Ричард Бисселл направил Мак-
джорджу Банди меморандум о положении в
Доминиканской Республике. Банди был в то время советником
президента Кеннеди по внутренней безопасности. В этой
запрошенной Банди для «высших инстанций» записке
упоминается о согласии специальной группы на посылку
оружия, и снаряжения доминиканским оппозиционерам. В ней
говорится, что они были проинформированы о том, что
Соединенные Штаты готовы поставить им все, как только они
будут в состоянии принять поставки». Бисселл заявил
комиссии по поводу этой записки: «...Совершенно очевидно,
что, когда писалась эта записка для Банди, я знал, что
оппозиционеры надеялись, и притом давно, убить Трухильо.
Действительно, их просьба семи- или восьмимесячной
давности не оставляла уже сомнений по этому поводу, так
что для меня здесь не было ничего нового...» И сенаторы
делали отсюда вывод: «Следовательно, в середине февраля
1961 года высшие инстанции новой администрации (под
термином «высшие инстанции», употребленным Банди,
следует подразумевать самого президента Кеннеди) знают о
все еще действительном разрешении, данном специальной
группой, на поставку оружия и снаряжения. Это
«унаследованное от специальной группы решение не
пересматривается, а следовательно, можно совершенно справедливо
заключить, что новая администрация по крайней мере была
с ним согласна...»
Но вернемся к дням, непосредственно
предшествовавшим «исходу благодетеля». Именно в этот момент Кеннеди
пустил в ход -то «веское опровержение» для внутреннего
пользования, о котором мы упоминали выше. Обратимся
186

к отчету «комиссии Чёрча»: «Первый параграф
меморандума Боулса к Банди от 26 мая 1961 г. гласит:
«Продолжая нашу вчерашнюю дискуссию на заседании
специальной группы по Санто-Доминго, я пересылаю вам черновой
вариант телеграммы, которую мы хотели бы направить
нашему генеральному консулу в Сьюдад-Трухильо Генри
Диаборну в дополнение к нашим директивам, которые он
должен получить касательно недавно одобренного срочного
плана». Однако в протоколе заседания специальной группы
нигде не упоминается о дискуссии по Доминиканской
Республике. Если, как это подсказывает меморандум Боулса,
речь об этом на собрании 25 мая шла, узнать, как
проходила дискуссия и какие были приняты решения, если
таковые были, невозможно. Ричард Гудвин сам подготовил
другой, черновой вариант телеграммы, которую госдепартамент
должен был послать Диаборну. По его свидетельству, у него
было намерение изменить текст так, чтобы ясно передать
Диаборну личное убеждение президента Кеннеди, который
считал, что «мы, то есть Соединенные Штаты, не должны
были идти дальше в убийстве Трухильо». В то же время
вариант Гудвина ставил вопрос о новых секретных
замыслах и о поставке оружия оппозиционерам. Гудвин советовал
Диаборну хранить оружие, предназначенное для
оппозиционеров, пока они не смогут его принять. Вариант
телеграммы, подготовленной Гудвином, преследовал двойную цель:
во-первых, продемонстрировать желание Соединенных
Штатов остаться в лучших отношениях с оппозиционерами,
которые, возможно, окажутся у власти после убийства
Трухильо, и, во-вторых, избежать действий, которые могли
бы еще больше замешать Соединенные Штаты в этом
убийстве. Эта раздвоенность ясно проявляется в тексте
телеграммы: «...Ни в коем случае не следует рисковать тем,
чтобы Соединенные Штаты были замешаны в политическом
убийстве, так как Соединенные Штаты в силу своих
политических принципов не смогут замолчать убийство.
Последнее соображение должно иметь приоритет над всеми
другими соображениями в случае сомнений» (подчеркнуто
комиссией.— Авт.). «...Продолжайте показывать силам
оппозиции, что Соединенные Штаты поддерживают их позицию».
Согласно Гудвину, предложение, данное курсивом, было
введено в текст по настоятельному требованию президента
Кеннеди... Исправленная Гудвином и одобренная
президентом Кеннеди телеграмма была передана Диаборну
29 мая 1961 г...»
30 мая, за несколько часов до гибели «благодетеля»,
187

резидентура ЦРУ в Санто-Доминго отправила в Лэнгли
сообщение, цитируемое «комиссией Чёрча» следующим
образом: «Центр в курсе того, в какой степени
американское правительство уже замешано в убийстве. Если мы
хотим хотя бы замести следы, служащих ЦРУ, прямо
участвующих в подготовке убийства, нужно отозвать...» А в
докладе сенаторов добавлено: «Сразу же после убийства все
служащие ЦРУ в Доминиканской Республике получили
приказ покинуть страну, и через несколько дней
генеральный консул Диаборн вернулся в Вашингтон.
Государственный департамент отправил телеграмму резидентуре ЦРУ
в Санто-Доминго 31 мая 1961 г., где приказывал
уничтожить все дела, в которых идет речь о контактах с
оппозиционерами или о чем-либо подобном...»
Доклад «комиссии Чёрча», на который мы ссылались,
был опубликован в Вашингтоне в ноябре 1975 года. То есть
почти через 15 лет после смерти Трухильо... Нужно ли будет
ждать 1995 года, чтобы узнать, в какой обстановке и кем
был отдан приказ и подготовлено убийство южнокорейского
президента Пан Чжон Хи, убитого в пятницу, 26 октября
1979 г. в Сеуле начальником Корейского центрального
разведывательного управления Ким Жае Киу, то есть
шефом его же собственных секретных служб?
Кроме того, в деле шестикратного убийства в Сеуле
(вместе с президентом убиты были четыре его
телохранителя и их начальник Ча Жи Чул) есть интересные детали..,
в частности то, как президент Джимми Картер «выразил
сомнение насчет того, что Соединенные Штаты
заинтересованы в том, чтобы возиться с диктатурой президента Пак
Чжон Хи в Южной Корее», а также изменение тона в
крупной американской прессе, которая, упоминая о покойном,
представляла его уже не как любезного союзника
Соединенных Штатов, а как человека, который «18 лет держал
Корею под настоящей диктатурой» («Ньюсуик»)... Из
Токио сообщалось: «Ставший отвратительным даже для
самих Соединенных Штатов диктатор Пак Чжон Хи был
ликвидирован секретной южнокорейской полицией,
действовавшей под прямым руководством ЦРУ...» И, наконец,
сообщение, на которое ссылается «Монд». В сообщении из
Сеула японское агентство Киодо утверждает, что г-н Ким
Жае Киу, бывший шеф южнокорейского ЦРУ, убийца
президента Пака, заручился поддержкой Соединенных Штатов.
Согласно Киодо, г-н Ким Жае Киу заявил собравшимся
на чрезвычайный совет министрам через три часа после
смерти главы государства: «Я его убил. За мной Соединен-
188

ные Штаты. Я призываю всех вас следовать за мной».
Министр обороны, однако, приказал его немедленно
арестовать...»
Один за другим Дьем, Трухильо и, возможно, Пак Чжон
Хи были отправлены на кладбище марионеток. В связи
с этим возникает вопрос, применяет ли секретная служба
США «исход с крайним ущербом» против всех
произносившихся от частого употребления марионеток? Ответ, конечно,
будет отрицательный, но верно и то, что вся история ЦРУ
изобилует программами ликвидации тех, кто оказывался
слишком строптив, тех, кого в Лэнгли сочли
потенциальной угрозой для «национальной безопасности» или же
просто неисправимыми врагами.
Ограничимся описанием ликвидации, которое приводит
Алэн Жобер. «2 июня 1955 г., — пишет Жобер, — был убит
президент Республики Панама Хосе Антонио Ремон, а
американский турист, назвавший себя Мартином Ирвингом
Липстейном, был заподозрен в этом убийстве и арестован.
Через несколько месяцев после разоблачений, сделанных
адвокатом Рубеном Миро, американца отпустили и
арестовали преемника Ремона, Хосе Рамона Гуизадо. Потом его
тоже выпустили. Рубен Миро был убит 1 января 1960 г.
11 июня 1975 г. «Дейли ньюс» опубликовала статью с
разоблачениями бывшего агента ЦРУ: согласно им, Рубен
Миро контактировал с ЦРУ перед убийством президента...»
«Главными объектами» для «секретных служб»
продолжают оставаться главы правительств, государств и лидеры
освободительных движений, которых с разной степенью
успеха пытались (и пытаются сейчас) уничтожить
физически. Некоторые из этих имен, подолгу не сходившие с
первых полос газет, в период расследований парламентских
комиссий стали своего рода символами заговоров с целью
убийств. Такие заговоры рассматривались
североамериканским общественным мнением как «грязные дела» и
ставились в вину «спецслужбам» (но недолго). Чаще других
назывались имена Патриса Лумумбы и Фиделя Кастро.
Это произошло потому, что против них составлялись
сверхсложные, если не сказать экстравагантные, заговоры.
Удивленные этим, сенаторы и члены палаты представителей
особенно заинтересовались ими. Многочисленные
свидетельства, собранные по операциям против конголезского и
кубинского лидеров, составили в конце концов удивительную
антологию необычных способов отравления и покушения на
здоровье отдельных лиц. Что касается остервенения, с
которым люди ЦРУ годами пытались убить Кастро самыми
189

невообразимыми средствами, то оно объясняется в первую
очередь их бешенством: Куба не только выстояла против
них и провалила планы интервенции, но и выставила их на
посмешище перед всем миром. Очень скоро Фидель, как его
зовут кубинцы, стал чем-то гораздо большим, нежели
просто главой государства, которого хотели убрать. Не будет
преувеличением сказать, что особенно после провала
агрессии в апреле 1961 года он стал идеей фикс для ветеранов
Лэнгли, заставляя их временами терять чувство реальности.
Так что изучение многочисленных проектов покушений,
разработанных против него, неотделимо от той особой главы,
которую составили более 15 лет тайной (не всегда) войны
против свободной Кубы. Эту главу еще предстоит
написать...
Мы только что упомянули об усложнении средств
физической ликвидации, разработанных и используемых
секретными службами. Усложнить и усовершенствовать их в том
виде, как это было сделано, стало возможно при помощи
вновь организованной специальной службы, занимавшейся
исключительно поиском и апробированием новых способов
«вредить здоровью». Этот термин, «вредить здоровью»,
может показаться удивительным, однако это дословный
перевод обозначения миссии, возложенной на «Хелф олте-
рейшн комити» («Комитет по нанесению вреда здоровью»).
В комитете имелось специальное подразделение с
красноречивым названием «исполнительная акция» (Executive
action)*. Расследование деятельности этой организации
было, кажется, одной из самых трудных составных частей
работы «комиссии Чёрча». Ниже будет видно, что пункты
отчета комиссии, посвященные этой теме, полны недомолвок
и двусмысленностей. Следует также отметить, что два
инициатора создания этой службы, имена которых чаще всего
приводятся в тексте, — Джозеф Шейдер и Уильям Кинг
Харви — люди не такие уж незаметные в ЦРУ. Джозефа
Шейдера зовут на самом деле Сиднеем Готтлибом. С ним
мы уже много раз встречались как с организатором
программ «контроля над умами». Здесь он фигурирует под
именем Шейдер по его же собственной просьбе: он обратился
в сенат с заявлением, что если будет указано его
настоящее имя, то жизнь его окажется под угрозой. Что же до
«Билла» Харви, ветерана «берлинского тоннеля», то
впоследствии он был заместителем Эдварда Лэнсдэйла во время
* Автор имеет в виду, что глагол «execute» помимо значения «исполнять»
имеет в английском языке также значение «казнить» (Л.З.).
190

некоторых операций, направленных против Кубы, потом
стал шефом отделения ЦРУ в Риме. Грубый и сильно
пьющий тип, он начинал карьеру в ФБР и с тех пор
сохранил привычку постоянно носить с собой пистолет. Манию
эту многие его коллеги в Лэнгли находили тем более
неуместной, что, будучи коллекционером, он каждый день
менял оружие, выставляя напоказ самые разнообразные
калибры... Можно заметить, наконец, что выбор таких
сверхактивных личностей, как Готтлиб и Харви, для того, чтобы
разрабатывать «исход с крайним ущербом», позволяет
подвергнуть сомнению объяснение, что якобы эта организация,
за редким исключением, ограничивалась лишь
пожеланиями, рекомендациями и планами, которые никогда не
воплощались в практику. Но посмотрим, что об этом говорят
сенаторы.
«В дополнение к своему расследованию реальных
проектов убийств, — поясняется в отчете «комиссии Чёрча», —
комиссия изучила так называемый проект
«исполнительной акции», в котором предусматривалось, кроме всего
прочего, создание общего потенциала убийств. В начале 1961
года Бисселл поручил Харви, который был тогда
начальником одной из служб разведки ЦРУ за рубежом, основать
«потенциал исполнительных акций», на который
возлагалось бы изыскание различных способов убийства
иностранных правителей. В конце весны — начале лета 1960 года
Ричард Бисселл просил своего научного советника
Джозефа Шейдера изучить арсенал секретных служб по
нанесению ущерба здоровью и ликвидации». По словам
Шейдера, убийство входило в число «средств», которые просил
его рассмотреть Бисселл. Шейдер уточнил, что Бисселл
обратился к нему потому, что Шейдер знал все «препараты,
имевшиеся в лабораториях ЦРУ», а также потому, что
Бисселл «полагал, что такое исследование входит в круг
обязанностей его технического советника». Раньше в ЦРУ уже
имелась внутренняя комиссия, которая предлагала идеи
оперативного использования наркотиков, химических или
биологических веществ. Роль, которую она играла, можно
представить себе по следующему случаю: в феврале 1960
года отдел Ближнего Востока ЦРУ запросил помощь у
инстанции, которую начальник этого отдела назвал
«Комитетом по нанесению вреда здоровью». Речь шла о проекте
«специальной операции» по «обезвреживанию» иракского
полковника, который считался защитником интересов
советского блока в Ираке. Отдел просил комитет
порекомендовать ему средство, которое, не разрушая до конца
191

здоровья объекта, наверняка помешало бы ему в течение
трех месяцев продолжать свою обычную деятельность. «Мы
не собираемся убрать объект со сцены окончательно, но
даже если это все же произойдет, ничего страшного мы в
этом не усматриваем». В апреле комитет единогласно
посоветовал директору провести операцию «по нанесению
ущерба» и указал, что, по мнению шефа оперативного отдела
(речь, как вскоре станет ясно, шла о Хелмсе), такое
предприятие было бы «весьма желательным». Трейси Барнс,
заместитель Бисселла, от его имени дал согласие. Одобренная
операция заключалась в том, чтобы послать полковнику
одной из азиатских стран вышитый и пропитанный
специальным веществом платок с его монограммой. Шейдер
заявил, что он не припоминает имени адресата, но что
помнит о пересылке по почте платка, «пропитанного веществом,
которое должно было вызывать физическое истощение
получателя». В ходе произведенного расследования ЦРУ
утверждало, что платок «не был получен (если он вообще
был послан)». ЦРУ добавило также, что указанный
полковник был расстрелян в Багдаде (событие, к которому мы
не имели никакого отношения) вскоре после того, как мы
задумали операцию с платком» (меморандум начальника
оперативного отдела Ближнего Востока заместителю
директора оперативного отдела, 26 сентября 1975 г.)...
Несколько ироничный тон «меморандума», написанного
в сентябре 1975 года, явно настраивает на то, чтобы
внушить мысль, что все эти средства для «выведения из строя»
были чисто теоретическими и дело дальше проекта не
пошло. Сенаторы, кстати, замечают: «Бисселл, Харви и Хелмс
заявили, что «обобщенный» потенциал никогда не был
использован».
Даже будучи заявлено хором, это утверждение было
встречено «комиссией Чёрча» довольно скептически, так как
в отчете далее пишется: «Термин «исполнительная акция» —
это изобретенный ЦРУ эвфемизм. Он подразумевал под
собой проект исследований с целью обнаружения средств,
которыми можно воспользоваться для свержения
иностранных политических руководителей, в том числе «возможную
группу для осуществления убийств». Бисселл указал, что
«исполнительная акция» предполагала «очень широкий
спектр действий» с целью «свести на нет способности»
иностранных руководителей и что убийство было крайней
мерой в этом наборе... Уильям Харви руководил отделением
ЦРУ, обеспечивающим эти программы...» «Харви заявил,
что арсенал средств «исполнительной акции» включал и
192

убийства. Его зашифрованные записи, сделанные на
заседаниях 25 и 26 января и сохранившиеся в ЦРУ, содержат
выражения, наводящие на мысль, что речь в них идет
именно об убийстве: «последнее из крайних средств и признание
в слабости», «магическая кнопка», «никогда не употреблять
слово убийство». Харви подтвердил такую интерпретацию:
«После того как я получил приказ Бисселла, то первым
делом обсудил теоретически с несколькими офицерами,
которым полностью доверял, вопрос об убийствах, наших
возможных агентах, нашей позиции вплоть, если хотите, до
основополагающих вопросов: одни ли американские
секретные службы прибегают к убийствам? И если вы
согласитесь, что это так, то возможно ли в рамках данной нам
власти совершать эти акции эффективно, должным образом,
в полной безопасности и тайне?» «...Даже будучи
закодированными, записки «Билла» Харзи оказываются
чрезвычайно захватывающими, но почему части из них не хватает?
Это тревожит. Тем более что, несмотря на их отсутствие,
официальные документы ЦРУ, выходящие из кабинета
«генерального инспектора», содержат на них ссылки...
Действительно, напоминают сенаторы, в то время как он
описывал, как Бисселл поручил впервые Харви возглавить
«исполнительную акцию», генеральный инспектор ссылался на
недостающие сегодня записи Харви, согласно которым
«Белый дом дважды просил его организовать такой
потенциал...»
Становится очевидно, это заметно по докладу, что
сенаторы оказались в затруднительном положении, когда
руководство ЦРУ продемонстрировало им, что «агентство» всего
лишь являлось органом, исполняющим волю президента,
и что даже в заговорах с убийствами, если бы не Белый
дом, то... и т. п. Вчглазах таких людей, как Фрэнк Чёрч или
же Джон Тоуер от Техаса, который помогал ему
руководить работой комиссии, как Уолтер Мондейл от штата
Миннесота, в будущем вице-президент Соединенных Штатов,
или как Уолтер Хадлстон от штата Кентукки,
рассматривать участие высшей государственной власти в таком
«грязном деле» было чрезвычайно деликатным вопросом. С того
момента, как была урегулирована проблема с Никсоном,
нужно ли наносить удар по репутации двух знаменитых
президентов, заставлять потускнеть миф Кеннеди и пятнать
репутацию Эйзенхауэра? Не следовало ли ограничить
критику ЦРУ тем, что называется государственными
соображениями? Даже если открыто об этом не говорилось,
становилось ясно, что сенаторы начинали думать о том, что их
7-332
193

коллега Барри Голдуотер, несмотря на свой максимализм,
был не так уж неправ, заявив, когда слушались показания
Ричарда Хелмса, что пора преградить путь потоку
разоблачений, вызванному уотергейтским скандалом. Намечалось
уже движение на попятную в восстановлении могущества
ЦРУ (если допустить, что оно его вообще теряло). Так что,
если принять во внимание все повторы и сомнения,
неточности, содержащиеся в этой части доклада, это не умаляет
его ценности.
«В какой степени, — задается вопросом «комиссия Чёр-
ча», — Белый дом был инициатором проекта
«исполнительной акции», в какой мере он его одобрил или был с ним
знаком? Бисселл сказал Харви, что Белый дом дважды просил
его о создании такой службы, и в отчете генерального
инспектора приводятся записки Харви (которые больше не
существуют), подтверждающие это утверждение. Бисселл
не помнил о специальном разговоре с Белым домом, но в
начале своих показаний перед комиссией он сказал, что
можно верить запискам Харви, и заявил, что у него была,
конечно, возможность организовать такую службу по
собственной инициативе, но что любая заявка поступала бы
к нему через Банди или Уолта Ростоу. Однако на
последующих заседаниях Бисселл сказал, что он ограничился тем,
что проинформировал Банди о существовании службы.
При этом информация исходила от него самого, Бисселла, и
Банди при этом ничего не просил. Банди в свою очередь
заявил, что информацию он получил во время доклада и
что он ни о чем не просил, но и не возражал. Что же до
Ростоу, то последний сказал, что никогда не слышал об
этом проекте... У Харви не было никаких прямых
доказательств, что Бисселл действительно имел такой разговор с
Белым домом. Бисселл не упомянул ни одного конкретного
члена администрации. Харви объяснил, что было бы весьма
«некорректно» с его стороны спрашивать у Бисселла, с кем
он разговаривал, и что Бисселл со своей стороны допустил
бы «огромную бестактность», назвав ему имя своего
собеседника. Бисселл точно помнит, что поручил Харви заняться
изучением такой службы. Но Бисселл не припоминает
«ни одного конкретного разговора с кем бы то ни было из
Белого дома о поручении, данном Харви». Представая в
разное время перед комиссией, Бисселл дает показания,
которые расходятся в одном важном пункте: получал ли
он приказ из Белого дома основать службу
«исполнительной акции»? Появившись впервые перед комиссией 9 и
11 июня 1975 г., Бисселл дал понять, что разрешение было
194

получено из Белого дома. Когда ему привели записки
Харви, процитированные в отчете генерального инспектора
(«Белый дом дважды просил...»), Бисселл ответил: «У меня
нет ни малейшего повода думать, что Харви мог
приписывать мне слова, которых я не говорил». Он заявил также,
что это правда, что Белый дом просил его о создании
постоянно действующей службы убийств... В своих
последних показаниях относительно Банди (это показание
было дано после того, как он связался с ним по телефону)
Бисселл заявил, что ему кажется, что он поставил Банди
в известность о службе только после ее основания. Но
Бисселл подтвердил свои первоначальные показания: он не
давал, отчета об уже предпринимавшихся ЦРУ покушениях
на Кастро. Бисселл был «абсолютно уверен», что он не
говорил Банди, чтобы тот доложил вопрос о создании
потенциала «исполнительных акций»- президенту. Бисселл
объяснил, что его разговор с Банди велся о службе без указания
конкретных целей, то есть непосредственно готовящихся
убийств.
«Исход с крайним ущербом», «Комитет по нанесению
вреда здоровью», «исполнительные акции» и т. п.—
иносказания и эвфемизмы, даже когда их применяют
систематически, имеют свои пределы. Не был ли достигнут
такой предел, когда столь высокопоставленные лица из
«секретных служб», как Ричард Бисселл и Уильям Харви,
признали: первый — что «Белый дом просил его
организовать постоянно действующую службу убийств», а второй —
что он задавался вопросом, «является ли убийство особым
орудием, свойственным американским секретным службам?»
Не всегда идет на пользу систематическое принижение
роли фактов... Вернемся, например, к случаю с иракским
полковником и платком, пропитанным обессиливающим
составом. Имени полковника, как заявлял Готтлиб (он же
Шейдер), он не помнит, по поводу смерти его в
«меморандуме» ЦРУ в сентябре 1975 года с иронией говорится:
«событие, к которому мы не имели никакого отношения».
На самом деле речь идет не о каком-то иракском
полковнике, а о главе государства генерале Абдель Кериме Касеме.
Тот же, кто сверг его 8 февраля 1963 г. и приказал казнить,
был генерал Абдул Салам Ареф, заговор которого
патронировало и поддерживало ЦРУ. Будем же точны...
«В феврале 1960 года, — пишет Томас Пауэре, —
в то время как правительство пыталось решить, какую
позицию занять по отношению к генералу Касему, шеф
ближневосточного отделения отдела планирования предложил ,,вы-
7* *
195

вести из строя" Касема при помощи отравленного платка,
подготовленного технической службой отдела планирования.
В апреле предложение было одобрено заместителем
директора по планированию Ричардом Хелмсом, который считал,
что „выведение из строя" Касема было бы в „высшей
степени желательно"...» Это пожелание не было выполнено,
поскольку трюк с платком не удался, и пришлось вернуться
к обычным методам. Было решено просто свергнуть того,
кого не удалось «вывести из строя». На этот раз все
удалось, и Клод Жюльен*, вспоминая, рассказывает: «Когда
генерал Касем издал в Ираке закон № 81, передающий
государству 95% концессий «Ирак петролеум компани»,
Вашингтон заявил на это резкий протест. Потом Ирак
вышел из Багдадского военного союза. В феврале 1963 года
генерал Касем был свергнут и убит генералом Арефом при
поддержке Центрального разведывательного управления.
Этот переворот сопровождался настоящим избиением
коммунистов и прогрессивно настроенных деятелей. Посол
Соединенных Штатов в Багдаде не постеснялся передать
погромщикам списки нежелательных лиц...»
Избиение, о котором говорит Клод Жюльен, — случай
не единичный. Не только в Ираке «исход» или даже
попытка «исхода» главы государства выливалась в «крайний
ущерб» для коммунистов и прогрессивных элементов, а то и
для всего населения. В том же отчете «комиссии Чёрча»
можно прочитать: «Бывший директор планового отдела
Ричард Бисселл заявил комиссии, что «управлением»
«рассматривалось» убийство Сукарно. Подготовка ограничилась
поисками исполнителя, который мог бы убить его. Было
поставлено оружие группам индонезийских диссидентов,
но это оружие, по утверждению Бисселла, предназначалось
не для этого покушения...» Процитировав эти строчки
отчета, Алэн Жобер добавляет: «Напомним, что ЦРУ в конце
концов действительно свергло Сукарно и что новая
политическая линия выразилась в убийстве восьми тысяч
коммунистов или подозреваемых в этом...» На самом деле мы
никогда не узнаем точное количество мужчин, женщин и
детей, погибших во время террористических акций зимой
1965/66 года, после того как те, кого Бисселл стыдливо
называет «группами диссидентов», взяли власть в
Джакарте. Сукарно действительно не был убит секретными
Клод Жюльен — известный французский журналист, директор журнала
«Монд дипломатии», автор ряда книг по проблемам развивающихся
стран и политики США. — Прим. пер.
196

службами Америки — он умер от болезни под домашним
арестом в 1970 году, но большие массы индонезийского
населения подверглись избиению. Авторами этой «кровавой
бани» стали военные и члены вооруженных банд, которые
не завладели бы властью, если бы их не завербовало
ЦРУ и не направило на это. А когда кровавая волна
захлестнула Яву, Борнео, Суматру, Целебес и тысячи
других островов архипелага, настоящим штабом, где
принимались политические решения, стал не президентский
дворец, а американское посольство и резидентура ЦРУ.
Это главное. Возможно, учитывая размах и жестокость
бойни, некоторые будут склонны поставить под сомнение,
что ЦРУ могло желать такого ужаса. Есть соблазн
объяснять это тем, что ЦРУ, не ведая, что творит, выпустило
джинна из бутылки и оказалось неспособным сдержать
жаждущих крови фанатиков. Но тогда возникает вопрос:
если оно не могло их сдержать, то что оно сделало по
крайней мере для того, чтобы как-то ограничить их разгул?
Ответ прост: никто даже пальцем не пошевельнул для этого.
Ничего не сделал ответственный «на месте» 43-летний
резидент ЦРУ Бернардо Товар, бывший подчиненный Лэнсдэйла
на Филиппинах, ничего не предприняли в Лэнгли
заведующий дальневосточным отделением, заместитель директора
по планированию Десмонд Фитцджеральд, директор ЦРУ
вице-адмирал Уильям Рэйборн. Так же, впрочем, как и
дипломаты из посольства и чиновники государственного
департамента... Лучше поставить этот вопрос по-иному: а зачем
нужно было им что-то делать? Зачем людям из ЦРУ
мешать политической «чистке» в Индонезии, которая,
собственно, и была той целью, которую преследовало ЦРУ
своими операциями в данной стране? Если в течение
10 лет «секретные службы» делали попытку за попыткой
очернить, свергнуть, убрать Сукарно, то разве не для того
все это делалось, чтобы вырвать архипелаг из «красного
нейтрализма» и превратить его в оплот «свободного мира»?
Если это и произошло с излишней жестокостью, то тем не
менее желание было все-таки выполнено, пусть и при
помощи охоты на человека и «кровавой бойни». Наконец,
разве не совпадало это желание с волей Белого дома?
Для иллюстрации некоторых методов следует упомянуть
о порнографическом фильме, выпущенном ЦРУ, где
фигурировал фальшивый Сукарно, роль которого играл специально
подобранный актер. Этот фильм, даже оставшись
нераспространенным, служит доказательством того, с каким
упорством ЦРУ пыталось «добраться» во что бы то ни стало до
197

Сукарно. С упорством, заслуживающим того, чтобы на нем
остановились. Упорством, которое становится понятным
лишь, если воссоздать конкретную историческую
обстановку.
«Когда в 1945 году Индонезия стала независимой, —
писал журнал «Африк—Ази», — Сукарно был назначен
пожизненным президентом. 20 лет спустя, в ночь с 30
сентября на 1 октября 1965 г. была совершена неудачная
попытка государственного переворота. Она была
подготовлена подполковником Унтунгом, командиром батальона
президентской гвардии, и группой прогрессивно
настроенных офицеров. Эти люди, составившие Движение 30
сентября, хотели противопоставить себя реакционному совету
генералов — подпольной организации, поддерживаемой ЦРУ,
подготовившей выступление к 5 октября с целью захвата
власти. Выступление 30 сентября было быстро подавлено
армией, и военные под командованием генерала Сухарто
взяли страну в свои руки. В течение долгого времени они
упрекали Сукарно в том, что он попустительствует левым,
и в частности Коммунистической партии Индонезии. 5 июля
1966 г. они лишили его пожизненного поста президента.
Затем в феврале 1967 года вынудили его сдать
правительственные полномочия генералу Сухарто, который год спустя
был провозглашен президентом и поместил Сукарно под
домашний арест. Начиная с последних месяцев 1965 года
армия организовала неслыханную по жестокости
травлю коммунистов и сторонников Сукарно: 5 тыс. человек
по меньшей мере (по некоторым источникам — до
миллиона) было убито, сотни тысяч были брошены в тюрьмы и
концентрационные лагеря. В январе 1967 года новый режим
начал политику «открытых дверей» для иностранных
капиталовложений. Эта система привела к разграблению
национальных богатств и усугубила все возрастающее
неравноправие богатых и бедных.
Воспроизведенная вкратце политическая обстановка в
Индонезии показывает последствия деятельности
«секретных служб». Но здесь, однако, не хватает одного события,
которое, кажется, было первопричиной этой акции, кстати,
одного из главных событий послевоенной истории —
совещания в Бандунге. Здесь, на Яве, в течение недели с
17 по 24 апреля 1955 г. Ахмед Сукарно принимал делегации
трех десятков стран, совсем недавно получивших
независимость. «В этом совещании, — пишет Жак Годешо, —
принимали участие представители азиатских (29) и африканских
(6) стран. Оно утвердило равенство рас и необходимость
198

афро-азиатской борьбы против западной гегемонии. Оно
наметило политику экономической независимости и
взаимопомощи афро-азиатских стран, технического развития при
содействии миссий помощи Объединенных Наций, в которые
входили бы технические специалисты как
капиталистических стран, так и стран народной демократии. При этом был
сделан упор на борьбу за освобождение государств, еще
находящихся под колониальным игом, вследствие чего
решения совещания были одобрены больше
социалистическими странами, чем Западом. «Эти четыре слова
профессора Годешо — «борьба против западной гегемонии»,
звучат крайне неприятно для держав, обозначаемых
«западными», и особенно для самой гегемонистской из них.
Государственному секретарю США Джону Фостеру
Даллесу и его брату — директору ЦРУ Аллену Уэлшу
Даллесу невыносимо было видеть, как Сукарно, принимая на
земле Явы сотни делегатов, заявлял им: „Наше единство
берет начало в общем рабстве перед Западом и в общей
ненависти к колониализму, какую бы личину он ни
принимал, в старой своей форме или в современной
модификации..."» Братьям Даллесам и президенту Дуайту
Эйзенхауэру не требовались аналисты из госдепартамента или
из ЦРУ, чтобы констатировать то, что отмечал Жан Ла-
кутюр: «Совещание, которое уточнило конкретное
содержание понятия «третий мир», разработало документ,
осуждающий колониализм, расовую дискриминацию и гонку
вооружений. Пункт шестой заключительной декларации требовал
«воздерживаться от участия в коллективных оборонительных
договорах, служащих интересам великих держав».
Доктрина Бандунга, политическое кредо и христианских, и
мусульманских народов Африки распространяется на все
колониальные территории. Насер, Сукарно, Неру и Нкрума —
это новое поколение глав государств...»
Для братьев Даллесов это был глас времени... Очень
скоро в их глазах, как это подчеркивает Томас Пауэре,
Сукарно становится тем, кого американцы в 50-е годы
считали своим главным врагом. И не одного Сукарно,
кстати. Не забылись и столкновения Гамаля Абдель Насера с
«секретными службами». Сегодня из надежного источника
стало известно, и Джон Стокуэлл подтвердил это в 1979
году, что именно ЦРУ подготовило в 1966 году
государственный переворот в Гане, свергнувший Кваме Нкруму.
Добавим, что дух Бандунга показался Вашингтону тем
более невыносимым, что, когда на совещании появились
делегаты таких стран, как Филиппины или Южный Вьет-
199

нам, возник вопрос, не заразит ли этот дух и «союзников»
Соединенных Штатов. Вот почему мы повторяем, что Ахмед
Сукарно стал для «секретных служб» постоянной мишенью
не столько как глава Индонезии (политику которой можно
было оценивать по-разному), сколько как воплощение духа
совещания в Бандунге. Завязавшаяся тогда борьба
тянулась десяток лет, и ЦРУ вело ее с большим остервенением,
поскольку началась она с его поражения и завершением ее
должен был стать реванш. Эта жажда мести, наверное, и
сыграла свою роль в том, что последний акт оказался
столь кровавым.
«В ЦРУ, — писал Леонард Мосли, — было хорошо
известно, что Фостер Даллес ненавидел Сукарно и не видел
никаких преград для свержения его режима. Когда Фостер
Даллес принял нового американского посла в Индонезии
Хью С. Камминга-младшего перед его вступлением в
должность, он сказал: «Хью, я рассчитываю на то, что вы
будете объективны. Имея в виду нашу общую политику,
не ввязывайтесь безоговорочно в политику сохранения
единства Индонезии. Важно, чтобы мы помогали Индонезии в
той мере, в какой она даст нам возможность оказывать
сопротивление внешнему воздействию, особенно
коммунистическому влиянию. Однако сохранение единой Индонезии
может представлять собой определенную опасность, и,
говоря об этом, я думаю о Китае. Территориальную
целостность Китая превратили в лозунг. И в итоге мы получили
Китай, сохранивший территориальное единство, но в чьих
интересах? В интересах коммунистов!» Затем Фостер
продолжил: „Теперь, чтобы вы знали, каково общее
направление моей мысли, я вам скажу кое-что, что нельзя написать.
Может быть, на месте вы придете к другому заключению,
но что касается меня, вот каково мое ощущение: если
надо выбирать между территориально целостной
Индонезией, скатывающейся постепенно к коммунизму, и расколом
страны на несколько географических единиц, я предпочитаю
второе. Это создаст для Соединенных Штатов опорные
пункты и даст возможность ликвидировать коммунизм в той
или иной точке. А затем, если таково будет их желание,
можно будет вернуться к объединенной Индонезии*4».
В такой атмосфере Визнеру не доставило большого труда
добиться от Аллена Даллеса одобрения операции,
направленной против Сукарно. Своим обычным росчерком Даллес
подписал документ, разрешающий его заместителю
использовать 10 млн. долл., необходимых для благополучного
завершения операции. На Тайване Рей Клайн получил задание
200

отобрать в эскадрильях, задействованных в операциях
против Китая, несколько бомбардировщиков В-26 с пилотами и
приказать последним находиться в состоянии готовности к
выполнению операции в Индонезии (формально эти
самолеты принадлежали гражданской авиакомпании CAT. На
деле же она финансировалась ЦРУ и с летчиками
расплачивались по тарифу наемников). Основной целью было
нападение на Суматру — самый большой остров индонезийского
архипелага — с тем чтобы спровоцировать там восстание
и вырвать остров из-под власти режима Сукарно. Как
только планы были разработаны и соответствующие меры
приняты, Аллен пошел к своему брату Джону Фостеру,
чтобы рассказать ему о том, что подготовлено, и получить
его согласие, а также согласие президента. Согласие было
получено без всякого труда. Однако государственный
секретарь намекнул, что об этих приготовлениях
необходимо уведомить Хью С. Камминга-младшего, посла в
Джакарте; поручение ввести его в курс дела было возложено
на Герберта Гувера-младшего и Уолтера Робертсона —
главу дальневосточного управления в американском
министерстве иностранных дел. «Меня вызвали и ввели в курс
очень деликатного вопроса, — рассказывал позже Кам-
минг. — Мне сказали, что сам государственный секретарь
попросил, чтобы меня ознакомили с этим вопросом, не
говоря, однако, больше того, чем мне полагалось знать об
этом». Некоторое время посол слушал, что ему говорили,
затем поднял руку. «Я думаю, что этого достаточно», —
сказал он до того, как его собеседники перешли к деталям...
Акция против Суматры потерпела фиаско.
Первоначальной задачей было посеять панику в поддерживавших
Сукарно войсках путем бомбардировок их расположения с
самолетов В-26 компании CAT, но с самого начала что-то
разладилось. 18 мая 1958 г. один из самолетов был сбит
индонезийской армией, а летчик попал в плен."Его имя было
Аллен Поуп. Индонезийцы вынуждены были
констатировать, что он является пилотом гражданской авиации,
работающим в компании CAT. По строгому приказу ЦРУ
каждый, кто вылетал по заданию этой организации, должен
был воздерживаться от ношения каких-либо предметов, по
которым можно было бы определить, что он работает на
«управление». Но большинство летчиков не придавали
значения этому приказу: они обладали сильным инстинктом
самосохранения и хорошо понимали, что летчик
гражданской авиации рискует быть убитым в приступе возмущения
без всякого следствия теми, на кого он сбрасывал бомбы,
201

тогда как шансы на сохранение его жизни, напротив,
возрастают, если обнаружится, что он работает на
правительство США. Сам президент Сукарно захотел держать его в
целостности и сохранности как живое доказательство
беззаконий, творимых американцами. Поуп имел при себе
достаточно доказательств того, что он работает на ЦРУ. Конечно
же, американское правительство публично отреклось от него.
Но посол Камминг был вызван Уолтером Робертсоном,
который обязал его проинформировать президента Сукарно о
том, что в рамках программы американской помощи
зарубежным странам, по инструкции государственного
секретаря и президента Эйзенхауэра, в Индонезию будут
немедленно направлены 37 тыс. т риса и оружие на миллион
долларов. Вероятно, США в обмен могли бы получить
летчика? Сукарно принял эту помощь, но продержал летчика
до 1962 года...
Насыщенная деталями, собранными с помощью
ветеранов «компании», версия, которую предлагает Томас Пауэре
относительно действий ЦРУ против Сукарно, не
противоречит версии Леонарда Мосли и удачно ее дополняет.
Не ссылаясь впрямую на конференцию в Бандунге, Пауэре
отмечает, что Джон Фостер Даллес недвусмысленно
выражает презрение к тем, кого он называет
«безответственными националистическими лидерами». Он пишет: «Сукарно
был лишь одним из многих». Далее следовали Насер, Неру,
Кваме Нкрума и многие другие. В частных беседах
Даллес решительно высказывался за то, чтобы показать
Сукарно, что с Соединенными Штатами безнаказанно нельзя
играть. В этом его решительно поддерживал бывший посол
в Индонезии Хью С. Камминг, который во время
пребывания в Джакарте запретил своим сотрудникам читать книгу
Джорджа Кэхина «Национализм и революция в
Индонезии», так как, по его мнению, она была «слишком
антиголландской». Возглавив в 1957 году Отдел разведки
и исследований государственного департамента, Камминг
воспользовался этим для того, чтобы буквально завалить
членов правительства паническими меморандумами,
призывающими, пока не поздно, развернуть активные действия
против Сукарно... И вновь эта задача была поручена ЦРУ.
Летом 1956 года в Джакарту был направлен новый
резидент ЦРУ. Его звали ван Гуделл — ветеран УСС, которого
один из его коллег характеризовал как «наиболее
бессовестного человека среди тех, кого я когда-либо
встречал». В то время во главе дальневосточного отдела стоял
другой ветеран УСС — Алфред Алмер, работавший в Гре-
202

ции в самый разгар гражданской войны и мечтавший
сменить когда-нибудь Фрэнка Визнера на посту заместителя
директора ЦРУ по планированию. В конце 1956 года Виз-
нер сказал Алмеру: «Сейчас самое время прижать Сукарно
хвост». Однако перед Алмером встала проблема: для того
чтобы преподать урок Сукарно, ЦРУ нужно было обладать
в Индонезии такой силой, какой на самом деле не было;
но в апреле следующего года такой шанс представился.
Один из представителей группы офицеров вооруженных сил,
располагавшихся на Суматре, вошел в контакт с ЦРУ в
Джакарте. Это привело к просьбе о снабжении оружием,
деньгами и обеспечении политической поддержки...»
Походя Пауэре объясняет, что Вашингтон думал прежде
всего не о государственном перевороте, а об активном
давлении. «Братья Даллесы, — пишет он, — не стремились
непосредственно к свержению Сукарно, они лишь хотели
вынудить его запретить Коммунистической партии
Индонезии (КПИ) поддерживать контакты с русскими и
заставить ее присоединиться к американскому лагерю. В ЦРУ
было принято решение поддержать на Суматре армейских
мятежников с тем, чтобы использовать их как скрытую
силу, которая будет задействована в нужный момент и
позволит добиться большего, чем любые энергичные
дипломатические демарши. В конце 1957 году ЦРУ условилось
поставить мятежникам оружие и направило на подводной
лодке на Суматру одного из своих специалистов по
военным делам с радистом... Тем не менее, несмотря на
энтузиазм Фостера Даллеса по поводу возможности оказать
давление на Сукарно и несмотря на уверенность Аллена
Даллеса в том, что мятежники Суматры являются хорошим
средством для выполнения этой задачи, в окружении
заместителя директора ЦРУ по планированию наметилась
определенная оппозиция со стороны тех, кто сомневался в
успехе политики мятежников. Вдохновителем оппозиции был в
первую очередь Десмонд Фитцджеральд (в то время
являвшийся ответственным за политические и полувоенные
действия в штабе секретных операций заместителя
директора по планированию). В качестве возражения он приводил
факт недооценки сил мятежников и ссылался на
осторожную позицию государственного департамента,
парализовавшую операцию...» Пауэре добавляет, что Ричард Хелмс
разделял пессимизм Десмонда Фитцджеральда и считал
даже, что операция «безнадежна». «Так оно и было,—
продолжает Пауэре. — В феврале 1958 года мятежники
направили Сукарно ультиматум. И, поскольку президент на
\
203

него не ответил, они объявили остров Суматра
независимым. В последующие дни флот Сукарно блокировал
мятежников, авиация совершила ряд налетов на Суматру,
армия президента стала продвигаться к острову. Тогда
государственный департамент дал согласие на то, чтобы
ЦРУ направило к мятежникам двух других экспертов с
радистами. Одним из них был Энтони Пошепни,
прозванный «Тони По»; ранее он участвовал в подготовке «частных
армий» ЦРУ по всему Дальнему Востоку. «Тони По» был
жестким человеком, педантичным специалистом, участвовал
во многих сражениях; он никогда не выходил из дома без
боксерского загубника («капы»), предполагая: неизвестно,
что может произойти, если зайдешь в бар. Лучше нанести
превентивный удар, чем убежать. Тем не менее никакие
полувоенные эксперты не могли в сложившейся ситуации
спасти мятежников Суматры. Даже самолеты повстанцев,
пилотируемые летчиками ЦРУ и оплаченные из фондов
ЦРУ (после того как эти средства из соображений
безопасности были переведены в банк, поддерживавший
мятежников), не смогли предотвратить поражение
мятежников и их отход к Целебесу. В этот момент ЦРУ могло
обнадежить только то, что его подопечные закрепятся на
одном или двух островах и смогут использовать их как
«точки давления» в последующих отношениях с Сукарно.
Но в воскресенье, 18 мая Аллен Лоренс Поуп, один из
летчиков ЦРУ, был сбит на своем В-26 после того, как он
разрушил при бомбардировке церковь и большинство
прихожан были убиты. В этот же день новость о том, что
случилось с Поупом, дошла до Вашингтона, и Аллен
Даллес принял решение приостановить операцию, направив
весьма эмоциональное послание (вы храбрые люди, и мне
никогда еще не было так тяжело принимать решение о том,
что... и т. д.) находившемуся с мятежниками в Менадо
военному советнику самого высокого ранга. Послание
содержало просьбу довести до сведения повстанцев, что
Соединенные Штаты вынуждены отступить. Как только об
этом решении узнали восставшие на Суматре, «офицеры
ЦРУ» оставили все, что не смогли разрушить или вывезти,
и покинули остров. Одна из групп, находившаяся в самом
центре Суматры, пробралась через сотни километров
джунглей к побережью, затем на надувных лодках вышла в море,
где позднее ее подобрали корабли американского военно-
морского флота. Результат был унизителен для
Соединенных Штатов, но унижение это было скрыто. Индонезийцы
прекрасно знали, кто стоял за мятежниками. Но они пред-
204

почли отнестись к этому вопросу спокойно, так как
понимали также, что в конце концов Фостер Даллес умерит свои
притязания. Так он, действительно, и поступил. Что
касается американской прессы, то она так никогда и не узнала о
той роли, которую сыграло ЦРУ в этой истории. А в самом
Управлении специалисты по «тайным операциям»
почувствовали некоторое отрезвление после этого провала...»
Отметив, что ни Мосли, ни Пауэре, ни Шлесинджер
не единым намеком не касаются в своих работах той
«кровавой бани», в которую несколькими годами позже
погрузилась Индонезия (удивительно единодушное для таких
разных авторов молчание), подчеркнем, что наше
пристальное внимание к последствиям провала направленной
против Сукарно операции объясняется не желанием
показать некоторые, относительно второстепенные разногласия
между ЦРУ и государственным департаментом, а
стремлением лучше понять, как зародилась и окрепла в
коллективном подсознании «компании» ярость, превратившаяся
вскоре в открытое стремление к реваншу. Именно с этой
точки зрения может выглядеть обоснованной проведенная
Артуром Шлесинджером параллель между событиями в
заливе Кочинос и Джакарте. В обоих случаях
политическое разочарование от фиаско породило навязчивое
желание предпринять новую попытку: нужно было любой ценой
смыть позор. Но этим сходство и ограничивается. И
действительно, в первом случае ожесточенная попытка отомстить
была тщетной. В конечном счете ЦРУ было вынуждено
опустить руки перед ожесточенным сопротивлением
кубинцев. Во втором случае такая попытка удалась. Но каким
чудовищным образом она осуществлялась... Именно
поэтому Мосли, Пауэре и Шлесинджер предпочли умолчать о
кровавых последствиях операции против режима Сукарно.
Однако Рей Клайн, работавший в ЦРУ, заговорил. Он
рассказал как о весеннем провале 1958 года, так и о зимней
удаче 1965/66 года. Он описал все это в выражениях, не
только дополняющих его собственный портрет, но и
характеризующих общее состояние духа в «компании».
Известно, что во время марионеточного восстания на
Суматре Рей Клайн был резидентом ЦРУ в Тайбэйе —
столице Формозы (Тайваня). Из книги Мосли мы знаем,
что именно Клайн отправил бомбардировщики В-26,
предназначенные для нападения на индонезийские войска.
Тот же Мосли подчеркивает важность действий Клайна в
этот момент. Напомнив, что 1958 год был последним годом
пребывания Фрэнка Визнера на посту заместителя директо-
205

pa ЦРУ по планированию, он добавляет: «На Тайване
разворачивалась его самая крупная операция. Там под
контролем начальника отделения Рея Клайна была создана база
У-2, откуда совершались разведывательные полеты над
Китаем, Тибетом и Маньчжурией. Одним из основных видов
деятельности Клайна была вербовка агентов китайской
национальности, которых затем сбрасывали на парашютах на
территорию Китая...»
Стремясь в своих мемуарах доказать, что
ответственность ЦРУ за беспорядки на Суматре и тем более за
последовавшие за этим через 7 лет кровавые события в
Индонезии не так уж и велика, Рей Клайн подводит итог
«индонезийской операции» в следующих выражениях:
«Крупным полувоенным проектом конца 50-х годов была
попытка поддержать группу индонезийцев, стремившихся
свергнуть своего президента Сукарно. Эта операция была
единственной из крупных полувоенных предприятий,
инициатива в проведении которых, как мне известно,
принадлежала энтузиастам «тайных операций» из ЦРУ. Сукарно
все больше проявлял себя как диктатор и оказывал
открытое содействие как влиятельной Коммунистической партии
Индонезии, так и своим «крестным отцам» из Пекина.
Если бы силы оппозиции были способны контролировать
положение, то Индонезия не столкнулась бы с
отвратительными политическими и экономическими последствиями
прискорбного самоуправства Сукарно; она не узнала бы
ужасов того кровопролития, которое произошло в середине
60-х годов. Во всяком случае историческим фактом остается
то, что в 1958 году с полного согласия администрации
Эйзенхауэра ЦРУ снабдило деньгами и оружием
индонезийских повстанцев, которые, однако, потерпели
поражение...»
Теперь оставим Индонезию, чтобы вернуться в Лэнгли...
Много страниц нашего повествования — от Трухильо до
Сукарно — посвящено тому, что можно было бы назвать
«негативным манипулированием», и нам это казалось
совершенно необходимым. Очевидно, что эта крайняя форма
манипулирования является лишь вариацией собственно
манипулирования в верхах. «Негативное манипулирование»,
являясь сильнодействующим средством, к которому
прибегают, когда речь идёт о непредвиденных трудностях, по
сути дела не продуктивно: ликвидация возмутителя
спокойствия означает утрату того, что считалось
прибыльным «источником». В свою очередь оно ведет к
возникновению волнений, весьма редко способствующих достижению
206

новых средств вмешательства. Само собой разумеется, что
в повседневной деятельности «компании» классическая,
форма манипулирования в верхах и та, которую выше
Ричард Бисселл называл «поддержанием особых
отношений с главами государств», используются одновременно.
Однако исследовать это «позитивное манипулирование»
в верхах еще труднее... И действительно, тогда как
ликвидация или попытка ликвидации главы государства
является событием и сразу же ведет к публичной огласке,
успешное манипулирование, достижимое лишь при
сохранении секретности, остается, как правило, незамеченным и
чаще всего в период его осуществления о нем ничего не
известно.
Упоминание о том, что представляет собой на деле
«манипулирование в верхах», совершенно необходимо для
рассмотрения обстоятельств, способствующих огласке.
Изучение всех известных случаев приводит нас к выводу о
наличии трех ситуаций: в первой есть признания тех, кем
манипулируют; во второй — признания тех, кто
осуществляет манипуляцию или работников их служб; в третьей —
сначала просачиваются слухи, которые либо превращаются
в определенную информацию в результате политического
скандала, либо концентрируются мало-помалу вокруг
какого-то деятеля.
Итак, первая ситуация: признания тех, кем
манипулируют... Представим себе, что глава какого-то государства,
премьер-министр или министр, крупный военачальник,
лидер политической партии в один прекрасный день делает
публичное заявление: «Вот уже сколько лет я работаю
на ЦРУ...» Само собой разумеется, что, заявив так, он
подписывает себе политический и административный смертный
приговор. Неважно, подтвердил ли он признанием ранее
распространявшиеся слухи или вызвал удивление, сообщив
такие факты, о которых никто не подозревал. В любом
случае его карьера сломана. Признание в такой ситуации
имеет силу доказательства.
Неудивительно, что инциденты подобного рода крайне
редки... Мы нашли всего лишь два: Хосе «Пепе» Фигерес
и Антонио Аргедас Мендьета. Однако надо признать, что
ни тот, ни другой случаи до конца не ясны.
Ставший президентом Республики Коста-Рика в первый
раз в 1953 году, а затем в 1970 году Хосе «Пепе» Фигерес
был, безусловно, самой известной фигурой в
коста-риканской политической жизни. Его часто называли
«утопическим социалистом» и сторонником концепции «третьей
207

силы». Почетный доктор университета в Майами, Фигерес
часто приезжал в США, где у него было много друзей.
Тем не менее, будучи президентом, он не раз выступал
против североамериканской политики в Центральной
Америке, был основателем несколько необычного «карибского
легиона», намеревавшегося нанести поражение всем
военным диктатурам в Латинской Америке. Нам не удалось
выяснить, в каких именно обстоятельствах во время дебатов
1975 года по деятельности ЦРУ было упомянуто его имя.
Но остается фактом, что вскоре после этого Фигерес сделал
публичное сенсационное признание в том, что был связан с
«компанией». «Монд» писала об этом так: «„Показания" и
«разоблачения» после того, как ЦРУ перестало быть
неприкосновенным, следуют с такой быстротой, что невозможно
определить, где правда, а где ложь. В этой сумятице
внезапно возникло одно признание: исповедь бывшего
президента Коста-Рики Хосе Фигереса, принадлежащего к тому
поколению, на которое делалась ставка в проводившейся
демократами политике «Союза ради прогресса». Он заявил
по мексиканскому телевидению, что сотрудничал с ЦРУ
«в течение 30 лет, используя 20 тыс. различных способов».
По его словам, руководители многих других
латиноамериканских государств могли бы подтвердить то же самое.
Он сказал, что ни о чем не жалеет и не строит из себя
«человека в белых перчатках. Законы политики и войны
не похожи на порядки в женском монастыре»...»
В 1975 году Фигерес заявил, что «в течение 30 лет» был
связан с «компанией». Это означало, что он уже был
человеком ЦРУ, когда после выборов 1948 года сверг
правительство Теодора Пикадо, аннулировав результаты
выборов, и с помощью архиепископа Санабриа поставил во
главе страны Отильо Улате, по мнению Фигереса, законно
победившего на выборах. Тогда же Фигерес был еще и
руководителем студенческой организации и незадолго до
того окончил знаменитый Массачусетский технологический
институт (МТИ).
Здесь, безусловно, надо отнестись с недоверием к
упрощенному подходу к тому, каким образом осуществляется
манипулирование главами государств, не являющимися
простыми марионетками. Если манипулирующая сила
стремится к тому, чтобы ее протеже сохранил власть, она
должна считаться с существованием определенного
соотношения сил. Если этого не происходит, то наличествующие
силы сами заявляют о себе и, чтобы не погубить все
предприятие, приходится принимать их в расчет... В Лэнгли это
208

известно всем. И если только политика манипулируемого
в целом соответствует тому, что от него ждут, если он
предоставляет нужные сведения, если в кризисной
ситуации его можно полностью использовать, то
манипулирующие силы готовы стерпеть некоторые обиды. Поскольку
манипулируемого поощряют к произнесению
«революционных» речей, порой приходится идти на некоторые уступки
(например, провести национализацию) во имя сохранения его
влияния. Имея это в виду, можно попытаться извлечь
поучительные уроки из истории карьеры Фигереса. Здесь
отчетливо просматривается правило, которому Белый дом
заставлял следовать ЦРУ не только в Латинской Америке,
но и во всем «третьем мире», но крайне редко это
сопровождалось успехом. Это правило, чаще всего неприменимое
по причине своей противоречивости, можно схематично
изложить следующим образом: Кастро — никогда,
поскольку это — катастрофа; в крайнем случае люди типа Сомосы,
хотя компрометирующие аспекты их политики вредят делу;
чаще же всего — фигересы, так как они очень
презентабельны и в то же время способствуют охране
американских интересов и успеху предприятий... Чтобы рассмотреть
под таким углом карьеру президента Коста-Рики,
безусловно, нужно обратиться к работам, написанным до того,
как стало известно, что он был в профессиональном смысле
слова агентом «компании». У тех, кто это знает, при чтении
указанных работ подчас возникает ощущение черного
юмора. Но мы процитируем их просто потому, что в них с
филигранной точностью и весьма поучительным образом
отражен общий дух замысла ряда «программ» ЦРУ.
Марсель Ньедерганг и Жорж Фурньяль — оба
признанные и уважаемые специалисты по проблемам Латинской
Америки. Работа первого из них была опубликована за
6 лет, а второго — за 2 года до признаний Фигереса.
Ньедерганг напоминает прежде всего о событиях
1948 года. «Маленький, смуглый, нервный, страстный,
обладающий театральной легкостью и совершенно неизвестный
человек, — пишет он, — возник на первом плане внезапно,
как дьявол из-под земли. Он выступил с призывом «К
оружию!», прозвучавшим странно для этих мирных деревень,
где жизнь протекала по евангелическим заповедям. Так
с воинственным шумом и грохотом на политической арене
Коста-Рики появился Хосе Фигерес. Надо сказать, что он с
нее еще не ушел и что его личность по-прежнему весьма
отличается от личностей всех других «политиков» Сан-
Хосе...» Вторым этапом столь блистательно начатой карье-
209

ры было участие Фигереса «в президентских выборах
1952 года в качестве кандидата от Партии национального
освобождения», где он, как подчеркивает Ньедерганг,
«легко победил». Затем автор продолжает: «В новом конгрессе
Партия национального освобождения располагала 31
местом из 46. После прихода к власти 8 ноября 1953 г.
президент Фигерес получил прозвище «дон Пепе» и снискал
откровенно враждебное отношение «Тачо» Сомосы —
диктатора Никарагуа. ...До 1956 года поединок между Сомосой и
Фигересом был для латиноамериканцев воплощением борьбы
демократии и диктатуры в Центральной Америке.
Настроенный решительно против как коммунизма, так и правых
военных диктатур, Фигерес рассчитывал и рассчитывает до сих
пор на понимание и помощь либеральных кругов США, в
частности, профсоюзов, в борьбе з& постепенную
демократизацию континента, на котором долгое время
господствовали «каудильос». ...Фигерес добился, чтобы «Юнайтед
фрут компани» вкладывала 45% своих прибылей в
государственный сектор страны. Школы и больницы, которыми
владела компания, перешли под непосредственный контроль
правительства, и по этому же соглашению была отменена
монополия «Юнайтед фрут» на железные дороги,
электрические компании, плантации какао и конопли. Естественно,
подобное соглашение явилось для Коста-Рики как
серьезным материальным выигрышем, так и очень значительной
дипломатической победой. У сторонников «дона Пепе» были
все основания для того, чтобы с легкостью доказать, что с
помощью умеренного реформизма, который проповедовал
Фигерес, можно добиться столько же, если не больше,
чем путем революционного насилия. Однако справедливо
было бы уточнить, что пересмотр контракта с «Юнайтед
фрут компани» состоялся как раз после событий в
Гватемале, в момент, когда компания, на которую давили со всех
сторон (даже в Вашингтоне — американское правительство
грозило ей процессом в связи с антитрестовским
законодательством), была заинтересована пойти на уступки...»
Есть и другой пример публичного признания в работе
на ЦРУ: случай, совсем непохожий на ситуацию с «доном
Пепе» и еще более неясный. Марсель Ньедерганг пишет о
нем как о случае «в стиле Рокамболя, достойном плохого
бульварного театра». Объяснение излишне лаконичное, тем
более что, несмотря на вполне театральное поведение
главного действующего лица, его перипетии отнюдь не выглядят
«театральными»...
Их следует рассматривать на фоне одной из серьезных
210

трагедий нашего времени, за которую «компания» несет
самую тяжкую ответственность: речь идет о преследовании,
захвате, а затем убийстве 9 октября 1967 г. в Боливии
знаменитого руководителя революционного движения Эрнесто
Че Гевар'ы. В числе мучителей Че был министр
внутренних дел и ответственный за боливийские «силы порядка»
Антонио Аргедас Мендьета. Аргедас был больше, чем
министр. Он был вторым человеком в Ла-Пасе после диктатора
генерала Рене Барриентоса. Именно он — глава полиции,
организатор борьбы против «герельерос» — покинет
страну, а затем вернется при по меньшей мере странных
обстоятельствах. Кое-какую информацию об этих
обстоятельствах можно получить из телеграммы агентства Франс
Пресс, датированной 1§ августа 1968 г., в которой
говорится: «17 августа в Ла-[Лас из Лондона, проездом посетив
Нью-Йорк и Лиму, вернулся бывший министр внутренних
дел Боливии. Он заявил, что доставил на Кубу дневник
Че Гевары. Аргедас, бегство которого из Боливии повлекло
тяжелый правительственный кризис, был арестован при
выходе из самолета. Первая пресс-конференция, на которой
Аргедас начал разоблачать действия ЦРУ в Боливии, была
прервана полицией. Однако несколько позже он более
часа беседовал с журналистами и дал уточнения в связи с
высказанными обвинениями...»
Можно удивляться уже по поводу того, что полиция
Барриентоса, ни в чем не отказывавшая «компании»,
допустила, чтобы Аргедас публично бросил вызов ЦРУ; но не
замедлили последовать и другие удивительные события.
Несмотря на то что в Боливии против Аргедаса было начато
судебное дело, бывший министр внутренних дел
продолжал путешествовать: его видели в Мехико, в июне 1970 года
он побывал на Кубе и т. д. Чтобы разобраться в этом деле,
разумно обратиться к наиболее серьезной попытке
прояснить «дело Аргедаса» — к рассказу Виктора Маркетти и
Джона Маркса, которому в основных чертах следует и
Джеймс Манвес.
После рассказа об обстоятельствах убийства Че осенью
1967 года в книге Маркетти и Маркса описываются такие
события: «Летом следующего года внезапно возник вопрос
о путевом дневнике Че, и вскоре этот дневник оказался
в Гаване, в руках его соратников. Некоторые из
американских поклонников Че смогли сразу же проверить
подлинность этого документа и напечатали его содержание, в
журнале «Рэмпартс» к вящему недовольству ЦРУ и
боливийского правительства, опубликовавших лишь некоторые
ati

отрывки из дневника, казавшиеся им подходящими для
подтверждения их позиции по отношению к Геваре и
бунтовщикам. В обстановке противоречивых заявлений и
запутанных споров в июле боливийский министр внутренних дел
Антонио Аргедас исчез, в то время как распространялись
слухи о том, что он сам предоставил этот документ. Будучи
министром внутренних дел, Аргедас стоял во главе
боливийских разведывательных служб, поддерживавших тесные
отношения с американскими службами. И сам Аргедас был
агентом ЦРУ. Вскоре стало известно, что Аргедас уехал
в Чили, где ходатайствовал о. предоставлении ему
политического убежища. Однако чилийские власти передали его
в руки местных деятелей ЦРУ, а ответственный за вербовку
Аргедаса работник Управления телеграфировал из
Вашингтона, настаивая на молчании Аргедаса. Но, совершенно
не следуя этому совету, Аргедас публично выступил против
ЦРУ, рассказав о его деятельности в Боливии. Он обвинял
режим Барриентоса, являющегося всего лишь инструментом
в руках американцев, критиковал действия правительства,
предпринятые в отношении Гевары. Затем снова исчез,
тогда как его заявления вызвали серьезный политический
кризис в Боливии. В течение последующих месяцев 1968
года Аргедас объявлялся несколько раз: в Лондоне, Нью-
Йорке и Перу. И каждый раз агенты ЦРУ пытались
заставить его замолчать, используя то посулы, то угрозы.
Тем не менее экс-министр Боливии признал, что именно у
него были путевые заметки Че. Он заявил, что считает
оправданной революционную задачу по проведению в
Боливии и в других странах Латинской Америки социальных,
политических и экономических преобразований в интересах
угнетенных классов. И, наконец, к глубочайшему
замешательству ЦРУ и правительства Барриентоса, Аргедас
признал, что с 1965 года являлся агентом ЦРУ и что другие
боливийские руководители также тайно пользовались
денежной помощью этой организации. Он рассказал об
обстоятельствах своей вербовки, когда ему пригрозили
разоблачением в связи с участием в прошлом в студенческом
экстремистском движении и крушением его политической
карьеры в случае отказа от сотрудничества. ЦРУ, однако
же, было вынуждено создать определенную основу для
соглашения с Аргедасом, добровольно вернувшимся в
Боливию, очевидно, для того, чтобы предстать перед судом.
По пути из Лимы в Ла-Пас он сказал репортеру «Нью-
Йорк тайме», что если с ним случится несчастье, то
различным людям в США и на Кубе будет передана магнитофон-
212

пая запись, содержащая все подробности его обвинений
в адрес ЦРУ и правительства Барриентоса. По его словам,
эта пленка находилась в руках лейтенанта Марио Терана.
Довольно странно, но уже раньше Теран был известен
как человек, расправившийся с Геварой. В ходе этого
интервью Аргедас настаивал на важности своих
потенциальных разоблачений, назвав имена нескольких работников
ЦРУ, с которыми он сотрудничал в прошлом: резидента
ЦРУ Хьюго Мюррея, бывшего специалиста по особым
операциям Джона С. Хилтона, полковника Эдварда Фокса,
Лэрри Стернфилда и Ника Лендириса. Развязка всей этой
истории наступила летом следующего года, почти через
2 года после смерти Гевары. Президент Барриентос
разбился на вертолете во время возвращения из поездки по
провинции. Через 6 недель Антонио Аргедас, признавшийся
в том, что он был агентом ЦРУ и ожидавший суда по
обвинению в должностном преступлении за передачу
дневника Че Гевары, был убит выстрелом из револьвера на
улице Ла-Паса. Через месяц в Санта-Крус был убит Эрбер-
то Рохас, который во время последней погони за Че Геварой
был проводником боливийских «рейнджеров»
(военнослужащие разведывательно-десантных войск. — Прим. пер.)
и их советников из ЦРУ. Магнитофонная запись, которую
Аргедас, по его словам, доверил Марио Терану, так никогда
и не была найдена...»
Создается впечатление, что Маркетти и Маркс,
оставаясь осторожными и не говоря ничего впрямую, все же
верят в искренность Антонио Аргедаса Мендьеты, в
подлинность той психологической и идеологической эволюции,
которая с ним произошла. С этой точки зрения и в той мере,
в какой это согласуется с обвинениями Аргедаса в адрес
ЦРУ и боливийского правительства, его признания
приобрели характер публичного покаяния. Хотя позиция бывшего
«министра по управлению страной» отнюдь не ясна до
конца, по размышлении подобная гипотеза выглядит вполне
правдоподобной.
После рассмотрения признаний манипулируемых
перейдем к другой ситуации — к признаниям тех, кто
манипулирует. Или, точнее, если не их самих, то по крайней мере
работников их служб. Тот осторожный стиль, которого мы
будем здесь придерживаться, продиктован только
необходимостью большей точности в изложении. Если порой
становились известны имена манипулирующих (Лэнсдэйл —
по отношению к Нго Динь Дьему, Клайн — к Цзян Цзинго
или, как мы увидим далее, Девлин-Хеджман — к Мобуту
213

Сесе Секо), то никогда не было так, чтобы они сами
открыто признавали свою роль. Они либо молчат, либо прибегают
к известным эвфемизмам. Однако случается и так, как
это произошло с Клайном, — некоторые из бывших коллег
тех, кто осуществлял манипулирование, намеками или даже
напрямик рассказывают о том, что им известно. Так сделал,
например, Филип Эйджи, не побоявшись задеть репутацию
полдюжины глав государств.
«Выдающаяся стабильность ситуации в Мексике, —
писал в 1968 году Амори де Рьенкур, — благословенна
для США, ближайшего соседа этой страны, имеющего с
ней общую границу. Такая геополитическая судьба Мексики
вызвала у Порфирио Диаса восклицание: "Бедная страна—
так далеко от бога и так близко $ Соединенным
Штатам!"...» Через 7 лет стала известна/одна из причин этой
«выдающейся стабильности». В 1975 году «Монд», как и
многие другие газеты и журналы, объявила о выходе в
свет книги, ставшей событием. Сообщение шло под
заголовком: «В опубликованной в Лондоне работе бывший
агент ЦРУ обвиняет трех мексиканских президентов в
сотрудничестве с американским разведывательным
управлением». «Бывшего агента» (на самом деле бывшего
«офицера») звали Филип Эйджи.
Мы уже упоминали об этой книге Эйджи и знаем, что
она написана в форме «дневника», который вел автор,
отмечая день за днем свои действия и фиксируя полученные
сведения. Такая форма изложения дает нам представление
о том, как автор постепенно получал информацию о том,
каким образом «компания» манипулировала президентами.
Чтобы лучше понять дальнейший ход Событий, необходимо
вспомнить, что, когда Эйджи работал в Кито (столица
Эквадора), его начальником (резидентом ЦРУ) был Уоррен
Дин и что министром внутренних дел Эквадора в это время
был Хайме дель Йерро. В тот же период вице-директором
мексиканского подразделения латиноамериканского отдела
ЦРУ был Джозайя (фамильярно — «Джо») Фишер.
Добавим, что сокращение ИРП, встречающееся в тексте,
означает Институционально-революционную партию —
политическое формирование, пребывающее у власти в Мексике
с 20-х годов, а «Литемпо» — кодовое название операций
по налаживанию связей с мексиканским правительством...
Перелистаем теперь дневник Эйджи. «Кито, 1 марта 1963 г.
...Я попытался заставить Дина объяснить причины, по
которым он доверил мне поддержание связей с министром
и заместителем министра, поскольку контакты на высшем
214

уровне обычно входят в компетенцию резидента. В
действительности Дин питает неприязнь к Уинстону Скотту,
резиденту в Мехико, имевшему очень тесные отношения
с президентом Адольфо Лопесом Матеосом и с министром
внутренних дел Густаво Диасом Ордасом и всегда
принимавшему меры для сохранения личного контакта с ними в
свое отсутствие. Он никогда не позволял Дину замещать
его, хотя Дин был временно исполняющим обязанности
начальника этого отделения. Дин же хочет, чтобы я
научился поддерживать подобные контакты, и думает, что в
будущем мне это пойдет на пользу.
...Кито, 1 мая 1963 г. ...Уоррен Дин вполне удовлетворен:
он сказал мне очень конфиденциально, что министр
внутренних дел Мексики Густаво Диас Ордас попался на удочку
резидента и что я должен попытаться таким же образом
обработать дель Йерро. По его мнению, единственный
способ, каким можно этого добиться от любого министра, —
это давать деньги на содержание любовницы — на оплату
квартиры, ресторанов, покупку платьев и развлечения.
В Мехико, например, резидент обеспечил машину для
любовницы министра внутренних дел. Когда об этом узнал
мексиканский президент, который тоже сотрудничает с
нами, он потребовал, чтобы и у его любовницы была
машина. Мехико, должно быть, интересное место...
...Вашингтон, 4 октября 1966 г. ...«Джо» Фишер ввел
меня в курс операций, проводимых в Мехико... Основная
работа ложится на операции по связи, которые проходят
в довольно своеобразных условиях из-за дружбы между
Густаво Диасом Ордасом, президентом Мексики и
резидентом Уинстоном Скоттом, и на операции поддержки (слежка,
посты наблюдения, контроль за передвижениями, перехват
корреспонденции, прослушивание телефонных разговоров).
...Вашингтон, 25 октября 1966 г. ...На днях из Мехико
пришла телеграмма, из которой явствует, как
функционирует система в Мексике. В телеграмме резидент
сообщает нам, что государственный министр безопасности
Луис Эчеверриа доверительно сказал ему, кто будет
следующим президентом Мексики. Итак, Эчеверриа — новый
«рападо» (подпольщик. — Прим. пер.), избранный заранее
в узком кругу верхушки правящей
Институционально-революционной партии. Несмотря на то что Эчеверриа лишь
очень сдержанно намекнул на это, резидент уверен, что
введен в курс дела намеренно (при этом выборы должны
состояться только в 1970 г.). Речь идет об информации
крайне разоблачающего характера не потому, что говорит-
215

ся о секретных данных, а потому, что в принципе в Мексике
назначение нового президента происходит в результате
широкого демократического обсуждения в рамках ИРП. Вот
уже многие годы руководители ИРП отрицают, что решение
вопроса о новых президентах принимается в глубокой тайне
самим президентом или ответственным представителем
партии, бывшими президентами и несколькими
представителями высших звеньев руководства ИРП. Официально же для
решения этого вопроса созывается партийная конференция
и соблюдаются все внешние признаки демократического
и коллективного назначения президента. Офицер,
отвечающий за связь с мексиканским подразделением
латиноамериканского отдела, направил непосредственно в Белый
дом и министру иностранных дел донесение с «голубой
полосой» (совершенно секретно, доступ строго ограничен)
об информации, полученной от Эчеверриа.
...Вашингтон, 20 декабря 1966 г. ...Во главе операции
«Литемпо» стоит сам президент Мексики Густаво Диас
Ордас, тесно сотрудничающий с местной резидентурой ЦРУ
со времени своего назначения на пост государственного
министра при администрации Адольфо Лопеса Матеоса
(1958—1964 гг.), с которым Скотт наладил тесные рабочие
отношения. ...Дружеские отношения Скотта и Диаса Ордаса
омрачались порой некоторыми сложностями. С 1964 года
послом США в Мехико является Фултон Фримен: этот
пост увенчал его карьеру, начавшуюся здесь же, в Мексике,
в 30-е годы; после Олимпийских игр 1968 года он, вероятно,
уйдет в отставку. Когда Фримен получил назначение в
Мехико, он был полон надежд установить серьезные
дипломатические отношения с Диасом Ордасом, но планы его
не осуществились, поскольку президент предпочитал иметь
дело со Скоттом. Фримену пришлось ограничиться
протокольными мероприятиями, а его дипломатические таланты
проявлялись лишь в отношениях с министром иностранных
дел. Вопрос о том, кто именно будет поддерживать связи
с президентом, обострился вскоре после приезда посла
Фримена: в своем настойчивом желании получить
детальный отчет об оперативной программе резидентуры ЦРУ он
наталкивался на отказ Скотта. В конце концов его и
Скотта вызвали вместе в Белый дом, и президент Джонсон
разъяснил все вопросы, сообразуясь с устремлениями
Управления и его друга Диаса Ордаса. Таким образом,
Скотт продолжил сотрудничество с президентом, а посол
так никогда и не получил желаемого подробного отчета
об этом. С того времени их.отношения улучшились, однако
216

посол запретил резидентуре проводить какие бы то ни было
операции против министерства иностранных дел. В то время
как Скотт часто встречается с президентом и
государственным министром, два офицера ЦРУ под официальным
прикрытием специально занимаются поддержанием
повседневных контактов с руководителями служб безопасности,
подчиняющимися Эчеверриа...»
Нужно ли добавлять, что на страницах дневника Эйджи
три мексиканских президента оказались в хорошей
компании?
Уругвай... Резидент ЦРУ в Монтевидео Том Флорес —
будущий руководитель кубинского подразделения
латиноамериканского отдела ЦРУ — манипулирует президентом
республики Бенито Нардоне. В начале 70-х годов уже нет
прямого манипулирования президентом, но возле главы
государства Хуана Бордаберри находится весьма
влиятельный советник — «крестьянский» руководитель Хуан Хосе
Гари. Ранее он был советником Нардоне.
Колумбия... В 1974 году новым президентом страны
стал Альфонсо Лопес Микельсон. Уже давно этим
руководителем Либерально-революционной партии
манипулировала резидентура Центрального разведывательного
управления в Боготе.
Эквадор... Имя вице-президента республики — Рейналь-
до Вареа Доносо. «Ему давали тысячу долларов в месяц, —
пишет Эйджи, — и оплачивали номер в лучшем отеле Кито,
чтобы он мог приводить туда любовниц...»
Все упомянутые главы государств и политические
деятели высшего ранга — латиноамериканцы. Не потому ли,
что США всегда обладали особой властью над южной
половиной своего континента? Или это потому, что Филип
Эйджи, работая в ЦРУ, действовал именно в данном
регионе мира? Вполне естественно, что в Западном полушарии
«компания» всегда обладала преимущественным правом
«охоты». Однако, если бы в других районах мира
появились другие эйджи, разоблачения были бы абсолютно
такими же.
Третья ситуация — когда нет признаний ни манипули-
руемых, ни манипулирующих, но есть слухи, принимающие
вскоре конкретные очертания в ходе политических
скандалов, порождающие догадки, а затем и уверенность в том,
что тем или иным руководителем того или иного
государства манипулируют. Но может возникнуть вопрос:
не являются ли слухи удобным средством для любой
возможной инсинуации? Нельзя начисто отвергнуть подобные
217

сомнения, а потому рассматривать эту проблему
необходимо с большой осмотрительностью.
За последние годы слухи, касающиеся манипулирования
в верхах, почти всегда принимали особую форму: обвинений
в получении денежных субсидий от «управления». Наиболее
значительная волна подобных слухов прокатилась в
феврале 1977 года. Она нашла отражение в статьях журналистов
и на полосах газет, которые первыми включились в
кампанию, развернувшуюся в прессе в связи с отставкой
Ричарда Никсона. Дени Ранкур напоминает об этих событиях:
«В ходе расследования, предпринятого Бобом Вудвордом
(одним из двух журналистов, раскрывших уотергейтское
дело) за счет «Вашингтон пост», по поводу «секретных
субсидий», предоставлявшихся ЦРУ высокопоставленным
иностранным политическим деятелям, выяснилось, что
многие главы государств получали от Управления денежные
суммы, исчислявшиеся в миллионах долларов. Среди этих
людей фигурирует король Иордании Хусейн, по данным
Вудворда, получавший от щедрот ЦРУ в течение 20 лет...
Что касается президента Заира Жозефа Мобуту Сесе Секо,
то за 14 лет он получил от ЦРУ 960 тыс. долл. Правитель
Тибета Далай-лама, сбежавший в 1959 году в Индию, в
течение нескольких месяцев пользовался денежными
фондами ЦРУ. Среди других глав государств Вудворд называет
Джомо Кениату (Кения), Нгуена Ван Тхиеу (Южный
Вьетнам)».
Первая статья появилась в «Вашингтон пост» 18
февраля 1977 г. И на следующий день... «К этому впечатляющему
списку, — продолжает Ранкур, — «Нью-Йорк тайме» от
19 февраля добавила имена еще ряда президентов: Чан
Кайши (националистический Китай), Рамон Магсайсай
(Филиппины), Ли Сынман (Южная Корея), Эдуардо Фрей
Монталво (Чили), Нго Динь Дьем (Южный Вьетнам).
Глава Национального фронта освобождения Анголы
(ФНЛА) Роберту Холден ежегодно получал 10 тыс. долл.
в период с 1961 по 1976 год до момента, когда МП Л А
нанесла ему поражение. «Дары» или «зарплату» от ЦРУ
получали не только руководители государств. Сотни
зарубежных политиков — министры, депутаты, функционеры,
полицейские и военные — принимали деньги от
американского агентства в качестве «заработной платы» или как
помощь...»
Следом за «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк тайме»
другие газеты и журналы также опубликовали списки глав
государств и политических деятелей, пользовавшихся день-
218

гами ЦРУ. Например, через две недели директор журнала
«Африк — Ази» Симон Малли написал редакционную
статью, озаглавленную «Мы обвиняем...» В ней кроме Мобуту
и Хусейна упоминались президент Египта Анвар Садат,
президент Судана Гаафар Нимейри... Симон Малли писал:
«Мы обвиняем короля Марокко Хассана II в том, что он
был создателем и организатором — через посредство
генерала Уфкира — системы обмена сведениями с ЦРУ и
секретными службами Пентагона; это было незадолго до
смерти короля Мохаммеда V. 27 млн. долл. — такова, по оценкам
ЦРУ, общая сумма денежных средств, переданных
непосредственно королю или через двух пользовавшихся его
полным доверием приближенных...» Затем Малли
добавляет: «Мы обвиняем Пьера Жмайля и его сыновей в том, что
они поставили ливанские фаланги в прямую зависимость
от ЦРУ в обмен на военную и финансовую помощь,
составившую на сегодня 18 млн. долл...»
При чтении этого списка имен возникает противоречивое
чувство: с одной стороны, правдоподобность деталей,
подкрепляя прежние подозрения, способствует укреплению
обвинительной позиции, но, с другой стороны, вызывает
некоторую тревогу получившееся соотношение между
большинством потенциально подозреваемых и некоторыми
людьми, которые, учитывая все сведения о них, абсолютно не
могли позволить подкупить себя либо проводили
антиимпериалистическую политику.
«Факты, вскрытые «Вашингтон пост», — утверждает
«Монд», — нужно рассматривать в историческом контексте.
Чаще всего речь идет о суммах, предоставленных в 50 —
начале 60-х годов, в разгар «холодной войны», тем
политическим деятелям, которые, верно или неверно,
представлялись Вашингтону оплотом борьбы с коммунизмом... США,
единственная богатая мировая держава, быстро
оправившаяся после военных потрясений, щедро предложили своим
друзьям и союзникам финансовую помощь, которую многие
не считали постыдным принять. В антикоммунистическом
угаре — или из личных амбиций — порой не проводилось
достаточно четкого различия между помощью,
предоставляемой союзническим правительством национальной
экономике, и фондами, передаваемыми разведывательным
управлением этого же самого правительства, но уже на личной
основе. Разоблачения «Вашингтон пост» представляли бы
интерес лишь как факты, проясняющие определенный
исторический момент, если бы не являлись, судя по всему,
результатом более или менее намеренно организованной
219

новой американской администрацией «утечки информации».
Объем собранных сведений и отсутствие опровержений со
стороны Белого дома говорят сами за себя. Важно также,
чтобы стало известно — из «надежных» источников, — что
Картер решил прекратить осуществляющееся ЦРУ в
настоящее время субсидирование. Без этого президенту не
удалось бы поставить ЦРУ перед свершившимся фактом без
риска «дестабилизировать» такие режимы, как режим
короля Хусейна...»
Поставив те же вопросы, что и выше, Симон Малли
так определяет смысл этой махинации, вопрошая: «Не для
того ли и создавали такую путаницу, такое странное
сочетание различных политических деятелей, чтобы опорочить
тех, кто отказывается подчиниться американской
стратегии?»
Нужно ли добавлять, что прием ЦРУ, состоящий в
организации «утечки информации» (при пособничестве
одного или нескольких журналистов) или ложных
«разоблачений» какого-нибудь вышедшего в отставку ветерана
«компании», входит в арсенал «фальшивок», с которым мы уже
ознакомились? Еще одним примером тому является
опубликованная в «Экзекьютив интеллидженс ревью» в конце лета
1979 года статья Роберта Дрейфуса, касающаяся Хомейни.
Представившись как «бывший сотрудник ЦРУ» (что,
впрочем, соответствует истине), Дрейфус стремится доказать,
будто раньше аятолла был осведомителем САВАК —
шахского филиала ЦРУ, славившегося особенно жестокими
методами. И так сильно было желание Дрейфуса и его
шефов, чтобы задуманная операция удалась, что они, не
колеблясь, по ходу дела «замарали» «братьев мусульман»,
намекнув об их связях с «управлением». Но так
называемое «разоблачение» не получило необходимого отклика...
Чтобы перейти к рассказу о другой видной политической
фигуре — президенте Заира Мобуту, нам нужно заглянуть
в Париж и упомянуть историю одной запрещенной книги...
В начале весны 1979 года появилась следующая
информация: «В издательстве Франсуа Масперо только что вышло
в свет расширенным тиражом переиздание книги члена
коллегии адвокатов Брюсселя Жюля Шоме ,,Восхождение
Мобуту"». Эта книга была запрещена министром
внутренних дел в январе 1974 года. Переиздание появилось сразу
после решения Административного суда Парижа от 5 июля
1978 г. об отмене этого запрета. В 1974 году министр
внутренних дел сослался на ст. 14 закона о переводной
или выходящей на иностранном языке печати для того,
220

чтобы извлечь из библиотек книгу Шоме. 7 февраля 1980 г.
издатель Франсуа Масперо опубликовал заявление, в
котором говорилось: «Государственный совет только что
подтвердил законность решения о запрете на книгу
бельгийского адвоката Жюля Шоме «Восхождение Мобуту»,
принятого министерством внутренних дел».
Все еще действующая в наших странах цензура лишь
крайне редко принимает форму открытого запрещения кат
кой-либо книги. Поэтому запрет на работу Шоме является
исключительным событием.
Ни у кого, например, не вызвали тревогу публикации
в «Лё Пёпль» и «Ля либр Бельжик», сообщавшие, что
генерал Мобуту получил в США, по распоряжению
президента Кеннеди, звезду кавалера ордена Почетного легиона,
что было прокомментировано следующим образом: «Очистив
свою страну от чуждых коммунистических элементов, он
доказал, что является защитником свободы и другом всех
свободных стран мира».
Прошло не более двух лет, и появилась статья
американского журналиста Роберта А. Маннинга «Заирская
фикция», в которой говорилось: «Уже долгое время Заир
является главным союзником США в Черной Африке.
«Соединенные Штаты, — сказал однажды официальный
представитель государственного департамента, — считают, что
Заир занимает в Черной Африке приблизительно такое же
положение, как Бразилия в Южной Америке».
Евро-американская интервенция в Конго имела место отнюдь не вчера:
это произошло в 1960 году... Поддержка, оказываемая
Западом президенту Мобуту, имеет уже долгую историю.
Известно, что Мобуту получает субсидии от ЦРУ уже более
12 лет. ...Главное отделение ЦРУ в Африке всегда
располагается в Киншасе...» Разъясняя этот факт, Маннинг
ссылался на «Нью-Йорк тайме» от 25 сентября 1976 г. и
«Вашингтон пост» от 28 февраля 1977 г. Но он мог бы
сослаться и на более давние данные.
В 1959—1960 годах при крайне бурных и довольно
кровавых обстоятельствах Бельгийское Конго
(переименованное в декабре 1971 г. в Заир) и его столица Леопольдвиль
(получившая в 1966 г. название Киншаса) стали
независимыми. И уже в 1962 году в своей книге о ЦРУ Эндрю
Талли достаточно много и вполне определенно писал о
Мобуту. После рассказа о перипетиях «компании» в Лаосе
он пишет: «Поддержка «сильного человека» в Лаосе не
удалась потому, что он оказался весьма пассивным и
непопулярным, и потому, что у ЦРУ не хватало идей, как
221

противостоять коммунистической угрозе. Зато оказание
поддержки «сильному человеку» в новом конголезском
государстве имело успех, поскольку он опирался на народ,
контролировал армию и знал, как бороться с красными. США,
представленные ЦРУ, заняли прочные позиции в ходе более
чем беспокойных месяцев 1960 и 1961 годов. И все это
благодаря тому, что они выбрали нужного человека в нужный
момент. Речь идет о Жозефе Мобуту, бывшем внештатном
корреспонденте агентства Франс Пресс в Леопольдвиле,
бывшем сержанте. Именно ЦРУ «открыло» Мобуту: его не
было видно, когда политические деятели Конго
праздновали независимость страны 30 июня 1960 г...» После
слов о деятельности прогрессивного лидера Патриса Лу-
мумбы, направленной против президента республики Жозе-
фа Касавубу и стоившей Лумумбе жизни, Талли добавляет:
«Бесспорно, пассивный Касавубу не мог дать ему отпор.
Но у ЦРУ был нужный человек: Жозеф Мобуту, министр
без портфеля. Мобуту оставил призрачный портфель и
вернулся в армию в качестве полковника, начальника
штаба генерала Лундулы. 14 сентября он возник на
политической арене как сильный лидер конголезской армии:
поддерживая Касавубу, он вытеснил Лундулу и стал
главнокомандующим...»
Если в 1962 году было известно, что Мобуту завербован
«компанией», то в 1968 году выяснилось, кто именно им
манипулировал... Сразу же после провозглашения
независимости Бельгийского Конго от него отделилась Катанга —
самая богатая провинция страны, обладающая огромными
минеральными ресурсами. Она существовала
самостоятельно до января 1963 года, когда Чрезвычайные силы ООН
положили этому конец. Но лишь формально, так как до
конца 1967 года продолжались спорадические стычки и
бесконечные интриги. Во время этих столкновений по-своему
отличились европейские наемники, которых прозвали
«ужасными». По заданию французского радио и
телевидения в Конго был послан Мишель Онорэн. В своей книге,
вышедшей весной 1968 года, Онорэн упоминает о
разговорах, которым он, по-видимому, не придает особого
значения: речь идет о словах одного катангского полковника,
выступившего в присутствии Онорэна против тех, «кого
выдвинули ЦРУ и клика его представителя в Киншасе
Девлина», против тех, «кто диктует законы в этой части
Африки». «Девлин, — добавил катангский офицер, — несет
ответственность за срыв переговоров между Катангой и
Конго в 1962 году. Именно Девлин выдвинул, а затем
222

убрал премьер-министра Илео, выдвинул Адулу,
считавшего, что все средства хороши; затем вознес Мобуту на пост
руководителя Конго, Мобуту — своего главного агента!».
Девлин... 10 лет спустя, когда появились воспоминания
Джона Стокуэлла, затем работа Томаса Пауэрса,
выяснилась важная роль того, кого весь мир называл Лоуренсом
или фамильярно «Лэрри» Девлином и кого в
действительности звали Виктор Хеджман. Особого внимания
заслуживает набросок портрета Девлина, сделанный Стокуэллом
с натуры. «В ожидании, — пишет Стокуэлл, — я
позавтракал с «Лэрри» Девлином, моим бывшим патроном,
знаменитым «серым преосвященством» «конголезской
программы», реализованной в начале 60-х годов. После двух
длительных поездок в Конго, где Девлин, словно тасуя карты,
создавал и распускал правительства, а затем посадил
Мобуту в президентское кресло, он поехал в Лаос, где должен
был по заданию Управления осуществить
милитаризованную программу. Еще до того, как планы относительно
Лаоса потерпели крах, Девлин вернулся в Вашингтон и стал
главой африканского отдела ЦРУ. Считавшийся одним из
величайших в истории ЦРУ «оперативников», он вел себя
с проходившими подготовку молодыми офицерами и
агентами на манер наших политиков ирландского
происхождения: некоторым охотно оказывал протекцию, но горе тем,
кто перебегал ему дорогу. В 1970 году в Аддис-Абебе, куда
я прилетел вместе с Девлином на его самолете, мы пили
виски с ночи до зари. В 1974 году он вышел в отставку
с ежегодной пенсией от ЦРУ в 22 тыс. долл. и заключил
с одним нью-йоркским финансистом баснословный контракт
на 4 года. Возможностью заключить такой контракт, целью
которого было вложение полумиллиарда долларов в
разработку минеральных ресурсов Заира, Девлин был обязан
тому факту, что он оставался единственным
американцем, близким другом президента Мобуту, имевшим право
встречаться с ним в любое время... Мы позавтракали в
маленьком деловом клубе за счет его владельца. Девлин
был очень озабочен своей новой «работой» и нервничал
из-за полученной повестки, обязывавшей его вернуться в
Вашингтон для дачи свидетельских показаний в сенате перед
«комиссией Чёрча» по поводу «конголезской программы»...
Что он скажет в сенате о Лумумбе? Ясно, что он не будет
лжесвидетелем, его показания будут целиком опираться
на письменные донесения и доказуемые факты. Когда он
сказал мне это, я понял, что лишь Девлин и президент
Мобуту могут знать всю правду об убийстве Патриса Лу-
223

мумбы в 1960 году. Я уже догадался, что высшие кадры
Управления, выставляющие напоказ свои прошлые заслуги,
опускают секретные детали важных операций. Лэрри был
такой же, как все...»
Пауэре довольно убедительно показал в своей книге,
до какой степени Девлин замешан в истории с Лумумбой.
Он описывает, как в сентябре 1960 года отправившийся в
Бельгийское Конго Сидней Готтлиб привез с собой
сильнодействующие яды биологического происхождения (способные
заражать туляремией или «заячьей болезнью»,
бруцеллезом или «мальтийской лихорадкой») со всеми
необходимыми для их использования приспособлениями, как,
«приехав на место, он сразу же лично доставил все
это в резидентуру ЦРУ в Леопольдвиле, начальник
которой Лоуренс Девлин получил приказ убить Лумумбу».
«Вскоре после этого, — продолжает Пауэре, — Бисселл
распорядился, чтобы Джастин О'Доннелл занялся проектом
убийства в Конго. Однако О'Доннелл, будучи католиком,
сослался на свои религиозные убеждения, чтобы отказаться
от этого поручения. Поскольку Бисселл продолжал
настаивать, О'Доннелл обратился 31 октября 1960 г. к Ричарду
Хелмсу и выразил свой протест. По словам О'Доннелла,
Хелмс сказал ему, что он «абсолютно вправе» отказаться,
.но этим и ограничился. Хелмс не предпринял тогда никаких
шагов для выражения своего протеста Бисселлу, или
Даллесу, или кому-нибудь другому; и, когда позднее О'Доннелл
уехал в Конго с другой миссией, Хелмс не сделал ничего,
чтобы узнать, не изменил ли О'Доннелл своей позиции и
продолжается ли разработка плана убийства. Для Хелмса
речь шла о проекте Бисселла, и он не намеревался
вмешиваться в это дело. Позже О'Доннелл выразил свой протест
генеральному инспектору Лаймену Киркпатрику, последний
не ограничился поддержкой этого протеста и пошел с этим
к Даллесу. Даллес, который был, конечно, в курсе дела и
даже дал свое согласие в связи с этим планом, лишь
выслушал Киркпатрика и поблагодарил его за то, что тот
довел до его сведения свою точку зрения. Несмотря на
отказ О'Доннелла, операция шла своим ходом до того дня,
когда (вероятно, это было 19 января 1961 г.) события
опередили ЦРУ и Лумумба был убит своими конголезскими
врагами...»
Лумумба был убит своими конголезскими врагами, как,
бесспорно, Че — своими боливийскими врагами, Касем —
своими иракскими врагами и даже Дьем — своими
южновьетнамскими врагами или Трухильо — своими доминикан-
224

скими врагами... Здесь Пауэре отказывается посмотреть
правде в глаза, поскольку он прекрасно знает, что, как
показывает простое прочтение доклада «комиссии Чёрча»,
существовало разделение задач: с одной стороны,
подготавливалась попытка отравления — способ сложный,
требующий участия опытных специалистов под прямым контролем
«офицеров» резидентуры; с другой стороны, руками Мобуту
или при его содействии злейших врагов Лумумбы
подбивали на организацию западни для прогрессивного лидера,
будучи уверенными, что если он в нее попадет, то
абсолютно точно будет уничтожен, чего и добивались. Из-за
недостатка места мы не можем процитировать здесь все
документы, доказывающие, что развитие событий во втором из
указанных направлений входило в первоначальный, план.
Достаточно одного факта: в телеграмме, отправленной
11 октября 1960 г. резидентом ЦРУ в Леопольдвиле (т. е.
Хеджманом, он же- Девлин) директору ЦРУ (т. е. Аллену
Даллесу), говорилось: «Резидентура настойчиво побуждает
конголезских руководителей арестовать Лумумбу. Считаю,
что Лумумба будет продолжать представлять собой угрозу
стабильности Конго, если его не убрать со сцены...»
Манипуляторы из «компании», которые всегда знают,
как относиться к своим креатурам, не упускают из виду,
что алчность их подопечных безгранична и что
дополнительное долларовое вливание может при случае быть
прекрасным болеутоляющим.- Что касается жадности, то мы не
откажем себе в удовольствии рассказать мимоходом забавную
историю, описанную Стокуэллом, — историю о наемнике-
звезде СДЕСЕ (французская специальная служба
внутренней документации и контрразведки. — Прим. пер.) Бобе
Денаре... С согласия своих французских шефов он не
гнушался время от времени прибегать к «дополнительному
приработку» у других нанимателей. Так и «управление»
несколько раз пользовалось его услугами. Зимой 1974—
1975 годов Джон Стокуэлл в качестве главы «оперативных
сил ЦРУ в Анголе» нанял Денара. Когда была достигнута
договоренность о сумме вознаграждения, возникла одна
трудность — Денар попросил все деньги вперед. Почему?
Потому, объяснил он, что после того, как однажды его
надул Мобуту, оставив себе деньги, которые «компания»
поручила ему передать Денару, он не хочет еще раз
подставлять себя.
В своих отношениях с президентом Заира деятели из
Лэнгли учитывали его богатый практический опыт как ма-
нипулируемого, поскольку кроме ЦРУ у него были (и есть)
8-332
225

другие покровители. Его опыт тем более заслуживает
внимания, что начало его карьеры было довольно трудным:
хотя он и добился того, что стал журналистом, что само
по себе примечательно для молодого конголезца в
колониальный период, Мобуту был вынужден начать с должности
простого полицейского осведомителя. Правда, притязания
бельгийских «специальных служб» были скромными: они
подбирали то, что было... «В апреле 1959 года, — пишет
Жюль Шоме, — Мобуту добился возможности пройти
стажировку в качестве журналиста в Информконго в Брюсселе.
Его пребывание в Бельгии навело Патриса Лумумбу на
мысль сделать Мобуту одним из представителей своей
партии в Брюсселе. Именно во время своего длительного
пребывания в метрополии, а по мнению некоторых, даже до
приезда в Бельгию, Мобуту стал осведомителем
бельгийской службы безопасности. Он давал сведения о
деятельности и разговорах, которые вели молодые конголезцы,
начавшие съезжаться на учебу в университеты и на разного
рода стажировки. В огромном количестве книг и статей
упоминается, что Мобуту был осведомителем службы
безопасности. И никогда он не выступал с опровержением...»
Отметим, что для обоснования этого утверждения Шоме
приводит 5 достоверных источников, среди которых —
заявления одного депутата парламента и довольно известного
бельгийского министра Эрнеста Глинна...
Вот уже несколько десятков страниц мы намеренно не
упоминали имени того, чей портрет предполагалось дать
(а теперь и закончить) в этой главе, — имени Рея С. Клайна.
Однако у нас нет впечатления, что мы ушли в сторону от
темы, поскольку личные отношения Клайна с Цзян Цзинго
могут служить особенно удачным примером или даже
моделью манипулирования в верхах. Нам показалось
уместным рассмотреть личность Клайна как некий тип
архиманипулятора и воспользоваться его портретом для изучения
этого особенно интересного аспекта деятельности
«компании».
Однако настал момент оставить эту тему и перейти к
десятому портрету нашей галереи — портрету того, о ком
Клайн не побоялся написать, что считает его «подлинным
героем профессии разведчика», — речь идет о Ричарде
М. Бисселле.

ГЛАВА X
РИЧАРД БИССЕЛЛ,
ИЛИ ХРАНИТЕЛЬ ДОКТРИНЫ
«Несравненные способности к трезвому анализу» — Отец самолетов У-2,
А-11 и СР-71 — Вновь «тамплиеры». Студенческие волнения в 1971 году —
Теоретик «тайных операций» — Когда Кеннеди создавал «комиссию Бис-
селла»
Настоящий герой» — Бисселл?.. На первый взгляд, эта
высшая и даже чрезмерная похвала может удивить.
Особенно в устах Клайна, этого апостола «чистой»
разведки, в то время как все то, что мы знаем о Бисселле —
одном из организаторов контрреволюционного переворота
в Гватемале, участнике операции в заливе Кочинос,
инициаторе «контактных убийств» и т. д., — вращается вокруг
всего самого худшего, что включают в себя «тайные
операции». Нет, мы рискуем ошибиться. Если Клайн и считает
Бисселла «героем», то лишь как «отца» самолета У-2, как
пионера в использовании новейшей технологии при сборе
разведывательных данных...
Личность Бисселла достаточно противоречива. Это
замечаешь сразу, когда пытаешься набрасывать его портрет.
И пусть читатель не считает, что речь идет о противоречиях,
которые вообще присущи «фирме» и о которых мы уже
говорили. Ричард М. Бисселл-младший не принадлежит
к той категории людей, которые мучаются оттого, что их
действия не соответствуют их убеждениям. Вне всякого
сомнения, было бы справедливее рассматривать его как
человека весьма многоликого, живость ума которого,
стремление быть первооткрывателем и полное отсутствие каких-
либо моральных устоев позволяли «специализироваться»
по очереди или даже одновременно в самых различных
областях. Его острый и изобретательный ум поражал всех,
кто когда-либо знал его, и Рей Клайн был не единственным,
кто им восторгался.
8*
227

Старый волк американской журналистики Сайрус Л.
Сульцбергер, известный своим острым языком, сделал в
дневнике от 6 ноября 1962 г. следующую запись: «Сегодня
утром состоялась интересная беседа с бывшим человеком
номер два в ЦРУ, отцом самолета У-2. Теперь он руководит
группой специалистов, работающих в Аналитическом
институте1 при министерстве обороны. Блестящий парень...»
Артур Шлесинджер, убежденный сторонник и почитатель
Кеннеди и потому всегда склонный упрекать ЦРУ за
тревоги и заботы, которые оно доставило «бедному» президенту
в результате провала операции в заливе Кочинос, по логике
вещей, должен был бы поносить того, кто был
организатором основной антикубинской операции. Однако вот как он
отзывается о Бисселле, вспоминая совещания в Белом доме,
на которых они оба присутствовали и на которых речь
шла о подготовке интервенции на Кубу: «Дик Бисселл,
которого я знал и раньше как экономиста, занимавшегося
разработкой и осуществлением плана Маршалла, еще до
того, как он поступил в разведслужбы и стал помощником
руководителя отдела операций ЦРУ, был человеком
неординарным, обладавшим поразительными
интеллектуальными способностями. Его ум был острым и проницательным,
у него был несравненный талант к трезвому анализу и
ясному изложению своих идей. Несколькими годами раньше
он задумал и осуществил полеты самолетов У-2 над
территорией Советского Союза, и, несмотря на те осложнения,
которые последовали в 1960 году в результате этих полетов,
операция эта, быть может, осталась одной из наиболее
ярких удач в области разведки за весь послевоенный
период. В следующем году он с такой же страстью посвятил
себя кубинскому проекту. Он сам признавал, что очень
увлекся этим делом, и с присущей ему откровенностью
предупреждал нас о решимости довести его до конца. Как
бы там ни было, мы слушали его доводы, очарованные
неоспоримо логичным, ясным и четким ходом его
рассуждений, в то время как он с указкой в руке объяснял, как
будет проходить операция, или сопоставлял достоинства
тех или иных предполагаемых мест высадки...»
Виктор Маркетти и Джон Маркс, авторы критической
книги о ЦРУ и специалисты, хорошо информированные о
делах «фирмы», приучили нас к гораздо менее любезному
тону, чем тот, который они выбрали для характеристики
Бисселла: «Ричард Бисселл был одним из тех немногих
руководителей «секретных служб», которые в годы второй
мировой войны не служили в УСС, что, впрочем, абсолютно
228

не помешало ему стать образцом
высококвалифицированного специалиста. Получив образование в Гротонском и
Йельском университетах, он обладал достаточно глубокими
знаниями о положении в восточных странах. Подобное
образование не являлось необходимым условием для
успешной карьеры в ЦРУ, но, вне всякого сомнения, оно давало
дополнительный и серьезный козырь, особенно тогда, когда
Управление возглавлял Аллен Даллес. И Бисселл имел
как раз это преимущество, получив прекрасное
университетское образование и степень доктора экономических наук.
Он даже преподавал эти дисциплины в Йельском
университете и в Массачусетсом технологическом институте.
Нта службу в ЦРУ он поступил в 1954 году и сразу же
доказал, что обладает незаурядными способностями в
решении сложных разведывательных задач... Когда к власти
пришло правительство Кеннеди, в Белом доме
рассматривали Бисселла как самого подходящего кандидата в
преемники Даллеса, которому скоро должно было исполниться
70 лет. Умный, образованный, умеющий держать себя в
обществе, Бисселл, казалось, прекрасно соответствовал
образу и типу человека новой исторической реальности,
«самому блестящему из лучших», если употребить известное
выражение Дэвида Хэлберстэма. Однако в администрации
Кеннеди популярность Бисселла была недолговечной, так
как именно под его руководством в апреле 1961 года
«секретные службы» разработали план и подготовили высадку
в заливе Кочинос. Эта операция не только полностью
провалилась, но ЦРУ даже не удалось прикрыть себя более
или менее «правдоподобным опровержением», то есть
басней, необходимой для любой противозаконной операции,
что позволило бы администрации Кеннеди заявить о своей
непричастности к этому делу.
Фидель Кастро рассказал всему миру правду об
американском вторжении на Кубу, а так как ложная версия,
распространенная ЦРУ с тем, чтобы прикрыть себя, была
лишена всякого правдоподобия, государственный секретарь
и другие ответственные чиновники правительства оказались
застигнутыми на месте преступления и уличены во лжи.
Кеннеди отозвал с занимаемых должностей руководителей
ЦРУ, втянувших его в операцию в заливе Кочинос, которую
он, впрочем, сам и одобрил. Бисселл вынужден был
оставить свой пост вместе с Даллесом и его заместителем
Чарльзом Кэбэллом... На место Бисселла был назначен Хелмс...
Бисселлу же была вручена специальная награда в
благодарность за годы службы в рядах организации. Одновре-
229

менно в качестве консультанта-эксперта он по-прежнему
должен был получать подробнейшую информацию о
«тайных операциях» ЦРУ. Управление не хотело отказываться
от услуг человека, который ранее вел его по пути
использования в разведывательных целях самой передовой
техники.
Бисселл был одним из тех, кто в 50-е годы понял, что
классические методы разведки уже были бессильны в
борьбе против Советского Союза и Китая, и немало усилий
приложил к тому, чтобы использовать новейшую
технологию в качестве наиболее эффективного метода разведки.
Он стоял у истоков замысла использования в
разведывательных целях самолетов У-2, которые до провала Пауэрса
представляли одно из наиболее ярких достижений ЦРУ.
Бисселл с технической помощью Келли Джонсона и при
использовании исследовательского центра «Локхид эркрафт
корпорейшн», прозванного «Сканк уоркс» («завод грязных
фокусов»), обеспечил создание и дальнейшее
совершенствование самолетов А-11, известных позже под названием
СР-71, то есть самолетов-шпионов, обладавших скоростью,
почти в 3 раза превышавшей скорость звука, и
способных летать на еще большей высоте, чем та, на которой
действовали У-2. Кроме того, Бисселл горячо
поддерживал проекты использования космических спутников как
средств разведки, к величайшему неудовольствию порой
командования военно-воздушных сил. Он сразу осознал,
какое поле деятельности открывала для разведки
возможность запуска на околоземную орбиту спутников,
снабженных мощнейшими фотокамерами, позволявшими
фотографировать секретные установки на территории Советского
Союза и Китая. И ЦРУ в значительной степени
благодаря техническим программам, разработанным и
осуществленным учеными и инженерами под руководством Бисселла,
находилось в авангарде разведывательных программ,
предполагавших использование спутников, которые были
осуществлены в Соединенных Штатах в конце 50-х и на
протяжении 60-х годов. Даже сегодня, когда большая
часть программ наблюдения и разведки через спутники
в оперативном плане передана в компетенцию
военно-воздушных сил США, службы ЦРУ, специализировавшиеся
в этой области, продолжают заниматься разработкой
передовой техники в этой области. Способствуя внедрению
различных новшеств в средства воздушной разведки,
Бисселл одновременно ориентировал секретные службы на
осуществление крупномасштабных нелегальных операций в
230

странах «третьего мира». Значительная часть доктрины и
методов вторжения, к помощи которых ЦРУ часто
прибегало для осуществления операций на чужой территории,
была задумана и разработана Бисселлом...»
Если спектр вопросов, которыми занимался Бисселл в
«управлении», представляется весьма исключительным и
необычным, то не менее необычным был его приход в ЦРУ
и то, как он вошел в руководство организации. Леонард
Мосли, биограф семьи Даллесов, акцентирует на этом
внимание и поясняет: «Ричард Бисселл-младший был одной
из восходящих звезд ЦРУ. Это был человек высокого
роста, образованный, любезный в общении, любитель
парусного спорта, интересовавшийся проблемами орнитологии
и экологии, который работал в Западной Германии по
осуществлению «плана Маршалла», а затем в Вашингтоне в
«фонде Форда». Он был знаком с Алленом Даллесом с
1948 года и являлся другом Фрэнка Визнера... По просьбе
Аллена он поступил в 1954 году на службу в Управление
и там занимал не совсем обычную должность — помощника
директора. Он оставался им до того дня, пока Визнер
не решил дать ему шанс показать, на что он способен,
и не поручил ему совместно с Трейси Барнсом, ветераном
Управления, заняться подготовкой операции против
Гватемалы...»* С самого начала перешагнув через обычные
иерархические ступени, Бисселл установил и своеобразный
рекорд по служебному продвижению, который пока еще
никому не удалось побить, став всего за четыре года
службы в «фирме» руководителем отдела «тайных
операций». В связи с этим вспоминается и разочарование «Дика»
Хелмса, когда после отставки Уизнера, чьим заместителем
он был, Аллен Даллес, явно очарованный интеллектуальным
блеском Бисселла, предпочел ему другого «Дика». Однако,
если верить тому же Мосли, Бисселл достаточно быстро
исчерпал источник вдохновения, которое он получал от
«нелегальных операций», и начал даже ощущать, что в
нем зародилось определенное чувство скептицизма. «Ричард
Бисселл, — пишет Мосли, — всегда очень педантично
вводил Аллена Даллеса в курс тех операций, в которых он
был задействован. Теперь Бисселл заменил Фрэнка
Визнера на посту заместителя директора по планированию.
Это означало, что ему было поручено руководство всеми
нелегальными операциями. Он проявлял не меньше рвения
и усердия для успешного проведения этих операций, чем
* Имеется в виду контрреволюционный переворот 1954 года.
231

его предшественник. По своему складу он был человеком
гораздо менее замкнутым и одержимым, чем тот, и в то
же время более циничным. Прошло совсем немного лет
с тех пор, как он добился первого успеха в Гватемале,
способствовав свержению правительства Хакобо Арбенса
и его замене другим, более зависимым от политики
руководителей компании «Юнайтед фрут». Начиная с этого
времени Бисселл много размышлял об эффективности
подобных операций, и у него появились некоторые сомнения
относительно результатов, которых можно от них ожидать.
Не то чтобы он внутренне протестовал с точки зрения
морали против этих операций или против поддержки,
оказываемой Управлением тем движениям, которые хотели
сбросить коммунистические правительства, он просто
спрашивал себя, насколько это полезно для блага
Соединенных Штатов и стоит ли поэтому предпринимать подобные
операции...»
Принимая во внимание отмеченный Мосли факт о том,
что Бисселл не испытывал каких-либо переживаний
морального характера относительно конечной цели нелегальных
операций, можно задать себе вопрос: не преувеличивает
ли Мосли значительности сомнений, которые преемник
Визнера мог проявлять в том или ином случае. Несколько
минут уныния и упадка духа не обязательно означают
переход к скептицизму. Человек, описанный Артуром Шле-
синджером, сохранивший «ту же страсть» к полетам
самолетов У-2, что и к «кубинскому проекту», вовсе не
представляется скептиком. Человека, о котором Пауэре,
отражая точку зрения Хелмса и его друзей, пишет в
достаточно остром критическом тоне, ни в коей степени
нельзя заподозрить в скептицизме. Иначе можно
предположить, что если бы он действительно был подвержен
подобным настроениям, то это непременно стало бы
предметом упреков со стороны его недоброжелателей.
Образ Бисселла-скептика, на наш взгляд, мало
совместим с тем, что было его основным делом и остается его
наследием: он первый создал доктрину «секретных акций»,
о которой Маркетти и Маркс справедливо писали, что
она по-прежнему актуальна, и нет никаких видимых причин,
препятствующих ее сохранению в арсенале ЦРУ еще
долгое время. Обратимся к критике, которую высказывает в
адрес Бисселла Пауэре, ибо она нарушает общий хор
хвалебных отзывов о нем. «Было бы крайне сложно
представить себе двух людей, столь непохожих друг на друга,
чем Ричард Хелмс и Ричард Бисселл, — пишет Пауэре. —
232

Хелмс, безусловно, чувствовал себя несчастным, когда в
1958 году Бисселл был назначен на пост, получить который
так хотел Хелмс. Но Хелмс был огорчен не только по
личным мотивам. Словоохотливый и изобретательный,
Бисселл был человеком, готовым на все. Он не отказывался
рассмотреть возможность осуществления любой
предлагаемой ему операции и тотчас же оценивал ее достоинства,
но лишь в узко практическом плане. Будь то план
вторжения на Кубу или отравленный платок, предназначенный
для ликвидации арабского генерала, он готов был
принять все предложения. Но ясность и логичность ума Бис-
селла были не чем иным, как простой иллюзией. Он
часто ошибался в людях. В делах он строил такие
комбинации, которые приводили его к тому, что он нарушал
им самим же установленные правила. Его кабинет
представлял собой хаос. Достаточно было бросить туда взгляд..,
чтобы отчаяться в будущем страны... Некоторые работники
ЦРУ с недоверием относились к Бисселлу, так как
справедливо считали, особенно в свете того, что случилось
позже, что его неординарные интеллектуальные способности
имели органический изъян, а многие амбициозные проекты,
в которые он уходил с головой, граничили с
безрассудством...» И, продолжая таким образом на протяжении
всей книги беспощадно критиковать Бисселла, Пауэре
невольно показывает, что особая страсть к «тайным
операциям», теоретиком которых стал Бисселл, проистекала
в некоторой степени из качеств, которые даже в самом
«управлении» рассматривались как серьезный недостаток.
Пауэре вешает Бисселлу достаточно любопытный ярлык.
Смысл его можно расценивать по-разному: в глазах
одних — это скорее похвала, в глазах других — явное
оскорбление. Он это делает, ссылаясь на то, что рядовые
сотрудники ЦРУ нередко шутят между собой относительно
тех или иных дефектов характера своих руководителей.
Относительно Аллена Даллеса — это «непригодность
выполнять административные функции», Уильяма Рэйборна —
«невежество», Роберта Эмори — «любовь к болтовне»,
Джеймса Энглтона — «паранойя», Билла Харви —
«драчливость», Лаймена Киркпатрика — «властолюбие», Десмонда
Фитцджеральда — «мания к хитроумным
приспособлениям». Относительно же Бисселла это — erratic brillance.
Erratic означает эксцентричный, фанатичный,
переменчивый, причудливый или слабовольный, a brillance —
сияние, блеск или лоск. Мы оставляем восприятие смысла
этого выражения на усмотрение читателя.
233

Дэвид Этли Филлипс свидетельствует, правда косвенно,
о другом, когда, пытаясь воскресить в памяти впечатления
молодого «офицера высшего состава», он рассказывает об
инспекционной поездке Десмонда Фитцджеральда в начале
60-х годов в резидентуру ЦРУ в Мехико, куда в то время был
прикомандирован Филлипс. «Это была, — поясняет он, —
моя первая встреча с одним из представителей того
небольшого и замкнутого круга искателей приключений, прекрасно
образованных, компетентных в своей области, близких по
духу людей, которых многие в ЦРУ называли
„тамплиерами": Аллен Даллес, Фрэнк Визнер, Кермит Рузвельт,
Трейси Барнс, «Дик» Бисселл и другие, им подобные...»
Наверное, вы заметили, что Дэвид Э. Филлипс употребляет
то же самое слово, которое Уильям Колби уже
использовал относительно Визнера: «тамплиеры».
Если, на ваш взгляд, Мосли заблуждается, называя
Бисселла скептиком, то, напротив, он абсолютно прав, когда
пишет о нем как о «приветливом цинике». Мы далеки от
мысли представлять цинизм добродетелью, однако следует
признать, что в особой атмосфере «специальных служб»,
когда вещи порой называются своими именами, гораздо
удобнее иметь дело с циником, нежели с одним из тех
моралистов, которые, как, например, Рей Клайн или, в другом
смысле, Уильям Колби, занимаются тем, что либо явно
приукрашивают реальное положение вещей, либо делают
из окружающих свидетелей своей пробудившейся совести.
Сравнительно недавно Бисселл еще похвалялся своей
откровенностью. Это было во время телевизионной
передачи, подготовленной компанией Си-би-эс: бывшим
представителем Белого дома по делам печати, затем ставшим
известным журналистом Биллом Мойерсом. Телепередача
называлась «Секретная война против Фиделя Кастро». Речь шла,
как явствует из названия, о попытках убийства кубинского
руководителя. Уточнялось, что «процедура одобрения, а
следовательно, и то, каким образом президент страны давал
свое согласие на осуществление таких операций, должны
были оставаться в полной тайне». Именно тогда Бисселл
прибавил: «Президент намекал, что хотел бы избавиться
от того или иного человека. Совершенно ясно, что он и его
окружение предпочитали, чтобы это было осуществлено,
скажем, соответствующим образом, то есть более или менее
«прилично». Но когда ударение делается на том, чтобы
«избавиться любой ценой», тогда я вполне могу принять эти
слова как разрешение действовать...» Билл Мойерс
выражает свое удивление: «Вы не первый, кто рассказывает нам об
234

особых способах общения работников ЦРУ с президентом...
я имею в виду эти эвфемизмы. Почему разговор ведется
на кодированном языке?» И вот что ответил Бисселл:
«Я думаю, что это можно объяснить очень просто. На мой
взгляд, долг каждого хорошего работника спецслужб
состоит в том, чтобы не делать ничего такого, что не могло бы
быть одобрено главой государства. Он, следовательно,
должен вести переговоры с главой государства таким образом,
чтобы никогда нельзя было привести ни одного
доказательства, что последний дал недвусмысленное разрешение на те
или иные действия...»
Такие высказывания перед десятками миллионов
телезрителей можно назвать, конечно, откровенными, причем
заметим, речь идет о наиболее щекотливых и сомнительных
вещах, которыми занималось ЦРУ. Но если посмотреть на
дело глубже, это больше, чем простая откровенность:
принимая во внимание обязанности, которые выполнял в ЦРУ
человек, из уст которого мы слышали эти слова, и учитывая,
что сказанное им о намечаемых убийствах относится в
равной степени и к фактам вооруженной интервенции, подкупа,
изготовления «фальшивок», то все, что излагает Ричард
Бисселл, можно было бы по праву назвать доктриной
«тайных операций». На наш взгляд, даже в объемистых
протоколах и отчетах парламентских следственных комиссий
нельзя найти более ясного выражения концепции, согласно
которой «тайные операции» мыслились как инструмент
политики правящих кругов США и осуществлялись по их
инструкциям. Бисселл, несомненно, говорит о том, что ему
хорошо известно. Как отмечали Маркетти и Маркс,
«значительная часть доктрины и методов вторжения, которые ЦРУ
часто применяло для операций на территории иностранных
государств, была задумана и разработана Бисселлом».
И вполне естественно, что именно его в конечном итоге все
единодушно признают теоретиком «секретных акций». Тем
не менее существовала и опасность, что он мог заработать
репутацию «теоретика без теории», так как культ тайны,
соблюдавшийся в ЦРУ, препятствовал любому человеку,
не служившему в «фирме», получить доступ к материалам,
чтобы ознакомиться с его «теоретическими» взглядами.
Однако, как мы увидим дальше, все сложилось иначе.
Помог случай.
«Под нелегальными операциями, — пишет Нина Сат-
тон, — следует понимать любую деятельность,
направленную на изменение политической ситуации в каком-либо
иностранном государстве. Один из наиболее полных и за-
235

служивающих доверия списков акций, подпадающих под
эту категорию, был оглашен на собрании за семью замками
в Совете по иностранным делам (СИД) — этом монументе
американского «истэблишмента» — Ричардом Бисселлом,
который в течение четырех лет руководил отделом «тайных
операций ЦРУ»...» Нина Саттон скромно говорит лишь о
«списке», в то время как Рей Клайн гораздо более близок
к истине и полагает, что речь шла об обычном для Бисселла
«четком, обдуманном и обоснованном описании нелегальных
операций». Тем не менее Клайн уточняет, что если сам текст
и был затем предан гласности, то это было сделано без
ведома и разрешения на то самого Бисселла. Почему?
Маркетти и Маркс рассказывают в этой связи следующую
историю: «Одним январским вечером 1968 года собралась
небольшая группа бывших экспертов в области разведки
и других посвященных в культ разведки, с тем чтобы
поговорить о роли ЦРУ во внешней политике Соединенных
Штатов. Это совещание состоялось не в резиденции
организации в Лэнгли, штат Вирджиния, а в Хэролд Пратт-хауз
на Парк-авеню, там, где обычно проводились собрания
членов Совета по иностранным делам. Дискуссией
руководил К. Дуглас Диллон из Управления по инвестициям,
который до этого был заместителем государственного секретаря
и министром финансов. В качестве главного докладчика
выступал Ричард Бисселл.., который продолжал оставаться
советником-экспертом ЦРУ, выполняя одновременно
функции одного из руководителей компании «Юнайтед эркрафт
корпорейшн». Это было закрытое совещание, потому что
Бисселл, как и большинство других руководителей
различных отделов ЦРУ, не желал публично высказывать свои
концепции относительно роли разведывательных служб.
Однако в 1971 году во время одной из антивоенных
демонстраций группа студентов-экстремистов заняла в
Кембридже, штат Массачусетс, здание, в котором
находилась резиденция Центра международных-связей
Гарвардского университета. Демонстранты, забаррикадировав вход
в здание, начали рыться в документах профессоров
факультета, работавших в этом центре. Среди бумаг одного из них,
Уильяма Р. Харриса, они обнаружили секретные черновые
записи, содержавшие отчет о собрании, состоявшемся 8
января 1968 г. в Пратт-хауз. Годом позже Харрис сообщил
узкому кругу лиц, что документ, который был обнаружен
в его бумагах, был составлен таким образом, что не
позволял разобраться в некоторых особенно компрометирующих
моментах. Но даже в том виде, в каком этот секретный
236

документ попал в руки студентов, он представлял собой
наиболее полное описание на сегодняшний день стратегии
нелегальной деятельности ЦРУ...»
На самом деле профессор Харрис был не только
хранителем этого документа, но и его непосредственным автором.
Именно он составил отчет о дискуссии, своего рода краткий
протокол встречи, на тему: «Разведка и внешняя политика».
Текст протокола был издан СИД крайне ограниченным
тиражом, а на обложке издания фигурировала надпись:
«Секретно: только для членов группы. Всякое упоминание
запрещено». Студенты, обнаружившие этот текст в
профессорском кабинете, в конце концов передали его в руки
оппозиционной организации «Африкэн рисерч групп»,
которая его и опубликовала. Отметим, что число участников
собрания не превышало 20 человек. Среди них был Аллен
Даллес, финансист Фрэнк Алтшул, вице-президент СИД,
бывший заместитель директора ЦРУ по разведке Роберт
Эмори, Харри Хоув Рейсом, Теодор Соренсен и Юджин
Фабини, бывший государственный секретарь при
министерстве обороны и вице-президент мультинациональной
компании ИБМ.
Обратимся, однако, к самому документу, который, когда
он был опубликован массовым тиражом, Маркетти и Маркс
назвали «философией Бисселла», и приведем из него
наиболее интересные места.
Относительно того, что в ЦРУ не существует — в
противоположность весьма распространенному и специально
культивируемому мнению — какого-либо специального
разделения между «тайными операциями» и собственно
разведкой, говорится: «По разным причинам «нелегальные
операции» могут быть подразделены на две категории: «сбор
разведывательных данных», в первую очередь средствами
разведки, и «нелегальные операции», цель которых состоит
в том, чтобы влиять на внутреннюю обстановку в других
странах, и которые часто называют «вмешательством во
внутренние дела» с использованием приемов нелегальной
работы. Хотя теоретически и возможно провести
разграничительную линию между двумя видами разведывательной
деятельности, между «нелегальными операциями» и сбором
разведывательных данных существует постоянное
взаимодействие и взаимопроникновение. Предпринятые в прошлом
попытки разделить две эти области деятельности привели
к весьма плачевным результатам, которые, по общему
признанию, расценивались как «крайне пагубные с точки
зрения внутренней работы» Управления. В начале существова-
237

ния ЦРУ, в 1948 году, Управление политической
координации (УПК) под руководством Фрэнка Г. Визнера
рассматривалось как независимая служба, занимавшаяся специально
секретными и нелегальными операциями. УПК, приписанное
в административном отношении к ЦРУ и получающее
таким образом поддержку Со стороны Управления,
сохраняло тем не менее автономию и самостоятельность, и Визнер
давал отчет о его деятельности непосредственно
государственному секретарю и министерству обороны. Когда
«Билла» Смита назначили директором ЦРУ, он решил, что в
качестве полноправного руководителя Управления ему
надлежит осуществлять непосредственное руководство УПК,
последнее структурно было присоединено к секретным
разведывательным службам. Таким образом, внутри
каждого территориального подразделения функции разведслужб
и «нелегальных операций» оказались практически
совмещены...»
Далее относительно трудностей, которые встречало ЦРУ
в своей шпионской деятельности... «В деятельности против
Советского Союза и его союзников, а также других
стабильных социальных систем шпионаж не является главным
источником разведывательных данных, несмотря на ряд
блестящих успехов (например, таких как берлинский
туннель или использование некоторых перебежчиков). Одна
из основных причин состоит в том, что шпионаж
предполагает вербовку секретных агентов, а на высоком уровне
такая вербовка представляет крайне большие трудности.
Напротив, в развивающихся странах существуют гораздо
более широкие возможности получать секретную
информацию. Их правительства гораздо менее монолитны, они
меньше заботятся о безопасности своих стран, а среди партий,
организаций, различных национальных групп и отдельных
личностей существуют реальные или потенциальные
расхождения, которые можно использовать. В этих регионах
первая цель разведки — своевременно информировать
Вашингтон о перспективах борьбы за власть; такая форма
разведки имеет прежде всего тактическое значение. В чем
может состоять ее польза? Отсутствие постоянных
контактов с представителями различных групп, борющихся за
власть, крайне затрудняет воссоздание точной картины
внутриполитической обстановки и соотношения сил в
стране. Неоднократно непредвиденная возможность военных
государственных переворотов заставала нас врасплох.
Только хорошее знание основных игроков, участвующих в
политической игре сторон, может позволить составить пра-
238

вильное представление о том, что должно произойти. Эти
регионы дают нам реальную возможность для действия.
При некоторых обстоятельствах сбор разведывательных
данных и политическая акция столь тесно переплетаются
и накладываются друг на друга, что различить их
становится почти невозможно...»
Теперь об относительно различных формах, которые
может принимать «нелегальная деятельность»... «Что
касается...«нелегальной деятельности», то в ней можно выделить
следующие ее виды: мнения, предупреждения и советы
политического характера; субсидии, выделяемые отдельным
лицам; финансовая поддержка и техническая помощь,
оказываемая политическим партиям; помощь общественным
организациям, таким как профсоюзы, коммерческие фирмы,
кооперативы и т. д.; нелегальная пропаганда;
«специальная» индивидуальная подготовка или замена некоторых
политических деятелей; экономические операции;
полувоенные операции или психологическое воздействие, имеющие
целью свергнуть или поддержать политический режим (как
в случае с операцией в заливе Кочинос или интервенцией
в Лаосе). Эти операции поддаются классификации на
различные категории по их характеру и степени секретности,
их соотношению с законностью, исходя из благоприятных
или крайне отрицательных для Управления последствий
предпринимаемой акции... В Западной Европе большинство
этих операций можно считать «благоприятными», хотя при
их проведении абсолютно не принимаются в расчет
существующие правила и в некоторых случаях имеют место
явные нарушения законов (например, тайная поддержка и
помощь политическим партиям). В крупной развивающейся
стране, однако, деньги поступают в кассу большой
политической партии иногда такими путями, что порой даже
руководство этой партии не знает об их происхождении...»
А вот относительно разделения обязанностей между
дипломатами из государственного департамента и
сотрудниками ЦРУ... «Чтобы лучше понять суть задач «тайных
операций», необходимо сравнить их с деятельностью,
которую ведет правительство Соединенных Штатов по
официальным каналам. Дипломатия стремится прийти к
определенным результатам по многим проблемам, используя
открытые дискуссии и диалог одного правительства с
другим, будь то официальные встречи или закрытые переговоры.
Внешняя политика в области экономики и программы
культурного сотрудничества направлены на изменение в
благоприятную для нас сторону экономической структуры или
239

общественного мнения иностранных государств. Задача
нелегальной деятельности состоит в том, чтобы оказывать
влияние на внутренние политические силы, и преследуемые
цели часто имеют кратковременный характер.
Экономическое развитие отсталой страны требует продолжительных
усилий, большой точности в оценке и, может быть, крупных
расходов; оно предполагает для достижения определенных
результатов сотрудничество и взаимодействие самых
различных групп населения. В противоположность этому любая
деятельность, направленная на ослабление местной
коммунистической партии или обеспечение победы любой другой
партии на выборах, само собой разумеется, должна
оставаться секретной. Следует, конкретно и реально оценивая
обстановку, использовать людей и доступные рычаги и
любые средства, которые дают шанс на успех. Никого,
вероятно, не удивит тот факт, что в Соединенных Штатах эти две
формы вмешательства осуществляются двумя типами
специалистов, разных по своему складу, чьи методы работы,
привязанности и симпатии, идеологические воззрения
заметно отличаются друг от друга. При той форме деятельности,
которая касается влияния на соотношение соперничающих
за власть сил, важно главным образом суметь убедить и
заставить союзников признать, что наша нелегальная
помощь в состоянии сделать их работу более эффективной,
их самих более сильными, может быть, и более
дальновидными. Эти союзники знают, откуда поступает помощь, но на
деле отказываются признавать факт ее существования,
точно так же как от этого отказывается и правительство
Соединенных Штатов. Деньги позволяют вербовать агентов,
которые могут быть использованы и в небольших
операциях, не особенно влияющих на общественное мнение, как,
например, для нелегальной пропаганды или в операциях,
относящихся к области экономики. Однако в случае
проведения более крупных и особенно деликатных операций
непременным условием должна быть глубокая
заинтересованность в них самих союзников. В целом организации
удавалось находить нужных людей и необходимые средства,
чтобы успешно работать в этом направлении...»
Есть фрагмент, касающийся проблем эффективного и
методичного использования иностранных подданных и
предложения самого Бисселла по этому вопросу (формально оно
было отклонено руководством ЦРУ, но на самом деле в
этом духе действуют работники ЦРУ, занимающиеся,
вербовкой и практической работой с секретными агентами).,.
«Соединенным Штатам следует более систематично исполь-
240

зовать иностранных подданных, которые, пройдя
специальную подготовку и соответствующую идеологическую
обработку, могли бы проявлять приблизительно ту же степень
надежности, которую следует ожидать от агентов
американского происхождения. В странах Латинской Америки, Азии
и Африки возможности американских подданных для
активной деятельности все более и более ограничиваются. В этих
странах прежде всего необходимо создать сеть организаций
сочувствующих нам людей, предрасположенных к
сотрудничеству и способных разобраться на месте, до какого предела
можно довести сотрудничество, учитывая, что эти люди не
являются гражданами Соединенных Штатов. Кроме того,
ЦРУ чаще могло бы использовать иностранных подданных
в качестве «кадровых агентов».
После соответствующей идеологической обработки и
объяснения преимуществ постоянного сотрудничества
«кадровых агентов» можно побудить проявлять их полную
лояльность по отношению к нам, и, естественно, никогда не
следует использовать эти элементы в таких ситуациях,
которые могли бы поставить под сомнение их преданность
родной стране. Подобная перспектива работы с
иностранными подданными раскрывает целый ряд новых
возможностей их самого разнообразного использования. Если мы
обратим наши взоры к странам Латинской Америки, Азии
и Африки, где за деятельностью и поведением американцев
установлено общее наблюдение и где свобода их действий
все более и более уменьшается, то необходимость более
эффективного использования иностранцев ощущается со все
возрастающей остротой. Эти размышления относительно
использования «кадровых агентов», сохраняющих в своей
стране официальное положение, исходят из
целесообразности продолжать работу по обеспечению благоприятных
условий для «тайных операций», даже если необходимость
в таковых в обозримом будущем и не требуется. Основная
задача — уметь определить потенциальных союзников, будь
то отдельные личности либо целые организации, вступить
с ними в контакт и совместно уяснить подлинность общих
интересов..»
Об уставе ЦРУ... «Один из бывших руководителей
организации выражал озабоченность относительно одной
проблемы, которая не потеряла своей актуальности и сегодня.
Речь идет об уставе ЦРУ, нашедшем свое гласное
выражение в Законе о национальной безопасности 1947 года, но
формулировка которого оставалась «общей по
необходимости». Устав ЦРУ неоднократно подвергался пересмотру,
241

однако он есть и должен оставаться секретным.
Невозможность для всех желающих ознакомиться с уставом приводит
к тому, что среди населения все чаще задаются вопросом:
а существует ли он вообще и имеет ли организация
официальное разрешение продолжать свою деятельность во всех
ее формах? Проблема секретности устава остается, вне
всякого сомнения, своего рода «проклятием», но сама
необходимость соблюдения тайны препятствует тому, чтобы она
могла быть решена как-то иначе...»
И, наконец, относительно использования ЦРУ филиалов
американских фирм за рубежом... «Существует
возможность действовать через посредство американских
компаний, имеющих филиалы за границей, поддерживая
постоянные контакты с центральным руководством
вышеупомянутых обществ и используя средства коммуникации,
которыми они располагают для связи со своими службами за
границей. Это относится и к передаче секретной
информации. В этом отношении от нас требуется четкое определение
тех целей, которых мы хотим достичь, используя службы
частных институтов, а вовсе не постановка вопроса о том,
следует или нет вообще использовать эти институты в
нашей работе...»
«Философия Бисселла», которая изложена в этих семи
отрывках «протокола дискуссии» на собрании 8 января
1968 г., подтверждает мысль о примате «тайных
операций» — основной и доминирующей формы деятельности
«фирмы». В те времена, когда состоялось собрание в СИД,
Виктор Маркетти занимал в Лэнгли пост, который позволял
ему бросить общий взгляд на деятельность «управления».
Совпадение между данной Маркетти оценкой работе ЦРУ
и впечатлением, которое выносишь после прочтения доклада
Бисселла, действительно поражает. Прежде чем дать
характеристику деятельности ЦРУ, Маркетти уточняет, что в
течение трех лет он в качестве «штатного офицера» при
директоре ЦРУ последовательно выполнял функции
специального помощника начальника отдела по
планированию, программированию и финансированию, специального
помощника исполнительного директора и
исполнительного помощника заместителя директора, и затем он
пишет:
«С 1966 по 1969 год я входил в аппарат центрального
руководства ЦРУ... Именно в эти годы мне удалось понять
общий принцип функционирования этой крайне
раздробленной на отдельные службы и управления организации и
составить себе представление о ее настоящей роли в си-
242

стеме всех разведывательных служб Соединенных
Штатов. То, что мне удалось узнать, дало мне много новой
информации и в то же время обескуражило. В
противоположность весьма высокому мнению о ЦРУ,
распространенному среди американской общественности и
конгресса, Управление отнюдь не играло ведущей роли в деле
сбора и обработки разведывательных данных, которые
могли быть полезны как правительству, так и нации в
целом. Его главная функция состояла в организации
секретных операций и вмешательстве во внутренние дела
других государств. Разведка, в подлинном смысле этого слова,
абсолютно не являлась основной задачей деятельности
ЦРУ, и казалось, что она мало интересовала и самого
директора Управления... Его главная задача, так же как
и большинства его предшественников и теперешнего
директора, заключалась преимущественно в контроле над всей
нелегальной деятельностью организации...»
Само собой разумеется, что примат «нелегальной
деятельности» является результатом не таинственных
секретных распоряжений, поступающих от неизвестно какого
«невидимого правительства», а просто следствием
политической ориентации, которая с конца второй мировой
войны и по сей день остается практически неизменной.
Будучи одновременно руководителем Совета
национальной безопасности и государственным секретарем при двух
президентах, Генри Альфред Киссинджер дает достаточно
ясные пояснения по этому поводу в своих мемуарах:
«Вопрос о том, должны ли и в какой степени Соединенные
Штаты искать возможность оказывать влияние на
внутреннее положение в других странах, представляется весьма
сложным, и ответ на него включает многие моменты, в том
числе и идею, что все это делается во имя национальных
интересов. Все президенты из двух больших
американских партий на протяжении послевоенного периода
ощущали необходимость в проведении секретных операций в
той серой зоне, которая пролегает между обычной
дипломатией и прямой военной интервенцией... Деятельность
ЦРУ в начале периода так называемой холодной войны
велась в определенных рамках. Критерием был риск,
которому могли подвергаться наша внешняя политика и
национальная безопасность, а он был не столь уж и
большим. Новая доктрина позволяла осуществлять ничем не
ограниченное вмешательство во внутренние дела даже тех
стран, которые не угрожали национальной безопасности
Соединенных Штатов и которые могли быть их союзни-
243

ками». Да, здесь нет опечатки: «ничем не ограниченное
вмешательство» и которые «могли быть даже
союзниками». Следует запомнить и это особое выражение: «серая
зона, которая пролегает между обычной дипломатией. и
прямой вооруженной интервенцией».
Ричард Бисселл не был единственным, кто сразу
осознал, что «серая зона» представляла собой особую сферу
деятельности «фирмы». Но он был из тех, кто попытался
сделать из этого практические выводы. Рвение, с которым
он взялся за дело, обеспечило ему уже известную нам
карьеру в самом «управлении». Однако не только внутри ЦРУ...
«Неутомимый читатель и любитель учебников Мао и Че, —
пишет Рональд Стил, — Кеннеди считал, что добиться
победы над силами национального освобождения можно
лишь их же собственными методами... Для этой новой
антипартизанской войны Кеннеди нашел старательных
помощников в лице интеллектуалов «холодной войны», таких
как Уолт Ростоу, Максуэлл Тейлор, Роджер Хилсмэн и
Ричард Бисселл. Он отдал приказ расширить центр по
подготовке специальных сил вторжения в Форт-Брагге.
Несмотря на возражения со стороны армейского
командования, он установил и ввел новую униформу — зеленые
береты — как символ новой армейской элиты, отрядов
антипартизанской войны...»
Благодаря пристрастию братьев Кеннеди к
антипартизанской борьбе, подавлению революционных восстаний,
психологической войне и пр. Бисселла ожидало блестящее
будущее... Президент, пишет Дуглас С. Блофарб,
«прекрасно понимал, что многие правительственные службы могли
сыграть свою роль в организации антиреволюционной
борьбы и что сам он не смог бы контролировать детальную
разработку доктрины и совместных программ. В марте
1961 года для изучения данного вопроса и подготовки
правительства к этой задаче он создал «межведомственную»
группу, руководство которой доверил Ричарду Бисселлу...»
И далее Блофарб уточняет: «Вернемся к середине 1961
года. Мы отметили, что многочисленные исследовательские
центры занимались проблемой организации отпора
революционным силам со стороны Соединенных Штатов и
разработкой соответствующей доктрины. Среди этих групп
наиболее влиятельной и авторитетной была та, которую в
Белом доме отныне называли «комиссией Бисселла»...»
И Блофарб показывает, что «комиссия Бисселла» стала
эмбрионом нового политико-военного сообщества под
руководством брата президента Роберта Фрэнсиса Кеннеди
244

(организации, которая вскоре действительно приложила
немало усилий к тому, чтобы ускорить американское
вторжение во Вьетнам). Однако, рассказывая обо всем этом,
Блофарб не упоминает далее имя самого Бисселла.
«Комиссия Бисселла» без Бисселла? Почему?
Да потому, что в ночь с 17 на 18 апреля 1961 г. все
надежды Ричарда М. Бисселла-младшего были погребены
мутными водами залива Кочинос... Прощайте, мечты о
могуществе! Бисселл должен был навсегда отказаться от того,
чтобы стать той своеобразной фигурой, которая воплощала
бы в себе и черты Аллена Даллеса, и Уолта Ростоу или
Макджорджа Банди, чтобы его имя было в Лэнгли
образцом дерзкой и тщательной разработки программ, а в
Гарварде — примером виртуозности в области теории. Он был
обречен на то, чтобы остаться лишь экспертом, советником,
консультантом, то есть человеком, всегда готовым оказать
услугу, — этим все сказано... И подобное завершение его
карьеры объясняется не тем, что ему не удалось одержать
победу (практически она была невозможна), а просто тем,
что он отступил от золотого правила «тайных операций»:
всегда иметь наготове правдоподобное опровержение,
которое позволяло бы Белому дому и государственному
департаменту в случае провала выйти сухими из воды. Позор и
посрамление Бисселла были еще большими оттого, что
клан Кеннеди, желая дать выход своему раздражению,
казалось, абсолютно забыл о том, что не только Бисселл,
а весь аппарат политической власти Соединенных Штатов
был брошен в эту авантюру в разгар антикубинской
лихорадки. Отныне на Бисселла навесили ярлык «архитектора
кубинского проекта» — обвинение тем более тяжкое, что в
70-е годы появился тезис, согласно которому провал
операции в заливе Кочинос был первым толчком уотергейтского
землетрясения.
19 февраля 1962 г. Ричард М. Бисселл-младший
официально ушел из ЦРУ, где он приблизительно три с половиной
года выполнял обязанности заместителя директора по
планированию. Его предшественником был Фрэнк Визнер, его
преемником стал Ричард Хелмс. Если заняться
арифметикой и подсчитать среднюю продолжительность пребывания
на этом посту десяти заместителей директора по
планированию в период с 1951 по начало 1977 года (в начале
1973 г. эта должность была переименована в заместителя
директора по операциям), то она составит 32 месяца. С
временной точки зрения, Бисселл находится как раз
посередине. Однако если заняться классификацией, то можно кон-
245

статировать, что он находится в лидирующей группе,
поскольку семь других заместителей директора по
планированию занимали эту должность гораздо менее
продолжительное время, чем он: Хелмс — три года и два месяца,
Уильям Нельсон — три года (с мая 1973 по апрель 1976 г.),
Десмонд Фитцджеральд — два года и четыре месяца,
полковник Килборн Джонсон — год (с 1951 по 1952 г.),
Уильям У. Уэллс — менее года (с апреля 1976 до начала
1977 г.), Аллен Даллес — только восемь месяцев и еще
меньше Уильям Колби — всего четыре месяца. Что же
касается тех, кто руководил «тайными операциями» более
продолжительное время, чем Бисселл, то это прежде всего
Уизнер (6 лет), а затем Карамессинес (5 лет и 8 месяцев).
Томасу X. Карамессинесу мы хотели бы посвятить теперь
наш одиннадцатый, предпоследний портрет.
Примечания
1 Институт анализа обороны (ИАО) — учреждение, мало кому известное.
Однако полковник Проути подчеркивает, что оно играло весьма важную
роль, так как являлось мозговым центром, где командование
американской армии совместно с политиками занималось разработкой многих
теоретических и практических проблем. Когда после провала операции
в заливе Кочннос Бисселл возглавил этот институт, он приложил немало
усилий к тому, чтобы ЦРУ могло использовать И АО в качестве
«приводного ремня».

ГЛАВА XI
ТОМАС КАРАМЕССИНЕСГ
ИЛИ ЗАКОН МОЛЧАНИЯ
Молодой юрист греческого происхождения — «Сколько королей вы убили
на прошлой неделе?» — Последний заместитель директора по
планированию и первый заместитель директора по операциям — Перед
«комиссией Чёрча» — «Меня не так-то легко удивить, мистер!» — К вопросу об
операции «Трэк II»...
Говоря о том, что нам хотелось бы нарисовать портрет
Томаса X. Карамессинеса, мы употребляем условное
наклонение... Из осторожности. Существуют такие люди, чьи
портреты не стоит даже пытаться как-то набрасывать,
потому что заранее знаешь, что не располагаешь
достаточным количеством необходимых характеристик. Но человек
слаб... В конце концов, поддаваясь искушению, пытаешься
осуществить задуманное. И это приводит...
Зачастую это приводит к чисто механическому
соединению деталей портрета «Тома» Карамессинеса, умершего
несколько лет назад, проработавшего более четверти века
в «фирме», где сослуживцы называли его просто «греком».
Каких-то деталей, воспоминаний о нем или упоминаний
явно недостаточно, чтобы осветить многочисленные, пока
еще не выясненные стороны деятельности Карамессинеса,
в которых скрывается значительная часть правды о нем.
Афины, зима 1944/45 года. Ричард Харрис Смит,
историк УСС, отмечает: «...офицеры УСС остались работать в
стране, и среди них молодой американский юрист
греческого происхождения Томас Карамессинес...»
И вновь Афины, но уже несколько месяцев спустя. Пьер
Файан де Вилльмарэ, указывая, что Карамессинес входил
в состав «команды Джедбург», добавляет, что он являлся
руководителем резидентуры УСС в Афинах...
Лондон, 30 лет спустя. Статья Годфри Ходжсона в
«Санди тайме мэгэзин». Она посвящена Корду Мейеру —
резиденту ЦРУ в Лондоне, и там мы читаем: «Мейер ра-
247

ботал на легендарного Томаса Карамессинеса.., по мнению
Стюарта Олсопа, большого авторитета в этой области,
который был «тем, кто более всего походил в Вашингтоне
на хозяина Джеймса Бонда, «М»!»
Вашингтон, 50-е годы. Томас Пауэре, биограф Хелмса,
рассказывает: «В июне 1954 года Томас Карамессинес,
служивший ранее в УСС и бывший также резидентом ЦРУ
в Греции, после года пребывания в «Нэшнл уор колледж»
(американский эквивалент французской Высшей военной
школы) вернулся в Лэнгли, в отдел заместителя директора
по планированию. Хелмс спросил у него, чем бы он хотел
отныне заниматься. Карамессинес ответил, что вот уже
около 10 лет он посвятил секретным операциям и что теперь
было бы хорошо на некоторое время заняться
аналитической и экспертной работой. «Бог мой! — воскликнул
Хелмс. — Мы посылаем таких парней, как вы, в эти школы,
а они возвращаются оттуда с какими-то требованиями...
Нет, вы нужны нам здесь...» И тот, кто, по мнению Хелмса,
являлся кандидатом в заместители директора по
планированию, остался на оперативной службе...»
Сведения о забавном случае, связанном с Карамессине-
сом, происходят из этого же источника. «В конце 60-х годов
группа студентов, которая издавала университетскую
газету, была принята в ЦРУ. Один из студентов спросил у
Карамессинеса: «Скажите, сколько президентов, премьер-
министров и королей вы убили на прошлой неделе?»
Карамессинес вспоминал позже, что этот вопрос привел его в
ярость. «Я не стану заключать больших пари, — ответил
он студенту, — но поверите ли вы или нет, я могу сказать
вам, что мы никогда никого не убивали. Если бы
Управление занималось подобного рода вещами, я бы здесь не
работал!»...»
В книге Пауэрса мы нашли еще несколько деталей о
карьере «грека» в «агентстве»: «Когда Хелмс, наконец, стал
заместителем директора ЦРУ по планированию, он в конце
1962 года взял себе в качестве начальника отдела операций
Карамессинеса; последний оставался на этом посту и при
Десмонде Фитцджеральде. Когда в 1967 году
Фитцджеральд умер, Хелмс назначил на пост заместителя директора
по планированию именно Карамессинеса. Карамессинес
ушел в отставку только после прихода на пост директора
ЦРУ Шлесинджера и умер в сентябре 1977 года...»
Вот что рассказывает Пауэре о том, как он ушел в
отставку: «Карамессинес объявил об отставке 22 декабря
1972 г., в тот же день, что и Хелмс. Официально он покинул
248

Управление 1 марта 1973 г., через несколько дней после
того, как заместитель директора ЦРУ по планированию был
переименован в заместителя директора по операциям.
Таким образом, Карамессинес был одновременно и
последним заместителем директора по планированию, и первым
заместителем директора по операциям. Он умер, находясь
уже на пенсии, в 1978 году...»
Любопытно, что Томас Пауэре в двух местах книги,
причем с разницей всего в 50 страниц, приводит две
различные даты смерти Карамессинеса: сначала — сентябрь
1977 года, затем — 1978 год, не давая никаких пояснений.
Нам не удалось найти никаких данных, позволяющих либо
подтвердить, либо опровергнуть одну из этих дат.
Восточный Берлин, весна 1979 года. В еженедельнике
«Горизонт» была опубликована статья об «управлении»,
где говорилось и о «резиденте ЦРУ в Италии Томасе Кара-
мессинесе, которого на этом посту сменил в 1963 году
Уильям Харви». В той же статье сообщалось: «Колби
руководил резидентурой ЦРУ в Риме до Карамессинеса...»
Необходимо уточнить, что, хотя Уильям Колби и находился в
Риме до 1959 года, он никогда не был резидентом ЦРУ в
итальянской столице, поскольку, когда он отбыл оттуда
(направляясь в Сайгон), резидентом ЦРУ в Италии, чьим
помощником он являлся, был Джеральд Миллер. Однако
то, что сказано в статье относительно «Билла» Харви,
соответствует тому, что известно из других источников. Таким
образом, представляется, что Карамессинес действительно
был резидентом ЦРУ в Риме с 1959 по 1963 год.
Перейдем теперь к свидетельствам тех, кто
непосредственно работал в «фирме».
Книга Дэвида Этли Филлипса содержит наиболее
интересные сведения, касающиеся некоторых деталей
психологического портрета «грека» и его поведения. «Том
Карамессинес, — пишет он, — был новым заместителем директора
по планированию и кадровым разведчиком греческого
происхождения, поздравившего Дика Уэлча с прибытием в
Афины. Карамессинес принадлежал к тем людям, которые
в глубине души смеялись, когда им повторяли, что высшие
посты в ЦРУ могут занимать только люди УАСП
(протестанты белой расы и англосаксонского происхождения)1 .
Он стал одним из руководителей секретных служб после
того, как продолжительное время занимал ответственные
посты резидентов ЦРУ в разных странах Европы.
Рассказывают, что его чрезвычайно задели слова одного
журналиста, пытавшегося охарактеризовать того, кто был вирту-
249

озом в искусстве вскрывать и вновь запечатывать конверты,
не оставляя при этом никаких следов, и употребившего
весьма смачное в этом случае словцо, назвав его
уничижительно «почтальонишкой». Может быть, он не горел на
работе, но был полон энергии. Во время совещаний он часто
вскакивал с места и мерил большими шагами свой кабинет,
лихорадочно набивая трубку, которую никогда не вынимал
изо рта. Он был очень любезным и любил всей душой тех,
кто работал под его началом, в особенности женщин и
молодых начинающих сотрудников. Обычно он не ходил в
ресторан, отведенный специально для руководства,
предпочитая стоять в очереди в столовой вместе с остальными...»
Уильям Колби, отметив «профессиональные достоинства
Карамессинеса, осторожность, умение руководить «тайными
операциями» и его абсолютную преданность Хелмсу,
подчеркнул и тот факт, что он «покинул агентство, следуя за
Хелмсом». Колби уточняет, что когда он после
Карамессинеса занял пост заместителя директора по операциям,
то стремился «обеспечить преемственность в методах
руководства и осуществлять его в том же духе, что и Карамес-
синес, отдавая приоритет «трудным мишеням»
коммунистического мира и делая упор на наиболее «профессиональные»
методы работы...»
Само собой разумеется, что на протяжении всей своей
долгой карьеры, целиком посвященной «нелегальной
деятельности», Томасу X. Карамессинесу всегда удавалось
держаться в тени, никогда не выступать публично. Тем не
менее в начале 70-х годов он был вынужден два раза показать
себя, что называется, без маски. В первый раз в связи с
одним процессом, во второй — как свидетель, вызванный
следственной комиссией сената США, возглавляемой
Фрэнком Чёрчем.
Процесс происходил весной 1972 года. ЦРУ выступало в
качестве истца, а «ответчиком» был Виктор Маркетти,
которому «фирма» всячески пыталась помешать опубликовать
книгу, написанную совместно с Джоном Марксом. Имя
Карамессинеса мы встречаем в повествовании Мелвина
Вульфа об этом процессе, юрисконсульта авторов книги.
«...Среди свидетельств, содержавшихся в досье,
фигурировала записка (под грифом «секретно»), написанная рукой
Томаса X. Карамессинеса. В этой записке указывалось, что
готовившаяся к печати статья, так же как и подробный
план книги, были переданы ЦРУ и что они содержали
информацию относительно той деятельности ЦРУ, которую
необходимо было сохранять в тайне. В записке воспроизво-
250

дились некоторые отрывки из этих работ с указанием, что
они, по мнению ЦРУ, могли бы нанести ущерб безопасности
Соединенных Штатов. На основе этого и многих других
свидетельств, одно из которых было подписано самим
директором ЦРУ Ричардом Хелмсом, судья Брайен на
первых порах наложил временный арест на издание этих
работ, запрещавший Маркетти делать какие бы то ни было
заявления относительно ЦРУ и вынуждавший его
представлять в Управление рукопись любой статьи, книги и пр.
прежде, чем он пожелает ознакомить с ними любое
учреждение или отдельное лицо...» Процесс начался и закончился
15 мая. Он включал главным образом новый отчет Кара-
мессинеса, в основном повторивший положения,
содержащиеся в его секретной записке. Я вряд ли смогу детально
описать слушание этого дела, поскольку процесс
проходил под семью замками, а показания свидетелей из
правительства не были опубликованы. ЦРУ полностью
выиграло этот процесс, а судья вынес решение, наложившее
на работы Маркетти постоянный арест...»
На процессе против Маркетти Томасу Карамессинесу
удалось навязать «закон молчания», являющийся для ЦРУ
неотъемлемым дополнением «культа тайны», от которого
оно, несмотря на некоторые явные провалы, никогда не
отказывалось, заставляя его соблюдать, повелевая
молчать тем, кто хочет рассказать правду о деятельности
«управления». Однако три года спустя Карамессинес
оказался в ситуации, отчасти явившейся противоположностью
той, в которой он находился перед федеральным судом
восточного округа штата Вирджиния. В самом деле, когда
в компании Хелмса он был вызван в сенат для
свидетельских показаний «комиссии Чёрча», представители
законодательной власти потребовали от него во имя закона
отказаться от «закона молчания». Мы знаем, что Хелмса
и Карамессинеса связывали узы личной дружбы, но нам
неизвестно тем не менее, вставали ли в глубине души перед
бывшим заместителем директора ЦРУ по планированию
те же проблемы, что и перед самим директором. Все, что
мы можем узнать, обратившись к протоколам заседаний
комиссии, а также к статьям, которые тогда появились
в печати, — это то, как «грек» отвечал на вопросы,
задававшиеся ему сенаторами. Конечно, в своей манере отвечать
он не походил на Колби, и, несмотря на то, что писалось
в то время в американских газетах, он отличался в этом
и от Хелмса...
С чисто психологической точки зрения, можно заметить,
251

что Карамессинес не давал сбить себя с толку задаваемыми
ему вопросами. В качестве доказательства — краткий
обмен репликами между ним и Фрэнком Чёрчем на
заседании 17 сентября 1975 г., когда разбирался вопрос о складе
сильнодействующего яда, который был создан «фирмой».
Во время вопросов и ответов Чёрч прямо спросил Карамес-
синеса, не был ли он «удивлен». Ответ: «Меня не так
легко удивить, мистер!» Реплика Чёрча: «Видимо, нет...»
С политической точки зрения, положение Карамессинеса
перед сенатской комиссией, видимо, было более сложным.
Нам, однако, не достает необходимой информации, чтобы
объяснить, каковы могли быть мотивы, побудившие его
при обсуждении вопроса о Чили сделать главное
разоблачающее заявление — заявление, показавшее всю
ответственность Соединенных Штатов за трагедию в Чили. Оно
практически разрушило официальную версию и поставило
Генри Киссинджера в крайне затруднительное положение.
Это заявление сделало весьма сложным, если не сказать
незащитимым, «более или менее правдоподобное
опровержение» Белого дома и «агентства» относительно
свержения и гибели Сальвадора Альенде... Мы помним, что
означала операция «Трэк II» — это операция «Второй путь»,
предполагавшая введение в действие специально созданной
группы вторжения. Мы знаем, что именно потому, что
«Дик» Хелмс отказался рассказать о ней, он был осужден
и приговорен. Мы знаем, наконец, что «Билл» Колби
утверждал относительно этой операции, что «она...
продолжалась только 6 недель и была остановлена после
окончательного утверждения Альенде в своих полномочиях».
Теперь обратимся к тому, что сказано по этому поводу в
докладе «комиссии Чёрча». «Следственная комиссия, —
констатируют сенаторы, — заслушала противоречащие друг
другу свидетельские показания относительно
действительного завершения операции «Трэк II»: была ли прекращена
эта операция официально или де-факто? Киссинджер
указывал, что операция считалась завершенной 15 октября
1970 г. Официально же она была прекращена, согласно
его показаниям, новой директивой президента,
датированной 24 октября, изданной до выборов в чилийский
парламент. Комиссия не смогла получить в свое распоряжение
вышеуказанную директиву президента. Во время слушания
показаний ответственных работников ЦРУ кто-то из них
припомнил, что, напротив, операция «Трэк II» не была
официально прекращена. ЦРУ должно было, по их словам,
лишь постепенно уменьшать интенсивность проведения опе-
252

рации «Трэк II» и переходить к более длительной акции,
имеющей целью замену правительства в Чили. Наиболее явно
это вытекает из показаний Карамессинеса...» В докладе
приводится отрывок из речи Карамессинеса: «Я убежден, что
семена, которые мы посеяли во время нашей акции в 1970
году, дали всходы и принесли плоды в 1973 году. Я ни
секунды не сомневаюсь в этом... Я считаю, что операция «Трэк И»
никогда не прекращалась. Нам поступали новые указания
и тогда, когда... Альенде уже был президентом. Операция
«Трэк II», задуманная для того, чтобы помешать ему стать
президентом, с технической точки зрения, казалось бы,
устарела, поскольку избрание Альенде было свершившимся
фактом. Однако нам приказывали продолжать работу,
оставаться в боевой готовности и делать все возможное,
чтобы в итоге основные цели «Трэк II» были все-таки
достигнуты. Учитывая все это, я считаю неправильным
заявление о том, что операция «Трэк II» была прекращена...»
Ну вот... Нам нечего больше сказать об этом
таинственном Томасе X. Карамессинесе, чей портрет, а тем более
внутренние пружины поведения трудно определить даже
тогда, когда он предстает перед нами. «Никогда «Том К.»,
как называли его в ЦРУ, — пишет Дэвид Уайз, — ранее
не выступал публично. Это был один из самых загадочных
«черных», то есть невидимых, руководителей ЦРУ. Прикрыв
веки под лучами прожекторов, Карамессинес, невысокого
роста, в очках с черепаховой оправой, уверенной в себе,
казалось, волновался не больше, чем простой учитель
математики в лицее...»
Нет, больше мы ничего не узнаем о нем*.
* По свидетельству печати, Карамессинес играл первостепенную роль по
крайней мере еще в двух «тайных операциях» ЦРУ. В 1962 году
«потенциал смерти» ЦРУ под руководством Уильяма Харви
организовал катастрофу самолета Энрико Маттеи (разбился 27 октября 1962 г.
под Миланом). По заданию нефтяных монополий США ЦРУ устранило
выдающегося руководителя итальянской энергетики, стремившегося
освободить Италию от удушающего диктата «семи сестер» нефтяного
бизнеса. Подготовку убийства вели привлеченные ЦРУ руководители
итало-американской мафии Роселли и Марчелло (позже Роселли
привлекался к организации убийства Джона Кеннеди. Убийство Маттен
было, таким образом, своеобразной репетицией к устранению
собственного президента). В Италии детали «операции Маттен» с руководителем
спецслужб генералом де -Лоренцо согласовывает резидент ЦРУ в Риме
Томас Карамессинес. Вскоре после гибели Маттен он покидает
Италию. Точно так же уезжали резиденты ЦРУ из «своих» стран после
убийства Лумумбы и устранения доминиканского диктатора Трухильо.
Вторая крупнейшая операция Карамессинеса — установление
режима «черных полковников» в Греции. Уже к 1951 году резндентура ЦРУ
в Афинах, которой руководил Карамессинес, располагала 1200 аген-
253

Примечание
1 Будем более точными... УАСП — аббревиатура от «Уайт англосэксои-
протестант». Дениз Арто, Режис Бениши и Морис Вэсс птиут: «Под
этим термином подразумеваются представители самой древней
этнической группы, обосновавшейся в Соединенных Штатах, которая
противостоит неграм, индейцам, пуэрториканцам и другим «инородцам»...» Что
касается последних, добавляют они, то этот «термин появился в начале
70-х годов для обозначения 40 млн. американцев (поляков,
итальянцев, прибалтийцев, цыган, словаков и др.), проживающих на Северо-
Востоке и Среднем Западе и не подходящих ни под категорию УАСП,
ни цветных». Следует ли упоминать, что УАСП противопоставляет себя
также и евреям, «чиканос» и пр. и что претензии УАСП на расовую
исключительность — своего рода «расовый аристократизм» и расистская
идеология УАСП — факт очевидный... Вот почему Дэвид Э. Филлипс
называет «устаревшим правилом» то, что было реальным положением
вещей, так как руководству и высшему аппарату «фирмы» потребовалось
продолжительное время, чтобы согласиться на присутствие в своих рядах
людей, не принадлежавших УАСП.
тами, которые контролировали греческую службу безопасности (КИП)
и направляли деятельность неофашистских организаций в армии и
государственном аппарате. Среди них — будущий диктатор Пападопулос.
Операция ЦРУ носила кодовое название «Прометей».
Ей придавалось большое значение — вслед за Грецией готовился
заговор против Италии. Средиземное море, которому США отводят
исключительное место в своих экспансионистских планах и где
базируется американский 6-й флот и ядерное оружие, оказалось бы
огражденным цепью фашистских государств, полностью подчиненных
Вашингтону.
Таким образом, на счету Карамессинеса два фашистских
переворота (Греция, Чили), политические убийства.
Отсюда и столь плотная завеса молчания вокруг его личности и
деятельности, о чем пишет Герэн. — Прим. Л. 3.

ГЛАВА XII
ГОВАРД ХАНТ,
ИЛИ НЕПРИЗНАННЫЙ АВТОР
«Шпион поневоле»? — Литературная премия для резидента ЦРУ в
Мехико — Игра в «гусанос» — «Водопроводчики» находятся в подвале... —
«Теория ловушки» — Никсон? Он покачал головой, ничего не ответив...
Если из-за отсутствия необходимых деталей мы
вынуждены были набросать наш одиннадцатый портрет лишь
пунктиром, то, приступая к двенадцатому, последнему в
нашей галерее, мы чувствуем, что тонем в изобилии фактов
и потому... вынуждены рисовать его крупными мазками.
Уотергейтское дело не просто вынудило Ивретта Говарда
Ханта появиться перед сенаторами. Оно буквально
выставило и держало его в течение нескольких месяцев на
подмостках под ослепительными лучами прожекторов и
юпитеров этого политического скандала. На протяжении
многочисленных, сменявших друг друга сенсаций сотни газетных
статей и книжных страниц изливали на него поток печатной
продукции, и теперь не так-то легко рассмотреть в этом
человеке того, кого издатель его мемуаров представляет
читателям как «самого известного американского
разведчика», в то время как журналист, посвятивший ему книгу,
возражает: нет, Хант — «шпион поневоле».
Это еще труднее сделать и потому, что в случае с
Говардом Хантом мы опускаемся на другой уровень. Если
бы он не был одним из виновников скандала, то не занял
бы места в нашей небольшой галерее. Если бы он не служил
в ЦРУ, оно все-таки продолжало бы оставаться тем, что
оно есть. И тем не менее...
Практически все, когда речь заходит о Ханте, говорят
о нем свысока: «Я знал Гови Ханта с того времени, когда
мы вместе работали в Париже в 1948 году в начале
реализации плана Маршалла, — пишет Артур М. Шлесинджер. —
Это был достаточно любезный в общении человек, автор
255

дешевых детективных романов, фантазер...» «Хант? —
добавляет Теодор X. Уайт. — ,,Агент-неудачник ЦРУ"».
И даже Нина Саттон, чувствуя, что не стоит слишком
доверять внешним впечатлениям, не может отказаться от
снисходительного тона. «В том ли дело, как утверждают
его начальники (и можно ли им полностью в этом
доверять?), что Хант слыл зауряднейшим разведчиком, а потому
его приключения, выдуманные или нет, всячески
приукрашивались в романчиках для вокзального чтения, которые
он регулярно публиковал под разными псевдонимами?..
На обратной стороне обложек этих книжек, подписанных
именами Роберта Дитриха, Джона Бакстера или Дэвида
Сент-Джона, всегда находишь фотографию Ханта, эдакого
по виду типичного англичанина, в черных очках и в мягкой
шляпе, которая прикрывает его правый глаз. Трудно
воспринимать этого человека всерьез. Особенно тогда, когда
узнаешь, что пять вымышленных имен, которые были
названы полиции пятью взломщиками Уотергейта, абсолютно
все были взяты из его романов. Однако не так уж смешон
этот человек, и в этом вскоре убеждаешься...»
В этом убеждаешься, например, когда читаешь
биографическую справку, написанную Дэвидом Энтонелом: «Ив-
ретт Говард Хант-младший родился 9 октября 1918 г.
в Гамбурге, в штате Нью-Йорк. Он был единственным
сыном судьи Ивретта Говарда Ханта. Закончив университет
в Брауне в 1940 году, он поступил на службу в военно-
морской флот еще до вступления Соединенных Штатов во
вторую мировую войну. После несчастного случая на море
был демобилизован и в течение двух последующих лет
занимался тем, что писал киносценарии и работал военным
корреспондентом в журнале «Лайф». В 1943 году он
поступил на службу в УСС... и до конца войны работал сначала
во Флориде, а затем в Южном Китае. Получив в 1946 году
стипендию от «фонда Гугенхайма»,' провел год в Мексике,
изучая испанский язык. Три года спустя перешел в ЦРУ.
Работал в Париже, Вене и Латинской Америке, где он
и собрал много занимательных сюжетов для своих
шпионских романов. Его отец был судьей в Майами, и, еще
обучаясь в школе, Хант как-то раз посетил Гавану. В 1960 году,
уже будучи сотрудником ЦРУ, он вновь приехал туда и
вернулся с твердым убеждением, что единственный выход
из сложившейся ситуации — убийство Фиделя Кастро. Он
кичился тем, что был одним из первых, кто пропагандировал
эту идею среди работников Управления...»
Страсти, разгоревшиеся вокруг уотергейтского дела, по
256

большей части затмевали поведение и личности самих
участников этого скандала, если вообще не наряжали их в
маски. Очень легко свести всего к двум словам судьбу
Говарда Ханта, назвав его, например,
«романистом-взломщиком». Хант действительно является автором романов,
и он действительно организовывал налеты. Беда только
в том, что, поступая таким образом, добровольно
отказываешься, однако, от возможности попробовать разобраться,
кто же он, этот плодовитый писатель крайне правых
убеждений, попытаться понять, почему и как он смог, не играя
решающей роли в «фирме», тем не менее оставить о себе
достаточно яркие впечатления и воспоминания, притом
иногда совсем неожиданные. Хант, как принято говорить, —
это «случай». Случай, достаточно характерный даже в
своих крайних проявлениях и благодаря которому можно
понять те аспекты ежедневной реальной жизни «агентства»,
которые ускользают, если изучать лишь структуру
организации или ее деятельность.
«Хант, — справедливо отмечает Джонатан Шелл, —
имел необычное сочетание разных дарований. Он работал
в ЦРУ, имел достаточно большой почти профессиональный
опыт в работе с общественностью и при этом являлся
автором шпионских романов...»
Со своей стороны Дэвид Этли Филлипс, хорошо
знавший Ханта, так как работал вместе с ним над
осуществлением операции по свержению в Гватемале Арбенса, а затем
операции в заливе Кочинос, описывает его внешность,
употребляя прилагательное dopper, что одновременно
означает: горячий и вспыльчивый, изящно одетый и элегантный,
живой и подвижный, одетый с иголочки... Филлипс делает
любопытное сравнение между Хантом и его приятелем
Джерри Дроллером, он же Фрэнк Бендер, которому в
1961 году так же, как и Ханту, поручили работать с
кубинскими эмигрантами в ходе подготовки операции по
вторжении* на Кубу. «Трудно было найти более несхожих людей,
чем Хант и Бендер, — пишет Филлипс. — Бендер.., немец
по происхождению, сражался против Гитлера и приобрел
уже в УСС известные позиции в результате своей работы за
линией фронта во Франции как организатор групп
Сопротивления. С политической точки зрения, это был либерал,
и его идеи противостояли непримиримому консерватизму
Ханта... Бендер был разговорчив, в его речи чередовались
бесчисленные исторические анекдоты и беглое изложение
текущих дел. Хант владел богатым словарем писателя, в его
манере говорить чувствовалось университетское образова-

ние. Хант весь сжимался, когда на его вопросы Бендер
довольствовался ответом: «йо», что должно были означать
«и да и нет». Когда Бендер окликал Говарда, называя
его «папаша», а делал он это достаточно часто, Хант не мог
скрыть некоторого содрогания...» Впрочем, добавляет Фил-
липс, в то время как «Говард Хант мотался между Майами
и Вашингтоном для переговоров с лидерами кубинской
эмиграции, Бендер плел заговор с другими эмигрантами».
По мере того как вырисовывается портрет Ханта,
достаточно далекий от образа шпиона-горемыки либо скитальца-
головореза, чей образ часто пытаются ему придать, встает
вопрос, на который необходимо ответить, прежде чем идти
дальше: каково положение тех членов «фирмы», которые
одновременно являются и писателями? Тем более что, если
верить Джиму Хоугану, их число значительно больше, чем
можно себе представить. «По словам некоторых
авторитетных чиновников Управления, — отмечает он, — ЦРУ гораздо
охотнее принимает на службу писателей, чем
представителей любых других профессий...» Даже если подобное
заявление и представляется несколько преувеличенным, оно тем
не менее не безосновательно. Первый пример, который
приходит на ум, — это, конечно, Джеймс Джизус Энглтон.
Но есть и другие... Читатель помнит и Уинстона Скотта —
человека, который манипулировал президентами. Так вот,
рассказав о том, что он, математик по образованию,
руководил резидентурой ЦРУ в Лондоне, а затем в Мехико
побил рекорд по продолжительности пребывания на посту
резидента ЦРУ в одной стране, оставаясь там на
протяжении 10 лет (с 1958 по 1968 г.), Филлипс, который был
его другом, представляет его нам как поэта, пишущего в
основном любовную лирику, уточняет, что он был лауреатом
одной из главных литературных премий Срединенных
Штатов. Другой пример приводит Томас Пауэре. По его
мнению, лучшим писателем в жанре шпионских романов был
в «управлении» Чарльз Маккарри, в течение 10 лет
работавший за границей, но не состоявший в штате обычных
резидентур ЦРУ, действовавший часто в одиночку... «Джим»
Энглтон и «Уин» Скотт печатали свои стихи только под
псевдонимами, в то время как Маккарри ждал официальной
отставки из «управления», чтобы опубликовать свои книги.
Однако у Ивретта Ханта все сложилось иначе...
«Хелмс, — отмечает Пауэре, — находил то же очарование
(что и в романах Яна Флеминга) в романах И. Говарда
Ханта, который написал более сорока «боевиков», большей
частью под псевдонимами, после того как в 60-е годы
258

Хелмс дал ему на это разрешение. В свое время Аллен
Даллес поощрял подобные инициативы и даже подсказывал
писателям (Хелен Макиннес, например) сюжеты для
романов. Теория Даллеса состояла в том, что, поскольку
«агентство» не может само рассказывать о своих победах,
писатели могли бы помочь создать вокруг него ореол
популярности. Хелмс, наверное, задумал нечто подобное, когда
дал Ханту зеленый свет на издание его романов; но.если
он и сделал это, то еще и потому, что он любил книги
Ханта и их мелодраматическую наивность. Он всегда
держал несколько экземпляров его книг в своем кабинете,
чтобы иногда дарить их посетителям...» Такое положение
«фирменного» писателя имело для ЦРУ, безусловно, свои
преимущества, но также и некоторые неудобства. Сам Хант
рассказывает о злоключении, которое случилось с ним в
1965 году. Он начал издавать серию романов, героя
которых звали Питер Уорд... «Как только первая книга
поступила в продажу, — поясняет он, — библиотекарь Управления
Уолтер Пфорцхаймер предупредил меня, что в каталоге
библиотеки конгресса мое настоящее имя фигурировало
рядом с псевдонимом Дэвид Сент-Джон, под которым и
публиковалась вся серия. Только Хелмс и Карамессинес
были в курсе о том, кто в действительности был
создателем Питера Уорда, и они стали опасаться, как бы правда
не стала известна широкой общественности. Единственным
решением, которое казалось возможным и приемлемым,
было уехать на некоторое время из Соединенных Штатов.
Я подал в отставку, но тут же вновь был принят в ЦРУ,
только уже на договорных условиях, и находился под
подчинением одного лишь Карамессинеса...» Таким образом
«Гови» Хант оказался в Мадриде, чтобы выполнить там
«одну деликатную и захватывающую миссию
политического характера», о которой он предусмотрительно
воздерживается сказать нечто большее.
Вернемся, однако, к тому, что пишет Пауэре о
положении Ханта-писателя внутри «фирмы». Картина, которую
он рисует, содержит, на наш взгляд, некоторые неточности...
В самом деле он говорит, что Хант написал более 40
романов-бестселлеров, большинство из них под псевдонимами,
после того как в 60-е годы Хелмс дал ему разрешение
на их публикацию. В действительности же далеко не все
его книги были опубликованы под псевдонимом, и, наконец,
значительная их часть появилась еще в 40-е и 50-е годы.
Мы раздобыли упоминания о 25 из них. Если 18 в самом
деле являются шпионскими романами, то 7 книг — совер-
9*
259

шенно иного жанра. 13 действительно вышли под
псевдонимом, а на обложках 12 стоит подлинное имя автора.
14 были опубликованы между 1942 и 1957 годами и только
11 — между 1962 и 1974 годами.
Удивленные подобной плодовитостью Ханта-младшего,
мы подсчитали общее число печатных страниц этих 25 книг:
их насчитывается свыше 5 тыс. Если учитывать, что эти
25 работ составляют лишь чуть больше половины всех
книг Ханта, то общее число печатных страниц
приближается к 9—10 тыс. Конечно, существуют авторы
полицейских или шпионских романов, которые достигают или
даже превосходят подобную производительность. Однако
мы сомневаемся в том, что среди них наберется
достаточное число людей, которые в качестве своей основной
деятельности, а следовательно, и практически все время
занимались бы работой в «секретных службах», как это
было в случае с Хантом. Мы как-то выразили удивление
относительно писательской плодовитости Ханта в разговоре
с одним из бывших руководителей ЦРУ и получили
следующий ответ: «О, вы знаете, он диктовал, как
сумасшедший...» Может быть, на магнитофонную пленку он
действительно надиктовывал, как сумасшедший, но абсолютно в
здравом уме вел переговоры с издателями и продюссерами
фильмов о выгодных контрактах. В связи с этим интересно
ознакомиться со своего рода «хит-парадом» дивидендов от
уотергейтского дела, установленным весной 1979 года
журналом «Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт». После того как звезды
уотергейтского скандала опубликовали свои книги, продали
права на производство фильмов по их мемуарам и
участвовали в телевизионных «шоу», этот еженедельник задумал
собрать информацию о проданных авторских правах и
полученных гонорарах и классифицировать их, согласно
заработанным суммам. Естественно, Никсон возглавляет список,
получив более 2,5 млн. долл. За ним следует Джон У. Дин.
(1100 тыс.). А на «почетное» третье место вышел Хант,
заработав на этом деле 500 тыс. долл. При этом сумма
включает только права на производство фильмов, в нее не
входят авторские права на издание книг. Третье место —
перед Джоном Д. Эрлихманом, Гарольдом Р. Хэлдема?
ном, Джебом С. Мэградером, Чарльзом У. Колсоном и пр. ;
И не случайно относительно Ханта Джордж В. Хиггинс
написал: «Деньги, деньги, деньги...»
Понять, что Ханта не следует рассматривать как бродя-;
гу или скитальца из «спецслужб», страдающего от нужды
писаку, еще не означает, что он достиг больших высот в
260

иерархии «фирмы». Начиная с середины 60-х годов в этом
отношении он скорее прозябал. В 1968—1969 годах
«я встречался время от времени с Говардом Хантом, —
рассказывает Дэвид Этли Филлипс. — Плутоватый вид и
блуждающая на устах улыбка, ранее характеризовавшие
его, потеряли свой блеск. Его карьеру нельзя было назвать
процветающей. С одной второстепенной работы он
переходил на другую, и казалось, что он навсегда забыт в
каком-либо продвижении по служебной лестнице. В 1954 году
в Гватемале он был моим начальником, теперь я находился
на несколько ступеней выше. Однако он продолжал
проявлять интерес к моей карьере и не упускал случая, чтобы
заверить меня, что готов в любой момент помочь мне, если
я буду нуждаться в его услугах...»
На первый взгляд, может показаться, что тормозом,
который в итоге окончательно заблокировал продвижение
Ханта внутри «управления», была его литературная
деятельность. Однако то, что мы знаем об интересе Хелмса к
его книгам, противоречит этому объяснению. То, что мы
знаем об общей атмосфере, которая царила в ЦРУ,
наводит на мысль, что руководство всегда благосклонно
относилось к тому, что служащие «управления» имели свои
хобби, так сказать, «скрипку Энгра». Так, например, если
верить Филлипсу, его начальство, как и коллеги, не
находило ничего предосудительного в том, что он был актером-
любителем и участвовал в театральных постановках на
протяжении почти всей своей карьеры в ЦРУ. Нет,
относительное невезение Ханта идет не от того, что с
литературной точки зрения его считали очень плодовитым, а от
того, что он любил болтать на политические темы, и
главным образом, что он действительно увлекался этими
проблемами и придерживался крайне правых убеждений...
Стоит ли напоминать в этой связи, даже не беря в качестве
примера времена, когда Дж. Эдгар Гувер рассматривал
УСС как «банду большевиков» или когда сенатор «Джо»
Маккарти (от имени которого и произошел термин «мак-
картизм») критиковал только что созданное ЦРУ, что два
правила в общем контексте антикоммунизма, имевшего
значение основной, фундаментальной догмы, превалировали
в «управлении»: во-первых, внешняя аполитичность, во-
вторых, прагматический либерализм? Так называемая
аполитичность допускалась лишь в той степени, чтобы «фирма»
имела возможность служить как президенту-«демократу»,
так и президенту-«республиканцу». Мнимый либерализм —
лишь в той степени, чтобы «фирма» могла утверждать, что
261

она будто предпочитает «демократические» режимы
военным диктатурам или что она преимущественно
поддерживает левоцентристские партии, реформистские профсоюзы,
«независимые» культурные организации и т. д., так как
считает их более эффективными в плане долговременной
борьбы с коммунизмом.
Подобной точки зрения придерживаются, начиная с Ал-
лена Даллеса, как руководство, так и большинство
членов этого «семейства». И поэтому Уильям П. Банди (брат
Макджорджа) пишет с известной долей иронии
относительно «малочисленной группы работников ЦРУ, символом
которой является бедный Говард Хант, группы людей,
охваченных столь страстными антикоммунистическими
настроениями». Этих нескольких слов младшего из братьев Банди
достаточно для того, чтобы определить положение Ханта
в «фирме». Банди вовсе не преувеличивает, когда говорит
о «символе». А чтобы проверить это, достаточно
прочитать ответы, взятые из показаний одного из
уотергейтских «водопроводчиков» — Бернара Баркера, данных
сенатской следственной комиссии, так называемой «комиссии
Ирвина». У Баркера спрашивают, кто его завербовал. Ответ:
«Говард Хант!» Тогда ему задают следующий вопрос:
как он считает, на кого он работал? Ответ: «Я работал
на г-на Ханта и на всех тех, кого г-н Хант представляет...»
Его спрашивают, а кого именно представляет Хант. Ответ:
он «представляет освобождение Кубы, символ
антикоммунизма. Он представляет правительство Соединенных
Штатов в определенной форме его деятельности, в форме его
тайной деятельности...» Хант постепенно начал переходить
к «пропаганде». Подобные перемены означали начало конца
его карьеры. Казалось, что Хант не мог отказаться от
проповеди своих крайне правых политических лозунгов или
кровожадных антикоммунистических заявлений. Даже
позже, когда он работал в Белом доме, сам президент Никсон
был поражен этим и как-то заявил своим сотрудникам:
«Хант — это же идеолог!»
Идеолог или одержимый? «Хант, — пишет Дэвид Этли
Филлипс, — проявлял также иногда явную склонность к
странностям и даже кошмарно-мрачным вещам. Я
вспоминаю, как однажды, говоря об Арбенсе, он рассказал мне
об обстоятельствах самоубийства его отца: тот, фармацевт
по профессии, выходец из Швейцарии, набрал в рот воды,
а затем просунул между сжатыми губами дуло пистолета
45-го калибра и нажал на курок. „Эффект был как от
настоящей бомбы! — говорил Хант. — Это из-за воды...
262

Действительно, эффектно. Вся голова буквально
разлетелась на куски..."»
То, что Дэвид Э. Филлипс говорит о И. Говарде Ханте,
наводит на мысль о том, что относительный отход
последнего на второй план внутри самой «фирмы» был
вызван не только его политическим экстремизмом, но и всем
его поведением, в котором политика играла лишь
частичную роль. И это тем более правдоподобно, что во
времена «холодной войны» подобные качества Ханта, которые
мы могли бы охарактеризовать как ультрареакционные,
в полной мере использовались ЦРУ.
Весной 1958 года, пишет Хант в своих мемуарах, он
«работал в одном кабинете с полковником морских
пехотинцев, приглашенных на работу в ЦРУ. Это был «Боб»
Кашмэн, ставший впоследствии командиром корпуса
морских пехотинцев, а также одним из тех, кто был частично
замешан в уотергейтском скандале. В то же время я часто
встречался и беседовал с университетским преподавателем
Джеймсом Бернхэмом...* Бернхэм был консультантом
Управления политической координации, УПК, к помощи
которого мы часто прибегали, когда речь заходила практически
о всех вопросах, интересовавших нашу организацию. Он
поддерживал тесные контакты с Европой и благодаря его
троцкистскому прошлому слыл своего рода авторитетом
по проблемам коммунистических партий и массовых
организаций как в самих Соединенных Штатах, так и за их
пределами. Именно через него я познакомился с Уильямом
Ф. Бакли-младшим, недавно закончившим Йельский
университет... Так же как и я, Бакли рано женился и был
известен как убежденный и активный антикоммунист.
Бернхэм рассказывал мне, что Бакли занимался поисками
наиболее эффективных методов борьбы с коммунистами и
что, помимо всего прочего, он говорил на трех языках —
английском, испанском и французском. «Билл» Бакли
произвел на меня хорошее впечатление, и я решил найти
способ использовать его явные и многообещающие
способности...» Руководство (которое больше походит на дружбу)
Бакли со стороны Ханта было действительно плодотворным.
Сейчас мы в этом убедимся*.
Еще до того как впасть в относительную немилость,
Говард Хант в 50—60-е годы имел достаточно времени,
* Главный редактор антикоммунистического журнала «Нэшнл рсвью»
У. Бакли затем дослужился до поста руководителя подрывных
радиостанций «Свобода» и «Свободная Европа», ведущих злобную
пропаганду на социалистические страны. — Прим. Л. 3.
263

чтобы, находясь на ответственных постах, выполнять
различные задания, которые никак не назовешь
«второстепенной работой»... Он был руководителем отделения УПК в
Мехико, куда позже он вновь приехал для того, чтобы
создать «кубинский» еженедельник под названием «Мам-
би». Он работал в Токио. Затем стал резидентом ЦРУ
в Монтевидео. Некоторые утверждают, что он был прича-
стен к убийству Трухильо. Специалист в области
«психологической войны» профессор Пол Лайнбергер из
Университета Дж. Гопкинса называет Ханта, как и Лэнсдэйла,
одним из лучших специалистов по так называемой «черной
пропаганде», одной из задач которой является
распространение «фальшивок» и т. д.
«Говард Хант, если верить официальной версии, —
пишет Дэвид Уайз, — ушел из ЦРУ в апреле 1970 года.
Чтобы найти себе новую работу, он обратился в «Си-ай-
эй'с экстернал имплоимент эссистенс бранч» (бюро по
трудоустройству «фирмы»), и один из руководителей этого
бюро Фрэнсис Э. О'Молли разрешил ему поступить на
службу в компанию «Роберт Р. Маллен энд компани». По
всей вероятности, Ричард Хелмс также приложил к этому
руку и помог Ханту получить место. Однако последний
вовсе не отдалился от Управления, так как «Маллен
компани» являлась для ЦРУ лишь одним "из его фасадов...»
Отставка Ханта (по сути номинальная) датируется
весной 1970 года. Она всего на два года с небольшим отстоит
от того момента, когда Ивретт Говард Хант оказался в
центре последних событий. И каких событий... Вот что
писала одна из газет о том, что произошло 17 июня
1972 г.: «Полицией были арестованы пять субъектов,
взломавших и проникших в отель «Уотергейт», в котором
демократическая партия разместила штаб-квартиру своей
избирательной кампании. В записной книжке одного из
взломщиков обнаружено имя Говарда Ханта,
«консультанта» Белого дома...»
Имя Говарда Ханта в кармане одного из налетчиков,
арестованных в «Уотергейте», — это первое звено в цепи.
Сначала цепи неожиданностей, но вскоре цепи аномалий.
А может быть, над этим стоит задуматься, цепи
преднамеренных аномалий?
Да, 17 июня. Хант контролировал проведение операции,
поддерживая связь по рации с группой налетчиков,
которыми руководил человек по имени Джеймс Уолтер Мак-
корд. Помимо судебного разбирательства, возбужденного
против него, Маккорд был вызван для дачи свидетельских
264

показаний в следственную комиссию под председательством
сенатора из штата Северная Каролина Сэма Ирвина.
Среди журналистов, которые присутствовали на этом
заседании комиссии, находились Пьер Сэлинджер и Анри де
Тюренн. В статье за их подписью мы читаем: «Пятница.
Наконец появляется основной свидетель — Джеймс Мак-
корд. С него практически и началось все дело. Он был
руководителем команды взломщиков «Уотергейта».
Приговорен судом, но мера наказания еще не установлена.
Сразу же выдал своих сообщников. Неожиданность. Ведь
это не проходимец и не мелкий провокатор; это человек,
которому перевалило за пятьдесят, почти облысевший,
полковник военно-воздушных сил в отставке. Он — лиценциат
Техасского университета. Девятнадцать лет проработал в
ЦРУ. Специальность — электроника. «Как такой человек,
как вы, мог совершить подобное?» — удивленно
спрашивает сенатор Дэниэл Айнуй...» В той же статье в
комментариях под фотографией Маккорда Сэлинджер и де Тюренн
напоминают, что «его очень уважал Аллен Даллес,
называя своим ,,лучшим человеком"...». Стоит ли акцентировать
внимание, поскольку это и так бросается в глаза, на
контрасте между оценкой, данной Даллесом, и тем, как
действовали на месте взломщики? Когда в 1974 году Майлс
Коуплэнд опубликовал книгу, в которой его личные
воспоминания переплетались с изучением технических вопросов
современной разведки, он был явно разочарован
способностями некоторых агентов ЦРУ. «Я напомнил «маме» (в
действительности Джеймсу Энглтону)1, — пишет он, — те
времена, когда тот еще в школе Управления специальных
операций отказался принять экзамен у одного из стажеров-
техников, который не смог с завязанными глазами
установить в комнате микрофон за одну минуту. Еще тогда
правилом предписывалось, чтобы каждый агент,
занимавшийся техническими вопросами, входя в помещение,
которое необходимо было «озвучивать», оставлял на улице
наблюдателя. В «Уотергейте» Джим Маккорд, который
проходил курсы подобной тренировки и знал, как следовало
действовать, вошел в штаб-квартиру «демократов» с Эббо-
том, Кастелло, четырьмя братьями Маркс и Кистоуном
Копсом, и они гарцевали по зданию более получаса, не
оставив ни одного наблюдателя на улице. «Но что же
все-таки случилось в „Уотергейте"?» — спросил я у «мамы».
«Поговорим лучше о другом...», — ответил он мне...»
Отметив, что Энглтон предпочел «поговорить о другом»,
мы хотели бы в свою очередь подчеркнуть факт явного
265

несоответствия между профессиональными способностями,
которыми обладали налетчики на «Уотергейт», и
оплошностью, которую они вдруг неожиданно и к всеобщему
удивлению проявили. Нет ничего удивительного в том, что
пишет Джим Хоуган: «Мышеловка с ее
замками-ловушками, радиотелефонами и командой кубинцев-«гусанос»,
которую устроили в «Уотергейте», представляется лишь
дополнительным эпизодом в целой истории шутовских и
сумасбродных проделок. Однако объяснение на манер
Уолта Диснея в данном случае не подходит... Некоторые
факты и свидетельства многих участников дела наводят на
мысль о том, что так называемая «игра» в «операцию
Уотергейт», вероятно, была специально задумана...» Но это
еще не все. В самом деле, даже если и очень осторожно,
что называется, на цыпочках, но Джим Хоуган идет дальше
и намного дальше, когда на следующей странице пишет о
Ричарде Хелмсе: «Директора ЦРУ «отблагодарили», так
как многие считали, что он заранее знал о готовившемся
налете на „Уотергейт4'». С подачи Хоугана возникает
вопрос, который все больше и больше завладевает нами:
если ЦРУ было в курсе готовившегося, не
контролировало ли оно всю операцию? Если оно ее контролировало,
то не задумало ли и не руководило ли оно вообще ходом
всего дела?
Однако не будем забегать вперед... Прежде чем
ответить на эти вопросы, нам необходимо отыскать «Гови»
Ханта в неразберихе уотергейтского дела... «Совершенный
17 июня 1972 г. взлом помещения, в котором
располагался избирательный комитет демократической партии, —
пишет Алэн Клеман, — не является своего рода
«единственным случаем» в политической жизни страны.
Обратившись к источникам, вдруг неожиданно обнаруживаешь,
что Белый дом опускается до того, что превращается
в настоящий центр по сбору информации и «операций»
настолько специфических, что профессиональные секретные
службы (ФБР, ЦРУ и др.) стараются, насколько это
возможно, держаться от них в стороне, чтобы не
скомпрометировать самого высокопоставленного деятеля государства.
В обстановке «замкнутости» и «секретности», абсолютно
необоснованных с точки зрения законности, в нескольких
метрах от г-на Никсона, а может быть, и намного ближе,
замышлялись «проекты», которые предусматривали
шпионаж и подавление законной оппозиции. «Уотергейт» — это
не просто предотвращенный политический разбой...»
Действующие лица этих «грязных делишек» вошли в историю
266

под названием «водопроводчиков из Белого дома», так
как на двери комнаты, где располагалась эта служба,
висела табличка — «Водопроводчики». А Дэвид Этли Фил-
липс уточняет, что «прозвали их так потому, что они
пытались перекрыть те каналы, по которым проходила утечка
информации в прессу». И тут же Филлипс добавляет, что
«на языке ЦРУ «водопровод» означает возможность
оказать оперативную поддержку, и поэтому он должен быть
проведен до начала любой, крупной или нет, операции».
Да. Перекрывать каналы утечки информации. Такова
была первая причина создания и существования этих ник-
соновских мини-«спецслужб», подвиги которых в немалой
степени способствовали тому, что в итоге разразился,
безусловно, самый шумный в этом веке политический скандал.
Один из ближайших советников Никсона, которому было
поручено контролировать работу этих мини-«спецслужб»,
Чарльз У. Колсон, более известный в Белом доме под
уменьшительным именем «Чак» Колсон, а в качественном
отношении как «мастер на все руки», рассказывает: «Уже
в поздний час во время одного совещания со мной и Хэл-
деманом Никсон проявил первые признаки внутреннего
напряжения. Он взорвался; наклонившись вперед, ударил
кулаком по столу. Его лицо пылало. «Как это будет
сделано, мне все равно! Я требую, чтобы утечка была
прекращена. Не ищите уверток или отговорок! Предпримите все
меры. Боб, у вас есть человек, который мог бы это сделать?
Я хочу только результатов и хочу их немедленно!»
Человеком, которого потребовал Никсон, чтобы пригвоздить к
позорному столбу Элсберга, был бывший агент ЦРУ по
имени И. Говард Хант. Он хорошо знал внешнюю
политику и международную конъюнктуру, а кроме того, это был
подлинный консерватор по убеждениям, чья преданность
граничила с фанатизмом. Любопытно, что имя Ханта
стояло последним в списке шести кандидатов, который я
представил Хэлдеману. Пять других отпали сами собой — либо
их невозможно было быстро найти, либо они оказались
непригодными для этого дела. Эрлихман подверг Ханта
проверке и временно устроил его в Белом доме в качестве
эксперта-советника с зарплатой 100 долл. в день. Когда
я ему выделил небольшой кабинет в конце коридора на
третьем этаже в основной резиденции президента, я уже
больше не сомневался в значимости той роли, которую
он сыграет. ...Хант, одетый в хорошо сшитый твидовый
пиджак, сидел по другую сторону моего письменного стола
из красного дерева и' понимающе мне подмигивал. ,,Какое
267

облегчение, — говорил я сам себе, — иметь дело с
профессионалом!"»
Вскоре «водопроводчики» получили собственное
помещение в подвалах Белого дома... «Профессор Аллен.., —
рассказывает Теодор X. Уайт, — выходил из
гимнастического зала и уже собирался завернуть за угол, чтобы
подняться из подвальных помещений на первый этаж, когда
его внимание привлекла голубая табличка, висевшая на
двери комнаты № 16, на которой просто было написано
одно слово: «Водопроводчики». Заинтересовавшись этой
новой табличкой, он открыл дверь и увидел сидевшего
за письменным столом Дэвида Юнга, которому в этой
группе было поручено заниматься деклассификацией.
Аллен поинтересовался у него относительно значения надписи,
и Юнг ответил, веселясь собственной остроте: «Я —
водопроводчик. Я чиню утечку. Есть еще вопросы?». Комната
была почти пустой; там стояла этажерка со стопкой
журналов «Форин афферз», несколько книг и больше ничего.
Краем глаза Аллен заметил еще одного человека, который
явно нервничал и подозрительно смотрел на него.
«Охранник, — подумал он, — который должен следить за
сохранностью секретных документов». Человек был
представлен ему под именем Гордона Лидди, и, уходя, Аллен
спрашивал себя: «Господи, что они там замышляют?»
Однако в августе мало кто из посторонних мог проникнуть
в комнату № 16. Находясь под защитой сигнальной
системы с тремя прямыми телефонами, сейфами с тройными
комбинациями цифр, таблицами и досками для своих
проектов, Юнг, Хант и Лидди могли вволю наиграться
в шпионов...» Джордж Гордон Лидди, которого профессор
Аллен заметил в комнате «водопроводчиков», оказался
затем в числе осужденных по уотергейтскому делу и
получил самый длительный срок заключения. Он последним
опубликовал свои мемуары. В этой книге, поясняет Мишель
Фор, Лидди «подробно описывает всякого рода заговоры
членов банды из Белого дома. Подручные Никсона во
время так называемых не совсем обычных «умственных
упражнений» рассматривали возможность убить
журналиста Джека Андерсона или подсыпать наркотик Дэниэлу
Элсбергу... Они изучали способы похищения
руководителей демонстраций протеста, которые должны были
состояться в период съезда республиканской партии для
выдвижения кандидата на пост президента, приведения в
негодность системы кондиционирования воздуха во время
работы съезда «демократов» или обговаривали вероятность
268

записи на пленку откровений в узком кругу делегатов
демократической партии... Служа Никсону, Гордон Лидди
был безжалостен к врагам своего хозяина. Он хотел убить
журналиста Джека Андерсона, виновного, по его мнению,
в том, что одной из своих статей он навлек опасность
на секретного агента, работавшего за границей. «Если это
необходимо, — говорил Лидди, — я сделаю это своими
руками». Предлагая более «безобидный» вариант, он хотел
устроить так, чтобы два наряженных представителями
персонала хиппи помочились на ковер в комнате кандидата от
«демократов» Макговерна во время пресс-конференции,
которая должна была транслироваться по телевидению.
Задумывая более серьезные операции, он собирался,
например, подсыпать наркотик ЛСД в еду Элсбергу, когда
тот должен был выступать на приеме, организованном
политическими кругами Вашингтона. Жалкие потуги
человека, который испытывал силу воли, обжигая себе пальцы
(а на самом деле ладони рук) о пламя зажигалки, и
который утверждал, что «победил страх смерти и осознал
смерть страха». Гордон Лидди сожалел о 52 месяцах,
проведенных им в тюрьме. Особенно он переживал
оттого, что ему не удалось убить Говарда Ханта,
находившегося там же. Лидди был рассержен на Ханта за то,
что последний согласился сотрудничать с судебными
властями и парламентариями в рамках расследования
уотергейтского дела. Следует сказать, что Лидди наотрез
отказывался присягать в суде и отвечать на большинство
задаваемых ему вопросов. «Я вбил себе в голову, —
пишет он, — что в любой момент могу получить приказ
тихо убрать Ханта... Я ждал, но, поскольку такого
распоряжения не последовало, Хант еще жив...»
Джордж Гордон Лидди действительно принял все меры,
чтобы покончить с Хантом в тюрьме. Однако этого он
не сделал. Почему? Потому что не получил приказа,
которого ждал. Приказа от кого? Об этом он умалчивает.
И мы не можем за него ответить на этот вопрос. Тем
не менее из его слов можно понять, что он был
абсолютно уверен в том, что приказ убить Ханта обязательно
должен был поступить. Конечно, не потому, что Хант
«сказал слишком многое» За исключением самого
угрюмого, туповатого Лидди, который не произнес на процессе
ни одного лишнего слова, разве не вылилось
уотергейтское дело в настоящий фестиваль разнообразных
признаний и разоблачений? Напротив, с уверенностью можно
сказать лишь следующее: хотя группа «водопроводчиков»
269

не являла собой модель иерархической организации, трудно
не согласиться с тем фактом, что на оперативном уровне
шефом никсоновских мини-«спецслужб» был Говард Хант.
Слова Хэлдемана действительно впечатляют: «Никсон дает
инструкции Колсону, Колсон отдает приказ Ханту, Хант
выполняет».
А теперь вспомним выражение, которое употребил
Дэвид Этли Филлипс для характеристики отношения И.
Говарда Ханта к Ричарду М. Хелмсу: «поклоняться идолу».
Если и существовал такой человек, на которого Хелмс,
и он это твердо знал, мог положиться, так это был,
конечно, Хант, несмотря на весь его экстремизм, некоторые
странности и комплексы. Учитывая это обстоятельство и
то, как Никсон вел себя по отношению к директору ЦРУ,
и то, что Хант (случайно или по распоряжению своего
непосредственного начальника, все равно) получил
ключевую роль в наиболее уязвимом пункте никсоновской
администрации, допустимо ли полагать или просто
возможно ли это, чтобы Хелмс не захотел воспользоваться
случаем, который ему представился?
Поскольку главные действующие лица сохранили по
этому поводу молчание, мы не в состоянии ответить на
этот вопрос категорично ни положительно, ни
отрицательно... Все, что мы можем сделать, — это предоставить
информацию к размышлению, а также посмотреть на
вопрос в другой плоскости, а именно с точки зрения
«фирмы» как учреждения. Можно спросить напрямик: не
спровоцировало ли ЦРУ уотергейтский скандал с тем, чтобы
отвести угрозу, нависшую над ним в лице президента,
который ненавидел «управление»?
Итак, некоторые факты для размышления...
На обложке книги, посвященной операции в заливе
Кочинос, Говард Хант приводит несколько строк из его
интервью «Биллу» Бакли. «Справедливо ли говорить, —
спрашивает Бакли, — что в уотергейтском деле вы и те,
кто работал с вами, действовали в том же духе, как
если бы речь шла об операции ЦРУ?» Ответ Ханта:
«Да...»
В статье Джона Л. Хесса, появившейся в начале
1980 года, мы встречаем следующий абзац: «Из области
приключений Джеймса Бонда. Журнал «Харпер» публикует
отрывок из книги, которая вскоре должна выйти в свет,
где утверждается, что налет на отель «Уотергейт» был
преднамеренно провален в результате заговора ЦРУ
против администрации Никсона. В ней указывается, что ку-
270

сок клейкой ленты был специально оставлен на дверной
ручке, чтобы охранник смог ее заметить; время для
совершения налета было выбрано крайне неблагоразумно;
взломщики имели при себе номера телефонов Белого дома
и достаточно много наличных денег, чтобы это могло
послужить для полиции необходимой нитью к
расследованию. В книге высказывается мысль, что агенты ЦРУ
ни в коем случае не могли действовать столь нелепо...»
В своих мемуарах «Боб» Хэлдеман излагает «теорию
ловушки», разработанную ЦРУ, и в одной из фраз
делает следующий вывод: «,,Теория ловушки" наводит на
мысль о том, что ,,разведывательное сообщество"
организовало этот налет с целью поставить в затруднительное
положение президента, которого оно опасалось...»
В одном из номеров еженедельника «Роллинг стоун»
от 1978 года Говард Кон пишет, что роль, которую сыграл
Хант в Белом доме, стала отныне предметом
многочисленных споров, в которых высказывались разные точки
зрения. Чарльз Колсон, например, в итоге пришел к
утверждению, что Хант был двойным агентом, посланным
ЦРУ для того, чтобы наблюдать за Никсоном,
контролировать его действия и при случае найти возможные
средства для шантажа. «Президент умышленно не допускал
ЦРУ к обсуждению многих вопросов внешней политики, —
говорил Колсон еще в 1974 году. — Поэтому для
Управления выбор был невелик: или проникнуть в Белый дом
для шпионажа за президентом, или смириться с утерей
прежней власти. Я убежден, что Хант был своего рода
«инструментом» ЦРУ, он не случайно пошел работать в
компанию Маллена. Нет, он был направлен туда «Диком»
Хелмсом. Все то время, что Хант работал у Маллена,
он дважды в месяц посылал отчеты в ЦРУ. И, наконец,
добивается встречи со мной, угощает сигарами,
приглашает к себе... Он набирает команду своих кубинцев и
находит пути, чтобы утвердиться в Белом доме и, образно
говоря, «ишачить» на Никсона». Хелмс, однако,
утверждал, что он едва был знаком с Хантом. Но журналист
Тэд Шульц обнаружил, что оба были добрыми друзьями;
а следственная комиссия конгресса установила, что не
кто иной, как Хелмс, устроил Ханта в компанию Маллена.
Джеймс Маккорд, другой опытный агент, ушел из ЦРУ
в то же время, что и Хант, и затем работал в комитете
по переизбранию Никсона. Неожиданный поворот, особенно
в свете заявления, которое Маккорд сделал впоследствии
перед сенатской следственной комиссией по уотергейтскому
271

делу относительно своих соображений о конфликте,
настроившем ЦРУ против Белого дома: «Мне представляется,
что с определенного времени Белый дом пытался
установить над ЦРУ политический контроль с тем, чтобы оценки
и разработки последнего соответствовали политическому
курсу Белого дома». И добавляет, что, по его мнению,
Никсон мешал ЦРУ выполнять «свою задачу
самостоятельно в интересах нации».
А Чарльз У. Колсон в мемуарах говорит даже о
существовании досье... «Однажды мне позвонили и
попросили срочно явиться в Белый дом. Мне показали два
досье, содержавшие материалы относительно причастности
ЦРУ к уотергейтскому скандалу. «Меня выгонят отсюда,
если узнают, что я их вам показал», — прошептал один
из сотрудников президента, протягивая мне две увесистые
папки, на которых синими буквами было написано:
«Совершенно секретно». В течение двух часов я изучал эти
досье, открывая для себя тщательно документированный,
но редко становившийся предметом обсуждения вопрос о
роли ЦРУ в этом деле. Из документов явно вытекало,
что Говард Хант не просто работал в фирме «Роберт
Р. Маллен энд компани», которая в Вашингтоне числилась
одним из многих рекламных агентств, но в
действительности была «прикрытием» для ЦРУ. Вся деятельность
Ханта контролировалась ЦРУ, которое было достаточно
осведомлено о том, как подготавливался налет на отель
«Уотергейт» и что за этим последовало... Впоследствии
президент Никсон дважды говорил мне об этих досье,
заметив, что он был полон решимости ознакомить
общественность с этими акциями ЦРУ. Но другие, в особенности
генерал Хейг, убедили его не предпринимать ничего
такого, что могло бы повредить репутации
разведывательных служб...»
Однако, как представляется, Ричард Милхауз Никсон
дал несколько другой ответ генералу Вернону А. Уолтерсу,
бывшему заместителю директора ЦРУ. В начале 1979
года в одном из интервью Уолтерсу был задан вопрос:
«Поверил ли он (Никсон) в то, что ЦРУ, как это некоторые
утверждали, было как-то замешано во всем том, что с
ним случилось?» Генерал Уолтере ответил: «Я не думаю,
что он этому поверил. Он знал, как никто другой, что
разделение работников ЦРУ по политическим симпатиям
является прямым отражением политического баланса в
самих Соединенных Штатах и что никто в Управлении
не мог ничего предпринять против президента без того,
272

чтобы это не стало известно тем, кто его поддерживал.
После того как президент Никсон отошел от власти, я
навестил его в Сан-Клименте. Я уверял его, что ЦРУ
абсолютно ни при чем. Казалось, что он поверил. Я ему
сказал также, что он совершал ошибки. Он покачал
головой, ничего не ответив...»
Является ли неизбежным то, что мы завершаем наш
двенадцатый и последний портрет с некоторой долей
неопределенности? Появляется тяжелое чувство, что мы не
так уж много узнали о «фирме» и ее людях, так как
в итоге не способны ответить на вопрос, касающийся,
пожалуй, решающего момента в истории ЦРУ.
Утешимся ли мы тем, что обратим еще раз наши
взоры к Ивретту Говарду Ханту? К нему, который знает ответ,
но чья осведомленность вынуждает его теперь молчать,
присоединив свое молчание к молчанию Хелмса,
сознательно отказываться от книги об «Уотергейте», которая могла
бы стать его лучшим произведением и которой бы так
завидовали Дэвид Сент-Джон и Гордон Дэвис, Роберт
Дитрих и Джон Бакстер — непризнанные авторы, навсегда
ставшие пленниками залов, где люди коротают время.
Примечания
1 Джеймс Джизус Энглтон был прототипом одного из главных персонажей
романа Айрона Лэтхэма «Орхидеи для матери».
2 Знаменитые «братья Маркс» — звезды комического жанра, столь же
известные, как и Чарли Чаплин или Лоурелл и Харди... Уильям Эббот
(умер в 1974 г.) и Луис Крисилльо (умер в 1959 г.), выступавшие дуэтом
под именами Бад Эббот и Лу Костелло. Правда, в 40—50-е годы
Эббот и Костелло были не очень известны... И, наконец, необходимо
уточнить, что «Кистоун Копе» — группа комедийных американских
актеров, выступавших несколько раньше, особенно популярны были в период
немого кино.

эпилог
ПОТРЕБНОСТЬ В «АГЕНТСТВЕ»
СОХРАНЯЕТСЯ
«Блестящая команда» из дальневосточного отдела — «Негр Луиджи»
награжден орденом Почетного легиона — Психоанализ на расстоянии —
«Генетически повлиять на организм «фюрера» — Полковник из фильма
«Апокалипсис сегодня...»
В нашей небольшой галерее портретов рядом с
основными «героями» неоднократно на соседних страницах и в
цитатах мелькали имена других «высших чинов» или
бывших работников «управления»; и нас на протяжении всей
работы над книгой не покидало чувство некоторой
тревоги и разочарования. Когда в начале книги мы поставили
перед собой задачу познакомить читателя с 12 «героями»,
выбрав 12 имен, с 12 главными действующими лицами,
нарисовав их портреты, с деятельностью их организации,
рассказав о работе и поступках этих людей, нам было
трудно определить, какие именно 12 персонажей
заслуживают нашего внимания, почему именно эти, а не другие,
короче говоря — мы, как и все, прошли через муки
выбора. Однако сделать его было необходимо. И необходимо
было придерживаться и следовать этому выбору, если,
конечно, вообще не отказаться от идеи когда-либо
завершить начатую уже так давно книгу. И мы его
придерживались ценой ежедневных терзаний. Мучение видеть
каждый раз, когда открываешь кавычки, как тот или иной
наш герой частично лишался глубины и насыщенности
портретных характеристик, в то время как неумолимо
возрастал «удельный вес» опытного «оператора» или видного
резидента ЦРУ в одной из стран, заместителя директора
по разведке или даже, самого директора ЦРУ, значение
и роль которого в деятельности организации мы
«незаслуженно» преуменьшили. Пытаясь вылепить некоторые
образы при создании основных портретов, уделяя больше
внимания, чем это было задумано вначале, предыстории
274

и всякого рода отступлениям, мы старались устранить
этот недостаток и восстановить равновесие между теми,
кого мы по недосмотру или незнанию несправедливо
обошли вниманием, соответственно важности их роли в
«управлении». Достоинством этих импровизированных
дополнений было то, что они, безусловно, обогатили нашу
галерею портретов, но, естественно, они не могли ни
восполнить пробелы, ни отчетливо выписать все
значительные образы тех людей, имена которых проскальзывали в
наших фразах, а затем терялись в потоке информации.
Вот почему нам не хотелось бы завершать нашу книгу,
не ознакомив читателя, хотя бы и очень кратко, с теми
людьми, которые при начальном выборе наших «героев»
оказались несколько в стороне.
Итак, в эпилоге мы встретимся с некоторыми другими
работниками «управления», и читатель, конечно, заметит,
что, как бы кратко мы о них ни говорили, они вполне
могли войти в галерею созданных нами портретов, дав
нам дополнительную возможность, рассказав о людях из
ЦРУ, понять то, что же в действительности представляет
собой ЦРУ. Во многих отношениях их имена уже
известны читателю, так как неоднократно встречались на
страницах этой книги. Уделим каждому несколько строк и
попытаемся сделать так, чтобы эти имена не оставались
лишь просто именами.
В конце 1975 года Алэн-Мари Каррон в статье,
написанной на основе опубликованных американскими
следственными парламентскими комиссиями материалов, посвятил
25 строк Десмонду Фитцджеральду. Большинство
читателей газеты, в которой была напечатана эта статья,
впервые встретились с именем того, кого в Лэнгли все звали
просто «Дес»... «В докладе («комиссии Чёрча»), — писал
Каррон, — 19 страниц посвящено многочисленным
заговорам (минимум 18), предпринятым ЦРУ с целью убийства
Фиделя Кастро. Важный эпизод в истории этих
заговоров произошел в Париже в тот самый день, когда был
убит президент Кеннеди. 22 ноября 1963 г. агент ЦРУ
Десмонд Фитцджеральд встретился с кубинцем,
работавшим под кличкой «Эмлаш», и передал ему ручку,
содержавшую иглу, способную производить подкожную
инъекцию. Американец посоветовал агенту использовать
имевшийся в продаже яд «блэклиф 40». Кубинец же заявил
своему собеседнику, что надеялся получить «более
совершенное орудие убийства, чем это». Он так и не использовал
переданную ему ручку...» Здесь интересно то обстоятель-
275

ство, что «Дес» Фитцджеральд, этот «энтузиаст
нелегальных операций», который умер 23 июля 1967 г. на
теннисном корте, был вовсе не «агентом», а одним из
руководителей «фирмы». И не просто одним из
руководителей... «Десмонд Фитцджеральд, входивший в высшие слои
американского общества, как и многие из создателей
ЦРУ, — подчеркивает Алэн Жобер, — служил в годы
второй мировой войны под командованием генерала Стилу-
элла: был офицером связи с 6-й китайской армией. Он
контролировал впоследствии операции в Лаосе и сменил
Хелмса на посту помощника директора ЦРУ по
планированию...» Прежде чем получить это место, которое, как
нам уже известно, за исключением должности директора и
заместителя директора ЦРУ, является наиболее желанным
в «управлении», Фитцджеральд возглавлял
дальневосточный отдел, наиболее важный отдел даже до начала
американо-вьетнамской войны. Уильям Колби рассказывает
следующее: «Мой перевод в дальневосточный отдел
позволил познакомиться с иной атмосферой и иными
традициями, существовавшими в ЦРУ. Десмонд Фитцджеральд,
недавно вставший во главе этого отдела, наложил на
его работу свой отпечаток. Выходец из блестящей нью-
йоркской семьи, он во время второй мировой войны служил
в Китае в качестве офицера связи при китайской армии.
Когда было создано Управление политической
координации, поступил на службу в ЦРУ и работал сначала в
Японии, а затем на Филиппинах. У него были широчайшие
связи в Вашингтоне, а в Азии он имел в^ своем
распоряжении настоящую армию достаточно живописных личностей,
начиная с «ужасных американцев» типа Лэнсдэйла,
любителей и постоянных участников кровопролитных схваток,
вплоть до тихих и миролюбивых студентиков, проникнутых
восточной философией. Некоторые из них воспитывались
в Китае, в основном сыновья миссионеров или
коммерсантов, и уже участвовали в борьбе Мао против Чан Кайши
или в более поздних событиях, во время кризиса,
связанного с Тайваньским проливом. Другие принимали участие
в борьбе против филиппинских «хуков», третьи —
закончившемся провалом путче против Сукарно в Индонезии,
четвертые, наконец, сотрудничали с англичанами в
продолжительной борьбе, которая завершилась их победой, против
коммунистов Малайзии. Все или почти все были увлечены
войной в Корее, и многие из них были замешаны в длинной
веренице путчей и государственных переворотов, которые
характеризовали политическую жизнь Таиланда, Лаоса
276

и Бирмы.- Глубокий и разносторонний опыт участия в
подобных операциях делал из них блестящую команду..,
прекрасно адаптировавшуюся в азиатских условиях, привыкшую
к бесконечному открытому или тайному насилию,
заговорам, коррупции, ставшим неотъемлемой частью
авторитарных и слабо развитых государств...» В последнем замечании
относительно «авторитарных и слабо развитых государств»
вновь обнаруживается отсутствие у Колби чувства юмора.
(«Но что вас так беспокоит?») Напротив, если верить тем,
кто бывал у Фитцджеральдов, то в их семье не было
недостатка в юморе; добавим, что жена Десмонда была
актрисой, а его дочь стала писательницей.
Другое имя, которое стало для нас почти привычным, —
это Люсьен Конейн... Напомнив о Нго Дин Дьеме, от
которого, читатель этого не забыл, «Лу» Конейн пытался
освободить своего друга и непосредственного начальника
«Эда» Лэнсдэйла (а также и американское правительство,
которое уже не знало, как выпутаться из этой ситуации),
мы не будем бояться вслед за Колби употребить относительно
этого бывшего агента Управления стратегических операций
банальное слово — но в своем смысле наиболее сильное и
подходящее для данного случая — слово «живописный».
И нет ничего удивительного в том, что то же прилагательное
появляется из-под пера Дэвида Хэлберстэма... «Конейн, —
отмечает он, — на протяжении 18 лет работал во Вьетнаме,
главным образом в ЦРУ. Он был одним из первых
американцев, заброшенных туда во время второй мировой
войны. Он был знаком со многими кадровыми военными
вьетнамской армии, некоммунистами, потому что, как ему
нравилось шутить, именно он набирал их в армию. Хитрый,
нагловатый, живописный, он походил на американский
вариант отважного французского десантника, сошедшего
прямо со страниц комиксов. Он прекрасно знал страну и
население, играл с опасностью и любил рисковать, и именно
в риске и опасности его жизнь становилась более
насыщенной и волнующей. На руке у него не хватало двух
пальцев, и в Сайгоне рассказывали немало историй о том, как
он их потерял, за какие благородные или неблагородные
дела. Американский военачальник в Сайгоне презирал его
за то, говорили, что Конейн слишком долго работал в этой
стране, что он был слишком близок к туземцам, что он —
фантазер, что на него нельзя положиться и что он, наконец, играл
в искателя приключений, а нет ничего более опасного, чем
это. Конейн был также одним из немногих американцев, ктЪ
пользовался некоторым доверием со стороны вьетнамских
277

военных. В итоге, так как контакты Конейна с
вьетнамскими генералами становились все более тесными, Белый
дом телеграфировал Лоджу о том, что было бы хорошо
найти кого-нибудь более подходящего, чем Конейн, для
этой работы, и Лодж ответил, что да, он согласен, но нет
никого, кто смог бы заменить Конейна». Особенно личность
Конейна возбуждает любопытство и энтузиазм Джима
Хоугана, который не боится назвать его «архитипичным
секретным агентом ЦРУ». И, так как Хоуган любит
проводить расследования, он обнаружил немало интересного
относительно этого «человека с тремя пальцами»,
«ветерана иностранного легиона», которого «знали во всем
Вьетнаме» под кличкой «негр Луиджи». Весьма плодотворное
расследование, позволившее обнаружить красноречивый
пример перевоплощения. Необходимо знать, что «Лу»
Конейн, следуя по стопам Эдварда Дж. Лэнсдэйла, перенял
в Индокитае у французских военных традицию торговли
«для правого дела» опиумом, торговли, предназначенной
главным образом для того, чтобы финансировать «частные
армии» ЦРУ и частично пополнять кассу «фирмы» для
непредвиденных расходов. Однако, когда закончилась
война и Люсьен Конейн вернулся в Соединенные Штаты, с его
стороны было бы очень глупо не использовать столь
большой опыт. Таким образом, бывший «негр Луиджи», теперь
полковник в отставке, связался с полицейскими, ведущими
борьбу с торговцами наркотиками... Послушаем Джима
Хоугана: проект Конейна предусматривал «ликвидацию
торговцев наркотиками международного масштаба с
использованием электронных ловушек, наемных убийц, выписанных
из-за границы, и полдюжины бывших работников ЦРУ,
которых тайно использовало Управление по борьбе с
наркотиками (УБН)». План был задуман как «окончательное
решение» и завершение войны с наркотиками... Как бы то ни
было, Конейн оставил службу в Белом доме в 1972 году с
тем, чтобы создать группу специальных операций внутри
УБН. Это произошло примерно в то же время, когда доктор
Унгерлайдер сообщал о намерении некоторых
правительственных кругов организовать «ударные отряды» для
физического уничтожения торговцев наркотиками... В газете
«Вашингтон пост» от 13 июня 1976 г. Джордж Крайл
приводит слова одного из руководителей УБН: «Если добраться
до сути, то Конейн разработал программу убийств. Он
ненавидел заправил торговли наркотиками, слишком надежно
охраняемых, чтобы до них можно было добраться». И Крайл
добавляет: «По мнению руководителей (УБН), он провел
278

ряд совещаний, на которых было установлено, кто именно
станет первой мишенью и каких методов убийств следует
придерживаться. Конейн поручил выполнение операции
трем бывшим агентам ЦРУ, уже внедрившимся в логово
торговцев наркотиками на Коннектикут-авеню. Вполне
вероятно, что соперники Конейна в ЦРУ пытались выдать
подобные прожекты за действительность в надежде
заставить «негра Луиджи» уйти в отставку. Если это
действительно так, то их планы провалились: Конейн продолжал
служить в УБН. Мои собственные «источники» тем не менее
частично подтверждают версию- Крайла...» Предвидели ли
французские власти столь выдающиеся в будущем заслуги
Люсьена Конейна, когда награждали его орденом
Почетного легиона? Нет, не будем злословить: он получил эту
награду, еще служа в УСС, за участие в движении
Сопротивления... Напротив, когда «негр Луиджи» был отмечен
в Сайгоне золотой медалью с изображением Наполеона
и с надписью «Для тебя, друг Конейн», то он удостоился
этого отличия за то, что Альфред У. Маккойн назовет
«корсиканский синдикат» (сайгонский, уточним мы).
Походя во многом на Лэнсдэйла, Конейн резко
выделяется (в глазах некоторых своих коллег несколько
скандально) на фоне привычных портретов «старших чинов»
ЦРУ. В противоположность ему К. Трейси Варне
представляет собой своего рода «модель», о которой все
говорят лишь в хвалебных тонах... Ричард Харрис Смит
кратко излагает его биографию: «Молодой юрист пришел
работать в спецслужбы из Управления военной
промышленности. Он учился в Гарвардском и Йельском
университетах и в годы войны выполнял (для УСС) две
операции за линией фронта, во Франции... Затем с 1954 по
1956 год он был главным резидентом ЦРУ во
Франкфурте, а с 1957 по 1959 год — резидентом ЦРУ в Лондоне.
Во время операции в заливе Кочинос ему поручили
осуществлять связь между ЦРУ и государственным
департаментом. Затем он занял пост руководителя отдела
внутренних операций. В отставку он ушел в 1968 году и стал
„специальным консультантом'' ректора Йельского
университета...» Прибавим к этой краткой биографии, что, по
словам И. Говарда Ханта, Трейси Варне, человек «очень
любезный и простой в обращении, был связан через свою
жену с семьей Рокфеллеров, и в годы второй мировой
войны он работал на (своего друга) Аллена Даллеса и был
награжден Серебряной звездой...» И добавим в
завершение, что Дэвид Этли Филлипс, работая под его руковод-
279

ством в Гватемале над операцией по свержению Арбенса,
восхваляет его вежливость и учтивость, его искусство
вызывать к себе доверие людей, большой вкус и пр.
Фитцджеральд, Конейн и Барнс столь часто
появлялись на страницах нашей книги, что стали для нас почти
«хорошими знакомыми». Однако это не относится к таким
людям, являвшимся достаточно заметными фигурами уже
в УСС, как, например, Уолтер Лэнгер, который, однако,
заслуживает того, чтобы мы познакомились с ним
несколько ближе...
Уолтер К. Лэнгер — брат Уильяма Л. Лэнгера, героя
нашей первой главы. Под влиянием (и по настоянию)
своего брата Уолтер согласился работать с Донованом для
выполнения крайне своеобразных операций и заданий.
Обратимся к Джону Марксу, который рассказывает об одном
из наиболее известных таких заданий: «Генерал Донован
был глубоко убежден в том, что применение к Гитлеру
психоанализа могло помочь лучше понять «основные
движущие мотивы Гитлера», как он любил говорить. Донован
поручил эту задачу Уолтеру Лэнгеру, психоаналитику из
Кембриджа (штат Массачусетс), старший брат которого,
Уильям, оставил кафедру истории в Гарварде и возглавил
в УСС службу по сбору и анализу информации. Лэнгер
возражал, настаивая на том, что изучение поведения
Гитлера, основанное на общеизвестных данных, даст лишь
крайне неопределенные результаты, тогда как
традиционные методы психиатрии и психоанализа предусматривают
прямой контакт с пациентом. Однако Донован не
принадлежал к той категории людей, которых могли остановить
такого рода препятствия. Он приказал Лэнгеру продолжать
свои исследования. С помощью небольшой группы
ассистентов Лэнгер изучил все материалы, которые он смог собрать
о Гитлере, и провел даже опрос среди определенного числа
лиц, лично знавших немецкого лидера. Осознавая, что ему
явно не хватало информации, но все время подгоняемый
Донованом, Лэнгер все-таки завершил свое исследование.
В нем Гитлер определялся как «невротический психопат»,
а далее следовал подробный и строго научный анализ
психики «фюрера». Лэнгер, живущий в настоящее время во
Флориде, считает, что его описание «достаточно точно»
определяло личность Гитлера. В особенности он горд
предсказанием, что по мере поражений Германии на фронтах
неуравновешенность руководителя нацистов будет
прогрессировать и что он скорее предпочтет самоубийство, нежели
плен. Одна из задач психического анализа личности Гит-
280

лера состояла в том, чтобы обнаружить его слабые места
и дефекты, которые можно было бы тайно использовать.
Стэнли Ловелл поймал на лету одно из предположений
Лэнгера о том, что Гитлер обладал некоторыми женскими
чертами характера, и поэтому добился от руководителей
УСС разрешения попробовать подмешать женские
гормоны в пищу Гитлера с тем, чтобы генетически повлиять на
его организм. «Мы надеялись, что у него перестанут расти
усы и что его голос поднимется до тембра сопрано», —
пишет Ловелл. Его агенты пытались провести эту
операцию, но, как видно, безрезультатно. Однако существовали
и два других плана: окончательное ослепление Гитлера при
помощи горчичного газа или усиление его скрытой
эпилепсии, используя наркотики. Эти операции также
провалились. Наибольшая трудность подобного рода акций, а
каждую из них пытались осуществить, состояла в том, чтобы
заставить Гитлера принять наркотик...»
Энтузиасты «тайных операций» существовали не только
в годы второй мировой войны. Их много было и после вой-
ны^ они имеются и сейчас.
Вот живой пример в подтверждение наших слов, пример
и доказательство, которые, более того, были представлены
самим американским правительством. Это живое
доказательство зовется Чарльзом Бекуитом... «Тот, кто руководил
операцией «Голубой свет» (операция по освобождению 50
американских заложников, захваченных иранскими
студентами и содержавшихся с 4 ноября 1979 г. в здании бывшего
американского посольства в Тегеране), — пишет Стивен
Страссер, — был полковник Чарльз Бекуит, принимавший
ранее участие в операциях, которые вели «зеленые
береты» во Вьетнаме... Операции подобного рода, сложные и
не совсем обычные, не были для него чем-то новым.
Высокого роста, суровый в обращении, известный прежде всего
тем, как он поднимал в бою в атаку своих людей, Бекуит
на протяжении почти всей своей карьеры прослужил в
мрачном мире „специальных войн". По причине секретного
характера его деятельности Пентагон дает на его счет
минимум информации. Со слов одного из его старых
приятелей, Чарльз Мор из «Нью-Йорк тайме» пишет, что «даже
его второе имя покрыто печатью секретности». Во
Вьетнаме он руководил осуществлением плана «Дельта»,
предполагавшего «создание из вьетнамцев, кампучийцев и
китайцев отряда наемников, включенных в состав
„специальных сил" и оплачиваемых ЦРУ, для выполнения „особых
заданий"...» Через неделю газета добавляла, что, по мне-
281

нию друзей Бекуита, в возрасте 51 года он «был уже
настоящим героем ,,специальных сил", и даже притом, что
никто никогда и нигде не делал ему никакой рекламы».
В журнале «Ньюсуик» от 12 мая 1980 г. можно прочитать
следующие строки: «Пентагон организовал
пресс-конференцию полковника Бекуита с тем, чтобы представить первого
непосредственного свидетеля краха американских планов
в Иране; но фотографировать на этой пресс-конференции
запрещалось. Крепкого телосложения, этот бывший
«зеленый берет», которого благодаря его кровавым деяниям во
Вьетнаме прозвали «Чарли-обойма», уверял, что...» и т. д.
Несмотря на предпринятые Пентагоном предосторожности,
фотографии полковника «Чарли-обоймы» появились вскоре
в прессе. Его сходство с одним из героев кинофильма
«Апокалипсис сегодня» режиссера Фрэнсиса Форда Копполы, —
полковника «зеленых беретов», которого играл Марлон
Брандо, поразительно.
Многие газеты отметили это сходство, но любопытно
заметить, что почти никто не указал на тот факт, что
офицеры «зеленых беретов», а следовательно, «специальных
сил» входят в те военные подразделения, которые
контролируются и используются ЦРУ.
Да, энтузиасты «нелегальных операций», а если
говорить в более широком смысле — люди из ЦРУ не отошли
в прошлое. Потребность в их услугах, потребность в
самой службе такого рода будет сохраняться. От нее
начиная с 1947 года ни один хозяин Белого дома не мог, да
и не желал отказываться. Время ЦРУ не закончилось по
мере отдаления времен «холодной войны». Поле его
деятельности, наоборот, стало скорее еще более обширным.
«Это — серая зона, — говорил Киссинджер, — которая
находится между обычной дипломатией и вооруженной
интервенцией...» «Серая зона» сомнительных битв и
необъявленных войн, на которую неизбежно должны были
выходить «глухие окна» нашей галереи портретов.
Париж, май 1980 года.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Agee Ph., Wolf L. Dirty Work; The CIA in Western Europe. Secaucus,
1978.
Agee Ph. Inside the Company: C.I.A. Diary. 1975.
Alsop S., Braden'T. Sub rosa; The O.S.S. and American espionage
N. Y., 1964.
CIA. Que es? Que hace en America Latina? Buenos Aires, 1974.
Cline R. S. Secrets, Spies and Scholars. Wash., 1976.
Colby W. Honorable Men; My Life in the C.I.A. N. Y., 1978.
Colson Ch. W. Born Again. N. Y., 1976.
Devillers Ph., Lacouture J. Vietnam, de la guerre franchise a la guerre
americaine. 1969.
Dulles A. W. The Secret Surrender. N. Y., 1966.
Ehrlichman J. The Company. N. Y., 1976.
Ehrlichman J. The Whole Truth. N. Y., 1979.
Faenza R., Fini M. Gli Americani in Italia. Milan, 1976.
Gonzalez-Mata L. M. Les vrais maitres du monde. 1979.
Halberstam D. The Best and the Brightest. N. Y., 1969.
Haldeman H. R. The Ends of Power. N. Y., 1978.
Hougan J. Spooks. The Private Use of Secret Agents. L., 1979.
Hunt E. H. Give Us This Day. N. Y., 1973.
Julien С L'empire americain. 1968.
Julien C. Le reve et 1'histoire; deux siecles d'Amerique. 1976.
Kirkpatrick L. B. The U. S. Intelligence Community: Foreign Policy
and Domestic Activities. N. Y., 1973.
Kissinger H. White House Years. Boston, 1979.
Marchetti V., Marks J. D. The C.I.A. and the Cult of Intelligence. N. Y.,
1974.
Marks J. The CIA's Corporate Shell Game. Wash., 1976.
Niedergang M. Les 20 Ameriques latines. 1969.
Nixon R. The Memoirs of Richard Nixon. N. Y., 1978.
Perrault G. C.I.A.: du service secret au go'uvernement invisible. P.,.
1970.
283

Philby K. My Silent War. L., 1968.
Phillips D. A. The Night Watch; 25 Years Inside the CIA. U 1978.
Pike Report (CIA). Nottingham, 1977.
Pomeroy W. J. The Forest. N. Y., 1962.
Rositzke H. The C.I.A.'s Secret Operations. N. Y., 1977.
Schlesinger A. M. The imperial presidency. N. Y., 1973.
Shawcross W. Sideshow; Kissinger, Nixon and the Destruction of
Cambodia. L., 1979.
Smith R. H. OSS; The Secret History of America's First Central
Intelligence Agency. Los Angeles, 1972.
Snepp F. Decent Interval; An Insider's Account of Saigon's Indecent
End Told by the CIA's Chief Strategy Analyst in Vietnam. N. Y., 1977.
Stockwell J. In Search of Enemies; A CIA Story. N.Y., 1978.
Subversion in Chile: a case study in U. S. corporate intrigue in the
Third World; ITT — CIA. Nottingham, 1972.
Sulzberger С L. A Long Row of Candles; Memoirs and Diaries (1934—
1954). N. Y., 1969.
Sutton N. Watergate Story. 1974.
Tsoucalas C. The Greek Tragedy. Harmondsworth, 1969.
United Fruit Company: un caso del dominio imperialista en Cuba.
La Habana, 1976.
Villemarest P. F. de. Exploits et bavures de l'espionnage americain
(3 vol.). Geneve, 1978.
Walters V. A. Silent Missions. N. Y., 1978.
Wise D. The Politics of Lying; Government Deception, Secrecy and
Power. N. Y., 1973.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие
Введение
Глава
Глава
Глава
Глава
Глава
Глава
Глава
Глава
Глава
Глава
Глава
Глава
1
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
IX
X
XI
XII
Эпилог
«СЕМЕЙНЫЕ ПОРТРЕТЫ»
УИЛЬЯМ ЛЭНГЕР, ИЛИ «АКАДЕМИЧЕСКАЯ СЛУЖБА»
АЛЛЕН ДАЛЛЕС. ИЛИ «ОПЕРАЦИЯ РАСКОЛ»
ФРЭНК ВИЗНЕР, ИЛИ САМОУБИЙСТВО «ТАМПЛИЕРА»
ДЖЕЙМС ЭНГЛТОН, ИЛИ ПОЭТ КОНТРРАЗВЕДКИ
КЕРМИТ РУЗВЕЛЬТ, АВТОР ОПЕРАЦИИ «АЯКС«
ЭДВАРД ЛЭНСДЭЙЛ, ИЛИ «СОЗДАТЕЛЬ КОРОЛЕЙ»
УИЛЬЯМ КОЛБИ. ИЛИ «ФЕНИКС» НА ИСПОВЕДИ
РИЧАРД ХЕЛМС, ИЛИ НЕКАЯ ИДЕЯ ОБ «УПРАВЛЕНИИ»
РЕЙ КЛАЙН. ИЛИ МАНИПУЛЯЦИИ НА ВЫСШЕМ УРОВНЕ
РИЧАРД БИССЕЛЛ. ИЛИ ХРАНИТЕЛЬ ДОКТРИНЫ
ТОМАС КАРАМЕССИНЕС. ИЛИ ЗАКОН МОЛЧАНИЯ
ГОВАРД ХАНТ. ИЛИ НЕПРИЗНАННЫЙ АВТОР
ПОТРЕБНОСТЬ В «АГЕНТСТВЕ» СОХРАНЯЕТСЯ
Список литературы
5
26
31
35
47
55
64
72
89
111
166
227
247
255
274
283

АЛЭН ГЕРЭН, ЖАК ВАРЭН
ЛЮДИ из ЦРУ
Редактор
Т. М. АПЕСТИНА
Оформление художника
В. В. СУРИКОВА
Художественный редактор
В. П. ГРИГОРЬЕВ
Технический редактор
О. В. КУДРЯВЦЕВА
Корректор
Л. А. СУРКОВА

ИБ № 860
Сдано в набор 1Я04.85. Подписано в печать 31.07.85. Формат 84 X Ю8'/з2-
Бумага тип. № 21 Гарнитура литературная. Печать высокая.
Усл. печ. л. 15,12. Уел: кр. отт. 15,34. Уч.-изд. л. 16,92. Тираж 100.000 экз.
Заказ № 332. Цена 1 р. 10 к. Изд. № 8—и/82.
Издательство «Международные отношения», 107053, Москва. Садовая-
Спасская, 20.
Ярославский полиграфкомбинат Союзполиграфпрома при Государственном
комитете СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли.
150014, Ярославль, ул. Свободы, 97.

Герэн А., Варэн Ж.
Г42 Люди из ЦРУ: Пер. с франц. — М.: Междунар.
отношения, 1985. — 288 с.
В книге писателя-публициста А. Герзна и журналиста-международника
Ж. Варэна рассказывается о зловещей роли ЦРУ на международной арене. Показаны
методы, которыми пользуется ЦРУ, приводятся достоверные факты о тайных
операциях, разработанных руководителями ЦРУ. Авторы изобличают ЦРУ как
инструмент политической власти США, используемый правящей верхушкой для зашиты
интересов американского империализма.
Для пропагандистов, лекторов-международников, читателей, интересующихся
современными внешнеполитическими проблемами.
0804000000—060
Г лАошп о. ,5~"85 ББК 66.4(7США)
003(01)—85 '