Хабаровское
книжное издательство
Амурское отделение
Благовещенск
1980

Стихи
русских поэтов
о э^сепщиие

и
И
СЕСТ'РоА
И

ББК 84.5Р
PC
И И
Консультация
и вступительная статья
Льва ОЗЕРОВА
Художник
Вл. МЕДВЕДЕВ
70700-19
И М160@3)-80 339 4702010000
(^Хабаровское книжное издательство, 1980.
(составление, оформление)

ОБ ЭТОЙ КНИГЕ
Мысль о создании этой книги, этого антологического сборника,
родилась в глубине Сибири, где миру были показаны образны
Dice не ко го мужества. В этом определении естественно
столкнулись два казалось бы противоположных и взаимоисключающих
начала: «женское» и «мужество»! Но история России, русской
общественной мысли и литературы подтверждают эту антиномию, это
противоречие.
Мать, сестра, жена... Сколько добрых, проникновенных,
возвышенных строк создано об этом триединстве, о Женщине,
принявшей на свои плечи судьбу отечества, судьбу семьи, судьбу
потомства. Русская поэзия насчитывает многие тысячи строк,
воспевающих женщину не как «слабый пол», а как силу непреходящую и
неисчерпаемую. В этой книге приводятся избранные строки, лучшие,
достойные. Впервые читатель знакомится с подобной поэтической
летописью России в хронологическом порядке.
Мое предисловие не ставит перед собой цели исчерпать
проблематику сборника. Она столь обширна, образы стихов столь
многолики, что только внимательное чтение может удовлетворить
окаокду читателя. Чтение антологии — не такое простое дело, как
может показаться. Конечно, можно читать ее выборочно (зарадал —
раскрыл — читаю). Но для истинного познания предмета
необходимо медленное, систематическое чтение. И к нему-то мне
хотелось бы призвать читателя. Оно вынуждает к выбор!/ и
предпочтению, развивает вкус и внушает высокое чувство исторической
преемственности. Ведь та или иная тема имеет развитие не только в
пределах жизни и творчества одного автора, она переходит из
поколения в поколение, варьируясь, видоизменяясь. В этом
развитии — смена эпох.
Вдумываясь в стихи сборника, читатель сопрягает их с собой,
со своей жизнью. Такое сопряжение является актом творчества.
Читатель «опрокидывает» образы книги на себя, на свою судьбу. И
это оказывается в высшей степени важным и полезным, поспиты-
вает и оттачивает чувства, помогает в жизни, особенно в годы
молодые.
Конечно, лежащую перед нами книгу разные читатели—
молодые и зрелые, мужчины и женщины — будут читать по-розномч, по-
разному будут раскрываться перед ними ее образы. U это
прекрасно: многозначность обрезов будет подкреплена
многоплановостью восприятия. Восторг сменится раздумьем, раздумье
сочувствием, сочувствие вниманием. Это живой процесс.
Внимательный читатель увидит, как в русской поэзии, в русской

культуре обогащалось и становилось все более тонким отношение к
женщине. Условно и обобщенно говоря, оно шло or поклонения
женщине к служению ей, от служения — к содружеству с ней.
Приобретая одни качества, чувство, увы, теряло другие.
Содружество не всегда сочеталось с поклонением. Вот почему так
притягательно обращение и наших современников к Ьлоку, к его
Прекрасной Даме, к Незнакомке. И в этом смысле книга многое дает
читателю: она взывает к гармонии, к гармонической личности
современника.
Внутри сборника идет перекличка поэтов и эпох. Читатель
безусловно почувствует это. Вместе с тем он смооюет ощутить, как
перекликаются гер&ини Некрасова и Есенина, Кольцова и
Твардовского, Тютчева и Заболоцкого...
От Ярославны, героини «Слова о полку И го реве», до Зои —
комсомолки-партизанки Великой Отечественной войны, выстроилась
неисчислимая галерея окенских образов, созданных русскими noj-
тами. От героини Рылеева княгини Ольги до героинь Ленинграда,
блокированного фашистами, — какая огромная и величественная
поэтическая летопись мужества русских женщин!
Песнь во славу женщины мы найдем у каждого из русских
поэтов, хотя и не в рав'ной мере. У одних это едва ли не главный образ
стихов и поэм, у других — несколько строк, беглый рисунок,
далекое сиянье. Но во всех случаях поэт не может пройти мимо
того, что составляет одну из существенных сторон поэтичности мира,
бытия.
Женщина, по слову Державина, «огонь, и меч, и щит сражает».
Ее сила, как замечено, в ее слабости. Но эта пресловутая слабость,
верно сказано, «сражает».
Как важно, изображая реальную женщину, не приземлять се,
а возвышая и идеализируя, не упускать земных ее черт.
Не называй ее небесной
И у земли не отнимай, —
мудро советует Николай Павлов. Здесь не только торжество
«здравосо смысла». Здесь бережное отношение к женщине, забота
о ней.
Русского поэта интересует не только стать женская, но и
судьба женщины. Не только ее очарование, но и ум ее,
проницательность ее. Это очень существенная черта отечественной поэзии.
Нельзя ханжески утверждать, что в русской поэзии не было стихов
сугубо чувственных. Но они никогда не доминировали. Они, если
хотите, составляют окраину поэтических владений России.
Высота помыслов, возвышенное чувство, духовность и человечность,
понимание и доброта, — вот основа обращенных к о/сенщине строк
русских поэтов.
Как естественно, что женщина вызывает восторг и
восхищение поэта. Но он на этом не останавливается; он стремится к
постижению ее человеческой сути, ее духовного мира. П здесь
русская поэзия являет чудо не только восхищения, но и
понимания, а в силу этого — и сочувствия. Поэзия и здесь шла от
жизни, за жизнью, следовала исторически сложившемуся образу
женщины.

Русский поэт внимателен к людям, населяющим страну. Его
любимая героиня — русская окенщина. Но он включает в сферу
•своего творчества калмычку и черкешенку, осетинку и якутку. Его
обращения к женщинам других народов полны добрых чувств.
Образы женщин находим у Пушкина и Лермонтова, Кольцова
и Некрасова, Блока и Есенина, Маяковского и Светлова, Сельвин-
ского и Симонова, Твардовского и Заболоцкого, Яшина и Кедрина...
Это декабристки и народоволки, партизанки и ткачихи, летчицы а
строители. Это светлые образы Нины Грибоедовой у Полонского,
Катерины Трубецкой и Марии Волконской у Некрасова. Это
женщины — «садовницы земли» у Асеева, женщины с лопатой,
мотыгой, циркулем, парашютом, микроскопом, это отважные воины,
партизанки...
Облик русской женщины зримо и глубоко сопрягается с
обликом времени, в которое она живет. Если Вера Фигнер и Семен.
Надсон обращаются к долготерпению русских матерей прошлого
века, чьи дети жертвуют своей жизнью ради общенародного
дела, то советские поэты рисуют матерей, которые сами
благословляют детей своих на подвиг, и сами вершат его вместе с ними.
Тема материнства — одна из прекраснейших тем мирового
искусства — звучит в этой книге во весь голос. О матери —
родительнице и воспитательнице — русскими поэтами сложены строки
дивной щасоты. Здесь русская поэзия достигает вершин.
Увы! утешится оюена
И друга лучший друг забудет;
Но где-то есть душа одна —
Она до гроба помнить будет!.. —
говорит Некрасов.
Мать... Это часто первое и последнее в жизни слово. От
колыбели до смертного часа сопровождает нас образ матери. И не
скудеет эта тема в русской поэзии. Какой силой и теплотой
овеяны материнские образы Некрасова, Есенина, Твардовского, II.
Дементьева, Казина, Максимова... Последний из перечисленных —
партизан Великой Отечественной войны — писал:
Жен вспоминали
на привале,
Друзей — в бою.
II только мать
не то и вправду забывали,
не то стеснялись вспоминать.
Но было,
что пред смертью самой
видавший не один поход
седой рубака крикнет:
— Мама!
...И под копыта упадет.
Сестра... Это слово звучит с неоюностью и надеждой, —
равное по смыслу слову «друг», но еще задушевнее, еще теплее.
Сестра родная, сестра милосердия, сестра медицинская, сестрсн-^
ка.'.. От лирической песни до эпического сказания, от сказочной

сестрицы Аленушки до героических медсестер Великой
Отечественной, от Надежды Дуровой до Лизы Чайкиной, от сестер времен
Шипки, от Юлии Вревской, до есенинской сестры, которой
адресованы строки нежности и понимания... Какая грандиозная галерея
образов, столь разных и столь ярких!
Жена... Образ друга жизни, советчицы и помощницы, высоко
поднят русской поэзией. У Блока: «О, Русь моя, жена моя...»
Сближены высокие понятия, сближены дерзновенно. И они уже
вошли в образ России, принятый читателем, пережитый им. У
Бальмонта — «Сестра моя и Мать! Жена моя! Россия!» Все
ипостаси действенности входят в образ Родины.
По словам Михаила Светлова:
Я не знаю, где граница
Между пламенем и дымом,
Я не знаю, где граница
Меж подругой и любимой...
Прекрасно это доброе, рожденное новой 01сизиыо, чувство!
Пе могу удержаться, чтобы не показать на прямом жизненном
примере (с ним познакомили нашего читателя «Известия»)
слитность труда, мечты, любви, подвига, дружбы, единство
человеческого благородства и чувства Родины, — ту слитность, которая
взлелеяна и выпестована русской поэзией.
...Городок Ош — на востоке Ферганской долины. В городке этом
киевлянин Николай Ко рже невский познакомился с учительницей
Евгенией Топорниной. Оба путешественники. Накануне первой
мировой войны они поднялись на Монблан. Вместе спускались в oicep-
ло Везувия. В годы гражданской войны Николай был
заместителем Фрунзе по Туркестанскому фронту. После войны — опять
путешествия. Он открывал горы и ледники, позднее названные его
именем. Еще до войны он увидел на Памире пик, который назвал
именем Евгении. Ученики Евгении Корженевской знаъи, что есть
пик Евгении на Памире. Но их учительница не признавалась, что
он назван в ее честь. Когда во время экскурсии в Неаполитанском
музее гид неточно назвал пик — «имени святой Елены», — муж и
жена его не поправили, только переглянулись. Какой образец
гордой скромности!
Название пика было утверждено на всех картах мира после
Великой Отечественной войны. Множество экспедиций посетило
труднейший пик Евгении. И родился обычай: после путешествия
люди приходили на улицу Германа Лопатина в Ташкенте к старой
женщине в венке кос и передавали ей эдельвейсы, привезенные с
пика ее имени.
У Корженевских не было детей. Но тридцать воспитанных
ими и поднятых к жизни талантливых людей называют их
родителями. И остались книги. И остались пики их имени. В их
двуедином образе символически закреплены самые благородные
чувства жены и мужа, друга'и подруги. В жизни Евгении и Николая
Корженевских любовь и дружбу, труд и мечту негьзя отделить
и оторвать друг от друга... * •
Вот такая целостность богатого, сильного, щедрого чувства в
высокой мере характерна для русской поэзии, особенно советской.

Сколько душа вложил Исаковский в обращенные к женщине-
труженице слова, в суровые годы войны возложившей к себе на
плечи тяжкое бремя войны. Это слова воинов-бойцов, оставивших в от-
далснии, в тылу, своих подруг с малыми детьми:
Какая безмерная тяжесть
На офенские плечи легла!
Это — вздох глубокого сочувствия, понимания исторической
миссии женщин-матерей, сестер, жен — в тяжелый для Отечества час
испытаний.
Нравственный потенциал русской поэзии, обращенный к
женщине — матери, сестре, жене — велик. Более того, он неисчер-
"ппс'м. Стихи, помещенные в этой книге, учат, не поучая. Вот
почему огромно их воспитательное значение. И непреходящей
представляется нам их эстетическая ценность.
^ Чувство, мысль, образ в стихе — все служит читателю в
познании духовного мира предшественников и современников: читая
о других, читатель думает и о себе. Книга взывает к читателю:
вернись к полюбившимся строкам, пойми и запомни их, они-
пригодятся тебе в жизни твоей.
Лев ОЗЕРОВ.

Иллюстрации
В. БАСОВА
Н. БРИММЕРА
Г. и Н. БУРМАГИНЫХ
Г. ВЕРЕЙСКОГО
А. ДЕИПЕКП
М. ДОБУЖИНСКОГО
Г. ЕЧЕПСТОВА
л. ильиной
И. ИЛЬИНА
С. КРАСАУСКАСА
Ф. КРИЧЕВСКОГО
//. КУЗЬМИНА
Н. КУПРЕЯПОВА
Е. ЛАНСЕРЕ
М. ЛЕРМОНТОВА
К. МАЛЕВИЧА
В. МЕДВЕДЕВА
Д. МИТРОХИНА
И. ОБРОСОВА
Л. ПАВ Л И НО В А
A. ПУШКИНА
П. РЕРБЕРГА
И. РУШЕВОИ
К. СОМОВА
В. ФАВОРСКОГО
B. ФРОЛОВА
Г. ХАНДЖЯПА
Г. ЯКУТОВИЧА

ИЗ «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»
На Дунае Ярославны голос слышится, чайкою неведомой утром
рано стонет: «Полечу я чайкою по Дунаю, омочу рукав я белый
во Каялс-реке, утру князю кровавые раны на могучем его теле».
Ярославна утром плачет в Путивле на степе, причитая: «О ветр,
ветрило! Зачем, господние, так сильно веешь! -Зачем мчишь вражьи
стрелы на своих легких крыльях на воинов моей лады? Или мало
тебе высоко под облаками всягь, лелея корабли на синем морс!
Зачем, господине, мое веселье но ковылю развеял?»
Ярославна рано утром плачет па степс Путивля-города,
причитая: «О Днепр Словутич! Ты пробил каменные горы сквозь
землю Половецкую. Ты лелеял на себе Святославовы челны до полку
Кобякова. Прнлелей же, господине, мою ладу ко мне, чтобы не
слала я к нему слез па море рано!»
Ярославна рано плачет на степе в Путпвле, причитая: «Светлое
и тресветлое солнце! Всем ты красно и тепло. Зачем, господине,
простерло ты горячие лучи свои па воинов лады? В степи
безводной жаждою согнуло им луки, тоскою замкнуло колчаны?»

ГАВРИЛА ДЕРЖАВИН
К ЖЕНЩИНАМ
Зевес быкам дал роги,
Копыты лошадям,
Проворны зайцам ноги,
Зубасты зевы львам,
Способность плавать рыбам,
Парение орлам,
Бесстрашный дух мужчинам, -
Но что ж он дал женам?
Чем все то заменит?
Красой их наделяет:
Огонь, и меч, и щит
Красавица сражает.
РУССКИЕ ДЕВУШКИ
Зрел ли ты, певец Тииский!
Как в лугу весной бычка
Пляшут девушки российски
Под свирелью пастушка?
Как, склонясь главами, ходят,
Башмаками в лад стучат,
Тихо руки, взор поводят
И плечами говорят?
13

Как их лентами златыми
Чслы белые блестят,
Под жемчугами драгими
Груди нежные дышат?
Как сквозь жилки голубые
Льется розовая кровь,
На ланитах огневые
Ямки врезала любовь?
Как их брови соболины,
Полный искр соколий взгляд,
Их усмешка — души львицы
II орлов сердца разят?
Коль бы видел дев сих красных,.
Ты б гречанок позабыл
И на крыльях сладострастных
Твой Эрот прикован был.

НИКОЛАЙ КАРАМЗИН
ВЫБОР ЖЕНИХА
Лиза в' городе жила,
По невинною была;
Лиза, ангел красотою,
Аигсл правом п душою.
Время ей пришло любить...
Всем любиться в свете должно,
И в семнадцать лет не можно
Се'рдцу без другого жить.
Что же делать? где искать?
II кому люблю оказать?
Разве в свете появиться,
Всех пленить, одним плениться?
Так и сделала она.
Лизу люди окружили,
Лизе все одно твердили:
«Ты прельщать нас рождена!»
«Будь супругою моей!
Говорит богатый ей:
Всякий день тебе готовы
Драгоценные обновы;
Станешь в зол'оте ходить;
Ожерельями, серьгами,
15

Разноцветными парчами
Буду милую дарить».
Что ж красавица в ответ?
Ч.то сказала? да иль нет?
Лиза только улыбнулась;
Прочь пошла, не оглянулась.
Гордый барин ей сказал:
«Будь супругою моею;
Будешь знатной госпожою:
Знай, я полный генерал!»
Что ж красавица в ответ?
Что сказала? да иль нет?
Генералу поклонилась,
Только чином не пленилась;
Лиза... далее идет;
Ищет, долго не находит...
«Так она и век проходит!»...
Ошибаетесь — найдет!
Лизе суженый сказал:
«Чином я не генерал,
И богатства не имею,
Но любить тебя умею.
Лиза! будь навек моя!» —
Тут прекрасная вздохнула,
На любезного взглянула
И сказала: «я твоя!»

КОНСТАНТИН БАТЮШКОВ
Рыдайте, амуры и нежные грации,
У нимфы моей на личике нежном
Розы поблекли и вянут все прелести.
Венера всемощная! Дочерь Юпитера!
Услышь моления и жертвы усердные:
Не погуби на тебя столь похожую!
2 И мать, и сестра, и жена.
17

ФЕДОР ГЛИНКА
ХОЗЯЙКА
Как я люблю тебя, хозяйка!
Как тонок сон твои, чуток слух!
Едва заголосит петух,
Ты говоришь своим: «Вставай-ка!»
И будишь малых и больших.
Ночник в избе, к иконе свечка;
Пылает радугами печка;
И в золотых руках твоих
Все ладится, все так клеится!
Все прибрано в дому давно;
И уж вертлявое вертится
В твоих перстах веретено!
Рассвет! Опять иные сборы.
Вот, сквозь морозные узоры.
Глядится солнышко в стекло, —
«Гляди к нам, красное, светло!
Мы, люди добрые, простые,
Не обижаем никого,
Не нам хоромы золотые;
Что есть — довольно нам того!»
Но вот протяжно зазвенело:
Обедня! — Колокол зовет!
И всякий, покидая дело,
Ко храму божию идет...
18

Как вы свежи, как вы румяны,
Жильцы залесных деревень!
Для вас неведомы романы,
И дряхлость чувств, и сердца лень
И пресыщенье ледяное.
Увы! У нас совсем иное
В угарных наших городах!
Мы, страстным загораясь зноем,
Грустим, томимся, сохнем, ноем:
Мы старцы в молодых годах!..

ПЕТР ВЯЗЕМСКИЙ
К МНИМОЙ СЧАСТЛИВИЦЕ
Мне грустно, на тебя смотря;
Твоя не верится мне радость,
II розами твоя увенчанная младость
Есть дня холодного блестящая заря.
'Нет прозаического счастья
Для поэтической души:
Поэзией любви дни наши хороши,
А ты чужда ее святого сладострастья.
Нет, пет — он не любим тобой;
Нет, нет -— любить его не можешь;
Ъ стихни спорные одно движенье вложишь,
¦С фальшивым верный звук сольешь в согласный строи;
Насильством хитрого искусства
Стесненная, творит природа чудеса,
Но не позволят небеса,
Чтоб предрассудков власть уравнивала чувства.
Сердцем избранным дан язык,
Непосвященному невнятный;
Кто в таинства его с рожденья не проник,
Тот не постигнет их награды благодатной.
Где в двух сердцах нет тайного сродства,
Поверья общего, сочувствия, понятья,
20

Там холодны любви права-,
Там холодны любви объятья!
Товарищи в земном плену житейских уз,
Друг другу чужды вы вне рокового круга:
Не промысл вас берег и прочил друг для друга,
Но света произвол вам наложил союз.
Я знаю, ты не лицемеришь;
Как свежая роса, душа твоя светла;
Но, суеверная, рассудку слепо веришь
II сердце на его поруку отдала.
Ты веришь, что, как честь, насильственным обетом
II сердце вольное нетрудно обложить,.
II что ему под добровольным гнетом
Долг может счастье заменить!
О женщины, какой мудрец вас разгадает?
В вас две природы, в вас два спорят с>щсства\
В вас часто любит голова
И часто сердце рассуждает.
Но силой ли души иль слепотой почесть,
Когда вы жизни сей, дарами столь убогой,.
Надежды лучшие дерзаете принесть
На жертвенник обязанности строгой?
Что к отреченью вас влечет? Какая власть
Вас счастья призраком дарит на плахе счастья?
Смиренья ль чистого возвышенная страсть
Иль безмятежный сон холодного бесстрастья?
Вы совершенней ли иль хладнокровней нас?
Вы жизни выше ли иль, как в избранный камень
От Пигмальоновой любви, равно и в вас
Ударить должен чистый пламень?
Иль, в тяжбе с обществом и с силою в борьбе,
Страшась испытывать игру превратных долей,
Заране ищете убежища себе
В благоразумьи и неволе?
Умеренность — расчет, когда' начнут от лет
Ум боле поверять, а сердце меней верить,
Необходимостью свои желанья мерить —
Нам и природы глас и опыта совет.
21

Но в возраст тот, когда печальных истин свиток
В мсрцаньн радужном еще сокрыт от нас,
Для сердца жадного и самый благ избыток
Есть недостаточный запас.
А ты, разбив сосуд волшебный
И с жизни оборвав поэзии цветы,
Чем сердце обольстишь, когда рукой враждебной
Сердечный мир разворожила ты?
Есть к счастью выдержка в долине зол и плача,
Но в свет заброшенный небесный сей залог
Не положительный известных благ итог,
Не алгеброй ума решенная задача.
Нет, вдохновением дается счастье нам,
Как искра творчества живой душе поэта,
Как розе свежий фимиам,
Как нега звучная певцу любви и лета.
И горе смертному, который в слепоте
Взысканьям общества сей вышний дар уступит
Иль, робко жертвуя приличью и тщете,
Земные выгоды его ценою купит.
Мне грустно, на тебя смотря;
Твоя не верится мне радость,
И розами твоя увенчанная младость
Есть дня холодного блестящая заря.
С полудня светлого переселенец милый,
Цветок, предчувствие о лучшей стороне,
К ра.стеныо севера привитый гневной силой,
Цветет нерадостно, тоскуя по весне.
Иль, жертва долгая минуты ослепленья,
Младая пери, дочь воздушиыя семьи,
Из чаши благ земных не почерпнет забвенья
Обетованных ей восторгов и любви.
Любуйся тиншной под небом безмятежным,
Но хлад рассудка, хлад до сердца не проник;
В нем пламень не потух; так под убором
снежным
Кипит невидимо земных огней тайник.
В сердечном забытьи, а не во сне спокойном,
Еще таишь в себе мятежных дум следы;
22

Еще тоскуешь ты о бурях, небе знойном,
Под коим зреют в нас душевные плоды.
Завидуя мученьям милым
И бурным радостям, неведомым тебе,
Хотела б жертвовать ты счастием постылым
Страстей волненью и борьбе.
РАЗГОВОР 7 АПРЕЛЯ 1832 ГОДА
Графине Е. М. Завидовской
Отрывок
Роскошен жаркий юг с своим сияньем знойным
II чудно-знойными глазами жен и дев —
Сим чутким зеркалом их думам беспокойным,
В котором так кипят любви восторг и гнев.
Обворожительны их прелестей зазывы,
Их пега, их тоска, их пламенный покой,
Их бурных прихотей нежданные порывы,
Как вспышки молнии из душной тьмы ночной.
Любовь беснуется под воспаленным югом;
Не ангелом она святит там жизни путь, —
Она горит в крови отравой и недугом
И уязвляет в кровь болезненную грудь.
Но сердцу русскому есть красота иная,
Сын севера признал другой любви закон:
Любовью чистою таинственно сгорая,
Кумир божественный лелеет свято он.
Красавиц северных он любит безмятежность,
Чело их, чуждое язвительных страстей,
И свежесть их лица, и плеч их белоснежность,
И пламень голубой их девственных очей.
Он любит этот взгляд, в котором нет обмана,
Улыбку свежих уст, в которой лести нет,
Величье стройное их царственного стана
И чистой прелести ненарушимый цвет.
Он любит их речей и ласк неторопливость,
И в шуме светских игр приметные едва,
Но сердцу внятные: чувствительности живость
И, чувством звучные, немногие слова...

КОНДРАТИЙ РЫЛЕЕВ
ОЛЬГА ПРИ МОГИЛЕ ИГОРЯ
Игорь, сын основателя Российского государства Рюрика,
принял правление в 912 году. Первым его подвигом было
усмирение возмутившихся древлян. Сие народное славянское
племя обитало в лесах нынешней Волынской губернии.
Игорь наложил дань, которую древляне платили до 945
года. В сие время ему захотелось умножить сбор, древляне
возмутились снова, и корыстолюбивый Игорь погиб: они
привязали его к двум деревьям, нагнули их и таким
образом разорвали надвое. По нем остался малолетний сын
Святослав. Супруга его, Ольга, правила государством
около десяти лет; скончалась в 969 году. Церковь причислила.
се к лику святых жен.
Осенний ветер бушевал,
Крутя дерев листами,
II сосны древние качал
Над мрачными холмами.
С поляны встал седой туман
И все сокрыл от взгляда;
Лишь Игорев синел курган,
Как грозная громада.
Слетала быстро ночь с небес;
Луна меж туч всплывала
II изредка в дремучий лес
Иль в дол лучом сверкала.
24

Настала полночь... Вдруг вдали
Как шелест по поляне-
То Ольга с Святославом шли
II стали при кургане.
И долго мудрая в тиши
Стояла пред могилой,
С волненьем горестной души
И с думою унылой.
О прошлом, плавая в мечтах.
Она, томясь, вздыхала;
По огнь блеснул в ее очах,
И мудрая вещала:
«Мой сын! здесь пал родитель твой.
Вот храброго могила!
По слез не лей: я местью злой
Древлянам заплатила.
Ты видишь: дикою травой
Окрестность вся заглохла,
И кровь, пролитая рекой,
Тут, мнится, не обсохла!..
Так, сын мой! Игорь отомщен;
Моя спокойна совесть;
Но сам виновен в смерти он —
Внемли об оной повесть:
Уже надменный грек, смирен
Кровопролитной бранью,
Покой от северных пламен
Купил позорной данью.
И Игорь, бросив меч и щит
К подножию кумира,
Молил Перуна, да хранит
Пснарушнмость мира.
Из града в град везде текла
Его деяний слава,
II счастьем мирным процвела
Обширная держава.
Вдруг князя гордая душа
Покои пренебрегает
25

II, к золоту алчбой дыша,
Тревоги замышляет.
Дружины собралися в стан,
В доспехах ярой брани,
И полетели в край древлян
Сбирать покорства дани.
Древляне дань сполна внесли;
Но Игорь недовольный
Стал вновь налоги брать с земли
С дружиной своевольной.
«О князь! — народ ему вещал, —
Чего еще желаешь?..
От нас последнее ты взял —
И нас же угнетаешь!»
Но князь не внял моленьям сим —
И угнетенных племя
Решилося сразиться с ним
И сбросить ига бремя.
«Погибель хищнику, друзья!
Пускай падет он мертвой!
Его сразит стрела моя,
Иль все мы будем жертвой!» —
Древлянский князь твердил в лесах..
Отважные восстали
"И с дикой яростью в сердцах
На Игоря напали.
Дружина хищников легла
Без славы и без чести,
А твой отец, виновник зла,
Пал жертвой лютой мести!
Бот, Святослав, к чему ведет
Несправедливость власти:
И князь несчастлив и народ,
Где на престоле страсти.
Но вдвое князь во всех местах
Внимает вопль с укором;
'По смерти ждет его в веках
Потомство с приговором.
26

Отец будь подданным своим
И боле князь, чем воин;
Будь друг своих, гроза чужим
И жить в веках достоин!» —
Так киязю-отроку рекла
И, поклонясь кургану,
Мать с сыном тихо потекла
Ко дремлющему стану.

НИКОЛАЙ ЦЫГАНОВ
«Не шей ты мне, матушка,
Красный сарафан,
Не входи, роднмушка,
Попусту в изъян!
Рано мою косыньку
На две расплетать!
Прикажи мне русую
В ленту убирать!
Пущай, не покрытая
Шелковой фатой,
Очи молодецкие
Веселит собой!
То ли житье девичье.
Чтоб его менять,
, Торопиться замужем
Охать да вздыхать?
Золотая волюшка
Мне милей' всего!
Не хочу я с волюшкой
В свете ничего!»
«Дитя мое, дитятко,
Дочка милая!
Головка победная,
Неразумная!
Не век тебе пташечкой
Звонко распевать,
Легкокрылой бабочкой
По цветам порхать!
Заблекнут на щеченьках
Маковы цветы,
Прискучат забавушки —
^ Стоскуешься ты!
А мы и при старости
Себя веселим:
Младость вспоминаючи,
На детей глядим.
И я молодешенька
Была такова,
И мне те же в девушках
Пелися слова!»
28

АНТОН ДЕЛЬВИГ
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА
Мне минуло шестнадцать лет,
Но сердце было в воле;
Я думала: весь белый свет —
Наш бор, поток и поле.
К нам юноша пришел в село:
Кто он? отколь? не знаю —
Но все меня к нему влекло.
Все мне твердило: знаю!
Его кудрявые власы
Вкруг шеи обвивались,
Как мак сияет от росы,
Сияли, рассыпались.
И взоры пламенны его
Мне что-то изъясняли;
Мы не сказали ничего,
Но уж друг друга знали.
Куда пойду — и он за мной.
На долгую ль разлуку?
Не знаю! только он с тоской
Безмолвно жал мне руку.
29

«Что хочешь ты? — спросила я.
Скажи, пастух унылый».
И с жаром обнял он меня
И тихо назвал милой.
II мне б тогда его обнять!
Но рук не поднимала,
На персп потупила взгляд,
Краснела, трепетала.
Ни слова не сказала я;
За что ж ему сердиться?
Зачем покинул он меня?
И скоро ль возвратится?

АЛЕКСАНДР ПУШКИН
НЕРЕИДА
Среди зеленых волн, лобзающих Тавриду,
На утренней заре я видел Нереиду.
Сокрытый меж дерев, едва я смел дохнуты
Над ясной влагою полубогиня гр>дь
Младую, белую как лебедь, воздымала
И пену из власов струею выжимала.
*
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.
Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.
31

В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.
Душе настало пробужденье:
II вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
II божество, и вдохновенье,
II жизнь, и слезы, и любовь.
НЯНЕ
Подруга дней моих суровых,
Голубка дряхлая моя!
Одна в глуши лесов сосновых
Давно, давно ты ждешь меня.
Ты под окном своей светлицы
Горюешь, будто на часах,
И медлят поминутно спицы
В твоих наморщенных руках.
Глядишь в забытые вороты
На черный отдаленный путь:
Тоска, предчувствия, заботы
Теснят тчою всечасно грудь.
То чудится тебе...
КРАСАВИЦА
Все в ней гармония, все диво,
Все выше мира и страстей;
Она -покоится стыдливо
В красе торжественной своей;
Она кругом себя взирает:
Ей нет соперниц, ист подруг;
Красавиц наших бледный круг
В ее сиянье исчезает.
32

Куда бы ты ип поспешал,
Хоть на любовное свиданье,
Какое б в сердце ни питал
Ты сокровенное мечтанье, —
Но, встретясь с ней, смущенный, ты
Вдруг остановишься невольно,
Благоговея богомольно
Перед святыней красоты.
ЗИМНИЙ ВЕЧЕР
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, сна завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.
Наша ветхая лачужка
И печальна, п темна.
Что же ты, моя старушка,
Приумолкла у окна?
Или бури завываньем
Ты, мой друг, утомлена,
Или дремлешь под .жужжаньем
Своего веретена?
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Спой мне песню, как сшита
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя.
3 И мать, и сестра, и жена. 33

Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
ПОРТРЕТ
С своей пылающей душой,
С своими бурными страстями,
О жены Севера, меж вами
Она является порой
II мимо всех условий света
Стремится до утраты сил,
Как беззаконная комета
В кругу расчисленном светил.
КАЛМЫЧКЕ
Прощай, любезная калмычкаI
Чуть-чуть, назло моих затей,
Меня похвальная привычка
Не увлекла среди степей
Вслед за кибиткою твоей.
Твои глаза, конечно, узки,
И плосок нос, и лоб широк,
Ты не лепечешь по-французски,
Ты шелком не сжимаешь ног,
По-английски пред самоваром
Узором хлеба не крошишь,
Не восхищаешься Ссн-Маром,
Слегка Шекспира не ценишь,
IJc погружаешься в мечтанье,
Ког<да нет мысли в голове,
Не распеваешь: Ma dov'e*,
Галоп не прыгаешь в собранье...
Что нужды? — Ровно полчаса,
Пока коней мне запрягали,
Мне ум и сердце занимали
Твой взор и дикая краса.
Но где (тал
34

Друзья! не все ль одно и то же:
Забыться праздною душой
В блестящей зале, в модной ложе
Или в кибитке кочевой?
ЖЕНИХ
Три дня купеческая дочь
Наташа пропадала;
Она на двор на третью ночь
Без памяти вбежала.
С вопросами отец и мать
К Наташе стали приступать.
Наташа их не слышит,
Дрожит и еле дышит.
Тужила мать, тужил отец,
II долго приступали,
II отступились наконец,
А тайны не узнали.
Наташа стала, как была,
Опять румяна, весела,
Опять пошла с сестрами
Сидеть за воротами.
Раз у тесовых у ворот,
С подружками своими,
Сидела девица — и вот
Промчалась перед ними
Лихая тройка с молодцом.
Конями, крытыми ковром,
В санях он стоя правит
II гонит всех и давит.
Он, поровпявшись, поглядел,.
Наташа поглядела,
Он вихрем мимо пролетел,
Наташа помертвела.
Стремглав домой она бежит:
«Ои! он! узнала! — говорит, —
Он, точно он! держите,
Друзья мои, спасите!»
35

Печально слушает семья;
Качая головою,
Отец ей: «Милая моя,
Откройся предо мною.
Обидел кто тебя, скажи,
Хоть только след нам укажи».
Наташа плачет снова
II более ни слова.
На утро сваха к ним па двор
Нежданная приходит,
Наташу хвалит, разговор
С отцом ее заводит:
«У вас товар, у нас купец;
Собою парень молодец,
II статный, и проворный,
Не вздорный, не зазорный.
Богат, умен, ни перед кем
Не кланяется в пояс,
А как боярин, между тем,
Живет, не беспокоясь;
А подарит невесте вдруг
И лисью шубу, и жемчуг,
II перстни золотые,
II платья парчевые.
Катаясь, видел он вчера
Ее за воротами;
Не по рукам ли, да с двора,
Да в церковь с образами?»
Она сидит за пирогом
Да речь ведет обиняком,
А бедная невеста
Себе не видит места.
«Согласен, — говорит отец: —
Ступай благополучно,
Моя Наташа, под веисц:
Одной в светелке скучно.
Не век девицей вековать,
Не все касатке распевать,
Пора гнездо устроить,
Чтоб детушек покоить».
36 '

Наташа к стенке уперлась
И слово молвить хочет —
Вдруг зарыдала, затряслась,
И плачет и хохочет.
В смятенье сваха к ней бежит,
Водой студеною понт
И льет остаток чаши
На голову Наташи.
Крушится, охает семья.
Опомнилась 11аташа
II говорит: «Послушна я,
Святая воля ваша.
Зовите жениха на пир,
Пеките хлебы на весь мир,
На славу мед варите,
Да суд па пир зовите».
«Изволь, Наташа, ангел мой!
Готов тебе в забаву
Я жизнь отдать!» — И пир горой;
Пекут, варят на славу.
Вот гости честные нашли,
За стол невесту повели;
Поют подружки, плачут,
А вот и сани скачут.
Вот и жених — н все за стол.
Звенят, гремят стаканы;
Заздравный ковш кругом пошел;
Все шумно, гости пьяны.
Жених
«Л что же, милые друзья,
Невеста красная моя
Не пьет, не ест, не служит:
О чем невеста тужит?»
Невеста жениху в ответ:
«Откроюсь наудачу.
Душе моей покоя нет,
II день, и ночь я плачу.
37

Недобрый сон меня крушит».
Отец ей: «Что ж твой сон гласит?
Скажи нам, что такое,
Дитя мое родное?»
«Мне снилось, — говорит она, —
Зашла я в лес дремучий,
II было поздно; чуть лупа
Светила из-за тучи;
С тропинки сбилась я; в глуши
Не слышно было ни души,
И сосны лишь да ели
Вершинами шумели.
И вдруг, как будто наяву,
Изба передо мною.
Я к ней, стучу — молчат. Зову —¦
Ответа нет; с мольбою
Дверь отворила я. Вхожу —
В избе свеча горит: гляжу —
Везде сребро да злато.
Все светло и богато».
Жени Хч
«А чем же худ, скажи, твой сон?
Знать, жить тебе богато».
Невеста*
«Постой, сударь, не кончен он.
На серебро, на злато,
На сукна, коврики, парчу,
На новгородскую камчу
Я молча любовалась
II диву дивовалась.
Вдруг слышу крик и конский топ...
Подъехали к крылечку.
Я поскорее дверью хлоп
И спряталась за печку.
Вот слышу много голосов...
Взошли двенадцать молодцов,
38

II с ними голубица
Красавица-девица.
Взошли толпой, не поклонясь,
Икон пс замечая;
За стол садятся, не молясь
II шапок не снимая.
На первом месте брат большой,
По праву руку брат моиьшой,
По леву голубица
Красавица-девица.
Крик, хохот, песни, шум и звон,
Разгульное похмелье...>
Жених
«А чем же худ, скажи, твой сон?
Вещает он веселье».
Невеста i
«Постой, сударь, не копчен он.
Идет похмелье, гром и звон,
Пир весело бушует.
Лишь девица горюет.
Сидит, молчит, ни ест, ни пьет
И током слезы точит,
И старший брат свой нож берет,
Присвистывая, точит;
Глядит па девицу-красу
И вдруг хватает за косу,
Злодей девицу губит,
Ей праву руку рубит».
«Ну, это, — говорит жених, —
Прямая небылица!
Но не тужи, твои сон не лях,
Поверь, душа-девица».
Она глядит ему в лицо.
«А это с чьей руки кольцо?» —
Вдруг молвила невеста,
И все привстали с места.
39

Кольцо катится и звенит,
Жених дрожит, бледнея;
Смутились гости. — Суд гласитз
«Держи, вязать злодея!»
Злодей окован, обличен
И скоро смертню казнен.
Прославилась Наташа!
И вся тут песня наша.
ИЗ «ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА»
Итак, она звалась Татьяной.
Пи красотой сестры своей,
Ни свежестью се румяной
Не привлекла б она очей.
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная, боязлива»
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
Она ласкаться не умела
К отцу, ни к матери своей;
Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать не хотела,
II часто, целый день одна,
Сидела молча у окна.
Задумчивость, ее подруга
От самых колыбельных дней,
Теченье сельского досуга
Мечтами украшала ей.
Ее изнеженные пальцы
Не знали игл; склонясь на пяльцы,
Узором шелковым она
Не оживляла полотна.
Охоты властвовать гримета,
С послушной куклою дитя
Приготовляется шутя
К приличию, закону света,
И важно повторяет ей
Уроки маменьки своей.
Но куклы даже в эти гош
Татьяна в руки ис брала;
40

Про вести города, про моды
Беседы с нею не вела.
И были детские проказы
Ей чужды; страшные рассказы
Зимою в темноте ночей
Пленяли больше сердце ей.
Когда же няня собирала
Для Ольги на широкий луг
Всех маленьких ее подруг,
Она в горелки не играла,
Ей скучен был и звонкий смех,.
И шум их ветреных утех.
Она любила на балконе
Предупреждать зари восход,
Когда на бледном небосклоне
Звезд исчезает хоровод,
II тихо край земли светлеет,
И, вестник утра, ветер веет,
И всходит постепенно день.
Зимой, когда ночная тень
Полмиром доле обладает,
II доле в праздной тишине,
При отуманенной луне,
Восток ленивый почивает,
В привычный час пробуждена,
Вставала при свечах она.
Ей рано нравились романы;
Они ей заменяли все;
Она влюблялася в обманы
II Ричардсона и Руссо.
Отец ее был добрый малый,
В прошедшем веке запоздалый;.
По в книгах не видал вреда;
Он, не читая никогда,
Их почитал пустой игрушкой
И не заботился о том.
Какой у дочки тайный том
Дремал до утра под подушкой.
41

И в сердце дума заронилась;
Пора пришла, она влюбилась.
Так в землю падшее зерно
Весны огнем оживлено.
Давно ее воображенье,
Сгорая негой и тоской,
Алкало пищи роковой;
Давно сердечное томленье
Теснило ей младую грудь;
Душа ждала... кого-нибудь,
И дождалась... Открылись очи;
Она сказала: это он!
Увы! теперь и дни, и ночи,
И жаркий одинокий сон,
Все полно им; все деве милой
Без умолку волшебной силой
Твердит о нем. Докучны ей
И звуки ласковых речей,
И взор заботливой прислуги.
В уныние погружена,
Гостей не слушает она
И проклинает их досуги,
Их неожиданный приезд
Ii продолжительный присест.
Татьяна, милая Татьяна!
С тобой теперь я слезы лью;
Ты в руки модного тирана
Уж отдала судьбу свою.
Погибнешь, милая; но прежде
Ты в ослепительной надежде
Блаженство те*мное зовешь,
Ты негу жизни узнаешь,
Ты пьешь волшебный яд желаний,
Тебя преследуют мечты:
Везде воображаешь ты
Приюты счастливых свиданий;
Везде, везде перед тобой
Твой искуситель роковой.
42

Тоска любви Татьяну гонит,
II в сад идет она ipyc/гить,
II вдруг недвижны очи клонит,.
И лень ей далее ступить:
Приподнялася грудь, ланиты
Мгновенным пламенем покрыты,
Дыханье замерло в устах,
И в слухе шум, и блеск в очах...
Настанет ночь; лупа обходит
Дозором дальный свод небес,
II соловей во мгле древес
Напевы звучные заводит.
Татьяна в темноте не спит
И тихо с няней говорит:
«Не спится, няня: здесь так душно!
Открой окно да сядь ко мне». —
«Что, Таня, что с тобой?» — «Мне скучно,
Поговорим о старине». —
«О чем же, Таня? Я, бывало,
Хранила в памяти немало -
Старинных былей, небылиц
Про злых духов и про девиц;
А ныне все мне темно, Таня:
Что знала, то забыла. Да,
Пришла худая череда!
Зашибло...» — «Расскажи мне, няня,
Про ваши старые года:
Была ты влюблена тогда?» —
«И, полно, Таня! В эти лета
Мы не слыхали про любовь;
А то бы согнала со света
Меня покойница свекровь». —
«Да как же ты венчалась, няня?» —
«Так, видно, бог велел. Мой Ваня
Моложе был меня, мой свет,
А было мне тринадцать лет.
Недели две ходила сваха
К моей родне, и наконец
Благословил меня отец.
Я горько плакала со страха;
Мне с плачем косу расплели
Да с пеньем в церковь повели.
44

И вот ввели в семью чужую...
Да ты не слушаешь меня...» —
«Ах, няня, няня, я тоскую,
Мне тошно, милая моя:
Я плакать, я рыдать готова!..» —
«Дитя мое, ты нездорова;
Господь помилуй и спаси!
Чего ты хочешь, попроси...
Дай окроплю святой водою,
Ты вся горишь...» — «Я не больна*
Я... знаешь, няня... влюблена». —
«Дитя мое, господь с тобою!» —
И няня девушку с мольбой
Крестила дряхлою рукой.
«Я влюблена» — шептала снова
Старушке с горестью она.
«Сердечный друг, ты нездорова». —
«Оставь меня: я влюблена».
И между тем луна сняла
И томным светом озаряла
Татьяны бледные красы,
II распущенные власы,
II капли слез, и на скамейке
Пред героиней молодой,
С платком на голове седой,
Старушку в длинной телогрейке;
И все дремало в тишине,
При вдохновительной луне.
И сердцем далеко носилась
Татьяна, смотря на луну...
Вдруг мысль в уме ее родилась...
«Поди, оставь меня одну.
Дан, няня, мне перо, бумагу
Да стол подвинь; я скоро лягу;
Прости». II вот она одна.
Все тихо. Светит ей луна.
Облокотясь, Татьяна пишет,
И все Евгений на уме,
И в необдуманном письме
Любовь невинной девы дышит.
Письмо готово, сложено...
Татьяна! для кого ж оно?
45

Я знал красавиц недоступных,
Холодных, чистых, как зима,
11сумолимых, неподкупных,
Непостижимых для ума;
Дивился я их спесп модной,
Их добродетели природной,
II, признаюсь, от них бежал,
И, мнится, с ужасом читал
Над их брозямн надпись ада:
Оставь надежду навсегда!
Внушать любовь для них беда,
Пугать людей для них отрада.
Быть может, на брегах Невы
Подобных дам видали вы.
Среди поклонников послушных
Других причудниц я видал,
Самолюбиво равнодушных
Для вздохов страстных и похвал.
II что ж нашел я с изумленьем?
Они, суровым поведсньем
Пугая робкую любовь,
Ее привлечь умели вновь
По крайней мерс сожаленьем*
По крайней мере звук речей
Казался иногда нежней,
II с легковерным ослепленьем
Опять любовник молодой
Бежал за милой суетой.
За что ж виновнее Татьяна?
За то ль, что в милой простоте
Она не ведает обмана
И верит избранной мечте?
За то ль, что любит без искусства*
Послушная влеченью чувства,
Что так доверчива она,
Что от небес одарена
Воображением мятежным,
Умом и волею живой,
II своенравной головой,
И сердцем пламенным и нежным?1
Ужели не простите ей
Вы легкомыслия страстей?
46

Кокетка судит хладнокровно,
Татьяна любит не шутя
И предается безусловно
Любви, как милое дитя.
Не говорит она: отложим —
Любви мы цену тем умножим,.
Вернее в сети заведем;
Сперва тщеславие кольнем
Надеждой, там недоуменьем.
Измучим сердце, а потом
Ревнивым оживим огнем;
А то, скучая наслажденьем,
Невольник хитрый из оков
Всечасно вырваться готов.
Письмо Татьяны предо мною:
Его я свято берегу,
Читаю с тайною тоскою
И начитаться не могу.
Кто ей внушал и эту нежность,
И слов любезную небрежность?
Кто ей внушал умильный вздор,
Безумный сердца разговор,
И увлекательный, и вредный?
Я не могу понять. Но вот
Неполный, слабый перевод,
С живой картины список бледный
Или разыгранный Фрейшиц
Перстами робких учениц:
Письмо
Татьяны к Онегину.
Я к вам пишу — чего же боле?
Что я могу еще сказать?
Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать.
Но вы, к моей несчастной доле
Хоть каплю жалости храня,
Вы не оставите меня.
47

Сначала я молчать хотела;
Поверьте: моего стыда
Вы не узнали б никогда,
Ко1да б надежду я имела
Хоть редко, хоть в неделю раз
В деревне пашей видеть вас,
Чтоб только слышать ваши речи,
Вам слово молвить, и потом
Все думать, думать об одном
И день и ночь до повой встречи.
Но, говорят, вы нелюдим;
В глуши, в деревне все вам скучно,
А мы... ничем мы не блестим,
Хоть вам и рады простодушно.
Зачем вы посетили нас?
В глуши забытого селенья
Я никогда не знала б вас,
Не знала б горького мученья.
Души неопытной волненья
Смирив со временем (как знать?),
По сердцу я нашла бы друга,
Была бы верная супруга
II добродетельная мать.
Другой!.. Нет, никому на свете
Не отдала бы сердца я!
То в вышнем суждено совете...
То воля неба: я твоя;
Вся жизнь моя была залогом
Свиданья верного с тобой;
Я знаю, ты мне послан богом,
До гроба ты хранитель мой...
Ты в сновиденьях мне являлся,
Незримый, ты мне был уж мил,
Твой чудный взгляд меня томил,
В душе твой голос раздавался
Давно... нет, это был не сон!
Ты чуть вошел, я вмиг узнала,
Вся обомлела, запылала
И в мыслях молвила: вот он!
Не правда ль? я тебя слыхала:
Ты говорил со мной в тиши,
48

Когда я бедным помогала
Или молитвой услаждала
Тоску волнуемой души?
И в это самое мгновенье
Не ты ли, милое виденье,
В прозрачной темноте мелькнул,
Приникнул тихо к изголовью?
Не ты ль, с отрадой и любовью,
Слова надежды мне шепнул?
Кто ты, мой ангел ли хранитель,
Или коварный искуситель:
Мои сомненья разреши.
Быть может, это все пустое,
Обман неопытной души!
И суждено совсем иное...
Но так и быть! Судьбу мою
Отныне я тебе вручаю,
Перед тобою слезы лью,
Твоей защиты умоляю...
Вообрази: я здесь одна,
Никто меня не понимает,
Рассудок мой изнемогает,
И молча гибнуть я должна.
Я жду тебя: единым взором
Надежды сердца оживи
Иль сон тяжелый перерви,
Увы, заслуженным укором!
Кончаю! страшно перечесть...
Стыдом и страхом замираю...
Но м-не порукой ваша честь,
И смело ей себя вверяю...
4 И мать, и сестра, и жена.

Wlii
ж\
ЕВГЕНИЙ БАРАТЫНСКИЙ
СЕСТРЕ
И ты покинула семейный мирный круг!
Ни степи, ни леса тебя не задержали;
И ты летишь ко мне на глас моей печали —
О милая сестра, о мой вернейший друг!
Я узнаю тебя, мой ангел-утешитель,
Наперсница души от колыбельных дней;
Не тщетно нежности я веровал твоей,
Тогда еще, тогда достойный твой ценитель!.#
Приди ж — и радость призови
В приют мой, радостью забытый,
Повей отрадою душе моей убитой
И сердце мне согрей дыханием любви!
Как чистая роса живит своей прохладой
Среди нагих степей, — спасительной усладой
Так оживишь мне чувства ты.
Младые грации сплели тебе венок
И им стыдливую невинность увенчали.
В него вплести и мне нельзя ли
На память миртовый листок?
50

Хранимый дружбою, он, верно, не увянет,.
Он лучших чувств моих залогом будет ей;
Но друга верного и были прежних дней
Да поздно милая вспомянет.
Да поздно юных снов утратит легкий рой
И скажет в тихий час случайного раздумья:
«Не другом красоты, не другом остроумья. -*•
Он другом был меня самой».
ОНА
Есть что-то в ней, что красоты прекрасней;
Что говорит не с чувствами — с душой;.
Есть что-то в ней над сердцем самовластней
Земной любви и прелести земной.
Как сладкое душе воспоминанье,
Как милый свет родной звезды твоей,.
Какое-то влечет очарованье
К ее ногам и под защиту к ней.
Когда ты с ней, мечты твоей неясной
Неясною владычицей она:
Не мыслишь ты — и только лишь прекрасной
Присутствием душа твоя полна.
Бредешь ли ты дорогою возвратной,
С ней разлучась, в пустынный угол твой: —
Ты полон весь мечтою необъятной,
Ты полон весь таинственной тоской..

ВАСИЛИЙ ТУМАНСКИЙ
ОТРОКОВИЦЕ
Ле упреждай годов; зрей тихо*; не вреди
•Развитию красот, сокрытых впереди.
-'Утехи ранние отрава, а не сладость:
-Лишь целомудрием цветет и блещет младость.
'О милая! дозволь златой твоей весне
"Без искушения, в беспечной тишине
^Допраздновать свой век. Дни счастья не изменят,
^Придет твоя пора, и юноши оценят
Влюбленной думою все прелести твои:
Блеск утренний ланит, густых кудрей струи,
Уста цветущие с двойным жемчужным рядом
Л -светлые глаза с победоносным взглядом.
52

АЛЕКСАНДР ОДОЕВСКИЙ
СЛАВЯНСКИЕ ДЕВЫ
Песнь первая. Славянские de вы,
Нежны и быстры ваши напевы!
Что ж не поете, ляшские девы,
В лад ударяя легкой стопой?
Сербские девы! песни простые
Любите петь, но чувства живые-
В диком напеве блещут красой.
Кто же напевы чехинь услышит,
Звучные песни сладостных дев —
•Дышат любовью, славою дышат...
Помня всю жизнь и песнь и напев,.
Девы! согласно что не поете
Песни святой минувших времен,
В голос единый что не сольете
Всех голосов славянских племен?
Боже! когда же сольются потоки
В реку одну, как источник один?
Да потечет сей поток-исполин,
Ясный как небо, как море широкий:,,
И, увлажая полмира собой,
Землю украсит могучей красой?

Песнь вторая. Старшая дева
Старшая дочь в семействе славяна
Всех превзошла величием стана, —
Славой гремит, но грустно живет:
В тереме дни проводит, как ночи,
Бледно чело, заплаканы очи,
И заунывно песни поет.
Что же ке Еыйдешь в чистое поле,
Не разгуляешь грусти своей?
СЕетло душе к$ солнышке-воле!
Сердцу тепло ст ясных лучей!
В голе слеши с меньшими сестрами
И хоровод Ееди за собой;
Дружно сплетая руки с руками,
Ргдостнс геснь свободы запой!
Боже! когда же сольются потоки
В реку одну, как источник один?
Да потечет сей поток-исполин,
Ясный как день, как море широкий,
И, увлажая полмира собой,
Землю украсит могучей красой!

НИКОЛАЙ ЯЗЫКОВ
ЭЛЕГИЯ
Она меня очаровала,
Я в ней нашел все красоты,
Все совершенства идеала
Моей возвышенной мечты.
Напрасно я простую долю
У небожителей просил,
И мир души, и сердца волю
Как драгоценности хранил.
Любви чарующая сила,
Как искра Зевсова огня,
Всего меня воспламенила,
Всего проникнула мен/i.
Пускай не мне ее награды;
Она мой рай, моя звезда
В часы вакхической отрады,
В часы покоя и труда.
Я бескорыстно повинуюсь
Порывам страсти молодой,
И восхищаюсь, и любуюсь
Непобедимою красой.
55

НИКОЛАЙ ПАВЛОВ
РОМАНС
Она безгрешных сновидений
Тебе на ложе не пошлет
И для небес, как добрый гений,
Твоей души не сбережет;
С ней мир другой, но мир прелестный;
С ней гаснет вера в лучший край...
Не называй ее небесной
И у земли не отнимай!
Нет у нее бесплотных крылий,
Чтоб отделиться от людей:
Она — сиянье раз и лилий,
Цветущих для земных очей;
Она манит во храм чудесный,
Но этот храм — не светлый рай...
Не называй ее небесной
И у земли не отнимай!
Вглядись в пронзительные очи, —
Не небом светятся они,
В них есть неправедные ночи,
В них есть мучительные дни.
Пред троном красоты телесной
Святых молитв не зажигай...
56

Не называй ее небесной
И у земли не отнимай!
Она не ангел-небожитель, —
Но, о любви ее меля,
Как помнить горнюю обитель,
Как знать, что небо, что земля?
С ней мир другой, но мир прелестны^
С ней гаснет вера в лучший край...
Не называй ее небесной
И у земли не отнимай!

АЛЕКСЕЙ КОЛЬЦОВ
МОЛОДАЯ ЖНИЦА
Высоко стоит
•Солнце на небе,
Горячо печет
Землю-матушку.
Душно девице,
Грустно на поле,
Нет охоты жать
Колосистой ржи.
Всю сожгло ее
Поле жаркое,
Горит-горма все
•Лицо белое.
Голова со плеч
"На грудь клонится,
Колос срезанный
Из рук валится...
Не с проста ума
-Жница жнет не жнет,
Глядит в сторону, —
Забывается.
Ох, болит у ней
Сердце бедное,
Заронилось в нем —•
Небывалое!
Она шла вчера
Нерабочим днем,
Лесом шла себе
По малинушку.
Повстречался ей
Добрый молодец;
Уж не в первый раз
Повстречался он.
Разминется с ней
Будто нехотя
И стоит, глядит
Как-то жалобно.
Он вздохнул, запел
Песню грустную;
Далеко в лесу
Раздалась та песнь.

Глубоко в душе
Красной девицы
Озвалась она
И запала в ней...
Душно, жарко ей,
Грустно на поле,
Нет охоты жать
Колосистой ржи...
ПОСЛЕДНИЙ ПОЦЕЛУЙ
Обойми, поцелуй,
Приголубь, приласкай,
Еще раз — поскорей —
Поцелуй горячей.
Что печально глядишь?
Что на сердце таишь?
Не тоскуй, ье г_орюй,
Из очей слез не лей;.
Мне не надобно их,
Мне не нужно тоски...
Не на смерть я иду,
Не хоронишь меня.
На полгода всего
Мы расстаться должны;
Есть за Волгой село
На крутом берегу:
Там отец мой живет,
Там родимая мать
Сына в гости зовет;
Я поеду к отцу,
Поклонюся родной
И согласье возьму
Обвенчаться с тобой.
Мучит душу мою
Твой печальный убор,
Для чего ты в него
Нарядила себя?
Разрядись: уберись
В свой наряд голубой
И на плечи накинь
Шаль с каймой расписной;
Пусть пылает лицо,
Как поутру заря,
Пусть сияет любовь
На устах у тебя!
Как мне мило теперь
Любоваться тобой!
Как весна, хороша
Ты, невеста моя!
Обойми ж, поцелуй,
Приголубь, приласкай,
Еще раз — поскорей —
Поцелуй горячей!
ПЕСНЯ
Ах, зачем меня
Силой выдали
За немилова —
Мужа старова?
Небось весело
Теперь матушке
Утирать мои
Слезы горькие;
Небось весело
Глядеть батюшке
На житье-бытье
Горемышное!
Небось сердце в них
Разрывается,
Как приду одна
На великий день;
59

От дружка дары Пусть из-за моря
Принесу с собой: Корабли плывут;
На лице — печаль, Пущай золото
На душе — тоску. На пол сыпится;
Поздно, родные,
Обвинять судьбу.
Ворожить, гадать,
Сулить радости!
Не расти траве
После осени;
Не цвести цветам
Зимой по снегу!
РУССКАЯ ПЕСНЯ
Я любила его
Жарче дня и огня,
Как другим не любить
Никогда, никогда!
Только с ним лишь одним
Я на свете жила;
Ему душу мою,
Ему жизнь отдала!
Что за ночь, за луна,
Когда друга я жду!
И, бледна, холодна,
Замираю, дрожу!
Вот он идет, поет:
«Где ты, зорька моя?»
Вот он руку берет,
Вот целует меня!
«Милый друг, погаси
Поцелуи твои!
И без них при. тебе
Огнь пылает в крови;
И без них при тебе
Жжет румянец лицо,
И волнуется грудь
И кипит горячо!
И блистают глаза
Лучезарной звездой!»
Я жила для него —
Я любила душой!

АЛЕКСЕЙ ТИМОФЕЕВ
ВЫБОР ЖЕНЫ
Не женись на умнице,
На лихой беде!
Не женись на вдовушке,
На чужой жене!
Женишься на вдовушке —
Старый муж придет;
Женишься на умнице —
Голову свернет.
Не женись на золоте,
Тестевом добре!
Не женись на почестях,
Жениной родне!
Женишься на золоте —
Сам продашь себя;
Женишься на почестях —
Пропадай жена!
Много певчих пташечек
В божиих лесах;
Много красных девушек
В царских городах.
Загоняй соловушку
В клеточку твою;
Выбирай из девушек
Пташечку-жену.
61

МИХАИЛ ЛЕРМОНТОВ
БАЛЛАДА
В избушке позднею порою
Славянка юная сидит.
Вдали багровой полосою
На небе зарево горит...
И, люльку детскую качая,
Поет славянка молодая...
«Не плачь, не плачь! иль сердцем чуешь.
Дитя, ты близкую беду!..
О полно, рано ты тоскуешь:
Я от тебя не отойду.
Скорее мужа я утрачу.
Дитя, не плачь! и я заплачу!
Отец твой стал за честь и бога
В ряду бойцов против татар,
Кровавый след ему дорога,
Его булат блестит, как жар.
Взгляни, там зарево краснеет:
То битва семя смерти сеет.
Как рада я, что ты не в силах
Понять опасности своей,
Не плачут дети на могилах;
Им чужд и стыд и страх цепей;
62

Их жребий зависти достоин...»
Вдруг шум — ив двери входит воин.
Брада р крови, избиты латы.
«Свершилось! — восклицает он, —
Свершилось! торжествуй, проклятый!..
Наш милый край порабощен,
Татар мечи не удержали —
Орда взяла, и наши пали».
И он упал — и умирает
Кровавой смертию бойца.
Жена ребенка поднимает
Над бледной головой отца:
«Смотри, как умирают люди,
И мстить учись у женской груди!..»
К ПОРТРЕТУ
Как мальчик кудрявый, резва,
Нарядна, как бабочка летом;
Значенья пустого слова
В устах ее полны приветом.
Ей нравиться долго нельзя:
Как цепь, ей несносна привычка,
Она ускользнет, как змея,
Порхнет и умчится, как птичка.
Таит молодое чело
По воле — и радость, и горе.
В глазах — как на небе светло,
В душе ее темно, как в море!
То истиной дышит в ней все,
То все в ней притворно и ложно?
Понять невозможно ее,
Зато не любить невозможно.
(М. А. ЩЕРБАТОВОЙ)
На светские цепи,
На блеск утомительный бала
63

Цветущие степи
Украины она променяла,
Но юга родного
На ней сохранилась примета
Среди ледяного,
Среди беспощадного света.
Как ночи Украины,
В мерцании звезд незакатных,
Исполнены тайны
Слова ее уст ароматных,
Прозрачны.и сини,
Как небо тех стран, ее глазки^
Как ветер пустыни,
И кежат и жгут ее ласки.
И зреющей сливы
Румянец на щечках пушистых*
И сслкца отливы
•Играют б кудрях золотистых.
И, следуя строго
Печальной отчизны примеру,
В'надежду на бог-а
-Хранит она детскую веру;
Как племя родное,
У чуждых опоры не просит
И в гордом покое
Насмешку и зло переносит.
От дерзкого взора
Б ней страсти не вспыхнут пожаром,
Полюбит не скоро,
Зато не разлюбит уж даром.
Юна поет — и звуки тают,
Как поцелуи на устах,
Глядит — и небеса играют
В ее божественных глазах;
64

5 И мать, и сестра, и жена.

Идет ли — все ее движенья,
Иль молвит слозо — все черты
Так полны чувства, выраженья,
Так полны дивной простоты.
БЕГЛЕЦ
(Горская легенда)
Гаруп бежал быстрее лани,
Быстрей, чем заяц от орла;
Бежал он в страхе с поля брани,
Где кровь черкесская текла;
Отец и два родные брата
За честь и вольность там легли,
II под пятой у супостата
Лежат их головы в пыли.
Их кровь течет и просит мщенья,
Гаруп забыл свой долг и стыд;
Он растерял в пылу сраженья
Винтовку, шащку — п бежит!
И скрылся день; клубясь,-туманы
Одели темные поляны
Широкой белой пеленой;
Пахнуло холодом с востока,
И над пустынею пророка
Встал тихо месяц золотой!..
Усталый, жаждою томимый,
С лица стирая кровь и нот,
Гарун меж скал аул родимый
При лунном свете узнает;
Подкрался он никем не зримый...
Кругом молчанье и покой
С кровавой би.твы невредимый
Лишь он одни пришел домой.
И к сакле он спешит знакомой,
Там блещет свет, хозяин дома;
Скрепись душой как только мог,
Гарун ступил через порог;
66

5*
Селима звал он прежде другом,
Селим пришельца не узнал;
На ложе мучимый недугом, —
Один, — он молча умирал...
«Велик аллах! от злой отравы
Он светлым ангелам своим
Велел беречь тебя для славы!»
«Что нового?» — спросил Селим,
Подняв слабеющие вежды,
И взор блеснул огнем надежды!..
II он привстал, и кровь бойца
Вновь разыгралась в час конца.
«Два дня мы билися в теснине;
Отец мой пал, и братья с ним;
И скрылся чя один в пустыне,
Как зверь, преследуем, гоним,
С окровавленными ногами
От острых камней и кустов,
Я шел безвестными тропами
По следу вепрей и волков;
Черкесы гибнут — враг повсюду..^
Прими меня, мой старый друг;
И вот пророк! твоих услуг
Я до могилы не забуду!..»
И умирающий в ответ:
«Ступай — достоин ты презренья,.
Ни крова, ни благословенья
Здесь у меня для труса нет!..»
Стыда и тайной муки полный, 9
Без гнева вытерпев упрек,
Ступил опять Гаруп безмолвный
За неприветливый порог.
И, саклю новую минуя,
Па миг остановился он,
И прежних дней летучий сон
Вдруг обдал жаром поцсчуя
Fro холодное чело;-
И стало сладко и светло
Его душе; во мраке ночи,
Казалось, пламенные очи
Блеснули ласково пред ним;
II он под-умал: я любим,
67

Она лишь мной живет и дышит..,
II хочет он взойти — и слышит,
И слышит песню старины...
II стал Гарун бледней луны:
Месяц плывет
Тих и спокоен,
А юноша воин
На битву идет.
Ружье заряжает джигит,
А дева ему говорит:
Мой милый, смелее
Вверяйся ты року,
Молпся востоку,
Будь верен пророку,
Будь славе вернее.
Своим изменивший
Изменой кровавой,
Врага не сразивши,
Погибнет без славы,
Дожди его ран не обмоют,
И звери костей не зароют.
Месяц плывет
И тих и спокоен,
А юноша воин
Па битву идет.
Главой поникнув, с быстротою
Гарун свой продолжает путь,
И крупная слеза порою
С ресницы падает на грудь...
Но вот от бури наклоненный
Пред ним родной белеет дом;
Надеждой снова ободренный,
Гарун стучится под окном.
Там, верно, теплые молитвы
Восходят к небу за него,
Старуха мать ждет сына с битвы,
Но ждет его не одного!..
«Мать, отвори! я странник бедный,
Я твой Гарун! твой младший сын;
Сквозь пули русские безвредно
Пришел к тебе!» «Один?» «Один!».
68

«А где отец и братья?» «Пали*
Пророк их смерть благословил,.
И ангелы их души взяли».
«Ты отомстил?» «I Ie отомстил...
По я стрелой пустился в горы,
Оставил меч в чужом краю,
Чтобы твои утешить взоры
И утереть слезу твою...»
«Молчи, молчи! гяур лукавый,
Ты умереть не мог со славой,
Так удались, живи один.
Твоим стыдом, беглец свободы,
Не омрачу я стары годы,
Ты раб и трус — и мне не сын!..»
Умолкло слово отверженья,
И все кругом объято сном.
Проклятья, стоны и моленья
Звучали долго под окном;
И наконец удар кинжала
Пресек несчастного позор...
И мать поутру увидала...
И хладно отвернула взор.
И труп, от праведных изгнанный»
Никто к кладбищу не отнес,
И кровь с его глубокой раны
Лизал, рыча, домашний пес;
Ребята малые ругались
Над хладным телом мертвеца,
В преданьях вольности остались
Позор и гибель беглеца.
Душа его от глаз пророка
Со страхом удалилась прочь;
И тень его в горах востока
Поныне бродит в темну ночь,
И под окном поутру рано
Он в сакли просится, стуча,
Но, внемля громкий стих Корана,
Бежит опять под сен»ь тумана,
Как прежде бегал от меча.

ФЕДОР ТЮТЧЕВ
Я номню время золотое,
Я помню сердцу милый край:
День вечерел; мы были двое;
Внизу, в тени, шумел Дунай.
II на холму, там, где, белея,
Руина замка вдаль глядит,
Стояла ты, младая фея,
Па мшистый опершись гранит,
Ногой младенческой касаясь
Обломков груды вековой;
И солнце медлило, прощаясь
С холмом, и замком, и тобой.
II ветер тихий мимолетом
Твоей одеждою играл
И с диких яблонь цвет за цветом
Па плечи юные свевал.
Ты беззаботно вдаль глядела...
Край неба дымно гас в лучах;
День догорал; звучнее пела
Река в померкших берегах.
70

И ты с веселостью беспечной
Счастливый провожала день;
И сладко жизни быстротечной
Над нами пролетала тень.
РУССКОЙ ЖЕНЩИНЕ
Вдали от солнца и природы,
Вдали от света и искусства,
Вдали от жизни и любви
Мелькнут твои младые годы,
Живые помертвеют чувства,
Мечты развеются твои...
И жизнь твоя пройдет незрима
В краю безлюдном, безымянном,
На незамеченной земле, —
Как исчезает облак дыма
На небе тусклом и туманном,
В осенней беспредельной мгле...
:*"
О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!
Давно ль, гордясь своей победой,
Ты говорил: она моя...
Год не прошел — спроси и сведай,
Что уцелело от нея?
Куда ланит девались розы,
Улыбка уст и блеск очей?
Все опалили, выжгли слезы
Горячей влагою своей.
Ты помнишь ли, при вашей встрече,
При первой встрече роковой,
Ее волшебный взор, и речи,
И смех младенчески-живой?
71

И что ж теперь? II где все это?
И долговечен ли был сон?
Увы, как северное лето,
Был мимолетным гостем он!
Судьбы ужасным приговором
Твоя любовь для ней была,
И незаслуженным позором
На жизнь ее она легла!
Жизнь отреченья, жизнь страданья!
В ее душевной глубине
Ей оставались вспоминанья...
Но изменили и оне.
И на земле ей дико стало,
Очарование ушло...
Толпа нахлынув, в грязь втоптала
То, что в душе ее цвело.
II что от долгого мученья,
Как пепл, сберечь ей удалось?
Боль, злую -боль ожесточенья,
Боль без отрады и без слез!
О, как убийственно мы любим!
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!..
Как неразгаданная тайна,
Живая прелесть дышит в ней —
Мы смотрим с трепетом тревожным
На тихий сеет ее очей.
Земное ль в ней очарованье,
Иль неземная благодать?
Душа хотела б ей молиться,
А сердце рвется обожать...

КАРОЛИНА ПАВЛОВА
Меняясь долгими речами,
Когда сидим в вечерний час
Одни и тихие мы с вами, —
В раздумье, грустными глазами
Смотрю порою я па вас.
II я, смотря, вздохнуть готова,
И хочется тебе сказать:
Зачем с чела ты молодого
Стереть стараешься былого
Несокрушимую печать?
Зачем ты блеск невольный взора
Скрыть от меня как будто рац?
И как от тайного укора
Вдруг замолчишь средь разговора
И засмеешься невпопад?
Ту мысль, разгаданную мною,
Ту мысль, чей ропот не утих,
Дай мыслью встретить мне рошою
II милосердия сестрою
Дай мне коснуться ран твоих!
73

НИКОЛАЙ ОГАРЕВ
БАРЫШНЯ
В дерев-не барышня стыдливо,
Как ландыш майский, расцвела,
Свежа, застенчива, красива,
Душой младенчески мила.
Она за чтением романа
Чего-то в будущем ждала,
Играла вальс на фортепьяно
И даже с чувством петь могла.
Привычки жизни, барству сродной,
Невольно как-то отклонив,
Она имела благородный,
Хоть, бессознательный порыв,
И плакала, когда, бывало,
На слуг сердясь, шипела мать,
И иногда отцу мешала
Сурово власть употреблять;
Любила летом вод паденье
И сада трепетную тень,
Катанья зимнего движенье
И вечеров тоску и лень.
И где она? и что с ней сталось?
В ней сохранился ль сердца жар?
Иль замуж вышла как попалось?
Заезжий ли пленил гусар
74

Или чиновник вороватый —
Смиренно-гаденький чудак?
Иль барин буйный и богатый —
Любитель водки и собак?
Иль, может, по сердцу героя
В степной глуши не находя,
Себя к хозяйству не прпстроя,
Свой» мир заоблачный щадя,
Она осталась девой чинной
Все с тем же вальсом и умом,
С душой младенчески невинной,
Но с увядающим лицом;
И вечно входит в умиленье
И романтическую лень,
Встречая летом вод паденье
И сада трепетную тень?

АЛЕКСЕЙ ТОЛСТОЙ
Ты почто, злая кручинушка,
Не вконец извела меня, бедную,
Разорвала лишь душу надвое?
Не сойтися утру с вечером,
Не ужиться двум добрым молодцам;
Из-за меня они ссорятся,
А и оба меня корят, бранят.
Уж как станет меня брат корить:
«Ты почто пошла за боярина?
Напросилась в родню неровную?
Отщепешшца, переметчица,
От своей родни отступница!»
«Государь ты мой, милый братец мой,
Я в родню к ним не напрашивалась,
II ты сам меня уговаривал,
Снаряжал меня, выдавал меня!»
Уж как станет меня муж коригь:
«Из какого ты роду-племени?
Еще много ли за тобой приданого?
Еще чем меня опоила ты,
Приговорщица, приврротница,
Меня с нашими разлучница?»
«Государь ты мой, господин ты мой,
Я тебя не приворачивала,
76

И ты взял меня вольной волсяо,
А приданого за мной немного есть,
И всего-то сердце покорное,
Голова тебе, сударь, поклонная!»
Перекинулся хмель через реченьку,
С одного дуба на другой дуб,
И качается меж обоими,
Над быстрой водой зеленеючи,
Злой кручинушки не знаючи,
Оба дерева обнимаючи.
О, если б ты могла хоть па единый миг
Забыть свою печаль, забыть свои невзгоды!
О, если бы хоть раз я твой увидел лик,
Каким я знал его в счастливейшие годы!
Когда в твоих глазах засветится слеза,
О, если б эта грусть могла пройти порывом,
Как в теплую весну пролетная гроза,
Как тень от облаков, бегущая по нивам!

ИВАН ТУРГЕНЕВ
ПОРОГ
Я вижу громадное здание.
В передней стене узкая дверь раскрыта настежь; за дверью —
угрюмая мгла. Перед высоким порогом стоит девушка... Русская
девушка.
Морозом дышит та непроглядная мгла; и вместе с леденящей
струси выносится из глубины здания медлительный, глухой голос.
«О ты, что желаешь переступить этот порог, — знаешь ли ты,
"if© тебч ожидает?»
— Знаю, -"- отвечает девушка.
«Холод, голод, ненависть, насмешка, презрение, обида, тюрьма,
Солезнь и самая сморть?»
- Знаю.
«Отчуждение полное, одиночество?»
•- Знаю. Я готова. Я перенесу все страдания, все удары.
«Не только от врагов, по и от родных, от друзей?»
— Да... и от них.
«Хорошо. Ты готова на жертву?»
— Да.
«На безымянную жертву? Ты поп:«бнешь — и никто... никто не
будет даже знать, чью память почтить!»
— Мне не нужно ни благодарности, пи сожаления. Мне не
нужно^ имени.
«Готова ли ты на преступление?»
Девушка потупила голову...
78

— И на преступление готова.
Голос не тотчас возобновил свои вопросы.
«Знаешь ли ты, — заговорил он наконец, — что ты можешь
разувериться в том, чему веришь теперь, можешь попять, что
обманулась ц даром погубила свою молодую жизнь?»
— Знаю и это. И все-таки я хочу войти.
«Войди!»
Девушка перешагнула порог, и тяжелая завеса упала за нею.
«Дура!» — проскрежетал кто-то сзади.
«Святая!» — пронеслось откуда-то в ответ.

ЯКОВ ПОЛОНСКИЙ
СТАРАЯ НЯНЯ
Ты девчонкой крепостной
По дороге столбовой
К нам с обозом дотащилася;
Долго плакала, дичилася,
Пспрпчссанная,
Неотесанная...
Чуть я начал подрастать,
Стали няню выбирать, —
И тебя ко мне приставили,
И обули, и наставили,
Чтоб не важничала,
Не проказничала.
Славной няней ты была,
Скоро в роль свою вошла:
Тсреб.ила меня за ворот
Да гулять водила за город...
С горок скатывалась,
В рожь запрятывалась...
Иль, раздевшись на песке,
Ты плескалась в ручейке,
Выжимала свои косыньки;
А кругом шумели сосенки,
Птички радовались...
Мы оглядывались...
80

6 И мать, и сестра, и
Вот пришла зимы пора;
Дальше нашего двора
Не пускали нас с салазками.
Ты меня, не муча ласками,
То закутывала,
То раскутывала.
Раз, я помню, при огне
Ты чулки вязала мне
(Или платье свое штопала?),
К нам метель в окошко хлопала,
Песнь затягивала —
Сердце вздрагивало...
Ты ж другую песню мне
Напевала при огне:
«Аи, кипят котлы кипучие!..»
Помню сказки' я певучие,
Сказки всяческие —•
Не ребяческие...
II, побитая не раз,
Ты любила, рассердясь,
Потихоньку мне отплачивать —
Меня больно поколачивать;
Я не жаловался,
Отбояривался.
А как в школу поступил,
Я читать тебя учил:
Ты за мной твердила «Верую»..,
А потом молилась с верою,
С воздыханиями,
С причитаниями.
По ночам на образа
Возводила ты глаза,
Озаренные лампадкою;
И когда с мечтою сладкою
Сон мой спутывался,
Я закутывался...
По пришли твои года...
Подросла ты — и тогда,
Знать, тебя цыганка сглазилаз
Из окна ты ночью лазила,
81

Вся трепещущая,
С кем-то шепчущая...
Друи любил тебя шутя,
И, поблекнув, не цветя,
Перестала ты пошаливать:
Начала свой грех замаливать;
Много маялася,
Мне же каялася!
. * • i
Через тридцать лет домой
Я вернулся и слепой
Уж застал тебя старушкою,
В темной кухне, е чайной кружкою-
Ты догадывалась...
Слезно радовалась.
И когда я лег вздремнуть,
Ты пришла меня разуть,
Как дитя свое любимое, —
Старика, в гнездо родимое
Воротившегося,
Истомившегося.
Я измучен был, а ты
Прожила без суеты
И мятежных дум не ведала,
Капли яду не отведала —
Яду мающихся,
Сомневающихся.
И напомнила Христа
Ты страдальцу без креста,
Гражданину, сыну времени,
Посреди родного племени
Прозябающему,
Изнывающему.
Бог с тобой! я жизнь мою
Не сменяю па твою.
Но ты мне близка, безродная»
В самом рабстве благородная.
Не оплаченная
И утраченная.
82

Н. А. ГРИБОЕДОВА
1
Не князь, красавец молодой,
Внук иверских царей,
Был сокровенною мечтой
Ее цветущих дней.
Пе вождь грузинских удальцов —
Гроза соседних гор —
Признаньем вынудил ее
Потупить ясный взор'
• Не там, где слышат валуны
Плеск алазанских струй1,
Впервые прозвучал ее
Заветный поцелуй.
Нет, зацвела ее любовь
И расцвела печаль
В том жарком городе, где нам-
Прошедшего не жаль...
Где грезится сазандарам2
Святая старина,
Где часто музыка слышна
И веют знамена,
2.
В Тифлисе я ее встречал...
Вникал в ее черты:
То — тень весны была, в тени-
Осенней красоты.
Не весела и не грустна, —
Где б ни была она,
Повсюду на ее лице
Царила тишина.
Ни пышный блеск, пи резвый шумг
Полуночных балов,
Ни барабанный бой, ни вой
Охотничьих рогов,
^Алазань- река в Кахстии.
аза и дар — грузинский народный певец.
6*
ь

Ни смех пустой, ни приговор
Коварной клеветы,
Ничто не возмущало в ней
Таинственной мечты;
Как будто слава, отразясь
На ней своим лучом,
В ней берегла покой души
И грезы о былом,
Или о том, кто, силу зла
Изведав, завещал
Ей всепрощающую скорбь
И веру в идеал...
Я помню час, когда вдали
Вершин седые льды
Румянцем вспыхнули и тень
С холмов сошла в сады,
Когда Метех1 с своей скалой
Стоял как бы в дыму
И уходил сионский крест2
В ночную полутьму.
Она сидела на крыльце
С поникшей головой,
И, помню, кроткий взор ее
Увлажен был слезой.
О незабвенной старине
Намек нескромный мой
Смутил ее больной души
Таинственный покой.
И мне казалось, в этот мир
Я у нее в глазах
Прочел ту повесть — что прошла
Тайком в ее мечтахз
«Он русским послан был царем,
В Иран держал свой путь
1 Замок и острог в Тифлисе.
2 Крест Сионского собора, самой большой церкви в Тифлисе.
84

И на пути заехал к нам
Душою отдохнуть.
Желанный гость — он принят был
Как друг моим отцом;
Не в первый раз входил он к нам
В гостеприимный дом;
Но не был весел он в тени
Развесистых чинар,
Где па коврах не раз нам пел
Засзжпй сазандар;
Где паше пенилось вино,
Дымился наш кальян,
И улыбалась жизнь гостям
Сквозь радужный туман;
И был задумчив он, когда,
Как бы сквозь тихий сон,
Пронизывался лунный свет
На темный наш балкон;
Его горячая душа,
Его могучий ум
Влачили всюду за собой
Груз неотвязных дум.
Напрасно Север ледяной
Рукоплескал ему,
Он там оставил за собой
Бездушную зиму;
Он там холодные сердца
Оставил за собой,
Лишь я одна могла ему
Откликнуться душой...
Он так давно меня любил
И так был рад, так рад,
Когда вдруг понял, отчего
Туманится мой взгляд...
И скоро перед алтарем
Мы с ним навек сошлись...
Казалось, праздновал весь мир,
II ликовал Тифлис.
86

Всю ночь к нам с ветром долетал
Зурны тягучий звук,
И мерный бубна стук, и гул
От хлопающих рук.
И не хотели погасать
Далекие огни,
Когда, лампаду засветив,
Остались мы одни,
И не хотела ночь унять
Далекой пляски шум,
Когда с души его больной
Скатилось бремя дум,
Чтоб не предвидел он конца
Своих блаженных дней
При виде брачного кольца
И ласковых очей.
Но час настал: посол царя
Умчался в Тегеран.
Прощай, любви моей заря!
Пал на сердце туман...
Как в темноте рассвета ждут,
Чтоб страхи разогнать,
Так я ждала его, ждала, —
Не уставала ждать...
Еще мой верующий ум
Был грезами погшт,
Как вдруг... вдруг грянула молва,
Что он убит... убит!..
Что он из плена бедных жен
Хотел мужьям вернуть,
Что с изуверами в бою
Он пал, пронзенный в грудь,
Что труп его — кровавый труп —
Поругай был толпой
II что скрипучая арба
Везет его домой1.
Все эти вести в сердце мне
Со всех сторон неслись...
1 Записки А. С. Пушкина, т. 5, стр. 76, изд. Анпенкозп. (Прим.
87

Но не скрипучая арба
Ввезла его в Тифлис, —
Нет, осторожно между гор,
Ущелий и стремнин
Шесть траурных коней везли
Парадный балдахин;
Сопровождали гроб его
Лавровые венки,
И пушки жерлами назад,
И пики, и штыки;
Дымились факелы, и гул
Колес был эхом гор,
И память вечную о нем
Пел многолюдный хор...
И я пошла его встречать,
И весь Тифлис со мной
К заставе эриванской шел
Растроганной толпой.
На кровлях плакали, когда
Без чувств упала я...
О, для чего пережила
Его любовь моя!
И положила я его
На той скале, где спит
Семья гробниц и где святой
Давид их сторожит;
Где раньше, чем заглянет к нам
В окошки алый свет,
Заря под своды алтаря
Шлет пламенный привет;
На той скале, где в бурный час
Зимой, издалека
Причалив, плачут по весне
Ночные облака;
Куда весной, по четвергам,
Бредут на ранний звон,
Тропинкой каменной, в чадрах,
Толпы грузинских жен.
88

Бредут, нередко в страшный зной,.
Одни — просить детей,
Другие — воротить мольбой
Простывших к ним мужей...
Там, в темном гроте — мавзолей,.
И — скромный дар вдовы —
Лампадка светит в полутьме,
Чтоб прочитали вы
Ту надпись, и чтоб вам она
Напомнила сама —
Два горя: горе от любви
И горе от ума».
УЗНИЦА
Что мне она! Не жена, не любовница
И не родная мне дочь!
Так отчего ж ее доля проклятая
Спать не дает мне всю ночь!
Спать не дает, оттого что мне грезится
Молодость в душной тюрьме,
Вижу я — своды... окно за решеткою,
Койку в сырой полутьме...
С койки глядят лихорадочно-знойные
Очи без мысли и слез,
С койки висят чуть не до полу темные-
Космы тяжелых волос.
Не шевелятся ни губы, ни бледные
Руки на бледной груди,
Слабо прижатые к сердцу без трепета
И без надежд впереди...
Что мне она! Не жена, не любовница
И не родная мне дочь!
Так отчего ж ее образ страдальческий?
Спать не дает мне всю ночь!

АФАНАСИЙ ФЕТ
На заре ты ее не буди,
На заре она сладко так спит;
Утро дышит у ней на груди,
Ярко пышет на ямках ланит.
И подушка ее горяча,
И горяч утомительный сон,
И, чернеясь, бегут на плеча
Косы лентой с обеих сторон.
А вчера у окна ввечеру
Долго-долго сидела она
И следила по тучам игру,
Что, скользя, затевала луна.
И чем ярче играла луна,
И чем громче свистал соловей,
Все бледнен становилась она,
Сердце билось больней и больней.
Оттого-то на юной груди,
На ланитах так утро горит.
Не буди ж ты ее, не буди...
На заре она сладко так спит!
90

lie здесь ли ты легкою тенью,
Мой гений, мой ангел, мой друг,
Беседуешь тихо со мною
II тихо летаешь вокруг?
И ребкнм даришь вдохновеньем,
II с падкий врачуешь недуг,
II тихим даришь сновиденьем,
Мой гений, мой ангел, мой друг...
Скучно мне вечно болтать о том, что высоко, прекрасно;
Все эти толки меня только к зевоте ведут...
Бросив педантов, бегу с тобой побеседовать, друг мой;
Знаю, что в -,тих глазах, черных и умных глазах,
Больше прекрасного, чем в нескольких стах фолиантах,
Знаю, что сладкую жизнь иыо с этих розовых губ.
Только пчела узнгст в цветке затаенную сладость,
Только художник на всем чует прекрасного след.
Я зил л се малюткою кудрявой,
Голубоглазой девочкой; она
Казалась вся из резвости лукавой
II скромности румяной сложена.
II в тс лета какой-то круг влеченья
Был у нее и звал ее ласкать;
Па пей лежал отгенок предпочтенья
11 женского служения Печать.
Я зиял ее красавицей; горели
Ее глаза священной тишиной, —
Как светлый день, как ясный звук свирели,
Она неслась над грешною землей.
Я знал его — и как она любила,
Как искренно пред ним она цвела,
91

Как много слез она ему дарила,
Как много счастья в душу пролила!?
Я видел час се благословенья —
Детей в слезах покинувшую мать;
На ней лежал оттенок предпочтенья*
II женского служения печ-ать.
Я повторял: «Когда я буду
Богат, богат!
К твоим серьгам по изумруду —
Какой наряд!»
Тобой любуясь ежедневно,
Я ждал, — но ты —
Всю зиму ты встречала гневно
Мои мечты.
И только этот вечер майский
Я так живу,
Как будто сои овеял райский
Нас наяву.
В моей руке — какое чудо! —
Твоя рука,
И на траве два изумруда —
Два светляка.
Только встречу улыбку твою
Пли взгляд уловлю твой отрадный,
Не тебе песнь любви я пою,
А твоей красоте ненаглядной.
Про певца но зарям говорят,
Будто розу влюбленною трелыо
Восхвалять неумолчно он рад
Над пушистой се колыбелью.
92

Но бсзмолствует, пышно чиста,
Молодая владычица сада:
Только песне нужна красота,
Красоте же и песен не надо.
Упреком, жалостью внушенным,
Не растравляй души больной;
Позволь коленопреклоненным
Мне оставаться пред тобой!
Горя над суетной землею,
Ты милосердно разреши
Мне упиваться чистотою
И красотой твоей души.
Глядеть, каким прозрачным светом
Окружена ты на земле,
Как божий мир при свете этом
В голубоватой тонет мгле!
О, я блажей среди страданий!
Как рад, себя и мир забыв,
Я подступающих рыданий
Горячий сдерживать прилив!
ВЕНЕРА МИЛОССКАЯ
И целомудренно и смело,
До чресл сияя наготой,
Цветет божественное тело
Неувядающей красой.
Под этой сенью прихотливой
Слегка приподнятых волос
Как много неги горделивой
В небесном лике разлилось!
Так, вся дыша пафосской страстью,
Вся млея пеною морской
И всепобедной вея властью,
Ты смотришь в вечность пред собой.
93

Кому венец: богине ль красоты
Иль в зеркале ее изображенью?
Поэт смущен, когда дивишься ты
Богатому его воображенью.
Не я, мой друг, а божий мир богат,
В пылинке он лелеет жизнь и множит,,
И что один твой выражает взгляд,
Того поэт пересказать не может.

НИКОЛАЙ ЩЕРБИНА
ЖЕНЩИНЕ
Как над тобою посмеялась
Твоя жестокая судьба!
Какая жизнь п удел досталась
Тебе, царица и раба!
Ты стала средь мгновенной власти.
Мишурным блеском облитой,
Игрушкою нужды и страсти,
Не человеком, не женой...
И, на коленях пред тобою,
Страдая, плача и любя,
Мужчина с жаркою мольбою
Цепями путает тебя.
Свое призванье ты забыла
Для грез дремоты вековой,
И новая, живая сила
У мира отнята с тобой.
Пред всякой ложью и тщетою,.
Как пред кумиром, пала ты,
И пустоцветною красою
Взросла на почве суеты.
•'95.

Твое святое назначенье —
Паш гений из пелен приять,
Направить душу поколенья,
Отчизне граждан воспитать...
И струн в тебе сокрыто много:
Под райской музыкою их
Нам облегчилась бы дорога
В тяжелых странствиях земных.
Гы сердца чуткого прозреньем
Те правды можешь угадать,
Которых нам ни размышленьем,
Пи долгой жизнью не дознать...
Я верю, что настанет время
Тебе возиесться меж людей
II сбросить вековое бремя
С судьбы таинственной своей, —
И новой мыслью, новой страстью,
Огнем, любовью, красотой
Подвинуть мир в путях ко счастью
II взволновать его застой.

АПОЛЛОН МАЙКОВ
ИЗ ЦИКЛА «ДОЧЕРИ»
Новая, светлая звездочка
В сумрак души моей глянула!
Это она, моя девочка!
В глазках ее уже светится
Нечто бессмертное, вечное,
Нечто, сквозь мир сей вещественный
Дальше и глубже глядящее...
Меж тремя морями башня,
В башне красная девица
Нижет звонкие червонцы
На серебряные нити.
Вышло всех двенадцать ниток.
Повязавши все двенадцать —
Шесть на грудь и шесть на косы, —
Вызывает дева солнце:
«Солнце, выдь! — я тоже выйду!
Солнце, глянь! — я тоже гляну!
От тебя — луга повянут,
От меня — сердцп посохнут!»
7 П мать, и сесгра, и жена. 97

ПРИДАНОЕ
По городу плач и стенанье...
Стучит гробовщик день и ночь...
Еще бы ему не работать!
Просватал красавицу дочь!
Сидит гробовщица за крепом,
И шьет — а в глазах как узор,
По черному так и мелькает
В цветах подвенечный убор.
И думает: «Справлю ж невесту,
Одену ее, что княжну, —
Княжон повидали мы вдоволь —
На днях хоронили одну:
Все розаны были на платье,
Почти под венцом померла;
Так, в брачном наряде, и клали
Во гроб-то... красотка была!
Оденем и Глашу не хуже,
А в церкви все свечи зажжем;
Подумают: графская свадьба!
Уж в грязь не ударим лицом!..»
Мечтает старушка — у двери ж
Звонок за звонком... «Ну, житье!
Заказов-то — господи боже!
Знать, Глашенька, счастье твое!»

АПОЛЛОН ГРИГОРЬЕВ
ЖЕНЩИНА
Вся сетью лжи причудливого сна
Таинственно опутана она,
И, может быть, мирятся в пей одной
Добро и зло, тревога и покой...
И пусть при ней душа всегда полна
Сомнением мучительным и злым —
Зачем и кем так лживо создана
Она, дитя причудливого сна?
Но в этот сон так верить мы хотим,
Как никогда не верим в бытие...
Волшебный круг, опутавший ее,
Нам странно-чужд порою, а порой
Знакомою из детства старшгой
На душу веет... Детской простотой
Порой полны слова ее, и тих,
И нежен взгляд, — но было б верить в них
Безумием... Нежданный хлад речей
Неверием обманутых страстей
За ними вслед так странно изумит,
Что душу вновь сомненье посетит:
Зачем и кем так лживо создана
Она, дитя причудливого сна?
99

• АРТИСТКЕ
Когда, как женщина, тиха
И величава, как царица,
Ты предстоишь рабам греха,
Искусства девственного жрица,
Как изваяиьс, холодна,
Kaic пзваянье, ты прекрасна,
Твое чело — спокойно-ясно;
Богов служеныо ты верпа.
Тогда тебе не нужны дани
Вперед заказанных цветов,
И выше ты рукоплесканий
олпы упившихся рабов.
Копа ж п их восторг казенный
Расшевелит па грубый вфыв
Твои шепот, страстью вдохновленный,
Твой лихорадочный порыв,
Мне тяжело, мне слишком гадко,
Что эта страсти простота,
Что эта сердца лихорадка
II псами храма понята.

ЛЕВ МЕЙ
ВИХОРЬ
При дорою нива...
Допя-смуглолпчка
День-деньской трудится —
Неустанно жнет:
Видно, не ленина,
Л •— что божья птичка -
Па заре ложится,
На заре встает.
Против пашен Донн
Поискать красотки.
Разтсе что далёко,
А в соседстве ист...
Косы по ладони;
Грудь, как у лебедки;
Очи с поволокой;
Щеки — маков цвет.
Солнце так и жарит,
Колет, как иглою;
Стелется па поле
Дым, пс то туман;
С самой зорьки парит —
Знать, перед грозою:
Скинешь поневоле
Душный сарафан.
Разгорелась жница:
Жнет, да жнет, да вяжет,
Вяжет без и од моги
Полные снопы...
А вдали зарница
Красный полог кажст...
Ходят вдоль дороги
Пыльные столпы...
Ходят вихри, ходят,
Вертятся воронкой —
Все поодиночке:
Этот, тот и тот —
Очередь заводят...
А один, сторонкой,
К Допипон сорочке
Так себе и льнет.
Оглянулась девка
И сама не рада:
Кто-то за спиною
Вырос из земли...
101

На губах издевка,
Л глаза без взгляда,
Волосы копною,
Борода в пыли.
Серый-серый, зыбкой,
Он по ветру гнется,
Вьется в жгут и пляшет,
Пляшет и дрожит,
Словно бы с улыбкой,
Словно бы смеется,
Головою машет —
Доне говорит:
«Ветерок поднялся —-
Славная погодка!
Светится зарница
Среди бела дня:
Я и разыгрался...
Белая лебедка,
Красная девица,
Полюби меня!»
Отскочила Доня —
Ей неймется веры,
За снопами кроясь,
Силится уйти,
А за ней погоня —
Настигает серый,
Кланяется в пояс,
Стал ей на пути:
«Что ж не молвишь слова,
Что не приголубишь?
Аль еще не знаешь —
Что за зелье страсть?
Полюби седого:
Если не полюбишь,
И его скопаешь,
И тебе пропасть...»
Сам по полю рыщет,
К Доне боком-боком —
Тесными кругами
Хочет закружить:
Будто в жмурках ищет,
Будто ненароком
Пыльными руками
Тянется схватить.
Вот схватил и стиснул...
Да она рванулась.
«Аль серпа хотелось?
На тебе, лови!»
Серп блеснул и свистнул..
Пыль слегка шатнулась,
Да и разлетелась...
Только серп в крови...
С призраком пропали,
Словно вихорь шаткой,
И девичьи грезы...
Отчего ж потом
Мать с отцом видали,
Как она украдкой
Утирала слезы
Белым рукавом?
Отчего гурьбою
Сватов засылали,
А смотрен ни разу
Не пришлось запить?.ч
Думали семьею,
Думали-гадали,
И решили: «С глазу!» —•
Так тому и быть...
Зимка проскрипела,
И весной Запахло;
Зеленя пробили
Черный слой земли...
Доня все хирела,
Сохмула н чахла...
Знахари ходили,
Только не дошли.
102

Рожь поспела снова... «Эхма! Жалко Домны!> —
Светится зарница... Всем селом решили:
Ходят вдоль дороги Этакой напасти
Пыльные столпы... Где избыть серпом!
Только нет седого, Старики-то скромны —
И другая жница Видно, но учили:
Вяжет без подмоги «От беды да страсти
Полные снопы. Оградить крестом».

АЛЕКСАНДР ПАЛЬМ
РУССКИЕ КАРТИНЫ
Зимней ночью в избушке лучина горит
Да жена молодая за пряжей сидит;
Запоет ли она — словно плачет о чем...
И вдруг смолкнет, сидит, подпершись кулаком.
А все спит, только вьюга шумит на дворе,
Да лучина трещит, да петух запоет на заре,
Да мальчишки на печке храпят, да сверчок
Не уймется. О чем ты грустишь? Али старший сынок
Твой на службу пошел, аль работа трудна,
Али мачеха зла, аль изба холодна?..
А вот к утру приедет, браниться начнет
Муж лихой; где гулял он всю ночь напролет —-
И спросить не посмеешь!.. Pi тихо опять
Запоет она; слов невозможно попять,
Только тянутся звуки. И даст она волю слезам,
И глаза поведет в уголок к образам...
104

АЛЕКСЕЙ ПЛЕЩЕЕВ
НА УЛИЦЕ
Вот бежит по тротуару
Моего соседа дочь.
Стройный стан, коса густая,
Глазки черные, как ночь.
В платье стареньком, в дырявой
Кацавейке на плечах;
Знать, с лекарством из аптеки —
Пузырек у ней в руках.
Уж давно недугом тяжким
Бедный мой сосед томим;
И давно столяр-хозяин
Заменил его другим.
Дочь бежит, дрожа от стужи,
А па плиты яркий свет
Бьет волной из магазинов;
И чего-чего в них нет!
Серебро, хрусталь п бронза,
Лепты, бархат и атлас...
II прохожие от окон
Отвести не могут глаз.
105

Хоть и холод погоняет
И домой пора давно,
А с толпой остановилась
Поглядеть она в окно.
Перетянута в корсете,
Иностранка за столом
Что-то пишет... Чай, тепло ей,
Хорошо в житье таком.
Вот две барыни приходят;
Разодеты в пух оне!
Смотрят вещи дорогие...
Отложили к стороне.
Может, их они наденут
Нынче вечером на бал.
Славно жить богатым людям:
Что по вкусу, то и взял.
II невольно защемила
Сердце девичье тоска;
Видно, вспомнила бедняжка
Про больного старика.
И пошла в свой угол темный,
В свой сырой могильный склеп,
Где слезами обливают
Ребятишки черствый хлеб.
Мать сидит и дни, и ночи
Над работой заказной,
Чуткий слух свой напрягая,
Не застонет ли больной;
Где, лохмотьями прикрытый,
Па полу лежит отец
С неподвижным, тусклым взором
Желтый, словно как мертвец.
Вот она уж близко дому;
Но при свете фонарей
Видит вдруг — красивый барин
Очутился перед ней.
106

Он глядит ей смело в очи,
И глядит не в первый раз, —
Где б она ни проходила,
•С ней встречается тотчас.
И не раз она слыхала
От него такую речь:
«Полюби! тебя я стану
Холить, нежить и беречь.
Будешь ездить ты в карете,
Будешь в бархате ходить.
Как пойдет к твоей головке
Жемчуга большого нить!
Знатной барыней ты будешь,
И семью твою тогда
Перестанет в жестких лапал
Мять сердитая нужда».
Хоть и прочь она бежала
От лукавых тех речей,
По йотом они звучали
Ей порой в тиши ночей.
И теперь, домой вернувшись,
Молчалива и грустна,
Долго думала о чем-то
И вздыхала все она...

НИКОЛАЙ НЕКРАСОВ
ТРОЙКА
Что ты жадно глядишь на дорогу
В стороне от веселых подруг?
Знать, забило сердечко тревогу —
Все лицо твое вспыхнуло вдруг.
'II зачем ты бежишь торопливо
За промчавшейся тройкой вослед?..
Па тебя, подбочепясь красиво,
Загляделся проезжий корнет.
Па тебя заглядеться не диво.
Полюбить тебя всякий не прочь:
Вьется алая лепта игриво
В волосах твоих, черных как ночь;
Сквозь румянец щеки твоей смуглой
Пробивается легкий пушок,
Из-под брови твоей полукруглой
Смотрит бойко лукавый глазок.
Взгляд один чернобровой дикарки,
Полный чар, зажигающих кровь,
Старика разорит па подарки,
В сердце юноши кинет любовь.
108

Поживешь и попразднуешь вволю,
Будет жизнь и полна и легка...
Да не то тебе пало па долю;
За неряху пойдешь мужика.
Завязавши под мышки передник,
Перетянешь уродливо грудь,
Будет бить тебя муж-приверсднпк
И свекровь в три погибели гнуть.
От работы и черной и трудной
Отцветешь, не успевши расцвссть,
Погрузишься ты в сои непробудный,
Будешь нянчить, работать и есть.
II в лице твоем, полном движенья,
Полном жизни, — появится вдруг
Выраженье тупого терпенья
И бессмысленный, вечный испуг.
II схоронят в сырую могилу,
Как пройдешь ты тяжелый свой путь,
Бесполезно угасшую силу
II ничем не согретую грудь.
Не гляди же с тоской на дорогу,
II за тройкой вослед не спеши,
II тоскливую в сердце тревогу
Поскорей навсегда заглуши!
Не нагнать тебе бешеной тройки:
Копи крепки, и сыты, и бойки, —
II ямщик под хмельком, и к другой
Мчится вихрем корнет молодой...
Внимая ужасам войны,
При каждой новой жертве боя
Мне жаль не друга, не жены,
Мне жаль не самого героя...
Увы! утешится жена,
II друга лучший друг забудет;
109

Но где-то есть душа одна —
Она до гроба помнить будетГ
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости и прозы
Одни я в мире подсмотрел
Святые, искренние слезы —
То слезы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве.
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей...
В полном разгаре страда деревенская...
Доля ты! — русская долюшка женская?
Вряд ли труднее сыскать.
Не мудрено, что ты вянешь до времени,.
Всевыносящего русского племени
Многострадальная мать!
Зной нестерпимый: равнина безлесная,
Нивы, покосы да ширь поднебесная —
Солнце нещадно палит.
Бедная баба из сил выбивается,
Столб насекомых над ней колыхается,.
Жалит, щекочет, жужжит!
Приподнимая косулю тяжелую,
Баба порезала ноженьку голую —
Некогда кровь унимать!
Слышится крик у соседней полосыньки,
Баба туда — растрепалися косыньки, —
Надо ребенка качать!
Что же ты стала над ыим в отупении?
Пой ему песню о вечном терпении,
Пой, терпеливая мать!..
Слезы ли, пот ли у ней над ресницею,
Право, сказать мудрено.
В жбан этот, заткнутый грязной тряпицею*,.
Канут они — все равно!
110

Вот она губы свои опаленные
Жадно подносит к краям...
Вкусны ли, милая, слезы соленые
С кислым кваском пополам?..
ИЗ ПОЭМЫ «МОРОЗ, КРАСНЫЙ НОС»
III
Три тяжкие доли имела судьба,
И первая доля: с рабом повенчаться,
Вторая — быть матерью сына раба,
А третья — до гроба рабу покоряться.
Й все эти грозные доли легли
На женщину русской земли.
Века протекали — все к счастью стремилось,
Все в мире по нескольку раз изменилось,
Одну только бог изменить забывал
Суровую долю крестьянки.
И все мы согласны, что тип измельчал
Красивой и мощной славянки.
Случайная жертва судьбы!
Ты глухо, незримо страдала,
Ты свету кровавой борьбы
И жалоб своих не вверяла, —
По мне ты их скажешь, мой друг!
Ты с детства со мною знакома.
Ты вся — воплощенный испуг,
Ты вся — вековая истома!
Тот сердца в груди не носил,
Кто слез над тобою не лил!
IV
Однако же речь о крестьянке
Затеяли мы, чтоб сказать,
Что тип величавой славянки
Возможно и ныне сыскать.
111

Есть женщины в русских селеньях
С спокойною важностью лиц,
С красивою силой в движеньях,
С походкой, со взглядом цариц,
А зрячий о них говорит:
«Пройдет — словно солнце осветит!
Посмотрит — рублем» подарит!»
Идут они той же дорогой,
Какой весь парод наш идет,
Но грязь обстановки убогой
К ним словно не лнинег. Цветет
Красавица, миру на диво,
Румяна, стройна, высока,
Во всякой одежде красива,
Ко всякой работе ловка.
II голод и холод выносит,
Всегда терпелива, ровна...
Я видывал, как она косит:
Что взмах — то готова копна!
Платок у ней на ухо сбился,
Того гляди косы падут.
Какой-то парнек изловчился
И кверху подбросил их, шут!
Тяжелые русые косы
Упали на смуглую грудь,
Покрыли ей ноженьки босы,
Мешают крестьянке взглянуть.
Она отвела их руками,
На парня сердито глядит.
Лицо величаво, как в рамс,
Смущеньем н гневом горит...
По будням не любит безделья.
Зато вам ее не узнать,
Как сгонит улыбка веселья
С липа трудовую печать.
112

Такого сердечного смеха
И песни и пляски такой
За деньги не купишь. —. «Утеха!»
Твердят мужики меж собой.
Б игре ее конный не словит,
В беде - - не сробеет, — спасет:
Коня на скаку остановит,
В горящею избу войдет!
Красивые, ровные зубы
Чго крупные перлы у ней,
По строго румяные губы
Храпят их красу от людей —
Она улыбается редко...
Р.й некогда лясы точить,
У ней ие решится соседка
^хвага, горшка попросить;
Ле жллсж ей нищий убогий —
Вольно ж без работы гулять!
Лежит на ней дельности строгой
И внутренней силы печать.
В ней ясно и крепко сознанье,
Что все их спасенье в труде,
II труд ей несет воздаянье:
Семейство не бьется в нужде,
Всегда у них теплая хата.
Хлеб выпечеи, вкусен квасок,
Здоровы и сыты ребята,
Па праздник есть лишний кусок.
Идет эта баба к обедне
Пред всею семьей впереди:
Сидит, как на стуле, двухлетний
Ребенок у ней на груди,
Рядком шестилетнего сына
Нарядная матка ведет...
И по сердцу эта картина
Всем любящим русский народ!
8 И мать, и сестра, и жопа

Великое чувство! у каждых дверей,
В какой стороне ни заедем,
Мы слышим, как дети зовут матерей
Далеких, но рвущихся к детям.
Великое чувство! Его до конца
Мы живо в душе сохраняем,
Мы любим сестру и жсчу, и огца,
Но в муках мы мать вспоминаем!
ИЗ ПОЭМЫ «РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ»
Княгиня Трубецкая
(Часть вторая)
Уже два месяца почти
Бессменно день и ночь в пути
На диво слаженный возок,
А все конец пути далек!
Киягинин спутник так устал,
Что под Иркутском захворал.
Два дня прождав его, она
Помчалась далее одна...
Ее в Иркутске встретил сам
Начальник городской,
Как мощи сух, как палка прям>
Высокий и седой.
Сползла с плеча его доха,
Под ней — кресты, мундир,
Па шляпе — перья петуха.
Почтенный бригадир,
Ругнув за что-то ямщика,
Поспешно подскочил
И дверцы прочного возка
Княгине отворил...
114

Княгиня
(входит в станционный дом)
В Нерчинск! Закладывать скорей^
Губернатор
Пришел я — встретить вас.
К н я г и н я
Велите ж дать мне лошадей!
Губернатор
Прошу помедлить час.
Дорога наша так дурна,
Вам нужно отдохнуть...
Княгини
Благодарю вас! Я сильна...
Уж недалек мой путь...
Губернатор
Все ж будет верст до восьмисот,.
А главная беда:
Дорога хуже тут пойдет,
Опасная езда!..
Два слова нужно вам сказать
По службе, — и притом
Имел я счастье графа знать,
Семь лет служил при нем..
Отец ваш редкий человек
По сердцу, по уму,
Запечатлев в душе навек
Признательность к нему,
К услугам дочери его
Готов я... весь я ваш...
К и я г и н я
Но мне не нужно ничего!
(Отворяя дверь в сени.)
Готов ли экипаж?
8* 115

Губернатор
Покуда я не прикажу,
Его не подадут...
Княгиня
Так прикажите ж! Я прошу...
Губернатор
Но есть зацепка тут:
С последней почтой прислана
Бумага...
К н я г и н я
Что же в ней:
-Уж не вернуться ль я должна?
Губернатор
Да-с, было бы иерней.
Княгиня
Да кто ж прислал вам и о чем
Бумагу? что же — там
Шутили, что ли, над отцом?
Он все устроил сам!
Губернатор
Нет... не решусь я утверждать...
По путь еще далек...
Княгиня
Так что же даром и болтать!
Готов ли мой возок?
Губернатор
Пет! Я еще не приказал... »
Княгиня! здесь я — царь!
Садитесь! Я уже сказал,
Что знал я графа встарь,
А граф... хоть он вас отпустил,
По доброте своей,
По ваш отъезд его убил...
Вернитесь поскорей!
116

Княгиня
Нет! что однажды решено —
Исполню до конца!
Мне вам рассказывать смешно,
Как я люблю отца,
Как любит он. По дочг другой,
И выше и святей,
Меня зовет. Мучитель мой!
Давайте лошадей!
Губернатор
Позвольте-с. Я согласен сам,
Что дорог каждый час,
Но хорошо ль известно вам,
Что ожидает вас?
Бесплодна наша сторона,
А та — еще бедней,
Короче нашей там весга,
Зима — еще длинней.
Да-с, восемь месяцев зима.
Там — знаеге ли вы?
Там люди редки без клейма,
И те "душой черствы;
На воле рыскают кругом
Там только варнаки;
Ужасен там тюремный дом,
Глубоки рудники.
Вам не придется с мужом быть
Минуты глаз на глаз:
В казарме общей надо жить,
Л пища: хлеб да квас.
Пять тысяч каторжников там.
Озлоблены судьбой,
Заводят драки по ночам,
Убийства и разбой;
Короток им и страшен суд,
Грознее пет суда!
II вы, княгиня, вечно тут
Свидетельницей... Да!
Поверьте, ьас не пощадят,
Не сжалится никто!
Пускай ваш муж — он виноват..
А вам терпеть... ча что?
117

Книг иня
Ужасна будет, знаю я,
Жизнь мужа моего.
Пускай же будет п моя
Не радостней его!
Губернатор
Но вы не будете там жить:
Тог климат вас убьет!
Я вас обязан убедить,
Не ездите вперед!
Ах! вам ли жигь в стране такой,
Где воздух у людей
Не паром — пылью ледяной
Выходит из ноздрей?
Где мрак и холод круглый год,
А в краткие жары —
Непросыхающих болот
Зловредные пары?
Да... страшный кран! Оттуда прочь
Бежнг и зверь лесной,
Когда стосуточная ночь
Повиснет над страной...
Княгиня
Живу г же люди в том краю,
Привыкну я шутя...
Губернатор
Живут? Но молодость свою
Припомните... дитя!
Здесь мать — водицей снеговой,
Родив, омоет дочь,
Ма/потку грозной бури вой
Баюкает всю ночь,
А будит дикий зверь, рыча
Близ хижины лесной,
Да пурга, бешено стуча
В окно, как домовой.
С глухих лесов, с пустынных рек
Сбирая дань свою,
Окреп туземный человек
118

С природою в бою,
А вы?..
Княгиня
Пусть смерть мне суждсна
Мне нечего жалеть!..
Я еду! еду! я должна
Близ мужа умереть.
Губернатор
Да, вы умрете, но сперва
Измучите того,
Чья безвозвратно голов'а
Погибла. Для него
Прошу: не ездите туда!
Сноснее одному,
Устав от тяжкого труда,
Прийти в свою тюрьму,
Прийти — и лечь на голый пол
И с черствым сухарем
Заснуть... а добрый сон пришел —
И узник стал царем!
Летя мечтой к родным, к друзьям,
Увидя вас самих,
Проснется он к дневным трудам
И бодр, и сердцем тих.
Л с вами!., с вами не знавать
Ему счастливых грез,
В себе он будет сознавать
Причину ваших слез.
К и я г и н я
Ах!.. Эти речи поберечь
Вам лучше для других.
Всем вашим пыткам не извлечь
Слезы из глаз моих!
Покинув родину, друзей,
Любимого отца,
Приняв обет в душе моей
Исполнить до конца
Мой долг, — я слез не принесу
В проклятую тюрьму —
Я гордость, гордость в нем спасу,
120

Я силы дам ему!
Презренье к нашим палачам,
Сознанье лравоты
Опорой верной будет нам.
Губернатор
Прекрасные мечты!
Но их достанет на пять дней.
Не век же вам грустить?
Поверьте совести моей.
Захочется вам жигь.
Здесь черствый хлеб, тюрьма, позор.
Нужда и вечный гнет,
А там балы, блестящий двор,
Свобода и почет.
Как знать? Быть может, бог судил..4
Понравится другой.
Закон вас права не лишил...
Книг и ня
Молчите!.. Боже мой!..
Губернатор
Да, откровенно говорю,
Вернитесь лучше в свет.
Княгиня
Благодарю, благодарю
За добрый ваш совет!
II прежде был там ран земной,
А нынче этот рай
Своей заботливой рукой
.Расчистил Николай.
Там люди заживо пшют —
Ходячие гробы,
Мужчины — сборище Иуд,
А женщины — рабы.
Что там найду я? Ханжество,
Поруганную честь,
Нахальной дряни торжество
II подленькую месть.
Пег, в этот вырубленный лес
Меня не заманят,
121

Где были дубы до небес,
А ныне нии торчат!
Вернуться? жить среди клевет,
Пустых и темных дел?..
Там места нет, там друга нет
Тому, кто раз прозрел!
Нет, нет, я видеть не хочу
Продажных и тупых,
Не покажусь я палачу
Свободных и святых.
Забыть того, кто пас любил,
Вернуться — все прости?
Губернатор
По он же вас не пощадил?
Подумайте, дитя:
О ком тоска? к кому любовь?
К и я г и и я
Молчите, генерал!
Губернатор
Когда б не доблестная кровь
Текла в вас — я б молчал.
По если рветесь вы вперед,
Не веря ничему,
Быть может, гордость вас спасет..
Достались вы ему
С богатством, с именем, с умом,
С доверчивой душой.
А он, не думая о том,
Что станется с женой,
Увлекся призраком пустым,
II — вот его судьба!..
И что ж?., бежите вы за ним,
Как жалкая раба!
К и я г н н я
Нет! я не жалкая раба,
Я женщина, жена!
Пускай горька моя судьба —
Я буду ей верна!
О, если б он меня забыл
122

Для женщины другой,
В моей душе достало б сил
Не быть его рабой!
Ло знаю: к родине любовь
Соперница моя,
Л если б нужно было, вновь
Ему простила б я!..
Княгиня кончила... Молчал
Упрямый сгаричсж.
— Ну чго ж? Велите, генерал,
Готовить мой возок? —
Не отвечая на вопрос,
Смотрел он долго в пол,
Лотом в раздумье произнес:
«До завтра», — и ушел...
Лазавтра тот же разговор.
Просил и убеждал,
Ло ыолучпл опять отпор
Почтенный генерал.
Бее убежденья истощив
И выбившись из сил,
Он долго, важен, молчалив,
По комнате ходил
И, наконец, сказал: «Быть так!
Вас не спасешь, увы!..
По знайте: сделав этот шаг,
Всего лишитесь вы!»
— Да что же мне еще терять?
«За мужем поскакав,
Вы отреченье подписать
До 1жпы от ваших пр-ав!»
Старик эффектно замолчал,
От этих страшных слов
Он, очевидно, пользы ждал.
По был ответ таков:
«У вас седая голова,
А вы еще дитя!
123

Вам наши кажутся права
Правами — не шутя.
Ист! ими я не дорожу,
Возьмите их скорей!
Где отреченье? Подпишу!
Л живо — лошадей!..»
Губернатор
Бумагу эту подписать!
Да что вы?.. Боже мои!
Ведь это значит нищей стать
И женщиной простой'
Всему вы скажите прости,
Что вам дано отцом,
Что по наследству перейти
Должно бы к вам потом!
Права имущества, права
Дворянства потерять!
Нет, вы подумайте сперва, —
Зайду я к вам опять!..
*
Ушел и не был целый день...
Когда спустилась тьма,
Княгиня, слабая как тень,
Пошла к нему сама.
Ее не принял генерал:
Хворает тяжело...
Пять дней, покуда он хвора.т,.
Мучительных прошло.
А на шестой пришел он сам
II круто молвил ей:
«Я отпустить не вправе вам,.
Княгиня, лошадей!
Вас по этапу поведут
С конвоем...»
К п я г и и я
Боже мой!
Но так ведь месяцы пройдут
В дороге?..
Губернатор
Да, весной
124

В Нерчинск придете, если вас
Дорога не убьет.
Навряд версты четыре в час
Закованный идет;
Посередине дня — привал,
С закатом дня — ночлег,
А ураган в степи застал —
Закапывайся в снег!
Да-с, промедленьям нет числа,
Иной упал, ослаб...
К п я г и и я
Не хорошо я поняла —
Что значит ваш этап?
Г } б е р и а т о р
Под караулом казаков
С оружием в руках
Этапом водим мы воров
II каторжных в цепях,
Они дорогою шалят,
Того гляди, сбегут,
Так их канатом прикрутят
Друг к другу — и ведут.
Трудненек путь! Да вот-с каков:
Отправится пятьсот,
А до нерчннскнх рудников
И трети не дойдет!
Они как мухи мрут в пути,
Особенно зимой...
II вам, княгиня, так идти?..
Вернитесь-ка домой!
К н я г и и я
О нет! я этого ждала...
Но вы, но вы... злодей!..
Педеля целая прошла...
Ыст сердца у людей!
Зачем бы разом не сказать?..
Уж шла бы я давно...
Велите ж партию сбирать —
Иду! мне все равно!..
125

«Нет! вы поедете!.. — вскричал
Нежданно старый генерал,
Закрыв рукой глаза. —
Как я вас мучил... Боже мой!.*
(Из-под руки на ус седой
Скатилася слеза.)
Простите! да, я мучил вас,
По мучился и сам,
Но строгий я имел приказ
Преграды ставить вам!
И разве их не ставил я?
Я делал все, что мог,
Перед царем душа моя
Чиста, свидетель бог!
Острожным жестким сухарем
И жизнью взаперти,
Позором, ужасом, трудом
Этапного пути
Я вас старался напугать.
Не испугались вы!
И хоть бы мне не удержать
На плечах головы,
Я не могу, я не хочу
Тиранить больше вас...
Я вас в три дня туда домчу...
(Отворяя дверь, кричит.}
Эй! запрягать, сейчас!..»
Княгиня М. И. Волконская
(Глава VI)
Кто знал одиночество в дальнем пути,.
Чьи спутники — горе да вьюга,
Кому провиденьем дано обрести
В пустыне негаданно друга,
Тот нашу взаимную радость поймет...
— Устала, устала я, Маша?
«Не плачь, моя бедная Катя! Спасет
Нас дружба и молодость наша!
126

Нас жребий один неразрывно связал.
Судьба нас равно обманула,
И тот же поток твое счастье умчал,
В котором мое потонуло.
Пойдем же мы об руку трудным путем,.
Как шли зеленеющим лугом,
И обе достойно свой крест понесем,
И будем мы сильны друг другом.
Что мы потеряли? подумай, сестра!
Игрушки тщеславья... Немного!
Теперь перед нами дорога добра,
Дорога избранников бога!
Найдем мы униженных, скорбных мужей.
По будем мы им утешеньем,
Мы кротостью нашей смягчим палачей,
Страданье осилим терпеньем.
Опорою гибнущим, слабым, больным
Мы будем в тюрьме ненавистной
И рук не положим, пока не свершим
Обета любви бескорыстной!..
Чиста наша жертва — мы все отдаем.
Избранникам нашим и богу.
И верю я: мы невредимо пройдем
Всю трудную пашу дорогу...»
Природа устала с собой воевать —
День ясный, морозный и тихий.
Снега под Нерчинском явились опять,
В санях покатили мы лихо...
О ссыльных рассказывал русский ямщик
(Он знал их фамилии даже):
«На этих конях я возил их в рудник,
Да только в другом экипаже.
Должно быть, дорога легка им была:
Шутили, смешили друг дружку;
Па завтрак ватрушку мне мать испекла,.
Так я подарил им ватрушку;
Двугривенный дали — я брать не хотел...
— Возьми, паренек, пригодится...»
Болтая, он живо в село прилетел.
«Ну, барыни! где становиться?»
— Вези нас к начальнику прямо в острог.
«Эй, другн, не дайте в обиду!»
127

Начальник был тучен и, кажется, строг,
Спросил: по какому мы виду?
«В Иркутске читали инструкцию нам
II выслать в Нерчинск обещали...»
— Застряла, застряла, голубушка, там!
«Вот копия, нам ее дали...»
— Что копия? с ней попадешься впросак!
«Вот царское вам позволенье!»
Не знал по-французски упрямый чудак,
Не верил нам, — смех и мученье!
«Вы видите подпись царя: Николай?»
До подписи нет ему дела,
Ему из Нерчинска бумагу подай!
Поехать за ней я хотела,
По он объявил, что отправится сам
И к утру бумагу добудет.
«Да точно ли?..» — Честное слово! А вам
Полезнее выспаться будет!...
II мы добрались до какой-то избы,
О завтрашнем утре мечтая;
С оконцем из .слюды, низка, без трубы,
Была наша хата такая,
Что я головою касалась стены,
А в-дверь упиралась йогами;
По мелочи эти нам были смешны,
Пс то уж случалося с нами.
Мы вместе! теперь бы легко я снесла
II самые трудные муки...
Проснулась я рано, а Катя спала,
Пошла по деревне от скуки:
Избушки, такие ж, как наша, числом
До сотни, в овраге торчали,
А вот и кирпичный с решетками дом!
При нем часовые стаяли.
— Пс здесь ли преступники? — «Здесь, да ушли».
— Куда? — «Па работу, вестимо!»
Какие-то дети меня повели...
Бежали тл все — нестерпимо
Хотелось мне мужа увидеть скорей;
Он близко! Он шел тут недавно!
— Вы видите их? — я спросила детей.
128

«Да, видим! Поют они славно!
Вон дверца... гляди же! Пойдем мы теперь,
Прощай!..» Убежали ребята...
И словно под землю ведущую дверь
Увидела я — и солдата.
"Сурово смотрел часовой, — наголо
В руке его сабля сверкала.
Не золото, внуки, и здесь помогло,
Хоть золото я предлагала!
Быть может, вам хочется дальше читать,
Да просится слово из груди!
Помедлим немного. Хочу я сказать
Спасибо вам, русские люди!
В дороге, в изгнанье, где я ни была
Все трудное каторги время,
Народ! я бодрее с тобою несла
-Мое непосильное бремя.
Пусть много скорбей тебе пало на часть,
Ты делишь чужие печали,
И где мои слезы готовы упасть,
Твои уж давно там упали!..
Ты любишь несчастного, русский народ!
Страдания нас породнили...
«Вас в каторге самый закон не спасет!» —
На родине мне говорили;
Но добрых людей я встречала и там,
На крайней ступени паденья,
Умели по-своему выразить нам
Преступники дань уваженья;
Меня с неразлучною Катей моей
Довольной улыбкой встречали:
«Вы — ангелы наши!» За наших мужей
Уроки они исполняли.
Не раз мне украдкой давал из полы
Картофель колодник клейменный:
«Покушай! горячий, сейчас из ?чолы!»
Хорош был картофель печеный,
Но грудь и теперь занывает с тоски,
Когда я о нем вспоминаю...
Примите мой низкий поклон, бедняки!
Спасибо вам всем посылаю!
Спасибо!.. Считали свой труд ни во что
9 И мать, и сестра, и жена 129

Для нас эти люди простые,
Но горечи в чашу не подлил никто,
Никто — из народа, родные!..
Рыданьям моим часовой уступил,
Как бога его я просила!
Светильник (род факела) он засветил»
В какой-то подвал я вступила
И долго спускалась все ниже; потом
Пошла я глухим коридором,
Уступами шел он; темно было в нем
И душно; где плесень узором
Лежала; где тихо струилась вода
И лужами книзу стекала..
Я слышала шорох: земля иногда
Комками со стен упадала;
Я видела страшные ямы в стенах;
Казалось, такие ж дороги
От них начинались. Забыла я страх,
Проворно несли меня ноги!
И вдруг я услышала крики: «Куда,
Куда вы? Убиться хотите?
Ходить не позволено дамам туда!
Вернитесь скорей! Погодите!»
Беда моя! видно, дежурный пришел
(Его часовой так боялся),
Кричал он так грозно, так голос был зол;
Шум скорых шагов приближался...
Что делать? Я факел задула. Вперед
Впотьмах наугад побежала...
Господь, коли хочет, везде проведет!
Не знаю, как я не упала,
Как голову я не оставила там!
Судьба берегла меня. Мимо
Ужасных расселин, провалов и ям
Бог вывел меня невредимо:
Я скоро увидела свет впереди,
Там звездочка словно светилась...
И вылетел радостный крик из груди:
«Огонь!» Я крестом осенилась...
Я сбросила шубу... Бегу на огонь...
Как бог уберег во мне душу!
Попавший в трясину испуганный конь
130

Так рвется, завидевши сушу...
И стало, родные, светлей и светлей!
Увидела я возвышенье:
Какая-то площадь... и тени на ней...
Чу... молот! работа, движенье...
Там люди! Увидят ли только они?
Фигуры отчетливей стали...
Вот ближе, сильней замелькали огни.
Должно быть, меня увидали...
И кто-то стоявший на самом краю
Воскликнул: «Не ангел ли божий?
Смотрите, смотрите!» — «Ведь мы не в раю:
Проклятая шахта похожей
На ад!» — говорили другие, смеясь,
И быстро на край выбегали,
И я приближалась поспешно. Дивясь,
Недвижно они ожидали.
— Волконская! — вдруг закричал Трубецкой
(Узнала я голос). Спустили
Мне лестницу; я поднялася стрелой!
Все люди знакомые были:
Сергей Трубецкой, Артамон Муравьев,
Борисовы, князь Оболенский...
Потоком сердечных, восторженных слов>
Похвал моей дерзости женской
Была я осыпана; слезы текли
По лицам их, полным участья...
Но где же Сергей мой? «За ним уж пошли,
Не умер бы только от счастья!
Кончает урок: по три пуда руды
Мы в день достаем для России,
Как видите, нас не убили труды!»
Веселые были такие,
Шутили, но я под веселостью их
Печальную повесть читала
(Мне новостью были оковы на них,
Что их закуют — я не знала)...
Известьем о Кате, о милой жене
Утешила я Трубецкого;
Все письма, по счастию, были при мне,
С приветом из края родного
131

Спешила я их передать. Между тем
Внизу офицер горячился:
«Кто лестницу принял? Куда и зачем
Смотритель работ отлучился?
Сударыня! Вспомните слово мое,
Убьетесь!.. Эй, лестницу, черти!
Живей!.. (Но никто не подставил ее...)
Убьетесь, убьетесь до смерти!
Извольте спуститься! да что ж вы?..» Но мы
Все вглубь уходили... От всюду
Бежали к нам мрачные дети тюрьмы,
Дивясь небывалому чуду.
Они пролагали мне путь впереди,
Носилки свои предлагали...
Орудья подземных работ на пути,
Провалы, бугры мы встречали.
Работа кипела под звуки оков,
;Под песни — работа над бездной!
'Стучались в упругую грудь рудников
И заступ, и молот железный.
Там с ношею узник шагал по бревну,
Невольно кричала я: «Тише!»
'Там новую мину вели в глубину,
_Там люди карабкались выше
г)По шатким подпоркам... Какие труды!
Какая отвага!.. Сверкали
.Местами добытые глыбы руды
ЛА щедрую дань обещали...
'Вдруг кто-то воскликнул: «Идет он! идет!»
'Окинув пространство глазами,
„Я чуть не упала, рванувшись вперед, —
Канава была перед нами.
«Потише, потише! Ужели затем
Вы тысячи верст пролетели, —
Сказал Трубецкой, — чтоб на горе нам всем
В ка-наве погибнуть — у цели? —
И за руку крепко меня он держал. —
Что б было, когда б вы упали?»
Сергей торопился, но тихо шагал.
Оковы уныло звучали.
Да, цепи! Палач не забыл ничего
132

(О, мстительный трус и мучитель!), —^
Но кроток он был, как избравший его
Орудьем своим искупитель.
Пред ним расступались, молчанье храняя
Рабочие люди и стража...
И вот он увидел, увидел меня!
И руки простер ко мне: «Маша!»
И стал, обессиленный словно, вдали...
Два ссыльных его поддержали.
По бледным щекам его слезы текли,
Простертые руки дрожали...
Душе моей милого голоса звук
Мгновенно послал обповлепье,
Отраду, надежду, забвение мук,
Отцовской угрозы забвенье!
И с криком: «Иду!» — я бежала бегом,.
Рванув неожиданно руку,
По узкой доске над зияющим рвом,
Навстречу призывному звуку...
«Иду!..» Посылало мне ласку свою
Улыбкой лицо испитое...
И я подбежала... II душу мою
Наполнило чувство святое.
Я только теперь, в руднике роковом,.
Услышав ужасные звуки,
Увидев оковы на муже моем,
Вполне поняла его муки.
Он много страдал, и умел он страдать^.
Невольно пред ним я склонила
Колени — н, прежде чем мужа обнять,.
Оковы к губам приложила!..
И тихого ангела бог ниспослал
В подземные копи — в мгновенье
И говор, и грохот работ замолчал,
И замерло словно движенье,
Чужие, свои — со слезами в глазах,
Взволнованны, бледны, суровы —
Стояли кругом. На недвижных ногах
Не издали звука оковы,
И в воздухе поднятый молот застыл...
Все тихо — ни песни, ни речи...
Казалось, что каждый здесь с нами делил
133

И горечь и счастие встречи!
Святая, святая была тишина!
Какой-то высокой печали,
Какой-то торжественной думы полна.
«Да где же вы все запропали?» —
Вдруг снизу донесся неистовый крик.
Смотритель работ появился.
«Уйдите! — сказал со слезами старик. —
Нарочно ъу барыня, скрылся,
Теперь уходите. Пора! Забранят!
Начальники люди крутые...»
И словно кз рэя спустилась я в ад...
И только... и только, родные!
По-русски меня офицер обругал,
Внизу ожидавший в тревоге,
А сверху мне муж по-французски сказала
•«Увидимся, Маша, — в остроге!..»

АЛЕКСЕЙ ЖЕМЧУЖНИКОВ
НИЩАЯ
С ней встретились мы средь открытого поля
В трескучий мороз. Не лета
Ее истомили, но горькая доля,
Но голод, болезнь, нищета,
Ярмо крепостное, работа без прока
В ней юную силу сгубили до срока.
Лоскутья одежд па ней были надеты;
Спеленатый грубым тряпьем,
Ребенок, заботливо ею пригретый,
У сердца покоился сном...
Но если не сжалятся добрые люди,
Проснувшись, найдет ли он пищи у груди?
Шептали мольбу ее бледньге губы,
Рука подаянья ждала...
Но плотно мы были укутаны в шубы;
Нас тройка лихая несла,
Снег мерзлый взметался, как облако пыли...
Тогда в монастырь мы к вечерне спешили.
135

ИВАН НИКИТИН
РАССКАЗ КРЕСТЬЯНКИ
Ох, много, меи матушки,
И слез я пролила,
И знала горя горького,
И нужд перенесла!
Тут бог послал
безвременье -
Овин у нас сгорел,
Тут, эдак через полгода,
Вдруг муж мой заболел.
Пора была рабочая —
И кинуть жаль его,
И в поле-то не убрано,
Как надо, ничего,
А там детишки малые, —
Хлопочешь день-деньской,
Разломит все суставчики
Ночною-то порой.
Раз в поле я работаю —
Жара, терпеть не в мочь,
Напиться-то мне нечего...
Пока настала ночь,
Уж так я утомнлася —•
Не подыму руки,
Щемит мое сердечушко
И ноет от тоски.
Ох, ну-ка, мол, проведаю
Больного я, пойду;
. Пришла, а он, касатик мой,
Уж мечется в бреду.
Теленок был на привязи —
Покромку оборвал
И всю солому кой-куда
В избе поразбрыкал.
Сынишка перепуганный
Сидит, кричит в углу,
А дочь грудная ползает
И плачет на полу.
Я на нее как глянула —
Едва не обмерла!
Взяла бедняжку на руки
Да к мужу подошла.
136

«Васильевич! Васильевич!
Опомнись, мол, на час.
Уж на кого, родименький,
Ты покидаешь нас?»
Он застонал, голубчик мой,
Рукой вот так махнул,
Сказал: «На волю божию» -
Да и ыавек уснул.
Осталася с детишками
Одна я одиной...
Покрылся без хозяина
Широкий двор травой.
Пришла зима с морозами,
А я без дров сижу,
Не знаю себе отдыха,
Горюю и тужу.
Тут дети просят хлебушка,
Покою не дают,
Там лошади голодные
Стоят и корму ждут;
То надо печь соломою
Топить и щи варить;
То за водою на реку
С ведерками сходить;
То снег самой откидывать
Лопатой от ворот, —
Деиек-ат как промаешься,
Еда на ум нейдет.
Детишки, мои ягодки,
Сиротками глядят,
Общипаны, оборваны,
Худеют да болят.
Смотрю па них н думаю:
«Уж чем их я вскормлю?»
И думу свою крепкую
И сплю-то не засплю...
Вдруг за меня посватался
Зажиточный мужик;
Такой, господь с ним,
взбалмошный».
Причудливый старик,
Всегда с женою ссорился,
А бабу грех корить —
Она была разумная,
Умела домом жить.
И был он мне не по сердцу,.
А вышла за него;
Теперь глаза и колет мне
Семья-то вся его:
«Что вот-де навязалася
Какая-то с детьми,
Сама родила, нянчила,
Сама их и корми!»
Да благо, что сиротки-та
Пригреты у меня,
А о себе-то, матушки,
Уж не забочусь я.

АЛЕКСЕЙ АПУХТИН
СТАРАЯ ЦЫГАНКА
Пир в разгаре. Случайно сошлися сюда,
Чтоб вином отвести себе душу
И послушать красавицу Грушу,
Разношерстное все господа:
Тут помещик расслабленный, старый,
Тут усатый полковник, безусый корнет,
Изучающий нравы поэт
И чиновников юных две пары,
Притворяются гости, что весело им,
И плохое шампанское льется рекою...
Но цыганке одной этот пир нестерпим.
Она села, к стене прислонясь головою,
Вся в морщинах, дырявая шаль на плечах,
И суровое, злое презренье
Загорается часто в потухших глазах:
Не по сердцу ей модное пенье...
«Да, уж песни теперь не услышишь такой,
От которой захочется плакать самой!
Да и люди не те: им до прежних далече...
Вот хоть этот чиновник, — плюгавый такой,
Что, Наташу обнявши рукой,
Говорит непристойные речи, —
Он ведь шагу не ступит для ней... В кошельке
138

Вся душа-то у них... Да, не то, что бывало!»
Так шептала цыганка в бессильной тоске,
И минувшее, сбросив на миг покрывало,
Перед нею росло — воскресало.
Ночь у Яра. Московская знать
Собралась как для важного дела,
Чтобы Маню — так звали се — услыхать,
Да и как же в ту ночь она пела!
«Ты почувствуй», — выводит она, наклонясь,
А сама между тем замечает,
Что высокий, осанистый князь
С нее огненных глаз не спускает.
Полюбила она с того самого дня
Первой страстью горячей, невинной,
Больше братьев родных, «жарче дня и огня»,
Как певалося в песне сгаринной.
Для него бы снесла она стыд и позор,
Убежала бы с ним безрассудно,
Но такой учредили за нею надзор,
Что и видеться было им трудно.
Раз заснула она среди слез.
«Князь приехал!» — кричат ей... Во сне,
аль серьезно?
Двадцать тысяч он в табор привез
И умчал ее ночью морозной.
Прожила она с князем пять лет,
Много счастья узнала, но много и бед...
Чего больше? спросите — она не ответит,
Но от горя исчезнул и след,
Только счастье звездою далекою светит!
Раз всю ночь она князя ждала,
Воротился он бледный от гнева, печали;
В этот день его мать прокляла
И в опеку имение взяли.
И теперь часто видит цыганка во сне,
Как сказал он тогда ей: «Эх, Маша,
Что нам думать о завтрашнем дне?
А теперь хоть минута, да наша!»
Довелось ей спознаться и с «завтрашним днем»з
Серебро продала, с жемчугами рассталась,
В деревянный, заброшенный дом
Из дворца своего перебралась,
139

И под этою кровлею вновь
Она с бедностью встретилась смело:
Те же песни и та же любовь...
А до прочего что ей за дело?
Это время сияет цыганке вдали,
Но другие картины пред ней пролетели.
Раз — под самый под Троицын день — к ней пришли,
И сказали, что князь, мол, убит на дуэли.
Не забыть никогда ей ту страшную ночь,
А пойти туда на дом не смела.
Наконец поутру ей уж стало невмочь:
Она черное платье надела,
Робким шагом вошла она в княжеский дом,
Но как князя голубчика там увидала
С восковым, неподвижным лицом,
Так на труп его с воплем упала!
Зашептали кругом: «Не сошла бы с ума!
Знать, взаправду цыганка любила...»
Подошла к ней старуха княгиня сама,
Образок ей дала... и простила.
Еще Маня красива была в те года,
Много к ней молодцов подбивалось, —
Но, прожитою долей горда,
Она верною князю осталась;
А как помер сынок ее — славный такой,
На отца был похож до смешного, —
Воротилась цыганка в свой табор родной
И запела для хлеба насущного снова!
И опять забродила по русской земле,
Только Марьей Васильевной стала из Мани...
Пела в Нижнем, в Калуге, в Орле,
Побывала в Крыму и в Казани;
В Курске — помнится — раз, в Коренной,
Губернаторше голос ее полюбился,
Обласкала она ее пуще родной,
И потом ей весь город дивился.
Но теперь уж давно праздной тенью она
Доживает свой век и поет только в хоре...
А могла бы пропеть и одна
Про ушедшие вдаль времена,
Про бродячее старое горе,
Про веселое с милым житье
140

Да про жгучие слезы разлуки...
Замечталась цыганка...
Ее забытье
Прерывают нахальные звуки.
Груша, как-то весь стан изогнув,
Подражая кокотке развязной,
Шансонетку поет. «Ныоф, ньюф, ньюф...» —-
Раздается припев безобразный.
«Ньюф, ньюф, ньюф, — шепчет старая вслед,
Что такое? Слова не людские,
В них ни смысла, ни совести нет...
Сгинет табор под песни такие!»
Так сбидно ей, горько, — хоть плачь!
Пир в разгаре. Хвативши трактирной отравы.
Спит поэт, изучающий нравы,
Пьет доволный собою усач,
Расходился чиновник плюгавый:
Он чужую фуражку надел набекрень
И плясать бы готов, да стыдится.
Неприветливый, пасмурный день
В разноцветные стекла глядится.
ПЕРЕД ОПЕРАЦИЕЙ
Вы говорите, доктор, что исход
Сомнителен? Ну что ж, господня воля!
Уж мне пошел пятидесятый год.
Довольно я жила. Вот только бедный Коля
Меня смущает: слишком пылкпч нрав,
Идеям новым предан он так страстно,
Мне трудно спорить с ним; он, может быть, и прав;
Боюсь, что жизнь свою загубит он напрасно.
О, если б мне дожить до радостного дня,
Когда он кончит курс и выберет дорогу.
Мне хлороформ не нужно: слава богу,
Привыкла к мукам я... А около меня
Портреты всех детей поставьте, доктор милый,
Пока могу смотреть, хочу я видеть их.
е: в лицах дорогих
Н2

Я больше почерпну терпения и силы!..
Вы видите: вон там, на той стене,
В дубовой рамке Коля, в черной — Митя...
Вы помните, когда он умер в дифтерите
Здесь, на моих руках, вы все твердили мне,
Что заражусь я непременно тоже.
Не заразилась я, прошло тринадцать лет...
Что вытерпела я болезней, горя... боже!
Вы, доктор, знаете... А где .же Саша? Нет!
Тут он с своей женой... Бог с нею!
Снимите тот портрет, в мундире, подле вас;
Невольно духом я слабею,
Как только встречу взгляд ее холодных глаз;
Все Сашу мучит в ней: бесцельное кокетство,
Характер адский, дикая вражда
К семейству нашему... Вы знали Сашу с детства,.
Не жаловался он ребенком никогда,
А тут, в" последний раз, — но это между нами —
Он начал говорить мне о жене,
Пото-м вдруг замолчал, упал на грудь ко мне
И плакал детскими, бессильными слезами...
Я людям все теперь простить должна, **"
Но каюсь:§ этих слез я не простила...
А прежде как она любила,
Каким казалась ангелом она!..
Вот Оля с дет*камн. За этих, умирая,
Спокойна я. Наташа, ангел мой!
Уставила в меня глазенки, как живая,
И хочет выскочить из рамки золотой.
Мне больно шевельнуть рукой. Перекрестите
Хоть вы меня... Смешно вам, старый атеист,
Что ж делать, бог простит! Вот так... Да отворите
Окно. Как воздух свеж и чист!
Как быстро тучки белые несутся
По неразгаданным, далеким небесам...
Да, вот еще: к моим похоронам,
Конечно, дети соберутся.
Скажите им, что, умирая, мать
Благословила их и любит, но ни слова,
Что я так мучилась... Зачем их огорчать!
Ну, доктор, а теперь начните — я готова!..

ИВАН СУРИКОВ
РЯБИНА
«Что шумишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Низко наклоняясь
Головою к тыну?»
«С фетром речь веду я
О своей невзгоде,
Что одна расту я
В этом огороде.
Грустно, сиротинка,
Я стою, качаюсь,
Что к земле былинка,
К тыну нагибаюсь.
'Там, за тыном, в поле,
Над рекой глубокой,
На просторе, в воле,
Дуб растет высокий.
Как бы я желала
К дубу перебраться;
Я б тогда не стала
Гнуться да качаться.
Близко бы ветвями
Я к нему прижалась
И с его листами
День и ночь шепталась.
Нет, нельзя рябинке
К дубу перебраться!
Знать, мне, сиротинке,
Век одной качаться».
•Сиротой я росла,
Как былинка в поле;
Моя молодость шла
У других в неволе.
Я с тринадцати лет
По людям ходила:
Где качала детей,
Где коров доила.
144

Светлой радости я,
Ласки не видала:
Износилась моя
Красота, увяла.
Износили се
Горе да неволя:
Знать, такая моя
Уродилась доля.
Уродилась я
Девушкой красивой:
Да не дал только бог
Доли мне счастливой.
Птичка в темном саду
Песни распевает,
И волчица в лесу
Весело играет.
Есть у птички гнездо,
У волчицы дети —
У меня ж ничего,
Никого па свете.
Ох, бедна я, бедна,
Плохо я одета, —
Никто замуж меня
И не взял за это!
Эх ты, доля* моя,
Доля-сиротинка!
Что полынь ты трава,
Горькая осинка!
В ПОЛЕ
Полдень. Тихо в поле.
Ветерок не веет,
Точно сон-дремоту
Нарушать не смеет.
Лишь в траве кузнечик,
Спрятавшись, стрекочет,
Слышишь, точно кто-то
В поле косу точит.
II томит дремота,
Душу обнимая...
Лег в траву я. Грезит
Дума, засыпая...
Вот я вижу поле
Дальное, родное —
II над ним 6cj тучек
Небо голубое.
Жарко, воздух душен —
Солнце припекает...
Девушка-батрачка
Сено подгребает.
Под лучами солнца
Жарится, бедняжка,
Липнет к ее телу
Белая рубашка.
Па груди батрачки
Ворот распустился,
II платочек красный
С головы свалился...
Тяжело, неровно
Грудь, волнуясь, дышит;
Па щеках горячий
Жар-румянец пышет;
Распустились косы,
Падают на плечи,
И звучат тоскливо
Девушкпны речи:
мать, и сестра, и жена
145

«Ты вот от жары-то
Спрятался, поди-ка;
Я же здесь на солнце
Жарюсь, горемыка...»
Я ей отвечаю:
«Бросила б работу, —
Под такой жарою
Дело не в охоту!»
— «Бросила б работу!
Да ведь как же бросить?
А придет хозяин
Да работу спросит?
Я не дочь родная —
Девка нанятая;
Нанялась — так делай,
Устали ис зная.
Делай, хоть убейся,
Не дадут потачки...
Тяжела ты, доля,
Долюшка батрачки!»
Сон одолевает,
Дума засыпает...
Снится ей, что вечер
Тихий наступает.
Неба край сияет
Золотой зарею;
Воздух свеж и пахнет
Скошенной травою.
Девушка-батрачка,
Прислонясь у тына,
Смотрит в перелесок,
На лице кручина...
Вот из перелеска
Песня раздастся,
В воздухе росистом
II звенит, и льется...
И из перелеска,
Узкою тропою,
Вышел в поле парень
Па плече с косою.
Подошел он к тыну,
Девушку ласкает;
Девушка, целуя,
Пария обнимает...
Говорит: «Желанный!
Долго ли нам биться:
От людей украдкой
Видеться, сходиться?
Пет нам светлой доли,
Нет нам, видно, счастья!.,
У людей жизнь — вёдро,
А у нас — ненастье...
У людей свой угол,
У людей есть поле, —
А у нас с тобою
Ни угла, ни воли...»
— «Потерпи, голубка?
Не тужи о доле;
Будет у нас угюл,
Будет у нас иоле...
Потерпи, голубка!
Разживусь казною —
И. в селе избу я
Светлую построю.
Над избой прилажу
Я коньки резные;
Сделаю у окон
Ставни расписные.
Обсажу ветлами
У избы крылечко...
На крылечко выйдешь
Ты, мое сердечко...
146

И меня из поля И батрачка верит,
Будешь дожидаться, — Верит светлой доле*
Будут на нас люди,
Глядя, дивоваться...» Хорошо ей, любо...
Смотрит парню в очи..
И под эти речи В поле же ложится
Позабыто горе, Тихий сумрак ночи.

АННА БАРЫКОВА
ЗА ПЯЛЬЦАМИ
С барыней старой, капризной и знатной
В скучном салопе сидит приживалка,
Тоже старушка; одета опрятно,
Личико сморщено, кротко и жалко;
Что-то покорное в каждом движенье,
В бледной улыбке застыло терпенье.
К пяльцам нагнувшись седой головою,
Гладью букеты по белому шелку
Шьет она молча, привычной рукою,
Словно рисует послушной иголкой;
И, как живые, выходят букеты,
Пестрые, полные блеска и света.
Медленно идут часы за часами;
Слышен лишь изредка крик попугая,
Да, осторожно скрипя башмаками,
Чинно по мягким коврам выступая,
Старый лакей с этикетом старинным
Курит духами в салоне пустынном.
Барыня дремлет над скучным пасьянсом;
Входят па цыпочках в комнату внучки
С льстивым приветом, с большим реверансом,
Крепко целуют ей желтые ручки.
«Тысячу первую шьете подушку?» —
Дразнят они приживалку-старушку.
148

Молча стегает ома, как машина...
Им не видать, как пред нею в молчанье
Счастья былого проходят картины.
Как оживают былые страданья.
В сердце, иод ветхою тканью капота,
Скрыта мудреная эта работа.
Шьет она пышные алые розы.
«Как он любил их, Сережа мои милый!» —
Вспомнила вдруг. Паверпулпся слезы.
Грезится счастье, разлука, могила.
Барыня к ней обратилась с вопросом:
— «Что ты, голубушка, шмыгаешь носом?»
Шьет приживалка опять, вспоминая:
«Бедно мы жили, а славно, — чистенько...
Он па уроках, а я вышиваю...
Знали мы счастье, хоть, правда, частенько
Класть приходилось нам зубы на полку...»
Снова быстрей заходила иголка.
«Вася родился... И тут-то вот вскоре
С неба упало и нас поразило,
Молнией словно, нежданное горе.
Точно во сне, в страшном сие это было...
Взяли его у меня... Он в остроге...
Голову бреют... Закованы ноги...»
— Милая, встань! покажи, что нашила...
Как ты испортила этот бутончик...
Мокрый весь!.. Чем ты его замочила?..
Дай табакерку мне... Где мой флакончик?..
Барыня с кашлем глухим проворчала,
Спирту нюхнула и вновь задремала.
Шьет приживалка опять, как машина.
«Он не доехал туда, слава богу...»
Грезится ей снеговая равнина,
Грезится в саване белом дорога...
Там успокоился он — ее милый...
Есть ли хоть крест над безвестной могилой?.,
«Много тогд»а их, несчастных, погибло...
Как только бог посылал им терпенье,
Как это горе меня не пришибло?..
Вырос мой Васенька, мне в утешенье...
Жизнь воротил он мне ласкою детской.
Приняли Васеньку в корпус кадетский.
Уж и любила его я без меры!..
149

Ах, вот опять я закапала розу...
Перед войной вышел он в офицеры...»
Режут глаза неотступные слезы,
Замерло старое сердце от боли...
— Шейте же, милая, спите вы, что ли?
«Помню, влетел он, восторгом сияя:
— Вот выступает дивизия наша...
Пол*но, не бойтесь... Не плачьте, родная...
С крестиком белым вернусь я, мамаша! —
С крестиком белым!.. Ох, мальчик мой бедный,
Вот он... Свалился, кровавый и бледный...
Двадцать два года... Веселый, красивый...
Нет его... Пули скосила шальная!»
В комнате рядом раздался визгливый,
Громкий, бессмысленный крик попугая, —
Вздумал некстати дурак разораться:
«Здравья желаю!» и «Рады стараться!»
Снова очнулась бедняга; проворно
Шьет; и никто не имеет понятья,
Как на душе у ней больно и черно...
Сколько страданий, какие проклятья,
Сколько тут скорби о жизни разбитой
В пестрых, веселых цветочках зашито.
Раз, впрочем, тотчас заметили люди,
Что побледнела она, вышивая...
Вырвался стоп из надорванной груди...
Свесилась набок косичка седая,
Па пол катушка из рук покатилась,
С сердцем неладное что-то случилось.
Лопнула жила... Досадно ужасно
Барыне было. Сердилась старушка:
— Сколько шелков накупила напрасно...
И, не докончила даже подушки,
Вдруг умирает моя приживалка...
Вы не поверите, как это жалко!..

ФЕЛИКС ВОЛХОВСКОЙ
ПЕСНЯ ГРАЖДАНКИ
Если б мой дорогой, что по злобе людской
Угасает в мертвящей неволе,
Мне сказал: «Поскорей приходи и своей
Обменяйся со мной вольной долей», —
Я сказала'б ему: «Я пойду и в тюрьму,
II в огонь, если хочешь, и в воду!..
Бесконечно любя, хоть сейчас за тебя
Я отдам, не колеблясь, свободу».
11 скажи милый мой: «Мало воли одной:
Палачам головы еще надо», —
Я и жизнь им отдам, был бы счастлив он сам:
Умереть за него мне отрада.
Но скажи он: «Иди, пред тираном пади
Со слезами, с мольбой, в уыижепьи
О пощаде моли и отрадой земли
Назови все его преступленья;
И от гордой мечты, что лелеяла ты,
От священного к правде стремленья
Перед ним отрекись и служить поклянись,
Лишь бы мне даровал он прощенье», —¦
Я сказала б в ответ: «Никогда! Пет, о нет!
Лучше холод и ужас могилы!..
И отныне ты знай: ждет тебя ад иль рай,
Все равно, ты мне больше не милый!»
151

СПИРИДОН ДРОЖЖИН
ПЕСНЯ ШВЕИ
Усталые пальцы болят, затекла,
Смыкаются очи дремотой.
Т. Гуд
«На дворе уж темно,
Дождь стучится в окно,
Буйный BeTef) в трубе завывает.
Я привычной рукой
Шью, и горькой тоской
Моя девичья грудь изнывает.
Часто днем голодна,
За работой без сна
Ночь осеннюю я коротаю,
Не смыкая очей,
Песню грустную швей
От зарн до зари распеваю.
Шью и шью я, пока
Онемеет рука,
В жилах кровь пока алая льется,
Пока мозг не иссох
И последний мой вздох
Вместе с жизнью моей не порвется».
Так вечерней порой
С безысходной тоской
Свою песню швея распевала,
152

И другая пред ней
Жизнь счастливых людей
В се мрачном углу оживала;
Оживала она,
Как с глубокого дна
Дума новая вдруг подымалась.
Ей хотелось иль жить,
Иль чтоб жизни всей нить
Как-нибудь поскорей оборвалась».
Средь мучительных грез
Взор мутится от слез
II смыкается тяжкой дремотой;.
С неба зорька глядит,
А она все сидит
И пост песню швей за работой.

АРСЕНИЙ ГОЛЕНИЩЕВ-КУТУЗОВ
РОДНАЯ
Покинув родину и дом, она пошла
Туда, куда текли все русские дружины.
ьод ветхим рубищем в душе она несла
Бесценный клад любви, участья и кручины.
Тяжел был дальний путь — и зной се палил,
И ветер дул в лицо, и в поле дождь мочил.
Она ж все шла да шла, с мольбой усердной к богу,
И к подвигам нашла желанную дорогу.
Уж скрылся позади рубеж земли родной..
Чу! слышен битвы гром, холмов дымятся склоны:
Восторг отчаянной и дикой обороны
С редутов Грпвпцы и Плевны роковой
На русские полки огнем и смертью дышит;
Но чуткая любовь не грохот в битве слышит,
Не ей твердыни брать, не ей смирять врагов.
Мужичке-страннице иные внятны звуки,
Иной с побоищ к ней несется громкий зов —
Томящей жажды клик и вопли смертной муки.
И вот она в огне: визжит над ней картечь,
Рои летают пуль, гранаты с треском рвутся,
Увечья, раны, смерть! Но ей ли жизнь беречь?
Кругом мольбы и стон — н реки крови льются!
154

ИННОКЕНТИЙ АННЕНСКИИ
НА ПОЛОТНЕ
Платки измятые у глаз и губ храня,
Вдова с сиротами в потемках затаилась.
Одна старуха мать у яркого огня:
Должно быть, с кладбища, пззябнув, воротилась.
В лице от холода сквозь тонкие метки
Смесились сизые и пурпурные краски,
И с анкилозами на пальцах две руки
Безвольно отданы камина жгучей лаекд.
Два дня тому назад средь несказанных мук
У сына сердце здесь метаться перестало,
По мать не плачет — нет, в сведенных кистях рук
Сознанье —- надо жить во что бы то ни стало.
157

СЕМЕН НАДСОН
МАТЬ
Тяжелое детство мне пало на долю;
Из прихоти взятый чужою семьей,
По темным углам я наплакался вволю,
Изведав всю тяжесть подачки людской.
Меня окружало довольство; лишений
Не знал я, — зато и любви я не знал,
И в тихие ночи тревожных молении
Никто над кроваткой моей не шептал.
Я рос одиноко... я рос позабытым,
Пугливым ребенком, — угрюмый, больной*
С умом, не по-детски печалью развитым,
И с чуткой, болезненно-чуткой душой...
И стали слетать ко мне светлые грезы,
И стали мне дивные речи шептать
И детские слезы, безвинные слезы,
С ресниц моих тихо крылами свевать!..
Ночь... В комнате душно... Сквозь шторы
струится»
Таинственный свет серебристой луны...
Я глубже стараюсь в подушки зарыться,
А сны надо мной уж, заветные сны!..
Чу! Шорох шагов и шумящего платья...
Несмелые звуки слышней и слышней...
158

Вот тихое «здравствуй», и чьи-то объятья
Кольцом обвилися вкруг шеи моей!
«Ты здесь, ты со мной, о моя дорогая,
О милая мама!.. Ты снова пришла!
Какие ж дары из далекого рая
Ты бедному сыну с собой принесла?
Как в прошлые ночи, взяла ль ты с собою
С лугов его ярких, как день, мотыльков,
Из рек его рыбок с цветной чешу сю,
Из пышных садов — ароматн-ых плодов?
Споешь ли ты райские пссин мне снова?
Расскажешь ли снова, как в блеске лучей
И в jciniHX струях фимиама святого
Там носятся тени безгрешных людей?
Как ангелы в полночь па землю слетают
II бродят вокруг поселений людских,
II чистые слезы молитв собирают,
И нижут жемчужные нити из них?..
Сегодня, родная, я стою награды,
Сегодня — о, как ненавижу я их! —
Опять они сердце мое без пощады
Измучили злобой насмешек своих...
Скорей же, скорей!..»
II под тихие ласки,
Обвеян блаженством нахлынувших грез,
Я сладко смыкал утомленные глазки,
Прильнувши к подушке, намокшей от слез!..

ami
ФЕДОР СОЛОГУБ
ИРИНА
Помнишь ты, Ирина, осень
В дальнем, бедном городке?
Было пасмурно, как будто
Небо хмурилось в тоске.
Дождик мелкий и упорный
Словно сетью заволок
Весь в грязи, в глубоких лужах
Потонувший городок,
И тяжелым коромыслом
Надавив себе плечо,
Ты с реки тащила поду;
Щеки рдели горячо...
Был наш дом угрюм и тесен,
Крыша старая текла,
Пол качался под ногами,
Из разбитого стекла
Веял холод; гнулось набок
Полусгнившее крыльцо...
Хоть бы раз слова упрека
Ты мне бросила в лицо!
11 И мать, и сострл. и жоиа 161

Хоть бы раз в слезах обильных
Излила невольно ты
Накопившуюся горечь
Беспощадной нищеты!
Я бы вытерпел упреки
И смолчал бы пред тобой,
Я, безумец горделивый,
Не поладивший с судьбой,
Так настойчиво хранивший
Обманувшие мечты
И тебя е собой увлекший
Для страданий нищеты.
Опускался вечер темный
Нас измучившего дня, —
Ты мне кротко улыбалась,
Утешала ты меня.
Говорила ты: «Что бедность!
Лишь была б душа сильна,
Лишь была бы жаждой счастья
Воля жить сохранена».
И опять, силен тобою,
Смело я глядел вперед,
В тьму зловещих испытаний,
Угрожающих невзгод,
И теперь над нами ясно
Вечереют небеса.
Это ты, моя Ирина,
Сотворила чудеса.

КОНСТАНТИН БАЛЬМОНТ
НИНИКА
Ты нашла кусочек янтаря.
Он тебе дороже был червонца,
II вскричала, радостью горя:
«Я нашла, смотри, кусочек солнца!»
Затаив желание свое,
Ты вбежала в море прочь от няни
И вскричала: «Море все мое!»
И была как птица в океане.
Ты схватила красный карандаш
И проворно на клочке бумаги
Начертила огненный мираж
Солнечной молниеносной earn.
Ты взросла, как тополь молодой.
От смолистых капель благовонный,-
И пошел, — как путник за звездой, —
За тобой — путем судьбы — влюбленный.
Я не знаю, в чем твой час теперь,
Между нами — реки, горы, степи,
Но везде в тюрьме ты сломишь дверь,
И, играя, разорвешь ты цепи.
11*
163

ЖЕНЩИНА
Московской работнице
Женщина — с нами, когда мы рождаемся,
Женщина — с нами в последний наш час.
Женщина — знамя, когда мы сражаемся,
Женщина — радость раскрывшихся глаз.
Первая паша влюбленность и счастие,
В лучшем стремлении — первый привет.
В битве за право — огонь соучастия,
Женщина — музыка. Женщина — свет.

МИРРА ЛОХВИЦКАЯ
УМЕЙ СТРАДАТЬ
Когда в тебе клеймит и женщину, и мать —
За миг, один лишь миг, украденный у счастья,
Безмолвствуя, храни покой бесстрастья, —
Умей молчать!
II если радостей короткой будет нить
И твой кумир тебя осудит скоро
Па гнет тоски, и горя, и позора, —'
Умей любить!
И если на тебе избрания печать,
По суждено тебе влачить ярмо рабыни,
Неси свой крест с величием богини, —
Умей страдать!
165

ИВАН БУНИН
Мил мне жемчуг нежный, чистый дар морей!
В лоне океана, в раковине тесной,
Рос он одиноко, как цветок безвестный,
На обломках мшистых мертвых кораблей.
Бурею весенней выброшен со дна,
Он лежал в прибое на прибрежье диком,
Где носились чайки над водою с криком,
Где его качала шумная волна...
Мил мне жемчуг нежный на груди твоей!
Сладко упиваясь юной красотою,
В светлом божьем мире я брожу мечтою —
В небе, в блеске солнца, в тишине морей,
С перлами морскими под водой цвету,
Рассыпаюсь в рифах влагой голубою, —
II одно есть счастье: разделить с тобою
Эту радость жизни, эту красоту!
МАТЬ
И дни, и ночи до утра
В степ-и бураны бушевали
166

И вешки снегом заметали,
И заносили хутора.
Они врывались в мертвый дом —
И стекла в рамах дребезжали,
И снег сухой в старинной зале
Кружился в сумраке ночном.
По был огонь — не угасая,
Светил в пристройке по ночам,
II мать всю ночь ходила там,
Глаз до рассвета не смыкая.
Она мерцавшую свечу
Старинной книгой заслонила
И, положив дитя к плечу,
Все напевала и ходила...
И ночь тянулась без конца..*.
Порой, дремотой обвевая,
Шумела тише вьюга злая,
Шуршала снегом у крыльца.
Когда ж буран в порыве диком
Внезапным шквалом налетал, —
Казалось ей, что дом дрожал,
Что кто-то слабым, дальним
криком
В степи на помощь призывал.
II до утра не раз слезами
Ее усталый взор блестел,
И мальчик вздрагивал, глядел
Большими темными глазами...
ПЕСНЯ
На пирах веселых, Девки пряли, шили,
В деревнях и селах Дети с нянькой жили,
Проводил . ты дни. Я всегда одна —
Я в лесу сидела Ласковей черницы,
Да в окно глядела Тише пленной птицы
На кусты и пни. И бледнее льна.
167

Я ли не любила? Солнце пред закатом
Я ли не молила, Бродит по палатам,
Чтоб господь помог? Вдоль дубовых стен,
А года летели, Да оно не греет,
Волоса седели... Да душа не смеет
II замолк твой рог. Кинуть долгий плен.

ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ
НАВЕТ ILLA IN ALVO*
Отрывок
Ее движенья непроворны,
Она ступает тяжело,
Неся сосуд нерукотворный,
В который небо снизошло.
Святому таинству причастна
И той причастностью горда,
Она по-новому прекрасна,
Вне вожделений, вне стыда.
В ночь наслажденья, в миг объятья,
Когда душа была пьяна,
Свершилась истина зачатья,
О чем не ведала она!
В изнеможеньп и в истоме
Она спала без грез, без сил,
Но, как в эфирном водоеме,
В ней целый мир уже почил.
Ты знал ее меж содроганий
И думал, что она твоя...
И вот она с безвестной грани
Приносит тайну бытия!..
* Она имеет во чреве (лат.).
169

ЖЕНЩИНЕ
Ты — женщина, ты — книга между книг,
Ты — свернутый, запечатленный свиток;
В его строках и дум и слов избыток,
В его листах безумен каждый миг.
Ты — женщина, ты — ведьмовский напиток!
Он жжет огнем, едва в уста проник;
Но пьющий пламя подавляет крик
И славословит бешено средь пыток.
Ты — женщина, и этим ты права.
От века убрана короной звездной, •
Ты — в наших безднах образ божества!
Мы для тебя влечем ярем железный,
Тебе мы служим, тверди гор дробя,
И молимся от века — на тебя!

АЛЕКСАНДР БЛОК
Небесное умом не измеримо,
Лазурное сокрыто от умов.
Лишь изредка приносят серафимы
Священный сон избранникам миров.
II мнилась мне Российская Венера,
Тяжелою туникой повита,
Бесстрастна в чистоте, нерадостна
без меры,
В чертах лица — спокойная мечта.
Она сошла па землю не впервые,
По вкруг псе толпятся в первый раз
Богатыри не те, и витязи иные...
И странен блеск ее глубоких глаз...
НЕЗНАКОМКА
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний п тлетворный дух.
172

Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
II раздастся детский пчач.
II каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди капав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины,
11 раздастся женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.
Л каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
II влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирен и оглушен.
Л рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas»* кричат.
I LeiL/h'lhlH НОЧГ-р, R ЧАС Ч^Чти1'Ч'НЧЙ-
(Нль это только снится MHe?L_
Девичий стан, шелками схваченный.
Б туманном двнжетс-9_.оки.е..
И медленно, пройдя меж пьяными,
_(j с з ._сиуТ1шков.f одна, _
Дыша___д^хами[_ и думана ми?|г__
Она садится у окна.
II веют древними поверьями
Ее упругие шелк.а^
И шляпа с траурными перьями,
II в кольцах узкая рука.
II странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
II очарованную даль.
* В вине истина (лат.)
173

Глухие тайны мне поручены,.
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино,
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
*
Я знал ее еще тогда,
В те баснословные года*
- Тютчев
Прошли года, но ты — все та же:
Строга, прекрасна и ясна;
Лишь волосы немного глаже,
И в них сверкает седина.
А я — склонен над грудой книжной,
Высокий, сгорбленный старик, —
С одною думой непостижной*
Смотрю на твой спокойный лик.
Да. Нас года не изменили.
Живем и дышим, как тогда,
И, вспоминая, сохранили
Те баснословные года...
Их светлый пепел — в длинной урне,.
Наш светлый дух — в лазурной мгле.
И все чудесней, все лазурыей —
Дышать прошедшим на земле.
174

О ЧЕМ ПОЕТ ВЕТЕР
I
Мы забыты, одни на земле.
Посидим же тихонько в тепле.
В этом комнатном, теплом углу
Поглядим на октябрьскую мглу.
За окном, как тогда, огоньки.
Милый друг, мы с тобой старики.
Все, что было и бурь и невзгод,
Позади. Что ж ты смотришь вперед?
Смотришь, точно ты хочешь прочесть
Там какую-то новую весть?
Точно ангела бурного ждешь?
Все прошло. Ничего не вернешь.
Только стены, да книги, да дни.
Милый друг мой, привычны они.
Ничего я не жду, не ропщу,
Пи о чем, что прошло, не грущу.
Только, вот — принялась ты опять
Светлый бисер на нитки низать,
Как когда-то, ты помнишь — тогда..,
О, какие то были года!
Но тогда ты моложе была,
И шелка ты поярче брала,
И ходила рука побыстрей...
Так возьми ж и теперь по-пестрей,
Чтобы шелк, что вдеваешь в иглу,
Побеждал пестротой эту мглу.
НА СМЕРТЬ КОМИССАРЖЕВСКОЙ
Пришла порою полуночной
На крайний полюс, в мертвый край.
Не верили. Не ждали. Точно
Не таял снег, не веял май.
175

Не верили. А голос юный
Нам пел и плакал о весне,
Как будто ветер тронул струны
Там, в незнакомой вышине,
Как будто отступили зимы,
И буря гаердь разорвала,
II струпно плачут серафимы.
Над миром расплескав крыла...
По было тихо в нашем склепе,
И полюс — в хладном серебре.
Ушла. От-всех великолепий —
Вот только: крылья на заре.
Что в ней рыдало? Что боролось?
Чего она ждала от пас?
Не знаем. Умер вешний голос,
Погасли звезды синих глаз.
Да, слепы люди, низки тучи...
И где нам ведать торжества?
Залег здесь камень бел-горючий,
Растет у ног плакун-трава...
Так спи, измученная славой,
Любовью, жизнью, клеветой...
Теперь ты с нею — с величавой,
С несбыточной твоей мечтой.
А мы — что мы на этой тризне?
Что можем знать, чему помочь?
Пускай хоть смерть понятней жизни,
Хоть погребальный факел — в ночь...
Пускай хоть в небе — Вера с нами.
Смотри сквозь тучи: там она —
Развернутое ветром знамя,
Оботоваи-ная весна.
НА ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ
Марии Павловне Ивановой
Под насыпью, во рву искошенном,
Лежит и смотрит, как живая,
176

В цветном платке, на косы брошенном,
Красивая и молодая.
Бывало, шла походкой чинною
Па шум и свист за ближним лесом.
Всю обойдя платформу длинную,
Ждала, волнуясь, под навесом.
Три ярких глаза набегающих —
Нежней румянец, круче локон-
Быть может, кто из проезжающих
Посмотрит пристальней из окон...
Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели;
Молчали желтые и синие;
В зеленых плакали и пели.
Вставали сонные за стеклами
И обводили ровным взглядом
Платформу, сад с кустами блеклыми,
Ее, жандарма с нею рядом...
Лишь раз гусар, рукой небрежною
Облокотясь на бархат алый,
Скользнул по ней улыбкой нежною...
Скользнул — и поезд в даль умчало.
Так мчалась юность бесполезная,
В пустых мечтах изнемогая...
Тоска дорожная, железная
Свистела, сердце разрывая...
Да что — давно уж сердце вынуто!
Так много отдано поклонов,
Так много жадных взоров кинуто
В пустынные глаза вагонов...
Не подходите к ней с вопросами,
Вам все равно, а ей — довольноз
Любовью, грязью иль колесами
Она раздавлена — все больно.
Ты — как отзвук забытого гимна
В моей черной н дикой судьбе.
12 И мать, л сестра, и жена 177

О, Кармен, мне печально и дивно.
Что присни-лся мне сон © тебе.
Вешний трепет, и лепет, и шелест,
Непробудные, дикие сны,
И твоя одичалая прелесть —
Как гитара, как бубен весны!
И проходишь ты в думах и грезах,
Как царица блаженных времен,
С головой, утопающей в розах,
Погруженная в сказочный сон.
СгГишь, змеею склубясь прихотливой,
Спишь в дурмане и видишь во сне
Даль морскую, и берег счастливый,
И мечту, недоступную мне.
Видишь день беззакатный и жгучий
И любимый, родимый свой край,
Синий, синий, певучий, певучий,
Неподвижно-блаженный, как рай.
В том раю тишина бездыханна,
Только в куще сплетенных ветвей
Дивный голос твой, низкий и странный,
Славит бурю цыганских страстей.
Милая девушка, что ты колдуешь
Черным зрачком и нлечом?
Так и меня ты, пожалуй, взволнуешь,
Только — я здесь ни при чем.
Знаю, что этой игрою опасной
Будешь ты многих пленять,
Что превратишься из женщины страстной.
В умную, нежную мать.
Но, испытавши судьбы перемены, —
Сколько блаженств и потерь! —
Вновь ты родишься из розовой пеиы
Точно такой, как теперь.
178

АНДРЕЙ БЕЛЫЙ
СЕСТРЕ
К. Н. Бугаевой
Не лепет лоз, не плеск воды печальный
II не звезды изыскрениой алмаз, —
А ты, а ты, а — голос твой хрустальный
И блеск твоих невыразимых глаз...
Редеет мгла, в которой ты меня,
Едва найдя, сама изнемогая,
Воссоздала влиянием огня,
Сиянием меня во мне слагая.
Я — твой мираж, заплакавший росой,
Ты — над природой молодая Геба,
Светлеешь самородною красой
В миражами заплакавшее небо.
Все, просияв, — песет твои слова:
У\ треск стрекоз, и зреющие всходы,
И трепет трав, теплеющих едва,
И лепет лоз в серебряные воды.
180

АЛЕКСЕЙ МАШИРОВ
КРАСИЫП ЦВЕТОК
Были сомненья ей дики,
Полной огня и тревог...
Помню — любила гвоздики
Красный ивегок.
Каждый увидеть в собранья
С этим цветком ее мог,
В шутку ей дали названье
«Красный цветок»...
Раз пеиогодпой порою
Злобный постиг се рок:
Был у .нас вырван тюрьмою
Красный цветок...
Ссылки угрюмой и строгой
Путь и суров, и далек...
Тихо стал вянуть в дороге
Красный цветок...
Вьюгой овеянный снежной,
Север суров и жесток, —
Снегом засыпан был нежный
Красный цветок...
181

ДЕМЬЯН БЕДНЫЙ
РАБОТНИЦЕ
Я.5ЫК мой груб. Душа сурова.
По в час, когда так боль остра,
Нет для меня нежнее слова,
Чем ты — «работница-сестра».
Когда казалось временами,
Что силе прлжьей нет числа,
С какой отвагой перед нами
Ты знамя красное несла!
Когда в былые дни печали
У нас клонилась голова,
Какою верою звучали
Твои бодрящие слова!
Пред испытанья горькой мерой
И местью, реющей вдали,
Молю, сестра: твоею верой
Пас подними и исцели!
182

СЕРГЕЙ ГОРОДЕЦКИЙ
МАТЕРИ
Шестидесятница родная!
Как счастлив я, что ты мне мать!
Люблю, когда, припоминая,
О прошлом ты начнешь мечтать,
Как в честь тебя седоволосый
Тургенев молвил комплимент,
Как ты, отрезав диво-косы,
Очки надела вместо лент.
С мороза алая, нежданная,
Пришла, взглянула и ушла.
Как яблоня благоуханная,
Душа окупая расцвела.
И опадают ало-белые,
Как снег вечерний, лепестки.
Хранит ладонь осиротелая
Лишь холодок ее руки.
183

ВАСИЛИЙ КНЯЗЕВ
ЖЕНЩИНАМ КОММУНЫ
Вас не сломил кровавый бред
Кошм арных лет,
Голодных лет;
Как встарь, вы гордым сердцем юны.
«Привет вам, женщины Коммуны! —
Твердит с восторгом целый свет: —
Привет вам, женщины Коммуны,
Привет!»
В дыму и пламени пожаров
Вы были стойки и тверды
И окрыляли коммунаров,
Вливая бодрость в их ряды.
О, сколько раз, когда, бывало,
Печаль, гнетуща и остра,
Нас, что сетями, обвивала, —
Те сети з клочья порывала
На рати вольная сестра:
«Взгляни, как яростно зарницы
Рвут шелк тяжелой синевы!
Очнись: он близок, луч денницы...
Дерутся братья, словню львы...»
Привет вам, гордые орлицы!
Привет вам, женщины Невы!
184

Когда на митинге бессчетном
Я озираю море глаз,
По взорам страстно-искрометным
Я узнаю, о сестры, вас,
Горит в вас сердце огневое,
Что щебень в пламени костра...
II пусть бушуют вихри, воя, —
Я становлюсь сильнее вдвое,
Когда со мной моя сестра.
«Не бойся вражеских ударов —
Не возродится мир оков...
Они проходят, дни кошмаров,
Редеет лагерь пауков...»
Привет вам, сестры коммунаров!
Привет вам, жены бедняков!
Вас не сломил кровавый бред
Кошмарных лет,
Голодных лет;
Как встарь, вы гордым сердцем юны,
«Привет вам, женщины Коммуны! —
Твердит с восторгом целый свет: —
Привет вам, женщины Коммуны,
Привет!»

САМУИЛ МАРШАК
Когда, как темная вода,
Лихая, лютая беда
Была тебе по грудь,
Ты, не ежлоняя головы,
Смотрела в прорезь синевы
И продолжала путь.
Ветер жизни тебя не тревожит,
Как зимою озерную гладь.
Даже чуткое сердце не может
Самый легкий твой всплеск услыхать.
А была ты и звонкой и быстрой.
Как шаги твои были легки!
И казалось, что сыплются искры
Из твоей говорящей руки.
Ты жила и дышала любовью,
Ты, как щедрое солнце, зашла,
Оставляя свое послесловье —
Столько света и столько тепла!
186

JVIAPHHE ЦВЕТАЕВОЙ
Как и сама ты предсказала,
Лучом, дошедшим до земли,
Ко^да звезды уже не стало,
Твои стихи до нас дошли.
Тебя мы слышим в каждой фразе,
Где спор ведут между собой
Цветной узор славянской вязи
С цыганской страстной ворожбой.
По так отчетливо видна,
Едва одета легкой тканью,
.Душа, открытая страданью,
Страстям открытая до дна.
Пусть безогляден был тввй путь
Бездомной птицы-одиночки, —
Себя ты д© последней строчки
-Уолела родине вернуть.

АННА АХМАТОВА
*
Сказал, что у меня соперниц нет.
Я для него не женщина земная,
А солнца зимнего утешный свет
И песня дикая родного края.
Когда умру, не станет он грустить,
Не крикнет, обезумевши: «Воскресни!»
По вдруг поймет, что невозможно жить
Без солнца телу и душе без песни.
...А что теперь?
Жена же Лотова оглянулась позади
его и стала соляным столпом.
Книга Бытия
И праведник шел за посланником бога,
Огромный и светлый, по черной горе.
Но громко жене говорила тревога:
Не поздно, ты можешь еще посмотреть
Па красные башни родного Содома,
На площадь, где пела, на двор, где пряла,
На окна пустые высокого дома,
Где милому мужу детей родила.
188

Взглянула — и, скованы смертною болью,
Глаза се больше смотреть не могли;
И сделалось тело прозрачною солью,
II быстрые ноги к земле приросли.
Кто женщину эту оплакивать будет?
Не меньшей ли мнится она из утрат?
Лишь сердце мое никогда не забудет
Отдавшую жизнь за единственный взгляд.
Долгим взглядом твоим истомленная,
И сама научилась томить.
Из ребра твоего сотворенная,
Как могу я тебя не любить?
Быть твоею сестрою отрадною
Мне завешано древней судьбой,
А я стала лукавой и жадною
II сладчайшей твоею рабой.
По когда замираю, смиренная,
Па груди твоей снега белей,
Как ликует твое умудренное
Сердце — солнце отчизны моей!
ХОЗЯЙКА
Е. С. Булгаковой
В этой горнице колдунья
До меня жила одна:
Теиь ее еще видна
Накануне новолунья.
Тень се еще стоит
У высокого порога,
И уклончиво и строго
Па меня она глядит.
Я вам а не из таких,
Кто чужим подвластен чарам,
Я сама... По, впрочем, даром
Тайн не выдаю своих.
189

НАДПИСЬ НА ПОРТРЕТЕ
т. в-ош
Дымное исчадье полнолунья,
Белый мрамор в сумраке аллей,
Роковая девочка, плясунья,
Лучшая из всех камей.
От таких и погибали люди,
За такой Чингиз послал посла,
И такая на кровавом блюде
Голову Крестителя несла.
ПОСЛЕДНЯЯ РОЗА
Мне с Морозовою класть поклоны,.
С падчерицей Ирода плясать,
С дымом улетать с костра Дидоны,,
Чтобы с Жанной на костер опять.
Господи! Ты видишь, я устала
Воскресать, и умирать, и жить.
Все возьми, но этой розы алой
Дай мне свежесть снова ощутить..
СЛУШАЯ ПЕНИЕ
Женский голос, как ветер, несется,
Черным кажется, влажигам, ночным,,
И чего на лету ни коснется,
Все становится сразу иным.
Заливает алмазным сияньем,
Где-то что-то на миг серебрит
II. загадочным одеяньем
Небывалых шелков шелестит.
И такая могучая сила
Зачарованный голос влечет,
Будто там впереди не могила,
А таинственной лестницы взлет.-. .
190

НИКОЛАЙ АСЕЕВ
БАБКА
Бабка радостною была,
бабка радугою цвела,
пирогами да поговорками
знаменита и весела.
Хоть прописана в крепостях
и ценилась-то вся в пустяк,
но и в этой цене небольшой
красовалась живой душой.
Не знавала больших хором,
не училась писать пером,
не боялась ходить босой
по лугам, покрытым росой.
В тех лугах на ее на след
и набрел пересмешник дед.
Нашутил перед ней, рассмеял,
всеми росами наснял.
На колени пред ней упал,
яз неволи се выкупал.
И пошла она ла него,
за курских глаз его синевой.
Так и жили они с тех пор,
губы в губы и взор во взор.
192

А -поссориться доводилось, —
ненадолго хватало ссор.
Бабка радостною была,
бабка иволгою плыла
по-над яблоневыми ветвями —
мастерица на вес дела!
Отглядела на синий лен,
отшумела под белый клен.
До сих пор в нее — над рекою
соловьиный напев влюблен.
САДОВНИЦАМ ЗЕМЛИ
Пет на свете ничего прекрасней
женщины — садовницы земли;
солнце поднимается с утра с ней,
ведра звонко песню завели...
Вот она с лопатой и с мотыгой,
сея новой жизни семена,
над землей, как над раскрытой книгой,
с вечною заботой склонена.
Может быть, почетней быть ученым,
инженером, летчицей, врачом,
мне ж роднее с этой, с закопченным,
пропеченным полднями плечом!
Говорят, что Ев« плод сорвала
с дерева познания добра и зла;
молния вокруг нее летала,
туча гневный ливень пролила;
а деревьям этого и надо,
грозовые не страшны враги;
женщина дождям и грозам рада —
разрыхлять приствольные круги.
Чтоб пошли вздыматься круче ветви,
чтоб зазеленел за садом сад,
чтоб завязывались все соцветья,
сорняки выпалывались с гряд.
13 И мать, и сестра, и жена 193

То, что эти руки насадили,
матерински вызвали па свет,
выше Фсокритовых идиллий,
ярче всех, кто раньше был воспет!
Потому — пока она со мною —
не страшусь я никакой беды:
вижу ясно — под ее ступнею
райские наметились следы.
ЖЕНЩИНА В ЗЕЛЕНОМ
Ты моешь посуду,
ты чинишь белье,
какое ты чудо,
виденье мое!
Да пет, не виденье:
ты — жизнь наяву!
Себя я лишь тенью
твоей назову.
Где ты, там растенья
и росы блеетят,
малиновок пенье
и солнечный взгляд;
где ты, там цветы
и там пет пустоты:
там кисти сирени,
жасмина кусты!
Ты хочешь, чтоб всюду
земля расцветала,
зелеными листьями
лепетала;
и в царстве зеленом
сияешь плечом
под взглядом влюбленным
под солниа лучом!

БОРИС ПАСТЕРНАК
Любить иных — тяжелый крест,
Л ты прекрасна без извилин,
1I прелести твоей секрет
Разгадке жизни равносилен.
Весною слышен шорох снов
И шелест новостей и истин.
Ты из семьи таких основ.
Твой смысл, как воздух, бескорыстен.
Легко проснуться и прозреть,
Словесный сор из сердца вытряоть
И жить, не засоряясь впредь.
Все это — не большая хитрость.
13*
ЕВА
Стоят деревья у воды,
И полдень с берега крутого
Закинул облака в пруды,
Как переметы рыболова.
Как невод, тонет небосвод,
И в это небо, точно в сети,
195

Толпа купальщиков плывет —
Мужчины, женщины и дети.
Пять-шесть купальщиц в лозняке
Выходят на берег без шума
II выжимают на песке
Свои купальные костюмы.
11 наподобие ужей
Ползут и вьются кольца пряжи,
Как будто искуситель-змей
Скрывался в мокром трикотаже.
О женщина, твой вид и взгляд
Ничуть меня в тупик не ставят.
Ты вся — как горла перехват,
Когда его волненье сдавит.
Ты создана как бы вчерне,
Как строчка из другого цикла,
Как будто не шутя во сне
Из моего ребра возникла.
И тотчас вырвалась из рук
И выскользнула из объятья,
Сама — смятенье и испуг
И сердца мужеского сжатье.
ВАКХАНАЛИЯ
Отрывок
«Зимы», «зисы» и «татры», Торопясь протесниться
Сдвинув полосы фар, На «Марию Стюарт».
Подъсзжаки к театру
И слепят тротуар. Молодежь по записке
Добывает билет
Затерявшись в метели, II великой артистке
Перекупщики мест Шлет горячий привет.
Осаждают без цели
Театральный подъезд. З'а Дверьми еще драка,
А уж средь темноты
Все идут вереницей, Вырастают из мрака
Как сквозь строй алебард, Декораций холсты.
19С.

Словно выбежав с танцев
И покинув их круг,
Королева шотландцев
Появляется вдруг.
свобода,
Все в пей жизнь, все
II в груди колотье,
И тюремные своды
Не сломили се.
Стрекозою такою
Родила ее мать —
Ранить сердце мужское,
Женской лаской пленять.
И за это, быть может,
Как огонь горяча,
Дочка голову сложит
Под рукой палача.
В юбке пепельно-сизой
Села с краю за стол.
Рампа яркая снизу
Льет ей свет на подол.
Нипочем вертихвостке
Похождений угар,
И стихи, и подмостки,
II Париж, и Ронсар.
К смерти приговоренной,
Что ей пища и кров,
Рвы, форты, бастионы,
Пламя рефлекторов?
Но конец героини
До скончанья времен
Будет славой отныне
И молвой окружен.
Те же бешенство риска,
Та же радость и боль
Слили роль и артистку,
И артистку, и роль.
Словно буйство премьерши
Через столько веков
Помогает умершей
Убежать из оков.
Сколько надо от"ваги,
Чтоб играть на века,
Как играют овраги,
Как играет река,
Как играют алмазы,
Как играет вино,
Как играть без отказа
Иногда суждено,
Как игралось подростку
На пароде простом
В белом платье в полоску
И с косою жгутом...
ЖЕНЩИНЫ В ДЕТСТВЕ
В детстве, я как сейчас еще помню,
Высунешься, бывало, в окно,
В переулке как в каменоломне.
Под деревьями в полдень темно.
Тротуар, мостовую, подвалы,
Церковь слева, ее купола
197

Тень двойных тополей мокры нала
От начала степы до угла.
За калитку дорожки глухие
Уводили и запущенный сад,
И присутствие женской стихии
Облекало загадкой уклад.
Рядом к девочкам кучи знакомых
Заходили и толпы подруг,
II цветущие кисти черемух
Мыли листьями рамы фрамуг.
Или взрослые женщины в гневе,
Разбранившись без обиняков,
Вырастали в дверях, как деревья
По краям городских цветников.
•
Приходилось, насупившись букой,
Щебет женщин сносить, словно бич.
Чтоб впоследствии страсть как науку,
Обожанье как подвиг постичь.
Всем им, вскользь промелькнувшим
где-либо
И пропавшим на том берегу,
Всем им, мимо прошедшим, — спасибо,
Перед ними я всеми в долгу.

ВЕРА ИНБЕР
СЫНУ, КОТОРОГО НЕТ
(Колыбельная песня)
Ночь идет на мягких лапах,
Дышит, как медведь.
Мальчик создан, чтобы плакать,
Мама — чтобы петь.
Оттию я сны плохие,
Чтобы спать могли
Мальчики мои родные,
Нальчики мои.
*3а окошком ветер млечный,
Лунная руда,
За окном пятиконечна
Синяя звезда.
Сын окрепнет, осмелеет,
Скажет: «Ухожу».
Краслый галстучек на шею
Сыну повяжу.
Шибче барабанной дроби
Побегут года;
Приминая пыль дороги,
Лягут холода.
199

И прилаженную долю
Вскинет, как мешок,
Сероглазый комсомолец,
На губе пушок.
А пока, еще ни разу
Не ступив ногой.
Спи, мой мальчик сероглазый,
Зайчик дорогой...
Налепив цветные марки
Письмам на бока,
Сын мне снимки и подарки
Шлет издалека.
Заглянул в родную гавань
И уплыл опять.
Мальчик создан, чтобы плавать,
Мама — чтобы ждать.
Вновь пройдет годов немало...
Голова в снегу.
Сердце скажет: «Я устало,
Больше не могу».
Успокоится навеки,
И уже тогда
Весть помчится через реки,
Через города.
И, бледнея, как бумага,
Смутный, как печать,
Мальчик будет горько плакать,
Мама — будет спать.
А пока на самом деле
Все наоборот:
Мальчик спит в своей постели,
Мама же — поет.
И фланелевые брючки,
Первые свои,
Держат мальчикины ручки,
Пальчики мои.

РЮРИК ИВНЕВ
ВСЕ НЕ ТАК...
Сколько тихой нежности и плавности
В этой доброй женщине седой.
Молодость почти столетней давности
Мне тепло кивает головой.
Неужели это сои? Я в тереме,
Странно в нем, но на душе легко.
Вдруг все то, в чем твердо был уверен я,
Разлетечось по миру песком?
Как же это ситцевое платье
Все пожары мира не сожгли?
Л столбы железные понятий
Вырваны, как травы из земли.
Все не так, как это полагается,
Как привычный глаз установил.
Может быть, задорный взгляд красавицы
Всем красавцам головы кружил.
Но сейчас уже не это главное,
А главней и радостней всего,
Что со мною рядом это славное,
Это неземное существо.
201

МИХАИЛ ЗЕНКЕВИЧ
НАЙДЕНЫШ
Пришел солдат домой с воины,
Глядит: в печи огонь горчт,
Стол чистой скатертью накрыт,
Чрез край квашни текут блины,
Да нет хозяйки, нет жены!
Он скинул вещевой мешок,
Взял для п.рикурки уголек.
Под печкой, там, где темнота,
Глаза блеснули... Чьи? Кота?
Мышиный шорох, тихий вздох...
Нагнулся; девочка лет трех.
— Ты что сидишь тут? Вылезай —
Молчит, глядит во все глаза
Пугливее зверснышка.
Светлей кудели волоса.
На васильках — роса -» слеза.
— Как звать тебя?
— Аленушка.
— А дочь ты чья? —
Молчит... — Ничья.
Нашла маманька у ручья
За дальнею полосонькой,
Под белою березонькой.
202

— А мамка где? — Укрылась з рожь.
Боится, что ты нас убьешь... —
Солдат воткнул в хлеб острый иож,
Оперся кулаком о стол,
Кулак свинцом налит, тяжел.
Молчит солдат, в окно гляди г,
Туда, где тропка вьется вдаль.
Найденыш рядом с ним сидит,
Над сердцем теребит медаль.
Как быть?
В тумане голова.
Проходит час, а может, два.
Солдат глядит в окно и ждет:
Придет жена иль не придет?
Как тут поладишь, жди не жди...
А девочка к его груди
Прижалась бледным личиком
Дешевым, блеклым ситчиком...
Взглянул:
у притолки жена
Стоит, потупившись, бледна...
— Входт!, жена! Пеки блины.
Вернулся целым муж с войны.
Былое порастет быльем,
Как дальняя сторонушка.
По-новому мы заживем,
Вот наша дочь — Аленушка!

СЕРГЕЙ АЛЫМОВ
ПЕСНЯ О КАЗАЧКЕ
Расшумелся коньиь,
Голубая трава,
Голубая трава-бирюза.
Он, геройская быль
Не забыта, ж и на,
Хоть давно отгремела гроза.
Собирался парод
Атаманов кончать.
Шли казаки, откинувши страх.
Шла казачка в поход
Пулеметом стучать,
Помогать партизанам в боях.
Она русой была —
Как пшеница в жнивье,
Золотая папаха волос.
Она храброй слыла,
По в одном из боев
Ей подняться с земли не пришлось.
Рыли яму клинки
Па просторе в степи,
Устилали могилу травой.
204

У прохладной реки
Спи, родимая, спи,
Наш товарищ, дружок боевой!
Расшумелся ковыль,
Голубая трава,
Голубая трава-бирюза.
Ой, геройская быль
Не забыта, жива,
Хоть давно отгремела гроза.

МАРИНА ЦВЕТАЕВА
БАБУШКА
Когда я буду бабушкой —
Годов через десяточек —
Причудницей, забавницей, —
Вихрь с головы до пяточек!
И внук — кудряш — Егорушка
Взревет: «Давай ружье!»
Я брошу лист и перышко —
Сокровище мое!
Мать всплачет: «Год три месяца,
А уж, гляди, как зол!»
А я скажу: «Пусть бесится!
Знать, в бабушку пошел!»
Егор, моя утробушка!
Егор, ребро от ребрышка!
Егорушка, Егорушка,
Егорпй — свет — храбрец!
Когда я буду бабушкой —
Седой каргою с трубкою! —
И внучка., в полночь крадучись,
Шепнет, взметнуеши юбками:
206

С хорошим, с широким,
Российским, сквозным!
Другие всей плотью по плоти плутают,
11л уст пересохших — дыханье глотают...
Аи — руки настежь! — застыла — столбняк!
Чтоб выдул мне душу — российский сквозняк!
Другие — о, нежные, цепкие путы!
Мет, с нами Эол обращается круто.
— Небось, не растаешь! Одна, мол, семья! —
Как будто и вправду — не женщина я!
РАКОВИНА
11з лепрозория лжи и злз
51 тебя вызнала и взяла
В зори! Из мертвого сна надгробий
, В руки, во г в -Ш1 ладони в обе,
Раковинные — расти, будь тих:
Жемчугом станешь в ладонях сих!
О, не «платят пи шейх, ли игах
Тайную радость и тайный страх
Раковины... Никаких красавиц
Спесь, сокровенпй твоих касаясь,
Так не присвоит тебя, как тот
Раковинный сокровешшй свод
Рук неп'рисваивающих... Спи!
Тайная радость моей тоски,
Спи! Застилая моря и земли,
Раковиною тебя объемлю;
Справа и слева и лбом и дном —
Раковинный колыбельный дом.
Дням не уступит тебя душа!
Каждую муку туша, глуша,
Сглаживая... Как ладонью свежей,
Скрытые громы студя и нежа,
14 И мать, и сестра, и жена 209

Нежа и множа... О, чай,! О, зрей!
Жемчугом выйдешь из бездны сей.
Выйдешь! По первому слову: будь!
Выстрадавшая раздастся грудь
Раковинная. — О, настежь створы! —
Матери каждая пытка впору,
В меру... Лишь ты бы расторгнув плен,
Целое море хлебнул взамен!
ПОД ШАЛЬЮ
Запечатленный, как рот оракула, —
Рот твой, гадавший многим.
Женщина, что от дозору спрятала
Меж языком и нёбом?
Уж не глазами, а в вечность дырами
Очи, котлом ведерным!
Женщина, яму какую вырыла
II заложила дерном!
Располагающий ста кумирнями
Идол — не столь заносчив.
Женщина, что у пожара вырвала
Мег и страстей двунощных?
Женщина, в тайнах, как в шалях,
ширишься,
В шалях, как в тайнах, длишься.
Отъединенная — как счастливица
Ель на вершине мглистой.
Точно усопшую вопрошаю,
Душу к корням пригубившую...
Женщина, что у тебя под шалью?
—• Будущее!

ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ
ТОВАРИЩУ МАШИНИСТКЕ
К пишущему
массу исков
предъявляет
машинистка.
— Ну скажите,
как не злиться?.,
Мы,
в ком кротость щен-ья,
мы
для юмора —
козлицы
отпущенья.
Как о барышне,
о дуре —
пишут,
нас карикатуря.
Пи кухарка-дс,
ни прачка —
ей
ни мъггь,
ни лап не пачкать.
Маш-шшсгкам-де
лафа ведь —
пианисткой
14* т

да скрипачкой
музицируй
на алфавите.
Жизнь —
концерт.
Изящно,
тонко
стукай
в буквы «Ремингтона».
А она,
лахудрица,
только знает —
пудрится
да сует
за риты и локон
иод начальственное око.
«Ремингтон»
и не машина,
если
меньше он аршина?
Как тупит он,
как он сушит —
пишущих
машинок
зал!
Как завод,
грохочет в уши.
Почерк
ртутью
ест глаза.
Где тут
взяться
барышням!
Барышня
не пара ж нам.
Пас
взяла
сатира в плети.
Что —
боитесь темы тромше?
Написали бы
куплетик
о какой-нибудь наркомше! —
212

Да, товарищ,
я
виновен.
Описать пас
надо внове.
Крыльями
копирок
машет.
Наклонилась
низко-низко,
Переписывает
паши
рукописи
машинистка.
Пишем мы,
что день был золот,
у ночей
звезда во лбу.
Им же
кожу лишь мозолят
• тысячи
красивых букв.
За спиною
часто-часто
появляется начальство.
«Мне писать, мол,
страшно надо.
Попрошу-с
с машинкой
на дом...»
Знаем женщин.
Трудно им вот.
Быт рабынь
или котят.
Не накрасишься —
не примут,
а накрасься —
сократят.
Не разделишь
с ним
уютца —
скажет
после краха шашенз
213

«Ишь,
к трудящимся суются
там...
какие-то...
пишмаши...»
За трудом
шестичасовым
что им в радость,
сонным совам?
Аж город,
в глаза в- оба,
сам
опять
работой буквится, —
и цифры
по автобусам
торчат,
как клавиш пуговицы.
Даже если
и комета
пролетит
над крышей тою —
кажется
комета эта
только
точкой с запятою.
Жить на свете
не века,
и
время,
этот счетчик быстрый,
к старости
передвигает
дней исписанных регистры.
Без машин
поэтам
туго.
Жизнь поэта
однорука.
Пишет перышком,
не хитр.
Машинистка,
плюнь на ругань, —
214

как работнице
и другу
на
тебе
мои стихи!
ПАРИЖАНКА
Вы себе представляете
парижских женщин
с шеей разжемчуженной,
разбриллиантенной рукой.,.
Бросьте представлять себе:
жизнь
жестче —
у моей парижанки —
вид другой.
Не знаю, право,
молода
или стара она,
до желтизны
отшлифованная
в лощеном хамье,
Служит
она
в уборной ресторана,
маленького ресторана —
Грапд-Шомьер.
Выпившим бургундского
может захотеться
для облегчения
пойти пройтись.
Дело мадмуазель
подавать полотенца;
она
в этом деле
просто артист.
Пока
у трюмо
разглядываешь прыщик,
она, разулыбив
облупленный рот,
216

пудрой подпудрит,
духами попрыщет,
подаст пипифакс
и лужу подотрет.
Раба чревоугодий
торчит без солнца,
в клозетной шахте
по суткам
клопея.
За пятьдесят сантимов —
по курсу червонца
с- мужчины
около'
четырех копеек!
Над умывальником
ладони омывая,
дыша
диковиной
парфюмерных зелий,
над мадмуазелью
недоумевая,
хочу
сказать
мадмуазели:
— Мадмуазель,
ваш вид,
извините,
жалок.
Па уборную молодость
губить не жалко вам?
Или
мне
наврали про парижанок,
или
вы, мадмуазель,
не парижанка.
Выглядите вы
туберкулезно
и вяло.
Чулки шерстяные...
Почему не шелка?!
Почему
не шлют вам
217

пармских фиалок
благодарные мусью
от полного кошелька? —
Мадмуазель молчала,
грохот поваливал
на трактир,
на потолок,
на нас.
Это,
кружа
веселье карпаиалово,
весь
в парижанках
гудел Моппариас.
Простите пожалуйста
за стих раскрежещенныи
и —
за описанные
вонючие лужи.
Но очень
трудно
в Париже
женщине,
если
женщина
не продается,
а служит.

ДМИТРИЙ СЕМЕНОВСКИЙ
Юных глаз счастливое сиянье
И волненья радостного дрожь,
Как заветное воспоминанье,
Ты всегда в душе моей найдешь.
Помнишь: увидала, подбежала,
Хорошея сердцем и лицом,
VI сияла взором и дрожала
Молоды-м сквозистым деревцом?
II недаром в том правдивом взоре
Так душа играла и цвела:
На любовь, на радость и на горе
Нежную ты руку мне дала.
В дни сомнении, в дни разуверений
Вспоминал я, милая, не раз
Трепет твой безудержный, весенний
И сиянье необманных глаз.
И когда на ложный путь разлада
Мы сбивались, счастья не храня,
Свет того девического взгляда
Возвращал тебе всего меня.
219

Дни летят. Весна сменилась летом,
В листьях плод таится золотой.
Ты лучишься новым ровным светом
Материнства теплой красотой.

ВЕРА ЗВЯГИНЦЕВА
ЯРОСЛАВНА
Тихо мерцает серьга голубая,
Косам завидует ива любая,
Ветви купая в озерной воде.
Спится, не спится... и кня.-п, не приснится.
Давеча билась в окошко синица:
Словно бы к новой какой-то беде.
Солнце в оконце глядит слюдяное...
Скучное солнце сегодня какое.
Нету доселе от кн-язя гонца.
Очи отерла холщовою тканью
Да потихонечку, раннею ранью,
Тяжко вздыхая, спустилась с крыльца.
Легкой стопою на тропку ступила.
Чу!., где-то кличет кукушка уныло.
— Ой, горемычная, словно как я.
Тих опустевший Путивль. Недалеко
Спит городская степа одиноко.
Скорбь посетила родные края.
Бьется за русскую землю дружина,
Чтобы над ней воронье не кружило.
Бьется далече родимая рать.
221

По небу тучи плывут и уходят, —
Доблесть высокая в юном народе
Будет с веками расти и мужать.
Век ли кручиниться нам по светлицам.
Косам неприбранным по ветру виться.
Бисеру слезному очи мутить?
Утро росистое. Пахнет как славно!
Ветер платочек сорвал с Ярославны.
«Все бы тебе, господине, шутить».
Встала над тихой иутивльской стеною,
Запричитала кукушкой лесною,
Слышат — не слышат в степи ковыли.
Руки простерла в печали-иручпие:
«Ветер, ветрило, к чему, господине,
Мечешь хиповскне стрелы вдали?»
Утренний ветер в ответ ей крепчает,
Ветер полыни седые качает,
Треплет кустарник, ветлою шумит.
Воды днепровские там, за холмами,
Плещут, встают буревыми волнами:
— Чей это голос нас горько корит?
Солнце малиной зарделось далече,
Слушает женские смелые речи,
Спряталось в облачном легком дыму.
Слышит князь Игорь: не копья запели,
Ветер поет — как над вешней капелью —
Голосом лады в далеком дому.
К ПОРТРЕТУ МАТЕРИ
Вот предо мною портрет твой с лицом исхудалым.
Мальчик сидит на руках у тебя годовалый.
Сумра-к предгрозья. Восьмидесятые годы.
Первые поиски'правды, добра и свободы.
В комнатах низких до света дымят папиросы.
Слухи о стачках. Студенткою русоволосой,
Глядя задумчиво на облака заревые,
Имя Ульянова ты услыхала впервые.
222

Машенькой звали тебя. Называла б я мамой,
Да не успела, — потух огонек неупрямый.
Мне рассказали, как ты, озоруя, бывало,
Так же вот с крыш леденцы голубые* сбивала,
Как ты читала стихи детворе на деревне,
Как рисовала ты небо, пруды и деревья.
Короток был твой часок небогатый девичий,
Дальше — заботы, да горе, да чинный обычай.
...Сколько могил иа елецких, на курских кладбищах*
Прыгают птицы но плитам, чирикают, свищут.
Сколько осталось в шкатулках отчаянных писем!
Что это здесь на подчаснике — слезы иль бисер?
Розы из бисера — бедная женокая слава;
Дальше — январские проруби, петли, отрава...
Часто, ьюгда по асфальту я звонко шагаю,
Память, как слезы, мне на душу вдруг набегает.
Я вспоминаю товарищей — женщин погибших,
Нашего воздуха ртом пересохшим не пивших,
Душные спальни-бараки и труд непосильный.
Свод каземата мне видится, сумрак могильный.
Синие губы закушены... Окрик жандармов...
Сестры! Земной вам поклон от сестер благодарных!!
...Ты умирала, заброшена, в гврнице темной,
Не в каземате, но в мира темнице огромной.
В заросли трав я могилы твоей не нашла,
Только метелку душицы к губам поднесла,
Думая: если бы, если бы ты поглядела,
Как нас волной подхватило высокое дело,
Как, просыпаясь, я счастлива дружбой, работой.
Как я волнуюсь одною с отчизной заботой."
Небо над нами качается деревом звездным.
Вместе б идти нам с тобой по равнинам морозным!'
Мы бы с тобою, наверно, товарками стали,
Вместе бы мы «По военной дороге» певали.
...Ты мне оставила старый некрасовский том.
Слышу твой голос в напеве угрюмом, простом.
Вот раздвигаются губы твои на портрете.
Верно, ты знала на память «Крестьянские дети».
Тени тихонько ложатся на впалые щеки.
Спи, — я дышу за двоих нашим ветром высоким..

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН
Хороша была Танюша, краше не было в селе,
Красной рюшкою по белу сарафап на подоле.
У оврага за плетнями ходит Таня ввечеру.
Месяц в облачном тумане водит с тучами игру.
Вышел парень, поклонился кучерявой головом:
«Ты прощай ли, моя радость, я жошося на другой»
Побледнела, словно саван, схолодела, ка.к роса.
Душегубкою змеею развилась се коса.
«Ой, ты, парень синеглазый, не в обиду я скажу,
Я пришла тебе сказаться: за другого выхожу».
Не заутренние звоны, а венчальный переклик,
Скачет свадьба на телегах, верховые прячут лик.
Не кукушки загрустили — плачет Танина" родня,
На виске у Тани рана от лихого кистеня.
Алым венчиком кровинки запеклися па челе, —
.Хороша была Таиюша, краше не было в селе.
224

Зашумели над затоном тростники.
Плачет девушка-царевна у реки.
Погадала красна девица в семик,
Расплела волна венок из повилик.
Ах, не выйти в жены девушке весной,
Запутал ее приме га ми лесной.
На березке пообъедена кора, —
Выживают мыши девушку с двора.
Бьются кони, гро.чно машут головой, -
Ой, не любит черны косы домовой.
Запах ладана от рощи ели льют,
Звонки ветры панихидную ноют.
Ходит девушка по бережку грустна,
Ткет ей саван пежпопенная волна.
«УЗОРЫ»
Девушка в светлице вышивает ткани,
На канве в узорах копья и кресты.
Девушка рисует мертвых на поляне,
На груди у мертвых — красные цветы.
Нежный шелк выводит храброго героя,
Тот герой отважный — принц ее души.
Он лежит, сраженный в жаркой схватке боя,
II в узорах крови си-чты камыши.
Кончены рисунки. Лампа догорает.
Девушка склонилась. Помутился взор.
Девушка тоскует. Девушка рыдает.
За окошком полночь чертит свой узор.
Траурные косы тучи разметали,
В пряди тонких локон впуталась лупа.
В трепетном мерцанье, в белом покрывале
Девушка, как призрак, плачет у окна.
И мать, и сестря, и жена 225

ДЕВИЧНИК
Я надену красное монисто,
Сарафан запетлю синей рюшкой.
Позовите, девки, гармониста,
Попрощайтесь с ласковой подружкой.
Мой жених, угрюмый и ревнивый,
Не велит заглядывать на парней.
Буду петь я птахой сиротливой,
Вы ж пляшите дробней и угарней.
Как печальны девичьи потери,
Грустно жить оплаканной невесте.
Уведет жених меня за двери,
Будет спрашивать о девической чести.
Ах, подружки, стыдно и неповко:
Сердце робкое охватывает сгужа.
Тяжело беседовать с золовкой,
Лучше жить несчастной, да без мужа.
Не бродить, не мять в кустах багряных
Лебеды и не искать следа.
Со снопом волос твоих овсяных
Отосннлась ты мне навсегда.
С алым соком ягоды на коже,
Нежная, красивая, была
На закат ты розовый похожа
И, как снег, лучиста и светла.
Зерна глаз твоих осыпались, завяли,
Имя тонкое растаяло, как звук,
Но остался в складках смятой шали
Запах меда от невинных рук.
В тихий час, когда заря на крыше,
Как котенок моет лапкой рот,
Говор кроткий о тебе я слышу
Водяных поющих с ветром сот.
226

Пусть порой мне шепчет синий вечер,
Что была ты песня и мечта,
Вес ж, кто выдумал твой гибкий стан
и плечи
К светлой тайне приложил уста.
Не бродить, не мять в кустах багряных
Лебеды и не искать следа.
Со снопом волос твоих овсяных
Отоспплась ты мне навсегда.
*
Заря окликает другую,
Дымится овсяная гладь...
Я вспомнил тебя, дорогую,
Моя одряхлевшая мать.
Как прежде, ходя па пригорок,
Костыль свой сжимая в руке,
Ты смотришь па лунный опорок,
Плывущий по сонной реке.
И думаешь горько, я анаю,
С тревогой и грустью большой,
Что сын твой по отчему краю
Совсем не болеет душой.
Потом ты идешь до погоста
И, в камень уставясь в упор,
Вздыхаешь так нежно и просто
За братьев моих и сестер.
Пускай мы росли ножевые,
А сестры росли, как май,
Ты все же глаза живые
Печально не подымай.
Довольно скорбеть! Довольно!
И время тебе подсмотреть,
Что яблоне тоже больно
Терять своих листьев медь.
Ведь радость бывает редко,
Как вешняя звень поутру.
И мне — чем сгнивать на ветках —
Уж лучше сгореть на ветру.
227

Сестре Шуре
Я красивых таких не вплел,
Только, знаешь, в душе затаю
Не в плохой, а в хорошей обиде —
Повторяешь ты юность мою.
Ты — мое васильковое слово,
Я навеки люблю тебя.
Как живет теперь наша корова,
Грусть соломенную теребя?
Запоешь ты, а мне любимо,
Исцеляй меня детским сном.
Отгорела ли наша рябина.
Осыпаясь под белым окном?
Что поет теперь магь за куделью?
Я навеки покинул село.
Только знаю — багряной мегелыо
Нам листвы на крыльцо намело.
Знаю то, чго о нас с тобой вместе
Вместо ласки и вместо слез
У ворот, как о сгибшей невесте,
Тихо воет покинутый пес.
Но и все ж возвращаться не надо,
Потому и достался не в срок,
Как любовь, как печаль и отрада,
Твой красивый рязанский платок.
Сестре Шуре
Ты запой мне ту песню, что прежде
Напевала нам старая мать.
Не жался о сгибшей надежде,
Я сумею тебе подпевать.
Я ведь знаю ы мне знакомо,
Потому и волнуй и тревожь —
228

Будто я из родимого дома
Слышу в голосе нежную дрожь.
Ты мне ион, ну а я с такою,
Вот с такою же песней, как.ты,
Лишь немного глаза прикрою —
Вижу вновь дорогие черты.
Ты мне пои. Ведь моя отрада —
Что вовек я любил не один
II калитку осеннего сада
II опавшие листья с рябин.
Ты мне пой, ну, а я припомню
11 не буду забывчиво хмур.
Так приятно и так легко мне
Видеть мать и тоскующих кур.
Я навек за туманы и росы
Полюбил у березки стан
II ее золотистые косы
И холщовый ее сарафан.
Потому так и сердцу не жестко —
Мне за песнею и за вппом
Показалась ты той березкой,
Что стоит иод родимым окном.
ПИСЬМО К МАТЕРИ
Ты жива еще, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет.
Пишут мне, что ты, гая тревогу,
Загрустила шибко обо мне,
Что ты часто ходишь на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
И тебе в вечернем синем мраке
Часто видится одно и то ж —
Будто кто-то мне в кабацкой драке
Саданул под сердце финский нож.
229

Ничего, родная! Успокойся.
Это только тягостная бредь.
Не такой уж горький я пропойца,
Чтоб, тебя не видя, умереть.
Я по-прежнему такой же нежный
II мечтаю только лишь о том,
Чтоб скорее от тоски мятежной
Воротиться в шиепькпй наш дом.
Я вернусь, когда раскинет ветви
По-весеннему наш белый сад.
Только ты меня уж на рассвете
Не буди, как восемь лет назад.
Не буди того, что отмечталось,
Не волнуй того, что не сбылось, —
Слишком раннюю утрату к усталость
Испытать мне в жизпи привелось.
И молиться не учи меня. Не надо!
К старому возврата больше пет.
Ты одна мне помощь и отрада,
Ты одна мне несказанный свет.
Так забудь же про свою тревогу,
Не грусти так шибко обо мне.
Не ходи так часто на дорогу
В старомодном нетхом шушупс.

ЭДУАРД БАГРИЦКИЙ
СМЕРТЬ ПИОНЕРКИ
Валя, Валентина,
Что с тобой теперь?
Белая палата;
Крашеная дв-ерь.
Тоньше паутины
Из-под кожи щек
Тлеет скарлатины
Смертный огонек.
Говорить не можешь —
Губы горячи.
11ад тобой колдуют
Умные врачи.
Гладят бедный ежик
Стриженых волос.
Валя, Валентина,
Что с тобой стряслось?
Воздух воспаленный,
Черпая трава.
Почему от зноя
Поет голова?
Почему теснится
В подъязычье стон?
Почему ресницы
Обдувает сои?
/Двери отворяются.
(Спать. Спать. Спать.)
Над тобой склоняется
Плачущая мать:
— Валепька, Валюта!
Тягостно* в избе.
Я крестильный крестик
Принесла тебе.
Все хозяйство брошено,
Не поправишь враз,
Грязь не по-хорошему
В горницах у нас.
Куры не закрыты,
Свиньи без корыта;
И мычит корова
С голоду сердито.
Не противься ж, Валенька,
Он тебя не съест,
Золоченый, маленький,
Твой крестильный крест.
На щеке помятой
Длинная слеза.
231

А в больничных окнах
Движется гроза.
Открывает Валя
Смутные глаза.
От морей репучпх
Пасмурной страны
Наплывают тучи,
Ливнями полны.
Над больничным садом,
Вытянувшись в ряд,
За густым отрядом
Движется отряд.
Молнии, как галстуки,
По ветру летят.
В дождевом сиянье
Облачных слоев
Словно очертанье
Тысячи голов.
Рухнула плотина,
И выходят в бой
Блузы из сатина
В синьке грозовой.
Трубы. Трубы. Трубы
Подымают вой.
Над больничным садом,
Над водой озер,
Движутся отряды
На вечерний сбор.
Заслоняют свет они
(Даль черпым-черна),
Пионеры Кунцева,
Пионеры Сетуни,
Пионеры фабрики Ногина,
А внизу склоненная
Изнывает мать:
Детские ладони
Ей не целовать.
Духотой спаленных
Г} б не освежить.
Валентине больше
Не придется* жить.
— Я ль по собирала-
Для тебя добро?
Шелковые платья,
Мех да серебро,
Я ли не копила,
Ночи не спала.
Все коров доила,
Птицу стерегла, —
Чтоб было приданое,
Крепкое,' недраное,
Чтоб фага к лицу —
Как пойдешь к венцу!
Не противься ж, Валепька!
Он тебя не съест,
Золоченый, маленький,
Твой крестильный крест.
Пусть звучат постылые,
Скудные слова -т-
Пе погибла молодость,
Молодость жива!
Нас водила молодость
В сабельный поход,
Пас бросала молодость
Па кронштадтский лед.
Боевые лошади
Уносили нас,
Па широкой площади
Убивали нас.
По в крови горячечной
Подымались мы,
Но глаза незрячие
Открывали мы.
Возникай содружество
Ворона с бойцом, —
Укрепляйся мужество
Сталью и свинцом.
232

Чтоб земля суровая
Кровью истекла,
Чтобы юность новая
Из-костей взошла.
Чтобы в этом крохотном
Теле — навсегда
11ела наша молодость,
Как весной вода.
Валя, Валентина,
Вмдншь — па юру
Базовое знамя
Вьется по шнуру.
Красное полотнище
Вьется над бугром.
«Валя, будь готова!» —
Восклицает rg
В прозелень лужайки
Капли как польют!
Валя в синей манке
Отдаст салют.
Тихо подымается,
Призрачно-легка,
Над больничной койкой
Детская рука.
«Я всегда готова!» —
Слышится окрест.
Па плетеный коврик
Упадает крест.
II потом бессильная
Валится рука —
В пухлые подушки,
В мякоть тюфяка.
Л в больничных окнах
Синее тепло,
От большою солнца
В комнате светло.
И, припав к постели,
Изнывает мать.
За оградой пеночкам
Нынче благодать.
Вот н все!
По песня
Не согласна ждать.
Возникает песня
В болтовне ребят.
Подымает песню
На голос отряд.
И выходит песня
С топотом шагов
В мир, открытый настежь
Бешенству ветров.

ВСЕВОЛОД РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
ДЕВУШКИ ЛЕНИНГРАДА
Над дымкою садов светло-зеленых,
Над улицей, струящей смутный гам,
В закапанных простых комбинезонах
Они легко восходят по лесам.
И там, на высоте шестиэтажной,
Где жгут лицо июльские лучи,
Качаясь в люльке, весело и важно
Фасады красят, ставят кирпичи.
И молодеют черные руины,
Из пепла юный город восстает
В воскресшем блеске, в строгости старинной
И новой славе у приморских вод.
О, юные обветренные лица,
Веснушки и проворная рука!
В легендах будут солнцем золотиться
Ваш легкий волос, взгляд из-под платка.
И новая возникнет «Илиада» —
Высоких песен нерушимый строй —
О светлой молодости Ленинграда,
От смерти отстоявшей город свой.
234

КИЕВСКАЯ СОФИЯ
Суровых в-еков забывая обиды,
Пожары нашествий н вихри войны,
Лазурная Дева софийской абсиды,
Простершая руки, летит со стены.
И, сразу умолкнув, дивятся татары
Па этот извечно сиющнй взор,
На празелешь красок мозаики старой,
По камешку сложенной в блеклый узор.
Со страхом проходят под гулкие своды
Привыкшие к далям степей кочевых,
Покрытые пылью и кровью народы,
И дикое сердце томится у них.
Но топнул гюгою властитель раскосый
И, барсом отпрянув к пустому углу,
С гортанным проклятьем сквозь сумрак белесый
Пустил разорвавшую воздух стрелу.
Она просвистела стремительней бури,
И дрогнули скулы вождя торжеством,
Как только кусочек отбитой лазури
Скатился и лог под сто сапогом.
Но люди молчали, топтались несмело,
На них, устремившая руки в простор,
Все так же лазурная Дева летела,
Большими глазами сияя в упор.
И вспомнились каждому степи сухие,
Кибитки на взгорье, верблюды, ковыль,
Высокие звезды, костры кочевые
И всадником дальним взметенная пыль.
У женщины этой такая ж повязка,
Такой же печально опушенный рот
"И та же в глазах материнская ласка,
Какая их всех провожала в поход.
235

В смущенье они покидают палаты,
Колчаны опушены, руки пусты...
Нежданно и страшно сердец нх косматых
Коснулось дыханье живой красоты.
Один только вождь стиснул губы кривые...
Топтался под ним обезумевший конь,
Когда эти белые стены Софии
В обь/ггпя принял трескучий огонь.
По было бессильно пожарище гнева, —
Пусть рушились камни, от гари черны,
Все так же глядела бессмертная Дева
Богинею Мира с померкшей стены.
И сколько б потом ни промчалось столетий.
Какие бы орды тот город пи жгли, —
Все так же сияет в немеркнущем свете
С высокого свода надежда Земли.

НИКОЛАЙ ТИХОНОВ
Когда уйду — совсем согнется мать,
По говорить и слушать также будет,
Хотя и трудно старой понимать»
Чго обо мне рассказывают /поди.
Из рук уронит скользкую иглу,
И на токах заножжняген нягпа,
Ведь тот, что не придет уже обратно,
Играл у ног когда-то на полу.
Ты девочкой с глазами золотыми
Приснилась мне- на берегу морском,
В твоих руках под ветром щепки стыли,
Что, насбирав, ты относила в дом.
Вдруг все забыв и сердцу лишь внимая,
Круженье иен бесчисленных следя,
Сидела ты, колени обнимая
И горизонт глазами обводя.
Сквозь вихри пен и темные ^просторы
Ты постигала радость впереди,
237

Как той щепы родной и мокрый ворох,
Что ты несла, прижав к своей груди.
...Ты женщиной прекрасной и усталой
Стоишь сейчас на дальнем берегу,
С печальными и тонкими устами,
Чей сладкий свет забыть я не могу.
И, побледнев, угрюмо, как немая,
В круженье дней бесчисленных глядя,
Сама себя подчас не понимая,
В холодных искрах темного дождя,
Томясь бедой, устав от лиц и споров,
Чтоб ты дала за тот далекий дом,
За той щепы родной и мокрый ворох,
За девочку на берегу морском.
РУКИ СБОРЩИЦЫ ЧАЯ
Я видел их не на полях сражений, —
То был труда обычного пример, —
В колхозе, что не знает поражений,
Который все зовут «миллионер».
Как будто бы играли руки эти
С зелеными листочками, скользя
По веточкам нежней всего на свете,
Лишь смуглоту я этих рук приметил,
Но быстроту их описать нельзя.
Быть может, так вот пальцы пианистки,
По клавишам летая наизусть,
Как ласточки, срезают низко-низко
Мелодии заученную грусть.
И падают, и падают в корзину
Дождем зеленым все на тот же круг
Листочки с легких жилок паутиной,
Как ста ножами срезанные вдруг.
Как ласточки, над темным чанным морем
Летают руки в этой жаркой мгле
238

Кустов зеленых, спящих на просторе,
Па раскаленной добела земле.
II руки те — в Москве ли величавой
Или в ферганской дальней чайхане, —
51 вижу их под солнцем нашей славы,
Их закалившим в трудовом огне.

ПАВЕЛ АНТОКОЛЬСКИЙ
БАЛЛАДА О ЧУДНОМ МГНОВЕНИИ
Ей давно не спалось в дому деревянном.
Подходила старуха, юак тень, к фортепьяпам,
Напевала романс о мгновенье чудном
Голоском еле слышным, дыханьем трудным.
А по чести сказать, о мгновенье чудном
Me осталось грусти в быту ее скудном,
Потому что барыня в глухой деревеньке
Проживала, как нищенка, на медные деньги.
Да и, господи боже, когда это было!
Да и вправду ли было, старух-а забыла,
Как по лунной дорожке, в сверкании снега,
Приезжала к нему — вся томленье и нега,
Как в объятьях жарких, в молчанье ночи,
Он ее заклинал, целовал ей очи,
Как уснул на груди ее и дышал неровно,
Позабыла голубушка Анна Петровна.
А потом пришел се час последний.
II всесветная слава и светские сплетни
Отступили, потупясь, пред мирной кончиной.
Возгласил с волнением сам благочинный:
— Во блаженном успении вечный покой ей! —
240

Что в сравненье с этим счастье мирское!
Ничего не слыша, спала бездыханна
Раскрасавица Керн, болярыия Анна.
Отслужили службу, панихиду отпели.
По Тверскому тракту полозья скрипели.
И брели за гробом, колыхались в поле
Из родни и знакомцев десяток — не боле,
Не сановный люд, не знатные гости
Поспешали зарыть ее на погосте.
Да лошадка по грудь в сугробе завязла.
Да крещенский мороз крепчал, как иазлэ.
Но пришлось процессии той сторониться.
Осадил, придержал правее возница,
Потому, что в Москву, по воле народа,
Возвращался путник особого рода.
II горячие копи били оземь копытом,
Звонко ржали о чем-то еще не забытом:
И январское солнце багряным диском
Расснялось о чем-то навеки близком.
Вот он — отлит на диво из гулксч бронзы,
Шляпу снял, загляделся на день морозный.
Вот в крылатом плаще, в гражданской одежде,
Он стоит, кудрявый и смелый, как прежде.
Только страшно вырос — прикиньте, смерьте,
Сколько весит на глаз такое бессмертье!
Только страшно юн и страшно спокоен, —
Поглядите, правнуки, точно такой он!
Так в последний раз они повстречались,
Ничего не помня, ни о чем 'не печалясь.
Так метель крылом своим безрассудным
Осенила их во мгновенье чудном.
Так метель обвенчала нежно и грозно
Смертный прах старухи с бессмертной бронзой,
Двух любовников страстных, отпылавших розио,
Что простились рано и встретились поздно.
16 И мать, и сестра, и жена

ВАСИЛИЙ КАЗИН
НА МОГИЛЕ МАТЕРИ
Сквозь гул Москвы, кипенье городсжое
К тебе, чей век нуждой был так тяжел,
Я в заповедник вечного жжо-я —
На Пятницкое кладбище пришел.
Глядит неброско надписи короткость.
Как бы в твоем характере простом
Взяла могила эту скромность, кротость,
Задумавшись, притихнув п#д крестом.
Кладу я розы пышного наряда.
И словно слышу, мама, голос твой:
— Ну что так тратишься, сынок? Я рада
Была бы и ромашке полевой.
Но я молчу. Когда бы мог, родная,
И сердце положил бы сверху роз.
Твоих забот все слезы вспоминая,
Сам удержаться не могу от слез.
Гнетет и горе, и недоуменье
Гвоздем засело в существо мое:
Стою, твое живое продолженье,
Начало потерявшее свое.
242

И КАК ЖЕ ТЫ СВЕТЛА!
Как ни прост во всем,
Судьба мне в дом
Не кого-то и не что-то прочее,
А ввела в твоем лице одном
Как бы солнышка сосредоточие»
И хоть ты лицом не божество,
Я дивлюсь ему,
Как в чудо вглядываясь:
Как в роду народа свет его
Сквозь века прошел,
Мне в счастье складываясь!
И не чудо ль:
Не сходя с крыльца,
Льешь такую бодрость
Сникшей жимолости,
Что вдруг вижу: этот дар лица
С искоркой
От божьей милости.
И не чудо ль:
Свет с лица в цветы
Льешь такой,
Что как им, сада гражданам,
Не взойти краси-выми, как ты,.
Так тепло тобой посаженным!
И не чудо ль:
Силою тепла
Так все выдержать мне
Помогла,
Что и в жизнь,
Нас бившую со зла,
Я смотрю с улыбкою
Отеческой.
Милая, и как же ты светла»
Прелестью
Человеческой!
16*

ИЛЬЯ СЕЛЬВИНСКИЙ
ГИМН ЖЕНЩИНЕ
Каждый день, как с бою, добыт.
Кто из нас не рыдал в ладони?
II кого не гонял следопыт
В тюрьме ли, в быту, фельетоне?
Но ни хищность, пи зависть,
ни месть
Не сумели мне петлю сплесть,
Оттого что на свете есть
Женщина.
У мужчины рука — рычаг,
Жернова, а не зубы в мужчинах,
Коромысла в его плечах,
Чудо-мысли в его морщинах.
А у женщины плечи — женщина,
А у женщины локоть — женщина,
А у женщины речи — женщина,
А у женщины хохот — женщина.
И, томясь о венерах Буше,
О пленительных ведьмах Ропса,
То по звездам гадал я в душе,
То под дверью бесенком скребся.
214

Па метле или в пенс морей,
Всех чудес на свете милей
Ты — убежище муки моей,
Женщина!
КАКОЕ В ЖЕНЩИНЕ БОГАТСТВО
Читаю Шопенгауэра. Старик,
Грустя, считает женскую природу
Трагической. Философ ошибался:
В нем говорил итен, а не мудрец,
По мне, она скорей философична.
Вот будущая мать. Ей восемнадцать.
Девчонка! По она в себе таит
Историю всей жизни па земле.
Сначала пена океана
Пузырится по-виногражьн в ней.
Проходит месяц. (Миллионы лет!)
Из пены этой в жабрах и хвосте
Выплескивается морской конек,
А из него рыбина. Хвост и жабры
Затем растаяли. (Четвертый месяц).
Па рыбе появился рыжий мех
II руки.
Их четыре.
Шимпанзе
Уютно подобрал их под себя
И философски думает во сне,
Быть может, о дальнейших превращеньях.
И вдруг весь мир со звездами, с огнями,
Все двери, потолок, очки в халатах
Низринулись в какую-то слепую,
Бесстыжую, правековую боль.
Вся пена океана, рыбы, звери,
Рыдая п рыча, рвались на волю
Из водяного пузыря. Летели
За эрой эра, за тысячелетьем
Тысячелетие, пока будильник
В дежурке не протренькал шесть часов.
245

И вот девчонке нянюшка подносит
Спеленатый калачик.
Та глядит:
Зачем в-се это? Что это?
По тут
Всемирная горячая волна
Подкатывает к сердцу. И девчонка
Уже смеется материнским смехом:
— Так вот кто жил во мне мильоны лет,
Толкался, недовольничал! Так вот кто!
Уже давно остались позади
Мужские поцелуи. В этой ласке
Звучал всего лишь маленький прелюд
К эпической поэме материнства,
И мы, с каким-то робким ощущеньем
Мужской своей ничтожности, глядим
На эту матерь с куклою-матрешкой,
Шепча невольно каждый про себя:
«Какое в женщине богатство!»

НИКОЛАЙ УШАКОВ
ВОЛШЕБНИЦА
Грохочет музыка парадная.
Тобой все заняты одной, —¦
танцуешь, легкая,
нарядная,
на вечеринке выпускной.
Года шагами исполинскими
спешат вперед,
всегда вперед.
Ты где-то за лесами Брынскими
живешь уже двадцатый год.
В простой избе,
сама все делая,
и прихорашиваться лень —
простую носишь кофту белую
по моде русских деревень.
Уже совсем иным богатая,
ты ищешь радостей иных —
не ласточка
щеголеватая, —
голубка
мельниц водяных.
247

Твои птенцы толпой согласною
сбегаются в волшебный дом,
где ты перед доскою классною
их кормишь
сказочным зерном.
По карте водишь ты указкою,
и родина
встает вдали
еще не слыханною
сказкою
еще не виданной
земли.
От взмаха палочки магической
изба любая,
каждый лес
встают порой коммунистической,
где ты —
хозяйка
всех чудес.
Ты разрумянилась — довольная.
Отчизна,
время торопя,
глядит с улыбкой в окна школьные,
не наглядится
на тебя.

СТЕПАН ЩИПАЧЕ В
*
Так годы идут.
Муж тяжелой рукой
привычию, между зевот,
в постели обнимет, но дорогой,
но милой, как прежде, не назовет.
И женщина свыклась. Уж только когда
совсем загрустится, вдруг выдохнет: «Ах!»
И зеркало тихое, как вода,
плещется долго в руках...
В ДОМЕ ОТДЫХА
Тропинок — полями, лесами —
и воздуха здесь хватает,
и гнезд соловьиных с птенцами
немало, где чаща густая.
Видны сквозь березы поляны
все в травах, солнцем нагретых.
Лишь выйди из двери стеклянной,
повсюду июня приметы.
Они и в цветке, ив кипенье
душистых березовых веток...
Небыстро сбежав со стуиенек,
249

шла женщина мимо беседок.
В косынке цветной, смуглокож«а,
в зеленое платье одета,
вся чем-то на лето похожа,
на раннее жаркое лето.
От листьев, что трогали плечи,
узорчато тени дрожали.
Мужчины без пошлых словечек
глазами ее провожали.
За три с половиной недели
иные с ней в роще бывали,
подолгу в беседке сидели...
А вот целовали — едва ли.
Ы все же, когда после чаю
ее увезла «победа»,
для многих, как я замечаю,
померкли все прелести лета.
У девушки имя Лидия,
а в паспорте вывели — Лилия,
и девушка плачет, глаза утирая платкомз
— Я не хочу называться цветком. —
А сама так нежна, так тонка,
словно и впрямь стебелек цветка.
ЖЕНСКИЙ СИЛУЭТ
Ее — по работе, по положенью, —
иному покажется, выше нет:
за указаньем, за разрешеньем
почтительно входят в большой кабинет.
Она и не хуже других, и не старше,
и общее мненье о ней — умна,
но замуж выходят ее секретарши,
а все не она, не она.
И грустно бывает, когда мостовые
мелькают опять от угла до угла,
когда заливает глаза живые
вода•ветрового стекла.
250

СЕСТРЫ
Обе комсомолки были.
Мечтали, любили.
В ячейке,
хотя и не очень,
а все же стеснялись,
что из семьи не рабочей.
Милые девушки
Лида и Лена!
Па собраниях ругали
Керзона к Чемберлсна.
Говорили о Марксе,
о революции мировой.
На субботники
топали по мостовой.
Считали буржуазностью
на парне рубашку,
если при галстуке,
а не с воротом нараспашку..
Над черными бровями
косынка рдела.
А время...
Столько лет пролетело!
Столько лет, —
как сквозь пальцы вода.
Дороги... Города...
Учились... Учили...
Жили работой
своею, но чаще чужою заботой,
Друзей, что загинули,
не забывали.
Горестно
недоумевали...
В лиловы у. прожилках
усталые руки.
Подрастают
внучки и внуки.
Отшумели года,
но в памяти не умолкли.
Эх, милые вы мои,
седые комсомолки!

АЛЕКСЕИ СУРКОВ
В ЗЕМЛЯНКЕ
Софье Кревс
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза.
II поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
Про тебя мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтобы слышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
Ты сейчас далеко-далеко,
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти — четыре шага.
Пой, гармоника, вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови.
Мне в холодной землянке тепло
От моей негасимой любви.
252

ПЕСНЯ О СОЛДАТСКОЙ МАТЕРИ
За пустой околицей,
За Донец-рекой
Вздрогнет и расколется
Полевой покои.
Неоглядно поле то
За седой межой,
Жаркой кровью полито
Нашей и чужой.
Далеко от поля-то
До Буран-села.
А над кровью пролитой
Черный дым и мгла.
В дали затуманенной
Как узнать о том,
Что лежу я, раненый,
В поле под. кустом?
Что меня жестокая
Тянет боль во тьму?..
Милая! Далекая!
Жутко одному.
Под бинтом-тряппцею
Голова в огне.
Обернись ты птицею,
Прилети ко мне.
Наклонись, прилежная,
Веки мне смежи,
Спой мне песню прежнюю,
Сказку расскажи:
Про цветочек аленький,
Про разрыв-траву.
Будто вновь я, маленький,
На земле живу...
То ли шелест колоса,
Трепет ветерка,
То ли гладит волосы
Теплая рука.
II не чую жара я.
II не ранен я.
Седенькая, старая,
Светлая моя!
поволжанка
Знойная ночь перепутала
Стежки-дорожки.
Задорно звенят
Па зеленом овсе
Серебряные сережки.
Синие сосны, синяя сонь
Час расставанья.
Над Волгой-рекой
Расплескала гармонь
Саратовское «страданье».
Над тихой гречихой,
Над гривой овса
Девичью разлуку
все Поют голоса.
Девчонке-подружке
Семнадцатый год,
Дружок у девчонки
Уходит во флот.
Над тихой гречихой,
Над гривой овса
Девчонке грустить
Не велят голоса.
Подружка подружке
Частушку поет,
Подружка подружке
253

Надежду дает: Над тихой гречихой.
«Сирень цветет, Над гривой овса
Не плачь, Сливаются
Придет...» Девичьи голоса.

МИХАИЛ ИСАКОВСКИЙ
КАТЮША
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег па крутой.
Выходила, песню заводила *
Про степного сизого орла,
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла.
Ой ты, песня, песенка девичья,
Ты лети за ясным солнцем вслед
И бойцу на дальнем пограничье
От Катюши передай привет.
Пусть он вспомнит девушку простую,
Пусть услышит, как она поет,
Пусть он землю бережет родную,
А любовь Катюша сбережет.
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.
255

ОТТУДА
В далекий путь собравшись втихомолку,
Старуха ночью вышла из села.
Взяла ведро, взяла еще кошелку
И за собой корову повела.
Забыла все — и годы, и усталость,
Не побоялась никаких невзгод.
II одного лишь, кажется, боялась,
Что вдруг ее корова заревет.
Услышат немцы — и пропало дело! —
Убыот, замучат иль сведут с ума...
По тут уж и корова не ревела,
Как будто знала, чуяла сама.
Так шли они из вражеского тыла
Вдали от сел, вдали от деревень —
Туда, где солнце по утрам всходило,
Туда, откуда начинался день.
Так шли они нехоженой тропою —
От леса к лесу, от ручья к ручью...
В пути старуха свежею травою
Кормила щедро спутницу свою,
Водою родниковою поила
И, словно дома, в тот же самый срок,
Под старыми березами доила,
Усевшись на какой-нибудь пенек.
II с горькой думой, в тихий час привала,
Пила неторопливо молоко
И снова в путь корову поднимала:
— Идем, идем! — теперь недалеко.
— Идем, идем! Авось дойдем живые,
На счастье на старушечье мое... —
Па третьи сутки наши часовые
Увидели, окликнули ее.
— Свои, свои! — она остановилась
С коровою, с кошелкою, с ведром.
Смущенная, неловко поклонилась:
Вот, мол, пришла со всем своим двором...
256

И мать, и сестра, и жена

Пред ней бойцы столпились полукругом:
— Куда идешь, куда шагаешь, мать?
— Куда ж идти, — ответила старуха, —
Иду-бреду судьбу свою искать.
Иду-бреду, несу свои печали...
И голос вдруг осекся и погас,
И мелкой дрожью губы задрожали,
И слезы, слезы сыпались из глаз.
Бойцы старуху отвели в землянку,
Стараясь обласкать наперебой.
Достали хлеба свежую буханку
И вскипятили чайник фронтовой.
— А ну-ка, мать,* попробуй пашей пищи,
А мы с тобою рядом посидим.
Уж мы теперь судьбу твою разыщем,
Уж мы тебя в обиду не дадим!
Освоилась старуха, осмотрелась, —
Хорошую нашла она семью!
И вдруг сказала: — Что ж я тут расселась?
А я ж пойду корову подою.
И вскоре с материнскою заботой
Она бойцов поила молоком
И говорила, говорила что-то
И называла каждого сынком.
РУССКОЙ ЖЕНЩИНЕ
...Да разве об этом расскажешь
В какие ты годы жила!
Какая безмерная тяжесть
На женские плечи легла!..
В то утро простился с тобою
Твой муж, или брат, или сын,
И ты со своею судьбою
Осталась один-на-один.
258

Один-на-одии со слезами,
С несжатыми в поле хлебами
Ты встретила эту войну.
И все — без конца и без счета —
Печали, труды и заботы
Пришлись на тебя па одну.
Одной тебе — волей-неволей —
Л надо повсюду поспеть;
Одна ты н дома, и в поле,
Одной тебе плакать и петь.
А Тучи свисают все ниже,
А громы грохочут все ближе,
Все чаще — недобрая весть.
II ты перед всею страною,
И ты перед всею войною
Сказалась — какая ты есть.
Ты шла, затаив свое горе,
Суровым путем трудовым,
Весь фронт, что от моря до моря,
Кормила ты хлебом своим.
В холодные зимы, в метели,
У той у далекой черты
Солдат согревали шинели,
Что сшила заботливо ты.
Бросалися в грохоте, в дыме
Советские воины в бой,
И рушились вражьи твердыни
От бомб, начиненных тобой.
За все ты бралася без страха,
И, как в поговорке какой,
Была ты и пряхой, и ткахой,
Умела — иглой и пилой.
Рубила, возила, копала, —
Да разве же все перечтешь?
А в письмах на фронт уверяла,
Что будто б отлично живешь.
17*
' 259

Бойцы твои письма читали,
И там, на переднем краю,
Они хорошо понимали
Святую неправду твою.
И воин, идущий на битву
II встретить готовый ее,
Как клятву, шептал, как молитву,
Далекое имя твое...

АЛЕКСАНДР ПРОКОФЬЕВ
НЕВЕСТА
По улице полдень, летя напролом,
Бьет черствую землю зеленым крылом.
Па улице, лет молодых не тая,
Вся в бусах, вся в лентах, — невеста моя.
Пред нею долины поют соловьем,
За нею гармоники плачут вдвоем.
И я говорю ей: «В нарядной стране
Серебряной мойвой ты кажешься мне.
Направо взгляни и налево взгляни,
В зеленых кафтанах выходят лини.
Ты видишь линя иль не видишь линя?
Ты любишь меня иль не любишь меня?»
И слышу по чести ответ не прямой:
«Подруги, пора собираться домой,
А то стороной по камням-валунам
Косые дожди приближаются к нам».
«Червонная краля, постой, подожди,
Откуда при ясной погоде дожди?
Откуда быть буре, коль ветер — хромой?»
II снова: «Подруги, пойдемте домой.
Оратор сегодня действительно прав:
Бесчинствует солнце у всех переправ;
От близко раскиданных солнечных вех
Погаснут дареные ленты папок».
261

«Постой, молодая, постой, — говорю, —
Я новые ленты тебе подарю
Подругам на зависть, тебе на почет,
Их солнце не гасит и дождь не ссчст.~
Что стало с тобою? Никак не пойму.
Ну, хочешь, при людях тебя обниму...»
Тогда отвечает, как деверю, мне:
«Ты сокол сверхъясный в нарядной стране.
Полями, лесами до огненных звезд
Лететь тебе, сокол, на тысячу верст!
Земля наши судьбы шутя развела:
Ты сокол, а я дожидаю орла!
Он выведет песню, как конюх коня,
Без спросу при людях обнимет меня.
При людях, при солнце, у всех на виду».
...Гармоники смолкли, почуяв беду.
И я, отступая на прах медуниц,
Кричу, чтоб «Разлуку» играл гармонист.
МАТЕРИ
Мама, мамушка! Помню слезы горючие...
Не разбить, не свалить, Провожая в твой путь,
Не согнать с тебя камушка Работящие рученьки
И огнем не спалить. Положили на грудь,
Нет огней, чтоб расплавили Что не хвастали силою,
Камень лютый такой, Знали труд испокон —
Где тебя мы оставили, Благородные, милые,
Где холодный покой. Золотые, как сон!..

ВЛАДИМИР ЛУГОВСКОИ
СНЕГУРОЧКА
Снегурочка сидела под окном
В каракулевой шапке с плоским дном.
Снежок вечерний чуть касался щек,
И вдаль летел, и людям лица жег.
Природу заковала в лед зима.
Одна синичья песенка слышна.
Летучий снег, серебряная тишь...
Так что же ты, снегурочка, молчишь?
«Здесь, — молвила она, — мой старый дом.
Здесь я сижу в раздумье под окном.
Я вижу, как снежинок легкий рой
Беспечной, быстрой занялся игрой.
Я знаю шорох сосен и берез,
И скрип снегов, когда идет мороз,
Полет ветров, метельный, лунный свет,
Мир непонятных звуков и-примет.
Когда домой со службы прихожу,
Я обязательно вот здесь сижу, —
И тополя в поземке круговой
Загадочно шумят над головой.
263

Вот песня замирает вдалеке,
И лыжи свищут на Москве-реке.
Природы русской чистая душа
Встает в снегах, светла и хороша.
Я не растаю раннею весной.
Десятки весен расцветут со мной,
По замела я снегом все пути,
И вам теперь, любимый, не уйти».

НИКОЛАЙ БРАУН
МАДОННА
И нет конца. И жизнь бездонна.
И бесконечна красота.
Во всех веках жила Мадонна,
Задолго до того холста,
Что тонкой кыстыо тронул гений,
Запечатлев земной родник,
Земных достойный песнопений,
А не бесплотный постный лик.
Не потому ли и небесным
Он был земными наречен,
Что здесь, в кругу земном и тесном,
С мечтой извечной обручен.
Мечта земное возвышала
Над приземленной нищетой,
И все, что высотой дышало,
Звала небесной красотой.
По в этой жизни быстротечной*
Горя немеркнущей весной,.
Она останется навечно
11ечсловсчески земной.
265

НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ
ЖЕНА
Откинув со лба шевелюру,
Он хмуро сидит у окна.
В зеленую рюмку микстуру
Ему наливает жена.
Как робко, как пристально-нежно
Болезненный светится взгляд,
Как эти кудряшки потешно
На тощей головке висят!
С утра он все пишет да пишет,
В неведомый труд погружен.
Она еле ходит, чуть дышит,
Лишь только бы здравствовал он.
А скрипнет под ней половица,
Он брови взметнет, — и тотчас
Готова она провалиться
От взгляда пронзительных глаз.
Так кто же ты, гений вселенной?
Подумай: ни Гёте, ни Дант
Не знали любви столь смиренной,
Столь трепетной веры в талант.
266

О чем ты скребешь на бумаге?
Зачем ты так вечно сердит?
Что ищешь, копаясь во мраке
Своих- неудач и обид?
Но коль ты хлопочешь на деле
О благе, о счастье людей,.
Как мог ты не видеть доселе
Сокровища жизни своей?
ПОРТРЕТ
Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить, на полотно.
Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?
Ее глаза — как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза — как два обмана,
Покрытых мглою неудач.
Соединенье двух загадок,
Полувосторг, полуиспуг,
Безумной нежности припадок,
Предвосхищенье смертных мук.
Когда потемки наступают
И приближается гроза,
Со дна души моей мерцают
Ее прекрасные глаза.
в кино
Утомленная после работы,
Лишь за окнами стало темно,
С выраженьем тяжелой заботы
Ты пришла почему-то в кино.
267

Рыжий малый в коричневом фраке
Как всегда, выбиваясь из сил,
Плел с эстрады какие-то враки
II бездарно и нудно острил.
II смотрела когда на него ты
И вникала в остроты его.
Выраженье тяжелой заботы
Не сходило с лица твоего.
В низком зале, наполненном густо,.
Ты смотрела, как все, па экран,
Где напрасно пыталось искусство
'К правде жизни припутать обман.
Озабоченных черт не меняли
Судьбы призрачных, плоских людей,
И тебе удавалось едва ли
Сопоставить их с жизнью своей.
Одинока, слегка седовата,
По еще моложава на вид,
Кто же ты? И какая утрата
До сих пор твое сердце томит?
Где твой друг, твой единственно милый„
Соучастник далекой весны,
Кто наполнил живительной силой
Бесприютное сердце жены?
Почему его нету с тобою?
Неужели погиб он в бою
Иль, оторван от дома судьбою,
Пропадает в далеком краю?
Где б оп ни был, но в это мгновенье
Здесь, в кино, я уверился вновь:
Бесконечно людское терпенье,
Если в сердце не гаснет любовь.
НЕКРАСИВАЯ ДЕВОЧКА
Среди других играющих детей
Она напоминает лягушонка.
Заправлена в трусы худая рубашонка,
Колечки рыжеватые кудрей
268

Рассыпаны, рот длинен, зубки кривы,
Черты лица остры и некрасивы.
Двум мальчуганам, сверстникам ее,
Отцы купили по велосипеду.
•Сегодня мальчики, не торопясь к обеду,
Гоняют по двору, забывши про псе,
Она ж за ними бегает по следу.
Чужая радость гак же, как своя,
Томит ее н вон из сердца рвется,
И девочка ликует и смеется,
Охваченная счастьем бытия.
Пи тени зависти, ни умысла худого
Еще не знает это существо.
Ей все на свете так безмерно ново,
Так живо все, что для иных мертво!
II не хочу я думать, наблюдая,
Что будет день, когда она, рыдая,
Увидит с ужасом, что посреди подруг
Она всего лишь бедная дурнушка!
Мне верить хочется, что сердце не игрушка,
Сломать его едва ли можно вдруг!
Мне верить хочется, что чистый этот пламень,
Который в глубине ее горит,
Всю боль свою один переболит
II перетопит самый тяжкий камень!
II пусть черты се нехороши
II печем ей прельстить воображенье, —
Младенческая грация души
Уже сквозит в любом се движенье.
А если это так, то что есть красота
II почему ее обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
ПРИЗНАНИЕ
Зацелована, околдована,
С ветром в поле когда-то обвенчана,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная моя женщина!
200

Не веселая, не печальная,
Словно с темного неба сошедшая,
Ты и песнь моя обручальная,
И звезда моя сумасшедшая.
Я склонюсь над твоими коленями,
Обниму их с неистовой силою,
II слезами и стихотвореньями
Обожгу тебя, горькую, милую.
Отвори мне лицо полуночное,
Дай войти в эти очи тя>юелые,
В эти черные брови восточные,
В эти руки твои полуголые.
Что прибавится — не убавится,
Что не сбудется — позабудется...
Отчего же ты плачешь, красавица?
Пли это мне только чудится?
ДЕТСТВО
Огромные глаза, как у нарядной куклы,
Раскрыты широко. Под стрелами ресниц,
Доверчиво-ясны и правильно округлы,
Мерцают ободки младенческих зениц.
На что она глядит? II чем необычаен
И сельский этот дом, и сад, и огород,
Где, наклонясь к кустам, хлопочет их хозяин,
И что-то вяжет там, и режет, и поет?
Два тощих петуха дерутся на заборе,
Шершавый хмель ползет по столбику крыльца.
А девочка глядит. И в этом чистом взоре
Отображен весь мир до самого конца.
Он, этот дивный мир, поистине впервые
Очаровал ее, как чудо из чудес,
И в глубь души ее, как спутники живые,
Вошли и этот дом, и этот сад, и лес.
И много минет дней. И боль сердечной смуты*
И счастье к ней придет. Но и жена, и мать,
Она блаженный смысл короткой той минуты
Вплоть до седых волос все будет вспоминать.
270

НА ВОКЗАЛЕ
В железном сумеречном зале,
Глотая паровозный дым,
Сидит Мадонна на вокзале
С ребенком маленьким своим.
Вокруг нес кульки, баулы,
Дорожной жизни суета.
В блестящих бляхах вельзевулы
Тележку гонят в ворота.
На башне радио играет,
Гудок за окнами гудит,
И лишь она одна не знает,
Который час она сидит.
Который час ребенка держит,
Который час! Который час!
Который час и дым, и скрежет
С полузакрытых гонит глаз.
И сколько дней еще придется —
О, сколько дней! О, сколько
дней! -
Терпеть, пока не улыбнется
Дитя у матери своей!
Над черной линией портала
Висит вечерняя звезда.
Несутся с Курского вокзала
По всей вселенной поезда.
Летят сквозь топи и туманы,
Сквозь перелески и пески,
И бьют им бездны в барабаны,
И рвут их пламя па куски.
И лишь па бедной той скамейке,
Превозмогая боль и страх,
Мадонна в шубке из цигейки
Молвит с ребенком на руках.

ВИССАРИОН САЯНОВ
ХОЗЯЙКА ОЗЕРА
Как ростится щука порой ледолома,
В день молнии первой и первого грома,
Когда громыхает на озере лед,
На сойме высокой рыбачка плывет.
Она синеглазая, с желтой косой,
С обветренной сильной, широкой рукой,
В плетеных из дранки корзинах у ней
Лососи и пестрые спины ершей.
И знают рыбачку в краю приозерном
И помнят по песням ее непритворным.
Когда, белее снега,
Проходят облака,
Приснится им Онего,
Развод ее платка,
И словно сердце ранит
Напев ее речей,
По ней тоскует странник,
Всю жизнь грустит по ней.
Она, как хозяйка озер знаменитых,
Плывет на заре мимо лодок разбитых.
18 И мать, и сестра, и жена
273

И славится ясного края краса:
Желтее, чем лен, у рыбачки коса.
Как только слетаются в белую ночь
Над озером ветры, чтоб волны толочь,
Она проплывает и тяыет канат,
Поет о разлуке, спешит на закат.
И песни ее молодая истома
Живет и камышах у высокого дома.
В тумане побережье,
На черные пески
Плывут от Заонежья
Подростки рыбаки,
II тог, кто слышал прежде
Родные голоса,
Плывет в одной надежде
Взглянуть в ее глаза.

18*
ИОСИФ УТКИН
письмо
...Я тебя нс ждала сегодня
И старалась забыть любя.
Но пришел бородатый водник
И сказал, что знает тебя.
Он такой же, как ты, лохматый,
И такие же брюки-клеш!
Рассказал, что ты был под
Кронштадтом.
Жив...
По больше домой не придешь...
Он умолк.
И мы слушали оба,
Как над крышей шумит метель.
Мне тогда показалась гробом
Колькина колыбель...
Я его поняла с полслова,
Гоша,
Милый!..
Молю!..
Приезжай...
Я тебя и такого...
И безногого
Я люблю!..
275

СЕСТРА
Когда, упав на поле боя —
И не в стихах, а наяву, —
Я вдруг увидел над собою
Живого взгляда синеву,
Когда склонилась надо мною
Страданья моего сестра, —
Боль сразу стала не такою:
Не так сильна, не так остра.
Меня как будто оросили
Живой и мертвою водой,
Как будто надо мной Россия
Склонилась русой головой!..

МИХАИЛ СВЕТЛОВ
РАБФАКОВКЕ
Барабана тугой удар
Буди г угрсшшс туманы, —
Это скачет Жанна д'Арк
К осажденному Орлеану.
Диух бокалов влюбленный звон
Тушит музыка менуэта, —
Эго празднует Трианон
Дч.1нь Марии-Антуанетты.
В двадцать пять небольших свечей
Электрическая лампадка, —
Ты склонилась, сестры родней,
Над исписанною тетрадкой...
Громкий колокол с гулом труб
Начинают «святое» дело:
Жанна д'Арк отдает костру
Молодое тугое тело.
Палача не охватит дрожь
(Кровь людей не меняет цвета), —
Гильотины веселый нож
Ищет шею Антуанетты.
277

Ночь за звезды ушла, а ты
Не устала, — под переплетом
Так покорно легли л-исты
Завоеванного зачета.
Ляг, укройся, и сон придет,
Не том-ися минуты лишней.
Видишь: звезды, сойдя с высот,
По домам разошлись неслышно.
Ветер форточку отворил,
Не задев остального зданья,
Он хотел разглядеть твои
Подошедшие воспоминанья.
Наши девушки, ремешком
Подпоясывая шинели,
С песней падали под ножом,
На высоких кострах горели.
Так же колокол ровно бил,
Затихая у барабана...
В каждом братстве больших могил
Похоронена наша Жанна.
Мягким голосом сон зовет.
Ты откликнулась, ты уснула.
Платье серенькое твое
Неподвижно на спинке стула.
СТАРУШКА
Время нынче такое: человек не на месте,
И земля уж, как видно, не та под ногами.
Люди с богом когда-то работали вместе,
А потом отказались: мол, справимся сами.
Дорогая старушка! Побеседовать не с кем вам,
Как поэт, вы от массы прохожих оторваны...
Это очень опасно — в полдень по Невскому
Путешествие с правой на левую сторону...
В старости люди бывают скупее —
Вас трамвай бы за мелочь довез без труда,
275

Он везет на Васильевский за семь копеек,
А за десять копеек — черт знает куда!
Я стихи св©и нынче переделывал заново,
Мне в редакции дали за них мелочишку.
Вот вам деньги. Возьмите, Марья Ивановна!
Семь копеек — проезд, про запасец — излишки..
Товарищ! Певец наступлений и пушек,
Ваятель красных человеческих статуй,
Простите м-оня — я жалею старушек,
Но это — единственный мой недостаток.
СВЕРСТНИЦЕ
Давным-давно звалась ты Галочкой —
Веселый смех, игра в скакалочку...
Тебе уже под пятьдесят,
И годы, как шатер, висят.
Как одиноко, нелюдимо,
Как годы детства далеки!
Воспоминанья мчатся мимо,
Как пионерские флажки,
Как мячики, как фейерверк, как реки,
В которых не купался я...
Прощай, мой свет, прощай навеки,
Иллюминация моя!
Как вешний дождь, любовь промчалась,
Сквозь молнии гремя, гудя...
Увы, ни капли не досталось
Тебе от этого дождя!
Что светлого в твоей судьбе?
Ребенка надо бы тебе!
Ну, пусть болезненный, пусть бледненький,
Но был бы он тобой любим...
Возьми поэта в собеседники,
Давай с тобой поговорим!
279

Так меня гистст уединенье,
Словно самолет обледененье!
Мы сдружились, Галочка? Давай
Есть вдвоем печали каравай...
Как грустные военнопленные,
Плетутся за тобой мечты,
Вздыхает под. луной вселенная
Еще печальнее, чем ты.
И я со счастьем никогда не спорю,
И все ж, отдав большую дань годам..
Я верен человеческому горю,
И я его вовеки не предам.
БАСНЯ
Было так — легенды говорят —
Миллиарды лет тому назад:
Гром был мальчиком такого-то села,.
Молния девчонкою была.
Кто мог знать — когда и почему
Ей сверкать и грохотать ему?
Честь науке — ей дано уменье
Выводить нас из недоуменья.
Гром и Молния назначили свиданье
(Дата встречи — тайна мирозданья).
Мир любви пред ним и перед пей,
Только все значительно крупней.
Грандиозная сияла высь,
У крылечка мамонты паслись,
Рыбаков артель себе на завтрак
Дружно потрошит ихтиозавра.
Грандиозная течет вода,
Грандиозно все, да вот беда:
Соловьи не пели за рекой
(Не было же мелочи такой).
Над влюбленными идут века.
Рановато их женить пока...
280

Сквозь круговорот времен домчась,
Наступил желанный свадьбы час.
Пили кто знаком и незнаком,
Гости были явно под хмельком.
Даже тихая обычно Зорька
Всех шумней кричит фальцетом:
— Горькой
Гром сидит задумчиво: как быть?
Может, надо тише говорить?
Молния стесняется — она,
Может, недостаточно скромна?
— Пьем за новобрачных! За и за! —
Так возникла первая гроза.
Молния блестит, грохочет Гром.
Миллиарды лет они вдвоем...
Пусть любовь в космическом
пространстве-
О земном напомнит постоянстве!
Дорогая женщина и мать,
Ты сверкай, я буду грохотать!
РОДНЫЕ ЖЕНЩИНЫ
Любопытный, как все наши деги,
Удивленный мальчишка спросил:
— Много братских могил есть на свете,
Почему нет сестринских могил?
Взрослых снов мне нисколько не надо,
Но все кажется мне до утра —
Под прямым попаданьем снаряда
Медицинская гибнет сестра...
В чем же цель наших общих стараний?
Продолжая общественный путь,
Расходясь после общих собран in,
На отдельное горе взглянуть.
281

Вот рязанской вечерней порою
В синем скверике, в центре села,
К бюсту Ванечки — дважды Героя -
Изможденная мать подошла:
— Я у мира всего на виду
От него никогда не уйду,
В гипсе, в мраморе или в граните
Вместе с сыном меня сохраните!
И заснула, бедняга, тотчас —
Много маялась и извелась...
Пусть в раскатах грядущих событий
От науки отстал динамит, —
Будьте тихи, друзья, не шумите —
Рядом русская женщина спит.

ЛЕОНИД МАРТЫНОВ
РАВНОПРАВЬЕ
Я знаю,
Что женщины
Тоже крылаты.
Мне ведомо это —
Ведь я не ребенок.
За матриархатом
Был век амазонок.
Кому ж равноправье свое отдала ты?
Открою глаза
II увижу я тотчас
Бесстрашных разведчиц
II яростных летчиц.
Густые леса и святые пустыни
Расскажут — какие у нас героини.
И были они и останутся явью.
А ты?
Где оно?
Где твое равноправье?
Зачем в обнаженный комочек ты сжалась,
Держась лишь за право на слабость и жалость
Ведь ты ж величава. Ответь, не лукавя, —
Кому отдала ты свое равноправье,
283

Ссылаясь на слабость и нежность здоровья?
Ведь ты же его заработала кровью.
А летчицы
ГЗ небе летают и ныне,
Актрисы
По сцене идут как богини, —
Ты знаешь про это.
51 был твои поклонник,
Я был твоего равноправья сторонник,
Я им и остался...
Причем же здесь сонник,
Свеча и обличие карточной дамы?
Ведь ты же была героинею драмы!
сон женщины
Добрая женщина,
Пожилая,
Мне рассказала, что видела сон —
Будто бы с неба спустился, пылая,
Солнечный луч, и попался ей он
В голые руки, и щекотно, колко,
Шел сквозь него электрический ток..-
Копчик луча она вдела в иголку —
Вздумала вышить какой-то цветок,
Будто из шелка... И тем вышиваньем
Залюбовался весь мир, изумлен.
Женщина, с искренним непониманьем,
Робко спросила: — К чему этот сон?
Я объяснил ей, что сон этот — в рукуГ
Если уж солнцем пошла вышивать —
Это не склоку сулит и не скуку,
Й неприятностям тут не бывать.
Это навеяно воздухом вольным!
Ведь не способна ни рваться, ни гнить
Даже в ушке этом тесном игольном
Великолепная светлая нить.
284

— Будьте, —• сказал я, — к удаче готовы!
Так не приснится и лучшей швее
В перворазрядном большом ателье.
Женщина робко сказала:
— Да что вы!
ВЕЧЕ ЖЕНЩИН
Мы
Не поняли вначале,
Что это за встреча женщин.
В темноте мы различали
Лица, руки, плечи женщин.
Но взволнованно звучали
В этот вечер речи женщин.
И герольдши закричали:
— Нынче ночью — вече женщин!
Были тут и амазонки,
И мотоциклистки были.
За "машинами вдогонку
Мчались кони в пенном мыле.
Что-то от матриархата,
От избы старинной русской
И от украинской хаты,
От Комедии Французской
Было тут, но и от МХАТа, —
Пахло тут и юбкой узкой,
И шубейкой на полатях.
В сарафанах, в бальных платьях
Было вече женщин этих.
Были речи женщин этих
О мужчинах как о братьях,
О сватьях, отцах и детях.
Были жгучи речи женщин,
Что мужчины, муча женщин,
О, ничем не лучше женщин
И пора бы обуздать их,
Причесать и приодеть их,
Этих яростных чудовищ,
Воевавших, убивавших
285

И драчливо добывавших
Кучи всяческих сокровищ,
И наивно разрешавших
Массу всяческих вопросов,
И противно воскрешавших
Всяких свергнутых колоссов,
Чтобы снова сокрушать их,
И так дале, и так дале...
Вот о том и рассуждали
Женщины, в чьи щеки втерты
Мази, кремы от загара;
Женщины одеты в шорты,
В сарафаны, в пеньюары,
А порой и в шаровары,
Чтобы сердце восхищалось.
Било звучное качалось.
О судьбе земного шара
Вече женщин совещалось!
ЖЕНЩИНА
Кто —
Геометрическое среднее
Л4ежду атомом и солнцем?
Ты —
Первое и самое последнее
Воплощение красоты,
Не имеющая представления
О структуре вещества,
Слушающая в изумлении
Эти непонятные слова,
Неспособная принять их к сведеник>г
Будучи ужасно молодой...
Вот ведь
Какова ты,
Нечто среднее
Между атомом и звездой

НИКОЛАЙ СИДОРЕНКО
ТОНЯ
Синий домик в предместье,
Стены старые голы.
Вобла с чаем и песни
Па мотив «Карманьолы».
И отсюда к вокзалу
Со ступенек скрипучих
Комсомольцы, бывало,
Мимо ветел плакучих
Уходили з сраженья,
Расставались без срока...
В предвечернем свеченье
Плыло небо высоко.
Кто б сказал, что когда-то
По забытым приметам,
По угасшим закатам,
По истлевшим газетам
В тихих сумерках комнат
Городского музея
Нашу юность припомнят,
Вновь подружатся с нею?
...По ступенькам всхожу я
(.Их давн-о починили),
Снявши каску, гляжу я,
Кем мы в юности были.
Вот они, протоколы
Самых первых собраний,
Вот листки «Карманьолы»
Неизвестных изданий.
Письма с фроита. Гранаты,
«Смит-Вессон». Портупея.
Возле карточки Наты
Строгий профиль Сергея.
В черной рамке, в овале,
В легком облачке тонет
Та, которую звали
Нашей тоненькой Тоней.
Непослушные косы!
Дней былых запевала!
От дымка папиросы
Ты, зажмурясь, чихала.
Руки девичьи ловко
Заплетали ромашки,
Из тяжелой винтовки
Била ты без промашки.
Ты ходила в походы,
287

Как в грядущие годы,
Самодельное знамя
Поднимая над нами.
Помню, как ты к крылечку
Прибивала дощечку,
Хмуря лоб деловито,
Так наивно-знакомо:
«Все на фронте. Губкома
Помещенье закрыто».
...Грустью веяли рош
На поблекших купавах,
И раскинулись косы
Мертвым золотом в травах.
Где грозой у сторожки
Подпалило ракиты,
Песню, в платье с горошком,
Растерзали бандиты.
...В синем доме хожу я,
Снявши каску, гляжу я,
Как мы жили, дружили,
Кем мы в юности были!
Нас в буране крутило —
Не сорвало с причала;
Пуля в поле ловила —
Все равно не догнала.
В битвах падая с седел
У раскидистых ветел,
Прорывалось сквозь время
Наше дружное племя.
...За рекой, на пригорке,
Батарея грохочет.
Мой шофер в гимнастерке
У машины хлопочет.
До свиданья, ребята,
До свиданья, девчата,
До свиданья, родные!
Нам врага-супостата
Насмерть бить не впервые.
Даже смерти ладони
Тронем мы хладнокровно.
Правда, Тонечка, Тоня,
Антонина Петровна?
Реет в ветре над нами
Светлой юности знамя.

ЯКОВ ШВЕДОВ
ПОРТРЕТ РАБОТНИЦЫ
Сестре
По морщинам видно: много горя прожито.
Только я не знаю: на кого похожа ты?
Где твои былые золотые косы?
Серебрится нынче в них от горя проседь.
Будто над тобою
Вьюги прошумели,
Будто над тобою
Пронеслись метели,
Ранние зазимки
С ветром ошалелым,
Оттого в них рано
Седина осела.
По морщинам видно: много горя прожито,
Я теперь припомнил, на кого похожа ты.
Ты давно похожа по своим морщинам,
Что меня когда-то называла сыном.
Только ты намного краше и моложе...
Оттого портрет твой мне других дороже.
19 И мать, и сестра, и жена 289

АГНИЯ БАРТО
Я С НЕЙ ДРУЖУ
Я осторожно по бревну
Иду через речонку,
А за собой тяну, тяну
Смешливую девчонку.
Она вопиг:
«Ой, утону»,
Она хохочет звонко,
А я тяну ее, тяну,
Как малого ребенка.
Потом мы мчимся под дождем,
Мы прыгаем по лужам,
Мы под дождем
Друг друга ждем.
Да, я с девчонкой дружен!
Кричат мальчишки мне:
«Жених!»
Я злюсь, конечно,
Злюсь на них,
По чувств своих не выдам,
Иду с небрежным видом.
Пускай хоть в школьный
«Крокодил»
Строчат они заметку —
Я с ней дружу,
Я с ней ходил
И в лыжную разведку.
Она летит с горы крутой,
Летит н не поморщится,
А мне кричит:
«Боюсь! Постой!» —
Такая уж притворщица!
290

СЕРГЕЙ МАРКОВ
НАСТАСЬЯ
Мы в горах свое искали счастье,
Ехали к Настасье в одночасье,
Видели небесные снега,
Водопады, в три обхвата ели.
Сыпались алмазные метели
С высоты па горные луга.
Спешились за старой коновязью.
Разминаем нош, ждем Настасью
У крыльца бревенчатой избы.
Держимся подальше от оравы;
На цспяхв гремучих волкодавы
Мечутся, вставая на дыбы.
Вышла к нам в кашгарскои алой шали,
Плечи будто в пламени пылали.
Солнца луч остался позади:
Не посмел ее коснуться тела.
Л\едленно качалась и звенела
Нить кораллов на се груди.
Не хотелось покидать Настасью,
Расставаться с величавой вестью
Простоты, добра и красоты!
Улыбалась, медом угощала,
Проводила нас до перевала,
Долго вслед глядела с высоты.
291

ЕЛИЗАВЕТА СТЮАРТ-
ЗОЛУШКИ СОРОКОВЫХ ГОДОВ
Ты, говорят, пред жизнью виновата,
Что не была светла и весела...
По в юности не принца, а солдата
Ты с поля боя, Золушка, ждала.
А ласковые феи за тобою
Не присылали золотых карет.
И ты, невеста,
сделалась вдовою,
Навек вдовою в девятнадцать лет.
Бывает — у невесты отбивает
Разлучница любимого ее...
Война не отбивает —
убивает.
Я говорю не только про твое.
Вас было много, Золушек безвестных,
Чьи руки перепачканы в золе,
Чьи женихи, не возвратись к невестам,
Лежали, молчаливые, п земле.
И вы сжились с бедой, с военным хлебом,
С морщинками на молодом лице.
292

Вы башмачка иод черным звездным небом
Не оставляли на чужом крыльце.
А годы шли.
Кареты мчали мимо
Па бал других.
Но, строги и тихи,
Вы знали только труд неутомимый
II не вошли в легенды и стихи.
По если б, все пересчитан утраты,
Строка вам дань по нраву отдала,
Она бы не казалась виноватой,
Что не была светла и весела.
Я помню вас не в пышных бальных залах,
Не в туфельках хрустальных, не в парче,
А у теплушек ночью на вокзалах
С картофельною тяпкой на плече.
ПРИНЦЕССА НА ГОРОШИНЕ-
Принцесса па горошине, А то, чем ты встревожена,
А^не руку протяни — Не принято в расчет.
Все люди спят хорошие, Принцессы на горошине
Не спим лишь мы одни. Теперь наперечет.
Ты, видно, так приучена — Босая, в рваном платьишке,
И малость замечать... Зимой и в летний зной
Не ею ли измучена, За все на свете платишь ты
Ты ночь не можешь спать? Бессонницей ночной.
Людской бедой непрошеной Вот где-то в мире выстрелы,
Больна ты, как своей... Вот чья-то жжет вина,
Принцессой на горошине Вот, чашу горя выстрадав,
Слывешь ты меж людей. Мать, словно перст, одна...
Иным твои нрав не нравится— Как на каменья брошена,
У них свои дела! Не спишь ты до утра...
Смеются над красавицей: Принцесса на горошине —
Опять, мол, не спала? Бессонная сестра.

НИКОЛАИ ДЕМЕНТЬЕВ
МАТЬ
Толпы с поезда. Ну и народ! Впрямь как с шабаша:
Прут и прут, не допрутся пока...
— Тише! Бабку затискали! Что тебе, бабушка?
«Мне б Пструшу...» — Которого это? — «Сыпка...»
Бултыхает старуха баулом и чайником.
У возниц, у шоферов, у публики — смех:
— Это что ж за петрушка такая? — «Начальник он...»
— Тут начальников много... — «Так мой — выше всех».
Уморила!
Над сборищем этим, над сонмом
Гогот, хохот, шибающий в пот.
Вдруг одни кучерок как смекнет да как вспомнит,
Что начальник строительства —
Правильно — Петр!
Кулаком по мордам
Лошадей задремавших,
Чтоб стояли,
Чтоб выглядели, как орлы!
Сено — в ноги. Кнут — в руки.
«Садитесь, мамаша!..»
294

Ой, железные шины круты и круглы!
Ты качайся, на клевере вскормленный мерин!
Вороная кобылка, иласгайся в разлет!
Обернется, башкой помотает и — верит,
II — не верит.
А бабушка носом клюет.
Кацавейка на ней — не по-летнему — ватная.
Ишь! горбатая... Ишь! неприглядная вся...
Загорелая, старая и рябоватая...
У начальника в комнате
Карты висят.
На кровати начальника — простыни взрыты.
Шторы — настежь,
И солнце —
По сеем косякам,
Книгам, сгсклам, приборам.
Слепящая бритва
Пышет в зеркало,
А перед зеркалом — сам,
Крепкий, свежий, еще не успел приодеться,
Напевает чего-то в усы и под нос,
Пена шлепается на полотенце...
Входит возчик:
«Мамашу в порядке довез...»
А за возчиком,
В белом платочке и валенках,
Что-то давнее-давнее — и не узнать...
Вспоминал... вспоминал... вспоминал...
Вспомнил. — Маменька! —
«Я, Пструша! Я, милый! Я, кровный! Я — мать...»
Отобрал у нее узелки и баулы,
Рассовал под столы, оглянулся мельком,
Усадил, оглядел ее всю —
И пахнуло
Детством — речкой, репейниками, молоком,
Молодыми рябинами над оградами,
Рубашонкой в заплатах, сестренкой в соплях...
— Мама! Мамонька!
Чем же тебя мне порадовать?
Ты, наверно, с дороги устала, — приляг.
295

Уложил ее, старенькую, на топчанике,
Одеялом, коротенькую, — до бровей...
— Самоварчик?
У нас, понимаешь ли, — чайники...
В цсркву хочешь?
А я и не строил церквей.
Ну, да ты не волнуйся! Ты мало грешила.
Я ж тебя от любого греха излечу.
Знаешь, мамонька, что?
У меня есть машина.
Я тебя по строительству прокачу.
Ты посмотришь, чего мы настроили... Дела ж>
До сих пор полон рот — и какие дела!
Покатаемся? Хочется? —
«Что ты! и где уж!»
Два денечка поохала
И померла.
А начальника мы уважали.
Не с ним ли
Возвели комбинат за четыре зимы?
Вышло так, что мамашу его хоронили
Всем строительством, всеми бригадами мы.
В полдень, как по сигналу, —
Сойтись и собраться! —
В разогретый асфальт —
Многотысячный шаг.
Тихо-тихо прошел в голове демонстрации
Пятитонный, задернутый черным, «фомаг».
Там четыре партийца
Почетною вахтою
Охраняют стоймя,
Не опершись на борт,
Загорелую, старую и рябоватую
Мать начальника наших работ.
Мы проходим, работоупорпыс жители,
Мимо ясных от яркого света громад.
296

Автогеном мерцает
Машиностроительный.
Равномерно работает
Химкомбинат.
Мерны медные трубы
Оркестра умелого.
На девчонках — платочки
Весенних цветов...
...Нич-cro не видала
И мало что сделала
За семь с лишним десятков
Бедняцких годов.
На голодной степи, у дороги — песочек.
Бабий голос — еще молодой — одинок...
Сын приехал
С уральских заводов
Вальцовщиком.
Прогармонил недельку —
И смылся сынок.
Л у ней, как и встарь, догнивает под дождиком
Ощетиненный, малоколосистый сноп...'
Сын приехал,
Бежавши из ссылки
Подпольщиком,
Ночевал на овине —
II смылся сынок.
А она — со скотом — поднимается раненько,
Уж от старости пальцы пускаются в пляс...
Сын приехал
С гражданского фронта,
Израненный.
Отдохнул — и на фронт!
А она осталась...
Протащилась,
Не чуя ни горя, ни времени,
Через двадцать беременностей и смертей.
297

...Мы положим тебя,
Аграфсна Ефремовна,
В парке отдыха,
У пионерлагерей...
Через светлые,
Через стеклянные версты
Сын тебя провожает,
Как через века...
Это строили мы
Под его руководством* —
Инженера, начальника, большевика.
Это мы возводили,
Чтобы крепче дышалось,
Чтобы легче работалось,
Лучше жилось,
Чтобы с ног не валила
Ми хворь, ни усталость...
Мы положим тебя
У веселых берез,
Изможденную, темную мать неимущих,
Всех, кто новым и власъным хозяином стал.
Пусть в оркестре
Все трубы играют
«Замучен
Тяжелой неволей...»
II — «Интернационал»!

БОРИС КОРНИЛОВ
СОЛОВЬИХА
У меня к тебе дела такого рода,
что уйдет на разговоры* вечер весь, —
затвори свои тесовые ворота
и плотней холстиной окна занавесь.
Чтобы шли подруги мимо,
парии мимо
и гадали бы, и пели бы, скорбя:
«Что не вышла под окошко, Серафима?
Серафима, больно скучно без тебя...»
Чтобы самый ни на есть раскучерявый,
рвя по вороту рубахи алый шелк,
по селу Ивано-Марьину с оравой
мимо окон под гармонику прошел.
Он все тенором,
все тенором*
со злобой
запевал — рука протянута к ножу:
«Ты забудь меня, красавица,
попробуй...
Я тебе тогда такое покажу...
Если любишь хоть всего наполовину,
подожду тебя у крайнего окна,
постелю тебе пиджак на луговину
довоенного и тонкого сукна...»
299

А земля дышала, грузная от жиру,
и от омута сом иного левей
соловьи сидели молча по ранжиру,
так чти справа самый старый соловей.
Перед iijlm вода — зеленая, живая —
мимо заводей несется напролом,
он качается на ветке, прикрывая
соловьиху годовалую крылом.
II трава грозой весеннею измята,
дышит грузная и теплая земля,
голубые ходят в омуте сомята,
поларшинными усами шевеля.
А пиявки, раки ползают по илу,
много ужаса вода в себе таит...
Щука — младшая сестрица крокодилу -
неживая возле берега стоит...
Соловьиха в тишине большой и душной..
Вдруг ударил золотистый вдалеке,
видно, злой, и молодой, и непослушный,
ей запел па соловьином языке:
«По лесам,
на пустырях
и на равнинах
не найти тебе прекраснее дружка —
принесу тебе яичек муравьиных,
нащиплю в постель я пуху из брюшка.
Мы постелем наше ложе над водою,
где шиповыики все в розанах стоят,
мы помчимся над грозою, над бедою
и народим два десятка соловьят.
Не тебе прожить, без радости старея,
ты, залетная, пи разу не цвела,
вылетай же, молодая, поскорее
из-под старого и жесткого крыла».
И молчит она,
все в мире забывая, —
я за песней, как за гибелью, слежу...
Шаль накинута на плечи пуховая...
«Ты куда же, Серафима?» —
«Ухожу».
Кисти шали, словно перышки, расправя,
влюблена она,
300

красива,
нехитра, —
улетела.
Я держать ее не вправе —
просижу я возле дома до утра.
Подожду, когда заря сверкнет по стеклам,
золотая огаснет песня соловья;
пусть придет она домой
с красивым,
с теплым —
меркнут глаз его татарских лезвия.
От нее и от него
пахнуло мятой,
он прощается
у крайнего окна,
и намок в росе
инджак его измятый
довоенного и тонкого сукна.
МАМА
Ну, одену я одежу —
новую, парадную...
Ну, приеду...
Что скажу?
Чем тебя порадую?
Золотыми ли часами?
Молодыми ли усами?
Встреча добрая такая —
по часам и по усам
ты узнаешь, дорогая, —
зарабатываю сам.
Помнишь, ты меня родила,
на руках меня носила
и счастливою была.
Ты всегда меня просила —
будь моя утеха-сила, —
н Борисом назвала.
Помнишь, ты меня кормила
и слезою хлеб солила
it картошки напекла, —
полагаю, пе забыла,
сколько горя в жизни было,
как печалшая была.
Ты, наверно, постарела.
(Постареем, мама, все.)
Красота твоя сгорела
на июльской полосе.
Скоро я к тебе приеду —
рослый, шляпа на боку,
прямо к жирному обеду,
к золотому молоку.
Я пройду красивым лугом,
как и раньше — молодцом,
вместе с мамой,
вместе с другом,
вместе с ласковым отцом.
Я скажу,
а вы поверьте,
плача,
радуясь,
любя,
никогда —
до самой смерти
пе забуду я тебя.

ДМИТРИЙ КЕДРИН
КУКЛА
Как темно в этом доме!
Тут царствует грузчик багровый,
Под нетрезвую руку
Тебя колотивший не раз...
На окне моем — кукла.
От этой красотки безбровой
Как тебе оторвать
Васильки загоревшихся глаз?
Что ж!
Прильни к моим стеклам
И красные пальчики высунь...
Пес мой куклу изгрыз,
На подстилке ее теребя.
Кукле много недель,
Кукла стала курносой и лысой.
Но не все ли равно?
Как она взволновала тебя!
Лишь однажды я видел:
Блистали в такой же заботе
Эти синие очи,
Когда у соседских ворот
Говорил с тобой мальчик,
302

Что в каменном доме напротив
Красныff галстучек носит,
Задорные песни поет.
Как темно в этом доме!
Ворвись в эту пору сырую
Ты, о время мое!
Размечи этот нищий уют!
Тут дерутся мужчины,
Тут женщины тряпки воруют,
Сквернословят, судачат,
Юродствуют, плачут и пьют.
Дорогая моя!
Что же будет с тобой?
Неужели
И тебе между них
Суждсна эта горькая часть?
Неужели и ты
В этой доле, что смерти тяжсле,
В девять — пить,
В десять — врать,
И в двенадцать
Научишься красть?
Неужели и ты
Погрузишься в попойку и в драку,
По намекам поймешь,
Что любовь твоя —
Ходкий товар,
Углем вычернишь.брови,
Нацепишь на шею собаку,
Красный зонтик возьмешь
II пойдешь на Покровский бульвар?
Мет, моя дорогая!
Прекрасная нежность во взорах
Той великой страны,
Что качала твою колыбель!
След труда и борьбы —
На руке ее известь и ггорох,
И под этой рукой
Этой доли
Бояться тебе ль?
Для того ли, скажи,
303

Чтобы в ужасе
С черствою коркой
Ты бежала в чулан
Под хмельную отцовскую дичь, —
Надрывался Дзержинский,
Выкашливал легкие Горький,
Десять жизней людских
Отработал Владимир Ильич?
И когда сквозь дремоту
Опять я услышу, что начат
Полуночный содом,
Что орет забулдыга-отец,
Что валится посуда,
Что голос твой тоненький плачет, -
О, терпенье мое,
Оборвешься же ты наконец!
И придут комсомольцы,
И пьяного грузчика свяжут,
И нагрянут в чулан;
Где ты дремлешь, свернувшись
в калач,
И оденут тебя,
И возьмут твои вещи,
И скажут:
— Дорогая!
Пойдем,
Мы дадим тебе куклу.
Не плачь!
СЕРДЦЕ
Девчину пытает казак у плетпя:
— Когда ж ты, Оксана, полюбишь меня?
Я саблей добуду для крали своей
И светлых цехинов и звонких рублей! —
Девчина в ответ, заплетая косу:
— Про то мне ворожка гадала в лесу.
Пророчит она: мне полюбится тот,
Кто матери сердце мне в дар принесет.
Не надо цехинов, не надо рублей,
Дай сердце мне матери старой своей.
304

Я пепел его настою на хмелю,
Настоя напьюсь — и тебя полюблю! —
Казак с того дня замолчал, захмурел,
Борща не хлебал, саламаты не ел.
Клинком разрубил он у матери грудь
И с ношей заветной отправился в путьз
Он сердце ее на цветном рушнике
Коханой приносит в косматой руке.
В пути у него помутилось в глазах,
Всходя на крылечко, споткнулся казак.
И матери сердце, упав на порог,
Спросило его: «Не ушибся, сынок?»
ЦЫГАНКА
Устав от разводов и пьянок,
Гостиных и карт по ночам,
Гусары влюблялись в цыганок,
И седенький поп их венчал.
«Дворянки» в капотах широких
Навагу едали с ножа,
Но староста знал, что оброка
Не даст воровать госпожа.
И слушал майор в кабинете,
Пуская дымок сквозь усы,
Рассказ, как «мужицкие» дети
Барчатам разбили носы!..
Он знал, что когда он отдышит
И сляжет и встретит свой час —
Цыганка поднимет мальчишек
И в корпус кадетский отдаст.
И вот уходил ее сверстник,
Ее благодетель во тьму,
И пальцы в серебряных перстнях
Глаза закрывали ему.
Под гул севастопольской пушкн
Вручал старшина Пантслей
20 Н мать, п сестрл, и жена " 305

Барчонку от смуглой старушки
Иконку и триста рублей.
И сыну глядела Россия,
Глядели метель и гроза
В немного шальные, косые
С цыганским отливом глаза...
Доныне в усадебке старой
Остались следы этих лет:
С малиновым бантом гитара
И в рамке овальный портрет.
В цыганкиных правнуках слабых
Тот пламень дотлел и погас,
Лишь кровь наших диких прабабок
Нам кинется в щеки подчас.

20'
АЛЕКСАНДР ОЙСЛЕНДЕР
ГОРЕ
Б комнате, где женская рука
Прежде, словно ласточка, летала,
Нынче сизый дым до потолка
Кольцами вздымается устало.
На столе вино, закуска рыбная,
Под столом давно, видать, не прибрано.
А хозяйки нет.
Ушла куда-то.
Бросив все домашние дела, —
И ее не ждут здесь, у стола,
Как с войны не ждут jwe солдата
Если похоронная пришла.
И хозяин,
Словно горький пьяница,
Выпил рюмку —
И за н-овой .тянется.
Выпил не от скуки и безделья,.
Не с получки и не просто так,.
А от горя, что на той неделе
Вывесило сердце черный флаг.
Дверь открылась.
Школьница вошла.
307

Встала у порога. Поперхнулась.
Облаком табачным затянулась.
Все чутьем недетским поняла.
— Выпей, дочка, может, станет легче, а?
Мама из могилы не придет!.. —
Красный галстук, худенькое плечико,
Маленький, но крепко сжатый рот.
И* отец глядит на терпеливую,
На свою единственную дочь,
Что молчит, склонясь от гори ивою,
Да не знает — как ему помочь.
Горестная, с пепельной косою,
Светлая, как облако, вся в мать,
Сразу повзрослевшая душою —
Подошла
И стала убирать.
А отцу
II горько, и обидно,
Слабости, пусть и недолгой, стыдно.
Малсиька?
Девочка еще,
А своими тонкими руками
Отвалила горе, словно камень, —
Подперла отцовское^плечо!

ВИКТОР ГУСЕВ
КОЛЬЦО
Объехав с концертам!! Свердловск и Пермь,
м многие города,
Экспрессом в Челябинск, на Энский завод,
приехала кинозвезда.
С экрана, театров песня се
входит в сердца и в дом,
II голос ее, и образ се
миллионам людей знаком.
II за песенный дар, и за светлый талант,
исполненный глубины,
Высокое званье присвоило ей
правительство нашей страны.
Весть о приезде ее на завод
тотчас разнеслась окрест,
II сели две тысячи человек
в зал на тысячу мест.
Гардеробщики приняли тонны одежд,
настал выступления час.
Перед концертом волненье ее
охватывало каждый раз.
А нынче — столько народу! II вот,
прекрасной тревоги полна,
Из крошечной комнаты для актеров"
вышла на сцену она.
309

А люди ждали песен се
и сидели в такой тиши,
Как будто бы п ?см> ьа тысячу душ
ие было ьи души
И грусть Чайковского улынула в зал,
с сердцами людей говоря,
И слесаря затаили дыханье,
и ахнули токаря.
Буря оваций взлетела вверх
и разлилась рокруг, —
Били две тысячи человек
в четыре тысячи рук.
И тогда запела она,
волнуясь вдвойне, втройне,
Простые песни, могучие песни,
песни о н-ашей стране,
О нашей работе, о нашей любви,
о ветре далеких дорог.
Когда она спела, старик Петров
волненья сдержать не смог.
Он вышел на сцену и тихо сказал:
— Вы пели, товарищ, так...
Мы вам цветы принесли, не цветы —
растенье, трава, пустяк,
И даже лучшим из этих цветов
не выразить наших сердец.
Мы десять тысяч в смену даем
поршневых, прочных колец.
И мы ответим своим трудом
песням прекрасным таким',
И ровно двенадцать тысяч колец
мы через неделю дадим. —
Она всегда имела успех,
он был грандиозен, друзья.
В городе Курске ей подарили
курского соловья.
Гордый Свердловск благодарил
яшмой и рубином ее.
В Туле ей, маленькой, преподнесли
свирепого вида ружье.
П увядали в квартире у ней,
полные кра-соты,
310

.Мурманские, и тбилисские,
и киевские цветы.
Она привыкла к таким вещам,
но тут, понимаете, тут
.Ей люди свой труд принесли в награду
за се драгоценный труд.
Она поняла, что песня ее
в работе им помогла.
II тут, признаться, она всплакнула
, и Петрова она обняла.
II снова овации поднялись
серебряной стаей вверх,
II по домам своим разошлись
две тысячи человек.
Актриса уехала в Магнитогорск,
о кольцах забыв тотчас,
Решив, что многое можно сказать
в такой торжественный час.
А через неделю поезд ее
обратно в Челябинск примчал.
И снова был переполнен зал,
и голос ее звучал.
И пре-ноднес ей старик Петров —
сияло его лицо —
Двенадцать тысяч двести десятое
поршневое кольцо.
А ночью поезд ее умчал,
гудок протяжно орал,
Шел мелкий дождик, и за окном
пробегал молодой Урал.
Она стояла, глядела в окно
и думала, верно, о том,
Что крепко спаяны наши сердца
нашим прекрасным трудом.
II год пролетел, и Челябинск вдали,
но, если ей иногда
Вдруг без причины становится грустно,
иль ее встретит беда,
Или волненье ей горло сжимает
в концертный, тревожный час. —
О том кольце она вспоминает,
и песни ее звучат.

НИКОЛАЙ РЫЛЕНКОВ
МАТЬ
В ноле с ьстром шепчется осина,
Хмурит ель в бору седые брови.
Па войне у матери три сына,
Три невестки дома у свекрови.
Снег, как соль, рассыпан в звездном
блеске,
Каравай луны совсем не начат.
Соберутся у стола невестки,
Повздыхают о мужьях, поплачут.
Только мать не плакала ни разу,
Не вздыхала о разлуке горькой
С той поры, как, верные приказу,
Сыновья простились с ней под горкой.
Ей недолго жить на белом свете,
Что ни день, ее все уже стежка,
А посмотрит — у невесток дети,
Надо каждой пособить немножко.
Сядет потихоньку в уголочке,
Будто горя нет и на копейку;
То для внука штопает чулочки,
То для внучки ладит душегрейку.
312

И не слышит вьюги-завирухи,
Что в нолях шатает перелески.
— Каменное сердце у старухи, —
Говорят, наплакавшись, невестки.
Что ж! Печаль у матери бесслезна,.
Улеглась под сердцем непогода...
Ей поплакать и потом не поздно.
Как сыны вернутся из похода.

ПАВЕЛ ВАСИЛЬЕВ
ПЕСНЯ
Марии Рогатиной — совхознице
Листвой тополиной и пухом лебяжьим,
Гортанными криками
Вспугнутых птиц
По мшистым низинам,
По склонам овражыш
Рассыпана ночь прииртышских станиц.
Но сквозь новолунную мглу понизовья
Дорогою облачных
Стынущих мет
Голубизной и вскипающей кровью
По небу ударил горячий рассвет.
И, горизонт перевернутый сдвинув,
Снегами сияя, издалека,
На крыши домов
Натыкаясь, как льдины,
Сплошным половодьем пошли облака.
В цветенье и росте вставало Поречье
В лугах кочевал
Нарастающий гам,
314

Навстречу работе
1I солнцу навстречу
Чсрлакскнй совхоз высыпал к берегам.
Недаром, повисший пустынно и утлэ,
Здесь месяц с серьгою казацкою схож.
Мария! Я вижу:
Ты в раннее утро
С поднявшейся улицей вместе плывешь.
Ты выросла здесь и налажена крепко.
Ты крепко проверена. Я узнаю
Твой рыжий бушлат
И ушатую кепку,
Прямую, как ветер, походку тзою.
Ты славно нрошла сквозь крещенье железом,
Огнем и работой. Пусть, нежен и тих,
Твой голос не стих
Под кулацким обрезом,
Под самым высоким заданьем не стих.
В засыпанной снегом кержацкой деревне
Враг стлался,
И поднимался,
И мстил,
В придушенной злобе,
Тяжелый и древний,
Он вел на тебя наступление вил.
Беспутные зимы и весны сырые
Топтались в безвыходных очередях,
По ты пронесла их с улыбкой, Мария,
На крепких своих, на мужицких плечах.
По ты пронесла их, Мария. И снова,
Не веря пробившейся седине.
Работу стремительную и слово
Отдать, не задумываясь, готова
Под солнцем индустрии вставшей стране.
Гляди ж, горизонт перевернутый сдвинув,
Снегами сияя, издалека,
315

На крыши домов
Натыкаясь, как льдпиы,
Сплошным половодьем идут облака
И солнце.
Гудков переветренный голос,
Совхоза поля — за развалами верб.
Здесь просится каждый пабухн>вший колос
В социалистический icpo.
За длинные зимы, за весны сырые,
За солнце, добытое
В делгем бою,
Позволь на рассвете, товарищ Мария,
Приветствовать песней работу твою.
СТИХИ В ЧЕСТЬ НАТАЛЬИ
В наши окна, щурясь, смотрит лето,
Только жалко — занавесок нету,
Ветреных, веселых, кружевных.
Как бы они весело летали
В окнах приоткрытых у Натальи»
В окнах незатворенных твоих!
И еще прошеньем прибалую —
Сшей ты, ради бога, продувную
Кофту с рукавом по локоток.
Чтобы твое яростное тело
С ядрами грудей позолотело,
Чтобы наглядеться я не мог.
Я люблю телесный твой избыток,
От бровей широких и сердитых
До ступни, до ноготков люблю,
За ночь обескрылсвшие плечи,
Взор, и рассудительные речи,
II походку важную твою.
А улыбка — ведь какая малость! —
По хочу, чтоб вечно улыбалась —
До чего тогда ты хороша!
316

До чего доступна, недотрога,
Губ углы приподняты немного:'
Вот где помещается душа.
Прогуляться ль выйдешь, дорогая,
Все в тебе ценя и прославляя,
Смотрит долго умный наш народ.
Называет «прелестью» и «павой»
И шумит вослед за величавой:
«По стране красавица идет»,
Так идет, что ветви зеленеют,
Так идет, что соловьи чумеют,
Так идет, что облака стоят,
Гак идет, пшеничная от света,
Больше всех любовью разогрета,
В солнце вся от макушки до пнт\
Так идет, земли едва касаясь,
И дают дорогу, расступаясь,
Шлюхи из фокстротных табунов,
У которых кудлы пахнут псиной,
Бедра крыты кожею гусиной,
На йогах мозоли от обнов.
Лето пьет в глазах ее из брашен,
Нам пока Вертинский ваш не страшен
Чертова рогулька, волчья сыть.
Мы еще Некрасова знавали,
Мы ^ще «Калинушку» певали,
Мы еще не начинали жить.
И в нюне в первые недели
По стране веселое веселье,
II страна нет дела до трухи.
Слышишь, звон прекрасный возникает?
Это петь невеста начинает,
Пробуют гитары женихи.
А гитары под вечер речисты,
Чем не парни наши трактористы?
Мыты, бриты, кепки набекрень.
Слава, слава счастью, жизни слава.
317

Ты кольцо из рук мсих. забава,
Вместо обручального надень.
Восславляю сретлую Наталью,
Славлю жизнь с улыбкой и печалью^
Убегаю от сомнений прочь,
Слав-пю все цветы в-а одеяле,
Долши стой, короткий сон Натальи^
Восславляю свадебную ночь.

СЕМЕН КИРСАНОВ
Шла по улице девушка. Плакала.
Голубые глаза вытшрала.
Мне понятно — юого п®теряла.
Дорогие прохожие! Что же вы
проскользнули с сухими глазами?
Или вы не теряете сами?
Почему ж вы не плачете? Прячете
свои слезы, как прячут березы
горький сок под корою в м-орозы?..
У ТЕБЯ ТАКИЕ ГЛАЗА
У тебя такие глаза,
будто в каждом по два зрачка,
как у самых новых машин.
По ночам из шоссе в шоссе
пролетают машины,
шумя,
двумя парами фар.
У тебя двойные глаза,
их хватило б па два лнца,
319

и сияет весь океан
•от помноженных на два
глаз.
Понимаешь,
твои глаза —
двух земных полушарий карта.
Ты когда закрываешь их —
погружается в ночь Экватор,
•а когда их прошу открыть я —
в них
два Полюса голубых
в миг
Открытия.

АЛЕКСАНДР ТВАРДОВСКИЙ
КАТЕРИНА
Тихо, тихо пошла грузовая машина,
И в цветах колыхнулся твой гроб, Катерин*.
Он проплыл, потревоженный легкою дрожью,
Над дорогой, что к мосту ведет из села,
Ыад зеленой землей, над светлеющей рожью,
Над рекой, где ты явор девчонкой рвала.
Над полями, где девушкой песни ты пела,
Где ты ноги свои обмывала росой,
Где замужнюю бил тебя муж, от нужды одурелый,
Где ты плакала в голос, оставшись вдовой...
Здесь ты борозды все босиком исходила,
Здесь бригаду впервые свою повела,
Здесь легла твоя женская бодрость и сила —•
Не за зря — за большие, родная, дела.
Нет, никем не рассказано это доныне,
Как стояла твоя на запоре изба,
Как ты, мать, забывала о маленьком сыне,
Как ты первой была на полях и в овине,
Как ты ночью ,глухой сторожила хлеба...
?t IT мять, и сестра, и жена 321

Находила ты слово про всякую душу —
И упреком, и лаской могла ты зажечь.
Только плохо свою берегли мы Катюшу —
Спохватились, как поздно уж было беречь...
И когда мы к могиле тебя подносили
И под чьей-то ногою земля, зашумев, сорвалась,
Вдруг две бабы в толпе по-старинному заголосили:
— А куда ж ты, Катя, уходишь от нас...
Полно, бабы. Не надо.
Не пугайте детей.
По-хорошему, крепко
Попрощаемся с ней.
Мы ее не забудем. И вырастим сына. •
И в работе своей не опустим мы рук.
Отдыхай, Катерина.
Прощай, Катерина,
Дорогой наш товарищ и друг.
Пусть шумят эти липы
Молодою листвой,
Пусть веселые птицы
Поют над тобой.
ПЕСНЯ
Сам не помню и не знаю
Этой старой песни я.
Ну-ка, слушай, мать родная,
Мнтрофановна моя.
Под иголкой на пластинке
Вырастает песня вдруг,
Как ходили на зажинки
Девки, бабы через луг.
Вот п вздрогнула ты, гостья,
Вижу, песню узнаешь...
Над межой висят колосья,
Тихо в поле ходит рожь.
322

В знойном поле сиротливо
День ты кланяешься, мать.
Нужно всю по горстке ниву,
По былинке перебрать.
Бабья песня. Бабье дело.
Тяжелеет серп в руке.
И ребенка плач несмелый
Еле слышен вдалеке.
Ты присела, молодая,
Под горячею копной.
Ты забылась, напевая
Эту песню надо мной.
В поло глухо, сонно, жарко.
Рожь стоит, — не перестой.
...Что ж ты плачешь? Песни ль
жалко
Пли горькой жизни той?
Пли выросшего сына,
Что нельзя к груди прижать?..
Па столе пост машина,
II молчит старуха мать.
Ты робко его приподымешь:
Живи, начинай, ворошись.
Ты дашь ему лучшее имя
Па всю его долгую жизнь.
II, может быть, вот погоди-каг
Услышишь когда-нибудь, мать,
Кик с гордостью будет великой
То имя ни род называть.
По ты по cjrpycTiicnib ли порою,.
Увидев, что первенец твои
Любим не одною тобою
11 нужен тебе не одной?
II жить ему где-то в столице,
Своп подпит высокий творить.
- 323

Ист, будешь ты знать и гордиться
II будешь тогда говорить:
-—Ля его, мальчика, мыла,
А я иной раз пс спала,
Л я ею ! рудыо кормила,
И я ему имя дала.
11с стареет твоя красота,
Разгорается только сильней.
Пролетают неслышно над ней,
Словно легкие птицы, лета.
Не стареет твоя красота.
А росла ты на жесткой земле,
У людей, не в родимой семье,
На хлебах, на тычках, сирота.
Не стареет твоя красота,
И глаза не померкли от слез.
II копна темно-русых волос
У тебя тяжела и густа.
Все ты горькие муки прошла,
Все ты вынесла беды свои.
II живешь, и поешь, весела
От большой, от хорошей любви.
На своих ты посмотришь ребят,
Радость матери нежной проста:
Все в тебя, все красавцы стоят,
Как одни, как орехи с куста.
Честь великая рядом с тобой
В поле девушке стать молодой.
Всюду славят тебя неспроста, —
Не стареет твоя красота.
Ты идешь по земле молодой —
Зеленеет трава за тобой.
По полям, по дорогам идешь —
Расступается, кланяясь, рожь.
324

Молодая береза в лесу
Поднялась и ровна и бела.
Па твою она глядя красу,
Горделиво и вольно росла.
Не стареет твои красога.
Слышно ль, женщины в поле поют,
Голос памятный все узнают —
Без него будто песня не та.
Окна все пооткроют дома,
Стихнет листьев шумливая дрожь.
Ты поешь! Потому так поешь,
Что ты песня сама.
НАГРАДА
Два года покоя не зная
И тайной по-бабьи томясь,
Она берегла это знамя,
Советскую прятала власть.
Скрывала его одиноко.
Закутав отрезком холста,
В тревоге от срока до срока
Меняя места.
И в день, как опять задрожала
Земля от пальбы у села,
Тог сверток она из пожара
Спасла.
II полк под спасенное знамя
Весь новый, с иголочки, встал.
II с орденом «Красное Знамя»
Поздравил ее генерал.
Смутилась до крайности баба,
Увидев такие дела:
— Мне телочку дали хотя бы.
И то б я довольна была...
325

ИЗ ЦИКЛА «ПАМЯТИ МАТЕРИ»
Прощаемся мы с матерями
Задолго до крайнего срока —
Еще в пашей юности ранней,
Еще у родного порога,
Когда нам платочки, носочки
Уложат их добрые руки,
А мы, опасаясь отсрочки,
К назначенной рвемся разлуке.
Разлука еще без условней
Для них наступает попозже,
Когда мы о воле сыновней
Спешим известить их по почте.
И, карточки им посылая
Каких-то девчонок безвестных,
От щедрой души позволяем
Заочно любить их невесток.
А там — за невестками — внуки...
И вдруг назовет телеграмма
Для самой последней разлуки
Ту старую бабушку мамой.
Перевозчик-водогребщик,
Парень молодой,
Перевези меня на ту сторону,
Сторону — домой...
Из песни
— Ты откуда эту песню,
Мать, на старость запасла?
— Не откуда — все оттуда,
Где у матери росла.
326

Все из той своей родимой
Приднепровской стороны,
Из далской-предалской
Деревенской старины.
Там считалось, что прощалась
Навек с матерью родной,
Если замуж выходила
Девка на берег другой.
Перевозчик-водогребщик,
Парень молодой,
Перевези меня на ту сторону,
Сторону -— домой...
Давней молодости слезы.
Не до тех девичьих слез,
Как иные перевозы
В жизни видеть привелось.
Как с земли родного края
Вдаль спровадила пора.
Там текла река другая —
Шире нашего Днепра.
В том краю леса темнее,
Зимы дольше и лютей,
Даже снег визжал больнее
Под полозьями саней.
Но была, пускай не пета,
Песня в памяти ж и» п.
Были эти на кран света
Завезенные слова.
Перевозчнк-водогребщик,
Парень молодом,
Перевези меня на ту сторону,
Сторону — домой...
Отжитое — пережито,
Л с кого какой же спрос?
327

Да уже неподалеку
И последний перевоз.
Перевозчик-водогребщик,
Старичок седой,-
Перевези меня на ту сторону
Сторону — домой...

ОЛЬГА БЕРГГОЛЬЦ
ХОЗЯЙКА ЛЕНИНГРАДА
Отрывок
Еще тебе такие песни сложат,
так воспоют твой облик и дела,
что ты, наверно, скажешь: — Не похоже.
Я проще, я угрюмее была.
Мне часто было страшно и тоскливо,
меня томил войны кровавый путь,
я не мечтала даже стать счастливой,
мне одного хотелось — отдохнуть...
Да, отдохнуть ото всего на свете:
от поисков тепла, жилья, еды,
от жалости к моим исчахшим детям,
от вечного предчувствия беды,
от страха за того, кто мне не пишет
(увижу ли его когда-нибудь?),
от свиста бомб над беззащитной крышей,,
от мужества и гнева отдохнуть.
Но я в печальном городе осталась
хозяйкой и служанкой — для того,
чтобы сберечь тепло и жизнь его.
И я жила, преодолев усталость.
329

Я даже пела иногда. Трудилась.
С людьми делилась солью и водой.
Я плакала, когда могла. Бранилась
с моей соседкой. Бредила едой.
И день за днем лицо мое темнело,
седины появились на висках.
Зато, привычная уже к любому делу,
почти железной сделалась рука.
Смотри — как цепки пальцы и грубы!
Я рвы на ближних подступах копала,
сколачивала жесткие гробы
и малым детям раны бинтовала.
И не проходят даром эти дни,
неистребим свинцовый их осадок:
•сама печаль, сама война глядит
познавшими глазами ленинградок.
Зачем же ты меня изобразил
такой отважной и такой прекрасной,
как женщину в расцвете лучших сил,
с улыбкой горделивою и ясной?
Но, не приняв суровых укоризн,
художник скажет с гордостью, с отрадой:
— Затем, что ты — сама Любовь и Жизнь,
Бесстрашие и Слава Ленинграда!
В ГОСПИТАЛЕ
Солдат метался: бред его терзал.
Горела грудь. До самого рассвета
он к женщинам семьи своей взывал,
•он звал, тоскуя: — Мама, где ты, где ты? —
Искал ее, обшаривая тьму...
И юная дружинница склонилась
и крикнула — сквозь бред и смерть — ему:
— Я здесь, сынок! Я здесь, я рядом, милый!
И он в склоненной ~мать свою узнал.
Он зашептал, одолевая муку:
330

— Ты здесь? Я рад. А где ж моя жена?
Пускай придет, на грудь положит руку. —
И снова наклоняется она,
исполненная правдой и любовью.
— Я здесь, — кричит, — я здесь, твоя жена,
у твоего родного изголовья.
Я здесь, жена твоя, сестра и мать.
Мы все с тобой, защитником Отчизны.
Мы все пришли, чтобы тебя поднять,
вернуть себе, отечеству и жизни.
Ты веришь, воин. Отступая, бред
сменяется отрадою покоя.
Ты будешь жить. Чужих и дальних нет,
покуда сердце женское с тобою.
БАБЬЕ ЛЕТО
Есть время природы особого света,
неяркого солнца, нежнейшего зноя.
Оно называется
бабье лето
¦и в прелести спорит с самою весною.
•Уже на лицо осторожно садится
летучая, легкая паутина...
Как звонко поют запоздалые птицы!
Как пышно и грозно пылают куртины!
Давно отгремели могучие ливни,
все отдано тихой и темною нивой...
Все чаще от взгляда бываю счастливой,
все реже и горше бываю ревнивой.
О, мудрость щедрейшего бабьего лета,
с отрадой тебя принимаю... И все же,
любовь моя, где ты, аукнемся, где ты?
А рощи безмолвны, а звезды все строже...
Вот видишь — проходит пора звездопада,
•и, кажется, время навек разлучаться...
„..А я лишь теперь понимаю, как надо
любить, и жалеть, и прощать, и прощаться...

ПЕТР КОМАРОВ
Помнишь, как мы уходили из дома
Осенью, с первым снежком:
Кто на рабфак по путевке губкома,
Кто на работу в губком.
Домик над Зеей, родимые лица...
Милый, завьюженный край!
Наша разлука недолго продлится,
Счастья нам всем пожелай...
...В думах своих мы ошиблись немного,
Ты нас за это прости:
Дальше и дальше уходит дорога,
Шире и шире пуги.
Кто же измерит вас. русские дали,
Мир обойдя по прямой?..
Матери долго сынсгв ожидали,
Только сыны знаменитыми сга.ш
И не вернулись домой.
Вместе с друзьями скитаясь по свету,
В дом ые вернулся и я.
Мама, не "плачь... Я приеду, приеду
В наши родные края!
332

ПОЛУШУБОК
Взволнована важной причиной,
Старушка сюда забрела.
Простой полушубок овчинный
Она в партбюро принесла.
Вошла и неловко сказала:
«Вот эту овчину свою,
Что я для зимы сберегала,
Советским бойцам отдаю.
Подарок-то мой незатейный —
Тут даже заплаточка есть, —
Да пы уж, товарищ партейный,
Уважьте старушечью честь.
Зима не напрасно тревожит
II старые наши сердца.
А мой полушубок, быть может,
На фронте согреет бойца.
Морозы декабрьские близко.
Он мой полушубок возьмет.
В кармане зашита записка,
Пускай на досуге прочтет»...
Родная, прочтет он! И снова,
Твоею любовью согрет,
Обдумает каждое слово
И к сердцу положит конверт.
С твоей материнскою лаской
Готов он на подвиг любой,
Пойдет на врага без опаски,
В последний, решительный бой!

СЕРГЕЙ ОСТРОВОЙ
ЖЕНЩИНЕ
Пс верю в то, что звезды угасают.
Что все мелссг. Даже души рек.
...Есть женщины, которых не бросают.
Пи нынче. Пи вчера. Пи через век.
За что их любят? Звонко. Без оглядки.
За свет в душе? За ум? За красоту?
Их любят так, что пс играют в прятки,
А все им отдают начистоту.
До лучика. До вздоха. До кровинки.
До той, последней грани. До глотка.
И две души, две разных половинки,
Уже едины, как бы на века.
И все сильней, все явственней, все резче
Твоя любовь к топ женщине. К одной.
II дай ей бог жптья-бытья полегче
II самой светло" рааости земной.
334

ЛЕВ ОШАНИН
ЗОЯ ПАВЛОВНА
Все уже в конторе этой новой
Знают, что над ней шутить нельзя,
Что у Зои Павловны Стрельцовой
Тихие и грустные глаза.
Серенькое платье в полдень летний,
Серенькая кофточка зимой...
Все старается понезаметней,
Все молчком, сутулясь, стороной.
Словно все, что в жизни ей осталось, —
Тоненько поскрипывать пером.
Словно села здесь и попрощалась
С тем, что в жизни радостью зовем.
А сегодня...
Нет, на самом деле,
Что случилось?
Плавен взмах руки.
Щеки у пес порозовели
II в глазах мелькнули огоньки.
Что случилось?
Просто к нам в .контору,
На плечах неся веселый снег,
По пути зашел Иван Егорыч —
Мало ей знакомый человек.
Оказалось, что улыбкой мо:кно
335

В женском сердце вдруг разрушить мир*
Для чего же так неосторожно
Ты ей улыбнулся, бригадир?
Угадал в ней что-нибудь такое,
Что закрыто для других людей?
Или, полный радостью другою,
Невзначай ты подшутил над ней?
А она могла бы быть красивой,
Только надо посмелей глядеть,
Не бежать от радости пугливо,
Понарядней кофточку надеть.
И была-то Зоя не такой.
Вспомним юность над родной рекой.
Зоя, зайка, заинька, зайчонок!
Был ли кто звончей среди девчонок!
Счастье пело над лесистой Камой
В сочных травах, в блеске снеговом,
Закружило и помчало замуж
В солнечном году сороковом.
Как ловил он каждый взгляд невесты,
Как хмелел от робких ласк жены.
Вася, Вася...
Он погиб под Брестом
Хмурым летом в первый год войны.
Девочка еще наполовину,
Вся любовью полная живой,
В девятнадцать, в час рожденья сына,
Матерью ты стала и вдовой.
Так сломалась песня с полуслова.
Сколько вас —
огнем обожжена —
Чуть не сразу из невест во вдовы
Записала горькая война!
В комнате, где все о нем шептало,
Сколько Зоя плакала сначала,
Недоцеловав, недолюбив.
Сколько лет, по-прежнему влюбленной,
Все ждала, не веря почтальону,
Все хранила думку, что он жив.
А когда однажды на закате
Поняла, что больше ждать нельзя, —
Смастерила серенькое платье,
336

Потушила карие глаза.
А сынок растет, как ясень.
Можно
Б материнстве обрести свой мир.
Для чего же так неосторожно
Ты ей улыбнулся бригадир?
А быть может, угадаешь ты,
Что не встретишь сердца ты заветней.
До ее высокой красоты
Далеко иной двадцатилетней.
Ты плачешь... О чем он, о чем он,
Тревоги метнувшийся след?
О том, что в походке знакомой
Девической легкости нет?
Что горя вокруг еще много,
Что счастье идет не спеша,
Что слишком подвластна тревогам
Открытая настежь душа?
Не надо глядеть так угрюмо.
Прости, что порой не успеть
Среди повседневного шума
За сердцем твоим приглядеть!
22 И мить. и сестра, н жена

БОРИС РУЧЬЕВ
Когда бы мы, старлея год от году,
всю жизнь бок о бок прожили вдвоем,
я, верно, мог бы лгать тебе в угоду
о женском обаянии твоем.
Тебя я знал бы в платьинах из ситца,
в домашних туфлях,
будничной,
такой,
что -не тревожит, не зовет, не спится,
привыкнув жить у сердца,
под рукой.
Я, верно, посчитал бы невозможным,
что здесь,
в краю глухих, полярных зим,
и распадках горных, в сумрак-с таежном,
ты станешь
красным солнышком моим.
До боли обмораживая руки,
порой до слез тоскуя по огню,
в сухих глазах, поблекших от разлуки,
одну тебя годами я храню.
И ты, совсем живая, близко-близко,
все ласковей, все ярче, все живой,
338

идешь ко мне
с тревогой материнской
в изломе тонких девичьих бровей.
Еще пурга во мгле заносит крышу
и, как вчера, на небе зорьки пет,
а я уже спросонок будто слышу:
«Хороший мои. Проснись. Уже расс»ст...>
Ты шла со мной по горным перевалам,
по льдинам рек, с привала на привал,
Вела меня, когда я шел усталым,
и грела грудь, когда я замерзал.
Л по ночам, жалея за усталость,
склонясь над изголовьем, как сестра,
одним дыханьем губ моих касалась
и сторожила сон мои до утра.
Чтоб знала ты:
в полярный холод лютый,
в душе сбирая горсть последних сил,
я без тебя
не прожил ни минуты
и без тебя
ни шагу не ступил.
Пусть старый твой портрет в снегах потерян,
пусть не входить мне в комнатку твою,
пусть ты другого любишь,
я не верю,
я никому тебя не отдаю.
И пусть их, как назло, бушуют зимы,
мне кажется, я все переживу,
покуда ты в глазах неугасима
л так близка мне в снах и наяву.
22*

КСЕНИЯ НЕКРАСОБА
ЛЮБЛ
У женщины русской
свое отношение к травам:
девчонкам они заменяют
игрушки,
а девушки паши
венки и короны
сплетают из листьев зеленых.
А матери
моют и лечат
травою ребенка.
А мудрые бабки
целебность корней травяных
постигают.
А моя современница Люба
рисовала цветы на фарфоре.
Пять лепестков
у незабудки голубые;
и в каждом лепестке —
из синего черта,
и солнце желтое
на донышке цветка,
и в каждом солнце
точка из багрянца.
340

И сердцем листья
травяного цвета
на золотистых стеблях.
И, может,
взгляд тоскующий
на дальней на чужбине
посланник наш
или матрос
на травы русские на чайнике
уронит за вечерним чаем —
и вот прихлынет к сердцу странника
Родины прекрасное лицо.
И заметила луна:
каждый Еечер у окна
молча девочка сидит,
на нее — луну — глядит.
От внимания такого
зарумянилась луна.
«Что за милый человечек
из открытого окна
в небо смотрит на меня,
вы заметили, звезда?».
В удивлении звезда...

СЕРГЕЙ ВАСИЛЬЕВ
ПРОХОДЧИЦА
Я наивным прослыть рискую,
но хочу откровенным быть.
Повстречал я одну такую —
до сих пор не могу забыть.
Шла она не в шелках-муарах,
не на модных шла каблуках,
а в брезентовых шароварах
и в резиновых сапогах.
Па губах моих смолкло слово,
озарилась моя душа —
до того была черноброва,
до того была хороша!
Повстречался я с ней случайно,
как с нечаянным ветерком,
и расстался, как с милой тайной,
очарован, но не знаком.
Годы быстро летят и громко,
«о как живо и как остро
вспоминаю я незнакомку,
стоит только попасть в метро!
342

Стоит только мне вниз спуститься,
вспоминаю я каждый раз
запыленные те ресницы,
тихий свет бирюзовых глаз.
Я смотрю на граненый камень,
на перила, на блеск колонн.
Неужели ее руками
мир подземный сооружен?
НЛТАША
Мы вошли в деревню с боем па рассвете.
Надрывался ветер. Обжигал мороз.
Пас встречали плачем женщины и дети,
белые от снега, желтые от слез.
Первая навстречу бросилась Наташа,
худенькая девочка, продранный рукав.
— Я ждала! Я знала! Вот листовка ваша! —
лепетала девочка, вдруг ко мне припав.
И рукой озябшей, крохотной и ловкой,
отогнула девочка шубки отворот
и дала мне в руки красную листовку,
ту, что мы бросали здесь на Новый roi.
Я вошел с ней в избу. Холодно и пусто,
только ветер воет в дымовой трубе.
Пи краюшки хлеба, ни листка капусты
не оставил немец в маленькой избе.
Я узнал: фашисты увели с собою
на глазах у девочки плачущую мать,
девочку недавно круглой сиротою
хмурые соседи стали называть.
А еще мне девочка робко, виновато
сообщила, голову опустив слегка,
что похож лицом я на родного брата,
па ее любимого брата Василька.
Вася-Василечек, что с тобою сталось
та Днепром,
.ча Доном
."ли у Двины!
Только помнит девочка, что она рассталась
«/ добровольцем-братом в первый день войны.
343

Я сидел с Наташей, тихий и смущенный,
я утер ей слезы стираным платком.
Я ей глеб намазал пожирней сгущенным^
ледяным, пайковым сладким молоком.
Долго мы молчали, слова избегая,
облитые светом жидкого огня.
А потом сказал я:
— Вот что, дорогая,
с этих пор братишкой ты зови меня!

АЛЕКСАНДР ЯШИН
Странно,
Ты стала какой-то стыдливой,
Словно бояться меня начала:
Разве теперь уже некрасива?
В юности разве иной была?
Ты для меня навсегда желанна,
Так же люблю, как в былые года,
И непрестанно,
И неустанно.
Что же от глаз моих прячешься?
Странно...
Ты для меня и теперь молода.
ТОЛЬКО ЖИВИ!
Только живи, ничего не надо.
Связей земных до срока не рви,
Не оставляй семью без пригляда;
Скоро подсохнут дорожки сада, —
Только живи!
Солнце красно и зимою вьюжной,
Что за беда — холодок в крови,
345

Юности вечной мне и не нужно;
Не тяготись своим видом недужным,
Просто — живи!
Нет, не зазря растрачена сила,
Все отдала ты заботам любви,
Все, что имела, —
Себя не щадила.
Будь же и впредь послушной и милой,
Великодушной —
Живи!
Ты такое прощала,
Так умела любить,
Так легко забывала,
Что другим не забыть;
На такие лишения
С отрешенностью шла,
С чисто русским терпеньем
Крест свой бабий несла;
Так душой понимала
Боль его и беду,
Что, конечно, бывала
II в раю, и в аду.
А ни вздохов, ни жалоб, —
Было б счастье в дому.
Даже смерть оправдала б
И простила б ему.
Только лжи не стерпеля,
Лжи одной не снесла,
Оправдать не сумела
И понять не смогла.
УЛЫБКА
А тебе улыбка идет.
Улыбайся почаще, милая!
Что сравнится с твоею силою,
Ни к чему подкрашивать рот.
Чуть раздвинутся уголки,
И скажи поди — не красавица!
Слишком смелые пареньки
Замолкают и расступаются.
I la кругу выходи вперед, —
Что теб? их мода постылая?
346

Улыбайся почаще, мила и,
Так улыбка тебе идег!
Теплоты и света полна.
И участливая,
II беспечная,
Задушевная,
Добросердечная —
Очень людям нужна она
Счастье ждет тебя у ворси
Красота твоя не бескрылая.
В мире много еще ненчгод,
Улыбайся почаще, милаи(
МОЛИТВА МАТЕРИ
В комнате матери нет иконы.
Она не бьет никому челом,
Пи ранним утром,
Пи перед сном
Не отвешивает поклоны.
Но светлую эту молитву
Мы видим в ее глазах,
Она звучит в ее голосе
Денно и нощно.
Заступница, дай мне большую душу,
Сердце доброе,
Око недремлющее,
Голос мягкий, отходчивый, ласковый,
Руки крепкие, незлобливые, —
Очень трудно матерью быть!
Не власти прошу,
Не за деньги стою.
Вдохни, сердобольная, в грудь мою
Столько любви и силы,
Чтоб до могилы
Па всю семью —
Па мужа, на сына, на дочерь мою, -
Па каждый характер хватило,
347

Па все их сомнения
И смятения,
Па спотыкания и причуды,
Па завихрения
II увлечения,
На заблуждения
И остуды.
Только любовь раскрывает сердца,
Лишь перед ней отступает горе.
Мне нужно очень много любви.
Ты — мать,
Ты меня понимаешь...

СЕРГЕЙ СМИРНОВ
НЛТАШЕ
Лх, Наташа, Наташа!
Пще не вчера ли
Подходящее имя
Тебе выбирали,
С необычными справками
Шли в учрежденья,
Чтоб скорее твое
Узаконить рожденье!
Сколько званий
Присвоила ты домочадцам:
Лолодон человек
Стал отцом величаться,
А отец молодого
Того человека
Сразу в деды шагнул,
Не прожив и полвека.
Стала бабушкой мама,
А Дочь ее — мамон.
Стал двоюродным братом
Мальчишка упрямый.
Ты пришла
в относительно
мирное
Подрастай, егоза,
Да знакомься со всеми!
Поднимайся скорее
На резвые ножки
II шагай
от стола
По ковропой дорожке.
Для тсбл
возле дома
Па детской площадке
Встали тополи
Послевоенной посадки.
Если в детстве с тобой
Ничего не случится,
Ты, во-первых, должна
На «отлично» учиться,
Во-вторых, не играть
Па родительских нервах,
В-третьих...
Ладно...
Пожалуйста,
Помни «во-первых»!..
349

Не заметишь, Наташа,
Как станешь невестой.
Но nc-прежнему к знаньям
Любовь свою пестуй,
Ибо знанья,
Согласно теперешним данным,
Для невесты являются
Л>чшим приданым!
Понимаешь,
отец не имеет
в излишке
Ни добра в сундуке,
Ни рублей на сберкнижке.
Но державу
на тысячи верст
протяженьем
Он считает своим
Основным сбереженьем!
Распростерлась она,
Себе равных не зная,.
От Курильской гряды
До холмов на Дунае.
Развернулась под солнцем*
И в дыме-тумане
От Гольфштрома
До синих ущелий Тянь-Шаня-..
Ты получжиь ее,
Как хозяйство — хозяйка»
Как безбрежную даль —
Острокрылая чайка.
И живи на здоровье,
Просторно и ярко,
Если будешь достойна.
Такого подарка!
Российская мать все глаза проглядела,
Покоя ж не знала все годы подряд.
Но было сыновнее правое дело
Для женщины этой превыше наград.
Она перепутала счет расставаньям,
Но снова ждала:
— Приезжай поскорей.
Давайте
почтим ее память
встав-аньем
И нежно обнимем
Своих матерей.

ЯРОСЛАВ СМЕЛЯКОВ
МИЛЫЕ КРАСАВИЦЫ РОССИИ
В буре электрического света
умирает юная Джульетта.
Праздничные ярусы и ложи
голосок Офелии тревожит.
В золотых и темно-синих блестках
Золушка танцует на подмостках.
Наши сестры в полутемном зале,
мы о вас еще не написали.
В блиндажах подземных, а не в сказке
паши жены примеряли каски.
Не в садах Перро, а на Урале
вы золою землю удобряли.
На носилках длинных шйд навесом
умирали русские принцессы.
Возле, в государственпеж печали,
тихо пулеметчики стояли.
Сняли вы бушлаты и шинели,
сгареиькие туфельки надели.
351

Мы еще оденем вас шелками,
плечи вам согреем соболями.
Мы построим вам дворцы большие,
милые красавицы России.
Мы о вас напишем сочиненья,
полные любви и удивленья.
ХОРОШАЯ ДЕВОЧКА ЛИДА
Вдоль маленьких домиков белых
Акация душно цветет.
Хорошая девочка Лида
На улице Южной живет.
Ее золотые косицы
Затянуты, будто жгуты.
По платью, по синему ситцу,
Как в поле, мелькают цветы.
И вовсе, представьте, неплохо,
Что рыжий пройдоха Апрель
Бесшумной пыльцою веснушек
Засыпал ей утром постель.
В окопном стекле отражаясь,
По миру идет не спеша
Хорошая девочка Лида,
Да чем же
она
хороша?
Спросите об этом мальчишку,
Что в доме напротив живет:
• Он с именем этим ложится
И с именем этим встает.
Недаром- на каменных плитах,
Где милый ботинок ступал,
«Хорошая девочка Лида», —
В отчаянье он написал.
Не может людей не растрогать
Мальчишки упрямого ныл.
352

23 U m.itii. и сестра, и жена

Так Пушкин влюблялся, должна
быт*ь,
Так Гейне, наверно, любил.
Он вырастет, станет известным,
Покинет пенаты свои.
Окажется улица тесной
Для этой огромной любви.
Преграды влюбленному нету:
Смущенье и робость — вранье!
На всех перекрестках планеты
Напишет он имя ее:
На полюсе Южном — огнями,
Пшеницей — в кубанских степях,
На русских полянах — цветами
И пеной морской — на морях.
Он в небо залезет ночное,
Все пальцы себе обожжет,
Но вскоре над тихой землею
Созвездие Лиды взойдет.
Пусть будут ночами светиться
Над снами твоими, Москва,
На синих небесных страницах
Красивые эти слова.
ПЕСЕНКА
Там, куда проложена Руки ее скорые
путь-дорога торная, тем лишь озабочены,
мирно расположена чтоб текла по-спорому
фабрика Трехгорная. ровная утоадша.
Там, как полагается, Пусть сна и модница,
новая и вечная но не привередница,
вьется-навивается Русская работница,
нитка бесконечная. дедова наследница.
Вслед за этой ниточкой С нею здесь не носятся,
ходит по-привычному будто с исключением,
Рита-Маргариточка, но зато относятся
молодость фабричная. с добрым уважением.
354

Быстрая и славная, В еиненьком халатике,
словно бы играючи, словно на плакатике,
ходит полноправная В красненькой косыночке,
ловкая хозяечка. словно на картиночке.
Вот опять ты мне вспомнилась, мама,
и глаза твои, полные слез,
и знакомая с детства панама
на венке поредевших волос.
Оттеняет терпенье и ласку,
потемневшая в битвах Москвы,
материнского воинства каска —
украшенье седой головы.
Все стволы, что по русским стреляли,
все осколки чужих батарей
неизменно в тебя попадал-и,
застревали в одежде твоей.
Ты заштопала их, моя мама,
но они все равно мне видны,
эти грубые длинные шрамы —
беспощадные метки войны...
Дай же, милая, я поцелую,
от волненья дыша горячо,
эту бедную прядку седую
и задетое пулей плечо.
В дни, когда из окошек вагонных
мы глотали движения дым
и считали свои перегоны
по дорогам к окопам своим,
как скульптуры из ветра и стати,
на откосах железных путей
днем и ночью бессменiro стоячли
батальоны седых матерей.
Я не знаю, отличья какие,
не умею я вас разделять:
23* 355

ты одна у меня, как Россия,
милосердная русская мать.
Это слово протяжно и кратко
произносят на весях родных
и младенцы в некрепких кроватках,
и солдаты в могилах своих.
Больше пет и не надо разлуки,
и держу я в ладони своей
эти милые трудные руки,
словно руки России моей.
ЖЕНА
Красива и смела
пошедшая за мной,
ты матерью была
и ты была женой.
Ты — все мое добро,
достоинство и честь,
я дал тебе ребро
и все отдам, что есть.
Как мысли и судьбе,
лопате и перу,
я отдал все тебе
и все с тебя беру.
Дождем меня омой,
печаль моя и смех,
корыстный подвиг мой
и мой невинный грех.
Халатик свой накинь,
томительно ходи,
огкнчь меня, отринь
и снова припади.
II снова поводя
неслышно, будто рысь,
нахлынь не отходя,
не уходя вернись.
Дыханием оду и,
возьми, как вышний бог,
мой первый поцелуй
и мой последний вздох.
Оплачь невторопях,
мне речи не нужны,
пусть скатится на прах
слеза моей жены.
Забудь меня, забудь
го счастью своему...
А я с собою в путь
одну се возьму.

ПАВЕЛ ШУБИН
ЖЕНА ПРИЕХАЛА НА ФРОНТ
Гуляла стужа-именшшица
По одиночкам-номерам,
Тюрьмоподобпая гостиница
Без ламп сдавалась вечерам.
Шли сапоги, шуршали валенцы,
В кромешной тьме стучали лбы,
Дрались неведомые пьяницы,
Летела сажа из трубы.
Толпилась очередь у нужника,
Ворчали краны без воды,
II хвост крысиный из отдушника
Свисал с сознаньем правоты.
Ыо — бог свидетель — я не сетую,
Благословляя в сотый раз
Окно, закрытое газетою,
Кровати ржавый тарантас;
И стол с базарною закускою,
И — в заоконочье — ледок,
Зимой проселочною, русскою
Заполоненный городок...
На спинке стула платье синее
Всю ледяную ночь цвело
Той васпльковою Россиею,
Где нам с тобой всегда светло!
357

ВИКТОР БОКОВ
АЛЕВТИНА
Когда я вижу взгляд твой синий,
Улыбку ясную твою,
Я всю историю России
Читаю как по букварю.
В прищуре пращура таилась
Лукавинка и хитреца,
И эта женственность, и милость,
И очерк твоего лица.
Твое сияние и сила,
Плеча прекрасного овал.
Что будешь ты мила, красива,
Тв®й предок, несомненно, злал.
В какой-то курской хате древней,
В глухой ночи, в степном краю,
Он обнимал и звал царевной
Прамать — праженщину твою.
Она шептала: — Я заждалась,
Тоской всю душу извела. —
Вот ты когда еще рождалась,
Вот ты когда еще была!
358

"Твоя краса не с неба пала,
И не с инюи сошел твои лик,
И поцелуй у краснотала
Нанес не ангел, а мужик.
Вот почему ты вся земная,
Вся теплая, как печь в дому,
Вот почему тебя, родная,
Я над землею подыму!
ДВАДЦАТЬ ТАПОЧЕК
Двадцать тапочек сушились
На заборе общежитья,
Десять девушек гляделись
В голубые зеркала.
Не гудок, не производство,
Не местком, не руководство,
Не техминимум станочный,
А гулянка их звала.
Крышки хлопали над супом.
Лук шипел на сковородке,
Молча жарилась картошка,
Разбухал лавровый лист.
В это чудное мгновенье
Прозвучало откровенье.
В голубой косоворотке
Подошел и тронул кнопки
Чернобровый гармонист.
Руки девушек-прядилыдиц
В доме окна отворили,
Пропадай, супы и соус,
Выкипай до дна, обед!
И по лестнице немедля
Каблучки заговорили,
Крепдешин заулыбался,
Заструился маркизет!
-Матерям отдав заботы,
Старикам оставив думы,
Неумолчно, неустанно
Беселилась молодежь.
359

К разноцветью майских платьев
Льнули серые костюмы,
Пять блондинов, три брюнета,
А один — не разберешь!
Под раскидистой березой,
У фабричного забора,
Где гараж и где в разборе
Две коробки скоростей,
Состоялся многолюдно
Праздник юного задора
И ничем не омраченных
Человеческих страстей.
После звонкого веселья,
После вздохов под луною,
После смелых, недозволенных
Заходов за черту,
Не плясалось и не пелось,—
Хлеба черного хотелось,
С аппетитом шла картошка,
Голубком летала ложка
То к тарелке, то ко рту!
Крепко спали на подушке
Шестимесячные кудри,
И чему-то улыбался
И смущался алый рот.
И стояли неотступно
Озабоченные будни
У парткома, у фабкома,
У фабричных у ворот.

АЛЕКСЕЙ НЕДОГОНОВ
ТАЙНА
i
Ничего от меня не таи,
посвяти меня в тайны свои.
Расскажи мне в письме обо всем:
что ты думаешь, чем ты живешь,
кто стучится в твой низенький дом
и кого ты негаданно ждешь?
Если ты по случайной вине
не решишься мне тайны открыть,
я, разлуку ревнуя к войне,
в одиночестве буду ходить.
Посвяти меня в тайны свои,
Ничего от меня не таи.
Если б мир через руки мои
проходил, как испытанный друг,
и неведенье для семьи
обернулось бы зеркалом вдруг,
ты б увидела молний клинки,
орудийные вспышки во мгле
361

и меня на военной земле
у могучей славянской реки.
Зубы сти-снув, я все выносил —
и огонь и тоску по тебе:
ты была мне опорой в-борьбе
л незримым источником сил.
Лишь тогда ты могла бы понять,
по исчезнувшей тайне скорбя,
как я долго не мог умирать
ради родины, ради тебя.
Словно в панциря жесткой броне,
я любимым ходил на войне.
Ты забыла — ив страшном огне
ливни пуль устремились ко мне.
Но пока они где-то в пути,
и мгновенье пока впереди,
поспеши, поспеши, поспеши,
солнцем сердца мой мрак освети
и свин&ц в зашипевшей тиши
•от меня, от себя отведи!
Ты спасла меня. Слава тебе!
Коль случится мне быть одному,
за победу — в случайной избе —
нервый ковш за тебя подниму;
за тебя, возвращенье мое,
да святится имя твое!
Вот и все. Я не ведаю мук.
Но в бою, где мы честью живем,
расстояния долгих разлук
мы с неверием тайной зовем.
И не тайной. А больше — судьбой:
той, что все-таки зла, но тепла...
Будь же тайной, но только такой,
чтоб разлука святою была!

ЛЕВ ОЗЕРОВ
Старухи с письмами поэтов,
С тетрадками их сочинений,
Поэтов, что глядят с портретов,
Как чудо памятных мгновений.
Старухи — бывшие красотки,
На яды, леды и лилеи, —
На фоне сада и пролетки,
Беседки и конца аллеи.
Им посвящались мадригалы,
Им жарко целовали руки
Художники и генералы.
И вот теперь они старухи.
Теперь они пенсионерки.
Порой приходится им худо.
Все продано: и этажерки,
И медальоны, и посуда.
Но сбереженные тетради
Стихов, не путая с вещами,
Они народу, чести ради,
Своей России завещали.
363

КОНСТАНТИН СИМОНОВ
Пускай она поплачет,
Ей ничего не значит.
Лермонтов
Если родилась красивой.
Значит будешь век счастливой.
Бедная моя, судьбою горькой,
Горем, смертью — никакою силой
Не поспоришь с глупой поговоркой,
Сколько б ни молила, ни просила!
Все, что сердцем взято будет,
Красоте твоей присудят.
Будешь нежной, верной, терпеливой, —
В сердце все равно тебе откажут —
Скажут: нету сердца у счастливой,
У красивой нету сердца, — скажут.
Что любима ты, услышат —
Красоте опять припишут.
Выйдешь замуж — по расчету значит:
Полюбить красивая не может.
364

Все добро на зло переиначат
И тебе на плечи переложат.
Если будешь гордой мужем —
Скажут: потому что нужен.
Как других, с ним разлучит могила —
Всем простят, тебя возьмут в немилость.
Позабудешь — скажут: не любила,
Не забудешь — скажут: притворилась.
Скажут: пусть она поплачет,
Ей ведь 1М1чсго не значит.
Если напоказ ты не рыдала,
Даже не заметят, как страдала,
Как тебя недетские печали
Па холодной площади встречали.
Как бы горе ни ломало,
Ей, красивой, горя мало.
Нет, я не сержусь, когда, не веря
Даже мне, ты вдруг глядишь пытливо.
Верить только горю да потерям
Выпало красивой и счастливой.
Если б наперед все знала,
В детстве бы дурнушкой стала.
Может, снова к счастью добредешь ты,
Может, снова будет смерть и горе,
Может, и меня переживешь ты,
Поговорки злой не переспоря:
Если родилась красивой,
Значит будешь век счастливой...
ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ
. Пожар стхал. Закат был сух.
Всю ночь, как будто так и надо,
Уже не поражая слух,
К нам долетала канонада.
36Г>

И между сабель, и сапог,
До стремени не доставая,
Внизу, как тихий василек,
Бродила девочка чужая.
Где дом ее, что сталось с ней
В ту ночь пожара — мы не знали-
Перегибаясь к ней с коней,
К еебе на седла поднимали.
Я говорил ей: «Что с тобой?» —
И вместе с ней в седле качался.
Пожара отсвет голубой
Навек в глаза-х ее остался.
Она, как маленький зверек,
К косматой бурке прижималась,.
И глаза синий уголек
Все догореть не мог, казалось.
Когда-нибудь в тиши ночной
С черемухой и майской дремой,
У женщины совсем чужой
И всем нам вовсе незнакомой
Заметив грусть и забытье
Без всякой видимой причины,
Что с нею, спросит у нее
Чужой, не знавший нас, мужчина.
А у нее сверкнет слеза,
И, вздрогнув, словно от удара,
Она поднимет вдруг глаза
С далеким отблеском пожара.
«Не знаю, милый». — А в глазах.
Вновь полетят в дорожной пыли
Кавалеристы па конях,
Какими мы когда-то были.
Деревни будут догорать,
И кто-то под ночные трубы
Девчонку будет поднимать
В седло, накрывши буркой грубой.
366

ЖЕНЫ
Последний кончился огарок,
И ио невидимой черте
Три красных точки трех цигарок
Безмолвно бродят в темноте.
О чем наш разговор солдатский?
О том, что ныне Новый год,
А света нет, и холод адский,
И снег, как каторжный, метет.
Один сказал: — Моя сегодня
Полы помоет, как при мне.
Потом детей, чтоб быть свободней,
Уложит. Сядет в тишине.
Ей сорок лет — мы с ней погодки.
Всплакнет ли, просто ли вздохнет,
Но уж, наверно, рюмкой водки
Меня по-русски помянет...
Второй сказал: — Уж год с лихвою
С моей война нас развела.
Я, с молодой простясь женою,
Взял клятву, чтоб верна была.
Я клятве верю — коль не верить,
Как проживешь в таком аду?
Наверно, все глядит на двери,
Все ждет сегодня — вдруг приду...
А третий лишь вздохнул устало:
Он думал о своей — о той,
Что с лета прошлого молчала
За черной фронтовой чертой...
И двое с ним заговорили,
Чтоб не грустил он, нро войну,
Куда их жены отпустили,
Чтобы спасти его жену.
СЫН
Был он немолодой, но бравый;
Шел под пули без долгих сборов,
367

Наводил мосты, переправы,
Пи-на шаг от своих саперов;
И погиб под самым Берлином,
На последнем на поле минном,
Не простясь со своей подругой,
Пс узнав, что родит ему сына.
II осталась жена в Тамбове.
И осталась в полку саперном
Та, что стала его любовью
В сорок первом, от горя черном;
Та, что думала без загада:
Как там, в будущем, с ней решится?
Но войну всю прошла с ним рядом,
Не пугаясь жизни лишиться...
Ничего от него не хотела,
Ни о чем для себя не просила,
Но, от пуль закрыв своим телом,
- Из огня его выносила
И выхаживала ночами,
Не беря с него обещаний
Ни жениться, ни разводиться,
Ни писать для. нее завещаний.
И не так уж была красива,
Не приметна женскою статью.
Ну, да, видно, не в этом сила,
Он ее и не видел в платьях.
Больше все в сапогах кирзовых,
С санитарной сумкой, в пилотке,
На дорогах войны грозовых.
Где орудья бьют во всю глотку.
В чем ее красоту увидел?
В том ли, как вела себя смело?
Или в том, как людей жалела?
Или в том, как любить умела?
А что очень его любила,
Жизнь ему отдав без возврата, —
Это так. Что было, то было...
Хотя он не скрыл, что женатый...
368

Получает жена полковника
Свою пенсию за покойника;
Старший сын работает сам уже,
Даже дочь уже год как замужем...
По живет еще где-то женщина,
Что звалась фронтовой женой.
Не обещано, не завещано
Ничего только ей одной.
Только ей одной да мальчишке,
Что читает первые книжки,
Что с трудом одет без заплаток
Па се, медсестры, зарплату.
Иногда об отце он слышит,
Что был добрый, храбрый, упрямый.
По фамилии его не пишет
Па тетрадках, купленных мамой.
Он имеет сестру и брата,
Пу а что ему в том добра-то?
Пусть подарков ему не носят,
Только маму пусть не поносят.
Даже пусть она виновата
Перед кем-то, в чем-то, когда-то,
По какой ханжа озабочен —
Надавать ребенку пощечин?
Сплетней душу ему не троньте!
Мальчик вправе спокойно знать,
Что отец его пал на фронте
И два раза ранена мать.
Есть над койкой его на коврике
Снимок одерской переправы,
Где с покойным отцом, полковником,
Мама рядом стоит по праву.
Не забьнзшая, незамужняя,
Никому другому не нужная,
Она молча несет свою муку.
Поцелуй, как встретишь, ей руку!
24 И мать, и сестра, и

ЕВГЕНИЙ ДОЛМАТОВСКИЙ
ПАМЯТИ МАТЕРИ
1
Ну вот и пес. В последний раз
Ночую в материнском доме.
Просторно сделалось у пас,
Вся комната как на ладони.
Сегодня вывезли буфет
И стулья роздали соседям,
Скорей бы наступил рассвет:
Заедет брат, и мы уедем.
Пожалуй, в возрасте любом
Есть ощущение сиротства.
К двери я прислоняюсь лбом,
На ней внизу — отметки роста.
За треснувшим стеклом — бульвар,
Где мне знакомы все деревья,
И весь земной огромный шар —
Мое суровое кочевье.
Стою, и сил душевных нет
В последний раз захлопнуть двери,
Семейный выцветший портрет
Снять со стены, беде поверив.
370

Остался человек одни,
Был мал, был молод, поседел он.
Покайся, непослушный сын,
Ты мать счастливою не сделал.
Что ж, выключай свой первый свет,
Теперь ты взрослый, это точно.
Печальных не ищи примет
В чужой квартире полуночной.
В последний раз сегодня я
Ночую здесь по праву сына.
И комната, как боль моя,
• Светла, просторна и пустынна.
Где б ни был я, где б ни бывал,.
Все думаю, бродя по свету,
Что Гоголевский есть бульвар
II комната, где мамы нету.
Путей окольных не люблю,
Но, чтобы эту боль развеять,
Куда б ни шел, все норовлю
Пройти у дома двадцать девять..
Смотрю в глухой проем ворот
II жду, когда случится чудо.
Вот, сгорбясь от моих забот,.
Она покажется оттуда.
Мы с мамой не были нежны,
Вдвоем — строги и одиноки.
По мне сегодня так нужны
Ее укоры и упреки.
А жизнь идет — отлет, прилет,.
И ясный день, и непогода...
Мне так ее недостает,
Как альпинисту кислорода.
Тончусь я у чужих дверей
И мучаю друзей словами:
Лелейте ваших матерей,
Пока они на свете, с вами..
24*

ЛЕОНИД ВЫШЕСЛАВСКИЙ
РУКИ
В. Николаевой- Терешковой
Звездные мерцающие реки
над Землею катятся во мгле...
Мужество и Женственность навеки
неразлучны там, как па Земле.
Здесь п там вершится перед нами
века небывалого полет —
даже воздух, взбитый тополями,
жаркой пеной Космоса цветет!
Мчится, мчится, окликая друга,
женщина, волшебница, подруга,
будто Землю гладят с высоты
руки, созидающие весны,
руки, зажигающие звезды
материнства, ласки, доброты...
372

ВЕРОНИКА ТУШНОВА
СОСЕДКА
Загляденье была соседка:
сероглазая,
с нежной кожею.
Останавливались нередко
и смотрели ей вслед
прохожие.
А потом она постарела,
потеряла все, что имела.
Стала старой старухой
грузной
из вчерашней девочки хрупкой...
А старик —
и смешно и грустно! —
все гордится своей голубкой.
— Как была, — говорит, —
красавицей,
так красавицей и осталась! —
Люди слушают,
усмехаются:
дескать, вовсе ослеп
под старость...
373

Если б ты совета спросила,
я дала бы один-единый:
не желай быть самой красивой,
пожелай быть самой
любимой!
Вот говорят: Россия...
Реченьки да березки...
А я твои руки вижу,
узловатые руки,
жесткие.
Руки, от стирки сморщенные,
слезами горькими смоченные,
качавшие, пеленавшие,
на победу благословлявши-е.
Вижу пальцы твои сведенные, —
все заботы твои счастливые,
все труды твои обыденные,
все потери неисчислимые...
Отдохнуть бы,
да нет привычки
на коленях лежать им праздно...
Я куплю тебе рукавички,
хочешь, синие, хочешь, красные?
Не говори «не надо», —
мол, на что красота старухе?
Я на сердце согреть бы рада
натруженные твои руки.
Как спасенье свое держу их,
волнения не осиля.
Добрые твои руки,
прекрасные твои руки,
матерь моя, Россия!
ЧЕРЕМУХА
Дурманящей, росистой чащею
черемуха —
дыши, гляди,
ласкай, ломай...
374

И боль щемящая, —
как мало весен впереди!
А стоит ли уж так печалиться,
прощаясь с миром дорогим?
Ничто на свете не кончается,
лишь поручается другим.
Другим любовь моя завещана,
в других печаль моя горька...
Сто тысяч раз
другая женщина
все пронесет через века.
Ничто не пропадет, не минется.
Все праздничнее, все милей
цветет черемуха —
любимица
¦покойной матери моей.

ЛЮДМИЛА ТАТЬЯНИЧЕВА
СКАЗ
Я в детстве слышала не раз
От бабки этот старый сказ.
Узнав, что друг в бою убит,
Подруга уходила в скит,
Чтобы в лесном, глухом скиту
Оплакивать свою беду,
Чтобы любовь свою сберечь
От наважденья новых встреч.
Мне часто повторяла мать,
Как женской гордости устав:
— Коль любишь, — мужа потеряв,
Не станешь нового искать.
Скорее горы упадут
И высохнут истоки рек...
Так в нашем повелось роду:
Раз полюбила, то навек.
...Прошла жестокая война.
Я выжила, а ты убит.
Но воля к жизни так сильна,
Что падать духом не велит.
376

Она велит мне сильной быть,
В далекий скит не уходя.
Трудиться, петь, детей растить
II за себя,
И за тебя,
В горах отыскивать руду,
Менять истоки древних рек.
Ну, а любовь у нас в роду
Одна-сдипая — навек...
ЖЕНСКАЯ СИЛА
Наталье Кончаловской
Сила без нежности —
Грубо.
Нежность без силы —
Бескрыла.
Врачуя, творя и голубя,
Действует женская сила.
В п-есни, в пословицы входит.
И если сказать открыто,
Она на земле верховодит
Не только в стихиях быта.
Добрей нашей силы нету.
И нет ее терпеливей.
Стремимся
Мы нашу планету
Взрастить и сделать
Счастливой.
Мы — большая часть народа,
С детства усвоили твердо!
Отчизна,
Земля,
Свобода —
Тоже женского рода!
С упорством неодолимым
Зреет в нас жизни завязь,
II даже в любви
К любимым
Нам сила нужна,
Не слабости!

МАРГАРИТА АЛИГЕР
ХОЗЯЙКА
Отклонились мы маленько.
Путь-дороги не видать.
Деревенька Лутовенька, —
до войны рукой подать.
Высоки леса Валдая,
по колено крепкий снег.
Нас хозяйка молодая
приютила на ночлег.
Занялась своей работой,
самовар внесла большой,
•с напускною неохотой
и с открытою душой.
Вот ее обитель в мире.
Дом и прибран и обжит.
— Сколько деток-то?
— Четыре.
— А хозяин где?
— Убит.
¦Молвила и замолчала,
и, не опуская глаз,
колыбельку покачала,
села прямо против нас.
Говорила ясность взгляда,
проникавшего до дна:
этой — жалосгн не надо,
эта :— справится одна.
Гордо голову носила,
плавно двигалась она
и ни разу не спросила,
скоро ль кончится война.
Неохоча к пустословью,
не роняя лишних фраз,
видно, всей душой, всей
кровью,1
знала это лучше нас.
Знала тем спокойным знаньем,
что навек храпит парод:
вслед за горем п страданьем
облегчение придет.
Чтобы не было иначе,
кровью плачено большой.
Потому она не плачет,
устоявшая душой.
378

Потому она не хочет А рукой л-олать отсюда
пасть под натиском беды. продолжаемся война.
Мы легли, она хлопочет, —
звон посуды, плеск воды. Пусть же будет трижды свято
знамя гнева твоего,
Вот и вымыта посуда. женщина, жена солдата,
Гасит лампочку она. мать парода моего.
ИЗ ПОЭМЫ «ЗОЯ»
Навсегда сохрани фотографию - Зон.
Я, наверно, вовеки се позабыть не смогу.
Это девичье тело,
не мертвое
и не живое.
Это Зоя из мрамора
тихо лежит на снегу.
Беспощадной петлей перерезана тонкая шея.
Незнакомая власть в запрокинутом лике твоем.
Так любимого ждут,
сокровенной красой хорошея
изнутри озаряясь таинственным женским огнем.
Только ты не дождалась его, снеговая невеста.
Он — в солдатской шинели,
на запад лежит его путь,
может быть, недалеко от этого страшного места,
где ложились снежинки на строгую девичью грудь.
Вечной силы и слабости неповторимо единство:
Ты совсем холодна, а меня прожигает тоска.
Не ворвалось в тебя, не вскипело в тебе
материнство,
теплый ротик ребенка не тронул сухого соска.
Ты лежишь на снегу.
О, как много за нас отдала ты,
чтобы гордо откинуться чистым прекрасным лицом!
За доспехи героя,
за тяжелые ржавые латы,
за святое блаженство быть храбрым бойцом.
379

Стань же нашей любимицей, символом правды и силы,,
чтоб была наша верность, как гибель твоя, высока.
Мимо твоей занесенной снегами могилы —
на запад, на запад! —
идут,
присягая,
войска.

МИХАИЛ ДУДИН
ЖЕНЩИНЕ, ШЬЮЩЕЙ РАСПАШОНКУ
Ты — первое светлое чудо
На милой зеленой земле.
Позвякивает посуда,
хМ а шинка строчит на столе.
По мягкому ворсу фланели
Ложится стежок на стежок,
Как верность единственной цели,
Которая жизнь бережет.
В движениях чутких степенна,
Ты делом простым занята.
Да будет благословенна
Двойная твоя красота!
Загадку двойного единства
И сердце под сердцем неся,
В предчувствии материнства
Ты будущим светишься вся.
Мне надо и словом, и делом,
И собственной спорить судьбой,
Чтоб радуга в облаке белом
Стояла всегда над тобой.
381

СВЯТЫЕ РУКИ ТЕТИ ШУРЫ
Гляжу на руки тети Шуры
Как на лицо ее труда,
Они, как корни дуба, буры,
Они улыбчивы и хмуры,
В них вся судьба ее натуры
Отобразилась навсегда.
В них опыт жизни год за годом
Без кода ясным языком
Глубоко вписан: огородом,
Весенним паром, недородом,
Грибами, ягодами, медом,
Огнем и хлебом с молоком.
Все знали в жизни эти руки,
Все перепробовать смогли:
Печаль любви, тоску разлуки,
Гревогу материнской муки
II отчужденье смертной скуки
Сырой кладбищенской земли.
Все в мире прочным остается,
Что руки сделали вокруг,
Что сделать в будущем придется,
И связь времен не оборвется,
Пока живая нить прядется
Святым искусством этих рук.

МАРК МАКСИМОВ
МАТЬ
Жен вспоминали
на привале,
друзей — в бою.
И только мать
не то и вправду забывали,
не то стеснялись вспоминать.
Но было,
что пред смертью самой
видавший не один поход
седой рубака крикнет:
— Мама!
...И под копыта упадет.

ВАСИЛИЙ ФЕДОРОВ
СОВЕСТЬ
Упадет голова —
Не на плаху,
На стол упадет,
И уже зашумят,
Загалдят,
Завздыхают.
Дескать, этот устал,
Он уже не дойдет...
Между тем
Голова отдыхает.
В темноте головы моей
Тихая всходит луна,
Всходит, светит она,
Как волшебное око.
Вот и ночь сметена,
Вот и жизнь мне видна,
А по ней
Голубая дорога.
И по той
ГЦэлубой,
Как бывало,
Спешит налегке,
Пыль мети подолом,
Пригибая березки,
Моя мама...
О, мама!
В мужском пиджаке,
Что когда-то старшой
Посылал ей из Томска.
Через тысячи верст,
Через реки,
Откосы и рвы
Моя мама идет,
Из могилы восставши,
До Москвы,
До косматой моей головы,
Под веселый шумок
На ладони упавшей.
Моя мама идет
Приласкать.
Поругать,
Побрани гь,
Прошуметь надо мной
Вековыми лесами.
384

Только мама
Не может уже говорить,
Мама что-то кричит мне
Большими глазами.
Что ты, мама?
Зачем ты надела
Тот старый пиджак?
Ах, не то говорю!
Раз из тьмы непроглядной
Вышла ты,
Значит, делаю что-то не так,
Значит, что-то
Со мною неладно.
Счастья нет.
Да и что оно!
Мне бы хватило его,
Порасчстливей будь я
Да будь терпеливей.
Горько мне оттого,
Что еще никого
Па земле я
Пс сделал
Счастливей.
Никого!
Пи тебя
За большую твою доброту,
II ни тех, что любил я
Любовью земною,
II ни тех, что несли мне
Свою красоту,
II ни ту,
Что мне стала
Женою.
Никого!
А ведь" сердце веселое
Миру я нес,
И душой не кривил,
И ходил только прямо.
Ну, а если я мир
Не избавил от слез,
Не избавил родных,
То зачем же я,
Мама?..
А стихи!..
Что стихи?!
Нынче многие
Пишут стихи,
Пишут слишком легко,
Пишут слишком уж складно..
Слышишь, мама,
В Сибири поют петухи,
А тебе далеко
Возвращаться
Обратно...
Упадет голова —
Не на плаху,
На тихую грусть...
И пока отшумят,
Отгалдят,
Отвздыхают, —
Нагрущусь,
Насты жусь,
Во весь рост поднимусь,
Отряхнусь
И опять зашагаю!
ГАМЛЕТ В СОВХОЗЕ
Сто разных вздохов,
Как одно дыханье,
II, как одно лицо,
Сто разных лиц...
В совхозном клубе
На киноэкране
Страдает Гамлет,
Юный датский принц..,
25
мать, и сестра, и жена
385

Страдает Гамлет...
Золото венца,
Отечески светившее
Для принца,
Теперь,
Когда живет
Лишь тень отца,
Блестит все так же
Па его убийце.
Страдает Гамлет...
Как же не страдать,
Не мучиться,
Не исторгать проклятий,
Когда из тьмы
Изменческих объятии
С улыбкой прежнею
Выходит мать!
Страдает Гамлет...
Как ему любить,
Kai^ позабыться
В неге голубиной,
Когда уста
Офелии невинной
Уже успели
Ложью отравить!
Страдает Гамлет...
Волны мчатся к скалам,
Чтоб умереть
У датских берегов...
И странный свет
Дрожит над кинозалом,
Как будто льется
Из глубин веков.
Страдает Гамлет...
Свет пылит пыльцой,
Бледней волос
Загубленной датчанки.
В нем вижу я
Скорбящее лицо
Еще не старой,
Но седой сельчанки.
Страдает Гамлет,
Отпрыск королей...
Сельчанка плачет
Тихою слезою.
Что Гамлету она,
Что Гамлет ей,
Чтобы терзаться
Над его судьбою?
Что Гамлет ей,
Когда о том,
Как быть,
Сто раз решала,
Путаясь в ответе,
О, сколько-сколько
Горестных трагедий
Она сама успела
Пережить!
.Что Гамлет ей
С интригами дворца?
l-j тот смутный год,
Что страхами измеряй,
К ней тоже приходила
Тень отца,
Но не ко мщению звала,.
А к вере.
Что Гамлет ей?
Она дышала адом,
Прошла войну
Со смертною бедой.
Уже сраженный,
Муж нездешним взглядом
Ее увидел,
Ставшую седой.
Что Гамлет ей?
Холодною душою
Траюдшо земли
Не все поймут.
Родную землю
Делали чужою,
Скупою,
Неотзывчивой на труд.
386

Но с высоты Сто разных вздохов,
Страданья своего, Как ее дыханье,
С вершины веры, И, как лицо ее,
Что неугасима, Сто разных лиц...
Она в душе В совхозном клубе
Боится за него. На киноэкране
Как мать боится Страдает Гамлет,
За родного сына. Юный датский принц..,.
25*

НАДЕЖДА ГРИГОРЬЕВА
Вы женщину нарисовали
Сухой ракушкой на песке.
Предусмотрели все детали,
Вплоть до морщинки па виске.
Она была, как тень, пустая,
В ней тела не было совсем,
И отвлеченно, как святая,
Она принадлежала всем.
По вдруг она взяла и села,
Ваш плоский замысел разбив,
Ее рука порозовела,
И округлился плеч изгиб.
И, нарисованная криво,
Она качнулась к вам в тоске
И о любви заговорила
На женском вечном языке.
38S

СЕРГЕЙ НАРОВЧАТОВ
СЕВЕРНЫЕ ЯРОСЛАВНЫ
Я северных не славил Ярославен,
II где тот слог, чтоб рассказать о них?..
По найден слог!. Торжественен н плавен
Старинный наш, высокий наш язык.
Вес честные слова его уместны, —
Горят, как самоцветы на свету! —
Родные наши сестры и невесты,
Чтобы восславить вашу красоту.
Пет, не ресницы славлю я, но вежды,
Не взгляд, но взор сестры моей Надежды
И светлыми словами неустанно
Уста и очи славлю у Светланы.
Ланитами я щеки назову,
Румянец Веры вспомнив наяву,
И называю пальцы я перстами,
Над пяльцами увидев руки Тани.
Я славлю лебединые походки,
Былинный росчерк ваших губ и глаз,
Я славлю вас, архангелогородки,
И русский Север, пестовавший вас!
389

СЛЕПАЯ ДЕВУШКА
Сплела слепая девушка венок...
Какого цвета рвет она цветы,
Никто вокруг ей объяснить не мог —
Ни лес, ни луг, пи шумные кусты.
Цветы в венок ложились все дружней,
Один отгенок краски брал в другом...
Какое чувство подсказало ей
Не ошибиться в выборе своем?
И в этот миг я вспомнил о тебе,
Ты, зрячая, пройди сюда, к слепой,
И горько подивись своей судьбе,
Сравнив слепую девушку с собой.
И ты цветы встречала на пути,
Рвала не наугад — наверняка,
Но не могла и не смогла сплести
Ты воедино даже два цветка.
Слепой видна связующая нить,
Которую давно не видишь ты,
Всю жизнь ты не могла соединить
Разрозненные звенья красоты.
Ты на в-снок в последний раз взгляни.
Ладонью защитив зрачки свои,
С ослепшим сердцем голову склони
Перед незрячей зоркостью любви.

БОРИС СЛУЦКИЙ
Вот вам село обыкновенное:
Здесь каждая вторая баба
Была жена, супруга верная,
Пока не прибыло из штаба
Письмо, бумажка похоронная,
Что писарь написал вразмашку.
С тех пор
как будто покоренная
Она
той малою бумажкою.
Пылится платьице бордовое —
Ее обнова подвенечная,
Ах, доля бабья, дело вдовое,
Бескрайное и бесконечное!
Она войну та-кую выиграла!
Поставила хозяйство на ноги!
Но, как трава на солнце,
выгорело
То сча'стье, что не встанет наново.
Бот мальчики бегут и девочки,
Опаздывают на занятия.
391

О, как желает счастья деточкам
Та, что не будет больше матерью!
Вот гармонисты гомон подняли,
И на скрипучих досках клуба
Танцуют эти вдовы. По двое.
Что, глупо, скажете? Не глугю!
Их пары птицами взвиваются,
Сияют утреннею зорькою,
И только сердце разрывается
От этого веселья горького.
О. Ф. БЕРГГОЛЬЦ
Все слабели, бабы — не слабели —
В глад и мор, войну и суховей, —
Молча колыхали колыбели,
Сберегая наших сыновей.
Бабы были лучше, были чище
И не предали девичьих снов
Ради хлеба, ради этой пищи,
Ради орденов или обнов —
С женотделов и до ранней старости
Через все страдания земли
На плечах, согбенных от усталости,.
Красные косынки пронесли.

ДАВИД САМОЙЛОВ
ЗОЛУШКА
Веселым зимним солнышком
Дорога залита.
Весь день хлопочет Золушка,
Делами занята.
Хлопочет дочь приемная
У мачехи в дому.
Приемная — бездомная,
Нужна ль она кому?
Белье стирает Золушка,
Детей качает Золушка,
II напевает Золушка —
Серебряное горлышко.
В окне — дорога зимняя,
Рябина, снегири.
За серыми осинами
Бледнеет свет зари.
А глянешь в за оконные
Просторы без конца —
Ни пешего, ни конного,
Ни др>га, ни гонца.
Посуду моет Золушка,
В окошко смотрит Золушка,.
II напевает Золушка:
«Ох, горе мое, горюшко!»
Все сестры замуж выданы.
За ближних королей.
С невзгодами, с обидами
Все к ней они да к ней..
Блестит в руке иголочка.
Стоит в окне зима.
Стареющая Золушка
Шьет туфельку сама...
НАТАША
Круглый двор
с кринолинами клумб.
Неожиданный клуб
страстей и гостей,
393

приезжающих цугом.
И откуда-то
с пол у испугом —
Наташа,
она,
каблучками стуча,
выбегает, выпархивает —
к Анатолю, к Андрело —
бог знает к кому! *-
на асфальт, на проезд,
под фасетные буркалы автомобилей,
вылетает, выпархивает без усилий
всеми крыльями
девятнадцати лет —
как цветок на паркет,
как букет на подмостки, —
в лоск асфальта
из барского особняка,
чуть испуганная,
словно, птица на волю, —
не к Андрею,
бог знает к кому —
к Анатолю!..
Дождь стучит в целлофан
пистолетным свинцом...
А она, не предвидя всего,
что ей выпадет вскоре на долю,
выбегает
с уже обреченным лицом.
В августе, когда заголубели
Окна, словно сонные глаза,
Закричал младенец в колыбели,
Но не пролилась его слеза.
Мать легко, разбуженная плачем,
Сон с ресниц стряхнула, как песок,
И склонила голову над младшим,
И младенцу подала сосок...

АНИСИМ КРОНГАУЗ
Т. Тучниной
У балерин измученные лица,
Как у крестьян.
Терпения запас
У балерин, как у крестьян, таится
В неторопливом, ровном блеске глаз.
Им тоже не до спора, не до вздора ¦
Весну не проленись, не прозевай.
В балете, как и на поле, не скоро
Тяжелый собирают урожай.
Здесь сутками работать не зазорно
И все труду крестьянскому сродни.
Но только балерины сами — зерна
И всходы тоже — сами же они.
Работающие до исступленья,
Податливы тела, сердца тверды.
Ведь сами же они — произведенья
И совершенства своего творцы.
Для человека нет труднее дела:
Себя посеять и себя взрастить
395

И собственное тоненькое тело
Стальным, жестоким плугом
Бороздить.
Что с этою работою сравнится.
Никто труда не видывал лютей..
У балерин измученные лица,
Как у крестьян,
Как и у всех людей.

ЛЕОНИД РЕШЕТНИКОВ
ВСТРЕЧА
Сестре моей Зое
Ехал я в гости к сестренке:
С давних не виделись пор!
Вечером, съехав с бетонки,
«Газик» вкатился во двор.
Домик обшитый. Крылечко.
Ставни с нехитрой резьбой.
Белого дыма колечко
Над жестяною трубой.
И, отстраняя ладошкой
Режущий свет от лица,
Женщина корм из лукошка
Курам бросает с крыльца.
Легонький плащ и ботинки.
С кормом сухая рука.
Выбилась из-под косынки
Легкая прядь у виска.
В пряди той — первая малость
Снега. II складка у рта.
397

В ровных движеньях —
усталость,
И доброта, доброта...
Вспомнил я детскую пору —
Давние, древние сны.
Как петушки без разбору
Пели в начале весны,
Как выносила им сечку
Мама, убрав со стола...
— Мама! — шагнул я к
крылечку.
...Это сестренка была.

СЕРГЕЙ ОРЛОВ
СОРОК ЛЕТ
Старой песенки этой не скоро
"Отзвенит беспощадный мотив:
«Сорок лет — бабий век».
Нашим девушкам нынче под сорок,
Отлюбили они, не любив.
Были жаркими косы и руки,
Но из целого счастья
Взахлеб
Им достался одной лишь разлуки
До сих пор не прошедший озноб.
Только вовсе не жалости ради
И не праздно сочувствуя, я,
Им в глаза беззаветные глядя,
Сокрушен, как за други своя.
Слов не сказанных,
Песен не спетых,
Как ушедших годов, не вернуть.
Начиналось далекое лето
И сгорело в глазах — не взглянуть.
Видно, правда, что ровно полжизни,.
А быть может, и больше, с собой
Унесли от них те, что отчизне
Присягнули своей головой.
399

Где-то высятся душные грозы,
Где-то луны томят до утра,
Обжигают прохладные звезды
И кострами знобят вечера.
Кто-то, вскинувши руки под небом,
Полыхает, как в пламени куст...
Это все не о них, это небыль.
По я их утешать не берусь
Тем, что было не зря. Они знают,
Знают бабьей недолей, тоской,
Раз костры по ночам полыхают
И гремят соловьи за рекой.
Утешение слабое это,
Вовсе в том утешения нет, —
На земле не кончается лето...
«Сорок лет — бабий век», —
Весь ответ.
Смеялась женщина, смеялась,
Как будто яблоки роняла,
Как будто тень и свет сменялись,
И людям все казалось мало.
Ей ветер обнажал колени,
Она подол рукою била
И хохотала в упоеньн
Так, как она всегда любила.
И все вокруг переменилось,
Все стало праздничней и ярче,
Все сдвинулось, переместилось
И стало вдруг свежей и жарче.
А было лишь — такая малость:
Катилось, звоном озаряло,
Смеялась женщина, смеялась,
Как будто яблоки роняла.

МИХАИЛ ЛУКОНИН
ОТСТУПЛЕНИЕ
Власть ее
не изучена,
значительно приуменьшена,
пока что —
во всяком случае —
всесильна над памп
женщина.
Водительство пресловутое,
нам данное от рождения,
наше главенство дутое —
чистое заблуж теине-.
Укоренилось ложное
представленье привычное.
Же шип и а —
дело сложное,
явление необычное.
Эта простая истина
не каждому открывается.
Застенчиво
и таинственно
женщина улыбается.
Приходим, бедой отмечены,
подвигами небывалыми,
мы все равно
для женщины
детьми остаемся малыми.
Па взлеты
и на крушения,
па все наши игры шумные
смотрят, даря прощение,
женщины —
люди умные.
Спорится
пли ссорите л,
любится
или дружится,
забудется или вспомнится -
женщину
надо слушаться.
Она одарит надеждами,
осмеивает сомнения.
Врачует руками нежными
отметины и ранения.
Учит она. Воспитывает...
Потом —
на разрыв
испытывает.
мять, и состря, и жена
401

ЗИМА
Проходит девушка несмелая
По снежной занесенной улице,
Как веточка оледенелая...
Я думаю о том:
кто влюбится,
О том,
кто счастьем с ней поделится,
Безделицей любой
и жизнью.
Найдет ее в огне,
в метелице,
Придет дорогою неближнею.
Она,
как ты,
полна тревогами,
Не найденная им, не близкая.
А он,
как я,
идет дорогами,
Ее среди других отыскивая.
У них — задуманное сбудется,
Да так, что насовсем, навечно...
По снежной занесенной улице
Уходит девушка невстрсченная
Да это ты!
Постой!
Та самая,
Кого всю жизнь свою искал я.
Он — это я!
Вернись, весн-а моя,
Ненайденная, небывалая,
Теперь мы будем рядом,
слышите!..
Молчит зима, боясь согреться,
Карнизы снегопадом вышиты,
Как свадебные полотенца.
Тебя запомнил, разглядел я,
Мы на свиданье,
не в разлуке.
Кисть веточки оледенелой
Я взял бы и согрел, как руки.
402

ЛЕТО
Пришла, как лето, —
дочь, Анастасия,
проста, солнцеволоса и добра.
Оповестила всех,
оголосила,
что ей в дорогу дальнюю пора.
Все что-то шепчут трепетные губы,
сердце жжет тепло ее руки.
И глаза загадочны,
как глуби
на переплеске Волги и Оки.
Да,
сколько тебе стукнуло?
Семнадцать!
Я вглядываюсь пристально в часы,
А годы будут множиться,
сменяться,
как волны у прибрежной полосы.
И будет так же буйно
в том июле,
потяжелеют ветки от плодов,
и отзовется все в сердечном гуле
у Настиных семнадцати годов.
В июле кружат голову предгрозья,
и поле дышит зреющей травой,
и по ночам созвездия,
как гроздья,
свисают над туманной головой.
Ты запрокинешь медленные руки,
глазами встретишь близкую звезду»
все мировые радости и муки
придут к тебе
в далеком том году.
Я говорю те>бе: не бойся, Настя,
не бойся жить
открытой и смелей.
Жить на земле!
Да, выше нету счастья,
Иди в просторы зреющих полей.
Бушует переполненное лето,
403

мы будем вспоминать еще о нем.
Идем,
благодарю тебя за это.
Тебе семнадцать грянуло —
идем!
Да, но часам семнадцать отстучало,
нет у тебя ни лет еще,
ни дней.
Еще рассвет,
ты — самое начало.
Ты с каждою минутой — rcc родней.
Засмейся лету, дочь Анастасия,
как счастливы единою судьбой
две матери —
и Волга и Россия,
склонившиеся тихо над тобой.

СЕМЕН ГУДЗЕНКО
Как без вести пропавших ждут,
меня ждала жена.
То есть надежда,
то слеза
без спросу упадет.
Давно уж кончилась война,
и не моя вина,
что я в разлуке целый год,
что столько горестных забот.
Жестка больничная кровать,
жестка и холодна.
Л иг нее рукой подать
до светлого окна,
там за полночь не спит жена,
там стук машинки, скрип пера.
Кончай работу, спать пора,
мой друг, моя помощница,
родная полуночница.
Из-за стола неслышно встала,
сняла халат, легла в постель.
А от псе за три квартала,
а не за тридевять земель,
я, как в окопе заметенном,
405

своей тревоги начеку,
привыкший к неутешным стонам,
к мерцающему ночнику,
лежу, прислушиваясь к вьюге,
глаза усталые смежив,
тяжелые раскинув руки,
•еще не веря в то, что жив.
По мне домой уйти нельзя,
трудна, длинна моя дорога,
меня бы увезли друзья,
их у меня на свете много,
но не под силу всем друзьям
меня отсюда взять до срока.
Жду. Выкарабкиваюсь сам,
от счастья, как от звезд, далеко.
По приближается оно,
когда ко мыс жена приходит,
в больничный садик дочь приводит,
стучит в больничное окно.
Ее несчастье не сломило,
суровей сделало чуть-чуть.
Какая в ней таилась сила!
Мне легче с ней и этот путь.'
Пусть кажешься со стороны ты
скупой на ласки, слезы, смех, —
любовь от глаз чужих укрыта,
и нежность тоже не для всех.
По ты меня такою верой
в печальный одарила час,
что стал я мерпгь новой мерой
любовь и каждого из нас.
Ты облегчила мои муки,
псе вынести мне помогла,
приблизила конец разлуки,
испепеляющей дотла.
Благословляю чистый, чудный,
душа, твой отблеск заревой,
мы чище стали в жизни трудной,
сильнее — в жизни горсвой.
II все, что прожито с тобою,
все, что пришлось нам пережить,
не так-то просто гробовою
доской, родная, задушить.

ЮРИЙ ЛЕВИТАНСКИЙ
Божественны стюардессы.
Возвышенна их семья.
Они твои поэтессы
сегодняшние, Земля.
В них все твои перемены
и сдвиги отражены.
Их волосы современны.
Их руки напряжены.
За ними гербы их родин,
созвездия и ветра.
Их орден международен.
Профессия их мудра.
Мне нравятся очень эти
глядящие из-под век
разумные твои дети,
о мой неразумный век.
Пока ты висишь над бездной
и треплет тебя гроза,
какой синевой небесной
наполнены их глаза!
Пока под раскаты грома
ты вглядываешься во тьму,
их брови нужнее брома
смятению твоему.
407

...Среди черноты зловещей,
сквозь темные небеса,
несутся улыбки женщин,
их царственные глаза.

ВАДИМ СИКОРСКИЙ
*
Я встретил беженку.
В чем тлела сила,
не знаю: голодна, глаза больны...
Она семь дней ребенка уносила
от дыма настигающей войны.
Когда б не он — не сделать шагу даже,
но материнство влило жизнь в нее.
И кто кого спасал, сам бог не скажет:
она младенца или он ее.
409

СЕРГЕЙ ВИКУЛОВ
БАБУШКИНЫ ПЕСНИ
Помню зимние вечера.
Снова дует сегодня с севера.
Входит в валенках со двора
чаша бабушка, Алексеевна.
Из подойника молоко
-чьет в посудинки, дужкой брякая...
До спанья еще далеко.
Еще бабушка сядет с прялкою,
небольшой, но такой баской!
Словно в горенку глянет солнышко.
И закружится веретенышко,
зажужжит под ее рукой.
Запотрескпвают дрова,
свет запляшет у ног — в два лучика..
И придут ей на ум слова
лесни старой про Ваньку-ключника.
Под жужжанье веретена —
прядись, ниточка, прядись, тонкая, —
поплывет по избе она,
и неспешная, и негромкая.
Вся страдание и печаль.
Вся о том, как княгиня коварная
410

миловала-любила пария
Ваньку-ключника по ночам.
...Завывает метель в трубе
знобно, жалостно. А в избе
льется песня — печаль-забавушка.
И, раздумавшись о себе,
•о злочастной своей судьбе,
утирает слезинку бабушка.
Ой, не вьюгою ли шальной
ее тропочка заметается!..
Песня льется, переплетается
с тонкой ниточкою льняной.
И протяжна, и широка,
п ничем таким не расцвечена,
выпрядается; бесконечная,
вместе с ниткой из кужслька.
СОСНА ШУМИТ
Вступление к поэме
Итак, с чего же я начну?
Начну с присловья.
Бот "такого.
Здесь председателем в войну
была Настасья Корешкова.
Не уступая мужику
ли в чем,
она была, ей-богу,
из тех, кто лошадь на скаку
остановить, не дрогнув, могут!
Строга — ногляд из-под бровей,
она из баб тянула жилы
за мужиков, зл сыновей,
что честно головы сложили....
.Жила она совсем одна,
коль не считать, что возле окон
411

избы се
росла сосна,
как и Настасья, одинока.
Улегшись вечером в кровать
(муж до войны пропал без вести),
любила Настя вспоминать
и горевать с сосною вместе.
Ах, вдовья ночь, как ты длинна,
как ты жестка вдове, подушка!
И знала это лишь сосна —
се давнишняя педружка.
II шум ее над головой,
когда и темень, и ненастье,
то злой, то добрый — верхозой, —
был утешением для Пасти.
Порой барометра точней,.
на удивление народу,
сосна предсказывала ей
и дождь, и ясную наготу.
Нажнут, бывало, бабы ржи —
два поля ржи — сухой и спелой, —
снопов навяжут, а сложить
их в скирды все же не успеют.
Уйдут, шатаясь, как с вина,
в деревню... И заснут сторожко.
И Настя ляжет.
А сосна
вдруг встрепенется иод окошком.
И зашумит, и зашумит,
да так, что сердце защемит!
И слышать ей невмоготу,
как по окну сосна стегает.
И на крылечко, в темноту,
босая Настя выбегает.
— Не дождь ли, господи? Как
раз..
412

И в избу. Надевает платье.
II, не взглянув, который час,
бегом к своей уснувшей рати.
— Тук-тук! — Ив каждое окно
с тревогою («Успеть хотя бы!»),
кричит жестокое одно:
— Сосна шумит! Вставайте, бабы!
Вставайте, бабы, поскорей!
Будите, бабы, ребятишек!
— Тук-тук! — И вот уж скрип
дверей,
г. вот и голос чей-то слышен:
— Взять, что ли, вилы-то?
— Бери.
— Гляди-ко, тьма-то...
Дров бы надо.
И замелькали фонари,
замельтешили вдоль посадов.
И потянулись за осек
по гропко, мимо крайней бани,
по направленыо к полосе,
где днем еще трудились бабы.
А председательша в обгон
на лошади... И тут же, с ходу:
— Давай, ребятушки, огонь! —
кричит сонливому народу.
Взялись ребята-мужики
дуть-раздувать, и вышло дело.
И заметались, высоки,
над полем тени Гулливеров.
11 — сноп на сноп — растет скирда!
Растет, как будто колокольня,
Носилок нету — не беда,
зато есть в изгороди колья.
К скирде дотащатся с трудом —
и ну бросать снопы друг дружкг.
А ветер чей-то рвет подол
уже на самой па макушке.
413

И дождик — вот он — тут как тут*
Он на кострах танцует храбро.
Но дело сделано!
Идут
домой, ступая грузно, бабы.
Подолов мокрых полотно
противно хлещет о колени.
Но шагом — им уж все равно
теперь — бредут они к деревне,
...Давно закончилась война.
Давно Настасьи Корешковой
нет в Остреце: живет она
у брата, где-то в Подмосковье.
Но, дружбы старой не забыв,
едва подует ветер свежий,
у окоп Настиной избы
шумит сосна, шумит, как прежде..-

ИРИНА СНЕГОВА
ПОДРУГЕ
Всегда в горячке, целый век бегом,
Всех накормить, концы е концами свесть..
Какая-то в кружении таком
Отчаянность и непреклонность есть.
А люди пьют, как чай, житье-бытье
И говорят, в нем сладость, в том питье..
Не жизнь твоя — она ведь не житье,
Она из тех, что зв-али:
житие.
*
Детский вскрик —
Рывком, упрямо:
Дома мама?
Смех ы драма,
Спор и дрема,
Дома мама,
Мама дома?
И мужской —•
С порога прямоз
Дома мама?
415

И бегу, судьбой влекома:
Дома! Дома!
И шепчу ей:
Дав любить,
Дай мне долго
Дома быть.

НИКОЛАЙ ДОРИЗО
БАБУШКА
Спешит
на свидание бабушка,
Не правда ли, это смешно?
Спешит
па свидание
бабушка,
Он ждет се возлЬ кино.
Расплакалась внучка обпжешш,
Сердито нахмурился зять —
Спешит
на свидание
'бабушка,
Да как же такое понять!
Из дома ушла,
оробевшая,
Виновная в чем-то
ушла...
Когда-то давно овдовевшая,
Всю жизнь им она отдала.
Когда-то всегда она нянчила —
То дочку,
то внучку свою -—
27 п г:,гь
11 «чч-тра, и жена
417

И вдруг
в первый раз
озадачила
Своим непокорством семью.
Впервые
приходится дочери
Отчаянно стряпать обед.
Ушла
на свидание
бабушка, —
И это на старости лет!
Ушла
на свидание
бабушка,
И совестно ей оттого...
Ушла на свидание бабушка,
А бабушке — сорок всего.

АЛЕКСАНДР МЕЖИРОВ
ЖЕНЩИНЫ
Впотьмах
семенили
сутуло...
Бескровные лица в пыли...
Земля от войны отдохнула,
II вышли на свет — расцвели.
Вечерние платья скроили,
Панбархат сшивали в края,
Придумали м-оды и стили, —
У каждой прическа своя.
Свой тон разговора и кожи, —
Но пристальней в лица взгляни:
А вдруг друг на друга похожи
От этого стали они?
27"
Нет, нет, не похожи ни капли
Девчонки в юбчонках тугих,
Однм длинноногие цапли
На коротконогих других.
Неужто же снова над миром*
Провоет сирена,
а там
419

Война роковым нивелиром
Пройдется по женским чертам?
II в мире опять воцарится
Спасительный ватник-урод?
Война нивелирует лица...
А может быть, наоборот?

ИВАН РЯДЧЕНКО
ФОТОГРАФИЯ
Давно не безразлично маме
с ее натурою прямой,
что все позднее вечерами
сын возвращается домой.
Стараясь не будить домашних,
он спать ложится без еды.
А сквозь окно глядят две влажных,
две удивительных звезды.
Упало фото возле стула,
скользнула света полоса.
II мать нечаянно взглянула
в большие девичьи глаза.
Как будто встретившись с бедою,
она присела у стола.
Себя считала молодою,
а значит, молодость прошла.
II как прошла и как промчалась —
что ливень в майскую грозу...
Неслышно выдавила жалость
скупую жгучую слезу.
421

Сын взрослым стал — простое дело,
его нельзя не понимать.
Со снимка радостно глядела
чужая молодость на мать.
Сна любимого обнимет,
заменит всех в его судьбе
и часть того тепла отнимет,
что предназначено тебе.
Но вспомни: ведь и ты когда-то
вдаль, за околицу села,
в разгар весеннего заката
чужого сына увела!
И спрячет мать ночной порою
подарок девушки в пиджак,
и сына потеплей укроет,
как будто в комнате сквозняк.

СЕРГЕЙ БАРУЗДИН
Сестрички,
Сестры!
Войну вспоминаю
Не на переднем крае.
Край не передний,
II вдруг не последний,
Л то из передней,
Из гардероба
Сразу до гроба?..
Но так же
Молим
Мы о спасенье,
Как там,
На фронте,
Как при ранснье...
И вы —
Такие,
Как те другие,
Как тс простые,
Что были
С нами
В года лихие.
У них —
Могилы
И обелиску
На землях близких,
Да и не близких.
У вас —
Заботы
Иного плана,
Но те же боли
И те же раны...
Сестрички,
Сестры!
Войну вспоминаю
Не на переднем крае.
423

ВЛАДИМИР СОЛОУХИН
ПРОБУЖДЕНИЕ
Задернув шторы, чтоб не пробудиться,
Чтобы хранились тишь да полумгла,
В рассветный час, когда так сладко спится,
В своей квартире девушка спала.
По из Вселенной, золотом слепящей,
Рассветный луч сквозь занавес проник,
II оттого над девушкою спящей
Горел во тьме слегка овальный блик.
Земля крутилась. Утро шло по плавням,
Шли поезда по утренней стране.
Земля крутилась: медленно и плавно
Спускался луч по крашеной стене.
Бровей крутых, как крылья сильной птицы
Луч золотым коснулся острием,
Он тихо тронул длинные ресницы,
До теплых губ дотронулся ее.
И, спящей, ей тревожно как-то стало.
Как будто бы куда-тс кто-то звал.
Не знаю, что во сне она видала,
Когда рассвет ее поцеловал.
424

То жизнь звала: проснись, беги навстречу
Лугам, цветам, в лесную полумглу!
То жизнь звала: проснись, рассвет не вечен»
И этот луч уж вон он, на полу!
Беги, росинки в волосы вплетая,
И над туманным озером в лесу,
Красивая, зарею облитая,
Затми собой вселенскую красу!

МАРГАРИТА АГАШИНА
ГОРЬКИЕ СТИХИ
Ах, мне ли докопаться до причины!
С какой беды? В какой неверный час
они забыли, что они — мужчины,
и принимают милости от нас?
Ну что ж, мы научились, укрощая
крылатую заносчивость бровей,
глядеть на них спокойно, все прощая,
как матери глядят на сыновей.
Но все труднее верится в ночи нам,
когда они, поддавшись на уют,
вдруг вспоминают, что они — мужчины,
и на колени все-таки встают.
426

НИКОЛАИ СТАРШИНОВ
МАТЕРИ
Никаких гимназий не кончала,
Бога от попа не отличала.
Лишь детей рожала дп качала,
Но жила, одну мечту тая:
Вырастут, и в этой жшни серой
Будут мерить самой строгой мерой,
Г>уд\т верить самой свстлсгй псрой
Дочери твои и сыновья
Чтобы каждый был из нас умытым,
Сытым,
С головы до ног обшитым,
Гы всю жизнь склонялась над корытом,
Над машинкой швейной и плитой.
Всех гы-удивляла добротою,
Самой беспросветной темнотою,
Самой ослепительной мечтою...
Пет святых.
По ты была святой!
427

БУЛАТ ОКУДЖАВА
ПЕСЕНКА О КОМСОМОЛЬСКОЙ БОГИНЕ
Я смотрю на фотокарточку:
две косички, строгий взгляд,
и мальчишеская курточка,
и друзья кругом стоят.
За окном все дождик тенькает:
там ненастье во дворе.
Но привычно пальцы топкие
прикоснулись к кобуре.
Вот скоро дом она покинет,
вот скоро вспыхнет гром кругом,
но комсомомольская богиня...
Ах, это, братцы, о другом!
Па углу у старой булочной,
там, где лето пыль метет,
в синей маечке-футболочке
комсомолочка идет.
А се коса острижена,
в парикмахерской лежит.
Лишь одно колечко рыжее
на виске ее дрожит.
II никаких богов в помине,
лишь только дела гром кругом,
но комсомольская богиня...
Ах, это, братцы, о другом!
428

ЕВГЕНИЙ ВИНОКУРОВ
ЛЮБИМЫЕ
Характер всех любимых одинаков!
Веселые, они вдруг загрустят,
Огрсвновав, отмучившись, отплакав,
Они угомонятся и простят.
По лишь попробуй встретить их сурово,
Лишь руку осторожно отстрани,
Скажи: «Сейчас мне некогда!» — и снова
Па целый день надуются они.
...Пет трогательней в мире беспорядка
Волос их мягких в гот рассветный час,
Когда они доверчиво и сладко
Спят, разметавшись, на руке у нас.
Любимые!
Когда мы уезжали,
Нас, юных, мешковатых и худых,
Они одни средь ночи провожали
По черным лужам в туфельках худых.
Мы строго шли вперед.
Что нам, героям,
Смятенье их — дорога далека!
Они бежали за поющим строем,
Стирая слезы копчиком платка.
429

Они в ночи стояли вдоль перрона,
Рыдая,
с непокрытой головой,
Пока фонарь последнего вагона
Не потухал за хмарью дождевой.
И в час, когда на тротуарах наледь,
Возвышенных достойные судеб,
Они стояли, чтобы отоварить
Мукою серой карточки на хлеб.
И снилось нам в огне чужого края:
Их комнатка — два метра в ширину, —
Как, платье через голову снимая,
Они стоят, готовятся ко сну.
Любимых, как известно, не балуют —
Два-три письма за столько лет и зим!
Они прижмут к груди и зацелуют
Те десять строк, что мы напишем им.
Они в товарняках, по первопуткам
К нам добирались в тот далекий год.
С убогим узелком они по суткам
Толкались у казарменных ворот.
А часовой глядел на них сурово.
Любимые,
не зная про устав,
Молили их пустить и часового
В отчаяньи хватали за рукав.
Они стоять могли бы так веками,
В платках тяжелых, в легких пальтецах.
От частых стирок с красными руками,
С любовью беспредельною в сердцах.
Вам имена их вспомнятся едва ли...
Обняв девчонок, мы в полночный час
Истории такие заливали,
Каких нам и не выдумать сейчас!
430

Луна, теплынь, никто нас не торопит.
Молокососы и говоруны,
Мы рассуждали, что имеем опыт,
Что в хитростях любви умудрены.
И нас любили, но любовь простая
Тех девочек
совсем не шла в расчет.
Смеялись мы, надменные, считая:
Любовь еще бессмертная придет!
Шли годы.
Мы немало повидали.
Нам горько, что в оставшихся вдали,
В тех девочках тогда не угадали
Того, чего мы так и не нашли.
В туфлях неудобных.
Взоры непреклонны.
Из девиц подобных
Не выходят жены.
Стопка книг на полке, прочее —
безделки!
Шли в народоволки
Или в женотделки.
Спорь поди с такою!
Говорит любая,
По-мужски рукою
Воздух разрубая...
КРАСАВИЦА
Красавица!..
И вот, обалдевая,
Застыли мы, открыв в смятенье^ рот..
— Смотрите, вон красавица!
Живая
Красавица!
Вон — не спеша идет!
431

О женской красоты великая загадка!
Кто таимый смысл твой до конца
познал?
Ну вот она: зачесанные гладко
За уши волосы
да личика овал.
II мы уже молчим, благоговея,
Молчим, от потрясения немы.
Следим глазами:
вот она правее —
И мы правей, она левей — и мы...

КОНСТАНТИН ВАНШЕНКИН
ЖЕНЬКА
Стоит средь лесов деревенька.
Жила там когда-то давненько
Девчонка по имени Женька.
Мальчишечье имя носила,
Высокие травы косила,
Была в ней веселая сила.
Завыли стальные бураны,
Тень крыльев легла на поляны.
И Женька ушла в партизаны.
В секрете была и в засаде,
Ее уважали в отряде,
Хотели представить к награде.
Бывало, придет в деревеньку,
Мать спросит усталую Женьку;
— Ну как ты живешь?
— Помаленьку...
Висит фотография в школе,
В улыбке — ни грусти, ни боли,
Шестнадцать ей было — не боле.
28 и мать> „ сестра н
433

Глаза ее были безбрежны,
Мечты ее были безгрешны,
Слова ее были небрежны...
ЖЕНЩИНА
Здравствуй, женщина! Кто ты и что ты?
Ты откуда идешь и куда?
На лице твоем чистом — заботы,
И в глазах твоих юных — беда.
Побледнела от давней обиды:
— Я мечтала быть верной женой,
Но мои женихи перебиты,
Рано отняты страшной войной.
Мне детей не готовить в дорогу,
Одинокой, не нянчить внучат.
Я старею уже понем-ногу.
А в ушах моих залпы звучат.
СПИТ ЖЕНЩИНА
Спит женщина, и ты он снишься ночью, -
Когда кругом безмолвие и мгла, —
Тем юношей, которого воочыо
Она, конечно, видеть не могла.
Там, вдалеке, в холодном блеске иолдня,
Десантный взвод взмывает к небесам.
Спит женщина, твои невзгоды помня
Больнее, чем ты помнишь это сам.
Она проходит длинною тропою,
Как будто по твоей идет судьбе.
II даже знает о тебе такое,
Чего ты сам не знаешь о себе.

28*
ЮЛИЯ ДРУНИНА
Ах, детство! Мне, как водится, хотелось
Во всем с мальчишками быть наравне.
По папа с мамой не ценили смелость:
«Ведь ты же девочка! — твердили мне. —
Сломаешь голову, на крыше сидя,
Бери вязанье да садись за стол».
И я слезала с крыши, ненавидя
Свой женский, слабый, свой прекрасный пол.
Ах, детство! Попадало нам с тобою —
Упреки матери, молчание отца...
По опалил нам лица ветер боя,
Нам ветер фронта опалил сердца.
«Ведь ты же девочка!» — твердили дома,.
Когда сказала я в лихом году,
Что, отвечая на призыв райкома,
На фронт солдатом рядовым иду.
С семьей меня Отчизна рассудила —
Скажи мне, память, разве не вчера
Я в дымный край окопов уходила
С мальчишками из нашего двора?
В то горькое, в то памятное лето
Никто про слабость не твердил мою...
Спасибо, Родина, за счастье это —
Быть равной сыновьям твоим в бою!
435

Я нс привыкла, чтоб меня жалели,
Я тем гордилась, что среди огня
Мужчины в окровавленных шинелях
Па помощь звали девушку — меня.
По в этот вечер, мирный, зимний, белый,
Припоминать былое не хочу,
И женщиной — растерянной, несмелой —
Я припадаю к твоему плечу.
ДЕВЧОНКА ЧТО НАДО!
По улице Горького — что за походка! —
Красотка плывет, как под парусом лодка.
Прическа — что надо!
II свитер — что надо!
С лиловым оттенком губная помада!
Идет не стиляжка — девчонка с завода,
Девчонка рожденья военного года,
Со смены идет (не судите по виду), —
Подружку ханжам не дадим мы в обиду!
Пусть любит с «крамольным» оттенком помаду,
Пусть стрижка — что надо,
II свитер — что надо,
Пусть туфли на «шпильках»,
Пусть сумка «модерн»,
Пусть юбка едва достигает колен.
Ну что здесь плохого?
В цеху на заводе
Станки перед нею на цыпочках ходят!
По улице Горького — что за походка! —
Красотка плывет, как под парусом лодка,
А в сумке «модерной» впритирку лежат
Пельмени, конспекты, рабочий халат.
А дома — братишка: смешной оголец,
Ротастый галчонок, крикливый птенец.
Мать... в траурной рамке глядит со стс:ы:
•Отец проживает у новой жены.
436

Любимый? Любимого нету пока...
Болит обожженная в цехе рука...
Устала? Крепись, iie показывай виду, —
Тебя никому не дадим мы в обиду!
По улице Горького — что за походка! —
Девчонка плывет, как под парусом лодка.
Девчонка рожденья военного года,
Рабочая косточка,
Дочка завода.
Прическа — что надо!
И свитер — что надо!
С «крамольным» оттенком губная помада!
Со смены идет (не судите по виду), —
Ее никому не дадим мы в обиду!
Мы сами пижонками слыли когда-то,
Л время пришло — уходили и солдаты!
ЯРОСЛАВНЫ
Каленые стрелы косили
Дружинников в далях глухих.
И трепетно жены России
Мужей ожидали своих.
— Любимый мои, Игорь мой славный!
Бескрайни тревожные дни!.. —
Вновь милых зовут Ярославны,
По смотрят па небо они.
Не в поле, меж звездами где-то
Двадцатого века маршрут!
Послушные кони — ракеты —
Своих властелинов несут.
А ежели «всадник» задремлет,
Слетают счастливые сны:
Все видит желанную Землю
Он в облике милой жены.

ВЛАДИМИР СОКОЛОВ
МАЙСКАЯ НОЧЬ
Марине
Ночь в окно свежо и влажно дышит.
В час такой особенно легко.
Каждый звук случайный ухо слышит
Очень ясно, очень далеко.
Запевает медленно и тонко
Отдаленной скрипкою комар,
По не будит спящую девчонку
Даже грома грозного удар.
Спит девчонка. Комара не гонит.
Дышит смесью ландышей и трав.
Головой упав па подоконник,
Четырех страниц не дочитав.
Дунул ветер. Покачнулись тени.
Колыхнулись отсветы зарниц.
И смешался на одно мгновенье
Шелест листьев с шелестом страниц.
Спи, девчонка. Утро на пороге.
Тает месяц сипим светляком.
За окном лежат твои дороги
Очень ясно, очень далеко.
438

Птицы спят. Им холодно и сыро.
Скоро солнце встанет у окна.
А пока стоит над нашим миром
На сто верст большая тишина.
Темный лес шумит листвою ранней.
Чья-то песня ходит стороной.
Да грустит о дальних расстояньях
Паровоз дороги окружной...
ВЕНОК
Вот мы с тобой и развенчаны.
Время писать о любви...
Русая девочка, женщина,
Плакали те соловьи.
Пахнет водою на острове
Возле одной из церквей.
Там не признал этой росстани
Юный один соловей.
Слушаю в зарослях, зарослях,
Не позабыв ничего,
Как удивительно в паузах
Воздух поет за него.
Как он ликует божественно
Там, где у розовых верб
Тень твоя, милая женщина,
Нежно идет на ущерб.
Истина ненаказуема.
Ты указала межу.
Я ни о чем не скажу ему,
Я ни о чем не скажу.
Видишь, за облак барашковый,
Тая, заплыл наконец
Твой васильковый, ромашковый
Неповторимый венец.

АНДРЕЙ ДЕМЕНТЬЕВ
БАЛЛАДА О МАТЕРИ
Постарела мать за много лет.
А вестей от сына нет и нет.
Но она все продолжает ждать.
Потому что верит, потому что — мать.
И на что надеется она?
Много лет, как кончилась война.
Много лет, как все пришли назад.
Кроме мертвых, что в земле лежат.
Сколько их в то дальнее село —
Мальчиков безусых — не пришло...
Раз в село прислали по весне
Фильм документальный о войне.
Все пришли в кино — и стар, и мал.
Кто познал войну и кто не знал.
Перед горькой памятью людской
Разливалась ненависть рекой.
Трудно было это вспоминать.
Вдруг с экрана сын взглянул на мать.
Мать узнала сына в тот же миг.
И пронесся материнский крик:
— Алексей! Алешенька! Сынок! —
Словно сын ее услышать мог.
44П

Он рванулся из траншеи в бой.
Встала мать прикрыть его собой.
Все боялась — вдруг он упадет.
Но сквозь годы мчался сын вперед.
— Алексей! — кричали земляки. .
— Алексей! — просили. — Добеги. -
Кадр сменился. Сын остался жить.
Просит мать о сыне повторить.
И опять в атаку он бежит.
Жив-здоров. Не ранен, не убит.
Дома все ей чудилось кино.
Все ждала — вот-вот сейчас в окно
посреди тревожной тишины
постучится сын ее с войны.

ОЛЕГ ШЕСТИНСКИЙ
Матери бессонны,
когда дети маленькие.
Матери бессонны,
когда дети большие.
Матери бессонны,
когда дети стареют.
О, святая бессонность!
Чем отблагодарить матерей?
Целовать ли им руки, гладить ли белые волосы,
поливать ли цветы па их ранних могилах?
Не отблагодарим!..
Как солнце не отблагодарим за свет.
Как землю не отблагодарим за зелень.
Не отблагодарим!..
Надо просто что-то хорошее делать,
что-то доброе,
что-то великое делать, —
тогда улыбнутся и заплачут от счастья
матери,
наши матери,
живые и мертвые.
442

АНАТОЛИЙ ЖИГУЛИН
ХОЗЯЙКА
Ирине
Как тяжело лежать в больнице
II ждать свиданья день за днем.
Смотреть, как желтые синицы
На ветках скачут за окном.
Халатов стираная байка,
Больничных кленов хмурый вид...
«Иди, пришла твоя хозяйка!» —
Мне санитарка говорит.
А ты еще и не хозяйка,
И впереди немало бед.
Еще попробуй угадай-ка,
Хозяйкой будешь или нет.
II мне еще грудную клетку
Хирурги будут потрошить.
II случай мой довольно редкий,
II неизвестно, буду ль жить.
II у меня еще невеста,
Нежна и ласкова со мной.
Боится — потеряет mcctq,
Когда уйду я в мир иной.
443

Беду считая неминучей,
Совеем не чувствуя греха,
Она уже на всякий случай
Другого ищет жениха.
Я страхом смерти был опутан,
Не различал добра и зла.
Но ты пришла и страх мой лютый
С невестой вместе прогнала...
Еще нетвердо сердце билось,
Тугим прихваченное швом.
Но ты пришла и утвердилась
В нем, неокрепшем, но живом.
И выходил я в сад больничный,
Где на ветру пучки травы.
И голоса густые птичьи
Кричали мне:
«Живи! Живи!..»
Синиц трепещущая стайка
Справляла жизни торжество.
И рядом шла моя хозяйка,
Хозяйка сердца моего.

АЛЕКСЕИ ПРАСОЛОВ
Сенокосный, долгий день,
Травяное бездорожье.
Здесь копен живая тень
Припадает
К их подножью.
Бее в движенье —
Все быстрей
Ходят косы полукругом.
Голос матери моей
Мне шослышался над лугом.
В полдень,
Пышущий, как печь,
Мать идет
Сквозь терн колючий,
А над нею —
Из-за плеч —
Тихо выклубилась туча.
Воздух двинулся — и вдруг
Луг покрыло
Зыбью сизой,
Только ласточки вокруг
Свищут —
Низом, низом, низом.
Мать,
В томительных лучах
Перед тучей
Черной, черной
Вижу,
Как кровоточат
Руки, ссаженные терном.
Мать,
Невидимый поток
Горной силою заверчен, —
С головы
Сорвет платок,
А с копен моих —
Овершья.
Но над шумом дождевым.,
По колено
В душном сене
Я стою, как под твоим
Ласковым благословеньем.
445

НИНА БЯЛОСИНСКАЯ
СТИХИ О ДОМЕ
Опять меня бродягою зовешь.
А женщина должна быть домовитой.
Да, домовитой; а не деловитой.
И ты меня домой, домой зовешь.
А я давно в твоем большом дому.
Давно в его тепле, в его дыму
И хлопочу,
И душу отвожу,
Я на его квадратных километрах
Давно свои норядкн навожу.
Ах, как велик твой дом!
Он так велик,
Что ты к нему н сам-то не привык.
Все в уголок зовешь:
— Да посиди ты. —
А мне — мести.
А тут метла — ветра.
К корыту мне,
А тут Байкал — корыто.
Мне тесто бы месить —
Мешу бетон,
Стелить дорожки —
446

И стелю дороги.
II хлеба приношу я —
Не батон,
И молока —
Me кружку,
Не бидон,
А эшелоны
К нам на стол широкий.
А он все шире,
Все просторней дом.
Сам. строишь ты его —
Сам посуди ты,
Что, став хозяйкою таких хоромг
Я только так
Могу быть домовитой.

ГЛЕБ ГОРБОВСКИИ
КРЫЛЬЯ ЖЕНЩИНЫ
Припав к стеклу больничному устало,
что видит человек?
Кирпич квартала?
Живой,
отторгнут роком от других,
исполнен он намерений каких?
Куда своп наводит телескопы?
Туда, где звезды вязнут, как микробы?
Уймись гадать!
Влеком он не звездой.
Оы видит образ женщины простой.
...Она рукой,
душистой, как долина,
не раз ему раскаянье дарила.
Она ему румяными губами
Поддерживала память, будто — пламя.
Она его магнитом певчих глаз
из бездны извлекала всякий раз!
...Как несся он с обрывком красной ткани
к трем деревцам, застывшим в -зимней рани..
Как белый цвет высотки той кудрявой
перерастал в коричнево-кровавый.
Как высоко, почти над всей землей,
поднял он знамя в тот рассветный бой!
448

И как,
пронзенный тысячью смертей,
он долго падал на руки людей...
Но даже в этот грозный, звездный миг
к нему — ее! — всесущий взгляд приник..
И устоял он, выжил в пику — злу!
...И вот, припав к больничному стеклу,
что видит он?
Кирпич глухой стены?
Он видит крылья белые жены.
Его терзают раны страшных лет,
но видит он — ее!
...Которой нет,
«ее уж пет в тех праздничных домах.
Но как крылат се победный взмах!
29 и мать, и сестра, и жена

СТАНИСЛАВ КУНЯЕВ
*
Две девушки песню поют,
сидят над обрывом в обнимку.
Высокие звуки плывут,
уходят в сентябрьскую дымку.
Грачи улетают па юг.
Два голоса вьются над полем —
две девушки пс*сню поют,
еще не знакомые с горем.
Я знаю в печали моей,
что с ними когда-нибудь станет.
Вон та нарожает детей,
в огне материнства растает.
По все, что она сотворит, —
другая случайно разрушит,
как бабочка, страстью сгорит
и поздние слезы осушит.
По это — потом. А пока
два сердца ликуют согласно.
Пи облачка. Пи ветерка.
И нсб^ вечернее ясно.
450

Мать пьет снотворное за тог
что столько лет недосыпала,
се уводит в забытье
шальная доза нембутала.
Жизнь опостылела вконец,
а золотые сны — отрада.
Чтобы приснился мой отецг
она не просыпаться рада.
Но снятся ей госпиталя,
ее кровавая работа,
бинты и язвы, гной и рвота- —
война, короче говоря.
Она не покладая рук
кромсает, режет, шьет и пилит...
Один без ног. Другой без рук,
а третий, раненный навылет,
кричит... Спаси его, хирург.
А сын ей говорит: — Вставай!
Что жить искусственными снами?
Волнуйся! Радуйся! Страдай!
Дыши весенними ветрами!
По ничего не знает он
о том, что знает только старость....
— Мой сын, отстань. Я вижу сон,,
и это все, что мне осталось...
Они идут в шумящий бор
сбирать цветы на солнцепеке...
— Мать, подыми потухший взор,,
послушай, как шумят потоки!
Взгляни на голубую гладь —
ты столько бед перемолола,
еще настанет время спать... —
А мать в ответ ему ни слова.
Прогрелась в солнечном тепле..
Молчит. Рукой устало машет,
29*
451

¦склонясь к оттаявшей земле.
Не шьет. Не стряпает. Не вяжет..»
А мать-н-мачеха цветет,
и *сон-трава мохнатым зевом
росу мерцающую пьет...
Но никогда под русским небом
трава забвенья не взойдет.

ВЛАДИМИР ЦЫБИН
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Издалека — по щучьему веленью
или приспела горькая пора —
вернулась Марья Павловна в деревню,
ведя троих босых у подола.
Мальчишки шли, подол не отпуская, —
мал мала меньше, щуплые в плечах.
И бабы вслед смотрели: «Городская!» —
II за детей корили вгорячах.
Ах, отчая земля! Ты как присуха —
еще никто тебя забыть не мог:
на яблонях, обманный п припухлый,
из ночек распеленатый снежок;
и откровенный, молодой, пшеничный
дождь обложной над крышей черепичной,
провисший над землей, как провода,
и ягодные в травах холода...
У дома, что стоял пять лет без дыма,
без скрипа половицы и без тына,
без доброго соснового тепла,
остановилась Павловна:
— Пришла!.. —
II оробела перед старой тишью.
Знать, правду, где родишься,
там смолишься,
453

лишь бы здоровьем жизнь не обошла,
лишь бы короза стельная была,
да председатель строгий да непьющий,
да трудодни поболе и погуще...
Лежит село — к густому дыму дым,
лежит село средь проводов и улиц.
Без мужика, одни в село вернулись.
Чго мужикам? Им заработок один!
Ах, только б жить — не с места и на место,
с надеждой не на случай — на себя...
От Вязьмы до Иркутска — рельсы, рельсы,
и ни одной до твоего села;
от Вязьмы до Иркутска — шпалы, шпалы...
А помнишь ли, как пыльным большаком
двенадцать лет назад ты уезжала
не столько от нужды — за мужиком.
Подруги уговаривали- грустно:
— Ты уж о нас не забывай, Маруся,
ты уж скажи, что много здесь невест,
ты пропиши, Маруся, все как есть. —
И вот село за поворотом скрылось.
...А может, это все тебе наепплось,
начудилось бессоннице твоей
среди опавших листьями дождей?
А тишина покалывает уши,
и годы отлетают,
словно гуси,
и дверь ты открываешь не спеша,
г бабы говорят вослед:
— Пришла. —
II снова все, как той порою ранней, •
хоть ребятишки за тобой гуськом,
хоть кажется петух им деревянный
над крышею —
конфетным петушком.

МИХАИЛ БЕЛЯЕВ
ЖЕНЩИНА
Она вошла неслышно,
Все же
Ее заметили мужчины.
И, видно, в этот миг все вместе
Они подумали о ней.
Они так сильно посмотрели,
Что жены тоже оглянулись.
И тихо сделалось в вагоне —¦
Он как бы сразу опустел.
Так замирают люди в жизни,
Когда приходит к ним святое,
Когда нельзя его коснуться
И опасаешься спугнуть.
Сидели люди и боялись
Свои открыть друг другу взгляды,
II каждый в это время вспомнил
О первой
О своей любви.
II не было ни зла,
Пи грусти,
II тишина не утомляла,
455

И лишь за окнами казались
Белей цветущие сады.
А женщина в себя глядела.
И ничего не замечала,
И становились тяжелее
Ее огромные глаза.
Слеза нежданная явилась
И обозначилась под светом,
И нехотя
Она упала
На обручальное кольцо.
И ничего не повторилось..
И каждый вздрогнул,
Отвернулся,
II только стихнувший вначале
Вновь оживился разговор.
Колеса громче застучали.
И вдалеке сады погасли.
И -у людей погасли взгляды,
Слова звучали невпопад.
А на конечной остановке
Все вновь на женщину взглянули
И уступили ей дорогу...
И вышла
Первою
Она.

МАЙЯ БОРИСОВА
Природа впрямь
боится пустоты...
Вчера в метро
у женщины читавшей
я с нежностью
отметила черты
любимой младшей тетушки —
Наташи.
Ома в войну, в блокаду, умерла.
Но вот опять
повторены природой
волос блестящих ровные крыла,
и трогательный
этот подбородок,
и хрупкая застенчивая стать,
и скрытою лукавства- блеск
невольный
в глазах,
и неуменье замечать,
какое впечатленье производит...
Па ней костюм
в классический горошек.
Отделка, разумеется, б.-ла.

Она читала книгу,
и хорошей
та книга, разумеется, была.
А по тому,
как поднялась, спеша,
и тетке с сумкой
уступила место,
я поняла: Наташина душа
опять же
в этой женщине воскресла.
Вагон шатнуло.
Женщина качнулась.
Ей помогли,
* подвинулись тесней.
О, как она
смущенно улыбнулась...
О, как готовно
улыбнулись ей!

РИММА КАЗАКОВА
Быть женщиной — что это значит?
Какою тайною владеть?
Вот женщина. Но ты незрячий.
Тебе ее не разглядеть.
Вот женщина. Но ты незрячий.
Ми в чем не виноват, незряч!
А женщина себя назначит,
назначит, как лекарство — врач.
И ест женщина приходит,
•себе, единственно, верпа,
она приходит — как проходит
чума, блокада и война.
И если женщина приходит
и о себе заводит речь,
•она, как провод, ток проводит,
чтоб над тобою свет зажечь.
И если женщина приходит,
•чтоб оторвать тебя от дел,
она тебя к тебе приводит.
О, как ты этого хотел!
459

Но если женщина уходит,
побито гол®ву неся,
то все равно с собой уводит
бесповоротно все и вся.
И ты, тот истинный, тот лучший,,
ты тоже — там, в том-далеке,
зажат, как бесполезный ключик
в ее печальном кулачке.
Она в улыбку слезы спрячет,
переиначит правду в ложь...
Как счастлив ты, что ты незрячий
и что потери не поймешь.
ОФИЦЕРСКАЯ ЖЕНА
Поделись со мною .скукой,
офицерская жена.
По-армейски, очень скупо
начинается весна.
Муж уехал па маневры.
Жди. У.двери долго стой.
Прямо действует на нервы
запах лиственниц густой!
На судьбу свою посетуй,
подосадуй на себя:
от порога
за полсвета
увела тебя судьба.
«Не гляди, что на погоне...»
Не глядела. Знает сам.
И скомандовал:
— По коням! —
встречный ветер двум сердцам.
Дождик каплет,
дождик каплет,
пограничный гриб как зонт*
Здесь не Сочи и не Капри,
Здесь военный гарнизон.
460

Для тебя здесь нет рабо*ты.
А пойти — куда пойти?
Па резиновые боты
налипает полпути!
Варишь, шпаришь, прибираешь,
половицами скрипя,
и носки ему стираешь,
усмехаясь про себя.
По вопросам нерешенным —
что, мол, как и отчего? —
ты идешь судачить к женам
однокашников его.
Так живешь ты? Или в чем-то
я ошиблась невзначай?
У тебя чертою четкой
возле добрых губ —
печаль...
Муж уехал на маневры...
У соседей целый день
заунывно и манерно
патефон зовет мигрень.
Проклинаешь в сотый раз ты
все: от вышивки до луж!
...Но —
чубатый и горластый —
вот вернулся он, твой муж.
Сапоги его в потеках,
плащ забрызган и измят.
Ты бежишь к нему в потемках
коридором наугад.
Ты бежишь — домашним -духом,
позабыв, что дома гость...
Окрыленно
перед другом
разлетелись руки врозь!
Ты прости, что в этот вечер,
в этот ваш семейный час
461

я в гостях у вашей встречи,
я в свидетелях у вас.
PI не густо — и не пусто.
За столом сидим втроем.
И под кислую капусту
водку рисовую пьем.
Все в порядке. Все на месте.
Так бы можно до утра.
Только до того вы вместе,
что я чувствую: пора.
Завтра мне в вагон — и дальше::
люди, встречи, города...
Может, не простимся даже.
Загадаю, как всегда,
что ж с собой из вашей части
взять на память я должна?
Поделись со мною
счастьем,
офицерская жена.

РОБЕРТ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
ИЗ ПОЭМЫ «РЕКВИЕМ»
Ой, зачем ты,
солнце красное,
все уходишь —
не прощаешься?
Ой, зачем
с войны безрадостной,
сын,
не возвращаешься?
Из беды
тебя я выручу,
прилечу
орлицей быстрою...
Отзовись,
моя кровиночка!
Маленький.
Единственный...
Белый свет
не мил.
Изболелась я.
Возвратись,
моя надежда!
Зернышко мое.
Зорюшка моя.
Горюшко мое. —
где ж ты?
Не могу найти дороженьки,
чтоб заплакать
над могилою..
Не хочу я
ничегошеньки —
только сына
милого.
За лесами моя ласты-нька!
За горами —
за громадами...
Если выплаканы
глазоньки —
сердцем
плачут матери.
Белый свет
не мил.
Изболелась я.
Возвратись,
моя надеждаГ
Зернышко мое.
Зорюшка моя.
Горюшко мое, —
где ж ты?
463

СТИХИ, НАПИСАННЫЕ ВОСЬМОГО МАРТА
Все равно, что за снегом идти
в Африку,
а за новою книжкой стихов —
в мебельный,
и уныло просить
со слезой в голосе
адрес господина бога
в бюро справочном,
ссе равно, что ругать океан
с берега
за его невниманье
к твоей личности,
«се равно, что подснежник искать
осенью
и, вздыхая, поминки справлять
загодя,
г.се равно, что костер разводить
в комнате,
а гнедого коня
в гараже требовать,
и упорно пытаться обнять
облако,
[1 картошку варить
в ледяной проруби,
все равно, что на суше
учить плаванью,
а увесистый камень
считать яблоком,
все ра.вио, что от курицы
ждать лебедя —
так однажды
решить,
будто ты
полностью
разбираешься
в женском
характере!

fii
/a
vV
ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО
Всегда найдется женская рука,
чтобы она, прохладна и легка,
жалея и немножечко любя,
как брата, успокоила тебя.
Всегда найдется женское плечо,
чтобы в него дышал ты горячо,
припав к нему беспутной головой,
ему доверив сои мятежный свой.
Всегда найдутся женские глаза,
чтобы они, всю боль твою глуша,
а если п не всю, то часть ее,
увидели страдание твое.
По есть такая женская рука,
которая особенно сладка,
когда она измученного лба
касается, как вечность и судьба.
По есть такое женское плечо,
которое неведомо за что
не на ночь, а навек тебе дано,
п это понял ты давным-дтшо
30 и
мять, и сестра, и жома
465

Но есть такие женские глаза,
которые глядят всегда грустя,
и это до последних твоих дней
глаза любви и совести твоей.
А ты живешь себе же попреки,
и мало тебе только той руки,
того и.чоча и тех печальных гляз...
Ты предавал их в жизни столько раз!
И вот оно — возмездье — настает.
«Предатель!» — дождь тебя наотмашь бьет.
«Предатель!» — ветки хлещут по лицу.
«Предатель!» — эхо слышится в лесу.
Ты мечешься, ты мучишься, грустишь.
Ты сам себе все это не простишь.
II только та прозрачная рука
простит, хотя обида и тяжка,
и только то усталое плечо
простит сейчас, да и простит еще,
и только те печальные глаза
простят все то, чего прощать нельзя...
АЗБУКА РЕВОЛЮЦИИ
(Из поэмы «Братская ГЭС»)
Гремит Голодные, заросшие,
«Авроры» эхо, больные да израненные*
пророчествуя нациям. такие все хорошие,
Учительница Элькина такие все неграмотные.
на фронте Учительница Элькина
в девятнадцатом. раскрывает азбуку.
Ах, ей бы Блока, Брюсова, Повторяет медленно,
а у нее винтовка. повторяет ласково.
Ах, ей бы косы русые, Слог
да делиться неловко. выводит
каждый,
Вот отошли кадеты. ну, а хлопцам странное
Свободный час имеется, «Маша
и на траве, как дети, ела
сидят красноармейцы. кашу.
466

30*
Маша
мыла
раму».
Напрягают разумы
с усильями напрасными
эти Стеньки Разины
со звездочками красными.
Учительница, кашляя,
вновь долбит упрямо:
«Маша
ела
кашу.
Маша
мыла
раму».
Но, словно маясь грыжей
от этой кутерьмы,
винтовкой стукнул
рыжий
из-под Костромы:
«Чего ты нас мучишь?
Чему ты нас учишь?
Какая Маша!
Что за каша!»
Учительница Элькина
после этой речи
чуть не плачет...
Меленько
вздрагивают плечи.
А рыжий
огорчительно,
как сестренке, с жалостью:
«Товарищ учителка,
зря ты обижаешься.
Выдай нам,
глазастая,
такое изречение,
чтоб схватило за сердце, —
и пойдет учение...»
Трудно это выполнить,
но, каноны сламывая,
из нее
выплыло
467
самос-самое,
как зов борьбы,
врезаясь в умы:
«Мы не рабы...
Рабы не мы...»
И повторяли,
впитывая
в себя без конца,
и тот,
из Питера,
и тог,
из Ельца,
и тот,
из Барабы,
н тот,
из Костромы:
«Мы не рабы...
Рабы не мы...»
...Какое утро чистое!
Как пахнет степь цветами!
Ты что ползешь,
учительница,
с напрасными бинтами?
Ах, как ромашкам бредится --
попять бы их,
понять!
Ах, как березкам брезжится —
обнять бы их,
обнять!
Ах, как ручьям клокочется —
припасть бы к ним, припасть!
Ах, до чего не хочется,
не хочется
пропасть!
По ржут гнедые,
чалые...
Взмывают стрепета,
задев крылом
печальные,
пустые стремена.
Вокруг ребята ранние
порубаны,
постреляны...

А ты все иннчиь раненых, «Подстрелили чистенько.
учительница Элькнна? Я >же готов.
Лежат, Ты не трать, учпгслка,
убитые, па меня бинтов»,
среди чебрепа II, глаза закрывший,
и тот, почти уже не бывший,
из Пи юра, что-то вспомнил рыжий,
и тот, улыбнулся рыжий.
из Ельца, П выдохнул
и тот, мучительно,
из Барабы... уже из смертной мглы:
А тот, из Костромы, «Мы не рабы,
еще живой как будто. учителка,
и лишь глаза странны. Рабы не р/ы...»
БАБУШКИ
Простим отцов усталую небрежность
и матерей припадочную нежность —
их просто не хватает па детей.
Россия наша держится на бабушках,
и вся Россия в бабушках, как в башенках
невыветренной совести своей.
О них обыкновенно не заботится,
м все-таки они всегда в цепе,
поскольку не бывает безработицы
у бабушек в таинственной стране.
С глазами всепрощающе печальными
они в домах ютятся по углам
машинами стиральными, начальными,
машинами, что плачут но ночам.
К любой из них во сне приходит девочка,
которая когда-то на заре
скакала, как ненайденная денежка,
ни на орле, ни решке — па ребре.
По девочку — ее легонько сдунули,
как голоногий тоненький обман,
468

и денежку с усмешкой в старость сунули,
как будто в полный крошками карман.
И бабушки, стирая или стряпая,
когда тоска по детству их берет,
впадают в детство, словно реки странные»
которые текут наоборот.
Под их очками скрыты грады Кигежи,
а взглянешь под особенным >глом —
качается на пальце, как на митязе,
наперсток, будто крошечный шелом.
Жесток наш век, своих детей не балующий.
Мы в мягкости и то порой грубы,
но по земле, на счастье, ходят бабушки
так мягко, словно ходят по грибы.
Всемирных неразумностей свидетели,
они среди пеленок и посуд,
как разума тишайшие светильники,
свои седые головы несут.
И — вечные Арины Родионовны —
с колясками по скверам семеня,
курносые надежды нашей Родины
они толкают впереди себя.
Быть бабушкой — нелегкая профессия.
Им грустно — впереди небытие,
но у России зубы вновь прорезываются
в руках у грустных бабушек ее...
МАЛЕНЬКАЯ ЖЕНЩИНА
Маленькая женщина, вперед!
Верь своим трепещущим комочком
не в корысть, не в злобу, не в порок»
а хотя бы просто этим строчкам.
Маленькая женщина, вперед!
Верь в монетку золотую чью-то,
469

спрятанную вовсе не в пирог —
в черный хлеб, как в черствое, но
чудо.
Маленькая женщина, вперед!
Награди природу своим сыном.
Пусть его душа твою вберет,
и тогда он будет самым сильным.
Маленькая женщина, вперед!
Ты — мужчины своего защита.
С женщин начинается народ.
В женщине душа народа скрыта.

АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ
БЬЕТ ЖЕНЩИНА
В чьем ресторане, в чьей стране — не вспомнишь,
но в полночь
есть шесть мужчин, есть стол, есть Новый год,
и женщина разгневанная — бьет!
Быть может, ей не подошла компания,
где взгляды липнут, словно листья банные?
За что — неважно. Значит, им положено —
пошла по рожам, как белье полощут.
Бей, женщина! Бей, милая! Бей, мстящая!
Вмажь майонезом лысому в подтяжках.
Бей, женщина!
Массируй им мордасы!
За все твои грядущие матрасы,
за то, что ты во всем передовая,
что на земле давно матриархат —
отбить,
обуть,
быть умной,
хохотать, —
такая мука — непередаваемо!
471

Влепи в него салат из солонины,
мужчины, рыцари,
куда ж девались вы?!
Так хочется к кому-то прислониться —
увы...
Бей, реваншпетка! Жизнь — как белый танец
Me он, а ты его, отбивши, тянешь.
Пол-литра купишь.
Как он «кучен, хрыч!
Намучишься, пока расшевелишь.
Ыу можно ли в жилет пулять мороженым?I
А можно ли
в капронах
ждать в морозы?
Самой восьмого покупать мимозы —
можно1?!
Виновные, валитесь на колени,
колонны,
люди,
лунные аллеи,
вы без нее давно бы околели!
Смотрите,
из-иод грязного стола —
она, шатаясь, к зеркалу пошла.
«Ах, зеркало, прохладное стекло,
шепчу в тебя бессвязными словами,
сама к себе губами
прислоняюсь,
и по тебе
сползаю
тяжело,
и думаю: трусишки, нету сил —
меня бы кто хотя бы отлупил!..»
Матери сиротеют.
Дети их покидают.
Ты мой ребенок,
мама,
брошенный мой ребенок.
472

ЖЕНЩИНА В АВГУСТЕ
Присела к зеркалу опять,
в себе, как в роше заоконной,
все не решаешься признать
красы чужой и незнакомой.
В тоску заметней седина.
Так в ясный день в .лесу по-летнему
листва зеленая видна.
а в хмурый — медная заметнее.
НАД ОМУТОМ
Девочка с удочкой, бабушка с удочкой
каждое утро возле запруд —
женщина в прошлом и женщина в будущем
воду запретную стерегут.
Как полыхают над нолем картофельным
две пробегающих женских згрн!
Как повторяется девичьим профилем
профиль бабушкин изнутри!
Гнутые удочки, лески капронные
в золоте омута отражены,
словно прозрачные дольки лимонные.
По это кажется со стороны.
То ли мужик перевелся в округе?
Юбки упруги. В ведрах лещи.
«Бабушка, правда, есть рыба бельдюга?»
«Дура, тащи!»
Как хороша эта страсть удивившая!
Донная рыба рванет под водой.
И, содрогнув, пробежит по удилищу
рыболовецкий трепет мужской.

ЛЮДМИЛА ЩИПАХИНА
О ЖЕНСТВЕННОСТИ
В современном обиходе,
При внимательном расчете,
Нынче женственность —
не в моде!
Нынче мужество в почете.
Заведу мужскую стрижку,
Остригу короче челку.
Я похожа на мальчишку!
Что в ней, в женственности,
толку?
Подо миий бегут ступеньки.
Как я за день устаю!
Зарабатываю деньги,
На своих ногах стою!
Всевозможные завесы
И защитная броня,
Как условные рефлексы,
Накопились у меня.
У меня мужская хватка!
Силу я люблю п власть.
474

...А потом мне сладко-сладко
Головой в траву упасть.
А потом, в часы отбоя,
Как я дум своих боюсь,
Хоть давно сама с собою,
Как с противником, борюсь!
Чьим-то я теплом согрета.
Чей-то пзгляд меня влечет...
Видно, здесь закрался где-то
Мне неведомый просчет.
Видно, в этом вся причина,
Что собой я остаюсь:
Побеждаю как мужчина,
II как женщина
сдаюсь.

АНАТОЛИЙ ПОПЕРЕЧНЫЙ
ДЕКАБРИСТКИ
Пути господни неисповедимы...
А ваши, ваши,
Женщины земли?
Над вами не витали херувимы,
А зимы,
Зимы путь ваш замели...
Идете вы большим сибирским
Трактом,
А может, Млечным,
Вечным тем Путем...
О, женщин русских
Яростный характер, —
К сохатым,
В глушь
И в стужу
Напролом!..
А на душе
Как на костре сожженном.
Но там,
Под пеплом,
Жар еще багрян.
476

Мадонны,
Декабристки,
Просто жены
Отчаянных смер]елыю россиян.
Чго их вело —
Любовь,
Надежда,
Мука?
А мижег, бабье
С грани юо чутье
Бессмертья,
Как ведет поэта муза
В священное владение свое?
Л дальше —
Жизнь...
Па рельсах стынет иней.
Бегут года,
Как речка Mi иода.
Осенняя береза,
Как княгиня,
Стоит па сопке
II глядит —
Куда? -
Годам ли вспять,
Иль в даль времен грядущих, —
Пе ведаю,
Лишь думаю о том, —
Мне кажется,
В листве берез
Их души
Все шепчутся
О чем-то
О своем...
Девчонка за грибами в лес,
Босая,
Бежит,
А вслед ей женщина глядит —
Волконская,
А может,
Трубецкая.
Лишь i рам кандальный
За холмом гремит...
177

II если верность и любовь
Мы славим,
То, вспомнив их,
В преддверии зари
Им памятник
В душе своей поставим,
Великим русским женщинам землиц

НОВЕЛЛА МАТВВЕВА
Мы только женщины — и, так сказать, «увы!»_
Л почему «увы»? Пора задеть причины.
«Вино и женщины» — так говорите вы,
По мы не говорим: «Конфеты и мужчины».
Мы отличаем вас от булки, от халвы,
Мы как-то чувствуем, что люди — не ветчины,.
Хотя, послушать вас, лишь тем и отличимы,
Что сроду на плечах не носим головы.
«.Вино п женщины»? — Последуем отсель!
О женщина, возьми поваренную книжку,
Скажи: «Люблю тебя, как ягодный кисель,
Как рыбью голову! Как заячью лодыжку!»
По сердцу ли тебе привязанность моя?
Ты не пирог? Не сыр? Ты — человек? А я?
479

АНАТОЛИЙ ПЕРЕДРЕЕВ
АЗЕРБАЙДЖАНСКОЙ МАТЕРИ
line в даль свою дорога позвала...
В машину хлопотливо мы влечлем...
Прекрасен наш шофер Ахадуплз
И наплхсть дорогу эту знает.
Уже на газ он был готов нажать,
Чтоб вдаль ушла послушная машина,
Когда над нами
Появилась Мать,
Держа в руках мерцание кувшина.
Она неслышно вышла на балкон
Благословить гостей своих
II сына,
Чтоб невредимы были мы и он.
Вода струилась из ее кувшина.
Наверно, ей,
И только ей одной.
Дорога наша не была обычной,
Полить ее
Спасительной водой
Старинный ей подсказывал обычай...
И где бы я ни странствовал с тех пор,
В каком пи мчу я бешеном вагоне,
480

Она,
На путь мой устремивши взор,
Стоит, стоит недвижно на балконе.
Какой бы ни грозила мне бедой,
Какой бы жизнь
Печалью не страшила,
Она стоит
Неслышно надо мной...
Вода струится из ее кувшина.
31 И мать, it сестра, и жена

ВАСИЛИИ КАЗАНЦЕВ
С поля медленно шла. Вечерело.
Холодком начинало тянуть —
Повевало землей отсырелой.
Вдруг — предчувствие сжало ей грудь.
«Как же дома сейчас ребятишки?
Целый день без догляда — одни...»
И еловые вздрогнули шишки.
Жарко вспыхнули листьев огни.
Вся вперед наклоняется, хочет
Побежать — не бежнтся никак.
Полорото сорока стрекочет.
Как туман, наплывает ивняк.
И ужасное в душу стучитвя:
Если в эту минуту — сейчас! —
Не увидит их — что-то случится!
Разом хлынули слезы из глаз.
Копны — мимо, черемухи — мимо.
По стерне, вдоль соломенных груд...
Вот они! Целы все, невредимы —
С громким криком навстречу 6ei ут!
482

Обняла всех троих, обдышала...
Отступили, заглохлы слова.
Прсдзакатио окно полыхало.
Облегченно сияла трава.
Только все еще сердце болело —
От внезапной тоски ледяной.
И беда тяжкокрыло летела
Где-то рядом, вблизи — стороной.
Непререкаем и высок
Огонь ликующего тела!
Дымится под йогой песок,
От солнечного зноя белый.
Она ступает по песку,
Подходит к зыбкой влажной кромке,
И пламя падает в реку —
Под мягкий всплеск, как вскрик негромкий.
Река о пламя бьет волной.
Бурлит вокруг и брызги множит.
И накрывает глубиной,
Но погасить его — не может.
31*

ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВА
СЕМЕЙНОЕ ПРЕДАНЬЕ
Прапрапрабабушку мою
СОЖГЛИ За КОЛДОВСТВО.
Сходились люди в Верею
на это торжество.
И б том, что град,
л в том, что глад, —
случалось завсегда —
был невиновный виноват
без всякого суда.
Молчала женщина, горя,
не чувствуя вины.
Промозглый ветер ноября.
Паленый дух сосны.
А сын, боясь сойти с коня,
сжимал запястья рук.
И громко плакал у огня
четырехлетний внук.
Как был бесстрашен детский
плач!
Ручонками грозя,
он палачу кричал:
— Палач! —
не зная, что нельзя.
Смеялась женщина:
— Дитя,
молчи, не больно мне! —
А капли серого дождя
шипели на огне.
НАРОДОВОЛКА
Хорошо взойти, не понимая,
для чего, губя или любя,
на помост ииаавили тебя,
надо всем народом подымая.
484

Хорошо, не тронутой похмельем,
чуять, как колеблется земля,
не заметив, что легла петля
черным и широким о-жерсльем.
Солнце шло, паля и припекая,
ветер задувал из-за угла.
— Говорят, за правду умерла!
— Господи, счастливая какая!

НИКОЛАЙ РУБЦОВ
ПРОЩАЛЬНАЯ ПЕСНЯ
Я уеду 1кз этой деревни...
Будет льдом покрываться река,
Будут ночью поскрипывать двери,
Будет грязь на дворе глубока.
Мать придет и уснет без улыбки...
И в затерянном сером краю
В эту ночь у берестяной зыбки
Ты оплачешь измену мою.
Так зачем же, прищурив ресницы,
У глухого болотного пня
Спелой клюквой, как добрую птицу,
Ты с ладони кормила меня.
Слышишь, ветер шумит по сараю?
Слышишь, дочка смеется во сне?
Может, ангелы с нею играют
И под небо уносятся с ней...
Не грусти! Па знобящем причале
Парохода весною не жди!
Лучше выпьем давай на прощанье
За недолгую нежность в груди.
487

Мы с тобою как разные птицы!
Что ж нам ждать на одном берегу?
Может быть, я смогу возвратиться,
Может быть, никогда не смогу.
Ты не знаешь, как ночью по тропам
За спиною, куда ни пойду,
Чей-то злой, настигающий топот
Все мне слышится, словно в бреду.
Но однажды я вспомню про клюкву,
Про любовь твою в сером краю
И пошлю вам чудесную куклу,
Как последнюю сказку свою.
Чтобы девочка, куклу качая,
Никогда не сидела одна.
— Мама, мамочка! Кукла какая!
И мигает, и плачет она...
КОНЕЦ
Смерть приближалась,
приближалась,
Совсем приблизилась уже, —
Старушка к старику прижалась,
И просветлело" на душе!
Легко, легко, как дух весенний,
Жизнь пролетела перед ней,.
Ручьи казались, воскресенье,
И свет, и звон'пасхальных дней!'
И невозможен путь обратный,
И славен тот, который был,
За каждый миг его отрадный,
За тот весенний краткий пыл.
— Все хорошо, все слава богу... —
А дед бормочет о своем,
Мол, поживи еще немного,
Так вместе, значит, и умрем.
488

— Нет, — говорит. — Зовет могилка.
Не удержать меня теперь.
Ты, — говорит, — вина к поминкам
Купи. А много-то не пей...
А голос был все глуше, тише,
Жизнь угасала навсегда,
И стало слышно, как над крышей
Тоскливо воют провода...
АЛЕНЬКИЙ ЦВЕТОЧЕК
Домик моих родителей
Часто лишал я сна.
— Где он опять, не видели?
Мать без того больна. —
В зарослях сада нашего
Прятался я как мог.
Там я тайком выращивал
Аленький свой цветок.
Этот цветочек маленький
Как я любил и прятал!
Нежил его, — вот маменька
Будет подарку рада!
Кстати его, не кстати ли,
Вырастить все же смог...
Нес я за гробом матери
А-ленькнй свой цветок.
НАД РЕКОЙ
Жалобно в лесу кричит кукушка
О любви, о скорби неизбежной...
Обнялась с подружкою подружка
И, вздыхая, жалуется нежно:
— Погрусти, поплачь со мной, сестрица
Милый мой жалел меня не много.
Изменяет мне и не стыдится.
У меня на сердце одиноко...
489

— Может быть, еще не изменяет, —
Тихо ей откликнулась подружка, —
Это мой стыда совсем не знает,
Для него любовь моя — игрушка...
Прислонившись к трепетной осинке,
Две подружки нежно целовались,
Обнимались, словно сиротинки,
И слезами горько обливались.
II не знали юные подружки,
Что для грусти этой, для кручины,
Кроме вечной жалобы кукушки,
Может быть, и не было причины.
Может быть, ребята собирались,
Да с родней остались на пирушке,
Может быть, ребята сомневались,
Что тоскуют гордые подружки.
И когда задремлет деревушка
И зажгутся звезды над потоком,
Не кричи так жалобно, кукушка!
Никому не будет одиноко...

ВЛАДИМИР ФИРСОВ
РОДНИКОВЫЕ ОБЛАКА
Мне снится
Родничок журчащий,
Куда я бегал за водой...
В крушииово-ольховой чаще
Он и поныне молодой.
На дне его пестрят песчинки,
Вокруг — осока и цветы.
И девочка в цветной косынке
Глядится в зеркальце воды.
Потом уходит долгим взглядом
В большое небо,
Как в окно.
II ничего-то ей не надо.
Не надо ничего давно.
Она глядит,
Как тучи тают,
Как проплывают облака,
II ни о чем-то не мечтает
Среди цветов,
У родника.
491

А просто думает:
«Я знаю,
Что облака идут ко мне
Напомнить,
Что живет родная
Душа в родимой стороне».
Вот девочка косынкой машет __
Вослед плывущим облакам.
— Ну, что ты, Маша?
Плачешь, Маша!.. —
II слезы градом по щекам.
Мне спится родничок журчащий*
Куда я бегал за водой.
В крушиново-ольховой чаще
Он и поныне молодой.
И я все чаще замечаю,
Как проплывают облака.
Вот замерло одно, качаясь,
Как весточка от родника.
Оно цветной косынкой машет
И тает, тает на глазах...
И прямо в душу
Смотрит Маша,
Простоволосая,
В слезах.

ОЛЬГА ФОКИНА
МАТЬ
— Немало дел, не переделать дел,
Да пусть, управлюсь к вечеру с делами! —
Уж больно низко самолет летел'
II над деревней покачал крылами.
Паук спустился с лампы — к новостям.
Сорока возле дома суетилась,
Из печки уголь выскочил — к гостям...
Да и во сне так ясно дочка снилась! —
В шубейке старой, в валенках больших
Пять километров шла до телефона,
Надежду грела в глубине души:
Не позвонит ли дочка из района?
А вдруг и скажет: — Здравствуй! Как дела?
Встречать не надо — еду на почтовой!
А мать чуть свет — уж сани припасла,
У бригадира выпросив Гнедого.
Наклала б сена выше передка,
Взяла б накидку теплую на плечи
И погнала б стоялого Гнедка
Почтовой смирной Ласточке навстречу.
...По телефон опять не позвонил.
Уныло прочь пошла от сельсовета:
— Ыу ладно... подлиннее стали дни...
Приедет летом... Долго ли до лета...
493

БЕЛЛА АХМАДУЛИНА
Я вас люблю, красавицы столетий,
за ваш небрежный выпорх из дверей,
за право жить, вдыхая жизнь соцветий
и на плечи накинув смерть зверей.
Как будто мало ямба и хорея
ушло на ваши души и тела,
на каторге чужой любви старея,
о, сколько я стихов перевела!
Капризы ваши, шеи, губы, щеки,
смесь чудную коварства и проказ —
я все воспела, мы теперь в расчете,
последний раз благословляю вас!
Кто знал меня, тот знает, кто нимало
не знал — поверит, что я жизнь мою,
всю напролет, навытяжку стояла
пред женщиной, да и теперь стою.
Не время ли присесть, заплакать, с места»
не двинуться? Невмочь мне, говорю,
быть тем, что" есть, и вожаком семейства,,
вобравшего зверье и детвору.
49 i

Довольно мне чудовищем бесполым
тому быть братом, этому — сестрой,
то враждовать, то нежничать с глаголом,
пред тем как стать травою и сосной.
Манишки, взятой в ателье проката,
подстрочников и прочего труда
я не хочу! Я делаюсь богата,
неграмотна, пригожа и горда.
Я выбираю, поступись талантом,
стать оборотнем с розовым зонтом,
с кисейным бантом и под ручку с франтом,.
а что есть ямб — знать не хочу о том.
Лукавь, мой франт, опутывай, не мешкай*
Неведомо простой душе твоей,
какой повадкой и какой усмешкой
владею я — я друг моих друзей.
Красавины, ах, это все неправда!
Я знаю вас — вы верите словам.
Неужто я покину вас на франта?
Он и в подруги не годится вам.
Люблю, когда, ступая, как летая,
проноситесь, смеясь и лепеч-а.
Сулъ женственности вечно золотая
и для меня — священная свеча.
Обзавестись бы вашими правами,
чтоб стать, как вы, и в этом преуспеть!
Но кто, как я, сумеет встать пред вами?
Но кто, как я, посмеет вас воспеть?
НЕВЕСТА
Хочу я быть невестой, Чтоб вздрагивали руки*
красивой, завитой, в колечках ледяных,
под белою навесной чтобы сходились рюмки
застенчивой фатой. во здравье молодых.
495

Чгоб каждый мне поддакивал, Страшно и заманчиво
пророчил сыновей, то, что впереди,
чтобы друзья с подарками Плачет моя мамочка, —•
стеснялись у дверей. мама, погоди.
Сорочки в целлофане, ...Наряд мой боярский
тарелки, кружева... скинут на кровать.
Чтоб в щеку целовали, Мне хорошо бояться
пока я не жена. тебя поцеловать.
Платье мое белое Громко стулья ставятся
закапано вином, рядом, за стеной...
счастливая и бедная, Что-то дальше станется
сижу я за столом. с тобою и со мной?..
Пришла. Стоит. Ей восемнадцать лет.
— Вам сколько лет? — Ответила:
— Осьмнадцать.
Многоугольник скул, локтей, колен.
Надменность, угловатость и косматость.
Все чудно в ней: и доблесть худобы,
и рыцарский какой-то блеск во взгляде,
и смуглый лоб... Я знаю эти лбы:
ночь напролет при лампе и тетради.
Так и сказала: — Мне осьмнадцать лет.
Меня никто не понимает в доме.
И пусть! И пусть! Я знаю, что поэт! —
И плачет, не убрав лицо в ладони.
Люблю, как смотрит гневно и темно,
и как добра, и как жадна до боли.
Я улыбаюсь. Знаю, что — давно,
а думаю: давно ль и я, давно ли?..
Прощается. Ей надобно — скорей,
не расточив из времени ни часа,
робеть, не зная прелести своей,
печалиться, не узнавая счастья...

ЮРИЙ КУЗНЕЦОВ
ВЕТЕР
Кого ты ждешь?.. За окнами темно.
Любить случайно женщине дано.
Ты первому, кто в дом войдет к тебе,
Принадлежать решила, как судьбе.
Который день душа ждала ответа.
По дверь открылась от порыва ветра.
Ты женщина — а это ветер вольности...
Рассеянный в печали и любви,
Одной рукой он гладил твои волосы.
Другой — топил на море корабли.
МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА
Пи тонким платком, ни лицом не заметна,
Жила она.
(Души такие просты).
Но слезы текли, как от сильного ветра...
Мужчина ей встретился — тьМ
«Не плачь!» Покорилась тебе. Вы стояли)
Ты гладил, она до конца
32 И мать, и сестра, и жена. 497

Прижалась к рукам, что так нежно стирали
О, если бы слезы с лица!
Ты выдержал верно упорный характер,
Всю стер — только платья висят.
И хочешь лицо дорогое погладить —
По воздуху руки скользят.
ГИМНАСТЕРКА
Солдат оставил тишине
Жену и малого ребенка,
И отличился на войне...
Как известила похоронка.
Зачем напрасные слова
И утешение пустое?
Она вдова, она вдова...
Отдайте женщине земное!
И командиры на войне
Такие письма получали:
«Хоть что-нибудь верните
мне...» -
И гимнастерку ей прислали.
Она вдыхала дым живой,
К угрюмым складкам
прижималась,
Она опять была женой,
Как часто это повторялось!
Годами снился этот дым,
Она дышала этим дымом —
И ядовитым и родным,
Уже почти неуловимым.
...Хозяйка, юная вошла.
Пока старуха вспоминала,
Углы от шыли обмела
И — гимнастерку постирала.

ИГОРЬ ШКЛЯРЕВСКИЙ
Спасибо тебе, Елена,
за все, что было со мною.
Душа улетит в небо,
и тело станет землею.
Но этот ожог рябины,
и тонкий лед на стерне,
и гул деревянной плотины
ты все же оставила мне.
И палой листвы забытье,
и грустный туман у дороги
оставила мне, как тряпье,
в бессмысленной той суматохе.
Но странное дело, Елена,
и винная горечь стогов,
и ярко-морозное небо,
и лодки у черных дубов —
все это осталось любовью,
но только уже не к тебе,
а к родине, к тихому полю,
к рябине в седом декабре.
499

IШИЛ КАШЕЖЕВА
ПОРТРЕТ ПРЛБЛБКИ
Одна в своей обители,
Надменна и горда...
Как кольца отравителей,
Горьки твои глаза.
Их по-чужому сузила.
Ах, стань опять собой!
Откуда ты? Из Суздаля?
Там ли твой собор?
Или травою росною
В монашеском платке
Ты шла к Ивану Грозному,
Зажав кастет в руке?
А может быть, законы
И страсть переборов,
Тебя, а не иконы
Писал Андрей Рублев?
Коса спускалась русая,
Змеилась по плечам..
В тебе такая русская,
Далекая поча.чь.
¦В тебя влюблялся Меншиков,
Гуляка и бандит...
В глазах твоих изменчивых
Аленушка грустит.
II если б не оказия,
Не быть моим строкам,
По вдруг припала Азия
К твоим босым стопам.
Как брошенная вышивка,
Прапрошлая судьба...
Ты сразу: быль и выдумка,
История сама.
За все люблю и славлю я,
Твой древний род крепя,
11еистовую, слабую
Былинную
тебя.
500

ВЫ ПРЕКРАСНЫ, ЖЕНЩИНЫ РОССИИ
Вы прекрасны, женщины России,
Я узнал не из, великих книг,
Вы прошли чрез годы вихревые,
Не утратив сердца ни на миг.
Вы в закрытой памяти не ройтесь,
Вам трудней сказать, что я скажу:
Видел вас, отважных и геройских,
Вами, россиянки, дорожу —
Вашей вечной славою солдатской,
Закаленной на лихом огне,
И слезою, пролитой украдкой,
Мало ль, что бывало па войне;
Вашей статью, вашей трудной долей,
Зачастую вдовьей, горевой,
Мужеством на грозном ратном поле,
Щедростью души своей живой.
Все .это никак необоримо
И достойно гордости людской,
Все это никак неотделимо
От того, что помним день-деньской.
Александр ПРОКОФЬЕВ

СОДЕРЖАНИЕ
5 Лев ОЗЕРОВ. Об этой
книге
11 Из «Слова о полку Иго-
рсве»
Гаврила ДЕРЖАВИН
13 К женщинам. Русские
девушки
Николай КАРАМЗИН
15 Выоор жениха
Константин БАТЮШКОВ
17 Рыдайте, амуры и
неоюные грации...
Федор ГЛИНКА
18 Хозяйка
Петр ВЯЗЕМСКИЙ
20 К мнимой счастливице
23 Разговор 7 апреля 1832
года
Кондратий РЫЛЕЕВ
24 Ольга при могиле Игоря
Николай ЦЫГАНОВ
28 Не шей ты мне,
матушка...
Антон ДЕЛЬВИГ
29 Первая встреча
Александр ПУШКИН
31 Нереида. Я помню чудное
мгновенье...
32 Няне. Красавица.
33 Зимний вечер.
34 Портрет. Калмычке
35 Жених
40 Из «Евгения Онегина»
Евгений БАРАТЫНСКИЙ
50 Сестре. Младые гращш
сплели тебе венок...
51 Она
Василий ТУ МАЙСКИЙ
52 Отроковице
Александр ОДОЕВСКИЙ
53 Славянские девы
Николай ЯЗЫКОВ
55 Элегия
Николай ПАВЛОВ
56 Романс
Алексей КОЛЬЦОВ
58 Молодая жница
59 Последний поцелуй.
Песня
60 Русская песня
Алексей ТИМОФЕЕВ
61 Выбор жслы
502

Михаил ЛЕРМОНТОВ
?2 Баллада
4>3 К портрету. (М. А.
Щербатовой)
С4 Она поет — и звуки
тают...
66 Беглец
Федор ТЮТЧЕВ
70 Я помню время золотое...
71 Русской женщине. О, как
убийственно мы любим...
72 Как неразгаданная
тайна...
Каролына ПАВЛОВА
73 Меняясь долгими
речами...
Николай ОГАРЕВ
74 Барышня
Алексей ТОЛСТОЙ
76 Ты почто, злая кручи-
мушка...
77 О, если б ты могла хоть
на единый миг...
Иван ТУРГЕНЕВ
78 Порог
Яков ПОЛОНСКИЙ
80 Старая няня
83 Н. А. Грибоедова
89 Узница
Афанасий ФЕТ
90 На заре ты ее не буди...
91 Не здесь ли ты легкою
тенью... Скучно мне
вечно болтать о том, что
высоко, прекрасно... Я знал
ее малюткою кудрявой...
92 Я повторял: «Когда я
буду....... Только встречу
улыбку твою...
93 Упреком, жалостью
внушенным... Венера Милос-
ска я
94 Кому венец: богине ль
красоты...
Николай ЩЕРБИНА
95 Женщине
Аполлон МАЙКОВ
97 Из цикла «Дочери». Меж
тремя морями башня...
98 Приданое
Аполлон ГРИГОРЬЕВ
99 Женщина
100 Артистке
Лев МЕИ
101 Вихорь
Александр ПАЛЬМ
104 Русские картины
Алексей ПЛЕЩЕЕВ
105 На улице
Николай НЕКРАСОВ
108 Тройка
109 Внимая ужасам войны...
ПО В полном разгаре страда
деревенская...
111 Из поэмы «Мороз,
Красный нос»
114 Великое чувство! у каяс-
дых дверей... Из поэмы
«Русские женщины».
Алексей
ЖЕМЧУЖИН КОВ
13Ъ Нищая
503

Иван НИКИТИН
136 Рассказ крестьянки
Алексей АПУХТИН
138 Старая цыганка
142 Перед операцией
Иван СУРИКОВ
144 Рябина. Сиротой я
росла...
145 В поле
Анна БАРЫКОВА
148 За пяльцами
Феликс ВОЛХОВСКОЙ
151 Песня гражданки
Спиридон ДРОЖЖИН
152 Песня швей
Арсений ГОЛЕНИЩЕВ-
КУТУЗОВ
154 Родная
Вера ФИГНЕР
156 Матери
Иннокентий
АПНЕИСКИЙ
157 Па полотне
Семен НАДСОП
158 Мать
Федор СОЛОГУБ
161 Ирина
Константин БАЛЬМОНТ
163 Цинике
164 Женщина
Мирра ЛОХВИЦКАЯ
165 Умей страдать
Иван БУНИН
166 Мил мне жемчуг
нежный, чистый дар морей!..
Мать
167 Песня
Валерий БРЮСОВ
169 Habct ilia in alvo
(отрывок)
171 Женщине
Александр БЛОК
172 Небесное умом не
измеримо... Незнакомка
174 Прошли года, но ты —
все та же...
175 О чем поет ветер. На
смерть Комиссаржевской
176 Па железной дороге
177 Ты — как отзвук
забытого гимна..,
178 Милая девушка, что ты
колдуешь...
Андрей БЕЛЫЙ
180 Сестре
Алексей МАШИРОВ
181 Красный цветок
Демьян БЕДНЫЙ
182 Работнице
Сергей ГОРОДЕЦКИЙ
183 Матери. С мороза алая,
нежданная...
Василий КНЯЗЕВ
184 Женщинам Коммуны
Самуил МАРШАК
186 Когда, как темная
вода... Ветер жизни тебя не
тревожит...
504

187 Марине Цветаевой
Анна АХМАТОВА
188 Сказал, что у меня
соперниц нет... И праведник
шел за посланником
бога...
189 Долгим взглядом твоим
истомленная... Хозяйка
190 Надпись на портрете.
Последняя роза. Слушая
пение
Николай АСЕЕВ
192 Бабка
193 Садовницам земли
194 Женщине в зеленом
Борис ПАСТЕРНАК
195 Любить иных — тяжелый
крест... Ева
196 Вакханалия (отрывок)
197 Женщины в детстве
Вера ИНБЕР
199 Сыну, которого нет
(колыбельная песня)
Рюрик И ВИЕВ
201 Все не так...
Михаил ЗЕНКЕВИЧ
202 Найденыш
Сергей АЛЫМОВ
204 Песня о казачке
Марина ЦВЕТАЕВА
206 Бабушка
207 Вчера еще в глаза
глядел...
208 Другие — с очами и с
личиком светлым...
209 Раковина
210 Под шалью
Владимир
МАЯКОВСКИЙ
211 Товарищу машинистке
216 Парижанка
Дмитрий
СЕМЕНОВСКИЙ
219 Юных глаз счастливое
сиянье...
Вера ЗВЯГИНЦЕВА
221 Ярославна
222 К портрету матери
Сергей ЕСЕНИН
224 Хороша была Танюша,
краше не было в селе...
225 Зашумели над затоном
тростники... «Узоры»
226 Девичник. Не бродить, не-
мять <в кустах багряных...
227 Заря окликает другую...
228 Я красивых таких не
видел... Ты запой мне ту
песню, что прежде...
229 Письмо к матери
Эдуард БАГРИЦКИЙ
231 Смерть пионерки
Всеволод
рождественский
234 Девушкам Ленинграда
235 Киевская София
Николаи ТИХОНОВ
237 Когда уйду — совсем
согнется мать... Ты девочкой'
с глазами золотыми...
238 Руки сборщицы чая
505

Павел АНТОКОЛЬСКИЙ
'240 Баллада о чудном
мгновении
Василий КАЗИН
242 Па могиле матери
243 II как ж<е ты светла!
Илья СЕЛЬВЙНСКПЙ
244 Гимн женщине
245 Какое в женщине
богатство
Николай УШАКОВ
247 Волшебница
Степан ЩИПАЧ ЕВ
249 Так годы идут... В доме
отдыха
250 У девушки имя Лидия...
Женский силуэт
251 Сестры
Алексей СУРКОВ
252 В землянке
253 Песня о солдатской
матери. Поволжаика
Михаил ИСАКОВСКИЙ
255 Катюша
256 Оттуда
258 Русской женщине
Александр ПРОКОФЬЕВ
261 Невеста'
262 Матери
Владимир ЛУГОВСКОЙ
263 Снегурочка
Николай БРАУН
265 Мадонна
Николай ЗАБОЛОЦКИЙ
266 Жена
267 Портрет. В кино
268 Некрасивая девочка
269 Признание
270 Детство
272 На вокзале
Виссарион САЯНОВ
273 Хозяйка озера
Иосиф УТКИН
275 Письмо
276 Сестра
Михаил СВЕТЛОВ
277 Рабфаковка
278 Старушка
279 Сверстнице
280 Басня
281 Родные женщины
Леонид МАРТЫНОВ
283 Равноправье
284 Сон женщины
285 Вече женщин
286 Женщина
Николай СИДОРЕНКО
287 Тоня
Яков ШВЕДОВ
289 Портрет работницы
Агния БАРТ О
290 Я с ней дружу»
Сергей МАРКОВ
291 Настасья
.Елизавета СТЮАРТ
292 Золушки сороковых
годов
293 Принцесса на горошине
Николай ДЕМЕНТЬЕВ
294 Мать
506

Борис КОРНИЛОВ
299 Соловьиха
301 Мама
Дмитрий КЕДРИН
¦302 Кукла
304 Сердце
305 Цыганка
Александр
ОЙСЛЕНДЕР
?07 Горе
Виктор ГУСЕВ
¦309 Кольцо
Николай РЫЛЕНКОВ
312 Мать
Павел ВАСИЛЬЕВ
314 Песня
316 Стихи в честь Натальи
Семен КИРСАНОВ
319 . Шла по улице девушка.
Плакала.,. У тебя такие
глаза
Александр
ТВАРДОВСКИЙ
321 Катерина
322 Песня
323 Ты робко его
приподымешь...
324 Не стареет твоя
красота...
325 Награда
326 Из цикла «Памяти
матери»
Ольга БЕРГГОЛЬЦ
329 Хозяйка Ленинграда
(отрывок)
330 В госпитале
331 Бабье лето
Петр КОМАРОВ
332 Помнишь, как мы
уходили из дома...
333 Полушубок
Сергей ОСТРОВОЯ
334 Женщине
Лее ОШАНИН
335 Зоя Павловна
337 Ты плачешь... О чем он,
о чем он...
Борис РУЧЬЕВ
338 Когда бы мы, старея год
от году.,,
Ксения НЕКРАСОВЬ
340 Люба
341 И заметила луна...
Сергей ВАСИЛЬЕВ
342 Проходчица
343 Наташа
Александр ЯШИН
345 Странно... Только живи!
346 Ты такое прощала...
Улыбка
347 Молитва матери
Сергей СМИРНОВ
349 Наташе
350 Российская мать все
глаза проглядела...
Ярослав СМЕЛЯКОВ
351 Милые красавицы России
352 Хорошая девочка Лида
354 Песенка
355 Вот опять ты мне
вспомнилась, мама...
356 Жена
507

357
358
359
361
363
364
365
367
370
372
373
374
376
377
378
379
381
382
Павел ШУБИН
Жена приехала на фронт
Виктор БОКОВ
Алевтина
Двадцать тапочек
Алексей НЕДОГОИОВ
Тайна
Лее ОЗЕРОВ
Старухи с письмами
поэтов...
Константин СИМОНОВ
Если родилась красивой...
Через двадцать лет
Жены. Сын
Евгений
ДОЛМАТОВСКИЙ
Памяти матери
Леонид
ВЫШЕСЛАВСКИИ
Руки
Вероника ТУШНОВА
Соседка
Вот говорят... Россия...
Черемуха
Людмила
ТАТЬЯНИЧЕВА
Сказ
Женская сила
Маргарита АЛНГЕР
Хозяйка
Из поэмы «Зоя»
Михаил ЛУНИН
Женщине, шьющей
распашонку
Святые руки тети Шуры
383
384
385
388
389
390
391
392
393
394
395
397
399
400
401
402
403
405
Марк МАКСИМОВ
Мать
Василий ФЕДОРОВ
Совесть
Гамлет в совхозе
Надежда ГРИГОРЬЕВА
Вы женщину нарисовали...
Сергей НАРОВЧАТОВ
Северные Ярославны
Слепая девушка
Борис СЛУЦКИЙ
Вот вам село
обыкновенное...
О. Ф. Берггольц
Давид САМОЙЛОВ
Золушка. Наташа
В августе, когда
заголубели...
Анисим КРОНГАУЗ
У балерин измученные
лица...
Леонид РЕШЕТНИКОВ
Встреча
Сергей ОРЛОВ
Сорок лет
Смеялась женщина,
смеялась...
Михаил ЛУКОНИН
Отступление
Зима
Лето
Семен ГУДЗЕНКО
Как без вести пропавших
ждут...
508

Юрий ЛЕВПТАИСКПЙ
107 Божественны
стюардессы...
Вадим СИКОРСКПИ
409 Я встретил беженку...
Сергей ВПКУЛОВ
110 Бабушкины песни
411 *Сосиа шумит
Ирина СНЕГОВА
115 Подруге. Детский вскрик
— рывком, упрямо...
Николай Д0РИ30
117 Бабушка
Александр МЕЖПРОВ
•419 Женщины
Иван РЯпЧ?НКО
421 Фотография
Сергей БАРУЗДИН
123 Сестрички...
Владимир СОЛОУХИН
424 Пробуждение
Маргарита АГАШИIIА
126 Горькие стихи
Николай СТАРЫ И НОВ
-127 Матери .
Булат ОКУДЖАВА
428 Песенка о комсомольской
богине
Евгений ВИНОКУРОВ
429 Любимые
430 Нам имена их
вспомнятся едва ли...
431 В туфлях неудобных...
Красавица
Константин
ВАНШЕНКИН
433 Женька
434 Женщина. Спит женщина
Юлия ДРУНИНА
435 Ах, детство! Мне, как во-
дится, хотелось...
436 Я не привыкла, чтоб
меня жалели... Девчонка что
надо!
437 Ярославны
Владимир СОКОЛОВ
438 Майская ночь
439 Венок
Андрей ДЕМЕНТЬЕВ
440 Баллада о матери
Олег ШЕСТ И ИСКИ И
442 Матери бессонны...
Анатолий ЖИГУЛИН
443 Хозяйка
Алексей ПРАСОЛОВ
445 Сенокосный, долгий день...
Пина БЯЛОСИНСКАЯ
446 Стихи о доме
Глеб ГОРБОВСКПП
448 Крылья женщины
Станислав КУНЯЕВ
450 Две девушки песню
ноют...
451 Мать пьет снотворное за
то...
509

Владимир ЦЫБИН
453 Возвращение
Михаил БЕЛЯЕВ
455 Женщина-
Майя БОРИСОВА
457 Природа впрямь...
Римма КАЗАКОВА
459 Быть женщиной — что
это значит?..
460 Офицерская жена
Роберт
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
463 Из поэмы «Реквием»
464 Стихи, написанные
Восьмого марта
Евгений ЕВТУШЕНКО
465 Всегда найдется женская
рука...
466 Азбука революции
468 Бабушки
469 Маленькая женщина
Андрей
ВОЗНЕСЕНСКИЙ
471 Бьет женщина
472 Матери сиротеют...
473 Женщина в августе. Над
омутом
Людмила ЩИПАХИНА
474 О женственности
Анатолий
ПОПЕРЕЧНЫЙ
476 Декабристки
Новелла МАТВЕЕВА
47Ь Мы только женщины...
Анатолий ПЕРЕДРЕЕВ
480 Азербайджанской матери
Василий КАЗАНЦЕВ
482 С поля медленно шла*
Вечерело...
483 Непререкаем и высок...
Лариса ВАСИЛЬЕВА
484 Семейное преданье.
Народоволка
Николай РУБЦОВ
487 Прощальная песня
488 Конец
489 Аленький цветочек. Над.
рекой
Владимир ФИРСОВ
491 Родниковые облака
Ольга ФОКИМА
493 Мать
Белла АХМАДУЛИНА
494 Я вас люблю, красавицьи
столетий...
495 Невеста
496 Пришла. Стоит. Ей
восемнадцать лет...
Юрий КУЗНЕЦОВ
497 Ветер. Мужчина и
женщина
498 Гимнастерка
Игорь ШКЛЯРЕВСКИЙ
499 Спасибо тебе, Елена....
Инна КАШ ЕЖЕ В А
500 Портрет прабабюи
Александр ПРОКОФЬЕВ
501 Бы прекрасны, женщины
России...

И 11 И мать, и сестра, и жена. — Благовещенск:
Амурское отд. Хабаровского кн. изд., 1980.—
512 с, ил.
В этой книге собраны произведения классической и
современной русско'й поэзии о женщине Матери, Сестре, Жене, о-
ее вкладе в историю и духовное развитие нерода, постепенно
возраставшей и ныне огромной роли в общественной жизни,,
о важности чуткого и бережного отношения к ней.
Иллюстрирована рисунками известных русских художников.
И 707°019 33-79 4702010000 f* ^
М160@3)-80 РС

И МАТЬ, И СЕСТРА, И ЖЕНА
Стихи русских поэтов о женщине
Редактор О. К. Мамонтова
Художественный редактор
П. К. Пустовой
НБ № 353. Сдано в набор 04.10.79. Подписано к
печати 07.01.80. ВЕ00006. Формат 84 у 108/32.
Бумаги типографская № 3. Гарнитура
«Литературная». Печать высокая. Усл. печ. л. 26.88.
уч.-изд. л. 22,26. Тираж 100 000 B-й завод
35 001—65 000). Заказ № 3931. Цена 2 р. 30 к.
Амурское отделение Хабаровского книжного
издательства Госкомиздата РСФСР,
Благовещенск,,ул. Ленина, 181.
Книга набрана и отпечатана в типографии № 1
Амурского областного управления тлательств.
полиграфии и книжной торговли, Благовещенск.
ул. Калинина, 10.
'.iw i^jy:r

Созданием файла в формате DjVu
занимался ewgeniy-new
(8 марта 2015)