ЧЕРНЫШЕВСКИЙ
В ПЕТЕРБУРГЕ
Л Е Н И 3 Д Л Т19 7 S

Pl(069)
П 21
Идеолог революционно-демократического этапа русского рево¬
люционно-освободительного движения, писатель, философ и эко¬
номист Н. Г. Чернышевский жил в Петербурге 16 лет.
В краеведческо-биографическом очерке, построенном на доку¬
ментальных материалах, рассказывается о многогранной деятель¬
ности Н. Г. Чернышевского, возглавившего совместно с Н. А. Не¬
красовым журнал «Современник» и превратившего его в боевой
штаб революционной демократии. Большое место уделено описа¬
нию памятных мест города, связанных с жизнью и деятельно¬
стью великого революционера.
п 20904-162
М.171 (03)—78
99-78
© Леииздат, 1978

Жизнь Николая Гавриловича Чернышевского — выда¬
ющегося мыслителя-материалиста, замечательного бел¬
летриста и литературного критика, публициста, философа
и экономиста — тесно связана с Петербургом.
Восемнадцатилетним юношей он приехал в Петер¬
бург — центр культурной и общественно-политической
жизни России. Этот город был для Чернышевского «сре¬
доточием всех надежд». Он мечтал о больших делах, кото¬
рые свершит здесь ради народа, страстно веря, что Рос¬
сия внесет свой вклад в «жизнь духовную мира». Черны¬
шевский прожил в Петербурге шестнадцать лет — с
1846 по 1851 год и с 1853 по 1864 год. Это был путь
непрерывного труда и революционного мужания, который
проделал «великий русский писатель, один из первых со¬
циалистов в России» *.
В Петербурге развернулась журналистская, писатель¬
ская и общественная деятельность Чернышевского. В те¬
чение семи лет вместе с Н. А. Некрасовым, а затем и
Н. А. Добролюбовым Чернышевский находился во главе
журнала «Современник», ставшего боевым органом рево¬
люционной демократии. Здесь он руководил страстной и
непримиримой борьбой с крепостничеством и самодержа¬
вием, реакцией и всякого рода мракобесием в обществен¬
ной жизни России, борьбой за народную революцию.
В Петербурге Чернышевский вел неустанную работу для
сплочения сил революционной демократии и воспитания
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 15, с. 152.
3

борцов за свободу и социализм. Его деятельность имела
огромное революционизирующее влияние на русскую об¬
щественную мысль, на усиление борьбы с самодержавием
и крепостничеством.
В Петербурге над великим революционером была со¬
вершена расправа царского суда. В Петропавловской кре¬
пости Чернышевский написал роман «Что делать?», ока¬
завший сильнейшее воздействие на нравственное и
умственное развитие многих поколений. Под влиянием
этой книги, по словам В. И. «Ленина, «сотни людей дела¬
лись революционерами» 1.
В нашем городе сохранилось множество памятных
мест, связанных с жизнью и деятельностью великого
гражданина, борца за прекрасное будущее.
В основу книги легло литературное наследие
Н. Г. Чернышевского — его произведения, дневники и
воспоминания, переписка, а также многочисленные мемуа¬
ры его современников, архивные материалы и ряд работ
советских исследователей жизни и деятельности пламен¬
ного писателя-патриота и деятеля революции.
1 В. И. Ленив о литературе и искусстве. М., «Художественная
литература», 1976, с. 647.

«СРЕДОТОЧИЕ ВСЕХ НАДЕЖД»
анним солнечным утром 19 июня
1846 года к «Двору почтовых ка¬
рет и брик», возле петербургского
почтамта, громыхая по булыжной
мостовой, подкатил большой дили¬
жанс *. Среди прибывших из Моск¬
вы пассажиров был небольшого ро¬
ста, худощавый, светловолосый молодой человек. В бли¬
зоруких серых глазах юноши светились доброта и ум, а
во всем его облике чувствовались душевная мягкость и
в то же время уверенность, внутренняя сила.
Этот юноша был Николай Гаврилович Чернышевский.
Он приехал в Петербург из родного Саратова для поступ¬
ления в университет. В Петербург Чернышевского сопро¬
вождали мать Евгения Егоровна и одна старая знакомая
семьи Чернышевских. 18 мая они выехали из Саратова
и почти месяц добирались до Петербурга.
Железных дорог в ту пору не существовало, и путь до
Петербурга при езде на почтовых, если ехать без отдыха,
занимал больше недели, что стоило бы немалых денег.
Решено было отправиться «на долгих». Для езды «на дол¬
гих» нанимали особых ямщиков, которые брались везти
на большие расстояния на своих лошадях, конечно, с не¬
обходимыми остановками для кормления лошадей и ноч¬
1 Это старинное здание на набереягаой реки Мойки сохрани¬
лось до нашего времепп; здесь находится Ленинградское областное
управление связи, современный адрес — улица Герцепа, дом № 61.
5

лега. При таком способе передвижения путешественники
делали в среднем около 50 верст в сутки.
«О пути нашем не беспокойтесь,— писал Чернышев¬
ский родным по прибытии в Воронеж,— извозчик наш до¬
роги не знает, лошадьми править не умеет вовсе... но доб¬
рый, смирный и послушный: с дороги, даст бог, не со¬
бьемся...»
Сейчас трудно даже представить, какие неудобства ис¬
пытывали путешественники в те времена. Но Чернышев¬
ский не унывал. «Повозка наша,— писал он,— сначала
довольно тряская, теперь так укаталась, что читать в ней
можно совершенно свободно... Здесь я пользуюсь беспре¬
кословно правом лежать 14 часов в сутки в повозке,
а остальные 10 на лавке в избе: прелесть! Поэтому
я и ничуть не скучаю дорогою: я думал, что дорогою
нельзя делать дела, а выходит напротив: очень и очень
можно».
В Москве, сделав трехдневную остановку, путники
взяли билеты на дилижанс, который отходил в Петербург
15 июня в 4 часа дня. Расстояние между Москвой и Пе¬
тербургом в 680 верст дилижанс проходил за трое суток
с небольшим. Шоссе, соединявшее обе столицы, начали
строить в 1816 году, а движение по нему началось в
1833 году. Еще А. С. Пушкин, совершавший этот путь,
вложил в уста своего воображаемого путешественника в
«Путешествии из Москвы в Петербург» слова о том, что
его поразило «гладкое шоссе», которое стало теперь «ве¬
ликолепным». С тех пор рейсы дилижансов прочно вошли
в быт.
В Петербурге с помощью родственника Чернышевских
А. Ф. Раева, студента университета, была снята одна ком¬
ната на третьем этаже в доме № 41 по Спасскому переул¬
ку, принадлежавшем Прилуцкому. А. Ф. Раев жил в том
же доме. Трехэтажный дом — один из «доходных» до¬
мов — протянулся по набережной Екатерининского кана¬
ла и находился поблизости от Сенной площади (совре¬
менный адрес — улица Петра Алексеева, дом № 2/44),
В комнате пе было никаких удобств; чтобы попасть туда,
надо было проходить через комнаты хозяев.
Это и был первый адрес Чернышевского в Петербурге,
где ему предстояло прожить много лет.
Сын саратовского священника Гаврилы Ивановича
Чернышевского, Николай Гаврилович родился в Саратове
12 (24) июля 1828 года. Его детские и юношеские годы
прошли в этом приволжском городе, в доме родителей. До
духовной службы Гаврила Иванович, окончивший пензен¬
скую семинарию, четыре года преподавал в старших клас¬
сах семинарии. Это был совсем необычный для провинции
священник, хорошо образованный, начитанный, большой
любитель книг. Он владел французским, латинским и гре¬
ческим языками, неплохо знал историю, разбирался в ма¬
тематике.
Чернышевские жили в одном доме с семьей Пыпиных.
Жена Н. Д. Пыпина — мелкого чиновника — была родной
сестрой Евгении Егоровны. «Мы были очень, очень небо¬
гаты, наше семейство... Оба отца писали с утра до вечера
свои должностные бумаги. Они не имели даже времени
побывать в гостях. Наши матери с утра до ночи работали.
Выбившись из сил, отдыхали, читая книги»,— вспоминал
Чернышевский.
Хорошо зная жизнь народа, Гаврила Иванович в
беседах с сыном много рассказывал о беспросветной нуж¬
де крестьянства, о его бесправии. В Саратове мальчику
пришлось услышать о крестьянских бунтах. По воспоми¬
наниям двоюродного брата Чернышевского, впоследствии
историка литературы, профессора Петербургского универ¬
ситета, А. Н. Пыпина, в Саратове перед ним проходили
«мрачные картины насилия, жестокости, подавления лич¬
ного и человеческого достоинства... проявления крепост¬
ного произвола».
7

Пытливый и наблюдательный юный Чернышевский
мог видеть на городской площади так называемую «торго¬
вую казнь» — публичное наказание кнутом, которому
подвергали арестантов или ремесленников, а па саратов¬
ском плацу — гнусное зрелище экзекуции над солдатами.
Тяжелое впечатление производил рекрутский набор, вы¬
рывавший человека из семьи на двадцатипятилетний
срок.
Эти мрачные картины глубоко запали в сознание
мальчика. Вспоминая впечатления детских лет, Черны¬
шевский впоследствии сатирически воспроизвел' дикие
нравы крепостников-помещиков, казнокрадов и полицей¬
ских чинов в своих произведениях.
С семи лет мальчик много читал. Впоследствии Чер¬
нышевский вспоминал: «Никто нас не „приохочивал”.
Но мы полюбили читать». Рано начавшимся домашним
обучением сына руководил сам Гаврила Иванович — об¬
ладатель значительной по тому времени библиотеки, в ко¬
торой можно было найти немало ценных книг. Здесь Чер¬
нышевский «познакомился с великими знаменитостями
ученого мира».
Среди книг, прочитанных Чернышевским в детстве,
были Четьи-Минеи, в которых мальчик, пропуская про¬
поведи, предпочитал длинные «жития», рассказанные с
«беллетристической обстоятельностью или с анекдоти¬
ческой живостью». Были прочитаны находившиеся в ка¬
бинете отца старинные книги XVIII века, «История Госу¬
дарства Российского» Карамзина, «Энциклопедический
словарь» Плюшара, «Жизнеописание великих полковод¬
цев» К. Непота на французском языке и многие другие
книги, которые Гаврила Иванович, имея обширные зна¬
комства среди саратовских дворян, приносил своему сы¬
ну. Интерес к чтению у Чернышевского в детские годы
распространялся даже на каталоги книг, которые выпи¬
сывал отец.
8

Читались с жадностью и новые книги — сочинения
Пушкина, Жуковского, Гоголя, Лермонтова, очередные
номера журнала «Отечественные записки», в которых пе¬
чатались статьи Белинского и Герцена. «Из этого источни¬
ка,— вспоминал Чернышевский,— раньше я воспиты¬
вался».
Получив очень основательное и серьезное домашнее
образование, Чернышевский в четырнадцать лет поступил
в духовную семинарию. Своими познаниями он заметно
отличался от других семинаристов. В аттестате, выданпом
после первого полугодия, значилось: «Способностей —
весьма хороших. Прилежания — отлично ревностного.
Успехов: по словесности — отлично хороших; по латин¬
скому языку — весьма хороших; по всеобщей истории —
отличных; по греческому языку — очень хороших; по ал¬
гебре и геометрии — очень хороших». Блестящие оценки
получал юноша за сочинения.
Людей, близко знавших Черпышевского, всегда пора¬
жали его образованность, начитанность и необыкновенная
память. Один из его товарищей по семинарии А. И. Ро¬
занов вспоминал: «Научные сведения его были необыкно¬
венно велики: он знал языки латинский, греческий,
еврейский, французский, немецкий, польский и англий¬
ский... Многосторонностью знаний и обширностью сведе¬
ний по св[ящеиному] писанию, всеобщей гражданской
истории, логике, психологии, литературе... философии и
пр. он поражал всех пас. Наставники паши считали удо¬
вольствием поговорить с ним...»
К этому можно прибавить, что Чернышевский зани¬
мался еще татарским языком; в 1845 году он выполнил
даже работу «О селениях Саратовской губернии с татар¬
скими названиями»; в это же время он изучал арабский
и персидский языки.
Страсть к книгам, учению не мешала мальчику лю¬
бить всевозможные игры, особенно те, в которых требова¬
9

лись сноровка, ловкость, физическая сила. Он регулярно
занимался гимнастикой, приохотившись к ней под влия¬
нием прочитанных книг о жизни греков и римлян. С дет¬
ства он отличался физической силой, закалкой и вынос¬
ливостью, хотя внешне не производил впечатления силь¬
ного человека. Один из товарищей Чернышевского по се¬
минарии в своих мемуарах писал, что Чернышевский в
это время «был несколько более среднего роста, с необык¬
новенно нежным, женственным лицом». Сильная близору¬
кость усиливала, видимо, это впечатление от его вне¬
шности.
Семинария с ее схоластической системой образования,
невежеством и равнодушием большинства преподавателей
мало что могла дать способному юноше, который своим
образованием целиком был обязан собственному труду и
любознательности. «Скучно в семинарии... Час от часу все
хуже, глубже и пакостнее»,— писал Чернышевский
А. Ф. Раеву в Петербург. Наконец, преодолев возникшее
поначалу неудовольствие родителей, Чернышевский ре¬
шил, не закончив семинарию, поступать в Петербургский
университет. Тогдашнюю провинциальную молодежь
неудержимо тянуло в Петербург. Как писал современник
Чернышевского Н. В. Шелгунов, Петербург казался
«единственной светлой точкой России, где можно жить».
Юноша с нетерпением ждал встречи с Петер¬
бургом, о котором он до сих пор зпал только понас¬
лышке. В первый же день он отправился бродить по
городу. Недалеко от дома, где он с матерью остановился,
был Невский проспект. Юношу, страстного книжника, по¬
тянуло, конечно, туда, чтобы скорее побывать в книжных
лавках. Его поразило, что на Невском проспекте, «кажет¬
ся, в каждом доме по книжному магазину... по крайней
мере, 20 или 30 их». Лучшие магазины, отмечал Черны¬
шевский, были расположены не в гостином дворе, а в
частных домах.
10

Действительно, к тому времени петербургская книж¬
ная торговля была в основном сосредоточена на Невском
проспекте. Невский проспект,— писал один из современ¬
ников, — «улица, по преимуществу литературная, ум¬
ственная или просто книжная».
Поразила молодого человека красота Невы: «...река,
достойная того, чтобы стоять на ней Петербургу... что и
после Волги можно смотреть на нее, любоваться ею и
удивляться широте ее. А вода,— писал он родным,— так
уже нечего сказать, мы и понятия не имели в Саратове
о такой воде: так чиста, что нельзя и вообразить...» «Са¬
мая река и проведенные по улицам каналы, — восхищался
он в другом письме, — обделаны гранитною чудеснейшею
набережною; потом на ней чугунная решетка в аршин.
Спуски со ступенями, все гранитное. Купаться в реке не
позволяют, а если угодно, то купайся в купальне. Колоде¬
зей что-то не видно, да и не нужно: везде есть вблизи
каналы из реки».
Впечатления Чернышевского от столицы заняли боль¬
шое место в его переписке с родными. Юноша отмечал
характерные черты облика города и его быта.
Петербург, рассказывал Чернышевский в письме отцу,
«не слишком велик. Собственно город лежит на левом бе¬
регу Невы, верст 8 длины и 5 ширины. Васильевский
остров застроен версты полторы и в длину, и в широту:
немного поболее застроено на другом острове, повыше
его, известном под именем Петербургской стороны, и
только почти».
Действительно, Васильевский остров и Петербургская
сторона в 1840-е годы были похожи скорее на провинци¬
альный городок, нежели на часть столицы. Если на набе¬
режной Васильевского острова высились трех- или четы¬
рехэтажные дома, то чуть подальше от набережной была
совсем иная картина. Большой проспект представлял тог¬
да длинную аллею, а при большинстве домов па Василь¬
11

евском острове были фруктовые сады и парники. Такой
же, если не более провинциальной, выглядела в ту пору
и Петербургская сторона.
«Мосты через Неву на судах»,— рассказывал Черны¬
шевский родным, но «делают великолепный постоянный
мост: быки (их 7) и арки будут гранитные. Несколько
быков уже выведено».
Невские мосты в то время были плашкоутными. Кро¬
ме построенных еще в XVIII веке мостов Исаакиевского,
Тучкова, Воскресенского и других, в XIX веке возле Лет¬
него сада появился еще один мост — Петербургский.
В 1850-х годах Воскресенский плашкоутный мост был пе¬
редвинут от Воскресенского проспекта (ныне проспект
Чернышевского) к Литейному и получил название Ли¬
тейного. Во время ледостава и ледохода всякая связь с
островами прекращалась.
Исаакиевский мост был на 21 плашкоуте, и уже в кон¬
це XVIII века его стали наводить зимой после ледостава
на Неве. Для этого во льду пробивали специальные кана¬
лы — по ним плашкоуты заводили на свои места. Наводи¬
ли зимой и Воскресенский мост. Строительство нового ме¬
таллического Исаакиевского моста, о котором упоминал
Чернышевский, начал в 1842 году русский ипженер
С. В. Кербедз. Мост на каменных устоях с разводным
пролетом был построен в 1850 году и получил название
Благовещенского (ныне Лейтенанта Шмидта).
По воспоминаниям современника, «в николаевское
время мосты были излюбленным местом петербургского
простолюдина... Мост для мелкого петербуржца был тогда
то же, что форум для римлянина. Здесь уличные полити¬
ки зачастую вели беседы о предметах, не подлежащих их
обсуждению, пока грозный оклик хожалого будочника...
не прерывал бесед предложением не толпиться и расхо¬
диться. У мостов же обыкновенно воздвигались и будки,
где доблестные стражи, лишенные уже алебард, отнятых
12

у них в тридцатых годах, продолжали ревностно охранять
самих себя, изредка забирая под гостеприимный кров
своих жилищ уже чересчур подгулявших и расходивших¬
ся граждан. Мост питал множество народа, начиная с из¬
возчика, который обыкновенно ставил тут же свою коло¬
ду, до бабы, продававшей летом чернику в помадпой бан¬
ке, а зимой пряники, напоминающие цветом и вкусом мо¬
стовой булыжник...».
Чернышевский в письмах к родным продолжал рас¬
сказывать о своих петербургских впечатлениях. «Что для
меня восхитительно в великолепном Петербурге из его
зданий и чудес — это Исаакиевский и Казанский соборы,
а особенно златая глава Исаакиевского собора». Он назы¬
вал творение А. Н. Воронихина Казанский собор «велико¬
лепным». «Колонны Казанского собора,—сообщал он 26
июля 1846 года в письме к родным, — огромные, из одного
куска, разумеется; иностранцы не хотели верить, что эго
из камня, думали... подделаны, а теперь пришлось верить,
когда на их глазах обделывают колонны для Исаакиев¬
ского собора, еще вдвое больше».
Возведение Казанского собора вызвало единодушное
восхищение современников. Когда горожане увидели за¬
мечательное творение завершенным, художник и писа¬
тель И. И. Свиньин писал: «...Порадуемся, что оно
вышло из рук российских художников без всякого содейст¬
вия иностранцев, равно как и все материалы, на сооруже¬
ние всего храма употребленные, заимствованы из недр
нашего отечества».
О «чудесном» Исаакиевском соборе Чернышевский
также подробно рассказывал родным. Он сообщал, что со¬
бор отделывается внутри: «снаружи кончен уже, и главы
вызолочены через огонь, так и светят на солнышке;
странно и прекрасно отражение солнца в маленьких его
главах: оно так же дрожит, как свет звезд или свечи,
когда издалека смотреть на нее».
13

С чувством гордости за отечественных мастеров-строи¬
телей Чернышевский отмечал в письмах, что колонны
Исаакиевского собора много выше привезенного в 1830-х
годах в Париж Лукзорского обелиска, что «тот из
нескольких кусков, а эти цельные», что «года два собира¬
лись этот обелиск ставить, шуму и крику было еще боль¬
ше, когда, наконец, поставили такой колосс; а Исаакиев¬
ские колонны по крайней мере вдвое тяжеле его. Да
поставлены еще и около купола, сажен на 18 от земли.
...А Париж носился года три с обелиском, который и в
подметки ни одной не годится ни по величине, ни по
красоте камня и отделки».
Действительно, труд строителей Исаакиевского собора
был чрезвычайно тяжелым. Работы велись почти исклю¬
чительно вручную. Несмотря на примитивную технику и
каторжные условия труда, русские рабочие делали свое
дело всегда ловко, с большим умением и смекалкой. Неда¬
ром строитель собора архитектор Монферран, давая вы¬
сокую оценку русским рабочим, отмечал их честность, ум,
мужество и терпение.
Многое в городе' привлекло внимание молодого челове¬
ка, жившего до этого в таком захолустье, каким был в те
годы Саратов. Интересно было ему впервые увидеть «па¬
ровоз», который «идет не так уж быстро, как воображали:
скоро, нечего и говорить, но не слишком уже». «Паро¬
воз»— это первая в России железная дорога, соединив¬
шая в 1837 году Петербург с Царским Селом и Павлов¬
ском. Торжественное открытие железной дороги состоя¬
лось 30 октября 1837 года, а до того как был доставлен
паровоз, производились первые опыты движения поезда
по рельсам с помощью конной тяги.
Позднее Чернышевскому не раз пришлось совершать
этот путь на «машине», как он еще называл новый способ
передвижения. С этой новинкой спешили познакомиться
многие петербуржцы и приезжие. «Сначала дико немнож¬
14

ко, — писал современник о своих впечатлениях, — а назад
ехал и дремал под вечерок. Удобств много. Ездило до
Царского Села человек 200, а в Павловск — человек 10;
назад же — до 300».
В Петербурге внимание Чернышевского привлекли ка¬
реты на лежачих рессорах — в Саратове таких еще не
было. А тротуары в Петербурге, писал он, «каменные,
жестко, переходя через улицу, повывихаешь ноги по
неровно набитым камням мостовой, что ни говори, а
15 верст, которые почти каждый день приведется сделать,
уже слишком, кажется, для моциона».
Правда, не все улицы Петербурга выглядели так. Пло¬
щадь перед Зимним дворцом, Невский проспект, Большая
Морская улица, Караванная улица, Английская и Двор¬
цовая набережные к тому времени уже покрылись дере¬
вянными шестигранниками — торцами.
«Точно так же раздавались все те же жалобы на пе¬
тербургскую погоду,— вспоминал о Петербурге современ¬
ник Чернышевского, писатель и журналист В. Р. Зотов,—
и в сороковых годах случалось ездить в рождество и но¬
вый год на дрожках... Пролетки были так же редки, как
хорошие дни без „осадков”... В сороковых годах зимою,
вместе с городскими извозчиками, допускались в езду и
деревенские, в белых нагольных тулупах, в санях, сколо¬
ченных на живую нитку. По... массе рыхлого снега, пере¬
мешанного с песком и грязью, прыгали и переваливались
сани, каждую минуту скользя полозьями по голым ка¬
меньям, скрывающимся под огромными лужами...»
В конце 1820-х годов в Петербурге, отмечал В. Р. Зо¬
тов еще одну особенность внешнего облика столицы, на¬
чалось беспощадное истребление зелени. С усердием «мо¬
ментально уничтожалась в николаевское время всякая
травка, позволившая себе выглянуть на свет божий не
только на пустынных площадях столицы, но даже на дво¬
ре здания, особенно если это здание было казенное...».
15

Действительно, существовавшая посреди Невского
проспекта аллея по распоряжению Николая I была уничто¬
жена, а деревья пересажены к тротуарам, но в 1841 году
по новому приказу деревья уничтожили. Как вспоминал
другой современник — П. М. Ковалевский, сотрудничав-
щий в 50-е годы в журнале «Современник», здание Адми¬
ралтейства терялось среди «булыжной Сахары». В те го¬
ды «острая пыль летом, метель зимою ослепляли и засы¬
пали с головы до ног идущих и едущих; ночью редкие
фонари уныло чадили деревянным маслом, скорое помо¬
гая обирать, чем оберегая от обирателей. Никакие крики
жертвы и призывы на помощь не в состоянии были до¬
стигнуть до ушей единственной на всем необъятном про¬
странстве защиты — дремавшего... сермяжного будочни¬
ка... В ледоход, когда разводился... Исаакиевский мост,
захваченные театрами или балами обыватели заречных
частей столицы располагались здесь табором. Выпряжен¬
ные лошади, растянувшаяся на мостовой прислуга, ино¬
гда целые семьи людей попроще на подброшенной соломе,
сбитенщик с горячим, обмотанным тряпкою медным ку¬
бом и калачами — вот какую картину представляло про¬
странство...».
Таким юный Чернышевский увидел Петербург,
где ему предстояло прожить полтора десятка лет. «Я до
смерти рад и не знаю, как и сказать, — написал он отцу
по приезде, — как вам благодарен, милый папенька, что
я теперь здесь». Он был влюблен в Петербург и находил,
что тут даже и климат недурен: «...конечно, не Италия,
но все хорош».
Позже, почувствовав себя настоящим петербуржцем,
он признавался: «Странно, какую любовь внушает к себе
и своим обитателям Петербург... и не только происходит
эта любовь от того, что здесь средоточие всех надежд для
всякого... а отчасти и совершенно бескорыстная... Когда
на днях шел я с Вознесенского мимо Сената на Васильев¬
16

ский, и так мне милы вдруг стали и эти дома, и памят¬
ник Петру, и площадь...»
* *
В день своего рождения, 12 июля,— Чернышевскому
исполнилось восемнадцать лет — по совету матери он по¬
дал «просьбу о принятии» в университет. В августе ему
предстояло держать приемные экзамены по математике
и физике, словесности и языкам, по закону божьему, ло¬
гике, истории и географии.
Даже само здание университета произвело на Черны¬
шевского большое впечатление. «Университет... — писал
он в Саратов,— длиннейшее здание в Европе... Сколько
именно, сказать не могу, в длину он, а не менее 175 са¬
жен; может быть, и 200 сажен будет; одним словом, дли¬
на его невообразима. Это будто бы двенадцать сряду
поставленных одинакового размера и фасада домов. Сна¬
ружи он не слишком великолепен. Аудитории невелики».
Здание университета было заложено еще в 1722 году
на набережной Васильевского острова и предназнача¬
лось для размещения учрежденных Петром I Сената и
коллегий. Строилось оно по проекту Доменико Трезини и
Т. Швертфегера. Руководил строительством Доменико
Трезини, а после его смерти в 1834 году—Джузеппе Тре-
зипи. Галерея вдоль западного фасада здания была по¬
строена в 1837—1841 годах Джузеппе Трезини; вдоль все¬
го фасада здания появилась открытая аркада над нем. Во
втором этаже был расположен длинный сквозной коридор.
Часть помещений коллегий была передана университе¬
ту еще в 1819 году, а в 1835 году он занял здание цели¬
ком. Тогда по проекту архитектора А. Ф. Щедрина были
произведены перестройки, застеклена открытая аркада
главного фасада, переделаны внутренние помещения.
В результате перестройки появились белоколониый акто¬
вый зал в центральной части здания и парадная лестница.
2 О. А. Ппии
17

До университета, по подсчету Чернышевского,— он
всегда любил точные цифры — было «16 минут ходьбы,
960 моих двойных шагов... по-здешнему и вовсе близко
(только 1 верста и 300 сажен)».
2 и 3 августа состоялись первые экзамены. Экзамен по
физике принимал крупнейший русский ученый
Э. X. Ленц, который остался доволен ответом Чернышев¬
ского и спросил, где он занимался. Ленц оценил знания
Чернышевского высшим баллом. По математике он полу¬
чил «четыре». На экзамене по русской словесности Чер¬
нышевский писал сочинение на тему «Письмо из столи¬
цы», за которое ему поставили «пять». В тот же день был
экзамен по латыни. Профессор Фрейтаг с трудом говорил
по-русски, и все вопросы переводил с немецкого другой
профессор — Шлиттер. Чернышевский пожалел тогда, что
не заговорил с Фрейтагом по-латыни и не написал сочи¬
нение вместо предложенного перевода. За этот экзамен он
получил отметку «четыре».
В последующие дни состоялись экзамены по гречес¬
кому, французскому и немецкому языкам. Были еще эк¬
замены по логике, географии, закону божьему, всеобщей
истории, русской истории. 14 августа 1846 года Черны¬
шевский радостно сообщил отцу, что он принят в уни¬
верситет, и «довольно хорошо».
Сразу же потребовались многочисленные расходы.
Нужна была студенческая форма. Треуголка и шпага обо¬
шлись в 10 рублей серебром; нужно было заказать еще
сюртук, а он стоил 112 рублей, теплую шинель, стоившую
140 рублей, да подумать и о другой, «холодной» — к вес¬
не. Тут же решил, что «холодную» можно будет перешить
из старой, что обойдется тогда рублей в двадцать. Был
необходим и мундир стоимостью 150—175 рублей. Пока
решили с ним обождать. Ведь надо было платить и за
обучение, — несмотря на хлопоты, от платы за обучение
Чернышевского не освободили.
18

Все эти расходы доставили Чернышевскому немало
огорчений. «Как бездна какая этот Петербург... непости¬
жимо, как это выходит столько денег в нем!.. К сожале¬
нию, — писал он Пыпиным в Саратов,—увидел я... что па
600 р. асе. в год можно жить не иначе, как если жить по
три человека в комнате, пить чай только по воскресеньям
или, лучше, вовсе не пить и пр. Конечно, все это глу¬
пости, без которых легко обойтись, но в таком случае
нужно прекратить все знакомства так, чтобы никто не
знал, как живешь, а то нехорошо... Как здесь все дорого...
Меня разоряет белый хлеб, который здесь 14 коп. фунт,
между тем как в Саратове 5 или много 6. Черный хлеб...
здесь... в 3*/г раза дороже. Ужас! ...Когда приеду в Сара¬
тов, то... стану... объедаться всего, как петербургская
голь... подумайте, каково им, беднякам, жить здесь».
Через неделю после того, как Чернышевский известил
отца о том, что принят в университет, Евгения Егоровна
со своей спутницей уехала в Саратов, а Чернышевский
с 21 августа поселился в одной комнате с Раевым в доме,
в котором, как он сообщал в письме, «живут тысяча, пол¬
торы тысячи человек» и который в Петербурге «вовсе не
редкость». Этот дом, № 35, находился на углу набереж¬
ной Екатерининского канала и Мучного переулка (совре¬
менный адрес — угол набережной канала Грибоедова и
Мучного переулка, дом № 38/1).
Несколько позже в этой же квартире была снята вто¬
рая комната. За квартиру теперь нужно было платить по
14 рублей в месяц, что составляло большую часть скром¬
ного бюджета Чернышевского, подсчитавшего с родите¬
лями, что ему необходимо было 20 рублей в месяц, чтобы
прожить в Петербурге. В письме домой в Саратов Чер¬
нышевский начертил план квартиры, перечислив мебель,
стоявшую в его комнате.
В доме № 35 на набережной Екатерининского капала
Чернышевский прожил до 7 декабря 1846 года. Пяти¬
19

этажный дом, сохранившийся до нашего времени, был по¬
строен, видимо, еще в начале XIX века и являлся соб¬
ственностью крупного домовладельца князя Вяземского,
которому среди прочих его домов принадлежала и так на¬
зываемая «вяземская лавра» — одна из знаменитых пе¬
тербургских трущоб близ Сенного рынка, описанная
Вс. Крестовским в романе «Петербургские трущобы».
Дом № 35 отличался тем, что имел во дворе на всех
этажах наружный открытый коридор с перилами вдоль
квартир. Подобная необычная «галдарея» упоминается
Вс. Крестовским в «Петербургских трущобах». Квартира,
в которой поселился Чернышевский, имевшая тогда 47-й
номер, не установлена, так как нумерация квартир не¬
однократно менялась в связи с достройкой дома. Известно
только, что она была на третьем или четвертом этаже.
Это был один из доходных домов, которые в первой
половине XIX века стали появляться в городе, тесно ле¬
пясь один к другому. Впечатление, которое вызывали
непарадные петербургские кварталы, тесно застроенные
такими домами, ярко передал И. А. Гончаров, писавший
в 1840-е годы: «Наводили тоску эти однообразные камен¬
ные громады, которые, как колоссальные гробницы,
сплошною массою тянутся одна за другою... Заглянешь
направо, налево — всюду обступили вас, как рать исполи¬
нов, дома, дома и дома, камень и камень, все одно да
одно... нет простора и выхода взгляду: заперты со всех
сторон, кажется, и мысли, и чувства людские тоже за¬
перты».
* * *
По утвержденному в 1835 году новому уставу универ¬
ситет для усиления правительственного надзора был под¬
чинен попечителю. Согласно этому реакционному уставу
министр народного просвещения мог назначать профессо¬
ров по своему усмотрению. Курс обучения в упивер-
20

ситете устанавливался в четыре года. В Петербургском
университете предусматривались два факультета — фило¬
софский и юридический. В начале 40-х годов философский
факультет был преобразован в историко-филологический с
«разрядами» (отделениями) общей словесности и восточ¬
ной словесности. Из 500 студентов университета в середи¬
не 40-х годов 300 составляли дворяне. Плата за обучение
была повышена с 40 до 50 рублей в год, при этом осво¬
бождать от платы студентов-иедворян строго запрещалось.
Делая это, правительство, несомненно, ставило своей зада¬
чей оградить университет от поступления студентов «низ¬
ших» сословий.
Однако тяга молодежи в университет из провинции
была очень велика, несмотря на то что неимущим студеп-
там приходилось вести полуголодный образ жизни. К их
числу в известной степени принадлежал и Чернышев¬
ский. Многие не выдерживали такого существования и вы¬
нуждены были покидать университет.
Студент «разряда» общей словесности Николай Чер¬
нышевский прослушал первые лекции 23 августа.
В педелю по расписанию была 21 лекция. Занятия про¬
должались с 9 до 3 часов.
Жажда новых знаний была у Чернышевского
так велика, что на первом курсе он посещал лекции не
только на своем факультете; в свободное время он слу¬
шал лекции К. А. Неволина по русскому гражданскому
праву, С. С. Куторги по зоологии, Э. X. Ленца по физике.
В начале обучения Чернышевский с похвалой отозвал¬
ся о некоторых своих учителях — о профессоре всеобщей
истории М. С. Куторге, об Н. Г. Устрялове, читавшем
русскую историю; лекции Устрялова заинтересовали Чер¬
нышевского, и он находил, что они дают «повое».
Однако Чернышевский по мог не видеть и отрицатель¬
ных сторон университетской жизни. Уже через неделю
после начала занятий он подвел первые итоги своим впе¬
21

чатлениям и с негодованием писал А. Н. Пыпину: «Кон¬
чим курс и бросим, а любви к науке для науки, а не для
аттестата ни в ком почти нет. Неужели же это должно
остаться так?» В это время Чернышевский прочитал по¬
эму А. Майкова «Две судьбы», в которой «одно замеча¬
тельно: жаркая и пламенная любовь к отечеству и на¬
уке». И под влиянием прочитанного Чернышевский
взволнованно призывал брата: «Решимся твердо, всею си¬
лою души, содействовать тому, чтобы прекратилась эта
эпоха, в которую наука была чуждою жизни духовной
нашей...»
Горячо и пророчески звучат его слова о служении ро¬
дине: «Пусть и Россия внесет то, что должна внести в
жизнь духовную мира, как внесла и вносит в жизнь поли¬
тическую... И да совершится чрез нас хоть частию это
великое событие! И тогда не даром проживем мы на све¬
те... Содействовать славе не преходящей, а вечной своего
отечества и благу человечества — что может быть выше?..»
Первый год пребывания в университете закончился
благополучно и спокойно, если не считать одного проис¬
шествия, которое могло иметь отрицательные последствия
для Чернышевского.
Однажды первокурсники выгнали из аудитории инс¬
пекторского помощника, пришедшего к ним отмечать от¬
сутствующих студентов. Это было сделано по распоряже¬
нию попечителя Мусина-Пушкина, которого студенты, в
том числе и Черпышевский, очень не любили. Как-то
Чернышевский ядовито записал о попечителе в своем
дневнике: «Эта развалина поставлена управлять и стес¬
нять движение живых сил... И что за радость везде со¬
вать старых дураков...»
Ректор П. А. Плетнев уладил инцидент, а студентам
было сделано соответствующее внушение.
В декабре 1846 года Чернышевский переехал вместе
с А. Ф. Раевым из дома на Екатерининском канале на по-
22

вую квартиру, так как прежняя оказалась холодной, а хо¬
зяева сильно экономили на дровах. Молодые люди перееха¬
ли на Малую Садовую в дом № 1, принадлежавший Суту-
гину и находившийся на углу Итальянской улицы (ныне
на месте этого дома построен дом № 2 на улице Малой
Садовой). Новая квартира из двух комнат во втором этаже
была очень теплой,— под ней находилась булочная. В ком¬
натах стояла неплохая мебель: диван красного дерева, бе¬
резовый комод, письменный и ломберный столы и полдю¬
жины стульев.
Особенно ценил Чернышевский в этой квартире ее ти¬
шину и близость к Публичной библиотеке, куда он запи¬
сался почти одновременно с университетской библиоте¬
кой. После сдачи весенних экзаменов Чернышевский
7 июня 1847 года выехал дилижансом на летние канику¬
лы в родной Саратов. Через два месяца он вернулся в Пе¬
тербург, на прежнюю квартиру на Малой Садовой. Но
вскоре квартира, вначале так понравившаяся, перестала
его удовлетворять: одна комната в ней была темной.
По воспоминаниям А. Ф. Раева, в начале зимы
1847/48 года они с Чернышевским поселились в «мебли¬
рованных комнатах на Владимирской в доме Фридрихса».
«Наши комнаты,— писал Раев,— были рядом, что продол¬
жалось до мая того же года». Сам Чернышевский в пись¬
ме к родителям от 22 марта 1847 года сообщал о новой
квартире со смежными комнатами для себя и А. Ф. Рае¬
ва, но не указывал адрес и в последующих письмах не
рассказывал о переезде туда. В письме от 8 декабря
1847 года он сообщал: «...живу пока точно так же, как
в прошлом году, кроме того, что живу один, а не с Алек¬
сандром Федоровичем уже». Упоминаемый Раевым дом
Фредерикса1 сохранился (Владимирский проспект, дом
№ 13).
1 В написании Раева — Фридрихса.
23

В письмах к родным, d дневнике Чернышевский не¬
однократно отмечал, что его тяготит общество Раева, не¬
мало досаждавшего ему своей привычкой читать вслух, хо¬
дить взад и вперед по комнате, неинтересного и даже
неприятного собеседника и, главное, весьма далекого от
него по своим политическим воззрениям и идеалам. По-
видимому, Чернышевский решил отделиться от него.
Учеба в университете шла своим чередом. На втором
курсе Чернышевский стал критичнее относиться к препо¬
давателям. Невысокого мпепия он был о ректоре универ¬
ситета П. А. Плетневе, читавшем курс русской словесно¬
сти. Учившийся в Петербургском университете десятью
годами раньше И. С. Тургенев писал о нем: «Он не отли¬
чался большими сведениями; ученый багаж его был весь¬
ма легок; зато он искренно любил „свой предмет”... Глав¬
ное: он умел сообщать своим слушателям те симпатии,
которыми сам был исполнен...»
Теорию русской словесности читал профессор
А. В. Никитенко. Один из его студентов, вспоминая о
Никитенко, отмечал: «Что же касается предмета его лек¬
ций, „теории прозаической и поэтической словеспости1*,
то не думаю, чтобы эта теория обогатила кого-либо- из
слушателей положительными знаниями. Мне всегда каза¬
лось, что вся эта блистательная импровизация... была не
что иное, как „переливание из пустого в порожнее1*».
По воспоминаниям студентов, лекции Никитенко от¬
личались расплывчатостью и эклектизмом. В одном из пи¬
сем к родным Чернышевский сообщал, что «Никитенкины
лекции педагогические, т. е. посвящаются па чтение на¬
ших статей, разговоры об относящихся к литературе во¬
просах и т. п.». Поскольку характер занятий у Никитепко
всегда был одинаков — сначала профессор читал лекцию,
а потом начинались студенческие доклады, обмен мнения¬
ми по прослушанным докладам,— Чернышевский в пись¬
ме справедливо назвал свободную форму лекций «педаго¬
24

гической». Часто не соглашаясь со взглядами Никитенко,
он вступал с ним в споры.
Однако юноша с огромным увлечением изучал исто¬
рию литературы, которую преподавали Плетнев и Ники¬
тенко. На занятиях у Никитенко Чернышевский чаще
других студентов выступал с докладами, принимал актив¬
ное участие в обсуждении докладов своих товарищей.
Дневник, который он регулярно вел в университетские
годы, изобилует записями вроде следующих: «Начал пи¬
сать для Никитенко о Гоголе», «Читал свою статью о
Гёте на лекции Никитенко. Спор с Никитенко по поводу
нападок на великих людей», «Писал латинское сочинение
для Фрейтага».
На лекции у Никитенко Чернышевский читал свой
разбор «Медного всадника», беседовал с преподавателем
«об историческом роде поэзии». По заданию Никитенко
было написано сочинение «О том, какие книги должно
давать читать детям». В этом сочинении отразился воз¬
никший у Чернышевского интерес к педагогике. Он раз¬
вивал мысль о том, что не следует оберегать детей от
чтения так называемых «любовных» романов. Он восста¬
вал против тех, кто считал такие произведения легким
и вредным чтением, и доказывал воспитательное значение
прогрессивной литературы.
В университете Чернышевский написал и сочинение
«Участвовали ли поэты в развитии народной жизни
и т. д.».
Поначалу Чернышевский положительно отозвался о
профессоре греческой словесности Грефе и профессоре
римской словесности Фрейтаге. Однако скоро его отноше¬
ние к ним резко изменилось. Лекции Грефе, «типичного
немецкого профессора старой маперы», по своим поняти¬
ям «совершеннейшего ребенка», он на последнем курсе
вовсе не посещал, за что и «поплатился» четверкой па
экзамене.
25

Йе заслуживали внимания, по мнению Чернышевско¬
го, и лекции Фрейтага, на которых он предпочитал вести
свой дневник или писать письма отцу. А. Н. Пыпин вспо¬
минал, что, будучи студентом, Чернышевский посылал
ему длинные письма по-латыни и в них высказывался по
вопросам, о которых нельзя было тогда писать по-русски.
В таких посланиях Чернышевский познакомил Пыпина
с сутью крестьянского вопроса в России.
Чернышевский жалел, что так «все устроено, что мало
средств и времени заниматься серьезным, пока не будешь
самостоятельным... по отношению к распоряжению сво¬
им временем. В университете, кроме вершков, ничего не
нахватаешься: сколько предметов, и так мало времени».
Был момент, когда ему даже показалось, что не стои¬
ло уезжать из Саратова: выписав нужпые книги, можно
было бы и там приобрести не меньше знаний. Он пришел
к выводу, что гораздо полезнее самому читать книги,
нежели слушать профессоров, так как таких, которых
следует слушать, немного. Лекции большинства профессо¬
ров были, по его мнению, «хороши для тех, у кого нет
охоты или умения читать». И вообще он стал считать
предпочтительной систему обучения в английских уни¬
верситетах, где на лекции отводилось не более 30—50
часов в год, и главным образом для ознакомления с реко¬
мендуемой научной библиографией.
Из преподавателей больше всего сблизился Черны¬
шевский с И. И. Срезневским, приехавшим из Харькова
читать курс славянских древностей и древнеславянского
языка. Молодой студент помогал профессору — составлял
записи его лекций, занимался правкой корректур. В то
время студентам строго вменялось в обязанность вести
записи всех лекций,— учебников не было. Эти записи
лекций, которые вел один из студептов, просматривал
профессор, после чего лекцию для переписки получали
остальные. Срезневский проявил к Чернышевскому ис-
26

ключительное внимание, видя в нем большой талант и
стремление к научной деятельности. После окончания
университета дружеские отношения между Срезневским
и его бывшим студентом еще более укрепились и продол¬
жались многие годы.
Помогая Срезневскому, Чернышевский много времени
проводил в работе над книгами и рукописями в Румян¬
цевском музее и Публичной библиотеке.
Румянцевский музей, или, как его еще называли,
«Публичный музеум», был открыт в 1831 году по завеща¬
нию сына фельдмаршала П. К. Румянцева Н. П. Румян¬
цева, который специально для музея приобрел дом на
Английской набережной (современный адрес — набереж¬
ная Красного Флота, дом № 44; здесь размещается одна
из экспозиций Музея истории Ленинграда). Незадолго до
того дом был перестроен архитектором В. А. Глинкой.
В фонды музея вошли библиотека Н. П. Румянцева, соб¬
рание древнерусских рукописей, коллекции произведений
искусства. В 1861 году собрания и коллекции музея по
предложению его директора В. Ф. Одоевского были пере¬
даны в Москву и вместе с некоторыми другими собрания¬
ми легли в основу «Московского публичного музеума» и
«Румянцевского музеума» *.
Как-то во время работы в Румянцевском музее над
рукописями Чернышевскому захотелось подшутить над
профессором Фрейтагом. Позже он рассказал об
этом эпизоде: «Фрейтаг был хорошим знатоком латинской
стилистики... Чернышевский, бывши студентом, говорил
ему: „Я пишу по-латыни так, что вы не можете быть
судьей моего слога,— эта задача выше ваших зпаний".
Но Фрейтагу все казалось, что он может поправлять то,
что писано Чернышевским. Чернышевский... для забавы...
* В советское время «музеум» был реформирован, а его книж¬
ный фонд передан в Библиотеку СССР имени В. И. Ленина.
27

сделал вот что: взял Цицерона De Natura Deorurn1 и
буквально выписал оттуда, сколько поместилось на четы¬
рех страницах... заменив только имена „Спарта и Афины"
именами „Новгород и Киев", и сверху написал: „Перевод
русской проповеди XIII века"... и отдал Фрейтагу... Фрей¬
таг отметил много плохих оборотов (у Цицеропа-то) и
подписал: „не более как порядочно", а на том, что писал
сам Чернышевский, и прежде и после писал: „очень хоро¬
ший латинский язык". При жизни Фрейтага Чернышев¬
ский никому не объяснял этой шутки и не показывал
этого листа: старик, сухой во всем, по любивший свою
латынь, огорчился бы таким промахом».
Несмотря па весьма критическое отношение к ряду
профессоров и университетскому преподаванию, Черны¬
шевский старался не нарушать дисциплину и не про¬
пускать лекций, придерживаясь своего правила: «Думай,
как хочешь, а сиди и слушай». На курсе было всего 14
студентов, и отсутствие хотя бы одного из них сразу же
бросилось бы в глаза.
Установленный распорядок учебных занятий нару¬
шался дважды в год, когда осенью и весной, во время
ледохода, па несколько дней разводились мосты через
Неву и Васильевский остров оказывался отрезанным от
центральной части города. Студенты с нетерпением жда¬
ли добавочных «невских каникул», как они называли этот
недолгий сезонный перерыв в занятиях.
В зимнее время для студентов устраивались танце¬
вальные вечера, на которых «танцевали,— писал Черны¬
шевский,— и за кавалера, и за даму все студенты». По
воскресеньям в университете были музыкальные вечера,
за вход на них в течение всей зимы нужно было внести
три рубля.
Первый публичный концерт с участием профссспо-
1 «О природе богов» (с латвиек.).
23

нальных артистов состоялся в университете в начале
1847 года.
Университетское начальство строго следило за пункту¬
альным соблюдением студентами университетского уста¬
ва. Дело иногда доходило до курьеза.
Как-то Чернышевский явился на занятия в универси¬
тет без шпаги и на беду встретил инспектора.
— Что это вы, мой батюшка, без шпаги? — сказал он,
отпахнувши полу.— Вы сами себя арестовали, явитесь в
три часа.
Чернышевский после лекции, однако, решил уйти до¬
мой, надеясь, что «все может сойти с рук» и что инспек¬
тор позабудет об этом нарушении устава. Однако через
несколько дней инспектор вызвал его к себе сразу после
лекции.
— Что же вы думаете, господин Чернышевский?
— Я хотел извиниться перед вами, что не мог явиться
в те дни... я был не совсем здоров и не был в университе¬
те, — ответил провинившийся.
Объяснение не было принято во внимание, и Черны¬
шевскому пришлось несколько часов пробыть под аре¬
стом.
* * *
С ранней юности Чернышевский стремился к целена¬
правленному чтению. Насколько серьезно подходил он к
своему чтению, свидетельствует одно из его писем к отцу,
в котором он рассказывал о книжной лавке немца Шмиц-
дорфа с библиотекой для чтения при ней. Лавка находи¬
лась на Большой Мещанской улице в доме Миронова
(пыне улица Плеханова, номер дома не установлен). Эту
лавку Чернышевский упоминает не раз. Здесь он нашел
около 13 тысяч томов по беллетристике. «Серьезных
книг очень немного в каталоге, который я нарочно про¬
сматривал с большим вниманием: ищешь той, другой
29

серьезной книги европейской славы: нет почти пи
одной»,— с огорчением отмечал он.
Чернышевский надеялся найти здесь труды немецких
историков Геерена, Раумера, Ранке, Нибура, немецких
философов Гегеля и Шеллинга и других авторов, имена
которых были известны ему из «Отечественных записок»,
прочитанных в Саратове.
Начитанность Чернышевского не только отличала его
от сверстников, но и поражала всех, кому приходилось об¬
щаться с ним.
Чернышевский в шутку назвал себя как-то «библио¬
фагом» — пожирателем книг, которым сделался еще в дет¬
стве. Обладая исключительной памятью, не довольству¬
ясь тем, что давал ему университетский курс, он непре¬
рывно пополнял свои знания чтением, стараясь взяться за
книгу, как только представлялась малейшая возможность.
Его можпо было увидеть читающим, даже когда он шел
по улице.
Письма и дневник Чернышевского университетского
периода испещрены оценками писателей, названиями
прочитанных книг. Как и прежде, он жадно читал худо¬
жественные произведения. Среди писателей, которые ему
особенно дороги, прежде всего Лермонтов и Гоголь: оп
считал их «недосягаемыми, великими», а их произведения
«самыми высшими, что произвели последние годы в евро¬
пейской литературе».
Оп разделял мнение Белинского, что «только жизнь
парода, степень его развития определяет зпачение поэта
для человечества» и что появление таких писателей, как
Лермонтов и Гоголь, доказывает, «что пришло России
время действовать на умствепном поприще, как действо¬
вали раньше ее Франция, Германия, Англия, Италия».
Оп высоко оценивал произведения Диккенса, Жорж
Санд, Гете, Шиллера. Под впечатлением повести Ж. Саид
«Теверипо», напечатанной в «Отечественных записках»,
30

on записал в дневнике, что у него от чтения осталась
«чистая радость, светлость», что Ж. Санд «сильный, вели¬
кий, увлекательный, поражающий душу писатель».
Диккенс и Ж. Санд особенно были близки ему тем, что
они — защитники низших классов, обличители лжи и ли¬
цемерия власть имущих.
В студенческие годы Чернышевский познакомился с
трудами западноевропейских ученых и писателей. Он
прочел в оригинале «Историю цивилизации во Франции»
французского историка и государственного деятеля Гизо
и другие его работы, многотомную «Историю Франции»
швейцарского историка и экономиста Сисмонди, «Физио¬
гномику» швейцарского писателя Лафатера, труды не¬
мецкого историка Мюнха и историка философии берлин¬
ского ученого Мишле, сочинения французского политиче¬
ского деятеля, историка и поэта Ламартина и многие дру¬
гие.
«Про Чернышевского можно сказать, что он прочитал
все, он знал все...» — писал позже его соратник, извест¬
ный публицист Н. В. Шелгунов.
Свободное от университетских занятий время Черны¬
шевский проводил, роясь в книгах, то в одной, то в дру¬
гой книжной лавке.
На Невском проспекте, в доме голландской церкви, по¬
мещались книжный магазин и библиотека иностранных
книг Ф. Беллизара (ныне Невский проспект, дом № 20).
В этом же доме была и книжная лавка Ратькова. Другая
лавка, принадлежавшая Греффу, находилась в его соб¬
ственном доме в самом начале Невского проспекта
(Невский проспект, участок дома № 1). Книжная лавка
издателя и книгопродавца М. Л. Ольхина также помеща¬
лась на Невском проспекте напротив Аничкова дворца
(участок дома № 58). Книжные лавки книгопродавца и
издателя Я. А. Исакова помещались: одна на Невском
в доме Яковлева (ныне Невский проспект, дом № 27; дом
31

сохранился с некоторыми изменениями), другая, как пи¬
сал Чернышевский, «французская, прекрасная»,— в
гостином дворе.
В одном из писем к родным Чернышевский привел
план, на котором пометил ряд расположенных па
Невском проспекте книжных магазинов; на план нанесе¬
на также Публичная библиотека.
В ее читальных залах и в студенческие годы, и позже,
после окончания университета, Чернышевский работал
очень часто; он всегда с благодарностью вспоминал о ее
книжных сокровищах.
Публичная библиотека, старое здание которой, постро¬
енное архитектором Е. Т. Соколовым в 1796—1801 го¬
дах, обращено своими фасадами на Невский проспект,
Садовую улицу и площадь Александрийского театра, от¬
крылась 14 января 1814 года. В 1828—1834 годах к старо¬
му зданию по проекту К. И. Росси было пристроено но¬
вое, обращенное главным фасадом на площадь. Фасад но¬
вого здания был украшен великолепной колоннадой,
скульптурными изображениями ученых, философов и
поэтов и статуей богини мудрости Минервы.
В 1859 — 1862 годах к зданию была сделана пристрой¬
ка по проекту В. И. Соболыцпкова, в которой разместился
новый читальный зал (ныне — Ленинский). В конце
XIX — начале XX века по проекту Е. С. Воротилова было
построено еще одно здание читального зала, связанное в
одно целое с корпусом Росси.
Чернышевский стал подписчиком библиотеки
А. Ф. Смпрдина — одной из лучших в Петербурге. Заме¬
чательный деятель русской культуры, книгопродавец и
издатель А. Ф. Смирдин прекратил в 1845 году книжную
торговлю в доме лютеранской церкви Петра и Павла на
Невском и через год сиял для своей книжной лавки более
скромное помещение на Невском же проспекте, в доме
Энгельгардта у Казанского моста (пыпе дом № 30). Тог¬
32

да же в одном из домов Екатерининского костела па
Невском он открыл и контору издания русской классики
и высылки книг иногородним читателям. В смирдинской
библиотеке, которую П. А. Плетнев назвал «неоценимым
сокровищем для русского литератора», имелись сочине¬
ния многих представителей русской и западноевропей¬
ской общественной мысли.
Чернышевский позже очень высоко отзывался о «по¬
чтенном» А. Ф. Смирдине, который был «душою русской
книжной торговли».
Во времена Чернышевского по квартирам любителей
литературы ходили «букинисты-ходебщики», разносив¬
шие книги в больших холщовых мешках за плечами. За
небольшую плату они оставляли книги на прочтение.
У них можно было и приобрести книги, внося деньги в
рассрочку. У этих бродячих букинистов часто оказыва¬
лись запрещенные царской цензурой книги на француз¬
ском и немецком языках.
Широкое распространение приобрели в ту пору конди¬
терские, где бывала петербургская интеллигенция для
чтения русских и иностранных журналов и газет, которые
предприимчивые владельцы этих кофеен-кондитерских
выписывали, чтобы привлечь побольше посетителей.
При отсутствии специальных читален, розничной про¬
дажи газет, сравнительно высокой стоимости подписки на
журналы (18—20 рублей серебром) и всевозможных за¬
труднениях на выписку иностранных газет такие читаль¬
ни пользовались популярностью.
Особепно много посетителей привлекала кондитерская
Вольфа, которая помещалась в доме купца К. Котонина
на углу Невского проспекта и набережной Мойки (ныне
Невский проспект, дом № 18). Дом К. Котонина сохра¬
нил до нашего времени тот облик, который он приобрел
после перестройки в 1812—1815 годах архитектором
В. П. Стасовым.
33

В этой кондитерской Пушкин в день роковой дуэли
встретился со своим секундантом Данзасом, перед тем
как ехать на Черную речку. После дуэли здесь вслух чи¬
талось стихотворение Лермонтова «Смерть поэта», напи¬
санное сразу же после разыгравшейся трагедии. В этой
кондитерской Достоевский познакомился с Петрашев-
ским.
Чернышевский часто приходил сюда. Следить за поли¬
тикой, революционными идеями и революционным движе¬
нием в Западной Европе стало для него насущной и
постоянной потребностью. «Года полтора я только и де¬
лал,— писал он,— что читал газеты, и выдавалось часто
по несколько месяцев таких, что я каждый день бывал
у Вольфа...»
Став постоянным посетителем «Вольфа», Чернышев¬
ский заказывал кофе или чай и многие часы проводил за
чтением, знакомясь не только с литературными новинка¬
ми, но и главным образом с политическими событиями.
Среди многочисленных иностранных изданий, которые
можно было получить в кондитерской, он часто упомина¬
ет «Деба», т. е. «Журналь де деба» — ежедневную фран¬
цузскую буржуазную газету, издававшуюся в Париже.
В ней довольно широко освещались политические но¬
вости, публиковались выступления и реакционных, и рево¬
люционных деятелей.
Благодаря этой газете Чернышевскому всегда удава¬
лось ощущать пульс политической жизни Западной Евро¬
пы. «„Debats" читаю почти все, хотя пе соглашаюсь с ни¬
ми во взглядах на предметы совершенно,— для них ра¬
венство слишком далеко зашло, а по-моему, оно глупо
и отстало»,— записывал в дневнике Чернышевский. А в
другом месте: «„Debats" мерзки; но читаю все от первой
строки до последней».
Бывал Чернышевский и в других кондитерских-
«читальпях». Одна из них принадлежала Излеру, пред¬
34

приимчивому купцу, владельцу популярного предприятия
по продаже искусственных миперальпых вод в Новой Де¬
ревне — тогдашней окраине Петербурга.
Помещалась копдитерская Излера также на Невском
проспекте, в первом этаже западного, трехэтажного фли¬
геля армянской церкви. Фасады и интерьеры дома, пост¬
роенного в конце XVIII века неизвестным архитектором,
хорошо сохранились до нашего времени и относятся к
лучшим образцам петербургских жилых домов того вре¬
мени.
В кондитерской Иванова па Невском можно было чи¬
тать все французские журналы. Узнав об этом, Черны¬
шевский сразу же побывал в этой кондитерской и убедил¬
ся, что действительно здесь было даже лучше, чем у Во¬
льфа, так как богаче представлены иностранные газеты
и журналы, можно получить французскую ежедневную
газету «Ла пресс», которая его интересовала. Кондитер¬
ская Иванова помещалась в том же доме, что и книжная
лавка Я. А. Исакова (ныне Невский проспект, дом
№ 27).
«Ла пресс» — популярная французская газета с разно¬
образным содержанием, оспованпая в 1834 году. В пей
сотрудничали О. Бальзак, А. Дюма, В. Гюго, Т. Готье,
Э. Сю. В период июльской монархии газета имела консер¬
вативный характер, в 1848 году поддерживала республи¬
ку, потом приобрела бонапартистское направление.
Из иностранных газет и журналов Чернышевского
больше всего интересовали французские. Оп читал «Мо-
питер» — ежедневпую политическую газету, выходившую
в Париже, официальный правительственный орган; газе¬
ту «Конститусиоиоль»—в те годы реакционный, ан-
тиреспубликапский орган; «Газет де Франс» — старей¬
шую парижскую политическую газету; «Ревю де де
монд» — консервативный журнал, печатавший художест¬
венные произведения, паучные и политические статьи. Из
35

немецких газет Чернышевский просматривал либераль¬
ную «Лльгемайие цейтунг» и некоторые другие.
Однажды в поисках понадобившегося ему номера
журнала «Северное обозрение» Чернышевский зашел в
кондитерскую при ресторане «Доминик» на Невском про¬
спекте. В написанном впоследствии романе «Повести в
повести» Чернышевский оставил подробное описание кон¬
дитерской «Доминика»: в ней происходит действие одной
из глав его романа. «В первой комнате — собственно кон¬
дитерская... вторая комната — газетная... известна очень
многим»,— читаем в романе. Далее описывается третья
комната — бильярдная. Посетители «входя... видят длин¬
ную комнату, поперек которой стоят три бильярда; по
левой стене — длинной — окна на Невский проспект... По
всем трем другим стенам идет неширокий турецкий ди¬
ван, обитый красным бархатом». «Доминик» находился
напротив Казанского собора (ныне Невский проспект, дом
№ 24,— на углу улицы Софьи Перовской).
Чернышевский неоднократно упоминал «Доминик» на
страницах своего дневника.
Часто приходил Чернышевский читать и в кондитер¬
скую «Пассажа» на Невском. Построенный по проекту
архитектора Р. А. Желязевича, «Пассаж» имел крытый
проход (по-французски «пассаж», отсюда и название),
который соединял Невский проспект с Итальянской ули¬
цей (ныне улица Ракова); он был открыт в 1848 году.
Чтобы почитать в кондитерской «Пассажа», рассказывал
Чернышевский, он покупал в ближайшей булочной на
пять копеек сухариков, приходил с ними в кондитерскую
и заказывал чай, который обходился ему в 15 копеек. На¬
пившись чаю, он надолго погружался в чтение политиче¬
ских новостей, ставшее для него потребностью.
В студенческие годы Чернышевский стал пробовать
свои силы в литературной работе и написал ряд сочине¬
ний. Одно пз них называлось «Основывается па сочипени-
36

ях знаменитейших историков и т. д.» и было посвящено
общему анализу древнейших памятников исторической
литературы, главным образом Греции. Сочинение было
написано па втором курсе и предназначалось для профес¬
сора всеобщей истории М. С. Куторги, которому оно по¬
нравилось.
В конце 1847 года в одном из писем к Пыпиным в
Саратов Чсрпышевский бегло упомянул о том, что в бли¬
жайшем будущем предполагает выступить па литератур¬
ном поприще. Однако его попытки напечататься в журна¬
лах «Отечественные записки» и «Современник» кончи¬
лись неудачей. Чернышевский предложил этим журналам
свою рукопись, содержавшую сокращенное изложение
«Истории Фронды». Французский историк и полити¬
ческий деятель периода июльской монархии Сент-Илер,
перу которого принадлежал этот труд, рассматривал
Фронду как первую попытку создания конституционной
монархии.
На рукописи, не принятой журналами, Чернышевский
сделал пометку: «Возвращена 18 июня» (по-видимому,
1848 года.— О. П.).
К этому же времени относятся и другие литературные
опыты Чернышевского. В 1849 году он написал повесть
«Жозефина», в которой ставил вопрос о «пагубности на¬
стоящего образа воспитапия», о необходимости откровен¬
ного разговора с молодежью о всевозможных опасностях,
которые подстерегают ее в жизни.
Закончив повесть, Чернышевский записал в дневнике:
«Когда писал и переписывал, довольпо легко придумывал
ход событий и события, поэтому я стал считать себя спо¬
собным к писанию повестей, между тем как раньше ду¬
мал, что я не могу ничего выдумать — ни характеров, пи
особенно происшествий,— нет, могу».
Повесть «Жозефина» он предложил журналу «Совре¬
менник», ио опа пе была напечатана.
37

В 1848—1849 годах Чернышевский работал над по¬
вестью «Пониманье». Годом позже он взялся за повесть
«Теория и практика». Обе они остались неоконченными.
В «Теории и практике» Чернышевский затрагивал во¬
прос о том, «как трудно всякому человеку следовать сво¬
им убеждениям в жизни, как тут овладевают им и сомне¬
ние в этих убеждениях, и нерешительность, и непоследо¬
вательность, и, наконец, эгоизм действует сильнее...».
Герой повести Серебряков — обычный человек со сво¬
ими слабостями, сомнениями и колебаниями (прототипом
его послужил один из друзей Чернышевского — В. П. Ло-
бодовский). В процессе работы замысел Чернышевско¬
го изменился, и он изобразил в герое повести челове¬
ка, «жизнь которого была... верна его убеждениям» и в
котором произошло «совершенное слияние жизни и убеж¬
дений».
В «пробе пера», какой была эта повесть, несмотря на
всю незрелость этого раннего беллетристического опыта
Чернышевского, угадывается тема, которую выдвигала
сама жизнь,— о «слиянии жизни и убеждений». К этой
теме он возвращался и позже. Опа имела огромное значе¬
ние и для самого автора. «Не встречалось мне никогда
человека, жизнь которого была бы так верна его убежде¬
ниям, который бы в такой степени неуклонно принимал
в расчет то, что требовала, по его мнению, совесть, истина
или обязанность»,— писал он.
Попытка Чернышевского напечатать при содействии
Никитенко первую часть повести «Теория и практика»
в «Отечественных записках» не удалась.
В повести «Отрезанный ломоть» (1850) также отра¬
зился его жизненный опыт. Это был рассказ о безысход¬
ном положении женщины, испытавшей на себе всю тя¬
жесть своего бесправия. Прототипом героини послужила
московская зпакомая Чернышевского А. Г. Клиентова.
Повесть также предназначалась для «Отечественных за¬
38

писок», но по неизвестным причинам не появилась в пе¬
чати.
Были и попытки, тоже неудачные, напечататься в
журнале «Современник».
Впоследствии Чернышевский вспоминал, что тогда сп
впервые встретился с издателями «Современника» Некра¬
совым и Панаевым и издававшим «Отечественные за¬
писки» Краевским, которым он, в то время застенчивый
студент, приносил свои первые повести.
Вступление на журналистское поприще состоялось
позже.

«НЕОДОЛИМОЕ ОЖИДАНИЕ
БЛИЗКОЙ РЕВОЛЮЦИИ»
ороковые годы XIX века в России
ознаменовались усилением борьбы
против самодержавно-крепостни¬
ческого режима. Резко возросло
число выступлений государствен¬
ных и помещичьих крестьян про¬
тив непосильного гнета и произво¬
ла, участились волнения рабочих и солдат. Особенно зна¬
чительным было волнение рабочих Ревдинского завода па
Урале. Царское правительство жестоко расправлялось с
участниками волнений, однако было не в силах подавить
все возраставшее недовольство народных масс. Экономи¬
ческий кризис в стране, повсеместный неурожай 1848 го¬
да, вспыхнувшая эпидемия холеры еще более накалили
атмосферу в стране и усилили ненависть к самодер¬
жавию.
Подъем революционного движения в России в 40-е го¬
ды совпал с революционными событиями в Западной Ев¬
ропе — во Франции, Италии, Германии, Австрии, Венг¬
рии, с первыми выступлениями рабочего класса.
Развитие революционно-освободительного движения в
России и Европе оказывало непосредственное влияние на
формирование революционной идеологии лучших пред¬
ставителей русской дворянской и разночинной интелли¬
генции.
Великий революционный демократ критик В. Г. Бе¬
линский со страниц журналов «Отечественные записки» и
«Современник» повел непримиримую борьбу с деспотиз¬
40

мом и реакцией за свободу и процветание родины. Оп
развернул революционную агитацию и стал идеологом
крестьянской революции. В своих произведениях он стре¬
мился выработать революционную теорию, указывающую
путь изменения действительности. Знаменитое «Письмо к
II. В. Гоголю», написанное Белинским в 1847 году, отра¬
зило его ненависть к самодержавно-крепостническому
строго и пламенную веру в освобождение народа.
В. И. Ленин назвал это произведение критика «одним из
лучших произведений бесцензурной демократической пе¬
чати».
Другой великий революционер-демократ писатель и
публицист А. И. Герцен выступал с блестящими философ¬
скими, публицистическими и литературными произведе¬
ниями, направленными против самодержавия и крепост¬
ничества, боролся за революционное переустройство
страны.
Благодаря деятельности Белинского и Герцена передо¬
вая русская литература приобрела огромное значение. По
словам Белинского, она стала «вождем, защитником, спа¬
сителем от русского самодержавия, православия и народ¬
ности». Пресловутая формула «православие, самодержа¬
вие, народность» выражала смысл реакционной идеологии
самодержавия, против которой решительно выступила пе¬
редовая русская литература.
Как писал Белинский, передовая русская литература
и искусство «сделались выражением общественных инте¬
ресов, потому что в паше время эти вопросы общее, до-
ступпее всем, яснее сделались для всех интересом первой
степени, стали во главе всех других вопросов».
Середина и конец 1840-х годов отмечены появлением
таких художественных произведений, как «Кто виноват?»
и «Сорока-воровка» Герцена; рассказы из «Записок охот¬
ника» Тургенева; «Бедные люди» Достоевского; «Дерев¬
ня» и «Аптоп-Горемыка» Григоровича; стихотворения
41

Некрасова «В дороге», «Колыбельная песня», а также из¬
данные им альманахи «Физиология Петербурга» и «Пе¬
тербургский сборник», в которых, кроме самого Некрасова,
приняли участие Герцен, Белинский, Достоевский, Турге¬
нев и другие передовые литераторы. В этот период появи¬
лись «Обыкновенная история» и «Сон Обломова» Гонча¬
рова, «Запутанное дело» Салтыкова, «Свои люди — со¬
чтемся» Островского.
«У народа, не имеющего политической свободы, лите¬
ратура — единственная трибуна, с высоты которой он за¬
ставляет услышать крик своего возмущения и своей со¬
вести»,— писал Герцен.
Революционная пропаганда Герцена и Белинского на¬
шла горячий отклик у прогрессивной части русского об¬
щества. В 1845 — 1849 годах в Петербурге развернулась
деятельность революционного кружка М. В. Буташсви-
ча-Петрашевского. В 1849 году царское правительство
жестоко расправилось с участниками кружка. Многие из
них были сосланы в Сибирь, другие разжалованы в сол¬
даты.
В жизни Чернышевского вторая половина 1840-х го¬
дов — период окончательного формирования его револю¬
ционно-демократического мировоззрения. Русская дей¬
ствительность, все усиливающееся освободительное дви¬
жение в России, нарастание революционной борьбы на
Западе, передовая русская и западная литература — те
факторы, под влиянием которых складывалось революци¬
онное сознание молодого Чернышевского.
Еще на первом курсе у Чернышевского завязались
дружеские отношения со студентом М. Л. Михайловым.
Приехав, как и Чернышевский, в Петербург для поступ¬
ления в университет, он потерпел неудачу па экзаменах
и вынужден был посещать университет как вольнослуша¬
тель.
В начале учебного года в одной из университетских
42

аудиторий, ожидая прихода профессора, толпились только
что принятые па историко-филологический факультет
студепты. Все они были в новеньких, первый раз надетых
форменных сюртуках. Лишь один из пих отличался своей
одеждой от остальных — его сюртук был весьма потре¬
панным.
Сосед, заинтересованный внешностью однокурсника,
спросил:
— Вы, вероятно, второгодник?
— Это вы предполагаете, видя па мне старый сюр¬
тук? — отозвался спрошенный.
- Да.
— А я купил его на толкучке.
Студентом в поношенном сюртуке был Чернышевский,
а его собеседником Михайлов. Так они познакомились.
Это произошло в августе 1846 года.
М. Л. Михайлов, ставший позже известным поэтом и
революционером, еще в студенческие годы начал зани¬
маться литературной деятельностью. Талантливый юноша
обладал глубокими познаниями по истории художествен¬
ной литературы — не только русской, но и западноевро¬
пейской. В период знакомства с Чернышевским он рабо¬
тал над переводом древнеримского поэта Катулла. «Чрез¬
вычайно умная голова. Из пего выйдет человек очень за¬
мечательный»,— писал о нем вскоре после знакомства
Чернышевский.
Молодые люди стали часто бывать друг у друга. Их
объединяли прежде всего литературные нптересы. В на¬
чале 1847 года в журнале «Современник» был напечатан
роман Герцена «Кто виноват?». Друзья вместе прочитали
роман. Их привязанность друг к другу росла. Вскоре Чер¬
нышевский писал родным о своих взаимоотношениях с
Михайловым: «Он со мною откровепен, очень открове¬
нен... И я с ним гораздо более откровенен, нежели с дру¬
гими... Сблизились мы очень скоро. Разумеется, чем боль¬
43

ше я стал узнавать его, тем более стал любить, хоть не
скажу, чтобы все в нем мне нравилось».
Однако вскоре друзьям пришлось разлучиться. Стес-
пениый материально, Михайлов вынужден был оставить
университет еще на втором курсе и уехать в Нижний
Новгород, где поступил на службу писцом.
Дружественные связи Чернышевского с Михайловым
не прекратились. После летних каникул, проведенных в
Саратове, осенью 1850 года Чернышевский по пути в Пе¬
тербург вместе с А. Н. Пыпиным заехал в Нижний Новго¬
род и провел там двое суток на квартире Михайлова.
Об их близости и взаимном доверии свидетельствует
письмо Чернышевского от 15 мая 1850 года из Петербур¬
га, в котором он с большой откровенностью сообщал Ми¬
хайлову о своем враждебном отношении к общественно-
политическому строю и своих политических привязан¬
ностях: «С самого февраля 1848 года... все более и более
вовлекаюсь в политику и все тверже и тверже делаюсь
в ультра-социалистском образе мыслей».
Большое влияние па формирование политических и
философских воззрений, а главное, революционных идей
Чернышевского оказал Александр Владимирович Ханы-
ков. Он посещал университет как вольнослушатель, так
как в 1847 году был исключен за «неблагонадежное пове¬
дение». Их знакомство произошло в университете. После
занятий у профессора Никитенко, где Чернышевский вы¬
ступал со своей статьей о Гете, он спустился в гардероб.
К нему подошел незнакомый молодой человек, присутст¬
вовавший на занятиях у Никитенко, и спросил:
— Вы, кажется, читали у Никитенко?
- Я.
— Так вас сильно интересует разгадка характера
Гете?
— Да, конечно, сильно.
— Ну, так это сделано уже в науке.
44

Чернышевский решил, что молодой человек говорит о
Гегеле.
— Нет,— ответил Ханыков,— о Фурье, который на¬
шел гамму страстей, двенадцать первоначальных и их
сложение, которая составляет основу всякого характера.
Оба студента, разговаривая, дошли до Невского, потом
по Невскому до Фонтанки, вернулись к Кошошенной ули¬
це, и все время Ханыков с жаром и убежденностью тол¬
ковал новому знакомому учение французского социали¬
ста-утописта Фурье.
Попрощавшись, Ханыков предложил Чернышевскому
прийти к нему домой и пообещал дать ему книгу Фурье.
Ханыков жил на Кирочной улице, в трехэтажном доме
Мельцера под номером 3 (ныне улица Салтыкова-Щедри¬
на, дом № 4).
Чернышевский воспользовался приглашением Ханы-
кова и зашел к нему. Ханыков — «человек умный, убеж¬
денный, много знающий, и я держал себя к нему в отно¬
шении ученика»,—записал Чернышевский в дневнике,
вернувшись от него, тут же добавив, что Ханыков знако¬
мил его с новыми идеями, что он «дельный человек, ужас¬
ный пропагандист...».
Внимательно изучая сочинения Фурье, Чернышевский
отметил его ум «решительно во всем новый», однако на¬
шел, что многие его выводы странны. Прочитав получен¬
ный от Хапыкова фурьеристский журнал «La phalange»,
который издавался во Франции, он перевел заинтересо¬
вавшую его главу сочинения Фурье «О характерах».
Чернышевский проникся глубоким уважением к Ха-
ныкову, как к человеку с твердыми убеждениями и горя¬
чим сердцем. В это время Ханыков уже посещал кружок
М. В. Петрашевского. «Круг этот составляли люди моло¬
дые, даровитые, чрезвычайно образованные...» — писал о
нем А. И. Герцен. В него входили Ф. М. Достоевский,
М. Е. Салтыков-Щедрин, критик В. Н. Майков, поэт
65

А. Н. Плещеев, многие студенты, учителя, литераторы,
художники.
Члены кружка собирались на квартире чиновника ми¬
нистерства иностранных дел М. В. Петрашевского в его
домике в Коломне. Все они были сторонниками учения
французских социалистов-утопистов, а некоторые наибо¬
лее радикальные выступали за освобождение крестьян и
установление в России республиканского строя.
У Ханыкова состоялось знакомство Чернышевского с
петрашевцем И. М. Дебу; «говорили о политике в ради¬
кальном смысле»,— записал Чернышевский в дпевнике
после встречи. Он познакомился еще с одним участником
кружка Петрашевского — студентом Петербургского уни¬
верситета П. Н. Филипповым.
От Ханыкова Чернышевский получил и прочел запре¬
щенные в России книги, и среди них главное философ¬
ское сочинение Фейербаха «Сущность христианства» и
«Философию права» Гегеля. Сочинение Фейербаха спо¬
собствовало укреплению материалистического мировоз¬
зрения Чернышевского, однако он критически осваивал
достижения западноевропейской философии, французских
социалистов-утопистов. Он видел метафизический и со¬
зерцательный характер философии Фейербаха. Читая Ге¬
геля, Чернышевский отмечал в дневнике: «Особенного
ничего не вижу... он раб настоящего положения вещей,
настоящего устройства общества... выводы его робки». От¬
давая должное уму Фурье, замечал: «Странное дело... что
человек с такими странностями и ограниченный в своих
толкованиях, умствовапиях должен быть поставлен гла¬
вою школы, которая неоспоримо занимает великое место
в истории».
Чернышевский, в свою очередь, делился с Ханыковым
своими книгами, журналами. Как-то он принес ему «Оте¬
чественные записки» с философской работой Герцепа
«Письма об изучении природы». Чернышевский высоко
46

ценил произведения Герцена. Об этом свидетельствует
одпа из его записей в дневнике; «Я его (Герцена. —
О. /7.)так уважаю, как не уважаю никого из русских, и
нет вещи, которую я не был бы готов сделать для него».
Наряду с произведениями Герцена Чернышевский с
усердием штудировал все работы Белинского. С особен¬
ным вниманием он читал статью «Взгляд на русскую ли¬
тературу 1846 года», в которой великий революционный
демократ сформулировал основные положения материа¬
листического мировоззрения.
Пристальное изучение философской и публицистиче¬
ской литературы все более углубляло интерес Чернышев¬
ского к общественной, политической и литературной жиз¬
ни России. Об этом свидетельствуют многие записи
в дневнике: «Я говорил большею частью и почти все о по¬
литике...» или: «...говорили о предметах серьезных, си¬
ноде, духовном управлении, реформах, политике».
Одновременно Чернышевский внимательно следил за
развитием революционного движения в странах Западной
Европы. Опыт бурных событий за рубежом помогал ему
разобраться и в том, что происходило на родине.
Неизгладимое впечатление на молодого студента про¬
извело вспыхнувшее в Вене в октябре 1848 года восста¬
ние. Его подняли венские рабочие в знак солидарности
с венгерским пародом, выступившим против монархии
Габсбургов. Венское восстание было жестоко подавлено
австрийской контрреволюцией. Среди жертв террора,
обрушившегося на австрийских рабочих, был участник
баррикадных боев в Вене депутат франкфуртского нацио¬
нального собрания Роберт Блюм, расстрелянный контрре¬
волюционерами. «Это ужасно, это возмутительно, мое
сердце негодует... Да падет на их голову кровь его и про¬
льется их кровь за его кровь!» — записал в дневнике по¬
трясенный Чернышевский, пазвав расправу «безумным
злодейством».
47

Под впечатлением событий в Австрии Чернышевскпй
решил стать профессиональным революционером — бор¬
цом за народное благо и посвятить этой борьбе всю свою
жизнь. «Я нисколько не подорожу жизнью для торжества
своих убеждений, для торжества свободы, равенства,
братства и довольства, уничтожения нищеты и порока,—
записал он в дневнике,— если б только был убежден, что
мои убеждения справедливы и восторжествуют, и если
уверен буду, что восторжествуют они, даже не пожалею,
что не увижу дня торжества и царства их...»
В первые студенческие годы Чернышевский еще
недостаточно четко разбирался в общественных отноше¬
ниях в России и на Западе, не понимал, что противоречия
между угнетаемыми и поработителями непримиримы, и
не видел неизбежности насильственного свержения экс¬
плуататоров. Тогда он еще допускал, что социалисти¬
ческие идеи «победят сами собою, как всегда правда и
право должны торжествовать, потому что ничто не устоит
против них», и полагал, что монархия станет «препятст¬
вовать высшим классам угнетать низшие».
Но постепенно Чернышевский стал освобождаться от
этих иллюзий. Он понял и признал ошибочность своих
представлений о надклассовости абсолютизма. В дневнике
появилась запись: «Я начинаю думать, что республика
есть настоящее, единственное достойное человека взрос¬
лого правление». Запись от 18 сентября 1848 года еще
более определенна: «Я стал по убеждениям в конечной
цели человечества решительно партизаном социалистов и
коммунистов и крайних республиканцев».
Дневник Чернышевского, начатый им в мае 1848 го¬
да,— яркое отображение его литературных и обществен¬
но-политических взглядов, становления его мировоззре¬
ния. В этом замечательном литературном памятнике эпо¬
хи запечатлены этапы формироваппя Чернышевского как
личности, его стремление к самоанализу, к постоянному
48

самосовершенствованию. Поверяя дневнику самые со¬
кровенные мысли и чувства, он строго осуждал себя в нем
за свои слабости, корректировал сдои поступки. Дневник
Чернышевского — один из самых удивительных по своей
искренности человеческих документов в истории не толь¬
ко русской, но и мировой культуры.
Чернышевский делал записи в дневнике с помощью
особого, им изобретенного шифра. Записи велись часто
даже в присутствии посторонних, без всякой отделки сло¬
га, без какой-либо стилистической правки, когда мысли
опережали слова, и поэтому с множеством описок и про¬
пусков. Но именно в этом и заключается особая ценность
этого документа, так непосредственно отражающего
непрерывный и нелегкий духовный рост, работу ума и
движения сердца его автора. Дневник показывает Черны¬
шевского как пламенного патриота и последовательного
защитника интересов простого народа, в ту пору, по его
словам, «самого низшего и многочисленного класса».
Чернышевский выступает как яростный противник
всякого деспотизма. Со всей резкостью он обрушивается
па правительство помещиков и чиновников, на бюрокра¬
тизм царского аппарата, на свирепствовавшую цензуру,
которая душила малейшие ростки политической свободы
в России.
Дневниковые записи сохранили и беспощадную оцен¬
ку Чернышевским буржуазной демократии, буржуазного
либерализма с его «подлым лицемерием».
В 1849—1850 годах — последних годах его учения в
университете — Чернышевский пришел к пониманию
необходимости коренного переустройства существующего
социально-политического уклада России, мечтая об утопи¬
ческом переходе к социализму. Одпако в отличие от за¬
падных социалистов-утопистов оп не исключал револю¬
ции. Это свидетельствует о том, что он встал на позиции
революционного демократизма.
3 О. А. Пики
49

*	* s
В университетские годы одним из близких друзей
Чернышевского стал студент Василий Петрович Лободов-
ский. По происхождению он был, как и Чернышевский,
разночинцем и отличался бунтарством, непримиримостью
ко всякому насилию и обману. Особенно привлекали Чер¬
нышевского его революционные высказывания.
3 августа 1848 года, после встречи с Лободовскпм,
Чернышевский записал в дневнике: Василий Петрович
«сильно говорил о том, как бы можно поднять у нас рево¬
люцию, и пе шутя думает об этом».
Лободовский имел немалый жизненный опыт. До
поступления в университет он совершил путешествие по
России с целью поближе узнать народ, пройдя пешком
полторы тысячи верст. Лободовский тонко разбирался в
литературе. При встречах они с Чернышевским оживлен¬
но обсуждали появлявшиеся в журналах романы Диккен¬
са, Жорж Санд, Филдинга, Дюма, спорили о Гёте. Они
вместе прочптали вслух гоголевского «Ревизора». Оба
очень любили Пушкина и Лермонтова. Часто вели беседы
на философские и политические темы. Лободовский был
интересным собеседником.
Черпышевский относился к нему с преданностью и са¬
моотверженностью настоящего друга. Чтобы облегчить
трудное материальное положение семьи Лободовского, он,
отказывая себе во всем необходимом, отдавал Лободовско-
му все деньги, заработанные репетиторством.
Но постепенно Чернышевский стал понимать, что ре¬
волюционные высказывания Лободовского — позерство,
что они, в сущности, очень далеки друг от друга в пони¬
мании социальных, философских, политических проблем.
Об одном из своих расхождений с Лободовскпм Черны¬
шевский сделал запись в дпевпике. Запись свидетельству¬
ет о несомненной политической зрелости Чернышевского
50

в сравнении с его другом. Лободовский с позиций нравст¬
венного мистицизма утверждал, что человечество нужда¬
ется более в освобождении от нравственного порабоще¬
ния, чем от материального гнета, что людям нужно, пре¬
жде чем освобождаться от тяжести материального труда,
развивать нравственность и ум. Чернышевский увидел
ошибочность этого суждения: «Да много ли успехов при¬
несло учение этого существа (т. е. Христа.— О. П.), кото¬
рое проповедовало нравственность и любовь? Вот 18 ве¬
ков, а эти учения и не думали еще входить в жизнь...
Иисус Христос... пе так делал, как можпо было... бог, ко¬
торый может освободить человека от физических нужд,
должен был рапыпе это сделать, а пе проповедовать нрав¬
ственность и любовь, пе давши средств освободиться от
того, что делает невозможным освобождение от порока,
невежества, преступления и эгоизма».
В дальнейшем идейные расхождения Чернышевского
и Лободовского все более углублялись. Разглядев в Лобо-
довском черты обывателя, Чернышевский отошел от
него.
«Я всегда принимаю людей с первого раза слишком
к душе и ставлю их слишком высоко, а потом приходится
их сводить с пьедестала... следствие энтузиастичпости,
наклонности ценить хорошее в каждом и, главное, пепро-
ницательности...» — пе без горечи записал он в дневнике,
убедившись, что Лободовский совсем не тот человек, за
которого он его принял.
В одной из записей в дневнике Чернышевский отмс¬
тил, что осенью 1848 года жил «на Вознесенском, в доме
Соловьева». Этот дом, второй от угла Садовой улицы, под
№ 42, каменный, четырехэтажный, принадлежал падвор-
пому советнику Ф. Г. Соловьеву. Построенный в начале
40-х годов XIX века, он сохранился почти без изменений;
незначительно переделан лишь первый этаж (современ¬
ный адрес — проспект Майорова, дом № 41).
51

До сих пор в литературе о Чернышевском, в том числе
п в «Летописи жизни и деятельности Н. Г. Чернышев¬
ского», адрес Чернышевского на Вознесенском не упоми¬
нался. Однако сомнений в его достоверности быть не мо¬
жет, так как он указан самим Чернышевским.
Вознесенский проспект, одна из центральных магист¬
ралей старого Петербурга, как и соседние с ним Горохо¬
вая и Казанская улицы (ныне улицы Дзержинского и
Плеханова), заселялся в те времена преимущественно ре¬
месленным людом — слесарями, сапожниками, мебельщи¬
ками, белошвейками, часовщиками. Возпесепский про¬
спект пересекала Садовая улица, которая, по словам од¬
ного из историков города, «могла бы по справедливости
называться народной, в том смысле, что здесь главней¬
ший элемент уличпой толпы состоит из простонародья
разных званий и занятий».
Материально Чернышевскому жилось в то время
очень трудно. Пытаясь поправить свои денежные дела,
Чернышевский занимался репетиторством. В частности,
оп давал уроки своему университетскому товарищу из бо¬
гатой семьи. Появились и другие уроки. Постоянной забо¬
той оставались расходы на одежду и обувь: ходить но
городу приходилось много,— денег па извозчика он не по¬
зволял себе тратить. Нередко в его дневнике встречаются
записи, подобные следующей: «Должно сказать, меня оза¬
бочивали сапоги, которые одни и, думаю, готовы проте¬
реться». Случалось, что ои отказывал себе в обеде, до¬
вольствуясь одним чаем с хлебом. Профессора стали обра¬
щать внимание па его худобу.
Как долго жил Чернышевский па Возпесепском —
неизвестно. 20 сентября 1849 года он переселился на дру¬
гую квартиру вместе с двоюродной сестрой Л. Н. Тер-
синской, которая летом 1848 года приехала в Петербург
из Саратова вместе с мужем И. Г. Терсипским — препо¬
давателем Саратовской гимназии. Квартиру спяли па
52

Большой Конюшенной (дом Кошапского, № 16, квартира
№ 8; ныне улица Желябова, дом 15). Дом, построен¬
ный в 1838 году, после надстройки, произведенной в
1912 году, сохранился до нашего времени почти в неиз¬
менном виде, изменилась лишь нумерация квартир.
Эта квартира, сообщал Чернышевский родителям,
«гораздо удобнее прошлогодней». «Мне правится также
и то,—писал он,— что она очень недалеко от универси¬
тета, т. е. недалеко, судя по-петербургски: всего четверть
часа ходьбы. Зимою, когда можно будет ходить через
Неву... это время сократится еще четырьмя или пятью
минутами».
Вместе с Терсинскими Чернышевский жил до своего
переезда в Саратов в 1851 году. Он был привязан к своей
двоюродной сестре, но с ее мужем подружиться не смог.
Воззрения Терсинского были слишком далекп от его
взглядов на жизнь. Это был ограниченный человек, ти¬
пичный чиповпик, целью жизни которого было сделать
служебную карьеру. Чернышевского возмущали пошлые’
высказывания Терсинского обо всем порядочном в дру¬
гих, «осквернение того, что есть возвышенного в жизни
и деятельности человека». Окончательно оттолкнуло юно¬
шу от этого человека то, что Терсипский стал следить за
его чтением. Приходилось читать тайком, а книги пря¬
тать. В таких условиях Чернышевский вынужден был
жить с Терсинскими довольно долго.
Материальное его положение по-прежнему было труд¬
ным. Денег не хватало на самое необходимое — на покуп¬
ку зимнего пальто, книг. Он отказался от пальто, но без
книг не мог обойтись: они были нужны, чтобы «почерп¬
нуть и материалы и пополнить и привести в уровень с
современностью свой взгляд».
Чернышевского мучило то, что он был вынужден при¬
нимать денежную помощь от отца. Но он не терял опти¬
мизма и веры в будущее. «Я принимаюсь пробовать путь
53

к деньгам через свою, такую громадную ученость: зачем
скрывать светильник под спудом и лишать человечество
света?» —шутил он в одном из писем к Пыпипым в Са¬
ратов.
Как-то летом 1849 года Чернышевский посетил на да¬
че в Царском Селе профессора И. И. Срезневского, и тот
предложил ему серьезную работу по составлению словаря
к Ипатьевской летописи. Он с радостью взялся за поруче¬
ние профессора.
Для работы Чернышевскому необходимо было приоб¬
рести печатный текст летописи. Пришлось продать неко¬
торые свои книги, и среди них сочинения древнегреческих
писателей — философа Лукиана, историка Фукидида,
римского историка Светония, писателя Теренция, а также
учебник исторпи профессора Кайданова.
Работа над словарем продолжалась и в следующем го¬
ду. Словарь впоследствии был напечатан в «Известиях
Академии наук». Результатами этой скрупулезной работы
Чернышевского Срезневский потом воспользовался в сво¬
их «Материалах для исторического словаря русского
языка».
С осени 1849 года Чернышевский — в то время сту¬
дент четвертого курса — стал часто бывать у Иринарха
Ивановича Введенского, с которым у него установились
дружеские отношения. С Введенским оп познакомился
раньше, возможно еще в Саратове, отец Введенского был
сельским священником в Саратовской губернии.
И. И. Введенский преподавал словесность в Кадетском
корпусе. Человек передовых взглядов, горячо преданный
идеям Белинского и Герцена, знаток литературы, пере¬
водчик Диккенса, он оказывал большое влияние па моло¬
дежь, с которой ему, как преподавателю, приходилось
тесно общаться. Многие ученики Введепского вспомина¬
ли, что его лекции были проникнуты духом критического
отношения к действптельпсстп. «Стойкость в убеждениях
51

была для пего главным правилом в жизни»,— вспоминал
о нем близко его знавший известный литератор
Г. Е. Благосветлов.
В доме Введенского во второй половине 1840-х годов
образовался кружок, объединявший передовую петербург¬
скую интеллигенцию. По средам у него собирались не
только коллеги-преподаватели, но и многие литераторы,
офицеры, врачи. Приходили к Введенскому и студенты,
которые, по словам того же Г. Е. Благосветлова, «всегда
находили в нем друга и покровителя».
В кружке Введенского Чернышевский окунулся в со¬
вершенно особую атмосферу, которой ему до этого не¬
доставало,— атмосферу, насыщенную интересом к серьез¬
ным идеям, к важнейшим политическим событиям совре¬
менности. В гостиной Введенского читали и передавали
друг другу запрещенные книги, здесь обсуждались воп¬
росы современной политики и с особой горячностью —
вопрос об освобождении крестьян. Участники кружка от¬
крыто критиковали действия правительства.
Как-то — Чернышевский записал об этом в дневни¬
ке — один из участников кружка, Д. И. Минаев, «расска¬
зывал о жестокости и грубости царя и т. д. и говорил, как
бы хорошо было бы, если бы выпекался какой-нибудь
смельчак, который решился бы пожертвовать своей жиз¬
нью, чтобы прекратить его».
По воспоминаниям активного участника «сред» у Вве¬
денского, талантливого литератора и педагога А. П. Ми¬
люкова, распространявшего среди своих учеников идеи
Белинского, революционные «события в Европе сделались
даже главною, почти исключительной темою бесед, как
и в других кружках тогдашней петербургской молодежи.
Иностранные газеты... читались с усердным любопыт¬
ством... Народное движение в Италии, а затем Февраль¬
ская революция в Париже и отголоски ее почти во всей
Западной Европе отодвинули литературные интересы на
55

второй план и обратили общее внимание на современные
политические события».
В кружке Введенского царил своеобразный культ Бе¬
линского и Герцена. По свидетельству петрашевца
П. П. Семепова-Тян-Шанского, «Белинский пользовался
высоким уважением во всех кружках 40-х годов, где не
пропущенные цензурою его сочинения читались с такой
жадностью». По всей вероятности, именно в кружке Вве¬
денского Чернышевский познакомился с «Письмом Бе¬
линского к Н. В. Гоголю».
Участники кружка обсуждали вопрос о возможности
революции в России, о ее будущем государственном
устройстве, о социализме.
Общение с литераторами кружка Введенского
способствовало осведомленности Чернышевского во
многих литературных вопросах. Он давно был
постоянным читателем журнала «Отечественные за¬
писки», который расценивался правительственными кру¬
гами как журнал, направление которого «клонится к тому,
чтобы возбудить жажду к переворотам и революции». Но
тогда студент Чернышевский еще не знал, что идейным
вождем журнала до 1846 года был Белинский, придавший
журналу его демократическое направление. В кружке
Введенского Чернышевский получил более полное пред¬
ставление о политической и литературной биографии Гер¬
цена. По словам одного из современников, в гостиной
Введенского Чернышевскому «открылся новый мир»;
здесь все более расширялся его литературно-обществен-
пый кругозор.
В письме к М. Л. Михайлову Чернышевский сообщал
некоторые сведения о «главных членах» кружка Введен¬
ского: «...Доктор Гавриил Родионович Городков, молодой
человек лет под тридцать... Чудесный человек... Неисто¬
вый обожатель Искандера (Герцена.— О. П.) и Прудопа,
Гоголя тоже почитает всеми силами души. Рюмин (Вла¬
56

димир Никол.)... тоже чудесный „юноша”... Краузольд...
товарищ Введенского по университету; Милюков, Алек¬
сандр Петр., который обыкновенно пишет в „Отечест¬
венных] зап[исках]” разборы, славный человек, Минаева
увидите, может быть,— оригинальное лицо, но преблаго-
родный... очень умный человек».
Упомянутый Чернышевским доктор Г. Р. Городков
служил во Втором кадетском корпусе (как-то он принес
для чтения на собрании у Введенского письмо одного де¬
кабриста), Д. И. Минаев — впоследствии профессор фило¬
логии, автор вольного переложепия «Слова о полку Игоре-
ве», В. Н. Рюмин — преподаватель военного учебного за¬
ведения — Дворянского полка. Чернышевский питал глу¬
бокую симпатию к Рюмину; позднее коротко познакомив¬
шись с ним, благодаря его посредничеству Чернышевский
смог поместить в журнале «Мода» несколько статей, на¬
писанных ради заработка.
Среди не названных Чернышевским посетителей круж¬
ка Введенского были Г. Е. Благосветлов, учившийся ра¬
нее, как и Чернышевский, в саратовской семинарии, а
теперь студент юридического факультета Петербургского
университета (по окончании университета, в 1851 году,
он был отстранен, как политически неблагонадежный, от
преподавания в Пажеском корпусе); В. Д. Кепевич —
ученик Введенского в Дворянском полку, впоследствии
исследователь творчества И. А. Крылова; В. Д. Яков¬
лев — литератор, сотрудник «Современника» и «Отечест¬
венных записок», автор очерков об Италии; В. В. Дери-
кер — сослуживец Введенского по Дворянскому полку,
преподаватель теории словесности, сотрудничавший в
«Библиотеке для чтения»; В. II. Попов — преподаватель
Кадетского корпуса, близко знавший Писарева (в конце
50-х — начале 60-х годов он писал статьи об Итальянской
революции). Члепом кружка Введенского был также
А. А. Чумиков, автор педагогических статей и книги
57

«Первоначальное чтение», с которым Чернышевский был
знаком по университету. Чернышевский ценил его, назы¬
вая «решительным приверженцем новых учений».
А. А. Чумиков, пламенный пропагандист идей Белин¬
ского, поддерживал тесные связи со многими петрашевца¬
ми, па собраниях которых читалось «Письмо Белинского
к Н. В. Гоголю». А. А. Чумиков имел текст этого письма
и дал первую печатную информацию и первую частичную
публикацию этого документа в штутгартской газете «Das
Ausland» от 16 августа 1851 года.
Благодаря Чумикову Герцеп получил копию письма
Белинского, которую опубликовал в «Полярной звезде».
В апреле 1849 года была арестована осповпая группа
петрашевцев. Записав в своем дневнике об аресте Хапы-
кова, Петрашевского, Дебу, Плещеева, братьев Достоев¬
ских и других, Чернышевский отметил: «Как легко по¬
пасть в историю,— я, например, сам никогда не усомнил¬
ся бы вмешаться в их общество и со временем, конечно,
вмешался бы». С негодованием назвал он этот арест «под¬
лой историей», считая, что виновные в жестокой рас¬
праве — «скоты, вроде этих свиней Бутурлина и т. д...
Орлова и Дубельта и т. д.,— должны были бы быть пове¬
шены».
Он упоминает здесь имена одного из вдохновителей
«цензурного террора» реакционера Бутурлина, шефа
жандармов и главного начальника Третьего отделения
Орлова и начальника корпуса жандармов, управляющего
Третьим отделением Дубельта.
В кружке Введенского у Чернышевского окончательно
исчезли иллюзии относительно монархии как государст¬
венного устройства, способного оградить права угнетен¬
ных. В январе 1850 года в его дневнике появилась запись:
«С год, должно быть, назад тому или несколько помснее
писал я о демократии и абсолютизме. Тогда я думал так,
что лучше всего, если абсолютизм продержит пас в своих
58

объятиях до конца развития в нас демократического ду¬
ха... Видно, тогда я был еще того мнения, что абсолютизм
имеет естественное стремление препятствовать высшим
классам угнетать низшие, что это противоположность
аристократии. А теперь я решительно убежден в против¬
ном — монарх, и тем более абсолютный монарх, — только
завершение аристократической иерархии... Теперь я гово¬
рю: погибни, чем скорее, тем лучше; пусть народ не при¬
готовленный вступит в свои права, во время борьбы он
скорее приготовится... Вот мой образ мысли о России:
неодолимое ожидание близкой революции и жажда ее...»
В робком и застенчивом молодом студенте, каким Чер¬
нышевский был тогда, многих участников кружка Вве¬
денского поражало сочетание скромной внешности, мяг¬
кого и даже женственного голоса с твердостью суждений,
внутренней силой, звучавшей в его высказываниях и
оценках. Как-то, увидев слезы на глазах у жены Введен¬
ского, читавшей о семействе казненного Великой француз¬
ской революцией Людовика XVI, Чернышевский заметил:
«Странная вы женщина, вчера вы плакали об овечках,
съеденных волком, сегодня — о волке, поевшем этих
овец». С тех пор Чернышевского прозвали в кружке
Сеп-Жюстом — именем французского революционера-яко¬
бинца.
Сам И. И. Введенский, с большой симпатией и дру¬
жественно относившийся к Чернышевскому, говорил о
нем: «Он... успел уже овладеть такой массой разносто¬
ронних познаний вообще, а по философии, истории, ли¬
тературе и филологии в особенности, какую за редкость
встретить в другом патентованном ученом... так что
беседуя с ним... право, не знаешь, чему дивиться, пачи-
таппости ли, массе ли сведений, в которых он умел солид¬
нейшим образом разобраться, или широте, проницатель¬
ности и живости его ума...». «Замечательно организованная
голова! — добавлял при этом Введенский.— Смело можно
59

предсказать, что этот даровитый человек должен в буду¬
щем запять видное место в пашей литературе...»
Общение с людьми, объединявшимися в кружке Вве¬
денского, сыграло немалую роль и в переходе Чернышев¬
ского к атеизму. Многие из них не признавали бога.
Чернышевский же получил первоначальное воспитание и
образование в семье, где религиозные устои были незыб¬
лемыми. Ему стоило немалых усилий освободиться от ре¬
лигиозных убеждений. Знакомство с философией Фейер¬
баха, беседы о религии в кружке Введенского постепенно
заставили его отказаться от религиозпых убеждений. В
дневнике все чаще встречаются записи о религии. «Скеп¬
тицизм в деле религии развился у меня до того, что я
почти совершенно от души предан учению Фейербаха»,—
записал Чернышевский 15 сентября 1850 года.
Квартира Введенского, как сообщал Чернышевский
25 января 1851 года М. Л. Михайлову, находилась на Пе¬
тербургской стороне. Он точно описал местоположение и
дома, и квартиры: «...Близ Тучкова моста, по набережной
(влево от моста) дом генеральши Бородиной, бывший Си¬
дорова... Немного влево от Тучкова моста па набережную
выходит улица (кажется, Большой проспект); па одном
углу этой улицы с набережной стоит деревяпный дом, на
другом каменный, белый или бледно-желтый, высокий, с
мелочною лавочкою па самом углу. Подле пего по набе¬
режной все опять, другой, тоже белый, тоже высокий, то¬
же каменный — это и есть дом Бородиной. С набережной
в пего ворота; вы входите в эти ворота, проходите их и
поворачиваете направо; тут паправо сейчас маленькое
крылечко; вы входите, всходите по лестнице па второй
этаж, и направо дверь Введенского» *.
Четырехэтажный дом, второй от угла Малого проспек-
1 В квартире Введенского позже, в августе 1853 года, посе¬
лился сам Чернышевский и прожил здесь до августа 1854 года.
GO

та (ныне проспект Щорса) по Ждановской набережной,
значившийся под номером 4 (ныне № 7), тогда был в три
этажа. В своем описании Чернышевский допустил одну
неточность: «немного влево от Тучкова моста» располо¬
жен не Большой проспект, а Малый. Квартира Введен¬
ского находилась в правой пристройке во дворе дома; до
нашего времени она не сохранилась.
Введенский жил далеко от Чернышевского, но он, фи¬
зически крепкий еще с детства, в Петербурге привык к
длительной ходьбе, без труда совершая почти ежедневно
большие переходы, нередко до 20 верст.
Изредка он пользовался городским дилижансом. Мар¬
шрутные общественные кареты — дилижансы появились
в Петербурге в 1847 году. Первый такой маршрут начи¬
нался от Знаменской площади (ныне площадь Восстания)
и шел по Невскому проспекту к Английской набережной
(ныне набережная Красного Флота). Вскоре маршрут
был продлен до Тучкова моста, возле которого и находи¬
лась квартира Введенского. Путь из центра города па Пе¬
тербургскую сторону был тогда несколько длиннее: в те
годы не существовало Биржевого моста (ныне мост Стро¬
ителей) через Малую Неву. В 1851 году в городе было
узко четыре маршрута, причем кареты, курсировавшие по
ним, имели разную окраску.
«Более неизящного экипажа, кажется, трудно было бы
придумать. Продолговатый пеуклюжий ящик посажен па
четыре несгпбающиеся рессоры... Впереди всего этого
снаряда возвышается амфитеатром два, а иногда три ряда
сидений, до крайности... неудобных... Сзади такие же при¬
датки в виде „ласточкиных гнезд"— два спдепия, сидя па
которых, с беспрерывно болтающимися погами, нельзя от¬
делаться от мучительной мысли, что придаток этот вместе
с вами сейчас же оторвется от дилижанса и вы очутитесь
на мостовой... Картина эта пополняется четверней или
тройкой жалких и невзрачных кляч, через силу ворочаю¬
61

щих всю эту ужасную колесницу... Прибавьте ко всему
этому как бы привешенного у дверец дилижанса кондук¬
тора в засаленной ливрее с самыми бесшабашными мане¬
рами в отношениях с пассажирами»,— писал совре¬
менник.
На последних курсах университета денежные дела
Чернышевского несколько улучшились: появились новые
уроки. Ему удалось скопить 100 рублей. Деньги пошли па
уплату долгов, на возобновление билета в библиотеке.
Были куплены наконец шуба, а также новые очки взамен
старых, теперь даже в серебряной оправе.
Еще в молодые годы Чернышевский отличался твер¬
достью характера, большой волей и исключительной целе¬
направленностью, способностью к самоограничению. Эти
качества, которые он упорно воспитывал в себе, пригоди¬
лись ему впоследствии, когда он стал профессиональным
революционером. Много лет спустя в письме к сыпу из
Сибири Чернышевский, рассказывая о молодых годах,
признавался: «Я любил театр. Но очень мало бывал в
нем. Пока я был студентом, я опасался, что если раз
пойду в театр, то меня сильно будет тянуть бывать в нем
беспрестанно. А это отвлекало бы меня от занятии.
И больше чем три года из четырех я удерживал себя от
посещения театра. Под конец курса,— продолжает он
дальше,— вышло такое обстоятельство, что я не сумел от¬
делаться от надобности быть в нем. Был па свете Ири-
парх Иванович Введенский — известпый переводчик с ан¬
глийского... Ему понадобилось сделаться доктором фило¬
логии, что ли, или русской словесности, не помню, только
доктором. Он был ласков ко мпе, юпоше, робкому, безот¬
ветному. Я предложил ему учиться у меня чему-то нуж¬
ному для его докторства, чем оп не занимался прежде.
Платить мне за это он не мог и подумать: при всей своей
робости я не так держал себя, чтоб это было возможно.
Он желал, конечно, чем-нибудь показать мне свою призпа-
62

тельпссть. Но я умел отстранять всякую попытку его или
его семейных сделать мне какой-нибудь хоть пустой пода¬
рок. И вот однажды я учу его — и оказывается: его семей¬
ство собралось в театр... Зовут меня. Вертел, вертел я в
уме, как отказаться,— нельзя: выходило бы слишком обид¬
но для них. И я поехал с ними. Беды не произошло: у
меня достало характера не бывать после того в театре ча¬
ще, чем случался у меня и досуг, и лишний четвертак. Но
все-таки я сожалел о времени и о деньгах, уходивших
у меня на развлечения. Такой чудак я был тогда».
Хоть и нечасто, но все же Чернышевскому случалось
бывать в театре. Из русского репертуара он особенно це¬
нил «Горе от ума» и «Ревизора». Всего один раз ему
довелось увидеть иа сцене великого Щепкина и дважды —
зпаменитого Мартынова, о котором он отозвался очень
высоко.
Спектакли русской драмы шли тогда па сцене Алек¬
сандрийского театра, построенного в 1827—1832 годах
К. И. Росси (ныне Академический театр драмы имени
А. С. Пушкина). Великолепное здание театра сохранило
свой облик до наших дней таким, каким его видел Черны¬
шевский, изредка бывая в театре, по зато часто любуясь
этим великолепным зданием при посещении Публичной
библиотеки.
В начале 1850-х годов в Петербурге выступала труппа
итальянской оперы и французского драматического теат¬
ра. Спектакли французской драмы шли в помещепии Ми¬
хайловского театра. В последний день 1850 года Черны¬
шевский был в Михайловском театре на пьесе Э. Ожье
«Горбунья Габриэль».
Михайловский театр (ныне Академический Малый те¬
атр оперы и балета), здание которого построено по про¬
екту К, И. Росси, а внутренняя планировка осуществлена
А. П. Брюлловым, был открыт в 1831 году (позднее, в
1859 — 1860 годах, архитектор А. К. Кавос значительно
63

его перестроил). Чернышевский смотрел несколько спек¬
таклей французского театра, в частности пьесу А. Мюссе
«Отделался испугом», водевили и комедии «Элоиза и Абе¬
ляр», «Муки Тантала», «Меблированные комнаты»,
«Сказки королевы Наваррской», «Два семейства» Дави,
«Вдову Андре», «Сломанный мост».
Чернышевский побывал и на спектаклях итальянской
оперы в Большом театре. Он слушал оперу «Гвельфы и
Гибеллины» — под таким названием шла тогда опера
Мейербера «Гугеноты»; смотрел балет «Наяда и рыбак»
(в постановке известного балетмейстера Перро); был па
представлении оперы «Карл Смелый» — так была пере¬
именована известная опера Россини «Вильгельм Телль».
После восстания декабристов по требованию бдительной
царской цензуры было измелено не только название опе¬
ры, по и значительно переделано ее либретто, основанное
на тексте тираноборческой драмы Шиллера. Опера Росси¬
ни приводила Чернышевского в восторг и вызывала у него
«слезы волнения».
В один из вечеров в итальянской опере Чернышевский
слушал акт из «Лукреции Борджиа» Доницетти, оперу
Беллини «Пират» и третий акт оперы Мейербера «Гвель¬
фы и Гибеллины». Опера «Лукреция Борджиа» произво¬
дила па тогдашнюю публику, по словам историка петер¬
бургских театров А. И. Вольфа, особенно сильное впечат¬
ление. Заглавпую роль Лукреции в опере исполняла
прославленная певица и актриса Джулия Гризи, ее парт¬
нером был тенор Джованни Марио, певший партию сына
Лукреции, которого она собственноручно отравляет. Эта
сцепа из второго акта оперы, на котором присутствовал
Чернышевский, и драматическая сцепа матери пад трупом
сына вызывали у публики, по словам того яш историка
петербургских театров, «фурор неописанный».
Петербургский Большой театр, где шли спектакли
итальянской оперы, находился па Театральпой площади,
64

на месте, где сейчас стоит здание Консерватории имени
Н. А. Римского-КорсаКова. Он был построен в 1777—
1783 годах, после чего несколько раз перестраивался.
В 1831—1836 годах после значительной перестройки, ко¬
торая была произведена архитектором А. К. Кавосом,
зрителвный зал театра мог вместить около двух тысяч
зрителей. Здание просуществовало до 1891 года, когда бы¬
ло разобрано.
Бывая в театре в более поздние годы, Чернышевский
видел некоторых известных иностранных актеров того
времени, и среди них знаменитого негритянского трагика
Айру Олдриджа, итальянскую трагическую актрису
Ристори и французскую драматическую актрису Ар-
пу-Плесси, приезжавших на гастроли в Петербург.
* ♦ ♦
Приближалось время окончания университета. Еще в
феврале 1850 года, раздумывая над темой работы па зва¬
ние кандидата, Чернышевский хотел писать о философии.
Он пришел на кафедру философии к профессору Фишеру:
— Позвольте мне посоветоваться с вами, Адам Андре¬
евич: я хотел писать по вашей кафедре диссертацию па
кандидата.
— Нет, не пишите, не советую: время неудобное,— с
живостью ответил Фишер.
«После этого, кажется, не нужно комментариев к то¬
му, каково ныне время»,— отметил Чернышевский, запи¬
савший этот диалог в дневнике.
Время это было самой мрачной полосой николаевского
царствования, наступившей после подавления революции
1848— 1849 годов в Западной Европе. Царское прави¬
тельство приняло ряд мер, чтобы задушить малей¬
шие ростки освободительного движения. Особенно силь¬
ные притеснения начались в области просвещения. Был
65

образован негласный чрезвычайными «бутурлинский коми¬
тет», названный так по имени его председателя
Д. П. Бутурлина,— «палата пауки», по выражению
Некрасова. Комитет был обязан следить за пропущенны¬
ми цензурой в печать произведениями, преследуя даже
намек на критическую мысль и привлекая к ответствен¬
ности недостаточно бдительных цензоров. В 1849 году в
Петербурге и в некоторых других крупных городах были
выявлены и сразу же изъяты из книжных магазинов
имевшиеся в продаже запрещенные иностранные книги.
Число студентов в университетах было сокращено. Сме¬
нивший министра народного просвещения мракобеса
С. С. Уварова еще больший реакционер А. II. Ширинский-
Шихматов предписал: «В университетском преподавании
ни под каким видом пе может быть допускаемо не только
порицание нашего образа правления, по даже изъявление
сомнения в пользе необходимости самодержавия в Рос¬
сии». Было приостановлено преподавание «государствен¬
ного права европейских держав» и философии.
В 1850 году было «повелено» принимать в университет
студентов преимущественно дворянского сословия. Тогда
же правительство упразднило в университетах кафедры
философии, признав, что «польза философии пе доказа¬
на, а вред от нее возможеп» и что, как заявил Николай I,
«закон божий есть единственное твердое основание всяко¬
му полезному учению». Преподавание психологии и логи¬
ки было передано... профессорам богословия.
Из университетского учебного процесса была вытрав¬
лена живая свободная мысль. Профессор философии Фи¬
шер стал теперь рьяным поборником «строгого подчинения
мысли указаниям откровения», т. е. библии. По вос¬
поминаниям одного из студентов, профессор всеобщей ис¬
тории М. С. Куторга после сделанного ему «начальни¬
ческого замечапия», «читая философски политическую
историю Европы в двух верстах от графа Орлова и гепе-
66

рала Дубельта и в одйой от Петропавловской крепости...
вероятно, часто оглядывался по сторопам, если не физи¬
чески, то духовно: ведь два-три неосторожных слова мог¬
ли привести в каземат, а то и под розги и потом в места
весьма отдаленные». Профессору русской истории
Н. Г. Устрялову цепзура запретила печатать его
работу «История Петра Великого». Поговаривали о воз¬
можности закрытия Петербургского университета.
По совету профессора Никитенко Черпышевский на¬
писал работу на звапие кандидата о «Бригадире» Фонви¬
зина, показавшую глубокие и серьезные взгляды будуще¬
го ученого. Законом художественной красоты произведе¬
ния, будь то поэзия, ромап, комедия, трагедия, является,
утверждал он здесь, изображение действительности, изо¬
бражение людей, характеров, действия, чувств «такими,
какими бывают они в действительности».
В апреле 1850 года начались выпускные экзамепы,
продолжавшиеся почти два месяца. «Чем ближе подходит
время окончания курса, тем больше думаешь о том, какое
получишь и скоро ли получишь место,— с беспокойством
писал Чернышевский родителям,— у пас в курсе 12 че¬
ловек, едва ли когда столько бывало в филологическом
факультете». Надо было решать, что делать дальше. Оп
делился с родителями своими плапами па будущее: «Что
касается до будущей карьеры, так то, что я прослужу
песколько лет в Саратове, ей помешает очень немного;
вероятпее даже, что не помешает вовсе пли еще пособит,
если я буду жить там, все равпо я буду заниматься тем
же, чем стал бы заниматься и здесь, и через песколько
времени поеду в Петербург держать на магистра (по те¬
перь я иначе и не думаю, как держать пепромеппо)...»
Мечтая о степени магистра, а потом доктора, Черпы¬
шевский отдавал себе полный отчет в том, что достигнуть
этого нелегко. «Но ведь этого мало сказать: „держать на
магистра и доктора..."— писал он.— Жизнь наша, т. е.
67

л.пзнь людей, не имеющих независимости... гораздо более
зависит от обстоятельств, нежели от нашей воли».
Чернышевский решил хлопотать о предоставлении
ему места в саратовской гимназии.
В мае во время экзаменов он выбрал время, чтобы
побывать у И. И. Введенского и посоветоваться с ним
о своем будущем. Введенский не советовал ему поступать
в саратовскую гимназию.
— Не делайте этого, это значит губить себя... Вы так
много переменились здесь, что не можете ужиться с теми
людьми... Не хотите ли вы в военно-учебное заведение? —
говорил с жаром Введенский.
— Ах, если бы это можно было, это было бы весьма
хорошо,— ответил Чернышевский.
— И весьма вероятно, что будет можно... Есть место
учителя русской словесности в Дворянском полку... Пода¬
вайте просьбу... Назначение в августе, до тех пор можно
будет отдохнуть.
Чернышевский колебался и ждал письма родителей.
Наконец письмо пришло,— родители согласились па то,
чтобы сын оставался в Петербурге. «Это меня так растро¬
гало (и обрадовало довольно много)... и развеселило, и я
целовал е.го несколько раз»,— записал Чернышевский
тогда в своем дневнике.
Ко времени окончания университета у Чернышевского
укрепилось намерение стать литератором, журналистом и
на этом поприще вести революционную борьбу против са¬
модержавия за торжество революционно-демократических
идеалов. «...Теперь чувствую себя пе просто как за
несколько часов перед тем, питающим различные нахва¬
танные из газет мнения, которые делают... расположен¬
ным к социализму п врагом застоя и угнетения, а почув¬
ствовал себя лпчпым врагом, почувствовал себя в изме¬
ненном положении, так, как чувствует себя заговорщик,
как чувствует себя генерал в отношении к пе-
68

приятельскому генералу, с которым, должен вступить за¬
втра в бой, внутренно теперь почувствовал, что я, может
быть, способен па поступки самые отчаянные, самые сме¬
лые, самые безумные»,— записал Чернышевский в днев¬
нике 15 мая 1850 года, называя этот «ток мыслей» «пере¬
меной», ознаменовавшей его идейпое возмужание, пача-
ло нового этапа в его жизни.
Именно в это время у Чернышевского появилась
мысль о необходимости иметь печатный станок и напеча¬
тать «воззвание к восстанию», обрисовать положение
народных масс и «то, что только сила и только они сами
через эту силу могут освободиться». Он был убежден, что
скоро начнется «ужаснейшее волнение, которое... раско¬
лышет народ... и даст широкую опору всем восстаниям»,
и был готов отдать свою жизнь, если ему будет суждено
погибнуть за «дело».
Вскоре Чернышевский был утвержден в степени кан¬
дидата. В дипломе, полученном им, его познания были
оценены так: в богословии, философии, римской словес¬
ности, всеобщей и русской истории и литературе славян¬
ских наречий и истории российского законодательства —
отличные; в греческой словесности и древностях — хоро¬
шие; в немецком языке — достаточные.
14 нюня 1850 года в дневнике Чернышевского появи¬
лась запись: «Так кончается моя университетская
жизнь... Что-то будет впереди?»
А на следующий день, 15 июня 1850 года, Чернышев¬
ский уехал в Саратов к родителям. Вернувшись через два
месяца, 11 августа, в Петербург, он немедленно начал ис¬
кать работу. В то время он опять жил с Терсппскими.
После квартиры на Большой Конюшенной, не удовлетво¬
рявшей и Чернышевского, и Терсинских, были сменены
по крайней мере еще две квартиры, адреса которых био¬
графам Чернышевского, к сожалению, не удалось уста¬
новить.
G9

В письме М. Л. Михайлову от 23 декабря 1850
года Чернышевский весьма подробно сообщает ему но¬
вый адрес: «В Большой Офицерской, против Малой
Мастерской, дом Дубецкого. Когда Вы поедете от почтам¬
та, т. е. с Вознесенского проспекта, Вы увидите против
Мастерской мелочную лавочку, подле нее ворота, за эти¬
ми воротами тотчас подъезд с улицы; так Вы по этому-то
подъезду да вверх, да во второй этаж, да увидите во вто-
ром-то этаже дверь с надписью: „Архитектор Браун" —
так против этой-то двери через площадку другая дверь
и есть моя». Дом сохранился (ныне улица Декабристов,
дом № 45), но установить точно квартиру, в которой жил
Чернышевский, оказалось невозможным.
После приезда из Саратова Чернышевскому понадоби¬
лось как-то зайти в университет за книгами, где инспек¬
тор сказал ему:
— Вы просите себе место в Саратове, так пришла бу¬
мага, что есть там место.
Это известно не обрадовало Чернышевского — он меч¬
тал остаться в Петербурге. По осуществить эту мечту бы¬
ло не так-то просто. После встречи с инспектором он еще
упорнее продолжал поиски работы и принял меры, чтобы
перевод в Саратов не состоялся, в частности поставил по¬
печителю условием своего перехода в гимназию отмену эк¬
заменов.
Наконец, благодаря хлопотам Введенского Чернышев¬
ский в октябре получил место учителя во Втором кадет¬
ском корпусе.
Это воепно-учебное заведение находилось па Большой
Спасской улице Петербургской стороны (ныне улица
Красного Курсанта, дом № 16). Корпус занимал целый
комплекс зданий. Некоторые из них были спроектирова-
пы и построены в конце XVIII века архитектором
Ф. И. Дсмерцовым; тогда же построено и двухэтажное
здание, обращенное лицевым фасадом па реку Ждановку.
70

В начале XIX века появились остальные сооружения, об¬
разовавшие вместе с ранее построенными замкнутое каре.
Позднее здания Второго кадетского корпуса перестраива¬
лись внутри.
Чернышевский преподавал в корпусе недолго — до
весны 1851 года. Работа его не удовлетворяла, ему пока¬
залось здесь «ужасно скверно». Поскольку оказалось, что
выдвинутое им условие переезда в Саратов было принято
попечителем, Чернышевский оставил службу в корпусе
и 12 марта 1851 года выехал в Саратов.
Подвернулись попутчики — Д. И. Минаев, с которым
Чернышевский был знаком, и Н. А. Гончаров, учитель из
Симбирска, брат писателя И. А. Гончарова. У Гончарова
была своя зимняя повозка, и Чернышевский с Минаевым
составили ему компанию. «...Ехали мы очень довольные
друг другом, занимаясь всяческими россказнями и шутка¬
ми. Я сидел, то есть лежал в отличпом спокойном повозоч¬
ном положении... Выпадал маленький сырой спежок. Мы
застегнули фартук повозки и ехали себе, весело болтая.
Вдруг, хлоп! — повозка набок, на левую сторону; лошади
смирные, хорошие, па том шагу же остановились,— я
увидел себя составляющим верхний слой трехъяруспого
общества...»— вспомипал Чернышевский.
В пути он сдружился со своими попутчиками. «Доро¬
гою все рассуждали между собой о коммунизме, волнени¬
ях в Западной Европе, революции, религии».
С Петербургом было грустно расставаться, «потому
что, как бы то ни было, все надежды в нем, всякое испол¬
нение желаний от него и в нем... Вне его пет надежд, вне
его нет движения... ни в умственном и политическом ми¬
ре»,— записал Чернышевский в дневнике. По Петербург
теперь был позади; его ждала служба в саратовской гим¬
назии.

«ЭТО БЫЛА ПЕРВАЯ МОЛНИЯ»
саратовской гимназии со страст¬
ностью, всегда присущей ему, ког¬
да он делал то, что ему казалось
нужным, Чернышевский отдался
преподавательской деятельности,
проявив при этом незаурядный пе¬
дагогический талант. «Я по мере
сил... буду содействовать развитию тех, кто сам еще не
дошел до того, чтоб походить на порядочного молодого
человека»,— писал on М. Л. Михайлову 28 мая 1851 года
из Саратова в Нижний Новгород.
В гимназии господствовали рутипа и казенщина.
«Учителя — смех и горе... Все в состоянии младенческой
невинности, подобные Адаму до вкушения от древа по¬
знания добра и зла... Директор — страшный реакционер,
обскурант и абсолютист»,— писал Чернышевский в том
же письме М. Л. Михайлову.
Широко применяя на уроках метод беседы, он вызы¬
вал у своих учеников активность, заставляя их самостоя¬
тельно мыслить, делать выводы. Он старался отучить сво¬
их питомцев от бессмысленной зубрежки учебников и
ввел в практику изучение литературы по первоисточни¬
кам. На его уроках ученики впервые стали читать Жу¬
ковского, Пушкина, Лермонтова; он стал руководить и их
внеклассным чтением. Привлекая на уроках богатый ма¬
териал из истории, философии, географии, молодой.учи¬
тель сумел постепенно привить учащимся любовь к род¬
ной словесности.
72

Большое внимание уделял Чернышевский на своих
уроках и таким вопросам, как внутриполитическое поло¬
жение России, крепостное право, суд, религия. Осуществ¬
ляя па практике педагогические идеи Белинского, он вос¬
питывал в молодых людях чувства гражданственности,
революционного патриотизма, нетерпимости к угнетению
и подавлению личности.
Встречаясь с учениками в гимназической библиотеке
или у себя на квартире, куда он иногда приглашал стар¬
шеклассников, Чернышевский старался воспитывать в
них будущих политических борцов. Его влияние пе толь¬
ко на учеников гимназии, но и на весь педагогический
персонал было громадно. Ум, знания, мастерское чтение
классических произведений, удивительное умение рас¬
крыть идею произведений, а также сердечность, необык¬
новенная простота и доступность в общении, уважение к
личности учепиков привлекали к Чернышевскому и гим¬
назистов, и передовых преподавателей.
По словам одного из саратовских учеников Чернышев¬
ского, он «был первою восходящею звездою в сумерках,
царивших в педагогическом персонале саратовской гим-
пазии; с его приездом началось веяние нового духа».
В гимназии прекратились физические наказания, устано¬
вилась атмосфера уважения и доверия. Ис гор и к
Н. И. Костомаров, отбывавший в Саратове ссылку, вспо¬
минал, что гимназия была Чернышевским «совершенно
переделана, и так ловко, что директор и инспектор, люди
положительно другого направления, не могли даже усле¬
дить за ним».
Слухи о «безбожных» идеях молодого учителя, зани¬
мавшегося революционной пропагандой среди учеников,
доходили до многих саратовцев. Это вызывало страх у
гимназического начальства. «Вольнодумство! Вольтерьян¬
ство! В Камчатку упекут меня за пего!» — восклицал ди¬
ректор гимназии.
73

Наряду с преподаванием Чернышевский усиленно за¬
нимался научной работой и готовился к защите магистер¬
ской диссертации; он принимал активное участие в
духовной жизни города. Здесь образовался кружок интел¬
лигенции. В пего входили историк Н. И. Костомаров,
ссыльный студент Виленского университета поляк И. Ме-
лантович, собирательница саратовских народных песен
А.	Н. Пасхалова, учитель словесности саратовской гимна¬
зии В. Г. Варенцов и другие. Кружок собирался у про¬
грессивно настроенного учителя Е. А. Белова, окончив¬
шего философский факультет Казанского университета и
преподававшего в гимназии географию. Здесь обсуждали
все, что волновало этих интеллигентных людей,— акту¬
альные политические события, новинки литературы и т. д.
Особенно тесно сблизился Чернышевский с Н. И. Ко¬
стомаровым, ценя в нем «честный образ мыслей» и поло¬
жительные стороны его научных воззрепий. Н. И. Кос¬
томаров впоследствии вспоминал о Чернышевском как об
исключительно даровитом человеке, обладавшем большой
способностью «производить обаяние и привлекать к себе
простотою». Но либерального историка пугало революци¬
онное мировоззрение молодого учителя. Чернышевский,
писал Костомаров в своей автобиографии, «был энергичен
до фанатизма, верен своим убеждениям во всей жизни...
и стал ярым апологетом безбожия, материализма и нена¬
висти ко всякой власти». Костомарову было не по пути
с революционным демократом. «Наши дороги разпые»,—
писал оп в марте 1862 года Чернышевскому в ответ па
обвинение в измене прежним убеждениям.
В январе 1853 года Чернышевский познакомился с до¬
черью местного врача Ольгой Сократовной Васильевой.
«Я хочу любить только одну во всю жизнь»,— записал оп
тогда в «Дпевпике моих отношений с тою, которая состав¬
ляет мое счастье». Решив связать свою судьбу с Ольгой
Сократовной, Чернышевский счел своим долгом расска¬
74

зать ей о своих политических убеждениях. Свой разговор
с Ольгой Сократовной он записал в дневнике:
« — С моей стороны было бы низостью, подлостью свя¬
зывать с своей жизнью еще чыо-ннбудь и потому, что я
не уверен в том, долго ли буду я пользоваться жизнью
и свободою. У меня такой образ мыслей, что я должен
с минуты па мипуту ждать, что вот явятся жандармы,
отвезут меня в Петербург и посадят меня в крепость...
Я делаю здесь такие вещи, которые пахнут каторгою — я
такие вещи говорю в классе.
— Да, я слышала это.
— И я не могу отказаться от этого образа мыслей —
может быть, с летами я несколько поохладею, но едва ли.
— Почему же? Неужели в самом деле не можете вы
перемениться?
— Я пе могу отказаться от этого образа мыслей, пото¬
му что он лежит в моем характере, ожесточенном и недо¬
вольном ничем, что я вижу кругом себя... Во всяком слу¬
чае до сих пор это направление во мне все более и более
только усиливается... входит в мою жизнь. Итак, я жду
каждую минуту появления жандармов, как благочести¬
вый христианин каждую минуту ждет трубы страшного
суда. Кроме того, у пас будет скоро бунт, а если он будет,
я буду непременно участвовать в пем.
Она почти засмеялась — ей показалось это страппо и
невероятно.
— Каким же эго образом?
— Вы об этом мало думали или вовсе не ду¬
мали?
— Вовсе по думала.
— Это непременно будет. Неудовольствие народа
против правительства, налогов, чиновников, помещиков
все растет. Нужно только одну искру, чтобы поджечь все
это. Вместе с тем растет и число людей из образованного
кружка, враждебных против настоящего порядка вещей.
75

Вот готова и искра, которая должна зажечь этот пожар.
...Я приму участие.
— Вместе с Костомаровым?
— Едва ли — он слишком благороден, поэтичен; его
испугает грязь, резня. Меня пе испугает пи грязь, пи
пьяные мужики с дубьем, пи резня.
— Не испугает и меня».
В апреле 1853 года состоялась свадьба Чернышевского1
с Ольгой Сократовной.
Чернышевского неудержимо тянуло в Петербург. Хо¬
телось скорее запяться серьезной литературно-обществен¬
ной деятельностью, запяться наукой. Его мысли все более
поглощала политика. Это была пламенпая страсть, завла¬
девшая им целиком. Через месяц после свадьбы Черны¬
шевский уехал с женой в Петербург.
Молодые супруги до подыскания квартиры временно
остановились у недавно овдовевшего Терспнского. Он
жил в топ же самой квартире на Большой Офицерской,
где до отъезда в Саратов жил и Чернышевский. Терспн-
ский большую часть времени проводил на даче. Черны¬
шевские сделали ряд визитов, побывали у Введенских, па
даче в Павловске у Срезневских, которые радушно при¬
гласили их пожить у них. Чернышевский показал Ольге
Сократовне и другие окрестности Петербурга: Царское
Село, Екатерингоф (пыпе город Пушкин и Сад имени
30-летия ВЛКСМ в Ленинграде).
В начале августа Чернышевские переехали от Терсип-
ского па свою квартиру, снятую на Петербург¬
ской стороне, па Ждановской набережной. Это была
та самая квартира, которую занимали раньше Введенские
и в которой у них часто бывал Чернышевский в универ¬
ситетские годы. Квартира состояла из «трех довольно
больших комнат». По словам Чернышевского, опа была
«дороговата... 20 руб. серебром в месяц, но другой за
меньшие деньги... не могли отыскать па таких местах...».
70

В те годы Петербургская сторона, несмотря на бли¬
зость от центра столицы, представляла собой настоящее
провинциальное захолустье. Немощеные улицы, летом за¬
росшие травой, а зимой тонувшие в сугробах, вместо тро¬
туаров деревянные высокие мостки, домишки с покрыты¬
ми мохом и травой кровлями, с покосившимися воротами,
какие-то переулки, из которых нелегко выбраться. Здесь
было много садов, а еще больше огородов и заросших
бурьяном пустырей. «Это был своеобразный мирок отстав¬
ных и заштатных чиновников... убогих кумушек-салоп-
виц, домовладельцев, ежедневно рисковавших быть погре¬
бенными под развалинами своих ветхих домишек»,— пи¬
сал в своих мемуарах литератор А. М. Скабичевский.
Чернышевский решил, что с ним поселится двоюрод¬
ный брат Саша — Александр Николаевич Пыпип, к это¬
му времени окончивший Петербургский университет.
Семейная жизнь в Петербурге требовала средств. Чер¬
нышевский занялся поисками заработка — подал проше¬
ния в управление военными учебными заведениями и по¬
печителю учебного округа М. Н. Мусину-Пушкину.
Встретившись с И. И. Введенским, Чернышевский узнал,
что есть вакансия па должность преподавателя в Кадет¬
ском корпусе, где можно вести курсы теории поэзии и
истории всеобщей литературы. Но для этого необходимо
было получить согласие попечителя Петербургского окру¬
га, так как Чернышевский еще не уволился из саратов¬
ской гимназии. Он съездил в Царское Село, чтобы про¬
сить об этом М. Н. Мусина-Пушкина, который обещал
ему помочь.
Чернышевский пе гнушался никакими заработками.
Он взял на себя редактирование и корректуру записи
курса исторической грамматики русского и церковносла¬
вянского языка, предназначавшейся в качестве пособия
для кадетских корпусов, отдал в печать составленный им
«Словарь к Ипатьевской летописи» — «самое скучное, са¬
77

мое пеудобочитаемое, но вместе едва ли не самое труже¬
ническое из всех ученых творений, какие появлялись на
свет в России» — так охарактеризовал автор свой труд
в письме отцу.
В июльском номере «Отечественных записок» за 1853
год появился критический разбор книги А. Гильфердинга
«О сродстве языка славянского с санскритским» и сборни¬
ка «Собрание поэтов» И. Нейкирха. Автором разбора был
Чернышевский. Это было начало его журналистской де¬
ятельности.
В то же время Чернышевский интенсивно работал над
диссертацией об эстетике. «По секрету можно сказать,
что гг. здешпие профессора словесности совершенно не
занимались тем предметом, который взял я... Вообще у
пас очепь затмились понятия о философии с тех пор, как
умерли или замолкли люди, понимавшие философию...» —
сообщал он отцу, явно имея в виду покойного Белинского,
поставившего отечественную эстетику па материалистиче¬
скую оспову, и Герцепа, находившегося в эмиграции.
Когда был напечатан наконец «Словарь к Ипатьевской
летописи», Чернышевский сам написал на него короткую
рецензию для «Отечественных записок», где указал па
некоторые его недостатки. Неожиданно для него ему был
выплачеп гонорар 60 рублей.
Теперь оп стал часто бывать в доме на углу Литейного
проспекта и Бассейной улицы — в редакции журнала
«Отечественные записки». Этот дом, принадлежавший с
1841 года редактору и издателю «Отечественных записок»
A.	А. Краевскому, по праву может быть назван своеобраз¬
ным литературным пантеоном. В 1824—1825 годах здесь
бывал у своей невесты С. М. Салтыковой А. А. Дельвпг
и влюблеппый в нее декабрист П. Г. Каховский.
B.	А. Жуковский навощал здесь свою племянницу
А. А. Воейкову.
В 1858—1859 годах в доме жил Добролюбов; с 1857 по
78

1862 год — И. И. Панаев, а с 1857 по 1863-й — А. Я. Пана¬
ева. Здесь десять лет (1857—1866) находилась редакция
«Современника». С 1857 года до своей смерти в 1877 году
в этом доме жил Н. А. Некрасов.
Редакция «Отечественных записок» помещалась в
этом доме около сорока лет — с начала 1840-х годов до
1878 года. Вход в редакции «Отечественных записок» и
«Современника» был с одной и той же площадки лестни¬
цы. Во дворе в конце 1860-х годов жил Глеб Успенский
и более семнадцати лет — В. Р. Зотов, известный в ту
пору литератор и журналист, издатель журнала «Всемир¬
ная иллюстрация».
Дом, построенный в конце XVIII века, сначала был
двухэтажным. В конце 1850-х годов Краевский надстроил
третий этаж. В таком виде дом сохранился до нашего вре¬
мени (ныне Литейный проспект, дом № 36; здесь разме¬
щается музей-квартира Н. А. Некрасова). В течение деся¬
ти лет жизпь и деятельность Чернышевского была тесней¬
шим образом связана с этим домом.
В конце октября 1853 года Чернышевский с женой
побывали на выставке, открытой в залах Академии худо¬
жеств. Академия произвела большое впечатление на Чер¬
нышевского еще в то время, когда он восемнадцатилет-
пим юпошей знакомился с городом. Здание Академии
художеств, построенное в 1764 — 1788 годах по проекту
архитекторов А. Ф. Кокорипова и Ж.-Б. Валлеп-Деламо-
та,— один из замечательных архитектурных памятников
русского зодчества XVIII века. Особую ценность представ¬
ляет анфилада залов второго этажа, выходящих на Неву,
так называемых «рафаэлевских» и «тициановских» залов,
оформленных в 1830—1834 годах по проекту К. А. Топа.
Чернышевский долго любовался произведениями рус¬
ских художников, представленных на выставке. Выставка
вызвала у петербуржцев большой интерес; несмотря па
будний день, на ней была, по словам Чернышевского,
79

«страшная толкотня». По его мнению, лучшими на вы¬
ставке были портреты работы С. К. Зарянко и Н. Л. Тют-
рюмова.
После посещения выставки Чернышевский написал
статью о ней, которая была напечатана в журнале «Мо¬
да» за 1853 год. Он отмечал, что внимание всех посетите¬
лей привлекли портреты работы Н. Л. Тготрюмова — ав¬
тора более чем трехсот портретов. В них «равно удиви¬
тельны и отделка подробностей, обманывающая глаз
своей близостью к натуре, и уменье передавать выражение
лица».
Чернышевский подчеркнул, что «живая верность дей¬
ствительности составляет также достоинство картины г.
Горбунова «Возвращение крестьян с поля», отличаю¬
щейся, кроме того, эффектным освещением: золотистые
лучи заходящего солнца озаряют изжелта-розовым светом
вс ю переднюю сторону фигур и предметов».
Академик К. А. Горбунов — автор замечательных
портретов выдающихся деятелей русской культуры, с
многими из которых он находился в дружеских отноше¬
ниях,— Белинского, Лермонтова, Гоголя, Кольцова, Гер¬
цена, Тургенева. В статье упоминаются портреты работы
С.	К. Зарянко, картины В. Мореишильда «Явление анге¬
ла пастухам», Ф. С. Завьялова «Положение во гроб Спа¬
сителя», за которую художник получил звание профессо¬
ра, И. П. Трутнева «Игра в носки», с «живостью выраже¬
ния на лицах выигравшего и проигравшего», работы
Д. II. Мартынова, К. Б. Вепига, Е. С. Сорокина и других
художпиков.
Статья была написана не только ради заработка, в ко¬
тором Чернышевский тогда очень нуждался и ради кото¬
рого он, «пе умеющий отличить кисею от барежа», вы¬
нужден был писать статьи о последних модах в журнале
«Мода». «Так было нужно, иначе мне нечего было бы
есть»,— признавался он. В это время Чернышевский уси-
80

лепно работал над магистерской диссертацией «Эстети¬
ческие отношения искусства к действительности», и появ¬
ление его небольшого отклика на выставку русского ис¬
кусства в Петербургской Академии художеств было
неслучайным. В заключении статьи автор с удовлетворе¬
нием констатировал, что выставка «дала Петербургу слу¬
чай выказать свое внимание и любовь к искусству и...
доказала нам, что русская живопись развивается, делает¬
ся самостоятельнее с каждым днем».
Той же осенью 1853 года Чернышевский сообщал в
письме к отцу, что больше половины его диссертации го¬
тово. Работал он усердно, насколько позволяли силы.
Ведь необходимо было выкраивать время, чтобы писать
статьи и рецензии для заработка. Краевский помещал их
в «Отечественных записках». Удавалось печататься и
в других журналах.
В конце осени 1853 года состоялось знакомство Чер¬
нышевского с Некрасовым, которое произошло в связи с
поисками дополнительной работы. Чернышевский полу¬
чил от издателя «Современника», журналиста и беллет¬
риста И. И. Панаева, несколько книг «для разбора». Ре¬
цензии вскоре были написаны и принесены Панаеву на
его квартиру,— он жил вместе с Некрасовым на углу Ко¬
локольной улицы и Поварского переулка (дом не сохра¬
нился).
В своих воспоминаниях о Некрасове Чернышевский
рассказал об этом знакомстве: «Вошел в комнату мужчи¬
на, еще молодой, но будто дряхлый, опустившийся плеча¬
ми. Он был в халате... Я тогда уж привык считать Некра¬
сова великим поэтом и, как поэта, любить его. О том, что
он человек больной, я не знал. Меня поразило его увидеть
таким больным, хилым...»
Панаев представил Чернышевского Некрасову, кото¬
рый пригласил его в свой кабинет, усадил в кресло, и ме¬
жду ними состоялся такой разговор:
4 О. А. Пини
81

« — Зачем вы обратились к Папаеву, а не ко мне?
Через это у вас пропало два дня. Он только вчера вече¬
ром, отдавая ваши рецензии, сказал мне, что вот есть
молодой человек, быть может, пригодный для сотрудни¬
чества. Вы, должно быть, не знали, что на деле редижи-
руется журнал мною, а не им?
— Да, я пе знал.
— Он добрый человек, потому обращайтесь с ним, как
следует с добрым человеком; не обижайте его; но дела
с ним вы не будете иметь; вы будете иметь дело только
со мною... Панаев говорил, вы беден, и говорил, вы в Пе¬
тербурге уж несколько месяцев; как же это потеряли вы
столько времени? Вам было надобно тотчас позаботиться
приобрести работу в «Современнике». Вы, должно быть,
не умеете устраивать свои дела?
— Не умею.
— Жаль, что вы пропустили столько времени. Если
бы вы познакомились со мною пораньше, хоть месяцем
раньше, вам не пришлось бы нуждаться. Тогда у меня
были еще деньги. Теперь нет... Я буду давать вам на
каждый месяц лишь столько работы, сколько наберется
у меня денег для вас...»
В первом номере «Современника» за 1854 год появи¬
лась рецензия Чернышевского на комедию Эмиля Ожье
«Габриэль», вышедшую в русском переводе отдельным
изданием. Спектакль «Габриэль» в исполнении француз¬
ской труппы Чернышевский смотрел в Михайловском те¬
атре еще в 1851 году.
С этой небольшой рецензии началось сотрудничество
Чернышевского с Некрасовым в «Современнике».
Самым существенным событием в жизни Чернышев¬
ского в 1853 году было завершение им магистерской дис¬
сертации. Однако разные обстоятельства задержали ее за¬
щиту на полтора года.
82

* * *
Чернышевский назвал свою работу «Эстетические от¬
ношения искусства к действительности». Она была посвя¬
щена исследованию сущности искусства с позиций после¬
довательного материализма.
Как утверждал Гегель, «красота в искусстве стоит вы¬
ше красоты в природе». Противопоставляя свою эстети¬
ческую теорию этому идеалистическому утверждению,
Чернышевский опровергал его. Он провозглашал, что вы¬
сочайшая красота находится в caMOii действительности,
что «истинная возвышенность — в самом человеке, в его
внутренней жизпи». Суть своих воззрений па искусство
Чернышевский формулировал так: «Существенное значе¬
ние искусства — воспроизведение всего, что интересно
для человека в жизни». Прекрасное есть жизнь — так
критик-материалист определял смысл категории прекрас¬
ного. Чернышевский развивал свою мысль далее: «Самое
общее из того, что мило человеку, и самое милое ему па
свете — жизнь; ближайшим образом, такая жизнг., какую
хотелось бы ему вести, какую любил он; потом и всякая
жизнь, потому что все-таки лучше жить, чем пе жить: все
живое уже по самой природе своей ужасается погибели,
небытия и любит жизнь, и кажется, что определение
„прекрасное есть жизнь"... удовлетворительно объясняет
все случаи, возбуждающие в пас чувство прекрасного».
Он утверждал, что «сфера искусства не ограничивается
одним прекрасным и его так называемыми моментами,
а обнимает собою все, что в действительности (в природе
и в жизпи) интересует человека... Общеинтереспое в жиз¬
ни — вот содержание искусства».
Чернышевский восставал против идеалистического
утверждения, будто цель искусства — создать идеальный
мир. Он настойчиво проводил мысль об обществепно-
практической роли искусства: произведения искусства
способствуют постижению смысла жизни. Он установил
83

связь между общественно полезными и эстетическими по¬
нятиями: «Что портит жизнь, то портит и красоту».
Завершалась эстетическая теория Чернышевского та¬
ким тезисом: «Воспроизведение жизни — общий, характе¬
ристический признак искусства, составляющий сущ¬
ность его; часто произведения искусства имеют и другое
значение — объяснение жизни; часто имеют они и значе¬
ния приговора о явлениях жизни».
Чернышевский выступил с собственной материалисти¬
ческой теорией искусства. Она была основана на обобще¬
нии творчества русских и западных художников-реали¬
стов и имела целью поднять общественно преобразующую
и воспитательную роль искусства соответственно потреб¬
ностям нового этапа революционно-освободительной борь¬
бы против самодержавия и крепостничества.
Вся диссертация Чернышевского, как и авторецензия
па нее, была проникнута материалистическими, социа¬
листическими идеями. Исследователь предполагал в дис¬
сертации «применить идеи Фейербаха к разрешению
основных вопросов эстетики»,— писал он много лет
спустя, в 1888 году, в «Предисловии» к третьему изданию
диссертации, которое, однако, было запрещено и не уви¬
дело света.
Несколько фраз того же «Предисловия» дают пред¬
ставление о том, какую смелость брал на себя Чернышев¬
ский, взявшись за разработку подобной темы в условиях
преследования передовой мысли. Он писал в «Предисло¬
вии»: «Странную несообразность с этим представляет то
обстоятельство, что во всем его трактате (т. е. в диссерта¬
ции.— О. П.) ни разу пе упоминается имя Фейербаха.
Дело объясняется тем, что это имя было тогда невозмож¬
но употреблять в русской книге. У автора нет и имени
Гегеля, хотя он постоянно полемизирует против эстети¬
ческой теории Гегеля... Это имя тоже было неудобно тогда
для употребления на русском языке».
84

Имя Гегеля и критика «гегелизма» были устранены по
требованию профессора Никитенко, который руководил
работой Чернышевского и не желал, чтобы в ней были
допущены резкие нападки на гегелевскую философию,
получившую официальное признание в университетских
курсах.
Никитенко, внимательно прочитавший диссертацию
второй раз, несомненно увидел в ней то, что пугало его
и заставляло откладывать ее представление к защите. Бо¬
язнь Никитенко была одной из причин того, что защита
была отсрочена, хотя Чернышевский сдал весной
1854 года магистерские экзамены.
«Дело о моем магистерстве, так несносно тянувшееся,
опять подвигается: скоро начну печатать свою диссерта¬
цию. Из этого не следует, чтобы конец был уже бли¬
зок»,— с раздражением писал Чернышевский отцу
осенью 1854 года. Действительно, представленная в совет
университета и потом официально препровожденная дека¬
ном на отзыв Никитенко, диссертация пролежала еще
длительное время, пока Никитенко «изучал» ее и не да¬
вал отзыва. Только в апреле 1855 года она наконец была
утверждена советом и разрешена к печати.
С января 1854 года Чернышевский работал преподава¬
телем словесности во Втором кадетском корпусе. Превос¬
ходно владея своим предметом, он сумел увлечь им своих
учеников. Они внимательно и охотно слушали учителя.
Особенно нравилось им то, что учитель не спрашивал на
уроках и не задавал писать сочинения. Однако работа
в корпусе продолжалась недолго.
Однажды ученики класса, в который на урок вошел
Чернышевский, не могли долго успокоиться после пере¬
мены. Дежурный офицер вошел за ним следом для водво¬
рения порядка, но Чернышевский, обернувшись, рукой
остановил офицера со словами: «А теперь вам войти сюда
нельзя». Оскорбленный офицер пожаловался начальству,
85

требуя извинения со стороны Чернышевского, который
подтвердил сказанное офицером, но наотрез отказался из¬
виниться перед ним.
, В мае 1855 года Чернышевский вышел в отставку.
11 Он все больше и больше втягивался в журналистскую
работу. Писать приходилось очень много. «Половину ме¬
сяца читаешь то, о чем надобно будет писать, другую
половину пишешь»,— сообщал он отцу. Он подсчитал, что
только в январских книжках «Отечественных записок» и
«Современника» за 1855 год помещено около 10 печатных
листов — 156 страниц, написанных им.
Чернышевский старался тратить меньше времени на
посещение знакомых, не бывал ни у кого, «кроме как
у людей, к которым приводят дела,— у Краевского и
Некрасова, которые доставляют возможность жить». Сре¬
ди немногих знакомых, кого навещал Чернышевский, бы¬
ли также профессор Никитенко и академик Срезневский.
Никитенко жил на Владимирском проспекте в доме Фри-
дерикса (теперь дом № 13), а Срезневский — сначала на
Вознесенском проспекте, а потом переехал на 9-ю линию
Васильевского острова (ныне дом № 52).
Однако круг друзей и знакомых постепенно расширял¬
ся. Чернышевский виделся со своим другом М. Л. Ми¬
хайловым, с возвратившимся из ссылки Н. И. Костомаро¬
вым, по субботам заходил с Пыпиным к профессору рим¬
ской литературы Н. Благовещенскому, в доме которого
бывало много молодежи. Приходилось и самому прини¬
мать посетителей. У него бывал И. И. Срезневский, захо¬
дил ученый-славист и археолог А. А. Котляревский.
По воскресеньям к Чернышевскому нередко приходи¬
ли его бывшие ученики из саратовской гимназии, теперь
студенты Главного педагогического института. Черны¬
шевский любил молодежь. С увлечением говорил со сту¬
дентами о книгах, о появившихся в журналах новых про¬
изведениях. Беседы часто касались исторических вопросов.
86

И тогда он излагал многие свои мысли, которые затем
были развиты в его статьях, напечатанных в «Современ¬
нике».
Познакомился Чернышевский и с другими студента¬
ми-саратовцами, которые учились в университете и в Пе¬
тербургской медицинской академии. С большим удоволь¬
ствием стал бывать у Чернышевского П. П. Пекарский —
историк и литературовед, впоследствии академик.
На одном из вечеров у Краевского Чернышевский по¬
знакомился с писателем и актером И. Ф. Горбуновым.
Весной 1855 года у Никитенко состоялось его знакомство
с И. А. Гончаровым.
В середине 1850-х годов в скромной комнате
П. П. Пекарского Чернышевский встретился с
Н. В. Шелгуновым, который вскоре стал одним из самых
близких ему людей.
Закончив в 1841 году Лесной институт, Шелгунов —
полковник корпуса лесничих — служил в лесном департа¬
менте, был профессором Лесного института. С 1848 года
он печатался в специальных научных изданиях. Через
Г. Е. Благосветлова он приобщился к общественно-поли¬
тической прессе. Его статьи появились в 1859 году в жур¬
налах «Русское слово», «Труд», а начиная с 1861 года
стали печататься и в «Современнике».
Примкнув к революционным демократам, Шел¬
гунов стал одним из ближайших и верных соратников
Чернышевского. В своих воспоминаниях, отличающихся
точностью и содержащих много сведений о Чернышев¬
ском, он писал о своем первом впечатлении от знакомства
с ним: «Общий вид его был очень симпатичный, влеку¬
щий и располагающий... Чернышевский был очень застен¬
чив, скромен в манерах. Львом он являлся только в своих
статьях, и тогда это был действительно лев, учитель,
„власть имущий". Чернышевский сознавал эту власть, хо¬
тя, может быть, и не думал, что история русской мысли
87

назовет шестидесятые годы его именем, как сороковые —
именем Белинского».
С конца лета 1854 года Чернышевский переехал с Пе¬
тербургской стороны ближе к центру города. Перемена
квартиры была необходима, потому что журнальные рабо¬
ты, частые встречи с редактором «Отечественных запи¬
сок» Краевским, посылки корректур, книг — все требова¬
ло быть поближе к центру города. Кроме того, к этому
времени увеличилась семья Чернышевских: весной у них
родился сын Александр.
В августе 1854 года Чернышевский сообщал отцу:
«После долгих поисков и колебаний в выборе мы, нако¬
нец, перешли на другую квартиру, более удобную... Те¬
перь мы будем жить на такой квартире, где у каждого
будет своя особенная комната...» В письме сообщался но¬
вый адрес: «...у Владимирской церкви, в Хлебном переул¬
ке в доме Диллингсгаузена» (ныне Дмитровский пере¬
улок; дом не установлен). Из письма Чернышевского из¬
вестно также, что квартира находилась на первом эта¬
же, к нему был приложен план квартиры.
Ольга Сократовна уговорила мужа отдать одну из че¬
тырех комнат своей подруге и ее мужу. Вместе с Черны¬
шевскими опять поселился и А. Н. Пыпин (в одной ком¬
нате с Николаем Гавриловичем).
В Хлебном переулке Чернышевские прожили один
год. Плата за новую квартиру была высокой — 350 руб¬
лей в год. В Петербурге «квартиры... удивительно дороги
и дорожают едва ли не с каждым годом,— жаловался в
письме Чернышевский.— Между тем, новые дома строят¬
ся беспрестанно... напротив нас растет новый дом, и бук¬
вально не по дням, а по часам. Когда мы перешли, 20 ав¬
густа, еще только доканчивали фундамент. Теперь готовы
два этажа. И закладывают уже третий».
В конце апреля 1855 года была снята дача в Лес¬
ном — в северной окрестности Петербурга, куда переселя-
88

лпсь иа лето многие горожане. Дача стояла «среди сада,
большого и хорошего», в Большой Кушелевке, в так на¬
зываемом Беклешовском саду, от которого опа была отго¬
рожена палисадом (впоследствии здесь появилась Бекле-
шовская улица, переименованная позже в Гжатскую).
Однако Николаю Гавриловичу мало приходилось жить
па даче: дела требовали его присутствия в городе.
В 1855 году Чернышевский прекратил свое участие
в журнале «Отечественные записки». Краевский по¬
ставил перед ним вопрос о выборе между «Отечествен¬
ными записками» и «Современником». С другой стороны,
и Некрасов говорил ему: «Вы видите, каков я... вы уж
работаете для Краевского. Он враг нам...» Чернышевский
принял решение перейти в редакцию «Современника».
С этого времени его судьба была неразрывно связана
с «Современником», который в скором времени совмест¬
ными усилиями Некрасова и Чернышевского превратился
в боевой штаб революционной демократии.
* * *
3 мая 1855 года была наконец напечатана в типогра¬
фии Э. Праца тиражом 400 экземпляров диссертация Чер¬
нышевского. Защита была назначена на 10 мая.
В день защиты Чернышевский не успел даже прочи¬
тать кое-что для предстоящего диспута, так как накануне
он занимался на даче переводом с английского одного ро¬
мана, предназначенного для печати в «Современнике», а
приехав в город, узнал, что его ожидают девять с полови¬
ной печатных листов корректуры, которые надо было вер¬
нуть в «Современник» на следующее утро. Чтение кор¬
ректуры Чернышевский закончил уже в день диспута.
Диспут, однако, чуть было не сорвался. Министр про¬
свещения Норов, узнавший от реакционного профессора
И. И. Давыдова о «вольнодумной» диссертации, пришел
89

в негодование и хотел было отменить защиту. «Что вы
наделали!.. Как могли пропустить диссертацию Черны¬
шевского?.. Ведь это — полнейшее отрицание искусства и
изящного! Сикстинская мадонна и Форнарина — италь¬
янка-натурщица!.. Это невозможно, невозможно!» — кри¬
чал он декану Ц. Г, Устрялову. Но было уже поздно.
Отмена диспута вызвала бы настоящий скандал.
Небольшая университетская аудитория была битком
набита слушателями. Здесь находилось много молоде¬
жи — студентов, офицеров. Сидели даже на подоконни¬
ках. Среди приглашенных были И. И. Панаев и
А. А. Краевский, П. П. Пекарский, И. И. Введенский,
Н. В. Шелгунов, поэт Л. А. Мей, славист В. И. Ламан-
ский, критик и пушкиновед П. В. Анненков, А. Н. Пы-
пин, А. Ф. Раев и другие. Присутствовал даже попечи¬
тель Петербургского учебного округа граф М. Н. Му¬
син-Пушкин. Официальными оппонентами выступали
профессор А. В. Никитенко и адъюнкт-профессор
М. И. Сухомлинов, председательствовал на диспуте рек¬
тор университета П. А. Плетнев.
В своем выступлении Никитенко отметил значение
диссертации, большую эрудицию «диспутанта», затем
остановился на ее содержании, сказав о некоторой по¬
спешности работы автора, которая вызвала такие
недостатки, как неясность основной точки зрения, малое
количество примеров и литературных приложений. Отда¬
вая должное уму и искусству автора, Никитенко заявил,
что не со всеми его положениями согласен. По его мне¬
нию, аргументация Чернышевского была недостаточно
убедительной, так как принятая эстетическая теория
«незыблемо установила идеальные цели искусства, подни¬
мающие его над действительностью на недосягаемую вы¬
соту и обеспечивающие за ним то превосходство, которое
имеет дух над материей». «Никитенко возражал мне
очень умно»,— писал Чернышевский отцу.
90

Другой оппонент, М. И. Сухомлипов, сделал несколько
малосущественных замечаний, с которыми Чернышевский
согласился. Незначительными были и замечания Плетне¬
ва, на которые диссертант даже не стал отвечать.
Чернышевский держался на защите уверенно. В на¬
чале своей ответной речи он возражал сдержанно, по за¬
тем даже резко. Он говорил о господствующем рабском
преклонении перед отживающими авторитетами, о необ¬
ходимости отбросить принятые и отжившие понятия об
идеальном значении искусства, которые давно пора сдать
в архив. «...В России свободная критика наталкивается на
целый ряд предметов, которые она должна обходить мол¬
чанием...» — говорил он, протестуя против боязни духа
свободных исследований и свободной критики.
Выступление соискателя вызвало заметное оживление
па профессорских креслах. Ни в диссертации, пи в ответ¬
ной речи Чернышевский не упоминал имени Гегеля и тем
более Фейербаха. Консультируясь во время работы над
диссертацией, Чернышевский никогда не сообщал Ники¬
тенко о поставленной им перед собой задаче «применить
идеи Фейербаха к разрешению основных вопросов эстети¬
ки». Поэтому Никитенко, поняв, что Чернышевский нис¬
провергал гегелевскую теорию, устанавливавшую «пре¬
восходство духа нйд материей», едва ли знал, что Черны¬
шевский исповедовал материалистическую философию
Фейербаха.
После окончания диспута Плетнев сухо заметил Чер¬
нышевскому: «Я, кажется, вам читал совсем иную теорию
искусства».
Совет университета, учитывая ученые достоинства
диссертации, как и репутацию диссертанта, решил: «За-
щищение признано удовлетворительным» и определил:
«Кандидата Чернышевского удостоить степени магистра
русской словесности».
91

Несмотря на это постановление, магистерский диплом,
который присудили Чернышевскому, был положен в ми¬
нистерстве просвещения под сукно и только через три
с лишним года — в октябре 1858 года, когда министерство
возглавил другой министр,— Чернышевский был наконец
утвержден в степени магистра русской словесности.
К тому времени этот вопрос совершенно перестал ин¬
тересовать его: он явился в университет за дипломом че¬
рез несколько месяцев после утверждения — в начале
1859 года. По словам Чернышевского, он уже имел «неко¬
торую репутацию, не нуждающуюся в министерских
учреждениях».
В «Отечественных записках» появилась рецензия на
книгу Чернышевского «Эстетические отношения искусст¬
ва к действительности», в которой рецензент критик
С. С. Дудышкин утверждал, что принципы, положенные
в ее основу автором, могут повергнуть читателей в «не¬
поддельный ужас». После ознакомления с этим отзывом
Чернышевский писал отцу, что этот критический разбор
даже позабавил его: «Я осмеял столько книг и книжек,
что было бы несправедливо, если бы и моя не была
осмеяна».
«Библиотека для чтения» в анонимном отклике под¬
держала критическое выступление Дудышкина. Привер¬
женцы идеалистической эстетики обрушились на матери¬
алистическую теорию Чернышевского. Сторонники тео¬
рии «чистого искусства» — дворянские литераторы
А. В. Дружинин, А. А. Григорьев, П. В. Анненков и
другие противопоставляли искусство жизни. Именно им
и были адресованы слова Чернышевского: «Последовате¬
ли теории чистого искусства, выдаваемого нам за нечто
долженствующее быть чуждым житейских дел, обманыва¬
ются или притворяются: слова «искусство должно быть
независимо от жизни» всегда служили только прикрыти¬
ем для борьбы против не нравившихся этим людям на¬
92

правлении литературы с целью сделать ее служительни¬
цей другого направления...»
С позиций революционной демократии Чернышевский
разоблачил реакционную сущность деятелей искусства
господствующих классов, которые отстаивали самодер¬
жавно-крепостнический уклад жизпи, и естественно, что
они встретили его книгу в штыки.
Зато в лагере революционной демократии книга Чер¬
нышевского была встречена с приветствием и получила
одобрение и поддержку. М. Е. Салтыков-Щедрин, летом
1856 года вернувшийся из ссылки, в статье о поэте
А. В. Кольцове, предназначенной для журнала «Русский
вестник», вслед за Чернышевским обрушился на «теорию
художественности», не признающую объяснения и оценки
действительности. «Мы тогда только интересуемся произ¬
ведением науки или искусства, когда оно объясняет нам
истину жизни и истину природы»,— писал он, выступая в
одном строю с революционно-демократической критикой.
Статья была запрещена цензурой. Агент Третьего от¬
деления доносил, что если цензура не укротит порывы
Щедрина, то он может стать вторым Герценом.
Эстетическая теория Чернышевского, утверждая реа¬
листические принципы в литературе и искусстве, оказала
глубокое воздействие на русских художников, музыкан¬
тов и писателей. И. Е. Репин вспоминал, что в мастерских
художников «прочитывались запоем „Эстетические отно¬
шения..."». И. Н. Крамской в одном из писем В. В. Стасо¬
ву сообщал о том, какое вдохновляющее влияние имела
эстетика Чернышевского на молодых живописцев — чле¬
нов «художественной артели», будущих передвижников.
О влиянии книги Чернышевского на русское искусст¬
во писал и В. В. Стасов. Композиторы «Могучей куч¬
ки» — Балакирев, Кюи, Мусоргский, Бородин, Римский-
Корсаков — считали себя последователями эстетического
учения Чернышевского. «Литературное движение мыс¬
93

ли», по словам Шелгунова, имевшего в виду идейную на¬
правленность искусства 60-х годов, было провозглашено
в 1855 году на публичной защите диссертации Чернышев¬
ского в Петербургском университете.
В своих воспоминаниях о диспуте Шелгунов писал,
что диссертация Чернышевского — «проповедь гуманиз¬
ма, целое откровение любви к человечеству...». По словам
Шелгунова, «это была первая молния, которую он кинул.
Нужно удивляться не тому, что Чернышевский выступил
с такой диссертацией, а тому, что ученый факультет в
первый раз слышал такие мысли, первые кончики тех
львиных когтей, которые он показал потом. Все здание
русской эстетики Чернышевский сбрасывал с пье¬
дестала».
Другой соратник Чернышевского, публицист и литера¬
турный критик М. А. Антонович, назвал появление книги
«эпохой» и утверждал, что эстетические воззрения, про¬
возглашенные Чернышевским, получили «права граждан¬
ства и почти исключительно господствуют в нашей лите¬
ратуре».
Глубокое освещение получила позже книга Черны¬
шевского в марксистской критике. Высокую оценку дал
эстетической теории Чернышевского В. И. Ленин, отме¬
чавший ее огромное общефилософское значение. «Черны¬
шевский — единственный действительно великий русский
писатель, который сумел с 50-х годов вплоть до 88-го года
остаться на уровне цельного философского материализма
и отбросить жалкий вздор неокантианцев, позитивистов,
махистов и прочих путаников. Но Чернышевский не су¬
мел, вернее: не мог, в силу отсталости русской жизпи,
подняться до диалектического материализма Маркса и Эн¬
гельса»,— писал В. И. Ленин в 1908 году в своей работе
«Материализм и эмпириокритицизм» *.
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 384.
94

Глубокий и детальпый анализ работы Чернышевского
осуществил Г. В. Плеханов, который, однако, недооцени¬
вал новизны воззрений Черпышевского. А. В. Луначар¬
ский отметил узость плехановской концепции, заявив, что
«для нас важна и приемлема эстетика Черпышевского,
с ее страстной ненавистью к искусству, понимаемому как
сила, подменяющая действительную жизнь, с ее влюблен¬
ностью в действительную жизнь, с жаждой развития под¬
линной жизни и ее расцвета, с отрицательным отношени¬
ем к мертвечине и утверждением, что искусство отражает
то, что интересно для человека, а не просто все, как отра¬
жает зеркало».

«РЕПУТАЦИЯ ЕГО РАСТЕТ»
сепыо 1853 года Россия объявила
войну Турции, выступившей в коа¬
лиции с Англией, Францией и Сар¬
динией. Началась Крымская война.
Летом 1855 года в газетах по¬
явились сообщения о приближении
к Кронштадту английской эскадры;
па побережье Финского залива возводились укрепления,
устанавливались батареи. Васильевский остров, Петер¬
бургская сторона и некоторые окраинные части города
были объявлены на военном положении. Успокаивая от¬
ца, Чернышевский писал ему, что англо-французский
флот, находившийся в Финском заливе, не может нанести
вреда Петербургу, что он не более опасен, «как если бы
стоял в Портсмутской гавани или в Атлантическом оке¬
ане».
Многие петербуржцы тогда ездили в Кронштадт по¬
смотреть английскую эскадру. Чернышевский с женой и
А. Н. Пыпиным тоже предприняли такую поездку. От Ан¬
глийской набережной у Благовещенского моста (ныне
мост Лейтенанта Шмидта) отходили небольшие парохо¬
ды, совершавшие за день до 12 рейсов в Петергоф. В Пе¬
тергофе Чернышевский с женой и Пыпиным перешли на
другой пароход, доставивший их в Кронштадт. Они уви¬
дели кронштадтские укрепления, форты, батареи и сто¬
явшие вдали английские корабли.
Трехлетняя кровопролитная война закончилась жесто¬
ким поражением царизма. Легендарная оборона Севасто¬
96

поля, показавшая исключительный героизм русских сол¬
дат, не могла изменить ход событий. Россия вынуждена
была принять тяжелые для нее условия мира.
Падение Севастополя всколыхнуло передовые силы
русского общества, понявшего, какой ценой расплачивал¬
ся русский народ за поражение, вызванное политической
и экономической отсталостью царской России.
Неудача в Крымской войне «обнаружила для всех сло¬
ев общества несостоятельность того порядка вещей, в ко¬
тором оно жило до войны»,— писал Чернышевский в
«Рассказе о Крымской войне» (сокращенном переводе
книги английского историка Кинглека «Вторжение в
Крым, его происхождение и изложение хода его до смер¬
ти лорда Раглана») *, который он снабдил обширными до¬
полнениями и комментариями. «Рассказ» был напечатан
полностью в советское время.
Севастопольская эпопея, «стоившая жизни многим
сотням тысяч человек, разорившая миллионы других»,
поистине ужасна, и следует «подумать хоро¬
шенько о том, насколько могут быть полезны нам уроки,
которые заключаются в этих делах»,— писал он здесь. По
его мнению, понятие «русская публика» следовало отли¬
чать от понятия «русская нация». Если первая поддер¬
живала патриотический угар, то русский народ понял, что
«села и деревни беднеют от войны... что война всегда бы¬
вает тяжела мужикам, как и всем; поэтому парод желал
сохранения мира».
В феврале 1855 года умер Николай I. Это событие
было воспринято с радостью всеми, кто испытал на себе
тридцатилетний гнет его полицейско-крепостнической
системы. «Надо было жить в то время, чтобы понять ли¬
кующий восторг «новых людей», точно небо открылось
1 Чернышевский переводил кпигу Кинглека в 1863 году, на¬
ходясь в заключении в Петропавловской крепости.
97

над ними, точно у каждого свалился с груди пудовый
камень»,— вспоминал Н. В. Шелгунов.
Агенты Третьего отделения сообщали новому царю
Александру II, что «крестьяне... находятся в напряжен¬
ном состоянии и могут легко раздражиться от какого-либо
внешнего повода». Поводов было много: в 1855—1860 го¬
дах произошло 474 крестьянских волнения. «Крестьян¬
ские „бунты", — писал В. И. Ленин, — возрастая с каж¬
дым десятилетием перед освобождением, заставили пер¬
вого помещика, Александра II, признать, что лучше осво¬
бодить сверху, чем ждать, пока свергнут снизу»
1859—1861 годы вошли в историю как период первой
революционной ситуации в России.
В своей работе «Гонители земства и Аннибалы либе¬
рализма» В. И. Ленин назвал элементы революционной
ситуации, которые были характерны для начала 60-х го¬
дов. Это «оживление демократического движения в Евро¬
пе, польское брожение, недовольство в Финляндии, требо¬
вание политических реформ всей печатью и всем дворян¬
ством, распространение по всей России «Колокола», могу¬
чая проповедь Чернышевского, умевшего и подцензурны¬
ми статьями воспитывать настоящих революционеров,
появление прокламаций, возбуждение крестьян, которых
«очень часто» приходилось с помощью военной силы и
с пролитием крови заставлять принять «Положение», об¬
дирающее их, как липку, ...студенческие беспорядки...» 2.
Пятилетняя подготовка крестьянской реформы
(1857—1861), показавшая подлинное лицо самодержавия,
выступившего на защиту интересов помещичьего класса
и военной силой подавлявшего крестьянские восстания, до
предела накалила политическую атмосферу в России.
Страна была накануне революционного взрыва.
’ Ленин В. И. Поли. собр. сот., т. 20, с. 173.
г Там же, т. 5, с. 29—30.
98

Именно в это время и развернулась в полную силу
борьба с самодержавием революционеров-разночинцев, за
которыми в русской истории закрепилось название
«шестидесятники». Эта борьба ознаменовала собой новый
этап в истории русского революционно-освободительного
движения. Вождем и идеологом ее стал Н. Г. Чернышев¬
ский. По словам В. И. Ленина, революционеры-разночин¬
цы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народ¬
ной воли», «подхватили, расширили, укрепили, закалили»
революционную агитацию, развернутую Герценом1. Во¬
прос о том, как произойдет освобождепие крестьян — пу¬
тем реформы или путем революции, какой общественный
строй установится в России, по какому историческому
пути она пойдет, разделил русское общество на два не¬
примиримых лагеря: на одной стороне были революцио¬
неры и демократы, на другой — консерваторы и либера¬
лы. Реакционеры, сторонники сохранения существующего
строя, начавшие, однако, понимать неизбежность либе¬
ральных реформ, и либералы, боявшиеся. радикальных
перемен, при всех различиях все же составляли один ла¬
герь.
Чернышевскому, оказавшемуся в самой гуще борьбы,
пришлось бороться и против консерваторов, и против ли¬
бералов.
• * *
22 августа 1855 года Чернышевские переехали на но¬
вую квартиру — «в Поварском переулке, близ Владимир¬
ской, дом Тулубьева»1 2 (ныне Поварской переулок, дом
№ 13), сняв квартиру № 7 на четвертом этаже, «по
хорошей лестнице».
1	Ленин В. И. Поля. собр. соч., т. 21, с. 261.
2	Ранее в этом доме (вероятпо, в той же квартире № 7) жил
Некрасов. Здесь же с декабря 1853 года по ноябрь 1854 года жил
Тургенев.
99

Она состояла из шести комнат. Обстановка была очень
скромной: недорогая мебель, белые обои, на окнах — де¬
шевая кисея. Кабинет Чернышевского находился в ма¬
ленькой тесной комнатке у входных дверей. В этой квар¬
тире до 1858 года с Чернышевскими жили. А. Н. Пыпин,
уехавший потом за границу, и брат Ольги Сократовны
Ростислав.
Однажды здесь побывал молодой литератор, впослед¬
ствии довольно известный поэт-переводчик М. Д. Миха-
ловский, который принес Чернышевскому свой перевод
поэмы Байрона «Мазепа». В своих воспоминаниях об этой
встрече с Чернышевским он писал: «Небольшого роста,
худенький, с золотисто-белокурыми длинными густыми
волосами, беспрестанно падавшими ему на лоб при ма¬
лейшем наклонении головы, с тихим мягким голосом и
ласковой улыбкой, он мне очень понравился».
Другого посетителя этой квартиры, Н. Д. Новицкого,
в то время слушателя Академии Генерального штаба,
знавшего Чернышевского по кружку Введенского, удиви¬
ло, что небольшой кабинет Чернышевского часто занимал
кто-либо из родных, приезжавших в гости, в то время как
его хозяин уходил работать в гостиную. «Меня всегда по¬
ражал полнейший индифферентизм его ко всякому ком¬
форту... даже уж пе к комфорту, а к самым обыкновен¬
ным простым условиям... Точно в нем совмещались два не¬
зависимых друг от друга человека: один, живущий орди¬
нарною, вседневною жизнью... всегда покойный, ко всем
приветливый, разговорчивый, готовый всегда даже по¬
смеяться... и другой, настолько ушедший в себя, в мысль,
в пауку и настолько поэтому непроницаемый для всего
его окружающего, что авторского процесса, шедшего в
пем, не могло нарушить уже ничто»,— писал Н. Д. Но¬
вицкий в своих воспоминаниях. Он заметил, что Черны¬
шевский имел усталый вид: свежий румянец исчез с его
щек.
100

В кабинете Чернышевский принимал своих близких
друзей и знакомых. Сюда приходили Некрасов, Михай¬
лов, Шслгунов, позже Добролюбов и польский революцио¬
нер офицер С. Сераковский. Здесь у Чернышевского соби¬
ралась революционная студенческая молодежь. «У меня
бывали свои гости, у Николая Гавриловича — свои,—
вспоминала Ольга Сократовна, — ...он пе принимал уча¬
стия в тех удовольствиях, которые я устраивала, к
тому же ему было и некогда. Со своей стороны, и я не
могла присутствовать в то время, когда к Николаю Гаври¬
ловичу собирались его гости. Я не понимала их ученых
разговоров... Поэтому, напоив гостей чаем и отдав распо¬
ряжение, как подавать закуску, я отправлялась в театр.
Без меня никто из гостей не стеснялся. Но если разго¬
варивали о житейских делах или читали стихотворения,
которые я очень понимала, я с удовольствием оставалась
и слушала...»
В квартире в Поварском переулке Чернышевский про¬
жил дольше всего — почти пять лет — до июня 1860 года.
Здесь произошли радостные события в семье Черны¬
шевских: в 1857 году у них родился сын Виктор, а через
год — Михаил, ставший впоследствии собирателем, хра¬
нителем и исследователем великого наследия своего отца,
а в советское время — первым директором Саратовского
дома-музея Н. Г. Чернышевского.
С квартирой в Поварском переулке связан один из
самых плодотворных периодов литературной деятель¬
ности Чернышевского, когда упрочилось его положение
в «Современнике». Здесь же произошло важнейшее со¬
бытие в жизни Чернышевского — знакомство с Н. А. До¬
бролюбовым, который стал его ближайшим другом и со¬
ратником.
Это было весной 1856 года. Добролюбова ввела в дом
Чернышевского студенческая молодежь, с которой критик
поддерживал связи. Добролюбов тогда еще учился на чет¬
101

вертом курсе в Главном педагогическом институте. Чер¬
нышевскому уже приходилось слышать о нем от профес¬
сора И. И. Срезневского. Профессор рассказывал Нико¬
лаю Гавриловичу, что у студентов И. Добролюбова и
И. Щеглова во время обыска были найдены заграничные
издания Герцена и что только заступничество Срезнев¬
ского и его товарищей, избавило молодых людей от гро¬
зившей им беды.
Получив в 1856 году от Добролюбова его первую
статью для «Современника», в которой он писал о «Собе¬
седнике любителей российского слова», Чернышевский
сказал: «Статья хороша, будет напечатана в „Современ¬
нике”».
Статья действительно очень понравилась Чернышев¬
скому. После ее прочтения он пригласил Добролюбова к
себе домой. Они долго просидели за обедом вдвоем. Чер¬
нышевский говорил мало, давая высказаться своему моло¬
дому собеседнику. Он хотел узнать, насколько взгляды
Добролюбова соответствовали направлению «Современ¬
ника». Критик увидел в нем единомышленника, когда
прочитал его статью, и теперь хотел убедиться в этом
окончательно.
После этой беседы Чернышевский сказал своему ново¬
му знакомому:
«— Я вижу, что ваши понятия подходят к понятиям
„Современника”. Я скажу Некрасову, вы будете постоян¬
ным сотрудником „Современника”».
1856 год оказался исключительно продуктивным для
Чернышевского. Осенью была напечатана его книга
«Александр Сергеевич Пушкин, его жизнь и сочинения»
с приложенным к ней портретом поэта. В «Современни¬
ке» увидели свет пять его статей, в частности «Жизпь
Ж. Санда», «Бальзак» — перевод биографии писателя,
сделанный Чернышевским, с его предисловием и после¬
словием, множество других работ.
102

Здесь Чернышевский написал «Очерки гоголевского
периода русской литературы», ряд статей о Гоголе, Сал¬
тыкове-Щедрине, Кольцове, Никитине, Огареве, Писем¬
ском. Здесь он работал над статьями о великом немецком
мыслителе, писателе и литературном критике Лессинге,
здесь создал работы по экономическим и политическим
вопросам.
В Поварском переулке критик написал и свою нашу¬
мевшую статью «Русский человек на rendez-vous».
Современников всегда поражала удивительная рабо¬
тоспособность Чернышевского. Серьезнейшую статью
«Критика философских предубеждений против общинного
владения» почти в три печатных листа, напечатан¬
ную в № 12 «Современника» за 1858 год, он написал
всего за два дня! Помимо постоянной творческой работы
ему приходилось еще читать корректуры каждого номера
журнала, бывать в типографии и вести постоянные и все¬
гда мучительные переговоры с цензурой, читать и редак¬
тировать чужие статьи. За девятилетний срок его работы
в журналах «Отечественные записки» и «Современник»
он написал около пятисот печатных листов по вопросам
литературы, политики, политической экономии, филосо¬
фии, истории.
* « *
Статьи молодого критика, его рецензии на произведе¬
ния теперь забытых, а тогда „весьма популярных писате¬
лей появлялись в «Современнике» одна за другой. Черны¬
шевский со всей силой своего таланта обрушивался на
произведения «сибаритской литературы», развенчивая ма¬
нерность и салонность стихов графини Е. Растопчиной,
идиллические произведения М. Авдеева, романы Е. Тур,
где «нет ни мысли, ни правдоподобия в характерах, ни
вероятности в ходе событий; есть только страшная аф¬
фектация, натянутость... неизмеримая пустота содержа-
103

пия». Статьи Чернышевского неизменно привлекали впи-
мание читателей, особенно его резкая отповедь сочинени¬
ям Евгении Тур, Авдеева.
Еще в своей статье 1854 года «Об искренности в кри¬
тике», явившейся ответом «Современника» на нападки
«Отечественных записок», он писал, что назначение кри¬
тики — «служить выражением мнения лучшей части пуб¬
лики и содействовать дальнейшему распространению его
в массе». Для достижения высокой цели критики — «раз¬
вития и очищения вкуса в большинстве его читателей» —
орудием самого критика должны быть «остроумие, ед¬
кость и желчь». Обязанность критики — не считаться с
авторитетами, писал тогда Чернышевский. Случается, что
авторитеты заслуживают «более жаркого нападения»,
чем посредственности. От критики требуются всегда яс¬
ность, определенность и прямота, а если нужно, то и рез¬
кость. Критика должна заниматься «преследованием
пустых произведений... обличением внутренней ничтож¬
ности...»
Статья «Об искренности в критике» вызвала бурную
реакцию в лагере буржуазно-дворянских либералов. Мно¬
гие были задеты, другие заинтересованы, все хотели
знать, кто этот отважный критик, осмелившийся так рез¬
ко разбранить Авдеева. Но даже многим постоянным со¬
трудникам «Современника» не было тогда известно, кто
являлся автором этой и многих других критических
статей.
И. С. Тургенев, Д. В. Григорович, В. П. Боткин
и другие пытались выяснить у Некрасова имя нового
сотрудника, но тот всячески уклонялся от прямого
ответа.
— Признайся, Некрасов, ты, говорят, выкопал своего
критика из семинарии? — добивался Боткин.
— Выкопал,— ответил Некрасов.— Это мое дело.
Позднее, г 1855 году, особенно после публичной защи¬
104

ты Чернышевским диссертации в университете, его имя
стало хорошо известно в литературных кругах. Все чаще
появлявшиеся в «Современнике» статьи скоро сделали
Чернышевского одним из самых известных литераторов.
В 1855 году на страницах «Современника» разверну¬
лась полемика Чернышевского с дворянско-либеральной
группой писателей. Поводом для полемики послужило из¬
дание в этом году первых двух томов сочинений
А. С. Пушкина под редакцией либерального критика
П. В. Анненкова, который поместил в одном из томов
материалы для биографии Пушкина. Анненков и поддер¬
живавшие его литераторы-либералы стремились предста¬
вить Пушкина «жрецом чистого искусства». Сторонники
«теории чистого искусства» В. П. Гаевский, С. С. Ду-
дышкин, А. В. Дружинин, а затем А. А. Григорьев в
«Отечественных записках», «Библиотеке для чтения»,
«Московитянине» и других журналах пытались доказать,
что Пушкина, как поэта, интересовала чистая форма,
утверждая, например, что «его поэзия не имеет опреде¬
ленного направления и не служит никаким идеям».
Целью такого «определения» смысла пушкинской поэзии
эстетской критикой было стремление противопоставить ее
литературе обличительной, традициям гоголевского на¬
правления.
В четырех статьях, объединенных под названием «Со¬
чинения Пушкина», посвященных разбору издания
П. В. Анненкова и напечатанных в 1855 году в «Совре¬
меннике», в очерке «Александр Сергеевич Пушкин, его
жизнь и сочинения» и в ряде статей Чернышевский вы¬
сказал свое суждение о Пушкине.
Для великого критика Пушкин был родоначальником
новой русской литературы, который сделал литературу
средством воспитания национального сознания и был пер¬
вым поэтом, занявшим то высокое место, какое должен
занимать в своем отечестве великий писатель.
105

По словам Чернышевского, Пушкин — «один из тех
людей, которые сделали наиболее добра своим соотечест¬
венникам». Чернышевский всегда обращал внимание чи¬
тателей на богатство содержания в сочинениях Пушкина,
где «каждая страница его кипит умом и жизнью образо¬
ванной мысли». Он утверждал, что «творения Пушкина,
создавшие новую русскую литературу, образовавшие по-
вую русскую публику, будут жить вечно, и вместе с ними
незабвенною навеки останется личность Пушкина». При¬
знавая высокое значение Пушкина в развитии русского
просвещения и поэзии, он, однако, воспринимал его как
поэта чуждой ему дворянской культуры. Причина этого —
особенности эстетических и социальных позиций револю¬
ционера-демократа, обусловленные социально-политиче¬
скими условиями того времени, остротой идеологической
борьбы, а также то, что критик в то время не знал твор¬
чества и биографии поэта в полном объеме.
Но независимо от этого для Чернышевского творчест¬
во Пушкина было всегда примером высокого гуманизма
п патриотизма. «Художнический гений Пушкина так ве¬
лик и прекрасен, что... мы доселе не можем не увлекаться
дивною художественною красотою его созданий. Он ис¬
тинный отец нашей поэзии, он воспитатель эстетического
чувства и любви к благородным эстетическим наслажде¬
ниям в русской публике, масса которой чрезвычайно зна¬
чительно увеличилась благодаря ему, — вот его права на
вечную славу в русской литературе».
«Пушкин,— отмечал Чернышевский,— первый стал
описывать русские нравы и жизнь различных сословий
русского народа с удивительною верностью...» Его твор¬
чество отличалось глубоким интересом к реальной рус¬
ской действительности, оно подготовило массу русского
общества «к восприятию высшего нравственного разви¬
тия» — под этим Чернышевский подразумевал революци¬
онные идеи. «Каждый стих, каждая строчка беглых заме¬
106

ток Пушкина затрагивала, возбуждала мысль...» — под¬
черкивал он.
Как великое творение, Чернышевский вслед за Белин¬
ским оценил «Евгения Онегина», цитируя слова своего
учителя о том, что в этом романе поэт дает «поэтически
воспроизведенную картину русского общества», что «Ев¬
гений Онегин» оказал огромное влияние на дальнейшее
развитие русской литературы. Высокую оценку критик
дал и «Борису Годунову». «Сцены из рыцарских времен»
он считал одним из превосходнейших произведений Пуш¬
кина, красота которого, по его словам, заключается в «ге¬
ниальном развитии, которое получает мысль в его уме,
воображении... — в художественности». Заканчивая про¬
никнутую глубокой любовью к поэту вторую статью о его
творчестве пушкинскими строками: «Да здравствуют Му¬
зы, Да здравствует Разум!», Чернышевский позже в кон¬
це статьи сделал приписку: «И да будет бессмертна па¬
мять людей, Служивших Музам и Разуму, как служил
Пушкин», пометив на полях рукописи: «Дописано 18 фев¬
раля 1855 г. Под влияниегл известного события написаны
последние строки». Известное событие — смерть Нико¬
лая I.
Авторитет Чернышевского в «Современнике» все бо¬
лее укреплялся. Некрасов, несмотря на молодость своего
помощника, проникся к нему полным доверием и, ли¬
шенный мелкого редакторского самолюбия, не упускал
возможности учиться у нового сотрудника. Он почувство¬
вал к Чернышевскому большую симпатию и увидел в нем
яркий талант. «Чернышевский просто молодец, помяни
мое слово, что это будущий русский журналист почище
меня грешного»,— писал он Тургеневу 25 ноября
1856 года.
Совместная работа Некрасова и Чернышевского шла
слаженно и дружно. Некрасов предоставил Чернышев¬
скому полную свободу в журнальных делах, зная его
107

несклонность к компромиссам, твердость мнении, всегда
основанную на внутреннем убеждении. Не всем сотрудни¬
кам «Современника» это понравилось. У некоторых писа¬
телей либерального направления, сотрудничавших в жур¬
нале, такое положение Чернышевского в редакции вызы¬
вало недовольство.
В 1856 году в «Современнике» начал печататься цикл
литературно-критических статей Чернышевского, озаглав¬
ленных «Очерки гоголевского периода русской литерату¬
ры» (первая статья появилась в № 12 за 1855 год). Весь
цикл критик посвятил Белинскому. «Немного найдется в
нашей литературной истории явлений, вызванных таким
чистым патриотизмом, как критика гоголевского периода.
Любовь к благу родины была единственною страстью, ко¬
торая руководила ею,— писал Чернышевский о критике
Белинского,— каждый факт искусства ценила она по ме¬
ре того, какое значение он имеет для русской жизни. Эта
идея — пафос всей ее деятельности».
Считая себя учеником Белинского, Чернышевский
проводил мысль о жизненности критических принципов
Белинского, которые служат «руководительным приме¬
ром» для современности. Он выступал в «Очерках» про¬
тив реакционеров-крепостников и либералов, искажавших
подлинный смысл творчества великого критика, показы¬
вая революционную и материалистическую основу его
творчества.
Такие либеральные критики, как Дружинин, Аннен¬
ков, Дудышкин и другие, отстаивая реакционную идеоло¬
гию защитников православия и самодержавия, утверждал
Чернышевский, лишь выражают интересы господствую¬
щего класса.
Чернышевский был твердо убежден в победе реализ¬
ма, связывая дальнейшее развитие русской литературы,
будущее всей русской культуры с победой революцион¬
ных сил. В статье, посвященной вопросам развития лите¬
108

ратуры, on иносказательно призывал к революции: «От
вас, читатель, зависит развитие русской литературы: вы¬
разите непреклонную волю вашу, чтобы она развива¬
лась...»
В другом месте «Очерков» с верой в успех революци¬
онной борьбы он говорил: «Мы знаем... что за ночью по¬
следует день, и кто доживет до светлого дня, конечно,
будет наслаждаться сиянием, более ярким и живитель¬
ным, нежели какой давали светила ночи, которые озаря¬
ют ныне путь наш во мраке».
«Величайшим из русских писателей по значению»,
ставшим, как Белинский, вождем направления, которое
«до сих пор остается в нашей литературе единственным,
сильным и плодотворным», был, по мнению Чернышев¬
ского, Гоголь.
В «Очерках» он дал высокую оценку таланту автора
«Ревизора» и «Мертвых душ». Выступая против враждеб¬
ного лагеря либерально-эстетской критики, которая возве¬
личивала в творчестве Гоголя его попытки создать «поло¬
жительные» образы, его мистицизм, Чернышевский пока¬
зал, что причиной идейно-творческого кризиса Гоголя
было его сближение с представителями реакционной иде¬
ологии. «Как ни велики твои ошибки, мученик скорбной
мысли и благих стремлений, но ты был одним из благо¬
роднейших сынов России, и безмерны твои заслуги перед
родиной»,— писал он.
Одной из главных заслуг Гоголя перед отечественной
литературой, считал Чернышевский, было то, что он
явился главой того критического направления в русской
литературе, которое пробудило в русских людях «созна¬
ние о нас самих», т. е. гражданское самосознание. «Го¬
голь важен не только как гениальный писатель, но вместе
с тем и как глава школы — единственной школы, которою
может гордиться русская литература», — подчеркивал
критик.
109

Своими «Очерками» Чернышевский боролся за рас¬
цвет реалистической литературы, за укрепление ее связей
с освободительным движением, за ее высокую идейность,
выступая против эстетов и сторонников «чистого искусст¬
ва». В этой работе, составившей целую эпоху в истории
русской критики, он писал: «Два важные принципа осо¬
бенно должны быть хранимы в нашей памяти, когда дело
идет о литературных суждениях: понятие об отношениях
литературы к обществу и занимающим его вопросам; по¬
нятие о современном положении нашей литературы и
условиях, от которых зависит ее развитие. Оба эти прин¬
ципа были выставляемы Белинским, как важнейшие ос¬
нования нашей критики...»
Раскрыв значение творчества Гоголя, обличавшего
социальный строй, который породил все то «злое и пош¬
лое», против чего восставал Гоголь, Чернышевский ут¬
верждал, что смысл деятельности -цисателя — в служении
«определенному направлению нравственных стремлений»,
подразумевая под этим революционизирующее значение
его творчества. «Литература у пас пока сосредоточивает
почти всю умственную жизнь народа. <...> Кто кроме по¬
эта говорил России о том, что она слышала от Пушкина?
Кто кроме романиста говорил России о том, что слышала
опа от Гоголя?» — писал великий критик.
В «Современнике» периодически публиковались «За¬
метки о журналах», над которыми Некрасов и Чернышев¬
ский работали вместе. Заключая «Заметки о ткурналах»,
опубликованные в последнем номере «Современника» за
1856 год, Чернышевский отмечал, что поэзия и беллет¬
ристика представили много замечательного, даже блестя¬
щего, и опыт года показал, что «развитие литературы на¬
ходится в самой тесной связи с усилением умствепной
жизни в обществе». В своем обозрении он называл по¬
явившиеся в том году произведения Тургенева «Рудин»,
«Переписка», «Фауст» и «Завтрак у преподавателя»,
110

Л. Толстого «Севастополь в августе месяце», «Два гуса¬
ра» и «Метель», «Губернские очерки» Щедрина и ряд
других произведений.
* * *
Некрасов, дорожа сотрудничеством Чернышевского и
понимая его роль в журнале, заключил с ним «условия»,
согласно которым Чернышевскому поручалось писать
статьи для отделов критики и библиографии, заведовать
этими отделами и готовить материалы для отдела наук
и смеси и иностранных известий, принимать участие в
подборе материалов для других отделов, читать вторые
корректуры.
За эту работу Чернышевскому определялось три тыся¬
чи рублей в год. «За статьи в нынешнем году по 40 руб.
сер. с листа... За остальные труды мера вознаграждения
будет определена после, по взаимному согласию»,— гово¬
рилось в договоре.
Осенью 1856 года Некрасов уехал для лечения за гра¬
ницу. Функции редактора он передал Чернышевскому.
Чернышевский весь ушел в редакционную работу. Оп
подробно сообщал Некрасову за границу о состоянии дел
в «Современнике», в частности о всех помещенных в вы¬
шедших номерах материалах и о том, что предполагалось
опубликовать в следующих. Так, он писал о статье «О
соображениях касательно устройства железных дорог в
России», о статьях Добролюбова о «Собеседнике любите¬
лей российского слова» и его рецензии на «Описание
Главного педагогического института». Чернышевский ста¬
вил Некрасова в известность, что d следующих номерах
журнала предполагает напечатать свои статьи — шестую,
седьмую и восьмую о «гоголевском периоде», о Лессинге,
сообщал ему литературные новости и делился своими со¬
ображениями насчет заключенного контракта — «обяза¬
тельного соглашения» с Тургеневым, Толстым, Остров-
111

спим и Григоровичем относительно их исключительного
сотрудничества в «Современнике». Чернышевский пола¬
гал, что это произведет «сильное действие» на читателей
и соперничество с либеральными журналами «Русский
вестник» и «Отечественные записки» не будет для «Со¬
временника» опасным.
Именно в этот период, когда «Современник» редакти¬
ровал Чернышевский, появились па его страницах первые
статьи Добролюбова (в 8 и 9-й книжках журнала за
1856 год).
Чернышевский сначала решил во избежание серьез¬
ных последствий не печатать Добролюбова в «Современ¬
нике» до окончания им курса в институте. Но, получив
рецензию Добролюбова на «Описание Главного педагоги¬
ческого института», критик не мог удержаться от ее на¬
печатания. Из предосторожности он все же напечатал ее
(как и первую — о «Собеседнике любителей российского
слова») без указания имени автора.
Рецензия имела острый политический смысл: автор
выступал против реакционной педагогической системы.
Напечатанная в «Современнике», она произвела, по
словам Чернышевского, с удовлетворением писавшего об
авторе Некрасову, «прелестнейший эффект» и приписы¬
валась самому Чернышевскому.
Для Чернышевского вопрос о сотрудничестве Добро¬
любова в журнале теперь был решен. Когда они встрети¬
лись, состоялся такой разговор:
« — Толковать с вами нечего. Достаточно видно, что
вы правильно понимаете вещи!
— Вы представляете мне полную волю в журнале?
— А разве были бы вы очень нужны мне, если бы не
так? Сотрудников, которых надобно водить на помочах,
можно иметь, пожалуй, хоть сотню; да что в них пользы?
Пересматривай, переправляй, — такая скука, что легче
писать самому... С тех пор как я распоряжаюсь журналом,
112

я искал человека, с которым мог бы разделять работу...
Вижу, что вы единственный человек, который правильно
судит о положении нашего общества».
Добролюбов, еще учась в институте, с 1857 года стал
регулярно сотрудничать в «Современнике». За недолгие
годы работы в «Современнике» талантливый критик, пуб¬
лицист, поэт, философ и историк Добролюбов создал мно¬
жество замечательных трудов, проникнутых страстным
революционным пафосом, получивших огромный обще¬
ственный отклик. Возглавив как член редакции «Совре¬
менника» в 1858 году отдел литературной критики и биб¬
лиографии, он превратил его в революционную трибуну,
с которой вместе со своим учителем и единомышленни¬
ком Чернышевским звал русский народ к борьбе за сво¬
боду.
«Он для меня все более становится настоящим делом,
связанным со мною кровно. Ты понимаешь, конечно, по¬
чему...» — писал Добролюбов о «Современнике» одному
из своих друзей.
Многие часы провели Чернышевский и Добролюбов в
беседах о литературе, философии, о Герцене, Белинском,
Некрасове. Добролюбов чрезвычайно дорожил мнением
Чернышевского. «Столько благородной любви к челове¬
ку, столько возвышенности в стремлениях, и высказапной
просто, без фразерства, столько ума, строго последова¬
тельного, проникнутого любовью к истине, я пе только не
находил, но никогда и пе предполагал найти»,— писал
Добролюбов о своем старшем друге в Саратов Н. П. Тур¬
чанинову, бывшему ученику Чернышевского в саратов¬
ской гимназии.
Идейное единство Чернышевского и Добролюбова
основывалось на их совместной борьбе с социальной
несправедливостью, на их вере в неизбежность будущей
революции и готовности участвовать в народном вос¬
стании.
5 О. А. Пини
ИЗ

Передача Добролюбову руководства отделом литера¬
турной критики и библиографии позволила Чернышевско¬
му сосредоточить свои силы на политико-экономических,
научно-философских, исторических проблемах, на между¬
народных делах.
Чернышевский и Добролюбов сплотили на позициях
реализма, народности и идейности в искусстве все передо¬
вые силы, какие были тогда в русской литературе. «Сов¬
ременник» превратился в боевой орган революционной
демократии в России.
В октябре 1856 года, когда Некрасов был еще за гра¬
ницей, вышел в свет сборник его стихотворений. Книга
Некрасова явилась не просто литературным событием.
В условиях назревавшей революционной ситуации она
стала политическим оружием против самодержавно-кре¬
постнического строя. «Восторг всеобщий»,— писал Чер¬
нышевский 5 ноября 1856 года Некрасову, находившему¬
ся в Риме, передавая впечатление передовой обществен¬
ности от книги поэта.
Чернышевский давно намеревался написать статью о
поэзии Некрасова для «Библиотеки для чтения», тем бо¬
лее что сам Некрасов был заинтересован, чтобы именно
Чернышевский сделал это. Однако редактировавший
в ту пору (до 1860 года) журнал А. В. Дружинин откло¬
нил предложение Чернышевского, не разделяя его оценку
поэзии Некрасова.
Излагая в письмах Некрасову за границу свои мысли
о его поэзии, Чернышевский писал, что свобода поэзии
заключается в том, чтобы писать по душевной потреб¬
ности, а не «против влечения натуры». Чернышевский
ставил Некрасова на первое место среди поэтов современ¬
ности, считая его «талантом первоклассным, вроде Пуш¬
кина, Лермонтова и Кольцова». Критик утверждал, что
его поэзия имеет влияние на читателей самое сильное по¬
сле Гоголя. Чернышевский очень любил поэзию Некрасо¬
ва

ва, хотя отмечал, что у него есть слабые стихотворения,
которые, однако, являются случайными для поэта.
Критик подчеркивал в поэзии Некрасова ее граждан¬
ственность. Но он признавался, что смотрит на поэзию по
только с политической точки зрения, хотя политика и
«врывается» в его сердце, и что если он сторонник край¬
них мнений, то только потому, что вынужден защищать
их от людей, «не имеющих ровно никакого образа мыс¬
лей». Критик высоко оценил художественные достоинства
поэзии Некрасова.
В своих письмах Некрасову, испытывавшему тогда ду¬
шевную усталость, по выражению Чернышевского, «ханд¬
ру», он, как нежный и заботливый друг, пытался поднять
его дух, Чернышевский напоминал Некрасову, как он
необходим России, выражая убеждение, что поэту пред¬
стоит еще много сделать, ибо он «лучшая, можно сказать,
единственная прекрасная надежда нашей литературы».
С годами это убеждение росло.
Еще во время преподавательской деятельности во Вто¬
ром кадетском корпусе Чернышевский написал учебник
«Грамматика». В этом учебнике он анализировал стихо¬
творение любимого им Лермонтова «Три пальмы», в кото¬
рое вкладывал революционный смысл. По его мысли, ги¬
бель пальм была прекрасной, потому что они умерли для
спасения людей, а люди, для блага которых они погибли,
будут всегда вспоминать о них с благодарностью. «Хоро¬
ша жизнь, но самое лучшее счастье — не пожалеть, если
надобно, и самой жизни своей для блага людей»,— писал
Чернышевский.
Эта идея близка той, которой проникнуто стихотворе¬
ние Некрасова «Поэт и гражданин», вошедшее в сборник
1856 года:
Будь гражданин! Служа искусству,
Для блага ближнего живи,
Свой гений подчиняя чувству
115

Всеобпимающей Любви...
Поэтом можешь ты не быть,
Но гражданином быть обязан.
Особенно явственна эта близость идей в строках:
Иди и гибни безупречно,
Умрешь недаром; дело прочно,
Когда под ним струится кровь...
Некрасовское стихотворение — одно из свидетельств
идейной общности вождя революционной демократии и
великого поэта.
Стихотворение «Поэт и гражданин» произвело огром¬
ное впечатление на Чернышевского. Критик перепечатал
это стихотворение вместе с некоторыми другими стихо¬
творениями Некрасова в «Современнике», поместив в но¬
ябрьском номере журнала за 1856 год информацию о
сборнике. Некрасов об этом не знал.
Неожиданно для Чернышевского этот его шаг вы¬
звал серьезные последствия. Министр народного просве¬
щения приказал запретить переиздание сборника Некра¬
сова и упоминание его в печати. «Современнику»
были сделаны «строжайший выговор» и предупреж¬
дение, что при повторении подобного журнал бу¬
дет закрыт. Предупредили и цензора: за первый пропуск
«подобного» ему грозило «отрешепие от должности».
Чернышевский в своих «Воспоминаниях» признавал¬
ся, что выбор стихотворений Некрасова, помещенных в
журнале, и вводная заметка были сделаны им. «Это дело
моей неопытности и несообразительности,— писал он.—
...Мое сотрудничество принесло много пользы „Современ¬
нику”... но я не знаю, уравновесился ли этою пользою тот
вред, который нанес я ему безрассудною перепечаткою
„Поэта и гражданина”».
116

Вернувшись из-за границы, Некрасов не сделал за это
Чернышевскому ни одного упрека. Как-то Чернышевский
с раскаянием снова заговорил с ним о случившемся.
— Да, конечно, это была ошибка; вы не догадались
подумать, что если я не поместил «Поэта и гражданина»
в «Современнике», то, значит, находил это неудобным,—
добродушно заметил Некрасов. Сказав это, он заговорил
о другом и больше никогда не напоминал Чернышевскому
о его ошибке.
После возвращения Некрасова летом 1857 года из-за
границы редакция «Современника», находившаяся до это¬
го времени на углу набережной Фонтанки и Итальянской
улицы (ныне набережная Фонтанки, дом №	19), пере¬
ехала на Литейный проспект, в дом № 36 — в квартиру
Некрасова и Панаева.
В этом доме Чернышевский проработал несколько лет.
Здесь, в редакции «Современника», бывали многие из¬
вестные деятели русской литературы — Толстой, Турге¬
нев, Достоевский, Гончаров, Островский, Салтыков-Щед¬
рин, Глеб Успенский, Слепцов, Помяловский и другие.
«Сколько споров слышали эти комнаты, скольких бла¬
годарностей и упреков, дружеских приветствий и резких
угроз, сближений и расхождений были они свидетелями!
История этих комнат есть история литературных отноше¬
ний целой эпохи, история русской журналистики»,— пи¬
сал современник.
Сохранилось немало воспоминаний, в которых подроб¬
но описывается редакция «Современника».
Сам Чернышевский в своих воспоминаниях рассказы¬
вал, что некрасовская половина квартиры состояла из
двух комнат — спальной и зала, где он принимал своих
близких знакомых. Когда Некрасов находился в зале,
другая комната оставалась пустой. «Мне, — писал Чер¬
нышевский,— разумеется, очень часто была надобность
оставлять Некрасова и его гостей в зале и уходить в
117

спальную одному, чтобы работать там. Иногда делывал
так и Добролюбов, если почему-нибудь не хотел перехо¬
дить с работою в свои комнаты1; но вообще даже я оста¬
вался в той комнате, где Некрасов... Когда я должен был
исполнять подвернувшуюся на квартире Некрасова спеш¬
ную работу, не имея времени уйти с нею домой, то я
занимался ею один; мои работы были такие, в которых
Некрасов не принимал участия».
С конца 1850-х годов цензурные преследования «Сов¬
ременника» еще более усилились. Случалось, цензор при¬
казывал убрать из номера журнала уже набранную статью
или повесть. Приходилось непрерывно бегать к нему
с поправками, идти на разные уловки, чтобы обмануть его
бдительность. Борьба с цензурой отнимала много времени
и сил у Некрасова и Чернышевского.
Сознание своего высокого долга перед народом, стрем¬
ление донести до читателей передовые идеи современ¬
ности, направить их на путь борьбы с самодержавно-кре-
постпическим рабством помогали сотрудникам «Современ¬
ника» преодолевать трудности.
С конца 1850-х годов влияние революционно-демок¬
ратической идеологии Чернышевского и Добролюбова на
Некрасова стало особенно сильным. Оно сказывалось и в
морально-психологическом плане: в общении со своими
соратниками Некрасов черпал духовные силы.
Некрасов видел в Чернышевском большого знатока
жизни, друга и вдохновителя многих его творческих иска¬
ний. Привязанность их была взаимной. Чернышевский
любил Некрасова, ценил его ум, волю, душевность.
«Только благодаря его великому уму, высокому благо¬
родству души и бестрепетной твердости характера я имел
ьазможность писать, как-я писал... Ему я обязан честью
быть предметом любви многочисленнейшей и лучшей
1 Добролюбов тогда жил в этом же доме.
118

части образованного русского общества»,— писал Черны¬
шевский.
Один из сотрудников «Современника» литератор
Е. Я. Колбасин в своих воспоминаниях рассказывал:
«Помню зимние петербургские вечера, когда утом¬
ленные дневным трудом сотрудники сходились в комфор¬
табельном кабинете Некрасова для отдыха и обмена мыс¬
лей, Некрасов всегда старался расшевелить Чернышевско¬
го и вызвать его на беседу... Прислоняясь к камину и
играя часовой цепочкой, Николай Гаврилович водил слу¬
шателей по самым разнообразным областям знаний: то он
подвергал критике различные экономические системы, то
строил синтез общественного прогресса, то излагал тео¬
рию философии естественной истории, то чаще всего он
переносился в прошедшие века и рисовал картины минув¬
шей жизни. Он владел самыми обширными сведениями
по истории — это был его любимый предмет, его специ¬
альность. Он рисовал сцены из истории Французской ре¬
волюции или из эпохи Возрождения, изображал характер
древних Афин или двора византийских императоров...
Помню, как он увлек нас поразительной картиной нра¬
вов общества перед падением античной цивилизации».
Некрасов всегда с большим интересом слушал расска*
зы Чернышевского.
Деловые отношения Чернышевского и Некрасова пре¬
вратились в глубокую дружескую привязанность, спа¬
янную общностью убеждений. «Нельзя его не любить,—
писал Некрасов Добролюбову о Чернышевском,— и вот
что, репутация его растет не по дням, а по часам — ход
ее напоминает Белинского, только в больших размерах».
» * *
Новое революционно-демократическое направление,
приданное «Современнику» Чернышевским и Добролюбо¬
119

вым, вызвало резкое недовольство его либерально настро¬
енных сотрудников.
Однажды, обедая у Некрасова, Тургенев заметил:
— Однако, «Современник» скоро сделается исключи¬
тельно семинарским журналом, что ни статья, то семина¬
рист оказывается автором.
— Не все ли равно, кто написал статью, раз она дель¬
ная, — возразил Некрасов.
— И откуда появились эти семинаристы? Как случи¬
лось, что они наводнили литературу? — поддержал Тур¬
генева П. В. Анненков.
— Дело в том, что теперь не то время, что раньше,—
ответил Некрасов.— Теперь публика требует освещения
общественных вопросов, какого мы дать не можем.
Идейная борьба между сторонниками двух лагерей —
революционно-демократического, возглавляемого Черны¬
шевским и Некрасовым, и либерального во главе с лите¬
раторами-эстетами А. В. Дружининым, В. Г1. Боткиным,
П. В. Анненковым — разгоралась все сильнее. Сотрудни¬
чавшие в «Современнике» И. С. Тургенев, Л. Н. Толстой,
Д. В. Григорович, А. Н. Островский, поэты А. Н. Майков,
А. А. Фет, Ф. И. Тютчев, А. К. Толстой стояли на либе¬
рально-демократических позициях и не одобряли его рево¬
люционно-демократического направления. Группа сотруд¬
ников-либералов — Толстой, Тургенев, Григорович и дру¬
гие протестовали против нового направления журнала,
упрекая Некрасова в том, что он заменил Дружинина
Чернышевским, и пытались убедить его, что место Чер¬
нышевского должен занять А. А. Григорьев, который был
их единомышленником.
Противники Чернышевского не ограничивались пись¬
менными и устными протестами. Они предприняли нема¬
ло выступлений в печати. В журнале «Библиотека для
чтения», например, являвшемся цитаделью поборников
«чистого искусства», появился памфлет Д. В. Григоро¬
120

вича, в котором Чернышевский, выведенный под именем
Чернушкина, был изображен грубым, желчным, на всех
злословящим человеком.
В письме Некрасову от 2 июля 1856 года Л. II. Тол¬
стой неприязненно писал о «злом» характере, который
приобрел «Современник» после прихода Чернышевского,
порицая содержание и стиль его статей, повторяя брань,
которая раздавалась в адрес Чернышевского со стороны
либералов.
Некрасов взял под защиту молодого критика и отвечал
Толстому, что для «злости» Чернышевского немало пово¬
дов. «Когда мы начнем больше злиться, тогда будет луч¬
ше, т. е. больше будем любить, любить не себя, а свою
родину»,— писал он Толстому.
О своем отрицательном отношении к «Очеркам гого¬
левского периода русской литературы» Толстой писал
Тургеневу. Тургенев не соглашался с ним: «Вам не по
нутру Чернышевский,— отвечал оп,— но тут Вы немно¬
го преувеличиваете... Дело идет об имени человека, кото¬
рый всю жизнь был — не скажу мучеником (Вы громких
слов не любите), но тружеником». Тургеневу не нравился
«бесцеремонный и сухой тон» статей Чернышевского, но
его радовало уважение к памяти Белинского, которым
были проникнуты «Очерки».
Отношение же Чернышевского к Толстому определя¬
лось ожесточенной идейной борьбой тех лет, стремлением
уберечь Толстого от губительного влияния на него либе¬
ралов и направить талант молодого писателя иа служение
освободительной борьбе народа.
В 1856—1857 годах Чернышевский неоднократно
встречался с Толстым: с конца 1856 года и в 1857 году их
отношения улучшились.
Собираясь побывать у Толстого, приехавшего в Петер¬
бург, Чернышевский писал Некрасову, что надеется «по¬
лучить над ним некоторую власть, а это было бы хорошо
121

и для пего и для „Современника”». Встреча молодого кри¬
тика и его ровесника Толстого состоялась 18 декабря
1856 года у И. И. Панаева. Чернышевский «мил», записал
Толстой в своем дневнике после этой встречи.
11 января 1857 года Чернышевский навестил Толстого
в его квартире на углу Большой Мещанской улицы и
Вознесенского проспекта, в доме Блумера, № 21 (теперь
улица Плеханова, дом № 24). Между ними состоялся
разговор о творчестве Толстого и о передовой идее как
основе литературы. В дневнике Толстого появилась
запись: «Пришел Чернышевский, умен и горяч».
Они встречались также на квартирах Тургенева,
Некрасова, в редакции «Современника», на литературных
собраниях. В письмах Чернышевского и Некрасова содер¬
жится немало упоминаний о Толстом, свидетельствующих
о том исключительном внимании, которое оказывала ему
революционно-демократическая критика, заботясь о вер¬
ном направлении его растущего таланта.
Чернышевский в своих литературно-критических
статьях видное место уделил раннему творчеству Толсто¬
го. Он дал высокую оценку «Севастопольским рассказам»
Толстого, но осудил повесть «Юность», в полемическом
задоре назвав ее «вздором» и «размазней». Он положи¬
тельно оценил рассказ Толстого «Утро помещика», под¬
черкнув, что Толстой правдиво и рельефно изобразил
жизнь крепостных крестьян, показал их нищету.
Одну из своих статей Чернышевский посвятил по¬
вестям «Детство» и «Отрочество» и «Военным рассказам»,
уделив в ней много внимания художественной стороне
творчества Толстого. «Первый закон художественности —
единство произведения» — так Чернышевский определил
здесь свой критерий художественности. Истинно худо¬
жественными, считает он, являются произведения, в кото¬
рых писателем «очень полно осуществляется именно та
идея, которую он хотел осуществить в этом произведе-
122

нмп». Таким настоящим художником, умеющим «пони¬
мать истинную красоту», признает он Толстого, который
«никогда не говорит... ничего лишнего, потому что это
было бы противно условиям художественности, никогда
нс безобразит он свои произведения примесью сцен и фи¬
гур, чуждых идее произведения. Именно в этом и состоит
одно из главных требовании художественности».
В таланте Толстого Чернышевский ценил углублен¬
ный психологизм и «чистоту нравственного чувства».
В психологическом анализе, отмечал он, Толстого занима¬
ет более всего сам психический процесс, его форма, его
законы — «диалектика души», что дает писателю «проч¬
ную основу для изучения человеческой жизни вообще,
для разгадывания характеров п пружин действия, борьбы
страстей и впечатлений».
Своеобразным предсказанием дальнейшего творчества
Толстого стали слова Чернышевского о «нравственном
чувстве» в произведениях писателя. «Диалектику души»
Чернышевский соотносил с идейностью, ибо, по его утвер¬
ждению, писатель, отображая жизнь, должен объяснять
ее и произносить над пей приговор.
Чернышевский говорил Толстому, что считает «За¬
писки маркера» его лучшим произведением, созданным
талантом, сохранившим «первобытную чистоту», призы¬
вал его писать в этом же духе, т. е. обличительном.
Чернышевский неоднократно встречался и с Тургене¬
вым. Они виделись у Некрасова, который с августа
1855 по август 1856 года жил па Малой Конюшенной
улице, в доме № 5 (ныне улица Софьи Перовской, дом
№ 10).
Отношения у пих сложились непростые. Тургепев счи¬
тал, что хотя Чернышевский и не понимает поэзии, во
чувствует «потребность действительной современной жиз¬
ни» и это в нем есть «самый корень его существования».
Находя в Чернышевском, с одной стороны, «сухость и
123

черствый вкус», Тургенев чувствовал в то же время в его
натуре «струю живую».
Что же касается Чернышевского, то он чрезвычайно
высоко ценил талант Тургенева. Чернышевский писал
ему в конце апреля — начале мая 1857 года в Париж, что
в настоящее время русская литература, кроме него и
Некрасова, «не имеет никого». В письме Некрасову он
называл Тургенева, несмотря на «его слабости (если из¬
лишняя доброта есть слабость)», «честнейшим и благо¬
роднейшим человеком между всеми литераторами».
Чернышевский долгое время надеялся повернуть Тур¬
генева от либерального направления к демократическому.
«Вы по доброте вашей слишком снисходительно слушаете
всех этих гг. Боткиных с братией... Они прекрасные лю¬
ди, но в делах искусства или в другом чем-нибудь подоб¬
ном не смыслят ни на грош», — писал он Тургеневу в
том же письме. Он высоко ценил «Записки охотника»,
«Фауста» и другие произведения писателя, плодотворно
продолжавшего гоголевские традиции.
Суровое осуждение Чернышевского вызвала тургенев¬
ская повесть «Ася». Критикуя это произведение, он вы¬
ступал против дворянских интеллигентов, порицая их вя¬
лость и нерешительность, бездеятельность и боязнь
борьбы, характерные для типа «лишнего человека», к кото¬
рому относится и герой «Аси». Обличению героев «Аси»,
«Рудина», а также некоторых других литературных геро¬
ев— «лишних людей» Чернышевский посвятил свою зна¬
менитую статью «Русский человек на rendez-vous». По¬
скольку «Ася» была напечатана в «Современнике», Чер¬
нышевский из этических соображений опубликовал ста¬
тью в № 18 московского журнала «Лтеней» за 1858 год.
Г. В. Плеханов оцепил эту статью как «один из самых
ярких образчиков публицистической критики»
1 Лепипский сборппк XXV. М., Партиздат, 1933, с. 222.
124

В. И. Ленин вспоминал эту статью Чернышевского в
1907 году, разоблачая трусливую и предательскую поли¬
тику буржуазной партии трудовиков в период выборов
в Думу. Напуганные революционностью народных масс,
они, по словам В. И. Ленина, вели себя «совсем как пыл¬
кий тургеневский герой, сбежавший от Аси,— про которо¬
го Чернышевский писал: „Русский человек на rendez¬
vous”» *.
Острие удара Чернышевского было направлено против
либералов, которых он обличал со всей силой своего
блестящего публицистического таланта. Он писал: «Пока
о деле нет речи, а надобно только занять праздное время,
наполнить праздную голову или праздное сердце разгово¬
рами и мечтами, герой очень боек; подходит дело к тому,
чтобы прямо и точно выразить свои чувства и желания,—
большая часть героев начинает уже колебаться...
Немногие, самые храбрейшие, кое-как успевают еще
собрать все свои силы и косноязычно выразить
что-то, дающее смутное понятие о их мыслях; но взду¬
май кто-нибудь схватиться за их желания, сказать:
„Вы хотите того-то и того-то: мы очень рады; начинайте
же действовать, а мы вас поддержим”,— при такой репли¬
ке одна половина храбрейших героев падает в обморок,
другие начинают очень грубо упрекать вас за то, что вы
поставили их в неловкое положение... что они совершенно
теряют голову, пе могут ничего сообразить, потому что
„как же можно так скоро...”».
Статьей «Русский человек на rendez-vous» Чернышев¬
ский стремился освободить Тургенева от влияния либе¬
ральной и консервативной идеологии, в плену которой оп
находился. Но Тургенев не смог правильно оценить
смысл этой статьи. Писатель обиделся, и его отношения
с редакцией «Современника» ухудшились.
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 14, с. 280.
125

Некрасов, пытаясь примирить обиженного Тургенева
с редакцией, устроил обед. Были приглашены Тургенев,
Гончаров, Панаев, Никитенко, а также художник
А. А. Иванов, недавно вернувшийся из-за границы. От
редакции «Современника» присутствовали Некрасов и
Чернышевский. Обед состоялся в ресторане «Донон» па
набережной Мойки у Певческого моста (ныне набереж¬
ная Мойки, дом № 24). «Много было говорено, по ни¬
чего особенно умного и ничего особенно глупого»,— за¬
писал в своем дневнике Никитенко. Примирение не
состоялось.
Появившаяся вслед за статьей Чернышевского статья
Добролюбова «Когда же придет настоящий день?» о рома¬
не Тургенева «Накануне» вызвала у писателя новую оби¬
ду и раздражение. На первом литературном чтении в
пользу «Общества для пособия нуждающимся литераторам
и ученым» в январе 1860 года, происходившем в одной пз
галерей, окружавших зал Пассажа, Чернышевский встре¬
тился с Тургеневым. Об этой встрече он рассказал впо¬
следствии в своих «Воспоминаниях об отношениях Тур¬
генева к Добролюбову и о разрыве между Тургеневым и
Некрасовым». Зашел разговор о статье Добролюбова.
В заключение этого разговора Тургенев сказал:
« — Вас я могу еще переносить, ио Добролюбова не
могу.
— Это оттого, что Добролюбов умнее и взгляд на ве¬
щи у него яснее и тверже,— сказал Чернышевский.
— Да,— ответил он с добродушной шутливостью, ко¬
торая очень привлекательна в нем,— да, вы простая змея,
а Добролюбов — очковая змея».
Окончательный разрыв Тургенева с «Современником»
произошел после появления в шестом номере журнала за
1860 год рецензии Чернышевского на книгу «Собрание
чудес...» Н. Готорна. Здесь Чернышевский довольно про¬
зрачно говорил, не называя, однако, имени Тургенева, о
126

том, что он в «Рудине» дал искаженный образ М. А. Ба¬
кунина, имевшего «самое сильное и благотворное влияние
на развитие наших литературных понятий, затмевавшего
величайших ораторов блеском красноречия» и вписавше¬
го свое имя в историю. Чернышевский писал о «слепом
предубеждении автора», о «его благоразумных советни¬
ках», оказавших ему плохую услугу, о том, что вместо
портрета живого человека он изобразил «карикатуру»,
«как будто лев годится для карикатуры».
Тургенев перестал сотрудничать в «Современнике».
В своих воспоминаниях, объясняя этот разрыв, Черны¬
шевский писал: «...единственным, решившим дело, моти¬
вом было враждебное отношение Тургенева к направле¬
нию «Современника», т. е. на первом плане к статьям
Добролюбова, а на втором и ко мне...».
Вместе с Тургеневым из журнала ушли Толстой, Гри¬
горович, Гончаров, не принявшие его революционно-де¬
мократического направления. Годом раньше порвал с
журпалом и А. А. Фет, сотрудничавший в нем с 1854 года.
Имя Фета постоянно встречалось в обзорах и статьях,
а его стихи постоянно печатались в журнале. Чернышев¬
ский и Добролюбов высоко оценивали поэтический та¬
лант Фета. «Даровитейший из нынешних наших лири¬
ческих поэтов... Кто не любит его, тот не имеет поэти¬
ческого чувства»,— писал о нем Чернышевский. Но, давая
высокую оценку поэтическому таланту Фета, Чернышев¬
ский иначе относился к содержанию его поэзии: «хороший
поэт», но «пишет пустяки». В таком же духе оценивал
Фета и Добролюбов, считавший, что его талант способен
проявляться только в «условии мимолетных впечатлений
от тихих явлений природы». Это отношение революцион¬
но-демократической критики к содержанию поэзии Фета
в годы обострения идейной борьбы между теоретиками
«чистого искусства» и революционно-демократическим
лагерем, боровшимся за идейное значение искусства,
127

вполне закономерно. Естественно, что сотрудничество
Фета в «Современнике» не могло продолжаться.
Разрыв либерально-дворянской группы писателей с
журналом «Современник», ставшим трибуной революци¬
онной демократии, отразил идейную борьбу, разгоревшу¬
юся в литературе и публицистике в годы революционной
ситуации, усилившееся идейное размежевание сил. Либе¬
ралам, вроде Тургенева, Гончарова и других, «претил
мужицкий демократизм Добролюбова и Чернышевско¬
го»,— писал В. И. Ленин *.
В статье «Полемические красоты», напечатанной в
«Современнике» в 1861 году, Чернышевский дал объясне¬
ние этому размежеванию, обусловленному политической
борьбой двух исторических сил: «Развивалась националь¬
ная мысль, определеннее становились убеждения, и от
этого оказывалась надобность разойтись людям, стоявшим
рука об руку, поселялось несогласие в понятиях, а вслед
за ним возникала и борьба между людьми, думавшими
и действовавшими заодно, когда вопросов было не так
много, вопросы были поставлены не так определенно,
и ответы на них не могли быть так разнородны, как
сделались при дальнейшем развитии общественной
жизни».
Некрасов болезненно переживал уход Тургенева из
журнала, однако к этому времени журнал уже имел мно¬
го сотрудников, которые целиком были на стороне Черны¬
шевского, Некрасова и Добролюбова. Среди них был и
М. Л. Михайлов; его политические взгляды сблизились
с политической позицией ведущих сотрудников «Совре¬
менника». Новая дружная плеяда литераторов, публи¬
цистов, общественных деятелей, сплотившихся вокруг
Чернышевского, представляла передовую разночинную
интеллигенцию. В журнале теперь сотрудничали
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 36, с. 206.
128

Н. В. Шелгунов, В. А. Слепцов, М. А. Антонович,
Н. Г. Помяловский, В. С. Курочкин, Н. В. Успенский,
Ф. М. Решетников, В. А. Обручев, И. Н. Обручев, братья
А. А. и Н. А. Серно-Соловьевичи.
В 1859 году вернулся из Оренбургского края поэт
А. Н. Плещеев, где он находился в ссылке по делу петра¬
шевцев. Еще в ссылке он прочитал «Очерки гоголевского
периода...» и другие статьи Чернышевского, которые про¬
извели на него сильнейшее впечатление. Познакомив¬
шись через Некрасова с Чернышевским, Плещеев вспоми¬
нал потом о сердечной простоте, с которой встретил его
Чернышевский, оказав ему поддержку, имевшую для него
огромное значение.
Плещеев сразу вошел в лагерь революционной демо¬
кратки и стал соратником Чернышевского, Некрасова и
Добролюбова. По поводу нового издания стихотворений
Плещеева, вышедшего в 1861 году, Чернышевский писал
о нем как о поэте с «благородным и чистым направлени¬
ем», который всегда будет полезен обществу и найдет
гуть к «молодым сердцам».
Лишившись сотрудничества крупнейших дворянских
писателей, журнал не потерял читателей: число его под¬
писчиков стало даже расти. В первом номере «Современ¬
ника» за 1859 год Чернышевский опубликовал цифру
подписчиков журнала — 5500. Такого количества подпис¬
чиков не имел в то время в России ни один журпал. Все
возраставшая популярность «Современника» объяснялась
тем, что осуществленные Чернышевским преобразования
сделали его не только литературным, но и политическим
журналом. Особенно возросло число подписчиков журна¬
ла в 1860 году, когда оно достигло 6598.
Даже заметкой о числе подписчиков на «Современ¬
ник», появившейся в первом номере журнала за 1861 год,
Чернышевский сумел воспользоваться для революционной
пропаганды. Он писал в ней об увеличившейся «требова¬
129

тельности» публики и «определенном направлении» недо¬
вольства читателей литературой, подразумевая под этим
рост революционных настроений в России.
Несколько лет уже «Современник» оказывал огромное
влияние на молодое поколение, прямо и косвенно пропо¬
ведуя, что только революционным путем можно достичь
полного освобождения народа.
«С каким нетерпением и жаждой мы, молодежь, ожи¬
дали того счастливого дня, когда выйдет книга любимого
журнала... Как билось тогда наше сердце, как волнова¬
лись чувства... Сколько длинных, бесконечных северных
зимних ночей провели мы в его чтении...» — вспоминал
II. Я. Николадзе, в ту пору студент Петербургского уни¬
верситета, побывавший за участие в студенческих волне¬
ниях под арестом. С 1861 года он сблизился с кругом
Чернышевского и стал затем видным публицистом и изда¬
телем, деятелем народнического движения. Его деятель¬
ность оставила заметный след в развитии грузинской об¬
щественной мысли и литературы.
«Современник» знакомил учащуюся молодежь с твор¬
чеством Белинского, Чернышевского, Добролюбова. Чер¬
нышевский имел на молодежь сильнейшее влияние. «Его
мы знали наизусть, его именем клялись, как правоверный
магометанин клянется Магометом, пророком Аллаха»,—
писал об этом будущий участник военной организации
«Народной воли» М. 10. Ашенбреннер.
М. Е. Салтыков-Щедрин свидетельствовал о «распо¬
ложении умов» в тогдашней провинции: «Всего более в
ходу „Современник”; Добролюбов и Чернышевский про¬
изводят фурор, и о честной деятельности „Современни¬
ка” говорят даже на актах в гимназии».
Современники отмечали в Чернышевском-писателе по¬
разительное умение убедить читателя, воздействовать па
пего пе внешним блеском, а строгой логичностью, очевид¬
ностью, определенностью мысли, без всяких заискиваний
130

и прикрас. Сознавая свою силу, оп не искал расположе¬
ния читателя, а говорил с ним просто, уверенно, твердо
ведя свою линию. «Это был ум повелительный, властный,
действовавший на читателя неотразимо и неотврати¬
мо», — вспоминал М. А. Антонович, молодой сотрудник
«Современника», ставший соратником Чернышевского и
Добролюбова в конце 1850-х годов.
Молодежь с жадностью прислушивалась к слову Чер¬
нышевского, с нетерпением ожидая появления его новых
работ. И чем «крайнее и смелее» они, по словам
Н. В. Шелгунова, были, тем сильнее действовали на моло¬
дежь.
Чернышевский привлек к сотрудничеству в «Совре¬
меннике» И. В. Успенского. Это имя было мало кому из¬
вестно. Писателю тогда был 21 год. В 1858 году в «Совре¬
меннике» появились его первые произведения. Внимание
читателей особепно привлекли рассказы Н. Успенского
«Хорошее житье» и «Змей» с их горькой правдой в изо¬
бражении жизни русского крестьянства. Своим антидво-
ряпским и обличительным пафосом творчество Н. Успен¬
ского безусловно отвечало демократическому направле¬
нию журнала. В период, когда в центре внимания обще¬
ства оказался крестьянский вопрос, обращение к показу
народной жизни было особенно злободневно.
В № 11 «Современника» за 1861 год появилась статья
Чернышевского «Не начало ли перемены?». В ней Черны¬
шевский анализировал произведения Н. Успенского, рас¬
крывал общественное значение его творчества. Критик
отмечал, что во многих рассказах Н. В. Успенского «но
могло поместиться ни одно из качеств, обыкновенно со¬
ставляющих репутацию хороших беллетристов», что в
рассказах отсутствует разработанность сюжета. Но Чер¬
нышевский считал, что, несмотря на это, Успенскому уда¬
лось глубоко заглянуть в народную жизнь и ярко пока¬
зать коренные причины ее «тяжелого хода». Успенский
131

«пишет о пароде правду без всяких прикрас», с глубоким
уважением к простым людям, отмечал критик.
Своей статьей Чернышевский не только оказал под¬
держку начинающему писателю, но бережно, неназойливо
дал ему нужное направление, на практике осуществляя
те задачи критики, которые он сам провозглашал. Критик
не ограничился анализом творчества молодого писателя.
Пользуясь «эзоповской» речью, он призывал к народному
восстанию, которое должно быть осуществлено с помощью
революционной организации. Иносказание очень вырази¬
тельно: лошадь, вставшая на дыбы, — аллегория народ¬
ных масс.
«Ездит, ездит лошадь смирно и благоразумно — и
вдруг встанет на дыбы или заржет и понесет; отчего это
с ней приключилось, кто ее разберет: быть может, укусил
ее овод, быть может, она испугалась чего-нибудь... Без
нескольких таких выходок не обойдется смирная деятель¬
ность самой кроткой лошади,— писал Чернышевский.—
Будет ли какой-нибудь прок из такой выходки или прине¬
сет она только вред, это зависит от того, даст ли ей на¬
правление искусная и сильная рука. Если вожжи схваче¬
ны такою рукой, лошадь в пять минут своей горячности
передвинет вас (и себя, разумеется) так далеко вперед,
что в целый час не подвинуться бы на такое пространство
мерным, тихим шагом. Но если не будет сообщено надле¬
жащее направление порыву, результатом его останутся
только переломленные оглобли...»
Чернышевский напоминал читателям об Отечествен¬
ной войне 1812 года, когда Россия возвысилась до такого
могущества, о котором она и не могла мечтать. «Вот при¬
мер великости прекрасных результатов, совершаемых на¬
родным одушевлением при надлежащем его направле¬
нии...»
«Нужды нет,— заключал критик свой иносказатель¬
ный призыв,— что вы видите вокруг себя только по¬
132

шлость и мелочность, апатию и трусость, нужды нет, что
только это видите вы ныне: день на день не приходит¬
ся...»
В этой статье критик выдвигал требование дальнейше¬
го сближения передовой литературы с освободительным
движением, глубокого показа роста революционной энер¬
гии народных масс. Он отмечал, что революционная борь¬
ба создает условия для появления руководителей освобо¬
дительного движения: «Не забудем, о каких людях мы
теперь говорим, о людях умных и сильного харак¬
тера. Умпый человек пе ввязывается в дела, пока не
стоит в них ввязываться... Нельзя найти в истории ни
одного случая, в котором не явились бы па первый план
люди, соответствующие характеру обстоятельств».
Статья Чернышевского, помимо того что опа ставила
перед отечествеппой литературой одну пз главных за¬
дач — реалистическое изображение народной жизпи,—
подымала жгучий вопрос, волновавший тогда Чернышев¬
ского, — произойдет ли крестьянская революция. Это
была одна из его боевых программных статей 1861 года.
Под прямым влиянием Чернышевского находился во¬
инствующий демократ в жизни и творчестве Н. Г. Помя¬
ловский. «Я вас уважаю, мало того, я ваш воспитанпик: я,
читая „Современник”, установил свое мировоззрение»,—
писал он Чернышевскому. Все же, разделяя социальные
и литературные идеи руководителей «Современника», По¬
мяловский не смог подняться до вершины революционно-
демократической идеологии — сознания необходимости
крестьянской революции. Но несмотря на то что его лите¬
ратурный путь был педолог — с 1856 по 1863 год,—в
своем творчестве он отразил демократические настроения,
свою пепависть к угнетателям, сделал попытки показать
фальшь либерально-дворянской литературы.
Высокую оцепку дал Чернышевский повестям Помя¬
ловского «Мещанское счастье» и «Молотов».
133

«Я любил радоваться на сильнейшего из всех нынеш¬
них прозаиков — на Н. Г. Помяловского. Это был человек
гоголевской и лермонтовской силы. Его потеря — великая
потеря для русской поэзии, страшная, громадная поте¬
ря», — писал критик после смерти Помяловского.
Было немало и других писателей, которые могли ска¬
зать, что многим обязаны Чернышевскому. Он написал
статью о творчестве А. Н. Островского, который в своих
пьесах «Бедная невеста», «Не в свои сани не садись»
впал в идеализацию патриархально-купеческого быта. Дав
высокую оценку обличительному пафосу комедии «Свои
люди — сочтемся», Чернышевский показал, что Остров¬
ский в своих последних пьесах стал развивать «до край¬
ности все слабые стороны «Своих людей» в художествен¬
ном отношении» и повторять теперь «в громадных разме¬
рах» недостатки этой пьесы.
Разбирая пьесу «Бедность не порок», он продолжал
начатую раньше полемику со славянофилами, с редак¬
цией «Москвитянина», Ап. Григорьевым, стремившимся к
идеализации старозаветной русской жизни и выдвигав¬
шим перед литературой «нравственно-обличительную»
цель, т. е. обличение дурных, безнравственных поступков,
а не самодержавно-крепостнической действительности в
целом. Редакция «Современника» поручила Чернышев¬
скому выступить против попыток «Москвитянина» увести
творчество талантливого драматурга с «гоголевского на¬
правления».
Идейно-художественная неудача пьесы заключалась,
по мнению Чернышевского, в том, что Островский напи¬
сал «апофеозу старинного быта, каким представляется
ему современный быт некоторой части купеческого обще¬
ства». В заключение он писал, что Островский впал в
«приторное прикрашиванье» и пьесы (критик упоминал
также пьесу «Бедная невеста», поставленную в Александ¬
рийском театре) вышли слабыми.
134

Под влиянием критики, которая обрушилась со стра¬
ниц «Современника», Островский в последующих пьесах
изменил свое отношение к патриархально-купеческому
быту и отказался от его идеализации.
Чернышевский приветствовал «сильное и благородное
направление» комедии «Доходное место», которая появи¬
лась после отхода драматурга от славянофильских идей
и показала, «какими богатыми силами и средствами вла¬
деет автор».
Чернышевский привлек в «Современник» Салты¬
кова-Щедрина. Он высоко оценил его «Губернские очер¬
ки», напечатанные в «Русском вестнике». В своей статье
1857 года он отмечал, что это «благородная и превосход¬
ная книга», которой «долго будет гордиться наша литера¬
тура». Он писал, что до Салтыкова «никто... не карал
наших общественных пороков словом более горьким, пе
выставлял перед нами наших общественных язв с боль¬
шею беспощадностью...». Говоря о своеобразии Салты¬
кова, Чернышевский писал, что «он писатель по преиму¬
ществу скорбный и негодующий».
В 1857 году «Современник» напечатал рассказ Щедри¬
на «Жених», в 1859-м—«Развеселое житье». Последний
рассказ, несмотря на то что цензура исказила его — по ее
требованию было исключено изображение кружка петра¬
шевцев,— является одним из самых антикрепостнических
произведений сатирика.
Резкое недовольство цензуры вызвал и другой его ан¬
тикрепостнический рассказ, также появившийся в
«Современнике»,— «Миша и Ваня». Начиная с 1860 года
Щедрин стал печатать в «Современнике» свои статьи, са¬
тирические очерки и рецензии. Они вызвали волну возму¬
щения у представителей дворянско-помещичьей идеоло¬
гии.
Щедрин считал, что своим развитием он во мпогом
обязан Черпышевскому, способствовавшему его вступле¬
135

нию в ряды борцов за крестьянскую революцию. Черны¬
шевский же ценил в Щедрине его высокое политическое
развитие, выделявшее писателя среди его собратьев по
перу. Отсутствие в них этого качества всегда огорчало
критика.
К числу писателей, отличавшихся политической огра¬
ниченностью, он относил Писемского. Чернышевский счи¬
тал, однако, что независимо от своих политических взгля¬
дов Писемский участвовал в общем деле передовой рус¬
ской литературы, боровшейся за изменение жизни наро¬
да к лучшему, и положительно оценивал художественное
дарование писателя, одного из «лучших... нынешних бел¬
летристов». Но он видел, как далек Писемский от револю¬
ционной демократии. В статье об «Очерках из крестьян¬
ского быта» Писемского Чернышевский вскрыл ограни¬
ченность его мировоззрения, отметив, что у Писемского
авторское «чувство волнуется только уклонениями от того
порядка, который считается обыкновенным в этой сфере
жизни, а не самим порядком... Он не судит существую¬
щего».
В силу политической ограниченности Писемский ско¬
ро примкнул к лагерю реакции и выступил против Чер-
пышевского. Возглавив в 1860 году литературно-полити¬
ческий журнал «Библиотека для чтения», он в своих
фельетонах допускал грубые выпады против «Современ¬
ника» и «Искры» В. С. Курочкина.

«ОТ ЕГО СОЧИНЕНИЙ
ВЕЕТ ДУХОМ КЛАССОВОЙ БОРЬБЫ»
начале 1858 года по инициативе
либерального деятеля, профессора
Академии Генерального штаба
Д. А. Милютина Чернышевский
получил предложение Гвардейского
штаба стать главным редактором
нового журнала «Военный сбор-
пик». Чернышевский дал согласие редактировать «Воен¬
ный сборник», не оставляя работы в «Современнике». Он
писал отцу, что новый журнал принесет большую пользу
государству, а ему, как редактору, придется решать, за¬
служивает ли публикации та или иная статья, предназна¬
ченная для «Военного сборника».
Чернышевский предвидел, что работа в журнале даст
ему возможность развернуть революционную пропаганду
и в армии. Он надеялся, что сможет легально общаться
с военными, воспитывать их в революционном духе с
целью привлечения лучшей части офицерства на сторону
парода и создания революционной военной организации.
Чернышевский понпмал, что долго пе удержится на этой
должности, но из тактических соображений согласился
возглавить журнал.
Редакция «Военного сборника» находилась при штабе
отдельного гвардейского корпуса. Здание штаба гвардей¬
ского корпуса, расположенное па Дворцовой площади,
было построено по проекту А. П. Брюллова в 1843 году.
Подписка па новый журнал принималась в самой ре¬
дакции, а также в конторе «Военного сборника» при
137

книжном магазине А. Давыдова на Невском проспекте,
в доме Заветного (ныне Невский проспект, дом № 58).
Первая книжка «Военного сборника» появилась уже
в мае 1858 года. Журнал быстро приобрел популярность
среди военных. Тираж журнала в первый год его сущест¬
вования достиг огромной по тому времени цифры — 6000
экземпляров.
Не будучи военным, Чернышевский, по отзывам со¬
временников, прекрасно разбирался в военном деле. Он
убедительно говорил о влиянии нового вооружения на
политику и способы ведения войны. Напечатав в «Совре¬
меннике» рецензию на книгу английского историка Кинг-
лека о Крымской войне, он мог в течение длительного
времени рассказывать содержание самой книги, и с таки¬
ми подробностями, касающимися расположения батарей,
воинских частей, как будто сам был участником Севасто¬
польской обороны.
Чернышевский пригласил участвовать в «Военном
сборнике» многих передовых военных деятелей. Его по¬
мощниками в редакции стали профессора Академии Ге¬
нерального штаба подполковник В. М. Аничков, с которым
Чернышевский был хорошо знаком, и капитан Н. Н. Об¬
ручев, входивший в круг «Современника».
В недолгий период своей работы на посту главного
редактора «Военного сборника» Чернышевский чрезвы¬
чайно много сделал, чтобы показать социально-полити¬
ческую природу войн, антинародный характер реакцион¬
ных войн, разоблачить классовую сущность армии. Он
старался привлечь внимание читателей журнала к самым
жизненным вопросам, волновавшим передовые слои рус¬
ского офицерства и лучшую часть русской интелли¬
генции.
Среди материалов, напечатанных в «Воепном сборни¬
ке» при Черпышевском, были статьи «О пользе обучения
грамоте всей массы русских войск», «Изнанка Крымской
138

войны» и другие. Внимание читателей направлялось на
такие вопросы, как отношение офицеров к рядовым и
старших к младшим, права и быт солдат; в статьях
вскрывались многочисленные злоупотребления, допускав¬
шиеся в царской армии. Большое внимание уделялось во¬
инским качествам русского солдата, как и вообще каче¬
ствам русского человека. «Горячее наше сочувствие долж¬
но быть обращено к этому сильному, простому человеку,
идущему безропотно против многих невзгод и лише¬
ний», — говорилось на страницах первого номера журна¬
ла. Авторы статей подчеркивали патриотизм и высокие
душевные достоинства простых крепостных людей, обла¬
ченных в военную форму.
Деятельность Чернышевского на посту главного ре¬
дактора «Военного сборника» не могла не обратить вни¬
мания властей. После записки военного цензора «О вред¬
ном направлении всей русской литературы вообще и «Во¬
енного сборника» в частности» сборник стали подвергать
двойной цензуре, беспощадно уродуя материалы. В
конце года Чернышевский, под редакцией которого вы¬
шло восемь номеров журнала, вынужден был уйти из ре¬
дакции, поняв, что легально вести революционную пропа¬
ганду здесь уже пельзя.
Занявший его место в «Военном сборнике» генерал
П. К. Мепьков с раздраженпем писал, что Чернышевский,
«слишком известный в литературном мире 60-х годов,
орудовал всем изданием и дал журналу столь дикое на¬
правление, что самые отчаянные либералы пришли в
ужас. Журнал неразумно перешел известные пределы
свободы слова... бранил все, кричал, что все глупо и
нелепо, учитесь у нас, мы... поведем по пути прогресса».
Уход Чернышевского вызвал у многих читателей жур¬
нала сильное недовольство. Позднее 106 офицеров обрати¬
лись с письмом к редактору «Военного сборника», в кото¬
ром выражали протест против реакционного направления,
139

принятого повой редакцией. Письмо было опубликовано
в «Северной пчеле», но Главное управление цензуры за¬
претило полемику в печати по этому поводу.
Несмотря на кратковременность пребывания на посту
редактора «Военного сборника», Чернышевский сумел
установить связи и сблизиться с большой группой про¬
грессивно настроенных офицеров. Среди тех, кто поддер¬
живал отношения с ним после его ухода из журнала, бы¬
ли многие молодые офицеры-артиллеристы, литератор
М. И. Семевский, в прошлом офицер, а также группа
офицеров-поляков, в которую входил С. И. Сераков-
ский. Правда, знакомство Чернышевского с С. И. Сера-
ковским состоялось еще до «Военного сборника»: их по¬
знакомил в 1856 году участник революционно-демократи¬
ческого движения 1850—1860-х годов полковник Гене¬
рального штаба И. Ф. Савицкий.
Посещавший Чернышевского Нико Николадзе вспоми¬
нал, что он встречал у Чернышевского студентов-грузин,
устроителей студенческих вечеров, профессоров универси¬
тета. «Но мое особенное внимание,— отмечал он,— обра¬
щали тут военные, офицеры Генерального штаба, между
которыми было много полковников, но бывали и гене¬
ралы».
Среди военных, посещавших «четверги» Чернышев¬
ского, Николадзе упоминал и Сераковского, который со¬
трудничал в «Современнике».
«Очень умный и очень хороший, один из лучших лю¬
дей на свете» — так характеризовал Чернышевский Сера¬
ковского в автобиографии, написанной позяге в Петро¬
павловской крепости *.
1 Свою автобиографию Чернышевский предполагал включить
в качестве одной из глав в роман «Повести в повести», но он по¬
нял, что по цензурным условиям напечатать ее будет невозможно.
По-видимому, по этой причине автобиография осталась незакон¬
ченной.
140

Н. Д. Новицкий, профессор Академии Генерального
штаба, близкий товарищ И. А. Добролюбова, часто бывав¬
ший и у Чернышевского, называл Сераковского «органи¬
затором революции прирожденным». Он отмечал, что Се-
раковский был очень близок к Чернышевскому, свободно
заходил к нему в кабинет и подолгу вел с ним разговоры
наедине.
Единомышленник Чернышевского и Добролюбова, Се-
раковский создал в Петербурге революционный кружок
польских патриотов. Через него Чернышевский оказывал
влияние на будущих руководителей повстанческих отря¬
дов — Я. Домбровского и других. Группа польских рево¬
люционных офицеров принимала участие в создании во¬
енной революционной организации в Царстве Польском,
примкнув затем к тайному обществу «Земля и воля».
Сераковский в 1863 году стал одним из главных руко¬
водителей повстанческих отрядов, действовавших в Лит¬
ве, был там ранен и захвачен в плен царскими карателя¬
ми. 15 июля того же года замечательный революционер,
посвятивший свою жизнь борьбе за свободу русского и
польского народов, погиб: по приговору царского военно-
полевого суда Сераковский был повешен в Вильно.
Впоследствии Чернышевский изобразил его под име¬
нем Сокольского в романе «Пролог».
Чернышевский продолжал и связи с военной средой,
установленные еще в период его работы во Втором кадет¬
ском корпусе. Они поддерживались с помощью полков¬
ника II. Л. Лаврова, профессора математики Артиллерий¬
ской академии. Еще накануне Крымской войны
П. Л. Лавров начал писать стихи, воспевая в пих свободу,
обличая самодержавие; стихи распространялись в
списках. С 1857 года он стал заниматься публицисти¬
ческой деятельностью. Лавров руководил одним из рево¬
люционных кружков, в который входили офицеры-артил¬
леристы, регулярно собиравшиеся у пего. По ряду идеоло-
141

гяческих и тактических вопросов у Лаврова, как и у
некоторых других участников общественного движения
60-х годов, были разногласия с Чернышевским, что, одна¬
ко, не исключало руководящей роли Чернышевского в со¬
здании подпольных военных революционных органи¬
заций.
Мысли Чернышевского о привлечении к участию в ре¬
волюции офицерских кадров и солдат совпадали с планами
Герцена и Огарева. Как свидетельствовал служивший в
гвардии кпязь П. А. Кропоткин, впоследствии известный
революционер, журпал «Современник» «читался в гвар¬
дейских полках едва ли не столько, сколько в либераль¬
ных кружках». Благодаря «Современнику» и «Военному
сборнику» в пору редактирования его Чернышевским ав¬
торитет известного критика в широких кругах русской
интеллигенции с каждым годом все более укреплялся.
Подполковник Н. В. Шелгунов, профессора Академии
Генерального штаба Н. Н. Обручев и Н. Д. Новицкий,
С. И. Сераковский и ряд других лиц, с которыми Черны¬
шевский имел тесные контакты, держали его в курсе ре¬
волюционного движения в армии и на флоте. «Тайная
революционная партия истощает все способы, чтобы рас¬
пространить свою пагубную пропаганду во всех частях
России, и ныне обратила особенно напряженное внимание
ва военное сословие»,— указывалось в секретном цирку¬
ляре военного министра.
♦ * ♦
Лето 1858 года в Петербурге было неспокойное. Сто¬
яла жара, в окрестностях горели леса, торфяники. Под
Петербургом пожары уничтожили много деревень. На же¬
лезной дороге вблизи города выгорела станция и на про¬
тяжении нескольких верст — деревянные шпалы. Прекра¬
тилось движение поездов между Петербургом и Москвой.
142

Густые облака дыма в окрестностях Петербурга застила¬
ли небо. Дым заносило и в город. В довершение всего
случился огромной силы взрыв на Пороховых заводах.
Заводы были разрушены, несколько десятков рабочих по¬
гибло. От взрыва в домах вблизи заводов, особенно на
Выборгской стороне, были выбиты стекла. Большой по¬
жар охватил и Павловск, где жило немало дачников.
Подробно рассказывая об этих событиях, Чернышев¬
ский в письмах к отцу не раз сообщал, что в Петербурге,
да и по всей России, главным предметом разговоров явля¬
ется освобождение крестьян. Все мысли самого Черны¬
шевского в то время целиком заняты этим же.
Сообщая в письме к А. С. Зеленому, псковскому поме¬
щику, сотрудничавшему в «Современнике», о подготовля¬
емом освобождении крестьян, Чернышевский писал:
«...неужели невозможно сохранить принцип: „Каждый
земледелец должен быть землевладельцем, а не батраком,
должен сам на себя, а не на арендатора или помещика
работать?*'... Освобождение будет, когда — я не знаю, но
будет; мпе хотелось бы, чтобы оно не влекло за собою пре¬
вращение большинства крестьян в безземельных бобы¬
лей!»
Благодаря «Современнику» читатели все больше заду¬
мывались над такими вопросами, как государственное
устройство, порядки, которые наводятся «умами и руками
людей». «Современник» твердо занимал передовые пози¬
ции, став выразителем идеологии революционной демо¬
кратии.
Началась непосредственная подготовка крестьянской
реформы. Правительство заявило, что оно готово осущест¬
вить улучшение быта помещичьих крестьян. В этот пери¬
од Чернышевский еще шире развернул борьбу с крепост¬
ническим укладом. В своих работах, опубликованных в
«Современнике», он доказывал, что самодержавие и кре¬
постничество суть одно целое, неотделимы друг от дру¬
143

га. Он писал, что крепостничество губительно влияет на
экономику, политику и на культуру страны: «весь наш
быт во всем, что есть в нем печального, обусловливается
этой основной причиной всех зол»; это зло подобно реше¬
ту, из которого «вытекает решительно вся ценность, нахо¬
дящаяся в нем».
В работах «О способах выкупа крепостных крестьян»,
«Труден ли выкуп земли?», «О новых условиях сельского
быта», «Материалы для решения крестьянского вопроса»
и других, написанных в связи с крестьянской реформой,
он настойчиво проводил мысль о необходимости освобож¬
дения крестьян с землей, утверждая, что выкуп за землю,
если нельзя обойтись без него, должно оплачивать само
государство, а не крестьянство. «По юридическому... пра¬
ву грабитель не заслуживает ровно никакого вознаграж¬
дения за то, что отказывается от грабежа,— он счастлив
должеп быть уже тем, когда не взыскивают с него денег,
заграбленных им», — писал он, отстаивая позицию рево¬
люционных демократов по этому вопросу.
В двух номерах журнала за 1858 год публиковалась
статья «О новых условиях сельского быта». Ее первая
часть была подписана Чернышевским псевдонимом «Сов¬
ременник». В министерство народного просвещения сразу
же поступил запрос шефа жандармов: некоторые места
статьи обратили на себя внимание Александра II. Посы¬
пались запросы из министерства в петербургский цензур¬
ный комитет, в редакцию «Современника». Панаева вызва¬
ли к шефу жандармов. В конце концов цензор получил
выговор, а министру просвещения было приказано издать
циркуляр, в котором предписывалось не допускать статей,
где излагались бы мления о праве собственности крестьян
иа землю помещиков. Было дано и другое предписание —
запретить упоминать о появившейся статье в печати.
Подвергая самодержавно-крепостнический строй рез¬
кой критике, Чернышевский строил планы уничтожения
144

Н. Г. Чернышевский. Дагерротип Александровского.
1853 год.

Станция почтовых дилижансов. Литография по рисунку Л. О. Премаиии.
1840-е годы.

Канал Грибоедова (бывший Екатерининский), дом Ks 38/1.
Здесь Чернышевский жил с 21 августа но 7 декабря
1846 года.

Сенатская площадь. Литография 1840-х годов.

Адмиралтейская площадь. Литография 1840-х годов.

П. А. Плетнев — литератур¬
ный критик и поэт, ректор
Петербургского университета.
Литография 1850-х годов.
И. И. Срезневский — фило¬
лог-славист и этнограф, про¬
фессор Петербургского уни¬
верситета. Литография 1850-х
годов.

А. В. Никитенко — историк ли¬
тературы, критик, профессор
Петербургского универси¬
тета. Литография 1850-х
годов.
Кондитерская Вольфа на
Невском проспекте. Сюда
Чернышевский приходил
читать иностранные жур¬
налы. Гравюра на дереве.

Петербургский университет. Литография В. Тимма. 1854 год.

Проспект Майорова (бывший Вознесенский), дом № 41.
Здесь Чернышевский жил в 1848 году.

М, Л. Михайлов — поэт, пе¬
реводчик, публицист, револю¬
ционный демократ. Фото¬
графия 1850-х годов.
И. И. Введенский — историк
литературы, журналист п
педагог. Портрет работы
П. К. Иванова. 1850-е годы.

Улица Красного Курсанта, дом № 16 — здание быв¬
шего Второго кадетского корпуса. Здесь Чернышев¬
ский работал преподавателем.
Улица Декабристов (бывшая Большая Офицерская),
дом № 45. Чернышевский жил здесь с декаоря 1850 го¬
да ио 12 марта 1851 года и с 13 мая по 1 августа
1853 года.

Н. В. Шелгунов — публицист, литературный кри¬
тик и философ, деятель революционного движе¬
ния 1860-х годов. Фотография 1850-х годов.

Н. А. Некрасов — великий русский поэт, революционный
демократ, редактор журнала «Современник». Фотография
1856 года.

М. Е. Салтыков-Щедрин — ве¬
ликий русский писатель-са¬
тирик, революционный демо¬
крат. Фотография, 1857 года.
И. И. Папаев — писатель,
журналист, издатель жур¬
нала «Современник». Лито¬
графия А. Мюнстера.

Н. А. Добролюбов — великий русский критик, рево¬
люционный демократ. Фотография 1857 года.

Литейный проспект, дом № 36. Здесь помещалась редакция
«Современника».

Группа писателей — сотрудников «Современника». Сидят (сле¬
ва н а пр а в о): И. А. Гончаров, И. С. Тургенев, А. В. Дружинин,
А. Н. Островский; стоят: Л. Н. Толстой, Д. В. Григорович. Фото¬
графия 1856 года.

Поварской переулок, дом № 13. Чернышевский жил здесь с 22 ав¬
густа 1855 года по июнь 1860 года.

С. И. Сераковский — сотрудник
«Современника», деятель револю¬
ционного движения в России,
Польше и Литве. Фотография
1850-х годов.
В. А. Обручев — сотрудник «Со¬
временника», видный деятель ре¬
волюционного движения 1880-х
годов. Фотография 1850-х годов.

А. И. Герцен и Н. П. Огарев — выдающиеся деятели ре¬
волюционной демократии, издатели «Колокола» и «По¬
лярной звезды». Фотография 1860 года.

Т. Г. Шевченко — великий
украинский народный поэт,
революционный демократ.
Фотография 1850-х годов.
Н. Г. Чернышевский в группе членов первого комитета Литера¬
турного фонда. Сидят (слева направо): А. В. Никитенко,
А. А. Краевский, Е. П. Ковалевский, И. С. Тургенев, К. Д. Каве-
лип, А. Д. Галахов; стоят: С. С. Дудышкин, Е. И. Ламанский,
А. П. Заблоцкий-Десятовский, П. В. Анненков, Н. Г. Чернышев¬
ский, А. В. Дружинин. Фотография Кучаева. Петербург, 1860 год.

М. А. Антонович — публи¬
цист и литературный кри¬
тик, соратник Чернышевско¬
го и Добролюбова, сотруд¬
ник «Современника». Фото¬
графия.
А. Н. Плещеев — поэт, участ¬
ник кружка Петрашевского,
сотрудник «Современника».
Фотография 1850-х годов.

Васильевский остров. Дом № 13/6 на углу 2-й линии и Большого
проспекта. Чернышевский жил здесь с июня 1860 года по 7 июня
1861 года.

А. А. Серно-Соловьевич — пу¬
блицист, деятель революцион¬
ного движения 1860-х годов,
член «Земли и воли». Фото¬
графия 1860-х годов.
Н. А. Серно-Соловьевич — со¬
трудник «Современника», вы¬
дающийся деятель революци¬
онного движения 1860-х го¬
дов, один из организаторов
«Земли и воли». Фотография
1860-х годов.

А. А. Слепцов — революционер-демократ, один из ос¬
нователей общества «Земля и воля», член Центрально¬
го комитета общества. Фотография 1860-х годов.

В. С. Курочкин — поэт-демократ, редактор и из¬
датель журнала «Искра», член Центрального
комитета «Земли и воли». Фотография
1865 года.

П. Л. Лавров — социолог, пу¬
блицист, идеолог русского ре¬
волюционного народничества.
Фотография 1860-х годов.
Н. Н. Обручев — один из ве¬
дущих членов общества «Зем¬
ля и воля». Фотография
1860-х годов.

Пожар 28 и 29 мая 1862 года в С.-Петербурге. Литография.

Н. И. Утин — деятель революци¬
онного движения, член Цент¬
рального комитета «Земли и во¬
ли». Фотография 1860-х годов.
Л. Ф. Пантелеев — участник сту¬
денческих волнений 1861 года,
член «Земли и воли». Фотогра¬
фия 1860-х годов.

Большая Московская улица, дом № 6. Здесь Чернышев¬
ский жил с 8 июня 1861 года по 7 июля 1862 года.

О. С. Чернышевская. Фотогра¬
фия 1850-х годов.
А. Н. Пыпин — двоюродный
брат Н. Г. Чернышевского,
историк литературы и обще¬
ственного движения, сотруд¬
ник «Современника». Фотогра¬
фия 1850-х годов.

А. Н. Чернышевский — стар¬
ший сын писателя. Фотогра¬
фия 1864 года.
М. Н. Чернышевский — млад¬
ший сын писателя. Фотогра¬
фия 1864 года.

■
f
U«H> 8 «у.
СОВРЕМЕННАЯ БИБЛ1ОТЕКА
»•
^ус ГА1ЙЕ » Roman	p-sr
ПЕРВОЕ ПОЛНОЕ ИЗД МНЕ
ЧТО ДИЛАТЪ?
WAt TWRW)	ййепал Т<
ИЗДАЙТЕ М. Э/ШЖДШНА И Ко
г
VEVET
В. 8EHDA. LJ8R AIRE-EDITECR
Д* HU.Wd tW»»
1867
J
ггН •	f »•»»**
Титульпый лист зарубежного издания романа «Что
делать?». Женева, 1867 год.

Петропавловская крепость.

«Секретный дом» Алексеевского равелина Петропавловской кре¬
пости. Фотография 1873 года.

Комендантский дом в Петропавловской крепости, где следствен¬
ная комиссия вела допросы Чернышевского.

Гражданская казнь Черпышевского на Мытпинской площади.
Рисунок Т. Н. Гиппиус. Начало 1900-х годов.

Н. Г. Чернышевский. Фотография, снятая А. Е.
Гофманом в Александровском Заводе в 1870 году.

Фрагмент первого временного памятника
Н. Г. Чернышевскому, установленного
в Петрограде в 1918 году. Проект
Т. Э. Залкална.

Памятник Н. Г. Чернышевскому на Московском проспекте
в Ленинграде, установленный в 1947 году. Скульптор
В. В. Лишев.

крепостничества революционным путем. Он страстно ве¬
рил в победу народа России над самодержавием, предви¬
дя его гибель, но в условиях своего времени не мог науч¬
но обоснованно предсказать, какому классу общества
суждено будет осуществить победу нового строя над
старым.
«Чернышевский понимал, — указывал В. И. Ленин, —
что русское крепостническо-бюрократическое государство
не в силах освободить крестьян, т. е. ниспровергнуть
крепостников, что оно только и в состоянии произвести
«мерзость»... компромисс, надувающий крестьян призра¬
ком обеспечения и свободы, а на деле разоряющий их и
выдающий с головой помещикам. И он протестовал,
проклинал реформу, желая ей неуспеха, желая, чтобы
правительство запуталось в своей эквилибристике между
либералами и помещиками и получился крах, который бы
вывел Россию на дорогу открытой борьбы классов» '.
В годы революционной ситуации Чернышевский
вместе с Добролюбовым при поддержке Некрасова усилил
критику либералов за их пренебрежение к нуждам и ин¬
тересам народа. Умиление перед «гласностью», поверх¬
ностное обличительство и разглагольствование о «благоде¬
тельных реформах» и «постепенных преобразованиях» —
вот что противопоставляли либералы программе, выдви¬
нутой революционно-демократическим лагерем, выступив¬
шим против главного зла русской действительности —
крепостнического строя.
«Либералы никак не согласятся предоставить перевес
в обществе низшим сословиям... либералы обыкновенно
питают к демократам смертельную неприязнь, говоря, что
демократизм ведет к деспотизму и гибелен для свободы...
либерализм понимает свободу очень узким, чисто фор¬
мальным образом... Он не хочет понять, что юридическое
1 Ленин В. И. Поли. собр. соя., т. 1, с. 292.
9 о. А. Пшш	1^5

разрешение для человека имеет цену только тогда, когда
у человека есть материальные средства пользоваться
этим разрешением»,— писал Чернышевский.
В борьбе с либералами он использует теперь острую
сатиру. «Очень почтенный человек с пафосом и торжест¬
венностью берется за оружие гласности, чтобы изобли¬
чить буфетчика, подавшего ему дурно приготовленную
котлетку в каком-то трактире...» — с сарказмом писал он.
В наступлении на либералов с 1859 года «Современни¬
ку» помогали сатирическое приложение к нему под назва¬
нием «Свисток», которое редактировал Н. А. Добролюбов,
и еженедельный сатирический журнал «Искра», редакто¬
ром которого был В. С. Курочкин. В «Искре» публикова¬
лись и острые злободневные карикатуры на либералов ху¬
дожника Н. А. Степанова.
Развенчивая тип «лишнего человека», появившийся в
русской литературе 40-х годов, Чернышевский вместе с
Добролюбовым уловили многие его черты в «болтунах,
хвастунах и дурачье», как Чернышевский называл совре¬
менных либералов.
Сущность либерализма была с блеском показана в его
статьях 1858—1859 годов «Борьба партий во Франции
при Людовике XVIII и Карле X», «Кавеньяк», «Тюрго» и
ряде других. В политических обозрениях Чернышевский
едко высмеивал итальянских либералов, предавших
неаполитанскую революцию. Несмотря на то что в этих
статьях обсуждалась предательская политика француз¬
ских или итальянских либералов, по существу никакой
разницы между ними и русскими либералами не было.
И тех и других объединяли полная готовность к компро¬
миссам и страх перед революцией.
1 июня 1859 года неожиданно в «Колоколе» появил¬
ся фельетон Герцена «Very dangerous!!!» («Очень опас¬
но!!!») с резкими, несправедливыми нападками на якобы
вредную деятельность Чернышевского и Добролюбова в
146

«Современнике», наносившую ущерб делу общественной
гласности.
Герцен и Огарев, находившиеся в эмиграции в Лондо¬
не, создали в 50—60-е годы русскую безцензурную демо¬
кратическую печать. В 1855 году они стали издавать жур¬
нал «Полярная звезда», а с 1857 года — политическую
газету «Колокол», носившие остро обличительный харак¬
тер. «Колокол», говорилось в «Предисловии» к его пер¬
вому номеру, «посвященный исключительно русским
интересам, будет звонить, чем бы ни был затронут, — не¬
лепым указом или глупым гонением раскольников, воров¬
ством сановников или невежеством Сената. Смешное и
преступное, злонамеренное и невежественное — все идет
под „Колокол'1».
Особое внимание «Колокол» уделял судьбе крестьян¬
ства. По словам В. И. Ленина, он «встал горой за осво¬
бождение крестьян» '. Борясь, как и «Современник», за
подлинное освобождение крестьян, «Колокол» выступал и
против общего идейного противника революционных де¬
мократов — либералов.
Поводом для ошибочной статьи Герцена явилось его
несогласие с оценкой «Современником» обличительной
литературы. Не разобравшись в коренном отличии рево¬
люционного обличительства от либерального, Герцен
несправедливо обвинял «Современник» и особенно Добро¬
любова, иронизировавшего в сатирическом «Свистке» над
либеральной обличительной литературой, полагая, что
Чернышевский и Добролюбов наносят вред пробуждению
общественного сознания, подрывают авторитет «Коло¬
кола» и тем самым помогают правительству. Герцен
и Огарев в то время питали иллюзии относитель¬
но того, что правительственная крестьянская реформа мо¬
жет решить крестьянскую проблему. Это было глубоко
1 Ленин В. И. Поля. собр. соч., т. 21, с. 259.
147

ошибочное представление, отступление «от демократизма
к либерализму», за которое, по словам Ленина, «представ¬
лявшие новое поколение революционеров-разночинцев»
Чернышевский, Добролюбов, Серно-Соловьевич справед¬
ливо упрекали Герцена *. В отличие от Добролюбова и
Чернышевского, осуждавших так называемых «лишних
людей» и считавших, что появление «лишних людей» по¬
рождалось крепостническим строем, руководители «Коло¬
кола» выражали «лишним людям» свое сочувствие, виде¬
ли в них жертвы самодержавия.
Это ошибочное выступление «Колокола», наносившее
политический вред общему делу, встревожило руководи¬
телей «Современника». «Современник» срочно опублико¬
вал ответ Добролюбова. Для этого в журнале была выре¬
зана целая страница и на ее место вклеена новая. «Мы
никому не уступим в горячей любви к обличению и глас¬
ности, и едва ли найдется кто-нибудь, кто желал бы при¬
дать им более широкие размеры, чем мы желаем... Мы
хотим более цельного и основательного образа дей¬
ствий...» — писал в своем ответе Добролюбов. Было неза¬
медлительно принято решение встретиться с Герценом
для объяснений, на чем настаивали Некрасов и Добролю¬
бов. Чернышевский выехал в Лондон.
В столичных газетах «Ведомости Санкт-Петербургской
городской полиции» и «Санкт-Петербургские ведомости»
сообщалось, что «Чернышевский Николай Гаврилович,
отст. тит. сов., уехал 17 июня в Любек на пароходе
„Нева”». Из Любека через Гамбург в Париж он добрался
за четыре дня, затем из Кале — в Дувр, а оттуда поездом
через два с половиной часа прибыл в Лондон. Никто не
подозревал, что целью поездки «титулярного советника»
Чернышевского был Лондон. Перед своим отъездом Чер¬
нышевский всячески старался уверить всех, что его поез¬
1 Ленин В. 11. Поли. собр. соч., т. 21, с. 259.
148

дка за границу вызвана якобы болезнью А. II. Пыпипа,
находившегося тогда в Париже.
7 июля 1859 года на пароходе «Владимир» из Штетти¬
на Чернышевский вернулся в Петербург. Он говорил, что
ездил к Герцену «не понапрасну», что «нападал на Герце¬
на за чисто обличительный характер „Колокола"». Два
вождя революционно-демократического лагеря изложили
друг другу свои мысли о смысле государственного пере¬
устройства, о форме будущей государственной власти в
России, но, видимо, единодушия между ними не было до¬
стигнуто. Попытка убедить Герцена в необходимости
пропаганды народного восстания не удалась.
1 марта 1860 года «Колокол» опубликовал на своих
страницах «Письмо из провинции». «Пусть ваш «Коло¬
кол» благовестит не к молебну, а звонит набат! К топору
зовите Русь... Сотни лет уже губит Русь вера в добрые
намерения царей»,— писал его автор, который, судя по
содержанию письма, несомненно принадлежал к лагерю
Чернышевского и Добролюбова. Письмо было подписано
псевдонимом «Русский человек».
Публикуя «Письмо из провинции», Герцен в преди¬
словии к нему признавал, что в настоящих условиях не
время для междоусобных споров и необходимо усиливать
борьбу с крепостничеством. Однако тут же говорилось,
что «Колокол» не будет звать к топору «до тех пор, пока
останется хоть одна разумная надежда на развязку без
топора».
После поездки к Герцену Чернышевский еще резче
обрушился на либералов, выступавших в «Отечественных
записках» и «Русском вестнике».
Чернышевский, развивавший вслед за Герценом па-
роднические идеи, сделал громадный шаг вперед по срав¬
нению с Герценом, писал В. И. Ленин. «Чернышевский
был гораздо более последовательным и боевым демокра¬
том. От его сочинений веет духом классовой борьбы. ...Ои
149

был замечательно глубоким критиком капитализма, не¬
смотря на свой утопический социализм» '.
Отдавая все силы публицистической работе в «Совре¬
меннике», Чернышевский находил время для обществен¬
ной деятельности, оживившейся в предреформенный пе¬
риод. Участие в общественной деятельности Чернышев¬
ский считал непременным долгом литератора. По его и
некоторых других писателей инициативе был создан Ли¬
тературный фонд — «Общество для пособия нуждаю¬
щимся литераторам и ученым», как он официально назы¬
вался. В создании Литературного фонда участвовали Тур¬
генев, Некрасов, Островский, Щедрин, Л. Н. Толстой,
Дружинин, А. К. Толстой, Михайлов и другие. Себрания
комитета, в составе которого со дня его основания в фев¬
рале 1859 года был Чернышевский, происходили каждую
неделю у председателя комитета Е. П. Ковалевского,
жившего на Мойке вблизи Синего моста.
Е. П. Ковалевский окончил в 1829 году философский
факультет Харьковского университета, но затем служил
по горному ведомству в министерстве иностранных дел,
много путешествовал по разным странам. Он написал ряд
статей и исторических исследований, выпустил несколь¬
ко книг о своих путешествиях. На одном из собраний Ли¬
тературного фонда Ковалевский говорил о потрясающей
нищете, царившей среди многих литераторов. По его
предложению некоторым остро нуждавшимся литерато¬
рам, их семьям Литературный фонд назначил пепсин.
Среди них были Надежда Дурова (известная «кавале¬
рист-девица», участница Отечественной войны 1812 го¬
да), которой в то время было восемьдесят лет, престаре¬
лый сын А. Н. Радищева П. А. Радищев, семья В. Г. Бе¬
линского, вдова В. К. Кюхельбекера и другие.
Чернышевский неоднократно лично ходатайствовал
1 Ленин В. II. Полл. собр. соч., т. 25, с. 94.
150

перед Литературным фондом о выдаче денежных пособий
разным литераторам. Так, по его заявлению дважды бы¬
ла оказана помощь автору двух повестей отставному сол¬
дату С. А. Макашину, жившему в Саратове. Денежную
помощь выхлопотал Чернышевский и ряду других лиц.
На одном из заседаний комитета он сообщил о бедствен¬
ном положении популярного в конце 50-х годов писа¬
теля В. Н. Елагина. Елагину была назначена ежемесяч¬
ная пенсия, которую он получал до смерти в 1863 году.
Комитет Литературного фонда при участии группы
прогрессивных офицеров устраивал в помощь литерато¬
рам, студентам, а также в пользу воскресных и вечерних
школ литературные чтения, спектакли. Придавая огром¬
ное значение движению молодежи, Чернышевский рас¬
считывал на то, что революционно настроенные студенты,
попав по окончании курса в новую среду, будут продол¬
жать в ней революционную пропаганду; он чрезвычайно
заботился о материальной помощи из средств Литератур¬
ного фонда арестованным студентам: для этого позже бы¬
ло создано «Особое отделение для вспомоществования уча¬
щимся».
Значительные средства тратились и па помощь револю¬
ционерам, находившимся в ссылке.
На вечерах Литературного фонда, которые обычно
устраивались в зале Пассажа, с чтением своих произве¬
дений выступали Достоевский, Некрасов, Тургенев, Пи¬
семский, Шевченко, поэты А. Н. Майков, Я. П. Полон¬
ский. В любительских спектаклях Литературного фонда
участвовали многие литераторы. Начало этим спектаклям
было положено Писемским и поэтом П. И. Вейнбергом.
Вейнберг сотрудничал в то время в журнале «Искра».
Бывая па литературных чтениях в Пассаже как член
комитета, Чернышевский вспоминал, что обычно он уст¬
раивался за рядом колонн, по которым развешивался за¬
навес, в образовавшемся таким образом кабинете. Стара-
151

псь не терять времени, он занимался корректурами, ко¬
торых у него, как автора и редактора, было всегда мно¬
жество. Тут же находились и некоторые писатели — чле¬
ны комитета, слушавшие чтения за занавесом. Часто слу¬
чалось, что кто-нибудь из них, вспоминал Чернышевский,
подходил к нему поболтать, чтобы развлечься от скуки.
На первом литературном чтении, организованном Лите¬
ратурным фондом 10 января 1860 года в Пассаже, про¬
изошла та встреча Чернышевского с Тургеневым после
разрыва Тургенева с «Современником», о которой уже
рассказывалось.
27 марта 1860 года после очередного собрания чле¬
ны комитета Литературного фонда отправились к фото¬
графу Кучаеву, который еще раньше просил разрешения
снять их «портреты в группах». На этой известной фото¬
графии запечатлены члены первого комитета Литератур¬
ного фонда. Чернышевский снят здесь вместе с Тургене¬
вым, Никитенко, Е. П. Ковалевским, Анненковым, Дру¬
жининым и другими. Годом раньше петербургским фото¬
графом В. Я. Лауффертом был сделан портрет самого
Чернышевского.
С организацией Литературного фонда связано знаком¬
ство Чернышевского с Н. А. Серно-Соловьевичем. Опо
произошло на учредительном собрании 8 поября
1859 года.
Николай Александрович Серно-Соловьевич после
окончания в 1853 году Александровского лицея служил
в Петербурге в государственной канцелярии, затем в зем¬
ском отделе министерства внутренних дел в Калуге, поз¬
же — снова в Петербурге, в том же земском отделе. Он
печатался и вел раздел иностранпой хроники в «Журна¬
ле для акционеров». В 1858 году Н. А. Серно-Соловьевич,
питая иллюзии по поводу освобождения народа «сверху»,
подал Александру II «Записку», по выражению автора,—
«очерк общего положения в государстве, очерк далеко не
152

светлый», предлагая в ней ряд мер по улучшению внут¬
реннего положения России. Чернышевский отмечал, что
эта антикрепостническая «Записка», пронизанная острой
критикой существующего режима, была «первым шагом»
в революционной деятельности Н. А. Серно-Соловьевича.
В письме от 25 ноября 1859 года к бывшему петра¬
шевцу И. С. Кашкину в Калугу Н. А. Серно-Соловьевич
сообщал: «„Современнику" отдаю полное предпочтение
перед „Русским вестником", говоря собственно о полити¬
ке; Чернышевского ставлю положительно во главе наших
публицистов». Выйдя в 1859 году в отставку, Н. А. Сер¬
но-Соловьевич вскоре уехал за границу, где провел поч¬
ти весь 1860 год, побывав во многих европейских стра¬
нах. В Лондоне он встретился с Герценом и Огаревым.
Вернувшись в Петербург, Н. А. Серно-Соловьевич
стал сотрудником «Современника», для которого написал
ряд статей, критикующих грабительскую крестьянскую
реформу 1861 года.
В 1860—1862 годах за границей в печати появился
ряд его статей с критикой внутренней и внешней полити¬
ки царской России. В 1861 году он написал книгу «Окон¬
чательное решение крестьянского вопроса», которая по
цензурным соображениям также вышла за границей —
в Берлине.
Между Чернышевским и Н. А. Серно-Соловьевичем
установились тесные дружеские связи, основанные на их
идейной близости. «Я в закадычной дружбе с Ник. Серно-
Соловьевичем... Вы сделали бы мне великую радость —
полюбили бы Серно-Соловьевича!» — писал в феврале
1861 года Чернышевский Добролюбову.
Многие современники отмечали редкое благородство,
исключительную самоотверженность, истинные рыцар¬
ские чувства Й. А. Серно-Соловьевича.
Младший брат Николая Александровича Серно-Со¬
ловьевича — Александр — тоже был выдающимся деяте¬
153

лем русского революционно-демократического движения.
Вскоре после окончания в 1857 году Александровского
лицея он включился в общественную деятельность и ре¬
волюционную борьбу. Занимался вопросами улучшения
положения студенчества, участвовал в организации вос¬
кресных школ для рабочих. Александр Серно-Соловьевич
лично набирал и печатал революционные прокламации и
распространял их по городу.
И. В. Шелгунов писал о А. А. Серно-Соловьевиче:
«Это был человек кипучей энергии, горячий, скорый, сме¬
лый и очень умный... По пылкой страстности храктера, по
быстроте соображения, тонкому ироническому уму и
по беззаветности, с какой Серно-Соловьевич отдавался де¬
лу, не думая о себе, он был один из очень немногих лкР
дей того времени».
Братья Серно-Соловьевичи состояли в артели, издавав¬
шей в 1862 году еженедельник «Век», который был ну¬
жен им, по словам Н. А. Серно-Соловьевича, «на случай
восстания».
Оба они участвовали в переводе на русский язык
«Всемирной истории» Шлоссера, помогая в этом Черны¬
шевскому. Пламенные революционеры, публицисты и вы¬
дающиеся конспираторы, Н. А. и А. А. Серно-Соловьеви¬
чи стали единомышленниками и боевыми товарищами
Чернышевского, Добролюбова и Герцена.
Братья Серно-Соловьевичи жили в Петербурге, в до¬
ме № 31 на Царскосельском проспекте, принадлежавшем
их матери,— поблизости от Обводного канала (ныне Мо¬
сковский проспект, дом № 51; в 1870-х годах надстроен).
Чернышевский неоднократно бывал у них и у Шелгу¬
нова, жившего в 1862 году в том же доме — «дверь про¬
тив двери с их квартирой».
В начале 1859 года Чернышевский познакомился
с В. А. Обручевым — молодым человеком, недавно с от¬
личием окончившим Николаевскую академию Генераль-
154

него штаба. После крутого перелома в его мировоззрении,
происшедшего под влиянием обстановки в России, чтения
передовой литературы, а также допущенной по отноше¬
нию к нему несправедливости по службе, Обручев ушел
в отставку. Он стремился к журналистской работе и обра¬
тился в «Современник», привлекавший его своим направ¬
лением. Чернышевский участливо отнесся к Обручеву и
предоставил ему работу в журнале. Одной из первых ра¬
бот Обручева, напечатанных в «Современнике», была
статья, посвящепная национально-освободительной борь¬
бе сербского народа. По приглашению Чернышевского он
стал принимать участие в переводе «Всемирной истории»
Шлоссера. Обручев с благодарностью вспоминал, что
Чернышевский был его руководителем на литературном
поприще.
Черпышевский сильно привязался к незаурядному
юноше, вскоре ставшему его любимцем и верным сорат¬
ником. Обручев постоянно бывал у Чернышевского, глу¬
боко почитая его не только как идейного вождя и руково¬
дителя революционно настроенной части общества, но и
как выдающегося мыслителя и писателя. По воспомина¬
ниям Обручева, он восхищался «блеском изложения,
уничтожающим сарказмом и сознанием силы, которым
проникнуты все замечательные страницы» статей Чер¬
нышевского.
В свою очередь и Чернышевский часто навещал Об¬
ручева, его мать и сестру в их скромной квартире на
4-й линии Васильевского острова, приносил им книги,
ободрял больную мать Обручева, которая сразу оценила
доброту и отзывчивость их нового знакомого, сохранив
память о нем как об идеальной личности.
Сестра Обручева Мария Александровна, нарушив за¬
прет отца, по совету Чернышевского и домашнего врача
Чернышевских П. И. Бокова стала посещать универси¬
тет. Для этого ей пришлось вступить с П. И. Боковым
155

в фиктивный брак. Несколько позже В. А. Обручев стал
женихом Полины Николаевны Пыпиной — двоюродной
сестры Чернышевского, одной из первых русских жен¬
щин, учившихся в университете.
* # ♦
В конце июня 1860 года Чернышевские переехали па
новую квартиру. Она помещалась на втором этаже трех¬
этажного каменного дома Громова на углу 2-й линии Ва¬
сильевского острова и Большого проспекта (теперь дом
№ 13/6 на Большом проспекте, квартира № 7). Здесь
с Чернышевскими жили двоюродные сестры Николая
Гавриловича Е. Н. и П. Н. Пыпипы и брат А. Н. Пыпин.
В этой квартире у Чернышевского бывал Салтыков-
Щедрин. Сюда осенью 1860 года приходил к нему Тарас
Шевченко; он вернулся в Петербург из ссылки весной
1858 года. Шевченко жил поблизости, в Академии худо¬
жеств, где у пего были мастерская и комната. Сразу пос¬
ле приезда он сблизился с кругом «Современника».
С Шевченко Чернышевского познакомил С. И. Сераков-
ский', который вместе с пим хлопотал об освобождении
украинского поэта из ссылки. Чернышевский встречался
с ним у себя дома, на «вторниках» у II. И. Костомарова,
жившего в гостинице Балабина у Публичной библиотеки
(ныне служебное здание Публичной библиотеки имени
М. Е. Салтыкова-Щедрина — дом № 18 по Садовой ули¬
це). Шевченко часто бывал у Костомарова, у которого
всегда завязывались интересные разговоры и споры по
самым разным вопросам, волновавшим тогда всех. Чер¬
нышевский подолгу беседовал с Шевченко. Он теперь до¬
бивался разрешения на постоянное проживание Шевчен¬
ко в Петербурге.
1 Сераковский сблизился с Шепчепко во время отбывапил
ссылки в Новопетровскои крепости.
156

По рекомендации Чернышевского Шевченко был вве¬
ден в число членов-учредителей Литературного фонда;
комитет Литературного фонда хлопотал о выкупе на во¬
лю родных украинского поэта, которые являлись кре¬
постными помещика Энгельгардта. Чернышевский подпи¬
сал коллективное письмо литераторов Энгельгардту и
предложил направить к нему для переговоров от Лите¬
ратурного фонда Н. Д. Новицкого.
Мировоззрение украинского поэта формировалось под
влиянием идеологии русских революционных демократов,
и в первую очередь под воздействием Чернышевского и
Добролюбова. Близость общественно-политических инте¬
ресов Чернышевского и Шевченко, их решимость бороть¬
ся за уничтожение ненавистного самодержавно-крепост¬
нического строя делали их дружбу все более крепкой.
Шевченко, хорошо знавший жизнь крестьянства и бес¬
конечно преданный делу революции, был для Черны¬
шевского незаменимым человеком. С большим сочувстви¬
ем откликнулся критик на издание в Петербурге первого
украинского литературно-общественного периодического
журнала «Основа», о котором давно мечтал Шевченко. Он
приветствовал в «Современнике» новый журнал, желая
ему полного успеха. Подчеркивая мировое значение Шев¬
ченко, Чернышевский писал: «Малорусская литература
получила уже такое развитие, что даже могла бы обой¬
тись и без нашего великорусского ободрения... Имея те¬
перь такого поэта, как Шевченко, малорусская литера¬
тура... не нуждается ни в чьей благосклонности».
Чернышевский и Добролюбов не раз бывали у редак¬
тора «Основы» В. М. Белозерского, который жил в доме
№ 4 в Аптекарском переулке (дом сохранился). В квар¬
тире Белозерского собиралось интересное общество —
приходил Шевченко, бывало много молодежи.
В «Современнике» и «Искре» неоднократно публико¬
вались стихотворения Шевченко в переводах А. И. Пле¬
157

щеева, М. Л. Михайлова, Л. А. Мея и других поэтов; по¬
мещались отзывы на них Н. А. Добролюбова, Н. И. Ко¬
стомарова, А. Н. Пыпина.
В январе 1860 года «Современник» известил читате¬
лей о выходе «Кобзаря# Шевченко в переводе русских
поэтов, поместил на своих страницах автобиографию
Шевченко, ранее напечатанную в «Народном чтении».
«Рассказы о судьбе людей, подобных Шевченко, дол¬
жны получать самую широкую известность в нашей пу¬
блике», — писал Добролюбов.
Вместе с Чернышевским и его соратниками Шевченко
принимал деятельное участие в организации воскресных
школ в России и на Украине. Антиправительственная
пропаганда в этих воскресных школах ставилась впослед¬
ствии Чернышевскому в вину.
Лето 1860 года Чернышевский с семьей провел на да¬
че в Любани (адрес неизвестен^. Редакционные дела в то
время позволили ему отлучиться из Петербурга. В редак¬
цию Чернышевский приезжал раз-два в неделю. На даче
в Любани Чернышевских посетил Шевченко.
Осенью этого года семью Чернышевского постигло не¬
счастье: внезапно умер его сын Виктор. Это случилось
в Саратове, куда Ольга Сократовна приехала с Виктором,
чтобы проститься со своим умиравшим отцом.
Человек сильного духа, Чернышевский еще глубже
ушел в работу, встречался со многими людьми, излагал
им свои идеи и обсуждал политические события. Он уста¬
новил связи с революционными кружками, которые по¬
явились в Петербурге и других городах, и внимательно
следил за крестьянским движением, за непрекращавши-
мися волнениями студентов.
«Он отлично понимал силу народной инерции и знал,
что победа прогресса придет не сразу, что будет несколь¬
ко — и довольно много — волн прилива и отлива»,— пи¬
сал о Чернышевском Н. Николадзе.
158

Чернышевский не сомневался, что передовые силы об¬
щества победят, но понимал, что это произойдет не скоро,
и не скрывал от молодежи, что предстоит жестокая борь¬
ба. Одним из его этических принципов было утверждение,
что «счастливая борьба, как бы ни была она тяжела,—
не страдание, а наслаждение, не трагична, а только дра¬
матична». Обо всем этом он постоянно говорил своим
друзьям и соратникам, внушая им, что зерна истины,
попав на добрую почву, непременно должны дать добрые
всходы.
В одной из своих статей в «Современнике», написан¬
ных в 1861 году, под видом критики, направленной про¬
тив «североамериканских патрициев», а на самом деле
против самодержавия и крепостничества, Чернышевский
так писал о трудностях и опасностях, сопряженных с ре¬
волюционной деятельностью: «Исторический путь — не
тротуар Невского проспекта; он идет целиком через поля,
то пыльные, то грязные, то через болота, то через дебри.
Кто боится быть покрыт пылью и выпачкать сапоги, тот
не принимайся за общественную деятельность».

«А ДО ТОЙ ПОРЫ ГОТОВЬСЯ К ДЕЛУ»
а Васильевском острове Черны¬
шевские прожили недолго. 20 мая
1861 года в конторе маклерских
дел был заверен контракт по най¬
му Н. Г. Чернышевским квартиры
в доме № 6 на Большой Москов¬
ской улице, принадлежавшем
Г. Есауловой. Квартира под № 4 была на первом этаже
и состояла «из трех комнат с пятью окнами па улицу и
трех комнат о четырех окнах во двор, с прихожею и ко¬
ридором с выходами на парадную и черную лестницы, и
в подвальном этаже кухня, людская комната и чулан».
С квартирой сдавались сарай, ледник и конюшня.
По контракту Чернышевский со своей прислугой обя¬
зался для предупреждения пожара «быть осторожнее, и
при переходе через двор в службы огня не носить, без
фонаря и в фонаре с разбитыми стеклами и на чердак
с огнем не ходить».
Чернышевские переехали на новую квартиру 8 июня.
Однако все лето и начало осени — с 20 мая по 1 октяб¬
ря — они провели в Павловске, где снимали дачу, при¬
надлежавшую некоему Федору Попову.
Квартира на Большой Московской была последней
квартирой Чернышевского в Петербурге. Его кабинет за¬
нимал небольшую комнату, выходившую во двор. В ка¬
бинете стояла самая простая мебель. У окна помещалась
конторка, за которой Чернышевский по обычаю того вре¬
мени стоя работал. Повсюду лежали книги, корректуры,
160

так что в комнате было тесно. Поглощенный делом, слу¬
чалось, весь день не снимая халата, Чернышевский до
поздней ночи диктовал здесь своему новому секретарю,
студенту университета А. О. Студенскому, который был
ему фанатически предан.
Сюда к Чернышевскому приходило очень мпого по¬
сетителей. Все, кто с ним общался, отмечали необычай¬
ную простоту в его обращении. Всех поражала его иск¬
лючительная эрудиция. В разговоре с ним некоторые со¬
беседники испытывали даже робость. «Когда ты гово¬
ришь с Николаем Гавриловичем, чувствуешь, что он не
только знает, что у тебя во лбу, но и что скрывается под
затылком»,— шутливо заявлял один из его знакомых.
В малознакомом обществе Чернышевский предпочи¬
тал говорить о пустяках. При этом он любил пересыпать
свою речь шутками, мог рассказать какой-нибудь пустяч¬
ный анекдот. О делах говорил только с людьми, которые
пользовались его доверием.
Будучи замечательным спорщиком, Чернышевский
очень редко горячился, никогда не переходил в обидный
для оппонента тон. По словам поэта Плещеева, с Чер¬
нышевским всегда было очень трудно спорить: «диалек¬
тик он был... удивительный». Его противник, потерпев
поражение, не чувствовал никакой обиды, а испытывал
лишь «возбуждение мысли» и желание докопаться до
истины. Плененный полемическим даром Чернышевско¬
го, так же как его мастерством рассказчика, один из со¬
временников сравнил его речь с «блестящим фейервер¬
ком идей и образов».
Чернышевский сам признавался в своем «расположе¬
нии к спорам и разрушению высокомерных претензий».
Несмотря на свою мягкость, он, по его собственному при¬
знанию, «ломал людей, ломавших все и всех».
Очень многие, с кем Чернышевскому приходилось
встречаться, оставили теплые воспоминания о нем.
161

Близко знавшая его писательница А. Я. Панаева по¬
ражалась способности Чернышевского оставаться всегда
приветливым и веселым даже после продолжительной и
утомительной работы. С удивлением она отмечала его
скромность в домашней жизни, отсутствие у него каких-
либо требований комфорта. В своих воспоминаниях
А. Я. Панаева приводила слова Добролюбова, сказанные
в ответ на ее замечание о необыкновенной умеренности
Чернышевского в обыденной жизни: «Чернышевский сво¬
боден от всяких прихотей в жизни, не так, как мы все,
кх рабы; но, главное, он и не замечает, как выработал
в себе эту свободу...»
Современники, знавшие Чернышевского, отмечали его
душевную простоту, и чем ближе они узнавали его, тем
яснее им становилось, что в этой простоте и таилась та
притягательная сила, которую чувствовали все. Это была
простота истинного демократа, человека труда.
Неподалеку от квартиры Чернышевского на Большой
Московской, в доме Тулякова, выходившем на три ули¬
цы — Ямскую, Малую Московскую и Свечной переулок
(ныне дом № 9 по улице Достоевского), жил тогда со¬
трудник «Современника» М. А. Антонович. Там же не¬
которое время жил и А. Н. Пыпин. В нижнем этаже до¬
ма были баки. Антонович вспоминал, что каждую суб¬
боту после посещения бани Чернышевский любил поси¬
деть у него за чаем. В задушевной беседе у кипящего са¬
мовара опп о многом говорили с Антоновичем. С наслаж¬
дением Чернышевский читал Антоновичу паизусть стихи
своих любимых поэтов. При чтении вольнолюбивых сти¬
хотворений Рылеева голос Чернышевского прерывался
от волнения.
Антонович вспоминал, что Чернышевский всегда охот¬
но оказывал помощь тем, кто в ней нуждался. Стараясь
сделать это деликатно и незаметно, он нередко тратил
много Бремени на всевозможные хлопоты, обращаясь для
162

этого к людям, Далеко ему не приятным. «Николая Гав¬
риловича нужно глубоко любить за его широкое любве-
обилие, за его преданность и готовность служить лю¬
дям»,— писал Антонович.
В нравственном облике Чернышевского гармонично
сочеталась присущая ему «поэзия ума» с «поэзией серд¬
ца». Однако по характеру Чернышевский не принадле¬
жал к общительным людям, и если раскрывал свою душу,
то только самым близким. Вспоминая свою петербургскую
жизнь, он впоследствии писал, что всегда был далек от
всевозможных развлечений петербургских или москов¬
ских знаменитостей и не любил в них участвовать: «Их
образ жизни делал меня человеком, совершенно непри¬
годным в приятели им. Я был скучен и стеснителен для
них. Они были скучны мне».
♦	* ф
В середине 1861 года была создана одна из самых
крупных революционных организаций 1860-х годов — тай¬
ное общество «Земля и воля». Ведущая роль в этом об¬
ществе принадлежала Н. Г. Чернышевскому и Н. А. Сер-
но-Соловьевичу, которые привлекли в его руководящий
центр А. А. Серно-Соловьевича, А. А. Слепцова, Н. И. Об¬
ручева и В. С. Курочкина. Н. И. Утин писал, что братья
Николай и Александр Серно-Соловьевичи с 1861 года
«стали в передовые ряды революционных организаторов».
В июпе 1861 года в квартиру Чернышевского пришел
участвовавший в создании «Земли и воли» А. А. Слеп¬
цов, который вернулся из-за границы, где встречался
с Герценом. Он принес записку Н. II. Обручева. В своих
мемуарах Слепцов рассказывал, что встреча состоялась
в слабо освещенной зале, где сидело несколько человек.
Чернышевский поднялся Слепцову навстречу, поздоро¬
вался с ним и провел в отдельную комнату, никому по
представив.
163

— Здесь нам разговаривать будет удобнее,— сказал
он, зажигая свечу и затворив дверь.
Слепцов сидел перед Чернышевским, который оперся
на стол локтями, держал одну руку в другой, присталь¬
но, чуть насмешливо и одновременно ласково рассматри¬
вал его сквозь очки. Слепцов рассказал о своих встречах
с Герценом, который познакомил его с итальянским рево¬
люционером Мадзини. При упоминании этого имени Чер¬
нышевский стал слушать внимательнее.
— Мадзини рассказывает изумительные вещи. Он уве¬
рен не только в окончательном успехе итальянского объ¬
единения, но и в том, что будет совсем скоро революция
славянского мира. Он уже предвидит разрушение Авст¬
рии,— сказал Слепцов.
« — Да, — заметил, смеясь, Чернышевский, — он все¬
гда предвидит где-нибудь революцию на завтрашний день.
— Он и у нас ожидает революцию, говорит, что бли¬
зость русской революции указана ему многими русски¬
ми... Советовал организоваться... И вот, Николай Гаври¬
лович, об этом-то я и хотел, собственно, поговорить с ва¬
ми, послушать, что вы скажете.
— Что же, думаете заняться организацией тайного
общества?
Чернышевский встрепенулся. Видимо, теперь только
свидание наше начинало получать для него некоторый
смысл.
— Тайного общества? Я этого, собственно, не предпо¬
лагал, а предполагал только, что сначала следует нам
присмотреться к силам, сорганизоваться...
— Что же, это дело,— твердо сказал Чернышевский,
— Вот уже здесь явились воззвания.
— А они удовлетворяют вас?
— Не знаю, как вам ответить,— сказал Слепцов.—
И удовлетворяют и не удовлетворяют. Удовлетворяют как
начало...
164

— Надо бы сперва приглядеться, какая почва для сея¬
ния. Ведь вот, говорят, будет крестьянское движение в
шестьдесят третьем году... будет ли?.. А вы пробовали
составлять прокламации?
— Нет, и не думаю, чтобы было возможно, не зная
публики.
— А если бы пришлось все-таки... Интересно бы по¬
смотреть, как вы пишете. Ну, вы попытайтесь, а я как-
нибудь на днях зайду к вам, поговорим обстоятельнее».
Встретившись с Н. А. и А. А. Серно-Соловьевичами,
Чернышевский выслушал, по воспоминаниям Слепцо¬
ва, «очень внимательно, с горевшими глазами и неослабе¬
вающим интересом» предложенный ими план организа¬
ции и сказал:
« — За меня дело должны решать болезнь Николая
Александровича (Добролюбова, заболевшего туберкуле¬
зом. — О. П.) и неспособность Некрасова вести тепереш¬
ний журнал одному. Работать же, как сейчас в «Совре¬
меннике» и у вас,— извините, с вами,— я не вижу физи¬
ческой возможности. Обождемте, что окажется с нашим
больным. Когда я увижу, что он в состоянии работать
по-прежнему, то через месяц, другой я с вами, но, все-та¬
ки, и с «Современником»; он мне дорог как кафедра, ко¬
торой не должно лишиться ни для меня, ни для вас, по¬
скольку вы разделяете общий его тон...»
Чернышевский глубоко вникал в работу общества. При
свиданиях с Серно-Соловьевичами и Слепцовым Черны¬
шевский давал советы, подвергал критике очередные про¬
екты. Он рекомендовал разделить Россию иа округа, в
которых должна была осуществляться организация об¬
ластных отделов общества. Не являясь формально членом
«Земли и воли», он, как Герцен и Огарев, стал его идей¬
ным руководителем. Мысль о создании революционной
партии, о которой давно мечтал Чернышевский, теперь
получила свое воплощение.
165

Члены общества «Земля и воля» занимались подготов¬
кой крестьян и солдат к восстанию, налаживая для этого
связи в деревне, в армии, создали крупную офицерскую
организацию, установили связи с польскими революцио¬
нерами. Они вели революционную пропаганду и среди
фабричных и заводских рабочих в воскресных школах
и народных читальнях. Под влиянием идей Чернышевско¬
го Н. П. Огарев написал и опубликовал в «Колоколе»
статью-воззвание «Что нужно народу?», ставшую по су¬
ществу политической платформой землевольцев.
19 февраля 1861 года Александр II подписал манифест
об освобождении крестьян от крепостной зависимости и
«Положение о крестьянах, выходящих из крепостной зави¬
симости». Манифест и «Положение» были опубликованы
в Петербурге и Москве 5 марта.
В день, когда была обнародована реформа, Чернышев¬
ский рано утром отправился на квартиру к Некрасову.
Впоследствии он рассказал об этой встрече в своих воспо¬
минаниях.
В такой ранний час редко кто приходил к Некрасову,
и Чернышевский старался бывать у него по утрам, когда
никто не мешал им заниматься журнальными делами.
И в это утро Некрасов был один и, по своему обыкнове¬
нию, еще лежал в постели, где любил пить утренний чай.
Стакан чая на этот раз стоял возле нетронутым. Некрасов
держал в руках печатное сообщение о «крестьянской ре¬
форме». На его лице было выражение глубокой печали.
— Так вот что такое эта «воля», вот что такое она! —
с волнением проговорил он, стиспув лист.
— А вы чего же ждали? Давно было ясно, что будет
именно это.
— Нет, этого я не ожидал,— отвечал Некрасов.
Чернышевского несколько удивило, что подобное ре¬
шение крестьянского вопроса произвело на Некрасова та¬
кое впечатление, так как и в частных разговорах с ним,
166

и во многих статьях до 1860 года он предсказывал, чтд
сулит «освобождение».
Но с 1860 года «Современник» прекратил публикацию
статей по крестьянскому вопросу, демонстративно игнори¬
руя «Положение», тогда как либералы в это время уси¬
ленно прославляли царя, «дарующего свободу» народу.
Руководители революционно-демократического лагеря
этим бойкотом подчеркивали свое неприятие готовивше¬
гося «освобождения».
«...Были и тогда уже в России революционеры, стояв¬
шие на стороне крестьянства и понимавшие всю узость,
все убожество пресловутой «крестьянской реформы», весь
ее крепостнический характер. Во главе этих, крайне не¬
многочисленных тогда, революционеров стоял Н. Г. Чер¬
нышевский», — писал В. И. Ленин *.
Свою оценку реформы после ее обнародования Черны¬
шевский и Добролюбов могли выразить только в иноска¬
зательной форме. В статье «Предисловие к нынешним ав¬
стрийским делам», не называя России, Чернышевский
писал: «Реформа ограничилась... одними словами, а сущ¬
ность дела осталась прежняя». За границей об этом ясе
писал в «Колоколе», в статье «Разбор нового крепостного
права», Огарев: «Старое крепостное право заменено но¬
вым. Вообще крепостное право не отменено. Народ царем
обманут».
И народ ответил па царский обман. В 1861 году в Рос¬
сии произошло 1295 крестьянских волнений. Более деся¬
ти тысяч крестьян участвовали в Черногай-Кандеевском
восстании. Разыгралась трагедия в деревне Бездна, где
царские войска расстреляли восставших крестьян. Было
убито около ста человек, ранено несколько десятков.
Крестьянин А. Петров, читавший «Положение» односель¬
чанам и заявлявший, что вся земля должна перейти
* Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 20, с. 174.
167

крестьянам, что нужно забирать хлеб из барских амба¬
ров, был расстрелян. Шеф жандармов доносил Александ¬
ру II, что за 1861 год было 140 человек убито и 170
ранено, под стражу заключено 868, наказано шпицрутена¬
ми 117, сослано в Сибирь 147 человек. В арестантские
роты было отправлено 93 человека, а наказанию розгами
подвергнуто 1807 человек.
В Казани состоялась панихида по убитым, устроенная
студентами университета и духовной академии. На пани¬
хиде присутствовало около 400 студентов, с речью против
царизма выступил профессор А. П. Щапов. Он говорил,
что бездненские крестьяне своим выступлением опроверг¬
ли несправедливое мнение, будто народ не способен к по¬
литическим выступлениям. Бездненская трагедия «воззо¬
вет народ к восстанию и свободе», — говорил он, требуя
введения демократической конституции. Щапов был аре¬
стован, лишен кафедры и сослан.
С особой силой вспыхнули в 1861 году студенческие
волнения — «беспорядки», как они официально именова¬
лись, — в Петербурге и Москве. Преждевременная
смерть Т. Г. Шевченко была воспринята прогрессивными
кругами как невосполнимая потеря. Похороны поэта, не¬
примиримого борца с самодержавием, вылились в гран¬
диозную общественно-политическую манифестацию с
участием огромной массы студенчества. «За гробом поэта
шло много студентов, почти весь университет, вся акаде¬
мия (Медико-хирургическая.— О. П.), все профессора и
масса публики. Вся университетская набережная от
Дворцового до Николаевского моста была буквально за¬
пружена народом»,— вспоминал писатель С. Н. Терпи-
горев (Атава), в то время студент Петербургского уни¬
верситета.
15(27) февраля царские войска расстреляли в Варша¬
ве мирную манифестацию, проводившуюся в память на¬
ционального польского восстания 1830—1831 годов. В ка¬
168

толическом соборе в Петербурге состоялся реквием в па¬
мять погибших, собравший большое число студентов. Во
время богослужения возникли столкновения студентов с
полицией.
Революционный подъем студенчества все нарастал.
Осенью 1861 года студенческая молодежь забурлила сно¬
ва. Впервые в истории Петербургского университета про¬
изошли открытые столкновения студентов с полицией.
Они были вызваны рядом новых правил, введенных пра¬
вительством в мае. В соответствии с новыми правилами
отменялась студенческая форма, запрещались сходки,
упразднялась студенческая корпорация. Особенное возму¬
щение вызвало запрещение бедным студентам бесплатно
посещать лекции.
В сентябре студенты собрались возле здания универ¬
ситета, куда никого не пускали. Было решено идти к по¬
печителю на дом. Длинная студенческая колонна двину¬
лась по Невскому на Колокольную улицу. По агентурным
донесениям, один из студентов, участников демонстрации,
прибежал на квартиру Чернышевского и что-то сообщил
ему. После этого Чернышевский вышел из квартиры и на¬
правился к студентам. Полиция приняла меры: студен¬
ческую процессию встретила рота стрелкового батальона.
Прибыли петербургский военный губернатор и обер-по¬
лицмейстер. Попечитель по требованию студентов отпра¬
вился с ними в университет. Студептам было обещано,
что на следующей неделе лекции возобновятся.
Ночью были произведены аресты студентов, но волне¬
ния пе прекращались. Когда толпа студентов снова собра¬
лась перед университетом, к ней примкнули офицеры.
Требовали освобождения арестованных.
К университету были приведены войска, жандармы,
полиция, которые своим присутствием еще более возбуж¬
дали собравшихся. Коппого жандармского офицера сту-
депты пытались сбросить с лошади. В конце концов была
169

применена военная сила. Солдаты окружили стоявших у
дверей университета студентов тройной цепью и увели их
во двор. Арестованных заключили в Петропавловскую
крепость. Среди них были раненые. Около трехсот студен¬
тов на пароходах отправили в Кронштадт,— в Петропав¬
ловской крепости не оказалось места.
Л. Ф. Пантелеев, арестованный 28 сентября в числе
других студентов за участие в «беспорядках», в своих
воспоминаниях рассказал об одном эпизоде, характери¬
зующем настроения, царившие в пору студенческих вол¬
нений. Два сотрудника «Современника» — Г. 3. Елисеев
и М. А. Антонович — обратились к студенту М. П. По¬
кровскому, одному из немногих членов студенческого ко¬
митета, оставшихся еще на свободе, с предложением вы¬
делить триста студентов: «Надо отправиться в Царское
Село, напасть на дворец и захватить наследника (Нико¬
лая Александровича); затем немедленно телеграфировать
царю в Ливадию: или он должен тотчас же дать консти¬
туцию, или пожертвовать наследником». Вскоре
после этого разговора Покровский был тоже арестован и
сослан.
Чернышевский пристально следил за развертывавши¬
мися событиями. В письме к П. Л. Лаврову он указал на
необходимость оказания денежной помощи находившимся
в Кронштадте арестованным студентам из средств Лите¬
ратурного фонда. Группа передовых писателей и офице¬
ров приняла деятельное участие в организации платных
литературных вечеров для сбора средств в пользу репрес¬
сированных студентов.
В конце 1861 года на вечере, устроенном II. А. Сер¬
но-Соловьевичем в своей квартире для студентов, подле¬
жавших высылке из Петербурга за участие в «беспоряд¬
ках», присутствовал и Чернышевский. После резких вы¬
сказываний по поводу последних событий кто-то заметил,
вспоминал II. В. Рейнгардт, в ту пору студент, вскоре
170

высланный из города, что, возможно, и самому Черны¬
шевскому грозит тюрьма или ссылка. На это Чернышев¬
ский спокойно ответил, что он ведет себя вполне осто¬
рожно.
Многие студенты, освобожденные в декабре из-под
ареста, стали бывать у Чернышевского.
После событий в Петербургском университете некото¬
рые из его лучших профессоров оставили университет;
ушел и его ректор П. А. Плетнев. Царское правительство
грозило принять самые решительные меры. Царь запре¬
тил употреблять в официальных бумагах слово «про¬
гресс». В конце года университет был закрыт, потому что,
как говорилось в официальном документе, его существо¬
вание «не может быть признаваемо полезным для обуча¬
ющегося в нем юношества».
В связи с закрытием университета студенческий коми¬
тет, в составе которого были члены общества «Земля и
воля» Н. И. Утин и Л. Ф. Пантелеев, студенты
П. П. Фан-дер-Флит, Е. П. Печаткин и другие участники
студенческих волнений 1861 года, задумал организовать
чтение публичных лекций по предметам университетского
курса в городской думе и зале «Петершуле» — немецкой
школы святого Петра. Студенты обратились и к Черны¬
шевскому с предложением прочитать курс политической
экономии, однако министр народного просвещения не дал
ему разрешения на это; отказано было и П. Л. Лаврову.
Несмотря на накал политической атмосферы, на раз¬
вернувшееся крестьянское и студенческое движение, ре¬
волюционная ситуация 1859—1861 годов не перешла в
революцию, по объяснению В. И. Ленина, ввиду отсутст¬
вия «революционного класса среди угнетенных масс» *
России. Крестьянские восстания и волнения студентов
были жестоко подавлены.
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 20, с. 172.
171

Весной 1861 года Чернышевский и его единомышлен¬
ники разработали план нелегального издания печатных
прокламаций. Рассчитывая на новый подъезд народного
движения и возможность крестьянского восстания в
1863 году, вожди революционной демократии понимали
необходимость расширения существовавшего небольшого
идейного центра и превращения его в единую и мощную
революционную организацию, которая сможет возглавить
борьбу народа за свободу.
В разработке плана принимали участие Н. В. Шелгу-
пов, Н. Н. Обручев, М. Л. Михайлов и Н. А. Серно-Со¬
ловьевич. «План был составлен очень удачно,— рассказы¬
вал А. А. Слепцов,— имелось в виду обратиться последова¬
тельно... ко всем тем группам, которые должны были реа¬
гировать на обманувшую народ реформу 19 февраля...
Чернышевский, как знаток крестьянского вопроса... дол¬
жен был написать прокламацию к крестьянам. Шелгунов
и Николай Обручев взяли па себя обращение к солдатам;
раскольников... передали тоже Николаю Гавриловичу; мо¬
лодое поколение взяли Шелгунов и Михайлов».
Знаменитая прокламация Чернышевского «Барским
крестьянам от их доброжелателей поклон» появилась в
начале 1861 года. Поскольку «революционная партия»
считала, что крестьянское восстание явится следствием
обманного царского «освобождения», Чернышевский в на¬
чале прокламации объяснял суть реформы и доказывал,
что крепостное право в сущности не отменено: «Только
в словах и выходит разница, что названья переменяют¬
ся, ...на деле перемены либо мало, либо вовсе нет».
После подробного разбора нового крепостного права
Чернышевский делал вывод: «Так вот оно к чему по цар-
скому-то манифеству да по указам дело поведено: не
к воле, а к тому оно идет, чтобы в вечную кабалу вас по¬
мещики взяли, да еще в такую кабалу, которая гораздо и
гораздо хуже нонешней».
172

Далее в прокламации разъяснялась классовая суть
царизма. Чернышевский писал о царе: «Сам-то он кто
такой, коли не тот же помещик?... Значит, что он, что
они — все одно. А сами знаете, собака собаку не ест. Ну,
царь и держит барскую сторону».
Проводя мысль о необходимости установления демо¬
кратической республики, Чернышевский призывал народ
готовиться к вооруженному восстанию — запасаться
оружием, по возможности учиться тайно военному делу
и ждать сигнала к выступлению. В прокламации говори¬
лось: «Надо мужикам всем промеж себя согласие иметь,
чтобы заодно быть, когда пора будет. А покуда пора не
пришла, надо силу беречь... А когда все готовы будут,
значит, везде поддержка подготовлена, ну, тогда и дело
начинай... Мы уж увидим, когда пора будет, и объявление
сделаем. Ведь у нас по всем местам свои люди есть, ото¬
всюду нам вести приходят, как народ да что народ... Во
всех местах в одну пору начнется доброе дело, потому что
везде тогда народ готов будет, и единодушие в нем есть...
Тогда и легко будет волю добыть. А до той поры готовься
к делу...»
Прокламация Чернышевского имела характер общена¬
ционального обращения: вождь революционной демокра¬
тии обращался не только к барским крестьянам, но и к
государственным и удельным крестьянам, русским солда¬
там, а также «офицерам добрым». Это был призыв к тща¬
тельно подготовленному вооруженному восстанию, руко¬
водимому революционной организацией.
Чернышевский подчеркивал необходимость обучаться
военному делу, привлекая к этому солдат; он считал, что
в руководстве народным восстанием необходимо иметь
преданных революции кадровых военных. Эта мысль о
роли военных как возможных руководителей восстания
проходила и в других прокламациях, составленных его
соратниками. По мысли Чернышевского, революционному
173

руководству необходимо было держать тесные связи со
многими революционными офицерскими кружками и
группами, которых в 1861—1862 годах только в одном
Петербурге было немало. Офицерскими кружками руко¬
водили Н. Н. Обручев, П. Л. Лавров, А. Д. Путята,
С. И. Сераковский, А. Л. Потебня, К. И. Бобровский и
другие деятели, хорошо известные Чернышевскому.
Прокламацию «Барским крестьянам от их доброжела¬
телей поклон» писал под диктовку Чернышевского
А.	В. Захарьин — знакомый семьи Чернышевских и
А. Н. Пыпина. Захарьин в те годы был близок к Черны¬
шевскому. Полиция подозревала его в том, что он яв¬
ляется доверенным лицом Чернышевского и замешан
в «разных недоброкачественных делах».
Воззвание было передано М. Л. Михайловым через
приезжавшего в Петербург студента Московского универ¬
ситета И. К. Сороко отставному корнету В. Костомарову,
который должен был набрать ее в своей подпольной ти¬
пографии в Москве. Текст был набран, и было сделано
несколько пробных оттисков. Но В. Костомаров оказался
провокатором. Вследствие доноса его брата Н. Костома¬
рова набор был прерван, а рукопись воззвания выкрадена
Н. Костомаровым и вместе с письменным доносом пре¬
провождена 15 августа 1861 года в Третье отделение.
В.	Костомарову была отправлена и прокламация «Рус¬
ским солдатам от их доброжелателей поклон», написан¬
ная Н. В. Шелгуновым. Она также оказалась с доносом
в Третьем отделении.
Прокламация призывала солдат присоединиться к вос¬
станию. Если царь посылал вас, говорилось и проклама¬
ции, «бить своих же православных», то он и его команди¬
ры, забывшие клятву делать добро, — «клятвопреступни¬
ки». «А если вы, солдаты... забыв присягу, пойдете на
парод и станете разорять его, вы... враги нашей родной
страны».
174

Вслед за этой не увидевшей света прокламацией Шел-
гупов написал прокламацию «К солдатам», по содержа¬
нию близкую воззванию Чернышевского «Барским
крестьянам». Она была размножена весной 1861 года.
Здесь он также призывал солдат присоединиться к наро¬
ду, когда тот восстанет, чтобы «облегчить свою горькую
долю».
Еще одна прокламация, написанная Шелгуновым при
участии Михайлова,— «К молодому поколению» —
страстный призыв к революции, к сплочению сил для
борьбы с самодержавием, к пропаганде революционных
идей. Авторы прокламации обращались к своим молодым
современникам: «Если каждый из вас убедит только де¬
сять человек, наше дело и в один год продвинется дале¬
ко... Составляйте кружки единомыслящих людей... ищите
вожаков». Они видели в молодом поколении тех, кто готов
пожертвовать личными интересами ради блага всей стра¬
ны, верили в то, что молодое поколение — «настоящая ее
сила».
Для печатания прокламации Михайлов ездил за гра¬
ницу к Герцепу, который набрал ее в своей лондонской
типографии летом 1861 года. Кроме Михайлова эту про¬
кламацию распространяли среди петербургского студен¬
чества А. А. Серно-Соловьевич и студент Петербургского
университета Е. II. Михаэлис, брат жены Шелгунова.
Вместе с Михайловым Михаэлис руководил кружком ре¬
волюционных студентов, осуществляя связи с революци¬
онным центром, который возглавлял Чернышевский.
Одновременно с прокламациями появилось несколько
песен, сочиненных демократическими авторами и содер¬
жавших призыв к революции.
Славься же, славься, родимая Русь,
И пред царем и кнутами не трусь.
Встань, ополчися, родпая, на ирань,
Встань же скорее, родимая, встань! —
175

такие слова были в песне, созданной в одном из кружков
в Петербургском университете.
Деятельное участие в выпуске прокламаций принима¬
ли Герцен и Огарев. На страницах «Колокола» во второй
половине 1861 года были напечатаны прокламации «Что
нужно народу?» и «Что нужно солдатам?».
С июня по октябрь 1861 года выходила нелегальная
газета «Великорусе», которая, как предполагается, печа¬
талась в одном из зданий Генерального штаба или его
Академии. В номерах «Великорусса» была развернута
программа комитета, руководившего его изданием: ликви¬
дация самодержавия и установление демократической
республики, аграрная реформа, которая отменила бы «По¬
ложение» 19 февраля и предоставила бы крестьянам зем¬
лю, свобода нерусским народам, уничтожение сословных
привилегий, свобода печати.
Авторы и издатели «Великорусса» остались неизвест¬
ны: деятельность комитета «Великорусса» была строго
законспирирована. Третье отделение так и не смогло об¬
наружить даже места издания первой нелегальной поли¬
тической газеты России, которая с революционно-демо¬
кратических позиций вела ожесточенную борьбу с само¬
державием.
Некоторые документы Третьего отделения и ряд дру¬
гих материалов указывают на участие Чернышевского в
создании «Великорусса», на его близость к комитету.
С.	Г. Стахевич, студент Медико-хирургической академии,
член «Земли и воли», приговоренный в 1863 году по делу
о распространении прокламаций к каторге и вечному по¬
селению в Сибири, в своих воспоминаниях «Среди поли¬
тических преступников» приводил свой разговор со сту¬
дентом Московского университета П. Г. Заичневским, хо¬
рошо осведомленным о личном составе политических
организаций. П. Г. Заичневский свидетельствовал об ини¬
циативе Чернышевского в создании комитета. Отмечая
176

«явственное сочувствие» Чернышевского «Велпкоруссу»,
Стахевич рассказывал: «Слушая разговоры Николая Гав¬
риловича, я иногда замечал, что и содержание мыслей,
и способ их выражения сильнейшим образом напоминают
мне листки «Великорусса»; и я про себя решил, что он
был или автором, или, по меньшей мере, один из соав¬
торов этих листков».
В работе комитета «Великорусса», по-видимому, при¬
нимали участие наряду с Н. Г. Чернышевским Н. А. До¬
бролюбов, братья Н. А. и А. А. Серно-Соловьевичи,
М. А. Антонович, Н. Н. и В. А. Обручевы, П. И. Боков
и другие.
Можно предположить, что комитет «Великорусса» пы¬
тался объединить действовавшие в России нелегальные
революционные кружки в «партию» революционеров, воз¬
главляемую Чернышевским, и что его деятельность, свя¬
занная с редакцией «Современника» как в теоретическом,
так и в практическом плане, сомкнулась с деятельностью
тайной организации «Земля и воля».
Листки «Великорусса» и революционные прокламации
получили распространение. Полиция обнаруживала их
всюду.
14 сентября 1861 года из-за предательства В. Косто¬
марова власти арестовали М. Л. Михайлова. Спасая Шел¬
гунова, он взял на себя авторство и распространение воз¬
звания «К молодому поколению».
По инициативе Добролюбова, Шелгунова, Некрасова
петербургские литераторы, группировавшиеся вокруг
«Современника» и «Русского слова», обратились с проше¬
нием к министру просвещения Е. В. Путятину, в котором
просили взять Михайлова под защиту и содействовать его
освобождению. Прошение подписали тридцать литерато¬
ров. Подобное ходатайство Чернышевский пытался орга¬
низовать и от имени московских литераторов. К сожале¬
нию, это ему не удалось.
Ю О. Л. Пини
177

Обращение петербургской литературной общественно¬
сти никаких последствий не имело. Михайлова продер¬
жали два месяца, пока шло следствие, в Петропавловской
крепости. Он был приговорен к каторжным работам на
12 лет, а после них — к поселению в Сибири навечно.
Царь «милостиво» сократил срок каторги наполовину.
Расправа с Михайловым — «первый шаг правительст¬
ва Александра II на том пути бесстыдства, на котором
очень скоро потом оно достигло столь значительной степе¬
ни совершенства»,— писала жена Шелгупова Л. П. Шел-
гунова в своих воспоминаниях.
Отправке на каторгу предшествовала процедура граж¬
данской казни, состоявшейся 14 декабря 1861 года па
Мытнинской площади. После гражданской казни к Ми¬
хайлову в крепость приехали самые близкие ему люди —
Чернышевский, Шелгунов, Некрасов. А вечером арестант¬
ская карета в сопровождении жандармов навсегда увезла
его из Петербурга.
Вслед за Михайловым 4 октября 1861 года прямо па
улице был арестован В. А. Обручев. Следователей особен¬
но интересовали его связи с Чернышевским и Н. А. Сер-
по-Соловьевичем. Выдержка и стойкость Обручева, кото¬
рого обвиняли в распространении «Великорусса», не дали
Третьему отделению возможности получить сведения. «За
распространение возмутительного воззвапия против вер¬
ховной власти» Обручев был приговорен к каторжным
работам на три года, а затем к вечному поселению в Си¬
бири. Чернышевского глубоко поразила эта расправа.
Характеризуя революционную ситуацию начала 60-х
годов в работе «Гонители земства и Аннибалы либерализ¬
ма», В. И. Ленин писал: «...самодержавное правительст¬
во, которое свое высшее назначение видело в том, чтобы,
с одной стороны, отстоять во что бы то ни стало все¬
властие и безответственность придворной камарильи и ар¬
мии чиновных пиявок, а с другой стороны, в том, чтобы
178

поддерживать худших представителей эксплуататорских
классов,— подобное правительство не могло поступать
иначе, как беспощадно истребляя отдельных лиц, созна¬
тельных и непреклонных врагов тирании и эксплуатации
(т. е. „коноводов” „революционной партии”), запугивать
и подкупать небольшими уступками массу недоволь¬
ных» 1.
Осенью 1861 года тяжело белел Добролюбов — обо¬
стрился туберкулезный процесс. Ои ездил для лечения за
границу, но болезнь отступила ненадолго. Лечению меша¬
ла непрерывная напряженная работа. «Иногда обещался
он отдохнуть, но никогда не в силах был удержаться от
страстного труда,— писал о нем Чернышевский.— Да и
мог ли он беречь себя? Он чувствовал, что его труды
могущественно ускоряют ход нашего развития, и он торо¬
пил, торопил время...»
Чернышевский часто навещал Добролюбова. Больного,
слегшего у Некрасова, потом перенесли в его собственную
квартиру, находившуюся поблизости от квартиры Некра¬
сова, в доме № 34 на Литейном проспекте. Болезнь быст¬
ро прогрессировала. Чернышевский дважды в день бывал
у умирающего друга. По воспоминаниям Чернышевского,
Добролюбов до последних дней верил в свое выздоровле¬
ние, но «когда уже началась агония и когда стала уже
меркнуть его светлая мысль... исчезла у него надежда на
выздоровление...».
В ночь на 17 ноября 1861 года Добролюбов скончался.
Все последние часы Чернышевский не уходил из соседней
комнаты. Когда Добролюбова не стало, он и Некрасов,
потрясенные, не могли удержаться от рыданий.
На следующий день в газете «Северная пчела» по¬
явился краткий некролог, подписанный Некрасовым, Па¬
наевым, Н. Н. Обручевым и Чернышевским. В одиннад-^
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 5, с. 30.
179

цатой кпижке «Современника» также был напечатан
некролог, написанный Чернышевским. В нем говорилось,
что Добролюбов стоял «во главе всего развития русской
мысли», что невосполнима его потеря для народа. «О, как
он любил тебя, народ!.. Когда ты будешь тем, чем он хо¬
тел тебя видеть, — писал Чернышевский, — ты узпаешь,
как мпого для тебя сделал этот гениальный юноша, луч¬
ший из сынов твоих».
Хоронили Добролюбова на известном еще с середины
XVIII века Волковом кладбище, где сначала хоронили
умерших от эпидемий людей «низкого звания». Позднее,
уже к середине XIX века, Волково кладбище стало «все¬
сословным» — там появились захоронения не только
«простолюдинов», но и купцов, дворян.
На паперти церкви, сдерживая рыдания, о покойном
говорил Некрасов. Потом со страстной речью выступил
Чернышевский. Он стоял у гроба в распахпутой шубе, пе
замечая холода. Вынув из кармана тетрадь, он сказал,
что прочтет некоторые записи из дневника Добролюбова,
которые покажут истинную причину его смерти.
«Пришел ко мне,— читал Чернышевский,— NN и объ¬
явил мне, что в моей статье сделано много помарок... Та¬
кого-то числа явился ко мне NN и передал, что за мою
статью, которая была напечатана там-то, оп получил вы¬
говор... Дошли сведения, что некоторые из «наших»
сосланы в Вятку; другие же — бог знает, что с ними ста¬
ло. Получено сведение из Москвы, что в одной из та¬
мошних гимназий удавился воспитанник за то, что его
хотели заставить подчиниться начальству».
«Но главная причина его ранней кончины,— сказал
Чернышевский,— состоит в том, что его лучший друг,—
вы знаете, господа, кто! — находится в заточении». Чер¬
нышевский имел в виду Михайлова, который был в Пет¬
ропавловской крепости.
Из прочитанных страниц вырисовывалась тяжелая
180

картина нравственных мучений, выпавших на долю До¬
бролюбова, которые «свели в могилу сильного и смелого
защитника добра и правды». По словам одного очевидца,
«чтение дневника потрясло присутствующих».
Чернышевский прочел некоторые стихотворения До¬
бролюбова. В одном из них были слова: «И делал доброе
я дело Среди царюющего зла».
После речи Чернышевского кто-то сказал: «Какие
сильные слова! Чего доброго, его завтра или послезавтра
арестуют». Действительно, о гневном выступлении Чер¬
нышевского на могиле Добролюбова в Третье отделение
поступило два агентурных донесения.
Прощальные слова у могилы Добролюбова произнесли
М. А. Антонович, Н. А. Серно-Соловьевич, издатель
Н. Л. Тиблен, неизвестный студент. Вспомнили
М. Л. Михайлова и тут же собрали для него деньги.
По завещанию Добролюбова он был похоронен рядом
с Белинским.
Несколько лет назад Чернышевский приходил на
«край» Волкова кладбища, чтобы поклониться праху ве¬
ликого человека, благодаря которому «тысячи людей сде¬
лались людьми», который воспитал «целое поколепие».
И вот теперь рядом с Белинским покоился любимый друг
и соратник Чернышевского.
Вскоре после смерти Добролюбова «Современник» по¬
нес новую потерю: 18 февраля 1862 года умер один из
издателей журнала И. И. Панаев. Чернышевского связы¬
вало с пим глубокое дружеское чувство. Папаев отвечал
ему тем же. Он высоко ценил Чернышевского, понимая,
кем он был для «Современника», для русской литературы.
Панаева похоронили на кладбище при слободе импе¬
раторского Фарфорового завода на левом берегу Невы, на
11-й версте от Петербурга.
После похорон Папаева полицейские агенты доносили
пачальству, что Чернышевский и Некрасов приготовили
181

речи, но не стали их произносить па могиле Панаева,
заметив на похоронах присутствие многих подозритель¬
ных лиц.
«Чернышевский уверен, что за ним следят, а потому
ведет себя крайне осторожно. Свои задушевные взгляды
он не высказывает нигде, а все больше молчит», — доно¬
сили агенты, сообщая, что Чернышевский даже объявил
присутствовавшим на похоронах, что не будет говорить,
потому что в толпе много «посторонних ушей».
В одной из своих работ Чернышевский назвал Панае¬
ва соратником и учеником Белинского. В «Современнике»
появился некролог Панаеву, автором которого был, как
теперь установлено, Чернышевский.
* ♦ ♦
Еще с лета 1861 года в Петербурге стали распростра¬
няться слухи об аресте Чернышевского. Именно эти слу¬
хи он имел в виду, когда сообщал отцу после возвраще¬
ния из Саратова осенью 1861 года: «Нашел я Петербург
встревоженным разными слухами... Не осталось ни одного
сколько-нибудь известного человека, о котором не расска¬
зывалось бы множество нелепостей...»
«Нет надобпости прибавлять, что я держал и держу
себя совершенно в стороне от всяких столкновений...» —
заверял он отца, пытаясь успокоить старика, если «подоб¬
ные вздорные толки» дойдут до пего, и стараясь пока¬
зать свою непричастность к происходящему, если письмо
попадет в руки полиции.
Между тем над Чернышевским пависла реальная
угроза. С 24 октября за ним был установлен полицейский
надзор, а еще через три педели полицейские агенты еже¬
дневно доносили о каждом его шаге, сообщая о том, с кем
си видится и кто его посещает. Для этого агенты сняли
комнату напротив квартиры Чернышевского, подкупили
прислугу. «Я зпал, что за мной следили, и хвалились, что
182

за мною следят очень хорошо», — писал он позлее желе.
Сигналы о революционной деятельности Чернышев¬
ского поступали в Третье отделение пз разпых источни¬
ков. Один из арестованных в Вятке за казенные злоупот¬
ребления, пытаясь смягчить свою участь, допосил, что от
казанских заговорщиков он случайно узнал, что Черны¬
шевский причастен к тайному обществу и тесно связал
с революционной студенческой молодежью. Имя Черны¬
шевского как руководителя «Современника» находилось
в центре внимания властей. Главное управление цензуры
не раз оценивало литературную деятельность Чернышев¬
ского, напечатавшего в 1860 году в журнале статьи «Ант¬
ропологический принцип в философии» и «Июльская мо¬
нархия». В первой статье он пропагандировал материа¬
листическое учение, разоблачал идеализм, теоретически
обосновывал необходимость революции. Во второй — Чер¬
нышевский на примере правления Луи-Филиппа весьма
обстоятельно показал всю реакционность монархической
формы правления во Франции, которая «несовместна с
народными потребностями», проведя скрытую аналогию с
русским царизмом.
«Половина всех правительственных забот тратилась
на подавление восстаний, — писал он в статье «Июльская
монархия», — а другая употреблялась на устройство лич¬
ных отношений Луи-Филиппа, его родственников и по¬
слушных министров; у правительства не оставалось ни
времени, ни охоты позаботиться об устранении тех при¬
чин, которыми вызывались смуты... Для облегчения судь¬
бы народа не было ничего сделано правительством». Опи¬
сывая в статье восстание лионских ткачей и восстания
в Париже в 1832 году, Чернышевский подсказывал чита¬
телям способы разрешения жизненных проблем, стояв¬
ших перед русским обществом.
В статье «Июльская монархия», пользуясь примером
Франции, Чернышевский стремился привлечь внимание
183

читателя к русской действительности, показать гниль са¬
модержавия. В то же время ои выносил беспощадный
приговор капиталистическому строю с его бесчеловечной
эксплуатацией. «У кого больше капитала, тот богатеет,
а все другие разоряются... выгода каждого противополож¬
на выгоде других людей... Рынки завалены товарами, по
находящими сбыта, фабрики запираются, и рабочие оста¬
ются без хлеба. Все открытия науки обращаются в сред¬
ства порабощения, и оно усиливается самим прогрессом:
пролетарий делается просто рукояткою машины и
беспрестанно бывает принужден жить милостынею...
остается без всяких средств к жизни; его дочь продает
себя от голода, его сын с семи лет дышит заражепным
воздухом фабрик».
Автор докладной записки о направлении журпала
«Современник», составленной в июне 1860 года, заметил
о Чернышевском: «Дело ясно, чего желает автор». Цензо¬
ру Рахманинову, пропустившему статьи Чернышевского,
«потрясающие основные начала власти монархической...
и возбуждающие ненависть одного сословия к другому»,
было сделано замечание. За публикацию некоторых мате¬
риалов в февральской книжке «Современника» за
1861 год, и в том числе за статью Чернышевского «Пре¬
дисловие к нынешним австрийским делам» с описанием
участия венских студентов в революционном движении
1848 года, журналу было сделано предупреждение: если
редакция «пе переменит направления, то журнал подверг¬
нется запрещению».
В ряде своих исторических и социологических статей
последних лет Чернышевский широко пользовался ино¬
сказаниями, всевозможными аналогиями из русской исто¬
рии и истории других стран, вызывавшими у читателей
неизбежные ассоциации с самодержавно-крепостническим
строем современной России. Метод иносказания, который
ои применял еще в своих ранних работах, теперь получил
184

в его публицистике самое широкое распространение.
Недаром в представленной позднее Сенату «Записке о ли¬
тературной деятельности Н. Г. Чернышевского», написан¬
ной для Третьего отделения цензором профессором исто¬
рии Петербургского университета М. И. Касторским,
среди его методов «для обойденпя цензуры» указывался
прием: «сваливание всего дела на западных народов».
В «Записке» отмечалось, что Чернышевский делал все
так, что становилось понятно, «что идет дело о принци¬
пах и истинах всеобщих».
Осенью 1861 года в Третьем отделении рассматрива¬
лась «весьма секретная» «Общая заметка о редакторах»
петербургских журналов, где о «Современнике» было ска¬
зано, что Некрасов последние два года не занимается
журналом; им «распоряжается преимущественно Черны¬
шевский, известный своими коммунистическими убежде¬
ниями», а значительная часть его сотрудников обнаружи¬
вает «радикальные убеждения и явпую склонность к ма¬
териализму и отрицанию веры».
Петля, накинутая на шею революционера, постепенно
затягивалась. Чернышевского оставили на свободе, но
секретным циркуляром министра внутренних дел всем гу¬
бернаторам запрещалась выдача ему заграничного пас¬
порта.
В ноябре 1861 года «Современник» получил третье
предупреждение цензуры о том, что ему угрожает закры¬
тие. Теперь против Чернышевского вела поход и реакци¬
онная, и либеральная пресса. «Настоящее молодое поколе¬
ние большею частью воспитывается на идеях „Колокола",
„Современника" и довершает свое воспитание на идеях
„Русского слова"... Направлению, в котором они издаются,
должны быть положены преграды»,— писал в ноябре
1861 года А. В. Никитенко, в тот период член совета но
делам книгопечатания, министру народного просвещения.
Настоящим доносом па Чернышевского, па русских
185

революционеров выглядела «полемика» издателя «Русско¬
го вестника» М. Н. Каткова, по словам Герцена, испол¬
нявшего «полицейские обязанности в литературе». Этот
реакционный публицист писал о Чернышевском: «В вас
те же инстинкты, которые при других размерах, па дру¬
гом поприще... выражались бы во всякого рода насильст¬
венных действиях». «Русскому вестнику» вторили и дру¬
гие периодические издания либеральной и реакционной
прессы — «Северная пчела», «Наше время», «С.-Петер¬
бургские ведомости», «Северная почта».
Профессор Петербургского университета В. И. Ла-
манский в славянофильской газете «День» обвинял Чер¬
нышевского в том, что «он работает на пользу полити¬
ческих врагов русских». Историк Н. И. Костомаров по
поводу этого выступления с возмущением писал
И. С. Аксакову, редактировавшему «День», что Черны¬
шевского посадят в крепость, а редактору «Дня» «дадут
орден за разоблачение зловредного учения».
2 марта 1862 года в зале М. Руадзе (ныне набережная
Мойки, дом № 61) состоялся литературный вечер, объяв¬
ленный якобы в пользу нуждавшихся студентов. Весь его
сбор — 2 тысячи рублей — через А. Н. Пыпина был пере¬
дан Чернышевскому, который отправил собранные деньги
сосланным на каторгу Михайлову и Обручеву.
На этом вечере Чернышевский выступил со своими
воспоминаниями о Добролюбове, вызвавшими, по свиде¬
тельству Шелгунова, «целую бурю криков и рукоплеска¬
ний». Он не читал свои записки, а рассказывал о Добро¬
любове тихо, скромно, точно разговаривал с кем-то из
друзей. Голос его был спокойный и ровный. Иногда оп
теребил часовую цепочку. Он не допускал никакой теат¬
ральности, избегал жестикуляции. Неожиданно в конце
своего выступления он прервал рассказ, вдруг па что-то
раздражившись: «Что я вам говорил о Николае Александ¬
ровиче Добролюбове? Разве вы понимаете, цените его?
186 ,

Вот пройдет 50 лет — тогда будут читать, воспринимать
его идеи и понимать его!»
Брат Добролюбова объяснял эти слова тем, что среди
присутствовавших были люди, ненавидевшие Добролюбо¬
ва, которые в конце выступления Чернышевского, с такой
любовью говорившего о своем друге, пытались выразить
свое неудовольствие. Тогда возмущенный Чернышевский
и бросил свою реплику.
Выступлением Чернышевского на вечере воспользова¬
лись для очередных злобных нападок на него реакцион¬
ные журналисты из «Северной пчелы» и «Библиотеки для
чтения». В. С. Курочкин едко ответил им в своем фелье¬
тоне «Цепочка и грязная шея», напечатанном в «Искре».
Бурную реакцию слушателей вызвало выступление на
этом вечере профессора русской истории П. В. Павло¬
ва — одного из организаторов воскресных школ. В своей
речи, посвященной тысячелетию России, он призывал к
проведению новых реформ, сближению с народом,— в
этом он видел единственный способ спасения России. За¬
канчивая свою речь, П. В. Павлов произнес: «Имеющий
уши да слышит». Этих слов не было в представленном
в цензуру тексте. Присутствовавший на вечере Шелгунов
рассказывал, что в зале после его выступления поднялся
гул, «раздавались какие-то вопли неистового восторга,
стучали стульями, каблуками».
Испуганный председатель комитета Литературного
фонда Е. П. Ковалевский прибежал на сцену с криком:
«Удержите его! Завтра его сошлют!» На третий день по¬
сле выступления Павлов действительно был арестован п
выслан в Ветлугу, а затем в Кострому.
После его ссылки часть даже консервативно настроен¬
ной петербургской профессуры высказывала мнение о
пезаслуженпой ссылке Павлова, а в апонимных письмах
к начальнику штаба корпуса жандармов и управляющему
Третьим отделением Потапову говорилось, что тогда,
187

как Павлов сослан за «пустяки», «коновод юпошей»,
«вредный агитатор» Черпышевский остается на свободе.
«Избавьте нас от Чернышевского — ради общего спокой¬
ствия»,— писал один из анонимных доносчиков.
Чернышевский отчетливо сознавал, что работа, кото¬
рую он ведет, опасна и в любой момент может быть пре¬
сечена правительством. Но он продолжал свою рево¬
люционную деятельность, искал новые формы ведения
революционной пропаганды, сближения с различными
общественными кругами. Придавая важное значение сту¬
денческому революционному движению, в марте 1862 года
Чернышевский принял участие в студенческом собрании
в связи с намечавшимся открытием при Литературном
фонде второго отделения для пособия учащейся молоде¬
жи. На собрании присутствовало около ста человек. Оно
состоялось у студента Петербургского университета, одно¬
го из руководителей студенческого движения Н. И. Ути-
па, в доме на Английской набережной, принадлежавшем
его отцу (дом сохранился; современный адрес — набереж¬
ная Красного Флота, дом № 12).
Чернышевский и его единомышленники не пренебре¬
гали и такими возможностями для распространения свое¬
го влияния па революционно настроенное студенчество,
какие давало второе отделение Литературного фонда.
Черпышевский принимал личное участие в работе этой
организации, а в состав ее комитета входили В. Л. Гого-
беридзе, Е. П. Печаткин, Л. Ф. Пантелеев, Н. И. Утин,
П. Ф. Моравский и Н. А. Серно-Соловьевич (четверо по¬
следние — члены «Земли и воли»).
Чернышевский, узнав, что учредители решили избрать
и его в комитет, отказался, понимая, что это может
поставить под угрозу работу всей организации. «Я прошу
вас этого пе делать... выбор меня в ваш комитет может
привлечь ненужное внимание пачальства к отделению»,—
передал его слова в своих мемуарах Л. Ф. Пантелеев. Но
188

руководящая роль Чернышевского в этой студенческой
организации, целью которой была отнюдь не благотвори¬
тельная деятельность, а активное участие в освободитель¬
ном движении, песомненна.
Министр просвещения, сообщая 5 мая 1862 года шефу
жандармов, что он поставил в известность царя о втором
отделении, характеризовал членов его комитета: «В нем
находятся люди, говорят, умные, но самые крайние».
10 июня 1862 года правительство запретило второе отде¬
ление Литературного фонда.
Единомышленники Чернышевского пытались создать
еще одну организацию для ведения революционной рабо¬
ты — под видом Шахматного клуба. Чернышевский наде¬
ялся, что с помощью клуба революционеры смогут расши¬
рить нелегальные политические связи.
С точки зрения конспирации это была удачная идея.
Раньше в Петербурге существовал шахматный клуб при
гостинице Демута — на набережной Мойки. Посещали
его исключительно любители шахмат. В 1861 году он за¬
крылся, видимо из-за отсутствия посетителей. Новый
Шахматный клуб предполагалось сделать объединением
ведущих литераторов и журналистов, передовых офице¬
ров, студентов.
Членами клуба стали сотрудники редакций передовых
петербургских журналов — «Современника», «Искры»
В. С. Курочкина, «Русского слова» Г. Е. Благосветлова
и Д. И. Писарева, а также либерально-умеренных «Оте¬
чественных записок» А. А. Краевского, «Библиотеки для
чтения» А. В. Дружинина, многие близкие Чернышевско¬
му военные.
Для Шахматного клуба было снято помещение в доме
Елисеева на Невском проспекте (ныне Невский проспект,
дом № 15, где находится кинотеатр «Баррикада»). Пост¬
роенный во второй половине XVIII века, этот дом принад¬
лежал петербургскому генерал-полицмейстеру Н. И. Чи¬
189

черину, под именем которого и известен в истории архи¬
тектуры. После того как дом перешел в 1858 году в соб¬
ственность купцов Елисеевых, он был значительно пере¬
строен.
Клуб открылся 10 янзаря 1862 года. На другой ясе
день после открытия в Третье отделение поступило доне¬
сение тайпого агента, который сообщал, что на собрапии
в клубе присутствовали почти одни литераторы — Лав¬
ров, Краевский, Папаев, Некрасов, братья Курочкины,
Писарев, Благосветлов, Чернышевский, Апухтин, Писем¬
ский и другие. «Сделано распоряясение, чтобы один из
наших агентов В. записался в Шахматный клуб чле¬
ном»,— говорилось в донесении.
Вскоре Третье отделение получило сведения, что чле-
пы Шахматного клуба обсуждали публичные лекции
«вольного университета», читавшиеся в здании городской
думы, спорили о мерах, которые могли бы обеспечить
свободу прессы. Как доносили секретные агенты, которые
вели непрерывную слеяску за всем происходящим в клубе,
там открыто говорили: «Нам нужна конституция не та¬
кая, какую дают, а такая, какую мы хотим, ее без крови
не добудешь».
Чернышевский стал постоянпым посетителем Шах¬
матного клуба, приезжая туда иной раз поздним вечером.
В небольших залах и кабинетах клуба часто можно было
видеть его — невысокого, светловолосого человека в
очках, вокруг которого всегда группировались люди, вни¬
мательно слушавшие его. Негромко, так что на расстоя¬
нии их было не слышно, они то спокойно, то возбужденно
о чем-то рассуждали. Когда Черпышевский уезжал до¬
мой, в вестибюле его провожала целая толпа. На некото¬
рых заседаниях клуба Черпышевский выступал как ора¬
тор. Иногда в газетах появлялись сообщения, что в клубо
состоятся турниры. Этими турнирами пользовались для
обсуждения актуальных вопросов современпости.
190

Следивший за Чернышевским агент доносил, что он
ораторствовал в клубе о том, что в России скоро будет
объявлена конституция, что посетители клуба, собираясь
в небольшие кружки, говорят что-то шепотом.
В клубе готовились адреса в защиту профессора
П. В. Павлова и «государственного преступника» Михай¬
лова. Продавали тайком его портрет, где Михайлов был
изображен в кандалах, читали нелегальную литературу.
Действительно, Шахматный клуб стал своеобразной
штаб-квартирой революционеров-подпольщиков. «Главный
предмет рассуждений... в клубе составляет необходимость
введения в России конституционного правления и уничто¬
жения цензуры», — докладывал Александру II шеф жан¬
дармов, расценивавший Шахматный клуб как организа¬
цию, занимавшуюся тайной революционной деятель¬
ностью. Среди членов клуба, деятельность которых при¬
влекала внимание политической полиции, на первом
месте в докладе шефа жандармов значилось имя Черны¬
шевского.
Помимо Шахматного клуба Чернышевский вел рево¬
люционную пропаганду через своих единомышленников и
в воскресных школах Петербурга.
Для революционной пропаганды необходима была
нелегальная литература. В Петербурге ее выпускали
несколько типографий — подпольная типография «Вели¬
корусса», так называемая «карманная типография» сту¬
дента Петербургского университета П. Д. Баллода, печа¬
тавшая прокламации, в том числе прокламацию «Молодая
Россия». Летом 1862 года Н. И. Утин с товарищами с
помощью издателя О. И. Бакста в одной из дач па Петер¬
бургской стороне организовал тайную типографию «Зем¬
ли и воли».
Огромную нелегальную пропагандистскую деятель¬
ность вели Н. А. и А. А. Серпо-Соловьевичи. Опи были
тесно связаны с издателем и владельцем типографии
191

И. П. Огрызко, пользовавшимся большим уважением Чер¬
нышевского.
В Третье отделение поступали агентурные сведения
о том, что Чернышевский часто посещал И. П. Огрызко
и подолгу у него задерживался. Его типография и кварти¬
ра помещались на углу Могилевской (ныне Лермонтов¬
ский проспект) и Канонерской улиц (современный ад¬
рес — дом № 1 по Каноперской улице). Большую по¬
мощь в издании подпольной литературы оказывал
И. Л. Тиблен, владелец типографии, находившейся в доме
№ 25 на 8-й линии Васильевского острова. У Тиблена
неоднократно бывали Чернышевский, Лавров и многие
другие деятели революционной демократии.
В конце 1861 года Н. А. Серно-Соловьевич открыл на
Невском проспекте, в доме, где раньше находилась книж¬
ная лавка Смирдина (ныне дом № 22), книжный мага¬
зин—один из легальных центров «Земли и воли».
Вместе с легальными изданиями в магазине распростра¬
нялась нелегальная литература. Открытие магазина со¬
стоялось после консультации членов общества «Земля и
воля» с Чернышевским на квартире Н. А. Серно-Соловь-
евича. По его же рекомендации помощником Н. А. Сер-
по-Соловьевича стал Сергей Николаевич Пыпин..
В магазине Н. А. Серпо-Соловьевича, с библиотекой
и читальней при нем, встречались члены подпольных
организаций. После закрытия университета сюда сходи¬
лись революционно настроенные студенты, чтобы откро¬
венно обсудить волновавшие их вопросы. Здесь студентам
представлялся широкий выбор чтения, особенно газет и
журналов, которые в те времена не продавались отдельны¬
ми номерами, а распространялись по подписке на целый
год, что студентам было не по средствам.
«Современник» приветствовал «предприятие г. Сер-
но-Соловьевича» посвященной ему заметкой, в которой
среди прочего сообщалось о прекрасном помещении биб-
192

лпотеки, где в просторной и уютной комнате для чтения
посредине стоял огромный круглый стол, ярко освещен¬
ный газовою лампою.
В магазине Серно-Соловьевича находились копторы
многих издателей, в том числе контора редакции «Совре¬
менника» и демократического «Русского слова». Здесь
осуществлялись все дела по организации перевода и изда¬
нию «Всемирной истории» Шлоссера под редакцией Чер¬
нышевского.
Руководители «Земли и воли» назначали в магазине
свидания, вели необходимые переговоры. В магазине про¬
изошло организованное Н. А. Серно-Соловьевичем зна¬
комство А. А. Слепцова с Н. И. Утиным, в то время чле¬
ном Центрального комитета «Земли и воли».
По словам Шелгунова, магазин на Невском был «делом
не торговым, а идейным». Таким же «идейным делом»
были для Черпышевского и его соратников воскресные
школы, в которых они принимали самое деятельное
участие. В воскресных школах велось революционное вос¬
питание рабочих, солдат, крестьяп. Одним из главных
центров революционной пропаганды среди народа была
в Петербурге Сампсониевская воскресная школа, которой
руководил член Центрального комитета «Земли и воли»
студент-медик С. С. Рымаренко. Среди учеников школы
распространялись революционные прокламации «Что
нужно народу?», «Молодая Россия», «Что надо делать вой¬
ску» и другие.
Перед Чернышевским и его единомышленниками сто¬
яла задача создания па основе революционных кружков
нелегальной общероссийской организации — «революци¬
онной партии». Еще 15 сентября 1861 года в «Колоколе»
появилась статья «Ответ „Великоруссу”», паписанпая
неизвестным автором, вероятно Н. А. Серно-Соловьеви¬
чем, в которой была выдвинута программа действий —
создание революционной организации и подготовка рево¬
193

люции. «Элементы, враждебные бездарному правитель¬
ству, накопляются с каждым днем; по они еще не опасны,
пока у пих пет ни связи, ни единства, пи доверия к се¬
бе,— говорилось в статье.— Соединить их и возбудить к
совокупному действию — вот предстоящее нам дело... Вре¬
мя надежд и ожиданий прошло... Теперь наступила пора
борьбы непрерывной, беспощадной, до последнего издыха¬
ния враждебной силы». Далее в статье определялась кон¬
кретная задача создания союза «меньшинства», который
должен будет подготовить парод к революции: «Надо пи¬
сать, писать много и поиятпо пароду; заводить тайные
типографии, распространять печатанное в народе и в вой¬
ске... сближать солдат с народом... ввозить заграничные
издания, привлечь к себе как можно больше военных...
завести торговые и промышленные заведения и готовить
денежные и всякие средства». В заключение формулиро¬
валась окончательная цель, стоящая перед «революцион¬
ной партией»: «Полное освобождение крестьян, право
парода на землю, право его устроиться и управляться са¬
мим собою, освобождение и свободный союз областей».
В «Ответе „Великоруссу”» «революционеры 1861 года»,
вождем которых в России был Н. Г. Чернышевский, сфор¬
мулировали свои цели и задачи.

«В РОССИИ ТЕРРОР»
еспой 1862 года в Петербурге по¬
явилась прокламация «Молодая
Россия», призывавшая к «револю¬
ции кровавой и неумолимой».
«Забитый и ограблоппый кре¬
стьянин станет вместе с нами за
свои права, он решит дело... Ско¬
ро, скоро наступит день, когда мы распустим великое зна¬
мя будущего, знамя красное, и с громким криком: «Да
здравствует социальная и демократическая республика
Русская!» двинемся на Зимний дворец истребить живу¬
щих там», — говорилось в ней.
Прокламация была написана под воздействием идей
Чернышевского и Добролюбова; ее автором был
П. Г. Заичневский, печатавший нелегальную литературу,
организатор революционного кружка в Москве, тесно свя¬
занный с революционными организациями Петербурга.
Появление прокламации совпало с другим событием —■
пожарами в Петербурге, случившимися в мае.
Май выдался в том году необычайно жаркий и сухой.
Пожары вспыхнули в середине месяца. Началось все с
окраин города: загорелись деревянные дома, фабрики на
Большой и Малой Охте. Потом пожары запылали и в
самом городе: горели Ямская улица, Апраксин и Щукин
дворы, Толкучий рынок с их бесчисленными лавками.
Огонь охватывал дом за домом, квартал за кварталом. За¬
горелось здание министерства впутреппих дел на Черны¬
шевой площади у Фонтанки, дома в Чернышевой и Ап¬
195

раксином переулках. Пожар охваАл левый берег реки,
где стояли полеппицы дровяного двора, и распространил¬
ся дальше Пяти углов — горели дома в Щербаковой и
Троицком переулках. Даже стоявшие па Фонтанке дере¬
вянные баржи и рыбный садок, точно факелы, запылали
на воде. Никто не пытался их тушить.
«Власти совершенно потеряли голову. Во всем Петер¬
бурге не было ни одной паровой трубы. Какие-то рабочие
вызвались привезти такую трубу из колпинских заводов,
то есть верст за тридцать от Петербурга по железной до¬
роге. Когда машину привезли на Николаевский вокзал,
парод же приволок ее на пожар»,—вспоминал
П. А. Кропоткин.
В результате пожаров тысячи людей остались без кро¬
ва и бродили возле пожарищ. Трудно было учесть причи¬
ненные убытки. В народе возникали нелепые слухи о под¬
жигателях, которые мажут заборы каким-то веществом,
от которого опи воспламеняются. Поэтому появился пани¬
ческий страх перед всяким пятном на заборах или степах
домов. Слухи о злонамеренных поджигателях поддержива¬
ли многие петербургские и московские газеты. «Не подле¬
жит сомнению, что пожары происходят вследствие зара¬
нее обдуманного плана»,—писала московская газета «На¬
ше время».
Население Петербурга охватила паника. В каждом до¬
ме можно было увидеть корзины, узлы, в которые бедный
люд увязывал все, что было ценного, чтобы по первой
тревоге вынести вещи из загоревшегося дома. На глухих
окраинных улицах устраивались ночные дозоры из добро¬
вольцев. Было небезопасно ходить по улицам, особенно
в ночное время: каждого могли заподозрить в поджогах
и свести в участок, да еще «накостылять в шею». «Пожа¬
ры наводили ужас, который трудно описать»,— писал
критик и публицист Н. Н. Страхов, очевидец бедствия,
охватившего Петербург.
196

Ничего удивительного в этих пожарах не было. В Пе¬
тербурге того времени было много горючего материала:
в Щукином и Апраксином дворах — лабиринты деревян¬
ных лавчонок со всевозможным хламом, и в каждой лавке
грелись чайники. В городе было множество извозчичьих
дворов с сеном и соломой для десятков тысяч лошадей, во
всех дворах находились дрова. Между тем водопровода по
было, и воду возили водовозы. Это обстоятельство делало
тушение пожаров делом очень сложным.
Пожары намеренно были использованы реакционера¬
ми. Они представили дело так, будто бы пожары были
вызваны политическими причинами. «Знаменитый апрак-
синский пожар, происшедший, как после, образумившись,
утвердительно говорили, от мошеннического поджога ла¬
вочника, дикая молва приписывала нигилистам, а Черпы-
шевского провозглашала их главой»,— писал А. Н. Пы-
пип. О том же писал Л. Ф. Пантелеев, вспоминавший, что
очень многие были убеждены в причастности Черпышев-
ского «даже к крайним революционным проявлениям».
Многие считали, что существует прямая связь между
пожаром и возмутительными прокламациями. И. С. Ак¬
саков, оговариваясь, что он не допускает мысли, будто
«Современник» и «Русское слово» связаны с авторами
прокламации и с поджигателями, все же утверждал, что
«последние суть их законнорожденные духовные детища,
хотя и нежеланные, в этом пет сомнения».
В этом же был убежден и Ф. М. Достоевский. Пожары
еще не стихли, когда он пришел к Чернышевскому в его
квартиру па Большой Московской. Утром того дня Досто¬
евский обнаружил на ручке дверп своей квартиры про¬
кламацию «Молодая Россия». Полагая, что Чернышев¬
ский, с его авторитетом, может повлиять па ход событий,
писатель решил обратиться к нему. Раньше он пи разу
не бывал у Чернышевского, так же как Чернышевский
у него.
197

«С Николаем Гавриловичем Чернышевским я встре¬
тился в первый раз в пятьдесят девятом году, в первый
же год по возвращении моем из Сибири... Потом иногда
встречались, по очень нечасто, разговаривали, но очень
мало. Всегда, впрочем, подавали друг другу руку... Мне
наружность и манера Чернышевского нравились»,— пи¬
сал потом Достоевский в «Дневнике писателя».
Он, конечно, был знаком с положительными отзывами
Чернышевского о его романах. Не так давно па страницах
«Современника» был отмечен «сильный интерес», вызван¬
ный у читателей его романом «Униженные и оскорблен¬
ные», который появился в журнале брата писателя
М. М. Достоевского «Время». В сочувственном отзыве
Чернышевского роман характеризовался «самым важным
по своему достоинству» из напечатанного в журнале и
«одним из лучших, какие являлись у нас в последние
годы».
Достоевский вспоминал, что, придя к Черпышевскому,
застал его одного, в доме не было даже прислуги. Черны¬
шевский сам отворил дверь и радушно пригласил его в
свой кабинет.
« — Николай Гаврилович, что это такое? — вынул я
прокламацию.
Он взял ее, как совсем незнакомую ему вещь, и про¬
чел...
— Ну что же? — спросил он с легкой улыбкой.
— Неужели опи так глупы и смешны? Неужели
нельзя остановить их и прекратить эту мерзость?
Он чрезвычайно веско и внушительно отвечал:
— Неужели вы предполагаете, что я солидарен с ни¬
ми, и думаете, что я мог участвовать в составлении этой
бумажки?
— Имеппо не предполагал,— отвечал я,— и даже счи¬
таю ненужным вас в этом уверять. Но во всяком случае
их надо остановить во что бы то ни стало. Ваше слово для
198

них веско, и уж, конечно, они боятся вашего мнения.
— Я никого из нй*х не зпаго.
— Я уверен и в этом. Но вовсе и не пужно их знать
и говорить с ними лично. Вам стоит только вслух где-ни¬
будь заявить ваше порицание, и это дойдет до них.
— Может, и не произведет действия. Да и явления
эти, как сторонние факты, неизбежны.
— И однако всем и всему вредят».
Чернышевский произвел на Достоевского очень благо¬
приятное впечатление. «Я редко встречал более мягкого
и радушного человека»,— записал он в дневнике.
Достоевский, однако, не упомянул о том, что во время
этой встречи он говорил с Чернышевским и о петербург¬
ских пожарах, совпавших с появлением прокламации
П. Г. Заичпевского.
Об этом написал в своих воспоминаниях Чернышев¬
ский.
Он рассказывал, что усадил Достоевского па дивап,
сел возле него, заметив, что ему очень приятно видеть
автора «Бедных людей». Несколько помедлив, Достоев¬
ский обратился к Чернышевскому:
« — Як вам по важному делу с горячей просьбой. Вы
близко знаете людей, которые сожгли Толкучий рынок,
и имеете влияние па них. Прошу вас, удержите их от
повторения того, что сделано ими».
«Я слышал,— пишет далее Чернышевский,— что До¬
стоевский имеет нервы расстроенные до беспорядочности,
близкой к умственному расстройству, но не полагал, что
его болезнь достигла такого развития, при котором могли
бы сочетаться понятия обо мне с представлениями о под¬
жоге Толкучего рынка...
— Хорошо, Федор Михайлович, я исполню ваше же¬
лание.
Он схватил меня за руку, тискал ее, насколько доста¬
вало у пего силы, произнося задыхающимся от радостного
199

волнения голосом восторженные выражения личной его
благодарности .мне за то, что я по уважению к нему из¬
бавляю Петербург от судьбы быть сожженпым, на кото¬
рую был обречен этот город. Заметив через несколько ми¬
нут, что порыв чувства уже утомляет его нервы и делает
их способными успокоиться, я спросил моего гостя о пер¬
вом попавшемся мне па мысль постороннем его болезнен¬
ному увлечению и с тем вместе интересном для него де¬
ле... Он рассказывал очень долго, вероятно часа два...
Устав говорить, оп вспомнил, что сидит у меня много
времени, вынул часы, сказал, что и сам запоздал к чте¬
нию корректур и, вероятно, задержал меня, встал, про¬
стился».
Пожары и появление «возмутительных прокламаций»
царское правительство использовало как предлог, чтобы
перейти в активное наступление на революционное дви¬
жение.
Под председательством А. Ф. Голицына, давно зани¬
мавшегося следственными делами,— старого «инквизито¬
ра», как его назвал Герцен,— была создана Особая след¬
ственная комиссия по расследованию дел о революцион¬
ной пропаганде, получившая неограниченные полно¬
мочия.
Статья Чернышевского «Научились ли?», появившая¬
ся в майской книжке «Современника»,— его последняя
публицистическая работа в'ткурнале. В ней оп выступил в
защиту политических прав студенчества, воскресных
школ и с резкой критикой политики самодержавия в об¬
ласти просвещения. Статья послужила поводом для за¬
прещения «Современника» па восемь месяцев. Одновре¬
менно было приостановлено и издание радикального
«Русского слова».
«Мера эта составляет часть того общего ряда дей¬
ствий, который начался после пожаров, когда овладела
правительством мысль, что положение дел требует силь-
200

вых репрессивных мер... Всякие хлопоты были бы пока
совершенно бесполезны»,— писал Чернышевский Некра¬
сову, находившемуся в отъезде.
Министр внутренних дел П. А. Валуев в отчете царю
указывал, что «для спасения общества и государства нуж¬
ны... энергические правительственные распоряжения».
Для оправдания всевозможных репрессий и многочислен¬
ных арестов он предлагал использовать... клевету на рево¬
люционеров. Указывая Третьему отделению па связь
между пожарами и распространением прокламаций, Ва¬
луев подсказывал ему предлог для ареста Чернышевско¬
го: «Разве не достаточно для задержания известных лич¬
ностей факта их общественных отношений с Лондоном,
их связей с другими арестованными лицами и т. п.?»
В центре всех событий власти начали ставить имя
Чернышевского. «Из отдельных партий по преимуществу
высказались крайними более других партия литераторов
и партия студентов,— доносил в Третье отделение 23 мая
1862 года петербургский обер-полицмейстер Анпенков.—
Главным руководителем и действователем первой есть ли¬
тератор Чернышевский... Представителями второй партии
считают профессора Утипа и студента Ник. Утина. Веро¬
ятность относительно Чернышевского и его компании пе
подлежит сомпспиго».
Не могла пе привлечь впимания властей и деятель¬
ность книжного магазина Н. А. Серно-Соловьевпча.
В конце мая 1862 года без объяснения мотивов магазин
был закрыт.
8 июня того же года в связи с принятыми правитель¬
ством мерами «к прекращению встревоженного состояния
умов и к предупреждению между населепием сто¬
лицы пе имеющих никакого основания толков о современ¬
ных событиях» был закрыт и Шахматный клуб — «впредь
до усмотрения», как об этом было объявлено санкт-петер¬
бургским военным губернатором.
201

Закрытие магазина Серно-Соловьевича и Шах-клуба,
как его обычно называли петербуржцы, было одной из
мер, которые царское правительство противопоставило
«разрушению, приготовляемому для пего пеутомимым
старанием революционной пропаганды и наступательны¬
ми действиями недовольных», о чем докладывал царю
шеф жандармов Долгоруков.
Во всей империи были закрыты воскресные школы,
народные читальни, отделение помощи студентам при Ли¬
тературном фопде. Лица, которые вели революционную
пропаганду в Сампсониевской и Введенской школах в Пе¬
тербурге, арестованы. В частности, 3 июня 1862 года был
арестован руководитель Сампсониевсксй воскресной шко¬
лы С. С. Рымаренко. Его обвиняли в распространепии
прокламации «Чего мы хотим?» и в печатании проклама¬
ций в «карманной типографии».
Последовало правительственное решение не открывать
Петербургский университет.
«Чем все это кончится, неизвестно, по жить становит¬
ся скверно, так скверно, что ничего путного пе делается...
Страшная апатия, страшная тоска!» — писал редактор
«Русского слова» Г. Е. Благосветлов.
Возмущенный ожесточением реакции, в конспиратив¬
ной статье-листовке Д. И. Писарев писал, что в сложив¬
шихся условиях «остается... идти путем тайной пропаган¬
да!, тем путем, который привел на каторгу Михайлова
и Обручева...». «Династия Романовых должна погиб¬
нуть» — к такому выводу подводил автор тех, к кому об¬
ращался. Статья Писарева оказалась в руках жандармов,
и 2 июля 1862 года он был арестован и заключен в Петро¬
павловскую крепость.
Чернышевский все более отчетливо попимал, что ожи¬
дает его. Как вспомипал С. Г. Стахевич, ссылаясь на са¬
мого Чернышевского, к нему приехал как-то адъютант
петербургского генерал-губернатора графа А. А. Суворо-
202

ва. Адъютант посоветовал Чернышевскому от имени свое¬
го начальника уехать за границу, так как в скором време¬
ни его ожидает арест.
— Да как же я уеду? Хлопот сколько!.. Заграничный
паспорт... Пожалуй, полиция воспрепятствует выдаче пас¬
порта,— говорил Чернышевский.
— Уж па этот счет будьте спокойны: мы вам и пас¬
порт привезем, и до самой границы вас проводим, чтобы
препятствий вам никаких ни от кого не было.
— Да почему граф так заботится обо мне? Ну, аресту¬
ют меня, ему-то что до этого?
— Если вас арестуют, то уж, значит, сошлют, сошлют,
в сущности, без всякой вины, за ваши статьи, хотя онп
и пропущены цензурой. Вот графу и желательно, чтобы
на государя, его личного друга, не легло бы это пятно —
сослать писателя безвинно.
— Не поеду за границу, будь что будет,— ответил
Чернышевский.
Факт появлепия у Чернышевского адъютанта военно¬
го генерал-губернатора упоминается и в одном из донесе¬
ний секретного агента. Можно предположить, что поводом
для такого хода А. А. Суворова, разыгрывавшего из себя
либерального покровителя в поисках популярности, могло
быть желание досадить Третьему отделению из личных
интересов.
Одповремеппо Чернышевскому было сделано предло¬
жение и с другой сторопы. Один из руководителей сту¬
денческих волнений студент Е. П. Печаткип, неоднократ¬
но подвергавшийся репрессиям, сообщил Чернышевскому
о грозящем ему аресте. Через Ольгу Сократовну он пред¬
ложил Чернышевскому деньги и паспорт па чужое имя,
чтобы он уехал за границу, и обещал помочь позже пере¬
браться к нему и семье.
Чернышевский, как свидетельствовал Н. Я. Николад¬
зе, отклонил и эту представившуюся ему возможность
203

спастись. Он не хотел стать эмигрантом, понимал, что бу¬
дет отрезан от России, от ее «общественного пульса», пре¬
вратится в «ненужного болтуна». Желая успокоить жену,
он уверял ее, что если будет арестован, то власти будут
вынуждены его освободить.
— Не могут же меня судить за статьи, дозволенные
цензурой? Другой же вины за мною нет,— говорил Чер¬
нышевский.
Он решил воспользоваться временным закрытием
«Современника» и уехать на несколько месяцев в Сара¬
тов, в отцовский дом, который к этому времени опустел:
Евгения Егоровна умерла давно — накануне его свадьбы,
а осенью 1861 года он потерял и отца. 3 июля 1862 года
туда выехала Ольга Сократовна с сыновьями Александ¬
ром и Михаилом. Вслед за семьей должен был выехать
и Николай Гаврилович. Он задержался, чтобы продать
экипаж, лошадь, кое-какую мебель и часть своей библио¬
теки.
Лишенный возможности заниматься журналистикой,
Чернышевский думал на время переключиться па науч¬
ную работу. У него было много разных планов. Вырисо¬
вывались проекты фундаментальных многотомных тру¬
дов — «Истории материальной и умственной жизни чело¬
вечества», «Критического словаря идей и фактов». Созре¬
ла идея составления «Энциклопедии зпания и жизни», ко¬
торую хотелось написать так, чтобы она была доступна
«всей публике».
Раньше Чернышевский всячески помогал обществу
для издания дешевых книг, созданному по инициативе
члена «Земли и воли» А. Д. Путяты. Чернышевский го¬
товил материал для двух книжек, в которые должны были
войти небольшие статьи из «Современника», а также от¬
рывки из «Мертвого дома» Достоевского. В июне 1862 го¬
да он посетил Достоевского на его квартире на Малой
Мещанской, чтобы получить на это его согласие. Теперь,
204

после запрета «Современника», он памеревался уделить
изданию книг для народа особое внимание.
Однако этим планам не суждено было осуществиться.
Еще до отъезда в Саратов Ольги Сократовны Черны¬
шевский возбудил дело против некоего гвардейского офи¬
цера, нанесшего ей оскорбление. В связи с этим 15 июня
1862 года он получил приглашение явиться к управляю¬
щему Третьим отделением генералу Потапову в дом № 3
на набережной Фонтанки у Цепного моста (пыпе дом
№ 16; па месте Цепного моста построен новый мост, но¬
сящий имя Пестеля).
В разговоре с Потаповым Черпышевский спросил, пе
имеет ли правительство возражений против его поездки
на родину. Потапов заверил, что никаких возражений
против него нет.
Между тем Третье отделение продолжало получать до¬
несения агентов о Чернышевском и о посещавших его
Н. А. Серно-Соловьевиче, II. И. Утипе, М. А. Антоновиче,
докторе П. И. Бокове, Н. А. Некрасове, военных и студен¬
тах. Агенты распечатывали письма, которые специально
для этого оставлял у себя швейцар. Жена швейцара, ра¬
ботавшая у Черпышевских кухаркой, приносила в Третье
отделепие бумаги, данные ей хозяином квартиры для со¬
жжения. Один из слуг, шпионивший в доме Чернышев¬
ского, сообщал, что в доме постоянно говорят шепотом,
двери комнат запираются, а при чьем-либо появлении
разговоры прекращаются. Сведения поступали даже от
кучера, возившего Чернышевского и его жену.
С весны был уже подготовлен представленный затем
царю «список лиц, у которых предполагается сделать од¬
новременный строжайший обыск». Первым в списке зна¬
чилось имя Чернышевского, с примечанием: «подозрева¬
ется в составлении воззвания „ Великорусе”, в участии со¬
ставления прочих воззваний и в постоянном возбуждении
враждебных чувств к правительству».
205

В списке значились далее Н. В. Шелгунов, А. Н. Пы-
пип, полковник II. Н. Обручев, братья И. А. и А. А. Се-
рно-Соловьевичи, издатель И. П. Огрызко, офицер
В. И. Рычков, доктор П. И. Боков, литераторы Г. 3. Ели¬
сеев, Г. Е. Благосветлов и М. А. Антонович, полковник
П. Л. Лавров, студенты Н. И. Утин, А. О. Студенский,
Е. П. Печаткин и другие. Против фамилии каждого из
них указывалось, в чем он подозревался. Всего в списке
было 50 человек, из них восемь числились в «преступных»
или «подозрительных» сношениях с Чернышевским.
С октября 1861 года, когда за Чернышевским был
установлен систематический надзор, в Третье отделение
поступило ИЗ донесений о нем.
...3 июля 1862 года, в день отъезда семьи Чернышев¬
ского в Саратов, в Кронштадт прибыл английский паро¬
ход «Пассифик». По доносу на нем был арестован
П. А. Ветошников, связной Герцена и Огарева. В письме
Огарева, адресованном Н. А. Серно-Соловьевичу и ото¬
бранном у Ветошиикова, Герцен сделал приписку: «Мы
готовы издать „Современник”. Здесь с Чернышевским:
или в Женеве... Как вы думаете?»
Это письмо Третье отделение использовало как юри¬
дический предлог для ареста Чернышевского.
7 июля, около двух часов дня, в квартире Чернышев¬
ского раздался звонок. Черпышевский беседовал в это
время в зале с М. А. Антоновичем и доктором П. И. Бо¬
ковым. Подумав, что пришел кто-нибудь из знакомых, си¬
девшие в зале продолжали разговор. В зал вошел призе¬
мистый, с неприятной внешностью офицер, сказав, что ему
пужеп Чернышевский. Вслед за ним вошел квартальный
надзиратель Мадьянов.
Жандармским офицером был полковник Ракеев — до¬
ка по политическим обыскам и арестам. В 1837 году ему
было поручено сопровождать гроб с телом Пушкина в
Святые Горы, недавпо он производил обыск у Михайлова.
206

— Я Чернышевский, к вашим услугам,— сказал, под¬
нявшись, Чернышевский.
— Мне нужно поговорить с вами наедине,— сказал
Ракеев.
— А, в таком случае пожалуйте ко мне в кабинет,—
проговорил Чернышевский и бросился из зала стреми¬
тельно, как стрела, так что Ракеев растерялся, оторопел
и бормотал: «Где же, где же кабинет?»
Жандармский офицер устремился в переднюю, пове¬
лительно закричав:
— Послушайте, укажите мне, где кабинет Чернышев¬
ского, и проводите мепя туда.
Мадьяпов проводил Ракеева в кабинет Чернышев¬
ского.
Мгновенное исчезновение Чернышевского, вероятно,
было вызвано настоятельной необходимостью уничтожить
какие-то компрометирующие его бумаги.
Антонович с Боковым, которые пе были задержаны,
решили уйти и, песмотря па предупреждение надзирате¬
ля, вошли в кабинет проститься с Чернышевским.
— До свидания, Николай Гаврилович,— сказал Анто¬
нович.
— А вы разве уходите? И пе подождете мепя? —
спросил Чернышевский.— Ну, так до свидания.
Чернышевский, высоко подняв руку, с размаху
опустил ее в руку Антоновича, крепко сжав ее при этом.
Аптопович увидел Чернышевского снова только через два
года, в Петропавловской крепости, перед его отправкой
в Сибирь...
Потрясенные случившимся, Антонович с Боковым вы¬
шли из квартиры Чернышевского. Однако у них была на¬
дежда, что дело ограничится только обыском, так как, вы¬
ходя из дома, пе впдели стоявшей возле кареты. Через
час-другой они вернулись на Большую Московскую ули¬
цу. У дома Чернышевского стояла полицейская карета,
207

рассеявшая их иллюзии. Побродив по соседним улицам
еще с полчаса, они снова подошли к дому. Кареты уже не
было.
Они вошли в квартиру. Там царил беспорядок после
произведенного обыска. Письма, рукописи и другие бума¬
ги Чернышевского, так же как и «недозволенные книги»,
были увезены Ракеевым в Третье отделение. Иностран¬
ные книги и свыше двух тысяч экземпляров второго тома
сочинений Добролюбова были опечатаны в кабинете.
Вечером того же дня на своей квартире был арестован
Н. А. Серно-Соловьевич. В тот же день в крепость был
заключен Ветошников.
Комендант Петропавловской крепости генерал-лейте-
пант Сорокин 7 июля в рапорте на имя царя доносил:
«Доставленный... коллежский секретарь Павел Ветошни¬
ков и чиновники Чернышевский и Серно-Соловьевич сего
числа в С.-Петербургской крепости приняты и заключены
в доме Алексеевского равелина в покоях, первый под
№ 9, второй под № 11 и третий под № 16».
Александр II в письме своему брату Константину со¬
общал об «арестации» Чернышевского и Серио-Соловье-
вича, об их связях с Герценом и существующем у них
«плане революционной пропаганды по всей России». Кон¬
стантин отвечал царю из Варшавы: «Как я рад известию
об арестовании Серпо-Соловьевича и особенно Чернышев¬
ского. Давно пора с ним разделаться».
Террор 1862 — 1863 годов обрушился и на многих дру¬
гих революционеров. Были арестованы и брошены в тюрь¬
мы некоторые издатели и книготорговцы, оказывавшие по¬
мощь революционному подполью. За решетку были броше-<
пы многие представители революционного студенчества.
Надрывается сердце от муки,
Плохо верится в силу добра,
Внемля в мире царящие звуки
Барабанов, цепей, топора... —>
208

писал потрясенный происходящим Некрасов. Стихотво¬
рение, названное по начальной строке «Надрывается
сердце от муки», было опубликовано в девятом номере
«Современника» за 1863 год.
Когда известие об арестах дошло до Лондона, Герцен
почувствовал, что случилось ужасное. «В России террор...
страшно больно, что Серно-С[оловьевича], Черп(ышев-
ского] и других взяли — это у нас незакрывающаяся ра¬
на на сердце»,— писал он Е. В. Салиас де Турнемир (пи¬
сательнице Е. В. Тур) 21 августа 1862 года.
Член Центрального комитета «Земли и воли»
II. И. Утин, которому удалось бежать за границу, в эмиг¬
рантском журнале «Народное дело» отмечал: «Погром
62 года... среди многих жертв поглотил в один день... учи¬
теля и ученика».
Реакционеры торжествовали. Да и не только они: и
в либеральном лагере некоторые тоже одобряли прави¬
тельственные репрессии и даже арест Чернышев¬
ского.
«Аресты меня не удивляют и, признаюсь тебе, не ка¬
жутся возмутительными. Это война: кто кого одолеет»,—
писал Кавелин Герцену. Далее в том же письме Кавелин
заявлял, что «такого брульона» (задиру. — О. П.), как
Чернышевский, он никогда не встречал. «И было бы за
что погибать!» — восклицал он, выражая уверенность
в том, что между пожарами и прокламациями существует
тесная связь.
Аресты революционеров произвели потрясающее впе¬
чатление па все передовое общество. Многие все же пред¬
полагали, что это должно окончиться благополучно. Так
думали и близкие Чернышевского. Всем казалось, что
против Чернышевского нет никаких улик и он вскоре бу¬
дет освобожден. Но эти надежды на благополучную раз¬
вязку не оправдались.
И О. А. Ппни
209

* « *
«Секретный дом», узником которого стал Чернышев¬
ский,— особая тюрьма в Алексеевском равелине Петро¬
павловской крепости; сюда заключали «государственных
преступников», чья деятельность угрожала незыблемости
самодержавно-крепостнического строя.
Узником «секретного дома» при Екатерине II был
просветитель Ф. В. Кречетов, который хотел своих после¬
дователей «направить к соделанию вольности, а как сие
соделается, то уже и самодержавной власти не надобно».
Здесь томился в ожидании смертной казни автор оды
«Вольность» и книги «Путешествие из Петербурга в Мо¬
скву» А. Н. Радищев — «бунтовщик хуже Пугачева», как
охарактеризовала его Екатерина II.
Чернышевский писал о них, по цензурным соображе¬
ниям не называя имен: «Память некоторых наших писа¬
телей прошлого века всегда будет нам так же священна,
как память других деятелей па пользу просвещения и
других благ национальной жизни».
В начале XIX века в камеры «секретного дома» Алек¬
сеевского равелина были брошены декабристы. В Алексе¬
евский равелин заключили М. В. Петрашевского и его то¬
варищей} Там же с ноября 1861 года по 31 мая 1862 года
находился соратник Чернышевского по «Современнику»,
его друг В. А. Обручев. За несколько дней до Чернышев¬
ского в «секретный дом» был заточен Д. И. Писарев.
«Секретный дом» — одноэтажное каменное здание,
в плане имевшее форму замкнутого треугольника, — от¬
делялся от крепости не только стеной, по и каналом, со¬
единявшим Большую Неву с Кронверкским проливом.
Единственным входом в равелин были ворота в западной
степе крепости, находившиеся постоянно па запоре. Во
второй половине XVIII века на территории Алексеевского
равелина появилось деревянное здание тюрьмы; в 1796—
1797 годах по приказу Павла I его заменили каменным —
210

«для содержащихся под стражею по делам, до тайной
экспедиции относящимся». Это и была тюрьма, получив¬
шая наименование «секретный дом», где содержались об¬
виняемые в самых важных государственных преступле¬
ниях.
Если в ней не хватало места, заключенных размещали
в казематах куртин и бастионов крепости. «Летописи этой
каменной громады, возвышающейся из Невы против Зим¬
него дворца, говорят только об убийствах, пытках, о за¬
живо погребенпых, осужденных на медленную смерть или
же доведенных до сумасшествия в одиночных, мрачных,
сырых казематах»,— писал П. А. Кропоткин.
«Секретный дом» Алексеевского равелина перестал су¬
ществовать в 1884 году. Секретная тюрьма была переве¬
дена в Шлиссельбургскую крепость, а тюремное здание
на территории Алексеевского равелина через некоторое
время было разобрано.
Условия, в которых содержались узники «секретпого
дома», были очень тяжелыми. Еще декабристы, находив¬
шиеся в Алексеевском равелине, жаловались на сырость,
холод и отсутствие света. Сырость проникала в камеры
не только через стены и потолки, но и снизу, так как
здание стояло в самом низком месте крепости.
В равелине была 21 одиночная камера, двери которых
выходили в коридоры. Часовые с обнаженными саблями
ходили по трем коридорам, устланным веревочными поло¬
виками, которые скрадывали звуки шагов. Сведения о
внешнем виде «секретного дома», содержащиеся в мемуа¬
рах одного из чиновников равелина, дополняются за¬
писками «Из пережитого» В. А. Обручева. Записки
В. А. Обручева представляют особую ценность, так как
относятся к тому же времени, когда там был заключен
Чернышевский.
Стены камер были окрашены в желтый цвет, оконные
стекла, кроме самых верхних, были закрашены белой
211

краской. В камере находились кровать, стол, табурет и
зеленый куб — судно. Камера отапливалась изразцовой
печыо с топкой из коридора. Освещалось помещение све¬
чой или ночником. В двери было окошко, завешенное сна¬
ружи зеленой занавеской; приподняв ее угол, часовой мог
наблюдать за узником. В восьмом часу утра в камере
появлялись фельдфебель, ефрейтор и два рядовых. Одяя
из солдат очищал куб, другой мыл пол, а ефрейтор пода¬
вал воду для умывания. Смотритель появлялся нечасто,
и когда он находился в камере, фельдфебель стоял у две¬
ри, не спуская глаз с заключенного.
Больше всего мучило заключенных «секретного дома»
постоянное подсматривание тюремпых надзирателей че¬
рез оконце в двери камеры.
Всю эту тяжесть заключения в «секретном доме» при¬
шлось вынести и Чернышевскому.
Следственная комиссия под председательством
А. Ф. Голицына развила активную деятельность. Ее засе¬
дания проходили на территории крепости в комендант¬
ском доме. 24 октября комиссия обратилась к комендапту
крепости с просьбой: «по обширности дела и по множест¬
ву требующихся к допросу лиц» увеличить количество от¬
веденных ей комнат, дабы производить допросы одновре¬
менно трем лицам. Здесь происходили и допросы Черны¬
шевского. Двухэтажное каменное здание комендантского
дома на площади перед собором сохранилось до нашего
времени; в нем размещена экспозиция, посвященная исто¬
рии Ленинграда.
Первый допрос Чернышевского состоялся почти через
четыре месяца с начала заточения — 30 октября 1862 го¬
да, второй — 1 ноября, а следующий — только 16 марта
1863 года. Голицыпская комиссия встретилась в ходе
следствия с неожиданными препятствиями: не было юри¬
дических оснований и вещественных доказательств вины
Чернышевского.
212

Уже на первом допросе Чернышевский понял, что ко¬
миссия не в состоянии предъявить никаких обличающих
его материалов. Ему вменялись в вину сношения «с нахо¬
дящимися за границей русскими изгнанниками и другими
лицами, распространяющими злоумышленную пропаганду
против нашего правительства, и сообщниками их в Рос¬
сии, равно в содействии им к достижению преступных их
целей».
Чернышевский отрицал это и, поняв, что следователи
находятся в затруднительном положении, боролся за свое
освобождение. Но силы Чернышевского и его врагов были
неравными. На стороне Чернышевского были моральное
превосходство и правда. Царь со своими сатрапами обла¬
дал силой и коварством и не проявлял разборчивости в
средствах. Следствию нужны были документальные ули¬
ки против Чернышевского, лжесвидетельства и подлоги.
Их изысканием и занялась по указанию царя следствен¬
ная комиссия.
На основании слухов, разнесшихся по городу о ходе
следствия, двоюродная сестра Чернышевского Е. Н. Пы-
пипа писала в конце декабря 1862 года родным в Саратов,
что «сами судьи не знают, что делать со своими арестан¬
тами». В борьбе за свою свободу Чернышевский показал
удивительную твердость воли и характера, поразительное
самообладание. Он не уступал пи одной занятой позиции,
не допустил ни одной просьбы, которая могла бы унизить
его достоинство.
В поябре оп написал письмо Александру II, в котором
утверждал, что против него нет обвинений: «Я зпал это
и говорил это при самом аресте моем». Письмо к царю не
походило на «всеподданнейшие» прошения и не содер¬
жало, как об этом сообщал Чернышевский в тот же день
в письме князю А. А. Суворову, «ни одпого из приня¬
тых... выражений чувства», а носило чисто официальный
характер. Оба письма были задержаны комендантом кре¬
213

пости Сорокиным и переданы шефу жандармов Долгору¬
кову. По указанию царя они были направлены председа¬
телю следственной комиссии Голицыну.
5 октября, еще до своего обращения к царю, Черны¬
шевский писал жене в Саратов из Петропавловской кре¬
пости:
«Наша с тобой жизнь принадлежит истории; пройдут
сотни лет, а наши имена все еще будут милы людям;
и будут вспоминать о нас с благодарностью, когда уже
забудут почти всех, кто жил в одно время с нами. Так
надобно же нам не уронить себя со стороны бодрости ха¬
рактера перед людьми, которые будут изучать нашу
жизнь». В этом же письме, рассказывая о составленном
им «плане будущей жизни», он делился с женой сокро¬
венной мечтой, дававшей ему веру в свое призвание. «Со
времени Аристотеля не было делано еще никем того, что
я хочу сделать, и буду я добрым учителем людей в тече¬
ние веков, как был Аристотель».
Чернышевский испытывал сильное и глубокое чувство
к жене. Его всегда восхищало в ней бесстрашие и сме¬
лость. Он считал, что у нее был такой характер, какой
и нужен был ему для счастья. И еще Чернышевский це¬
нил в жене ее «рассудительность, осторожность при види¬
мой чрезвычайной свободе». Все эти качества характера
в сочетании с твердостью духа Ольга Сократовна прояви¬
ла в тяжелые месяцы следствия. Она не уропила достоин¬
ства жены профессионального революционера.
Через четыре дня после ареста Чернышевского управ¬
ляющий Третьим отделением генерал Потапов распоря¬
дился, чтобы майор корпуса жандармов Глоба установил
в Саратове самый бдительный секретный надзор за женой
Чернышевского и доносил о ней «со всей подробностью».
Жандармы были уверены, что Ольга Сократовна помогает
мужу в революционной деятельности. Еще в ее бытность
в Петербурге жандармы доносили, что она постоянно сле¬
214

дит за подъездом у окна, чтобы видеть, кто направляется
к ним. Дверь в квартиру с некоторого времени она стала
открывать сама; письма, предназначенные Чернышевско¬
му, адресовали в последнее время на ее имя.
После ареста Чернышевского Ольге Сократовне не да¬
вали разрешения на въезд в Петербург. Когда она в кон¬
це концов приехала 20 января 1863 года, ей было отказа¬
но в свидании с мужем. Чернышевский настойчиво требо¬
вал свидания и 28 января объявил голодовку. Девять
дней он не принимал пищу. Врач крепости доносил Пота¬
пову, что арестованный «заметно слаб... цвет лица у него
бледный». 11 февраля ему было объявлено, что свидание
с женой не может быть разрешено «по неудовлетвори¬
тельному состоянию здоровья». В письме к коменданту
крепости Чернышевский предупреждал, что возобновит
голодовку, намереваясь идти, по его словам, «если нужно,
до конца».
После издевательского вызова к Потапову, с которым
Ольга Сократовна держала себя гордо и независимо,
нескольких напрасных ее приездов в крепость лишь в ап¬
реле 1863 года свидание было разрешено.
Чернышевский был изумлен, когда услышал вопрос
Ольги Сократовны:
« — Зачем тебя держат? Ведь против тебя нет ника¬
ких обвинений.
— Да ты почему ж это знаешь? — спросил он ее в
ответ.
— Да как же,— ведь это давно всем известно; об этом
так давно говорили, что уж и говорить устали»,— сказала
Ольга Сократовна.
Получив таким образом подтверждение в отсутствии
у следствия доказательств, Чернышевский утвердился в
решимости бороться за свое освобождение: «Ведь от подо¬
зрения до обвинения по законам о следственном произ¬
водстве — очень далеко, и от обвинения до ареста — тоже
215

очень далеко: чтобы арестовать, нужно бы по закону
хорошенько рассмотреть солидность обвинения...»
Через коменданта крепости он обратился к А. А. Су¬
ворову с письмом, в котором протестовал против продол¬
жавшегося заключения без объявления причин.
В этом письме, передавая свой диалог с членом след¬
ственной комиссии, он писал о себе в третьем лице: «Чер¬
нышевский говорил: „Да когда же это кончится? Когда
вы освободите меня?" Ему отвечали: „Через несколько
дней". Вообще, весь характер разговора (дружелюбного
и веселого, по привычке Чернышевского до последней
крайности выдерживать такой тон и заставлять других
понимать его) был таков, что Чернышевский винил и
укорял, а перед ним извинялись и слагали с себя ответст¬
венность на других.
Если бы кто-нибудь,— по здравому смыслу, этого
нельзя ждать, но с Чернышевским сделано довольно мно¬
го такого, чего нельзя было ждать по здравому смыслу,—
если бы кто-нибудь осмелился сказать, что Чернышев¬
ский не с совершенною точностью передает или хотя одно
из приводимых им слов разговора, или общий характер
разговора, то Чернышевский бросает в лицо такому чело¬
веку название лжеца и требует очной ставки с ним, чтобы
доказать, что справедливо клеймит его таким названием».
Это обращение осталось без ответа.
Чернышевский тяжело переживал происходящее с
ним. «Ведь почти год... оторван от всего белого света»,—
как-то вырвалось у пего при свидании с родными. Но, как
обычно, он умело скрывал свое состояние, уверяя близких
в своем спокойствии. В письмах к родным он даже шутил
о своих делах и просил пе пугаться его вида, потому что
оп «теперь похож на... льва, с рыжейшей бородой, усами,
которые оказываются к тому же довольно густыми...».
Поскольку Чернышевский считался подследственным,
в его тюремном режиме были сделаны «послабления»:
216

ему разрешили иметь свидания с родными, вести пере¬
писку, а также получать книги и заниматься в камере
литературной работой. За небольшим столиком плохо
освещенной камеры долгие, томительные месяцы Черны¬
шевский проводил за чтением, за переводами, научными
трудами и созданием беллетристических произведений.
В то же время революционер не прекращал борьбы за
сгое освобождение. Его судебные показания, объяснения
составили немалое количество листов. Вскоре он отказал¬
ся от прогулок и, по его словам, знал только два положе¬
ния — «сидячее и лежачее». Чернышевский выработал
сокращенную скоропись и почти все время проводил за
работой. Общее количество созданных им в крепости ру¬
кописей составило около 205 печатных листов, в том чис¬
ле научные труды — 12 листов, переводы с иностранно¬
го — 100 листов, автобиография — 10 листов, судебные
бумаги и компиляции — 11 листов. На беллетристику
пришлось 68 печатных листов.
Для Чернышевского творчество было жизнью. Писать
для него «значило то же, что для рыбы плавать, для пти¬
цы летать...— значило жить»,— писал в своих мемуарах
отбывавший с ним позже сибирскую каторгу П. Ф. Ни¬
колаев, осужденный по делу Д. В. Каракозова.
Многие совремепники говорили об исключительной
особенности творчества Чернышевского. Он писал свои
произведения или диктовал их, как это было в последние
годы жизни в Петербурге, прямо набело, без всяких пома¬
рок. Творческие силы и работоспособность Чернышевско¬
го были поистине изумительны. Только зная эту харак¬
терную особенность его творческого процесса, можно по¬
нять поразительную плодотворность его работы в период
заточения.
14	декабря 1862 года в «секретном доме» Черпышев-
ский начал роман «Что делать?». Он посвятил его
«О. С. Ч.» — Ольге Сократовне Чернышевской.

«БУДУЩЕЕ СВЕТЛО И ПРЕКРАСНО»
ернышевский хорошо помнил
день 14 декабря 1861 года. В тот
день он приезжал в Петропавлов¬
скую крепость прощаться с Михай¬
ловым. Теперь он сам оказался в
положении Михайлова. Ровно че¬
рез год после того памятного дня,
14 декабря 1862 года, Чернышевский, сидя за столиком
тюремной камеры, вывел первые строки своего романа
«Что делать?».
5 октября, за два месяца до начала работы над рома¬
ном, в письме жене, написанном из крепости, Чернышев¬
ский делился с ней своими мыслями о будущей книге,
которая будет «с анекдотами, сценами, остротами, так
чтобы ее читали все, кто не читает ничего, кроме рома¬
нов». Ему хотелось, чтобы, прочтя эту книгу, люди поня¬
ли, что им делать, чтобы жить по-повому, что нужно де¬
лать, чтобы приблизить прекрасную жизнь. Ему хотелось
разъяснить людям, «в чем истина и как следует им ду¬
мать и жить», ибо сейчас у них «чепуха в голове... они
и бедны, и жалки, злы и несчастны...».
Работа захватила его, и он писал с необычайной быст¬
ротой. Было непривычно писать гусиным пером, которое
ему выдали, хотя в то время уже широко пользовались
металлическими перьями. Против обыкновения Черны¬
шевский писал сначала черновик, потом сразу же перепи¬
сывал его пабело, па ходу исправляя и расширяя уже
написаипое.
218

Когда половина романа была написана, он сделал в
черновике пометку: «Отсюда я начинаю писать сокращен¬
но, как писаны все мои черновые рукописи,— это я делаю
потому, что, надеюсь, комиссия уже достаточно знакома
с моим характером, чтобы знать, что в моих бумагах нет
ничего и не может быть ничего противозаконного. Притом
же, ведь это черновая рукопись, которая переписывается
набело без сокращений».
Шифр, который применил для черновой рукописи
Чернышевский, представлял собой соединение элементов
стенографии и придуманных им самим сокращений.
15	декабря 1862 года Черпышевский обратился в след¬
ственную комиссию с заявлением, в котором сообщал, что
он кончил перевод 15-го и 16-го томов «Всеобщей исто¬
рии» Шлоссера, и просил разрешения приобрести для
перевода 17-й том того же сочинения. В этом жо заявле¬
нии он сообщал, что «начал\ писа.ть беллетристический
рассказ, содержание которого, конечно, совершенно не¬
винно, — оно взято из семейной жизни и не имеет ни¬
какого отношения ни к каким политическим вопросам...».
16	января 1863 года в журнале следственной комиссии
появилась запись о том, что член комиссии генерал-майор
Потапов передал «в оную» письмо Чернышевского па имя
жены и роман «Что делать?», полученные через комен¬
данта крепости.
Прочитанная в следственной комиссии и Третьем от¬
делении беловая рукопись двух глав романа «Что де¬
лать?», в которой «ничего подозрительного» не было обна¬
ружено, пошла к цензору. 26 января .1863 года начало
рукописи через обер-полицмейстера было отправлено
А. Н. Пыпину с разрешением печатать ее «при соблюде¬
нии установленных для цензуры правил».
В своих «Воспоминаниях» О. А. Пржецлавский, чи¬
новник из совета по делам книгопечатания, объяснял про¬
пуск ромапа цепзурой педоразумением. По его словам,
219

в следственной комиссии рукопись романа читали «только
в политическом отношении», и Голицын, пе найдя в ней
ничего, относящегося к делу Чернышевского, пропустил
се. «Цензор же, рассматривавший «Современник» после
пропуска рукописи князем, не смел уже останавливать
печатание его». Цензором «Современника» был
В. Н. Бекетов, который рассказывал потом своему знако¬
мому, что после прохождения рукописи «через фильтру
Третьего отделения» он уже поверхностно просматривал
ее и слепо подписал. Бекетову потом было велено подать
в отставку.
По поводу всей этой истории писатель А. В. Эвальд
в своих мемуарах писал: «Как объяспить это странное
явление? ...Тем ли, что одно учреждение не знало, что
делается в другом, или что одно учреждение держалось
одних принципов, а другое — других<...>? Во всяком
случае мы присутствовали тогда при необычайпом явле¬
нии: антигосударственной проповеди, исходившей из
арестантской камеры!»
Редакция «Современника» — Некрасов, Пыпин, Сал¬
тыков-Щедрин и Антонович — на обложке № 1-2 журна¬
ла, появившегося после восьмимесячного запрета, дали
объявление: «Для „Современника", между прочим, име¬
ются „Что делать?” — роман Н. Г. Чернышевского (на¬
чнется печатанием со следующей книжки)», далее следо¬
вал перечень других произведений, которые предполага¬
лось напечатать. Объявляя имя заключенного Чернышев¬
ского, редакция шла на большой риск.
В этой же книжке «Совремеппика» печаталась послед¬
няя сцепа трагедии древнегреческого поэта Эсхила «Ско¬
ванный Прометей».
Прикованный к скале Прометей говорил о Зевсе:
Пусть царствует покуда, тешась властью,
Своим воздушным громом величаясь!
Пусть ярко прьпцут из его руки ■
220

Губящих молний огненные стрелы!
Ничто уж не спасет его; никто
От страшного позора не удержит...
Переводчиком отрывка трагедии был друг Чернышев¬
ского М. Л. Михайлов, находившийся на каторге в То¬
больске. Перевод был подписан его псевдонимом «Мих.
Илецкий».
У многих читателей «Современника» герой Эсхила вы¬
зывал совершенно определенную ассоциацию.
«В истории нашей литературы очень мало встречается
славных имен, не навлекших па себя преследования со
стороны попечительного начальства. Но во всей истории
этой литературы нет ничего трагичнее судьбы
Н. Г. Чернышевского,—писал позже Г. В. Плеханов.—
Трудно даже представить себе, сколько тяжелых страда¬
ний гордо вынес этот литературный Прометей».
Одновременно с работой над романом Чернышевский
продолжал переводить в тюрьме многотомную «Всеобщую
историю» Шлоссера, которая выходила под его редакцией
с 1861 года, и восьмитомное «Введение в историю XIX
века» немецкого историка Гервинуса. В примечаниях к
этому труду он высказал мысль, что «умственное разви¬
тие, как и политическое, и всякое другое, зависит от об¬
стоятельств экономической жизни». Он переводил «Исто¬
рию Англии» Маколея, «Историю Соединенных Штатов»
Неймана, «Вторжение в Крым» Кинглека, «Племена и
пароды» Крике, «Исповедь» Ж.-Ж. Руссо.
Следивший за узником комендант Петропавловской
крепости Сорокин доносил, что Чернышевский здоров и
деятельно занимается переводами.
Между тем переписанные набело главы романа пере¬
давались частями в следственную комиссию, а оттуда
А. Н. Пыпипу. Роман объемом 27 печатных листов в ис¬
ключительно короткий срок — менее чем за четыре меся¬
ца — 4 апреля 1863 года — был закончен.
221

Получив рукопись «Что делать?», Некрасов сам повез
ее в типографию К. Вульфа, находившуюся на Литейном
проспекте. Через четверть часа, совершенно расстроенный,
он вернулся домой.
« — Со мной случилось большое несчастье: я потерял
рукопись,— в отчаянии воскликнул он,— и черт понес ме¬
ня сегодня выехать в дрожках, а не в карете!.. И сколько
лет прежде я на ваньках (так называли в Петербурге
одноконные извозчичьи экипажи, которые отличались де¬
шевизной.— О. П.) возил массу рукописей в разные ти¬
пографии и никогда листочка не терял...
Некрасов не мог дать себе отчета, в какой момент ру¬
копись упала с его колен.
— Задумался, смотрю: рукописи нет; я велел кучеру
повернуть назад, но па мостовой ее уже не было, точпо
провалилась сквозь землю... Что теперь мне делать?»
Рассказавшая об этом драматичном эпизоде
А. Я. Панаева далее вспоминает, что Некрасов был потря¬
сен происшедшим. О потере рукописи тотчас же было да¬
но объявление в «Ведомости С.-Петербургской городской
полиции». На третий день ее принес какой-то бедный чи¬
новник. Обрадованный Некрасов тут же дал ему
50 рублей.
В записке, приложенной для А. Н. Пыпина и II. А.
Некрасова к беловой рукописи конца романа, Черны¬
шевский старался сбить с толку жандармов и следовате¬
лей — своих первых читателей. Он начинал эту за¬
писку — образец тонкого мастерства революционной кон¬
спирации — словами: «Если бы у меня был талант, мне
не было бы падобности прибегать к таким эффектцам в
стиле Александра Дюма-отца, автора Монте-Кристо,
как пришивка начала второй части романа к хвосту
первой».
В самом романе, начатом главкой, как бы перемещен¬
ной из середины, он мотивировал и это: «Я употребил
222

обыкновенную хитрость романистов: начал повесть эф¬
фектными сценами, вырванными из средины или конца
ее, прикрыл их туманом». Тут же Чернышевский, обра¬
щаясь к читателю, писал: «...Все достоинства повести да-
пы ей только ее истинностью». «Что делать?» — роман
о «новых людях», появившихся в русском обществе и но¬
сивших в себе идеологию будущего. Главный его герой —
Рахметов, «особенный человек», страстный борец за но¬
вую жизнь, за создание нового общества, построенного па
равенстве людей и не знающего угнетения человека чело¬
веком. Чернышевский не имел возможности раскрыть
полно характер Рахметова, по отдельными штрихами он
нарисовал яркий образ профессионального революционе¬
ра, человека стальной воли, бесконечно преданного
своей идее. Заключая характеристику этого «особенного
человека», Чернышевский писал: «Велика масса честных
и добрых людей, а таких людей мало; но они в пей —
теин в чаю, букет в благородном вине; от них ее сила
и аромат; это цвет лучших людей, это двигатели двигате¬
лей; это соль соли земли».
Другие действующие лица романа — обыкновенные
«новые люди», которые «недавно... начали возникать
между нами» и которых «становится все больше». Под¬
черкивая их жизненность и типичность, Черпышевский
писал: «Я хотел изобразить обыкновенных порядочных
людей нового поколения, людей, которых я встречаю це¬
лые сотни. ...Главные мои действующие лица — нисколь¬
ко не идеалы, а люди вовсе не выше общего уровня людей
своего типа...»
В образной форме в романе рассказано о быте «новых
людей», показано устройство производительных ассоциа¬
ций, в которых отсутствует эксплуатация. Большое вни¬
мание писатель уделил проблеме личного счастья, свободе
чувства истинной любви, гуманных отношений между
людьми. Его герои — носители повой морали, для кото¬
223

рых «полного счастья нет без полной независимости».
Свое личное счастье они видят в том, чтобы «все люди
стали радостны и счастливы».
В аллегорической форме в ромапе нарисована картина
общества будущего, основанного на труде свободных лю¬
дей, применяющих первоклассную технику.
Обращаясь к своим читателям, Чернышевский писал:
«...Тем людям, которых я изображаю, ...вы можете быть
равными, если захотите поработать над своим развитием...
Поднимайтесь из вашей трущобы, друзья мои, подни¬
майтесь, это не так трудно... Наблюдайте, думайте...»
Из заточения он посылал свой страстный призыв к
современникам: «Будущее светло и прекрасно. Любите
его, стремитесь к нему, работайте для пего, приближайте
его, переносите из него в настоящее сколько можете пере¬
нести».
В своем романе Черпышевский запечатлел те измене¬
ния, которые происходили в современной ему действи¬
тельности, выдвинувшей па арену исторической деятель¬
ности разночинную интеллигенцию.
Во многих мемуарах современников содержались ука¬
зания па прототипов романа. За мемуаристами потом по¬
шли многие исследователи и комментаторы, которые пы¬
тались устанавливать конкретных лиц, послуживших пи¬
сателю прообразами для создания портретов его героев.
Однако сам Чернышевский отрицал наличие конкрет¬
ных лиц, послуживших прототипами героев «Что делать?».
«Когда я писал „Что делать?11, — замечал он в преди¬
словии к написанной в крепости „Повести в повести11, —
во мне стала являться мысль: очень может быть, что у ме¬
ня есть некоторая сила творчества. Я видел, что я не изо¬
бражаю своих знакомых, не копирую, что мои лица столь
же вымышленные лица, как лица Гоголя... Я столько вду¬
мывался в жизнь, столько читал и обдумывал прочтен¬
ное...»
224

Он резко протестовал против непременного желания
некоторых критиков отыскать в действительности прото¬
типов романа: «„Не умеющие читать”, как я называю их
в романе, не могут никакими резонами быть обращены
в людей с здравым смыслом, понимающих, что роман на¬
добно читать как роман. Опи все ищут: с кого срисовал
автор вот это или вот то лицо? с себя? или с своей
кузины? или с своего приятеля? Они не могут успокоить¬
ся, пока не отыщут чего-нибудь такого».
Действительно, поиски в романе прототипов конкрет¬
ных лиц не имеют смысла, ибо в нем дапо типически
обобщенное широкое полотно современной Чернышевско¬
му эпохи.
На следующий же день после того, как был окончен
и отослан в «Современник» роман «Что делать?», 5 апре¬
ля 1863 года, пе дав себе пи минуты отдыха, Чернышев¬
ский начал писать роман «Алферьев». Он был задуман
песколько иначе, чем «Что делать?»,— на первое место
в романе были поставлены этические и психологические
проблемы.
«Алферьев» посвящен, как бесспорно установили со¬
ветские исследователи, В. А. Обручеву, который был
осужден па сибирскую каторгу. В посвящении к ромапу
Чернышевский писал, обращаясь к реальному герою —
Обручеву: «Мне вздумалось показать вам, как я понимаю
вас, как ценю вас». В своем посвящении он говорит и
о единстве своей цели с Обручевым, совершенпо опреде¬
ленно указывая, что это путь революционной борьбы:
«Мы шли по одной дороге. Под вами оборвалась крутиз-
па: я продолжал идти... не очень долго: и подо мною обо¬
рвалась крутизна... Это ничего, мы оба выздоровеем,
опять пойдем своей дорогой, одной дорогой...»
«Главным содержанием его тирад,— писал автор о
своем герое Алферьеве,— была свобода сердца». Новый
герой борется с ничтожеством и пошлостью окружающих
225

его людей, высказывая «возвышенные мысли, самые со¬
кровенные взгляды». Испытав ряд разочарований, он
убеждается, что «свобода сердца» может быть достигнута
только в условиях освобождения от всего того, что цепко
держит людей,— власти денег и расчета, косности и про¬
извола.
Роман не был закончен. Почувствовав вскоре, что по¬
сле того скандала, который произошел с публикацией
«Что делать?», ему не удастся больше обмануть цензоров,
Чернышевский оставил произведение незаконченным.
В письме А. Н. Пыпину от 4 сентября 1863 года Чер¬
нышевский делился замыслом о своем новом романе —
«Повести в повести», начатом в крепости 21 июля: «Это
сборник множества повестей, из которых каждая читается
и понятна отдельно, все связаны общей идеею. Общая
идея серьезна».
Как и «Алферьев», роман «Повести в повести» остался
педописанпым. Это реалистическое произведение содер¬
жало мпожество эпизодов из жизни мелкого столичного
чиновничества и бедного городского люда и полных дра¬
матизма историй крестьянской жизни. Автор искусно за¬
путывал композицию романа, чтобы провести свою основ¬
ную мысль о том, что победа и счастье могут быть достиг¬
нуты только тогда, когда массы, общество встанут на ре¬
волюционный путь. Весь роман проникнут гуманизмом и
стремлением к светлым идеалам, верой в победу света над
мраком.
Герои «Алферьева» и «Повестей в повести», так же
как и герои «Что делать?», ненавидят существующий
строй и верят в победу революции. Герои этих произведе¬
ний — тоже «новые люди», которые борются за преобра¬
зование общественных отношений.
Герой «Повестей в повести» — юноша-революционер.
Его жизпь — борьба за народное счастье. Обреченный на
смерть, оп сожалеет, что ему остается мало времепи для
226

«работы на пользу людям». Первая глава «Алферьева»,
отправленная из крепости в «Современник», была впер¬
вые напечатана в собрании сочинений писателя в
1906 году. Вторая глава, задержанная в Третьем отделе¬
нии, увидела свет много лет спустя — после извлечения
из архива в 1933 году. Рукописи «Повестей в повести»,
как и нескольких мелких рассказов, написанных в ка¬
мере, пролежав более полувека в архивах Третьего отде¬
ления, появились в печати только после Великой Ок¬
тябрьской социалистической революции.
* ♦ *
«Что делать?» — сугубо петербургский роман. Дело пе
только в том, что он неразрывно связан с общественными
событиями, настроениями, волновавшими петербургское
общество, но еще и в том, что его действие развивается на
фоне Петербурга. Читатель переносится с дебаркадера
Московской железной дороги на дачу па Каменном остро¬
ве, следует за героями по улицам города, заходит в гости¬
ный двор или отправляется на далекую в те годы Выборг¬
скую сторону. Желая показать «истинность» описывае¬
мых событий, автор сообщает при этом многие топографи¬
ческие данные. В первых же строках романа сказало:
«Поутру И июля 1856 г. прислуга одной из больших пе¬
тербургских гостиниц у станции Московской железной
дороги была в недоумении...» Здесь все точно, как в уго¬
ловной хронике,— время, место происшествия. И далее
читатель вводится в гущу событий, происшедших на Ли-
тейпом мосту с «господином с чемоданом», сиявшим нака¬
нуне «пумер» в гостипице.
Швейная мастерская Веры Павловны, как сказано в
черновой редакции романа, находится па Шестилавочпой
улице, между Сергиевской и Фурштадтской (теперь ули¬
цы Маяковского, Чайковского и Петра Лаврова).
227

В романе есть несколько зарисовок обездоленных оби¬
тателей Петербурга. Одна из них — Настя Крюкова, кото¬
рая в мастерской Веры Павловны встретилась с Кирсано¬
вым. Настя неизлечимо больна чахоткой. Она рассказыва¬
ет Вере Павловне о своем страшном прошлом — об исто¬
рии «дурной девушки», вынужденной продавать себя,
чтобы не умереть от голода.
В черновой редакции романа был такой отрывок: «На
Выборгской мне встретился старик, довольно хилый, и та¬
щил узел белья — я его знаю: это отец двух вдов, прачек,
они живут подле нас... Я выехал на мост — шла женщина
в каком-то дрянном капоте, который вовсе не согревал
ее,— она дрожала... Я проехал еще несколько — мне
встретился мастеровой: такой худой, оборванный, пья¬
ный...» — рассказывал Вере Павловне Лопухов.
Автор сообщает, что «Вера Павловна выросла в много¬
этажном доме на Гороховой, между Садовой и Семенов¬
ским мостом... Дом и тогда был, как теперь, большой,
с двумя воротами и четырьмя подъездами по улице, с
тремя дворами в глубину... Кто теперь живет на самой
грязной из бесчисленных черных лестниц первого двора,
в 4-м этаже, в квартире направо, я не знаю».
Гороховая улица (ныне улица Дзержинского) — одна
из самых старых улиц города. В ту пору Гороховую насе¬
ляли люди ремесленно-промыслового труда — часовщики,
портные, сапожники, мебельщики, слесари, белошвейки.
Семеновский мост через Фонтанку существовал с XVIII
века. В 1857 году он был перестроен. Мост сохрапил свое
прежнее название доныне. Упоминаемое место — один из
наиболее оживленных районов старого Петербурга.
Приехавший в Петербург молодой Рахметов «на дру¬
гой депь уж с 8 часов утра ходил по Невскому от Адми¬
ралтейской до Полицейского моста, выжидая, какой,
немецкий или французский книжный магазин, первый от¬
кроется...». В этом небольшом эпизоде Чернышевский
228

восстановил свой первый день в Петербурге, когда сразу
яге после приезда он отправился знакомиться с книжны¬
ми магазинами, расположенными на Невском.
Адмиралтейской площадью называлась одна из трех
площадей, появившаяся, как Дворцовая и Петровская
(потом Сенатская), после застройки части эспланады Ад¬
миралтейской крепости и ликвидации земляных крепост¬
ных валов и бастионов, ограждавших Адмиралтейство.
Полицейский мост (ныне Народный) через реку Мойку
по Невскому проспекту получил свое название в связи
с тем, что в конце XVIII века в доме № 15 по Невскому
проспекту жил петербургский генерал-полицмейстер
Н. И. Чичерин.
В романе «Что делать?» описывается воскресная заго¬
родная прогулка девушек из швейной мастерской на ост¬
рова: «прогулка удалась как нельзя лучше... Чуть ли не
половина компании даже слушала спор Дмитрия Серге¬
евича с двумя студентами...»
Это один из центральных по значению эпизодов рома-
па. Автор комментариев к «Что делать?» М. Т. Пипаев
считает, что во время загородной прогулки на острове
встретились руководители революционных групп Петер¬
бурга, и писатель сознательно выделяет их, называет
«тремя мыслителями», намекая на политическое и фило¬
софское содержание их беседы. Чернышевский не уточня¬
ет, на каком из островов Петербурга проходил воскрес¬
ный пикник. Можно предположить, что это был Крестов¬
ский или Петровский остров, куда, по словам историка
города, «по воскресным дням особенно простой парод со¬
бирается для гульбища». На Крестовском острове в то
время был густой лес, разделенный немногими дорогами
и просеками.
В подглавке «Первое следствие дурацкого дела» рас¬
сказывается, что Вера Павловна «сидела в одной из трех
комнат маленькой дачи па Камеппом острову, шила и
229

вполголоса напевала французскую песенку, бойкую, сме¬
лую». Автор поселил свою героиню на Каменный ост¬
ров — один из красивейших и уже в ту пору самых благо¬
устроенных островов, с наибольшим числом дач, постро¬
енных лучшими петербургскими архитекторами первой
половины XIX века.
В «Что делать?» упоминаются и некоторые другие
окрестности Петербурга. Лопухов отправляется на дачу
Верочки «большею частью пешком, с-Выборгской в Коло¬
мну... Путешествие было далекое...» В ту пору Коло¬
мна — район Покровской площади (ныне площадь Турге¬
нева) — считалась окраиной Петербурга.
Рахметов шел в город из 1-го Парголова, когда лошадь
понесла даму в шарабане. Парголово уже в те времена
было излюбленной дачной местностью на расстоянип
16 верст от старой окраины Петербурга.
В черновой редакции «Что делать?» упоминается «Ми¬
неральный сад». Это популярное среди петербуржцев «За¬
ведение искусственных минеральных вод», в обиходе
«Минерашки»,— обширный сад с театром и кафе-рестора¬
ном в Новой Деревне.
Герои романа «ездили по окрестностям Петербурга и
восхищались ими; человеку так мила природа, что даже
этою жалкою, презренною, хоть и стоившею миллионы
и десятки миллионов, природою петербургских окрест¬
ностей радуются люди».
Но пейзаж всегда служил Чернышевскому лишь для
изображения преобразованной трудом человека природы.
В своих художественных произведениях оп мало уделял
места пейзажу, который давался только как некий фоп
для изображения человека. «Без села и нив, без стад и
пастуха наш пейзаж был бы не полон: нам нужен чело¬
век... Жизпь природы без человека слишком слаба и тем¬
на для нас»,— писал он в ромапе «Что делать?».
К «петербургским обстоятельствам» в этом романе от¬
230

носится и итальянская опера, дававшая свои спектакли
в Михайловском театре. Герои романа бывали па операх
«Риголетто» и «Травиата» Верди, «Пуритане» и «Норма»
Беллини, в которых выступали известная певица Апджо-
лина Бозио, восхищавшая своим пением Чернышевского
и Некрасова, Джулия Гризи и Энрико Тамберлик.
Петербургский колорит свойствен и роману «Повести
в повести». Один из его героев проходит с сыном через
Сенную площадь: «Они шли от Невского на Обуховский.
Будто на беду, им вздумалось пройти пе по открытому
проезжему пути, а вдоль домов, по тротуарам, мимо
несчастной торговли гнусным горячим картофелем и всею
остальною гадостью, которою питаются на рынках, как
номады, нищие и голодные толпы наших столичных со¬
жителей. Этот угол Сенной площади — место, заслужива¬
ющее того, чтобы рекомендовать знакомство с ним людям,
у которых здоровье достаточно крепко для подобных зре¬
лищ. Кто побывал там, тому не будет надобности захо¬
дить в гетто, когда случится обозревать Рим... Прошедши
шагов тридцать — сорок по тротуару между Спасом и
Обуховским, они увидели драку: двое мужчин сражались
против трех торговок... Кровь лилась из трех посов: одно¬
го женского и обоих мужских».
Под впечатлением петербургской повести Гоголя
«Нос» Чернышевский делает, по его словам, «пробу над
пею» — включает в «Повести в повести» небольшой —
всего несколько страниц — эпизод «притча о носе», имею¬
щий тоже весьма петербургский колорит. Используя гого¬
левскую сатиру, фантастический гротеск, Чернышевский
нарисовал в «притче» злую и острую картинку царского
бюрократического Петербурга с его дутым либерализмом
и тупым самодовольством, недвусмысленно давая попять,
что сменившая николаевскую империю империя Алексан¬
дра II по существу очень мало от нее отличается.
231

* * *
Роман «Что делать?», напечатанный в третьей, четвер¬
той и пятой книжках «Современника» за 1863 год, сразу
же оказался в центре внимания всей читательской публи¬
ки, стал одной из самых популярных кпиг, которая вы¬
звала массу откликов в журналах и книгах того времени.
Большинство современников правильно оцепило роман,
его тесную связь с революционной действительностью
60-х годов, его революционный смысл. Исключительный
успех, выпавший на долю романа «Что делать?» у передо¬
вых людей своего времени, объясняется тем, что в нем
отражены многие события общественной жизни эпохи,
волновавшие читателей.
Один из современников, революционер-политкаторжа¬
нин Н. Чарушин, в своих воспоминаниях писал, что Чер¬
нышевский, оторванный от жизни общества, создавая об¬
раз Рахметова, «как бы говорил нам: вот подлинный че¬
ловек, который особенно нужен теперь России, берите с
него пример и, кто может и в силах, следуйте по его пути,
ибо это есть единственный для нас путь, который может
привести нас к желаемой цели. И образ Рахметова вре¬
зался в нашу память... помогая нам...».
Появление романа вызвало ярость крепостников и ли¬
бералов. В статье, предназначавшейся для «Русского
вестника», А. А. Фет и В. П. Боткин с возмущением писа¬
ли по поводу основной идеи романа — идеи борьбы за на¬
родную революцию, объявляли роман произведением
нехудожественным. Критик и цензор граф Ф. М. Толстой
под псевдонимом «Ростислав» на страницах «Северной
пчелы» клеветнически обвинял героев романа даже в
безнравственности. «Нельзя молчать,— писал он,— когда
такие бредни находят отголосок в некоторых порядочных
органах отечественной журналистики». В письме к Кат¬
кову он же отмечал громадное впечатление, которое «бред
232

этот произвел па петербургскую молодежь. Читатели это¬
го романа упивались, можно сказать, не только келейно,
по публично... и выписки из него находили под подушка¬
ми институток. Дело, как видите, серьезное».
В той же «Северной пчеле» через несколько дней по¬
сле злопыхательской статьи Ростислава выступил
Н. С. Лесков, который писал, что Чернышевский вовсе не
«Робеспьер верхом на Пугачеве», каким видели его «про¬
ницательные читатели» и просвещенные писатели из раз¬
ряда «узколобых». Признавая, что «роман — явление
очень смелое, очень крупное и, в известном отношении,
очень полезное», Лесков утверждал, однако, что «в буду¬
щем он не проживет долго», потому что «в нем совершен¬
но пренебрежено то, что называется художественностью».
Сочувственно относясь к идейному содержанию романа,
Лесков считал вместе с тем, что герои этого произведе¬
ния, которые, по его признанию, ему нравились, «не
несут ни огня, ни меча», являются не «новыми людьми»,
не революционерами, а только «хорошими людьми».
В журнале «Домашняя беседа» реакционный критик
Аскоченский требовал отправить пропагандистов
«под строжайший надзор» в монастырь, в смиритель¬
ный дом, если это не поможет, «то есть дорога и по¬
дальше...».
Другой борзописец О. Пржецлавский в газете «Голос»
вторил ему, обвиняя автора в том, что он «проповедует
чистый разврат, коммунизм жепщип и мужчин».
Несмотря на полицейские рогатки царской цензуры,
революционно-демократический лагерь выступил с разо¬
блачением клеветы и злопыхательства реакционной прес¬
сы, в защиту романа.
К Чернышевскому проникли в Петропавловскую кре¬
пость некоторые отголоски идейно-политической борьбы,
возникшие между двумя враждебными лагерями в связи
с появлением романа.
233

В одном из набросков романа «Повести в повести»
Чернышевский писал: «Я и не знаю гадостей, которые
были напечатаны по поводу моего романа „Что делать?".
Я не читал пи одной из этих статей. Между прочим, и
потому, что я не охотник читать какие бы то ни было
произведения глупцов. Другая часть публики осталась до¬
вольна романом „Что делать?". Эта часть публики, в ко¬
торой есть и несколько писателей, состоит из моих дру¬
зей». Это было своеобразным его ответом на злопыхатель¬
ство реакционной критики.
В. С. Курочкин в «Искре» напечатал едкий фельетон
«Проницательные читатели», в котором обрушился на
апологетов старого мира, показав их «нравственность» и
вкусы. Он изобразил одного из подобных хулителей рома¬
на под видом «убогого сочинителя», «девяпостолетпего
старичка», выхватившего роман из рук молодой жены и
пропевшего ей следующий романс:
Молодая жена!
Ты «Что делать?» взяла?
Эта книга полна
Всякой грязи и зла.
Брось зловредный роман —
В нем разврат и порок, —
И поедем канкан
Танцевать в «Хуторок».
Далее Курочкин с издевкой над автором статьи в «Се¬
верной пчеле» Ростиславом «соглашался» со «строгим
приговором» о романе «Что делать?»:
Нет, положительно, роман
«Что делать?» нехорош!..
Жена героя — что за стыд! —
Живет своим трудом.
Нет, я не дам жене своей
Читать роман такой!
Не надо новых нам людей
И идеальных этих швей
В их повой мастерской!
234

Журналы «Народное богатство», «Модный магазин» и
другие положительно оценили роман, советовали своим
читателям скорее прочесть его.
Д. И. Писарев, заключенный в Петропавловскую кре¬
пость, откликнулся в том же 1863 году на роман большой
и сочувственной статьей «Новый тип». Он писал, что в
романе «чувствуется везде присутствие самой горячей
любви к человеку», а его автор полон страстной надежды
на будущее, которой нет у современных романистов, пуб¬
лицистов, у всех, кого называют «наставниками обще¬
ства». Критик с издевкой обрушивался на реакционеров:
«Всех, кого кормит и греет рутина, роман г. Чернышев¬
ского приводит в неописанную ярость», потому что он
разрушает эстетику и нравственность, лживое целомуд¬
рие его судей и, главное, потому что «он мог сделаться
знаменем ненавистного им направления, указать ему бли¬
жайшие цели» и помочь собрать все «живое и мо¬
лодое».
Сенат, рассмотрев статью Писарева, сделал заключе¬
ние, что это произведение, «заключающее по преимущест¬
ву разбор романа содержащегося под стражею литератора
Чернышевского... и преисполненное похвал сему сочине¬
нию (роману Чернышевского.— О. П.) с подробным раз¬
витием материалистических и социальных идей, в нем за¬
ключающихся... в случае напечатания его может иметь
вредное влияние на молодое поколение, проникнутое эти¬
ми идеями».
После этого министр внутренних дел Валуев наложил
резолюцию: «Теперь же предварить цензоров конфиден¬
циально».
Статья Писарева «Новый тип» все же появилась в
1865 году в журпале «Русское слово». Редакции журнала
за напечатапие ее было сделано строгое предостережение.
Впоследствии статья Писарева появилась в 1867 году под
заглавием «Мыслящий пролетариат» в первом издании
235

сочинепий критика, но в 1872 году том второго издапия
сочинений с напечатанной в нем статьей был запрещен.
Сочувственную оценку романа дал М. Е. Салты¬
ков-Щедрин в 1864 году в хронике «Наша общественная
жизнь». Он отмечал, что автор романа выдвигал мысль
о необходимости «новых жизненных оспов», указывал да¬
же па них и «обладал своею мыслью вполне».
Огромное влияние оказал роман на молодежь того вре¬
мени, которая видела в нем программу действий. «Ни
одна из повестей Тургенева, никакое произведение Тол¬
стого или какого-нибудь другого писателя не имели тако¬
го широкого и глубокого влияния на русскую молодежь,
как эта повесть Чернышевского. Опа сделалась своего ро¬
да знаменем для русской молодежи»,— писал П. Кро¬
поткин.
В письмах, мемуарах современников сохранилось мно¬
го свидетельств огромного успеха, выпавшего па долю
«Что делать?». Реакционер профессор П. Цитович писал,
что он не встречал ни одного студента, который бы по
прочитал романа, еще будучи гимназистом, а гимназистка
«считалась бы дурой», если бы показала незнакомство с
книгой Чернышевского. Переплетенные книжки «Совре¬
менника» с романом продавались по 25 рублей, зачитыва¬
лись до дыр, роман распространялся в многочисленных
списках. В политических процессах того времени непре¬
менно в качестве одного из «преступпых деяний» фигури¬
ровало чтение романа Чернышевского. За чтение «Что де¬
лать?» арестовывали и ссылали. На многих политических
процессах подсудимые свидетельствовали о сильном влия¬
нии романа на их революционные устремления. Роман об¬
суждали на собраниях, вечеринках, о нем спорили, ему
поклопялись.
И. Е. Репин, рассказывая о молодежи 60-х годов, пи¬
сал в мемуарах «Далекое и близкое», что романом «зачи¬
тывались пе только по затрспаппым экземплярам, по и по
236

спискам, которые сохранялись вместе с писаной запре¬
щенной литературой и недозволенными карточками „по¬
литических"». Он описывал и ритуал посвящения деву¬
шек в «орден нигилисток», во время которого полагалось
ответить на три вопроса. Одним из них был следующий:
«Веришь в третий1 сон Веры Павловны?» (из романа
«Что делать?»). По словам Репина, в те годы «жизнь ки¬
пела идеями Чернышевского».
В одну из студенческих застольных песен с припевом:
«Проведемте ж, друзья, эту ночь веселей» вставлялись
слова:
За здоровье того,
Кто «Что делать?» писал,
За героев его,
За его идеал.
Под воздействием романа молодежь создавала много¬
численные коммуны, подобные той, о которой вспоминал
В. В. Стасов, рассказывая о художниках-передвижниках:
«Движимые духом времени и проснувшимся тогда в Рос¬
сии чувством самосознания, они... устроили свою соб¬
ственную артель, нечто вроде „фаланстера" а 1а Черны¬
шевский, и стали жить и работать сообща, вместе».
Роман Черпышевского оказал вдохновляющее влияние
на композитора М. А. Балакирева, который писал
В. В. Стасову, что он «просто в восторге» от романа. Вы¬
соко ценили этот роман и другие члепы «Могучей куч¬
ки» — содружества композиторов, группировавшихся во¬
круг Балакирева.
О колоссальном значении ромапа, сыгравшего, по сло¬
вам современников, «великую роль в русской жизпи»,
сказал вскоре после его появления Герцен: «Стоя один
выше всех головой, середь петербургского брожения во¬
просов и сил, середь застарелых пороков и начинающихся
1 Здесь неточность. По-видимому, речь шла о четвертом сне.
237

угрызений совести, середь молодого желания жить, вы¬
рваться из обычной грязи и неправды, Чернышевский ре¬
шился схватиться за руль, пытаясь указать жаждавшим
и стремившимся, что им делать».
Пропаганда Чернышевского, по словам Герцена, была
ответом па настоящие страдания, словом утешения и па-
дежды гибнувшим в суровых тисках жизни, указывала
выход из мучительного положения.
Произведение Черпышевского получило исключитель¬
но высокую оценку многих выдающихся деятелей рево¬
люционного движения — Г. В. Плеханова, А. В. Луна¬
чарского, Георгия Димитрова.
В беседе с Н. Валентиновым (Н. В. Вольским) в копце
1904 года в Женеве Ленин говорил о романе Чернышев¬
ского: «Он меня всего глубоко перепахал. ...После казни
брата, зная, что роман Чернышевского был одним из са¬
мых любимых его произведений, я взялся уже за настоя¬
щее чтение и просидел пад ним не несколько дней, а
педель. Только тогда я понял глубину. Это вещь, которая
дает заряд на всю жизнь» *.
1 В. И. Ленин о литературе и искусстве, с. 647—648.

«Я ХОРОШО СЛУЖИЛ СВОЕЙ РОДИНЕ»
ернышевский упорно добивался
своего освобождения. «Правдопо¬
добно ли, чтобы человек, уже немо¬
лодой (мне далеко за тридцать
лет), заваленный работой, живу¬
щий в изобилии, с каждым годом
имеющий больше дохода (в 1860 г.
я получил до 10 000 рублей, в 1861 г. до 12 000 р.)..<
человек, имеющий па своих руках семейство... чтобы та¬
кой человек стал ввязываться в опасное дело... Правдопо¬
добно, чтобы он стал это делать, зная, что за каждым его
шагом следят?» — писал он А. А. Суворову, указывая на
то, что он мог, если бы только чего-то опасался, уехать за
границу, тем более что уже давно носились слухи но
только о его поступках, но даже о замыслах, которые
могли быть враждебны правительству.
Не получив ответа от Суворова, Черпышевский 7 де¬
кабря 1862 года написал жене, явно рассчитывая, что его
письмо будет прочитано жапдармами. Он подчеркивал в
нем, что еще до отъезда Ольги Сократовпы в Саратов
говорил ей по поводу слухов о его аресте, что «из этого
ничего не выйдет», и обстоятельно разъяснял, что его со¬
вершенно напрасно смешивают с людьми, которые «могут
быть запутаны в так называемые политические преступ¬
ления».
Злой насмешкой, издевкой над тюремщиками были
проникнуты его слова о «неуменье наших агептов поли¬
тической полиции исполнять свою обязанность», о том,
239

что следствие оказалось перед «казусом»: «человек аре¬
стован, а обвинений против него нет».
В том же насмешливом тоне Чернышевский писал, что
в то время, когда над «казусом» следствие думало четыре
месяца, он «сидел арестованный... читал, переводил, ку¬
рил и спал,— иногда скучал, а больше даже и не скучал,
а покачивал головой и улыбался — а там все думали, ду¬
мали... Сколько ни думай, нельзя ничего другого приду¬
мать, как только то, что надобно извиниться перед этим
человеком,— это бы, пожалуй, еще и не тяжело сде¬
лать,— по что если он не примет извинения, а скажет: „У
вас против меня нет обвинений, а у меня против вас
есть... вы компрометировали правительство...”».
Как и рассчитывал Черпышевский, это письмо прочи¬
тал Потапов, тут же отметивший: «Ошибается, извинять¬
ся никому не придется». Через два дня о содержании
письма было доложено «его величеству».
Борясь за свое освобождение, Чернышевский с рез¬
костью и прямотой продолжал писать А. А. Суворову, ко¬
менданту крепости Сорокину. Суворову он писал, что его
судьба поручена членам следственной комиссии, «дей¬
ствия которых показывают тупость ума или всех их, или
большинства их». Чернышевский протестовал против за¬
держки его писем к жене в такой форме, что следствен¬
ная комиссия сделала ему выговор и предупредила, что
в дальнейшем ему могут воспретить всякую переписку.
На выручку оказавшейся в затруднительном положе¬
нии следственной комиссии пришел управляющий Тре¬
тьим отделением генерал Потапов, вспомнив о провокато¬
ре В. Костомарове, предлагавшем еще в начале 1862 года
уличить Чернышевского, Михайлова, Шелгунова, «участ¬
вующих в политическом движении». Арестованный ранее
по делу о нелегальной московской типографии осенью
1861 года и судимый по делу Заичневского, Костомаров
уже тогда выполнял роль провокатора: к его «услугам»
240

прибегали па процессе Михайлова — он написал письмо,
«случайно» оказавшееся в Третьем отделении и погубив¬
шее Михайлова. Он давал показания о Шелгунове и Бла-
госветлове как авторах других прокламаций. Костомаров
сознался, что раздавал воззвания «К молодому поколе¬
нию», «Великорусе» и печатал в Лондоне прокламацию
«Барским крестьянам» Чернышевского.
Его устное показание о Чернышевском как авторе
прокламации «Барским крестьянам» было сделано еще до
ареста Чернышевского. Третье отделение докладывало те¬
перь царю, что следует повременить с обнародованием
действий следственной комиссии по делу Чернышевского
в связи с ожидаемыми «открытиями» Костомарова.
В журнале комиссии 10 февраля 1863 года появилась за¬
пись: «Ожидаются по указанию Костомарова необходи¬
мые дополнительные сведения, которые должны опреде¬
лить дальнейшее направление сего дела».
Костомарова переправили из Москвы в Петербург —
он был переведен в Петропавловскую крепость. Ему было
сказано, что «если он окажет правительству важную
услугу, то содержание в крепости будет отменено». Пота¬
пов вошел по предложению голицыпекой комиссии в
«личное объяснение» с подследственным. С этого времени
в подлой закулисной механике «Потапов взял на себя
роль режиссера, сценаристом была комиссия, а в ней —
прежде всего Голицын; кн. Долгоруков, по-видимому,
ограничился ролью директора театра... Другим директо¬
ром был двоедушный царь»,— писал автор первого иссле¬
дования «Дело II. Г. Чернышевского» М. К. Лемке.
На просьбу матери Костомарова освободить его Алек¬
сандр II ответил, что это будет сделапо, когда Костома¬
ров «исполнит свое обещание». Руководители расправы
над Чернышевским определили задачу Костомарова. Оп
сфабриковал письмо к вымышленному лицу, которое со¬
держало улики против Чернышевского. Этот «документ»
12 о. А. Пини
241

был одобрен следственной комиссией и самим царем. Не¬
обходимо было изготовить еще одно «вещественное дока¬
зательство» для обвинения Чернышевского, и тогда появи¬
лась «собственноручная записка» Чернышевского к Кос¬
томарову, которая должна была послужить доказательст¬
вом того, что Чернышевский — автор прокламации «Бар¬
ским крестьянам». На пожелтевшей бумаге Костомаров,
подделав почерк Чернышевского, написал: «В. Д. Вместо
„срочно обяз.“ (как это по непростительной оплошности
поставлено у мепя) наберите везде „временно обяз.“, как
это называется в „Положении"».
Теперь в руках следственной комиссии были «улики»
против Чернышевского. Чернышевский был «изобличен»
в революционной пропаганде и в стремлении свергнуть
самодержавие.
С марта и до мая 1863 года Чернышевского непрерыв¬
но допрашивали в комендантском доме, устраивали ему
очпые ставки. Следователи теперь задавали Чернышев¬
скому вопросы не о связях с русскими изгнанниками и
пе о том, в чем эти связи заключались, а добивались от¬
вета по поводу письма Герцена, в котором тот писал о го¬
товности издавать «Современник» в Лондоне или Женеве
вместе с Чернышевским.
Чернышевский снова заявлял, что он не имел никаких
сношений с Герценом и не знает, кому письмо адресовано
и кем, для чего и какие слова в нем выскоблены. «Веро¬
ятно, посылавший его ко мне хотел, чтобы пе знал я его
фамилии и других, вероятно, выскобленные слова — фа¬
милии»,— показывал на допросе Чернышевский.
Он отводил всякие обвинения в революционной агита¬
ции и всячески подчеркивал свои расхождения с Герце¬
ном, категорически отрицая обвинение в авторстве про¬
кламации «Барским крестьянам» и подложпой записки.
Полностью отрицал он и свое участие в прокламациях
Шелгунова и Михайлова. «Все, что я писал, печаталось
242

в «Современнике». Г. Костомаров не имел никакого уча¬
стия в моей деятельности, которая всегда была открыта
и законна», — утверждал Чернышевский.
На вопрос о причине его поездки в Москву, его встре¬
чах там он отвечал: «Из лиц, живших в Москве, я был
знаком с г. Плещеевым. В 1861 году весною я ездил в
Москву хлопотать по цензурным делам... В 1862 году я
проезжал через Москву в Саратов и пробыл там несколь¬
ко часов». Чернышевский утверждал, что в Москве он
встречался только с издателем «Русского вестника»
М. Н. Катковым и литератором А. Н. Плещеевым, поме¬
щавшим повести в «Современнике», и других дел к Пле¬
щееву у него пе было. Свиданием с благонадежным Кат¬
ковым Чернышевский прикрывал истинную цель своей
поездки в Москву, свое участие в составлении проклама¬
ции и вообще свою деятельность в революционном под¬
полье.
А. Н. Плещеев при допросе также полностью отрицал
обстоятельства, изложенные в подложном письме. Тогда
к подлогу Костомарова был привлечен его бывший пись¬
моводитель пьяница Яковлев, который должен был под¬
твердить посещение Чернышевским Костомарова, их раз¬
говор о паписапном Черпышевским воззвании «Барским
крестьянам» и написание Черпышевским записки, адресо¬
ванной Костомарову, относительно печатания этой про¬
кламации.
После получения показаний Яковлева в Москве жан¬
дармский офицер направил Яковлева в Петербург в Тре¬
тье отделение, спабдив его деньгами. Но тут произошел
случай, не предвиденный творцами полицейской под¬
делки.
В Твери Яковлев, напившись, угодил в тюрьму и ока¬
зался в одпой камере со студентами, которым рассказы¬
вал, что содержится тоже за политическое преступление.
Он спрашивал у них совета:
243

— Я, господа, ездил по очень важному делу в Петер¬
бург, к начальнику Третьего отделения, но на Тверской
станции подвыпил немного и забуянил...
— По какому же делу вы ездили к Потапову?
— А вот видите ли, был я знаком с Всеволодом Дмит¬
риевичем Костомаровым. На днях получаю записку без
подписи, в которой меня приглашают явиться в гостини¬
цу «Венеция», в восемнадцатый помер. Явившись туда/я
был крайне изумлен, заставши там Костомарова в солдат¬
ской шинели и в сопровождении жандармского офицера,
который сделал мне следующее предложение: «Вот тебе
письмо к моей матери, поезжай с ним в Петербург и от¬
дай его по адресу,— мать моя паучит тебя, что делать,
и ежели ты последуешь ее наставлениям, то будешь хоро¬
шо вознагражден».
— А Костомаров не говорил вам, что именно вам при¬
дется делать?
— Говорил, и говорил, что я должен дать показания
в Третьем отделении в том, будто я слышал, как Николай
Гаврилович Чернышевский летом шестьдесят первого го¬
да, в разговоре с Костомаровым, сказал следующую фра¬
зу: «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон,—
вы ждали воли, вот вам и воля,— благодарите царя».
Студенты с недоверием отнеслись к рассказанной ис¬
тории, но когда узнали, что в сопровождении жандармов
Яковлева увезли в Петербург, написали коллективное
письмо Некрасову. Они сразу предположили, что Черпы¬
шевский действительно обвиняется в каком-то полити¬
ческом преступлении, а Костомаров хочет с помощью
Яковлева «подвергнуть Чернышевского несправедливому
обвинению суда». Получив письмо, Некрасов, желая пред¬
отвратить провокацию, передал его в Третье отделение
Потапову. По повелению царя Яковлева отправили под
надзор полиции в Архангельск, а его ложные показания
остались в деле и были использованы Сенатом в решении
244

по делу Черпышевского. Чернышевский разоблачал под¬
ложность показаний предателя, опровергая по пунктам
возводимые па него обвинения. «Против всех сих обвине¬
ний Черпышевский пе сделал сознания и не был уличен
на очной ставке с Костомаровым»,— доносил царю
Голицын.
«Сколько бы меня ни держали, я поседею, умру, но
прежнего своего показания не изменю»,— заявил Черны¬
шевский членам следственной комиссии во время очной
ставки с Костомаровым. Он потребовал произвести экс¬
пертизу сфабрикованных документов. Три эксперта на¬
шли некоторое сходство представленных им документов
с почерком Чернышевского, а восемь секретарей в Сенате
определили, что в общем характере почерка есть разница,
по в отдельных буквах много сходства. Установив разпи-
цу почерков и сходство некоторых букв, эксперты при¬
шли к убеждению, что карандашная записка паписапа
умышленно искаженным почерком. Сенат же при рас¬
смотрении выводов экспертизы продолжил подлоги Косто¬
марова и Третьего отделения, сделав предвзятый вывод,
«что и в отдельных буквах сей записки и в общем харак¬
тере почерка есть совершенное сходство», и утвердил акт
сличения почерка Чернышевского. Сенат отклонил про¬
сьбу обвиняемого выдать ему увеличительную лупу для
сличепия почерка, как «домогательство, не основанное па
законе».
Среди бумаг, взятых жандармами в квартире Черпы¬
шевского, оказались две шифрованные тетради — часть
его саратовского дневника. Они также были переданы для
расшифровки в министерство иностранных дел. Заподоз¬
рив, что помимо условного шифра Чернышевский вос¬
пользовался бесцветными — симпатическими — чернила¬
ми, дешифраторы употребили «разные способы для
раскрытия этого». Их предположение не подтверди¬
лось.
245

В расшифрованном дневнике были следующие строки,
относившиеся ко времени сватовства Чернышевского к
Ольге Сократовне: «Я не знаю, сколько времени пробуду
я на свободе. Меня каждый день могут взять... У меня
ничего не найдут, но подозрения против меня будут весь¬
ма сильные... Сначала я буду молчать и молчать. Но, на¬
конец, когда ко мне будут приставать долго, это мне надо¬
ест, и я выскажу свои мнения прямо и резко. И тогда я
едва ли уже выйду из крепости».
Попавшие в руки следствия строки дневника, и среди
них слова: «...я жду каждую минуту появления жандар¬
мов», стали одной из улик «преступной» деятельности
Черпышевского.
В то же самое время — в апреле 1863 года — допра¬
шивали заключенного в Алексеевском равелине
Н. В. Шелгунова, который обвипялся в составлении про¬
кламации «К солдатам» и в совместном с Черпышевским
написании прокламации «Барским крестьянам». На до¬
просе Шелгупов отвечал, что «знал г. Черпышевского как
литератора с замечательным талантом, но знакомства с
ним пе имел, посещая его исключительно по своим лите¬
ратурным делам». На обвинения Костомарова Шелгунов
заявил, что ничего пе знает об участии Черпышевского
в составлении воззвания.
«Честнейший и благороднейший человек Николай Ва¬
сильевич, такие люди редки. Прекрасно держал себя в
моем деле...»—говорил о нем потом Чернышевский.
Костомаров получил плату за свое предательство. Из
архивных дел известпо, что хотя его показания против
Черпышевского и Шелгунова пе дали следствию желае-
моего результата, но все же явились осповапием для пре¬
дания Черпышевского и Шелгунова суду. Денежные
средства для оплаты грязных дел Костомарова были «ис¬
требованы» из государственного казначейства «на извест¬
ное его величеству употребление». Министр финансов
246

уведомлял министра внутренних дел: «Погубивший дири¬
жера радикального оркестра завтра от 9 до 11 вечера мо¬
жет получить... 1000 р.».
...Возле законченного в 1858 году Исаакиевского собо¬
ра, восхищавшего молодого Чернышевского, когда он
впервые приехал в Петербург, находилось великолепное
здание Сената, построенное в 1829—1834 годах по проек¬
ту; К. И. Росси архитектором А. Е. Штаубертом. На этой
площади, называвшейся тогда Петровской, тридцать де¬
вять лет назад Николай I жестоко подавил восстание
«дворянских революционеров», как назвал декабристов
В. И. Ленин. Теперь на Сенатской площади в здании Се¬
ната завершалась расправа другого царя, сына Николая I,
над революционером-разночинцем Чернышевским.
Во время разбирательства дела Чернышевского в Се¬
нате с конца мая 1863 года его доставляли туда в
арестантской карете для дополнительных показаний и
очных ставок с Костомаровым тридцать пять раз.
5 февраля 1864 года начался последний акт гнусного
спектакля, разыгранного царским правительством. Через
девятнадцать месяцев после ареста писателя «правитель¬
ствующий Сенат» вынес приговор. Обвинение Черпышев-
ского в «противозаконных отношениях» с Герценом при¬
знавалось недоказанным. В следующем пункте перечис¬
лялись «улики», пз которых «возникает полное нравст¬
венное убеждение», что воззвание «Барским крестьянам»
было сочинено Чернышевским, принимавшим «меры к
распространению чрез тайное отпечатание оного».
В отдельном пункте говорилось, что имеющиеся в дело
обстоятельства не вызывают сомнения «в существовании
злоумышления к ниспровержению правительства и в при¬
нятии Черпышевским деятельного в том участия, с приго¬
товлениями к возмущению».
В заключительной части приговора особо отмечалась
роль Чернышевского как одного из главных сотрудников
247

журнала «Современник», своей литературной деятель¬
ностью оказывавшего «большое влияние на молодых лю¬
дей, в коих со всею злой волею, посредством сочинений
своих развивал материалистические в крайних пределах
и социалистические идеи...». Чернышевский, говорилось
тут, был «особенно вредным агитатором».
Исходя из всех перечисленных «соображений», Сенат
постановил: «отставного титулярного советника Николая
Чернышевского 35 лет... лишить всех прав состояния и
сослать в каторжную работу в рудниках па четырнадцать
лет и затем поселить в Сибири навсегда».
7 апреля Государственный совет утвердил приговор
Сената. В тот же день Александр II наложил резолюцию:
«Быть по сему, но с тем, чтобы срок каторжной работы
был сокращен наполовину».
Как писал о судилище над Чернышевским в издавав¬
шемся в Женеве журнале «Набат» революционер
II. Н. Ткачев, это было «самое крупное умственное убий¬
ство, самое позорное злодеяние Александра II».
Для общественной обстановки этого времени, по сло¬
вам В. И. Ленина, были характерны «многочисленные
аресты и драконовские наказания „политических" пре¬
ступников (Обручева, Михайлова и др.), увенчавшиеся
беззаконным и подтасованным осуждением на каторгу
Чернышевского...» *.
4 мая 1864 года Чернышевский в последний раз был
доставлен в Сенат, чтобы в официальной обстановке дать
подписку о том, что его ознакомили с приговором. Во
время чтения приговора возле Сената и на всех лестни¬
цах в здании находилась полиция. Но «отбивать его пе
было ни у кого в намерении», сам он был «спокоен, как
всегда»,— писала родным в Саратов Е. Н. Пыпина.
После приговора в тюремную камеру к Чернышевско-
1 Ленин В. И. Полп. собр. соч., т. 5, с. 28.
248

му пришел священник. «Чернышевский исповедаться и
святой тайне приобщаться решительно не желает», — со¬
общил он после этого коменданту крепости, напомнив,
что Чернышевский и ранее отказывался от церковного
обряда, так же как не позволял совершать богослужение
у себя в камере.
17 мая 1864 года в «Ведомостях С.-Петербургской го¬
родской полиции» появилось сообщение о том, что 19 мая,
в 8 часов утра, «назначено публичное объявление» на
Мытнинской площади «бывшему отставному титулярному
советнику... Чернышевскому... высочайше утвержденного
мнения Государственного совета»; далее сообщался при¬
говор по делу Чернышевского. Это была так называемая
гражданская казнь — обряд «опозорения», «шельмова¬
ния», как тогда ее еще называли, гнусная публичная це¬
ремония, которой подвергали политических преступников.
Слух о предстоящей гражданской казни Чернышев¬
ского с быстротой молнии распространился по Петербур¬
гу, несмотря на то что объявление в «Ведомостях» мало
кем было прочитано.
Незадолго до гражданской казни Чернышевского Тре¬
тье отделение получило несколько писем па его имя, про¬
никнутых горячим сочувствием к осужденному. Одно из
них, присланное на имя шефа жандармов, было от неиз¬
вестной женщины (как потом установлено, от жены учи¬
теля, знакомого с Чернышевским), просившей передать
ее послание заключенному. «Благословение вам, честней¬
ший, благороднейший Николай Гаврилович,— благослове¬
ние от женщины... матери семейства, — от женщины, ни¬
когда вас не видавшей, но хорошо вас знающей, потому
что вас знают и сочувствуют вам, благоговеют перед ва¬
ми все люди мыслящие и честные. Где бы вы ни были,
вас всюду сопровождать будет глубокое и задушевное со¬
чувствие лучших людей, потому что ваши убеждения —
их убеждения, их правила, их судьба».
249

Разумеется, это письмо, как и все другие, не было
передано Чернышевскому.
Накануне казни в городе производились усиленные
обыски, аресты, главным образом среди студентов. Прави¬
тельство опасалось, что будет совершена попытка «от¬
бить» Чернышевского. В связи со слухами о возможном
похищении Чернышевского «несколько раз меняли марш¬
рут провозки его на площадь, чтобы сбить с толку наме¬
ревавшихся...» — рассказывал один из чиновников канце¬
лярии петербургского обер-полицмейстера.
...Утром 19 мая было холодно, как осенью. Темные
тучи, казалось, прижимались к самой земле, окутанной
мельчайшим дождевым туманом. Плотный сырой воздух
сжимал грудь, не давая дышать. С разных концов города,
несмотря на непогоду и ранний час, на Мытнинскую пло¬
щадь шли люди.
Мытнинская, или, как она еще называлась, Коппая
или Зимняя Конная площадь (часть площади теперь за¬
нимает сад Черпышевского — между Мытнинской и Ста¬
рорусской улицами и проспектом Бакунина), утопала в
грязи. На середине площади был построен эшафот — де¬
ревянный помост высотой около полутора метров, выкра¬
шенный в черный цвет, с перилами.
Посредине эшафота возвышался черный столб с же-
лезпыми цепями и двумя большими кольцами па них.
Эшафот был окружен шеренгами солдат с ружьями. На
некотором расстоянии стояли копные жандармы и городо¬
вые. Людей на площади собралось песколько тысяч. Тол¬
па стояла в тревожном ожидании. Пошел сильный дождь,
по никто не уходил.
На эшафоте появились два палача. В толпе послыша¬
лись голоса: «Везут, везут» — и на площадь въехала ка¬
рета, окруженная копными жандармами с саблями наго¬
ло. Толпа бросилась к карете, послышались крики: «На¬
зад!»— и бдительные жандармы оттеснили ее. На эша¬
250

фот поднялся по лесенке Чернышевский, и с ним еще
какие-то люди. Раздались крики: «Уберите зонтики!» —
всем хотелось видеть Черпышевского. Кто-то крикнул,
чтобы сняли шапки.
Чернышевский был очень бледен, с несколько опух¬
шим лицом — от цинги. Длинные, густые волосы были за¬
кинуты пазад. Он был спокоен и, казалось, безучастно от¬
носился к происходящему. Внутреннее волнение, может
быть, выдавало только то, что он неоднократно снимал
очки и протирал их пальцами. Изредка он проводил ру¬
кой по лицу и бороде, обтирая стекавшие струи дождя.
Раздалась команда солдатам «на караул». Началось
чтение приговора. Палачи взяли Чернышевского за руки
и надели на них кольца цепей. Палач снял с Чернышев¬
ского фуражку, кинул на эшафот и, поставив его на коле¬
ни, над головой у него сломал заранее надломленную
шпагу, бросив ее обломки в разные стороны.
Писатель-этнограф П. И. Якушкин хотел пробраться
к эшафоту, его не пустили. Он, взволнованный, пытался
объяснить, что Чернышевский близкий ему человек, что
он хочет с ним проститься. Его задержали. На эшафот
полетел букет цветов, брошенный молодой женщиной —
Марией Петровной Михаэлис, родной сестрой жены Шел¬
гунова, участницей революционного движения. Ее тут же
схватили и усадили в полицейскую карету. На эшафот
было брошено еще несколько букетов цветов. Полицей¬
ские кинулись прочесывать толпу.
На допросе М. П. Михаэлис спрашивали, не родствен¬
ник ли ей Чернышевский.
— Нет. Я в него влюблена,— ответила она.
М. П. Михаэлис была выслана из Петербурга в дерев¬
ню под надзор полиции.
На страницах «Колокола» Н. П. Огарев рассказал о
реплике царя, когда он узнал о брошенных Чернышевско¬
му цветах: «Эту девчонку следовало послать в мо-
251

пастырь — к кому сочувствие?.. Мерзавец, которому я
уменьшил 7 лег каторги, а он за это не хотел поблагода¬
рить, причастившись святых тайн!»
В тайно переданном из Алексеевского равелина на
волю в июле 1864 года письме Н. А. Серно-Соловьевич
писал брату за границу: «Закон силы против нас. Он
неумолим и неотразим. Но имеющие баланс в свою поль¬
зу доживают свой век, — мы начинаем свой... Ссылающие
Ч[ернышевского] — вымирают; бросающие цветы — на¬
рождаются...»
Даже в условиях строгой изоляции Серно-Соловьевич
получал некоторую информацию о происходящем за сте¬
пами крепости, узнал он и о событиях на Мытпипской
площади. Его письмо было перехвачено органами полити¬
ческого надзора.
Ф. В. Волховский, в то время студент Московского
университета, ставший потом последователем Чернышев¬
ского, писал в своих мемуарах, что присутствовавшие па
позорной церемонии не могли удержаться от слез: «...в
каждом плакало оскорбленное человеческое достоинст¬
во...».
Присутствовавший па церемонии офицер Генерально¬
го штаба Н. К. Гейне, член общества «Земля и воля»,
записал в своем дневнике: «По окончании церемонии все
ринулись к карете, прорвали линию городовых, схватив¬
ших друг друга за руки, и только усилиями конных жан¬
дармов толпа была отделепа от кареты... Карета... пошла
шагом... Кучки людей... догнали карсту и пошли рядом
с пей... Один молодой офицер, сиявши фуражку, крикнул:
„Прощай, Чернышевский", этот крик был немедленно
поддержан другими... Все ринулись догонять карету...»
Подавлеппыо происшедшим, люди молча покидали
опустевшую площадь. Еще одни очевидец гражданской
казни, молодой литератор, учившийся ранее в Петербург¬
ском университете, В. Г. Щиглев передал глубокие впе¬
252

чатления, которые он пережил на площади, в стихотворе¬
нии «На казнь Чернышевского»:
Как? Под дождем с открытой головой
Привязанный к столбу, расслабленный, больной!
Чья эк эта подлая потеха?
Какой вертеп устроил гнусный пир?
Где мы?.. Не здесь ли дантов адский мир...
.. Другой очевидец, поэт 60-х годов В. П. Буренин, пи¬
сал:
...Я на площадь пришел... Там толпа собралась,
Эшафот поднимался там черный:
Три ступени, дощатый помост, и на нем
Столб с тяжелою цепью позорной.
Я не слышал вздохов скорби в толпе: каждый в сердце
таил
Муки сердца... но взоры сверкали
Скорбным гневом... Он шел мимо нас, и пред ним
Все мы головы низко склоняли.
Бледен лик его был, но смотрел, как всегда,
Оп с иронией горькой... Своими
Палачами он был окружен, по в тот миг
Не опи — оп смеялся над ними...
В тот же день после гражданской казни обер-полиц¬
мейстер доносил Суворову, что на обратном пути в кре¬
пость, когда карета с Чернышевским следовала через Пес¬
ки (так называлась часть города, в которую входили Рож¬
дественские, теперь Советские, улицы) и приближалась
к Лиговке, несколько экипажей с седоками догнали кор¬
теж и намеревались ехать около него. Жандармский кон¬
вой, сопровождавший кортеж, помешал им, и они вскоре
вынуждены были отстать.
После возвращения с Мытнинской площади Черны¬
шевский был переведен из тюрьмы Алексеевского равели¬
на в крепостную гауптвахту— в «отдельный нумер». Га¬
уптвахта тогда занимала одноэтажное каменное здание
напротив Петропавловского собора. Ныне на этом
253

месте — двухэтажный дом с четырехколонпым портиком,
построенный в 1907—1908 годах.
На другой депь после гражданской казни петербург¬
ский военный генерал-губернатор особо благодарил поли¬
цию за порядок на Мытпинской площади. Власти были
довольны: для них все прошло благополучно.
Чернышевскому было «дозволено» отправиться в Си¬
бирь не по этапу, а на почтовых лошадях и без оков, до
под строгим надзором.
Накануне его отъезда Третье отделение в секретном
предписании коменданту крепости сообщало, что шеф
жандармов «не находит препятствий к отправлению с го¬
сударственным преступником Николаем Чернышевским»
личных вещей, доставленных родными, «кроме сочинений
Жоржа Санда», при условии, что вещи ие будут «выдавае¬
мы на руки преступнику», а будут отправлены прямо в
Тобольск. Комендант крепости сообщал в Тобольский
приказ, что «преступнику Николаю Черпышевскому» вы¬
даны «казенные по сибирскому положению вещи... шапка
1, рубах 2, шаровары суконные 1, кафтан 1, котов 1 пара,
портов 2, онуч 2 пары, мешок 1 и рукавицы с веригами
1 пара...» (коты — теплая обувь, вериги — оковы, желез¬
ные цепи,—О. П.). Среди вещей Чернышевского были то¬
ма сочинений Лермонтова, Кольцова и Некрасова.
Перед отъездом Чернышевского к нему в крепость бы¬
ли допущены жена и сын Александр, братья и сестры
Пыпины, доктор П. И. Боков, И. Г. Терсипский, сотруд¬
ники «Современника» Г. 3. Елисеев и М. А. Антонович
и Е. П. Ковалевский. Свидание было разрешено также
Н. А. Некрасову, но его не было в Петербурге: в середипе
мая он выехал за границу.
На свидание Чернышевского ввели в канцелярию ко¬
менданта в сопровождении офицера. Он «был бледен, но
в выражении его лица не видно было ни упадка духа... пи
грусти и печали»,— вспоминал Антонович. Чернышев-
254

скин тогда сказал ему, что он постарается присылать для
«Современника» свои статьи, которые, может быть,
удастся печатать под псевдонимом. Это была их послед¬
няя встреча.
Е. Н. Пыпипа сообщала своим родителям, что Черны¬
шевский «чрезвычайно спокоен. Он ведь всегда мало дума¬
ет о себе», и «если есть у него забота, то единственная —
Ольга Сократовна». О поразительной выдержке Черны¬
шевского в день отъезда на каторгу писал С. Н. Пыпин,
находившийся с ним до последней минуты: «Это не мало¬
душный человек, за которого можно было бояться: нрав¬
ственной силы у него достаточно».
При прощании старались держаться так, чтобы не
дать выхода своим чувствам; всех сдерживало и тюремное
начальство, присутствовавшее при свидании.
Вечером 20 мая 1864 года во дворе крепости у гаупт¬
вахты «государственного преступника» Чернышевского
ожидала почтовая телега с двумя жандармами. На коло¬
кольне Петропавловского собора заиграли куранты, коло¬
кол пробил десять ударов. Телега тронулась. Было совсем
светло: наступала пора белых ночей. Чернышевский в по¬
следний раз смотрел на город, в который приехал восем¬
надцать лет назад.
Через некоторое время вслед за ним выехал жандарм¬
ский поручик — «па всякий случай». Потом, когда Петер¬
бург остался далеко позади, в Сибири при переправе на
пароме через реку Чернышевский услышал слова везшего
его ямщика: «Кто за народ стоит, все в Сибирь идут,— мы
это давно знаем».
* * ♦
После расправы над Чернышевским в Петербурге дол¬
го ие затихали разговоры о происшедшем. Полицейские
агенты доносили в Третье отделение, что в городе боль¬
шим спросом пользуются фотографические карточки
осужденного и что их продают безбоязненно, потому что
255

пс появлялось особого распоряжения, как это было в от-
пошепии портрета М. Л. Михайлова.
В своем дневнике А. В. Никитенко отмечал негодова¬
ние против правительства, охватившее многих современ¬
ников, глубоко потрясенных судьбой Чернышевского. По
словам Л. Ф. Пантелеева, темные силы, пытавшиеся по¬
хоронить даже имя Чернышевского, своим произволом
подняли его на недосягаемую высоту, и «он будет жить
в русских сердцах, пока не погаснет в них стремление
к истине».
Поэт А. Н. Плещеев в письме к А. Н. Пыпину пред¬
сказал, что придет время, когда нелицеприятный суд ис¬
тории вынесет свой приговор над вопиющим и позорным
делом, целью которого было стремление устранить имев¬
шего огромное влияние на общество писателя. Скорбя о
потере своего наставника и друга, Н. И. Утин писал, что
учение Чернышевского не пропадет даром и отсутствие
у русской молодежи ее лучшего учителя приведет к еще
более тесному сплочению молодого поколения борцов за
народное дело.
«Не судом, не за вину отправили Чернышевского в
каторгу, а потом в якутский край, в Вилюйск на поселе¬
ние, а потому только, что боялись его слова, его влияния
как публициста и вождя, боялись в нем опасного писате¬
ля»,— отмечал Н. В. Шелгунов, высказывая мнение мно¬
гих своих современников.
Писатель А. К. Толстой, оказавшийся на придворпой
охоте рядом с царем, на его вопрос о новостях в литера¬
турном мире мужественно ответил:
— Русская литература надела траур по поводу
несправедливого осуждения Чернышевского.
— Прошу тебя, Толстой, никогда не напоминать мпе
о Чернышевском,— оборвал его царь недовольным и стро¬
гим голосом и, отверпувшись, дал понять, что их беседа
окончена.
256

Весть о судебной расправе над Чернышевским рас¬
пространилась и за рубежом. Редакторы «Колокола» Гер¬
цен и Огарев подняли гневный голос протеста против «ак¬
та варварства» над вождем русского революционно-де¬
мократического лагеря. «Да падет проклятием это безмер¬
ное злодейство на правительство...» — гневно писал «Ко¬
локол» 15 июня 1864 года. «Чернышевский был вами вы¬
ставлен к столбу на четверть часа, а вы... па сколько лет
останетесь привязанными к нему? Проклятье вам, про¬
клятье...» В ряде статей, появившихся в «Колоколе» и
посвященных борцу и мученику за народ Чернышевско¬
му, Герцен со всей резкостью разоблачал провокацион¬
ный характер следствия и суда, открыто заявляя о своей
идейной близости Чернышевскому и пропагандируя его
взгляды.
А. А. Серпо-Соловьевич, избежавший расправы только
потому, что находился за границей, посвятил все силы
продолжению дела Чернышевского, брата-революционера
и других своих соратников, подвергшихся царским ре¬
прессиям. В листовке, напечатанной за рубежом,
А. А. Серно-Соловьевич, выражая твердую уверенность
в том, что «могучее слово» Чернышевского нашло благо¬
дарную почву, посылал ему в далекую Сибирь свой горя¬
чий привет: «Учитель! Как тебя недостает между памп,
каким счастьем почел бы я, если б мне ценой собственной
жизни искупить хоть часть страданий, на которые обрек¬
ли тебя эти убийцы».
Революционер-народник, друг Маркса и Энгельса
Г. А. Лопатин передавал слова Маркса, который сказал,
что «политическая смерть Чернышевского есть потеря
для ученого мира не только России, но и целой Европы».
* * »
Годы сибирской каторги и тюрьмы — годы тягчайших
лишений и испытаний. После тысяч верст тяжелого пути
257

Чернышевский прибыл в Иркутск,;где его ждала каторж¬
ная работа на солеваренном заводе. Вскоре его перевели
в Нерчинск па Кадаинский рудник, здесь он заболел и
был помещен в лазарет. В Кадае Чернышевский встре¬
тился с М. Л. Михайловым, отбывавшим каторгу. Михай¬
лов был уже смертельно болен и 3 августа 1865 года умер
в тюремном лазарете от чахотки.
В 1866 году, преодолев огромные трудности, на Када¬
инский рудник на краткое свидание с мужем приезжала
О. С. Чернышевская. После следствия по делу каракозов-
цев, замышлявших освободить Чернышевского, его пере¬
вели в тюрьму в Александровский Завод; там он снова
был на каторжных работах под усиленным надзором.
По истечении срока семилетней каторги Чернышев¬
ский, рассчитывая на приближающееся освобождение и
оглядываясь на пройденный им путь революционной
борьбы, большая часть которого прошла в Петербурге, пи¬
сал жене из Александровского Завода: «...Что касается
лично до меня, я сам не умею разобрать, согласился ли б
я вычеркнуть из моей судьбы этот переворот, который по¬
вергнул тебя па целые девять лет в огорчения и лишения.
За тебя я жалею, что было так. За себя самого совершенно
доволеп». Черпышевский писал далее, что радуется тому,
что обрушившиеся на него царские гонепия придали
«больше прежнего силы и авторитетности» его голосу, что
он когда-нибудь зазвучит в защиту десятков миллионов
нищих.
Однако царское правительство не собиралось освобож¬
дать Чернышевского. В докладе царю шеф жандармов
Шувалов писал в 1870 году о «вредном влиянии» Черны¬
шевского на его последователей, которое продолжалось и
после его осуждения. Шувалов сообщал царю, что «каж¬
дый раз, когда правительство обнаруживало государст¬
венные преступления или вредные политические кружки,
было заметно, что источником тех и других служили аги¬
258

таторская деятельность Чернышевского и идеи, развитые
в его сочинениях». Шувалов высказывал соображение,
что если Чернышевский окажется где-либо «на поселе¬
нии», то «усилия вредных партий будут сосредоточены
на то, чтобы содействовать его побегу за границу», и он
вскоре сделается вождем революционной молодежи.
Учитывая это, Комитет министров решил продолжить
«временно заключение Чернышевского в тюрьме». Царь,
ранее лицемерно сокративший наполовину срок каторж¬
ных работ, утвердил постановление о переводе Черны¬
шевского на семьсот верст к северу от Якутска, в острог
глухого якутского селения Вилюйска. В одиночной, тем¬
ной и сырой камере острога, с правом выхода из пего
только в сопровождении двух жапдармов, ему предстояло
пробыть почти двенадцать лет.
Революционеры Г. А. Лопатин и вслед за ним
И. Н. Мышкин предпринимали смелые п энергичные по¬
пытки освободить Чернышевского. Однако опи окончи¬
лись безуспешно.
На каторге и в вилюйской тюрьме Черпышевский
пользовался любой возможностью, чтобы взяться за перо.
За долгие годы жизни в Сибири он написал много худо¬
жественных произведений — романов и пьес, повестей и
рассказов. Большая часть написанного не сохранилась.
Только благодаря случаю часть его рукописей попала в
руки родных. Товарищ Чернышевского по каторге, спяв
копию с его романа «Пролог», сумел передать его после
своего возвращения с каторги за границу, где «Пролог»
без имени автора был напечатан.
В 1879—1882 годах Чернышевский паписал роман
«Отблески сияния», в котором нашла отражение Париж¬
ская коммуна.
Путь этого произведения к читателям полон драматиз¬
ма. Оно переходило из рук в руки, пока в 1916 году не
попало, наконец, в Рукописное отделение Академии наук.
259

Впервые роман был опубликован лишь в советское время,
в 16-томпом собрании сочинений Чернышевского.
В своих письмах к родным Чернышевский сообщал,
что почти ежедневно очень много пишет, по вынужден
рвать и сжигать написанное: он не только не имел права
печататься, но был лишен возможности даже отсылать
свои рукописи.
После долгих хлопот родных и друзей Чернышевского
о смягчении его участи, в 1883 году — через 21 год после
заключения в Алексеевский равелин, Александр III,
сменивший па престоле казненного народовольцами
Александра II, разрешил Чернышевскому «перемещение
на жительство под надзор полиции в Астрахань». Из-за
боязни огласки в августе 1883 года его отправили под
именем «секретного преступника № 5» опять в сопровож¬
дении двух жандармов в Астрахань. Через два месяца
Чернышевский прибыл туда.
Посетивший его в Астрахапи А. Н. Пыпин рассказы¬
вал Л. Ф. Пантелееву, что Чернышевский чувствовал себя
способным приняться за любую работу по самым серьез¬
ным научным вопросам. Оп был полон творческих за¬
мыслов, мечтал об издании своего журнала. Там он начал
писать воспоминания, подготавливал два больших тома
материалов к биографии Добролюбова, усиленно занимал¬
ся переводом «Всеобщей истории» Вебера. Перевод мно¬
готомного труда давал ему средства к существованию. На
выходивших томах «Всеобщей истории» фамилия Черны¬
шевского не указывалась. На каждом томе значилось:
«Перевел Андреев». Чернышевский предполагал осущест¬
вить перевод на иностранные языки и издать некоторые
свои философские работы. Но все его замыслы наталкива¬
лись па непреодолимое препятствие — строгий цензурный
запрет. Печататься оп мог только под чужим имепем, да
и то с немалыми трудностями.
Благодаря энергичным стараниям сына Чернышевско¬
260

го Михаила Николаевича летом 1889 года Черпышевский
получил наконец разрешение переехать в родной Саратов.
Побывавший у Чернышевского писатель В. Г. Короленко
в воспоминаниях о нем писал, что он оставался самим
собой, «с прежней верой в один только всеустроительный
разум», обнаруживая такой же «ум, прежнюю диалекти¬
ку, прежнее остроумие».
'■Однако здоровье его было очень сильно подорвано
тюрьмами и каторгой, тяжелой лихорадкой, начавшейся
в астраханской ссылке. Через несколько месяцев после
переезда в Саратов — 17 октября (29 октября по новому
стилю) 1889 года — Чернышевский скончался.
Незадолго до смерти в одном из писем к издателю
К. Т. Солдатенкову Черпышевский писал: «Я хорошо
служил своей родине и имею право на признатель¬
ность ее».
Признательность Родины была заслужена ее великим
сыном по праву.
Входивший в круг Чернышевского и С. И. Се-
раковского офицер Н. Д. Новицкий, оставивший
воспоминания о Чернышевском, передавал слова совре¬
менника, не называя его имени, который был буквально
потрясен судьбой великого революционера-демократа:
«Будь я великим драматургом, я непременно взял бы его
сюжетом моей трагедии, но, по крайней мере, при своей
жизни не дозволил бы ее играть на сцепе из страха
свести зрителей с ума от горя, от пегодованпя и ужаса...»
В Петербурге во Владимирском соборе по заказу сту¬
дентов многих учебных заведепий состоялась панихида по
Чернышевскому. Среди студентов и курсисток были и ра¬
бочие. В Москве во время папихиды в церкви Дмитрия
Солунского на Тверском бульваре среди тысячной толпы,
состоявшей из студентов и интеллигенции, также можно
было видеть рабочих. В Одессе полиция запретила пани¬
хиду. В Саратов направлялись делегаты из разных горо¬
261

дов, на собранные по подписке Деньги отсылали венки.
Русские студенты в Париже устроили вечер, посвящен¬
ный памяти умершего. Множество телеграмм от различ¬
ных коллективов и отдельных лиц поступало в Саратов
на имя семьи. Телеграмма из Нижнего Новгорода была
подписана семьюдесятью восьмью лицами.
В письмах и телеграммах от учащейся молодежи Пе¬
тербурга, Москвы, Одессы и других городов России были
такие слова: «Николай Гаврилович не умер... в наших
лучших воспоминаниях, в наших задушевнейших думах
он живой и долго еще будет жить... Слава его не умрет,
пока живы в русском обществе любовь к народу и стрем¬
ление к справедливости... Для нас он был любимым учи¬
телем и мужественным гражданином».
На панихиде в Саратове, как рассказывал А. Н. Пы-
пип, присутствовали переодетые полицейские, а «на дворе
и у ворот стояли прямо в форме». И мертвый, Чернышев¬
ский был страшен царизму.
* * *
В «Колоколе», в заметке, озаглавленной «Чернышев¬
скому и Михайлову и всем друзьям нашим, стоявшим у
позорного столба, носящим цепи, работающим на катор¬
ге», Герцен предсказывал, что настанет время, когда осво¬
божденный народ установит памятники «борцам за народ¬
ное счастье».
Немецкая социалистическая газета «Берлипер фолькс
трибюпе» в некрологе Чернышевского писала: «Черны¬
шевский принадлежит... новому и стремящемуся вперед
миру. Он выстрадал и завоевал себе место в пантеоне
человечества».
Оценивая деятельность Н. Г. Чернышевского и его
единомышленников, В. И. Ленин писал: «Революционеры
61-го года остались одиночками и потерпели, по-видимо¬
му, полное поражение. На деле именно они были велики¬
262

ми деятелями той эпохи, и, чем дальше мы отходим от
нее, тем яснее нам их величие...» 1
В «Речи об обмане народа лозунгами свободы и равен¬
ства 19 мая» Ленин говорил о том, как бы мог оценить
героический подвиг Чернышевского невежественный че¬
ловек: «Ну, что же, разбил человек себе жизнь, попал в
Сибирь, ничего не добился». Ленин утверждал, что надо
видеть «содержание его деятельности (революционера.—
О. П.) и связь его деятельности с предыдущими и после¬
дующими революционерами» и нельзя рассматривать де¬
ятельность революционера только «с точки зрения тех
жертв... которые он принес...»2.
Беседуя в 1904 году с II. Валентиновым о Черпышев-
ском, Ленин говорил: «Величайшая заслуга Черпышев-
ского в том, что он не только показал, что всякий пра¬
вильно думающий и действительно порядочный человек
должен быть революционером, по и другое, еще более
важное: каким должен быть революционер, каковы дол¬
жны быть его правила, как к своей цели он должен идти,
какими способами и средствами добиваться ее осуществ¬
ления» 3.
Лепин рассказывал, что до знакомства с сочине¬
ниями Маркса, Энгельса, Плеханова главное влияние па
пего имел Чернышевский. «Благодаря Чернышевскому
произошло мое первое знакомство с философским матери¬
ализмом. Он же первый указал мне на роль Гегеля в
развитии философской мысли, и от него пришло понятие
о диалектическом методе, после чего было уже много лег¬
че усвоить диалектику Маркса. От доски до доски были
прочитаны великолепные очерки Чернышевского об эсте¬
тике, искусстве и литературе и выяснилась революциоп-
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 20, с. 179.
* Там же, т. 38, с. 336.
8 В. И. Ленин о литературе и искусстве, с. 649.
263

пая фигура Белинского. Прочитаны были все статьи Чер¬
нышевского о крестьянском вопросе, его примечания к
переводу политической экономии Милля... Я читал Чер¬
нышевского „с карандашиком" в руках, делая из прочи¬
танного большие выписки и конспекты... Энциклопедич-
ность знаний Чернышевского, яркость его революцион¬
ных взглядов, беспощадный полемический талант — меня
покорили»1.	'
Имя Чернышевского очень часто встречается в трудах
В. И. Ленина.
К. Маркс называл Чернышевского великим русским
ученым и критиком, который мастерски показал «банк¬
ротство буржуазной политической экономии» 1 2. Одной из
причин, побудивших Маркса изучить русский язык, бы¬
ло его желание «познакомиться также с экономическими
(превосходными) работами Чернышевского...»3.
Через год после Великой Октябрьской социалисти¬
ческой революции, 17 ноября 1918 года, по ленинскому
декрету о плане монументальной пропаганды на Сенат¬
ской площади в Петрограде был открыт временный па¬
мятник великому революционеру Н. Г. Чернышевскому.
На торжественном открытии памятника по проекту
скульптора Т. Э. Залкална присутствовали делегации фаб¬
рик и заводов, многих научных учреждений, члены Пе¬
троградского Совета.
С этого события в Петрограде, а затем в Ленинграде
пачалось увековечение памяти великого сына русского
парода. В нашем городе имя Чернышевского присвоено
бывшему Воскресенскому проспекту и расположенной на
нем станции метрополитена, библиотеке на Васильевском
острове. Еще в 1938 году был объявлен конкурс на проект
пового памятника Чернышевскому в Ленинграде взамен
1	В. И. Лепип о литературе и искусстве, с. 649.
2	Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 17—18.
8 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 33, с. 147.
264

временного. Первая премия была присуждена проекту
скульптора В. В. Лшпева и архитектора В. И. Яковлева.
Отлитая весною 1941 года бронзовая статуя была уста¬
новлена уже после войны, в 1947 году, в Московском рай¬
оне Ленинграда, на площади Чернышевского. Построен¬
ная несколько позже гостиница «Россия» стала фоном
для памятника.
В Государственной Публичной библиотеке имени
М. Е. Салтыкова-Щедрина, Центральном государственном
историческом архиве, в Институте русской литературы
(Пушкинском доме) АН СССР хранятся автографы ряда
писем и некоторых произведений Чернышевского, среди
них его воззвание «Барским крестьянам». Недавно в
Ленинградском отделении издательства «Наука» вышло
подготовленное учеными-ленинградцами первое научное
издание романа «Что делать?».
Наследие идеолога революционно-демократического
периода русского освободительного движения, вождя «му¬
жицких демократов», писателя-гуманиста стало достояни¬
ем и патриотической гордостью всего советского народа.
В годы Советской власти произведения Чернышевско¬
го издавались 227 раз общим тиражом 12 378 тысяч эк¬
земпляров па 24 языках пародов СССР и зарубежных
стран, в том числе на русском — 169 раз общим тира¬
жом 11901 тысяча экземпляров; па других языках на¬
родов СССР — 50 раз общим тиражом 430 тысяч экземпля¬
ров; на языках пародов зарубежпых страп — 8 раз общим
тиражом 47 тысяч экземпляров. Общий тираж изданий ро¬
мана «Что делать?» составил более 7 миллионов экземпля¬
ров.
Память о великом сыне русского народа живет е
названиях улиц, библиотек, учебных заведений и других
учреждений культуры во многих городах нашей страны.
С 1918 года открыт мемориальный музей Н. Г. Чер¬
нышевского в Саратове. Это один из первых литературных
265

музеев, открытых в нашей стране после Великой Октя¬
брьской социалистической революции. 17 сентября
1920 года В. И. Ленин подписал декрет Совета Народных
Комиссаров «Об объявлении музея имени Чернышевского
в Саратове национальным достоянием и передаче его в
ведение Народного комиссариата просвещения». Музеи
Н. Г. Чернышевского созданы в Александровском Заводе
и в Чите — в местном Педагогическом институте. Жизни
и деятельности Н. Г. Черпышевского посвящен раздел
экспозиции в Вилюйском краеведческом музее. В Вилюе
установлен памятник великому революционеру-демокра¬
ту. Имеется памятпик Чернышевскому и в столице пашей
Родины Москве: наряду с памятниками других выдаю¬
щихся мыслителей и ученых его бюст установлен перед
зданием университета на Ленинских горах.
Имя Н. Г. Черпышевского чтит все прогрессивное че¬
ловечество. Выдающиеся деятели общественного движе¬
ния разных стран свидетельствовали о том, что их рево¬
люционное сознапие формировалось под влиянием социа¬
листических идей Черпышевского. Роман «Что делать?»
переведен на многие инострапные языки, в том числе па
немецкий, английский, китайский, испанский, итальян¬
ский, венгерский, французский, румынский, монгольский,
персидский, вьетнамский, голландский, корейский, швед¬
ский, японский, на языки всех славянских народов.

АДРЕСА ЧЕРНЫШЕВСКОГО
В ПЕТЕРБУРГЕ
Время проживания
Исторический адрес
Современный адрес
Состояние
дома
19 июня — 20 авгу¬
ста 1846 г.
Спасский пер., 41, дом При-
луцкого
Ул. Петра Алексее¬
ва, 2/44
Сохранился,
надстроен
21 августа — 7 де¬
кабря 1846 г.
Екатерининский канал, 35,
кв. 47, дом Вяземского
Угол канала Грибое¬
дова и Мучного
пер., 38/1
Сохранился,
перестроен
7 декабря 1846 г. —
7 июня 1847 г.
Малая Садовая ул., 1, кв. 11,
дом Сутутина
Малая Садовая ул.,
участок дома № 2
Не сохра¬
нился
1847-1848 гг.
Владимирский пр., дом Фре¬
дерикса
Владимирский пр., 13
Сохранился
1848 г.
Вознесенский пр,, 42, дом Со¬
ловьева
Пр. Майорова, 41
Сохранился
20 сентября 1849 г.—
10 февраля 1850 г.
Большая Конюшенная ул., 16,
кв. 8, дом Кошанского
Ул. Желябова, 15
Сохранился,
надстроен
Декабрь 1850 г.—
12	марта 1851 г.;
13	мая — 1 августа
1853 г,
Большая Офицерская ул., 44
Ул. Декабристов, 45
Сохранился

Продолжение
Время проживания
Исторический адрес
Современный адрес
Состояние
дома
Начало	августа
1853 г. — середина
августа 1854 г.
Петербургская сторона, набе¬
режная реки Ждановки, 4,
дом Бородиной. Правая при¬
стройка во дворе
Набережная
Ждановки, 7
реки
Эта
часть
дома не со¬
хранилась
Середина августа
1854 г. — 25 апре¬
ля 1855 г.
Хлебный пер. у Владимир¬
ской церкви, дом Диллинг-
сгаузепа.
Дмитровский пер.
Не установ¬
лен
25 апреля — 22 авгу¬
ста 1855 г.
Дача в Беклешовском
Лесном, Большая
левка
саду в
Куше-
Выборгский район Не сохра-
Ленинграда (в рай- нился
one площади Му¬
жества)
22 августа 1855
июнь 1860 г.
г.—
Поварской
пер.,
12, кв. 7
(?)
Поварской пер., 13
Сохранился
Лето 1859 г.
Конец июня 1860 г.—
7 июня 1861 г.
июня 1861
7 июля 1862 г.
г. —
Петровский остров (дача)
Васильевский остров, угол 2-й
линии и Большого пр., 15,
кв. 7, дом Громова
Большая Московская
кв, 4, дом Есауловой
УЛ.,
6,
Петровский остров
Васильевский остров,
угол 2-й линии и
Большого пр., 13/6
Большая
ская ул.,
Москов-
Не установ¬
лен
Сохранился
Частично
перестроен
8
6

ОСНОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА
К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве. В 2-х томах. М., «Искусство»,
1'976, т. 1.
В. И. Лепил о литературе и искусстве. М., «Художественпая ли¬
тература», 1976.
Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений в 16-ти томах. М.,
Гослитиздат, 1939—1953.
Чернышевский Н. Г. Что делать? Л., «Наука», 1975 (Серия «Ли¬
тературные памятники»),
Баренбаум И. Е. Н. Л. Серно-Соловьевич. М., Изд-во Всес. книж-
пой палаты, 1961.
Бельчиков Н. Ф. Революционно-демократическая беллетристика
60-х годов.— В кп.: Литературное наследство, т. 25-26. М.,
1936, с. 70-120.
Богословский II. В. II. Г. Чернышевский. 1828—1889. М., «Молодая
гвардия», 1957 (серия «Жизнь замечательных людей»).
Боград В. Э. Журнал «Современник». 1847—1866. Указатель содер¬
жания. М., Гослитиздат, 1959.
Бурсов Б. И. Мастерство Чернышевского-критика. Л., «Советский
писатель», 1959.
Гернет М. В. История царской тюрьмы, т. 2. Изд. 3-е. М., Госюр-
издат, 1961.
Дело Чернышевского. Сб. докумептов. Саратов, Приволжское кп.
изд-во, 1968.
Евгеньев-Максимов В. Е «Современник» при Чернышевском и До¬
бролюбове. Л., Гослитиздат, 1936.
Евграфов В. Е. Философские взгляды Н. Г. Чернышевского.— В
кп.: Из истории русской философии. Сб. статей. М., Госполиг-
издат, 1951, с. 304—401.
Зевин В. Я. Политические взгляды и политическая программа
Н. Г. Чернышевского. М., Госполитиздат, 1953.
Иезуитов А. II. Кпига, дающая заряд на всю жизнь (В. И. Лепип
и роман Н. Г. Чернышевского «Что делать?»).— «Русская ли¬
тература», 1968, № 1, с. 147—158.
Лебедев А. А. Герои Чернышевского. М., «Советский писатель»,
1962.
269

Лемке М. К. Политические процессы в России 1860-х гг. (По ар¬
хивным документам). М,— Пг., 1923.
Лотман Л. М. Черпышевский-ромапист. — В Кп.: История русской
литературы, т. 8, ч. 1. М.—Л., Изд-во АН СССР, 1956, с. 486—•
535.
Луначарский А. В. Статьи о Черпышевском. М., Гослитиздат,
1958.
Макеев И. Н. Г. Черпышевский — редактор «Военного сборника».
М., Воениздат, 1950.
Мещеряков II. Л. Ленип о Чернышевском.—В кп.: Н. Г. Черны¬
шевский. 1889—1939. Сб. статей и материалов. М., Гослитиз¬
дат, 1940, с. 5—40.
Михневич Вл. Петербург весь па ладопи. СПб., 1874.
Наумова II. Н. Николай Гаврилович Черпышевский. Изд. 2-е. Л.,
«Просвещение», 1974.
Нечкина М. В. Н. Г. Чернышевский и А. И. Герцен в годы рево¬
люционной ситуации (1859—1861).—Известия АН СССР. От¬
деление литературы и языка, т. 13, вып. 1. 1954.
Нечкина М. В. Подвиг II. Г. Чернышевского.— «Коммунист», 1978,
№ 2.
Николаев М. П. Роман «Алферьев» И. Г. Чернышевского.—Уч. за¬
писки Тульского пед. ип-та, вып. 3. Тула, 1952, с. 117—172.
Николаев М. П. Художественные произведения Н. Г. Черпышев¬
ского, написаппые па каторге и в ссылке. Тула, 1958.
Новикова Н. II. Революционеры 1861 года. М., «Наука», 1968.
Петров А. Н., Борисова Е. А., Науменко А. П., Повелихина А. В.
Памятники архитектуры Ленинграда. Изд. 2-е. Л., Изд-во ли¬
тературы по строительству, 1969.
Пинаев М. Т. Комментарий к роману Н. Г. Черпышевского «Что
делать?». М., Учпедгиз, 1963.
Писарев Д. И. Мыслящий пролетариат. Сочинения в 4-х томах,
т. 4. М., Гослитиздат, 1956, с. 7—49, 429—434.
Плеханов Г. В. Н. Г. Черпышевский. Кп. 1 и 2. — В кп.: Плеха¬
нов Г. В. Сочинения. Изд. 2-е. М., Госиздат, 1925, т. 5, с. 1—363;
т. 6, с. 1-241.
Покусаев Е. И. Н. Г. Черпышевский. Очерк жизни и творчества.
Изд. 5-е. М., «Просвещение», 1976.
Пометки В. И. Ленипа на книге IO. М. Стеклова «Н. Г. Черны¬
шевский, его жизпь и деятельность» (1909). Послесловие
В. Я. Зевипа. — В кп.: Литературное наследство, т. 67. М.,
1959.
Порох И. В. Герцен и Чернышевский, Саратовское кн. изд-во,
1963.
270

Революционная ситуация в России в 1859—1861 гг. Вып. 1—6. М.,
Изд-во АН СССР, 1960-1974.
Рейсер С. А. Революционные демократы в Петербурге. Л., Леп-
издат, 1957.
Рюриков Б. С. Н. Г. Черпышевский. Критико-биографический
очерк. М., Гослитиздат, 1961.
Серебряков М. В. Классики марксизма-ленипизма о Н. Г. Черны¬
шевском,—В кн.: Н. Г. Чернышевский (1889—1939). Труды
научной сессии к 50-летию со дня смерти. Л., изд. ЛГУ, 1941,
с. 46-67.
Скафтымов А. П. Нравственные искания русских писателей. М.,
1972.
Соловьев Г. А. Эстетические воззрения Чернышевского и Добро¬
любова. М., «Художественная литература», 1974.
Сподвижники Черпышевского. М., «Молодая гвардия», 1961 (се¬
рия «Жизнь замечательных людей»),
Тамарченко Г. Е. Романы Н. Г. Чернышевского. Саратовское кн.
изд-во, 1954.
Тамарченко Г. Е. Чернышевский-романист. Л., «Художественная
литература», 1976.
Таубин Р. А. К вопросу о роли Н. Г. Чернышевского в создании
«революционной партии» в конце 50-х — начале 60-х годов
XIX в. — «Исторические записки» (АН СССР, Ин-т истории),
№ 39. М., 1952, с. 59-97.
Черепахов М. С. Н. Г. Чернышевский. М., «Мысль», 1977.
Чернышевская И. М. Летопись жизни и деятельности II. Г. Чер¬
нышевского. М., Гослитиздат, 1953.
Н. Г. Черпышевский в воспоминаниях современников. Т. 1—2. Са¬
ратовское кн. изд-во, 1958—1959.
II. Г. Чернышевский. Статьи, исследования и материалы. Под ред.
Е. И. Покусаева. Вып. 1—7. Саратовское кп. нзд-во, 1958—
1975.
Шульгин В. II. Очерки жизни и творчества Н. Г. Чернышевского.
М., Гослитиздат, 1956.
Щеголев П. Е. Алексеевский равелип. М., «Федерация», 1929,
с. 29—52.
Янсюкевич А. А. Маркс, Энгельс, Лепин о Н. Г. Чернышевском,—
В кп.: Н. Г. Чернышевский. Сб. статей к 50-летию со дпя
смерти великого революционера-демократа. Саратов, 1939,
с. 5-18.

ОГЛАВЛЕНИЕ
«Средоточие всех надежд»		 . . . .	5
«Неодолимое ожидание близкой революции»	40
«Это была первая молния»	72
«Репутация его растет»	96
«От его сочинений веет духом классовой борьбы» . . 137
«А до той поры готовься к делу»	160
«В России террор»	195
«Будущее светло и прекрасно»	218
«Я хорошо служил своей родине»	239
Адреса Чернышевского в Петербурге	267
Основная литература 		269
Олег Алексеевич Пини
ЧЕРНЫШЕВСКИЙ
В ПЕТЕРБУРГЕ
Редактор И. А. ОРЛОВА. Художник Л. А. ЧЕПЕЦ. Художественный
редактор А. К. ТИМОШЕВСКИЙ. Технический редактор С, Б. МА¬
ТВЕЕВА. Корректор Т. В. МЕЛЬНИКОВА
И Б № 784
Сдано в набор 16.03.78. Подписано к печати 1.06.78. М-26849. Формат
70Х108’/з2. Бумага тип. 1. Гарн. обыкн. новая. Печать высокая.
Усл. печ. л. 11,90+вкл. Уч.-изд. л. 12,14+0,03+1,27=13,44. Тираж
50 000 экз. Заказ № 584. Цена 1 р. 10 к.
Ордена Трудового Красного Знамени Лениздат, 191023, Ленинград.
Фонтанка, 59. Ордена Трудового Красного Знамени типография
им. Володарского Лениздата, 191023, Ленинград, Фонтанка, 57.