Wo,!.!'*.
V.
ФA
к'
-
I"-
ПОЭМЫ И ПѢСНИ

q»ir
ПОЭМЫ и ПѢСНИ
Д. Д, Дьвовой
(|ІІИДЛОВСКОЙ)
,.;••••ч
••'•*-J:ч-!
V If—3JC.
Ч\
-
"Ч
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія М. М. СТЛСЮЛЕВИЧА, В. О ., s л., 28.

2011142509

ПРИЧЕШИ СТИХОТВОРЕНИЯ.
ОТКЛИКИ.
-
МЕЖДУ ІІЕБОМЪ И ЗЕМЛЕЙ.
—
ПРИЗРАКИ.
ПОДЪ ГНЁТОМЪ.
—
ЭПИЛОГИ.

отклики.
Ко дню открытія памятника
Александра Сергѣевича Пушкина.
«Я памятникъ воздать себгь нерукотворный,
Къ нему не заростеть народная тропа h
Такъ восклидалъ пѣвецъ, Баянъ нашъ чудотворный,
Когда вокругъ него завистниковъ толпа
Плоды высокихъ думъ беземыеленио топтала
И съ злобою тупой ихъ славу отвергала.
Да! то былъ вѣіцій крикъ. могучее сознанье,
Сознанье генія въ избыткѣ гордыхъ силъ,
То заповѣдь была, святое завѣщанье,
Которое народъ лелѣялъ и хранилъ.
Полъ-вѣка ужъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ нѣтъ поэта,
Какъ палъ, безвременно, онъ жертвой роковой.
Бездушной клеветы испорченнаго свѣта,
Но дыгаетъ между насъ онъ славою живой.
И пробѣгутъ года, и протекутъ столѣтья,
Но имя Пушкина вѣка переживетъ,
Изъ чудныхъ нѣсенъ онъ сплеталъ вѣнецъ беземертья,
И свято тотъ вѣнедъ потомство сбережетъ.

Орломъ онъ съ высоты взиралъ на всю природу,
Онъ Русь свою постигъ, преданья старины
ІІароднымъ языкомъ разсказывалъ народу,
Народнымъ геніемъ стихи его полны.
Онъ мыслью пережилъ всѣ страсти и волненья:
Великаго Петра великія мечты,
Отрепьева обманъ, Мазепы преступленья,
Жуана тщетное исканье красоты;
Мученья адскія Бориса Годунова,
Сальери ненависть, Онѣгина любовь,
Надъ грудой золота терзанія Скупого,
Цыгана дикаго разнузданную кровь;
Онъ все прочувствовалъ, во все онъ вникъ душою;
Съ Кавказскимъ Плѣнниісомъ томился и сісучалъ;
Съ черкешенкой онъ плакалъ молодою,
Съ своей Заремою безумно ревновалъ;
Съ безумцемъ бредилъ онъ, грозясь и проклиная,
Предъ Мѣднымъ Всадникомъ, надъ бѣшѳной рѣкой;
Съ Татьяной томною, мечтательно вздыхая,
ГІризнаніе писалъ дрожащею рукой.
Онъ прелесть находилъ на Сѣвѳрѣ угрюмомъ,
Въ прозрачномъ сумракѣ задумчивыхъ ночей,
У финскихъ бѳреговъ, гдѣ взморье плещетъ съ шумомъ,
Гдѣ ночи коротки, гдѣ солнце безъ лучей.
Онъ обезсмертилъ все безсмѳртными стихами—
Украинскую ночь, державную Неву,
И Бессарабію съ зелеными степями,
И моря южнаго густую синеву.
Природу скудную россійской деревушки,
Убогость бѣдныхъ юртъ и внутренность шатра,

И кельго скромную, и рбзсказни старушки,
Съ которой проводилъ вдвоѳмъ онъ вечера.
Хоть онъ не дороясилъ любовію народной,
Хоть пѣлъ онъ «для себя», какъ соловей весной,
«Не требуя наградъ за подвигъ благородный»,
Но передъ нимъ въ долгу считался край родной.
И вотъ пришла пора: въ Москвѣ его родимой,
Тамъ, гдѣ качалася поэта колыбель,
Гдѣ «музой нѣжною, наставницей любимой»,
Ребенку вручена «волшебная свирѣль».
На тризну славную великаго рожденья
Россія памятникъ воздвигла наконецъ.
Прости же насъ, прости за годы промедленья,
И родину за то не осуди, нѣвецъ!
Пусть тѣнь твоя слетитъ на праздникъ повсемѣстный,
Пусть генія крыло коснется нашихъ лиръ,
И хоть ничтоженъ даръ, что смѣлъ поэтъ безвѣстный
Принесть какъ слабый даръ на твой великій пиръ,
Но чувство общее любви и восхищенья
Старался онъ тебѣ съ любовью передать..,
Прими жъ его, прими съ улыбкой снисхождения
И лаврами дозволь чело твое вѣнчать!
26-го Мая 1880 г.
Г. Кіепъ.

Сыну. У ..
ІТорой любуяся тобою.
Цѣлуя милый ротикъ твой,
Дрожу я надъ твоей судьбою
И вдругъ поникну головой:
Твой дѣтскій смѣхъ, твой милый лепетъ
Невольный пробуждаютъ трѳпетъ
Въ душѣ прозорливой моей,
И я, полна тоски невольной,
Тебя, мой мальчикъ своевольный,
Балую чаще и нѣжнѣй!
И все сдается мнѣ, быть можете,
Та ласка даромъ не пройдетъ,
Она въ страданіяхъ поможете,
Смягчите, согрѣетъ и спасетъ!
Измученъ жизненной борьбою,
Людской обидною враждою,
Душой ты въ прошломъ отдохнешь
И, оглянувшись, за собою
Хоть дѣтство счастьемъ назовешь.
Памяти Глинки.
го-го Мая 1885 года.
ГІо степямъ зеленымъ, по лѣсамъ сосновымъ,
По Днѣпру, по Волгѣ, по тихому Дону,
По селамъ, по нивамъ, по рощамъ дубовымъ,
ІІѢснь лилась родная, то подобна стону
Муки безгіредѣльной, то полна печали
Задушевной, тихой, или удалая,

Дробью разсыпаясь, соловьемъ щелкая!
Эту пѣснь родную не пѣвцы слагали,
Эту пѣсаю пѣли—дѣды въ стары годы;
Съ ней пахалъ Микула, съ ней Илья, Добрыня,
Змѣй одолѣвали, съ ней ихъ внуки нынѣ
Перешли Балканы,—это пѣснь народа,
Это пѣень святая,—не замретъ она,
Пока русскимъ духомъ наша Русь полна.
И понялъ онъ ту пѣснь родную—
Наіпъ чудодѣйственный Орфей,
И пѣсню новую, живую
Оставилъ родинѣ своей.
Создатель музыки народной
Въ «Русланѣ», въ «Жизни за Царя»,
Художникъ, онъ мечтой свободной,
Не подражая, но творя,
Впервые правиламъ искусства
Напѣвъ народный подчинилъ,
Не охладивъ ни прелесть чувства,
Ни удаль мощныхъ русскихъ силъ.
Слушайте... вотъ заливается
Ваня-сиротка въ избѣ,—
Грудь отъ тоски разрывается,
Скорбь замираетъ въ мольбѣ.
Слышите пѣсню прощальную
Съ жизнью, съ далекой семьей,—
Пѣсню Сусанина, пѣснь погребальную,
Передъ румяной зарей?
Слышите—въ полѣ, усѣянномъ
Грудами бѣлыхъ костей,
Витязя клятву?... Щелкнулъ соловей,—

Плачетъ о счастьи развѣянномъ
Дѣва въ свѣтлицѣ своей.
Это все русское горе,—
Горе родимой страны,
Звуковъ плѣнительныхъ море,
Плачъ серебристой волны!
Чу!... звуки гимна народнаго,
«Славься нашъ царь молодой!»
Пѣсни веселья свободнаго,
Русскій «трепакъ» плясовой.
Слышите пѣсню заздравную
Съ пѣнистымъ кубкомъ въ рукѣ,
Слышите Русь Православную
Въ счастьи, въ разлукѣ, въ тоскѣѴ
Это все радость кипучая,
Это все удаль твоя,
Родина сильно-могучая,
Сказочный свистъ соловья!
Сладкой истомою, страстью огневою
Нѣясатъ и жгутъ эти звуки;
Въ нихъ воскрешаются съ силою новою
Радости жизни и муки;
Имъ отдаешься съ тоской бѳззавѣтною,—
Слезы въ очахъ закипаютъ,—
Старою сказкой, любимой, завѣтною,
Чудные звуки ласкаютъ.
Пѣсныо помянемъ пѣвца отошедшаго,
Холодъ томительно-скучной
Жизни—согрѣемъ мы сказкой прошедшаго,
ІІѢснью его сладкозвучной!

Пусть же пѣсня дрогнетъ, пусть она зальется,
Дробью разсыпаясь, соловьемъ щелкая,
Пусть въ сердцахъ остывшихъ пламень разольется
И воскреснете радость смѣлая, живая,
Русская воскреснете сила удалая!
Пусть, не изсякая, будите эта сила
Все, что прежде было дорого и мило,—
Пусть она вдохнетъ въ насъ все, что было свято,
Все, чѣмъ Русь родная встарь была богата!
По поводу самоубійствъ.
(Изъ газетныхъ хроиикъ.)
Пиіци мало въ извѣетьяхъ газетныхъ,
Вялъ вопросовъ текущихъ обзоръ,
На столбцахъ, то сухихъ, то безцвѣтныхъ,
Злобы дня, полѳмическій споръ.
Не читаю я темъ фельетонныхъ,
Политическихъ темныхъ статей,
Брань журнальныхъ враговъ разъяренныхъ
Не смѣшитъ меня злостыо своей.
Я ищу съ содроганьемъ сердечнымъ
Меясъ пространныхъ газетныхъ столбцовъ,
Тотъ отдѣлъ, гдѣ съ презрѣньемъ безпечнымъ
Грѣшной смерти приподнять покровъ;
Гдѣ на судъ клеветы произвольной,
»
Любопытству бездушныхъ глупцовъ,
Выдается мертвецъ, самовольно
Убѣжавшій изъ стана борцовъ.

Бъ этой хроникѣ краткой и сжатой
Недосказанныхъ жизнѳвныхъ драмъ,
Больше смысла и нищи богатой,
Чѣмъ въ извѣстьяхъ сухихъ телеграмъ.
Онѣ ближе къ рѣтенью вопросовъ,
Занимаюіцихъ душу и умъ,
Чѣмъ все то, что поэтъ и философъ
ІІрозрѣваютъ могуществом!» думъ.
Вы прочтите тѣ скорбныя строки,
Что порой оставляетъ мертвецъ,—
Не усталость, не лѣнь, не пороки
Разрѣшаютъ ужасный конецъ;
Не «аффектъ», не «разстройство психіи»,
Какъ привыкли врачи утѣгаать,—
Это все объясненья плохія,—
Надо глубже причины искать.
«Нечѣмъ жить... я искала работы, ^
«Не нашла», пишетъ жертва одна,
«Заложить уже нечего... счеты
«Съ жизнью кончить скорѣй я должна.
«Мнѣ одна оставалась дорога...
«Я еще молода, хороша...
«Да противно... И такт, слишкомъ много
«Натерпѣлась на свѣтѣ душа!
«Ухожу я, сестра дорогая,
«Не вини... нѣтъ исхода кругомъ!
«Помолись!»... и, растворъ допивая,
Отравилась она надъ пиеьмомъ.

Застрѣлилась жена молодая
Старовѣра купца-вахлака;
Передъ свадьбой молила, рыдая,
Она долго отца-старика.
«Образованной» мачихи въ ноги
Она кланялась... Въ куклѣ сухой
Не нашла она къ сердцу дороги—
Обвѣнчали,—исходъ роковой!
Не снесла она нравственной муки:
Мужъ-кулакъ ей по сердцу чужой,
Съ нимъ на что ей развитье, науки!
Вѣдь училась, жила вѣдь душой!..
Зарождались хорогаія грезы,
Жить хотѣлось, хотѣлось любить!
Вѣчный мракъ... безполезныя слезы...
И одна... не съ кѣмъ горя дѣлить.
Впереди?.. Отупѣнье рабыни...
Дѣти?.. Лучше имъ жить не давать!
Дочь—товаръ: продадутъ; ну, а въ сынѣ
Самъ захочетъ себя продолжать.
Лучше смерть. И покончила пулей.
Провожала ее молодежь,
Закидали вѣнками, тиснули
Рецензенты статейку—и что-жъ?
Ничего!—Но вотъ фактъ интересный,
Не изъ тѣхъ, что пройдутъ безъ слѣда:
Композиторъ довольно извѣстный
Удавился подъ гнетомъ труда.

«ГІилъ запоемъ!» Упрекъ благородный!
Какъ творенья его хороши,
Эти пѣсни тоски безъисходной, —
Соловьиныя нѣсни души!
Въ нихъ онъ выплакалъ раннія слезы,
Рой обманутыхъ, пылкихъ надеждъ,
Бури чувствъ безнадежныхъ и грезы,
И обиды жестокихъ невѣждъ.
Онъ былъ молодъ и вѣрилъ глубоко
Въ свой талантъ, въ свою силу пѣвца,
Увлекался свободно, широко,
Ждалъ улыбокъ, участья, вѣнца,
Но его неокрѣпнувшій геній
Не нашелъ отголоска кругомъ,
И порывы святыхъ вдохновѳній
Охлаждались поденнымъ трудомъ.
Онъ погибъ! смолкли звуки свирѣли,
Лебединая пѣснь замерла,—
Въ немъ артиста сберечь не умѣли,
Смерть ему вознестись помогла.
Вѣдность! бѣдность! какъ многихъ всосала
Ты въ болотную тину пѣвдовъ,
Сколько терній въ вѣнки ты вплетала,
Сколько свѣтлыхъ сгубила головъ!
Я не брошу въ васъ камнемъ презрѣнья,
Жертвы бѣдныя страшной борьбы,
Я слезой смою гнетъ осужденья
Гордыхъ, сильныхъ любимцевъ судьбы.

Знаю я, не спасутъ отъ безумья,
Ни молитва, ни ужасъ грѣха,
Есть минуты, когда безъ раздумья
Въ смерти ищешь спастись отъ врага.
Этотъ врагъ—безъисходное горе,
Голодъ, холодъ, весь ужасъ нужды,
Равнодушие тупое во взорѣ,
Клевета безпощадной вражды!
Неподвижныя, гордыя крылья,
Вспышки генія въ сердцѣ раба,
И сознанье нѣмого безсилья,
Надъ которыми смѣѳтея судьба.
А толпа равнодушно стремится,
Мимо, мимо, къ наживѣ, къ любви;
Она жадно спѣшитъ насладиться,
Жадно страсти насытить свои.
И проходить она безъ участья,
Мимо, мимо, съ презрѣньемъ, съ враждой
Къ безполѳзнымъ искателями счастья—
Въ чистомъ долгѣ, въ идеѣ святой.
Но когда, обезумѣвъ отъ муки,
Обезсилѣвъ въ пустынѣ глухой,
Налагаете преступный руки
На себя отчужденный толпой,—
Рукоплещете толпа самоказни,
Надъ несчастными рыдаете, вопите
И чувствительио-пошлыя басни
Надъ разверзстой могилой твердите.

Поздно, людиі цѣной драгоцѣнной
Этихъ пышныхъ рѣчей и вѣнковъ
Можно было отъ смерти презрѣвной
Уберечь беззащитныхъ борцовъ.
Но васъ только влекутъ ощущенья,
Циркъ, гдѣ гибнетъ истерзанъ звѣрьемъ
Гладіаторъ,—за кровь и мученья
Награжденъ нобѣдитель вѣикомъ.
О, жестокіе люди, не лгите!
Прочь съ могилы гюгибшихъ людей!
Горькой памяти ихъ не топчите,—
Нмъ не нужно цвѣтовъ, ни рѣчей!
Имъ молитва нужна отпущепья
И слеза горемычныхъ друзей,
А не поздній порывъ сожалѣнья,
Не надгробная пѣснь палачей.
В"ь альбом"ь.
Мы давно не встрѣчались съ тобою,
Стала дѣвуіпкой взрослою ты,
И улыбкой твоей молодою,
Воскрешающей въ сердцѣ мечты,
Я невольно любуюсь порою,
Я любуюсь и лаской очей,
И наивностью милой рѣчей,
И задумчивой тѣныо печали,
Что, какъ облачко въ солнечной дали,
На синѣющемъ небѣ весной,

Вдругъ туманить твой взоръ молодой.
Я любуюсь, а сердце невольно
Такъ тревожно, такъ чутко, такъ больно
Замираетъ въ груди у меня—
Словно чую недоброе я.
Я боюсь, свѣтъ обманчивый лживый,
Не пойметъ этой овѣжей души,—
О, не вѣрь его лести фальшивой,
Чистотой своихъ чувствъ дорожи!
Я боюсь, чтобъ тѣ свѣжія грезы,
Что въ душѣ расцвѣтаютъ твоей,
Какъ дуіпистыя майскія розы,
Не осыпались въ вихрѣ страстей,
Чтобъ влюбленною ложью рѣчей
Не увлекъ тебя фатъ безсердечный,
И хвастливый, довольный, безпечный
Не игралъ бы любовью твоей.
Берегись свѣтскихъ куколъ красивыхъ,
Берегись, милый другъ, пустоты!
Будь горда въ твоихъ чувствахъ правдивых1!,
И въ сознаньи твоей чистоты.
Жизнь—не пиръ; приготовь свои силы,
Будешь много бороться ты съ ней,
Будешь крестъ свой нести до могилы—
Это общая доля людей.
Но не все въ этой жизни страданье;
Есть минуты—онѣ хороши...
Ты дождешься минуты свиданья,
Но на встрѣчу любви не спѣши!
Вѣрь мнѣ—все въ свое время приходит1],,
Прѳдъ тобою вся жизнь впереди,
А пока—только молодость бродить,
Каісъ вино молодое въ груди.

M. В. П—ой.
(Въ отвѣтъ на письмо.)
Вашъ привѣтъ меня тронулъ глубоко,
Много славныхъ иапомнилъ мнѣ дней,
И повѣяло вдругъ издалека
Вольнымъ воздухомъ милыхъ степей.
Все, чтб было мноі^ тамъ пережито,
Все, чѣмъ съ вами дѣлилася я,
Всѣ тѣ. грезы, то счастье разбито,
Дожила я до чернаго дня.
Но чуть только я вспомню то время,
Нашъ разрозненный милый кружокъ,
И съ души моей скатится бремя,
Безпоіцадный смягчается рокъ.
Онъ даетъ отдохнуть и забыться,
Хорошо мнѣ, уютно, тепло,
И я плакать могу и молиться,
Сладко плакать о томъ, что прошло.
Руссной женщинѣ.
Плохо живется: тоска и сомнѣнье
Все молодое гнетутъ поколѣнье.
Иль разлагается племя могучее?..
Нѣтъ, не погасло въ немъ пламя живучее,
Только все ждетъ оно новыхъ мѣховъ,
Чтобъ не заглохнуть въ золѣ накопившейся.
Женщинѣ-матери, въ силѣ развившейся,
Сбросившей тягость позорныхъ оковъ,
Время настало раздуть животворную,
Божію искру въ остывшихъ сердцахъ,
Время ей ниву вспахать плодотворную,

Жизнь человѣчества—въ женскихъ рукахъ.
Многое вынесла женщина русская!
Труденъ былъ путь ея длинный! Крута,
Шла надъ обрывомъ дороженька узкая.
Узкой тропинкой, подъ ношей креста,
Долго плутала она одинокая
Въ темныхъ дремучихъ борахъ,
Въ зыбкихъ болотахъ; трясина глубокая
Долго держала ее, какъ въ цѣпяхъ,
Спутавъ и руки, и ноги ей травами;
Въ тинѣ болотной завязла она
Ига татарскаго; дикими нравами
Женская доля была стѣснена.
Стала рабою жена равноправная,
Мать полновластная богатырей—
Стала игрушкой развратныхъ страстей.
Но не задула въ ней доля безславная
Въ теремѣ, въ кельѣ, въ избушкѣ курной,
Искру души величавой, святой!
Сильная, честная, гордо-покорная
Въ подвигахъ тяжкихъ, въ работѣ упорная,
Молча и скромно за вѣкомъ ты шла,
Русская женщина, женщина славная!
Чувства глубокаго доля неравная
Въ сердцѣ горячемъ убить не могла.
Вдумайся только въ задачи глубокія,
Силу не трать для полета кругомъ,
Гордо расправь свои крылья широкія,
Мать, надъ родимымъ гнѣздомъ!
Грѣй животворной, горячею ласкою,
Неоперившихся, слабыхъ птендовъ,
Къ солнцу направь ихъ тревожныя крылія,
Время настало спасти отъ безсилія,
Русская женщина,—русскихъ орловъ!

Царь Ѳедор-ъ Іоанновичть.
Трагедія гр. А. К. Толстого.
По случаю спектакля у князя М. С. Волконскаго.
О февраля 1890 г.
То было ль на яву? Старинная Москва,
Боярская Москва воскресла предо мною,
Съ восточной пышностью, съ рѣзьбою расписною
Палатъ и теремовъ,—и чарамъ волшебства
Вся отдавалась я...
Ѳеодоръ, царь смиренный,
Сынъ Грознаго царя, не знаю, былъ ли ты
Такимъ, какимъ тебя поэтъ нашъ вдохновенный
Создалъ и возлюбилъ, но большей высоты
Артистъ не могъ достичь въ своемъ изображеньи
Смиренья и любви: то было воплощеньѳ
Евангельской, святой, духовной нищеты.
Дыханье затая, слѣдили всѣ, блѣднѣя,
За дивною игрой, не отрывая глазъ,
А трагикъ молодой сильнѣе и сильнѣе
Переживать все то, что волновало насъ.
«Какой я царь? Какой!?» онъ съ вонлемъ укоризны,
Съ отчаяньемъ взывалъ, а скорбный взоръ въ слезахъ
Иного царствія, иной искалъ отчизны,
Иного счастія въ далекихъ небесахъ.

МЕЖДУ НЕБОМЪ И ЗЕМЛЕЙ.
В"Ь дѣтской.
Спитъ моя дѣвочка милая,
Спитъ на рукахъ у меня;
Чтобъ не будить ее, дверь затворила я,
Не засвѣтила огня.
Только лампада предъ образомъ теплится.
Спи, да хранить тебя Богъ!
Риза Спасителя въ золотѣ свѣтится,
Ликъ его теменъ и строгъ.
Очи глубокія, вѣчно скорбящія,
Словно живыя глядятъ,
Бъ нихъ будто слезы сіяютъ бдестящія,
Миръ и прощенье сулятъ.
Только взгляну въ эти очи духовныя,
Вспомню про крестъ, что Онъ несъ!
Стбятъ ли всѣ наши слезы грѣховныя
Этихъ Божественныхъ слезъ?...
Слезы отчаянья, слезы сомнѣнія,
Слезы грѣховной любви,
Слезы безсилія и озлобленія
Вспомнила всѣ я свои.

Страшно миѣ стало!... Но вдругъ улыбнулася
Дѣвочіса сладко во снѣ—
Вмигъ въ мое сердце надежда вернулася
И такъ легко стало мнѣ!
Словно прочла я грѣховъ отпущеніе,
Словно прозрѣла душой,
Словно свое увидала спасеніе
Въ дѣтской улыбкѣ святой!
Лѣтній вечер-ь.
Какъ тихо все! свирѣли переливы
Полны задумчивой и ноющей тоскою,
И сумерки спускаются на нивы
И на зеленый садъ, надъ спящего рѣкою.
Чѣмъ ближе ночь, тѣмъ все въ природѣ тише,
Лишь пара ласточекъ, другъ друга догоняя,
Спускаясь внизъ и поднимаясь выше,
Трѳпещутъ крыльями, какъ будто бы ныряя.
Ужъ запада блѣднѣющія краски
Полоской розовой чуть небо окаймляютъ
И ночь идетъ.., слѣды прощальной ласки
Исчезнувшихъ лучей стираются и таютъ.
Усталыхъ птицъ умолкло ликованье,
Кой-гдѣ лишь слышенъ свистъ, отдѣльныхъ нотокъ звуки,
И на селѣ такое же молчанье,
И тихо на душѣ, и даже грусть разлуки
Въ ней замерла, какъ пѣсенка свирѣли,
Какъ соловья чуть дрогнувшія трели.

Идеалы.
Въ идеалахъ однихъ наше счастье,
Жизнь безъ нихъ и темна, и страшна.
Буря въ морѣ бушуетъ, ненастье,
На корабль набѣгаетъ волна,
Но блеснулъ огонекъ отдаленный—
Можѳтъ быть путеводный маякъ,
И, надеждой святой ободренный,
Съ бурей борется снова моряісъ.
Можетъ быть то звѣзда за туманомъ
На минуту сверкнула ему,
Но что въ томъ, если чуднымъ обманомъ,
Разсѣкая полночную тьму,
Она смерти ему облегчаетъ
Неминуемый горестный часъ,
И онъ съ вѣрой въ волнахъ погибаетъ,
Не спуская съ видѣнія глазъ.
Страшно плыть, если на небѣ въ морѣ,
Ни единой не блеіцетъ звѣзды!
Страшно жить, если въ жизненномъ горѣ
Ни единой нѣтъ свѣтлой мечты!
Если дружба, любовь и искусство,
Добродѣтель—пустыя слова,
Если царствуете разумъ, не чувство,
Если искры въ насъ нѣтъ Божества!
Бываютъ мгновенья—таинственной властью
Исполненъ ихъ смыслъ роковой,
И губятъ они безсознательной страстью
И жизнь, и душевный покой.

Напрасно бороться съ судьбой неизбѣжной!
Ничто не поможетъ, ничто не спасетъ,
И рабскія цѣпи любви безнадежной,
Быть можетъ, одна только смерть разорветъ.
Но если за гробомъ душа существуетъ,
Она не забудетъ страданій земныхъ,
Всю вѣчность душа по душѣ протоскуетъ,
Пока не наступить свиданія мигъ.
О, пой, не смолкая, мнѣ пѣсни земныя,
О, пой про любовь и печаль!
Печаль и любовь, эти чувства родныя,
Влекутъ въ заповѣдпую даль.
Въ ту даль, гдѣ не вижу я мысли предѣла,
Въ таинственный міръ красоты;
Къ нему я стремилась, къ нему я летѣла,
Какъ лебедь на крылья хъ мечты.
Но нѣтъ ей исхода—мечтѣ упованья!...
Скажи мнѣ, ты знаешь ли ихъ—
Тѣ сладкія муки, ту жажду страданья,
Что въ пѣсеяхъ поѳшь ты своихъ?
О, милый! Скажи мнѣ, куда отлетаютъ,
Тѣ вольные звуки души,
Гдѣ чувства родятся и гдѣ умираютъ,
Гдѣ счастье?—скажи мнѣ, скажи!
О, пой, не смолкая, мнѣ пѣсни земныя,
О, пой про любовь и печаль!
Тѣ чувства я знаю, они мнѣ родныя, .
Но гдѣ жъ заповѣдная даль?...

Notturno.
Ночь такъ тиха!.. Полна воспоминаній
Моя душа... тобой она полна,
Далекій другъ! Забыта и одна,
Я жизнь влачу безъ слезъ и бѳзъ роптаній,
Но иногда, среди ночной тиши,
Бъ счастливыя и рѣдкія мгновенья,
Когда, стряхнувъ заботы и волненья,
Я чувствую бѳзсмертіе души,—
Мнѣ дорого любви моей сознанье,
И жизнь, и все, чтб будить въ ней страданье,
И мигъ, когда впервые на тебя
Взглянула я, волнуясь и любя!
Ночь такъ тиха!.. Широкой полосою
Межъ яркихъ звѣздъ сребрится млечный путь,
И небеса влекутъ глубокой красотою,
И хочется въ нихъ взорами тонуть,
Въ ихъ голубой, въ ихъ необъятной дали!
Они въ себѣ, какъ Божіи скриясали,
Хранятъ законъ земного бытія,
И въ нихъ давно душой читаю я;
Но отчего, глядя на нихъ съ тоскою,
Я вся полна не ими, а тобою?...
Не оттого ль, что чистая любовь
И въ небѣ насъ соединяетъ вновь?...
Не оттого ль, что, встрѣтившись случайно,
Неся ярмо условности людской,
Другъ съ другомъ мы, душой сливаясь тайно,
Не можемъ здѣсь идти рука съ рукой,
Но тамъ, въ странѣ, гдѣ нѣтъ уже разлуки,
Гдѣ нѣтъ цѣпей, ни ревности, ни муки,

Насъ ждетъ съ тобой свиданье безъ конца?..
О, еслибъ такъ! о, еслибы сердца
Могли хоть тамъ въ одно соединиться!
Тогда бъ я здѣсь съ судьбой могла мириться,
Тогда бъ могла я адъ здѣсь пережить,
Чтобъ рай съ тобой на небѣ заслужить.
Тихая, теплая, звѣздная
Ночь надо мной разстилается;
Страшная, темная, слезная
Буря въ душѣ надрывается.
Ласково ночь безмятежная
Манитъ надеждою милою;
Буря въ душѣ безнадежная
Темной пугаетъ могилою.
Разливается мгла золотистая
Отъ вечерней зари на холмахъ,
И звѣзда загорѣлась лучистая,
Чуть видна въ голубыхъ небесахъ.
Не колышатся листья зеленые,
Надъ долиною носится паръ.
Смолкли мы, тишиной окруженные,
Подъ наплывомъ невѣдомыхъ чаръ.
Не болитъ уже сердце тревожное,
Улеглася въ немъ злая борьба,

Не влечете меня счастіе ложное,
Всѣ желанья убила судьба.
Незамѣтно пришло отреченіе...
Отчего жъ я забыть не могу?
Отчего же мечты заблужденія
Какъ святыню въ душѣ берегу?...
Надъ спокойной рѣкой прошлогодній камышъ,
Наклонившись, глядѣлся въ рѣкѣ,
А кругомъ разливалась недвижная тишь,
Горизонте розовѣлъ вдалекѣ.
На другомъ берегу, въ серебристый пугаокъ,
Зеленѣя, одѣлась Bep6à,
И надъ ней къ облакамъ свѣтло-сизый дымокъ
Выпускала изъ хаты труба.
Я сидѣла одна надъ заснувшей водой
И глядѣла въ туманную даль;
Не манилъ меня жить пиръ весны молодой
И прошедшаго не было жаль.
Мнѣ хотѣлось заснуть, тихимъ сномъ, навсегда,
Иодъ кустами фіалокъ стѳпныхъ,
Глубоко подъ землей схоронить безъ слѣда
Везполезность фантазій земныхъ.

ПРИЗРАКИ.
'
Въ прошедтемъ такъ странно и смутно
Мерещатся призраки миѣ,
Все то, что мелькнуло минутно,
Какъ будто приснилось во снѣ;
И радость, и горе, и грезы
Мепя посѣтили въ тиши,—
Любви моей муки и слезы,
Земная поэма души.
Но кажется мнѣ, что все это
Страница изъ жизни чужой,
Фантазія, сказка поэта,
Не горе любви прояситой.
Встаетъ предо мной прожитое
Изъ темной могилы годовъ,
И счастіе будитъ былое,
Какъ запахъ увядшихъ цвѣтовъ,—
Цвѣтовъ, что изъ книги забытой
Повѣяли дальней весной,
Любовью на вѣки зарытой
Въ душѣ безнадежно больной.

Бываютъ минуты, —ихъ счастье тревожно
И полно сомнѣній и мукъ,
И знаешь, и видишь, что все въ нихъ такъ ложно,
И встрѣчи тяжеле разлукъ.
Не вѣришь привѣту, не вѣришь участыо
И гонишь надежды свои,—
А любишь съ такою безумною страстью,
Какъ будто есть счастье въ любви!
Много пѣсенокъ знаю я, мой другъ,
Но не всѣмъ я ихъ распѣваю вслухъ.
Хочешь знать, какъ ішъ научилась я?
Пѣснь за пѣсенкой доносилася
Вѣтеркомъ ко мнѣ въ тихій часъ ночной,
Изъ лѣсной глуши, изъ травы степной,
Изъ травы степной, изъ струи рѣчной;
ІІѢснь соловушки переливную,
ІІѢсню пахаря заунывную,
ІІѢснь кузнечика, что какъ звонъ гудитъ,
Пѣсню дѣвугаки, что мечтой звучитъ,
Всѣ то знаю я, всѣ тебѣ спою, ,
Въ нихъ я выскажу всю любовь мою!
Какъ она налетѣла, пришла,
Какъ закралась мнѣ въ сердце любовь?
Побороть я ее не могла,
Поборю,—она явится вновь!

Помню ясные, лѣтніе дни,
Степи, лѣсъ и душистый двѣтникъ,
Ночи, звѣзды, за рѣчкой огни
И кукуіпекъ въ саду иѳрекликъ.
ІІомню пѣсни, что въ душу мою
Западали какъ взгляды очей,
Что, лаская, твердили: «люблю!»
Везъ признаній, безъ страстныхъ рѣчей.
Помню первый порывъ и потомъ
Прелесть робкихъ, задумчивыхъ встрѣчъ,
Все, что милымъ, загадочнымъ сномъ
Мою душу съумѣло завлечь;
Все, что скрасило жизнь, что во мнѣ
Столько думъ зародило, огня—
Неужель это грёзы однѣ,
Неужель не любилъ онъ меня?.
Ты взгляни на меня какъ на друга,
Какъ съ сестрою будь ласковъ со мной;
Я тебѣ не сестра, не подруга,
Но милѣе ты мнѣ, чѣмъ родной!
/
Если въ жизни твоей одинокой,
Не дай Богъ, приключится печаль,
И вздохнешь ты съ тоскою глубокой
Обо всѳмъ, что прошло, чего жаль,—
Облегчи свое сердце признаньемъ,
Ты открой мнѣ кручину свою,

Я пойму,—я знакома съ страданьемъ
И съ тобой я тоску раздѣлю.
Все я выслушать, другъ мой, готова,
Но напрасно я тѣшу себя:
Въ день тоски ты не скажешь ни слова,
Въ день веселья забудешь меня.
Воспоминанія
I.
Лѣтній вечеръ былъ тихъ; вдалекѣ
Разливалась заря по рѣкѣ
Изъ-за группы болыпихъ тополей
И лѣниво свисталъ соловей
Гдѣ-то близко въ зеленыхъ вѣтвяхъ;
Вѣтерокъ шелестилъ въ камышахъ,
И одни мы сидѣли въ саду,
Позабывшись въ зеленой глуши,
И была я въ какомъ-то чаду...
Непонятныхъ волненій души
Разобрать не могла я вполнѣ,
Но съ тобой хорошо было мнѣ!
П.
Осеннюю встрѣчу я помню глубоко,—
Давно ли то было, а будто далеко...
Въ саду мы увядшемъ бродили вдвоемъ,
И листья сухіѳ летали кругомъ.

И грезы какъ листья въ сердцахъ увядали,
Осѳнніе вихри далеко ихъ гнали;
Но розы весною опять зацвѣтутъ,
А жизнь не отдастъ вамъ счастливыхъ минутъ
1 Простите кнѣ безумпыя признанья,
Непужиыхъ чувствъ ненужный слова!
Докучный бредъ душевнаго страданья
Не донесетъ къ вамъ праздная молва.
Моя любовь пугаетъ вашу совѣсть,
Мечта любви отвѣта далека,—
Забудьте жъ все, какъ читанную повѣсть,
Какъ сонъ пустой, встревожившій слегка.
Забудьте все! и то, что я невольно,
Быть можетъ, васъ на мигъ одинъ смутивъ,
Одна теперь расплачиваюсь больно
За чуждый вамъ, непрошенный порывъ.
И то, что я, въ минуты увлеченья,
Вниманіе за чувство приняла,
ІІонѣрила мечтѣ воображенья
И душу всю съ любовью отдала.
Пройдутъ года... когда-нибудь... не скоро...
Безуміе мое перегорите,—
Но не любовь моя... она васъ безъ укора,
Безъ горечи всегда благословите.
Пройдутъ года... узнавъ о вашемъ счастьи,
Незримый другъ помолится вдали,
Безъ ревности, безъ горечи, безъ страсти,
Чтобы въ другой мою любовь нашли!

Я должна помириться съ судьбою
И не думать о счастьи любви,
И встрѣчаться отнынѣ съ тобою,
Подавляя волненья свои.
Но на сердцѣ печальномъ, мой милый,
Словно камень, тоска залегла;
Я хотѣла забыть, да нѣтъ силы,
И любви я прогнать не могла.
Если жъ взглядъ твой печальный и нѣжный
Хотя вскользь упадетъ на меня—
Умолкаеті. порывъ безнадежный
И на мигъ снова счастлива я!
Если вспомнишь меня ненарокомъ
Въ мигъ летучій досужей мечты,
Если вспомнишь о другѣ далекомъ
И съ тоскою подумаешь ты,
ІІожалѣешь о чувствѣ глубокомъ,
О моей безконечной любви,—
Знай, въ тотъ мигъ, для тебя непонятный,
Сердца чуткаго говоръ невнятный,
Сердцу вѣсть подаетъ издали!
Знай, то пѣснь прозвучала поэта,
Нѣснь печальной, разбитой души,
Безконечной любовью согрѣта,
Изъ забытой, могильной глуши,
Если въ говорѣ шумпаго свѣта

Сердце горькой сожмется тоской,
Если вспомнишь, какъ долго и нѣжно,
Какъ мучительно, какъ безнадежно
Я любила тебя, дорогой!
Помнишь, въ тихомъ твоемъ захолустьи,
Что за день я съ тобой провела!
Имъ въ минуты сомнѣнья и грусти
Съ той поры я въ разлукѣ жила.
Этимъ днемъ, надъ рѣкой голубою,
Въ золотистомъ затишьи полей,
Въ одиночествѣ полномъ съ тобою,
Далеко отъ иедобрыхъ людей.
Мало словъ я тогда проронила,
Счастье лаской боялась спугнуть,
Всей душою тебя я любила,
Всей душою могла отдохнуть!
А надъ нами дремали березы,
Птицы замерли въ чащѣ лѣсной,
И любви непорочныя грезы
Яасъ хранили отъ страсти земной.

ПОДЪ ГІ-ІЁТОМЪ.
ПОДТэ Новый ГоДТэ.
Провожая годину тяжелую,
Вся подъ гнетомъ страданій людскихъ,
Не могу я на пѣсню веселую
Свой заздравный настраивать стихъ;
Не могу я безъ страха тревожнаго
Поздравлять съ Новымъ Годомъ друзей
И съ бокаломъ средь пира роскошнаго
Лепетъ праздничныхъ слушать рѣчей.
Съ новымъ счастьемъ?... но счастье минувшее
Новымъ счастьемъ нельзя замѣнить,
Какъ нельзя въ сердцѣ чувство уснувшее
Новой искрой любви воскресить.
Пусть на ветрѣчу съ счастливыми грезами
Году новому юность спѣшитъ,
Пусть вѣнчаетъ чело свое розами
За бокаломъ вина сибаритъ—
Я не съ ними!.. Тоской безнадежною
Мое сердце о прошломъ скорбитъ;
Я дрожу надъ судьбой неизбѣжною
Всѣхъ, кого Новый Годъ не щадитъ!
Я встрѣчаю горячей молитвою
Неизвѣстный, таинственный Рокъ;
в

«Пощади передъ новою битвою,
«Бонсе, всѣхъ, кто душой изнемогъ!
«Кто измученъ нуждой безпросвѣтною,
«Кого тяжкій недугъ истомилъ,
«Кто любовью убитъ безотвѣтною,
«Кто рыдаѳтъ надъ дериомъ могилъ!
«Поддержи ихъ десницей всесильною,
«Ослабѣвшихъ подъ тяжкимъ крестомъ,
«И надеждой согрѣй замогильною
«Всѣхъ, кто плачетъ и ропщетъ кругомъ!»
I Января 1890 г. Кіевъ.
Ночь безразсвѣтная—жизнь безнадежная,
Долго ль протянешься, доля мятежная?
Я спотыкаюсь подъ ношей, безсильная!
Тяжкая ноша креста, непосильная,
Скоро раздавить меня подъ собой,—
Силъ нѣтъ бороться съ судьбой!...
Долго ждала я хоть проблеска счастія,
Долго искала любви и участія;
Бѣдное чувство мое одинокое,
Сгубить тебя равнодугаье жестокое!
Ты обманулось... Забудь и усни,
Грезу любви схорони!
* Мнѣ случалось въ лѣсу видѣть дубъ молодой,
Опаленный грозой; не сломила она,
Не погнула къ землѣ стволъ могучій, прямой,
Только молньей ожгла; но не въ силахъ весна

Оживить мертвеца, и летитъ соловей
Далеко отъ его обнаженныхъ вѣтвей,
Гдѣ въ зеленой тѣни, въ пору нѣжной любви,
Въ пору майскихъ ночей пѣлъ онъ пѣсни свои.
Такъ и сердце порой жжетъ могучая страсть,
Разразившись надъ нимъ ураганомъ-грозой;
Не еломаетъ она, не заставитъ упасть,
Но на вѣки спалитъ раскаленной слезой.
И завянутъ мечты въ этомъ сердцѣ больномъ,
И любовь никогда не согрѣетъ души,
Не совьетъ въ ней гнѣзда, не споетъ соловьемъ
ІІѢсни нѣжной тоски, что какъ жизнь хороши!
Еслибъ въ гостиныхъ блестящаго свѣта
Я въ обаяньи явилась поэта,
Еслибъ нарядами, роскошью модною
Я затмѣвала соперницъ красивыхъ,
Еслибъ дразнила рабовъ я ревнивыхъ
Злымъ остроумьемъ и рѣчью свободною
И, окруженная льстивой толпою,
Не дорожила бъ завѣтной мечтою,
Еслибъ кокеткой холодной, бездушною,
Я не любя захотѣла признанья,
Ты бъ добивался какъ чести вниманья,
Ты полюбилъ бы меня равнодушную.
Но не такая мнѣ выпала доля:
Связаны крылья и связана воля!
Тернія иглы, не лавры побѣдныя
Мнѣ увѣнчали чело и не розы,—
Свѣту улыбки нуясны, а не слезы!
Пѣсни тоскливыя, пѣсни безслѣдныя

Тихо въ пустынѣ замрутъ безотвѣтной,
И не дождусь я ни рѣчи привѣтной
Ни добраго слова; чужды другъ другу,
Мы разойдемся—исходъ неизбѣжный:
Ты ль пожалѣешь, безпечный, небрежный,
Въ праздничной жизни забытаго друга?
Не все ли равно?
Какъ пѣсни донѣтой послѣдніе звуки,
Дрожатъ въ моемъ сердцѣ послѣднія муки,
И холодно мнѣ, безпріютно, темно...
Да вамъ-то не все ли равно?
Поется мнѣ съ горя, но пѣсни несчастья
Ни въ комъ не возбудятъ живого участья,
A пѣсни любви мной забыты давно,
Да впрочемъ не все ли равно?
Напрасно истративъ и чувство, и силу,
Намучившись въ жизни, сойду я въ могилу,
И это меня успокоить одно...
Да вамъ-то не все ли равно?..
'
Если порою подъ гнетомъ страданья,
Вся истомившись отъ горестныхъ думъ,
Не нахожу я тебѣ оправданья,
Если мой злой и обидчивый умъ
Рѣзкимъ клеймить приговоромъ
Твой безучастный, наружный покой,

Знай—не могу я сердитымъ укоромъ
Долго тебя осуждать, дорогой!
Знай, только вспышка потухнетъ досады—
Въ сердцѣ обида пройдетъ безъ слѣда,
Вновь я готова любить безъ отрады,
Безъ упованья, года и годй!
Вновь прозрѣваю я въ эти мгновенья,
Вновь въ твоѳмъ сердцѣ читаю нѣмомъ
Тайное горе и бездну терпѣнья,
Все, что дѣлить ты не хочешь вдвоемъ,
Все, что съ собой унесешь ты въ могилу,
Не расточивъ ни единой мечты,
Не осквернивъ все, что свято и мило
Злымъ поруганьемъ и смѣхомъ толпы!
Все мерещится мнѣ дѣтскій мертвенный ликъ;
Величавъ онъ, спокоенъ и строгъ,—
Будто годы она прожила, а иѳ мигъ...
Умерла!., пожалѣлъ ее Богъ,
Взялъ къ себѣ отъ меня!., да и что я могла
Кромѣ ласки дать въ жизни тебѣ?..
Мать безсильна въ гнетущей судьбѣ.
Спи, голубка моя! отъ печали и зла
Тебя смерть далеко унесла!...
Грѣхъ и плакать по ней... Не по этимъ ли мнѣ,
Что остались, безумно рыдать?...
Камень ей сердце легъ, голова какъ въ огнѣ,
Нѣтъ ужъ силъ ни работать, пи спать!..

Жажда покоя меня одолѣла,
Мнѣ бы хотѣлось заснуть,
Тихо заснуть, чтобъ душа не болѣла,
Чтобъ не вздыхала усталая грудь.
Чтобъ не стучало въ ней сердце какъ молотъ,
Чтобъ не спирались рыданія въ ней,
Чтобъ не пронизывалъ всю меня холодъ
Жизни печальной моей!
Прежде хоть были надежды на счастье,
Вѣра въ какіе-то лучшіе дни,—
Все разлетѣлось и пало безстрастье,
Словно туманъ, на порывы мои.
Медленно сердце мое умираетъ,
Холодно, мрачно во мнѣ,
Словно въ могилѣ, гдѣ трупъ догниваетъ,
Словно глубоко на днѣ
Вѣчно замерзшаго моря...
Ахъ, тяжелѣй безпощаднаго горя
Медленной смерти печать,
Эта агонія чувствъ и желаній,
Эта нѣмая тоска безъ страданій,
Это желаніе спать!
* Со всѣхъ сторонъ все сыплются невзгоды!
Опоры нѣтъ... Какъ рыба быось объ лѳдъ...
Когда жъ конецъ?.. Ужель не дни, а годы
Придется мнѣ влачить тяжелый гнетъ
Страданья и тоски?..
Ужели жить должна я вопреки
Желанью жить?...

О, чудный ангелъ мира,
О, смерть! Приди, приди скорѣй за мной!
Я лишняя средь жизненнаго пира,
Порвалась жизнь въ груди моей больной!
Приди, приди! Осыпь меня цвѣтами,
Дыханіемъ мнѣ кровь охолоди,
Прикрой меня тяжелыми плитами,
Сложи крестомъ мнѣ руки на груди!
О, блѣдное, воздушное видѣнье,
Ты хороша! ты не скелетъ съ косой,—
Прѳкраснѣй ты, чѣмъ сонъ и сновидѣнье,
Прѳкраснѣй грезъ любви моей земной!
Ты усыпишь, какъ мать, меия, родная,
ІІодъ чудный гимнъ «съ святыми упокой»,—
И все иройдетъ, и дочь твоя больная
Найдетъ въ тебѣ забвенье и покой!
Послѣ одного разговора.
Нѣтъ, нѣтъ, я не изъ тѣхъ, что смертью самовольной
Стараются страданья прекратить,
Я не хочу, чтобъ свѣтъ молвою произвольной
Могъ память обо мнѣ безсмысленно клеймить.
Я не хочу отдать на судъ толпы злорадной
Печальную мечту обманутой души,
Ни тайну горькую всей жизни безотрадной,
Ни тѣ мгновееія, что были хороши.
Чего добыося я?—Пѣмого осужденья,
Насмѣшки, можетъ быть, въ презрительныхъ словахъ,
Самодовольныхъ фразъ, обиднаго забвенья,
Укора вѣчнаго въ обиженныхъ сердцахъ.

Нѣтъ, нѣтъ, я не ищу развязки безнадежной,
Я не хочу упасть, сраженная борьбой!
Душою гордою, упрямой и мятежной
Помѣрюсь я еще съ гнетущею судьбой.
A побѣдитъ она—съумѣю я смириться,
Съумѣю замолчать безъ горечи въ груди,
Простить съумѣю я, и съ жизнью помириться,
И ждать съ терпѣніемъ, чтб будѳтъ впереди.
Нѣтъ, не сломила судьба безпощадная
Силу въ неравной борьбѣ;
Въ сердцѣ живетъ еще вѣра отрадная,
Не измѣню я себѣ.
Вѣрю я свято, что все переносится,
Смѣдо иду я впередъ;
Пусть ураганъ надо мною проносится,
Онъ ужъ съ пути не собьетъ.
Помню минуты сомнѣнья безумнаго,—
Ихъ я на вѣкъ прогнала;
Голосу долга я строго-разумнаго
Сердце свое отдала.
Онъ поддержалъ мою волю слабѣвшую,
Онъ отреченью училъ;
Душу, для горя еще не созрѣвшую,
Онъ не робѣть пріучилъ.
Много тѳрпѣвшая, много понявшая,
Я не ропщу ужъ съ тѣхъ поръ:
Жизнь, до сознанья мнѣ душу поднявшая,
Ты ль мой услышишь укоръ?

эпилоги.
Ты этого хотѣлъ?... Въ себѣ нашла я силу
Любовью грустною тѳбѣ не докучать;
Она въ груди моей нашла себѣ могилу;
Доволенъ ли ты мной, хотѣлось бы мнѣ знать?
Доволенъ ли моимъ ты горькимъ послугааньемъ?
Но отчего тебя мнѣ такъ глубоко жаль?...
О, еслибъ искупить могла своимъ страдапьемъ
Я каждую твою безмолвную печаль!
Въ затишьи лѣса мы сидѣли,
Дремали птицы, вѣтеръ стихъ,
А мы въ прошедшее глядѣли
И хоронили счастья мигъ.
Въ затишьи лѣса мы молчали,
Садилось солнце за рѣкой,
А мы закатъ любви встрѣчали
Въ послѣдній разъ рука съ рукой.
Г БИБЛИОТЕКА]
Им.нн .
I
>И.ЛЕНИНА /

Надъ Днѣпромъ.
Одна съ своей тоской люблю я надъ обрывомъ
Сидѣть, когда заря пылаетъ надъ Днѣнромъ
И теплый вѣтерокъ ласкающимъ порывомъ
Верхушки тополей тревожитъ передъ сномъ,
И тихо шепчется съ кудрявою березой,
И кисть акаціи колышете надо мной,
Баюкая меня таинственною грезой,
Чуть вѣя въ тишинѣ прохладою ночной.
Налѣво даль рѣки изгибомъ серебристыми
Теряется вдали, въ зеленыхъ островахъ,
И пристань бѣлая подъ берегомъ гористыми
Купается въ ея сверкаюіцихъ волнахъ,
Подъ блеекомъ розовымъ вечерняго заката.
Направо, въ сумеркахъ прозрачно голубыхъ,
Слободка за Днѣпромъ, дремотою объята,
Эскизомъ на пескахъ бѣлѣетъ золотыхъ,
И переброіпенъ къ ней воздушной цѣныо арокъ
Висите красивый мосте; кой-гдѣ съ плотовъ и барокъ
Блеснули огоньки и крогака-нароходъ,
Метая искрами, летите, прибавивъ ходъ,
Какъ яркій метеоръ.
Одна съ своей тоскою
Люблю въ вечѳрній часъ сидѣть я надъ рѣкою,
И нервыхъ звѣздъ встрѣчать задумчивый восходъ.
Я всей душой тогда нривѣтствую природу,
Она мнѣ дорога какъ лучшій въ ясизни другъ,
Я обрѣтаю съ ней душевную свободу,
И можете быть она залечите мой недугъ,—
Залечите навсегда тѣ злыя оскорбленья,
Что ранами въ душѣ обиясенной горятъ,
Которымъ я ищу напрасно извиненья,
Хотя во мнѣ давно ужъ чувства не щадятъ,

поэмы.
БАШМАЧКИ.
-
ДРЕВНІЙ КІЕВЪ.
-
НАРОДНОЕ ГУЛЯНЬЕ ВЪ ПОЛЬЗУ
БѢДНЫХЪ. —МАРІЯ ЕГИПЕТСКАЯ.— НЕДОПѢТЛЯ ПѢСНЬ.—Н ИНА.

Башмачки.
Святочный эскизъ.
Шелъ частый, мелкій. снѣгъ. Вдоль улицъ газъ зажженный
Печально проливалъ на городъ оживленный
Свой грязный желтый свѣтъ сквозь тусклое стекло
Вспотѣвшихъ фонарей. Но сказочно свѣтло
На людныхъ улицахъ сіяли магазины,
Красиво выставипъ прохожимъ на-показъ
Искусственныхъ цвѣтовъ изящныя корзины,
Ліонскіе шелка, ласкающіе глазъ,
Картины, вѣера, альбомы, бездѣлушки,
И фрукты сочные, и дѣтскія игрушки,
Изданья новыя въ обложкахъ дорогихч.
И драгоцѣнности въ оправахъ золотыхъ.
А праздная толпа сновала суетливо,
И громко кучера кричали: «берегись!»,
И, бѣдныхъ клячъ своихъ хлеща нетерпѣливо,
Въ догонку рысакамъ извозчики гнались.
Въ толпѣ шла женщина, шагая торопливо.
Зимой она была одѣта налѳгкѣ:
Въ осеннее нальто и въ вязаномъ платкѣ,
Вѳзъ муфты и калошъ, съ озябшими руками,
Съ глазами впалыми и блѣдными щеками
На преждевременно увянувшемъ лицѣ.

Вошла несчастная, споткнувшись на крыльцѣ,
Въ башмачный магазины Въ рукахъ она держала
Потертый, стоптанный ребячій баіпмачекъ.
ІІровѣривъ на ходу свой старый кошелекъ,
Она въ немъ два рубля съ грошами насчитала.
Приказчикъ молодой—небрежный кинулъ взгляд!.
На женщину въ слезахъ и на ея наряды
Дверь распахнулась вновь, и онъ изъ-за прилавка,
Оъ предупредительной улыбкой на губахъ,
Къ услугамъ бросился красавицѣ въ бобрахъ
И, усадивъ ее на бархатную лавку,
Товаръ свой для нея ввѳрхъ дномъ перевернулъ,
Покамѣсть не нашелъ на ыаленькія нояски
Изъ кожи бронзовой изящные сапояски.
—Спроси, что надобно!—онъ мальчику кивнулъ
На женщину въ платкѣ, что молча выжидала,
И пару башмачісовъ, по мѣрочкѣ своей,
На ножку дѣтскую она приторговала.
Едва-едва въ обрѣзъ хватило денегъ ей,
Но диво-туфельки изъ лайки золотистой
Обрадуютъ дитя. Съ обновкой дорогой,
Въ тяжѳломъ забытьи, по улицѣ огнистой
Она бредетъ. Бредетъ по площади глухой,
Вдоль стѣнъ монастыря, но темнымъ пѳреулкамъ,
Гдѣ снѣгъ неочищенный сугробами лежитъ,
И рѣзко въ воздухѣ морозистомъ и гулісомъ
Ея тревожный шагь въ ночной тиши скрипитъ.
A снѣгъ все шелъ да шелъ, и хлопьями покрыта
Домой она дошла... Подвальное окно,
Прозрачной шторою отъ улицы прикрыто,
Сіяло издали, огяемъ освѣіцено
Мерцаюіцихъ свѣчей... Не ёлка ль тамъ горѣла?...
Но, медля въ домъ войти, несчастная смотрѣла
Въ подвальное окно. Дрожащею рукой
Она звонить въ дверяхъ... Ее внускаютъ въ сѣни,

И вся въ снѣгу она проходить тише тѣни,
Съ обновкой праздничной, въ убогій уголъ свой,
Гдѣ ждетъ ее дитя... Подъ темною иконой
Спасителя, въ вѣнцѣ на страждущемъ челѣ,
При свѣтѣ трехъ свѣчей, съ улыбкою спокойной
Лежитъ покойница, какъ въ люлькѣ на столѣ.
Безъ стона, безъ слезы, къ ногамъ усопшей крошки,
Цѣлуя долго ихъ, съ мольбой припала мать,
Потомъ, въ послѣдній разъ, на худенькія ножки
Ей стала бережно обновку яадѣвать...

Древній Кіевъ.
ГІоэма.
I.
ПРОРОЧЕСТВО.
Дремучій лѣсъ яіумѣлъ зелеными листами;
Нетронуты еще сѣкирами Дрѳвлянъ,
Могучіе дубы тѣснилиея рядами
На свѣжей зелени нескошенныхъ полянъ.
Священный дубъ боговъ, высокій и вѣтвистый,
Какъ вѣчиый стражъ горы, разросся надъ Днѣнромъ;
Перунъ, и тотъ щадилъ широкій стволъ дуплистый,
Убрусьемъ, илатами увѣшенный кругомъ.
Не трогая его, вѣка прошли какъ годы,
Незыблемый стоить подъ бурями кумиръ.
Предъ нимъ не разъ жрецы, въ честь грозныхъ силъ природы,
Въ Ярило и въ Авсень ') свершали страшный ниръ,
И алая струя подъ лезвіемъ сѣкиръ
Вспоила кровыо жертвъ извилистые корни.
Дрѳмучимъ лѣсомъ тѣмъ, тропинкою нагорной,
Однажды старецъ шелъ; въ чертахъ свѣтился миръ;
') Языческіе праздвики.

Улыбка кроткая, подъ бѣлой бородою,
Блуждала по устамъ любовно и тепло,
И дума дивная глубокой бороздою
Легла задумчиво на ясное чело.
Сіяніемъ вокругъ главы его красивой
Сквозь листву темную лились снопы лучей;
Босыя ноги жгло колючею крапивой,
Тѳрновникъ въ нихъ вонзалъ шипы своихъ вѣтвей.
Молитву онъ шепталъ... Господень путь тернистый
Не вспоминалъ ли онъ?.. Быть можѳтъ, брегъ скалистый
Ему напоминалъ страданія Христа,
Изнемогавшаго подъ тяжестью Креста?
Кругомъ дышала жизнь; въ далекой чащѣ лѣса,
Подъ тѣныо свѣжею зеленаго навѣса,
Гдѣ ландышъ, мята, тминъ, фіалка и чабёръ
Медвянымъ запахомъ манили рой пчелиный,
Гудѣлъ лѣсныхъ пѣвдовъ немолчный разговоръ,
Кукушекъ перекликъ и рокотъ соловьиный.
Но лѣсъ рѣдѣлъ, и вотъ блеснула лентой длинной
Широкая рѣка въ разливѣ голубомъ,
Въ песчаныхъ берегахъ теряясь за горами.
Червоннымъ золотомъ песокъ горѣлъ мѣстами,
Мѣстами отливалъ на солнцѣ серебромъ,
И змѣйкой огненной, въ прозрачной синей дали,
Лучи горячіе дробились и играли,
Въ чешуйчатой волнѣ сверкая какъ алмазъ,
И живописныхъ горъ зеленые обрывы
Роняли тѣнь свою на синіе заливы.
И тихо было все...
И онъ, остановись,
Окинулъ взоромъ даль... Прозорливыя очи
Вникали въ глубь вѣковъ; какъ свѣтъ во мракѣ ночи,
Грядущее ему приснилось вѣщимъ сномъ,

И онъ воскликнулъ вдругъ: «Здѣсь будетъ Божій домъ,
«Купель крещѳнія и градъ первопрестольный!
«Какъ камень будетъ онъ стоять краеугольный,
«Надъ синею рѣкой раскинувшись кругомъ,
«И изъ среды его угодники Христовы
«Сподобятся спастись за Бѣру и Любовь,
«И проновѣдники Евангельскаго Слова
«Пролыотъ въ мученіяхъ свою святую кровь.
«И храмы Божіи надъ гробами нетлѣнныхъ
«Воздвигнутся вездѣ, и къ пыганымъ берегамъ
«Паломники изъ странъ стекутся отдаленныхъ,
«На поклоненіе къ цѣлительнымъ мощамъ.
«Благословляю васъ, рѣка-купель народа,
«И скалы голыя, и горы, и лѣса,
«Невѣдомой страны прекрасная природа,
«Алтарь, гдѣ Божій даръ проявить чудеса!»
П.
РУАЛЬДЪ и СВ'ВТОЗАРА.
1.
Надъ синимъ Днѣпромъ проносились
Вѣка за вѣками; лѣса
Подъ острой сѣкирой ложились,
Луговъ ихъ коснулась коса.
Высокія вежи и клѣти
Съ узорной рѣзьбою коньковъ
Глядѣлись съ крутыхъ береговъ
Въ нрозрачныя воды, и сѣти
Закидывалъ въ нихъ рыболовъ,
И звонкая пѣснь хоровая
По вѣтру носилась кругомъ,
Когда, отъ трудовъ отдыхая,
Народъ нировалъ надъ Днѣпромъ.
Внутри городища, на мѣстѣ

Вѣтвистыхъ, зелен ыхъ дубовъ,
Въ великомъ почетѣ и чести,
ІІерунъ, богъ грозы и вѣтровъ,
Кумиръ среброусый народа,
Стоялъ на зеленой горѣ;
Весною не разъ хороводы
Кружились при яркой зарѣ
На площади Кіева-града,
H въ пѣсняхъ ихъ славилась Лада ').
Зоря-заряница, красная дѣвица,
Устилала небо розовой фатой,
Брату дорогому—Солнцева сестрица
Ложе золотое стлала за рѣкой.
Бѣлогривыхъ коней уводила Збря
Въ стойло золотое; отъ волшебныхъ чаръ,
Наговоровъ вражьихъ и лютаго горя,
Подъ нетлѣнной ризой, всякъ и младъ, и старъ
ІІоспѣшилъ укрыться крѣпкой силой слова,
ІІротептавъ заклятье отъ врага ночного.
ГІо лѣсамъ и рощамъ ходить свѣтлый Яръ 2),
Ходить онъ, милуясь съ дивною богиней
Красоты и счастья; надъ рѣкою синей
Сыплете онъ цвѣтами, зажигая жаръ,—
Жаръ любви кипучей, драгоцѣнный даръ.
И на вешній праздникъ бога молодого,
Лишь Денницы 3) блѣдной засвѣтился взоръ
Подъ румянымъ блескомъ алаго покрова
Собрались Кіяне во душистый боръ,
Хороводы водятъ съ праздничнымъ напѣвомъ,
Молодые парни смотрятъ въ очи дѣвамъ,
') Богиня весны.
2) Богъ любви.
3) Звѣзда Венера.

Шепчутъ про умычку ') тайный уговоръ,
Поцѣлуемъ жгучимъ, въ игрищѣ любовномъ,
Опьяняютъ страстью алыя уста,
Свадебнымъ обрядомъ, искони условнымъ,
Трижды вкругъ ракиты зелена куста
Окрутятся Лады 3),—не дождутся ждутъ,
Скоро ль звѣзды-часты на небо взойдутъ,
Ясными лучами выметутъ хоромы
Мѣсяца-красавца отъ весениихъ хмаръ;
Радостныя пѣсни, полныя истомы,
Льются подъ наплывомъ чудныхъ майскихъ чаръ.
Словно откликаясь изъ лѣсной опушки,
Соловьи рокочутъ, посвистомъ свистятъ,
И въ тоскѣ-тоскучей вдовушки-кукушки
Въ перебой кукуютъ, кличутъ милыхъ Ладъ.
Въ одеждѣ прекраснаго Яра,
Въ вѣнкѣ изъ барвинокъ лѣсныхъ,
На бѣломъ конѣ Свѣтозара
Затмила подружекъ своихъ.
Разсыпались косы густыя
По бѣлой одеждѣ волной,
И очи горятъ голубыя
Лучами денницы златой.
—Ой Ладо! ой Ладо!—несутся
Родные напѣвы кругомъ,
И пѣсни весеннія льются
Надъ синимъ широкимъ Днѣпромъ.
Но чу!... изъ лѣсного приволья,
Полна молодого раздолья,
Отвѣтная пѣснь раздалась
') Умыканіе жеіп..
2) Жепнхъ и иенѣста.

И дружно, любовно слилась
Съ призывною пѣснью свиданья.
На встрѣчу, полны ожиданья,
Спѣшили два хора сойтись.
Сдвигалася ночь голубая
И звѣзды на небѣ зажглись,
Когда, словно соколовъ стая
На стадо голубокъ лѣсныхъ,
Слетѣлась толпа удалая,
Толпа жениховъ молодыхъ.
2.
Одна въ лѣсу осталась Свѣтозара,
Одна съ своимъ поблекнувгаимъ вѣнкомъ....
Иль Лада ') нѣтъ для жрицы бога Яра,
Иль свѣтлый богъ ей будетъ женихомъ?
Она стоить съ поникнувшимъ челомъ,
Задумавшись, печальная, какъ хмара;
Высоко грудь вздымается; огнемъ
Ланиты дѣвичьи горятъ отъ ожиданья....
Здѣсь, здѣсь должна она была вдвоемъ
Съ нимъ встрѣтиться.... Здѣсь первыя признанья
Онъ ей гаѳпталъ, тому всего лишь годъ,
Когда весной сбирался онъ въ походъ.
Вернулся онъ изъ дальняго Царьграда,—
Нерунъ хранилъ его отъ вражьихъ стрѣлъ,
Вернулся онъ,—но выросла преграда:
Руальдъ не тотъ, Руальдъ забыть успѣлъ.
Онъ сталъ угрюмъ, на игрища не ходить,
Встрѣчаться съ ней боится будто онъ,
A встрѣтится—ни рѣчи не заводить
H не глядитъ.... Ужели то былъ сонъ?....
') Жениха.

Обнявъ ее, приясавъ къ груди широкой,
Ее ль ласкалъ красавецъ черноокой,
Ее ли онъ любовью оньянялъ,
Ее ль въ уста, прощаясь, цѣловалъ?
Она одна! и жутко ей, и больно,
И страшно ей въ лѣсной глуши одной,
И съ жаркихъ устъ роняется невольно
ГІризывъ любви и страсти молодой:
«Руальдъ, Руальдъ!» взываете Свѣтозара;
«Руальдъ, Руальдъ!» подразниваете, лѣсъ;
Во тьмѣ онъ полнъ таинственныхъ чудесъ,
Нѣтъ силъ стряхнуть его нѣмыя чары.
Русалки ей отвѣтили однѣ,—
Недѣля ихъ: изъ волнъ Днѣпра онѣ
Разсыпалисъ по рощамъ и дубравамъ;
Проказамъ ихъ, ихъ хищнымъ, злымъ забавамъ
Преграды нѣтъ! поймаютъ, увлекутъ
И защекочутъ до смерти, играя.
Она бѣжитъ, отъ страха замирая;
Репейники ее удерживаютъ; пруте
Хлеснулъ ее холодными листами,
Обрызганными лѣтнею росой.
«Чуръ мнѣ!» лепечете, блѣдными устами
Заклятіе отъ погани лѣсной.
Но страшный лѣсъ хохочете и рокочете,
Свистите., шипите, и каркаете кругомъ;
То дивь ') мелькнете, то вѣдьма помеломъ
Хлеснетъ ее, то блѣдная, нагая,
Изъ-за куста русалка иоманитъ:
«Руальдъ, Руальдъ!» откликнется, пугая.
Но это что?... Не онъ ли тамъ стоите?
Иль это Яръ, прекрасный богъ любви,
Ей протянулъ объятія свои?
1) Неопределенное миоическое божество.

«Откуда ты?.. Тебя ждала я, милый,
«Но медлилъ ты—одна осталась я.
«Всѣ разошлись, и ждать не стало силы...
«Скажи, скажи, ее любишь ты меня?»
Но, въ порывѣ нѣмомъ, къ богатырской груди
Онъ прижалъ Свѣтозару свою
И опять оттолкнулъ, и шепнулъ: «Уходи....
«Я любить не могу..,, не люблю»....
ІІротивъ воли уста прижимались къ устамъ,
Оторваться отъ устъ не могли...
Она вѣрила имъ—не холоднымъ рѣчамъ,—
Поцѣлуямъ, что полымемъ жгли.
И, прижавшись къ нему, ворковала она,
Ворковала голубки нѣжнѣй,
А въ зеленомъ лѣсу расцвѣтала весна,
Соловей нѣлъ для милой своей!
«Жутко мнѣ», она шептала,
«Жутко было мпѣ въ лѣсу;
«Я русалку повстрѣчала,
«Расплетавшую косу.
«Слышишь дикій хохотъ въ чащѣ,—
«Это дѣдушка лѣсной....
«Не боюсь я—только слаще
«Поцѣлуй меня, родной!
«Какъ ты блѣдѳнъ! что съ тобой?...
Онъ въ отвѣтъ: «Не страшны сказки,
«Страшны чары женской ласки»....
—
Что ты бредишь, милый мой?
—
Что за чары?... я съ тобою!
—
Прошепчу заклятье я,
—
Къ богу свѣтлому съ мольбою
—
Обращуся я любя;
—
Онъ спасетъ отъ дива злого,

—
Отъ русалочьихъ проказъ,
—
И отъ дѣдушки лѣсного,
—
И отъ вѣдьмъ въ полночный часъ.
—
Свѣтлый богъ, какъ ты, прекрасенъ,
—
Блещетъ страстью жгучій взоръ,
—
Вѣчно юный, свѣтелъ, ясенъ,
—
Словно мѣсяцъ переборъ!
—
Ввѣримся богу прекрасному,
—
Юному, доброму богу!
—
Скажетъ онъ мѣсяцу ясному
—
Вывести насъ на дорогу,
—
Скаясетъ онъ звѣздочкамъ радостнымъ,
—
Съ неба намъ путь освѣіцать,
—
Скажетъ соловушкамъ сладоетнымъ
—
Пѣсни любви распѣвать!..
«Полно!» сказалъ онъ сурово:
«Все это сказки и бредъ!
«Вѣрю я въ Bora иного,
«Свято сдержу я обѣтъ,
«Дивный обѣтъ отреченья!
«Прочь отъ меня искушенья,
«Ласки грѣховной любви!
«Пѣтъ въ моемъ сердцѣ кумира,
«Я удаляюсь отъ міра,
«Ладой меня не зови!
«Прочь отъ меня, Свѣтозара,
«Полная страсти земной,
«Жрица безстыднаго Яра!»...
—
Ладо, желанный ты мой,
—
Солнышко красное, милый,
—
Чѣмъ я тебѣ такъ постыла,
—
Чѣмъ огорчила, родной?
—
Порча ль съ тобой приключилась,
—
Хмѣль разобралъ ли тебя?
—
Лихо какое случилось,

—
Милый, не скрой отъ меня!
—
Травъ наберу я отъ сглаза,
—
Порчу сниму я травой,
—
Смою отъ третьяго раза
—
Всякое лихо росой!
Молча Руальдъ ей внимаѳтъ;
Въ сердцѣ—борьба и раздоръ;
Кровь горячѣй закипаетъ,
Слезы мрачатъ его взоръ.
Нѣтъ!... изъ объятій палящихъ
Вырвался онъ и бѣжитъ,
Дальше отъ воплей моляіцихъ,
Дальше отъ жаркихъ ланиты...
И надъ Днѣпромъ, надъ широкимъ,
Въ темной нещерѣ аскетъ
Иалъ прѳдъ Распятьемъ высоки мъ,
Вновь повторяя обѣтх,
Страшный обѣтъ отреченья, -
Плакалъ, боролся съ собой,
Гналъ отъ себя навожденья
Страстной любви молодой.
Тяжко вериги звенѣли,
Грудь содрогалась въ крови,
ІІлети удары на тѣлѣ
Борозды клали свои.
3.
Тучи гроаовыя, тучи гремучія
Вѣтрами буйными къ Кіеву гонятся,
Словно кораблики быстролетучіе.
Гибкія ветлы надъ волнами клонятся,
Ропщутъ деревья листами шумливыми,
Носится Стрибогъ надъ гбрами, нивами,
\

Волны взбиваетъ онъ въ пѣну сребристую.
Вышла изъ терема iiâ иоле чистое
Ранней зарей Свѣтозара,
Свѣжей росою умылась,
Къ солнцу лицомъ обратилась,
Стала молить бога Яра:
«Яръ всемогущій, весну обновляющей,
«Жизни податель, любовь зажигаю чцй
«Искрой горючею въ гоныхъ сѳрдцахъ,
«Богъ златокудрый, дары расточающій,
.«Буди моѣ милостивъ, буди мыѣ благъі
«Лютой змѣею лихая кручинушка
«Въ сердце запала! По миломъ моемъ
«Сохну я, вяну, какъ въ полѣ былин ушка,
«Солнцемъ спаленная, солнцемъ-огнемъ.
«Гой еси, семеро внуковъ Стрибожіихъ,
«Семеро братьевъ, вѣтровъ ііѳрехожіихъ,
«Гой еси, вихорья, братья родимые,
«Ужъ не палите луга вы зеленые,
«Ужъ не косите вы травы сушѳныя,
«Буйные вихорья, неукротимые,
«Вы сослужите мнѣ службу могучую,
«Выньте изъ сердца тоску вы плакучую,
«Бы понесите ее чрезъ дубравушку,
«Черезъ луга, черѳзъ рѣки-моря,
«Не уроните на мягкую травушку—
«Травка посохнетъ, отъ пламя сгоря;
«На лѣсъ уроните—листва зеленая
«Свянетъ; на землю ли—пашня сгоритъ,
«На воду сроните—рѣчка студеная
«Высохнетъ, море смолой закипитъ.
«Вы понесите тоску мою лютую
«Къ доброму молодцу, въ грудь его бѣлую,
«Въ сердце Руальдово—ночку пусть цѣлую,
«День весь но мнѣ онъ тоскуетъ и мается,
!

«Пусть Свѣтозара ему вспоминается,
«Денно и нощно, во снѣ, на яву;
«Пусть прилетитъ онъ, когда позову,
«Быстрымъ соколикомъ, молніей жгучею,
«Стрѣлкой каленою, тучкой плывучею,
«Чтобы не могъ безъ меня онъ прожить,
«Чтобъ онъ другую не могъ полюбить!»
4.
Три дня ходила Свѣтозара
Свершать заклятье на горѣ,
Въ тотъ часъ, когда сквозь дымку пара
Заря алѣла на Днѣпрѣ.
На третій день, нолыа тревоги,
Она пошла къ Руальду въ домъ.
Какъ билось сердце на норогѣ!
Какимъ горячечнымъ огнѳмъ
Пылали дѣвичьи ланиты,
Когда шаги раздались чьи-то
На стукъ дрожащій подъ окномъ.
Задвижка щелкпула; старуха,
Скрипучу дверь пріотворивъ:
«Кто тутъ?» спросила, взоръ вперивъ
Въ лицо дѣвицы. Робко, глухо
Ей Свѣтозара назвалась.
«Ага!.. насилу дождалась!
«Войди, красавица, въ евѣтлицу!»
Старушка ей отозвалась,
Впуская красную дѣвицу.
«Садись, будь гостьей дорогой,
«Покушай, радость, на здоровье,
«Испей медку.... Да что съ тобой?!
«Иль приключилось нездоровье,
«Иль сглазилъ кто тебя на грѣхъ?

«Небойсь, завистницъ-то не мало:
«Ты, словно зорька, краше всѣхъ!»
И но лицу ее ласкала
Она морщинистой рукой.
Отъ этой материнской ласки,
Руальда матери родной,
Она заплакала; рѣкой
Лилися слезы. «Полно глазки
«Мрачить горючею слезой!
«Она прожжетъ лазурны очи.
«О чемъ, скажи, горюешь ты?
«Въ Купалинъ день среди нолночи
«Цвѣтутъ волшебные цвѣты;
«Съ тобой пойдемъ мы въ лѣсъ дремучій,
«Тебя я кр^гомъ очерчу,
«И ты сорвешь цвѣтокъ могучій,—
«Я имъ твой недугъ излечу».
—
Не надо, рбдеая, не надо!
—
Ничто меня не исцѣлитъ!
—
Скажи мнѣ лучше, гдѣ мой Ладо?
—
ІІо немъ душа моя болитъ,
—
По немъ я ночью изнываю,
—
По немъ я плачу день-деньской,
—
По немъ я сохну, пропадаю;
—
Что съ нимъ, скажи мнѣ, успокой
—
Мою измученную душу!
—
Онъ мнѣ сказалъ:—«Я не нарушу
—
«Святой, таинственный обѣтъ,
—
«Обѣтъ вѳликій отреченья.
—
«Любви въ душѣ моей ужъ нѣтъ,
—
«Я убѣгу отъ искушенья,
—
«Я отъ тебя свой скрою слѣдъ!»
—
И съ этихъ поръ его напрасно
—
Я поджидаю каждый день
—
Подъ густолиственную тѣнь.

—
Иль закатилось солнце-красно?
—
Сведи меня къ нему: быть можетъ,
—
Вдвоемъ съумѣемъ мы понять,
—
Что сталось съ иимъ... намъ Яръ поможетъ:
—
Его ходила заклинать
—
Я три дня сряду въ чисто-поде,
—
При ясной утренней звѣздѣ,
—
Молила вѣтры, что на волѣ
—
Гуляютъ по свѣту вездѣ,
—
Молила огненныя стрѣлы,
—
Что мечетъ лѣтняя гроза,
—
Молила дождь,—но ни слеза,
—
Ни крикъ отчаянный и смѣлый
—
Къ великимъ силамъ божества
—
Руальда мнѣ не возвратили.
—
Послушай,—люди говорили:—
—
Какая странная молва!
—
Что будто онъ въ пещеру ходить,
—
Что день и ночь онъ тамъ проводить,
—
Но съ кѣмъ—никто сказать не могъ.
—
Сведи меня къ нему въ пещеру:
—
Тоска предчувствій и тревогъ
—
Убила радостную вѣру,
—
И сердце горемъ лишь полно!
Старуха плакала. «Давно,—
Она въ слезахъ заголосила, —
«Давно не вижу я сынка;
«Старѣю я, слабѣютъ силы,
«И смерть моя уже близка.
«Но сынъ—надёжа, соколъ ясный,
«Моя отрада, мой покой,
«Забылъ о матери несчастной,
«И одиноко надъ рѣкой
«Проводить дни свои въ могилѣ.
«Случайно какъ-то пастухи

«Его убѣжищѳ открыли;
«Онъ говорилъ имъ про грѣхи,
«Про искушенья и про Бога,
«Который умеръ на крестѣ,
«Чтобъ міръ спасти, и много, много.
«Чего они по простотѣ
«Растолковать мнѣ не съумѣли.
«Испорченъ онъ»...—Но неужели
—
Его спасти нельзя?... ты мать!...
—
Пойдемъ къ нему!... «Къ чему пытать
«Того, что сдѣлать мы не въ силахъ:
«Не оживить въ сырыхъ могилахъ
«Холодныхъ спящихъ мертвецовъ;
«Онъ мертвъ для насъ.... одно, быть можетъ,
«Еще спасти его поможетъ:
«Пойдемъ просить о немъ волхвовъ»
б.
То не зарево багровое
Середь ночи разгоралося,
То не молонье огневое,
Не зарница разыгралася.
То огни горятъ горючіе,
То котлы кипятъ кипучіе,
На Лысбй горѣ. на гбруткѣ,
Во полночный часъ на зорюшкѣ.
Вкругъ огней сидятъ горючіихъ
Семь жрецовъ-волхвовъ могучіихъ,
Въ бѣлыхъ длинныхъ одѣяніяхъ,
Ночь проводятъ въ заклинаніяхъ,
Ножи точатъ на козленочка,
На козленочка, на теленочка,
') Волхвы—жрецы-прорицатели.

Да на чѳрнаго на пѣтела,
Что сама судьба намѣтила,
Какъ метали волхвы жеребья.
За волхвами вѣдьмы старыя,
Съ колтунами '), сухопарыя,
Помелами машутъ, чѳрѳпья
Насадили на клюки свои.
Вслѣдъ за ними, опьяненный
Кровью алой, дѣвы блѣдныя,
Какъ русалки обнаженвыя,
Пѣсни тянуть заповѣдныя.
Пъоня ЖРИЦЪ.
«За рѣкой боры дремучіѳ,
«Въ тѣхъ борахъ змѣи гремучіе,
«Ядъ изъ жалъ ихъ на растенія,
«На сырыя на корѳнія,
«На траву, траву шелковую
«На барвиночку лиловую,
«Какъ роса падетъ зловредная:
«Разольется порча блѣдная,
«Зелье варится кровавое,
«На здоровьице, на здравое;
«Выпьѳмъ чару, чару пьяную,
«Выпьѳмъ кровушку багряную;
«Силы-мощи въ насъ прибавится,
«Перуна имя прославится.
«Гой Перунъ, богъ громовъ,
«Буди милостивъ къ намъ,
«Слава!
«Гой Стрибогъ, богъ вѣтровъ,
') Колтуны считались признакомъ вѣдовства.
Ь*

«Буди милостивъ къ намъ,
«Слава!
«Гой Вѳлесъ, богъ скотовъ,
«Буди милостивъ къ намъ,
«Слава!
«Гой Дажбогъ, сынъ Огня,
«Богъ лучистаго дня,
«Слава!
«Гой Ярилъ, богъ любви,
«Буди милостивъ къ намъ,
«Слава!
«Лада, мать всей земли,
«Свою милость яви,
«Слава!»
Дрожа, слѣдила Свѣтозара
За пляской бѣшеною жрицъ,
И послѣ каждаго удара,
При стонахъ жертвъ, при криісахъ птицъ,
Она блѣднѣла и невольно,
Глаза зажмуривъ, палачамъ
Кричала громкое: «довольно!»
Но вотъ ее замѣтилъ самъ
Верховный жрецъ: «Зачѣмъ, дѣвица,
«Сюда пожаловала ты?
«Судьбу ль пытать, иль хочешь жрицей
«Слуясить богинѣ красоты?
«Скажи, не бойся; выпей чару,
«Она развяжетъ твой языкъ».
Полуживую Свѣтозару
Онъ напоилъ, и блѣдный ликъ
Румянцемъ вспыхнулъ, и зажглися
Огнемъ безумія глаза,
И рѣчи страстно полилися
Изъ устъ нѣмыхъ, и, какъ лоза,

Отъ зелья, смѣшаннаго съ кровью,
Она качалась на ногахъ.
Въ безсвязныхъ, спутанпыхъ рѣчахъ.
Дышавшихъ страстью и любовью,
Она открыла все жрецу....
Руальдъ погибъ, но по лицу
Волхва суроваго, нѣмого,
Никто не могъ бы отгадать,
Что пытка юноши святого
Была въ умѣ его готова;
Не отгадала даже мать!
Огни потухли; за горою
Влѣднѣло небо; предъ зарею,
Отъ сна тяжелаго вполнѣ
Руальда мать и Свѣтозара
Очнулись вмѣстѣ, но однѣ.
Пропало все; какъ отъ угара
Ломило головы... невольно
Имъ все припомнилось, и больно
Сердца заныли въ этотъ мигъ:
«Руальдъ! Руальдъ!» онѣ твердили:
«Мой сынъ родимый!»—Мой женихъ!—
«Онъ нашъ теперь! Мы оградили
«Его отъ порчи и отъ зла!»
И мать невѣсту обняла.
6.
Смѣнилась ночь зарей лучистой,
И ожилъ лѣсъ, и ожилъ градъ,
И надъ рѣкою серебристой
Ужъ пѣсни майскія звенятъ.
Купаясь въ воздухѣ на волѣ,
/

Запѣли жаворонки въ полѣ,
И соловей въ густыхъ лѣсахъ,
Запѣлъ и пахарь за работой,
И рыболовъ, и вся въ цвѣтахъ,
Еще не тронута заботой,
Запѣла дѣва у воды.
И всюду всё на всѣ лады
Твердило пѣснь любви и счастья,
И жажда жизни молодой,
И жизнь, полна здоровой страсти,
Сказалась въ чудной пѣснѣ той.
Но далеко отъ этихъ пѣсенъ,
Отъ теплыхъ солнечныхъ лучей,
Въ скалѣ сырой, гдѣ гниль и плесень
Внѣдрились въ трещины камней,
Руальдъ, разбитый бичеваньемъ,
Ночной молитвой и постомъ,
Уснулъ, но врагъ воспоминаньемъ
Смущалъ его тревожный сонъ.
Ему приснился праздникъ Яра,
Крикъ, пѣсни, пляски, звонкій смѣхъ;
Обнявшись, бродятъ въ рощахъ нары,
Вѳздѣ соблазнъ, любовь и грѣхъ!
Бѣжать онъ хочетъ—нѣтъ прохода,
Живою цѣнью хоровода
Ріму отрѣзанъ путь кругомъ,
И крѣпко связанъ онъ жгутомъ,
Сплѳтѳннымъ изъ цвѣтовъ душистыхъ;
Они дурманятъ, словно хмѣль,
И много помысловъ нечистыхъ
Ему нашѳптываетъ Лель ').
Кружится въ иляскѣ безумной,
') Лель, Яръ— богъ любки.

Длинный цвѣтной хороводъ,
Кружится съ радостью шумной,
Нѣснь запѣвало поетъ.
«Вслушайся въ голосъ природы»,
Шѳпчетъ невидимый Яръ:
«Цѣну узнаешь свободы,
«Жизни извѣдаешь даръ!
«Много въ ней творческой силы,
«Много въ ней тайнъ и чудесъ,
«Всѣ ей творенія милы,
«Вслушайся въ пѣсни нѳбесъ!
«Мѣсяцъ плыветъ круглолицый,
«Звѣзды за нимъ до одной;
«Взоръ лучезарной Денницы ')
«Блещетъ любовью земной.
«Ты нашъ красавецъ лучистый!»
Звѣздочки шепчутъ ему:
«Младъ переборъ серебристый,
«Ты улыбнешься кому?
«Мы горячо тебя любимъ,
«Гонимся вслѣдъ за тобой,
«Силу лучей своихъ губимъ,
«Тратимъ свой блескъ голубой.
«Ты насъ не грѣешь лучами,
«Холоденъ ликъ твой нѣмой;
«Или ужъ нЬтъ между нами
«Нашей Денницы златой?
') Звѣзда Венера.

«Мѣсяцъ жену выбираете
«Звѣздъ всѣхъ ирекраснѣй, яснѣй;
«Вплоть до зари онъ гуляете
«Съ милой Денницей своей.
«Слушай, какъ съ вѣтромъ-вѣтриломъ
«Шепчутъ деревья въ лѣсу:
«Мы стосковались по миломъ,
«Слезы роняемъ—росу.
«Гдѣ пропадалъ ты, родимый?
«Что насъ давно не ласкалъ?
«Прихотью вольной гонимый,
«Много ль чудесъ ты видалъ?
«Ты намъ повѣдай, что знаешь;
«Видишь—прикованы мы,
«Ты же какъ птица летаешь
«Вплоть отъ весны до зимы.
«Много ль разбилъ ты на морѣ
«Въ бурю ладей-кораблей?
«Много ль въ тревожномъ задорѣ
«Вырвалъ дубовъ, тополей?
«Много ли травъ и цвѣточковъ
«Страстнымъ лобзаньемъ сушилъ?
«Много ль развѣялъ листочковъ,
«Много ли тучекъ разбилъ?
«Много ль въ степяхъ безконечныхъ
«Травъ дерекатныхъ гонялъ,
«Много ли въ играхъ безпечныхъ
«Пѣнистыхъ волнъ воздымалъ?
«Будете по свѣту слоняться!
«Съ нами ты здѣсь отдохни.

«Стаиемъ съ тобой миловаться,
«Въ нашихъ объятьяхъ усни!
«Вѣтеръ, чуть слышно вздыхая,
«Замѳръ въ зеленомъ лѣсу;
«Въ нѣгѣ любви утопая,
«Пилъ онъ ночную росу.
«Слушай, что въ пѣсенкѣ сладкой,
«Нѣжно поѳтъ соловей:
«Будемъ любиться украдкой,
«Гнѣздышко, милая, свей!
«Любо намъ будетъ съ тобою
«Въ гнѣздышкѣ тепломъ вдвоемъ;
«Ночью тебя я прикрою,
«Милая, плотно крыломъ.
«Пѣсня за пѣснѳй польется,
«Буду баюкать тебя;
«Слаще и звонче поется,
«Сладко и пѣжно любя!
«Дѣтокъ мы выведемъ къ лѣту,
«Будешь ты дѣтокъ ласкать,
«Я же по бѣлому свѣту
«Стану вамъ пищу искать.
«Время пройдетъ ужъ для пѣсенъ,
«Выростить надо пгенцовъ;
«Скоро покажется тѣсенъ
«Домъ изъ стеблей и листовъ.
«Дѣти встряхнутся, и съ нами
«Быстро помчатся, какъ разъ,

«Въ край, гдѣ земля съ небесами
«Въ нѣжномъ лобзаньи слилась».
Кружится въ пляскѣ безумной
Длинный цвѣтной хороводъ,
Кружится съ радостью шумной,
Пѣснь запѣвало поетъ.
Руальду снится—цѣпь порвалась,
И, сыпля травы и цвѣты,
Богиня Лада показалась
Въ лучахъ безсмертной красоты.
Знакомъ ему тотъ образъ милый,
Знакомъ богини свѣтлый ликъ:
То Свѣтозара! Съ новой силой
Ее онъ любитъ.... онъ постигъ
Блаженство жизни въ этотъ мигъ.
«Ко мнѣ, ко мнѣ, желанный, милый!»
Его красавица манитъ:
«Я не люблю твой взглядъ унылый,
«Твой блѣдный ликъ, твой скорбный видъ!
«Пойдемъ со мной, упьемся счастьемъ!
«Взгляни, какъ чуденъ бѣлый свѣтъ!
«Зачѣмъ холоднымъ, злымъ безстрастьемъ
«Ты убиваешь жизни цвѣтъ?
«Ко мнѣ... ко мнѣ... извѣдай радость,
«И поцѣлуи, и любовь,—
«Въ ней, въ ней одной всей жизни сладость,
«Пока играетъ въ жилахъ кровь!
«О, жить! о, только бъ жить! не надо
«Обѣтовъ строгихъ и поста!
«За мигъ любви не будетъ ада—
«Любовь свята, любовь чиста!»
И онъ, безпомощеый, въ объятья
Ея горячія упалъ,

И вдругъ проснулся.... у Распятья
Леясалъ разбитый онъ. Дрожалъ
Какой-то свѣтъ въ его нещерѣ,
И слышны были голоса.
Что это?., что?... вонъ тамъ у двери
Скользнула свѣта полоса,
Все ближе, ближе... колыханье
Дымящихъ факеловъ: жрецы
Творить явились истязанье.
«Что нужно вамъ?»—Твои отцы
—
Тебя взростили въ вѣрѣ правой.
—
Зачѣмъ же, юноша лукавый,
—
Ты измѣнилъ ей? дай отчетъ!
—
Тебя Христосъ твой не спасетъ.
—
Ты примешь пытку, примешь муки,
—
Ты примешь смерть!—Но грозныхъ словъ
Зловѣщіѳ услыша звуки,
Молясь, простеръ онъ къ небу руки
И твердо молвилъ: «Я готовъ!»...
Надъ трупомъ Руальда рыдаетъ
Въ нещерѣ несчастная мать,
И ласково такъ нричитаетъ,
Какъ будто на сердцѣ опять
Баюкаетъ сына-малютку,
Поетъ ему пѣсню-погудку,
Чтобъ слаще спалъ милый сынокъ.
Но, вслушавшись въ тихое пѣнье,
Никто бъ ошибиться не могъ—
То жалобный плачъ погребенья:
«Родной, на кого ты покинулъ
«Свою сиротливую мать!
«Какъ дубъ подъ сѣкирой ты сгипулъ....
«Тебѣ ли, тѳбѣ умирать?
«Моя была очередь, сыне,

«Старушечья доля моя;
«Кто жъ станетъ, соколикъ, отныыѣ
«Лелѣять на старость меня?
«Бе самъ ты ушелъ въ ту сторонку,
«Откуда возврата ужъ нѣтъ!
«Точили ножи на козлёнка,
«Анъ ты подвернулся, мой свѣтъ!
«И вотъ ты лежишь бездыханный,
«И очи потухли твои,
«И кровь изъ зіяющей раны
«Сочится на бѣлой груди!
«Прости, мой сыночекъ сердечный!
«Не свидѣться намъ ужъ съ тобой,
«Промчался твой вѣкъ скоротечный,
«Ты въ край удалился чужой!
«Ни вѣтеръ туда не новѣетъ,
«Ни звѣрь не отыщетъ слѣда,
«Ни птица крыломъ не поспѣетъ
«Къ тебѣ долетѣть никогда!»
Такъ плакала мать, причитая
Надъ сыномъ убитымъ своимъ,
И, руки безмолвно ломая,
Стояла невѣста надъ нимъ,
Отъ самой зари до полночи,
И пристально въ темныя очи,
Въ недвижныя очи она
Глядѣла, нѣма и блѣдна,
И страшенъ былъ взглядт тотъ глубокій,
Страшнѣе, чѣмъ взглядъ мертвеца;
Упрекъ въ немъ свѣтился жестокій,
Испугъ и любовь безъ конца.
Тризну справляютъ родные;
Тѣло въ гробу ужъ лежитъ;
Кончены счеты земные,

Крѣпко Руальдутка спитъ.
Бубны и плачъ похоронный
Ужъ не разбудятъ его!
Жалобны матери стоны!
Тронуть они хоть кого,
Но не растрогаютъ сына....
Экой лежитъ молодчина,
Крѣпкій какъ дубъ молодой!
Громче пронзительный вой
Плакалыцицъ возлѣ могилы,
Громче звонъ бубенъ унылый—
Гробь засыпаготъ землей.
Крикъ раздирающей муки
Бубны и вопли покрылъ:
Мигъ вѣковѣчной разлуки,
Вынести не было силъ;
Кинулась къ гробу невѣста:
«Съ милымъ заройте меня!
«Или въ могилѣ нѣтъ мѣста?
«Вудетъ съ насъ мѣста, друзья!»
Подняли рбдичи, силой
Еле могли удержать;
Съ плачемъ курганъ надъ могилой
("тали друзья засыпать.
Съ тѣхъ поръ, какъ въ матери-землѣ
Руальдъ зарыть быль на скалѣ,
И тризну рбдичи свершили,
И надъ могилой земляной
Зеленый яворъ посадили,—
Какъ тѣнь, скользя порой ночной,
Къ могилѣ кралась Свѣтозара,
И, грустной думою полна,
Въ бреду безумнаго угара

Шепталась съ яворомъ она:
«Яворъ, мой яворъ зеленый,
«Вѣтви шумятъ ли твои?
«Слышу я вздохъ отдаленный,
«Милаго вздохъ изъ земли.
«Здѣсь я стою надъ тобою,
«Здѣсь, ненаглядный ты мой!
«Яворъ мнѣ шепчетъ съ тоскою:
«Полно, не плачь надо мной!
«Дай, наберусь только силы,—
«Травкой пробыося, цвѣткомъ
«Вылечу я изъ могилы,
«Лѣтомъ—живымъ мотылькомъ».
• «Милый, проснись!
«Мы дождались:
«Время пришло,
«Солнце свѣтло
«Свѣтитъ весь день.
«Иль тебѣ лѣнь?
«Встань, подымись,
«Встань, пробудись!
«Кочѳтъ поѳтъ,
«Въ поле зоветъ.
«На работу выдемъ въ поле,
«Ты съ косою, я съ сѳрпомъ;
«Наработаемся вволю,
«Съ пѣсней мы вернемся въ домъ»
Однажды въ тоскѣ одинокой
Очнулась она у Днѣпра,
И омутъ холодный, глубокій
Манилъ ее кб дну. «Пора»,
Шепнула она безъ раздумья.
«Пора!» повторила волна,

И въ рѣку, въ минуту безумья,
Русалкой нырнула она.
И солнце такъ ясно свѣтило,
И жизнь расцвѣтала кругомъ,
И мирно Рѵальда могила
Цвѣла надъ могилой-Днѣпромъ.

Народное гулянье въ пользу бѣдныхъ.
(Изъ хроники происшествий.)
I.
Въ чудесный майскій день народное гулянье
Благотворительный устроилъ комитета,
По общепринятой программѣ прежнихъ лѣтъ:
Два хора музыки военной, состязанье
На призы въ ловкости и пѣсенниковъ хоръ
Изъ пыли городской манили въ лѣсъ зеленый,
Въ воскресный день, народъ нарядный, оживленный,
И въ кассѣ тысячный составился ужъ сборъ
Изъ тѣхъ четвертаковъ, по ббльшей части мѣдныхъ,
Что посетители вносили въ пользу бѣдныхъ
У входа, за билетъ. Межъ кленовъ и дубовъ
Пестрѣли кумачи, кретоны и сатины,
И такъ эффектенъ былъ горячій тонъ картины
При солнечныхъ лучахъ, что лучшихъ мастеровъ
Новѣйшей школы онъ привелъ бы въ восхищенье,
Реальностью своей просясь на полотно.
Что за чудесное и рѣзкое смѣшенье
Одеждъ и лицъ! какъ жизни все полно!
Какія яркія, типичныя фигуры,

Какія сценки чудныя съ натуры
Художникъ могъ бы тутъ искусный срисовать!
Бокъ-о-бокъ тутъ толклись и сѣрый людъ, и знать.
Костюмъ «directoire» губернской модной львицы,
Съ букетами цвѣтовъ на нѣжномъ фонѣ «крэмъ»
И платье красное двусмысленной дѣвицы,
Въ подковахъ голубыхъ, въ глаза бросались всѣмъ,
Межъ бѣлыхъ кителей военныхъ и студентовъ,
Межъ свѣтлыхъ ситчиковъ подростковъ и дѣтѳй.
Вотъ дочка съ маменькой, на ловлѣ претендентовъ
Во всеоружіи разставленныхъ сѣтей:
У дочки скромный видъ подъ бѣлой вуалеткой
И лифчикъ à l'enfant, съ прозрачною «кокеткой»;
А толстая maman, лорнетъ поднявъ къ глазамъ,
Слѣдитъ за жертвами, глядя по сторонамъ.
Чиновничья семья, съ провизіей въ корзинѣ,
Расположилася подъ сѣнію берѳзъ;
Отецъ, ужъ пожилой, съ кокардой въ мелкомъ чинѣ,
Успѣвтій ужъ нажить отъ пьянства сизый носъ,
Откупорить спѣшитъ дрожащими руками
Бутылку пива; мать, въ косынкѣ кружевной
На платьѣ шѳрстяномъ, съ поджатыми губами
И пудрой на щекахъ, имѣетъ видъ смѣшной,
Стараясь выдержать тонъ дамы благородной,
И дѣтямъ раздаете на хлѣбѣ колбасу,
А дочка старшая, жеманясь въ шляпкѣ модной,
Пищите, что ни за что не станете, ѣсгь въ лѣсу,
И ищете счастія на вѣточкѣ сирени.
Подальше, развалясь на мягкомъ, свѣжѳмъ сѣнѣ,
Двухъ бойкихъ «барышень» смѣшитъ мастеровой,
Ихъ сѣмечками всласть все время угощая
И на гармоникѣ по слуху подбирая
Мотивы, что оркестръ фальшивите полковой.
Въ палаткѣ, между тѣмъ, подъ тиковымъ навѣсомъ
Сидѣло общество, и дамамъ-патронѳссамъ,

Съ восторгомъ секретарь докладывать приіпѳлъ,
Что сборъ за тысячу рублей ужъ перешелъ.
«Mais c'est énorme ça!» картавить молодая
Вицъ-губернаторша съ фарфоровымъ лицомъ,
А губернаторша, высокая, худая,
Вздыхаетъ нараспѣвъ: «Какъ многихъ мы спасемъ!»
Мужчины вторятъ имъ, мечтая лишь о томъ,
Чтобъ въ клубѣ поскорѣй закончить день винтомъ,
А барышни, межъ тѣмъ, гвардейскаго корнета,
Пріѣхавшаго въ глушь за дёньгами, на лѣто,
Изводятъ вчетверомъ французекимъ языкомъ.
П.
А издали, межъ тѣмъ, на праздникъ въ пользу бѣдныхъ,
Границъ перешагнуть не смѣя заповѣдныхъ,
Смотрѣлъ одинъ бѣднякъ; оборванъ не былъ онъ,
Хоть, глядя на него, вамъ сдѣлалось бы больно—
Такъ былъ измученъ онъ, такъ блѣденъ, изнурѳнъ!
Онъ не былъ старъ еще, но раннія морщины
Избороздили лобъ, и впалые глаза
Хранили темный слѣдъ несчастья и кручины,
Какъ будто выжгла ихъ горячая слеза.
На праздникъ платный онъ прокрался утромъ воромъ
И незамѣченный улегся подъ заборомъ,
Черезъ который онъ украдкой перѳлѣзъ.
Онъ умереть пришелъ въ душистый темный лѣсъ.
Своею смертью онъ спасетъ дѣтей, быть можетъ,
Жену спасетъ отъ нищенства! ІІоможетъ
Благотворительность, конечно, имъ тогда,
А онъ уйдетъ, уйдетъ отъ горя и стыда,
Отъ незаслуженнаго нищенскаго срама....
То грустная была обыденная драма:
Онъ былъ настройщикомъ (пьянистомъ быть хотѣлъ
Онъ въ ранней юности, но въ піколѣ музыкальной

Образованія докончить не успѣлъ
За неимѣніемъ поддержки матѳрьяльной);
Женился по любви и сразу присмирѣлъ.
Уроки музыки давали слигакомъ мало;
Чтобъ поддержать семью, онъ выбралъ мастерство,
И счастіе ему сначала повезло:
Дѣла шли хорошо, и даже баловство
Порою позволять онъ могъ себѣ съ женою:
Бъ концерта и въ оперу за креслами мѣста.
Семья росла межъ тѣмъ, и съ страшною нуждою
Онъ ближе сталъ знакомиться. Проста,
Какъ и всегда была та драма обнищенья:
Въ работѣ былъ застой, жена. была больна;
Пришлось занять, потомъ въ срокъ долга погаіпенья
Всѣ вещи заложить, чтобъ уплатить сполна,
Потомъ опять занять и такъ перебиваться.
Запутаться въ дѣлахъ и потерять кредита., ..
И страшный день насталъ... такіе дни не снятся:
Насталъ голодный день!....
Подавленъ и убита,
О дѣтяхъ полонъ весь мучительной заботой,
Просить рѣшился онъ пособья иль работы
У тѣхъ, кто посвятилъ себя для добрыхъ дѣлъ.
Онъ гордъ, несчастный, былъ, но гордости предѣлъ
ІІоложенъ былъ его: просили хлѣба дѣти
И молча плакала несчастная ихъ мать.
О, еслибъ не семья, онъ ни за что на свѣтѣ
Не сталъ бы къ нищенству, къ позору прибѣгать.
По къ предсѣдательницѣ общества для бѣдныхъ,
Махнувъ рукой на стыдъ, краснѣя онъ пошелъ
И самъ не понялъ какъ—изъ устъ дрожащихъ, блѣдныхъ
Вопросъ могъ вылетѣть: «когда пріемъ?»—«Прошелъ»,
На это отвѣчалъ швейцаръ ему угрюмый:
«До понедѣльника». —Онъ вышелъ какъ въ чаду....
Какія етрашныя, мучительныя думы

Роились въ головѣ: «Куда же я пойду?»...
Спросилъ себя бѣдпякъ: «сегодня лишь суббота....
«До ионедѣльника найдется ли работа?...
«А въ домѣ ни гроша и дѣти ѣсть хотятъ....
«Съ квартиры гонятъ насъ.... Что дѣлать?»... Наугадъ
Вошелъ онъ въ магазинъ, гдѣ продаются ноты,
И робко прошепталъ: «Не будетъ ли работы?»
(Пьянино тамъ—онъ зналъ—давались на проката.)
«Настройщикъ вамъ не нуженъ ли?»—Обычный
Отвѣтъ онъ услыхалъ: «У насъ есть свой, годичный».
Шатаясь, вышелъ онъ и тута же вдругъ, въ окнѣ,
Афишу увидалъ: «Народное гулянье».
Онъ самъ не зналъ, зачѣмъ прочелъ онъ описанье,
Но голова его горѣла какъ въ огнѣ,
И только лишь одно онъ понялъ: «въ пользу бѣдныхъ».
Тогда блеснула мысль: «Пойти туда и тамъ
Съ собою порѣшить»... Сирота, быть можетъ, бѣдныхъ
Пристроятъ сгоряча въ пріюты, по рукамъ;
Помогутъ и вдовѣ.... Онъ ихъ судьбу поручить
Вниманью общества и устранится самъ....
Вѣдь онъ не нуженъ имъ, и самъ себя онъ мучитъ,
Не зяая чѣмъ помочь!... Пожертвовать собой,
Купить имъ право жить ужасною цѣной!...
По улицамъ бродя, зашелъ онъ въ храмъ открытый,
Гдѣ всенощная шла. Измученный, разбитый,
Подъ пѣнье иноковъ, забившись въ уголкѣ,
Онъ вдругъ расплакался въ порывистой тоскѣ
И долго такъ рыдалъ, простертый въ полусвѣтѣ
Вечернихъ сумерокъ и розовыхъ лампадъ.
Домой вернулся онъ, когда ужъ спали дѣти;
Жена работала и, робкій бросивъ взглядъ
На мужа бѣднаго съ поникшей головою:
«Я стулья продала и накормила всѣхъ»,
Шепнула поскорѣй съ улыбкой напускною.
«Богъ дастъ поправимся... отчаяваться грѣхъ».

Но онъ молчалъ съ такимъ отчаяньемъ во взорѣ,
Что, словъ не находя, замолкла и жена.
Съ работою въ рукахъ она уснула вскорѣ.
Онъ уложилъ ее, но самъ провелъ безъ сна
Мучительную ночь, и рано на разсвѣтѣ,
Пока спала жена и маленькія дѣти,
Почти въ безпамятствѣ изъ дома вышелъ онъ,
Когда къ заутренѣ раздался первый звонъ.
На спящую жену не смѣя оглянуться,
Послѣдній поцѣлуй не смѣя дѣтямъ дать,
Онъ крадучись ушелъ: они могли проснуться
И умереть ему могли бы помѣшать.
Онъ за городъ ушелъ.
Шумѣлъ зеленый лѣсъ,
Росой обрызганный, кудрявый и душистый,
И на траву прилёгъ, подъ тополь серебристый,
Несчастный человѣкъ. Лазурный сводъ небесъ
Сквозь кружево листвы казался бирюзою
Въ оправѣ дорогой, и пылью золотою
Спускался солнца лучъ на мягкую траву,
Какъ вѣнчикъ осѣнивъ усталую главу
Скитальца-бѣдняка. Разбитый, утомленный,
Онъ впалъ въ глубокій сонъ (такъ часто, говорятъ,
Предъ казнью можетъ спать преступникъ осужденный).
Во снѣ онъ веселъ былъ, спокоенъ и богатъ,
И маленькій сынокъ, любимецъ шаловливый,
Какъ котикъ ластился къ счастливому отцу.
Онъ ясно слышалъ смѣхъ ребяческій, счастливый,
И ручки крошечной по жесткому лицу
Такъ ясно чувствовалъ во снѣ прикосновенье,
Какъ будто наяву... О, злое пробужденье!
Гремѣла музыка и солнце страшно жгло
Его открытое й блѣдное чело.
Онъ на ноги вскочилъ и вепомнилъ правду злую:
«Ахъ, никогда тебя ужъ я не побалую!»

Онъ громко простоналъ: «Прощай, мой голубокъ!
Прощайте, дѣточкиі... и ты, моя родная,
Несчастная моя, прости, не осуждая
Того, кто подъ крестомъ безсильно изнѳмогъ!»
Къ забору пара шла, ища уединенья,—
И въ петлю голову продѣть онъ поспѣшилъ,
Боясь, что времени не хватить или силъ.
Онъ сладко умиралъ, не чувствуя мученья.
Кровавый свѣтъ въ глазахъ расширѳнвыхъ сіялъ,
Онъ плылъ куда-то вдаль, онъ таялъ, исчезалъ....
A блѣдный трупъ его между вѣтвей зеленыхъ
Качался въ двухъ шагахъ отъ парочки влюбленныхъ,
Вблизи отъ кассы, гдѣ двѣ тысячи рублей
Для бѣдныхъ насчитать успѣлъ ужъ казначей.
30-го Мая 1889 года.

Марія Египетская.
Изъ христіанскихъ легендъ.
I.
Въ Александріи въ вѣкѣ пятомъ
Жила красавица одна;
Извѣстность жалкую развратомъ
Себѣ составила она.
Однажды въ жатвенное время
Толпами къ морю шелъ народъ,
Отбросивъ тягостное бремя
Житейскихъ будничныхъ заботъ.
Ко дню Воздвиженья Святого
И Живоноснаго Креста
Галера плыть была готова
Въ Іерусалимъ; занять мѣста
Спѣшили люди разныхъ званій,
Различиыхъ возрастовъ, племенъ,
Но всѣ по вѣрѣ христіане.
Ихъ провожать со всѣхъ сторонъ
Сбѣгались праздные зѣваки,
Родные, женщины, гуляки,
Кто на носилкахъ, кто пѣшкомъ.
На мулахъ, на коняхъ верхомъ,

И не боясь дневного свѣта,
Смѣясь надъ ропотомъ матронъ.
Безъ покрывала, чуть одѣта,
Она—гетера, между жеиъ,
Межъ дѣвъ съ стыдливой красотою,
Съ уборомъ скромнымъ мягкихъ косъ,
Пришла съ распущенной волною
Кудрявыхъ огненныхъ волосъ;
Красуясь роскошью наряда
И обнаженной красотой,
Она не потупляла взгляда
Нодъ взорами толпы чужой,
Встрѣчая смѣхомъ оскорбленья,
Улыбкой—нѣжныя слова,
Полна задора и презрѣнья
Въ сознаньи гордомъ торжества.
Она съ развязностью свободной
Свой вызовъ бросила пдовцамъ:
«Звѣздою вашей путеводной
Свѣтить хотите ль буду вамъ?»
—
«Хотимъ ли, жрица сладострастья,
Хотимъ ли, чудо красоты!
Звѣзда любви, съ тобой ненастья,
Ни смерти не боимся мы!»
даънэойоаііЖ Я
II.
•
'.
Скользить корабль по волиамъ моря,
Какъ чайка бѣлая летитъ,
И ночь, съ зарей вечерней споря,
За нимъ, крылатая, спѣшитъ;
Она свой пологъ развернула,
Разсыпавъ звѣзды въ небесахъ,
И въ глубь морскую заглянуда,
И отразилася въ волнахъ.

Загадочна, какъ сфинксъ прекрасный,
Стоить Марія на кормѣ,
И только взоръ лукавый, страстный,
Какъ молнья жгучая во тькѣ.
То манить нѣгой затаенной,
Нависшей душною грозой,
То дразнить грустью утомленной
И непонятною тоской.
«Что съ нею?? шѳнчетъ рой ревнивый
Ея блѣднѣющихъ рабовъ;
На вызовъ страсти молчаливой
Отвѣтить каждый ей готовь,
За мигъ безумный наслажденья
Цѣною жизни заплатить;
Но пустоты и охлажденья
Она не въ силахъ побѣдить.
«Кто можетъ дать мнѣ столько счастья»,
Вопросъ бросаетъ имъ она:
«Чтобъ кубокъ, полиый сладострастья,
Не осушила я до дна?
Кто дастъ познать мнѣ жизни цѣну,
Чей поцѣлуй не утомить,
Кто пресыщенье и измѣну
Могучей страстью иобѣдитъ?...
Никто; нѣтъ въ жизни сновидѣнья,
Нѣтъ опьяняющей любви,
Безъ горькой правды пробужденья,
Безъ охлажденія въ крови!»...
!к!>«І;>')7î":
,
' ui.
и•••::> ,
III.
\*ffi'Г :I!I; \7'Иut£ , (':' I
Іерусалимъ... преддверье храма—
И нѣтъ нигдѣ свободных'!, мѣстъ;
Въ душистыхъ волнахъ фиміама,
Въ цвѣтахъ стоить Господень Крестъ.

И тихо, словно дуновенье
Въ воздушной арфѣ вѣтерка,
Святое льется нѣснопѣньѳ,
Какъ хоръ небееъ издалека.
Народъ на паперти тѣснится,
И египтянка за толпой
Пришла не Богу помолиться—
Блеснуть грѣховной красотой.
Но на нее никто вниманья
Не обращаетъ и, полна
Необъяснима«) страданья,
Войти стремится въ храмъ она.
Увлечена людской волною,
Одинъ ей остается шагъ,
Но словно силой неземною
Ее сковалъ невольный страхъ.
Она стоить, войти не можетъ;
Давно забытый, горькій стыдъ
Ей сердце трепетное гложетъ,
Ступить ей дальше не велитъ.
Съ чела скользить вѣнокъ душистый,
Роняя блёклые цвѣты,
И жжетъ ее уборъ волнистый
Ея развившейся косы....
—
«О, Матерь Благая распятаго Бога!»
Шептала, рыдая, она у порога:—
«Введи меня, грѣшную, въ храмъ
Дозволь приложиться мнѣ къ Древу Спасенья!
Отъ жизни порочной обѣтъ отреченья
Тебѣ я, Заступница, дамъЬ...
«Скорбящая! сжалься надъ бездной страданья,
Отверзи, отверзи мнѣ дверь покаянья
И въ дальній направь меня путь!

Уйду я изъ міра страстей и порока
И заживо спрячусь въ пустынѣ далекой,
Чтобъ въ Богѣ душой отдохнуть!»...
ІУ.
Песокъ золотистый, несокъ серебристый....
Лиловыя скалы кругомъ;
Надъ ними сводъ неба то синій и чистый,
То сизымъ подернуть свинцомъ.
То знойное солнце песокъ раскаляетъ,
То дождь размываетъ песокъ,
То грозный самумъ1) своевольно играетъ
Песками, какъ смертными рокъ.
Ни звука, ни шума.... Порою высоко
Орелъ надъ пустыней наритъ,
Иль профиль верблюда въ пространств!; далеко
Миражемъ живымъ пролетитъ.
«
Минуты летѣли, часы протекали,
Ночами смѣнялися дни,
И таяли годы въ таинственной дали,
Какъ сонъ, исчезали они.
И жизнь отходила безслѣдно, безшумно,
И смерть ужъ ждала впереди;
И сердце, гдѣ страсти царили безумно,
Стихало.... заснуло въ груди.....
') Вихрь пустыни.

Ужъ сорокъ лѣтъ смѣнялись годы
Неувядаемой природы,
И сорокъ безконечныхъ лѣтъ
Прошли съ тѣхъ поръ, какъ, кинувъ свѣтъ,
Марія въ глубинѣ пустыни
Свой доживала долгій вѣкъ;
Какъ вдругъ нроникъ въ ѳя святыню,
Въ ея могилу, человѣкъ!...
Зачѣмъ ея уединенье
Смутилъ таинственный притлецъ?
Нтб онъ принесъ—благословенье
Или страдальческій конецъ?...
Не смерти страшно ей жестокой
И не терноваго вѣнца,—
Ей страшно радости глубокой
При видѣ смертнаго лица:
Та радость—отголосокъ грѣшный
Забытой жизни молодой....
Иль властенъ міръ надъ ней кромѣшный
Своей постылою мечтой?...
«О, Боже, Боже!... слезы счастья...
'
Грѣшны ль онѣ?... прости меня,
За то, что полнаго безстрастья
Въ пустынѣ не достигла я....
Ужель бѣжать нежданной встрѣчм,
Ужель людской забытой рѣчи
Не услыхать любимый звукъ?»...
О. кто бъ онъ ни былъ, ей онъ—другъ!
VI.
То былъ Зосима, инокъ строгой,
Примѣръ обители святой.
Однажды въ кѳліи убогой

Земною, гордою мечтой
Его опуталъ духъ лукавый,
И опьяняющей отравой
Въ немъ пробудилась суета.
Онъ могъ гордиться: какъ чиста
Выла его съиздѣтства совѣсть,
Какъ поучительно свята
Монаха праведнаго повѣсть:
Всю жизнь свою онъ отдалъ Богу,
И къ монастырскому порогу
Его не горе привело,
Не грѣхъ, не женская измѣна;
Нѣтъ, никогда земное зло
Его коснуться не могло!
И не отъ пытки, не отъ нлѣна
Въ обитель мира спасся онъ,
Но съ дѣтства былъ онъ увлеченъ
Высокимъ подвигомъ спасенья.
Онъ плоть живую умертвилъ
И, мощь сознавъ душевныхъ силъ,
Воскликнулъ: «гдѣ, въ какой пустывѣ,
Въ какой обители земной,
Найдется тотъ, кто могъ бы нынѣ
Превысить трудный подвиги мой?!»...
Сказали и замерь оелѣпленный:
Не лучъ луны къ нему скользнули,
Не отблески молньи отдаленной,
Какъ Божій взглядъ, съ небееъ сверкнули,
Не яркими заревомъ разсвѣта
Вся келья вспыхнула его,
Не златогривая комета
Метнула огненными лучемъ,—
Въ сіяпьи розоваго свѣта,
Крылатый, дивный херувимъ
Предстали съ отвѣтомъ передъ ними:

«Узнай, Зосима, ближе къ Богу
Есть нѣкто, и смирись душой!
Готовься въ дальнюю дорогу,
Гряди въ пустынные края
По Іорданскому теченью;
Тамъ ждетъ тебя наставникъ твой,
Тамъ ты приблизишься ісъ спасенью
Его молитвою святой».
Исчезло свѣтлоѳ видѣнье,
Какъ легкій дымъ, какъ метеоръ,
И безпокойное стремленье
Объяло инока съ тѣхъ поръ.
И онъ ношелъ, ревнитель вѣры,
Искать невѣдомыхъ путей,
Искать великаго примѣра—
Порабощенія страстей.
VII.
Подавленъ дикою природой,
Ея безбрежною свободой,
Ея спокойнымъ торжествомъ,
Зосима палъ передъ Творцомъ
Съ горячей, страстною мольбою,
Какъ вдругъ узрѣлъ передъ собою
Вдали видѣнье—смертный страхъ
Сковалъ молитву на устахъ,
Но онъ осилилъ мигъ сомнѣнья:
Нѣтъ, то не призракъ, не мертвецъ,
Могилы страждущій жилецъ,
Покрытый длинною волною
Сѣдыхъ расгіущенныхъ волосъ,
Какъ серебристой пеленою,
То не мечта полночныхъ грезъ,
Ужасный бредъ воображенья.

Но тотъ, о комъ гласилъ ему,
Небесный голосъ откровенья.
И старѳцъ, вставъ, пошелъ къ нему,
Взмолясь: «Нѳвѣдомый чудесный,
Повѣдай тайну мнѣ свою,
Во имя Господа, молю,
Скажи, кто ты?»... Но неизвѣстный
Изъ виду скрылся нелюдимъ,
И въ глубь пустыни необъятной
Зосима бросился эа нимъ.
VIII.
Вѣглецъ настигнута, но песокъ
За нимъ мгновенно превратился
Въ шумяіцій, пѣнистый потокъ,
И на колѣни опустился,
Въ изнеможеніи, въ слезахъ,
Съ мольбой испуганный монахъ.
И на горячія воззванья
Отвѣтилъ голосъ неземной
Словами страннаго признанья:
«Отецъ мой! знай, передъ тобой
Не призракъ грезы воспаленной,
Не духъ, a грѣптная женя.
Давно въ пустынѣ раскаленной
Моя одежда сожжена;
Но брось мпѣ верхнюю одежду,
И я паду къ твоимъ ногамъ,
Осуществлю мою надежду:
Дай отиущеніе грѣхамъ!»...
Въ слезахъ покаялся служитель
Христовой вѣры передъ ней
Въ грѣховной гордости своей.

Она отвѣтила: «Учитель!
Мнѣ оправданья въ жизни нѣтъ!
О, какъ тебѣ я все открою?
Какой я Богу дамъ отвѣтъ?
Твоихъ я слезъ святыхъ не стою,
Боюсь, отецъ.... стыжусь.... дрожу:
Я миръ пустыни всей нарушу,
Я воздухъ словомъ заражу,
Я возмущу святую душу....
Боюсь, не въ силахъ превозмочь
Въ душѣ Святого отвращенье,—
Ты не подашь мнѣ исцѣленья,
Ты убѣжигаь, отшельники, прочь...
Я—дочь египетскаго зноя,
Огонь страстей въ моей крови....
Онъ жегъ меня!... Одно земное,
Одна разнузданная страсть
Могла имѣть надъ сердцемъ власть.
Лучомъ безстыднаго признанья,
Какъ молнья вспыхивали мой взглядъ,
Уста просились на лобзанья,
Будилъ нреступныя желанья
Мой соблазнительный наряди.
Почти дитя, я на объятья
Свой промѣняла отчій домъ,
Не восгштавъ въ душѣ понятья
О долгѣ чистомъ и святомъ.
Съ тѣхъ гіоръ жила я въ опьяненьи,
Не зная мѣры, ни прегради,
Я утопала въ наслаждении,
Я, какъ змѣя, вливала ядъ
Грѣха, страданья и порока
Въ сердца неоиытныхъ людей,
И безпощадно и жестоко,
Полна обманчивыхъ затѣй,
»

Искала новыхъ впечатлѣній,
Разнообразныхъ развлечѳній
И новыхъ жѳртвъ, и новыхъ слезъ.
Такъ вѣтеръ волны объ утесъ
Безъ сожалѣнья разбиваетъ
И вновь, лаская, увлѳкаетъ
Среди бушующихъ морей
Другія вѣтренныя волны,
Играя ими, нѣги полный,
Не зная радости полнѣй
Безумной прихоти своей!...
Но жизнь казалась мнѣ пустою,
Тоска точила грудь мою!
Какъ презирала я порою,
Твердя лукавое: «люблю!»
Искала ощупыо я счастья,
Но въ увлеченіяхъ крови,
Полна душевнаго безстрастья,
Не находила я любви.
И вотъ однажды я, отъ храма
Оттерта силой неземной,
Полна и ужаса, и срама,
Очнулась вдругъ, прозрѣвъ душой,
И предъ Владычицей Небесной
Произнесла святой обѣтъ
Покончить съ немощью тѣлесной,
Покинуть грѣхъ, нокинуть свѣтъ».
IX.
«Ты зналъ ли пытку отреченья.
Ты оторвался ль отъ любви,
Бѣжалъ ли ты отъ искушенья
Съ огнемъ желанія въ крови?
Ты хоронилъ ли съ тайной мукой

Порывы жизни молодой,
Томясь мучительной разлукой,
Томясь безвыходной мечтой?
Боролся ль ты съ самимъ собою,
Изнемогалъ ли ты въ борьбѣ,
И звалъ ли съ горькою мольбою
На помощь старость ты къ сѳбѣ?...
Нѣтъ?... выше страсти и желаній,
Ты весь былъ въ Богѣ съ юныхъ лѣтъ.
Святой и праведный! Страданій
Въ тебѣ не вызвалъ твой обѣтъ:
Ты не грѣшилъ ни сожалѣньемъ,
Ни вздохомъ сердца, ни слезой,
Ни грезой дня, ни сновидѣньемъ,
Ни тайной внутренней борьбой.
А я?... сто демоновъ гнѣздились
Въ моей истерзанной груди,
Въ картины прошлаго рядились —
Сулили радость впереди.
Порой, подъ властью непонятной
Какихъ-то темныхъ, злобныхъ сил,
Одна въ пустынѣ необъятной
Звала я смерть, но нѣтъ!... палилъ
Меня напрасно зной полдневный;
Напрасно стужа, дождь и градъ
И даже голодъ ежедневный
Мертвили плоть; напрасно адъ
Мнѣ страшной грезился мечтою....
Шли дни, шли годы чередою,
Аяжила, ижизньвомнѣ
Не умирала!... Красотою,
Здоровьемъ я цвѣла.... Порою
Минуты строгаго раздумья
Смѣнялись Еспышками безумья
И дикой, бѣшеной тоской.

Норой пустыня искушала:
Однажды позднею весной
Нѣмая даль въ лучахъ дремала
И жегъ ея полдневный зной,
И серебристо-голубой
Былъ такъ прозраченъ воздухъ душный,
Такъ чистъ, какъ чистая вода;
Вдали мгновенно градъ воздушный—
Палаты, храмы и сады—
На горизонтѣ появился
Картиной чудной и живой;
Кишѣли улицы толпой;
Фонтанъ на площади струился,
Вокругъ него расположился
Блестящій, пестрый караванъ
Родныхъ далекихъ египтянъ.
Невольный крикъ восторга, страсти
Пустыню дико огласилъ,
И надъ собой опять бѳзъ власти
Впередъ я бросилась: манилъ,
Дразнилъ меня тотъ городъ чудный,
Какъ сонъ давно минувшихъ лѣтъ,
И позабытый, безразсудный
Воскресъ блестящей жизни бредъ...
Но тутъ сталъ меркнуть, исчезая,
Пустыни призракъ роковой,
И даль прозрачно-голубая
Одна тянулась предо мной.
Отецъ! давно прошли тѣ грезы,
Давно въ душѣ царитъ покой;
Молитва, постъ, борьба и слезы
ІІорокъ осилили земной!
Мои велики прегрѣшенья,
Но жизни близится конецъ—
О, неужели я прощенья

Не удостоюсь, наконѳцъ?...
Отецъ! я жажду очигценья....
Отнынѣ ровно черезъ годъ
Прійди, молю, на берегъ водъ
Ко мнѣ съ Пречистыми Дарами!»
Онъ клятву далъ ей со слезами,
Блаженныхъ ногъ лобзая слѣдъ.
Легка ему была дорога
До монастырскаго порога:
Въ душѣ сіялъ небесный свѣтъ.
X.
Рѣка священная дремала;
Въ ней отражалася луна
Столбомъ огромнымъ, и волна
О берегъ ласково плескала,
Какъ будто тихую мольбу
Камнямъ со вздохами шептала,
Забывъ стихійную борьбу.
На берегу рыбачьи сѣти
Въ травѣ лежали, и челнокъ
Глубоко врѣзался въ песокъ.
Вдали, въ полночномъ полусвѣтѣ
Виднѣлась цѣпь лиловыхъ горъ,
И гордо высился Ѳаворъ
Надъ безконечнымя песками.
На берегу рѣки съ Дарами
Стоялъ въ трѳвогѣ іерей;
Онъ ждалъ отшельницу: что съ ней?
Ужель вернется онъ въ обитель
Въ нѳдоумѣньи и въ тоскѣ?
Но внялъ мольбѣ его Спаситель:
Идетъ Святая—на пескѣ
Далеко тѣнь ея ложится;

Но маловѣрный, онъ боится—
Не переплыть ей безъ челна.
Напрасны грѣшныя сомнѣнья;
Она надъ тихою рѣкой,
Купелью дивнаго прощенья,
Стоить съ простертою рукой
И крестить влажную дорогу,
И опускаетъ въ воду ногу,
И лунный свѣтъ, какъ мостъ златой
Дрожитъ подъ ношею святой.
Она идетъ... едва струится
Подъ нею робкая волна;
При лунномъ свѣтѣ серебрится
Ея святая сѣдина.
Свершилась тайна очищѳнья!
Кротка какъ голубь и чиста
Достигла грѣшница спасенья:
Она- Причастница Христа!
И свѣтелъ ликъ невозмутимый,
И ясенъ тихій взглядъ очей,—
Въ немъ нѣтъ слѣда земныхъ страстей;
Одинт. покой невозмутимый,
Едва доступный на землѣ,
Заиечатлѣлся на челѣ.
XI.
Полдневный зной въ пустынѣ дальней,
Кругомъ засуха все сожгла;
При блескѣ дня еще пѳчальнѣй
Земля сѣдая, какъ зола.
Нигдѣ ни травки, ни тычинки,—
Все голый камень да песокъ,
Ни капли влаги, ни росинки,

Изсякъ серебряный иотокъ.
Блескъ солнца яркій, нестерпимый,
Сводъ неба—темно-голубой,
Какъ океанъ необозримый
Надъ бездной мертвенно-нѣмой.
Могила!,., но въ ея предѣлы
Дерзнулъ отгаельникъ престарѣлый
Переступить опять извнѣ.
Могила!... все молчитъ и млѣетг.,
Нигдѣ слѣдовъ живой души,
Надежда, сила—все слабѣетъ
Средь окружающей глуши!
Перекрестясь, спѣшитъ Зосима
Иотокъ засохшій перейти.
И что жъ онъ видитъ? Недвижимо
Лежитъ Святая... На груди
Застыли сложенный руки;
Божественъ ликъ ея нѣмой,
Въ немъ ни улыбки нѣтъ, ни муки,—
Одинъ торжественный покой!
Она роскошной сѣдиною
Съ чела до пятт. прикрыта вся,
Какъ серебристою парчею.
И нохоронною свѣчею
Горитъ надъ ней свѣтило дня!
XII.
Слезами ноги Преподобной
Монахъ съ лобзаньемъ оросилъ,
Надъ ней съ молитвою надгробной
Обрядъ печальный соверпшлъ
И, чтобъ окончить погребенье,
Древкомъ могилу сталъ копать.

Но скоро, впавъ въ изнеможенье,
Не могъ работу продолжать
Въ пескѣ разсыпчатомъ, горячемъ.
И онъ безсильно застоналъ,
Склонясь надъ тѣломъ съ горькимъ плачемъ.
Ему отвѣтилъ грозный ревъ:
Вѳликолѣпный, страшный левъ
Въ ногахъ отшельницы великой,
Какъ вѣрный песъ ея, лежалъ
И ноги мертвыя лизалъ.
И гордый царь пустыни дикой
На человѣка такъ глядѣлъ,
Какъ будто гордо сожалѣлъ
Его безпомощность въ природѣ.
«О, звѣрь!» простеръ къ нему старикъ
Влагословляюіція руки,
И страхомъ сдавленные звуки
Дрожали, какъ предсмертный крикъ:
«Прійди на помощь мнѣ: могилу
«Когтями острыми отрой—
«Я старъ и не имѣю силы
«Послѣдній долгъ отдать Святой.»
И звѣрь послушалъ человѣка.
Въ могилѣ, выкопанной львомъ,
Святая до скончанья вѣка
Лежитъ, зарыта подъ пескомъ.
И левъ въ пустыню удалился,—
Могилыцикъ страшный и нѣмой.
Монахъ вздохнулъ, перекрестился
И, помолясь, побрелъ домой,
Въ свой монастырь уединенный,
Гдѣ прожилъ въ Богѣ много лѣтъ.
Пескомъ сыпучимъ занесенный
Исчезъ съ тѣхъ поръ въ пустынѣ слѣдъ

Святой невѣдомой могилы,
Нѳпобѣдимой женской силы,
Исходъ искавшей на землѣ
Въ нечеловѣческой борьбѣ.

Недопѣтая пѣснь.
Поэма.
Il РЕД ИОЛОВІЕ.
Прошла въ душѣ мечта, явилось вдохновенье;
Быть можетъ это бредъ, быть можетъ сновидѣвье,
Страница можетъ быть изъ жизни чьей-нибудь,—
Что въ томъ! не глубиной хочу я здѣсь блеснуть,
Не провести хочу предвзятую идею,
Стихомъ сатирика я также не владѣю,
И не берусь воспѣть народную тоску,—
Я только то пишу, что чувствовать могу.
Героевъ я взяла совсѣмъ обыкновенныхъ,
Какъ большинство людей, безъ цѣлей современныхъ
По духу времени. Героевъ ныньче нѣтъ:
Нашъ вѣкъ броженія не соадалъ человѣка,
И современный типъ—иль нравственный калѣка,
Иль лишній человѣкъ, родившійся на свѣТъ,
Иль новый Донъ-Кихотъ съ подкладкой Пугачева.
Но въ близкомъ будущеыъ героя я иного
Люблю воображать: я вѣрю—онъ придетъ!
Съ желѣзной волею и съ цѣльнымъ направленьемъ,

Съ правдивой честностью, съ спокойнымъ умозрѣньемъ,
Не станетъ мой герой коптить небесный сводъ.
Ни хищникъ, ни дѣлецъ, ни жалкій Донъ-Кихотъ,
ІІрикрывшійся слегка, подъ тогой соціальной,
Онъ, не прелыцаяся задачей колоссальной
Перевернуть весь міръ пигмея рычагомъ
Достигнете многаго сознательнымъ трудомъ.
Не мы его отцы, но въ смѣнѣ поколѣнья,
Выть можетъ, кроются задатки возрожденья.
Тогда пѣвцы опять на родинѣ моей
Найдутся, чтобъ воспѣть родныхъ богатырей,
И пѣсни дивныя, могучія польются,
И въ новомъ эпосѣ великихъ дѣлъ коснутся
ІТрославленныхъ сыновъ достойныхъ матерей!
Не смѣю взяться я за трудную задачу,
Героя думъ моихъ въ романѣ воплотить;
Я слабыхъ силъ своихъ напрасно не потрачу,
Чтобъ чудный идеалъ на нагпъ аршипъ скроить.
Онъ носится еще въ дуіпѣ моей видѣньемъ,
Неосязаемой, туманною мечтой,—
Не поддавался тревожнымъ вдохповѳньямъ,
Своей могучею, но смутной красотой!
О чемъ же я пишу? кого я обрисую?..
Да по просту людей. Быть можѳтъ я рискую
Надъ новѣстью своей услышать приговоръ:
«Къ чему же намъ читать безцѣльный старый вздоръ!»
Пусть такъ! но если та обыденная драма,
Которую теперь воснѣла я въ стихахъ,
Есть та же самая таинственная гамма,
Которая могла звучать во всѣхъ сердцахъ
(Душа у всѣхъ одна!), и если эта повѣсть
Хотя минутное сочувствіе найдете,
Воспоминанія забытыхъ грёзъ вернете,
Коснется струнъ души—моя спокойна совѣсть.
Я дѣло сдѣлала: я людямъ принесла

Не безиолезное, пустое развлеченье—
Я въ міръ поэзіи съ собой ихъ унесла,
Я пережить дала имъ прошлое волненье!
On pleure parfois les illusions com-
me les morts. L'amour est dupe de
ses propres prestiges: ce qu'il éprouve,
il croit l'inspirer.
I.
Таинственно заснулъ тѣнистый старый садъ;
Надъ нимъ безсчетныхъ звѣздъ мигающія очи,
На бархатѣ небесъ душистой, южной ночи,
Бросаютъ нй землю лучистый, нѣжный взглядъ.
Воздушный вѣтерокъ, скользя надъ деревами,
Тревожить листья липъ и стройныхъ тополей;
Ихъ вѣтви на пескѣ бѣлѣюіцихъ аллей
Ложатся трепетно узорными тѣнями.
Неясной массою господскій сѣрый домъ
Во мракѣ утонулъ надъ спящимъ цвѣтникомъ.
Склонясь головками, двѣты благоухаютъ;
Съ акацій сыплется душистый бѣлый цвѣтъ;
Ночные голоса молчанье прерываютъ:
То аистъ проскрипитъ, то прощелкнетъ въ отвѣтъ
Вздремнувшій соловей, въ любовной нѣгѣ тая,
Иль дрогнетъ вдалекѣ проѣзжей тройки звонъ;
Лягушачій концерта въ рѣкѣ стоить, какъ стонъ;
Въ травѣ кузнечики трещать, не умолкая;
Кукушка разъ-другой откликнется,—но вдругъ
Церковный колоколъ издалъ протяжный звукъ
И замерь въ тишинѣ. Поднявшись высоко,
Луна свой блѣдный лучъ метнула далеко

И затопила все лучистымъ серебромъ—
Заснувшій старый садъ, и старый барскій домъ.
Не спится въ эту ночь!... Вновь прошлаго картины
Встаютъ передо мной, какъ изъ болотной тины
Блуждающихъ огней блѳстящій хороводъ.
Напрасно я ищу забвенья и покоя!
Встаетъ прошедшее, встаетъ за годомъ годъ,
Былыя радости и горе прожитое....
Къ чему?... вѣдь жизнь прошла! разбитая борьбой,
Склонила я чело покорною рабой;
Я поняла тщету житейскихъ треволненій,
Со сцены я сошла; меня забудетъ свѣтъ.
У тихой пристани, въ глухомъ уединеньи
Я проживу еще, быть можетъ, много лѣтъ,
И если иногда въ моемъ воображеньи
Мелькнетъ прошедшее какимъ-то страннымъ сномъ,
Я прогоню его, хотя бы и съ трудомъ.
Йтакъ, я здѣсь опять, въ гнѣздѣ моемъ родимомъ,
Надолго, навсегда!—Какъ будто бы вчера
Въ воспоминаніи встаетъ неизгладимомъ
Давно гірошедшаго ребячества пора.
Разросся только садъ,—ничто не измѣнилось.
Какъ странно жизнь прошла, какъ странно жизнь сложилась!
Рѳбенкомъ я росла мечтательиымъ, больнымъ,
Съ привязчивой душой, съ живымъ воображеньемъ,
Самолюбивая, упрямая; роднымъ
Заботь я принесла не мало. Съ раздраженьемъ—
Я помню—часто мнѣ говаривала мать:
«Придется намъ тебя куда-нибудь отдать!
«Капризна стала ты!» Я помню, какъ въ кроваткѣ,
Зарывшись вся съ лицомъ, я плакала украдкой
И грѣшницей себя считала не шутя.
Я помню, какъ порой, печальное дитя,
Я смерти жаждала, о ней молила Бога,
И непоыятнаго предчувствія тревога

Ребяческую грудь сжимала часто мнѣ,
Пугая страшными видѣньями во снѣ.
II.
За годомъ годы шли. Задумчива порою,
Я свыклась съ раннею, недѣтсісою мечтою,
И въ грезы странныя впадала невзначай,
И развивала планъ нелѣпаго романа,
Въ которомъ жизнь моя была то адъ, то рай.
Воображеніемъ жила я очень рано,
И сказки чудныя плѣнять меня могли.
Я помню, какъ въ лѣсу, подъ тѣнью вѣкового
Несрубленныхъ дубовъ, гдѣ ландыши цвѣли,
Гдѣ ягоды краснѣли нодъ травою,
Гдѣ солнца знойпаго лучи меня не жгли.
Набѣгавшись норой, въ тѣни я отдыхала
И молча слушала веселый нтичій свистъ
И то, что говорилъ шумящій, свѣжій листъ,—
И часто чудныя, таинственныя сказки
Слагались невзначай, безъ смысла и завязки,
Въ ребяческомъ умѣ.... Я забывала ихъ.
Но въ головѣ моей рядъ образовъ живыхъ
Таился глубоко и вызывалъ порою
То чудныя мечты, то мимолетный стихъ.
Во время зимнихі. выогъ, внимая вѣтра вою,
Въ портретный старый залъ боялась я войти.
Портреты ирадѣдовъ, въ кафтанахъ, съ булавами,
Смотрѣли на меня сердитыми глазами;
Мнѣ чудилось тогда—они должны сойти
И окружить меня, и на стѣну съ собою
На темномъ полотнѣ подъ рамку пригвоздить.
Прижавшись въ уголкѣ, шепталась я съ сестрою
Стараясь чѣмъ-нибудь себя пріободрить;
Но въ области чудѳсъ витали наши рѣчи:

U вѣдьмахъ, мертвецахъ шептались съ нею мы,
Пока на чайный столъ не зажигались свѣчи
И свѣтъ не разгонялъ видѣній полутьмы.
Прошло ребячество. Двѣнадцать лѣтъ мнѣ было,
Когда я въ института столичный поступила
И изъ родныхъ степей Украйны дорогой
Въ туманный Петербурга нріѣхала зимой.
Какъ убивалась я! какъ мрачно и угрюмо
Мнѣ показалось все, какъ дико было мнѣ!
II долго не могла привыкнуть я ни къ шуму,
Ни къ жизни по звонку. Жила я какъ во снѣ.
Мой голосъ былъ хорошъ, и всѣ мои подруги
Твердили: «быть тебѣ всѳмірною звѣздой!»
Я сценой бредила и часто на досугѣ,
Одушевляясь вся, изъ той или другой
Любимой оперы, въ большой пріемпой залѣ,
Я пѣла, пѣла имъ... Онѣ кругомъ стояли
И слушали меня, гордясь, любуясь мной.
И вдохновляясь, я себя воображала
На сцѳнѣ, залитой огнями, передъ лицомъ
Блестящей публики... Толпа рукоплескала,
Букеты сыпались къ ногамъ моимъ кругомъ;
Ихъ занахъ опьянялъ,—я утопала въ розахъ,
А голосъ мой звучалъ страстнѣе и звучнѣй,
И, забываясь вся въ волшебныхъ свѣтлыхъ грезахъ,
Мирилась я тогда съ неволею моей.
Но о любви пока я вовсе не мечтала,
Изъ институтокъ я одна не обожала
Учителей, нодругъ,—никто мнѣ не была, миль,
Хотя въ душѣ моей какой-то образъ жилъ—
Неясный, какъ мечта, прекрасный, какъ видѣнье,
Неосязаемый, воздушный идеалъ.
И странно, я въ душѣ хранила убѣжденье,
Что съ нимъ не встрѣчусь я, что гдѣ-то умиралъ

Вдали онъ отъ меня, въ невѣдомой странѣ,
Не вѣдая любви, не зная обо мнѣ.
III.
Въ Парижѣ за рѣкой, въ предмѣстьи молчаливомъ,
Гдѣ мохомъ поросли въ покоѣ горделивомъ
Мощеные дворы заброшенныхъ дворцовъ,
Въ тѣни запущенныхъ каштанов ыхъ садовъ
Дѣвичій монастырь, преданьями богатый,
Весь въ зелени стоить за каменной оградой.
Темно и мрачно въ нѳмъ, но въ солнечные дни
Отъ стеколъ расписныхъ узорчатыя тѣни
На плиты старыя ложатся, и огни
Всѣхъ радужныхъ цвѣтовъ сквозь призму преломдѳпій
Играютъ на стѣнахъ, и свѣжій заиахъ розъ^
Съ благоуханіемъ сливаясь ѳиміама,
Распространяется въ старинныхъ сводахъ храма.
Туда въ шестнадцать лѣтъ отецъ меня отвезъ,
Чтобъ институтское докончить воспитанье.
Не знаю до сихъ поръ, чье было то желанье:
Отца иль матери. Не мало горысихъ слезъ
Сначала пролила я въ чуждой обстановкѣ,
Но вскорѣ пламенной, мечтательной головкѣ
Пришлось по вкусу все: мистическій покой
И заиахъ древности убѣжища святого,
Легенды мрачныя, нреданія былого,
Весь этотъ памятникъ эпохи прожитой.
Воображенію тамъ пищи было много,
Оно работало невольно день и ночь,
И страстная во всемъ—я вся отдаться Богу,
Похоронить себя на вѣкъ была не прочь.
Бывало, всѣ ужъ снять, а я тихонько встану,
Въ капеллу проберусь и тамъ предъ алтаремъ,
У ногъ Распятія, зари восходъ застану,

Все было тихо такъ, таинственно ісругомъ,
Благоухало все, и розовымъ сіяньемъ
Лампадки теплились надъ мраморомъ гробницъ;
Страданія Христа живымъ воепоминаньемъ
Вставали предо мной, и капали съ рѣсницъ
Въ экстазѣ неземиомъ мечтательный слезы,
И искренно тогда давала я обѣтъ
Свои осуществить мистическія грезы—
Постричься въ монастырь. ІІрошелъ и этомъ бредъ,
Какъ только повезли меня весной родные
Отъ малокровія лечиться въ горный Сна;
Но отпечатокъ свой мечты переходный
Въ душѣ оставили: всю жизнь была слѣпа
Къ дѣйствительности я и къ людямъ, подъ вліяньемъ
Той ранней пылкости, развитой воспитаньемъ.
Быть мукетъ оттого судьба печально вся
Сложилась для меня, что я безъ разсужденья
Смотрѣла на людей сквозь призму увлеченья.
Искала въ нихъ того, чего найти нельзя!
Но пусть я выпила всю горечь этой чаши,
Я ее ропщу, о, нѣтъ!.. Пусть жизнь была полна
Обмановъ, злыхъ обидъ; блестяіціе миражи
Которыми меня дразнила лишь она,
Мнѣ дали испытать блаженство неземное,
Невѣдомое тѣмъ, кто счастіемъ прелыцонъ,
Кому немыслимо волненіе иное,
Иныя радости, какъ праздной жизни сонъ.
Я испытала все: и праздникъ жизни шумной,
Тотъ безсознательный, рѳбяческій угаръ,
Избытокъ юности, горячей, неразумной,
Который, какъ весна въ цвѣтущій свой разгаръ,
Весь полонъ жизненной, здоровой, мощной силы,
Когда все рай, все пѣснь, когда всѣ люди милы,
Когда любовь еще не знаетъ страсти знойной,
Безумной ревности, заботы безпокойной,

Когда вдыхаешь жизнь, какъ воздухъ грудью всей,
Съ безпечной радостью проснувшихся дѣтей!
Я отдалась ему, тому приливу счастья,
Тому избытку силъ здоровыхъ, молодыхъ!
Забыть былъ монастырь: никто не бралъ участья
Такого полнаго въ прогулкахъ и въ иныхъ
Всѣхъ развлеченіяхъ веселаго сезона,
Какъ въ это лѣто я; я восхищалась всѣмъ:
Горами и луной, и не было резона
Не быть счастливой мнѣ: я не могла ничѣмъ
Быть озабочена; вся жизнь мнѣ улыбалась,
Полна таинственныхъ, заманчивыхъ чудесъ;
Я чувствовала жизнь, какъ только просыпалась,
Какъ только кисея оконныхъ занавѣсъ
Впускала въ комнату лучи зари румяной,
И распахнувъ окно, дышала жадно я
Струею воздуха, струей благоуханной,
Чуть пробудивгаагося радостнаго дня.
Въ нарядѣ утрѳннемъ, съ распущенной косою,
Влюбленнымъ взоромъ я окидывала даль,
Всю окропленную алмазною росою,
Деревья по горамъ, бѣлѣющій курзаль
И домики въ садахъ, обвитые цвѣтами.
«Вставай, лѣнивая! на музыку пора!»
Будила я сестру, и шумный между нами
Тутъ затѣвался споръ иль рѣзвая игра;
Смѣялись, бѣгали, плескались мы водою.
Миссъ Плёмъ стучалась въ дверь:—«что это вы чуть свѣтъ
Сегодня поднялись?»... «Пора, миссъ Плёмъ!»—«О, нѣтъ,
Еще всѣ въ домѣ спятъ!»—Но мы звонили Зою
И, утренній надѣвъ изящный туалетъ,
Сходили ждать миссъ Плёмъ въ тоннель изъ винограда
ІІѳредъ пестрѣющимъ, душистымъ цвѣтникомъ.
Но вотъ и музыка доносится изъ сада,
—
Пѣвучій, чудный вальсъ. Несносная миссъ Плёмъ!

Полощется еще, иль пудру вытираетъ,
Иль букли длинныя на палку завиваетъ...
Ну, наконецъ идетъ!...«Ѳоой morning, миесъ»... ') Мой Богъ!
Она опять свой плэдъ надѣла ярко-красный!
«Miss Племъ, it is non cold» 2), намекъ ей слишкомъ ясный
Я дѣлаю, смѣясь. Но онъ мнѣ не помогъ
Ее заставить снять уродливый платокъ,
Бросавшійся въ глаза, конекъ всей молодежи,
Предмета насмѣшѳкъ злыхъ. «На флагъ она похожа»,
Смѣются всѣ надъ ней.—Прогулки и катанья
Въ огромномъ обществѣ на мулахъ и ослахъ,
Въ курзалѣ вечера, flirtation 3) безъ признаній —
Все забавляло насъ!... о беззаботныхъ дняхъ
Храню я въ памяти тоску воспоминаній.
Зимой возили насъ въ столицѣ по баламъ.
Я отказала двумъ солиднымъ жеиихамъ,
Къ негодованію семѳйнаго совѣта.
Мнѣ было хорошо, и я ждала ею,
Избранника любви. Пока въ угарѣ свѣта
Влюблялась я во всѣхъ, на дѣлѣ—ни въ кого.
ІУ.
И вотъ явился онъ. Романъ воображенья
Былъ кратокъ; онъ мелькнулъ падучею звѣздой,
Въ душѣ оставивъ слѣдъ неяснаго волненья,
Тоски задумчивой и грезы молодой.
Предтечею любви мелькнулъ тотъ призракъ милый,
Мерещившійся мнѣ въ туманѣ голубомъ
Далекихъ дѣтскихъ сновъ души моей унылой
И воплотившійся мнѣ въ образѣ живомъ.
') Добраго утра, миссъ...
а
) Миссъ Племъ, совсѣиъ не холодно.
а
) Ухаживанье.

Любовью не зову я этотъ первый лепетъ
Проснувшейся души; ни слова о любви
Не проронили мы, и даже робкій трепетъ
Не чувствовала я при немъ, ни жаръ въ крови.
Онъ очень молодъ былъ, застѣнчивъ, какъ дѣвица,
И нравились его мнѣ тихіѳ глаза,
Большіе, грустные, въ которыхъ, какъ зарница,
Ііакъ приближавшаяся первая гроза,
Вдругъ вспыхивалъ огонь,—сверкнетъ и затаится.
Кто знаетъ, можетъ быть, я заблуждалась въ немъ,
Ища свой идеалъ; но смерть сігасла отъ прозы
Идиллію мою. Какъ запахъ блѣдной розы,
Увядшей межъ листовъ, на память о быломъ,
Порою на меня навѣять можетъ грезы
Воспоминаніе о чувствѣ молодомъ.
Что помню я изъ той поэмы безъ развязки?...
Прогулокъ нѣсколько вечернею порой,
При пѣньи соловья, на лодкѣ и въ коляскѣ;
Намеки на любовь и тайныя съ сестрой
Бесѣды про него въ саду при лунномъ свѣтѣ,
Подъ яблоней душистой въ полномъ цвѣтѣ;
Да изъ волосъ моихъ упавіпій на песокъ
И имъ подобранный завяиувшій цвѣтоісъ;
Мои стремленія къ таинственному міру,
Куда онъ улетѣлъ, и отвращенье вдругъ
Къ тому блестящему, заманчивому пиру,
Въ которомъ тратила я свѣтскій свой досугъ.
Но не изсякла жизнь въ груди моей кипучей;
Я нѣжилась въ тоскѣ, мнѣ нравилась печаль;
Она, какъ въ майскій день повиснувшая туча,
Слезами пролилась и ужъ бѣжала вдаль,
И жизнь взяла свое.— Но годъ пошелъ ужъ третій
Съ тѣхъ поръ, какъ выѣзжать я стала въ шумномъ свѣтѣ,
И младшая сестра просватана была.
Болѣла часто мать; глухое раздраженье,

А можетъ быть и страхъ за будущность мою
Тревожили ее; стѣсняла я семью,—
Я это видѣла,—и мучилась тайкомъ.
Изъ жениховъ одинъ все чаще ѣздилъ въ домъ;
Къ нему привыкла я; когда онъ предложенье
Тутъ вскорѣ сдѣлалъ мнѣ, я прошептала: <да».
Онъ такъ меня любилъ!—казалось мнѣ всегда.
А я.... я пристани искала и опоры....
Его хвалили всѣ.... онъ таялъ предо мной,
И слово я дала.... и такъ двѣ свадьбы скоро
Сыграли заодно. Вѣачались мы весной,
На горку красную...
V.
Тетрадка мнѣ случайно
Попалась на глаза: дневникъ отъ мужа тайно
Когда-то я вела.... не дастъ ли онъ отвѣтъ?...
Отвѣта ль я хочу!... О, милый старый бредъ,
Страницы, полныя святого заблужденья!
О, тѣни прошлаго! какъ много наслажденья
Приносите вы мнѣ, забытой и больной!...
Я все прочесть хочу.... я пережить желаю
Поэму грустную любви моей святой!
Пусть нѳдопѣта пѣснь!... Я чувствую, я знаю,
Что, убаюкана подъ звуки пѣспи той,
Я слаще отдохну измученной душой....
Окрыла наобумъ я первыя страницы.
Неровнымъ почеркомъ, и вдоль, и поперекъ,
Исписаны онѣ. «Въ деревню изъ столицы
Переселились мы.... Однако, какъ далекъ
Отсюда Петербурга! не жаль мнѣ вовсе свѣта,
Но я боюсь зимы: прожить въ деревнѣ лѣто
Пріятео, хорошо; но зиму коротать

Бѳзъ общества, въ глуши!... Нельзя же все читать....
А впрочемъ раньше что загадывать! быть можетъ,
Мужъ самъ соскучится и въ сторону отложить
Свое намѣреньѳ прожить здѣсь круглый годъ.
Пока здѣсь хорошо: цвѣтникъ и огородъ
На славу удались—сама я все садила
(Сюда пріѣхали мы раннею весной).
Па групіахъ сильный плодъ, клубника уродила
И розы расцвѣли,—ну, словомъ, рай земной!
Въ рѣісѣ купаюсь я, иыо сливки съ черньшъ хлѣбомъ,
Вмъ масло свѣжее, творогъ и варенецъ,
Скачу верхомъ одна, любуюсь звѣзднымъ небомъ,
Въ гамакѣ съ книгою качаясь,—наконецъ,
Блаженствую вполнѣ, природой наслаждаясь,
Не думая о томъ, что будетъ впереди,
Не вдумываясь въ жизнь и все забыть стараясь,
Что съ нѣкоторыхъ поръ, какъ камень на груди,
Съ собою я ношу!... Ничто не измѣнилось,
Но что-то порвалось въ груди моей съ тѣхъ поръ.
Не онъ одинъ!... не онъ.... Что толку?... Мнѣ не снилось,
Чтобъ могъ онъ промѣнять меня на.... Что за вздоръ!
Неужто ревность?... Нѣтъ, не ревность.... не любила
Я страстно никогда.... но я въ душѣ хранила
Какой-то идеалъ супружеской любви!
Въ него вложила я надежды всѣ свои.
Я въ мужѣ думала найти на вѣки друга,
Я уважала въ немъ отца моихъ дѣтей—
И онъ мнѣ измѣнилъ!... Какая въ томъ заслуга,
Что самъ онъ связь порвалъ?... Теперь мнѣ стало ясно,
Какъ обманулась я: не хуже онъ другихъ,
Но безхарактеренъ—опоры ждать напрасно
Могу я отъ него. Пока онъ былъ женихъ,
Не замѣчала я. Мнѣ ясаль его глубоко,
Ему простила я.... Но пусто все во мнѣ....
Онъ вдругъ мнѣ сталъ чужой на вѣки.... и вполнѣ....

Какъ два колодника, влача существованье,
Мы вмѣстѣ и враги, и странные друзья:
Разстаться было бъ Ж&ЛЬ, et вмѣстѣ жить—страданье,
Котораго никакъ избѣгнуть намъ нельзя»....
Перевернувъ листы, я дальше прочитала:
«Идутъ за днями дни; зима уже пастала;
Въ душѣ моей теперь покой и тишина.
Мнѣ стало все равно.... По цѣлымъ днямъ одна
Съ самой собою я сдружилась по неволѣ.
Мужъ на два мѣсяца уѣхалъ но дѣламъ—
Соскучился онъ здѣсь. Меня не тянѳтъ болѣ
Въ столицу шумную, къ театрамъ и баламъ,
И не рѣшилась я на дальнюю дорогу.
Съ дѣтьми играю я, учу ихъ понемногу,
Работаю на нихъ; читаю и пою;
Въ саняхъ катаюсь днемъ, а въ десять уже сплю.
Такая жизнь полна невѣдомой отрады;
Въ ней прелесть есть своя: открылся цѣлый міръ
Глубокихъ, тайныхъ думъ, и шире стали взгляды
На жизнь и на людей; невѣдомый кумиръ
Моихъ дѣвичьихъ грезъ разсѣялся тумаиомъ,
Я перестала жить нустымъ самообманомъ.
Иной кумиръ—живой, беземертный идеалъ —
Мнѣ далъ познать себя и душу привязалъ:
Одна, по вечерамъ, въ пустой и темной залѣ
Пою я, и экстазъ мелодіи святой
Меня уноситъ въ даль, въ какой-то міръ иной,
Въ волшебный міръ любви, фантазіи и чувства.
О, сила дивная великаго искусства,
Ноэзія небесъ, гармонія безъ словъ!
Что можетъ выше быть твоихъ небесныхъ словъ?
Ни слава, ни любовь, ничто нередъ тобою!
Измѣнчивы онѣ,—искусство лишь одно
Не измѣняетъ тѣмъ, кто преданъ всей душою
Его служенію, чье сердце имъ полно!

Оно миритъ людей съ ихъ жалкимъ прозябаньѳмъ;
Оно уноситъ вдаль къ престолу Божества
Пытливый умъ людей; оно его желаньямъ
Даетъ предчувствовать минуту торжества!»
УІ.
Съ тѣхъ поръ какъ я въ дневникъ вписала эти строки,
Промчался цѣлый годъ, и мало было въ немъ
Прибавлено страницъ, но новый смыслъ глубокій,
Не жалобы однѣ о счастьи молодомъ,
Проскальзывалъ въ строкахъ, въ той исповѣди страстной:
«Сегодня былъ опять Ахметовъ у меня;
Онъ чаще ѣздить сталъ; ужъ не проходить дня,
Чтобъ не заѣхалъ онъ.... отъ скуки—это ясно:
Сосѣдей мало здѣсь, одинъ скучаетъ онъ.
Я вспыхнула опять, когда онъ на балконъ
Явился предо мной негаданно, нежданно:
«Вашъ мужъ меня вчера играть въ бильярдъ позвалъ;
Вѳрхомъ заѣхалъ я, но, кажется, что рано!...
Должно быть въ полѣ онъ?»... —Садитесь такъ и быть!
Стараясь съ нимъ шутить, сказала я развязно:
—
Не въ полѣ онъ, а спитъ. Хотите, разбудить
Сейчасъ могу его?... —«Оставьте! и прекрасно,
Пусть спитъ себѣ... зачѣмъ его тревожить сонъ?»
Но, вдругъ иеремѣнивъ слегка шутливый тонъ,
Взглянулъ онъ на меня глубокимъ, добрымъ взглядомъ,
Въ которомъ я прочла и жалость, и любовь.
Свободно прежде съ нимъ встрѣчалась я, какъ съ братомъ,
Зачѣмъ же этотъ взглядъ въ лицо мнѣ бросилъ кровь?
Зачѣмъ смутилась я? зачѣмъ я замолчала?....
Иль то, что дружбою казалось мнѣ сначала,—
Не дружба, а.... о, нѣтъ!... пусть будетъ все какъ есть,
То слово не хочу я даже произнесть., ..
Оно бъ заставило бѣжать насъ другъ отъ друга!

Разсіаться съ нимъ теперь мнѣ было бъ очень жаль:
Мы съ нимъ сошлись во всемъ, дѣля часы досуга.
Онъ понялъ жизнь мою и скрытую печаль;
Онъ мнѣ не говорилъ ни слова утѣшенья,
Но мнѣ съ нимъ такъ легко! мы дѣлимъ впечатлѣнья,
Читаемъ и поемъ, и споримъ иногда.
Привыкла я къ нему, какъ будто никогда
Не разставались мы, какъ будто дружба наша
Годами развилась!—Мы встрѣтились весной.
Я помню, мужъ сказалъ: «Сегодня къ намъ, Наташа,
Ахметовъ быть хотѣлъ,—товарищъ старый мой.
Имѣнье получилъ отъ дяди онъ въ наслѣдство,
Въ пяти вѳрстахъ отъ насъ,—ты знаешь—Черный-Яръ;
Я очень радъ ему: пріятноѳ сосѣдство —
Онъ очень милъ, не глупъ, не дуренъ и не старъ,
Герой не нагаихъ дней, лѣнивый и усталый,
Во вкусѣ онъ твоемъ, а впрочемъ добрый малый».
—
Что если я влюблюсь?—спросила я, смѣясь.
«Ну, съ нимъ спокоенъ я: Олегъ не Ловеласъ».
—
Его зовутъ Олегъ?... типичное названье!
Какой-то богатырь, какой-то печенѣгъ....
Ты возбудилъ во мнѣ громадное желанье
Съ нимъ встрѣтиться скорѣй!—сказала я сквозь смѣхъ.
VIT.
Я помню встрѣчу ту, то странное мгновенье:
Мы сразу встрѣтились какъ старые друзья.
Онъ поразить не могъ мое воображенье,
Но впечатлѣнья есть—провѣрить ихъ нельзя!
Все въ немъ мнѣ нравилось: снокойныя движенья
И дѣтски-добрый взглядъ его красивыхъ глазъ,
И простота манеръ, и разговоръ безъ фразъ,
И сила скрытая въ апатіи лѣнивой.
Хоть, строго говоря, нѣтъ ни одной красивой

Черты въ его лицѣ, но въ обгцемъ онъ хорошъ;
Въ немъ столько мягкости и столько выраженья
Въ ласкающихъ глазахъ.... Онъ вовсе не похожъ
На нашу свѣтскую пустую молодежь,—
Въ немъ есть душа и умы... О, чудныя мгновенья
Нѳвыясненныхъ чувствъ, предвѣстники сближенья!
Какъ передать вашъ смыслъ, какъ высказать въ словахъ
Все то, что медленно рождается въ сердцахъ,
Что теплится въ груди, какъ блѣдная лампада,
Какъ искры жгучія въ предательской золѣ?
Онъ сталъ бывать у насъ; ему всегда я рада.
Чуть колокольчикъ я услышу на селѣ,—
Прислушиваюсь: онъ! и сердце вдругъ забьется,
И на балконѣ я не двигаяся жду—
Не мимо ли?... но звонъ все ближе раздается....
Вотъ что-то замерь онъ.... по греблѣ на виду
Проѣхалъ нашъ сосѣдъ на тройкѣ въ фаэтонѣ;
Рубаха кучера сквозь зелень тополей
Мелькнула яркая на свѣтло-синемъ фонѣ
Безоблачныхъ небееъ—и громче, и звучнѣй
Въ ушахъ раздался звонъ, совсѣмъ ужъ близко къ дому....
Во дворъ въѣзжаетъ онъ.... Готова я къ нріему,
Спокойно я ему пожму при встрѣчѣ руку,
Привѣтствіе шутя небрежное скажу....
Онъ входить.... онъ вошелъ.... и вотъ, забывъ науку
Холодной свѣтскости, я словъ не нахожу,
Краснѣю, путаюсь и въ сторону гляжу»....
«Мнѣ жаль Ахметова: въ его душѣ есть горе....
Онъ жизнью утомлены, въ его печальномъ взорѣ
Читаю я все то, что онъ таитъ въ груди;
Онъ счастія не ждетъ отъ жизни впереди.
Что потѳрялъ онъ въ ней?... ужели равнодушенъ
Онъ къ радостямъ земнымъ?... ужели для него,
Какъ онъ мнѣ говорилъ, дороже ничего

Покоя нѣтъ?... ужель онъ вѣчно былъ послушенъ
Разсудку одному и принципамъ своимъ?
Иль маску носитъ онъ, чтобъ не открыть чужимъ
Тайникъ души больной, но гордой и упрямой?
Есть души странный: ихъ впутреннія драмы
Таинственны, темны, не поняты толпой.
Есть чувства скрытыя: ихъ сдержанность порой
Обманываетъ свѣтъ личиною безстрастья;
Онѣ не требуютъ ни нѣжнаго участья,
Ни ласки, ни любви; не выльются они
Въ минуту горечи спасительнымъ рыданьемъ,—
Они рождаются и глохнуть въ тишинѣ.
Таковъ Ахметовъ мой; онъ всѣмъ разочароваеъ,
Хотя онъ про себя еще ни разу рѣчь
Со мной ее заводилъ во время нашихъ встрѣчъ.
На дняхъ онъ вскользь сказалъ: «Я не былъ избаловаеъ,
Я росъ въ чужой семьѣ, почти не помню мать».
И я съ тѣхъ поръ дѣтей при немъ боюсь ласкать.
Невольно ныньче онъ опять раскрылъ мнѣ душу:
За чаемъ про войну разсказывалъ онъ мужу
(ІІодъ Карсомъ раненъ онъ): «Одна есть на войнѣ»,
Сказалъ онъ, «благодать: война даетъ вполнѣ
Свободу каждому не дорожить собою».
Какъ много горечи звучало въ тѣхъ словахъ!
Конечно, сломанъ онъ какою-то борьбою;
Давно читаю я тоску въ его глазахъ!
Апатію его мой мужъ считаетъ лѣнью,
Хандрой бездѣлія; другіе говорятъ,
Что, взявъ изъ жизни все, пригаелъ онъ къ пресыгценью.
ІІо моему—не то. Его еще вииятъ
За то, что онъ съ своимъ умомъ, образованьѳмъ
Не хочетъ подыскать занятія себѣ:
«Хозяйничалъ бы чтоль!—твердятъ съ негодованьемъ: —
«Такъ нѣтъ! въ арендѣ все, а самъ живетъ въ избѣ.
Помилуйте! съ такимъ прекраснымъ состояньемъ—

•
Ну, путешествовать поѣхалъ бы другой!
Лѣнь двинуться, на все махнулъ рукой!» —
Такъ судитъ большинство,—такъ судятъ всѣ мужчины.
«Махнулъ на все рукой!» Но есть нее, есть причины,
Которыя людей доводятъ до того!
На свѣтѣ безъ причинъ не будетъ ничего.
«Обдомовъ», скажутъ мнѣ; нѣтъ, онъ совсѣмъ другой,
Въ немъ чувствуется мощь, въ немъ чувство есть живое,
Но что-то сломано въ душѣ его больной,
Быть можетъ съ дѣтскихъ дней!... Но что же, что такое?
Ужель участье я любовью назову?
Ужель способна я еще па увлеченье?
Что сдѣлалось со мной?... во снѣ и на яву
Все думаю о немъ.... все жажду разрѣшенья
Загадочной души.... что въ ней?... ужель одна
Везсодержательно-нѣмая ти ш и н а? »...
VIII.
Дневникъ прервался тутъ, но нить воспоминаній
Не норвалася съ нимъ! Я помню каждый взглядъ
И слово каждое, свиданій новыхъ рядъ,
Всю прелесть робкую нѣмыхъ полупризнаній,
Невысказанныхъ чувствъ туманный разговоръ,
Все, что таинственно, безмолвно, неизбѣжно
Толкало насъ шіередъ, все, что я такъ прилежно
Старалась подавить, убить въ себѣ съ тѣхъ поръ.
Теперь стараться я объ этомъ перестала:
Поплакать рада я,—отрада есть въ слезахъ.
Мнѣ счастья ужъ не ждать; отъ жизни я устала,
Я сплю; душа одна витаетъ въ чудныхъ снахъ,
И плачу я во снѣ, но это слезы счастья!
Не надо мнѣ любви, не надо мнѣ участья,
Не онъ теперь мнѣ милъ,—но призракъ дѣтскихъ лѣтъ,
Тотъ образъ дорогой, кому названья нѣтъ;

Тотъ идеалъ любви таинственный, безнлотвый,
Который пролетѣлъ, какъ геній мимолетный,
Недосягаемой, возвышенной мечтой,
Чью душу долго въ немъ любила я душой.
Да, это былъ миражъ въ пустынѣ безпріютной;
Онъ подразнилъ меня, исчезнувъ навсегда,
Но сладокъ былъ обманъ, и этотъ свѣтъ минутный,
Мелькнувшій въ темнотѣ, не сгинулъ безъ слѣда:
Онъ много мпѣ принѳсъ, я въ жизни жизнь познала.
Вопросъ мучительный: «любилъ ли онъ меня?»
Когда-то я себѣ безцѣльно задавала.
На что мнѣ это знать?... страдая и любя,
Я въ сердцѣ сберегла всѣ лучшія мгновенья!
Умру ли я отъ нихъ, иль буду ими жить, —
За нихъ я шлю тебѣ мои благословенья,
О, другъ забывчивый, кого нельзя забыть!...
Ты помнишь ли тотъ день, ненастный и дождливый,
Осеннею порой, когда съ тобой вдвоемъ
Сидѣли долго мы, и грустный, молчаливый,
Ты на меня глядѣлъ?... Выть можетъ, о быломъ
Ты думалъ въ этотъ мигъ. но вэглядъ твоихъ очей
Ласкалъ меня, и я безмолвно поддавалась
Ихъ ласкѣ роковой, я ими упивалась,
Они влекли мой взоръ, какъ звѣзды средь ночей.
Какъ долго мы съ тобой сидѣли такъ—не знаю,
То былъ ли мигъ одинъ, иль полчаса, иль часъ,
Была-ль то жизнь, иль смерть?... Я все припоминаю,
Но въ мигъ, когда душа съ твоей душой слилась,
Я помню лишь одно—блаженство неземное!...
Любилъ ли онъ меня? На чувство ли больное
Невольной ласкою отвѣтилъ нѣжиый взоръ—
Загадкой для меня осталось до сихъ норъ.
Онъ зналъ, онъ зналъ тогда, что я его любила.
Онъ это чувствовалъ, онъ могъ давно понять!
Я знаю, что онъ зналъ! какая жъ злая сила

Его заставила душой моей играть?
Зачѣмъ онъ не ушелъ, не вымолвилъ ни слова?
Зачѣмъ не оборвалъ забвенья сладкій мигъ,
Насмѣшкой, шуткою не оттолкнулъ сурово?
Зачѣмъ онъ, не сводя съ меня очей своихъ,
Взволнованно сказалъ: «смотрѣть въ глаза такъ долго
Другъ другу трудно намъ.... въ насъ совѣсть нечиста».
Тутъ я опомнилась.... невольно чувство долга
Заговорило вдругъ.... Зачѣмъ его уста
Мнѣ вызовъ бросили, зовущій на признанье,
Когда онъ не любилъ, когда изъ этихъ словъ
Я заключить могла, что онъ мое страданье
Давно, давно постигъ?! Но, чувство поборовъ,
Замяла я, смѣясь, тотъ вызовъ непонятный,
Какой-то шуткою отвѣтивъ на него.
Смѣялась нервно я, но голосъ, сердцу внятный,
Твердилъ мнѣ: «Кончи все!... гони, гони его!., .
Молчать теперь нельзя.... не надо сдѣлокъ больше
Съ своею совѣстью!»—Онъ руку взялъ мою
И сжалъ ее въ своей, и выдержать я дольше
Не въ силахъ уясъ была! Онъ не сказалъ: «люблю»,
Но онъ ласкалъ меня,—я ласкѣ поддавалась,
И стало страшно мнѣ.... Откинувшись назадъ,
Закрыла я глаза:—Уйдите!—я призналась,
—
Уѣхать надо вамъ.... вы мнѣ не другъ.... не братъ....
Иначе я люблю.... вы видите, что надо
Уѣхать вамъ совсѣмъ. — «Я знаю.... надо.... да!»
За мной онъ повторялъ.... Я плакала и рада
Была я тѣмъ слезамъ. —Прощайте.... навсегда....
Шептала я ему, а онъ мнѣ гладилъ руку,
И первый поцѣлуй любви скрѣпилъ разлуку.
И я узнала жизнь.... Зачѣмъ въ порывѣ страсти
Не разорвалась грудь?... Зачѣмъ не умерла
Я въ этотъ страшный мигъ?... Любилъ ли онъ?... но власти
Имѣлъ онъ надъ собой настолько, что могла

Разслышать шопотъ я: «Забудьте и прощайте
Все это такъ.... пройдетъ... себя не огорчайте.
Не стоить».... И ушелъ, не бросивъ взгляда мнѣ.
Все это помню я въ туманѣ, какъ во снѣ.
Я тихо плакала, закрывъ лицо руками.
Вдругъ щорохъ близъ меня.... очнулась: онъ опять
Стоить передо мной и шепчетъ со слезами
Участья на глазахъ: «Зачѣмъ же такъ страдать?
Не плачьте, милая.... не плачьте, дорогая»....
И голосъ былъ его такъ ласковъ, нѣженъ, тихъ,
Что я забыла все: разлуки страшный мигъ,
Сомнѣнья, долгъ, все то, что, сердце мнѣ пугая,
Разстроило меня, заставило рыдать....
«Люблю тебя! люблю!» хотѣлось мнѣ сказать.
«Прощайте!» онъ шепталъ, и словно въ сновидѣньи
Я вышла проводить Олега на балконъ,
И тутъ разстались мы, и тройки перезвонъ
Рѣзнулъ меня какъ ножъ и замерь въ отдаленьи.
Я долго слушала, пока мой чуткій слухъ
Могъ звуки уловить въ нѣмомъ уединен ьи,
Пока не стихла степь, не стихло все вокругъ.
IX.
И потянулись дни.... Тоскливо, одиноко
Я коротала ихъ. Какъ много ихъ прошло,
Что я пережила—безмолвно и глубоко
Въ груди моей съ тѣхъ поръ на вѣки залегло.
Мужъ видимо хандрилъ: года неурожая
Запутали дѣла, банкротствомъ угрожая.
Его чуждалась я, но цѣпь была крѣпка,
Которой связаны мы были нераздѣльно.
Ошибки роковой вліянье безпредѣльно:
Ни судьи, ни законъ, ни нравы, ни вѣка
Не разрѣшатъ вопросъ о бракѣ и разводѣ.

Гдѣ жизни связаны, тамъ ихъ нѳ развязать!
Таковъ заісонъ судьбы; преграды есть къ свободѣ
Во всемъ, и въ насъ самихъ, и въ жизни, и въ природѣ.
Какъ часто жалость намъ мѣшаетъ связь порвать,
Гдѣ чувство не причемъ; a дѣти? а привычка?....
И тянешь, и живешь, и стерпишься съ судьбой,
Съ недолею своей; порой, какъ въ клѣткѣ птичка,
Побьешься и заснешь.— Съ горячею мольбой
Взывала къ Богу я, борясь съ воспоминаньемъ,
Прося забвенія и мира для души!
Но миръ не приходилъ, съ безпомощпымъ сознаньемъ,
И объ Олегѣ я, въ моей нѣмой глуши,
Все чаще думала: что дѣлаетъ онъ, милый,
Любимый мой, вдали?... Деревни видъ унылый,
Осенній дождь и грязь, деревья и кусты,
Съ которыхъ вихрь срывалъ послѣдніе листы,
Да въ трубахъ вѣтра свистъ протяжный, погребальный
Усиливали грусть мечты моей печальной.
Писала я ему.... то былъ безумный бредъ!
Читалъ ли до конца онъ эти изліянья
Волѣзненной души, иль рвалъ ихъ бѳзъ вниманья—
На это онъ одинъ мнѣ мигъ бы дать отвѣтъ.
Онъ снова жилъ въ Москвѣ и ѣздилъ много въ свѣтъ,
Объ этомъ знала я.... и ревностью жестокой
Моя любовь къ нему была омрачена.
Бывало, всѣ заснутъ, но съ думой одинокой
Въ столовой темной я хожу, хожу одна!...
Какъ въ саванѣ мертвецъ, бѣлѣетъ дворъ широкой;
Деревья въ инеѣ стоятъ, какъ въ сѳребрѣ.
Воображеніе таинственно пугая,
Кресты могильные чернѣютъ на горѣ;
А дальше, за горой, какъ скатерть, степь нагая
Теряется вдали.... Ни звука, все молчитъ!
Собаки лишь порой неистово залаютъ,
И смолкнѳтъ все опять! Мечты вдали витаютъ

Вокругъ Ахметова.... Онъ веселъ.... обо мнѣ
Не помнитъ онъ, забылъ, а вспомнить—какъ во снѣ
Видѣньѳ смутное, мелькнувшее безслѣдно:
Оно не первое; не стоить вспоминать
Идиллію въ глуши!... безцѣльно глупо, блѣдно,
Точь въ точь плохой романъ: наскучило читать —
И бросилъ до конца. Въ чаду блестящей жизни
Нѣтъ мѣста ни любви, ни горькой укоризнѣ:
Мой образъ не смутить веселый свѣтскій пиръ,
Въ которомъ онъ царить, какъ признанный кумиръ,
Гдѣ онъ желанный гость, балованный, довольный,
Гдѣ всѣ кадятъ ему, гдѣ много милыхъ глазъ
Тревожно ловятъ взоръ его самодовольный,
Гдѣ взглядъ моихъ очей въ душѣ его погасъ!
X.
Тревожныхъ, робкихъ встрѣчъ летучія мгновенья,
Благословляю васъ! вы дали жизнь прожить,
Вы счастье дали мнѣ! любви моей сомнѣнья
И слезы, и тоска не могутъ омрачить
Поэзію любви! въ пустынѣ жизни сѣрой
Меня манилъ миражъ—онъ жизнь наполнилъ всю
Надеждой сладкою, врачующею вѣрой;
Онъ скрылся,—но его я помню и люблю!
Прошла зима, весной повѣяло душистой;
Растаяли снѣга подъ солнечнымъ тепломъ;
Потоки мутные по мѣстности холмистой,
Стекая съ быстротой, поили черноземъ,
И всходы ранніе зеленою травою
Ласкали взоръ между чернѣюіцихъ полосъ
Распаханной земли; пушистою листвою
Покрылись вѣтви вербъ и гибкихъ, тонкихъ лозъ
На гребнѣ у рѣки. Чернѣющего тучей

По небу синему тянулись журавли;
Въ саду и по лѣсамъ фіалки расцвѣли;
И жизнь прихлынула къ груди волной могучей,
И сладкою тоской, тоской былой любви,
Изъ сердца разлилась по нервамъ и въ крови.
Меня тянуло вдаль съ настойчивою силой,
И стала отъ тоски я чахнуть по часамъ;
Леченья требовалъ мой видъ больной, унылый,
И мужъ меня послалъ къ московскимъ докторамъ.
Какъ страшно было мнѣ, какъ больно, какъ досадно,
Какъ стыдно за себя!... Чтб будетъ думать онъ,
Когда пріѣду я!... Но мчалъ меня вагонъ
Все дальше къ сѣверу, и стало мнѣ отрадно,
Что близко я къ нему, что скоро, можетъ быть,
Съ нимъ встрѣчусь снова я, съ нимъ буду говорить....
А если не придетъ?... мучительно при этомъ
Сжималась грудь моя, и только предъ разсвѣтомъ
Успѣла сладко я и тихо задремать.
Во снѣ мечты мои на время оборвались.
Всю ночь смотрѣла я сквозь тусклое окно,
Какъ дымъ, клубясь, валилъ, какъ искры разсыпались,
Кружились, падали въ пространство иль на дно
Какой-то пропасти, безформееной, туманной;
Порой, казалось мнѣ, забывшись въ грезѣ сладкой,
Что въ сферахъ неземныхъ безъ цѣли мы паримъ,
Какъ обитатели кометъ неугомонныхъ,
Между міровъ другихъ,—но видъ сосѣдей сонпыхъ,
Храпѣвшихъ близъ меня, фантазіямъ моимъ
Невольно клалъ прѳдѣлъ, и вскорѣ стало трудно
Мнѣ ясно различать дѣйствительность отъ грезъ.
Такъ незамѣтно я уснула непробудно
Подъ непрерывный гулъ, подъ мѣрный шумъ колесъ.
Ужъ солнце высоко стояло въ небѣ ясномъ,
Когда проснулась я и, опустивъ стекло,
Въ какомъ-то забытьи восторженномъ и страстномъ

Вдыхала съ жадностью весеннее тепло.
Озимыя поля мелькали, чередуясь
Со вспаханной землей, какъ бархатъ и муаръ
На выставкѣ въ окнѣ, отъ вѣтра чуть волнуясь;
Зеленый лугъ пестрѣлъ лиловыми цвѣтами;
То церковь на холмѣ бѣлѣла надъ селомъ,
И крестъ ея горѣлъ на небѣ голубомъ,
И барскій сѣрый домъ съ рѣзными воротами,
Съ аллеей липовой казался мнѣ знакомь.
Вотъ тройка пронеслась проселочной дорогой....
Куда?... зачѣмъ и кто?... Вотъ въ нолѣ мужичокъ
Съ игрушечной сохой, съ лошадкою убогой,
На поѣздъ заглядясь, работой пренебрегъ.
Вотъ стадо у воды, игрушечное тоже,—
Собаки, пастухи, а ближе телеграфъ;
Столбы рябятъ въ глазахъ, считаю ихъ, и что же!
Сбиваюсь, не могу. Свистки; иаровъ поддавъ,
Летитъ нашъ паро-зозъ; вотъ станція, платформа,
Мы медленнѣй пошли; акаціи кругомъ
И жалкій цвѣтничекъ—условленная форма
Всѣхъ станцій —да буфетъ съ геранью за окномъ;
Начальникъ станціи съ фуражкой яркокрасной,
Картиной предо мной мелькнувъ однообразной,
Исчезли позади. Какъ много до Москвы
Мелькнетъ такихъ картинъ! еще остались сутки.
Какъ долго мы стоимъ! какъ длинны промежутки!
Читать старалась я, но нѣтъ! изъ головы
Вопросъ не вылеталъ навязчиво-пытливый:
«Какъ встрѣтимся мы съ нимъ?» Чѣмъ ближе къ цѣли я,
Тѣмъ все тревожнѣй мысль; въ тоскѣ нетерпѣливой
Тянулись безъ конца часы, минуты дня...
XI.
Мгновенья въ жизни есть,—безумныя мгновенья!
Когда идешь впѳредъ, по волѣ чувствъ души,

Ее зная для чего, безъ думъ, безъ размышленья
И безъ борьбы. Онѣ страшны,—но хороши!
Такъ путникъ на краю опаснаго обрыва
Не въ силахъ власть стряхнуть безумнаго порыва,
Который гянетъ внизъ и голову кружить.
Охвачѳнъ путникъ имъ, онъ гибнетъ, онъ скользить.
Такъ было гутъ со мной: я знала, что исхода
Не можетъ быть въ моей идилліи степной;
Къ чему жъ свиданіе?... Съ тѣхъ поръ прошло полъ-года,
Какъ мы простились съ нимъ, и строчки ни одной
Не получила я: забыта я, конечно.
Да и была ль любовь?... любилъ ли онъ сердечно?
А если и любилъ, что пользы? врозь пути,—
Врозь жизни не судьба рука съ рукой идти,
И лучше отъучить себя отъ грезы милой.
«Чті> выйдетъ изъ того?» мучительный вопросъ!
Его онъ повторялъ. Но сердце съ новой силой
Просило новыхъ встрѣчъ, просило новыхъ слезъ.
И встрѣтились мы вновь. Пока я проѣзжала
ІІо шѵмиымъ улицамъ въ гостинницу съ вокзала,
Искала я его вездѣ по сторонамъ,
Между прохожими, на дрожкахъ и въ коляскахъ.
Мнѣ все мерещилось, что встрѣчусь съ нимъ, какъ въ сказісахъ,
Случайно, волшебствомъ, -не вѣрила глазамъ:
Вѣдь близорука я, ужъ вѣрно проглядѣла.
И что жъ? въ гостинницѣ, оправившись, одна
Я вплоть до вечера безцѣльно просидѣла,
Боясь свиданія, душой утомлена,
Не ускоряя мигъ давно желанной встрѣчи,
Полна загадочныхъ, нѣмыхъ противорѣчій.
Писать садилась я и письма я рвала:
Начну какъ слѣдуетъ, а выйдетъ объясненье.
И вотъ я наконецъ приличнѣе нашла
На карточісѣ своей простое приглашенье
Послать ему на чай; посыльному отвѣтъ

Велѣла принести, а если дома нѣтъ,
Лакею сдать письмо. Въ трѳвогѣ ожиданья
Прогнать я не могла внезапиаго желанья
Увидѣть домъ его; онъ былъ недалеко;
Мнѣ адресъ былъ знакомь, нашла я очень скоро;
Его между другихъ узнала я легко;
Мнѣ бросилась въ глаза опущенная стора.
Не заболѣлъ ли онъ?... Но къ дому близко я
Не смѣла подойти при свѣтѣ фонаря
И недовольная вернулась ждать отвѣта.
Какъ это было?... какъ?... какъ долго я ждала,
О чемъ я думала, не зажигая свѣта,
Въ тревожномъ забытьи у чайнаго стола?
Не помню ничего!... была я какъ въ угарѣ,
Какъ въ лихорадкѣ вся, и ландышей букетъ,
Что мимоходомъ я купила на бульварѣ,
Туманилъ голову, усиливая бредъ.
Мнѣ чудилось, что онъ идетъ по коридору,
Что онъ въ дверяхъ стоить, что онъ передо мной!...
Опомнюсь—никого!... напрасно въ эту пору
Мнѣ ждать его къ себѣ.... и гдѣ жъ носыльный мой?...
Что медлить онъ идти?... и сердце билось снова
Мучительно въ груди, и я была готова
Заплакать, зарыдать! Дрожащею рукой
Я свѣчи наконѳцъ зажгла, окно закрыла.
Шаги.... его шаги..., Со страхомъ и тоской
Прислушивалась я.... мнѣ измѣняла сила....
И чувствовала я, что съ мѣста мнѣ не встать.
Онъ постучался въ дверь; едва могла сказать:
«Войдите!» я ему.... Я помню, какъ въ туманѣ,
Свиданья первый мигъ, отрывочную рѣчь!
О чемъ была она?... имѣла ль я сознанье
О томъ, что говорю?... какъ въ пору ирежнихъ встрѣчъ
Боялись мы себя, боялись взгляда, слова,
Пожатія руки, но этотъ сладкій страхъ

Опаснѣй былъ всего.... онъ связывалъ насъ снова,
Какъ двухъ прѳступниковъ; онъ въ бьющихся сердцахъ
Будилъ прошѳдшаго таинственную новѣсть;
Онъ оньянялъ, мутилъ разсудокъ, волю, совѣсть,
И недожитыхъ чувствъ чарующая власть
Поработила насъ! нахлынувшая страсть
Сковала намъ уста и помутила очи....
«Зачѣмъ встрѣчаться намъ?» шепнулъ онъ тихо мнѣ,
Привлекъ къ сѳбѣ, обнялъ, и не было мнѣ мочи
Противиться любви.... какъ въ сладкомъ полуснѣ,
Безсильная къ нему склонилась я невольно,
И было на душѣ такъ сладостно и больно,
Такъ упоительно въ покоѣ неземномъ,
Въ забвеніи всего, въ блажевномъ умираньи!...
Онъ таетъ—этотъ мигъ—въ моемъ воспоминаньи,
Какъ марево въ степи, въ туманѣ голубомъ,
Какъ тѣ фантазіи болѣзненнаго счастья,
Тотъ чувственный восторгъ, безъ чувственности страсти,
При опьяненіи индійскимъ гашишомъ.
Да, то была любовь!... «Возможно ли сближенье?»...
Шепнулъ онъ, вздрогнувъ весь, и вдругъ, обнявъ меня:
«Прощайте!» прошеиталъ, не бросивъ въ утѣшенье
Ни слова о любви. Всю ночь рыдала я,
Заснуть я не могла. Съ тѣхъ поръ не очень много
У насъ съ нимъ было встрѣчъ. Я въ сердцѣ берегу
Ихъ робость нѣжную, ихъ сладкую тоску,
Онѣ всегда со мной! «Къ чему глядѣть такъ строго!»
Сказалъ однажды онъ, когда я противъ силъ
Старалась выдержать характеръ,—равнодушно
Съ нимъ говорить.— «Вѣдь разуму послушно
Должно быть сердце въ насъ»... не онъ ли повторялъ?
Къ чему жъ меня смущать? «Зачѣмъ глядѣть такъ строго!»
Онъ руку взялъ мою, я руку отняла.
Мнѣ было тяжело. «Не мучьте, ради Бога!»
Шепнула я въ отвѣтъ: «давно я поняла,

И сами столько разъ вы просто намекали,
Что надо кончить все, что дорогъ вамъ покой....
Любила я одна... вы только такъ ласкали
Изъ жалости меня?... зачѣмъ играть лушой?
Вы видите, что я люблю васъ слишкомъ.... нѣжно,
А вы....»—«Да вѣдь и я, поймите,—началъ онъ:—
И я люб....» и прервалъ иепуганъ и смущенъ.
Разстаться было намъ въ то время неизбѣжно,
И мы разстались вдругъ, порывисто, мятежно,
Казалось, навсегда....
XII.
Мнѣ дорогъ сталъ покой,—
Покой безсмысленный, безчувственный, лѣнивый!
Съ утра до вечера, бывало, надъ рѣкой,
На скошенной травѣ лежу въ тоскѣ сонливой,
Стараясь жизнь забыть. За днемъ тянулся день;
Все въ тягость стало мнѣ, все мнѣ противно стало,
Какъ будто жизнь въ груди тихонько догорала.
О яемъ задумаюсь—онъ таетъ, словно тѣнь.
Я впала въ мертвый сонъ,—мнѣ стало все равно!
Мужъ высказался мнѣ,—онъ мучился давно:
Нмѣньѳ все въ долгу, о немъ подумать надо.
Продать—одинъ исходъ.... онъ насъ къ отцу евезетъ,
Пристроить тамъ пока и дѣйствовать начнетъ.
Всего не знала я: «Къ отцу я ѣхать рада»,
Сказала я ему; «устроишься ли ты?...
Не будешь ли скучать?» Снъ мнѣ казался боленъ.
Вопросъ мой полонъ былъ участья, теплоты,
Но онъ остался имъ, какъ будто, недоволеяъ
И сухо молвилъ: «нѣтъ». Недолги были сборы.
На станціи онъ насъ въ вагоны усадилъ,
Пѳрекрестилъ дѣтей, меня перекрестилъ,
Просилъ не забывать, не слать ему укора....

«За что?» сказала я: «мнѣ страшно, не пугай....»
Мредчувствіѳ во мнѣ болѣзненно заныло,
Но поѣздъ трогался. «Пиши!» я повторила
Еще разъ на лету,—«Пиши и ты.... прощай....»—
Прошедшее встаетъ, какъ страшное видѣньѳ...
Оно гнететъ меня!... Не знала я тогда,
Что все ужъ кончено, что это разоренье,
Что скрылся онъ, бѣжалъ отъ ложнаго стыда,
Махнувъ на все рукой!... Письмо я получила
Въ деревнѣ у отца.... Чтб было дѣлать мяѣ?
Смириться? въ дѣтяхъ жить? быть жертвою вполеѣ!
А дальше, дальше что?... Я дни кой-какъ влачила,
Въ тяжѳломъ забытьи; отецъ меня жалѣлъ,
Но чтб онъ сдѣлать могъ?... Его мое несчастье
Глубоко потрясло; онъ нлакалъ, онъ болѣлъ,
И тяжелѣй еще отцовское участье
Разстроило меня: я видѣла, что онъ
Страдаетъ за меня, разбить и оскорбленъ.
Извѣстій не было. Оправившись немного,
О будущности я задумалась: чѣмъ жить?
Чѣмъ содержать семью?... себя похоронить
Въ деревнѣ навсегда? Отца во всемъ стѣснить?
Что будетъ толку въ томъ!... Одна еще дорога
Открыта предо мной: давнишняя мечта—
На сцену поступить. Мой голосъ въ полной силѣ,
Поѣду, иодъучусь.... еще въ мои лѣта
Не поздно начинать; ужель живой въ могилѣ
Талантъ я схороню? въ столицѣ, какъ-то разъ,
Въ концертѣ пѣла я при публикѣ блестящей,
При тонкихъ знатокахъ; успѣхъ былъ настоящій,
И пресса обо мнѣ тогда отозвалась
Съ большою похвалой, жалѣя, что на сценѣ
Блистать я не хочу, что въ свѣтѣ мой талантъ
Безслѣдно пропадетъ. Извѣстный музыканта
Тотъ отзывъ написалъ. Въ Миланѣ или Вѣнѣ

Я поработаю для сцены годъ, другой
Передъ дебютами и выступлю въ столицѣ.
Отцу открылась я. «Ты хочешь быть пѣвицей?»
Онъ съ ужасомъ спросилъ. «Опомнись, что съ тобой?»
«Такъ что же дѣлать мнѣ?»...— «Чтб дѣлать? жить со мною,
Дѣтьми заняться здѣсь и ждать».... «Чего?»—Онъ смолкъ,
Вздохнулъ на мой вопросъ. «Ждать мужа?» я съ тоскою
Спросила у него. «Какой лее выйдетъ толкъ
Изъ ожиданья? чего добьюсь я этимъ?...
Такой, какъ стала я, нужна ль я буду дѣтямъ?
Развлечься надо мнѣ, найти занятье, цѣль,
Искать исхода!... Здѣсь зачахну я отъ скуки;
Я не могу сидѣть и ждать, сложивши руки,
Чтобъ чудо насъ спасло.... Меня снесло на мель,
Но я пробьюсь впередъ...» Такъ долго съ раздраясеньемъ
Безжалостно отцу высказывалась я.
Ионурясь, слушалъ онъ съ безиомощнымъ терпѣньемъ,
Не возражалъ, вздыхалъ, твердилъ: «дитя!... дитя!...»
Но вотъ дождались мы вторичнаго посланья;
Изъ Томска мужъ писалъ: въ компаніи паи
Онъ въ рудпикахъ купилъ. Покамѣстъ изыеканья
Не дали ничего. «Дружокъ мой, потерпи»,
Писалъ онъ:—«какъ-нибудь я вывернусь изъ петли,
Вернусь къ вамъ съ деньгами. Цѣлую всѣхъ. Не медли
Отвѣтить о себѣ, о дѣткахъ, объ отцѣ»....
«Скучаю очень я», стояло при концѣ,
«Но выписать семью немыслимо на зиму:
Ни средствъ нѣтъ, ни удобствъ, а осень ужъ близка».
«Прощай!» сказала я отцу неумолимо:
«Работать надо мнѣ; на мужа мнѣ пока
Разсчитывать нельзя, какъ видишь. За границу
Поѣхать средства иѣтъ.... въ Москву или въ столицу
Далёко, и терять не хочется мнѣ годъ.
Училась много я, и въ оперу я ходъ
Въ провинціи найду, безъ всякихъ гіредисловій».

Дѣтей отецъ не далъ: «устроишься, условье
Съ театромъ заключишь, и я ихъ привеэу»,
Сказалъ онъ твердо мнѣ, стараясь скрыть слезу.
ХПІ.
«Одна!... одна!... одна!,..» стоитъ въ тетради синей,
Куда писать дневникъ опять я начала.
Одна, совсѣмъ одна!... Безпомоіцность, унынье
Я чувствую въ дуіпѣ!— Я долго не спала,
Хотя разбитая пріѣхала съ вокзала
Въ гостинницу вчера,—мнѣ было не до сна.
«Что дѣлаю я здѣсь?... зачѣмъ я здѣсь одна?»
Вопросы я себѣ со страхомъ задавала,
И было тяжко мнѣ, такъ тяжко, такъ темно,
Такъ холодно одной!... но ласково въ окно
Свѣтила мнѣ луна, и городъ, какъ очами,
Мигалъ мнѣ издали лучистыми огнями,
ІІритягивалъ къ себѣ, таинственный, живой,
Будилъ желаньемъ жить!... Летучіе мотивы
Какой-то музыки и гулъ отъ мостовой
Напомнили мнѣ вдругъ восторгъ честолюбивый
Завѣтныхъ дѣтскихъ грезъ,—раздули огонекъ,
Который тлѣлъ въ душѣ такъ долго подъ золою
Заботъ и мелкихъ чувствъ, какъ въ пеплѣ уголекъ,
Какъ солнца ясный лучъ, подъ сумрачною мглою
Туманныхъ облаковъ въ ненастный, сѣрый день.
Что сдѣлалось со мной?... какого счастья тѣнь
Слетѣла на меня и натянула струны
Разстроенной души? чему я поддалась?...
Вліянію луны?... Сильнѣе силы лунной
То притяженіе, которое не разъ
Испытывала я при взглядѣ милыхъ глазъ....
Я чувствовала ихъ.... они меня искали....
Они нашли меня, пробившись, какъ лучи

Волшебницы-луны, изъ-за туманной дали.
Сквозь сумракъ голубой, нѣжны и горячи....
Я чувствовала ихъ нѣмое тяготѣнье
Надъ слабою душой.., . Я чувствовала власть
Надъ ней другой души.... мое воображенье
Шептало мнѣ: онъ здѣсь!—О, только бъ мнѣ попасть
На сцену!.., пѣть ему, въ его душѣ волненье,
ІІоэзію будить.... будить въ немъ жизнь и страсть., . .
Сбылось предчувствіе: мы встрѣтились! Какъ странно!...
Въ концѳртѣ пѣла я... то пробный былъ дебютъ.
Какъ волновалась я, когда я къ фортепьяно,
Едва дыша, прошла, на строгій свѣтскій судъ.
И передъ публикой склонилась мимоходомъ,
Въ волненьи, вся дрожа, подъ взглядомъ сотенъ глазъ,
Подъ страшнымъ блескомъ люстръ. Когда подъ звучньшъ
сводомъ
Раздался голосъ мой, вся жизнь оборвалась
На мигъ въ груди моей; но вотъ прошло смущенье,
Разсѣялся туманъ, явилось вдохновенье
И увлекло меня! Я пѣла для него;
Безсмертной аріи чарующіе звуки
Лилися изъ души, изъ сердца моего.
Въ нихъ все вложила я, всѣ радости, всѣ муки
Всю жизнь моей любви, всю грусть, всю боль разлуки,
Все то, чѣмъ я жила, чѣмъ я умру... Какъ вздохъ,
Послѣдній замерь звукъ.... Я вздрогнула отъ взрыва
Рукоплесканій. Крикъ, восторгъ толпы, цвѣты,—
Все что я нѣкогда въ душѣ честолюбивой
Едва могла желать,—забытыя мечты
Забытой юности нашли осуществленье:
Я увлекла толпу.... Но вдругъ глаза мои
Съ другими встрѣтились... какъ молнья, обожгли
Они меня... иснугъ, любовь, недоумѣньѳ
Сверкнули въ нихъ, но вдругъ, потупившись, они

Потухли, КВ/КЪ ВТ* лѣсу блудящіе огни....
Какъ онъ ноиалъ сюда? Иль обмануло зрѣнье,
И мнѣ привилѣлся. приснился милый взглядъ?
Въ дугпѣ моей былъ рай.... я нѣла все подъ-рядъ,
Что прежде '>нь любилъ; я чувствовала силу
И власть свою надъ нимъ. Я кончила.... Насилу
Могла я вырваться отъ вызововъ; едва
Успѣла скрыться я отъ публики въ подъѣздѣ,
И вдругъ.... столкнулась съ нимъ: онъ ждалъ меня.
Мы вмѣстѣ
Поѣхали ко мнѣ. Не помню я слова,
Которыя сказалъ онъ мнѣ при этой встрѣчѣ,
Не помню я свои запутанный рѣчи,
И какъ случилось то, что сѣли мы вдвоемъ
Въ наемный фаэтонъ. Дорогой обо всемъ
Разговорились иы. Онъ ѣхалъ вокругъ свѣта,
Черезъ Одессу, Крымъ и Турцію. Сюда
Попалъ проѣздомъ онъ. «Какъ странно мнѣ ЕСѲ это!»
Разлумывалъ онъ вслухъ. —«Недумалъ никогда
Я съ вами здѣсь сойтись». Онъ тронуть былъ глубоко
Моимъ ыесчастіемъ, жалѣлъ меня до слезъ.
«Да, слишкомъ ужъ судьба бичуетъ васъ жестоко»,
Сказалъ со вздохомъ онъ. — «Кто-бъ столько перечесъ!»
Ко мнѣ онъ не воптелъ: «Намъ повторять не надо»,
Рѣшился онъ сказать, «норывовъ прежнихі. встрѣчъ....
Какъ другъ у васъ бывать—мнѣ лучшая отрада;
Какъ другъ, я должеыъ васъ лелѣять и беречь.
У васъ семья... вамъ долгъ велитъ отдаться дѣтямъ....
Воспользоваться я не смѣю правомъ этимъ,
И если.... если въ насъ.... во мнѣ.... не хватить силъ,
Разстанемся тогда.... разстанемся друзьями»....
Такъ говорилъ онъ мнѣ и честными глазами
Смотрѣлъ въ мои глаза.... Да! если онъ любилъ,
То онъ умѣлъ любить!

XIV.
Успѣхъ въ концертѣ свѣтскомъ
Мнѣ въ оперу открылъ широко, настежь дверь:
Пѣвицей стала я. Въ какомъ-то сйастьи дѣтскомъ
Жила я много дней, и странно мнѣ теперь,
Что это я была, забытая, больная,
Разбитая душой!... Отрадно вспоминая
Ту грезу чудную, ту сказку волшебства,
Тотъ міръ поэзіи, въ которомъ я на время
Сложила жизни злой насильственное бремя,
Я оживаю вновь, свѣтлѣетъ голова,
И шибко бьется грудь, и кажется мнѣ снова,
Что не сказала жизнь послѣдняго мнѣ слова,
Что въ ней вся цѣль, весь смыслъ!—Искусство и ліобовь
Мнѣ сыпали цвѣты мучительнаго счастья,
И упивалась я, забывъ о дняхъ ненастья,
Ихъ сладкимъ запахомъ, питавшимъ ядомъ кровь.
То былъ какой-то бредъ, чудесный, фантастичный;
Я забывала въ немъ и горе, и семью,
Я вся была въ чаду! Со сцены глазъ привычный
Ловилъ горячій взоръ, встрѣчавшій пѣснь мою,
И, вся огонь, вся яшзнь, вся нервы, вдохновенье,
Передавала я толнѣ свое волненье.
Чтб слава мнѣ была, чтб лавры и цвѣты!
Все было для него!... Я имъ жила, дышала,
Онъ былъ тепло и свѣтъ, онъ былъ огонь души,
Та сила, тотъ магнить, которымъ управляла
Я цѣлою толпой! Мы видѣлиеь въ тиши,
Тайкомъ, урывками, въ моей уютной кельѣ,
Между букетами иолуувядшихъ розъ,
Левкоевъ, резеды, которые летѣли
На сцену мнѣ къ ногамъ. За окнами морозь
Трещалъ и снѣгъ валилъ, но въ мягкомъ полусвѣтѣ
Тонула комната подъ розовымъ огнемъ

ІІылавшихъ угольковъ, подъ синимъ колпакомъ
Рабочей лампочки; на низкомъ табуретѣ,
Почти у иогъ моихъ, сидѣлъ онъ, и вдвоемъ
Намъ было хорошо! Мы сдерживать умѣли
Порывы страстныхъ чувствъ, и если онъ въ лицѣ
Мѣнялся вдругъ, и мы терялись и слабѣли,
Онъ покидалъ меня. Но какъ-то разъ, въ концѣ
Второго мѣсяца, мы увлеклися снова.
Онъ грустенъ былъ, угрюмъ, о смерти говорилъ,
О томъ, что такъ судьба играѳтъ безтолково
Людьми и счастіемъ, что жить не хватитъ силъ,
Что онъ съ ума сойдетъ навѣрно,
Коль не уѣдетъ вдаль.... «Какъ это гадко, скверно
Такъ говорить со мной!» сказала я ему,
И голосъ дрогнулъ мой, и вдругъ, въ порывѣ страстномъ,
Въ слезахъ, въ томленіи, прильнула я къ нему.
Онъ крѣпко сжалъ меня; въ забвевіи опасномъ
Безумиыя слова ему шептала я.
«О, еслибъ я была твоя, совсѣмъ твоя!»—
«Моя.... моя.... моя».... онъ повторялъ за мною
И, вдругъ похолодѣвъ, откинулся на стулъ,
Весь блѣдный, весь дрожа, и медленно вздохнулъ:
«Нѣтъ, нѣтъ», порывисто шепнулъ онъ мнѣ съ тоскою,—
«Вы видите, что намъ встрѣчаться такъ нельзя...
Къ чему иллюзіи!?... Какіе мы друзья!...
«О, Боже, гдѣ жъ исходъ?» спросила я мятежно.—
«Опять не видѣться.... опять не жить—страдать!...
За что и для кого?... и если неизбѣжно
Разстаться еъ кѣмъ-нибудь.... то лучше тамъ порвать....»
«Возможно ль это?» вдругъ порывисто, тревожно
Спросилъ онъ у меня. —«Я думаю, что да»,
Шепнула я, смутясь. —«Все это очень сложно»,
Раздумывалъ онъ вслухъ: «когда бъ онъ безъ слѣда
Исчезъ и бросилъ васъ.... но онъ вамъ пишетъ..., что же,
Конечно, еслибъ такъ... единственный исходъ!..

Что сцена!... или вамъ она всего дороже!....»—
«Нѣтъ нѣтъ!» прервала я. «Когда бъ достать разводъ
И право удержать».... онъ не окончилъ рѣчи,
Замялся, покраснѣлъ.... «тогда бы было легче:
«Свободно вы могли бъ собой располагать....»—
«Но что бъ сказали всѣ?» —«Что въ томъ, что скажутъ люди!
Не все ли вамъ равно?... они—плохіе судьи;
Кто любить, тотъ всегда васъ будетъ уважать».—
«Но... честно ль было бъ мнѣ навязывать на шею
Тому, кого люблю, обязанность, семью?,..»
«Не вы навяжете.... я васъ увѣрить смѣю,
Что самъ устроить онъ прекрасно жизнь свою».
Такъ говорили мы, но о себѣ ни слова
Онъ прямо не сказалъ. На все была готова
Въ то время я, на все!... Простились мы тогда
Разсѣянно, не такъ, какъ мы всегда прощались,
Какъ будто мы порвать своихъ надеждъ боялись,
Какъ будто ждали мы свиданья навсегда....
ХУ.
Дня два прошло съ тѣхъ поръ, и я сидѣла дома:
Его ждала къ себѣ. Обманчивый звонокъ
Меня заставила, встать и выйти на порогъ:
Передо мной стоялъ мужчина незнакомый.
«Такой-то», —поклонясь, сказалъ развязно онъ.
«Отъ мужа вашего пріѣхалъ съ порученьемъ....
Несчастье было съ нимъ.... не бойтесь.... онъ спасенъ,
Но очень, очень слабъ.... онъ ждетъ васъ съ нетѳрпѣньемъ
IIa станцію NN.... читали, вѣрно, вы—
Несчастье съ поѣздомъ.... мы вмѣстѣ изъ Москвы
Съ нимъ ѣхали; но я отдѣлался испугомъ,
А онъ—увѣчьями.. .» Все заходило кр^гомъ
Въ глазахъ моихъ, и я лишилась чувствъ мгновенно.
Когда очнулась я, палачъ мой сталъ смиренно

Ирощенія просить за горестный ударъ;
Но я потокъ рѣчей его остановила:
«Скажите все, какъ есть.... скажите все, какъ было....
Не скройте ничего....» Меня бросало въ жаръ,
И въ холодъ, и дрожа внимала а разсказу.
Себя виновною считала я кругомъ:
На что рѣшилась я?... какую злую фразу
Сказала я тому, іюбимому, о немъ,—
О мужѣ, объ отцѣ заброшенныхъ малютокъ?...
Въ бреду онъ звалъ меня, онъ поминалъ дѣтей,
А. я -то, я!... Еще придется двое сутокъ
Мнѣ ѣхать (і,о него.... О, бѣдный!... но скорѣй,
Скорѣй бы только въ иуть!... до завтра ждать придется,
А онъ-то тамъ одинъ!... ждетъ, бѣдный, не дождется!...
Я горько плакала, какъ вдругъ звонокъ опять
Раздался у г,верей: Ахметовъ.... ггказать?...
Но онъ уже входилъ, веселый, оживленный,
И вдругъ, какъ вкопанный, въ дверяхъ остановись,
Въ недоумѣніи, испуганный, смущенный,
Взглянуль онъ на меня, на гостя.— Извинясь
Еще разъ предо мной, послѣдній распрощался.
«О чемъ вы плачете? Случилось что-нибудь?...»
Спросилъ меня Олѳгъ, когда вдвоемъ остался
Со мною въ комнатѣ. Не смѣла я взглянуть
Ему теперь въ глаза: взгляну—и все забуду!
Сбиваясь, торопясь, въ волненіи, въ слезахъ,
Я разсказала все.... Я вѣчно номнить буду
Его черты и взглядъ!... Какой-то ужасъ, страхъ
Изобразились въ нихъ; рука его дрожала,
И блѣдность на лицо мгновенно набѣжала,
И слезы я въ его увидѣла глазахъ!
Онъ сразу понялъ все! поникнувъ головою,
Сидѣлъ онъ предо мной и слушалъ рѣчь мою:
«Теперь все кончено.... простимся.... между мною
И вами онъ стоить.... ему я жизнь свою

Должна вполнѣ отдать.... я завтра уѣзжаю....
Я съ вами провожу послѣдній въ жизни часы...
Послѣдній счастья часъ!... Я чувствую, я знаю,
Что вы забудете.... Забудьте!... Я желаю
Вамъ счастья и любви!... я такъ любила васъ,
Какъ никогда, никто!... любила только разы...
Но вы.... не правда ли?... меня вы не любили?...
Скажите это мнѣ: мнѣ легче будетъ, другъ....
Я не хочу, чтобъ вы скучали и грустили,
Какъ буду я грустить.... Избави Богъ отъ мукъ
Такихъ, какъ я. терплю!... Не правда ль увлеченье,
Коль было въ васъ оно, пройдетъ и развлеченье
Найдете вы себѣ?»... Но онъ молчалъ, а взглядъ,
Прощальный, долгій взглядъ, былъ полонъ слезъ и горя,
И было въ немъ темно, темно, какъ въ волпахъ моря.
Любилъ онъ, иль жалѣлъ?... Онъ сѣлъ ко мнѣ поближе,
И руку взялъ мою, и голову на грудь
Къ себѣ привлѳкъ мою, и стало въ сердцѣ тише,
И такъ хотѣлось мнѣ на вѣкъ, на вѣкъ заснуть,
А онъ ласкалъ меня, какъ мать дитя больное,
Тихонько, бережно, и чувствовалось мнѣ—
Какъ будто общее межъ нами есть, родное....
Вдругъ русской пѣсни звукъ раздался въ тишинѣ,
Подъ окнами какъ разы... Мы замерли въ волненьи....
Нѳвѣдомый пѣвецъ какъ будто пѣлъ для насъ:
Онъ счастье отпѣвалы... Въ протяжномъ грустномъ пѣньи
Переживала я всѣ муки, всѣ томленья
Разлуки и любви; но пѣснь оборвалась,
Какъ жизнь, какъ страсть моя!,.. Ты помнишь ли, мой милый,
О, мой далекій другъ, мотивъ ея унылый?
И если, какъ-нибудь, до слуха твоего
Случайно долетятъ знакомой пѣспи звуки,—
Напомнятъ ли они тебѣ тоску разлуки,
Иль сердцу мертвому не скажутъ ничего?....

ХУІ.
Въ деревнѣ съ мужемъ я, больнымъ и раздражѳннымъ,
Съ отцомъ, дѣтьми живу, и странно, я покой
Какъ будто обрѣла.... о прошломъ отдаленномъ
Почти иѳ думаю съ мучительной тоской.
Напротивъ, все прошло: страданья и укоры,
Сомнѣнья и надеждъ несбывшихся печаль
Разсѣялись, какъ дымъ, и если часто взоры
Стремятся заглянуть въ таинственную даль,
То въ ней я не ищу ни выхода, ни цѣли.
Смирилась я, душой затихла навсегда.
Не для себя живу.... ничто не сдвинетъ съ мели
Прибившійся челнокъ! Пройдутъ еще года,
И будетъ онъ стоять на томъ же самомъ мѣстѣ,
И глубже уходить въ разсыпчатый иесокъ,
И весь схоронится, и пропадетъ безъ вѣсти,
Разбитый бурею, прибившійся челнокъ!
Въ Москву я съѣздила; мы издали встрѣчались,
Другъ другу кланялись; но сумраченъ, угрюмъ,
Онъ мимо проходилъ, какъ будто мы разстались
Врагами, но за что?... Теряется мой умъ,
И сердце такъ болитъ!... Но глубже все и чище
Любовь горитъ въ душѣ. Однажды на кладбищѣ,
Гдѣ мать его лежитъ, молилась я надъ ней,
Такъ долго, горячо, какъ будто надъ евоей
Любимой матерью, и свѣжими цвѣтами
Могилу убрала.... Туда онъ не придетъ,—
Онъ путешествуете,, онъ гдѣ-нибудь съ друзьями
Пируетъ, чтобъ стряхнуть безцѣльной жизни гнётъ.
Какъ матери дитя неласковое, злое,
Онъ дорогъ мнѣ еще, онъ все еще мнѣ милъ,
И все понятно мнѣ, и памятно былое,
Какъ лучшій жизни сонъ, хотя онъ все забылъ,

И я къ нему опять съ протянутой рукою
Могла бы подойти и руку сжать ему,
Взглянуть въ его глаза съ глубокою тоскою,
Съ глубокой вѣрою взглянуть въ ихъ злую тьму....
Я понимаю все: дупга его прекрасна,
Но въ жизни цѣли иѣтъ, нѣтъ силъ въ душѣ больной,
Нѣтъ вѣры, нѣтъ любви, и губить онъ напрасно
Безъ пользы жизнь свою въ чаду среды пустой.
Онъ не любилъ меня! недавно я узнала
Всю повѣсть тайную его нѣмой души,
Все то, что онъ скрывалъ, что сердцемъ угадала.
Боялась я понять!... Ііакъ были хороши
Обманчивые сны моей любви глубокой!
Другую онъ любилъ, но правдою жестокой
Онъ долго не хотѣлъ испортить жизнь мою.
Что сдѣлалъ онъ со мной!... ІЦадя въ минуты горя,
Душой отзывчивой любви невольно вторя,
Переживая въ ней, быть можетъ, страсть свою,
Онъ душу взялъ мою.... Ни силъ нѣтъ, ни забвенья!
Какъ околдована подъ властью чаръ любви,
Напрасно я ищу въ молитвѣ подісрѣпленья,
Напрасно цѣпи я хочу разбить свои!
Ничѣмъ не вычеркнуть печальныя страницы,
Тотъ бредъ безуыія, тѣ злыя небылицы,
Въ которыхъ было все—пустой самообманъ.
Онъ не любилъ меня!... Болитъ отъ старыхъ ранъ
Тупою болыо грудь, но нѣтъ въ душѣ тревожной
Ни яда ревности, ни ненависти злой,
Которые бъ могли убить въ ней призракъ ложный
Любви непонятой, отвергнутой тобой!...
Тиха, прозрачна ночь, душистая, нѣмая.
Спитъ соловей въ саду, спитъ рѣчка голубая,
Спятъ розы въ цвѣтникѣ, надъ рѣчкой камыши,

И только я одна, среди ночной тиши,
Душой недремлющей любовь переживаю.
Переболѣло все, что мучило порой!
Я не кляну любовь, я жизнь благословляю
Съ тѣхъ поръ, какъ сознаю, и чувствую, и знаю,
Что въ жизни я жила безсмертною душой,
Что я святой любви извѣдала стремленье,
Что я земной борьбы узнала искушенье,
Что я могла понять и оцѣнить покой.
Отречься отъ себя—вотъ яшзни цѣль земная!
Жить для другихъ, въ другихъ—вотъ счастья всѣхъ залогь!
Тогда и лишь тогда замретъ душа больная,
Тогда пройдетъ печаль, и будѳтъ съ нами Вогъ!
Я поняла любовь: она не страсть земная,
Вся полная тоски, желаній, адскихъ мукъ,
Она—поэзія, она—та пѣсня рая,
Тотъ въ душу юную запасшій съ неба звукъ,
Воспѣтый въ «Ангѳлѣ»
задумчивымъ поэтомъ.
Томясь желаніемъ, не понятымъ никѣмъ,
Какъ бѣдная душа въ печальномъ мірѣ этомъ, '
Бродила я въ потьмахъ.... я поняла зачѣмъ
Мы встрѣтились съ тобой на мигъ въ земномъ скитаньи:
Такъ было суждено, и въ краткомъ здѣсь свиданьи
Соединились мы на небѣ навсегда.
Но если ты забылъ, но если безъ слѣда
Прошла въ твоей душѣ и встрѣча, и разлука,
То, знай, настанетъ часъ, и вспомнишь ты меня,
Въ душѣ откликнется моя нѣмая мука,
Откликнется все то, что гналъ ты отъ себя.
Мы связаны съ тобой тоской воспоминанья,
Забыть не можешь ты и въ отблескѣ сознанья
Услышишь издали знакомой пѣсни звукъ,
И вспомнишь, и поймешь!... Тогда, тогда, о, другъ,
Ч „Ангелъ , Лермонтова.

Не прогоняй любви, не прогоняй былого,
Дай волю чувствамъ всѣмъ, и грезамъ, и слезамъ,
Дай вознестись душѣ изъ омута земного,
Изъ міра суеты къ забытымъ небесамъ!
И пусть спасетъ тебя отъ злого искушенья
Молитва, что шепчу я съ вѣрой за тебя,
Молитва чудная любви и всепрощѳнья,
Съ которой я умру, надѣясь и любя!

НИНА".
Поэма.
„Я попялъ, что душа ея была
„Изъ тѣхъ, которымт. рано все нонятпо.
„Для мукт. и счастья, для добра и зла
„Въ нихъ нищи много; только невозвратно
„Оііѣ идутъ, куда вхъ повела
„Случайность, безъ раскаянья, упрековъ
„И жалобы. Имъ въ жизни нѣтъ уроковъ;
„Ихъ чувствамъ повторяться не дано...."
Лермонтов*. „Сказка для дѣтеіі". Отрыпокъ. 1842.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
1.
Изъ недокончениыхъ, отрывочныхъ поэмъ
Безвременно погибшаго поэта,
Изъ всѣхъ его посмертныхъ дивныхъ тэмъ,
Въ которыхъ мысль едва рѣзцомъ задѣта,
Гдѣ Божья искра блеіцетъ между тѣмъ,
Кто не читалъ таинственную сказку?
Ея волшебно-темную завязку ')
') Всѣ стихи курсипомь перепечатаны изъ „Сказки для дѣтей" Лермонтова.

Онъ не хотѣлъ подробно объяснять,
Чтобъ кой-какихъ вопросовъ избѣжать,
Но обѣщалъ конца не безъ морали,
Чтобы ее хоть дѣти прочитали.
2.
Надъ нею я мечтала съ давнихъ лѣтъ,
И часто мнѣ мое воображенье
Развязку ей подсказывало... Нѣтъ,
Не смѣю я! напрасно вдохновенье
Меня дразнило; не простилъ бы свѣтъ
Вторженіе въ обитель, гдѣ почила
Мечта поэта. Свято схоронила
Она съ собою тайну дивпыхъ думъ.
Въ догадкахъ мой терялся тщетно умъ.
Кто знаетъ, что намъ высказать хотѣли
Пѣвца любви чуть дрогнувшія трели!
3.
Герой извѣетенъ и не новь предметъ\
Тѣмъ лучше: устарѣло все, что ново.
Кипя огнемъ и силой юньгхъ лѣтъ,
Я прежде пѣлъ про демона иного.
Такъ говорить въ вступленіи поэтъ,
Вводя насъ въ спальню, гдѣ бѳзплотный геиій,
Заклятый врагъ всѣхъ чистыхъ побужденій,
Невинный сонъ красавицы смущалъ.
Вы помните: ее онъ просвѣіцалъ
Съ ребячества; онъ былъ доволеиъ ею,
И мысленно ужъ называлъ своею.
4.
Про первый балъ, склонившись надъ княжной,
Вѣсъ ей шѳпталъ сквозь грёзы сновидѣній.

Завязки мнѣ не подыскать иной.
Таинственныхъ коварныхъ искушѳній
Былъ полонъ смыслъ лукавой рѣчи той.
Онъ говорилъ.... слова его впервые
Будили въ ней сомнѣнья роковыя.
Онъ раскрывалъ ей души тѣхъ людей,
Которые встрѣчались въ свѣтѣ съ ней.
Онъ говорилъ—картина за картиной
И образы вставали передъ Ниной.
5.
И тайный смыслъ волшебно-жгучихъ словъ
Будилъ въ душѣ былыя впечатлѣнья.
Подъ шонотъ ихъ, какъ рой летучихъ сновъ,
Смѣнялися знакомый видѣнья,
Недавній слѣдъ младенческихъ годовъ.
Напомнивъ ей запуганное дѣтство,
И первый бредъ врожденнаго кокетства,
Оознаніе могучей красоты,
Неясный любовныя мечты,
Онъ воскрешалъ въ ея воображенья
Земныхъ страстей земныя искушенья.
6.
Ей снился балъ, тотъ чудный первый балъ,
Которымъ всѣ мы бредили немного.
Кипѣлъ, сіялъ ужъ въ полномъ блескѣ залъ.
Красавица стояла у порога,
Грудь билась шибко. Дѳмонъ ей шепталъ:
«Ты помнишь ли, что странный шопотъ встрѣтилъ
Твое явленье: свѣтъ тебя замѣтилъ,
Твой гибкій стань, лазурь твоихъ очей,
И бѣлизну округленныхъ плетей,

И цвѣтъ волосъ, и профиль безупречный,—
Все оцѣнилъ, все взвѣсилъ свѣтъ порочный.
7.
«Оркестръ гремѣлъ.... раздался вальсъ живой.
Задорные, чарующіе звуки
Лились неудержимою волной,
И слышались въ нихъ сладостным муки
Томленія фантазіи больной,
Везсвязный бредъ и звуки сладострастья.
Подъ звуки тѣ я, полный адской страсти,
Едва, едва могъ превозмочь себя,
Чтобъ въ вихрѣ вальса не умчать тебя,
Чтобъ не шепнуть тебѣ моихъ признаній
Нездѣшнихъ чувствъ, непонятыхъ желаній.
8.
«Но сдержанъ я! мнѣ не пришла пора
Тобой владѣть; я врагъ минутной вспышки,
И страсть моя—не дѣтская игра,
Не пошлый бредъ влюбленнаго мальчишки,
Не Донъ-Жуанъ я. Пѣснь его стара,
Я самъ ее внушалъ ему когда-то,
Но у меня фантазія богата,
Да вѣдь притомъ и все идетъ впередъ.
Прогрессъ ростетъ, и если онъ ростетъ,
То, право, мнѣ обязанъ міръ въ итогѣ
За то, что онъ не сгнилъ на полъ-дорогѣ.
9.
«Но не о томъ теперь я хлопочу.
Мнѣ нуженъ міръ и нуженъ безраздѣльно.
Одинъ надъ нимъ я властвовать хочу,
Одинъ! мое стремленье безпредѣльно,

Но близокъ часъ—свое я получу.
Я изучилъ достаточно природу,
А особливо женскую породу,—
И черезъ женщинъ я скорѣй всего
Владычества достигну своего:
Въ нихъ есть одно достоинство большое—
Во всемъ дурномъ отыскивать святое.
10.
«Вотъ этимъ-то достоинствомъ твоимъ
Воспользуюсь я, чудное созданье,
Чтобъ обладать сокровищемъ моимъ,
Чтобъ въ немъ развить превратное сознанье.
Тобой, какъ Богъ, хочу я быть любимъ!
Я не боюсь соперниковъ ничтожныхъ:
Отъ чувствъ земныхъ, натянутыхъ и ложвыхъ,
Тебя спасетъ разсудка строгій судъ.
Дитя, когда сомнѣнія начнутъ
Терзать твою обманутую душу,
Тогда и я инкогнито нарушу,
11.
«И предъ тобой явлюсь, какъ Вогъ земной,
Въ величіи могущества и силы,
И для меня ты кинешь домъ родной,
Привычки всѣ, что дороги и милы
Тебѣ давно, и вслѣдъ пойдешь за мной,
И проповѣдь бѣсовскаго ученья,
Полна горячаго, слѣпого вдохновенья,
Польется съ устъ на изумленный свѣтъ;
Какъ геній зла, ты будешь сѣять вредъ:
Слова любви, и равенства, и братства
Мы низведемъ на степень святотатства!

12.
«О, прочь тогда всѣ грёзы о другомъ!
Ты отъ него съ презрѣньемъ отвернешься;
Его любовь отвергнешь со стыдомъ.
Я знаю, ты съ тоской къ нему несешься
Въ мечтахъ любви; покоясь сладкимъ сномъ,
Ты бредишь вслухъ.... Живыя впечатлѣнья
Полны тревогъ и нѣги увлеченья,—
Но всё пройдетъ! не долго ждать еще—
И ты моя! Любить такъ горячо,
Какъ я люблю, повѣрь, онъ не съумѣетъ:
Разлюбить вдругъ, лишь счастьемъ овладѣетъ.
13.
«Мужчинъ къ любви одна лишь страсть манить.
Чтб цѣнится? минутная забава,
А женщиной никто не дорожить,
И чтб для васъ смертельная отрава—
Для нихъ вино, которое шипитъ,
И пѣнится, и сладко опьяняетъ,
И къ радости, къ восторгамъ возбуждаетъ;
Глаза блестятъ, огонь въ глазахъ горитъ,
Разсудка нѣтъ, и сердце говорить,
Но вдругъ ко сну начнетъ клонить невольно....
Любовь прошла,—всё кончено.... довольно.
14.
«И онъ, какъ всѣ. Но ты сама поймешь.
Однако я прервалъ разсказъ некстати.
Въ красавицѣ себя ты узнаешь?
Какъ хороша была ты въ бальномъ платьѣ!
Вокругъ тебя томилась молодежь,
Наперерывъ стараясь представляться,

И лить одинъ—я долясепъ въ томъ признаться—
Держалъ себя немного вдалекѣ,
Задумчиво прижавшись въ уголкѣ,
Не танцовалъ, и съ видомъ утомлепья,
Казалось, былъ далекъ отъ увлеченья.
15.
«Не потому ль вниманіе съ тѣхъ поръ
Ты на него всецѣло обратила,
И взоромъ шгаменнымъ его небрежный взоръ
Съ ревнивой ласкою искала и ловила?
Меня бѣсилъ его прямой проборъ,
И байронизмъ некстати среди бала;
Но ты его иначе понимала.
Ты видѣла его не въ первый разъ,
Къ нему давно дуіпа твоя неслась,
И нервыхъ грёзт. герой воображенья—
Онъ пробуждалъ въ душѣ твоей волненья.
16.
Въ его хандрѣ ты видѣла печаль,
А въ блѣдности—душевныя мученья.
Тебѣ его глубоко было жаль,
А онъ межъ тѣмъ страдалъ отъ пресыщенья
И жалости достоинъ былъ ѳдваль.
Чтб въ немъ тебя могло увлечь такъ скоро?
Онъ на тебя не бросилъ даже взора....
Быть можетъ, это?... Бѣдное дитя!
Ты полюбить способна не шутя.
Не стоить онъ: его девизъ—безстрастность,
А идеалъ—распущенность и праздность.

17.
«Смотри, дитя,—таковъ ли я, какъ онъ!
Я весь огонь, я весь и мощь, и воля!
Нѣтъ для меня стѣснительныхъ пренонъ,—
Со мной твоя завидна будетъ доля
И жизнь вдвоемъ не будетъ скучный сонъ,
A міръ любви, сверкающій огнями.
Вѣка тебѣ казаться будутъ днями..
Ты въ мигъ одинъ переживешь со мной
Всѣ радости любви твоей земной,
Всю глубину и разума, и чувства,
Всѣ чудеса науки и искуства.
18.
«И пресыщеніе змѣей не заползетъ
Терзать тебя мучительной тоскою,
И будешь ты стремиться все впередъ,—
Не къ вѣчному, блаженному покою,—
О, нѣтъ! туда направишь ты полетъ,
Откуда свѣтъ лучи распространяетъ,
Откуда міръ законы получаетъ,
Гдѣ корень зла и гдѣ добра истокъ,
Гдѣ тайнъ земныхъ отыщется клубокъ,
Откроется всѳмірное познанье,
Гдѣ жизнь и смерть—конецъ и начинанье.
19.
«Ты все поймешь, ты все захочешь взять—
И все возьмешь! И мы съ тобою вмѣстѣ
ГІо своему все будемъ исправлять.
О, чудный мигъ! мигъ торжества и мести!
Низвергнуть все и въ мірѣ обновлять
Весь жизни строй, всѣ нравы и привычки,

Долой законъ! долой цустыя клички—
Семья и долгъ, и всяісій старый вздоръ!
Широкъ какт, міръ нашъ будетъ кругозоръ;
Одни, одни царями надъ вселенной,
Мы властію упьемся дерзновенной!»
20.
И грозный духъ, надъ спящею склонясь,
Какъ молніей, прожегъ ее устами,
И вскрикнула княжпа, перекрестясь,
И вскинула испуганно глазами.
Но онъ исчезъ, молитвы убоясь.
И въ розовомъ мерцаніи лампады
Свѣтились лишь старинные оклады
Угодниковъ въ кіотѣ угловомъ.
Княжна опять заснула сладки мъ сномъ.
Былъ первый часъ, когда она проснулась,
Взглянула на часы и ужаснулась.
21.
Но все-таки вставать ей было лѣнь,
И незачѣмъ!
До вечера далеко,
A чѣмъ же ей наполнить праздный день?
«Пустая жизнь!» она, вздохнувъ глубоко,
Подумала, и легкой скуки тѣнь
Скользнула по лицу, и вдругъ невольно
На сердцѣ сдѣлалось такъ больно, больно!
Кого ей жаль? себя или другихъ?
Въ душѣ живой раздумья тихій мигъ
Принесъ плоды и даромъ не промчался:
Протестъ глухой въ пей смутно пробуждался.

22.
Она росла безъ матери, одна,
Запугана отцомъ и гувернанткой,
Задумчива, натянута, блѣдна,
И съ малыхъ лѣтъ глядѣла пуританкой,
Тая въ душѣ все то, чѣмъ жизнь полна;
Вопросовъ рядъ, тревоги безъ названья,
Стремленья духа, робкія желанья,
Зародыши достоинствъ и страстей,
Хаосъ еще безформенныхъ идей,—
Все то, что ждетъ святого иаиравленья,
Развитія, любви и наблюденья,
23.
Все то, что въ силахъ сдѣлать только мать.
Но струнъ души рукою осторожной
Никто не могъ заставить въ ней звучать;
Рутиною напыщенной и ложной
Ее съумѣли только запугать;
Но первыхъ лѣтъ живое впечатлѣнье
Не затерялось: свѣтлое видѣньѳ
Не разъ сквозь сонъ мерещилося ей.
Духъ матери надъ дѣвочкой своей,
Склонясь порой съ заботою тоскливой,
Ее берёгъ, въ средѣ пустой и лживой.
24.
Въ душѣ ея царилъ глухой разладъ,
И снился ей, въ тюрьмѣ ея роскошной,
Невѣдомыхъ страданій длинный рядъ.
Въ безсонвицѣ, порою полунощной,
Въ ея глазахъ вставалъ кромѣшный адъ
Людской нужды, и долеталъ къ ней ропотъ

Мірской волны, a тихій, тихій шопотъ
Ей говорило,: «Яѳ забывай дѣтей....
Сиротъ босыхъ
ты слышишь стонъ людей,
Зубовный скрежѳтъ, вопли и проклятья?
Богатый спитъ, безъ хлѣба гибнутъ братья!
25.
«Не знаешь ты, что значить нищета,
Безсильный трудъ, пороки озлобления!
Тебѣ тепло, ты счастлива, сыта....
Будь проклято, довольство пресыщенья,
Животной жизни злая суета!
Она въ тебѣ загубить все святое,
И огрубѣетъ сердце молодое,
И Божья искра сгинетъ безъ слѣда.
Забудешь ты, что въ мірѣ есть нужда,
Что братья есть—изъ-за ничтожной платы
Рабы всѣхъ тѣхъ, кто сильны и богаты».
26.
Дитя внимало.... Были ль то мечты,
Духъ матери, иль вѣяніе вѣка,
Ея ль душѣ присущія черты,—
Не знаю я. Откуда пало сѣмя—
Безсмертный духъ великой доброты—
Въ живую душу, сдавленную съ дѣтства,
Которой даже не было и средства
Увидѣть жизнь въ уясасной наготѣ?
Откуда въ ней бродили мысли тѣ?
Вроясденные вопросы безъ отвѣта,
Они нуждались въ помощи совѣта.

27.
Но дѣвочка таила словно кладъ
Невыработанныхъ мыслей идеалы,
И медленно тоски безцѣльной ядъ
Сжигалъ ее. Изъ оконъ старой залы,
ІІо вѳчѳрамъ, на длинный, темный рядъ
Домовъ сосѣднихъ Нина съ содроганьемъ
Смотрѣла вдаль. «Тамъ борются съ страданьемъ
Такіе жъ люди!» Часто всю въ слезахъ,
Въ невѣдомыхъ, загадочныхъ мечтахъ,
Ее врасилохъ ловила гувернантка,
И за капризъ стыдила иностранка.
28.
«О чемъ вы, Нина? тратить даромъ слезъ
Нельзя, дитя, и нервничать вамъ рано.
Иль вы больны?» Но Нина на вопросъ
Отнѣтила загадочно и странно:
—«Ахъ, миссисъ Грай, вѣдь на дворѣ морозъ!»
—«Такъ что-жъ, my dear?» ')—«Имъ холодно!»—Кому же?
—
«Мнѣ нищихъ жаль! они дрожатъ на стужѣ,
Имъ негдѣ спать.... надъ ними крыши нѣтъ!»....
—«Дитя, дитя! нельзя согрѣть весь свѣтъ.
Конечно, нищихъ всюду очень много,
Но общество о нихъ печется строго:
29.
«Въ столицѣ есть ночлежные дома,
Дешевые квартиры и обѣды.
Пріютовъ разныхъ здѣсь открыто тьма.
И, вѣрьтѳ мнѣ, не такъ ужасны бѣды,
Не такъ страшны и голодъ, и зима,
') Моя милая.

Какъ лѣнь и пьянство. Многіѳ нарочно,
Изъ лѣности, привыкнувъ жить порочно,
Идутъ просить. Конечно, есть нужда,
Но большинство боится лишь труда;
Бродяжничать они привыкли съ дѣтства;
Отъ нищенства избавить міръ нѣтъ средства».
30.
Молчала Нина. Ей попался томъ
Стихотвореній; скорбныя страницы
Ей говорили тѣмъ же языкомъ:
Бее слезы, слезы! сцены изъ больницы;
Мужъ—труженикъ, задавленный трудомъ;
Сиротки-дѣти; нищенство безъ крова;
Растрата силъ и чувства молодого,
Рыданія безпомощной вдовы
И холодность пресыщенной толпы,
Среди пировъ бѳзнравственнаго свѣта, —
Ужели то лишь вымыселъ поэта?
31.
Но чѣмъ помочь?... терзался дѣтскій умъ,
Не находя удачнаго отвѣта
На горькій смыслъ своихъ недѣтскихъ думъ.
А годы шли, и пышнаго расцвѣта
Дождалась Нина. Свѣтскій блескъ и шумъ
Не тронули въ душѣ ея тревожной
Работы чувствъ загадочной и сложной,
Вопросовъ пылкихъ и любви святой.
Она сжилась съ мучительной тоской,
Въ болѣзненномъ чаду воображенья,
И жаждала заботъ,—не наслажденья.

32.
Въ такой душѣ чтб можетъ ангелъ зла?
А между тѣмъ завѣтная надежда
Въ ковариомъ демонѣ невольно ожила:
Въ вопросахъ жизни полная нѳвѣжда,
Моя княжна въ потемкахъ къ свѣту шла
Лишь ощупью. Добро безъ направлены!
Легко гшадаетъ въ крайность заблужденья,—
Ту истину сказали намъ вѣка.
Прекрасна цѣль, задача высока,
Но сколько разъ послѣдствія ужасны,
Добро и зло порой равно опасны.
33.
Однажды (ей семнадцать было лѣтъ)
—«О чемъ мечты?» сцросилъ ее шутливо
Старинный другъ отца ея, поэтъ,
Премилый старецъ. Молча и тоскливо
Она въ окно глядѣла.... Тусклый свѣтъ
Напротивъ оконъ княжескаго зала
Мерцалъ въ окнѣ какого-то подвала.
Старикъ былъ добръ, и Нина съ нимъ вдвоемъ
Развязнѣе судила обо всемъ.
— «О чемъ мечты?»... Она ему ни слова,
Взглянула только молча и сурово.
34.
Г
Пойметъ ли онъ тѣ горькія мечты,
Иль, какъ миссъ Грай, холоднымъ разсужденьѳмъ,
Убьетъ порывъ душевной теплоты,
Иль назоветъ пустьшъ воображеньемъ,
Иль посмѣется?... Чувство доброты

Въ иемъ, впрочемъ, есть, и онъ поэтъ при этомъ:
«Всё доброе доступнѣе яоэтамъ»,
Рѣшила Нина. — «Что съ Ninon моей!
О чемъ мечты? покайтесь мнѣ смѣлѣйЬ
Онъ повторюсь все тѣмъ же тономъ шутки:
—«Ужель любить пришла пора малюткѣ?»
35.
Но, вспыхнувъ вся:—«Ошиблись вы», она
Ему въ отвѣтъ носиѣшно оправдалась.
«Я не о томъ. Взгляните изъ окна —
Тамъ противъ насъ... внизу... я ужасалась!
Тамъ въ погребѣ семья живетъ одна.
Дѣтей такъ много.... мать весь день въ работѣ,
Туда, сюда. Отѳцъ больной, въ заботѣ,
Сидитъ всегда угрюмый иль лежитъ,
Параличемъ, должно быть, онъ разбить.
Помочь бы имъ.... Нельзя ль узнать подробно?...
Мнѣ, видите, самой такъ неудобно!
36.
Но смѣхъ одинъ раздался ей въ отвѣтъ,—
Незлобный смѣхъ, веселый, добродушный!
—«Надъ чѣмъ же вы?... смѣшного, право, нѣтъ
Тутъ ничего!... да вы совсѣмъ бездушный!»
—
«Дитя мое! простите.... вы поэтъ,—
Поэтъ въ душѣ!... вотъ пылкая головка!
И какъ она придумала-то ловко:
Мать трудится.... отецъ въ параличѣ,
Ха, ха, ха, ха!... нуждается въ врачѣ....
А между тѣмъ, вы знаете, кто это?
Да просто дворникъ, милая Нинета!
и*

37.
«Нѣтъ, знаете, вотъ вамъ благой совѣтъ:
Мечтайте меньше, кушайте бифштексы
И ѣздите какъ можно больше въ свѣтъ.
Все это бредъ и ложные рефлексы:
Вы малокровны—вотъ и весь секреть».
Довольно было съ Нины объяснения,—
Онъ отъ нея не слышалъ возражения.
Итакъ, она въ постели; первый часъ;
Она хандрить и лѣни предалась.
Тяжелый сонъ, кошмаръ необъяснимый,
Давилъ ей мозгъ мечтой невыразимой.
38.
А между тѣмъ, портьеръ раздвинувъ край,
Изъ-за дверей взглянула англичанка.
—«О! Nelly dear!» вскричала миссисъ Грай,
Ворчливая, сѣдая гувернантка:—
«Я думала, вы отпили ужъ чай,
А вы еще съ постели не вставали?
Вы до утра опять всю ночь читали!
Папа сердить.... Одѣньтѳсь поскорѣй:
О завтракѣ докладывалъ лакей».
—
«Сейчасъ встаю», съ оттѣнкомъ нетерпѣнья
Промолвила княжна безъ возражения».
39.
Промчался день. Въ столицѣ высшій круги
Живетъ всегда наперекоръ природѣ:
Всю ночь не спятъ, встаютъ не раньше двухъ
И жертвуютъ здоровьемъ дикой модѣ.
Могла ль княжна отстать отъ всѣхъ подругъ?

Она, какъ всѣ, не вѣря гигіенѣ,
Подвержена наслѣдственной мигреиѣ.
Хандру свою стараясь превозмочь,
Княжна моя, когда настала ночь,
Въ изысканномъ костюмѣ Маргариты
Поѣхала на праздникъ знаменитый.
40.
Тотъ праздникъ помнятъ: долго передъ тѣмъ
О немъ мечтали дамы и дѣвиды.
Онъ насолить успѣлъ не мало всѣмъ
Отцамъ семействъ танцующей столицы.
Всѣ барыни съума сошли совсѣмъ
И о костюмахъ только толковали,
A многія нарочно поскакали
Въ Парижъ, затѣмъ, чтобъ моды иолу-богъ,
Великій Worth ')> одѣться имъ помогъ
И силою волшебной вдохновенья
Придумалъ имъ костюмы безъ сравненья.
41.
Однако, я ужъ слишкомъ увлеклась,
Скажу сперва два слова извиненья,
И ужъ потомъ примусь за свой разсказъ.
Меня порой терзаютъ угрызенья
За то, что я такъ дерзко принялась
Вести къ концу, чтб было имъ начато,
Имъ, тѣмъ пѣвцомъ, что такъ владѣлъ богато
И риѳмами, и мыслями, и всѣмъ,
Чтб мнѣ дано, конечно, не совсѣмъ,—
И чтб хотѣлъ сказать онъ этой сказкой,
Какой ее закончилъ бы развязкой?
1) Вортъ—первый дамскій портной въ Парижѣ.

42.
Кто знаетъ, чтб сказалъ бы геній намъ?
Но нѣтъ его въ безстрастномъ нашемъ вѣкѣ.
Пигмеи чувствъ, мы всѣ по мѳлочамъ
Расходуемъ все то, чтб въ человѣкѣ
Есть высшаго, потворствуя рѣчамъ
Сторонниковъ сухого реализма
И вдохновляясь пошлостью цинизма.
А муза спитъ! Она проснется лишь
Еъ тотъ свѣтлый мигъ, когда ты прилетишь,
Пѣвецъ страстей, пророкъ и проповѣдникъ,
Иныхъ пѣвцовъ таинственный наслѣдникъ!
43.
Когда твой крикъ, какъ трубный гласъ небесъ,
Разбудитъ насъ могучей силой слова,
И чутко Русь откликнется, какъ лѣсъ,
Оттаявшій отъ снѣжнаго покрова,
Подъ трель пѣвца, что съ осенью исчезъ,
Когда опять эстетика и чувство
Вернутся въ храмъ забытаго искусства
И, примирясь съ идеей и трудомъ,
Затронутся художникомъ-творцомъ.
Тогда, тогда воснрянетъ муза вѣка
И очаруѳтъ лирой чѳловѣка.
44.
Тогда, прорвавъ посредственности мракъ,
Зависимость бездарности нугливой,
Она зажжетъ спасительный маякъ
Надъ критикой сомнительной и лживой,
Ней прошлый блескъ съ иоэзіей изсякъ.

Но мѣткое и искреннее слово
Съ поэзіей должно воскреснуть снова
И обновить служенье красотѣ,
И дать огонь угаснувшей мечтѣ,
Язвить порой—но не змѣинымъ жаломъ—
И путь открыть къ забытымъ идеаламъ.
45.
Однако, полно: надо знать и честь,
И замѣнить разсказомъ разсужденье,
Чтобъ публикѣ совсѣмъ не надоѣсть.
Кому нужны чужія убѣжденья?
Читаютъ всѣ, чтобъ что-нибудь прочесть.
Къ томужъ стихи'совсѣмъ теперь не въ модѣ.
Разсказы, очерки, гдѣ пишутъ о народѣ—
Иное дѣло! Конечно, вѣдь на всѣхъ
Не угодишь; я не пишу для тѣхъ,
Кто требуетъ въ поэтѣ направленья
Безъ искорки любви и вдохновепья.
46.
Довольно, будетъ!—Съ Ниной въ маскарадъ
Отправлюсь я. Огромный домъ посольства
Былъ прѳвращенъ въ цвѣтущій зимній садъ.
Фантазіи свободной своевольство
Сказалось въ полномъ блесісѣ: длинный рядъ
Пріемныхъ залъ, сіяющихъ огнями,
Съ блестящими и странными гостями
Въ причудливыхъ костюмахъ всѣхъ врѳменъ,
Всѣхъ странъ, богинь и сказочныхъ племенъ,
Кружившихся, какъ чудныя видѣнья,
Могъ поразить, увлечь воображенье.

47.
—«О, Маргарита!...» Вздрогнула КНЯЖНЯ!
Не Фаустъ къ ней съ гіривѣтомъ обращался,
Не тотъ, кого надѣялась она
Увидѣть здѣсь. На этомъ развѣвался
Широкій плащъ изъ краснаго сукна,
И до бровей на лобъ его высокій
Спускался мысъ остроконечной токи,
И спереди два красныя пера
Торчали вверхъ, и жгучая игра
Его очей подъ бархатною маской
Ужасною пронизывала лаской.
48.
Тотъ взоръ имѣлъ чарующую власть,—
Ее считать привыкли магнетизмомъ:
Какъ ночь глубокъ, язвителенъ какъ страсть,
Пронизывалъ онъ душу съ деспотизмомъ;
Неотразимъ, онъ могъ заставить пасть
Могучія и сильныя натуры,
Вливая въ кровь, какъ тонкій ядъ датуры '),
Угаръ страстей; и бѣдеая княжна
Какъ молніей—была поражена,
Лишь онъ взглянулъ, и, молча повинуясь,
Пошла за нимъ, загадочно волнуясь.
49.
Онъ подъ руку, какъ свѣтскій кавалѳръ,
Ее повелъ,—и шопотъ восхищенья
Ихъ встрѣтилъ въ залѣ; ставили въ примѣръ
Обоихъ ихъ: имъ не было сравненья!
И подлинно,—не то что суевѣръ,
Дурманъ.

И скептикъ могъ, поддавшись впечатлѣныо,
При видѣ ихъ повѣрить воплощѳнью.
Княжна почти не слышала похвалъ,
Ловя слова, которыя шепталъ
Ей Сатана, и тайну странной встрѣчи
Въ запутанной угадывала рѣчи:
50.
—«Давно тебя старался встрѣтить я!
Прошли года, но ты не измѣнидась,
И чистое, невинное дитя,
Какъ въ дни, когда ты въ Фауста влюбилась,
Ты съ ужасомъ сторбнилась меня.
Но я люблю, и нѣтъ подобной страсти
Въ сѳрдцахъ людей.., . Ты мнѣ дороже власти,
Дороже всѣхъ могущеетвенныхъ чаръ,
Всѣхъ тайнъ земли, врученныхъ ею въ даръ
Съ начала дней царю подземной силы—
Но мнѣ онѣ не нужны и не милы!
51.
«На чтб онѣ, когда твоей души
Приворожить мнѣ ими невозможно!
Напрасно я стѳрегъ въ ночной тиши
Твой чуткій сонъ, и каждый вздохъ тревожно
Ловилъ душой.... Какъ чудно хороши
Твои невинныя, задумчивыя грезы!
Ты плакала.... твои святыя слезы
Мнѣ душу жгли: онѣ не обо мнѣ!
Ты улыбалась, бредила во снѣ—
И плакалъ я: ты бредила о счастьи —
Но не со мной—и плакалъ я отъ страсти!»

52.
Онъ говорилъ, и ядъ его рѣчей
Вливался въ кровь, и пробуждалъ въ ней трепетъ,
И взглядъ его чарующихъ очей
Сжигалъ ее.... Въ отвѣтъ невнятный лепетъ
Онъ уловилъ, склонясь такъ близко къ ней,
Къ ея устамъ, что вѣянье дыханья
Ее ожгло, какъ поцѣлуй свиданья.
Но уловить тотъ лепетъ онъ не могъ—
Такъ тихъ онъ былъ.... быть можетъ, то былъ вздохъ
Она руки своей не отнимала.
Онъ чувствовалъ—рука ея дрожала.
53.
«Ты вся дрожишь... узнала ль ты меня?
Твоя душа съ отверженной душою
Сродни была.... давно, давно, дитя!
Не вѣришь ты, а сказкой иль мечтою
Ты назовешь.... но искрою огня
Отъ одного свѣтильника съ тобою
Мы зажжены, одной, одной судьбою
Мы связаны,—и еслибъ я тебѣ
Повѣдалъ все.... но, призванный къ борьбѣ,
Я отъ тебя надолго былъ оторванъ —
И нашъ союзъ насильственно разорванъ.
54.
«Забыла ты! разлуки страшный часъ,
Былъ для тебя минутой отреченья,
И скрылась ты, какъ звѣздочка изъ глазъ.
Мой путь—борьба, твой—подвигъ искупленья,
Но на землѣ встрѣчались мы не разъ.

Не помнишь ты.... ты мимо проходила,
Ища меня... въ другихъ меня любила,
И каждый вздохъ души твоей больной
Былъ вздохъ любви, отверженной тобой.
Ты отреклась, но жаждала свиданья
Въ туманѣ грѳзъ, въ чаду полу сознанья.
55.
«Я знаю, ты отвѣтигаь: «Это бредъ!»
Нѣтъ, нѣтъ, клянусь!... но вѣрить клятвамъ ада
Не станешь ты, и страшенъ мой привѣтъ.
А между тѣмъ ты встрѣчѣ нашей рада,
Въ твоей душѣ читаю я отвѣтъ.
Въ тѣ дни, когда въ загробномъ мірѣ счастья
Любили мы съ невинностью безстрастья,—
Безплотный духъ, я жаждалъ чувствъ иныхъ
И тосковалъ, что не извѣдалъ ихъ,
И жалокъ былъ мнѣ нашъ союзъ духовный,
Безъ сладкихъ мукъ, блаженный, хладнокровный.
56.
«Я жаждалъ мукъ.... Блаженство и покой
Меня томили скукой безмятежной,
Меня пугалъ бездѣйственный застой
Въ пустынѣ неба ясной и безбрежной!
Я тяготился вѣчной красотой
И, разорвавъ небесныя оковы,
Посмѣлъ уйти отъ власти Іеговы.
Я за собой друзей своихъ увлекъ.
Ты колебалась.... путь мой былъ далекъ.
Раздумья мигъ зачтенъ за преступленье,
И на землѣ ты терпишь воплощенье».

57.
—
«Но, кто же ты?»—«Кто я?... я Сатана,
Я тотъ, кто далъ добра и зла познанье,
Кого въ раю послушалась жена!...
—
«За этотъ грѣхъ мы терпимъ наказанье».
—«Дитя, дитя! моя ли въ томъ вина,
Что люди ясизнь устроить не съумѣли?
Я далъ имъ все—они свой рай жалѣли!
Я далъ имъ страсть, какъ двигатель всего,
Я далъ имъ трудъ и мысли торжество!
Я имъ зажогъ свѣтильники науки,
Я развязадъ имъ связанный руки!
58.
«Я Прометей, иохитившій съ небѳсъ
Огонь святой, сравнявшій ихъ съ богами!
Я имъ открылъ такой родникъ чудееъ,
Я вдохновилъ такими ихъ мечтами,
Что нѣтъ для нихъ ни тайны, ни завѣсъ!
Оии—цари и духа, и природы!
А между тѣмъ межъ ними нѣтъ свободы,
Они во всемъ стѣснили жизни ходъ,
Придумали законовъ тяжкій гнетъ,
И на себя надѣли цѣни ада,
A мнѣ.... a мнѣ... проклятье ихъ награда!
59.
«Ты нй слово повѣрила, когда
Твой дѣтскій умъ питали разнымъ вздоромъ,
Что я духъ тьмы, духъ злобы и вреда.
Но знай, за чтб наказанъ я позоромъ,
За чтб людьми я проклятъ навсегда!

Не врагъ я имъ, и не былъ имъ сначала,
За нихъ однихъ душа моя страдала,
За счастье ихъ, за правду я вступилъ
Въ неравный бой—и жизнь свою разбилъ,
И промѣнялъ спокойное блаженство
На вѣчную борьбу за совершенство.
60.
«Да, я одинъ возсталъ съ начала дней
За всѣ права униженной природы;
Я жизнь хотѣлъ устроить здѣсь полнѣй
ІІутемъ святымъ спасительной свободы.
Но люди всѣ не знаютъ цѣаы ей!
Глупцы!... они названіемъ порока,
Клеймятъ все то, чтб сильно и глубоко;
Боясь страстей, они исподтишка
Всегда не прочь отъ пошлаго грѣшка
И ихъ законъ, стѣсняя жизни трату,
Нотворствуетъ негласному разврату.
61.
«Когда бъ я могъ устроить этотъ міръ,
Одинъ законъ смѣпилъ бы всѣ законы;
Одинъ, одинъ остался бы куміръ—
Свобода! Міръ вполнѣ освобожденный
Слился бъ въ одинъ великій, свѣтлый пиръ,
И не было бъ ни бѣдныхъ, ни богатыхъ,
Ни роскоши въ пресыщенныхъ палатахъ,
Ни бѣдности униженной въ правахъ.
Я бъ все сравнялъ! Исчѳзъ бы жалкій страхъ,
Исчезли бы ненужныя стѣсненья
И горькія, пустыя угрызенья.

62.
«Я—врагъ людей!!! Когда бы ты могла
Постичь всю ложь превратнаго понятья,
Когда бъ могла узнать ты корень зла!
Ужель не смыть мнѣ вѣчнаго проклятья
Въ твоихъ глазахъ! глубоко залегла
Въ тебѣ та мысль, что я одинъ виновенъ
Въ судьбѣ земли; но этотъ взглядъ условенъ,...
Да, я одинъ, но если бы не я,
То до сихъ поръ несчастная земля
Томилась бы въ безвыходномъ застоѣ,
Храня, какъ кладь, незнаніе святое.
63.
«Незнаніе!... оно-то зло и есть!
Добро и зло—пустые синонимы.
У васъ есть долгъ, у васъ есть совѣсть, честь,
Все рядъ цѣпей!... онѣ невыносимы.
Оыѣ родятъ притворство, гордость, лесть,
Слѣпую ревность, зависть, озлобленье,
Онѣ родятъ порой и преступленье.
Войну (война—слѣпыхъ страстей игра),
Войну ведутъ за принципы добра,
И такъ у васъ веѣ спутались ионятья,
Что даже жизнь для васъ полна проклятья!
64.
«Въ сердцахъ людей живетъ изъ двухъ одно:
Разсчетъ сухой иль чувственность безъ страсти;
Для чувствъ другихъ' нѣтъ мѣста въ нихъ давно.
Я надъ людьми имѣю больше власти,
Чѣмъ кто другой, но это все равно:

Они меня совсѣмъ не понимаютъ,
По своему совѣты извращаютъ,
И пошлости безцѣльныя однѣ—
Свои грѣшки—приписываютъ мнѣ!
А я, взглянувъ порой на ихъ дѣянья,
Не узнаю бѣсовскаго вліяпья!
65.
«Хоть Фаустъ твой!! ну, есть ли капля въ немъ
Чего-нибудь, чѣмъ можетъ объясниться
Твоя любовь! Онъ и любить путемъ,
Отдаться весь не можетъ и боится!
Свободна ты, свободны вы вдвоемъ—
Чего жъ онъ ждетъ?... но жизнью холостою
Онъ дорожитъ побольше, чѣмъ тобою.
(Межъ нами, бракъ убьетъ любовь вполнѣ,
Не нравятся законы ваши мнѣ!)
Связать себя на вѣки онъ не свяжетъ,—
Нѣтъ, пусть другой примѣръ ему покажетъ!
66.
«Тогда и онъ появится опять....
Но только ты не вздумай слишкомъ нѣжно
Его любить, не вздумай отдавать
Себя ему всецѣло и мятежно,
И голову безвременно терять....
Тогда прощай! онъ станетъ удаляться —
Вольно жъ тебѣ такъ сильно привязаться!
Онъ не любилъ, онъ только позволялъ
Себя любить,—тебя же забавлялъ
Игрою чувствъ; но вѣдь ничто не вѣчно,
Земная страсть не длится безконечно....

67.
«Вотъ онъ идетъ, и я оставлю васъ.
Во мнѣ есть тактъ, и въ пору я умѣю
Всегда уйти, гдѣ людямъ не до насъ.
Пока еще открыть тебѣ не смѣю
Всего себя, пока еще мой часъ
Не наступилъ, покончимъ эти рѣчи.
Не скоро ты дождешься новой встрѣчи....
Обдумай все, покончи бредъ любви—
И лишь тогда, тогда меня зови!...»
Онъ вдругъ исчезъ. Холодная, нѣмая,
Княжна сидитъ, себя не понимая.
68.
Что съ ней?... и гдѣ, и гдѣ она? и кто
Шепталъ сейчасъ ей странныя признанья?
Она уже не вѣритъ ни во что....
Онъ все разбилъ!... Ужаснаго вліянья
Въ ней побороть не въ силахъ ужъ никто.
«Онъ правъ! онъ правъ!» какъ тучи грозовыя,
Въ ея душѣ сомнѣнья роковыя
Покрыли тьмой лазурь недавнихъ грёзъ.
Онъ отнялъ все, онъ все съ собой унесъ!
И страшно ей!... Склонясь головкой томной,
Она одна въ диванной полутемной.
69.
«Вотъ онъ идетъ, сказалъ ей, уходя!»
Таинственный и странный Мефистофель, —
И «онъ» пригаелъ, но подъ руку ведя
Нарядную цыганку. Смуглый профиль
Ей былъ знакомь.... Дыханье затая,

Почти безъ чувствъ внимала Маргарита,
Разстроѳна и нравственно разбита.
—
«Вы женитесь?»—«Повѣрьте, я не лгу:
Я не женюсь, жениться не могу—
Я васъ люблю!... зачѣмъ глядѣть такъ строго!»...
И поцѣлуй. — «А вы меня?»—«Немного».
70.
Такъ вотъ онъ какъ! давно ль онъ намекалъ
О чувствахъ ей!... и въ этотъ мигъ, быть можетъ,
Онъ о другой, объ этой вспоминалъ!
Не ревность ей, не зависть сердце гложетъ,
О, нѣтъ!... Зачѣмъ, зачѣмъ онъ увлекалъ?!
Зачѣмъ порой, въ бесѣдахъ оживленныхъ,
Горячая сверкала нѣжность къ ней?
Зачѣмъ, зачѣмъ, такъ часто безъ рѣчей,
Забывшися, онъ сиживалъ съ ней рядомъ
Съ задумчивымъ и восхищеннымъ взглядомъ?
71.
Зачѣмъ?... зачѣмъ?... и разговоръ любви,
Безсвязныя, летучія признанья,
Межъ тѣми длился.... Видимо, они
Забыли все, ловили мигъ свиданья.
Княжну они замѣтить не могли,
Но голоса изъ залы приближались,
И рѣчи ихъ невольно оборвались.
Они ушли. —
Княжна приподнялась....
Въ ея ушахъ еще ихъ рѣчь лилась....
Какія-то къ ней нары подходили,
Она не знала, чтб съ ней говорили.

72.
Испанецъ къ ней красивый подоіпелъ,
Она его какъ будто прежде знала,
Но гдѣ?... когда?... Онъ подъ руку повелъ
Ее съ собой.... она съ нимъ тапцовала;
Онъ разговоръ объ чемъ-то съ нею велъ,
Но и слова, и музыка сливались
Въ какой-то гулъ, и люди ей казались
Какими-то другими.... Какъ во снѣ,
Сознаніемъ владѣя не вполнѣ,
Она на все смотрѣла безучастно,
И лишь одно, одно ей было ясно!
Одно—что все не стоить ничего,
Что жизнь пуста, что люди всѣ ничтожны,
Что гадокъ свѣтъ, что лучше бы всего
Ей умереть!... что чувства сердца ложны,
Что и любить не стоить никого! —
А балъ межъ тѣмъ сіялъ и оживлялся.
Пріѣхалъ дворъ. Кадриль образовался,
Подобранный изъ русскихъ всѣхъ племенъ;
Составился длиннѣйшій котильонъ.
Къ ней Фаустъ шелъ, сіяющій, въ ударѣ:
«Я васъ искалъ. Вы знаете—мы въ парѣ....
74.
—Я васъ искалъ, но Мефистофель васъ
Такъ поглотилъ какимъ-то разговоромъ,
Что издали, но не спуская глазъ,
За вами могъ слѣдить съ нѣмымъ укоромъ
Вашъ вѣрный рабъ! но наконѳцъ-то насъ

Судьба свела!... Ваіпъ спутникъ провалился,
Должно быть, въ адъ? тѣмъ лучше! я бѣсился,
Parole d'honneur!»— «Зачѣмъ онъ лжетъ! зачѣмъ?!»
Она твердить, не въ силахъ ужъ совсѣмъ
Себя сдержать, блѣднѣя и шатаясь;
А онъ глядитъ, все такъ же улыбаясь.
75.
—
«Я не могу!»—промолвила она—
Я не могу здѣсь дольше оставаться.
Я, видите, совсѣмъ, совсѣмъ больна,
Едва стою.... простите.... отказаться
Отъ слова я теперь принуждена.
Не правда ль, вы за это извините?
Мнѣ дурно такъ! прошу васъ, проводите
Меня къ nanà....» — «О, Боже мой, да вы
Дѣйствитѳльно разстроены, блѣдны....
Что съ вами?»—«Ахъ! не все-ль равно!» —«Конечно,
Не все равно»,- промолвилъ онъ безпечно.
76.
И замолчалъ. — <Ахъ, вотъ папа идетъ!
Merci, Monsieur!» и ручку протянула,
(Рука была холодная, какъ ледъ),
И странно такъ на Фауста взглянула,
Какъ будто бы покончила разсчетъ
И съ жизнію, и съ счастьемъ, и съ любовью.
Онъ все отнесъ, конечно, къ нездоровью.
Онъ былъ далекъ отъ мысли, что она
Могла случайно быть посвящена
Въ тотъ разговоръ влюбленный и нескромный
Съ цыганкою въ гостиной полутемной.

77.
Онъ былъ изъ тѣхъ .балованныхъ натуръ,
Которымъ все легко дается въ жизни,—
Любовь, какъ все. Не мало бѣдныхъ дуръ
Къ нему въ душѣ хранили укоризны,
Своимъ мечтамъ отдавшись черезъ-чуръ.
А между тѣмъ, небрежный и безстрастный,
Романовъ врагъ, всегда надъ сердцемъ властный,
Онъ въ жизни могъ цѣнить одинъ покой,
И побѣждалъ порывы—головой.
Онъ, какъ огня, цѣмей любви боялся,
И потому къ женитьбѣ не склонялся.
78.
Княясна съ тѣхъ поръ, томимая хандрой,
Отъ выѣздовъ почти-что отказалась,
И у себя по цѣлымъ днямъ порой
Съ утра на ключъ упорно запиралась.
Князь растревожился и за сестрой
Своей послалъ; она тотчасъ явилась
И, порѣшивъ, что Ниночка влюбилась,
Взялась узнать, не дальше, какъ въ два дня,
Въ кого, кто онъ, и кто его родня,
Имѣетъ ли онъ связи въ высшей сферѣ
И ко двору ему открыты ль двери.
79.
Потомъ пошла къ племянницѣ, но та
На всѣ ея вопросы отвѣчала,
Что рисованьемъ очень занята,
И оттого такъ мало выѣзжала.
—
«Но, cehèr enfant! повѣрь, въ твои лѣта

Уединяться даже неприлично!»—
Отвѣтила grande dame дипломатично:
«ІІодумаютъ, мой другъ, ты влюблена»....
—
«Пусть думаютъ!» отвѣтила княиша:
«Мнѣ все равно!»—«Такъ, значитъ, это вѣрно?
«Не въ Никса ли?»—«Ужъ не въ него навѣрно:
80.
—
Онъ глупъ, ma tante!»—«Какіе пустяки!
II est bien yu, a это все, что надо».
—
«Ma tante, мужья должны быть дураки?»
Но тетушка отвѣтила съ досадой:
—
«На язычокъ, я вижу, мы рѣзки»,
И кстати тутъ прочла нравоученье.
Въ душѣ княжны росло ожесточенье,
Но ужъ она не стала возражать,
И чтобъ другихъ допросовъ избѣжать,
Отвѣтила, что хоть сейчасъ готова—
Кому хотятъ—и руку дать, и слово.
81.
—
«Ce sont des poses! все крайности однѣ!
Разгнѣвалась старушка не на шутку.
<И что за тонъ! не стыдно ли княжнѣ
Копировать какую-то Анютку!»
—
«Чего хотятъ?... что пристаютъ ко мнѣ?»
Не вытерпѣвъ, тутъ Нина разразилась,
Расплакалась—и сцена прекратилась.
Пожавъ плечами, тетушка ушла
И въ кабинета немедленно прошла.
—
«Ну что?» спросилъ тревожно князь сестрицу.
—
«Вези ее скорѣе за границу!»

82.
Князь поблѣдвѣлъ:—«Да что же съ нею, что?»
—«Разстройство нервъ.... капризы, раздраженье....
Что ни скажи—все сердить, все не то....
Истерики.... ну, умопомраченье!
Да! à propos, скажи на милость, кто
Уроки ей даетъ изъ рисованья?»
—«А что?—«Да такъ; ты бъ обратилъ вниманье».
—«Да онъ старикъ, постарше насъ съ тобой!»
—«Ну, то-то же».... Довольная собой,
Тутъ тетушка рѣшила удалиться,
Но повторивъ: «Ей надо прокатиться».
83.
Въ душѣ княжны межъ тѣмъ творилось то,
Что въ юности бываетъ сплошь да рядомъ,
Чего ни князь, ни тетушка, никто
Изъ близкихъ къ ней, одностороннимъ взглядомъ,
Въ ней допустить не могъ бы ни за что.
Да и понять имъ было трудно это:
Въ ней было все какъ будто бы отпѣто.
То совершался рѣзкій переломъ,
Нроцессъ души, который незнакомъ
Тѣмъ, кто отъ жизни жаждетъ лишь комфорта—
Но вѣдь княжна была иного сорта.
84.
Она еще отчасти и сама
Себѣ ни въ чемъ отчета не давала.
Избытка силъ и сердца, и ума
Въ ней жизнь еще борьбою не сломала;
Но эта жизнь казалась ей нѣма.

И призраки разбивъ воображенья,
Посѣявъ въ ней безплодныя сомнѣнья,
Лукавый бѣсъ, знатокъ людской души,
Свои дѣла обдѣлывалъ въ тиши
И выжидалъ, чтобъ гглодъ его ученья
Въ ней поборолъ другія увлеченья.
85.
Онъ зналъ—пройдѳтъ минутная тоска
Миаутнаго и дѣтскаго страданья.
Онъ зналъ, что въ ней не умерли пока
Порывы чувствъ и свѣжаго сознанья;
Ея любовь была не глубока:
Она прошла отъ перваго сомяѣнья,
Но сердце все жъ искало увлеченья,
И вотъ, подъ прошлымъ подведя черту,
Она нашла желанную мечту.
И тетушка, ища ей развлечения,
Ее ввела въ кружокъ благотворенья.
86.
На все есть мода. Милостыню въ свѣтъ
Пустила мода. Жалкая калѣка,
Она хитро скрываете страшный слѣдъ
Ужасныхъ язвъ, и модная опека
Не устраняете нищенства и бѣдъ.
Но танцовать, кокетничать подъ маской,
Но торговать улыбками и лаской
И соблазнять юнцовъ и старичковъ,
Ограбивъ ихъ за пару милыхъ словъ,
Красавицы умѣютъ въ пользу бѣдныхъ
На торжищахъ роскошныхъ и.... безвредныхъ.

87.
Да! любитъ нашъ реальный вѣкъ
Соединять полезное съ пріятнымъ.
Себялюбивъ практичный человѣкъ.
Творить добро намъ стало непонятнымъ,
Какъ заповѣдалъ Богочеловѣкъ:
Чтобъ лѣвая рука не знала правой—
Для насъ добро заманчиво съ приправой.
Мы ближнему не прочь и помогать,
Съ условіемъ себя не забывать.
Чтобъ заодно и волки были сыты,
И овцы цѣлы.— Жизни паразиты—
88.
Цвѣтъ юношей—за сахаръ съ коньякомъ
Въ базарахъ модныхъ, иль за чашку чая,
Для бѣдныхъ кинуть сотней—не рублемъ —
И золото бросаютъ не считая.
Никто изъ нихъ межъ тѣмъ надъ бѣднякомъ
Не сжалится съ участіемъ сердѳчныыъ.
Что нужды имъ—веселымъ и безпечнымъ—
До тѣхъ, кто ыагъ, кто голоденъ и сиръ!
Кругомъ кипитъ блестящій, свѣтскій пиръ:
Что нужды имъ, какое назначенье
Ему дано,—лишь было бъ развлеченье.
89.
Къ стыду сказать—такъ судить большинство.
Княжна, вступивъ въ среду благотворенья,
Не впала въ крайность. Чуждо ханжество
Ей было вовсе. Съ вѣрой убѣжденья
Въ цѣль общества, не видя ничего,

Что было въ немъ изысканно-пустого,
Она ему служить была готова
Всѣмъ, чѣмъ могла, и тѣломъ, и душой—
Но не предвидѣлось работы ей большой.
Въ недѣлю разъ тамъ были засѣданья,
Въ которыхъ шли все больше пререканья.
90.
Въ манежѣ былъ устроенъ карусель
(Все въ пользу бѣдныхъ!), маскарадъ въ собраньи.
(Не въ средствахъ толкъ—была бъ благая цѣль).
Сборъ превзошелъ на много ожиданья.
Княжна дивилась.—«Боже? неужель
Вся суть лишь въ томъ?»... Она судила строго,
И видѣла, что дѣла было бъ миого,
Когда бъ къ нему стремился комитета.
Она подать рѣшилась свой совѣтъ;
Краснѣя вся, сбиваясь очень мило,
Она однажды мнѣнье заявила
91.
И снисходительно кружокъ почетныхъ дамъ
Прослушалъ рѣчь взволнованной «Малютки»....
Но... можно ль вѣсъ придать ея словамъ?
Съ наивностью, достойной институтки,
Княжна сказала:—«Еслибъ ныньче намъ
Условиться не шить коетюмовъ новыхъ
Для будущаго бала, то готовыхъ
У насъ теперь нашлось бы тысячъ пять
И мы бъ могли пріютъ нашъ основать
Безъ новаго базара».... Предложенье
Не поступило даже въ обсужденье.

92.
Княжна рѣіпилась прямо отъ себя
По адресамъ доискиваться бѣдныхъ,
И помогала, ближняго любя,
Не на словахъ. Не разъ на щечкахъ блѣдныхъ
Огонь пылалъ, и бѣдное дитя,
При видѣ бѣдъ, какъ злого преступленья —
Роскошнаго стыдилась положенья.
Когда жъ порой презрительный отказъ
Выслушивать случалось глазъ-на-глазъ,
Она въ слезахъ шептала извиненья,
Всегда полна великаго смиренья.
93.
Особенный одинъ былъ случай съ ней.
Въ ея душѣ онъ рѣзкимъ впечатлѣньемъ
Оставилъ слѣдъ, и свѣтъ ей стадъ тошнѣй.
Она съ тѣхъ поръ съ глубокимъ отвращеньемъ
Задумалась надъ роскошью своей.
Въ какой-то ямѣ, смрадной и холодной,
Томилась дѣвушка въ агоніи голодной,
Худая, желтая. Недобрый блескъ очей
И странный смыслъ язвительныхъ рѣчей
Пронизывали Нину, какъ проклятья.
—
«Зачѣмъ пришла?... не вы намъ братья!
94.
—
Помочь пришла?., ты скажешь, что помочь?
Роль хороша!... отъ скуки, отчего же!
Жалки вы мнѣ.... Уйди, уйди ты прочь!...
Здѣсь грязь и соръ.... запачкаешься! Боже!
И умереть спокойно мнѣ не въ мочь!

И кто прислалъ сюда мнѣ эту фѳю?
Не нужно мнѣ.... Я умереть съумѣю,
А не умру—примусь опять за трудт.
Помощницы!... на зрѣлище бѣгутъ
Любительницы сильвыхъ ощущеній....»
Вся блѣдная, подъ градомъ оскорблеоій,
95.
Стояла Нина. Тщетно миссисъ Грай
Ее старалась вывести; въ молчаньи
Она стояла. Чаша черезъ край
Вдругъ пролилась въ надорванномъ рыданьи,
И головой припавъ на жосткій край
Постели бѣдной, Нина на колѣняхъ,
Въ порывистыхъ и нѣжныхъ выраженьяхъ,
Какъ милости просила у больной
Позволить ей назвать ее сестрой,
Принять не помощь, нѣтъ, а одолженье,
Услугу только.... это ль оскорбленье?!
96.
И звукъ ея ласкающихъ рѣчей
Былъ такъ глубокъ, такъ иол онъ мягкой власти,
Что слезы брызнули невольно изъ очей
Страдалицы, и стихли злыя страсти
Въ груди, гдѣ желчь кипѣла на людей.
Она затихла; сладкая дремота
Сковала очи. Нѣжная забота
Ужъ не могла несчастную спасти.
Она кончалась въ тихомъ забытьи,
И какъ сестра надъ ней молилась Нина....
Прекрасная, но скорбная картина!...

97.
И думала княжна: «Какъ молода!
Однѣхъ со мной должно быть лѣтъ, не болѣ,
И вотъ ее заѣла уясь нуждаі
За что, за что неравны въ ясизни доли?
За что однимъ дается безъ труда,
За что другимъ—съ усильемъ и борьбою?
Чѣмъ лучше я обиженныхъ судьбою?
И въ правѣ ль я отъ жизни брать дары,
Какъ должное, въ ущербъ моей сестры?»...
Ей стало жить почти невыносимо,
И слезы горысія лились неудерншмо.
98.
Тутъ старый князь свой veto *) налоясилъ
На всѣ ея, какъ онъ назвалъ, «причуды».
—
«Такъ жить нельзя!... ужъ свѣтъ ей сталъ не милъ,
А въ общѳствѣ объ этомъ пересуды!...»
Благотворить онъ строго запретилъ:
Прилично ли такимъ, какъ ей, особамъ
4 Юродствовать, скитаясь по трущобамъ!...
Ея тоску замѣтилъ свѣтскій кругъ;
Но, отклика не находя вокругъ,
Рвалася мысль, ища себѣ работы,
И жаждала невѣдомой заботы.
99.
И чаще ей на память приходилъ
Таинственный, необъяснимый случай,
Который въ ней сомнѣнья зародилъ.
Кто былъ тотъ гость незваный и могучій?
Онъ душу ей какъ чарами смутилъ—
*) Запрещеніе.

Никто изъ тѣхъ, кого она встрѣчала,
Не могъ быть имъ.... Загадкою сначала
И до конца останется ли онъ?
Иль, можѳтъ быть, то былъ одинъ лиіпь сонъ?...
Она чуть-чуть на томъ не помѣшалась,
А между тѣмъ судьба ея рѣшалась.
100.
Между ея поклоппиковъ—одинъ
Особенно рельефно выдвигался.
Богатъ к&къ Крезъ, старинный дворянинъ,
Онъ на Руси безъ титула считался
Знатнѣе всѣхъ, гордясь, что онъ—«Рѣпйнъ».
Чиновныхъ Крезовъ много расплодилось,
Дворянство же почти переродилось.
Такихъ именъ не много бы нашлось
Въ герольдикѣ: въ Россіи извелось
Старинное и родовое барство,
Которымъ встарь гордилось государство.
101.
Онъ занималъ какой-то важный ностъ
И вообще на видной былъ дорогѣ.
Еще красивъ, умомъ не слишкомъ простъ,
Онъ наконецъ всѣ данныя въ итогѣ
Имѣлъ на то, чтобъ для блестящихъ звѣздъ
Столицы быть приманкой дорогою.
Но на него махнули ужъ рукою
Всѣ маменьки и дочки за-одно:
Онъ въ ихъ кругу вращался такъ давно!
Когда бъ хотѣлъ, давно бъ ужъ онъ женился.
Но онъ въ любви ни съ кѣмъ не объяснился.

102.
Княжною онъ былъ странно пораженъ:
Онъ поблѣднѣлъ, когда ее увидѣлъ.
Въ ея чертахъ былъ призракъ воскрешонъ,
Который онъ любилъ и ненавидѣлъ,
И, страстно внезапной опьяненъ,
Безъ памяти, какъ мальчикъ онъ влюбился;
Но говорить о чувствахъ не рѣшился:
Она была какъ мраморъ холодна,
Задумчива, сурова и блѣдна.
Ея глаза, глубокіе какъ море,
Безропотно таили злое горе.
103.
Слѣдя за ней, онъ юность вспоминалъ,
Онъ вспоминалъ летучія мгновенья
Другой любви, и поздно проіслиналъ
Везумныя, былыя отреченья.
Зачѣмъ тогда онъ счастія не бралъ,
Когда оно ему давалось прямо въ руки!
За прошлый грѣхъ онъ терпитъ эти муки,
За мертвую—живая отомститъ.
Живой портрета о прошломъ говорить!
Ея черты, задумчивые взоры
Будили въ немъ страданья и укоры.
104.
Отъ князя онъ держался вдалекѣ,
И странные когда-то даже слухи
Про нихъ двоихъ ходили въ ихъ кружкѣ,
Въ полъ-голоса злословили старухи,—
Но тонетъ все въ забвенія рѣкѣ.

Съ тѣхъ поръ прошло довольно много время,
Пятнадцать лѣтъ—и новое ужъ племя
Давало пищу новой болтовнѣ.
ІТритомъ никто не зналъ всего вполнѣ;
Когда бы что серьезное случилось —
Навѣрно все давно бы разгласилось.
105.
Вся суть была основана на томъ,
Что раньше князь былъ съ Рѣпинымъ пріятелг,
И неразлучныхъ ихъ вездѣ вдвоемъ
Встрѣчать могли; но часто другъ—предатель.
Рѣиинъ недаромъ ѣздилъ къ князю въ домъ.
Князь былъ женатъ на родственницѣ друга;
Красивая, блестящая подруга
Была кокетлива и очень молода.
Князь старикомъ смотрѣлъ ужъ и тогда.
Съ разладомъ ихъ совпала смерть княгини—
Три года было въ это время Нинѣ.
106.
Итакъ, съ тѣхъ поръ прошло пятнадцать лѣтъ,
Какъ кумушки ту сплетню разгласили,
Но про нее давно забылъ ужъ свѣтъ,
А кумушеісъ другія замѣнили.
Межъ Рѣпинымъ и княземъ стерся слѣдъ
Мелькнувшей распри, ненависти тайной, -
И встрѣчею обрадованъ случайной,
Рѣпинъ опять сталъ ѣздить къ князю въ домъ,
Гдѣ каждый шагъ былъ такъ ему знакомь,
Гдѣ прошлое такъ живо воскрешалось,
Какъ будто все имъ вновь переживалось.

107.
Мучительной, но сладкою тоской
Сжималось сердце; часто противъ воли
Навертывались слезы о другой,
Глядя на ту, которая до боли
Въ его душѣ тревожила покой.
Она и та сливались безраздѣльно—
Ея нѣдь дочь!... и страстью безпредѣльной,
Какъ никогда онъ ту любить не могъ,
Онъ полюбилъ! Но холодѳнъ и строгъ
Былъ взоръ ея, и странною игрою,
Миражемъ чувствъ смущалъ его норою.
108.
Онъ видѣлъ мать—не дочь передъ собой.
Ужель прошла тяжелая разлука
И кончилъ онъ съ ненужною борьбой?
Но отчего въ душѣ иная мука
Мѣшаетъ жить?... По прежнему чужой,
Онъ на нее лишь смѣетъ любоваться,
Но прежде могъ онъ счастьемъ упиваться;
Въ ея очахъ ловя огонь любви,
Онъ чувства могъ передавать свои,
И понимать, что тѣ же чувства жили
Въ ея душѣ: тѣ очи говорили!
109.
А эти?... эти?... нѣтъ привѣта въ нихъ!
Забыто все! она ли измѣнилась?...
И такъ, въ мечтахъ забывшися своихъ,
Онъ на княжну смотрѣлъ. Она смутилась,
Поймавъ тотъ взглядъ.... О, какъ она въ тотъ мигъ

Лицомъ была на мать свою похожа!
Хотя грустнѣй, задумчивѣй и строже
Былъ рѣдкій типъ безстрастной красоты.
Онъ высказалъ ей это, и черты
Ея смягчились дивнымъ выражѳньемъ.
—
«Вы знали мать?» она ему съ волненьемъ
110.
Промолвила:—«о, разскажите жъ мнѣ
Все про нее, чтб помните.... чтб знали....
Сама я помню маму какъ во снѣ»....
Слова ея преграду разорвали.
Съ тѣхъ поръ она довѣрилась вполнѣ,
И задугаевнѣе, теплѣѳ стали рѣчи,
И чаще все межъ ними были встрѣчи.
Ихъ разговоры длились безъ конца:
Одно звено связало ихъ сердца;
Но сердце Нины билось тихо, ровно
И оставалось къ страсти хладнокровно.
111.
Она ту страсть не видѣла совсѣмъ,
Хотя она пылала въ каждомъ словѣ.
А время шло, летѣло между тѣмъ,
И къ предложенью были на-готовѣ
Родные Нины. Тетушка ужъ всѣмъ
Распространить успѣла по секрету,
Что безъ ума Рѣпинъ влюбленъ въ Нинету.
Но онъ не могъ рѣшиться сдѣлать шагъ.
Послѣдній шагъ! Какой-то странный страхъ,
Какое-то невольное сомнѣнье
Удерживало долго объясненье

112.
Но наконецъ онъ выдержать не могъ.
Они вдвоемъ сидѣли у камина,
И взоръ его былъ присталенъ и строгъ.
ІІодъ взглядомъ тѣмъ смутилась Нина:
Ужели онъ?... но нѣтъ.... избави Богъ!...
Она къ нему питаетъ уваженье....
Не можетъ быть, чтобъ онъ на увлеченье
Способенъ былъ въ его лѣта и—къ ней....
Вѣдь онъ въ отцы годится только ей!...
Ей стало жутко. Какъ прервать молчанье?
Оно ее томило какъ признанье....
113.
Съ усиліемъ онъ вымолвилъ: —«Княжна!
Вы поняли,... таиться нѣтъ мнѣ силы. ..
Вы поняли, что вами жизнь полна.
Я васъ люблю!... Вы, вы одиѣ мнѣ милы!...
Но вы дитя, и эта сѣдина—
Пугаетъ васъ.., . Вы молоды.... прекрасны....
Мои мечты—не правда ли—напрасны?...
Моя любовь обидна и дерзка!...
Гоните жъ прочь, гоните старика!...
Вы плачете? Вамъ
меня? скажите!
Я васъ разстроилъ?... Ангелъ! о, простите!
114.
«Простите меѣ невольный сердца крикъ....
Забудьте всё! позвольте мнѣ, какъ прежде,
Смотрѣть на васъ.... васъ слушать, какъ старикъ,
Какъ старый другъ... Безумецъ! нѣтъ! надеждѣ
Скажи прости!»... И онъ главой поникъ,

И зарыдалъ въ припадкѣ безнадежномъ
Отчаянья и страсти, Въ сѳрдцѣ нѣжномъ
Смущенной Пины жалость верхъ взяла
Надъ чувствомъ сердца; тихо подошла
Она къ нему:—«Зачѣмъ... зачѣмъ все это?
Изъ -за меня!»... но онъ не ждалъ отвѣта.
115.
И молча всталъ, и молча ей поклонъ,
Оправившись, отвѣсилъ съ извиненьемъ
За эту сцену. Какъ онъ былъ смущенъ!
Какъ жалокъ былъ!... Она ему съ волвеньемъ:
«Подумаю»—шепнула. Вздрогнулъ онъ
И на нее взглянулъ, не понимая....
Она стоитъ холодная, нѣмая....
«Подумаю!».. Вѣлѣе полотна
Онъ блѣденъ былъ.... «До завтра!»—вдругъ она
Промолвила и вышла торопливо.
«Подумаю.... до завтра!...» Что за диво!
116.
Тутъ князь вогаелъ. Оставивъ ихъ вдвоемъ,
Княжна всю ночь молилась и рыдала,
Нетвердая въ рѣшеніи своемъ,
Но, наконецъ, отъ слезъ, отъ думъ устала
И задремала сладкимъ, чуткимъ сномъ.
Опала ль она?... Раскрывъ глаза широко,
Она смотрѣла..,. Тамъ, надъ ней высоко,
Влуждающі й зажегся огонекъ;
Онъ, какъ воздушный, синій мотылекъ,
То исчезалъ, то ближе къ ней спускался,
То потухалъ, то ярче разгорался.

117.
Таинственно и жутко было ей,
Въ ея нѣмомъ, какъ смерть, оцѣпененьи,
И не одинъ, а множество огней
Кругомъ нея летало въ сновидѣньи,
Какъ снопъ ракетъ, быстрѣе и быстрѣй.
Фіалками запахло.... Дождь душистый
Посыпался на Нину.... Свѣтъ лучистый
Окуталъ все воздушною фатой,
И женскій ликъ прозрачный, молодой
Заколебался въ облачномъ сіяньи—
Мать ожила въ ея воспоминанья.
118.
Такой она ей грезилась всегда,
Такой ее списали на портретѣ:
Съ очами ясными, какъ синяя вода,
Звѣздой падучею на утреннемъ разсвѣтѣ,
На мигъ блеснувшею, чтобъ скрыться безъ слѣда!
«Иди!... иди!... иди!...» она шептала,
И какъ туманъ растаяла.... пропала.
Очнулась Нина.... Мракъ и тишина
Кругомъ нея.... недвижна, холодна,
Она лежитъ, и новое видѣнье
Рисуетъ ей ея воображенье.
119.
Ей чудится—надъ ней склонился онъ,
Таинственный, невѣдомый, прекрасный,
Ей чудится (быть можетъ, это сонъ)—
Онъ шепчетъ ей, и шопотъ сладострастный
Всю жжетъ ее: «Безсиленъ вашъ законъ!

«Нѳ моясетъ бракъ связать живую душу—
«Она моя, и я союзъ разрушу!
«Возьму тебя, любви отдашься ты!»...
Но вотъ, прогнавъ досужія мечты,
Княжна совсѣмъ очнулась на разсвѣтѣ,
И о рѣшительномъ задумалась отвѣтѣ.
120.
Къ чему идти на перекоръ судьбѣ?...
Не все ль равно!... вѣдь рано или поздно
Исходъ одинъ найдетъ она себѣ,
И стоить ли настойчиво, серьезно
Расходовать энергію въ борьбѣ!
Она его любить какъ друга можетъ;
Замужество, казалось ей, поможетъ
Несбыточяымъ стремленіямъ предѣлъ:
А онъ такъ добръ! онъ такъ понять съумѣлъ
Ея тревожныя, загадочныя грёзы,
И вотъ она рѣшилась, но.... сквозь слёзы.
121.
И въ тотъ же день Рѣпинъ къ нимъ прилетѣлъ,
Сіяющій, весь въ звѣздахъ, раздушенный,
Съ букетомъ розъ. Онъ ручку ей посмѣлъ
Поцѣловать, счастливый и Влюбленный.
А старый князь немедленно велѣлъ
Отнесть письмо съ извѣстіемъ объ этомъ
Къ своей сестрѣ. За родственнымъ обѣдомъ
Поздравили невѣсту съ женихомъ,
Шипучимъ, замороженнымъ виномъ.
И въ Петербургѣ вскорѣ всѣ узнали
О новости, на первомъ свѣтскомъ балѣ.

122.
И вотъ тогда все старое всплыло:
Припомнились былыя подозрѣнья,
И общество язвительно и зло
Въ полъ-голоса шептало обвиненья.
Но это все нисколько не могло
Остановить наплыва поздравлевій.
Княжнѣ пришлось не мало изъявленій
Выслушивать въ сердечной дружбѣ тѣхъ,
Кто за глаза считалъ за смертный грѣхъ
Такую свадьбу. Но княжна не знала
Всего того, что свадьба воскрешала.
123.
Она себя съ достоинствомъ вела.
Природный тактъ, развитый воспитаньемъ
И выдержкой, что свѣтскость привила,
Здѣсь брали верхъ надъ нравственнымъ страданьемъ,
Княжна себя вполнѣ превозмогла
И съ женихомъ держалась безъ жеманства;
Въ ней не было притворства или чванства.
Наединѣ и при другихъ ровна,
Она была не слявікомъ холодна,
И не казалась жертвой обреченной,
Не измѣняя гордости врожденной.
124.
Еще одинъ всего остался день,
И навсегда ея судьба свершится.
Она блѣдна.... невольной грусти тѣнь
Въ ея чертахъ задумчиво ложится,
И вечеромъ, ссылаясь на мигрень,

Она къ себѣ ушла довольно рано.
Предчувствіе томительно и странно
Стѣснило грудь, какъ душная гроза.
Едва вошла—ей бросился въ глаза
На столикѣ у розовой кровати
Большой конверта... Откуда? съ какой стати?
125.
Она его въ испугѣ порвала,
И блѣдная—глазами иробѣжала
Двѣ, три строки. О, чтб она прочла!
Въ ея рукахъ бумага задрожала,—
Прочесть всего она ужъ не могла,
Но силы въ ней осталося настолько,
Чтобъ сжечь письмо. Что было въ немъ?... да только
Что знаютъ всѣ, чего и ей нельзя
Теперь не знать: безвѣстные друзья,
ІТредательскимъ посланьемъ анонима,
Разбили жизнь на вѣкъ непоправимо.
126.
Безъ слезъ княжна присѣла на кровать.
Кругомъ нея все прыгало, плясало....
Ужасныхъ грёзъ нѣтъ силы разогнать —
Зачѣмъ она посланіе читала?!
О чемъ?... о комъ?... кто говорить про мать?...
Ни двинуться, ни вскрикнуть невозможно,
А сердце бьется громко и тревожно
Въ ея груди; но, заглушая стукъ
Его больной,—знакомый рѣчи звукъ
Отчетливо ея коснулся слуха:
То шопотъ былъ загадочнаго духа.

127.
«Тому назадъ лѣтъ двадцать, можѳтъ быть,
Я, какъ теперь, склонившись къ изголовью
Старался вздохъ невѣсты уловить.
Она, какъ ты, покончила съ любовью,
Но не могла забыться, ни забыть.
Ііакъ ты, она была лицомъ прекрасна,
Душой чиста и ангельски безстрастна—
Ужасно вы похожи межъ собой!
Не мудрено: межъ ею и тобой
JL н к ciя связь, которой иѣтъ подобныхъ —
Я говорю не о связяхъ загробныхъ.
128.
«Тамъ связи есть покрѣпче связей всѣхъ.
Но сущности бѳзформенныхъ явленій
Вамъ не понять, и, право, смѣхъ и грѣхъ
Теоріи всѣхъ вашихъ измышленій.
Вѣдь вся земля величиной съ орѣхъ,
А между тѣмъ философы земные
Рѣшать хотятъ вопросы міровые!
Но не о томъ съ тобой завелъ я рѣчь,
Не тѣмъ хотѣлъ я мысль твою завлечь,
И то, чт0 я тебѣ открою,—тайна,
Подслушанная мною не случайно.
129.
«Я зналъ тогда, чтб будетъ впереди,
Я зналъ тогда, зачѣмъ мнѣ это нужно.
Послушай и внимательно слѣди
За гювѣстыо моею: равнодушно
Не можѳтъ то пройти въ твоей груди,

Что я скажу: тебя я слишкомъ знаю,
И потому разсказъ свой начинаю.—
Итакъ, тому примѣрно двадцать лѣтъ,
Мнѣ удалось подслушать спяіцій бредъ
Такой, какъ ты, невѣсты обрученной,
На жизнь вдвоемъ съ немилымъ обреченной.
130.
«Я зналъ ее: въ тѣнистый, старый садъ,
Незримый, я за нею отправлялся,
Слѣдя за ней, какъ другъ ея иль братъ.
Вокругъ нея красавецъ увивался.
Такой любви не знаетъ рай, ии адъ,
И я бывалъ не мало озадаченъ,
И, по просту признаться, одурачеыъ:
Не понималъ, чего они хотятъ!
Безмолвствуя, другъ нй друга глядятъ
И поцѣлуй срываютъ втихомолку,—
Но лично я не видѣлъ въ этомъ толку.
131.
«Изъ двухъ одно: иль страсть, или любовь—
Везгрѣшная ужъ въ полномъ смыслѣ слова:
Но вѣдь у нихъ играла въ жилахъ кровь,
Въ порывахъ чувства—будто бы святого!
Мнѣ, каюсь я, все это было въ новь,
И ужъ никакъ не ждалъ я той развязки,
Которою закончились ихъ ласки:
Уѣхалъ онъ. Я помню, какъ она
Была въ тотъ день убита и блѣдна;
Въ послѣдній разъ они въ саду гуляли,
Гдѣ ихъ мечты, какъ листья, опадали.

132.
«Она съ тоской глядѣла на него,
Она ждала рѣшитѳльнаго слова;
Но онъ сказать нѳ могъ ей ничего,—
Въ немъ не было желанія большого
Себя связать на вѣки и всего.
На этотъ разъ себя держалъ онъ строго.
Но, можетъ быть, усилія не много
Ему пришлось и сдѣлать надъ собой.
Прощаясь съ ней, онъ только, надъ рукой
Ея склонясь, почтительно и нѣжно
Поцѣловалъ ту ручку безмятежно.
133.
«О, сколько слёзъ подслушалъ я въ ту ночь!
Но не люблю я женекаго рыданья,—
И я тогда скорѣй умчался прочь.
Спустя ужъ годъ, я слушалъ вновь признанья
Ея души, и вздумалъ ей помочь:
Я свелъ ихъ вновь. Но я не зеалъ, чтб будете..
Я ждалъ, что въ нихъ свиданіе возбудить
Былой огонь, но я ее ее зналъ,
Ея души я все не постигалъ....
Они сошлись.... былой огонь зажегся,—
Но съ той поры я отъ нея отрекся.
134.
«А много я трудился вмѣстѣ съ нимъ,
Чтобъ на землѣ ей счастье дать земное.
Она какимъ-то правиламъ своимъ
Пожертвовала счастьемъ, и больное,
Измученное сердце ни однимъ

Не облегчила сладкимъ сновидѣньемъ!
Я утомился жаднымъ наблюденьемъ
Надъ гордою, загадочной душой!
Когда бы въ ней еще царилъ покой,
Безстрастіе, холодное какъ море,—
Но часто страсть сверкала въ этомъ взорѣ.
136.
4
«И часто въ ней я чувство подмѣчалъ
Горячее, какъ чары опьяненья,
И голосъ такъ порывисто дрожалъ,
И странный, и жгучія мученья
Въ ея груди, въ тотъ мигъ. я изучалъ.
Она его любила безпредѣльно,
Всѣмъ существомъ, всѣмъ сердцемъ, но безцѣльно,
И никогда глазъ-на -глазъ съ нимъ одна
Не оставалась;—только разъ она
Отважиться рѣшилась на свиданье,
Но это было вѣчное прощанье.
136.
—
«Предѣлъ всему намъ надо положить»,
Она ему безсвязно говорила.—
«Я не могу, конечно, разлюбить,
«Но у меня есть нравственная сила:
«Я для семьи должна себя забыть.
«Была пора!... ты помнишь?... я свободно
«Могла собой располагать.... Безплодно
«О томъ жалѣть!... За правду не взыщи,
«Въ моихъ словахъ упрековъ не ищи....
«Чтб намъ дано—хранить мы не желаемъ,
«А потерявъ,—и плачемъ, и страдаемъ!

137.
«Прости, мой другъ! разстаться мы должны!
«Какъ милости, прошу тебя оставить
«Свои на вѣкъ несбыточные сны!
«Я не хочу любовь свою безславить.
«Пусть чистый сонъ промчавшейся весны,
«Пусть чувство TÖ, чтб намъ дано отъ Бога
«Останется и нравственно, и строго,
«Какъ чистая, какъ лучшая мечта!»....
Онъ ей внималъ.... земная красота
Его влекла къ земному обладаныо,
Но наступилъ конецъ очарованью,
138.
«Она ушла. Съ тѣхъ поръ ужъ никогда
Она его къ себѣ не призывала:
Она была въ рѣшеніяхъ тверда.
Онъ къ ней писалъ—она не отвѣчала.
Уѣхалъ онъ и скрылся безъ слѣда.
Досада въ немъ то чувство побѣдила;
Она жъ съ тѣхъ поръ томилась и грустила,
Пока къ ней смерть на помощь не иришла;
Но тотъ, кто ей такъ много сдѣлалъ зла,
Кто навсегда убилъ въ ней жизни силу,
И чья любовь свела ее въ могилу,
139.
«Тотъ живъ еще, тотъ ищетъ счастья вновь,
Тотъ хочетъ слить былое съ настоящимъ
И старчески-разнузданную кровь
Вновь подогрѣть восторгомъ молодящимъ.
Его безумная, порочная любовь

Основана на страсти неостывшей,
И къ дочери, чертами воплотившей
Умершую страдалицу любви,
Онъ обратилъ желанія свои....
Пойми... пойми... въ тебѣ, въ своей невѣстѣ,
Онъ мать и дочь соединяетъ вмѣстѣ! »
140.
Съ княжною бредъ открылся въ эту ночь.
Она про мать въ безпамятствѣ твердила,
И все гнала какой-то призракъ прочь,
И про письмо Богъ вѣсть что говорила.
За докторомъ послали; но помочь
Такъ скоро онъ не могъ, подозрѣвая,
Что у княжны горячка не простая.
Межъ тѣмъ съ утра, въ назначенный ужъ часъ,
Съѣзжались гости. —Свадьба разошлась.
Ііереполохъ ужасный приключился....
Женихъ едва разсудка не лишился.
141.
Весь высшій свѣтъ объ этомъ говорилъ
ІІо своему съ недѣлю или больше,
Но Эскулапъ княжну не уморилъ,
И поводовъ не видѣлось ужъ дольше
О чемъ болтать, какъ вдругъ Рѣпинъ всадилъ
Сѳбѣ въ високъ зарядъ изъ револьвера.
Тутъ перешла вееобщимъ сплетнямъ мѣра....
Чего, чего не стали разводить!
О злобахъ дня забыли ужъ рядить,
Забыли все,—забыли интересы
Политики, и общества, и прессы.

_206
142.
Опять заснулъ старинный княжій домъ.
Какъ въ саванахъ, въ чахлахъ своихъ висѣли
Болыпія люстры; лѣстница ковромъ
Не устлана и окна потускнѣли.
И пусто все, и все мертво кругомъ.
Хозяева уѣхали куда-то,
И высятся забытыя палаты,
Храня въ себѣ преданья старины.
И снятся имъ забытой жизни сны —
Туманною роскошною картиной
Подъ вытканной недавно паутиной.

ЧАСТЬ II.
1.
Перешагнуть теперь прошу за мною,
Читатели, въ швейцарскія долины,
Туда, въ тотъ край, гдѣ Леманъ голубой,
Межъ снѣжвыхъ Альпъ, катящихъ внизъ лавины,
Прозрачною сверкаетъ глубиной,
Гдѣ Байронъ пѣлъ, гдѣ далеко отъ свѣта,
Съ ироніей мыслителя-поэта,
Вольтеръ свои творенья создавалъ,
И гдѣ Руссо какъ голубь ворковалъ,
Гдѣ Ламартині, съ мечтательнымъ укоромъ,
Взывалъ къ волнамъ, взывалъ къ прибреяшымъ гбрамъ.
2.
Спускалась ночь. Въ сіяніи зари
Румянились зубчатые граниты
Савойскихъ иглъ. Какъ грозные цари,
Алмазами, рубинами покрыты,
Какъ вѣчные природы алтари,
За облаками, въ царствѣ вѣчной льдины,

Покоились вѣнчанныя вершины,
И озеро, какъ розовый листокъ,
Пылало все. На немъ одинъ челнокъ,
Подъ парусомъ, какъ бабочка качался,
И съ горъ туманъ какъ пологъ опускался.
3.
Въ тѣни дѳревъ, ажурныхъ дачъ ряды
По берегу лѣпились, какъ игрушки;
Дремали тихо пышные сады;
Бубенчики изъ горной деревушки,
Какъ музыка, звуча на всѣ лады,
Казалось, внизъ спускалися въ долины,
А эхо дальнее имъ вторило съ вершины.
Какъ тѣнь, вдали, водою окруженъ,
На фонѣ неба высился Шильонъ.
Свистокъ по озеру отъ пристани разнесся,
И пароходъ отчалилъ и пронесся.
4.
Холодная и блѣдная какъ снѣгъ,
Окутана туманомъ нисходящимъ,
Не фея ль горъ спустилася на брегъ,
Которая дыханьемъ леденящимъ
Наводить сонъ, послѣдній сонъ на всѣхъ,
Дерзающихъ за снѣжныя границы
Переступить къ престолу Ледяницы 1)?
Нѣтъ,—дѣвушка, похожая на ту
Туманную и блѣдиую мечту
Швейцарскихъ сагъ—туристка молодая
И русская,—княжна Ордынъ-Тверская.
1) Ледяница—фея льдов«..

5.
Сюда она на берегъ каждый день.
По вечерамъ привыкла удаляться.
Она ждала, когда спускалась тѣнь
Вокругъ нея; ей было жаль разстаться
Съ картиной горъ, подняться было лѣиь.
Но миссисъ Грай насильно уводила
Ее домой, лишь солнце заходило.
Всѣ доктора рѣшили, что туманъ
Ей очень вреденъ.... Это былъ обманъ,
И для нея боялись не тумана,
А глубины опаснаго Немана.
6.
Не мудрено: вѣдь рѣдко, кто вполнѣ
Излечится отъ «febris cerebralis» ').
Атутъещеипоеявинѣ
ГІогибъ Рѣпинъ! всѣ тотчасъ догадались,
Что смертью онъ обязанъ былъ княжнѣ;
Она ему предъ этимъ отказала
Въ своей рукѣ, хотя и не сказала
ІІричинъ отказа; видимо, то былъ
Одинъ капризъ, и онъ его убилъ.
Но, зная дочь, князь съ перваго нее раза
Не ошибался въ сущности отказа.
7.
Онъ кой о чемъ догадываться сталъ,
И старое, заброшенное горе
Нагрянуло, какъ грозный, бурный шквалъ,
На стихнувшее жизненное море.
Онъ къ прошлому съ отчаяньемъ взывалъ.
Воспалепіе мозга.

Сомнѣнія, заснувшія когда-то,
Воскресли вновь, терзая тишь заката,
Позоря все, что въ жизни онъ любилъ.
Однако онъ себѣ не измѣнилъ,
И сдержанно и холодно, безстрастно
Страдалъ одинъ и проклиналъ безгласно.
8.
И вся въ него характеромъ княжна
Молчала тоже. Миссисъ Грай отчасти
Была права: она была больна,
И надъ собой, надъ нервами безъ власти,
До крайности почти доведена.
Порой она по цѣлымъ днямъ, забывшись,
Глядѣла вдаль, безъ мыслей и безъ словъ;
Порою вдругъ, въ порывѣ странныхъ сновъ,
Сама съ собой подолгу разсуждала,
Иль, запершись, съ отчаяньемъ рыдала.
9.
И только тутъ, у озера, она
Спокойнѣе, счастливѣй становилась:
Она была совсѣмъ, совсѣмъ одна!
Душа ея, какъ птица, возносилась
Туда, гдѣ мысль восходить въ область сна,
Въ какую-то невѣдомую сферу!
Лаская вслухъ крылатую химеру,
Она опять мечтала о любви,
Но не о той, что будить жаръ въ крови,
А о другой, великой, непонятной,
Что цѣлый міръ объемлетъ необъятный.

10.
«Любовь должиа, должна быть на землѣ!»
Съ отчаяньемъ уста ея шепнули.
—«Но нѣтъ ея!»—раздался гласъ во мглѣ,
И чьи-то очи ей въ глаза сверкнули,
Горячіѳ, какъ уголья въ золѣ.
Княжна, дрожа, вскочила безотчетно—
Въ ея умѣ сложился мимолетно
Нѣмой вопросы гдѣ слышала она
Подобный годосъ?... гдѣ обожжена
Была она такими же очами?...
И вспомнила. —Закрывъ лицо руками,
11.
Она безъ словъ стояла передъ нимъ.
—
«Ну, нервная жъ вы барышня, признаться
Онъ голосомъ насмѣшливымъ своимъ
Проговорилъ. —«Чего меня бояться?
Вѣдь я не чортъ, и пальцемъ ни однимъ
Не трону васъ.... не укушу, ей Богу!
Постойте же.... куда вы?...» Онъ дорогу
Ей заградилъ. — «Взгляните на меня!»
Она взглянуть рѣшилась: «Или я
Ошиблась такъ?» въ умѣ ея мелькнуло,
И любопытство сердце ей кольнуло.
12.
Онъ иль не онъ?,.. Красивый, молодой,
Соединялъ въ себѣ онъ Адониса,
Съ античною, кудрявой головой,
И Мефиста, безъ рожекъ и безъ мыса
На блѣдномъ лбу; но, вмѣсто нихъ, большой

Носилъ онъ фётръ охотниковъ Тироля
Съ пѳромъ орла; презрительная воля
На тонкихъ отражалася губахъ,
И магнетизмъ горѣлъ въ его очахъ.
Одѣтъ онъ былъ немного артистично
И вообще все было въ немъ типично.
13.
Княжна искала, что ему сказать.
Уйти она, при всемъ своемъ желаньи,
Ужъ не могла. Онъ продолжалъ стоять
Въ томительномъ и дерзкомъ выжидаиьи.
—
«И долго намъ придется такъ стоять?»
Онъ, наконецъ, спросилъ ее съ насмѣшкой.
Задѣтая нахальною усмѣшкой,
Княжна досадливо плечами повела,
Но выговорить слова не могла.
Онъ засмѣялся.... смѣхъ короткій, рѣякій,
Недобрый смѣхъ, презрительный и дерзкій.
14.
Тотъ смѣхъ ее совоѣмъ оледенилъ.
А между тѣмъ сгущались ночи тѣни
И серпъ луны окрестность серебрилъ.
При трепетномъ, холодномъ освѣщеньи
Еще страшнѣй, а все жъ идти нѣтъ силъ.
—
«Мы видѣлись, не правда ли, на балѣ?»
Она его спросила вдругъ.— «Едва ли!
Я на балы не ѣзжу, и притомъ
Я съ высшимъ свѣтомъ вовсе незнакомък
—
«Но отчего жъ, когда меня не знали,
На высшій свѣтъ сейчасъ вы указали».

15.
Опять .тотъ смѣхъ. «Да очень просто! вы—
Сейчасъ видать, въ какомъ гнѣздѣ родились:
Аристократка съ ногъ до головы!
Да только вотъ душой-то уродились
Вы не въ своихъ».— «Да.... по словамъ молвы,
Другая я какая-то.... иная . . ..
Всѣ говорятъ, что я.... что я блажная.
Но какъ же вы могли такъ угадать?
Иль вы въ сердцахъ умѣете читать?»
—
«Умѣю, да....» И глянулъ въ очи прямо.
—
«Нѣтъ, это онъ!...» твердила мысль упрямо.
16.
—
«Вотъ видите ль»,—онъ гіродолжадъ шутя:
«Быть можетъ, мы и въ самомъ дѣлѣ съ вами
Встрѣчались гдѣ-то... экое дитя!
Ну, знаете, хотите быть друзьями?»
—
«Но какъ же такъ?.. не знаю, право, я,
Какъ странно вы со мною говорите!
Иль дружбою всегда вы такъ сорите?»
—
«Ну, нѣтъ, но мы въ одномъ уже сошлись....
Такъ отчего жъ и въ прочемъ не сойтись....
Вы помните, что ваше восклицанье
Я подтвердила я слышалъ въ немъ страданье.
17.
«Не ту любовь вы поминали здѣсь,
Которую я страстью называю.
Къ любви призвать вы міръ хотѣли бъ весь.
Желанія я съ вами раздѣляю.
И можно, да!... Вы скажете: не лѣзь,

Куда нельзя, не суйся къ идеалу,
Къ великому, исходному началу!
И гдѣ рычагъ, которымъ можно міръ
Перевернуть, и гдѣ онъ—тотъ кумиръ.
Которому должны мы поклоняться,
И для чего напрасно волноваться?
18.
«А мы, борцы, мы скажѳмъ вамъ на то:
Мы—тотъ рычагъ, мы, племя молодое!
Остановить не моясетъ насъ ничто.
Мы—тотъ рычагъ, и дѣло то святое,
Единственно мы вѣруемъ во что,
Кумиръ и цѣль усилій дерзновенныхъ—
Свобода, братство! Міръ цѣпей презрѣнныхъ,
Тотъ жалкій міръ, гдѣ Прометей къ скалѣ
Прикованъ былъ, немыслимъ на землѣ!
Мы старое замѣнимъ новымъ строемъ
И двери всѣ для яшзни пораскроемъ ».
19.
—
«Вы тотъ! вы тотъ!»—она вскричала вдругъ:
«Я узнаю загадочныя рѣчи!
Не знаю я, вы врагъ мнѣ или другъ,
Но съ той поры, съ той нашей первой встрѣчи,
Во мнѣ ясиветъ какой-то злобный духъ.
Мнѣ гадко все, и жизнь я ненавижу!
Людей насквозь я оь ихъ страстями вижу. ..
О, если вы тотъ самый, что во мнѣ
Носѣяли сомнѣнія однѣ,—
О дайте жъ мнѣ возможность возродиться
Иль дайте мнѣ хоть чѣмъ-нибудь забыться!»

20.
—
«Что нужды въ томъ, я тотъ или другой»,
Онъ отвѣчалъ на страстное воззванье,
«Когда въ душѣ утраченный покой
Добра и зла открылъ ужъ вамъ познанье?
Что нужды въ томъ, кто истины святой
Впервые далъ вамъ первые уроки?
Мы братья всѣ! одни вскормили соки
Нашъ гордый духъ! намъ имя—легіонъ!
Свобода—нагаъ единственный законъ.
Идите къ намъ, вступите въ нашу сферу!
Мы возвратимъ утраченную вѣру.»
21.
Его глаза сверкали въ темнотѣ,
И огненныя страсти Люцифера
Въ могучей отражались красотѣ.
—
«Но гдѣ же, гдѣ таинственная сфера?
Гдѣ люди тѣ, которые въ мечтѣ
Идутъ внередъ къ законамъ нѳпреложнымъ?»
Княжна спросила съ треиетомъ тревожнымъ.
—
«Я къ нимъ пошла бъ... я бъ отдалась имъ вся».
—
«Опасна та тернистая стезя»,
Онъ отвѣчалъ: «не всякій можетъ смѣло
По ней идти!»—Въ ней сердце закипѣло.
22.
«Я не робка!» воскликнула она:
«Я не боюсь ни смерти, ни мученій!
Моя душа давно уже полна
Непонятыхъ, таинственныхъ стремленій,
Я для борьбы, должно быть, рождена!

Живи я въ дни, когда Христосъ Спаситель
Сходилъ съ небесъ, какъ смерти Искупитель,
За Нимъ пошла бъ я вѣрно по пути!
Всегда, всю жизнь мечтала я найти
Великое, спасительное дѣло....
Гдѣ люди тѣ? я имъ отдамся смѣло!»
23.
Не услѣдя за Ниною своей,
Старушка Грай заснула крѣпко, сладко,
И проспала, пока княжна о ней
Не вспомнила и не прошла украдкой
Къ себѣ наверхъ, не засвѣтя огней.
Очнувшися отъ холода ночного,
Миссъ Грай себя проклясть была готова
И, полная тревоги роковой,
Съ тяжелою и смутной головой
Наверхъ почти безъ памяти взбѣжала.
Княжна давно въ постели ужъ лежала,
24.
Прошло еще не очень много дней,
И вслѣдъ она ушла за нѳизвѣстнымъ,
H ничего никто не могъ о ней
Сказать съ тѣхъ поръ. Напрасно повсемѣстяымъ
Оповѣщеніемъ и прессы, и властей
Злосчастная старалась англичанка
Узнать о ней: слѣды свои бѣглянка
Такъ спрятала, что миссисъ Грай самой
Пришлось бѣжать на родину домой.
Князь, получивъ ужасное извѣстье,
Не пережилъ ни горя, ни безчестья.

25.
Промчался годъ, и Нину высшій свѣтъ
Успѣлъ забыть. Романъ ѳя довольно
Былъ обсужденъ; загадочный секретъ
Ея побѣга призыанъ своевольно
За драму сердца и давно отпѣтъ,
Какъ вдругъ она вторично всѣхъ смутила,
И въ обществѣ вновь толки возбудила.
ІТовѣренный явился отъ нея
Принять наслѣдство; вся ея родня
Съ отчаяньемъ узнали тутъ же вскорѣ
О новомъ, непредвидѣнномъ позорѣ.
26.
Онъ (ce gueux-là 1).... осмѣлился продать
Старинный домъ, имѣнья родовыя
Въ чужія руки!—Бросились спасать
Портреты, мебель, бронзу—ломовые
Успѣли все въ Апраксинъ потаскать:
Онъ маклакамъ все продалъ за безцѣнокъ,
И тетушка твердила, что въ заетѣнокъ
Такихъ господь не худо бы сажать.
«Какъ варвару такому поручать
Свои дѣла!»... Когда бъ онъ ей попался,
Не очень бы доволѳнъ онъ остался.
27.
А онъ межъ тѣмъ, спокойно расплатясь
Съ долгами князя (было ихъ немного),
Уѣхалъ съ деньгами. «О, ѳслибъ старый князь
Могъ встать изъ гробаі онъ хранилъ такъ строго
Традиціи семейныя и связь
•) Этотъ нрощалыга.

Съ отжитой жизнью прадѣдовъ великихъ!
Родная дочь, въ своихъ нонятьяхъ дикихъ,
Не признавая ровно ничего,
Не пощадила имени его.
Какъ въ ней могла не говорить порода
Стариннаго, прославленнаго рода!»
28.
Такъ надъ княжной послѣдній приговоръ
Прочли всѣ тѣ, кому еще преданья
Не звукъ пустой и не отжившій вздоръ.
Дѣйствительно, когда воспоминанья
Изъ жизни мы повыметемъ, какъ соръ,
Когда къ семейнымъ искони пенатамъ
Мы отнесемся съ мнѣніемъ предвзятымъ
И навсегда порвемъ съ ирошедшимъ нить,—
Что въ жизни намъ останется цѣнить?
Минуту? мигъ, въ который мы промчимся?
Тотъ прахъ земли, въ который обратимся?
29.
Вѣдь если такъ, когда прошѳдшій мигъ
Звеномъ однимъ не связанъ съ настоящимъ,
И будущность немыслима безъ иихъ!
Иль призракомъ, безслѣдыо проходящимъ,
Для нравнуковъ останется своихъ —
Тотъ, кто имъ жизнь готовилъ понемногу,
Кто пробивалъ имъ дальнюю дорогу?
Исторія безъ пищи, безъ путей,
Запутавшись въ безвыходность сѣтей
Гипотезы, замялась бы невнятно
И наконецъ заглохла бъ безвозвратно.

30.
Но Нина, Нина?... гдѣ она?... что съ ней?
Нашла ль она, чего душа искала?
Блеснула ли заря разсвѣта ей
Осуществленіемъ святого идеала?...
Она молчитъ, но жить ей тяжелѣй.
Вотъ сходка бурная.... Она одна межъ ними
Сидитъ холодная, нѣмая, какъ съ чужими.
Не слушаетъ (извѣетны наизусть
Ей рѣчи ихъ!)... Какая злая грусть
Въ ея чертахъ, въ ея усталомъ взорѣ!
Они кричатъ о крови, о террорѣ,—
31.
А мысль ея летаетъ далеко,
За Шипкою, гдѣ гибвутъ христіане,
Гдѣ крестъ святой подъемлютъ высоко
Въ защиту братьевъ—русскіѳ Славяне,
И дѣвушка вздыхаетъ глубоко.
Тамъ дѣло есть, тамъ женщины другія
Ея мечты свершаютъ дорогія,
Въ самоотверженномъ смиреніи сестеръ.
Ихъ подвиги терзаютъ, какъ укоръ,
Слѣпую жертву злого заблужденья;
Но жребій брошены... нѣтъ ей отступленья!
32.
Она изъ тѣхъ, которыя назадъ
Идти не могутъ.... вѣра ихъ разбита,
Надежды нѣтъ, а въ сердцѣ цѣлый адъ,
Но разъ стезя намѣчена, пробита—
Онѣ идутъ въ потемкахъ на-угадъ,

Идутъ впередъ въ угарѣ опьянены?,
Чтобъ оправдать слѣпыя увлеченья.
И Нина шла, гоня сомнѣнья прочь,
Остатокъ чувствъ стараясь превозмочь,
И все ждала великихъ откровеній,
Великихъ дѣлъ, благихъ осуществленій....
33.
Еще одинъ промчался новый годъ.
Сіяла ночь; морозъ стоялъ жестокій
И мѣсяцъ плылъ. Прозрачный звѣздный сводъ
На сонную столицу лилъ потоки
Серебряныхъ лучей и позолотъ.
Пушистый снѣгъ на площадяхъ пустынныхъ,
Ряды домовъ вдоль улицъ стройно-длинныхъ,
Шпицъ крѣпости и церкви всѣ въ крестах?,,
И всадники, и сфинксы на мостахъ,
Нева въ снѣгу, нодъ крѣнкой льдистой броней,
И дерева, и ангелъ на колоннѣ,—
34.
Все искрилось подъ иебомъ голубымъ,
На все луна роняла блескъ дремотный;
Морозъ стоялъ надъ городом?,, какъ дымъ,
И спало все. Но злобы духъ безплотный
Вновь пролеталъ надъ городомъ нѣмымъ,
И вновь его пронзительный очи
Метали зло, какъ искры среди ночи.
«Спи, спи!» шепталъ онъ съ дерзкимъ торжествомъ:
«Спи, Петроградъ! твоимъ холодным?, сномъ
Еще не разъ воспользуюсь я смѣло,
Чтобъ продолжать мной начатое дѣло.

35.
«Спи, крѣпко спи! подъ нѣдра я твои,
Подъ каменныя, гордыя громады,
ІІодъ памятники Вѣры и Любви,
Я подведу смертельные заряды,
Я потоплю въ людской тебя крови!
Какъ злой потокъ, прорвавшій всѣ плотины,
И какъ огонь изъ жерла котловины,
Всеразрушителемъ проснется человѣкъ,
И будетъ мой отпынѣ этотъ вѣкъ!
Семью, законъ, преграды адской власти
Я замѣню развратомъ дикой страсти!
36.
«Спи, крѣпко спи! мой часъ уже насталъ,
Я не дремлю! безнравственность мнѣ знамя,
Орудіѳ—презрѣнный твой металлъ!»
И онъ летѣлъ, какъ гибельное пламя,
И страшныя проклятья извергалъ,
Но наконецъ надъ скованной Невою,
Надъ крѣпостыо поникъ онъ головою.
«Ты эдѣсь теперь, ты здѣсь, моя мечта,
Но для меня тюрьма не заперта,
И я войду неслышно и незримо,—
Ты вся моя, моя нераздѣлимо!»
37.
И жадный онъ въ темницу кинулъ взглядъ:
Лучъ мѣсяца сквозь ржавыя рѣшотки
Попалъ стрѣлой въ холодный казематъ,
И, какъ бы радуясь нежданной въ ней находкѣ,
Онъ обнималъ преступницу, какъ братъ;

Онъ въ волосахъ игралъ ея волнистыхъ,
Сверкалъ въ глазахъ, восторженныхъ и чистыхъ,
Какъ въ голубыхъ глубокихъ небесахъ,
Онъ отливалъ алмазами въ слезахъ,
И слезы тѣ на буквы упадали,
А буквы тѣ ей въ душу западали.
38.
«Смотрите вы, чтобъ не прельстили васъ!»
Она прочла въ той книгѣ безъ сравненья,
«Ибо придутъ къ вамъ многіе въ тотъ часъ,
«Пророки лжи, посѣять въ васъ сомнѣнья
«И скажутъ: Я Христосъ!»—и вы, прельстясь,
Пойдете къ нимъ!—«Пророки лжи!»—невольно
Она задумалась, и сердце сжалось больно.
Давно, давно сомнѣнья жили въ ней
Къ тому, кто былъ такъ дорогъ, близокъ ей,
Кто велъ ее повсюду за собою
Покорною и робкою рабою.
39.
«Не ты! не ты'»—задумчиво она
Кому-то вслухъ промолвила тревожно.
«Я шла къ Нему, святой любви полна,
Но ты не Тотъ, чье Слово непреложно!
О, какъ могла я быть увлечена
Твоей пустой и вредною мечтою,—
Какъ могъ ты истиной великой и святою
Такъ омрачить тревожные умы!
Онъ—свѣтъ и жизпь! ты—духъ вражды и тьмы.
Ты не сдержалъ прекрасныхъ обѣщаній....
Что далъ ты мнѣ? укоръ воспоминаній!

40.
«Твои заманчиво-красивыя слова
Меня запутали, какъ сѣткой невидимой;
Отъ нихъ еще кружилась голова,
Но идеалъ почти неуловимый
Въ моей душѣ ужъ теплился едва.
Куда ты велъ? подъ тогой соціальной
Ты шелъ въ разрѣзъ съ основой идеальной,
Ты власти, власти жаждалъ впереди!
Презрѣніе кипитъ въ моей груди,
Духъ тьмы и зла, за твой подлогъ преступный:
Ты адъ открылъ за рай намъ недоступный!
41.
«Но въ чемъ искать великій идеалъ?
Какъ согласить любовь съ существованьемъ»?
—
«Трудомъ и Вѣрою!»—ей голосъ отвѣчалъ,
И демонъ тутъ съ невольнымъ содроганьемъ
Съ проклятіемъ соперницу узналъ:
Онъ Истины узналъ отвѣтъ суровый! ..
—
«Трудомъ и Вѣрою! они всему основы;
Они одни не могутъ обмануть;
Они одни очистятъ людямъ путь
Къ законамъ правды, къ нравственной свободѣ,
Но равенства не можетъ быть въ природѣ.
42.
«На ісрайностяхъ и зиждется весь міръ:
Безъ смерти жизнь была бы невозможна,
Какъ безъ борьбы немыслимъ былъ бы миръ.
Блаженство жизни—счасгіе тревоясно,
Но безъ тревогъ безцвѣтенъ ясизни ииръ,

Вся жизнь полна непризнанныхъ мученій,
Но изъ борьбы родится свѣтлый геній.
Гдѣ тьма, тамъ свѣтъ; но этотъ чудный свѣтъ
Изъ тьмы вѣковъ; sa истиной во слѣдъ
Ведетъ толпу онъ вѣрными шагами,
И къ истинѣ пробьется онъ вѣками.
43.
«Къ чему искать утопій на землѣ!
Гдѣ люди есть, тамъ вѣчно будутъ страсти,
Но, какъ огонь въ пылаюгцемъ кострѣ,
Соединивъ химическія части,
Льетъ колоколъ, такъ жизнь въ добрѣ и злѣ
Находитъ связь; но зло перегораетъ,
И время колоколъ великій отливаетъ,
Чей звучный гласъ на весь раздастся міръ,
Сзывая всѣхъ на свѣтлый, братскій пиръ
Законовъ правды, чистыхъ и гуманеыхъ,
Но избранныхъ тамъ будетъ меньше званныхъ.
44.
«И избранный не тотъ, кто міръ вверхъ диомъ
Перевернуть пытается напрасно,
Какъ Архимедъ нелѣпымъ рычагомъ,
А труженикъ, работающій страстно,
Герой труда въ смиреніи своемъ.
Но гдѣ жъ они, герои скромной доли?
Вы стонете: «нѣтъ крыльямъ нашимъ воли»,
Но, какъ Икаръ въ заносчивыхъ мѳчтахъ,
Растопите ихъ въ солнечныхъ лучахъ
И, не достигнувъ счастья и свободы,
Низринетесь въ буга-уюіція воды!

45.
«А между тѣмъ какъ много дѣла ждѳтъ
Рабочихъ рукъ! но вы.... вы всѣ титаны!
Вы гонитесь съ проклятіѳмъ впередъ,
И растравляете общественныя раны.
Вашъ гордый кличъ: свобода и народъ!
Но произволъ вамъ нуженъ—не свобода,
И не развитіе—разнузданность народа!
Кто виновата и кто спасѳтъ отъ бѣдъ?
Кто возродить гніющій въ язвахъ свѣтъ?
Не женщина ль сотретъ главу у змѣя?
О, матери! внемлите, разумѣя!
46.
«О, матери! великъ вагаъ жѳнскій трудъ,
И вы должны исполнить назначенье —
На васъ однѣхъ падетъ потомства судъ:
У васъ въ рукахъ погибель иль спасенье.
Пусть мудрыя свѣтильники зажгутъ,
Свѣтильники святого направленья,—
Пусть приготовятъ путь для возрожденья!
Сыны достойные достойныхъ матерей
Найдутъ исходъ изъ вражескихъ сѣтей,
И проповѣдь безкровнаго ученья
Спасѳтъ весь міръ отъ нравственнаго тлѣнья».
47.
Прозрѣла Нина: чудныя слова,
Великія, святыя обѣщанья,
Великаго, святого торжества
Святой любви разбили порыванья,
Сомнѣнья, страхъ! Сознанье Божества

Сознаніе святого идеала
Больную душу свѣтомъ озаряло!
Хаосъ исчезъ и прояснилась даль!
Ей вѣрится, ей прогалаго не жаль:
Ошибки тамъ, но чистое стремленье,
Какъ золото, прошло сквозь очищенье.
48.
Ошибки тамъ, но искренній порывъ,
ІІорывъ любви—спасъ душу отъ паденья.
ІТредъ истиной безумно согрѣіпивъ
И спотыкался въ обманахъ увлеченья,
Надежды прежнія безжалостно разбивъ,
Она все шла, ломая всѣ преграды,
Она искала.... Тусклый свѣтъ лампады
Погасъ во тьмѣ, но въ спутанномъ клубкѣ
Нашлася нить—та нить въ ея рукѣ.
Ошибочно въ ней было увлеченье,
Но цѣль одна: любовь и примиренье.
49.
Да, цѣль одна! пусть жизни чудный даръ
Растраченъ весь въ преступныхъ колебаньяхъ,
Пусть свѣтлый умъ, пусть сердца страстный жаръ
То угасалъ, то вспыхивалъ въ иеканьяхъ,—
Обманъ страстей разсѣѳтся какъ паръ,
И что-нибудь останется святого.
Песчинка ли изъ слитка золотого—
Не пропадетъ,—ужъ въ будущемъ она
Окаже тся безцѣнна и годна.
Все безъ растраты въ мірѣ остается
И каждый звукъ въ созвучіе сольется.

60.
•
Да, въ общѳмъ все имѣетъ цѣль одну
И ничего здѣсь нѣтъ безъ назначенья!
Волна бѣжитъ, а за волной волну
Уноситъ вихрь и бьетъ ихъ о каменья.
За что ведетъ онъ съ волнами войну?
Но океанъ могучій и безбрежный
Все вдаль бѣжитъ, бѣжитъ, какъ духъ мятежный,
Развитія, безсмертной думы полнъ;
Приливъ, отливъ его бурливыхъ волнъ,
Ихъ вѣчный споръ съ вѣтрами непогоды
Не потрясетъ гармонію природы.
51.
Она прозрѣла! Вѣры свѣтлый лучъ
Ей раскрывалъ всѣ тайны сотворенья!
Какъ горячо, какъ ярко изъ-за тучъ
Свѣтилъ онъ ей! Неясныя стремленья
Нашли исходъ: отъ чудной тайны ключъ
Въ ея рукѣ!—Бѳзсильный стонъ раздался
Во тьмѣ ночной, и демонъ вновь помчался
Надъ тихою столицею одинъ,—
Низвергнутый, безвластный властелинъ,—
И страшныя, безумныя проклятья
Разсѣялись предъ символомъ Распятья.

ОГЛАВЛЕНІЕ.
Лиричѳскія стихотворенія.
I.
ОТКЛИКИ.
СТР.
Ко дню открытія памятника А. С. Пушкина
3
Сыну
6
Памяти Глннки
—
По поводу самоубійствъ
9
Въ альбомъ
14
М. В. П-ой
16
Русской жепщинѣ
—
Царь Ѳедоръ Іоанновичъ. Трагсдія тр. А. К. Толстого
18
II.
МЕЖДУ НЕБОМЪ И ЗЕМЛЕЙ.
• Въ дѣтской
19
Лѣтпій вечеръ
20
Идеалы
21
Бываютъ мгновенья—таинственной властью
—
-О, ной, не смолкая, миѣ пѣсни земныя
22
Notturno
23
Тихая, теплая, звѣ8дная
24
'Разливается мгла золотистая
—
Надъ спокойной рѣкой ирошлогодній камышъ
25

III.
ПРИЗРАКИ.
СТР.
Въ прошедшемъ такъ странно и смутно
26
Встаетъ предо мной прожитое
—
Бываютъ минуты—ихъ счастье тревожно
27
Миого пѣсепокъ внаю я, мой другъ
—
Какъ она налетѣла, пришла
—
Ты взгляни на меня какъ на друга
28
Воспомпнанія
29
Простите мпѣ безумныя признанья
30
Я должна помириться съ судьбою
31
Если вспомнишь меня пенарокомъ
—
Помнишь, въ тихомъ твоемъ захолустьи
32
IV.
ПОДЪ ГНЕТОМЪ.
'
Подъ Новый Годъ
33
1 Января 1890 г. Кіевъ
34
Мнѣ Случалось въ лѣсу вндѣть дубъ молодой
—
Еслибъ въ гостиныхъ блестящаго свѣта
35
Не все ли равно?
36
Если порою подъ гнетомъ страданья
—
•Все мерещится мнѣ дѣтскій мертвенный ликъ
37
Жажда покоя меня одолѣла
38
Со всѣхъ сторонъ все сыплются невзгоды
—
Послѣ одного разговора
39
Нѣтъ, не сломила судьба безпощадная
40
V.
ЭПИЛОГИ.
Ты этого хотѣлъ?... Въ себѣ нашла я силу
41
• Въ затшпьи лѣса мы сидѣли. .
—
^--Надъ Дпѣпромъ
42
I О любви моей я тебѣ долго твердила
43
^Отчего жъ я жалѣю тебя какъ родного
44
у IIa послѣднее въ жизни свиданье
45
> Если миого я въ жизни страдала
—

Поэмы.
Башмачки
49
Древній Кіѳвъ
52
Народное гулянье въ пользу бѣдныхъ
80
Марія Египетская
87
Недопѣтая пѣспь
105
„Нина"
149