АЛ • АЛ
*
С М И Р И Н
ПОСОБИЕ ДЛЯ УЧИТЕЛЕР1
ГОСУДАРСТВЕННОЕ
УЧЕБНО-ПЕДАГОГИЧЕСКОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО МИНИСТЕРСТВА ПРОСВЕЩЕНИЯ РСФСР
МОСКВА-1962

ВВЕДЕНИЕ
XV век и первая четверть XVI века занимают особо важное место в истории средневековой Германии. Как и в предыдущие века, Германия оставалась политически раздробленной страной с неустановившимися и в ряде мест спорными границами. Созданная в X веке после походов в славянские земли и в Италию Германская империя, получившая позже — в XII в. — название «Священной Римской империи», а с XV в. — «Священной Римской империи германской нации», — отражала лишь стремление германских императоров к господству над всей Западной Европой. В действительности же эта «империя» не обладала внутренним единством и не имела политического центра. Входившие в ее состав народности различались друг от друга своей этнической принадлежностью и уровнем развития. Начавшийся уже в XIII в. распад «Священной Римской империи» продолжался и в следующие века.
Формально в XIV—XV. вв. Германской империи принадлежала обширная территория в центре Европы, граничившая на востоке с землями Тевтонского ордена, Польшей * и Венгрией, а на западе — с графством Фландрия, Францией и герцогством Бургундия. На севере граница империи проходила по южному берегу Балтийского моря, затем между Гольштинией и островом Дитмаршен, входившими в состав империи, и Шлезвигом, принадлежавшим Дании, и по берегу Северного моря. На юге, где границы империи местами доходили до Адриатического и Средиземного морей, в ее состав входили некоторые государства Северной Италии (за исключением республик Венеции и Генуи) и французское графство Прованс. Однако в действительности эти границы не были четкими, и в ряде пунктов они были лишь номинальными, так как в пределах империи существовали фактически самостоятельные государства — северо-итальянские^ Чехия и Швейцарский союз. Но и собственно германские земли, а также захваченные гер-
з

манскими феодалами земли западных славян представляли собой ряд экономически и политически обособленных территорий. Все больше и больше усиливалась власть местных князей, которые считали себя суверенными государями и фактически не подчинялись формально существовавшей центральной власти императоров. Экономические связи между различными частями страны также оставались слабыми.
Однако XV и особенно начало XVI в. ознаменовались в истории Германии такими важными сдвигами в ее экономической жизни, которые не только обострили классовые противоречия в стране, но и выявили всю невыгодность раздробленного состояния для ее дальнейшего экономического развития и особенно для ее международного положения. Раздробленная Германия, состоявшая из обособленных территориальных княжеств и многочисленных имперских графств, прелатств и городов, считавших себя политически суверенными, все больше и больше уступала консолидировавшимся силам соседних народов, среди которых развивался и в ряде случаев завершался процесс формирования национального государства (Россия на востоке Европы, Франция на западе). Германский император и немецкие князья терпели поражения в своих попытках подчинить Швейцарию, а воюя с французским королем за итальянские земли, германский император Максимилиан I терпел поражения не только от Франции, но и в борьбе с маленькой республикой Венецией. Произвол многочисленных духовных и светских князей препятствовал экономическому и культурному развитию страны.
Результатом всего этого был мощный подъем общественного движения в стране, охвативший все слои немецкого народа. Этот подъем, нарастая с большой силой, достиг своего апогея в первой четверти XVI в. в событиях Реформации и Великой Крестьянской войны, которые Энгельс характеризовал как первую в Европе крупную битву против феодального строя. Для понимания характера этой бурной эпохи и выяснения того места, которое она занимает в истории немецкого народа, необходимо ближе ознакомиться с экономическим и политическим положением Германии, с социальной борьбой и общественным движением в стране церед Реформацией.
4

Глава /.
ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ПОДЪЕМ ГЕРМАНИИ
К НАЧАЛУ XVI ВЕКА
Одним из важнейших факторов экономического подъема Германии в XIV—XV и в начале XVI в. было ее центральное положение в Европе и весьма выгодное — на важнейших путях мировой торговли. К этому времени развитие производительных сил и разделение труда в разных частях Европы и Азии привели уже к значительному расширению мировых торговых связей. На севере Европы велась оживленная торговля между странами, расположенными по берегам Балтийского и Северного морей, главными участниками которой были Новгород на востоке, Скандинавские страны — на севере, Лондон, нижнерейнские и нидерландские города — на западе. По Средиземному морю велась значительная торговля между Западной и Южной Европой и странами Востока. Используя свое весьма выгодное положение на этих торговых путях, северогерманские города — Штральзунд, Росток, Висмар, Любек, Гамбург и др. стремились сосредоточить в своих руках всю посредническую торговлю между Россией, Скандинавскими странами, Англией и Нидерландами. Этой цели служил союз северогерманских городов — союз Ганзы, — основанный в XIV в. и имевший свои торговые конторы за границей во многих крупных городах, расположенных на всем протяжении морского пути на севере Европы.
Торговля Европы со странами Востока в'елась по Средиземному морю. Ее главными центрами были североитальянские города-республики — Венеция и Генуя, связанные с торговыми центрами севера Европы через Альпийские проходы и по Рейну, т. е. через Германию. Это обстоятельство содействовало вовлечению южно¬
5

германских и рейнских городов в обширную и выгодную торговлю со странами Востока. О важной роли немецких городов в торговых связях Европы со странами Востока свидетельствует привилегированное положение немецких купцов в Венеции и в других городах северной Италии. Из всех иностранных купцов только немецкие купцы имели в Венеции свое торговое подворье. Североитальянские города только за ними признавали право свободного плавания по Средиземному морю.
Об обширных торговых связях немецких городов с районом средиземноморской торговли можно получить некоторое представление из описаний немецкого торгового подворья, относящихся к концу XV и к началу XVI в. Кроме складов и лавок, в нем были жилища немецких купцов, а также гостиница для немецких путешественников. В этом подворье одновременно бывало по сотне немецких купцов. Один рыцарь-путешественник рассказывает о своем посещении немецкого торгового подворья в Венеции в 1497 г.: «Я ежедневно видел, как много упаковывается там пряностей, шелка и других товаров, которые посылаются оттуда во все торговые города. Купцы кельнские, страсбургские, любек- ские и из других городов имели там свои особые конторы. Купцы говорили мне, что этот торговый дом дает венецианским властям ежедневно 100 дукатов»1 в виде пошлин и других торговых сборов. Еще раньше — в 1484 г. — другой наблюдатель определял ежегодный доход Венеции от пошлин с товаров, отправляемых в Германию, в 20 000 дукатов и указал, что многое еще провозилось тайно от сборщиков пошлин. Один итальянский путешественник писал, что торговое подворье немцев в Венеции так наполнено товарами, что могло бы удовлетворить спрос всей Италии. Другой итальянец отметил, что в течение одного только месяца (января 1511 г.) немцы купили в Венеции пряностей, сахара и других товаров на 140 000 дукатов.
Выгодное положение Германии на путях мировой торговли'имело важное значение для развития и роста богатств крупных немецких городов на севере страны, на юге и по Рейну.
1 Дукат — золотая монета, чеканившаяся в разных странах Европы начиная с XIII в.
С

Крупнейшие ганзейские города состояли уже с Начала XV в. в непосредственных торговых сношениях со многими странами — от Португалии до Новгорода и Финляндии. Особые пути соединяли ганзейские города с Литвой, Польшей и Венгрией. Из стран скандинавского севера ганзейские купцы вывозили железо, медь, меха, рыбу, смолу, деготь, дерево и ввозили туда тонкие сукна, шелк, бархат, металлические изделия, рожь, пшеницу, лен, пеньку, хмель, масло, рейнские и испанские вина, саксонское полотно и пряности из восточных стран. В Португалию ганзейские корабли доставляли корабельный лес и многие товары северных стран и вывозили оттуда соль, пробку и восточные товары. Оживленная торговля шла также с городами Франции и Англии и особенно с богатыми торговыми городами Нидерландов. Большие и малые корабли ганзейских городов исчислялись тысячами. Они плавали флотилиями в 30—40 судов под охраной особых вооруженных кораблей.
Среди цветущих городов Северной Германии — наряду с входившим тогда в систему немецкой Ганзы Гданьском (Данцигом) — был город Любек, который в течение продолжительного времени вел почти исключительно посредническую торговлю с Ригой, Ревелем, Юрьевым, Новгородом и другими городами северо-восточной Европы. Продукты и сырые материалы из России, Польши и Литвы — дерево, зола, деготь, меха, шкуры и кожа, воск и мед, сало и мясо, хлеб и лен — распространялись на западе и обменивались на продукты Германии, Фландрии и Англии при посредстве Любека. Любекское пиво распространялось по всему северу. Любек был главной гаванью на берегах Балтийского моря, через который с запада на восток и обратно направлялись купцы, ремесленники, рыцари. В городе было всегда много иноземцев. Любек не только играл важную роль в торговых сношениях северных стран, но и пользовался в них политическим'влиянием. Известный деятель и писатель XV в. Эней Сильвий писал в 1458 г., что Любек был так богат и могуществен, что Дания, Швеция и Норвегия привыкли по его указанию назначать и свергать королей.
Любек занимал также видное место в посреднической торговле между севером и югом Европы, особен¬
7

но между Германией и Венецией, наряду с другими богатыми городами Южной Германии — Аугсбургом, Ульмом, Нюрнбергом. Аугсбург до середины XVI в. оставался, по выражению Фридриха Энгельса, крупным складочным пунктом для итальянских шелковых изделий, индийских пряностей и всех произведений Леванта. В Аугсбурге находились тогда крупнейшие в мире торговые фирмы Фуггеров, Вельзёров и других. Эти фирмы вели в масштабах того времени настоящую мировую торговлю и имели свои постоянные конторы в разных странах, в том числе и в Венеции, которая торговала со странами Востока и занимала господствующее положение на Средиземном море. Фуггерам, Вель- зерам и другим крупным южногерманским фирмам принадлежали богатейшие горные промыслы Германии, в особенности в Тироле и в других австрийских землях, а также многие горные разработки в Испании, в Венгрии и других странах. О силе и влиянии этих фирм можно судить уже по тому, что князья и императоры, постоянно нуждавшиеся в деньгах, обращались к ним за займами, предоставляя им большие привилегии и отдавая в заклад рудники.
Важного значения и больших богатств достигли в конце XV и в начале XVI в. также и другие крупные города Германии. Известный гуманист и теолог того времени Яков Вимфелинг (1450—1528) писал, что Кельн «по своей обширной торговле и своим неизмеримым богатствам является царем Рейна». Где найдется в Европе, писал Эней Сильвий, город великолепнее Кельна с его замечательными зданиями церквей и ратуш, с его башнями и крытыми свинцом домами, с его богатыми бюргерами, его красивой рекой и плодородными полями вокруг? Нюрнберг поддерживал торговые сношения почти со всеми странами Европы, в которые он сбывал массу дорогих изделий из серебра и золота, меди и бронзы, камня и дерева. «Невозможно не обратить внимание на Нюрнберг, — писал Эней Сильвий. — Кто едет из Нижней Франконии и увидит издали этот чудесный город, тому он представится в истинно величественном блеске, который при въезде через его ворота подтвердится красотою его улиц и чистотой домов. Церкви св. Зебальда и св. Лоренца величественны и прекрасны, императорский бург гордо и

грозно красуется на высоте, а дома бюргеров точно построены для князей. Поистине короли Шотландии захотели бы жить, как средние бюргеры в Нюрнберге». Вимфелинг указывал также на обширные торговые обороты и других городов юга и запада Германии. Ульм, который значительно меньше Аугсбурга и Нюрнберга, получал ежегодно больше полумиллиона гульденов1 от торговых сборов.
Из эльзасских городов выделялся своей прибыльной торговлей и большими богатствами Страсбург. Через Страсбург и другие города Юго-Западной Германии велись торговые сношения Германии с Францией и по Средиземному морю. Через города, расположенные на Дунае, немецкая торговля была связана со славянскими землями Юго-Восточной Европы.
Франкфурт-на-Майне был общим торговым пунктом Германии, средоточием потоков товаров из разных районов. На Франкфуртскую ярмарку направлялись товары с севера и с юга. По словам одного наблюдателя, на Франкфуртскую ярмарку съезжались купцы из Нидерландов, Фландрии, Англии, Польши, Чехии, Италии и Франции. «Они стекаются туда, — писал он, — почти со всей Европы и заключают там самые крупные сделки». В городе имелась специальная «ярмарочная стража» для охраны иноземных купцов, для сопровождения их торговых караванов по дорогам и защиты от нападений рыцарей-грабителей.
Центральное положение Германии на путях мировой торговли имело большое значение для развития ее промышленного производства. Уже к XV в. выделка шерстяных тканей стала в Германии главной отраслью производства, работавшего на далекие рынки. Значительное развитие овцеводства в Северной Германии и наличие в стране основных красящих веществ создавали благоприятные условия для роста сукноделия. Грубые сукна из немецкой шерсти, более дешевые, чем тонкие сукна Фландрии и Англии, находили выгодный сбыт в районах северных морских торговых путей.
В немецких городах Нижнего Рейна вырабатывались также тонкие сукна из английской шерсти. Значительные успехи были достигнуты в XV в. и в других отраслях текстильной промышленности. Хлопчатобумажные
1 Гульден — золотая монета в средневековой Германии.
д

изделия и полотно, хотя и производились главным образом для продажи на местных рынках, вывозились также в Италию, Испанию и другие страны.
Большие изменения произошли к началу XVI в. и в области обработки металлов, центром которой был крупнейший тогда в Германии город Нюрнберг. Вот как характеризует один немецкий историк город Нюрнберг в начале XVI в.: В дюжинах молотовых заведений, движимых водяными мельницами, и в сотнях мелких мастерских в городе и на селе, в мощных деревянных колесных сооружениях шумела вода многоводной Пегниц, стучали и вертелись железные молоты, резко визжали шестерни токарных станков по металлу и точилен, горели печи, дымили низкие трубы, чадили и шипели в ли* тейнях и плавильнях горячий расплавленный металл, рудногорный,, чешский, венгерский и польский свинец, аахенский гальмей (цинковая руда), чешско-саксонское олово, испанская, австрийская и чешско-рудногорная ртуть, а также железо из шахт Обернпфальца. И мастера, и подмастерья с утренней зари до ночи трудились неустанно над отливкой и формовкой оружия, колоколов и металлических изделий — отдельных штук и серий инструментов, ружей, щитов, шлемов, копий, ножей, серпов, колец, котлов, сосудов, металлической посуды и других изделий из железа, меди, олова, латуни и зеркальной руды с применением ртути — для немцев и для мирового рынка.
Необходимость приобретения сырья из разных стран, так же как и условия сбыта продукции на отдаленных рынках, приводили в ряде случаев к возникновению в Германии первых элементов капиталистических отношений, к подчинению разрозненных и небогатых ремесленников купцу-предпринимателю, обладателю больших масс сырья, закупаемого часто в отдаленных местах, и знающему все условия сбыта на отдаленных рынках. Для производства больших масс товаров и удовлетворения возросшего спроса требовалось более сложное оборудование мастерских, которое тоже было не под силу отдельному ремесленнику. Такое более крупное оборудование требовалось в области текстильной промышленности в прядении и крашении. Поэтому процесс производства в целом оказывался подчиненным обладавшему капиталом купцу, который, стремясь ц
10

повышению своих прибылей и снижению себестоимости, товаров, становился организатором и руководителем всего процесса производства, расчленяя его на ряд отдельных стадий, каждая из которых составляла функцию особого разряда ремесленников-специалистов, и связывая все эти стадии в общую систему. Такой купец- предприниматель, выделявшийся иногда из среды разбогатевших ремесленных мастеров, превращал непосредственных производителей фактически в зависимых от него наемных рабочих, несмотря на то, что они продолжали работать у себя на дому.
В этой форме, известной под названием «рассеянной мануфактуры», проявлялись первые элементы капиталистического производства. Известно также, что деятельность этих первых капиталистов встречала в городах препятствия со стороны ремесленных цехов с их веками сложившимися ограничительными правилами в отношении числа учеников, качества товара, условий получения сырья, сбыта продукта и т. п. Мы наблюдаем поэтому стремление купцов-предпринимателей, организаторов мануфактур, к распространению отраслей расчлененного процесса производства за пределы городов, в сельские районы. Источники XIV и особенно XV в. дают многочисленные примеры борьбы цехов Страсбурга и Кельна с неуклонно возраставшим внецеховым производством городской округи. Городские магистраты, в которых цеховые мастера имели большое влияние, запрещали такие раздачи сырья и полуфабрикатов по деревням. В решении страсбургского магистрата от 1484 г. сельским ткачам, выполнявшим работу для горожан, предписывалось руководствоваться цеховыми правилами, установленными в городе. Однако и после этого цеховые ткачи Страсбурга указывали на постоянные нарушения запретов раздач по деревням со стороны скупщиков. В жалобе городских ткачей указывалось, что многие живущие в деревнях, изготовляют саржу, которую они тайно сдают скупщикам за то, что те заранее дали им деньги. Указывалось также, что неподчиняю- щиеся цеховым правилам сельские ткачи производят грубые и ворсистые материи. Авторы жалобы требовали, чтобы скупщикам было запрещено продавать эти новые сорта саржи, произведенные вопреки цеховым правилам. Среди сельских ткачей было много бывших
11

горожан, которые предпочли порвать свою связь с цехом и считали, что в деревнях им выгоднее жить, чем в городах. Нарушение цеховых правил стало частым явлением и внутри городов. Так, цеховыми правилами запрещалось производить ткани из привозного сырья. Однако богатые купцы города Констанца в Южной Германии раздавали привозное сырье для переработки многочисленным бедным горожанам — прядильщикам и ткачам. Как в самом Констанце, так и в его окрестностях наемный труд в льноткачестве был широко развит уже в XV в. Крестьянское же льноткачество приобрело в XV в. регулярный характер во всех землях Юго-Западной Германии. Из общей массы сельских льнотка- чей выделялись отдельные мастера, имевшие довольно крупные мастерские и много станков. Хозяева этих мастерских использовали дешевую рабочую силу и поэтому успешно конкурировали с городскими мастерами, которые разорялись. Часть рабочих этих сельских мастерских работала у себя дома. Однако их сырье и станок принадлежали предпринимателю. Эти сельские предприниматели владели, таким образом, производством смешанного типа — внутри более или менее крупной мастерской и вне ее.
Среди производств, в которые уже во второй половине XV в. проникали капиталистические отношения, важное место занимало книгопечатание. Центрами книгопечатания во второй половине XV в. в Германии были Страсбург, Кельн, Лейпциг, Аугсбург* Нюрнберг, Франкфурт-на-Майне, Шпейер и другие города. Самый характер этого производства обусловливал начало капиталистических отношений. Ручные операции сочетались в нем с работой печатного станка, являвшегося уже в то время дорогостоящей машиной. Сам печатный станок стоил тогда около 50 флоринов !, а стоимость приспособлений к нему — шрифты, краски, рамы, наборные доски и т. п. — доходила до 200 флоринов. Стоимость хорошо оборудованной типографии составляла около 300 флоринов. В типографиях, даже в небольших, работало до 30 человек разных специальностей: наборщиков, словолитчиков, печатников, рабочих, изготовляющих печатные формы, корректоров и других. Таким  11 Флорин — другое название гульдена.
12

образом, книгопечатание требовало вложений капиталов и капиталистической организации производства. Владельцы крупных типографий были в то же время и крупными книготорговцами; требовалась закупка больших партий бумаги и красок и отправка печатной продукции на далекий рынок внутри и вне Германии. В ряде крупных типографий существовало собственное изготовление клише и шрифтов.
Существовали и более мелкие — неполные — типографии,, которые печатали несложные тексты на местный рынок. Вначале эти мелкие типографии существовали как самостоятельные мелкие предприятия. Однако с развитием деятельности крупных типографий мелкие не были уже в состоянии существовать самостоятельно. Они стали работать на скупщиков печатных изданий, которые снабжали их сырьем, и выполняли заказы крупных типографий, авансировавших их бумагой, шрифтом и оборудованием, что являлось предпосылкой их экономической эксплуатации. Такие же отношения существовали у крупных типографов-издателей с изготовителями шрифтов, клише, печатных форм и т. д.1
Мы видим, таким образом, что и в книгопечатании сложились уже в рассматриваемое нами время формы как рассеянной мануфактуры, так и централизованной. Несомненно в данном, так же как и в текстильном и в других производствах, количественно преобладали в то время многочисленные мелкие мастерские с цеховой организацией. Именно такое сочетание многочисленных мелких и мельчайших мастерских с капиталистически организованными предприятиями характерно для мануфактурной стадии капитализма. По словам К. Маркса, мануфактура «не была в состоянии ни охватить общественное производство во всем его объеме, ни преобразовать его до самого корня. Она выделялась как архитектурное украшение на экономическом здании, широким основанием которого было городское ремесло и сельские побочные промыслы»1  2.
Поскольку в производстве в XV и XVI в. возникали и складывались отношения наемного труда, то мы
1 См. А. Л. Ястребицкая, О развитии капиталистических
отношений в книгопечатном производстве. , «Вестник МГУ», 1958,
№ 3.
2 К- М а р к с и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XVII, стр. 406.
13

встречаем уже в источниках этого времени сведения о конфликтах наемных рабочих с работодателями. Борьба шла вокруг вопросов об условиях труда и его оплате. Так, например, условия труда в типографиях были очень тяжелые: рабочий, день продолжался 14 часов — с 5 часов утра в летнее время и с 6 часов зимой. В типографском производстве, несмотря на то, что само печатание производилось машиной, было много тяжелых ручных работ. Дисциплина труда для наемных рабочих отличалась жестокостью. За отлучки от работы рабочие подвергались арестам и штрафам, доходившим до размеров недельного заработка. Характерно, что в ряде случаев при возникновении конфликтов хозяева прибегали к угрозам увольнения рабочих с работы. Очевидно, что в этих случаях хозяева были уверены в возможности найма новых рабочих без особых затруднений.
Отношения между мастерами и подмастерьями в разных отраслях текстильной промышленности начали уже в XV в. терять характерные для них раньше черты патриархальности. Возникавшие в этих отраслях конфликты по вопросам условий и оплаты труда все больше и больше принимали острый антагонистический характер. Положение подмастерьев характеризуется в XV—XVI вв. очень продолжительным рабочим днем и полной зависимостью от мастеров. Тяжелыми были условия труда тех непосредственных производителей, которые работали на дому, но экономически все больше и больше превращались в наемных рабочих, подвергавшихся усиленной эксплуатации со стороны предприни- мателей-раздатчиков. Предприниматели изыскивали разные методы снижения оплаты труда. Одним из таких методов была расплата изделиями данного производства. При этом товары оценивались выше той цены, за которую рабочий мог продать их на рынке. На оплату труда товарами жаловались уже в конце XV в. кёльнские ткачи и другие рабочие.
Ярко выраженные формы получило проникновение капитализма в горную промышленность Германии. В средние века Германия занимала первое место среди европейских стран с развитой горной промышленностью, особенно по добыче благородных металлов. По данным источников, в первые десятилетия XVI в. в горной промышленности Германии было занято больше 100 000 че¬
14

ловек. По добыче серебра Германия значительно превосходила все остальные страны Европы, вместе взятые. Добыча золота и серебра оказалась, по мнению Ф. Энгельса, «последним толчком, поставившим экономически Германию в 1470—1530 гг. во главе Европы и тем самым сделавшим ее средоточием первой буржуазной революции в религиозном облачении, т. е. так называемой реформации» Г
Свое превосходство по добыче серебра Германия сохранила вплоть до массового притока в Европу драгоценных металлов из Нового Света. Но и после этого немецкие предприниматели продолжали господствовать в этой отрасли производства благодаря своим тесным связям с Испанией, являвшейся главной поставщицей благородных металлов из Америки. Крупные немецкие торговые фирмы — Фуггеры, Вельзеры, Гохштеттеры и другие — владели горными разработками в других странах Европы.
В горной промышленности Германии были с самого начала брагоприятные условия для зарождения элементов капиталистического производства. Недра земли не составляли собственность землевладельцев. Вначале они оставались собственностью общины, а затем сделались княжескими и императорскими регалиями, сдававшимися отдельным лицам и коллективам. По этим условиям и по условиям самого производства недра земли разрабатывались в средние века в Германии свободным трудом. Беглые зависимые крестьяне не могли быть затребованы феодалами, если эти крестьяне работали на горных промыслах. Княжеские и императорские власти, заинтересованные в благородных металлах для своих чеканных дворов, предоставляли каждому свободу бурения, т. е. право производить изыскания в рудоносных местах. Тот, кому удалось открыть рудоносные жилы, получал их в леи и был обязан отдавать десятую часть продукции регальному господину, т. е. князю или императору и, кроме того, остальные девять десятых продукции продавать за установленную цену на чеканный двор.
Уже на ранней стадии развития горного дела добыча велась не одним ленником, а небольшими коллектива-
К. М а р к с и Ф, Энгельс, Сочинения, т XXVIII, стр. 148.
1

ми, так как даже при глубине в два метра требовалось по меньшей мере работа двух человек одновременно. Но известно,, что уже в XIII в. работа в шахтах велась в Германии круглые сутки в четыре смены по 6 часов. Таким образом, в каждой шахте работал коллектив по меньшей мере из восьми человек, при хорошей же добыче — из 16 человек. Кроме того, такой коллектив не мог обходиться без кузнеца, который постоянно оттачивал для забойщиков отбойные инструменты. Эти коллективы работавших в рудниках рудокопов назывались уже в XIII—XIV вв. товариществами участников разработок (Gewerkschaften), а члены этих товариществ участниками разработок (Gewerken).
Вначале эти товарищества были трудовыми коллективами участников, которые сами работали в шахтах, добывали руду, плавили ее на свой счет у частных плавильщиков, примитивные плавильные печи которых стояли в лесу, отдавали в княжескую казну десятую часть продукции и продавали остальные девять десятых на чеканные дворы. Позже в течение XIV и XV вв. происходил процесс их превращения в товарищества состоятельных людей, которые сами не работали, но являлись участниками горных предприятий, держателями паев, вносили в эти товарищества равные доли требуемых денег и делили между собой доходы. К началу XVI в. большая часть работ в шахтах стала выполняться. наемными рабочими, состоявшими из разорившихся и обедневших рудокопов, бывших членами трудовых товариществ, а также из уходивших из деревни крестьян и из задолжавших и разорившихся горожан.
Причины этого превращения трудовых коллективов мелких производителей-рудокопов в предпринимательские паевые товарищества и зарождения в горной промышленности элементов капиталистического производства заключались прежде всего в изменениях,, которые произошли в XIV—XV вв. в характере самой этой промышленности. Рост добычи руды, особенно руды благородных металлов, связан был с возрастающим углублением шахт, так как наиболее богатые рудой и нетронутые пласты залегали глубоко в недрах земли. В конце XV и в начале XVI в. глубина шахт в рудниках Саксонии была разной, но в ряде мест доходила до 300 метров, причем были случаи еще большего углуб¬
16

ления шахт. Продолжать работу в глубоких шахтах можно было только при больших затратах денежных средств на водоотводные и воздухопроводные сооружения. Глубоко под землей проводились горизонтальные шахты (так называемые штольни), в которые стекала вода из соединенных с ними особыми проходами вертикальных шахт. При дальнейшем углублении шахт требовалась установка особых насосных сооружений для подъема воды до уровня штольни. Кроме этих сооружений, в глубоких шахтах требовалась еще установка деревянных подпор. Все это требовало значительных вложений денег. Наряду с процессом добычи руды, усложнялись также процессы ее транспортировки, толчения и промывки, требовавших одновременного участия многих людей и организованного разделения труда. Усложнились также условия сбыта разных руд крупными партиями на производство оружия.
Уже в последние десятилетия XV в. определилось, что только лица, обладающие необходимыми денежными средствами, могут быть членами товариществ участников разработок. Большие доходы, которые давали вложения денег в паевые доли горных предприятий, привлекали к ним внимание многих состоятельных горожан, живших далеко от места добычи. Эти товарищества перестали быть работающими коллективами. Их члены, хотя и продолжали называться «участниками разработок», были в действительности держателями «куксов», т. е. долей горных предприятий, участвовавшими в их доходах.
Проникновение капиталов в горную промышленность Германии определялось и тем обстоятельством, что князья и императоры Габсбургского дома, постоянно нуждаясь в деньгах, заключали займы с крупными торгово-ростовщическими фирмами и закладывали им горные богатства своих территорий с правом получения всей добычи. В XV в. Фуггеры и другие фирмы Южной Германии сдавали горные промыслы предпринимателям, а нередко и сами участвовали в непосредственной эксплуатации рудников,, в их снабжении новым оборудованием и организации производства на основе наемного труда.
Своеобразные условия, в которых развивались зарождавшиеся в горной промышленности элементы ка¬
17
'2 М* М. Смирин

питалистического производства, заключались в том, что немецкие князья, которым принадлежали недра земли, не ограничивались получением десятины, но стремились удерживать в своих руках управление и руководство горными предприятиями. Должностные лица княжеской горной администрации (бергамт) распоряжались деньгами участников разработок, закупкой и установкой оборудования рудников., наймом и увольнением рабочей силы, распределением прибылей между держателями «куксов». Само собой разумеется, что при этом имели место немалые злоупотребления со стороны должностных лиц горной администрации, многие из которых сами вовлекались в предпринимательские операции с рудниками. Участники крупных и мелких, разработок и других горных предприятий были недовольны этим княжеским управлением. Они стремились сами определять и решать вопросы производства, найма рабочей силы и распределения прибылей.
Противоречия между капиталистическими элементами и феодально-княжеской собственностью на недра земли и вытекающим отсюда характером управления были особенно остры в горной промышленности. Князья старались не выпускать из своих рук контроля и управления всеми сторонами горного дела. Эта борьба капиталистических элементов с княжеской администрацией тяжело отражалась на положении разорявшихся мелких производителей и наемных рабочих. Предприниматели — участники разработок жаловались на «своеволие» горнорабочих, вытекавшее, по их мнению, из того, что не сами предприниматели управляют непосредственно процессом производства. Князья в издаваемых ими законах, в так называемых «горных уставах», старались доказать, что они «справляются» с рабочим вопросом. Так, в 1449 г. саксонскими герцогами был установлен восьмичасовой рабочий день в шахтах вместо шестичасового, который существовал до этого. Этим решением у горнорабочих была отнята возможность производить после работы по найму где-нибудь самостоятельные поиски руды. Позже в дополнение к этому было указано., что должностные лица должны следить за тем, чтобы рабочие не покидали шахты до прихода их смены, чтобы время было интенсивно заполнено работой. В горном уставе 1500 г, саксонские
!?

герцоги обязывали шихтмейстеров (т. е. управляющих рудниками) следить за штейгерами, являвшимися их помощниками в отдельных шахтах, а штейгеров — следить за забойщиками и другими рабочими, чтобы рабочее время было как следует заполнено, чтобы по субботам, в дни выдачи недельной заработной платы эти должностные лица знали, сколько кому выдавать и при этом наказывать нерадивых вычетом из их заработной платы, а в иных случаях также увольнением с работы. Для того чтобы рабочий был поставлен в полную зависимость от рудника, в котором он работал, горный устав того же года запрещал ему работать в течение недели в двух разных рудниках, а в одном руднике, сколько бы он ни работал, ему не может быть выдано в субботу больше одной недельной заработной платы.
Источники сообщают уже во второй половине XV в. о волнениях горнорабочих, требовавших повышения заработной платы. Так, в одном письме саксонских герцогов от 1470 г. выражается их тревога по поводу того, что рабочие грозят поднять бунт в случае, если их заработная плата не будет повышена, что, хотя их временно успокоили, не может быть уверенности в том, что угроза не возобновится. В конце XV в. на шнееберг- ских рудниках в Верхней Саксонии имели место волнения горнорабочих, работавших в затопленных шахтах, которые требовали, чтобы им платили больше, принимая во внимание особо тяжелые условия, в которых они работают. Горная администрация вынуждена была уступить. В горный устав 1500 г. был включен пункт о том, что работающие в опасных условиях, например в местах, затопленных водой, лишенных хорошего притока воздуха и т. д., несправедливо получают одинаковую плату с теми, кто работает в более легких местах. Устав предписывает бергмейстерам, т, е. высшим должностным лицам горной администрации, осматривать места работы и в зависимости от условий устанавливать заработную плату. Вместе с тем устав предупреждает, что без этого осмотра бергмей- стером шихтмейстеры не имеют права повышать под нажимом рабочих их заработную плату, а если они это сделают, то должны быть подвергнуты строгим наказаниям.
г
19

Мы видим, таким образом, что в разных отраслях промышленности в конце XV и в начале XVI вв. происходил процесс зарождения капиталистических отношений. Это было время, когда в Германии были цветущие города и земли, которые в своем промышленном развитии были на уровне наиболее развитых стран Европы и в которых происходил рост богатств наиболее крупных торговых фирм. Указанные выше крупные южнонемецкие фирмы — Фуггеров, Вельзеров, Гохштеттеров, Имхофов и других, — наживавших огромные состояния на международных торговых и кредитных операциях, вкладывали свои капиталы в горную промышленность не только Германии, но и Австрии, Чехии, Венгрии и других стран Европы. Фирма Вельзеров владела также разработками меди и серебра в Америке. Фуг- геры вкладывали капиталы не только в горную, но и в другие отрасли промышленности, сочетая таким образом деятельность торговцев и ростовщиков с деятельностью промышленников, извлекая наряду с торговой и ростовщической прибылью также и капиталистическую прибыль от эксплуатации наемного труда. В борьбе со своими конкурентами эти фирмы опирались на силу своих привилегий и монополий, а также на финансовые связи. Обладая ими, Фуггеры имели в своих руках особые средства нажима и могли создавать для своих конкурентов серьезные препятствия в получении сырья и сбыте готовых изделий. Поэтому деятельность крупных торгово-ростовщических компаний вызывала в кругах радикального бюргерства в XV—XVI вв. недовольство, которое переплеталось у них с их общим возмущением по отношению к прерогативам и привилегиям верхушки феодалов и князей.
Своеобразие экономического развития Германии в рассматриваемое нами время заключалось, однако, в том, что экономический подъем одних городов и земель сочетался в ней с застоем и отставанием других земель и городов. Для Германии характерна была и тогда неравномерность развития. Города Юго-Западной Германии становились в начале XVI в. крупными промышленными центрами Европы, а это имело решающее значение для всей экономической жизни этой части страны — для ее сельского хозяйства (см. главу II) и для ее торговли. В своей торговой деятельности в раз-
20

иых странах мира ЮжногермайскИё торговые фирмы могли опираться на экономическое превосходство своих городов и благодаря этому занять в мировой торговле выдающееся, прочное положение. В то же время крупные города Северной Германии, бывшие чисто торговыми городами, придерживались в своих торговых связях с другими странами старых методов, опираясь не на экономическую силу, а на свои старые завоеванные привилегии. Эти города, достигшие большого расцвета, не могли уже удержаться на этих позициях и стали заметно приходить в упадок, когда государства, расположенные в районах Балтийского и Северного морей, экономически и политически усилились. Особым было положение в восточных землях, в которых уже стало определяться значение производства хлеба и других продуктов сельского хозяйства на вывоз и в которых города, насколько они здесь развивались, становились центрами этой торговли сельскохозяйственными продуктами.
Между различными районами страны, жившими своей особой жизнью, связь была слабая. «Цивилизация в Германии существовала лишь местами, — писал Ф. Энгельс, — сосредоточиваясь вокруг отдельных промышленных и торговых центров... Юг имел совершенно иные торговые связи и рынки сбыта, чем север: между востоком и западом почти вовсе не существовало обмена» Г Кроме того, экономическому развитию страны препятствовали нечеткие национальные границы, постоянные конфликты на почве спорных территорий, неустойчивое положение в землях, примыкавших к Швейцарским кантонам, и особенно конфликты с Францией в землях, соседних с Фландрией, и на всем протяжении Рейна, а с 90-х годов XV в. длительные и бесперспективные войны с Францией в Италии, являвшейся важным звеном системы внешних торговых связей Германии. Затем обилие внутренних границ между территориями, фискальный гнет территориальных князей, соперничавших друг с другом в пышности своих дворов, в содержании дорогостоящих армий и бюрократических аппаратов, отсутствие политического и экономического центра для всей страны. В своих тор-  11 К. М а р к с и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 7, стр. 347.
21

Г6ЁЫХ связях с другими странами немецкие купцы нё могли рассчитывать на поддержку и помощь мощного централизованного государства./Важное значение среди факторов, препятствовавших развитию капиталистических отношений при самом их зарождении и обострявших противоречия между ними и существующим строем, имели нараставший нажим на крестьянство и усилившийся процесс феодальной реакции в деревне.

Глава II.
НЕМЕЦКАЯ ДЕРЕВНЯ ПЕРЕД ВЕЛИКОЙ КРЕСТЬЯНСКОЙ ВОЙНОЙ
Для того чтобы иметь правильное представление о тех изменениях, которые произошли в аграрном строе Германии и в положении немецкого крестьянства в XV—XVI вв., необходимо иметь в виду, что предыдущий период —£ХШ—XIV вв. — был периодом некоторого улучшения положения крестьян, периодом некоторого смягчения феодального гнета: ослабления крепостного состояния крестьян до уровня простой зависимости — поземельной и личной с более умеренными повинностями. Основные причины этого связаны были с результатами крестовых походов — с уходом и гибелью значительного числа феодалов, а также с тем, что XIII в. и первая половина XIV в. были временем внутренней колонизации, распашки новых земель и их освоения;] т. е. таких новых явлений, которые требовали усердного труда и заинтересованности крестьян. СВ отдельных землях Германии, как например в Саксонии., изменение системы эксплуатации крестьян в XIII в. связано было с возникновением и развитием горного дела — серебряных рудников и солеварен, так как крепостные крестьяне, уходившие на горные промыслы, принадлежавшие саксонским герцогам, не могли быть возвращены оттуда феодалами насильственным путем. В этих условиях, а также в условиях возникновения и развития городских рынков многие феодалы стали считать невыгодной систему барщин, стали переходить к взиманию с крестьян продуктовой ренты, и частично заменять ее денежной. В ряде случаев феодалы предпочитали, отпуская крестьян на волю, сконцентрировать в своих руках крестьянские земли путем их дтчуждения, а затем сдавать земельные участки в крат-
24

косрочную аренду отдельным крестьянам/и мелким рыцарям, так называемым «мейерам». Результатом этого было в ряде районов расслоение крестьянства — образование в общей массе мелких и средних крестьян слоя зажиточных, владевших более обширными наделами, являвшихся лично свободными.
Изменения в аграрных отношениях с конца XIV в. связаны с ростом немецких городов и успехами в развитии торговли и промышленности. Эти успехи оказали свое влияние на состояние сельского хозяйства и на положение крестьян. Обилие в стране иностранных товаров и рост богатств в городах усилили в немецком дворянстве стремление к роскоши.
Результатом был возобновившийся нажим на крестьян, стремление к возобновлению и усилению его личной зависимости, к увеличению лежавших на них разнообразных повинностей. Эта общая тенденция в развитии аграрного строя Германии проявлялась по-разному в отдельных частях страны, в зависимости от особенностей их экономического и политического положения, а также от сложившихся раньше в разных землях судеб крестьянства.
В восточных землях Германии состояние сельского хозяйства и положение крестьян определялось в значительной степени хлебной торговлей крупных ганзейских городов, особенно польского порта Гданьска и немецкого Любека. Эти города, а за ними и другие города Ганзейского союза — Росток, Висмар и Штраль- зунд — сделались центрами хлебного вывоза из северо- восточных земель Германии и из некоторых других стран Северо-Восточной Европы в Скандинавию, во Фландрию и Северные Нидерланды. Это оживление хлебной торговли через ганзейские города стимулировало подъем хозяйственной активности дворянства восточных земель Германии. Усилившийся вывоз хлеба за границу вел к повышению хлебных цен в городах и районах, откуда хлеб вывозился. У дворян все более и более проявлялось стремление к расширению своих хозяйств, к основанию крупных имений, производящих хлеб. Они могли бы это сделать путем узурпации разными способами крестьянских наделов и перевода крестьян на барщину. Однако сила сопротивления немецкого крестьянства в этих землях была слишком ве¬
24

лика для этого. В этих захваченных у славян и литовцев областях основная тяжесть феодального гнета немецких феодалов ложилась на еще сохранившихся там славянских и литовских крестьян. Немецкие же крестьяне находились в этих землях в привилегированном положении. Сломить их силу сопротивления было еще нелегко. Немецкие крестьяне могли еще использовать и то, что крупные князья восточных земель не были заинтересованы в усилении дворян и в значительном расширении их землевладения. В борьбе князей и феодалов в восточных землях Германии немецкое крестьянство представляло еще в то время известную политическую силу.
Хозяйственная активность дворянства стимулировалась также в северо-западных районах Германии — в Вестфалии, Саксонии и более мелких землях. Спрос на хлеб неизменно нарастал в этой части страны со стороны близлежавших и бурно развивавшихся городов. Успехи текстильной промышленности в городах Северо- Западной Германии и возросший спрос на шерсть стимулировал в этом районе развитие овцеводства. Дворянство и здесь стремилось к расширению своих хозяйств за счет крестьянских наделов. Однако и в этом районе стремление дворян нелегко было реализовать. В Северо-Западной Германии в предыдущий период на почве развития краткосрочной мейерской аренды образовалась значительная прослойка зажиточных крестьян, которая сама была связана с местным городским рынком и была еще в состоянии конкурировать на нем с предприимчивыми дворянами. В борьбе против попыток усиления в этом районе феодального нажима крестьяне также могли использовать противоречия внутри лагеря феодалов — между князьями северо- западных территорий и дворянством.
Иное положение сложилось в наиболее обширном и наиболее густонаселенном районе Южной и Юго- Западной Германии. Здесь политические условия благоприятствовали произволу феодалов. Боровшиеся между собой крупные клики князей — Габсбургов, баварских герцогов и герцога вюртембергского нуждались в поддержке владельцев многочисленных в этих районах мелких территорий и феодалов. Сплочению разных прослоек господствующего класса в землях Юго-
25

г. •. л
Западной Германии благоприятствовали как революци¬
онное брожение недовольных элементов городов и деревень, так и близость швейцарской границы. Швейцарские кантоны, упорно боровшиеся против попыток их подчинения Габсбургами, служили в последние десятилетия XV и в начале XVI в. убежищем для многих революционных деятелей Германии, в представлении которых Швейцария являлась примером решительной и успешной борьбы против князей и феодалов.
В сельском хозяйстве юго-западных земель Германии важное значение в рассматриваемое нами время получили те культуры, которые имели благоприятные условия сбыта на местных рынках возросших и процветавших городов. Выгодными были здесь огородные культуры,, культуры винограда и льна, а также животноводство. Для аграрного строя, сложившегося здесь уже в XV в., характерно было производство основной массы сельскохозяйственных продуктов в мелких крестьянских хозяйствах, с которых феодалы взимали натуральные и денежные поборы. Однако в то же время выгодные условия сбыта продуктов питания и шерсти побуждали феодалов к более активной хозяйственной деятельности. Все более и более заметным становилось стремление феодалов к увеличению своих стад мелкого
и крупного рогатого скота, к использованию для этой цели и узурпации общинных лугов и лесов. Обладая правом суда, феодалам нетрудно было придавать захватам общинных угодий «законный» характер и осуществлять их как «судебные решения». Эта практика нашла свое отражение в уставны'х грамотах деревень юго-западного района, в так называемых «Weistumer». Эти грамоты в значительной своей части должны были представлять собой записи обычного права, которые производились в судебных заседаниях с участием старейших жителей деревень. В действительности же феодалы, обладавшие правом суда и руководившие деревенскими судебными заседаниями, диктовали эти записи по своему произволу. Так, например, устав деревни Загбах в 1432 г. устанавливал в общинном лесу определенную линию, дальше которой крестьяне-общинники не имеют права выгонять своих свиней ввиду того, что местность за этой чертой отводилась для барского свиноводства. В другом уставе одной шварцвальдской
26

деревни устанавливалось, что только феодальный сеньор имеет право свободного пользования общинными лесами для выгона свиней. Общинникам же. предоставлялось ограниченное право пользования и притом только с особого разрешения сеньора.
Таким образом, барское животноводство расширялось за счет ущемления крестьянского. Крестьянам отводились в общинных угодьях худшие и недостаточные для них участки, пользование которыми к тому же облагалось особыми поборами и повинностями.
Возросший спрос на вино, на шерсть, на лен и на другие технические сельскохозяйственные продукты побудил землевладельцев расширить производство этих продуктов в своих собственных хозяйствах, а это влекло за собой стремление феодалов к расширению применения дарового труда крестьян по содержанию господских стад, по уходу за посевами на барских полях и огородах, по обработке льна, пеньки и других технических культур, по перевозкам продуктов в амбары, а оттуда на близкие и на отдаленные городские рынки. Характерной чертой этой барщины является ее нефиксированный характер. Крестьян заставляли выполнять все «нужные» господам работы. Крестьян возмущала эта неопределенность объема барщинных работ. В отдельных деревнях крестьяне жаловались, что нет ни одного дня, когда они могли бы быть уверенными в том, что их не подвергнут сегодня же тяжелым даровым работам. В одной крестьянской жалобе, поданной в начале Крестьянской войны, говорится, что крестьян теперь отягощают многими тяжелыми работами сверх указанных в документах. По старым документам они обязаны были косить, жать и пахать. Теперь же их заставляют сверх этого делать для сеньора все, что требуется по заготовке и перевозке сена, соломы, ржи, дров, рыбы, навоза и т. п. без всякого вознаграждения. Перечислив затем ряд работ по обработке льна, авторы этой жалобы указывают, что, не довольствуясь этим, феодал заставлял даже их детей работать у него и жестоко с ними обращался. Если дети бежали из господского дома, уклоняясь от работы, то родители их подвергались преследованиям и репрессиям.
Таков был характер и других жалоб крестьян, поданных ими во время Великой Крестьянской войны.
27

Во всех жалобах крестьяне, говоря о барщинных работах, указывают не то или иное количество дней барщины, а перечни работ в господском хозяйстве, которые их заставляют выполнять независимо от их объема. Крестьяне Штюллингенского района в Юго-Западной Германии перечисляют в своей жалобе все полевые работы от подготовки к обработке почвы до доставки обмолоченного зерна и готового льна в замок, затем — на рынки в близлежащие и отдаленные города, «куда только граф укажет». О том же говорится во многих других жалобах крестьян юго-западных земель. Феодалы заставляют выполнять «все, что им нужно ... в городах и на рынках, каково бы ни было расстояние». Особенно возмущало крестьян то, что их заставляли выполнять все работы по льну, сколько бы его феодал ни засеял, вплоть до упаковки. При этом подчеркивается, что переход к ненормированной барщине является новшеством, введенным в сравнительно недавнее время — 30—40—50 лет тому назад — и вызванным расширением господских хозяйств и их рыночных связей.
Однако в землях Юго-Западной Германии, ставших впоследствии главными очагами Великой Крестьянской войны, основными в сельском хозяйстве оставались, несмотря на расширение хозяйственной активности феодалов, хозяйства крестьянского типа. Поэтому феодалы не ограничивались привлечением крестьян к обслуживанию барских хозяйств. Их главное внимание обращалось на усиление феодального нажима на крестьянские хозяйства. С этой целью феодалы Юго-Западной Германии стремились укрепить основу своей экономической власти над крестьянами, т. е. свою феодальную собственность на крестьянские участки. Если до XV в., а отчасти и в первые десятилетия этого века — крестьяне, платившие чинш (оброк), прочно владели своими участками, переходившими по наследству к их детям, то с XV века крестьянское наследственное право владения все больше и больше стало оспариваться фео- далами.^Допуск наследников к отцовскому имуществу и земельному участку все больше затруднялся так называемым «посмертным побором» и специальной наследственной пошлиной. В конце же XV и в начале XVI в. феодалы вовсе не хотели признавать наследственных прав крестьян на земельные участки, утверж¬
28

дая, что участки находятся в крестьянском держании только пожизненно. Многие феодалы не признавали и пожизненного права крестьян на свои земельные участки, устанавливали те или иные сроки, когда крестьянские участки объявлялись «свободными»,, и сдавали их другим. Упразднение наследственности крестьянских земельных держаний и сокращение сроков держаний на время приняли характер общего наступления феодалов на крестьян. При этом целью феодалов являлось изменение условий держаний — увеличение числа и объема крестьянских повинностей, недопущение самостоятельного развития крестьянских хозяйств и максимальное присвоение их избыточного продукта.
Частые изменения условий в связи с массовыми упразднениями прав наследственного держания и с переходом к держаниям на срок создавали чрезвычайно сложную и многообразную систему крестьянских повинностей. Все виды «регулярных» повинностей, т. е. тех, которые крестьяне несли ежегодно в виде уплаты чиншей (оброков) и выполнения обязательных работ, как уже показано было выше, не были в юго-западных землях Германии строго фиксированными. В этих землях, где феодальный гнет в XV—XVI вв. более всего усилился, феодалы доводили основную регулярную повинность крестьян — поземельный чинш до весьма значительных размеров и стремились к его дальнейшему увеличению. Значительное место среди крестьянских повинностей занимали те, которые взимались не регулярно, а при определенных «случаях». Упоминавшийся уже выше «посмертный побор», т. е. побор с наследства умершего крестьянина, был наиболее обременительным. Он взимался в натуре в виде лучшей головы скота или лучшего платья, а часто того и другого вместе. По своей ценности посмертный побор часто составлял треть оставленного имущества. Для бедняцких же хозяйств лишение единственной коровы означало полное разорение. Вместе с этим натуральным побором феодал брал с наследника и денежный побор за «допуск» к наследству. Поборы взимались феодалами при продаже крестьянином своего имущества и при других событиях в жизни крестьянина. «Он не мог, — писал Энгельс о положении немецкого крестьянина перед Великой Крестьянской войной, — ни вступить в брак,
29

ни умереть, без того, чтобы господин не получил за это деньги» К
Но немецкий крестьянин имел не одного только феодального господина; его зависимость была многообразной. Он зависел от владельца земли., от судебного господина, осуществлявшего на данной территории право суда, и от его «личного господина», т. е. от того феодала, крепостным которого данный крестьянин считался. Всем феодалам, от которых он зависел по той или иной линии, крестьянин обязан был платить поборы и нести повинности, связанные с определенными «случаями» в его жизни. Обычно же землевладелец стремился сосредоточить в своих руках все виды господства над крестьянином и приобретал у других феодалов права «судебных» и личных господ. Обладая судебными правами над крестьянином, который был его держателем и считался его крепостным, землевладелец подчинял себе полностью крестьянина и его хозяйство и получал в отношении его полную свободу действий, обирая его по всякому поводу и придавая каждому своему произвольному действию «законное» основание.
В системе крестьянских повинностей в деревнях Юго- Западной Германии значительное место занимали платежи, связанные с крестьянской задолженностью. Нуждаясь в деньгах, крестьяне брали ссуду у разных светских и духовных лиц, которые в виде процентов на вы* данную ссуду получали право на взимание с крестьянского хозяйства особой ренты. Обычно крестьяне не были в состоянии выплатить долг, и, таким образом, наложенная на их хозяйство дополнительная рента становилась постоянной. Обладатели таких рент часто продавали свое право на их взимание другим лицам. Такое проникновение в деревню представителей ростовщического капитала вызывало недовольство феодалов, которые ни с кем не хотели делить свое «право» на эксплуатацию крестьян. Феодалы часто сами предлагали и даже навязывали крестьянам ссуды на условиях наложения дополнительных рент, а также скупали право на такие ренты у их посторонних обладателей из ростовщиков. Крестьяне жаловались и на то, что накопившиеся вследствие их бедности недоимки по разным
1
К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 7, стр. 356.

Поборам феодалы объявляют долгами, с которых 6ЙИ взимают проценты в виде новых рент. Крестьяне заявляли, что они не знают происхождения многих платежей и рент, которыми опутаны их хозяйства. О размерах и чисто ростовщическом характере таких долговых рент можно судить по тому, что крестьяне, протестуя против них, выражали готовность платить нормальный и «справедливый» процент в размере одной двадцатой взятой ссуды (т. е. 5%). Следовательно, долговые ренты исчислялись из расчета гораздо более высокого процента. Известно, что ростовщический процент доходил в то время до 30 и 40 сотых основного долга.
Кроме чинша, барщины, нерегулярных поборов и многообразных платежей и рент, крестьянин обязан был платить налоги князю и десятину церкви или тому, к кому право взимания десятины перешло в силу откупа. Церковная десятина была двоякого рода: «большая десятина» — с урожая зерна и «малая десятина» — со всех других сельскохозяйственных культур и скота. В целом вся система крестьянских повинностей была чрезвычайно сложной и в количественном отношении очень гибкой, поддающейся изменениям. Во многих •местах крестьяне жаловались, что их хозяйства отягощены всевозможными чиншами и поборами разного происхождения, поглощающими почти весь урожай и обрекающими их самих, их жен и детей на голод.
Суть этой многообразной и нефиксированной системы крестьянских поборов и повинностей заключалась в том, что она связывала крестьянское хозяйство, подчиняя его целиком феодалу и его хозяйству. Крестьянин фактически был лишен свободы хозяйственной деятельности, так как он сам и его хозяйство привлекались к обслуживанию всех нужд господского замка и его хозяйства. Сама господская земля обрабатывалась не только трудом крестьянина, но и его инвентарем. При нефиксированном и гибком характере его повинностей у крестьянина не могло быть уверенности в том, что продукт его труда достанется ему, а это сильно препятствовало самостоятельному движению крестьянского хозяйства по пути предпринимательского и буржуазного развития. Если, таким образом, рост городов и общий экономический подъем страны имели своим результатом повышение спроса на сельскохозяйственные продукты и
31

хорошие условия сбыта, то феодалы старалйсь ЛйШйтЬ крестьян возможности использовать эти благоприятные обстоятельства в интересах своего самостоятельного экономического развития и подчинить все выгоды сельскохозяйственного производства своим собственным феодальным интересам. В этом наступлении феодалов на крестьян важное значение придавалось ими восстановлению и усилению крепостного состояния крестьян.
Как уже указано в начале этой главы, в предыдущий период, т. е. в XIII—XIV вв., феодальный режим в немецкой деревне был несколько ослаблен. В течение XIII—XIV вв. крепостное состояние крестьян было смягчено и, фактически превратилось в формальную зависимость, не связанную с какими-либо существенными повинностями. В большинстве случаев особые повинности крепостного крестьянина в Юго-Западной Германии носили в XIII—XIV вв. формальный и символический характер. Так, например, крепостной крестьянин для подтверждения своей личной зависимости от феодала обязан был один раз в год дать ему одну курицу для заговения. Однако в XV в. в связи с общим наступлением феодалов на крестьян положение резко изменилось. Феодалы стали рассматривать крепостное состояние крестьян как удобное орудие феодальной реакции. Институт крепостного состояния получил в XV в. и особенно с начала XVI в. важное материальное и правовое значение. При помощи юристов, состоявших на службе у князей и феодалов, было извлечено и стало вводиться в действие старое положение о том, что имущество крепостного крестьянина подлежит контролю его господина, являющегося, согласно этой «теории», настоящим собственником этого имущества. В силу этого феодалы стали предъявлять претензии на наследство умершего крестьянина, отстраняя таким образом его детей. Поэтому феодалы стали препятствовать своим крепостным крестьянам вступать в брак с крепостными других господ или с лицами, не являющимися крепостными: они не желали, чтобы имущество их крепостного уходило из-под их контроля или же переходило под контроль другого господина. За вступление в «недозволенный» брак крепостные крестьяне подвергались наказаниям и лишались имущества. Особенно усердствовали в этом крупные духовные феодалы — аббаты монастырей.
32

Ё 60-х годах XV в. аббат Кемптенского монастыря «прославился» массовым превращением свободных крестьян в крепостных, а затем грабежом их имущества на «законном» основании. Так же поступали и другие аббаты этого монастыря — его преемники. Крупные волнения крестьян — подданных Кемптенского монастыря, протестовавших против насильственных массовых закрепощений, происходили уже в 90-х годах XV в. Когда же крестьяне его в 1525 г. жаловались на аббата, что он не разрешает им по своему выбору вступать в брак, то аббат откровенно заявил, что свободное вступление крепостного крестьянина в брак привело бы к переходу его имущества под контроль и в распоряжение других господ. Тем самым аббат Кемптенского монастыря признал, что вопрос о крепостном состоянии крестьянина являлся для феодалов вопросом о распоряжении его имуществом. Что означало в действительности это распоряжение имуществом, — об этом мы можем по-# лучить представление из крестьянских жалоб во время Крестьянской войны. Те же крестьяне Кемптенского монастыря жаловались, что после смерти крепостного в дом умершего сейчас же приходит представитель монастыря и, несмотря на бедность оставленной семьи, забирает половину всего имущества, а в некоторых случаях больше того. Другие крестьяне жаловались, что так называемый «посмертный побор», который с некрепостных крестьян взимался в виде лучшей головы скота, брался с крепостных в значительно больших размерах, достигая третьей части, а часто и половины всего оставленного имущества. Отвечая на жалобу его крестьян, аббат Кемптенского монастыря не отрицал приведенных в ней фактов, но оправдывался тем, что так поступают и другие князья и феодалы его района.
С крепостным состоянием связаны были особые права на крестьянский труд. Крепостные крестьяне привлекались к барщине, гораздо более тяжелой, чем некрепостные. Характерной в этом отношении является жалоба крестьян Штюллингенского района Юго-Западной Германии. «По праву, — заявляли эти крестьяне, — все рождаются свободными. Мы же из-за проступков наших предков и наших собственных оказались крепостными, а наши господа поступают с нами, как с рожденными рабами, и заставляют нас делать для них все, что они при¬
3 М. М. Смирив
33

кажут, а со временем дойдет до того, что бнй качнут нас продавать. Просим освободить нас от крепостного состояния. Тогда мы, как верные подданные., будем выполнять для наших господ все, что мы обязаны делать с давних пор».
Эти крестьяне, как видим, не отказываются от барщины вообще. Они обещают, что будут выполнять все, что полагается исстари, но протестуют против новых порядков выполнения барщины, которые феодалы ввели для них после их превращения в крепостных, и здесь же указывают, что эти новые порядки заключаются в том, что для барщины не существует границ: крепостные крестьяне обязаны делать для господ все, что те им «прикажут».
Крепостное состояние крестьян не было уже только формальностью. Оно сделалось в руках феодалов важным оружием феодального нажима на труд и имущество крестьян. Поэтому феодалы старались сделать всех своих крестьян крепостными. Этим объясняется та ожесточенная борьба, которую крестьяне вели против института крепостного права уже в первой половине XV в.

Г*л а в а III.
НАРАСТАНИЕ СОЦИАЛЬНЫХ ПРОТИВОРЕЧИЙ В ПЕРВЫЕ ДЕСЯТИЛЕТИЯ XVI ВЕКА
Расцвет городов, расширение мировых торговых связей, возникновение элементов капиталистических отношений, зарождение новых классов, так же как и начавшийся процесс феодальной реакции в аграрных отношениях, вели к чрезвычайному усложнению и обострению классовых противоречий в Германии. Из предыдущей главы уже известно, каким образом различные условия географической среды и политической обстановки обусловили в разных частях Германии особый аграрный строй и особую судьбу крестьянства. Но особенность положения в раздробленной Германии заключалась еще в том, что экономический подъем и развитие социальных отношений не вели в ней к концентрации сил и интересов в двух противостоящих друг другу лагерях. Как отмечает Энгельс, «. в начале XVI в. разные сословия империи — князья, дворяне, прелаты, патриции, бюргеры, плебеи и крестьяне — составляли чрезвычайно хаотическую массу с весьма разнообразными, во всех направлениях взаимно перекрещивающимися потребностями. Каждое сословие стояло поперек дороги другому и находилось в непрерывной, то скрытой, то открытой борьбе со всеми остальными»1. Не было единства интересов и внутри отдельных классов.
Высшей прослойкой господствующего класса, класса феодалов, были территориальные князья, обладавшие в своих территориях основными правами суверенов: они вели войны и заключали мир, держали постоянное войско и облагали налогами своих подданных: Правление
1 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с, Сочинения, изд. 2, т. 7, стр. 367—358.
У
35

князей в территориях носило характер открытого произвола, несмотря на наличие ландтагов., т. е. собраний представителей сословий. В руках территориальных князей находилось и правосудие. Имперская связь территорий заключалась в том, что их обладатели — князья формально считались держателями имперских ленов. Однако светские князья твердо отстаивали наследственный характер имперских ленов, сводя, таким образом, к нулю свою ленную зависимость от империи. Духовные князья — епископы и имперские аббаты — отстаивали свое особое привилегированное положение и свои богатые владения, опираясь на силу папского Рима и на его влияние в Германии. Между ними и светскими князьями* мечтавшими о секуляризации крупного церковного землевладения, наблюдались острые противоречия интересов. Все больше й больше обострялись противоречия между этими обоими прослойками верхушки феодальной иерархии и рыцарством, которое первоначально воплощало в себе основную военную силу империи, но с XIII в. стало приходить в упадок, а к концу XV в. оно уже успело потерять как свое значение военного класса, так и свои политические позиции в стране вообще. Значение военной службы рыцарей, связанное с силой их тяжеловооруженной кавалерии, было подорвано изобретением и внедрением огнестрельного оружия, возрастающей ролью пехоты и развитием военного дела вообще. Большая часть рыцарей, разорившись, переходила на службу к князьям или же оказалась у них в ленной зависимости и в подчинении. Часть рыцарства, непосредственно подчиненная империи, была уже к началу XVI в. незначительной. Рыцарство продолжало разоряться, теряя свои старые источники доходов. Как и другие прослойки класса феодалов, имперское рыцарство) компенсировало себя усилением феодального нажима на: крестьян, а в ряде случаев — расширением своих собственных барских хозяйств, что стимулировалось в значительной степени повышением спроса на сельскохозяйственные продукты в растущих городах. Но растущие потребности рыцарей в деньгах, вызванные возросшими их расходами на предметы роскоши и на турниры, этим не удовлетворялись. Рыцарство проявляло бурное недовольство и находилось в воинственной оппозиции к политическому строю, основанному на территориальной си¬
36

стеме. Однако в своей оппозиционности оно было обречено на одиночество, так как оно не могло установить более или менее прочный контакт с городской оппозицией вследствие своего враждебного отношения к политическому движению бюргерства и зависти к растущим богатствам и расцвету городов.
Само собой разумеется, что не могло быть речи о каком-либо контакте с революционными народными массами. Питая вражду к территориальным князьям, рыцарство требовало усиления имперской власти. Ф. Энгельс характеризовал имперское рыцарство начала XVI в. как сословие, которое представляло империю и имперскую власть «как в силу своей военной профессии, так и в силу своего положения по отношению к князьям»1. Но имперский идеал немецкого дворянства был реакционным идеалом. Это идеал крепостнического государства, во главе которого стоит император, опирающийся на класс дворян-крепостников и в котором города лишены всякого политического влияния. Немецкое низшее рыцарство, лишившееся своего былого значения и обедневшее, питало злобу ко всему новому и занималось разбоем на больших дорогах, нападая главным образом на караваны богатых купцов.
Рыцари-разбойники сделались в раздробленной Германии начала XVI в. опасным явлением, превращавшим империю в сплошной вертеп разбоя и произвола. Императорская власть и имперский суд не обладали реальной силой для борьбы с ними и к тому же сами искали в дворянстве опору для себя против враждебных сил князей. Что же касается князей, то они готовы были бросить свои силы на борьбу с рыцарями-разбойниками лишь тогда, когда они видели с их стороны опасность для себя и своих владений, но они не без удовольствия наблюдали разбой рыцарей во владениях своих соседей. И даже в пределах их собственных владений князьям не всегда было неприятно видеть, как рыцари- разбойники грабили купцов и выжигали села. За особый поборы, которые назывались «проводными деньгами», территориальные князья предоставляли купеческим караванам охрану от ожидавших их рыцарей-разбойников.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 7, стр. 393.
37

В первой четверти XVI в. особенно «прославились» своей разбойной деятельностью главари рыцарей Гец фон Берлихинген и Франц фон Зиккинген, которые наводили ужас на районы, где они действовали и считали грабежи и разбой своей настоящей профессией. В 1512 г. Гец фон Берлихинген, по его собственному выражению, возымел «охоту стать врагом нюрнбержцев» и напал на большую группу нюрнбергских купцов, возвращавшихся с Лейпцигской ярмарки, ограбил их и увел в дальние места. Они были выпущены после уплаты значительной суммы. В этом нападении участвовала большая группа франконского рыцарства лично или через своих представителей, активно или путем организации укрывательства. Нападение было тщательно подготовлено. Оно было совершено, несмотря на то что нюрнбергские купцы шли под вооруженной охраной, предоставленной бамбергским епископом. Участники нападения подвергли «наказанию» бамбергского епископа за эту охрану и подожгли его замок. Попытки императора и имперского суда объявить Геца фон Берлихингена и его сообщников вне закона «за нарушение земского мира» оказались малоэффективными. После этого та же группа франконских рыцарей-разбойников совершила еще два нападения на нюрнбергских купцов в других местах.
Это нюрнбергское «мероприятие», тянувшееся около двух лет, является лишь одним из примеров «деятельности» Геца фон Берлихингена в качестве главаря франконских рыцарей-разбойников. Уже в глубокой старости Гец фон Берлихинген, предаваясь «приятным» воспоминаниям, рассказывал, как он в течение шестидесяти лет на свой собственный риск вел «войны, усобицы и распри» и имел при этом «счастье и победу», что только неумелые и неорганизованные действия его рыцарей иногда срывали его «хорошо задуманные планы».
Еще больше тревог духовным и светским князьям империи внушал знаменитый предводитель немецкого рыцарства Франц фон Зиккинген, значительно превосходивший Геца фон Берлихингена своим образованием, полководческим талантом и политическим кругозором. Под его главенством находились крупные банды рыцарей и наемные отряды пехотинцев, которые воевали с имперскими городами и с крупными князьями и напа-
38

ДЗлИ на купеческие караваны. Но Франц фон ЗиккингбИ был не просто рыцарем-разбойником, как Гец фон Бер- лихинген. Ф. Энгельс называл Зиккингена военным предводителем рыцарства, который мечтал поставить этот класс во главе всех оппозиционных сил в Германии, т. е. возымел мечту, совершенно неосуществимую, не имевшую под собой никакой почвы в реальных отношениях. Не только крестьяне, которых дворяне угнетали, но и бюргеры разбогатевших городов не могли видеть в рыцарях своих «освободителей». Рыцарство было обречено на одиночество, а будучи изолированным от активных сил народа, оно не могло играть роль политического руководителя оппозиции. Поэтому и действия отрядов Зиккингена, несмотря на его широкие планы и политические цели, оставались только рыцарскими распрями, отражавшими глубокий раскол в господствующем классе феодалов.
Между разными группировками имущего населения городов противоречия интересов также были значительны. Патрицианские роды, образовавшие городскую аристократию, являлись, особенно в крупных имперских городах, прослойкой господствующего класса. Основная часть бюргерства в крупных имперских городах находилась по отношению к патрициату в оппозиции, касавшейся главным образом дел городского управления и городских финансов. Оппозиция, по словам Ф. Энгельса, была вполне «конституционной», потому что эта часть бюргерства, к которой принадлежали и цеховые мастера, дорожила своими привилегиями класса феодального общества. В среде этой части бюргерской оппозиции были многие, которые ориентировались на совместные действия с оппозиционным рыцарством и на союз с ним. Но в городах существовала и радикальная оппозиция тех слоев бюргерства, которые были связаны с зарождавшимися в стране капиталистическими отношениями. Купцы —раздатчики, организаторы мануфактур, разбогатевшие мастера, сделавшиеся хозяевами мастерских, в которых применялся наемный труд в отраслях производства сукон, шелка, полотна, изделий из кожи, дерева и металла, хозяева крупных типографий, члены товариществ по разработке рудников и иные предпринимательские элементы не могли мириться с существующим в политически раздробленной стране положением: каждый
39

крупный и мелкий территориальный владетель произвольно взимал таможенные пошлины, держал в запущении мосты и дороги, чтобы присваивать, согласно существовавшим правилам, товары, упавшие с опрокинутых и сломавшихся возов, и устанавливал для предпринимательской деятельности всевозможные препятствия и запреты. Предпринимательская деятельность тормозилась в значительной степени многообразием монет в стране и злоупотреблениями в области их чеканки. Каждый князь, крупный или мелкий, чеканил монету, часто меняя в ней содержание металла, с целью наживы за счет разницы в весе, в результате чего ввоз затруднялся, цены на товары и на предметы питания поднимались. В ряде отраслей производства и в горном деле наемные рабочие требовали повышения заработной платы, настаивая при этом на уплате полноценной монетой лучшего чекана. Так, в 50-х годах XV в. на серебряных приисках Саксонии возникали конфликты с рабочими, требовавшими, чтобы заработная плата выплачивалась им грошами1, содержащими не 15 геллеров, а 18 геллеров, указывая при этом, что им приходится покупать продукты питания за гроши полноценной чеканки. Конфликты были весьма острыми и сопровождались прекращением работ. Но эти конфликты между предпринимателями и рабочими в горных разработках вели к крупным конфликтам между предпринимательскими участниками разработок и герцогской горной администрацией, которая не только ведала всеми недрами земли в Саксонии, но и стремилась держать в своих руках все управление рудниками. Герцоги саксонские получали десятину с добычи, имели монопольное право на покупку всей добытой руды благородных металлов по ими установленной низкой цене. Поэтому герцогская администрация в еще большей степени, чем сами предприниматели, была заинтересована в сохранении низкой заработной платы горнорабочим, и притом в неполноценной, порченной монете. Герцогская администрация не допускала предпринимателей ни к самостоятельным сношениям с рабочими, ни к свободной продаже руды. Она стремилась регулировать отношения участников разработок с владельцами плавилен, с вла¬
1 Грош — серебряная монета, чеканившаяся в разных стра¬
нах Европы.
40
\

дельцами штолен и т. п. Само собой разумеется, что предприниматели — участники разработок, а иногда и владельцы плавилен и штолен, были недовольны этим положением. Противоречия между ними и герцогской властью углублялись еще и тем, что должностные лица горной администрации сами вовлекались в предпринимательскую деятельность, используя при этом свое привилегированное положение. Таково было положение не только в рудниках Саксонии, но и в других горных районах Германии. Противоречия такого порядка наблюдались и в других отраслях промышленности.
Те элементы бюргерства, которые были связаны с зарождавшимися капиталистическими отношениями, видели единственную возможность устранения препятствий, стоящих на пути их развития, в централизации государственного управления, в упразднении княжеского суверенитета и в принятии государством мер, которые благоприятствовали бы торговле и предпринимательству. Эти радикальные круги горожан рассчитывали на возможность использования в своих интересах борьбы крестьян; многие из их среды открыто выступали против актов феодальной реакции и по крайней мере до конца XV в. сочувствовали борьбе крестьян.
В особом положении находились мелкие бюргеры — непосредственные производители, которые частично еще сохраняли самостоятельность, но все больше и больше подвергались разорению, становясь фактически наемными рабочими купцов-раздатчиков, снабжавших их сырьем и авансировавших деньгами. Однако они всеми силами цеплялись за призрак самостоятельного существования и выступали против тех новых сил, с которыми они не были в состоянии состязаться. Характерно положение этой прослойки в горнорудной промышленности. Во второй половине XV в. наряду со сложившимися предпринимательскими товариществами по разработке рудников были еще трудовые коллективы рудокопов, которые работали за собственный счет. Не имея средств для оборудования рудников необходимыми материалами, для доставки руды на плавильню и для обеспечения своей семьи предметами питания до реализации продукции, эти члены трудовых товариществ требовали увеличения им субсидии от герцогской казны и боролись против введения в рудника;* технических усовершенствова-

иий с целью углубления шахт и удержания напора воды. Эта прослойка разорялась, испытывая нажим с двух сторон — со стороны феодальной администрации рудников и со стороны вытеснявших ее предпринимательских элементов, применявших дорогостоящие технические сооружения. Политические позиции этой группировки в обострившейся обстановке классовой борьбы были крайне неустойчивыми и колеблющимися.
Не все обедневшие и разорившиеся члены цехов могли в условиях того времени сделаться наемными рабочими. Большинство их опускалось в ряды городского плебейства. Эти разложившиеся элементы старого феодального и цехового общества соединялись с выброшенными из своих насиженных мест крестьянами и уволенными слугами, которые не могли найти в иерархии того времени своего места. Это были деклассированные элементы, составлявшие самый низший, бесправный слой населения средневекового города, находившийся вне общины, вне феодальной и цеховой корпорации. Ф. Энгельс называл эту прослойку плебса предпролетариатом. Промежуточную прослойку между этими двумя группировками образовали подмастерья, которые также стояли вне какой-либо корпорации феодального общества, но надеялись в будущем достигнуть положения бюргеров и цеховых мастеров. Массы городского плебейства представляли собой пеструю неорганизованную толпу, весьма подвижную и шумную, политическая ориентация которой была неустойчивой и менялась в зависимости от общей ситуации. Однако в период подъема революционного движения, каким было и рассматриваемое нами время конца XV и начала XVI в., городской плебс становился самым решительным союзником крестьян в их антифеодальной борьбе, образуя вместе с ним мощный революционный крестьянско-плебейский лагерь. Сила этого лагеря заключалась в том, что в среде входивших в него народных масс, в отличие от имущих классов, не было и не могло быть никаких противоречивых интересов. Они все в одинаковой степени были бесправны и эксплуатировались всеми остальными классами общества.
В кругах духовенства наблюдались непримиримые противоречия интересов между высшей церковной иерархией, принадлежавшей к верхушке господствующего

класса, й низшим духовенством, в составе которого многие стояли близко к революционному крестьянству и сочувствовали его борьбе. В составе тайных обществ крестьян и плебеев перед Реформацией, а также в крестьянских лагерях и отрядах времени Крестьянской войны были представители низшего духовенства, которые проповедовали и комментировали тексты «священного писания» в духе народных требований социальной справедливости.
Из всего сказанного выше можно видеть, как сложна была классовая структура германского общества в период, предшествовавший Реформации и как противоречивы были интересы даже внутри отдельных классов. Ни один класс (за исключением крестьянско-плебейского лагеря) не был способен выступить с общими требованиями. В таких условиях, несмотря на общее недовольство существующим положением, не было предпосылок к тому, чтобы сложился общий объединенный лагерь оппозиции на почве общих интересов. Почти все входившие в состав оппозиции группировки имущих классов были еще в той или иной мере связаны с сословными и корпоративными привилегиями феодального общества. Только самый низший, всеми эксплуатируемый слой народа — крестьяне и плебеи — не имел в феодальном обществе никаких привилегий и был способен выступить с общими революционными требованиями. Благодаря этому борьба крестьянско-плебейского лагеря приняла в эпоху Реформации общенародное, можно сказать, общенациональное значение. Победа этого лагеря могла стать поворотным моментом в судьбе всего немецкого народа. Наоборот, поражение его и разгром его революционных сил знаменовали собой общенациональную катастрофу.

Глава IV.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ОБСТАНОВКА В ГЕРМАНИИ В XV И В НАЧАЛЕ XVI ВЕКА
Это особое значение, которое получило движение народных масс в Германии, выявилось уже в 30-х годах XV в., в последние годы гуситских войн. Гуситские войны, охарактеризованные К. Марксом как «национальночешская крестьянская война религиозного характера против немецкого дворянства и верховной власти немецкого императора»1 были потрясением для всей феодальной Европы. Международное значение чешских событий констатировали многие наблюдавшие их современники, в том числе заседавший тогда в Базеле церковный собор. Деятели этого собора указывали, что «чешская ересь» обнаруживает тенденции к распространению по другим странам и что основные причины, облегчающие это распространение, заключаются в тесной связи данной ереси с отрицанием всякого феодального господства и феодальных платежей церковным и светским господам. Особое внимание было обращено на положение в «Священной Римской империи», которое чрезвычайно осложняется распространением чешской ереси.
В 1431 г. закончился крахом пятый крестовый поход против гуситов, организованный германским императором и римским папой. Революционная чешская армия, основную силу которой составляли крестьяне, вышла за пределы Чехии и проникла в Баварию, Австрию, Силезию и Венгрию. Одновременно начались революционные выступления крестьян в разных частях Германии, особенно в окрестностях рейнских городов. Крупное восстание крестьян в районе города Вормса против феодалов и ростовщиков вызвало большую тревогу у феодалов и
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. VII, стр. 275.
44

йредставителей городской аристократии, увидевших 6 этом отклик чешских событий и утверждавших, что в Германии дело идет к общему подъему против всех господ. Один из участников Базельского церковного собора, проезжавший через Германию в 1432 г., писал, что на Рейне происходят массовые выступления крестьян не только против духовных лиц, но и против знати. Он прибавил, что больше ни за что не станет проезжать через Германию, так как уверен, что скоро все немецкие крестьяне перейдут на сторону чехов. Особую тревогу в кругах реакционного лагеря разных стран вызывало то обстоятельство, что в Германии, как и в Чехии, на крестьянское революционное движение возлагают надежды и некоторые оппозиционные круги из имущих классов, что, следовательно, назревающее движение получает общеполитическое значение. Известный деятель папской партии на Базельском церковном соборе Николай Ку- занский оценил положение в 30-х годах XV в. в Германии как кризис всей имперской системы, который может превратиться в кризис феодального строя и феодального государства во всех странах католического мира. Для спасения положения в феодальном мире и прежде всего в Германии Николай Кузанский рекомендовал укрепить «Священную Римскую империю». Сами князья, писал он, должны иметь в виду, что укрепление империи в их собственных интересах, так как иначе «народные массы поглотят князей подобно тому, как князья пожирают империю».
Необходимость в имперской реформе была теперь признана самими немецкими князьями. События, связанные с гуситскими войнами, отражали не только нарастание революционного подъема народных масс, но и происходивший тогда у ряда народов Европы процесс государственной централизации и выявившееся стремление народов к политической самостоятельности. Немецкие князья желали вернуть не только чехов к подчиненному положению в империи, но и другие отпавшие от империи и стремившиеся к государственной самостоятельности народы, как швейцарцев, итальянцев и др. Но установившаяся в Германии система обособленных территорий, система княжеского мелкодержавия казалась теперь княжеским кликам недостаточно прочной основой для их широких агрессивных планов в отношении других наро-
45

Дбв и для борьбы с подымающейся волной оппозиционных движений. Вопрос об имперской реформе обсуждался в кругах князей особенно усиленно при императорах из Габсбургского дома — при Фридрихе III (1440—1493) и Максимилиане I (1493—1519). Вопрос этот оказался очень трудным для князей вследствие того, что они хотели при этом сохранить в своих руках полный суверенитет в своих территориях. На многочисленных совещаниях по вопросу об имперской реформе речь шла для князей о консолидации сил суверенных князей, о создании таких имперских учреждений, которые не обладают ни собственными исполнительными органами, ни собственной реальной силой, ни собственными финансами. Отражением этих поисков был созданный в 1488 г. в Юго-Западной Германии «Швабский союз».
Формально «Швабский союз» представлял собой обь- единение рыцарских обществ и имперских городов юго- западных земель Германии, к которому присоединились отдельные крупные князья — Гогенцоллерны, Габсбурги, герцог Ульрих Вюртембергский и другие. В действительности же союз находился целиком в руках этих князей, признавших своим руководителем одного из курфюрстов — майнцского архиепископа Бертольда. Города же и рыцари занимали в «Швабском союзе» подчиненное положение. Внешним поводом для создания «Швабского союза» послужило событие местного характера — захват города Регенсбурга баварскими герцогами, вызвавший тревогу среди всех мелких владетелей Юго-Западной Германии. Однако скоро выявилось настоящее политическое значение возникшего объединения. Это видно было прежде всего из его состава: в первые два года после основания, т. е. в 1489—1490 гг., в него вступили крупнейшие немецкие князья — Эберхардт Вюртембергский, епископ аугсбургский, маркграфы бранденбургские, имевшие владения во Франконии, маркграф баденский, герцог австрийский, архиепископ майнцский, будущий император Максимилиан Габсбург и герцоги баварские. Имперское значение «Швабского союза» было подчеркнуто тем, что его целью было объявлено обеспечение земского мира в Юго-Западной Германии в соответствии с решением Франкфуртского рейхстага, установившего общеимперский земский мир на десять лет. Создатели новой организации объявили, таким образом,
46

что цель ее заключается в реализации на территориях объединившихся ее членов общеимперских решений, но затем неоднократно разъясняли, что суть имперской политики должна, по их мнению, заключаться в том, чтобы за каждым членом империи сохранялись его владения и чтобы ему обеспечивались все его права и привилегии. «Швабский союз» организован с целью гарантировать реальность этих прав всем его членам в пределах их территорий. Все споры между членами подлежат решению суда, предусмотренного уставом «Швабского союза». Угроза владениям, привилегиям или феодальным правам какого-либо члена «Союза» объявляется общим делом всех членов, которые предоставляют часть своих военных сил в распоряжение командира «Швабского союза», который должен выступить и ликвидировать угрозу. Уставом «Швабского союза» специально предусмотрено было возвращение феодальным господам беглых крепостных, запрещение городам — членам этого «Союза» принимать в свои стены беглых крепостных на основании городского права. В 1491 г. «Швабскому союзу» пришлось уже на деле доказать, в чем его основная цель. В этом году начались волнения крестьян Кемптен- ского монастыря в связи с действиями аббата., проводившего их закрепощение в массовом масштабе. Начальники и командиры «Швабского союза» быстро мобилизовали силы всех его членов и двинули их против крестьян. Движение недовольства среди крестьян было подавлено. На съезде членов «Союза» по этому поводу было объявлено: «Если такое поведение бедных пропустить безнаказанно, то это будет иметь тяжелые последствия для всего господского класса, которому будет причинен большой непреодолимый вред и подрыв его интересов».
«Швабский союз» сделался для князей и феодалов Юго-Западной Германии концентрированной политической классовой организацией, являвшейся их опорой в проведении феодальной реакции, в частности в массовом закрепощении крестьянства, в охране всех их феодальных привилегий не только от крестьянского сопротивления, но и от недовольства горожан. В задачи «Швабского союза» входило также отыскание старых феодальных документов и восстановление давно забытых «прав» и привилегий феодалов и князей, Для князей — руково¬
47

дителей «Швабского союза» эта организация сделалась также опорой в проведении их имперской политики, в борьбе с Габсбургами, которые стремились к тому, чтобы использовать империю в интересах своей державы, в интересах своих наследственных земель. Когда император требовал предоставления ему помощи империи для борьбы с королем Франции, то главарь княжеской партии и фактический руководитель «Швабского союза» заявил ему о готовности предоставлять ему помощь только при условии, что вопрос об отношениях с Францией, равно как и все вопросы внешней политики империи, все вопросы войны и мира будут решаться не только императором из Габсбургского дома, но и всеми князьями на рейхстагах.
Если, таким образом, «Швабский союз» фактически выполнял для князей и феодалов Юго-Западной Германии функции феодальной государственной организации, то его собственная структура и организационные принципы отражали государственный идеал князей и показывали, каков характер той имперской реформы, которой добивались князья. Несмотря на важные политические функции новой организации, она не обладала ни собственными финансами, ни собственными постоянными военными силами. В нужных случаях «Швабский союз» получал от каждого «имперского чина», т. е. от каждого из своих членов, по заранее установленной норме определенное количество войск и финансовых средств (последнее — главным образом от городов). Другими словами: князья — руководители «Швабского союза» не хотели поставить над собой политическую организацию, которая ограничивала бы их суверенитет, имея свои собственные военные силы и финансы.
Та же княжеская клика, возглавляемая Майнцским курфюрстом, которая господствовала в «Швабском союзе», провела на Вормсском рейхстаге 1495 г. и на аугсбургском рейхстаге 1500 г. свой проект «имперской реформы». Авторы проекта хотели, чтобы принцип охраны феодальных прав и привилегий был утвержден не только в Юго-Западной Германии, но и во всей империи, чтобы в связи с этим были запрещены войны между суверенными членами империи. Первым пунктом решения, принятого в Вормсе в 1495 г.,, был закон о постоянном земском мире, т. е. о запрещении внутренних войн в им¬
48

перии. Все споры, которые могут возникнуть между входящими в империю территориальными князьями, должны улаживаться учрежденным для этой цели имперским палатным судом (Reichskammergericht) из 17 человек: одного председателя, назначаемого императором, восьми представителей имперских чинов (за исключением имперских городов) и восьми юристов. Этот состав имперского суда гарантировал князьям преобладающее влияние в нем, так как юристы, состоявшие на службе у территориальных князей, были по существу их же представителями. Согласно этому же решению имперскому суду в первой инстанции подлежат только споры между непосредственными членами империи, т. е. между территориальными владетелями. Все споры и все дела внутри территорий подлежат в первой инстанции судебному разбору территориального князя и местных феодалов и лишь во второй, апелляционной инстанции — суду имперскому. Вместе с тем авторы проекта имперской реформы стремились сделать имперский суд юридической опорой всего класса феодалов. Для этого они провозгласили в качестве основы его деятельности римское право. Суть этого права заключается в признании принципа полной и безраздельной частной собственности без всяких ограничений, лежащих в основе обычного права, сохранившего многие традиции общинных отношений. В то время как крестьяне, ссылаясь на исстари установленные обычаи и на примеры отцов, оказывали упорное сопротивление актам усиления феодального гнета, в особенности возобновлению их крепостного состояния, римское право должно было, по мнению юристов, служить основанием для всех феодалов в беспощадном массовом закрепощении крестьянства и проведении всех актов феодальной реакции.
Таким образом, предусмотренное имперской реформой 1495 г. новое судебное устройство и провозглашение римского права в качестве основы законодательства должны были, по мысли руководящей княжеской рер- хушки, повысить их авторитет во всем классе феодалов и ослабить деятельность дворянской оппозиции. Вместе с тем римское право давало князьям юридическое обоснование самодержавной власти в территориях и
4 М, М. Омирцп

оправдывало все их акты произвола и вымогательств в отношении всех их подданных, в особенности в отношении городов.
Но римское право имело для территориальных князей важное значение и в их попытках отстаивать особую линию внешней политики империи. Если императоры из дома Габсбургов стремились направить внешнюю политику империи на укрепление и расширение их наследственных земель, на создание великой общехристианской Габсбургской монархии, то другие крупные князья не желали допустить использования империи в интересах великодержавной политики Габсбургов. Они, так же как и Габсбурги, хотели, чтобы империя оставалась оплотом реакции в Европе, противостоящим стремлениям народов к национальному объединению и образованию своих национальных государств. Но по программе князей эта реакционная внешняя политика должна была служить их собственным интересам, а не только Габсбургам. Внешнеполитическая программа князей заключалась в том, чтобы расширить границы империи, вернуть в ее пределы отошедшие от нее фактически Италию., Фрисландию, Чехию, Швейцарию. Самостоятельное развитие народов этих стран князья считали угрозой для всего строя Германской империи, для всей системы княжеского мелко- державия. Наоборот, новое подчинение народов дало бы им, по их расчетам, гарантию против распада империи и против нарастания революционного движения и сопротивления княжескому деспотизму. По расчетам княжеских клик, военное и финансовое бремя могло быть возложено на чужие народы, которые будут ей подчинены: швейцарцы дадут первоклассную тогда в Европе пехоту, а чехи, итальянцы и другие народы будут доставлять империи необходимые ей финансы. Империя будет таким образом, окружена подчиненными ей народами, самостоятельное развитие которых будет предотвращено, а все издержки империи, военные и финансовые, будут нести те же народы. При этом в деле порабощения соседних народов и подрыва самобытных черт их развития важное значение придавалось опять-таки римскому праву, которое и в древнем Риме являлось одним из орудий нивелирования и порабощения покоренных стран,
50

Эта внеШнеполи?йчёскг1я программа провозглашалась неоднократно главарем княжеской клики Бертоль- дом Майнцским как на рейхстагах, так и на съездах «Швабского союза». При этом подчеркивались и ближайшие дипломатические задачи, связанные с осуществлением этой программы. Необходимо поддерживать идею всехристианского универсального характера империи. Из этого вытекает необходимость тесного контакта с папством и поддержки его реакционной политики в Европе, его борьбы за господство во всех странах христианского мира. В отношениях с Францией необходимо добиваться признания ею прав империи в Италии и в других странах.
Наметив такую программу активной внутренней и внешней политики, политики подчинения правящей княжеской клике финансовых и военных ресурсов городов и мелких имперских чинов и окружения империи подчиненными ей народами, несущими все бремя ее расходов, авторы имперской реформы признали необходимым создание общеимперского управления (Reichsregiment), построенного по тому же принципу, что и имперский палатный суд, но с еще большим подчеркиванием его зависимости от княжеской верхушки. В решении, принятом на Аугсбургском рейхстаге 1500 г., предусмотрено было, что в имперское управление входят шесть курфюрстов и что один из курфюрстов постоянно должен находиться при председателе, назначенном императором, которому он должен «помогать своими советами и соображениями, содействуя чести и пользе христианства и империи». Предусмотрено было также, что первым курфюрстом, постоянно находящимся при председателе имперского управления, будет сам архиепископ майнцский Бертольд.
Главными функциями имперского управления были дипломатические дела и финансы империи. Принято было решение об общеимперском налоге — «общеимперском пфенниге», — представлявшем собой комбинацию подушного и имущественного налога. Контроль над имперской казной должен был осуществляться коллегией курфюрстов. Важнейшей функцией имперского управления в области внутренних дел была концентрация в его руках всех дел об имперских ленах, об имперских правах и вольностях, что ставило в зависимость от него
4*
51

как имперское рыцарство, так и города, ресурсы которых должны были служить интересам княжеской олигархии. Этой же цели служили представленные княжеской верхушкой проекты законов о запрещении чрезмерной роскоши в городах и о запрещении вывоза золота и серебра из страны. Авторы этих проектов исходила при этом из убеждения, что все финансовые средства и богатства в стране должны находиться в распоряжении и под контролем княжеской олигархии, держащей в своих руках имперское управление. В этом же духе были приняты и проекты других законов.
Основной порок этой на первый взгляд законченной имперской реформы и законодательных проектов заключался во внутренней противоречивости самой политики княжеской олигархии. Руководители князей хотели создать общеимперские учреждения для проведения согласованной между князьями внутренней и внешней политики, но сохранив при этом основные позиции княжеского мелкодержавного суверенитета. Поэтому они, создав имперский суд и имперское управление, не решились создать общеимперские постоянные военные силы и исполнительные органы, которые могли бы реализовать намеченные мероприятия внутренней и внешней политики. Без имперских исполнительных органов все намеченные планы оставались только широковещательной декларацией. Швейцарцы и чехи, к которым рейхстаг обратился с предложением участвовать в общеимперском налоге, ответили отказом. Эффективность обращения к императору Максимилиану о признании им прерогатив имперского управления также зависела от наличия у княжеской империи реальных сил., которые могли быть противопоставлены Габсбургам. Взимание установленного общеимперского налога осуществлялось — ввиду отсутствия имперского государственного аппарата — самими князьями в своих территориях, которые не торопились передавать собранные суммы в имперскую казну.
Единственная реальная сила, на которую авторы принятых на рейхстагах проектов имперской реформы могли рассчитывать, была сила «Швабского союза», —■ организации местных князей, обладавшей аппаратом, способным быстро собрать силы и средства своих суверенных членов, и распоряжавшейся также силами и сред¬
52

ствами горожан и дворян своего района. На съезде «Швабского союза» в 1496 г. руководитель княжеской клики Юго-Западной Германии курфюрст Бертольд Майнцский, имея в виду нарастание революционного движения народных масс внутри империи и усиление соседних народов на ее границах, обратил внимание на «тревожный» характер этих событий для империи и указал на необходимость проведения в жизнь принятых на рейхстаге 1495 г. решений об имперской реформе — о создании общеимперских учреждений и возвращении в лоно империи швейцарцев, чехов, итальянцев и других народов, бывших раньше в составе империи и отошедших от нее. При этом Бертольд Майнцский ясно указал, что реализация этих решений зависит от «Швабского союза», который следует поэтому сохранить и всячески усилить, придать ему общеимперскую силу или же создать подобные ему организации в других частях империи.
Таким образом, так называемая «имперская реформа» конца XV в. означала не ликвидацию мелкодержа- вия и политической раздробленности, а, наоборот, их закрепление. Непрочный и эфемерный характер этой «реформы» выявился в ближайшие же годы, когда активность немецких господ и императора Максимилиана в примыкавших к швейцарской границе землях (Сен- Галлен, Аппенцель, Саргане, Граубюнден) привела к конфликту со швейцарцами в 1499 г. Немецкие князья и Максимилиан попытались тогда реализовать решение о подчинении Швейцарии. Начавшаяся в феврале 1499 г. война со Швейцарией велась со стороны немцев силами «Швабского союза», который потерпел жестокое поражение. Результатом этой войны был окончательный разрыв всех связей Швейцарии с Германской империей. Причины такого результата заключаются в том, что немецкие крестьяне юго-западных земель Германии, боровшиеся против усиления феодального нажима, поддерживали швейцарцев, для которых эта война была освободительной войной. Агрессивные силы князей из «Швабского союза» и Габсбургов, подрывавшиеся постоянными раздорами в их собственной среде, не могли справиться с народно-освободительной войной швейцарцев, поддержанной нараставшей волной антифеодальной борьбы внутри германских земель. Во время швейцарской войны 1499 г. усилилась также оппозиция
БЗ

городов й дворян против Засилья князей в «Швабском союзе», что также имело немаловажное значение среди причин поражения его войск.
Швейцарская война 1499 г. показала несостоятельность попыток консолидировать реакционную империю, подавить в ней революционное движение народных масс и недовольство в среде бюргерства и дворянства и противопоставить ее прогрессивному развитию соседних народов. Постоянные раздоры между княжескими кликами продолжались, в особенности росло соперничество, самых сильных князей империи — Габсбургов, занимавших императорский престол, с герцогами Баварии, Саксонии, Вюртемберга и многими другими крупными и мелкими князьями, которые не хотели мириться с тем, что императоры из Габсбургского дома рассматривают все силы и ресурсы империи как средства усиления их наследственных земель, а всю империю в целом как орудие своей великодержавной политики. Опираясь на военные силы и богатства своих обширных наследственных земель, вступая в финансовые сделки с крупнейшими торгово-ростовщическими фирмами того времени, проводя политику династических браков, император Максимилиан I и австрийские эрцгерцоги стремились подчинить немецких князей и подготовляли распространение власти Габсбургов на ряд европейских государств. Наиболее широких размеров Габсбургская держава достигла позже, при внуке Максимилиана I — Карле V (1519—1556). Со стороны матери Карл был внуком испанских католических королей — Фердинанда и Изабеллы. В 1516 г. Карл Габсбург стал королем Испании, боровшейся с Францией за Италию и имевшей обширные владения в Европе и за океаном, в Новом Свете. Усилиями Максимилиана, среди которых не последнее место занимал подкуп курфюрстов, Карл был избран преемником императорского престола «Священной Римской империи». Таким образом, в 1519 г., после смерти Максимилиана, Карл объединил огромные владения испанской короны со всеми землями, входившими в состав империи. При Карле V претензии на мировой «христианский» характер Габсбургской державы подкреплялись огромными размерами подчиненных ему территорий в Старом и Новом Свете.
54

Великодержавная политика Г абсбургов вызывала возмущение не только народов Европы, против которых она была направлена, но и в среде немецких князей — соперников Габсбургов. Но политические претензии Габсбургов «обосновывались» идеей создания универсальной «всехристианской» монархии, тесно связанной с идеей «вселенской» католической церкви. С конца XV в. универсалистские претензии Габсбургов пользовались активной поддержкой феодально-католических реакционных сил Европы и почти всегда — папства. В этих условиях назревавшее в Германии всенародное выступление против католической церкви должно было вызвать острые конфликты и в среде правящей верхушки и чрезвычайно осложнить и без того запутанную политическую обстановку в стране.

Глава V
КАТОЛИЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ В НАЧАЛЕ XVI ВЕКА И ЕЕ ПОЛОЖЕНИЕ В ГЕРМАНИИ
Католическая церковь, которая сама являлась крупнейшим феодальным землевладельцем, служила в средние века идеологической опорой всего феодального строя. Для того чтобы привить простым людям сознание полного ничтожества своей личности и примирить их со своим положением, церковь пускала в ход учение об исконной «греховности» земного существования человека. Рассказ Библии о «грехопадении» Адама и изгнании его из рая толкуется авторитетами католической церкви как доказательство греховной природы всего человеческого рода. «Обреченность» греховной природы людей католические богословы усматривают в том, что сами люди неспособны освободиться от «греховности». «Спасение» может быть дано только богом, который в доброте своей «спасает» души избранных им людей. Вместе с тем согласно католической догматике, бог поместил на грешной земле свое учреждение — свою церковь, которая «ведает» всем делом «спасения душ». Пути и действия церкви в спасении душ недоступны человеческому пониманию, они представляют собой «таинства», которые бог доверил католической' церкви вместе с «правом» распоряжаться его «благодатью». От человека требуется только принадлежать церкви и выполнять те обряды, которые церковь ему предписывает и смысл которых остается для него непонятным. Католическая церковь не требует от человека внутреннего «раскаяния» в совершенных им грехах. «Спасение души», или «оправдание», следует механически в результате выполненного предписанного церковью обряда (Ех opera operato). Согласно католической догме церковь имеет возможность давать «оправдание» и тем христйЗ-

кЗМ, которые не являются «избранными» богом к «спасению», так как она «уполномочена» не только распределять божью благодать, но и перераспределять ее, передавая одним то, что предназначено для других. Католические богословы «обосновывают» это догмой о единстве мистического «христианского тела» (Corpus chri- stianum), к которой они присоединяют и другую догму о «сверхдолжных делах». Некоторые «святые» и «праведники» имели столько «заслуг», что их количество превышало их собственные «потребности» в спасении души. Этими «лишними», оставшимися в свое время неиспользованными «заслугами» и распоряжается католическая церковь при своем перераспределении «благодати» среди «сынов церкви». Этими догмами католические богословы «аргументируют» практику продажи индульгенций, т. е. грамот об отпущении грехов. Если «неиспользованные заслуги» находятся в обладании церкви, то те, кто стоит во главе церкви, прежде всего сам папа, обладают правом передавать ее за деньги в пользу подведомственного им учреждения, что и подтверждается особой грамотой — индульгенцией.
Уже эта краткая характеристика католической догматики показывает двойственное положение католической церкви в мире и ее двойственное отношение к нему. С одной стороны, исходным пунктом отношения церкви к миру является признание его полного ничтожества, его сплошной греховности и отсутствие в нем самом каких- либо путей к спасению. Но в то же время церковь приписывает себе роль божественного учреждения на земле. Она спасает мир и наводит в нем «порядок». Она, следовательно, сама овладевает им и приспосабливает к нему свои учреждения, которые образовали своеобразное универсальное государство. В конце XV и в XVI в. деятельность органов церковного управления переплеталась с деятельностью аппарата папского государства в собственном смысле этого слова, государства, занимавшего большую часть Средней Италии. В этом государстве, называвшемся «Вотчиной святого Петра», папа был настоящим светским государем. Как светский государь папа имел свое войско, свои государственные доходы, свой государственный аппарат,
свои дипломатические связи. И при этом не было ясной и резко очерченной грани между пап¬
57

ским государством Средней Италии и универсальной церковью. Финансовые, судебные и административные учреждения папского государства не отделяли резко своих функций от чисто церковных дел и церковной политики. Один и тот же суд обслуживал территорию папского государства и католическую церковь. Папская казна объединяла заведование светскими и церковными доходами папского двора. Эта двойственность в положении папского двора и папских учреждений отражалась в двойственном положении самого папы. Его личность считалась не только священной, но и божественной. Даже самые приближенные к нему лица должны были, приближаясь к нему, еще на почтительном расстоянии три раза преклонять колени, а затем, совсем приблизившись, целовать его ногу. Однако как светский государь папа не чуждался светского образа жизни. Так, папа Лев X, занимавший папский престол во времена Лютера, любил ездить на охоту* и притом в соответствующем костюме и высоких сапогах. В связи с его частыми выездами на охоту близкие к нему лица жаловались на неудобство целования грязных охотничьих сапог.
Это смешение светских и церковных функций характерно было и для всей церковной иерархии. Ближе всего к папе стояла коллегия кардиналов. Кардиналам воздавались высокие почести. Они имели громкие титулы князей церкви, они входили в состав важных судебных и административных коллегий и участвовали таким образом в решении чисто государственных и военных дел. То же можно сказать и об окружавших папу прелатах, деятелях центрального церковного управления, о многочисленных средних и низших служащих папской курии. То же относится и к многочисленным церковным учреждениям и к папской агентуре, на местах в разных странах. Результатом смешения церковных функций с функциями светского государства было то., что в своей военной и дипломатической деятельности папское государство Средней Италии могло опираться не только на религиозный авторитет и влияние католической церкви, но и на огромные богатства церкви, на огромные доходы, которые стекались в Рим со всех стран католического мира, а также на свою многочисленную агентуру во всех христианских государствах.
58

С другой стороны, тесная связь с государственным и военным аппаратом придавала самой церкви характер своеобразного космополитического централизованного государства с многообразным аппаратом принуждения, со сложной многоголовой административной системой, с финансовой отчетностью и счетоводством, которое шло впереди счетоводства светских государств. Проникая во все страны христианского мира, обладая во всех странах политическими позициями, крупными богатствами и агентурой для сбора доходов, этот своеобразный государственный принудительный аппарат претендовал на то, чтобы стоять всюду выше светского государства. Проповедуя всюду презрение к миру и к человеческому земному существованию, освящая этой проповедью феодальный строй и крепостнические отношения, папская церковь старалась всеми религиозными, материальными и политическими средствами подчинить себе мир и овладевать его благами в интересах своих универсалистских политических претензий и в угоду своему огромному, разветвленному по всем странам аппарату.
Папская церковь сделалась в феодальном мире сверхгосударственной силой, универсалистские политические претензии которой подкреплялись не только тем, что она была идеологической опорой феодального строя, но и своим многообразным аппаратом нажима. Этот аппарат сверху донизу — от самого папы до мелкого католического клира — лежал тяжелым бременем на народах христианских стран, из которых выкачивались огромные финансовые средства. Огромные суммы денег доставляли папской казне назначения на высшие духовные должности — на должности епископов и аббатов. Всюду, где это представлялось возможным, папы отстаивали свое право производить такие назначения и получать при этом конфирмационные деньги. Так, например, с каждого из архиепископов Майнца, Кельна, Трира и Зальцбурга папы получали в XVI в. по десять тысяч золотых гульденов конфирмационных денег. Это была цена за папское утверждение в должности. Кроме того, вступивший в должность архиепископ должен был купить себе в Риме паллию, — узкую шерстяную ленту, которая служила доказательством его первосвященнической власти. Вручение паллии обставлялось мистическими обрядами и особой клятвой по отношению к пане.

Каждый новый архиепископ платил за это украшение и за церемонию его вручения большие деньги. Были случаи отказа архиепископов от принятия этого украшения. За это они смещались и при новом назначении уплачивали во много раз больше. Само собой разумеется, что папы старались, чтобы архиепископские должности часто были вакантными. Трирская архиепископская кафедра оказывалась в начале XVI в. в течение десяти лет три раза вакантной.
С церковных приходов папы брали при каждом назначении так называемые «аннаты», т. е. доходы первого года и, кроме того, единовременную плату за приход. Охотники на такие церковные должности уплачивали за нее вперед, когда она еще была свободна. Можно себе представить, как велики были доходы с этих должностей, за которые платили большие деньги. Все это в конце концов шло за счет населения приходов. В центральном папском аппарате также продавались многочисленные должности, дававшие право на получение платы из папской казны. По существу покупная сумма таких должностей была займом, который предоставлялся папе, а регулярная ежегодная плата по такой должности была процентом по этим займам. Продажа должностей практиковалась особенно в начале XVI в. в связи с войнами, которые вели папы Юлий II (1503— 1513) и Лев X (1513—1521). В 1507 г. папа Юлий II создал в своей канцелярии 101 новую должность архивного писца, выручив с этой продажи 74 000 дукатов. Десять лет спустя, в 1517 г., папа Лев X собирался на войну из-за округа Урбино, который он хотел присоединить к своим владениям, и для этой цели создал много новых должностей, в том числе 31 новую должность кардинала, так как за кардинальскую шапку платили больше всего. Престарелый папский врач, купивший тогда звание кардинала, заплатил за нее 30 000 дукатов. Со всей же этой кардинальской «операции» папа Лев X, по некоторым сведениям, выручил 800 000 дукатов. Этот папа продавал не только должности в центральном аппарате, но и в местных управлениях папского государства. К 141 старой должности местных управляющих прибавлено было 612 новых. Эта «операция» дала ему 286 000 дукатов. В общем к моменту смерти Льва X по проданным должностям приходилось платить ежегодно
00

328 000 дукатов. Это были по существу проценты на долги в три миллиона дукатов. Страдая от хронического безденежья, папы изыскивали пути к новым пополнениям своей казны. Бесконечная же армия папских чиновников в центре и на местах занималась самым бесстыдным вымогательством. Без подкупа папских властей и чиновников нельзя было оформить в папской канцелярии ни одного документа. Известно было в то время, что без обильных подарков нельзя было являться в папскую столицу даже архиепископу. Взятки брали не только кардиналы, но и сами папы. Взимание доходов и продажу духовных должностей они за деньги передавали купцам, в том числе и Фуггерам.
Все эти и многие другие подобные им явления обратили на себя внимание не только в народных низах, не только в бюргерских кругах, но и в образованных кругах высших светских слоев общества и в среде светских князей. Всюду говорили об «обмирщвлении» церкви, о том, что церковь погрязла в неблаговидных материальных делах, «испортилась» и совершенно «забыла» о своем духовном назначении. Повседневные наблюдения за образом жизни монахов, высшего и низшего клира убеждали в этом. Один автор XV в. писал о немецких епископах: «Вот дело епископов: скакать на лошадях, добывать себе большие почести, набивать карманы, есть хороших кур и бегать за публичными женщинами». На имперских сеймах большинство духовных князей присутствовало в таких костюмах, что их, по словам некоторых наблюдателей, можно было принять за музыкантов. И в обыденной жизни князья-епископы не считали зазорным менять митру на шлем и епископский посох на копье.
О моральном уровне католического духовенства в начале XVI в. можно себе составить представление, ознакомившись, хотя бы в общих чертах, с образом жизни самих глав католической иерархии в то время. «Яркой» фигурой был папа Александр VI Борджиа (1492— 1503). Будучи племянником папы Калликста III, он уже в 23 года получил звание кардинала. В бытность в этом высоком церковном звании он вступил в продолжительную связь со знатной замужней женщиной, которая родила ему пять детей. При помощи папы ему удалось объявить своих детей «законными» и полноправными.
61

Его старший сын, Цезарь Борджиа, был уже в семилетием возрасте назначен на высокую должность прото- нотария папского двора. Десять лет спустя Александр Борджиа, будучи уже папой, дал своему сыну Цезарю архиепископство Валенсию, приносившее 16 000 дукатов в год дохода, а еще через год он сделал его кардиналом. Историки, изучавшие деятельность Александра VI и его сына Цезаря, характеризуют их политику как династическую. И отец и сын стремились превратить государство папской области в свою наследственную монархию. В своей деятельности они не останавливались ни перед какими преступлениями. Нежелательных им лиц они отравляли или устраняли иным путем. Цезаря Борджиа подозревали в убийстве младшего брата. В 1503 г. загадочным образом умер один богатый кардинал. По свидетельству венецианского посла, при папском дворе все тогда были убеждены в том, что он был отравлен папой, который хотел скорее получить его наследство. После этого назначили девять новых кардиналов, которые, по словам того же посла, заплатили за это 120—130 тысяч дукатов, учредили новые доходные должности и продали их за 64 000 дукатов.
Примером вероломства может служить расправа Цезаря Борджиа с взбунтовавшимися против него начальниками военных отрядов (кондотьерами). Цезарь пошел на большие уступки, обещал удовлетворить все их требования и пригласил главных из них к себе в гости. По его приказу все они были убиты..
Когда Цезарь Борджиа счел для себя выгодным, он добился от коллегии кардиналов освобождения от духовного сана, женился на французской принцессе. Став, таким образом, светским герцогом, Цезарь захватил в Италии ряд крепостей и замков, жестоко расправившись с их владельцами.
Преемником Александра VI Борджиа на папском престоле был Юлий II (1503—1513). Этот папа вообще мало занимался религиозными делами, так как был всецело поглощен военными. В истории он получил славу «кондотьера на папском престоле». Его военная политика была направлена на расширение папской области и на возвышение роли церковного государства в Италии. Присоединив к церковному государству Болонью, Юлий II возмечтал объединить под своей вла¬
62

стью всю Италию. Действуя Интригами, подкупом и прямой военной силой, Юлий II участвовал в разных военных группировках и сам создавал их, меняя своих союзников в зависимости от выгодности в данный момент. Так, в конце 1508 г. Юлий II организовал «Камб- рэйскую лигу», в которую, кроме него, вошли Франция, Германия и Испания для войны с Венецией. Но меньше чем через три года (в 1511 г.) Юлий II действовал уже в союзе с Венецией, Англией и Германией, организовав «Священную лигу» против Франции с целью изгнания ее из Италии. Средства на ведение войн Юлий II добывал из церковных доходов и из продаж должностей.
С 1513 г. папский престол занимал Лев X, при котором началось бурное реформационное движение. Биография этого папы, как до его вступления на престол, так и во время его папского правления, также является ярким показателем характера «обмирщвления» католической церкви, примером того, как эта церковь, ставшая международной силой в феодальном мире, использовалась в чисто светских интересах, а ее религиозные институты и религиозная догматика сделались орудием политики, моральный уровень которой вызывал всеобщее возмущение.
Светское имя Льва X было Джованни Медичи. Он происходил из знатного флорентийского рода Медичи. Его родственники определили для него с самого начала путь духовной карьеры. В восьмилетием возрасте ему было предоставлено доходное итальянское аббатство, а в 14 лет его семья добилась от породнившегося с ней папы назначения Джованни кардиналом — пока еще ввиду малолетнего возраста втайне, неофициально. Будучи кардиналом, ом принимал активное участие в папской политике и в папских войнах. В одном сражении в папско-французской войне молодой кардинал Джованни попал в плен к французам и с трудом освободился оттуда. На церемонии его вступления на папский престол устроен был настоящий парад папских войск, которые дефилировали в своих ярких доспехах. Улицы Рима были тогда украшены языческими статуями греческих богов и богинь. Историки указывают, что Лев X на папском престоле вел, подобно Александру Борджиа, династическую политику, старался использовать свое положение для возвеличения дома Медичи,
63

а в своей дипломатической и военной деятельности ОМ, подобно своему предшественнику Юлию II, менял своих союзников, считая вероломство, интриги и провокации нормальными средствами политики. Он по нескольку раз вступал одновременно в переговоры и в союз с каждой из воевавших тогда за Италию сторон — с французским королем и с германским императором, стараясь при этом сначала извлечь выгоды из обоих соперников, а затем обмануть того и другого 1.
То обстоятельство,, что католическая церковь, опиравшаяся на свою роль в феодальном мире и на свою многообразную разветвленную по всем странам христианского мира агентуру, сделалась универсальной сверхгосударственной организацией со сложной системой дипломатических, правовых и принудительных учреждений, не могло не вызывать возмущения во всех слоях общества и в правительственных кругах разных стран. Вспомним, что XV—XVI вв. — это время консолидации в Европе ряда национальных государств, которым притязания церковной космополитической сверхгосударственной организации были ненавистны. Даже в церковных кругах этих государств нарастала в течение XV в. оппозиция против папистского монархизма, которому противопоставлялась идея о том, что авторитет церковных соборов должен считаться выше папского авторитета. Деятели этого так называемого «соборного движения» отказывались признавать богоустановленность и особое величие римского папы. Они утверждали, что папа является по существу римским епископом, который не должен столь сильно возвышаться над всеми остальными епископами.
В этом движении местного духовенства разных с?ран нашло свое отражение общее стремление, утвердившееся в политических кругах этих стран и со стороны светских государей, — стремление отстоять свою самостоятельность как в области политической, так и в области религиозной. В Англии борьба за повышение авторитета светского государства и за национальную самостоятельность своей церкви, борьба, связанная с именем Виклефа, имела место еще в XIV в. Особенно острый характер имело антипапское движение, свя-
1 См. А. Н. Савин, Религиозная история Европы эпохи Ре¬
формации, М., 1914.
64

заййое с именем fyca в Чехии, где оно, слившйей с Национально-освободительным и социальным движением в стране, сделалось борьбой не только против политических притязаний папства, но и против многих других основ католической догматики. В XV в. церковно-государственная оппозиция распространялась в разных странах и особенно во Франции, где движение против папского централизма получило название галликаниз- ма, борьбы за вольности галликанской, т. е. французской, церкви. В ряде богословских памфлетов оспаривается положение о богоустановленности папского верховенства, заявляется, что папа и римская церковь могут ошибиться в вопросах веры. С начала XV в. эти заявления становятся все более и более смелыми, нападают на папские богатства, на его щедрые раздачи, на папские денежные сборы. Открыто разоблачают неблаговидный образ жизни и корыстные цели высшего римского клира, его стремления прибрать к рукам судебные и административные функции и сосредоточить в Риме все доходы. Во французских памфлетах первой половины XV в. уже высказывается идея государственной церкви и указывается на необходимость реформы церкви «во главе и в членах» (reformatio in capite et in membris), но особенно достается в них римскому центру, в пороках которого усматривается причина всех зол церковного строя.
Останавливаясь на этой антиримской французской памфлетной литературе и на связи ее с решениями церковных соборов XV века — Констанцского и Базельского, — проф. А. Н. Савин обращает внимание на то, что протесты, содержащиеся в ней, носят в основном отвлеченный, чисто догматический характер, что в памфлетах городов больше говорится о распределении церковной власти и влияния между различными органами церкви. Они очень мало касаются основного вопроса, насколько вообще допустимо для религиозной организации, проповедующей бренность мирской жизни и необходимость аскетизма, увлечение земными интересами и богатствами. Проф. Савин указывает, что и соборы XV в., в которых «соборное движение» нашло свое наиболее полное выражение, стояли на старой католической почве. Они протестовали и отвергали новые для того времени догматы о папском верховенстве, о его
5 М. М. Смирнн
65

^йепогрешимостй» в Делах верь!, 6 праве fian издавать всеобщие и обязательные для всех верующих приказы. Базельский собор, поставив себя выше папы., принял решения, ограничивающие в значительной степени финансовые и судебные права пап. Действенность решений этого собора, сильно встревоживших папский двор, заключалась в том, что они отражали настроения местного духовенства и правительственных кругов усилившихся стран, в которых процесс государственной централизации делал большие успехи, особенно самой большой католической страны того времени — Франции. Решения Базельского собора об ограничении папских прав были приняты к руководству французским правительством, они вошли в состав доктрины галликаниз- ма, которой придерживалось не только французское духовенство, но и судебные круги во Франции, вопреки стараниям пап их дискредитировать. Папа Лев X вынужден был пойти на большие уступки французскому королю Франциску I, незадолго перед этим вступившему на престол, и заключить с ним конкордат 1516 г. Папа согласился предоставить французскому королю право назначать на высшие церковные должности во Франции, на места архиепископов, епископов и прелатов важных монастырей. Финансовые сношения римской курии с французским духовенством подлежали, согласно этому конкордату, контролю французского короля. Папа отказался от многих своих финансовых прав во Франции, от ряда доходов, оставив в этой стране только аннаты. За это французский король согласился отменить постановления Базельского собора и обязался перестать считать вселенские церковные соборы верховным учреждением католической церкви. Характерно, что папа Лев X выражал бурную радость по поводу конкордата 1516 г. Своими большими уступками римский двор обезопасил себя от действий церковной оппозиции, выявившейся на соборах, и надеялся, что его соглашение с французским королем ослабит влияние соборного движения в других католических странах.
Папско-французский конкордат 1516 г. может служить хорошим показателем состояния католической церкви перед Реформацией. Условия этого конкордата и отношение к нему французских властей и папства подтверждают, что в конфликтах между папским Римом
66

и правительственными кругами централизованных католических стран речь шла не об основах католической догматики, которые облегчили церкви выход далеко за пределы религиозной сферы, а только о распределении выгод от церковного влияния и церковных доходов. Правительства крупных феодальных государств в эпоху подъема крестьянских антифеодальных движений и развития оппозиционного движения в городах, как это было в XVI в., сами были заинтересованы в незыблемости религиозного авторитета католической церкви. Уступки, которые папа вынужден был сделать французскому королю, ограничение деятельности папских агентов во Франции вели в этой стране к ослаблению остроты реформационного движения. Большего руководящие круги французской феодальной монархии не хотели. Таково было положение и в других католических странах, достигших уже к тому времени прочной государственной централизации. В такбй католической стране, как Испания, светская власть королей пользовалась значительной частью финансовых средств церкви. В такую страну, как Англия, папским легатам вовсе был запрещен въезд, не говоря уже о развитии там их деятельности и сборе церковных доходов. Когда папа Лев X, мечтавший организовать крестовый поход против турок, вздумал послать своего легата в Англию для проповеди этого крестового похода и сбора денег, то английское правительство, ссылаясь на старые постановления, заявило, что папским легатам нельзя находиться в Англии. Папский легат вынужден был остаться на континенте.
Иным было положение в политически раздробленной Германии. Здесь представители высшего католического клира чувствовали себя полными хозяевами. Многие епископы и другие высшие церковные чины были территориальными князьями и считали для себя нормальным образ жизни светских государей.
Папские легаты, посланные для сбора денег и для проповедей, разъезжали по Германии, действовали там бесцеремонно вплоть до открытых широких продаж индульгенций. Среди светских немецких князей также было сильно желание действовать в духе решений Базельского церковного собора. Имперский рейхстаг 1439 г. в Майнце объявил базельские постановления
5*
67

имперским законом. Если бы этот закон соблюдался, то потоки денег из Германии в Рим стали бы значительно меньшими, так как выборы на духовные должности производились бы без римского нажима. Судебные права папского Рима в Германии и применение папского интердикта сократились бы. Однако в условиях, царивших в Германии, папа по венскому конкордату 1448 г. вернул себе право широкого участия в замещении приходов. Ему было предоставлено замещать низшие приходы в «нечетные месяцы года» и аннулировать выборы священника во всякое время «на разумных и понятных основаниях». О том, каковы были эти «разумные и понятные основания», можно себе составить представление из жалоб на то., что духовные места в Германии заполнялись поварами, конюхами, охотниками и шутами высших римских прелатов. Торговля доходными духовными местами приняла в Германии поистине беззастенчивые формы. Корыстолюбие папского Рима и жадность католического духовенства доводили до того, что в ряде случаев одни священники владели многими приходами, которые они не были в состоянии более или менее регулярно посещать. Рассказывают об одном канонике в Страсбурге, который добыл себе сто приходов и вел ими прибыльную торговлю. В должности попов оказывались молодые люди, которым, по выражению поэта- гуманиста Себастьяна Бранта, нельзя было доверить и скот. Многие приходы в Германии замещались иноземцами, не знавшими немецкого языка и вызывавшими всеобщее возмущение своей ненасытной жадностью.
Как уже сказано выше, в раздробленной Германии папский Рим действовал бесцеремонно, не считался и с императорами и, считая немецкую церковь самой богатой во всем христианском мире, не желал идти ни на какие уступки. Император Максимилиан I, по примеру английского короля, также не хотел пускать папских легатов в свои владения. Однако в данном случае папа не пожелал уступить и обратился прямо к рейхстагу с «жалобой». Папа рассчитывал на поддержку духовных князей, на немецкий епископат,, являвшийся папской агентурой, на раздоры и соперничество между князьями империи, между князьями и императором, на слабость политических позиций городов, на общую боязнь всех имущих классов перед назревшим восстанием народных
68

низов. Невозможность для германских императоров сопротивляться папскому произволу объяснялась и тем, что великодержавная программа Габсбургов — создание универсальной всехристианской монархии — представлялась германским императорам осуществимой только в тесном контакте с универсальной католической церковью. Несмотря на многовековую вражду между императорами и папами, обе эти реакционные силы должны были действовать солидарно в эпоху, когда завершалось образование национальных государств в Европе, а в самой Германии назревали бурные революционные события.

Глава VI.
НАРАСТАНИЕ ОППОЗИЦИИ ФЕОДАЛЬНОМУ
СТРОЮ В XV ВЕКЕ
Рассмотренные в предыдущих главах условия экономического и социального развития и особенности политической обстановки и церковного строя в Германии создали там уже в XV в. чрезвычайно напряженную атмосферу сложных классовых противоречий. Как уже указано было выше, оппозиция нарастала во всех слоях общества. Особенность обстановки в Германии заключалась в том, что антифеодальные крестьянские движения на Рейне и в юго-западных землях страны получали исключительно политическое значение, так как острие их направлялось против светских и духовных князей, и поэтому не могли не обратить на себя внимание всех слоев оппозиции. К тому же, как указывает Ф. Энгельс, в условиях сложной и запутанной классовой структуры Германии только восстание крестьянско- плебейской массы могло объективно образовать антифеодальный лагерь в общенародном масштабе1. Поэтому при всей местной узости кругозора самих крестьян всякое их объединение в более или менее широком районе для борьбы против феодальной эксплуатации воспринималось уже в начале XV в. не только как угроза местным феодалам, но и самой политической системе феодальной Германии. Вследствие того, что антифеодальные крестьянские движения были одинаковыми по всей стране, всякое объединение крестьян, направленное против самих основ социального строя, содержало в себе возможность широкого распространения. Борьба крестьянских объединений превращалась в борьбу с князьями и княжеской властью. Знамя антифеодаль-
1 К- Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 7, стр.368.
70

ной й антикняжеской борьбы, поднимавшееся крестьянскими объединениями, становилось в ходе движения знаменем борьбы за свободу народа, в то время как подавлёниё крестьянского движения объединившимися против крестьян князьями и рыцарями часто принимало характер открытого предательства народных интересов. Эта сторона борьбы немецких крестьян со знатью и князьями стала очевидной после гуситских войн, с развитием политической оппозиции в широких кругах бюргерства, когда более передовые элементы бюргерства обратили внимание на крестьянское движение. Нараставшая от гуситских войн до самой Крестьянской войны 1524—1525 гг. тенденция к превращению крестьянского движения в опору бюргерской оппозиции составляет важный факт политической истории предреформационной эпохи. Эта тенденция проявлялась во многих даже местных крестьянских выступлениях.
В особенно же яркой форме выявилось политическое значение крестьянской борьбы, в частности ее значение для различных элементов городской оппозиции, в землях Юго-Западной Германии, в движениях под знаменем «Башмака». По некоторым сведениям, уже во время крестьянского восстания 1431 г. у города Вормса восставшие переходили из одной деревни в другую со своим знаменем, собирая и увеличивая свои силы. Немецкий историк фон Бецольд считал, что это было знамя «Башмака», которое впервые появилось перед глазами потрясенных этим зрелищем князей, попов и горожан. Однако более достоверные сведения о знамени «Башмака» как знамени крестьянской борьбы имеются впервые от 1439, 1443 и 1444—1445 гг. в источниках, освещающих борьбу с иноземным нашествием, с бандами «арманьяков», вооруженных конных отрядов, хлынувших в юго-западные земли Германии под командованием французских, английских, шотландских, итальянских и испанских начальников. Эти не имевшие родины разбойничьи банды находились в последние десятилетия Столетней войны на французской службе. Еще до заключения перемирця между Францией и Англией (июль 1444 г.) отдельные немецкие князья и феодалы призывали отряды арманьяков для приведения в покорность крестьян и горожан. Сведения о таком событии мы имеем от 1439 г. В 1440 г. Фридрих III, всту*
71

пив на престол, стал готобй1ъся к борьбе со швейцарцами, в чем ему помогала немецкая знать Юго-Западной Германии. Для немецких феодалов речь шла не столько о восстановлении власти Габсбургов над Швейцарией, но прежде всего — об уничтожении источника беспокойства и антифеодального движения в юго-западных землях Германии. В 1443 г. начались переговоры Фридриха III и представителей немецкой знати с французским королем Карлом VII о посылке последним большого количества арманьякских отрядов в Юго-Западную Германию для борьбы со швейцарцами и установления спокойствия в примыкающих к швейцарской границе германских землях. Переговоры продолжались больше года, после чего в августе 1444 г. огромная армия арманьяков — около 50 тысяч конных — под общим командованием французского наследника престола (дофина) Людовика (будущего Людовика XI) вступила в земли Юго-Западной Германии. Арманьяки оставались в Германии до осени 1445 г. и были изгнаны оттуда главным образом в результате массовой борьбы против них, которая превратилась в настоящую народную войну против немецкой знати и иноземных оккупантов. Весь период с 1439 до 1445 г. именуется в источниках периодом «арманьякской войны».
В 1439 г. арманьяки были призваны страсбургским епископом Вильгельмом и связанными с ним рыцарями. Эти представители немецкой знати привели 12 000 конных арманьяков тайно в ночь на 25 февраля 1439 г. Страсбургский хронист пишет, что призывом арманьяков епископ хотел «проучить» страсбуржцев. Однако прибывшие арманьяки начали враждебные действия и против крестьян, которые, узнав о вторжении грабительских шаек, стали собираться в поле. Хронист приводит страшные подробности издевательства арманьяков над крестьянами. Одного пойманного крестьянина арманьяки жгли огнем, а когда его тело покрылось пузырями, его пустили бежать, чтобы навести ужас на окрестное население. Затем арманьяки пошли на Страсбург, заняли его предместья, грабили церкви. У выхода из города они оставили засаду из 5 тысяч конных. Внутри осажденного города шла подготовка к борьбе под руководством некоего Барпфенига, который
72

запретил кому бы то ни было выходить из города невооруженным. «Однако, — рассказывает хронист, — народ побежал на гору в количестве 600 человек невооруженных. Эти имели знамя с изображением креста, богородицы и башмака, к которому все собрались^ Из другой хроники о том же событии мы узнаем, что эти смельчаки, устроившие вылазку, были «сельчане, подмастерья и также бюргеры из города», которые не желали оставаться пассивными. Подняв знамя «Башмака», они звали всех сочувствующих им в городе и вне его объединиться для общей борьбы, так как, по словам того же хрониста, самое худшее заключалось в том, что разрозненность сил народа препятствовала организации сопротивления. Вылазка была рассчитана на то, чтобы преодолеть это основное препятствие, собрать народ вокруг знамени «Башмака» и организовать общими силами отпор врагу. Таким образом, крестьянское знамя поднято было как символ, зовущий всех к общей борьбе против врага всего народа, приведенного феодалами с целью подавить сопротивление крестьян и оппозицию городов.
Судьба группы, которая устроила вылазку, была печальной. Участники вылазки наткнулись на засаду арманьяков и были рассеяны. Однако борьба продолжалась, и сторонникам сопротивления удалось организовать массовый отпор. Города и некоторые господа, бывшие вначале пассивными и не желавшие вооружать крестьян, вынуждены были в ходе событий это«сделать. Крестьянство сделалось главной силой изгнания арманьяков в 1439 г.
Второй случай поднятия крестьянами «Башмака» относится к 1443 г. Базельский епископ Фридрих потребовал от своих подданных в епископстве внесения новых налогов. В четырех деревнях епископства введению новых налогов не было оказано сопротивления. Но в деревне Шлингене крестьяне, собравшись, решили отказаться от налога, назначение которого было связано с желанием базельского епископа оказать финансовую помощь Габсбургам в их борьбе со швейцарцами. После того как это сопротивление было подавлено, крестьян заставили признать в особом «акте капитуляции» свою вину. Само собой разумеется, что не сами крестьяне составили этот акт, который был им навя¬
73

зан. В нем крестьяне «признают», что выступили против «милостивого государя», т. е. против епископа, «грубыми словами и делами», а затем говорится: «Один из нас вскинул башмак на шесте как знак: кто в этом деле хочет идти против нашего милостивого государя, тот пусть пристанет к «Башмаку».
Очевидно, что в этом эпизоде все произошло стихийно и на шесте подняли в данном случае не подготовленное заранее знамя с изображением башмака, а просто башмак с развевающимися по ветру шнурами. Сопротивление крестьян новым поборам быстро и стихийно превращалось в общую борьбу против повиновения княжеской власти. После поднятия «Башмака» речь шла уже не только о сопротивлении определенным поборам, но и о неповиновении вообще и непризнании власти епископа. После подавления этого местного восстания собравшиеся из всего района господа говорили уже вовсе не о налогах, а о том, как привести крестьян в покорность княжеской власти.
Если эти приведенные два случая являются все же местными эпизодами, то развернувшаяся в 1444— 1445 гг. борьба против приведенных в страну арманья- ков вышла уже далеко за местные рамки. Общенациональное значение крестьянской борьбы выступает здесь со всей очевидностью.
Начало этих событий связано с тем, что новое утверждение Габсбургов на императорском троне ознаменовалось неудачными попытками молодого императора Фридриха III усилить .габсбургские позиции в юго-западном районе Германии, присоединив к своим владениям земли, примыкающие к швейцарской границе. Но для этого необходимо было прежде всего сломить сопротивление самих швейцарцев и вернуть их цод власть Габсбургов. Готовясь к борьбе со швейцарцами, император Фридрих III имел все основания рассчитывать на поддержку знати юго-западных земель, которая рассматривала Швейцарию как рассадник антифеодальных настроений, так как пример Швейцарии бесспорно оказывал влияние на соседние германские земли. С другой стороны, революционно настроенные немецкие крестьяне Гегау, Клеттгау и других близких к Швейцарии земель готовы были оказывать поддержку швейцарцам в их сопротивлении Габсбургам. Поэтому
Ц

Габсбурги и немецкая знать, действуя солидарно, обратились к бургундскому герцогу и к французскому королю с просьбой прислать в Германию банды арманья- ков против швейцарцев и немецких крестьян. В этих обращениях звучит мотив о необходимости объединения усилий всех монархов и всей знати против опасности крестьянского движения. Сама борьба со швейцарцами рассматривалась в этих обращениях как момент общей борьбы с антифеодальным движением крестьянства в Германии и за её пределами.
В письме императора Фридриха III французскому королю указывается, что речь идет в данном случае не только о швейцарцах, а об опасности, грозящей всему господствующему классу всех стран со стороны крестьян. В качестве примера автор письма называет категории французских крестьян и подчеркивает, что в предстоящей войне дело идет об общем «прецеденте, который касается всех князей, о сервах, поднимающихся против господ,, и о вилланах, надменно восстающих против знати». Дальше в письме подчеркивается, что, оказав помощь императору посылкой арманьяков в германские земли, французский король получит свою долю заслуг в том, что потушен будет «пожар, который может принести немалый вред всем королям». Император указывает французскому королю на необходимость охранять нерушимость феодальной зависимости крестьянства и подчеркивает, что в данном случае речь идет об этой основной задаче монархической власти. Сообщая о своем намерении покарать немецких крестьян юго-западных земель, германский император намекает, что опасность грозит французским феодалам не только со стороны Швейцарии, но и со стороны верхне- немецких земель, где крестьянское движение может сделаться «заразительным».
Текст этого письма и другие подобные материалы не оставляют сомнений в том, что, призывая в страну банды арманьяков, император действовал вместе со знатью, стремившейся изменить в свою пользу условия феодальной эксплуатации в Юго-Западной Германии и обеспечить здесь благоприятную почву для ведущегося усиления феодального нажима и возобновления крепостного состояния крестьян. Для этого император и знать шли на прямое предательство национальных интересов,
75

намекая французскому королю на возможность получить компенсацию за счет Германии. Хронисты, принадлежавшие к городским кругам, прямо негодуют по поводу этого предательства и пишут, что немецкая знать сама привела в страну «иноземных разбойников».
Призыв арманьяков произведен был тайно. Очевидно, император и те, которые ему помогали, представляли себе реакцию, которую вызовет в народе этот акт предательства. Французский король решил удовлетворить просьбу Фридриха III и немецкой знати, но хотел уже послать армию, гораздо более многочисленную, чем его просили. При этом он опубликовал декларацию, что он намерен использовать посланные им Цилы для того, чтобы вернуть французской короне «естественную границу» французского государства, образуемую Рейном. Переговоры, начавшиеся в 1443 г., тянулись больше года. Однако представителям немецкой знати не терпелось. В августе 1444 г. они заявили, что арманья- ки нужны немедленно, что настаивать на каких-либо ограничениях не следует. Французский король получил возможность ввести в Германию крупные силы арманьяков — от 40 до 60 тысяч вооруженных конников. Дофину, командовавшему этой армией, поручено было королем опубликовать приготовленную декларацию о «естественной» границе Франции на Рейне. Хронист города Шпейера, сообщая подробности вторжения, пишет., что австрийскому герцогу Альбрехту, брату короля, прибывшая армия французского наследника была весьма по душе и что многие немецкие рыцари и вассалы пошли в арманьякское войско, указывая им всюду дорогу.
26 августа 1444 г. на реке Бирсе близ Базеля произошло сражение армии дофина со швейцарцами. В рядах арманьякского войска сражались и немецкие рыцари, а также другие немцы, которым было обещано за это рыцарское достоинство. Швейцарцы были разбиты, несмотря на то что сражались они геройски с врагом, превосходившим их численностью и вооружением во много раз, и убили много врагов, в чем им помогали и немецкие крестьяне. Результатом упорного сопротивления швейцарцев в этом сражении было то, что в дальнейшем дофин вовсе отказался от борьбы с ними. Зато с этого времени дофин стал действовать все-
76

Ми своими силами в рейнских землях самой Германии. Руководящие слои швейцарских городов тогда уже
отвернулись от своих немецких союзников и вступили в переговоры с дофином о заключении мира, развязав ему этим руки для действий в Германии. В то же время немецкие господа и князья сдавали дофину города и замки без всякого сопротивления. Между тем дофин, обратившись в сентябре 1444 г. всеми своими силами против юго-западных земель Германии, показал, что цели его идут значительно дальше его первоначальной декларации. План французского двора заключался уже не только в продвижении своей восточной границы до Рейна. Дофин обратил уже серьезное внимание на плодородный Брейсгау, расположенный на правом берегу Рейна. Заняв войсками своего генерала Монтгомери (шотландца на французской службе) верхнерейнские немецкие города Вальдсхут, Лауфенбург и Зеккинген охотно выданные арманьякам австрийскими властями и: взяв с них массу всякого добра, дофин направил другого своего командира де Коммерси во главе 8000 конных на Брейсгау. Войска де Коммерси перешли Верхний Рейн между Лауфенбургом и Вальдсхутом и намеревались проникнуть в Шварцвальд и двинуться дальше на север. Дофин не сомневался в поддержке немецкой знати, которая видела в его войсках защитников интересов знати против крестьян и бюргеров.
Зато при попытке проникнуть в Брейсгау дофин встретился с настоящей силой народного сопротивления чужеземному нашествию, являвшемуся проводником феодальной реакции. Ему пришлось отступить перед силой народного сопротивления. Страсбургский хронист, сообщающий об этом событии, выражается лаконично, но весьма четко. «Тогда, — пишет он, — крестьянство (die Geburschaft) закрыло Шварцвальд, заняв линию обороны большим количеством людей. И так они расположились военным лагерем, занимая оборону, пока де Коммерси со своим злодейским войском не ушли через Рейн обратно к дофину».
Шварцвальд был, таким образом, спасен крестьянами, которые, обороняя подступы к нему, заставили ар- маньяков убраться отсюда. Это замечательный пример стойкой крестьянской обороны своей земли от чужеземных грабителей, поддержанных «отечественными» фео-
77

Далами. Из хроники города Констанца мы узнаем, что шварцвальдские крестьяне не ограничились изгнанием арманьяков за Рейн. Вступив в контакт с крестьянами соседних областей, они образовали вместе с ними союз «Башмака», который поставил своей целью тайно следить за передвижениями арманьяков, так как распространился слух, что они собираются увезти из Германии награбленное ими добро. Этот первый союз «Башмака», из всех нам известных, насчитывал до четырех тысяч крестьян Шварцвальда и соседних областей. Из этой же хроники видно, что деятельность этого союза была направлена не только против арманьяков, но и против немецких феодалов. Отделившись от других, пишет хронист, каждый крестьянин имел основание бояться своего господина и должен был искать себе подходящего убежища. После прекращения деятельности союза сто члены уходили в разные города, а некоторые «вынуждены были бежать из страны и оказались в отчаянном положении».
Победа шварцвальдских крестьян, отбросивших Чужеземных захватчиков за Рейн, и образование вслед за тем союза крестьян разных районов, направленного против чужих грабителей и поддерживавших их «своих» угнетателей, показывает, что антифеодальная борьба крестьян самим ходом событий превратилась здесь в борьбу за защиту родной земли, за интересы народа. В успехе этой борьбы крестьян заинтересованы были прежде всего немецкие города. Однако руководящие круги городов не заняли решительной позиции в деле обороны по крайней мере на первом этапе. Упомянутые выше три города на Верхнем Рейне у самого подножия Шварцвальда — Лауфенбург, Вальдсхут и Зеккинген, — переданные арманьякам австрийскими княжескими властями, уплатили арманьякам огромную дань, позволили им перейти Рейн и направиться в Брейсгау. Они не сделали попытки присоединиться к крестьянам в организации мощной обороны. Этой тактикой городов объясняется медленный и эпизодический характер партизанской борьбы против арманьяков осенью 1444 г. Более крупные города, так же как и некоторые господа, стали тогда на путь переговоров с дофином через императора. Нюрнбергский рейхстаг также выделил особую делегацию для переговоров с
78

дофином, чтобы добиться ухода арманьяков, но эти 'переговоры, предпринятые главным образом с целью успокоения народного гнева, тянулись долго и не дали результатов»
Однако в то время как руководящие 'верхи городов и господ вели эти безрезультатные переговоры, участились партизанские действия крестьян и низших слоев горожан. Эта борьба сделалась особенно ожесточенной с наступлением холодов, когда отряды голодных арманьяков, успевшие уже уничтожить разграбленный ими богатый урожай, рыскали по деревням и мелким городкам в поисках крова и питания. С октября — ноября 1444 г. речь шла уже и на левом берегу Рейна не об отдельных актах народной мести, а о развернувшейся народной войне, которая привела к перелому в настроениях и в тактике бюргерства.
В ряде хроник даны яркие описания действий партизанских групп против банд арманьяков. В большинстве случаев это были группы или отряды в 30, 40, 70, 100, 150, 200, 400 и больше человек; реже в 800 и 1000 человек. Многие группы возникали стихийно для совершения определенной операции, когда узнавали о предстоящем прибытии и прохождении частей чужеземцев или когда узнавали, что в каком-то близком пункте явилась какая-либо их группа с целью забрать урожай или вообще пограбить. Партизанские группы формировались обыкновенно в городах, в которых скоплялись массы беженцев из деревень и мелких городов, занятых арманьяками. Эти же города служили опор-, ными пунктами для групп, сформировавшихся в других местах. Здесь получали оружие; сюда же приводили во многих случаях пойманных арманьяков для народной расправы, большей частью для утопления.
Тактика партизанских групп заключалась большей частью в организации внезапного нападения, часто из заранее занятой засады. Арманьяки бросали тогда все захваченное и награбленное вместе со своими лошадьми и телегами, бросали вооружение и бежали в полном беспорядке. Отдельные эпизоды партизанской борьбы против арманьяков весьма характерны.
В конце октября 1444 г. около 70 вооруженных людей вышли из Страсбурга в направлении на Бенфельд. Зайдя в одну деревню, в которой находились арманья-
79

I
I
Ки, они обратили последних в бегство, перекололи около 30 человек и взяли в плен 9, которые был^ утоплены в Страсбурге. Затем из Страсбурга вышли £ще 160 человек, укрылись в замке и, дождавшись прихода в ту же деревню восьмисот человек арманьяков, следили за тем, как прибывшие нагрузили свои /телеги и направились обратно. Когда большая часть телег уже выехала на дорогу, а остальные уже были готовы к отправке, партизаны из замка напали с криком на задние телеги, открыли по ним стрельбу, обратили противника в бегство, убив многих из арманьяков и захватив больше 200 лошадей. Многие из арманьяков, убегая, попали в деревенский ров вместе со своими лошадьми и телегами. Партизаны отправили захваченных лошадей и отбитое продовольствие в занятый ими замок. Арманьяки, узнав о случившемся, направили туда крупные силы. Тогда засевшие в замке партизаны начали обстрел деревни с разных сторон и сожгли ее вместе со спрятавшимися в гумнах злодеями, из которых, таким образом, погибло больше ста человек. Остальные бежали оттуда, а партизаны вернулись с отбитым добром без потерь с одним только раненым.
Другой партизанский отряд, состоявший из 1200 человек пеших, как говорится в хронике, «вооруженных и невооружённых сельчан и бюргеров» и из 80 человек на конях, начал 17 декабря 1444 г. штурм занятого арманьяками замка Марльхейм. Штурм был настолько сильным, что осажденные арманьяки запросили мира. Однако во время начавшихся переговоров они предательски убили представителя партизан. Тогда разгневанный отряд штурмом овладел замком и приступил к справедливой расправе с вероломными арманьяками. Все, кто не смог спастись бегством, были убиты. Партизаны никого не хотели брать в плен. 800 конных арманьяков, находившихся совсем недалеко от места событий и наблюдавших штурм, не осмелились туда подойти. Партизаны забрали все, что могли увезти. Но награбленного арманьяками добра, главным образом продовольствия, было так много, что пришлось большую часть его сжечь вместе с замком, чтобы оно не досталось врагам.
Арманьяки, занимавшие замок Сан-Пельт, отправи- ись по окрестным деревням грабить продовольствие.
80

Когда они уже нагрузили все награбленное на возы и возвращались домой, на них внезапно напали партизаны, обратили их в бегство и отбили у них 500 четвертей продовольственных продуктов.
400 партизан, отправившихся из Страсбурга на Вестхофен, настигли арманьяков и обратили их в бегство после перестрелки, в которой они убили около 200 арманьяков и захватили их коней. Сами же партизаны потеряли только четырех человек.
Таких рассказов о действиях народных мстителей много приводится в хрониках. Эти действия продолжались в нарастающем темпе зимой 1444—1445 гг. и в летние месяцы 1445 г.; они сделали пребывание арманьяков в юго-западных землях Германии невозможным. Чужеземные захватчики и грабители чувствовали себя окруженными народной ненавистью; народная месть преследовала их на каждом шагу. Арманьяков поджигали в захваченных ими деревнях, а убегавших ловили и бросали в Рейн. На дорогах устраивались засады, из которых совершались нападения на отдельные группы и обозы арманьяковг сделавшие для них чрезвычайно опасными все пути сообщения. Тактика партизанских групп была рассчитана на поддержку широких масс народа. В этом заключалось их основное преимущество. Только обстановкой народного сочувствия к партизанам и ненависти к чужеземным захватчикам можно объяснить, почему сильные и вооруженные части арманьяков почти всегда бежали в беспорядке, услышав крик нападавшей из засады группы партизан или увидев их знамя.
В обстановке народной войны арманьяки оказались перед лицом противника, с которым невозможно было справиться. В перестрелке с партизанским отрядом был убит представитель высшего командования армии дофина — Монтгомери. Обстановка народной войны лишила арманьяков возможности наладить какое-либо регулярное снабжение. Голод и отсутствие одежды привели многие их части в состояние разложения. Один из хронистов, характеризуя состояние войск дофина в декабре 1444 г., пишет, что «даже там, где их было много,, они уже не могли быть все на коне и иметь нужное вооружение, так как четвертая часть из них едва имела какое-либо вооружение. На одного хорошо вооружен-
а до, до. дмирин

кого приходилось двое или четверо невооруженных, часть без всякого оружия, часть без обуви, без брюк или без головного убора, в оборванном истрепанном платье, подобно всяким другим опустившимся бродягам, которые ходили летом и зимой голыми и оборванными, не имея ничего, кроме того, что добывали убийствами и грабежами». Тот же хронист добавляет, что в таком деморализованном виде многие арманьяки заполняли леса и лесные тропинки и, не имея оружия, нападали на отдельных прохожих, натравливая на них злых собак.
Голод и разложение, вследствие невозможности перевозить продукты питания по дорогам, определили в конце концов судьбу арманьякской армии, которая вынуждена была осенью 1445 г. уйти из германских земель. Уже в конце 1444 г. арманьяки могли питаться только тем, что грабили в близлежащих деревнях. Но эти грабежи вызывали усиление народной борьбы против них. Всякий выезд в деревню за продовольствием принимал характер военного похода, в котором ненавистные грабители подвергались нападениям партизанских групп, кончавшимся в большинстве случаев бегством арманьяков, потерями людьми и лошадьми и отнятием у них значительной части или всего награбленного. К тому же крестьяне, бежавшие от арманьяков в города, забирали с собой все, что могли, а остальное из обильного урожая 1444 г. уничтожали, чтобы оно не доставалось арманьякам. В города же, где некоторые продукты питания продавались, арманьяки вовсе не имели доступа. В хрониках приводятся характерные сведения о том, как «благочестивые» арманьяки-като- лики добывали себе во время поста селедки, продававшиеся только в городах. Они брали заложников и назначали за них выкуп селедками и другой постной пищей. Захватывая стадо овец, арманьяки возвращали потом каждую овцу за одну селедку. Вообще же они во время поста питались найденными в лесу орехами.
Источники не оставляют никаких сомнений по вопросу о социальном составе партизанских отрядов, изгнавших арманьяков из гермзнеких земель, о том, что они состояли в основном цз крестьян и из бедных людей городов. Один хронист, характеризуя отношение крестьян к арманьякам, пишет: «Крестьяне считали их своими злейшими врагами, и там, где крестьяне их нэ*

стигалй, они никого не бралй в плен, а кололи все# насмерть — благородных и неблагородных».
На последнем этапе народной войны к партизанам присоединялись многие горожане и отдельные дворяне. Однако эти не всегда проявляли нужную решительность. Основной решающей силой отрядов народных мстителей были крестьяне. «Надо иметь в виду, — читаем мы у одного хрониста, — если бы знать отнеслась к делу изгнания арманьяков из верхних земель так же серьезно, как и крестьяне, то мародеры не оставались бы так долго в этих землях. Но знать, — продолжает он, — во всех землях, где находились арманьяки, не содействовала их изгнанию, поскольку они (т. е. арманьяки. — М. С.) были приведены сюда знатью. И поэтому ведь многие знатные в этой земле погибли». У другого хрониста мы читаем: «И виновниками этого величайшего истребления людей являются король Фридрих Австрийский, его брат герцог Альбрехт и господа и князья немецкой земли, которые подали королю такой совет против крестьянства». И дальше: «Надо также иметь в виду: если бы князья и господа на Рейне и в Вюртемберге и другие господа в немецкой земле действовали бы в этом деле так, как крестьяне, то дофин был бы вынужден сразу очистить страну».
Особенность ситуации заключалась в том, что крестьянско-плебейские массы, составлявшие ядро народного сопротивления чужеземным грабителям, склонили крупные и мелкие города, а также некоторых дворян присоединиться к общенародной борьбе. Крестьяне и плебеи выступали, таким образом, как консолидирующие силы в борьбе за общенародные интересы. В этой связи интересны сообщения хронистов об объединенных действиях крестьян и горожан разных земель Юго-Западной Германии. Арманьяки, которым в октябре 1444 г. не удалось переправиться через Рейн в районе города Вальдсхут из-за сопротивления шварцвальдских крестьян, сделали несколько недель спустя вторую попытку переправиться через Рейн в районе городка Рейнау южнее Страсбурга. На этот раз попытка была отражена жителями Рейнау, которым была прислана и помощь из Страсбурга. После этого брейсгауские крестьяне неоднократно переправлялись через Рейн для сов¬
6*
83

местной борьбы против арманьяков на левом берегу этой реки.
Символом единства интересов народных борцов разных земель Германии сделалось тогда, как мы видели, знамя с изображением башмака. Нам уже известно, что шварцвальдские крестьяне, отразившие попытку арманьяков переправиться через Рейн, организовали после этого союз «Башмака», объединивший подданных разных господ и князей. Источники сообщают, что и крестьянские партизанские отряды, центром которых был город Страсбург, также выступали под знаменем «Башмака». Вот одно из сообщений хроники о выступлении партизанского отряда из Страсбурга 8 ноября 1444 г.: «В тот же вечер страсбуржцы отправили населению Мутцига и Зульца восемьсот человек, на знамени которых имелось изображение распятия господня, богородицы и башмака. Когда гекки (так презрительно называли арманьяков в Германии. — М. С.) узнали об этом, они разбежались».
История арманьякской войны показывает антикня- жеское и, следовательно, особое политическое значение, которое получило крестьянское движение в германских условиях. «Башмак» как знамя крестьянской борьбы появился тогда, когда крестьянское движение в Юго-Западной Германии показало свое широкое общенародное значение. Появление этого знамени, означавшего обращение к широким кругам, объединенным общностью интересов, и призывавшего к выходу за местные границы, связано было с тем,, что в Юго- Западной Германии, где прербладали мелкие территории, вовлеченные в сферу габсбургской политики, всякое антифеодальное выступление крестьян принимало — больше чем где бы то ни было в другом месте — анти- княжеский характер.
Через 15 лет после арманьякской войны — в 1460 г. — немецкая знать могла еще раз убедиться в широком политическом значении, которое получало тогда крестьянское движение в условиях Германии. В 1460 г. возникла война между швейцарцами и австрийским герцогом Сигизмундом из-за Тургау, расположенной севернее швейцарских кантонов, южнее немецкой земли Гегау. Немецкая знать Гегау и соседней с ней Клеттгау, так же как и крестьянство этих земель,
84

следили за развязыванием и ходом этого конфликта с большим интересом, так как исход его не мог не оказать влияния на положение внутри соседних с Тургау немецких земель. Победа швейцарцев усилила бы позиции крестьян, боровшихся против проводившегося здесь феодалами нажима на них, против попыток всеобщего распространения крепостничества в Юго-Западной Германии. Наоборот, победа австрийского герцога укрепила бы здесь позиции феодальной реакции. Поэтому феодалы Гегау и Клеттгау вступили в войска австрийского герцога и воевали на его стороне. Немецкие же крестьяне Гегау и Клеттгау подняли тогда восстание против знати этих земель, которое вызвало большую тревогу всех господ Юго-Западной Германии. Восставшие, развернувшие знамя с изображением башмака и плуга, обратились к крестьянам всего района с призывом выступить общими силами против всех актов феодальной реакции,, а также к городам района, которые стали их снабжать оружием. Немецкая знать была больше всего встревожена этими обнаружившимися связями крестьян с горожанами. Восемнадцать представителей этой знати указывали в обращении к аугсбургскому епископу на возможность дальнейшего распространения народного союза, направленного по существу против всех немецких князей, всей знати и всей имперской системы. Авторы обращения считали особенно опасным то, что символ «Башмака» обращен был ко всем, «кому данное выступление нравится», т. е. ко всем оппозиционным группировкам в империи.
С конца 30-х годов XV в. в стране обнаружились признаки нарастания революционных настроений и в “кругах радикального бюргерства. Отражением новых политических идей в бюргерстве был политический памфлет, составленный вскоре после гуситских войн, получивший впоследствии, особенно в годы Реформации и Крестьянской войны, большую популярность. Этот памфлет известен под названием «Реформация императора Сигизмунда».
Автор этого памфлета, оставшийся неизвестным, придает понятию «реформация» самое широкое значение. Он понимает под этим словом преобразование социального и политического порядка, коренные изменения в положении всех слоев общества. Во вступитель¬
85

ной часта памфлета говорится о необходимости коренных изменений в церковном и светском порядке и указываются основные причины зла как в области духовной, так и в области светских отношений. Вопросу о церковных преобразованиях посвящена почти половина всего памфлета. Однако содержание этой части показывает, что цель автора в решении церковного вопроса сводилась не только к ограничению функций духовенства и к сокращению их доходов, но и к подчинению церковного устройства и всей церковной организации тому политическому преобразованию, которое составляет центральную ось всей проектируемой «Реформации». По мнению автора, церковь должна служить политической организации общества — государству. Поэтому глава церкви папа, а также кардиналы и епископы должны выбираться из среды мирского духовенства, а не из духовных монашеских орденов. Инач§ они будут заботиться больше всего о монастырских привилегиях. Вся эта часть памфлета заострена против монастырей, которые стремятся подчинить себе мир и его материальные блага, взимают с мирских людей в свою пользу всякого рода поборы и феодальные повинности, торгуют церковными должностями и насаждают в мире жадность. Резко протестуя против роскошного образа жизни духовенства, автор устанавливает определенную норму доходов для пап, кардиналов, епископов и других церковников и очень ограничивает круг лиц, которые должны их обслуживать. Все замки, города и феодальные привилегии духовных лиц должны быть возвращены империи. Предусматривается ограничение числа монахов и их полное устранение от светских дел.
Аргументируя необходимость церковной реформы, автор памфлета указывает, что церковная жадность порождает у людей жадность в своих мирских делах. Сопротивляющихся реформе духовных лиц необходимо привести к подчинению силой меча. Считая основной целью реформы установление совершенного светского порядка, автор подчеркивает, что церковное устройство должно стимулировать устранение пороков из светской жизни и из области светских отношений; поэтому проведение реформы церковного устройства должно быть поручено тем, кто призван руководить политическим и социальным преобразованием, т. е. светскому мечу.
86

В другой части памфлета, содержащей предложения социально-политических преобразований, автор касается положения всех классов общества и их места в государстве и разбирает вопросы городской и деревенской жизни, аграрных отношений, феодальных прав и т. д.
Отправным пунктом проекта государственного переустройства для автора является вопрос об установлении в империи внутреннего мира, вопрос чрезвычайно актуальный в то время в политических кругах Германии, не сходивший с повестки дня рейхстагов. Войны между господами, городами и землями внутри империи, ложащиеся тяжелым гнетом на население, должны быть прекращены. С этой целью империю следует разделить на 4 наместничества по этническому принципу. Наместники разбирают в своих областях все споры, возникающие среди господ и городов и разрешают их по праву или по полюбовному соглашению. Против той стороны, которая отвергнет указанный путь, предпочитая своевольные действия, вопреки закону, наместник призывает господ и города напасть на нарушителя внутреннего мира и заставить его подчиниться. Такие нарушители лишаются защиты их жизни и имущества. Всех феодалов, князей, господ, свободных рыцарей и вассалов, не признающих принципов права и полюбовного соглашения, желающих опираться только на собственную силу, «нужно задерживать, а их споры с противниками передавать на судебное разбирательство». Те же, которые будут настаивать на своеволии, должны быть переданы на суд имперским городам. «Равным образом, если кто-нибудь поджег дом другого, то имперским городам должно быть поручено овладеть землей и подчиненным округом (поджигателя) и привести их к присяге и службе империи».
Таким образом, «Реформация императора Сигиз- мунда» резко осуждает принцип княжеского суверенитета, который характеризуется в ней как «своеволие».. «Права и вольности» князей рассматриваются в этом памфлете не как суверенные права, а лишь как предоставленные им империей на определенных условиях. Князья рассматриваются здесь как служащие империи, которые осуществляют свою службу под наблюдением и контролем имперских городов. Города же рассматри¬
§7

ваются здесь как блюстители государственного верховенства; они заставляют князей выполнять свою государственную службу и подчиняться центральной власти. Князья, которые не соблюдают своего долга по отношению к империи, лишаются своих прав и привилегий. Тот же принцип проводится в отношении всех видов внутренних пошлин в империи. Пошлины не могут рассматриваться как привилегии в пользу тех городов и господ, которые их взимают. Они должны служить источником средств на расходы по починке мостов и дорог. Их не следует взимать в размерах, превышающих эти нужды, и должны быть вовсе упразднены там, где таких нужд нет. Иначе — это лихоимство и ростовщичество, ибо тот, кто взимает пошлины, не оправданные общественными нуждами, «отнимает у людей то, что они ему не должны». Право взимать пошлины в минимальном размере есть не привилегия, а поручение центральной власти отдельным светским господам и городам. Духовные господа должны быть вовсе устранены от выполнения этого поручения, цель которого — удовлетворение общественных нужд.
Автор «Реформации императора Сигизмунда» старается держаться того же принципа и по отношению к судебному устройству. Суд не может больше рассматриваться как феодальная привилегия. Всякий суд восходит к императору, т. е. к полномочиям центральной власти. Судья, где бы он ни вел процесс — в землях ли князей, господ или городов, — должен быть лицом, заслуживающим доверия; oh не может быть ни ростовщиком, ни скупщиком, ни нарушителем супружеской верности. Иначе — его судопроизводство лишено законной силы. То же относится и к судебным заседателям. Справедливость судебных решений должна проверяться по общегосударственной книге законов, которая должна находиться в каждом высшем суде и служить гарантией против произвола судьи.
Если, таким образом, автор памфлета оставляет право юрисдикции за теми князьями, господами и городами, которые удовлетворяют его требованиям, то он вместе с тем меняет самый характер судебных прав, стараясь устранить их феодальную основу. Тем же духом проникнуто его отношение и к праву чеканки монеты. Автор подробно критикует существующую систе-

Му Чёкайкй мойет отдельными князьями, yKa3biBaet М распространенные формы фальсификации монет и большой вред, наносимый этим обществу. Кто бы ни были эти фальсификаторы, пишет он, города или господа, духовные лица или светские, их преступление равно тем, за которые карают смертью. Предлагаемая им в деле монетной чеканки реформа заключается в том, что все существующие до сих пор в этом отношении права отменяются. Новые же полномочия чеканить монету даются с самого начала на новых основаниях, с твердо указанными правилами чеканки и весового содержания монет, которые должны иметь хождение во всей империи. Автор требует полного отказа от старой системы, когда чеканка монет представлялась как феодальная «вольность». Он становится на путь установления единой монеты в империи. Монеты должны быть одинаково полновесными и иметь на одной стороне герб империи. На обратной стороне монеты должен быть помещен герб княжества или города, где данная монета вышла из чекана, но автор подчеркивает, что это не «привилегия» чеканщика, а делается только для того, чтобы облегчить розыск виновника в случае, если монета окажется с ущербом.
Все эти рассмотренные пункты показывают общую государственную концепцию автора «Реформации императора Сигизмунда». Она заключается в фактическом упразднении феодальных вольностей и подчинении местных властей централизованному государству. Во главе всего государства стоят четыре наместника. Руководство же и контроль над соблюдением государственных законов передается городам — хранителям государственности.
Имперские и другие города имеют право принимать в число своих бюргеров любого из сельской округи. Однако условием приема должно быть, по мнению автора памфлета, внесение пришельцем существенного денежного взноса. Из этого видно, что автор выражал настроения не городских низов, а определенной прослойки, принадлежащей к зажиточным кругам. Тем более характерно, что, по его мнению, опорой городов в отстаивании государственного начала и в борьбе с его нарушителями должны быть люди «малые и простые» (die kleinen und gemeinen). В то время, когда состав-
89

Млея памфлет, т. е. в конце 30-х годов XV в., радикальные элементы бюргерства еще не только не боялись движения низов, но и рассчитывали на революционную силу этого движения. Радикальные круги бюргерства не видели еще в крестьянско-плебейском движении самостоятельной силы, преследующей собственные цели, и рассматривали его как революционный элемент их собственной, т. е. радикально-бюргерской, оппозиции. Выражающий настроения радикально-бюргерских кругов, автор «Реформации императора Сигиз- мунда», отстаивая классовые интересы этих кругов, требует, с одной стороны, запрещения деятельности крупных монополистических торгово-ростовщических компаний типа Фуггеров и Вельзеров, закрывающих для всех деловых кругов свободный доступ к торговле и предпринимательской деятельности. С другой стороны, он требует также полной отмены цехов, члены которых также сговариваются между собой, нанося вред тем, кто прибегает к их услугам. Автор, таким образом, выступая против стеснений, чинимых предпринимательской деятельности как монополистическими компаниями, так и цехами, отстаивает, насколько об этом можно говорить в условиях первой половины XV в., принципы свободной конкуренции, хотя и не проводит их. последовательно. Однако характерно, что он аргументирует предложенные им мероприятия необходимостью ограждения интересов крестьян, ремесленников и поденщиков. Как уже было указано, он отстаивал классовые интересы радикально-бюргерских кругов, но не видел еще противоречий интересов этих кругов с интересами народных низов.
Интересно в этой связи отношение автора рассматриваемого памфлета к крестьянским повинностям. Он протестует против тяжелых поборов, которыми отягощены крестьянские хозяйства, против запретов, налагаемых господами на пользование лугами и пастбищами без уплаты установленных ими чиншей и поборов. Автор протестует против всех запретов и поборов, имеющих феодальное происхождение, и подчеркивает, что эти запреты наносят вред не только крестьянам. В частности, он указывает на запрещение князьями пользования водными путями. Реки, рассуждает он, текут предначертанным им богом путем. Они оро-
90

тают все земли и должны быть свободными для всех. Только там, где есть мосты и требуется их охрана и 1ремонт, следует, по его мнению, руководствоваться рекомендованными им правилами для дорожных пошлин. «К сожалению, — продолжает он, — дошло уже до того, что если бы они (т. е. феодалы. — М. С.) могли ‘обуздать всю земную поверхность вместе с водными течениями, они бы это сделали».
Но автор не ограничивается этой общей аргументацией. В резких выражениях он подчеркивает интересы крестьян, которых больше всего затрагивает узурпация прав на леса и поля со стороны господ. «Им запрещают пользование лесами, их облагают поборами, у них отнимают повседневное пропитание без всякого милосердия. Отнимают у них насильственно и вместе с тем живут за счет их труда. Ведь без них никто не может существовать. И зверь в лесу, и птица в воздухе пользуются трудом крестьянина».
Особенно резко автор возражает против крепостного состояния крестьян. «Неслыханное дело и великое беззаконие, принявшее большое распространение, — пишет он, — должно быть возвещено во всем священном христианстве, а- именно: что один человек доходит до безрассудства перед богом и осмеливается заявить другому: ты моя собственность. Но ведь надо помнить, что наш господь бог добровольно страдал, приняв тяжелую смерть, раны и мучения за нас, чтобы искупить нас и сделать свободными от всех оков. Никто поэтому впредь не может считаться выше другого, так как (божьим) искуплением и освобождением мы все поставлены в равное состояние — знатный или незнатный, богатый или бедный, великий или малый». Сопоставление этих гневных строк против крепостного состояния со статьей третьей из знаменитых «Двенадцати статей», из крестьянской программы времени Великой Креста янской войны, т. е. больше 85 лет спустя, обнаруживает поразительное сходство аргументов. Так же как и крестьяне, автор старается вместе с тем подчеркнуть материальное значение института крепостного состояния крестьян. Он указывает, что с крепостных берут еще особые поборы сверх обычных и затрудняют им пользование лесами и полями. Особенно велик гнев автора против монастырей-крелостников* Знатный че¬
91

ловек, не отказавшийся от прав крепостника, должен быть, по его мнению, лишен знатности. Монастырь же, настаивающий на своем в этом деле, должен быть разрушен.
Весьма характерно, что эти резкие протесты против возобновления крепостного состояния крестьян и всех актов феодальной реакции, так же как и сильные выражения, которыми подчеркивается значение крестьянского труда, даны в памфлете, бюргерское направление которого не подлежит сомнению. Нетрудно видеть, что при всем радикализме тона и аргументации главы памфлета, трактующей о положении крестьян, ее нельзя признать исходящей от самих крестьян. Уже отношение автора к князьям и рыцарям, которых он рекомендует оставить на своих местах и подводит под их функции новое юридическое основание, не характерно для крестьянства и для народных низов вообще. Излагая свою программу экономических и социальных отношений, автор «Реформации императора Сигизмун- да» выступает с характерными для бюргера колебаниями. Нельзя не обратить внимание на то, что он не требует отмены самой основы политической и социальной силы класса феодалов — крупного феодального землевладения. Выступая против таких важных моментов феодальной эксплуатации, как крепостное состояние, против ряда тяжелых феодальных поборов, автор «Реформации» все же не требует полной отмены всей системы крестьянских повинностей. Он впадает в противоречие с самим собой, когда рекомендует строить новый порядок, не разрушая коренным образом старого, когда он стремится оторвать результаты от основы и придать им новый характер и новое назначение.
Корень этого противоречия заключается в самой тактике автора. Нам уже известна та широкая программа политических реформ., с которой он выступает. Он требует организации четырех наместничеств, являющейся началом централизации власти, обеспечения мира в империи, судебного устройства на основе общегосударственной «Книги законов», реформы системы пошлин, монетного дела и порядка торговли, отмены цехов и т. д. Эта программа политических преобразований связана с предложенными им реформами в области социальных отношений. Автор рассчитывает на народные
92

массы, которые больше всех заинтересованы в политических и социальных изменениях, но не видит особых интересов этих масс. Поэтому он выдвигает свою программу преобразований в той форме и в той мере, как этого требуют интересы представляемой им классовой группировки, т. е. той части бюргерства, которая вступила на путь буржуазного развития. Вместе с тем автор стремится дать своей программе широкую аргументацию и привлечь к ней внимание широких народных масс, в которых он видел лишь активную революционную силу той же радикально-бюргерской оппозиции.
Таким образом, памфлет «Реформация императора Сигизмунда», появившийся через пять лет/После окончания гуситских войн и получивший в Германии исключительную популярность, отражал ту особенность, которую содержало в себе нараставшее^ тогда оппозиционное движение в стране и которой больше всего опасались представители господствующего класса. Антифеодальная революционная борьба народных масс — крестьян и городских низов — могла сделаться базой общенародного политического подъема и движения против существующей политической системы государственной раздробленности.
События последних десятилетий XV в. подтвердили наличие этой тенденции в развитии оппозиционного движения в стране. Факты антифеодальной борьбы крестьян, их сопротивления актам массового закрепощения участились и обратили на себя всеобщее внимание. Нам уже известно, что в 1491 г. «Швабскому союзу», незадолго перед этим возникшему, пришлось собирать значительные военные силы для спасения князя- аббата Кемптенского монастыря от его крестьян, сопротивлявшихся проводившемуся аббатом их закрепощению. В 1493 г. в Эльзасе был раскрыт тайный крестьянско-плебейский союз «Башмака», в котором приняли участие многие, «принадлежавшие к бюргерской оппозиционной партии» (Энгельс) и к которому проявляли интерес и отдельные лица из дворянской оппозиции. Считалось, что тайный крестьянско-плебейский союз мог приобрести эффективное значение в борьбе против политики «княжеской партии». Бюргерские деятели стремились занять в этом союзе руководящее по¬
93

ложение, что им в значительной степени удалось. Одним из главных руководителей этого тайного союза, готовившего восстание под знаменем «Башмака», был бургомистр города Шлетштадта Ганс Ульман. Характерно, что чисто крестьянские требования, вопросы о тяготах, связанных с поземельной и личной зависимостью, не стояли в программных статьях этого союза на первом плане. На первом плане в программе тайного союза 1493 г. стояли пункты общего значения, в которых были заинтересованы не только крестьяне, но и другие социальные группировки, находившиеся в лагере оппозиции. Эти пункты направлены были главным образом против судебно-политического порядка в империи и против ростовщиков. Требовали отмены церковных судов, приговоры которых об отлучении от церкви влекли за собой изгнание на продолжительное время и причиняли значительный материальный ущерб как крестьянам, так и горожанам. Пункт, направленный против императорского дворцового суда, налагавшего опалу и подвергавшего многих изгнанию и лишению имущественных прав, также вызвал всеобщее возмущение. То же относится и к пункту о ростовщиках.
На допросах обвиняемых членов тайного союза после его раскрытия выявились еще другие программные пункты, которые считались особо секретными и о которых рядовые члены вовсе не знали. Это — пункты об отмене ряда налогов и сборов, а также об ограничении доходов духовных лиц. Среди этих особо секретных пунктов были и такие, которые непосредственно касались крестьян, например, об отмене особых поборов, которые взимались судьями за право пользования общинными угодьями и которые вместе с тем являлись подтверждением судебной зависимости крестьян от данного феодала. Однако, рассматривая программные требования тайного союза 1493 г. в целом, необходимо признать, что крестьянские интересы в них не доминировали, несмотря на то что именйо крестьяне являлись основной внутренней силой, на которую план был рассчитан.
Дело в том, что руководители этого тайного союза рассчитывали осуществить свой план не только силами узкой группы заговорщиков. Самый символ «Башмака» рассчитан был на привлечение широких народных
94

yfac<T близкой и болёё далекой округи, в первую очё- редь крестьянских, а затем и городских. Один из руководителей этого союза, Клаус Циглер, заявил в своих показаниях на допросе, что поднятие «Башмака» предусматривалось для того, чтобы вся масса народа сбежалась и стала под ним. Другой руководитель, Ганс
Ульман, заявил, что силами заговорщической группы, состоявшей из завербованных членов тайного союза, они намеревались овладеть городом Шлетштадтом, после чего должно было быть развернуто знамя «Башмака» с целью привлечь другие города и деревни.
Однако, надеясь привлечь массу крестьян и горожан, которые должны были составить главную силу восстания, часть руководителей союза 1493 г., к которым принадлежал и Ганс Ульман, рассчитывала использовать революционную силу крестьян и плебеев главным образом в интересах городской оппозиции. Они старались поэтому устранить из программы союза чисто крестьянские требования и придать ей более общий характер. Кроме того, они намечали поднять знамя «Башмака», т. е. обратиться к широкой народной массе, лишь после овладения рядом городов, т. е. лишь на втором этапе, когда органы революционной власти будут уже сформированы и программа их деятельности уже определится.
Правда, внутри руководящей группы тайного союза были и другие, которые отражали настроение самих крестьянских масс и требовали, чтобы восстание было направлено против дворянства и против феодальной реакции в первую очередь. На тайных собраниях заговорщической группы, происходивших в поле или на горе, разгорались ожесточенные споры по вопросу о целях борьбы. Один из революционных руководителей союза, Яков Ганслер, требовал обратиться к швейцарцам за помощью и направить всю деятельность тайного союза против знати. Каждый знатный человек, говорил он, который окажет сопротивление, равно каждый священник, который не захочет ограничиваться одним церковным наделом, должен быть убит. Однако большинство руководителей примыкало к группе Ульмана, который старался, чтобы острие движения не было направлено против дворянства, так как не следовало, по его мнению, оттолкнуть в лагерь врагов и представи-
05

Ггелей рыцарской оппозиции. После ареста Ульмйй, й поисках спасения, ссылался на свое благожелательное отношение к знати и призывал в свидетели представителей местного дворянства в том, что он всегда выступал против «грубых речей» по адресу знати, что он был противником обращения к швейцарцам и требовал, наоборот, обратиться прежде всего к страсбургскому епископу с просьбой рассмотреть политические программные пункты тайного союза.-
Нельзя, конечно, допустить, что в письме к адвокату, написанном под страхом казни, Ульман писал о себе всю правду. Но, как видно из других источников, Ульман действительно вел внутри тайного союза борьбу с радикальными элементами, выступавшими против господ. Ульман уточнял, что ему приходилось бороться против тех, кто «не обладал состоянием и намеренно действовал против господ», что он советовал бедным добиваться только права ухода, считая, что повинности, связанные с поземельной зависимостью крестьян от господ, не могут быть оспариваемы.
Эльзасское тайное общество, готовившее в 1493 г. революционное выступление под знаменем «Башмака», было раскрыто. Все активные его деятели были казнены; не спасся от руки палача и умеренный Ганс Ульман. Пассивным членам тайного общества отрубили два пальца, которые они поднимали, когда присягали на верность тайной организации при вступлении в нее. История этого заговора 1493 г. показывает, какова была политическая ситуация в стране в конце XV в. Бюргерское радикальное движение видело в революционных выступлениях крестьян и городского плебса единственно возможный путь реализации программы политических преобразований. Вместе с тем в самом ходе движения выявились уже черты самостоятельных действий народных масс, для которых общие политические требования не могли быть отделены от борьбы против феодального строя. Господствующие круги верно оценили положение, когда в самой организации народных низов они увидели отрицание всего общественного строя, как социального, так и политического.
Обнаружившиеся признаки самостоятельных действий и собственных форм организации народных низов вызывали беспокойство и в некоторых оппозиционных
96

А /* , I
Кругах бюргерства. Следы этого беспокойства Видны S бюргерском памфлете, относящемся к концу XV в. и носящем название «Реформация императора Фридриха III». В этом памфлете, так же как и в памфлете 30-х годов XV в. «Реформация императора Сигизмунда», рассмотренном выше, пропагандируется централизация административных и судебных учреждений в империи, осуждается жадность духовенства и предусматриваются мероприятия экономического и социального порядка, в которых заинтересовано было бюргерство, а именно: общие нормы чеканки монет и борьба с фальсификацией в этом деле, единая система мер и весов, запрещение деятельности крупных торгово-ростовщических фирм и т. п. Однако ориентация автора «Реформации императора Фридриха III», в отличие от автора памфлета 30-х годов, уже не на революционную силу народных масс, не на «малых и простых людей», а на союз с оппозиционным рыцарством. Это сказывается прежде всего в том, что выдвигаемая в «Реформации императора Фридриха III» система судебных учреждений строится на сословном принципе и притом так, что городам и рыцарству обеспечивается преобладание в решающих инстанциях. Имеются существенные различия и в подходе к вопросу о крестьянских повинностях и к положению крестьянства вообще в обоих памфлетах. Автор «Реформации императора Фридриха III» говорит много о несправедливости поборов с крестьян со стороны церкви, о том, что попы часто забирают у бедных людей последнюю телку и последнюю курицу. Вопрос же о феодальном гнете вообще в этом памфлете конца XV в. обходится. Говорится только о целесообразности унификации крестьянских повинностей и их сведения к определенным долям урожая — 7з, 74, Vs и т. д. Мы здесь не видим открытого осуждения крепостного состояния крестьян, несмотря на то что к концу XV в. феодальная реакция и закрепощение крестьян приняли в Юго-Западной Германии всеобщий и массовый характер. Нет здесь также того решительного требования свободного доступа к пользованию лугами, лесами и другими общинными угодьями, которые мы видели уже в «Реформации императора Сигизмунда». Очевидно, что автор памфлета конца XV в. всячески выгораживает светских феодалов и стремится направить гнев крестьян исключительно про¬
7 М. М. Смирим
97

тив церкви и духовных феодалов. В этом отношений ой выступает в духе памфлетов, исходивших в то время от рыцарской оппозиции.
Для понимания общей политической позиции автора «Реформации императора Фридриха III» необходимо обратить внимание на его подход к церковному вопросу в целом. Он резко критикует духовенство за его жадность, за его вмешательство в светские дела и особенно за его претензии на судебную деятельность в светских делах. Он столь же резко осуждает безбрачие духовенства и его пропаганду монашеского образа жизни, сочетающуюся у него с распущенностью нравов. Однако мы не находим здесь стремления к тому, чтобы сделать реформированную церковь политическим орудием централизованного и преобразованного государства и вообще поставить церковь на службу государству. В этом отношении критика церкви в «Реформации императора Фридриха III» также напоминает рыцарские памфлеты того времени.

Глава VII.
ПОДЪЕМ РЕВОЛЮЦИОННОГО И ОППОЗИЦИОННОГО ДВИЖЕНИЯ В НАЧАЛЕ XVI ВЕКА
Начало XVI века принесло с собой крупные изменения в обстановке политической борьбы в Германии. В основе этих изменений лежали новые явления в экономическом положении страны — продолжавшийся рост немецких городов, остававшихся еще в. центре мировых торговых путей того времени, и развитие элементов капиталистических отношений, так же как и дальнейшее распространение процессов феодальной реакции. Несмотря на жестокие казни и репрессии, которыми сопровождались раскрытие и разгром тайного общества в Эльзасе 1493 г., «Башмак» не был уничтожен и продолжал тайно существовать, проявляя в течение более двадцати лет особую стойкость и упорство. Ф. Энгельс подчеркивает, что после разгрома союза «Башмака» 1493 г. «многочисленные, рассеянные по Швейцарии и Южной Германии беглецы превратились в его столь же многочисленных эмиссаров, которые, встречая везде одинаковый гнет и одинаковую готовность к восстанию, распространили «Башмак» по всей территории современного Бадена»1.
В 1502 г. был раскрыт в результате предательства со стороны одного из членов новый заговор тайного союза «Башмака». Центр организации находился в шпейерском епископстве — в деревне Унтергромбахе между городами Брухзалем и Вейнгартеном, но областью его распространения была большая территория от Маркграфства Баденского вниз по Рейну до реки Майна. Судебноследственные материалы «Башмака» 1502 г. не сохрани-
7*
1
К- Маркой Ф. Энгельс, Сочинения, т. 7, изд. 2, стр. 381.
99

лись. О ходе движения и характере этого заговора можно судить главным образом на основании рассказов о* нем секретаря шпейерского епископа Бренца и хроники! аббата Тритемия. Оба эти источника, так же как и другие документы., исходят от врагов крестьян.
Оба эти автора характеризуют заговор 1502 г. как революционное выступление крестьянской массы, а не как дело руководителей. Аббат Тритемий вовсе не называет имен руководителей. Бренц на основании слов выдавшего заговор предателя Раппа считает организатором заговора молодого крестьянина из деревни Унтер- громбаха — Фрица, но выражает при этом удивление, что один молодой крестьянин мог сделаться руководителем большого заговора и при этом никто не счел долгом предупредить епископа о готовившемся выступлении против него. Бренц считал поэтому, что заговор был! делом всей массы народа, что заговорщики имели все основания рассчитывать на присоединение к ним всех крестьян и бюргеров. «По мнению мудрых людей, — писал он, — если бы заговор оставался не раскрытым еще один месяц, то существовала угроза присоединения к нему такой массы народа, подавление которой потребовало бы большого кровопролития; некоторые же считают, что подавить его было совсем невозможно, потому что все желают свободы и обременены тяготами со стороны духовенства и знати». Как видим, секретарь шпейерского епископа рассуждал довольно здраво, когда видел опасность объединения под знаменем «Башмака» всех, кто страдал от феодальных тягот. План заговорщиков заключался в том, чтобы, захватив город Брухзал, идти вперед по всему шпейерскому епископству, по маркграфству Баденскому и дальше, не задерживаясь на месте после победы над сопротивляющимися больше 24 часов. Они были уверены в том, что результатом этого похода будет всеобщее присоединение к ним всех «подчиненных людей», стремящихся к свободе. Один из современников этого события писал, что, если бы заговор 1502 г. не был раскрыт, то его распространение не ограничивалось бы шпейерским епископством и соседними местами, а охватило бы «всю немецкую нацию».
В господских и враждебных крестьянам кругах вызывало особую тревогу то обстоятельство, что инициати¬
100

ва в этом движении находится в руках самих народных масс, разоренных и обездоленных. Современники обратили внимание на то, что в программных требованиях участников этого заговора содержатся новые идеи, исходящие от самих народных низов, новые представления о принципах справедливости, которой они стремились придать религиозную санкцию. От каждого, вступавшего в этот союз, требовалась особая присяга. Он должен был., стоя на коленях, «произнести пять раз слова господни в память пяти главных ран Христа с тем, чтобы бог дарил успех всем признающим их понимание справедливости».
Участники заговора «Башмака» 1502 г. придавали важное значение утверждению их собственного нового понимания справедливости, которую они называли «справедливостью божией», в отличие от ложных представлений' о «справедливости», проповедуемых господскими судьями. На знамени «Башмака», по словам аббата Тритемия, начертано было: «Ничего, кроме справедливости божией!». Намечая план похода, пишет Три- темий, заговорщики намеревались убить всякого, кто воспротивится их действиям, «как противника божией справедливости, как непокорного и мятежника». Как видим, они объявляли, что не они являются мятежниками и нарушителями законности, а наоборот, мятежниками, следует считать господ и тех, кто их защищают, так как они противятся введению «божьей законности» и «справедливости» в ее правильном понимании. Известный философ и историк XVI в. Себастьян Франк также писал, что участники этого заговора считали все существующие власти и весь строй, основанный на господстве и неравенстве, мятежными, провозглашая, таким образом, новые принципы законности.
«Они поклялись все вместе в том, — пишет Франк,— что предпочтут потерять жизнь, чем отказаться от осуществления своего плана свободы, что никогда больше они не вернутся в прежнее состояние рабства и впредь не пожелают иметь никаких господ, которым надо платить десятины, пошлины и ренты и выполнять барщину. Они, наоборот, сами будут назначать себе правителей для отправления правосудия во всех спорных делах».
Основные программные пункты заговора 1502 г. приводятся в систематизированном виде в хронике аббата
101

Тритемия. Этот аббат-хронист выделяет особо те пункты программы, которые направлены против духовенства и духовных феодалов: «Добро монастырей, церквей, соборов и духовных корпораций, так же как и духовенства всей округи, должно быть насильственно отнято и произвольно разделено между ними. Церковных же служителей следует всячески принижать и, погубив и разогнав многих из них, привести, насколько это возможно, к минимальному числу».
В другом пункте также говорится о необходимости лишения монастырей и духовных лиц вообще всякого материального добра и положения господ.
Программа заговорщиков в отношении духовных феодалов, таким образом, ясна. Они намечали раздел их земель и богатств, ограничение сферы деятельности духовенства чисто религиозными делами. Следовательно, упразднить их в качестве господствующей классовой группировки. Понятно, почему аббата Тритемия особенно возмутила эта направленность острия программы против духовных феодалов. Приведенные пункты программы он сопровождает замечанием: «О, эта крестьянская грубость; она всегда враждебна духовенству!» Враждебным духовенству был и пароль тайного союза 1502 г. На вопрос «В чем дела суть?» встречный, если он посвящен в тайны союза, отвечал: «Всюду попы преграждают нам путь!» Однако пункты о разделе имущества духовенства и об упразднении его привилегий были только частью общей программы заговорщиков, направленной против феодального гнета вообще. Тот же хронист подчеркивает, что «ни клиру, ни князьям, ни дворянам даже» они не хотели давать «никаких чиншей и десятин». «Они решили между собой, — пишет он, — добыть себе всякую свободу войною и оружием и в дальнейшем не терпеть ничьей господской власти; никому не давать ни чинша, ни десятины, ни княжеских поборов, ни государственной подати, ни чего-либо иного; но они желают полного освобождения от всех тягот». И дальше о том, что заговорщики требовали вернуть в общее пользование все общинные угодья и права, которыми господа при помощи различных уловок стали пользоваться в своих частных интересах.
Приведенные пункты содержат, таким образом, законченную антифеодальную программу, сводящуюся к
102

УйрйзДйенйю всех феодальных платежей и феодальной зависимости, возвращению в свободное пользование всех узурпированных общинных угодий, сокращению числа духовных лиц, изменению всего статуса духовенства и разделу всех духовных имуществ. Вопрос о том, почему в программе нет требования о разделе имений светских феодалов, нетрудно будет объяснить, если вспомнить, что в Юго-Западной Германии самые крупные барские хозяйства были только у монастырей и у высшего клира. Имения же светских феодалов — дворян — не были велики. Упразднение всех феодальных поборов и всякой феодальной личной зависимости лишило бы светских господ всего их феодального статуса. Современники, и прежде всего феодалы, как духовные, так и светские, считали эту программу вполне достаточной для того, чтобы привлечь не только всех крестьян, но и значительную часть горожан.
Все расчеты участников заговора были на массовое восстание угнетенного крестьянства и бедных горожан. Свою задачу тайный союз видел в том, чтобы подготовить общее стихийное восстание и создать годные в военном отношении боевые группы, которые будут действовать среди народа в каждом отдельном пункте. Широкие антифеодальные цели движения определяли не только стратегию и тактику заговорщиков, но и тактику господ. Обсуждавшиеся на специальных съездах господ меры по предотвращению распространения пропаганды восстания после раскрытия заговора свидетельствуют о серьезной их боязни массового восстания, которое могло вспыхнуть повсюду. Каждый из господ и каждый городской магистрат должны были согласно решениям первого съезда господ, созванного специально для этой цели, иметь всегда наготове вооруженных людей, обеспеченных всем необходимым для подавления волнений. Кроме того, решено было установить по всем дорогам разъездные караулы, которые должны были строго следить за каждым прохожим и задерживать каждого вызывающего малейшее подозрение. Решено было также иметь постоянное наблюдение за кабаками, где народ собирается, и установить для них определенные часы, когда они могут быть открыты. При малейшем проявлении волнений в одном месте следует немедленно сообщить во все другие места. Там, где возникнет малейшее
103

йблнекйе пбдДаннык против господского верховёпствй,
говорится в решениях второго съезда господ, князь или господин, против которых волнение направлено, обязан действовать силой и обратиться к своим соседям, которые обязаны немедленно явиться на помощь и действовать силой со всем старанием и за собственный счет, как в собственном деле.
На трех съездах господ, состоявшихся после раскрытия заговора 1502 г. в городах Шлетштадте и Гейдельберге, приняты особые решения по вопросу^ о наказаниях задержанных участников его. Решено было, что вопрос о наказаниях не может рассматриваться как частное дело каждого князя или господина. На съезде в Гейдельберге принят был текст указа о наказаниях участников заговора, который был затем представлен императору Максимилиану для подписания и опубликования. В этом тексте указа движение, идущее под знаменем «Башмака», характеризуется как стремление побудить подданных всех господ освободиться от всякого подчинения. Если не принять нужных мер против влияния программы заговорщиков, то это приведет к уничтожению всякого авторитета, как духовного, так и светского, всякой власти, суда, права и порядка во всей империи. Императору предлагалось издать для всех господ и городов следующие наказания участников раскрытого заговора: 1. Членов «Башмака», сознательно действовавших против господ, четвертовать, причем руководителей следует волочить к месту казни по земле, привязанными к хвостам лошадей. 2. Те, которые отказались вступать в союз, но не доносили о заговоре, который был им известен, подлежат строгому суду своих господ. 3. «Милостивому наказанию» (т. е. не телесному) подлежали все, которые сами сознались в том, что состояли в союзе. 4. Судьи, которые будут отступать от строгости закона, отвечают за это жизнью и имуществом. Строгому наказанию подлежат, согласно этому тексту указа, также чиновники, должностные лица и все в империи, которые обнаружат мягкое отношение к заговорщикам.
Все это не оставляет сомнений в том, что в начале XVI в. в кругах господствующего класса германских земель положение оценивалось как предреволюционное в самом подлинном смысле этого слова. Господам пред¬
104

ставлялось, что готовится общее восстание всех недовольных, причем главное значение придавалось тому, что в этом предстоящем восстании главная роль будет принадлежать народным массам, которые выступают самостоятельно со своей собственной организацией и собственными идеями свободы и социального равенства. Секретарь шпейерского епископа Георг Бренц с предельной ясностью выразил опасения господ, что в заговоре 1502 г. речь шла о замене власти духовных и светских феодалов «крестьянской властью». Выражая свою радость по поводу своевременного раскрытия заговора и предупреждения восстания, Бренц писал: «Всемогущему богу, от которого исходит всякое господское верховенство и власть, надо вознести хвалу и благодарность за то, что он уберег нас от грозившего зла и крестьянского правления (burischer regierung), что он испокон веков хотел, чтобы высшие господа, священники и знать правили, а крестьяне — работали».
Эта боязнь «крестьянского правления» весьма характерна для настроения господ и дает представление об охватившем их ужасе перед перспективой массового антифеодального восстания. В действительности оно было не только преувеличено, но и не имело вообще оснований. Новым обстоятельством было самостоятельное выступление крестьян и городского плебса с антифеодальной программой. Но у крестьян не было и не могло быть более или менее конкретного плана реализации своей программы. «Новое понимание справедливости», которое упоминалось в пропаганде «Башмака»^ представлялось самим его руководителям весьма туманно. Опасным для господствующего класса было то, что принцип свободы и «божьей справедливости», противопоставляемый существующей социальной, политической и правовой системе, мог, по мнению современников, оказать влияние на все слои оппозиции и прежде всего на бюргерство немецких городов. Объединившаяся же оппозиция сорвала бы все попытки стабилизации реакционной империи, придав лозунгу свободы общенародное значение.
В княжеских кругах заговорили даже о необходимости каких-то внутренних реформ — социальных и политических. Секретарь шпейерского епископа высказал соображение о том, что господа должны соблюдать какую-
105

то меру в угнетении бедных людей и действовать более разумно. На Гейдельбергском съезде господ принято было решение о созыве в самое ближайшее время курфюрстов «для обсуждения этих дел и всего, что требуется реформировать в положении господ и подданных». Высказано было пожелание, чтобы курфюрсты совещались по этим вопросам и с другими имперскими князьями. Смысл этих разговоров заключался в том, что, помимо репрессий, верхушка господ искала также путей к расколу оппозиции. Курфюрсты были действительно созваны пять дней спустя. Как и следовало ожидать, дело не пошло дальше общих разговоров. Однако нетрудно себе представить, какое политическое значение придавали в господских кругах движению «Башмака», если после подавления заговора 1502 г, немецкие князья заговорили впервые о необходимости внутренних реформ в общеимперском масштабе.
Жестокая расправа с участниками и сторонниками заговора 1502 г. не привела к прекращению их деятельности. Период между 1502 и 1513 гг. Энгельс называет временем «кажущегося затишья в классовой борьбе», когда в Швабии и Шварцвальде продолжали действовать «втихомолку» рассеянные члены тайного союза и мелкие революционные кружки. Раскрытый в 1513 г. новый крупный и широко разветвленный заговор Энгельс характеризует как выступление наружу тайной революционной деятельности, которая не прекращалась с 1502 г. Это выступление Энгельс ставит в связь с тем, что годы 1513 и 1514 были вообще тревожными годами, «когда одновременно происходит ряд крупных восстаний швейцарских, венгерских и славянских крестьян»1. Заговор «Башмака» 1513 г., так же как и происходившее в 1514 г. движение в Вюртемберге под названием «Бедный Конрад», Энгельс рассматривает в связи с общим подъемом крестьянской борьбы в начале XVI в. против усиления феодальной реакции в ряде европейских стран.
Центр нового, раскрытого в 1513 г. тайного общества находился в деревне Леэне около города Фрейбурга в Брейсгау. Во главе его стоял тот же Иосс Фриц, который возглавлял и тайное общество 1502 г. Тогда после разгрома заговора ему удалось бежать. Он поселился в
К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 7-, стр. 383,
1

Деревне Леэне, гДё получил место лесйого сторожа. Ф. Энгельс характеризует этого деятеля «Башмака» как выдающуюся во всех отношениях личность. Организуя новое тайное общество и пропагандируя среди его членов идею восстания и цели борьбы, Иосс Фриц старался придать новой организации широкий характер и вовлечь в нее представителей разных слоев оппозиции. С этой целью он по-разному подходил к каждому вербуемому в тайное общество человеку, применяя гибкие формы пропаганды. Больше всего внимания Иосс Фриц и его товарищи уделяли вовлекаемым в общество «Башмака» крестьянам и плебеям. Крестьянам они указывали на факты усиления феодального нажима, на массовое закрепощение крестьян и призывали к объединенным действиям против этого.
От заговора «Башмака» 1513 г. сохранились не только сообщения современников, но и судебно-следственные материалы, в частности допросы участников. Привлеченный к суду и казненный затем участник этого заговора Килиан Мейер показал на допросе, как Иосс Фриц завербовал его в члены тайного общества. Зная, что Мейер — крепостной крестьянин одного рыцаря, зависимый по своему земельному держанию также и от другого феодала, Иосс Фриц обратил его внимание прежде всего на то, что в отношениях с крестьянами феодалы перестали считаться со старыми обычаями и правами: сегодня на крестьянина взваливают одно, завтра — другое. Затем он говорил ему, что его общество требует установления божьей справедливости, согласно которой должны быть устранены все ростовщические платежи и все угнетающие поборы. На примерах конкретных фактов из деревни, где жил данный крестьянин, Иосс Фриц разъяснял ему происходивший повсюду процесс феодальной реакции: рост барщины, фактическое уничтожение крестьянского права пользования земельным участком, изменения условий держания, не считаясь с имеющимися старыми документами, и увеличение в связи с этим всяких повинностей и платежей. Популярным среди крестьян было требование прекращения всех платежей по долговым обязательствам, если сумма произведенных платежей процентов уже уравнилась с суммой первоначального долга. Иосс Фриц разъяснял также вербуемым крестьянам материальную основу актов
107

превращения лично свободных крестьян в крепостных, указав им, что крепостные крестьяне привлекаются к барщине по произволу господ, что именно в отношении крепостных феодалы не признают никаких ограничений в привлечении к барщинным работам и считают, что крепостные обязаны выполнять все, что господам нужно.
Все эти пункты, касающиеся основных моментов феодальной реакции, имели тогда самое злободневное значение, и пропаганда их была очень важна для активизации антифеодальной борьбы крестьянских масс, но было бы неверно считать, что эти пункты выражали конечные цели заговора 1513 г. Каждому вербуемому в зависимости от его социальной принадлежности открывали те пункты программы, которые были для него особенно важными и актуальными, но программа тайного общества была очень широкой и содержала ряд пунктов, касавшихся не только фактов усиления феодального гнета, но и самих основ феодального строя. Были в программе этого заговора и важные политические требования. Руководители заговора маневрировали отдельными пунктами программы в интересах своей пропаганды и более успешной вербовки участников из разных прослоек крестьянства и из других классов. Изложив программные пункты «Башмака» 1513 г., Ф. Энгельс пишет: «Они показывают, что, с одной стороны, требования крестьян и плебеев становились все более определенными и твердыми и что, с другой — в такой же мере возникала необходимость делать уступки более нерешительным и умеренным элементам»1.
По мнению Энгельса, руководители заговора ставили своей целью создание широко разветвленной организации из разных социальных слоев. Об Иоссе Фрице Энгельс пишет: «Благодаря дипломатическому таланту и железной выдержке этого образцового заговорщика в союз было втянуто необычайно большое число лиц, принадлежавших к самым различным классам: рыцарей, священников, бюргеров, плебеев и крестьян» (там же, стр. 383). Имея в виду прежде всего интересы крестьянской массы, руководители заговора направили острие своей пропаганды на борьбу против феодальной реакции. Однако цели движения были шире, чем чисто
1 К;. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 7., стр. 385.
108

аграрные требования крестьянской массы. Ф. Энгельс связывает с этим обстоятельством и организационную структуру тайного общества. «Весьма вероятно, — пишет Энгельс об Иоссе Фрице, — что он организовал даже несколько более или менее резко обособленных друг от друга ступеней заговора. Все пригодные элементы были использованы с величайшей осмотрительностью и искусством»1.
Выдвинутые этим обществом «Башмака» политические требования имели чрезвычайно актуальное значение в то время и способны были объединить не только крестьян и плебеев. Во всех изложениях программы заговора 1513 г. содержится пункт о признании власти императора. Чаще всего он формулируется в том смысле, что императорская власть считается единственной властью и, кроме нее, не признается никакая иная власть в стране. Согласно одной из хроник заговорщики признавали наряду с императором власть одного только папы. Несомненно, что требование единой императорской власти в данном случае означало требование установления государственного единства путем устранения всех местных территориальных властей. Лучше всего это выражено в показаниях Якова Гузера, участника этого заговора, арестованного и казненного вместе с Килианом Мейером. Пункт о признании власти одного только императора дополнен в этом показании следующим разъяснением: «Во всем христианстве должен быть установлен постоянный мир; всех противящихся этому они намерены убивать. Тем же, которым хочется воевать, следует дать деньги и направить против турок и неверующих». Смысл этого разъяснения заключается в том, что, требуя признания власти одного только императора, они имеют в виду устранение революционной силой феодальных войн и феодальной раздробленности.
Признание союзом «Башмака» власти императора обусловлено подчинением этой власти целям своей организации. В одном из вариантов программы ее первый пункт составлен в следующей форме: «Давать папе то, что ему полагается, и императору то, что полагается ему». О самодержавной власти императора здесь, таким образом., нет речи. В этом смысле следует понимать и
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 7, стр. 385.
109

заявление Килиана Мейера на допросе о том, что его товарищи «хотели иметь своими господами святейшего отца — папу, милостивейшего государя — императора и прежде всего — бога». Ссылка на «бога», которому должно принадлежать первое место среди господ, означает, что они признают в первую очередь «божью справедливость», т. е. общественный порядок без социального гнета. Только при этом условии они признают и других господ — папу и императора.
В этой связи представляет интерес сообщение, одного хрониста-современника о том, что участники заговора «Башмака» i513 г. предполагали, прежде чем перейти к активным действиям, направить свой план императору. Если император поддержит их в этом, то они поставят его своим верховным государем. Если же нет, то они обратятся к швейцарцам. По существу это означает, что они приглашали императора — под угрозой обращения к швейцарцам — стать во главе единого государства, устранить территориальных князей и помогать крестьянам в их борьбе против феодальной реакции. Это понял и сам император Максимилиан I, которого совсем не обрадовало «признание» его власти со стороны «Башмака». Максимилиан оценил программу «Башмака» как программу уничтожения всей имперской системы вместе с императорской властью. Он выразил свое возмущение по поводу распространившихся слухов о том, что он якобы велел прекратить казни участников заговора.
В программе тайного общества 1513 г. имелись и другие пункты, имевшие политическое значение и затрагивавшие интересы разных классов. Это — пункты об устранении произвола князей в делах судопроизводства и о недопущении церковных судов к светским делам. В осуществлении всей своей программы, как в ее антифеодальной части, так и в части ее политических пунктов, деятели «Башмака» рассчитывали прежде всего на крестьянские массы. Однако, стараясь завербовать в союз побольше крестьян, уже ведущих борьбу против феодального засилья своих господ, руководители заговора рассчитывали также на присоединение к ним — после их перехода к активным действиям — всех «бедных» людей деревни и города и всех недовольных существующими порядками вообще. Было бы поэтому неверно оценивать силу и значение рассмотренных выше тай¬
но

йых обществ и заговоров по количеству вовлеченных в них людей, как это делают некоторые буржуазные историки. Необходимо прежде всего иметь в виду, что данные о количестве членов этих обществ, которые добывались на допросах (от 200 до 400 человек), не могут считаться достоверными при той глубокой и сложной системе конспирации, которая была характерна особенно для заговора 1513 г. Очень немногие знали действительные данные о количестве людей в союзе. По общему мнению, все нити заговора сходились в руках самого Иосса Фрица, но его-то и не удалось поймать. Главное, однако, не в количестве завербованных членов тайного общества, а в характере и развитии того массового движения, которое образовало фон событий и которое, по словам Ф. Энгельса, «выступило наружу» в виде отдельных заговоров. Характер и значение каждого заговора определялись той ступенью массового антифеодального движения, на фоне которой каждый заговор возникал.
В 1493 г. в Эльзасе речь шла об использовании бюргерской оппозицией массового недовольства крестьян начавшимся процессом феодальной реакции и возобновления крепостнических отношений. Тогда бюргерские руководители не хотели выставить на первый план основные требования самого крестьянства. В 1502 г. заговор, имевший своим центром шпейерское епископство, возглавлялся уже выходцами из самого народа, которые выставили крестьянские требования на первый план и дали им общее обоснование, объявив их соответствующими «божьей справедливости». Тогда уже представители господствующего класса выражали опасение, что обобщенные народные требования могут стать основой объединенных действий различных элементов оппозиции. В 1513 г. политическое значение народного движения в раздробленной Германии сделалось настолько явным, что руководители заговора поставили первым пунктом антифеодальной программы устранение территориальных князей и церковной иерархии и установление в стране единой власти. Нетрудно себе представить, какое важное значение должен был получить этот и другие политические лозунги, провозглашенные в ходе антифеодальной борьбы крестьян, для нараставшей перед Реформацией бюргерской оппозиции, какое место должна
Ш

была занять борьба крестьян в общем подъеме всех элементов оппозиции против реакционной территориальной системы и против той исключительной роли, которую играла в Германии церковная иерархия. В 1513 г. речь шла уже о том, что крестьянско-плебейскому тайному обществу удалось путем провозглашения общеполитических лозунгов и путем некоторых уступок умеренным элементам в программных требованиях привлечь в свои ряды., как показал на допросе один из руководителей — портной Ганс Гумель, «знатных и незнатных, священников и других и многих из населения Фрейбурга».
Другой арестованный руководитель заговора 1513 г. заявил на допросе, что во Фрейбурге вовлечена была в заговор половина людей каждого ремесленного цеха. Магистрату этого города пришлось предпринять ряд мер в связи с распространением деятельности «Башмака» в цехах. В то же время сторонники заговора в цехах грозили убить всякого члена цеха, который будет действовать против них.
Город Фрейбург не составлял тогда исключения. Известно, что в 1513 г. наблюдался подъем движения плебейских масс и низших слоев бюргерства в ряде городов на Рейне. Сами участники «Башмака» рассчитывали, что эти движения обеспечат им поддержку в рейнских городах вплоть до Кельна, в котором в течение всего 1513 г. происходили волнения плебса. О распространенности «Башмака» вниз по Рейну до Кельна заявляли его руководители вербуемым ими новым членам. Было бы неверно считать это преувеличением и пропагандистским приемом. Сам император Максимилиан в ноябре 1513 г. писал, что, по его сведениям, влияние союза «Башмака», направленное против духовенства и знати, распространилось вниз по всему течению Рейна. Император и князья считали, что волнения в рейнских городах, и в особенности волнения в кельнском плебсе, связаны с деятельностью «Башмака». Даже после того, как этот заговор был раскрыт и разгромлен, князья боялись его влияния в городах и коммунах. На совещании князей империи в конце 1513 г. в городе Хагенау было принято решение об установлении строгого наблюдения и слежки «во всех городах и на селе», поскольку движение «Башмака» имело место в недавнее время в ряде городов и коммун и существует угроза его дальнейшего
Я2

распространения. «И те, которые будут замечены, — говорится в этом решении, — какого бы они ни были звания — высокого или низкого, — должны быть немедленно схвачены и арестованы, и с ними следует поступить, как полагается».
В княжеских кругах считались, таким образом, с возможностью влияния политических лозунгов движения «Башмака» не только на народные низы, но и на слои, занимающие более высокое место в общественной иерархии. Магистрат города Фрейбурга из боязни гнева князей и императора старался разубедить князей в том, что будто большое количество людей в этом городе примыкает к «Башмаку». Однако в то же время сам магистрат не скрывал своего беспокойства по поводу тех горожан, «которые сочувствуют крестьянам больше, чем господам». Желая отвлечь богатых бюргеров от пропаганды «Башмака», фрейбургский магистрат заявлял, что деятельность этого союза направлена не только против князей и феодалов, но и против всех «почтенных» и имущих. При этом фрейбургский магистрат мог ссылаться на то, что связанные с крестьянами городские низы, составляющие в городских волнениях того же года главную силу, резко выступают против богатых горожан и не останавливаются перед требованиями не только лишения их власти, но и раздела их имуществ. И действительно, в движениях народных низов города и деревни в то время раздавались уже среди бедноты голоса, требовавшие равенства, понимая под этим и равенство имуществ. Однако такие уравнительные лозунги носили весьма туманный характер и не имели под собой никакой реальной почвы в материальных условиях того времени. Их реальное значение могло тогда заключаться лишь в том, что они призывали народные низы городов к совместной борьбе с крестьянами за землю, к борьбе всей массы народа против привилегий феодалов и князей. Поэтому крестьянско-плебейские движения могли тогда обратить на себя внимание и зажиточных слоев оппозиции, недовольных засильем князей в стране. В высших кругах господствующего класса рассматривали все революционные движения как в деревне, так и в городах как явления общего порядка. При этом имелись в виду прежде всего те политические последствия, которые в условиях Германии могло иметь далеко идущее
9 м. М. Смиряя
ИЗ

влияние крестьянско-плебейских совместных действий на характер городских движений. На съезде «Швабского союза» в конце 1513 г. указано было на необходимость обратить внимание «на значительные и неслыханные восстания и возмущения, которые происходят во многих местах в империи — в городах и общинах, — которые вызывают тревогу тем, что делают невозможным взимание имперских налогов» и, следовательно, создают угрозу всем принятым на рейхстагах мерам по укреплению существующего порядка в империи.
В 1514 г. в герцогстве Вюртемберге произошло восстание против деспотического правления и вымогательств со стороны герцога Ульриха. В этом восстании участвовали крестьяне и города, Это восстание имело широкие отклики в соседних землях, в частности в маркграфстве Баденском, где в том же году был раскрыт заговор тайного общества «Бедный Конрад». Под руководством Бастиана Гугеля участники заговора стремились вызвать массовые выступления против узурпаций общинных угодий и других актов феодальной реакции. Заговорщики имели также политические планы. Обращаясь к своим сторойникам, Бастиан Гугель призывал их также бороться против новых судебных порядков, введенных феодалами. На специальных судебных заседаниях каждый крестьянин обязан был доносить о всех осуждаемых господами поступках его соседей, ставших ему известными. На возражение одного из присутствовавших, что маркграфский фогт не станет обсуждать требования крестьян, Бастиан Гугель ответил: «Не фогт хозяин, а мы хозяева!»
В программе баденского «Бедного Конрада» борьба против феодальной реакции была, таким образом, тесно связана с борьбой против маркграфских властей, против судебных порядков. В этой борьбе, острие которой направлено было против князя — против маркграфа Филиппа Баденского, — организаторы «Бедного Конрада» имели все основания рассчитывать на сочувственное отношение даже зажиточных элементов городов. Характерно, что магистраты имперских городов по соседству — Фрейбурга, Страсбурга и Эслингена, которые раньше столь энергично и ревностно действовали против «Башмака», не решились теперь, в 1514 г., перейти сразу к строгим репрессивным мерам по отношению Ц

задержанным участникам «Бедного Конрада» й действовать в контакте с князьями. Потребовался энергичный нажим со стороны князей и императора для того, чтобы вернуть магистраты этих городов к прежней активности и рассеять их недоверчивое отношение к мероприятиям князей.
Конечно, эти магистраты ни в какой мере не сочувствовали революционным действиям заговорщиков. Однако их осторожная тактика свидетельствует о настроениях, которые были среди горожан. Правящая верхушка имперских городов не могла не обратить внимание на то, что в борьбу, организованную «Бедным Конрадом», вовлечены были многие вюртембергские города, начиная со Штуттгарта и Тюбингена, что тот же 1514 г. ознаменован был рядом революционных выступлений в городах, когда крупные волнения охватили Ахен, Кельн, Дюрен, Нейс, Вормс, Геттинген, Ульм и Швейнфурт. Влияние «Башмака» и «Бедного Конрада» в городах было так сильно, что в ряде случаев, как например в Вормсе, городская община также ссылалась на «божественную справедливость» и недвусмысленно указывала городским властям на грозную силу революционных крестьян.
Таким образом, в 1513—1514 гг. волна крестьянских движений, направленных своим острием против всей территориальной системы и имевших чувствительные отклики в городах, создавала в Германии ситуацию чрезвычайного политического напряжения. В сентябре 1514 г. был опубликован мандат императора о мобилизации всех сил наследственных австрийских земель ввиду того, что «во всей священной империи немецкой нации, как и во всех входящих в ее состав королевствах и землях, имеют место тяжелые события, восстания и неслыханные заговоры, как никогда раньше при нашем правлении».
В 1517 г., незадолго уже перед выступлением Лютера и началом реформационного движения, был раскрыт новый заговор «Башмака». Во главе его стоял все тот же, остававшийся неуловимым Иосс Фриц и Штофель из города Фрейбурга. Для этого «Башмака» характерно, что в его программных требованиях не выдвигалось никаких задач местного значения. В плане организаторов проявилось их стремление добиться со стороны значи-
8*
115

ТёЛьной части бюргерства поддержки восставшего простого народа и присоединения к его борьбе. Требования заговорщиков очень лаконичны и даны в самой общей форме, способной объединить всех противников существующего строя: «Чтобы все ренты, чинши и платежи были полностью упразднены; за исключением императора и церкви, никому ничего не давать; не признавать и не покоряться никакой господской власти».
Из показаний обвиняемых можно заключить о большом распространении заговора по всем землям Юго- Западной Германии. Один из допрашиваемых назвал имена вербовщиков, которые действовали в большом районе., помогая главным руководителям — Иоссу Фрицу и Штофелю. Многочисленные вербовщики принадлежали большей частью к ремесленникам различных профессий. Многие из них были кабатчиками. Важное значение в заговоре имели нищие, которые осуществляли связь по всему району и которые должны были в нужный момент зажигать сигнальные огни, каждый в предназначенном ему пункте. Из материалов допросов видно, что в намеченном плане восстания городам уделялось значительное место.
Восстание намечено было начать в районе городов Хагенау и Вейсенбурга. Лица, которым дано будет задание начать восстание, должны собраться в местности между этими двумя городами и обсудить, каким путем следует действовать, чтобы привлечь на сторону восстания «всех простых бедных людей городов и деревень». Затем они сразу должны занять эти два города, низложить их магистраты и распустить судебные учреждения. Действуя так, заговорщики следовали лозунгам бюргерских движений XVI в. Таким образом, их намерения сводились к тому, чтобы, начав восстание силами «простых людей» городов и деревень, привлечь на свою сторону бюргерскую оппозицию. «Когда указанные два города — Хагенау и Вейсенбург — будут завоеваны и подчинены их власти, — сообщал на допросе один из обвиняемых, — они намеревались убить прежде всего членов магистратов и судебных учреждений, а затем — всех тех, которые станут оказывать им сопротивление». Они рассчитывали, что после устранения наиболее ненавистных органов власти — правящей верхушки — к ним
116

Перейдет основная масса бюргерства, а те, которые станут сопротивляться, будут ими перебиты, так как они будут приравнены к знати и правящей верхушке.
Мы видим, таким образом, что наиболее передовые элементы крестьянско-плебейского лагеря выразили в союзе «Башмака» 1517 г. свои далеко идущие надежды — подчинить городское бюргерство целям общей антифеодальной борьбы. Последовавшие после этого события, в особенности разразившаяся семь лет спустя Великая Крестьянская война, показали беспочвенность этих надежд. Крестьянская масса оказалась неспособной преодолеть ограниченность своего кругозора местными интересами, а городской плебс не мог сделаться объединяющей силой. Тем более не могло быть и речи о руководящей роли крестьян и плебса в общем лагере многообразной оппозиции. Однако само появление таких идей и таких планов в среде передовой части революционного лагеря очень характерно для предреформа- ционной эпохи. Реакционные силы господствующего класса серьезно рассматривали возможность объединения разных враждебных им элементов на основе революционной борьбы крестьянства и городского плебса и связанную с этим угрозу крушения всей политической и социальной системы. Само слово «башмак» употреблялось в годы реформационного движения для обозначения опасности большого общенародного движения против всех существующих властей, а не только как символ крестьянской борьбы против феодалов.
Подводя итоги всем охарактеризованным в данной главе событиям, необходимо подчеркнуть их общее политическое значение. Антифеодальная и антикняжеская борьба немецкого крестьянства, привлекавшая к себе внимание всех слоев общественной оппозиции, расстраивала реакционные планы немецких князей по укреплению территориальной системы, указала иной, революционный путь политического преобразования Германии и сыграла важнейшую роль в подготовке бурного общенародного политического подъема времени Реформации. В немецком бюргерстве тогда еще были радикальные элементы, не потерявшие связи с народом и стремившиеся порвать с реакционной системой княжеского мелкодержавия и раздробленности. Политическое зна-
117

чёние борьбы народных Масс протйв княЖёскбГо МёЛ- кодержавия поняли тогда и отдельные представители рыцарской оппозиции, имена которых встречаются среди членов тайных обществ «Башмака». Последовавшие затем события времени Реформации и Великой Крестьянской войны показали, однако, политическую слабость общенародного подъема XVI века в Германии. Немецкое бюргерство не сумело тогда возглавить силы народа для последовательной борьбы с реакцией.

Глава VIII
ГУМАНИСТИЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ В ГЕРМАНИИ
ДО РЕФОРМАЦИИ
В идеологической подготовке общественного подъема эпохи Реформации большое место принадлежит гуманистическому движению в Германии. Как движение, направленное против средневековой схоластики, исходившей в своих псевдонаучных рассуждениях из мертвых церковных догм, и пропагандировавшее новую, светскую образованность, гуманизм начал развиваться в Германии около середины XV века. Важным поворотным пунктом в культурной истории Германии, в развитии начал светской образованности, имело изобретение Иоганном Гуттенбергом около 1445 г. искусства книгопечатания, распространившегося по всем странам Европы и имевшего для самой Германии очень важные последствия. Первые печатавшиеся книги были не только теологического, но и светского содержания. Вместо дорогих и редких рукописей появились дешевые и удобные для чтения книги, издававшиеся в количестве 1000 и больше экземпляров. О том, каково было влияние развития книгопечатания на развитие передовой мысли, можно судить по той тревоге, которая охватила церковные круги в связи с этим открытием. Мракобесы-церковники приходили в отчаяние от того, что духовенству грозила потеря его монопольного положения в деле образования. В памфлетах церковников против книгопечатания указывалось, что массовое распространение Библии приведет к ее переводу на немецкий язык, что «простой народ», получив в свои руки немецкие тексты Библии, поймет их по-своему и использует против авторитета церкви.
Немецкие гуманисты вербовались из самых разнообразных слоев городского населения, В их состав вхо-

дили молодые университетские магистры, странствующие поэты, проповедники и образованные горожане вообще, особенно в богатых городах, являвшихся средоточием больших богатств. Немецкие гуманисты в отличие от итальянских, развивали свою деятельность не при княжеских дворах, а главным образом при университетах. Сами немецкие университеты оставались еще в XV и в начале XVI в. твердынями старых, схоластических направлений. Однако среди массы студентов выявлялись такие, которых схоластическая «наука» уже не удовлетворяла. Они жадно слушали молодых профессоров, развивавших в своих лекциях идеи раннего Итальянского Возрождения. Гуманисты в Германии выражали настроения тех передовых горожан, которые не могли мириться с жалким состоянием раздробленной Германии, раздираемой княжескими распрями и подвергающейся грабежу папской агентуры. Немецкие гуманисты поэтому живо реагировали на все вопросы, волновавшие разнородную политическую и религиозную оппозицию в стране. Их внимание привлекали прежде всего вопросы религии, философии и морали, вопросы общественной и политической жизни, связанные с нараставшим оппозиционным движением в стране.
Уже для первых представителей немецкого гуманизма второй половины XV в. характерно боевое настроение против папского засилья в Германии. Стали появляться ученые и поэты, высказывавшиеся в богословских вопросах в духе гуманистического учения. Возникали споры по вопросу о возможности применения светского образования для понимания богословских проблем. Это были первые признаки борьбы против средневековой идеологии, суть которой заключалась в стремлении подчинить все положительные науки, всякое знание, основанное на опыте, богословию. Гуманисты — как итальянские, так и немецкие — решительно отстаивали самостоятельный и независимый характер опытных наук по отношению к богословию. Но немецкие гуманисты в гораздо более резкой форме, чем итальянские, выступали против самого богословия. Отражая распространенную в широких кругах народа ненависть к папскому засилью, немецкие гуманисты более остро разоблачали невежество и развращенность католического клира и указывали на вред, приносимый им
120

Делу национального и культурного развития немецкого народа.
Зарождение и развитие гуманистической идеологии в Германии имели в своей основе бурный расцвет рейнских и южнонемецких городов, рост их богатств., зарождение новых форм производственных отношений, развитие международных связей и крупные успехи положительных наук. Успехам гуманистического движения содействовал в немалой степени кризис, проявившийся в самой теологии, представители которой в университетах стремились разграничить сферы науки и религии или же пытались «рационализировать» теологию, т. е. объяснять вопросы религии при помощи науки. Однако это неизбежно вело к подрыву самих основ богословия, т. е. веры в авторитет. В базельском университете, основанном в 1460 г., профессор теологии Иоганн Гейн- лин старался обосновать рационалистическим путем христианские легенды, и в результате он пришел к отрицанию католического культа «святых». Ученики же Гейнлина, Амербах и Фробен, знаменитые базельские типографы, были уже тесно связаны с гуманистами, с помощью которых они издавали античных авторов и распространяли по городам Германии гуманистическую литературу.
Многие немецкие гуманисты, особенно его ранние представители, обучались в Италии и, как уже указано, восхваляли культуру Итальянского Возрождения. Однако немецкий гуманизм имел свои корни в собственном развитии Германии и развивался своим, особым путем.й
Усиленные занятия античной литературой и филологией, восхваление культуры Итальянского Возрождения связывались у немецких гуманистов с решением важнейших общественных и национальных проблем, которые больше всего волновали передовые умы Германии того времени: проблем германской государственности и бесцеремонного засилья в Германии католического духовенства. Повышенный интерес немецких гуманистов к религиозно-философским проблемам обусловлен был даже у их ранних представителей не только тем, что они еще не освободились от влияния средневековой идеологии, не только их внутренней религиозностью, но прежде всего стремлением очистить христиан-
12,1

еку*б религию 6т католической грубости и ханжествЗ, от жадности папских агентов, которые заполняли Германию и унижали ее. У таких ранних представителей немецкого гуманизма, как Рудольф Агрикола (1444— 1485) и его ученики, христианское благочестие сочетается со стремлением показать, что настоящее, «чистое» христианство проникнуто идеями человечности, возвещенными античными авторами, и, следовательно, должно быть совместимо с пропагандой гуманистических идей. То же относится и к другому представителю раннего немецкого гуманизма — Якову Вимпфелингу (1450—1528). Будучи религиозным в известном смысле еще в духе средневековых традиций, он отстаивал в своих произведениях необходимость развития научных знаний и очищения религии от грубого невежества, ведущего к ее извращению и засорению жадностью и корыстолюбием. Нападки Вимпфелинга на безнравственность монашества характерны для времени, когда подготовлялась Реформация. Обличительные произведения Вимпфелинга против грубости монахов связаны с ярко выраженной у него национальной тенденцией, со стремлением устранить препятствия с пути процветания и культурного подъема Германии. Вимпфелинг видел в расцвете немецких городов залог подъема культуры в стране и энергично пропагандировал идею германского единства.
Поэт-гуманист Конрад Цельтис (1459—1508) был свободен от традиций средневековой религиозности и от теологии вообще. Его поэзия, особенно яркая в части любовной лирики, проникнута жизнерадостным мироощущением, прославлением человеческой природы, свободы человеческого духа и мира его чувств. Цельтис воспевает земной мир, являющийся основой развития высокой культуры человека. Он восхваляет такие достижения культуры, как изобретение книгопечатания, но осуждает изобретение огнестрельного оружия, приносящего людям одно только горе и уничтожение жизни. Характерным для Цельтиса является и национальнонемецкая идея его творчества. Его осуждение огнестрельного оружия и войн связано у него с ощущением гибельных последствий постоянных феодальных войн между мелкими и более крупными владетельными территориальными князьями, приносящими немецкому
122

народу бесконечные бедствия и унижения. Как и другие гуманисты, Цельтис страстно желал объединения Германии, возлагая при этом, так же как и другие гуманисты его времени, все надежды на императора.
Период настоящего расцвета гуманистической литературы в Германии и ее насыщения новыми, передовыми идеями начался в 90-х годах XV в. Этот поворотный момент в истории гуманизма, несомненно, связан с охарактеризованным в предыдущих главах нарастанием в стране общественного подъема и революционного движения народных масс. Характеризуя этот период в истории немецкой литературы, советский ученый-литера- туровед Б. И. Пуришев подчеркивает, что в немецкой литературе конца XV и начала XVI в. нашла свое отражение прорывавшаяся к жизни творческая энергия масс, когда в литературе проявляли себя наряду с учеными гуманистами также простые люди, когда одно за другим появлялись замечательные произведения и достигал самого высокого звучания фольклор.
Замечательным произведением гуманистической литературы конца XV в. явился изданный в 1494 г. на немецком языке «Корабль дураков» (Das Narrenschiff), получивший широкую известность не только в Германии, но и за ее пределами. Автор этого произведения Себастьян Брант был ученым-юристом и профессором Базельского университета. Эта сатира на немецкую жизнь перед Реформацией построена в виде повествования о шумной толпе дураков, устремляющихся на корабль, чтобы ехать в страну глупости Наррагонию. В эту толпу дураков автор собрал всех наделенных типичными пороками его времени людей из разных групп населения Германии, которые создают общую картину глупой жизни и порочного быта. Это не отдельные личности, а те, которые создают общий колорит жизни немецкого общества того времени, дураки, которые заполняют «все улицы и проулки», представители разных общественных положений, которые в погоне за своими корыстными целями шатаются без полезного дела, извращают все в жизни, насаждая всюду пороки, невежество и преступления. Как и другие немецкие писатели-гуманисты, автор «Корабля дураков» разоблачает и высмеивает порочных и невежественных попов, распутных монахов, идущих на все преступления ради де¬
123

нег. Себастьян Брант выступает в этом произведении как горячий сторонник государственного единства Германии и резко нападает на князей. Однако сатира Бранта проникнута социальным гневом, отражающим ее глубоко народные корни. Корень всех пороков автор сатиры видит в корысти, которая владеет всей толпой дураков, в том, что каждый из них думает только о своих личных корыстных целях, а не об «общем благе». Это забвение общих интересов Брант — в духе, характерном для ряда других немецких гуманистов того времени, — определяет как глупость, так как в действительности, как он считает, «личное неотделимо от общего». Из этого основного порока — забвения интересов общего блага — вытекает, по его мнению, то, что попы пребывают в невежестве и принимают духовный сан только ради денег и сытой жизни, то, -что монахи идут на обман, извращая сущность христианской религии. Из корыстолюбия вытекает такой большой порок, как господство денег над умами современного ему общества, всеобщая погоня за богатством, когда бюргеры стремятся превзойти дворян роскошью, когда ростовщики и спекулянты разоряют бедный народ. Между тем история показывает, что все великое и благородное проистекало из бедности. Он называет имена государственных деятелей древности и ученых, которые были простыми и бедными людьми, и приводит пример древнего Рима., построенного пастухами, который в течение долгого времени успешно управлялся простыми людьми, но затем был приведен к гибели богатыми. Подобное этому происходит, по мнению Бранта, и в Германии, которую ведут к гибели управляющие ею большие господа и которые в своей деятельности руководствуются не интересами государства и народа, а исключительно целями обогащения. В результате забвения принципа «общего блага» и господства корыстолюбия нет права и справедливости ни в церкви, ни в государстве. Носителями зла в империи являются, по мнению Бранта, имперские князья, светские и духовные, которые думают не о спасении государства и его благополучии, а о его расхищении. Всюду господствует произвол, стяжательство, лицемерие и грубая сила. Святые отцы не интересуются по существу ни религиозностью, ни благочестием, монахи торгуют святыми реликвиями.
124

Сатирико-дидактическое произведение Себастьяна Бранта, иллюстрированное самим автором бытовыми миниатюрами, имело большой успех благодаря содержавшейся в нем правде жизни и благодаря своему резко критическому обличительному тону, отражавшему нараставшее движение недовольства в широких кругах народа. Но эта книга содержала также пропаганду передовых идей предреформационной эпохи. Призыв исходить во всех областях жизни из интересов «общего блага» означал в то время призыв к национальному и государственному единству. Нападки на рыцарей, занимающихся разбоем на большой дороге, на знатных господ, кичащихся благородством происхождения, но не имеющих благородства души, были в то же время призывом к обновлению жизни, к установлению нового критерия благородства в зависимости от достоинств человека и его общественной доблести. «В ком нет ни чести, ни стыда, — писал Брант, — и доблестным кого я не считаю, в том благородства никогда, будь родом князь он, не признаю».
На немецком языке, на котором «Корабль дураков» был написан, он сделался популярной книгой в народе. Переведенный страсбургским гуманистом Лохером на латинский язык, он пользовался большим успехом также среди ученых.
Вскоре после «Корабля дураков» Бранта появилась другая острая сатира на социальную действительность Германии под названием «Рейнеке-Лис». Эта сатира представляет собой поэму, героями которой являются хищные звери, правящие звериным царством и олицетворяющие собой иерархию князей и феодалов. Лев, царь зверей, окружил себя медведями и волками и раздает им на съедение беззащитных баранов. Но король не может обойтись без сильного владетеля укрепленного замка, в свою очередь угнетающего подчиненных ему крепостных. Этим владетелем является лис Рейнеке, ставший ближайшим советником царя и сосредоточивший в своих руках всю полноту власти. Установленным Рейнеке порядкам следуют все другие великие господа звериного царства. Основными принципами сложившейся, таким образом, в этом царстве правящей иерархии становятся жадность и корыстолюбие, а средствами — лукавство и хитрость, являющиеся природ¬
125

ными свойствами лисьей породы. При этом в поэме дело изображается так, что именно эти качества выдвинули лиса Рейнеке на первое место при царском дворе, так как при их помощи удается все извращать и представлять в ложном свете. Однако автор поэмы заставляет Рейнеке в беседе с барсуком дать правдивую характеристику положения дел и нарисовать картину беспощадного гнета, царящего в стране, рассказать, как большие господа — медведи и волки — и сам державный лев грабят и* обирают подданных и нет от них спасения, так как по отношению к ним право не действует. В этом царстве вешают только мелких воров; крупные же воры занимают высокое положение Г
Автор сатиры «Рейнеке-Лис» следует за Себастьяном Брантом не только в характеристике существующего зла, но и в объяснении его корней. Наряду с алчностью и корыстолюбием он также видит эти корни в том, что в современном ему обществе достоинства человека и его благородство определяются его происхождением, а не его личной доблестью и добрыми делами. Это свидетельствует о народных истоках произведений обоих этих авторов. Оба произведения внушены были широко распространенным в народе протестом и возмущением актами феодального произвола, политическими неурядицами, постоянными феодальными войнами, господством грубой силы, характерным для системы княжеского мелкодержавия, разнузданностью и бесцеремонностью невежественного и развратного католического духовенства и монашества, которые проявлялись в особо уродливых формах в условиях раздробленной Германии. Можно, однако, заметить и некоторые отличия в отношениях обоих авторов к вскрываемым ими порокам общественной жизни. В «Рейнеке-Лисе» злые дела прикрываются хитростью, лукавством и лицемерием, удовлетворение алчности и корыстолюбия проводится методами лисьей породы. Это делает сатирическую поэму «Рейнеке-Лис» подлинно народным рассказом. В сатире же Себастьяна Бранта пороки и злые дела представлены как глупость, а люди, совершающие их, — как дураки, как люди, одураченные своей жадностью и порочной страстью. Отсюда — дидактическая основа сатиры
1 См. Б. И. П у р и ш е в, Очерки немецкой литературы XV—
XVII вв., М., 1955, стр. 43^46.
126

Ёранта, его стремление поучать. Он призывает к светским знаниям, но указывает, что светская образованность не должна отклонять людей от благочестия и т. п. Эта черта изображать в ярких красках пороки общественной жизни, отражать народное возмущение действиями больших и малых эксплуататоров, показать гибельные последствия этих действий для всего национального развития и вместе с тем рассматривать все это как результат ослепления страстями, как глупость, порождаемую отсутствием светских знаний, — эта черта характерна не только для сатирико-дидактического произведения Бранта, но и для ряда других выдающихся произведений немецкой гуманистической литературы.
Сильной стороной этой литературы была ее близость к народной жизни, ее глубокие симпатии к творческой активности и трудолюбию народных масс, создающим условия национального процветания. Но все средства к улучшению жизни и устранению зла они видели не в борьбе народных масс с эксплуататорами, а в просвещении и в воспитании добрых нравов. Так, Эобан Гесс (1488—1550), видный поэт-гуманист XVI в., активно участвовавший в борьбе с богословами-обскурантами и резко выступавший против дворянства, видел основное средство спасения Германии в распространении знаний и воспитании внутреннего благородства. В книге стихов «О подлинном благородстве» (1515) поэт писал, что «подлинное благородство коренится лишь в добродетели и знаниях, только они делают бессмертными, все остальное тленно»1.
Одним из талантливых представителей гуманистической литературы начала XVI в. был Генрих Бебель (1472—1518). Он был сыном бедного швабского крестьянина, но достиг крупных успехов в науках. К двадцати пяти годам он был уже профессором поэзии в Тюбингенском университете. Генрих Бебель сам подчеркивал свое крестьянское происхождение, любил простой народ и высоко ценил народное творчество. Будучи горячим сторонником классического образования, последователем и деятелем гуманистической культуры, Бебель черпал материал для своего литературного творчества из народных источников, продолжая на латинском языке
1 См. Б. И. П у р и ш е в, Очерки немецкой литературы XV—
XVII вв., М., 1966, стр. 76.
127

1фадйцйй народной литературы — народных рассказов
и шванков. Его любимым жанром сделался жанр фаце- тий, насыщенных фольклорным материалом и остро обличительных по своему содержанию. В фацетиях Бебеля высмеиваются нравы духовенства, схоластика и сама церковная догматика. Разоблачая развращенность и продажность всей иерархии католического клира, Бебель возводит все эти пороки к папскому Риму, являющемуся источником всех пороков. В фацетиях Бебеля встречается редкое и очень смелое для того времени, открыто высказанное свободомыслие: насмешка над «святой троицей», по поводу христианских легенд о воскресении, о страшном суде и таинствах. Народные корни этого свободомыслия подчеркиваются самим Генрихом Бебелем, который вкладывает эти насмешки над церковной догматикой в уста простым крестьянам и ремесленникам. Социальная направленность выражена в фацетиях Бебеля весьма ярко. Хотя классически образованный гуманист иногда посмеивается над суевериями и грубостью крестьян, он главный огонь своей критики направляет против власть имущих, против грубых и невежественных князей, беспощадно обирающих своих подданных, против дворян, презирающих трудовую деятельность, проматывающих отцовское наследство и превратившихся в разбойников на больших дорогах. Обличительные его характеристики феодального гнета, несомненно, являлись отражением происходившей уже в начале XVI в. широко развернувшейся в Юго-Западной Германии антифеодальной борьбы крестьян. Примером может служить один из шванков Генриха Бебеля, в котором рассказывается о волке, обвиненном в грабеже и заявившем, что его преступление, вызванное голодом, ничто по сравнению с преступлениями больших господ. Волк удивлен тем, что неразумные кре¬
стьяне его жестоко преследуют, а перед своими господами — князьями и феодалами, а также перед попами и монахами они преклоняются и относятся к ним с почтением. Между тем бездельники жиреют за их счет и кормятся их трудом и кровью. Именно они в действительности являются врагами крестьянства, а не волки, которые берут у крестьян гораздо меньше. Почему же крестьяне, спрашивает волк, проявляют такую ненависть к нему и должны покорно терпеть тех,
128

tfto отнимает у иИх не только плоды их полей, их стаДЗ и всякое нажитое тяжелым трудом добро, но и их жен и дочерей и самую жизнь?
Среди произведений Генриха Бебеля важное место занимает сатирическая поэма «Триумф Венеры». Богиня любви принимает парад своей армии, в первых рядах которой оказывается высшее духовенство с папой во главе. Торжественно шествуют монахи всех орденов, которые заняли все самые близкие в Венере места, не допуская туда других. В триумфальном шествии участвуют также и все светские властители* которые, так же как и духовенство, состоят в армии Венеры.
Социальная и политическая сатира Генриха Бебеля проникнута патриотическим настроением. Все вскрытые им пороки общественной жизни лежат в основе униженного положения Германии, ее политической раздробленности. Как и другие гуманисты, Бебель видел средство борьбы с существующим злом в развитии гуманистической культуры, в ее победе над лицемерием, ханжеством и схоластикой. Несмотря на то что он сам гордился своим крестьянским происхождением, несмотря на несомненное влияние, которое оказал на его творчество подъем крестьянского движения в начале XVI в., несмотря на подлинный художественный реализм его характеристик крестьянского быта и феодального гнета, — Генрих Бебель не выходит за рамки чисто гуманистической традиции обращения к образованным кругам общества с указанием на вред всех существующих пороков. Бебель умер за шесть лет до начала Крестьянской войны, но вся его литературная и научная деятельность показывает, что он не был сторонником крестьянско-плебейского восстания Г
Гуманистическая литература конца XV и начала XVI в., ее обличительные страницы, насыщенные ярким содержанием из истоков народного творчества, оказали влияние и на те круги, которые не принадлежали к гуманистам, но, наблюдая приближавшуюся социальную грозу, стремились к ее предупреждению, разоблачая наиболее возмутительные пороки, укоренившиеся в обществе и в церкви, и призывая к их устранению, оставаясь вместе с тем на почве старой церкви и сущесгвую-
1 См. Б. И. П у р и ш е в, указ, соч., стр. 78—80.
9 М. М. Смирим
129

ЩеГо строя. Одной из ярких фигур .этой группировки является францисканский монах, талантливый уроженец Эльзаса — Томас Мурнер.
Мурнер (1475—1536) был классически образованным человеком в монашеской рясе, который не жалел красок в изображении пороков духовенства, резко осуждал их и осмеивал. Остававшись сторонником католической церкви и после выступления Лютера, Томас Мур- нср стремился обновить католическую догматику при помощи классической литературы. Его церковная проповедь сочеталась с лекциями по латинской поэзии. Он требовал для всех клириков свободы заниматься классической литературой, перевел на немецкий язык «Энеиду» Вергилия, составил учебникй правоведения и логики и участвовал в литературных диспутах. Само собой разумеется, что поскольку целью всех его занятий и всей его пропаганды классической литературы было укрепление католической догматики, то он оставался не только церковником, но и схоластом, деятельность которого была направлена на подчинение наук богословию. Тем более характерно, что Мурнер, чувствуя веяния эпохи, считал, что сама церковь и имперские власти должны провести необходимые реформы, что сами сторонники церкви должны выступить с разоблачением пороков в ее среде, иначе грозит катастрофа. О том, что руководило его деятельностью, можно получить представление из следующей его характеристики существующего положения: «Мы стоим над пропастью, ближайшее будущее не принесет нам ничего, кроме раздоров, мятежей, убийств, одним словом — «Башмак». Свои резкие нападки на Лютера Мурнер аргументировал в 1522 г. тем, что возвещенный Лютером разрыв с существующей церковью неизбежно должен привести к ниспровержению общественного строя. В специальном трактате против Лютера Мурнер рисует реформатора вооруженным с ног до головы, командующим воинствующим народом. Лютер намазывает башмак, чтобы сделать его сладким и привлекательным для простых людей, лозунгом которых является свобода и равенство под знаменем евангелия.
Опасность революции Мурнер видел и задолго до выступления Лютера. Считая необходимым ее предотвращение и проведение реформ как в церкви, гак и в
1?0

общественной жизни, он стал на путь сатирических изобличений, следуя по пути гуманистов, особенно Себастьяна Бранта. Самое выдающееся сатирическое произведение Мурнера носит название «Заклятие дураков» (1512). Автор заявляет, что он решил «очистить край родимый от всякой дури нетерпимой», изгнать всех дураков, прибывших на корабле Себастьяна Бранта, составляющих «превеликий орден» и расселившихся по всей немецкой земле. Всех дураков он решил изгнать посредством заклинанья. Он призывает весь немецкий народ избавиться от дураков с такой же решительностью, с какой он в 40-х годах предыдущего века избавился от нашествия арманьяков (см. главу шестую этого очерка).
Мурнер повторяет основной тезис гуманистов, которые видели корень зла в пороке корыстолюбия. Корыстолюбие сделало господ дураками, скрыло от них настоящее положение вещей. В раскрытии сути глупости больших господ Мурнер весьма реалистичен. Вместе с тем он раскрывает политическую цель своей сатиры. Господа Германии не понимают, что они стоят перед большой катастрофой, если они не возьмутся за ум и не исправят положение. Главную опасность для существующего строя составляют крестьяне, которые доведены до крайней нищеты, будучи задавлены всевозможными поборами и барщиной со стороны духовных и светских больших господ. Мурнер уделяет этому вопросу кного внимания и со всей реалистичностью характеризует глупость господ, которые, не задумываясь над последствиями, доводят крестьян до того, что лишают их самой возможности жить. Раньше стригут крестьян их светские господа, затем приходят попы и сдирают с них кожу, а за попами являются монахи, ландскнехты, бродяги и другие. Возмущенный этим многообразным обирательством крестьян, Мурнер заявляет, что если бы крестьянина только стригли, он давал бы больше, чем прежде.
Гуманисты конца XV и начала XVI в., выражавшие настроения образованных кругов горожан, выступали противниками церковного мракобесия и средневековой схоластики. В борьбе со всем старым они обращались к истокам народного творчества,, в котором высмеивается и отвергается феодальный строй, и показывали
9*
131

гнилые основы старого общества. Брант, Генрих Бебель и некоторые другие гуманисты, пропагандируя свои идеи, исходили из необходимости искоренения зла и установления новых принципов гуманистической культуры, в которых они видели залог обновления жизни и отношений между людьми. Их идеология была по существу антифеодальной. Мурнер же и те образованные люди из старого мира, которые оставались на почве старой церковной традиции и схоластики, но, видя надвигающуюся социальную революцию, желали спасти старый строй, обращались к методам гуманистической сатиры для того, чтобы образумить господ. Крестьян надо стричь так, чтобы они давали больше, но не надо сдирать с них кожу с разных сторон. Господа в собственных интересах и в интересах сохранения и оздоровления общественного строя должны вести себя более разумно. Характерно также, что Мурнер, больше всего боявшийся «Башмака»., советует крестьянам предаваться трудолюбию, быть добропорядочными и таким путем добиваться независимого положения. Здесь не только отвергается всякая мысль о борьбе крестьян, но подчеркивается, что улучшение положения крестьян возможно только на почве существующего феодального строя.
Резкой критике Мурнер подвергает также князей за тираническое правление, за произвол в отношении к подданным, за равнодушие к судьбе государства, к делу его объединения.
Несмотря на субъективную реакционность Мурнера, на реакционные цели, которые имел в виду этот классически просвещенный францисканский монах, объективное значение его сатирических произведений определялось общим характером бурного общественного подъема начала XVI в. и общим направлением литературного движения. Его талантливые обличительные сатиры раннего периода его литературной деятельности на порочное католическое духовенство всех ступеней иерархии — от монахов до высшего римского клира, — на его жадность, чревоугодие, продажность и развращенность, на общее нравственное падение церкви и на ее бесцеремонную политику вымогательства в Германии примыкали к общему хору обличительной литературы против католического духовенства, характерной для предреформа¬
132

ционной эпохи, сыгравшей немаловажную роль в идео:, логической подготовке самой реформации, против которой он впоследствии энергично боролся. Таково было и объективное значение его обличительной характеристики задавленного положения крестьянства, той безудержной эксплуатации и того прямого грабежа, которым оно подвергалось со стороны разных светских и особенно духовных господ. Необходимо также отметить, что и в его сатирических произведениях теологические аргументы перемежаются с материалами народного творчества, которые обогатили немецкий язык его сатиры и сделали ее весьма популярной.
В кругах немецких гуманистов в начале XVI в. большим авторитетом пользовался широко известный во всех странах Западной Европы Дезидерий Эразм Роттердамский, являвшийся одним из самых образованных людей того времени и выдающимся деятелем гуманистической культуры. Эразм Роттердамский не был немцем по своему происхождению. Родился он в 1465 (или 1466) г. в Голландии в городе Роттердаме и был незаконным сыном одного голландского бюргера. Свое первое школьное образование Эразм, рано лишившийся родителей и попавший в нужду, получил в Голландии, вначале в местных школах, а затем в однрй из основанных нидерландскими «братьями обшей жизни» школ в Девентере. Шесть лет (1486—1492) Эразм провел в Штейнском монастыре в Голландии, где продолжал свои занятия древними языками. В 1493 г. Эразм, познакомившись с развращенным монастырским бытом и возненавидев его, покинул монастырь и сделался секретарем камбрейского архиепископа, но уже в 1495 г. он перебрался в Париж, где продолжал свое образование. С этого времени он странствовал по разным странам Европы. Живя в Нидерландах, Франции, Англии, Италии и больше всего в Германии, Эразм с большим увлечением изучал произведения итальянских гуманистов. Он в совершенстве владел древними языками и с энтузиазмом занимался античной литературой. С 1513 г. его постоянным местожительством стал город Базель.
Эразм Роттердамский сам себя называл «гражданином вселенной». Однако в своей литературной деятельности он был теснейшим образом связан с немецкими
133

гуманистами. В Германии Эразм получил наиболее широкое признание и славу. В его творчестве получили выражение характерные особенности немецкого гуманизма.
Первое значительное произведение Эразма Роттердамского была «Книга поговорок» (Adagia) — сборник античных поговорок и притч, показавший хорошее знание автором классической древности. Произведение же следующего (1501) года — «Меч в руках христианского воина» показывает его особый интерес к проблемам религиозно-философского характера, т. е. к тому, что тогда волновало общественное мнение Германии, искавшее путей борьбы с деятельностью католического духовенства в стране. Уже из этого произведения Эразма можно заключить, что Эразм был противником переворота в церкви, полного разрыва с ее догматической основой. Но вместе с тем он здесь подвергает беспощадной критике церковную обрядность и ханжество духовного клира и характеризует монашество как крейнее проявление показной «святости». Эразм хочет выяснить этический смысл христианства. Вначале он искал его на почве старой церковной традиции, желая реформы ее без коренной ломки церковной организации. Однако реформу он обосновывает при помощи гуманистических идей, мотивами рационалистической критики и таким широким пониманием «философии христианства», которое делает возможным поиски ее также у языческих античных авторов. Тексты из «священного писания» и произведений отцов церкви, которыми он при этом оперирует, получают у него гуманистическое толкование. Гуманистическую трактовку Эразм придавал текстам Библии и произведениям отцов церкви и при переводе их с греческого языка на латинский, особенно в комментариях к ним., над чем он работал в течение многих лет своей жизни.
В 1506 г. Эразму после пребывания в Англии, где он подружился с автором «Утопии» Томасом Мором, удалось осуществить мечту своей жизни и посетить Италию. Разъезжая по городам Италии, он во время пребывания в Болонье присутствовал при триумфальном въезде в этот покоренный папскими войсками город самого папы Юлия II в военных доспехах, что произвело на него тяжелое впечатление. Будучи затем в Риме, где
134

ёму была оказана любезная встреча со стороны высшё- го клира папского двора, Эразм отклонил, правда после некоторых колебаний, предложенную ему высокую церковную должность и, вернувшись в Англию, закончил там в 1509 г. в доме Томаса Мора начатую еще в дороге блестящую сатиру — «Похвальное слово глупости», доставившую ему большую популярность и бессмертную славу. В этой и в другой сатире — «Домашние беседы», законченной в 1518 г.4 Эразм затрагивает важнейшие в то время религиозно-философские, политические и социальные проблемы. Тонкой иронией и остроумной, не всегда сразу уловимой насмешкой Эразм вскрывал все недостатки и пороки современного ему общества. Во всех областях политической, культурной и церковной жизни он видел пошлость, пустой формализм, бессмысленную догматику и прежде всего глупость — отсутствие всякого разумного начала.
«Похвальное слово глупости» написано в форме речи, которую госпожа Глупость держит перед аудиторией слушателей, в составе которых представители всех слоев общества. Суть этой речи, состоящей из 68 глав, сводится к тому, что она, т. е. Глупость с большой буквы, господствует над всеми, что все подчинены ей. «Пусть грубые смертные толкуют обо мне, как им угодно, ибо мне ведомо, на каком худом счету Глупость даже у глупейших, все же я дерзаю утверждать, что единственное мое божественное присутствие веселит богов и людей». Так начинает Глупость свою речь и затем доказывает на всем ее протяжении, что она владеет всеми умами современников и является основой всей жизни — материальной и духовной.
В сатире Эразма больше всего достается католическому духовенству, схоластической «науке» и богословам. «Что до богословов, — говорит Глупость,— то, быть может, лучше было бы обойти их здесь молчанием, не трогать этого смрадного болота, не прикасаться к этому ядовитому растению». И дальше дается подробная и убийственная характеристика метода и предмета схоластических бредней и пустословия. Богословы немедленно оживляются, едва зайдет речь о вопросах вроде следующих: «В какой именно миг совершилось божественное рождение? Является ли сыновство Христа однократным или многократным? Возможно ли пред¬
135

положить и доказать, будто бог-отец возненавидел сына? Может ли бог превратиться в женщину, дьявола, осла, тыкву или кремень? Если бы он превратился в тыкву, могла ли бы эта тыква проповедовать, творить чудеса, быть распятой?». Всякими хитросплетениями, «дефинициями» и увертливыми словечками богословы- схоластики «толкуют и объясняют сокровеннейшие тайны», разрубают самые сложные узлы. «Все эти архи- дурацкие тонкости, — говорится дальше, — делаются еще глупее благодаря множеству направлений, существующих среди схоластиков, так что легче выбраться из лабиринта, чем из сетей реалистов, номиналистов, фо- мистов, альбертистов, оккамистов, скотистов и прочих, ибо я называю здесь не все их секты, а только главные». Богословы, как и монахи, невежественны и при этом гордятся тем, что не знают законов грамматики и говорят с ошибками. Монахи даже считают, что «наивысшее благочестие состоит в воздержании от всех наук, так что лучше даже вовсе не знать грамоты».
О высшем католическом клире, о епископах, кардиналах и самих «верховных первосвященниках», т. е. папах, в сатире Эразма говорится, что они стараются превосходить светских вельмож и государей в пышности и беспредельной роскоши, что они думают и заботятся только о собирании денег и совсем не думают о борьбе с пороками, о предотвращении войн, о сопротивлении несправедливым государям. Эразм резко выступает против того, что сам «святейший отец» думает не об интересах христианской жизни, а только «о богатствах, почестях, доходах, победах, должностях, диспен- сациях, приношениях, индульгенциях, конях, мулах и наслаждениях». Пап окружает «множество чиновников, копиистов, нотариусов, адвокатов, промоторов, секретарей, погонщиков мулов, конюших, банкиров, сводников». Особенно ополчается Эразм на пап за то, что они, как и светские государи, ведут войны и проливают кровь ради захватов территорий и корыстных интересов вообще. «Хотя война есть дело до того жестокое, — говорит он устами Глупости, — что подобает скорее хищным зверям, нежели людям, до того безумное, что поэты считают ее порождением фурий, до того зловредное, что разлагает нравы наподобие дурной болезни, до того несправедливое, что лучше всего предоставить ее ведение
136

отъявленным разбойникам однако папы, забывая обо всем на свете, то и дело начинают войны» и при этом «бывают готовы поставить вверх дном законы, религию, мир и все вообще дела человеческие, ежели им представится в том нужда».
Нетрудно себе представить, какое действие должна была оказать эта критика высшего католического духовенства и самих пап в накаленной атмосфере Германии перед Реформацией, хотя сам Эразм не хотел, чтобы дело дошло до разрыва с папством. Сравнивая главы, посвященные критике высшего клира, с главами, в которых высмеиваются богословы и монахи, нетрудно заметить, что в отношении епископов, кардиналов и пап его тон гораздо более сдержанный. В главе о «верховных первосвященниках», перечисляя окружение папы и называя в среде этого окружения сводников, Глупость замечает: «Прибавила бы я еще словечка два покрепче, да боюсь, слишком жестки покажутся они ушам вашим». Этим как бы подчеркивается, что сдержанность тона ничего не меняет в существе дела. В критике пап, кардиналов и епископов указано то, что волновало тогда умы в Германии перед Реформацией: они все жадны к деньгам, ведут грабительские войны, как все феодальные князья, погрязли в корыстолюбии и мирской жадности и вовсе не заботятся о духовных делах и религиозности.
Высмеивая внешнюю обрядовую сторону католической церкви, феодальную идеологию и всю систему средневековых воззрений, Эразм по существу отстаивал новые принципы зарождавшихся буржуазных отношений. Вместе с тем Эразм отражал характерную для его времени незрелость буржуазной мысли. При всем радикализме своей сатиры Эразм старался сохранить основы религиозного мировоззрения и требовал подведения под христианскую религию рационалистической основы. Из 66-й главы «Похвального слова Глупости» можно заключить о собственных религиозно-философских взглядах автора сатиры. Эта глава озаглавлена: «Христианская вера сродни Глупости».; в ней дается критика не только поведения духовных лиц, но и самого представления современной ему теологии о взаимоотношении тела и души, о сущности христианского вероучения. Эразм высмеивает тех «праведников», которые объявля¬
137

ют человека и всю земную жизнь греховными, проповедуют аскетизм и убиение плоти и стремятся лишь к созерцанию потустороннего мира. Человека следует счи- тать нормальным, говорит Эразм устами Глупости, «по- ка душа его пользуется по своему усмотрению телесны» ми органами». Однако тут же объявляется «безумием» также поведение «большинства людей, занятых одними телесными вещами и склонных думать, что ничего другого не существует». Правда, за этим следует заключение, что «название безумца больше подобает праведникам, нежели толпе». Эразм стремился, таким образом, пока- зать, что действие божества проявляется в земном мире, что и физическая природа человека имеет положительное значение. Попытка примирить «тело и душу», религию и разум, составляла основу противоречивых философских взглядов Эразма.
Противоречивыми были также и политические взгляды Эразма Роттердамского,' его взгляды на государство. В принципе он считал, что христиане не нуждаются ни в каком политическом господстве, так как отношения между ними должны регулироваться не силой, не правом, а любовью. Однако это положение является только политической абстракцией и в конкретной действительности неосуществимо. В одном из своих писем Эразм констатирует с грустью, что .без принуждения и насилия современное ему общество не может существовать. «Грязные работы, — пишет он, — должны быть кем-то сделаны», внешний и внутренний порядок должен быть установлен, хотя бы и силой. Поэтому из невозможности осуществления идеала свободной гуманистической организации общества следует, по мнению Эразма, необходимость власти монарха. Теоретически такой монарх должен воплощать в себе гуманистические добродетели. Основными чертами его характера должны быть мудрость, справедливость, умеренность и ревностное отношение к общему благу. Но и в возможность существования монарха-гуманиста Эразм не верил и считал, что идеальная организация общества на гуманистической основе остается неосуществимой мечтой.
Эразм Роттердамский олицетворял практическую беспомощность бюргерства его времени. Теоретически он весьма резко критиковал королей, князей, чиновни¬
ка

Ков и все политические порядки феодального общества, но не считал возможным сделать из своей критики какие-либо практические выводы и требовал терпеливого отношения ко всякой, даже реакционной власти. Всякое преобразование общества революционной силой Эразм считал не только невозможным, но и вредным. Возможной и необходимой он считал лишь мирную пропаганду гуманистических идей, которая оказывала бы постоянное влияние на действительную жизнь, устраняя наиболее вредные стороны тирании.
Для политических взглядов Эразма характерно отрицательное отношение к теократии. Политическая власть, по его мнению, должна находиться в руках светских лиц, а роль духовенства не должна выходить за рамки моральной пропаганды. Передовая политическая мысль — новая для того времени — чувствуется и в отношении Эразма к войне. Он ненавидит войну и считает, что с точки зрения здравого смысла не может быть «ничего глупее, как вступать по каким бы то ни было причинам в такое состязание, во время которого каждая страна обязательно испытывает гораздо больше неудобств, нежели приобретает выгод». Война ведет неизбежно к упадку культуры. «... Когда два войска, закованные в железо, стоят одно против другого и Еоздух оглашается пением труб, какой толк от этих мудрецов, истомленных учением, с разжиженной, холодной кровью в жилах?» — спрашивает Глупость и отвечает: «Здесь потребны силачи, здоровяки, у которых чем больше отваги и чем меньше ума^ тем лучше». И дальше говорится о том, что «война, столь всеми прославленная, ведется дармоедами, сводниками, ворами, убийцами, невежественными мужиками, неоплатными должниками и тому подобными подонками общества и отнюдь не просвещенными философами». Но все эти меткие отрицательные характеристики относятся к феодальным войнам, не имеющим разумного основания. В этом легко убедиться, если с приведенными выдержками из 23-й главы «Похвального слова Глупости» сопоставить диалог «Разговор воина и картезианца» из «Домашних бесед». Устами картезианца (просвещенного монаха из картезианского ордена) в данном случае говорит сам Эразм, который резко осуждает существование наемных войск и людей, которые идут на то, что¬
130

бы «убить за малую плату человека, да еще христианина, который никогда тебя не обижал, или себя самого вместе с телом и душой обречь на вечную гибель». На реплику воина: «Не грешно убивать неприятеля», — картезианец отвечает: «Может быть, в том случае, если он нападает на твою родину. Тогда может казаться священным долгом сражаться за детей и жен, за родителей и друзей, за жертвенники и алтари, за общественное спокойствие. Но что имеет с этим общего твое наемничество?»
Эразм вскрывает в своей сатире глупость, овладевшую всеми слоями общества. Дворян и знать он относит к «сословию безумцев» за то, что их жизнь лишена разумной цели: ради «охоты на красного зверя» они забывают обо всем на свете. Эразм бичует тех, которые «кичатся благородством своего происхождения», хотя и «не отличаются ничем от последнего прохвоста», тех, кто хвастают скульптурными и живописными изображениями своих предков и «готовы приравнять этих родовитых скотов к богам».
Критика Эразмом праздной жизни класса феодалов характерна для возникавшего в то время класса городской буржуазии. Правда, в «Похвальном слове Глупости» купцы представлены в весьма неприглядном свете: «... глупее и гаже всех — купецкая порода, ибо купцы ставят себе самую гнусную цель в жизни и достигают ее наигнуснейшими средствами: вечно лгут, божатся, воруют, жульничают, надувают и при всем том мнят себя первыми людьми в мире, потому только, что пальцы их украшены золотыми перстнями». Но автор, как видно из приведенного текста, имеет в виду определенные черты купеческого быта. Самый же предпринимательский дух нового класса Эразм не подвергал критике, а связанное с предпринимательством стремление к положительным знаниям считал разумным. Вредными Эразм считал паразитические элементы общества. Из его высказываний по этому поводу можно составить перечень бесполезных, по его мнению, социальных прослоек. К ним он в первую очередь причисляет нищих, монахов, арендаторов, маклеров и ростовщиков. Характерно, что к бесполезным членам общества Эразм прибавляет всех тех, кто занят охраной рек и озер и прочих мест от народного пользования. Бесполезной он
140

Считает также прислугу, служащую для пышности, Деятельность которой не имеет разумных оснований. Дворянство Эразм не относит прямо к паразитическим классам, так как признает за ним известную руководящую роль, но, как мы уже видели, он осуждает их неразумный быт, отсутствие внутреннего благородства и пустое хвастовство знатностью происхождения. Высокомерие дворянства, по его мнению, ничем не оправдывается, так как сам по себе дворянин ничем не лучше крестьянина и сапожника. Хуже всех перечисленных бесполезных и паразитических групп Эразм считает наемных солдат.
Из осуждения Эразмом всех паразитических элементов и всех тех, деятельность и общественное положение которых не имеет разумных оснований и не является полезной, следует, что производители материальных благ, прослойка трудящегося народа, должны были пользоваться его признанием и симпатиями. Однако в действительности мы видим, что Эразм неприязненно относился к простому трудящемуся народу, считая его невежественным и больше всех подверженным глупости. Во всякой полезной деятельности Эразм придавал положительное значение не столько материальной стороне исполнения, сколько разумному управлению ею, осмысливанию ее роли в обществе. Неприязненное отношение Эразма к простому народу внушено, кроме того, опасениями, что народ, этот, как он его называл, «исполинский и мощный многоглавый зверь», меньше всего склонен считаться с его призывами к осторожности и умеренности.
Критика Эразмом социальных и политических порядков его времени, несомненно, отражает зарождавшуюся в XVI в. идеологию нового класса городской буржуазии. Однако незрелость зарождавшихся элементов нового класса, особенно в раздробленной Германии, отношения в которой больше всего имел в виду Эразм Роттердамский, обусловила то, что новый социальный и политический идеал не получил у него ни конкретных очертаний, ни последовательного развития. Сугубая боязнь быстрых перемен всегда возвращала Эразма к поискам компромисса с существующей традицией. Крупный мыслитель сочетался в личности Эразма с «благоразумным» филистером. Личная судьба и поло¬
141

жение Эразма сложились так, что в жизни он угождал высокопоставленным лицам и относился к власть имущим с такой откровенной лестью, которая не делала чести этому «властителю дум» XVI века.
Сочетание словесного абстрактного радикализма с приспособлением к любой реакционной действительности характерно было для немецкой буржуазии на протяжении ряда веков Г
Это было обусловлено историческим прошлым Германии, обстановкой раздробленности и княжеского мелкодержавия, в которой буржуазные элементы зарождались и развивались. Осторожностью и боязнью практических дел отличался также другой видный гуманист и крупнейший филолог — Иоганн Рейхлин (1455—1522), сыгравший важную роль в культурной истории эпохи Реформации, когда его вместе с Эразмом Роттердамским называли «двумя очами Германии». Находясь почти все время на службе в качестве юриста, Рейхлин чувствовал себя независимым в своих научных занятиях. Круг его научных интересов составляли главным образом филология и философия. Его филологическая ученость, его огромные знания в области классической литературы, его изящный греческий литературный стиль и прекрасное знание древнееврейского языка создали ему тогда славу во всем образованном мире Западной Европы и особенно среди университетской гуманистической молодежи. По существу же Иоганн Рейхлин был также кабинетным ученым и в такой же степени, как Эразм Роттердамский, старался избегать конфликтов с официальной католической церковью.
Рейхлин, как и Эразм., старался в своих заняаиях религиозно-философскими проблемами доказать широкое значение христианской морали. Он хотел доказать, что христианская религия устанавливает связь божественного с человеческим и тем самым признает положительное значение земной жизни и находит божественное в самом человеке. Такое широкое понимание христианства не имело уже по существу ничего общего с католической догматикой. По мнению Рейхлина, христи-  11 См. К. М а р к с, К критике гегелевской философии права. Введение. К. М а р к с и Ф, Энгельс, Сочинения, т. 1, стр. 422.
142

анство проявлялось уже задолго до христианской эры в античной, главным образом греческой, культуре, а позднее нашло свое проявление не только в лоне официальной христианской церкви. Под влиянием итальянских платоников, в частности Пико делла Мирандолы, Рейх- лин обратил внимание на некоторые стороны средневекового еврейского мистического учения «Каббалы» и в двух произведениях стремился доказать, что и в этом учении содержится основная, по его мнению, идея' христианства об отражении сверхъестественного и «бесконечного» в естественном и человеческом. Ту же х\шсль Рейхлин проводил и в отношении католических обрядов, утверждая, что они имеют символическое значение и указывают на связь божества с человеческими действиями. Рейхлин стремился таким путем показать, что христианская религия якобы признает положительную роль человека и земного мира, и пытался примирить идеи гуманизма с католической догматикой.
Мировоззрение Рейхлина имело, таким образом, и свою консервативную сторону. Однако своим влиянием на круги гуманистов Рейхлин обязан был не этой стороне своего мировоззрения, а тому, что «христианская идея» расплывалась у него в широкое понятие человеческой культуры у разных народов и в разное время. Популярность среди гуманистов получила также мысль Рейхлина о том, что изучение сущности христианства должно вестись по линии критического и лингвистического изучения первоисточников, а не по линии церковной догматической традиции. Вопреки воле самого Рейхлина его взгляды сделались орудием борьбы с официальной церковью. Наибольшую же славу среди гуманистов не только Германии Рейхлин снискал себе своим известным выступлением по так называемому делу о еврейских книгах, которое превратилось в «дело Рейхлина». Ход этого «дела», общее движение, которое было вокруг него поднято, и особенно сатирическая литература, явившаяся его результатом, показывают, что еще до выступления Лютера почва для открытой борьбы с католической церковью была в достаточной степени подготовлена. С одной стороны, растерянность и моральное разложение реакционно-католического лагеря становились все более и более очевидными, с другой стороны, противники старой церкви заговорили смелым

языком, отказываясь от тактики осторожности и от попыток приспособления. /
Начало «дела Рейхлина» относится к 1509 г., когда наиболее реакционные круги католической церкви в Германии, в частности кельнские теологи, стали добиваться уничтожения еврейских религиозных книг, являющихся, по их словам, враждебными христианству. Запрошенный по этому делу наряду с другими экспертами Иоганн Рейхлин высказался против огульного уничто жения всех еврейских книг, часть которых имеет важное значение для изучения христианства. Начавшаяся и продолжавшаяся до Реформации острая и страстная литературная полемика, вовлекла в борьбу все образованные круги Германии и всех богословов. Образовались два лагеря — лагерь рейхлинистов, к которым примкнули гуманистические круги и передовые умы, и лагерь «темных людей» (обскурантов) — сторонников кельнских теологов. Существо спора сводилось к тому, следует ли в изучении христианства придерживаться методов научной критики и исследования первоисточников или строго оставаться на почве незыблемости авторитета католической догматики и папских декретов. Против Рейхлина, отстаивавшего путь научных исследований по первоисточникам, выступили столпы теологии и схоластики — Арнольд фон Тунгерн, Яков Гохштра- тен, бездарный поэт и невежественный преподаватель античной литературы Ортуин Граций и другие обскуранты — с гнусными клеветническими обвинениями в том, что он подкуплен евреями. Рейхлин в весьма умеренных тонах разоблачил низкие и корыстные цели своих противников в книге «Глазное зеркало» и более резко — в послании императору, озаглавленном «Защита против кельнских клеветников».
Партия рейхлинистов, возникшая в борьбе с объединившимися силами реакционных богословов, была весьма пестрой по своему составу, но ее основное ядро представляло собой сплоченную группу гуманистов, взгляды и требования которых шли значительно дальше взглядов и требований самого Рейхлина. Наиболее видное место среди рейхлинистов занял кружок гуманистов при Эрфуртском университете. Среди молодых доцентов эрфуртского университета, которые вели борьбу со схоластикой', влиятельной фигурой сделался Муциан
И4

Руф из Готы, расположенной близ Эрфурта. Активными членами этого кружка были наряду с его руководителем Муцианом Руфом молодые поэты Эобан Гесс, Петер Эбербах, Крот Рубиан, Герман Буш и многие другие. Самым выдающимся среди них был знаменитый Ульрих фон Гуттен. Это были гуманисты-энтузиасты, восторженно встречавшие сочинения Эразма, Вимпфелинга, Рейхлина и трактовавшие их в гораздо более радикальном духе, чем этого хотели сами авторы. Для этих молодых гуманистов характерно, что их идеал не носил такого абстрактного характера, как у Эразма и Рейхлина. Они видели его реализацию в идее германского национального единства и объединении сил немцев против папского Рима.
О патриотических и культурных мотивах борьбы этого кружка молодых гуманистов можно получить представление из ранних произведений его блестящего представителя Ульриха фон Гуттена. Родившийся в 1488 г. в семье рыцаря, Гуттен был отдан отцом в монастырь, но шестнадцати лет от роду он бежал оттуда. Гуттен презрительно относился к титулам., званиям и академическим степеням, за которыми скрывались высокомерие и невежество. Он отверг также предложение отца добиться дипломированного образования и карьеры адвоката м предпочел полную лишений жизнь странствующего поэта. Его ранние произведения отражают глубокую преданность гуманистическим идеалам и готовность самоотверженно бороться за них.
В прекрасном стихотворении «Nemo» («Никто»), первый набросок которого относится еще к 1512—1513 гг. (напечатан он был в 1518 г.), Гуттен подчеркивает, что действительный обладатель высокого образования и гуманистической нравственности — это «никто», т. е. человек без официального положения. Гуттен наделяет этого своего остроумно названного героя качествами, которые он считает лучшими и идеальными: Никто пробивает себе дорогу в свете чистотой нравов, Никто ставит общественное благо впереди собственного, Никто в одно и то же время скромный и светский человек, Никто объединяет всех немцев, Никто отражает нападения турок, Никто приходит на помощь удрученной Италии, освобождая ее города от господства попов, Никто осмеливается порицать роскощь и праздность ду¬
145
10 М. М- Смирин

ховенства, Никто осмеливается порицать пану. Гуттен связывает гуманистические идеалы процветания наук и развития человеческих талантов с немецким патриотизмом. с преодолением княжеского мелкодержавия и с освобождением Германии от эксплуатации папского Рима.
В опубликованной им после возвращения из Италии «Турецкой речи» Гуттен выдвигает борьбу с папским Римом в качестве необходимой предпосылки для подготовки победы над турками. Прежде всего, подчеркивает Гуттен, надо отразить опасность варварского нашествия из Италии. На предупреждение друзей об опасности, грозящей ему лично за это резкое выступление против Рима, Гуттен ответил, что считает неблагородным отступить от патриотического долга из страха перед личной опасностью. Я не хочу оставлять невысказанной, писал он, справедливую скорбь; задавленная свобода все равно прорвется и вернет себе свои права.
Еще раньше Гуттеном написаны были эпиграммы на Юлия II, в которых он резко изобличал безнравственный образ жизни этого воинственного папы и зло высмеивал индульгенции. Гуттен называет Юлия II разносчиком, продающим небо, хотя сам им не обладает. «Не бесстыдство ли, Юлий, — спрашивает он, — продавать то, в чем ты сам больше всех нуждаешься?»
Привезенное им из Италии сочинение Лоренцо Валлы «О Константиновом даре», в котором итальянский философ-гуманист доказывает ложный характер претензий пап на светскую власть, Гуттен издал в Германии, иронически посвятив это издание папе Льву X, который вначале пробовал заигрывать с гуманизмом.
Среди гуманистов, большинство которых выражало настроения отдельных слоев городской оппозиции, Гуттен занимал особое место. Он был всю жизнь связан с низшим, разоренным дворянством. В своем последнем письме к Эразму он писал, что с детских лет он стремился действовать как рыцарь. Нам уже известно, что в XV—XVI вв., в обстановке распада имперских связей, усиления суверенитета территориальных князей и хозяйничанья в стране папской агентуры, немецкое имперское рыцарство быстрыми шагами, по выражению Энгельса, шло к своей гибели. Оно видело свое спасение в восстановлении старой империи, так как надеялось^

что это привело бы также к восстановлению его былой политической роли. Этот политический идеал рыцарства был,, несомненно, реакционным идеалом, так как XV—XVI вв. в Германии были временем бурного расцвета городской жизни, зарождения капиталистических отношений в важнейших отраслях промышленности и роста международных торговых связей немецких городов. Однако Гуттен, поддерживая военные планы руководителя рыцарства Франца фон Зиккингена, был убежден, что успехи гуманистического движения и развитие наук и искусств в Германии приведут к идеологическому и материальному освобождению внутренних сил страны от влияния и хозяйничанья папского Рима. Гуттен рассчитывал при этом, что рыцарство окажется еще способным связать свои сословные интересы с прогрессивным духовным развитием Германии. Поэтому мы наблюдаем у Гуттена сочетание реакционных в своей основе политических планов с энергичной поддержкой умственного движения Германии; поэтому его произведения глубоко проникнуты патриотическим настроением, а некоторые из них, как и произведения других великих гуманистов, восходят к народным корням.
Эти патриотические настроения лежали в основе отношения Гуттена и его товарищей к «делу Рейхлина». В одном из писем к своему другу нюрнбергскому гуманисту Вилибальду Пиркгеймеру Гуттен писал, что делу Рейхлина он предан со всем своим упорством. Гуттен, Крот Рубиан, Эобан Гесс, Герман Буш и другие молодые гуманисты объединились для совместных действий против обскурантов и смотрели на дело Рейхлина не только как на кровное дело гуманистического движения, но и как на национальное дело Германии. Тот же нюрнбергский гуманист Пиркгеймер, который был старше своих друзей из эрфуртского гуманистического кружка, также выступил на защиту Рейхлина в своем предисловии к латинскому переводу диалога Лукиана «Рыбы», подчеркнув при этом, что противники Рейхлина задерживают культурное развитие Германии.
Написанное Гуттеном и Бушем стихотворение «Триумф Капниона» (Капнион — греческое имя Рейхлина), послужившее затем темой для известной тогда картины под таким же названием, проникнуто мыслью, что побе¬
ю*
147

да Рейхлина есть победа Германии, осознавшей наконец свои силы. В этом стихотворении гуманистическая партия выдвигается как партия, представляющая интересы страны и противостоящая партии невежества и обскурантизма, враждебной Германии. Под враждебной партией гуманисты понимали всю систему папского Рима. Для них шла речь не о реформе папства, но об освобождении Германии от его влияния.
О таком же непримиримом отношении к враждебной партии говорит и появившаяся в последние годы перед Реформацией (1515—1517) знаменитая сатира «Письма темных людей» (Epistolae obscurorum virorum), в которой невежество, лицемерие и полное нравственное разложение монахов,- богословов и схоластиков разоблачаются и высмеиваются без всякой пощады и в исключительно яркой и остроумной форме.
Авторы этой сатиры в точности неизвестны. Однако в настоящее время можно считать твердо установленным, что она исходит из круга эрфуртских гуманистов и что главными ее авторами были Гуттен и Крот Рубиан. «Темные люди», или обскуранты, — это невежественные и безнравственные магистры и баккалавры, монахи и теологи, которые выступают в данной сатире в качестве корреспондентов главы кельнских теологов, вдохновителя похода против Рейхлина — Ортуина Грация. В сатире «темные люди» представлены ведущими бесконечные схоластические споры о пустяках, предающимися обжорству и разврату и высказывающими смехотворные суждения по существу рейхлиновского «спора» или же выдающими свое невежество в высказываниях ^классической поэзии или о классической литературе вообще.
Из первого же письма видно, что магистры теологии, прекрасно разбирающиеся в различных сортах пива и всякого рода яствах, не имеют представления о латинской грамматике. В одном из писем «Приложения к первой части» какой-то «медик, почти что доктор», утверждает, что «Цезарь, который всегда был на войне и постоянно был занят всякого рода великими делами, не мог быть ученым и не мог научиться латыни», что, следовательно, его нельзя считать автором «Записок о Галльской войне». Невежественные теологи не подозревали, что латынь была родным языком Юлия Цезаря.
148

Остро сатирическим Является и самый язык «Писем», представляющий собой утрированную форму испорченного многочисленными варваризмами латинского языка средневековой схоластики. Главное значение «Писем темных людей» — в разоблачительной силе острой сатиры. О положительном идеале авторов «Писем» можно судить лишь по отдельным местам, где в текст вводится высказывание какого-либо гуманиста, с которым автор данного письма — богослов, ученик Ортуина Грация, — вступает в спор. Устами одного гуманиста высказывается мысль о том, что Германия будет очищена и освобождена идеологически при помощи учений Эразма, Рейхлина и Муциана Руфа, которые преобразуют ее религиозную и духовную жизнь. В другом письме сочувствующий рейхлинистам доктор Рейц — «враг монахов» — резко выступает против индульгенций и утверждает, что покупка сотни индульгенций не поможет тому, кто ведет плохую жизнь, и что, наоборот, искренне покаявшемуся грешнику никакая иная помощь не нужна.
Таким образом, в сатире «Письма темных людей» высказывается идея о проведении реформации средствами гуманистической учености. Известный младогегельянец Давид Штраус в своей книге «Ульрих фон Гуттен» пишет, что в указанных выше письмах, в которых приводятся суждения гуманистов, высказана уже была до выступления Лютера сущность содержания лютеровских тезисов против индульгенций. В действительности в радикальном движении немецких молодых гуманистов идея борьбы против индульгенций выражена более последовательно, чем у Лютера, который в своих тезисах энергично подчеркивал недостаточность одного лишь внутреннего покаяния и настаивал на необходимости церковной помощи. Важное значение в подготовке реформации имела открыто выраженная молодыми гуманистами связь антикатолического движения с патриотической задачей объединения Германии. И если еще до начала Реформации антикатоли- ческая оппозиция сделалась уже знаменем движения за прогрессивное политическое преобразование Германии, го заслуга гуманистов и особенно их радикального крыла в этом деле бесспорна. Нельзя, однако, упускать из виду, что даже радикальные гуманисты пре¬
149

дусматривали такой путь проведения реформации, который не был связан с развитием активности более или менее широких масс. Мы уже видели, что не только в произведениях ранних немецких гуманистов, но и в радикальнейших «Письмах темных людей» вся надежда на устранение пороков общественной и церковной жизни возлагается на узкий круг образованных людей, которые преобразуют духовную жизнь Германии и тем самым подготовят ее освобождение от влияния и вымогательств папского Рима. В реформацию же, по выражению Ф. Энгельса, весь немецкий народ пришел в движение, и обстановка резко изменилась. Кругозор людей расширился. Несмотря на осторожную тактику, на религиозную связанность и известный консерватизм самого Лютера, события, последовавшие за его выступлением, показали, что преобразование Германии и ее освобождение может быть осуществлено только поднявшимися на борьбу широкими массами трудящегося народа.
В связи с рассмотренной в этой главе творческой деятельностью известных немецких гуманистов уже было указано на связь гуманистической культуры с народными корнями. Однако по самой своей форме гуманистическая культура была аристократической, так как гуманизм представлял собой особый вид аристократии — аристократию знания, аристократию образованности. Эта аристократия, по словам А. И. Герцена, отрицательно влияла на народные массы, для которых аристократия знания была «несравненно оскорбительнее аристократии крови»1.
В отличие от культуры гуманизма, которая «миновала массы и отрезала от них высшие сословия, — пишет А. И. Герцен, — реформация со своими расколами не миновала их». Герцен показывает, что реформация не могла оставаться аристократической по самому характеру затронутых ею проблем. Реформация рассматривалась А. И. Герценом как движение, в котором нашли свое выражение идейные устремления широких слоев народа.
1 А. И. Герцен, Письма об изучении природы. Госполитиз- дат, 1946, стр. 218.

Глава IX.
НАЧАЛО РЕФОРМАЦИИ. МАРТИН ЛЮТЕР
Политическая ситуация в Германии к началу Реформации и выступлению Лютера характеризуется широким движением недовольства,, охватившим различные слои немецкого общества. Ни императорская власть, ни крупные территориальные князья не могли остановить нараставшее внутри страны революционное движение народных масс и подъем оппозиционных настроений бюргерства и рыцарства. В стране складывалась революционная ситуация. Особенность положения в Германии заключалась в разнообразии интересов не только отдельных классов, но и частей классов в разных землях и территориях. Раздробленность страны и незрелость зарождавшихся новых классов обусловили чрезвычайную разрозненность оппозиционных течений. Только тогда, когда на почве широкого общественного подъема получили большое распространение оппозиционные и революционные идеи в религиозной форме, т. е. в такой форме, которая волновала тогда в той или иной степени все разнообразные прослойки общества, тогда различные элементы оппозиции стали объединяться. Однако и тогда тенденция к объединению и образованию одного общего лагеря, противостоящего реакционно-католическому лагерю, проявилась лишь на очень короткое время и скоро уступила место внутреннему расколу и образованию двух бо_льших оппозиционных лагерей — бюргерско-реформаторского и революционного, — противостоящих третьему, т. е. реакционно-католическому лагерю.
Указывая на особенности сложившейся в Германии перед Реформацией ситуации, Энгельс подчеркивает, что и разделение на три лагеря было лишь приблизительным^ так как в разных лагерях находились отчасти
151

одни и те же элементы. Часть светских князей., заинтересованных в секуляризации (т. е. в передаче в светские руки) церковных земель, примкнула к антикатоли- ческому лагерю. С другой стороны, немало горожан и рыцарей оставалось в реакционно-католическом лагере.
С началом реформационного движения связано было выступление Лютера с 95 тезисами против индульгенций.
Мартин Лютер родился в 1483 г. в г. Эйслебене в Саксонии. Отец его, бывший крестьянин, переселился в этот город из деревни Мэры (Тюрингенский Лес), решив переменить профессию и заняться горным делом в медных рудниках. Вскоре после рождения Мартина его родители переселились в горный городок Манс- фельд. Здесь Лютер-отец, хорошо знавший горное дело, добился хорошего положения под покровительством графа Мансфельдского и стал зажиточным бюргером. Таким образом, детство Мартина Лютера проходило в бюргерской среде, хотя он сам впоследствии подчеркивал свое крестьянское происхождение, которым он гордился. Детство и юность Лютера проходили в суровой атмосфере строгого родительского дома и латинской школы в Мансфельде, затем — в школах Магдебурга и Эйзенаха, где Мартин и его товарищи вынуждены были добывать себе пропитание пением песен под окнами набожных обывателей.
В 1501 г. Мартин Лютер поступил в Эрфуртский университет. Как и другие зажиточные бюргеры, отец Лютера хотел дать своему старшему сыну юридическое высшее образование. Но в университетах того времени студенты должны были прежде всего пройти курс наук на факультете «свободных искусств»., где они изучали грамматику, логику, риторику, математику, геометрию, астрономию и музыку. Получив в 1505 г. степень магистра свободных искусств, Лютер начал изучать в Эрфуртском университете юриспруденцию, но в том же году он, вопреки воле отца, поступил в августинский монастырь в Эрфурте. О причинах этого внезапного шага в литературе высказывалось много предположений. Утверждали, что получивший суровое воспитание юноша находился в угнетенном состоянии вследствие «сознания своей греховности», что он дал «обет монашества» во время грозы, ввергшей его в испуг; илц что
152

Неприветливость й строгость родителей заставили ёгб бежать в монастырь. В действительности биография молодого Лютера отражает внутренние колебания и душевную неустойчивость, характерные для многих образованных бюргеров в то время и проявившиеся у Лютера в особо острой форме под влиянием напряжённого состояния умов, которое царило в то время в Эрфуртском университете. Этот университет был еще в то время твердыней схоластической теологии; профессора-богословы решительно отвергали всякое применение категорий разума для понимания вопросов веры. В то же время, как нам уже известно, в Эрфуртском университете стали уже складываться кружки молодых гуманистов, а с 1503 г. руководителем такого кружка сделался Муциан Руф. Лютер находился в близких отношениях с членами этого кружка и особенно подружился с одним из его активных членов,, с Кротом Рубианом. Близость к радикальным гуманистам, бурно обсуждавшим проблемы национального развития Германии и энергично осуждавшим деятельность папской агентуры, не могла не оказать влияния на молодого Лютера. Но Лютер не примкнул к тем, которые искали решения всех волновавших немецкое общество проблем на путях развития светского образования. Выражая настроения тех кругов бюргерства, которые чувствовали гнет католической иерархии в Германии и добивались перемен в церкви и в политической обстановке, но вместе с тем не решались отойти от почвы теологии, Лютер искал путей реформы самой теологии, оставаясь на ее почве. Он видел свою задачу в очищении христианской церкви от пороков папского Рима путем преобразования самой христианской догматики. Лютер считал, что такое преобразование, которое изменит роль духовенства, явится важным фактором в освобождении Германии от папского гнета и в обновлении светской жизни. Однако исхода ным моментом должна быть реформа в области церковных дел, в понимании самих догматов и строя церкви. В поисках путей такой реформы Лютер и вступил в монастырь, где изучал разные направления схоластической теологии, углублялся в изучение значения аскетизма и мистики, которая, как верили ее сторонники, указывает путь непосредственной связи человека с божеством. В 1511 г. Лютер совершил путешествие в Рим,
153

и впечатление, вынесенное в результате личного знакомства с неприглядными порядками и развращенными нравами высшего римско-католического клира, усилило в нем -стремление к поискам основ новой христианской догматики, которая отвечала бы внутренней религиозности в большей степени, чем обрядовой и внешней стороне религии, и тем самым изменила бы роль духовенства и самого папства. Продолжая оставаться монахом и изучая богословие, Лютер начал читать лекции в основанном тогда новом университете в Виттенберге и в октябре 1512 г. получил степень доктора богословия. Лютер вышел, таким образом, из узкой монастырской кельи; он получил возможность публично выступать со своим собственным учением, сложившимся у него в результате усиленных занятий. Вступив в борьбу с официальной церковной схоластикой, Лютер стал высказывать по'вопросам богословия такие мысли, которые в то время звучали чрезвычайно смело и парадоксально. Ученики Лютера высказывали эти мысли на публичных диспутах, в которых они участвовали. Ужасным парадоксом представлялось тогда, например, утверждение, что учение Аристотеля, считавшегося крупнейшим авторитетом у средневековых схоластиков, не имеет никакого отношения к «истинной» теологии. В своих проповедях и лекциях Лютер называл своих противников из лагеря официальных церковных проповедников лягушками, сидящими в грязном болоте.
Однако, выступая против официальной схоластики, Лютер не порвал со схоластикой вообще. Выдвигая свои новые богословские положения, Лютер аргументировал их также схоластически и догматически, не допуская их анализа разумом. Уже тогда, т. е. до своего выступления со знаменитыми 95 тезисами, он вступил в споры с эрфуртскими гуманистами и с Эразмом Роттердамским. В письме к Муциану Руфу он осудил сатиру «Письма темных людей», назвав ее грубым писанием скомороха. Об Эразме Лютер писал в одном письме, что его симпатии к нему явно ослабевают за то, что Эразм признает наряду с божественной благодатью также свободную волю человека и вообще придает человеческому больше значения, нежели божественному.
Чтобы представить себе значение начинавшихся горячих споров по вопросу об основах христианской дог¬
154

матики и о значении и месте человеческого разума и человеческой веры, необходимо вспомнить общую напряженную 'обстановку, которая царила тогда в Германии в 1513—1517 гг. Один за другим раскрывались заговоры «Башмака» против феодалов и князей, в которые втягивались не только крестьяне и плебей, но и другие слои оппозиции и которые показали широкое движение недовольства и готовность народных масс к борьбе. Князья, верхушка городского патрициата и сама императорская власть констатировали опасность назревания большого социального переворота. В то же время расширялось движение недовольства и происходили восстания в городах. К борьбе готовилось и оппозиционное рыцарство. При этом все вступавшие в борьбу социальные слои выступали с требованиями, направленными против установившихся церковными авторитетами догм, с требованиями устранения влияния развращенного и испорченного духовенства и обновления религиозной жизни. И в это время чрезвычайного возбуждения умов и оживленных обсуждений религиозных вопросов папа Лев X выпустил 18 октября 1517 г. буллу об отпущении грехов и продаже индульгенций в целях, как там утвепждалось, «оказания содействия построению храма св. Петра и спасения душ христианского мира». Нетрудно себе представить, каково было возмущение, вызванное этим актом в германском обществе. Этот момент был выбран Лютером для того, чтобы в тезисах против индульгенций выступить со своим собственным новым религиозным учением. 31 октября 1517 г. Мартин Лютер прибил к дверям церкви в Виттенберге свои 95 тезисов, направив их одновременно епископу бранденбургскому и архиепископу майнцскому вместе с жалобой на недостойное поведение папских агентов, распространявших индульгенции в Германии.
Историческое значение этого выступления Мартина Лютера заключалось в том, что оно сделалось центром многообразной оппозиции, показавшей, хотя и на короткое время, всю мощь общественного движения, и создало в Германии обстановку, в которой получили большой размах революционные силы народных масс.
«Тезисы тюрингенского августианца, — писал Ф. Энгельс, — оказали воспламеняющее действие, подобное удару молнии в бочку пороха. Многообразные, взаимно¬

перекрещивающиеся стремления рыцарей и бюргеров, крестьян и плебеев, домогавшихся суверенитета князей и низшего духовенства, тайных мистических сект и литературной — ученой и бурлеско-сатирической — оппозиции нашли в этих тезисах общее на первых порах, всеобъемлющее выражение и объединились вокруг них с поразительной быстротой»1.
Тезисы Лютера не были первым выступлением в Германии против индульгенций. Нам уже известно, что против индульгенций выступали многие гуманисты, и особенно энергично авторы «Писем темных людей». Однако немецкие гуманисты выступали с разоблачением безнравственного характера этих папских «отпущений грехов» с точки зрения человечности и человеческих представлений о религиозности. Гуманисты рассматривали практику индульгенций как злоупотребление со стороны пап и высшего клира. Многие критики индульгенций старались доказать, что деньги, выручавшиеся от их продажи, идут не на благочестивые цели, а на прихоти и роскошь папского двора/ Особенность лютеровских тезисов против индульгенций заключается в том, что в них опровергается сама основа католической догмы, согласно которой «спасение души» христианин получает только через церковь, обладающую «таинствами» и распределяющую в мире «божественную благодать». Католическая церковь «обосновывала» грехоот- пустительную «силу» индульгенций, изображая их как акты передачи покупающим их частиц «благодати» от «сверхдолжных» заслуг Христа, богородицы и «святых», которыми церковь располагает в силу особых «таинств». Выступая в своих тезисах против индульгенций, Лютер утверждал, что церковь и духовенство не являются посредниками между человеком и богом. Основное положение, выдвинутое Лютером, гласит, что человек достигает «спасения души» (или «оправдания») не через церковь и ее обряды, а при помощи «веры» и что сама «вера» даруется человеку непосредственно богом. Смысл этого утверждения заключается прежде всего в непризнании претензий духовенства на господствующее положение в мире.'Вместе с тем, объявив «веру» христианина единственным средством его общения с богом, Лю¬
1 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с, Сочинения, изд. 2, т. 7,. сгр. 392.
15G

тер настаивал на том, что и мирская жизнь и весь мирской порядок, который обеспечивает человеку возможность отдаваться «вере», составляет важный момент в христианской религии, что,, следовательно, и за светским государством и всеми его учреждениями должно быть признано значение религиозного авторитета. С другой стороны, авторитет папских декретов и посланий, а также постановлений церковных соборов и всего, что объявляется папской церковью «священным преданием», должен быть отвергнут, а вместо него должен быть восстановлен авторитет «священного писания»-
Однако если Лютер отрицает в своих тезисах высший религиозный авторитет папской церкви и католического духовенства, то из этого не следует, что в своем религиозном учении он не признает за церковью и за духовенством никакого значения. Даруя человеку «веру» для «спасения» его души, бог, по учению Лютера, требует от него полного «смирения» и «сокрушения его сердца». Человек должен осознать свою полную ничтожность перед спасающей его милостью божией. Но сам человек без помощи священника не может достигнуть этого состояния смирения. Лютер, таким образом, не отвергает духовенства, но считает, что роль его должна быть иной: оно не может претендовать на роль посредника между богом и миром; его назначение, согласно учению Лютера, состоит в том, чтобы наставлять людей в религиозной жизни, в смирении перед богом, но оно не может давать людям готового «отпущения грехов» в силу каких-то «таинств». «Вздор проповедуют те, — говорится в 95 тезисах о католическом духовенстве, — что как только грош зазвенит в ящике, душа тотчас же уходит из чистилища» (тезис 27). «Достоверно, что как только грош зазвенит в ящике, жадность и корыстолюбие возрастают. Только помощь церкви и молитва угодны богу» (тезис 28). «Должно внушить христианам, что папа для отпущения грехов должен добиваться благоговейной молитвы в большей степени, чем денег» (тезис 48). «Должно учить христиан, что, если бы папа знал о злоупотреблениях продавцов индульгенций, то он предпочел бы сжечь храм св. Петра, чем строить его из кожи, мяса и костей своей паствы» (тезис 50). «Должно вйушить христианам, что папа обязан, даже если бы для этого понадобилось про¬
157

дать храм св. Петра, раздать свои собственные деньги тем самым людям, которых продавцы индульгенций теперь обирают» (тезис 51). «Тщетной и ложной является надежда найти спасение при помощи индульгенций, если бы даже сам папа готов был заложить при этом свою душу» (тезис 52).
Легко себе представить, каково должно было быть действие этих тезисов на умы немцев, возмущенных жадностью духовенства. Если роль духовных лиц должна сводиться к поучениям и к наставлению христиан в‘ духе благочестия, то они должны заботиться о своем моральном авторитете. Лютер сам указывает в тезисах, каковы будут «острые и злые» вопросы простых людей из мирян, на которые «даже ученому» трудно будет отвечать и «защищать честь и достоинство папы». Вот, каковы будут эти вопросы: « Почему папа не осво¬
бождает сразу все души от чистилища ради святей- щей любви и высшей нужды душ и предпочитает освобождать множество душ ради бренных денег на постройку собора св. Петра» (тезис 82). «.. .Что это за новая святыня бога и папы, которая позволяет безбожникам и врагам иметь за деньги искупленную и богом любимую душу и в то же время не хочет этого в отношении богобоязненных и любимых душ даром ради любви и из великой нужды» (тезис 84). «Почему папа., богатства которого превышают богатства самого богатого Красса, не признает наилучшим строить собор св. Петра на свои собственные деньги, а не на деньги бедных христиан» (тезис 86).
Тезисы Лютера, подхваченные с энтузиазмом широкими слоями народа, распространялись с такой быстротой, что, по словам одного современника, они «в четыре недели облетели весь христианский мир, как будто их разносили ангелы». Сам Лютер был напуган таким быстрым распространением тезисов, которые были написаны им, как он выразился в одном письме, «только для диспута», а не для возбуждения умов. В действительности же на диспут с Лютером по его тезисам никто не явился. Зато разгорелась страстная борьба между папистами и богословами, с одной стороны, и пришедшими в движение слоями многообразной оппозиции, с другой.
Борьба сразу вышла за те границы, которые желал ей поставить Лютер. В 95 тезисах Лютера и в последо-
158

МёШйХ за ним в первые годы Реформации его произведениях оставался неясным самый важный для общественного движения вопрос: следует ли из нового религиозного учения, что сама светская жизнь и мирской порядок должны быть преобразованы, поскольку они призваны играть важную роль в деле религиозного «оправдания». В случае положительного ответа на этот вопрос учение Лютера могло бы стать в обстановке того времени идеологическим оружием бюргерства в борьбе за утверждение новых начал политического устройства. Однако в лютеровском реформационном учении нашла свое отражение и классовая ограниченность консервативного бюргера. Лютер не развивал своего учения в том направлении, которое позволило бы сделать из него вывод о необходимости изменения существовавших порядков в обществе. Кроме того, Лютер не желал тогда выступить с ясным ответом на вопрос, волновавший все примкнувшие к реформации слои общественной оппозиции, так как уточнение этого вопроса заставило бы Лютера высказаться по существу проблем социально-политического строя, а это неизбежно привело бы к расколам и распаду всего образовавшегося вокруг Лютера общего фронта оппозиции, на который Лютер опирался в борьбе с папским Римом.
Если, однако, Лютер, повинуясь своему субъективному консерватизму и в целях обеспечения себе широкой опоры, старался не уточнять своей программы в области социально-экономической и политической, то в ходе поднявшегося движения отдельные социальные группировки сконцентрировавшейся вокруг Лютера оппозиции стали давать свою собственную интерпретацию новому религиозному учению. При этом каждая группировка вкладывала в реформационные формулы Лютера свои собственные социальные требования. Особенно это относится к народным массам., которые шли гораздо дальше самого Лютера в понимании целей поднявшегося реформационного движения и вовсе не вникали в схоластические тонкости спора Лютера с католиками, содержавшиеся в тезисах и в других его богословских произведениях. В тезисах Лютера народные массы видели то, что они хотели видеть, а не то, что имел в виду их автор. Сложные и абстрактные формулы Лютера,
159

бели бы даже 6н стал их разъяснять, были бы недоступны массам. Реформация воспринималась в народных массах как требование не только преобразований в церковных делах, но и социального освобождения.
Но тогда — в первые годы Реформации — Лютер не выступал еще с уточнением своей позиции в вопросах социальных отношений и мирского порядка вообще. Лютер сам вынужден был опираться на поднятое вокруг него общественное движение в борьбе с папской курией. Дело Лютера и его тезисы дошли до Рима, и там решено было возбудить преследование против «дерзкого виттенбергского монаха». Это преследование велось с самого начала в двух направлениях. Прежде всего для опровержения лютеровских тезисов выставлены были самые опытные диспутанты-схоластики: сам распространитель индульгенций в Германии Тецель, доминиканский монах де Приэрио и известный богослов Иоганн Экк. Все они в своих резких нападках на Лютера исходили из догмата о непогрешимости папы, о том, что всякое выступление против этого догмата есть ересь. Подобным же образом эти столпы схоластики объявляли неслыханной «дерзостью» выступления Лютера против авторитета Аристотеля и Фомы Аквинского в вопросах богословия. Одновременно, не ограничиваясь этой словесной борьбой, папа направил в Германию своего легата — кардинала Каэтана, поручив ему «очистить» страну от ереси любыми средствами. Папа и его легат полагали, что в Германии окажется возможным и путь инквизиции. Против Лютера было составлено обвинение в ереси. Седьмого августа 1518 г. Лютеру передано было приказание явиться на суд в Рим. Чтобы представить себе, что все это означало в то время, достаточно вспомнить дело Яна Гуса.
Против этой нависшей над ним угрозы инквизиционного костра Лютер имел защиту в лице саксонского курфюрста Фридриха «Мудрого», который считал Лютера важным орудием в своих политических комбинациях. Император Максимилиан I также видел в Лютере орудие политического нажима на папу, чтобы склонить его к поддержке великодержавных планов Габсбургов и прежде всего заставить папу дать согласие на избрание его внука — короля испанского Карла— преемником на императорский престол с тем, что-
160

бы объединить в руках Габсбургов имперские и испанские земли.
Однако корнем этих «симпатий» коронованных лиц к Лютеру и настоящим источником силы Лютера в борьбе с ополчившимся против него страшным аппаратом папства было то, что он сделался центром общенародного движения в Германии, которое, правда, было многообразным, с разными и противоречивыми интересами, но объединялось общей ненавистью к папству. Опираясь главным образом на эту общенародную поддержку, Лютер отказался отправиться в Рим на верную смерть. Папскому легату пришлось согласиться с предложением курфюрста подвергнуть Люгера допросу в Германии. В октябре 1518 г. Лютер прибыл в город Аугсбург, где в то время заседал имперский сейм, на котором Каэтан присутствовал в качестве папского легата. Приняв Лютера, Каэтан дал понять, что о споре по существу между ним, уполномоченным «святейшего отца», и каким-то монахом не может быть и речи. Лютеру было предложено произнести только одло слово из шести букв — revoco!, т, е. «отрекаюсь!». Но Лютер, чувствовавший себя окруженным всеобщей поддержкой, категорически отказался и заявил, что не отречется «ни от единой буквы» своего учения. На угрозу папского уполномоченного отлучить его от церкви Лютер, спешно покинув Аугсбург, письменно заявил кардиналу Каэтану, что человеку, защищающему правое дело, отлучение принесет только пользу, а не вред.
Папскому легату приказано было из Рима потребовать к себе «еретика» Лютера и арестовать его, а если он не явится, то потребовать от всех духовных и светских князей под угрозой отлучения от церкви и отнятия церковных ленов, чтобы они его арестовали. Однако реализовать это грозное папское приказание оказалось невозможным прежде всего из-за мощного подъема общественного движения в Германии.
Неудачей закончилась и миссия другого кардинала — фон Мильтица, который разговаривал с Лютером притворно дружелюбным тоном, настаивая вместе с тем на необходимости со стороны Лютера отречься от своего учения. Конец периоду переговоров папской курии с Лютером, остававшимся в Германии, положил диспут, состоявшийся летом 1519 г. в Лейпциге между
И М. М. Смирин
161

Иоганном Экком и Лютером. Лютер начал на этом диспуте с опровержения католического догмата о божественности личности папы и ссылался при этом на существование греческой, т. е. православной, церкви, которая не находится под папским верховенством и тем не менее является христианской. Чувствуя, что диспут принимает для него неблагоприятный оборот, Экк, считавшийся непревзойденным мастером диалектики и непобедимым диспутантом, перевел спор на вопрос о ереси, в частности о ереси Гуса, который был осужден Констанцским вселенским собором как еретик. Экк обвинял Лютера в том, что он повторяет ряд положений, близких к учению Гуса. Лютеру тогда ничего не оставалось, как заявить в разгар словесной борьбы, что среди положений Гуса имеются такие, которые являются «истинно христианскими и евангелическими». Это заявление означало не только опровержение «высшей святости» папы, но и авторитета соборов. Хотя Лютер сам испугался своей смелости, он не стал отступать и заявил открыто, что только «священное писание» непогрешимо, а не папа и не вселенские соборы. Таким образом, результатом лейпцигского диспута был открытый разрыв Лютера с Римом.
Смелость, обретенная Лютером во время лейпцигского диспута, продолжала проявляться с еще большей резкостью в том же и в следующих годах. Обвинение в гусизме поощряло Лютера к углубленному изучению произведений Гуса, после чего он написал своему другу: «Мы все, сами того не сознавая, были гуситами и даже апостол Павел и Августин — настоящие гуситы, я не могу прийти в себя перед этим страшным судом божиим, что более ста лет тому назад несомненная евангельская истина была сожжена и с тех пор считается проклятою». Это и другие заявления Лютера произвели огромное впечатление в Чехии и вызвали огромный энтузиазм среди чешских утраквистов (т. е. сторонников причащения мирян под обоими видами — хлебом и вином, —что означало непризнание привилегий духовенства), которые назвали Лютера «Саксонским Гусом». Немецкий историк Реформации Бецольд пишет, что в письмах Лютера этого времени чувствуется даже боевой дух таборитов — радикальной партии гуситов. Бецольд приводит выдержку из письма Лютера от февраля
162

1520 г.: «Из меча, — писал Лютер своему другу Спала- тину, — ты не сделаешь пера. Слово божие есть меч, есть война, переворот,, соблазн и яд...». В действительности можно найти у Лютера и более прямые заимствования из учения таборитов. В том же 1520 г. Лютер сам опубликовал направленный против него резкий памфлет доминиканца Приэрио, снабдив его своим не менее резким полемическим послесловием, в котором говорилось: «Если мы вешаем воров, казним разбойников, сжигаем еретиков, то почему же не броситься с оружием в руках на этих главарей разврата, на этих кардиналов, пап и всю свору римского Содома.. почему не обагрить рук их кровью с тем, чтобы спастись от них, как от опаснейшего пожара».
Это место из послесловия Лютера, которое приводится Ф. Энгельсом для характеристики радикального настроения Лютера в первые годы Реформации, есть по существу перефразировка одного из тезисов таборит- ского учения: «... что в это время мщения должен быть осужден тот из верных, который не решится лично своим мечом проливать кровь противников закона Христа... Каждый из верных должен омывать свои руки в крови врагов Христа».
Известно, что под «врагами Христа» табориты имели в виду угнетателей народа, прежде всего феодалов. Лютер даже в самый радикальный период своей деятельности не доходил до критики феодального гнета. Однако весьма характерно, что в момент его наиболее острой борьбы с папским Римом и его агентурой в Германии Лютер обратился к радикальным положениям та- боритов.
То обстоятельство, что Лютер не уточнял тогда своих взглядов по вопросам социальных отношений, придавало его учению и деятельности весьма широкое, всеобщее и притом политическое значение. Ф. Энгельс писал, что его учение в то время, которое по существу не выходило за рамки характерной для того времени бюргерской ереси, вместе с тем не исключало «ни одного более радикального направления»1.
0 том, как было воспринято выступление Лютера революционными народными массами, уже говорилось
1 См. К- Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 7, стр. 365.
Ы*
163

выше. В 1520 г. на Лютера стали возлагать большие надежды деятели рыцарской оппозиции, в том числе к уже известный нам выдающийся гуманист Ульрих фоы Г уттен.
Гуттен был равнодушен к вопросам религии. В своей борьбе против папского Рима Гуттен выдвигал чистсг светские — гуманистические и национальные мотивы. В 1518 г., во время столкновений Лютера с папским легатом Каэтаном, Гуттен, не проявляя интереса к этим спорам, высказался в том духе, что монахи всегда и везде спорят, так «пусть пожирают друг друга». Но Гуттен изменил свои взгляды и стал проявлять все больший и больший интерес к реформации, когда убедился в широком характере и силе поднятого движения и оценил все его значение в общей борьбе за освобождение Германии от влияния папского* Рима. В 1520 г. Гуттен обратился с письмом к Лютеру, в котором он приветствовал его как соратника в общей борьбе. Он старался сблизить Лютера с военным руководителем оппозиционного рыцарства Францем фон Зиккингеном, который также обратился к Лютеру с предложением надежного убежища против преследователей. В 1519—1520 гг. Гуттен написал сначала на латинском, а затем и на немецком языке несколько острых обличительных произведений. Наиболее яркими из них были «Лихорадка I», «Лихорадка II» и особенно «Вадиск, или Римская троица». В этих произведениях Гуттен энергично разоблачал порочную, паразитическую жизнь папского окружения и всей католической иерархии и подчеркивал невозможность по отношению к ним половинчатых мер и реформ. Необходимо, говорит один из участников диалога Вадиск, «совершенно уничтожить» все папские декреты вместе с их составителями и издателями.
Основным мотивом Гуттена в его произведениях тех лет была идея национального освобождения Германии от систематического ее ограбления папским Римом. Гуттен перечисляет все многообразные церковные доходы, которые выкачиваются из Германии в папскую казну: деньги за епископские мантии и другие платежи, связанные с церковными должностями, деньги от продажи индульгенций, от сборов папских легатов на войну с турками и другие огромные суммы, являющиеся достоянием немецкого народа. Гуттен подчеркивает, что дело не¬
164

обходимо довести до войны немецкого народа против папского Рима. В поэме «Жалоба и предостережение» Гуттен спрашивает: «Почему мы, немцы, допустили, чтобы нас лишили возможности владеть тем, что является нашим добром?». Как идеолог рыцарства, т. е. военного сословия, Гуттен гордится тем, что рыцари призваны играть ведущую роль в будущей освободительной войне немецкого народа, но он хочет убедить всех немцев, что они все заинтересованы в такой войне, так как все слои немецкого народа подвергаются ограблению со стороны папской агентуры, деятельность которой в Германии принимает характер общенародного бедствия. Поняв реформацию как национальное движение, ведущее к освободительной войне, Гуттен видел также в реформации основу для слияния интересов рыцарства, стремящегося к восстановлению своей ведущей политической роли, с интересами национального развития немцев. Это была нереальная мечта представителя обреченного слоя класса феодалов. Однако, уверовав в эту мечту, Гуттен смог выйти за пределы реакционных интересов своего класса и выражать мысли и настроения всех прогрессивных элементов немецкого народа. Основной темой диалога «Вадиск, или Римская троица» является проблема борьбы немецкого народа за свое освобождение ст погрязшего в жадности, продажности и чувственных пороках Рима, который грабит раздробленную Германию материально и стремится подавить чувство национального достоинства немцев и воспрепятствовать их культурному развитию. На первых страницах этого диалога Гуттен сообщает своему другу Эрнгольду разговор с одним немецким типографом, который на основании папской буллы отказался напечатать найденные недавно книги Тацита, имеющие очень важное значение для национальной гордости немцев, для их знаний своей древней истории. Возмущенный заявлением немецкого типографа о том, что он станет добычей дьявола, если окажет услуги ученым, Гуттен спросил его: «А вдруг какой-нибудь папа дойдет до того, что под страхом отлучения запретит германцам возделывать виноградники и искать золото? Неужели после этого люди станут пить одну воду и выбрасывать деньги в грязь?» Типограф ответил, что этому немцы не подчинились бы. Тогда, говорит Гуттен, я возразил ему, что науки желаннее золота
165

и вина, что, следовательно, необходимо отвергнуть папскую буллу, направленную против культурного достояния немецкого народа.
Гуттен в этом диалоге передает Эрнгольду свой разговор с Вадиском, недавно вернувшимся из Рима. В остроумных «триадах» (т. е. поговорках, выделяющих во всех явлениях три главные вещи) Вадиск рисует развращенные нравы и жадность папского клира и его пагубное влияние на судьбу немецкого народа. Путешественники приносят с собой из Рима, по словам Вадиска, три вещи: нечистую совесть, расстроенный желудок и пустой кошелек. Тремя вещами торгуют в Риме: Христом, духовными должностями и женщинами. Три вещи огорчают сторонников папского Рима больше всего: единодушие христианских государей, рассудительность народа и то, что их обманы выходят на свет божий. Три вещи ценятся особенно дорого в Риме: женская красота, превосходные лошади и папские грамоты. Три вещи часто встречаются в Риме: чувственные наслаждения, пышные одеяния и высокомерие. К этим и многим другим триадам, которые Гуттен передает как услышанные от Вадиска, он прибавляет и от собственного имени: три вещи изгнаны из Рима — простота, умеренность и честность.
Гуттен стремится доказать, что все эти пороки папского двора и высшего католического духовенства приносят вред не какому-нибудь одному классу, а всему немецкому народу, который таким образом, заинтересован в борьбе против Рима и его влияния в Германии. Идеолог рыцарства Гуттен старался и бедность народных масс свести только к результатам угнетения всего немецкого народа папским Римом. Со слов Вадиска Гуттен характеризовал праздную жизнь римского духовенства. Тремя вещами заняты бездельники в Риме: прогуливаются, развратничают и пируют. В уста Эрн- гольда FyrreH вкладывает замечание, что те в Риме, которые заняты делами, «надувают, обманывают, нарушают клятвы, предают, грабят, воруют, прелюбодействуют,, обводят вокруг пальца», а затем он продолжает от имени Вадиска: «Бедняки там питаются тремя вещами: зеленью, луком и чесноком. И тремя богачи: потом бедняков, процентами и грабежом
христиан».
166

Изображая угнетенное Состояние и бедность народных масс как результат влияния в Германии римско- католического духовенства, Гуттен надеялся, что общенародный подъем, вызванный реформацией, если только дело дойдет до войны немцев против Рима, приведет к тому, что руководство всем движением перейдет к военному сословию немцев — к рыцарству, которое, таким образом, окажется в состоянии объединить все слои немецкого народа в борьбе с Римом. Само собой разумеется, что самым трудным для Гуттена в этом плане был вопрос о крестьянах, которых он называл «нашими кормильцами» и роль которых в жизни и политических судьбах народа он себе представлял. Гуттен понимал, конечно, что рыцарский идеал крепостнической империи ненавистен прежде всего крестьянам. Он старался поэтому утвердить свой тезис о том, что и крестьянский гнет имеет в своей основе вредное влияние Рима, вымогательскую политику папской курии в Германии. Характерным в этом отношении является диалог «Новый Карстганс», написанный не самим Гуттеном, но, несомненно, в кругу близких к Гуттену людей и опубликованный в 1521 г. Этот диалог представляет собой беседу военного руководителя немецкого рыцарства Франца фон Зиккингена с крестьянином. Его основной сюжет — вопрос о взаимоотношениях рыцарей и крестьян. Решение, которое автор произведения стремится дать этой проблеме, сводится к тому, что крестьяне должны признать рыцарство руководящим сословием нации и перенести свой гнев и возмущение на папскую агентуру в Германии и на духовных феодалов. По мнению автора диалога, крестьяне должны отказаться от «неразумного насилия» и вообще от самостоятельных выступлений и доверить военную сторону дела рыцарству, оставаясь по отношению к нему пассивно сочувствующими. Крестьянин, убежденный доводами Франца фон Зиккингена, заявляет в этом диалоге: «Я теперь заодно с дворянами».
В таком же духе решается Гуттеном и проблема взаимоотношений рыцарства и бюргерства, которой посвящен его диалог «Разбойники». В борьбе с католическим духовенством дело обязательно сведется к войне, причем задача купечества должна заключаться в том, чтобы предоставлять «имеющиеся у них в изобилии силы и деньги» рыцарству для ведения этой необходимой не-
167

МёЦкоку н&роду войны против панской иерархии. Ё диалоге «Разбойники»,, участниками которого были Гуттен и Франц фон Зиккинген, с одной стороны, и купец, с другой стороны, подчеркивается политическое значение реформации, которое привлекло к себе внимание руководителей рыцарства. Считая войну немцев против Рима неизбежной и для рыцарства желательной, Зиккинген, обращаясь к Гуттену, утверждает, что события пойдут теперь ускоренным темпом. «Германия, — говорит Зиккинген Гуттену, — приходит в себя и, пробужденная тобою и Лютером от какого-то глубокого сна, начинает распознавать обман, который ее усыпил».
Лютер отверг призывы Гуттена, так же как и предложение Зиккингена прибыть в его замок и получить надежное убежище. Как уже указано было выше, Лютер в это время не хотел еще уточнить свои позиции по социально-политическим вопросам и связать судьбу ре- формационного движения с интересами одного определенного класса. Об отношении Лютера к политическим порядкам в это время можно судить по его трактату 1520 г. «К христианскому дворянству немецкой нации об улучшении христианского состояния». В этом трактате, который являлся известным образом косвенным ответом на обращенные к нему призывы деятелей рыцарской оппозиции, Лютер ставит вопрос о мерах, которые необходимы для спасения «несчастной немецкой нации» от засилья папистов ввиду того, что «нужда и притеснения» лежат «тяжелым бременем на всем христианстве, особливо же в Германии». Таким образом, вопрос о борьбе с папским засильем в Германии ставится Лютером в плане национальном и политическом. Отвечая на этот вопрос, Лютер исходит из выдвигаемого им нового положения о том, что дело церковного устройства является задачей светской власти и мирян вообще, так как представление будто между областью светских дел и делами духовными существует непроницаемая стена, должно быть отвергнуто. Стена эта, воздвигнутая папством, должна быть разрушена. Духовенство и миряне, говорит Лютер, это разные члены одного и того же «христианского тела». Утверждать, что «светское начальство не властно над духовенством, что оно не может исправлять его, — это все равно, что сказать: рука не должна помогать глазам, хотя бы они и были в пла¬
168

чевном состоянии». И дальше: «. раз светская власть установлена богом карать злых и охранять добропорядочных, то пусть она свободно исполняет свое назначение во всем христианстве, не взирая на лица: против папы, епископов, попов, монахов, монахинь или еще кого-либо».
Из этого Лютер делает вывод, что светские власти в Германии — император и князья — должны созвать вселенский собор, который упразднит все угнетающие папские поборы и примет другие меры против папистов. Опорой для светских властей в этом деле будет «священное писание», так как следует разрушить и вторую воздвигнутую папистами стену, т. е. их утверждение, что якобы только папа вправе толковать «священное писание». Наконец, следует разрушить и третью стену папистов, — их утверждение, что якобы папа выше соборов и только ему одному подобает созывать и утверждать собор.
Основная мысль этого трактата Лютера заключается в том, что национально-политическая задача немцев — освобождение от папского засилья — решается тем, что дело служения богу рассматривается не как дело одного духовенства, а как функция всей жизни христиан, их мирских учреждений и светской власти. Это идея «все общего священства»: все христиане — священники.
В систему религии включается вся мирская жизнь христиан.
Несмотря, однако, на весь радикализм Лютера в решении вопроса об избавлении от папского засилья в Германии, необходимо заметить, что путь, предложенный ему Зиккингеном и Гуттеном, путь восстания и войны против Рима, помимо официальных властей, помимо «светского меча»., Лютер отвергает. Нетрудно также видеть, что Лютер, утверждая, что служение богу осуществляется в мирской жизни и светской властью, обходит вопрос о том, должны ли в этой связи быть иными сами отношения светской жизни. Если повседневная мирская жизнь есть служение богу, то какова должна быть сама эта мирская жизнь? Может ли светская жизнь выполнять свои функции служения богу, если в ней существует крепостничество, социальный и политический гнет? Эти вопросы, больше всего волновавшие те слои многообразной оппозиции, которые пришли в движение, оста¬
169

лись неясными и были обойдены и в этом трактате Лютера. Лютер и в 1520 г. не хотел 'уточнить свои социально-политические взгляды и стать на сторону определенного слоя оппозиции в толковании целей и задач реформации и отстаивал лишь общую направленность всей светской жизни против папства. В богословских же сочинениях Лютера этих лет содержались уже, пока еще в неясной форме, консервативные его мысли по вопросам социальных отношений. Примером может служить трактат 1520 г. «О свободе христианина». В этом трактате говорится, что для христианского совершенства достаточно одной веры, с которой никакие «добрые дела» не могут сравниться. В соответствии с этим христианская свобода должна пониматься только в смысле духовной свободы, а не телесной. «Христианин в силу веры так возвышается над всеми вещами, — пишет Лютер, — что он духовно делается господином всех вещей». Свобода христианина заключается не в том, «чтобы мы были властны над всеми вещами телесно, чтобы мы могли всем владеть, всем пользоваться». Конечно, писал Лютер там же, телесному человеку нужны и дела и материальные условия, но для его служения богу это роли не играет. Сопоставив эти два трактата Лютера, написанные в 1520 г., можно прийти к выводу, что, хотя мирская жизнь человека-христианина имеет духовные функции, т. е. важна для его служения богу, самый характер светской жизни, вопрос о социальном и политическом строе не имеет, однако, значения для христианского совершенства верующего. Человек может оставаться крепостным и терпеть социальный гнет и вместе с тем «возвышаться» над своим материальным положением и быть духовно свободным верующим христианином.
Однако в 1520 г. Лютер еще не делал открыто и в ясной форме этих выводов. Радикальные выводы еще не были полностью исключены. Оппозиционное рыцарство и радикальные гуманисты продолжали рассчитывать на него как на своего союзника в борьбе за обновление жизни. В том же 1520 г. революционные народные массы начали уже выступать открыто со своим собственным толкованием реформации как требования коренного преобразования социального и политического строя. Проповедовавший тогда в саксонском городе Цвиккау и излагавший основы реформации в их народ¬
170

ном революционном понимании Томас Мюнцер еще не порвал полностью с Лютером. Сам Лютер еще нуждался в общенародной опоре и рассчитывал на нее,, так как с середины 1520 г. папа, кардинал Каэтан и Экк решили обрушить на Лютера и на всех его сторонников и покровителей всю силу церковного отлучения. 15 июня 1520 г. была издана папская булла, в которой учение Лютера официально объявляется еретическим и предается проклятию. Булла перечисляет 41 тезис лютеровского учения, которые заслуживают быть проклятыми. Сам Лютер назван в папской булле лисицей, вепрем и диким зверем. Его ересь уподобляется ереси вальденсов и гуситов. Он объявляется противником войны с турками. Среди тезисов лютеровского учения, преданных проклятию, указывается и тот, в котором Лютер выступает противником сожжения еретиков. За это Лютер назван еще в булле «исчадием сатаны». Лютеру дается срок в 60 дней для отречения и еще 60 дней для представления акта отречения в Рим. Если в течение этих сроков Лютер не отречется, то он сам и все его приверженцы объявляются отлученными от церкви. Все те власти и отдельные лица, с которыми отлученные еретики придут в соприкосновение, обязаны их арестовать и выдать, иначе они сами подлежат отлучению.
Экку поручено было обнародование буллы в разных частях Германии, но ему пришлось убедиться в силе антипапского движения в этой стране, которое служит Лютеру опорой. В Саксонии булла осталась пустым звуком. Виттенбергский университет объявил ее недействительной и в числ.е аргументов указал на возбужденное состояние народной массы. В Лейпциге Экк, прибывший сюда для обнародования буллы, был встречен студентами насмешками и угрозами. В Эрфурте учащаяся молодежь пустила буллу плыть по воде (буквально слово булла означает «водяной пузырь»). Сам Экк считал «божественным чудом» то, что он вернулся к себе в Ингольштадт живым и невредимым. Даже Инголь- штадтский университет, профессором которого Экк был. вначале противился опубликованию папской буллы против Лютера. Немецкие епископы также очень сдержанно приняли буллу и не торопились ее реализовать. Многие противники Лютера среди немецких князей обходили
171

буллу молчйнйёМ, а герцог баварский Вильгельм прямо обратился к Экку с требованием отказаться от приведения буллы в исполнение, так как она возбуждает в народе недовольство и волнение.
Эта народная поддержка Лютера, с которой вынуждены были считаться и его враги, придала смелость самому реформатору. Он перешел в наступление, назвал папскую буллу «буллой антихриста», объявил самого папу «закоснелым еретиком» и предал его проклятию. Ответив таким образом на проклятие проклятием, Лютер решил также ответить костром на костер. 10 декабря 1520 г. виттенбергское студенчество приглашено было присутствовать при сожжении «безбожных» папских документов. У городских стен Виттенберга разложен был костер, который был подожжен вместе с папскими декреталиями. В огонь этого костра Лютер собственноручно бросил папскую буллу о его отречении, провозгласив при этом: «Так как ты огорчила пресвятого Христа, то пусть истребит тебя вечный пламень». После ухода Лютера студенты устроили вокруг костра веселое празднество.
Решительная позиция, занятая Лютером в 1520 г. в борьбе с папской буллой, сделала его еще более популярным в Германии во всех слоях народа и особенно в кругах гуманистов. Нюрнбергский гуманист Валибальд Пиркгеймер написал против Экка остроумнейший сатирический памфлет «Обструганный Экк», очень резкий по своей разоблачительной силе. Папский библиотекарь и посланник Иероним Алеандер имел все основания писать в своем донесении из Германии: «Девять десятых Германии кричат: «Лютер!»; остальная десятая по
меньшей мере — «Смерть римскому двору!». Алеандер считал, что на стороне Лютера находятся все «рейхлини- сты и эразмисты» и особенно поэты из захудалых рыцарей, как Гуттен. Никогда еще, писал папский посланник, положение в Германии не было так серьезно, как теперь.
В то же время папский Рим получил сильную поддержку в лице молодого императора Карла V, занявшего императорский престол в 1519 г. Этот Габсбург, внук Максимилиана I и испанских королей Фердинанда и Изабеллы, был уже с 1516 г. королем Испании и ее заокеанских владений. Сделавшись императором Гер-
172

Мании, Карл V стремился создать мировую христианскую монархию Габсбургов, которая сможет противостоять всем образующимся национальным государствам христианского мира. Для создания же такого оплота реакции Карл V нуждался в поддержке папства и особенно в утверждении реакционной политики «христиан^ ского единства», в сочетании идеи универсального христианского государства с идеей универсальной христианской церкви. Такой церковью была только папская, римско-католическая церковь. В реформационном движении, связанном с именем Лютера, Карл V усмотрел величайшую опасность для своих политических планов.
Карл V распорядился привести в исполнение папскую буллу против Лютера в его наследственных габсбургских землях. Распространить это постановление на всю империю Карл был не в силах из-за сопротивления курфюрста Саксонского и других имперских чинов, которые покровительствовали Лютеру. Император вынужден был дать согласие на приглашение Лютера на имперский сейм, который должен был состояться в Вормсе в 1521 г. Противником этого приглашения был папский нунций (посланник) Алеандер, который утверждал, что Лютер, упустивший предоставленный ему срок для отречения, является уже отлученным от церкви, а вторичный суд над ним и новый разбор его дела следует, по его мнению, признать излишним. Император был того же мнения. Однако он нуждался в финансовой поддержке имперских чинов, с мнением которых он должен был считаться. 6 марта 1521 г. объявлен был приказ императора «почтенному, дорогому, богобоязненному» Лютеру в течение трех недель прибыть в Вормс, причем ему обещана была охрана туда и обратно. Правда, такая же грамота не спасла в свое время Гуса от костра. Однако Лютер., надеявшийся на покровительство курфюрста Саксонского, отправился в путь и 16 апреля при громадном стечении народа он въехал в Вормс.
На следующий день Лютер предстал перед императором и князьями империи и начался его допрос. На первый вопрос, признает ли он лежащие на столе книги своими, он ответил утвердительно. На второй вопрос, отрекается ли он от них, Лютер благоразумно попросил дать ему время подумать ввиду важности дела «спасения души и слова божия». В действительности ему по¬
173

надобилось время для спасения его тела, т. е. подготовить условия ухода от опасности ареста и костра. Допрос возобновился на следующий день вечером. Лютер убедился, что все готово для его укрытия, обрел бодрость духа и ответил, что не может отречься от своих выступлений против папистов, так как это означало бы поощрение тирании. Он не может также отречься от своих полемических сочинений, так как никто не доказал ему на основании священного писания, что он в них неправ. Он даже стал поучать императора, указав ему на его долг перед германским отечеством. Император прекратил допрос. Лютер остался непреклонным и заявил: «На этом я стою и иначе не могу!»
Упорное сопротивление, оказанное Лютером на Вормсском сейме нажиму императора и папского нунция, воодушевило его сторонников и придало всему движению реформации новые силы. Угрожающие демонстрации в защиту Лютера навели страх на его врагов среди князей. В этих условиях расправа с Лютером вопреки выданной ему охранной грамоте была невозможна. Правда, 35 лет спустя, незадолго перед своей смертью, император Карл V, глубоко разочарованный и уставший от неудачных для него войн с протестантскими князьями, выразил сожаление в том, что не предал во время Вормсского сейма Лютера сожжению, что не нарушил тогда данной им охранной грамоты. Однако историки справедливо утверждают, что в действительности это тогда от него не зависело. Он вынужден был, соблюдая охранную грамоту, приказать Лютеру в трехнедельный срок вернуться домой. После удаления Лютера издан был против него императорский указ, составленный в мае 1521 г. по проекту папского нунция Алеандера и известный под названием «Вормсский эдикт».
На фоне ярко выраженного сочувствия делу реформации и всеобщего воодушевления подавляющей части немецкого народа Вормсский эдикт звучал как настоящий вызов всему народу. Лютер изображается в нем «злым духом в образе человека», собравшим много старых ересей в «одну смрадную лужу» и прибавившим к ним свои собственные еретические положения. В эдикте подчеркивается, что учение Лютера не только является выступлением против церкви, но и представляет собой большую опасность для государства своим непри¬
174

знанием авторитетов, что ведет к требованиям свободной «скотской» жизни. В произведениях Лютера усматриваются призывы к революции и указывается,, что только из боязни перед светским мечом он воздерживается от таких же нападок на светское государство, какие он допускает в отношении церкви. Ввиду всего этого Лютер и все его приверженцы объявляются в опале. Его самого следует арестовать и передать в руки императора, его книги должны быть преданы сожжению, а впредь без одобрения духовных лиц, назначенных для этой цели, никакие печатные произведения не могут выходить в свет. У всех приверженцев Лютера должны быть конфискованы имения.
Однако этот грозный эдикт не мог быть реализован при общем настроении в Германии. В развернувшейся бурной полемике после Вормсского эдикта книг и брошюр сторонников Лютера печаталось вчетверо больше, чем книг его противников. Один из противников Лютера, Кохлей, жаловался, что типографы охотно печатают книги Лютера и его сторонников за свой собственный счет и притом весьма тщательно, в то время как католические книги они печатают только за высокие цены и притом крайне небрежно. Лютер, обвиненный в разжигании революции, не хотел уже тогда пользоваться покровительством народных масс, но он охотно принял покровительство курфюрста Саксонского Фридриха. Накануне отъезда Лютера из Вормса он был от имени курфюрста предупрежден, что по пути домой на него будет совершено «нападение» и его отвезут в надежное укрытие. И действительно 4 мая на его повозку «напали» пять всадников, которые,, инсценируя дикие крики проклятия, отвезли его в замок саксонского курфюрста Вартбург близ Эйзенаха и одновременно распространили слух, что Лютер убит.
С 4 мая 1521 г. Лютер находился, таким образом, в Вартбурге под именем рыцаря Иерга. В течение этого года он занимался переводом на немецкий язык Нового завета. Отмечая положительное значение этого перевода для общенародного дела, Ф. Эдгельс писал, что тем самым «Лютер дал в руки плебейскому движению мощное оружие», так как «феодализированному христианству своего времени» он противопоставил «скромное христианство первых столетий». Вместе с этим он «противопс-
175

ставил распадающемуся феодальному обществу картину общества, совершенно не знавшего многосложной искусственной феодальной иерархии»1 Независимо от воли самого Лютера немецкий текст «священного писания» сделался в руках революционных народных масс орудием борьбы против феодальной эксплуатации. Общенародное значение лютеровского перевода Библии заключалось и в немецком языке его.
Особенностью Германии того времени являлось отсутствие литературного языка, общего для всех немцев. В этом нашло свое отражение экономическое и политическое обособление отдельных частей и территорий страны. Однако у тех кругов, которые видели спасение Германии в ее политическом и культурном объединении, все более и более проявлялось стремление к единому немецкому языку. Работая над своим переводом Библии, Лютер стремился найти самый общий вариант немецкого языка, который был бы понятен в северных и в южных землях страны. По собственному заявлению Лютера, он нашел наиболее общие элементы немецкого языка в языке императорской и саксонской канцелярий 1 2. Но Лютер не довольствовался этим и не считал канцелярский язык достаточно удовлетворительным для его целей, заключавшихся в том, чтобы сделать тексты Библии доступными простым людям и «вывести простого человека из старых заблуждений». Для этого язык канцелярий, язык «замков и дворцов» был недостаточен и не мог быть эффективным. Жизнь и силу языку его перевода придало, по его собственному заявлению, наблюдение над языком повседневной жизни, над языком матерей у себя дома, детей на улице, простого человека на рынке.
Этим актом общенародного значения завершается важнейший этап в деятельности Лютера, этап, когда он был связан с мощным народным движением. С 1522 г. возглавляемая Лютером бюргерская реформация все резче и резче отделяется от плебейских и крестьянских элементов движения и, как пишет Ф. Энгельс, «тем все более и более должна была подпасть под контроль при¬
1 См/ К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 7, стр. 368.
2 См. М. М. Г у х м а н, От языка немецкой народности к немецкому национальному языку, М„ 1959, стр. 119—120 и след.
176

мявших реформацию князей». Во время пребывания Лютера в Вартбурге все более и более явственно стал обозначаться распад общего лагеря реформационного движения, его раскол и выявление тех классовых интересов, которые воодушевляли разные входившие в него социальные группы.
В Виттенберге усилившееся во время отсутствия Лютера реформационное движение среди бюргеров и студентов переступило те книжные границы, которые ставил ему реформатор. Словесный радикализм сочетался у сторонников Лютера с действиями. Сам Лютер видел своего заместителя в лице молодого профессора Фи-т липпа Меланхтона, крупного знатока классической древности, одного из образованнейших гуманистов Германии, который стремился к сочетанию гуманизма и реформации, к их синтезу. Меланхтон с увлечением изучал новую евангелическую теологию Лютера, усматривая в ней начало этого синтеза. Сделавшись ближайшим сотрудником Лютера в выработке основ его теологии, Меланхтон стремился пропитать ее гуманистическими элементами аргументации, элементами классической образованности и преодолеть в ней схоластику.
Само собой разумеется, что преодоление схоластики на почве теологической догматики невозможно, так как всякая теология имеет в своей основе схоластический метод. Она исходит из догматических сверхразумных «истин», не укладывающихся в рамки научного мышления. Кроме того, подчинив гуманизм реформации, Меланхтон нанес гуманизму непоправимый удар впоследствии, когда реформация Лютера отвернулась от народного движения и стала княжеской реформацией. Однако вначале, когда лютеровская реформация стояла еще в центре широкого антикатолического движения, приход в ее лагерь Меланхтона и его попытки сблизить реформацию с гуманистической образованностью оказали на лютеровскую реформацию освежающее действие и стимулировали ее активизацию. Это влияние сказалось в известной степени в реформационном движении в Виттенберге, когда Меланхтон занял место Лютера в Виттенбергском университете.
Однако значительно большую роль' в том, что реформационное движение в Виттенберге приняло более радикальное направление, сыграл другой профессор
12 М. М- Смири»
177

Виттекбергского университета Андреас Карлштадт. После временного ухода Лютера Карлштадт взял дело реформации в свои руки и, по словам его современников, решил ускорить темп всего религиозного движения, придав ему действенный характер. Карлштадт вознамерился разрушить последние остатки папского верховенства, не тронутые еще Лютером. Если Лютер уже раньше смело заявил, что в учении Яна Гуса были «истинные» положения, что его неправильно осудили и сожгли, то Карлштадт, не ограничиваясь словесными заявлениями, стал совершать церковную службу по новому образцу и стал причащать всех мирян хлебом и вином, что являлось открытым присоединением к гусизму и отрицанием привилегированного положения духовенства. Это был настоящий переворот в церкви — настоящая антикатолическая демонстрация. Сам осторожный Меланхтон принял вместе со своими учениками причащение под обоими видами в виттенбергской приходской церкви. Вместе с Карлштадтом действовал тогда монах-августинец Габриель Цвиллинг, скинувший монашеское облачение и объявивший, что совершение католической обедни есть идолопоклонство. За ним последовали многие другие монахи его ордена. Цвиллинг объявил., что «напутствие» и помазание священным елеем умирающих — это просто денежная спекуляция со стороны священников. Тогда сторонники Карлштадта и Цвиллинга стали удалять из церквей все алтари, кроме одного, сжигать образа и освященный елей. Выступая против привилегированного положения духовенства, против его землевладения и мирских богатств, Карлштадт потребовал, чтобы все священники обязательно вступали в брак'и были, как все миряне. Он сам женился на бедной дворянке и обвенчал одного пастора с его кухаркой.
В январе 1522 г. Карлштадт добился одобрения его реформационных нововведений со стороны магистрата и университета Виттенберга. Объявлена была открытая война почитанию икон,, этих «деревянных и каменных идолов». Из церковных сумм образована была общая касса для оказания помощи бедным ремесленникам путем< беспроцентных ссуд. Объявлен был указ о низком проценте. Изданы были указы о строгости нравов, об уничтожении домов терпимости. Раздава¬
ла

лись требования об отмене вообще особого сословия духовных лиц, чтобы всякому человеку предоставлено было право проповедовать слово божие.
Все это были реформы, диктуемые радикальным, бюргерским движением. Бюргерский идеал дешевой и упрощенной церкви, стимулирующей бережливость, строгость нравов и активность в светских делах, нашел в этих реформах свое конкретное выражение. В пропой веди Карлштадта восхвалялись трудолюбие и предприимчивость, святость простого человека. Производительный труд ставился выше школьного образования. Горожане Виттенберга немало удивлялись,, когда ученейший доктор богословия Карлштадт приходил к ним на дом и просил их помощи в понимании трудных мест Библии, потому что, утверждал он, бог утаивает свои тайны от мудрых и разумных и открывает их малым и неученым. Проповедуя активность в светских делах, Карлштадт, по словам автора Мейсенской хроники, говорил: «Никто не может быть уверен в своем спасении, если он не зарабатывает свой хлеб трудом рук своих». Католический автор этой хроники с возмущением пишет, что под влиянием этой проповеди в районах новых горных городов Саксонии многие люди покидали школы и свои обычные занятия и отправлялись на вновь открывшиеся горные разработки.
В проповеди и деятельности Карлштадта, Цвиллин- га и других виттенбержцев нашло свое отражение выступление на арену нового, более активного и предприимчивого слоя бюргерства, который не удовлетворялся чисто абстрактной книжной реформацией Лютера и жаждал ее распространения на область светской жизни. Проявлением этой же тенденции в более радикальных кругах немецкого бюргерства было также распространение в городах Юго-Западной Германии учения швейцарского реформатора Ульриха Цвингли из Цюриха. В отличие от Лютера Цвингли не ограничивал реформацию областью чисто религиозных дел и требовал для религиозных общин политической автономии. Цвингли выступал также с требованиями борьбы с деспотизмом и введения в отдельных территориях республиканского строя. Правда, учение Цвингли также страдало половинчатостью и непоследовательностью. Будучи противником антифеодальной борьбы
179

народных масс, Цвингли не мог указать реальных путей борьбы с деспотизмом. Все же радикальные сторонники двинглианского учения делали вывод о несовместимости с реформацией крепостного состояния крестьян и о необходимости смягчения тяжести феодального режима вообще.
Таким образом социальная база лютеровской реформации стала в 1521—1522 гг. сужаться даже в среде немецкого бюргерства. После отказа Лютера прибыть в лагерь оппозиционного рыцарства деятели этого класса пошли своим самостоятельным путем, готовясь к восстанию. Восстание, начатое в 1522 г. дворянством западногерманских земель под главенством Зиккинге- на и при активном участии Гуттена против трирского архиепископа, не встретило сочувственного отклика даже в самом городе Трире; оно было в самом начале легко подавлено духовными и светскими князьями В восстании погибли и вожди рыцарства. Зиккинген был смертельно ранен при штурме его замка княжеским войском, а Гуттен бежал в Швейцарию и вскоре там умер. Рыцарское восстание 1522 г. вызвало полную изолированность мелкого дворянства Германии, явившуюся результатом политической беспочвенности его программы. Как писал Ф. Энгельс, реакционный план превращения Германии с ее богатыми и могущественными городами в крепостническую империю, в которой господствовало бы мелкое дворянство, не мог привлечь к себе не только народные массы, но и богатых и средних горожан. Однако, как мы уже видели выше, в общем движении первых лет реформации рыцарская оппозиция занимала определенное место. Уход этого слоя оппозиции из лагеря реформации и его поражение, несомненно, ослабили этот лагерь и подтвердили наступивший его распад.
Настоящим же показателем распада общего лагеря реформации являлось определившееся и оформившееся в эти годы ее народное направление, которое видело во всем движении начало социального переворота. Толкователями «слова божия» среди крестьян и городских плебейских масс сделались представители народных еретических сект, для которых собственное толкование «священного писания» издавна являлось средством выражения социального протеста. Раньше дея¬
180

тельность таких сект заключалась в проповеди ухода от «испорченного» мира в свою особую замкнутую секту и ожидания, что социальный переворот будет совершен богом. В напряженной же обстановке нараставшей антифеодальной борьбы народных масс пропаганда ^ пассивного ожидания уступает место призывам к революционным действиям. В таком именно духе толковались среди простого народа смысл и значение реформации. В центре народного революционного движения, связанного с новым пониманием реформации,, стоял отошедший от Лютера Томас Мюнцер.
Лютер в своем убежище следил за тем, что происходило в Виттенберге. До него доходили слухи и о том, что происходило в окружении Томаса Мюнцера. Консервативная натура Лютера не позволяла ему спокойно наблюдать, как связанная с его именем реформация принимает характер радикальных и революционных движений. В декабре 1521 г. Лютер появился на короткое время в Виттенберге неожиданно для своих виттенбергских друзей, которым он высказал свое возмущение действиями «духовидцев и фанатиков», как он назвал Карлштадта, _Цвиллинга и их сторонников. Хотя в принципе он был согласен с рядом мероприятий, проведенных в Виттенберге, в частности — с отменой безбрачия духовенства, с отменой обеден по частному заказу и некоторыми другими, Лютера все же возмущали революционные методы их проведения. Он упрекал «духовидцев и фанатиков» за то, что они так быстро перешли от слов к делу и не следовали его примеру: ведь он, выступая против индульгенций и против догматов церкви, ограничивался тем, что «говорил и писал». Особенно вызывало его гнев то, что церковный переворот произведен был в Виттенберге помимо него, что, таким образом, контроль над ходом развития реформационного движения от него уходит. Подтверждением этого было распространение идей и действий Карлштадта и по другим городам, так же как и учения Цвингли.
В этих условиях Лютер не считал возможным оставаться дольше в своем убежище. В 1522 г. он вернулся оттуда. Считая, что распространение радикальных и революционных направлений реформационного движения является результатом неверного толкования его
181

учения, Лютер сразу по возвращении из Вартбурга поспешил выступить с «Искренним увещанием» против «мятежа и восстания», в котором он разъясняет свою точку зрения на вопрос об отношении к власть имущим и также о методах, которые он считает единственно возможными для проведения реформации. Папа и его приспешники, пишет Лютер в этом «Увещании», проповедуют ложь; они должны быть устранены, но только словом божиим, а не мятежными действиями простых людей. Действовать силой, поучает Лютер, может только князь и господин (Негг), «ибо то, что совершается при посредстве законной власти, нельзя считать возмущением». Им., т. е. князьям и господам, судья один только бог, который воздает им «смотря по тому, применили ли они власть свою и руководительство ко спасению или к гибели тела и души своих подданных. Простой же люд нужно успокоить и указать ему, чтоб он воздержался от мятежа и в словах, и в помыслах и ничего бы не предпринимал без повеления начальства, без указаний законной власти». Если простой человек может «побудить начальство взяться за дело да и другим велеть, то это тебе дозволено». Но самому что-нибудь предпринимать даже против безбожных папистов нельзя, потому что это означало бы мятеж, а «тот, — пишет Лютер, — кто хорошенько вник в мое учение и понял его, тот не примкнет к возмущению; не этому я учил».
Таким образом, убедившись в расколе общего лагеря реформации, в том, что каждая из примкнувших к нему социальных группировок идет своим путем, призывая к действиям в пользу своей программы, Лютер должен был и сам перейти к уточнению своих политических позиций. И то, что он высказал по этому поводу сразу после возвращения из Вартбурга, показывает, что он ставит реформацию на службу князьям, без которых простой человек ничего предпринимать не может. В следующем 1523 г. Лютер написал свой трактат «О светской власти, в какой мере ей следует повиноваться», в котором он еще точнее изложил свои политические взгляды и определил характер своей реформации,. В этом трактате Лютер старался дать своим политическим взглядам «теоретическое» обоснование в свете его учения.
182

Основным тезисом Лютера в этом трактате является положение о необходимости в мире и в человеческом, обществе двух порядков и двух систем права — божественного права и права естественного. «Если бы, — пишет Лютер, — весь мир состоял из настоящих христиан, т. е. из истинно верующих, то не нужны бьпи бы ни князья, ни короли, ни господа, ни меч, ни закон». Весь мир управлялся бы только божественным правом, одной только любовью. Не было бы нужды в законах и в светской власти вообще, если бы все руководствовались наставлениями бога «всех любить, от всех охотно и радостно претерпевать, хотя бы самую смерть ...» Но так как настоящая христианская вера — вещь весьма редкая, так как люди не идут на отказ от самих себя ради «христианской любви», то нужны светские законы и светская власть, охраняющая внешний порядок в мире, без которого в таких условиях жизнь вообще невозможна. Не будь светской власти и светского меча, пишет Лютер, то при существующем положении, когда истинный христианин в указанном выше смысле приходится едва один на тысячу, «один пожирал бы другого и никто не мог бы обзавестись женой и детьми, не мог бы мирно питаться и служить богу; мир превратился бы в пустыню». При таком положении то незначительное меньшинство «истинных христиан», ко торые желали бы предаваться христианскому смирении и жить по-христиански, не могло бы этого сделать, если бы светская власть не установила порядок, необходимый в условиях существования зла. Следовательно, «божественный порядок», которым руководствуются «истинные христиане», не может существовать в мире без порядка естественного для всех людей вообще, т. е. без светской власти. Лютер приходит, таким образом, к выводу, что светская власть необходима для религиозной жизни именно потому, что она устанавливает порядок в мире, большинство которого не является «истинными христианами». Этот порядок не может быть поэтому «божественным»; он по необходимости может быть только «естественным». Другими словами, светская власть обязана действовать мечом, карать нарушающих закон. Она священна тем, что действует методами не христианскими, но зато обеспечивает для христиан нужный им «порядок»,
183

Из всего этого следует, что надо подчиняться «порядку» и законам светских властей — князей и господ — и нельзя требовать от них, чтобы они руководствовались «божественным» правом, т. е. без меча и без тюрьмы. «Если бы, — писал Лютер, — кто захотел править в мире сам по-евангельски, упразднить всякий светский закон и светский меч, под предлогом, что все ведь крещеные, все христиане. , то что бы он, уга¬
дай, натворил? Он снял бы путы и цепи с диких бестий, чтобы они растерзали и перегрызли всех». Политические и социальные взгляды Лютера стали теперь выясняться: надо подчиняться существующим властям — князьям и феодалам, какими бы «безбожными» они ни представлялись. В этом именно смысле, как он теперь разъяснил, утверждалось им, что вся мирская жизнь людей служит богу. Не в том смысле, что сама мирская жизнь и отношения между людьми должны быть основаны на новом понимании христианской морали, не в том смысле, что должны быть реформированы социальные отношения, а только в том смысле, что существующие порядки — социальные и политические, — как бы они ни были плохи с точки зрения христианской морали, служат богу уже тем, что устанавливают «порядок» и тем самым обеспечивают для «истинных христиан» возможность жить и предаваться «смирению» и христианскому благочестию. «Ты спросишь, — пишет Лютер, — истинные Ли христиане полицейские, палачи, юристы и прочие, богоугодны ли их дела? Ответ: если светская власть и меч — служение богу, то и все, что помогает власти действовать мечом, — тоже служение богу».
Лютеровская реформация сделалась, таким образом, выгодной светским князьям и феодалам. Она могла служить опорой их власти и господству, ома становилась уже княжеской реформацией и вовсе перестала быть центром общенародного движения. Она обратилась не только против народных масс, но и против радикально настроенной прослойки бюргерства. Но это не значит, что лютеровская реформация перестала быть бюргерской идеологией вообще. В рассматриваемом трактате «О светской власти» есть особая глава — «Как князь должен пользоваться властью своей?». В этой главе Лютер пишет об обязанностях христц-
т

ciНекого ккязя. Князь дОлкен уйег'ь «руководить правом не менее, чем мечом... лучшим законоведом да будет разум». Он не хочет предписать князьям какие- либо законы, а только «поучать их сердца» и указать, как они должны мыслить. Прежде всего князь должен иметь в виду своих подданных, а это он сможет осуществить только тогда, когда все его помыслы будут направлены на пользу и служение подданных. «Не должен он думать: страна и люди мои, как захочу, так л сделаю». Наоборот, он должен мыслить: «Я принадлежу стране и людям, я должен действовать им на пользу и преуспеяние; я не должен стремиться вознестись высоко и властвовать не свою выгоду, а пользу под¬
данных буду я искать...» Эти взгляды Лютера на характер княжеской власти очень близки к взглядам Эразма Роттердамского, который также напоминал королям и власть имущим об их обязанностях и предостерегал их против беззаботных и безрассудных увеселений и жизни в роскоши, указывая, что звание короля означает тяжелое бремя забот и т. д. В этих взглядах содержится осуждение феодальных представлений ю власти как собственности и привилегии ее носителя. Несомненно, эти взгляды, высказанные Эразмом и Лютером, содержат уже начала буржуазных представлений о власти. Однако у Лютера эти новые принципы остаются чисто абстрактными. Он здесь же подчеркивает, что только «поучает сердца» князей, каким путем, если они этого хотят, они могут сделаться «христианскими князьями», но вовсе не считает, что кто-либо вправе указывать князьям их обязанности. Буржуазный принцип, робко высказанный Лютером, остается абстрактным принципом, который не должен воплощаться в действия, нарушающие существующие феодальные порядки. В принципе Лютер осудил и объявил «нехристианскими» деспотизм князей, самоуправство и шкуродерство, применяемые феодалами; при этом не только требует им подчиняться, но и освящает их религиозным авторитетом, считая их необходимыми для «служения богу». Это сочетание абстрактного радикализма с освящением реакционной действительности сделалось в конце концов характерной чертой его реформации.
Лютеровская реформация очистила религию от многих католических догм, провозгласила принцип «хри-
185

стий некой свободы», устранил & католическую обрядность и культ монашества, отвергла католические представления об авторитете духовенства. Однако, отвергнув авторитет католического духовенства, Лютер не допускал мысли о какой-либо положительной роли человеческого разума. Вместо авторитета духовенства Лютер поставил авторитет светских властей, придав им и установленным ими светским порядкам и отношениям, каковыми бы они ни были, значение догматического божественного авторитета., объявив, что этим порядкам и отношениям следует беспрекословно подчиняться, так как они обеспечивают возможность отдаваться «вере», являющейся согласно его учению «даром божиим». Эту особенность лютеровской реформации К. Маркс выразил следующими словами:
«Лютер победил рабство по набоэшоста только тем, что поставил на его место рабство по убеждению. Он разбил веру в авторитет, восстановив авторитет веры. Он превратил попов в мирян, превратив мирян в попов. Он освободил человека от внешней религиозности, сделав религиозность внутренним миром человека. Он эмансипировал плоть от оков, наложив оковы на сердце человека»1.
Принцип «христианской свободы» Лютер выдвинул только для «внутреннего человека», т. е. только для его духовной жизни. Из этого не следует, что и «внешний человек», т. е. человек в своей материальной жизни, может требовать себе свободы.
Для консервативных и реакционных взглядов Лютера после 1523 г. характерна его полемика с Эразмом Роттердамским в 1524,—1525 гг. по вопросу о божественном предопределении и свободе воли человека. Эразм еще в своих ранних произведениях, высказывая религиозно-философские взгляды, утверждал, что человек своей земной жизнью, своей телесной природой постигает бога и одухотворяется богом. Эразм считал поэтому, что признание «божественного предопределения» не исключает признания свободы воли человека в своей вере и в своих действиях. После того как Лютер катего¬
1 К. М а р к с и Ф. Э н г с л ь с, Сочинений, изд. 2, т. 1, стр. 4.22— 423.
186

рически заявил, что «милость бога», действующая внутри человека, парализует его свободную волю, Эразм выступил со своим сочинением «О свободе воли» (De libero arbitrio).
В поведении человека, писал Эразм, его собственная воля им<еет решающее значение; он сам способен выбрать между тем, что ведет к спасению, и тем, что от него отклоняет. Если согласиться с Лютером, писал дальше Эразм, то у человека не будет никакого стимула к борьбе со злом, все предоставляется самому богу, действующему «внутри него». Спор этот отражал коренное расхождение между Лютером и гуманистами. Гуманисты не могли согласиться с тем, что роль человека в деле его религиозного «оправдания» сводится только к смирению и к признанию своего ничтожества. Вначале, когда Лютер стоял еще в центре общенародного движения против папистов, он избегал открытого конфликта с гуманистами. Ему было известно, что папа добивается от Эразма выступления против реформационного учения. Поэтому Лютер, хотя и был издавна в натянутых отношениях с Эразмом, стремился и надеялся его нейтрализовать Теперь же после 1523 г., когда Лютер уточнил свои социальные и политические позиции, порвал с общенародным движением и приспособлял свою реформацию к политике светских князей, он резко реагировал на трактат Эразма «О свободе воли» и выступил против него с собственным трактатом, который он озаглавил «О рабстве воли» (De servo arbitrio). В нем он занял по спорному с гуманистами вопросу о свободе человеческой воли резко отрицательную позицию. «Если мы верим, — писал там Лютер, — в то, что Христос искупил все наши грехи своей мученической смертью, то это означает, что мы верим в то, что без этой искупительной жертвы Христа человек полностью погиб. Иначе мы допускаем, что Христос напрасно старался и проливал свою кровь только за злое в человеке». Вообще в этом трактате 1525 г. Лютер показал себя закоренелым схоластиком. «Если мы допустим, что человек способен сам спасти свою душу, то тем самым мы отвергаем всемогущество милости бога и допускаем, что в тех случаях, когда нет воли у человека, он вообще не имеет надежды на спасение». Общий вывод Лютера о человеческой воле сводится к тому, что она «подобна выочно-
187

му животному. Ее оседлает бог или дьявол, а она идет туда, куда ее гонят». И наконец: «верить надо не только в то, что бог справедлив, когда он нас спасает, но и в то, что он справедлив, когда предопределяет нас на погибель».
Так выглядела в 1525 г. сложившаяся, наконец, реакционная «теория» абсолютного предопределения Лютера. Она отличается от сформулированного десятью годами позже в Женеве Жаном Кальвином буржуазного варианта учения о предопределении. У Кальвина учение о предопределении дано так, что успехи человека в его мирских делах являются показателем его «избранности» богом, его предназначенности к «спасению». Учение Кальвина, таким образом, стимулировало активность в деловой жизни. У Лютера в первые годы Реформации можно найти высказывания, близкие в известной степени к этим позже сформулированным Кальвином положениям. Так, в письме к поэту-гуманисту Эобану Гессу в 1521 г. Лютер писал: «Чистая теология невозможна без научного знания. Бог сам возвещал откровение своего слова расцветом языков и наук». Гуманисты, которые тогда добивались сближения с Лютером, могли истолковать эти его высказывания в том смысле, что владение науками он рассматривает как свидетельство избранности. Но его полемика с Эразмом Роттердамским в 1524—1525 гг. показала, что, став на реакционные позиции в области социально-политической, он порвал и с появлявшимися у него раньше проблесками прогрессивной мысли. Эта эволюция, проделанная Лютером, была эволюцией того слоя консервативного бюргерства, который он представлял. Вначале, когда реформация, будучи направленной против папской агентуры в Германии, носила общий характер, когда социально-политические требования отдельных классовых групп, входивших в лагерь реформационного движения, еще не были ясно выражены, бюргерство находилось в центре единого движения и поддерживало его общие лозунги, которые допускали самое радикальное толкование. После того как единое движение стало дифференцироваться, когда внутри него партии размежевались и обрели своих представителей, основная часть немецкого бюргерства стала стремиться к прогрессу лишь в рамках закона, лавируя между крайними партиями, сводя свой былой радика¬
188

лизм к абстрактным формулам и примиряясь с реакционной действительностью.
«За период от 1517 до 1525 г. Лютер проделал ту же эволюцию, — писал Ф. Энгельс, — которую современные немецкие конституционалисты проделали в период от 1846 до 1849 г. и которую проделывает всякая буржуазная партия, оказавшаяся временно во главе движения и обгоняемая в ходе этого движения находящейся позади нее плебейской или пролетарской партией»1.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 7, стр. 364—365.

Глава X.
НАРОДНАЯ РЕФОРМАЦИЯ ТОМАСА МЮНЦЕРА
С переломным моментом в деятельности Лютера связано выступление на арену крупнейшего представителя крестьянско-плебейского лагеря, пламенного революционера Томаса Мюнцера, явившегося самым ярким выразителем народного понимания реформации.
Томас Мюнцер родился в 90-х годах XV в. в одном из центров горной промышленности Германии — в Гарце, в городе Штольберге. Точно год рождения Мюнцера неизвестен, так же как и его ранняя биография вообще, окруженная легендами. Так, существовала легенда, что отец Мюнцера, крестьянин, провинился перед графом Мансфельдским, который приказал его повесить у порога его же дома. Согласно этой легенде, расправа над отцом Мюнцера была совершена на глазах маленького четырехлетнего Томаса. Эта легенда,, характерная для народных представлений о Мюнцере, должна быть признана не соответствующей действительности после того, как было найдено письмо уже взрослого Мюнцера к его отцу. Известно, что Мюнцер достиг высокой для того времени образованности и был хорошо знаком с античной и гуманистической литературой. Однако сравнительно узкий характер гуманистического движения и особенно склонность многих гуманистов к абстрактной созерцательности оставались чуждыми активной натуре Мюнцера. Еще более чуждым было Мюнцеру неверие гуманистов в силы и разум народных масс. Мюнцер избрал для себя деятельность священника, которая в условиях того времени давала ему возможность постоянного общения с народными массами. Но его религиозная философия была еще задолго до выступления Лютера далека от официальной* церковной теологии. В своих проповедях Мюнцер свободно обращался с текстами «свя-
190

щепного писания» и трактовал их в антицерковном духе. Основанный Мюндером в Галле в 1513 г. тайный союз против магдебургского архиепископа направлен был против римско-католической церкви вообще.
В первые годы реформационного движения Мюнцер находился среди сторонников Лютера. Один ученый биограф Мюнцера считает весьма вероятным, что Мюнцер, бывший в начале 1519 г. в Лейпциге, оставался там до лета и присутствовал на диспуте Лютера с Экком. В том-, же году Мюнцер вместе с другими приверженцами Лютера боролся с францисканцами и при этом пользовался покровительством самого Лютера. Узнав о том, что Мюнцер подвергается преследованиям со стороны епископа бранденбургского, Лютер энергично за него заступился. В начале 1520 г. Мюнцер продолжал еще пользоваться поддержкой Лютера; при переездах из одного города в другой он имел с собой рекомендательные письма Лютера. С рекомендательным же письмом Лютера Мюнцер прибыл в середине 1520 г. в саксонский город Цвиккау, куда он был приглашен магистратом этого города в качестве священника и проповедника.
В своих проповедях в Цвиккау Мюнцер вступил в энергичную борьбу с францисканцами этого города. При этом Мюнцер был уверен., что он действует последовательно в духе учения Лютера, развивая и разъясняя его идеи. Правда, члены цвиккауского магистрата обратили внимание на радикальный тон Мюнцера, который их, однако, не смущал, потому что они ждали от самого Лютера более смелого языка и более последовательных действий. Скоро все же заметили, что Мюнцер борется с францисканцами не только более радикальными средствами, но и с иных позиций. Тогда в борьбу с Мюнцером вступил другой лютеровский проповедник в Цвиккау — Эгран. Таким образом, отход Мюнцера от лютеровской реформации начался в цвиккауский период его деятельности, в конце 1520 — начале 1521 г. Мюнцер стал тогда проповедовать в церкви, которая посещалась простыми бедными людьми, главным образом подмастерьями. Посетителями другой церкви, в которой проповедовал Эгран, были богатые бюргеры. В сатире, составленной в кругу Мюнцера в Цвиккау, разоблачаются связи Эграна с богачами, от имени которых он дейст-
191

.ж , 'Г* , • -» tf
ёует* и которые его поддерживают. Сатира называем Эграна «рабом полновесной монеты».
Лютер и некоторые его приверженцы пытались заставить Мюнцера помириться с Эграном. Лютер обвинял Мюнцера в том, что его проповедями вызваны народные волнения в Цвиккау. Мюнцер, однако, остался непреклонным, продолжая в своих проповедях давать реформации свое особое толкование, отличное от лютеровского, и поддерживая движение суконщиков-подма- стерьев против богатых и против лютеровского магистрата. Мюнцер опирался в этой борьбе на цвиккаускую секту анабаптистов, возглавлявшуюся ткачом Никласом Шторхом. Секта анабаптистов (т. е. перекрещенцев) отвергала крещение младенцев. Христиане, говорили они, должны принимать крещение в зрелом возрасте — сознательно. От всех желавших вступить в секту требовалось принятие нового крещения — «перекрещения». Этот обряд объединял членов секты против официальной церкви и являлся выражением протеста против приви¬
легий католического духовенства. Но протест анабаптистов против церковного строя был одновременно и протестом социальным и был связан с их пропагандой социального равенства. До прибытия Мюнцера в Цвиккау анабаптисты-шторхианцы не выходили из сектантской
замкнутости; социальный протест прикрывался у них «смирением и уединением» и выражался в проповеди
ожидания «страшного суда» и «тысячелетнего царства» бога на земле. Характеризуя эту секту, Ф. Энгельс пишет, что у них были «видения, экстазы и нисхождения пророческого духа». Такие секты, придерживавшиеся мистической идеологии, существовали не только в Цвиккау, но и во многих других местах. Официальные власти и церковь преследовали их, но не считали их деятельность очень опасной. Иным стало там положение после прибытия в Цвиккау Мюнцера. Под влиянием мюнце- ровской проповеди реформации в ее народном понимании и призывов Мюнцера к открытой борьбе анабаптисты-шторхианцы вышли из свей сектантской замкнутости и сделались его активными сторонниками.
Это вызвало большую тревогу у магистрата Цвиккау, а также у сторонников Лютера не только в Цвиккау, но и в Виттенберге, так как деятельность Мюнцера не ограничилась стенами города Цвиккау. В самом конце
192

1821 г. наиболее Видные анабайтисты Никлас Шторх, Келлер й особенно близкий к Мюнцеру Марк Штюбнер, изгнанные из города Цвиккау магистратом, прибыли в Виттенберг, где в то время действовали Карлштадт и его приверженцы. Известно, что Лютер скрывался еще тогда в Вартбурге от преследований по Вормсскому эдикту. Прибытие цвиккауских «пророков» в Виттенберг так взволновало ближайших сторонников Лютера в этом городе, что они решили обратиться к курфюрству саксонскому с просьбой немедленно вернуть сюда Лютера. «Не легко высказать, — писал Меланхтон курфюрсту Фридриху, — отчего я прихожу в такое волнение. Важные соображения привели меня к убеждению, что нельзя проходить мимо деятельности и пропаганды этих пророков, ибо их учение выдвигает много таких аргументов, судить о которых никому не легко будет,, кроме Мартина». В письме к советнику курфюрста Спалатину Меланхтон и Амсдорф объясняли причины своей особой тревоги тем, что эти сторонники Мюнцера выдвигают перед реформациэнным' движением новые вопросы и по- новому толкуют «священное писание». Нас, пишут Меланхтон и Амсдорф, эти новые моменты застали врасплох. Именно поэтому они настаивали на необходимости возвращения Лютера. Сам Лютер был согласен со своими виттенбергскими друзьями в оценке опасности положения и указал, что именно теперь настал момент определить точно характер его реформации, чтобы отделить ее ог новых толкований. Известное уже нам «Увещание» против «мятежа и возмущения», написанное Лютером вскоре после возвращения из Вартбурга, направлено прежде всего против новых принципов реформации, выдвинутых находившимися под влиянием Мюнцера шторхианцами.
Таким образом, в конце 1521 г. и в начале 1522 г. Лютер и его ближайшие сторонники видели опасность формирования новой, враждебной им народной партии, по- своему понимающей реформацию, причем решающее значение придавалось деятельности Мюнцера, который вывел анабаптистов на широкую арену борьбы. Современники обратили внимание на роль цвиккауских «пророков» лишь с момента начала их общения с Мюнцером и в связи с его деятельностью. Поэтому Меланхтон и его друзья считали главным лицом среди цвиккауских
13 М. М. Смирин
193

«Штоков» не Микласа Шторха, а Марка Штюбнерй, который был тесно связан с Мюнцером и находился с ним в постоянной переписке.
Проповеди Мюнцера в Цвиккау не дошли до нас. На основании полемических сочинений его противников из лютеровского лагеря мы можем заключить, что лютеровскую формулу «оправдание верой» он толковал как призыв к устранению зла из мира. При этом он разъяснял, что под словом «зло» он понимает социальное зло, заключающееся, по его мнению, в том, что блага мира находятся в руках злых, — тех, кто заботится не об интересах общества, а только о своих личных наслаждениях. Устранение зла в этом понимании должно совершаться руками лк>дей, так как «веру» нельзя себе представлять как пассивное состояние. По мнению Мюнцера, «вера» означает активную практическую деятельность по устранению зла из мира, а не абстрактный «дар божий», как утверждал Лютер. В соответствии с этим Мюнцер утверждал, что «вера», означающая практическую деятельность, руководствуется разумом и неотделима от человеческого разума. Возмущаясь таким толкованием лютеровской формулы «оправдание верой», лютеровский проповедник в Цвиккау Эгран писал: «Разум не компетентен в вопросах веры. Вера вообще не дело разума... не исходит от человека; она сверхразумна».
Таким образом, к концу 1521 г. принципиальное расхождение взглядов Лютера и Мюнцера выявилось уже настолько, что нельзя было рассматривать проповеди Мюнцера в Цвиккау как последовательное развитие лютеровских положений. Стало очевидно, что хМюнцер, относящий формулы реформации к вопросам материальной жизни и социальных отношений, не приемлет ограничения реформации абстрактными формулами, относящимися только к области духовной жизни, которые Лютер, уточняя свое учение, выдвигал. Предчувствуя намечавшийся раскол реформационного движения, Мюнцер уже раньше стал углубляться в изучение немецкой мистики XII—XIV вв., ища в ней опору складывавшемуся у него мировоззрению о единстве души и тела, божественного и человеческого, небесного и земного. Особое внимание Мюнцер уделял учению южноитальянского мистика конца XII в. Иоахима Флорского. В учении этого аббата
194

интересна его попытка путем мистического толкования Ветхого и Нового заветов и сопоставления их текстов доказать временный, преходящий характер официальной римско-католической церкви, которая должна исчезнуть и уступить место новой эре, когда не будет никакой нужды в церковной обрядности, так как общение людей с божеством станет открытым и непосредственным. Иоахим Флорский (или Калабрийский) делил все существование мира на три стадии, или состояния. Первая стадия — время Ветхого завета — от «сотворения мира» до Христа. Это время характеризуется ветхозаветной суровостью, чувством рабского страха перед богом. Вторая стадия — от Христа до 1260 г. (Иоахим писал это примерно за 70 лет до этого срока, т. е. около 1190 г.) — время Нового завета, характеризуется религией любви к богу и патриархальным строем римской церкви. Но римская церковь уже начала разлагаться, папство отступило от пути патриархального покровительства верующим и погрязло в мирской жадности. Это связано, по Иоахиму, с приближающимся концом второй стадии — эры Нового завета. После 1260 г. наступит эра «вечного евангелия», которая будет означать конец всякому авторитету и всякому посредничеству между человеком и богом. Римская церковь исчезнет совсем, люди будут созерцать «божественную истину» непосредственно. Эта третья стадия будет длиться «до конца мира», так как непосредственное общение с богом переведет людей из земного существования в «небесное».
В учении Иоахима Флорского Мюнцеру нравилось его свободное обращение с текстами «священного писания», которые он толковал по-своему, вкладывая в них новый смысл, не обращая внимание на их буквальное значение. Этот метод толкования текстов Библии Мюн- цер сам применял. Кроме того, Мюнцера интересовали взгляды Иоахима о временном характере всякой цер- ковной условности, о предстоящем слиянии небесного и земного. Однако, как выразился сам Мюнцер, мистическое учение Иоахима его не удовлетворяло. Активная натура Мюнцера не могла принять схемы Иоахима., согласно которой все изменения в мире совершаются без участия людей в точно предназначенные богом сроки. Не нравилось Мюнцеру и то, что иоахимовская схема игнорирует вопросы материального существования людей:
13*
195

слияние небесного с земным представлялось Иоахиму как конец всякого земного материального существования. Мюнцер же призывал к активной борьбе людей с социальным злом, указывая, что земной мир, очищенный от угнетателей народа, тем самым станет «небом».
Не удовлетворяли Мюнцер а и немецкие мистики XIV в. Эккарт, Сеузе и Таулер, которых он в 1520— 1521 гг. усердно изучал. Эти мистики призывали людей к непосредственному слиянию с находящейся в их душе «божественной основой». Для этого они рекомендовали людям путь «смирения», «потери самого себя» и т. п. Смысл этих мистических учений заключался в отрицании роли папства и духовенства. Возникновение этих учений связано с зарождением в XIV в. движения протеста против деятельности папских агентов в Германии. Углубленное изучение мистиков XIV в. показало Мюнцеру корни идеологии Лютера, реформация которого свелась к упрощению богослужения, к абстрактному «внутреннему» совершенству, примиряющемуся с любой реакционной действительностью. Мюнцер же добивался понимания реформации как социального переворота, совершаемого людьми — ревнителями «дела бога», отдающимися делу устранения зла из земного мира. Иного мира, кроме земного, Мюнцер не признавал.
Разочаровавшись в учениях мистиков, Мюнцер в 1521 г. отправился в Чехию, на родину таборитов, учение которых больше всего отвечало его собственным взглядам. Согласно учению таборитов, освобождение мира от зла произойдет «мечом праведных», мечом «ревнителей» дела бога. Табориты за сто лет до Мюн- цера усматривали мировое зло в насилии господ над бедными тружениками, которые должны стать ревнителями дела бога и сразу приступить к очищению мира от зла. Но, отправившись в Прагу, Мюнцер руководствовался не только теоретическим интересом к учению таборитов. Реформационное движение, распространившееся тогда в Чехии, приняло там резкий антигабсбург- ский характер. В Че,\ии как знать, так и бюргерство, враждебно относились к избранию на императорский престол Карла Габсбурга. Между тем чешский король Людовик II, являвшийся также кооолем Венгрии, добивался сближения с Габсбургами, ;то еще больше уси¬
196

лило антигабсбургские настроения в стране. Все слои населения Чехии гордились тем* что сам Лютер подчеркивал связь своего учения с учением Яна Гуса и заявил после знаменитого лейпцигского диспута с Экком: «Сами того не замечая, мы все — гуситы!» Особенно возросли в Чехии симпатии к немецкой реформации в апреле 1521 г. во время Вормсского сейма и издания Вормсского эдикта. Чехи готовы были предоставить Лютеру убежище от преследования по Вормсскому эдикту. Однако Лютер не хотел воспользоваться этим предложением, боясь, что это приведет к радикализации всего движения в Германии. Лютер, как известно, предпочел укрыться в замке курфюрста Саксонского.
Мюнцер же не только не боялся влияния на Германию подъема общественного движения в Чехии, но и сам стремился содействовать ему со всей энергией.
Цель посещения Мюнцером Чехии заключалась в том, чтобы установить связь с начавшимся там революционным движением, дать ему широкую реформацион- ную основу и распространить на другие страны, в первую очередь на Германию, используя Чехию как революционный центр борьбы против Габсбургов. В воззвании., вывешенном Мюнцером в Праге на немецком, чешском и латинском языках, говорилось: «Для своих избранных бог будет совершать чудеса и особенно — в этой стране. После того как здесь будет введен новый порядок, этот народ станет зеркалом (образцом) всего мира».
В этом вывешенном в Чехии документе Мюнцер выразил основные свои взгляды на характер реформации. По существу весь этот документ направлен против лютеранского ограничения реформации чисто духовной сферой, против его преклонения перед мертвой буквой «священного писания», против его отрицания значения человеческой воли и человеческого разума. Мюнцер резко отзывается в нем об «ученых-книжниках», имея в виду Лютера, Меланхтона и их сторонников, которые оперируют только мертвыми текстами Библии. «Пергаментная библия, говорит там Мюнцер, это не настоящее «священное писание»; Настоящее «священное писание», заявляет Мюнцер, пишется не чернилами на пергаменте, а непосредственно «перстом божьим» в сердце человека. Пергаментная библия — это только «внешнее,
197

слово» божие. Бог же, пишет Мюнцер, общается с людьми «внутренним словом», своим непосредственным «откровением». Этими мистическими формулами Мюнцер выразил по существу то, что постижение истины дается человеку в его разуме, так как под «внутренним ело- вом» и «откровением бога» Мюнцер понимал не что иное, как человеческий разум. В отличие от Лютера, учившего, что «внутренний» человек чужд внешнему, который ему служит, Мюнцер подчеркивает, что «внутреннее слово» божие в человеке проявляется в его физической природе. Оно проникает, пишет он в «Пражском воззвании», «в сердце, кожу, волосы, кости, мозг, соки, силу и мощь» человека, проявляясь в конечном итоге в его разуме. ч
Как видим, мистические формулы Мюнцер а составляли оболочку, в которой выражалось по существу рационалистическое зерно: признание положительного значения человеческого разума. Упрекая попов и «ученых- книжников» в том, что они, оперируя своей «пассивной библией», не умеют обращать на путь веры язычников, турок и иудеев, Мюнцер пишет: «Ты думаешь, что у них нет мозга в голове? Они ведь так рассуждают: что это за доказательство из книг? Ведь могли же врать те, которые писали их. На каком же основании мы можем верить, что это правда? Но„ несомненно, турки и иудеи охотно слушали бы наши неопровержимые обоснования». Таким образом, Мюнцер считает, что истину следует обосновывать разумными доводами, а не мертвой буквой. При этом Мюнцер подчеркивает, что разум постигает истину не в созерцательном бездействии, а в активной деятельности.
Те же мысли Мюнцер высказывает и в январе 1522 г., после своего вторичного посещения Праги, в письме к Меланхтону. Из книг, пишет Мюнцер Меланх- тону, нельзя получить «готового бога». Каждый сторонник реформации, писал он дальше, должен проявлять свое общение с богом в действиях, в борьбе за установление божественного порядка на земле. В этом письме Мюнцер с упреком говорит о Лютере, который низводит христиан на уровень пассивных получателей божьей милости.
Конец письма к Меланхтону звучит как прощальное обращение к лютеровскому лагерю, от которого Мюн-
19$

Цё|) ушёл окончательно и бесповоротно, после TOfo кёк сформулировал собственное понимание реформации: «Вы, нежные, ученые-книжники, не обижайтесь! Я не могу иначе поступить!» — заявляет он, употребляя то же выражение, которым Лютер на Вормсском сейме сформулировал свой окончательный отход от папской церкви.
Деятельность Мюнцера в Чехии имела вначале успех. Один чешский хронист пишет, что раскол среди ре> лигиозных направлений в Чехии и крупные волнения на этой почве начались в апреле 1521 г. в связи с пропагандой Мюнцера. Интерес к пропаганде Мюнцера проявлялся не только в народных массах, но и в кругах зажиточных горожан и даже со стороны некоторых представителей оппозиционной знати. Однако после того как там стали известны революционные идеи Мюнцера, изложенные в «Пражском воззвании», зажиточные круги стали относиться к нему враждебно, а власти стали его преследовать. Его дальнейшее пребывание в Чехии сделалось невозможным, и он вынужден был покинуть эту страну.
В 1522 г. Мюнцер поселился в городе Альштедте в Тюрингии. В качестве проповедника он ввел здесь богослужение на немецком языке, отменив совершенно в церкви латинский язык. Однако главное значение его проповедей в Альштедте заключалось в их содержании. Его проповеди, в которых библейские тексты толковались совершенно свободно, представляли собой революционные призывы к народным массам и резкие поучения духовенству и князьям. Революционные призывы Мюнцера распространялись по всей Тюрингии. Из всех тюрингенских городов, в том числе и из родного города Лютера — Эйслебена, народ стекался в Альштедт слушать пламенные речи Мюнцера. Приверженцы Мюнцера из среды анабаптистов, члены учрежденного им в Альштедте революционного общества распространяли его учение не только по Тюрингии, но и по другим областям Германии.
В 1522—1524 гг. — в период деятельности Мюнцера в Тюрингии — оформились его религиозно-философские, социально-политические и революционные взгляды.
Хотя Мюнцер был священником, хотя во всех своих проповедях и сочинениях он цитировал «священное пи-
199

сЁнйё», у него нигде Нет упоминаний о потустороннем загробном мире. Для Мюнцера божественное не является абстрактным потусторонним понятием. Божественное и человеческое, внутреннее и внешнее, добро и зло — все эти понятия фигурируют в произведениях и проповедях Мюнцера как категории земной жизни. Небесное в устах Мюнцера — это не что иное, как земное, приведенное в идеальное совершенство. Для Мюнцера понятия «бог» и «мир» неотделимы друг от друга. Божество он не рассматривает как сущность, стоящую над миром. Бог, по Мюнцеру, это мир в целом, мировде целое, которому полностью подчинены все его части. «Божественная воля» состоит, по мнению Мюнцера, в том, чтобы части действовали не для себя, а только как части целого.
Учение Мюнцера не может быть отнесено к материалистическим учениям. Мировое целое в его концепции выступает как сознающий себя субъект, требующий от своих частей проявления его воли, осуществления его цели. Все же религиозно-философское учение Мюнцера направлено было, как указывает Ф. Энгельс, «против всех основных догматов не только католицизма, но и христианства вообще». «В христианской форме, — пишет дальше Энгельс, —он проповедовал пантеизм, обнаруживающий замечательное сходство с современными спекулятивными воззрениями и местами соприкасающийся даже с атеизмом». На следующей странице Энгельс еще раз пишет, что «... религиозная философия Мюнцера приближалась к атеизму»1. Основное, что выделяет религиозную философию Мюнцера, заключается в том, что мюнцеровский пантеизм является по существу социальным учением. В мире части целого должны служить целому. Мюнцер утверждал: части познаются только в целом; только в целом части могут иметь свое существование. Практически это означало у него, что индивиды не могут иметь особых интересов и воли, отличных от интересов общества в целом. Иначе, т. е. когда частное рассматривает себя вне целого, Мюнцер считал такое состояние «безбожием». «Безбожниками» Мюнцер называл тех, которые руководствовались только своими частными интересами во вред обществу: круп¬
1 К-Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 7, стр. 370.
200

ных богачей, господ, эксплуатирующих трудящийся народ, и т. п. Повторяя лютеровскую формулу «оправдание верой», Мюнцер под «верой» понимал активные действия в интересах народа и борьбу с «безбожными» угнетателями народа. «Оправдание», или «спасение души», в католическом или в лютеранском смысле, т. е. в смысле «отпущения грехов» (индульгенциями — по католическому вероучению или пассивной «верой» и «смирением» — по Лютеру) Мюнцер отвергал. Всякого рода учения об «отпущении грехов» Мюнцер приравнивал к попыткам «побелки гнилого дома». Сгнивший дом подлежит сносу; на его место следует поставить новый, прочный, на хорошей основе. Таким же образом должно быть устранено зло в мире.
В этом духе Мюнцер понимал реформацию как преобразование мира на началах торжества общих интересов, как революционную задачу устранения злых, «безбожников» в указанном выше смысле. Это устранение зла должно совершаться людьми — ревнителями добра, так как, по Мюнцеру, бог осуществляет свое дело в мире действиями тех людей, которым дороги интересы всего народа. Мюнцера воодушевляли идеи чешских табо- ритов о том, что «ревнители дела бога» должны очистить мир от зла, что руками избранных действует сам бог. Однако Мюнцер не просто повторял то, что говорили ста годами раньше табориты. Развивая революционные идеи таборитов, Мюнцер шел дальше. Табориты представляли себе два этапа процесса очищения мира от зла. На первом этапе действуют люди — «ревнители дела бога». Они кладут начало мировому социальному перевороту тем, что отделяются от злых, живут своей особой жизнью в особых местах, пространственно отделенных от мира злых. Окончательное же очищение всего мира от злых произойдет на следующем этапе ц явится делом самого Христа. Это значит, что учение таборитов о предстоящем мировом перевороте при всей новизне призыва к активным революционным действиям носило еще известные черты сектантства. До окончательного торжества мирового переворота усилия ревнителей дела бога направлены на очищение для избранных особого района, где они будут жить своей замкнутой блаженной .жизнью,, обороняя свой район от проникновения туда злых, Развивая учение таборитов о ре¬
201

волюционном преобразовании мира, Мюндер считал предстоящий мировой переворот таким социально-политическим переворотом, который должен быть произведен и доведен до донца людьми. Поэтому Мюнцер, приняв революционное учение таборитов, оказавшее на него значительное влияние, отверг вместе с тем сектантские элементы их учения.
В тесной связи с религиозно-философским мировоззрением Томаса Мюнцера, проникнутым социальными идеями, следует рассматривать систему его социально- политических взглядов. Исходя из необходимости торжества общих интересов в мире и подчинения им всех частных интересов и действий отдельных людей, Мюнцер высказывался за общность имуществ. Сама по себе формула «общности имуществ» не была в XVI в. новой; она фигурировала и раньше в программах некоторых средневековых сект, для которых лозунг «общность имуществ» означал аскетический отказ от владения собственностью. В основе лежала идеология бегства от греховного мира, ухода в свою замкнутую секту, члены которой живут общей жизнью бедных и гонимых. Социальный смысл этой средневековой сектантской идеологии состоял в том, что она является формой пассивного протеста против феодального и церковного гнета и засилья. Но у Мюнцера лозунг «общность имуществ» ничего общего не имел с этими представлениями. У него этот лозунг провозглашался как основа для преобразования социального строя. Само собой разумеется, что в то время не могло быть и речи о коммунистических представлениях в научном понимании. Его далекий идеал общественного строя, в котором не будет вовсе частных интересов и все будет общим, представлялся ему весьма туманным, фантастическим и лишенным каких-либо конкретных очертаний. У Мюнцера не было разработанной системы будущего общества, как у автора «Утопии» Томаса Мора. Однако, указывая на туманно рисовавшийся ему далекий идеал будущего общества, Мюнцер решительно утверждал, что этот будущий строй наступит в результате борьбы народных масс — крестьян и трудящихся городов против своих господ и угнетателей. Началом установления «общности имуществ» Мюнцер считал устранение феодалов и передачу всех имуществ и материальных благ в руки трудящихся путем их урав-
202

нительнбго раздела. Современники Мюнцера считали отправным пунктом пропаганды его положение о том, что «никто не должен возвышаться над другим, каждый человек должен быть свободным, и должна быть общность всех имуществ». Из этого видно, что Мюнцер был противником той частной собственности, которая является в руках ее обладателей средством возвышения над другими людьми. Под собственностью и частными интересами Мюнцер понимал собственность, которая была исходным пунктом угнетения и «шкуродерства», т. е. собственность крупных землевладельцев и крупных богачей вообще. Мелкую же трудовую собственность Мюнцер включал в понятие «общности имуществ» и не видел в ней проявления частных интересов. Наоборот., он считал ее на первом этапе необходимым условием освобождения «бедного человека» от частных забот и возвышения его к идеальному будущему обществу. Без удовлетворения хотя бы элементарных материальных нужд крестьян и бедноты он считал невозможным их возвышение до уровня интеллектуального развития, необходимого для достижения высшего идеала. Позже, во время Крестьянской войны, Мюнцер писал своим сторонникам в городе Эйзенахе, что господ необходимо лишить их имуществ и тем самым устранить препятствия к установлению справедливого строя — «царства божия» на земле. «Как это возможно, — писал Мюнцер в этом обращении, — чтобы простой человек смог при таких тяжелых заботах о временных благах воспринимать чистое слово божие с добрым сердцем?»
Чтобы избавить простой народ от тяжелых забот о повседневных нуждах, Мюнцер считал необходимым раздел имуществ богатых и господ, и в этом он видел уже начало «общности имуществ». Об этом Мюнцер заявил и на допросе перед его казнью. В протоколе допроса записано, что пунктом программы, который сторонники Мюнцера «намеревались вывесить на всех дорогах», был пункт о том, что «все должно быть общим достоянием (Omnia sunt communia) и что каждому должно быть выделено по его нужде. А если кто-либо из князей, графов и господ воспротивится этому, тому нужно отрубить голову или его повесить».
Здесь, таким образом, ясно сказано, что введение общности имуществ Мюнцер и его сторонники мыслили
203

в виде раздела всего господского добра и всех богатеев так, чтобы каждому досталось по его нужде. Зло частной собственности Мюнцер видел в собственности господ и богачей, которая лишает простых бедных людей возможности пользоваться благами природы. Борьбу крестьян за собственность против феодалов Мюнцер считал необходимой и справедливой. Особенно энергично он отстаивал общинную крестьянскую собственность от посягательств феодалов. «Обрати внимание на то, — писал Мюнцер, — что основа всякого ростовщичества, воровства и грабежа — это наши господа и князья. Они присвоили в собственность всякую тварь. Рыба в воде, птица в воздухе, всякая растительность на земле — все должно принадлежать им. Потому они распространяют среди бедных божью заповедь и говорят: бог заповедал: не укради; к ним же самим это не относится, хотя они сдирают шкуру и мясо с бедного пахаря, ремесленника и всего живого».
Как видим, далекий и туманно представлявшийся Мюнцеру идеал будущего, который Ф. Энгельс характеризовал как «предвосхищение коммунизма фантазией», не только не мешал ему, а, наоборот, стимулировал его бороться за злободневные нужды крестьянских и плебейских масс, за раздел земель и богатств всем труженикам, за свободу пользования общинными угодьями. О близости Мюнцера к крестьянам и понимании им их текущих нужд говорят и сохранившиеся письма крестьян к нему во время Крестьянской войны. Так, крестьяне одной деревни, в руки которых попали монастырские земли, пишут Мюнцеру, что согласно его совету они поделили эти земли в своей общине поровну между нуждающимися. Затем они делятся с Мюнцером по поводу своих хозяйственных дел отношений с соседями и т. д. Реальная сторона социальной программы Мюнцера заключалась в том, что путь к далекому идеалу он видел в революционной борьбе с феодалами за реальные текущие нужды. Мюнцер, таким образом., выступает как революционный предводитель, а не как фанатический мечтатель.
Такое же значение имели и политические взгляды Мюнцера; в них также следует различать далекий идеал будущего строя и непосредственные задачи, которые им выдвигались. Так же как и социальный идеал
204

Мюнцера, Ф. Энгельс характеризовал его политическую программу как «близкую к коммунизму», как «гениальное предвосхищение условий освобождения едва начинавших тогда развиваться среди этих плебеев пролетарских элементов», требовавшую «немедленного установления царства божьего на земле». Под царством же божиим Мюнцер, по словам Энгельса, «понимал не что иное, как общественный строй, в котором больше не будет существовать ни классовых различий, ни частной собственности, ни обособленной, противостоящей членам общества и чуждой им государственной власти. Все существующие власти, в случае если они не подчинятся революции и не примкнут к ней, должны быть низложены, все промыслы и имущества становятся общими, устанавливается самое полное равенство» *. Как видим, Ф. Энгельс подчеркивает в политической программе Томаса Мюнцера, с одной стороны, требование полного бесклассового общества и упразднения государственной власти, стоящей над обществом, но в то же время подчеркивается, что прежде всего должны быть низложены все существующие власти и переданы в распоряжение общества все имущества. Мюнцер ясно высказывал мысль о том, что установление самого полного равенства, общества без стоящей над ним государственной власти, должно начаться с перехода власти в руки трудящегося народа и явится результатом борьбы трудящегося народа против его эксплуататоров и угнетателей. В письмах и речах Мюнцера неоднократно повторяется формула «власть должна быть отдана простому народу»: только простой народ, завладевший властью, сможет установить на земле «царство божие». Поэтому власть может считаться законной только тогда, когда она осуществляется от имени народных масс и в их интересах.
Для понимания политического учения Томаса Мюнцера характерна его «Проповедь перед князьями», произнесенная им в Альштедте в присутствии саксонских герцогов Фридриха и Иоанна. Прежде всего интересна история этой проповеди. Однажды в 1524 г. Мюнцер произнес в Альштедте проповедь против иконопочитания, которое он охарактеризовал как идолопоклонство. Слу-  11 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 7, стр. 371.
205

шавшая эту проповедь масса народа была так воодушевлена ею, что тут же отправилась в ближайшую часовню, разрушила ее и разбила находившиеся в ней иконы. Народное возбуждение против икон приняло такой угрожающий характер, что саксонские герцоги лично прибыли в Альштедт и приказали Мюнцеру произнести проповедь в замке в их присутствии. Мюнцер избрал предметом своей «Проповеди перед князьями» толкование второй главы ветхозаветной книги Даниила, в которой рассказывается о сне вавилонского царя Навуходоносора, разгаданном пророком Даниилом. Вавилонский царь, говорится в этой второй главе, видел во сне огромного истукана, голова которого была из золота, грудь и руки из серебра, живот и бедра из меди, голени из железа, ноги частично из железа, частично из глины. Вдруг от скалистой горы оторвался камень, ударил по ногам чудовища и разбил их. Истукан повалился, все части его тела унесены были ветром, и от них не осталось никакого следа. Камень же, разбивший чудовище, сделался огромной горой и заполнил собой всю землю. Разгадка сна пророком Даниилом свелась к тому, что вавилонскому царю предсказана была в этом сне судьба мира, судьба пяти мировых царств, которые должны сменить друг друга и которые в конце концов все исчезнут, так как «царство божие», представленное во сне в виде камня, заполнившего всю землю, положит им всем конец.
Истолковывая перед герцогами этот библейский рассказ о сне вавилонского царя и его разгадку, данную пророком Даниилом, Мюнцер развернул перед ними своеобразно понятую картину смены пяти крупнейших царств мировой истории. Первое царство, возвещенное золотой головой идола, — это Вавилонская империя; второе, соответствующее серебряной груди и рукам его, — это империи мидян и персов; третье царство, указанное медной частью идола, — это царство греков, отличавшееся мудростью; четвертое царство, обозначенное в железных голенях идола, — это Римская империя насилия, созданная мечом; под пятой империей, охарактеризованной Даниилом как государство, полное внутренних раздоров, имеется в виду, по словам Мюнцера, империя, которую «мы видим перед нашими глазами». Намекая на существующую Германскую империю, Мюн-
206

цер рисовал это пятое царство как сплошное лицемерие. «Ибо тот, — говорил он, — кто не способен обманывать, считается сумасшедшим. На наших глазах объединились теперь угри и змеи в одну шайку. Попы и все злые духовные лица — это змеи, а светские господа и правители — это угри». Обрисовав таким образом царство зла конкретными образами представителей господствующих классов современного ему общества, Мюнцер продолжает перед герцогами: «Ах, любезные господа, как славно будет господь бить по старым горшкам железным шестом!» Указывая на «камень», символизирующий собой «царство божие»., которое неизбежно сметет существующий строй лицемерия и обмана, Мюнцер предупреждает герцогов: «бедные миряне и крестьяне видят этот камень гораздо острее, чем вы». Герцоги должны знать, что «царство божие» будет построено трудящимся народом, и прежде всего — крестьянами. Те правители, которые этого не понимают, говорил Мюнцер герцогам, будут изгнаны, собственным народом, и меч будет у них отнят.
Смысл этой яркой «Проповеди», смело произнесенной Мюнцером в замке в присутствии саксонских герцогов, сводится к тому, что источником всякой законной власти может быть только бедный, трудящийся народ. Если герцоги и всякие иные князья претендуют на законный характер своей власти, они должны править для народа и от имени народа. Стоя перед герцогами, он разъяснял им свое учение о политической власти и ее источнике в «теоретическом» плане со ссылками на «священное писание» в своем свободном истолковании. Практически же Мюнцер считал., что революционный народ должен иметь свою собственную политическую организацию. Когда Мюнцер сделался революционным руководителем Крестьянской войны, он всюду призывал к организации «христианских объединении», т. е. организаций народных масс для ведения борьбы и для осуществления своей власти. Организацию таких объединений и принудительное вступление в них Мюнцер рассматривал как средство концентрации всех сил народа против его врагов. Всякий, кто признает высшую цель, должен присоединиться к народу и стать под его контроль, иначе он останется в лагере его врагов, не имеющих согласно его учению права на жизнь. Центрами враже¬
207

ского лагеря Мюнцер считал дворянские замки и монастыри, решительного уничтожения которых энергично требовал. Во время Крестьянской войны в Тюрингии замки и монастыри разрушались по указаниям Мюнце- ра и производился раздел их имуществ. Этим актам по отношению к замкам и монастырям Мюнцер придавал политическое значение. «Германия, — говорится в посланиях Мюнцера во время Крестьянской войны, — должна перестать быть княжеской и дворянской, потому что, покрытая дворянскими гнездами, она представляет собой «разбойничий очаг».
Ф. Энгельс утверждал, что политическая программа Мюнцера была «близка к коммунизму» и по своему содержанию выходила «за пределы тех общественных и политических отношений, которые были тогда непосредственно налицо...» 1. Энгельс имел здесь в виду основную политическую идею Мюнцера, связанную с его учением о строе «царства божия», под которым он понимал общество без классовых различий, над которым нет государственной власти. Но у Мюнцера этот отвлеченный и далекий для того времени идеал сочетался с борьбой за конкретные повседневные интересы трудящихся народных масс. В соответствии с этим в его далекую, отвлеченно теоретическую политическую программу включались и более близкие, конкретные политические задачи, имевшие реальное значение в тогдашней обстановке; это прежде всего ликвидация дворянских гнезд и княжеского мелкодержавия, являвшегося тогда характерной особенностью реакционной германской государственности. Говоря о политической программе Мюнцера, необходимо подчеркнуть, что политические вопросы вообще не являлись для Мюнцера самостоятельными. Переворот представлялся ему прежде всего как социальный переворот, в ходе которого власть перейдет в руки трудящихся народных масс.
В целом социально-политическое учение Томаса Мюнцера, в отличие от средневековых социальных учений разных народных сект, обращено не к прошлому, не к идеалу примитивного строя раннехристианских общин, а к будущему и представляет собой учение о революционном преобразовании общества самими трудящи-
1 К- Маркс и Ф. Энгель с? Сочинения, изд. 2, т, 7? стр. 3/1.
?оа

мися народными массами. Характеризуя социально-политические идеи Мюнцера, Ф. Энгельс пишет, что это «предвосхищение последующей истории мы впервые встречаем в Германии у Томаса Мюнцера и его партии ... Только у Мюнцера эти проблески коммунистических идей впервые становятся выражением стремлений реальной общественной группы, только у него впервые они формулируются с известной определенностью, и, начиная с него, мы встречаем их снова в каждом великом народном потрясении, пока они постепенно не сливаются с современным пролетарским движением .. .»1.
Будучи самым последовательным революционным учением, связанным с интересами и движением широких народных масс, учение Мюнцера имело важнейшее значение в происходившей тогда в Германии первой в истории решительной битве против феодального строя. Объективное значение учения Мюнцера для своего времени Ф. Энгельс видел в том, что в начинавшуюся эру буржуазной революции оно указывало наиболее последовательный путь к достижению ее целей. «Предвосхищение коммунизма в фантазии, — писал Энгельс, — становилось в действительности предвосхищением современных буржуазных отношений»1  2. Мечтая об устройстве общества без классовых различий, в котором будет господствовать полное равенство, Мюнцер призывал к решительной расправе с феодальными замками и княжескими дворцами, т. е. к тому, что наилучшим образом расчищало путь буржуазному развитию.
Идеи, высказанные Мюнцером, его мировоззрение в целом были самыми передовыми в XVI в.
Мюнцер выступал не только против Лютера, отрицавшего свободу воли человека и не признававшего за человеческим разумом никакого положительного значения, но и против тех гуманистов, которые ограничивали свободу воли человека и его разум только рамками, предоставленными ему богом. Мюнцер утверждал, что в своих действиях по установлению «царства божия», т. е. идеального строя на земле, или же по отстаиванию существующего зла люди сами выбирают, быть ли им
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 7, стр. 364.
2 Там же.
14 М, М- Смирил
209

в числе «избранных» или «отвергнутых». Мюнцер вовсе отвергал идею предопределения. Провозгласив человеческий разум «божественным откровением», Мюнцер в мистической форме выразил свое признание самостоятельности и силы человеческого разума. При этом Мюнцер в отличие от гуманистов считал достижения человеческого разума результатом не созерцательного, пассивного состояния, результатом не одних только теоретических размышлений, а прежде всего результатом активных действий людей, их решительной практической борьбы за лучший строй на земле,

Глава XI.
ВЕЛИКАЯ КРЕСТЬЯНСКАЯ ВОИНА
Великая Крестьянская война, явившаяся высшим выражением классовой борьбы немецкого крестьянства, была в то же время кульминационным пунктом всего общественного движения эпохи Реформации.^Крестьянская война началась в Южном Шварцвальде и в соседних землях Верхнего Рейна и Верхнего Дуная, являвшихся еще в XV и в начале XVI в. районом наиболее интенсивного крестьянского движения^ Политическая борьба различных оппозиционных групп протекала в этом расположенном близ швейцарской границы районе также более бурно, чем в остальной Германии. В ре- формационном движении здесь одержали верх направления., более радикальные, чем лютеранство, которые не ограничивались требованиями изменений в церковных делах. В бюргерских кругах этого района значительным влиянием пользовалась политическая пропаганда швейцарского реформатора Цвингли. В народных же низах города и деревни ученики и сторонники Мюнцера с большим успехом распространяли идеи народного понимания реформации — идеи социального переворота.
СПервые события Крестьянской войны относятся к лету 1524 г. В ландграфстве Штюлинген,}северо-восточнее города Вальдсхута на Верхнем Рейне, крестьяне ряда деревень, принадлежавших графу фон Лупфену, восстали против своих феодальных господ. Вслед за этим выступили еще более многочисленные группы крестьян в землях между Верхним Рейном и Верхним Дунаем — Гегау, Клеттгау, Баар и в Южном Шварцвальде. (В предъявленных феодалам жалобах крестьяне этих земель излагали возмутившие их факты усиления феодального гнета. Штюлингенские крестьяне подали своим феодалам — графам фон Лупфенам жалобу из
и*
211

62 статей; крестьяне графов Фюрстенбергов подали жалобу из 41 статьирв этих и других жалобах в многочисленных, подробно составленных статьях указывалось на расширение барщины и на стремление господ распространить крепостное состояние на всех крестьян. сДля всех этих жалоб, составленных летом 1524 г., характерно, что они направлены против актов феодальной реакции, т. е. против новых поборов и повинностей, введенных за последние десятилетия. Статьи этих жалоб не направлены еще против старых, издавна существующих повинностейЗОни требуют только устранения новшеств и возврата к тому, что было. В статьях указываются старые обычаи и допущенные в последние годы феодалами новшества и злоупотребления. Так, например, 58-я статья штюлингенских крестьян, протестуя против одного местного платежа, жалуется, чго этот платеж увеличен «на три фунта геллеров сверх старого обычая», 1-я и 6-я статьи жалобы фюрстенбергских крестьян подробно рассказывают о том, что раньше, когда они принадлежали другому феодалу, они пользовались большими правами охоты, новый же феодал, вступая во владение, обещал соблюдать старые порядки, но в действительности он вводит все новые и новые запреты и правила, которые ведут к новым тяготам. Требование отмены крепостного состояния в 59-й статье штюлингенской жалобы также мотивируется новым характером этого института, причем подтверждается верность крестьян старым своим повинностям.
Несмотря, однако, на обычное, казалось бы, для того времени начало крестьянских движений, обусловленных недовольством новыми тяготами в области аграрных отношений, сскоро обнаружился их новый, более глубокий характер, — чрезвычайное упорство пришедших в движение крестьян и их более чем в обычное время широкие связиJ Так как Штюлинген,, Фюрстенберг и другие владения, в которых летом 1524 г. начались крестьянские волнения, входили в область габсбургского «покровительства» на правом берегу Верхнего Рейна, то власти австрийского эрцгерцога в юго-западных немецких землях решили вмешаться в конфликт штюлингенских крестьян с графами Лупфенами с тем, чтобы добиться его быстрой ликвидации. [Австрийские власти добились переговоров крестьян с господами и заключения
212

10 сентября 1524 г. соглашения между ними. По. некоторым конкретным повинностям крестьянам были сделаны небольшие уступки^ Зато крестьяне должны были официально признать свои попытки восстания преступлением, просить у господ прощения и выдать все имеющееся у них оружие. Господская партия этого района и особенно австрийские власти считали наиболее важной политическую сторону дела: предотвращение угрозы перерастания этих местных конфликтов в общее восстание. ГОднако соглашение 10 сентября оказалось малоэффективнымJУже через несколько дней после его заключения Лупфены узнали, что многие крестьяне недовольны им. Главное, что вызывало тревогу господ, это то, что крестьяне отвергают принцип строгого4 соблюдения местных обычаев, что они требуют введения всюду общих правовых норм. Опасным и невозможным господа считали требование многих крестьян признать за ними право иметь свою организацию, свое знамя и оружие. Из переписки Лупфенов с австрийскими властями видно, что., по мнению господ, срыв соглашения 10 сентября означает уже начало Крестьянской войны.
Скоро стало известно, что£на 2 октября 1524 г. назначено большое собрание крестьян соседней земли Гегау_>и что это собрание будет началом общего восстания всего гегауского крестьянства. Сход гегауского крестьянства подготовлялся разъезжавшими по деревням этой земли агитаторами. В назначенный день сход действительно состоялся; на нем избран был руководитель гегауских крестьян. £В ближайшие после этого дни весь Гегау был охвачен восстаниемЗС тревогой господа писали друг другу, что и те штюлингенские крестьяне, которые все еще продолжали до сих пор вести переговоры со своим графом, теперь вновь собираются группами и готовы присоединиться к восставшим крестьянам земли Гегау.
СВ октябре же и в ноябре, вслед за крестьянами Гегау, поднялись крестьяне в близлежавшей земле Клет- тгау^против своих феодалов и против княжеской власти наместника австрийского эрцгерцога.ГКлеттгаусцы отказались от выполнения повинностей и изложили свои требования в 44 статьях. Эти статьи отличались от статей штюлингенских крестьян тем, что они выступали не только против вводимых новых повинностей, но и про-
213

тйв многих старых феодальных повинностей^Характер- ным для клеттгауских статей ноября 1524 г. является ссылка на «божественное право», что означало требование новой основы для законодательства и непризнание существующего права.
СВ крестьянских восстаниях в землях Гегау и Клетт- гау в октябре—ноябре 1524 г. особенно поражал господские круги их организованный характеру в чем они видели грозный симптом не только дальнейшего расширения рамок движения, но и нарастания его внутренней силы. В переписке господ этого района от начала декабря 1524 г. чувствуется растерянность и беспомощность в выборе тактики. Одни рекомендуют осторожную тактику, чтобы не раздуть окончательно пламя крестьянской войны. Другие, наоборот, утверждают, что крестьянская война является уже фактом, а поскольку это так, то лучше действовать прямо в этом направлении. Забеспокоились также и магистраты городов. Один из крупных феодалов обратился к магистрату города Вил- лингена за советом. Однако перед самим магистратом этого города, владевшего деревнями с зависимыми крестьянами, стоял тот же вопрос. Против магистрата Виллингена восстали его крестьяне из деревень долины Бреге (левый приток Верхнего Дуная), которые предъявили жалобу из 16 статей весьма радикального содержания, сводящихся по существу к требованию отмены всех платежей, всех повинностей и всякой личной зависимости. Этот конфликт крестьян Брегской долины с властями города Виллингена привел 13 декабря 1524 г. к кровавому столкновению, первому во время Крестьянской войны. Виллингенский магистрат решил, таким образом, что события зашли уже так далеко, что для колебаний уже не остается места.
Вооруженным силам виллингенского магистрата удалось разбить восставших крестьян. Однако революционное ядро крестьян Брегской долины продолжало действовать и в начале 1525 г., собирая вокруг себя новые силы и распространяя свою пропаганду и на другие районы Юго-Западной Германии. Таким образом, попытки военного разгрома восставших крестьян в самом начале дали обратные результаты* Восстание продолжало нарастать до нового, еще более мощного подъема в первые месяцы 1525 г. в районе Верхней Швабии, где
214

стали складываться крупные вооруженные лагери крестьян.
Наблюдая невиданную до этого относительную организованность и упорство восставших крестьян района Верхнего Рейна и Брегской долины, современники высказывали уверенность в наличии здесь революционной пропаганды и определенной организующей силы. Современники обратили внимание на то, что одновременно с распространением крестьянского восстания реформа- ционное движение в городах этого района также принимало характер открытых выступлений, и притом весьма радикального направления. В городе Вальдсхуте широкие массы горожан добились возвращения в город изгнанного раньше оттуда их любимого проповедника Бальтазара Губмайера, являвшегося в то время учеником Мюнцера. Такие же события имели место в Кен- цингене и в ряде других городов района. В кругах феодалов и городских властей утвердилась уверенность, что силу, помогающую восставшим крестьянам и ведущую среди них пропаганду организованных действий, следует искать в лагере радикального реформационного движения.
Для этой уверенности было достаточно оснований. В августе 1524 г. Томас Мюнцер вынужден был бежать из Альштедта, а затем из Тюрингии, где им создан был тайный революционный союз, связанный через мюнце- ровских эмиссаров из анабаптистов с многочисленными сторонниками в Средней и Южной Германии. Направившись на юг, Мюнцер нашел везде почву подготовленной для распространения его учения и революционной пропаганды. Первоначально он прибыл в город Нюрнберг, где оказавшиеся здесь его сторонники защищали уже его учение о проявлении божественной воли в человеческом разуме и человеческих действиях, а также о «безбожном» характере власти господ и князей. Разгневанный этой пропагандой, Лютер резко выступил против нее и называл все радикальные религиозные и политические учения «альштедтским духомх>, исходящим от «сатаны». В ответ на отчаянные нападки Лютера Мюнцер напечатал в Нюрнберге один из своих самых ярких памфлетов, само название которого весьма характерно: «Хорошо обоснованная защитная речь и ответ грубобезбожной и нежно холеной плоти в Виттенберге, кото¬
215

рая посредством извращений и жульнических искажений священного писания постыднейшим образом осквернила несчастное христианство». Мюнцер называет Лютера в этом произведении княжеским подхалимом (Schmeichler), который рекомендует князьям кровавую расправу с «ворами», желая таким образом выслужиться перед князьями и господами, заслужить их благодарность. В действительности ворами и грабителями пахарей и ремесленников являются сами господа и князья, которые все себе присваивают. Однако это подлинное ограбление трудящихся «доктор Лгун» не замечает, заявляет Мюнцер, имея в виду Лютера.
Нетрудно себе представить, какое действие оказывала эта яркая социальная пропаганда в районах юго- запада Германии, где уже загоралось пламя крестьянской войны и где народные массы находились в состоянии большого возбуждения. Мюнцер вынужден был покинуть Нюрнберг, произведение его было запрещено магистратом Нюрнберга, а напечатавший его типограф арестован. Из Нюрнберга Мюнцер отправился через Швабию и Эльзас в Базель, а затем обратно через Южный Шварцвальд в Клеттгау. Здесь Мюнцер обосновался в деревне Гриссен, где вокруг него стали группироваться ученики и последователи и откуда распространялась его революционная пропаганда. Таким образом, мюнцеров- ское местопребывание оказалось связанным с районами Клеттгау, Гегау и Южный Шварцвальд, где уже фактически началась Крестьянская война. Говоря об этом путешествии Мюнцера после его бегства из Тюрингии, Ф. Энгельс пишет, что Мюнцер прибывал в районы, где уже «до того вспыхнуло восстание, ускоренное в значительной мере его анабаптистскими эмиссарами». Затем Энгельс подчеркивает, что Мюнцер и его сторонники оказали влияние и на дальнейший ход и развитие событий Крестьянской войны. «Эта пропагандистская поездка Мюнцера, — пишет Ф. Энгельс, — несомненно, существенным образом способствовала организации народной партии, четкому определению ее требований и, наконец, началу всеобщего восстания в апреле 1525 г.». Несколько ниже Энгельс пишет, что в это время Мюнцер «становится средоточием всего революционного движения Юго-Западной Германии, организатором объединения, распространявшегося от Саксонии и Тюрингии, че¬
216

рез Фрайконию й Швабию, вплоть До Эльзаса й Швейцарской границы»1.
V Реформационные идеи, в том их народном понимании, которое нашло свое лучшее выражение у Мюн- цера, сыграли важнейшую организующую роль уже в первых актах Крестьянской войны. В кругу Томаса Мюнцера, во время его пребывания в последние месяцы 1524 г. и в начале 1525 г. в землях Верхней Германии, составлен был документ, известный под названием «Статейное письмо (Artikelbrief), сделавшийся одним из важнейших программных документов восставших крестьян наряду со знаменитыми «Двенадцатью статьями», появившимися значительно позднее в Верхней Швабии. «Статейное письмо» отражало настроения и требования той части восставших, которую Ф. Энгельс характеризовал как «революционную партию» Крестьянской войны, Требование установления «божественного права», являвшееся во время Крестьянской войны наиболее общим требованием восставших масс, понимается в «Статейном письме» как требование полного устранения господ и угнетателей народных масс, как требование переворота в социальных отношениях. Это видно уже из вводной части «Статейного письма»:
«Почтенные, мудрые, благосклонные господа, друзья и любезные соседи! Так как до настоящего времени на бедный и простой люд в городах и деревнях вопреки богу и всякой справедливости налагались большие тяготы духовными и светскими господами и властями, которых они и мизинцем не трогали, то из этого следует, что подобного бремени и отягощения невозможно ни переносить, ни терпеть, если только простой бедный человек не хочет пустить совсем по миру с нищенским посохом себя самого, свое потомство и потомство потомства. Поэтому программа и план христианского объединения заключается в том, чтобы с помощью бога освободиться и притом, насколько это возможно, без вооруженной борьбы и кровопролития, что, впрочем, не может быть осуществлено без братского поощрения и объединения во всех делах, касающихся общей христианской пользы и содержащихся в этих приложенных статьях, как затем следует».
1 К. М а р к с и Ф. Э и г е л ь с, Сочинения, изд. 2, т. 7, стр. 375.
217

Цель движения, проЁозГлашаемая в этой вводной части документа, — чтобы бедный простой люд в городах и деревнях «освободился от всех тягот», — не укладывается в рамки даже самой радикальной бюргерской реформации. Здесь не только требуется применение принципов реформации к светским отношениям как принципов «общей христианской пользы», но и подчеркивается, что эти принципы заключаются в установлении общественного строя без господ и без угнетения. Принцип «общей христианской пользы» в этом именно понимании должен стать нормой повседневной жизнц. Тот, кто отвергнет этот принцип и не присоединится к организуемому народному «христианскому объединению», не может пользоваться и услугами других, которые войдут в это объединение. Отвергающие жизнь в обществе на новых началах должны считаться отлученными от общества — состоящими в «светском отлучении». Суть этого состояния разъясняется в «Статейном письме» следующим образом:
«Все состоящие в христианском объединении должны считать делом своей чести и высшей обязанностью не иметь и не поддерживать никакого общения с теми, которые отказываются вступить в братское объединение и способствовать общей христианской пользе, с ними — ни есть, ни пить, ни купаться, ни молоть, ни удить, ни пахать, ни боронить, также не привозить для них и не доставлять им ни пищи, ни напитков, ни дров., ни мяса, ни чего-либо другого; не покупать у них и не продавать им ничего. Пусть они будут оставлены, как отрезанные и мертвые члены, поскольку они в этих делах не только не помогают общей пользе и земскому миру, а, наоборот, препятствуют им. Пусть им будет отказано в допущении ко всем рынкам, в общинные леса, воды и луга, не находящиеся в их распоряжении».
Дальше говорится о том, что такому же отлучению подвергнутся и те, которые вопреки данному документу и в нарушение его будут оказывать отлученным какие- либо услуги и вступят с ними в связь. Они тогда должны быть изгнаны «к противникам вместе с женами и детьми». Таким образом, твердо проводится мысль о том, что услугами общества может пользоваться только тот, кто приносит обществу пользу, а не вред. Поэтому, как говорится дальше в «Статейном письме», господа, несу¬
218

щие обществу гнет и не приносящие никакой пользы, не могут быть терпимы в обществе, построенном на началах «общей пользы».
«Ввиду того, что всякое предательство, гнет и вред исходят и распространяются из замков и монастырей, то они сразу объявляются пребывающими в светском отлучении. Там же, где дворянство, монахи или попы, добровольно отказавшиеся от монастырей и церквей, пожелают направиться в обыкновенные дома, как другие чужие люди, й вступить в это объединение, — они должны быть дружески и приветливо приняты вместе со своим добром и всем имуществом и после того им должно полагаться без ущерба, с доверием и уважением, все, что по божественному праву им следует».
Здесь, таким образом, совершенно ясно указывается, что обладатели замков и имений — как светских, так и духовных — могут оставаться жить в обществе только как пришельцы. Отдав народному объединению все свои имения и все добро, они имеют право получать то, что им по «божественному праву» полагается. Основное заключается здесь в том, что не крестьяне должны добиваться милостивых уступок от господ на основании «божественного права», а., наоборот, господа должны получать от народной организации то, что им может полагаться по этому праву. За народной организацией остается право распоряжаться .благами и распределять их. Здесь последовательно проводится принцип Томаса Мюнцера: «Власть должна быть отдана простому народу».
** К учению Мюнцера восходит и отношение «Статейного письма» к вопросу о праве революционного народа применять к своим противникам насилие и принуждение. Восставшие, говорится там, решили добиваться своей цели «насколько это возможно без ударов меча и без кровопролития», и здесь же добавляется, что это было бы осуществимо лишь в том случае, если бы народное объединение было уже организовано как решающая сила во всех делах «общей христианской пользы». Другими словами: только при новом порядке возможна будет мирная жизнь, когда не будет нужды в насилии.
Время составления «Статейного письма» точно определить невозможно. Несомненно, оно было уже у клетт-
219

гауских крестьян в январе 1525 г. Имеются, однако, основания предполагать, что и восставшая в ноябре группа крестьян долины Бреге располагала уже этим революционным документом. Из первой его вступительной фразы, приведенной выше, видно, что оно представляло собой обращение ко всем присоединиться к организуемому революционному «христианскому объединению». Восставшие крестьяне, объединившись в отряды, проходили по населенным пунктам охваченного восстанием района со «Статейным письмом»,, зачитывая его в каждом пункте перед собравшимся народом. Не все примкнули к этому революционному документу. Еще меньшим было количество людей, понимавшее содержавщуюся в нем идею социального переворота. Однако его влияние и организующее значение в развернувшейся борьбе против феодалов и феодальной реакции не подлежат сомнению. «Статейное письмо» находило отклик в широких массах, которые оно призывало к организованным действиям и непримиримой борьбе с замками, монастырями и другими очагами концентрированной силы врагов, к борьбе за освобождение от нищенства.
«Статейное письмо» не было единственным революционным документом, распространявшимся в землях Верхнего Рейна на этом первом этапе Крестьянской войны, так же как и лежавшее в его основе народно-реформа- ционное учение Мюнцера не было здесь единственным направлением радикальной реформации. В городах этих земель распространялась пропаганда радикальных учеников Цвингли, которые, не выдвигая идеи социального переворота, призывали к борьбе против княжеского деспотизма. Наряду с религиозной автономией общин они требовали для них также политического самоуправления, свободы от крепостного состояния и смягчения феодального режима в деревне. К таким радикально-цвин- глианским направлениям относилась и пропаганда проповедника города Вальдсхута Бальтазара Губмайера. Под нажимом австрийского наместника Губмайер был выслан из Вальдсхута 1 сентября 1524 г. Однако поднятое им в городе движение против австрийских властей и против старой церкви еще более усилилось. Установился тесный контакт движения в городе Вальдсхуте и в других городах с крестьянами района Штюлингена, а затем и с восставшими крестьянами Гегау и Клеттгау.
220

28 октября Губмайер вернулся в Вальдсхут; он был с энтузиазмом встречен населением города и стал популярным и среди соседних с Вальдсхутом крестьян. Придавая важное значение контакту с крестьянами, Губмайер сблизился в это время с анабаптистами из мюн- церовского окружения. Однако, подвергшись влиянию Мюндера, Губмайер в основном оставался радикальным цвинглианцем. В его пропаганде на первом плане стояли вопросы не переворота в социальных отношениях, а вопросы религиозно-политического самоуправления общин. Бальтазар Губмайер пережил Крестьянскую войну, но был позже арестован австрийскими властями, которые казнили его в 1528 г.
Среди бумаг, найденных у Губмайера, оказался и составленный им в 1525 г. «Проект государственного устройства», в котором указывается, как в каждой местности крестьяне должны объявить все существующие власти смещенными, если они не согласятся вступить в народное объединение, и как следует избрать новые власти. По отношению же к сопротивляющимся старым правителям и господам должно применяться «светское отлучение», как это рекомендуется в «Статейном письме», из которого приводится большая выдержка. Здесь перед нами яркий пример, каким образом мюнцеров- ское учение оказывало влияние и на другие радикальные элементы движения, содействуя нарастанию его революционной силы.
Организующее значение мюнцеровской пропаганды и «Статейного письма» возросло с дальнейшим расширением района, охваченного восстанием, и образованием крупных лагерей крестьян в Верхней Швабии, где дошло до открытой большой войны. Число проповедников учеников Мюнцера, которые ходили по Верхней Швабии, распространяя свое религиозное и политическое учение, было так велико, что по воскресеньям и в праздники, куда бы ни пойти, везде встречались толпы горожан и крестьян, слушавших какого-нибудь проповедника. Результатом такой широко распространенной пропаганды был переход на сторону учеников Мюнцера многих приверженцев Лютера. Один швейцарский хронист пишет, что проповедники пользовались большим успехом среди слушавших их больших толп народа. «Да, да, — говорил один крестьянин другому, — вот это так истинное
221

4
Евангелие. Видишь ли, как старые-то попы лгали и обманывали; нужно бы им, мошенникам, свернуть головы за то, что они так ловко нас надували».
В Верхней Швабии, т. е. в землях, расположенных между Дунаем, Боденским озером и южным притоком Дуная Иллером и восточнее его» крестьянские волнения также начались в конце 1524 г. Однако более концентрированную и целеустремленную форму борьба верхнешвабских крестьян приняла с февраля 1525 г., когда волна движения и пропаганда сторонников Мюн- цера дошли до этих земель из района Верхнего Рейна. Первыми поднялись крестьяне Кемптенского монастыря, которые уже ранее находились в постоянной борьбе с аббатами, проводившими их насильственное закрепощение. Вначале кемптенские крестьяне подняли против аббата судебное дело. Однако в феврале 1525 г. кемптенские крестьяне сошлись на большое собрание и решили отказаться от судебного разбирательства. Речь идет теперь, говорили они, не о суде на основе существующего права, а об установлении нового порядка на основе «божественного права», согласно которому не должно быть вообще ни монастырей, ни дворянских замков. К кемптенским крестьянам примкнули крепостные и зависимые крестьяне других духовных и светских феодалов земли Альгау, в которой расположены владения кемптенского монастыря. Решив немедленно ввести «божественное право», крестьяне сразу же перешли к действиям. Феодалы в панике бежали в самые крупные замки и за монастырские стены. Однако размах революционных действий всей крестьянской массы был так велик, что даже наиболее укрепленные замки не могли устоять. Крестьяне завладевали многими замками и монастырями и разрушали их.
Развернувшаяся по всей Верхней Швабии борьба восставших крестьян против замков и монастырей показала, что «божественное право» понималось здесь как полное устранение господ. Альгауский рыцарь Верден- штейн рассказывает в оставленной им хронике, как его крепостные крестьяне после принятия решения о введении «божественного права» собрались ночью перед его замком большой толпой и гневно говорили о своем бедственном положении, жалуясь на вопиющее неравенство. Рыцарь-хронист приводит некоторые возмутившие
222

его быкрйкй по его аДрёеу из крестьянской толпЫ: «Выйди, дьявол., давай все, что в замке!», «Сойди вниз, старый пес, мы тебе бороду вырвем!» и затем: «Вы тут вино пьете, а нам остается только пить воду и выцарапывать из земли своими ногтями ничтожное питание!». На следующий день крестьяне этого рыцаря явились в более организованном порядке и заявили, что впредь они не намерены платить какие-либо поборы и нести какие бы то ни было повинности. На вопрос рыцаря: «В чем же вы меня, любезные братья, обвиняете и что же я вам сделал?» — кузнец от имени всех крестьян ответил: «Ничего особенного, только то, что все господа делают, но мы вообще не хотим иметь господ!» Тут же крестьяне потребовали дать им другого священника, который «правильно проповедует слово божие». Присутствовавший здесь же священник сказал тогда крестьянам: «Любезные ребята, я здесь всегда сеял среди вас истину и иначе не умею проповедовать; я готов за вас душу положить». На это кузнец ему ответил весьма резко и презрительно: «Наплевать мне на твою душу, не нужно* чтобы ты клал за нас душу, мне вообще не нужна твоя душа».
В этом рассказе феодала о его «переживаниях» во время Крестьянской войны мы имеем яркий и конкретный пример той связи, которая существовала между борьбой против феодальных замков, между революционной тактикой Мюнцера и народным пониманием учения о «слове божьем» и «божественном праве». Когда после подавления Крестьянской войны допрашивали руководителей кемптенских крестьян о том, кто учил их нападать на замки и монастыри, они показали, что для изучения опыта революционной борьбы против феодальных замков ими посланы были люди в Гегау и соседние районы, т. е. в те места, где действовали Мюнцер и его ученики.
Об этой же революционной тактике крестьян и ее связи с пропагандой учения Мюнцера мы узнаем и из других хроник Верхней Швабии. Так, хроника Гегбахско- го монастыря (в районе города Бибераха) рассказывает, как 12 февраля 1525 г. крепостные крестьяне этого монастыря через своего руководителя Ульриха Шмидта заявили аббатиссе, что отказываются от всех крепостных повинностей. В подтверждение правомерности этого от-

кйза Шмйд^ сослался на «священное гЫсание». Там говорится, что каждый должен трудиться, между тем обитательницы монастыря живут праздно. И еще аргумент: согласно Ветхому, завету от фараоновского рабства освобождены все без исключения, из чего, по его мнению, следует, что не может быть крепостного состояния и что не надо давать господам никаких платежей в силу личной зависимости. На замечание аббатиссы, что в «священном писании» сказано ведь: «Воздайте кесарю кесарево», — крестьяне, по словам автора хроники, вовсе не хотели отвечать и указали, что по «божественному праву» господа должны теперь работать на крестьян столько же времени, сколько раньше крестьяне работали на них. Таким образом, и здесь мы видим, что лозунг «божественного права» толковался восставшими в мюн- церовском духе. В ряде же верхнешвабских хроник прямо говорится о том, что восставшие крестьяне Верхней Швабии были воодушевлены идеями Томаса Мюнцера. О том же говорят и источники из района к северу от Боденского озера. Однако в мощных лагерях восставших верхнешвабских крестьян революционное направление «Статейного письма» не было господствующим. Большинство руководителей и многие группировки восставших придерживались более умеренной тактики, толкуя лозунг «божественного права» в духе радикального цвинглианства.
Разногласия, царившие среди руководителей и кре* стьян верхнешвабских лагерей, выявились на собрании представителей крупнейших из этих лагерей, состоявшемся 6-—7 марта 1525 г. в городе Меммингене. Целью этого собрания было создание «Христианского объединения» трех крупнейших лагерей Верхней Швабии и принятие устава этого объединения. При обсуждении устава возникли горячие споры по вопросу о тактике борьбы и отношении к врагам. В основе этих споров лежало различное понимание «божественного права». Руководители — сторонники умеренной тактики — подготовили проект устава, в котором указывалось, что разъяснение «божественного права» по конкретны^ спорным вопросам между господами и крестьянами должно предоставляться священникам «с библиями в руках», которые будут выносить решения, руководствуясь текстом «священного писания». О революционной же борьбе
224

против замков и монастырей в этом проекте устава ничего не говорилось, так как «божье слово» понималось в нем в духе отрицания революционной тактики. Против проекта выступили многие представители крестьянских отрядов Верхней Швабии — сторонники борьбы с замками и монастырями, которые давали понятию «божественного права» иное, революционное толкование.
Горячие споры сторонников разных направлений продолжались весь первый день собрания в Мемминге- ие. Казалось, как сообщает автор одной хроники, что соглашение не будет достигнуто. Однако к концу дня все же удалось договориться о взаимных уступках и принятии компромиссного текста устава, который и был принят на следующий день, т. е. 7 марта. «Обе партии, — пишет хронист, — пожали друг другу руки с пожеланиями счастья и удачи».
Достигнутый компромисс заключался в том, что в устав был включен пункт о замках и монастырях в смягченной редакции. Если «Статейное письмо» требовало ухода господ из замков в обыкновенные дома^то данный пункт устава «Христианского объединения» требует от господ, чтобы они не имели в своих замках вооружения и людей, враждебных объединившемуся крестьянству. «Если же они пожелают и впредь в замках иметь гарнизон, то пусть набирают его на собственные средства из людей, входящих в наше объединение и присягнувших ему. То же относится и к монастырям». Кроме того, из окончательного текста устава был исключен пункт о том, что «священники с библиями в руках» решают все вопросы «божественного права». Поскольку сторонники обоих направлений, революционно-мюнцер- ского и радикально-цвинглианского, не могли прийти к соглашению по вопросу о значении и характере «божественного права», то вопрос этот в окончательно принятом тексте устава «Христианского объединения» остался открытым.
Таким образом, хотя среди руководителей верхнешвабских крестьянских лагерей преобладали умеренные деятели, все же им не удалось устранить полностью влияние революционного направления. Толкование «божественного права» в смысле социального переворота и устранения господ не исключалось уставом, поскольку вопрос оставался открытым. В момент подъема и нара-
15 М. М. Смирин
225

сганйя движения влияние революционных элементов продолжало усиливаться. Поэтому, когда после мем- мингенского собрания руководители «Христианского объединения» верхнешвабских отрядов вступили в переговоры с господами — со «Швабским союзом», уверяя господ в том, что они не сторонники насилия, а требуют только «божественного права», тр представители господ не верили в возможность устранения сторонников революционной тактики. Они не верили, что умеренные руководители являются действительными хозяевами положения.
Однако умеренные руководители «Христианского объединения» верхнешвабских крестьянских лагерей добивались признания со стороны господ мирных намерений крестьянства. Они хотели разъяснить господам в конкретных программных статьях, какие изменения они требуют ввести в существующие порядки, руководствуясь принципами «божественного права». В кругах умеренных руководителей составлена была тогда сводка крестьянских требований, обобщенная на основе «божественного права» в его умеренной трактовке и подкрепленная с .помощью некоторых цвинглианских проповедников ссылками на «священное писание». Так, около 17—18 марта 1525 г. возникла программа знаменитых «Двенадцати статей». Эти статьи не предъявлялись во время переговоров со «Швабским союзом». Но ведшие эти переговоры умеренные руководители составили и напечатали их для распространения как манифест восставших крестьян, как их общие требования, которые должны доказать мирные намерения крестьян, желающих лишь смягчения феодального гнета в -соответствии с нормами и предписаниями «божественного права». Эти цели программы «12 статей» декларируются уже во «Введении». Многие, говорится там, утверждают, что'сторонники Евангелия стремятся к насилию никому «не повиноваться, всюду поднимать восстания, сбегаться толпами и собираться в отряды, реформировать, искоренять, а возможно, и даже избивать духовные и светские власти». На все эти «безбожные рассуждения клеветников» отвечают статьи данной программы.
В самих статьях этой общей программы следует различать два элемента: 1) обобщенные аграрные крестьянские требования и 2) их обработку редактором из
226

радикально-цвинглианских пропагандистов и снабжение ссылками на те или иные главы и стихи книг Ветхого и Нового заветов.
Центральные четыре статьи (6—9) требуют сохранения старых прав — не допускать новшеств в аграрных отношениях; отменить те повинности, которые не могут быть обоснованы «священным писанием». В шестой статье выражается жалоба на то, что барщина «увеличивается с каждым днем». Статья эта требует, «чтобы крестьян не так сурово отягощали». Седьмая статья касается барщины, связанной с земельным держанием крестьянина. Здесь выражается требование, чтобы не обременять барщинными работами сверх предусмотренных ленным договором без острой нужды. В восьмой статье говорится, чтобы «почтенные люди» осматривали земельные участки крестьян и устанавливали по каждому размер платежей «по справедливости», так, чтобы крестьянину доставалось вознаграждение хотя бы как поденщику. В девятой статье выражается требование, чтобы штрафы взимались, как велось исстари, а не по новым правилам.
Самыми радикальными в «12 статьях» являются статьи третья и одиннадцатая, касающиеся крепостного состояния крестьянства и связанного с этим состоянием одного из самых тягостных поборов — посмертного побора с наследства. Третья статья требует полного упразднения крепостного состояния, «принимая во внимание, что Христос пролитием своей драгоценной крови освободил и искупил нас всех, как пастуха, так и самого высокого, не исключая никого. Таким образом, согласно писанию мы должны быть свободными и хотим быть свободными». Посмертный побор, согласно одиннадцатой статье, должен быть «отменен совершенно». «Мы никогда не потерпим и не позволим, — говорится в этой статье, — чтобы против божьей чести и правды у вдовы и сирот отнимали их достояние так постыдно, как это происходило во многих местах и во многих видах». Вместе с тем в третьей статье подчеркивается готовность покоряться всякой подлинной политической власти, «поставленной от бога». Такое признание политической власти и решительный отказ от власти крепостника не согласуется ни с учением Лютера, ни с учением Мюнцера. Оно совпадает со взглядами Цвингли, кото¬
15*
227

рый считал власть над крепостными противной богу и писал, что «светская власть, действующая против бога, должна быть смещена общиной». Автономия религиозной общины, ее контроль над существующей политической властью являются одним из основных положений в учении Цвингли. У радикальных цвинглианцев, действовавших в некоторых верхнешвабских крестьянских лагерях, этот принцип подчеркивался более решительно.
Принцип самоуправления религиозных общин в характерной для радикальных цвинглианцев форме проявляется и в других статьях программы «12 статей». В первой статье говорится, что все крестьяне желают «иметь впредь право и силу всею общиною выбирать себе священника и смещать его, когда он неподобно ведет себя». Ярким примером отстаивания суверенитета общины является статья вторая, требующая отмены малой десятины, т. е. десятины с незерновых культур и со скота, и передачи большой десятины в распоряжение общин. «Впредь мы желаем, чтобы эту десятину собирали наши церковные старосты, которых поставит община, и из собранного давали бы достаточное содержание священнику, избранному всею общиной, ему и его близким, по приговору общины, а что остается отдать бедным... по обстоятельствам дела и по приговору общины...» Как видим, верховный контроль общины подчеркивается четыре раза в этой статье.
Этим же духом верховенства общины проникнуты статьи четвертая (свободное право всей общины на охоту и рыбную ловлю) и десятая (о возвращении общине захваченных господами общинных угодий).
Как уже указано было выше, умеренные руководители, напечатавшие и распространявшие программу «12 статей» во время своих переговоров со «Швабским союзом», рассчитывали, что этот документ убедит всех в мирном характере их справедливых требований на основании «божественного права». Однако они ошйб- лись, так как «12 статей» были восприняты восставшими крестьянами как боевой документ, который предъ являлся вместе со «Статейным письмом». Крестьянские массы не обращали особого внимания на внесенные в эту программу оговорки. Они поняли в ней лишь то, что по всем-вопросам решающим должно быть «божественное право», а характер этого права разъяснял им дру¬
228

гой программный документ — «Статейное письмо» — в духе полного устранения феодалов и князей.
Переговоры, между умеренными руководителями верхнешвабских крестьянских лагерей и «Швабским союзом» продолжались. В этих переговорах больше всего заинтересованы были деятели «Швабского союза», для которых они были средством выигрыша времени с целью собирания сил для разгрома мощных крестьянских лагерей. Двадцать пятого марта заключено было перемирие на 8 дней. Настроение крестьянской массы было боевым. Из ряда городов также поступали грозные для господской партии сведения. Пропаганда революционных идей проникала в города. В цехах Аугсбурга и Ульма читались и слушались с интересом призывы крестьян. По донесениям из этих городов, в цехах хотят знать, «в чем заключались желания и стремления восставших крестьян».
Из города Лейпгейма поступали сведения об установившемся тесном контакте горожан с расположившимся в его окрестностях крестьянским отрядом и с его проповедником Яковом Вее, призывавшим к решительней борьбе. Этот отряд занял Лейпгейм, Гюнц- бург и более мелкие города, как говорили, с помощью большей части горожан. На подступах к городам и на дорогах всюду были расставлены посты крестьянских отрядов. Жители Вейсенгорна охотно посещали крестьянский лагерь у этого города. О контакте, установившемся здесь между крестьянами и их сторонниками в городах, можно судить по письму крестьян магистрату города Вейсенгорна: «Не поддерживайте наших врагов; иначе мы обратимся к вашей общине. Пусть она узнает, как вы действуете против ее воли. мы слышали, что все враждебные действия против крестьян вы предпринимаете без ведома и вопреки воле простых людей вашего города».
Из крестьянских лагерей непосредственно поступали сведения о массовых походах к замкам и монастырям. Интересные сведения сообщает хроника Гегбах- ского монастыря о том, что происходило в этом женском монастыре в дни «перемирия».
28 марта 1525 г. крестьяне из расположившегося неподалеку от монастыря лагеря пришли и осмотрели монастырские запасы зерна. Затем они заявили, что
229

согласно предписаниям Евангелия о том, что все люди равны, излишки зерна надо не продавать, а раздавать нуждающимся. И тут же они стали грузить зерно на подводы и увозить. А на следующий день, т. е. 29 марта, сообщает дальше хроника, «пришли злые жены крестьян и стали ругать мою сударыню и ее служительниц за то,, что они призвали против их мужей «Швабский союз», а если станут убивать их мужей, то они придут сюда и выцарапают им — аббатиссе и ее служительницам — глаза. Они сказали, что им, крестьянкам, приходится выполнять все трудные работы — и коров доить, и плохое платье носить, в то время как им — монахиням — можно одеваться в господские чистенькие шубки. Крестьянки сказали нам, что нас — монахинь — погонят в общий лагерь и наденут нам на головы простые повязки. И мы также обязаны рожать детей и испытывать родовые боли, как они ...»
Из этой записи в монастырской хронике, сделанной одной из обитательниц монастыря, можно видеть, как энергично звучало в эти дни крестьянское требование равенства. Дальше автор хроники описывает, как тревожно монахини проводили ночь на 30 марта в ожидании общего штурма монастыря крестьянами. В эту ночь в монастыре никто не спал. Монахини сидели на собранных вещах и готовились бежать в близлежащий город Биберах. Но, рассказывает автор хроники, они надели на себя столько платьев, что «не только до Бибе- раха, но и до ворот не могли добраться!»
В последние* дни марта 1525 г., во время «перемирия» в Верхней Швабии, замки и монастыри оставались под угрозой, а некоторые из них, причем самые недоступные, как, например, замок Либентан близ Кемпте- на, уже вынуждены были сдаться осаждавшим их крестьянам. Деятели революционного направления в крестьянских лагерях распространяли с большим успехом свои пламенные призывы к борьбе за социальное равенство. Эта пропаганда проникала и в города.
Сознавая опасность сложившейся ситуации, руководители «Швабского союза» решили форсировать события. В начале апреля 1525 г. командир войск «Швабского союза» Георг ХрУхзес> нарушив заключенное с умеренными руководителями^ восставших перемирие, внезапно напал на крестьянский лагерь у Лейпгейма
230

близ Ульма. Разбив здесь крестьян, Трухзес двинул свои регулярные силы против плохо вооруженных и организационно не связанных между собой главных крестьянских лагерей Верхней Швабии. Преимущества войск «Швабского союза» в вооружении и военной организации были очевидны. И все же расчеты Трухзеса покончить с крестьянами одним ударом не оправдались, так как вероломное нападение на Лейпгеймский лагерь вызвало новую мощную волну революционных выступлений крестьянских масс, которые вышли далеко за пределы Верхней Швабии и Шварцвальда, распространяясь по всей Средней Германии. Отдельные отряды крестьян оказывали Трухзесу ожесточенное сопротивление. В горных районах, недоступных для рыцарской конницы, Трухзес вынужден был перейти к длительной позиционной войне. У городка Вайнгартен, севернее Боденского озера, Трухзес, зажатый крестьянскими отрядами, почувствовал, по его собственному признанию, близость военной катастрофы.
Трухзеса спасли в данном случае не его военные преимущества, а то, что ему удалось деморализовать крестьян переговорами с отдельными руководителями отрядов, внести таким путем раскол между крестьянскими лагерями, противопоставляя одни отряды другим и действуя всюду шантажом и предательством. В этом Трухзесу помогали руководители из тех зажиточных слоев крестьянства, которым, по словам Энгельса, «было что терять». Трухзес смог также использовать доверчивость крестьян и их неспособность действовать длительное время большими массами. Решающее значение в поражении крестьян имела также позиция городов. Власти верхнешвабских городов лицемерно взяли на себя вначале, роль посредников между «Швабским союзом» и крестьянами, а затем в самый тяжелый момент оказались на стороне их врагов. Часть городского бюргерства также оставила крестьян. Поддержка городских плебейских масс и части радикально настроенных бюргеров оказалась недостаточной для того, чтобы предотвратить разгром крестьян превосходившими их вооружением и организацией войсками Tpyx3ieca.
В конце апреля 1525 г. основные силы верхнешвабских крестьян были разбиты. Но в это время отчасти
231

уже существовали, отчасти создавались новые очаги крестьянского восстания во Франконии и в Тюрингии.
При изучении событий Крестьянской войны в районах севернее Дуная следует отдельно рассматривать район Южной Франконии и Оденвальда между Верхним Дунаем и Майном на обоих берегах реки Неккар с городами Гейльбронном и Роттенбургом и район Средней Германии, охватывающий франконские земли севернее Майна и Тюрингию. В обоих районах не было таких крупных городов, как Аугсбург, Нюрнберг или даже Мемминген. В ряде более мелких городов, особенно в Южной Франконии, значительную роль играло еще сельское хозяйство, и их население проявляло большой интерес к вопросам аграрных отношений. В более крупных городах было развито ремесло и зарождались капиталистические отношения в виде рассеянной мануфактуры. Для городской жизни в этих районах характерно, что аристократический патрициат не был так влиятелен, как в крупных городах Южной Германии, что среднее бюргерство играло здесь более активную роль. По своему социальному составу это среднее бюргерство не было единым. В нем были предпринимательские элементы — хозяева более крупных мастерских., мануфактур, солеварен, страдавшие от препятствий, которые чинились им в их деятельности со стороны князей и феодалов. С другой стороны, среднее бюргерство включало в себя обедневших мастеров и торговцев, приближавшихся к плебсу. По своему отношению к крестьянской борьбе в среднем бюргерстве городов Франконии и Тюрингии можно различать умеренных, которые стремились использовать подъем движения для достижения некоторых политических реформ буржуазного характера, но вместе с тем не хотели полного развязывания антифеодальной борьбы народных масс, предпочитая союз е оппозиционным рыцарством, и революционно настроенных деятелей бюргерского движения, которое приветствовали размах антифеодальной борьбы и ориентировались на союз с восставшими крестьянами. Однако для обоих направлений в бюргерстве этих районов характерно стремление к активному участию в Крестьянской войне.
В Южной и Центральной Франконии сторонники революционной тактики пользовались среди массы вос-
232

£№6ших большим влиянием й составляли значительную силу в крестьянских отрядах. Яков Рорбах, предводитель крестьян Неккарской долины, представлявший собой яркий пример крестьянского революционера времени Великой Крестьянской войны, возглавил решительные действия по подавлению сопротивления франконского рыцарства.
Еще до Крестьянской войны обедневший крестьянин дер. Беккинген (западнее города Гейльбронна) Яков Рорбах был известен не только в своей родной деревне, но и во всей округе своей непримиримостью к дворянам и попам и своими смелыми призывами не платить оброка и не выполнять феодальных повинностей. Когда в 1524 г. викарий близлежащего монастыря возбудил против Рорбаха судебное дело за неуплату оброка, множество вооруженных крестьян выступило на защиту Рорбаха, который с презрением отверг все домогательства попа. Крестьяне любили Рорбаха, охотно слушали его речи и видели в нем своего руководителя в борьбе с феодалами.
Яков Рорбах, ставший уже в 1524 г. руководителем крестьян Неккарской долины, установил затем связь с революционно настроенными элементами в городе Гейль^ бронне. На совместных собраниях крестьяне Неккарской долины и гейльброннцы указывали на необходимость образования общих вооруженных сил. На этих собраниях произносились речи о необходимости отмены многочисленных поборов и пошлин. Рорбах говорил о том, что весь народ должен быть объединен братскими узами, все должны помогать друг другу своим имуществом и советами. У господ следует отнять их дома и луга и передать нуждающимся. Не должно быть и монастырей, а монахи и монахини должны быть разогнаны. Эту намеченную им программу, являвшуюся по существу программой широких демократических преобразований, направленных против феодальных господ и князей, Рорбах стремился осуществить весной 1525 г., когда объединенные под его руководством силы сделались фактическими хозяевами Неккарской долины. Он распорядился, чтобы никто не выполнял барщины, не платил оброка, чтобы доходы господ были резко ограничены, чтобы имущества монастырей и церквей были разделены, чтобы была объявлена свобода рыб¬
16 М. М. Смирил
233

ной ловли й пользования общинными угодьями. На почве этих антифеодальных мер Рорбах искал сближения с революционными элементами других городов, в первую очередь города Эрингена.
С сильным отрядом Рорбах двинулся дальше на север от Эрингена к крестьянскому лагерю в Шентале на реке Ягсте. Туда же прибыл скоро «Черный отряд» другого предводителя крестьян — Флориана Гейера.
В конце марта и в начале апреля 1525 г. Рорбах во главе отряда из восставших неккартальских крестьян действовал севернее города Эрингена в долине реки Ягста. В этом же районе действовал и вооруженный отряд оденвальдских крестьян под предводительством трактирщика Георга Мецлера. Оденвальдцы заставили графов Гогенлоэ и других господ района признать «12 статей» и обещать восставшим помощь пушками и порохом. Тогда же в монастыре Шентале, занятом крестьянами, произошло объединение обоих отрядов — Рорбаха и Мецлера в один общий «Светлый отряд», к которому присоединился и другой отряд, состоявший из крестьян округи города Роттенбурга на Таубере. Во главе этого отряда, названного «Черным отрядом», стоял рыцарь по происхождению Флориан Гейер. Гейер в молодости находился под влиянием рыцарской оппозиции и Ульриха фон Гуттена. Но в отличие от Гуттена он, разорившись, полностью порвал со своим сословием.
Политическая программа обреченного низшего рыцарства его не привлекала. Во время Крестьянской войны мы видим Флориана Гейера среди восставшего народа, одним из решительных предводителей крестьян в районе между городами Роттенбургом и Эрин- геном.
Объединение сил восставших крестьян Южной Франконии вызвало новый революционный подъем во всем районе. Нападения крестьян на дворянские замки и монастыри приняли здесь широкий размах. Крестьянам помогали их многочисленные сторонники в городах, жаждавшие освобождения от вымогательств и гнета светских и духовных феодалов. Неккарсульм, принадлежавший духовному «Немецкому ордену», сдался Якову Рор- баху, войска которого находились на подступах к другим городам района, в том числе и к городу Вейнсбергу (восточнее Гейльбронна).
234

Испуганные размахом революционных действий восставших, господа всей округи спешили собрать силы для карательной экспедиции против них. Особенно неистовствовал здесь граф Людвиг фон Гельфенштейн., состоявший в родственных связях с Габсбургами. С отрядом рыцарской конницы, поддержанный врагами крестьян из дворян, которые перед этим вынуждены были формально «признать» «12 статей», Гельфенштейн двинулся к городу Вейнсбергу, в который он прибыл 15 апреля. Уже по дороге в Вейнсберг Гельфенштейн начал свои кровавые расправы с крестьянским населением. В Вейн- сберге Гельфенштейну удалось запугать и склонить на свою сторону часть бюргеров. Однако и крестьяне имели среди горожан немало друзей, которые предупредили крестьянское войско, стоявшее у города, о намерениях графа и о его переговорах с городскими властями. На следующий день Флориан Гейер и Яков Рорбах произвели энергичный штурм замка и города Вейнсберга и овладели ими. Злейший враг крестьян граф Людвиг фон Гельфенштейн и 13 его сторонников были подвергнуты Рорбахом суду крестьян за совершенные ими массовые убийства и насилия среди крестьянского населения Вейн- сбергской долины и за организованный ими карательный поход.
Они были осуждены в городе Вейнсберге к самой позорной смертной казни, к прогону сквозь строй. Весть об этой казни, распространившаяся по всей стране, вызвала всюду в господствующем классе настоящую панику. Многие феодалы вынуждены были формально подчиниться крестьянам и оказывать им помощь продовольствием и оружием. По всей Франконии восставшие разрушали дворянские замки, руководствуясь на деле революционной тактикой «Статейного письма».
Однако в Южной Франконии и в Оденвальде одержали верх в крестьянских лагерях сторонники умеренной тактики, стремившиеся к контакту с^рыцарской оппозицией. Деятели умеренных элементов бюргерства, объединившись здесь с остатками разбитого рыцарства, пытались оживить движение за старые бюргерские проекты имперской реформы и использовать революционное движение крестьянства, подчинив его своим интересам. С этой целью умеренные элементы бюргерства добились руководящей роли в образовавшемся в Южной Франко¬
16*
235

нии сводном крестьянском отряде, получившем название «Светлый отряд». Начальником полевой канцелярии «Светлого отряда» сделался Вендель Гиплер, видный деятель бюргерской оппозиции. Мечтая о буржуазном1 преобразовании Германии не путем союза с крестьянством и полного устранения феодального гнета, а путем! сближения бюргерства с рыцарством и приспособления: к интересам этого бюргерско-рыцарского союза крестьянского движения, Гиплер задался целью притупить- антидворянский характер крестьянского движения и' прежде всего прекратить нападения на замки и монастыри. Гиплеру удалось добиться приглашения в качестве командующего крестьянскими силами Франконии воинствующего франконского рыцаря Геца фон Берли- хингена., который принял это предложение, поставив условием отказ от нападений на дворянские замки и на монастыри. Противники этой тактики — крестьянский революционный предводитель Яков Рорбах и присоединившийся к крестьянам Флориан Гейер — были отстранены от руководящей роли в «Светлом отряде» и вынуж.-- дены были уйти из него.
Затем Вендель Гиплер и его сторонники взялись за: «исправление» программы «12 статей», изменив ее пункты так, что сами требования стали менее определенными, а их выполнение откладывалось до того времени,, когда будет проведена имперская реформа. Когда же. Гиплер и его приверженцы почувствовали, что крестьяне' отвергнут их вариант «исправленных» «12 статей», они: подготовили свой проект политического переустройства Германии, который они намеревались навязать крестьянским руководителям на намечавшемся съезде делегатов крестьянских отрядов в Гейльбронне. Согласно этому проекту, известному под названием «Гейльброннская программа», все власти должны быть подчинены императору, а князья — превращены в должностных лиц империи. Пятый пункт проекта требовал, чтобы духовенство было полностью лишено власти в светских делах. Предусматривалось общеимперское законодательство и выборный суд на основе сословного представительства, в котором большинство мест принадлежало бы городам. Ряд пунктов требовал единства монеты, мер и веса и отмены всех внутренних таможенных пошлин. Проект содержал требование о запрещении деятельности крупных
Ш

торгово-ростовщических компаний, а также об изгнании докторов римского права, находившихся на службе у князей и всегда отстаивавших их интересы. Составители проекта «Гейльброннской программы» старались сделать ее выгодной и рыцарству, в интересах которого сохра- нялся сословный строй и производилась конфискация церковных имений. «Гейльброннская программа» допускала возможность выкупа крестьянами феодальных повинностей путем единовременной уплаты в двадцатикратном размере. Феодал при этом ничего не терял, так как, отдав суммы выкупа в рост, он даже при норме в 5% получал тот же доход. Этим путем часть феодальной собственности превращалась в буржуазную. Само собой разумеется, что этим пунктом могли воспользоваться только зажиточные крестьяне, что для всей массы феодально зависимого крестьянства он представлялся невыполнимым. Ориентация авторов «Гейльброннской программы» на союз с оппозиционным рыцарством видна также из того, что такие важные для крестьянства пункты, как отмена крепостного состояния, свобода охоты и рыбной ловли и отмена посмертного побора, вошли не в основную «программу», а в дополнительный документ, в котором выражается согласие с сохранением всяких «наследственных повинностей и платежей», с выполнением «служб» в пользу «князей, господ, городов и дворянства» и предусматривается, «чтобы светским князьям, господам, городам и дворянству ущерб их от утраты всяких пошлин, поборов и взиманий был должным образом возмещен из духовных владений...»
В целом «Гейльброннская программа», предусматривавшая ряд буржуазных преобразований и главное содержание которой составляла государственная централизация, сама по себе являлась для своего времени прогрессивным документом. Требования этой программы, по выражению Ф. Энгельса, «воплотили в себе, хотя и в несколько идеализированном виде, необходимые результаты происходившего разложения феодального общества». О вдохновителе и главном авторе «Гейльброннской программы» Венделе Гиплере Ф. Энгельс писал: «Подобно тому, как Мюнцер — в качестве представителя того класса, который стоял вне всяких существовавших до того времени официальных общественных связей и являлся зародышем пролетариата, — возвысился до пред¬
237

чувствия коммунизма, точно так же и Вендель Гиплер, представитель, так сказать, средней равнодействующей всех прогрессивных элементов нации, пришел к предчувствию современного буржуазного общества»1.
Однако при оценке этой программы необходимо иметь в виду, что она составлялась в те дни, когда в Тюрингии и Северной Франконии происходил бурный подъем революционного крестьянского движения, которое под руководством Мюнцера и его сторонников принимало характер широкого движения с тенденцией вовлечь все силы, готовые вести последовательную и решительную борьбу за устранение феодалов и князей. В этот именно момент Гиплер и его друзья взяли за образец проекта программы один из памфлетов XV в. — «Реформацию императора Фридриха», отражавший политический идеал той части бюргерства, которая ориентировалась на сближение с рыцарством. Требования так называемой «Гейльброннской программы» были сформулированы так, что они, по выражению Энгельса, «гораздо более отвечали интересам городских бюргеров, чем крестьян»1  2. Такая тактика не могла содействовать дальнейшему подъему революционного духа основной движущей силы антифеодальной борьбы — крестьянства.
Трухзес во главе войск «Швабского союза» прибыл во Франконию в то время, когда Гиплер и его друзья готовились созвать съезд крестьянских представителей для обсуждения проекта «Гейльброннской программы». Само собой разумеется, что наличие таких «союзников» и командование Геца фон Берлихингена могли привести крестьян только к поражению. Здесь дело не дошло до такой героической и отчаянной битвы, как в Тюрингии у Франкенхаузена. Военному поражению здесь предшествовало предательство как самого «командования», так и руководящей верхушки крупных городов. Магистраты открывали ворота войскам Трухзеса, которые убивали всех находившихся в городах крестьян.
Крестьянское и плебейское движение развернулось с наибольшей силой в землях Средней Германии. Основными центрами в Северной Франконии были монастыри Бильдхаузен и Аура, которые были заняты крестьянами
1 К- Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 7, стр. 413.
2 Там же.
238

f * ч
9 апреля 1525 г. Расположившимся вокруг эfnx монастырей мощным крестьянским лагерям, установившим во всем районе свое господство, формально подчинились многие города и рыцарские замки. В Тюрингии центром движения был город Мюльхаузеи., в котором с середины февраля 1525 г. находился вернувшийся из земель Верхнего Рейна Томас Мюнцер, Движение против магистрата началось в Мюльхаузене уже в 1524 г. после того, как в этот город прибыл странствующий проповедник, бывший монах Генрих Пфейфер. Однако свою настоящую силу движение обрело лишь после возвращения в город Мюнцера. В середине марта 1525 г. свергнут был старый магистрат, а в избранном вместо него «Вечном совете» главную роль играл Томас Мюнцер.
Мюльхаузен находился тогда в контакте с крестьянскими отрядами, которые образовались в разных пунктах Тюрингии. Когда в начале мая 1525 г. тюрингенские крестьянские отряды начали концентрироваться у города Франкенхаузена (северо-восточнее Мюльхаузена), среди них скоро появился Мюнцер, прибывший туда с небольшим отрядом из Мюльхаузена.
По всей Средней Германии многие города — от Фульды и Херсфельда на западе до Бамберга, Кобурга, Иены и Ваймара на востоке — были охвачены восстанием, подчинились восставшим крестьянам. Всюду такое подчинение подтверждалось официальным признанием «12 статей» верхнешвабских крестьян. Вынуждены были признать «12 статей» и многие феодалы.
В Тюрингии не было таких крупных лагерей, как в Верхней Швабии и Франконии. Здесь не возникло новых программ. Нет также данных о происходившей в этом районе большой внутренней борьбе направлений. На фоне всех событий Великой Крестьянской войны борьба, разыгравшаяся в Тюрингии, представлялась многим историкам как эпизод. Ф. Энгельс тоже пишет о тюринген- ских событиях как об эпизоде. Но Энгельс пишет, что этот эпизод, разыгравшийся вокруг величественной фигуры Томаса Мюнцера, образует кульминационный пункт всей Крестьянской войны. Эта оценка Энгельсом значения тюрингенской битвы подтверждается отношением к ней современников.
Войска «Швабского союза» под командованием Трух- зеса были заняты подавлением восстания в Верхней
239

Швабии, й $&тём в южной и Центральной частях Франконии. Однако против революционных сил крестьян Северной Франконии и Тюрингии была создана военная организация среднегерманских князей под руководством молодого ландграфа Филиппа Гессенского, который стал действовать в контакте с Трухзесом.
24 апреля 1525 г. ландграф Филипп, сконцентрировавший войска среднегерманских князей у Альсфельда (восточнее Марбурга), выступил против городов Фульды и Херсфельда, которые присоединились к крестьянам и приняли «12 статей». Подчинив эти и другие пункты района, ландграф двинул свои военные силы на город Франкенхаузен, где концентрировались силы тюрингенских крестьян в количестве около 8—9 тысяч человек, находившихся под непосредственным руководством прибывшего сюда вместе с некоторыми другими преданными делу крестьянско-плебейского лагеря революционерами Томаса Мюнцера. Друзья и родственники Филиппа Гессенского указывали ему на опасность, грозящую его собственной территории со стороны крестьян Северной Франконии. Они поэтому советовали ландграфу направить княжеские войска на защиту его собственных владений, идти на соединение с войсками Трух- зеса во Франконии. Однако ландграф не последовал этим советам и считал, что решающим пунктом всей Крестьянской войны является Тюрингия. Несмотря на сравнительно небольшие силы крестьян, сконцентрированные у Франкенхаузена, князья только после разгрома этого отряда и пленения Мюнцера считали войну законченной, хотя угроза Гессену со стороны Бильдхаузен- ского крестьянского лагеря в Северной Франконии еще оставалась.
Причина такого исключительного значения, которое придавалось современниками Тюрингенскому району Крестьянской войны, заключается в особом характере, который принимало здесь движение под влиянием мюнцеров- ской пропаганды и его широкого толкования «божественного права». Мюнцер разъяснял, что требование введения «божественного права» не ограничивается какими либо определенными конкретными вопросами, а означает полное устранение существующих властей и господ и установление самими народными массами новых порядков. Такое же широкое значение придавалось здесь
240

и программе «12 статей», которую все города и дворяне вынуждены были принять. Так, например, в городе Фульде после подчинения его крестьянам магистрат включил дополнительно в свой состав по четыре человека от каждого квартала, избранных самим населением. Эти представители кварталов, приняв «12 статей», заявили, что главное заключается не столько в конкретном содержании статей, сколько в провозглашенном ими принципе, который, согласно их пониманию, означает упразднение духовных княжеств и их превращение в светские. Фульда, принадлежавшая монастырю, объявлена была на этом основании светским городом. Магистрат вынужден был принять решение о демократизации городского управления, об отнятии монастырских ценностей в пользу города, о срытии замков на примыкающей к городу территории и т. д. Решено было приложить усилия к тому, чтобы и в деревнях широко понимали «12 статей». Такая же картина наблюдалась и в других местах Тюрингии. Города и замки, которые принимали «12 статей», должны были присягать, что согласны принять «всякие другие статьи, которые смогут быть выведены из их содержания». Городок Хюнфельд, принимая «12 статей», обязался «признать статьи, которые указаны в устной и письменной форме и которые еще могут быть указаны в будущем».
По существу это означало установление революционной власти, которая будет выносить новые постановления по всем делам, какие она найдет нужным. В городе Херсфельде аббат, приняв «12 статей», должен был дать согласие на занятие ряда замков и монастырей крестьянами. Община города Мюннерштадта, предъявив «12 статей», дала первой статье о выборе священников следующее толкование: не могут быть терпимы священническая служба и монашество. Община должна избрать только двух проповедников «истинного слова божия» «из честных людей», а к ним еще двух человек для устройства школ. Здесь же указано, какие школы нужны общине: обучение должно быть бесплатное, учащиеся должны обучаться в школах ремеслу и профессии «по способностям». Школы должны быть основаны не только для мальчиков, но и для девочек, потому что «люди обоего пола одинаково созданы богом». В районе Шмалькаль- дена в Веррской долине местные жители, занимавшиеся
241

добычей соли и солеварением, объявили, что соляные промыслы должны предоставляться всем для разработки, что исключительное право на них территориального князя должно быть упразднено. Как на основание они указали на четвертую из «12 статей», в которой говорится о праве каждого ловить дичь, птицу или рыбу в текучей воде, «ибо когда господь бог сотворил человека, он дал ему власть над всеми зверями, над птЦцею в воздухе и над рыбою в воде». Если творения бога в природе являются общим достоянием» то и соляные копи должны быть свободными для всех.
При таком характере, который приняло движение в городах и деревнях Тюрингии, была очевидна его тенденция выйти за рамки чисто крестьянского движения и сделаться основой для очень широкой оппозиции. «12 статей» толковались здесь так, что они подходили для любой оппозиционной группировки и могли служить основой для объединения разных слоев оппозиции. Дело шло там, таким образом, к развитию общедемократического движения деревень и городов против феодалов и князей. При таком характере движение могло расширяться быстро и территориально. Наблюдавшие эти новые явления ландграф Филипп Гессенский и вся княжеская партия Средней Германии стремились обнаружить их корни. Особое внимание князья обратили на донесения, которые поступали из Мюльхаузена, где влияние Мюнцера было наиболее непосредственным. Ландграф получил от своего тестя герцога Георга Саксонского копию И пунктов, которые были предъявлены еще летом 1524 г. Мюнцером и Пфейфером властям города. Это была программа общедемократического переворота. Принципом власти должна быть общая польза; только в этом случае она от бога. Власти должны относиться одинаково справедливо ко всем. Существующий магистрат, скомпрометировавший себя корыстолюбием, не может пользоваться доверием и должен быть сменен. Должен быть установлен принцип сменяемости властей в любое время. Никого не следует выбирать против его воли, но, будучи избранным, член магистрата отвечает своей жизнью за отступление от пути права. Для того чтобы члены магистрата не имели повода к жадности и злоупотреблениям, они должны оплачиваться. Врагов новых порядков надо лишать возможности вредить; их надо
242

разоблачать печатным словом, распространяемым в народе.
Нетрудно видеть, что это была программа демократизации городского строя, которая была выдвинута еще в 1524 г. Мюнцером с целью обеспечения там перехода власти к народным массам. Теперь же, в 1525 г., когда властью в Мюльхаузене руководил Мюнцер, движение за политический и социальный переворот приняло еще более широкий размах. Такие же сведения поступили из Франкенхаузена, который был избран Мюнцером для концентрации сил тюрингенских крестьян. Это был город солеварен, владельцы которых страдали от стеснений княжеских властей. О том, что население Франкенхаузе- иа не только сочувствовало силам восставших крестьян, но и активно участвовало в движении, которое в случае успеха могло освободить его от княжеского гнета, можно судить по тому, что ландграф Филипп, разбив крестьян у Франкенхаузена, велел казнить все мужское население города.
У ландграфа Филиппа и руководимой им княжеской партии были все основания считать, что идеология, господствующая во всем тюрингенском движении, направленная к тому, чтобы сделать Крестьянскую войну исходным пунктом общего движения всех недовольных против князей и феодалов, имеет свои корни в Мюльхаузене, в центре мюнцеровской пропаганды, где «божественное право» и «слово божие» вообще толкуется свободно и широко. Ландграф знал и о том, что район Франкенхаузена и северо-западной Тюрингии избран Мюнцером как самый удобный район для объединения сил восставших Тюрингии с мощным крестьянским войском Северной Франконии. Это подтвердилось и сведениями о том, что мюнцеровская пропаганда ведется и в самой Франконии, в частности в самом Бильдхаузен- ском крестьянском лагере.
О силе мюнцеровской пропаганды в Северной Франконии свидетельствует появившийся там в начале мая 1525 г. яркий и острый политический памфлет, представляющий собой обращение «Ко всему крестьянству, поднявшемуся с возмущением и восстанием в верхненемецкой нации и во многих других местах». Автор этого памфлета призывает крестьян оставаться непоколебимыми в своей революционной борьбе, не отступать перед труд-
243

Мостами и не доверять тем, которые усыпЛяюФ их перегО4 ворами. В памфлете главное внимание уделяется политическим целям борьбы. Автор доказывает незаконный характер всякой деспотической власти многочисленными ссылками на историю древнего мира и на теорию государственного права. По яркости пропагандистского стиля и страстности тона этот памфлет близок к обличительным страницам мюнцеровских произведений. Известный уже нам немецкий историк-демократ XX в. В. Циммерман считает Мюнцера автором этого памфлета. С этим, однако, нельзя согласиться. Автор памфлета «К собранию всего крестьянства» резко выступает против методов феодальной реакции, против крепостнических отношений, особенно против произвольного увеличения барщины, обрекающего крестьянина на голод и нищету, против привилегий охоты и т. п. Однако он не высказывается за социальное равенство и не считает его целью борьбы крестьян. Наоборот, в энергичных выражениях он убеждает крестьян не затрагивать собственности врагов без крайней нужды. Обращаясь к крестьянам, он пишет: «... удалите всякую жадность из ваших сердец и не стремитесь к обогащению за счет добра других людей... Боритесь только за свое».
Автор этого памфлета, таким образом, в самый напряженный и тяжелый для крестьян момент борьбы озабочен сохранностью собственности врагов, независимо от тех путей, какими эта собственность была приобретена. Он стремился к решительному устранению феодальных привилегий, но у него не было идеи социального переворота. Само собой разумеется, что такие мысли не могли исходить от Томаса Мюнцера, призывавшего во время Крестьянской войны к общему уравнительному разделу имуществ «крупных Гансов», рассматривая этот раздел как первый этап общего социального переворота, как начало общности имуществ. Содержание памфлета «К собранию всего крестьянства», несомненно, обнаруживает следы мюнцеровского влияния, но отражает направление политической мысли не мюнцеров- ской партии, а наиболее передовых радикальных элементов бюргерства, которые смотрели с надеждой на борьбу крестьян и ожидали, что организационное сплочение и энергичные действия восставших приведут к
244

упразднению Княжеского феодализма и сословного строя.
Наблюдавшие такое распространение движения вширь и вглубь, влияние его на радикально-бюргерскую оппозицию, выход его далеко за рамки узкоаграрных интересов князья Средней Германии укрепились в своем убеждении, что и в Северной Франконии, так же как в Тюрингии, оказывает свое революционное влияние та же идеология, широко толкующая «божественное право» и применяющая его ко всем отношениям светской жизни. Корни этой идеологии они видели в том учении,, которое указывало на происходящие события как на начало мирового — политического и социального — переворота, в учении Томаса Мюнцера, в идеях народной реформации. Еще до начала битв в Средней Германии на совещании ландграфа Филиппа Гессенского со своими советниками высказана была уверенность, что без подавления Мюльхаузена нельзя надеяться на скорое успокоение, «потому что Мюльхаузен является основой и началом всех несогласий и волнений и все мятежные действия вытекают из него, как из ключевого источника». Поэтому ландграф Филипп после занятия Фульды и Херсфельда направил свои войска не на защиту его собственных земель, которым грозила непосредственная опасность от франконских крестьян, а на мюнцеровский центр — на Франкенхаузен и Мюльхаузен, — откуда исходил план новой консолидации революционных сил.
Руководители княжеского войска спешили разгромить эти революционные центры до того, как исходящие из них идеи и объединительные планы Мюнцера смогли получить дальнейшее распространение. Зная слабую сторону крестьянско-плебейского лагеря — характерную для крестьян местную ограниченность и разобщенность, их доверчивость и узость политического кругозора, — ландграф Филипп Гессенский, граф Альбрехт фон Мансфельд и другие феодалы нападали на одних крестьян, в то время как они вели переговоры с другими, и стремились внести смятение и раскол среди масс восставших, сконцентрировавшихся на возвышенности у Франкенхаузена. В этом врагам крестьян помогали некоторые дворяне и священники внутри Франкенхаузен- ского лагеря, которые несколько раньше вынуждены были «присоединиться» к восставшим и формально при¬
245

знать «12 статей». Дворяне и некоторые священники не только ратовали за переговоры с князьями, но и сами отправляли к князьям посланцев с выражением готовности капитулировать, если находившимся в лагере будет обещано помилование. Князья же требовали в первую очередь выдачи руководителей восставших, и прежде всего Мюнцера и его сторонников. Крестьяне отвергали наглые требования врагов, но эти переговоры все же подрывали силу и сплоченность лагеря и отнимали драгоценное время.
Мюнцер энергично разоблачал маневры врагов крестьян. Во Франкенхаузене он объяснял крестьянам истинный смысл вероломной тактики графа Альбрехта Мансфельдского и князей. Чтобы положить конец маневрам врагов, Мюнцер написал обоим графам Ман- сфельдским — Альбрехту и Эрнсту, приглашая их прибыть в крестьянский лагерь. «Явись перед нами, — писал Мюнцер графу Альбрехту, — если ты хочешь, чтобы мы считали тебя своим братом, в противном случае мы поступим с тобою, как со злейшим врагом христианства». Призывая крестьян к единству и непримиримости с врагом, Мюнцер продолжал излагать перед ними свое истолкование книги пророка Даниила о том, что «сила и власть должны быть отданы простому народу». Один из дворян, уличенный во Франкенхаузенском лагере в измене, был по указанию Мюнцера казнен.
Франкенхаузенская возвышенность, занятая тюрин- генскими крестьянами, окружена была естественными трудно доступными для княжеской конницы рвами и сооруженными по указанию Мюнцера баррикадами из военных повозок. Крестьянские силы на возвышенности не превышали 8000 человек. Они были вооружены весьма примитивно, имели только восемь орудий и — что являлось особенно роковым — не имели военного руководства. Мюнцер воодушевлял крестьян своими призывами к решительным действиям, но не обладал никакими военными знаниями, никогда не видел сражения и не имел представления о ведении боя.
Между тем во время переговоров вражеские силы окружили возвышенность, направили дула своих орудий на хорошо видные им позиции восставших. 15 мая произошла трагическая битва на горе у Франкенхаузена между воодушевленными мюнцеровской проповедью, но
246

плохо вооруженными крестьянами и вооруженной артиллерией княжеской конницей. Это был по существу самый героический и вместе с тем самый безнадежный акт Великой Крестьянской войны. Мюнцер старался поднять боевой дух крестьян и призывал их не бояться превосходящих сил врагов. Окруженный вооруженными до зубов княжеским войском, Мюнцер в страстных речах рисовал перед крестьянами Франкенхаузенского лагеря величественную картину «царства божия на земле», под которым он понимал общество без князей, господ и эксплуататоров, и призывал к решительной борьбе за его установление. Но борьба была настолько неравной, что исход ее был предрешен. После того как крестьяне решительно отклонили неоднократно предъявленное им требование о выдаче Мюнцера, ландграф Филипп двинул свои войска против баррикад, в то время как громовым залпом из его орудий многие крестьяне были убиты, и весь лагерь после незначительного сопротивления пришел в расстройство. Все восемь орудий крестьян были взяты врагами, прорвавшими линию баррикад. Разгром крестьянского лагеря под Франкенхаузе- ном был полным, а расправа с побежденными беспощадна. Из 8000 крестьян было в тот же день убито свыше 5000. Из остальных многие бежали в город Франкен- хаузен, в который одновременно ворвались и княжеские ландскнехты, учинившие и здесь неслыханную кровавую расправу над крестьянами и горожанами.
Мюнцер попал в руки князей, которые подвергли его жестоким пыткам, желая вырвать у него признание своей виновности и добиться от него важных для них показаний. Но Мюнцер лишь подтвердил, что по «внушенному ему богом» сознанию справедливости он был убежден в необходимости наказания тиранов — «врагов Евангелия и христианской свободы». Он заявил князьям,, что в неслыханном кровопролитии и в массовых казнях виновны сами князья и господа, которые этого захотели. Победителям не удалось вырвать у Мюнцера каких-либо показаний о живых участниках восстания. Под жесточайшими пытками Мюнцер назвал лишь тех, которых уже не было в живых. После мучительных пыток он был казнен. Так погиб Томас Мюнцер, которого Ф, Энгельс характеризовал как самую величественную
247

фигуру Крестьянской войны. Затем княжеские вой’ ска пошли на г. Мюльхаузен и покорили его, после чего они уже в основном считали войну законченной.
* *
*
Судьба Великой Крестьянской войны, являвшейся высшим пунктом всего общественного подъема эпохи Реформации, была решена в Тюрингии. Поражение и гибель Мюнцера знаменовали собой крушение и конец всех широких планов социального и политического переворота, всего прогрессивного движения, проникнутого этими планами. Идеи Мюнцера, обладавшего широким революционным кругозором, делавшим его способным на предвосхищение далекого будущего, могли быть тогда поняты немногими из его ближайших сторонников. Однако широкое толкование, которое Мюнцер давал происходящим событиям, отвечало настроениям народных масс деревень и городов и содержало в себе тенденцию к объединению всех сил, стремящихся к свержению феодального строя. Ф. Энгельс писал, что Мюнцер вынужден был «представлять не свою партию, не свой класс,, а тот класс, для господства которого движение уже достаточно созрело в данный момент»1. В случае успеха его борьба могла содействовать только расчищению почвы для буржуазного развития. В этом заключалась трагедия крестьянско-плебейского революционера Томаса Мюнцера, но это же обстоятельство, показывает прогрессивный для того времени характер и историческое значение его борьбы.
После разгрома Франкенхаузенского крестьянского лагеря и гибели Томаса Мюнцера современники считали Крестьянскую войну оконченной, несмотря на то что боевые действия групп и отрядов восставших крестьян в ряде мест еще происходили летом и осенью 1525 г. Из последних актов Крестьянской войны наиболее важное значение имели боевые действия восставших крестьян в австрийских землях и особенно в Тироле и Зальцбурге, где они продолжались и в 1526 г. Главным предводителем восставших в Тироле и Зальцбурге в 1526 г.
1 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Сочинения, изд. 2, т, 7, стр. 423.
Щ

был Михаил Гайсмайер, талантливый революционер, по словам Энгельса, «единственный предводитель среди всех крестьянских вождей, обладавший незаурядным военным дарованием»1. Разбив в районе Зальцбурга войска эрцгерцога Фердинанда и баварских князей, восставшие Тироля стали в 1526 г. на короткое время фактическими хозяевами этой земли.
В феврале—марте 1526 г. Гайсмайер составил для Тироля «Земское устройство» (Landesordnung), являвшееся программой коренных социальных и политических преобразований и относящееся к выдающимся документам Великой Крестьянской войны. Специально изучавший события 1526 г. в Тироле и деятельность Гайсмайе- ра чехословацкий ученый И. Мацек пишет, что программу Гайсмайера отличает логическая законченность, полнота и последовательность политической мысли. Она ставит своей целью установление в Тироле народной республики на глубоко демократической основе. Наряду с общими антифеодальными требованиями она содержала пункты о демократизации суда, о призрении бедных за счет десятины, о строительстве государственных больниц, о роспуске монастырей и превращении их зданий в приюты для детей, о государственной деятельности по подъему сельского хозяйства и разведению новых культур, о строительстве дорог и мостов, о государственной организации горного дела, о верховенстве государства над полями, лугами и недрами земли, об изгнании крупных купеческих компаний, об устранении и истреблении господ — угнетателей народа и т. п.
Ф. Энгельс называет Гайсмайера «одним из последователей Мюнцера». О непосредственных связях или знакомстве Гайсмайера с Мюнцером нет данных. Несомненно, однако, что талантливый предводитель тирольских крестьян, много путешествовавший, поддерживавший постоянную связь с крестьянскими руководителями и анабаптистами Южной Германии и Швейцарии, проявлявший большой интерес к реформации в ее народном понимании, знал учение Мюнцера. Необходимо также иметь в виду, что швейцарские анабаптисты, с которыми Гайсмайер поддерживал тесный контакт, вели пере¬
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 7,
стр, 429.
|7 JA, М. Смирив
249

писку с Мюнцером и полемизировали с ним по некоторым вопросам еще в 1524 г. Наконец, нельзя упускать из виду, что в Швейцарии и в самом Тироле среди нашедших там убежище участников Крестьянской войны было немало деятелей мюнцеровской партии.
Конкретные пункты программы Гайсмайера свидетельствуют о практической направленности политической мысли ее автора. Чехословацкий ученый проф. И. Мацек правильно пишет, что Гайсмайер обнаруживает в своей программе понимание роли революционного государства в переустройстве жизни общества, в регулировании сельского хозяйства и горного дела, в установлении государственной дисциплины, в установлении регулярных платежей и работ в интересах общин и т. д., что, следовательно, Гайсмайер стремился в своем «Земском устройстве» обеспечить власть революционных крестьян и горняков необходимой политической организацией и материальными ресурсами. Что же касается принципов, лежащих в основе программы Гайсмайера, то внимательное их рассмотрение на фоне борьбы социальных, политических и реформационных идей и направлений того времени покажет, что их корни восходят к идеям народной реформации и учению Томаса Мюнцера. Сюда относится прежде всего толкование характерного для той эпохи лозунга «общей пользы». Мюнцер, как нам уже известно, толковал его как требование устранения всех господ и угнетателей народа. Для реализации принципа «общей пользы» Мюнцер рекомендовал создать «христианское объединение» трудящегося народа. Оно должно бороться с «безбожниками», под которыми он понимал тех, кто «сдирает шкуру» с простых крестьян и ремесленников и действует вопреки общей пользе. Те же принципы стремился проводить и Гайсмайер в своей «христианской республике», в которой при «содействии бога» все «безбожники» будут истреблены за то, что они, действуя вопреки «общей пользе»,, отвергают «слово божие» и угнетают простой народ.
Нам уже известно, что Мюнцер неоднократно высказывал свои основные политические принципы — источником власти является народ. Только те имеют право держать меч, кому он дан народом. «Власть должна быть отдана простому народу», — этот лозунг был для

Мюнцера краеугольным камнем его плана осуществления «царства божия» на земле. В «Проповеди перед князьями» Мюнцер восхвалял старый обычай присутствия народа на суде, потому что в этом случае несправедливый приговор, вынесенный судьями, был бы тут же исправлен самим народом, который один только может установить правосудие. Эти же принципы легли и в основу «Земского устройства» Михаила Гайсмайера, который стремился указать конкретную форму их применения главным образом в условиях Тироля.
Очевидно, что ориентация Гайсмайера на конкретную почву Тироля привела к некоторому сужению его социально-политического кругозора в вопросе об обеспечении равенства для всех. Гайсмайер требует оставить в Тироле только два города — Бриксен и Триент, а остальные города разрушить. Впредь в стране должны быть только деревни «для того, чтобы никто не возвышался над другим и чтобы было обеспечено полное равенство». Республика Гайсмайера — республика крестьян и горнорабочих. Крестьяне обрабатывают свои участки самостоятельно, но подчиняются руководству республики и выполняют повинности для общины по предписанию государственной власти. Горнорабочие после устранения из горного дела всех предпринимательских элементов будут получать заработную плату от государства. У Мюнцера не было таких детально разработанных планов. Он предусматривал передачу всей земли и всех богатств трудящемуся народу, не указывая конкретно формы обработки. Но и Мюнцер имел в виду самостоятельное ведение отдельными крестьянами своих хозяйств. Зато Мюнцер не проводил разницы между трудящимися города и деревни: он всюду говорил о трудящемся народе «сел и городов». Для обеспечения равенства Мюнцер считал достаточным устранение феодалов, князей и всех угнетателей народных масс.
Гайсмайер уделял много внимания вопросам школьного образования и указывал на необходимость привлечения ученых к участию в управлении. У Мюнцера и в этом вопросе не было конкретно разработанного плана, но он энергично настаивал на том, что весь трудящийся народ должен обладать знаниями и что для этой цели он должен быть прежде всего освобожден от материальной нужды.
17*
251

В конце 1525 г. и Ь 1526 г. Гайсмайер стремйлся восстановить боевые силы боровшегося крестьянства и организовать их в мощную армию. Он формировал революционные отряды из тех крестьян и горняков Тироля и Зальцбурга, которые сохранили волю к борьбе и после поражения восстания немецкого крестьянства. К отрядам Гайсмайера примкнули также многие из участников Великой Крестьянской войны, которые нашли убежище в горных районах Тироля, Зальцбурга и Южной Германии в борьбе против феодалов и князей Австрии, Баварии и «Швабского союза». Весной 1526 г. Гайсмайер готовил общее восстание в Тироле, рассчитывая, что народные массы Южной Германии и архиепископства Зальцбургского присоединятся к нему. Гайсмайер рассчитывал также, что в борьбе с эрцгерцогом Фердинандом и южнонемецкими феодалами он встретит поддержку извне — со стороны Швейцарского союза и Венеции.
С целью расколоть движение австрийский эрцгерцог Фердинанд пошел на переговоры и на уступки умеренным элементам горожан и крестьянской верхушки. Обещано было установление строго фиксированных норм барщины и оброка, проведение реформ в области законодательства и суда и в области церковного устройства. В результате вызванных разногласий восстание тирольцев не состоялось.
Против Гайсмайера двинулись с разных сторон войска эрцгерцога, баварцев и «Швабского союза». Однако обладавший хорошими военными знаниями Гайсмайер рядом блестящих операций воспрепятствовал своим врагам объединиться, удачно отступал на подготовленные удобные для обороны позиции, чтобы затем предпринимать новые наступательные действия и создать угрозу Инсбруку. Окруженный со всех сторон превосходящими силами врагов, Гайсмайер смог вывести остатки своих войск из окружения и перевести их через австрийские Альпы в Венецианскую область. Там Гайсмайер занимался перегруппировкой и пополнением своих сил и вступил в переговоры со швейцарцами и венецианцами .о совместной борьбе против Габсбургов. Но во время этих переговоров он погиб от руки подосланного австрийским правительством убийцы,
2 02

борьба тирольских крестьян под руководством Гай- смайера была заключительным актом Крестьянской войны. После того как были разбиты последние сопротивлявшиеся группы крестьян в горных районах Австрии, всюду начались преследования и массовые казни участников восстания. Число погибших крестьян превысило 100 тысяч. Крестьянство было разорено огромными контрибуциями.
Кровавое подавление Великой Крестьянской войны и жесточайшие репрессии против ее участников совершались с «благословения» Лютера и по его прямым призывам. Вначале, после того как стали известны «Двенадцать статей», Лютер опубликовал «Призыв к миру по поводу Двенадцати статей крестьянства в Швабии», в котором он обращался к обеим сторонам с увещаниями. Однако характер каждого из этих обращений совершенно отличен от другого. К «князьям и господам» Лютер обращается с призывом проявлять милосердие и умерить деспотизм, который озлобляет подданных. Лютер убеждает князей, что благоразумное отношение к подданным в их собственных интересах. «Вы должны знать, любезные господа, — пишет Лютер в обращении к князьям и феодалам, — это бог так устраивает, чтобы люди не могли и не хотели долго терпеть ваши безобразия. Вы должны измениться и следовать слову божьему. Если вы этого не сделаете дружелюбно и добровольно, то будете принуждены к этому в результате насилий и гибели. Если не крестьяне, то другие это сделают». В обращении же к крестьянам Лютер обрушивается на них с обвинениями в преступных действиях, в нарушении божественных и светских законов. Лютера возмущает главным образом то, что крестьяне в своих статьях ссылаются на «священное писание», на свободу христианина и т. п. Он разъясняет крестьянам, что христианская свобода не должна пониматься как свобода телесная, как свобода в материальных делах и в светских отношениях. Христианская свобода — это духовная свобода, а духовно человек может быть свободным, по мнению Лютера, даже оставаясь крепостным. Затем Лютер подробно останавливается на отдельных статьях крестьянских требований и называет их «грабительскими» по отношению к феодалам. Если крестьяне требуют освобождения от крепостного состояния, то, по
253

мнению Лютера, они тем самым посягают на собственность господ, которым крепостные принадлежат своим телом. Таково содержание лютеровского призыва «к миру». Когда же Лютер убедился, что этот его призыв не остановил восстания, то он опубликовал второй памфлет, озаглавленный «Против разбойных и кровожадных шаек крестьян», в котором он, отбросив всякие оговорки, требует расправляться с восставшими крестьянами без всякой пощады. Крестьяне, по мнению Лютера, нарушили «клятву верности», данную ими господам, подняли мятеж, «преступно грабят и расхищают монастыри и замки, которые им не принадлежат», — и все эти «ужасные и отвратительные грехи прикрывают Евангелием». Лютер уверяет, что все это — дело дьявола, который в своей «неистовствующей ярости обольстил, соблазнил, ослепил, ожесточил и возмутил много тысяч крестьян». Христос же, пишет Лютер, «ставит нас телесно и со всем имуществом под власть императора и светского права» и требует покорности «всякому человеческому порядку». Поэтому, пишет Лютер, крестьяне «дважды заслужили смерть — телесную и душевную». «Терпению и милосердию теперь не место!» «Пусть власти с успокоенной и чистой совестью продолжают действовать насилием до тех пор, пока у них будет жив, хотя бы один нерв». «Кто будет убит на стороне властей, тот явится настоящим мучеником господним». «Князья могут теперь заслужить небо пролитием крови».
Таким образом, перед лицом народной революции объединились Лютер и папа, лютеране и католики. Но кровавое подавление Крестьянской войны означало подавление главной движущей силы всего общественного подъема эпохи Реформации и развязывание всех сил феодальной реакции. Характеризуя антикрестьянскую деятельность Лютера во время Крестьянской войны, Ф. Энгельс писал: «С помощью библии были санкционированы и княжеская власть божьей милостью и безропотное повиновение, и даже крепостное право. Это было отречение не только от крестьянского восстания, но и от бунта самого Лютера против духовной и светской власти; Лютер, таким образом, предал князьям не только народное, но и бюргерское движение» 1.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 7,
стр. 368.
254

Причину поражения великого восстания немецкого крестьянства в XVI в. Энгельс видел в разрозненности крестьянских выступлений и неумении всех слоев оппозиции возвыситься над местными и провинциальными интересами, в том, что даже крестьяне и плебеи не смогли объединиться для совместных действий. Останавливаясь на этом указании Энгельса, В. И. Ленин подчеркивает, что речь идет о таких особенностях классовой природы крестьянства, которые лишают его возможности одержать победу в самостоятельных выступлениях. В. И. Ленин пишет, что «организованность, политическую сознательность выступлений, их централизацию (необходимую для победы), все это в состоянии дать распыленным миллионам сельских мелких хозяев только руководство ими либо со стороны буржуазии, либо со стороны пролетариата»1.
В XVI в. не могло быть и речи о руководстве со стороны пролетариата. Немецкое же бюргерство, несмотря на свою объективную заинтересованность в победе над феодализмом и в устранении препятствий к буржуазному развитию, оказалось неспособным возвыситься над местной ограниченностью и освободиться от опутывавших его феодальных связей, чтобы решительно поддержать основную силу антифеодальной революции. Основную причину этой тактики немецкого бюргерства следует видеть в его политической незрелости, обусловленной всей предыдущей историей его развития в раздробленной Германии.
1 В. И. Ленин, Сочинения, т. 25, стр. 181.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
После поражения Великой Крестьянской войны в Германии наступила политическая и общественная реакция. С подавлением крестьянского восстания положен был конец и всему общественному движению эпохи Реформации, развернувшемуся на фоне экономического подъема XV и начала XVI в., когда росли и процветалн германские города, расположенные в центре мировых торговых путей. Потерпели поражение все слои оппозиции, участвовавшие в движении. В выигрыше остались только князья, усиление которых означало усиление и закрепление раздробленности Германии, что и было, по словам Энгельса, главным результатом поражения Крестьянской войны.
Немецкие города, в которых бюргерская оппозиция была надолго сломлена, стали приходить в упадок. Восстановленная в городах власть патрициата сковывала в них развитие торговли и промышленности. Города попали в зависимость от князей, которые наложили на них тяжелые контрибуции и лишили их многих прав, которыми они раньше пользовались.
Упадок немецких городов, являвшийся одним из показателей политической реакции после Крестьянской войны, был позднее закреплен и мировыми событиями, когда начали сказываться последствия великих географических открытий — нового направления путей мировой торговли. Торговые пути через североитальянские города и Германию не играли уже прежней роли. В международной торговле получали первостепенное значение пути, которые связывали страны Востока с побережьем Атлантического океана. Результаты сказались на положении южногерманских городов, потерявших свое прежнее значение. Одновременно определился окончательный упадок Ганзейского союза северогерманских горд-
256

Дой после того, как господствующее положение iia северных морских путях заняла буржуазная Голландия.
Застой в области немецкой торговли, потеря рынков и наличие иностранной конкуренции отразились на положении немецкой промышленности. Элементы капиталистического производства, определившиеся уже в Германии в конце XV — начале XVI в. в форме мануфактуры, не получили дальнейшего развития. В упадок стала приходить и горная промышленность Германии. Немалую роль в общем упадке промышленного развития Германии сыграла победа феодальной реакции. Как писал Энгельс, «... повсеместное восстановление крепостного права явилось одной из причин, помешавших развитию промышленности в Германии в XVII и XVIII вв.»1. Для успешного развития мануфактур требовалось распространение промышленности не только в городах, но и в деревенской округе,, где не существовало цеховых преград и «патрицианской рутины», не говоря уже о том, что общая политическая реакция, произвол
и вымогательство территориальных князей парализовали деловую жизнь в стране.
Упадок городов и промышленной жизни в Германии имел своим последствием сокращение емкости внутреннего рынка для сельского хозяйства. В то же время сельское хозяйство Германий, оказавшейся в соседстве со странами восходящего промышленного развития, получило благоприятные перспективы для вывоза хлеба и промышленного сырья. Особо благоприятными были условия производства экспортного хлеба (главным образом ржи) в немецких землях восточнее Эльбы. В обстановке наступившей реакции и упадка городов выгоды от этого сельскохозяйственного производства и торговли доставались феодалам. «Капиталистический период,.— писал Энгельс, — возвестил в деревне о своем пришествии как период крупного сельскохозяйственного производства на основе барщинного труда крепостных крестьян»2.
В условиях, когда сопротивление крестьян было всюду сломлено, восточногерманским феодалам открылась полная возможность расширения своих хозяйств за счет
1 Ф, Энгельс, Крестьянская война в Германия. Приложения, М., 1952, стр. 148.
а Ф. Энгельс, там же, стр. 126.
257

dfoiia d земли одних крестьян и резкого сокращения участков других, а также за счет захватов общинных земель. Феодалы увеличивали, таким образом, предназначенную на вывоз продукцию сельского хозяйства, применяя в широких размерах барщинный труд согнанных со своих участков и ограбленных крепостных крестьян. Мелкие же участки, которые оставлялись или предоставлялись крестьянам, не носили уже характера самостоятельных хозяйств. Они становились придатком барского крупного хозяйства, которое обрабатывалось даровым крестьянским трудом и крестьянским инвентарем. Мелкие крестьянские хозяйства сохранялись лишь в той мере, в какой это представлялось феодалам необходимым для обеспечения своего собственного хозяйства трудом крепостных. Таким образом, усилившаяся в районах, где происходила Крестьянская война, феодальная реакция, начавшийся еще до Крестьянской войны процесс возобновления крепостного состояния крестьян, распространившись на восток, где существовали благоприятные условия для крупного производства товарного хлеба, сделался там орудием полного подчинения крестьян феодалам. На востоке этот процесс принял характер самой тяжелой барщинной системы, которую Энгельс характеризовал как крепостное право «во втором издании»1. В западных и юго-западных землях Германии, хотя они и явились исходным пунктом феодальной реакции и возобновления всеобщего крепостного состояния крестьянства, продолжала господствовать система мелких хозяйств, плативших феодалам главным образом денежный и натуральный оброк. Таких благоприятных условий для образования крупных барских хозяйств, как на востоке, здесь не было.
К политическим результатам поражения восставших крестьян и победы князей относится прекращение оппозиционного движения низшего немецкого дворянства. Немецкое дворянство, замки которого были разрушены грозным крестьянским восстанием, сочло необходимым сплотиться вокруг князей и отказаться по отношению к ним от всякой оппозиции. Дворяне всюду признали себя подданными князей, от которых они получали выгодные
1 Ф. Энгельс, Крестьянская война в Германии. Приложения, стр. 149.
258

должности, привилегии, освобождение от налогов и прежде всего бесконтрольную власть над крепостными крестьянами. Немецкое дворянство поддерживало полный суверенитет князей в делах церковного устройства в территориях.
Победившие князья извлекли для себя все выгоды из лютеровской реформации. Выше было показано, что еще до начала Крестьянской войны Лютер, связавший свою судьбу со светскими князьями, стремился приспособить к их интересам свою реформацию. После же Крестьянской войны лютеровская реформация полностью лишилась своей былой связи с народным движением, всякое ее революционное и оппозиционное острие было притуплено; она выродилась в орудие княжеского сепаратизма и секуляризации церковных земель в пользу князей. В этой связи Лютер и его ближайшие приверженцы уточнили свои взгляды по церковному устройству, придав более законченную форму догматической стороне своего учения. Лютер отступил от выдвинутого им вначале принципа «оправдания только верой». Его сторонники — в первую очередь Филипп Меланхтон — провели ряд мер по сохранению обрядовой стороны религии, что было шагом к сближению с католиками. Правда, у лютеран обрядность была подчинена буржуазному требованию «дешевой церкви». Пышность католического культа была упразднена, так же как и почитание икон и мощей. Торжественная католическая литургия (месса) заменена проповедью. Из семи католических «таинств» лютеране сохранили только два — крещение и причащение.
Выгодность лютеровской реформации для князей выразилась не только в том, что в княжествах, принявших ее, была проведена секуляризация церковных земель в пользу князей, но и в том, что в этих территориях к князьям перешла высшая власть в церковных делах. Само собой разумеется, что эти выгоды привлекли внимание и католических князей. Папа вынужден был разрешить им частичное проведение секуляризации в их территориях.
Княжеский сепаратизм, усилившийся в результате лютеровской реформации, рассматривался императором Карлом V как одно из главных препятствий к осуществлению его великодержавных планов создания универ¬
259

сальной христианской монархии Габсбургов. Карл V стремился поэтому к подавлению лютеранства путем строгого применения направленного против Лютера Вормсского эдикта 1521 г. Лютеровские князья выступили с протестом против применения Вормсского эдикта, что утвердило за ними название «протестанты», и вступили с некоторыми немецкими городами в союз, заключенный в городе Шмалькальдене (Тюрингия). Конфликт между императором Карлом V и IIIмалькальденским союзом принял в 40-х годах XVI в. характер открытой войны, получившей название «Шмалькальденской». Победа, одержанная императором и католиками в Шмалькальденской войне в 1548 г., не была окончательной, так как часть католических князей, стремящихся к более широкому проведению секуляризации, перешла во враждебный императору лагерь. Когда в начале 1552 г. протестантские немецкие князья вступили в союз с французским королем Генрихом II, который вторгся с 35-тысяч- ной армией в Лотарингию, Карл V оказался «всеми покинутым». Католические князья отказались от политики подавления протестантизма в Германии. Между князьями был заключен в 1555 г. в г. Аугсбурге религиозный мир, к которому вынужден был присоединиться и император Карл V. В основу Аугсбургского религиозного мира 1555 г. положены были принцип равноправности обоих вероисповедований и принцип незыблемости княжеского суверенитета, распространенного также на область религии. Установлено было, что каждый князь определяет религию своих подданных в своем княжестве. Те подданные, которые хотят остаться приверженцами вероисповедания, отличного от вероисповедания князя, должны быть выселены из владений этого князя. Этот принцип выражен в формуле «Cujus regio, ejus religio» (чья страна, того и вера).
Таким образом, немецкие княжества и вся Германия распались на две группировки — на католическую и протестантскую. В католическом лагере остались все наследственные земли Габсбургов, Бавария, Франкония. Протестантскую группировку образовали северо-германские княжества, герцогства Пруссия, Бранденбург, Саксония, Гессен, Брауншвейг, Верхний и Нижний Пфальц и Вюртемберг. Обе группировки различались не только своей церковной организацией, но и своей политической
260

ориентацией. Протестантские князья были более решительными противниками великодержавной политики Габсбургов.
Догмат единства веры, являвшийся отправным пунктом католической реакции, отстаивавшей незыблемость идеи универсальной христианской церкви, потерпел крах вместе с провалом политики создания универсальной христианской монархии. Вынужденный признать этот провал, Карл V в 1556 г. отрекся от престола. Империя его фактически распалась. Австрийские владения Габсбургов, а также Чехия и Венгрия перешли к брату Карла — Фердинанду I. К нему же перешла и корона Священной Римской империи, продолжавшей формальное существование в качестве символа реакционных политических сил в Европе. К сыну Карла, Филиппу II, перешли Испания, Нидерланды и владения Габсбургов в Италии.
Таким образом, после поражения Великой Крестьянской войны борьба реакционных политических сил между собой закончилась усилением и закреплением раздробленности Германии. Борьба за реформацию не была больше борьбой за обновление жизни Германии, за победу в ней прогрессивных сил народа. По словам Ф. Энгельса, она «выродилась в грызню между отдельными князьями и имперской центральной властью и имела своим последствием то, что Германия на 200 лет была вычеркнута из списка политически активных наций Европы»1.
Но, сравнивая революцию 1525 г. с революцией 1848—1850 гг. в Германии и рассматривая ход и тенденции ее исторического развития, Ф. Энгельс указал, что с дальнейшим развитием буржуазных отношений в Германии, с появлением в ней современной крупной буржуазии и развернувшейся борьбой современного рабочего класса, условия исторического развития в этой стране коренным образом меняются. Уже вскоре после революции 1848—1850 гг. К. Маркс и Ф. Энгельс указали, что борьба революционного рабочего класса Германии, поддержанная «вторым изданием Крестьянской войны», несет с собой грядущую победу прогрессивных сил немецкого народа над реакцией.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения, т. II, Госполитиздат, 1948, стр. 94.
261

СПИСОК РЕКОМЕНДУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
К. Маркс и Ф. Энгельс, Немецкая идеология. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч,. т. 3 (изд. 2-е).
К. Маркс, Хронологические выписки. «Архив Маркса и Энгельса», т. VII.
К. М а р к с, К критике гегелевской философии права. Введение. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 1 (изд. 2-е).
Ф. Энгельс, Людвиг Фейербах, гл. IV. К. М а р к с и Ф. Э н - гельс, Соч., т. 21 (изд. 2-е).
Ф. Энгельс, Крестьянская война в Германии, М., 1952 '(и «Приложения»).
Ф. Энгельс, Введение к английскому изданию брошюры: «Развитие социализма от утопии к науке». К. Маркс и Энгельс, Соч., т. XVI, ч. I. (изд. 1-е).
В. И. Л е н и н, К оценке Русской революции. В. И. Ленин, Соч., т. 15.
В. И. Л е н и н, О конституционных иллюзиях. В. И. Ленин, Соч., т. 25.
В. И. Лени н, Письмо к А. М. Горькому. В. И. Ленин, Соч., т. 35. стр. 92—94.
Ф. Бецольд, История Реформации в Германии, т. I—II, Спб., 1900.
А. И. Герцен, Письма об изучении природы, (Разные издания.)
М. М. Г у х м а н, От языка немецкой народности к немецкому национальному языку, М,. 1959.
И. Маце к, Гуситское революционное движение, М., 1954.
А. Н о р д е н, Во имя нации, М., 1953.
Б. И'. Пуришев, Очерки немецкой литературы XV—XVII вв., М,. 1955.
A. Н. Сави н, Религиозная история Европы эпохи Реформации, М., 1914.
М. М. С м и р и н, Очерки истории политической борьбы в Германии перед Реформацией, М., 1952.
М. М. С м и р и н, Народная реформация Томаса Мюнцера и Великая Крестьянская война, изд. 2-е, М., 1955.
B. В. Стоклицкая-Терешкович, Очерки по социальной истории немецкого города в XIV—XV вв., М.—Л., 1936.
В. Циммерман, История Крестьянской войны в Германии, т. I—II, М, 1937.
А. Штекли, Томас Мюнцер, М., 1961.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Стр.
Введение 3
Глава I. Экономический подъем Германии к началу XVI века 5
Глава II. Немецкая деревня перед Великой Крестьянской
войной 23
Глава III. Нарастание социальных противоречий в первые
десятилетия XVI века 35
Глава IV. Политическая обстановка в Германии в XV и в
начале XVI века 44
Глава V. Католическая церковь в начале XVI века и ее положение в Германии 56
Глава VI. Нарастание оппозиции феодальному строю в
XV веке 70
Глава VII. Подъем революционного и оппозиционного движения в начале XVI века 99
Глава VIII. Гуманистическое движение в Германии до ре-
формации^ 119
Глава IX. Начало реформации. Мартин Лютер .... 151
Глава X. Народная реформация Томаса Мюнцера . . 190
Глава XI. Великая Крестьянская война 211
Заключение 256
Список рекомендуемой литературы 262
В книге даны карты:
Центральная Европа накануне Реформации.
Экономическая карта Центральной Европы накануне Реформации.
Крестьянская война в Германии (1524—1525 гг.).
Центральная Европа в середине XVI века.

Моисей Менделевии, Смирин
ГЕРМАНИЯ ЭПОХИ РЕФОРМАЦИИ И ВЕЛИКОЙ КРЕСТЬЯНСКОЙ ВОЙНЫ
Редакторы Ю. С. Аксенову Г. Ф. Семенюк Редактор карт К А. Коровина Художник М. И. Гозенпут Художественный редактор Н. М. Ременникова Технический редактор Н. Н. Махова Корректор Л. А. Козлова
Сдано в набор 16/IX 1961 г. Подписано к печати 19/1 1962 г. 84X108732. Печ. л. 16,5 (13,53). Уч-изд.
л. 13,87+вкл. 0,75. Тираж 12 000. экз. А 04107. Учпедгиз. Москва, 3-й проезд Марьиной рощи, 41 Типография им. Ханса Хейдеманна, г. Тарту, Юликооли, 17/19. I. ЭССР. Заказ № 8244.
Цена без переплета 41 коп., переплет 8 коп.