В. А. ДЬЯКОВ
ОСВОБОДИТЕЛЬНОЕ
ДВИЖЕНИЕ
В РОССИИ
1825-1861ГГ.
• А. ДЬЯКОВ
ОСВОБОДИТЕЛЬНОЕ
ДВИЖЕНИЕ
В РОССИИ
1825-1861 гг.
g
МОСКВА
<мысль>
1979
9(01
ДЭЗ
РЕДАКЦИИ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
На 1-м форзаце:
Восстание 14 декабря 1825 г. на Сенатской площади.
Картина К. И. Кольмана. 1830-е годы
На 2-м форзаце:
Крестьянское восстание эпохи 1860-х годов.
Картина С. В. Герасимова. 1951 г.
Дьяков В. А.
ДЭЗ Освободительное движение в России,	1825—
1861. — М.: Мысль, 1979 —288 с., ил.
В пер.: 1р. 10 к.
Книга посвящена дворянской революционности в России. В ней
раскрываются вопросы, связанные с социальным составом русских ре-
волюционных организаций, их идейно-политическими установками,
программой и тактикой. Значительное внимание уделено освободитель-
ной борьбе других народов Российской империи. Перед читателем раз-
вертывается многомерная панорама важнейших конкретных событий,
встают фигуры наиболее крупных деятелей движения. Сравнительно-
исторический подход дает возможность не только оттенить героизм и
самопожертвование дворянских революционеров, но и показать их под-
линную роль в истории нашей Родины.
10604-183	9(C) 1
Д 004(01 )-79 56'79- 0505010000
© Издательство .Мысль». 1979
ВВЕДЕНИЕ
Начальный период дворянской революционности
в России связан с деятельностью декабристов. Пятеро из
них — М. П. Бестужев-Рюмин, С. И. Муравьев-Апостол,
К. И. Рылеев, П. И. Пестель и П. Г. Каховский — окон-
чили свою жизнь на виселице 13 (25) июля 1826 г. Их
самоотверженность и героизм стали символом всего пер-
вого этапа освободительного движения. Именно поэто-
му изображения казненных вынесены на обложку гер-
ценовской «Полярной звезды», которая была отпечатана
Вольной русской типографией, игравшей столь видную
роль в заключительном периоде истории дворянской ре-
волюционности. Выход новой «Полярной звезды» при-
урочивался к 30-летию казни, обложка подчеркнуто
воспроизводила название журнала, с которым сотруд-
ничали многие декабристы. Обращаясь к читателям но-
вого издания, получившего подзаголовок «третное обо-
зрение освобождающейся России», А. И. Герцен заяв-
лял: «Русское периодическое издание, выходящее без
цензуры, исключительно посвященное вопросу русского
освобождения и распространению в России свободного
образа мыслей, принимает это название, чтоб показать
непрерывность предания, преемственность труда, внут-
реннюю связь и кровное родство» Г Медальон для об-
ложки «Полярной звезды», выполненный по просьбе
А. И. Герцена английским рабочим-гравером Вильямом
Линтоном, производил на современников сильное впе-
чатление. 3 (15) ноября 1857 г. возвращающийся из
ссылки Т. Г. Шевченко записал в своем дневнике:
«. . .портреты первых наших апостолов-мучеников ме-
ня. .. тяжело, грустно поразили... Как бы хорошо бы-
ло, если бы выбить медаль в память этого гнусного со-
бытия. С одной стороны — портреты этих великомучени-
ков с надписью «Первые русские благовестители свобо-
ды», а на другой... — портрет неудобозабываемого Тор-
моза [т. е. Николая I. — В. Д.] с надписью «Не первый
русский коронованный палач»» 2.
Первыми историками революционного движения
3
в России были его активные деятели: М. С. Лунин и
Н. М. Муравьев, А. И. Герцен и Н. П. Огарев, Н. Г. Чер-
нышевский и Н. В. Шелгунов, С. М. Степняк-Кравчин-
ский и Г. В. Плеханов. Источниковая база их работ
в связи с объективными условиями была весьма ограни-
ченной. Лица, располагавшие более широким кругом
источников, в том числе занимавшиеся соответствующей
проблематикой представители официальной науки, как
правило, либо замалчивали соответствующую тематику,
либо освещали ее тенденциозно, с самодержавно-охрани-
тельных или либерально-буржуазных позиций. Дорево-
люционная наука почти не подготовила почвы для раз-
вертывания исследований в данной области; она, как
справедливо подчеркивает М. В. Нечкина, «не сумела
даже понять революционное движение ни как самостоя-
тельную тему, ни как органическую часть исторического
процесса» 3.
Подлинно научная, марксистская концепция револю-
ционного движения в России, которая трактует его раз-
витие как единый процесс, тесно связанный с выступле-
нием народных масс внутри страны и с международным
освободительным движением, дана в произведениях
В. И. Ленина. Именно ленинские работы открыли путь
для введения в историко-революционные исследования
«критерия классов» и основанной на этом критерии пе-
риодизации освободительного движения в России с вы-
делением трех этапов его истории: дворянского, разно-
чинского, пролетарского.
Дворянскому этапу, охватывающему четыре предре-
форменных десятилетия, советские исследователи посвя-
тили многие монографии, статьи, публикации. Наиболее
разносторонне рассмотрена ими история декабристского
движения. Начало советскому декабристоведению поло-
жили работы, появившиеся в связи со столетием восста-
ния 14 декабря 1825 г. и подготовленные С. Я. Гессеном,
Н. Ф. Лавровым, А. Е. Пресняковым, Н. С. Черновым,
П. Е. Щеголевым и др., а также монографические иссле-
дования М. В. Нечкиной об Обществе соединенных сла-
вян и Н. М. Дружинина о Северном обществе4. Позже
декабристскую тематику разрабатывали представители
различных гуманитарных наук, в их числе М. К Азадов-
ский, В. Г. Базанов, Ю. Г. Оксман, С. Б. Окунь,
Н. К. Пиксанов, И. В. Порох, А. В. Предтеченский,
4
Б. Е. Сыроечковский, А. В. Фадеев. В 1955 г. опублико-
ван двухтомный фундаментальный труд М. В. Нечкиной,
в котором были учтены все достижения советского де-
кабристоведения и представлены ее многочисленные соб-
ственные изыскания5. В последующие годы, опираясь
на уже достигнутые успехи, в разработку темы включи-
лись С. С. Волк, С. С. Ланда, П. Н. Ольшанский,
О. В. Орлик, В. А. Федоров, Г. П. Шатрова и другие
исследователи. Внушительные результаты работы совет-
ских специалистов подведены многочисленными на-
учными конференциями, состоявшимися в связи со
150-летием восстания декабристов.
История освободительного движения конца 20-х —
первой половины 30-х годов XIX столетия нашла отраже-
ние в ряде специальных исследований, которые, учиты-
вая опубликованные до революции работы М. К. Лемке,
М. А. Цявловского, Б. М. Эйхенбаума и других авторов,
опираются главным образом на новые документальные
источники. Так, о деятельности А. И. Полежаева, о круж-
ке братьев Критских, Оренбургском тайном обществе,
сунгуровцах, деле штабс-капитана Ситникова речь идет
в статьях А. Л. Мандрыкиной, М. Д. Рабиновича,
Г. Г. Фруменкова, а также в книге Л. И. Насонкиной6.
Тайному обществу братьев Раевских (Курск, 1830 г.) по-
священа статья ГТ. Бейсова7, делу о «возмутительных
листках» во Владимирской губ. — документальный обзор
А. Сабурова8, «нежинским вольнодумцам» в связи с био-
графией Н. В. Гоголя — статья С. Машинского и значи-
тельные фрагменты в книге Д. М. Иофанова9. В спе-
циальных работах М. Я. Полякова и В. П. Гурьянова
рассматривается участие В. Г. Белинского в кружке
«11-го нумера» 10. Что касается кружка, в котором участ-
вовали в начале 30-х годов А. И. Герцен и Н. П. Огарев,
то о нем (при отсутствии специальных работ) упоми-
нается в монографиях, которые посвящены этим деяте-
лям, в частности в книге Е. Л. Рудницкой об Огареве11.
Из сравнительно немногочисленных исследований, посвя-
щенных международным связям русского освободитель-
ного движения, назовем книгу О. В. Орлик, освещающую
контакты с Францией 12.
Изучалась также история революционных организа-
ций общероссийского масштаба, существовавших в
40-х годах. Кирилло-Мефодиевскому обществу посвя?
5
щены, например, работы А. И. Бортникова, П. А. Зайонч-
ковского, Г. Я. Сергиенко 13. Несравненно многочислен-
нее научная литература о петрашевцах, в создании кото-
рой участвовали А. К. Буцик, В. С. Мартыновская,
Н. В. Минаева, В. И. Семевский, Т. И. Усакина и др.
Особо выделяются здесь работы В. Р. Лейкиной-Свир-
ской, начавшей заниматься этой темой в первые годы
Советской власти и игравшей активную роль в подготов-
ке двух документальных трехтомников; этой теме она
посвятила монографию и ряд статей и. Общественно-по-
литические и философские взгляды петрашевцев рас-
смотрены в статье В. Е. Евграфова ,5. Среди литерату-
роведческих работ необходимо выделить вышедшую не-
давно вторым изданием публикацию Н. Ф. Бельчикова,
в которой кроме документов заслуживает внимания со-
держательная вводная статья и обстоятельные коммен-
тарии 1в.
Следует отметить, что изучение различных аспектов
национально-освободительных движений других народов
Российской империи развивается довольно неравномер-
но. Ощутимые успехи имеются в разработке истории
польского освободительного движения и русско-польских
революционных связей, что нашло отражение в исследо-
ваниях В. А. Бориса, В. А. Дьякова, Г. И. Марахова,
И. С. Миллера. И. М. Нефедова, П. Н. Ольшанского,
Б. С. Попкова, А. Ф. Смирнова и других ученых, а также
в ряде коллективных работ, вышедших за последнее вре-
мя 17. Хотя и медленно, но развертывается изучение осво-
бодительного движения на Украине и его связей с рус-
ским и польским освободительными движениями. Над
этой проблематикой работали и работают ряд украин-
ских ученых, в том числе Е. С. Шаблиовский, занимаю-
щийся связями Т. Г. Шевченко и Украины с русскими
революционными демократами, а также Г. Я. Сергиенко,
который подготовил монографическое исследование об
общественно-политическом движении на Украине во вто-
рой четверти XIX в.18 Имеются отдельные работы, по-
священные общественно-политическим движениям наро-
дов Прибалтики и Закавказья, Казахстана и Средней
Азии, Поволжья и Приуралья.
Отдельного рассмотоения заслуживает монографиче-
ское исследование В. Г. Вержбицкого о революционном
движении в русской армии с 1826 по 1859 г., вводящее
6
в оборот массу новых, в основном архивных первоисточ-
ников 19. Поскольку с военнослужащими так или иначе
была связана история значительной части революцион-
ных организаций и групп, существовавших в указанный
период, автор во многих случаях выходит за пределы
своей темы, приводя фактический материал, делая вы-
воды и оценки, касающиеся их деятельности в целом
(например, о тайном обществе братьев Критских, сунгу-
ровцах, кружке А. П. Кузьмина-Караваева и т. д.). Не-
сомненную ценность представляют разделы, посвящен-
ные массовым солдатским выступлениям — севастополь-
скому восстанию (1830 г.) и восстанию военных поселян
в Новгородской губ. (1831 г.); интересно и ново все то,
что касается различных проявлений антиправительствен-
ной настроенности части военнослужащих, выливавшей-
ся в одиночные или групповые акты протеста, в чтение
запрещенных изданий, выход в отставку или основанный
на политических мотивах переход в армию противника.
В смысле территориальном работа В. Г. Вержбицкого
охватывает польскую и украинскую проблематику,
в смысле хронологическом — значительно выходит за
ставшие традиционными рамки первой половины XIX в.
Революционным организациям и кружкам в России
второй четверти XIX в. посвящена обобщающая моногра-
фия И. А. Федосова. Свою задачу автор формулирует
следующим образом: «...проследить революционную
струю в общественном движении, проследить и суммиро-
вать проявления революционного протеста против само-
державно-крепостнического строя, будь то коллективные
выступления или выступления одиночек, раскрыть осо-
бенности революционных выступлений данного времени,
движущие силы, социальный состав участников, показать
вызревание элементов нового разночинского этапа ре-
волюционного движения в рамках еще дворянского эта-
па»20, Поставленные задачи разрешены в монографии на
весьма широкой Источниковой базе, с привлечением мно-
гих неизвестных ранее документов. Особенно удачными
нам представляются в монографии разделы и фрагменты
текста, посвященные анализу мировоззрения и полити-
ческих взглядов отдельных революционных деятелей или
оппозиционно настроенных лиц, в частности А. В. Бер-
дяева; интересен и содержателен данный в качестве при-
ложения «Обзор источников и литературы». Однако
7
И. А. Федосов ограничил свое исследование рамками
только русского общественно-политического движения,
а все, что имеет национальную окраску, даже Кирилло-
Мефодиевское общество, не стало предметом рассмотре-
ния в данной книге.
Анализ имеющейся литературы подводит к выводу
о том, что при всей значительности результатов, уже до-
стигнутых в разработке истории первого этапа освободи-
тельного движения в России, остаются пока нерешен-
ными существенные задачи. Они связаны прежде всего
с тем, что в историографии нет работ, охватывающих
весь этап и в комплексе рассматривающих все более или
менее значительные революционные организации, все
проявления общественно-политического протеста как в
самой России, так и в национальных районах Россий-
ской империи. Движение декабристов изучалось, как
правило, обособленно, хотя оно является неотъемлемой
составной частью первого этапа освободительного дви-
жения и потому не должно рассматриваться в отрыве от
его остальных частей. Десятилетие после ареста петра-
шевцев бедно яркими событиями, но и оно ни в коем слу-
чае не должно выпадать из поля зрения, когда речь идет
об этапе в целом. Русское освободительное движение по
своим задачам и организационному уровню существенно
отличалось от польского национально-освободительного
движения, от общественно-политических движений на
Украине, в Белоруссии и т. д. Однако ни то ни другое
нельзя правильно понять и оценить в отрыве друг от
друга, без учета взаимодействий и взаимовлияний, без
понимания того, что борьба шла против единого врага —
российского самодержавия и того социально-экономиче-
ского строя, воплощением которого оно являлось.
Весьма интересные и вполне обоснованные сообра-
жения высказала по данному кругу вопросов М. В. Неч-
кина. В своем докладе на Всесоюзной научной конферен-
ции «В. И. Ленин и историческая наука» (Киев, 1968 г.),
указывая на то, что до сих пор исследования практически
не выходят за рамки узких периодов одного этапа движе-
ния и одного народа, она говорила: «Проблема же срав-
нивания процессов почти не поставлена. В частности, во-
прос дворянской революционности совершенно необосно-
ванно, молчаливо считается какой-то специфически «рус-
ской» и даже «декабристской» проблемой. Дворянский
8
революционер неправомерно стал каким-то синонимом
декабриста, и только. Между тем по отношению к де-
кабристам это более общее понятие, декабрист лишь кон-
кретное проявление данного общего явления. Движение
декабристов — в основном единое явление, национальных
декабризмов, на мой взгляд, нет, но явление дворянской
революционности шире декабризма и существует в целом
ряде движений»21. Далее М. В. Нечкина обратила вни-
мание на нежелательные последствия того, что дворян-
ский этап движения изучается по частям, а не во вну-
треннем органическом единстве. «Отсутствие работы
в этом направлении, — говорится в докладе, — обедняет
научное исследование: во-первых, пропадает целый этап;
во-вторых, исчезает специфика и глубина при изучении
многих отдельных деятелей — они оказываются или за-
бытыми, или трактуются как либералы, что, пожалуй,
еще хуже, или же подтягиваются к революционным де-
мократам, что неправильно. Уничтожается, кстати, и
проблема развития их деятельности и мировоззрения, пе-
рехода ее на высшую ступень, пример чего мы видим
в Герцене и Огареве»22.
Сравнительно-типологический аспект исследования,
полезный для изучения общественно-политических дви-
жений внутри Российской империи, естественно, не утра-
чивает своего значения и за ее пределами. «Дворянская
революционность, — справедливо отмечала в своем док-
ладе М. В. Нечкина, — категория общеисторическая, а не
только российская», и к этой категории могут быть от-
несены «множество деятелей Английской революции
XVII в.», «немало представителей революционной Фран-
ции»23. Сопоставления такого порядка, несомненно, от-
крывают новые возможности для более глубокого ана-
лиза соответствующего круга явлений как во всеобщей,
так и в отечественной истории.
Историографическая ситуация и вытекающие из нее
соображения позволяют вполне однозначно определить
настоящую работу как попытку если не решить (это едва
ли посильно для одного исследователя), то приблизить-
ся к решению вышеперечисленных задач. Во-первых,
в книге рассматривается весь дворянский этап освободи-
тельного движения в России, начиная от времени вызре-
вания идей декабризма и кончая кануном первой рево-
люционной ситуации, т. е. теми годами, когда дворянские
9
революционеры передали эстафету революционным раз-
ночинцам. Во-вторых, русское революционное движение
освещается во взаимосвязи и сопоставлении с освободи-
тельными движениями других народов Российской импе-
рии. И в-третьих, все эти движения анализируются, на-
сколько это возможно, на широком общеисторическом
фоне.
Структура книги основывается на проблемно-темати-
ческом принципе.
Первая глава дает общую характеристику освободи-
тельного движения и намечает важнейшие поворотные
пункты его развития. Во второй главе рассматриваются
изменения в социальном облике движения, теснее всего
связанные и точнее всего отражающие те сдвиги, кото-
рые происходили в социально-экономическом строе об-
щества и которые являются для историка освободитель-
ного движения одной из наиболее важных областей ис-
следования. Изменения эти начались сразу же после раз-
грома декабристских организаций, они накапливались
постепенно до тех пор, пока в эпоху падения крепостного
права не привели к определенному качественному скачку,
в результате которого ведущая роль в движении перешла
от дворянства к разночинцам.
Исключительно важную область историко-револю-
ционных исследований образуют идеологические про-
блемы. В книге они выделены в два самостоятельных,
тесно связанных между собой раздела; третья глава по-
священа декабризму и 30-м годам, в четвертой — рас-
сматриваются политические воззрения участников дви-
жения 40-х и 50-х годов, их взгляды на государственное
устройство будущего «идеального» общества. Здесь осо-
бое внимание уделено соотношению общедемократиче-
ских и социалистических идей, либерализма и револю-
ционности.
Примерно тот же круг вопросов, но на ином конкрет-
ном материале и на ином уровне исследуется в пятой
и шестой главах книги. В них речь идет, с одной стороны,
об идеологии и движущих силах национально-освободи-
тельной борьбы различных народов, входивших в Рос-
сийскую империю, с другой — о тактике и организацион-
ной структуре как общероссийского, так и национальных
движений. Открывающиеся при этом возможности сопо-
ставлений используются для выявления тех или иных ти-
10
пологических схождений, для анализа как общих черт
различных движений, так и исторически обусловленной
специфики каждого из них.
В книге, к сожалению, нет отдельной главы, осве-
щающей межнациональные революционные связи наро-
дов Российской империи, а также важнейшие аспекты
взаимоотношений между освободительным движением
в России и в других странах Европы. Самостоятельное
рассмотрение данного круга вопросов позволило бы бо-
лее широко использовать преимущества сравнительно-
исторического подхода к изучаемым явлениям, а также
подчеркнуть существенные особенности освободительного
движения в стране с многонациональным населением,
более отчетливо представить те зачатки интернациональ-
ных связей, которые зародились в движении уже на пер-
вом этапе его развития. Указанный круг вопросов от-
части затрагивается в главе бив Заключении. (Их спе-
циальное рассмотрение — дело будущего.)
Хронологические и тематические рамки работы на-
столько широки, а количество связанных с ее содержа-
нием документальных материалов настолько значитель-
но, что автор не мог и не пытался заново провести все-
объемлющие архивные разыскания. Книга основывается
главным образом на печатных источниках и имеющейся
литературе. Однако там, где возникала необходимость
дополнить или уточнить приводимые в литературе сведе-
ния, где ставился вопрос, освещавшийся до сих пор не-
достаточно или выпавший из поля зрения исследовате-
лей, автор обращался к документальным первоисточни-
кам, хранящимся в Москве, Ленинграде, Вильнюсе,
Киеве и ряде других городов, а также использовал мате-
риалы польских архивов. Активно использованы в тексте
фонды Центрального государственного архива Октябрь-
ской революции, высших органов государственной власти
и органов государственного управления СССР (ЦГАОР)
и Центрального государственного военно-исторического
архива СССР (ЦГВИА). Их характеристика дается в
соответствующих разделах книги.
ГЛАВА I
ОБЩИЙ ХАРАКТЕР
ОСВОБОДИТЕЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ
И ВАЖНЕЙШИЕ ПОВОРОТНЫЕ
ПУНКТЫ ЕГО РАЗВИТИЯ * В
1. СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ОБСТАНОВКА
И ПЕРИОДИЗАЦИЯ ИСТОРИИ
ОСВОБОДИТЕЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ В РОССИИ
В России первой половины XIX в. исторический про-
цесс обусловливался прежде всего кризисом феодально-
крепостнических отношений, нараставшим постепенно и
достигшим особой напряженности в 30—50-х годах. Обо-
стрение социальных противоречий выражалось в стихий-
ных выступлениях угнетенных слоев населения, в том
числе крепостного крестьянства L Поражение царизма
в Крымской войне 1853—1856 гг. вызвало острое недо-
вольство не только народных масс, но и так называемого
образованного общества, которое воочию убедилось в
неспособности правительства защищать их классовые
интересы как внутри страны, так и на международной
арене2. Не случайно Александр II уже в марте 1856 г.
высказал российскому дворянству, в лице его московских
предводителей, мысль о том, что лучше освободить кре-
стьян сверху, нежели ждать, когда они сами освободят
себя снизу. Причина столь радикального предложения
заключалась, разумеется, не в доброй воле нового мо-
нарха. Решающее воздействие оказывала та «сила эко-
номического развития, втягивавшего Россию на путь ка-
питализма», о которой писал В. И. Ленин3.
Соответствующие изменения происходили не только
в социально-экономической, но и в политической системе.
«Российское самодержавие пыталось создать новую
форму монархии, юридически ограничивающую абсолю-
тизм, но фактически сохраняющую единоличную власть
государя» — так определил Н. М. Дружинин суть ново-
введений Александра I, относящихся к начальному этапу
12
его царствования 4. Относительно соответствующих перё-
мен, происшедших в период «аракчеевщины» и в царст-
вование Николая I, специалисты высказывают противо-
речивые суждения. Конечно, публичные мотивировки и
внешние атрибуты преобразований видоизменились, но
думается все-таки, что подспудный их смысл оставался
прежним. Речь шла лишь о несколько иной внешней
форме приближения политических институтов Россий-
ской империи к тому типу абсолютистской монархии, ко-
торый существовал в западных странах. Прав, нам ка-
жется, Н. П. Ерошкин, когда, анализируя николаевскую
эпоху, заявляет, что «по мере продвижения абсолютной
монархии в направлении монархии буржуазной идет про-
цесс высвобождения ее от элементов крайнего деспо-
тизма» 5.
Стремление самодержавия как можно дольше сохра-
нить старый строй отразилось прежде всего в усилении
карательных функций государства, в частности в созда-
нии Николаем I печально знаменитых Корпуса жандар-
мов и III отделения, главная функция которых состояла
в борьбе с освободительным движением6. Что касается
всей остальной сети государственных учреждений и мно-
гочисленного царского чиновничества, то о них можно
судить по изданному за границей полуофициозному из-
данию, в котором говорилось, между прочим, чтов 1859 г.
из 45 губернаторов «24 должны бы быть сменены без
малейшего замедления, из них 12 как всем известные
мошенники, а 12 по сомнительной честности и совершен-
ной неспособности»; из остальных 21-го — еще 10 «могут
быть терпимы, но лишь по необходимости»7. П. А. Зай-
ончковский, изучивший формулярные списки губернато-
ров и вице-губернаторов по состоянию на 1852 г., сопо-
ставляя их с другими источниками по данному кругу во-
просов, пришел к следующему выводу: «Анализ деятель-
ности губернской администрации полностью подтвер-
ждает сложившееся представление о том, что именно
в этом звене в наибольшей степени было распространено
самое безудержное беззаконие, казнокрадство, взяточни-
чество, ложь и другие пороки. Эти явления не встречали
должного противодействия в верхах. Правительство...
не в состоянии было предпринять какие-либо серьезные
меры... В этом проявлялось разложение всей системы
феодализма, и в первую очередь его надстройки»8.
13
Потрава помещиком хлеба на крестьянском поле.
Картина П. Соколова 1860-е годы
Историческая обстановка на протяжении всего рас-
сматриваемого периода настоятельно выдвигала на пер-
вый план проблему ликвидации крепостничества, ломки
сословных перегородок, демократизации всей политиче-
ской системы, соответствующей перестройки образования
и культуры. (^Замена феодально-крепостнических бур-
жуазными отношениями являлась объективной потреб-
ностью общественного развития, от которой в конечном
счете не могли остаться и не оставались в стороне ни
одна социальная группа, ни одна область общественной
деятельности. Способы решения крестьянского вопроса,
проекты тех или иных реформ становились предметом
живого интереса представителей различных сфер обще-
ственной мысли, науки, литературы, искусства. Жизнь в
той или иной мере втягивала в освободительное движе-
ние либерально настроенную часть дворянства, которая
в условиях тогдашней неразмежеванности между либе-
рализмом и демократизмом могла выступать и иногда
фактически выступала в качестве временного союзника
14
сторонников революции. Крестьянство России, стоявшее
на низком уровне политического развития, было темным
и забитым; рабочий класс в стране еще не сложился;
немногочисленная буржуазия не представляла сколько-
нибудь самостоятельной силы ни в экономике, ни в по-
литике. Объективные обстоятельства складывались та-
ким образом, что глашатаями и борцами за введение
новых капиталистических порядков становились выход-
цы из привилегированного феодального сословия — дво-
рянские революционеры. Подчеркивая эту сторону воп-
роса на примере движения декабристов, М. В. Нечкина
писала: «Основные лозунги декабристов — уничтожение
крепостного права и самодержавия — являются лозунга-
ми буржуазной революционности»9.
Как известно, свою периодизацию истории освободи-
тельной борьбы В. И. Ленин основывал прежде всего на
социальной принадлежности ее участников. «Освободи-
тельное движение в России, — писал он в 1914 г.,—
прошло три главные этапа, соответственно трем главным
классам русского общества, налагавшим свою печать на
движение: 1) период дворянский, примерно с 1825 по
1861 год; 2) разночинский, или буржуазно-демократиче-
ский, приблизительно с 1861 по 1895 год; 3) пролетар-
ский, с 1895 по настоящее время» 10. Называя второй этап
еще и «народническим», В. И. Ленин указывал на господ-
ствовавший в движении этап идеологии, но идеологиче-
ский критерий не выдвигался им на первый план, а к дво-
рянскому этапу данный критерий в его работах не при-
менялся вовсе. На протяжении каждого из трех этапов
происходили более или менее значительные изменения
в социальном облике и в идеологии движения. Совер-
шенно очевидно, что именно эти изменения дали исход-
ный материал для внутренней периодизации каждого от-
дельного этапа. Относительно внутренней периодизации
дворянского этапа отметим, что до сих пор наиболее ар-
гументированный ее вариант предложен И. А. Федосо-
вым, но охватывает он только вторую четверть XIX в.
По мнению И. А. Федосова, в ней должны быть выделе-
ны три периода: 1) 1826—1834 гг., когда движение раз-
вивалось в русле декабристских традиций, хотя приоб-
ретало и некоторые новые черты; 2) 1835—1840 гг. —
время спада движения и полного преобладания сил ре-
акции; 3) 1841 —1849 гг. — период общественного подъ-
15
ема, базой которого послужило «нарастание массового
крестьянского движения, обострение всех противоречий
феодального общества» н. Как видно, в данной периоди-
зации отсутствует движение декабристов и 50-е годы,
которые не входят в хронологические рамки монографии
И. А. Федосова, но являются важными составными ча-
стями этапа дворянской революционности.
2.	ДЕКАБРИСТЫ И ОСВОБОДИТЕЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ
ДО СЕРЕДИНЫ 30-х ГОДОВ
Имея в виду восстание 14 декабря, В. И. Ленин
писал: «В 1825 году Россия впервые видела революцион-
ное движение против царизма...»12 С названной даты
он и начинает первый этап освободительной борьбы
в России, но при этом добавляет слово «примерно»,
указывая тем самым на наличие у этого события доволь-
но длительной и важной предыстории. Советская истори-
ческая наука очень много сделала для изучения генезиса
декабристских организаций и процесса формирования
идеологии декабризма. Одной из наиболее содержатель-
ных работ, посвященных данному кругу вопросов, яв-
ляется монография С. С. Ланды13. Выходу «распропа-
гандированных» декабристами войск на Сенатскую пло-
щадь, восстанию в Черниговском полку и конно-пионер-
ном батальоне Литовского корпуса предшествовало це-
лое десятилетие, насыщенное событиями, может быть и
не столь яркими, но органически входящими в историю
дворянского этапа освободительного движения. Истоки
декабризма восходят к эпохе Н. И. Новикова и А. Н. Ра-
дищева, в пробуждении сознания декабристов большую
роль сыграли Отечественная война 1812 г. и заграничные
походы. 1816 годом датируется возникновение декабрист-
ского тайного общества Союза спасения, что является
уже не предысторией, а непосредственной историей дви-
жения декабристов. М. В. Нечкина вполне обоснованно
называет последующие годы самостоятельным и своеоб-
разным периодом первого этапа, датируя его 1816—
1825 гг. и подчеркивая принципиальные отличия движе-
ния в этот период14.
В 1818 г. Союз спасения был сменен Союзом благо-
денствия, существовавшим до 1821 г. Крупнейшими де-
кабристскими организациями являлись возникшие в
16
1821 г. Южное и Северное общества, а также возникшее
в 1823 г. Общество соединенных славян, соединившееся
в 1825 г. с Южным обществом. Состав тайных обществ
точно установить невозможно, но примерное представ-
ление об их численности дает тот факт, что к следствию
и суду по делу декабристов было привлечено 579 человек.
Под влиянием членов обществ, иногда весьма сильным,
находилось несколько тысяч военнослужащих Петер-
бургского гарнизона, частей 1-й и 2-й армий. Идеология
декабризма оказывала свое воздействие на передовых
представителей дворянства, вызывая появление более
или менее самостоятельных оппозиционных групп вроде
оренбургской и новочеркасской. Предшественником
Оренбургского тайного общества являлся масонский
кружок, возникший в 1813 г., а возможно, и еще раньше.
К моменту разгрома общества в 1827 г. через него про-
шло свыше двадцати военнослужащих (в том числе из
оренбургского и уральского казачьего войска), а также
чиновников среднего и низшего ранга 15. Как выяснилось
в 1829 г., нечто похожее на такой кружок, только в не-
сравненно меньшем масштабе существовало на терри-
тории Войска Донского — в Новочеркасске16. Стихийное
выступление солдат лейб-гвардии Семеновского полка
в 1820 г. показало, что, готовя восстание, декабристы
вправе были рассчитывать на определенную поддержку
так называемых нижних чинов. Декабристское движение
было ориентировано прежде всего на военнослужащих,
но среди его активных участников значительную про-
слойку составляли и гражданские лица.
Во второй половине 20-х годов карательными орга-
нами царизма были раскрыты и ликвидированы несколь-
ко небольших кружков и групп, участники которых нахо-
дились под воздействием идеологии декабристов и пыта-
лись так или иначе продолжать начатое ими дело. По
делу о кружке братьев Критских, существовавшем в Мо-
скве, было арестовано 13 молодых людей17. В 1830 г.
по доносу относительно «тайного общества» в Курске ве-
лось следствие, которое показало, что семье «первого де-
кабриста» В. Ф. Раевского и ее ближайших соседей не
была чужда декабристская идеология 18. Чаще всего де-
ятельность названных кружков и групп ограничивалась
чтением «потаенной» литературы и словесным выраже-
нием вольномыслия в кругу близких приятелей. У участ-
17
ников Оренбургского тайного общества существовал,
правда, план вооруженного восстания, но осуществить
его они не пытались. До «дела» не доходило, но «слово»,
в большинстве случаев, было революционным.
Существовали и такие группы, которые даже в «сло-
вах», как правило, не выходили за пределы либерализма.
Деятельность одной из таких групп отражает следствен-
ное дело о «возмутительных листах», распространявших-
ся в 1830 г. в Муроме и его окрестностях. Авторов и рас-
пространителей до конца уличить не удалось, хотя все
нити вели к группе выходцев из мещанской среды и воль-
ноотпущенников, среди которых мы видим помещичьего
архитектора, гувернантку, портного, живописца, музы-
канта, камердинера и т. д.19 Показателен в этом смысле
и круг лиц, которых канцелярист А. В. Осинин пытался
вовлечь в «Благоуспешно-человеколюбивое общество»
(Владимир, 1827 г.),—это были мелкие чиновники раз-
ночинского происхождения, недовольные существующим
строем, но не готовые вступить на путь революционной
борьбы за его ликвидацию20. Среди «нежинских воль-
нодумцев» (так назывался кружок, существовавший
в Нежинском лицее в 1827—1828 гг., т. е. в тот период,
когда там учился Н. В. Гоголь) преобладали выходцы
из низших слоев дворянства, живущих главным образом
на собственный заработок. Определенная связь «дела
о нежинских вольнодумцах» с идеями декабризма несом-
ненна, но собственные их воззрения, как правило, не вы-
ходили за рамки либерализма и просветительства21. При-
мерно то же можно сказать о тех харьковских студентах
и офицерах, которые в 1827 г. обвинялись в чтении и рас-
пространении «зловредных» сочинений22.
Декабристские традиции играли важную роль на про-
тяжении всего дворянского этапа истории освободитель-
ного движения в России. Однако форма их воздействия
не оставалась неизменной. Начало 30-х годов стало
в этом смысле весьма заметным рубежом. Севастополь-
ский бунт и восстания военных поселян в Новгородской
губ. и на Украине, Июльская революция 1830 г. во Фран-
ции и польское восстание 1830—1831 гг. — все это были
события, которые, заново всколыхнув русское общество,
несколько ослабили эмоциональную связь передовых его
представителей с 1825 годом и в то же время дали бога-
тый материал для сравнений. Это отчетливо сказалось,
18
в частности, на тех кружках, которые возникли в начале
30-х годов среди студентов Московского университета.
Одним из таких кружков было «Литературное обще-
ство 11-го нумера», возглавлявшееся В. Г. Белинским и
получившее свое название от номера комнаты студенче-
ского общежития, где чаще всего происходили собрания.
Большинство в кружке составляли выходцы из разночин-
ской среды, с сочувствием воспринявшие написанную
юным В. Г. Белинским драму «Дмитрий Калинин» с ее
резким протестом против крепостничества и социального
неравенства вообще23. Возникнув несколько позже, па-
раллельно существовали, с одной стороны, литературно-
философский кружок Н. В. Станкевича, куда входили
К. С. Аксаков, М. А. Бакунин и др., а с 1833 г. также
В. Г. Белинский24, с другой — более радикальный по по-
литическим позициям кружок А. И. Герцена — Н. П. Ога-
рева, участники которого интересовались французским
утопическим социализмом25. Анализируя истоки и суть
происходившего поворота, А. И. Герцен в «Былом и ду-
мах» писал: «Детский либерализм 1826 года... терял для
нас, после гибели Польши *, свою чарующую силу...
Новый мир толкался в дверь, наши души, наши сердца
растворялись ему. Сен-симонизм лег в основу наших
убеждений и неизменно остался в существенном»26.
Среди студентов Московского университета существо-
вали и другие кружки, в той или иной мере похожие на
три названных кружка. Вероятно, в одном из них участ-
вовал М. Ю. Лермонтов, учившийся в это время в уни-
верситете (существует мнение, что он даже был руково-
дителем этого кружка27).
Освободительное движение 20-х годов характеризует-
ся тем, что в нем первенствовали военнослужащие.
В 30-х годах ситуация существенно изменилась. Все
большую роль начинает играть студенчество. В «деле»
штабс-капитана С. И. Ситникова речь идет о военной
среде, но его взгляды и действия типичны скорее для тех,
кого в литературе иногда называют эпигонами декабри-
стов28. Тайное общество, возглавлявшееся Н. П. Сунгу-
ровым, по своему составу, общественным связям и идео-
логии было чем-то переходным от «чистого» декабризма
* То есть после подавления царизмом польского восстания
1830—1831 гг.
19
к новым тенденциям. С одной стороны, эта организация
в значительной части состояла из студенческой молоде-
жи, среди ее участников были люди, близкие к В. Г. Бе-
линскому, А. И. Герцену, Н. П. Огареву, Н. В. Станке-
вичу. С другой стороны, организация имела в своем, со-
ставе немало и таких участников, которые не поднялись
над уровнем «эпигонства» и довольно настороженно от-
носились к новым веяниям29.
Специфической чертой сунгуровского кружка явля-
лись его тесные связи с польским национально-освободи-
тельным движением, как в студенческой среде, так и в
среде военнослужащих. Одновременно с «Литературным
обществом 11-го нумера» существовало аналогичное по
направленности «Литературное общество польских сту-
дентов», причем в качестве связующего звена между
ними выступали В. Г. Белинский и один из его ближай-
ших товарищей по университету, Ян Савинич, входивший
в оба общества одновременно30. В 1830—1831 гг. сунгу-
ровцы вошли в контакт с группой находящихся в Москве
польских офицеров, собиравшихся перейти на сторону
повстанцев, и обещали им свою помощь31. Широко из-
вестны воспоминания А. И. Герцена и другие свидетель-
ства о том, что передовая часть студенчества с сочувст-
вием относилась к польскому народу, поднявшемуся на
борьбу за свою национальную независимость. Полоно-
фильские настроения были распространены в те годы и
среди оппозиционно настроенных офицеров32.
Тысячи участников польского восстания 1830—
1831 гг. после его подавления были репрессированы и со-
сланы на восточные и южные окраины России. В 1833 г.,
когда на польских землях была сделана неудавшаяся по-
пытка возобновить вооруженную борьбу в форме пред-
принятой эмигрантами «экспедиции Ю. Заливского»,
польские ссыльные также готовили выступления в Омске,
Екатеринбурге, Оренбурге, Астрахани. Некоторые кон-
такты между ними и польской эмиграцией осуществля-
лись с помощью находившихся в Москве соотечествен-
ников 33.
30-е годы ознаменовались усилением не только поль-
ского, но и других национальных движений. В 1832 г.
был обнаружен «заговор грузинских дворян», в котором
наряду с определенными феодально-династическими тен-
денциями нашел свое выражение протест грузинской дво-
20
рянской интеллигенции против захватнической политики
царизма в Закавказье34. Начавшееся еще в 20-х годах
освободительное движение народов Дагестана и Чечни
под лозунгами мюридизма значительно усилилось после
того, как к его руководству пришел Шамиль (1834 г.).
К 1835 г. относятся волнения башкирского населения,
поддержанные кое-где татарами и русскими крестьяна-
ми. Все это не прошло бесследно для русской передовой
общественности, что подтверждается, в частности, чрез-
вычайно быстрым ростом интереса к кавказской теме,
характерным в те годы как для художественной, так и
для научной литературы.
Вторая половина 30-х годов характеризуется ожесто-
чением реакции, усилением репрессивных мер против лю-
бых проявлений свободомыслия, что приводило к тяже-
лым потерям в рядах освободительного движения. Этим
отчасти объясняются религиозно-мистическая окраска и
пессимизм относящихся к этому периоду выступлений
П. Я. Чаадаева, В. С. Печерина и др. Протестуя против
существующих порядков в одиночку, они стремились
к переменам не столько в социально-политической сфере,
сколько в области этики и морали35. Взгляды их во мно-
гом не совпадали друг с другом, но общим для них было,
во-первых, ярко выраженное западничество, во-вторых,
увлечение социалистическими идеями, главным образом,
в той форме, которую им придавал популярный в те годы
проповедник христианского социализма французский
аббат Ф. Ламенне.
По-своему интересны и показательны некоторые оди-
ночные антиправительственные выступления, не получив-
шие широкой огласки. Так, в 1835 г. в Москве был аре-
стован и умер во время следствия титулярный советник
Бризгун, признавшийся, что он давно уже имел «свобод-
ный образ мыслей»; был отправлен на каторгу тульский
гимназист М. Орлов, сочинявший разные «возмутитель-
ные» стихи36.
В 1836 г. на заводе Лазаревых в Пермской губ. уче-
ник горнозаводской школы П. Поносов предпринял не-
удавшуюся попытку составить тайное общество «для
установления всеобщей вольности»37. За сочинение сти-
хов «предосудительного содержания» в 1837 г. попал
в ссылку отставной подпоручик и петербургский чинов-
ник А. Квашнин-Самарин. В 1839 г., когда на Бородин-
21
ском поле готовился юбилейный парад в присутствии
царя и членов царской фамилии, среди собранных там
военнослужащих, особенно поляков, наблюдались слу-
чаи недовольства существующими порядками38.
Что касается более или менее многочисленных тай-
ных организаций, то они во второй половине 30-х годов
существовали лишь в западной части Российской импе-
рии и были связаны с национально-освободительной
борьбой польского народа. С 1835 по 1838 г. на польских
землях действовала одна из наиболее крупных и ради-
кальных конспиративных организаций — Содружество
польского народа. Центр Содружества находился на авст-
рийской территории — в Западной Галиции, а ответвле-
ния — на территории Царства Польского и в так назы-
ваемых западных губерниях (на Украине, в Белоруссии
и Литве). Во главе этой конспиративной организации
стоял Ш. Конарский; наряду с поляками в нее входили
украинцы, белорусы, литовцы. Многочисленные органи-
зации Содружества существовали среди студентов Ви-
ленского и Киевского университетов. В 1838 г. побег на-
ходившегося во время следствия в Вильно Ш. Конар-
ского (впоследствии казненного) готовился руководимым
А. П. Кузьминым-Караваевым кружком оппозиционно
настроенных русских офицеров39.
3.	ОСВОБОДИТЕЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ 40-х ГОДОВ
Начиная с конца 30-х годов существенное влияние на
освободительное движение в России начали оказывать то
несколько затихавшие, то вновь разгоравшиеся споры
между славянофилами и западниками. Сколько-нибудь
определенных организационных форм ни славянофиль-
ство, ни западничество не получили. В выработке теоре-
тических положений дореформенного славянофильства
наибольшую роль играли А. С. Хомяков, И. В. Киреев-
ский, К. С. Аксаков, Ю. Ф. Самарин. Теоретиками и пуб-
лицистами западников являлись К. Д. Кавелин, Б. Н. Чи-
черин, М. Н. Катков и др.; постоянного печатного органа
на рассматриваемом этапе они не имели. В некоторых
вопросах взгляды западников разделяли В. Г. Белин-
ский, А. И. Герцен, Н. Г. Чернышевский; кое в чем они
(особенно А. И. Герцен) поддерживали славянофилов.
Однако решающее отличие воззрений революционных
22
демократов от тех и других состояло в том, что они вы-
ступали за коренное преобразование существующего об-
щества и, если понадобится, готовы были осуществить
его насильственными средствами, тогда как оба либе-
ральные течения проповедовали лишь мирные средства
и ратовали за постепенные реформы сверху40.
С либеральной струей освободительного движения
генетически связаны относящиеся к 40-м годам консти-
туционные проекты А. В. Бердяева. Он сочинил на до-
суге наряду со стихами, беллетристикой и публицисти-
ческими текстами несколько вариантов конституции
России, о чем его дворовый поспешил донести властям.
В результате рукописи попали в III отделение и их чи-
тателями стали А. Ф. Орлов и Л. В. Дубельт41.
В освободительном движении 40-х годов наиболее
заметным явлением были, несомненно, петербургские
кружки. Самый значительный из них был тот, который
возглавлял М. В. Петрашевский. Собрания в его кварти-
ре начались в 1844 г., к осени следующего года они про-
исходили еженедельно. Первоначально собрания носили
дружеский характер и служили целям самообразования;
их посещали знакомые М. В. Петрашевскому чиновники,
студенты, учителя, офицеры и т. д. Постепенно задачи
кружка трансформировались и углублялись; его участ-
ники от совместного ознакомления с новыми западно-
европейскими теориями, в том числе теориями утопиче-
ского социализма, перешли к возможно более широкой
пропаганде передовых социально-политических идей,
к обсуждению крестьянского вопроса, решение которого
должно было сыграть, по их мнению, важнейшую роль
в приближающейся революции. Окончательному со-
зреванию революционных настроений у петрашевцев со-
действовали события марта 1848 г. в Западной Европе42.
В 1848—1849 гг. от собраний у М. В. Петрашевского
отпочковываются самостоятельные кружки. Один из
таких кружков, собиравшийся преимущественно у
Н. С. Кашкина, особенно активно занимался изучением
учения Ш. Фурье. Члены другого, собиравшиеся
у С. Ф. Дурова, довольно быстро отошли от литературно-
музыкальных программ и превратили свои собрания
В политические диспуты, в подготовку и обсуждение ад-
ресованных к простонародью агитационных произведе-
ний. К этому времени относится обсуждение М. В. Пе-
?3
трашевским и его ближайшими соратниками вопроса
о создании тайного общества, о его программе и тактике.
Обсуждались также возможные сроки крестьянских вы-
ступлений, лучшие способы руководства народным вос-
станием. Единодушия среди участников дискуссий до-
стигнуто не было, да и само обсуждение носило в боль-
шинстве случаев умозрительный характер. Но несомнен-
но, что накануне разгрома кружки петрашевцев довольно
далеко продвинулись по пути создания настоящей рево-
люционной организации с демократической и социали-
стической программой. По делу петрашевцев было при-
влечено к следствию около 120 человек. Что касается со-
циального состава кружков, то разночинский элемент
был в них представлен довольно широко, однако преоб-
ладало малоимущее и неимущее служилое дворянство.
В мировоззрении петрашевцев приверженность идеа-
лам утопического социализма все теснее переплеталась
с пониманием того, что если не единственным, то наибо-
лее реальным путем к достижению этих идеалов является
революция43. По тому же направлению шло развитие
идейных воззрений А. И. Герцена, Н. П. Огарева,
М. А. Бакунина, которые вынуждены были один за дру-
гим эмигрировать в Западную Европу. Многие источники
(особенно переписка А. И. Герцена и Н. П. Огарева
1844—1846 гг.) показывают, что процесс этот оказался
связанным с освоением и критикой гегелевской фило-
софии. Однако решающую роль сыграли, несомненно, ре-
волюционные события 1848 г. в Европе и те выводы, ко-
торые из них были сделаны. Необходимо отметить, что
некоторые из прежних единомышленников А. И. Герцена
и Н. П. Огарева, например Н. И. Сазонов, именно в это
время, под действием тех же факторов несколько попра-
вели, и их оппозиционность стала отчетливее замыкаться
в рамках либерализма44. В 1846 г. произошел внутренний
раскол возникшего в 1839 г. московского кружка запад-
ников. Это явилось результатом того, что социалистиче-
ские и революционные идеи В. Г. Белинского, А. И. Гер-
цена, Н. П. Огарева столкнулись в нем с идеями мирного
улучшения существующего правопорядка и постепенных
буржуазных преобразований, высказывавшимися, в част-
ности, Т. Н. Грановским45.
Чрезвычайно интересен опыт Н. П. Огарева, который
в поисках альтернативы революционному пути для до-
24
стижения социалистического идеала осуществил настоя-
щий социальный эксперимент в своем имении. Он пы-
тался доказать выгодность свободного фермерского хо-
зяйства и перспективность рабочих ассоциаций. Но по-
добная попытка в условиях крепостнической России не
могла иметь и не имела успеха, она привела к разорению
экспериментатора. С точки зрения формирования взгля-
дов Н. П. Огарева существенным оказалось близкое его
соприкосновение с крестьянской общиной. Он пришел
к весьма скептическим выводам, идущим вразрез со
славянофильскими теориями. «Наша община, — писал
Н. П. Огарев в 1847 г., — есть равенство рабства»46.
В достаточной мере разочаровывающим оказался и опыт
просветительских усилий. Все эти начинания сильно
встревожили окрестных помещиков и местное началь-
ство. В 1850 г., когда шло следствие над петрашевцами,
в III отделение поступил донос о том, что Н. П. Огарев
вместе с А. А. Тучковым и Н. М. Сатиным организовали
ни более и ни менее как «коммунистическую секту».
Вскоре Огарев был арестован; к счастью, предупрежден-
ный заранее, он успел уничтожить все компрометирую-
щие его материалы47.
Почти одновременно с кружками петрашевцев в Рос-
сии существовала еще одна довольно крупная для своего
времени антиправительственная организация — Кирил-
ло-Мефодиевское общество. Оно возникло в конце
1845 — начале 1846 г. в Киеве по инициативе Н. И. Ко-
стомарова, В. М. Белозерского, Н. И. Гулака. Общее
число участников общества достигало нескольких десят-
ков человек, в основном это были студенты и преподава-
тели Киевского университета. К следствию, которое на-
чалось весной 1847 г. (по доносу студента Петрова), ока-
зались привлеченными только 13 человек. Активным
участником общества являлся Т. Г. Шевченко, возглавляв-
ший его левое крыло и отстаивавший революционно-де-
мократический подход к решению важнейших программ-
ных вопросов. Ярко выраженные либерально-национа-
листические взгляды выражал П. А. Кулиш. В большин-
стве случаев он находил поддержку у Н. И. Костомаро-
ва, В. М. Белозерского и ряда других участников обще-
ства. К числу наиболее последовательных сторонников
линии Т. Г. Шевченко принадлежал Н. И. Гулак48.
По своей социальной программе Кирилло-Мефодиев-
25
ское общество имело антифеодальную направленность,
ибо провозглашало необходимость ликвидации крепост-
ного права, уничтожения сословных привилегий, обеспе-
чения свободы совести и т. д.49 Специфика программы
общества заключалась в том, что в ней большое место
занимал национальный вопрос. Речь шла о создании сла-
вянской демократической федерации, в которую должны
были войти Россия, Украина, Польша, Чехия, Сербия,
Болгария50.
Кирилло-Мефодиевское общество просуществовало
сравнительно недолго. Оно занималось главным обра-
зом вербовкой новых членов и обсуждением в узком кру-
гу ряда программных вопросов. Многие из них вызывали
острые противоречия между радикально настроенными
участниками общества во главе с Т. Г. Шевченко и теми,
кто стоял на реформистских, а отчасти и на либерально-
националистических позициях51.
В изучении освободительного движения 30—40-х го-
дов на территории Царства Польского существенную
роль сыграли новые источники, обнаруженные недавно
в советских архивах. Они, во-первых, выявили весьма
значительную демократизацию социального облика кон-
спирации, во-вторых, показали, что польских конспира-
торов данного периода нельзя рассматривать исключи-
тельно в рамках национально-освободительной борьбы,
как зачастую делалось раньше, поскольку движение
имело социально-национальный характер, причем весь-
ма часто на первый план выдвигались не национальные,
а социальные задачи, в решении которых многие участ-
ники движения видели единственный реальный путь
к восстановлению независимого польского государ-
ства 52.
Так, во вновь обнаруженных программных докумен-
тах Содружества польского народа, особенно в «Уставе
крестьянского союза», отчетливо видна демократическая
ориентация многих участников этой организации, их вни-
мание к важнейшим социальным вопросам53. В еще
большей степени сказанное относится к конспиративным
организациям первой половины 40-х годов — так на-
зываемому Демократическому обществу, идеологом, а
некоторое время и фактическим руководителем кото-
рого был Эдвард Дембовский, и к организации Петра
Сцегенного. Осуществляя лозунг сближения с народом,
26
они довольно успешно развертывали работу: первая —
среди ремесленников, вторая — среди крестьянства 54.
Краковское восстание 1846 г., в котором приняли самое
активное участие выходцы из Царства Польского во гла-
ве с Э. Дембовским, ознаменовалось дальнейшим усиле-
нием социальной направленности движения. Не случай-
но именно о Краковском восстании К. Маркс сказал:
«Никто не станет отрицать, что в Польше политический
вопрос связан с социальным. Они всегда неотделимы
друг от друга»55. Однако темные, обманутые австрий-
скими властями, крестьяне начали «галицийскую рез-
ню», в ходе которой нападали не только на угнетавших
их помещиков, но и на боровшихся против социального
и национального гнета шляхетских революционеров;
в последующие годы это отрицательно сказалось на про-
грамме «Организации 1848 года». Создавая это новое
объединение конспираторов, Э. Домашевский заявил:
«Союз не должен быть ни демократическим, ни аристо-
кратическим; он должен соединять в себе силы нации и
стараться примирить крестьянина с помещиком, склоняя
последнего к очиншеванию крестьян» 56.
В конце 40-х годов на территории Литвы и Белорус-
сии существовал довольно многочисленный Союз литов-
ской молодежи. Генетически эта организация была свя-
зана с теми же кругами, которые во второй половине
30-х годов поддерживали Ш. Конарского, а накануне
1846 г. сотрудничали с последователями и пропаганди-
стами идей крупнейшей из эмигрантских организаций —
Польского демократического общества. Союз литовской
молодежи начал складываться в 1845—1846 гг.; инициа-
торами его создания и наиболее энергичными деятелями
являлись домашние учителя из Вильно братья Франци-
шек и Александр Далевские.
Европейские события 1848 г., особенно народные вос-
стания в Вене и Пеште, венгерская революция, в значи-
тельной мере обусловливали активизацию тайных об-
ществ. В Петербурге сложилась довольно многочислен-
ная группа связанных с Союзом лиц. Прослеживаются
контакты Союза литовской молодежи с петрашевцами,
членами Кирилло-Мефодиевского общества. Весной
1849 г. по доносу предателя начались аресты, за решет-
кой оказывается свыше 40 человек; фактически членов
Союза было значительно больше57.
27
Польское освободительное движение оказывало весь-
ма заметное влияние на университетскую среду в Петер-
бурге, Москве, Киеве, Казани. Более или менее
многочисленная польская прослойка имелась и в местах
сосредоточения репрессированных царизмом «политиче-
ских преступников», в том числе среди бывших участни-
ков освободительного движения, оказавшихся в Сибири,
на Кавказе, в Оренбургском крае и т. д. В университетах
существовали польские землячества, принимавшие чаще
всего форму студенческих «огулов»; польские ссыльные
также создавали свои «огулы» (например, в Забайкалье)
или объединялись в кружки (например, в Орской кре-
пости). Почти все такого рода организации имели, хотя
бы отчасти, политический характер. Общение участников
польского и русского движений друг с другом в стенах
учебных заведений, в войсковых частях или местах ссыл-
ки не могло оставаться и не оставалось бесследным.
Взаимное ознакомление с программой, тактикой, исто-
рией освободительной борьбы сказывалось весьма поло-
жительно, содействовало развитию стремлений к сотруд-
ничеству даже при наличии существенных разногласий,
которые выявлялись при этом 58.
4.	50-е ГОДЫ КАК ЗАВЕРШАЮЩИЙ ПЕРИОД
ДВОРЯНСКОГО ЭТАПА В ИСТОРИИ
ОСВОБОДИТЕЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ
В 50-х годах освободительная борьба в стране при-
няла несколько иные формы. На территории Российской
империи некоторое время практически отсутствовало ре-
волюционное подполье. Оно переместилось за границу.
В 1853 г. в Лондоне А. И. Герцен основал с помощью
польской демократической эмиграции Вольную русскую
типографию. Русская эмиграция и до этого выпускала
отдельные бесцензурные издания, ее представители пе-
чатались на страницах зарубежных газет и журналов.
Однако издательская деятельность Н. И. Тургенева,
П. В. Долгорукова, И. Г. Головина, Н. И. Сазонова и др.,
оказывая немалое воздействие на освободительное дви-
жение, не имела еще четкой политической направлен-
ности. Герцен же с самого начала предназначал свое де-
тище для служения освободительному движению, обос-
28
нованно считая, что в сложившихся условиях револю-
ционное слово не менее важно, чем революционное дело.
Крымская война 1853—1856 гг. значительно увели-
чила тяготы, которые приходилось переносить народным
массам в условиях все углублявшегося кризиса феодаль-
но-крепостнических отношений. Крестьянское движение,
нараставшее на протяжении всей второй четверти XIX в.,
вылилось, в частности, в «киевскую казатчину» 1855 г.
и в широкое «трезвенное движение» конца 50-х годов.
Крестьянские волнения 1855 г., охватившие девять уездов
Киевской губ., были вызваны тем, что крепостные кре-
стьяне потребовали, ссылаясь на указ правительства
о формировании ополчения, всех их зачислить в казаки,
т. е. освободить от крепостной зависимости. «Киевская
казатчина» показала, как выступления крестьян воздей-
ствуют на другие слои населения. «На примере киевских
волнений, — писал Я. И. Линков, — можно выявить все
группы активных участников крестьянского движения из
разных слоев общества: 1) организаторы — вожаки из
числа самого крестьянства; 2) бессрочноотпускные сол-
даты; 3) различные представители городского населения;
4) представители сельского причта; 5) представители
разночинной интеллигенции»59. Любопытно трезвенное
движение 1858—1860 гг., охватившее значительные тер-
ритории в разных губерниях. Оно отличалось массово-
стью и упорством, а по своим специфическим целям
имело не только антипомещичью, но и антиправитель-
ственную направленность60.
Военное поражение царизма в Крыму с предельной
отчетливостью выявило масштабы и последствия того
кризиса, который охватил феодально-крепостническую
Россию. Создались серьезные предпосылки для распро-
странения этого кризиса на политическую сферу. О на-
стоятельной необходимости и неизбежности более или
менее существенных перемен заговорили в дворянских
собраниях, в среде высших сановников и старших офи-
церов. Даже Александр II, вступивший на престол после
«неудобозабываемого Тормоза» (так А. И. Герцен назы-
вал Николая I), вынужден был сделать соответствую-
щие публичные заявления. К различным бесцензурным
«запискам» (среди их авторов были видные славянофи-
лы и западники) прибавились многочисленные дворян-
ские проекты смягчения или отмены крепостного права.
29
Либеральные настроения охватили немалую часть «об-
разованного общества»61. Это, с одной стороны, усили-
вало колебания «верхов», а с другой — создавало под-
ходящую атмосферу для проникновения либеральных
иллюзий в революционное движение.
Усиление общественно-политической и идейной борь-
бы во второй половине >50-х годов получило отражение
в периодической печати. Издававшийся в Лондоне «Ко-
локол», несмотря на все препоны, находил дорогу в Рос-
сию, причем каждый номер расходился в сотнях экзем-
пляров по всем уголкам страны и зачитывался буквально
до дыр. Среди подцензурных изданий выделялся «Совре-
менник», являвшийся фактически рупором русской рево-
люционной демократии и имевший огромное влияние на
участников освободительного движения. Главную роль
в журнале с середины 50-х годов играл Н. Г. Чернышев-
ский, который, по известному определению В. И. Ленина,
умел и «подцензурными статьями воспитывать настоящих
революционеров»^2. Ближайшим соратником Н. Г. Чер-
нышевского с 1856 г. стал Н. А. Добролюбов. Вокруг
них сплотилось довольно значительное число оппози-
ционно настроенных лиц, имевших как революционные,
так и либеральные воззрения.
О правомерности, исторической целесообразности и
самом существовании временного союза революционных
демократов с либералами накануне революционной си-
туации 1859—1861 гг. в специальной литературе было не-
мало споров. Не входя в их рассмотрение, отметим лишь,
что для периода 1856—1859 гг. факты не позволяют отри-
цать стремления обеих сторон к такому союзу и наличия
элементов сотрудничества с либералами как у лондон-
ского, так и у петербургского революционных центров.
Что касается оценки существующих фактов, то представ-
ляются вполне обоснованными выводы исследователей,
которые, указывая на коренные отличия программы ре-
волюционной демократии, считают все же естественной
и полезной их ориентацию на сотрудничество с либера-
лами, если подобное сотрудничество обусловливается
обстановкой. «Именно во второй половине 50-х годов
XIX в., — пишет И. В. Порох, — имело место такое поло-
жение, когда в антикрепостническом выступлении соеди-
нились усилия революционной демократии и определен-
ных, наиболее радикально настроенных кругов либе-
30
ральной интеллигенции»63. Ё. Г. Плимак, оценивая
позицию «Современника» и Н. Г. Чернышевского, отме-
чает: «.. .при отсутствии развитого демократического
движения революционерам-одиночкам в России прихо-
дилось силой обстоятельств... идти на временный союз
с либералами, стараясь, сколь это возможно, сохранять
собственную линию...»64 Правомерной считает он и ту
тактику прощупывания и подталкивания «верхов» к ре-
форме, которую «Современник» осуществлял до начала
1860 г.65 При этом следует иметь в виду, что Н. Г. Чер-
нышевский, во-первых, сразу же отказался от поддерж-
ки реформы, когда убедился в невозможности добиться
удовлетворения хотя бы минимальных требований кре-
стьянства; во-вторых, он отчетливо понимал и давал
понять своим читателям, что «.. .девять десятых того,
в чем состоит прогресс, совершается во время кратких
периодов усиленной работы»66, т. е. не в ходе реформ,
а во время революции.
Русская буржуазия образовывала накануне рефор-
мы не только сравнительно малочисленную, но и очень
слабую в экономическом и политическом смысле со-
циальную прослойку. В. И. Ленин в статье «Выборы и
оппозиция» (1912 г.) писал: «Широкого круга в народе
буржуазия никогда не может составить. Политически
сильной она может быть и является таковой в целом
ряде капиталистических стран, — только не в Пруссии,
только не в России. Здесь ее поразительное, чудовищ-
ное, почти невероятное политическое бессилие вполне
объясняется тем, что эта буржуазия гораздо больше
боится революции, чем реакции. Политическое бессилие
вытекает отсюда неизбежно»67. Констатируя это как по
отношению к началу XX в., так и применительно к эпо-
хе падения крепостного права в России, В. И. Ленин
указывал на необходимость тщательно учитывать ре-
альные, обусловленные исторической действительностью
отличия в положении и интересах двух эксплуататор-
ских классов. На рубеже 1911 —1912 гг., касаясь принци-
пиальных вопросов избирательной кампании в IV Думу,
он, например, писал: «.. .решительное столкновение
между поместным землевладением старого типа и ли-
беральной буржуазией России не предстоит; столкнове-
ния между этими классами неизбежны, но в виде «мел-
ких раздоров»...» А в примечании к концу приведенной
31
фразы было сделано весьма важное методологически
и относящееся не только к 1911 г. разъяснение: «Из
этого не следует, конечно, что либеральная буржуазия
составляет вместе с поместным землевладением «одну
реакционную массу», что конфликты первой со вторым
не играют никакой роли в политике, что они не могут
давать повода к демократическому движению, что эти
конфликты позволительно игнорировать»68.
Можно констатировать, что в середине XIX в. доста-
точно выявили себя три основные общественно-полити-
ческие силы, наличие и столкновение которых находили
существенное отражение в истории освободительного
движения. Правительственный лагерь — самодержавие,
выражавшее интересы дворянского класса, в целом рас-
сматривало реформы как необходимые, но вынужден-
ные уступки. Этому лагерю противостояла революцион-
ная демократия, являвшаяся выразителем чаяний тру-
дящихся масс (прежде всего крестьянства) и добивав-
шаяся коренного преобразования существующего со-
циально-политического строя в интересах народа. На-
ряду с этими основными силами существовала также
славянофильская и западническая либеральная оппози-
ция, которая по мере осуществления реформ сближа-
лась с правительственным лагерем и образовывала тот
альянс, который в последующие десятилетия принял по-
степенно формы либерально-монархического центра. Ха-
рактеризуя генезис сложившейся к 1912 г. ситуации,
В. И. Ленин писал: «Третья Дума с новой стороны, в но-
вой обстановке подтвердила то основное деление рус-
ских политических сил и русских политических партий,
которое вполне определенно наметилось с половины
XIX века, все больше оформлялось в 1861—1904 годах,
вышло наружу и закрепилось на открытой арене борь-
бы масс в 1905—1907 годах, оставаясь таковым же и
в 1908—1912 годах»69.
Сложившаяся расстановка сил обусловливалась, как
показывают факты, тем, что начатыми в 1861 г. рефор-
мами царизм только приступил к решению задач бур-
жуазной революции, и здоровые силы общества выну-
ждены были мучительно долго бороться за углубление
и завершение начатых преобразований. Ленин писал,
что политическая ситуация существенно не изменялась
так долго потому, «что не решены еще те объективные
32
задачи исторического развития России, которые состав-
ляют содержание демократических преобразований и
демократических переворотов везде и повсюду, от Фран-
ции 1789 года до Китая 1911 года»70.
Изучая десятилетие, предшествовавшее крестьянской
реформе, необходимо учитывать существование и борь-
бу трех политических лагерей, в том числе либераль-
ного. Однако признание либерализма самостоятельной
политической силой, оппозиционной по отношению к ца-
ризму, должно сочетаться с ясным пониманием его клас-
совой природы, с четкой оценкой тех коренных идейно-
политических различий, которые всегда существовали
в позициях либерального и демократического лагерей.
Критикуя попытки смазать эти различия во время выбо-
ров в IV Думу, В. И. Ленин в статье «Трудовики и ра-
бочая демократия» предостерегал: «Не два лагеря бо-
рются на выборах, а три. Не смешивайте, господа тру-
довики, второго (либерального) лагеря с третьим (де-
мократическим). Не затемняйте разницы между ни-
ми...»71 В. И. Ленин не раз вскрывал соглашательскую
суть либеральной политики по отношению к правитель-
ственному лагерю, стремление либералов к реформам
при сохранении основ существовавшего строя и без ши-
рокого народного движения. Но далеко не все револю-
ционеры эпохи падения крепостного права смогли
вскрыть истинную природу либерализма, многие обма-
нывались его прекраснодушными мечтами о реформах.
Прав Я. И. Линков, когда он констатирует, что одной
из причин неудач революционного лагеря в те годы яв-
лялось «недостаточно резкое отделение революционных
демократов от либерализма»72.
Вольная русская типография и «Современник», бу-
дучи органами революционной демократии, нередко пе-
чатали и материалы либерального содержания. Соб-
ственно либеральными органами были: у западников —
«Отечественные записки», «Русский вестник», «Петер-
бургские ведомости», а у славянофилов — «Русская бе-
седа», «Сельское благоустройство», «Молва» и «Парус».
И бесцензурная и подцензурная печать вместе с быстро
возраставшим потоком рукописной «потаенной» лите-
ратуры в конце 50-х годов давали «образованному об-
ществу» несравненно более широкое, чем в прежние
годы, представление как о либеральной, так и о рево-
“ В А Дьяков	33
люционной концепциях преобразования действительно-
сти. Наиболее сочувственно воспринимались оппози-
ционные идеи дворянской и разночинской интеллиген-
цией, учащейся молодежью. Вот как характеризуются
настроения этого социального слоя в воспоминаниях
Н. В. Шелгунова: «Это было удивительное время...
Спавшая до того мысль заколыхалась, дрогнула и на-
чала работать. Порыв ее был сильный и задачи громад-
ные. Не о сегодняшнем дне шла тут речь, обдумывались
и решались судьбы будущих поколений, будущие судьбы
всей России, становившейся в зависимость от того или
другого разрешения реформ.. .»73
Обострение социально-экономических противоречий,
идейно-политические сдвиги в различных слоях обще-
ства должны были сказаться и сказались на освободи-
тельном движении. С 1856 г. начался, в частности, по-
степенный подъем студенческого движения. Именно
в это время в Харьковском университете возникло тай-
ное общество. Его активные участники организовывали
студенческие волнения, за что были исключены. Оказав-
шись затем в Киевском университете, они и там создали
революционную организацию. Харьковско-Киевское тай-
ное общество, возглавлявшееся Я. Н. Бекманом и
М. Д. Муравским, просуществовало около четырех лет
и явилось одной из тех организаций, которые подгото-
вили кадры для первой «Земли и воли». Участвовало
в обществе несколько десятков молодых людей; при его
разгроме в 1860 г. было арестовано 8 человек, среди
них и его руководители74.
Аналогичные по составу и направленности организа-
ции кружкового типа возникали и в других универси-
тетских городах. Исследователь их истории в Поволжье
и на Урале Г. Н. Вульфсон пишет: «Идейная и органи-
зационная зрелость кружков была различна. По мере
усиления демократического движения степень этой зре-
лости повышалась. Примером этому могут служить
кружки, возникавшие в Казанском университете в се-
редине 1850-х — начале 1860-х годов»75. Кружки, о ко-
торых идет речь, являлись чаще всего земляческими
объединениями, постепенно приобретавшими черты по-
литической полуконспиративной организации. Наибо-
лее активный и многочисленный кружок такого харак-
тера создали «саратовцы» — выпускники саратовской
34
гимназии и бывшие воспитанники Н. Г. Чернышевско-
го76. Образовали кружки также студенты, учившиеся
раньше в нижегородской и пермской гимназиях. Суще-
ствовали кроме этого факультетские объединения для
создания коллективных библиотек, состоявших как из
подцензурных, так и из запрещенных изданий. Харак-
терно, что отправленные в ссылку активные деятели
Харьковско-Киевского тайного общества либо непосред-
ственно (В. П. Португалов), либо путем переписки
(М. Д. Муравский, П. В. Завадский и др.) участвовали
в расширении студенческого движения и его демократи-
зации.
Свою немалую лепту в развитие освободительного
движения данного периода внесли студенты Московско-
го университета. В 1855—1858 гг. здесь существовал кру-
жок «вертепников» (в него, в частности, входили
П. Н. Рыбников, М. Я. Свириденко, П. С. Ефименко).
Участники кружка занимались изучением и пропаган-
дой демократических идей и утопического социализма;
его наиболее активные деятели позднее были так или
иначе связаны с первой «Землей и волей»77. В Москве
из числа тех, кто учился прежде в Казанском, а затем
перешел в Московский университет, образовалось ядро
«Библиотеки казанских студентов». Под этим прикры-
тием в 1859 г. сложился тайный политический кружок,
включавший около 50 участников, многие из которых не
были связаны с Казанью и даже не являлись студента-
ми 78. Названные организации, как и другие кружки,
существовавшие в Московском университете во второй
половине 50-х годов, ориентировались на сотрудничество
с польским студенческим объединением («Огулом») 79.
Накануне падения крепостного права ряд студенче-
ских кружков существовал в Петербурге. Об одном из
них, имевшем явно политическое направление, Л. Ф. Пан-
телеев в своих воспоминаниях писал: «Члены кружка
были знакомы с французскими социалистами: одни осо-
бенно увлекались Луи Бланом, другие благоговели перед
Прудоном...»80 Самыми активными оказались студенты,
перешедшие в университет из закрытого Главного педа-
гогического института, входившие раньше в кружок, ко-
торый возглавлял Н. А. Добролюбов. В Петербургском
университете действовали также кружок «сибиряков»
и кружок бывших студентов Казанского университета81.
•
35
Многочисленными и активными были польские сту-
денческие организации не только в Московском, Петер-
бургском, но и в других университетах. В 1855 г. в Киев-
ском университете зародилось так называемое Тройниц-
кое общество, которое позже вышло за пределы студен-
ческой среды и охватило своим воздействием значитель-
ную часть Украины. Параллельно и в определенных вза-
имосвязях с польской частью студенческого движения
в Киеве развивалась его украинская часть, включавшая
как последователей революционной демократии (напри-
мер, С. С. Рымаренко), так и лиц, близких к либераль-
ному направлению (В. Б. Антонович, М. П. Драгома-
нов) 82.
Оппозиционные настроения охватили после Крымской
войны самые разнообразные круги общества. Вольнолю-
бивые мысли и запрещенные издания распространялись
широко среди мелкого и среднего чиновничества, среди
учителей, врачей, представителей так называемых сво-
бодных профессий; они проникали отчасти и в народные
массы (в частности, через воскресные школы, которые
получили довольно широкое распространение с 1859 г.).
Существенно отметить, что в освободительное движение
оказались вовлеченными многие военнослужащие, пре-
жде всего офицеры.
Оппозиционные кружки в армии и на флоте начали
возникать вскоре после окончания Крымской войны. Су-
щественное революционизирующее воздействие на воен-
нослужащих оказал «Военный сборник», который в
1858 г. фактически редактировал Н. Г. Чернышевский,
а также «Морской сборник» и «Артиллерийский жур-
нал», имевшие в рассматриваемый период весьма либе-
ральную, а иногда даже демократическую окраску.
А. И. Герцен, Н. П. Огарев, Н. Г. Чернышевский, Н. А.
Добролюбов прилагали немало усилий для привлечения
единомышленников из военной среды и добились опре-
деленных успехов. Первый офицерский кружок в Петер-
бурге был создан из слушателей Академии генерально-
го штаба 3. Сераковским в 1856 г. К концу 1859 г. этот
кружок становится центром федерации военно-революци-
онных организаций, охватывавших значительную часть
столичного гарнизона и тесно связанных с кругом «Сов-
ременника» через тех, кого Н. А. Добролюбов называл
«хорошими» офицерами83. Революционная организация
36
русских офицеров в Польше возникла в 1861 г., но неко-
торые вошедшие в нее офицерские кружки существовали
до этого и были связаны в определенной мере с петербург-
скими военно-революционными организациями, с «Трой-
ницким обществом» на Украине и т. д.84 В ряде случаев
военные кружки состояли из русских, поляков, украинцев
и представителей других народов Российской империи,
служивших в соответствующей войсковой части, военном
учреждении или учебном заведении 85.
* * *
Приведенные сведения дают достаточное представле-
ние о характере и наиболее важных чертах первого этапа
освободительного движения в России, прослеживают тот
путь, который оно прошло от декабристских организаций
до организаций — предшественниц «Земли и воли», т. е.
от периода, когда зародилась дворянская революцион-
ность, до того момента, когда дворянские революционеры
должны были уступить ведущее место в освободитель-
ном движении революционерам-разночинцам. Социаль-
ный облик движения, его идеология и политическая про-
грамма, его организационная структура и тактика пре-
терпели за это время весьма существенные изменения.
Исходя из их сути, попытаемся наметить внутреннюю пе-
риодизацию первого этапа, указать основные поворотные
пункты в развитии движения.
Думается, во-первых, что следует выделить период
с 1816 по 1830 г.: он может быть назван декабристским.
Это было время, когда в составе участников движения
преобладал средний, а отчасти и высший слой помест-
ного дворянства, когда в идеологии господствовали об-
щедемократические принципы, генетически связанные
с задачами буржуазного преобразования общества, когда
в программах преобладали политические цели преимуще-
ственно с республиканской окраской. В качестве второго
периода представляется обоснованным выделить пятна-
дцатилетие с 1831 по 1845 г. В это время в составе участ-
ников движения шел довольно быстрый процесс демо-
кратизации, в его идеологии стали распространяться со-
циалистические идеи, но еще без сколько-нибудь серь-
езных попыток их применения к российской действитель-
ности, начали складываться основные черты предрефор*
37
менного российского либерализма. К третьему периоду
можно было бы отнести десятилетие от появления самых
ранних зародышей организации петрашевцев до конца
Крымской войны. В эти годы происходит довольно быст-
рое освоение и распространение идей утопического со-
циализма (петрашевцы), энергично разрабатываются во-
просы, связанные с применением этих идей в России
(русский общинный социализм), наблюдается одновре-
менное развитие либеральной идеологии в двух ее ответв-
лениях— западническом и славянофильском. Четвертый
период — вторая половина 50-х годов. На этом этапе
общее обострение социально-политических противоречий
в стране выливается в революционную ситуацию 1859 —
1861 гг. Быстрый рост численности и дальнейшая демо-
кратизация состава участников освободительной борьбы,
а также поляризация идейно-политических сил сделали
неизбежным гораздо более четкое разграничение между
либерализмом и демократизмом.
Изложенная периодизация представляется достаточно
убедительной, ибо вытекает из внутренних процессов
развития и помогает изучению движения гораздо больше,
чем применяемое обычно чисто хронологическое деление.
Именно этой периодизации подчинено дальнейшее изло-
жение.
ГЛАВА II
СОЦИАЛЬНЫЙ ОБЛИК ДВИЖЕНИЯ
1. ВВОДНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ
И в методологическом, и в чисто практическом смысле
пути социолого-статистического анализа общественного
движения в России были намечены В. И. Лениным. Важ-
нейшие общие положения на этот счет он высказал в пре-
дисловии и набросках для брошюры «Статистика и со-
циология» (январь 1917 г.) 1.
Конкретным примером использования социолого-ста-
тистических приемов для изучения освободительной борь-
бы в России является опубликованная в 1913 г. статья
В. И. Ленина «Роль сословий и классов в освободитель-
ном движении»2. Она основана на обработанных Я. Бер-
маном официальных сведениях о «государственных пре-
ступлениях» за период с 1827 по 1908 г. Эти данные,
несмотря на их неполноту, В. И. Ленин назвал очень по-
учительными, ибо «они дают точный материал по вопро-
су о роли сословий и классов в освободительном движе-
нии в разные исторические эпохи». Анализ именно этих
материалов позволил В. И. Ленину выделить три основ-
ных этапа истории освободительного движения и весьма
емко охарактеризовать каждый из них.
О первом этапе В. И. Ленин писал: «Эпоха крепост-
ная (1827—1846 гг.)—полное преобладание дворян-
ства. .. Но лучшие люди из дворян помогли разбудить
народ». Второй этап характеризовался следующим обра-
зом: «Эпоха разночинца или буржуазно-либеральная
(1884—1890) —дворяне уже составляют меньшую часть
среди участников освободительного движения... Движе-
ние еще наполовину остается движением привилегиро*
ванных классов: дворян и верхов буржуазии. Отсюда —
бессилие движения, несмотря на героизм одиночек». Тре-
тий этап определяется так: «Третья (1901—1903) и чет-
вертая (1905—1908) эпохи — эпохи крестьянской и про-
летарской демократии. Роль дворянства совсем малая.
Мещане и крестьяне дают 8/ю перед революцией и 9/ю
39
во время революции. Проснулись массы. Отсюда два ито-
га: 1) возможность добиваться кое-чего серьезного и
2) ненависть либералов к движению (появление контр-
революционного либерализма)»3. Ленинские работы, и
в особенности статья «Роль сословий и классов в осво-
бодительном движении», подчеркивают, какое большое
значение придавал их автор анализу социального состава
участников движения и насколько серьезные выводы он
считал возможным делать из цифрового материала.
За последние десятилетия советские историки осу-
ществили ряд конкретных исследований, в которых при-
менены социолого-статистические методы для характери-
стики общественного движения4. Статистические подсче-
ты по второй части первого тома биобиблиографического
словаря под редакцией А. А. Шилова и М. Г. Карнаухо-
вой сделал Ш. М. Левин5. Результаты аналогичных под-
счетов по четырем томам этого словаря, охватывающим
70-е годы XIX в., опубликовал В. С. Антонов6. Группа
сотрудников Института славяноведения и балканистики
АН СССР проанализировала часть имеющихся данных
об участниках восстаний 1830—1831 гг. и 1863—1864 гг.
в Польше, Литве, Белоруссии и на Украине, а также
о польских конспираторах, действовавших в промежутке
между этими двумя восстаниями7. Занимаясь револю-
ционным движением в царской армии в 1856—1865 гг.,
автор этих строк издал биобиблиографический словарь
его участников и статью, содержащую статистическую об-
работку включенных в словарь сведений8. Наряду с на-
коплением практического опыта работы разрабатыва-
лись и теоретические вопросы, связанные с применением
социолого-статистических приемов, в том числе для
изучения истории общественного движения9.
В рамках дворянского этапа, выделенного В. И. Ле-
ниным, происходили постепенные изменения в социаль-
ном облике движения, привлекавшие внимание самих его
участников. Весьма интересны, в частности, размышле-
ния Н. П. Огарева, изложенные им в статье «Надгробное
слово», написанной в 1863 г. и посвященной Андрею По-
тебне. Молодой руководитель Революционной организа-
ции русских офицеров в Польше перешел на сторону
польских повстанцев и погиб в одной из стычек с кара-
телями. «Дело русской свободы, — говорится в «Надгроб-
ном слове», — шло своим окольным путем... В 25-м году
40
Площадь провинциального города.
Картина Е. Ф. Крендовского. Первая половина XIX в.
за него стояли дворяне, богатые дворяне из знатных се-
мей, больше или меньше смутно, больше или меньше ясно
понимая, что цель их — перестать быть дворянами... Они
восстали против самодержавия и, заявив первую мысль
политической свободы, мученически сошли с поприща;
их сословие продолжало целовать руку, подписавшую их
приговор; народ остался к их делу равнодушным. В кон-
це сороковых годов явились другие страдальцы, тоже из
дворян. Это уже были люди не знатного, а скорее сред-
него дворянства; даже один мещанин примкнул к ним...
Они... отрекались не только от своего сословия, но отре-
кались от помещичества; их труд шел на разработку
социальных теорий Запада. Они прошли не замеченные
своим сословием и не узнанные народом... Но... воз-
никла и росла другая молодежь... образованная моло-
дежь разночинцев... Этой молодежью Россия совершает
свое отречение от буржуазии... отрицает всякую бур-
жуазную сословность и опять-таки приходит к понятию
действительной бессословности...» 10
Весьма ценной сводкой фактов, в целом еще не ис-
пользованной для социолого-статистических подсчетов,
является биобиблиографический словарь деятелей рево-
люционного движения в России. Разумеется, литература,
накопившаяся за полвека после издания словаря, а тем
более доступные ныне документальные источники позво-
ляют сделать серьезные дополнения и уточнения ко мно-
гим включенным в него биограммам Однако до тех пор,
41
пока все содержащиеся в словаре сведения не подверг-
нуты единообразной переработке (а для этого потре-
буется много сил и времени), это издание было и остает-
ся довольно широкой базой для статистических подсче-
тов как в смысле охвата персоналий, так и в отношении
конкретного материала об отдельных участниках дви-
жения.
В первой части первого тома словаря представлен
период с конца XVIII в. до 50-х годов XIX в. включитель-
но. При отборе персоналий составители вполне обосно-
ванно полагали, что достаточно мотивированное отделе-
ние подлинных революционеров от остальных участников
общественного движения возможно лишь для 80—
90-х годов XIX в. и более позднего времени. Имея в виду
предшествующие десятилетия, А. А. Шилов и М. Г. Кар-
наухова писали: «Нам казалось, что не следует особенно
бояться внесения лиц, хотя бы и имевших, по первому
взгляду, малое касательство к революционному движе-
нию. Не говоря о лицах, привлеченных к суду, но оправ-
данных, не говоря о лицах, привлекавшихся только к до-
знанию, мы вносили также лиц, хотя бы только аресто-
ванных и скоро освобожденных за недостатком улик, вно-
сили лиц, только заподозренных в принадлежности к ре-
волюционной группе»11. Во вводных замечаниях соста-
вителей характеризуется источниковая база биограмм.
По декабристам основными источниками являлись, во-
первых, «Алфавит» А. Д. Боровкова, изданный в 1925 г.
с примечаниями Б. Л. Модзалевского и А. А. Сиверса,
во-вторых, список солдат, который составил Е. В. Самой-
лов. Кроме того, составители использовали также немно-
гочисленные исследования и журнальные статьи (о делах
Критских, Ситникова, Сунгурова, Герцена и др.). Далее
они пишут: «Список лиц, привлеченных по делу Буташе-
вича-Петрашевского, напечатанный... в книге В. Р. Лей-
киной «Петрашевцы» (М., 1924), был еще в рукописи
представлен нам составительницей...» 12
Весь словарь, как и та часть его, которая относится
к дворянскому этапу движения, является хотя и вторич-
ным (т. е. суммирующим первичные материалы), но вну-
тренне единым источником. Именно так он и восприни-
мался в ходе статистической обработки, результаты ко-
торой приводятся ниже. К тексту словаря не делалось
никаких уточнений или дополнений, из него не произво-
42
дилось никаких изъятий. Для углубления и детализации
общей картины, создаваемой анализом всех расположен-
ных по алфавиту биограмм, отдельно рассматриваются
данные об участниках декабристского движения, о чле-
нах каждой из революционных организаций последую-
щего тридцатилетия, уточняются сведения о внесенных
в словарь лицах с невыясненной организационной при-
надлежностью или действовавших в одиночку. Что ка-
сается отбора сведений для анализа, то первостепенное
внимание уделялось всему тому, что связано с сословной
принадлежностью, социальным и имущественным поло-
жением участников движения. Кроме этого обработаны
данные о их возрасте, образовании, месте службы, видах
репрессий, которые применялись царскими властями по
отношению к «политическим преступникам». К сожале-
нию, не во всех случаях приводимые в словаре данные
обладают достаточной для окончательных выводов пол-
нотой, а иногда их так мало, что какие-либо статисти-
ческие подсчеты вообще неправомерны.
2. СТАТИСТИКА ДВИЖЕНИЯ ДЕКАБРИСТОВ
Движение декабристов, понимаемое в широком смы-
сле этого слова (т. е. с включением членов тайных об-
ществ и участников вооруженных выступлений), пред-
ставлено в словаре 702 фамилиями, из которых 636 при-
надлежат военнослужащим, а 66 — гражданским лицам.
Из военнослужащих почти половина (280 человек)
были «нижними чинами», принимавшими участие в со-
бытиях 14 декабря 1825 г. или в восстании Черниговского
пехотного полка. Персональных данных о их сословной
принадлежности, имущественном положении, образова-
нии не имеется. Косвенные сведения о возрасте можно,
получить только на 63 человека из числа служивших
в Гвардейском экипаже; по годам начала службы они
распределяются следующим образом: 1805—1, 1806—3,
1809—1, 1810—3, 1811—2, 1812—2, 1813—9, 1814—7,
1815—2, 1816—12, 1817—8, 1818—3, 1819—3, 1820—1,
1821—6. Следовательно, среди рядовых и унтер-офице-
ров, поддержавших декабристов, были люди в возрасте
от 25 до 50 лет, в том числе до 25% ветеранов, т. е. участ-
ников войны 1812 года и заграничных походов.
Членами различных декабристских тайных органи-
43
заций, включая общества соединенных славян, военных
друзей, а также Оренбургское тайное общество, являлись
главным образом военнослужащие в офицерском чине,
отчасти — юнкера или портупей-прапорщики. О распре-
делении этой части участников движения (данные имеют-
ся на 282 человека) по чинам и месту службы дает пред-
ставление табл. 1.
Она показывает, что участники движения имели чины
от третьего до четырнадцатого класса по табели о рангах
(за исключением шести юнкеров и подпрапорщиков, го-
товившихся к получению первого офицерского чина).
Наиболее многочисленную группу (около 40%) составля-
ли гвардейские офицеры *. На втором месте (около 20%)
стояла армейская пехота **. Представлены также армей-
ская кавалерия***, флот****, артиллерия *****, воен-
но-учебные заведения ****** и квартирмейстерская часть
различных штабов._________________________________________
*	В словаре фигурируют офицеры гвардейского генерального
штаба (7 человек), гвардейской артиллерии (5), Гвардейского эки-
пажа (12), а также полков лейб-гвардии: Семеновского (6), Преоб-
раженского (4), Павловского (1), Измайловского (18), Московского
(9), Финляндского (8), Егерского (7), Гренадерского (6), Кавалер-
гардского (14), Конного (6), Кирасирского (2), Драгунского (1), Гу-
сарского (2), Гродненского гусарского (1), Уланского (1), Казачьего
(1), лейб-гвардии Конно-пионерного эскадрона (2).
*	* Армейская пехота представлена офицерами из штабов 2-й
армии (5 человек), 3-го и 4-го пехотных корпусов (по одному), 19-й
пехотной дивизии (1), а также пехотных полков: Азовского (1), Ви-
тебского (1), Вятского (3), Днепровского (1), Екатеринбургского
(1), Казанского (1), Кинбургского (1), Муромского (1), Одесского
(1), Пензенского (2), Пермского (2), Полтавского (2), Саратовско-
го (3), Смоленского (1), Тарутинского (2), Тульского (1), Украинско-
го (1), Черниговского (17), егерских полков: Нежинского, 12-го,
22-го, 38-го, 41-го (по одному), 17-го и 32-го (по два), 37-го (3); Ка-
рабинерского полка (1).
*	** Офицеры-кавалеристы служили в штабах 2-го резервного
кавалерийского корпуса и 3-й гусарской дивизии (по одному чело-
веку), а также в полках: драгунских — Астраханском (1), Нарвском
(1), Нижегородском (1), Харьковском (2); гусарских — Ахтырском
(3), Белорусском (4), принца Оранского (2), Павлоградском (1);
Малороссийском кирасирском (1), Северском конно-егерском (1),
2-м и 3-м Украинских уланских (по одному).
*	*** Флотские офицеры принадлежали к 1-му Морскому полку
(1 человек), а также к флотским экипажам: 2-му и 8-му (по два),
7-му и 27-му (по одному).
*	**** Цз Гренадерской артиллерийской бригады в движении уча-
ствовал один офицер и из 9-й — двое.
*	***** 1-й Кадетский корпус и корпус путей сообщения (по од-
ном у) .
44
Итого — 113 63	Чины не ус- —	7	6 тановлены	to tro1 1 й 2 о я со 3 ° 5 ®е я	« л Д "О аз Л О Я	Юнкера,	—	1	1 портупей-	S л Я кд £0 Л О £ Я X Оз 00	Л л (Т> Я н я £ Я Л О	Л О л о лэ X X 03 Сл	мичманы	Л о Я я X ND О	питаны, штабс- ротмистры	Е й Н Дс Н ох 2 C3 Я ' аз Я д со Сз * Е X ND	ротмистры,	X £□ л я со я Е X ND ND СО	ГБ s 4* д Й д Д со де я Я О ЕЙ Е Де 1 Я М <	я X я go s Я д о Sa Я о го 1 < ND СО	о Сз » Я о О ГО Е л я < о СЛ	го Я пз "О СО ь 1 ND	не о Я Л} в* 1
nd																		
	*-*			со			ND		—		СО		4^		*-*	Сл	1	1
СО	i	1		—1	1		ND		ND		1		СО	1	1	1	1	1
00	>—*	1		1	ND		СО		Сл		>—1		>—*	1	Сл	1	1	1
nd				1														
со	Сл	1		1			—		СЛ		—1			—	СО	ю	4^	1
ND		1																
	—Л	1							фь		ND		СО	—1	4^		ND	—
ND ОО	ND				ND		СО		Сл		ND		СО	- «			.	4^		
ND				О	03		о		4^				03		00	СО	00	
Класс по табели
о рангах
Гвардейские
части
Армейская
пехота
Кавалерия
Артиллерия
Флот
Различные
учреждения
Место службы
не установлено
Отставные
Итого
Таблица 1
УЧАСТНИКИ ДВИЖЕНИЯ ДЕКАБРИСТОВ ИЗ ОФИЦЕРСКОГО СОСТАВА
(распределение по чинам и месту службы)
О чинах и роде занятий гражданских лиц, связанных
с движением декабристов, мы имеем более скудные све-
дения: чины неизвестны в 25 случаях из 66. Из остальных
24 были чиновниками неустановленного (вероятнее всего,
невысокого) ранга, 1 занимался коммерческой деятельно-
стью, 3 — были людьми вольных профессий. Точно чины
указаны в 13 биограммах; в их числе: коллежских сек-
ретарей (XI класс)—2, титулярных советников (IX
класс)—3, коллежских асессоров (VIII класс)—2, на-
дворных советников (VII класс) — 1, коллежских совет-
ников (VI класс) — 1, статских советников (V класс) —
3, действительных тайных советников (IV класс) — 1.
Для однозначных суждений эти данные, конечно, не до-
статочны. Симптоматично, однако, что названные в сло-
варе чины не выходят из тех рамок между третьим и че-
тырнадцатым классами табели о рангах, которые очерче-
ны статистикой чинов у военнослужащих.
И современники событий, и историки декабризма
вполне обоснованно указывали на то, что среди участни-
ков движения значительный удельный вес имели лица
с весьма солидным служебным положением. Из табл. 1
явствует, что молодежь, имевшая чины двух последних
классов табели о рангах, составляла около 20% из тех,
о ком имеются сведения. Основной костяк декабристских
организаций образовывали, судя по таблице, поручики,
штабс-капитаны, капитаны и офицеры соответствующих
им чинов IX—XII классов; их численность превышала
40% военнослужащих с точно установленными чинами.
Особое внимание следует обратить на то, что около 30%
учтенных в таблице военнослужащих имели чины III—
VIII классов, среди них один генерал-лейтенант, 8 ге-
нерал-майоров и 49 полковников (Vs общего числа участ-
ников движения). Многие офицеры-декабристы командо-
вали в то или иное время отдельными соединениями и
войсковыми частями. Не претендуя на исчерпывающую
полноту, назовем, в частности, полковника П. В. Авра-
мова (Казанский пехотный полк), полковника А. М. Бу-
латова (12-й Егерский полк), полковника И. Г. Бурцова
(Украинский пехотный полк), генерал-майора С. Г. Вол-
конского (1-я бригада 19-й пехотной дивизии), полков-
ника Ф. В. фон Вольского (Морской полк), полковника
П. X. Граббе (Северский конно-егерский полк), подпол-
ковника А. В. Ентальцева (27-я конно-артиллерийская
46
рота), полковника Р. В. Любимова (Тарутинский пехот-
ный полк), полковника А. 3. Муравьева (Ахтырский гу-
сарский полк), полковника П. И. Пестеля (Вятский пе-
хотный полк), полковника И. В. Повало-Швейковского
(Саратовский пехотный полк), полковника Ф.М. Свобод-
ного (Тульский пехотный полк), полковника В. К. Ти-
зенгаузена (Полтавский пехотный полк), подполковника
И. Н. Хотяинцева (Витебский пехотный полк).
На офицерский состав сведения о возрасте словарь
дает в 217 случаях, что составляет примерно 2/з от общей
численности лиц данной категории. Самые старшие
участники движения из числа военнослужащих родились
в 1775 г., самый младший (П. А. Бестужев) — в 1808 г.
Среди тех, чей год рождения указан в словаре, 41 чело-
век к 1825 г. были старше 35 лет, 50 имели от 31 до
35 лет, 64 — от 26 до 30 лет, 55 — от 21 до 25 лет, а 7 че-
ловек были в возрасте 20 лет и моложе. Т. е. около 40%
декабристов из офицерского состава к 14 декабря пере-
валили за тридцатилетний рубеж, удельный вес моло-
дежи (до 25 лет) не превышал 30%.
Данные об образовании имеются на ПО человек:
72 воспитывались в военных и 38 — в гражданских учеб-
ных заведениях. Из военнослужащих 15 учились в Шко-
ле колонновожатых, 22 — в Пажеском корпусе, 35 —
в различных кадетских корпусах и Дворянском полку.
Из гражданских лиц двое воспитывались в Петербург-
ском университете, 4 — в Царскосельском лицее, 18 —
в Московском и I — в Харьковском университете, 2 —
в зарубежных университетах, 2 — в духовной академии,
7 — в частных пансионах; кроме этого один окончил гим-
назию, другой — духовную семинарию.
Анализируя приведенный материал, следует отметить,
что в словаре, а соответственно и в наших подсчетах не
учитывалось домашнее образование, которое до 30-х го-
дов занимало в дворянской среде едва ли не господствую-
щее положение. Можно с уверенностью говорить о том,
что многие, получившие его, по уровню своих знаний
стояли не ниже выпускников кадетского корпуса, а ино-
гда и университета. Однако домашнее образование было
сугубо дворянской формой образованности, исключав-
шей утилитарное применение знаний. Это хотя и косвен-
ный, но довольно убедительный довод в пользу того, что
речь шла о дворянском сословии, а не о какой-то вневре-
47
менной и надсословной «русской интеллигенции», кото-
рая фигурирует в трудах некоторых буржуазных истори-
ков 13.
К сожалению, прямые указания на сословную при-
надлежность или имущественное положение участников
декабристских организаций и связанных с ними лиц сло-
варь дает только в у3 биограмм. Результаты статистиче-
ской обработки имеющихся сведений таковы: 174 потом-
ственных дворянина, 1 человек с правами личного дво-
рянства, 3 выходца из духовенства, по одному — из ку-
печеского сословия, однодворцев и крестьян. Подтвер-
ждением тому, что в рубрике «потомственные дворяне»
речь идет о достаточно родовитом и имущем дворянстве,
может служить следующее: 19 участников движения при-
надлежали к княжескому роду, 13 имели графский ти-
тул, 5 — титул барона, 8 были сыновьями генерал-лейте-
нантов; добавим к этому еще детей сенаторов (7), губер-
наторов и вице-губернаторов (6), шталмейстеров (2), ка-
мергеров (2), губернских и уездных предводителей дво-
рянства (5). Соотнося эти хотя и неполные, но достаточ-
но выразительные сведения с данными о должностном
положении и чинах самих участников движения, можно
сделать вывод о том, что декабристы в подавляющем
большинстве не только происходили из дворянской сре-
ды, но и представляли прежде всего достаточно родови-
тое и зажиточное дворянство.
Статистика наказаний, примененных властями
к участникам движения, во-первых, дает типологическое
представление об их дальнейшей судьбе, во-вторых, по-
зволяет судить о карательной политике царизма в раз-
личные периоды и по отношению к разным слоям насе-
ления. Большинство «нижних чинов» *, участвовавших
в вооруженных выступлениях декабристов, были отправ-
лены поодиночке либо небольшими группами на крепост-
ные работы или для продолжения службы в различные
* В словарь включено лишь около 4% «нижних чинов», имев-
ших отношение к движению декабристов; их общее число превыша-
ло 4 тыс.: 3021 человек находились на Сенатской площади, 1164 бы-
ли связаны с восстанием на Украине (Габаев Г. Солдаты — участ-
ники заговора и восстания декабристов. В кн.: Декабристы и их
время, т. 2. М., 1932, с. 357—364; Гессен С. Я. Солдаты и матросы
в восстании декабристов. М., 1930; Порох И. В. Восстание Чернигов-
ского полка. В кн: Очерки из истории движения декабристов. М,
1954).
48
отдаленные гарнизоны; многие из них предварительно
были подвергнуты телесным наказаниям. Судя по сло-
варю, из унтер-офицеров и солдат, участвовавших в вос-
стании 14 декабря, было убито или умерло от ран чет-
веро, пропало без вести—15, ранено — 61; в феврале и
апреле 1826 г. было отправлено в Кавказский корпус
67 человек. Из «нижних чинов», связанных с восстанием
Черниговского полка, меру наказания словарь фиксирует
для 122 человек. В подавляющем большинстве случаев
это тяжелые телесные наказания с последующей отправ-
кой в отдаленные гарнизоны: 7 человек получили от 6
до 12 тыс. ударов шпицрутенами, 56 — от 4 до 6 тыс.,
42 — от 1 до 3 тыс., 17 — разные иные наказания. О рас-
праве над офицерами и гражданскими лицами в словаре
имеются сведения почти на 300 человек. Из них казнены
пятеро, отправлены на каторгу — 69, на вечное поселе-
ние в Сибирь—15, назначены на крепостные работы —
17, переведены на Кавказ с предварительным разжалова-
нием в рядовые или с прежними чинами — 41, переве-
дены в другие дальние гарнизоны—15, просто переме-
щены в другие части и учреждения — 65, уволены со
службы — 10, отданы под надзор — 33. Кроме этого 6 че-
ловек были высланы или сами бежали за границу, при-
чем один из них (Н. И. Тургенев) заочно приговорен
к вечной каторге; несколько человек умерли во время
следствия, покончили самоубийством или сошли с ума.
3.	СОЦИАЛЬНЫЕ СДВИГИ 30—40-х ГОДОВ
Перейдем к анализу сведений о кружках, существо-
вавших после разгрома декабристов. По обществу
братьев Критских в словарь внесено 20 фамилий. Из них
13 принадлежали чиновникам (канцеляристов — 7, кол-
лежских регистраторов — 2, титулярных советников—1,
архитектурный помощник— 1, неустановленного ранга —
2). По месту службы чиновники распределялись следую-
щим образом: Кремлевская экспедиция московских де-
партаментов Сената — 5, 7-й департамент Сената — 2,
Московский опекунский совет—1, не установлено — 5.
Студентов Московского университета, связанных с обще-
ством братьев Критских, было 5 человек; кроме того,
к его составу отнесен еще 1 нижний чин и 1 лицо, род
занятий которого неизвестен. Сведения о возрасте имеют-
49
ся на 12 человек; к моменту арестов в 1827 г. пятеро из
них имели от 20 до 25 лет, остальные были моложе, при-
чем самому младшему исполнилось лишь 16 лет. Сведе-
ния о родителях словарь дает только в двух случаях
(сын купца и сын землемера).
Внесенные в словарь сведения о сунгуровцах откры-
вают довольно большие возможности для статистических
подсчетов. Из 33 человек, причастных к обществу,
12 были студентами, 9 — чиновниками, 8 — военнослужа-
щими, в четырех случаях род занятий не установлен. Дан-
ные о возрасте имеются на 23 человека: в 1784—1799 гг.
родились 5 человек, в 1801 —1805 гг. — 4, в 1806—
1810 гг. — 6, в 1811 —1813 гг. — 8. Следовательно, возраст
лиц, причастных к обществу Сунгурова, колебался от
46 до 17 лет, причем почти 2/з из них были старше 20 лет,
а почти 40% —старше 25 лет. Половина из сунгуровцев
окончили или учились в высших учебных заведениях:
13 — в Московском, 1—в Варшавском университетах,
3 — в Медико-хирургической академии. Что касается про-
исхождения, то оно устанавливается в 23 случаях: 2 были
сыновьями помещиков, 9 происходили из дворян, 4 — из
семей духовенства, 2 — из мещан, 1 — из «приказного
звания», 5 являлись иностранными подданными.
По делу 1834 г. о «пасквильных стихах» кроме
А. И. Герцена и Н. П. Огарева привлекалось, судя по сло-
варю, 14 человек. В их числе были 2 помещичьих сына,
1 выходец из дворянского сословия, 1—из мещан, 1 —
«из греков», об остальных сведений не имеется. По роду
занятий: 4 студента, 3 чиновника, 2 художника, 1 писа-
тель, 1 отставной офицер и 1 отставной чиновник, в двух
случаях род занятий не установлен.
Если к названным организациям присоединить другие
кружки и группы, попавшие в поле зрения карательных
органов царизма в конце 20-х и в 30-х годах, то выяс-
няется, что по сравнению с предшествующим периодом
удельный вес военнослужащих в движении сильно
уменьшился (11 человек из 80 учтенных в словаре). За-
метно изменилось и распределение по чинам: только один
из военнослужащих являлся старшим офицером (подпол-
ковник); кроме него было 2 унтер-офицера, 3 прапорщи-
ка, 2 подпоручика и 3 поручика. Общее представление
о социальном положении гражданских лиц, причастных
к движению, выясняется в табл. 2.
50
Таблица 2
СОЦИАЛЬНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ УЧАСТНИКОВ ДВИЖЕНИЯ
С КОНЦА 20-Х ДО КОНЦА 30-Х ГОДОВ
(важнейшие кружки и группы)
Общество
братьев
Критских 9 —	1	— —	3	— — — 5	1	19
«Нежин-
ские воль-
нодумцы» — — — — — —	4—	— — —	4
Харьков-
ские круж-
ки 20-х го-
дов	—	—	—	—	—	—	—	— —	61	7
Общество
Сунгурова 1	1	—	—	1	3	2	1—	123	24
Дело о «па-
сквильных
стихах»
1834 г. 2	—	1	1— — —	3	2	42	15
Итого 12	1	2	1	1	6	6	4	2	27 7	69
Неуклонное, хотя и медленное, усиление «разночин-
ной» струи в движении косвенно подтверждают данные
относительно образования: 36 участников движения из
80 учились в высших учебных заведениях, в том числе
24 —в Московском, 8 — в Харьковском университетах,
3 —в Медико-хирургической академии. Социальные сдви-
ги подтверждаются и имеющимися в словаре формаль-
ными данными о происхождении участников движения
(они охватывают почти * 3/4 их общего состава). Среди
тех, на кого имеются данные (59 из 80), 26 человек
(44%)—выходцы из потомственного дворянства, 15
51
(26%)—сыновья личных дворян, 7 (12%)—дети ино-
странных подданных, а остальные (18%) происходят: из
духовенства—-4, из мещан — 3, из купеческого сосло-
вия— 2, из крестьян и солдат — по одному. Поскольку
дети иностранных подданных и выходцы из личного дво-
рянства почти наверняка могут быть отнесены к разно-
чинцам, постольку можно констатировать, что различные
разночинские прослойки составляли чуть ли не половину
участников движения.
Аналогичное положение характерно и для 40-х го-
дов; на протяжении этого периода наметившиеся ранее
тенденции закреплялись и развивались. Среди участни-
ков Кирилло-Мефодиевского общества, по данным сло-
варя, военнослужащих не было вовсе; среди петрашев-
цев имелось 13 военнослужащих (5 поручиков, 3 штабс-
капитана, 1 лейтенант, 2 капитан-лейтенанта и 2 офи-
цера неустановленного чина). Гражданские лица со-
ставляли 82% от общего числа участников двух
названных организаций; их распределение по чинам
дано в табл. 3.
Таблица 3
ЧИНЫ ГРАЖДАНСКИХ ЛИЦ - УЧАСТНИКОВ ДВИЖЕНИЯ 40-х ГОДОВ
Подавляющее большинство участников движения со-
ставляли чины четырех последних классов табели о ран-
гах (от XI до XIV). Анализ имеющихся в словаре све-
52
дений о происхождении петрашевцев показывает, что
40 были потомственными дворянами, остальные —
личными дворянами (8), представителями купеческого
сословия (4), выходцами из мещан (4); был также один
однодворец. По сравнению с предшествующим периодом
обращает на себя внимание относительно высокий
удельный вес потомственного дворянства. Объясняется
это, очевидно, не какими-либо регрессивными тенден-
циями в процессе демократизации движения, а перехо-
дом на положение разночинцев все большего числа
представителей «благородного» сословия, лишавшихся
связей с помещичьим хозяйством и превращавшихся из
потомственных дворян в потомственных чиновников, жи-
вущих главным образом за счет личного заработка.
Материалы словаря подтверждают это по несколь-
ким линиям. Во-первых, судя по имеющимся сведени-
ям, многие участники движения были представителями
хотя и дворянских, но традиционно служилых семей.
Среди петрашевцев, например, было 7 сыновей чинов-
ников невысоких рангов, 3 сына генерал-майоров, 2 —
штаб-лекарей, 2 — инспекторов военной школы, 2 — про-
фессоров, а также сыновья академика живописи, лите-
ратора и т. д. Во-вторых, подавляющее большинство
петрашевцев имело специальное образование, откры-
вающее некоторые перспективы на государственной
службе независимо от имущественного положения. Из
63 лиц, учтенных в словаре, 10 имели военное образо-
вание: в том числе 2 окончили Морской корпус, 2 — ин-
женерные училища, 2 — Первый кадетский корпус, по
одному — Павловский кадетский корпус и Дворянский
полк (не было ни одного выпускника Пажеского кор-
пуса и иных привилегированных учебных заведений);
46 учились в высших учебных заведениях граждан-
ского ведомства, причем не только в Петербургском
(22), Московском (3) и Харьковском (1) университе-
тах, но также в Александровском лицее (12), Училище
правоведения (2), Академии художеств (2), Ришельев-
ском лицее (1), Институте путей сообщения (2), Глав-
ном педагогическом институте (1). Речь явно шла о лю-
дях, которые видели в образовании единственный путь
к карьере, ибо служба была для них основным источни-
ком существования.
Отличительной чертой движения в 40-х годах явля-
53
лось определенное «повзросление» его участников. Хотя
среди «братчиков» и петрашевцев была и студенческая
прослойка, подавляющее большинство и в том и в дру-
гом случае составляли люди, уже занимавшие относи-
тельно самостоятельное положение в обществе. К 1849 г.
из 59 петрашевцев, год рождения которых приводится
в словаре, 16 человек (свыше 27%) составляли лица,
имевшие от 30 до 38 лет, 27 (почти 46%) —от 26 до
30 лет; 10 человек были старше 20 лет и лишь 6 (около
10%) — 18—19-летними юношами. Ведущее положение
в кружках петрашевцев (как в идейном, так и в органи-
зационном смысле) занимали зрелые люди с закончен-
ным образованием, имевшие некоторый вес в интеллек-
туальной жизни общества и определенное служебное
положение.
Приведенные статистические подсчеты соотносились
с организационной принадлежностью участников дви-
жения, что делало вполне точной их хронологическую
привязку. Именно это позволило выявить довольно за-
метные социальные сдвиги, происходившие внутри дво-
рянского этапа. Однако в словаре есть довольно много-
численная группа лиц, причастность которых к движе-
нию не выражалась в прямых связях с какой-либо из-
организаций, а проявление их антиправительственной
настроенности не датируется вовсе или датируется весь-
ма приблизительно. 94 человека отнесены нами в кате-
горию «прочие» (около 10% из тех, кто учтен в словаре).
Возраст лиц, отнесенных к этой категории, фикси-
руется весьма редко, можно отметить лишь, что воз-
растной диапазон весьма велик — от гимназистов до
людей солидного возраста и даже престарелых. Дан-
ные относительно образования имеются в 19 случаях:
4 воспитанника Пажеского корпуса, 3 выпускника Пе-
тербургской медико-хирургической академии, 3 гимна-
зиста, 1 семинарист, 1 студент Горного института, 3 сту-
дента Харьковского, 2 — Московского и по одному —
Дерптского и Казанского университетов. Более предста-
вительны сведения о социальном положении лиц данной
категории. Из 72 человек, на которых имеются сведения,
23 были чиновниками, 18 — офицерами, 13 учились в
высших и средних учебных заведениях, 7 являлись учи-
телями, врачами, частными служащими, 2 были пред-
ставителями «свободных профессий», 4 — духовными ли-
54
цами, 3 — «нижними чинами» царской армии, 1 был ре-
месленником, 1 — крестьянином. Сведения о социаль-
ном происхождении приводятся на 42 лица. При всей
неполноте они подтверждают процесс демократизации
движения. Детьми помещиков были 9 его участников,
8 происходили из дворян, из шляхтичей—1, сыновьями
генералов являлись 2, полковников—1; остальные
(т. е. 50%) по своему происхождению были разночин-
цами, а отчасти — простолюдинами: 6 — выходцы из
духовенства, 5 — из крестьян, 3 — из купеческого сосло-
вия, 3 — из солдат и матросов, 2 — из мещан, 1 — из
вольноотпущенников, 1 — из иностранных подданных.
4.	СВОДНЫЕ ДАННЫЕ ЗА 1825—1855 гг.
Сводный анализ данных словаря под редакцией
А. А. Шилова и М. Г. Карнауховой за 1825—1855 гг.
весьма важен для определения тех внутренних сдвигов
в социальном облике движения, которые происходили
на протяжении первого этапа его истории. Суммарные
итоги подсчетов, освещающих эту сторону вопроса, вы-
несены в табл. 4 и 5.
Анализируя суммарные сведения в табл. 4, нужно
отметить, что декабристы составляют почти 75% от всех
участников движения, включенных в словарь. Осталь-
ные представляют три — почти равные — части (по 8—
10%). Однако следует учитывать, что категория лиц,
вошедших в графу «прочие», при наличии более деталь-
ных сведений может пополнить численность двух дру-
гих рубрик («кружки в конце 20-х и в 30-х годах», «ор-
ганизации 40-х годов»). Среди 702 участников движе-
ния декабристов, как явствует из табл. 5, 287 были
«нижними чинами», т. е. являлись участниками массо-
вых действий, хотя и не исключавших элементов созна-
тельности, но в целом имевших стихийный характер.
Поскольку для последующих десятилетий аналогичная
категория словарем вовсе не учитывается (севастополь-
ский «бунт», восстания военных поселян и т. п.), по-
стольку представляется правомерным не учитывать ее и
в данном случае. Однако и при такой коррекции коли-
чество декабристов в несколько раз превысит числен-
ность участников движения в каждом из двух после-
дующих периодов. Обусловливалось это различными
55
Таблица 4
СУММАРНЫЕ СВЕДЕНИЯ О СОЦИАЛЬНОМ ПРОИСХОЖДЕНИИ
УЧАСТНИКОВ ОСВОБОДИТЕЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ
ПО СЛОВАРЮ ПОД РЕД. А. А. ШИЛОВА И М. Г. КАРНАУХОВОЙ
(ч. 1, т. 1)
Основные ор- ганизации и группы участников движения	Социальные сословные категории										Общая численность участ- ников движения	В % к общей численности
	Потомственные дво- ряне	Личные дворяне	। Духовенство	Купеческое сословие	Мещане	Вольноотпущенники и однодворцы	Крестьяне	Иностранные поддан- ные	Не установлено	Всего		
Движение декабри- стов	174	1	3	1	—	1	1	8	2	191	702	73,8
Кружки в конце 20-х и в 30-х го- дах	26	15	4	2	3	—	1	7	—	58	81	8,6
Организа- ции 40-х го- дов	43	9	—	4	4	1	1	—	—	62	74	7,8
Прочие уча- стники дви- жения	17	4	6	3	2	1	5	1	—	39	94	9,8
Итого	260 29		13	10	9	3	8	16	2	350	951 100,0	
В %	74,2		8,3 3,7		2,8 2,5		0,9	2,3	4,6	0,7	100,0 —		—
причинами, в том числе усилением репрессий царских
властей по отношению к любым проявлениям свободо-
мыслия. Но важнейшую роль сыграла, разумеется, та
напряженная общественно-политическая ситуация, че-
рез которую Россия прошла в период восстания декаб-
ристов.
Характеризуя освободительное движение последе-
кабристского двадцатилетия (1827—1846), В. И. Ленин
писал о 76% дворян и 23% мещан и крестьян в составе
его участников н. Сводка сведений словаря по всему
первому этапу движения практически подтверждает
56
Таблица 5
СУММАРНЫЕ СВЕДЕНИЯ О СЛУЖЕБНОМ ПОЛОЖЕНИИ
И РОДЕ ЗАНЯТИИ УЧАСТНИКОВ ОСВОБОДИТЕЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ
ПО СЛОВАРЮ ПОД РЕД. А. А. ШИЛОВА И М. Г. КАРНАУХОВОЙ
(ч. 1, т. 1)
Чины по табели о рангах или род занятий	Основные организации и груп- пы участников движения				Итого	
	движение декабри- стов	кружки в конце 20-х и в 30-х годах	организа- ции 40-х годов	прочие участники движения	количест- во	
Военные и граждан- ские чины:						
1. II класса	1	—	—	—	1	
2. III »	1	—	—	—	1	
3. IV »	8	—	—	—	8	• 7,6
4. V »	3	—	—	1	4	
5. VI »	50	—	—	2	52	
6. VII »	22	2	—	1	25 ч	
7. VIII »	13	—	—	1	14	13,6
8. IX »	34	2	4	8	48 |	
9. X »	23	—	3	6	32 J	
10. XII »	69	4	6	6	85 |	
11. XIII »	50	3	—	2	55	24,6
12. XIV »	34	14	—	10	58	
13. Юнкера и портупей-	15	—	—	1	16 J	
прапорщики						
14. Унтер-офицеры и ря-	287	2	—	5	294	34,0
довые						
15. Офицеры и чиновники	48	6	22	—	76	8,7
неустановленного ранга						
16. Неслужащие дворяне	—	2	1	—	3	0,3
17. Духовные лица	1	—	—	4		
18. Профессора и препо-	1	6	8	—	15	
даватели						
19. Врачи, учителя, част-	—	—	—	7	7	5,5
ные служащие						
20. Лица	«свободных	2	4	9	2	17	
профессий»						
21. Торговцы и предпри-	1	—	3	—	4 J	
ниматели						
22. Крестьяне, ремеслен-	—	—	—	2	2	
ники						
23. Студенты	—	27	8	11	46	5,5
24. Гимназисты, семина-	—	—		2	2	
ристы						
Всего	663	72	64	71	870	
цифру, характеризующую удельный вес дворянства.
Что же касается мещан и крестьян (к ним присоедине-
ны нами вольноотпущенники и однодворцы), то в табл. 4
даются иные данные — 5,7%; не совпадает также циф-
ра, относящаяся к духовенству (3,7%) и купеческому
сословию (2,8%).
Объясняется это ограниченностью объема и неточ-
ностью тех сведений, которыми располагал В. И. Ленин
в 1913 г. при подготовке статьи «Роль сословий и клас-
сов в освободительном движении».
Сведения о социальном положении и роде занятий
участников движения, обобщенные в табл. 5, подтвер-
ждают и конкретизируют оценки, которые основывают-
ся на данных об их происхождении. Около 7з лиц со-
ставляют дворяне, как с формальной точки зрения, так
и по своему реальному положению в обществе (строки
1—9, 16, частично — строки 15 и 23). Если объединить
учтенных в таблице военнослужащих и чиновников трех
последних классов табели о рангах с другими столь же
разночинскими социальными группами (строки 17—21),
то также получается почти 7з от общей численности.
Даже без студентов, юнкеров и портупей-прапорщиков
эти группы значительно весомее «разночинской» части,
представленной в табл. 4: расхождение в 6—7% прямо
указывает на тенденцию увеличения удельного веса
фактических разночинцев, причем прежде всего за счет
деклассирующегося дворянства. При всем том перечис-
ленные категории лиц как раз и образуют то несомнен-
ное и подавляющее большинство, которое дает полное
основание называть период 1825—1861 гг. дворянским
этапом в истории освободительного движения. Остав-
шуюся 7з (или чуть больше) составляют «нижние чины»,
т. е. крестьяне и мещане, одетые в солдатские шинели.
По численности «нижние чины» занимают первое место,
но, без сомнения, не они оказывали решающее воздей-
ствие на облик движения.
5.	СТАТИСТИЧЕСКИЕ СВЕДЕНИЯ
ОБ ОСВОБОДИТЕЛЬНОМ ДВИЖЕНИИ 50-х ГОДОВ
Имеющиеся в словаре материалы для статистики
освободительного движения 50-х годов, к сожалению,
разделены между двумя частями первого тома. В пер-
58
вую часть внесено, впрочем, всего семь таких участни-
ков движения, которых в той или иной мере можно от-
нести к деятелям этого периода (И. Г. Головин, Н. Н. Го-
ловко, П. В. Долгоруков, московский гимназист Жохов,
С. П. Левицкий, Н. И. Сазонов, И. В. Селиванов). Они
вошли в приводившиеся ранее подсчеты по рубрике
«прочие». Большинство же включено во вторую часть
первого тома, озаглавленную «Шестидесятые годы».
В этой части 405 фамилий начинаются на буквы К, Л,
М, причем 52 из них (12,8%) принадлежат тем, чья
деятельность охватывала 50-е годы. Обработка имею-
щихся сведений об этих деятелях вместе с данными
о семи лицах, попавших в первую часть тома, дала сле-
дующие результаты.
Из 38 человек, происхождение которых более или
менее определенно указайо в словаре, 5 — сыновья по-
мещиков и 15 — выходцы из дворянского сословия (в де-
сяти случаях говорится просто «дворянин» или «из дво-
рян», а в пяти случаях к такому определению делаются
дополнения: сын статского советника, подполковника,
капитана, адъюнкт-профессора, почтмейстера). Кроме
этого фигурируют сыновья сенатора, генерала, полков-
ника и подполковника. Всего к числу потомственных
дворян по прямому указанию или по косвенным данным
могут быть отнесены 24 человека, т. е. 63% от общей
численности тех, на кого имеются сведения. Остальные
37% делятся на две равные части. В первой из них —
семеро сыновей чиновников (в двух случаях — коллеж-
ских асессоров, в трех — без указания чина) и офице-
ров (прапорщика, корнета); можно предположить, что
родители соответствующих участников движения имели
права личного дворянства, хотя в словаре это прямо не
зафиксировано. Вторая семерка представляет чисто раз-
ночинскую среду: трое сыновей священника, один сын
дьячка, а также по одному выходцу из мещан, из кресть-
ян и «из зырян». Если же сюда причислить детей почт-
мейстера и адъюнкт-профессора, то разночинская про-
слойка достигнет 42%.
Анализ данных о роде занятий участников движения
не только подтверждает все усиливающуюся тенденцию
демократизации движения, но и показывает, что факти-
ческое положение учтенных в словаре лиц было еще бо-
лее «разночинским». Из 59 рассматриваемых лиц толь-
59
ко трое были помещиками. Кроме того, пятеро являлись
офицерами (2 поручика, штабс-капитан, капитан, под-
полковник), а 10 — чиновниками (2 губернских секре-
таря, надворный советник, 7 лиц с неустановленными
чинами). Среди прочих преобладала учащаяся моло-
дежь (22 студента, гимназист, семинарист). Далее шли
лица «свободных профессий» (9), профессора и препо-
даватели (5), кроме того, купец, приказчик и один че-
ловек без определенных занятий. Даже если мы наряду
с помещиками отнесем к дворянству значительную часть
офицеров, чиновников, учащейся молодежи, а также лиц
«свободных профессий» и профессорско-преподаватель-
ского состава, то и в этом случае разночинцы составят
не менее половины рассматриваемой группы «пятидесят-
ников».
Как уже отмечалось, сколько-нибудь развернутого и
полного статистического анализа сведений об участни-
ках движения в 60-х годах пока не сделано. Предвари-
тельный зондаж по второй части первого тома словаря
был осуществлен в свое время Ш. М. Левиным, но его
утверждение, будто в 60-х годах удельный вес дворян-
ства в движении составлял только 20%, не представ-
ляется нам соответствующим действительности 15. Цифру
эту опровергают, в частности, подсчеты, относящиеся
к участникам освободительного движения в русской ар-
мии за 1856—1865 гг., которые дают, казалось бы, неве-
роятную цифру — 94% потомственных дворян16. Отча-
сти это обусловлено специфическим составом офицер-
ского корпуса, куда недворяне допускались только в по-
рядке исключения. Но прежде всего дело в том, что
к началу 60-х годов сословные градации, обусловленные
официальной документацией, фактически стали фикцией
и сословная принадлежность в большинстве случаев аб-
солютно не соответствовала имущественному положе-
нию как среди гражданских лиц, так и среди военнослу-
жащих. Из тех офицеров-дворян, о которых шла речь,
около 2/з (69%) не владели недвижимостью ни в дан-
ном, ни в предшествующем поколении, т. е. были, если
можно так выразиться, разночинцами в военных мун-
дирах.
60
6.	СОПОСТАВЛЕНИЯ И ВЫВОДЫ
Чтобы обозначить перспективу развития и устано-
вить масштаб для сопоставления, приведем некоторые
цифры, относящиеся к другим периодам разночинского
этапа истории освободительного движения. Так, по под-
счетам В. С. Антонова, основанным на соответствующих
томах словаря под редакцией А. А. Шилова и М. Г. Кар-
науховой, в 70-х годах «учащиеся составляли больше
50% участников движения, а вместе с лицами интелли-
гентных профессий — 60%»17. Относящиеся к 1884—
1890 гг. цифры, имеющиеся в статье В. И. Ленина «Роль
сословий и классов в освободительном движении», по-
казывают, что в эти годы в нем принимали участие
30,6% дворян, 46,6% мещан и крестьян, 6,4% выходцев
из духовенства, 12,1% выходцев из купечества18. Сле-
довательно, за 30 лет разночинского этапа движения
удельный вес дворян снизился примерно на 20—25%,
что в среднем составляет 7—8% на каждое десятилетие.
За предреформенное тридцатилетие, т. е. на дворянском
этапе, доля дворянства среди участников движения
уменьшалась примерно такими же темпами. Эпоха па-
дения крепостного права явилась тем рубежом, на ко-
тором удельный вес разночинцев превысил 50%, в ре-
зультате чего разночинец стал главной фигурой в дви-
жении. Конечно, источниковая база и методика подсче-
тов не настолько единообразны, чтобы настаивать на
абсолютной точности делаемых сопоставлений, но не-
оспорима их доказательность при изучении общей на-
правленности и характера сдвигов в облике освободи-
тельного движения. Изменения шли постепенно и явля-
лись прямым отражением тех социально-экономических
процессов, которые составляли существо перехода от
феодализма к капитализму. Определенная В. И. Лени-
ным хронологическая грань (1861 г.) связана главным
образом с этими глубинными процессами, а не с кресть-
янской реформой, которая означала лишь юридическое
закрепление далеко зашедших фактических изменений.
Пользуясь терминами «дворянские революционеры»
или «революционеры-разночинцы», необходимо точно
воспроизводить то содержание, которое вкладывал
В. И. Ленин в термины «дворянин» и «разночинец».
В 1906 г., упрекая меньшевистский состав ЦК РСДРП
61
в утрате элементарного революционного инстинкта,
В. И. Ленин призывал тщательно учитывать разницу
«между дворянской революционностью декабристов,—-
разночинно-интеллигентской революционностью офице-
ров народовольцев, — и глубоко демократической, про-
летарской и крестьянской, революционностью солдат и
матросов в России двадцатого века»19. Это — одно из
первых ленинских высказываний о периодизации осво-
бодительного движения, суть которого впоследствии
многократно дополнялась и уточнялась, все более на-
полняясь конкретным содержанием. В 1912 г., говоря
о Герцене, В. И. Ленин относил его «к поколению дво-
рянских, помещичьих революционеров»20, из чего яв-
ствует, что «дворянство» в данном контексте представ-
лено не в сословном, а в классовом смысле.
Разночинцев В. И. Ленин охарактеризовал в статье
«Из прошлого рабочей печати в России» (1914 г.) как
«образованных представителей либеральной и демокра-
тической буржуазии, принадлежавших не к дворянству,
а к чиновничеству, мещанству, купечеству, крестьян-
ству»21. Вдумываясь в смысл этой емкой формулировки,
следует прежде всего в соответствии с приводившимся
определением вместо слов «не к дворянству» подставить
слова «не к помещикам», чтобы, с одной стороны, исклю-
чить из разночинской прослойки образованных предста-
вителей помещичьего класса, а с другой — подтвердить
правомерность отнесения к разночинцам не только ин-
теллигентов, получивших права личного дворянства, но
и выходцев из неимущего и разорившегося потомствен-
ного дворянства, имевших образование и живших за
счет своих заработков. Во-вторых, что тоже весьма
существенно, необходимо подчеркнуть, что к разночин-
цам отнесены В. И. Лениным образованные представи-
тели практически всех остальных социальных групп,
утратившие свои прежние связи (т. е. деклассировав-
шиеся) и вошедшие или постепенно входящие в состав
интеллигенции как особого слоя нового буржуазного об-
щества.
В период перехода от феодализма к капитализму
интеллигенция превращается в большую общественную
силу. Особенно заметную роль она приобретает в усло-
виях относительно замедленного капиталистического
развития, обусловливающего слабость формирующегося
62
класса буржуазии. Интеллигенция рекрутируется из
различных социальных слоев, да и общественные функ-
ции ее таковы, что создают видимость «бессословности»,
«надклассовости» этой прослойки. Между тем по своей
основной сущности интеллигенция является частью бур-
жуазного общества, и ее деятельность неизбежно слу-
жит прежде всего ликвидации феодализма, установле-
нию капиталистических порядков. На эту сторону дела
В. И. Ленин обращал внимание еще в 90-х годах, вы-
ступая против народнических воззрений на движущие
силы общественного развития в России. В работе «Эко-
номическое содержание народничества и критика его
в книге г. Струве» говорится, в частности, следующее:
«...русская передовая, либеральная, «демократическая»
интеллигенция была интеллигенцией буржуазной. «Бес-
сословность» нимало не исключает классового проис-
хождения идей интеллигенции. Всегда и везде буржуа-
зия восставала против феодализма во имя бессословно-
сти—и у нас против стародворянского, сословного строя
выступила бессословная интеллигенция. Всегда и везде
буржуазия выступала против отживших сословных ра-
мок и других средневековых учреждений во имя всего
«народа», классовые противоречия внутри которого
были еще не развиты, и она была, как на Западе, так и
в России, права, так как критикуемые учреждения стес-
няли действительно всех. Как только сословности в Рос-
сии нанесен был решительный удар (1861), — тотчас же
стал обнаруживаться антагонизм внутри «народа», а
наряду с этим и в силу этого антагонизм внутри бессо-
словной интеллигенции между либералами и народни-
ками. ..»22
Тезис о «бессословности» и «надклассовости» рус-
ской интеллигенции XIX в. в предоктябрьское десятиле-
тие охотно использовался не только меньшевиками и
эсерами, но также кадетами и другими идеологами рос-
сийского капитализма23. В последующие годы его при-
няли на вооружение сначала белоэмигранты разных
мастей, а затем подхватили апологеты западной буржу-
азной историографии. Основы их концепций были сфор-
мулированы еще в 20-х годах П. Н. Милюковым, кото-
рый чуть ли не важнейшую особенность русской истории
видел в «слабости интеллектуального сцепления между
социальным верхом и низом русского общества», пыта-
63
ясь Доказать, будто именно эта особенность породила
«русский большевизм — специфически русский продукт,
выросший на национальной почве и не возможный в этом
виде нигде, кроме России»24. Методологическая несо-
стоятельность подобных выводов, их несоответствие исто-
рическим фактам очевидны. Советские исследователи
дают достойный отпор подобным «знатокам» русской
истории25. Однако самым убедительным их опроверже-
нием является, конечно, сам ход исторического процес-
са, полностью развенчавший миф о надклассовой при-
роде интеллигенции, неопровержимо доказавший, что
опыт большевизма, как и марксистско-ленинская теория
в целом, может и должен творчески применяться не
только в российских или восточноевропейских рамках,
но и в мировом масштабе.
ГЛАВА III
ДЕКАБРИЗМ
И ИДЕЙНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ
ИСКАНИЯ 20—30-х ГОДОВ
1.	ИДЕОЛОГИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ
ПРЕДШЕСТВУЮЩЕГО ПЕРИОДА.
А. Н. РАДИЩЕВ И ПРОСВЕТИТЕЛИ
Декабризм, как первая основательно разработанная
идеологическая система дворянских революционеров,
возник не на пустом месте. В XVIII в., т. е. задолго до
возникновения раннедекабристских организаций, в Рос-
сии получили определенное распространение просвети-
тельские идеи, характерные для эпохи перехода от фео-
дализма к капитализму. Одни из просветителей высту-
пали за «культурные» формы абсолютизма, полагая,
что монарх может мирным путем осуществить достаточ-
но радикальные общественные преобразования, другие
ратовали за повышение духовного уровня народных
масс, за вовлечение их в борьбу против деспотизма, за
создание демократической республики. Среди русских
просветителей второй половины XVIII в. выделяются
Я. П. Козельский, Н. И. Новиков, А. Я. Поленов. Харак-
терно, что А. Я. Поленов являлся выходцем из крестьян,
Я. П. Козельский — из украинского служилого казаче-
ства, а Н. И. Новиков, будучи потомственным дворяни-
ном, по роду занятий (писатель, журналист, издатель)
находился на положении разночинца. Содействуя зна-
комству русского общества с философскими концепция-
ми Запада, высмеивая существующие в России порядки,
эти передовые люди своего времени выступали против
крепостничества, неограниченного самовластия и мрако-
бесия
Если говорить о более близких идейных предтечах
декабризма на отечественной почве, то первым следует
назвать, конечно, крупнейшего из русских мыслителей
той поры А. Н. Радищева. Вокруг его богатейшего идей-
3 В. А Дьяков
65
кого наследия, опубликованного при жизни лишь отча-
сти, велось много споров, которые продолжаются и
в настоящее время. Дворянско-либеральная историогра-
фия объявляла писателя сторонником такого царя, ко-
торый был бы «философом на троне», и пыталась свя-
зывать появление «Путешествия из Петербурга в Мо-
скву» с предысторией буржуазных реформ Александ-
ра II. Последователи революционно-демократических
воззрений, напротив, видели в А. Н. Радищеве первого
русского революционера. Эту концепцию приняла на
вооружение советская историография, углубив и уточ-
нив ее теоретически и обогатив многими неизвестными
ранее конкретными фактами. Г. П. Шторм заканчивает
свое специальное исследование призывом: «Будем же
помнить, что основы революционного мировоззрения за-
ложил в России Радищев, дворянский революционер и
великий просветитель-гуманист»2. «Радищев, — читаем
в другой монографии, — первый русский революционер.
Эта бесспорная истина проверена десятилетиями классо-
вой борьбы в России, подтверждена сотнями исследова-
ний последних лет» 3.
Разногласия касаются в первую очередь вопроса
о том, в каком направлении изменялись взгляды
А. Н. Радищева после ареста. Г. П. Шторм приводит
как состоятельные, так и несостоятельные доводы в под-
тверждение неизменности его мировоззрения и утвер-
ждает, что Радищев спустя почти десять лет после суда
над ним возвратился к своему уничтоженному и запре-
щенному «Путешествию», восстановил свой труд, суще-
ственно дополнив и организовав тайную переписку тек-
ста4. В книге Ю. Ф. Карякина и Е. Г. Плимака суть
спора и позиции сторон резюмируются следующим об-
разом: «Нет оснований считать, что Радищев поднялся
выше всех мыслителей XVIII в.», что он «был самым
прогрессивным, наиболее последовательным революци-
онным мыслителем из всех политических мыслителей
своего времени»5, а тем более заявлять (забывая
о Мелье, Пейне, Марате, Леклерке, Ру, Варле, Сен-
Жюсте, Робеспьере, Бабефе, Демулене), что Радищев
был «единственным» революционером своей эпохи.
В то же время они охотно признают, что нет никаких
оснований исключать Радищева «из плеяды действи-
тельно великих и самых последовательных революции
66
неров той эпохи, понявших, наконец, простую истину:
народы станут свободными не по милости королей, а
когда у них появится «мужество быть свободными»»6.
Произведения А. Н. Радищева основываются на весь-
ма популярной в эпоху Просвещения доктрине «обще-
ственного договора», причем этой доктрине дается явно
революционная интерпретация. «Естественное право» на-
рода, считал Радищев, было постепенно узурпировано
деспотическими правителями и вековая тяжба между
ними может разрешиться не на основе каких-либо юри-
дических установлений, а только с помощью силы. Ре-
альные пути борьбы против самовластия Радищев свя-
зывал с революционным просвещением народов, т. е.
с подготовкой их к открытому применению собственной
силы против всесилия монархов. Признавая правомер-
ность и неизбежность народных восстаний, А. Н. Ради-
щев хотел, чтобы народ смог воспользоваться плодами
своей победы. В ряде текстов, особенно в более поздних,
он предостерегал от возможных попыток узурпации вла-
сти со стороны руководителей восстания. Как справед-
ливо отмечают исследователи, Радищев не просто пер-
вый русский революционер, «он также первый в России
революционер, задумавшийся над трудностью и слож-
ностью пути революции, ответственностью революцион-
ной мысли и, особенно, революционного действия» 7.
Как известно, книга «Путешествие из Петербурга
в Москву» была конфискована в момент выхода в свет.
Тем не менее она воздействовала на передовую часть
русского общества, становясь немаловажной составной
частью идейных традиций, воспринимаемых будущими
декабристами от эпохи Просвещения. Признавая это и
доказывая, что последний этап идейной эволюции мыс-
лителя вовсе не перечеркивает сделанного ранее,
10. Ф. Карякин и Е. Г. Плимак обоснованно заявляют:
«.. .духовная трагедия Радищева не только не преры-
вает преемственную линию между русской революцион-
ной мыслью XVIII в. и декабризмом, напротив, она яв-
ляется звеном, скрепляющим эту связь»8.
На общественную жизнь страны определенное влия-
ние оказывали идеологические доктрины, развивавшие-
ся виднейшими представителями западноевропейской
общественной мысли, в особенности идеологами и деяте-
лями Великой французской революции 1789—1793 гг.
*
67
Влияние их на генезис декабризма несомненно, хотя и
скрыто в сложных коллизиях одновременного восприя-
тия противоречивых идеологических систем, из которых
часть осваивалась путем отрицания9. В какой-то мере
показательна с этой точки зрения идейная эволюция
А. Н. Радищева, который сначала безоговорочно востор-
гался революционными событиями во Франции и Аме-
рике, а затем обнаружил в них немало моментов, заслу-
живающих, с его точки зрения, негативной оценки. Еще
более важно то, что И. П. Пнин, И. М. Борн, В. В. По-
пугаев и некоторые другие «радищевцы», на словах
декларировавшие свою приверженность ко взглядам
А. Н. Радищева, фактически полемизировали с револю-
ционными установками «Путешествия из Петербурга
в Москву». Характеризуя, в частности, воззрения
И. П. Пнина, Ю. Г. Оксман писал: «Он верит в рефор-
маторство сверху, принимает не только царя, но и со-
словное господство... Программа ликвидации крепост-
нических отношений, с которой Пнин обращается к вер-
ховной власти, не выходит из рамок строгой легально-
сти. ..» 10.
На русскую общественную мысль начала XIX в. и на
формирующуюся декабристскую идеологию весьма зна-
чительное воздействие оказывал наряду с А. Н. Ради-
щевым и «чистый» просветитель Н. И. Новиков. Под-
тверждая это рядом конкретных примеров, М. В. Неч-
кина объясняет влияние Н. И. Новикова прежде всего
тем, что «он был страстным и последовательным крити-
ком всех сторон обветшалой основы политической над-
стройки— сословного строя, обличителем крепостного
права, дворянского паразитизма и антинационального
существа дворянства»11. В наполеоновскую эпоху, ко-
гда критическое отношение к опыту Великой француз-
ской революции начало нарастать, Н. И. Новиков для
многих оказывался более приемлемым еще и потому,
что он выступал за мирное преобразование общества,
а его антидворянские высказывания не имели той ост-
роты и беспощадности, которые в них вкладывал
А. Н. Радищев.
Как справедливо указывает М. В. Нечкина, «декаб-
ристов вызвала к жизни не только объективная задача,
созревшая в базисе, но и подготовила русская идейная
жизнь предшествующих поколений» 12. С этой точки зре-
68
ния кроме воздействия А. Н. Радищева и Н. И. Нови-
кова большой интерес представляет то чрезвычайно
быстрое распространение в русском обществе либераль-
ных настроений, которое характерно для двух первых
десятилетий XIX в. Повышение политической активно-
сти дворянства, реформаторские планы Александра I и
его ближайшего окружения, общий рост культурного
уровня населения, патриотический подъем, охвативший
в годы наполеоновских войн довольно широкие круги
населения, — все это содействовало распространению по-
добных настроений. Они охватывали различные соци-
альные и политические группы, соединяя в общем по-
токе разнородные элементы — от идейных преемников
А. Н. Радищева и Н. И. Новикова до «сановной оппози-
ции» (Воронцовы, Н. С. Мордвинов) и правительствен-
ных деятелей типа М. М. Сперанского.
В оценке роли либеральных настроений рассматри-
ваемого периода среди исследователей еще нет полного
единодушия. Одни оценивают их влияние очень высоко
и рассматривают либерализм как вполне сложившееся
общественное течение с многими оттенками: дворянский
либерализм, дворянско-буржуазный либерализм, либе-
рализм «Духа журналов», правительственный либера-
лизм и т. п.13 Другие заявляют, что применительно
к началу века «нет оснований говорить... о сколько-
нибудь развитом либеральном движении», что оно офор-
милось «в более позднее время»14. Не вдаваясь в су-
щество этих споров, отметим лишь, что обе стороны
признают значительное воздействие на генезис мировоз-
зрения декабристов взошедших на отечественной почве
ростков либерализма и просветительской идеологии.
В. В. Пугачев выделяет при этом дворянско-буржу-
азный либерализм, социальной базой которого он счи-
тает развитие капиталистических отношений в стране, а
идейными предтечами — передовую общественную мысль
России конца XVIII в. и западноевропейскую буржуаз-
ную идеологию. Это течение он характеризует следую-
щим образом: «Левые круги его были так близки к де-
кабризму, к дворянской революционности, что подчас
трудно провести разграничение между ними. Но оно су-
ществовало. Водоразделом были вопросы о революции
и тайных обществах. В решении же других важнейших
проблем декабристы и либералы были очень близки.
69
Из стана либералов вышли союзники и «попутчики» де-
кабристов. На них опиралось тайное общество в своей
антикрепостнической, антисамодержавной пропаганде.
Из левого крыла этого либерализма выросла декаб-
ристская идеология»15. Примерно в том же ракурсе
воспринимает ситуацию С. С. Ланда. «Русское освобо-
дительное движение первого периода, — пишет он,—
развивалось в сторону демократизма, находилось под
воздействием и влиянием демократических требований
народных масс. Соотношение либеральных и демокра-
тических тенденций в движении декабристов не было
устойчивым, постоянно изменялись объективное значе-
ние и идейная направленность социальных и политиче-
ских лозунгов. При этом следует иметь в виду, что со-
держание декабризма не исчерпывается либеральными
и демократическими теориями; оно обязательно вклю-
чает в себя революционную активность, которая в ко-
нечном счете определялась глубиной и последователь-
ностью решения социальных проблем. Признание необ-
ходимости организованной революционной борьбы с са-
модержавием и крепостничеством отделяет первых рус-
ских революционеров от их либерально настроенных
современников» 16.
Однако в подходе двух названных исследователей
есть и существенные различия. В. В. Пугачев ведет речь
исключительно о левом крыле дворянско-буржуазного
либерализма, из которого, по его мнению, «выросла де-
кабристская идеология». С. С. Ланда же трактует про-
блему шире, связывая становление декабризма со столк-
новениями между либеральными и демократическими
теориями и подчеркивая, что содержание декабризма
ими вовсе не исчерпывается. Представляется, что пози-
ция С. С. Ланды более обоснованна и лучше отражает
всю сложность и противоречивость процесса генезиса и
развития декабристской идеологии.
2.	СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ
ИДЕЙНО-ПОЛИТИЧЕСКИХ
ВОЗЗРЕНИЙ ДЕКАБРИСТОВ
Существует мнение, что к 1814 г. «идеология декаб-
ристов, в основном, сформировалась» 17. Думается, что
такого рода утверждения явно преувеличены. Во-пер-
70
вых, потому, что около 40% будущих декабристов еще
пребывали в детском или отроческом возрасте, во-вто-
рых, в связи с тем, что осознание необходимости насиль-
ственных мер для уничтожения крепостничества и само-
державия, понимание того, что меры эти неосуществимы
без тайной революционной организации, пришло к ним
позднее. Правильной является, очевидно, позиция
М. В. Нечкиной, которая датирует пробуждение обще-
ственного сознания будущих декабристов первым деся-
тилетием XIX в., отмечает, что события войны 1812 г.
«содействовали созреванию социальных представлений
и политических взглядов шедшего к революционной
борьбе поколения»18, но рассмотрение собственно де-
кабристской идеологии начинается лишь с Союза спасе-
ния, т. е. с 1816 г.
За десять лет, с момента создания первых тайных
обществ до вооруженного выступления 14 декабря
1825 г., декабристская идеология прошла большой путь
развития. В начале этого пути мы видим довольно рас-
плывчатые полупросветительские-полуреволюционные
воззрения, тогда как в конце его стоят зрелые консти-
туционные проекты, вполне самостоятельные и весьма
глубокие политические программы, явившиеся одним из
высших достижений революционной мысли дворянского
этапа освободительного движения в России. Споры о пе-
риодизации истории декабристской идеологии еще идут,
но в литературе последних лет указанное десятилетие
практически единодушно делится на два этапа, грани-
цей между которыми служит время принятия значитель-
ной частью декабристов тактики «военной революции».
Первый этап датируется обычно 1816—1820 гг., а вто-
рой— 1820—1825 гг. В. В. Пугачев идеологию 1815—
1820 гг. назвал «ранним декабризмом», а к последую-
щему пятилетию применил термин «поздний декабризм».
Характеризуя содержание соответствующих понятий,
исследователь пишет, что на первом этапе декабристы
признавали целесообразность насильственной револю-
ции, еще не представляя, какой она может быть в Рос-
сии. «Но к 1820 году, — говорится в его статье, — стал
очевиден крах либерально-просветительских методов
борьбы; была принята тактика «военной революции».
Это и является водоразделом между ранним и поздним
декабризмом» 19.
71
В западноевропейских условиях просветительство и
либерализм имели тогда отчетливо буржуазное содер-
жание. Революция 1789—1793 гг. во Франции сломала
сословный строй, а реставрация позволила юридически
закрепить буржуазные порядки. Либералы сохраняли
основные прогрессивные традиции просветительской
идеологии, но отбрасывали содержащиеся в ней элемен-
ты радикализма, отказываясь тем самым от «крайно-
стей» и «излишеств» революции. Например, идеолог
французского либерализма Б. Констан, хорошо извест-
ный в России, считал необходимым критиковать как
«терроризм» якобинцев, так и «деспотизм» восстанов-
ленной монархии, более всего ратуя при этом за поря-
док и законность. Во Франции, где многочисленное
третье сословие стало большой силой, как и в других
западноевропейских странах с достаточно развитыми
капиталистическими отношениями, просветительство нес-
ло в себе сильный демократический заряд, ибо провоз-
глашаемая им идея неприкосновенности народного су-
веренитета имела под собой достаточно прочную реаль-
ную базу. Российские условия трансформировали и ли-
беральную и просветительскую идеологию, придавая им
специфически «дворянские» черты. Просветительство
в России, справедливо отмечает С. С. Ланда, «не офор-
милось в самостоятельное политическое движение:
слишком плохо приживались демократические прививки
на дворянской основе»20.
Как известно, подавляющее большинство ленинских
оценок либерализма относится к пореформенной эпохе,
преимущественно к концу XIX и началу XX в. Однако,
прослеживая истоки либерализма, В. И. Ленин отме-
чает, что либералы тех лет опирались на опыт, накоп-
ленный в царствования Александра I и Николая 1.
В статье В. И. Ленина «Гонители земства и Аннибалы
либерализма» говорится, что это было время, когда
«монархи то заигрывали с либерализмом, то являлись
палачами Радищевых и «спускали» на верноподданных
Аракчеевых.. .»21. Характер правительственной полити-
ки в царствование Александра I оказал немалое воз-
действие на формирование декабристской .идеологии.
Увлечение разнообразными проектами реформ, возни-
кавшими то в ближайшем окружении царя, то в при-
дворных кругах, было типичным для декабристской и
72
околодекабристской среды так же, как и разочарование
в «реформаторе на троне», неизбежно возникавшее по
мере развития событий.
Весьма показательно отношение ряда будущих де-
кабристов к Н. М. Карамзину, в политических идеалах
которого нашли свое отражение концепции так назы-
ваемого правительственного либерализма. «История го-
сударства Российского» привлекала их внимание тем,
что автор осуждал деспотизм и проповедовал идеалы
просвещенного абсолютизма. «Жизнь тирана, — писал
Карамзин, отвечая своим критикам, — есть бедствие для
человечества, но его история всегда полезна для госу-
дарей и народов: вселять омерзение ко злу есть вселять
любовь к добродетели»22. Доказывая необходимость
ограничения самодержавной власти определенными пре-
делами и будучи почти «республиканцем в душе», Ка-
рамзин оставался тем не менее на консервативных по-
зициях и вполне обоснованно числил себя верноподдан-
ным российского императора. Эта сторона его мировоз-
зрения все более отрицательно воспринималась декаб-
ристами, по мере того как левели их собственные взгля-
ды. Политические идеалы Карамзина соседствовали
с конституционными проектами правительства, а разо-
чарование в них также нарастало. «Отход от надежд на
реформаторскую деятельность Александра I, — справед-
ливо замечает С. С. Ланда, — был органически связан
с преодолением настроений дворянского просветитель-
ства и либерализма, т. е. с основными процессами в ста-
новлении дворянской революционности»23.
Конкретные события обостряли ситуацию и ускоря-
ли социальное развитие. Внутри страны происходили
крестьянские и солдатские волнения, за ее пределами
развернулась общественно-политическая борьба в Гре-
ции, Испании, Португалии. События эти привлекали жи-
вейшее внимание русской общественности, содействова-
ли поляризации идейно-политических воззрений декаб-
ристов и их ближайшего окружения, подталкивая одних
к радикализму, а других к соглашательству.
Для понимания роли связанных с судьбой Польши
конституционных проектов характерна эволюция воззре-
ний П. А. Вяземского, который являлся одним из инте-
реснейших представителей декабристского окружения24.
Поклонник умеренного французского либерализма, в
73
частности Б. Констана, он искал средства для жела-
тельных ему преобразований общества на пути измене-
ния государственного устройства, а не в решении на-
сущных социальных проблем. Своей программой Вязем-
ский надеялся сплотить в единый блок все оттенки
либерализма (от Н. М. Карамзина до «левых арзамас-
цев» — Н. И. Тургенева и М. Ф. Орлова). Пожалуй,
наиболее существенной чертой этой программы являлся
полный отказ от насилия в политической борьбе. «Со-
храни меня, боже, — писал Вяземский А. И. Тургеневу
в 1820 г., — зажигать море, но избави, боже, и не делать
шума. Этот шум — не набат, а будильник. Я хочу, чтобы
они знали, что есть мнение в России, от коего не уска-
чешь на почтовых... Это мнение нерушительное: пер-
вый желаю и молю, чтобы все сделалось у нас именною
волею...»25 Восстание Семеновского полка и события
1820—1821 гг. в Испании, содействовавшие переходу
декабристов к тактике «военной революции», толкнули
Вяземского не влево, а вправо, усилили его веру в «им-
ператора-конституционалиста». Отмечая это, С. С. Лан-
да пишет: «И если критика Вяземского в адрес цариз-
ма становилась все злее и беспощаднее, то его полити-
ческая осторожность возрастала так же заметно, как и
неоправданно преувеличенные надежды на личную ини-
циативу Александра I»26.
Взгляды С. И. Тургенева (его некоторые исследова-
тели относят к декабристам «первого призыва»27) име-
ли умеренно либеральный характер и по существу не-
многим отличались от воззрений П. А. Вяземского.
Правда, С. И. Тургенев довольно часто и охотно поль-
зовался термином «революция», вкладывая в него со-
всем не то содержание, к которому мы привыкли. В его
дневнике за 1815 г. сделана, например, следующая
запись, весьма характерная с этой точки зрения: «Со-
храни меня бог думать о революции в России в ... смыс-
ле ... внезапной и похожей на ту, которая имела место
во Франции. Я желаю для своего отечества, которое
люблю, совершенно другого и верю, что мои стремления
столь же разумны, сколь и законны... И вот какой ре-
волюции я хочу. Нужно, чтобы эта революция развива-
лась медленно, чтобы она шла шаг за шагом. Чтобы она
направлялась правительством и чтобы граждане лишь
ей содействовали»28. Этот фрагмент дневника, введен-
74
ный в научный оборот С. С. Ландой, не оставляет места
для кривотолков.
Н. И. Тургенев начал идейную эволюцию со взгля-
дов, весьма близких к воззрениям своего младшего бра-
та. Осуществление проекта государственных преобра-
зований, разработанного Н. И. Тургеневым в 1815—
1816 гг., было рассчитано на четверть века и разделено
на пять периодов, причем на два первых пятилетия пла-
нировалась подготовка нового законодательства и его
«опробование», а также создание института пэров из
той части высшего дворянства, которое проявит готов-
ность освободить своих крепостных. Полное уничтоже-
ние крепостничества и введение «народопредставитель-
ства», несколько ограничивающего произвол монарха,
Н. И. Тургенев откладывал на два последних пятилетия.
Характеризуя пути осуществления проекта, его автор
заявлял: «Все в России должно быть сделано правитель-
ством; ничто самим народом. Если правительство ниче-
го не будет делать, то все должно быть предоставлено
времени, ничто народу»29.
В те же годы перед Н. И. Тургеневым, его младшим
братом Сергеем и М. Ф. Орловым встал вопрос относи-
тельно создания организованной силы, способной так
или иначе готовить страну к преобразованиям. С. И. Тур-
генев высказался за строго легальное офицерское об-
щество для самоусовершенствования его участников.
Н. И. Тургенев и М. Ф. Орлов вели речь о тайном обще-
стве, которое бы, не имея антиправительственной на-
правленности, подобно немецкому Тугенбунду, объеди-
няло патриотические силы народа вокруг монарха. Вы-
бор образца показателен: увлечение характерными для
Тугенбунда мирными просветительскими идеями соеди-
нялось у Н. И. Тургенева с идеализацией Александра I
как «царя-реформатора».
В трактате Н. И. Тургенева «Теория политики», да-
тированном 1818 г., осуждался опыт Великой француз-
ской революции и восхвалялся английский парламента-
ризм. «Англия, — заявлял автор, — заставила Европу
любить свободу, Франция — ее ненавидеть»30. Высказы-
ваясь за освобождение крепостных крестьян, Н. И. Тур-
генев не только объявлял дворянство ведущей обще-
ственной силой, но и делил дворян на высший и низший
слой. Бедное дворянство, по его убеждению, «остается
75
без всякой практической пользы для государства», то-
гда как богатое, являясь высшим законодательным со-
словием, «служит твердым оплотом престолу и вообще
не только что полезно, но даже необходимо в монархиях
конституционных»31. Таким образом, идеальной поли-
тической системой он признавал конституционную мо-
нархию и находил, что Россия имеет все условия для
быстрого и безболезненного перехода к названной си-
стеме.
В 1818 г. прекратило свое существование первое де-
кабристское тайное общество Союз спасения и появи-
лась более широкая по составу организация — Союз
благоденствия. Событие это стало важной вехой в идео-
логическом развитии декабризма. Если Союз спасения
видел свою основную задачу в ликвидации самодержа-
вия и введении представительного правления, в резуль-
тате чего, по мнению его членов, разрешатся и социаль-
ные проблемы, в том числе будет ликвидировано кре-
постничество, то в программе Союза благоденствия
социальные преобразования соединились с политически-
ми, причем социальным преобразованиям отводилось
ведущее место. Переход Союза благоденствия от тактики
заговора с целью воздействия на общественное мнение
к тактике «военной революции» поставил перед членами
организации ряд весьма важных вопросов, связанных
с социальной базой движения и составом его участ-
ников.
В решении данного круга вопросов с особенной си-
лой сказалась идейная противоречивость и классовая
ограниченность дворянской революционности. На протя-
жении сравнительно короткого срока (1819—1820 гг.)
большинство декабристов преодолели колебания, свя-
занные с необходимостью полного и немедленного уни-
чтожения крепостничества. «Члена тайного общества
в 1818 г., — справедливо отмечает С. С. Ланда, — уже
не тревожила мысль о том, что дворянство может испу-
гаться и отшатнуться от борьбы за ограничение само-
державия, если эта борьба будет связана с ликвидацией
крепостного права»32. Однако ориентация декабристов
не на широкое народное восстание, а на «военную ре-
волюцию», возглавляемую передовыми представителя-
ми дворянства, не позволяла им преодолеть собствен-
ные предубеждения. Придерживаясь тактики лавирова-
76
ния, они стремились к тому, чтобы не был сужен круг
лиц, которые смогут активно включиться в движение.
Именно этим объясняется, например, позиция Н. И. Тур-
генева. Если в 1816 г., расхваливая просветительские
позиции Союза спасения, реформаторскую деятельность
Александра I, он в то же время предлагал половину
всей имеющейся земли передать крестьянству, то, став
членом Союза благоденствия и одним из основателей
Северного общества, он полагал возможным провести
безземельное освобождение крестьян или дать им лишь
ничтожные приусадебные наделы.
В идеологическом развитии декабризма большую
роль сыграли два совещания Коренной управы Союза
благоденствия, состоявшиеся в начале 1820 г. в Петер-
бурге и в начале 1821 г. в Москве. Оба совещания были
посвящены важным программным вопросам. Их участ-
ники горячо обсуждали прежде всего вопросы о форме
правления, о структуре и тактике революционной орга-
низации.
Недостаток вполне достоверных и достаточно деталь-
ных источников не позволяет воссоздать весь ход петер-
бургского совещания33. Ясно, однако, что главным его
стержнем стало выступление (или заранее объявленный
доклад) П. И. Пестеля о преимуществах республикан-
ского образа правления над монархическим. В поисках
идеала будущего политического устройства Пестель
обратился к опыту Северо-Американских Соединенных
Штатов — федеративной республики во главе с прези-
дентом, имеющим весьма широкие полномочия. Несмо-
тря на то что до этого среди декабристов преобладали
сторонники конституционной монархии, на совещании
почти все оказались на стороне Пестеля, а председа-
тельствовавший при подведении итогов Н. И. Тургенев
воскликнул: «Le president sans phrases!» («Президент
без дальних толков!») 34
Нередко все это трактуется как безраздельная побе-
да республиканских принципов в декабристской идеоло-
гии уже в начале 1820 г. Однако значительное число до-
кументов, в том числе «Социально-политический трак-
тат» Пестеля и показания ряда декабристов на след-
ствии, убедительно свидетельствуют о том, что и после
совещания было очень много высказываний за консти-
туционную монархию. Это можно объяснить не только
77
рецидивом прежних взглядов, вызванным созывом кор-
тесов в Испании, но и тем, что президент представлялся
некоторым участникам совещания чем-то близким к кон-
ституционному монарху. Каждый высказывался за бо-
лее привычную для него форму личной власти, ограни-
ченной представительными учреждениями.
М. С. Лунин, формулируя на петербургском совеща-
нии свое особое мнение, не случайно заявил: «Консти-
туционное правление с малою исполнительною властью
монарха или президента, полагая того и другого в одном
виде»35. Анализируя соответствующие показания и под-
черкивая их разноречивость, В. В. Пугачев пишет: «Чем
объяснить ... разницу? Во-первых ... «республика» и
«монархия» далеко не одинаково понимались разными
мыслителями... И подчас разнице между республикой
и конституционной монархией не придавалось принци-
пиально важного значения. Во-вторых, вопрос о пред-
почтительности республики и монархии неодинаково ре-
шался при его теоретической и практической постанов-
ке. В-третьих, на «январском совещании» исходили не
только из программных положений, но и из тактиче-
ских соображений»36. С. Б. Окунь дает следующую об-
щую оценку результатам совещания 1820 г.: «...аб-
страктная постановка вопроса — президент или консти-
туционный монарх — не воспринималась рядом присут-
ствующих как нечто диаметрально противоположное»37.
С. С. Ланда подчеркивает, что вопрос о принятии рес-
публиканских принципов в полном смысле этого терми-
на в 1820 г. и не ставился, он назрел несколько позже.
«Вопрос о президенте или монархе, — пишет он, — яв-
лялся чисто формальным и определялся в основном так-
тическими соображениями — главной была борьба за
представительную систему»38.
На московском съезде 1821 г. центральное место за-
няли вопросы организационной структуры Общества39.
Результаты их обсуждения были закреплены решением о
роспуске Союза благоденствия, принятым для того, что-
бы отсеять ненадежных участников движения и образо-
вать сначала Южное, а затем и Северное общества. От
петербургского совещания московский съезд отделял,
по определению М. В. Нечкиной, «короткий, но полный
революционных потрясений, грозовой 1820 год». Рево-
люционные события в Испании и Неаполитанском коро-
78
левстве, восстание Семеновского полка, крестьянские
выступления в тринадцати губерниях России — вот толь-
ко некоторые факты, характеризующие обстановку того
времени. Как внутреннее развитие движения, так и
внешние факторы требовали его демократизации, а «де-
мократизация программы и возникновение республикан-
ских решений соединились с вопросом о новом, более
решительном «способе действия»»40.
Инициативу в созыве московского съезда взяла на
себя умеренно настроенная группа в составе братьев
И. А. и М. А. Фонвизиных, П. X. Граббе и И. Д. Якуш-
кина. П. И. Пестель не смог на нем присутствовать —
этого удалось добиться противникам решительных дей-
ствий из Тульчинской управы. К усилению активности
тайного общества призывал в своем докладе М. Ф. Ор-
лов. Его заранее приготовленное выступление было за-
слушано на первом же заседании съезда. Во-первых, он
потребовал согласия на немедленное вооруженное вы-
ступление, обязавшись начать его силами 16-й пехотной
дивизии; во-вторых, предложил вместо устаревшего Со-
юза благоденствия создать общество под названием
«Невидимые братья», к которому бы, как лучи к центру,
сходились нити от разделенных по национальному при-
знаку низовых групп из рядовых участников движения,
не знавших, кто ими управляет и каковы конечные цели
организации.
Впоследствии участники событий, а вслед за ними и
некоторые историки усомнились в искренности изложен-
ных в докладе намерений Орлова, в серьезности пред-
ложенного им плана. Исследования С. Н. Чернова,
М. В. Нечкиной, С. С. Ланды и других ученых полно-
стью опровергают подозрения в мистификации прежде
всего потому, что Орлов продолжал революционную про-
паганду после съезда, особенно активизировав ее в
1822 г.41 Тщательно анализируя этот период деятельно-
сти Орлова, исследователи связывают ее с внесенным
им предложением о перестройке организации. Особо вы-
деляют они курс Орлова на воспитание солдат вверен-
ной ему 16-й дивизии в духе революционного патриотиз-
ма; полное отсутствие в его приказах антидворянских
настроений; значительную близость изложенных на съез-
де организационных принципов к структуре греческой
«Этерии», с руководящими деятелями которой Орлов
79
имел длительные и тесные контакты. Ни в коей мере
нельзя считать случайным то, что участники московско-
го съезда, продолжившие работу без Орлова, приняли
главную суть его плана, хотя разработанные ими устав-
ные положения имели немалые отличия от того, что
предлагалось Орловым.
В целом процесс формирования идеологии декабриз-
ма в 1818—1821 гг. охарактеризован С. С. Ландой:
«Путь к дворянской революционности декабристов шел
через преодоление просветительских и либеральных
концепций прогресса, иллюзий о возможности мирного
торжества идей социальной и политической справедли-
вости. Осознание необходимости создания тайного об-
щества неизбежно ставило на повестку дня организа-
ционно-тактические и программные вопросы, связанные
с определением классового состава участников движе-
ния, общественных сил, на которые оно сможет опереть-
ся, конечной цели общества и средств, способствующих
ее достижению. Просветительский демократизм отсту-
пал под мощным натиском жизни во всей сложности ее
социальных коллизий. Абстрактное представление об
античной свободе как идеальном и недосягаемом образ-
це заменялось конкретно-историческим требованием кон-
ституционной монархии. Дворянин-революционер нахо-
дил вполне убедительными аргументы победившего
буржуа, заинтересованного в сохранении политической
власти за имущими, в классовом компромиссе с королем
и знатью, потерявшей свои сословные привилегии»42.
Второй этап развития декабристской идеологии, от-
носящийся к 1820—1825 гг., характерен разработкой
развернутых программных документов в форме проек-
тов будущей конституции. И Павел Пестель и Никита
Муравьев много занимались конституционными вопро-
сами до 1820 г., однако едва ли можно сомневаться, что
петербургское совещание дало им мощный толчок для
раздумий в этой области. На совещании оба они, сгово-
рившись заранее, высказались за республику (в том
специфическом понимании, о котором говорилось выше).
После совещания Н. М. Муравьев и П. И. Пестель, как
предполагает М. В. Нечкина, «договорились работать
в едином плане и духе» 43. Но период единой республи-
канской ориентации скоро закончился. Вариант текста
Конституции, начатый в Минске в конце 1821 г., под-
80
тверждает то, что Н. М. Муравьев возвратился на кон-
ституционно-монархические позиции. Позднее им были
подготовлены другие, мало отличающиеся друг от дру-
га варианты Конституции44.
Конституционный проект руководителя Южного об-
щества П. И. Пестеля вошел в историю под названием
«Русской Правды». Материалы накапливались автором
с 1818—1819 гг., систематическая же работа над тек-
стом началась, очевидно, после петербургского совеща-
ния. В августе 1820 г. с «Кратким начертанием» буду-
щей конституции могли уже познакомиться проезжав-
шие через Тульчин Н. М. Муравьев и М. С. Лунин. Ре-
дакция, готовая для обсуждения, была представлена
П. И. Пестелем съезду руководителей Южного обще-
ства, собравшемуся в Киеве «на контрактах» в январе
1822 г. На втором киевском съезде руководителей Юж-
ного общества в 1823 г. основы доработанного проекта
получили одобрение. С. И. Муравьев-Апостол свиде-
тельствует, что «Русская Правда» была признана «все-
ми членами с некоторыми возражениями, и здесь было
говорено о введении ее посредством временного прав-
ления, которое вверяется директорам общества»45. До
нас дошли две редакции этого программного документа
декабристов46. Во второй вариант вносились лишь не-
которые поправки. По свидетельству П. И. Пестеля
в 1825 г., он «ничего не написал... а только прежде на-
писанное кое-где переправлял»47.
«Русская Правда» исходила из необходимости уни-
чтожения самодержавия и крепостничества, предусма-
тривая полную ликвидацию сословного строя и установ-
ление равенства всех граждан перед законом. Обла-
дающее диктаторской властью Временное верховное ре-
волюционное правление должно было ввести в стране
республику, причем право избирать и быть избранным
предоставлялось каждому мужчине, достигшему 20-лет-
него возраста, имущественного, а до определенного. сро-
ка и образовательного ценза не устанавливалось, жен-
щинам избирательные права не предоставлялись. Вы-
борность предусматривалась как для органов местной
власти (волость, уезд, губерния), так и для высшего
законодательного органа страны — однопалатного На-
родного веча. Исполнительную власть должна была
осуществлять Державная дума из пяти человек, кото-
81
рые по очереди в течение года исполняли функции пре-
зидента, а затем каждый заменялся вновь избираемым
членом Думы. Всеобъемлющие контрольные функции
возлагались на Верховный собор, члены которого изби-
рались пожизненно и получали от государства постоян-
ное материальное обеспечение.
В сфере социальной «Русская Правда» не была
столь же последовательной в проведении буржуазно-
демократических принципов. Крестьян предполагалось
освобождать с землей, но помещичье землевладение не
ликвидировалось, помимо крестьянских наделов у поме-
щиков отбиралась только половина земли (владельцы,
имевшие более 10 тыс. десятин, должны были отдать эту
половину бесплатно; остальные — за вознаграждение от
казны). Отобранные участки должны были образовы-
вать в каждой волости общественный фонд, из которого
любому желающему можно было выделить во времен-
ное пользование участок для производства «необходи-
мого продукта». На всю остальную землю распростра-
нялось право частной собственности: ее можно было
продавать и покупать, закладывать, сдавать в аренду
и т. д. Эти трудно согласуемые друг с другом положения
аграрной программы П. И. Пестеля и его единомыш-
ленников базировались на взаимоисключающих друг
друга принципах, зафиксированных в «Русской Прав-
де»: с одной стороны, земля — общественная собствен-
ность и никому не может принадлежать, с другой —
труд суть источник собственности и, следовательно, тот,
кто возделывает землю, вкладывая в нее свои средства,
становится ее полноправным владельцем.
«Русская Правда» при определении будущей терри-
тории России включала в нее Дальний Восток, Закав-
казье, Молдавию, приобретение которых П. И. Пестель
считал необходимым по стратегическим или экономиче-
ским соображениям. Будучи решительным противником
федеративного устройства государства, автор «Русской
Правды» последовательно проводил принцип централи-
зации по отношению ко всем частям Российской импе-
рии. Исключение составляла Польша, которой предо-
ставлялось право на создание самостоятельного госу-
дарства, отделяемого от России не историческими, а эт-
нографическими границами. При этом предполагалось,
что Польша предварительно совершит революцию вме-
82
сте с Россией и осуществит на своей территории все те
политические и социальные преобразования, которые
предусматривались в «Русской Правде».
Конституционный проект Н. М. Муравьева по своему
содержанию существенно отличался от «Русской Прав-
ды». Если «южане» предполагали, что заранее подго-
товленную тайным обществом конституцию должно бу-
дет диктаторским способом ввести в действие Времен-
ное революционное правление, то глава «северян» вы-
ступал за учредительное собрание, на которое он и пред-
лагал возложить составление конституции или утвер-
ждение какого-либо из составленных ранее проектов.
Проект Н. М. Муравьева предусматривал для будущей
России конституционную монархию * и федеративное
устройство государства (с созданием в его составе
15 «держав» и областей, выделяемых в основном по тер-
риториальному признаку). Предполагалось безоговороч-
но уничтожить крепостное право, ликвидировать деле-
ние на сословия, установить всеобщее равенство граж-
дан перед законом. Каждая «держава» или область и
федерация в целом должны были иметь во главе двух-
палатные выборные учреждения, для избрания в кото-
рые устанавливался почти во всех случаях высокий
имущественный ценз. Исполнительная власть вверялась
императору, который рассматривался в качестве вер-
ховного чиновника государства с соответствующим его
положению жалованьем. Император имел право задер-
жать введение закона, возвратив его на повторное об-
суждение в Народное вече (парламент федерации), но
после этого препятствовать принятию закона он не мог.
Социальные преобразования, намечавшиеся в Кон-
ституции Н. М. Муравьева, были безусловно прогрессив-
ными в своей основе, но они несли на себе отпечаток
классовой ограниченности еще больший, чем его планы
в отношении будущего государственного устройства.
Под давлением критики слева автор Конституции делал
• Здесь следует оговориться: академик Н. М. Дружинин на
основе изучения имеющихся источников пришел к выводу о том, что
Н. М. Муравьев «оставался республиканцем вплоть до 1825 г.», но
предпочитал писать в Конституции о монархической форме правле-
ния из тактических соображений (Дружинин Н. М. Программа се-
верных декабристов. — Известия АН СССР. Серия истории и фило-
софии, т. 8, вып. 1. М., 1951, с. 35—45).
83
более или менее значительные поправки, но и после это-
го в решении крестьянского вопроса она существенно
отличалась от «Русской Правды». Лишь в «тюремный»
вариант Конституции (1826 г.) было введено, наконец,
положение о мизерном земельном наделе помещичьим
крестьянам — «по две десятины на каждый двор для
оседлости»48. М. В. Нечкина, характеризуя содержание
конституционных проектов Н. М. Муравьева, писала:
«.. .сближение с наиболее демократическим декабрист-
ским вариантом оставалось чрезвычайно относительным,
и особые черты «прусского типа» развития потеряны не
были»49. Черты дворянской ограниченности имела и
«Русская Правда», однако в Конституции Н. М. Му-
равьева их было несравненно больше. Если рассмотреть
указанные программные документы декабристов с точ-
ки зрения решения в них крестьянского вопроса, то ста-
нет очевидным, что «Русская Правда» открывала опре-
деленные возможности для развития аграрных отноше-
ний по «американскому пути», тогда как Конституция
оставляла лишь «прусский путь», да и то не в самом
приемлемом для крестьян варианте.
Оба проекта были внутренне цельными системами,
отражавшими идейно-политические позиции двух основ-
ных групп дворянских революционеров, каждая из ко-
торых по-своему истолковывала интересы передовой ча-
сти дворянского класса, по-своему понимала назревшие
задачи исторического процесса. «Республика Песте-
ля,— справедливо отмечает С. С. Ланда, — вырастала
на основе демократического решения аграрного вопро-
са, а не условного федеративного разделения России: во
главе ее уже было невозможно появление президента
или конституционного монарха. Многие кардинальные
вопросы политического и социального устройства буду-
щей России были решены в «Русской Правде» с рево-
люционных и демократических позиций, хотя оценка
движущих сил революции оставалась пО-прежнему дво-
рянски ограниченной» 50.
Общество соединенных славян, к сожалению, не оста-
вило программных документов такого масштаба и ха-
рактера, как Конституция И. М. Муравьева или «Рус-
ская Правда» П. И. Пестеля. Однако идейно-политиче-
ские установки участников этой организации нашли свое
отражение в ряде источников, и прежде всего в «Запи-
84
сках» И. И. Горбачевского. Исследователи по-разному
оценивают этот источник. Одни (в том числе М. В. Неч-
кина) сомневаются в авторстве И. И. Горбачевского, но
считают «Записки» более или менее точным отражени-
ем тех идейных исканий, которые были характерны для
«славян» в 1825 г. и несколько раньше. Другие (в том
числе И. В. Порох) убеждены, что «Записки» написал
именно И. И. Горбачевский, однако считают, что их со-
держание (в смысле характеристики идеологического
процесса) относится не к описываемому периоду, а ко
времени написания мемуаров. Оставляя в стороне спор
об авторстве «Записок», окончательное решение которо-
го приблизила статья М. П. Мироненко51, мы не долж-
ны отказываться от тщательного изучения этого весьма
значительного идеологического памятника декабрист-
ской эпохи. Довольно убедительным подтверждением
тому нам представляется сам источник.
Известно, что, влившись в 1825 г. в состав Южного
общества, «славяне» приняли «Русскую Правду» в ка-
честве своего основного программного документа. Ме-
жду тем автор «Записок», сравнивая программу двух
организаций, заявлял, что в некоторых отношениях «они
были друг другу совершенно противоположны»52. Не-
доразумение ли это или ретроспективная оценка мемуа-
риста, задним числом критикующего то, во что он ко-
гда-то свято верил? С. С. Ланда отвечает: ни то и ни
другое, а отражение фактически существовавших до де-
кабря 1825 г. идейных расхождений. И думается, при-
водимые им доводы заслуживают внимания.
Изложенная Горбачевским программа типично про-
светительская. «Никакой переворот, — читаем в «Запи-
сках»,— не может быть успешен без согласия и содей-
ствия целой нации, посему, прежде всего, должно при-
готовить народ к новому образу гражданского суще-
ствования и потом уже дать ему оный; народ не иначе
может быть свободным, как сделавшись нравственным,
просвещенным и промышленным. Хотя военные револю-
ции быстрее достигают цели, но следствия оных опасны:
они бывают не колыбелью, а гробом свободы, именем
которой совершаются»53. Смысл приведенных слов со-
вершенно однозначен; остается выяснить, когда сложи-
лась отразившаяся в них позиция — до декабря 1825 г.
или позднее? Можно привести ряд доводов в подтвер-
85
ждение правильности первого ответа. Один из них —
показания П. И. Борисова, который, излагая свои взгля-
ды во время следствия, заявлял: «Я думал, что, умно-
живши членов и распространив свои правила между
славянскими народами, мы также легко можем сделать
реформу в правительстве и с такою же тишиною, с ка-
кою парижане оставляют старые моды и принимают
новые»54. Следовательно, И. И. Горбачевский точно
воспроизводил в «Записках» существо тогдашних взгля-
дов Общества, а не излагал сложившиеся позже соб-
ственные воззрения.
Для понимания позиции «славян» весьма существен-
но наличие типологического сходства этой позиции,
с одной стороны, по отношению к потерпевшей круше-
ние программе Союза благоденствия, с другой — по от-
ношению к западноевропейской просветительской кон-
спирации 20-х годов, с характерными для нее упования-
ми на широкие народные массы. К концу названного
десятилетия эта конспирация вступила в полосу кризиса
и начала распадаться. При этом возникали, с одной сто-
роны, тайные политические общества типа «Молодой
Италии», «Молодой Польши» и т. д., с другой — заго-
ворщические организации последователей идей утопи-
ческого коммунизма вроде Ф. Буонаротти, но уже без
расчета на массовое народное движение55. Борьба ме-
жду этими двумя направлениями, какие бы формы она
ни принимала, является закономерным этапом развития
освободительного движения.
3.	ИДЕОЛОГИЯ И ПРОГРАММА УЧАСТНИКОВ
ДВИЖЕНИЯ КОНЦА 20-х И НАЧАЛА 30-х ГОДОВ
Разгром декабристских организаций после 14 декаб-
ря 1825 г. сильно деформировал внутренне обусловли-
ваемое развитие дворянской революционности. Новая по-
лоса идеологического развития началась с повторения
уже достигнутого, иногда на более примитивном уровне.
Участников небольших, обособленно действовавших
кружков и одиночек, сохранявших приверженность иде-
ям декабризма во второй половине 20-х годов, называ-
ют иногда «эпигонами декабристов»56. Термин этот не
представляется вполне удачным, однако за неимением
иного им приходится пользоваться, оговорившись зара-
86
нее, что в данном случае в нем нет того оттенка уничи-
жительности, который обычно имеет понятие «эпигон-
ство».
Рассмотрение нового периода целесообразно начать
с Оренбургского тайного общества, просуществовавше-
го более десяти лет и ликвидированного властями
в 1827 г. Хотя в оценке общества нет единодушия, пред-
ставляется достаточно обоснованным мнение М. Д. Ра-
биновича, который весьма тщательно изучил имеющиеся
источники и пришел к следующему выводу о месте об-
щества в тогдашнем революционном подполье и о его
специфике: «Будучи по своему составу, программе и
духу частью движения декабристов и не выходя в об-
щем из рамок дворянской революционности, оно вместе
с тем пыталось более активно, чем другие декабристские
организации, привлечь на свою сторону солдат и народ-
ные массы. Особенно примечательна в этом отношении
работа общества среди уральских казаков, башкир и ка-
захов» 57.
Идейная эволюция Оренбургского тайного общества
представляет большой интерес в связи с тем, что она
выглядит чем-то вроде истории идеологического разви-
тия всего декабризма, воспроизведенной в уменьшенном
и упрощенном варианте. Возникнув в 1813 г. (а может
быть, и раньше), общество довольно долго имело масон-
скую окраску. Впоследствии его новый состав пережил
период увлечения мирным просветительством, но посте-
пенно участники общества приходят к признанию необ-
ходимости революционного насилия. Весь процесс раз-
вертывался без каких-либо организационных связей
с основными центрами декабристского движения, а идей-
ное воздействие этих центров ограничивалось лишь под-
цензурными текстами. Тем более показательно то еди-
нодушие, с которым участники общества поддержали
идеи декабризма, когда их стал излагать приехавший
во второй половине 1826 г. провокатор Ипполит Зава-
лишин. Программный документ общества, даже если
его сочинил этот последний, не следует связывать толь-
ко с его именем. Совершенно прав И. А. Федосов, заяв-
ляя: «Этот документ нельзя рассматривать только как
плод провокаторской фантазии Завалишина. Он рас-
сматривался и обсуждался членами тайного общества и
полностью соответствовал их взглядам и настроениям» 58,
87
Не имея формально-организационных связей с де-
кабристскими организациями, Оренбургское тайное об-
щество примыкает к ним типологически. Идейная эво-
люция дворянских революционеров Оренбуржья шла
примерно так же, как и у основной массы участников
движения декабристов. Особенно много аналогий воз-
никает при сопоставлении оренбуржцев с Обществом
соединенных славян.
Вслед за Оренбургским тайным обществом для срав-
нения может быть взято «общество под именем литера-
турных собраний и вечеров», существовавшее в 1825—
1826 гг. в Новочеркасске. С ним был связан один из де-
кабристов— поручик лейб-гвардии Казачьего полка
В. Д. Сухоруков, участниками его являлись офицеры и
чиновники, собиравшиеся «для препровождения с поль-
зою времени и для лучшего усовершенствования в оте-
чественной словесности». При этом не только обсужда-
лись произведения отечественной и зарубежной литера-
туры, но возникали «суждения и споры о разных мате-
риях, относящихся до нравственности и политики».
Весьма скудные сведения о взглядах участников собра-
ний, имеющиеся в распоряжении исследователей, позво-
ляют предположить, что это была либерально-просвети-
тельская организация с неустоявшимся составом и до-
вольно неопределенной программой59.
Если говорить об эволюции либерально-просветитель-
ского направления общественной мысли в первые годы
после разгрома декабристских организаций, то здесь
наиболее подходящим примером является дело о «воль-
нодумстве» в Нежинском лицее. Отнесенные к числу
«вольнодумцев» преподаватели и учащиеся этого учеб-
ного заведения (среди лицеистов был и Н. В. Гоголь)
в своих рассуждениях исходили из просветительской
доктрины так называемого естественного права. У одно-
го из лицеистов была отобрана тетрадь с записями лек-
ций главы «вольнодумцев» Н. Г. Белоусова; по мнению
доносчика, она свидетельствовала о том, что ее владе-
лец не имел должного уважения «ни к богу, ни к самому
себе, ни к ближнему, ни к родителям, ни к детям, ни к
родным, ни к семейной жизни и прочему, что составляет
существенную принадлежность естественного права»60.
Связь идеологии «нежинских вольнодумцев» с декабриз-
мом несомненна61, однако видеть в их деятельности «пе-
88
А. И. Полежаев. Акварель Е. И. Бибиковой 1834 г.
реход к новым формам распространения революцион-
ных идей»62, пожалуй, нет оснований.
Неоспорима связь с декабризмом мировоззрения и
литературной деятельности А. И. Полежаева. Характе-
ризуя его взгляды, Л. И. Насонкина пишет: «В поэме
«Сашка» и других... произведениях Полежаева отрази-
лось остро критическое отношение автора к действитель-
ности, ненависть к царизму, мечты об освобождении
89
страны от крепостничества и вместе с тем элементы но-
вого, указывающие на формирование мировоззрения По-
лежаева в демократическом направлении»63.
Продолжателями дела декабристов считали себя сту-
дент Харьковского университета В. Г. Розальон-Сошаль-
ский и несколько его товарищей из студенческой среды
и военнослужащих. Они осуждали расправу царизма
над декабристами, знали и распространяли стихи
К. Ф. Рылеева и свои собственные произведения, в ко-
торых так или иначе пропагандировали идеи декаб-
ризма 64.
С движением декабристов несомненно связано на-
мерение братьев Раевских создать тайное общество
в Курске. Донос об этом сделал в 1830 г. Василий Ра-
евский. Он сообщил, что его брат Петр решил «возобно-
вить общество» М. Ф. Орлова и получил согласие уча-
ствовать в нем от еще одного из братьев — Григория, а
также от нескольких офицеров 5-го пехотного корпуса.
Прикосновенные к делу лица проявили себя противни-
ками монархического правления, вели разговоры отно-
сительно физического истребления царской семьи 65.
Органическую связь с декабристской идеологией име-
ли те проекты общественного переустройства, которые
в 1829—1831 гг. пытался пропагандировать на собствен-
ный страх и риск штабс-капитан Ситников. В своих
«возмутительных» письмах, рассылавшихся в разные
концы страны, Ситников предлагал создать славянскую
вечевую республику, состоящую из трех частей, со сто-
лицами в Новгороде, Варшаве и Киеве. Крепостное пра-
во в республике уничтожалось, а ее население должно
было делиться на три класса: а) «дворяне», б) «свобод-
ные славяне», в) «дикие» или «идолопоклонники»; при
этом первые два класса должны были пользоваться все-
ми правами, а третий — оставаться бесправным. Во гла-
ве республики предполагалось поставить «вечевую па-
лату отцов» (ее выбирали бы дворяне), «вечевой народ-
ный совет» (выборные от «свободных славян») и «ве-
чевой синод» (выборные от духовенства). Как бы стран-
но ни выглядел проект Ситникова, в нем чувствуются
следы его знакомства с декабристской идеологией, пре-
жде всего с основными программными положениями,
принятыми в Южном обществе и Обществе соединенных
славян66.
90
Одним из симптомов проникновения революционных
идей в иные слои населения явилось возникновение во
Владимире «Благоуспешно-человеколюбивого общества»
(1826—1827 гг.). Оно состояло из мелких чиновников и
других выходцев из податных сословий. Его участники
осуждали расправу над декабристами, были знакомы
с антиправительственными сочинениями К. Ф. Рылеева
и А. С. Пушкина, интересовались Великой французской
революцией, высказывали отрицательное отношение
к существующему строю и готовность бороться за его
ликвидацию. Глава общества, канцелярист А. В. Осинин
(Асинин), считал власть царя «слишком неограничен-
ной», один из его соратников — Павел Томасов называл
царских министров невеждами и уверял, что если бы
он был членом декабристского тайного общества, то без
колебаний «исполнил бы заговор и покусился бы на
жизнь покойного императора»67.
С точки зрения демократизации программы освобо-
дительного движения весьма показательны «возмути-
тельные» воззвания, распространявшиеся в 1830 г.
в окрестностях Мурома. Выходцы из низшего духовен-
ства, представители крепостной интеллигенции высту-
пали в них с довольно широким планом осуществляемых
мирным путем социально-политических преобразований.
Стержнем их пожеланий являлась отмена крепостного
права. В политической сфере предлагалась конститу-
ционная монархия: управлять страной должен будет
возглавляемый царем совет, состоящий из выборных де-
путатов от губерний (каждая губерния делегировала бы
двух дворян и одного купца; крестьяне, мещане, дворо-
вые и солдаты избирательными правами не наделялись).
Специфика «возмутительных» воззваний заключалась в
том, что они отражали интересы тех еще немногочислен-
ных, но постепенно активизирующихся социальных
групп, которые можно отнести к разночинской прослой-
ке провинциальных городов и крупных дворянских по-
местий 68.
Близкую к этой прослойке среду представляли участ-
ники раскрытого в 1836 г. Пермского тайного общества.
Организованное учеником горнозаводской школы — сы-
ном крепостного, оно объединяло мелких чиновников,
учителя и других выходцев из податных сословий. Об-
щество не оставило развернутой программы, однако из
91
имеющихся источников ясно, что его участники были не-
довольны существующими порядками. Выступая за
«установление всеобщей вольности», они готовили про-
кламации с призывом «ниспровергнуть соединенными
силами невольничество, восстановить свободу и через
это заслужить благодарность потомства»69.
Перемещение после 1825 г. центра наибольшей об-
щественно-политической активности в Московский уни-
верситет обусловливалось, несомненно, наряду с иными
причинами и тем, что состав его студентов был сравни-
тельно демократичным70. Влияние недворянских просло-
ек на мировоззрение учащихся отчетливо видели совре-
менники событий, в том числе деятели III отделения.
«Главное ядро якобинства находится в Москве, некото-
рые разветвления — в Петербурге», — писал А. X. Бен-
кендорф в обзоре общественного мнения за 1827 г.71
Такое заключение шефа жандармов было сделано
вскоре после обнаружения властями тайного общества
братьев Критских. Участники этой организации высоко
чтили декабристов и считали себя их идейными после-
дователями. Будучи горячими патриотами, они видели
будущую Россию свободной от крепостничества и само-
державия. По признанию одного из братьев Критских,
он и его соратники свою ненависть к монархическому
правлению черпали главным образом из вольнолюбивых
стихов А. С. Пушкина и произведений К. Ф. Рылеева.
Отрицательно относились они к палочной дисциплине
в армии, резко критиковали существовавшее законода-
тельство, выражали недовольство материальным поло-
жением низшей чиновничьей прослойки, засильем ино-
странцев и иностранщины, осуждали взяточничество и
волокиту, высмеивали лицемерие и ханжество официаль-
ной религии. Свои положительные идеалы участники об-
щества излагали без достаточной четкости. Высказывая
убеждение в необходимости совершенно иного порядка
вещей, они превозносили «склонность к просвещению»
и «любовь к добру», «постоянное стремление к обще-
ственной пользе» 72.
Сколько-нибудь оформленного и признаваемого все-
ми программного документа кружок братьев Критских
не имел. Отвергая в принципе крепостное право и не-
ограниченную монархию, его участники обсуждали раз-
личные, в том числе довольно радикальные, мнения
92
Карикатура на судопроизводство в крепостной России
Литография П. Лукьянова. 1858 г.
о времени и способах их уничтожения. В дополнении,
которое сделал И. Ф. Лушников к собственным показа-
ниям (а это единственный текст, содержащий четкие
формулировки), изложена весьма умеренная програм-
ма. Воля императора, говорится в этом документе,
должна быть ограничена боярской думой, которая «име-
ла бы силу и власть афинских архонтов или испанских
кортесов». Что касается крепостных крестьян, то их по-
ложение предполагалось оставить неизменным до тех
пор, «пока благодетельный свет просвещения не озарит
умы грубой, необразованной черни... Для сего в селе-
ниях должны быть заведены школы под надзором свя-
щенников. ..». Кроме этого предполагалось: не поручать
иностранцам государственных должностей, всеми сила-
ми вводить русский язык и обычаи, ибо «сим отличается
характер народа и сохраняется национальная гордость,
тесно соединенная со славой и могуществом государ-
ства»; закрыть большую часть монастырей, а оставшие-
ся размещать преимущественно в Сибири; солдатскую
службу ограничить десятью годами, увечных обеспечить
инвалидными домами; запретить ввоз предметов роско-
ши из-за границы, «а через то оживятся народная про-
мышленность, искусства и художества».
Рассматривая судебное дело братьев Критских с по-
зиций либеральной историографии, М. К. Лемке выска-
зывал когда-то убеждение, что их никак нельзя обви-
нять ни «в покушении», ни «в твердо выраженном на-
мерении» поколебать существующие устои73. Ныне та-
кая оценка представляется в достаточной мере устарев-
шей. Найденные источники подтверждают наличие
у участников кружка довольно серьезных «намерений»
относительно перестройки самодержавно-крепостниче-
ских порядков. Что же касается «покушения», то оно
действительно не состоялось, но вызревавшее в недрах
организации понимание необходимости «покуситься»,
как показывают документы, продвинулось довольно да-
леко. И. А. Федосов обоснованно называет кружок
братьев Критских «зачатком революционной организа-
ции, разгромленной в самом начале ее деятельности»74.
Л. И. Насонкина отмечает незначительные размеры
кружка, но рассматривает его как первую революцион-
ную организацию, которая подхватила знамя декабри-
стов и сделала «некоторый шаг вперед в понимании
94
роли народа». «Кружковцы, — пишет она, — смутно по-
нимали роль политической организации в будущем ре-
волюционном перевороте и роль народа. Но в общих
чертах им представлялось, что политическая организа-
ция должна пробудить народ, который сокрушит монар-
хию. Они рассчитывали на поддержку армии и недо-
вольных правительством лиц» 75.
На рубеже 20—30-х годов среди студентов Москов-
ского университета либо при их деятельном участии воз-
никло несколько кружков, которые по масштабам и на-
правленности можно сравнивать с обществом братьев
Критских. Они так или иначе соприкасались друг с дру-
гом. Тесную связь между собой имели, в частности, сту-
денческий кружок Я. И. Костенецкого и военно-чинов-
ничья в своей основе группа Н. П. Сунгурова; объеди-
нившись, они образовали революционную организацию,
которая оставила определенный след в развитии обще-
ственной мысли76.
Я. И. Костенецкий, зная историю героев 14 декабря
1825 г., преклонялся перед ними. Создавая в подража-
ние декабристам «Общество друзей», он, «подобно им,
рад был пострадать за великое дело введения в своем
отечестве правления, которое ... было бы для него бла-
годетельным, и уже во всяком разе лучше тогдашнего
сурово-деспотического правления»77. Как заявил на
следствии П. А. Кашевский, «цель общества, составлен-
ного Костенецким, состояла во введении конституции
в России: именно просвещением, действованием на на-
род и т. д.». Воззрения участников кружка отражены
также в бумагах А. Ф. Кноблоха и Ю. П. Кольрейфа.
Выражая уверенность в неизбежности решительных пре-
образований в России, А. Ф. Кноблох писал: «...чув-
ство свободы, беспримерное в истории, кажется, овла-
дело миром. Всюду старые постановления борются с но-
выми, времени сообразными, учреждениями». Рассу-
ждая о том, что «монархическая форма правления не
есть древнейшая и естественнейшая», Ю. П. Кольрейф
доказывал, что «первые поколения людей были свобод-
ными и знали только свободу». Называя существующий
в России строй тяжким игом, он предлагал заменить его
республикой, основанной на «законах разума»78.
Мысль о превращении кружка в революционную ор-
ганизацию высказал перед его участниками отставной
95
Губернский секретарь Н. П. Сунгуров, познакомившийся
с ними через своего родственника — вольнослушателя
Московского университета Ф. П. Гурова. На новом эта-
пе, начавшемся с этого времени, критическое отношение
членов кружка к существующему строю обострилось.
Все чаще высказывалось стремление к каким-либо прак-
тическим, в том числе насильственным, действиям. Об-
щее сочувствие вызывало начавшееся польское восста-
ние. В результате было образовано тайное общество,
причем каждый вступавший в него давал клятву о со-
блюдении тайны. Целью своей, сообщил Н. П. Сунгуров
на следствии, общество ставило введение в России кон-
ституции. Ф. П. Гуров конкретизировал ее роль следую-
щим образом: конституция «ограничивает деспотизм мо-
нархов, дает свободу гражданам, воспламеняет их душу
любовию к отечеству, производит между ними равенство,
дает способы раскрытия всем их нравственным и ум-
ственным способностям...»79.
Общество разработало план вооруженного восста-
ния, в котором предусматривался, в частности, захват
артиллерии, вовлечение в восстание рабочих московских
фабрик, а также городской «черни», освобожденных из
тюрем заключенных, причем последних предполагалось
«заинтересовать» возможностью грабежа и пьянства.
При составлении плана принималась в расчет весьма
популярная в те годы «константиновская легенда»: сун-
гуровцы надеялись внушить народу, что цесаревич Кон-
стантин Павлович прибудет из Польши с войском, осво-
бодит крестьян, отменит подати и т. п. В поисках допол-
нительных союзников Н. П. Сунгуров начал переговоры
с группой находившихся в Москве польских офицеров.
Но те восприняли приглашение присоединиться к за-
говору довольно уклончиво и более склонялись к уча-
стию в польском восстании. Н. П. Сунгуров стремился
во что бы то ни стало удержать их от этого шага и при-
влечь к выполнению собственных планов.
В специальной литературе о деятельности сунгуров-
цев высказываются различные мнения. Л. И. Насонкина
фактически рассматривает кружок Я. И. Костенецкого
как нечто обособленное от «сунгуровцев». «Все ограни-
чивалось одними противоправительственными разгово-
рами и настроениями, — пишет она. — Это подтверждает-
ся и следственным материалом, дающим гораздо мень-
96
ше сведений о политическом направлении «кружка»,
чем, например, следственный материал по делу Крит-
ских». Что же касается Н. П. Сунгурова, то о нем гово-
рится следующее: «Не имея друзей и единомышленни-
ков, будучи в полном смысле одиночкой, он пытался
искусственно создать общество»80. Такая оценка про-
истекает, как представляется, от «ведомственного»
(в смысле — чисто университетского) подхода к вопро-
су, а также от неосведомленности о содержании бога-
тейших материалов военно-судебных дел, хранящихся
в ЦГВИА СССР. И. А. Федосов, довольно широко ис-
пользовавший эти материалы, более точен и объекти-
вен в своих суждениях: «.. .кружок Сунгурова свидетель-
ствует о значительном развитии революционной мысли.
Вместе с тем, как и кружок братьев Критских, он яв-
ляется лишь зародышем революционной организации.
Много в нем наивного, несовершенного, свидетельствую-
щего о незрелости этих революционеров»81.
В довольно тесной связи с сунгуровской организаци-
ей, а ранее с кружком Я. И. Костенецкого действовало
«Литературное общество 11-го нумера», в котором уча-
ствовал В. Г. Белинский. Участники кружка, собирав-
шиеся в одной из комнат общежития казеннокоштных
студентов Московского университета (ее номер и опре-
делил название «общества»), не только читали и обсу-
ждали различные литературные произведения, но вели
горячие политические разговоры. Мировосприятие и
идейные позиции молодых людей нашли довольно пол-
ное и яркое отражение в юношеском произведении
В. Г. Белинского — пьесе «Дмитрий Калинин». Содер-
жание пьесы Л. И. Насонкина справедливо рассматри-
вает не только как изложение взглядов ее автора, но и
«как антикрепостнический призыв студентов Москов-
ского университета». Она отмечает, что протест этот
имел «в основном гуманистический, просветительский
характер». Она права, ибо, хотя речь идет о пьесе, кото-
рая впервые противопоставляет жизненную позицию
разночинца мировоззрению лагеря крепостников, ее едва
ли можно расценивать как проявление уже созревшего
демократизма и революционности82.
Примерно в те же годы, но в иной — чисто дворян-
ской среде сложился аналогичный по своей направлен-
ности кружок студентов Московского университета
4 В А Дьяков	97
с участием М. Ю. Лермонтова. Участники кружка
страстно мечтали о свободной России, призывали к дей-
ствиям во имя свободы, к уничтожению феодальной за-
висимости крестьян83.
Что касается либерального направления, то здесь
наиболее показателен кружок Н. В. Станкевича. Во-
круг этого талантливого ученого и педагога группирова-
лись в 30-х годах самые разные люди: К. С. Аксаков,
В. Г. Белинский, М. А. Бакунин, О. М. Бодянский,
В. П. Боткин, Т. Н. Грановский, М. Н. Катков и др.
С участниками кружка так или иначе поддерживали
отношения А. И. Герцен, Н. П. Огарев, братья П. В. и
И. В. Киреевские, М. П. Погодин, А. С. Хомяков,
С. П. Шевырев и т. д. «Круг этот, — писал впоследствии
А. И. Герцен, — чрезвычайно замечателен, из него вы-
шла целая фаланга ученых, литераторов и профессоров,
в числе которых были Белинский, Бакунин, Гранов-
ский» 84. Примечательно, что в истории освободительно-
го движения это был, пожалуй, последний кружок, ко-
торый как-то связывал либералов и представителей раз-
личных идейных течений дворянской революционности,
а также соединял будущих западников с будущими сла-
вянофилами. Кружок Н. В. Станкевича, как отмечает
Л. И. Насонкина, объединял «людей разного обще-
ственного темперамента, ставших впоследствии непри-
миримыми политическими противниками, но в пору юно-
сти одушевленных любовью к русской литературе, увле-
ченных философскими поисками, туманными мечтами
о свободной России и просвещении русского наро-
да. ..»85.
В те годы Н. В. Станкевич и его единомышленники
критиковали существующие порядки, осуждали крепост-
ное право. По свидетельству К. С. Аксакова, воззрение
участников кружка на Россию, на жизнь, на мир было
«большей частью отрицательное»86. Позитивная же их
программа выглядела весьма умеренной, причем сред-
ство ее осуществления участники кружка видели глав-
ным образом в распространении просвещения. Никакого
насильственного вмешательства в действия правитель-
ства Н. В. Станкевич не допускал. «Демагоги, — заяв-
лял он весьма категорично в одном из своих писем
1838 г., — всего менее могут сбить меня с толку: я ува-
жаю человеческую свободу, но знаю хорошо, в чем она
98
состоит, и знаю, что первое условие для свободы есть
законная власть»87.
Приведенный материал свидетельствует о том, что
на протяжении первого последекабристского десятиле-
тия в рамках дворянской революционности или в непо-
средственной связи с ней, сложно взаимодействуя, раз-
вивались два идейно-политических течения: демократи-
ческое (с более или менее четкой ориентацией на на-
сильственные действия во имя буржуазных свобод, на
республиканский способ правления) и либеральное
(с ориентацией на мирные, идущие сверху реформы и
конституционную монархию). Просветительская идео-
логия с ее упованиями на повышение образовательного
уровня народа и нравственное самоусовершенствование
не образовала в российских условиях чего-то самостоя-
тельного, а становилась компонентом каждого из на-
званных течений, либо весьма значительным, либо едва
ощутимым. Просветительские тенденции по-разному
действовали на общественную мысль. В демократиче-
ском течении они в той или иной мере тормозили по-
становку непосредственных революционных задач в по-
литической сфере, хотя в то же время радикализиро-
вали позиции участников движения в сфере социальной.
Представителей либеральных тенденций воздействие
просветительской идеологии, если оно имело место, под-
талкивало влево, так сказать «революционизировало»
(естественно, в определенной, весьма ограниченной
мере).
Приведенную схему, характеризующую процесс в це-
лом, не так просто связать с конкретным материалом
о какой-либо организационной ячейке или отдельном
деятеле освободительного движения. Во-первых, пото-
му, что на каждый данный момент идейно-политические
установки организации и даже мировоззрение деятеля
могли представлять собой и зачастую представляли по-
разному дозированную смесь демократической и либе-
ральной идеологий. Во-вторых, ни программа организа-
ции, ни взгляды ее участников не стояли на месте, они
эволюционировали, причем довольно быстрыми темпа-
ми и не всегда в том направлении, которое представ-
ляется логичным с современных позиций. Нам кажется,
что к демократическому направлению в чистом виде,
хотя и с некоторыми оговорками, могут быть отнесены
«
99
члены Оренбургского тайного общества, сунгуровцы и
такие прямые продолжатели дела декабристов, как
участники кружка братьев Раевских. В демократически-
просветительскую подрубрику представляется возмож-
ным отнести кружок братьев Критских, «Благоуспешно-
человеколюбивое общество», деятельность штабс-капи-
тана Ситникова. В подрубрику либерально-просветитель-
скую следовало бы, вероятно, включить «нежинских
вольнодумцев», кружок М. Ю. Лермонтова, «Литератур-
ное общество 11-го нумера». Наконец, примером чисто
либеральной идеологии, думается, мог бы служить
основной состав кружка, возглавляемого Н. В. Станке-
вичем.
4.	ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО
С ИДЕЯМИ УТОПИЧЕСКОГО СОЦИАЛИЗМА
С начала 30-х годов в освободительном движении
России начало развиваться идейное течение, включав-
шее последователей различных теорий утопического со-
циализма. С некоторыми из этих теорий передовые люди
своего времени, в том числе декабристы, были знакомы
еще в предшествующие десятилетия88. Имена западно-
европейских социалистов-утопистов, в том числе Т. Мора,
Ш. Фурье, Сен-Симона, упоминались даже в русской
подцензурной периодике первой половины 30-х годов,
правда в сопровождении критических комментариев89.
В распространении идей утопического социализма
среди участников русского освободительного движения
видную роль сыграл кружок А. И. Герцена — Н. П. Ога-
рева, возникший в 1829—1830 гг. среди студентов Мо-
сковского университета. В предшествующие годы
Н. П. Огарев, по собственному его признанию, испытал
влияние идей «Шиллера, Руссо и 14-го декабря»90.
А. И. Герцен, вспоминая об университетских годах, сви-
детельствует, что «тетрадки запрещенных стихов хо-
дили из рук в руки, запрещенные книги читались с ком-
ментариями. . .»91. Оба они связывали свои мечты с теми,
кто пойдет вслед за Пестелем и Рылеевым. Первое вре-
мя идейно-политический облик кружка не был сколько-
нибудь четко очерчен и мало отличался от других сту-
денческих объединений подобного рода. Позднее, ха-
рактеризуя этот этап, Герцен писал: «Идеи были смут-
100
А. И. Герцен.
Портрет А. Збруева. 1830-е годм
ны, мы проповедовали де-
кабристов и французскую
революцию, потом пропо-
ведовали сенсимонизм и
ту же революцию, мы
проповедовали конститу-
цию и республику, чтение
политических книг и со-
средоточение сил в одном
обществе. Но пуще всего
проповедовали ненависть
к всякому насилию, к вся-
кому правительственному
произволу. Общества, в
сущности, никогда не со-
ставлялось; но пропаган-
да наша пустила глубокие
корни во все факультеты
и далеко перешла универ-
ситетские стены»92.
В это довольно ради-
кальное, но в общем мир-
но-просветительское мировосприятие резким диссонансом
вошли события Июльской революции 1830 г во Франции
и начавшееся в ноябре того же года польское восстание.
Перед участниками кружка со всей реальностью встава-
ли вопросы об окончательных целях преобразования че-
ловеческого общества, о конкретных способах осущест-
вления этих целей, о роли революционного насилия, а
отчасти и о составе, структуре, задачах той организации,
которая может стать во главе революции.
Вопросы эти приобрели еще большую остроту, когда
во Франции победили силы контрреволюции, а польское
восстание оказалось жестоко подавленным. Участники
кружка перестали верить в то, что политическими сред-
ствами можно изменить существующие социальные от-
ношения, создать иной общественный климат, добиться
существенных результатов.
В поисках выхода из создавшегося тупика А. И. Гер-
цен и Н. П. Огарев обратились к идеям утопического
социализма. Переписка между ними не оставляет со-
мнений в том, что мысли о путях коренного социально-
го переустройства общества занимали их еще в 1831 г.
101
Н. П. Огарев.
Портрет неизвестного художника. 1830-е годы
(до знакомства с сенсимонизмом). Уже тогда, по сло-
вам А. И. Герцена, они пришли к выводу, «что мир ждет
обновления, что революция 89 года ломала — и только,
но надобно... другие основания положить обществам
Европы; более права, более нравственности, более про-
свещения»93. Отпечаток глубоко вошедших в сознание
просветительских доктрин обнаруживается и в несколь-
ко более поздней рукописи, в которой Н. П. Огарев
мечтает повести людей «к общей деятельности, где за-
были бы они свои корыстолюбивые виды, где не полза-
ли бы перед богатыми, где бы не трепетали сильного,
но где труд для блага общего был бы единым уровнем
людей, и это благо их целью...»94. Представляется, что
учение Сен-Симона привлекло А. И. Герцена и Н. П. Ога-
рева именно потому, что в нем довольно широкое отра-
жение получили подобные, просветительские по своей
102
сути рассуждения. Однако их интерес к идеям утопиче-
ского социализма не ограничивался сенсимонизмом. Вы-
соко ценя его как единственную «не бездушную фило-
софию последних времен, где высоко поняты требования
века»95, Н. П. Огарев, например, высказывал убежде-
ние, что учение Сен-Симона разрешило далеко не все
вопросы социализма.
Важность начавшегося поворота отмечают многие
специалисты. «...1831 —1832 годами, — пишет Е. Л. Руд-
ницкая, — ясно обозначается рубеж, с которого в исто-
рию кружка Герцена — Огарева и историю русского об-
щественного движения в целом привносятся идеи социа-
лизма» 96. Одной из важнейших черт последекабрист-
ского десятилетия называет И. А. Федосов «обращение
к концу этого периода к идеям утопического социализ-
ма, которые в недалеком будущем станут знаменем ре-
волюционного движения в России»97. Л. И. Насонкина
делает вывод: «...студенческий кружок Герцена — Ога-
рева сыграл крупную роль в общественно-политической
жизни Московского университета и в истории русского
освободительного движения. Оставаясь в целом в рам-
ках дворянской революционности, он вместе с тем стоял
у истоков качественно нового, демократического этапа
освободительного движения в России» 98.
Характеризуя первый этап распространения социа-
листических идей в России, А. И. Володин пишет: «В из-
вестной степени отвечая... потребности в антибуржуаз-
ном мировоззрении, порожденной или стимулированной
революционными событиями в Европе 1830 г., идеи сен-
симонизма, фурьеризма и других социалистических уче-
ний находят не только достаточно широкий отклик
у русской интеллигенции 30-х годов, но и различное от-
ражение в творчестве представителей самых разных по-
литических, идейных и художественных направле-
ний...»99 Так действительно стало, но несколько позже,
а в 1832—1833 гг. среди участников кружка А. И. Гер-
цена и Н. П. Огарева осваивать социалистические идеи
начал только Н. И. Сазонов. Вообще, знакомство с док-
тринами утопического социализма заметно ускорило
идейное размежевание в русском общественном движе-
нии. А. И. Герцен в «Былом и думах» писал: «Уже то-
гда, в 1833 году, либералы смотрели на нас исподлобья,
как на сбившихся с дороги. Перед самой тюрьмой сен-
103
П Я. Чаадаев.
Портрет неизвестного художника
XIX в.
симонизм поставил рубеж
между мной и Н. А. Поле-
вым» 10°.
\ А. И. Герцен и Н. П.
Огарев, говоря о первой
половине 30-х годов, не
раз заявляли себя горячи-
ми последователями уче-
ния Фурье и Сен-Симона.
Привлекали их внимание
и другие доктрины уто-
пического социализма, в
частности «христианский
социализм» французского
аббата Ф. Ламенне. Как
явствует из письма к
А. И. Герцену от сентября
1832 г., Н. П. Огарев на-
шел у этого католического
писателя мысли, созвуч-
ные своим мечтам, о «пол-
ном усовершенствовании
рода человеческого»101
И это естественно, ибо в рассматриваемый период, да и
несколько позднее морально-этические мотивы занима-
ли видное место в раздумьях А. И. Герцена и Н. П. Ога-
рева о проблемах социализма. К концу 1838 — началу
1839 г. относится, например, письмо, в котором Н. П. Ога-
рев писал своему другу и единомышленнику: «.. .высо-
чайший предмет в обществе это индивидуал, цель—со-
вершенствование индивидуалов, а общество уладится по
потребностям... Индустрия в обществе то, что тело
для души. А все-таки главное душа» 102. А. И. Володин
не случайно пишет, что в творчестве А. И. Герцена и
Н. П. Огарева 30-х годов мы имеем дело «с более или
менее развитой формой религиозного социализма»103
К началу 40-х годов относится аналогичное определение
о том, что «сближение социализма с идеалами первона-
чального христианства было характерно и для В. Г. Бе-
линского» 104.
Если для А. И. Герцена и Н. П. Огарева (особенно
для последнего) идеология христианства служила чем-
то вроде ступеньки к познанию путей социального пре-
104
образования общества, то некоторые из их современни-
ков не смогли преодолеть воздействия религиозно-мисти-
ческой стороны доктрин христианского социализма. Так,
автор нашумевшего «Философического письма» (1836 г.).
П. Я. Чаадаев, видел причину всех бед России в том,
что она оторвалась от католицизма и обратилась в по-
исках нравственных истин не к западноевропейскому
миру, а к Византии 105. В то же время у П. Я- Чаадаева
открыто прозвучала резкая критика по отношению к су-
ществующему строю, и именно это произвело огромное
впечатление на русское общество.
5.	ИТОГИ ПОСЛЕДЕКАБРИСТСКОГО
ПЯТНАДЦАТИЛЕТИЯ
1816—1825 гг. характерны тем, что именно в этот пе-
риод в русском освободительном движении возникли
первые в его истории революционные организации, были
написаны первые достаточно развернутые и глубоко про-
думанные программные документы, складывался первый
опыт организованных вооруженных выступлений обще-
российского масштаба. Оценивая последующее десяти-
летие, И. А. Федосов пишет: «В движение... вошли но-
вые люди, нс участвовавшие в обществе декабристов, но
глубоко воспринявшие их освободительные идеи. Рево-
люционные выступления принимают иные формы. Это
прежде всего распространение нелегальных революцион-
ных произведений, имевших большое агитационное зна-
чение в условиях «рабьего молчания». Во-вторых,—
пропаганда прогрессивных идей с университетских ка-
федр, пусть даже в самых минимальных, ограниченных
размерах. В-третьих, — создание тайных антиправитель-
ственных кружков с тенденцией развиваться в револю-
ционные организации. И, наконец, в-четвертых, — рас-
пространение прокламаций — новая форма революцион-
ной борьбы» 106. Л. И. Насонкина оценивает рассматри-
ваемый этап аналогичным образом: «...после восстания
декабристов появляются новые элементы, в развитии
дворянской революционности начинается новый этап. Он
характеризуется попытками осмыслить неудачи декаб-
ристов, пересмотреть вопрос о роли народа в восстании,
искать новые пути освободительной борьбы. Уже тогда
в общественном движении наметились различные на-
105
правления, размежевание политических сил, зарожда-
лись элементы либеральной и демократической идеоло-
гии, но они еще не были определяющими. Передовое
студенчество начала 30-х годов представляло противо-
правительственную оппозицию, лагерь политического
вольномыслия» 107.
Во второй половине 30-х годов царизму не удалось
обнаружить на территории «коренных» российских гу-
берний ни одной революционной организации, ни одно-
го кружка сколько-нибудь значительного масштаба. Но
это не значит, что освободительная борьба прекратилась
и замерла. И. А. Федосов акцентирует внимание на спа-
де движения во второй половине 30-х годов, но и он счи-
тает необходимым оговориться, что этот период «было
бы неправильно рассматривать как полное торжество
реакции» 108. В Польше, Литве, Белоруссии, на Украине
и в некоторых других национальных районах спада дви-
жения не наблюдалось. Не прекращалось оно и в рус-
ских губерниях — подтверждением этому может служить
ряд одиночных и групповых проявлений антиправитель-
ственной настроенности, обнаруженных соответствующи-
ми органами как среди гражданских лиц, так и среди
военнослужащих109. И конечно, следует иметь в виду,
что это было время активной работы революционной
мысли, которая весьма трудно поддавалась контролю
III отделения и не всегда улавливалась даже цензур-
ным ведомством. Открытые вооруженные выступления
1825 г., попытки осознать опыт прошлого и извлечь из
него необходимые уроки в рамках ряда тайных органи-
заций кружкового типа, идейный кризис начала 30-х го-
дов и первое обращение к идеям утопического социа-
лизма— все эти факторы настраивали наиболее созна-
тельных участников движения на определенный лад.
Настало время раздумий, пора выбора пути и сложных,
ответственных решений.
После 1834 г. идеологическое развитие дворянской
революционности продолжало осуществляться по трем
основным направлениям. Либеральное направление все
более обособлялось в общем потоке освободительного
движения, переживало период ускоренной внутренней
дифференциации. Горячая полемика между западника-
ми и славянофилами, неизбежная после «Философиче-
ского письма» П. Я. Чаадаева, началась не сразу, но
106
подспудно она вызревала и могла вспыхнуть в любую
минуту. А. И. Герцен и Н. П. Огарев, начав идеоло-
гическую переориентацию, вели трудные и мучительные
поиски в сфере утопического социализма. При этом они,
во-первых, пытались решить проблему оптимального со-
гласования друг с другом морально-этических, социаль-
но-экономических и политических задач преобразования
общества, во-вторых, прилагали немало усилий для
того, чтобы выяснить специфику практического прило-
жения доктрин утопического социализма к российским
условиям.
Виднейшую роль в развитии демократического на-
правления в рассматриваемый период сыграл В. Г. Бе-
линский. Его мировоззрение на протяжении 30-х годов
претерпело весьма сложную эволюцию. В 1837 г. он пи-
сал одному из своих друзей: «Быть апостолами просве-
щения— вот наше назначение. Итак, будем подражать
апостолам Христа, которые не делали заговоров и не
основывали ни тайных, ни явных политических обществ,
распространяя учение своего божественного учителя, но
которые не отрекались от него перед царями и судиями
и не боялись ни огня, ни меча»110. Увлекшись Гегелем
и Шеллингом, осваивая немецкую классическую фило-
софию, В. Г. Белинский в конце 30-х годов прошел че-
рез полосу «примирения с действительностью», когда
тезис «все действительное разумно» он так или иначе
применял и к господствовавшим в России порядкам111.
Однако в результате огромной внутренней работы в на-
чале 40-х годов ему удалось преодолеть свои идейные
заблуждения, осудить их и заявить: «Нет, да отсохнет
язык, который заикнется оправдывать все это — и если
мой отсохнет — жаловаться не буду»112. Увлечение Ге-
гелем принесло В. Г. Белинскому не только горькое
разочарование, но и определенную пользу. «.. .Период
«примирения с действительностью», — пишет Е. М. Фи-
латова,— несмотря на ряд серьезных ошибок и заблуж-
дений, был для Белинского периодом больших философ-
ских исканий и находок. Его мысль работала в том же
направлении, что и передовая мысль других стран, от-
кликаясь одновременно на специфические потребности.
Плеханов был глубоко прав, когда указывал на заслугу
Белинского, отвергнувшего в этот период веру просве-
тителей во всесилие человеческого разума, в «абстракт-
107
ный идеал», оторванный от действительности, и встал
на точку зрения развития, объективного хода вещей»113
Весьма любопытно, что в отношении к утопическому
социализму и к Гегелю В. Г. Белинский и А. И. Герцен
долгое время занимали диаметрально противоположные
позиции. А. И. Володин по этому поводу пишет: «Но
если родоначальник социализма в России Герцен не при-
нял в единомышленники Гегеля, то не менее решитель-
но отбрасывали с порога сенсимонистские и вообще со-
циалистические идеи первые отечественные «гегельян-
цы»— М. А. Бакунин, В. Г. Белинский, М. Н. Катков и
другие молодые мыслители и журналисты, сгруппиро-
вавшиеся в 1838—1839 гг. вокруг обновленного ими
журнала «Московский наблюдатель»»114. На страницах
названного журнала и других изданий В. Г. Белинский
выступал в качестве язвительного противника «сенсимо-
нистских претензий на преобразование человеческого
рода», причем иногда его насмешки были направлены
непосредственно против А. И. Герцена. В свою очередь
тот не раз высмеивал увлечение В. Г. Белинского Геге-
лем и его «примирение с действительностью». Однако
полемика привела в конечном итоге к сближению пози-
ций, ибо трудные идейные искания обе стороны вели во
имя одних и тех же конечных целей. Вспоминая впослед-
ствии полемику между А. И. Герценом и В. Г. Белин-
ским в конце 30-х — начале 40-х годов, Н. Г. Чернышев-
ский писал: «...под видимою противоположностью таи-
лось существенное тождество стремлений, несогласных
между собою только в том, что было у каждого из них
односторонностью, недостатком, но одинаково ставив-
ших себе целью деятельность, плодотворную для рус-
ского общества...» 115
В начале 40-х годов к изучению утопического социа-
лизма обратился В. Г. Белинский, но логика его рас-
суждений была иной, нежели у А. И. Герцена и
Н. П. Огарева. А. И. Володин справедливо отмечает, что
в философском обосновании утопического социализма
его последователи обращались к двум основным посту-
латам, принимаемым ими за аксиомы социальной нау-
ки, —либо «к идее «естественных потребностей», «нату-
ры», «природы» человека, которым и соответствует
«строй действительного равенства»», либо «к идее «ми-
рового разума», «духа человечества», полное раскрытие
108
которых и будет означать установление общей справед-
ливости»116. В рассматриваемый период А. И. Герцен
и Н. П. Огарев шли в этом смысле по первому пути,
тогда как В. Г. Белинский воспользовался вторым. Так
или иначе, в начале 40-х годов, о которых пойдет речь
в следующей главе, все они оказались среди еще немно-
гочисленных тогда сторонников и пропагандистов со-
циалистических идей в России.
ГЛАВА IV
ОБЩЕСТВЕННОЕ ДВИЖЕНИЕ
40—50-х ГОДОВ.
ГЕНЕЗИС «РУССКОГО СОЦИАЛИЗМА»
1.	ЗАПАДНИКИ И СЛАВЯНОФИЛЫ.
УСИЛЕНИЕ БОРЬБЫ МЕЖДУ ДЕМОКРАТИЧЕСКИМИ
И ЛИБЕРАЛЬНЫМИ ТЕНДЕНЦИЯМИ В ДВИЖЕНИИ
В 1841 —1846 гг. А. И. Герцен написал роман «Кто ви-
новат?», повести «Сорока-воровка» и «Доктор Крупов»,
а также философские работы «Дилетантизм в науке»,
«Письма об изучении природы». Это было время освоения
им диалектики Гегеля и материализма Фейербаха, время
глубоких раздумий и горячих споров о прошлом, настоя-
щем и будущем России Г Общественная атмосфера ощу-
тимо менялась. Подпольных организаций не было, вспо-
минал впоследствии Герцен, но «открытую, огромную
конспирацию, проникавшую в душу без присяги», царские
власти не могли уничтожить2.
Н. П. Огарев, высланный в Пензенскую губ. в 1835 г.,
в 1839 г. возвратился в Москву, где пробыл до 1841 г.;
последующие пять лет он провел большей частью за гра-
ницей, изучая философию и естественные науки. Гораздо
позже — в предисловии к сборнику «Русская потаенная
литература XIX века» — Огарев написал: «...наше дело,
в 1834 г., было последним из движения двадцатых годов,
а дело Петрашевского — первым из движения пятидеся-
тых годов»3. Тем самым Н. П. Огарев подчеркнул, что
появление социалистических идей являлось важнейшим
рубежом в истории освободительного движения предре-
форменной России.
В. Г. Белинский в 1839 г. переехал из Москвы в Петер-
бург, где связал свою судьбу с «Отечественными записка-
ми» (1839—1846) и с «Современником» (1847—1848).
С точки зрения его идейного развития это было время
дальнейшего освоения социалистических идей в опреде-
ленной взаимосвязи с диалектикой Гегеля.
110
В. Г. Белинский.
Гравюра Ф И. Иордана. 1859 г.
(с автолитографии К. А. Горбунова. 1843 г )
Одну из наиболее примечательных сторон русской
идейно-политической жизни 40—50-х годов XIX в. состав-
ляли многочисленные и разнообразные дискуссии между
западниками и славянофилами. Истоки двух названных
течений относятся к более раннему периоду, но именно
в это время их столкновения приобретают общественное
звучание. Н. II. Огарев об этом писал: «Оба направле-
ния— европейской науки и панславизма — выходили из
движения двадцатых годов. Слитые у декабристов него-
дование на русскую действительность и любовь к России
раздвоились, одна сторона пошла в отрицание всего рус-
ского, другая — в отрицание всего нерусского»4. Деление
на западников и славянофилов нельзя абсолютизировать.
Пользуясь им, необходимо постоянно помнить о том, что
либеральное течение включало как тех, так и других, что
революционно-демократическое направление с первых же
шагов противостояло либерализму в целом, т. е. и запад-
никам и славянофилам. Совершенно очевидно, что в таких
условиях силы отталкивания или притяжения возникали
на разных уровнях и по разным причинам, а, следователь-
но, их смысл и значение не могли быть и не были одина-
ковыми.
Весьма показательно в этом смысле отношение к сла-
вянофилам В. Г. Белинского. По существу он отвергал
славянофильские доктрины целиком, но в отдельных во-
просах считал возможным солидаризироваться с ними5.
40-е годы были временем достаточно отчетливого раз-
межевания либеральных и революционно-демократиче-
ских тенденций в русском общественном движении, и
именно это определяло главный водораздел во всех тог-
дашних идейно-политических столкновениях. Московский
кружок западников, сложившийся вокруг Т. Н. Гранов-
ского в 1839—1840 гг. и включавший одно время
Н. П. Огарева и А. И Герцена, к началу 1846 г. факти-
чески распался. Определяя идейные противоречия, кото-
рые привели к этому, Е. Л. Рудницкая пишет: «Начав-
шись с расхождений по общефилософским вопросам, при-
ведшим к размежеваниям по линии материализма и
идеализма, противоречия обнаружились в подходе к ре-
шению кардинальных социально-политических проблем.
Революционным и социалистическим идеям, отстаивав-
шимся Белинским и Герценом, их «друзья-враги» проти-
вопоставляли идеи мирного прогресса и буржуазно!
П2
правопорядка»6. Отношения революционно-демократиче-
ского течения со славянофильством ухудшались по мере
того, как выяснялась умеренность предлагаемых славяно-
филами реформ и становилось все более очевидным, что
они являются.не столько сторонниками преобразований,
сколько «витязями прошедшего и обожателями настоя-
щего» 1.
Воззрения западников характеризовались определен-
ными общими чертами. Западники критиковали самодер-
жавно-крепостническую действительность, выступали с
проектами отмены феодальных привилегий и освобожде-
ния крестьян, ратовали за ускорение развития буржуаз-
ных отношений. Феодально-абсолютистским порядкам в
Российской империи они противопоставляли конституци-
онно-монархический строй Франции и Англии, предлагали
брать его за образец. В своих произведениях они про-
пагандировали западноевропейский образ жизни8. До-
стичь своих идеалов западники рассчитывали путем под-
готовки мирных преобразований, необходимость которых
царское правительство могло, по их мнению, осознать под
воздействием общественного мнения, науки и просвеще-
ния. Формулируя программу западников-либералов в ста-
тье «Современные задачи русской жизни» (1855 г.),
Б. Н. Чичерин выдвинул лозунг освобождения России, но
высказался не за «безграничную», а за «ограниченную
свободу». Содержание этого понятия он раскрыл в сле-
дующих семи пунктах: «1. Свобода совести... 2. Свобода
от крепостного состояния... 3. Свобода общественного
мнения... 4. Свобода книгопечатания... 5. Свобода пре-
подавания. .. 6. Публичность всех правительственных дей-
ствий. .. 7. Публичность и гласность судопроизводст-
ва...»9 При этом либералы категорически и безусловно
отвергали любые «перевороты» и революционные дей-
ствия. «В либерализме вся будущность России», — писал
Чичерин и выражал уверенность, что под этим знаменем
объединятся «и правительство, и народ» 10. Уточняя свою
позицию, Б. Н. Чичерин и К. Д. Кавелин в письме к изда-
телям «Голосов из России» резко и определенно заявля-
ли: «Ваши революционные теории никогда не найдут в
нас отзыва, и ваше кровавое знамя, развевающееся над
ораторскою трибуною, возбуждает в нас лишь негодо-
вание и отвращение» и.
Свои надежды на политические перемены в России
ИЗ
западники связывали с новым царем и правительством.
«...Можно смело сказать, — уверял Н. А. Мельгунов,—
что время заговоров и тайных обществ прошло невоз-
вратно; в них изверились даже юноши, и все убедились
в их бесплодности» 12.
Крымская война обострила оппозиционные настрое-
ния так называемого образованного общества. Некото-
рые западники готовы были мириться с поражением Рос-
сии, если оно приведет к существенным переменам в ее
общественном устройстве. П. Я. Чаадаев, например, пи-
сал тогда: «В противоположность всем законам челове-
ческого общежития Россия шествует только в направле-
нии своего собственного порабощения и порабощения
всех соседних народов. И поэтому было бы полезно не
только в интересах других народов, а и в ее собственных
интересах заставить ее перейти на новые пути» 13. Под-
тверждая наличие аналогичных настроений у Т. Н. Гра-
новского и близких ему лиц, Е. М. Феоктистов впослед-
ствии писал о них: «Одна мысль о том, что Николай
выйдет из борьбы победителем, приводила в трепет. Тор-
жество его было бы торжеством системы, которая глу-
боко оскорбляла все лучшие чувства и помыслы обра-
зованных людей и с каждым днем становилась невыноси-
мее; ненависть к Николаю не имела границ» 14.
Не случайно в годы Крымской войны обострилась не-
терпимость западников по отношению к славянофилам.
В письме Т. Н. Грановского К. Д. Кавелину от 2 октября
1855 г. говорится: «Эти люди противны мне, как гробы.
От них пахнет мертвечиною. Ни одной светлой мысли, ни
одного благородного взгляда. Оппозиция их бесплодна,
потому что основана на одном отрицании всего, что сде-
лано за полтора столетия новейшей истории». Резко осу-
ждает этот представитель западничества и славянофиль-
ские увлечения Герцена. Он пишет ему в 1854 г. в Лон-
дон: «. . .глядя на пороки Запада, ты клонишься к сла-
вянам и готов им подать руку. Пожил бы ты здесь — и ты
сказал бы другое»15. При всем том, как справедливо
отметил Ш. М. Левин, Грановский продолжал оставаться
на реформистских позициях, мечтая о «мужественной»
инициативе сверху, и не сочувствовал «тому, в чем Гер-
цен коренным образом расходился со славянофилами,—
революционному характеру его пропаганды» 16.
Раннее славянофильство было течением сложным и
114
Т. Н. Грановский.
Гравюра А Вегера с портрета 1850-х годов
противоречивым. Его доктрины безусловно носили чер-
ты консерватизма. Однако в ряде вопросов, включая от-
ношение к крепостничеству, славянофилы находились
хотя и в умеренной, но все же в оппозиции к царскому
правительству. Думается, что это обязывает исследовате-
лей не смешивать политические концепции раннего сла-
вянофильства с реакционной идеологией самодержавия,
воплотившейся в «теории официальной народности», не
делать поспешных и безоговорочных выводов из близости
между ними, ибо на этом этапе она нередко оказывалась
чисто внешней.
В выработке системы взглядов предреформенного
славянофильства наибольшую роль сыграли А. С. Хомя-
ков, И. В. Киреевский, а также К. С. Аксаков, Ю. Ф. Са-
марин и Д. А. Валуев. Мировоззрение теоретиков славя-
нофильства складывалось под влиянием идеалистической
философской системы Шеллинга, морально-этических док-
трин консервативных немецких романтиков, богословских
сочинений отцов православной церкви, а отчасти и фран-
цузской общественно-политической литературы первой
половины XIX в. Противоречивость идейно-теоретических
воздействий накладывалась при этом на реальные про-
тиворечия предреформенного общественного строя. Раз-
мышляя о судьбах России, пытаясь разрешить назревшие
вопросы, славянофилы в отличие от западников давали
иные оценки прошлому и предлагали другие рецепты для
тех преобразований, которые считали необходимыми.
Славянофилы выступали против сближения с Запад-
ной Европой и усвоения Россией ее экономического, по-
литического, культурного опыта. Они идеализировали до-
петровскую Русь, которая представлялась им воплощени-
ем гармонии во взаимоотношениях государства с обще-
ством, «земщины» с «властью». Петр I, заявляли славя-
нофилы, нарушил гармонию, это привело к противопо-
ставлению царя «земщине», к отрыву дворянства и
интеллигенции от народа, к поверхностному усвоению
западной культуры, к пренебрежению родным языком и
народным укладом жизни. Вместе с тем славянофилы
ратовали за прогресс в экономике страны, за развитие
гласности, уничтожение цензурных ограничений, за по-
вышение роли общественного мнения в государственном
управлении. Доказывая необходимость Земского собора,
включающего представителей всех сословий, они высту-
116
пали за сохранение самодержавия; суть их взглядов в
данной области отражалась в формуле: «народу — сила
мнения, царю — сила власти».
К решению главного вопроса тогдашней русской дей-
ствительности—вопроса о крепостном праве славяно-
филы подходили с либеральных позиций. С конца 30-х
годов они неизменно выступали зга отмену крешягпгоПУ‘
пранаправительством с предоставлением крестьянским
общинам земли за выкуп в пользу помещиков. Именно
отсюда вытекает, что славянофильство и западничество
являлись двумя слагаемыми русского предреформенного
либерализма. ак те, так и другие отражали тенденции
буржуазного развития и представляли взгляды заинте-
ресованных в нем социальных групп, т. е. вступившей на
капиталистический путь части дворянства и хотя и не-
многочисленной, но постепенно усиливающейся русской
буржуазии^Достаточно обоснованным, на наш взгляд.
Л'вляется общий вывод, сделанный в одной из работ
Н. Г. Сладкевича, где говорится: «Как известно, в обще-
ственно-политической борьбе России последних двух
предреформенных десятилетий славянофильская группа
заняла место на правом фланге либерального лагеря.
Имея немало сходных черт с идеологией «официальной
народности», славянофильские воззрения, однако, по ря-
ду вопросов отличались от взглядов группы Погодина и
Шевырева. Славянофилы являлись в 40—50-х годах оппо-
зиционной группировкой» 17.
Оппозиционность славянофилов была классово огра-
ниченной, ибо в своей основе интересы представляемых
ими социальных сил не противоречили политике царизма.
Очень ярко это подтверждается относящимся к марту
1855 г. письмом А. С. Хомякова. Комментируя споры
с правительством по поводу отмены николаевского за-
прета на славянофильскую периодику, он писал К. С. Ак-
сакову: «Смешно подумать, что мы ищем восстановления
прав, которых лишены вследствие бестолковейшего подо-
зрения. Это подозрение напоминает мне барина, который
во сне руку отлежал, да случайно спросонок, ощупав ее
другою, закричал караул. Своей руки не узнал! Насилу
догадался; догадаются ли у нас?»18 Совершенно прав
Ш. М. Левин, писавший: «Мы видели, каких порою высо-
ких и резких нот достигала критика славянофилами
«правительственной системы», установившегося «порядка
117
вещей». Тем не менее нельзя переоценивать оппозицион-
ности славянофильства даже и в описываемое время, а
также их способности к последовательной борьбе со все-
ми подлинными основами этого порядка и этой систе-
мы. ..» 19
Примерно таким же образом можно оценить характер
расхождений с правительством у западнической части
либерального лагеря. Ход событий не оставляет сомне-
ний в том, что западники, как и славянофилы, были го-
товы на самое тесное сотрудничество с правительством
тогда, когда оно проявляло хотя бы минимальную готов-
ность к буржуазным преобразованиям. Отмечая указан-
ное обстоятельство, В. Н. Розенталь ситуацию в целом
оценивала так: «Идеологи буржуазного развития стра-
ны— либералы — выступают в середине 50-х годов как
«партия прогресса». Они составляют наиболее продуман-
ные и разработанные планы преобразований, но в усло-
виях быстрого нарастания «кризиса верхов» в стране
ясно определяется буржуазно-помещичья природа рус-
ского либерализма, и вместе с тем обозначается... про-
цесс отделения либерализма от демократии»20.
Проблема ограничения самодержавной власти с по-
мощью конституции или иными способами занимала раз-
личные слои русского общества. Весьма показательны
в этом плане проекты А. В. Бердяева. Сын небогатого
помещика Харьковской губ. и воспитанник юридического
факультета Харьковского университета, А. В. Бердяев в
1844 г. поселился в Петербурге и стал чиновником депар-
тамента внешней торговли в министерстве внутренних
дел. По его словам, он встретил в столице «множество
людей приятных и с образованием не поверхностным, а
глубоким, основательным, с развитым вкусом, людей, зна-
комых с потребностями своего времени, с духом своего
века»21. Речь шла несомненно о той среде, в которой
складывался кружок петрашевцев. Кстати, провокатор
Антонелли утверждал даже, что в момент ареста Бердяе-
ва «известное лицо [т. е. М. В. Петрашевский] находилось
у него и так было проворно, что во время суматохи успело
сжечь очень важные бумаги, которые бы могли его са-
мого скомпрометировать»22. И хотя следственная комис-
сия не занималась специально данным вопросом, ее мате-
риалы показывают, что Петрашевскому еще в 1845 г.
были хорошо известны обстоятельства ареста Бердяева и
118
содержание некоторых отобранных при его аресте ру-
кописей.
Общественно-политические воззрения А. В. Бердяева
отразились в его записках «Россия при Петре I», «Проект
русской конституции», «Конституция России» и других
произведениях. По мнению И. А. Федосова, «выступая
страстным противником славянофилов и теории офици-
альной народности, Бердяев по многим вопросам сбли-
жался с западниками, однако отношение к революции и
переворотам, критике капиталистического строя вели его
значительно дальше умеренной, либеральной оппози-
ции»23. А. В. Бердяев был сторонником конституционной
монархии. «Россия, — говорится в одном из его проек-
тов,— управляется наследственными императорами при
участии государственных чинов, которые состоят из се-
ната и собрания депутатов империи. Каждый император
при вступлении на престол дает присягу в соблюдении
уложения «государственных законов...»»24 В наиболее
раннем варианте представительные учреждения имели
ярко выраженный сословный характер с полным преоб-
ладанием дворянства. Последующие варианты носили го-
раздо более демократический характер, они закрепляли
равенство сословий и равные права двух палат парла-
мента. Прогрессировал также взгляд Бердяева на поло-
жение крестьян: сначала он считал возможным сохранить
на неопределенное время их крепостную зависимость от
помещиков, позднее в его конституционных проектах по-
явились статьи о ликвидации сословного неравенства.
«Крепостное состояние, — гласила одна из них, — навсе-
гда уничтожается. Переход крестьян от одного владельца
к другому не может быть ограничен никакими зако-
нами» 25.
2.	МИРОВОЗЗРЕНИЕ
И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРОГРАММА
ПЕТРАШЕВЦЕВ
Процесс размежевания либерализма с демократиз-
мом, усилившийся в 40-х годах, получал то или иное' от-
ражение как в мировоззрении отдельных деятелей, так
и в истории существовавших тогда организаций. Одним
из катализаторов являлось при этом развитие револю-
ционно-демократической мысли, у истоков которой, как
1И
М. В. Буташевич-Петрашевский
Портрет неизвестного художника.
1860-е годы
справедливо отмечают исследователи, «мы находим со-
циалистические утопии о будущем обществе»26.
Если на предшествующем этапе с социалистическими
идеями знакомились в России лишь отдельные лица, то
с середины 40-х годов положение меняется самым суще*
ственным образом. Петрашевец Ф. Н. Львов в записке,
подготовленной для «Колокола» в 1859—1860 гг., писал:
«Новые стремления в Европе, выразившиеся революциею
1848 года, имели сильное влияние на образованную моло-
дежь в России, и преимущественно в Петербурге. Надоб-
но было видеть, с какою жадностью читались газеты тог
120
времени и какое сочувствие возбуждали первые успехи
социализма. Апатическая дотоле молодежь встрепену-
лась, ожила. Несмотря на все затруднения, сочинения
Прудона, Луи Блана, фурьеристов, сенсимонистов пере-
ходили из рук в руки... Те, которые до 48-го года были
уже знакомы с социалистическими учениями, которые
имели у себя почти полную библиотеку всех последова-
телей нового направления, сделались, естественно, цен-
трами притяжения для всех мыслящих молодых людей.
К числу таких центров принадлежал Михаил Васильевич
Буташевич-Петрашевский. . .»27 На Западе по концеп-
циям утопического социализма были нанесены в это вре-
мя серьезные удары, с одной стороны, теоретическими
трудами К. Маркса и Ф. Энгельса, с другой — уже нако-
пленным опытом борьбы рабочего класса против буржуа-
зии. Между тем на востоке Европы утопический социа-
лизм как бы обретал второе дыхание, ибо здесь его
концепции «выражали другое историческое движе-
ние— подъем классовой борьбы крепостного крестьян-
ства, сопровождающий кризис феодально-крепостниче-
ского строя»28.
Зарубежные доктрины утопического социализма стали
важнейшим компонентом мировоззрения петрашевцев.
Но необходимо помнить, что восприимчивость к ним воз-
никла на отечественной почве и именно обстановка в
стране обусловила те оппозиционные настроения, без
которых возникновение кружка Петрашевского было бы
невозможным. Подтверждением весьма значительной
распространенности этих настроений может служить сви-
детельство Ф. М. Достоевского, который в 1873 г., говоря
о своей принадлежности к петрашевцам, заявлял: «.. .на-
звание это неправильное, ибо чрезмерно большое число,
в сравнении с стоявшими на эшафоте, но совершенно та-
ких же, как мы, петрашевцев, осталось совершенно не-
тронутыми и необеспокоенными» 29. Аналогичные сужде-
ния высказывали и некоторые другие современники,
в том числе В. В. Стасов, который, характеризуя обще-
ственную жизнь 40-х годов, особенно подчеркивал гро-
мадную роль В. Г. Белинского в формировании идейного
облика тогдашней молодежи30.
Резко критическое отношение к различным сферам
российской действительности было характерной чертой
для всех петрашевцев. Например, П. Н. Филиппов, как
121
показывают источники, говорил, что царское правитель-
ство потворствует помещикам и злоупотребляет властью;
Н. А. Момбелли заявлял, что Николай I не человек, но
изверг и зверь31. Что касается М. В. Петрашевского, то
он свою борьбу с произволом властей, начатую еще в сту-
денческие годы, облекал в форму защиты законности,
делая это, разумеется, не для укрепления царизма, а для
расшатывания его позиций. По словам В. А. Энгельсона,
Петрашевский «.. .жалел, что в России нет людей, кото-
рые захотели бы поймать правительство на слове, на его
пресловутом уважении к законности, и попробовал сам
сделать этот опыт»32.
Петрашевцы, как известно, не имели единого обще-
принятого и обязательного для всех программного доку-
мента; тем не менее есть немало вполне достоверных
источников, позволяющих судить об их социально-поли-
тической программе. Коротко говоря, программа эта сво-
дилась к борьбе за буржуазно-демократическое пере-
устройство крепостнической и самодержавной России.
В течение 1845—1849 гг. цели входивших в организацию
кружков существенно изменились. Сначала речь шла
о самообразовании, включая знакомство с западноевро-
пейскими теориями утопического социализма, затем —
о широкой пропаганде передовых социально-политиче-
ских идей. Наконец, дело дошло до дискуссий относи-
тельно создания тайного революционного общества для
руководства ожидаемой крестьянской революцией. Наме-
чавшиеся петрашевцами преобразования имели весьма
радикальный характер и охватывали социальную, поли-
тическую и культурную сферу. Аграрный вопрос боль-
шинство петрашевцев, в том числе и их руководитель,
предполагали решить путем предоставления крестьянам
личной свободы и передачи без выкупа всей обрабаты-
ваемой ими земли 33.
Пытаясь доказать, что Петрашевский и его соратники
не были революционерами, западные историки нередко
искажают их взгляды на решение крестьянского вопроса.
Д. Эванс, например, уверяет, будто отношение петрашев-
цев к выкупу крестьянами земли у помещиков было не-
ясным34. Это утверждение основывается на различиях
между «Проектом об освобождении крестьян», написан-
ным Петрашевским во второй половине 1848 или в 1849 г.,
и более ранней запиской «О способах увеличения цен-
122
ности дворянских или населенных имений». Но различие
это естественно, ибо записка была адресована губерн-
скому дворянскому собранию и отражала позицию Пет-
рашевского лишь частично; полностью же его взгляд на
решение крестьянского вопроса изложен в первом из на-
званных документов. В нем Петрашевский исходил из
теории «естественного права» и заявлял: поскольку чело-
веческий род является совокупным обладателем земного
шара, постольку каждый человек имеет право на свою
долю земли. Осуждая феодально-крепостнические по-
рядки, он считал необходимым и справедливым «прямое,
безусловное освобождение» крестьян «с тою землею, ко-
торая ими была обрабатываема, без всякого вознагра-
ждения за то помещика»35.
Будучи дворянскими революционерами, петрашевцы
не могли представить себе и считали «законопротивной»
простую конфискацию у дворянства соответствующих зе-
мельных участков. Помещики, заявляли они, имеют пра-
во на вознаграждение за понесенные убытки, но не из
выкупных платежей, взимаемых с освобождаемого кре-
стьянства, а за счет осуществляемой правительством фи-
нансовой операции. Некоторые видели нереальность та-
кого способа действий, ибо знали, что царская казна
пуста, и понимали, что на освобождение крестьян без
выкупа правительство не решится. Это толкало их на
размышления о возможности и благодетельности кресть-
янской революции и вызывало споры, которым не суж-
дено было завершиться до арестов. «Демократы 40-х
годов, — пишет В. Р. Лейкина-Свирская, — не ставили и
не могли ставить вопрос о насильственной ликвидации
помещичьего землевладения. Этот принцип был вырабо-
тан революционными демократами в период созревания
революционной ситуации 1859—1861 гг. ...Но радикаль-
ная постановка аграрной проблемы, предлагавшая пере-
дачу крестьянам всей земли без выкупа, была безусловно
большим шагом вперед по сравнению с программами де-
кабристов» 36.
Крестьянский вопрос был лишь частью весьма волно-
вавшей петрашевцев проблемы «революция и народ».
Декабристские рецепты, рассчитанные на полусознатель-
ную солдатскую массу, беспрекословно подчиняющуюся
военно-революционной организации, Петрашевский и его
сторонники считали глубоко ошибочными. Они ратовали
123
за повсеместную пропаганду, хотели взбунтовать не один
какой-либо полк, а весь народ, надеялись на то, что за
революционерами двинется общий народный поток и то-
гда правительству останется только покориться новому
порядку вещей. Определяя численность «социалистов» в
России примерно в 400—800 человек, петрашевцы направ-
ляли свои пропагандистские усилия прежде всего на уча-
щихся высших учебных заведений, военных училищ, гим-
назий. «Горючий материал» и агитаторов для проникно-
вения в народные массы они искали в «среднем», или
«ремесленном», классе, т. е. среди городской мелкой
буржуазии (например, содержатель табачной лавки
П. Г. Шапошников, сын купца 3-й гильдии В. П. Кате-
нев). Зафиксирован ряд бесед петрашевцев с извозчика-
ми из оброчных крестьян; для агитации в солдатской
среде готовились специальные тексты. Среди барщинных
крестьян революционной работы не велось, но петра-
шевцы теоретически предвосхитили относящийся к 1850 г.
вывод А. И. Герцена о том, что революция в России мо-
жет иметь только форму крестьянской войны.
Воздействие отечественных революционных традиций
и осознание петрашевцами объективных задач движения
на российской территории тесно переплетались с тем, что
они черпали из зарубежного опыта, познаваемого с по-
мощью переводной и зарубежной литературы. Предпо-
чтение отдавалось при этом изданиям, посвященным уто-
пическому социализму, но знакомились петрашевцы и
с произведениями иной направленности. «Интересно от-
метить,— вспоминал В. А. Энгельсон, — что сочинением,
которому Петрашевский приписывал наибольшую рево-
люционную силу, был старый и плохой русский перевод
французской книги, изданной в конце прошлого столе-
тия. .. одним иезуитским аббатом, которого звали. . . Бар-
рюэль*... Эта книга, написанная с той неистовой яро-
стью, которая свойственна лишь духовным авторам, пред-
ставляет французскую революцию результатом обдуман-
ного заговора, который давно был составлен главой
фанатиков Вейсгауптом, Вольтером, Руссо, Робеспьером
и несколькими другими лицами... Автор до такой сте-
* [Баррюэль Августин]. Вольтерьянцы, или история о якобинах.
открывающая все противохристианские злоумышления и таинства
масонских лож, имеющих влияние на все европейские державы
С французского последнего издания. М., 1805—1809.
124
пени увлек Петрашевского, что он наметил в своем вооб-
ражении... план обширного заговора... Поэтому он ни-
когда не мог совершенно отказаться от мысли организо-
вать тайное общество, чтобы нанести удар правитель-
ству»37. Конкретный смысл приведенного свидетельства,
возможно, не совсем точен, но для характеристики круга
чтения Петрашевского и его соратников оно очень пока-
зательно.
На протяжении 40-х годов из-за границы, в основном
из Франции, в Россию поступало довольно значительное
количество книг социально-политического и философско-
го содержания, причем наиболее интересные из них тем
или иным способом доходили до петрашевцев. Их авто-
рами были, в частности, Л. Блан и Ж. Мишле, А. Вейль
и Э. Кине, А. Токвиль и Ф. Видаль, А. Смит и Л. Сис-
монди, Л. Фейербах и Ф. Энгельс; что касается тематики,
то она охватывала историю революции во Франции, Ита-
лии, Испании, развитие демократии в Америке, крестьян-
скую войну в Германии, а также политэкономию, филосо-
фию, географию, статистику и т. д. и т. п. Утопический
социализм являлся самой богатой из рубрик, в которой
были представлены едва ли не все существовавшие тогда
направления социалистической мысли. Анфантена и Сен-
Симона читали, в частности, В. А. Головинский, В. Н. Май-
ков, А. Т. Мадерский; Р. Оуэном интересовался А. Н. Пле-
щеев, с работами П. Прудона знакомились Н. А. Спеш-
нев, А. М. Михайлов. Наибольший успех у петрашевцев
имела литература школы фурьеристов.
Чем же объяснить особую их тягу именно к доктрине
Ш. Фурье? По-видимому, правы исследователи, связыва-
ющие это явление с тем, что у фурьеристов особенно силь-
но звучало осуждение того общественного строя, который
они предлагали коренным образом перестраивать. «Раз-
рушительная критика буржуазного общества в сочине-
ниях утопических социалистов и коммунистов, — пишет
В. Р. Лейкина-Свирская, — шла на вооружение форми-
ровавшейся революционно-демократической идеологии,
метко разила противоречия и пороки крепостнической
действительности»38. Петрашевский, высоко оценивая
значение критической струи в сочинениях Ш. Фурье, за-
являл: «Прочесть его критический разбор жизни обще-
ственной, указание ее несообразностей, даже для чело-
века без предрассудков, с хорошим философским обра-
125
зованием, — все равно что заново родиться...»39 Многие
петрашевцы, следуя примеру фурьеристов, не жалели сил
на изучение тяжелой жизни трудового люда в России;
в результате о столице империи они говорили, например,
как о «чудовищном скопище людей, томящихся в одно-
образных работах, испачканных грязным трудом, пора-
женных болезнями и развратом»40.
Для мировоззрения петрашевцев были характерны
материалистические представления о мире. Призывая
исходить из законов природы при определении законо-
мерностей общественного развития, они, разумеется, не
могли достигнуть и не достигли уровня исторического
материализма, но правильно оценивали значение мате-
риальных потребностей в жизни народных масс. Это под-
водило их к твердому осознанию того, что в бескультурье,
безнравственности и преступлениях людей виноваты не
столько какие-то присущие им пороки, сколько сущест-
вующее общественное устройство. «. . .Причина преступ-
ности человека, — заявлял Петрашевский, — лежит, так
сказать, вне его... поэтому источника всего худого не
следует искать в природе человеческой, но в самом
устройстве житейских отношений. . .» Отсюда оставался
один шаг до революционного по своему существу вы-
вода, который и делался тут же: «.. .чрез соделание этих
отношений правильными — могут быть устранены все
вредные явления»41. Конечно, в приведенных рассужде-
ниях нет четкости и законченности, но в истоках своих
они явно созвучны известным словам К. Маркса и Ф. Эн-
гельса, написанным в 1844 г.: «Если характер человека
создается обстоятельствами, то надо, стало быть, сделать
обстоятельства человечными»42.
Исходя из учета материальных потребностей чело-
века, петрашевцы уделяли немало сил на уяснение зако-
номерностей экономического развития и решение вопро-
сов, связанных с объективной обусловленностью различ-
ных социально-политических доктрин. В. А. Милютин,
специально занимавшийся проблемами политической эко-
номии и оставивший талантливые работы в этой области,
доказывал, что в эпоху капитализма «нищета как источ-
ник страданий... развивается вместе с развитием самого
общества»43. Тем самым подчеркивались бесперспектив-
ность существующего строя с точки зрения материаль-
ного положения трудящихся, необходимость коренных
126
перемен в общественном устройстве. Петрашевцы видели
связь любой общественной теории с экономическим раз-
витием общества, с материальными потребностями лю-
дей. В наброске одной из речей, относящемся, по-види-
мому, к 1849 г., Петрашевский высказывал мысль о том,
что социальная доктрина должна рассматриваться как
результат «не абсолютного мышления, но мышления
известных данных личностей, развивавшихся под извест-
ными обстоятельствами»44. Как бы подставляя в эту об-
щую формулу конкретно-исторические данные, относя-
щиеся к Западной Европе, В. А. Головинский заявлял:
«Социализм — это протест голода»45. Что касается Пет-
рашевского, то у него имеется следующее определение:
«Социализм в современном обществе... есть не что иное,
как реакция духа человеческого противу анархического,
разрушительного для быта общественного влияния начал
либерализма... противу естественных явлений в жизни
общественной» 46.
В понимании исторического процесса в целом петра-
шевцы следовали теории великих французских утопистов,
утверждавших, что «золотой век впереди нас», что раз-
витие общества осуществляется в форме закономерной
смены различных эпох или ступеней, каждая из которых
имеет периоды роста и упадка, что изменения в способе
производства зависят от движения идей, определяющих
чередование «органических» и «критических» периодов.
В органические периоды, писал Петрашевский, матери-
альные силы прогрессируют и общественные отношения
способствуют их развитию; критические же периоды, по
его мнению, «как в науке, так и в жизни суть эпохи анта-
гонизма, противоречия, противоборства новых требова-
ний и способов их удовлетворения со старым, эпохи пере-
ходного состояния»47. Изложенная теория хотя и с
идеалистических позиций, но довольно отчетливо конста-
тировала наличие в истории человечества сменяющих
друг друга общественно-экономических формаций, пыта-
лась по-своему объяснить механизм их появления и исчез-
новения.
Критикуя капиталистические порядки, петрашевцы
положительно оценивали связанный с буржуазной эпо-
хой подъем материального производства и культуры.
Более того, они связывали с этим подъемом будущее раз-
витие общества. В «Карманном словаре», например, го-
127
верилось, что на базе разума и индустрии возникнет на-
чало, на котором построится будущая жизнь человече-
ства48. Рассматривая вопрос с точки зрения политической
экономии, В. А. Милютин писал, что для трудящихся ни-
как не может быть вредным развитие промышленности,
«что для уничтожения бедности постоянное деятельное и
безостановочное развитие промышленности столь же не-
обходимо, сколько необходимо преобразование в устрой-
стве хозяйственных отношений»49. Как отмечалось, уче-
ние Ш. Фурье привлекало петрашевцев резко критиче-
ским подходом к капиталистическим порядкам. Другая,
особо привлекательная для них черта этого учения заклю-
чалась в том, что фурьеристы связывали возможность
и успех будущих преобразований с подъемом производи-
тельных сил общества. Кроме того, им импонировал кон-
кретный и, с их точки зрения, весьма реалистический спо-
соб подхода к важным проблемам организации обще-
ственного труда. «Вопрос об организации работ, вопрос
коренной быта общественного, — заявлял Петрашев-
ский,— отчетливее, чем у всех других социалистов, раз-
работан у фурьеристов, природа человеческая рассмо-
трена внимательнее, и человек — эта живая единица быта
общественного — взят у них не в отвлечении, в идее...
а так, как он есть, и быт общественный к нему приноров-
лен, а не он насильственно подведен под известные формы
быта...»50 На своих собраниях петрашевцы неоднократно
рассуждали о фаланстерах, причем и Петрашевский и
другие участники кружков были твердо убеждены в воз-
можности и целесообразности их создания в России51.
Если объективные истоки интереса петрашевцев к со-
циалистическим идеям имели, несомненно, местное — рос-
сийское— происхождение, то материал для их освоения
был прежде всего западноевропейским, как в смысле
идейно-теоретических доктрин, так и в смысле основного
запаса фактов общественной жизни. Это правильное в це-
лом положение необходимо непременно дополнить указа-
нием на то, что Петрашевский, как и некоторые его со-
ратники, настойчиво и не всегда безрезультатно искали
пути для приложения различных концепций утопического
социализма к российской действительности. Именно эти
поиски натолкнули их на общинные отношения в русской
деревне.
Известно, что Петрашевский начал делать выписки из
128
сочинений А. Гакстгаузена о русской общине сразу же
после того, как в Ганновере вышел первый том этого тру-
да52. Об общине говорил во время следствия Н. П. Гри-
горьев, пытаясь объяснить и оправдать свое увлечение
социалистическими идеями. Он заявлял: «Я... хотел изу-
чить социализм, ибо в коммерческом и чисто экономиче-
ски-хозяйственном отношении он может и уже приносит
пользу. Что такое артель, как не слышимое изобретение
русского простого ума, давно поставившего социализм на
должное ему место?»53 А. В. Ханыков видел в общине
историческую основу народной жизни и один из «элемен-
тов возмущения» крестьян; Н. А. Спешнев называл мир-
скую сходку сельской общины «нашим парламентом»;
В. А. Головинский понятие «общинное владение землей»
объяснял на примере взаимоотношений в русской общи-
не54. Петрашевский заявлял, что разоренная помещиками
крепостная деревня не дошла до полной нищеты только
потому, что община сохранила «передел полей, общее
пользование землею»55.
В бумагах арестовывавшегося по делу петрашевцев
А. П. Беклемишева был обнаружен проект «крепостного
фаланстера», основанного на явно нереальном предполо-
жении, будто помещик и его крепостные могли бы обра-
зовать общину, где производство и потребление было бы
организовано по фурьеристским рецептам. Основываясь
на этом, В. И. Семевский в свое время писал, будто Пет-
рашевский «действительно стремился завести фаланстер
среди крестьян»56. Однако источники не дают оснований
для такого утверждения. Права В. Р. Лейкина-Свирская,
квалифицируя его как «глубоко ошибочное»57.
«По нашему понятию, — говорится в наброске речи
Петрашевского в честь Ш. Фурье, — под словом «социа-
лизм» следует разуметь учение или учения, имеющие
целью устройство быта общественного, сделать соглас-
ными действия с потребностями природы человеческой».
Уже в этой отвлеченной формуле заложена практическая
направленность основных усилий первых русских социа-
листов. Осваивая теоретические доктрины западноевро-
пейского утопического социализма, отражавшие противо-
речия капиталистического строя, критикуя по их примеру
и вследствие собственных побуждений окружающие их
крепостнические порядки, петрашевцы сознавали необхо-
димость соединения теории с практикой. Не случайно
,1) В А Дьяков
129
в том же наброске Петрашевский говорил: «На нас ле-
жит труд немалый — труд применения тех общих начал,
которые выработала наука на Западе, к нашей действи-
тельности...»58 Петрашевцы смело взялись за решение
этой задачи и кое в чем добились успеха.
Фурьеристы ориентировались на медленные и мирные
социальные преобразования, политическую борьбу они
считали чуждым для себя делом. Петрашевский, отсту-
пая от принципов Ш. Фурье, не только пришел к теорети-
ческому выводу о необходимости вовлечения народных
масс в борьбу за политические перемены в стране, но
вместе с Н. А. Спешневым, с другими сторонниками поли-
тического социализма довольно далеко продвинулся по
пути создания революционного тайного общества для ру-
ководства этой борьбой59. Петрашевцы, сетовавшие на
Петрашевского за отход от мирных установок фурьериз-
ма, как это ни парадоксально, в свою очередь высказы-
вали готовность к восстанию против правительства, если
оно запретит фаланстеры в России. Таким образом, ре-
формистские рамки некоторых доктрин западноевропей-
ского утопического социализма довольно быстро оказы-
вались тесными для мировоззрения и деятельности их
русских последователей.
Объясняя, что такое социализм, Петрашевский проти-
вопоставлял его как в экономической, так и в политиче-
ской сфере анархическому, разрушительному для обще-
ственного быта влиянию «начал либерализма», под-
разумевая под ними прежде всего свободу рыночной
конкуренции и сомнительные прелести буржуазной демо-
кратии. Надежный путь к идеальным общественным от-
ношениям лежал, по мнению большинства петрашевцев,
не через этот «либерализм», а через социальную револю-
цию. Исследователи справедливо отмечают, что такая
постановка вопроса сразу поставила «русскую утопиче-
скую социалистическую мысль в совершенно особые от-
ношения с западноевропейской утопической социалисти-
ческой мыслью, представители которой все еще надея-
лись (во всяком случае до июня 1848 г., а некоторые ее
течения и позже) объединить все слои общества. Вместе
с тем это было открытым объявлением со стороны первой
организованной группы русских социалистов войны гос-
подствующим классам и их идеологии»60.
Оценивая историческое значение Ш. Фурье, Р. Оуэна,
130
А. Сен-Симона и других видных представителей утопи-
ческого социализма, К. Маркс объяснял ограниченность
их доктрин тем, что в ту пору в Западной Европе «обще-
ственные отношения не были еще достаточно развиты,
чтобы позволить рабочему классу организоваться в бо-
рющийся класс...»61. Петрашевцы многое сделали для
распространения социалистических идей и впервые на-
чали соотносить их с условиями крепостнической России.
То были первые шаги русской революционно-демократи-
ческой мысли, сделанные тогда, когда еще полностью не
созрели объективные предпосылки для ликвидации фео-
дального строя. Именно этим обусловлены основные чер-
ты идеологии петрашевцев, формирование и развитие
которой стало важным этапом в генезисе «русского со-
циализма».
3.	ГЕНЕЗИС «РУССКОГО СОЦИАЛИЗМА»
В понятие «утопический социализм» принято вклю-
чать все немарксистские учения социалистического содер-
жания, возникшие как до сформирования научного ком-
мунизма, так и в последующее время. Специалисты раз-
работали классификацию этих учений. «С точки зрения
обоснования и метода, — писал В. П. Волгин, — социали-
стические системы могут быть разделены на религиозные,
рационалистические и исторические. Первые имеют своей
общей предпосылкой религиозное миросозерцание, вто-
рые— метафизическое, третьи — научное»62. Соглашаясь
в целом с такой классификацией, А. И. Володин в одной
из своих последних работ заявил: «. ..в целом движение
от утопии к науке внутри утопии, нарастание элементов
социального реализма внутри домарксистского социа-
лизма, постепенное приближение его к социализму науч-
ному мы схематически можем, вероятно, изобразить как
логический переход от религиозного социализма через
социализм философский (в двух его формах) к утопиче-
скому социализму исторического типа, ориентирующему-
ся уже преимущественно на действительность, на эле-
менты и тенденции развития самой общественной жизни,
как международной, так и национальной, на все более
тесную связь с наукой»63.
Факты не оставляют сомнений в том, что еще в 30-х
годах социалистические идеи получили определенное,
♦
131
правда довольно ограниченное, распространение в Рос-
сии. Однако некоторые исследователи оспаривают такую
датировку, исходя из убеждения, что в историю обще-
ственной мысли данной страны могут быть включены
только такие идейные искания, которые возникли на дан-
ной «национальной» почве и соотнесены с местными усло-
виями.
Действительно, каждая из трех ступеней развития
утопического социализма означала усиление элементов
историзма в обосновании и содержании появляющихся
доктрин, их приближение к специфике данной страны или
данного региона. А. И. Володин пишет по этому поводу
следующее: «Можно, пожалуй, отметить такую характер-
ную черту в истории домарксистского социализма: чем
приближеннее к действительности утопически-социали-
стическая мысль, тем настойчивее, выдвигая общечелове-
ческий идеал строя подлинного равенства и справедли-
вости, она обращается к условиям той или иной конкрет-
ной страны как к реальной основе движения к социализ-
му»64. К. Маркс и Ф. Энгельс неоднократно отмечали
добротность исторической аргументации у Ш. Фурье.
Петрашевцы немало сделали для того, чтобы приблизить
его доктрину к отечественным условиям. Однако появле-
ние «русского социализма» А. И. Герцена и Н. Г. Черны-
шевского стало возможным только тогда, когда социали-
стическая мысль приобрела еще более тесные связи
с исторической, а значит, с национальной почвой. Суще-
ственную роль сыграли при этом два фактора: во-первых,
разочарование передовой русской общественности в воз-
можностях западноевропейской буржуазной демократии,
наступившее после 1848 г.; во-вторых, идеализация соци-
ально-преобразующего потенциала сельской общины, на-
раставшая в значительной мере под воздействием славя-
нофильской пропаганды.
«Славянофильство, — писал П. Н. Сакулин, — с его
учением о народе и общине послужило существенным ин-
гредиентом для идеологии русского (народнического) со-
циализма, начиная с Чернышевского и Герцена. Не бу-
дучи социалистами и видя в социализме лишь симптома-
тическое явление, характерное для переходного состояния
Европы, славянофилы тем не менее вложили и свою лепту
в сформирование социалистической мысли»65. Аналогич-
ные мнения высказываются и в новейших советских ио
132
следованиях. В одном из них И. В. Порох пишет: «.. .сла-
вянофилам независимо от их субъективных настроений
суждено было сыграть определенную роль в постановке
вопроса об особенностях исторического прогресса России
и развитии национальных моментов в теории «русского
социализма»»66.
Для характеристики генезиса «русского социализма»
весьма важна эволюция мировоззрения А. И. Герцена,
находившегося в эмиграции и являвшегося очевидцем
развертывавшихся в Европе событий67. Скептические вы-
сказывания по отношению к буржуазным порядкам по-
явились у него сразу же, т. е. еще в 1847 г. Революцион-
ная волна возбудила сначала радужные надежды, но ход
и исход борьбы привели к горькому разочарованию, к
кратковременной потере перспективы и тяжелому вну-
треннему кризису. В. И. Ленин по этому поводу писал:
«Духовный крах Герцена, его глубокий скептицизм и пес-
симизм после 1848 года был крахом буржуазных иллюзий
в социализме. Духовная драма Герцена была порожде-
нием и отражением той всемирно-исторической эпохи,
когда революционность буржуазной демократии уже уми-
рала (в Европе), а революционность социалистического
пролетариата еще не созрела»68.
Вспоминая 1847 г., А. И. Герцен впоследствии писал
М. А. Бакунину: «. . .помнишь наши долгие разговоры пе-
ред Февральской революцией, в которых я, как прозек-
тор, указывал рост смерти западного «старика», а ты
с надеждой и упованьем — рост едва обличившейся жиз-
ни славянского недоросля. Я и в него не очень верил,
а верил в одну Россию и ее социальные зачатки»69. В пе-
риод духовного кризиса после революций 1848 г. мысли
Герцена все чаще и чаще обращались к «славянскому
недорослю», а вместе с тем, естественно, и к славянофи-
лам, которые во что бы то ни стало старались возвеличить
«недоросля», а заодно и «социальные зачатки» в России.
Если в первой половине 40-х годов, по справедливой
оценке 3. В. Смирновой, отношение Герцена к славяно-
филам «можно определить как скептическое»70, то к
1850 г. ситуация существенно изменилась. Сдвиги проис-
ходили постепенно, их размах и темпы заметно увеличи-
лись в 1849—1850 гг. В ноябре 1848 г. в письме к своим
московским друзьям Герцен высказывался еще весьма
сдержанно: «Из того, что Европа умирает, никак не сле-
133
дует, что славяне не в ребячестве»; люди, желающие об-
новления, имеют перед собой «крутой факт уже негодного
и еще негодного мира»71. Через год тональность становит-
ся иной. В статье, опубликованной в августе 1849 г., чи-
таем: «.. .Гакстгаузен совершенно прав: социальное
устройство сельских общин в России — истина, столь же
великая, как и могущественная славянская организация
политической системы... У сербов, болгар и черногорцев
она (община. — В. Д.) сохранилась в еще более чистом
виде, чем в России»72. Вслед за чисто социальной сферой,
куда относится община, входит в рассмотрение сфера по-
литическая: «Славянский мир ничего другого не желает,
как объединения в свободную федерацию; Россия — это
организованный славянский мир, это славянское государ-
ство. Именно ей должна принадлежать гегемония, но
царь отталкивает ее... Взятие Константинополя явилось
бы началом новой России, началом славянской федерации,
демократической и социальной»73. Здесь уже чувствует-
ся как славянофильская фразеология, так и определен-
ное воздействие на Герцена славянофильских доктрин.
Те оценки, которые Герцен давал славянофильству
в различное время, существенно отличаются друг от дру-
га. В 1845 г., отмечая своеобразное генетическое родство
славянофильства с пангерманизмом, он писал: «Славя-
низм— мода, которая скоро надоест; перенесенный из
Европы и переложенный на наши нравы, он не имеет в се-
бе ничего национального; это явление отвлеченное, книж-
ное, литературное — оно так же иссякнет, как отвлечен-
ные школы националистов в Германии, разбудившие сла-
вянизм»74. Совсем иначе выглядит характеристика славя-
нофильства, которую А. И. Герцен дал в соответствую-
щем разделе написанного в 1850—1851 гг. очерка «О раз-
витии революционных идей в России». Отмечая консер-
вативность славянофильских доктрин, он в то же время
подчеркивает, что славянофилы никогда не были сторон-
никами правительства, что вера в благодетельную роль
русской общины является существенной чертой, сближаю-
щей их взгляды с идеями утопического социализма. На
этот счет Герцен выражается вполне однозначно: «...со-
циализм, который так решительно, так глубоко разделяет
Европу на два враждебных лагеря, — разве не признан
он славянофилами так же, как нами? Это мост, на кото-
ром мы можем подать друг другу руку»75.
134
Неизменно отрицательно оценивал Герцен религиозно-
философскую направленность доктрины славянофилов,
их склонность к идеализации Московской Руси, характер-
ное для славянофилов беспардонное охаивание европе-
изма. Отрицая принципиальную разницу путей историче-
ского развития Востока и Запада Европы, он заявлял:
«Будущее России никогда не было так тесно связано с бу-
дущим Европы, как в настоящее время. .. .Надежды и
стремления революционной России совпадают с надеж-
дами и стремлениями революционной Европы и предре-
кают их союз в будущем. Национальный элемент, при-
вносимый Россией, — это свежесть молодости и природ-
ное тяготение к социалистическим установлениям»76.
К сожалению, исследователи не всегда учитывают
динамику отношений Герцена к славянофилам, а пыта-
ются дать им единую оценку, основываясь на материале
из разных этапов его идейной эволюции. Отсюда либо
«усредненные» формулировки, либо односторонность, ве-
дущая одних к фактическому отрицанию его славяно-
фильских увлечений, других — к гипертрофированию этих
увлечений, к стремлению затушевать принципиальную
разницу между позицией славянофилов, не выходивших
за рамки либеральной оппозиции даже в лучшие свои
времена, и революционно-демократической в своей основе
позицией Герцена. Права 3. В. Смирнова, которая рас-
смотрение отношений Герцена со славянофилами завер-
шает следующим выводом: «Что касается причин, обусло-
вивших объективно близость Герцена в некоторых слу-
чаях к славянофилам, «славянофильский привкус» в «рус-
ском социализме», то они коренятся в надклассовых
иллюзиях Герцена, в его отступлениях от демократизма
к либерализму, в его скептицизме и пессимизме по отно-
шению к революционному движению на Западе»77.
Принимая это общее положение, следует заметить, что
вопрос о поворотных пунктах во взаимоотношениях Гер-
цена и славянофилов разработан пока недостаточно.
3. В. Смирнова считает, например, что время наибольшей
близости Герцена к славянофилам падает на вторую по-
ловину 50-х годов. Факты не подтверждают такое утвер-
ждение, а говорят скорее о том, что этот период следует
датировать примерно 1850—1858 гг. Представляется со-
вершенно необоснованным как изъятие из него первой
половины 50-х годов, когда идейное воздействие славяно-
135
фильских доктрин на Герцена было весьма значительным,
так и включение конца десятилетия, для которого харак-
терно быстрое ослабление его связей со славянофиль-
ством.
Вне зависимости от решения указанного вопроса не-
оспоримым является то, что славянофильская оценка об-
щины оказала значительное влияние на Герцена, особен-
но на начальном этапе теоретической разработки «рус-
ского социализма». Это вовсе не значит, что он повторил
славянофильскую концепцию. В одном из последних со-
ветских исследований, посвященных мировоззрению Гер-
цена, по этому поводу говорится следующее: «Войдя в со-
знание Герцена «через посредство» славянофилов и Гак-
стгаузена, мысли о русской общине получили, однако,
в «русском социализме» совсем иное содержание по
сравнению с тем, какое имели они в славянофильской тео-
рии»78. Н. М. Дружинин в свою очередь констатирует
использование Герценом известного труда А. Гакстгаузе-
на и отмечает, что роль сельской общины в его представ-
лениях совершенно иная, ибо, по убеждению Герцена,
только «сочетание западноевропейских социалистических
идей с русским общинным миром обеспечит победу социа-
лизма и обновит дряхлеющую западноевропейскую циви-
лизацию»79. Существенные различия между славяно-
фильскими представлениями относительно общины и
«русским социализмом» охарактеризованы 3. В. Смирно-
вой: «Герцен видел в общине зародыш социалистической
формы собственности, развитие которого может дать воз-
можность России прийти к социализму, минуя капита-
лизм. У славянофилов община играла роль патриархаль-
ного заслона против развития в стране капиталистиче-
ских отношений и социалистического движения»80.
Становление и развитие теории «русского социализ-
ма» продолжалось около 20 лет. Это был сложный и мно-
гоплановый процесс. Анализируя его внутреннюю логику,
3. В. Смирнова пришла к выводу, что «в дореформенный
период характерно все большее сосредоточение Герцена
на социально-экономическом аспекте теории», тогда как
в 60-х годах его внимание «обращается к политически-
правовому аспекту»81. Внутри дореформенного периода
исследователи (см., например, работы В. П. Волгина и
И. В. Пороха) выделяют самостоятельные этапы. Не
имея возможности охарактеризовать их подробно, ука-
136
жем лишь некоторые вехи развития Герценом теории
«русского социализма» на протяжении данного пе-
риода.
Высказывания, характеризующие начальный этап,
т. е. 1845—1850 гг., приводились выше. Датируемое 1853 г.
послание в редакцию «Польского демократа» содержит
часто цитируемую общую формулировку: «Современная
революционная мысль — это социализм. Без социализма
нет революции». Несколько ниже она дополняется суще-
ственными деталями, относящимися к генезису и содер-
жанию «русского социализма»: «Только ознакомившись
с социализмом, мы почувствовали всю неизмеримую важ-
ность для нашего общества нашей сельской родной ком-
мунистической общины... все думали об освобождении
крестьян с общинной землей. Это и был практический со-
циализм» 82.
Далее, в 1854 г. последовал публицистический цикл
«Старый мир и Россия. Письма к В. Линтону», где, по
словам специалистов, Герцен дал «наиболее обстоятель-
ное для первой половины пятидесятых годов философско-
историческое обоснование своих взглядов на судьбы со-
циализма в странах Европы и в России»83. В «Письмах
к В. Линтону» Герцен заявлял, что после 1848 г., по его
мнению, «существуют только два подлинно важных во-
проса: вопрос социальный, вопрос русский», поясняя это
следующим образом: «.. .если революционный социализм
не в состоянии будет доконать вырождающийся обще-
ственный строй, его доконает Россия»84. Здесь же постав-
лен теоретический вопрос о том, необходимо ли каждой
отдельной стране, в том числе и России, повторять все те
фазы развития, которые прошла Западная Европа. «Я ре-
шительно отрицаю необходимость подобных повторе-
ний»,— писал Герцен и добавлял: «Россия проделала
свою революционную эмбриогению в европейской шко-
ле»85. Это весьма важная мысль, один из краеугольных
камней теории «русского социализма». Из нее следует,
что капитализм для России не обязателен, его можно ми-
новать с помощью «европейской эмбриогении», т. е. учи-
тывая революционный опыт Запада, конденсировавшийся
в утопическом социализме. В «Письмах к В. Линтону»
содержится еще одно, не менее важное теоретическое
положение — о русской общине как чудодейственном ры-
чаге социального преобразования, со следующей конкре-
137
тизацией той роли, которая ей отводится: «Сохранить
общину и освободить личность, распространить сельское
и волостное self-government на города, на государство
в целом, поддерживая при этом национальное единство,
развить частные права и сохранить неделимость земли —
вот основной вопрос русской революции — тот самый, что
и вопрос о великом социальном освобождении, несо-
вершенные решения которого так волнуют западные
умы»86.
И наконец, в «Письмах к В. Линтону» есть мысли
о внешнеполитическом аспекте борьбы за переход Евро-
пы на рельсы социализма — весьма интересные и доволь-
но своеобразные. С одной стороны, это заявление Гер-
цена о том, что социализм объединяет европейских рево-
люционеров с революционерами славянскими; с другой —
сильно отдающие славянофильством рассуждения о том,
какой же город станет столицей славянской демократи-
ческой федерации, создаваемой на базе общинных отно-
шений. «Ни Вена, город рококо-немецкий, ни Петербург,
город новонемецкий, ни Варшава, город католический, ни
Москва, город только русский, — не могут претендовать
на роль столицы объединенных славян. Этой столицей
может стать Константинополь — Рим восточной церкви,
центр притяжения всех славяно-греков, город, окружен-
ный славяно-эллинским населением»87. А далее речь шла
хотя и не совсем прямо, но все-таки о том, что русский
царь, будучи заинтересован в захвате Константинополя,
может ради него предпринять войну, а это в конечном
итоге полезно, ибо оздоровит Европу. Академик В. П. Вол-
гин оценил приведенные места следующим образом: «Эти
явно ошибочные суждения стояли в резком противоречии
со многими заявлениями Герцена того же периода. Они
не были логически связаны с основными принципами гер-
ценовской концепции «русского социализма»... Проскаль-
зывавшие в «Старом мире и России» отзвуки панславист-
ских идей и двусмысленная характеристика возможно-
стей царизма немало содействовали в свое время подо-
зрительному отношению Маркса к публицистической дея-
тельности Герцена»88.
Следующей вехой в развитии «русского социализма»
является статья А. И. Герцена «Русские немцы и немец-
кие русские» (1859). В ней сформулировано понимание
того, что он считал специфическими русскими «началами»
138
предполагаемого социалистического переустройства че-
ловеческого общества. «Итак, — заявлял Герцен, — эле-
менты, вносимые русским крестьянским миром... состоят
из трех начал, из: 1) права каждого на землю, 2) общин-
ного владения ею, 3) мирского управления. На этих нача-
лах, и только на них, может развиваться будущая
Русь»89. Совершенно очевидно, что приведенная форму-
лировка, за исключением появившейся позже «работни-
чьей артели», по существу совпадает с определением, ко-
торое дано Герценом в 1866 г.: «Мы русским социа-
лизмом называем тот социализм, который идет от земли
и крестьянского быта, от фактического надела и суще-
ствующего передела полей, от общинного владенья и об-
щинного управления, — и идет вместе с работничьей ар-
телью навстречу той экономической справедливости, к
которой стремится социализм вообще и которую подтвер-
ждает наука»90.
Таким образом, к революционной ситуации 1859—
1861 гг. Герцен подошел со своей собственной концепцией
общественного переустройства. Важнейшие ее компонен-
ты определяются так: «.. .признание особого по сравне-
нию с западноевропейскими странами пути России к со-
циализму; убеждение, что Россия более способна к соци-
альной революции, чем эти страны; оценка сельской
общины как зародыша социалистической организации и
указание на те ее качества, которые позволяют видеть
в ней такой зародыш; наконец, утверждение, что освобо-
ждение крестьян с землей должно стать началом, первым
шагом социального переворота»91. В пореформенные го-
ды герценовская концепция «русского социализма» до-
полнялась и уточнялась, особенно в сфере политической;
однако основа ее оставалась неизменной. В 50-х годах
«русский социализм» представлялся Герцену универсаль-
ной силой, способной преобразить Россию и вывести из
тупика Западную Европу; позднее он чаще всего видел
в «русском социализме» лишь одно из направлений со-
циалистической мысли, которое даже в России не должно
считаться единственно правильным. Характеризуя суть
происшедших сдвигов, И. В. Порох пишет: «Существен-
ным завоеванием теоретической мысли Герцена был от-
каз от пессимистического взгляда на революционные воз-
можности Запада... Поскольку изменился его взгляд от-
носительно неспособности капитализма создать духовные
139
и материальные предпосылки социалистического перево-
рота, постольку он отходит от утверждения, что только
крестьянская община является залогом более высокой
организации экономических отношений»92.
4.	ОБЩЕЕ И ОСОБЕННОЕ
В СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ ВОЗЗРЕНИЯХ
А. И. ГЕРЦЕНА И Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКОГО
Усвоение и творческое развитие социалистических
идей Н. Г. Чернышевским происходило несколько иначе.
Отмечая это, А. И. Герцен призывал даже не смешивать
воззрения редактора «Современника» и его единомыш-
ленников со взглядами руководителей Вольной русской
типографии, предлагая в отличие от всего прочего назы-
вать эти взгляды «русским социализмом». «Название
это, — заявлял он в первом номере «Колокола» за
1867 г., — тем необходимее, что рядом с нашим учением
развивались, с огромным талантом и пониманием, теории
чисто западного социализма, и именно в Петербурге...
Первые представители социальных идей в Петербурге
были петрашевцы... За ними является сильная личность
Чернышевского». Предлагая такую классификацию, силь-
но преувеличивающую действительные различия, Герцен
ни в коей мере не противопоставлял «русский социализм»
так называемому чисто западному направлению русской
социалистической мысли. Это раздвоение, заявлял он, бы-
ло совершенно естественным, «мы служили взаимным
дополнением друг друга»93.
Характеризуя взгляды Чернышевского, Герцен отме-
чал, что они не принадлежат исключительно ни к одной
из существующих доктрин, что они содержат «глубокий
социальный смысл и глубокую критику современно суще-
ствующих порядков». Свои взгляды Герцен считал глав-
ным образом отражением чаяний крестьян, а взгляды
Чернышевского — выражением интересов городской, уни-
верситетской среды. Его среда, писал Герцен, «состояла
исключительно из работников умственного движения, из
пролетариата, интеллигенции, из «способностей»; идеалы
этой среды, по мнению Герцена, заключались «в совокуп-
ном труде, в устройстве мастерской»94. Приведенная ха-
рактеристика указывает специфические черты социали-
стических воззрений Герцена и Чернышевского, подчер-
140
кивает различия между ними. Если же рассматривать эти
воззрения в целом, то преобладающим окажется сход-
ство, а не различие.
Студенческие годы Чернышевского совпали со време-
нем деятельности петрашевцев, он вращался в той же
среде95. И к нему можно отнести почти все то, что было
сказано выше об освоении идей утопического социализма
и попытках применить их к российской действительности
участниками кружков Петрашевского. 18 сентября
1848 г. в дневник Чернышевского вписана хорошо изве-
стная ныне фраза: «Мне кажется, что я стал по убежде-
ниям в конечной цели человечества решительно парти-
заном социалистов и коммунистов и крайних республи-
канцев; монтаньяр решительно...»96 Чернышевскому с
юных лет был свойствен историзм мышления; увлечение
историей и политэкономией позволило ему еще в студен-
ческие годы увидеть тесную связь между социально-эко-
номическими и политическими факторами, определяющи-
ми развитие исторического процесса, твердо усвоить, что
поступательное движение человечества осуществляется
прежде всего через социальные столкновения. Знакомясь
с идеями Ш. Фурье и других корифеев западноевропей-
ского утопического социализма, штудируя труды извест-
ных западных экономистов, молодой Чернышевский по-
стоянно пытался применить их доктрины не столько к ка-
питалистической действительности Западной Европы,
сколько к феодально-крепостническому строю в своей
стране. На этой именно почве у него появился, а позднее
окреп и развился тот «образ мыслей о России», который
зафиксирован в его дневнике следующим образом: «.. .не-
одолимое ожидание близкой революции и жажда ее, хоть
я и знаю, что долго, может быть весьма долго, из этого
ничего не выйдет хорошего»97.
Социально-политические воззрения Чернышевского
складывались в обстановке идейной борьбы против либе-
ралов вообще и особенно против славянофильской формы
российского либерализма. Он критиковал теоретические
концепции и конкретные высказывания славянофилов бо-
лее глубоко и обоснованно, чем Герцен. Чернышевский
осуждал славянофилов как людей, «которые ради осу-
ществления своих туманных и ошибочных теорий о народ-
ности в науке готовы пожертвовать и наукою и благами
цивилизованной жизни, и всем на свете»98. Этой позиции
141
Чернышевский придерживался неукоснительно. Не слу<
чайно К. Маркс и Ф. Энгельс в 1873 г. отметили: «Летом
1861 г. Чернышевский разоблачил в журнале «Современ-
ник» («Sovremennik») происки панславистов и рассказал
славянским народам правду об истинном положении ве-
щей в России и о корыстном мракобесии их лживых дру-
зей-панславистов» ".
Наблюдая споры славянофилов с западниками, Чер-
нышевский критически воспринимал как тех, так и дру-
гих. Он вообще высказывал убеждение, что для решения
большинства спорных вопросов доводы, основанные на
противопоставлении национальной истории общечелове-
ческому развитию, не могут принести никакой пользы,
ибо «действительные стремления относительно настоящих
дел важнее всяких отвлеченных мечтаний о достоинствах
или недостатках отдаленного прошлого» 10°. В свое время
ученые считали ненужным и даже вредным любые по-
пытки выяснить, какие стороны славянофильства и в ка-
ких именно условиях встречали более или менее положи-
тельные отзывы Чернышевского 101, однако в течение по-
следних десятилетий историографическая ситуация суще-
ственно изменилась. Ряд новых исследований, в том числе
работы Н. Г. Сладкевича, убедительно подтвердили не
только наличие такого рода отзывов, но и необходимость
их анализа для всестороннего изучения мировоззрения
Чернышевского, для уяснения его роли в разработке тео-
рии «русского социализма».
Соответствующий круг вопросов был впервые затро-
нут Чернышевским в статье «О поземельной собствен-
ности» (1857 г.). Он возвращался к этим вопросам не-
однократно, в частности в работах «Славянофилы и во-
прос об общине» (1857 г.), «Критика философских пред-
убеждений против общинного владения» (1858 г.),
«О причинах падения Рима» (1861 г.). В первом из на-
званных сочинений резко осуждался политический кон-
серватизм и религиозное мракобесие славянофилов, но
в то же время указывалось на то, что «есть в славяно-
фильстве другая сторона, которая ставит славянофилов
выше многих из самых серьезных западников». Речь шла
об отношении славянофилов к общине. «Все теоретиче-
ские заблуждения, — заявлял Чернышевский, — все фан-
тастические увлечения славянофилов с избытком возна-
граждаются уже одним убеждением их, что общинное
142
Н. Г. Чернышевский.
Фото В. Лауферта. 1859 г.
устройство наших сел должно остаться неприкосновен-
ным при всех переменах в экономических отношениях» 102.
Таким образом, говоря об общине, Чернышевский смо-
трел вперед, а славянофилы — назад Другое принципи-
альное отличие его подхода к общине заключалось в том,
что существование общинных отношений он в отличие от
143
славянофилов вовсе не считал монополией «славянского
мира». В статье «Критика философских предубеждений
против общинного владения» он писал: «Нечего нам счи-
тать общинное владение особенною прирожденною чер-
тою нашей национальности, а надобно смотреть на него
как на общую человеческую принадлежность известного
периода в жизни каждого народа. Сохранением этого
остатка первобытной древности гордиться нам тоже не-
чего, как вообще никому не следует гордиться какою бы
то ни было стариною, потому что сохранение старины
свидетельствует только о медленности и вялости истори-
ческого развития». Дело не в древности или исключитель-
ности общинных отношений, доказывал далее Чернышев-
ский, а в том, что в конкретных исторических условиях
община может стать инструментом социального прогрес-
са. Следуя за Шеллингом и Гегелем, Чернышевский оце-
нивал возможную роль общинных отношений для буду-
щего России на основе двух философских положений:
«1. Высшая степень развития по форме совпадает с его
началом. 2. Под влиянием высокого развития, которого
известное явление общественной жизни достигло у пере-
довых народов, это явление может у других народов раз-
виваться очень быстро, подниматься с низшей степени
прямо на высшую, минуя средние логические момен-
ты» 103.
Допуская, что общинные отношения могут сыграть
положительную роль для социалистического преобразо-
вания России, Чернышевский горячо возражал против
убеждения, будто община столь же необходима для на-
родов Западной Европы104. В статье «О причинах паде-
ния Рима» он критиковал за излишнюю идеализацию
общинных отношений не только славянофилов, но и
А. И. Герцена (речь шла о его статье «Русский народ и
социализм»). «Кроме общинного землевладения, — писал
Чернышевский, — невозможно было самым усердным
мечтателям открыть в нашем общественном и частном
быте ни одного учреждения или хотя бы зародыша учре-
ждения для предсказываемого ими обновления ветхой
Европы нашею свежею помощью. Мы тут говорим, разу-
меется, не о славянофилах; у славянофилов зрение такого
особенного устройства, что на какую у нас дрянь ни по-
смотрят они, всякая наша дрянь оказывается превосход-
ной и чрезвычайно пригодной для оживления умирающей
144
Европы... Нечего нам и хлопотать об этом: никаких
оживителей не нужно ей. Она и своим умом умеет рас-
суждать и своими силами умеет делать, что ей угодно, и
своих сил довольно у ней на все, что ей нужно делать» 105.
Критикуя славянофилов, Чернышевский резко осу-
ждал их спекуляцию на сочувствии к угнетенным славян-
ским народам. Если бы дело сводилось только к сочув-
ствию славянам, говорил он, то все «образованные люди»
(т. е. сторонники прогресса, революционеры) могли бы
называться славянофилами. Настоящие же славянофилы,
разглагольствуя об идее славянской взаимности, вольно
или невольно ставили ее на службу внешней и внутрен-
ней политике русского царизма 106.
Буржуазно-помещичьи реформы, начатые в 1861 г.,
вполне соответствовали той дозе либерализма, которую
заключало в себе славянофильство, и не удивительно, что
после обнародования «Положений от 19 февраля» сла-
вянофилы оказались фактически в правительственном
лагере. Это усилило и обострило критику славянофиль-
ских доктрин и негативное отношение Чернышевского
к политической практике славянофилов.
Существенные черты социализма Чернышевский
искал прежде всего в области экономической жизни и
утверждал, что они состоят в том, чтобы «трудящийся
человек пользовался всеми плодами своего труда, а не
видел их достающимися в чужие руки» 107. При социа-
лизме, писал он, «отдельные классы наемных работников
и нанимателей труда исчезнут, заменившись одним клас-
сом людей, которые будут работниками и хозяевами вме-
сте» 108. В беллетристической форме конкретный план осу-
ществления «экономической теории трудящихся» Черны-
шевский изложил в романе «Что делать?». Как известно,
в нем описано общество, которое основывается на сво-
бодном труде, облегчаемом возможно более широким
применением машин и превращенном из тяжелой необхо-
димости в потребность каждого человека. В этом обще-
стве отсутствие кризисов, планирование хозяйства, а так-
же неуклонный рост производительности труда и рацио-
нальное использование природных ресурсов обеспечивают
изобилие в материальной сфере, расцвет науки и куль-
туры, нравственное и физическое совершенство каждого
индивидуума. В конкретизации социалистического идеала
Чернышевский шел, таким образом, дальше Герцена109,
145
Социалисты-утописты многократно рисовали более
или менее красочные и весьма далекие от реальной жизни
картины организации труда и развития человеческих вза-
имоотношений в обществе, которое они считали идеаль-
ным. То, о чем писал Чернышевский, существенно отли-
чалось от такого рода картин прочным социально-эконо-
мическим обоснованием и тщательной продуманностью
деталей. Не только возможность, но и историческая не-
избежность перехода к социализму обосновывалась
у Чернышевского наличием объективных закономерно-
стей, которые диктуются развитием «экономического бы-
та», определяющего как условия труда, так и обществен-
ные отношения между людьми. «Товарищество трудя-
щихся», заявлял Чернышевский, является в экономиче-
ском смысле гораздо более выгодной формой хозяйства,
ибо производительность рабочих намного возрастет, если
им будет обеспечено участие в разделе «продуктов тру-
да». Основную черту экономического прогресса он видел
в развитии крупного машинного хозяйства, а возмож-
ность социального преобразования России связывал не
с умозрительными доводами о благодетельности артель-
ного труда, «не с крестьянской общиной самой по себе,
а с тем обстоятельством, что она является современни-
цей крупного производства на Западе, требующего пере-
хода к «форме товарищества»» ио.
Говоря о путях перехода к социалистическому обще-
ственному устройству, Чернышевский исходил из пред-
ставления о том, что исторические закономерности реа-
лизуются через борьбу между образующими общество
социальными группами, которые называл обычно «сосло-
виями». Разумеется, борьба «сословий» у Чернышевского
и борьба классов у К. Маркса — это не одно и то же.
Однако В. И. Ленин не случайно отмечал, что по сравне-
нию с Герценом «Чернышевский был гораздо более
последовательным и боевым демократом», что «от его
сочинений веет духом классовой борьбы»111. Социалисти-
ческие идеи Чернышевского являлись, как он сам гово-
рил, «теорией трудящихся», а его публицистические вы-
ступления и революционная деятельность были ярким
выражением и самоотверженной защитой интересов тру-
дового народа, в основном крестьянства.
Социалистическая теория Чернышевского сложилась
не сразу, ее эволюцию необходимо учитывать. Первый
146
этап относится к периоду от 1855 до середины 1858 г.
И. К. Пантин характеризует его следующим образом:
«Социальные границы предстоящего преобразования рус-
ского общества для Чернышевского в это время высту-
пают еще в весьма общих чертах. Они в основном совпа-
дают с антифеодальными мерами в экономической и
общественной жизни страны: отменой крепостного права,
всесторонней европеизацией страны, защитой общенацио-
нальных, общегосударственных интересов, которые ото-
ждествляются для него прежде всего с интересами кре-
стьянской массы» 112.
Первый приступ к подготовке реформ показал непри-
миримость классовых противоречий в стране. Чернышев-
ский приходит к выводу, что нельзя найти какого-либо
приемлемого для обеих сторон компромисса, что интере-
сы эксплуатируемых и эксплуататоров глубоко антагони-
стичны. Перемены в мировоззрении Чернышевского, про-
исходившие после середины 1858 г., определялись во мно-
гом именно этим. «Поставленный перед необходимостью
решительного выбора, — отмечает И. К. Пантин, — Чер-
нышевский предпочел миражу единого общенациональ-
ного интереса суровую правду классовой борьбы. Потер-
пел крушение не либерализм Чернышевского — либера-
лом он никогда в своей жизни не был, — потерпели кру-
шение иллюзии надклассового социализма и демокра-
тизма. От утопического социализма и «просветительства»
он делает шаг навстречу революционному социализму и
«теории трудящихся»»113. Двигаясь этим путем, Черны-
шевский органически увязывает проблему освобождения
крестьян и ликвидации феодально-крепостнических по-
рядков с идеями утопического социализма, истолковывае-
мыми не в отвлеченных надклассовых категориях, а с по-
зиций защиты жизненных интересов трудящихся. Такой
подход следует, несомненно, рассматривать как суще-
ственный вклад в революционно-демократическую идео-
логию и в развитие русской политической мысли вообще.
Указанная черта социально-политических воззрений
Чернышевского ознаменовала собой новый этап в про-
цессе размежевания демократизма с либерализмом.
Именно Чернышевский особенно остро поставил вопрос
«о коренном различии интересов либерального дворян-
ства, либеральной буржуазии и революционного демокра-
тического крестьянства в русской революции, предвосхи-
147
тив на десятилетия вперед действительное размежевание
классовых сил в России»114. Отмечая эту заслугу Черны-
шевского, следует, однако, иметь в виду то, что на пред-
шествующем этапе объективные условия еще не созрели
для постановки данного вопроса. Впоследствии он (хотя
и с меньшей последовательностью) не раз рассматривал-
ся на страницах «Колокола». В. И. Ленин, указывая на
недопустимость «затемнения» важного исторического во-
проса «о различии интересов либеральной буржуазии и
революционного крестьянства в русской буржуазной ре-
волюции», писал, что «именно этот вопрос поставлен
«Колоколом» Герцена, если смотреть на суть дела, а не
на фразы, — если исследовать классовую борьбу, как
основу «теорий» и учений, а не наоборот» 115.
Эволюция мировоззрения Чернышевского в целом от-
разилась и на его отношении к общинному землевладе-
нию. Между 1855 и 1858 гг. община была для него чем-то
вроде гарантии некапиталистического пути развития,
единственным средством для осуществления в России
социалистических преобразований. Рассматривая общин-
ные отношения, он писал: «Этот порядок обеспечивает
огромному большинству поселян пользование землею. Он
предотвращает излишнее неравенство состояний между
членами общины: этих выгод, на наш взгляд, совершенно
достаточно для предпочтения общинного владения вся-
кому другому»116. На протяжении 1859 г. во взглядах
Чернышевского происходят существенные изменения, ко-
торые вызывают его открытую полемику с Герценом
(о чем говорилось выше). Характеризуя конечный этап
эволюции, датируемый началом 60-х годов, И. К. Пантин
пишет: «Не община, вернее не только и не столько об-
щина, тем более в ее наличной форме, при наличных
условиях, выдвигается в концепции Чернышевского на
первый план русского освободительного движения, а спо-
собность массы к революционным действиям, ее реши-
мость уничтожить самодержавие, ликвидировать азиат-
ские формы управления и хозяйствования. Община отхо-
дит на задний план потому, что преувеличенные надежды
на нее способны только заслонить понимание животрепе-
щущих задач освободительной борьбы, утопить реальное
положение дел в оптимистической фразе» 117.
Оценивая отношение Чернышевского к общине, иссле-
дователи пишут: «Во многом его взгляды были переход-
148
ными от утопического социализма к социализму научно-
му»118. Не столь решительно и более медленными тем-
пами, но в том же направлении шло развитие мировоззре-
ния Герцена. Отмечая это, В. П. Волгин писал: «В шести-
десятые годы «русский социализм» чаще всего выступает
у Герцена как всего лишь один из вариантов социалисти-
ческого движения, как вариант, характерный для России,
но отнюдь не вытесняющий с исторической арены другие
разновидности социализма, которые, как оказывается,
вовсе не обречены на исчезновение и продолжают играть,
хотя и в новых формах, свою прогрессивную роль не толь-
ко в странах Запада, но даже на родине «русского социа-
лизма»» 119.
Размышляя о возможной роли сельской общины
в историческом развитии России, К- Маркс и Ф. Энгельс
довольно близко познакомились со взглядами Чернышев-
ского и отзывались о них весьма положительно 12°. В ра-
боте «О социальном вопросе в России» (1875 г.) Ф. Эн-
гельс, например, прямо высказывал мысль о том, что при
определенных условиях общинная собственность способ-
на перейти в высшую форму и, возможно, станет тогда
орудием социалистических преобразований в России. «Но
это, — заявлял он, — может произойти лишь в том случае,
если в Западной Европе, еще до окончательного распада
этой общинной собственности, совершится победоносная
пролетарская революция, которая предоставит русскому
крестьянину необходимые условия для такого перехо-
да,— в частности материальные средства, которые по-
требуются ему, чтобы произвести необходимо связанный
с этим переворот во всей его системе земледелия» 121.
Говоря о Герцене и Чернышевском как «первых рус-
ских социалистах», В. И. Ленин охарактеризовал их иде-
алы следующим образом: «Вера в особый уклад, в об-
щинный строй русской жизни; отсюда — вера в возмож-
ность крестьянской социалистической революции, — вот
что одушевляло их, поднимало десятки и сотни людей на
геройскую борьбу с правительством» 122. Эта оценка со-
звучна с известным высказыванием Ф. Энгельса из напи-
санного в 1894 г. послесловия к переизданию работы
«О социальном вопросе в России»: «Вера в чудодействен-
ную силу крестьянской общины, из недр которой может
и должно прийти социальное возрождение, — вера, от
которой не был совсем свободен... и Чернышевский, —
149
эта вера сделала свое дело, подняв воодушевление и энер-
гию героических русских передовых борцов»123. Таким
образом, воззрения Герцена и Чернышевского, в значи-
тельной мере унаследованные революционным народни-
чеством, в обоих случаях рассматриваются как одна из
разновидностей утопического социализма, которая вырос-
ла на российской почве и соответствовала потребностям
общественного развития в эпоху падения крепостного
права и первые пореформенные десятилетия.
В. И, Ленин, высоко оценивая заслуги Герцена и Чер-
нышевского перед русским освободительным движением,
не раз отмечал положительные стороны их социалисти-
ческих воззрений. В то же время он указывал, что в тео-
рии «русского социализма» на деле нет ни грана социа-
лизма. «Это, — по определению В. И. Ленина, — такая же
прекраснодушная фраза, такое же доброе мечтание, об-
лекающее революционность буржуазной крестьянской
демократии в России, как и разные формы «социализма
48-го года» на Западе. Чем больше земли получили бы кре-
стьяне в 1861 году и чем дешевле бы они ее получили, тем
сильнее была бы подорвана власть крепостников-помещи-
ков, тем быстрее, свободнее и шире шло бы развитие ка-
питализма в России. Идея «права на землю» и «уравни-
тельного раздела земли» есть не что иное, как формули-
ровка революционных стремлений к равенству со стороны
крестьян, борющихся за полное свержение помещичьей
власти, за полное уничтожение помещичьего землевладе-
ния» 124. Эта оценка прекрасно отражает объективный
смысл тех конечных целей, которые вытекают из теории
«русского социализма» независимо от того, как истолко-
вывали смысл данной теории ее создатели и последова-
тели.
Что касается различий в социалистических воззрениях
Герцена и Чернышевского, то они касались не истоков
«русского социализма» и не его конечных целей, а про-
цесса перехода общества к новому устройству, путей осу-
ществления необходимых преобразований. Оба они были
убеждены в закономерности и неизбежности торжества
социализма, но Герцен уповал главным образом на дей-
ствие законов социально-экономического развития, тогда
как Чернышевский придавал большое значение также и
ускоряющим процесс политическим факторам. Э. С. Ви-
ленская, определяя суть расхождений, пишет: «.. .самый
ISO
факт сохранения общинного начала в русской деревне
казался Герцену более важным, чем все остальное. Он
был убежден, что благодаря общинному владению зем-
лей и крестьянскому самоуправлению раньше или позже,
но все равно победят социалистические начала, заложен-
ные в самом строе русской деревни... Чернышевский
исходил из мысли, что процесс исторического развития
подчинен одним и тем же законам и на Западе и в Рос-
сии и что условием социалистического преобразования и
здесь и там является переход власти в руки трудящихся.
Однако раньше, чем это может осуществиться, социали-
стические идеи, по убеждению Чернышевского, должны
были стать достоянием масс и не только путем теорети-
ческих доказательств, но и чисто практически убедить
в своем превосходстве над частнособственнической фор-
мой общественного устройства» 125.
Из событий 1848—1849 гг. передовые представители
русской общественной мысли (прежде всего Герцен) сде-
лали вывод о том, что борьба за политические свободы
не может стать знаменем революции, если она не допол-
няется борьбой за социалистические преобразования
в интересах трудящихся. Опыт классовых столкновений
накануне и в ходе крестьянской реформы подводил к
мысли о недопустимости гипертрофирования экономиче-
ских и недооценки политических факторов общественного
развития. Однако правильность этой мысли осознали в ту
пору лишь Чернышевский и очень немногие его едино-
мышленники. Исследователи совершенно правы, утвер-
ждая, что «влияние Герцена в этой части было более рас-
пространенным, чем Чернышевского» 126. Дискуссия, на-
чатая весной 1861 г. «Современником» в статье «О при-
чинах падения Рима», не внесла существенных изменений
в соотношение сил, хотя доводы Чернышевского отража-
ли действительность гораздо правильнее, чем аргументы
Герцена, отвечавшего «Современнику» на страницах «Ко-
локола».
Теоретический спор о соотношении экономических и
политических факторов общественного прогресса, вполне
естественно, переплетался со значительно более близкими
к жизни разногласиями относительно возможности при-
менения революционных средств в борьбе за обществен-
ные преобразования, о правомерности создания револю-
ционного подполья. Признание законности насильствен-
151
них средств для исправления общественной несправедли-
вости, трактуемых в форме крестьянской революции,
прямо вытекало из теоретических посылок Чернышевско-
го и последовательно отстаивалось им в разного рода
дискуссиях. Правомерность крестьянской революции вы-
текала и из основного существа воззрений Герцена, одна-
ко неустойчивость его позиции в данном вопросе не раз
находила выражение в том, что столь же правомерными
он признавал также реформы.
Основным каналом ознакомления русского общества
с учениями западноевропейского утопического социализ-
ма служила иностранная литература, приток которой за-
метно усилился с 1856 г. в связи с тем, что правительство
Александра II перестало строго ограничивать возмож-
ности выезда своих подданных за границу. «Русский со-
циализм» пропагандировался на страницах изданий Воль-
ной русской типографии (в «Колоколе», особенно после
августа 1859 г.). Несмотря на подцензурное положение,
пропаганду социалистических идей так или иначе вел
«Современник». С 1861 г. в этот поток влились нелегаль-
ные прокламации, подготавливавшиеся внутри страны и
прямо адресованные к оппозиционным кругам и к рево-
люционному подполью. Как это не раз отмечалось иссле-
дователями, идейное воздействие подцензурных и запре-
щавшихся царизмом изданий многократно усиливалось
за счет так называемой потаенной литературы, имевшей
в то время хождение в самых различных слоях русского
общества, и за счет рукописных копий, значительно уве-
личивавших тираж наиболее ярких и значимых произ-
ведений антиправительственного содержания.
5.	ИДЕЙНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПОЗИЦИИ
«РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ 1861 ГОДА»
Характеризуя русскую общественную мысль дорефор-
менного периода, следует подчеркнуть, что в ней преобла-
дала общедемократическая струя, т. е. все то, что связано
с критикой существующего политического строя и фео-
дально-крепостнических порядков, с освобождением кре-
стьян и ликвидацией сословного неравенства, со свободой
слова, печати, буржуазными преобразованиями в системе
образования, в армии и т. д. Проблемы утопического со-
циализма затрагивались сравнительно редко и, судя по
152
Н. А. Добролюбов.
Литография Бореля 1862 г
имеющимся источникам, воспринимались, как правило,
с меньшей остротой, чем общедемократические вопросы.
Источники показывают, что определенная часть читате-
лей либо не обращала внимания на все то, что связано
с «русским социализмом», либо считала эту сторону дела
второстепенной.
Соответствующие расхождения и дискуссии между
лондонским и петербургским революционными центрами
153
запечатлены не только в произведениях Н. Г. Чернышев-
ского, Н. А. Добролюбова, А. И. Герцена, Н. П. Огарева
(об этом существует большая специальная литература),
но и в прокламациях, появившихся с 1861 г. Они прежде
всего принадлежат, разумеется, второму (разночинско-
му) этапу истории освободительного движения в России.
Однако как сами прокламации, так и все, что в них запе-
чатлено, теснейшим образом связаны с мировоззрением
и деятельностью дворянских революционеров. Известная
периодизационная веха с надписью «1861 г.» вовсе не
означает, что события, предшествовавшие 19 февраля, и
все последующее отделены друг от друга пропастью.
Напротив, эти события теснейшим образом связаны друг
с другом, и потому содержание прокламаций 1861 г. мы
не только можем, но и должны рассматривать как нечто
вроде идейно-теоретического итога дворянского этапа
освободительного движения.
Написанная Чернышевским *, но ненапечатанная и
потому нераспространявшаяся прокламация «Барским
крестьянам от их доброжелателей поклон» являлась об-
ращенным к народу ответом русских революционеров на
грабительскую крестьянскую реформу. В прокламации
провозглашалась крестьянская революция, возглавляе-
мая революционным подпольем, как единственно возмож-
ный путь к осуществлению чаяний крестьянства и всех
трудящихся. Речь шла, собственно, о политическом пере-
вороте, хотя преобразования политического характера
выступали в прокламации не как самоцель, а как необ-
ходимое условие для правильного решения крестьянского
вопроса. Обращает внимание то обстоятельство, что, не-
смотря на полную, казалось бы, уместность данной темы,
прокламация 127 совсем не затрагивала вопроса о сель-
ской общине и о тех надеждах, которые связывали с ней
последователи «русского социализма», в том числе Чер-
нышевский. Из этого следует, что в прокламации автор
ее текста и его ближайшие соратники считали целесооб-
разным выступать лишь с общедемократической про-
* По поводу авторства прокламации есть и иные мнения (см.,
в частности, Алексеев Н. А. Был ли Чернышевский автором прокла-
мации «Барским крестьянам»? — В сб.: Чернышевский Н. Г. Статьи,
исследования, материалы, вып. 5. Саратов, 1968, с. 187—204).
154
граммой, весьма радикальной, но не содержащей откры-
того изложения тех социалистических идеалов, в которые
они верили.
Прокламация Н. П. Огарева «Что нужно народу?»,
отпечатанная в Вольной русской типографии около 19 ию-
ня 1861 г., имела в этом смысле иной характер128. Про-
кламация «ориентировала крестьянство на восстание как
организованное, целенаправленное, единое выступление»,
что вполне совпадало «с аналогичными установками и
рекомендациями, обращенными к народу в прокламации
Чернышевского». В прокламации подробно разъяснялся
взгляд издателей «Колокола» на решение крестьянского
вопроса и другие, интересующие крестьянство социально-
политические проблемы. Что касается общинного социа-
лизма, то его изложение ограничивалось формулой «зем-
лей владеть общинами», что, по справедливому замеча-
нию специалистов, «отнюдь не звучало для народа как
нечто принципиально новое» 129.
Авторы трех выпусков «Великорусса», появившихся
в июне — октябре 1861 г. в Петербурге, не установлены.
Н. Н. Новикова, посвятившая «Великоруссу» ряд статей
и специальную монографию, считает, что в нем бесспорно
излагалась общедемократическая программа и что отсут-
ствие на страницах «Великорусса» идей социализма «сви-
детельствует о чрезвычайной трезвости его авторов» 13°.
«Великорусе» выступал за политическое преобразование
страны, считая это необходимым шагом на пути соци-
ально-экономических преобразований, в том числе спра-
ведливого решения крестьянского вопроса. Высказываясь
за созыв учредительного собрания и не возлагая никаких
надежд на самодержавие, «великорусцы» фактически
призывали к «низложению династии», т. е. к революции,
которая, судя по всему, представлялась им широкой
общенациональной акцией. Думается, Э. С. Виленская
права, когда пишет, что «все это ставит прокламации
«Великорусса» в число выдающихся документов револю-
ционного подполья», и одновременно заявляет, что у нас
нет «никакого права видеть в этих прокламациях отра-
жение идей крестьянской революции» 131.
Прокламация «К молодому поколению» содержала
горячий протест против грабительских условий крестьян-
ской реформы, выражала мысль о необходимости корен-
ной перестройки существующих порядков и излагала кон-
155
кретные требования, касающиеся выборной и ограничен-
ной власти, свободы слова, одинаковых прав для всех
граждан, открытого и словесного суда и т. д. Вместе с тем
в прокламации выдвигались программные положения,
вытекающие из теории «русского социализма». «Мы хо-
тим,— говорится в прокламации при изложении програм-
мы-максимум по аграрному вопросу, — чтобы земля при-
надлежала не лицу, а стране; чтобы у каждой общины
был свой надел, чтобы личных землевладельцев не суще-
ствовало, чтобы землю нельзя было продавать, как про-
дают картофель и капусту; чтобы каждый гражданин, кто
бы он ни был, мог сделаться членом земледельческой
общины, т. е. или приписаться к общине, или несколько
граждан могли бы составить новую общину. Мы хотим
сохранения общинного владения землей с переделами
через большие сроки. Правительственная власть не дол-
жна касаться этого вопроса. Если идея общинного вла-
дения землей есть заблуждение, пусть она кончится сама
собой, умрет вследствие собственной несостоятельности,
а не под влиянием экономического учения Запада»132.
Анализ приведенного текста обнаруживает следы сим-
биоза воззрений А. И. Герцена и Н. Г. Чернышевского.
В основу содержания положены формулировки Герцена,
но мысль о необходимости создания новых артелей более
соответствует взглядам Чернышевского. Полемическая
заостренность двух последних фраз явно направлена
против тех скептических соображений, которые Черны-
шевский высказывал по поводу преобразующего потен-
циала русской общины. Конечно, вопрос о генезисе текста
прокламации требует дополнительного исследования, но
наличие в нем внутренних противоречий несомненно. При
этом авторам явно предпочтительнее взгляды Герцена,
что подтверждается кроме уже приведенных соображений
безоговорочно отрицательным их отношением к возмож-
ности использования исторического опыта Запада. В про-
кламации, в частности, говорится: «Мы уж довольно были
обезьянами французов и немцев, неужели нам нужно сде-
латься еще и обезьянами англичан? Нет, мы не хотим
английской экономической зрелости, она не может ва-
риться русским желудком» 133.
156
4» 4»
Эпоха падения крепостного права была временем, ко-
гда закончился дворянский этап освободительного дви-
жения в России и начался этап разночинский. Мы дати-
руем хронологическую грань между двумя эпохами 1861 г.,
прекрасно понимая приблизительность и условность этой
даты. Выше (в гл. II) было показано, как постепенно на-
капливались сдвиги в социальном составе участников
движения. Материал настоящей главы не оставляет со-
мнений и в том, что в идеологической сфере переход от
одного этапа к другому также не может быть точно дати-
рован. Изменения зрели постепенно и заключались, с од-
ной стороны, в росте удельного веса социалистической
мысли, а с другой — во все более четком разделении ме-
жду революционностью и буржуазным либерализмом.
Это было время, когда революционная демократия вы-
зрела в самостоятельное идейно-политическое течение,
объединявшее как единомышленников Чернышевского,
так и последователей Герцена. Представляется обосно-
ванным мнение Э. С. Виленской, которая о сложившемся
в начале 60-х годов положении пишет: «Не случайно, что
«молодое поколение», считая своим идейным вождем Чер-
нышевского и проникаясь большим или меньшим скепти-
цизмом к позиции Герцена, разделяло, однако, не поли-
тическую концепцию Чернышевского, а противоположные
ей идеи герценовского «аполитизма», не замечая даже
этой противоположности» 134.
В канун революционной ситуации 1859—1861 гг. и
в годы общественного подъема начала 60-х годов созрели
объективные условия для смены дворянской революцион-
ности революционностью разночинской. Однако суще-
ственные изменения в обстановке, охватившие социально-
экономическую, политическую и идеологическую сферы,
не только ускоряли, но кое в чем также тормозили раз-
витие освободительного движения. В эпоху падения кре-
постного права в политических преобразованиях были за-
интересованы различные круги русского общества, а по-
литическая борьба против самодержавия объединяла или
сближала весьма разнородные течения. Именно поэтому
отличия между демократической и либеральной тенден-
циями смогли более отчетливо проявиться не в обстанов-
ке общего демократического подъема, а лишь в период
спада революционной ситуации и наступления реакции.
ГЛАВА V
КЛАССОВОЕ СОДЕРЖАНИЕ
И ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОГРАММЫ
НАЦИОНАЛЬНО-ОСВОБОДИТЕЛЬНОЙ
БОРЬБЫ
1. НЕКОТОРЫЕ ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ
В работе В. И. Ленина «Статистика и социология», по
его собственным словам, речь идет главным образом
«о значении и роли национальных движений, о соотно-
шении национального и интернационального...»1. Евро-
пейские страны разделены в этой работе на две группы —
западноевропейскую и восточноевропейскую, причем во
вторую включены Россия, Австро-Венгрия, Турция, а так-
же Румыния, Болгария, Греция, Сербия, Черногория и
Албания2. Анализируя специфику названных групп, на
основе опубликованных в 1916 г. географически-статисти-
ческих таблиц, В. И. Ленин приходит к ряду весьма инте-
ресных и важных выводов: «В общем и целом, процент
инонационального населения (т. е. не принадлежащего
к главной нации каждого отдельного государства) состав-
ляет в Западной Европе 6%, а если прибавить Соед.
Штаты и Японию, то 7%. В Восточной же Европе этот
процент — 53 %!»3
Указанные различия сложились исторически под воз-
действием тех объективных условий, в которых проходил
процесс формирования соответствующих наций и нацио-
нальных государств. Характеризуя суть и последствия
восточноевропейской специфики, советские специалисты
обоснованно пишут: «.. .в Западной Европе образование
наций означало одновременно превращение их в само-
стоятельные национальные государства, «чистые» в смыс-
ле национального состава, с отсутствием в них нацио-
нального гнета (за исключением угнетения Англией Ир-
ландии). На востоке Европы, наоборот, сложились мно-
гонациональные государства в результате неодновремен-
ной консолидации народов в нации при переходе обще-
158
ства от феодализма к капитализму. В этих условиях
наиболее развитая национальность выполняла роль объ-
единителя различных народов в одном государстве и
становилась господствующей, подчиняя себе другие на-
роды»4. Царская Россия являлась типичной представи-
тельницей восточноевропейского региона; господствую-
щей, главной национальностью в ней, по словам
В. И. Ленина, были великорусы, так же как в Австро-
Венгрии— немцы и мадьяры, а в Турции — турки5.
Накануне Великой Октябрьской социалистической ре-
волюции удельный вес нерусского населения в Россий-
ской империи равнялся примерно 57%, причем украинцы
составляли около 17%, поляки — свыше 6, белорусы —
4,5% и т. д. В 20—50-х годах XIX в. данная ситуация
принципиально не отличалась от последующих десяти-
летий, лишь процентные соотношения были несколько
иными. Разного рода антиправительственные выступле-
ния народов Польши и Северного Кавказа, не прекра-
щавшееся «брожение» на Украине, в Грузии и других
районах страны доставляли немало забот русским само-
держцам. Национально-освободительная борьба нерус-
ских народов так или иначе переплеталась с русским
освободительным движением, всегда оставаясь для него
важным потенциальным союзником, взаимоотношения
с которым были делом весьма сложным, но все более
необходимым.
2.	ШЛЯХЕТСКОЕ ОСВОБОДИТЕЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ
НА ПОЛЬСКИХ ЗЕМЛЯХ,
ВХОДИВШИХ В РОССИЙСКУЮ ИМПЕРИЮ
Революционность польской шляхты имела несомненно
типологическое сходство с дворянской революционностью
в русском освободительном движении. Шляхетская рево-
люционность складывалась в 60—80-х годах XVIII в.
в условиях обострения социально-экономических проти-
воречий, вызванных кризисом феодальных отношений в
Польше, совпавшим отчасти с периодом упадка и ликви-
дацией независимого польского государства. Борьба за
его восстановление ускоряла и интенсифицировала про-
цесс становления шляхетской революционности. Именно
эта борьба делала революционным все шляхетское сосло-
вие. Указанное обстоятельство хорошо понимали некото-
159
Взятие восставшими тюрьмы в Варшаве (1830 г.).
Гравюра Ф. Дитриха. 1830-е годы
рые современники и участники событий, в частности
И. Лелевель. Оно не раз отмечалось К. Марксом и Ф. Эн-
гельсом. В статье Ф. Энгельса «Дебаты по польскому во-
просу во Франкфурте» (1848 г.) говорится: «.. .Польша.,
сделалась революционной частью России, Австрии и
Пруссии... Даже польское дворянство, стоявшее еще ча-
стью на феодальной почве, примкнуло с беспримерным
самоотвержением к демократически-аграрной револю-
ции»6. В 1903 г. в статье «Национальный вопрос в нашей
программе» В. И. Ленин, процитировав эти слова, ука-
зал, что в них содержится «та постановка польского во-
проса в международной социал-демократии, которая дер-
жалась почти всю вторую половину XIX века» 7.
Польский исследователь Ежи Шацкий, написавший
историко-философскую монографию «Отчизна, нация, ре-
волюция» 8, относит время становления шляхетской рево-
160
люционности к последним десятилетиям XVIII в., а в ка-
честве исходного рубежа, с которого начинается ее само-
стоятельное развитие, называет восстание 1794 г. Как
отмечалось (см. гл. I), в Царстве Польском на протяже-
нии 30—40-х годов существовало несколько конспиратив-
ных организаций. Имеющиеся источники, в особенности
вновь обнаруженные архивные материалы, дают доволь-
но полное представление об их социальном составе9.
В варшавской организации Содружества польского
народа (1836—1838) были представлены мещане и шлях-
та, причем выходцы из шляхты составляли 5/б общего
числа участников. Из 62 лиц, привлекавшихся к след-
ствию, род занятий удалось установить для 49 человек.
Среди них преобладали апликанты (так назывались не
получавшие жалованья кандидаты на занятие самых низ-
ших чиновничьих должностей в государственных учре-
ждениях) и мелкие чиновники, далее шли учащиеся (гим-
назисты старших классов и студенты); вместе эти две
категории насчитывали 40 человек, т. е. более 80% 10.
Организация Г. Гзовского, В. Венцковского, А. Карпинь-
ского и Э. Дембовского (1839—1843) имела такой же со-
циальный облик: каждый шестой в ней был выходцем из
мещан, а остальные являлись шляхтичами, из которых
7з не имела признанных властями документов об их «бла-
городном» происхождении. Что касается рода занятий, то
удельный вес апликантов и чиновников достигал 55%,
учащихся было около 9% п. Суммируя данные об этих
двух организациях, получаем следующие результаты: из
125 человек, род занятий которых установлен, 68 были
апликантами и мелкими чиновниками (55%), 21—уча-
щимися (17%), 21—учителями, врачами и представите-
лями так называемых свободных профессий (17%), 7 —
помещиками (около 6%), 7 — ремесленниками и торгов-
цами (около 6%).
Из привлекавшихся к следствию по делу организации
Петра Сцегенного (1840—1844) примерно половина
(45 человек) по социальному положению были кресть-
янами. Сам Сцегенный, родившийся в крестьянской семье,
стал ксендзом, а его брат Кароль с трудом выбился
в землемеры. Среди остальных участников организации
насчитывалось 11 мещан, 35 были выходцами из шляхты
(в том числе не утвержденных герольдией— 18). По роду
занятий это были арендаторы имений и ремесленники,
6
В А Дьяков
161
мелкие чиновники и апликанты, а также учителя, част-
ные служащие, гимназисты, студенты. Следовательно,
в организации Сцегенного, как и в других конспиратив-
ных организациях рассматриваемого периода, ведущее
место занимали апликанты, мелкие чиновники и учащая-
ся молодежь, по своему происхождению связанная либо
с неимущей шляхтой, либо с мещанами 12.
Каково же материальное положение этого в сущности
единого социального слоя? Не имея возможности сколько-
нибудь подробно рассказать об этом, приведем лишь вы-
держку из показаний Александра Карпиньского — одного
из руководящих деятелей подполья начала 40-х годов и
близкого друга Эдварда Дембовского. «В тяжком труде
провел я юношеские лета свои, — рассказывал он на след-
ствии.— Шесть часов занят был в классе, восемь — пре-
подаванием частных уроков, два часа уходило на то,
чтобы помолиться, одеться, поесть. Следовательно, оста-
валось мне неполных восемь часов в сутки на отдохно-
вение и учение... Пробывши несколько лет бесплатным
апликантом, выдержав экзамен и перенеся все трудности,
я получил, наконец, место адвоката. Я два года уже адво-
кат, но постоянно испытываю недостатки» 13.
В судебно-следственных материалах о существовав-
шей в 1847—1850 гг. «Организации 1848 года» фигури-
рует около 200 фамилий, но данные о роде занятий обна-
ружены только на 180 человек14. Около 40% из них
составляют низшие чиновники (53) и апликанты (18);
практически все они не имели иных источников существо-
вания, кроме своего заработка; довольно значительную
группу среди них составляли выпускники Московского,
отчасти Петербургского университетов, учившихся там на
правительственную субсидию. К этой социальной группе
примыкают учителя, врачи, фармацевты, частные служа-
щие и представители «свободных профессий» (художни-
ки, литераторы, адвокаты)—всего 24 человека (около
13%); далее назовем представителей духовенства —
14 человек (8%) и учащуюся молодежь, в том числе семи-
наристов— 9 человек (5%); около 12% (21 человек) —
помещики и арендаторы, около 2% —торговцы и мелкие
предприниматели. Крестьян в организации не было, но
зато на ремесленников и рабочих приходилось 19%
(35 человек — литографы, портные, железнодорожники,
мясники и т. д.).
162
В период восстания 1830—1831 гг. наиболее активную
часть польского освободительного движения составляла
средняя, а отчасти и крупная шляхта. На протяжении
двух последующих десятилетий социальный состав кон-
спиративных организаций весьма ощутимо демократизи-
ровался. Это подтверждается не только и не столько на-
личием в них определенной крестьянско-ремесленной про-
слойки, сколько полным преобладанием апликантов, мел-
кого чиновничества, представителей интеллигенции, кото-
рые хотя и происходили преимущественно из шляхты, но
в социально-экономическом смысле имели очень мало об-
щего с этим сословием. По своему материальному поло-
жению, перспективам на будущее, а со временем и по
образу жизни выходцы из шляхты сближались в этом
слое с выходцами из мещан и крестьянства, образуя по-
стоянно растущую и весьма динамичную социальную
группу, включающую значительный процент противников
существующего строя. Конечно, некоторые из них видели
выход в возвращении к прежним шляхетским вольностям,
но подавляющее большинство (документы не оставляют
в этом сомнения) совершенно определенно связывали
свои надежды с ликвидацией феодально-крепостнических
порядков и с заменой их порядками буржуазными.
В программных документах «свентокшижцев» гово-
рилось, что в соответствии с естественным правом люди
должны жить в условиях свободы, равенства и братства;
что задачей конспиративной организации является не-
устанная борьба за возрождение Польши и установление
народовластия; что ее членам всегда необходимо следо-
вать демократическим принципам и защищать права че-
ловека. «Будущая Польша не будет ни аристократиче-
ской, ни католической; в ней все должны иметь равные
права, ибо все вместе их завоюют» 15.
Варшавская конспиративная организация начала 40-х
годов, история которой связана с именем выдающегося
революционно-демократического деятеля Эдварда Дем-
бовского, не случайно получила во время следствия на-
звание «Демократическое общество». Вот как изложена
программа организации в одном из показаний: «Вель-
можи и шляхта всегда изменяли нам и доводили нас до
пагубы; но теперь мы уже знаем их. Должно нам поду-
мать самим о себе, снестись с ремесленниками и кресть-
янами, а когда возьмемся дружно, то исподволь и осто*
*
163
рожно свергнем с себя это иго. Надобно сказать кресть-
янам, что земля, которую они теперь обрабатывают, будет
их собственной, что помещиков не будет, что именья их
разделены будут между крестьянами в награду за столь
долговременную их неволю и труды... что установлено
будет народное правление или республиканское, что каж-
дый будет солдатом только в случае надобности, что по-
тому никто уже платить податей не будет...» 16
Социальные требования Петра Сцегенного и его со-
ратников включали ликвидацию феодально-крепостниче-
ских порядков, уничтожение сословного, национального и
религиозного неравенства, признание земли всенародной
собственностью с выделением в наследственное пользо-
вание земельных участков тем крестьянам, которые их
обрабатывают. Они были уверены, что осуществление
этих требований создаст общество, в котором все будут
счастливы, и навечно установятся свобода, равенство и
братство. Фактически их программа под оболочкой уто-
пического социализма выражала интересы трудящихся
в буржуазной революции. В частности, требование урав-
нительного землепользования отражало естественное
стремление крестьянства к тому пути развития капита-
листических отношений в сельском хозяйстве, который
принято называть фермерским, или американским. Что
касается политической программы, то она выражалась
в требовании народовластия и выборности управления во
всех его звеньях 17.
Обострение общественных антагонизмов обусловило
быстрый рост удельного веса тех идейно-политических те-
чений, представители которых высказывались не только
за восстановление независимости, но и за более или ме-
нее последовательные социальные преобразования. Про-
граммный раздел устава «свентокшижцев», близкого к
аналогичному документу Содружества польского народа,
но не полностью совпадающего с ним, содержал три пара-
графа, которые говорят о единстве целей освободитель-
ного движения всех народов Европы, причем подчерки-
вается, что каждая нация, помимо обязанностей по отно-
шению к самой себе, имеет обязанности по отношению ко
всему человечеству, что народы должны по-братски помо-
гать друг другу в борьбе за свободу, что поработители
какой-либо одной нации являются врагами всего челове-
чества 18.
164
Полного единства в программных вопросах у «свенток-
шижцев» не было. Ту линию, которую условно можно на-
звать «чисто социальной», наиболее последовательно вы-
ражали Г. Эренберг и С. Морозевич, доказывавшие, что
демократические преобразования в Польше и странах,
разделивших ее территорию, сами собой приведут к реше-
нию национальных задач движения. Их преемник на по-
сту руководителя организации А. Венжик может быть
отнесен к «социально-национальной» линии: по его мне-
нию, борьба за национальное и социальное освобождение
должна была вестись параллельно. Почти все остальные
конспираторы были последователями Г. Эренберга. К сто-
ронникам «чисто национального» варианта программы
можно отнести лишь одного из «свентокшижцев» 19.
Организацию Г. Гзовского и его товарищей можно
рассматривать в идейно-политическом смысле как вто-
рую генерацию Содружества польского народа в Царстве
Польском. Социальная струя в ее программе занимала
такое же видное место, как и у «свентокшижцев». Анало-
гичными в своей основе были программные и пропаган-
дистские тексты П. Сцегенного, изученные ныне более
подробно, чем программа любой другой организации рас-
сматриваемого периода. Конспираторы боролись за неза-
висимую Польшу, но важнейшей своей задачей считали
демократическое преобразование общественных отноше-
ний20.
Галицийские события 1846 г. воочию показали, какая
пропасть разделяет теоретическую постановку вопроса
о единстве антифеодальной и национально-освободитель-
ной борьбы от практического решения данного вопроса.
Жизнь требовала внесения существенных корректив в
практическую деятельность революционных организаций.
Однако некоторые их участники, недостаточно глубоко
усвоившие демократические принципы, стали говорить
о том, что на крестьянство рассчитывать нельзя, что нуж-
но ориентироваться на «образованное общество», на шля-
хетское сословие в целом. Именно эти сдвиги в мировоз-
зрении конспираторов определили специфику идейно-
политического облика «Организации 1848 года». Если
раньше многие польские конспираторы увлекались сочи-
нениями французских утопических социалистов21, то
среди участников названной организации наибольшей
известностью пользовался Гегель и такие его последовав
165
тели, как А. Цешковский, Б. Трентовский22. Но главное
заключалось не в этом, а в тех выводах, которые были
сделаны из «галицийского опыта» и которые вошли в про-
граммные установки новой организации. По словам
Р. Свежбинского, ее основатель Э. Домашевский заяв-
лял: «Союз не должен быть ни демократическим, ни ари-
стократическим, а только польским; он должен соединять
в себе все народные силы и стараться примирить кресть-
янина с помещиком, склоняя последнего к очиншеванию
крестьян»; о довольно популярной в предшествующие го-
ды идее замены частной собственности общинной Э. До-
машевский говорил: «Это односторонняя теория, которая
схожа с односторонним бытом Западной Европы»23.
Было бы, однако, ошибкой делать из сказанного по-
спешные выводы об отрицательном восприятии социали-
стических идей большинством конспираторов. В демокра-
тических кругах эти идеи продолжали вызывать сочув-
ствие, но в пропаганде они использовались сравнительно
редко, чтобы не отпугнуть от движения умеренно настро-
енную часть шляхетского сословия. Подтверждением то-
му может служить датируемое 1850 г. обвинительное
заключение по делу Союза литовской молодежи24.
Уроки восстания 1830—1831 гг. заставили польских
конспираторов обратить особое внимание на крестьян-
ский вопрос и настойчиво искать путей его демократи-
ческого решения. Заговорщики теперь, писал И. Ф. Пас-
кевич о Сцегенном и его соратниках, имеют «целью не
только ниспровергнуть русское правительство в Польше,
но вместе с тем уничтожить и польских дворян-помещи-
ков» 25. Движение ощутимо демократизировалось, в нем
возникло политическое течение, которое ставило аграр-
ную революцию как условие национального освобожде-
ния. Именно поэтому после Краковского восстания 1846 г.
К. Маркс заявлял: «.. .это уже не феодальная, а демокра-
тическая Польша.. .»26 При этом он имел в виду не соци-
ально-экономический или политический строй (здесь все
осталось неизменным), а существенные сдвиги в поль-
ском освободительном движении, открывающие новый
этап его истории.
Рассмотрим основные движущие силы борьбы, т. е. те
классы и социальные прослойки, на которые она могла
опираться и фактически опиралась. Ими являлись в рас-
сматриваемый период: а) крестьянство; б) городские
166
низы (ремесленники, рабочие, мелкие торговцы, прислуга
и т. п.); в) мелкая и неимущая шляхта, трудовая интел-
лигенция, шляхетско-мещанская по происхождению уча-
щаяся молодежь. Наибольшими потенциальными возмож-
ностями обладало крестьянство. Но самой активной была
третья из перечисленных социальных групп; именно она
давала большинство участников конспиративных органи-
заций.
Польское освободительное движение рассматривае-
мого периода называется шляхетским, и потому для пони-
мания его природы ключевое значение имеет содержание
термина «шляхта». Еще в 1790 г. известный деятель эпохи
Просвещения Гуго Коллонтай возмущался теми, кто не-
правильно пользуется этим термином, и заявлял: «Шлях-
тич в Варшаве является законодателем, королем, сенато-
ром, епископом, министром... но... также каменщиком,
плотником, сапожником, шинкарем, кучером, сторожем и
даже прислуживает у некоторых ремесленников, шинка-
рей, кучеров»27. Польский исследователь Ежи Едлицкий,
специально изучавший проблему эволюции польского
дворянства с середины XVIII в. до восстания 1863 г., при-
шел к выводу, что в начале XIX в. шляхта фактически
уже не являлась единым сословием28. Процесс разложе-
ния зашел очень далеко; за бортом сословия осталась
неимущая часть, составлявшая 55% его состава и лишен-
ная с 1790 г. почти всех шляхетских привилегий; посте-
пенно «окрестьянивалась» мелкая шляхта, удельный вес
которой доходил до 40% 29. Эта часть шляхты, врастая
в другие социальные слои и группы, становилась состав-
ной частью структуры буржуазного общества; шляхтичи
превращались в крестьян, буржуа, интеллигентов и даже
в рабочих. Этот факт, как совершенно правильно отме-
тил польский исследователь Т. Лепковский, оказал боль-
шое влияние на общественную психологию, нравы и обы-
чаи польской буржуазной нации30. С другой стороны, из
той же шляхетской среды, вобрав в себя не более 5% ее
состава, сформировался класс помещиков, за которым
прежде всего и сохранилось в дальнейшем наименование
шляхты.
Польское освободительное движение в 30—60-х годах
XIX в. (отчасти и в более ранний период) по своему
основному социальному смыслу было антифеодальным.
А это значит, что оно с большей или меньшей полнотой
167
отражало чаяния всех сословно-классовых групп, заин-
тересованных в уничтожении существующих порядков,
в том числе и интересы крепостного крестьянства. Забы-
вая об этом, невозможно понять приводившиеся выше и
многие другие высказывания К. Маркса и Ф. Энгельса,
относящиеся к истории Польши, нельзя правильно истол-
ковать ту высокую оценку, которую дал шляхетскому
движению В. И. Ленин31.
О соотношении между национальными и социальными
задачами польского освободительного движения идет
много споров. Долгое время национальный аспект поль-
ского освободительного движения подгонялся под руб-
рику «национализм». Ныне с этим покончено бесповорот-
но, но и теперь некоторые исследователи пытаются рас-
сматривать это движение как чисто национальное, прак-
тически не делая различия между его аристократическим
крылом и различного рода демократическими течениями.
Идеологи правого крыла выдвигали на первый план во-
прос о восстановлении независимости Польши и пробле-
му границ не потому, что они не имели социальной про-
граммы, а потому, что эта программа была консер-
вативна. Идеологи левого крыла тоже говорили о
независимости и о границах, но главным для них была
демократизация общественных отношений *. Разница
здесь есть и весьма существенная. Совершенно прав
Т. Лепковский, когда, характеризуя политическую про-
грамму польских демократов 40-х годов, восклицает: «Не
государство тут и не границы на первом плане, но обще-
ство, нация, народ!»32
Такой вывод вполне совпадает с теми оценками пози-
ции польских демократов, которые неоднократно выска-
зывали классики марксизма-ленинизма.
В феврале 1848 г. в Брюсселе состоялся митинг
в честь второй годовщины Краковского восстания, на ко-
тором выступали К. Маркс и Ф. Энгельс. Маркс говорил:
«Люди, которые стояли во главе краковского революци-
онного движения, были глубоко убеждены в том, что
только демократическая Польша может быть независи-
мой и что польская демократия невозможна без уничто-
* В запальчивости один из «свентокшижцев» заявлял даже: «Мы
не признаем в своем ученье ничего такого, что бы имело связь с пат-
риотизмом» (ЦГВИА, ф. 16233, оп. 3/29, д. 77, ч. 2, л. 72).
168
жения феодальных прав, без аграрного движения, кото-
рое превратило бы крепостных крестьян в свободных соб-
ственников, собственников современных»33. Ф. Энгельс
указывал на огромное различие между событиями 1846 г.
и восстанием 1830—1831 гг., назвав последнее консерва-
тивной революцией. Но при этом он не преминул вспо-
мнить об И. Лелевеле, который, по его словам, «предло-
жил действительно революционные меры», призывая
к предоставлению гражданских прав крестьянам, к
наделению их земельной собственностью, к «перестрой-
ке всей Польши на основах демократии и равен-
ства. ..»34.
Прошло около тридцати лет, осталось позади восста-
ние 1863 г. В 1875 г. на митинге, посвященном двенадца-
той годовщине с начала этого восстания, Ф. Энгельс сно-
ва вернулся к данной теме и сказал: «Было бы смешно,
основываясь на существовании польской аристократиче-
ской партии, считать польских революционеров аристо-
кратами, желающими восстановить аристократическую
Польшу 1772 года. Польша 1772 г. погибла навеки. Ни-
какая сила не в состоянии поднять ее из гроба. Новая
Польша, которую поставит на ноги революция, в обще-
ственном и политическом отношении будет столь же ко-
ренным образом отличаться от Польши 1772 г., как новое
общество, навстречу которому мы стремимся, от совре-
менного общества»35. Смысл и тональность этих слов
весьма характерны для многих высказываний Маркса,
Энгельса и Ленина36.
Одной из важнейших черт шляхетской революцион-
ности являлась идея единства нации. В той или иной
форме она была присуща шляхетским революционерам
как на первом, так и на втором этапе истории польского
освободительного движения. Эта идея в значительной
мере определяла программные требования и тактическую
линию конспиративных организаций, влияла, причем
иногда решающим образом, на практическую деятель-
ность большинства польских революционеров, включая и
тех, которые не были выходцами из шляхты. Для периода
восстания 1830—1831 гг. и предшествующих десятилетий
множество подтверждений тому содержится в книге
Е. Шацкого. Приведем еще два примера, относящихся
к более позднему времени.
Ю. Госляр — сын мелкого чиновника и домашний учи-
169
тель, располагавший только своим заработком; в период
Краковского восстания 1846 г. — один из ближайших по-
мощников и единомышленников Э. Дембовского. Вера
в единство нации пронизывает дошедшие до нас тексты
Госляра, тесно переплетаясь в них с весьма радикаль-
ными, революционно-демократическими тенденциями.
Это сказалось, в частности, на его представлениях о про-
цессе выделения шляхетского и крестьянского сословий
из юридически равноправных членов древнепольского
общества37.
Человеком совершенно иного склада был Я. Савиц-
кий, полковник генерального штаба русской армии, в пе-
риод революционной ситуации 1859—1861 гг. участник
петербургского военно-революционного кружка под руко-
водством Сераковского — Домбровского, друг Н. Г. Чер-
нышевского, а в 1863—1864 гг. — один из крупнейших
повстанческих руководителей в Галиции. Обращаясь к
истории польского народа, к истории шляхетского и кре-
стьянского сословий, Я. Савицкий изображал ход и при-
чинную связь событий подобно Ю. Госляру. Он также
верил в единство нации, также идеализировал сословные
доблести шляхты и политические свободы в феодальной
республике Речи Посполитой38.
Объективная обусловленность отмеченного явления
несомненна; искренняя вера в единство нации для дея-
телей левого крыла польского освободительного движе-
ния была их бедой, на которую они были обречены исто-
рией и с которой, как правило, не могли успешно бороть-
ся. Буржуазный демократ, писал В. И. Ленин, «вообра-
жает, что демократия устраняет классовую борьбу, и
потому ставит все свои политические требования аб-
страктно, огульно, «безусловно», с точки зрения интере-
сов «всего народа» или даже с точки зрения вечного нрав-
ственного принципа-абсолюта»39. Напротив, деятели пра-
вого крыла польского освободительного движения,
зачастую даже не веря в единство нации, сознательно
использовали иллюзии шляхетских революционеров для
достижения своих сословно-классовых целей, для борьбы
с революционными тенденциями вообще.
Другой характерной чертой шляхетской революцион-
ности являлся лозунг границ 1772 г. Остановимся на тех
отличиях, которые имелись у участников движения в по-
нимании этого лозунга, в представлениях о его месте
170
среди других программных требований, в выборе путей,
которые бы обеспечили его реализацию. Вопрос этот ва-
жен, так как, не видя разницы или не придавая ей долж-
ного значения, можно допустить очень существенные
ошибки в оценке движения и отдельных его деятелей.
После разделов Польши весьма значительная часть
помещиков — этого основного эксплуататорского класса
страны — отлично поняла, что русский царизм обеспечи-
вает прочные гарантии существующего правопорядка.
Один из них (Каэтан Козьмян) в начале прошлого века
писал: «С известной точки зрения нам живется лучше,
чем во времена Речи Посполитой: мы в значительной сте-
пени сохранили то, что нам дала родина; нам не прихо-
дится теперь бояться уманской резни»40. Эта часть поме-
щичьего класса не могла иметь никакого отношения
к польскому освободительному движению, она являлась
его злейшим врагом, открытым или тайным.
С другой стороны, многие магнаты и значительная
часть имущей шляхты вместе с выходцами из иных соци-
альных прослоек участвовали в движении, образуя его
правое крыло. Требование воссоздания независимой
Польши в границах, существовавших до разделов, они
воспринимали как борьбу за восстановление старой шля-
хетской Речи Посполитой с незначительными изменения-
ми в прежних порядках. После поражения восстания
1830—1831 гг., особенно ярко показавшего бесперспектив-
ность такой позиции, они вынуждены были заговорить
о социальных преобразованиях, в том числе в крестьян-
ском вопросе, но уступки их были невелики и, главное,
неискренни.
Совершенно иначе трактовался лозунг границ 1772 г.
левым крылом польского освободительного движения.
Выдвигая его, польские революционные демократы 40-х
годов, представители левого крыла партии красных в
1863 г. и их идейные преемники в последующие годы
имели в виду воссоздание польского независимого госу-
дарства в форме демократической республики; они высту-
пали за весьма радикальные социальные преобразования
и хотели, чтобы в их орбиту попали возможно большие
территории, по крайней мере все те, которые когда-то
входили в Речь Посполитую. Многие из них понимали,
что в будущей республике украинцам, белорусам, литов-
цам нужно будет дать право самостоятельно решать свою
171
судьбу, и делали соответствующие оговорки в своих про»
граммных документах.
Таким образом, в лозунг границ 1772 г. деятели ле-
вого крыла вкладывали совершенно иное содержание, чем
правые деятели, и совпадение здесь по существу чисто
внешнее. Беда не столько в самом лозунге, который явил-
ся вполне закономерным ответом польского народа на
разделы Польши, сколько в том, что деятели левицы либо
не замечали, либо недооценивали значение указанного
совпадения и далеко не всегда достаточно четко излагали
свое понимание лозунга в программных документах и,
что еще важнее, не были последовательны в реализации
собственной программы.
В связи с изложенным особое звучание приобретает
вопрос об исторической значимости левого крыла поль-
ского освободительного движения, в том числе революци-
онных демократов. Буржуазные польские ученые и рос-
сийские историки дореволюционного периода пытались
доказать, что левица составляла немногочисленную, обо-
собленную и слабую часть польского освободительного
движения. В наше время историографическая ситуация
коренным образом изменилась, но иногда и теперь выска-
зываются необоснованные опасения, будто выпячивание
роли демократической левицы может привести к искаже-
нию исторической истины. Противопоставить такого рода
опасениям можно, во-первых, тот фактический материал,
который приводился выше, во-вторых, основанный на
источниках совершенно справедливый вывод польского
ученого Т. Лепковского: «Правда заключается в ином.
При всех ее несовершенствах и слабостях польская ради-
кальная левица была главным инициатором, творцом и
вдохновителем национально-освободительного движе-
ния»41. На наш взгляд, изучение левицы и ее роли в дви-
жении было и остается одной из важнейших исследова-
тельских задач, успешное решение которой восстанавли-
вает правду истории. Блестящее подтверждение тому —
капитальный труд о восстании 1863—1864 гг., написан-
ный крупнейшим знатоком истории Польши XIX в. Сте-
фаном Кеневичем, который специально подчеркнул, что,
давая широкое обобщение соответствующего историче-
ского материала, он считает необходимым сосредоточить
свое внимание на деятельности лагеря «красных»42.
172
3.	ОБЩЕСТВЕННОЕ ДВИЖЕНИЕ НА УКРАИНЕ
Освободительная борьба на Украине развивалась как
органическая часть общероссийского освободительного
движения. На ее территории в 20-х годах XIX в. получили
значительное распространение идеи декабризма, а поз-
днее в социальном облике и идеологии движения проис-
ходили изменения, аналогичные тем, о которых подробно
говорилось выше применительно к масштабам всей
страны.
По своему основному содержанию программа обще-
ственного движения на Украине имела либо либераль-
ный, либо общедемократический характер. В 30-х годах
здесь начали распространяться идеи утопического социа-
лизма. Так, в рапорте от 1835 г. в III отделение говорит-
ся, в частности, о том, что среди профессоров и препода-
вателей Харьковского университета имеет хождение
книга об учении Сен-Симона, написанная его последова-
телями. Один из читателей этой книги, профессор
Т. Ф. Степанов, позднее (в 1847 г.) издал в Харькове
«Записки по политической экономии», в которых резко
критиковал феодально-крепостнические порядки как бес-
перспективные в чисто хозяйственном смысле и не отве-
чающие нуждам исторического прогресса43. На участни-
ков студенческого движения конца 50-х годов заметное
воздействие оказали идеи «русского социализма», изла-
гавшиеся на страницах «Современника», а особенно —
в «Колоколе» и других изданиях Вольной русской типо-
графии, имевших на Украине весьма широкое распро-
странение44.
В 20—50-х годах XIX в. интенсивно шел процесс фор-
мирования украинской нации, в том числе в различных
областях культуры. Развивалась и национальная струя
в общественной мысли, что находило свое проявление,
кроме всего прочего, в быстром росте числа привержен-
цев идеи славянского единения. Популярность этой идеи
обусловливалась тем, что Украина в экономической, по-
литической и культурной сферах издавна имела разно-
образные контакты с соседними славянскими странами,
прежде всего с Россией и Польшей. Не случайно именно
с украинской территорией тесно связаны генезис и дея-
тельность Общества соединенных славян, программа ко-
торого впервые дала четкую революционную интерпре-
173
тацию идеи славянского единства. Несколько позже, а
именно в 1826—1827 гг., общество с таким же названием
создали студенты Петербургской медико-хирургической
академии — уроженцы Польши и Украины: Я. Янушке-
вич, К. Чарновский, М. Крапивницын (Крапивенцев),
В. Илличевский и др. Судя по сохранившимся источни-
кам, к сожалению весьма скудным, участники общества
считали его целью «освободить Польшу и Малороссию и
соединить их в республику»45.
В 1834 г. при обыске в харьковской квартире
В. В. Пассека была захвачена жандармами его рукопись,
озаглавленная «Малороссия. Отрывок из дорожных запи-
сок». В ней высоко оценивались заслуги Б. Хмельницкого
и его соратников по борьбе за воссоединение Украины
с Россией, говорилось о необходимости свободного раз-
вития всех народов Российской империи. Говоря о един-
стве происхождения славян, он указывал на общность
исторического прошлого славянских народов и тем самым
подводил читателя к мысли о необходимости будущего
сотрудничества между ними46.
Кирилло-Мефодиевское общество (1846—1847) в сво-
ей социальной программе исходило из необходимости
освобождения крестьян от крепостной зависимости и лик-
видации всякого сословного неравенства. Программные
документы «братчиков» пропагандировали идеалы ран-
него христианства в качестве образца справедливого об-
щественного устройства. Предложенный Н. И. Гулаком
проект устава общества, излагая главные идеи, за осуще-
ствление которых должны бороться его участники, сво-
дил их в шесть довольно лаконичных пунктов. В одном
из них содержалось требование основанного на запове-
дях Христа равенства в законодательстве, праве соб-
ственности и т. д., другой формулировался следующим
образом: «Принимаем, что при таком равенстве образо-
ванность и чистая нравственность должны служить усло-
вием участия в правлении»47.
В программе «братчиков» первостепенное внимание
уделялось национальному вопросу и его решению на
Украине. В рукописи В. М. Белозерского, относящейся
к декабрю 1845 г., анализировались неудачи освободи-
тельного движения польского народа, ведущего борьбу
в одиночку. Самостоятельность Украины, ее отдельное
существование в будущем признавались невозможными,
174
и делалась ставка на объединение всех славян для борь-
бы за свободу, за возвращение народных прав. В. М. Бе-
лозерский призывал всеми путями распространять воспи-
тание «в духе славянской идеи». Используя слова
А. С. Пушкина и А. Мицкевича, он провозглашал: «Пусть
нас радует мысль, что при наших усилиях придет пора,
когда славяне, распри позабыв, в великую семью соеди-
нятся» 48.
Устав, написанный Н. И. Гулаком в конце 1845 г. или
в начале 1846 г., важной задачей освободительной борьбы
объявил создание в будущем политического объединения
славянских народов. Оговаривались при этом следующие
обязательные условия: «Каждое славянское племя долж-
но иметь свою самостоятельность... каждое племя долж-
но иметь правление народное и соблюдать совершенное
равенство сограждан по их рождению, христианским ве-
роисповеданиям и состоянию». Отмечая наличие религи-
озных распрей и разного рода предубеждений между
славянскими народами, автор устава заявлял, что «обще-
ство будет стараться об уничтожении всякой племенной
и религиозной вражды между ними и распространять
идею о возможности примирения в христианских церк-
вах»49. В уставе было зафиксировано, что членами обще-
ства могут быть выходцы из всех славянских племен,
независимо от их социального положения.
В основном программном документе Кирилло-Мефо-
диевского общества («Книга бытия украинского народа»
или «Закон божий») взаимоотношения Украины с Поль-
шей и Россией изображались следующим образом. Укра-
ина, не имея условий для создания самостоятельной госу-
дарственности, хотела жить «нераздельно и несмесимо»
сначала с Польшей, потом с Россией. Однако первая «ни-
коим образом не хотела отречься от своего панства», а
вторая обманула ожидания и принесла царскую неволю.
Украина «любила и поляков и великороссиян как братьев
своих и не хотела с ними разбрататься», но не была по-
нята ни теми, ни другими, и украинские земли были разо-
рваны «на две половины по течению Днепра». Документ
убеждал, что так продолжаться не может, что все должно
перемениться, и решающую роль сыграет при этом Укра-
ина. «Ибо голос Украины не умолкнул; встанет Украина
из своей могилы и опять воззовет к братьем славянам, и
услышат воззвание ее и восстанет Славянщина, и не оста-
175
нется ни царя, ни царевича, ни царевны, ни князя, ни
графа, ни герцога, ни сиятельства, ни превосходительства,
ни пана, ни боярина, ни крестьянина, ни холопа, ни в Ве-
ликой России, ни в Польше, ни в Украине, ни в Чехии,
ни у Хорутан, ни у Сербов, ни у Болгар. И Украина сде-
лается независимой Речью Посполитою в союзе славян-
ском» 50.
Кирилло-Мефодиевское общество действовало тогда,
когда революционное и либеральное течения в обществен-
ном движении еще только складывались и, естественно, не
могли до конца размежеваться ни в идейно-политическом,
ни в организационном смысле. Но это вовсе не значит,
что общество было внутренне единым, что воззрения и
деятельность всех «братчиков» можно оценивать одно-
значно. Споры, достигавшие временами значительного
накала, происходили между представителями либераль-
ной тенденции (Н. И. Костомаров, В. М. Белозерский) и
идеологами революционного крыла общества (Н. И. Гу-
лак, Т. Г. Шевченко). Расхождения в национальной про-
грамме запечатлены в ряде источников, но, пожалуй, наи-
более живо и отчетливо они обрисованы в воспоминаниях
Ю. Белыни-Кенджицкого — молодого студента, с которым
Шевченко вел переговоры о вступлении в общество. Ко-
стомаров не явился на встречу, во время которой пред-
полагалось принять окончательное решение. Комменти-
руя это, Шевченко заявил: «Это такой человек, что не
доверяет ни богу, ни черту. Я ему говорю: «Послушай,
хочешь строить новый свет славянскими руками, а бо-
ишься с поляками об этом поговорить. Так с кем же, черт
побери, ты будешь строить? С нашими господами не по-
ладишь»»51. Когда встреча наконец состоялась, Костома-
ров изложил программу общества так, будто она требует
объединения славян «под одним православным царем и
в одной православной вере». По словам мемуариста, это
вызвало возмущение Шевченко, который воскликнул:
«Вот тебе, баба, и свадьба! Ты, Микола, хочешь всех сла-
вян в поповскую хату затащить»52.
Политический радикализм и стремление к украинско-
польскому революционному сотрудничеству сочетались и
в позиции Н. И. Гулака. Как ученый, он много занимался
правовым положением угнетенных сословий в России и
у других славянских народов. Объясняя это Вацлаву
Ганке, Гулак многозначительно писал в 1846 г., что речь
176
«Кобзарь» Т. Г. Шевченко Издание 1840 г.
идет о предмете, который заслуживает внимательного
изучения «по важности и современности своей предпо-
чтительно перед другими»53. О его отношении к поль-
скому освободительному движению весьма осведомлен-
ный провокатор, выдавший общество властям, на след-
ствии показывал: «Неизвестно, существовали ли в числе
соумышленников Гулака поляки, но он имел намерение
распространить между ними свои идеи и всего более на-
деялся получить от них денежные пособия для скорей-
шего осуществления своих замыслов. Вообще он думал
о поляках как о людях, скорее всего могущих быть его
помощниками»54.
Изложение национальной программы «братчиков»,
177
в том числе их отношение к межнациональному револю-
ционному сотрудничеству, будет неполным и односторон-
ним, если не сравнить их с программными и агитационно-
пропагандистскими документами существовавших при-
мерно в то же время русских и польских революционных
организаций.
Как противники всякой национальной ограниченности,
как горячие сторонники дружественного общения и со-
трудничества между народами, петрашевцы живо инте-
ресовались положением в Польше и сочувствовали борь-
бе польского народа за свою свободу. Один из наиболее
радикально настроенных петрашевцев, Н. А. Спешнев,
изучал философские работы Г. Каменского и переписы-
вался с Э. Хоецким55. Польской литературой увлекался
петрашевец А. В. Ханыков, который вместе с В. П. Лобо-
довским немало содействовал молодому Чернышевскому
в расширении его знакомства с Польшей56.
Интерес петрашевцев к польскому освободительному
движению особенно усилился в связи с событиями 1846
и 1848 гг. Сведения о них петрашевцы черпали не только
из подцензурной печати, но и из различных неофициаль-
ных каналов. Существенную роль в этом, по-видимому,
сыграло то обстоятельство, что с лета 1846 по март 1848 г.
петрашевец М. Е. Салтыков служил в канцелярии воен-
ного министерства и был прикомандирован «для усиле-
ния» к особому отделению, через которое проходила отно-
сящаяся к Польше секретная переписка57. Чтобы под-
твердить значимость указанного канала информации,
достаточно сказать, что в делах этого отделения за 1846 г.
хранятся: сообщения секретных агентов царизма на поль-
ских землях; донесения наместника и указания царя
И. Ф. Паскевичу о «военных предосторожностях» в Цар-
стве Польском и западных губерниях; сведения о содер-
жании краковских и других польских газет; копии пока-
заний Л. Мерославского перед прусскими властями; сооб-
щения о деятельности конспиративных групп в Варшаве,
Вильно, Россиенах, Белостоке, Житомире; переписка
о К. Мочульском, Я. Pepe, С. Круликевиче и некоторых
других польских революционерах, а также сводный «Ал-
фавит лицам, прикосновенным к краковскому возмуще-
нию» 58.
В конкретных планах революционных действий, раз-
рабатывавшихся петрашевцами, Польша занимала одно
178
из ведущих мест. Фиксируя в дневнике слухи об аресте
участников Кирилло-Мефодиевского общества и анали-
зируя приписываемый Т. Г. Шевченко план восстания на
Украине, Н. А. Момбелли писал: «С восстанием же Ма-
лороссии зашевелился бы и Дон, давно уже недовольный
мерами правительства. Поляки тоже воспользовались бы
случаем. Следовательно, весь юг и запад России взялся
бы за оружие»59. Н. А. Спешнев также был уверен, что
революция начнется в западной части Российской импе-
рии, прежде всего на польских землях. Он неоднократно
высказывался за русско-польское революционное сотруд-
ничество60.
Среди поляков, поддерживавших связь с петрашев-
цами, были Н. Кашевский (чиновник морского ведомства,
пианист и учитель музыки); А. Т. Мадерский (по соци-
альному положению однодворец из Подолии, студент);
Е. Марциновский (чиновник департамента железных до-
рог); И. Понятовский (чиновник министерства государ-
ственных имуществ); К. Витковский (чиновник Заемного
банка); В. Войцеховский (чиновник министерства ино-
странных дел) 61.
Еще в 1844 г. Н. А. Момбелли расспрашивал своего
однополчанина капитана Ленца о польском восстании
1830—1831 гг. и сделал в дневнике подробную запись,
показывающую, что он сочувствовал восстанию и ста-
рался сохранить побольше подробностей о нем для пере-
дачи своим единомышленникам62. В октябре 1846 г., вы-
ступая на заседании кружка с рефератом о ситуации
в Европе, Момбелли осудил «самовольные» действия Ав-
стрии и России, которые вопреки существующим между-
народным соглашениям привели к уничтожению Краков-
ской республики63. На собрании кружка в декабре того
же года прозвучал реферат А. И. Макшеева «Польская
революция», который также был откликом на революци-
онную волну, прокатившуюся по польским землям. 8 ап-
реля 1849 г. во время одной из «пятниц» у Петрашевского
еще раз широко обсуждались связанные с Польшей во-
просы, включая последние познанские события, причем
сочувствие борьбе польского народа было вполне очевид-
ным 64.
В польском движении возьмем для сопоставления ор-
ганизацию под руководством П. Сцегенного, существо-
вавшую в 1840—1844 гг., т. е. почти одновременно с
179
Кирилло-Мефодиевским обществом и кружками Петра-
шевского. Судя по сохранившимся и недавно опублико-
ванным программным документам, Сцегенный резко осу-
ждал национальную вражду, выливающуюся нередко в
кровопролитные войны. Появление постоянной армии и
войн он связывал с наличием эксплуататоров, которым
война была необходима, чтобы увеличивать свои владе-
ния и удерживать власть над угнетенными народами.
В структуре идеального общества Сцегенный не видел
места для постоянной армии. На страницах «Афоризмов»
их автор заявил: «Войско иметь я бы не хотел. И как
только народы примут одинаковые учреждения, как толь-
ко нравственность расцветет на земле, нации воевать
перестанут»65.
Сцегенный отнюдь не был пацифистом, противником
любой войны и всякой армии. Когда армия защищает
страну от опасности извне, охраняет ее жителей от вну-
треннего врага, т. е. стоит на страже жизни, свободы и
собственности граждан, «тогда, — говорится в «Афориз-
мах»,— предназначение солдата свято, его деяния по-
хвальны, его самопожертвование достойно подражания».
Если же войско служит щитом и орудием для эксплуата-
торов, то «такое войско пусть будет проклято»66. Самой
справедливой, самой нужной и совершенно неизбежной
войной Сцегенный считал революционную войну угнетен-
ных против угнетателей. Характерно, что такую войну он
выводит за национальные рамки и условием победы счи-
тает межнациональное сотрудничество эксплуатируемых
масс67.
Понятие «ближний» очень часто используется в аги-
тационно-пропагандистских и программных текстах орга-
низации Сцегенного. Это понятие не простая дань рели-
гиозной фразеологии, ибо в него вкладывается совершен-
но иное, в конечном счете классовое содержание. В одном
из фрагментов «Послания папы» (ставших известными
сравнительно недавно) по этому поводу дается специаль-
ное пояснение: «Нашим ближним является каждый чело-
век— католик или еврей, поляк или украинец, русский
или немец, солдат или ремесленник, крестьянин или пан,
ибо все братья и должны, как друзья, любить друг дру-
га». А следом идет определение тех, кто противостоит
«ближним» в качестве эксплуататоров и их пособ-
ников 68.
180
Стараясь показать читателям плодотворность меж-
национального революционного сотрудничества69, автор
«Золотой книжечки» и «Послания папы» повествует об
одном, будто бы уже имевшем место историческом факте.
Случилось якобы так, что монарх и господа одной стра-
ны решили напасть на соседнюю страну, чтобы устано-
вить там угодные им порядки. Но получилось так, что
русские и польские труженики встали рядом и стреляли
в русских господ, объединившихся с польскими панами.
«Выиграли сражение крестьяне и мещане, землепашцы
и ремесленники. Королей и всех плохих господ, как са-
мых заклятых врагов, одних поубивали, других посадили
в тюрьму... С этого момента в тех краях стало очень
хорошо, жители стали очень счастливыми, они ни в чем
не имеют недостатка»70.
Освобожденную Польшу Сцегенный рассматривал как
ядро свободной и демократической федерации народов,
которая в его произведении «Нужно только желать» име-
нуется «Всевластием славян». В проекте одного из декре-
тов верховного органа этого государства говорится, что
восстание будет начато «с целью вырваться из-под власти
сильных мира сего, во имя защиты собственности, гаран-
тирования себе и детям, всему славянскому племени, всем
людям благополучной жизни и вечного счастья». Плани-
руя действия повстанцев за пределами Царства Поль-
ского, Сцегенный писал: «Действовать придется во все
стороны с одинаковой энергией, с одинаковой поспеш-
ностью, с одинаковым самопожертвованием, на тех же
основаниях занимая города и деревни, провозглашая сво-
боду, равенство и братство». А далее он определял основ-
ные стратегические направления для активных наступа-
тельных действий повстанцев против войск трех держав,
участвовавших в разделе польских земель и ликвидации
польского независимого государства71.
Указанный фрагмент программного документа, напи-
санного Сцегенным, очерчивал пределы той демократи-
ческой Польши, за которую считала необходимым бо-
роться возглавляемая им организация, причем речь шла
о давней территории Речи Посполитой. Что же касается
остальной территории «Всевластия славян», то здесь
определенности значительно меньше. Более или менее
ясен вопрос со славянами, подвластными Пруссии. Отно-
сительно австрийских славян такой ясности нет; непо-
181
нятно, идет ли речь только о Галиции или также и других
славянских землях, входивших в Австрийскую империю.
В будущей славянской федерации, во всяком случае в
первое время, как будто бы не находится места для рус-
ских. Возможно, это описка или результат недоработан-
ное™ данного вопроса во взглядах Сцегенного. А скорее
всего сознательное решение, отражающее довольно есте-
ственное в николаевскую эпоху неверие в революционные
возможности России. Косвенным подтверждением такого
предположения служит то место из «Афоризмов», где
говорится, что «извне, особенно с востока и севера, мы
окружены преимущественно народами, не признающими
общественных прав»72.
Из сказанного явствует, что в 40-х годах идея меж-
национального сотрудничества являлась составной ча-
стью идеологии русских, польских и украинских револю-
ционеров, что в их среде эта идея имела весьма значи-
тельное число приверженцев и энтузиастов. В отношении
к украинскому и русскому освободительным движениям
данное положение едва ли требует комментариев, по-
скольку в Кирилло-Мефодиевском братстве и кружках
петрашевцев были сконцентрированы практически все
революционные силы, которые тогда имелись. В польском
движении положение было иным — организация Сцеген-
ного играла в нем большую роль, но вовсе не занимала
монопольного положения. Как относились к идее меж-
национального сотрудничества другие польские конспи-
раторы?
Источники показывают, что эта идея увлекала не
только Сцегенного, что в той или иной форме ее выска-
зывали и многие другие деятели освободительного дви-
жения 40-х годов. Не имея возможности дать исчерпы-
вающий обзор, приведем лишь несколько примеров, ка-
сающихся деятелей, наиболее тесно связанных с события-
ми внутри страны. Так, Ю. Госляру предстоящая рево-
люция виделась как совместное выступление многих
народов. В «Воззвании к солдатам», написанном нака-
нуне Краковского восстания, он заявлял: «Восстают не
только поляки, восстают также немцы и русские, ибо и
они угнетены вместе с нами; венгры, чехи, итальянцы
освобождаются от чужеземного ига, с восстанием они
ждут только нас. Сегодня австрийский император дрожит
перед австрияками так же, как перед нами, а царь сам
182
не знает, от чьей руки он погибнет — от русской или поль-
ской. Сегодня вся Европа, все народы радуются и вос-
стают вместе с нами»73.
В своем «Демократическом катехизисе» Г. Каменский
заявлял, что демократ должен горячо любить свою нацио-
нальность, но это чувство «не исключает любви ко всему
человечеству, а подкрепляет ее»74. Разъясняя эту мысль,
Каменский писал: «Каждый добрый поляк является есте-
ственным врагом тех правительств, которые растерзали
его отечество и держат его в неволе, он борется против
них; но совершенно иначе он относится к народам, кото-
рые являются пассивным оружием в руках этих гнусных
государей... Мы радуемся, когда какой-либо из этих на-
родов освобождается от гнета насилия и деспотизма...
Воистину, друзья свободы — братья между собой». Одна-
ко пока народы остаются темными и забитыми, враги
свободы могут использовать их для борьбы с освободи-
тельным движением, в том числе польским. «На этот счет
мы не должны питать никаких иллюзий, ибо народы еще
долго будут покорствовать деспотизму, их кровь еще бу-
дет проливаться наравне с нашей в отчаянной борьбе,
пока не дойдет до того, что мы с ними все же оконча-
тельно побратаемся»75.
Польское освободительное движение 40-х годов труд-
но представить без Э. Дембовского. Он считал, что каж-
дый народ в отдельности, различные народы во взаимо-
отношениях друг с другом, все человечество в целом име-
ют один общий интерес, живут одной общей жизнью.
Исходя из этого, Дембовский заявлял: «Народ, устано-
вивший у себя порядок, основанный на общности, став-
ший свободным и социально счастливым, послужит при-
мером для всего человечества. Все человечество, все на-
роды станут единым народом, хотя и говорящим на
разных языках, и оправдается изречение: «Любовь к на-
роду и к человечеству — это одно и то же» 76.
Дембовский видел общее в историческом развитии и
социальном строе славянских народов, но считал, что
общность долгое время уменьшалась и сходство может
появиться снова только тогда, когда каждый из них само-
стоятельным путем подойдет к великой идее, объединяю-
щей все славянские народы, но не сливающей их в еди-
ное политическое целое. «Эту великую идею, — утверждал
он, — выдвинула Польша»77.
183
Из сказанного явствует, что идея межнационального
сотрудничества была широко распространена среди уча-
стников польского освободительного движения. Но ее
удельный вес в идеологии различных течений был далеко
не одинаковым. Стремление к сотрудничеству приобрета-
ло в программе и идеологии данной группы участников
движения тем больший удельный вес, чем радикальнее
были ее позиции в социально-политической сфере. Ука-
занная закономерность присуща не только польскому
движению. Она проявлялась в западноевропейском рево-
люционном движении тех лет, сказывалась на русском
и на украинском освободительном движении.
Источники показывают, что среди польских, украин-
ских и русских участников освободительного движения
идея межнационального сотрудничества на протяжении
рассматриваемого периода во многих случаях воплоща-
лась в мечту об объединении славянских народов, в ло-
зунг демократической федерации славян. Наиболее яр-
кое выражение это нашло, пожалуй, в программе Кирил-
ло-Мефодиевского братства, само название которого по
замыслу его создателей должно было напоминать об об-
щем историческом прошлом и призывать славян к буду-
щему объединению. О свободной славянской республике
мечтали петрашевцы. Из польских революционеров та-
кую же мечту лелеяли участники организации Сцегенного
и эмигранты из громад «Люда польского».
Обстоятельства сложились так, что отчетливо просле-
живаемое стремление сторон к революционному союзу не
привело к продуманному и централизованному сотрудни-
честву между ними. Это объясняется как недостаточным
распространением идеи межнационального сотрудниче-
ства среди участников революционных организаций, так
и сравнительно низким организационным уровнем движе-
ния, обусловленным, во-первых, отсутствием внутреннего
единства, а во-вторых, постоянными репрессиями цариз-
ма по отношению к любым проявлениям освободительных
стремлений. Потребовались еще долгие годы и многие
усилия для того, чтобы русско-польское и польско-укра-
инское революционное сотрудничество встало на прочную
почву повседневной практики движения.
184
4.	ЗАГОВОР ГРУЗИНСКИХ ДВОРЯН 1832 г.
Говоря об освободительном движении в Закавказье,
к наиболее крупным и характерным явлениям рассматри-
ваемого периода следует, несомненно, отнести события,
связанные с заговором грузинских дворян 1832 г. В мно-
готомной «Истории СССР» о заговоре говорится следую-
щее: «Некоторые его участники добивались восстановле-
ния грузинского царства с династией Багратионов. Пред-
ставители прогрессивного направления... мечтали об
установлении в Грузии конституционно-монархического
или республиканского правления. Однако даже левое
крыло заговорщиков не выходило из круга идей дворян-
ской революционности и не имело никаких связей с кре-
стьянской массой»78. Действительно, все то, что известно
о социальном облике и политической программе грузин-
ского заговора 1832 г., вполне умещается в рамки дворян-
ской революционности. Это подтверждают как изданная
в 1881 г. официозная публикация следственных материа-
лов79, так и архивные источники, хранящиеся отчасти
в фонде канцелярии Военного министерства80.
К следствию были привлечены представители всех
слоев феодального класса Грузии, начиная от членов не-
давно еще царствовавшей семьи Багратионов и кончая
выходцами из бедного служилого дворянства, живущего
на свои личные заработки. Среди главных обвиняемых
числились живший в Петербурге царевич Дмитрий и на-
ходившийся в Москве царевич Окропир; в материалах
дела не раз упоминаются имена скрывшегося в Иран
царевича Александра, а также царевны Тамары и неко-
торых других представительниц женской части бывшей
царской семьи. Большинство заговорщиков принадлежа-
ло к родовитому грузинскому дворянству значительного
и среднего достатка (князья Чавчавадзе, Эристави, Орбе-
лиани, выходцы из других княжеских фамилий). Осталь-
ные участники заговора происходили из неимущих дво-
рянских семей, представляя отчасти и зарождающуюся
грузинскую интеллигенцию. В их числе были: выпускник
Петербургского университета учитель Соломон Додашви-
ли, его однокашник «сочинитель» Соломон Размадзе, вос-
питанник Тифлисской семинарии концелярист и перевод-
чик Иосиф Мамацев, учитель Заал Автандилов. По делу
проходило также несколько представителей духовенства
185
(священник Ефрем Алексеев, «жительствующий в Тиф-
лисе» игумен Тарасий, монах Филадельф Кикнадзе). При-
влечены к делу и несколько «простолюдинов», выполняв-
ших отдельные поручения.
Единой согласованной политической программы заго-
ворщики не создали — для ее выработки не хватило вре-
мени, да и интересы у них были слишком разные. Семей-
ство Багратионов и связанная с ними аристократия на
первый план выдвигали идею восстановления государ-
ственной независимости либо собственными силами, либо
с помощью Ирана. Что касается социального строя, то
они мечтали скорее об укреплении его феодальных основ,
чем о каких бы то ни было существенных нововведениях.
Напротив, заговорщики из бедного и неимущего дворян-
ства стремились к более или менее серьезным социальным
реформам и проявляли осторожность по отношению к лю-
бым династическим проектам.
Надо отметить, что остроту и сложность внешнеполи-
тических коллизий чувствовали многие заговорщики, но
только некоторые из них не осознавали или не хотели
видеть, что в сложившихся условиях присоединение к Рос-
сии давало для Грузии гораздо больше, чем все иные
варианты решения вопроса. Жаркие споры по этому по-
воду довольно подробно описаны в показаниях активного
заговорщика Захария Челокаева. По его словам, ратуя
за немедленное восстание против царизма, Луарсаб Ор-
белиани заверял, что по первому же сигналу к повстан-
цам-грузинам присоединятся азербайджанцы, армяне и
ссыльные поляки. Охлаждая пыл сторонников немедлен-
ного вооруженного выступления, Александр Чавчавадзе
даже заявлял, что если от русских и удастся освободить-
ся, то «персиане тотчас наводнят Грузию». 3. Челокаев
высказывался по этому поводу так: «.. .мы должны бла-
годарить всевышнего, что русские до сих пор не остав-
ляют нашу землю... турки, персиане, лезгины вмиг раз-
берут нас, как дрова, и тогда что вы сделаете?!» Заал
Автандилов, возражая против восстания, вопрошал: «.. .не
предпочтительнее ли Грузии находиться под покровитель-
ством образованной державы, нежели быть в рабстве
народов непросвещенных, варваров и врагов христиан-
ства» 81.
Родовитое и богатое дворянство весьма остро реаги-
ровало на те ограничения их феодального произвола,
186
которые обусловливались присутствием в Грузии царских
властей. Так, недовольство аристократии вызывали, судя
по показаниям князя Элизбара Эристави, проводимые
царизмом конфискации земельных участков. Другие
представители этого слоя с раздражением говорили о том,
что русский царь ограничивает их права по отношению
к крестьянам, передавая власть над ними полиции и чи-
новникам82. Что касается неимущего дворянства и интел-
лигенции, то они более всего опасались возврата к не-
ограниченному владычеству грузинских феодалов. 3. Ав-
тандилов свидетельствует, например, что С. Додашвили
в своем кругу весьма отрицательно отзывался о гоноре
князей-заговорщиков по отношению к неродовитым уча-
стникам заговора и заявлял при этом: «...когда при са-
мом начале господа-освободители Грузии с нами так
повелительно поступают, то что с нами будет, если испол-
нятся их желания»; по мнению Автандилова, возврат
к «грузинскому правлению» (т. е. произволу грузинских
феодалов) усилил бы бесправие бедных дворян, ибо ари-
стократия не преминула бы присвоить себе все «славы
и выгоды»83.
Разговоры о том, каким будет правительство буду-
щего грузинского государства, велись заговорщиками не
только в отвлеченно теоретическом, но и в конкретном
плане, т. е. с именами. В доносе князя Евсея Палаван-
дашвили (Палавандова) политический строй после пере-
ворота обрисован следующим образом: «...за сим будут
открыты верхнее и нижнее правления. В верхнем прав-
лении будут: председатель — сам царь, военный ми-
нистр— князь Чавчавадзе, министр финансов — князь
Палавандов, внутренний министр — князь Мухранский,
министр народного просвещения — Чилаев. В нижнем
правлении будут депутаты сидеть из каждого уезда по
одному. Духовное же правление будет предоставлено
митрополиту грузинскому. В уездах же будут диваны,
в каждом оном будут присутствовать по одному князю,
дворянину, гражданину и из духовных — по одному же
священнику»84. Не только общая суть проекта, но и пер-
сональное распределение правительственных постов под-
тверждены показаниями корнета лейб-гвардии Гусарско-
го полка князя Георгия Эристави, капитана 3. Челокаева
и др.85
Представители левого крыла заговорщиков, в част’
187
ности С. Додашвили, присутствовали при обсуждении
изложенного проекта, но трудно предполагать, чтобы он
их устраивал, ибо устанавливал тот самый способ «прав-
ления», которого они так опасались. Правда, радикально
настроенные участники заговора вслух об этом предпо-
читали не говорить. «Додаев, — читаем в итоговом доне-
сении следственной комиссии относительно роли С. Дода-
швили в заговоре, — более других скрытный и осторож-
ный, помогал... советами, подстреканиями и суждениями
на совещаниях; он брался издавать «Грузинскую газету»
для возбуждения умов, приготовил возмутительную к на-
роду прокламацию.. .»86 Это был общественный деятель,
философ, писатель, который выступал против крепостного
права и придерживался республиканских взглядов; ясно,
что двухпалатный сословный орган при монархе с пол-
ным преобладанием аристократии не вызывал у Додаш-
вили энтузиазма.
Итоговое донесение следственной комиссии, датиро-
ванное 28 сентября 1833 г. и адресованное главноуправ-
ляющему в Грузии Г. В. Розену, имеет раздел «Способы
заговорщиков», где перечисляются те общественные про-
слойки, на которые они так или иначе рассчитывали опе-
реться. Первыми при этом названы крестьянские отряды,
которые каждый из входивших в заговор дворян обещал
привести с собой. «Способ мечтательный» — так оценила
комиссия соответствующие планы заговорщиков. Это весь-
ма меткое название оправданно, ибо едва ли подобные
обещания давались всерьез, а главное, в условиях до-
вольно широкого антифеодального движения грузинского
крестьянства не было основания надеяться на то, что кре-
стьяне пойдут за помещиками. Далее были названы:
а) «борчалинские» и другие «татары»; б) «чернь и пья-
ницы» Тифлиса; в) «поляки и разжалованные нижние
чины». Ставка на «татар» (т. е. азербайджанское насе-
ление Закавказья) основывалась главным образом на
том, что их якобы мог увлечь за собой царевич Александр,
который, однако, не получил ожидаемой поддержки от
Ирана. Насчет городских низов больше всего разглаголь-
ствовал Е. Палавандашвили, уверявший, будто за ним
пойдут все ремесленники Тифлиса. Вообще православное
население проектировалось поднять звоном колоколов и
вынесенными из храмов иконами. Следственная комиссия
высказалась по этому поводу так: «В некоторых пока-
188
заниях упоминается, будто возмущение долженствовало
вспыхнуть в одно время в Тифлисе, Телаве, Сигнахе, Ду-
шете и Гори; но по всем изысканиям не оказалось ника-
кого следа к приготовлению подобного замысла»87.
Переходя к польским ссыльным и разжалованным
в солдаты участникам русского освободительного движе-
ния, следственная комиссия приводит цифры: первых на-
считывалось до трех тысяч, вторых — 80 человек. Думает-
ся, что цифры эти не преувеличены. Политические ссыль-
ные были несомненно серьезной силой; тем не менее
никаких реальных шагов для их привлечения на свою
сторону заговорщики не сделали. Это однозначно зафик-
сировано в донесении комиссии. «Хотя число их значи-
тельно и принятое ими участие в возмущении усилило бы
ощутительно способы заговора, но, однако, не видно ни-
какого даже покушения к их подговору; поведение же их
вообще не дает и повода к подозрению» 88. Иного трудно
было ожидать как в связи с тем, что заговор оказался
разгромленным в зародыше, так и потому, что аристокра-
тическое крыло не выдвигало таких лозунгов, которые
позволили бы им повести за собой три названные соци-
альные группы; левое же крыло было слишком слабым
и несамостоятельным.
Русско-грузинское и польско-грузинское революцион-
ное сотрудничество развивалось в те годы главным обра-
зом в идейной сфере. В первом случае речь идет не только
об известных контактах А. С. Пушкина, А. С. Грибоедова
и многих репрессированных декабристов с передовой гру-
зинской общественностью, но и о некоторых фактах, вы-
явившихся во время следствия о заговоре 1832 г. В Рос-
сии воспитывалось или длительное время жило едва ли
не большинство активных заговорщиков. Некоторые из
них переводили и пропагандировали в Грузии отдельные
произведения русской литературы. Григорий Орбелиани,
например, перевел на грузинский язык «Исповедь Нали-
вайки» К. Ф. Рылеева, за что был на несколько лет вы-
слан из Грузии. По заключению следственной комиссии,
заговор с 1832 г. стал приобретать «литературный» облик
и переводческая деятельность Г. Эристави, 3. Автанди-
лова, Д. Кипиани, И. Мамацева, С. Размадзе расшири-
лась еще более89. Тайные встречи заговорщиков переме-
жаются с происходившими в это время в доме царевны
Феклы многолюдными репетициями русской комедии
189
«Знакомые незнакомцы», переведенной на грузинский
язык Вахтангом Орбелиани90.
Значительный отзвук в кругу заговорщиков получали
западноевропейские события91. Однако самое непосред-
ственное воздействие на участников заговора оказывало
то, что происходило гораздо ближе — внутри Российской
империи, а именно в Царстве Польском.
В резюме следственной комиссии есть несколько мест,
где говорится об истоках заговорщических настроений.
По убеждению комиссии, до 1830 г. эти настроения
в основном возбуждались членами семьи Багратионов и
их окружением, но затем все стали об этом забывать.
Однако, читаем далее в резюме, «когда пришло известие
о восстании польском, мысли, в них вселенные, пробуди-
лись». Несколько ниже комиссия, характеризуя настрое-
ния 1831 г., снова возвратилась к польской теме. При
этом сначала было упомянуто о «каком-то общем бро-
жении и негодовании, приписываемом частью продолжи-
тельности польского восстания, частью же стеснительно-
му управлению губернатора Завелейского», а затем кон-
статировалось, что «известие о падении Варшавы все
усмирило и заговорщики усмотрели необходимость по-
кинуть или, по крайней мере, отложить свои замы-
слы» 92.
Показания основных обвиняемых подтверждают и до-
полняют общую оценку следственной комиссии. О воздей-
ствии польского примера на заговорщиков Е. Палаван-
дашвили упомянул в своем доносе, но там он выражался
в самом сдержанном тоне93. Из показаний же А. Орбе-
лиани явствует, что Палавандашвили очень часто и го-
рячо говорил о польском восстании. «Между тем, — чи-
таем в этих показаниях, — пришло известие о бунте поля-
ков, о чем сперва говорил мне Евсей, присовокупив
вместе с тем и то, что грузины, по крайней мере теперь,
открыли глаза». Когда же стало известно о вступлении
царских войск в польскую столицу, Палавандашвили
сильно расстроился. По словам А. Орбелиани, он «страш-
ным образом вздохнул и говорил: у меня обедали четыре
князя, и когда... я сказал им, что Варшава взята., те
князья плакали и в слезах ушли»94.
Показания С. Додашвили свидетельствуют, что слу-
живший в Польше Элизбар Эристави «с особенным удо-
вольствием рассказывал о польской войне, называя ее
190
благородным восстанием за отечество». Из показания
Д. Кипиани выясняется, что другой Эристави — Геор-
гий— «чертил и рассказывал план действий русских
войск в Польше». Тот же Кипиани сделал в своих пока-
заниях следующее любопытное свидетельство: «О начале
сего договора я, наверное, не знаю, но товарищ мой Ав-
тандилов. .. объявил мне, что ему открылись в этом уже
давно, в 1830 году, так что когда началась польская рево-
люция, то готовы были и здесь начать мятеж, но не могли
исполнить свое намерение по некоторым обстоятельствам,
которых он мне не объяснил»95.
Не менее любопытно, в том числе с литературоведче-
ской точки зрения, свидетельство Д. Кипиани об интересе
заговорщиков к поэзии Адама Мицкевича. По словам
Кипиани, в июне 1832 г. на обеде у Элизбара Эристави,
где присутствовали только участники заговора, «чтобы
занять гостей... попросили Размадзе прочесть переведен-
ный им на грузинский язык с русского «Фарис» Мицке-
вича»96. Об этом произведении, включенном в сборник,
который вышел в 1829 г. в Петербурге, специалисты пи-
шут: «.. .небольшая поэма «Фарис» была гимном муже-
ственному дерзанию, самопожертвованию личности, пре-
одолевающей многочисленные препятствия в достижении
цели»97. Весьма симптоматично, что именно это произве-
дение знаменитого польского поэта, ставшего фактически
одним из идеологов польского освободительного движе-
ния, было переведено С. Размадзе и пользовалось попу-
лярностью среди грузинских заговорщиков.
Заканчивая краткое рассмотрение материалов о за-
говоре грузинских дворян 1832 г., необходимо отметить,
что царские власти с самого начала отчетливо видели
разницу между мало беспокоившей их аристократической
фрондой правого крыла заговорщиков и действительно
опасным для царизма социальным радикализмом деяте-
лей типа С. Додашвили и его единомышленников, с кото-
рыми в определенной мере солидаризировался А. Г. Чав-
чавадзе. Не случайно Николай I, отправляя в Тифлис для
наведения порядка генерал-майора К. В. Чевкина, выра-
жал уверенность, что, как бы ни, началось расследование,
«оно неминуемо окончится к чести большинства грузин-
ского дворянства»98. Не случайно и то, что «аристократы»
были наказаны несравненно мягче, чем представители ле-
вого крыла заговорщиков. Источники позволяют сделать
191
предположение, что удельный вес радикальных элемен-
тов в заговоре на протяжении 1830—1832 гг. постепенно
возрастал, но происходило это прежде всего в связи с вы-
ходом из числа заговорщиков некоторой части «аристо-
кратов». Пониманием того, что дворянству в целом не по
дороге с заговорщиками, проникнуто «Объявление» ба-
рона Розена, обнародованное 15 января 1833 г., где глав-
ноуправляющий Грузией провозглашал: «Правительство
далеко от мысли, чтобы злонамерение нескольких лиц
относить к дворянскому обществу. Оно совершенно уве-
ренно в противном и смотрит на настоящие обстоятель-
ства, как на жалкую безрассудность небольшого толь-
ко числа людей, стремившихся к собственной поги-
бели» ".
В многотомной «Истории СССР» истоки грузинского
заговора 1832 г. определяются следующим образом: «Зна-
комство грузинской дворянской интеллигенции с русской
и зарубежной европейской литературой, а также впеча-
тление, какое произвели на нее движение декабристов и
польское восстание, привели к тому, что видные обще-
ственные деятели Грузии стали сильнее критиковать ре-
жим колониального гнета, установленный в Закавказье
царизмом» 10°. Приведенный фактический материал в це-
лом подтверждает это определение, конкретизируя его,
особенно в том, что касается существа и значительности
социально-политических противоречий, существовавших
среди заговорщиков. В отличие от России и Польши, где
различные идейно-политические направления дворянской
революционности воплощались зачастую в самостоятель-
ные организационные формы, в условиях Грузии все ее
разновидности оказались объединенными в рамках одно-
го заговора, дееспособность которого значительно снижа-
лась внутренними противоречиями.
Типологическое сходство дворянской революционности
в Грузии с русской дворянской революционностью и шля-
хетской революционностью в Польше несомненно. Однако
в исторических условиях, сложившихся в Грузии, общий
уровень движения был более низким. Думается, что, кон-
статируя это, не следует вносить в оценку грузинских за-
говорщиков чуждого науке субъективного момента, упре-
кая их за классовую ограниченность. Действительно, они
не имели «никаких связей с крестьянской массой» и их
воззрения «не выходили из круга идей дворянской рево-
192
люционностй», но ведь речь идет о дворянских револю-
ционерах, действовавших в стране с невысоким уровнем
социально-экономического развития, и потому ожидать от
них чего-либо иного было бы совершенно неправомерно.
5.	МЮРИДИЗМ И ОСВОБОДИТЕЛЬНАЯ БОРЬБА
ГОРЦЕВ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА
Если дело грузинских заговорщиков, рассматривав-
шееся царскими властями под покровом служебной тай-
ны, практически не было известно общественности, то
полная героизма самоотверженная борьба, которую вели
против захватнических действий царизма горцы Север-
ного Кавказа, многие годы волновала передовую часть
общества во всей Российской империи. Общеизвестно, на-
сколько модной была в русской литературе кавказская
тема на протяжении почти всего царствования Николая I,
какое горячее сочувствие к освободительной борьбе
кавказских народов выражали писатели-декабристы,
А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Л. Н. Толстой. Рево-
люционный лагерь внимательнейшим образом следил за
ее перипетиями. Сопротивление на Кавказе, заявлял
М. В. Буташевич-Петрашевский, увеличивает недоволь-
ство в стране, приближая тот момент, когда трудящиеся
массы поймут необходимость изменения политического
строя. Что касается войны, которую долгие годы вел ца-
ризм на Кавказе, то ее петрашевцы справедливо считали
противоречащей желанию народов и нужной только пра-
вительству 101.
О характере того общественного движения, которое
в течение нескольких десятилетий так или иначе питало
сопротивление горцев царским войскам, велось много
споров, полностью незавершенных и к настоящему вре-
мени. Длительное время в советской историографии гос-
подствовала точка зрения М. Н. Покровского, необосно-
ванно считавшего, что система мюридистского имамата
была чисто демократической. Ей на смену пришла еще
менее соответствующая действительности концепция, со-
гласно которой мюридизм был явлением, инспирирован-
ным извне и не имевшим никакой внутренней социальной
базы. Один из крупнейших знатоков данной проблема-
тики, А. В. Фадеев, следующим образом подвел итоги ее
разработки: «В ходе развернувшейся... в 1956 г. дискус-
7
В А Дьяков
193
сии версия оо агентурном происхождении мюридистского
движения была большинством историков отвергнута, но
одновременно отмечено, что антиколониальный характер
этого движения не исключает наличия в нем глубоких
внутренних противоречий, обусловленных классовым ан-
тагонизмом между горским крестьянством и феодально-
клерикальными элементами» 102.
К концу 30-х годов XIX в. численность кавказских
горцев, расчлененных на многие десятки языковых и эт-
нических групп, достигала примерно 1,5 млн. человек.
Уровень их социально-экономического развития был раз-
личным, однако в большинстве своем они находились на
завершающей стадии перехода от общинного устройства
к феодальным формам собственности и политической
организации. «Почти повсюду на Северном Кавказе,—
писал А. В. Фадеев, — общинное землевладение к началу
XIX в. являлось в той или иной мере юридической фик-
цией, маскировавшей фактически существовавшую фео-
дальную собственность. Используя общинные формы
землепользования, горские феодалы присваивали общин-
ные земли и распоряжались ими по своему усмотрению.
Оставаясь членами сельских общин, они старались обес-
печить для себя различные льготы и преимущества» 103.
Процесс феодализации весьма существенно изменил по-
ложение горских крестьян (узденей и тльфокотлей), ко-
торые составляли основную массу населения Северного
Кавказа. По словам исследовательницы, тщательно изу-
чившей их положение в Черкесии, они «представляли со-
бой юридически еще свободное, но экономически и поли-
тически уже феодально-зависимое сословие, в жизни ко-
торого сохранился ряд общинных черт, часто прикрыва-
ющих феодальную эксплуатацию» 104.
Феодальный класс горских народов, формирование
которого близилось к завершению, включал в себя пре-
жде всего ханскобекскую аристократию, генетически вос-
ходящую к родовой и племенной знати предшествующего
периода. На рубеже XVIII и XIX вв. весьма значитель-
ный общественный вес стала приобретать немногочислен-
ная, но экономически сильная прослойка разбогатевших
узденей (тльфокотлей). Наблюдая то, что происходило на
Западном Кавказе, один из очевидцев и современников
событий отметил, что это вновь возникшее «сословие...
вольных людей, обогатившихся торговлей и ремеслами»,
194
сразу же вступило в борьбу с аристократией, в руках ко-
торой до этого сосредоточивалась вся власть над общин-
никами. В восточной части Северного Кавказа аналогич-
ные процессы шли в дагестанских «вольных обществах»,
где «уже имело место классовое деление, существовали
рабы, крепостные, зависимые уздени, а также феодали-
зирующийся слой богатого узденьства» 105.
В состав феодализирующейся верхушки входило и му-
сульманское духовенство, которое было довольно много-
численным у горских народов (в Горном Дагестане, на-
пример, к середине XIX в. один представитель этого со-
словия приходился на каждые 10 крестьянских дворов).
Духовенство практически по своему усмотрению распо-
ряжалось теми землями и имуществом, которые выделя-
лись общиной на религиозно-благотворительные цели.
Местами, например в Аварии, это позволяло духовным
лицам сосредоточить в своих руках всю полноту власти,
отодвинув на второй план светских феодалов. Генети-
чески кадии и муллы были связаны с богатой узденьской
прослойкой, что в значительной мере усиливало в них
антиаристократическую настроенность, предрасполагало
к сотрудничеству с новым слоем феодалов, который пред-
ставлял собой нечто вроде кавказского варианта неро-
довитого дворянства. «Старая дворянско-княжеская
знать, — говорится в специальном исследовании об Ады-
гее,— ревниво охраняла свои сословные привилегии. Это
приводило к резким столкновениям между двумя слоями
феодалов, но общность их классовых интересов и соци-
ально-экономической базы создавала в то же время и
возможность политических контактов между ними, сгово-
ра против массы рядовых тльфокотлей и крепостных» 106.
Таковы скрытые социальные пружины, которые неиз-
бежно должны были обнаружиться и действительно по-
стоянно давали себя знать в ходе освободительной борь-
бы горских народов Северного Кавказа. События назре-
вали постепенно и были вызваны осуществлением плана
«покорения Кавказа», разработанного А. П. Ермоловым,
а после 1827 г. корректировавшегося его преемниками на
посту командира Кавказского корпуса и главноуправ-
ляющего в Грузии. Суть плана сводилась к захвату стра-
тегических пунктов, запирающих выходы в плодородные
долины, к оттеснению горцев в районы, где без пашни и
зимних пастбищ было невозможно нормальное функцио-
195
нирование их хозяйств. Горские аулы переселяли, жите-
лей мобилизовывали на строительство дорог и мостов,
а за неповиновение жестоко наказывали, причем, как сви-
детельствует Н. Н. Раевский, «мстили целым племенам за
вину нескольких лиц»107. Экспансионистские действия
царизма не только подрывали экономику горских наро-
дов, но нарушали весь веками сложившийся уклад жизни.
Хотя экспансия затрагивала жизненные интересы всех
слоев населения, определенная часть местной феодаль-
ной знати проявляла готовность к соглашению, ибо цар-
ские власти поддерживали ее притязания на право экс-
плуатации закрепощаемого горского крестьянства. Как
справедливо отмечают исследователи, «утверждение вла-
дычества царизма сопровождалось усилением феодаль-
ного угнетения трудящихся горцев», а «идея антиколони-
ального протеста сливалась в их сознании с антифеодаль-
ными устремлениями» 108. В лагере недовольных оказа-
лась и значительная часть знати, ибо царские чиновники
ограничивали власть феодалов и всячески третировали
их перед местным населением. Важное место в антиколо-
ниальном лагере заняли, во-первых, мусульманское духо-
венство, а во-вторых, неродовитое дворянство (т. е. узде-
ни— в центральной и восточной, тльфокотли — в запад-
ной части Северного Кавказа). Сложился, таким образом,
довольно широкий блок социальных сил, сильно отлича-
ющихся друг от друга по своим устремлениям. Блок обла-
дал определенной устойчивостью, но он неминуемо дол-
жен был распасться, поскольку горские крестьяне высту-
пали не только против колонизаторов, но и против фео-
дального гнета, тогда как феодально-клерикальные
элементы, борясь с царизмом, отстаивали прежде всего
феодальную анархию, свое монопольное право на ренту
с собственных подданных и на самый натуральный гра-
беж окрестного населения.
Идеологическим оружием антиколониальных сил стал
мюридизм. Это религиозное учение возникло еще в
XIV в., причем его влияние всегда возрастало тогда, когда
военно-феодальной знати исламских государств особенно
необходима была мобилизация сил для расширения или
удержания их господства. Идеи мюридизма проникли
в Дагестан в 20-х годах XIX в. из Турции, через Ширван
и Кюринское ханство. Активные проповедники мюридиз-
ма на Северном Кавказе, в том числе мулла Мухаммед
196
из Яраги, Гази-Магомед и имам Шамиль, на первое
место выдвигали газават, доказывая, будто именно «свя-
щенная война» против неверных является наилучшим
средством духовного совершенствования и сближения
с аллахом. Мюридам, потерявшим жизнь в этой войне,
сулили вечное блаженство на том свете, и в этом смысле
провозглашали «равенство правоверных перед богом». Не
искушенные в богословии, крестьяне склонны были
истолковывать этот религиозный догмат, как аргумент
в защиту патриархальной демократии. Однако духовен-
ство думало совсем о другом, «оно ставило целью оттес-
нить светских феодалов и занять первенствующее поло-
жение в горском обществе, создав на Кавказе мусульман-
ское теократическое государство по образцу средневеко-
вых арабских халифатов» 109.
Так или иначе мюридизм вскоре сделался знаменем
широкого массового движения горских народов. Разу-
меется, эта разновидность религиозной идеологии ислама
отражала лишь часть тех целей, которые ставили перед
собой различные социальные силы, поднявшиеся на борь-
бу с царизмом. Идеи мюридизма являлись скорее внеш-
ней оболочкой, чем выражением существа движения, и
с этой точки зрения совершенно обоснованно мнение
Н. А. Добролюбова, который писал: «...не строгое уче-
ние мюридизма было причиною восстаний горцев против
русских. Коренною причиною была ненависть к русскому
господству»110. Однако именно знамя мюридизма на оп-
ределенном этапе соединяло антиколониальные силы
в одно целое, и потому представляется правильным от-
стаиваемый А. В. Фадеевым термин «мюридистское дви-
жение». Возражая своим оппонентам в этом вопросе, уче-
ный заявлял: «...если мюридизм был идеологией движе-
ния, то мы вправе называть его мюридистским, точно так
же как выступление трудящихся Ирана под флагом ба-
бизма называем бабидским движением, а восстание под
знаменем махдизма в Судане — махдистским восстанием
и т. д.» ш.
Через всю историю мюридистского движения красной
нитью проходит постепенное осознание горским крестьян-
ством того факта, что их прогрессивные социальные устре-
мления оказались несоединимыми с реакционными поли-
тическими целями феодально-клерикальных элементов.
Мюридизм в конечном итоге не смог ни защитить нацио-
197
нальную независимость горских народов, ни спасти их от
дальнейшего усиления социального гнета. Участвуя в
борьбе против царских войск и перешедших на сторону
царизма представителей феодальной знати, горцы прояв-
ляли все меньше желания соблюдать требования деспо-
тического режима имамата, все чаще отказывались под-
чиняться наибам и платить непрерывно растущие подати.
Еще Гази-Магомед предпринимал кровопролитные ка-
рательные экспедиции против вышедших из подчинения
горских обществ; при Шамиле, особенно в последние го-
ды его правления, такого рода экспедиции стали обычным
явлением. «...Под Шамилем, — писал Н. А. Добролюбов
о горских крестьянах, — была им уже плохая свобода.
Наибы его действовали очень произвольно, грабили и на-
живались, а он, говорят, очень часто смотрел на это
сквозь пальцы. Уважение к себе поддерживал он более
страхом, нежели любовью; палач был при нем неотлучно,
и казни были беспрестанны» 112.
Мюридистское движение было обречено на пораже-
ние прежде всего внутренними противоречиями, обуслов-
ленными несовпадением коренных интересов тех соци-
альных прослоек, которые в нем участвовали. Давая об-
щую характеристику движению, особенно важно не упу-
скать из виду эту внутреннюю противоречивость, ибо
именно она толкает одних исследователей к односторонне
положительным, а других — к односторонне отрицатель-
ным оценкам. Совершенно прав был А. В. Фадеев, когда
заявлял, что для правильной оценки необходимо «строго
отличать исторически прогрессивную освободительную
борьбу горского крестьянства от борьбы мусульманского
духовенства и феодализирующейся верхушки узденьства
за создание своего теократического по форме, феодаль-
ного по социальной сущности государства — имама-
та» 113.
* * *
Окраины Российской империи XIX в. могут быть клас-
сифицированы по трем основным типам, отличающимся
друг от друга характером взаимоотношений с основными
ее территориями. В многотомной «Истории СССР» о пер-
вом типе говорится следующее: «Прибалтика, Белорус-
сия, Литва, польские земли и Украина, исключая причер-
198
поморские степи, не были колониями царской России».
Ко второму типу названный коллективный труд относит
Предкавказье и Сибирь, которые «были колониями лишь
в экономическом смысле». Наконец, о третьем типе ска-
зано: «Кавказ, Казахстан, а также внутренние районы
страны... где имелся значительный процент коренного
населения... служили объектом русской колонизации» 114.
Приведенная градация отражает прежде всего то, что
непосредственно связано с экономическими факторами,
но, думается, что в своей основе она применима и для
классификации национально-освободительных движений.
Рассмотренные нами движения могут быть отнесены к
двум выделенным в «Истории СССР» типам: первому
(польские земли, Украина) и третьему (Грузия, Северный
Кавказ). Конечно, Финляндия и Прибалтика, народы
Поволжья и Приуралья, Средней Азии и Сибири позво-
лили бы дополнить нарисованную картину значительным
конкретным материалом. Однако в типологию нацио-
нально-освободительных движений это едва ли внесло бы
что-либо существенное.
Как по своему социальному содержанию, так и по раз-
маху, интенсивности, организационному уровню рассмо-
тренные национально-освободительные движения значи-
тельно отличались друг от друга. В некоторых случаях
они наносили весьма серьезные удары по самодержавию
(польские восстания 1830—1831 гг. и 1863—1864 гг., Кав-
казская война 1817—1864 гг.). Объективно национально-
освободительная борьба была важным резервом револю-
ционного движения, но процесс осознания этого шел мед-
ленно и должен был постоянно преодолевать весьма серь-
езные препятствия, обусловленные асинхронностью подъ-
ема и спада общественной активности в различных рай-
онах страны, существенными идейно-политическими раз-
личиями движений, наличием национальных предубежде-
ний. При всем том передовые деятели различных народов
России уже начали интересоваться освободительной борь-
бой друг друга, искали, а иногда и находили пути для
сближения и сотрудничества. Наиболее показательны
в этом смысле русско-польско-украинские революционные
связи, которые именно на рассматриваемом этапе сде-
лали свои первые шаги к дальнейшим успехам 115.
ГЛАВА VI
ОРГАНИЗАЦИОННЫЕ ПРИНЦИПЫ
И ТАКТИКА ДВОРЯНСКИХ
РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ
1.	ПОСТАНОВКА ВОПРОСА
И ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА
ИМЕЮЩЕЙСЯ ЛИТЕРАТУРЫ
Известные слова В. И. Ленина: «В 1825 году Россия
впервые видела революционное движение против цариз-
ма»1— имеют не только конкретно-исторический, но и
методологический смысл. Они указывают на то, что без
революционной организации, сознательно руководствую-
щейся в своих действиях определенной тактикой, не
может быть подлинного революционного движения. Отве-
чая на вопрос, почему ленинская периодизация револю-
ционного движения в России начинается не с Болотни1
кова, Разина, Пугачева или Радищева, М. В. Нечкина
вполне обоснованно пишет: «Решающим критерием ре-
волюционной борьбы является наличие сознательной
революционной идеологии, политической программы и
революционной организации, ставящей своей целью пре-
творение этой программы в жизнь, хотя, конечно, эле-
менты революционной идеологии присутствовали и в
крестьянских войнах. Все три признака необходимы в
совокупности и в тесной взаимосвязи. Классовая борьба
крестьянства против помещиков-угнетателей может при-
нимать грандиозные формы и иметь большое историче-
ское значение, пример тому — восстания Разина и Пуга-
чева. Но они лишены указанных признаков. Если же
говорить о Радищеве, то перед нами великий револю-
ционный мыслитель, лишь не успевший, может быть,
создать организацию с четкой политической програм-
мой» 2.
Большое значение организационно-тактической сто-
роны освободительного движения несомненно. Однако
при изучении этапов его истории исследователи еще не
200
уделяют достаточного внимания этой стороне дела. В год
150-летия восстания декабристов С. С. Ланда3 отметил,
что среди 8000 названий, учтенных в библиографии де-
кабризма, организационным вопросам посвящена всего
лишь одна маленькая статья, написанная И. В. Порохом
еще в 1955 г.4 Не лучше обстоит дело и с последующей
историей дворянского этапа. Специальных работ, отно-
сящихся к 30—40-м годам, вообще нет; правда, органи-
зационная сторона движения затрагивается в обобщаю-
щих трудах, в том числе И. А. Федосовым, В. Р. Лейки-
ной-Свирской, а также в некоторых статьях, например
в статье Л. А. Мандрыкиной, посвященной агитацион-
но-пропагандистской деятельности последекабристских
кружков5. Вокруг генезиса первой «Земли и воли» раз-
вернулась, как известно, большая дискуссия, которая
отчасти коснулась и чисто организационных аспектов6.
Изданы работы, целиком посвященные организационным
принципам и тактике движения конца 50-х — начала 60-х
годов или серьезно их затрагивающие7. Указанная лите-
ратура далеко не исчерпывает проблему, но дает мате-
риал для тех попыток обобщения, которые предприни-
маются ниже.
2.	ОРГАНИЗАЦИОННО-ТАКТИЧЕСКИЕ
УСТАНОВКИ ДЕКАБРИСТОВ
На протяжении примерно десятилетней истории дви-
жения декабристов организационный уровень его неиз-
меримо вырос. Первое тайное политическое общество,
созданное в 1816 г. под названием «Союз спасения», со-
храняло для маскировки некоторые связи с масонством,
но по своему характеру оно было организацией совер-
шенно иного типа. Поставив целью «исторгнуть консти-
туцию» для России и проявляя готовность, когда это
понадобится, открыто выступить против правительства,
Союз спасения принял подготовленный при активном
участии П. И. Пестеля устав, в котором четко определя-
лась внутренняя структура организации и предусматри-
вались серьезные меры конспирации. Именно конспира-
тивными соображениями определялось в значительной
мере деление участников организации на три степени:
«боляр», посвященных во все тайны общества и знавших
его конечные цели; «мужей», осведомленных значитель-
201
но меньше, и «братий», которые должны были выполнять
задания, располагая минимальными сведениями о целях
и составе тайного общества. Была еще категория «дру-
зей», т. е. тех, кого готовили к приему в число «братий».
Продвижение с низшей ступени на высшую не только
было возможным, но и поощрялось. При вступлении в ор-
ганизацию ее новый член принимал клятву, которая име-
ла несколько вариантов. «Тексты пяти клятв, — пишет
М. В. Нечкина, — различны между собой, хотя все были
написаны в духе масонских форм. Кроме обязательства
соблюдения тайны, текст содержал также страшные
угрозы нарушителю клятвы, грозя ему даже смертью от
яда или кинжала в случае измены обществу»8.
После принятия устава Союз спасения изменил наи-
менование и стал Обществом истинных и верных сынов
отечества. Согласно уставу, во главе его стоял «Совет
боляр», в который входили 6 основателей организации,
плюс те, кого они находили необходимым кооптировать
в состав этого органа (варианты его названия: «Верхов-
ный собор боляр», «Дума», «Главное правление»). Пред-
седатели совета, называвшиеся также старейшинами,
избирались примерно на месячный срок и никакими до-
полнительными правами не пользовались. Инициатор со-
здания Союза спасения Александр Муравьев на след-
ствии заявил: «Я наравне с другими зависел от законов
общества и попеременно с другими занимал высшие и
низшие места в оном»9. Решения совета и распоряжения
его руководителей подлежали обязательному исполне-
нию всеми участниками организации. Каждый из них
добровольно вносил на нужды общества такую сумму,
которая соответствовала его возможностям; собранные
деньги должны были храниться у казначея. Прием новых
членов имели право осуществлять только «боляре» и
«мужья», притом по предварительному согласию совета.
Вновь принимаемый должен был знать о принадлежно-
сти к обществу только того, кто его принимал, и именно
ему он давал клятву. Общество, согласно уставу, могло
создавать филиалы («отрасли») вне Петербурга; факти-
чески П. И. Пестелем был создан лишь один филиал —
в Митаве, входили в него пять человек 10.
Внутренняя жизнь Общества истинных и верных сы-
нов отечества была весьма интенсивной. Не прошло и
года после принятия устава, как его рамки стали тесными
202
для организации, которая развивалась по пути демокра-
тизации. Анализируя отношение к «статуту», М. В. Неч-
кина пишет: «Растет протест против отягчающих его
масонских форм и клятв, требований слепой субордина-
ции. .. Особенно затруднительна сугубая конспиратив-
ность документа: он не может быть сразу открыт новичку,
иначе говоря, его нельзя использовать как агитацион-
ный документ молодого движения» и. К этому добавились
длительные и безрезультатные споры по тактическим во-
просам, в частности по вопросу о цареубийстве, который
особенно горячо обсуждался в конце 1817 г., когда гвар-
дия находилась в Москве. Именно в этот момент обще-
ство подошло к самоликвидации, которую С. П. Трубец-
кой объяснял впоследствии, во-первых, «малыми успе-
хами» общества, а во-вторых, теми «неудобствами»,
которые несли в себе отмеченные черты его устава 12.
Союз благоденствия, возникший в 1818 г. взамен Об-
щества истинных и верных сынов отечества, также имел
конспиративный характер и прямо противопоставлял
себя царизму. Однако если общество было узкой, заго-
ворщической организацией, то Союз благоденствия вся-
чески старался расширить сферу своего воздействия на
российскую общественность. Это нашло отражение в
том, что за три года существования число его участников
намного превысило цифру 200, тогда как первая декаб-
ристская организация имела всего 30 членов. Лет через
двадцать, считали члены Союза благоденствия, обще-
ственное мнение в стране настолько изменится под воз-
действием их пропаганды, что успех революционного
переворота будет обеспечен. Соответственно первая часть
«Зеленой книги», закреплявшей новую тактическую ли-
нию, провозглашала задачу управления общественным
мнением. В «Зеленой книге» совершенно определенно
говорилось о том, что при приеме членов не следует об-
ращать внимание на «различие состояний и сословий»,
что любой «из российских граждан, дворяне, духовные,
купцы, мещане и вольные люди, кои... исповедуют хри-
стианскую веру и имеют не менее 18-ти лет от роду, при-
емлются в Союз благоденствия». Крепостное крестьян-
ство, т. е. подавляющее большинство населения страны,
не фигурировало в перечне, но неизбежная для дворян-
ской революционности классовая ограниченность все-
таки существенно уменьшалась. Это было несомненным
203
шагом вперед, сделанным совершенно сознательно и за*
фиксированным к тому же в программно-уставном до-
кументе, включавшем наряду с прочими специальный
параграф: «Различие гражданских состояний и званий
в Союзе уничтожается и заменяется подчиненностью вла-
стям Союза» 13.
Процедура вступления, содержащаяся в «Зеленой
книге», предусматривала две расписки: одну из них соот-
ветствующее лицо давало до ознакомления с целями и
законами Союза благоденствия, обязуясь не разглашать
тайну даже в случае несогласия с ними, а вторую — при
оформлении членства. Обе расписки впоследствии из
соображений конспирации сжигались, но делалось это в
строгой тайне от подписавшего. Принимать новых членов
мог только тот член Союза, который имел на это спе-
циальные полномочия. Участники организации должны
были платить в ее кассу членские взносы в размере 4%
от получаемого дохода (по другим, менее достоверным
данным, размер взноса достигал 10%). Процедура при-
ема соблюдалась довольно строго; что касается взносов,
то их уплата фактически не контролировалась. Руково-
дящую роль в организации играл Коренной союз, кото-
рый «Зеленая книга» определяла как «соединение первых
членов»; именно он, и только он, предписывал общее на-
правление деятельности Союза благоденствия. Исполни-
тельным органом Коренного союза являлись 6 его чле-
нов, избираемых для управления всей организацией (Ко-
ренной совет). Известны 29 членов Коренного союза,
причем 22 из них входили раньше в Союз спасения. Ко-
ренной союз составлял Коренную управу, каждый из ее
членов со временем мог и даже должен был образовать
отдельную самостоятельную деловую управу численно-
стью не менее десяти и не более двадцати человек.
В принципе около самостоятельных управ могли созда-
ваться еще побочные управы или вольные общества, не
имевшие права сношений с Коренной управой. Фактиче-
ски было создано около 15 управ, в том числе в Петер-
бурге, Москве, Тульчине, Кишиневе.
Каждый из членов Союза благоденствия должен был
определить основное направление своей практической
деятельности, выбрав одну из четырех «главных отрас-
лей»: человеколюбие, образование, правосудие, обще-
ственное хозяйство. Та подробная характеристика «глав-
204
ных отраслей», которая дана в «Зеленой книге», на
первый взгляд создает впечатление, что речь идет о бла-
готворительно-просветительской организации, намеревав-
шейся действовать если не исключительно, то главным
образом легальными средствами. Все было направлено
на овладение общественным мнением, с помощью кото-
рого Союз благоденствия рассчитывал осуществить весь-
ма серьезные общественные преобразования. Оценивая
эту организационно-тактическую линию, М. В. Нечкина
справедливо замечает: «По грандиозности своего разма-
ха план был явно утопичен, по смыслу своему — явно
антисамодержавен» 14.
Антисамодержавная направленность Союза благо-
денствия с полной очевидностью подтверждается даже
содержанием первой части «Зеленой книги», трактовав-
шей о тех его целях, которые можно было излагать во
всеуслышание. Сокровенные же цели и задачи Союза фор-
мулировались в не дошедшей до нас второй части «Зе-
леной книги», текст которой широко обсуждался руко-
водящими деятелями, но не получил всеобщего одобре-
ния. Н. М. Муравьев и М. С: Лунин в «Разборе донесения
тайной следственной комиссии в 1826 году» исходили из
того, что первую часть «Зеленой книги» следует рассма-
тривать как «отрывок устава тайного союза, не дающий
полного понятия об устройстве оного» 15. Судя по свиде-
тельствам весьма осведомленных участников событий
(М. С. Лунина, Н. В. Басаргина, П. И. Пестеля и др.),
во второй части прямо указывалось на то, что открыто
провозглашаемой целью Союза благоденствия являлось
распространение благотворительности и просвещения,
а сокровенной — введение конституции и «законосвобод-
ного управления».
«Мы видим, — пишет М. В. Нечкина, — что в сложной
структуре Союза благоденствия главное, так сказать, ее
душа — быстрый численный рост организованных нова-
торов, развивающих самую широкую и всестороннюю
агитацию и быстро, из всех сословий, пополняющих ряды
сторонников нового. Мощное общественное мнение со-
здается на основе живого функционирования отдельных
«отраслей» Союза и проникновения их во все поры обще-
ственной и государственной жизни». Замысел в целом
исследовательница справедливо называет любопытным
«памятником ранней идеологии декабризма»16. Хотя
205
ЗамЫсел этот воплотился в жизнь лишь частично, мы
вполне можем говорить, что структура и планы Союза
благоденствия являются важным и своеобразным памят-
ником дворянской революционности в организационно-
тактической сфере, где развитие имело свою специфику
и свои сложности.
Серьезные сдвиги в движении декабристов, проис-
шедшие в 1820—1821 гг., весьма ощутимо сказались на
его организационно-тактической линии. Петербургское
совещание и московский съезд Коренной управы (см.
гл. III) привели не только к роспуску Союза благоден-
ствия, но стали важным рубежом в процессе перехода от
просветительской конспирации, в рамках которой в ос-
новном развивалась до этого дворянская революцион-
ность, к тайным политическим обществам, явившимся
организациями принципиально иного типа. «Тайные об-
щества, — пишет С. С. Ланда, — представляли собой одну
из форм перехода от просветительской деятельности к ор-
ганизованной политической борьбе, предшествуя появ-
лению партий как массовых организаций разделенного
на антагонистические классы буржуазного общества.
В смене программных и тактических установок тайных
обществ, в изменении их структуры заметно проявились
сложные и противоречивые особенности переходной эпо-
хи, отмеченной кризисом просветительной идеологии»17.
Чем-то вроде эталона организационного оформления
просветительской конспирации стал, как известно, со-
зданный А. Вейсгауптом Орден иллюминатов. Тайную
политическую деятельность даже во имя самых возвы-
шенных целей его участники рассматривали как наруше-
ние народного суверенитета, и потому их строго закон-
спирированная организация создавалась только для про-
свещения народа, для распространения демократической
нравственности до тех пор, пока ставшее сознательным
большинство не совершит открытый переход к новому
общественному и политическому устройству. По тому же
примерно пути шли, например, карбонарии в Италии и
Франции, филоматы — в Польше, этеристы — в грече-
ском освободительном движении. Точно такую же дорогу
избрали первые декабристские организации — Союз спа-
сения и в особенности Союз благоденствия.
На протяжении первой трети XIX в. просветительская
идеология переживала кризис, с которым ей не суждено
206
было справиться. В странах Западной Европы эта идео-
логия стала анахронизмом в связи с тем, что феодальный
строй там был уже опрокинут. Восточная Европа (тер-
ритории к востоку от Эльбы) приближалась к переходу
от феодализма к капитализму, но условия существенно
отличались: идеология эпохи Просвещения не заняла
здесь такого господствующего положения, как когда-то
на Западе. Отвлеченный просветительский демократизм
не выдерживал натиска усложнившихся и обостривших-
ся социально-политических и национальных конфликтов.
Развитие исторического процесса требовало перехода от
просветительской конспирации к тайным политическим
обществам, которые на первый план выдвигали задачи
революционного захвата власти и конституционных пре-
образований. Что же касается конкретных форм таких
политических обществ, то они были довольно разнооб-
разными, что в значительной мере определялось местной
спецификой.
Опыт испанской революции, события внутри страны:
восстание в лейб-гвардии Семеновском полку, всеобщее
разочарование в «либерализме» Александра I и ряд дру-
гих обстоятельств — вызвали, как известно, длительные и
сложные дискуссии среди декабристов. Эти дискуссии не
были чисто идеологическими, они сплошь и рядом каса-
лись организационно-тактической сферы. С одной сторо-
ны, быстро рушилась вера в то, что коренной поворот
в социальном и политическом устройстве России может
быть совершен силой общественного мнения, с другой —
у определенной части участников общества все большие
опасения вызывали разговоры о сближении с народом и
о привлечении его к революционному действию. В ре-
зультате происходило ощутимое «поправение» просвети-
тельской идеологии при одновременном отходе наиболее
радикально настроенных лиц от идеи народного восста-
ния к провозглашению «военной революции» в качестве
единственно возможного и целесообразного способа до-
стижения поставленных целей. При этом характерно, что
одни выступали за «военную революцию», подчеркивая
ее действенность, тогда как другие поддерживали этот
путь, веруя в его «бескровность».
Революционно-просветительская программа Союза
благоденствия оказалась нежизнеспособной. В резуль-
тате происходят существенные организационные измене-
207
ния в движении, выражением которых явилось возник-
новение в 1821 г. Южного и Северного обществ декабри-
стов. Процесс шел не прямолинейно, но в целом ход
развития несомненно подтверждал «понимание просве-
тительства как широкого, антифеодального идейного те-
чения, которое непосредственно предшествует буржуаз-
ному по своим объективным задачам — революционному
движению и идеологически подготовляет его»18. Новые
организации ставили перед собой революционные задачи
непосредственно, а не в неопределенно далеком будущем.
В этом смысле они как бы возвращались к установкам
Союза спасения, но на качественно новом уровне, опи-
раясь на гораздо более широкую социально-политиче-
скую программу, разработанную Союзом благоденствия.
«... Само содержание революционности, — справедливо
отмечает С. С. Ланда, — на этом этапе развития тайной
организации получило новое качество: вместо тактики
заговора была выдвинута программа «военной револю-
ции». Эта цель определила организационно-тактические
формы деятельности Южного и Северного обществ,
включавшие в себя (в подчиненном значении) и те ле-
гальные средства пропаганды, которые были выработаны
в предшествующий период» 19.
Среди членов Южного общества существовало деле-
ние на три разряда, которые отличались друг от друга
степенью посвященности в конспиративные тайны и раз-
ными возможностями привлечения новых участников ор-
ганизации. Для вновь вступающих существовала форма
присяги; уставные «правила» предусматривали нормы
поведения для членов общества, содержали требование
о соблюдении тайны, о строгом подчинении каждого
участника организации тем, кому «правилами» были до-
верены те или иные распорядительные функции. Обще-
ством руководила Директория из трех человек во главе
с П. И. Пестелем. Тактические установки южан вопло-
тились в план свержения самодержавия с помощью ак-
тивно действующей в столице страны конспиративной
организации, которая должна была подготовить и воз-
главить воспитание гвардии и флота. Для осуществле-
ния этого плана была создана группа Ф. Ф. Вадковского
в Петербурге, делалась попытка создания филиала в Мо-
скве. Общество имело управы — Тульчинскую, Камен-
скую, Васильковскую.
208
Устав Северного общества, принятый в 1823 г., делил
членов общества на два разряда: «старейшие» (или
«убежденные») и «согласные». Первые выбирали состоя-
щую из трех человек думу, которая возглавляла орга-
низацию, имели право контролировать ее работу, прини-
мать новых членов, руководить более или менее значи-
тельными группами участников организации (управами).
Без согласия «старейших» дума и общество в целом не
могли предпринимать никаких сколько-нибудь серьезных
действий. Что касается «согласных», то они имели до-
вольно незначительные права. Многие члены Северного
общества придерживались умеренной программы и так-
тики. Противоположные тенденции одержали верх лишь
в последний год его существования, когда было принято
совместно с южанами решение о вооруженном выступле-
нии, что означало переход Северного общества на пози-
ции сторонников «военной революции»20.
Одна из наиболее характерных особенностей новых
декабристских организаций заключалась в весьма замет-
ном выравнивании прав и обязанностей их членов. Де-
ление на разряды сохранилось формально: разница ме-
жду ними стала гораздо меньшей (особенно заметно это
в Южном обществе). Отказ от курса на создание «все-
народной» конспирации привел в определенной мере
к демократизации внутренней жизни декабристских ор-
ганизаций. Отмечая это, С. С. Ланда пишет: «Для узкого
круга дворян-единомышленников, вступивших на путь
подготовки «военной революции», не было необходимости
в значительном расширении числа своих соратников,
в создании многочисленных степеней, распространявших
влияние общества на все сословия и классы... «Сокро-
венная цель»... перестала быть уделом одних «избран-
ных» — руководителей общества. Исчезла необходимость
в слепой и безусловной зависимости рядовых членов от
«невидимой власти...»» 21
На московском совещании 1821 г. видное место заня-
ли дискуссии вокруг «неистовых мер», предложенных
М. Ф. Орловым. Оставляя в стороне вопрос о том, содер-
жали ли его проекты элемент мистификации, отметим
причудливое соединение в них просветительского курса
на перевоспитание широких, в том числе солдатских,
масс с призывами к скорому вооруженному выступле-
нию. Думается, что преобладающее значение получили в
209
данном случае просветительские традиции. Орлов стре-
мился к общенародной революционной конспирации, а не
к узкой, преимущественно дворянской по своему составу
группе заговорщиков.
В отличие от двух основных декабристских органи-
заций Общество соединенных славян продемонстрирова-
ло гораздо большую устойчивость просветительских тра-
диций как в идеологии (см. гл. III), так и в организаци-
онно-тактических установках. Последнее нашло свое
отражение, например, в романтическом ритуале клятвы
на оружии при вступлении в общество, в символических
знаках, конспиративных псевдонимах и т. п. Эта органи-
зация, возникшая в 1823 г. в специфических условиях и
независимо от декабристских обществ, первое время не
имела закрепленной сколько-нибудь определенно вну-
тренней структуры. Лишь весной 1825 г., преодолевая
тяжелый внутренний кризис, общество активизировало
свою деятельность, установило членские взносы, выбра-
ло председателя, заместителя председателя и секретаря.
Вскоре происходит объединение Общества соединенных
славян с Южным обществом.
При обсуждении условий объединения программных
разногласий практически не было, но возникли довольно
острые и весьма характерные споры по поводу органи-
зационно-тактической сферы. «Славяне» настаивали на
разработке разного рода правил в духе иллюминатов и
других просветительских конспираций, считая совершен-
но необходимой строгую регламентацию морали, поведе-
ния и образа жизни участников общества. Уполномочен-
ные Южного общества воспринимали такого рода тре-
бования иронически и не соглашались с ними. По словам
очевидца, М. П. Бестужев-Рюмин был сильно разгоря-
чен завязавшейся полемикой. «Для приобретения свобо-
ды,— вскричал он, — не нужно никаких сект, никаких
правил, никакого принуждения — нужен один энтузиазм.
Энтузиазм, — продолжал он в исступлении, — пигмея де-
лает гигантом, он разрушает все и создает новое»22.
Истоки спора лежали не в различии темпераментов
участников спора, а в разных подходах к определению
путей и способов осуществления признаваемой всеми де-
мократической программы. Тем, кто следовал традициям
просветительской конспирации, казалось невозможным
отказаться от «правил» и «сект», ибо, по их убеждению,
210
революции должна была предшествовать длительная и
сложная процедура «морального обновления» народа.
Победа сторонников иной концепции обусловливалась
внутренней логикой развития освободительного движе-
ния, поскольку путь «военной революции» гораздо более
соответствовал его социальному облику и сложившейся
исторической обстановке.
Устав Оренбургского тайного общества как бы соеди-
няет в себе просветительские тенденции раннего этапа
его истории с теми организационно-тактическими прин-
ципами, которые восторжествовали в 1825 г. в крупней-
ших декабристских организациях. С одной стороны, устав
предусматривал для вступающих в общество подписание
клятвы, в которой поминается «гром небесный над гла-
вою клятвопреступника», вводил деление общества на
три разряда: «принимаемых», «испытываемых», а также
«подозреваемых» (т. е. потенциально возможных участ-
ников организации). С другой стороны, наряду с агита-
ционно-пропагандистскими задачами, устав не только
прямо провозглашал целью общества «произведение по-
литического переворота», но и перечислял необходимые
для этого конкретные меры: «лишить свободы военного
губернатора и чиновников ему преданных», «поднять
знамя бунта» в Оренбурге, «тронуться с войсками, уже
набранными, к Казанской губернии» и т. д.23 Таким об-
разом, положения просветительские и даже полумасон-
ские переплетаются в уставе с системой мероприятий,
соответствующих тактике «военной революции».
Победа тактики «военной революции» на заключи-
тельном этапе истории движения декабристов совершен-
но неоспорима. Но из этого вовсе не следует, что после
1821 г. большинство декабристов отказались от стремле-
ний к улучшению материального положения народных
масс, к повышению их политического и культурного уров-
ня. Разумеется, классовая ограниченность дворянских
революционеров затрудняла их сближение с народом, но
они старались сблизиться с трудовым людом, донести
до него свои идеи. Агитация декабристов среди солдат и
крестьян не проходила бесследно. Подтверждая это,
М. В. Нечкина пишет: «Когда накануне 14 декабря 1825 г.
братья Николай и Михаил Бестужевы в течение трех но-
чей вели агитацию среди солдат, обходя караулы столи-
цы, они говорили о близости освобождения крестьян,
211
о сокращении сроков солдатской службы. Трудно было
описать, какое сильное впечатление производили их сло-
ва на солдат. На юге Сергей Муравьев-Апостол в своем
революционном катехизисе разъяснил основные лозунги
восстания — и молва об этом в одну ночь разнеслась по
деревням и успела привлечь к восставшему полку какое-
то число местных крестьян... В Петербургской губернии,
в окрестностях столицы, когда еще шло следствие над
декабристами, значительно усилилось активное кресть-
янское движение... Таким образом, объективно народ не
оставался равнодушен к лозунгам декабристов и, хотя и
отдаленно, но прислушивался к ним, проявляя признаки
жизни»24.
Кроме устной агитации, декабристы начали практи-
ковать использование специально адресованных к «про-
стонародью» письменных текстов. Как известно, К. Ф. Ры-
леев и А. А. Бестужев писали яркие и доступные стихи
о тяжелой жизни крестьян и солдат; при этом они при-
зывали взяться за оружие и направить первый нож —
на бояр и вельмож, второй нож — на попов и святош,
а затем, молитву сотворя, третий нож — на царя. 31 де-
кабря 1825 г. перед солдатами Черниговского полка был
зачитан революционный «катехизис», содержавший при-
мерно те же призывы в традиционной форме вопросов и
ответов. Одновременно были написаны специальные про-
кламации, из которых одна адресовалась к народу, а дру-
гая — к войску. Об эпохе дворянской революционности
В. И. Ленин писал как о времени, когда против суще-
ствующего строя протестовало ничтожное меньшинство
дворян, бессильных без поддержки народа. Однако он
тут же счел необходимым оговориться: «Но лучшие люди
из дворян помогли разбудить народ»25. Ставя при этом
на первое место А. И. Герцена, Ленин отдавал должное
и декабристам, которые как раз и начали важное дело
пробуждения народа.
3.	СПАД ОРГАНИЗАЦИОННОГО УРОВНЯ ДВИЖЕНИЯ
В 20—30-х ГОДАХ
На протяжении почти двух десятилетий после раз-
грома декабристов размах освободительного движения и
его общий уровень были довольно незначительными.
В этих условиях трудно было бы ожидать серьезных по-
212
ложительных сдвигов в организационно-тактической сфе-
ре. Основной организационной единицей движения ста-
новится небольшой кружок, в котором объединяются те,
кто стремится расширить свой кругозор, заняться само-
воспитанием, либо те, кого влечет глубокое изучение
идейно-политических доктрин, направленных в той или
иной степени против существующего строя. Как правило,
такие кружки развивались в зародыш тайного общества,
но именно на этой эмбриональной стадии большинство из
них оказывалось разгромленным ведомством А. X. Бен-
кендорфа. Характеризуя общую ситуацию, И. А. Федосов
пишет: «Наиболее яркой и наиболее типичной формой
революционной деятельности, активного протеста... было
создание тайных революционных, антиправительствен-
ных кружков, которые имели тенденцию превратиться в
тайные революционные организации»26.
В общеидеологическом смысле новое поколение участ-
ников движения в основном оставалось, как это было
показано выше, в рамках декабризма. Главное направ-
ление поисков нового определялось разочарованием в
тактике «военной революции», попытками нащупать иные
силы и иные организационные формы для борьбы с само-
державием и крепостничеством. При этом нередко рево-
люционная мысль возвращалась к опыту просветитель-
ской конспирации. Любопытно, что в 30-х годах эта
линия в какой-то мере начинает переплетаться с увле-
чением западноевропейскими доктринами утопического
социализма, с их курсом на длительное и мирное эконо-
мическое преобразование общества, соединяемое с посте-
пенным морально-этическим совершенствованием входя-
щих в него индивидуумов.
Деятели освободительного движения конца 20-х — на-
чала 30-х годов все больше начинали понимать, что осу-
ществление планов переворота может быть совершено
лишь при участии народа, при использовании его рево-
люционных возможностей. Отсюда их внимание к внед-
рению новых и совершенствованию уже известных форм
агитации. «Одной из них, — отмечает Л. А. Мандрыки-
на,— была устная агитация... Довольно распространен-
ной формой пропаганды было в те годы писание револю-
ционных лозунгов в присутственных местах, церквах,
постоялых дворах... Большое развитие получила и так
называемая «письменная пропаганда»»27.
213
Представление о «наглядной» агитации тех времен
читатель может получить по надписям, которые в 1829—
1830 гг. были обнаружены на стенах постоялого двора
в селе Рахманово Московской губернии. Они были напи-
саны разными почерками и появлялись одна за другой
в следующем порядке: первая — «Скоро настанет то вре-
мя, когда свергнутся гнусные сластолюбцы, жаждущие
и сосущие кровь своих несчастных подданных, будут
истреблены самым жестоким образом и погибнут смертью
тиранов»; вторая — «Ах! Если бы это свершилось. Дай
господи! Я первый возьму нож»; третья — «И мы здесь
были и видели»; четвертая — «Ненавижу дворян-глуп-
цов. .. Дворянам всем скоро нечего будет есть». В ходе
следствия подозрение пало на студентов Духовной ака-
демии или Московского университета, но ничего более
конкретного обнаружить не удалось28.
Одной из наиболее употребляемых форм устной и
письменной агитации являлось распространение запре-
щенных цензурой стихотворных текстов, прежде всего
вольнолюбивых произведений А. С. Пушкина, К. Ф. Ры-
леева, А. А. Бестужева-Марлинского, А. И. Полежаева
и др. Типично в этом смысле тайное общество братьев
Критских, связанное со студенческой, чиновничьей и во-
енной молодежью. Участники общества не только рас-
пространяли названные тексты, но и сами пытались со-
чинять для распространения стихи антиправительствен-
ного характера. Студент Н. Ф. Лушников, например,
выразил свои мысли в стихотворении, озаглавленном
«Мечта. Смотря на дворец», где о царе говорится: «Упьет-
ся меч в крови злодея»29.
На следствии Н. Ф. Лушников показал: «Обратили
все свое внимание на военное состояние; расспрашивали
часовых, стоящих в дворцовом коридоре, об их службе
и получали всегда решительный ответ: «Ноньче не служ-
ба, а мука», утешали их надеждами на будущее». В. Крит-
ский признался в том, что он «говорил также со стоящи-
ми в коридорах часовыми о тягости их службы, показывал
им противоположность состояния их со службою солдат
других европейских государств, через что возбуждалось
в них негодование против своего начальства»30. Ко дню
коронации Николая I участники кружка собирались под-
готовить и размножить антиправительственную прокла-
мацию, но замысел этот осуществить не успели.
214
Формой «письменной пропаганды» широко пользовал-
ся действовавший в одиночку штабс-капитан С. И. Сит-
ников, который сочинял, размножал и рассылал по почте
различные «возмутительные» тексты. Только за период
с февраля по июль 1830 г. он направил в 14 городов раз-
ные варианты листовок и стихотворное «Послание к са-
мозванцу Голштейн-Готторпу, что бесстыдно Романовым
себя называет». Слабое в художественном отношении
«Послание» весьма четко отражает политическую пози-
цию автора31.
Пересылая тексты по почте, Ситников понимал опас-
ность перлюстрации и пользовался определенными предо-
сторожностями. Свои прокламации или «подметные пись-
ма» он скреплял вымышленным именем «казак Иловай-
ский», а переписывал различными почерками. Конверт
же оформлял таким образом, чтобы письмо выглядело
как служебная корреспонденция, для чего адресовал
письма какому-либо учреждению, а в качестве обратного
адреса также называл ту или иную из многочисленных
канцелярий. Осуждая самодержавие и крепостничество,
С. И. Ситников призывал своих адресатов к немедленно-
му вооруженному выступлению, считая его прямым про-
должением дела декабристских обществ — Северного и
Южного. Два «благородных» общества, писал он, ис-
треблены, не допустите, чтобы погибло и «западное» об-
щество (якобы действующее на территории западных
губерний и Царства Польского). В послании, адресован-
ном офицеру одной из дивизий, дислоцировавшихся в
Литве, Ситников писал: «Собирайтесь все славяне 6-й
дивизии... объявите солдатам вечевое по большинству
голосов правление и службу только 6, а не 25 лет, по-
том. .. присоединитесь к вечевой славяно-польской армии.
Сформировав вечевую славяно-русскую (армию), идите
вместе со славяно-поляками и бейте подлецов-эгоистов.
На будущий год идите дальше до реки Десны, действуя
письмами и казенными конвертами во все думы губерн-
ских городов. Старайтесь склонить и артиллеристов»32.
Определенную агитационно-пропагандистскую систе-
му создал владимирский канцелярист А. В. Осинин и
его товарищи из «Благоуспешно-человеколюбивого об-
щества». Они знали и распространяли произведения
А. С. Пушкина и К. Ф. Рылеева или приписывавшиеся
им. Осинин выпросил у знакомого чиновника какую-то
315
рукопись о французской революции, чтобы переписать и
распространить среди своих единомышленников. От од-
ного из них Осинин получил копию предсмертного пись-
ма К. Ф. Рылеева к жене и использовал его для тех же
целей. Хотя кружок владимирцев был разгромлен в са-
мом начале своего существования, он уже имел текст
клятвы для поступающих. Ее автором был Осинин. По-
мня текст наизусть, он при необходимости воспроизво-
дил его на бумаге, чтобы получить подпись нового участ-
ника общества33.
Яркий пример «письменной пропаганды» на уровне,
самом близком к простому народу, дало дело о «возму-
тительных листках» во Владимирской губ. Листки эти,
по мнению исследователей, составлялись «среднеграмот-
ными» представителями провинциальной, отчасти даже
крепостной, интеллигенции, а переписывались для рас-
пространения и вовсе малограмотными людьми. Экзем-
пляры этих простейших прокламаций разбрасывались на
деревенских улицах, на обочинах проезжих дорог и т. п.
Обычно их находили либо бережно упакованными в тру-
бочки с залитыми воском концами, либо зашитыми в
плотные мешочки. Каждый текст заканчивался призывом
к читателю скопировать прочитанное и копию передать
надежным людям. Несмотря на примитивность способа
распространения, в окрестностях г. Мурома в 1830 г.
разошлось, по сведениям властей, несколько сот такого
рода воззваний34. Из этого следует, что круг их распро-
странителей, а тем более круг читателей был весьма зна-
чительным.
Участники кружка Н. П. Сунгурова распространяли
чужие и сочиняли свои противоправительственные и ан-
тиклерикальные стихи. Их пропаганда и агитация были
обращены прежде всего к студентам, к военнослужащим
из дворян, к мелким и средним чиновникам. Предлагая
кружку Я. И. Костенецкого создать тайное общество,
И. П. Сунгуров прямо ссылался на опыт декабристов и
даже заявлял, что их организация разгромлена не пол-
ностью. С предполагаемых участников общества Сунгу-
ров брал клятву о соблюдении тайны, затем сообщал, что
каждый будет знать только того, кто его принял в члены
организации, и тех трех членов, которых они могут при-
нять в будущем сами. Изложив общие цели общества,
Сунгуров ориентировал его участников на вооруженный
216
переворот, план которого был им разработан более или
менее подробно.
Доносчик И. Полоник, выдавший кружок Сунгурова
московским властям, говорил, что сунгуровцы собирались
завладеть городом и заставить генерал-губернатора со-
звать «депутатов к выслушиванию конституции». Заго-
ворщики, заявлял доносчик, «к завладению столицей по-
лагают употребить квартирующую здесь артиллерийскую
роту и идущую таковую же из Орла, в чем также пола-
гают надежду на польских офицеров и русских, вступив-
ших в их общество, число коих здесь в дивизии находится
до 60 человек»35. В другом доносе Полоника, детализи-
рующем планы Сунгурова, говорится: «Первым делом
по завладению артиллерией поставлял он возмутить на-
ходящихся на фабриках людей и всю чернь московскую...
Тех же (особливо казачество), которые не пристанут
к скопищу, заставить насильно повиноваться. Взяв же
прочие присутственные места, служащих в них — иных
деньгами, иных обещаниями больших мест — привлечь на
свою сторону... Потом освободить всех арестантов, ко-
торые, верно, будут на стороне освободителей; далее
взять непременно арсенал, хотя здесь и мало оружия, но
сколько есть, раздать его народу. Потом уже, по разосла-
ли приказов от имени московского военного губернатора
для высылки в Москву депутатов к рассмотрению кон-
ституции, разослать по всем губерниям прокламации
к народу... что как теперь... нет известия о цесаревиче
Константине Павловиче, то внушить народу, что цесаре-
вич. .. шел на Россию... чтобы отобрать всех крестьян
от помещиков и сделать их вольными, не брать с них ни-
каких податей, ровно как и с мещанства и с прочих пла-
тящих подати классов, а жить всякому для себя, кто как
хочет... Потом, составивши шайку тысяч в пять чело-
век, пойти на Тулу и взять оружейный завод»36.
Слова доносчика, который был довольно осведомлен-
ным участником кружка, подтверждаются, в частности,
свидетельствами Я. И. Костенецкого, Ф. П. Гурова,
П. А. Кашевского и др. Сопоставив донос Полоника
с другими материалами следствия, можно убедиться, что
сунгуровцы для изменения существующих порядков дей-
ствительно предусматривали насильственный переворот
с более или менее значительным участием народных масс
(речь шла преимущественно о городском населении).
217
К числу важнейших своих союзников в предстоящей
борьбе сунгуровцы без колебаний относили польское на-
ционально-освободительное движение.
Первые конспиративные контакты сунгуровцев с груп-
пой польских офицеров, готовящихся к побегу в район
восстания, установил Ф. П. Гуров через своего старого
приятеля Ф. Седлецкого. Судя по показаниям последнего,
во время решающего объяснения с ним Гуров изложил
программу сунгуровцев следующим образом: «Знаешь ли,
у нас собирается общество, оно уже многочисленно, а со-
стоит в том, чтобы заставить правительство прекратить
войну с Польшей, возвратить ей забранные области и
дать России конституцию. Но для исполнения сего нуж-
ны офицеры, кого же пригласить, ежели не поляков,
отличавшихся чувствами и мужеством». Во время состо-
явшегося затем разговора с Сунгуровым тот говорил
Седлецкому «о прекращении войны с Польшей, возвра-
щении ей забранного края, конституции для России и
проч, и проч.». «Впрочем, — добавляет Седлецкий в сво-
их показаниях, — Сунгуров не полагал, чтобы можно
уступить Польше все, а только некоторые пограничные
земли» 37.
Как показывают источники, обе стороны считали не-
обходимым сотрудничество друг с другом, причем речь
шла не о помощи сильного слабому, а о полезной для
обеих сторон взаимопомощи равноправных партнеров.
В показаниях Полоника от 1 сентября 1831 г. по этому
поводу говорится: «.. .Сунгуров всегда с восторгом рас-
сказывал [о восстании] ... всегда говорил, что поляки
справедливо восстали за свою свободу, их угнетали, от-
няли у них их права, то как же им было не восстать...
Ах, как бы я желал, чтобы поляки остались победителя-
ми и чтобы заставили русского царя дать им конститу-
цию. Тогда, я думаю... проснулись бы малороссияне и
наше тупоумное дворянство одумалось и легко прину-
дило бы тогда государя дать всем одну конституцию...
И это бы прекрасно было...»38
Двадцатилетие после разгрома декабристов принес-
ло немало интересного и полезного не только для чисто
идеологической сферы, но и для развития организацион-
но-тактических принципов движения. Время было труд-
ное— исторические условия не благоприятствовали раз-
вертыванию революционной борьбы, карательные орга-
218
ны царизма довольно успешно выполняли свою задачу
и в большинстве случаев успевали ликвидировать зарож-
давшиеся революционные организации до того, как они
вставали на ноги. На .протяжении десятилетия, с сере-
дины 30-х до середины 40-х годов, русское движение
практически целиком ушло в идеологическую сферу, про-
являя себя за ее пределами лишь действиями одиночек
и небольших организационно не оформленных групп. Тем
не менее революционный опыт накапливался, революци-
онная мысль зрела и росла. В «Былом и думах» Герцен
дал этому времени красноречивую характеристику: «Шу-
тить либерализмом было опасно, играть в заговоры
не могло прийти в голову. За одну дурно скрытую слезу
о Польше, за одно смело сказанное слово — годы ссыл-
ки, белого ремня, а иногда и каземат; потому-то и важно,
что слова эти говорились и что слезы эти лились. Гибли
молодые люди иной раз; но они гибли, не только не ме-
шая работе мысли, разъяснявшей себе сфинксовую за-
дачу русской жизни, но оправдывая ее упования»39.
4.	НАЧАЛО ПОДЪЕМА В ОРГАНИЗАЦИОННОЙ СФЕРЕ
(ПЕТРАШЕВЦЫ И КИРИЛЛОМЕФОДИЕВЦЫ)
На протяжении 40-х годов почти одновременно суще-
ствовали две организации довольно крупного масштаба;
одной из них было Кирилло-Мефодиевское общество
с центром в Киеве. Устав этой организации объявлял ее
покровителями «святых просветителей славянства Ки-
рилла и Мефодия», а целью — переделку народного со-
знания «посредством воспитания юношества, литерату-
ры и умножения членов общества». Каждый из них имел
право на прием нового участника организации «без не-
обходимости сообщать ему об именах прочих членов».
При вступлении предусматривалась присяга, в которой
принимавшие ее давали обязательство «употреблять да-
рования, труды, состояния, общественные свои связи для
целей Общества» и ни при каких обстоятельствах не вы-
давать его тайн. Влияние на устав просветительских тра-
диций отчетливо просматривается и в специальном пара-
графе о том, что как все общество в целом, так и каждый
его член в отдельности «должны свои действия сообра-
жать с евангельскими правилами любви, кротости и
терпения». Однако устав содержал и положения прямо
219
противоположные канонам просветительской конспира-
ции. Особенно характерен в этом смысле параграф, тре-
бовавший, чтобы между членами общества господство-
вало «совершенное равенство»40. Впрочем, не стоит пере-
оценивать значение как тех, так и других уставных
положений, ибо источники показывают, что их соблюде-
ния фактически никто и никогда не требовал.
Официальные программные документы кирилломефо-
диевцев, ориентируя на довольно широкие демократиче-
ские преобразования в стране и на создание всеславян-
ской федеративной республики, не касались вопроса
о том, какими средствами можно достигнуть всего наме-
чаемого. Это объясняется соображениями конспирации и
наличием в обществе острых противоречий между сосу-
ществовавшими в нем революционным и либеральным
течениями, первое из которых ориентировалось на воору-
женное восстание с участием народных масс, тогда как
второе признавало только мирные средства. Касаясь ука-
занных противоречий внутри общества, один из совет-
ских исследователей отмечал: «Революционно-демокра-
тическая часть во главе с Т. Г. Шевченко стояла за
уничтожение крепостничества путем революционного вос-
стания крестьянства, а либерально-буржуазная часть
(Н. И. Костомаров, П. А. Кулиш, В. М. Белозерский и др.)
выдвигала реформистские проекты освобождения кресть-
ян»41. Тактическая линия левого крыла кирилломефо-
диевцев кратко и выразительно сформулирована в из-
вестном стихотворении Т. Г. Шевченко «Завещание», на-
писанном в декабре 1845 г. и содержащем прямой призыв
к антифеодальному восстанию:
Схоронив меня, вставайте,
Цепи разорвите
И злодейской вражьей кровью
Волю окропите42.
Дореволюционная историография считала всех ки-
рилломефодиевцев либералами и пыталась по чисто фор-
мальным мотивам отрицать, что Т. Г. Шевченко был
активным участником общества. Для опровержения этой
неправильной точки зрения многое сделал А. И. Бортни-
ков, опубликовавший с 1939 г. ряд работ по данной про-
блематике. В последней из них, появившейся в 1970 г.,
он заявляет: «В действительности из десяти арестован*
220
ных участников общества, составляющих его основное,
руководящее ядро, только четверо представляли либе-
ральную тенденцию: Н. И. Костомаров, В. М. Белозер-
ский, А. В. Маркович, П. А. Кулиш... а шестеро, по об-
щему признанию, относятся к революционной группе:
Т. Г. Шевченко, Н. И. Гулак, А. А. Навроцкий, Н. И. Са-
вич, И. Я. Посяда, Г. Л. Андрузский»43. Думается, что
именно из этого и следует исходить при общей оценке
тактической линии общества. Нельзя, однако, забывать
и то, что внутреннего единства в организации не было
и потому каждое из направлений проводило, насколько
могло, свою собственную тактику*.
Переходя к организационно-тактическим воззрениям
и практике петрашевцев, целесообразно начать с вопроса
о том, имеем ли мы право говорить применительно к ним
об «организации» или следует говорить только о «круж-
ке» или «кружках». Нет никаких возражений против
того, чтобы называть кружком то внутреннее единое и
сравнительно небольшое объединение единомышленни-
ков, которое сложилось вокруг М. В. Буташевича-Петра-
шевского в первое время. Но вот кружок разросся, и от
него стали «отпочковываться» самостоятельные кружки;
одновременно петрашевцы узнавали о наличии кружков,
возникших совершенно независимо от них, устанавлива-
ли с ними контакты. Постепенно они закреплялись опре-
деленными организационными связями, которые прини-
мали одну форму во взаимоотношениях «рядового» круж-
ка с «центральным», а иную — во взаимоотношениях
«рядовых» кружков между собой. Структура эта скла-
дывалась стихийно: она не предусматривалась заранее
и не была закреплена в каком-либо документе. Тем не
менее на определенном этапе возникла и некоторое вре-
мя существовала федерация (или конфедерация) круж-
ков, объединяемых довольно значительной идейно-поли-
тической близостью и более или менее регулярным
сотрудничеством в той деятельности, которую они вели.
* Затронутый круг вопросов, как, впрочем, и вся история Кирил-
ло-Мефодиевского общества, требует дальнейших, более глубоких ис-
следований. К сожалению, их появление задерживается тем, что ос-
новные источники по теме, прежде всего следственные материалы по
делу кирилломефодиевцев, пока еще не введены в научный оборот
(капитальная публикация материалов, давно подготовленная киев-
скими учеными и архивистами, до сих пор не увидела света).
221
Думается, что по отношению к такой федерации термин
«организация петрашевцев» более подходит, чем термин
«кружки петрашевцев», ибо термин «организация» отра-
жает фактически существовавшие внутренние взаимо-
связи, тогда как термин «кружки» совершенно игнори-
рует эти связи.
Процесс складывания организации петрашевцев опи-
сывается в монографии И. А. Федосова следующим об-
разом: «Наряду с центральным, основным, наиболее мно-
гочисленным кружком, группировавшимся вокруг Бута-
шевича-Петрашевского, в 1848 г. складывается еще ряд
параллельных кружков, объединявших как участников
основного кружка, так и лиц, в нем не участвовавших.
Процесс создания боковых, филиальных кружков, про-
никнутых той же идеологией, шел двояким путем. Во-
первых, кружки создавались лицами, не участвовавшими
в кружке Буташевича-Петрашевского, независимо от
этого кружка... Во-вторых, создание филиальных круж-
ков было естественным результатом разнородности со-
става самого кружка Петрашевского, роста его влияния
в обществе»44. Далее исследователь называет кружки:
Н. А. Момбелли, куда входили в основном офицеры;
Н. С. Кашкина (именно этим кружком был организован
известный обед в честь Ш. Фурье, на котором в числе
других выступил с речью Петрашевский); С. Ф. Дурова
(в котором участвовали братья Достоевские и было мно-
го литературных споров); А. Д. Толстова — В. П. Кате-
нева — П. Г. Шапошникова; И. И. Введенского и т. д.
Материалы, приводимые при этом, показывают, что гене-
тически кружки возникали действительно как «боковые»,
«параллельные» или «филиальные», но, сложившись, они
в организационном смысле утрачивали различие, харак-
тер их взаимоотношений друг с другом и с центральным
кружком унифицировался.
Кружки петрашевцев создавались и первое время
функционировали как объединения лиц с несомненными
антиправительственными настроениями, но без конкрет-
ных планов революционного переворота. Ту главу своей
книги, которая посвящена организационно-тактическим
принципам петрашевцев, В. Р. Лейкина-Свирская начи-
нает с приведенных в донесении Антонелли слов Ф. Г. То-
ля: «.. .цель общества состоит в приготовлении способных
людей на случай какой-нибудь революции, чтобы при
222
избрании нового рода правления не было недоумения й
различия мнений, но чтобы большая часть уже были со-
гласными в общих началах; и, наконец, приготовлять
массы к восприятию всяких перемен». В этих словах пра-
вильно отражена суть дела, но они не исчерпывают ее.
Петрашевскому и его соратникам вовсе не была чужда
мысль о тайном обществе как революционной организа-
ции в полном смысле этого слова. «В 1848—1849 гг.,—
читаем в той же монографии, — мысль о необходимости
революционной конспиративной организации получает
широкий отклик в кругу петрашевцев»45. То же самое
пишет И. А. Федосов: «.. .движение петрашевцев вплот-
ную подходило к осуществлению задачи, которую не уда-
валось решить уже почти четверть века в России, — к со-
зданию тайного политического общества»46.
Наиболее горячим и последовательным сторонником
немедленного превращения организации петрашевцев в
тайное общество являлся Н. А. Спешнев, который период
с 1839 по 1847 г. провел за границей и имел возможность
близко познакомиться с западноевропейским революци-
онным движением. С собственным, довольно расплыв-
чатым планом создания тайного общества выступил
Н. А. Момбелли. Группа из 5 человек в составе двух
названных лиц, а также Петрашевского, Ф. Н. Львова и
К. М. Дебу в декабре 1848 г. несколько раз собиралась
для обсуждения соответствующего круга вопросов. В воз-
можности и необходимости создания тайного общества
они не сомневались, но представления о его характере и
задачах были разные.
Относительно проекта Момбелли есть некоторые све-
дения в протокольной записи показания Спешнева.
В ней говорится: «...Момбелли предлагал составление
денежного капитала — более для узнания числа членов.
На замечание Спешнева, кто же будет собирать деньги
и пускать их в оборот, Момбелли сказал: «Ну будет
касса и, разумеется, будет Комитет». — «Да кто же бу-
дет составлять этот Комитет?» — спросил Спешнев. «Ос-
нователи общества, — отвечал Момбелли. — Хоть мы пя-
теро, если согласимся основать такое общество». — «Кто
же будет приглашаться в это общество?» — «Разумеется,
социалисты вообще, а потом люди передовых мнений». —
«Т. е. республиканцы и конституционные, так что ли?» —
спросил Спешнев. «Ну, да, пожалуй, только консти-
223
туционных не надо пускать в Комитет». Начались
споры» 47.
Как видим, первый же проект вызвал разногласия
относительно состава общества, его задач и руководя-
щего органа. Дискуссии разгорелись еще больше, когда
пятерка познакомилась с вариантом, который разрабо-
тал Спешнев: «Вот план общества, что есть три внепра-
вительственные пути действия: иезуитское, пропаган-
дистское и восстание; каждое из них неверно и оттого
больше шансов, если взять все три дороги; что для этого
надобно один центральный комитет, которого занятие бу-
дет состоять в создании частных: комитет товарищества,
комитет для устройства школ пропаганды, фурьерист-
ской, коммунистической и либеральной, и, наконец, ко-
митет тайного общества на восстание»48. Суть данного
варианта состояла в том, что тайное общество необхо-
димо для подготовки и руководства вооруженным восста-
нием. Петрашевский, желая уточнить позицию Спешнева,
прямо поставил этот вопрос перед ним. Его ответ в пока-
заниях Петрашевского воспроизведен так: «Спешнев от-
вечал, что цель его есть произвести бунт. Одним ли
способом чрез восстание крестьян или другими — я не
знаю»49. Как бы то ни было, совещания пятерки не возоб-
новлялись, причем Спешнев объяснял это полным отсут-
ствием единомыслия среди участников. Известно, однако,
что Петрашевский не остыл к самой идее создания тай-
ного общества и продолжал обсуждать этот вопрос со
Львовым. Не отказался от своих намерений и Спешнев.
Осуществлению относящихся к этой области планов по-
мешали, следовательно, не столько внутреннее состояние
организации петрашевцев, сколько внешние обстоятель-
ства.
Что касается тех проектов, которые петрашевцы успе-
ли разработать до начала арестов, то им В. Р. Лейкина-
Свирская дает справедливую, на наш взгляд, оценку:
«.. .несмотря на сильное влияние декабристской тради-
ции, петрашевцы свое тайное общество представляли со-
всем по-другому. Насильственное ниспровержение ста-
рого порядка они связывали с предварительной большой
работой по пропаганде новых идей, с развитием обще-
ственно-политического сознания масс и привлечением их
симпатий к социалистическому преобразованию обще-
ственного строя... План Спешнева может показаться
224
механическим соединением разнородных элементов в
рамках одной организации. Однако этот план строился
на принципиальной основе. Общей целью тайного обще-
ства признавалось уничтожение самодержавия и крепост-
ничества. Но вместе с тем признавалось целесообразным
сосуществование различных методов «внеправительствен-
ной» борьбы, подготовляющих успех конечной цели»50.
5.	ОРГАНИЗАЦИОННО-ТАКТИЧЕСКИЙ ОПЫТ
ПОЛЬСКИХ КОНСПИРАТОРОВ
Весьма интересным и важным был организационно-
тактический опыт польского освободительного движения.
Его организационные формы и тактика типологически
во многом сходны с тем, что характерно для русского
освободительного движения на этапе дворянской рево-
люционности.
Содружество польского народа имело ответвления в
Австрийской Галиции, в Царстве Польском, в так назы-
ваемых западных губерниях, т. е. на территории Украины,
Литвы, Белоруссии. Как было показано на примере дей-
ствовавших в Варшаве «свентокшижцев» (гл. V), мест-
ные организации в каждом из названных регионов, под-
чиняясь центральному органу, пользовались довольно
значительной самостоятельностью. Содружество в целом
было федерацией ряда более или менее крупных орга-
низаций, сеть которых в принципе охватывала все поль-
ские земли.
При вступлении в организацию «свентокшижцев»
вновь принимаемый давал присягу и выбирал себе кон-
спиративный псевдоним. Настоящее имя нового члена
должно было знать только принимавшее его лицо и
вышестоящие конспиративные органы. Несколько чело-
век, имеющие постоянные конспиративные контакты, со-
ставляли гмину (общину), во главе которой стоял сол-
тыс (староста). Всю организацию в Царстве Польском
возглавлял посредник, назначенный Главным сбором,
т. е. руководящим органом Содружества, находившимся
в Галиции. В свою очередь Земский сбор Царства Поль-
ского (во главе его стоял сначала Г. Эренберг, затем
А. Венжик) должен был назначить своих посредников
в губернии для создания в каждой из них окружного
сбора.
8
В. А. Дьяков
225
Программные и уставные документы «свентокшиж-
цев» ориентировали участников конспирации прежде все-
го на самовоспитание и как можно более широкое рас-
пространение демократических идей как среди «образо-
ванного общества», так и в народе. С просветительским
характером деятельности «свентокшижцев» связано было
их особое внимание к созданию так называемых нефор-
мальных кружков. Они, говорится в уставе, создаются
среди людей, расположенных к восприятию демократи-
ческих воззрений, имеют преимущественно политико-
просветительскую направленность, и их участники, не
будучи конспираторами, не должны быть осведомлены
ни о других «неформальных кружках», ни об организа-
ции «свентокшижцев»51.
Традиции просветительской конспирации не были гос-
подствующими среди членов Содружества. Это стало
особенно очевидным, когда в 1837 г. в Галиции на базе
Содружества возникла Всеобщая конфедерация поль-
ской нации (ВКПН), взявшая курс на ускоренную под-
готовку вооруженного выступления и сплочение всех об-
щественных сил, которые можно было объединить для
борьбы за восстановление национальной независимости
Польши. Манифест ВКПН отличался от устава Содру-
жества не только формой, но и пониманием целей дви-
жения. Основную суть расхождений Г. Эренберг видел
в том, что Содружество собиралось изменить социально-
политическое устройство общества только после весьма
длительного этапа мирной пропаганды, тогда как ВКПН
ставила аналогичную задачу на самое ближайшее время.
С. Морозевич и Г. Эренберг, по словам последнего, охот-
но входили в «демократический орден», каковым пред-
ставлялось им Содружество, но «не хотели принадлежать
к безрассудным связям», воплощение которых они ви-
дели в ВКПН.
В деятельности Содружества Г. Эренберг выдвигал
на первый план агитационно-пропагандистскую сторону
дела. По его убеждению, обязанность конспираторов за-
ключалась в распространении демократических идей,
в неустанном расширении круга единомышленников до
тех пор, пока в него не войдет практически вся нация.
Именно с этим связана не раз повторявшаяся Г. Эрен-
бергом мысль о том, что за пределами Содружества нет
Польши. По его словам, независимое и демократическое
226
польское государство может появиться только тогда, ко-
гда все поляки усвоят демократические правила, после
чего отпадет необходимость в существовании Содруже-
ства, ибо его основная цель будет достигнута.
В показаниях А. Венжика также подчеркиваются
«просветительские» методы, которыми Содружество со-
биралось добиться своих окончательных целей. Конфе-
дерация же, по его словам, предполагала достичь того же
самого (демократизации социального строя, полного на-
родовластия), во-первых, «гораздо скорее», а во-вторых,
посредством действий «в политическом духе». В ВКПН,
утверждал А. Венжик, могли входить не только люди,
имеющие научные сведения о демократии, но каждый,
кто принесет пользу для ее осуществления; соответствен-
но Конфедерация опиралась не столько на высокую со-
знательность каждого отдельного участника организа-
ции, сколько на неуклонное соблюдение конспиративных
формальностей, строгую дисциплину, безоговорочное
подчинение старшим и т. д.
На протяжении первой половины 40-х годов общее
развитие организационно-технических установок освобо-
дительного движения в Царстве Польском шло в том же
направлении, причем тенденции просветительской кон-
спирации постепенно ослабевали. Почти одновременно
существовавшие тогда варшавско-люблинская организа-
ция Г. Гзовского — В. Венцковского и люблинско-келец-
кая П. Сцегенного являлись по существу более или ме-
нее сплоченными объединениями кружков, не имевшими
строго закрепленной структуры, определенного ритуала
для приема в ряды конспираторов и т. д. Основной и бли-
жайшей целью обе организации считали подготовку во-
оруженного восстания; ставились также агитационно-
пропагандистские задачи, в том числе привлечение на
свою сторону трудящихся масс. Первая из названных
организаций сделала попытку развертывания работы
среди ремесленников, а вторая достигла определенных
успехов среди крестьянства. В целом этот период пред-
ставляется как бы переходным от организаций, соеди-
няющих в себе просветительские и политические цели,
к организациям, которые можно безоговорочно рассма-
тривать как политическое тайное общество.
Существовавший с 1846 по 1849 г. Союз литовской
молодежи в организационном смысле остался примерно
*
227
на таком же уровне. В основе своей Союз опирался на
сеть кружков, причем главный из них находился в Виль-
но, а другие возникали в городах Литвы, Белоруссии,
позднее — также среди польских студентов Петербурга,
Москвы, Киева, Харькова. За время существования Сою-
за процесс внутренней консолидации составляющих его
частей значительно продвинулся вперед, но кружки все же
сохранили немалую степень самостоятельности. Братья
Далевские, руководившие Союзом, уделяли большое вни-
мание агитации среди ремесленников; примерно полови-
на его состава являлась выходцами из этой социальной
группы. Начав с нравственного самоусовершенствования
своих членов и распространения демократических идей,
Союз довольно скоро сделал своей основной задачей под-
готовку к восстанию.
Совершенно иной характер имела возникшая в 1847 г.
и просуществовавшая до 1850 г. «Организация 1848 го-
да» в Царстве Польском. Она немало сил уделяла аги-
тационно-пропагандистской деятельности, но рассматри-
вала ее главным образом как средство для привлечения
новых участников конспирации, ближайшей и непосред-
ственной задачей которой считалось вооруженное восста-
ние. Требования конспирации соблюдались в данном
случае довольно строго. Глава организации (сначала
Э. Домашевский, а после его смерти Г. Краевский с по-
мощью своего заместителя Р. Свежбинского) осущест-
влял руководство в основном с помощью письменных
распоряжений.
Согласно уставу организации52, конспиративная сеть
развивалась по троечной системе, при которой каждый
подпольщик мог знать только того, кто его принял, и
одного принятого им самим конспиратора. Находящемуся
в Варшаве руководящему центру подчинялись создавае-
мые в этом городе и на всех польских землях «главные
кружки», которые в свою очередь руководили «вспомо-
гательными», или «испытательными», кружками. Каждый
участник организации, кроме псевдонима (ими, впрочем,
почти не пользовались), имел шифр для конспиративной
переписки и специально присваиваемый трехзначный но-
мер, которым должен был подписывать свои донесения
и письма. Значительная часть сношений между конспи-
раторами даже на низших уровнях осуществлялась имен-
но таким образом. Вместе с довольно четким соблюде-
228
нием троечной системы это настолько усилило жизне-
стойкость конспиративной организации по отношению
к карательным органам царизма, что она, пережив не-
сколько провалов, просуществовала около трех лет.
Показания Г. Краевского свидетельствуют, что вна-
чале он был противником слишком жесткого централиз-
ма и предельно строгого соблюдения правил конспира-
ции. «Общество, — заявлял он на следствии, — я пола-
гал как соединение равных личностей, одна от другой
независящих, единую цель имеющих и получающих све-
дения из центрального кружка». Выступая за «колле-
гиальное действие во всех вопросах», Краевский создал
якобы соответствующий проект устава, но сжег его, так
как возобладала «централистская» точка зрения Свеж-
бинского53. Противоречивость показаний Краевского и
Свежбинского не позволяет точно определить расстанов-
ку сил. Однако суть разногласий совершенно очевидна:
спор шел о том, продолжать ли ориентироваться на до-
статочно беспомощные в организационном смысле и сла-
бо связанные между собой кружки или создать единую,
строго законспирированную организацию, в которой не
было простора для нравственного самоусовершенствова-
ния и идейно-политических дискуссий, но которая имела
бы больше возможностей для подготовки вооруженного
выступления. Столкновениям в руководящей тройке «Ор-
ганизации 1848 года» суждено было стать завершающим
звеном многолетних горячих споров, а вошедшему в
жизнь уставу общества — символом заката «кружков-
щины» в организационных вопросах.
6.	ТАКТИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ И ПРЕДЫСТОРИЯ
«ЗЕМЛИ И ВОЛИ» 60-х ГОДОВ
Одной из крупнейших вех в истории освободительного
движения России является первая «Земля и воля». Она
организационно оформилась вскоре после падения кре-
постного права, т. е. в хронологических рамках второго
(разночинского) этапа движения. Однако эта организа-
ция глубоко связана своими корнями с предшествующим
периодом, т. е. с эпохой дворянской революционности,
причем не только в сфере идеологии (см. гл. IV), но и в
организационно-тактической сфере, которая изучена в
229
этом смысле гораздо слабее, хотя соответствующий фак-
тический материал весьма интересен и поучителен.
Предысторию «Земли и воли» обоснованно начина-
ют с Харьковско-Киевского тайного общества. Оно воз-
никло в 1856 г. из отдельных студенческих групп чисто
просветительского характера, а к концу своей деятельно-
сти (1860 г.) постепенно превратилось в федерацию круж-
ков, которая вышла далеко за пределы студенческой
среды и приобрела явно политический характер. Мечтая
об освобождении крестьян и демократизации всего об-
щественного устройства, участники кружков в принципе
не ограничивались мирными средствами. Некоторые из
них даже раздумывали над тем, какими путями должна
идти практическая подготовка вооруженного восста-
ния 54.
Однако основную задачу участники организации ви-
дели в революционной пропаганде и агитации, адресо-
ванной как к образованному обществу, так и к трудя-
щимся. Они добывали различными способами и распро-
страняли издания Вольной русской типографии, подгото-
вили несколько собственных рукописных листовок и
«афиш». Один из наиболее активных деятелей общества,
М. Д. Муравский, работал над текстом прокламации, об-
ращенной к украинским крестьянам и написанной на их
родном языке. Общество основало и длительное время
обеспечивало работу двух первых в стране бесплатных
воскресных школ. Сенатор С. Р. Жданов, расследовав-
ший историю возникновения и практику использования
этих школ для революционной пропаганды, дал следую-
щее заключение: «... инициатива о распространении гра-
мотности в народе и о воскресных для сего школах выш-
ла не от правительства непосредственно, а, к несчастью,
от тайного общества, образовавшегося... в Харькове с
целью изменить образ правления и вообще внутренний
порядок в России... В этом-то круге впервые проявля-
ется отчетливое и сознательное намерение об учрежде-
нии воскресных школ для распространения посредством
них пропаганды в народе»55. Члены общества пытались
также развернуть революционную агитацию в массах,
в том числе среди солдат56.
Многие участники Харьковско-Киевского тайного об-
щества, сосланные в отдаленные губернии, продолжали
там революционную деятельность. П. С. Ефименко, на-
230
пример, стал одним из руководителей Пермского обще-
ства. Базой этой организации являлся ранее существо-
вавший кружок А. И. Иконникова. Формы и методы
деятельности общества определялись его уставом: «при-
готовлять умы» путем распространения запрещенных
сочинений, устной пропагандой, «посредством литератур-
ных вечеров» и т. д.; «действовать на народ» воззвания-
ми и другими видами агитации; «общество не должно
было иметь ни правильной организации, ни письменных
документов и принимать все меры, дабы в случае откры-
тия не дать против себя никаких существенных фактов».
Общая же цель общества состояла, по заключению
следственной комиссии, в том, чтобы «всеми силами спо-
собствовать политическому перевороту, откуда бы он ни
произошел» 57.
Тесно связанное с Пермским Казанское общество во-
брало в себя кружки, часть которых существовала с се-
редины 50-х годов. Один из кружков был создан «сара-
товцами», т. е. выпускниками Саратовской гимназии, сре-
ди которых было немало учеников Н. Г. Чернышевского.
С 1858 г. полулегальные кружки сложились вокруг соз-
дававшихся вскладчину факультетских библиотек («юри-
дической», «естественной», «медицинской» и т. п.). Ак-
тивизации общества содействовало прибытие сосланных
в Казань видных деятелей Харьковско-Киевского тайно-
го общества В. О. Португалова и В. А. Манасеина, кото-
рые вошли в «главный», или «ведущий», кружок. Им
некоторое время фактически руководил А. П. Щапов (в
чисто организационном смысле главой кружка считался
президент, избиравшийся из числа студентов). Казанское
общество играло ведущую роль в организации воскрес-
ных школ, которые использовались ими для агитации
среди «простолюдинов». В целом до весны 1861 г. «ка-
занцы» имели программу, рассчитанную «на подготовку
пропагандистских просветительских кадров на ближай-
шее будущее»58. После расправы над крестьянами в селе
Бездна общество организовало политическую демонстра-
цию в форме панихиды по убитым. А. П. Щапов писал:
«Куртинская панихида за кровь и свободу крестьян, со-
вершенная молодым поколением, была погребальной па-
нихидой старой России, императорской, княжеско-поме-
щичьей, народограбителыюй, народогонительной, наро-
дозатемнительной»59.
231
О Казанском отделении «Земли и воли» А. И. Герцей
писал в апреле 1863 г.: «В Казани комитет отлично уст-
роен; это— образец ума и логики; черт знает откуда
они извлекли устав Вейсгаупта». Вспоминая об этом,
А. А. Слепцов сделал позже некоторые пояснения.
Использование опыта иллюминатов, по его словам, обу-
словливалось опасением провалов, заимствование у Вей-
сгаупта состояло «в продолжительном сроке испытания
желавших вступить в общество и постепенном введении
их в круг идей и дел Союза»60. Оформление казанского
отделения «Земли и воли» относится к началу 1862 г.61,
но применение «опыта иллюминатов» несомненно нача-
лось на более раннем этапе истории казанского под-
полья.
Не только чисто персональными связями, но и общей
атмосферой тех лет, содействовавшей объединению анти-
правительственных сил, объясняются длительные и раз-
носторонние контакты Казанского общества с револю-
ционной организацией бывших казанских студентов,
оказавшихся по разным причинам в Московском универ-
ситете. Зародышем этой организации, получившей назва-
ние «Библиотека казанских студентов», стали земляче-
ские кружки 1855—1858 гг., которые создавались в основ-
ном для самообразования и совместного приобретения
необходимой литературы, но постепенно их члены все
больше втягивались в обсуждение политических вопро-
сов. В 1859 г. «Библиотека» реорганизовалась в револю-
ционное общество, возглавляемое небольшим, строго
законспирированным кружком, удачным прикрытием ко-
торого стала привычная для администрации библиотеч-
ная оболочка62. Организация включала группу молодых
офицеров московского гарнизона, в том числе Г. П. Гоф-
штеттера 63.
Исследователи вполне обоснованно считают, что тай-
ное общество, созданное бывшими казанскими студента-
ми в Москве, также придерживалось организационных
принципов, заимствованных от Вейсгаупта. Ю. Н. Корот-
ков пишет по этому поводу: «Не углубляясь в рассмот-
рение устава иллюминатов, следует отметить, что пер-
вая подготовительная ступень для поступающих в
общество заключалась в чтении хороших книг, в работе
над общим развитием, для чего иллюминаты создавали
библиотеки. Нет ли здесь также сходства с организацией
232
казанских студентов в Москве? Возникает и еще один
вопрос. Тайное общество внутри «Библиотеки» возникло
в 1859 г., казанское отделение «Земли и воли» — тремя
годами позже. Не были ли заимствованы принципы орга-
низации казанцами из Москвы? Все эти предположения
требуют специального изучения с привлечением новых,
пока еще не обнаруженных материалов»64.
Кружок П. Э. Аргиропуло и П. Г. Заичневского, об-
разовавшийся в Москве в начале 1861 г., также уходит
своими корнями в студенческое движение предшествую-
щего периода. Будучи сторонниками социалистических
идей, почерпнутых ими прежде всего из сочинений
А. И. Герцена, организаторы кружка считали своей пер-
воочередной задачей размножение и распространение
запрещенных сочинений антиправительственного содер-
жания, для чего пытались создать специальную нелегаль-
ную типографию. Кружок всячески содействовал органи-
зации и расширению воскресных школ, их обеспечению
преподавателями и учебными пособиями. Стараясь как
можно шире использовать этот канал для революционной
пропаганды, кружок разработал проект организации
всероссийского общества воскресных школ. В нем, меж-
ду прочим, говорилось: «Правительство не захотело бы,
верно, компрометировать себя в глазах всего света и
запрещать образование народу. Оно дало бы устав об-
ществу... Такое общество должно охватить всю Россию.
Всякий, кто только хранит в душе своей любовь к родной
земле, к русским людям (а таких, без сомнения, немало),
может быть членом общества, и чем больше членов, тем
лучше. Студенты университета могут взять на себя ини-
циативу этого дела. Правительство, разрешая сперва та-
кое общество, стало бы потом подозрительно смотреть на
него, стало бы стараться душить его, но у правительства
не хватило бы смысла уничтожить такое общество»65.
Реальному уровню освободительного движения более
или менее соответствовали относящиеся к организацион-
но-тактическим принципам теоретические разработки тех
лет. Ими являлись прежде всего две рукописи Н. П. Ога-
рева: «Записка о тайном обществе» и «Идеалы». Вторая
из них датируется 1859 г., о датировке первой мнения
расходятся; Б. П. Козьмин высказался за 1862 г.,
М. В. Нечкина называет 1857 г. Так или иначе оба доку-
мента связаны с дворянским этапом движения. На тек-
233
Обложка «Полярной звезды» (1855 г.)
сте «Записки» имеется ряд поправок, сделанных
А. И, Герценом; основные мысли «Идеалов» нашли отра-
жение на страницах «Колокола» Это позволяет утверж-
дать, что названные документы в своей основе отра-
жают воззрение обоих руководителей Вольной русской
типографии.
Обзор содержания «Записки» необходимо начать с
констатации наличия в ней однозначного вывода: «Да!
Тайное общество полезно, возможно и необходимо». Вы-
двигая в качестве конечной цели общества осуществле-
ние идей утопического социализма, начинающегося с
уничтожения крепостничества, «Записка» ближайшими
задачами объявляла всестороннюю реорганизацию го-
сударственного устройства путем подготовки социальных
реформ, популяризацию научных знаний, хозяйственные
усовершенствования и т. п. Тем самым организации при-
давался просветительский и пропагандистский облик.
«Центр, зерно общества, — говорится в «Записке», — не
234
имеет нужды в многолюдстве; он нуждается только в
искренности и понимании своих членов... Положим, что
центр общества составлен. Члены его должны выражать
три отрасли знания: естествознание (от математики до
медицины и техники), экономическую науку и юриспру-
денцию. Это нужно как для того, чтобы знать, что мы хо-
тим популяризировать, так и для того, чтобы знать, про-
тив чего мы станем бороться и какие средства борьбы мы
можем употреблять, имея всегда за себя положительное
основание в государственном законодательстве»66. Сос-
тав общества предполагалось делить на сознательных
агентов и агентов бессознательных, т. е. людей, действу-
ющих в интересах общества, не зная о его существовании.
Содержание «Записки», если рассматривать его с точки
зрения типологии организационных принципов, весьма
напоминает «Зеленую книгу» Союза благоденствия, от-
ражавшую традиции просветительской конспирации, ко-
торая планировала осуществление широких социальных
реформ путем воздействия общественного мнения на су-
ществующие правительства.
Рукопись «Идеалы» написана с тех же общих пози-
ций, но текст ее более конкретен, в нем гораздо сильнее
звучит мысль о необходимости борьбы за ликвидацию
феодально-крепостнического строя, требование более
резкой критики этого строя участниками тайного общест-
ва. Однако и на этот раз, как совершенно справедливо
отметил Я. И. Линков, автор текста «мыслил создать тай-
ное общество не для руководства крестьянской револю-
цией, а как организацию, которая возглавит борьбу за
социальные реформы и мирным путем осуществит наме-
ченную программу демократизации России»67. В самом
деле, раздел «Методы общества» трактует о воздействии
на общественное мнение «всеми способами», не только
устной и печатной пропагандой, но и «замещением
мест своими членами и влиянием на правительственные
распоряжения». В разделе «Организация общества»
зафиксирована его структура: центр — в России «из со-
вершенно сознательно действующих и распоряжающихся
апостолов», главный печатный орган — в Лондоне, а меж-
ду ними — регулярная связь; около апостолов группиру-
ются ученики и полупосвященные; каждый апостол мо-
жет «составлять свой географический центр», т. е. соз-
давать периферийную организацию; общество образует
235
денежный фонд для своих действий; агенты общества мо-
гут быть «служащие», «пишущие», «народные»; чем
дальше от центра, тем больше должно быть «бессозна-
тельных агентов, употребляемых для отдельных це-
лей» 68.
«Записка о тайном обществе», «Идеалы» и некоторые
статьи А. И. Герцена и Н. П. Огарева, появившиеся в
«Колоколе» в 1859—1860 гг., содержат так называемый
первый план действия. Оценивая план, Я. И. Линков от-
мечает, что его авторы выступают как выразители инте-
ресов крестьянства и как последователи идей утопиче-
ского социализма. При этом справедливо отмечается:
«Впервые в ту эпоху Герцен и Огарев связывают эти
идеи с проблемой создания тайного общества, ставящего
перед собой величайшие национальные задачи социаль-
ного и политического освобождения России». Вместе с
тем, продолжает далее исследователь, документам, в ко-
торых изложен план, «свойственны глубочайшие проти-
воречия, обусловленные тем, что высокая по своему зна-
чению революционная мысль... сочетается в них с про-
пагандой мирного пути их достижения, в силу чего эти
документы полны либерально-реформистских иллю-
зий»69. Наличие указанных противоречий в позиции из-
дателей «Колокола» несомненно, но думается, что отно-
сить их исключительно за счет субъективного момента
нет оснований. Тенденции просветительской конспирации
в самом движении были еще сильны, понимание того, что
революция близка, еще не созрело. В таких условиях
Герцену и Огареву в качестве теоретиков движения бы-
ло трудно оторваться от революционной практики эпохи
дворянской революционности.
Объективные условия для так называемого второго
плана действий созрели позже. План этот был запечатлен
в конспиративных документах Н. П. Огарева, озаглав-
ленных при публикации «Цель русского движения» и
«Заграничные общества» (документ «Заграничные обще-
ства» вполне убедительно датируется июлем — августом
1862 г.70, а для датировки другого представляются более
убедительными аргументы исследователей, которые от-
носят его написание к пореформенному периоду).
В документе «Цель русского движения» лозунг воору-
женного восстания рассматривался не в качестве одного
из теоретически возможных вариантов развития событий,
236
а провозглашался назревшей задачей самого ближайше-
го времени. Более того, в этом произведении затрагива-
лись совершенно конкретные проблемы, связанные с под-
готовкой и проведением восстания. «Так как восстание
неизбежно, — писал Огарев, — то надо его устроить и
направить в разумном порядке, отнюдь не кровопролит-
но и не разорительно. Такое восстание, идущее строем,
можно только образовать в войсках. Для этого надо со-
ставить офицерские общества для разъяснения солдатам
цели и необходимости восстания. Образование таких об-
ществ должно быть преимущественно и усиленно выра-
батываемо в войсках, стоящих на окраинах государства:
на Кавказе с Доном и Черноморьем, на Урале с Привол-
жьем, в Польше с западными губерниями. Образовав-
шись, общества должны принять начальство над войска-
ми и вести их таким образом со всех концов на Москву
и Петербург, всюду подымая народ на содействие и...
клича клич на общий Земский собор, который, если бы
император не захотел его, собрался бы помимо его воли
и выбрал бы царя нового, если нужно, или составил бы
при себе правительственный совет из людей, перед Зем-
ским собором ответственных. Сопротивление такому дви-
жению может быть только ничтожное» 71.
Приведенный фрагмент содержит перечень тех сил,
которые предполагалось вовлечь в вооруженное восста-
ние против крепостничества и самодержавия. При этом
видное место отводится военнослужащим. Однако в от-
личие от декабристов шестидесятники рассчитывали не
столько на сами офицерские общества, сколько на созна-
тельное участие в революции руководимых этими обще-
ствами солдатских масс и значительного числа добро-
вольцев из народа. В эпоху падения крепостного права,
когда за пределами армии практически не было контин-
гентов, прошедших военное обучение и способных влить-
ся в революционные войска, когда офицерский корпус
был в значительной мере охвачен антиправительствен-
ными настроениями, выдвижение на первый план работы
в военной среде имело под собой достаточно прочную ре-
альную почву.
Призывая к увеличению числа революционных орга-
низаций в войсках, издатели «Колокола» предлагали
свои услуги для установления контактов между ними и
вносили предложения относительно финансовой базы ре-
237
волюционного движения в армии. Н. П. Огарев писал:
«Чтобы, пока идет образование восстания войск, офицер-
ские общества разных местностей могли иметь между
собою узел, сношения и заявлять свое дело гласно печат-
ным словом, надо каждому из них войти в постоянные
сношения с нами — людьми, поставленными в Лондоне
вне преследований казенной полиции. Для успеха обра-
зования восстания нужно во всех войсковых центрах уч-
редить денежные сборы из посильных приношений каж-
дого на общее дело, поручая кассы избранным офице-
рам» 72.
«Цель русского движения» является своеобразным
резюме тех идей о развертывании революционного под-
полья, которые уже длительное время широко пропаган-
дировались на страницах изданий Вольной русской типо-
графии. Так, в относящейся к осени 1860 г. статье «Сербы
и черногорцы» Герцен писал: «Другая Россия, вне двор-
ца, вне табели о рангах, растет; она слаба, но и Зимний
дворец не так крепок... Другая Россия приветствует вас
своими братьями, протягивает вам руку... Да где она,
эта другая Россия? — Это трудно сказать — много посто-
ронних нас слушают, но ищите и обрящете. На первый
случай мы предлагаем вам наш вольный заграничный
орган, чтобы перекликнуться с Россией» 73. В статье «На
новый год», опубликованной 1 января 1861 г., Огарев об-
ращался с призывом увеличить «число образованных
русских офицеров так, чтобы правительственная бездар-
ность не могла опираться на штыки и рассчитывать на
пушки» 74.
Подтверждением определенной близости организа-
ционно-тактических принципов лондонского и петербург-
ского революционных центров может служить проклама-
ция «К молодому поколению», написанная Н. В. Шелгу-
новым при участии М. Л. Михайлова и отпечатанная
в июне 1861 г. Вольной русской типографией. Проклама-
ция призывала к расширению революционной пропаган-
ды в народе и армии, к организации кружков, к подго-
товке руководителей будущего восстания: «Стащите
с пьедестала в мнении народа... сильных земли, недо-
стойных править нами; объясните народу всю незакон-
ность и разврат власти; приучите солдат и народ понять
ту простую вещь, что из разбитого генеральского носа
течет такая же кровь, как и из мужицкого... Готовьтесь
238
Революционные прокламации 1861—1862 гг
сами... к... роли, которую вам придется играть; зрейте
в этой мысли, составляйте кружки единомыслящих лю-
дей, увеличивайте число прозелитов, число кружков, ищи-
те вожаков способных и готовых на все, и да ведут их и
вас на великое дело, а если нужно, то и на славную
смерть за спасение отчизны тени мучеников 14 де-
кабря» 75.
Если в документе «Цель русского движения» очер-
чена предполагаемая роль периферийных военно-рево-
люционных организаций,то в конспиративном документе
«Заграничные общества» подробно излагаются задачи
армейских революционеров Петербурга, который назы-
вается первым из важнейших революционных центров.
Н. П. Огарев писал: «Наверно в Петербурге есть не
один кружок, а несколько, и состав их офицеро-студент-
ский, военно-литературный. Столкновений, т. е. сближе-
ний с народом (кроме офицеров с солдатами) мало, и они
очень мнимы, потому что у литературных людей есть
свои коньки: поговорил с извозчиком — значит есть сбли-
жение с народом, между тем как его в сущности нет, по-
тому что нет резких общих обеим сторонам местных ин-
тересов землевладения и общественного устройства»76.
Действительно, самый многочисленный и активный из
петербургских военных кружков возник в 1856-м или
в 1857 г. среди офицеров, обучавшихся в Академии ге-
нерального штаба (кружок Сераковского — Домбров-
ского) ; затем появились кружки, состоявшие преимуще-
ственно из слушателей Инженерной и Артиллерийской
академий, кружки в каждом из кадетских корпусов, Кон-
стантиновском военном училище, Царскосельской офи-
церской стрелковой школе и т. д. По своему характеру
эти кружки сначала были преимущественно дружескими
объединениями для самообразования и взаимопомощи,
но постепенно все более приобретали политический об-
лик. К ним во многом можно отнести свидетельство
Г. П. Гофштеттера, вспоминавшего, что «тогдашнее про-
винциальное армейское офицерство как-то особенно це-
нило самостоятельные кружки в 10—15 чел., находя
одной из причин гибели декабристов их многолюдные
общества» 77.
Между военными кружками в Петербурге и его окре-
стностях по мере их возникновения и активизации укреп-
лялись связи и развивалось сотрудничество. Большую
240
роль в начальный период играли личные знакомства ру-
ководящих деятелей кружков (Н. Н. Обручева, П. Л. Лав-
рова, 3. Сераковского, Я. Домбровского, 3. Падлевского
и др.), а также обмен разного рода нелегальными изда-
ниями. Содействовали сплочению такие совместные акции
ряда кружков, как выступление слушателей Инженерной
академии против произвола начальства, названное
А. И. Герценом подвигом 115-ти благородных офицеров
(1860 г.); участие военнослужащих в похоронах Т. Г. Шев-
ченко и Н. А. Добролюбова; присутствие на панихиде по
жертвам февральского расстрела в Варшаве; попытки
поддержать студенческое движение (1861 г.); протест
106 офицеров разных родов войск против телесных нака-
заний в армии; демонстративные панихиды по казнен-
ным участникам революционного движения, заказанные
в двух церквах Петербурга и в Боровичах (1862 г.). Свя-
зи и сотрудничество между кружками были настолько
тесными, что правомерно говорить о существовании
в Петербурге примерно с 1860 г. федерации военных
кружков78. В документе «Заграничные общества», пере-
числяя места сосредоточения войск, Н. П. Огарев отдель-
ной строкой записал: «Генеральный штаб и Военная
академия — 460 офицеров»; неизвестно, что он имел
в виду, но симптоматично, что общая численность петер-
бургских военно-революционны* кружков весьма близка
к этой цифре. Задачи армейских революционеров, нахо-
дившихся в столице, охарактеризованы Н. П. Огаревым
следующим образом: «Петербургский центр должен
охватить военную академию и, может, даст талантливых
людей для других местностей. Если можно достичь, чтобы
гвардия, выступавшая против периферии, не дралась [и]
присоединилась — это desideratum»79.
Среди перечисленных в документе военных центров
следом за Петербургом названа Варшава. Это отражало
не только общую дислокацию войск, но и уровень актив-
ности военно-революционных организаций. Отдельные
кружки оппозиционно настроенных офицеров начали воз-
никать в Царстве Польском и западных губерниях вско-
ре после окончания Крымской войны. Постепенно они
революционизировались и налаживали контакты друг
с другом. К I860—1861 гг. относится завершение процесса
их консолидации и федеративное объединение под руко-
водством Комитета русских офицеров в Польше, В состав
241
организации за время ее существования вошло свыше
500 человек; она развернула активную деятельность под
руководством сначала В. Т. Каплинского, а затем Я. Дом-
бровского и А. А. Потебни. Как и петербургская федера-
ция военно-революционных кружков, «Потебневское об-
щество» в 1862 г. целиком вошло в состав «Земли и
воли»80.
Документ «Заграничные общества» содержит как бы
схему организационной структуры «Земли и воли», нало-
женную на административно-хозяйственную карту стра-
ны и отражающую не только общий революционный
потенциал каждого района, но и наличие и активность
подпольных или полулегальных антиправительственных
кружков, зачастую уходивших своими корнями в доре-
форменную эпоху. При оценке движущих сил будущей
революции в документе на первое место ставилась сту-
денческая молодежь, далее шли: оппозиционно настро-
енные военнослужащие; охваченная недовольством часть
трудящегося народа. «Центры общества, — говорится в
документе, — должны основываться легко в местностях,
где совпадают все три интереса: университетский
(т. е. меньшинства образованного сословия), военный и
народный; менее легко, но все же не слишком затрудни-
тельно в центрах, где совпадают два интереса: военный
и народный или меньшинства и народностей; центры с
трудом, но должны быть основаны в местностях, где один
только народный интерес при отсутствии войска и уни-
верситетского меньшинства»81. К первому — «универси-
тетско-военно-народному» разряду И. П. Огарев отнес
Петербург, Киев и Одессу; А. И. Герцен в замечании на
полях предлагал включить еще и Москву. Внутри второго
разряда выделены две рубрики: Кавказ и Астрахань, Дон
и Азов; Урал и Заволжье отнесены при этом к рубрике
«военно-народной», тогда как Казань, Москва, Харьков,
Рыбинск, Нижний Новгород, Курск, Екатеринославль —
к рубрике «университетско-народной». Третий разряд
определен в самой общей форме: «Север беломорский и
остзейские губернии. В русском отношении Беломорье и
Балтика имеют общий интерес раскола»82.
Данная в документе конкретизация задач, связанных
с окончательным превращением «Земли и воли» в обще-
российскую революционную организацию, не оставляет
сомнений в том, что речь шла относительно объединения
242
уже существующих, иногда давно сложившихся органи-
заций, характер которых менять вовсе не предполагалось.
«В первом разряде, — заявлял Н. П. Огарев, — нам
остается только встретиться с людьми и оставить в каж-
дом одного, с нами соединенного. Во втором разряде мы
должны пользоваться встречею, где она возможна, а там,
где она маловероятна, иметь нарочного агента»83. Всего
предполагалось создать 16 округов с «центральным аген-
том» в каждом из них.
Заслуживает особого внимания то, что национально-
освободительная борьба учитывалась в документе как
важный резерв движения в целом. Именно в связи с этим
предполагалось иметь, например, в Киеве «сверхвоенного
еще агента национально малороссийского»84. Вопрос
о правильном соотношении восстания в целом с нацио-
нальными движениями весьма заботил А. И. Герцена и
Н. П. Огарева. В документе «Заграничные общества» об
этом говорится так: «Если восстание совершится только
в Варшаве и Киеве, оно пойдет в междоусобие — поль-
скую войну; для того чтобы оно было народным освобож-
дением, оно должно идти от всей периферии, т. е. чтоб
одновременно с Варшавой и Киевом тронулся Кавказ во
внутрь России, захватывая с собою Астрахань, Дон и
Черноморье, и тронулся бы Оренбургский Урал — на
Нижний и Пермский Урал — на Казань... При таком вос-
стании едва ли возможно большое кровопролитие. Это,
скорее, мирно-завоевательный поход»85.
Нет сомнения, что в 1861 г. вооруженное восстание
прочно вошло в тактику русских революционеров, а
структура вновь созданной общероссийской революцион-
ной организации в значительной мере была ориентиро-
вана в соответствующем направлении. Но при этом сле-
дует заметить, что вооруженное выступление не выдви-
галось как единственное средство, к которому следует
прибегнуть немедленно. В документе «Заграничные обще-
ства» об этом говорится так: «Цель — привести прави-
тельство к созванию Земского собора, на основаниях трех
адресов... т. е. на основаниях, что земля — земское до-
стояние, что управление выборное и что области распре-
деляются по собственному желанию в самостоятельные
отделы федерации. Далее, цель — если правительство в
Земском соборе откажет, то на тех же основаниях про-
извести восстание со всех периферий разом». Соответ-
243
ственно ориентированной агитационно-пропагандистскои
деятельности придавалось первостепенное значение. «Об-
щее средство, — читаем в документе, — пропаганда всех
трех адресов и значения отказа правительства созвать
Земский собор»; военной организации специально стави-
лась задача «проповеди и сближения с солдатами». «Про-
поведь, — говорится несколько ниже, — нужна для выс-
ших сословий и молодежи не меньше, чем для на-
рода» 86.
Обрисованная организационно-тактическая линия не
во всем совпадала с воззрениями петербургского револю-
ционного центра. Однако расхождения начали существен-
но уменьшаться с весны 1861 г., поскольку А. И. Герцен
и Н. П. Огарев все более отходили от идеалов просвети-
тельской конспирации, нашедших воплощение в «Записке
о тайном обществе». Представляется, что к середине
1862 г. организационно-тактические позиции двух центров
были весьма близки (без этого то перемещение руково-
дящего центра «Земли и воли» в Лондон, которое произо-
шло после ареста Н. Г. Чернышевского и Н. А. Серно-Со-
ловьевича, было бы невозможным).
Сближение позиций происходило постепенно и пре-
имущественно за счет отказа А. И. Герцена и Н. П. Ога-
рева от либеральных иллюзий и от идей просветительской
конспирации. В этом смысле весьма характерен тот факт,
что в сентябре 1861 г. в «Колоколе» был напечатан, на-
писанный по всей вероятности Н. А. Серно-Соловьевичем,
«Ответ «Великоруссу»», который открыто полемизировал
с обозначенным в заглавии адресатом, а между строк —
и с издателями «Колокола». Еще более характерны пред-
лагаемые «Ответом» практические шаги — они во многом
совпадали с теми, которые предлагали А. И. Герцен и
Н. П. Огарев в рассматриваемый момент и несколько
позже. «Круг действий союзов, — писал автор «Отве-
та»,— должен быть так широк, чтоб всякий нашел себе
работу. Надо писать, писать много и понятно народу;
заводить тайные типографии, распространять печатанное
в народе и войске; обучать крестьян и солдат, заводить
братства в полках, сближать солдат с народом, войти в
сношения с раскольниками, казаками, монахами, ввозить
заграничные издания, привлечь к себе как можно боль-
ше военных, извлекать из коронной службы способных
людей. . . готовить денежные и всякие средства»87.
244
★ * ★
Приведенный в настоящей главе материал, разумеет-
ся, не исчерпывает всего того, что можно сказать относи-
тельно организационно-тактических принципов дворян-
ских революционеров в России. Но он убедительно пока-
зывает, что принципы эти прошли длинный, противоречи-
вый и сложный путь развития, прежде чем влились в про-
грамму и практическую деятельность революционеров-
разночинцев, которые сразу по выходе на историческую
арену сделали весьма важный шаг вперед, создав такую
организацию, как первая «Земля и воля». И в идейной,
и в организационно-тактической сфере это было каче-
ственно новым явлением, основные предпосылки которого
накапливались постепенно и фактически созрели к мо-
менту падения крепостного права. Не случайно один из
современников и активных участников описываемых со-
бытий, Н. И. Утин, рассказывая впоследствии о создании
«Земли и воли», счел необходимым подчеркнуть: «Оно
вовсе не было основою тайных обществ; они уже суще-
ствовали во многих местностях, и каждое из них, отдель-
но взятое, могло бы представить весьма интересную и по-
учительную историю. Конспиративное же значение обще-
ства «Земли и воли» заключалось в поставленной им
задаче слить все отдельные революционные общества и
кружки в одно целое, для дружного общего действия всю-
ду в одинаковом единодушном смысле»88. Исследователи
также отмечают огромную роль, которую сыграли в исто-
рии освободительного движения организации, предше-
ствовавшие землевольческой федерации начала 60-х го-
дов. «Они, — совершенно обоснованно писал Я. И. Лин-
ков, — по сути дела были прямым ее прообразом и по
своему идейному облику, и по тем целям и задачам, ко-
торые «Земля и воля» поставила перед собой, — по всему
характеру революционной деятельности, ее формам и ме-
тодам» 89.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Задача книги состояла главным образом в выявлении
основных типологических черт освободительного движе-
ния в России на дворянском этапе его развития, а не
в описании практической деятельности соответствующих
революционных организаций. Именно этим обусловлены
ее структура и способ изложения материала. Широкий
хронологический охват событий (рассматривается весь
этап дворянской революционности), включение в поле
зрения не только освободительной борьбы русского на-
рода, но и национальных движений других народов Рос-
сийской империи создали на каждом из указанных на-
правлений довольно широкие возможности для сравни-
тельно-исторических сопоставлений, позволяющих либо
поставить некоторые новые исследовательские вопросы,
либо по-иному подойти к вопросам, которые уже стави-
лись в специальной литературе.
Анализ имеющихся сведений о социальном составе
участников революционных кружков и организаций
1825—1861 гг. (прежде всего статистическая обработка
данных из соответствующей части биобиблиографическо-
го словаря под ред. А. А. Шилова и М. Г. Карнауховой)
не оставляет сомнений в том, что социальный облик дви-
жения менялся постепенно на протяжении всего рассма-
триваемого периода. При этом ощутимое снижение удель-
ного веса чисто дворянского элемента наметилось вскоре
после разгрома декабристов, существенные перемены в
этом смысле принесли 40-е годы, а к моменту падения
крепостного права доля разночинцев в движении прибли-
зилась уже к 50%. На этом рубеже количество перешло
в качество: разночинцы не только составили большинство
среди участников освободительного движения, но и стали
его руководящей силой. Буржуазные реформы 60-х годов
сделали указанный перелом необратимым. Однако весь
характер предшествующего социально-экономического
развития России и сохранение множества крепостниче-
ских пережитков обусловливали специфический состав
самой разночинской прослойки, в которой значительную
246
часть составляли выходцы из дворянского сословия. Осо-
бенно это сказывалось на социальном облике революци-
онных организаций, связанных со студенческой, офицер-
ской и чиновничьей средой.
Таким образом, передовая часть дворянского сосло-
вия являлась в 1825—1861 гг. главной силой буржуаз-
ного по своей объективной направленности российского
освободительного движения. В этом внешне парадоксаль-
ном явлении нет ничего исключительного. Аналогичная
ситуация складывалась в XVIII—XIX вв. в таких стра-
нах, как Германия, Австрия (позже — Австро-Венгрия),
Италия, Испания; нечто похожее было в Греции, Дунай-
ских княжествах и Румынии. Гораздо раньше хроноло-
гически, но на той же стадии исторического развития
(переход от феодализма к капитализму) в Англии, Фран-
ции и других странах Западной Европы также существо-
вали различные формы дворянской революционности.
«Между тем, — справедливо замечает М. В. Нечкина,—
ни тут, ни там историки не пользуются этим термином,
обедняя возможности своего анализа» !.
Сравнительно-исторический подход весьма плодотво-
рен. Однако, прибегая к типологизации явлений, не сле-
дует забывать ни об особенностях исторического разви-
тия каждой данной страны, ни о специфике дворянской
революционности как одной из форм общественного со-
знания. Совершенно прав С. С. Ланда, когда он осуждает
работы, в которых «дворянская революционность теряет
свою характерность и полностью растворяется в общем
потоке антифеодального, буржуазного движения»2.
Всестороннее исследование общего смысла и конкрет-
но-исторического содержания термина «дворянская рево-
люционность» пока еще не осуществлено. Но имеющаяся
литература и накопленный фактический материал, отча-
сти приводившийся в книге, позволяют выявить некото-
рые существенные черты дворянской революционности
в российских условиях. Ни в коей мере не претендуя на
исчерпывающую полноту, назовем прежде всего обуслов-
ленную классовой ограниченностью и свойственную боль-
шинству дворянских революционеров неистребимую бо-
язнь решительной ломки социальных основ феодально-
крепостнического строя, их стремление осуществлять бур-
жуазные преобразования с максимальным учетом инте-
ресов своего сословия. Укажем также на явное предпо-
247
чтение политических целей и средств борьбы, характер-
ное для большинства программных документов дворян-
ского этапа движения. Важной особенностью дворянской
революционности является курс на военный заговор или
на «военную революцию», вытекающий из убеждения
в том, что образованное дворянское меньшинство вправе
действовать от имени всего общества и может добиваться
успеха без заранее подготавливаемого и сознательного
участия сколько-нибудь значительной части народа. Это
убеждение постепенно изживало себя, ибо опыт борьбы
доказывал его необоснованность. Однако происходившие
перемены свидетельствовали не столько о прогрессе дво-
рянской революционности, сколько об эмбриональном
развитии качеств, характерных для разночинского этапа
движения.
В сфере программно-идеологической освободитель-
ное движение России на протяжении рассматриваемого
периода прошло сложный и трудный путь развития. Ог-
ромную роль сыграл при этом декабризм как идеология,
типичная для начального этапа истории дворянской ре-
волюционности. Исключительно важное значение имело
относящееся к 30-м годам знакомство участников рус-
ского революционного движения с доктринами западно-
европейского утопического социализма, а затем, датиру-
емое 40-ми годами, творческое освоение социалистиче-
ских идей и попытки применить их к российской действи-
тельности. Развивавшееся неравномерно, но неуклонно
усиливавшееся размежевание между либерализмом и
демократизмом, довольно быстрое распространение со-
циалистических идей вглубь и вширь, приведшее к воз-
никновению и развитию «русского социализма», — вот
основное содержание идеологических сдвигов рассмат-
риваемого периода. Характеризуя истоки большевизма,
В. И. Ленин указывал, что правильность большевист-
ской теории доказана как опытом международного ре-
волюционного движения, так и опытом, накопленным
внутри страны. Он писал: «... примерно с 40-х и до 90-х
годов прошлого века, передовая мысль в России, под
гнетом невиданно дикого и реакционного царизма, жад-
но искала правильной революционной теории... Мар-
ксизм, как единственно правильную революционную тео-
рию, Россия поистине выстрадала полувековой историей
неслыханных мук и жертв, невиданного революционного
248
героизма, невероятной энергии и беззаветности исканий,
обучения, испытания на практике, разочарований...»3
Борьба демократической и революционной идеологии
против либерально-реформистских тенденций в движе-
нии красной нитью проходит через все рассматриваемые
десятилетия. Преодоление либеральных иллюзий осуще-
ствлялось с трудом, их рецидивы были характерны для
ряда деятелей, в том числе на заключительном этапе
развития дворянской революционности. Объективной
причиной, обусловливающей это явление, была относи-
тельная отсталость экономического развития России, не-
достаточная четкость в позициях отдельных социальных
слоев, отсутствие широкой политической гласности, не-
обходимой для более или менее быстрого уяснения по-
литической обстановки. Только после обнародования По-
ложений 19 февраля 1861 г. ситуация определилась и
либералы стали выступать на стороне царизма при ре-
шении всех сколько-нибудь существенных вопросов об-
щественного развития. В предшествующие годы револю-
ционные силы в принципе относились к либералам как
к возможным союзникам, иногда пытались нащупать
почву для компромисса, постоянно борясь с влиянием
либерализма на передовую часть общества. Примером
может служить «Великорусе», издание которого несом-
ненно связано с ближайшим окружением Н. Г. Черны-
шевского. Исследователи справедливо считают, что «Ве-
ликорусе» имел своим адресатом прежде всего «незре-
лые демократические элементы среди студенчества, офи-
церов, интеллигенции и др. ... Для них опыт политиче-
ской борьбы в соответствии с программой, предлагаемой
«Великоруссом», мог явиться школой, необходимой для
перехода в ряды сознательной революционной демокра-
тии» 4.
Вопрос о выборе между революционным и реформи-
стским путями к достижению поставленных целей встает
перед освободительным движением России с первых его
шагов. Различные варианты решения выдвигались в
программных документах декабристов, высказывались
оппозиционно настроенными лицами и участниками ос-
вободительного движения на протяжении последекаб-
ристского 20-летия, горячо обсуждались в кружках пет-
рашевцев и в Кирилло-Мефодиевском братстве. Речь
шла не только о четко выражаемой ориентации либо на
249
вооруженное восстание, либо на мирные преобразования,
осуществляемые царизмом под давлением общественного
мнения, но и о ряде промежуточных вариантов решения
этого важного и сложного вопроса. Один из вариантов
давала так называемая просветительская конспирация,
т. е. такие подпольные организации, которые ориентиро-
вались на коренные преобразования существующего
строя средствами просвещения народа и длительной мир-
ной пропаганды. Тайное политическое общество или про-
светительская конспирация — вот выбор, который так
или иначе необходимо было делать каждому из дворян-
ских революционеров в России, каждой возникающей
вновь организации. В большинстве случаев преобладали
сторонники политического тайного общества, но дворян-
скими революционерами вопрос так и не был решен окон-
чательно; существенно трансформировавшись, он про-
должал вызывать споры и на разночинском этапе дви-
жения.
Наличие и историческая обусловленность либерально-
просветительских либо либеральных тенденций в освобо-
дительном движении дворянского этапа совершенно не-
оспоримы. Исследовательская задача состоит, очевидно,
в установлении их подлинного значения. Думается, что
С. С. Ланда совершенно прав, когда заявляет: «.. .возра-
жать против отождествления декабристов с либералами
вовсе не равнозначно тому, чтобы снимать саму пробле-
му либерализма для движения дворянских революционе-
ров, для исследования генезиса этого движения и процес-
сов формирования его идеологии»5. Что касается тех по-
пыток сотрудничества революционных сил с либералами,
которые имели место накануне падения крепостного
права, то их правомерность вытекает из самой логики
развития событий, из расстановки классовых сил в раз-
вернувшейся борьбе. Обосновывая аналогичную тактику
применительно к большевикам, В. И. Ленин в 1913 г.
писал: «Марксисты признают, в отличие от анархистов,
борьбу за реформы, т. е. за такие улучшения в положении
трудящихся, которые оставляют власть по-прежнему в
руках господствующего класса. Но вместе с тем маркси-
сты ведут самую решительную борьбу против реформи-
стов, которые прямо или косвенно ограничивают стрем-
ления и деятельность рабочего класса реформами»6.
На протяжении предреформенного 20-летия видеоло-
250
гии дворянских революционеров теснейшим образом пе-
реплетались общедемократическая струя и идеи утопи-
ческого социализма. Характеризуя специфические черты
революционной идеологии соответствующего периода и
называя ее «просветительской», В. И. Ленин в статье
«От какого наследства мы отказываемся?» (1897 г.) ука-
зывал: «Нельзя забывать, что в ту пору, когда писали
просветители XVIII века (которых общепризнанное мне-
ние относит к вожакам буржуазии), когда писали наши
просветители от 40-х до 60-х годов, все общественные
вопросы сводились к борьбе с крепостным правом и его
остатками. Новые общественно-экономические отноше-
ния и их противоречия тогда были еще в зародышевом
состоянии. Никакого своекорыстия поэтому тогда в идео-
логах буржуазии не проявлялось; напротив, и на Западе
и в России они совершенно искренно верили в общее
благоденствие и искренно желали его, искренно не ви-
дели (отчасти не могли еще видеть) противоречий в том
строе, который вырастал из крепостного»7.
Утопический социализм к концу дворянского этапа
получил весьма значительное распространение среди
участников освободительного движения в России. От-
части он воспринимался через западноевропейские докт-
рины, о которых В. И. Ленин писал: «Но утопический со-
циализм не мог указать действительного выхода. Он
не умел ни разъяснить сущность наемного рабства при
капитализме, ни открыть законы его развития, ни найти
ту общественную силу, которая способна стать творцом
нового общества»8. Что касается «русского социализма»,
который с падением крепостного права становится гос-
подствующей идейно-политической доктриной русских
революционеров, то он являлся специфическим выраже-
нием стремлений русского крестьянства к ликвидации
крепостничества таким путем, который полнее всего
удовлетворял его насущные нужды и в то же время от-
крывал наиболее широкие возможности для развития
капитализма.
Национально-освободительные движения народов,
входивших в Российскую империю, развивались на про-
тяжении дворянского этапа параллельно с русским осво-
бодительным движением, иногда между ними существо-
вали определенные контакты. Сделанные в книге типо-
логические сопоставления, изучение конкретных связей
251
между этими движениями, учет возможностей их стра-
тегического и тактического взаимодействия в борьбе с
царизмом позволили впервые поставить и попытаться
решить некоторые исследовательские вопросы, до этого
просто не возникавшие или не рассматривавшиеся из-за
отсутствия материала.
Один из такого рода вопросов — соотношение соци-
ального и национального аспектов освободительного дви-
жения в России. И на рассматриваемом этапе, и позже
для России в целом определяющее значение имел, несо-
мненно, социальный аспект, тогда как национальные дви-
жения выступали лишь в роли более или менее сильного
резерва в борьбе против социального гнета. Эта объек-
тивная истина была до конца понята и четко сформули-
рована только на социал-демократическом этапе движе-
ния. В 1913 г. в авторском отчете о докладе «Современная
Россия и рабочее движение», опубликованном в польской
газете «Naprzod», В. И. Ленин писал: «На вопрос одного
из присутствующих, как он смотрит на национальный
вопрос, докладчик ответил, что российская социал-демо-
кратия полностью признает право каждой нации на «са-
моопределение», на решение своей судьбы, даже на отде-
ление от России. Ибо русская революция, дело демокра-
тии отнюдь не связаны (как это было в Германии)
с делом объединения, централизации. Вопросом, от кото-
рого зависит демократизация России, является не нацио-
нальный, а аграрный вопрос.
Вместе с тем тов. Ленин подчеркивает необходимость
полного единства революционной армии пролетариата
различных национальностей в борьбе за полную демокра-
тизацию страны. Лишь на этой основе является возмож-
ным разрешение национального вопроса. . .»9
Едва ли можно думать, что на дворянском этапе кто-
либо из участников движения мог глубоко и полно пони-
мать диалектику взаимодействия между социальным и
национальным аспектами развертывавшейся в России
общественно-политической борьбы. Однако осознание
связи между этими аспектами, понимание важности пер-
вого из них, стремление к межнациональному сотрудниче-
ству постепенно нарастали. Это отмечали еще дореволю-
ционные историки, один из которых, рассмотрев эволю-
цию воззрений участников движения на национальный
вопрос с 1825-го по 1863 г., пришел к выводу, что после
252
падения крепостного права «национальная проблема уже
не могла решаться так просто, как раньше. Она неизбеж-
но должна была прийти в зависимость от того или иного
отношения интеллигенции к социальному вопросу» 10. Вы-
сокий уровень понимания сути и значения данного во-
проса проявил, как известно Н. Г. Чернышевский, пози-
цию которого высоко оценил В. И. Ленин, считавший ее
в определенной мере аналогичной позиции К. Маркса11.
При этом В. И. Ленин имел в виду работы Н. Г. Черны-
шевского, датируемые 1861 г. и вполне совпадающие по
основным своим выводам с тем, что он писал в предше-
ствующие годы; следовательно, речь шла о воззрениях,
сложившихся в рамках дворянского этапа освободитель-
ного движения.
Хотя декабристские общества отделяет от первой
«Земли и воли» длительный период, на протяжении кото-
рого организационный уровень движения был довольно
низким, в целом дворянский этап внес весьма значитель-
ный вклад и в организационно-тактическую сферу. Те
явления, которые можно связывать с живучестью тенден-
ций просветительской конспирации, стали успешно пре-
одолеваться в условиях революционной ситуации 1859—
1861 гг., а с завершением формирования «Земли и воли»
в 1862 г. ослабели окончательно. Тактику «военной рево-
люции», которой придерживались декабристы, сменила
тактика «повсюдного» народного восстания, возглавляе-
мого «образованным меньшинством» вместе с военными
специалистами из армейских революционных организа-
ций. Получили значительное развитие формы устной аги-
тации, в частности через воскресные школы, и печатной
пропаганды в виде целой серии прокламаций, для изда-
ния которых революционное подполье к 1862 г. распола-
гало четырьмя хорошо законспирированными типогра-
фиями. Были заново «открыты» и довольно широко
опробованы совершенно неизвестные раньше способы по-
литического протеста: .панихиды по казненным участни-
кам движения, коллективный уход учащихся из учебных
заведений, уличные шествия для выражения политическо-
го протеста и т. д.
В организационно-тактическом смысле большим до-
стижением и вершиной дворянского этапа явилась целая
система отчасти объединенных в федерации, а отчасти
действовавших самостоятельно революционных кружков.
253
Эта система охватила своей сетью значительную часть
страны и послужила прочной основой для первой «Земли
и воли». Неоднородные в идейно-политическом смысле,
эти кружки и федерации весьма заметно отличались друг
от друга по своим размерам и внутренней сплоченности,
по размаху и результатам практической деятельности. Их
организационный уровень не соответствовал ни нашим
теперешним требованиям, ни эталонам 70—80-х годов
прошлого века. Тем не менее эти организации вместе
с «Землей и волей» знаменовали собой несомненный каче-
ственный скачок, который стал возможным лишь в ре-
зультате постепенного количественного роста и накопле-
ния опыта на протяжении всего дворянского этапа дви-
жения. Именно в организационной сфере можно найти
более всего наглядных подтверждений тому, что извест-
ные ленинские слова: «Шире стал круг борцов, ближе их
связь с народом» 12 — в определенной мере относятся не
только к разночинскому, но и к заключительной части
дворянского этапа.
Анализ высказанных В. И. Лениным положений о ре-
волюционных ситуациях и созданной им периодизации
истории освободительного движения в России показы-
вает, что у него эти проблемы всегда выступали в нераз-
рывной взаимосвязи. Отмечая это, М. В. Нечкина пишет:
«. . .революционные ситуации являются серьезнейшей
проверкой состояния революционной борьбы, показате-
лем силы и правильности ее стратегии и тактики, ее вы-
ходом в действительность, решающую судьбу револю-
ции» 13. Указанный аспект проблемы в данном случае осо-
бенно важен в связи с хронологическим совпадением
завершающего периода истории дворянской революцион-
ности с революционной ситуацией 1859—1861 гг., которая,
как известно, не вылилась в революцию. Крестьянская
реформа 1861 г., ставшая одним из побочных продуктов
революционной борьбы, не удовлетворяла ни крестьян-
ские массы, ни выражавших интересы крестьянства рус-
ских революционеров (дворянских и разночинских). Со-
вершенно прав Я. И. Линков, подчеркивая связь возник-
новения «Земли и воли» с решительным неприятием
реформы, которое «было исходным началом для развития
тайного общества, возникшего именно для того, чтобы
дать крестьянству путем революции то, что оно не полу-
чило путем реформы, т. е. землю и волю» 14.
254
История первой «Земли и воли» еще ждет своей оче-
реди на исчерпывающую монографическую разработку.
Вместе с тем этой теме посвящен ряд ценных исследова-
ний, в которых уже решено немало важных принципиаль-
ных вопросов. В одной из своих работ М. В. Нечкина,
подводя итог достигнутому, пишет: ««Земля и воля» не
первое революционное тайное общество, возникшее в
годы революционной ситуации: имеются тайные органи-
зации, ей предшествующие и сопутствующие (позже от-
части поглощенные ею). Она создана как широкая общая
организация для руководства предполагавшимся в 1863 г.
«повсюдным» крестьянским восстанием. В силу этого она
носит существенно новый характер, будучи задумана уже
как организация революционеров и народа, а не только
интеллигенции, призванной руководить восставшим наро-
дом, как было раньше. Особенность замысла влечет за
собой ее широкий демократический характер. Из других
источников мы знаем, что «Земля и воля» была федера-
цией организаций» 15. Аналогичным образом общий ха-
рактер этой организации определяется и другими иссле-
дователями, в частности Я. И. Линковым 16 и Э. С. Ви-
ленской 17.
Весьма существенной чертой генезиса «Земли и воли»
было довольно длительное раздельное существование
важнейших составных частей организации: с одной сто-
роны, значительного числа самостоятельных кружков и
федераций, с другой — двух революционных центров —
петербургского и лондонского. Созревание «периферии»
будущей организации и того руководящего органа, кото-
рому предстояло ее возглавить, шло более или менее син-
хронно. Хотя между двумя революционными центрами
существовали серьезные разногласия, к концу 1861 г. их
в основном удалось преодолеть, что содействовало консо-
лидации революционного подполья. Как вполне обосно-
ванно писал Я. И. Линков, «инициативная роль в деле
создания тайного общества принадлежала обоим идейно-
пропагандистским центрам русского освободительного
движения»18. Таким же образом оценивает ситуацию
М. В. Нечкина, которая пишет, что «тайное общество, по-
лучившее название «Земля и воля», основано в резуль-
тате сговора лондонского и петербургского центров» 19.
Аналогичная по своему основному существу формулиров-
ка Э. С. Виленской содержит определенные нюансы в
255
оценке позиций двух центров при создании «Земли и
воли». «Инициатором данного объединения, — пишет ис-
следовательница,— явилось тайное общество, сформиро-
вавшееся вокруг редакции «Современника» осенью 1861 г.
по почину братьев И. А. и А. А. Серно-Соловьевичей,
А. А. Слепцова и при участии Н. Г. Чернышевского и ре-
дакторов «Колокола»»20.
«Земля и воля» была организацией, в которой отдель-
ные кружки сохраняли весьма значительную автономию
во всем, в том числе и в пропаганде. При этом одни про-
пагандировали социалистические идеи, другие — общеде-
мократические воззрения, полностью лишенные социали-
стической окраски или включающие лишь отдельные
элементы утопического социализма. Делая этот совершен-
но правильный общий вывод, Э. С. Виленская считает не-
обходимым конкретизировать его следующим образом:
«Тайное общество, основанное Н. А. Серно-Соловьевичем
и другими, так же как и иные кружки, разделявшие его
взгляды, стали социалистическим крылом «Земли и
воли», но не представляли ее в целом. . .»21
Соединение в «Земле и воле» социалистических и об-
щедемократических тенденций — вещь очевидная и не-
оспоримая. Но едва ли следует упрощать и схематизиро-
вать все то, что касается соотношения и взаимосвязей
этих тенденций. Думается, в частности, что нет нужды
сколько-нибудь определенно выделять «социалистическое
крыло» в «Земле и воле», относя к нему целые организа-
ции, в том числе «тайное общество» Н. А. Серно-Соловье-
вича. Реально положение было гораздо более сложным.
Социалистические и общедемократические тенденции «со-
существовали» едва ли не в каждой из фактически дей-
ствовавших организаций, а зачастую даже в мировоззре-
нии одного, отдельно взятого деятеля. Хорошо известно,
например, что в кругу «Современника», т. е. среди бли-
жайших единомышленников Н. А. Серно-Соловьевича,
наряду с социалистическими весьма сильно действовали
и общедемократические тенденции, а в лондонском рево-
люционном центре наряду с общедемократическими очень
и очень видную роль играли тенденции утопического социа-
лизма. Сколько-нибудь четкого организационного разгра-
ничения между двумя тенденциями в рамках первой
«Земли и воли» источники не подтверждают, и потому
выделение в качестве ее «социалистического крыла» ка-
256
кой-то одной организации не представляется нам обосно-
ванным, тем более что и Э. С. Виленская признает, что
«социалистическое и несоциалистическое течения внутри
революционной демократии, теоретически противостояв-
шие друг другу, в практической революционной борьбе
тесно между собою смыкались»22.
Одна из наиболее важных особенностей «Земли и
воли» заключалась в том, что она была не только обще-
русской, но и общероссийской организацией, т. е. так или
иначе объединяла революционные силы всех народов
Российской империи. Еще в организациях, предшество-
вавших «Земле и воле», фактически начало складывать-
ся нечто вроде производственно-территориального прин-
ципа в их создании и функционировании. Наиболее
наглядно это прослеживается по студенческим и военно-
революционным кружкам, возникавшим в отдельных
учебных заведениях или воинских частях, а затем ста-
равшимся объединиться с соседними кружками в федера-
цию, которая охватывала бы определенную территорию.
Землевольческие организации не имели каких-либо на-
циональных или вероисповедных перегородок, они могли
быть и были смешанными по национальному составу.
С организациями чисто национального характера «Земля
и воля» старалась вступить в союзные отношения, за-
крепляя таковые определенными документами (примером
здесь может служить меморандум о петербургских пере-
говорах представителей польской партии «красных» и
уполномоченных «Земли и воли» в ноябре 1862 г.). Эта
новая форма взаимоотношений стала возможной в ре-
зультате расширения традиций, сложившихся на дворян-
ском этапе освободительного движения23.
Дворянский этап ознаменовался также первыми важ-
ными шагами в развитии связей освободительного движе-
ния России с революционерами ряда европейских стран
и с общеевропейским революционным движением. Как
отмечалось, деятели российского освободительного дви-
жения в России были знакомы и творчески использовали
все те достижения общественной мысли Западной Евро-
пы, которые считали применимыми к российским усло-
виям. В 30—40-х годах начали формироваться личные
контакты между революционной Россией и революцион-
ной Европой, чему содействовало складывание русской и
польской политической эмиграции во Франции, Англии и
9
В А. Дьяков
257
других европейских странах. Вольная русская типогра-
фия в Лондоне и вся многообразная зарубежная деятель-
ность А. И. Герцена могут служить подтверждением, что
такого рода контакты, многократно увеличившиеся впо-
следствии, были значительными и плодотворными еще
на дворянском этапе освободительного движения. Кон-
кретика данной темы изучена пока недостаточно, что не
могло не отразиться на ее освещении в книге. Думается,
однако, что приведенный фактический материал достато-
чен для того, чтобы показать наличие и значимость меж-
дународных связей российского освободительного движе-
ния на дворянском этапе его истории.
Рассматривая освободительное движение в России как
внутренне единую, развивающуюся систему, нельзя не
обратить внимание на асинхронность в созревании таких
важнейших его компонентов, какими несомненно являют-
ся: а) революционная теория; б) организационная струк-
тура; в) готовность к открытым антиправительственным
выступлениям и умение их подготовить. Бросается в гла-
за, например, что в 30—40-х годах, когда в организацион-
ной сфере наблюдался застой, а открытых революцион-
ных выступлений практически не было, развитие рево-
люционной мысли шло весьма быстрыми темпами.
Развернутый анализ причин и последствий асинхронно-
сти— дело будущего, но уже сейчас можно сказать, что
она играет большую роль в развитии движения и приво-
дит к весьма важным, нередко трагическим последствиям.
Отставание в развитии любого из трех называвшихся
компонентов существенно ослабляет движение, лишает
его возможности максимально полно использовать благо-
приятные исторические обстоятельства, такие, например,
которые сложились в России в 1825-м, 1848-м и 1861-м го-
дах.
В. И. Ленин положил начало марксистской историо-
графии освободительного движения в России, советские
специалисты успешно осуществляли и продолжают ныне
изучение соответствующей тематики. Достижения весьма
значительны, но имеются и отдельные слабые места,
к которым относится, в частности, вопрос о преемствен-
ности между дворянским и разночинским этапами дви-
жения. Наличие преемственности мы охотно признаем, но
говорим о ней почти исключительно в общей форме, а
когда доходит дело до конкретно-исторических исследо-
258
ваний, то рассмотрение дворянской революционности
обычно заканчиваем 1850 г., в результате чего между эта-
пами образуется пробел размером в целое десятилетие.
Многочисленные работы, посвященные общественной
жизни 1855—1861 гг., ни в коей мере не исправляют по-
ложения, ибо большинство из них настолько привязано
к тематике 60-х годов, что рассматривают соответствую-
щие события если не целиком, то преимущественно как
предысторию разночинского этапа. Между тем абсолютно
правомерно и совершенно необходимо подходить к 50-м
годам как к неотъемлемой составной части дворянского
этапа. В книге осуществлен такой подход, и думается, что
именно поэтому она позволяет ликвидировать некоторые
досадные пробелы в наших представлениях и воочию
увидеть, насколько тесной была преемственность между
дворянскими революционерами и революционерами-раз-
ночинцами.
Имеющиеся факты не оставляют никакого сомнения
в том, что дворянские революционеры подошли к фини-
шу, накопив весьма значительный и полезный опыт.
К 1861 г. в социальном составе участников движения, в
программно-идеологической и организационно-тактиче-
ской сферах произошли столь серьезные изменения, что
для перехода к разночинскому этапу ни в одной из этих
сфер не существовало сколько-нибудь серьезных препят-
ствий. Передача «эстафетной палочки» отчасти облегча-
лась тем, что вместе с ней переходили из дворянского
этапа в разночинский идеологи и руководящие деятели
движения, в том числе Н. Г. Чернышевский, А. И. Гер-
цен, Н. П. Огарев и др. Сконденсированные результаты
дворянского этапа освободительного движения образова-
ли исходный рубеж для разночинского этапа, а затем
стали составной частью той сокровищницы революцион-
ного опыта народов России, без которой были бы немыс-
лимы ни Великий Октябрь, ни наши сегодняшние дости-
жения в строительстве коммунизма,
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
ВВЕДЕНИЕ (с. 3-11)
1	Герцен, А. И. Предисловие к первой книге «Полярной звез-
ды».— Полярная звезда, кн. I. Лондон, 1855, с. III; Эйдельман Н. Я.
Тайные корреспонденты «Полярной звезды». М., 1966.
2	Шевченко Т. Г. Собр. соч. в пяти томах, т. 5. М., 1949, с. 198.
3	Нечкина М. В. В. И. Ленин — историк революционного движе-
ния России. В кн.: В. И. Ленин и историческая наука. М., 1968, с. 45.
4	Нечкина М. В. Общество соединенных славян. М.—Л., 1927;
Дружинин Н. М. Декабрист Никита Муравьев. М.—Л., 1933.
5	Нечкина М. В. Восстание декабристов, т. 1—2. М., 1955.
6	Мандрыкина Л. А. После 14 декабря 1825 г. (Агитаторы конца
20-х — начала 30-х годов). В кн.: Декабристы и их время. М.—Л.,
1951, с. 221—245; Рабинович М. Д. Новые данные по истории Орен-
бургского тайного общества. — Вестник АН СССР, 1958, № 7, с. 106—
113; его же. Об архиве Оренбургского тайного общества. В кн.: Во-
просы социально-экономической истории и источниковедения периода
феодализма в России. М., 1961, с. 351—356; Фруменков Г. Г. К во-
просу об отношении передовых представителей русского общества
к восстанию в Польше 1830—1831 гг. (Дело штабс-капитана Ситни-
кова).— Сборник трудов Архангельского пединститута, вып. 2, 1952,
с. 50—65; Насонкина Л. И. Московский университет после восстания
декабристов. М., 1972.
7	Бейсов П. Тайное общество братьев Раевских в Курске. — Ли-
тературный альманах. Курск, 1940, с. 270—276.
8	Сабуров А. Дело о возмутительных листках 1830 г. — Каторга
и ссылка, 1930, № 4 (65), с. 74—94.
9	Машинский С. Гоголь и «дело о вольнодумстве». — Литератур-
ное наследство, т. 58. М., 1952, с. 495—532; Иофанов Д. М. Н. В. Го-
голь. Детские и юношеские годы. Киев, 1951, с. 263—418.
10	Поляков М. Я. Студенческие годы Белинского. — Литературное
наследство, т. 56. М., 1950, с. 303—416; Гурьянов В. П. В. Г. Белин-
ский и тайное литературное общество студентов. — Ученые записки
МГУ, вып. 156, 1952, с. 114—120.
11	Рудницкая Е. Л. Н. П. Огарев в русском революционном дви-
жении. М., 1969, с. 23—38 и др.
12	Орлик О. В. Передовая Россия и революционная Франция. М.,
1973.
13	Зайончковский П. А. Кирилло-Мефодиевское общество (1846—
1847). М., 1959; Бортников А. И. Кирилло-Мефодиевское общество
(Главные идеи и цели). — Труды исторического факультета Киев-
ского университета, т. 1, 1939, с. 221—271; его же. Кирилло-Мефодиев-
ское общество и польское национально-освободительное движение.
В кн.: Развитие капитализма и национальные движения славянских
народов. М., 1970, с. 176—193; Серг1енко Г. Я. Яскрава сторшка виз-
вольного руху (До 125-р1ччя Кирило-Мефодпвського товариства).
КиТв, 1971, и др.
260
14	Петрашевцы. Сб. матер., т. 1—3. М.—Л., 1926—1928; Дело пе-
трашевцев, т. 1—3. М—Л., 1937—1951; Лейкина-Свирская В. Р. Пе-
трашевцы. М., 1965; ее же. О характере кружков петрашевцев.—
Вопросы истории, 1956, № 4, с. 96—106; ее же. Утопический социализм
петрашевцев. В кн.: История социалистических учений. М., 1964,
с. 399—441.
15	Евграфов В. Е. Общественно-политические и философские
взгляды петрашевцев. В кн.: Очерки по истории философской и об-
щественно-политической мысли народов СССР, т. 1. М., 1955, с. 542—
590.
16	Бельчиков Н. Ф. Достоевский в процессе петрашевцев. М.,
1971.
17	См., в частности: Миллер И. С. Накануне отмены барщины
в Галиции (из истории идейно-политической борьбы в польском обще-
стве в 30—40-х годах XIX столетия). — Ученые записки Института
славяноведения АН СССР, т. 1. М., 1949, с. 119—240; Ольшан-
ский П. И. Декабристы и польское национально-освободительное дви-
жение. М., 1959; Смирнов А. Ф. Революционные связи народов Рос-
сии и Польши. 30—60-е годы XIX века. М., 1962; Связи революционе-
ров России и Польши XIX — начала XX в. М., 1968; Дьяков В. А.
Революционная деятельность и мировоззрение Петра Сцегенного
(1801—1890 гг.). М„ 1972; Попков Б. С. Польский ученый и револю-
ционер Иоахим Лелевель. М., 1974; Очерки революционных связей
народов России и Польши. 1815—1917. М., 1976.
18	Шаблиовский Е. С. Т. Г. Шевченко и русские революционные
демократы. Киев, 1975 (первое издание вышло в 1935 г.); его же.
Чернышевский и Украина. Киев, 1978; Серг1енко Г. Я. Сусшльно-по-
л!тичний рух на УкраТш шсля повстання декабриспв. 1826—1850
КиТв, 1971.
19	Вержбицкий В. Г. Революционное движение в русской армии
(с 1826 по 1859 г.). М., 1964.
20	Федосов И. А. Революционное движение в России во второй
четверти XIX в. (революционные организации и кружки). М.,
1958, с. 4.
21	Нечкина М. В. Указ. ст. В кн.: В. И. Ленин и историческая
наука, с. 47.
22	Там же, с. 47—48.
23	Там же, с. 48.
ГЛАВА I (с. 12—38)
1	Линков Я. И. Очерки истории крестьянского движения в Рос-
сии в 1825—1861 гг. М., 1952; Крестьянское движение в России
1826—1849 гг. Сб. док. М., 1961.
2	Бестужев И. В. Крымская война и революционная ситуация.
В кн.: Революционная ситуация в России в 1859—1861 гг. М., 1963,
с. 189—213.
3	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 20, с. 173.
4	Дружинин Н. М. Просвещенный абсолютизм в России. В кн.:
Абсолютизм в России (XVII—XVIII вв.). М., 1964, с. 457.
5	Ерошкин Н. 77. Самодержавие первой половины XIX века и его
политические институты (к вопросу о классовой сущности абсолю-
тизма).— История СССР, 1975, № 1, с. 56. Любопытный материал
261
в подтверждение точки зрения автора статьи см. в интересной, но
малоиспользуемой кн.: Полиевктов М. Николай I. Биография и обзор
царствования. М., 1918, с. VII и др.
6	Деревнина Т. Г. Третье отделение и его место в системе госу-
дарственного строя абсолютной монархии в России (1826—1855).
Канд. дис. МГУ, 1973; Оржеховский И. В. Третье отделение. — Во-
просы истории, 1972, № 2, с. 109—120.
7	Материалы для истории упразднения крепостного состояния по-
мещичьих крестьян в России в царствование Александра II, т. II.
Берлин, 1867, с. 462.
8	Зайончковский П. А. Губернская администрация накануне
Крымской войны. — Вопросы истории, 1975, № 9, с. 51.
9	Нечкина М. В. Движение декабристов, т. I. М., 1955, с. 48.
10	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 25, с. 93.
11	Федосов И. А. Революционное движение в России во второй
четверти XIX в. М., 1958, с. 376—381.
12	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 30, с. 315.
13	Ланда С. С. Дух революционных преобразований... Из исто-
рии формирования идеологии и политической организации декабри-
стов. 1816—1825. М., 1975.
14	Нечкина М. В. Движение декабристов, т. II. М., 1955, с. 427,
428.
15	Рабинович М. Д. Новые данные по истории Оренбургского
тайного общества. — Вестник АН СССР, 1958, № 7, с. 106—113; его
же. Об архиве Оренбургского тайного общества. В кн.: Вопросы со-
циально-экономической истории и источниковедения периода феода-
лизма в России. М., 1961, с. 351—356.
16	Федосов И. А. Указ, соч., с. 48—51.
17	Мандрыкина Л. А. После 14 декабря 1825 г. (агитаторы конца
20-х — начала 30-х годов). В кн.: Декабристы и их время. Материа-
лы и сообщения. М.—Л., 1951, с. 221—245; Дъяков В. А. Под сер-
мяжной броней (Новые материалы о военной службе А. И. Поле-
жаева).— Русская литература, 1975, № 2, с. 158—168.
18	Бейсов П. Тайное общество братьев Раевских в Курске.—
Литературный альманах, кн. 2. Курск, 1940, с. 270—276.
19	Сабуров А. Дело о возмутительных листках 1830 г: — Каторга
и ссылка, 1930, № 2 (65), с. 74—94.
20	Федосов И. А. Указ, соч., с. 51—53.
21	Иофанов Д. М. Н. В. Гоголь. Детские и юношеские годы. Киев,
1951, с. 263—418; Машинский С. Гоголь и «дело о вольнодумстве».—
Литературное наследство, т. 58. М., 1952, с. 495—532; Серг1енко Г. Я.
Сусшльно-полыичний pvx на Украпп шсля повстання декабрист!в.
1826—1850. КиТв, 1971, с. 59—112.
22	Цявловский М. А. Эпигоны декабристов (Дело о распростра-
нении «зловредных» сочинений среди студентов Харьковского уни-
верситета в 1827 г.). — Голос минувшего, 1917, № 7—8, с. 76—104.
23	Поляков М. Виссарион Белинский. Личность — идеи — эпоха.
М., 1960, с. 49—92.
24	Машинский С. И. Станкевич и его кружок. — Вопросы литера-
туры. 1964, № 5, с. 125—148.
25	Рудницкая Е. Л. Н. П. Огарев в русском революционном дви-
жении. М., 1969, с. 18—38.
26	Герцец А. И, Поли. собр. соч. в 30-ти томах, т. VIII. М., 1956,
С. 161—162.
262
я Бродский И. Л. М. Ю. Лермонтов. Биография, т. 1. 1814—
1832. М., 1945, с. 239—278.
28	Элиас. Дело Ситникова (проект вечевого правления). По ар-
хивным данным. — Голос минувшего, 1917, № 7—8, с. 105—123.
29	Эйхенбаум Б. Тайное общество Сунгурова (По неизд. докум.
III отд. с. е. и. в. канцелярии). — Заветы. (М.), 1913, № 3, с. 15—37;
№ 5, с. 45—63.
Поляков М. Студенческие годы Белинского. — Литературное
наследство, т. 56. М., 1950, с. 303—416; Djakow W. Tadeusz Lada-Zab-
iocki a studenckie Polskie Towarzystwo Literackie w Moskwie. — Pa-
mi^tnik Literacki, 1978, N 2, s. 163—188.
31	Andraka B. Kolko Sungurowa i polski aspekt jego dzialal-
nosci. — Slavia orientalis, 1961, N 3, s. 377—394.
32	Фруменков Г. Г. К вопросу об отношении передовых предста-
вителей русского общества к восстанию в Польше 1830—1831 гг.
(Дело штабс-капитана С. И. Ситникова). — Сборник трудов Архан-
гельского пединститута, вып. 2, 1952, с. 50—65.
33	Нагаев А. С. «Омское дело» (1832—1833 гг.). — Вопросы исто-
риографии и социально-политического развития Сибири (XIX —
XX вв.), вып. 1. Красноярск, 1976, с. 3—40; Дьяков В. А. Оренбург-
ский заговор 1833 года. — Освободительное движение в России. Меж-
вузовский научный сборник, вып. 6. Саратов, 1977, с. 34—50; Про-
кофьева Д. С. Об одном стихотворении Тадеуша Лада-Заблоцкого. —
Советское славяноведение, 1976, № 4, с. 88—91.
34	Акты, собранные Кавказской археографической комиссией,
т. VIII. Тифлис, 1881, с. 391—423.
35	Филиппов Л. А. Религиозная утопия П. Я. Чаадаева и совре-
менные теологи. — История СССР, 1961, № 6, с. 183—205; Сабу-
ров А. А. Из биографии В. С. Печерина. — Литературное наследство,
т. 41/42. М., 1941, с. 471—485.
36	Федосов И. А. Указ, соч., с. 126—129.
37	Игнатович И. И. Помещичьи крестьяне накануне освобожде-
ния. Л., 1925, с. 286—287.
38	Вержбицкий В. Г. Революционное движение в русской армии
(с 1826 по 1859 г.). М., 1964, с. 148, 174.
39	Смирнов А. Ф. Революционные связи народов России и Поль-
ши. 30—60-е годы XIX в. М., 1962, с. 58—116; Вержбицкий В. Г.
Указ, соч., с. 160—173; Марахов Г. И. Деятельность Содружества
польского народа на Правобережной Украине в 1835—1839 гг. (по
материалам киевского архива). В кн.: Связи революционеров России
и Польши XIX — начала XX в. М., 1968, с. 166—193; его же. Соци-
ально-политическая борьба на Украине в 20—40-е годы XIX века.
Киев, 1979, с. 71—97.
40	Дмитриев С. С. Славянофилы и славянофильство. Из истории
русской общественной мысли середины XIX в. — Историк-марксист,
1941, № 1, с. 85—97; Розенталь В. Н. Петербургский кружок К. Д. Ка-
велина в конце 40-х и в начале 50-х годов XIX в. — Ученые записки
Рязанского пединститута, т. 16, 1957, с. 188—224; Сладкевич Н. Г.
Очерки истории общественной мысли России в конце 50-х —начале
60-х годов XIX в. Л., 1962; Ковалева И. Н. Славянофилы и запад-
ники в период Крымской войны (1853—1856 гг.). — Исторические
записки, т. 80. М., 1967, с. 181—206; Китаев В. А. От фронды к охра-
нительству. М., 1972; Цамутали А. Н. Борьба течений в русской исто-
риографии. Л., 1977.
263
41	Федосов И. А. Указ, соч., с. 214.
42	Лейкина-Свирская В. Р. Петрашевцы. М., 1965; ее же. О ха-
рактере кружка петрашевцев. — Вопросы истории, 1956, № 4,
с. 96—106.
43	Минаева Н. В. Идеи утопического социализма во взглядах пе-
трашевцев.— Ученые записки Московского горпединститута, т. 78.
Кафедра истории СССР, вып. 4, 1957, с. 77—128; Лейкина-Свир-
ская В. Р. Утопический социализм петрашевцев. В кн.: История со-
циалистических учений. М., 1964, с. 399—441.
44	Sliwowska W. W kr^gu poprzednikow Негсепа. Wroclaw — War-
szawa— Krakow — Gdansk. 1971, s. 202—256.
45	Рудницкая E. Л. Огарев в русском революционном движении,
с. 59—76.
46	Огарев Н. П. Избранные социально-политические и философ-
ские произведения, т. 2. М., 1956, с. 9.
47	Рудницкая Е. Л. Социальные эксперименты Н. П. Огарева. —
Вопросы истории, 1961, № 1, с. 75—89.
48	Бортников А. И. Кирилло-Мефодиевское общество (главные
идеи и цели). — Труды исторического факультета Киевского гос. ун-та,
т. I, 1939, с. 221—270; Зайончковский П. А. Кирилло-Мефодиевское
общество (1846—1847). М., 1959; Серг1енко Г. Я. Указ, соч.,
с. 175—260.
49	Зайончковский П. А. Указ, соч., с. 160.
50	Там -же.
51	Об этом см., в частности, Бортников А. И. Кирилло-Мефодиев-
ское общество и польское национально-освободительное движение.
В кн.: Развитие капитализма и национальные движения славянских
народов. М., 1970, с. 176—193.
52	Djakow W. A. Polski ruch wyzwolenczy w latach trzydziestych
i czterdziestych XIX stulecia. — Kwartalnik Historyczny, 1977, N 4,
s. 977—978.
53	Stowarzyszenie Ludu Polskiego. Gustaw Ehrenberg. Wroclaw —
Warszawa — Krakow — Gdansk, 1978, s. 177—181.
54	Дьяков В. А. Эдвард Дембовский: новые материалы о револю-
ционной деятельности. — Советское славяноведение, 1972, № 6, с. 48—
57; его же. Революционная деятельность и мировоззрение Петра Сце-
генного (1801 —1890 гг.). М., 1972.
55	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 489.
56	Djakow W. Warszawska organizacja konspiracyjna 1848 roku. —
Kwartalnik Historyczny, 1976, N 2, s. 361.
57	Смирнов А. Ф. Указ, соч., с. 117—143.
58	Очерки революционных связей народов России и Польши.
1815—1917. М., 1976, с. 72—129.
59	Линков Я. И. Очерки истории крестьянского движения в Рос-
сии в 1825—1861 гг., с. 129. Из специальных работ о «киевской казат-
чине» см.: Барабой А. 3. О характере крестьянского движения в Ки-
евской губернии. — Исторические записки, т. 62. М., 1958, с. 245—
252.
60	Федоров В. А. Крестьянское трезвенное движение 1858—1860 гг.
В кн.: Революционная ситуация в России в 1859—1861 гг. М., 1962,
с. 107—126.
61	Баграмян Н. С. Помещичьи проекты освобождения крестьян.
В кн.: Революционная ситуация в России в 1859—1861 гг. М., 1962,
с. 18—39; Розенталь В. Н. Идейные центры либерального движения
264
в России накануне революционной ситуации. В кн.: Революционная
ситуация в России в 1859—1861 гг. М., 1963, с. 372—398.
62	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 5, с. 29.
63	Порох, И. В. А. И. Герцен в русском освободительном движе-
нии 50-х годов XIX века. Автореферат докт. дис. Саратов, 1977, с. 3.
64	Володин А. И., Карякин Ю. Ф., Плимак Е. Г. Чернышевский
или Нечаев? М., 1976, с. 43.
65	Там же, с. 64.
66	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. VI. М., 1949, с. 13.
67	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 21, с. 371—372
68	Там же, с. 86.
69	Там же, с. 171.
70	Там же.
71	Там же, с. 274.
72	Линков Я. И. Революционная борьба А. И. Герцена и
Н. П. Огарева и «Земля и воля» 1860-х годов. М., 1964, с. 36.
73	Шелгунов Н. В., Шелгунова Л. П., Михайлов М. Л. Воспо-
минания, т. 1. М., 1967, с. 93—94.
74	Ястребов Ф. Я. Революционные демократы на Украине. Вторая
половина 50-х — начало 60-х годов XIX столетия. Киев, 1960.
75	Вульфсон Г. Н. Разночинско-демократическое движение в По-
волжье и на Урале в годы первой революционной ситуации. Казань,
1974, с. 228.
76	Бушканец Е. Г. Ученики Н. Г. Чернышевского по гимназии
в освободительном движении второй половины 1850-х — начала 1860-х
годов. Казань, 1963.
77	Клевенский М. Вертепники. — Каторга и ссылка, 1928, № 10,
с. 43.
78	Нечкина М. В. «Земля и воля» 1860-х годов (по следственным
материалам). — История СССР, 1957, № 1, с. 105—134.
79	Федосова Т. Ф. Польские революционные организации в Мо-
скве. 60-е годы XIX века. М., 1974, с. 24—82.
80	Пантелеев Л. Ф. Воспоминания. М., 1958, с. 203.
81	Снытко Т. Г. Студенческое движение в русских университетах
в начале 60-х годов и восстание 1863 г. В кн.: Восстание 1863 г. и
русско-польские революционные связи 60-х годов. М., 1960, с. 199—
200.
82	Марахов Г. И. Польское восстание 1863 г. на Правобережной
Украине. Киев, 1967, с. 32—52.
83	Дьяков В. А. Петербургские офицерские организации конца
50-х — начала 60-х годов XIX века и их роль в истории русско-поль-
ских революционных связей. — Ученые записки Института славяно-
ведения, т. XXVIII. М., 1964, с. 268—357.
84	Дьяков В. А., Миллер И. С. Революционное движение в рус-
ской армии и восстание 1863 г. М., 1964, с. 15—27.
85	Дьяков В. А. Численность и состав участников освободитель-
ного движения в русской армии в 1856—1865 гг. (Опыт историко-со-
циологического исследования). —История СССР, 1970, № 1, с. 34—41.
ГЛАВА II (с. 39—64)
1	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 30, с. 350 и др.
2	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 23, с. 397—399.
3	Там же, с. 397—398.
265
4	Дьяков В. А. Роль социолого-статистических методов в изуче-
нии освободительного движения. — Вопросы истории, 1970, № 12,
с. 61—70.
5	Левин Ш. М. Общественное движение в России в 60—70-е годы
XIX века. М., 1958, с. 88.
6	Антонов В. С. К вопросу о социальном составе и численности
революционеров 70-х годов. В кн.: Общественное движение в поре-
форменной России. М., 1965, с. 336—343.
7	Дьяков В. А., Костюшко И. И., Миллер И. С., Обушенко-
ва Л. А. Роль крестьянства в восстании 1863—1864 гг. — Ежегодник
по аграрной истории Восточной Европы, 1963. Вильнюс, 1964, с. 11—
28; Дьяков В. А., Зайцев В. М., Обушенкова Л. А. Социальный состав
участников польского восстания 1830—1831 гг. (по материалам за-
падных губерний Российской империи). В кн.: Историко-социологиче-
ские исследования (на материалах славянских стран). М., 1970,
с. 19—168; Дьяков В. А. О социальном облике и классовой сущно-
сти польского освободительного движения 30—40-х годов XIX в.
В кн.: Центральная и Юго-Восточная Европа в новое время. М.,
1974, с. 62—72.
8	Дьяков В. А. Деятели русского и польского освободительного
движения в царской армии 1856—1865 гг. (Биобиблиографический
словарь). М., 1967; его же. Численность и состав участников освобо-
дительного движения в русской армии в 1856—1865 гг. — История
СССР, 1970, № 1, с. 27—43.
9	См., в частности, Ковальченко И. Д., Сивачев Н. В. Структу-
рализм и структурно-количественные методы в современной истори-
ческой науке. — История СССР, 1976, № 5, с. 60—92.
10	Огарев Н. П. Избранные социально-политические и философ-
ские произведения, т. 1. М., 1952, с. 652—654.
11	Деятели революционного движения в России. Биобиблиографи-
ческий словарь, т. I, ч. 1. М., 1927, с. XXI.
12	Там же, с. XXIV.
13	Le Monde Slave, 1925, № 12; Милюков П. Н. Россия на пере-
ломе. Париж, 1927, с. 35—36 и др.
14	См. Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 23, с. 397.
15	Левин Ш. М. Общественное движение в России в 60—70-е
годы XIX века. М., 1958, с. 88.
16	Дьяков В. А. Указ. ст. — История СССР, 1970, № 1, с. 41—43.
17	Антонов В. С. Указ ст. В кн.: Общественное движение в поре-
форменной России, с. 338.
18	См. Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 23, с. 397.
19	Ленин В.	И.	Поли.	собр. соч., т.	13, с. 356.
20	Ленин В.	И.	Поли.	собр. соч., т.	21, с. 255.
21	Ленин В.	И.	Поли.	собр. соч., т.	25, с. 93—94.
22	Ленин В.	И.	Поли.	собр. соч., т.	1, с. 441—442.
23	Подробнее см.: Лейкина-Свирская В. Р. Интеллигенция в Рос-
сии во второй половине XIX века. М., 1971, с. 8—12.
24	Милюков П. Н. Россия на переломе, с. 34, 38.
25	Карякин Ю. Ф., Плимак Е. Г. Нечаевщина и ее современные
буржуазные исследователи. — История СССР, 1960, № 6, с. 176—187.
266
ГЛАВА III (с. 65—109)
1	Проблемы русского просвещения в литературе XVIII в. М.—Л.,
1961; Штранге М. М. Демократическая интеллигенция России в
XVIII в. М., 1965.
2	Шторм Г. Потаенный Радищев. Вторая жизнь «Путешествия
из Петербурга в Москву». Изд. 2-е, испр. и доп. М., 1968, с. 441.
3	Карякин Ю. Ф., Плимак Е. Г. Запретная мысль обретает сво-
боду. 175 лет борьбы вокруг идейного наследия Радищева. М., 1966,
с. 5—6.
4	Шторм Г. Указ, соч., с. 366 и др.
5	Цит. по: Покровский В. С. Общественно-политические и пра-
вовые взгляды А. Н. Радищева. Киев, 1952, с. 149.
6	Карякин Ю. Ф., Плимак Е. Г. Указ, соч., с. 126.
7	Там же, с. 302.
8	Там же, с. 300.
9	Пугачев В. В. О специфике декабристской революционности. —
Освободительное движение в России, вып. 1. Саратов, 1971, с. 6.
10	Оксман Ю. Г. От «Капитанской дочки» А. С. Пушкина к «Запи-
скам охотника» И. С. Тургенева. Саратов, 1959, с. 71.
11	Нечкина М. В. Движение декабристов, т. 1. М., 1955,
с. 86.
12	Там же, с. 92.
13	Пугачев В. В. Указ. ст. — Освободительное движение в Рос-
сии, вып. 1, с. 19 и др.
14	Ланда С. С. Дух революционных преобразований... Из исто-
рии формирования идеологии и политической организации декабри-
стов. 1816—1825. М„ 1975, с. 26.
15	Пугачев В. В. Указ. ст. — Освободительное движение в Рос-
сии, вып. 1, с. 21.
16	Ланда С. С. Указ, соч., с. 27.
17	Пугачев В. В. Указ. ст. — Освободительное движение в России,
вып. 1, с. 22.
18	Нечкина М. В. Движение декабристов, т. 1, с. 107—108.
19	Пугачев В. В. Указ. ст. — Общественное движение в России,
вып. 1, с. 22, 25.
20	Ланда С. С. Указ, соч., с. 197.
21	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 5, с. 30.
22	Карамзин Н. М. История государства Российского, т. 9. Спб.,
1821, с. 439.
23	Ланда С. С. Указ, соч., с. 35—36.
24	Гиллельсон М. И. П. А. Вяземский. Жизнь и творчество. Л.,
1969.
25	«Остафьевский архив», т. II. Переписка П. А. Вяземского
с А. И. Тургеневым. 1820—1823. Спб., 1899, с. 144.
26	Ланда С. С. Указ, соч., т. 220.
27	Пугачев В. В. Сергей Иванович Тургенев. — Учен. зап. Горь-
ковского гос. ун-та. Серия ист.-филол., вып. 58, 1963, с. 312.
28	Цит. по: Ланда С. С. Указ, соч., с. 46.
29	Архив братьев Тургеневых, вып. 3. Дневники Н. И. Тургенева
за 1811—1816 гг., т. II. Спб., 1913, с. 334.
30	Декабрист Н. И. Тургенев. Письма к брату С. И. Тургеневу.
М.-Л., 1936, с. 233.
31	Цит. по: Ланда С. С. Указ, соч., с. 119.
267
32	Там же, с. 88.
33	Подробнее см.: Пугачев В. В. Указ. ст. — Освободительное дви-
жение в России, вып. 2, с. 17—32.
34	Восстание декабристов, т. IV. М.—Л., 1927, с. 102.
35	Цит. по: Ланда С. С. Указ, соч.,‘с. 137.
36	Пугачев В. В. Указ. ст. — Освободительное движение в России,
вып. 2, с. 17.
37	Окунь С. Б. Очерки истории СССР. Конец XVIII — первая по-
ловина XIX века. Л., 1956, с. 342.
38	Ланда С. С. Указ, соч., с. 137—138.
39	Чернов С. Н. У истоков русского освободительного движения.
Саратов, 1960, с. 1—45; Нечкина М. В. Движение декабристов, т. 1,
с. 304—342; Порох И. В. Деятельность декабристов в Москве (1816—
1825 гг.). В сб.: Декабристы в Москве, вып. 8. М., 1963, с. 53—65,
и др.
40	Нечкина М. В. Движение декабристов, т. 1, с. 305, 314.
41	Базанов В. Г. Декабристы в Кишиневе (М. Ф. Орлов и
В. Ф. Раевский). Кишинев, 1951; Павлова Л. Я. Декабрист М. Ф. Ор-
лов. М., 1964.
42	Ланда С. С. Указ, соч., с. 74—75.
43	Нечкина М. В. Движение декабристов, т. 1, с. 382.
44	Дружинин Н. Л1. Декабрист Никита Муравьев. М., 1933,
с. 303—366 (Приложения).
45	Восстание декабристов, т. IV, с. 275.
46	Нечкина М. В. «Русская Правда» и движение декабристов. —
Восстание декабристов, т. VII. М.—Л., 1958, с. 9—75; Покров-
ский А. А. Состав документального комплекса «Русской Правды» и
его археографический анализ. — Там же, с. 76—108.
47	Восстание декабристов, т. IV, с. 92.
48	Дружинин Н. М. Декабрист Никита Муравьев, с. 357.
49	Нечкина М. В. Движение декабристов, т. 2. М., 1955,
с. 62.
50	Ланда С. С. Указ, соч., с. 150.
51	Мироненко М. П. Мемуарное наследие декабристов в журнале
«Русский архив». — Археографический ежегодник за 1975 год. М.,
1976, с. 113—114.
52	Горбачевский И. И. Записки. Письма. Изд. подгот. Б. Е. Сыро-
ечковский, Л. А. Сокольский, И. В. Порох. М., 1963, с. 14.
53	Там же.
54	Восстание декабристов, т. V. М.—Л., 1926, с. 56.
55	Берти Д. Демократы и социалисты в период Рисорджименто.
М., 1965, с. 140—147.
56	Цявловский М. А. Эпигоны декабристов (Дело о распростра-
нении «зловредных» сочинений среди студентов Харьковского универ-
ситета в 1827 г.). — Голос минувшего, 1917, № 7—8, с. 76—104.
57	Рабинович М. Д. Новые данные по истории Оренбургского
тайного общества. — Вестник АН СССР, 1958, № 7, с. 113.
58	Федосов И. А. Революционное движение в России во второй
четверти XIX в. (революционные организации и кружки). М., 1958,
с. 57; Вержбицкий В. Г. Революционное движение в русской армии
(с 1826 по 1859 г.). М., 1964, с. 95.
59	Федосов И. А. Указ, соч., с. 48—50.
60	Сборник Харьковского историко-филологического общества
в честь проф. Сумцова. Харьков, 1909, с. 379.
268
61	Иофанов Д. М. Н. В. Гоголь. Детские и юношеские годы. Киев,
1951, с. 265, 279, 333, 359—360.
62	Серйенко Г. Я. Сустльно-полпичний рух на Укра!ш шсля по-
встання декабриспв. 1826—1850. Ки!в, 1971, с. 112.
63	Насонкина Л. И. Московский университет после восстания де-
кабристов. М., 1972, с. 136.
64	Серг1енко Г. Я. Указ, соч., с. 43—54.
65	Федосов И. А. Указ, соч., с. 74—75; Бейсов П. Тайное общество
братьев Раевских в Курске. — Литературный альманах, кн. 2. Курск,
1940, с. 270—276.
66	Федосов И. А. Указ, соч., с. 76—79; Элиас. Дело Ситникова
(проект вечевого правления). — Голос минувшего, 1917, № 7—8,
с. 105—123; Мандрыкина Л. А. После 14-го декабря 1825 г. (агита-
торы конца 20-х —начала 30-х годов). В кн.: Декабристы и их вре-
мя. Материалы и сообщения. М.—Л., 1951, с. 227—228, 237, 240—
242.
67	Федосов И. А. Указ, соч., с. 51—53.
68	Сабуров А. Дело о возмутительных листках 1830 г. — Каторга
и ссылка, 1930, № 4 (65), с. 74—94.
69	Федосов И. А. Указ, соч., с. 144—145.
70	Насонкина Л. И. Указ, соч., с. 35—36.
71	ЦГАОР СССР, ф. 109, 1 эксп., 1827 г., д. 356; Красный архив,
1929, № 6 (37), с. 150.
72	Лемке М. К. Тайное общество братьев Критских. — Былое,
1906, № 6, с. 41—58; Насонкина Л. И. Указ, соч., с. 222—268.
73	Лемке М. К. Указ, соч., с. 57.
74	Федосов И. А. Указ, соч., с. 71.
75	Насонкина Л. И. Указ, соч., с. 182.
76	Эйхенбаум Б. «Тайное общество Сунгурова» (по неизд. докум.
из архива III отделения). — Заветы. (М.), 1913, № 3, с. 15—63.
77	Костенецкий Я. И. Воспоминания из моей студенческой жиз-
ни.— Русский архив, 1887, № 5, с. 76.
78	ЦГВИА, ф. 801, оп. 64/5, 1832 г., д. 2, ч. 1, л. 97, 650.
79	Там же, л. 154.
80	Насонкина Л. И. Указ, соч., с. 241, 253.
81	Федосов И. А. Указ, соч., с. 99.
82	Насонкина Л. И. Указ, соч., с. 201—204.
83	Там же, с. 276.
84	Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти томах, т. IX. М., 1956, с. 17.
85	Насонкина Л. И. Указ, соч., с. 312.
86	Аксаков К. С. Воспоминания студенства 1832—1835 годов.
Спб., 1911, с. 17.
87	Переписка Николая Владимировича Станкевича. М., 1914, с. 41.
88	Малинин В. А., Сидоров М. И. Предшественники научного со-
циализма в России. М., 1963, с. 18—38; Володин А. И. Начало социа-
листической мысли в России. М., 1966, с. 20—22.
89	Цит. по: Володин А. И. Гегель и русская социалистическая
мысль XIX века. М., 1973, с. 18.
90	Огарев Н. П. Избранные социально-политические и философ-
ские произведения, т. 2. М., 1956, с. 22.
91	Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти томах, т. VIII. М., 1956, с. 117.
92	Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти томах, т. X. М., 1956, с. 318.
93	Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти томах, т. XXI. М., 1961, с. 20.
94	Герцен А. И. Толпа. — Звенья, т. VI. М,—Л., 1936, с. 341.
269
95	Огарев Н. П. Избранные социально-политические и философ-
ские произведения, т. 2. М., 1956, с. 267.
96	Рудницкая Е. Л. Н. П. Огарев в русском революционном дви-
жении. М., 1969, с. 31.
97	Федосов И. А. Указ, соч., с. 118.
98	Насонкина Л. И. Указ, соч., с. 310.
99	Володин А. И. Гегель и русская социалистическая мысль
XIX века, с. 20.
100	Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти томах, т. VIII, с. 163.
101	Письма Огарева к Герцену. Годы студенчества (1832—1833).
Публикация Е. Рудницкой. — Литературное наследство, т. 61. М.,
1953, с. 706.
102	Цит. по: Рудницкая Е. Л. Огарев в русском революционном
движении, с. 44.
103	Володин А. И. Утопия и история. М., 1976, с. 159.
104	Там же, с. 160.
105	Гершензон М. О. История молодой России. М.—Пг., 1923.
106	Федосов И. А. Указ, соч., с. 32.
107 Насонкина Л. И. Указ, соч., с. 319.
юз федосов И. А. Указ соч., с. 32.
109	Там же, с. 119—149; Вержбицкий В. Г. Указ, соч., с. 159—180.
110	Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. XI. М., 1956, с. 151.
111	С чисто философской стороны этот вопрос рассмотрен в ста-
тье: Григорьян М. М. В. Г. Белинский и проблема действительности
в философии Гегеля. В кн.: Гегель и философия в России. 30-е годы
XIX в. —20-е годы XX в. М., 1974, с. 69—87.
112	Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. XI, с. 577.
113	Филатова Е. М. Белинский. М., 1976, с. 53.
114	Володин А. И. Гегель и русская социалистическая мысль
XIX века, с. 26—27.
115	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. III. М., 1947, с. 216.
116	Володин А. И. Утопия и история, с. 167—168.
ГЛАВА IV (с. 110-157)
1	Порох И. В. В. И. Ленин о месте Герцена в русском освободи-
тельном движении. В сб.: В. И. Ленин о некоторых проблемах исто-
рии. Саратов, 1970.
2	Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти томах, т. XVII. М., 1959, с. 96.
3	Огарев Н. П. Избранные социально-политические и философ-
ские произведения, т. 1. М., 1952, с. 421. '
4	Там же, с. 458.
5	Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. 10. М., 1956, с. 29.
6	Рудницкая Е. Л. Огарев в русском революционном движении.
М, 1969, с. 76.
7	Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. 12. М., 1956, с. 351.
8	Дмитриев С. С. Западники и славянофилы. — Молодой больше-
вик, 1941, № 11.
9	Голоса из России, кн. IV. [Лондон], 1857, с. 112—125.
10	Там же, с. 111—112.
11	Голоса из России, кн. I. [Лондон], 1856, с. 27.
12	Там же, с. 100—101.
13	Чаадаев П. Я. Неопубликованная статья. С предисловием и
комментариями Д. Шаховского. — Звенья, т. III—IV. М., 1934, с. 380.
270
14	Феоктистов Е. М. За кулисами политики и литературы. 1848—
1896. Л., 1929, с. 28, 89.
15	Т. Н. Грановский и его переписка, т. II. М., 1897, с. 448, 456.
16	Левин Ш. М. Очерки по истории русской общественной мысли.
Вторая половина XIX — начало XX века. Л., 1974, с. 321.
17	Сладкевич Н. Г. Оппозиционное движение дворянства в годы
революционной ситуации. В кн.: Революционная ситуация в России
в 1859—1861 гг. М., 1962, с. 81.
18	Хомяков А. С. Поли. собр. соч., т. VIII. М., 1900, с. 350.
19	Левин Ш. М. Указ, соч., с. 310—311.
20	Розенталь В. Н. Нарастание «кризиса верхов» в середине 50-х
годов XIX века. В кн.: Революционная ситуация в России в 1859—
1861 гг. М., 1962, с. 63.
21	Цит. по: Федосов И. А. Революционное движение в России во
второй четверти XIX в. М., 1958, с. 211.
22	Дело петрашевцев, т. III. М.—Л., 1951, с. 405.
23	Федосов И. А. Указ, соч., с. 227.
24	Там же, с. 229.
25	Там же, с. 239.
26	Лейкина-Свирская В. Р. Утопический социализм петрашевцев.
В кн.: История социалистических учений. М., 1964, с. 399.
27	Записка о деле петрашевцев. Рукопись Ф. Н. Львова с поме-
тами М. В. Буташевича-Петрашевского. Публикация В. Р. Лейкиной-
Свирской. — Литературное наследство, т. 63. М., 1956, с. 171.
28	Лейкина-Свирская В. Р. Указ. ст. В кн.: История социалисти-
ческих учений, с. 399.
29	Петрашевцы в воспоминаниях современников, т. I. М.—Л.,
1926, с. 6.
30	Лейкина-Свирская В. Р. Петрашевцы. М., 1965, с. 12.
31	Там же, с. 41, 42, 59.
32	Петрашевцы в воспоминаниях современников, т. I, с. 89.
33	Подробнее см.: Лейкина-Свирская В. Р. Петрашевцы, с. 88—
97 и др.
34	Evans John L. The Petrashevskij Circle. 1845—1849. The Hague.
Mouton. 1974, p. 43. Подробнее см. в написанной В. М. Шевыриным
рецензии на эту книгу: Вопросы истории, 1975, № 11, с. 189—191.
35	Философские и общественно-политические произведения петра-
шевцев. М., 1953, с. 363.
36	Лейкина-Свирская В. Р. Петрашевцы, с. 96—97.
37	Петрашевцы в воспоминаниях современников, т. I, с. 87.
38	Лейкина-Свирская В. Р. Указ. ст. В кн.: История социалисти-
ческих учений, с. 399—400.
39	Дело петрашевцев, т. I. М.—Л., 1937, с. 76.
40	Дело петрашевцев, т. III. М.—Л., 1951, с. 111.
41	Дело петрашевцев, т. I, с. 76.
42	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 145—146.
43	Милютин В. А. Избр. произв. М., 1946, с. 166.
44	Дело петрашевцев, т. I, с. 516—517.
45	Дело петрашевцев, т. III, с. 224.
46	Дело петрашевцев, т. I, с. 92.
47	Цит. по: Философские и общественно-политические произведе-
ния петрашевцев. М., 1953, с. 340.
48	Там же, с. 347—348.
49	Милютин В. А. Избр произв., с. 185.
271
50	Дело петрашевцев, т. I, с. 533.
51	Там же, с. 30, 114; т. III, с. 200.
52	Дело петрашевцев, т. I, с. 513—514; Лейкина-Свирская В. Р.
Указ. ст. В кн.: История социалистических учений, с. 433.
53	Дело петрашевцев, т. III, с. 250.
54	Дело петрашевцев, т. I, с. 18—21 и др.; т. III, с. 225.
55	Дело петрашевцев, т. I, с. 95.
56	Семевский В. И. М. В. Буташевич-Петрашевский и петрашев-
цы. М., 1922, с. 176.
57	Лейкина-Свирская В. Р. Указ. ст. В кн.: История социалисти-
ческих учений, с. 435.
58	Дело петрашевцев, т. I, с. 518.
59	Там же, с. 520.
60	Малинин В. А., Сидоров М. И. Предшественники научного со-
циализма в России. М., 1963, с. 72.
61	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 18, с. 298.
62	Волгин В. П. История социалистических идей, ч. 1. М.—Л.,
1928, с. 24.
63	Володин А. И. Утопия и история. М., 1976, с. 262.
64	Там же, с. 240.
65	Сакулин П. Русская литература и социализм, ч. 1. М., 1922,
с. 493—494.
66	Порох И. В. А. И. Герцен — основоположник теории «русского
социализма». В кн.: Идеи социализма в русской классической лите-
ратуре. Л., 1969, с. 153.
67	Волгин В. П. Социализм Герцена. В кн.: Проблемы изучения
Герцена. М., 1963, с. 50—56.
68	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 21, с. 256.
69	Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти томах, т. XIX. М., 1960, с. 289.
70	Смирнова 3. В. Социальная философия А. И. Герцена. М.,
1973, с. 78.
71	Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти томах, т. XXIII. М., 1961,
с. 111 — 112.
72	Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти томах, т. VI. М., 1955, с. 200.
73	Там же, с. 235, 238.
74	Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти томах, т. II. М., 1954, с. 138.
75	Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти томах, т. VII. М., 1956,
с. 248.
76	Там же, с. 255.
77	Смирнова 3. В. Указ, соч., с. 229.
78	Там же, с. 219.
79	Дружинин Н. М. А. Гакстгаузен и русские революционные де-
мократы.— История СССР, 1967, № 3, с. 74.
80	Смирнова 3. В. Указ, соч., с. 221.
81	Там же, с. 170, 185.
82	Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти томах, т. XII. М., 1957, с. 73,
77—78.
83	Волгин В. П. Указ. ст. В кн.: Проблемы изучения Герцена, с. 61.
84	Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти томах, т. XII, с. 177.
85	Там же, с. 186.
86	Там же, с. 189—190.
87	Там же, с. 199.
88	Волгин В. П. Указ. ст. В кн.: Проблемы изучения Герцена,
с. 63-64.
272
89	Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти томах, т. XIV. М., 1958,
с. 182—183.
90	Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти томах, т. XIX, с. 193.
91	Волгин В. П. Указ. ст. В кн.: Проблемы изучения Герцена,
с. 74—75.
92	Порох И. В. А. И. Герцен — основоположник теории «русского
социализма». В кн.: Идеи социализма в русской классической лите-
ратуре, с. 183.
93	Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти томах, т. XIX, с. 193.
94	Там же, с. 194. Интересный материал по данному кругу во-
просов см.: Порох И. В. Герцен и Чернышевский. Саратов, 1963,
с. 137—140 и др.
95	Демченко А. А. Н. Г. Чернышевский. Научная биография, ч. 1.
Саратов, 1978, с. 128—219.
96	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. I. М., 1939, с. 122.
97	Там же, с. 356—357 и др.
98	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. IV. М., 1948, с. 723.
99	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 18, с. 430—431.
i°o	Чернышевский Н. Г, Поли. собр. соч., т. IV, с. 724.
101	Зевин В. Я. Политические взгляды и политическая программа
Н. Г. Чернышевского. М., 1953, с. 159.
102	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. IV, с. 738, 760.
103	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. V. М., 1950, с. 362, 389.
104	Более подробно см.: Дудзинская Е. А. Чернышевский и спор
о русской общине. — История СССР, 1978, № 5, с. 56—71.
105	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. VII. М., 1950,
с. 663—664.
106	Там же, с. 841—842, 847.
107	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. VI. М., 1949, с. 337.
108	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. IX. М., 1949, с. 487.
109	Подробнее об этом см.: Левин Ш. М. К вопросу об историче-
ских особенностях русского утопического социализма. — Исторические
записки, т. 26. М., 1948, с. 229—231, 237—241 и др.
110	Пантин И. К. Социалистическая мысль в России: переход от
утопии к науке. М., 1973, с. 55.
111	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 25, с. 94.
112	Пантин И. К. Указ, соч., с. 67.
113	Там же, с. 79.
114	Там же, с. 83.
115	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 21, с. 258.
116	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. IV, с. 313.
117	Пантин И. К. Указ, соч., с. 101.
118	Малинин В. А., Сидоров М. И. Указ, соч., с. 101.
119	Волгин В. П. Указ. ст. В кн.: Проблемы изучения Герцена,
с. 74—75.
120	Конюшая Р. П. Карл Маркс и революционная Россия. М.,
1975, с. 389—392 и др.
121	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 18, с. 546.
122	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 271.
123	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 451.
124	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 21, с. 258.
125	Виленская Э. С. Революционное подполье в России (60-е годы
XIX в.). М., 1965, с. 53.
126	Там же, с. 72.
273
127	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. XVI. М., 1953,
с. 947—951.
128	Огарев И. П. Избранные социально-политические и философ-
ские произведения, т. 1. М., 1952, с. 527—536.
129	Рудницкая Е. Л. Указ, соч., с. 247—248.
130	Новикова Н. Н. Революционеры 1861 года. «Великорус» и его
Комитет в революционной борьбе 1861 г. М., 1968, с. 136.
131	Виленская Э. С. Указ, соч., с. 97.
132	Шелгунов Н. В. Воспоминания. М.—Пг., 1923, с. 297—298.
133	Там же, с. 291.
134	Виленская Э. С. Указ, соч., с. 80.
ГЛАВА V (с. 158-199)
1	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 30, с. 349.
2	См. там же, с. 352, 355.
3	Там же, с. 356.
4	Бурмистрова Т. Ю., Гусакова В. С. Национальный вопрос в
программах и тактике политических партий в России. 1905—1917 гг.
М., 1976, с. 8.
5	См. Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 30, с. 356.
6	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 5, с. 352, 379.
7	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 7, с. 237.
8	Szacki Jerzy. Ojczyzna, narod, rewolucja. Warszawa, 1962.
9	Дьяков В. А. О социальном облике и классовой сущности поль-
ского освободительного движения 30—40-х годов XIX в. В кн: Цен-
тральная и Юго-Восточная Европа в новое время. М., 1974, с. 62—72;
Djakow W. Polski ruch wyzwolenczy w latach trzydziestych i czterdzie-
stych XIX stulecia. — Kwartalnik Historyczny, 1977, z. 4, s. 977—988.
10	ЦГВИА,	ф.	16233, on.	3/29,	д.	77,	ч.	1—4.
11	ЦГВИА,	ф.	16233, on.	3/29,	д.	82,	ч.	1—4.
12	ЦГВИА,	ф.	16233, оп.	3/29,	д.	84,	ч.	1—9.
13	ЦГВИА,	ф.	16233, оп.	3/29,	д.	82,	ч.	1, л. 135—138.
14	ЦГВИА, ф. 1873, on. 1, д. 44, ч. 1—5.
15	ЦГВИА, ф. 16233, оп. 3/29, д. 77, ч. 4, л. 46.
16	ЦГВИА, ф. 16233, оп. 3/29, д. 82, ч. 1, л. 335.
17	Дьяков В. А. Идейные истоки мировоззрения Петра Сцеген-
ного. В кн.: Исследования по истории польского общественного дви-
жения XIX — начала XX в. М., 1971, с. 235—264.
18	ЦГВИА, ф. 16233, оп. 3/29, д. 77, ч. 4, л. 168—172.
19	ЦГВИА, ф. 16233, оп. 3/29, д. 77, ч. 3, л. 86.
20	Дьяков В. А. Революционная деятельность и мировоззрение
Петра Сцегенного (1801—1890). М., 1972.
21	Дьяков В. А. Польские конспираторы 1830—1840-х годов в их
связях с Францией. В сб.: Славяне и Запад. М., 1975, с. 234—246.
22	Djakow W. Warszawska organizacja konspiracyjna 1848 roku
(Edward Domaszewski, Henryk Krajewski, Romuald Swierzbinski i
inny). — Kwartalnik Historyczny, 1976, N 2.
23	ЦГВИА, ф. 1873, on. 1, д. 44, ч. 2, л. 134.
24	ЦГАОР СССР, ф. 109, 1 эксп., 1850 г., д. 471, л. 13.
25	Щербатов А. П. Генерал-фельдмаршал князь Паскевич, его
жизнь и деятельность, т. V. Спб., 1896, с. 337—338.
26	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 491.
27	Цит. по: Jedlicki Jerzy. KJejnot i bariery spoteczne. Przeobra-
274
zenia szlachectwa w schylkowym okresie feudalizmu. Warszawa, 1968,
s. 244—245.
28	Ibid, s. 237—238.
29	Lepkowski T. Polska — narodziny nowoczesnego narodu. 1764-
1870. Warszawa, 1967, s. 141.
30	Ibid, s. 142.
31	См. Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 25, с. 297.
32	Lepkowski Т. Op. cit., s. 314.
33	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 490.
34	См. там же, с. 492.
35	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 18, с. 554.
36	Дьяков В. А. Маркс, Энгельс и польское освободительное дви-
жение. М., 1968.
37	Избранные произведения прогрессивных польских мыслителей,
т. III. М., 1958, с. 363—384.
38	ЦГАОР СССР, ф. 95и, on. 1, д. 133, л. 10—18.
39	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 7, с. 235.
40	Избранные произведения прогрессивных польских мыслителей,
т. I. М., 1956, с. 33.
41	Lepkowski Т. Op. cit., s. 340.
42	Kieniewicz S. Powstanie styczniowe. Warszawa, 1972, s. 5.
43	CepcieHKo Г. fl. Сусшльно-полпичний pyx на Украш! шсля по-
встання декабриспв. Ки!в, 1971, с. 55—56.
44	Общественно-политическое движение на Украине в 1856—
1862 гг. Киев, 1963.
45	Деятели революционного движения в России. Биобиблиогра-
фический словарь, т. I, ч. I. М., 1927, стлб. 75.
46	CepcieHKo Г. fl. Указ, соч., с. 56—57.
47	Зайончковский П. А. Кирилло-Мефодиевское общество (1846—
1847). М., 1959, с. 85.
48	ЦГАОР СССР, ф. 109 и, 1 эксп., 1847 г., д. 81, ч. 4, л. 69.
49	Цит. по: Бортников А. И. Кирилло-Мефодиевское общество и
польское национально-освободительное движение. В сб.: Развитие
капитализма и национальные движения славянских народов. М., 1970,
с. 192.
60	Зайончковский П. А. Указ, соч., с. 158—160.
51	Т. Г. Шевченко в воспоминаниях современников. М., 1962, с. 167.
52	Там же, с. 168—169.
53	Цит. по: Бортников А. И. Кирилло-Мефодиевское общество...
В сб.: Развитие капитализма и национальные движения славянских
народов, с. 186.
54	ЦГАОР СССР, ф. 109 и, 1 эксп., 1847 г., д. 81, ч. 1, л. 13.
55	Бортников А. И. Петрашевцы и польское национально-освобо-
дительное движение. — Краткие сообщения Института славяноведе-
ния, вып. 42. М., 1964, с. 42.
56	Медведев А. П. Н. Г. Чернышевский и В. П. Лободовский.
В сб.: Н. Г. Чернышевский. Статьи, исследования и материалы, вып. 2.
Саратов, 1961, с. 3—34.
57	Макашин С. А. Салтыков-Щедрин. Биография, т. I. М., 1949,
о 1 59 450_454
58	’ ЦГВИА, ф. 1, on. 1, д. 16375—16398.
59	Дело петрашевцев, т. I. М—Л., 1937, с. 312.
60	Философские и общественно-политические произведения петра-
шевцев. М., 1953, с. 492.
275
61	Бортников А. И. Петрашевцы и польское национально-освобо-
дительное движение. — Краткие сообщения Института славяноведе-
ния, вып. 42, с. 46—47.
62	Дело петрашевцев, т. I, с. 264—271.
63	Там же, с. 287.
64	Дело петрашевцев, т. II. М.—Л., 1941, с. 221.
65	Дьяков В. А. Революционная деятельность и мировоззрение
Петра Сцегенного, с. 267.
66	Там же, с. 252—253.
67	Там же, с. 222.
68	Там же, с. 226.
69	Там же, с. 209—210.
70	Там же, с. 210—211.
71	Там же, с. 277—279.
72	Там же, с. 267.
73	Избранные произведения прогрессивных польских мыслителей,
т. III, с. 383.
74	Избранные произведения прогрессивных польских мыслителей,
т. II. М., 1956, с. 772.
75	Там же, с. 715—716.
76	Избранные произведения прогрессивных польских мыслителей,
т. III, с. 153.
77	Там же, с. 258.
78	История СССР с древнейших времен до Великой Октябрьской
социалистической революции. Первая серия (далее — История СССР),
т. IV. М., 1967, с. 425.
79	Акты, собранные Кавказской археографической комиссией,
т. VIII. Тифлис, 1881, с. 391—423.
80	ЦГВИА, ф. 1, on. 1, д. 8504, л. 1 — 179.
81	Там же, л. 12, 16, 50.
82	Там же, л. 47, 94.
83	Там же, л. 50, 52.
84	Там же, л. 6.
85	Там же, л. 29.
86	Акты, собранные Кавказской археографической комиссией, с. 400.
87	Там же, с. 407—408.
88	Там же, с. 407.
89	Там же, л. 409—410, 402.
90	ЦГВИА, ф. 1, on. 1, д. 8504, л. 45, 55.
91	Там же, л. 62.
92	Акты, собранные Кавказской археографической комиссией,
с. 400, 402.
93	ЦГВИА, ф. 1, on. 1, д. 8504, л. 3.
94	Там же, л. 99.
95	Там же, л. 46, 62, 65.
96	Там же, л. 58.
97	История польской литературы, т. 1. М., 1968, с. 234.
98	Акты, собранные Кавказской археографической комиссией, с. 393.
99	ЦГВИА, ф. 1, on. 1, д. 8504, л. 174.
100	История СССР, т. IV, с. 425.
101	Лейкина-Свирская В. Р. Петрашевцы. М., 1965, с. 105.
102	Фадеев А. В. Возникновение мюридистского движения на Кав-
казе и его социальные корни. — История СССР, 1960, № 5, с 39.
103	Там же, с. 42.
276
104	Невская В. И. Земельная реформа и отмена крепостного пра-
ва в Черкесии. — Труды Карачаево-Черкесского института. Истори-
ческая серия, вып. 3, 1959, с. 101.
105	Фадеев А. В. Указ. ст. — История СССР, 1960, № 5, с. 45.
^Покровский М. В. Адыгейские племена в XVIII — начале
XIX в. — Кавказский этнографический сборник, т. II. М., 1958, с. 131.
107	Архив Раевских, т. III. Спб., 1910, с. 339.
108	Фадеев А. В. Указ. ст. — История СССР, 1960, № 5, с. 47.
109	Там же, с. 51.
110	Добролюбов Н. А. Собр. соч. в девяти томах, т. 5. М., 1962,
с. 449.
111	Фадеев А. В. Указ. ст. — История СССР, 1960, № 5, с. 53.
112	Добролюбов Н. А. Собр. соч. в девяти томах, т. 5, с. 448.
113	Фадеев А. В. Указ. ст. — История СССР, 1960, № 5, с. 58. Но-
вейшие данные о воздействии на ход событий внешнеполитического
фактора см.: Дегоев В. В. Буржуазная историография о британской
политике на Кавказе во второй трети XIX века. — Вопросы истории,
1979, № 2, с. 53—66.
114	История СССР, т. IV, с. 366—367.
115	Очерки революционных связей народов России и Польши.
1815—1917. М., 1976, с. 72—129; Шаблиовский Е. С. Шевченко и рус-
ские революционные демократы. Киев, 1975; его же. Чернышевский
и Украина. Киев, 1978.
ГЛАВА VI (с. 200—245)
1	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 30, с. 315.
2	Нечкина М. В. Первенцы свободы России. — Коммунист, 1975,
№ 17, с. 87—88.
3	Ланда С. С. Дух революционных преобразований. .. Из исто-
рии формирования идеологии и политической организации декабри-
стов 1816—1825. М., 1975, с. 360.
4	Порох И. В. О некоторых принципах организационного построе-
ния тайных обществ декабристов. — Научный ежегодник Саратовско-
го университета за 1955 г. Исторический факультет, отд. 2, 1958,
с. 32—36.
5	Федосов И. А. Революционное движение в России во второй
четверти XIX в. (революционные организации и кружки). М., 1958;
Лейкина-Свирская В. Р. Петрашевцы. М., 1965; Мандрыкина Л. А.
После 14-го декабря 1825 г. (агитаторы конца 20-х — начала 30-х го-
дов). В кн.: Декабристы и их время. Материалы и сообщения. М.—
Л., 1951, с. 221—245.
6	Нечкина М. В. Возникновение первой «Земли и воли». В кн.:
Революционная ситуация в России в 1859—1861 гг. М., 1960, с. 283—
298; ее же. К вопросу о взаимоотношениях «Молодой России» с «Зем-
лей и волей». В кн.: Революционная ситуация в России в 1859—
1861 гг. М., 1962, с. 230—240; Коротков Ю. Господин, который был
в субботу в Фулеме. — Прометей, т. 8. М., 1972, с. 166—188.
7	См., например: Миллер И. С. Вокруг «Великорусса» (Некото-
рые вопросы стратегии, организации и тактики революционной пар-
тии начала 60-х годов XIX в.). В кн.: Революционная ситуация
в России в 1859—1861 гг. М., 1965, с. 24—123; Линков Я. И. Револю-
ционная борьба А. И. Герцена и Н. П. Огарева и «Земля и воля»
1860-х годов. М., 1964, с. 151—304; Виленская Э. С. Революционное
подполье в России (60-е годы XIX в.). М., 1965, с. 84—182.
277
8	Нечкина M. В. Движение декабристов, т. I. М., 1955, с. 161—162.
9	Восстание декабристов, т. III. М.—Л., 1927, с. 17—18.
10	Нечкина М. В. Движение декабристов, т. I, с. 165.
11	Там же, с. 172.
12	Восстание декабристов, т. I. М.—Л., 1925, с. 25; Порох И. В.
Деятельность декабристов в Москве (1816—1825). В кн.: Декабристы
в Москве. М., 1963.
13	Цит. по: Пыпин А. Н. Общественное движение в России при
Александре I. Спб., 1885, с. 511.
14	Нечкина М. В. Движение декабристов, т. I, с. 201.
15	Полярная звезда, 1859, № 5, с. 55.
16	Нечкина М. В. Движение декабристов, т. I, с. 208.
17	Ланда С. С. Указ, соч., с. 262.
18	Тартаковский А. Г. Просветительство и декабризм [рецензия
на книгу С. С. Ланды «Дух революционных преобразований...]. —
Освободительное движение в России, вып. 6. Саратов, 1977, с. 131.
19	Ланда С. С. Указ, соч., с. 94.
20	Нечкина М. В. Движение декабристов, т. II. М., 1955, с. 226—228.
21	Ланда С. С. Указ, соч., с. 292—293.
22	Горбачевский И. И. Записки. Письма. М., 1963, с. 22.
23	Там же, с. 54—57.
24	Нечкина М. В. Декабристы и проблема трех революций (к по-
становке вопроса). — История СССР, 1976, № 2, с. 55.
25	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 23, с. 398.
26	Федосов И. А. Указ, соч., с. 46.
27	Мандрыкина Л. А. Указ. ст. В кн.: Декабристы и их время,
с. 224—226.
28	Федосов И. А. Указ, соч., с. 83—84.
29	Там же, с. 63.
30	Там же, с. 68.
31	Цит. по: Мандрыкина Л. А. Указ. ст. В кн.: Декабристы и их
время, с. 241.
32	Федосов И. А. Указ, соч., с. 78.
33	Там же, с. 51—53.
34	Сабуров А. Дело о возмутительных листках 1830 г. — Катор-
га и ссылка, 1930, № 4 (65), с. 74—94.
35	Эйхенбаум Б. М. Тайное общество Сунгурова. — Заветы, 1913,
№ 3, с. 18.
36	Там же, с. 19—20.
37	ЦГВИА, ф. 801, оп. 64/5, 1832 г., д. 2, ч. 2, л. 535—536.
38	Там же, л. 354.
39	Герцен А. И. Поли. собр. соч. в 30-ти томах, т. VIII. М., 1956,
с. 145.
40	Былое, 1906, № 2, с. 66—67.
41	СерЛенко Г. Я. Про д!яльн!сть Кирило-Мефодпвського товари-
ства. — УкраТнський историчний журнал, 1971, № 1, с. 69.
42	Шевченко Т. Г. Собр. соч. в пяти томах, т. 1. М., 1949, с. 347
(перевод А. Твардовского).
43	Бортников А. И. Кирилло-Мефодиевское общество и польское
национально-освободительное движение. В кн.: Развитие капитализма
и национальные движения в славянских странах. М., 1970, с. 184.
44	Федосов И. А. Указ, соч., с. 299.
45	Лейкина-Свирская В. Р. Петрашевцы, с. 118, 122.
46	Федосов И. А. Указ, соч., с. 320—321.
278
47	Дело петрашевцев, т. III. М.—Л., 1951, с. 463.
48	Там же.
49	Дело петрашевцев, т. I. М.—Л., 1937, с. 102.
50	Лейкина-Свирская В. Р. Петрашевцы, с. 126—127.
51	ЦГВИА, ф. 16233, оп. 3/29, д. 77, ч. 4, л. 373—374.
52	ЦГВИА, ф. 1873, on. 1, д. 44, ч. 1, л. 14—18; Minkowska А.
Organizacja spiskowa 1848 roku w Krolestwie Polskim. Warszawa,
1923, s. 119—121.
53	ЦГВИА, ф. 1873, on. 1, д. 44, ч. 2, л. 298.
54	Козьмин Б. П. Харьковские заговорщики 1856—1858 гг. Харь-
ков, 1930, с. 54.
55	Цит. по: Герцен А. И. Поли. собр. соч. и писем. Под ред.
М. К. Лемке, т. XV. Пг., 1920, с. 319.
56	Барабой А. 3. Харьковско-Киевское революционное тайное об-
щество 1856—1860 гг. — Исторические записки, т. 52. М., 1955, с. 238—
240 и др.
57	Линков Я. И. Указ, соч., с. 87—88.
58	Вульфсон Г, Н. Разночинско-демократическое движение в По-
волжье и на Урале в годы первой революционной ситуаций. Казань,
1974, с. 241.
59	Цит. по: Нечкина М. В. А. П. Щапов в годы революционной
ситуации. — Литературное наследство, т. 67, 1959, с. 657.
60	Герцен А. И. Поли. собр. соч. и писем, т. XVI. Пг., 1920,
с. 201, 338.
61	Вульфсон Г. Н. Указ, соч., с. 272—273.
62	Коротков Ю. Н. Вступление Юрия Мосолова в «Землю и волю».
В кн.: Революционная ситуация в России в 1859—1861 гг. М., 1965,
с. 359.
63	Герцен А. И. Поли. собр. соч. и писем, т. XVI, с. 71.
64	Коротков Ю. Н. Указ. ст. В кн.: Революционная ситуация в
России в 1859—1861 гг. М., 1965, с. 361.
65	Политические процессы шестидесятых годов. Под ред.
Б. П. Козьмина. М—Пг., 1923, с. 167—168.
66	Огарев Н. П. Избранные социально-политические и философ-
ские произведения, т. 2. М., 1956, с. 32, 33, 35.
67	Линков Я. И. Указ, соч., с. 57—58.
68	Огарев Н. П. Избранные социально-политические и философ-
ские произведения, т. 2, с. 57—58.
69	Линков Я. И. Указ, соч., с. 60.
70	Миллер И. С. Указ. ст. В кн.: Революционная ситуация в Рос-
сии в 1859—1861 гг. М., 1965, с. 118.
71	Огарев Н. П. Избранные социально-политические и философ-
ские произведения, т. 2, с. 63—64.
72	Там же, с. 64.
73	Колокол, 1.XI. 1860 г., № 84, с. 698.
74	Колокол, 1.1.1861 г., № 89, с. 749.
75	Цит. по: Шелгунов Н. В. Воспоминания. М.—Пг., 1923, с. 302.
76	Огарев Н. П. Избранные социально-политические и философ-
ские произведения, т. 2, с. 68—69.
77	Герцен А. И. Поли. собр. соч. и писем, т. XVI, с. 84.
78	Дьяков В. А. Петербургские офицерские организации конца
50-х — начала 60-х годов XIX в. и их роль в развитии русско-поль-
ских революционных связей. — Уч. зап. Института славяноведения,
т. XXVIII. М., 1964, с. 268-359.
279
79	Огарев Н. П. Избранные социально-политические и философ-
ские произведения, т. 2, с. 70, 78.
80	Дьяков В. А., Миллер И. С. Революционное движение в рус-
ской армии и восстание 1863 г. М., 1964, с. 5—201.
81	Огарев Н. П. Избранные социально-политические и философ-
ские произведения, т. 2, с. 73—74.
82	Там же, с. 74.
83	Там же.
84	Там же, с. 75.
85	Там же, с. 76.
86	Там же, с. 77, 80.
87	Серно-Соловьевич Н. А. Публицистика. Письма. М., 1963, с. 238.
88	Народное дело, 1868, № 2—3, с. 33.
89	Линков Я. И. Указ, соч., с. 160.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ (с. 246-259)
1	Нечкина М. В. В. И. Ленин — историк революционного движе-
ния в России. В кн.: Ленин и историческая наука. М., 1968, с. 48.
2	Ланда С. С. Дух революционных преобразований... Из исто-
рии формирования идеологии и политической организации декабри-
стов. 1816—1825. М., 1975, с. 15.
3	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 41, с. 7—8.
4	Миллер И. С. Вокруг «Великорусса» (Некоторые вопросы стра-
тегии, организации и тактики’русской революционной партии начала
60-х годов XIX в.). В кн.: Революционная ситуация в России в 1859—
1861 гг. М., 1965, с. 91.
5	Ланда С. С. Указ, соч., с. 13—14.
6	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 24, с. 1.
7	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 2, с. 520.
8	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 23, с. 46.
9	Там же, с. 58—59.
10	Выдрин Р. И. Национальный вопрос в русском общественном
движении. — Голос минувшего, 1915, № 1, с. 123.
11	См. Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 25, с. 297.
12	См. Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 21, с. 261.
13	Нечкина М. В. В. И. Ленин — историк революционного движе-
ния в России. В кн.: Лёнин и историческая наука, с. 56.
14	Линков Я. И. Революционная борьба А. И. Герцена и
Н. П. Огарева и «Земля и воля» 1860-х годов. М., 1964, с. 197.
15	Нечкина М. В. Возникновение первой «Земли и воли». В кн.:
Революционная ситуация в России в 1859—1861 гг. М., 1960, с. 297.
16	Линков Я. И. Указ, соч., с. 460 и др.
17	Виленская Э. С. Революционное подполье в России (60-е годы
XIX в.). М., 1965, с. 139.
18	Линков Я. И. Указ, соч., с. 197.
19	Нечкина М. В. Возникновение первой «Земли и воли». В кн.:
Революционная ситуация в России в 1859—1861 гг. М., 1960, с. 297.
20	Виленская Э. С. Указ, соч., с. 137.
21	~22 Там же, с. 139—140; с. 468.
23 Очерки революционных связей народов России и Польши.
1815—1917. М, 1976, с. 72—129.
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН*
Аврамов П. В. 46
Автандилов 3. 185, 186, 187,
189, 191
Азадовский М. К. ** 4
Аксаков К. С. 19, 22, 98, 116,
117, 270
Александр (груз, царевич) 185,
188
Александр I 12, 69, 72—75, 77,
207, 278
Александр II 12, 29, 66, 152,
262
Алексеев Е. 186
Алексеев Н. А. 154
Андрака Б. 263
Андрузский Г. Л. 221
Антонелли П. 118, 222
Антонов В. С. 40, 61, 266
Антонович В. Б. 36
Анфантен Б. 125
Аракчеев А. А. 72
Аргиропуло П. Э. 233
Бабеф Г. 66
Баграмян Н. С. 264
Багратионы (семейство) 185,
186, 190
Базанов В. Г. 4, 268
Бакунин М. А. 19, 24, 98, 108,
133
Барабой А. 3. 264, 279
Баррюэль А. 124
Басаргин Н. В. 205
Бейсов П. 5, 260, 262, 269
Беклемишев А. П. 129
Бекман Я. Н. 34
Белинский В. Г. 5, 19, 20, 22,
24, 97, 98, 104, 107—112, 121,
260, 262, 263, 270
Белозерский В. М. 25, 174—
176, 220, 221
* Составлен Б. Б. Дьяко-
вой.
** Курсивом выделены ав-
торы научных работ по теме.
Белоусов Н. Г. 88
Бельчиков Н. Ф. 6, 261
Белыня-Кенджицкий Ю. 176
Бенкендорф А. X. 92, 213
Бердяев А. В. 7, 22, 118, 119
Берман Я. 39
Берти Д. 268
Бестужев А. А. (Марлинский)
212, 214
Бестужев И. В. 261
Бестужев М. А. 211
Бестужев Н. А. 211
Бестужев П. А. 47
Бестужев-Рюмин М. П. 3, 210
Бибикова Е. И. 89
Блан Л. 35, 121, 125
Бодянский О. М. 98
Болотников И. И. 200
Борель 153
Борис В. А. 6
Борисов П. И. 86
Борн И. М. 68
Боровков А. Д. 42
Бортников А. И. 6, 220, 260,
264, 275, 276, 278
Боткин В. П. 98
Бризгун 21
Бродский Н. Л. 263
Булатов А. М. 46
Буонаротти Ф. 86
Бурмистрова Т. Ю. 274
Бурцов И. Г. 46
Буташевич-Петрашевский М. В.
см. Петрашевский М. В.
Буцик А. К. 6
Бушканец Е. Г. 265
Вадковский Ф. Ф. 208
Валуев Д. А. 116
Варле Ж. Ф. 66
Введенский И. И. 222
Вегер А. 115
Вейль А. 125
Вейсгаупт А. 124, 206, 232
Венжик А. 165, 225, 227
Венцковский В. 161, 227
281
Вержбицкий В. Г. 6, 7,261,263
268, 270
Видаль Ф. 125
Виленская Э. С. 150, 155, 157,
255—257, 273, 274, 277, 280
Витковский К. 179
Войцеховский В. 179
Волгин В. П. 131, 136, 138, 149,
272, 273
Волк С. С. 5
Волконский С. Г. 46
Володин А. И. 103, 104, 108,
131, 132, 265, 269, 270, 272
Вольский Ф. В. 46
Вольтер 124
Воронцовы 69
Вульфсон Г. Н. 34, 265, 279
Выдрин Р. И. 280
Вяземский П. А. 73, 74, 267
Габаев Г. С. 48
Гази-Магомед 197, 198
Гакстгаузен А. 129, 134, 136,
272
Ганка В. 176
Гегель Г. 107, 108, ПО, 144, 165,
269, 270
Герцен А. И. 3—5, 9, 19, 20, 22,
24, 28, 29, 36, 42, 50, 62, 98,
100—104, 107—110, 112, 114,
124, 132—141, 144—146, 148—
152, 154, 156, 157, 212, 219,
232—234, 236, 238, 241—244,
258—260, 262, 265, 269, 270,
272, 273, 277—280
Гершензон М. О. 270
Гессен С. Я. 4, 48
Гзовский Г. 161, 165, 227
Гиллельсон М. И. 267
Гоголь Н. В. 5, 18, 88, 260, 269
Головин И. Г. 28, 59
Головинский В. А. 125, 127, 129
Головко Н. Н. 59
Голштейн-Готторп 215
Горбачевский И. И. 85, 86, 268,
278
Горбунов К. А. 111
Госляр Ю. 169, 170, 182
Гофштеттер Г. П. 232, 240
Граббе П. X. 46, 79
Грановский Т. Н. 24, 98, 112,
114, 115, 271
Грибоедов А. С. 189
Григорьев П. П. 129
Григорьян М. М. 270
Гулак Н. И. 25, 174—177, 221
Гуров Ф. П. 96, 217, 218
Гурьянов В. П. 5, 260
Гусакова В. С. 274
Далевские (братья) 228
Далевский А. 27
Далевский Ф. 27
Дебу К. М. 223
Дегоев В. В. 277
Дембовский Э. 26, 27, 161 —163,
170, 183, 264
Демулен К. 66
Демченко А. А. 273
Дмитриев С. С. 263, 270
Дмитрий (груз, царевич) 185
Добролюбов Н. А. 30, 35, 36,
153, 154, 197, 198, 241, 277
Додашвили (Додаев) С. 185,
187, 188, 190, 191
Долгоруков П. В. 28, 59
Домашевский Э. 27, 166, 228,
274
Домбровский я. 170, 240—242
Достоевские (братья) 222
Достоевский Ф. М. 121, 261
Драгоманов М. П. 36
Дружинин Н. М. 4, 12, 83, 136,
260, 261, 268, 272
Дубельт Л. В. 22
Дудзинская Е. А. 273
Дуров С. Ф. 23, 222
Дьяков В. А. 6, 261—266,274—
276, 279, 280
Евграфов В. Е. 6, 261
Едлицкий Е. 167, 274
Ентальцев А. В. 46
Ермолов А. П. 195
Ерошкин Н. П. 13, 261
Ефименко П. С. 35, 230
Жданов С. Р. 230
Жохов 59
Заблоцкий Т. см. Лада-Заблоц-
кий
Завадский П. В. 35
Завалишин И. 87
Завелейский (Завилейский)
П. Д. 190
Заичневский П. Г. 235
282
Зайончковский П. А. 6, 13 260
262, 264, 275
Зайцев В. М. 266
Заливский Ю. 20
Збруев А. 101
Зевин В. Я. 273
Игнатович И. И. 263
Иконников А. И. 231
Илличевский В. 174
Иордан Ф. И. 111
Иофанов Д. М. 5, 262, 269
Кавелин К. Д. 22, 113, 114,263
Каменский Г. 178, 183
Каплинский В. Т. 242
Карамзин Н. М. 73, 74, 267
Карнаухова М. Г. 40, 42, 55—
57, 61, 246
Карпиньский А. 161, 162
Карякин Ю. Ф. 66, 67, 265—
267
Катенев В. П. 124, 222
Катков М. Н. 22, 98, 108
Каховский П. Г. 3
Кашевский Н. А. 179
Кашевский П. А. 95, 217
Кашкин Н. С. 23, 222
Квашнин-Самарин А. 21
Кеневич С. 172, 275
Кикнадзе Ф. 186
Кине Э. 125
Кипиани Д. 189, 191
Киреевский И. В. 22, 98, 116
Киреевский П. В. 98
Китаев В. А. 263
Клевенский М. М. 265
Кноблох А. Ф. 95
Ковалева И. Н. 263
Ковальченко И. Д. 266
Козельский Я. П. 65
Козьмин Б. П. 233, 279
Козьмян К. 171
Коллонтай Г. 167
Кольрейф Ю. П. 95
Конарский Ш. 22, 27
Констан Б. 72, 74
Константин Павлович (вел. кн.)
96, 217
Конюшая Р. П. 273
Коротков Ю. И. 232, 277, 279
Костенецкий Я. И. 95—97, 216.
217, 269
Костомаров Н. И. 25, 176, 220,
221
Костюшко И. И. 266
Краевский Г. 228, 229, 274
Крапивницын М. (Крапивен-
цев) 174
Крендовский Е. Ф. 41
Критские (братья) 5, 7, 17, 42,
51, 92, 94, 95, 97—100, 214
Круликевич С. 178
Кузьмин-Караваев А. П. 7, 22
Кулиш П. А. 25, 220, 221
Лавров И. Ф. 4
Лавров П. Л. 241
Лада-Заблоцкий Т. 263
Лазарев 21
Ламенне Ф. 21, 104
Ланда С. С. 5, 16, 70, 72—76,
78—80, 84, 85, 201, 206, 208,
209, 247, 250, 262, 267, 268,
277, 278, 280
Лауферт В. 143
Левин Ш. М. 40, 60, 114, 117,
266, 271, 273
Левицкий С. П. 59
Лейкина-Свирская В. Р. 6, 123,
125, 129, 201, 222, 224, 261,
264, 266, 271, 272, 276, 278,
279
Леклерк Т. 66
Лелевель И. 160, 169
Лемке М. К. 5, 94, 269, 279
Ленин В. И. 4, 8, 12, 15, 16,
30—33, 39, 40, 56—58, 61 —
63, 72, 133, 146, 148—150,
158—160, 168—170, 200, 212,
248, 250—254, 258, 260—262,
265—267, 270, 272—275, 277,
278, 280
Ленц 179
Лепковский Т. 167, 172, 275
Лермонтов М. Ю. 19, 98, 100,
193 263
Линков Я. И. 29, 33, 235, 236,
245, 254, 255, 261, 264, 265,
277, 279, 280
Линтон В. 3, 137, 138
Лободовский В. П. 178, 275
Лукьянов П. 93
Лунин М. С. 4, 78, 81, 205
Лушников Н. Ф. 94, 214
Львов Ф. Н. 120, 223, 224, 271
Любимов Р. В. 47
283
Мадерский А. Т. 125, 179
Майков В. Н. 125
Макашин С. А. 275
Макшеев А. И. 179
Малинин В. А. 269, 272, 273
Мамацев И. 185, 189
Манасеин В. А. 231
Мандрыкина А. Л. 5, 201, 213,
260, 262, 269, 277, 278
Марат Ж- П. 66
Марахов Г. И. 6, 263, 265
Маркович А. В. 221
Маркс К. 27, 121, 126, 131, 132,
138, 142, 146, 149, 160, 166,
168, 169, 253, 264, 271, 272—
275
Мартыновская В. С. 6
Марциновский Е. 179
Машинский С. И. 2, 260, 262
Медведев А. П. 275
Мельгунов В. А. 114
Мелье Ж. 66
Мерославский Л. 178
Миллер И. С. 6, 261, 265, 266,
277, 279, 280
Милюков П. Н. 63, 266
Милютин В. А. 126, 128, 271
Минаева Н. В. 6, 264
Минковская А. 279
Мироненко М. П. 85, 268
Михайлов А. М. 125
Михайлов М. Л. 238, 265
Мицкевич А. 175, 191
Мишле Ж. 125
Модзалевский Б. Л. 42
Момбелли Н. А. 122, 179, 222,
223
Мор Т. 100
Мордвинов Н. С. 69
Морозевич С. 165, 226
Мосолов Ю. М. 279
Мочульский К. 178
Муравский М. Д. 34, 35, 230
Муравьев А. Н. 202
Муравьев А. 3. 47
Муравьев Н. М. 4, 80, 81, 83,
84, 205, 260, 268
Муравьев-Апостол С. И. 3, 81,
212
Мухаммед (из Яраги) 196, 198
Мухранский 187
Навроцкий А. А. 221
Нагаев А. С. 263
Насонкина Л. И. 5, 89, 94,96—
98, 103, 105, 260, 269, 270
Невская В. П. 277
Нефедов И. М. 6
Нечаев С. Г. 265
Нечкина М. В. 4, 5, 8, 9, 15, 16,
68, 71, 78—80,84,85,200,202,
203, 205, 211, 233, 247, 254,
255, 260—262, 265, 267, 268,
277, 278, 280
Николай I 3, 13, 29, 72, 114,
122, 191, 193, 214, 262
Новиков Н. И. 16, 65, 68, 69
Новикова Н. Н. 155, 274
Обручев Н. Н. 241
Обушенкова Л. А. 266
Огарев Н. П. 4, 5, 9, 19, 20, 24,
25, 36, 40, 50, 98, 100—104,
107—110, 112, 154, 155, 233,
236—238, 240—244, 259, 262,
264—266, 269, 270, 274, 277,
279, 280
Окропир (груз, царевич) 185
Оксман Ю. Г. 4, 68, 267
Окунь С. Б. 4, 78, 268
Ольшанский П. Н. 5, 6, 261
Орбелиани А. 190
Орбелиани В. 190
Орбелиани Г. 189
Орбелиани Л. 186
Оржеховский И. В. 262
Орли% О. В. 5, 260
Орлов А. Ф. 23
Орлов М. 21
Орлов М. Ф. 74, 75, 79, 80, 90,
209, 210, 268
Орлов С. Ф. 75
Осинин (Асинин) А. В. 18, 91,
215, 216
Оуэн Р. 125, 130
Павлова Л. Я. 268
Падлевский 3. 241
Палавандашвили (Палаван-
дов) Е. 187, 188, 190
Пантелеев Л. Ф. 35, 265
Пантин И. К. 147, 148, 273
Паскевич И. Ф. 166, 178, 274
Пассек В. В. 174
Пейн Т. 66
Пестель П. И. 3, 47, 77, 79—82,
84, 100, 201, 202, 205, 208
Петр I 116
284
Петрашевский М. В. 23—24, 42,
НО, 118, 120—130, 141, 179,
180, 193, 221—224, 272
Печерин В. С. 21, 263
Пиксанов Н. К. 4
Плеханов Г. В. 4, 107
Плещеев А. Н. 125
Плимак Е. Г. 31, 66, 67, 265—
267
Пнин И. П. 68
Повало-Швейковский И. В. 47
Погодин М. П. 98, 117
Покровский А. А. 268
Покровский В. С. 267
Покровский М. В. 277
Покровский М. Н. 193
Полежаев А. И. 5, 89, 214, 262
Поленов А. Я- 65
Полиевктов М. 262
Полоник И. Н. 217, 218
Поляков М. Я. 5, 260, 262, 263
Поносов П. 21
Понятовский И. 179
Попков Б. С. 6, 261
Попугаев В. В. 68
Порох И. В. 4, 30, 48, 85, 133,
136, 139, 201, 265, 268, 270,
272, 273, 277, 278
Португалов В. О. 35, 231
Посяда И. Я. 221
Потебня А. А. 40, 242
Предтеченский А. В. 4
Пресняков А. Е. 4
Прокофьева Д. С. 263
Прудон П.-Ж. 35, 121, 125
Пугачев В. В. 69—71, 78, 267,
268
Пугачев Е. И. 200
Пушкин А. С. 91, 92, 175, 189,
193, 214, 215, 267
Пыпин А. Н. 278
Рабинович М. Д. 5, 87, 260, 262,
268
Радищев А. Н. 16, 65—69, 72,
200, 267
Раевские (братья) 5, 90, 100,
262, 269, 277
Раевский Владимир Ф. 17, 268
Раевский Н. Н. 196
Разин С. Т. 200
Размадзе С. 185, 191
Рёр Я. 178
Робеспьер М. 66, 124
Розальон-Сошальский В. Г. 90
Розен Г. В. 188, 192
Розенталь В. Н. 118, 263, 264,
271
Ру Ж. 66
Рудницкая Е. Л. 5, 103, 112,
260, 262, 264, 270, 274
Руссо Ж.-Ж. 100, 124
Рыбников П. Н. 35
Рылеев К. Ф. 3, 90—92, 100,
189, 212, 214—216
Рымаренко С. С. 36
Сабуров А. А. 5, 260, 262, 263,
269, 278
Савинич Я. 20
Савицкий Я. 170
Савич Н. И. 221
Сазонов Н. И. 24, 28, 59, 103
Сакулин П. Н. 132, 272
Салтыков-Щедрин М. Е. 178,
275
Самарин Ю. Ф. 22, 116
Самойлов Е. В. 42
Сатин Н. М. 25
Свежбинский Р. 166, 228
Свириденко М. Я. 35
Свободский Ф. М. 47
Седлецкий Ф. 218
Селиванов И. В. 59
Семевский В. И. 6, 129, 272
Сен-Жюст Л. А. 66
Сен-Симон А.-К. 100, 102—104,
125, 131, 173
Сераковский 3. 36, 170, 240,
241
Сергиенко Г. Я. 6, 260—262,
264, 269, 275, 278
Серно-Соловьевич А. А. 258
Серно-Соловьевич Н. А. 244,
256, 280
Сивачев Н. В. 266
Сиверс А. А. 42
Сидоров М. И. 269, 272, 273
Сисмонди Л. 125
Ситников С. И. 5, 19, 42, 90,
100, 215, 263
Сладкевич Н. Г. 117, 142, 263,
271
Слепцов А. А. 232, 256
Сливовская В. 264
Смирнов А. Ф. 6, 261, 263, 264
Смирнова 3, В. 133, 135, 136,
272
285
Смит А. 125
Снытко Т. Г. 265
Соколов П. 14
Сокольский Л. А. 268
Сперанский М. М. 69
Спешнев Н. А. 125, 129, 130,
178, 179, 223, 224
Станкевич Н. В. 19, 20, 98, 100,
262, 269
Стасов В. В. 121
Степанов Т. Ф. 173
Степняк-Кравчинский С. М. 4
Сумцов Н. Ф. 268
Сунгуров Н. П. 19, 42, 50, 51,
95—97, 216—218, 263
Сухоруков В. Д. 88
Сцегенный К- 161
Сцегенный П. 26, 161, 162,
164—166, 179—182, 184, 227,
264, 274, 276
Сыроечковский Б. Е. 5, 268
Тамара (груз, царевна) 185
Тарасий (игумен) 186
Тартаковский А. Г. 278
Тизенгаузен В. К. 47
Токвиль А. 125
Толстов А. Д. 222
Толстой Л. Н. 193
Толь Ф. Г. 222
Томасов П. 91
Трентовский Б. 166
Трубецкой С. П. 203
Тургенев А. И. 74, 267
Тургенев И. С. 267
Тургенев Н. И. 28, 49, 74—77,
267
Тургенев С. И. 74, 75, 267
Тучков А. А. 25
Усакина Т. И. 6
Утин Н. И. 245
Фадеев А. В. 5, 193, 194, 197,
198, 276, 277
Федоров В. А. 5, 264
Федосов И. А. 7, 8, 15, 16, 87,
94, 97, 103, 105, 106, 119,201,
213, 222, 223, 261—264,268-
271, 277, 278
Федосова Т. Ф. 265
Фейербах Л. 125
Фекла (груз, царевна) 189
Феоктистов Е. М. 114, 271
Филатова Е. М. 107, 270
Филиппов Л. А. 263
Филиппов П. Н. 121
Фонвизины (братья) 79
Фруменков Г. Г. 5, 260, 265
Фурье Ш. 23, 100, 104, 125,
128—130, 132, 141, 222
Ханыков А. В. 129, 178
Хмельницкий Б. 174
Хоецкий Э. 178
Хомяков А. С. 22, 98, 116, 117,
271
Хотяинцев И. Н. 47
Цамутали А. Н. 263
Цешковский А. 166
Цявловский М. А. 5, 262, 268
Чаадаев П. Я. 21, 104—106,
114, 263, 270
Чавчавадзе (семейство) 185
Чавчавадзе А. Г. 186, 187, 191
Чарновский К. 174
Чевкин К. В. 192
Челокаев 3. 186, 188
Чернов С. Н. 4, 79, 270
Чернышевский Н. Г. 4, 22, 30,
31, 35, 36, 108, 132, 140—152,
154—157, 170, 178, 231, 244,
249, 253, 256, 259, 265, 270,
273, 274, 275, 277
Чилаев 187
Чичерин Б. Н. 22, 113
Шаблиовский Е. С. 6, 261, 277
Шамиль 21, 198
Шапошников П. Г. 124, 222
Шатрова Г. П. 5
Шаховской Л. 270
Шацкий Е. 160, 169, 274
Шевченко Т. Г. 3, 6, 25,26, 176,
177, 179, 220, 221, 241, 260,
261, 275, 277, 278
Шевырев С. П. 98, 117
Шевырин В. М. 271
Шелгунов Н. В. 4, 34, 238, 265,
274, 279
Шелгунова Л. П. 265
Шеллинг Ф. 116, 144
Шиллер И. Ф. 100
Шилов А. А. 40, 42, 55—57, 61,
246
286
Шторм Г. 66, 267
Штранге М. М. 267
Щапов А. П. 231, 279
Щеголев П. Е. 4
Щербатов А. П. 274
Эванс Д. 122, 271
Эйдельман Н. Я. 260
Эйхенбаум Б. М. 5, 263, 269,
278
Элиас 263
Энгельс Ф. 121, 125, 126, 132,
142, 149, 160, 168, 169, 264,
271—275
Энгельсон В. А. 122, 124
Эренберг Г. 165, 225, 226, 264
Эристави (семейство) 185
Эристави Г. 187, 189, 191
Эристави Э. 187, 190, 191
Якушкин И. Д. 79
Янушкевич Я. 174
Ястребов Ф. Я. 265
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ.......................................3
Глава I. ОБЩИЙ ХАРАКТЕР ОСВОБОДИТЕЛЬНОГО ДВИ-
ЖЕНИЯ И ВАЖНЕЙШИЕ ПОВОРОТНЫЕ ПУНКТЫ
ЕГО РАЗВИТИЯ..................'................12
Глава II. СОЦИАЛЬНЫЙ ОБЛИК ДВИЖЕНИЯ...........39
Глава III. ДЕКАБРИЗМ И ИДЕЙНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИС-
КАНИЯ 20—30-х ГОДОВ....................65
Глава IV. ОБЩЕСТВЕННОЕ ДВИЖЕНИЕ 40—50-х ГОДОВ.
ГЕНЕЗИС «РУССКОГО СОЦИАЛИЗ^МА»..........НО
Глава V. КЛАССОВОЕ СОДЕРЖАНИЕ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ
ПРОГРАММЫ НАЦИОНАЛЬНО-ОСВОБОДИТЕЛЬ-
НОЙ БОРЬБЫ....................................158
Глава VI. ОРГАНИЗАЦИОННЫЕ ПРИНЦИПЫ И ТАКТИКА
ДВОРЯНСКИХ	РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ.................200
ЗАКЛЮЧЕНИЕ...................................246
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА.......................260
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН...............................281
ИБ № 1071
ДЬЯКОВ ВЛАДИМИР АНАТОЛЬЕВИЧ
ОСВОБОДИТЕЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ В РОССИИ
1825—1861 гг.
Заведующий редакцией В. С. АНТОНОВ
Редактор Г. И. ПЫЛАЕВА
Младший редактор В. М. КУЗНЕЦОВА
Оформление художника Н. Н. СТАСЕВИЧА
Художественный редактор И. А. ДУТОВ
Технический редактор Е. А. ДАНИЛОВА
Корректоры 3. Н. СМИРНОВА и В. С. ФЕНИНА
Сдано в набор 07.05.79. Подписано в печать 31.08.79. А 08440. Формат 84Х Юв^за.
Бумага типографская № 2. Литературная гарнитура. Высокая печать. Усл.
печатных листов 15,12. Учетно-издательских листов 15,53. Тираж 15 500 экз.
Заказ № 598. Цена 1 р. Ю к.
Издательство «Мысль». 117071. Москва, В-71, Ленинский проспект, 15.
Ордена Трудового Красного Знамени Ленинградская типография № 5 Союз-
полиграфпрома при Государственном комитете СССР по делам издательств,
полиграфии и книжной торговли. 190000. Ленинград, центр, Красная ул., 1/3.