Автор: Девятко И.Ф.
Теги: социология статистика социологические исследования гуманитарные науки издательство канон+
ISBN: 5—88373—078—0
Год: 2002
Текст
ИСТОРИЯ
ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ
СОЦИОЛОГИИ
Том 3
МОСКВА
ОИ« РЕАБИЛИТАЦИЯ»
2002
ББК 60.5
и ео
Издание осуществлено при финансовой поддержке
Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ)
Проект ЭВ-03—16088
Книга подготовлена в секторе
истории социологии и общей социологической теории
Института социологии Российской Академии наук
Авторский коллектив:
С. П. Баньковская, А. Б. Гофман, Ю. Н. Давыдов,
И.Ф.Девятко, Л. Г. Ионин, А. Д. Ковалев,
М. С. Ковалева, А. И. Кравченко, В. В. Сапов
Ответственный за выпуск, научный редактор
И. Ф.Девятко
ISBN 5—88373—078—0
© Баньковская С. П-. Гофман А. Б.,
Давыдов Ю. Н., Девятко И. Ф.,
Ионин Л. Г., Ковалев А. Д.,
Ковалева М. С., Кравченко А. И.,
Сапов В. В.
Введение. СТАБИЛИЗАЦИОННОЕ СОЗНАНИЕ
В ВЕК КРИЗИСА: ЕГО ОСНОВОПОЛАГАЮЩИЕ
КАТЕГОРИИ
Стабилизационное сознание — это тип социального
сознания, выражающий стремление к укреплению ду-
ховных основ культуры и этико-культурных основ обще-
ственного порядка. Оно решительно противостоит кри-
зисному сознанию, окончательно обнажившему в наш
век свой нигилистический подтекст. Усложнение взаимо-
действия этих двух «полюсов», существенно затрудняю-
щее их размежевание, учащающаяся быстрота смены их
друг за другом на авансцене общественного сознания,—
все это характеризует как углубляющуюся противоре-
чивость, так и напряженную ритмику эволюции обще-
ственного сознания Запада в середине, и особенно — к
концу нашего века.
В противоположность кризисному сознанию, изна-
чально тяготеющему к иррационализму, стабилизацион-
ное сознание тесно связано с верой в разум и, соответ-
ственно, с той или иной (менее скептической или более
скептической) формой рационализма, а временами и сци-
ентизма — убеждения в неограниченных возможностях
науки. Это убеждение (в ряде случаев перерастающее в
прямое обожествление науки) с логической необходи-
мостью выливается в серию попыток реставрации идеи
Прогресса и восстановления общей прогрессистской тра-
диции просветительского сознания. Прогресс понимается
при этом прежде всего и главным образом как бесконеч-
ный прогресс науки и техники, позволяющий в принципе
решать все без исключения человеческие проблемы, в
том числе и социальные. Отсюда — общая (хотя и не
всегда осознаваемая) мировоззренческая предпосылка,
согласно которой прогресс этот — «в общем и целом» —
ведет «куда следует», а потому не подлежит критике.
Наоборот, он сам рассматривается как исходная позиция
для критики всех идей,-признанных «не-» или недоста-
Введение
точно «прогрессивными» теми, кто считает себя его при-
верженцами.
Как мы помним, стабилизационное сознание было за-
ложено в фундамент западной социологии ее основопо-
ложником О. Контом, предлагавшим свою «положитель-
ную философию» (увенчиваемую социологическим зна-
нием) в качестве «твердой основы» для «социальной
реорганизации». Последняя должна была «прекратить»,
по его убеждению, «состояние кризиса», в каком «нахо-
дятся наиболее цивилизованные нации», и тем самым
положить начало новой органической эпохе*. Подобно
французским просветителям, он был убежден, что миром
«управляют и двигают» Идеи и, следовательно, «соци-
альный механизм» основывается в конечном счете «на
мнениях». Отсюда делался вывод, что «политический и
нравственный кризис современных обществ» имеет сво-
им главным источником «умственное безначалие», несо-
гласие людей относительно «всех основных начал»,
«твердость и определенность» которых является первым
условием «истинного общественного порядка» [4]. Так в
только еще возникавшей социологии задача стабилиза-
ции социального порядка сопрягалась с задачей обосно-
вания (и тем самым — утверждения) фундаментальных
принципов культуры, которую и должна была решить
создаваемая О. Контом «подлинная наука об обществе».
При всех изменениях, которые претерпела в наш век
контовская традиция стабилизационного сознания в за-
падной социологии, ее ядро — стремление к такой «ста-
билизации» социокультурных устоев социального поряд-
ка, которая предполагала бы их научное обоснование,
т. е. теоретическую «рационализацию»,— оставалось не-
изменным. Об этом свидетельствует та форма стабилиза-
ционного сознания, которая стала доминирующей в за-
падной социологии в период после второй мировой войны
(вплоть до конца 50-х годов). В этот период стабилизаци-
онное сознание в социологии (как и в западном обществе
в целом) тесно связывало свою судьбу с судьбой «науч-
но-технической революции», давшей свои первые — и
наиболее впечатляющие — результаты в годы войны,
1 Первой органической эпохой была для Конта «теологическая»,
сменившаяся кризисной «метафизической».
Введение
что позволяло говорить о победе Разума над национал-
социалистическим Безумием.
В связи с этим в социологии вновь возобладала по
сути дела позитивистская2 модель знания, ориентиро-
ванная на «точные» науки. Социологическим представи-
телям стабилизационного сознания казалось, что обще-
ственный прогресс может и должен быть осуществлен на
основе технологического применения науки, и в частно-
сти — технологического применения социального зна-
ния, структурированного по образу и подобию современ-
ной физики или биологии, кибернетики или теории ин-
формации [2]. В рамках этого доминирующего умона-
строения приобрело свое международное значение и
структурно-функционалистское направление в социоло-
гии, несмотря на то, что его виднейшие представители,
например, Парсонс [10], стремились выйти за рамки
позитивизма, пытаясь «синтезировать» его с рационали-
стическим идеализмом и рационалистически толкуемым
фрейдизмом. Впрочем, решающим теоретическим обсто-
ятельством, свидетельствовавшим о приверженности
Парсонса к стабилизационному сознанию, было акценти-
рование им проблематики социальной интеграции —
явно в ущерб проблематике конфликта и дезинте-
грации.
Критика стабилизационного сознания в послевоенной
западной социологии, нараставшая с конца 1960-х годов,
осуществлялась представителями кризисной тенденции
и была связана прежде всего с резко негативной оценкой
только что названного факта ее «интегративной» ориен-
тации, показательного не только для структурного функ-
ционализма, но и для более традиционных социологиче-
ских направлений. Однако едва ли не большее место в
этой критике отводилось общеметодологической стороне
дела. А именно указывалось на то, что зависимость
«стабилизационной» социологии от «моделей», предлага-
емых современными точными науками (включая систем-
ные и структурные «модели»), с неизбежностью ведет к
«овеществляющему» пониманию человека, т. е. к еще
одной форме апологетики существующего социального
г Усовершенствованная с помощью хотя и «нео-», но все-таки все
того же позитивизма.
Введение
порядка — апологии сциентистски-технократического
«овеществления» и «отчуждения» человека в условиях
«потерпевшей неудачу»3 западной цивилизации.
С середины 70-х годов на Западе нарастает волна
«антикритики» — критики критиков, выступавших про-
тив стабилизационного сознания с позиции кризисного
сознания. Характерно, что началась она, с одной сторо-
ны, «реабилитацией» Т. Парсонса, а с другой — попыт-
кой предложить выход из «кризиса социологии» на пу-
тях обновленного истолкования социологического учения
М. Вебера. За пределами социологии тенденция эта вы-
лилась в новую форму стабилизационного сознания, по-
лучившую — сперва у ее противников, а затем и у
приверженцев — название неоконсерватизм. Отличи-
тельной чертой этой формы является, во-первых, боль-
шая осторожность, обнаруживаемая при попытках пред-
лагаемой в ее рамках «реабилитации» науки. А во-вто-
рых, гораздо больший интерес к этическим аспектам
социального порядка, обещающий нечто вроде «синтеза»
этики и социологии (1J,— тенденция, до сих пор отчетли-
во проступающая в рамках самых разнообразных социо-
логических ориентаций 80-х годов.
Категории стабилизационного сознания
1) Консенсус. Одной из важнейших категорий стаби-
лизационного сознания является категория консенсуса,
активно использовавшаяся в западной (особенно амери-
канской) социологии 40-50-х годов нашего столетия. Кон-
сенсус (от лат. consensus — согласие, единодушие, со-
участие, согласованность) — понятие, означающее нали-
’ Выражение М. Хоркхаймера и Т. Адорно из их «Диалектики про-
свещения» (1944), которое можно рассматривать как своеобразный
ключ к той форм®, в какую кризисное сознание выливалось в 60-е —
первой половине 70-х годов. Другой ключевой фразой кризисного
сознания можно считать фразу, вынесенную Т Адорко в заголовок
одной из своих статей 40-х годов «После заката Европы». Названна
это, с одной стороны, намекало на преемственную связь обновленкой
формы кризисного сознания франкфуртцев с кризисным сознанием
первой трети XX в, нашедшим свое «классическое» выражение в
шпенглеровском «Закате Европы», а с другой — на «более глубокую»
раЗикалькостпь первого, подчеркнутую словом «после», активными
провозвестниками которой выступили неомарксисты.
Введение
чие сходных познавательных и практических ориента-
ций между двумя и более индивидами, позволяющих им
установить взаимопонимание и (или) взаимодействие в
каком-либо отношении. Взятый в более узком, специфи-
чески социологическом смысле, консенсус — это согла-
сие социально значимого большинства любого сообщест-
ва относительно наиболее важных аспектов господству-
ющего в нем социального порядка, которое получает
выражение в согласованных действиях людей, обуслов-
ливающих существование и функционирование данного
сообщества. Так как та или иная степень согласия в
мнениях (и представлениях), а также согласованности в
действиях необходима для любой формы социального
общения, любой социальной организации, то проблема
консенсуса вставала (и встает) в русле практически всех
основных теоретических ориентаций современной запад-
ной социологии. Но осознается она с различной степенью
глубины и по-разному решается в зависимости от исход-
ных предпосылок исследующего ее социолога.
Связь между проблематикой коллективной жизни
людей и вопросом консенсуса ясно и отчетливо осознавал
еще, как мы убедились, О-Конт, толковавший понятие
консенсуса как согласие (гармонию) в самом широком
смысле. Как и во многих других случаях, он не был здесь
первым: так или иначе эту связь фиксировали едва ли не
все социальные мыслители, принимавшие идею обще-
ственного договора, начиная с Локка. Однако вплоть до
О. Конта собственно социологический механизм консен-
суса не был предметом специального анализа, так как в
поле зрения социальных мыслителей находились скорее
чисто когнитивные (и отчасти психологические) факторы
образования консенсуса, резюмируемые в просветитель-
ском лозунге «мнения правят миром».
Одним из первых подходов к такому (не-, если не
антипсихологическому) анализу, хотя и не осмысленных
еще в адекватных социологических понятиях, оказалась
гегелевская постановка вопроса о механизме обеспече-
ния взаимного «признания» людьми друг друга, что,
согласно Гегелю, и является наиболее общим условием
возможности общества как такового. Этот подкод, учи-
тывающий возможность принудительного консенсуса,
решительно противостоял подходу французских просве-
10
Введение
тителей, воспринятому затем французскими социолога-
ми (начиная с О. Конта и кончая Э. Дюркгеймом и его
последователями). Таким образом, несколько раньше
Конта (гегелевская «Феноменология духа» вышла в
1807 г.) была предложена, если можно так выразиться,
конфликтная, «дисгармоническая» модель консенсуса,
на которую сознательно или бессознательно ориентиро-
вались (и продолжают ориентироваться) социологи вебе-
ровского склада.
Что же касается 3. Дюркгейма, продолжившего здесь
контовскую линию, то для него, как известно, консен-
сус — это рационально осознанная солидарность, по-
следняя же есть органическое свойство «нормальной»
социальной жизни людей (так что дело оставалось за
немногим: выяснить, что же такое эта «нормальная»
жизнь). Это представление, отражающее доминирую-
щую стабилизационную тенденцию учения Дюркгейма
(находящуюся в противоречии с проникшими в это уче-
ние элементами кризисного сознания), было развито в
русле стабилизационного сознания 1940-1950-х годов.
М. Вебер же двигался в направлении, которое, не-
смотря на его («неокантианское») антигегельянство, под-
час сближало его представление о консенсусе с гегелев-
ским: консенсус в его понимании оказывается чем-то
скорее дисгармоническим, исполненным «трагики», чем
гармоническим. М- Вебер — ив этом находят свое выра-
жение «кризисные» элементы его собственного созна-
ния — стремился понять консенсус не как атрибут «нор-
мального» (или, что то же самое, «идеального») обще-
ственного состояния, но как неотъемлемую характери-
стику любого человеческого общества, коль скоро оно
все-таки существует, а не распадается, и, следователь-
но, обладает элементарным «порядком», т. е., говоря кон-
товским языком, согласием его элементов, хотя и чрева-
тым внутренними напряжениями. Вебер решительно про-
тивополагает консенсус солидарности, будучи убежден-
ным, что поведение, ориентированное на консенсус, вовсе
не обязательно предполагает солидарность в качестве
условия. Речь идет, стало быть, о вынужденном согла-
сии, которое не исключает ни борьбы интересов, ни
конфликта разнонаправленных тенденций.
Если этот взгляд и выражает определенное стремле-
Введение
11
ние к стабилизации социального порядка, то это такой
порядок, который устанавливается с ясным сознанием
«беспорядка», угрожающего ему не только извне, но и
«изнутри». Это точка зрения либерализма, пережившего
искушения марксизма и ницшеанства и пытающегося
преодолеть их в себе. Речь идет о переходной позиции,
которая может стать началом движения как к кризисно-
му, так и к стабилизационному сознанию.
Отправляясь от такой социально-философской уста-
новки, Вебер стремился придать понятию «консенсус» и
более четкий социологический смысл, отграничив кон-
сенсус от соседствующих с ним понятий, представлений
и ассоциаций. У него консенсус — это объективно суще-
ствующая вероятность («шанс») того, что, несмотря на
отсутствие предварительной договоренности («общест-
венного договора» или интеллектуальных способов выяс-
нения взаимных отношений), участники той или иной
формы человеческого взаимодействия отнесутся к ожи-
даниям друг друга как значимым по своему смыслу для
их поведения. Причем речь вовсе не идет о том, что при
этом люди обязательно будут сотрудничать друг с дру-
гом,— важно, чтобы каждый из участников взаимодейст-
вия учитывал соответствующие ожидания «других», яв-
ляющихся его партнерами, как нечто значимое для его
поведения, с чем он должен так или иначе сообразовы-
ваться. И коль скоро этот учет действующим индивидом
ожиданий его партнеров по взаимодействию дает ему
определенный «шанс» для достижения своей рациональ-
но осмысленной цели, можно говорить, по М. Веберу, о
наличии консенсуса в антипсихологическом, тай ска-
зать, значении этого понятия.
Поведение, основанное на «согласии», отличается при
таком толковании консенсуса от поведения, основанного
на «договоре»; ибо консенсус, по Веберу, уже должен
иметь место до «договора» (и вообще каких-либо предва-
рительных «установлений»), чтобы последний мог состо-
яться; сначала консенсус, а потом — «договор», но не
наоборот. Понятие консенсуса, таким образом, выражает
более глубокий (и элементарный) слой социальной инте-
грации, чем понятие, скажем, «общественного договора».
В качестве «чистого» или идеального типа (о иотором
идет речь у М- Вебера в данной связи) консенсус не
12
Введение
содержит никаких установлений или договоренностей:
он фиксирует некоторый минимум согласованности во
взаимных ожиданиях и действиях, минимум социально-
го порядка, являющийся условием возможности каких
бы то ни было социальных установлений и договоров.
При этом поведением, ориентирующимся на консенсус,
можно считать даже такое поведение, которое, будучи
внутренне направленным против его смысла, внешне
отвечает предписываемой им форме поведения.
Преодолевая психологическое толкование консенсуса,
М. Вебер утверждает, что «эмпирически значимый» кон-
сенсус может быть вызван самыми разнообразными мо-
тивами, целями и внутренними состояниями участников
данного конкретного взаимодействия (которые могут под-
держивать «порядок» этого взаимодействия по самым
различным причинам) — в качестве некоторой общей
«равнодействующей» этого процесса. Так что суть дела
не в том, как переживает каждый из участников взаимо-
действия свои ожидания, а в том, находятся ли они в
определенной объективной «корреляции» со смыслом
ожиданий других его участников или нет. Если находят-
ся, значит, есть и возможность, есть «шанс», что участ-
ники взаимодействия согласятся принять поведение каж-
дого из партнеров в качестве правомерного и отреагиру-
ют на него соответствующими действиями. Иначе говоря,
консенсус связывается не с определенными психически-
ми переживаниями, а со смыслом, указывающим за пре-
делы этих переживаний — на то, по поводу чего имеет
место согласие.
Этот важный аспект веберовского социологического
учения произвел сильное впечатление на ряд американ-
ских социологов, ставших выразителями стабилизацион-
ного сознания в науке об обществе. Однако для того,
чтобы придать по-веберовски истолкованному понятию
консенсуса однозначно стабилизационный смысл, они
должны были «сгладить» его острые углы, истолковав
его в дюркгеймовском духе. Наиболее значительный
вклад в решение этой (почти неразрешимой) задачи внес
Т. Парсонс.
Веберовское понимание консенсуса противостоит его
толкованию в духе Тарда, выводившего его из психоло-
гически толкуемых «законов подражания», предшеству-
Введение
13
югцих якобы сознанию и, соответственно, целесообразной
(«смыслополагающей», по Веберу) деятельности. В той
же мере рассмотренное толкование этого понятия проти-
востоит и концепции Лебона, выводящего консенсус из
постулированного им «закона духовного единства», дей-
ствующего якобы в любом человеческом коллективе.
Кстати сказать, с веберовской точки зрения не избежал
бы упрека в психологизме и Дюркгейм со своими «кол-
лективными представлениями».
В американской социологии проблематика консенсуса
рассматривалась у Ч. Кули (в связи с «малыми группа-
ми»), у Дж. Г. Мида (в связи с «символическим взаимо-
действием», следствием которого, по его мнению, являет-
ся «взаимопонимание», отождествляемое им с согласи-
ем). В первые годы посне окончания второй мировой
войны — в период наивысшего триумфа стабилизацион-
ного сознания на Западе — некоторые американские со-
циологи, например, Л. Вирт, рассматривают исследова-
ние консенсуса как «главную задачу» социологии, так
как социология, по его убеждению, вообще занимается
прежде всего и главным образом вопросом о том, в какой
мере групповая жизнь влияет на поведение людей. Та-
кая оценка проблематики консенсуса стимулировала ее
дальнейшее исследование в США,— хотя главным обра-
зом в эмпирически ориентированной сопиальной психо-
логии (Ф. Хайдер, Т. Ньюком и др.)
В ходе этих исследований (I960-1960-е годы) понятие
консенсуса конкретизируется и детализируется, выде-
ляются новые его аспекты. В этой связи наибольший
интерес представляют работы Э. Шилза, который рас-
сматривает проблематику консенсуса в макросоциологи-
ческом контексте взаимоотношения центра и периферии
социальных систем. Он связывает ее с вопросом об ува-
жении к центру системы, включающему личность, роли,
институты, верования и нормы. Э. Шилз считает, что
консенсус как «состояние аффективной солидарности»
по вопросам общего порядка (распределение авторитета,
дохода, престижа) может быть достигнут и между «сек-
торами социальной системы», находящимися в «диссен-
сусе» (отсутствии согласия) друг с другом по частным
вопросам. При этом общий консенсус, для которого со-
гласие по всем, даже существенным вопросам, не явля-
Введение
ется обязательным, будет сохраняться до тех пор, пока
разногласия частного порядка не разрастутся до сте-
пени, разрушающей «аффективный элемент» солидар-
ности.
Акцентируя значение консенсуса как необходимой
компоненты «макросоциального порядка», способствую-
щей установлению сотрудничества людей в решении
общих задач системы, Шилз в то же время учитывает,
что это не единственный фактор обеспечения «порядка»
и его важность вовсе не предполагает «полного» консен-
суса. Здесь вполне достаточно «умеренное» согласие меж-
ду правящими группами, олицетворяющими центр си-
стемы, и «субстанциально релевантной» частью управ-
ляемых. Полной ассимиляции граждан в единый консен-
сус, распространяющийся на все общество, противостоят
внутренне «относительно солидарные» субсистемы клас-
сов, этнических групп, религиозных общностей и т. д. Ее
исключают и противоречия, существующие между людь-
ми, принадлежащими к центральной институциональной
и культурной системе, и представителями «периферий-
ных страт». Наконец, «полный» консенсус оказывается
практически невозможным для всех «больших обществ»
(включая массовое) в силу органической «недостаточно-
сти» коммуникативных процессов, связывающих центр и
периферию.
Тем не менее обычно все общества располагают «до-
статочным» консенсусом относительно распределения
авторитета, дохода и престижа достаточно длительный
период, характеризующийся отсутствием гражданских
войн и революций, которые, среди прочего, свидетель-
ствуют о радикальном нарушении консенсуса Впрочем,
и в периоды нормального развития общества многие
процессы его жизни совершаются вне консенсуса, отно-
сящегося к его макроуровню, что не исключает его со-
хранения по отношению к явлениям, протекающим на
микроуровне малых групп.
В 1960-1980-х годах проблематика консенсуса разра-
батывается, с одной стороны, в рамках неомарксистской
социальной философии, а с другой — в русле феномено-
логически ориентированной социологии «жизненного
мира». Она занимает центральное место в теоретических
построениях Ю. Хабермаса, который —- под именем «не-
Веедение 15
искаженного дискурса» — превратил, по сути дела, по-
нятие консенсуса в фундаментальную категорию, исход-
ный пункт своей социальной философии (так называе-
мой «теории коммуникативного действия» [8]). Что. же
касается феноменологической социологии, отправляю-
щейся от идей немецкого социального философа Шюца,
синтезировавшего веберовскую теорию идеальных типов
с позднегуссерлевской концепцией «жизненного мнра»,
то в русле этого, совсем еще недавно столь модного,
направления социологического теоретизирования поня-
тие консенсуса играет, в сущности, ту же роль, что и у
неомарксиста Хабермаса,— только уже не под псевдони-
мом «свободного дискурса», а под именем «интерсубъек-
тивности». Не случайно неомарксистская и феноменоло-
гическая версии толкования консенсуса так часто «пере-
текают» одна в другую.
2) Авторитет и авторитаризм. По своему месту (и
значимости) в структуре стабилизационного сознания
категории консенсуса мало чем уступает понятие авто-
ритета. Авторитет (от лат. auctor — зачинатель, созда-
тель, творец, автор, даритель) — это одна из основных
форм власти (наряду с влиянием и внешним принужде-
нием), с помощью которых осуществляется контроль над
действиями людей (стимулирование одних действий,
ограничение или запрещение других) и их согласование
как в общих, так и в индивидуальных интересах. От
такой формы власти, как влияние, авторитет отличается
прямым характером воздействия на человеческую дея-
тельность, получающего форму директивы, приказа или
распоряжения. От внешнего принуждения его отличает
то, что исполнение приказа, основанного на авторитете,
предполагает уверенность исполнителя в легитимности
его основания, а не сознание того, что за исполнением
или неисполнением приказа могут последовать поощри-
тельные или репрессивные действия приказывающего.
Следовательно, легитимность входит в само содержание
понятия авторитета, ибо он всегда выступает в качестве
так или иначе узаконенного, а это, в свою очередь,
предполагает определенную степень социального по-
рядка.
Эффективность авторитета во многом определяется
16 Введение
взаимодействием его с другими формами власти, кото-
рое, однако, не исключает противоречий, существующих
между ними. Авторитет может быть усилен в том случае,
если подчинение ему сопровождается вознаграждения-
ми, а уклонение — негативными санкциями, обеспечива-
емыми механизмами иной формы власти (например,
внешнего принуждения). Но тот же механизм может и
противоречить законному авторитету: узаконение авто-
ритета, осуществляемое средствами принудительного
контроля, может привести к возникновению «авторите-
та» (в кавычках), то есть мнимого: авторитета самой
принудительной власти, подрывающей действительный
авторитет..На место власти авторитета приходит авто-
ритет власти.
Согласно веберовской теории господства [14], на кото-
рую довольно часто ссылались в 40-50-е годы представи-
тели стабилизационного сознания, в отличие от внешнего
принуждения, опирающегося на прямое применение силы
(насилия), власть авторитета может быть гарантирована
традицией, рационально обоснованной законностью (ле-
гальностью) или, наконец, харизмой политического лиде-
ра, пользующегося экстраординарным влиянием на лю-
дей. В первом случае мы получим традиционный способ
легитимации авторитета, во втором — рационально-ле-
гальный, в третьем — харизматический [14].
Узаконению подлежат все основные элементы меха-
низма образования авторитета: институты, через кото-
рые он осуществляется, авторитативные роли «субъек-
тов» авторитета, утверждающих его своими действиями,
способ провозглашения и структура самих авторитетных
требований и распоряжений, В первом случае автори-
тетность всех этих моментов освящается ссылкой на их
прямую преемственность с теми, что имели место в
«незапамятном прошлом» (кстати, сама ета «незапамят-
ность», т. е. неподконтрольность истоков данной тради-
ции критически-рациональной рефлексии, также испол-
няет легитимирующую функцию). Во втором — апелля-
цией к разумным основаниям каждого из них, их вну-
тренней непротиворечивости, взаимной согласованности
и т. д. В третьем -— общей верой в то, что изначальный
источник авторитета имеет сверхъестественную (свя-
щенную) природу, от которой получает соответствующее
Введение
свойство и сам субъект — основоположник данной фор-
мы авторитета, и провозглашенные им принципиальные
требования (нормы), и конкретные распоряжения (при-
казы).
В одних случаях — в целом, в других — в виде
отдельных ее элементов, эта веберовская концепция
включается в середине XX в. в состав стабилизационно
ориентированных социологических учений. Согласно аме-
риканскому социологу Э. Шилзу, развившему дальше
веберовскую концепцию легитимации авторитета в связи
с чисто «стабилизационным» тезисом о первостепенной
роли социальных институтов, авторитет предстает та-
ким образом как система, состоящая, во-первых, из та-
ких «институтов», во-вторых, из способов принятия на
себя обязательств «субъектами» авторитета и, наконец,
из процедуры провозглашения авторитетных норм или
распоряжений, осуществляемой на основе веры. В по-
следнем случае речь идет о вере в некоторую прямую
или косвенную связь с высшей «легитимирующей
властью», которой может считаться воля бога, «завет»
основателей династии, «требование» государства или
общества, «воля народа», «естественное право» и т. д.
Иначе говоря, не только харизматический, но также
традиционный и рационально-легальный способы узако-
нения авторитета также покоятся, согласно Шилзу, на
«вере в некую связь» со священным, т.е. харизматиче-
ским источником. Отличие двух последних способов ле-
гитимации авторитета от харизматичесвого он усматри-
вает лишь в том, что в этих случаях связь авторитета с
сакральным источником представляется не прямой, а
косвенной, опосредованной.
Подобно М. Веберу, его последователи, озабоченные
проблемой стабилизации авторитета, считают, что в
легитимации (узаконении в самом широком, а не только
формально-правовом смысле) нуждаются не только пра-
вящие круги, т. е. «субъекты» авторитета, но также и их
подданные, т.е. «объекты» авторитета, исполнители взы-
вающих к нему распоряжений- Первые нуждаются в
такой легитимации не только потому, что видят здесь
один из источников упрочения своей власти, но и потому
что испытывают нужду в самооправдании — вере в том,
что их действия (и поведение) являются правомерными,
Введение
соответствующими «высшей правде». Аналогичную нуж-
ду испытывают и их подданные, стремящиеся найти
более высокий смысл в своих действиях, обусловленных
авторитетными приказами и распоряжениями; отсюда
их желание видеть осмысленный порядок в универсуме,
связывая с ним смысл авторитета, которому они добро-
вольно подчиняются.
Сам М. Вебер, как известно, связывал такое желание
в конечном счете со стремлением человека к спасению —
положительному решению «загадки смерти», проблемы
конечности индивидуального человеческого существова-
ния. Предпосылкой идеи осмысленности человеческой
деятельности оказывалась у него такая «картина мира»,
которая открывала для человека возможность его по-
смертного «спасения» («спасения души») — как высшей
награды за «правомерные», т. е. соответствующие требо-
ваниям высшего авторитета, действия в повседневной
жизни. К этой идее М. Вебере, развернутой уже в его
«Протестантской этике», возникнет обновленный инте-
рес после второго социологического кризиса, последовав-
шего за периодом «стабилизации» западной социологии в
40—50-е годы. И прежде всего — в русле «веберовского
ренессанса» с его поисками выхода из этого кризиса на
путях развития идей «аутентичного Вебера»’.
Что же касается Э. Шилза, акцентировавшего, как
видим, именио институциональный аспект веберовско-
го учения, то его можно считать предтечей соответству-
ющих тенденций в русле ренессанса М. Вебера (все еще
продолжающегося и сегодня). По Э. Шилзу, именно из
упомянутой «нужды в порядке», проистекающей как из
когнитивной, так и из нравственно-религиозной потреб-
ности каждого человека «видеть смысл» в своей практи-
чески-ж из ценной позиции, искать оправдание общего
баланса «благ и бедствий», выпадающих на его долю,
проистекает желание людей рассматривать власть (и
прежде всего власть авторитета) в качестве имеющей
скорее законные, чем незаконные основания для своего
существования. Тем не менее в глазах тех, кто является
объектом «контроля сверху», он выглядит в каждом
* В этой связи наибольший интерес представляют работы В Шлю-
хтерн [12].
Введение
19
отдельном случае скорее как незаконный (опирающийся
на одно лишь принуждение), чем основывающийся на
легитимном авторитете. Из этого противоречия вытекает
необходимость в непосредственно усматриваемой связи
между обосновывающими законность такого контроля
общими требованиями (нормами), оправдываемыми ссыл-
ками на авторитет, и глубинными основаниями его само-
го, например, смысловым порядком, из которого он выво-
дится, или общим образцом (моделью) его «самополага-
ния», осуществляемого «высшим субъектом» авторитета.
Если такую связь не удается артикулировать и предста-
вить как воспринимаемую и переживаемую с непосред-
ственной достоверностью, притязания авторитета на ле-
гитимность оказываются несостоятельными и он утрачи-
вает силу.
Факт утраты законности авторитета (а следователь-
но, и его самого) отчетливо фиксируется в тех случаях,
когда власть, к нему апеллирующая, совершает акты
несправедливости, вступая в противоречие с правилами
распределения ролей, вознаграждения и престижа, осая-
гуаЕмылш этим авторитетом. Утрата авторитета вы-
ступает здесь как неизбежное следствие его неэффек-
тивности в деле поддержания социального порядка, во
многом определяемого мерой общепризнанной справед-
ливости в распределении основных социокультурных
«благ». Власть авторитета отменяется «авторитетом вла-
сти» как таковой, предстающей как принудительный
контроль, опирающийся на ничем не ограниченное наси-
лие. Впрочем, если при таком положении вещей социаль-
ный порядок все-таки поддерживается более или менее
длительное время, хотя он и остается при этом неспра-
ведливым по отношению к большинству общества, может
вновь возникнуть стремление принудительной власти к
«самоузаконению» на основе авторитета, опирающегося
на продемонстрированную ею способность сохранять со-
циальный порядок: «авторитет власти» начинает испы-
тывать тяготение к тому, чтобы предстать как «власть
авторитета», или, по крайней мере, «освятить» себя этой
властью6
Рассмотренная метаморфоза свидетельствует о том.
’ Как мы увидим шике,
8 целом в глазах значительной части
Введение
что, хотя «власть авторитета» и «авторитет власти» (как
внешнего принуждения) весьма трудно отделить друг от
друга (Э. Шилз, например, считает, что сделать это мож-
но лишь «чисто теоретически», так как в эмпирии они
выступают совместно, образуя разнообразные комбина-
ции),— соответствующие реалии не совпадают ни по
форме, ни по содержанию. Подобно тому как пошатнув-
шийся (или еще только находящийся под угрозой подры-
ва) авторитет ищет подчас дополнительных опор во
внешнем принуждении, последнее, в свою очередь, так-
же может испытывать нужду в авторитете. Однако «ав-
торитет власти» как таковой, т. е. опирающийся на одну
лишь способность к принуждению, более или менее не-
противоречивым образом может сочетаться только с од-
ним видом авторитета — харизматическим, апеллирую-
щим к «сверхъестественным» свойствам «высшего субъ-
екта» авторитета, который предстает зачастую в исто-
рии как олицетворение — одновременно — и «авторитета
власти», и «власти авторитета». В случаях же традици-
онного и (в особенности) рационально-легального автори-
тета мы неизбежно имели бы здесь результатом нераз-
решимое противоречие «авторитета власти», опираю-
щейся только на себя, и «власти авторитета», ограничи-
вающей первую уже тем, что она основывается не
принципах, внеположенных ей. В случае рационально-
легальным образом оправданного авторитета его требо-
вание соответствующего обоснования «авторитета вла-
сти» законом («авторитетом закона») может играть не
только антитоталитарную, но также и антиавторитар-
ную роль. Ведь требование реционально-легального опра-
вдания авторитета противостоит и харизматическому, и
традиционному оправданию власти.
Нетрудно заметить, что веберовская типология форм
господства, к которой апеллировали стабилизационно
ориентированные социологи, разрабатывавшие пробле-
му авторитета, заключала в себе не одни только «стаби-
лизирующие» возможности социологии. Она таила в себе
ц возможности будущих напряжений и расколов в социо-
неомарксистски ориентированных западных социологов — носителей
кризисного сознания — этот процесс предстает кек переход от авто-
ритаризма к тоталитарнаму И обратно.
Введение
логии даже в связи с этой проблемой. Будущие размеже-
вания социологов намечались уже в связи с самой вебе-
ровской типологией форм господства (и, соответственно,
форм авторитета). Поскольку вопрос об их соподчинении
(не так уж редко встающий перед социологом-теорети-
ком) оставался открытым, каждый из них был волен
выстраивать здесь свою иерархию. А в зависимости от
того, какой из типов авторитета оказывался при этом на
вершине иерархической лестницы, по-разному решался
и вопрос о подходе к анализу (а затем и оценке) социаль-
ной функции авторитета вообще. И в конце концов во-
прос заключался в том, какой из рассматриваемых типов
авторитета считать наиболее соответствующим самому
принципу авторитета.
Социологи, выдвигавшие в качестве такового хариз-
матический авторитет (ваятый к тому же при догмати-
чески-атеистическом толковании «харизмы»), обнаружи-
вают склонность рассматривать авторитет как результат
чистого произвола, идущего рука об руку с произволом
тоталитарной власти. Естественным следствием такого
подхода к анализу (и оценке) социальной функции авто-
ритета оказывается вывод об органической связи всяко-
го авторитета с политическим насилием, предполагаю-
щий необходимость разоблачения «всех и всяких» авто-
ритетов (как «идеологического камуфляжа»). Отсюда —-
идея создания «общества без авторитета», которое назы-
вают «подлинно демократическим». Такова точка зре-
ния, отождествляющая всякое признание авторитета с
авторитаризмом® и потому провоцирующая в качестве
«своего другого» цинично-антилиберальный (ницшеан-
ский) вариант защиты авторитета как необходимого ин-
струмента «воли к власти»7.
Социологи, берущие в качестве «модели» рациональ-
но-легальный авторитет, отстаивают его в качестве не-
обходимого элемента либерально-конституционной вла-
сти, рискуя заслужить критику как со стороны правых
авторитаристов, так и со стороны левых антиавторита-
Ристов. Наконец, социологи, ориентирующиеся на тради-
ционный авторитет как основополагающий, расходятся в
" Левоэкстремистсквн версия кризисного сознания.
Правоэкстремистская версия кризисного сознания.
22
Введение
оценке его социальной функции в зависимости от того,
тяготеют ли они к консервативной или радикальной
политической ориентации: консерваторы считают «тра-
диционность» авторитета условием его «стабилизирую-
щей» функции в обществе (ср. [9]), радикалы, напротив,
именно эту «традиционность» авторитета считают одним
из важных тормозов на пути «общественного прогресса»
(ср. [7]). Таковы линии, наметившиеся уже в русле ста-
билизационного сознания, по которым должен был про-
изойти и действительно произошел раскол стабилизаци-
онного сознания в социологии, что привело ее к очеред-
ному кризису.
3) В связи с только что рассмотренными категориями
стабилизационного сознания в рамках соответствующей
линии, доминировавшей в западной социологии и соци-
альной философии, на первый план выдвигаются две
взаимосвязанные проблемы, вокруг которых оно (это
сознание) как бы кристаллизуется. Речь идет о «тота-
литаризме» и «бюрократии». Первая из этих проблем
обсуждается, как правило, в критически-негативном
ключе, вторая — по преимуществу в ценностно-ней-
тральном.
А) Тоталитаризм (от лат. totus — весь, целый, сово-
купный) толкуется при этом как система насильственно-
го политического господства, характеризующаяся пол-
ным подчинением общества, его экономической, соци-
альной, идеологической, духовной и даже бытовой жиз-
ни власти господствующей элиты, организованной в
целостный военно-бюрократический аппарат и возглав-
ляемой лидером («фюрером», «дуче», «каудильо» и т. д.).
Основной социальной силой, на которую опирается тота-
литаризм, является люмпенство города и дерезни (люм-
пен-пролетариат, люмпенизированный слой крестьянст-
ва и люмпен-интеллигенция), отличающееся социальной
аморфностью, дезориентированностью, ненавистью ко
всем остальным общественным слоям и группам ввиду
наличия у них стабильности жизненного уклада, опре-
деленности этических принципов, собственности и т. д.
Процесс становления и утверждения тоталитаризма
наряду с люмпенизацией общества предполагает насиль-
ственную «организацию» общественной жизни на прин-
Введение 23
ципах «чрезвычайного положения», сопровождающегося
милитаризацией. Такая «организация» общественной
жизни достигается применением средств прямого терро-
ра, инициируемого сверху, поддерживаемого и активно
осуществляемого люмпенизированной частью общества.
Форма вооруженного террора создает модель «социаль-
ного порядка», в соответствии с которой и структуриру-
ется все общество.
Ведущей и безусловно доминирующей формой соци-
альных отношений в условиях тоталитаризма является
политика, основанная на прямом насилии, поэтому «по-
литизация» тоталитарного общества неизбежно сопро-
вождается его милитаризацией. Бюрократизация мили-
таризированных отношений в тоталитарном государст-
ве, поддерживаемых с помощью перманентного примене-
ния вооруженной силы, остается главным и основным
способом «совершенствования» социального порядка.
Идейные истоки тоталитаризма многие западные со-
циологи усматривают в утопических концепциях, наце-
ленных на создание «заново» всей системы обществен-
ных отношений с помощью «директивного принципа»,
ориентированного на некий «образец», сконструирован-
ный чисто умозрительным путем. По их мнению, в осно-
вании идеологии современных форм тоталитаризма ле-
жат, с одной стороны, идеологические концепции Джен-
тиле, Муссолини, Гнтлера и Розенберга, с другой сторо-
ны — идеи «левых коммунистов» и Л. Д. Троцкого. В
исследованиях западных социологов, как правило, раз-
личаются два варианта тоталитаризма — праворадика-
листский (фашистский и национал-социалистический) и
левозкстремистский, толкуемый зачастую (например, в
неомарксизме, испытавшем значительное влияние троц-
кизма) как результат «термидорианского переворота»,
произведенного в революционной России Сталиным и
связанного с идеологией сталинизма. Однако в исследо-
ваниях тоталитаризма акцент делается на общности раз-
нообразных его форм.
Одной из первых среди авторов, которые ввели эту
тему в послевоенное стабилизационное сознание, придав
ей широкий социально-философский и теоретико-социо-
логический размах, была Ханна Арендт [6] — ученица
немецкого философа Карла Ясперса, который был, в
24
Введение
свою очередь, учеником Макса Вебера. Начав анализ
тоталитаризма с рассмотрения его немецкой, национал-
социалистической формы, X. Арендт акцентировала про-
блему антисемитизма, связав именно с ним и генезис, и
специфику тоталитаризма вообще. Однако при более
внимательном изучении советского тоталитаризма, кото-
рый первоначально вовсе не отличался антисемитизмом,
она была вынуждена внести известные уточнения в свою
концепцию. Тем не менее, чтобы сохранить верность
своей первоначальной установке, она должна была «от-
рубить» от истории советского тоталитаризма весь его
«ленинский этап», отождествив его с одним лишь стали-
низмом. Однако даже в этом виде концепция Арендт
решительно противостояла неомарксистским истолкова-
ниям тоталитаризма, которыми долгое время вообще
исключалась возможность причисления советского со-
циализма к тоталитарным режимам.
При этом общим недостатком, характеризующим и
концепцию Ханны Арендт, и неомарксистские концеп-
ции тоталитаризма, была преимущественная ориентация
на феномены сознания (антисемитское сознание — в
одном случае и «авторитарное» сознание — в другом),
игнорирующая особенности собственно социальных
структур, специфичных для тоталитаризма,— и прежде
-—всего, тоталитарный тип бюрократии. Этот недостаток у
Ханны Арендт объясняется социально-философским ха-
рактером ее подхода к тоталитаризму. Что же касается
неомарксистов, чья социальная философия отличалась
от марксизма лишь ницшеански-фрейдистским истолко-
ванием учения Маркса об «отчужденном, сознании», то
здесь была другая причина недооценки роли собственно
социальных механизмов при возникновении тоталита-
ризма и в процессе его функционировании. А именно —
изначальная враждебность к «буржуазной социологии»,
в особенности — к социологии М Вебера, критика кото-
рой стала формой первоначального самоутверждения
неомарксизма.
В результате случилось так, что «стабилизационно»
ориентированные профессиональные социологи при всем
их повышенном интересе к веберовской концепции бю-
рократии, с одной стороны, и критике как гитлеровского
режима, так и «сталинского деспотизма» — с другой, не
Введение
25
связали обе эти стороны в общей концепции тоталита-
ризма. Это случилось позднее, по мере того как повы-
шался теоретический уровень работ советских «свидете-
лей социализма», оказавшихся за рубежом, и, соответ-
ственно, углублялось понимание веберовской концепции
бюрократии, которая поначалу воспринималась стабили-
зационно настроенными социологами в «объективистски-
змпирическом» и в то же время по преимуществу «опти-
мистическом» духе6. Нужно было расстаться с изрядной
долей «стабилизационного» прекраснодушия, чтобы по-
нять, что бюрократия не только является необходимым
средством социального упорядочивания общества, но
подчас выступает как самоцель для самих бюрократов,—
тенденция, которая, в случае отсутствия серьезного про-
тиводействия их воле к власти, может вести к поистине
трагическим социальным последствиям
Б) Бюрократия. Теоретические истоки современной
теории бюрократии восходят к Сен-Симону, который
первым обратил внимание на роль организации в разви-
тии общества, считая, что в организациях будущего
власть не должна передаваться по наследству, она будет
сосредоточиваться в руках людей, обладающих специ-
альными знаниями. Определенный вклад в теорию бю-
рократии внес Конт. Однако систематическое развитие
проблематика бюрократии впервые получила у Вебера.
Вебер исходит из того, что упорядочивающая рацио-
нализация общества неизбежно сопровождается той или
иной формой его бюрократизации. Он четко различает
два типа бюрократии — традиционный, отмеченный
значительными чертами иррационализма (как, напри-
мер, патримониальная бюрократия), и современный —
рациональный, так сказать, по определению.
В качестве основной черты бюрократии как специфи-
ческой формы организации современного общества Ве-
бер выделяет рациональность, считая бюрократическую
рациональность воплощением рациональности капита-
лизма вообще. С этим он связывает решающую роль,
которую должны играть в бюрократической организа-
• Что явно противоречило драматизму и даже трагизму веберов-
ского понимания бюрократии
26 Введение
цин специалисты, пользующиеся научными методами
работы.
Согласно Веберу, бюрократическая организация ха-
рактеризуется: а) эффективностью, которая достигается
за счет строгого разделения обязанностей между чле-
нами организации, что дает возможность использовать
высококвалифицированных специалистов на руководя-
щих должностях; б) строгой иерархизацией власти, по-
зволяющей вышестоящему должностному лицу осуще-
ствлять контроль за выполнением задания нижестоящи-
ми сотрудниками и т. д.; в) формально установленной и
четко зафиксированной системой правил, обеспечиваю-
щих единообразие управленческой деятельности и при-
менение общих инструкций к частным случаям-в крат-
чайший срок; г) безличностью административной дея-
тельности и эмоциональной нейтральностью отношений,
складывающихся между функционерами организации,
где каждый из них выступает не как индивид, а как
носитель социальной власти, представитель определен-
ной должности.
Признавая эффективность бюрократии, Вебер выра-
жал опасение, что ее неизбежное повсеместное развитие
приведет к подавлению индивидуальности, утрате ею
личностного начала. Однако поначалу этот момент игно-
рировался стабилизационно ориентированными автора-
ми, рассматривавшими бюрократию с точки зрения ее
функциональной необходимости и полезности. Но со вре-
менем происходит постепенный отход от «рациональной»
модели бюрократии и переход к построению более реа-
листической модели, представляющей бюрократию как
«естественную систему», включающую наряду с рацио-
нальными моментами — иррациональные, с формальны-
ми — неформальные, с эмоционально нейтральными —I
личностные и т. д.
А. Гоулднер связывает этот подход с традицией, иду-
щей еще от Конта, отмечавшего роли «стихийных», «ес-
тественных», «органических» тенденций в складывании
социальных организаций. В числе современных пред-
ставителей этого подхода — Р. Майкелсон, Ф. Селзник,
Т. Парсонс, а также Р. Мертон, применивший к анализу
бюрократии понятие дисфункции. Наиболее распростра-
ненной дисфункцией бюрократической организации, по
Введение
27
мнению Мертона, является перенос ее функционерами
акцента с целей организации на ее средства, в результа-
те чего средства (иерархизация власти, строгая дисци-
плина, неукоснительное следование правилам, инструк-
циям и т. д.) превращаются в самоцель. Сюда эке относит-
ся возникновение наряду с рациональными иррацио-
нальных целей внутри бюрократической организации,
замещение главных целей побочными и т. д.
Одним из важнейших в теории бюрократии является
вопрос об узаконении (легитимации) бюрократической
власти. Решая вопрос об условиях порождения отличных
друг от друга видов власти, Гоулднер пришел к выводу,
что существуют два типа бюрократии — представитель-
ная, для которой, в частности, характерна власть, опира-
ющаяся на знание и умение, и авторитарная, применяю-
щая различные санкции (наказания) для упрочения своей
власти. Второй тип бюрократии возникает в связи с
дисфункциями в бюрократической организации, когда
повиновение превращается в самоцель, а власть узако-
нивается самим фактом пребывания в должности.
В рамках теории бюрократии в западной социологии
рассматривается и более общая проблема соотношения
бюрократии и демократии. Еще Вебер видел угрозу де-
мократии со стороны бюрократии, связывая ее с процес-
сом «деперсонализации» индивидов в бюрократических
организациях. В русле неомарксистской «критической
теории», отмеченной тяжелой печатью кризисного созна-
ния, этот аспект веберовской концепции бюрократии изо-
лируется от других ее аспектов, а потому гипертрофиру-
ется. Неомарксистам тенденция «тотальной бюрократи-
зации» современного общества представляется непре-
одолимой, что побуждает их говорить о «фашизоидности»
современного («позднего») капитализма, не делая разли-
чия между парламентскими демократиями и авторитар-
ными диктаторскими режимами.
Фактически же веберовская теория бюрократии была
как бы разорвана надвое. Приверженцы стабилизацион-
ной ориентации в социологии* акцентировали в ней то,
что позволяло говорить о «функциональности» бюрокра-
В особенности в первый период ее развития после второй ияро-
вой войны.
28
Введение
тии (и «техничности» самой этой функции), выразители
же кризисного сознания — то, что давало возможность
говорить о ее «дисфункциональности» и даже «субстан-
циальной» враждебности нормальному развитию обще-
ства и человека. Что же касается попыток найти «сред-
нюю линию» между этими двумя крайностями, как это
пытался делать «поздний» Мертон,— то они10 способ-
ствовали скорее переходу западных социологов от стаби-
лизационно ориентированной социологии к «кризисной»
(как это было, например, с тем же А. Гоулднером), чем
укреплению стабилизирующих основ социологического
знания.
ЛИТЕРАТУРА
1. Буржуазная социология на исходе XX века (Критика новейших
тенденций). М., 1986.
2. Гегель. Сочинения. Т. IV (Система наук. Часть первая. Феноме-
нология духа). М, 1059.
3. Давыдов Ю. В. Критика социально-философских воззрений
Франафуртской школы. М., 1977
4. Конт О. Куре положительной философии. Т I. СПб., 1900.
5. Локк Дж. Избранные философские произведения в 2-х тт. М..
1980.
6. Arendt Н The origins of totalitarianism. N. Y., 1975
1. Habermas J. Legetimationsprobleme im Spatkapitalismus. Frank-
furt am Mein, 1973.
8. Habermas J. Theone des kommunikativen I
Frankfurt am Mein, 1981.
9. Nisbet R. Twilight of authority- N-Y- 1975.
10- Parsons T. The social system N. Y.-L., 1966
ll. Shils E. A. Center and periphery Essays in macrosociology. 1972
12. Schluchter W. Religion und Lebensfuhrung. Bd. I, П Frankfurt
am Mein, 1988
13. Weber M. Gessammelte Atifsatze zur Wissenschaftslehre. Tubin-
gen, 1951.
14. Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. Tubingen, 1985-
Ed I, II.
“ В силу их труднопреодолимой противоречивости.
29
РАЗДЕЛ I
Американская социология под знаком
стабилизационного сознания
Введение. ПРОДОЛЖАЮЩАЯСЯ АКАДЕМИЗАЦИЯ
И ИНСТИТУЦИОНАЛИЗАЦИЯ АМЕРИКАНСКОЙ
СОЦИОЛОГИИ
Современный этап развития западной социологии на-
чинается в 20-е годы XX в. Если на предыдущем этапе
центром мировой социологической мысли была Западная
Европа — и прежде всего Франция, Германия и Анг-
лия,— то в XX в. он перемещается в США. В 30-е годы
американская социология окончательно закрепляется в
роли научного лидера.
Перемещение мирового центра социологической на-
уки в США явилось не только географическим событием.
В начале XX в. США становятся мировым лидером в
естествознании, промышленности и бизнесе. Кроме того,
Америка дала миру новый образец политического
устройства мира и новую социальную модель общества.
Что касается науки, то главным фактором ее процвета-
ния на американском континенте явилась академизация,
институционализация и профессионализация науки. В
результате возник новый тип организации научного зна-
ния, основанный на высоком профессионализме, уни-
верситетских свободах и контрактной системе препода-
вания.
Три процесса — институционализация, академизация
и профессионализация — тесно взаимосвязаны между
‘•обой Академизацию и профессионализацию часто по-
нимают как две стороны процесса институционализации.
Кроме них, специалисты называют еще один процесс —
сЧиентификацию социологии. Профессионализация озна-
"ает повышение квалификации и формирование науч-
30 Рагдел I
ных сообществ- Академизация — вовлечение социологов
в сферу университетской науки и завоевание социоло-
гией своего места в ряду академических дисциплин.
Сциентизация означает превращение разрозненной сум-
мы знаний в строгую науку, обладающую сложной вну-
тренней структурой. Институционализация — более ши-
рокий процесс признания обществом социологии в каче-
стве науки.
Современную версию этапов институционализации
американской социологии предложили С. Тернер и
Дж. Тернер [21- Они охарактеризовали четыре основных
этапа. Первый этап (конец XIX — начало XX в.) продол-
жался до первой мировой войны и представлял собой
«пробную» попытку социологии обрести академический
статус. Второй, межвоенный, период характеризовался
тем, что социология начала медленно проникать в учеб-
ные программы университетов и колледжей. Стандарт-
ная теория и стандартные методы еще не сложились.
Послевоенный период (до I960 г.) характеризовался оче-
редной и еще более драматической попыткой интегриро-
вать теорию и эмпирическое исследование. Четвертый
этап (60~70-е годы) называют «золотым веком». Амери-
канская социология переживала время наибольшего рас-
цвета: значительно возросло число исследований, были
освоены новые предметные области, возникли новые тео-
рии, направления, отрасли. Иными словами, это был
период диверсификации и фрагментаризации социо-
логии.
Основатели мировой социологии не были академиче-
скими учеными. О. Конт, исключенный за вольнодумство
из школы, был домашним учителем математики и се-
кретарем у Сен-Симона. К. Маркс являлся экономистом,
философом, социологом, историком, публицистом и соци-
альным революционером. Г. Спенсер работал инженером
и техником на железной дороге, сотрудничал в прессе, а
затем бросил службу и вел жизнь независимого ученого
и публициста. Ф. Тённис получил кафедру в 1918 г., а в
1933 г. был отстранен от преподавания. М. Вебер, фор-
мально числившийся профессором в Гейдельберге, 19 лет
не преподавал- Самый большой преподавательский стаж
у Г. Зиммеля — около 33 лет. Тем не менее на типичного
академического ученого он никогда не походил. Э- Дюрк-
Введение
31
гейм преподавал социологию в университете с 1887 по
1917 г. Таким образом, из европейцев только Зиммель,
Дюркгейм и отчасти Тённис имели достаточно большой и
непрерывный опыт работы в академической сфере. Ни
один из них не имел формального социологического об-
разования.
У ранних американских социологов ситуация отчасти
похожая. Ф. Гиддингс не получил социологического обра-
зования, но, получив в 1894 г. «полного профессора», до
1931 г. оставался в сфере академической науки, став ос-
нователем социологической школы в Колумбийском уни-
верситете А. Смолл трудился на академическом попри-
ще в Чикагском университете 34 года. Около 25 лет пре-
подавал социологию в Йельском университете -У. Г. Сам-
нер. Меньше всех — около семи лет — преподавал
социологию в университете Брауна Л. Ф. Уорд. Ч. X. Кули
преподавал в Мичиганском университете с 1892 по 1929 г.
Дж. Г. Мид трудился в Чикагском университете с 1893 по
1931 г. Не меньший академический стаж насчитывался у
Р. Парка и У. А. Томаса. Никто из них, за исключением
Томаса, не имел формального социологического образо-
вания.
На этом сходство американских социологов с европей-
скими заканчивается. Европейская социология поначалу
формировалась вне стен академии. Отсюда ее абстракт-
но-философский характер. Американцы создавали со-
циологию в основном после того, как получали доступ на
университетскую кафедру. Отсюда ее прикладной и ре-
формистский оттенок.
Процесс институционализации начался в XIX в. прак-
тически одновременно в Европе и Америке, но успешнее
он пошел в США. В 1892 г. возник первый в мире со-
циологический факультет в Чикагском университете. В
1894 г. создан Международный институт социологии в
Париже. Первый социологический журнал учрежден в
1893 г. во Франции — «Международное социологическое
обозрение». Второй журнал — «Американский социоло-
гический журнал» — организован Смоллом в 1895 г. С
1898 г. выходит «Социологический ежегодник» Дюркгей-
ма. Первым в мире социологическим сообществом стал
•МеэВДународный институт социологии, в октябре 1894 г.
проведший первый международный конгресс социологов
32 Раздел I
(Институт проводил конгрессы до I960 г.). Международ-
ная социологическая ассоциация основана в 1948 г. в
Осло. Ее первым президентом был Луис Вирт. Первый
мировой конгресс социологов состоялся в 1949 г. в Цюри-
хе (присутствовало 124 делегата из 30 стран). Францу-
зам не удалось создать собственной национальной ассо-
циации социологов, но зато они много потрудились, осо-
бенно в конце XIX — первой половине XX в., ради меж-
дународной интеграции социологов. Они создали первую
международную организацию, у них старейший между-
народный журнал, по инициативе французов в 50-е годы
учреждены «Архивы европейской социологии» и «Евро-
пейский журнал социологии».
Журналы, учебники, кафедры, курсы, профессиональ-
ные ассоциации — это важнейшие элементы институцио-
нализации социологии, понимаемой в широком смысле.
Что касается американцев, то они первыми создали
факультет социологии, вторыми — социологический
журнал, третьими — социологическую ассоциацию.
Журналы и ассоциации. В декабре 1905 г. около
100 американских социологов собрались в Балтиморе.
Они обсудили положение дел в социологии. К тому вре-
мени уже действовали профессиональные ассоциации по
истории, экономике и политическим наукам, в которых
не было представлено ни одного социолога. В результате!
было решено учредить Американское социологическое»
общество (ныне — Американская социологическая ассо-
циация), первое заседание которого состоялось в 19 ОБ г.
Первым президентом был избран Л. Уорд (У. Самнер и
Ф. Гиддингс стали вице-президентами). Официальным
печатным органом общества стал «Американский социо--
логический журнал». В 1936 г. Общество разорвало с В 4
отношения и учредило другой официальный журнал —
«Американское социологическое обозрение». С 1905 п
1936 г в США появились и другие новые журналы:
«Social forces» при университете Северная Каролииа
(редактор Говард Одум) и «Sociology and social research»
при университете Южная Каролина (редактор Эмори
Богардус).
В 30-е годы появляются новые журналы. Они стано-
вятся трибуной вновь образовавшихся секций в рамках
Американской социологической ассоциации (АСА). Реч
Введение
33
идет прежде всего о журнале «Аграрная социология». В
50-е годы возник журнал «Социальные проблемы». Свою
секцию и журнал создал в те же годы Дж. Морено —
«Социометрия». Позже учреждены «Журнал социологии
образования» и «Журнал здравоохранения и социально-
го поведения».
По мере расширения деятельности АСА росло число
профессиональных проблем, отражающих жизнь науч-
ного сообщества, например, взаимоотношение «отцов» и
«детей» в социологии, становление научных школ, состо-
яние академического рынка труда. В 1966 г. создан жур-
нал «Американский социолог», освещающий внутрина-
учную жизнь. По мере укрепления региональных социо-
логических школ возникали региональные и местные
социологические сообщества, которые учреждали соб-
ственные журналы либо получали площадь в уже суще-
ствующих.
Журналы сыграли выдающуюся роль в становлении
академической социологии на разных этапах, особенно
на ранних. Первые социологи трудились, часто ие зная о
существовании других социологов в стране и за рубе-
жом. Пионер американской социологии Л. Уорд написал
большинство своих книг, не подозревая о наличии дру-
гих социологов в США. Разобщенность ранних социоло-
гов объясняется не только отсутствием журналов, объ-
единяющих носителей профессиональных интересов.
Отсутствие социологических факультетов, где бы рабо-
тали, обучались и знакомились будущие профессионалы,
затрудняло интеграцию. Имея несоциологическое обра-
зование, ранние социологи принадлежали к разным ин-
теллектуальным кругам — философским, экономиче-
ским, политическим, представители которых часто не
общались друг с другом.
Первый американский журнал, хотя и не считался
международным, включил европейцев в состав редакци-
онного совета. Общение и переписка с европейскими
социологами не только расширяли познавательный гори-
зонт американцев. Они помогали чисто организационно.
Первый главный редактор «Американского социологи-
ческого журнала» А. Смолл обратился к своим зарубеж-
ным коллегам и получил от европейских членов редак-
ционного совета статьи, которые самолично и перевел.
2 Зак 3309
24
Раздел
На просьбу А. Смолла откликнулись американцы Э. Росс
и Л. Уорд. Только так удалось набрать материалы на
первый номер журнала, вышедший в июле 1895 г. Таким
образом, журналы объединяли ученых в совместной дея-
тельности, формировали своего рода «незримый кол-
ледж» — сообщество единомышленников. Конечно, на-
правленность и стиль журналов задавали главные ре-
дакторы, в их числе мы обнаруживаем выдающихся
социологов — Дюркгейма, Вебера, Л. Визе, Смолла, Вир-
та и др. Часто журналы служили катализатором научной
школы, а затем становились ее рупором.
Образование. В XIX в. социологическое обучение в
Европе, в отличие от Америки, находилось на положении
пасынка. Получившие раньше академический статус
философия, филологические науки, физика, биология и
другие дисциплины ревниво наблюдали за набирающей
силы социологией. Если ей и предоставляли место на
кафедре, то скорее в знак уважения перед заслугами
личности, читавшей курс по новой науке, либо в качест-
ве эксперимента. В Европе система университетск ск
знаний сформировалась еще в Средние века, она с тру-
дом поддавалась новым влияниям. Напротив, в США
университеты создавались в конце XIX в., когда соцг э-
логия уже заявила о себе. И ей с удовольствием предо-
ставляли кафедры и факультеты. Если в Европе социо-
логию, чтобы ее допустили в университетские аудито-
рии, приходилось маскировать под разными вывесками
(«национальная экономика», «философия»), т,о в Амери-
ке другие науки переименовывали в социологию, видя м
ней большое будущее. Это случилось, например, с курса -
ми «моральной философии».
Только Дюркгейму и еще немногим европейцам в
XIX в. удалось получить академическое звание в ка-
честве социолога (он стал профессором социологии м
педагогики в Парижском университете). Зиммель пра-1
подавал социологию под именем философии, а Вебер л
Парето — под именем экономики. Часто европейский
профессор экономики, права, политэкономии или фило-
софии предлагал курс социологии не под ее собственным
именем.
Формальная система социологического образования
возникла не в Европе, а в США. Первый в мире курс
Введение
35
лекций, названный собственным именем социологии,
предложил в 1876 г. У. Самнер в Йельском университете.
Правда, вплоть до своей смерти в 1910 г. он оставался
профессором не социологии, а политических и социаль-
ных наук. В период с 1889 по 1892 г. формальное образо-
вание в области социологии давали 18 американских
университетов и колледжей.
К 1901 г. курсы социологии преподаются в 169 уни-
верситетах и колледжах, к 1910 г.— в подавляющем
большинстве вузов. В начале 90-х годов все универси-
теты США имели кафедры социологии. К концу 1990-х
годов в США насчитывалось около 250 социологических
кафедр и факультетов, но только 70% из них предлагали
подготовку к докторской степени. Университетский ста-
тус академической социологии, в завершенной форме
сложившейся в США, постепенно получил признание в
Европе. (Исключение представляли СССР и социалисти-
ческие страны, где академическая социология институ-
ционализировалась вне университетской сферы.)
Еще один элемент институционализации — появление
учебников. Первый социологический факультет в Чикаг-
ском университете (1892) и первый учебник «Введение
в изучение общества» А. Смолла и Дж. Винсента (1894),
преподававших в том же университете, оказали огром-
ное влияние на подготовку большого числа студентов.
За вершив образование, часть из них становилась пре-
подавателями. Создавалась непрерывность системы об-
разования. Кроме того, учебники являлись средством
стандартизации учебной дисциплины.
Система наук. Долгое время социология боролась за
самостоятельность и полноценный академический ста-
тус На раннем этапе ее часто смешивали или объединя-
ли с другими учебными дисциплинами. Социология как
система знания сложилась уже после того, как появи-
лись другие социальные науки. Общество под разными
углами затрагивали этнографы, философы, психологи,
экономисты, антропологи- Социология должна была вна-
чале доказать, что общество — это система, развиваю-
щаяся по собственным законам, которые может познать
Только социология, а затем уже завоевывать самостоя-
тельность и автономию.
Впервые об обществе как самостоятельной системе со
26
Раздел I
своими законами, для изучения которых нужна новая
наука, заговорил в 1830—1840-е годы О. Конт. Прошло
100 лет, и в 30-е годы Т. Парсонс в Гарвардском универ-
ситете продолжал отстаивать права социологии, защи-
щаясь от тех, кто смешивал социологию с биологией и
экономикой.
Поначалу обучение социологии в США происходило в
смешанных, а не специализированных департаментах.
Чаще всего социологию объединяли с экономикой В
таком случае кафедра или департамент получал двойное
название. Хуже обстояло дело там, где курс социологии
преподавали на кафедрах экономики, истории, филосо-
фии, политических наук. В таком случае термин «социо-
логия» не выносился в название. Часто социологию на
равных с экономикой, психологией, антропологией пре-
подавали на факультете социальных наук.
Первый в мире факультет социологии в Чикаго на
самом деле был смешанным с антропологией. Долгие
годы антропология считалась в Америке академическим
партнером социологии. На 20-е годы приходится расцвет
антрополого-социологических факультетов. Размежева-
ние социологии и антропологии произошло в 1965 г.,
когда антропология получила статус независимой акаде-
мической дисциплины.
Завоевание самостоятельности социологией, включе-
ние ее в систему академического знания на равных с
другими науками — процесс затяжной и мучительный.
Он начался с выхода в свет «Курса позитивной филосо-
фии» Конта в 1838-1842 гг. Прошло ровно сто лет, и
в 1937 г. выходит «Структура социального действия»
Т. Парсонса. Ее назвали «Хартией современной социоло-
гии» и по ее фундаментальности сравнивали с трудом
Конта. По своей масштабности и академическому стилю
«Структура» действительно напоминает контовский
«Курс». В ней много говорится о правилах научного
метода, проблемах выделения социологии в качестве
самостоятельной науки, даются обширные исторические
экскурсы и развернутая общая теория социального дей-
ствия.
20—30-е годы — это еще период «войны за независи-
мость». На многих факультетах социологию трактовали
как расширение сферы действия биологии, как перене-
Введение
37
сение на общество принципов бихевиоризма и экономи-
ки. В 1939 г. гарвардский историк К. Бринтон опублико-
вал статью «Каков предмет социологии?», в которой
социология иронически называлась «вроде бы наукой»:
«бедное дитя, болеющее со времен Конта», «пария». Про-
тиворечивые эмпирические находки социологов, отсут-
ствие какого-либо твердого ядра знания, «тривиальное
содержание» снижают академический авторитет социо-
логии, ставят ее в один ряд с алхимией.
Статья К. Бринтона отражала общее состояние дел. В
первой половине XX в. академические ученые, хотя и
допускали социологию на университетские кафедры, от-
носились к ней неуважительно. Потребовались огромные
усилия Т. Парсонса, Р. Мертона, П. Лазарсфельда и др.,
чтобы поднять престиж социологии, чтобы она пере-
стала быть «бедным родственником» в ряду социальных
наук.
Эмпирические исследования. Профессионализация со-
циологии связана с расцветом эмпирических исследова-
ний и количественной методологии. Уже к 1910 г. в США
проведено около 3 тысяч эмпирических, исследований с
использованием новейшей статистической техники. Ха-
рактерно и То, что американская социология утвержда-
ла свой приоритет не за счет выдвижения новых, ориги-
нальных идей (вначале их было чрезвычайно мало), ибо
в сфере теоретической социологии Америка еще не мо-
гла конкурировать с Западной Европой — признанным
центром классической теории. Новым явилось, во-пер-
вых, беспрецедентное развитие эмпирических исследо-
ваний, и, во-вторых, разработка фундаментальной ме-
тодологии, благодаря которой удалось навести мосты
между высокой теорией и приземленной эмпирией.
Именно количественная методология, созданная амери-
канцами, позволила сделать то, что не удалось европей-
цам, у которых теория и эмпирия были оторваны друг
°т друга
В основном и целом количественная методология раз-
аивалась в рамках позитивизма. И опять-таки новатор-
ский стиль мышления американцев выразился в том, что
оии приземлили высокоабстрактный, чисто декларатив-
НЫЙ позитивизм О. Конта. Соединив его с сугубо амери-
канским достижением — философским прагматизмом,—
ЗВ
Раздел I
американские социологи, кажется, осуществили давяюю
мечту родоначальника социологии. Они превратили по-
зитивизм в методологию количественного измерения.
Первой отчетливой программой количественной мето-
дологии явился физикализм Дж. Ландберга. В 30-е годы
он формулирует так называемую прагматическую эпи-
стемологию, центральными принципами которой высту-
пали операционализм, квантификация и бихевиоризм.
Операционализм — процедура конкретизации социоло-
гических понятий, или сведение их к таким индикато-
рам, которые можно описать некоторой совокупностью
измерений. Квантификация — количественное выраже-
ние, измерение качественных признаков в цифрах, на-
пример, оценка в баллах личных и деловых качеств
работника, удовлетворенности жизнью, социальной ди-
станции или интеллекта.
Бихевиоризм накладывал запрет на изучение субъек-
тивных состояний (мотивов, ценностей, стремлений) как
скрытых от глаза и не поддающихся точной фиксации
либо количественному измерению. Ландберг был убеж-
ден, что социология должна использовать концептуаль-
ную схему современной физики, т. е. действовать по
аналогии. Уравняв социологию и физику, он ликвидиро-
вал качественное своеобразие социального метода, но
зато расширил его количественные возможности.
Предвидение Дж. Ландберга о том, что социология
постепенно перейдет на рельсы естественной науки, во
многом оправдалось. Усилиями Дж. Ландберга, П. Лазарс-
фельда, У. Кэттона, Р. Мертона, С. Додда, С. Стауффера,
Р. Бартона, М. Розенберга, X. Блейлока, Г. Зеттерберга,
У. Отборна и др. американская социология получает проч-
ный методологический фундамент и на протяжении мно-
гих десятилетий развивается как точная наука, исполь-
зующая современный математический аппарат и стати-
стическую теорию. Благодаря сильному влиянию бихе-
виоризма американская социология развивается прежде
всего как поведенческая дисциплина и входит наряду с
психологией, антропологией, этнографией и экономикой
в систему социальных наук. Эпоха развития ее преиму-
щественно как гуманитарной (т. е. философской) науки
(что было характерно для Европы XIX в.) уходит в про-
шлое вместе с эпохой «высокой классики».
Глава первая 39
Проникновение математики в социологию обогатило
ее кластерным, факторным, корреляционным и другими
методами анализа данных. В то же время статус пове-
денческой науки привел к заимствованию родственных
методов из психологии и экономики, что не могло не
обогатить собственно социологические процедуры. Из
экономики в социологию пришли эконометрические ме-
тоды, моделирование, эксперимент, а из психологии —
психодиагностические методы. Уже к 40-50-м годам была
завершена разработка всах наиболее известных тестов:
шкалы измерения интеллекта Д. Векслера, теста Г. Рор-
шаха, теста тематической апперцепции, шестнадцати-
факторного личностного опросника Р. Кэттела. Все это
обогатило прежде всего эмпирическую и прикладную
социологию, серьезно повысило профессиональный уро-
вень ученых, привело к возможности создания формали-
зованных теорий среднего уровня.
ЛИТЕРАТУРА
1. International encyclopedia of the social sciences N. Y-, 1068.
2 Turner S. P., Turner I- H. The impossible science: An institutional
analysis of American sociology. Newbury Park, Calif., 1950.
Глава первая. ОБЩИЙ ТЕОРЕТИКО-ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ
ФОН СТАБИЛИЗАЦИОННО ОРИЕНТИРОВАННОЙ
АМЕРИКАНСКОЙ СОЦИОЛОГИИ: БИХЕВИОРИЗМ —
ИНВАЙРОНМЕНТАЛИЗМ — МЕНЕДЖЕРИЗМ
1. Бихевиоризм
Бихевиоризм — одна из классических «школ психоло-
гии», возникших в конце XIX — начале XX в., т. е. в
эпоху первого кризиса психологии. Как и некоторые
Другие психологические школы (например, гештальтпси-
хология и фрейдизм), бихевиоризм призван был создать
альтернативу идеям и методам интроспективной психо-
логии сознания, так как разочарование в последней ста-
Ло всеобщим Для бихевиоризма характерен наиболее
Радикальный отказ от методов, проблематики и предме-
40
Раздел
та психологии сознания: на смену изучению сознания
приходит изучение поведения (отсюда и термин «бихе-
виоризм», восходящий к англ, behavior -— поведение),
объективный эксперимент полностью вытесняет метод
контролируемого самонаблюдения (интроспекции), а ин-
терес к связям между «первичными элементами» созна-
ния уступает место интересу к зависимостям между
элементами поведения организма («реакциями») и эле-
ментами окружающей среды («стимулами»).
Многие идеи, методы и даже объяснительные принци-
пы бихевиоризма восходят к ранним работам Э. Торн-
дайка, который, впрочем, не относил себя к бихевиори-
стам. В конце XIX в. молодой американский психолог
Э. Торндайк первым стал исследовать процессы- науче-
ния у животных. Он использовал строгий эксперимен-
тальный метод с независимой переменной (подкрепле-
ние) и специальное устройство («проблемный ящик»),
позволявшее однозначно фиксировать и подкреплять
успешные реакции животных. Торндайк изложил полу-
ченные результаты и выводы в докторской диссертации
«Интеллект животных. Экспериментальные исследова-
ния ассоциативных процессов у животных» (1698). Со-
гласно Торндайку, животные обучаются методом «проб и
ошибок», т. е. случайных действий. Отбор целесообраз-
ных реакций происходит благодаря их подкреплению,
т. е. успешная реакция имеет большую вероятность по-
следующего воспроизведения («закон эффекта»). Кроме
того, если при одяовреманном действии раздражителе if
один из них вызывает реакцию, то другие также приоб-
ретают способность вызывать ту же реакцию (закон
ассоциативного сдвига). Таким образом, описанные Торн-
дайком механизмы изменения поведения в существен-
ных чертах воспроизводили дарвиновскую эволюцион-
ную парадигму, но уже на индивидуальном (а не видо-
вом) уровне.
Учение Павлова об условных рефлексах и его экспе-
риментальный подход также повлияли на формирование
терминологии и экспериментальной программы бихевио-
ризма. В частности, общепризнанный отец-основатед>
бихевиоризма Джон Браадус Уотсон, работавший неко-
торое время совместно с Р. Йерксом нвд проблемой зри-
тельного опознания у животных (1909 г.), использовал
Глава первая 41
павловскую экспериментальную методику. Свой ранний
интерес к экспериментальному исследованию животных
и — шире — к объективным методам изучения Уотсон
позднее объяснил следующим образом: «Я никогда не
хотел использовать людей как испытуемых. Я сам нена-
видел быть испытуемым. Мне не нравились скучные,
искусственные инструкции испытуемым. Я всегда чув-
ствовал себя неловко и вел себя неестественно. С живот-
ными я был в своей стихии» [2, 27В].
Первое отчетливое изложение принципов бихевио-
ризма дано в статье Уотсона «Психология, какой ее
видит бихевиорист» (1913). Более полно программа бихе-
виоризма была воплощена в книгах Уотсона «Поведение.
Введение в сравнительную психологию» (1914) и «Психо-
логия с точки зрения бихевиориста» (1919). По мнению
Уотсона, психология должна изучать поведение как со-
вокупность наблюдаемых (секреторных и мышечных)
реакций, детерминированных стимулами внешней сре-
ды. Использование объективного метода и объяснитель-
ных моделей естественных наук требует полного и окон-
чательного отказа от менталистской терминологии и по-
иска «конечных причин» поведения в сознании субъекта.
Описания психических процессов должны быть переве-
дены с языка гипотетических сущностей сознания на
язык эмпирически наблюдаемых поведенческих реакций
и стимулов. Уотсон изгнал из психологии не только
умственные образы и мотивы, но и любые отсылки к
нейрофизиологическому субстрату поведения, считая,
что предположения о физиологических механизмах так
же избыточны для психологии, как и менталистские
гипотезы. Применяя принципы бихевиоризма в своих
экспериментальных исследованиях, Уотсон стремился
доказать, что развитые формы поведения у взрослых —
Результат надстройки все более сложных цепочек услов-
но-рефлекторных связей над первичными врожденными
Реакциями.
Исходная программа радикального бихевиоризма бы-
стро завоевала громадную популярность. Причинами
этой популярности были открытие новой исследователь-
ской реальности (т. е. поведения) и последовательное
обоснование применимости объективного эксперимен-
тального метода в изучении человека. Восходившая к
42
Раздал I
позитивизму методологическая инициатива Уотсона,
предложившего перевести теоретические понятия в тер-
мины наблюдаемого поведения, в свою очередь, способ-
ствовала выработке П. Бриджменом концепции опера-
ционализма. Однако эти яркие черты первой бихевио-
ристской программы не могли предотвратить ее кризис.
Ее критики отмечали и несводимость реального пред-
метного действия к элементарным двигательным реак-
циям, и невозможность объяснить поведение без обрете-
ния к познавательным и мотивационным процессам, и
этическую неприемлемость представления об исключи-
тельно внешней «стимульной» детерминации поступков
человека.
В результате уже в 1930-е годы появилось несколько
принципиально новых версий бихевиоризма. Наиболее
известными представителями необихевиоризма стали
Эдвард Толмен и Кларк Халл, Толменовскую версию
бихевиоризма часто называют когнитивным (т.е. по-
знавательным) бихевиоризмом. Толмен предпринял по-
пытку вернуть в психологию «менталистские» катего-
рии ожиданий, образов, ценностей и установок. Для
обозначения этих центральных детерминант действия
он ввел представление о промежуточных переменных,
опосредующих связь стимула и поведения. В сущности,
он отказался от формулы «стимул—реакция», однако
сохранил бихевиористские критерии объективного на-
учного метода и смог экспериментально показать, что
даже поведение крыс в лабиринте не может быть объяс-
нено исключительно частотой упражнения, силой под-
крепления и условно-рефлекторными связями. В част-
ности, он доказал, что обретение крысой сложных навы-
ков ориентации в лабиринте не сводимо к сумме элемен-
тарных реакций, а требует образования некоторых
познавательных структур, «познавательных карт» ок-
ружения. Толмен первым продемонстрировал также яв-
ление латентного научения животных, когда научение
происходит в отсутствие всякого подкрепления. Проме-
жуточные переменные, вводившиеся Толменом, опреде-
лялись в терминах строгих экспериментальных проце-
дур. С другой стороны, однако, критики когнитивного
бихевиоризма указывали, что операционалистский под-
ход Толмена к введению объяснительных переменных
Глава первая 43
исключал возможность их обобщения и переноса на
другие ситуации, сводя сложные внутренние детерми-
нанты действия к эффектам (или артефактам) конкрет-
ных планов эксперимента.
К. Халл ввел в бихевиористскую схему целенаправ-
ленного поведения категорию потребности. Кроме того,
он предпринял первую попытку построить дедуктивную
математическую теорию поведения. Основой для аксио-
матизации науки о поведении Халл избрал постулаты
условнорефлекторной теории И- П. Павлова’. Однако по-
пытка создать глобальную теорию поведения, основан-
ную на павловских постулатах и математических урав-
нениях, предпринятая Халлом, оказалась безуспешной.
Те этапы становления и последовательных пересмо-
тров бихевиористской программы в психологии, которые
мы рассматривали до сих пор, лишь косвенным образом
отражались во взглядах и интересах социологов. (Напри-
мер, Джордж Герберт Мид называл свои взгляды «соци-
альным бихевиоризмом». Самое поверхностное сравне-
ние показывает, что почти не существует точек сопри-
косновения между социальной теорией Мида и бихевио-
ристской парадигмой. Хотя вопрос остается спорным,
многие исследователи полагают, что, используя термин
«бихевиоризм», Мид хотел подчеркнуть научный харак-
тер своего подхода и, что особенно существенно, сделать
явной цель своей теории — научный анализ действи-
тельного поведения людей, а не социальных институтов
и структур.) Сейчас же мы рассмотрим взгляды Берреса
Фредерика Скиннера, социологическая релевантность
которых скорее очевидна. Отметим сразу, что, в отличие
от некоторых своих предшественников, Скиннер не стре-
мился к созданию глобальной теоретической системы,
однако практически все его работы объединены общей
идеей управления поведением, или модификации поведе-
ния. Скиннер вполне отчетливо осознавал сродство по-
зитивистского культа эксперимента и идеи управления
поведением. Знание, получаемое в психологическом экс-
Сколько-вибудь полно ознакомиться со взглядами Павлова смог-
ло лишь второе поколение бихевиористов- Хотя основные результаты
•методики Павлова описывались в англоязычной литературе и рань-
1927Пе₽еВ0Д пввловских работ на английский был издан лишь в
44
Раздел
перименте, основано на контроле всех независимых пе-
ременных, влияющих на результирующее поведение, и
на оценке эффективности этого влияния. Сама природа
этого знания, таким образом, как нельзя лучше соответ-
ствует практическим задачем управления поведением.
Однако достоверность полученного в эксперименте зна-
ния решающим образом зависела от методической куль-
туры и чистоты эксперимента, и Скиннер изобрел специ-
альный экспериментальный ящик (называемый иногда
«скиннеровским»). Это устройство позволяло непрерыв-
но фиксировать все двигательные реакции животного а
стандартной форме (например, нажимы голубя на рыча-
жок или кнопку) и автоматически подкреплять те из них,
ноторые представляют интерес для экспериментатора.
Кроме того, оно делало возможным сравнение различ-
ных планов эксперимента (с различными рычажками,
кнопками и «планами подкрепления»). Результаты мно-
гих серий таких экспериментов были обобщены в первой
книге Скиннера «Поведение организмов» (193В) и ряде
более поздних его работ о поведении человека и жи-
вотных.
Взгляды Скиннера во многих отношениях ближе к
исходной торндайковско-уотсоновской версии бихевио-
ризма, чем к концепциям Толмена и Халла. Точнее
говоря, Скиннер скорее по-своему модифицировал пред-
ставления раннего бихевиоризме, чем продолжил ли-
нию необихевиоризма. С точки зрения Скиннера, основ-
ные необихевиористские концепции отказались от ряда
сильных сторон радикального бихевиоризма, пытаясь
спасти формулу «стимул—реакция» с помощью мента-
листских категорий. Однако ввздение образов, устано-
вок и желаний невидимого «внутреннего человека» для
объяснения наблюдаемого поведения реального лица не
может, по мнению Скиннера, решить проблему: «Буду-
чи неспособны понять, как или почему человек, которо"’
мы видим, ведет себя так, как ведет, мы приписываем
его поведение человеку, которого мы не видим и чье
поведение мы не можем объяснить, но о котором мы не
склонны задаваться вопросами... Функция внутреннего
человека — давать объяснение, которое в свою очередь
не будет объяснено» [4, 11]. Состояния и содержания
сознания — это не оспариваемая Скиннером реальное’’ I
Глава первая 45
повседневного опыта, чувствуемая нами «под кожей»,
но мы вовсе не чувствуем «под кожей» свойства лично-
сти, установки и другие промежуточные переменные,
изобретенные для объяснения человеческого поведения.
Для Скиннера когнитивистские и менталистские подхо-
ды метафорически перемещают «внутрь», транслоциру-
ют движущие силы поведения. Однако изменения в по-
ведении, приписываемые внутренним связям, могут быть,
успешнее объяснены внешними свявями поведения и
окружения.
В отличие от традиционного бихевиоризма Скиннер
стремился объяснить активный, произвольный (а не пас-
сивно-реактивный) характер человеческого действия. В
скиннеровской версии бихевиоризма «организм» акти-
вен, он постоянно «испускает» поведения, последствия
которых, в свою очередь, влияют на вероятность их
дальнейшего повторения. Эти последствия определяются
физическим и социальным окружением, также меняю-
щимся под воздействием поведений. Особое внимание
Скиннера к активным произвольным действиям субъ-
екта определило существенное отличие его представле-
ний о регуляции поведения от условнорефлекторной
модели объяснения. Скиннер обозначил тот тип реакций,
который изучался Павловым и его последователями, как
«респондентное поведение». Классическая эксперимен-
тальная демонстрация респондентного поведения — опыт
по выработке условного рефлекса, где физиологически
заданная поведенческая реакция «запускается» стиму-
лом (сначала биологически релевантным безусловным
стимулом, а затем — сопровождавшим его ранее услов-
ным). Эта ситуация вполне соответствует физиологиче-
ской трактовке рефлекса как полностью детермини-
рованного стимулом поведения организма. Скиннер же
использовал другую экспериментальную схему и иную
объяснительную модель. Он вырабатывал у животных
определенный класс реакций, подкрепляя уже совер-
шенное животным спонтанно «нужное» действие. Реак-
ции (точнее, классы реакций), которые приобретались
таким образом, Скиннер назвал «опереттами». Иногда
3«спериментальную схему Скиннера называют схемой
инструментального обусловливания, а получаемый тип
Реакций, соответственно, обозначают как «инструмен-
4Е
Раздел I
тальный условный рефлекс», чтобы отличить их оч
условных рефлексов, изучавшихся Павловым и другими
физиологами. Однако сам Скиннер никогда не соглашал-
ся с этим, подчеркивая, что операнты не являются ре-
флексами, так как в случае оперантного поведения изу-
чаются «последствия, которые некое действие уже имелс
в прошлом. Когда за действием следует определенный
результат, происходят изменения в вероятности реак-
ции. Таким результатом в конкретном случае может
быть позитивное или негативное подкрепление, но “дан-
ное”, которое вы наблюдаете и отслеживаете,— это ве-
роятность того, что реакция данного типа действительна
произойдет. Оперант, таким образом, это класс реакций,
а реакция — единичный пример этого класса» [3, 19[.
Итак, термин «оперант» подчеркивает, что поведение
воздействует на среду, порождая последствия, в свою
очередь влияющие на поведение. Идея рекурсивной вза-
имообусловленности окружения и поведения, предпола-
гаемая оперантноЙ концепцией Скиннера, стала естест-
венным толчком к разработке технологий управления
поведением.
Скиннер никогда не отрицал, что существуют каче-
ственные различия в поведении человека и животных.
Однако он считал, что наиболее общие теоретические
представления, основанные на лабораторных исследова-
ниях животных, могут быть с пользой применены в
анализе и решении психологических и социальных про-
блем человека. Так, оперантная концепция поведения
стала фундаментом системы программированного обуче-
ния. Программированное обучение получило широко <
применение в педагогике, а основные его принципы не-
однократно использовались при разработке обучающих
компьютерных программ. Другой сферой теоретической
экспансии оперантного бихевиоризма стали проблемы
социального поведения и научно обоснованной социаль-
ной политики.
В 1948 г. Скиннер опубликовал роман «Уолден-Два-
(книга была написана еще в 1945 г-, но найти издателя
для нее оказалось трудно). Этот роман написан в форме
классической утопии, где средством решения социаль-
ных проблем становится «поведенческая инженерия».
Главный герой романа стремится воплотить в жизнь
Глава первая
47
достижения науки о поведении и создает коммуну, в
которой ему и его последователям удается решить ос-
новные проблемы повседневной жизни, экономики и
управления. Сознательное использование членами ком-
муны механизмов позитивного подкрепления желатель-
ного поведения (более эффективного, чем наказание или
негативное подкрепление) позволяет разумно ограни-
чить потребление ресурсов и уменьшить загрязнение
окружающей среды, добиться рационального разделения
труда на совершенно добровольной основе и создать
систему взаимной поддержки, выполняющую функции
социального обеспечения. Цели, достигнутые членами
вымышленной коммуны Уолден-Два в их социальной
«микрополитике», не столь уж важны, так как они впол-
не типичны для социальной политики постиндустриаль-
ного общества как такового2. По-настоящему интересна
сама идея «микрополитики», т. е. деинституционализи-
рованной и децентрализованной «коммунальной» поли-
тики, структурно организуемой по правилам «поведен-
ческой инженерии». Нужно признать, что скиннеровский
проект — не самая удобная мишень для обычной либе-
ральной критики «фашизоидного» технократического
утопизма. Во-первых, проектирование поведения осно-
вывается лишь на использовании рациональных (т. е.
основанных на расчете) планов подкрепления и, строго
говоря, никак не связано с переделкой «природы челове-
ка». Во-вторых, Уолден-Два очевидным образом вопло-
щает столь популярную в развитых обществах идею
деинституционализации как единственного средства
борьбы с рутиной и бюрократией «официальных» орга-
нов социальной политики. Как неоднократно подчерки-
вает Скиннер, бихевиористская технология — это дей-
ствительно контроль над поведением, но это непосред-
ственный контроль, осуществляемый «самими людьми,
через людей и для людей» [6, 1Х[. Злоупотребить этим
контролем, согласно Скиинеру, невозможно, так как он
* Разумеется, взгляды Скиннера ка цели социальной политики не
лишены и некоторого своеобразия. В -частности, с автором исходной
вереди “Уолдена» Г Д.Торо [1] Скиннера объединяет, пожалуй, лишь
одно убеждение: оба полагают, что ограниченное потребление и,
следовательно, уменьшение доли тяжелого труда предпочтительнее,
м рост потребления и увеличения числа рабочих мест
4fi Раздел I
децентрализован и интерсубъективен, т.е. может быть
осуществлен лишь через добровольное согласие участ-
ников. Наконец, Скиннер предлагает способ возрожде-
ния общинного, коммунитарного идеала (в духе искус-
ственной Gemeinschaft Ф. Тённиса) с помощью неболь-
ших, добровольных поселений. Перекличка этого проек-
та с тезисом «Маленькое — прекрасно» (Э. Шумахер) и
идеями непосредственной демократии обеспечили рост
популярности «Уолден-Два», уже в начале 1960-х став-
шего бестселлером. В предисловии к позднему изданию
романа (1976) Скиннер еще более отчетливо формулиру-
ет альтернативу общинной «поведенческой инженерии»
и традиционного «политического действия»: «...в так на-
зываемом “демократическом процессе’’ народное воле-
изъявление явно контролируется недемократическими
способами, однако государственная власть, основанная
на карательных санкциях, становится ненужной, если
мы ищем нерепрессивное решение проблемы. Необходи-
мы не новый политический лидер или новый тип прави-
тельства, а большее знание человеческого поведения и
новые пути применения этого знания в проектировании
культурных практик» [5, XVI].
Как уже говорилось, Скиннер скорее придерживается
тезиса о неизменности природы человека (в широком
смысле), чем стремится усовершенствовать эту природу.
Цель скиннеровской социальной политики — согласо-
вание человеческих установлений с открытым бихевио-
ризмом «образом» человека. Однако этот «образ», т. е.
определенная антропология бихевиоризма, крайне нату-
ралистичен. Именно натурализм бихевиористской антро-
пологии сделал ее объектом тотальной критики (экзи-
стенциалистской, гуманистической, марксистской и т. п.)
Книги Скиинера «По ту сторону свободы и достоинст-
ва» (1971) и «Размышления о бихевиоризме и обществе»
(1978) — попытка обосновать и защитить от критики
натуралистскую версию человека. Скиннер полагает, что
критика бихевиористской концепции человека основана
на ошибочной трактовке гуманизма как самодостаточ-
ного индивидуализма. Критики основываются на проти-
вопоставлении свободы и достоинства человека как фак-
та и ценности детерминизму и натурализму «науки g
поведении». Скиннер утверждает, что традиционные
Глава первая 49
трактовки свободы действия отличаются от бихевио-
ристской лишь тем, что включают в детерминационный
ряд внутренние состояния и чувства человека, а не
реальные обстоятельства окружения, т. е. «контингенции
подкреплений». Однако определение свободы как вну-
треннего состояния отсутствия контроля не позволяет
ответить на вопрос, как достигнуть такого состояния.
Бихевиористская же концепция, с точки зрения Скинне-
ра, дает ответ на этот действительно существенный во-
прос, так как предоставляет возможность анализировать
реальные обстоятельства самых разных форм контроля
(позитивного и негативного, прямого и косвенного и т. п.).
Все прежние определения свободы и достоинства «авто-
номного человека» видели источник его поступков в нем
самом и, в конечном счете, приходили к необходимости
изменения внутренней природы человека. Бихевиоризм
же, признав зависимость человека от окружения, при-
шел к другому решению: «Мы принимаем тот факт, что
мы зависим от мира вокруг нас, и мы просто стремимся
изменить природу этой зависимости... Точно так же,
чтобы сделать социальное окружение максимально сво-
бодным от аверсивных стимулов, нет нужды уничтожать
это окружение или бежать из него. Его нужно перепро-
ектировать». Скиннер отмечает, что гуманистические и
экзистенциалистские трактовки свободы предполагают
существование некоторого «Контролера» — персонали-
зации социальных институтов и функций, препятствую-
щих осуществлению подлинных внутренних побуждений
«автономного человека»,— что мешает анализу непред-
намеренных (т.е. не организованных кем-либо созна-
тельно) форм аверсивного контроля. Экспериментальный
анализ поведения, по мнению Скиннера, лишен этого
недостатка, так как смещает детерминацию поведения с
личности на окружение и позволяет — в отличие от
Ранних версий инвайронментализма — объяснить меха-
низмы влияния окружения.
Скиннер делает попытку ответить и не неизбежный
вопрос о ценностях, обращенный к самому оперантному
Ихевиоризму: кто будет решать, в каких целях следу-
ет использовать поведенческие технологии? По мнению
Киннера, этот вопрос лежит вне сферы научной экспер-
ты и в одинаковой мере относится к бихевиористской
50
Раздел I
и «не-бихевиористской» социальной политике: институ-
ты, предотвращающие злоупотребление властью и де-
спотию, либо существуют, либо не существуют безотно-
сительно к любой социальной технологии, используемой
для воздействия на поведение людей. Цели применения
социальной технологии, таким образом, формируются е
политическом процессе, а не в кабинете ученого.
Интерпретации оперантного бихевиоризма — чаще
всего критические — нередко упрощали и искажали
скиннеровские идеи. Например, фильм «Заводной апель-
син» — это скорее злая пародия на методы бихевиорист-
ской психотерапии. В действительности психотерапевти-
ческие методы модификации поведения, основанные на
оперантном бихевиоризме, содержат в себе те же воз-
можности манипулирования людьми, что и другие виды
психотерапии (хотя последние чаще используют при-
вычную риторику классического гуманизма). Сама атмо-
сфера дискуссий о модификации поведения часто содер-
жала в себе элементы «моральной паники» и страха
перед высоколобыми технократами. В центре таких спс -
ров оказывалась и личность самого Скиннера, якобы
проводившего чудовищные опыты над собственным»
детьми (Скиннер, как и многие другие психологи, дей-
ствительно применял некоторые свои идеи в воспитании
младшей дочери). Дискуссия о роли бихевиористской
концепции человека и скиннеровскоЙ научно-организа-
ционной утопии в социологической мысли XX в. будет,
вероятно, продолжена, но было бы несправедливо не
отметить тот вклад, который — вольно или невольно -
Скиннер внес в анализ сложных и противоречивых отно
шений между социологией, этикой и социальной пол»в
тикой.
ЛИТЕРАТУРА
1. Торо Г. Д. Уолден, или Жизнь в лесу. М., 1962.
2. Вотгпд Е. A History of psychology in autobiographies. Vol 3
Worcester, 1952
3. Evans Ji-, Skinner B. F. The man and his ideas / Dialoguas wift
notable contributors to personality senes, Vol IV. N.Y, 1968.
4. Skinner B. F. Beyond freedom and dignity Toronto et al., 19r|<
5. Skinner B. F. Walden Two. (Reissued). N.Y.-L., 1976.
6. Skinner B- F. Reflections on behaviorism and society. Engiawccd
Cliffs, 1978.
Глава -первая
51
2. Инвайронментализм
Инвайронментализм представляет собой прежде все-
го общетеоретическую и мировоззренческую ориента-
цию, в центре внимания которой взаимодействие соци-
альных образований со средой их обитания. Эта ориен-
тация проявляется в различных сферах теоретизирова-
ния (помимо социологии, в философии, политэкономии,
праве, этике, эстетике и т. д.). Кроме того, инвайронмен-
тализм — это движение за качество среды обитания.
Социальная экология — специальная теория, сосредото-
ченная на изучении закономерностей и форм взаимо-
действия общества со средой обитания, многообразия
связей социальных изменений с изменениями в жизне-
обеспечивающих материальных предпосылках социаль-
ных процессов. «Инвайронментальная социология» —
одна из дисциплин, использующих социально-экологи-
ческий подход и ограничивающих его рамками локаль-
ного сообщества с окружающей его средой. Обусловли-
вая тем самым фрагментарность в понимании универ-
сальных связей естественно-социального континуума, со-
циальной системы и экосистемы, инвайронментальная
социология описывает механизмы их оптимизации на
локальном уровне.
Наиболее полное концептуальное развитие инвайрон-
ментализм получил в американской социологии. История
развития социально-экологической идеи в американской
социологии во многом связана с европейскими традици-
ями социал-дарвинизма, географической школы, эволю-
ционизма, натурализма в целом; адаптация этих идей в
американской социологической теории проходила под
влиянием Спенсера, Дюркгейма, Зиммеля, Тённиса и
Других европейских социологов. Однако установления
теоретических параллелей еще недостаточно для пони-
мания специфики американской социально-экологиче-
ской традиции, позволившей ей стать одним из самых
значительных направлений в теоретико-методологиче-
Ск°м арсенале американской социологии и сохранить это
значение до сего дня.
Характерной особенностью американской истории в
я-нане взаимодействия социума с его жизнеобеспечиваю-
щей средой было освоеиие свободных земель, наличие
52
Раздел I
открытой границы- Эта особенность фактически дает
представление о роли природного изобилия в американ-
ской истории.
Тесная связь социальных и естественных факторов,
оптимизм в отношении возможностей развития этих свя-
зей, столкнувшийся с пределами экспансии, принимаю-
щей природное изобилие в качестве само собой разуме-
ющейся предпосылки социального развития, особенно
обострили социальные последствия стабилизации есте-
ственных границ и наступления «экологического кризи-
са». Этот первый американский «экологический кризис»
обусловил переход от аграрного к технологическому ро-
сту и урбанизации, отличающимся той же экстенсивной
динамикой, поскольку характерной чертой границы как
своеобразного американского института является, по
Ф. Тернеру, то, что «ее надо продвигать» [10]; продвиже-
ние в изменившихся условиях предопределило качест-
венное переосмысление понятия фронтира — переход
от экстенсивного к интенсивному использованию среды,
от ее в основном пространственных характеристик к
субстратным. Неизменным признаком взаимодействия
американского общества со средой остается стремление
к изобилию, которое лежит в основе демократии.
В условиях перехода от экстенсивного к интенсивно-
му природопользованию в середине XIX в. сформирова-
лись четыре основные социально-реформистские ориен-
тации в решении проблемы взаимодействия общества .-.
природной среды: консервационизм, охранительная кон-
цепция, экологизм и экономизм. Последняя ориентация
отличалась оптимизмом в отношении естественного, сти-
хийного разрешения экологических затруднений, анти»
реформизмом. Природа, с этой точки зрения, существует
для частного интереса и индивидуальной инициатива
Сторонники консервационизма (Б. Фернау, Дж. Пиншо и
др.) представляли так называемое «утилитаристское»
крыло инвайронментализма, считающее, что реоргани-
зация общественных институтов должна быть направле -
на на рациональное и продуктивное природопользова-1
ние, обеспечение экономического роста и эгалитарного
распределения природных благ. В целом консервацио-
низм занимался разработкой технологии управления
природопользованием. В противоположность консервэ-
Глава первая 53
ционизму («техноцентризму») охранительное движение
(«биоцентризм») выступало за сохранение днкой приро-
ды, которая, с его точки зрения, обладает ценностью
независимо от возможностей ее использования. Для био-
центризма («Сьерра Клаб», Дж. Мьюир, Дж. Катлин
Дж. Одюбон, Ф. Паркмен, Э. Эванс и др.), основывающе-
гося на романтических представлениях о природе, за-
имствованных у «новоанглийского трансцендентализма»
(Р. У. Эмерсон, Г. Торо), характерно соотнесение общест-
ва с природой как с наиболее совершенным и наделен-
ным духовными качествами сущим. Биоцентристы опре-
деляют инвайронментализм как способ (состояние) бы-
тия и определенный тип поведения; по их мнению, охра-
на и рациональное природопользование выступают лишь
как внешние проявления более глубоких мотивов и цен-
ностных ориентаций. Экологисты, наиболее близкие к
академическим кругам, строят свою модель взаимодей-
ствия общества с природой на объективных, естествен-
нонаучных закономерностях. Включая во взаимозависи-
мые связи экосистемы и человеческие сообщества, они
видят назначение социальной системы в том, чтобы обес-
печить оптимальное функционирование экосистемы и
предотвращать нарушения экологических процессов.
Представители этого направления предложили три со-
циально-экологические идеи, которые до сих пор сохра-
нили значение для инвайронментального теоретизирова-
ния: идеи экосистемного холизма (О. Леопольд).
Идея «экосистемного холизма» выражена О. Леополь-
дом: «Разумно то, что стремится к сохранению целост-
ности, стабильности, совершенства биологического сооб-
щества. Неразумно все то, что стремится к обратному»
I5, 5В]. Здесь подчеркивается эмерджентность свойств
экосистемы, тем более увеличивающаяся с включением в
Нее «человеческих» (социальных) систем, непознаваемый
ДО конца витализм экосистемы, ситуативность, непред-
сказуемость взаимодействия социальных и биологиче-
ских организаций и его результатов. Отсюда следует
Непреходящее значение «кульминационного» состояния
экосистемы, состояния динамического равновесия как
Иаиболее оптимального результата эволюционного раз-
вития, нарушение которого может иметь следствием
ЛИщь деградацию экосистемы (Ф. Клементс распростра-
54
Раздел I
нил понятие «кульминационного» состояния и на соци-
альные системы)-
Несмотря на опосредованность и статичность обосно-
вываемого ими холизма, зкологисты не пытаются обой-
ти вопрос о возможностях совмещения экосистемного
холизма и индивидуализма — права как отдельного
индивида, так и сообщества на поступательное, твор-
ческое, индивидуальное развитие. Этот процесс разре-
шается в концепции «морального сообщества» — это
своеобразное встречное холизму течение: если принцип
холизма распространяет закономерности развития эко-
системы на социум, то понятие «морального сообщест-
ва» расширяет сферу действия норм морали (а вслед за
ними и других социальных институтов) на «не-челове-
ческие» элементы всеобъемлющей экосистемы. Возмож-
ность соединения встречных потоков основывается на
смешении экологистами понятий «симбиоз» и «образец
поведения», на предположении об их функциональной
равноценности. В результате этика представляется и
«ограничением свободы действия в борьбе за существо-
вание... и критерием отличия социального и антисоци-
ального поведения» [5, 208]. Экологически оправданное
социальное поведение представляет собой самоограни-
чение — принятие целостности и стабильности экоси-
стемы в качестве социальной ценности (и ограничение
себе подобного, ориентированного на этот тип пове-
дения).
Это право на индивидуализм основывается на челове-
ческой способности реагировать на изменения среды
способом, «который не обязательно удовлетворяет не-
посредственный индивидуальный интерес, но способству-
ет сохранению целостности, стабильности и т. д. биотиче-
ского сообщества», даже если ета способность и не ис-
пользуется в должной мере.
Этот биотический функционализм, дополненный из-
менением роли (но не функции) человека в биотически и
«моральном сообществе», во многом способствовал ле
развитию редукционистской экологии суперорганизма
(тотальной экосистемы, поглощающей специфику соци-
ального), но перемещению индивидуалистического ак-
цента на природу «морального сообщества»: редукраи-
нцам, как и холизм, стал опосредованным, функциональ-
Глава первая
55
дли редукционизмом; моральные нормы (и социальные
институты, ими интегрируемые) интерпретировались как
функциональные двойники естественных (биологических)
инстинктов, позволяющих сохранить целостность и гар-
монию экосистемы [6].
Социальные концепции экологистов, не являясь соб-
ственно экологическими, определяли общетеоретический,
содержательный ковтекст, соединявший идеи социаль-
ного атомизма с эволюционным характером социальных
изменений. Это соединение опиралось на социальный
реформизм, устанавливающий, благодаря модификации
моральных норм и коммуникации социальных атомов,
динамическое равновесие и социальный консенсус в но-
вом «моральном сообществе».
Развитие иявайронментальных идей собственно в со-
циологии связано прежде всего с «классической» соци-
ально-экологической концепцией чикагской школы. Ос-
новой этой концепции послужило представление об об-
ществе как об организме, о «глубоко биологическом фе-
номене», обладающем помимо социального (культурного)
уровня биотическим, который лежит в основе всего соци-
ального развития и в конечном счете определяет тип
общественной организации.
Методологической же основой социально-экологи-
ческих исследований послужили идеи инструментализ-
ма Дж. Дьюи, сочетавшего эволюционистски-натурали-
стический гуманизм с индивидуализмом и социал-ре-
формистским активизмом. Фокусом этой комбинации,
представляющей основополагающую ценность для соци-
ально-экологической ориентации, стало положение об
эволюционном становлении социальной (психической, ин-
теллектуальной, моральной) природы человека на опре-
деленной стадии развития органической жизни в зави-
симости от характера и результатов ее взаимодействия
окружающей средой. Результатом этой эволюции у
Дьюи выступала весьма расплывчато определяемая
“природа человека», соединяющая в себе биологическое
и социальное начала на основе их функционального тож-
дества.
Выступая против иррационального утверждения аб-
олютных начал, Дьюи подчеркивал возможность и необ-
одимасть их изучения в качестве объектов исследова-
56
Раздел I
ния и эксперимента с целью установления их социальной
и моральной ценности.
«Разумное привнание непрерывности природы, чело-
века и общества... обеспечит совершенствование мора-
ли... установив единство морали и человеческой природы
и единство обеих с окружающей-средой» [3, 112-113]
Осознание этого единства является для Дьюи условием
свободы, целеполагания и ответственности, отказа от
сверхъестественного начала и реализации всех способа
ностей, заложенных в человеческой природе. В этом
заключается основная задача философии как эксперт
ментального метода моральной и политической рефор.
мы, направленной на исследование ситуации, конструи-
рование опыта и преобразование «человеческой при
роды».
Натурализм Дьюи, объединяющий движущие силы
социально-экологического процесса (взаимодействие к-
тественной среды с природной) в единой и неделимо!
«природе человека», его функциональный психологи’и,
обосновывающий биоадаптивную трансформацию индч,
видуальных ситуаций, отчасти социальный «номина?
лизм» и особенно дух социального реформизма, «сосре-
доточивающего внимание на этической и социально!
проблематике больше, однако, ради целей социальна
контроля, нежели для того, чтобы прояснить в исследи
вании природу общественного процесса или развить io-
лее необходимую методологию социальных наук» [1, 351>]
определили роль Дьюи в развитии социально-эколо.т
ческой концепции Чикагской школы социологии.
Процесс социальной эволюции от биотического к куль
турному уровню направляется конкуренцией — двигс*
щей силой этого процесса, принимающей различные ф ’ э
мы в ходе эволюции и достигающей на культурном уро э
не оптимума — «соревновательной кооперации» [б]. I
Процесс социального изменения оказывается раздз
ленным на ряд последовательных фаз, каждая из котч
рых — результат предшествующих и воплощение опр ?
деленной формы конкуренции и вместе с тем определи!*
ной формы социации, исследуемой соответствующей д>-
сциплиной
Р. Парк выделяет четыре фазы в процессе эволюци
от биотического уровня к социальному — экологически
Глава первая
57
порядок, экономический, политический и культурный
порядки — и четыре формы конкуренции — борьба за
выживание на биотическом уровне, конфликт, адапта-
ция и ассимиляция — в качестве характерных форм
социации на каждой стадии эволюции.
Согласие, институционализированное в традиции, мо-
ральном законе, привычках и т. п., принимает характер
контроля за естественными проявлениями конкуренции.
Сублимирование форм конкуренции происходит прежде
всего в коммуникации индивидов и зависит от специфи-
ческой природы взаимодействующих индивидов, т. е. спо-
собность к коммуникации признается, в конечном счете,
врожденной.
Перенос натуралистических эволюционистских пред-
ставлений с макроуровня на эволюцию индивида сохра-
няет принцип натурализма, представляя социальные
чувства как результат сублимации естественных качеств.
«Социальные силы» интересуют Р. Парка не в качестве
специфического психологического аспекта социального
атома, но как сублимированная форма естественной си-
лы — конкуренции. Тем самым Парк подчеркивает осно-
вополагающее значение естественной человеческой при-
роды в процессе коллективного поведения.
Развитие и социализация «человеческой природы»
происходят в том же континууме между биотическим и
Социальным уровнями. На макроуровне несублимиро-
ванным проявлением биотической конкуренции высту-
пает экологическая (пространственная) организация на-
селения и институтов. Носителями экологического каче-
ства социума являются обладающие той же структурой
биотического и социального уровней «социальные ато-
мы», наделенные «человеческой природой»; обусловлен-
ная их биотической природой «конкурентоспособность»
проявляется прежде всего в их физическом, простран-
ственном взаимодействии, в миграции. Именно в пере-
движении, по Р. Парку, развивается тот особый тип ор-
ганизации, который называется «социальным».
Социальный организм состоит, прежде всего, из инди-
идов, способных к передвижению [7]. Миграция как
-’“активное поведение обладающих биотической при-
Дои индивидов образует экологическую структуру на
ироуровне, которая и является предметом исследова-
58
Раздел I
ния социальной экологии. Надстраивающаяся на этом
основании иерархия — экономический, политический,
социальный и, наконец, культурный (моральный) поря-
док — изучается соответственно экономикой, социоло-
гией и антропологией. На высших уровнях иерархии
конкуренция не устраняется, но контролируется («Об-
щество — везде организация контроля»).
В итоге основой разнообразия, тесноты социальных
связей, консенсуса, социальной аккомодации является
свобода передвижения, а иерархия степеней свободы
индивида выстраивается в порядке убывания от эколо-г
гического порядка к культурному: «индивиды более сво-
бодны на экологическом уровне, чем на политическом, И
на политическом, чем на моральном» [8, 14]. I
Соотнесение личной свободы со свободой передвиже
ния как с изначальным (биотическим) и основополагью
щим фактором представляет в концепции Парка нечт0
вроде культурно-антропологической экологии (в отлит, се
от социальной экологии на макроуровне). Центральв '.гм,
понятием этой экологии выступает «свобода», которая
наряду с «размерами», «сложностью», «скоростью» и «ме
ханизмом» является одной из характеристик современ
ного общества. При этом «свобода» имеет несколько лэ
мерений соответственно... различным уровням интеграл
ции современного общества. Во-первых, наиболее фундэ
ментальная свобода, необходимая для существованш
любой формы жизни, превосходящей растительную,
«свобода передвижения», позволяющая «осваивать и лл
деть мир»; во-вторых — «свобода конкуренции за ме:п
и статус в социальной иерархии», т. е. политическая сво-
бода, и, наконец, «свобода самовыражения», основ*' -.и
ограничителем которой являются традиции и моральны
нормы.
Таким образом, в основе всего многообразия свободно
го проявления личности полагается освобождение от .то
калистских традиций. I
Социальный реформизм, таким образом, представ.я
ется, скорее, делом культурной антропологии, неж.‘Д1
социологии, поскольку связан с эволюционным преобра
зованием человеческой природы и индивидуальных ус га
новок, а затем уже и социальных институтов; эволюп.»
онность ясе развития продиктована биотическим осноэз
Глава первая
нцем этого процесса. «Общество и существующий мо-
ральный порядок,— читаем у Парка,— настолько прочно
установлены в традициях, обычае и личных привычках
индивидов, что они не могут быть внезапно директивным
иди законодательным образом отменены... Большинство
наших социальных институтов были, вполне определен-
но, не спланированы, но созданы непрерывными сериями
реформ и преобразований». В соответствии с эволюцион-
ным реформизмом Р. Парка «свободные общества... рас-
тут; они не планируются» [9, 738-749].
Эволюционно-реформистский подход Р. Парка к тео-
рии социального изменения (социально-экологической
теории) определил широкую теоретическую ориентацию,
стремящуюся соединить «социальный атомизм», интер-
акционизм и эволюционизм, а также холизм и индивиду-
ализм; представить социальное изменение как серию
проблем, стоящих перед отдельными «акторами» (эмпи-
ризм). Однако такой подход обусловия двойственность
эпистемологии социально-экологической теории. Здесь
Парк, как и Дьюи, пытается объединить эпистемологи-
ческие полюса «номинализма» и «реализма».
Последователи Чикагской школы предпринимали по-
пытки переосмысления социально-экологической теории
в направлении «социологизации» и преодоления биосо-
циального дуализма ее концепции (Л. Вирт, Р. Маккен-
зи)- В функционалистском варианте (40—50-е годы) «со-
общество» понималось уже не как «организм» и носитель
субсоциальных сия, а как функциональная единица, спо-
собная к взаимодействию со средой. Социальный ато-
мизм «классической» концепции был заменен «организа-
ционным» функционализмом (А. Хоули, концепция «эко-
логического комплекса») ]4].
Середину 70-х годов можно считать началом нового
^Гапа в развитии инвайронментальной социологии. Со-
Циально-экологические идеи были восприняты различ-
нЫми социальными дисциплинами, что способствовало
Развитию междисциплинарных исследований по эколо-
ческой проблематике; происходила заметная «эколо-
заЦия» традиционных идеологических доктрин («эко-
рксизм», «экофеминизм», «экофашизм» и проч.). В
едние десятилетия инвайронментализм перераста-
Узкие научные и национальные рамки, становится
60
Раздел I
Глава первая
61
обоснованием глобальной переоценки ценностей, форма
рования нового мировоззрения, новых целей и приори,
тетов научного творчества, новым типом рационально!
сти. «Новая инвайронментальная парадигма» в социоло
гии (У. Кэттон, Р. Данлэп и др.) [10] отрицает так назм
ваемый социологический «герметизм», антропоцентр >«з
в изучении общества, необходимость «экспоненциальна
го экономического роста» и возможность непрерывна»
социального и культурного развития. Авторы «ново
парадигмы» считают несостоятельными все предшест
вующие социологические теории объяснения социально
экологических противоречий общественного развил*
пытаются восстановить в социологической теории при л
цип гармонии взаимодействия природной и социально
среды.
В целом современная инвайронментальная социолч
гия ставит следующие задачи: создать основу для синте
за предшествующих традиций в социологической «ц
рии; объяснить на этой основе «новую социальную j»e
альность», путь к которой заключается в экологическо
кризисе; дать направление радикальному преобрази «а
нию системы ценностей современного общества и пре,
пожить соответствующие этой системе новые обра а д
экологически оправданного поведения. К особенности
инвайронментализма можно отнести тесную связь с ре
шением практических (локальных) задач; глобальву
гуманистическую направленность, сближающую ин1 «й
ронментальную парадигму с другими «альтернатив >«ь1
ми» движениями; попытки преодолеть социологичес .т
«герметизм», наладить междисциплинарные контакт!
не повторяя при этом редукционистских ошибок в со! ;М
логической теории. Хотя на современном этапе развь и
«новой парадигмы», который ее авторы считают начал*
ным, ей не удалось осуществить задачи «синтеза •
переориентации социологической теории, выдвигае на
ею на первый план проблематика привлекает внимаю*
все большего числа специалистов.
ЛИТЕРАТУРА
1. Коэн М- Р. Американская мысль. М., 195В.
2. Catton W R Dunlap R. Е. Environmental sociology. А rw
paradigm // Amer Sociologist. 1978 Vol. 13. № 1 P 41 “49
3. Dewey J. Human nature and conduct. N.Y, 1922-
4 Hawley A. Human ecology: A theory of community structure,
jj.y, 1955.
5. Leopold A. A. Sand county almanach and sketches here and there.
jj.Y, 1949
6. Molin J- M- Aldo Leopold and the moral community // Environ-
mental Ethics. 1986. Vol. 8. № 2. P. 99-120.
7. Park К- Burgess £. W. Introduction to the science of sociology.
Chicago, 1925.
8. Park R. E. Human ecology // Amer. J Socioligy. 1936. VoL 42. № 1
P 1-15
9. Park R. E. Society: collective behavior, news and opinion, sociol-
ogy and modern society. Glencoe, III, 1955.
10. Turner F. J. The frontier m American history. N. Y, 1920. P. 375
3. Менеджеризм. Теория «менеджерской
революции»
Многие американские социологи до сих пор исповеду-
ют доктрину «менеджерской революции», основная идея
которой — вытеснение класса капиталистов классом
управляющих и решающая роль последнего в развитии
посткапиталистического общества — была выдвинута в
1941 г. Дж. Бернхемом.
Теория «революции менеджеров» имеет давнюю исто-
рию и восходит, по мнению современного американского
социолога М. Цейтлина, к идеям Гегеля и Маркса о сущ-
ности и роли корпораций в капиталистическом обществе.
Второй этап ее развития относится к концу XIX — нача-
лу XX в. В эпоху «семейного капитализма» теоретики
германской социал-демократии Э. Бернштейн и К. Шмидт
заявили, что собственность в своей корпоративной фор-
ме есть признак наступающего процесса отчуждения
сущности капитализма. Согласно этой теории, класс ка-
питалистов постепенно вытесняется административной
„ Ра'г°й, интересы которой противоположны интересам
чоственников [7, 1080-1081].
лом'П',СТЯ 40 ле,Г гот же тезис был провозглашен А. Бер-
м и Г. Минсом, став источником теории менеджерского
Ние Тализма. В подтверждение постулата, что «разложе-
Кот 8Тома собственности разрушает тот фундамент, на
веков»1? СТРОИЛСЯ экономический порядок последних трех
КруДГ - оыи привели следующие данные: около 65%
еиших корпораций США контролируются или ме-
62
Раздел I
Глава первая
63
неджментом, или с помощью особого механизма, которы t
включает небольшую группу (меньшинство) акционере
[2, 110]. С тех пор, т. е. после 1932 г., эмпирические дан
ные Берла и Минса стали источником значительного чи
ела теоретических обобщений при изучении отделена.,
собственности от контроля. В 1945 г. Р. Гордон при помо
щи вторичного анализа подтвердил данные Берла и Миц
са, а несколько позднее Д. Лернер, использовав и cat
метод Берла—Минса применительно к 500 крупнейшк
корпорациям, пришел к аналогичным выводам. Мысль о!
особой роли управляющих в корпорации и миссии ме
неджмента в обществе высказывает в 1946 г. и ведущий
теоретик менеджмента П. Друкер В 1953 г. П. Сороки»
заявил о трансформации капиталистического класса
менеджерский, а Т. Парсонс — о переходе контроля на
производством, принадлежавшего когда-то семьям
собственникам корпораций, к управленческому и техни
ческому персоналу. В 1958 г. Д. Белл ввел термин «молча
ливая революция» для обозначения «менеджерской рева
люции» и дал ей свою интерпретацию. В 1959 г. Р. Дарен
дорф, виднейший теоретик менеджеризма, отмечал, гт
законная собственность и формальный контроль отнын
разделены окончательно и поэтому традиционная теьрИ
классов потеряла какую-либо аналитическую цеиншлп
В 60-е годы поток литературы о «менеджерской р. ю
люции» увеличивается, появляются работы Р. Симеона
Г. Ленского, Э. Гидденса, Й. Шумпетера, Р. Самуэльс -и
Н. Смелсера и др
Однако в 70-е годы растет недоверие к официал! мр
доктрине «менеджерской революции». Все более очевя!
на противоречивость эмпирических данных и неясн <Я
теоретической аргументации основной идеи этой док' ш
ны. Возникает необходимость проверки ее на новом ч»г
ке эволюции капитализма с использованием новей :*
технических средств эмпирической социологии. Усге!
ними в этом направлении являются, на наш взгая
попытки молодых американских социологов М. Цей'.л»
на, М. Аллена, Д. Джеймса и М. Сорефа. Однако npe-r.j
чем перейти к их анализу, рассмотрим содержание с
мой теории «менеджерской революции».
Суть концепции сводится к следующим базиоъ»
утверждениям. Правящий класс и класс, явлеющиЯ
субъектом производства, не идентичны, что подразуме-
вает: 1) как более частный процесс — все возрастающее
отделение собственности от контроля; 2) как более общий
и универсальный процесс — замещение капиталистов
менеджерами. Отделение собственности от контроля
означает сосредоточение его в руках менеджеров,- что
позволяет им занимать господствующее положение в
корпорации. Последнее, в свою очередь, сказывается на
переориентации политики предприятия с максимизации
прибыли на более «гуманистические» ценности. Как ба-
зисные положения, так и следствия из них представляют
собой не аксиоматические утверждения, а гипотетиче-
ские допущения и должны быть подвергнуты эмпириче-
ской проверке. Однако многие американские социологи,
забыв об этом, манипулируют ими как доказанными
принципами.
Идея «революции менеджеров», имевшая когда-то
самостоятельное и независимое существование, по мере
своей концептуализации превратилась в составной эле-
мент более общей теории социальной структуры капита-
листического общества. На основании того, что собствен-
ники все больше вытесняются и контроль становится не
функцией капитала, а технической компетенцией про-
фессиональных управляющих — лиц наемного труда с
постоянным жалованьем, Белл и Парсонс заключили:
традиционная теория классов должна быть заменена
профессиональной системой, основанной на индивиду-
альных достижениях, в которой «статус группы» иерар-
хически конституируется ее функциональной значи-
мостью [7, 1076]. Поскольку собственники вытеснены из
социальной структуры лицами наемного труда, постоль-
ку исчезает классическое противоречие между трудом и
Капиталом, так как менеджеры (т. е. руководители) и
Каемные рабочие (т. е. подчиненные), объединенные в
Рамках одной производственной системы, формально
принадлежат к одной социальной группе — наемным
Ра отникам. Такое умозаключение позволило Веллу за-
явить, что частная собственность стала фикцией, а Да-
кдорфу — вывести противоречие между трудом и
италом за сферу социальных отношений.
основе тезиса об отделении собственности от кон-
я, согласно Цейтлину, лежит концептуальная и ана-
Раздел I
литическая путаница, источник которой — «телеолоп
бюрократических императивов». Имплицитно теоретм
«менеджерской революции» абсолютизировали бюрокр
тизацию как исторически обусловленный процесс, пр
водящий к падению власти собственников. Тенденция
бюрократизации предпринимательства и менеджмен1
рассматривалась как показатель присвоения управля!
щими той власти, которая раньше принадлежала i и
ственникам капитала. В таком подходе смешивались д
различных момента: существование огромного бюрокр
тического аппарата в крупных корпорациях, где д*
семей-собственников в управлении незначительна,
субъект контроля над этим аппаратом. Институционал:
зация управленческих функций, ранее единолично в
поднявшихся собственником, и распределение их меж!
различными позициями в бюрократическом аппарх
вовсе не означают, полагает Цейтлин, тождественное
бюрократического управления и бюрократического ко
троля [7, 1077}
В свое время М. Вебер говорил, что контроль hi
личностями в организации осуществляют менеджеры
интересах частной собственности. Тот факт, что собстье;
ник больше не может присваивать управленческие ф; п
ции, означает скорее не отделение контроля от собст
ноети, а отделение от нее управленческой функции. $
бер отмечал, что «контроль над позициями менедж< >
может оставаться в руках собственников, осуществлнж1
со стороны, а не из организации» [6, 248-249]. Цейп .в
присоединяется к точке зрения Вебера, которая, по «;
ществу, противоречит идее «менеджерской революции
и задает вопросы, ответы на которые даются в xqj
решения основной проблемы в чьих руках находит
контроль? Поскольку власть — субстанция, невидя
для глаз, и там, где она существует, ее умышлен
пытаются скрыть, социолог сталкивается с рядом тр7
ностей методологического и методического характир
Например, не существует официального списка круп нь
корпораций, проранжированных по критериям величин
торгового оборота, имущества или прибыли. Но еще cj м
нее получить информацию о контроле в корпорации.
установления субъекта контроля (индивид, семья, Г]
па) необходимо знать число акционеров и долевое я Л
Глава первая 65
дение каждого, однако «списки акционеров» обнаружить
чрезвычайно трудно. Кроме того, купля или владение
акциями нередко осуществляются подставными лицами.
Цо мнению Цейтлина, о бедных классах и социальных
слоях можно получить гораздо больше информации, не-
жели о богатых семьях [7, 1112].
Серьезные разногласия у исследователей вызывает и
критерий контроля: какой долей акций должно владеть
меньшинство, чтобы контролировать собственность кор-
порации? У Берла и Минса эта доля равнялась 20%, у
Лернера, Монсена, Хиндли, Шихана — 10%; а согласно
данным Питманского комитета, в условиях существую-
щей в крупных корпорациях распыленности капитала
эффективный контроль гарантирован при менее чем 5%.
Но даже правильно найденный критерий не обеспечива-
ет требуемой строгости измерения. Цейтлин исходит из
того, что современный уровень научной строгости иссле-
дования обеспечивается не столько благодаря приме-
нению универсальных и эффективных математических
средств анализа, сколько благодаря изучению конкрет-
ной ситуации, а также истории корпорации. Только зна-
ние критических точек роста корпорации (ее основания,
нормального функционирования и расширения) и выяв-
ление тех индивидов, семей или коалиций акционеров,
которые, находясь на ключевых позициях контроля, ока-
зывали решающее влияние в эти критические моменты,
обнаружит истинных субъектов контроля [7, 1088].
Метод исследования конкретных'ситуаций Цейтлина
Предполагает установление модели холдинга (владения
акциями) и ее эволюции, связи с другими корпорациями;
формы личных союзов или соединений (интерлокаций)
между корпоративными директоратами, а также между
главными чиновниками, директорами и главными акцио-
нерами; связи с банками как с «финансовыми института-
Ии* и как с самостоятельными агентами. Другими слова-
Ми. следует детально изучить институционализацию
кРУпной фирмы и классовую структуру, в которую сна
включена [7, 1108]. В современном научном исследований
абстрактные универсальные модели социальной струк-
туры Должны быть заменены анализом конкретных клас-
в * связанных с реальными историческими процессами,
Рамках которых они сформировались ]7, 1112].
3 3a«- 330Q
£6
Раздел I
Трудности возникают и при концептуализации терми
на «контроль». Этот вопрос Цейтлин считает не мене
важным, чем надежность полученной информации. О
того, каким образом определено понятие контроля, т. е.
какую сторону направлен исследовательский поиск, у
дут зависеть и конечные результаты. Можно понимал
контроль как прерогативу выбирать совет директоро
(Берл), как способность навязывать совету свою полити
ку (Гольдшмидт и Пармели) или связывать контроль
минимальным долевым владением блока меньшинств!
Но в любом случае концептуализация указанного поня
тия осуществляется с помощью единственного критерии
Так как методы и формы контроля многообразны и н
поддаются очевидной классификации, Цейтлин предла
гает не ограничиваться одним критерием, а раскрыват
конкретную ситуацию во взаимосвязи нескольких Крите
рнев. Соответственно этому меняется и стратегия поиск!
Социолог уже больше не ограничен рамками статистик:
(величиной торгового оборота, активов, положением н
рынке и Т.Д.), а проникает в глубь явления, выясня
расстановку сил в борьбе за власть, состав соперничаю
щих группировок, их намерения, цели и средства, ис
пользуемые в этой борьбе. Такой подход ближе не
«поведенческому», а к «структурному» анализу. Несмо
тря на все положительные достоинства методологии
ских принципов Цейтлина, позволяющих считать пре не
денное исследование шагом вперед в изучении проблем!
«менеджерской революции», данное им определение ш-н
трального понятия «контроль» [7, 1091] не является да
статочно четким и конкретным.
Особая проблема — выяснение семейных «сфер вл< я
ния» в корпорации- В США существуют семьи, которц
одновременно контролируют несколько корпораций. О.п
только семейство Меллонов контролирует (прямо иД
косвенно) 4 крупнейшие не-финансовые корпорации, ш
вестиционный банк, страховую компанию и 15 крупна
коммерческих банков [7, 1101]. Такая семья, имея не
большую долю акций во многих корпорациях и разве
вленные связи, может оказаться влиятельнее более кр»л
ного, чем она, но индивидуального держателя акгт?<
Последнее обстоятельство вынуждает индивидуалы i
держателей вступать в блок с влиятельной группой и-’
Глава первая
67
семьей [7, 1098-1099]. По-видимому, вместо наблюдаемо-
го социального явления — распыления собственности —
в глубине идет мощный процесс ее концентрации.
Основной вывод Цейтлина: отделение собственности
от контроля — псевдофакт. Он предлагает различать
страту как категорию в иерархической системе обще-
ства и класс как социальную группу, способную исполь-
зовать любую экономическую возможность для активно-
го организационного действия. Разделяя тезис Й. Шум-
петера, что семья есть истинная единица классовой
теории, Цейтлин развивает его дальше. Он утверждает:
классы «конституируются свободными браками» пред-
ставителей семей, занимающих различное положение в
системе общественного производства и отношений соб-
ственности, но имеющих сходные экономические воз-
можности, социальные интересы и обладающих опреде-
ленной «психологической совместимостью» [7, 1109]. От-
метим, что концепция социальных классов не вытекает
у Цейтлина из самого исследования, а искусственно к
нему «пристегивается». Она получилась бы, возможно,
убедительнее, если бы автор поставил задачу вскрыть
механизмы браков среди семей-собственников и влия-
ние последних на функционирование производства, си-
стему управления и распределения власти. Подобные
браки есть проявление солидарности высшего класса,
который таким способом стремится не выпустить из рук
эффективный контроль над производством и обществом
в целом [7, 1109].
Важную проблему поднимает М. Аллен. Его интересу-
ет, каким способом и с помощью каких индикаторов мож-
но отличить менеджера от главного акционера, если пом-
нить, что «главный член правления крупной корпорации
не подходит под стереотип бюрократического менеджера,
представленного социологической теорией» [1, 890]. Дей-
ствительно, крупные менеджеры по своему экономиче-
скому положению и социальному статусу приближаются
к собственникам. Их жалованье, в которое включается
заработок, тантьема и отсроченные платежи, достигает
зстрономических величин: в среднем для 500 крупных
Корпораций оно составляло на 1975 г. более 200 тыс. долл.
Г°Д ]6, 173]. Если же учитывать дивиденты или процен-
основного капитала, которыми владеют высшие ме-
68
Раздел
неджеры, то общея сумма выплат за год для 6 самых
крупных корпораций составит более 600 тыс. долл. На-
пример, глава корпорации «Нортон Симон» Д. Махони
получил в 1978 г. около 3 млн. долл. [3, 79]. Следует также
учитывать, что высшие менеджеры располагают значи-
тельными акциями своих или чужих компаний. Главы
200 крупнейших корпораций (за исключением самых
крупных) держали акции в среднем на 1,5 млн. долл.
[1, 891].
Однако ни величина жалованья, ни владение значи-
тельным капиталом не являются, по мнению Аллена,
основанием для выделения менеджеров в самостоятель-
ный класс или идентификации их с классом капитали-
стов. Он предпочитает говорить о менеджерской элите. С
его точки зрения, отличие собственников от менеджеров
определяется разным социально-экономическим положе-
нием. «Менеджерская позиция — достигнутый статус, в
то время как положение главного акционера — типичная
предписанная позиция» [1, 891].
Марксисты решают вопрос о классовой принадлежно-
сти управляющих иначе: хотя все они формально счита-
ются лицами наемного труда, ид нельзя рассматрива гь
как единый класс, члены которого в равной степени
эксплуатируются капиталом. Если высшие менеджеры
принадлежат к верхушке буржуазии или финансов-а
олигархии, то менеджеры среднего звена по своему ма-
териальному положению и доходам приравниваются к
средней буржуазии, имеющей предприятия в индивиду-
альной собственности. Поэтому как по величине доходе?,,
так и по роли в организации общественного произволе —
ва они занимают те же классовые позиции, хотя и отно-
сятся к лицам наемного труда. Низшие же менеджеры О
своему экономическому и социальному положению стоьт
ближе к рабочему классу. Таким образом, истинную
классовую природу менеджеров вскрывают не семейн:»е
отношения или статус, а их место и роль в организация
общественного производства, отношение к собственно»
сти, источники доходов, т. е. основополагающие признак: и
классов.
Результаты Джеймса и Сорефа, как они сами отмен м-
ют, не подтверждают теории «менеджерской револю-
ции». Была выдвинута гипотеза, что необходимость слс-
Глава первая
6В
довать политике максимизации прибыли навязывается
Бысшим менеджерам через механизм социальных санк-
ций, в частности через увольнение. Связанные с при-
былью ограничения служат механизмом, гарантирую-
щим эффективную защиту частнособственнических ин-
тересов. В случае подтверждения этой гипотезы оказы-
вается необоснованным один из важных тезисов теории
«менеджерской революции» — о «свободе действий»
Джеймс и Сореф исходят из первичности позиции инди-
вида в социальной структуре корпорации и накладывае-
мых этой позицией ограничений на деятельность. Не
индивиды, стремящиеся к достижению прибыли, стано-
вятся предпринимателями, как иногда принято думать, а
предприниматели из-за страха экономического кризиса
стремятся к этому. Такова вкратце теоретическая кон-
цепция Джеймса и Сорефа, из которой следует, что
поведение предпринимателя — ответ на те структурные
требования, которые предъявляет занимаемая им пози-
ция. Значит, если менеджера увольняют, когда фирма
переживает экономический кризис, его преемник попы-
тается, вероятно, выправить положение, т. е. будет стре-
миться к значительному увеличению прибыли. Даже яв-
ляясь сторонником самой гуманистической ориентации,
он не сможет поступить иначе, если хочет остаться на
посту президента.
Но каков социальный механизм, который позволяет
собственникам смещать главу корпорации в момент па-
дения уровня прибыли? Цейтлин признавал в качестве
такового мощные семейные связи. Джеймс и Сореф на-
зывают «дворцовый переворот», устраиваемый коали-
цией «аутсайдеров», благодаря которому можно устра-
нить главу корпорации, даже не прибегая к помощи
основных акционеров. Для нахождения верных эмпири-
ческих индикаторов увольнения необходима его строгая
а непротиворечивая концептуалиаация. Если бы процесс
смещения главы был столь же прост, как увольнение
Рабочего или низшего менеджера, то его определение не
пРедставляло бы проблемы. Тогда эмпирическими инди-
Иаторами являлись бы вызов неудачника к начальству,
заполнение соответствующих документов и освобожде-
е рабочего места. Отстранение высших менеджеров
«взывается не увольнением, а «отставкой», «ранним ухо-
70
Раздел I
дом на отдых» и т.п. Кроме того, есть дополнительные
трудности при увольнении этой группы. Если в компании
четко не выделен единственный собственник, то процесс
увольнения усложняется. Может возникнуть необходи-
мость в формировании коалиции влиятельных «аутсай-
деров» или потребоваться обращение к консультанту по
менеджменту, который порекомендовал бы президенту
занять место председателя совета директоров или дру-
гую почетную, но не влиятельную должность. С точки
зрения Джеймса и Сорефа, увольнение является специ-
фическим видом управленческой преемственности, ини-
циированной другими и не имеющей формы доброволь-
ного ухода. Если глава корпорации добровольно уходит
на лучшую работу, то это уже не увольнение [5, 4]. Так • а
образом, увольнение высших менеджеров — сложней-
ший социвльный процесс, в котором участвуют десят.,4
людей и организаций.
Полученные Джеймсом и Сорефом результаты не под-
твердили теории «менеджерской революции». Анал <з
продемонстрировал ложность широко распространенЕи-
го тезиса о том, что современные корпорации удовлетв о-
ряются минимальным или адекватным уровнем прибыл?
и тем самым получают возможность преследовать им
прибыльные, гуманистические цели- В действительност!
же при частом колебании прибыли менеджер просто ш »
состоянии определить момент, когда фирма достигает
этого уровня и когда можно переориентировать ее пол ч-
тику. Джеймс и Сореф заключают, что интересы соб
ственности превалируют над интересами менеджеров &!
13]. Критерий, определяющий экономическое развитие 1>
капиталистическом обществе, не изменился вследствие
дисперсии собственности и отделения последней от кон-
троля. Показатель прибыли остается важнейшим пр*
оценке корпоративного лидера, а увольнение выступаем
конечной детерминантой и санкцией, обусловливающей
его поведение. Не следует ожидать, саркастически заме->
чают авторы, что менеджеры предпочтут социальную
ответственность прибыльности, если узнают, что их на
мереваются уволить как необеспечивающих высок} *
прибыль и высокие заработки [5, 16].
Из анализа содержания теории «менеджерской рев**’
люции» и попыток ее опровержения с помощью конкрет
Глава первая
71
ных социологических исследований, предпринятых в кон-
це 70-х годов молодым поколением американских социо-
логов, можно сделать следующие выводы. Большинство
эмпирических исследований, подтверждающих идею
этой теории, в своей методологической части не всегда
корректны. Основным мотивом противников теории «ме-
неджерской революции» было стремление перепрове-
рить и исправить содержащиеся в этих исследованиях
данные. Позитивные моменты подобных попыток заклю-
чаются, на наш взгляд, в следующем. Эмпирические
исследования — что характерно для всей американской
социологии — отличаются преемственностью в логике,
методике и инструментарии, а также высокой сопоста-
вимостью результатов. Они проводятся на хорошей тех-
нической базе с применением весьма изощренной про-
цедуры и отточенной аргументации. Важным и эффек-
тивным механизмом социологического исследования яв-
ляется дискуссия, разворачивающаяся на страницах
научных журналов. Вместе с тем практика эмпириче-
ских исследований в США — о чем свидетельствует
рассмотренный нами пример — не свободна от ряда
негативных моментов: 1) односторонне подчеркиваются
моменты новизны собственного исследования и затуше-
вызаются достижения оппонента; 2) отсутствие общей
социологической теории затрудняет научный поиск, что,
в частности, приводит к нерациональным затратам вре-
мени на отыскание второстепенных факторов; 3) эмпи-
рические данные нередко настолько противоречивы, а
теоретические выводы настолько многочисленны и кате-
горичны, что увидеть за ними реальное явление просто
невозможно.
Углубление процесса разделения общественного тру-
да на исторически определенном этапе его развития
приводит к дифференциации и усложнению управле-
ния, превращению его в самостоятельную деятельность,
озрастание его роли в общественном производстве про-
является и в том, что капиталист уже не в состоянии
Управлять своей собственностью самостоятельно, поэто-
У неизбежно раеделение между владением собствен-
ностью и управлением производством. Маркс указывал,
ст капиталист а качестве функционера производства
столь же излишен, как сам он, представляя выс-
72
Раздел I
шую ступень развития, считает излишним помещика
Отмеченное еще в «Капитале» появление институте
промышленных менеджеров, получающих от собствен-
ника заработную плату, вовсе не означает замещение
собственников менеджерами, а также возникновени»
между ними непримиримых противоречий. И те и дру-
гие могут сосуществовать в рамках одного класса. Вывод
американских социологов, в частности Бернхема, об ис-
чезновении собственности, изолированной от контроля
основывается, кроме всего прочего, и на двусмысленно-
сти толкования термина «контроль» (control), который
означает одновременно и контроль, и управление. Отде-
ление управления от собственности не идентично отде-
лению контроля от собственности. Контролировать дея-
тельность корпорации — значит прежде всего опреде-
лять ее стратегию, политику, выбор долгосрочных цел« >
и программ, иметь решающее влияние или власть. 5
этом случае объемы понятий «контролировать» и «упра-
влять» не совпадают. Владельцы капитала, передав «е
менеджерам функцию управления, могут сохранять
собой власть над выбором политики компании, ее стр*»-
тегией. Под стратегией мы понимаем поведение корп .-
рации не как конкретного агента экономического дейст-
вия, а как социального института буржуазного обществ*
В качестве такового корпорация не может проводите
политику, противоречащую главной цели класса кап»г
талистов — максимизации прибыли. При этом не суще-
ственно, какие тактические соображения руководят корк
порацией, когда она заигрывает с рабочим классом, улуч-
шая условия труда, либо с общественным мнением, вы-
ставляя себя поборником «человеческих отношений» и В
защиты окружающей среды.
ЛИТЕРАТУРА
1. Allen М Р. Management control in the large corporation: Co t.-
ment on Zeitlin // Amer. J. Sociol 1976. Vol. 81.
2. Bert A. A. (jun.). Means G. C The modern corporation and priv J*
property. N. V, 1967.
3. Business Week. N. Y., 1S79. May, 14.
4. Fortune. 1976- May.
5. James D. R.,Sore/ M Profit constraints on managerial autonon tf
Managerial Theory and the unmaking of the corporation president •'/
Amer. Sociol. Rev. 1981. Vol. 46. Ns 1.
Глаза вторая
73
6 Weber М. Theory of social and economic organisation. N. Y-, 1965.
7 Zeitlin M. Corporate ownership and control: the large corporation
and the capitalism class // Amer. J. Socio). 1874. Vol. 79.
Глаза вторая. ТЕХНОКРАТИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ
В АМЕРИКАНСКОЙ СОЦИОЛОГИИ
Соединенные Штаты Америки 20-х годов XX столе-
тия — лидирующей страна мира в индустриальной сфе-
ре. В развитии социологии этого времени также заметно
движение американской социологии к положению лиде-
ра. Это выражалось не только в стремительном по срав-
нению с европейскими странами процессе профессиона-
лизации этой науки, развитии прикладных отраслей, но
и в появлении «малых» теорий социально-политическо-
го, социально-экономического характера, отражающих
одновременно внутреннюю дифференциацию социологи-
ческого знания и реальные изменения социума в эпоху
развитой механизированной индустрии.
1. Концепция технократии в период становления
механизированной индустрии (Т. Веблен)
Одной из таких теорий стала технократическая, со-
здателем которой считается американский ученый Тор-
стейн Веблен (1857—1929). Эта теория, появившаяся в
Журнальном варианте в 1919 г., а отдельным изданием
Под названием «Инженеры и система цен» — в 1921 г.
[211, является логическим продолжением традиций соци-
альной мысли XIX в. В первую очередь она согласуется
с Устремлением молодой социологической науки к либе-
ральному реформизму и амелиоризму. Социальная кри-
тика и проекты Веблена также имеют своей исходной и
Конечной заботой повышение материального уровня жиз-
Ни всего населения и усовершенствование управления
производством и обществом. Технократическая теория
Появилась в русле социального эволюционизма и пони-
НИя современной цивилизации как индустриальной.
е°ГЛасно этой традиции развитие общества представля-
я как поступательное, прогрессивное, идущее от низ-
степени к высшей. Только развитие индустриально-
Раздел I
го способа производства, начавшееся в XIX в., дало р<
альные возможности производить то, что нужно, и
' нужном количестве, чтобы обеспечить не просто прож>
точный минимум всем членам общества, но и сознател]
но повышать всеобщее благосостояние. В теории Веблет
индустриальное производство — основной социальнь
институт, определяющий развитие конкретной страны,
этом пункте сказывается близость к еще одной тралив >
социальной мысли, а именно к марксистской в части •
представлений об экономическом детерминизме.
Вебленовская теория продолжила уточнение пони] i
ния социальной эволюции в указанном варианте. Инд?
стриальная система имеет, по его мнению, неограничен
ные возможности повышения производительности тру;
и выпуска продукции, потому что это механизированли
система. Механизированная означает оснащенная ткн
никой, соответствующим оборудованием система прон<
водства. Более чем столетний исторический опыт ицт.
стриального развития убеждает, что успехи этой сиси
мы, включая ее постепенное расширение и новаторе
скачки, в наибольшей степени зависят от совершенств(
вания техники. Техника предстает здесь как необхо<»‘.
мая материальная основа любого современного общесп
ва [21, 99]. Веблен специально не останавливается j
этом вопросе в связи с его очевидностью, однако в ш
рассуждениях присутствует оптимистическое предс.-s
вление о неисчерпаемых ресурсах совершенствовали
техники, когда последовательно каждое поколение тез
нического оборудования одновременно готовит и тре )
ет появления нового, что открывает все новые возмои
ности для индустрии. В такой форме у Веблена в «
теории присутствует идея о саморазвитии техники
идея о ее революционизирующей роли в сфере инт)
стриального производства, а значит, в жизни общестг ц
целом. Эти основные моменты теоретической концепс..,
имеющей название технологического детерминизма,:
американской социологии стабилизационного харавт<
ра, как правило, принимались как безусловная даннс^!
или как мифологическое убеждение, не требующее Н!
учного анализа и обоснования. Это обстоятельство ста г
осознаваться сторонниками этого мировоззрения ropaj
до позже, уже во второй половине XX в Так, продолж!
Глава вторая 75
тель вебленовских идей Дж. К. Гэлбрейт писал о том,
что вера в научно-технический прогресс не может стать
научным положением, но не может также быть отрину-
той, так как впитывается в сознание современного че-
ловека буквально с молоком матери [2; 3]. Предметом
особого внимания идея о саморазвитии техники стала в
антитехницистских концепциях в критической социоло-
гии. Но это было позже.
В центре теории Веблена находится более широкое
понимание техники как совокупного знания (в том чи-
сле и материализованного в конкретных машинах и
оборудовании), необходимого для индустриального раз-
вития. «Техника, или состояние промышленного мастер-
ства,— пишет Веблен,— которая воздействует на меха-
низированную индустрию, является в возвышенном
смысле совместным капиталом знания и опыта, имею-
щихся в общем распоряжении у цивилизованных наро-
дов» [21, 68]. Воздействие техники на производство на-
столько важно, что ученый считает необходимым до-
полнить список фекторов производства, известных с
XVIII в.— землю, труд и капитал,— четвертым факто-
ром — технологическим знанием. Характерной особен-
ностью этого фактора является его неиндивидуальная
природа. Если три первых фактора имели личностного
носителя — собственника-землевладельца, рабочего, об-
ладателя капитала, то знание «как делать» в терминах
собственности можно описать как общечеловеческую соб-
ственность, неделимую собственность общества в целом
[21, 28]. В таком понимании определяющая роль техни-
ки в индустриальном (читай — социальном) поридке
означает утверждение в социальных отношениях ра-
ционального начала и эволюционное развитие общества
ва основе прогрессирующей рационализации. Более того,
в технократической концепции социального устройства
Впервые конкретизируется, какая именно рацнональ-
вость должна быть предпочтительна, какой вид знания
Иболее полезен обществу. Это техническая, формаль-
я Рациональность, технологическое знание, которые
Уществляют выбор средств и разрабатывают последо-
Тельност*, действий для достижения поставленных
челей.
Такая постановка проблемы рационализации социаль-
76
Раздел
ных процессов и сферы производства служит обосн<«
нием главной идеи технократической теории об осо<.
лидирующей роли в индустриальном обществе техн
ческих специалистов, занятых в производства По me
нию Веблена, специалисты всех родов «занимают •
более ответственные позиции в индустриальной смете»
растут и умножаются внутри нее, так как система
может дольше работать без них» [21, 44]. Такое поло»
ние объективно связано с усложнением и укрупнен»
производства-До современного этапа развития индустр<
лидирующую роль в производстве играл «предприми м
тель», «капитан индустрии», о котором говорил еще С
Симон. Эти люди в начальный период становления н<»«
го индустриального порядка обеспечили его успех иди
нейший рост. Они одновременно выступвли в несколь»
ролях: основателя фабрики, механика, специалиста
оборудованию, технологии, а также заботились о п<«л
ясительном финансовом завершении производства I
32]. Но в, начале XX в. предприниматель в большей сэ
пени занят обузданием индустриального роста, чем •
обеспечением, тем самым он пренебрегает обществены
ми целями роста общественного благосостояния в под»
личной цели получения наибольшей финансовой выгод
Из «капитанов индустрии» они превратились в «каппт
нов финансов». Они «все в большей степени отдаляй т
от того способа мышления и тех элементов знания, юн
рые ответственны за логику и соответствующие момен*
механизированиой технологии» [21, 40]. Веблен кон<"1
тирует, что, несмотря на полную некомпетентность, nj е
приниматели продолжают определять политику прей
водства.
Полное отделение от индустриальной политики ти
нических специалистов, обладающих необходимой Bui
петенцией для этого, чревато, по мысли ученого, CiMI
ии пагубными последствиями для индустриальной а
стемы. «Материальное благосостояние общества без'-г
порочно связано с должной работой этой индустриалы»
системы и, следовательно, со столь же безоговорочна
контролем над ней со стороны инженеров, кто ед*
ственно компетентен для этого» [21, 69]. Этот «ное!
класс», вызванный к жизни потребностями механизмп
ваниого производства, должен сделать сознатель«1
Глава втпорал 77
шаги к уничтожению старого порядка правления фи-
нансового интереса, хотя технические специалисты и
составляли всего 1% населения. Для этого Веблен раз-
работал проект перехода к правлению технических спе-
циалистов.
Технократическая теория, в американском вебле-
новском варианте, представляла собой в определенном
смысле теорию управления. Проект Веблена по сути
был первой научно обоснованной программой управле-
ния индустрией в масштабах всей страны, которая до-
полняла уже существовавшие теории управления на
уровне предприятий (Г. Эмерсон) и цехов (Ф. Тейлор). В
своей структуре управления национальной индустрией
Веблен главную роль отводил самоуправляющему Гене-
ральному штабу индустрии как единому центру, в под-
чинении которого находится огромная сеть местных со-
ветов техников. Через зту иерархическую систему пред-
полагалось осуществлять администрирование, подвласт-
ное только диктату технического прогресса. Управление
становилось отработанной технологической процедурой,
Состоящей из серий научных экспертиз ревизионного и
распределительного характера, касающихся сырьевых
и трудовых ресурсов, оборудования, транспорта, тор-
говли и готовой продукции всех видов. Решения о том,
что и где производить, принимаются на основе указан-
ных экспертиз в особом органе — исполнительном со-
вете.
Дли установления режима технократии или, как его
называл Веблен, «режима трудового мастерства, управ-
ляемого техниками» [21, 163], Вебленом предусматрива-
лась деятельность в двух направлениях: убеждение на-
селения в преимуществах этого режима и удаление биз-
несмена -собственника из управления. Второе направле-
ние требует более сильных методов, чем пропаганда и
Реклама. Ведь «абсентеистская собственность — это идол
каждого истинного американского сердца» [21, 161]. Убе-
дить людей в том, что для производства более значимы
ециалисты, нежели собственники, можно лишь чрез-
Чаиными мерами, например, показательным актом
й Исения эффективности производства или даже оста-
в^и производства.
Реальной истории США этому проекту не суждено
78
Раздел
было сбыться, хотя в годы великой депрессии едни<
мышлениики Веблена делали попытки его реализации
существенно продвинулись в деле организации месть^.
советов техников. Глубокие-традиции демократии и у в;
жения к частной собственности в этой сфере не совпед;
ли, однако, с тоталитарной природой технократически,
устройства социального порядка.
Несмотря на язный мифологический оттенок и cart
ограничение этого первого теоретического обосновак,
технократии рамками индустрии, концепция Вебл<ц
содержала в себе заявку на политическую власть в вц,
технологизации политики, причем не столько претенг н
конкретных инженеров и техников, сколько претенаи
технической рациональности, носителями которой «л
являются. Именно она призвана заменить политику ча
ных интересов на научное администрирование, на тех«<
логический процесс принятия решений с четкой орган!
зацией всех структур со строгими научными процедур
ми (экспертизами) в интересах развития техники. Пре;
лагаемая Вебленом новая система властных отношец»
означала введение управления от имени объективно д.и
ной человеку техники и средствами техники. Единстве
но технологичным способом организации такой влас?
становится единый центр принятия решений и жестки
всеобщий контроль выполнения, любой другой спои*
отдаляет достижение цели, вносит ненужное разнообр*
зие. Кратчайший путь достижения заветной цели техгп
ческого прогресса или, что одно и то же для Веб лев
всеобщего благоденствия в этой системе власти — э
путь подавления природы, отдельного человека, a ecj
нужно, и всего общества. Эти ценности технокрыМ
роднящие ее с тоталитаризмом, постепенно вошли
реальную официальную политику и стали со времен i
объектом социального протеста и научной критики, М
бенно в направлении, получившем название «контркуЛ
тура».
В дальнейшей истории американской социологии ид«
технократии, выраженная в самом общем виде как ид*
замены политической власти управлением на основе koi
кретного знания, устойчиво воспроизводилась, прете(
певая изменения относительно видов знания. Так, вг.«
за неудачей социального движения американских Я
Глава вторая
79
нократов, которая, как казалось некоторым исследовате-
лям [12, 186], исключала эту теорию из научного обихо-
да, идея онаучивания политики возродилась в виде «ре-
волюции менеджеров» [9]. «Молчаливая революция», со-
гласно сторонникам этой идеи, среди которых в разное
время были Дж. Бёрнхс-м, П. Сорокин, Д. Белл, оконча-
тельно разделяет владение собственностью и управле-
ние ею. Управление становится делом профессионалов-
менеджеров, обладающих знанием, «как управлять», в
отличие от технократов, которые знают, «как произво-
дить». Позднее тот на Д.Белл в концепции «постинду-
стриального общества» считал, что технократическое и
менеджерское управление должны быть смягчены гума-
нитарным знанием университетских ученых.
Однако в американской социологии собственно тех-
нократические стереотипы, включая и идею об особой
роли техники и технических специалистов, оказались
чрезвычайно живучи. Новая стабилизационная волна
вызвала к возрождению позитивную теорию технокра-
тии, причем почти одновременно с попытками «гумани-
зировать» или радикально избавить человеческое обще-
ство от плена технократических иллюзий и их реального
пагубного воздействия. В 1967 г. в книге «Новое инду-
стриальное общество» и в 1973 г. в книге «Экономические
теории и цели общества» Джон Кеннет Гэлбрейт (род.
1908) изложил концепцию «техноструктуры» эпохи
сверхиндустриализма.
2. Концепция технократии в период перехода к
сверхиндустриализму (Дж. К. Гэлбрейт)
В концепции Гвлбрейта индустрия, промышленное
производство по-прежнему составляет основной соци-
аЛьный институт, который обеспечивает ту же общест-
венную цель, что и у Веблена,— всеобщее благосостоя-
ние. При этом, по признанию самого Гэлбрейта, социаль-
я паука не допускает самой постановки вопроса, яв-
Пп ТСП ЛИ Р°ст производства благом или нет. В науке
ринято считать, что производство «по самой природе
вер^е^ является благом» [2, 204]. Эта «индустриальная
”> в которой живет все человечество XX в., подпиты-
80
Раздел I
вается наукой и техникой. Именно постоянное обновле
кие технических средств и технологий, новые рацио
нальные решения-производства материальных благ укрр
пляют в сознании людей «иллюзию полной возможк
сти» достижения благоденствия всех членов общест,.
Поэтому понятно, что для Гэлбрейта «развитие техниц
движение ее внутренним импульсом, служат отправн!
пунктом всего анализа» [2, 56] при исследовании любь
изменений социально-экономического характера. Неси-
тря на наличие оговорок о том, что техника испытывав
обратное воздействие со стороны общества, Гэлбрейт
придерживается идеи технологического детерминизм
об определяющем влиянии техники в ее материальна
воплощениях на общество и, в первую очередь, на эь:
номику, о самозаконности техники и способности ее
саморазвитию, о прогрессивном характере этого разви
тия. Трезво полагая, что эти идеи не имеют под собо:
научного обоснования, а представляют собой мифологи
ческое образование человеческого разума, он все за-
считает невозможным для человечества отказаться о
идеи технического прогресса, «которую нас учат приве -
ствовать с самого начала нашей сознательной жизн.г
[2, 70].
В полном соответствии с традицией Гэлбрейт стави',
центр своей концепции понимание техники как знаш <
«организованного знания». Чрезвычайная сложност!
огромные масштабы современной экономики, включаю
щей, помимо производственного цикла, еще реализацш
продукции, планирование и прочее, делают невозмож
ным принятие единоличных решений, так как компе
теитное решение требует разнообразнейшей информ-
ции в огромных объемах и не под силу одному человеку
Гэлбрейт полагает, что в это время, т. е. в 60-70-е года
XX в., только совокупность знаний и опыта явля<-г^
источником власти. Более того, это знание недоступ^
отдельному индивиду — им владеет одновременно цела:
группа людей, которая в качестве единого целого оСда
дает «групповой индивидуальностью». Эти группы Гэп
брейт называет техноструктурой. По его определеь хК
техноструктура — это совокупность людей, обладал
щих разнообразными техническими знаниями, опытом 1
способностями, в которых нуждаются современная про
Глава вторая 81
^ыпгленная технология и планирование. Она охватывает
обширный круг лиц — от руководителей современных
промышленных предприятий почти до основной массы
рабочей силы — и включает в себя тех, кто обладает
необходимыми способностями и знаниями [2, 98-99]. Тех-
воструктура имеется в обязательном порядке в любой
промышленной корпорации. Без ее прямого участия в
процессе принятия решений невозможно развитие и про-
цветание этих корпораций. Фактически весь процесс
принятия решения стал, по мнению Гэлбрейта, прочной
прерогативой техноструктуры [2, 124].
Групповая индивидуальность техноструктуры, обес-
печивающая единство и сплоченность специалистов, име-
ет в основе не классовое самосознание их благородной
миссии, как об этом мечтал Веблен, но адаптацию каж-
дого члена конкретной техноструктуры к интересам ор-
ганизации, в которой он служит,— осознание своей при-
надлежности к определенной корпорации- В этом Гэл-
брейт видит определенную гарантию того, что техно-
структура трудится и властвует во благо всего общества.
Ведь, отождествляя собственные интересы с интереса-
ми своей фирмы, техноструктура заботится исключи-
тельно о ее процветании. А так как современные пред-
приятия, особенно крупные, требующие планирования
корпорации, где сосредоточены силы техноструктур, со-
ставляют богатство всей страны, то процветание корпо-
раций совпадает с интересами всего общества. Поэтому
Гэлбрейт утверждает, что «необходимо обеспечить не-
зависимость техноструктуры в процессе принятия ре-
шений», так же как «необходимо нейтрализовать любое
противодействие какому бы то ни было виду роста или
технического прогресса» [3, 204]. При соблюдении этих
Условий общество будет стабильно совершенствоваться
на пути накопления богатств и повышения жизненного
Уровня
Несмотря на наличие в полном объеме технократиче-
ской атрибутики, которая отличается от вебленовской,
пожалуй, лишь тем, что описывается не в качестве пред-
ложения, а в качестве фактической констатации, кон-
Ция Гэлбрейта содержит также некую критическую
» оценке реального функционирования технократи-
кого порядка. Это в большей степени характерно для
82
Раздел I
более поздней его работы, которая имела в определен!»
мере смысл адаптации теории к антитехницистской к_<
тике научных оппонентов и к самой действительно» т
что соответствовал о обшей стабилизационной тенденщ
социальной науки ± эго времени. Так, Гэлбрейт отмен» <
что цель производства состоит уже не в том, ЧТ'Я
предоставить потребителю выбор чего-то нужного щ
полезного, но в том, чтобы навязывать потребителю
государству в том числе) новинки, «которые служ(
лишь тому, чтобы сделать продукт-предшественН'
внешне устарелым» [3, 201). Иными словами, происхоц
подмена цели, вместо производства для потребление
обществе действует система производства для произв
ства. Технический прогресс вместо самозаконного тв
чески развивающегося процесса оказывается жестко ко;
тролируемым в целях бесконечного производства нс»
введений. Техноструктура превращается из партнер
нуждающегося в поддержке и защите, в лобби «новел
как такового в отрызе от всех других качеств будуще
товара. Государство, по выражению Гэлбрейта, ста»
вится «исполнительным комитетом техноструктуры» |
223]. Он признает, что сомнение в абсолютном общ
ственном благе технических новшеств закономерно, ч
«технический прогресс представляет собой явление,
торое нуждается в тщательной оценке» [3, 201], ч1
интересы роста индустрии должны согласовываться»
общественными интересами защиты окружающей ср
ды, хотя это увеличивает расходы и снижает тейп
роста.
3. Гуманистический вариант американского
техницистского мышления (Л. Мамфорд)
Техницистская и технократическая социальная мы
существовала и развивалась в форме отрицания, Heiipi
ятия тех или иных ее положений. В этой связи в амер]
кансном опыте интересна фигура Льюиса Мамфорда ipo
1895), долгая творческая биография которого совпв ла
появлением, расцветом и упадком научных концепцй
этого типа. Интересен он, во-первых, потому, что е»
собственнее мировоззрение относительно взаимоотночэ
Глава вторая
83
дий техники и общества претерпело заметные изменения
от техницистского оптимизма до пессимизма, и, во-вто-
рых, потому, что его критическая вера в возможность
сосуществования современной техники и человека под-
готавливала внутреннюю переоценку технократического
мышления, отказ от некоторых принципов, которые ста-
ли отчетливо проявляться в последней четверти XX в. в
вид® идеологии «технологического риска».
Свои научные исследования Мамфорд начал вполне
в русле всеобщего энтузиазма в связи с распростране-
нием новых технологий 20—30-х годов XX в., вне сомне-
ний по поводу благотворности для человека развития
науки и техники. Работа 1934 г. «Техника и цивилиза-
ция» [15] утверждала начало «неотехнической фазы» в
развитии цивилизации- В полном соответствии с техни-
цистским духом надежды на гармонизацию городской
среды (урбанистические исследования составляли один
из основных его научных интересов), устранение за-
грязнений угольной промышленной эры и раскрытие
потенциальных возможностей, заложенных природой в
человеке, Мамфорд связывал с новыми источниками
энергии (электричеством), новыми материалами (нефть,
искусственный каучук) и новыми средствами связи (ави-
ация, автомобиль, радио). К середине 40-х годов он
утратил доверие к технологии коммуникаций в связи с
тем, что она вытесняет, подменяет мораль и высшие
Ценности. В 50-60-х годах (например, в работах «Транс-
формация человека» 1657 г. и «Миф о машине» 1967 г.
[16; 17]) Мамфорд уже не просто разделял широко рас-
пространившееся разочарование в современной техни-
ке, которое в немалой степени было связано с распро-
странением суперновой ядерноЙ энергетики, но вышел
со своими опасениями за пределы академической дея-
тельности, с тем чтобы выполнять гражданский долг по
аащите человеческих ценностей от технической циви-
^оации. Активная социальная позиция ученого способ-
ствовала тому, что его называли «народным интеллек-
туалом», «духовным луддитом» (см. соответственно: [19,
I 11, 29]). В этот период Мамфорд ставил под сомне-
е как раз то, в чем технократ Гэлбрейт не считал
можным сомневаться. Его цель — «подвергнуть со-
Ию как исходные посылки, так и прогнозы, на кото-
84
Раздел I
рых основана наша приверженность к существующей
форме технического и научного прогресса как цели -»•
мой по себе» [4, 225].
Такая радикальная переоценка роли техники связг на
с тем, что Мамфорд за свою долгую жизнь мог самм^
достоверным способом, посредством личного опыта к
наблюдения убедиться, как не одно поколение нов»!
технологий приводило к непредвиденным (по отнопн-
нию к его собственным эстетическо-утопическим ожи;.*
ниям) результатам, плачевным для человека, социалц
ной гармонии, для живого мира в целом. Однако фунд>
ментальное основание его решительного отхода от т< я
ницистского видения социальных перспектив связано и
с личным опытом, а с различиями общетеоретически!
характера. Его взгляды на технику с самого начала был
гораздо шире. Если технократ (скажем, Веблен, с идея-
ми которого Мамфорд знакомился не только по книгам
но и при личном общении) рассматривал технику
чистом виде и сводил богатство социальной реальност!
«модернового» периода к индустриальной системе, а
доминирующую роль в развитии этой системы и обще
ства в целом отводил средствам производства, то Мая
форд, наоборот, с самых первых своих работ вывод*
технику из узких рамок современности и индустриализ
ма в глубину истории, исследовал ее смысл с то-»к«
зрения человека как отдельного социо-биологическое
существа, с точки зрения среды человеческого обитали
и жизнедеятельности.
В целом социальную теорию Мамфорда можно яЯ
значить как органическую, что не следует смешивать
органицизмом XIX в., который проводил прямые анаж
гии между обществом и организмом и развивал их в дух
социального дарвинизма, что противопоставляло общ*
ство и единичного человека природному миру и предо
лагало конкурентную борьбу. Органическая теория W *м
форда стоит ближе романтическо-традиционалистск-. mi
представлению о гармоническом единстве и функции-и
ровании. Для него общество — это целое, состоящее не и
отдельных частей с определенным функционалы* >*Я
предназначением и подчинением, а из множества
дельных автономных целых, каждое из которых име-*
собственное предназначение и, соответственно, по д~>б
85
* 4 труда, механизированных,
л13в°Дства, набора технологиче<
^организованного знания», т.е.
Чесса производства и сбыте
рой воле вступает с другими целыми во взаимоотноше-
ния (солидарности, взаимопомощи, например, но и взаи-
мозависимости в том числе) для достижения единой
цели -— органического развития каждого и всего обще-
ства. При этом общество (или общность любого другого
масштаба — город, например) понимается им как откры-
тая система, постоянно стремящаяся к состоянию «дина-
мического равновесия» между человеком, обществом,
средой, а также между отдельными членами общества
(см. подробно: [10]).
Естественно, такие общетеоретические установки, де-
лающие акцент на социальной психологии и социальной
экологии, в корне отличались от тех, на которых стро-
ятся чисто технократические концепции. Механическое
соединение отдельных частиц по иерархическому прин-
ципу строгого подчинения в понимании социального
устройства, технологический детерминизм, стремитель-
ная экспансия технического развития как содержание
социальной эволюции, квантификация как предпочти-
тельный тип интеллектуальной деятельности — все эти
непременные положения технократической философии
Мамфорд признает неадекватными социальной реально-
сти и ее естественным, органическим интенциям [16,
105]. Он считал наиболее соответствующей природе че-
ловека и общества организацию типа симбиоза и посте-
пенное развитие внутри их «органических пределов»
всех потенциальных возможностей, рациональных и не-
рациональных (последние вне рассмотрения и расчета
технократов), включая религиозные, эстетические,.нрав-
ственные, творческие в самом широком смысле слова
Наиболее наглядно теоретические расхождения Мам-
форда и технократов проступают в трактовке самого
Понятия техники. У Мамфорда оно больше по объему.
Характерно, что именно в приближении к мамфордов-
©Кому расширенному пониманию техники пошла эволю-
ция всей технократической парадигмы в конце XX в.
омимо компонентов техники, наличествующих у Мам-
„,.Рда и У технократов, а именно непосредственных ору-
машинных средств про-
ских знаний и умений и
самой организации всего
1, Мамфорд вводит в со-
86
Раздел I
став техники еще статические компоненты, которые он
описывал одним термином «контейнер», имея в виду
такие вещи, как дом, завод, город, защитный ров, загон
для скота, любые баллоны для жидких веществ и пр.
Рассмотрим подробнее содержание, которое Мамфорд
вкладывал в перечисленные компоненты.
В работе «Техника и природа человека», изданной <
сокращениями на русском языке, Мамфорд писал: «Ору
дийная техника и наша производная машинная технику
являются лишь специализированными фрагментами б?;о
техники: и под биотехникой понимается все необходимое
человеку для жизни» [4, 226]. Термином «биотехника!
он пытается охватить всю совокупность социальных
природных, культурных, антропологических явлений
которая составляет единое, органическое тело общества
Рассматривая технику с точки зрения такого целого и I
его исторического прошлого, Мамфорд приходит к за
ключению, что изначально техника была жизнеориенти
рована, а не узко трудоориентирована. По его словам
«техника, вплоть до нашего нынешнего времени, никогд
не была отделена от большой культурной целостности, «
еще менее техника господствовала над всеми остальны
ми институтами» [4, 230]. При этом самым первым технл
ческим приспособлением у человека, как считал Мам*
форд, было его тело, которое он осваивал в самых разя
ных направлениях, для самых разных целей. « Человек,-
писал он,— является главным образом использующа
ум. производящим символы, самосовершенствующимся
животным» [Там же], которое, прежде чем изменять I
осваивать окружающий мир, должно было сделать ий
себя человека. Ясно, как далеко такое предстевление С
сущности и происхождении человека находится от фот
мулировки «труд создал человека». Она неприемлем*
для Мамфорда. Символическая деятельность человек* I
прежде всего создание языка, воспроизведение обычае,
религиозных ритуальных обрядов, творческое созиданЧ^И
символов и эстетических ценностей — вот те перспектй^И
вы и одновременно пределы, которые для МамфорД^И
определяют развитие человека, общества и роль техниИМ
как вспомогательного средства в этом развитии. Та.з’^И
взаимоотношение человека и общества, с одной стороньчв
и техники — с другой, можно было бы определить п?° >1
Глава вторая
87
тивоположным относительно технократического опреде-
ления образом — как культурный детерминизм, если бы
ученый ограничил свою концепцию рассмотрением тех-
ники как орудий труда и ее отношений с социальным
миром.
Однако Мамфорд исследует также и отношения тех-
ники с природным миром, причем не только с целью
определения исторического, реального и идеального типа
такого отношения, но пытаясь осмыслить саму технику
как часть окружающей человека среды. В этом пункте
своей концепции техники Мамфорд наиболее удален от
классического технократического подхода и близок к
новейшему интеллектуальному движению. В его харак-
теристике с технократической точки зрения, природа —
это всего лишь то, что должно быть полностью освоено,
полностью использовано и подчинено интересам разви-
тия техники и промышленного производства, человек в
этой системе в качестве своей высшей цели имеет уста-
новление господства над силами природы с помощью
технического оснащения и устремляется к такому состо-
янию, «при котором он не только завоюет природу, но
полностью отделит себя от органической среды обита-
ния» [4, 225]. Такой порядок вещей для гуманистически
И органически ориентированного мыслителя противоес-
тествен. По мнению Мамфорда, далеко не всегда даже в
древности, когда человек был наиболее беспомощен пе-
ред природными стихиями, его технические эксперимен-
ты были нацелены на овладение природой. Часто техни-
ческая мысль была подчинена эстетическому, религиоз-
ному самовыражению, когда культовые, архитектурные,
Музыкальные или живописные потребности вызывали к
ясизни технические изобретения. В представлениях Мам-
форда материальные объекты, созданные человеком с
Утилитарными и неутилитарными целями, в замкнутом
пР°странстве помещений и под открытым небом, стано-
вЯтся частью окружающей среды, искусственной частью,
Рядом и вместе с которой человек вынужден жить и от
^°торой он в некоторых случаях уже не может освобо-
иться (вспомним хотя бы мертвые зоны АЭС и неунич-
е Ка1;мые отходы этой технологии). Такой взгляд указы-
еееТ на нростой, в сущности, факт, что техника во всех
°Роявлениях создается человеком в соответствии с его
88
Раздел
конкретными целями и определенными ценностями. ЭтЛ|
означает, что техника не только влияет на общества ц|
заставляет его приспосабливаться к себе (на чем насг. и-д
ивают и останавливаются технократические и техьц-И
цистские концепции), но и испытывает влияние челот .;Л|
ческих ценностей, принимает формы им наиболее oti . .1
чающие Логическим выводом рассуждений Мамфор дЛ
стало признание необходимости контролировать прежде j
всего цели и ценности, закладываемые в новые техноЛ»
логии. 1
Понимание техники как сосредоточения знания
обеспечения власти содержится в концепции Мамфор
да о Мегамашине. Зарождение современной техники а
соотносит не с каким-либо конкретным изобретег”/е«
машинного устройства, а с изобретением архетипа на
шины — некой совокупности и комбинации специали
зированных, выполняющих определенные функции та
стей, которые вместе под контролем человека затрат"
вают энергию для выполнения заданной работы. Это
архетип известен в истории, по мнению Мамфорда, за<
долго до начала эпохи индустриализации и урбаниза
ции, с которыми обычно связывают также и начало то««
что принято называть «техническим прогрессом», а имев
но в III тысячелетии до н.э. в Древнем Египте, в та
называемый век пирамид. Первой архетипической фор
мой машины были «невидимая», или «человеческая»,
машина, все части которой состояли из живых лкще1
при этом «каждому предназначалась особая должно: гь
роль и задача, что и обеспечило в конечном итоге rjHi
мадную производительность и грандиозные проекты это
великой коллективной организации» ([7, 84—85]; см. "М
же [4, 233J). По сути это было создание определениов
типа социальной организации — жесткой, иерарх]-.'Н
ской, с единым центром управления, в пределе тот* я»
тарной. В самой общей абстрактной форме это открыл!
человечества можно обозначить как открытие формил]
ной, или технической, рациональности, которая послу
жила образцом для всех последующих форм механи*№
ской организации.
Мамфорд выделял несколько видов Мегамашины, ] м3
личавшихся по целевому профилю: политическая, тру
довая, военная, коммуникационная. С точки зре“И
Глава вторая
структуры любая Мегамашина содержит три, так ска-
зать, физические части: во-первых, большие массы лю-
дей, исполняющие отдельные операции, и две интеграль-
fib7e части, приводящие машину в действие,— это группа
(более или менее многочисленная), составляющая «на-
дежную организацию знаний» (вспомним «Генеральный
штвб индустрии» и советы техников у Веблена), и группа
людей, составляющих трансмиссионный механизм пере-
дачи и проверки выполнения приказов. Обе интеграль-
ные части, по Мамфорду, представляли собой изначаль-
но организации иерархического типа с первосвященни-
ком и царем на вершине. Мамфорд полагал, что особа
царя, осннщенная божественной силой в лице высшего
жреческого сословия, сыграла исключительную роль в
создании Мегамашины. Именно царская власть, стремя-
щаяся к экспансии и утверждающая божественный по-
рядок, нуждалась в подобной машине принуждения и
задавала ей совершенно ясную цель — наглядно мате-
риализовать веру в величие и всемогущество царя по-
средством строительства гигантских пирамид. Таким об-
разом в самых исторически первых мегамашинах Мам-
форда, рассмотренных с точки зрения властных отно-
шений, содержалось представление о технике и знании
как исполнительной власти, подчиняющейся стоящей вне
и выше ее воле. Положение кардинально изменилось в
XX в., в «постисторическую» эпоху сверхиндустриализ-
ма, или «технологического общества», как ее называют
вслед за Ж. Эллюлем.
Преобразование Мегамашины, смысл которого состо-
ял в замене человеческих частей механическими и уда-
лении человека от непосредственного создания конечно-
То продукта его труда, и экспансия механической техни-
Ки привели к тому, что эта «механическая экспансия
саМа по себе стала высшей целью, а машина при этом
Уйсе одновременно была необходимым средством и ко-
нечным результатом» {16,105]. Мегамашины XX в., вклю-
ющие в себя и обширную социальную организацию и
гантские технические возможности (многочисленные
Роекты военно-промышленного комплекса, или корпо-
чии Гэлбрейта), отличаются, как считает Мамфорд, от
за еТ° пР°°браза прежде всего тем, что верховный центр,
*°Щий цель, переместился вовнутрь машины [13,
so
Раздел I
449]. Система Мегамашины замкнулась на себе,
самодостаточной и закрытой, из нее были удалены
несущественные человеческие жизненные заботы Г-а
человек стел рассматриваться как вещь, лишь с тоv
зрения его полезности для машины, и вынужден при». *
сабливаться или соответствовать Мегамашине. Чел< г,
оказывается вторично принужденным (по отношение
мегамашинам древней истории, когда он был принужд
отказаться от всех других видон жизнедеятельности
отдавать все свое время трудовой деятельности) в в
сплошной автоматизации и компьютеризации к прим
тивному наблюдению за кнопками. Говоря словами W «
форда, человек «оказывается лишенным функций безр
ботным существом».
Мамфорд не раз отмечал, что в основании всех с
временных достижений технической рационельны
лежат иррациональные иллюзии о всезнании жре^эи
всемогуществе фараонов. По его мнению, в XX в. «ж
первоначальные иллюзии не стали менее иррационаj
ными», они лишь приписываются другим субъектам да
ствия. Всезнание и всесилие теперь — атрибуты сам
Мегамашины технической рациональности, т. е. научд
го знания и материализованных технических объе то
Иррациональность, однако, присутствует в сегодняшя
технологической цивилизации не только в ее унас.гед
ванной мифологической вере в непогрешимость и абс
лютную власть компьютеризованного интеллекта, hu I
безумии ее конечных целей, которые Мамфорд опред
ляет как коллективное самоубийство. Известна его »
тафора, которую он использовал для описания си и)
менного общества,— это автомобиль без руля упрыМ
ния. наполненный пассажирами и мчащийся к 6eaj
(см- [13, 450]).
Несмотря на столь пессимистическую оценку, М»
форд не отрицает абсолютно автоматизированную, 1
шинную технику. Враждебность ее по отношению к
веку и окружающей среде привнесена самим человек
Усвоение именно этого положения дает, по его мне "И
человечеству шанс миновать катастрофу. Главным • я
чевым моментом реорганизации должно стать вынес -Я
центра, определяющего ценностную ориентацию и це
для машинных технологий, за пределы Мегамаши—В1
Глава вторая
91
}бтество’ а высшим критерием их развития и распро-
^ранения надо избрать жизненные ценности отдельного
1еловека. Возрождение социальной гармонии, органиче-
•кой целостности общества, человека, природы и техни-
ки Мамфорд видит в двух встречных направлениях- Во-
первых, через «обдуманное, широкомасштабное разру-
шение Мегамашины, во всех ее институциональных фор-
мах, с перераспределением силы и власти к меньшим
единицам, более открытым примому человеческому кон-
тролю» [4, 238], и, во-вторых, через восстановление по-
крывающей все общество сети самых разных доброволь-
ных сообществ и ассоциаций людей (профессионального
и досугового характера), развитие местных (сельских и
городских) инфраструктур общения и возвращения на
эволюционный путь симбиотического взаимодействия
человека со средой (естественной и искусственной), в
котором техника будет играть роль посредника, а не
властелина.
4. Новейшие формы техницистских воззрений
(компьютерная футурология, рискология)
В последней четверти XX в. в американской техно-
кратической традиции произошли качественные изме-
нения, которые в самом общем виде можно охарактери-
зовать как переход от авторитарной технократии к кри-
тической. В теоретическом отношении критичность со-
вР*менных социальных теоретиков техники выразилась
® смягчении принципа «технологического детерминиз-
taa“, в отказе от абсолютной веры в технический про-
гресс, в признании амбивалентности технических но-
вовведений, в расширении состава специалистов самых
Разных научных дисциплин, допущенных к принятию
гпений о новых технологиях (вспомним, что в класси-
ском варианте к решению этого вопроса допускался
ви Ктически лишь ограниченный круг технических спе-
u0gni4CTOB)' Столь существенные изменения были ответ-
т Реакций на концептуальную гуманистическую кри-
аци В Рамках науки и реальную онтологическую ситу-
ла глобального технологического риска, создавшуюся
Планете в связи с экспансией сверхсложных техноло-
92
Раздел I
Глава вторая
93
гий в мирной и военной промышленности. Попытки цу
образования закрытой жесткой системы взглядов в .»
крытую связаны не в последнюю очередь с общей г’ц
билизационной тенденцией этого времени. Технократ
ческая мысль существует ныне е двух отчетлиц
формах — в форме футурологических проектов та
пъютерного, или информационного, общества и в fa
ме идеологии практической деятельности по оцез
технологического риска.
Концепции будущего, основанного на новом компле»
коммуникативных технологий, включая компьютера
технику и новейшие типы связи, в своей основной иа
демонстрируют свою верность технократическим ц- hi
стям в большей степени, чем стремление к ревизии
изменению диктата техники в жизни общества и инди»
да. Примерами текого рода могут служить, напрем
книги Дж, Мартина «Телематическое общество. Вы
будущего» (1981) и Дж, Нейсбитта «Мегатеиденции: ;
сять новых направлений в изменении нашей жиэи
(1982). Их авторы следуют логике однолинейной пос,
довательной смены поколений технических средств, «а
дое из которых снимает все негативы, обнаруживши
в предыдущем поколении. В данном случае преет»
технический и, следовательно, социальный связывая
с неограниченными возможностями компьютерно-иг.ф)
мационной сферы. Заметим, что в начале 70-х г эД<
подобных концепций не было, ибо не было еще >4
стрии персональных компьютеров и ни один футуря
не предсказывал ее близкий триумф. И, например е»
цепция «постиндустриального общества» Д. Белла 1973
с наибольшими основаниями претендовавшая сред»
гих на теоретическую новизну, оставалась вполне тра
ционно технократической и отражала, по сути, .»»
смену приоритетов внутри индустриального общества
от промышленного производства в пользу произвол^
услуг. В самой индустрии — расширение слоя «6«1
воротничков»; в социальной структуре, в образован^
науке — главенство теоретического знания. Имен г о
счет перехода приоритета от прикладного, технолог И1
ского знания к теоретическому Велл предполагал в
можность смягчения реального технократического I
рядка. Однако, по мнению одного из самых ярких прэ!
гандистов компьютерного общества — А. Тоффлера, кон-
цепция Белла и подобные ей (он упоминает, в частности,
«технотронную эру» 3. Бжезинского) вовсе не означают
качественно новой стадии общественного развития, не-
кой «пост»-стадии, следующей за индустриальной. Он
считает изменения и явления, описываемые и ожидае-
,дые Беллом, лишь расширением индустриализма (20, 9,
186'167], скорее «супер-», чем «пост»-индустриальным
порядком.
Действительный прорыв в новую цивилизацию Тоф-
флер (как и другие упомянутые выше авторы) связывает
с чисто техническим нововведением — компьютером в
совокупности со всеми видами связи — и его массовым
распространением по индивидуальным рабочим местам,
внедрением в домашний быт. В этом он остается последо-
вательным техницистом, но далее он впервые в истории
социологической мысли разводит технику и индустрию,
которые всегда были неразрывны в концепциях техно-
кратии Веблена, Гэлбрейта и в концепциях индустри-
ального развития. Тоффлер видит будущую цивилиза-
цию «одновременно технической и антииндустриальной»
[20, 10], тогда как, например, Дж. Мартин вполне тради-
ционно трактует революционизирующее воздействие
компьютерной техники в терминах роста индустрии и
национального совокупного продукта [14, 11].
Рассмотрим подробнее концепцию «третьей. волны»
Алвина Тоффлера (род. 1928), поскольку она выгодно
отличается от уже упомянутых и других описаний ком-
пьютерного будущего гибкостью, теоретической обосно-
Нннностъю, целостностью и отражает сложность модифи-
каций технократической мысли конца XX в. Справедли-
Ности ради надо сразу же сказать, что позиция Тоффле-
Ра по отношению к технократической традиции в
^Цйологии отнюдь не охранительная. Свою концепцию
называет «практопией», или практической уто-
0 что на деле означает стремление к реалистической
Ле настоящего и ближайшего будущего, когда кон-
1;я "роится от реального положения дел в социаль-
на Мире, а не от теоретической аксиомы к конструиро-
Б^° Реальности. Концепция «третьей волиы» Тоффле-
ра гата по социологическому содержанию и выходит за
и проблематики «техника—общество—человек», ин-
Раздел J
тересующей нас в данной работе. Рассмотренная име«»
с этой точки зрения, она указывает на преемственна
мамфордовской линии гуманистической техники, я |
вебленовско-гэлбрейтовской линии производящей rq
ники. Тоффлер видит в сегодняшнем дне реальные щ,
посылки для осуществления мамфордовских пожелай
об установлении органического единства техники и ip
роды, о появлении техники, отвечающей непосредсть
ным потребностям отдельного человека и пр. Прич
концепцию Тоффлера можно представить одновремц
как отражение реальных изменений не только в те> »
ческой сфере, но и в социологическом мышлении. Эти
точка зрения одного ученого, но изложение новой
дигмы, которая вытесняет еще недавно господств! si
шую жестко технократическую.
Прежде всего концепция Тоффлера означает о*»м
от идеи прогресса, бесконечного числа стадий роста,
которой основывались почти все теории развития в :
циологии XIX—XX вв. Реалистическая позиция автл
однозначно приводит к выводу, что бесконечный й Щ
стриальный рост ведет к гибели, истощению природы
подавлению человека, к социальным катаклизмам,
гигантским технологическим и экологическим катает^
фам и что такой рост не может быть действитехы
целью человечества. Тоффлер предпочитает описыва
историческое развитие в терминах непрерывного нои
вого движения Это позволяет ему видеть буд
человечества вне индустриального роста. Если первая
вторая волна Тоффлера, т. е. аграрная и индустрии
ная эпохи, вполне совпадают с обгцесоциологиче'К
представлением об основном содержании историчен
процесса — переходе от традиционного общества к
дустриальному, или от военного к промышленному;
его третья волна — попытка выйти из этой теоретИ
ской схемы, связать будущее человечества с создан,
новой цивилизации с иными, неиндустриальными tl
ностями
Итак, по мнению практического утописта Тофф.,?
«вторая волна» произвела в числе многих два тай
изменения, которые сами по себе сделали невозможл
дальнейшее «нормальное протекание индустриал LJ
цивилизации» [19; 20]. Это — достигнутые предела
Глава вторая
«войне против природы» и в добыче дешевой энергии
[Там же]. Индустриальная цивилизация находится в кри-
зисе, и Тоффлер утверждает, что это не повторение уже
имевших место экономических кризисов перепроизвод-
ства, но кризис структуры и всех ценностей этой соци-
альной системы. Единственное, что можно достоверно
наблюдать, говорит Тоффлер, это развал основных прин-
ципов индустриализма и появление иных принципов но-
вой эпохи, от понятийного обозначения которой Тоффлер
пока что воздерживается, описывая ее содержательно.
Нынешнее поколение людей живет в условиях коренного
«реструктурирования» общества.
Среди «железных» принципов, целиком описываю-
щих индустриальный образ жизни и социальное функ-
ционирование всех подсистем общества, Тоффлер назы-
вает одним из первых стандартизацию, т.е. массовое
производство, воспроизводство и потребление стандарт-
ных товаров, услуг, действий, касающихся как индиви-
дов, так и организаций, целых отраслей. Принцип ма-
ксимизации отражает стремление индустриального про-
изводства к увеличению затрат, объемов производства,
прибылей, укрупнению структур (вспомним хотя бы ги-
гантские корпорации или, вне промышленной сферы,
мультигорода, мультиуниверситеты). Крупные структу-
ры предполагают и два других Принципа — обязатель-
ную концентрацию финансовых и других средств, люд-
ских ресурсов, территориальную экспансию, и центра-
лизацию управления. Машинная индустрия задает, по-
мимо этого, еще и принцип синхронизации, касающийся
образа жизни в целом. Он означает, что машинные рит-
«ы труда переносятся во все сферы социальных связей,
в работу транспорта, зрелищных учреждений, служб
Ыта, банков и пр. Полное представление о схеме устрой-
ства и функционирования индустриальной системы Тоф-
Флера достигается добавлением принципа специализа-
Но*4 Смысл этого принципа состоит в том, что началь-
е Разделение многогранной жизнедеятельности чело-
на трудовую и нетрудовую, о которой говорилось у
аЬ1Ф°Рда, в течение второй волны цивилизации вело к
ств ЬНейшему разделению труда, разделению производ-
аа и потребления, разделению видов знания, т.е. к
Иой специализации, дроблению видов художествен-
SB Раздел I
ной деятельности. Все эти принципы второй волне
период ее завершения и распада привели к утвержу
нию «блип-культуры», культуры эксперта, узкого щ
циалиста-аналитика, когда отсутствует целостная ка
тина мира и он предстает лишь в виде отдельных ।
сочков, фрагментов, «блипов», описание которых да|
эти самые специалисты.
Очевидность распада эпохи второй волны для Tq
флера связана именно с тем, что ныне живущие пок^
ния наблюдают процесс замещения этих принципов
противоположные, которые указывают на иное, неин,
стриальное направление социального будущего. Сия
дартный и массовый характер поведения, потреблен^
пр. сменяется многообразием и малосерийностью в
водимых образцов продукции. Тенденция к децентр<ц
зации на самых разных уровнях управления берет зе,
над жесткой иерархией с единым центром — тщ
властных отношений, явно преобладавшем в индусг)
альном мире последнего столетия. На место стрем.’**
к захвату максимума, гигантским масштабам пре,*34
ятий приходит реальное сокращение затрат энер»
ресурсов, финансов, потребления, разукрупнение "р
низаций. Единый ритм автоматизированного труда л<л
ется, ему на смену приходят асинхронные скользящ
индивидуальные графики труда, стирается грань ме<
трудовым световым днем и вечерне-ночным отд*«|
Все больше появляется видов труда, не требующих к
центрации рабочей силы и средств производства в
деленном специальном месте. Прежде всего здесь имв
ся в виду труд на дому за персональным компькг.-*|
и т. п.
Все эти изменения и реально ощутимый процесс «
структурирования» американского общества в о^и
своей имеют компьютерно-коммуникативную техно
гию, задавшую принципиально новые ориентиры с»&
ству. Вместо совершенствования механических уси!
которое представляли собой все предыдущие техноло
ческие новаторства вплоть до атомной энергетики. I
новится возможным совершенствование человеческ
интеллекта; вместо энергетических затрат — инф< о'
ционный обмен. В совокупности эти процессы лиШ»
индустрию центральной роли в обеспечении nporj’'®
Глава вторая 97
Ныне прогресс связывается, по мнению Тоффлера, с
многообразием социальных форм и видов деятельности и
скоростью обмена информацией. Порядок в такого рода
цивилизации достигается уже не жесткими предписани-
ями и контролем из центра по каналам бюрократии, а за
счет интенсивности поступления новой информации и
соответствующих ей изменений.
Информация, наряду с компьютерно-коммуникатив-
ной техникой, играет в концепции Тоффлера роль ре-
волюционизирующего фактора в создании общества
третьей волны. В этом пункте заметна преемственность
с технократической традицией в социологии в той ее
части, которая устанавливала закономерную связь меж-
ду знанием и властью. Тоффлер, утверждая, что «идея,
согласно которой знание означает власть, устарела»,
буквально следом говорит, что «для обладания властью
сегодня необходимо знание о знании» [6, 129].'-Под соче-
танием «знание о знании» Тоффлер понимает «метаин-
формацию», а власть означает у него обладание, кон-
тролирование, управление информационным потоком. С
исторической сцены ушло значимое для индустриаль-
ной эпохи «знание как делать вещи» — это фиксирует
практический реалист и футуролог Тоффлер. Но им
остается незамеченным, что его собственная точка зре-
ния представляет незыблемый и ныне постулат техно-
кратического мировоззрения — знание это власть, толь-
ко произошла очередная замена типа знания. Анало-
гично Веблену Тоффлер дополняет старинные факторы
производства — землю, труд и капитал, основными ха-
рактеристиками которых были их конечность и закреп-
ленность за собственником,— особым видом знания, ин-
формацией, которая не имеет границ и определенного
собственника, ее могут использовать множество людей
одновременно [6, 122]. Прав Т. Роззак, известный кри-
тик технократической идеологии 80-х годов, утверждая
8 работе 1987 г. «Культ информации» [19], что «инфор-
мация» постепенно занимает место Бога. Надо огово-
риться, однако, что адресат критики Роззака в данном
Случае не Тоффлер, но наличие весомого остатка глав-
« идеологической компоненты «второй волны» — тех-
и°крэтической теории — в тоффлеровской концепции
неоспоримо.
43а«- 3309
98
Раздел I
Сложнее вопрос о фигуре самого технократа в постищ
дустриальном, информационном будущем Тоффлера. В «
уже отмечалось, Тоффлер видел результатом действм
специализации, прежде всего в производстве и в науке,
возведение на пьедестал эксперта — трансформирован
ного образа вебленовского технократа — узкого специа
листа, знатока пусть самой малой области знания. При
чем этот высокий социальный статус вырабатывался, и
тщательно охранялся узкими корпоративными группах
специалистов, категорически не допускавшими к кака
му-либо обсуждению профанов, в число которых входм
ли не только обыватели, но и специалисты других обла
стей. По мнению Тоффлера, это то положение, котгчи
более не удовлетворяет потребностям общества в вс го
здании целостной культуры. Власть и священную корщ
ративную замкнутость экспертов следует ограничив
(стремление к таинственности и секретности носите’#
знания отмечал и Мамфорд, говоря о египетских жреца]
носителях знания времен создания Мегамашины), и! ф
флер видит в сегодняшнем американском обществе ре
альные попытки сделать это. Он имеет в виду расширв
ние круга участников, допущенных к обсуждению како
го-либо жизненно важного вопроса (строительство ново
АЭС или выпуск нового пищевого продукта, напримерп
к процессу принятия решения по нему, за счет непрс
фессионалов.
Однако основное средство в преодолении культа спи
циалиста и узкого профессионализированного вид* tM
мира у Тоффлера сосредоточено не в области человечи
ских отношений или в самом человеке, а в компьютер • о«
интеллекте, который может воссоздать единую chrtv .и
ческую картину мира, утерянную вследствие преобл; ДР
ния рационалистического аналитического мышлении
течение последних трехсот лет. Иными словами, опя1
надежды человеческого общества на стабильную, raprfl
ничную жизнь связываются с техникой, которая доляЯ
в известном смысле преодолеть саму себя, вывести чоЛ|
вечество из пут технической рациональности, стать fti
лее гуманной, чем сам человек индустриальной эгю*
Подобные рудименты техницистского мышления не о’Я
ются незамеченными в американской социологии. До^тЯ
точио привести’здесь уже упомянутую работу Т. РоззаЯ
Глава вторая
[19], в которой он, анализируя литературу по компью-
терной социальной футурологии, говорит о создании но-
вой мифологии с культом информации и искусственного
интеллекта внутри нее.
В пределах американской социологии конца XX в.
отчетливо просматривается еще одна новая форма тех-
ницистского мировоззрения, которой в отличие от Тоф-
флера не свойственны рассуждения об ущербности каль-
кулирующего специализированного знания и которая на
практике своей собственной деятельностью подтверж-
дает высокий статус научной экспертизы и несколько
отрезвляет эйфорию компьютерных футурологов. Эта
новая форма, носящая название «оценка технологиче-
ского риска», представляется сегодня практическим во-
площением общей переориентации жесткого стандартно-
го технократического мировоззрения в сторону его смяг-
чения. Это происходит путем принятия в свою систему
ценностей критической установки по отношению к тех-
нике и допуска к оценке новой технологии и техники
социальных, правовых, экологических, гуманистических,
эстетических, медицинских и пр. аргументов. Тем самым
чисто техническое описание техники безопасности и фи-
нансовая смета, прилагаемые к любому проекту, превра-
щаются в сложное социальное действие по принятию
ответственного решения о введении новой технологии
или постройке нового технического объекта с предвари-
тельной научной экспертизой самого широкого диапазо-
на, парламентскими слушаниями, а нередко опросами
мнений населения и публичными дискуссиями. В США
Появление оценки технологического риска в указанном
новом социальном смысле исторически совпадает с пред-
ставлением в Конгресс первых проектов атомных элек-
тростанций с последующим включением в сферу ее ин-
тересов практически всех видов технологий. Становле-
КИе этой научной отрасли сопровождалось параллель-
ным активным законотворчеством, направленным на
Регулирование технического прогресса
Так, расширение производства персональных компью-
теров и особенно создание отраслевых компьютерных
тем {почтовых, банковских и пр.), ставшие заметны-
с середины 70-х годов, привели не только к новым
РМам социального общения, на чем делает акцент ком-
100 Развел X
пьютерная социальная футурология, но и к новым соци-
альным проблемам, новому виду преступности в т.н
числе. Одновременно с распространением компьютера >й
техники начались и исследования по оценке ее рис а
длл общества, человека, и в значительной степени
основе этих исследований стало разрабатываться не
имевшее аналогов в истории законодательство по ком
пьютерной преступности и регулированию пользователь
ских и контролирующих функций внутри информации
них потоков. Особенность «оценки технологического ри
ска» как самостоятельной области научного исследок»
ния, или «рискологии» (термин Ю. Н. Давыдова), состоит
в ее максимальной приближенности к политической сфс
ре, ведь она играет определенную роль как в деятель
нести исполнительной власти (имеется в виду выдач
лицензий на проекты), так и для законодательной вл-j
сти (упорядочение отношений общества с технико-тел
нологической средой, им создаваемой). Рассмотрения.» <
такой точки зрения рискология означает, что в обни
ственном сознании началась кардинальная переоцени
ценностей техники. От пассивного наблюдения за хода,
«научно-технического прогресса» и ожидания всеобще!
благоденствия, неминуемо следующего из него, обще» т-(
во переходит к контролю, нередко выражающемуся в
отказе от проектов, по-прежнему выдаваемых их со
здателлми за прогресс. Иными словами, в прошлое ухо
дят принципы индустриально-технократической идеи
логии —• laissez fajre и laissez innover — принципы не
вмешательства во внутренний самозаконный про. еа
разворачивания и самосовершенствования техническс
рациональности.
В рамках социологического знания появление «риске
логии» означало не просто расширение предметной об
ласти, хотя до этого техника рассматривалась в эмпири
ческой социологии лишь в связи с производствен
процессом на организационном уровне. Оно означал
новаторское стремление эмпирической социологии р*я
венчать миф о всесилии техники, о прогрессивном »
рактере ее способности к саморазвитию. Социология
новой своей форме — рискологии, или экспертизы тев
нологического риска,— стремилась взять на себя ро'
ведущей научной дисциплины в этой меясдисциплинар
Глава вторая
101
ной области знания, так как именно социология облада-
ет не только особыми знаниями и методами наряду с
другими, но и необходимой для выработки окончатель-
ного решения широтой взглядов на общество в целом. В
таком направлении формулировал задачи национальной
социологии в 1984 г. на ежегодном собрании Американ-
ской социологической ассоциации тогдашний ее предсе-
датель Дж. Шорт, констатируя становление рискологии
в течение предшествующего десятилетия (подробнее см.:
[1; 5]). В переориентации социологии на мир техники
видел в начале 80-х годов стабилнаационные перспекти-
вы ее развития Дж. Уайнстейн. По его мнению, социоло-
гия должна выйти за пределы чисто академической
дисциплины, должна стать составной частью современ-
ной технологии. Такая «постакадемическая социальная
наука есть кратчайший путь к междисциплинарному
исследованию социальных предпосылок и последствий
техники с целью внедрения знания социальных отноше-
ний в процесс нововведений, в образование специали-
стов и другие виды практической деятельности...» [22,
266]. Однако провозглашенная задача создания теорети-
ко-эмпирической социологии техники оказалась доста-
точно сложной, к середине 90-х годов стало заметно
определенное теоретическое отставание. Более того, ста-
ло заметно перемещение общетеоретических поисков в
сферу социальной философии. Принципиально важно
отметить (хотя бы в форме простой констатации), что в
имеющихся теоретических описаниях общества постин-
дустриальной эпохи с позиций нового видения техники,
Центральным системообразующим понятием является
понятие глобального технологического риска (в отличие
°? компьютерной футурологии, исходящей из известно-
Го понятия технологического детерминизма). Значитель-
ней вклад в социологию техники сделан по вопросу о
пределах допустимого риска, по проблеме восприятия
Риска, в экспертизе общественного мнения. Сложности
Как теоретических изысканий, так и эмпирических ис-
следований в области риска заключены в самих уста-
вках этой научной дисциплины. С самого начала в ней
₽еДпринимались попытки объединить, согласуясь с
^Ремсними позитивистскими представлениям о научно-
пеобъедннимые вещи: мир ценностей, включая эти-
102 Раздел I
ческие нормы и обычаи отдельных стран, общечелси.*
ческие и индивидуальные ценности, с одной стороны
бесстрастные методы количественной оценки, калькули
рующие процедуры — с другой, на основе онтологи’ц
ского понимания риска в современном мире. Однг»
противоречие, изначально заложенное в рискологин,
верит не об ее неполноценности или бесперспективна
сти, а о том, что американская социология в этой свси
части развивается в русле общей тенденции по вы]><
ботке новых представлений о самой научности, нови
возможных форм науки об обшестве.
ЛИТЕРАТУРА
1. Буржуазная социология на исходе XX века. Критика новей el
тенденций. М., 1986. Гл. 2, § 1
2. Гэлбрейт Дж. К. Новое индустриальное общество. М., 1960
3. Гэлбрейт Дж. К. Экономические теории и цели общества. М
1076.
4. Новая технократическая волна на Западе. М., 1986.
5. Новейшие тенденции в современной немарксистской социол
гии: Материалы к XI Всемирному социологическому конгрессу. Ч.
М., 1986.
6. Тоффлер О. Прогнозы и предпосылки // Социологически0 ис-
следования. 1987. № 5. С. 118-131.
7. Утопия и утопическое мышление. М., 1991.
8. Bell D The coming of the post-industrial society A ventu м
social forecasting. N. Y., 1973.
9. Bernham J. The managerial revolution. N. Y., 1941.
10. Casillo R. Lewis Mumford and the organicist concept in <4
thought// Journal of the history of ideas. 1992. Vol. 53. №1.P. 91 11
11. Changing attitudes toward american technology / Ed. h
Th. P. Hughes. N. Y, 1975.
12. Elsner H. Tha technocrats. Prophets of automation. Syra-<
1S67.
13 Hughes Th. P. American genesis, a century of inventior I
technological enthusiasm. 1870-1970. N. Y., 1989
14 Martin J. Telematic society. A challenge for tomorrow. Er^l*
wood Cliffs (N. J.J, 1081.
15 Mumford L. Technics and civilization. N. Y., 1934.
16. Mumford L. The Transformation of man. L., 1957
17. Mumford L. The myth of the machine. Technics and hull,
development N. Y.. 1967
18. Mumford L. Pentagon of power. N Y., 1970
19 Roszak Th. The cult of information. (The folklore of сотри*
and the true art of thinking). N. Y_, 1987.
КЗ
20 Toffler A. The third wave. Toronto et al., 1081.
21 Veblen Th. The engineers and the price system. N. Y., 1936.
22 Weinstein J. SociDiogy/Technology Foundations of postacademic
social science. New Brauns wick—London, 1982.
Глава третья. ЧИКАГСКАЯ ШКОЛА В АМЕРИКАНСКОЙ
СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ: ОТ КРИЗИСНОГО
СОЗНАНИЯ К СТАБИЛИЗАЦИОННОМУ
1. У истоков американской социологической науки
Научная школа в социологии — явление довольно
редкое. Ее появление и долговечность обусловлены кон-
стелляцией самых разнообразных обстоятельств, среди
которых, как правило, упоминают наличие интеллекту-
ального лидера — основателя школы — и группы его
последователей, объединенных общими теоретическими
и профессионально-этическими установками, которые
представляются неординарными для своего времени;
стремление школы преобразовать и «обновить» дисци-
плину в целом; определенный институциональный ста-
тус (принадлежность к университету); формирование
интенсивного и регулярного интеллектуального обмена
(издание научного журнала как способа такого обмена),
налаживание дисциплинарных и междисциплинарных
связей; перспективы и возможности финансирования
Деятельности школы и, наконец, просто особенности ме-
ста и времени ее появления.
Чикагская школа — один из самых первых и самых
яРких примеров такой констелляции. Счастливое совпа-
дение и удачное сочетение вышеупомянутых условий
п°зволило ей занять доминирующее положение в амери-
канской социологии в период с 1915 по 1934 г.; ее роль в
институционализации социологии как академической
Дисциплины невозможно переоценить. «Тесно интегри-
*1 ®аиное местное сообщество преподавателей и сту-
нтов-выпускников, занятых в исследовательской про-
грамме по изучению города и сосредоточенных вокруг
2()1^ИХ пР°®лем> характерное для чикагской социологии
гОДов, почти не имеет аналогов с тех пор и по сей
104
Раздел
день» [2, 1[,— считает М. Балмер1. Основанный A. Cmc.-j
лом в 1892 г. первый в мире социологический факультг
в Чикаго бросал вызов не только старым университета!
Восточного побережья в деле воспитания интеллекту
альной элиты, но призван был положить начало амеря
канской социологической школе в отличие от евролей
ской традиции, не нарушая при этом преемственное”!
развитии социологической науки в целом. До основанц
факультета в Чикаго американская социология бы*?
представлена в основном работами «отцов-основате
лей» — Кули, Уорда, Самнера, Гиддингса, Росса, Смол
ла — и несколькими курсами пр социологии в универси
тете Брауна, Колумбийском и Йельском; однако ее аия
демический статус был далек от основательности и все
общего признания. Институционализация социологии
Чикаго была обусловлена во многом уже накопленным
тому времени теоретическим опытом и специфически»
обстоятельствами места и времени. Специфика же соега
яла в том, что в начале века и особенно после перво
мировой войны Америка начала играть новую роль
мировом сообществе, освобождаясь от комплекса про-
винциальности. Этому способствовали как бурное ра«
витие индустриализации, урбанизации, экономически
подъем, так и мощный поток эмигрантов из самых раз
ных концов разоренной войной и взбудораженной рева
люциями Европы. Американское общество столкнулось
проблемами социальной интеграции, стабилизации, со
циальной и культурной адаптации эмигрантских с< об
ществ, социального контроля в целом, разрешение коте
рых требовало эффективных реформ. Потребность в со-
циальных науках, прежде всего — в социологии, и тре
бования к ним были продиктованы насущностью эти
реформ. Чикагской социологии изначально был присЯ
пафос социального реформизма; основатель ЧикагсксИ
университета Уильям Харпер основной задачей согМ
логических исследований в университете полагал раз ре
шение конкретных социальных проблем. А. Смолл п?И
держивался той же идеи о амелиористском назначен^
1 Прежде всех это название — «Чикагская школа» — употребил
отношении социологов Чикагского университета Л. Бернард в с’=Г1в
работе «Школы социологии», ''публикованной в 1930 г., хотя они
себя так не называли [2. 22£|.
Глава третья 105
социологии Формирование и расцвет социологической
школы в Чикаго в большей мере обязаны «традиции,
которая предполагает, что эффективный социологиче-
ский анализ уже сам по себе способствует коллективным
усилиям, направленным на разрешение проблем, по-
скольку более ясное понимание социальной реальности
служит привлечению всеобщего внимания» [2, 23]. Уча-
стие студентов и профессоров университета в разного
рода городских реформах вызывало чувство особого,
«интимного», отношения к городу: Р- Парк, например,
писал, что для него Чикаго — «нечто большее, нежели
совокупность индивидов и удобств... нечто большее, чем
набор социальных институтов и административных еди-
ниц- Город — это, скорее, умонастроение, тело обычаев и
традиций... продукт природы, в особенности — челове-
ческой природы» [7, 57].
Такое отношение к городу во многом оправдывалось
тем, что «наглядность социальных проблем здесь была
большей, чем в других больших городах Америки», счи-
тает М. Балмер, вспоминая пулмановскую стачку 1894 г.,
беспорядки на Хаймаркет 1896 г., а также и тот факт,
что в начале веке (1900) половину населения Чикаго
составляли эмигранты (в основном немцы, скандинавы,
ирландцы, итальянцы, поляки, евреи, чехи, литовцы и
хорваты)2 [2, 13[- Миграция была одним из решающих
факторов, определивших содержание социального ре-
форматорства в Чикаго. Э. Берджесс дал впечатляющее
описание этого процесса: «Чикаго захлестывали волны
иммигрантов из Европы. Особенно велико было число
новоприбывших в период с 1890 по 1910 год. Первая
мировая война остановила этот поток, но сразу же по-
сле войны он возобновился с еще большей силой. К тому
времени, когда мы начали свои исследования, многие
этнические соседские общины уже прочно обосновались,
иМея свои церкви, газеты, рестораны, политиков... К
этому же времени настроение общественности оформи-
лссь в довольно стойкое предубеждение и неприязнь к
переселенцам из Восточной и Южной Европы... Земле-
---------
ла Вебер, посетивший Чикаго в 1804 г. по приглашению А. Смол-
какСраввивая Г°Р°Я с человеком, с которого содрали кожу, и видно,
Действ'чот его внутренние органы [2, 23].
106
Раздел
владельцы пользовались перенаселенностью и неведе-
нием новичков, предлагая им худшее жилье по завы-
шенным ценам. Общественное предубеждение и жела-
ние отгородиться от потока иностранцев позволяли со-
хранять дефицит жилья для этих групп, несмотря на
быстрое строительство в других частях города... Дети
эмигрантов, оказавшись меж двух культур, не раздели
ли ни идеалов своих отцов, ни американских идеалов
хотя и отождествляли себя с Новым Светом. Они собц
рались в так называемые уличные компании, которые
вели себя откровенно вызывающе как в отношении т|.»
бований родителей, так и в отношении социальных норм
американского общества в целом» [9, 4[. Складывании л
ся социальная ситуация требовале от реформистско,
движения прежде всего установления адекватного tx
циального контроля и согласия, устранения социальны
антагонизмов эволюционным путем; социологически
наука была призвана обеспечить средства такой ре
формы и дать представление о развитии конкретнол
социального процесса (в городском сообществе преж.«е
всего), о соотношении конфликта и консенсуса в этов
процессе. Другими словами, академическая, универе»
тетская наука оказалась ориентированной на вполм
определенные исследовательские задачи. Чикагский уни-
верситет стал одним из первых в Америке (после унм
верситетов Джонса Хопкинса и Кларка), соединивши
преподавание с интенсивной исследовательской деятеле
ностью. Замысел Харпера состоял в том, чтобы устан
вить оптимальное соотношение между преподаванием I
исследованиями. Формой такого соединения стали семи
нары, проводимые регулярно в университете, в коти
рых, кроме студентов и преподавателей, принимал
участие самые разные люди, заинтересованные в »'
суждаемой теме: представители общественных орган!
заций, политических партий, муниципальных власе!
прессы и т. д. Именно ввиду этой тесной взаимосвяа
академического обучения с прикладными исследовател!
скими программами, сосредоточенными на конкретна!
проблемах городского общества, и сформировалось пи
пулярное мнение о преимущественно эмпирической »•»'
правлекности Чикагской школы. Однако более глубока
изучение условий формирования школы и содержант
Глава третья
ее исследовательских программ заставляет усомниться
в бесспорности такого вывода. Так, например, Л. Козер,
затрагивая этот аспект в анализе развития школы, пи-
шет: «Чикагский факультет зачастую обвиняют в пре-
небрежении социологической теорией и в привержен-
ности бездумному эмпиризму. Однако это не так. Такие
люди, как Томас и Парк, обучались в Германии у самых
признанных в этой стране ученых. Парк написал свою
диссертацию под руководством известного философа-
неокантианца Вильгельма Вицдельбанда. Но фактиче-
ски чикагские социологи, в отличие от большинства
других своих коллег, подчеркивали, что социология мо-
гла развиваться в Америке, только если она обращалась
к изучению множества социальных проблем, с которы-
ми столкнулась Америка на гребне урбанизации, инду-
стриализации и капиталистического роста после граж-
данской войны» [3, 70[- Можно сказать, что эмпиризм
чикагских социологов был не столько методологическим
принципом, сколько формой институционализации в
определенных социальных обстоятельствах и в опреде-
ленной интеллектуальной среде8, выражением опреде-
ленных профессионально-этических установок. Этим их
реформизм отличался как от «движения социальных
опросов», занятого сбором статистических данных по
специфическим локальным проблемам без их теорети-
ческого осмысления, так и от абстрактного теоретизиро-
вания «академических» социологов. Таким образом, в
Чикаго был представлен не только один из наиболее
Удачных примеров внедрения обширных исследователь-
ских программ в университетскую среду, но и задан
образец организации инфраструктуры исследований,
Предполагавший финансовую поддержку программ фа-
культета извне3 4.
Подготовительный период в развитии Чикагской шко-
лы (1В92-1915 гг.) связан с деятельностью в универси-
3 Следует отметить, что первой научной школой в Чикагском
'.’‘Иверситете была «Чикагская школа философии» — прагматизм
Дьюи,— обосновывавшая философски идею социального рефор-
. ЗМа 11 оказавшая значительное влияние на ориентация социальных
Ученых.
пп ФИнансиР°вание программ осуществлялось образованными для
ПерВедеаиа социальных раформ филантропическими фондами — Саг-
8№ Corporation и Laura Spalman Rockefeller Memorial.
10В
Раздел
тете так называемой «большой четверки»: А. Смолла,
Дж. Винсента, Ч. Хендерсона и У- Томаса. Усилиями Хар-
пера и Смолла был основан первый в мире социологиче.
ский журнал «American Journal of Sociology» (1895), ко-
торый и оставался единственным до появления в 192^ г.
«Sociology and Social Research», а затем, в 1922 г., «Social
Forces». При активном участии Смолла в 1905 г. было
создано и Американское социологическое общество, ко-
торое послужило в дальнейшем развитии Чикагской шко-
лы связующим звеном между чикагскими социологами ।
широкой социологической общественностью. «Главным i
наследии этого первого поколения американских социо
логов была институционализация социологии в амери-
канских университетах» [5, 225]. В этот период еще н«
было создано ставшей впоследствии характерной черта
чикагской социологии единой исследовательской пр<>
граммы с четко обозначенной теоретической ориента<
цией. Первой фундаментальной работой, обозначившей
начало нового этапа в развитии социологических иссле
дований и ставшей классическим образцом исследованн!
в стиле Чикагской школы, была известная работа Томеса
и Знанецкого «Польский крестьянин в Европе и Аме-
рике».
Принципиально новый этап в развитии Чикагской
школы начался с приходом туда Р. Парка. В самом на-
чале это развитие связывалось с именами Томаса 1
Парка как идейных лидеров школы, затем, после уход
Томаса в 1913 г., школу возглавила другая пара — Парк!
и Берджесс. Успех школы во многом был обеспеч« ав.
органичным соединением эмпирических исследований с| |
теоретическими обобщениями, выдвижением гипотез Ш
рамках единой организованной и направленной на коя^
кретные практические цели социально-реформистсл<^И
программы. Такое сочетание теории и прикладных
следований стало возможным благодаря сотрудничеству,
Парка и Берджесса, в котором приоритетом Парка бы'*Ч|
в основном теоретическое обобщение, а Берджесс 6-ыШ
особенно изобретателен в организации и методической® I
обеспечении исследовательских программ6. Основным1*®
° Такое разделение нельзя считать абсолютным; это, конечно я1*
не означает, что Берджесс был далек от теоретических построен*»"
Глава третья
109
темами, на изучение которых Парк ориентировал своих
учеников, были расовые отношения и город как соци-
альная среда. И то, и другое Парк воспринимал как
«лабораторию» для изучения коллективного поведения
в его различных проявлениях. В формировании школы
манера общения Парка со студентами, его способность
интенсивно работать с выпускниками, готовящими дис-
сертации, сыграли не меньшую роль, чем его концепции
и исследовательские проекты. Ему удавалось, по свиде-
тельству Г. Блумера, «поднимать их на такой уровень
достижений, который, как это ни парадоксально, пре-
восходил все ожидания самого студента относительно
своих способностей» [2, 113]. Привлекая студентов к
исследовательской программе, Парк умел помочь каж-
дому найти его специфический интерес в этом исследо-
вании и помогал развернуть и обсудить намеченный
исследовательский план в самом широком диапазоне8.
Для обсуждения самых разнообразных тем, которые
нередко затем становились темами диссертаций, Парк
организовал «Общество социальных исследований»
(1920), которое, по его мысли, должно было «стимулиро-
вать широкий интерес и интеллектуальное сотрудниче-
ство менаду факультетом и студентами» в единой иссле-
довательской программе. «Общество» обеспечивало сту-
дентам контакты и с общественностью города (муници-
пальные власти, общественные организации, пресса,
словом — люди из «реального» мира), давая возмож-
ность расширить контекст их исследований, установить
Достаточно вспомнить его теорию «естественного зонирования и жон-
Цеатрических гон*.
Среда работ учеников Парка—Берджесса, вошедших в исследо-
втельскна программы и составивших, собственно, школу, перечис-
ляют обычно: Ch. Johnson «The Negro in Chicago» (1922), N. Anderson
. he Kobo» (1823), E.Mawrer «Family Desorganization» (1S27), F.Tra-
г»Лг ‘The Gang» (1827), R. Sh. Cavan «Suicide» (1928), L. Wirth «The
E p К Zorbaugh «The Gold Coast and the Slum» (1829),
Ta -\£azer The Negro Family in Chicago» (1931), P.G.Gressy «The
’’“-Dance Hall» (1932), W. Reckless «Vica in Chicago» (1933), N.Hay-
Ketel Life» (1936), C.Shaw, H. D- McKay, F. Zorbaugh, L. Cottrell
<19го?**иапсУ Areas* (1929), J. Landesco «Organized Crime io Chicago»
це]. Ь c- Shaw «The Jack-Roller» (1930), «The Natural History of a
nileIi5\Tn* Career» (1931), C.Shaw, H.McKay «Social Factors in Juve-
Чог>» ebnquency» (1931), L. Edward «The Natural History of Revolu-
®ian т T’ Killer «The Strike» (1928), P. Young «The Pilgrims of Rus-
n-Town, (1832).
110
Раздел I
междисциплинарные связи. Другой целью «Общества»
было объединение выпускников Чикагского университ
та по всей стране, что позволяло чикагскому социоло!
ческому сообществу сохранять положение доминиру]
щего центра американской социологии на протяжен!
20~30-х годов. Привычным, лекционно-библиотечны
методам работы со студентами Парк предпочитал н
формальные семинары, обсуждения и даже «клубные
разговоры, «Парк,— вспоминает Э.Хьюз,— был преиму
щественно клубным человеком. Он не играл в карты или
на бильярде, но обожал интеллектуальные беседы Тач,
где он появлялся, сразу же возникал семинар» [2, 191].
Перечисление учеников Парка, ставших известным» и
даже знаменитыми американскими социологами, заня -о
бы много места, поэтому перечислим лишь тех из низе
которые были президентами Американского социологи
ческого общества: Э. Хьюз, Г. Блумер, С. Куинн, Л. К,
трелл, Э. Ройтер, Р. Фэрис, Л. Вирт, Е. Ф. Фрэзер. Срез
работ Парка, посвященных в основном трем главным с го
темам — расовые отношения и конфликт культур, город1
как социальная среда, предмет социологии и ее роль в
современном обществе,— десять предисловий к книг#,*
его учеников.
2. Кристаллизация теории — институционзлизацИв
школы
Фундаментальным результатом работы Томаса—Пар
ка—Берджесса7 по формированию школы, которое пред
ставлялось как соединение усилий по созданию оригч
нальной теории с делом ее распространения среди сту
дентов, превращения ее в основу усвоения соци« JM
гических знаний в целом, стал знаменитый учебн»
«Введение в науку социологию» [6], выдержавший jgf
издания (1921 и 1924 гг.), каждое из которых имело П-
четыре репринта. До этого в Чикаго уже был учебки
социологии (первый в мире), написанный А. Смоллом и
' Идеи У- Томаса относительно замысла учебника и предложение
им схема организации «материалов» были в целом воспроизведем)
этом учебника [4, viij.
Глава третья
111
Дэк. Винсентом в 1894 г. Но учебник Смолла — брошюра,
излагающая в основном его собственные взгляды на
социологическую теорию,— гораздо скромнее по замы-
слу, чем учебник Парка—Берджесса, представляющий
собой внушительный том на тысячу страниц, собравший
сто девяносто отрывков из работ различных авторов (не
обязательно социальных ученых). Среди авторов тек-
стов (или, как их называют авторы учебника,— «мате-
риалов»), разнообразных не только по тематике, но и по
жанру (здесь попадаются даже дневниковые записи),
наиболее часто можно встретить имена Г. Зиммеля,
Ч. Кули, У- Томаса, Г. Спенсера, Ч. Дарвина, 3. Дюркгей-
ма, Г. Тарда, Г. Лебона и самого Р. Парка. В предисловии
Парк подчеркивает, что этот учебник «задуман не про-
сто как набор материалов, но как систематическое изло-
жение» основ социологии, как «попытка дать материал в
рамках вполне определенной совокупности социологиче-
ских понятий» [б, V]. Основной замысел учебника, поми-
мо изложения определенного взгляда на предмет и ме-
тод социологии и ее роль в современном обществе, со-
стоял в том, чтобы выработать у студентов активное,
творческое отношение к предмету, чтобы сделать социо-
логию «общим предприятием», в котором участвуют и
преподаватели, и студенты. Главное, чему должен был
научить учебник, по мнению Парка,— это наблюдать,
творчески относиться к своим наблюдениям, сравнивать
их с прочитанным, словом — уметь организовывать и
использовать свой собственный опыт, как эмпириче-
ский, так и теоретический [6, VI]. Основные теоретиче-
ские принципы Р. Парка отражены уже в самой струк-
туре учебника, состоящего из четырнадцати разделов, в
предисловиях к которым эти принципы излагаются. При
этом к каждому из разделов, кроме предисловия и соб-
ственно «материалов», прилагается список вопросов и
проблем для изучения и обсуждения, а также список
литературы по этим вопросам. Библиография учебника
Дает вполне исчерпывающее и серьезное представление
основных направлениях европейской и американской
социологии того времени. Не удивительно, что первое
Издание учебника критиковали за его сложность для
j-j чинающих студентов и «интеллектуализм»; на это
аРК отвечал, что учебник должен быть книгой, «кото-
112
Раздел 1
рая заставляет студента воспринимать социологию серь
езно» [6, IX]. Такой «синоптический» взгляд на социолс
гическую науку в пределах одного учебника, которы
студенты за его основательность окрестили «зелено
Библией» (книга вышла в зеленой обложке), дает пред
ставление и о теоретической направленности Чикагско
школы в целом.
Своеобразие Чикагской школы, отразившееся и
учебнике, заключается в широкой теоретической ориен
тации, соединении различных подходов и методов, сред
которых нет определенно доминирующих (неверно был
бы отождествлять ее с социально-экологической тео
рией, которая играла центральную, но не доминирую
щую роль в Чикагской школе). В соответствии с -социаль
но-реформистской сверхзадачей, воспринятой чикагски
ми социологами, центральными проблемами, вокруг к I
торых разворачивались их теоретические построение
стали «социальные изменения», «социальный контролы
«коллективное (корпоративное) действие» и т. п.® Эволю
ционистская трактовка социального изменения предпо
лагала «естественное» происхождение объекта исследо
вания (будь то город, или этническое сообщество, ил1
тип личности) и движущих сил социального развития
подчиняющихся спонтанным, «естественным» закономар
ностям. Так, Парк и Берджесс отрицали возможно ст:
общей социологической теории прогресса, допуская эт
понятие лишь в качестве результата обобщения кон
кретных практических проблем в определенной облает!
знания, т. е. как прогресс в познании. Конфликт и согла
сие рассматривались в этой концепции как взаимоевл
занные и взаимодополняющие стороны единого эволюци
онного процесса; таким образом, подчеркивалось естес 1
венное происхождение конфликта и закономерность ег
трансформации в не менее естественное состояние со
гласил, которое, однако, в меньшей мере интересовал
чикагских теоретиков, поскольку основной мотив их ис
следований — процесс, движение к этому согласий
механизмы и формы его достижения. Наибольшее внй
мание Парка привлекают явления и процессы, препяЛ
® Более подробно содержание теории Парка изложено в стать
«Роберт Парк» дайной книги.
Глава третья
ИЗ
ствующие этому движению, поскольку именно их вме-
шательство в «нормально» протекающий процесс, «нор-
мальность» которого при обычных условиях не ощущает-
ся, помогает выявить и понять природу этого процесса и
его механизмы. Процесс социальной эволюции, связую-
щий макро- и микроуровни социального взаимодействия,
рассматривается как развитие от биотического уровня к
социальному (культурному), от симбиоза к цивилизации,
от конкуренции к коммуникации. Попытки соединить
натурализм и холизм на макроуровне с интеракциониз-
мом и социальным атомизмом на микроуровне в единой
эволюционистской трактовке социального процесса обус-
ловили и эпистемологическую противоречивость и двой-
ственность методологических построений, свойственную
не только социальной экологии Парка, но характерную
для социологического факультета в Чикаго вообще
Здесь, с одной стороны, уже наметился значительный
крен в сторону интеракционизма и социального номи-
нализма (А. Смолл, У. Томас, Ч. Эллвуд, Г. Блумер), а с
другой — были сделаны попытки соединить интеракцио-
низм с социальным реализмом (В. Фзрис, У. Бодеихафер,
Э. Хейес, Дж, Г. Мид). Учебник Парка—Берджесса, обоб-
щавший теоретический опыт чикагской социологии, ока-
зался, таким образом, попыткой синтеза противоречи-
вых подходов во всем многообразии их аргументации
«При чтении учебника Парка—Берджесса,— признается
Дж. Льюис,— поражает впечатление, что, образно выра-
жаясь, авторы пытаются молиться сразу нескольким
богам. Если распутать это сплетение их разнообразных
нитей, то остаются две основные. Во-первых, Парк, как и
Другие чикагские социологи, был под влиянием идей
ранних американских теоретиков, особенно Кули, Дьюи
и Томаса. Во-вторых, что не менее важно для Парка, это
его непосредственный контакт с немецкой социологией —
особенно с Виндельбандом и Зиммелем — и изучение
Дюркгейма» [4, 184—185J Принятие идеи социального
контроля на макроуровне, объективация моральных и
социальных норм, эволюционизм социального развития
15'становление его ритма, цикличности и периодичности),
Подчинение развития личности и индивидуального со-
®Ка«ия воздействию всех предыдущих уровней орга-
низации (экологического, экономического, социального)
J14
раздел I
свидетельствуют в пользу «реализма» Парка, который
обеспечивается здесь функционально-процессуальны»
подходом. Однако, отвергая психологический интерак
ционизм и занимая «реалистические» позиции «социал^
ного контроля», «коллективного поведения» и «коллек
тивного сознания», Парк в то же время остается и «номи
налистом» по вопросу о механизмах формирования код
тролирующих норм, обычаев, нравов, согласия в целом
развивая в социально-экологической теории «естестве»
ный» (основанный на биотической природе человека
интеракционизм, переходящий в интеракционизм «про
странственный». Другими словами, выступая против пси
дологического редукционизма в социологии, Парк до-,
пускает редукционизм экологический. В результате н
биотическом уровне общество рассматривается с точа
зрения «реализма» и функционально-процессуальна
подхода, а на социальном (культурном) уровне, где до-
стигается согласие и формируется коллективное созна
ние, акценты смещаются в сторону «номинализма»,
«упорному индивидуализму американской социологии
[1, 432], к «социальному атомизму» и общество рассма
тривается, глевным образом, как взаимодействие соцй"
альных «атомов».
Этим методологическим подходом к анализу предмете
исследования обусловлен и выбор методов прикладные
исследований, который также отличается стремлениг-ни
соединить методы глубокого монографического обследс-в1
вания (анализ личных документов, биографий, неформаЯ
лизованное интервью, включенное наблюдение) и ств-И
тистические методы анализа, социальное картографирО-Н I
вание; для чикагских социологов не характерно противо^
поставление или принципиальное разделение «мягк «Я
(антропологических и этнографических) методов и «жесг^И
ких», количественных; в исследовательских программами
они, как правило, комбинируются и вваимодополняют
Заметный сдвиг в сторону предпочтения метрическ1^И
методик наметился с приходом в Чикаго Огборяз ,иИ|
1927 г.). В целом же, как с теоретической (методологиями
ской) так и с методической стороны, Чикагская пгкоЛ^И
отличается многообразием и органической слитностъ^И
самых различных подходов, которые в дальнейшем сь^И
ем развитии дифференцируются так, что их совмещеН"*И
Глава третья 115
становится возможным только в виде эклектики. Попыт-
ки последователей Парка избавить его теорию от проти-
воречий, «естественное» соединение которых и составля-
ет ее специфику, заканчивались лишь тем, что многие
его динамические идеи превращались в статические [8,
IX], не способные охватить естественный процесс соци-
альной эволюции, связующий природу, общество и инди-
вида, прослеживающий развитие форм их взаимодей-
ствия.
Чикагскую школу нередко называют «классической»:
основанием тому служит, пожалуй, не только то, что
чикагские социологи были современниками общепри-
знанных «классиков» социологии или учились у них,
перенося их идеи на американскую почву, но, главным
образом, стремление к «классической» универсальности
подхода к определению и трактовке предмета социоло-
гии как науки, попытки обосновать ее роль и место в
ряду других наук и дать ей некоторую профессиональ-
но-этическую перспективу, дойти до ее философских
оснований. Поэтому было бы ошибкой прочно связывать
представления о Чикагской школе, например, «с социо-
логией социальных проблем, или социологической соци-
альной психологией, или с работами Дж. Г. Мида, или с
зачатками символического интеракционизма. Социоло-
гические ориентации факультета были разнообразны...,
и его сила — в этом разнообразии» [2, 3]. Именно это
многообразие ориентаций позволило чикагскому факуль-
тету социологии «колонизировать», по выражению Л. Ко-
зера, «новые факультеты, подобно тому, как древние
Афины в классическую эпоху колонизировали новые
города на восточном побережье Средиземноморья» [3,
?0]. Одной из наиболее ярких характеристик Чикагской
школы является также и разветвленность ее межди-
сциплинарных связей с другими факультетами в Чика-
го, многие из которых тоже составляли «школы». Среди
ких можно упомянуть Чикагскую школу философии
(Дж. Дьюи, Дж. Тафтс, Э. Мур, Дж. Г. Мид), антрополо-
гии (ф Старр, ф. Коул, Э. Сепир, Р. Редфилд), поли-
тических наук (Ч. Мерриам, Г. Госснелл, Х.Лассуалл,
• Уайт, Э. Фройнд), психологии (Л. Терстоуя, Дж. Эн-
ЦЖелл, Б. Рамл, Дж. Уотсон), экономики (Г. Шульц,
>к- Л- Лафлин, Т. Веблен, ф. Найт, У. Митчелл), «социо-
116
Раздел
логической» теологии (Ш. Метыоз, Э. Эймс). Для 6oj.k
шинства «Чикагских школ» было свойственно увлечение
эмпирическими (экспериментальными) подтверждения-
ми своих теорий и непризнание дисциплинарных гра
ниц, что позволяет говорить, пожалуй, о Чикагской шко-
ле социальных наук в целом.
Влияние Чикагской школы на развитие американски
социологии сказывается На протяжении еще 30-40-
годов, после чего инициатива переходит к Гарвардском]
и Колумбийскому университетам. Среди основных при-
чин упадка Чикагской школы называют уход из универ
ситета в 1934 г. ее лидера — Р. Парка, обострение раз
ногласий относительно методов исследования, отсутствие
равнозначных Парку последователей в теории. Измени^
лась, однако, и общая социальная ситуация: наметила
кризис локалистских и регионалистских ориентаций
целом в период экономической депрессии и обострен«
проблем общенационального значения.
ЛИТЕРАТУРА
1. Беккер Г- Б-, Веское А. Современная социологическая теория.
1961.
2. Bulmer М. The Chicago School of Sociology Institution alizatiol
Diversity and the Rise ol Sociological Research. Chicago, 1984.
. 3. Coser L. Chicago Sociology // The Blackwell Dictionary of Twen
tieth-Century Social Thought / Ed. by W. Outhwaite & T. BottomoB
Oxford, 1993. P. 69-70.
4. Lewis J. E., Smith R. L. American Sociology and Pragmatism
Mead, Chicago School and Symbolic Interactionism. Chicago, 1980.
5. Obershall A. The Institutionalization of American Sociology j
The Establishment of Empirical Sociology / Ed. by A Obershall. 1..1
1972
6 Park R„ Burgess E. Introduction to the Science of Socio'q
Chicago, 1924.
7. Park R. E., Burgess E. W., McKenzie R. D. The City. Chicago, 19Й
8. Robert E. Park on Social Control and Collective Behavior / EJ by
R.H Turner. Chicago, 1967.
9. Urban Sociology / Ed by E. W. Burgess. D Bogue. Chicago, f’
Глава четвертая 117
Глава четвертая. ВЕДУЩИЕ ТЕОРЕТИКИ ЧИКАГСКОЙ
ШКОДЫ. ИДЕИ И ПОДХОДЫ
1. Роберт Парк: эволюционно-реформистский
подход в социологии
Становление, институционализация и развитие аме-
риканской социологии как академической дисциплины
берет начало в Чикагской школе социологии, одним из
основателей и идейным лидером которой не без основа-
ний считается Роберт Эзра Парк. Исследовательская и
организаторская активность Парка, его влияние на сту-
дентов, его усилия по формированию интенсивной ин-
теллектуальной среды в Чикагском университете и шко-
лы социологии столь значительны, что зачастую его роль
сводят к деятельности по созданию и руководству об-
ширной программой эмпирических исследований, остав-
ляя в стороне собственно теоретическое его наследие.
Социологическая теория Парка интересна не'только тем,
что помогает понять, почему именно Чикагская школа
стала в начале века эпицентром американской социоло-
гии, но и проследить преемственность и определить наи-
более значимые эпизоды ее ранней истории. В этом
смысле Парк, «как и всякий оригинальный мыслитель,—
по мнению В. Тернера,— выдвигал некоторые не вполне
разработанные идей, переосмысливал их в ходе своего
интеллектуального развития и страдал от ограничений,
налагаемых эпохой, в которую он работал» [15, IX].
' В. Парк родился в 1664 г. в городке Рэд-Уинг (Пен-
сильвания), где и провел первые восемнадцать лет; по-
ступив в университет Миннесоты на факультет естест-
венных наук, он через год сменил его на филологиче-
ский факультет Мичиганского университета, где зани-
«нлся классическими языками, немецким, французским
и английским. Здесь же Парк слушал лекции Дж. Дьюи
По логике; другим его увлечением в это время была
немецкая филология (особенно Гёте). По окончании уни-
верситета в 1687 г. Парк стал газетным репортером,
Ке ОТал в Миннеаполисе, Детройте, Денвере, Нью-Йор-
^ЧНако через пять лет он решил бросить репортер-
° и заняться бакалейным бизнесом своего отца; по
ив
Раздел
пути к отцу Парк посетил Дьюи, который познакомил
его со своей идеей относительно роли прессы в разви-
тии современного общества. И хотя замысел новой, «про-
светительской», газеты так и не был осуществлен, это,
событие, видимо, предопределило не только дальней
шие журналистские занятия Парка, но и его особы
интерес к развитию социальных процессов в их свяя
с развитием средств массовой информации. В 189? |
1898 гг. Парк слушал курс философии в Гарварде при
так называемом «Золотом дворе»: У. Джеймс, Дж. Ройс
Дж. Сантаяна — и занимался психологическими иссле
дованиями в лаборатории Мюнстерберга. Следующи
четыре года прошли в Германии: сначала в Берлине, гд.
Парк прослушал свой первый и единственный система)
тический курс по социологии у Зиммеля; затем в Страд
бурге под руководством Виндельбанда он работал над
диссертацией «Толпа и публика», которую защитил
Гейдельберге. Возвратившись из Германии, Парк два
года преподавал философию в Гарварде, занимаясь од-
новременно и журналистикой- Однако все это его н ,1
удовлетворяло, и он вскоре отказался от преподаванш
в Гарварде и, кстати говоря, от предложения А. Смолли
преподавать социологию в Чикаго. Следующие семь лет*
проведенные в Институте Букера Вашингтона, дали
Парку богатейший социологический материал и приви-,
ли интерес к проблемам расовых отношений и взаимо
действия различных культур. Вместе с Вашингтоне!
Парк исколесил семь южных штатов, записал сотю
биографий и пришел к выводу, что «изучение негрш I
Америке дает возможность исследовать развитие со
временного американского общества в целом— Негры J
американской среде — это социальная лаборатория» [1
В 1910 г. Б. Вашингтон и Парк посетили Европу, с еы
чтобы сравнить положение чернокожих фермеров Ал*
бамы с положением беднейших классов в Европе. Ре1
зультаты этой поездки были представлены на организо
ванной Парком международной конференции по нес «.и
тянским проблемам, которая стала для него зламеь*
тельна тем, что здесь он познакомился с У. Тома ;И&
тогда профессором социологии в Чикагском универси?Г'
те. Попытка Томаса привлечь Парка в Чикаго ока зала d
более удачной, и в 1914 г. Парк начал читать св.М
Глава четвертая
11S
рервый курс в Чикаго по проблемам негров в Амери-
ке; к 1916 г. Парк вел уже четыре социологических
курса: «Негры в Америке», «Пресса», «Толпа и публи-
ка», «Опрос», В Чикаго для Парка начался период ин-
тенсивной исследовательской и преподавательской ра-
боты, кульминацией и теоретическим итогом которой
стал учебник Парка и Берджесса «Введение в науку
социологию» (1921) [2].
Центральной темой социологической теории Парка,
определяющей его представление о природе общества, о
взаимодействии общества и индивида, о предмете и ме-
тодике социологии вообще, выступает социальный кон-
троль, точнее, социальный контроль коллективного пове-
дения. Определение социологии как науки о коллектив-
ном поведении и определение общества как организации
социального контроля предполагает определенного рода
взаимосвязь этих понятий в концепции Парка. Коллек-
тивное поведение у Парка — это не всегда поведение
социальное; его происхождение может носить стихий-
ный, спонтанный, психический характер; социальным
оно становится лишь под воздействием традиции, нра-
вов, обычаев, моральных норм, законов, т. е. различных
форм социального контроля, когда оно приобретает «кор-
поративный» характер соглесованного действия. Соци-
альный контроль как общность символов, знаков, зна-
чений преобразует коллективное поведение во взаимо-
действие. Определение общества через коллективное по-
ведение подчеркивает, во-первых, его изменчивость,
общество рассматривается как процесс, во-вторых, это
процесс «естественный», имеющий свою досоциальную
стадию развития, независимый от сознания участвую-
“Wx в коллективном поведении индивидов и потому
Представляющий собой нечто большее, чем совокупность
^Дивидов. Общество — это имеющий свою реальность
социальный организм. Эта независимая от ментально-
СТи Реальность общества подтверждается его процессу-
вльностью и результатами этого процесса: традициями,
Нениями, обычаями и т. п., которые выступают в отно-
ении индивида как формы социального контроля. По-
ому социология — это «точка зрения и метод исследо-
Ча пРоцесса, посредством которого индивиды вклю-
тся в определенного рода непрерывное корпоратив-
120
Раздел I
ное существование, называемое обществом» [2, 42]. Опре
деление общества через контроль функционально, -ц
как функция контроля — «организовывать, интегрир-д
вать и направлять энергию индивидов, составлявши
общество» [6, 14], в русло корпоративного действия; цел
контроля — обеспечить определенную степень солида|
ности, необходимую для корпоративного действия. Та
ким образом, в итоговом определении общества и ка
коллективного поведения, и как организации контрщ
оно выступает как организация корпоративного дейсч
вия и существования. Социальный контроль — спо'ч1
поддержания такой организации в ее постоянно измени
ющихся формах. Можно сказать, что коллективное пове
дение и социальный контроль в определении общества
Парка соотносятся как две стороны одного феномев
коллективное поведение — сам процесс существоваш
общества, его конкретное содержание, фиксируемое
эмпирическом наблюдении; социальный контроль — м -
ханизм этого процесса на той или иной стадии его разэщ
тия, форма, структурирующая этот поток и дающа
критерии для осмысления и классификации наблюдени!
Поскольку формы контроля связаны со стихией колле»
тивного поведения, они не могут оставаться неизменна
ми, застывшими образцами, усваиваемыми индивида»
в готовом виде — они так же изменчивы и ситуативен
При этом если механизм контроля действует меяас
индивидом и обществом, то внимание Парка сосредотс
чивается главным образом не на взаимосвязи механизм
контроля с социальным организмом в целом, но на взаи
мосвязи контроля и индивида, что в конечном счет
приводит его к постановке «классического» вопроса
соотношении общества и индивида. Этот интерес к о
дельному индивиду у Парка продиктован не ctojuJ
философско-психологическими трактовками «прир Д
человека», сколько необходимостью зафиксировать
ситуативном и преходящем социальном порядке, №
прерывно меняющем свои формы, постоянны!! обт.е«<
исследования. Индивид как носитель этих универсал!
ных форм корпоративного поведения и является объ^Л
том контроля и, следовательно, объектом исследованв
Поэтому в том же учебнике можно встретить опред* <®
ние социологии как науки о человеческом опыте и чеэ •*
Глава четвертая
121
Беческой природе, для которой различные формы соци-
ального контроля являются не только ограничителями,
я0> что самое главное, каналами и способами самореали-
зации индивида,. Тема социального контроля совершенно
очевидно взаимосвязана с социально-реформистской
ориентацией, свойственной концепциям и исследовани-
ям Парка. Поток эмигрантов, хлынувший в Америку во
время первой мировой войны, чрезвычайно обострил
проблему социальной (культурной) адаптации и соци-
ального контроля над многочисленными национальными
группами, обособленно сосуществующими в едином го-
родском сообществе. Парк активно участвовал в самых
разных исследовательских программах, имевших целью
налаживание социального контроля над этими группами
(в основном это были исследования городской среды и
расовых (национальных) отношений). При этом рефор-
мизм Парка существенио отличался от традиционного
американского его понимания в духе морализма и аме-
лиоризма. Он настаивал на (вероятно усвоенном в Евро-
пе) «‘объективистском» понимании роли социальных наук
в реформаторстве: социология, по мнению Парка, не
должна заниматься специально продуцированием «долж-
ного» представления об обществе или разработкой
средств для скорейшего достижения «идеального» состо-
яния, но предоставлять тем, кто принимает социально
значимые решения, конкретное знание, углубляющее их
понимание социальных проблем. «Социолог не может
проклинать одних и молиться за других» [14].
Методология исследования
Перспективы развития социологии как научной ди-
пциплины Парк видел в ее приближении к строгой ме-
"^Дологии экспериментальных наук [2, 45]. Эта мысль
особенно настойчиво проводится в его ранних работах.
еДуя своей социально-реформистской сверхзадаче, он
тал, что социологии следует не увлекаться монумен-
D ь«ыми описаниями культурной эволюции, но проду-
Пез ВаТЬ коыкРетное знание о социальных фактах, по-
бЬ1 Ое в разрешении насущных проблем. Однако было
ао,ГЛ^^ОКО невеРно отождествлять эту профессиональ-
этйческую установку Парка с основными принципами
122
Раздел
Глава четвертая
123
его методологии и на этом основании считать ее позити
вистской, эмпиристской и проч. «В популярном мнень
он часто отождествляется с не-теоретическим, беспор*
дочно эмпирическим подходом и олицетворяет стереот>
доминирующего направления американской социолог ь
в период между войнами,— пишет об этом Р. Тернер..
Но более полное рассмотрение методологических ил,
ресов Парка показывает, что эта популярная верщ
представляет весьма искаженную картину» [15, XVI
Хотя Парк никогда не отрекался от своих ранних взглц
дов на конкретность и точность социологического мет< > х*
а также и на роль социологии в социальном реформатор
стве, в своих работах он почти не использовал колич!
ственные методы .и данные этих методов. Его методич<
ская работа заключалась в том, что он выдвигал над
метода, создавал его общий замысел, который за ,е
доводился его коллегами и учениками до строго форм(
лизованной процедуры. Так было с индексами районир.
вания городской среды в рамках социально-экологиЧ
ского подхода и с понятием «социальной дистанции» [3|
на основе которой Э. Богардус создал известную шкал
Идеи Парка служили значительным импульсом для ра •
вития количественных методов, но его собственная мет
дология основывалесь на иных принципах, среди кото,
рых выделяются два ключевых, отвечающих его пре,
ставлениям о предмете социологии и природе социаЧ
ной реальности Во-первых, это стремление не проа
зафиксировать и точно описать индивидуальное или мй
лективное поведение, но определить его смысл1 *, понят!
даже почувствовать природу, направление развития :
циального явления, его сущность и будущность. Поэта
особое значение Парк придает «понимающим» мет дв
таким, как «сочувственное отождествление» («sympatli
tic identification»), и отсюда его акцент на тщатель^
«изучение», «вживание» в индивидуальность и уни*;«4
ность изучаемого объекта, а не просто «исследований
Во-вторых, это требование анализировать любое
альное явление в его развитии, в процессе, в состояв
«динамического неравновесия» [15, XXII]: социалЫ®
1 При этом Парк далек от формально-типологических клас»1^
Каций социального действия В духе М. Вебера-
процесс представляется как движение к некоторому оп-
тимальному, гармонизированному равновесию (социаль-
ный конфликт завершается ассимиляцией, коллективное
поведение имеет результатом институционализацию, об-
щественное мнение приобретает качество моральной нор-
иы и т.п.). При этом Парк почти ничего не говорит о
самих этих конечных состояниях, его главным образом
занимает именно процесс, последовательность измене-
ний. Сочетание этих двух принципов: «атомизма» и эво-
люционизма — воплотилось в понятии «естественной
истории», которое и стало основным методологическим
инструментом социально-экологической концепции Пар-
ка. В работах Парка нет однозначного определения этого
понятия, однако его применение к анализу различных
социальных явлений (стачек, революций, прессы, ра-
совых предрассудков, городского сообщества и др.) по-
аволяет выделить некоторые особенности этого метода.
Прежде всего едесь предполагается генетическая связь
социального явления с его досоциальным, «приморди-
альным» состоянием, указывается на «естественное» про-
исхождение (и тем самым на объективность и собствен-
ную реальность) социального порядка, который, таким
образом, взаимосвязан и воспринимается в контексте
«естественного» порядка. Именно это и дало основание
приписывать Парку «натуралистскую» трактовку обще-
ства, тогда как собственно общество Парк понимает,
скорее, интеракционистски («общество как взаимодейст-
вие», «корпоративное действие», возможное в силу общ-
ности традиции, символов, ценностей и т.п.); «натура-
листской» можно назвать лишь трактовку происхожде-
общества («общество как социальный организм»,
Порожденный независимыми от человеческого планиро-
вания «естественными силами»). Кроме того, «естествен-
ная история» — это обобщающее объяснение, типиче-
ская последовательность, ведущая к образованию фор-
РЬ1’ а не к описанию отдельного случая, которое может
ть лишь поводом или началом анализа. Наконец, «ес-
твенная история» — это цикл развития язления от
к ™чного, беспорядочного и бесконтрольного состояния
оптимальному равновесию, достижение которого по-
egc Чвот дисбаланс иного рода и новый цикл развития.
ественная история» общества как организации соци-
124
Раздел
ального контроля представлена социально-экологичесчс
концепцией Парка, конкретным случаем и наиболее та
ной иллюстрацией которой стала социальная эколо^
города.
Социальная экология
В 30-е годы, когда социально-экологический подх®
был уже достаточно разработан. Парк читал три кур*
по социальной экологии, написал шесть статей на з •
тему, из которых «Человеческую экологию» (1936) [•|
можно считать программной, и планировал написать м
нографию в соавторстве со своим учеником Р. Маккена
к работе над которой он приступил в 1936 г. Парк ipn
давал большое значение этой работе, полагая, что на
положит начало новой социальной науке. Однако книга
так и не была написана из-эа личных недоразумение
соавторов2. Основная идея концепции заключалась в том,,
чтобы обосновать существование, помимо социальной .р I
ганизации, «системы жизненных функциональных свя-.'
зей между людьми, которая может быть описана как |
симбиотическая, или экологическая» и определить
фундаментальные понятия: «биотическая основа жи
ни», «симбиоз», «сеть жизни», «социальное равновесие»;
«конкуренция» и др. Исходным в социальной эколоП
является представление об обществе как о «естестве!
ном», «глубоко биологическом феномене». Это означал
что, помимо культурного, социального уровня, общест»
имеет еще биотический уровень, лежащий в основе все!
социального развития и в конечном счете определяюсЯ
социальную организацию общества. «Проявления живо
го, изменяющегося, но устойчивого порядка между ко!
курирующими организмами, воплощающими конфли!
ные, но все же взаимосвязанные интересы, являю!
основой для понимания социального порядка... и обще<
ва, основанного скорее на биотическом, нежели кул! .тЯ
ном базисе» [9, 3]. Социальный (культурный) и биотИ*
2 Замысел этой книги был осуществлен учеником Р. Макк< •
А. Хоули (см Hawley A. Human Ecology A Theory of Commu™
Structure. N. Y_, 1955), хотя методологические акценты были сухц»г
векно изменены в соответствии с доиинировавшим к тому вре»"*"
структурно-функциональным подходом.
Глава, четвертая
125
йсцй порядок (или, как в белее поздних работах их
определял Парк,— «симбиоз» и «цивилизация») подчи-
нится различным законам, но генетически взаимосвя-
заны, поэтому эффективное решение проблемы социаль-
ного контроля не может ограничиваться только собствен-
но социальным уровнем, но должно учитывать и формы
контроля, действующие на биотическом уровне. Эколо-
гический порядок (биотический уровень) — это нечто
вроде «бессознательного», если сравнивать общество с
индивидом; оно в силу собственных законов нарушает
рациональную гармонию социального порядка и стиму-
лирует изменения. «Естественная история» общества на-
правляется конкуренцией, которая принимает различ-
ные формы в ходе социальной эволюции, достигающей
на культурном уровне оптимального состояния — «со-
ревновательной кооперации». Именно конкуренция более
всего придает сообществу характер организма, форми-
руя его структуру и регулируя чередование равновесия
и дисбаланса в развитии социального организма. Соци-
альное изменение подразделяется на ряд последователь-
ных фаз, где каждая фаза — результат предшествую-
щих и воплощение определенной формы конкуренции и,
вместе с тем, определенной формы содиации, изучаемой
соответствующей дисциплиной, Так, Парк выделяет че-
тыре фазы в процессе эволюции от биотического уровня
к социальному: экологический порядок, экономический,
политический и культурный. Механизм контроля и орга-
низующий принцип каждого порядка представляет собой
соответствующую форму конкуренции — борьба за вы-
живание на биотическом уровне, конфликт, аккомодация
11 нссимиляция — на социальном. Экологический (терри-
ториальный) порядок — результат пространственного,
Физического взаимодействия индивидов как «социаль-
ЙЬ1Х атомов»; экономический порядок — продукт торгов-
ли И обмена; политический — предполагает еще более
росные связи, когда конкуренция, будучи осознанной,
реходит в конфликт, контроль и регуляция которого
сУЩествляется средствами политических институтов с
Ь1° установления социальной солидарности; наконец,
Ьи Менее Формальный и наиболее тесный и интенсивный
Ув Взаим°дайствия осуществляется на культурном
Ие, где господствует традиция. Общество «налагает
126
Раздел I
на свободную игру экономических и эгоистических ец
ограничения политического и морального характера. |
обычаи, конвенции и закон, посредством которых общ
ство контролирует индивидов и самоконтролирус тс
оказываются в конечном счете продуктом коммуншд
ции» [9, 31В] На этом уровне в действие вступает друп
механизм контроля и коллективное поведение приобр
тает качество взаимодействия. Формула Парка «общее
во как взаимодействие» подразумевает опять же с_д|
альный атомизм (но уже на микроуровне), апеллируй
щий к «природе человека», к его способности действовав
рационально и корпоративно. Коммуникация, являдр
интегрирующим и социализирующим процессом, де не»
возможным согласованное действие; согласованност
действия, а не специфическая структура, придает и
ществу его социальный характер (10, 16] Согласие, яй*
ституционализируемое в традиции, моральном закон*»
обычаях и т. п., принимает характер контроля над е-т*в I
ственными проявлениями конкуренции, усложняет см1
циальный процесс, но существенно его не изменяет -Ц1
экономический, политический и моральный порядок лчв!
ляются фактически сублимированными формами би .-fc I
ческой конкуренции. Сублимирование форм конкуре» I
ции происходит, прежде всего, в коммуникации и за-
висит от специфической природы взаимодействующие!
индивидов, т. е. сама способность к коммуникации при*
знается, в конечном счете, изначально имманентной
ловеческой природе.
Личность и социально-экологический процесс
Независимые от воли индивидов «социальные силы*»
связующие индивида и общество, интересуют Пари*
сублимированная форма «естественной» силы — к<-OwHI
ренции; тем самым подчеркивается значение естестч^^В
ной человеческой природы в процессе коллективно!®
поведения; «Мы вынуждены признать, что существУ>^И
различные типы и уровни поведения, представлению'
человеческом организме,— пишет Парк,— человеь ®
наследник всех видов, предшествовавших ему в биол
ческих сериях. Результат заключается в том, что наиб^Н
лее развитые формы человеческого поведения настоль^М
Глава четвертая
127
^есно переплетены с самыми элементарными, что трудно
четко обозначить разницу между ними» [11, 26В]. Разви-
тие и социализация «человеческой природы» происходит
в том же континууме между биологическим и социаль-
ным уровнями. На макроуровне несублимированным про-
явлением биотической конкуренции выступает экологи-
ческая (пространственная) организация населения и ин-
ститутов. Носителями и проводниками «естественных»
качеств социума являются обладающие все той же струк-
турой биотического и социального уровней «социальные
атомы», наделенные «Человеческой природой»; их биоти-
ческая конкурентоспособность проявляется прежде все-
го в их физическом, пространственном взаимодействии:
в миграции, в свободе передвижения. «Именно в пере-
движении,— по Парку,— развивается тот особый тип
организации,, который называется "социальным”. Соци-
альный организм состоит прежде всего из индивидов,
способных к передвижению» [6]. Миграция как коллек-
тивное поведение обладающих биотической природой
индивидов образует экологическую структуру на макро-
уровне, которая и является предметом исследования
социальной экологии. Надстраивающаяся на этом осно-
вании иерархия: экономический, политический, социаль-
ный и, наконец, культурный порядок — изучается, соот-
ветственно, экономикой, социологией и антропологией.
На высших уровнях иерархии конкуренция не устраня-
ется, но контролируется; источником же и конкурентных
процессов, и обеспечения контроля оказывается, благо-
даря своей социально-биотической организации, опять
отдельный индивид.
Положение человека в обществе
Н интерпретации этой «классической» проблемы —
соотношения личности и общества, Парк использует и
формулирует в соответствии со своей концепцией по-
Тия «роль», «Я» и «маргинальная личность». В трак-
ЕКе этих понятий Парком вполне очевидно сказывает-
с®3в,ПИяние Г. Зиммеля, Ч. X. Кули, Дж. Дьюи и У. Джейм-
"Мы неизбежно ведем двойное существование,—
Тернер считает, что интеракционизм Дж. Г. Мида «был до-
128
Раздел I
пишет Парк,— стремясь жить в соответствии с pi.jjJ
которую мы приняли и которую общество нам навязц^К
мы оказываемся в постоянном конфликте с самими
бой. Вместо того чтобы вести себя просто и естеств^ц^И
как ребенок, следуя каждому природному импульсу, jqJ
стремимся приспосабливаться к общепринятым мод
и воспринимать себя соответственно с тем или инщ
социально принятым образцом. Пытаясь быть конф-рц.
ними, мы сдерживаем наши непосредственные импулЯ
сы и действуем не так, как склонны действовать, но ка>
это представляется согласным со случаем и обстоятел^
ствами» [10, 20]. Этот фрагмент, описывающий механи* I
аккомодации, или принятия индивидом роли, основ жм-
ется во многом на интер акционизме Кули и поняв
«определения ситуации» Томаса. Особенность же ’[Ль
товки Парком этого процесса заключается в том, чтови
показать «естественность» его происхождения, неэе^К
симую от ментальности и целеполагания индивидов. г.»
связать его с экологическим порядком. Поэтому основе.
разнообразия, тесноты социальных связей, консенсуса® |
аккомодации выступает свобода передвижения, а ие^арг
хия степеней свободы индивида выстраивается в поряД*
ке убывания от экологического порядка к культурном^
«индивид более свободен на экономическом уровне, ^₽и||
на политическом, и на политическом более свободен, чем У
на моральном» [9, 14]. Соотнесение личной свободы
свободой передвижения представляет в концепции Па,г»|
ка нечто вроде культурно-антропологической
(в отличие от социальной экологии на макроур <>вв#1
Центральным понятием этой экологии выступает «с>
да», которая наряду с «размерами», «сложностью», <сй*
ростью» и «механизмом» является одной из хары^И
ристик современного общества. При этом «свобода иЩ
ет несколько измерений, соответственно... разлнМ^Н
уровням интеграции современного общества». В> •
вых, «наиболее фундаментальная свобода — это св ЗоЯ
необходимая для существования любой формы
превосходящей растительную, свобода передвиж-
позволяющая «осваивать и видеть мир»; во-сторь.-чЯ!
полнен Зиммелем и Джеймсом через работы Роберта Парке» I
319).
Глава четвертая 129
«свобода конкуренции за место в общей экономике»;
в_третьих,— свобода конкуренции «за место и статус в
социальной иерархии», т.е. политическая свобода; и,
наконец,— «свобода самовыражения», основными огра-
ничителями которой являются традиции и моральные
нормы [12, 331]. Таким образом, в основе всего многооб-
разия свободного проявления личности полагается осво-
бождение от локалистских традиций: «До тех пор, пока
человек привязан к земле... пока ностальгия и обыденная
тоска по дому владеет им и возвращает его к хорошо
знакомым местам, он никогда вполне не осознает другого
характерного для человека стремления — передвигаться
свободно и беспрепятственно по поверхности всего мир-
ского и жить, подобно чистому духу, в своем сознании и
воображении» [4, 156]. В этом смысле даже разум можно
воспринимать как «процесс, посредством которого опре-
деляется направление будущего движения, локализация
в воображении искомой цели» [4, 156]. В соответствии с
этим представлением о личной свободе наиболее свобод-
ный тип личности — маргинальный человек, не отожде-
ствляющий себя полностью ни с одним порядком тради-
ций и моральных норм, ни с одной культурой. Предпри-
нятые Парком в 1929—1933 гг. путешествия по Азии (он
объехал Японию, Китай, Индию, Филиппины, Яву, Га-
вайские острова) и Южной Африке пополнили его теоре-
тические выводы относительно процессов взаимодейст-
вия культур и ассимиляции новым социологическим ма-
териалом. В развитии современной цивилизации Парк
особенно выделяет общий процесс выхода рас и народов
из различного рода изоляции: геополитической, эконо-
мической, культурной. Результатом этого глобального
этносоциального процесса на индивидуальном уровне
является формирование характерного для развития со-
временной цивилизации типа личности — маргинальной
I5; 7; 8]. Как и всякий социальный факт, «маргинальная
яичность» — это продукт естественного культурного про-
цесса, интенсифицирующегося взаимодействия культур:
‘'Маргинальный человек — это тип личности, который
п°является в то время и в том месте, где из конфликта
Рас и культур начинают появляться новые сообщества.
Роды, культуры. Судьба обрекает этих людей на су-
ствование в двух мирах одновременно, вынуждает их
130
Раздел 1
принять в отношении обоих миров роль космополита
чужака. Такой человек неизбежно становится (в сравц»
нии с непосредственно окружающей его культурной ср,
дой) индивидом с более широким горизонтом, более угон
ченным интеллектом, более независимыми и рационадц
ними взглядами. Маргинальный человек всегда бол»
цивилизованное существо»1 [7, XVIII]. В понятии «марп
калькой личности» находит свое конкретное, индивид
альное и «естественное» воплощение процесс социал
ного изменения. Если общество представляет собой е,
вокупность нравов, обычаев, «согласия», то социальна
изменения связаны прежде всего с изменениями мора г
ных норм, индивидуальных установок. «Изменения уста*
новок индивидов в сообществе являются своего ро.
барометром, указывающим на изменения, которые мог у
в настоящем произойти в институтах и привычках» [1
200]. Социальный реформизм, таким образом, пределе
вляется, скорее, делом культурной антропологии, нежа
ли социологии, поскольку связан с эволюционным пр
образованием человеческой природы и индивидуальны
установок, а затем уже и социальных институтов. Об
щество и существующий моральный порядок,— читаем
Парка,— настолько прочно установлены в традиции
обычае и личных свойствах индивидов, что оии не мо-у
быть внезапно, директивным или законодательным обра
зом отменены— Большинство наших социальных инсти
тутов были, вполне определенно, не спланированы, J
созданы непрерывными сериями реформ и преобразовя
ний» [13, 45].
Вернувшись из Азии в 1933 г., Парк оставил ЧикшГ
ский университет: между 1934 и 1944 г. он преподает^
университетах Чикаго, Мичигана, Фиск, в Гарвардски
воскресной школе, в молодежном центре Чикаго, не се
зывая себя постоянным курсом лекций ни с одним I
университетов. В 1936 г. Парк переехал в Нэшвилл (Те
неси), где и жил до последнего дня — 7 февраля 1944
Оценивая теоретическое наследие Парка в цел'*
можно сказать, что эволюционно-реформистский подХО
к социальному изменению, представленный в социал1
* Нетрудно заметить сходство и преемственность в описании Е*
ком «маргинальной личности» с рассуждениями Зиммеля о «чухсав*
Глава четвертая
131
ной экологии, определил ее широкую теоретическую
ориентацию, стремление соединить социальный атомизм,
ивтеракционизм и эволюционизм; холизм и индивидуа-
лизм; эмпиризм (социальное изменение как проблема
социализации отдельного индивида) и попытки опреде-
лить направление глобального развития современной
цивилизации. Р. Тернер считает, что, разрабатывая по-
нятие «социального порядка как модели, сохраняющей-
ся благодаря аккомодации... необходимой для продол-
жения коллективной жизни в условиях конкуренции и
конфликта», Парк намного опережал свое время. «Но
социологи были неготовы конструктивно использовать
такой подход, поэтому его последователи на протяже-
нии двадцати лет повторяли в своих вводных курсах
дежурную последовательность “конкуренция, конфликт,
аккомодация и ассимиляция”, не идя дальше таксоно-
мий и иллюстраций. После второй мировой войны тео-
рия равновесия не находила особой надобности в этих
понятиях, и только как реакция на нее у исследователей
возник вопрос, почему не было американской теории
конфликта, и они обратились к конфликтной модели
общества как корректирующей теорию равновесия» (.16,
XXXII]. Сегодня, как представляется, теория «динами-
ческого неравновесия» Парка, ориентированная на все-
объемлющее объяснение социального изменения в не-
стабильном обществе, приобретает особый интерес и
новый смысл.
ЛИТЕРАТУРА
1- Park R. Е. Racial assimilation in secondary groups with particular
Гепсе to Negro // American journal of sociology. Vol. 18.
Watch) 18U P. 606-623.
r,, 2 Park R. E., Burgess E. IV. Introduction to the science of sociology.
Chicago, 1824.
ot S Park R. E The concapt of social distance as applied to the study
«„,ГаС1в1 attitudes and racial relations / Journal of applied sociology.
ol- S 1924. P. 330-344.
»• Park R. E .Burgess E. W-, McKenzie R. D. The city Chicago, 1925.
jour Я. E- Human migration and the marginal man // American
6 p f sociology. Vol. 33- 1928. P. 881-893.
V-i ' ParkR.E. Human ecology Ц American journal of sociology.
52 July, 1936. P. 1-15.
132
Раздел I
7, Park R. E- Introduction. In: Stonequist E- V. The Marginal Ma.
N.V., 1937. P. XIII-XVIII.
8. Park R E. Personality and the cultural conflict // The collect^
papers of Robert Ezra Park / Ed. by Everett C, Hughes et al. Glencp
111., 1950-1855. Vol. I (Race and culture), 1950.
9. Park R. E. Physics and society // The collected papers of Robey,
Ezra Park / Ed. by Everett C. Hughes et al. Glencoe, Hl., 1950-19;
Vol-1. (Race and culture), 1950; vol. П (Human communities: The ci
and human ecology), 1952; vol. 1П (Society: collective behavior, ne.
and opinion, sociology and the modern society), 1955.
10. Park R. E. Human nature and collective behavior // Social
P. 13-21.
11. Park R. E- Human natura, attitudes and the mores // Societ,
P. 267-292
12. Park R. E. Modern society // Society. P. 322-341.
12. Park R. E. Social planning and human nature // Socle*
P. 38-49.
14. Raushenbuch W. Robert E. Perk: Biography of a sociolod
Durham, 1970.
15. Turner R. H. Introduction. In’ Robert E Park on social contjj
and collective behavior: selected papers / Ed by R. H. Turner. Chica*
1967.
16. Turner J. H. The Structure of sociologicel theory. 4th editi-
Chicago, 1986.
2. Эрнст Берджесс
Эрнст Берджесс известен в американской социолог"!
прежде всего как один из основателей Чикагской школы,
автор «зональной гипотезы» в исследованиях города и
соавтор знаменитого учебника «Введение в науку социаи
логии».
Э. Берджесс родился в 1666 г. в Тилбери (Онтарио); ofl
с детства мечтал об академической карьере, но духовное
поприще его отца, англиканского священника, его в
привлекало; он собирался изучать английскую филолои
гию в Мичиганском университете. Однако случилось тцД
что один из его профессоров рекомендовал Бердже'!®
А. Смоллу, и в 1В0В г. он был принят на социологически®
факультет Чикагского университета. Там, под влияние®
У. Томаса и Дж. Винсента, Берджесс с особым увлечен**®
ем занимается популярными тогда в Чикаго расовым®
и этническими проблемами (по аналогии с «Польски®
крестьянином» Томаса и Знанецкого он предпринимав®
исследование русского крестьянина). По окончании уяип
верситета Берджесс несколько лет работал в универ'
Глава четвертая 133
тетах Толедо (Иллинойс), Канзасском, Огайо, пока не
веряулся обратно, в Чикаго (1В16 г.). К этому времени он
защитил диссертацию «Функция социализации в соци-
альной эволюции»5.
С этого времени и начинается его почти тридцатилет-
нее сотрудничество с Р. Парком и пятидесятилетнее слу-
жение университету Чикаго. Здесь Берджесс принимает
самое активное участие в разнообразных начинаниях
факультета: он читает курсы по социальной патологии,
социальной интерпретации криминологии, социологии
семьи, теории личности и, наконец, вводный курс по
социологии, разработка которого под руководством
Р. Парка завершилась изданием одного из первых и
самых фундаментальных к тому времени учебников —
«Введение в науку социологии» (1921) [3]. Впрочем, соб-
ственно влияние Берджесса на теоретические установки
и содержание этого учебника вряд ли можно считать
определяющим; здесь ключевую роль, несомненно, играл
Р. Парк. Но что касается другого результата — их со-
вместного курса по эмпирическим (полевым) исследова-
ниям, опубликованного впоследствии Вивен Палмер в
качестве учебника по методам социологического иссле-
дования и ставшего своего рода приложением к основно-
му, теоретическому учебнику,— здесь Берджесс был
непосредственным руководителем и вдохновителем ра-
боты. В качестве основных исследовательских методов в
этом учебнике выделены монографическое обследование
(case study), исторический метод и статистические мето-
ды. В заключительной главе специально рассматривают-
ся методики и техники монографического обследования
^наблюдение, интервью, личные документы и социальное
картографирование). Именно социальное картографиро-
®8ние более всего занимало Берджесса, особенно на на-
^альных этапах исследования, и служило для него одним
основных источников выдвижения гипотез и теорети-
еских новаций.
Социальное картографирование стало основным мето-
в Рамках глобальной исследовательской программы
"7-------
иивд^ТОИТ отметить, что Берджесс принадлежал к первому покояе-
*аие ериканских социологов, получивших ученую степень в амери-
°м Университете, а ве в Германии.
124 Развел I
по изучению Чикаго «Город как социальная лаборато
рия», Берджесс принял самое действенное участие в е<
разработке и организации, что и послужило началом егч
исследовательской карьеры. В Чикаго и раньше пред
принимались попытки регистрировать, обобщать и об-ь
яснять многообразные городские проблемы. Эти попыщ
известны под названием «движение социальных обсче
дований». Но они уже не могли удовлетворять требой
ниям ситуации,' поскольку сводились в основном, ка<
пишет Берджесс, к «описанию и доведению до сведенц
городской общественности бедствий и переживаний оби
тате лей трущоб, которые не имеют ничего общего с теми
стереотипами, которые им приписывают» [5, 7]. В Чик-^я
эта морализаторская ориентация уступает место рефор
мизму иного толка: позитивистскому и прагматисте кому
требующему научных оснований и, следовательно, ну <
дающемуся в научных исследованиях социальных пре
блем. «Именно социология,— по мнению Берджесса,-
подчеркивала значение научного толкования социаль
ных проблем в понятиях “процесса” и его движущи
сил... Хотя цели -«социологов.— С. Б.> были вполне на-.
умными, они все же подкреплялись верой в то, что эт<?т f
научный анализ поможет рассеять предрассудки и не-
справедливость и приведет к улучшению жизни обита»
телей трущоб» [5, 9]. Мнение Берджесса относительн
роли социолога в процессе социального реформировав и
было сходным с позицией Р. Парка: исследователь I*
должен защищать интересы той или другой социальн<
группы. Его задача состоит в том, чтобы, следуя объьа!
тивности, сконцентрировать свой исследовательский ии
терес на самых насущных социальных проблемах с<х>
щества и способствовать их разрешению только nvre
предоставления объективной информации для тех, Н|
принимает решения.
Основным источником такой объективной инфорЫ
ции и стали социальные карты Чикаго, на составлен!
которых были сосредоточены усилия Берджесса. К з^о
работе он привлек многих студентов социологического*
других факультетов социальных наук. Работы, основа®
ные на материале, собранном в рамках этой исследо®1
тельской программы и под руководством Парка и Бер
джесса, стали впоследствии широко известны в аме];«*
Глава четвертая 135
канской социологии. Анализ совокупности карт, собран-
ных по самым разным социальным показателям, какие
только можно было отыскать в городе, привел к «опре-
делению физического типа города», где корреляции раз-
личного рода социальных показателей задвют модель и
структуру городской социальной среды, охватывающую
все многообразие соседских общин. Разработанная Бер-
джессом оригинальная теоретическая концепция город-
ского развития основывается на социально-экологиче-
ском подходе Р. Парка и представлена в его классиче-
ской работе «Рост города: введение в исследователь-
ский проект» (1926) [1]. Здесь он впервые на примере
Чикаго развил идею концентрических зон. Цель рабо-
ты состояла в объяснении процесса городского роста
в понятиях «расширения», «последовательности», «кон-
центрации», в определении роста как «метаболической
дисфункции» развития городского организма; причиной
же этой дисфункции выступала пространственная (а
затем и социальная) мобильность. В совместной работе
Парка, Берджесса и Маккензи «Город» (1926) [4] Бер-
джесс описывает четыре концентрические зоны, даю-
щие пространственное представление о социальной
структуре Чикаго. Концепцию концентрических зон да-
лее конкретизируют результаты районирования Чикаго
(на основе социального картографирования): семьдесят
пять существенно различающихся «естественных рай-
онов», более трехсот соседских общин определяют про-
странственный тип Чикаго, который до сих пор суще-
ственно не изменился (телефонная книга Чикаго по сей
День сохраняет классификацию районов и их названия,
предложенные Берджессом). Ключевой процесс, стиму-
ЛиРующий городской рост и изменение городской сре-
Ды,— миграция (мобильность семей, индивидов, ИНСТИ-
ТУТОВ); пространственная мобильность зачастую высту-
пает как показатель и ускоритель мобильности социаль-
ной. Подвижность границ — как пространственных, так
и социальных — в структуре города, миграция, динами-
Ra городских процессов в целом составляют содержание
к°нцепции концентрических зон. Развитие этой динами-
Ии от центра к периферии с последовательным наложе-
ем и вытеснением зон носит, по Берджессу, цикли-
ский, «волновой», характер; описание цикличности (со-
1Э6 Раздел 1
циальная организация города — социальная дезоргани-
зация — социальная реорганизация) вполне соответст
вует методологическим установкам описания социаль-
ных процессов, принятым в Чикагской школе. В разви-«
тии цикла окологический аспект, пространственная мо-
бильность, обусловливает все остальные аспекты: любы
достижения в исследовании города будут зависеть oi
того, в какой степени осмыслена экологическая концеп
туальная система и насколько выявлены реально суще
ствующие районы города [1].
Если в социальной органивации городской среды опр»
деляющее значение имеет экологический порядок, то
процессе социальной дезорганизации основное вниманй
уделяется девиантному поведению. Реформистская ори*
ентация чикагских социологов (и Берджесса в их числе|
ставила перед ними сверхзадачу налаживания социал*
ного контроля, регуляции взаимодействия различны:
городских сообществ, адаптации и социализации «куль
турно неразвитого материала», мигрантов, в духе аме-
риканских идеалов, словом — создания эффективных
средств социального контроля. Самым явным и болезнен
ным проявлением дезорганизации был рост преступна
сти среди молодежи, особенно среди мигрантов. Поэтому,
наверное, самыми первыми социальными картами Чика-
го, созданными Берджессом, и были карты распредели
ния подростковой преступности. Берджесс занимали
организацией исследований этой проблемы в Институт*
по изучению молодежи, где ои создал социологическую
секцию и привлек к этой работе многих своих студентов
работы которых стали заметным вкладом в созданш
специальной дисциплины — социологической кримии»
логии. Среди работ Берджесса в этой области наиболе
известно исследование по прогнозированию вероятное®
нарушения поручительства в зависимости от личнос1
ных характеристик преступника (совместно с Дж. ЛаЯ
деско и К. Тиббитсом). В целом для исследований пре
ступности, проводимых Берджессом и его ученикам*
характерно акцентирование личностных и социальна
психологических факторов дезорганизации с тем, чтобы
определить возможности «реорганизации» или «реаби
литации» на личностном уровне.
Этот же интерес к социально значимым личностная
J37
характеристикам присутствует и в его работах, посвя-
щенных изучению семейных и брачных отношений. Хотя
первые исследования семьи проводились Берджессом в
рамках социальной экологии города (научались влияние
этнических ра в линий в соседских общинах на семейно-
брачные отношения, а также социальные дистанции меж-
ду партнерами), впоследствии его все больше интересу-
ют межличностные взаимоотношения супругов, распре-
деление ролей в семье, психологическая совместимость
супругов, отношения детей и родителей, социализирую-
щая роль семьи вообще; исследования семьи пополни-
лись еще одним любопытным материалом, когда Бер-
джесс, изучив русский язык, посетил в 1926 г. СССР и
попытался определить «влияние коммунистической фи-
лософии на традиционную форму русской семьи». Основ-
ные работы Берджесса по социологии семьи, написан-
ные в соавторстве с его учениками,— «Предсказание
удачного или неудачного брака» (1939, с Л. Котреллом),
«Семья» (1945, с Дж. Локком), «Ухаживание и брак»
(1953, с П. Уолином) — основаны, как правило, нз пред-
ставлении о семье как о «единстве взаимодействующих
личностей». Это единство отражает как состояние соци-
альной организации общества в целом, так и степень
социальной дезорганивации и, следовательно, является
отправным пунктам реорганивации общества. Нестабиль-
ность семейных отношений, несоответствие образцов се-
мейного поведения принятым в обществе нормам и цен-
ностям свидетельствуют о процессе качественного соци-
ального изменения; стабилизация внешних и внутренних
Функций семьи связывается Берджессом с окончанием
процесса социального изменения и социальной дезорга-
низации. Еще одна особенность работ Берджесса о семье
(помимо интеракционистской ориентации) — склонность
К психоанализу: Берджесс был одним из первых амери-
Квнских социологов, обративших внимание на возмож-
н°сти использования фрейдистской методологии в со-
циологических исследованиях. В «Семье» он совмещает
психоаналитический подход с психологическим функ-
ЦИона.пизмом У. Томаса: отмечая функциональное значе-
ние Внутренних импульсов в мотивации поведения, Бер-
есс классифицирует их в соответствии со схемой «че-
Рех желаний», однако в самом поведенческом акте
139
138
Раздел I
роль желаний, результаты их функционирования он опи-
сывает с помощью фрейдистских понятий «сублимации»,
«доминирования» и «разочарования».
Оценивая теоретическое наследие Берджесса в це-
лом, следует отметить прежде всего характерную для 1
чикагского стиля вообще теоретическую комбинацию
натурализма (иногда физикализма и органицизма) нц
макроуровне и психологизма (интеракционизма) на МИ-
кроуровне; стремление объяснить общую эволюцию со-
циального организма как процесс постоянной адаптации
к среде (физической, социальной, культурной), выделяя
в этом процессе эмпирически наблюдаемые «атомар-
ные», межличностные взаимодействия. Коляега Бер-
джесса Д. Бог, подчеркивающий интеракционистский
аспект его социально-экологической концепции, считает
его «в большей мере социальным психологом», нежели
социологом: «Он смотрел на социальный лес, а видел
социальные деревья» [5, IV]. Действительно, этот аспект
присутствует во всех работах Берджесса: 1) в исследо-
ваниях города мобильность, пространственная и соци-
альная, как ключевой процесс в объяснении развития
города интерпретируется, прежде всего, с точки зрения
интенсификации межличностных контактов; 2) в со- <
циологической криминологии исходными «социальными
фактами» для Берджесса являются присущие всем лю-
дям желания и представления о собственном месте в
коллективной жизни, преступник для него — это пре-
жде всего личность, наделенная этими желаниями/
3) семья анализируется прежде всего как ситуация меж-
личностного взаимодействия. При этом исследователь-
ская методология Берджесса также стремится соеди-
нить натуралистическую и интеракционистскую ориен-
тации.
Отдавая приоритет «качественным», неформализова»
ным методам, которые после «Польского крестьянина -
Европе и Америке» стали общим пристрастием чикаГ
ских социологов, Берджесс проявлял самый непосред-
ственный интерес и к статистическим методам’ он был
одним из первых исследователей, применивших фактор-
ный анализ к изучению семейных отношений, он же был
и среди первых социологов в Чикаго, использовавши*
компьютер для обработки данных. Методологическая
разносторонность и восприимчивость Берджесса, без-
условно, связана с ориентацией на эмпирические обосно-
вания общих концептуальных схем, с тематическим мно-
гообразием его работ и реформистской ориентацией его
научных установок в целом.
Это стремление к всестороннему изучению -предмета
отражало, вероятно, нечто большее, чем особенность на-
учного мышления; оно было его умонастроением, скла-
дом характера, образом жизни. Чувство меры, терпи-
мость и восприимчивость к неординарным явлениям по-
зволяли Берджессу устанавливать контакты с самыми
разными людьми, сотрудничать в самых различных ор-
ганизациях и комитетах®. Помимо активной обществен-
ной деятельности Берджесса, следует также отметить,
что он в течение десяти лет был секретарем Амери-
канской социологической ассоциации (1920—1930 гг.), за-
тем — ее президентом (1934 г.), главным редактором
«American Journal of Sociology» (1936-1940 гг.). При
активном участии Берджесса были также основаны Ге-
ронтологическое общество, Общество по изучению соци-
альных проблем, Национальный Совет по семейным от-
ношениям, Центр по изучению семьи и сообществ (в
Чикаго) и др.
Берджесс умер в Чикаго в 1966 г., завещав задолго до
смерти свое имущество и состояние Чикагскому универ-
ситету с тем, чтобы там был основан фонд Берджесса
для помощи студентам и для развития социологических
исследований.
ЛИТЕРАТУРА
1. Burgess Е. W. The Function of socialization in social evolution.
Chieago, 1916.
2. Burgess E. W. The growth of the city: an introduction to a
research project. Chicago, 1825.
3. Park R. E., Burgess E. W. Introduction to the science ot sociology.
Chicago, 1024
4- Park R. E., Burgess E. W., McKenzie R. D. The City. Chicago, 1925.
5- Urban sociology / Ed- by E. W. Burgess, D. Bogue. Chicago, 1967.
'——----------
Так, например, его знакомство с людьми сомнительного поведе-
*1Я Дало повод к обвинениям в неблагонадежности; на публичном
Ц)ании этого дела в Комитете Конгресса Берджесс заставил своих
“ВОяентав отказаться от обвинения.
140 Раздел I
Глава пятая. ИНТЕГРАЛЬНАЯ СОЦИОЛОГИЯ
П. СОРОКИНА
Питирим Александрович Сорокин родился (по уточ-
ненным данным) 23 января 1889 г. в селе Турья Яренско-
го уезда Вологодской губернии (ныне Республика Коми),
Родителями Сорокина были Александр Прокопьевич —
«золотых, серебряных и чеканных дел мастер» и Пелагея
Васильевна (в девичестве предположительно Ячменева),
дочь коми-крестьянина из села Жешарт Яренского уез-
да, Детство Сорокина прошло в странствиях в поисках
работы по Коми краю вместе с семьей. Мать умерла,
когда Сорокину исполнилось пять лет, в дальнейшем он
-и двое других братьев подолгу жили у сестры матери —•
Анисьи Васильевны Римских — в деревне Римья непо-
далеку от Жешарта. В возрасте 12 лет Сорокин лишился
отца. В 1901 г, он поступил в церковно-учительскую
школу второй ступени в селе Гам и в 1904 г. после ее
окончания был направлен на учебу в церковно-учитель-
скую семинарию в селе Хреново Костромской губернии.
Эту школу он не вакончил, т. к. в 1906 г. был арестован за
политическую деятельность как социалист-революцио-
нер и отчислен после трехмесячного заключения из чи-
сла учащихся. В 1907 г. он уезжает в Санкт-Петербург
для продолжения образования и по протекции известно- •
го просветителя коми, профессора К. Ф. Жакова, посту-
пает на общеобразовательные курсы А. С. Черняева для
подготовки к экземену на аттестат зрелости по гимнази-
ческой программе.
Именно в этот период развивается и крепнет его
интерес к социологии, к поведенческим наукам вообще,,
хотя при явном поощрении Жакова Сорокин уделяет
много внимания изучению истории коми, этнографии,
краеведения и археологии. Он начинает участвовать в
экспедициях по изучению Печорского края и других
полевых исследованиях, активно накапливая материалы
наблюдений и эмпирические данные.
Уже в первой известной нам статье молодого учено-
го — «Колониальные вожделения» — он показал себя
ярким публицистом и полемистом с отточенной логикой-
Однако первая строго научная его статья — «Пережит-
ки анимизма у зырян» (1910), Опираясь на предложен-
Глава пятая
141
ный э. Тайлором «метод пережитков», на его историко-
религиоведческие воззрения, а также на труды К. Ф. Жа-
рова и В. П. Налимова, Сорокин написал статью в духе
классического эволюционизма, доказывая сохранение
анимизма в качестве основы верований современных
зырян. На примере анализа представлений коми-зырян
о двух душах человека — «лов» и «орт», сакральных
процедур, верований о домовых и иных духах он пока-
зал, что участие предков в делах живущих людей рас-
сматривается зырянами как одно из важнейших усло-
вий стабильного функционирования социума, а много-
численные ритуалы и нормы этикета следует восприни-
мать как отражение воззрений на соотношение двух
миров — живого и мертвого. В статье также описаны
семейные обряды, охотничий кодекс, правила и пред-
писания народной медицины, представления о порче и
колдовстве. Помимо этой работы, в 1910 г- выходят еще
две его статьи: «Историко-статистический очерк зы-
рян» (совместно с Жаковым) и «К вопросу об общине у
зырян»
В 1911 г. опубликованы статьи «Современные зыря-
не» и «К вопросу об эволюции семья и брака у зырян».
Первая являет собой сжатый очерк по этнографии коми
этнические границы расселения, данные об архитектуре
Жилищ, структуре хозяйств, источниках доходов, опи-
сание обрядов и быта зырян. Там же описан этнопсихо-
логический портрет коми, перспективы эволюции хозяй-
ственного уклада и культуры. Во второй статье Соро-
кин, опираясь на собственные наблюдения, описал ос-
новные этапы развития семейно-брачных отношений у
зырян. Влияние социально-антропологических концеп-
ций Г. Л. Моргана и Ю. Липперта, а также исторических
Взглядов М. М. Ковалевского сказалось на явном стрем-
Ле.нии обнаружить связь современных норм отношений
Между полами с первобытными формами брачных ин-
ститутов.
В последующие годы интересы Сорокина уходят от
этнографических к социальным проблемам, но он все же
несколько раз возвращается к данной теме: так, в 1917 г.
Ь1Ла опубликована одна из наиболее полных работ по
Религии коми — «К вопросу о первобытных религиозных
ВеРованиях зырян». Основная идея работы: реликты то-
142
Раздел I
темизма, как исторически первой формы религии, сохра-
няются в мировоззрении коми до начала XX в. Заметим,
что Сорокин, как и Э. Дюркгейм, вкладывает в понятие
«тотемизм» несколько иное содержание, чем классиче-
ская этнография после Дж. Мак-Леннана. Основа тоте-
мизма, в версии Сорокина, заключена в разделении окру-
жающего мира на сакральное и профанное, и на этой
основе он и пытается объяснить содержание религиозно-
мифологических верований коми. Выводы Сорокина на-
ходились в русле современных ему исследований, кото*
рые позже привели к обоснованию роли двойного прин-
ципа в культуре обществ с дуальной социальной органи-
зацией, что наиболее полно было сделано в структурной
антропологии К. Леви-Стросса.
Эти первые этнографические статьи Сорокин опуб-
ликовал уже будучи студентом, сдав летом 1909 г. экза-
мены экстерном на аттестат зрелости в Великоустюж-
ской мужской гимназии и поступив в Психоневрологи-
ческий институт в Санкт-Петербурге. С 1910 г. он пере-
велся на юридический факультет Санкт-Петербургского
университета, который закончил в 1914 г., после чего
был оставлен на кафедре уголовного права для подго-
товки к профессорству. В этот период Сорокин пишет
статьи на самые различные темы: о предмете социоло-
гии, теории прогресса и эволюции, философии Л. Тол-
стого, преступности и ее социальных корнях, самоубий-
ствах, символах в общественной жизни, институтах бра-
ка и семьи, социальной роли войны и пр. В конце 1913 Г-
он выпустил книгу «Преступление и кара, подвиг и
награда. Социологический этюд об основных формах
общественного поведения и морали». Сорокин исходи”
из того, что все акты поведения людей несут определен
кую моральную нагрузку, подразделяясь на «должные»
«запрещенные» и «рекомендованные». Должное воспрИ
нимается окружающими эмоционально нейтрально, ре-
комендованные поступки строятся на симпатии и люб-
ви, а запрещенные порождают неприязнь и враждеб-
ность. Называя рекомендованное поведение подвигом, •
запрещенное — преступлением, Сорокин приписывав
им соответствующие реакции окружающих — наград»4
и кары. Анализируя мотивацию поведения, он форму-
лирует несколько «теорем» влияния кар и наград Иа
Глава пятая
143
поступки людей. Значение этой работы на становление
современных взглядов на социализацию личности несо-
мненно, однако в ней содержался и определенный под-
текст. Динамика кар и наград, согласно эволюционист-
ским взглядам Сорокина, подчинена развитию общества
от примитивных антагонистических форм через преодо-
ление кастовых, сословных и классовых противоречий к
современным демократическим структурам, идя парал-
лельно развитию личности. В перспективе, по мысли
Сорокина, все акты поведения должны мотивироваться
не внешними ожиданиями окружающих, а внутрилич-
ностными императивами, из которых основной — лю-
бовь к ближнему.
Социологи с одобрением встретили работу, заметив не
только солидную теоретическую подготовку автора, но и
прозрачную критику социального устройства царской
России. Примечательна эта студенческая работа и тем,
что интерес Сорокина к вопросам морали, духовности,
как следствие воспитания и раннего религиозного обра-
зования, остался у него на всю жизнь. В конце творче-
ского пути именно на этой проблематике сосредоточил он
свои усилия.
В период подготовки к профессорству и магистерско-
му экзамену помимо изучения уголовного права и про-
чих юридических курсов он уделяет много внимания
уголовной социологии, проблемам войны и мира, разра-
ботке концепции, позднее получившей название «миро-
вого правительства», популяризации и критике совре-
менных социологических воззрений русских и зарубеж-
ных ученых. Сорокин активно сотрудничает в несколь-
«их научных журналах, а после смерти своего учителя
М М. Ковалевского принимает деятельное участие в со-
здании социологического общества его памяти. В конце
1916 г. Сорокин успешно сдает экзамен и становится
Приват-доцентом университета, однако защита его дис-
сертации откладывается из-за -начавшейся в России ре-
®ОЛЮЦИИ.
Политическая деятельность Сорокина как лидера пра-
ВЬ1Х эсеров занимает почти два года и только в декабре
1818 г. он возвращается к преподаванию на вновь обра-
ЗДванном факультете общественных наук Петрогрвдско-
г° Университета.
144
Раздел J
Глава пятая
145
Основной труд Сорокина в российский период твор- I
чества — это «Система социологии», первые два тома
которой, посвященные «социальной статике», вышли к
свет в 1920 г. Созданная в русле «умеренного бихевио-
ризма», в опоре на эмпирию и методологию, схожую а
естественнонаучной, эта система, по мысли автора, по-
зволяла разложить всю общественную жизнь на «явле-
ния взаимодействия двух и более людей» и обратно — по
такому взаимодействию воссоздать полную картину обт.
щественного устройства, комбинируя различные процес-
сы взаимодействия, «получить любые события, начиная
с увлечения танго и футуризмом и кончая мировой
войной и революцией», смоделировать любую организа-
цию или группу, начиная с трамвайных попутчиков и
кончая Лигой Наций.
Простейшая модель взаимодействия имеет три эле-
мента, три составляющие: индивиды, акты поведения,
проводники взаимодействия. Анализ каждого элемента,
соответственно по таким характеристикам, как потреб-
ности людей, осознанность и интенсивность поведения,
материальность или символичность проводников, позво-
лил Сорокину классифицировать виды взаимодействия
на антагонистическое и солидарное, стереотипное и’не-
шаблонное и т. д. Он также подробно исследовал факто-
ры, способствующие как сохранению, так и разложению
системы социального взаимодействия: обычаи, мораль,
законы, благосостояние, качество питания и пр. В этой
концепции заметно влияние Г. Зиммеля, а сама она во
многом предвосхитила многие теоретические положения
символического интера кционизма, в становление кото-
рого труды Сорокина внесли впоследствии огромный
вклад.
Во втором томе рассмотрена структура общества в,
целом, исходя из посылки, что устоявшиеся воспроизво-
димые системы взаимодействий служат каркасом для
формирования социальных групп и их агрегатов. Чело*
век одновременно является абонентом множества соци-
альных групп, слоев, конгломератов и пр., классифика-
ция которых на односторонние и многосторонние, закры-
тые и открытие и т. п. позволяет Сорокину перейти
более подробному анализу классов, партий, государства,
конфессиональных групп, элит.
Третий том в полном объеме не был напечатан, но в
«Общедоступном учебнике социологии» содержится его
краткое изложение под названием «социальная механи-
ка»- В «Системе социологии», вопреки расхожему мне-
нию о ней как о ранней и тупиковой бихевиористской
работе, можно обнаружить едва ли не все идеи, позднее
глубоко разработанные Сорокиным на качественно ином
уровне. Это касается и социологии революций, или, как
принято говорить сейчас,— социальных изменений, и
теорий элит и социальной мобильности и стратифика-
ции, и социально-культурной динамики. Точность фор-
мулировок, игнорирование псевдопроблем и стремление
вывести из теории практические выводы прикладного
характера выгодно отличают работу от социологической
литературы того времени. Так, одна из глав книги еще в
России выросла в самостоятельное исследование о влия-
нии голода на социальную организацию, общественную
жизнь и поведение людей. Книга «Голод как фактор»
начала печататься в 1922 г., но не вышла в свет, посколь-
ку Сорокина через несколько месяцев после защиты
магистерской .диссертации выслали за рубеж, вменив
ему и многим другим интеллигентам в вину то, что они
находились в идейной оппозиции режиму. Попав в эми-
грацию, сначала в Праге, затем в США он продолжает
научную деятельность.
В 1925 г. он выпускает первую свою книгу в Амери-
ке — «Социологию революций». Написанная в русле
Методологических установок «Системы социологии», она
Дает на примере 70 революционных ситуаций анализ
трехфазового изменения поведения индивидов в услови-
ях перемешивания и ломки устоявшихся социальных
групп, слоев, структур. Кроме того, в работе дан анализ
изменений в языке, одежде, семейно-брачных отношени-
ях, питании, генетическом коде нации, ее отношении к
Своей истории и т.п.
С 1924 г. Сорокин преподает социологию революций и
социальную морфологию в университете штата Мин-
несота. Там в 1927 г. выходит его книга «Социальная
мобильность», написанная опять-таки в методологиче-
ском ключе «Системы социологии». Сорокин противо-
поставил межгрупповые и внутригрупповые отношения,
Рида в последним главенствующую роль, и вывел при
не
Раздел 1
анализе на первый план понятие «статус». Он понимшд
его как совокупность прав и обязанностей, привилегий и
ответственности, власти, благосостояния и образовавши
Разница в статусе определяет стратификацию членов
группы по трем основным осям: экономической (богат -
беден), политической (руководитель — подчиненны^
профессиональной (квалифицированный — неквалифи
цированный). Рассмотрев на богатом историческом ма.
териале эту схему, Сорокин пришел к выводу, что стра
тификация константна для любого общества, а социель
ное неравенство функционально необходимо для сохра-
нения социума, все элементы которого находятся
динамическом равновесии. Причина стратификации
извечных различиях отдельных людей, а вот критерии
стратификации могут быть самыми разными, и только
в том случае, если они сбалансированы между соб<4
социальная структура имеет относительную устойч^
весть. Поддерживать баланс помогает социальная мо
бильность, как горизонтальная так и вертикальная, от-
личительные черты которых в сравнении со случайны»
ми перемещениями: воспроизводимость, массовость, за-
конообразность и наличие таких последствий,
изменение статуса или групповой принадлежности.
целом эта работа Сорокина заложила фундамент прак-
тически всех современных концепций мобильности 1
стратификации.
В 1928 г. вышла в свет его книга «Современные социо
логические теории», долгое время служившая учебны
пособием в американских университетах и колледжа!
Систематизировавшая накопленный Сорокиным за годы
учебы огромный материал по истории социологически
учений, эта книга впервые в Америке дала подробим
анализ трудов европейской школы. В какой-то мер*
связанная логикой изложения с генетической соци< *0
гией его учителя М. М. Ковалевского и взглядами истЛ
рика В. М. Хвостова, работа Сорокина была совершено
оригинальна и оказала большое влияние на последув
щие труды американских историков социологии.
На оенбве идей, содержащихся в «Социальной мо'
бильности», Сорокин начал разрабатывать проблем^
сельской и городской социологии, вложив в этот труд все
свои знав предмета, полученные в детстве и юности Ф
Глава пятая 147
России. Основное внимание он уделил проблемам урба-
низации, миграции в города, разнице в уровне жизни
сельского и городского населения В 1929 г. вместе с
Циммерманом он издает книгу «Основы сельской и го-
родской социологии», основным стержнем которой стала
предложенная ими модель «сельско-городского контину-
ума», где системно связаны идеальные город и деревня,
полярные по целому ряду характеристик, таких, как род
занятий населения, тип окружающей среды, степень
социальной гетерогенности, уровень мобильности и ин-
тенсивность социальных взаимодействий. Несмотря на
недостатки (например, демографический уклон в оценке
перспектив роста городов, романтизация сельской общи-
ны, схематичность предложенной поляризации города и
деревни), эта работа заложила основу целого направле-
ния в социологии.
Дальнейшие разработки сельской и городской социо-
логии Сорокин осуществил вместе с Циммерманом и
Гэлпином, составив «Систематический указатель книг по
сельской социологии», три тома которого вышли один за
другим в 1930-1932 гг. К этому времени Сорокин уже
перешел на преподавательскую работу в Гарвардский
университет и создал там факультет социологии.
К 30-м годам у Сорокина сложился замысел нового
тРУда, интегрирующего взгляды ученого в областях со-
циологии, культурологии, этики, психологии, политэко-
номии и пр- Вероятно, что два события послужили глав-
ными вехами его разработки. Общее апокалиптическое
настроение интеллигенции начала века, волна дискус-
сий, поднятая шпенглеровским «Закатом Европы», лич-
ные ощущения Сорокина на переломе времен, когда
Россия вступала в период буржуазного развития, впе-
чатления от гибели культуры в первую мировую войну,
с одной стороны, и последняя встреча с Н. Д. Кондратье-
ным в 1925 г., когда им уже владела идея концепции
больших конъюнктурных циклов,— с другой. Именно
под влиянием Кондратьева Сорокин нащупывает свой
®ариант выхода из кризиса, охватившего западную ци-
вИлизацию, создавая теорию социально-культурной ди-
Памики, куда циклы Кондратьева входят как частный
случай.
С-танозление Сорокина как ученого совпало с господ-
148
Раздел I
ством в архитектуре, искусстве, литературе стиля
дерн. Можно спорить о том, был ли сам Сорокин модер
нистом в социологии, но несомненно, что Серебряный ве>
русской культуры оказал решающее влияние на ец
формирование как личности. Именно в этот период мн».
гимн творческими личностями владел образ пророка,
ведающего все тайны мироздания, миссия которого I
спасение земли и людей от катастрофы. Похоже, чт
служение великой идее, добровольно взятой на cej
миссии стало рефреном всего творчества Сорокина, по
служив катализатором создания цельной макросоциоло,
гической теории, претендующей на интегральное поло
жение в мира идей.
Основной тезис 4-томной «Социальной и культурна
динамики» — сверхорганическая система ценностей ил
«истин», «нормо-законов», является решающим факт о-
ром детерминации всех общественных явлений. Систем
эта развивается по имманентным ей законам, а люди
общественные отношения, как зависимые переменный
истории, являются носителями и проводниками систем
ных ценностей, или «нормо-законов», как называл иг
Сорокин вслед за одним из своих учителей — Л. И- Пе- •
тражицким. Таким образом, историческая действител*
ность представляет собой иерархию в различной степей
интегрированных культурных и социальных систем 4
мелких до самых крупных — суперсистем, охватывал»
щих массы людей и их взаимодействий, существуют*
веками и определяющих все виды нравственно-духовна
деятельности: религию, науку, искусство, язык, филосо-
фию, этику, право и т. д.
Категория «культурная суперсистема», таким обра-
зом, является исходной для типологизации культурное'
развития. Каждая суперсистема ценностей — это специ
альный вид исторической целостности, интегрированны
в некий духовный идеологический стиль. Стиль стру
турне определяется ответом на четыре вопроса: каков?
превалирующие представления о природе бытия, каковй
основные потребности человека, степень их реадизаци!
и методы их удовлетворения. В зависимости от спос обе
получения ответов на эти вопросы вычленяются ДВ"
основных стиля, два типа культуры: чувственная, илй
сенсативная, и умозрительная, или рассудочная. СуШе
Глава пятая
149
сТвуют и смешанные типы культур, среди них Сорокин
выделяет «идеалистический» тип с интуитивным спо-
собом получения ответов на вышеуказанные четыре во-
проса.
В каждый исторический момент господствует одна ив
суперсистем, хотя на периферии ее ценностного ядра
можно обнаружить как осколки предыдущей, твк и рост-
ки новой суперсистемы. Каждая суперсистема относи-
тельна, ее ценности лишь частично объясняют бытие, а
имманентное человеческой природе развитие познания
ведет к динамике суперсистем, к их флуктуации, в
основе чего лежит принцип лимита. Кульминация разви-
тия одной из них означает достижение предела ее позна-
вательных возможностей, и дальнейшее существование
суперсистемы лишь увеличивает относительность ее ис-
тин и ценностей. Одновременно расширяется поиск но-
вых ценностей, так что в целом развитие общества пред-
ставляет собой непрерывную флуктуацию от сенсатив-
ных к умозрительным суперсистемам с относительно
короткими периодами баланса между ними в виде иде-
альных ценностных суперсистем. Кризис современного
общества с его сенсативным типом культуры, по Сороки-
ну,— это один из этапов флуктуации, который будет
преодолен с наступлением господства умозрительной
суперсистемы
Практически все последующее творчество Сорокина
так или иначе строилось вокруг темы кризиса современ-
ной культуры и общества. Он настойчиво указывал на
происходящую деградацию и неизбежность мировой ка-
тастрофы при сохранении старых норм взаимоотноше-
ний между людьми, пытался подсказать способы преодо-
ления кризиса и последующей «моральной реконструк-
ции человечества». К работам этого плана относятся
несколько его книг, ключевые из которых — «Кризис
Нашего века», где в популярной форме были изложены
основные положения его теории социально-культурной
Динамики, а также «Общество, культура, личность», яв-
Ющаяся обобщающим трудом интегральной социоло-
и Сорокина Нельзя не отметить и ряд его работ по
ГиТоРИи социологии, в первую очередь книгу «Социоло-
еские теории сегодня», написанную в 1963 г.
шследние два десятилетия жизни Сорокин посвятил
150
Раздел I
работе созданного им Гарвардского исследовательского
центра по созидательному альтруизму. Исследовав I ц
энергии любви, сущности и возможностей альтруисти'ш
ского поведения, которые ранее попадали в сферу Инте
ресов исключительно религии и етики, не получили ши
рокой поддержки со стороны многих его коллег в США
исследовательских институтов. Тем не менее все резу.ц
таты работ центра были опубликованы и оказали опре
деленное воздействие на общественную мысль 50-х ги
дов XX в.
ЛИТЕРАТУРА
1. Сорокин П. А. Дальняя дорога. Автобиография. М., 1992. 1
2. Сорокин П. А. Система социологии. М., 1093. Т. 1, 2.
3. Сорокин П А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. '
4 Голосенко И. А. Питирим Сорокин: судьба и труды. Сыктывкар
1991.
Глава шестая. ФОРМИРОВАНИЕ ТЕОРИИ ДЕЙСТВИЯ
ТОЛКОТТА ПАРСОНСА
1. Характер, задачи и источники теории
Толкотт Парсонс (1902—1979) еще при жизни си
классикам американской (и мировой) теоретической с
циологии, даже если судить только по числу крит"ч«
ских откликов и контрпостроеиий, отправлявшихся I
его работ. Он учился в США, Англии и Германии (в те
числе в Лондонской школе экономики и Гейдельбергскс
университете, где написал диссертацию о понятая капе
тализма в немецкой общественно-научной литературе^
основном у В. Зомбарта и М. Вебера), отличаясь в м -Л
дости редкой разнонаправленностью интересов: от меД
цины, физиологии и биологии до психологии, экономий
и общей социологии. Все это впоследствии так или ина 4
отразилось в синтезирующих устремлениях его «об-UP
теории действия». Академическая карьера Парсой<1
была связана, в основном, с Гарвардским университет^
где он преподавал с 1927 г. и считался главой так ньзЫ
Глава шестая
151
н8емой гарвардской школы теоретиков в обществове-
дении.
Критики Парсонса и многие историки социологии,
особенно в 50-70-х годах, воспринимали его в двух
раздельных планах: как создателя одной из теорий со-
циального действия, продолжателя веберовской тради-
ции, и как типичного функционалиста, автора самой
развернутой структурно-функциональной теории со-
циальных систем. При таком раздельном взгляде Пар-
сонс-теоретик казался сплошь противоречивым: с одной
стороны, в ранней книге «Структура социального дей-
ствия» (1937) — методологическим индивидуалистом (но-
миналистом), идеалистом и волюнтаристом, недооцени-
вающим объективные социальные ограничения на сте-
пень свободы человеческого действия; с другой, после
второй большой книги «Социальная система» (1951),—
антииндивидуалистом, типичным продолжателем тра-
диций позитивистского (контистского) органицизма или
дюркгеймианского методологического «реализма» (по-
другому — «зссенциализма», т.е. представления обще-
ства самостоятельной реальной сущностью, развиваю-
щейся по своим законам, независимым от законов инди-
видуальных действий).
Однако сам Парсонс в позднем автобиографическом
очерке «О построении теории социальных систем: лич-
ная история» [2] отстаивал цельность и последователь-
ность своего теоретического развития на протяжении
более чем сорока лет. Незадолго до смерти Парсон-
са целостный подход к его теориям восторжествовал
(большую роль в этом сыграла статья 1978 г. Джеффри
Александера [7] «формальный и содержательный во-
люнтаризм в трудах Толкотта Парсонса»). Парсонсу по-
брили, что за полвека работы над теорией действия он
конца сохранял постоянство и непрерывность своих
Гн°Св о логических и методологических предпосылок, в
свете которых надо пытаться понять и кажущиеся на-
РУшения преемственности и логики понятий в разно-
Ременных трудах. Анализ понимания Парсонсом смы-
и задач теории в общественных науках, анализ его
алННИх Решений по центральным для западной соци-
Нои философии проблемам действия, порядка, ра-
“Вальности, формальной и реальной свободы позво-
152
Раздел I
лил глубже и вернее понять и его концепцию социаль-
ных систем как пробный вариант все той же теория
действия. Здесь мы следуем этой уже оправдавшей себя
традиции [б; 7; 8J.
Значительная часть обильной критики Парсонса (рас-
смотрение которой не входит в задачу данной работу
порождалась непониманием или неприятием самой ев
концепции теории. Парсонс считал слишком ограничен
ным и эмпирическое толкование теории (как множеств
суждений о конкретной области социологического иссл«
дования, которые или уже проверены, или допуска ж»
эмпирическую проверку), и чрезмерно строгое у потрав
ление термина «теория» исключительно для обозначен,
логической дедуктивной системы с явными, формаль
установленными аксиоматическими посылками с поел
дующим выведением из них логических следствий
проверкой последних известными фактами. Парсов
больше интересовала стадия теоретической деятелю
сти, предшествующая формулировке эмпирической те
рии, т.е. какого-то содержательного знания о причин-
ных, функциональных, логико-символических и пр. отно •
шениях между социальными явлениями. Построение та
кой теории требует предварительной систематизацм
языка науки, упорядочения понятий, в которых мог*-®
быть сформулированы положения содержательной т««
рии. Заготовкой на все случаи жизни, сравнением, пр»'
способлением и распространением понятийных схем I
многообразные ситуации, изучаемые разными общее г
венными науками, дабы сделать их аналитические язЫ
ки взаимопонятными и сопоставимыми, и занимался Пар
сонс в первую очередь.
Его теория действия задумывалась как иекая универ
сальная система координат, «система отнесения» (frae
of reference), т.е. как предельно общая система кате»
рий, в которых одновременно «приобретает смысл» -*J
пирическая научная работа во всех родственных дисЦМ
плинах: социальной антропологии, социологии, эконом*
ке и др. В качестве системы отнесения теория действл
не претендует на открытие содержательных эмпирич*
ских закономерностей, но в общем виде указывает, ЯР*
такое социальное действие (тем помогая выделить и'
бесконечного опыта черты, интересующие именно социо
Глава шестая
153
логию> и отбросить все не относящееся к делу, вроде
физико-химических процессов, сопровождающих чело-
веческое действие), какие понятия нужны для его изуче-
нИЯ и объяснения, какова вообще природа человеческой
деятельности, взаимодействия, институциональной ор-
ганизации и т. п.
В старом неокантианском теоретико-познавательном
споре о первенстве «генерализирующих» либо «индиви-
дуализирующих» понятий в постижении социокультур-
ной раальности позиция Парсонса ясна: научная теория
л составляющие ее понятия — «генерализирующие»,
общие, и смысловую или причинную связь одного инди-
видуального события с другим можно определить только
в отнесении к общим понятиям и универсальным зако-
нам. Наиболее удачное до своих формулировок обоснова-
ние неизбежности применения общих понятий в науках о
культуре Парсонс приписывал М. Веберу. Веберовские
«идеальные типы» — несомненно обобщающие понятия,
но все же, по мнению Парсонса, Вебер остановился на
полпути к подлинно абстрактной и систематической об-
щей теории действия. «Идеальные типы» соотносятся с
конкретной реальностью как гипотетические конструк-
ции. Они дают обобщенные формулы воображаемых кон-
кретных, исторически особенных явлений. Например,
хотя идеальный тип целерационального действия вы-
страивает схему не реального, а логически чистого про-
текания рационального социального действия, но оно, по
Веберу, «объективно возможно», т.е. тип все же имеет в
ВиДУ если не реально-конкретное, но гипотетически-
конкретное действие. Тип как аналитическая конструк-
ция функционирует в качестве меры конкретных явле-
ний действительности. Так, расстояние между идеаль-
HbiM объективно возможным рациональным действием и
₽еальным субъективно рациональным действием дает
ЙЕРУ рациональности последнего.
По мнению Парсонса, такой «идеальный тип» пред-
стВвляет собой сложное понятие, в котором сведен вме-
сте рад переменных элементов в каком-то фиксирован-
о°м конкретном отношении друг к другу. Тем самым
таются нераССМОТренными другие логически возмож-
е 1е ВаРиации в сочетании этих переменных и сохраня-
я опасность произвольно выбранной, «мозаичной тео-
Развел
рии» реальности. Это не значит, что «идеальный ти
плох, но просто что он ограничен в некоторых важц|
отношениях.
Дабы преодолеть эту ограниченность, надо повысц
аналитичность общих понятий, к каковым принадлеж
и идеальный тип. Его можно разложить на аналитик
ские переменные элементы, т. е. общие понятия, котор|
относятся не к конкретным воображаемым явлениям,
к абстрактным аспектам таких явлений: Это позвод
создать в обществоведении высокоподвижную систеч
общих понятий, в чем-то приближающуюся к образ
классической механики, где такие понятия, как мас<
движение и др. тоже ведь описывают не конкреть!
законченные события, но отвлеченные воображаем!
аспекты конкретных событий. Парсонс называет эту
гносеологическую позицию «аналитическим реализмом
потому что надеется на возможность уствновления «пр
мых» и «реалистичных» отношений между аналитик
скими элементами и абстрактными аспектами конкрг
ных явлений. Он противопоставляет ее, во-первых, э
лиризму и, во-вторых, позиции, что научные понятий
их отношении к реальности суть лишь «полезные фи
ции» и никак не отражают реальных отношений: •
противовес всем этим несостоятельным взглядам мож
выдвинуть теоретико-познавательную позицию, котор
как мие кажется, пронизывает данное исследование^
аналитический реализм. В противоположность фикци
нистской точке зрения утверждается, что по меньш
мере некоторые из общих понятий науки не фиктивн
но адекватно "схватывают” аспекты объективного вне)
него мира. Это справедливо для понятий, называем!
здесь аналитическими элементами. Следовательно 4
нятая нами позиция, в теоретико-познавательном см<
еле,— реалистическая. В то же время она избегй
нежелательных последствий эмпирицистского реалия^
Указанные понятия соответствуют не конкретным явл
ниям, но элементам в них, которые аналитически отд
лимы от других элементов. Нет оснований полагав
будто ценность любого одного из таких элементов М
даже всех, включенных в одну логически связную с
стему, полностью исчерпывается описанием какой-лЛ
конкретной вещи или события. Поэтому надо охаракт
Глава шестая
155
ризовать термин реализм эпитетом “аналитический”»
[19, 730].
Аналитический реализм применительно к теории как
целокупности понятий должен предохранять теоретика
оТ преждевременной закрытости теории, от «эмпири-
цистской» подмены ею, как якобы адекватным отраже-
нием, всего многообразия реальности и, следовательно,
от превращения теории в независимую от действитель-
ности сущность, ибо «логически закрытая система тео-
рии становится, в эмпирицистской интерпретации, и эм-
пирически закрытой системой» [Там же, 476]. Ни от
какой теории нельзя требовать полного описания или
объяснения даже небольшого фрагмента реальности.
Теория дает не картину действительности, а точку зре-
ния на нее и должна отбирать из всего космоса челове-
ческой деятельности не конкретную часть, а какой-то
абстрактный аспект в качестве предмета изучения.
Наиболее абстрактную точку зрения на мир событий
вокруг человека обеспечивает «общая и аналитическая»
теория действия. Она мыслима и как рамка, внутри
которой возможна дифференциация по единому основа-
нию предметов обществоведческих дисциплин. Челове-
ческие действия не существуют независимо друг от
ДРуга и тем или иным способом всегда могут быть орга-
низованы в системы. Действия, организованные вокруг
личности отдельного человека, образуют «личностную
систему». Это аналитическое извлечение из общей си-
стемы действия обычно осуществляет психология. Дей-
ствия, организованные вокруг взаимоотношений между
Двумя или более индивидами, дают «социальную систе-
му» действия. Социология — лишь одна из изучающих
ее дисциплин и берет в качестве своего предмета некий
особый аспект рассмотрения этой социальной системы,
Но не всю систему как целое. Во второй «главной» книге
8 заключительном параграфе «Классификация наук о
Действии» Парсонс так определяет этот предмет социо-
логии: «Для нас социологическая теория есть тот ас-
Пект теории социальных систем, который занимает-
Ся явлениями институционализации образцов ценност-
ориентации е социальной системе, условиями этой
отиту цнонализации и изменениями в образцах, у с ле-
ями подчинения им и отклонения от какой-то сово-
156
Раздел I
купности таких образцов, а также мотивационными про
цессами, поскольку они содержатся во всем этом,
качестве мотивационных вышеназванные процессы ц
могут быть процессами рационального действия в skohq
мическом смысле...» [18, 552]. Как видно даже отсюда
социологическую точку зрения на социальное действи
Парсонс противопоставлял экономической, а источи»
основных не чисто экономических влияний на ход дей
ствия усматривал в институционализации ценностей •
многосложном процессе, место и смысл которого уясш
ется только по мере развертывания системы парсонсоц
ских понятий.
Парсоис называл свою теорию действия «волюнтч,
ристской», но этот эпитет не следует понимать кал
методологическую установку на объяснение человсче
ского действия преимущественным влиянием фактс-pi
«свободной воли». Один из исследователей Парсонп
причину выбора им термина «волюнтаризм» видит
отталкивании от господствовавшего в США 1920-х год. о
бихевиоризма с его скепсисом относительно возможно
стей научного истолкования субъективных состояни
сознания для понимания человеческого действия и »
первом приближении сводит парсонсовский «волюнта
ризм» к «далеко идущей претензии добиться синтеза |
методологическом уровне, на уровне основ мышлени!
между прежде непримиримыми течениями мысли» |
33]. Под «методологическим уровнем» здесь имеются
виду базовые воззрения на действие в его отношении
обществу.
В самом деле, исходный замысел волюнтаристски
теории действия Парсонса состоял в том, чтобы в кри*
тическом диалоге с основными социально-философски
традициями как посредствующими ступенями к собстве!
ной концепции социального действия вычленить и синт
вировать в описании его свойств наиболее удачные pi
шения: (1) индивидуалистских и утилитаристских поД
кодов, унаследованных от эпохи Просвещения и пьгга₽
шихся учитывать субъективные и конкретные момент*
в ориентации действующего лица; (2) «материалистин*
ских» подходов, отразивших в своих понятиях ограничь
ния свободы действия материальной необходимость*
объективно-принудительным сверхиндивидуальным с°
Глава шестая
157
сальным порядком; (3) нормативистского идеализма в
трактовке действия как следования нормам, как симво-
лически регулируемого и изнутри направляемого усво-
енными индивидом социальными ценностями и нормами.
gce эти традиции сопоставлялись к противопоставля-
лись одна другой по двум основным, в принципе незави-
симым, методологическим измерениям.
Первое — это антитеза «объективизм против субъек-
тивизма», где спор идет о теоретическом выборе факто-
ров, лежащих в основе действия. Воплощениями этой
антитезы выступают у Парсонса условный «позитивизм»,
подчеркивающий роль объективного физического окру-
жения «действователя» (actor), и условный «идеализм»,
выдвигающий на первый план субъективные ориента-
ции, источник которых в самом действователе. Под дру-
гим названием даинея антитеза появляется у Парсонса
как проблема «мотивации» — проблема выбора в каче-
стве одного из столпов теории действия либо идеально
свободной внутренней, либо внешней (безразлично —
идеалистической или материалистической) мотивации.
Более конкретно эта же проблема выбора ставится как
«проблема рациональности» (действия). Она требует ре-
шения, исходить ли при построении социологической
теории из того, что социальное действие рационально в
инструментальном, прагматическом значении (т. е. руко-
водствуется исключительно «техническими» соображе-
ниями чистой эффективности, которым подчинены вну-
тренние, моральные компоненты действия), или следует
Учитывать также «нерациональные», идеально-норма-
тивные моменты действия. Применительно к анализу
Действия в схеме «цели •— средства» вопрос здесь в том,
Какого рода отношения средств к целям почитать рацио-
Вальными или нерациональными, в частности, насколько
Рвциональной можно считать саму идеально-норматив-
ную регуляцию выбора средств.
Второе измерение — это оценка степени тяготения
Тои или иной методологической традиции либо к соци-
альному номинализму, либо к социальному реализму.
Десь речь идет о выборе основополагающей точки зре-
етя на отношение между индивидом и обществом: следу-
ли в изучении общества опираться на действия от-
львых индивидов или институциональных структур.
Раздел I
которые управляют индивидуальными действиями. С
мне ясные противоположные решения этой «дилемма
представляют «старый индивидуализм» и концепция •«
циального организма» [19, 74]. На более содержательнс
теоретическом уровне та же дилемма предстает п
«проблема порядка», заставляющая выбрать способ п
нятийного перехода от отдельных действий к орган
зованным социальным системам. Например, «порядо
можно толковать как результат переговоров, символ
ческого взаимодействия между индивидами, либо к«
прямой результат коллективной детерминации, взятой
качестве самостоятельной реальности (вроде «колле
тивного сознания» Дюркгейма), и т. д
Противоположные решения, обозначающие грант
каждого из двух измерений, могут разнообразно соч
таться между собой, характеризуя методологически
установки любой тесрии. Так, йакую-то концепцию ко
лективного порядка можно анализировать далее в св<
решения первой проблемы (рациональности действия)
в зависимости от понимания рациональности истопи
вать этот порядок либо как внешне, либо как внутреш
обусловленный.
Парсонс принял очень своеобразную стратегию вырач,
ботки собственной теории. Огромная «Структура < ци- |
ального действия» производит впечатление труда
истории общественной мысли из-за множества и» н Ж
названий доктрин, но это прежде всего поисковая тео.в
тическая работа. В своей «интеллектуальной автобивI
графии» [12, 887-868] Парсонс уподобил процесс
строения теории социальных систем» развитию теорииЯI
обычном праве, где «система казусов» внутренне не
тивостоит «систематизации» и даже может стать ее сре^
ством. Себя самого он сравнил с «компетентным апе
ционным судьей по обычному праву», который, исходя
определенной концептуальной схемы (хотя и не ст
определенной в своих посылках, но все же обладавиМ®|
известной цельностью), вел разведку множества маг^
стральных и побочных эмпирико-теоретических пробл^^И
«нечаянно натыкаясь» в этом процессе на «интел лв^И|
туально значительные фигуры и влияния», чьи «дой*^Ш
приходилось рассматривать, руководствуясь принятом
теоретической ориентацией. Процедура такого родь.
Глава шестая 159
^щению Парсонса, не мешает проявлениям эмпириче-
ской интуиции и обеспечивает постепенное расширение,
пересмотр и обобщение теоретической схемы. Анализ
вышеупомянутых основных социально-философских тра-
диций по двум фундаментальным методологическим из-
мерениям выявил внутреннюю неустойчивость каждой
из них по отношению к собственным предпосылкам и
тяготение к некоей общей точке схождения («конверген-
цию»), найти и описать которую призвана была «волюн-
таристская теория действия».
Парсонс начал свой критический анализ «позитивист-
ской теории действия» с утилитаризма [19, 87—126]. Ути-
литаризм поддается толкованию и в качестве теории
действия, потому что говорит нечто о субъективной ори-
ентации индивидов, и в качестве разновидности позити-
визма, потому что видит индивидуального действователя
чем-то вроде ученого, который руководствуется лишь
объективно воспринимаемыми, «позитивными» (в проти-
воположность «спекулятивным») фактами. Позитивная
каука скрыто или явно мыслится здесь «единственно
возможным познавательным отношением» человека к
внешнему («не-эго») миру, единственным рациональным
способом ориентации действователя в своем окружении
через знание объективных отношений между явлениями
и, по Конту, единственным источником новой системы
позитивной морали.
Утилитаристская теория действия — это «индивиду-
алистско-позитивистская» модель, одна из нескольких
возможных позитивистских теорий действия. Иногда
вместо нее Парсонс обсуждает обобщенную идеальную
Модель общества, созданную усилиями не только утили-
ТаРистов, но и классиков политэкономии и других пред-
ъявителей номиналистско-индивидуалистской традиции
Росвещения,— модель общества неуправляемых ато-
г*аРных индивидов, наделенных равными правами и дей-
СтвУЮщих на свободном конкурентном рынке, «рацио-
«Льно» выбирая самые эффективные линии поведения,
'-f максимизировали бы их выгоды во взаимоотно-
с другими людьми. Это полемическое обсужде-
Че "пРиР°Дьг экономической рациональности и эгоисти-
ого интереса» служило ступенью к выяснению фор-
ь,1ой структуры социального действия и первым при-
/60
Раздел I
ближением к «проблеме социального порядка». Его н«
зя просто предполагать в «природе вещей»: даже те
порядок, каким человеческие общества пользовалисг
сих пор, проблематичен.
С точки зрения решения проблемы порядка индь
дуалистско-позитивистская теория действия, по Парс
су,— крайне шаткая мысленная конструкция. «Pai(
нальное» (в узком смысле «эффективности», или «тех
ческой рациональности») преследование эгоистичен
интересов каждым делает очень сомнительной возм<
ность хоть какого-то порядка в совместном прожива;
людей. Лучше всего таким предпосылкам отвечала
гоббсовская абстракция «естественного состояния»
«войны всех против всех», ибо техническая рациона
ность подразумевает использование всех средств, ве
щих к успеху, а утилитаристская позиция не позво.1
даже как следует поставить вопрос о пределах их до
стимости, не говоря уже об ответе на него. Строго ути
таристские предпосылки должны приводить к ха«
поскольку при утилитаристских дискретных и изоли
ванных индивидах, самовольно принимающих свое j
вольствие или неудовольствие за критерий правил)
сти действия, для большинства оказывается недост
ным достижение собственных индивидуальных 4м
ради которых и начинались действия, т. е. невозмсм
никакой «нормативный порядок». Крайне неустойчив
был бы при таких условиях и зависимый от норматив
го «фактический порядок», каковым термином Парс
обозначает статическую повторяемость социальных н
ствий. (Здесь уместно сразу предупредить, что о’*
термин «социальный порядок» у Парсонса утвержд
всего лишь неслучайность социального взаимодейгт
людей, а вовсе не гораздо более сильную посылк
контовском «всеобщем согласии» или «равновесии»
чем его много раз обвиняли критики, уличая в консер
тизме.)
Однако наш опыт не подтверждает существо!^
где-либо полного нормативного хаоса. Даже в реалы
войнах, которыми так богата история человечества, с
жались не изолированные индивиды, а организован»
социальные системы. Отсюда возникает так называв
«гоббсовская проблема порядка»: как люди вообще
Глава -шестая
161
собны сотрудничать друг с другом? Почему в обществе
наблюдается хроническое состояние войны всех про-
бив всех и почему насилие и обман, будучи довольно
распространенными, все-таки не переходят в общее пра-
вило’
Исторически известны решения самого Гоббса [19,
89-94J, постулировавшего «общественно-договорной» от-
каз людей, руководствующихся принципом «реальности»
и стремящихся к удовлетворению коренной человече-
ской страсти к самосохранению и безопасности, от инди-
видуальной автономии в пользу абсолютного суверена,
который принудительно поддерживал бы порядок; и Лок-
ка [Там же, 95-102], прибегшего к постулату предсуще-
ствующего «естественного совпадения интересов» мел-
ких собственников, что дало толчок построениям англий-
ских экономистов. В обоих решениях свобода индивидов
произвольно урезана в сравнении с исходными предпо-
сылками. Эту упорядоченную свободу и, следовательно,
субъективный характер действия спасают, в сущности,
уловки: то, что цели, в отличие от средств, остаются вне
норм «сциентистской» или «технической» рационально-
сти и подчиняются законам случайности, выведенным за
пределы научного анализа. Парсонс задает себе вопрос:
«Как можно решить гоббсовскую проблему порядка, не
используя такую уязвимую метафизическую подпорку
как доктрина “естественного совпадения интересов”?»
[Там же, 102].
В рамках широко понимаемой позитивистской тради-
ции были попытки убрать эту подпорку, но повышение
логической последовательности каждый раз достигалось
Ценой конфликта с определяющим принципом теории
Действия — учетом субъективной ориентации действо-
яателей. Парсонс же безусловно хотел сохранить как
Плодотворную черту утилитаристской (или «индивидуа-
^йстско-позитивистской») традиции ее акцент на спо-
с°бности людей делать выбор и взвешивать альтерна-
тивные линии поведения. Более того, можно говорить о
г«Убокой симпатии Парсонса к традиционным ИДеологи-
веским ценностям «буржуазного либерализма» и, отсю-
^а, об интересе ко всем построениям (не только экономи-
ского толка), где исходный пункт теоретического ана-
Зв — свободный иидиввд, общество — постоянно воз-
162
Раздел 1
обновляемый результат усилий индивидов, свободно пр<
следующих свои цели сообразно личному определению,
социальное действие, соответственно, определяется лц<
ной инициативой по преимуществу.
Но утилитаристская теория действия неизбежно вп<
дала в самопротиворечие, если пыталась последоватед]
но распространить строго позитивно-научные критераи
и на выбор целей. Такой ход мысли Парсонс называв
«радикально-рационалистическим позитивизмом». Моэ
но ли здесь говорить о подлинно индивидуальном выб
ре? Если субъективная ориентация действователя цел:
ком определена позитивно-научным знанием, то не св
дится ли всякая «субъективность» к «объективност!
позитивной науки?
Столь же неубедительны решения этой так называ,
мой «дилеммы утилитаризма» (либо признание акты
ной роли действователя в выборе целей, либо признак |
случайности «целевого элемента» действия) «радикал,
но-антиинтеллектуалистическим позитивизмом», кот,
рый учитывает повседневный опыт в том, что л к ли
далеко не всегда выбирают наилучшие из известны!
средств для достижения своих целей. Существование
такой «слабой рациональности» по сути приписываемся
«случайностям невежества и ошибок». Поскольку ил
причины нелогично искать в субъективности дейст!
вателей (в силу ее предварительного отождествлевД
с научной рациональностью), то эти причины ищут
объективных условиях их ситуаций: внешних (ере/
климат, почвы и т. п.) и внутренних (наследственное
инстинкты, страсти и пр.). К этому типу решений п]
надлежит и выдвижение на первое место «ииструм
тального» (т. е. опять же принимающего в расчет искл
чительно «технические» соображения чистой эффект!
ности с подчинением им внутренних моральных коми
нентов действия) политического контроля над действИ
со стороны государства и т.п. В «радикально-ант
интеллектуалистическом позитивизме» превозносит
внешняя и принудительная (по отношению к действу!
щим индивидам) сила социальных фактов по типу пр
чинно-следственных отношений между физическими
лениями.
Парсонса не устраивает в таком подходе, во-перв
Глава шестая
163
игнорирование сложного символического функциониро-
вания человеческого совнания, символических сигналов и
механизмов регуляции действия, скрытых в нашем язы-
ве, традиционных ценностях, даже в экономических це-
новых выражениях результатов деятельности, и, во-вто-
рых, перспектива бесконечной редукции: сначала сведе-
ния групп к причинным отношениям между их членами,
потом, по той же логике, индивидов — к физиологиче-
ским процессам, и так далее вплоть до причинно-след-
ственных связей между физическими элементарными
частицами.
Отдельные прорывы за пределы позитивизма к «во-
люнтаристской теории действия», отдающей должное
как «активным», так и «пассивным» моментам челове-
ческого действия, Парсонс находит у позитивистов же (в
смысле приверженности к объективистскому подходу),
из которых особо выделяет английского экономиста Аль-
фреда Маршалла, В. Парето и Э. Дюркгейма. У Маршал-
ла, понимавшего действие как «рациональное преследо-
вание собственного интереса» и экономику как «теорию
полезности», Парсонс обнаружил идею неких «активиз-
мов», которая не вмещалась ни в утилитаристскую, ни в
обе радикально-позитивистские схемы. Это нечто вроде
самодостаточных целей в себе, типа императивов «быть
энергичным», «быть инициативным, изобретательным»
и т. п. По сути, их можно также считать непосредствен-
ными проявлениями ценностей, в которых скрыта об-
щественная оценка действий. По мнению Парсонса, ис-
пользование в объяснениях экономического действия,
наряду с традиционными ортодоксально-экономически-
факторами, этих ценностей свидетельствовало о не-
осознанном скольжении Маршалла от экономики как
“Науки о богатстве» к экономике как «части науки о
Человеке»
Парето [Там же, 178 и сл.[, одно время казавшийся
аРсонсу «незначительной» фигурой, заинтересовал его
С|£рытсй в концепции «логических» и «нелогических»
действий постановкой проблемы рационального позна-
я иррациональных сил и поступков. Позже это нашло
^Родолжение в интересе Парсонса к фрейдовской про-
его*'51Ие “Рационального понимания бессознательного» и к
Учению о соотношении «Я» и «принципа реальности»
Раздел I
с «Оно» в инстинктивных потребностях, руководимы
«принципом удовольствия». Здесь Парсонс находил, «а
и у Парето, своеобразную постановку вопроса о род
рациональных и нерациональных сил в детерминавц
действия. Для Парсонса важно, что Парето не считад
нелогическое действие каной-то случайной категории
но, напротив,— делает логическое изучение нелогич
ского поведения главной целью своей социологии. Пар
сонс решительно не соглашался с преобладавшей т_гд
трактовкой концепции «остатков» у Парето как разно
видности психологической «теории инстинктов». «Оста1
ки» — это аналитическая категория, предназначенная
первую очередь для социолога, а не для психолога. Вся»
за Парето Парсонс видит «остатки» некими общими коп
нями типов поведения и социального выражения чувс|
Более точное выражение для них — «нормативные оста,
ки». Все «не-научные» теории (которые в отличие «
просто «ненаучных» теорий основаны не на ошибках f.j
незнании, а «трансцендируют» уровень науки и не moi у
быть проверены по ее критериям) имеют опорой одни
то же чувство, что вот то-то и то-то очень желателы
Конкретный вид «остатков», посредничающий мем -уI
этим чувством и порождаемой им рассудочной «не-на;^И
ной» (у Парето «нелогической») деятельностью, выст^
пает в роли «конечных целей», целей-в-себе, иначе на-
зываемых «ценностями».
У Парсонса крепло убеждение, что важнейшее зная-*
ние в человеческом действии имеют «нормативные фа** I
торы, аналитически независимые и от обычных эконоьиЛ I
ческих интересов, и от интересов политической вль^тв!
Здесь, по его собственному свидетельству» [12, 869],
вершающим вкладом» оказались соображения Э. Дк-plfl
гейма о нормативных элементах в структуре и регуЛ^И I
ции систем договорных отношений. Парсонс выделяч^ИI
Дюркгейма идею нормативного контроля, внутрен<^В|
усвоенного (интернализованного) «морального долг- •
его отличии от насильственного принуждения, трактовки
моральных норм и других институтов секулярного
щества по образцу религиозной жизни, как наделеьнл^Ш
духовной силой и священным авторитетом либо прос*^И
непостижимой давностью своего социального происХО^^В
дения, длительностью традиции. Этот акцент в дальне^И
Глава шестая
165
jjjmx построениях Парсонса был так силен, что зачастую
v нег° больше ничего не видели и обвиняли в чисто
дОрмативистск°м подходе к социальному действию, не
оставляющем места самостоятельному выбору и индиви-
дуальной ответственности. Такой нормативизм класси-
чески представлен у Конта (линию которого продолжал
Дюркгейм со своим «коллективным сознанием») в кон-
цепции «всеобщего согласия», своеобразного «морально-
политического единства» людей относительно ценностей,
норм и целей во всякой «здоровой» социальной общности.
В таких построениях игнорировались принципиальные
различия между функционированием микропорядков
(семьи, общины и т. д.) и макропорядков вплоть до обще-
ства как целого.
< Нормативизм Парсонса гораздо сложнее по замыслу
и подразумевает не единство конкретных совместных
целей, а напротив — их разнообразие в условиях само-
развивающегося «нормативного порядка», предполагаю-
щего взаимосвязь и иерархию целей. Но несмотря на
постоянные передвижки в этой иерархии, она все же
относительно стабильна (отражая долговременные цен-
ности конкретного общества) и ограничивает произвол
выбора целей в большинстве социальных действий. Лю-
дей, даже если они мнят себя абсолютно свободными и
независимыми, всегда связывает «нормативное симво-
лическое взаимопроникновение», основанное на осознан-
ном или бессознательном усвоении каких-то общих сим-
®олов, обязательно входящих в определенное множество
культурных традиций, организованных в неслучайном
Порядке. Но центральная роль «нормативной интерна-
’’Изации», внутреннего усвоения, в первую очередь, норм
Морали, устанавливающих границы дозволенного в ин-
дивидуальных действиях, «ни в малейшей степени не
°трицает важной роли ситуативных и других ненорма-
Тивяых элементов». Волюнтаристская система действия
^°лько «рассматривает их во взаимозависимости с нор-
^тивными» (19, 82J. Т.е. в парсонсовском «волюнтариз-
" индивидуальное выражение свободной воли мы-
с Т2Л опосредованным нормативным символизмом —
Риа°Й Социальной. но совсем другой природы, чем мате-
а Льное принуждение в радикально-позитивистских
Диодах.
166
Раздел 1
Уроки Дюркгейма Парсонс видел в теоретически
преодолении номиналистских предубеждений, будто ч
ловеческая свобода не должна содержать никаких oip
ничений. Роль ограничителя исполняют те самые суб'
ективные идеальные элементы, которые интернализ&ц
ны («овнутрены») индивидом и тем обеспечивают ему
связь с обществом, и относительную внутреннюю авт.
номию от матриальных ситуативных ограничений. Н
ограниченный же «волюнтаризм» индивидуалистских ц
правлений старой и новой социологии [Там же, 87-'2
основан на непонимании теоретической роли понята
«индивид». Их позиция — пример «эмпирицистског(
смешения «конкретной» и «аналитической» систем оти
сения. «Конкретного индивида», т. е. живое лицо, можц
конечно, трактовать в некотором условном смысле и
свободно и автономно принимающего решения. Но таи
взгляд будет поверхностно эмпирическим. Если же 1
этого индивида посмотреть «аналитически», с точки зр
ния «аналитического реализма», то станет ясно, что eci
поле пересечения различных социальных сил, из кеш
рых особенно важны символические нормативные am
менты. Поскольку эти элементы интернализованы инх:
видом, постольку они неосязаемы в эмпирическом смь
еле. По-видимости, «дискретный» и «автономный» №
дивид на деле «взаимопроникаем» с другими благода[
общим символическим нормам, «общим кодексам». I
Дюркгейму, которые логически предшествуют люоМ
«социальным контрактам» [Там же, 311]. То, что каж«1
ся совершенно свободной деятельностью или свобод!
выбранными отношениями, зависит от применения де*
ствователем внутренних нормативных стандартов куИ
турного происхождения, от высших ценностей кулы!
ры Последующее восхождение от «аналитического 4
дивида» (которым оперирует та часть парсонсовсм
построений, которую Александер выделил в теори
«формального волюнтаризма») к «конкретному индии
ду» (с которым имеет дело теория «содержа те л ь«о11
или реального, волюнтаризма») помогает глубже поняЧ
реальные человеческие действия [7, 180 исл.]. В
зрения Парсонса была и дюркгеймовская «аномия» *4
одна из человеческих проблем индустриальной нивШя
зации.
Глава шестая
167
При обсуждении своих источников Парсонс рассма-
тривает не только движение «от позитивизма к волюн-
таризму», но и встречное движение «от идеализма к
волюнтаризму» в теории действия. Идеалистический
субъективизм, исключающий из объяснения действия
внешние условия, может выступать как в облачении
методологического индивидуализма (о чем преимуще-
ственно шла речь выше), так и в форме «коллективного
субъективизма», толкующего конкретное действие как
выражение коллективного сознания, народного духа и
пр. Обравец преодоления идеализма путем, противопо-
ложным дюркгеймовскому, Парсонс видел в творчестве
М. Вебера, хотя в его изображении оба мыслителя с
разных сторон двигались к методологической точке
схождения, именуемой «волюнтаризмом». Первоначаль-
но Парсонс заинтересовался творчеством Вебера как
всего лишь более удачной и тонкой по сравнению с
американским «институционализмом» в экономической
мысли формой преодоления одностороннего рациона-
лизма неоклассических экономических теорий. Позднее
вебер ианство стало для него наиболее совершенным об-
разцом исторического мышления в категориях действия.
Начиная с гейдельбергской диссертации о капитализме,
Парсонс всеми своими трудами способствовал оживле-
нию и распространению веберовских социологических
Идей в мире, в том числе и в самой Германии.
В методологическом плане Парсонсу казалось, что
Вебер в своей исторической социологии преодолел и
субъективистскую односторонность идеализма, и объек-
тивистскую односторонность позитивизма. В знаменитой
неберовской работе «Протестантская этика и дух ка-
питализма» историческое исследование материальных
Успехов капитализма и их объективного влияния на
Фермы социального действия и порядка, а также иссле-
дование смыслового и духовного «избирательного срод-
ства» между кальвинистской этикой и духом капитализ-
Иа совмещены с попыткой, где это возможно, нащупать
причинные связи между двумя рядами явлений, так что
°пределенные ценности кальвинистской этики предста-
ет «стимуляторами» капиталистического развития. На
°и базе, с учетом прорывов к «волюнтаризму» со сто-
ЙЬ1 позитивистов, Парсонс думал построить отвлечен-
168
Раздел I
ную понятийную схему взаимоотношений между объе-Ц
тинными и субъективными факторами действия, приго J
ную для работы, даже если исследователь, ею пользу»Л
щийся, не обладает сравнимой с Вебером тонкость®
исторической интуиции.
В «Структуре социального действия» в итоге анализе
исторически устоявшихся течений мысли были нв^ь,
чены лишь подходы и принципы объединения прении
казавшихся несовместимыми позиций для построеч»Я
будущей собственной «системы отнесения» и так нацЛ
ваемой «категориальной системы» (которая представ^И
ла бы собой естественную разработку первой — системе
понятий, синтезированных из аналитических злемен^Л
системы отнесения путем их наименования, классисрЛ
кации и проч.). Среди этих принципов больше в<. щ
хлопот доставило Парсонсу притязание на «волюнта*
ристский синтез» социально-номиналистской и социе-пь»
но-реалистской моделей мышления, т. е. на принцинИ*
ально новое решение «проблемы порядка». Поискам®
такого решения объясняются многие повороты (в то*
числе — к функционализму) на парсонсовском iij и »
«систематической концептуализации» действия, кс о»
рый в связи с этим поддается разбиению на нескольн*
этапов.
2. Базовые элементарные системы действия
Первым шагом Парсонса в построении искомой В
люнтаристской системы понятий было определение *н
нечной единицы анализа», с которой следовало бы е
начинать. Первоначально он называл этот конечный л
мент «единичным актом» (unit act): «Вазовую един»ч|
можно назвать “единичным актом”. Точно так же, И
единицы классической механической системы — чала
цы — можно определить только через их свойств
массу, скорость, положение в пространстве, направЛ
ние движения и т.д., так и единицы систем действ1
также имеют определенные свойства, без которых нел
зя представить себе эти единицы “существующим^
[19. 43].
Понятие «единичного акта» неотрывно от поняг ’
Глава шестая
1Б0
«системы действия». Единичные акты не существуют по
отдельности — так или иначе они всегда свяваны с
другими актами. Парсонс изначально не мыслит в кате-
гориях противоположности между «теорией действия» и
«теорией систем». Его теория действия, по определению,
системная. «Система действия» обозначает не только
взаимосвязь элементов действия, но и связь действий
между собой. Модель элементов «единичного акта» как
простейшей системы действия должна отражать извест-
ную определенность в отношениях между действующей
единицей и ситуацией, предсказуемость человеческих
действий и возможность достижения хотя бы некоторых
их целей.
Все конкретные явления, поддающиеся разложению
на «единичные акты», принадлежат к области действия
Единичный акт — крайний предел дробления действия,
после чего исчезают его специфические характеристики
и теория действия как «система отнесения (или коорди-
нат)» уступает место в теоретических построениях дру-
гой системе координат. Парсонс различает основные «ло-
гические» характеристики «единичного акта» [Там же,
44], без которых нет и «действия» как особого вида
реальности. (1) Существование какого-то агента, «дей-
ствователя», «актора». (2) Наличие целей (или предста-
влений о будущем состоянии «событий»), на достижение
которых направлено действие. (3) Существование «си-
туации» действия, основные тенденции развития кото-
рой более или менее отличаются от состояния событий
(Цели), на какое ориентировано действие. Ситуация в
свою очередь разложима на два элемента: а) «средства»,
что подразумевает владение определенными составляю-
щими ситуации с точки зрения достижения целей, и
б) «условия действия», характеризующие его зависи-
мость от объективных обстоятельств, когда степень сво-
боды в ориентации действия на конкретные цели ограни-
чена субъективно неуправляемыми (неконтролируемы-
ми) составляющими ситуации. (4) Наличие субъективной
''Нормативной ориентации», когда связь целей и средств
Не случайна, но сложилась под влиянием институциона-
лизированных и внутренне усвоенных ценностных стан-
дартов.
Способ «концептуального снятия» антитезы между
Раздел
индивидуальным и социальным здесь прост: по определи
лению, как индивидуальные ориентации, так и институ- 1 |
циональные структуры являются системами действия,]I
поскольку в качестве «конкретных» явлений они слага- |
ются из «единичных актов». Индивид и общество — про-
сто два полюса, два различных уровня систем действия,
которые можно выкраивать из тотальности опыта на
основе разнокачественных связей между действиями
них. Каждая система действия приобретает свои особы
«уровневые» характеристики, новоявленные, так назы-
ваемые «эмерджентные качества» (emergent propertiesJi
как результат взаимозависимости «единичных актов»
«Элементарные акты, объединяясь, образуют все боле»
сложные конкретные системы действия, которые орга-
ничны в том смысле, что имеют структурно и аналитщ
чески важные эмерджентные качества...» [19, 743]. «Еди-
ничный», или «атомистический» анализ не улавливает
этих качеств. Пример эмерджешного качества — эконо-
мическая рациональность, поскольку она предполагаем
рациональный расчет многих возможных курсов дейст-
вий как самого действователя, так и других людей. Свой-
ство «экономической рациональности» не выразимо в
изолированном акте, определенном в категориях цели,
средства, объективного условия и нормы. По достижении
определенных степеней сложности, когда можно уже
говорить об известном «социальном порядке», Парсоне
попросту надеялся на обнаружение в научном арсенале
подходящих «подручных» средств описания сложных
фактов — средств, выходящих за пределы первичной
схемы [Там же]. Но ясного и развернутого ответа на
вопрос, как все-таки связаны друг с другом единичны®
акты и как «концептуально представить» эту связал
ность, Парсонс в [19] так и не дал, признав к конц
книги, что «любая атомистическая система, имеюща
дело лишь со свойствами, узнаваемыми в единична
акте, ...неизбежно будет неадекватно трактовать эти эле»
менты и будет неопределенной в применении к сложны»
системам» [19, 748-749].
Почти пятнадцатью годами позже, заново и подробнее
развивая похожую схему в «Социальной системе», Пар-
сонс говорит как об основной единице анализа уже о
«единице действия» (unit of action). По его словам я
Глава шестая 171
примечании, это вызвано необходимостью «продвинуть
анализ на еще более элементарный уровень, в особенно-
сти чтобы найти подходящее место для многих из про-
блем мотивации, анализируемых в категориях современ-
ной психологии». Парсонс уверяет, что при этом «ника-
ких принципиальных изменений не сделано» и что «еди-
ничный акт из "Структуры социального действия” — это
частный случай единицы действия...» [19, 9]. Последняя
тоже выступает в роли простейшей системы действия —
первой ступени в построении аналитической теории дей-
ствия, применимой к конкретным системам любой слож-
ности. Единицу действия формируют динамические от-
ношения в комплексе «действователь — ситуация»: дей-
ствие дифференцируется и по ориентации действовате-
ля, и по объективным свойствам ситуации, на которую он
ориентирован. Андриансен справедливо комментирует,
что в таком случае «линия разделения между субъектом
и объектом предуказана уже в конечной единице ана-
лиза» [6, 61].
Ориентация действователя дифференцирована по
двум аналитическим направлениям [22, 58-60; 18, 12-14].
Ориентация действователя
мотивационная ценностная
познавательная познавательная
катектическая ценностно-эмоциональная оценочная
оценочная моральная
Мотивационная ориентация относится к «энергии»,
Употребляемой на удовлетворение конкретных потреб-
ностей. «Мотивация» — это культурный аналог понятию
«природной» энергии. В каком-то смысле мотивация ори-
ентирует на «улучшение баланса» между удовлетворен-
ностью и неудовлетворенностью действователя. Позна-
вательная (когнитивная) мотивация нацеливает на удо-
влетворение потребности в знании ситуации и ее объек-
тов в их отношениях друг к другу. Катектическая (на
°снове эмоциональной привязанности) разновидность
Мотивационной ориентации проявляется в положитель-
172
Раздел I
ной либо в отрицательной установке по отношению
некоторому объекту, в эмоциональной тяге к предпочти
тельному удовлетворению данной потребности. Оценгщ
ный модус мотивационной ориентации имеет в вид
энергию, затрачиваемую на выбор единственного кум
действия из многих объективно возможных, дабы опт<
минировать удовлетворение потребностей. Как говори
Парсонс: «Оценка имеет дело с проблемой организаци;
алементов системы действия в условиях фундаменталь
ного выбора типа: нельзя съесть пирог и сохранить ег
целым» [18, 13]. Попросту это означает, что действова
тель не может одновременно направлять свою мотива
ционную энергию по слишком большому числу путей ,
должен сделать выбор. Оценочная ориентация ответ
ственна за координацию и системный характер дей
ствия.
Ценностная ориентация «относится к тем аспекта!
ориентации действователя, которые обязывают его <_w
блюдать определенные нормы, стандарты, критерии вы
бора всякий раз, когда он оказывается в неопредели:'
ной ситуации, позволяющей (и требующей) сделать вы
бор» [22, 58]. Познавательная ценностная ориентации
опирается на познавательные нормы (cognitive stan-
darts) логики, правильного наблюдения и т. п., по кота
рым оценивается общезначимость познавательных суж
дений- Эти нормы могут очень сильно расходиться 1
разных культурах. Аналогично, оценка эмоциональна
значимости объекта для удовлетворения потребносТ»
(«катексис», по Парсонсу) предполагает существование
некоторых норм, по которым осуществляется оцени
Эти оценочные (appreciative) стандарты формируют пра
вила, по которым действователи решают, какие из уэм
дифференцированных и классифицированных объекте
существеннее других для достижения целей. КаждЯ
действие имеет и познавательный, и катектический в-
пекты. Моральная ценностная ориентация осуществляв!
их синтез и дает опорные стандарты для оценочны!
проявлений мотивационной ориентации. Под «мораль
ными нормами (или стандартами)» Парсонс имеет '
виду те критерии, которые образуют как бы «высшЯ<
апелляционный суд» и по которым действователь выКО]
сит окончательное решение о способе «организации*
Глава шестая 173
своих действий и об их направлении. Моральные нормы
объединяют («интегрируют») действия данного субъек-
та в достаточно цельную и стабильную систему дей-
ствия.
Парсонс поясняет и связь между мотивационным и
моральным аспектами привязанности к ценностям: «Вер-
ность общепринятым ценностям означает, с точки зрения
мотивации, что действователи имеют общие “чувства”1 в
поддержку ценностных образцов. Это можно истолковать
в том смысле, что следование соответствующим коллек-
тивным ожиданиям рассматривается как “благо" относи-
тельно независимо от любого инструментального “пре-
имущества”, получаемого от такого следования, напри-
мер, в избегании негативных санкций- Кроме того, эта
верность совместным ценностям, хотя и может удовле-
творять непосредственные потребности действователя,
всегда имеет также и “моральный” аспект в том, что до
некоторой степени определяет “границы ответственно-
сти” действователя в более широкой, т. е. социальной,
системе действия, в которой он участвует. Очевидно, что
особым средоточием ответственности является коллек-
тив, который сформирован какой-то конкретной совмест-
ной ценностной ориентацией» [18, 41—42]. Совместное
признание общих ценностных образцов, порождая, по
Парсонсу, чувство ответственности за исполнение неко-
торых обязанностей, затем создает и солидарность меж-
ду всеми, взаимно ориентированными на общие цен-
ности.
Как мы помним, второе (наряду с ориентацией) изме-
рение аналитической дифференциации действия — это
ситуация [22, 57-58; 18, 4-5], которая состоит из объек-
тов ориентации, традиционно классифицируемых, в ка-
честве первого шага, на «социальные» и «несоциаль-
НЫе». Ориентацию анализируемого действователя диф-
ференцируют по отношению к различным объектам и их
Классам, составляющим его ситуацию. «Социальным объ-
ектом» является, например, действователь как таковой,
свою очередь «им может быть любой другой действо-
------
в. Чувство, по Парсонсу, предполагает культурно организованное
Чов» >Иение и потому «включает интернализацию культурных образ-
Раздел I
ватель (alter); действователь, взятый как точка отсчетЛJ
для самого себя (ego); или коллектив, рассматриваемое I
для целей анализа ориентации как некоторая единица»
Вещные объекты — это эмпирические сущности, kottJ I
рые не взаимодействуют с “эго” (Я) или не “реагирукчИI
на него. Они суть средства и условия его действ
Культурные объекты — это символические злемег, :ы
культурной традиции, идеи или верования, экспрессия
ные символы или ценностные образцы, учитываем не
постольку, поскольку это толкует их как ситуационны!
объекты и не “интернализует” как структурообразу»я
щие элементы его личности» [18, 4]. «Действие» зд.<ы
трактуется как процесс в системе действователь —
туация, который обладает мотивационной значима ,’ыа
для индивидуального действователя или, при кол.'де«
тивном действователе, для составляющих его индиви-«
дов. Коренное свойство действия определяется тем, что
оно не состоит только из ad hoc «реакций» на конкр. >
ные ситуационные «стимулы», но что реагирующий деМ
ствователь развивает целую систему «ожиданий», от
сящихся к различным объектам ситуации. Эти ожи-
дания и объекты возможно «структурировать» толыг»
в связи с «потребностными предрасположенностям|Я
(need-dispositions) действователя и с вероятностями еГ
удовлетворенности либо неудовлетворенности, завися-
щими от раеличных альтернатив действия, которые «в
может предпринять. В случае взаимодействия с соцИ-»
альными объектами добавляется еще одно усложнение
Часть ожиданий «Я» (ego) состоит из предполагаем
вероятных реакций «другого» (alter) на возможные дел.*
ствия «Я»,— реакций, предвосхищаемых заранее и it-
тому влияющих на собственные решения («выбор») !>
как участника взаимодействия. Свойство участнм1^И
процесса взаимодействия быть одновременно и дейстя]Я
ющими лицами, и объектами ориентации как на сам-^И
себя, так и на другого Парсояс называет «двойной к<:'*
тингентностью» [18, 36 и сл.]. Это исходный пункт
постановке «проблемы порядка».
Парсонс и дальше продолжал развертывать многоЛ*Ц
нейную классификацию социальных объектов по соо*^
ветствующим критериям, среди которых преобладал^
парные оппозиции, например, «качество против испо*®!
Глава шестая
175
нения» [18, 88—89], «общее против особенного» и др. Так,
Первая из названных оппозиций подразделяет социаль-
но объекты на те, которые могут быть важными для
действователя, поскольку обладают определенными ка-
чествами, и на те, которые важны просто потому, что
помогают исполнять определенные виды деятельности.
«Исполнение всегда соотносится С целью; тем самым
критерии исполнения ограничены в их прямой приме-
нимости областью отношений средств и обстоятельств
лишь к заданной цели и по таким показателям как
эффективность, продуктивность, экономия. Таким об-
разом, все они внутренне ограничены сферой инстру-
ментальных ориентаций» [18, 95]. Качественные крите-
рии — всего «универсалистские». Дальняя цель подоб-
ных классификаций — рассортировать «объекты как
средоточия ролевых ожиданий» разных действователей
согласно «модальностям» их отношения к различным
видам объектов.
Несоциальные объекты делятся на две категории:
вещные (природоподобные) и культурные. Как видно из
ранее приведенной цитаты, общее между ними то, что,
будучи объектами ориентации, сами они не проявляют
никакой «ориентации», или «реакции», на действовате-
ля. Рааличие же между ними в том, что культурные
объекты (идеи, констелляции идей, законы и проч.) в
какой-то момент могут быть «интернализованы» и стать
частью ориентации действователя. Эта возможность ин-
тернализации не применима к вещным объектам: они
Могут рассматриваться как объекты ориентации, но не
как проявление самой ориентации. Поскольку культур-
ные объекты могут быть и частью ориентации, и частью
Ситуации, то граница между этими аналитическими со-
ставляющими двуединого комплекса «действователь-си-
тУация» условна и подвижна.
Ведущая роль в организации и координации элемен-
тов действия и какого-то ряда действий в «систему
Действия» приписывалась выше «оценочному модусу
Мотивационной ориентации». Этот модус предполагает
Необходимость определиться в ориентации на ситуацию,
®Ыбрать «образец» (pattern) отношения к объективному
и через это выбрать определенный путь действия
мво»ества объективно возможных. Отсюда вытекает,
176
Раздел I
что в описание структуры системы действия долж
обязательно входить подобные «образцы» ориентации
ситуацию, построенные на культурно-обусловленя|
классификациях как объектов ситуации, так и субъ*
тивных компонентов ориентации. Достаточно развит
базовая схема такого описания сложилась только к 195:
и впервые изложена в коллективном труде [22]. Е
схема так называемых переменных образцов ориентмц
(pattern variables), в русских переводах из Парсод
обычно именуемая схемой «типовых (стандартных) nej
менных действия». Данная схема получена, в сущнос
расщирением на новые сферы и аналитическим paaj
жением на компоненты известной веберовской типолог
социального действия вкупе с систематическим анат
зом морального этоса и ориентаций человеческой д<
тельности, подразумеваемых в социологических дихо\
мических типологиях вида «Gemeinschaft—Gesellschal
(«традиционное общество—современное общества»)
т. п., но взятых не как полярные противоположное,
исторически вытесняющие друг друга, а как ряд со<
шествующих свойств. Типовые переменные структур
руют проблемы выбора, встающие перед действовав
лсм, и классифицируют возможные пути их решен!
Схема сохраняет исходную двухосность (по субъекта
ной ориентации и по объективной ситуации) при дал
нейшей дифференциации системы действия. Структу
последней в итоге определяется этими типовыми обра
нами «ориентации на ситуацию», обобщенными модел
ми отношения к объектному миру.
Типовые переменные — это опять же парные, дихо7
мические категории, характеризующие возможные ал
тернативы выбора в ориентации действия. Первоначал
ная схема такова [22, 76-98 и 183-189]: 1. Аффектй
ность — нейтральность (страсть или бесстрастие п|
осуществлении действия). Проблема выбора: непосре
ственная импульсивно-неконтролируемая реакция I
ситуацию и прямое удовлетворение потребностей и
непрямое, обдуманное, дисциплинированное и расчетЛ
вое действие. 2. Специфичность — диффузность (особе
ное или общее). Узкая («специфическая») направле
ность действия или общая, расплывчатая, «диффузна!
Выбор: специализированный интерес к объекту, орие
Глава шестая
177
тация на избранные его свойства или на объект и ситу-
ацию в целом. Пример такой антитезы — профессио-
нальное или любовное отношение к одному и тому же
липу, скажем, как к пациенту или как к любимому
человеку. 3. Ориентация на себя или на коллектив. Про-
блема выбора: достижение собственных интересов или
интересов коллектива. 4. Универсализм или партикуля-
ризм. Выбор: важность объекта (для действователя) вы-
текает или из его принадлежности к определенному
классу объектов, или из особого отношения действовате-
ля к данному объекту. Та же проблема выбора на языке
норм действия: следовать ли безличным нормам права,
всеобщим, абстрактным, «общечеловеческим» правилам
поведения или предпочитать им конкретные (личные,
племенные и т. п.) отношения, вытекающие из конкрет-
ной ситуации. Например, если чиновник обходится со
своим родственником как с гражданином, подлежащим
всеобщей воинской обязанности, то это универсалист-
ское отношение между действователем и объектом; если
же он изменяет служебному долгу ради родства, личной
приязни и т.п., то это партикуляристское отношение.
5. Качество или исполнение (сперва вслед за антрополо-
гом Р. Линтоном было; прирожденное или. достигнутое).
Выбор: относиться ли к объекту как к комплексу врож-
денных, внутренне присущих ему «качеств», таких, как,
например, пол, или ценить его за благоприобретенные
социальные свойства или деяния (достижения). Пример
первой ориентации — феодальный принцип формирова-
ния власти и привилегий по «благородству происхожде-
ния», второй — современная ориентация на профессио-
нализм и компетентность.
По замыслу, первые три типа переменных должны
описывать действие преимущественно со стороны ори-
ентации действователя, остальные — со стероны ситуа-
ционной компоненты действия. Но на практике границы
нечеткие: так, раньше дихотомия «особенное или об-
щее» рассматривалась как модальная характеристика
объектов, а тождественная ей «специфичность — диф-
Фузность» в данной схеме типовых переменных тракту-
ется как модус ориентации. Вообще же с типовыми
временными первоначально связывались надежды си-
ематизировать основные альтернативы, существую-
178
Раздел
щие и в персональных решениях, и в нормативны
требованиях к поведению со стороны социальной ситуг
ции, и в ценностно-культурных ориентациях, и в вар»
антах действия как целого. Позже, в эпоху «Социально
системы», преобладала тенденция рассматривать эт
переменные как ценностные ориентации, которые огр?
ничивают произвольность норм социальной системы
решений личностной системы. Тем самым «переменны
образцы» отношений между действующим агентом
объектом в двух «настоящих» (т. е. поддающихся эмп»
рической интерпретации в виде реальных «реферег
тов») системах действия — личностной и социальной -
были превращены в отражения господствующих обра:
цов ценностных ориентаций в соответствующей кул!
туре.
Переход от анализа дискретных единиц актов ип
единиц действия к большим системам действия Пар
соне надеялся осуществить через промежуточный ана
лиз формирования (институционализации) простейши
устойчивых образцов взаимодействия в свете типовы
переменных. Однако еще в «Структуре социального дей
ствия» он констатировал, что любая «атомистическая
система, оперирующая лишь свойствами единичного акт
или другой подобной единицы действия, не сможет аде
кватно истолковать эти системные свойства из себ.
самой, и ее отношение и применимость к сложным си
стемам будут неясными [19, 748-749]. Требуются каким
то «вторичные» описательные схемы и средства анали
за. В поисках достаточно развитого языка системное
описания социальной реальности, восполняющего ана
лиз элементарных систем действия, Парсонс после пуб
ликации «Структуры социального действия» обратилс
к функциональному анализу: «Структуру социальна
систем нельзя прямо вывести из системы координа
“действователь — ситуация”. Требуется функционала
ный анализ осложнений, вносимых взаимодействие
множества субъектов действий» [11, 229]. Для нуяч
функционального анализа понадобилось очередное упрс
щение базовой аналитической единицы систем дейст
вия — практически она сузилась до двуединого статус
но-ролевого аспекта действия. И типовые переменны
стали здесь первичными «структурообразующими» »<
Глава шестах
тивационными схемами, применяемыми, в основном, к
статусным взаимодействиям и ролевому поведению ин-
дивидов и групп.
3. Структурно-функциональная версия теории
действия
В первом параграфе говорилось о сложности замысла
Парсонса, о связи его интереса к идее действия с про-
блемой индивидуализма и о стремлении понять этот
последний также и как часть проблемы порядка. Пер-
вым шагом к этому и было представление о человече-
ском действии как изнутри и извне самоорганизующей-
ся системе, вырабатывающей определенные ограниче-
ния на свободу действия. Парсонс сознавал и двуплано-
вость «рациональности», ее причастность к проблеме
порядка и несводимость к чисто субъективному. Ведь
еще английские экономисты установили неиндивиду-
альный характер рациональности в рыночном взаимо-
действии. Это была рациональность спонтанного обмена,
которую «невидимая рука» Адама Смита выстраивала
из столкновения коллективных интересов, через пре-
одоление множества индивидуальных рациональных
расчетов наилучшего соотношения или приспособления
средств к целям. Действующему лицу в этих процессах,
какому-нибудь индивидуальному предпринимателю (как,
впрочем, и коллективному «действователю» — государ-
ству) не под силу заботиться о разумном движении
I Целого, которое происходит самопроизвольно. Но при-
нимая индивидуальные рациональные решения, об этом
Целом все же можно судить по некоторым «константам»,
Каким-то регулярно повторяющимся процессам дейст-
Бия, а также по существующим общественным выраже-
ниям ценностно-символических его элементов. Так, цены,
складывающиеся в ходе рыночного взаимодействия,—
это, по сути, показатели человеческих ценностных пред-
I п°чтений, это объективная система классификации ви-
Д°в социальных действий с точки зрения их значимости
^Ля «порядка», который отводит индивидуальной ра-
" овальности и индивидуальному действию роль лишь
оДного из элементов целого.
180
Раздел I
Но формальный динамический анализ подобных ком-
плексов сложнейших взаимозависимых процессов, Иц.
теряющий логической связи с исходными посылка ki
теории действия, приходилось осуществлять имевши
мися средствами социологического структурно-функцио
нального метода, который сам Парсонс в очерке 1945 ц
признавал «бедным» и «примитивным» [11, 216]. Дам
применение этого метода было возможным благодаря,
очень сильным упрощениям. Поскольку далеко не все
интуитивно необходимые переменные удавалось одно
временно связать в «логически полной системе динамш
ческих обобщений» (идеал Парсонса), то приходило^
довольствоваться извлечением из тотальности общест
венных явлений ограниченного ряда регулярно воспр,
изводящихся процессов в качестве опорных «констант.
Более или менее регулярные процессы действия, испол
няющие роль этих относительных констант, образуй
условную «структуру» системы действия. «Процесс» i
«структура» у Парсонса — не абсолютные противоп^.
ложности, а соотносительные понятия. Структура — отп
правкой пункт для динамического анализа,— аналити-
ческая, гипотетическая конструкция, описывающая не-
кий инвариант, по которому изучаемый комплекс отно-
шений между субъектами действия (коллективными И
индивидуальными) можно узнать и проследить во всех
преобразованиях.
Структурные константы, однако, не обеспечиваю®® I
внешней независимой от системы действия точки отсче^ I
та (вроде неподвижной звезды по отношению к СолнечЯ I
ной системе). Они — часть самой системы и вступают I
различные отношения с ее не вошедшими в данную! I
структуру элементами. Связь структуры с остающимигЛ
вне ее переменными элементами системы, динамич1^И|
ский анализ последней обеспечивается понятием «фуяк*
ции», функционального отношения. Этот «динамичеоИ^и
анализ» очень узко направлен и сводится к анализ* 11
функциональных отношений между структурообразуЮ"®
щими мотивационными процессами и рядом характере
ристик системы как целого, названных Парсонсом «фунХгД|
циональными проблемами». Через них определяется зяб'*
чение и последствия рассматриваемых процессов Д® II
системы в целом. Реализация этой задачи и буДеТ11
Глава шестая
181
«структурно-функциональным анализом» системы дей-
ствия.
Даже эта, пока чисто формальная, постановка про-
блемы у Парсонса вызывает сомнения (относимые, впро-
чем, ко всем разновидностям функционализма). Понятие
«структуры» как некоторых постоянных регулярностей,
которые воспроизводятся в человеческом действии или
взаимодействии, не вносит ничего нового по сравнению с
идеей «системы», ибо регулярная повторяемость образ-
цов и норм действия как раз и говорит о системной
взаимозависимости, неслучайной связи их частей и эле-
ментов. Если «функционирующая структура» — полный
синоним понятия «функционирующей системы», то раз-
ные понятия вообще не нужны. В таком контексте мно-
гие системники предпочитают говорить не о структурах,
а о «подсистемах». Один из бесчисленных критиков
функционализма Э. Гидденс справедливо, видимо, оспа-
ривает саму возможность трактовать структуру в «мор-
фологическом» понимании и функцию как отдельные,
«независимо наблюдаемые» феномены, которые затем,
соединенные вместе, превращаются в «систему»: «Что
имеет смысл при рассмотрении мертвого тела, наблюда-
емого независимо от его “функционирования”, или неза-
веденных часов... не имеет смысла в применении к
человеческому обществу, которое только и существует в
‘'Функционировании”» [9, 114]. Смысл, который все же
можно усмотреть в парсонсовской постановке вопроса,
сводится к тому, что «структура» схватывает лежащие
в® поверхности, более или менее легко устанавливаемые
социальные отношения (например, официальную, или
"формальную», организацию социальных институтов
внутри «глобального общества»), тогда как «функция»
выступает в роли эвристического стимулятора, напра-
вляющего внимание исследователя вглубь, под поверх-
ЙОсть «структурных» явлений, на поиски скрытых, пре-
жде незамеченных отношений между ними, поиски об-
РЗТНых связей и побочных эффектов как для более
Ширного цеЛОГо, именуемого «системой», так и для ее
НаС Первых шагов разработки структурно-функцио-
ьной версии теории действия одним из важнейших
Дств описания структуры действия стала схема ти-
182
Раздел I
новых переменных. После того как действователь «ре-,
шил» указанные проблемы выбора, можно говорить J
некоем определившемся отношении между действо-
вателем и объектом, ориентацией и ситуацией. Когд.'
выбранные образцы ориентации достаточно устойчивД
они обеспечивают структурную основу для динамиче-J
ского анализа. Ориентации действователей или групц
действователей на ситуацию рассматриваются с точкД
зрения их функционального значения для системы.
оценке функциональности действия со стороны систем**)
уточняющую роль играют так называемые «функци. -
нальные системные проблемы» — первоначально дв
проблема «распределения» (задач, ресурсов, ценноогЛ
ных объектов и т. д.) и проблема «интеграции» (возмозЛ
ной координации разных частей системы). Как «функ-
ции» вышеупомянутые ориентации подразделяются Л
«механизмы» — процессы, стабилизирующие система
действия, и «тенденции» —процессы, нарушающие р( а
новесие системы и ведущие к изменениям. В разработке
идеи равновесия Парсонс ориентировался не на механи-1
ку, как, например, Спенсер, а на биологию и физио.к-1
гию, в частности на понятие «гомеостаза» К. Бернар—
У. Кеннона, обогащенное кибернетической концепциЛ
обратной связи. Подобно тому как организм спос беи
поддерживать устойчивость своей внутренней ср.ды
вопреки возмущающим воздействиям внешней среды,
так и система действия способна «гасить» внешние bi
мущения (пока они держатся в известных пределах) <
поддерживать или восстанавливать старое равновесий
Только после какого-то теоретического решения проблЛ
мы равновесия на структурном и функционально-дияЛ
мическом уровнях можно будет поставить «проблей
теории изменения» социальных систем как «логичео^Д
завершающую» [18, 480-481].
На этих основополагающих принципах Парсонс
вернул в [18] огромную «категориальную систему», к
рую обычно и называют его структурно-функциональ^^
теорией социальных систем. Надо помнить, однако, -rf'
последняя для Парсонса — лишь одна из подсистеЧ
общей системы действия. Как уже говорилось, в слузаЧ
«социальной системы» — действия организованы вокрЯ
взаимодействия между двумя и более индивидуальны!®
Глава шестая
183
действователями. Процесс взаимодействия — «система в
научном смысле и подлежит тому же порядку теорети-
ческого анализа, что был успешно применен к другим
типам систем в других науках» [18, 3}. «Реальность»,
охватываемая «теорией социальной системы», наряду с
«реальностью», с которой имеет дело «теория личност-
ной системы действия»,— это аналитическая абстракции
(извлечение) из реальности социального действия. Точка
зрения «Социальной системы» теоретически и «аналити-
чески» независима от предлагаемых другими подсисте-
мами действия. Вопрос об «эмпирической независимо-
сти» пока не стоит. Парсонс все время намерен говорить
об аналитической дифференциации между подсистема-
ми действия и об аналитических отношениях между
ними.
Проблема этих отношений сформулирована по-функ-
ционалистски и очень узко: каким должно быть при
стабильной социальной системе содержание отношений
между нею и другими подсистемами действия («лич-
ностной» и «культурной» системами)? Или иначе, ка-
ковы функциональные условия или требования соци-
альной системы к другим подсистемам? Вопрос об «от-
ношениях» ставится несмотря на то, что сам Парсонс
Предупреждал о псевдореальной природе культурной
подсистемы: «Ни системы ценностном ориентации, ни
системы культуры в целом не являются системами дей-
ствия в том же смысле, что и личностные и социальные
системы, ибо первым в отличие от вторых нельзя прямо
Приписать ни мотивации, ни действия» [22, 76]. Статус
отдельной подсистемы действия все же придан «куль-
турной системе» за то, что в ней представлена некая
организованная выборка необходимых элементов дей-
ствия. Из всех этих оговорок надо, видимо, вывести
Правило, что не следует говорить о реальном взаимодей-
ствии между парсонсовскими подсистемами, хотя автор-
®к°е изложение то и дело сбивает читателя на этот путь
^кования. Плод его анализа — абстрактные схемы,
пи С™е -Ячейки», которые организуют восприятие эмпи-
сского опыта, но не заменяют его.
°°бще, в обсуждении проблемы функциональных
оцас°Ваний социальной системы Парсонс балансирует на
ной черте. При абстрактной, аналитической форму-
184
Раздел 1
лировке этих требований существует постоянная ил
ность впасть в схоластические тавтологии. Собственн
этом очень часто и обвиняют Парсонса, когда пишут
его перечни основных функциональных требований, г
ных для всех обществ, вроде «интеграции» и др.,—
немногим больше чем тавтологические переформулир
ки того, что уже значат слова «общество» и «система^
другой стороны, попытка толковать упомянутые фор]
лировки на слишком конкретном уровне грозит подым
результатов, которые вправе давать только эмпири
ские исследования. Парсонс все же решается предп]
нять что-то вроде кантовской «дедукции чистых рас
дочных понятий» для социологии и вывести функц
нальные требования как ряд минимальных условий j
существования социальной системы — вывести не<м1
симо и до соединения с сырыми данными социалка
опыта. Недаром под конец карьеры он уверял: «. И
позиция совершенно определенно принадлежит к кь<
анской традиции» (10, 5].
Итак, каждая из названных подсистем подразуме!
другую и потому «пределы изменчивости любой и.:
ограничены ее совместимостью с минимально необщ
ними условиями функционирования каждой ИЗ ,q£l
других» [18, 27]. Отсюда прочие «априорные» следе-
1) социальная система не может быть структурирс
таким образом, чтобы она оказалась радикально ]
вместимой с условиями функционирования состав
щих ее индивидуальных действователей как биоло:
ских организмов и как личностей, а также с услов:
относительно устойчивой интеграции культурной с;
мы; 2) в свою очередь социальная система завис»
обоих фронтах от минимального «реквизита поддер:.
со стороны каждой из других систем. Но формули]^
функциональных условий для социальной системы»
дуцированные» из ее отношений к другим сист<м
обычно оказываются бедными по содержанию и, с<
большее, лишь разъясняют с разных сторон осио!
исходный принцип этих отношений. Так, функциоя
ное значение культурной системы для социальной
дится к «общесоциологической» банальности, что «<3
альная система в подлинном смысле невозможна
языка и без минимума прочих форм культуры, та
Глава шестая
с анализе
СТеМами Гики
рак эмпирическое знание, необходимое чтобы справить-
ся с ситуационными затруднениями, и как достаточно
цельные образцы символического выражения чувств
(«экспрессивного символизма») и ценностной ориента-
ции» [18, 34].
Одновременно исходная и окончательная обобщенная
характеристика отношений между подсистемами дейст-
вия в «Социальной системе», к тому же указывающая на
теоретическую неполноту этой книги и перспективу
дальнейшей работы, такова: «...Социальная система есть
только один из трех аспектов структурирования полно-
стью конкретной системы социального действия. Другие
два — это личностные системы индивидуальных действо-
вателей и культурная система, встроенная в их дейст-
вие. Каждый из трех аспектов следует рассматривать
как независимый центр организации элементов системы
действия в том смысле, что ни один из них теоретически
несводим к категориям другого или к какой-то комбина-
ции категорий из двух других. Каждый необходим двум
остальным, ибо без личностей и культуры не было бы
социальной системы и так далее, согласно возможным
логическим комбинациям. Но эти взаимозависимость и
взаимопроникновение очень отличаются от сводимости
(редуцируемости), которая означала бы, что важные си-
стемные свойства и процессы одного класса могут быть
Теоретически выведены из нашего теоретического же
Здания об одном или обоих из прочих двух классов.
Система понятий теории действия — общая для всех
трех классов, и этот факт делает возможными опреде-
ленные “преобразования’’ между нями. Но на уровне
теории, опробуемой здесь, они не составляют единой
системы, однако это могло бы осуществиться на каком-то
Ином теоретическом уровне» [18, 6]. Смысл термина «вза-
имопроникновение» поясняется, например, утверждени-
Парсонса, что система социальных отношений, в кото-
рую включен действователь, имеет не просто ситуацион-
Ое значение, но является составной частью самой лич-
«ости [18, 17].
отношений между тремя названными си-
---------подсистемами — если брать их в контексте
°бщей системы действия»), рассматриваемыми с точ-
3Рения особой «теории социальной системы», Парсонс
Jfifi
Раздел 1
изменяет старую единицу анализа, сужая ее. Прежэт^
единица — описанная ранее «единица действия»,
ражавшая ориентацию действователя на ситуацию,--!
превращается в «роль»: «Для большинства аналитичг
ских целей наиболее существенная единица социальь
структур — не лицо, а роль. Роль есть тот организов
ный сектор ориентации действователя, который пред
значает и определяет его участие в процессе взаимод
ствнн» [22, 23}. В «Социальной системе» Парсонс гово;
о связке «статус — роль», где статус выражает «пози:
онный аспект», т. е. обозначает позицию, место расе
триваемой действующей единицы в социальной сиси
по отношению к другим. Роль же выражает «процес
альный аспект», то, что «действователь исполняет
отношениях с другими и в контексте функционально
значения этого для социальной системы» [18, 25]. Пара
лельно понятию роли в социальной системе Парсо:
выделяет еще один аспект ориентации — «потребное
ную предрасположенность» (need-disposition), котор]
он считает симметричной «роли» единицей анализа д.
личностной системы. Такая же единица для культурно!
системы — «нормативный образец», но относительно по-
следнего остается неясным, насколько допустимо тол
вать его как аспект ориентации.
Новые единицы существенно изменяют базу диф<
ренциации действий и структурирования социальной
стемы. Последняя больше не состоит ни из элементарв
действий (как в случае «единичного акта», взятого
нечной единицей анализа), ни преимущественно из о
ентаций (нак в случае «единицы действия»), но строи
из ролей. Структура социальной системы оказываете:
основном, структурой ролей. Роли или ролевые обраг
(«паттерны» — patterns) — это относительно постоят,
каналы ориентации между действователем и социвЯ
ным объектом. С точки зрения первого их называв
«ролями», с точки зрения второго — «ролевыми ожиД
НИЯМИ».
В этом контексте известная нам схема структурообр
зующих переменных дает классификацию той части ор
ентации действователя на ситуацию, которая относг
только к его ролевым взаимодействиям с другими ai
теми. Как сказано, эту классификацию можно анал!
Глава шестая
187
рсвать на разных уровнях. На уровне личностной систе-
мы типовые переменные классифицируют аспекты ори-
ентации, называемые потребностными предрасположен-
ностями (или потребностями-установками); на уровне
социальной системы — ролевые образцы и ролевые ожи-
дания; на уровне культурной системы — нормативные
образцы (ценности). Будучи примененной к ролям, схема
типовых переменных не претерпевает существенных
изменений. Так, например, в паре «исполнение (достиг-
нутое) — качество (приписанное по природе)» вторая
переменная характеризует тот аналитический влемент
ролевой структуры, который создается устойчивым ожи-
данием, что «исполнитель роли» будет связывать зна-
чимость для себя социального объекта, «другого», с его
природными качествами (женщина, ребенок, красивый,
безобразный и т. д.), а не с его действиями и достиже-
ниями.
Типовые переменные помогают описать ролевые
структуры как результат достаточно постоянного отно-
шения между ориентацией и ситуацией. Исходные эле-
ментарные классификации в результате многочислен-
ных сочетаний и скрещений разных переменных между
собой могут сильно усложняться. К примеру, первона-
чальное членение мира объектов (включая и действова-
телей) соответственно измерению «универсализм — пар-
тикуляризм» может быть «специфицировано» далее при-
менительно к «качествам» действователей: пол, возраст,
раса, личные способности и проч. При этом роль по
Рождению рассматривается как «статус». Но одной клас-
сификации ролей мало для полного описания структуры
социальной системы. Необходимо еще решить проблемы
Размещения (распределения) и интеграции. «Если зада-
На ролевая структура,— пишет Парсонс,— следует ана-
лизировать процессы распределения "движимых” эле-
ментов между статусами и ролями. Этот процесс рас-
пРеДеления важных объектов внутри системы ролей
Назовем размещением (аллокацией). Мы будем учиты-
ВаТь три контекста проблемы размещения: 1) разме-
щение персонала, т. е. действователей между ролями;
средств; 3) размещение вознаграждений»
Размещение индивидов в ролевой структуре начина-
J размещение
188
Раздел I
ется с момента рождения, сначала по качествен!-:
(«аскриптивным», прирожденным) признакам: приу
ние новорожденного к принятой в данной культуре «1
ловой роли», принятие в родственную группу и т. д.
большинстве обществ (так называемых «традиционных
«прирожденные» критерии сохраняют ведущее значен;
на всю жизнь действователя. В условно «современны:
обществах (особенно западных) важнее «достижител
ные» критерии, но из-за роста конкуренции за обл
дание ресурсами резко обостряется «проблема инт
грации». Проблема распределения скудных ресурсов
средств имеет прямое отношение к распределению пр
и обязанностей между ролями и гнездами ролей, а зп
чит — к проблеме «власти» (18, 121]. И как распредел
ние средств является источником структуры власти, та
и распределение вознаграждений ведет к «ранговом
порядку», к «социальной стратификации» (расслоени!
внутри социальной системы. Парсонс считает «вози
граждением» любой объект, который ценится не толы
за его инструментальную полезность, но и за его эк
прессивное или символическое значение [18, 78-79].
Опуская двльнейшие подробности, воспроизведе)
вслед за Адриансенсом, краткую сводку парсонсовско:
«Структурной парадигмы», систематического перечни
главных пунктов описания социальной системы [6, 80;
18, 137]:
1. Описание действователей как социальных объе:
тов, т. е. как объектов ориентации. Здесь первостепенна
важность имеет определение их ролей, причем ро
могут относиться и к индивидуальным, и к коллекти
ими действователям-объектам.
2. Описание и классификация типов ролевых ожмд
ний и их распределения в социальной системе (так1
при соблюдении различения между индивидуальными
коллективными субъектами действия).
3. Описание путей распределения инструментальИ
средств среди системных ролей. Организация систе*
власти.
4. Описание путей распределения по ролям в систе)
«экспрессивных вознаграждений». Организация систеа
вознаграждений, социальная стратификация.
5. Описание участия в структуре иных, чем ценное
Глава ‘шестая
1Н9
рые ориентации, культурных элементов (проблема «роли
идей», «систем верований», «систем экспрессивного сим-
волизма» и т. п.).
6. Описание интегративных структур и регулятивных
институтов, которые могут направить распределение
средств и вознаграждений по «правильным» каналам.
Нормы и санкции. Описание ролей, вносящих «позитив-
ный вклад» в достижение коллективных целей (роли
неформального лидерства, административные, предста-
вительские и т. д.).
Однако это «структурное описание» еще не обеспечи-
вает нужного приближения к эмпирической структурной
дифференциации и вариабельности обществ, а с тем не
дает и подлинного динамизма анализа. Кроме описания
логически возможных комбинаций из «значений» разных
структурных переменных (ценностных ориентаций, ро-
левых ожиданий и т. д.), необходимо выяснить, все ли из
этих сочетаний возможны на практике, и как-то соотне-
сти с уже известными науке «эмпирическими группи-
ровками» из структурных компонентов социальных си-
стем. Такие операции Парсонс называет «структурным
анализом» и видит два пути его осуществления [18,
151-153]:
Первый — это применение развитой им обширной
классификационной схемы (для оценки ее пригодности) к
избранным эмпирическим единообразиям, которые до-
статочно хорошо установлены в социологии. Иден состо-
ит в том, что в определенных ключевых секторах соци-
альной структуры, вероятно, не обнаружится эмпири-
чески наблюдаемых структур, покрывающих весь диапа-
зон теоретически возможных (по законам логических
Перестановок и сочетаний) комбинаций структурных эле-
ментов. Этим выясняются «запрещенные их сочетания»,
еальпые же структуры образуют определенные «гнез-
^а>>, эмпирические группировки. Из таких группировок
фреоне дальше рассматривает: 1) системы родства, кон-
троля сексуальных отношений и социализации, 2) орга-
^зацию инструментальных «достигаемых» ролей и стра-
ификацию, 3) отношения между властью и принципом
Чфиториальности, 4) отношение высокой степени инте-
грации ценностных ориентаций к познавательным ори-
аЦиям и определенным проблемам «личного прими-
ISO
Раздел I
рения с религией» (последнее, безусловно, вебе рог.
проблематика).
Второй путь — использование позитивных теорегда.
ческих результатов предыдущего описания. Комбинаций
типовых структурообразующих переменных (отражаем
щие возможности варьирования в базисных ценностной
ориентациях) используются как отправной пункт щц
развития пробной, предварительной классификации ти-
пов социальной системы. Далее в чисто логические ipo,
изводные такой классификации можно вносить модифда
кации, которые обоснованы тем, что мы знаем об змпЛ
рической взаимозависимости образцов ценностной орда
ентации и других компонентов социальной системы
общепризнанных «единообразий». Результаты, получ*®
ные двумя путями, взаимно проверяют друг друга. J
К примеру, феномен «родства» — это универсально?
социальное явление, строящееся вокруг ряда прироя»
денных (аскриптивных) характеристик: пола, возрасти
биологических кровных отношений и т. п. И «родстве®
ные единицы» в любом обществе, несмотря на ряд в«*
риаций, принадлежат к определенному типу структур^
который охватывает лишь малую часть из всех мыс®!
мых структурных возможностей. «Родственная единица»
описывается как структура, в которой преобладают диф-
фузная ориентация и партикуляризм. Надо объясни!*
здесь некоторые устойчивые связи, например, причиву«
по которой в «родственных единицах» не проявляется
тип ориентации, характерный для индустриальных
ганизаций.
Ограниченность диапазона фактически наблюдаем»®
структур по сравнению с теоретически возможным Пар*
сонс объясняет тем, что общества подчиняются опреД®
ленным «функциональным необходимостям». Они деЛ^д
ся на два класса: 1) «универсальные императивы», vc*r
виям которых должна удовлетворять любая социал
система устойчивого и долговременного характер®«
2) «императивы совместимости», ограничивающие ЯИ
ласть сосуществования структурных элементов в одН°^
и том же обществе так, что если имеется один структур!
ный элемент, положим, индустриальный класс проф^И
сиональных ролей, то тип системы родства, котор*^|
сопутствует ему, должен попасть в определенные *flW
Глава шестая
191
ранее предполагаемые пределы (18, 167]. Как правило,
сТруктурные элементы, между которыми обнаруживает-
ся несовместимость,— это роли и ценностные стандарты,
на которых они основаны.
Структурный анализ как мысленный эксперимент
приобретает черты реальности, если удается связать
его результаты с мотивационными процессами. Пар-
сонса интересуют процесс «обучения социальным роле-
вым ожиданиям» и «механизмы социализации мотива-
ции» [18, Ch. VI]. Мотивационный анализ — это «дина-
мический» анализ. Точка отсчета для всякого такого
анализа — это «стабилизированный или уравновешен-
ный процесс взаимодействия». Проецируя теоретиче-
скую, неэмпирическую идею равновесия на социальную
систему, получим, что она может быть стабильной, толь-
ко когда достигают максимума интеграция между об-
разцами ролевых ожиданий, их взаимность и дополни-
тельность. Парсонс называет такое состояние систем
взаимодействий полной «институциональной интегра-
цией». «Несомненно,— пишет он,— это противоречит
здравому смыслу общественных наук, но тем не менее
допустим, что сохранение взаимодополнительности ро-
левых ожиданий, однажды установившейся, не соста-
вляет проблемы, другими словами, что “тенденция” к
сохранению процесса взаимодействия есть первый за-
кон2 социального процесса. Ясно, что это допущение, но,
конечно, не будет теоретических возражений против
таких допущений, если они служат обобщению и орга-
низации нашего знания» [18, 205].
Цель данного теоретического допущения — отчетли-
вее увидеть то, что ему противоречит. Парсонс, разуме-
ется, не считает, будто конкретные социальные системы
Полностью институционализированы и стабилизирова-
4bL В действительности такого равновесия не существу-
ет- Полная гармония взаимных ожиданий — это такой
идеальный предел, как «машина без трения» в меха-
Ке- Конкретные системы варьируют между двумя
Райностями «институциональной интеграции», ее по-
лными антитезами: гармонией полной ииституциона-
Ва Деется в виду аналогия с «первым законом механики» Ньюто-
Вк°ном инерции.
1S2
Раздел I
лизации (ив смысле общезначимости образцов ценност.
ной ориентации, и в смысле мотивационной ориентации
или готовности к исполнению соответствующих оэкизд.
ний) и аномией, полным крушением нормативного по.
рядка, отсутствием упорядоченного процесса взаимо-
действия [18, 39]. Эти предельные понятия, однако,
описывают никакой конкретной социальной системы.
Степень институциональной интеграции так же, как сте-
пень аномии, есть вопрос эмпирический, на который
нельзя ответить на основании лишь теоретических до-
пущений.
Процесс, который гипотетически приводит к модели
сбалансированной и стабильной социальной системы,__
это «процесс институционализации», идеально удавший-
ся во всех своих звеньях. Это тот процесс, категориями
которого Парсонс надеялся связать концептуализацию
«большой» социальной системы с базовыми методологи-
ческими посылками теории действия. Поэтому жела-
тельно отчетливее представить составляющие этого про-
цесса как некоторую сводку прежде сказанного: 1) Раз-
лично ориентированные действователи попадают в си-
туации, где они должны взаимодействовать. 2) Способ
ориентации действователей отражает структуру их по-
требностей и то, как эта структура изменилась под
влиянием интернализации культурных образцов. 3) Че-
рез процессы взаимодействия, включая вхождение ЦУ'
тем обучения в «прирожденные», предопределенные'НО'
ли, последующие «ролевые договоры» и «ролевые обм®*
ны», устанавливаются нормы, по которым действоватйЛ> I
приспособляют свои ориентации друг к другу. 4) Но IW
делы этого нормативного приспособления одновреме|Я
определяются общими культурными образцами. 5)
повившиеся нормы регулируют последующее взаИ^
действие, придавая ему стабильность.
Как только появляются относительно стабильные *
разцы взаимодействия между субъектами, эанимаКЯ^И
ми различные статусные позиции, т. е. как т'олько Faa*
модействия «институционализируются», с этого моме-w
можно говорить о существовании «социальной систем*^
Этям термином обозначается любая организованная, ° УЧ
то микро- или макроформа взаимодействия. ИдеальЖЯ
структурный результат институционализации выр-
Глава •шестая
1S3
ei прежде описанная полная «институциональная инте-
грация».
Чисто теоретическая модель социальной системы, до-
стигшей такой интеграции,— это отправной пункт для
концептуальной разработки динамического аспекта тео-
рии социальных систем. Относительно этого пункта опре-
деляются общие тенденции, возмущающие социальную
систему, а затем функции и механизмы, выражающие
мотивационные динамические моменты действия, урав-
новешивающие эти возмущения.
Первая возмущающая тенденция — это постоянный
приток нового «персонала», не обладающего автомати-
чески собственными ролевыми ориентациями. Гомеоста-
тические механизмы, которые нейтрализуют эту тен-
денцию и. восстанавливают равновесие, Парсонс на-
зывает «механизмами социализации» [18, 205-208]. Их
можно описать как механизмы, которые «интегрируют»
личностные системы в социальную систему. Механизмы
социализации — это все средства и процессы, через
которые культурные образцы (язык, ценности, верова-
ния, разные символические явления) усваиваются дей-
ствователями, тем самым определяя «потребностную
структуру», «потребностные предрасположенности» лич-
ностной системы, «взаимопроницаемой» с социальной.
Благодаря социализации действователи «приохочива-
ются» вкладывать мотивационную энергию в социаль-
ные роли (и потому подчиняются нормам) и приобрета-
ют межличностные навыки и умения, необходимые для
исполнения ролей.
Второй класс возмущающих тенденций — это назави-
симые изменения в окружении социальной системы, ко-
торые могут дать толчок процессам «отклоняющегося (де-
виантного) поведения». В конкретных социальных систе-
мах структура личности никогда не проявляет идеально-
г° параллелизма структуре социальной системы, так что
Распространение отклоняющегося поведения сверх ка-
кой-то нормы — явная угроза «равновесию». Мотиваци-
онные коллективные процессы, способные уменьшить и
сАерясать отклонения, Парсонс называет «меканизмами
Социального контроля» [18, 206 исл.]. Они включают: ин-
Мтуционализацию ролевых ожиданий, межличностные
нкции и жесты, ритуальные виды деятельности, вовле-
’3а*-3309
194
Раздел I
чение части действователей в особые институциональЛ
ные комплексы ролей, которые обязывают применять
силу и принуждение, и т.д. Вместе взятые, механизмы I
социализации и социального контроля рассматриваются!
как вносящие наибольший вклад в решение проблемы ’
интеграции социальной системы.
Парсонсовская разработка потенциальных «направ-
лений девиантной ориентации» [18, 256-267], а точнее,
мотивационных процессов девиации и противодейству-
ющих им процессов социального контроля основана на
вероятных расхождениях между «потребностными пред-
расположенностями» (потребностями-установками) ин-
дивидуальных действователей и ролевыми ожидания-
ми, опирающимися не ценностные стандарты, Однако
трактовка «генезиса девиантной мотивации» тоже апри-
орная, т. е. понятия о мотивационных механизмах де-
виантного поведения, призванных прорвать «порочный
круг» (выражение самого Парсонса) вааямодополнитель-
ных ожиданий во взаимодействии разных субъектов,
прямо выведены из теоретической конструкции реально
несуществующей полностью устойчивой социальной си-
стемы.
Типы девиантного поведения, дедуцированные Пар-
сонсом с «мотивационной точки зрения» из анализе
«парадигмы взаимодействия между ego и alter», в об-
щих чертах напоминают классификацию, предложен-л
ную Р. Мертоном в известной статье 1938 г. «Социальная*
структура и аномия» [2] и основанную на разном, проти-
воречивом отношении людей к одобряемым данной куль-
турой «институционализированным» сферам целей
средств их достижения. У Парсонса схема девиам*
основана на «амбивалентности» мотивационной струк-
туры личности вследствие расстройств «баланса» в »*
стеме взаимных ожиданий и во всем взаимодействий^ *
одной стороны, ego может испытывать негативные чув"
ства к alter (отчужденная потребность-установка); с дрУ^
гой — он одновременно имеет сильную потребность c*” ji
хранить свое отношение к alter и к внутренне уя₽
освоенным (интернализованным) нормативным образца»®
взаимодействия (конформистская потребность-устаноВ®
ка). Там, где больше нет привязанности к объекту и/г'
к интерна л изова иному образцу, установку характерна®
Глава шестая
ет не отчуждение, а безразличие [18, 254]. Двухполюс-
ная дифференциация «конформистская — отчужденная
установка» в сочетании с другой дифференциацией меж-
ду «активной» и «пассивной» установкой дают следую-
щую классификацию направлений девиантной мотива-
ции [18, 257]:
Активность Пассивность
Преобладание конформизма Навязчивая (compulsive) исполнительская ориентация Навязчивое пассивное принятие в статусных отношениях
Преобладание отчуждения Мятеж Отречение
Эти четыре типа девиации, и дальше дифференциру-
емые Парсонсом с подключением других компонентов
взаимодействия, относящихся уже к alter, потенциально
способны усиливаться до тех пор, пока так или иначе не
будут смягчены либо перенаправлены мотивационными
процессами иной ориентации, «защитными» (контроли-
рующими) механизмами. Вдобавок к мотивационным ре-
сурсам защиты (против потребности выражать негатив-
ные чувства, что угрожает потерей alter), скрытым в
собственной системе потребностных предрасположенно-
стей ego, каждая социальная система имеет комплекс
непреднамеренных и большей частью бессознательных
механизмов, противодействующих девиантным тенден-
циям. «Очень обобщенно их можно разделить на три
Класса: а) механизмы, склонные ’‘подавлять в зародыше”
кввязчивые тенденции к развитию девиантной мотива-
ми, прежде чем они достигнут стадии порочного круга;
°) механизмы, изолирующие переносчиков такой моти-
®аЦии, дабы пресечь их влияние на других; и в) механиз-
MbI “вторичной защиты”, которые способны, в разной
степени, обращать вспять процессы на стадии порочного
^Руга» [18, 321]. Среди последних Парсонс рассматрива-
и средства «психотерапевтического контроля» на при-
®Ре «современной медицинской практики», укоренной в
ститутах определенной культурной традиции как не-
1S6
Раздел I
отъемлемой части западной науки [18, Ch- X], и такие!
социально-психологические составляющие этих механиа-1
мов, как людская «поддержка» (лояльное отношение ц
«девиантам»), «терпимость» и прочее.
Изложенный выше анализ систем социального дейст-л
вия по линии «конформизм — девиация» тоже именует-
ся анализом одной из функциональных проблем соци-
альной системы. В структурировании социальных систем!
особенна важны «лазейки» в системе социального кон-
троля. Тенденции девиантного поведения, с которыми не
совладали контрольные механизмы социальной системы,
составляют, по мысли Парсонса, один из главных источ-|
ников изменения в ее структуре. Проблемам теории!
изменения социальных систем посвящена глава XI «Со-
циальной системы» (1951).
Парсонсовское «концептуальное конструирование» и
спецификация классификаций продолжаются и дальше!
в этой книге, принимая труднообозримые размеры. Но
основные тенденции данного «структурно-функциональЯ
ного» этапа теоретизирования уже можно понять. Во-
первых, заметно постепенное смещение в сторону психо-
логической «мотивационной ориентации» вместо перво-!
начально задуманного уравновешенного представления!
двойной «субъектно-объектной» (ценностной и ситуаци-
онной) ориентации. Во-вторых, не выдерживается необ-
ходимое для «общей теории» сквозное единство ее стро-
ительных принципов: отдельные подсистемы действия
начинают дифференцироваться по различным критерий
ям, и под влиянием биолого-гомеостатической моде*н
(родственной «органическим» моделям XIX в., нссмотр’
на все усилия Парсонса уйти от них) найденная в ито**
внутренняя структура этих подсистем оказывается вам*
нее их отношений с другими подсистемами, выводят*1*
на уровень «общей теории действия». В-третьих, не вы-
держиваются исходные принципы «аналитического ре8’’
лизма»: вместо того чтобы быть аналитическими аспеяД
тами действия, подсистемы начинают выступать в ро '*
как бы реальных систем, исполняющих друг для ДрУ*^
конкретные функции. Особенно мало похожа на бесплсгj
ное аналитическое измерение социальная система, кот'»Ш
рая перестает быть только сетью каркасов действий *4
абстрактных отношений, как намечалось в исходном в8* j
Глава шестая
197
риаяте «системы отнесения», и тяготеет к превращению
Б ограниченную группу, объединение индивидуальных
действователей по образцу каких-то эмпирических групп
в реальном социальном мире. Социальная система вы-
глядит автономной по отношению к своей окружающей
среде, что подчеркнуто тем значением, которое придает-
ся процессам самосохранения и предохранения этой си-
стемы от угрожающих ей нарушений и девиаций. Это
производит такое впечатление, словно одной теории со-
циальной системы вполне достаточно для объяснения
социального действия, так что эта по замыслу лишь
«вторичная описательная схема», аспект «общей теории
действия», делает ненужной и саму эту теорию и прочие
вауки о действии. Многие трудности в понимании книги
«Социальная система» объяснимы возникающей путани-
цей, когда вдруг заходит речь о реальном взаимодейст-
вии того, что прежде именовалось «аналитическими из-
мерениями» действия
Не получилось на этом этапе и убедительного преодо-
ления в единой системе понятий («системе отнесения»)
противоречий между построениями «от индивида» и «от
общества в целом», т.е., выражаясь по-гегелевски, не
получилось диалектического «снятия» антитезы «номи-
яализм-реализм». Связь между двумя этими точками
зрения, включенными в теорию, выражена понятием
"функции», которое призвано согласовывать субъектив-
ные и индивидуальные способы ориентации (мотивации)
с объективными требованиями и характеристиками си-
стемы. Но в трактовке этой связи Парсонс прибегает
Либо к осужденной им ранее у Локка уловке «предуста-
новленной гармонии», когда процессы социализации, взя-
тые в категориях мотивации индивида, объявляются
тождественными процессам распределения индивидов
Г'° ролям с точки зрения функциональной значимости
?Ля социальной системы [18, 207] — и тогда критики
1аРсонса говорят о его «концепции сверхсоциализиро-
иного человека», о совершенной и утопической гармо-
ни между индивидом и обществом в его теории (Д. Ронг,
' ”аРендорф и др.), либо он допускает параллельное
- УЩествование и развитие двух различных теорети-
Св ”ЙХ т°чек зрения, когда теория личностной системы
зана, в основном, с субъективными или мотивацион-
198
Раздел
ними факторами, а теория социальной системы опираем
ся на объективные или ситуационные факторы — и тог-
да критики говорят о необъяснимых «теоретических ме J
таморфоэак от социального бихевиоризма к макрофунк-1
ционализму» и обратно (Дон Мартиндейл, Дж. Хомац^
и др-).
Относительную неудачу Парсонса в «снятии» спора
между социологическим номинализмом и реализмом под-
тверждает и то, что как до него, так и после сохраняется
разделение на микро- и макросоциологию. Существовав
ние связи между микропроцессами (психологической м .
тивации, элементарного приспособительного взаимодейя
ствия и др.) и макропроцессами (роста величины смет •-
мы, социальной дифференциации, интеграции и т. п.)
принципе не оспаривает ни одна школа теоретической!
социологии. Но «понимание» этой связи остается на уров-
не метафор, а не общепризнанной системы понятий. Не
практике при анализе макропроцессов глобальной прга-
низации и институциональной структуры общества, со-
ставляющих их отдельных индивидов, индивидуальные
акты и микровзаимодействия чаще всего «выносят за
скобки» анализа, так что разрыв между двумя уровнями
теоретизирования сохраняется. Быть может, он вообще
непреодолим, поскольку крупные исторические формы
целиком несводимы нн к каким индивидуальным дей-
ствиям.
Что касается Парсонса, то его теоретические затруД"
нения в этой области обобщил Адриансенс словосочета-
нием «концептуальная дилемма»: «Пока понятийная си-
стема отнесения не способна ясно отличить субъектиИ
ный аспект от объективного и отчетливо показать отно-
шения между этими двумя аспектами, теория остается Д
силках концептуальной дилеммы: либо должны быП1
две взаимодополнительные теории, так что каждея оПС'
ра волюнтаристской мысленной схемы может быть с-Н**
сена к отдельной теории, либо будет общая теор--**
которая, по необходимости, усиливает одну из двУ*
точек зрения за счет другой» [6, 97]. Кроме неясностей
разграничении сфер ориентации и ситуации, в отнониД
ниях между действователем и системой Адриансенс Ра‘
бирает и другие двусмысленности у Парсонса, связа'**
ные с определениями систем и их дифференциацией,
Глава шестая 199
трактовкой независимости подсистем, концептуализа-
цией межсистемных отношений и т.д. [6, Ch. 4]. Этот
автор яснее других аналитиков парсонсовских теорий
показал трудности сочетания в единой теории всех че-
тырех притязаний (всеобщности, аналитического харак-
тера теории, синтеза субъективных и объективных фак-
торов, равно как и диалектических отношений между
индивидом и обществом), из которых исходит «волюнта-
ристская теория действия», и неизбежность распада ее
«структурно-функциональной версии» на отдельные не-
совместимые между собой фрагменты. Эта версия, по
Адриансенсу, образует нечто вроде «федерации» четы-
рех дополнительных друг к другу точек зрения, по
отдельности реализуемых разными течениями в социо-
логическом теоретизировании: индивидуалистическими
теориями обмена, символическим интеракционизмом,
франкфуртским неомарксистским идеализмом и~др. [б,
101-102].
Поэтому Парсонс, верный идее «общей теории дейст-
вия», продолжал поиски такой понятийной «системы
отнесения», в которой «ориентация» и «ситуация» боль-
ше не функционировали бы как раздельные каналы вво-
да в теорию действия, но были бы объединены в единой
всеобъемлющей точке зрения. Таковую Парсонс нашел в
возвращении и более строгом проведении идеи «симво-
лизма действия», намеченной еще в «Структуре соци-
ального действия» (1937). С разработкой «теории симво-
лизма применительно к действию» [20] связан наиболее
зрелый этап создания его теории действия и социальной
системы, который будет рассмотрен ниже.
ЛИТЕРАТУРА
I- Ковалев А. Д- Новая фаза борьбы вокруг идейного наследия
Парсонса // Буржуазная социология на исходе XX века. М,, 1986.
_ Мертон Р. Социальная структура и аноиия // Социология
₽е=тУпности / Под ред. Б. С. Никифорова. М-, 1966. С. 29S-313.
Нип ,l~i'tPcol'c Т Понятие общества: компоненты и их взаиноотнопге-
II Тезис. 1S93. Т. 1. № 2. С. 94-122.
ЛЬ1<7" ^0Рсонс Т. Точка зрзвия автора // Структурно-функциональ-
но. “иалиэ в современной социологии Инф. Бюллетень ССА № 23
' Ваш. 11. м, 1969. С. 25-137.
200
Раздел
5. Тернер Дне. Аналитическое теоретизирование // Тезис. 1994.
Т. 2. № 4. С. 119-157.
6. Adriaansens Н. Р. М. Talcott Parsons and the conceptual dilemma.
L, etc. 1080.
7. Alexander J. C. Formal and substantive voluntarism in the work
of Taloott Parcons // American Socioligical Review. 1978. Vol. 43. № 2.
P. 177-196.
8. Alexander J. C. The modern reconstruction of classical thought:
Talcott Parcons. L, 1984.
0. Giddens A. Functionalism: apres la iutte // Giddens A- Studies in
social and political theory. N. Y, 1977. P. 96-134.
10. Parsons T. Action theory and the human condition. N. Y, 1978.
11. Parsons T. Essays in sociological theory. N. Y, 1940.
12. Parsons T. On building social system theory: a personal his-
tory // Daedalus. 1970. Vol. 99. hft 4. P. 826-881.
13. Parsons T. On the concept of influence // Sociological theory and
modern society. N- Y.-L, 1967. P. 355-382.
14 Parsons T. On the concept of political power // Ibit. P. 297-354.
15. Parsons T. On the concept of value-commitments // Politic, ind
social structure. L, 1969. P 439-472.
10. Parsons T. Pattern variables revisited: a response to Robert
Dubin // Socioligica] theory and modern society. N. Y-—L, 1PK7.
P. 192-21S.
17. Parsons T. Social structure and the symbolic media of inter-
chenge // Approaches to the study of social structure / Ed. by F. Blau.
N. Y, 1975. P. 94-120.
10. Parsons T. The sociel system. N. Y, 1964 (1st ed. 1951).
19. Parsons T. The structure of social action. Glancoe, Ill., 1048
(1st ed. 1937).
20. Parsons T. The theory of symbolism in relation to action //
Working papers in the theory of action / Ed- by T. Parsons, R. Bales and
E. Shils. Glencoe, Ill, 1953- P. 31-62
21. Parsons T., Platt G. The American university. Cambridge, MasA,
1973.
22. Parsons T, Shils E. A. (eds). Towards a general theory of actioh
N. Y-, 1962 (1st ed. 1951).
23. Parsons T.r Smelser iY. F. Economy and society. L, 1956
Глава седьмая. ОБНОВЛЕННАЯ ВЕРСИЯ
ТЕОРИИ ДЕЙСТВИЯ И СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ
1. Символизм действия и четырехфункциояальнаЯ
парадигма
В структурно-функциональной версии теория строй'1
лась не вокруг самого действия в его целостности 1
неделимости, а, в основном, вокруг ориентации субъект*
Глава седъ.нйя
201
действия на ситуацию. Поиски синтеза субъективного и
объективного в детерминации человеческого действия
выражались в разработке комплексов понятий, соответ-
ственно, вокруг «ориентации» и «ситуации». Но объек-
тивный момент, воплощенный в ситуации, далеко выхо-
дил за пределы действия как такового, к макропроцес-
сам и структурным свойстзам социальной системы, кото-
рые не всегда удавалось логически убедительно связать
с индивидуальными актами и индивидуальными взаимо-
действиями. К тому же категории этого структурного
анализа были заимствованы, пусть внешним обравом, из
«функционалистской» традиции, в общем чуждой теоре-
тизированию в понятиях действия. Новое переутвержде-
ние в качестве базовой единицы анализа действия как
символического явления требовало выявлять символиче-
ские отражения субъективного и объективного в одном и
том же неделимом социальном действии, оставаясь стро-
го в его понятийных рамках. Отныне, по определению,
элементарное понятие действия предполагало одновре-
менное сосуществование двух аналитически различных
и независимых «функциональных» моментов: (1) поддер-
жание некоего неизменного стандарта ориентации; и
(2) определение значения одного или более объектов
ситуации [4, 94]. Отсюда, каждое действие символично в
«экспрессивном смысле» как выражение мотивации или
ориентации действователя. Одновременно то же самое
действие символично и в «когнитивном смысле», высту-
пая как ситуационный объект (или объект интерпрета-
ции), который приобретает значение и для того же, и для
Других действователей и должен быть так или иначе
Истолкован. Действие оказывается символическим по-
средником между двумя полюсами (ориентацией и си-
туацией) прежней системы отнесения, тяготевшей к обо-
соблению систем понятий вокруг этих полюсов. Действие
можно также рассматривать и как процесс, происходя-
щий между двумя структурными частями единой систе-
мы «действователь — ситуация». (Напомним, что пар-
сонсовское понятие «действователь» (actor) расширено и
°пРеделяет не только индивидов в ролях, но и другие
типы действующих единиц: коллективы, «поведенческие
°Ргаиизмы», культурные системы и прочее.)
Преодоление обособленности теоретизирования в двух
гог
Раздел I
полярных перспективах начиналось с переосмысление
старой классификационной схемы стандартных струн
турообразующих переменных (см.: [4; 16]). Эти перемен
ные со времен «Социальной системы» делились на дв<
группы, характеризующие два класса компонентов си
стемы действия: ориентации субъектов и модальност!
объектов ситуации. «Ориентационный комплекс» стан
дартиых переменных характеризует отношение субъек
тов действия к ситуации со стороны их «заинтересован
ности» в одном из ее объектов или в категории объекте
как источнике «потребительской удовлетворенности
(comsummation). «Модальностный комплекс» характери
зует это же отношение со стороны самой ситуации в
как «единого целого» для ориентации «действующи
систем», но как состоящей из ряда объектов, подлежа
щих познавательной оценке с целью их адекватног
выбора для достижения той же удовлетворенности. Та
ким образом, ориентация определяет «потребительское
отношение действователя (как действующей системы) 1
объектам его ситуации и описывается понятиями дву1
«установочных» переменных: диффузность — специ
фичность и аффективность — нейтральность. Модель
ность имеет в виду «инструментальное» (т.е. оценивае
мое как средство достижения цели) значение объект!
(или объектов) ситуации для действователя и «концеп
туализирована» тоже двумя переменными «объектно!
категоризации»: качество — исполнение и универе»
лизм — партикуляризм. Пятая стандартная переменна!
«ориентация на себя — ориентация на коллектив» те
перь выпадает как не принадлежащая к этому уровШ
анализа.
Поскольку в символическом действии вновь была сдв1
лана ставка на объединение перспектив ориентации I
ситуации, то встал вопрос о возможных точках схоЖД{
ния стандартных переменных из двух рядов, поде лей
ных между этими перспективами. В (структурировав
ной» (организованной) системе действия отношение меЖ
ду ориентациями и модальностями объектов ситуации Й
может быть случайным. И в «Рабочих тетрадях...» [2*
впервые было установлено это неслучайное отношен®
между «рядом ориентаций» и «рядом модальностей» nJ
тем спаривания функционально соответственных ста®
Глава седьмая 203
дартных переменных на каждой стороне. Если взять,
например, переменную «аффектавность», сформулиро-
ванную с точки зрения ориентации действующего и озна-
чающую его установку на свободное, активное и прямое
удовлетворение своих потребностей, то ее эквивалентом
при рассмотрении того же действия (как следствия дан-
ной установки) с «объективной», или «ситуационной»,
точки зрения будет переменная «исполнение». На уровне
символизма действия обе переменные отражают один и
тот же момент действия — его прямую ориентацию на
удоэлетворение потребности или на достижение цели
Действие, понятое как «экспрессивный» символ (аффек-
тивность), объективно представляет собой событие, под-
лежащее интерпретации с точки зрения его значения
для достижения (исполнения) цели, и в этом смысле есть
«когнитивный» (познавательный) символ. Один и тот же
действующий субъект может использовать обе точки
зрения, и в этом выражается «рефлексивность» челове-
ческого действия.
Аналогично, переменные «аффективная нейтраль-
ность» и «качество» отражают в действии — первая в
экспрессивном, вторая в когнитивном смысле — момент
непрямого удовлетворения потребности. Ибо если «ней-
тральность» указывает на присутствие субъективной
наклонности действовать, которая до поры до времени не
Преобразуется в прямое действие, то «качество» говорит
О той же установке действователя в свете познаватель-
ной оценки им объектов, и прежде всего в том смысле,
что сам действователь как объект приобретает значение
не через свои прямые и воспринимаемые действия, а
через «объективные» качества.
В результате на уровне действия или системы дей-
ствия комбинация стандартных переменных дает новую
переменную, заданную в пределах от прямого удовле-
^Поряющего потребность или достигающего цели дейст-
вия (комбинация аффективности и исполнения) до не-
прямого удовлетворяющего потребность или непрямого
«Инструментального» действия (комбинация нейтраль-
сти и качества). Это новое измерение действия Пар-
Нс первоначально считал просто «дополнительной
Стандартной переменной», но вскоре стал называть его
71стпруменгпалъ'но-7сонсу/>оиатормой осью дифферен-
204
Раздел
циации» систем действия. «Консуммацию» (приблизи- |
тельно: ориентацию на самодостаточную «потребитель- I
скую» удовлетворенность, в том числе полученную в I
результате достижения цели) Парсонс определял как
заинтересованность действователя в установлении и со-
хранении такого отношения к объекту, которое он не
имеет побуждения изменять. Психологически, это пояс,- ’
няется фразой, что действователь имеет «потребность» I
в таком самодовлеющем отношении, которая может быть ।
«удовлетворена» самим фактом его установления [16,1
199]. Альтернативой этой потребности в «консумматор- I
ном отношении» как таковом является «потребность» в |
посторонней помощи (средствах) для достижения таког:
отношения к объекту. Тем самым, наряду с «консумма -
торным», учитывается «инструментальное» основание
ориентации в объектном мире. И одно из опорных п
ложений парсонсовской теории, отражающих изначаль-
ную двойственность действия, таково, что консумматор-
ные и инструментальные объектные интересы не могут |
быть максимизированы в одно и то же время. «Инстру- Я
ментальное» и «консумматорное» аналитически неза- I
висимы.
Само это различение разных оснований ориентации Д
агентов действия по отношению к объектам подразуме-
вает, что этих агентов следует представлять как диффе-
ренцированные системы со специфическими способами
организации независимых аналитических компонентов. *
В этой связи становится важным то, на что сделав
главный упор: то ли на отношение действующей системы I
к ее окружению, то ли на ее собственные внутренние
свойства и равновесие. Ситуация, или объектный мир» I
организована отлично от действующей системы. Отсюда
следует, что при прямой ориентации на ситуацию осо-
бенности дифференциации среди объектов и их свойств
приобретают выдающееся значение. С другой стороны» 4
там, где преобладают внутренние «потребности» дей^
ствующей системы, значение этих особенностей убывает
и ориентация на объекты становится более расплывча-
той («диффузной»).
В свете этих соображений Парсонс рассматривает
внутренние отношения между стандартными перемеВ- 1
ними «партикуляризм — диффузность» и «специфиЧ"
Глава седьмая
205
ность — универсализм» с целью получить новую пере-
менную, крайние значения которой указывали бы соот-
ветственно либо на внутреннюю среду системы, либо на
отношение этой системы к ее внешней среде [20, 61—62;
16, 199 и сл.]. «Партикуляризм» — это переменная из
«ситуационного» комплекса, которая приписывает зна-
чимость объекта факту его принадлежности к той же
системе отношений, к которой принадлежит сам дей-
ствователь. «Диффузность» говорит не о «модальностях»
ситуации, а о природе ориентации действователя по
отношению к объекту- Это ориентация общего характера,
где интерес действующего сосредоточен на объекте в
целом, а не на конкретных элементах этого целого. Но
обе переменные (партикуляризм и диффузность) функ-
ционально указывают на одни и тот же «внутренний»
аспект системы действия, который Парсонс иногда назы-
вал «внутренней средой» действия. Напротив, обе пере-
менные из другой пары — «специфичность» (мотиваци-
онная ориентация на специфические характеристики
объекта) и «универсализм» (как указание на то, что
значимость объекта для действователя частично незави-
сима от их отношений между собой) с разных (субъек-
тивной и объективной) сторон обозначают одно и то же
«внешнее» отношение системы действия к ее окруже-
нию. Комбинация этих двух только что .рассмотренных
пар дает второе новое «измерение», или вторую «ось
дифференциации»: внешнее против внутреннего в си-
стемах действия.
Отныне термин «стандартные (типовые) переменные»
отступает в работах Парсонса на второй план, ибо это
сражение обозначало разные образцы «акторского» от-
ношения к объектному миру и потому соответствовало
Устарелой «системе отнесения», где еще сохранялось
противопоставление действия и ситуации и «ситуацион-
ное» выходило га рамки понятий «системы действия».
Теперь новые дополнительные переменные характери-
3У*°т строго аналитические, абстрактные измерения, по
Которым может быть дифференцирована любая система
Действия. Парсонс предпочитает именовать их «осями
Дифференциации» [4, 98] и подчеркивает, что в сравне-
нии с прежней системой понятий эти оси вынуждают
ввить при анализе системы действия совершенно оди-
206 Раздел I
паковое ударение на внутренний и внешний аспекты
действия. Это вытекает из «основного постулата» теории
действия, в соответствии с которым состояния действу-
ющих систем и состояния ситуационного объектного
мира, в котором они действуют, изменяются независим
[16, 201].
Если полученные две независимые оси дифференциа
ции скомбинировать перекрестно, то впредь мы сможем
различать четыре универсальные характеристики дей-
ствия, често именуемые также «четырьмя основными
функциональными потребностями системы действия»,
или «четырехфункциональной парадигмой»:
Таблица 1
Инструментальное Консумматораое
Внешнее Адаптация А Пеледостижеяие G
Внутреннее Латентность L Инте|рация I —
Здесь «адаптация» (или «функциональная подсисте-
ма адаптации») обозначает «инструментальный и внеш1-
ний» срез действия, отражающий возможности «манипу-!
лирования» свойствами его внешней среды. «Целедости4
жение» соотносится с тем аналитическим аспектом дей-
ствия (внешнего и консумматорного), который направлен
на удовлетворение потребностей или на достижение це-
лей в объектном мире. «Интеграция» обозначает «вну!
тренние и консумматорные» моменты действия, ответ-
ственные за координацию элементов системы действие
«Латентность» (имеющая также более длинное назва-J
ние «поддержание культурного образца и управления
напряжением» — «pattern-maintenance and tension
nagement») своим «инструментальным и внутренним»
характером выделяет те моменты действия, которой
обеспечивают общезначимое «определение ситуации»
классификацию типов ориентации по отношению к об -
ектам. При этом «латентность» имеет в виду некий обще-
культурный и общесистемный стандарт, образец (pat l
tern), символический код, благодаря которому действИД
реализуется в соответствующих формах, но которЫ*1
именно в силу своего общезначимого для всех, надынДйц
Глава седьмая
го7
видуального характера оказывается также источником
напряжения. Парсонс потому и использует слово «ла-
тентность» (скрытое состояние чего-либо), чтобы под-
черкнуть фундаментальное значение той повсюду раз-
литой культурной «материи», которая настолько обще-
принята и «сама собой разумеется», что и не замечается
и не обсуждается, но фактически является условием
возможности любых «переговоров» и взаимных «понима-
ний» в данной культуре. Культурный аспект действия,
общезначимый «символ», исполняет в человеческом дей-
ствии «внутреннюю» функцию, подобную функции «гена»
в человеческом организме.
Схема этой «четырехфункциональной парадигмы» —
это зерно, из которого вырастает обновленная система
понятий парсонсовской теории действия. Но термин
«функция» в составе этого выражения отчасти вводит в
заблуждение, поскольку имеет мало общего с обычным
употреблением его в функционализме либо для обозна-
чения гомеостатической взаимосвязи социальных эле-
ментов (ролей, культурных образцов, норм, институтов и
т.д.) между собой и целым, либо конкретного процесса
адаптации к существующим условиям некоторого соци-
ального факта с точки зрения общества либо индивида. У
Парсонса слово «функция» здесь равнозначно обороту
«аналитический аспект системы действия»,.а «четырех-
функциональная парадигма» соответственно означает
минимальный набор аналитических измерений, без кото-
рого нельзя осмысленно говорить о «системе действия».
Эта парадигма играет роль универсальных методологи-
ческих предпосылок, направляющих теоретическую дея-
тельность и содержательные исследования социального
Мира, но не предопределяющих заранее его устройство.
Поскольку «каждую единицу системы действия можно
п°средством изменения уровня системы соотнесения
саму представить как систему», то анализ любого из
Аспектов этой единицы в категориях указанных «четы-
рех возможных комбинаций элементарных компонентов
Действия» и на «любом заданном уровне в пределах
Макроскопически -микроскопического или системно-под-
ъемного диапазона является делом эмпирической по-
ановки проблемы и не имеет онтологического значе- -
я>> [4, 98]. В поздних работах вместо навязывающего
208 Раздел I
Глава седьмая 209
нежелательные ассоциации термина «четырехфункци^
нальная парадигма» Парсонс предпочитает говорить j
«парадигме взаимообмена» между подсистемами дейст-
вия, поскольку вопрос о функциях, исполняемых отдель-
ными частями общей системы действия, отступает на
второй план, а на первый выходит проблема способов
принципов организации аналитических компонентов
между которыми существуют отношения взаимного о|>
мена, в отдельных подсистемах и в работающих сист<
мах действия.
Рассматриваемая парадигма дает единообразную про-
стую основу для дифференциации действия на уже из-
вестные нам подсистемы и для более последовательно!
их определения. Выше было показано, как с «латегп*
ностью» соотносится культурная подсистема действ»
являющаяся средоточием часто скрытых ценностно
ориентаций и предпосылок. Аналогично, социальная под-
система (или, при самостоятельном рассмотрении, соци-
альная система) абстрагирует из тотальности действи
компоненты, способствующие координации и интеграхри
человеческого взаимодействия. В таком понимании соци-
альная (под)система — не конкретная группа, не реальна ’
наблюдаемая вещь или событие, а лишь аналитический
аспект (функция) действия вообще. В тотальности дейст-
вия она осуществляет «функцию» интеграции (сложное,
многосоставное понятие, объединяющее ряд взаимосвя--
ванных процессов), и это и есть определение социально
системы. По той же логике с личностной подсистема
соотнесено в тотальности действия все связанное
«функцией целедостижения», ибо в конечном счете дви
Жущая сила всякого действия — это мотив ационаа
энергия (даваемая потребностью) и ориентация индив»
дуальных действователей, и ее источник надо искать
внутри личности. Целедостижение — это такая деятель
ность, которая, будучи удовлетворяющей потребности
коисумматорной, в то же время учитывает отношен!
между системами действия и окружающей средой и тем
самым имеет внешнюю направленность. Личностная под-
система собирает потребностные и целеориентационнЫ
компоненты действия.
На внешние отношения между конкретной систем»
действия и ее окружающей средой указывает и «адаПТ*
ционное» подмножество компонентов действия, которое
Парсонс назвал бихевиоральной (поведенческой) подси-
стемой (первоначально — «подсистема поведенческого
организма» [3, S6]). Но эта подсистема сосредоточивает в
себе те «инструментальные» комбинации компонентов
действия, которые обеспечивают био-физиологическую
базу действия и определяют соответствующие «механиз-
мы» приспособления действующей системы к своей сре-
де. До введения четырехчастной парадигмы у Парсонсе
не было этой подсистемы. Он всегда противопоставлял
свою идею «действия» понятию «поведения» в бихевио-
ризме. Теперь же он, выражаясь по-гегелевски, «снял»
это противостояние, сделав бихевиористский подход к
поведению «аналитическим моментом» в концептуальной
схеме общей системы действия в полном соответствии с
логикой четырехфункциональной парадигмы.
Итак, базовую аналитическую дифференциацию си-
стемы действия можно представить в табличной форме
(табл. 2):
Таблица 2
БАЗОВАЯ СИСТЕМА ДЕЙСТВИЯ
Инструментальное Консумматорное
Внешнее Бихевиоральная А (под)система G Личностная (под)система
Внутреннее Культурная L (под)система I Социальная (под)система
Каждая из указанных аналитических подсистам со-
ставляет предмет определенной аналитической дисци-
плины (или группы дисциплин), и все эти дисциплины,
хотя бы на уровне формальных классификаций, способ-
на объединить парсонсовская теория действия. Так, би-
хевиористская психология с относящимиси к ней эле-
Ментами биологии, физиологии и неврологии годится
Для изучения «бихевиоральной системы» и ее компонен-
тов (генетической конституции, предрасполагающей к
определенному типу поведения, работы органов чувств
т-п.). Психология, понятая по образцу фрейдистской
^Радиции как анализ структуры личности, может счи-
210
Раздел I
тать своим предметом личностную подсистему. Ком-
плекс «социальных наук» (экономика, социология, поли-
тология и культурология) с разных сторон изучает «со-
циальную (под)систему» Kai: в микродинамических про-
цессах взаимодействия (включая процессы взаимного
истолкования, приспособления и столкновения поведе-
ний), институционализации (структурирования взаимо-
действий) и прочее, так и в макродинамических процес.
сах структурной и функциональной дифференциации 4
интеграции (включая процессы координации социаль
ных элементов, процессы «ценностного обобщения» или
символической унификации, конфликта в разных видах
и др.). Для «культурной подсистемы» трудно указал
определенный круг дисциплин, ее изучающих. Это са-
мая «философичная» область, где сильнее всего прояв-
ляется символизм действия, и главное здесь — черев
истолкование смысла действия и взаимодействия и уяс-
нение оснований, на которые она опирается, выйти л
иным, глубинным и скрытым, слоям социального бытии
Здесь социология не чуждается путей философии куль-
туры и культурологии.
Из сказанного в последнем абзаце ясно, что приписвд
ваемой Парсонсу многими критиками абсолютной несо-
вместимости теории социальных систем с идеями бихе-
виоризма и символического интеракционизма для него
самого не существует.
Универсальный инструмент « четырехфункциональН-U
парадигмы» Парсонс применяет для анализа каждой и
вышеописанных первичных подсистем, получая в итог»
особые теории действия «второго уровня» («первый уро-
вень» составляет теория общей системы действия, сво-
дящаяся к формулировке и классификации отношен»
обмена между указанными подсистемами). Сам терм»
«теория действия» становится общей этикеткой для все*
теорий, относящихся к различным системным уровня*
Из теорий второго уровня наиболее разработана ПарсоЯ
сом теория социальной системы.
2. Общество как социальная система действия
Особую самодостаточную разновидность социально!
системы т едставляет собой «общество» [3]. С помощь^
Глава седьмая
все тех же осей дифференциации можно расчленить на
внутренние подсистемы и эту наиболее всеобъемлющую
систему взаимодействия. Здесь, как и в общей системе
действия, снова можно различить четыре условные
«функции»: (1) функция адаптации абстрагирует про-
цессы действия, производящие средства для достиже-
ния общих социеталъных [протекающих в масштабах
всего общества] целей; (2) целедостижение охватывает
процессы прямого регулирования и управления в сфере
социального взаимодействия; (3) интегративная функ-
ция в социальной системе имеет в виду процессы коор-
динации всех элементов, исполняющих какую-либо роль
в социальном действии; (4) к сфере «латентности» отно-
сятся ценностно-культурные и мотивационные нормы и
стандарты (типа восходящих к веберовскому «духу капи-
тализма» морального «институционализированного ин-
дивидуализма», «индивидуалистического активизма» и
т.п.), фундирующие социальное действие. Все эти «функ-
ции» на уровне «общества» как системы действия по-
лучают у Парсонса специальные названия, вызываю-
щие многочисленные ассоциации с традиционными, до
него существовавшими теоретическими разделениями в
общественных науках: адаптивная функция — «эконо-
мия» (или социетальная экономическая подсистема); це-
ледостижительная — «полития» (социетальная поли-
тическая подсистема); интегративная — «социетальная
общность» (это парсонсовское «аналитическое» понятие
«societal community» [3, 97] очень близко к тённисовско-
КУ «идеальнотипическому» понятию «Gemeinschaft»);
Функциональная подсистема «латентности» получает на-
звание «фидуциарная система»1 (т. е. по смыслу этого
Юридического термина: абстрагированная система отно-
шений, держащихся на общественном доверии, общей
вере).
Хотя термин «экономия», по Парсонсу, относится не к
Конкретной реальности в виде системы деловых пред-
приятий, домохозяйств, банков и т. д., но к «аналитиче-
ским компонентам» хозяйственной деятельности, испол-
Няю1цим «функцию адаптации» для общества как систе-
MbI> он полагает возможным сделать этот аналитический
-------
Понятие впервые появилась в работе [21, 89].
212
Разбел I
аспект социального действия предметом экономическая
науки («экономики»). Тем самым Парсонс получил j
новые возможности «синтезировать», встраивать в ков-'
текст теории социальных систем многие понятия и под»,
ходы экономических теорий, в частности, анализировать]
изучаемые социологией обменные отношения (вплоть д0
межкультурных «обменов» ценностями) по модели «прц..
ход—расход», «затраты—выпуск» (или, на языке кибер-
нетики, «вход—выход»). Первый набросок такого ангти-
за межсистемных отношений «экономии» с тремя други-1
ми абстрактно определенными на основе четверной па*-
радигмы (под)системами был дан в его совместной с
Н. Смелзером работе под тем же названием [23], кеч у
известного труда М. Вебера «Хозяйство и общество». В
дальнейшем развитии и обобщении этих идей особо важ-
ны статьи [14; 17].
Согласно экономистам, «затраты» (входные факторы)
экономической А-подсистемы — это производительные
силы: земля, труд, капитал, организация и др. Пробле-i
ма в том, как связать эти производительные факторы со
вкладами в «экономию» со стороны других подсистем.
Вкладом фидуциарной L-подсистемы можно считать
производство, контроль и регуляцию ценностных обяза-
тельств [15], предпочтений и привязанностей партнере*
во взаимодействии, т. е. вовлечение их в культуру, со-
творение некоего общего «духа», «этоса», готовности и
мотивационного заряда к действию. Применительно <
нуждам «экономии» это можно истолковать как устой-
чивую готовность действователей к предложению свое
труда. Признание и усвоение ими, а также последу
щее вовлечение их в экономические цели — это ча^1*
процессов социализации, в очень существенной Mef*
протекающих в лоне семьи. Поэтому значительную 1е*
лю процессов в «аналитической» L-подсистеме мо^в
отождествить с процессами в «конкретной» систе***
семьи.
Социетальная политическая G-подсистема («пол** »
тия»2 *) абстрагирует те стороны процессов взаимод6** Я
1 Современное значение в английском языке этого античного
мина — «государство», «государственное устройство, госудврет
нал организация*.
Глава седьмая
21В
егвмЯ’ которые мобилизуют способность действующих
систем (индивидуальных и коллективных) эффективно
добиваться своих целей даже вопреки сопротивлению
любой природы [14, 298]. Отсюда вклад «политии» в
«экономию» следует искать среди факторов, повышаю-
щих «эффективность» последней. Ключевым понятием
политического анализа является понятие власти. Власть
есть средство (в том числе силовое) управления и приоб-
ретения контроля над факторами эффективности. Вся-
кое коллективное действие есть политическая функция.
В политической сфере можно подыскать эквивалентные
соответствия входным (затратным) факторам «экономии».
Очевидно, что «земля», например,— не просто фактор
производства, не просто физический ресурс, но в значи-
тельной мере «ценностное обязательство» передавать,
вовлекать в экономическое производство или, шире, в
«эффективное коллективное действие» любые ее ресур-
сы, необходимые обществу, независимо от экономиче-
ской цены или платы за ту властную ячейку, которая
контролирует направление их использования. Парсонс
расширяет понятие «земли» по сравнению с распростра-
ненным его употреблением в экономической науке. У
него «земля» не укладывается полностью в экономиче-
скую схему «спроса и предложения». Она символ множе-
ства объективно существующих материальных и духов-
ных условий, в том числе живых, работающих культур-
но-ценностных образцов, в рамках которых протекает
экономический процесс. Политической параллелью «тру-
ДУ» служит необходимость или «нужда» в мобилизации и
коллективном действии определенной части народа, от-
ветственной за выбор руководства данного «коллектива»
'Простейший случай — избирательные объединения,
₽Уппы поддержки и т. п.). Параллелью «капиталу» слу-
ит способность контролировать некоторую часть про-
Водительности экономической системы для целей кол-
тива (в достаточно развитой экономике благодаря
Вае анс°Вь,м ресурсам в его распоряжении, иакапли-
Хо МЬ1М посредством налогообложения, поступления до-
ИЛИ даРений)- Наконец, параллелью «организа-
является легитимация власти авторитета, под вли-
Которой принимаются коллективные решения [14,
214
Раздел
Интегративная 1-подсистема социальной системы дем
ствия («социетальная общность») специализируется |Д
«выпуске продукта», который Парсонс называет дюрм
геймовским термином «солидарность» [Там же, 326—33211
«Солидарность» соотносится не с «властью», наизбежцД
придающей всем системам, где она преобладает, иерарД
хический характер, резко контрастирующий с «линейД
но-количественным характером функционирования в об,
ществе экономического богатства и денежных актл >огв.
а с более широким культурным “влиянием”» [13], кот.-,
рое чаще всего толкуется как «средство», связующа
властный аспект социального контроля со структуре»
норм в обществе. «Солидарность есть принцип, в симф
которого обязательное следование нормам, в свою ич».
редь основанным на ценностях, связано с формировани-
ем коллективов, которые способны к эффективному кол-
лективному действию. Если в экономическом направле-
нии “проблема” эффективного действия состоит в борь*
бе со скудостью доступных ресурсов, включая попытки
облегчить их движение, то в интегративном направлен
нии она сводится к решению, упорядочивающему кои*
курирующие притязания,— с одной стороны, чтобы п® •
лучить выгоды (или минимизировать потери), вытекаю-
щие из членств в коллективах, с другой — чтобы повли-
ять на процессы, которыми оперирует коллективно®
действие. Это явно подразумевает некоторую институд
ционализацию подчинения единичного интереса коллгчв
тивному в случае их конфликта, действительного илч
потенциального, и, следовательно, оправдание едияиЯв
ных интересов, поскольку они совместимы с более
ширным коллективным интересом. Тогда социалвЧ^И
система обладает солидарностью соразмерно тому, ИО
сколько ее члены преданы общим интересам, череЕ.
торые можно “интегрировать” дискретные единична
интересы, а также определить основание и осуществив
оправдание конфликтных решений и субординации. С^в
лидарность определяет не способы осуществления
общих интересов какой-то эффективной силой, но
дарты, которыми такая сила должна руководствовать^
ся, и права разных составных элементов на свой гол
истолковании этих стандартов» [14, 327—326]. СолиДД^И
ность как продукт «социетальной общности» создв**-
Глава седьмая
215
ДЛЯ экономики саму возможность координированной «ор-
ганизации», способной комбинировать факторы произ-
водства в работающее целое.
По тому же типу строится и дифференциация по
«сопиетальным» подсистемам (согласно логике четвер-
ной парадигмы) «продуктов», или «выпускных резуль-
татов (выхода)» экономики, которые она может предло-
жить для обмена с другими подсистемами. В традиции
экономических теорий четырем производительным фак-
торам соответствуют так называемые «доли дохода»:
труду — зарплата, капиталу — проценты на капитал,
организации — прибыль, земле или сырью — рента.
Проблема нахождения «политических» соответствий
этим долям дохода решаема при условии «монетарной»,
а не «реальной» их трактовки. Экономика производит
средства, благодаря которым могут быть осуществлены
цели данной систамы взаимодействия вообще (задавае-
мые преимущественно в политической сфере). В этом
смысле экономику можно рассматривать как «служан-
ку» политики. В отличие от традиционной экономиче-
ской теории, где «товары» (блага) и «услуги» рассматри-
ваются нераздельно в качестве «выпуска» (или «выхо-
да») экономики, Парсонс разносит их по разным подси-
стемам. «Товары» (а точнее, права собственности на
обладание физическими объектами) как первичная про-
дукция экономики соотнесены с частным (семейным)
Домохозяйством, а поскольку семья занимает самое важ-
ное место в фидуциарной подсистеме, то последняя пре-
имущественно и «получает» товарные блага в обмен за
предлагаемое ею ценностно-мотивационное обеспечение
’Руда. «Услуги» же (по Парсонсу, «обязательство испол-
нителей ролей перед “работодателем” или контрактую-
щим агентом, в том числе нанимающей организацией»)
Логичнее связывать не с домохозяйством, а с «поли-
ий» . Парсонс нетрадиционно толкует «услугу» в эко-
омическом смысле как реальное подобие монетарной
ли дохода (процента) от использования (вложения)
итала. Услуга — это «пункт, в котором экономиче-
Д";н Домохозяйства следует рассматривать квк частный
Чел»м где роли потребителя и производителя-работодателя не от-
U ДРУГ от друга [14, 303).
21В
Раздел I
ская полезность человеческого фактора сочетается <
потенциальным вкладом в эффективное коллекти
действие. Поскольку, в принципе, потребитель услуг
пользующийся ими коллектив, то именно эффект
ность для коллективных целей, а не способность удов
творять ''желания” индивидов, есть решающий мол
от которого зависит полезность данной услуги» [14,
Поэтому услуга рассматривается как «категория
сти», создающей «благоприятную возможность для
фективности». И услугу как результат («выход») эк
мического процесса, «утилизуемый в политическом
тексте», по Парсонсу, необходимо отличать от «тр;
как фактора производства в традиционном смысле. '
но так же и «капитал» допустимо толковать как одн
форм этой «возможности для эффективности», созд.
емой законодательной обязательностью (входящ*
понятие «власти») договоров о ссуде финансовых ре<
сов, идущих на коллективную организацию, благо,щ
которой получатель финансов может действовать бол
эффективно.
Ответ на вопрос, что и какую долю от экономичес
производительности получает обратно «социеталь
общность» (интегративная подсистема), строится на т
что результаты экономического процесса имеют м
жество символических смысловых толкований и поел
ствий во всех сферах общественной деятельности. М
су проблем для поддержания интеграции общества I _
рождает, например, распределение экономических бла
для символического обозначения определенного об)-*4
жизни и классовой сплоченности используется изе
ная комбинация потребляемых товаров и услуг; и
и т.п. Отсюда, главные «выходы экономии» в инте
тивную подсистему надо искать в тех новых коми
циях производимых продуктов, которые приобрел
символическую значимость во внеэкономических I
текстах.
Следует учесть еще, что в современном обществ
сложным разделением труда простой «бартероподоби
обмен (к примеру, конкретного вида труда на произв<
мые непосредственно им же продукты и товары, так
труд рыбака оплачивается рыбой, электрика — злек
моторами и т. п.) в норме отсутствует, и испольау
Глава седьмая
217
универсальный промежуточный механизм денег, кото-
рый регулирует целокупность экономических отношений
обмена, всеобщий «рынок». Это намного усложняет рабо-
чие модели взаимообмена между социетальными подси-
стемами по сравнению с вышеописанными исходными
соображениями. По аналогии с «первичной моделью»
функционирования денег как средства (посредника) об-
мена в экономике Парсонс анализирует и другие систе-
мы обмена («рынки») с точки зрения «затрат ресурсов» и
«выпуска продукции» в политик, социетальной общности
и фидуциарной системе. При этом во всех его последую-
щих рассуждениях присутствуют два новаторских (отно-
сительно) момента: во-первых, деньги перестают тради-
ционно трактоваться как уникальное явление и стано-
вятся членом обширной «семьи символических средств
взаимообмена и коммуникации» (функционально подоб-
ны деньгам «язык», «власть», «влияние», «ценностные
обязательства» и др. феномены); и, во-вторых, «рынок»
из экономического понятия превращается в универсаль-
ную социокультурную категорию.
3. Символические средства взаимообмена
и коммуникации
Классическая политэкономия выделила три главные
Функции денег: универсальное средство обмена («всеоб-
щий эквивалент»); мера ценности («полезности», «стои-
мости») товаров и услуг и тем самым инструмент их
сравнения; средство накопления многих видов ценно-
стей. Все эти свойства можно обобщить, по Парсонсу, в
°ДНой фундаментальной характеристике: деньги — «сим-
волический феномен и потому его анализ требует систе-
координат, более близкой к лингвистике, чем к тех-
нологии, так как реальные свойства золота объясняют
Ценность денег по золотому стандарту не больше, чем
г6»> ЬНые свойства звуков, символизированных в "кни-
> объясняют оценку рассуждений, физически закреп-
и НЬ1Х в лингвистической форме» [14, 345-346]. Цен-
денег зависит не от их действительных природ-
Мйо КаЧеств> а от системы человеческих отношений, от
Честна явных и молчаливо подразумеваемых пра-
218
Раздел I
вил и соглашений, без которых деньги не будут сто-.-.
ничего.
Эти правила и соглашения составляют как бы объели,
тивный «институциональный порядок», базисные инстц.
туты которого — собственность, уклад занятий и догоио»
(контракт) [17, 97-98]. В их контексте деньги получаю^
свойства и значение средства коммуникации, так же ка>
слова приобретают коммуникативный смысл в опреде-
ленном грамматическом и синтаксическом «коде». Пар^
сонс часто прямо называет деньги (так же как и друг^А
символические средства обмена) «специализированна»
языком», «обобщенным средством коммуникации», в н*.
волах которого люди выражают меру ценности веш.й в
рамках определенного «институционального кода» [Ц
357]. Вне этих рамок деньги в принципе не должай
работать. Так, они не рассчитаны на обслуживание отно
шений, где возможна купля-продажа дипломов и науч*
них степеней. Эту узаконенную ограниченность сферы
действия средств обмена и коммуникации Парсонс назы-
вает специфичностью. Еще одно необходимое качес г»
этих средств — их оборачиваемость (циркуляция) ме»
ду действователями. Количество денег символизируя*
известный объем прав собственности, которые вместе с
деньгами могут передаваться от лица к лицу, от oriJ
действующей системы к другой. Наконец, последняя ха-
рактеристика денег, распространяемая и на прочие среД1-
ства обмена-коммуникации,— отсутствие у них се*
ства «нулевой суммы». Это означеет, что при обор®1* .
данного средства одна из сторон не обязательно тер».***
точно такое же его количество, какое приобретает р**
гая сторона, так что суммарный объем оборачивав»*»® |
средств не остается тем же. Пояснительной модеДВу
здесь может служить кредитование через коммерч^
банки. Вкладчики доверяют свои денежные накопив®^
банкам не только с целью надежного сбережения,
для последующих инвестиций и ссуд за проценты Д
гим индивидам или институтам. При этом «“одни и Ж
же” доллары начинают исполнять двойную службу. трв •
туемые как собственность и вкладчиками, сохраняют^
ми на них свои права, и также банкиром, который
пает права давать их взаймы, как если бы они были .
собственностью. Во всяком случае при этом образу * I
Глава седьмая
219
соответствующая чистая прибавка к находящимся в обо-
роте средствам, измеряемая величиной новых банков-
ских депозитов, созданных благодаря продаже ссуд»
[14, 333].
Как средство (посредник) обмена деньги — неотъем-
лемая часть «экономии» и в ее взаимообмене с другими
еоциетальными подсистемами играют двойную роль:
«контролера» на «входах» экономии и «посредника», в
материале которого могут быть выражены продукты
(«выходы») экономии. Подобно деньгам, толкуемым как
«обобщенная способность» (generalized capacity) в при-
обретении благ, можно вообразить также «обобщенные
способности» в коллективной реализации «возможно-
стей эффективности» (в «политик»), в реализации соли-
дарности (в «социетальной общности») и во внедрении в
жизнь всеобщих ценностных образцов (в «фидуциарной
системе»). По образцу и подобию роли денег в «эконо-
мии» можно анализировать в качестве символического
средства власть как интегральную часть «политик»,
контролирующую еа «входы» (факторы эффективности)
и одновременно служащую средством выражения ее
результатов («выходов»); влияние — как часть «социе-
тальной общности»; ценностное обязательство — как
составляющую «фидуциарной системы». Все эти «сим-
волические средства» наделены вышеописанными свой-
ствами денег.
Но чтобы расписать эти средства по разным подсисте-
мам в согласии с логикой четверной парадигмы, прежде
Вадо было дифференцировать понятие «власти», которое
при традиционном «гоббсовском подходе» (в частности, у
ВД. Вебера, чью идею власти Парсонс- передает как лю-
tyio способность действующей единицьгв данной системе
общественных отношений «получить то, что она хочет»,
йезависимо от наличия или отсутствия сопротивления)
охватывает все вышеперечисленные формы «обобщен-
Ь1х способностей» добиваться любых целей. В своей
«СПеИификации понятий», относящихся к «власти», Пар-
«р с поставил задачу различить «принудительные» и
бд Г'Г1аси'гельные» аспекты властных систем, решить про-
баланса между их иерархическими и эгалитарист-
t!p1И Здемептами, а также проблему «нулевой суммы»
Меиительно к власти, т. е. установить, обязательно ли
220
Раздел I
каждая система отношений содержит «постоянное коли-
чество власти», которое только перераспределяется, н,,
не растет и не убывает [14, 297]. В уточненном определиТ*
нии прежде всего указана «специфическая обобщеннейI
способность» власти как символического средства р от-
личие от других: «Власть... есть обобщенная способности
гарантировать исполнение обязанностей единицами •>
системе коллективной организации, когда эти обязанной
сти легитимированы опорой на коллективные цели и где
на случай сопротивления имеется презумпция принудЛ
дения негативными санкциями соответственно ситу^И
ции,— какая бы сила фактически ни осуществляла это
принуждение» [14, 308].
В данном определении Парсонс отличается почти от
всех прочих теоретиков тем, что связывает власть не со
всяким применением или угрозой силы, но только е i
применением ее в легитимном контексте и с исполнение ।
ем ею обязанностей только в рамках коллективной дел»
тельности. Как значение денег зависит от институцио-
нального контекста (собственности и др.), так и действен- <
ность власти как средства обмена, орудия коммуникаций
и мобилизации ресурсов для повышения «коллективов I
эффективности» зависит от ее легитимации в контексте I
«авторитета», выражающего «институционализация* |
нормативного порядка». Обычно в социологической лите- I
ратуре «авторитет» и обозначеет легитимную форму» I
разновидность власти, которая без «авторитета» выроЖ- I
дается в «право сильного». У Парсонса «авторитет — *т** I
по существу институциональный код, внутри которое* I
организовано и легитимировано использование власти^ |
[14, 319], т. е. авторитет и власть — это как бы 4W 1
самостоятельные сущности, и отношения между первэ^вП
и второй подобны отношениям между «монетизирочаЛ
ной собственностью» и деньгами. Как собственность еов
институт, определяющий права владения материаль ।
ми и духовными объектами, так и авторитет есть «неЯ^И
торая совокупность прав», «коллективный аспект ста 'Уд I
са в системе социальной организации», благодаря
рому занимающий данную статусную позицию в состоя ।
пии «легитимно принимать решения, обязывающие»
только его самого, но и... других членов коллектива»
320]. Это подразумевает «право использовать власть
Глава седьмая
221
рвмках статуса», хотя при развитом разделении труда
носитель авторитета часто не может сам принудительно
проводить в жизнь свои решения и должен полагаться
йа специализированные учреждения. Главное отличие
авторитета от власти в том, что «авторитет не является
оборотным средством» [Там же]. Если занимающий офи-
циальный пост и может лишиться авторитета из-за от-
ставки, то это не уничтожает авторитета учреждения
(института).
На первый взгляд кажется, что в этом своем анализе
Парсонс искусственно обходит нелегитимные формы
власти и опять тяготеет к утопии совершенного общества
«сверхсоциализированных индивидов», где принуждение
почти излишне. Но такое впечатление ошибочно, ибо, как
верно судит его комментатор: «В полном соответствии с
замыслом волюнтаристского синтеза Парсонс пытается
связать две стороны власти — институциональную леги-
тимацию и принуждение. Он видит в принуждении сущ-
ностную, “реальную” основу власти, так что когда в про-
цессе мобилизации эффективности прибегают к насилию
в его чистейшей (физической) форме — власть не может
больше считаться “символическим” средством обмена.
Принуждение —- “предельный случай” власти как такого
средства. Власть можно рассматривать как символиче-
ское средство, только когда ее реальная основа вплетена
в сложную сеть институциональных (или символических)
правил и соглашений» [6, 131]. Точно также и деньги
перестали бы действовать как символическое средство
обмена (держащегося, по сути, на общих «культурных
^киданиях» универсальной конвертируемости денег в
Лага), если бы общество по каким-то причинам верну-
л°сь к измерению ценности денег в реальной и «нату-
₽альной» стоимости их металлического эквивалента или
еталла, из которого они сделаны. Признак всякого дей-
твительно символического средства — способность по-
Ждать нечто вроде «прибавочной социокультурной зна-
^Мости (ценности)», превышающей значимые последст-
g Действий, получаемых при использовании только
^анвЛь,1°-натуральных» свойств этого средства (для слу-
лИщ <автоРитетной власти», которой часто достаточно
в0 ь ^намека» на действия, можно говорить о «приба-
°и эффективности>> подчинения ей по сравнению с
Раздел I
подчинением, достигаемым чисто физическим прив
дением).
Итак, если вспомнить, что во всяком взаимодейса
(в том числе и в процессах обмена и коммуникац
участвуют две стороны (по типу абстрактной диа
«ego — alter»), то обладатель власти (ego) «обменива<
свои гарантии исполнения определенных действий
«нечто реально ценное для коллективной аффект
сти», а именно на подчинение, на согласие нспол!
некоторые обязанности. При этом исполнитель обя
ностей (alter) не получает «ничего кроме множества с
даний, что в иных случаях и обстоятельствах он мс
рассчитывать на исполнение определенных обяза)
стей известкой частью других единиц системы. Там
мым в системах власти легитимация — это фак
подобный фактору уверенности во взаимной прив»
мости и стабильности денежной единицы в монетар
системах» [14, 309].
И как относительна эта стабильность, сотрясае
инфляциями и дефляциями, так и легитимность и
степень институционализации власти не сиедует счип
раз и навсегда достигнутой константой, но следует ]
сматривать как переменную. Анализ колебаний «кс
чества власти» как оборотного средства Парсонс вк
чает в так называемую «проблему нулевой суммы
случая власти» [14, 337—345]. Эти колебания модели
ются по образцу нарушений равновесия в экономичег
кругообороте производства и потребления, прихог
расхода, сопровождаемых несоответствиями между
личеством денег и производительностью (феномены
фляции и дефляции). По мнению Парсонса, большиГ
политологов, бессознательно придерживаясь устар
«количественной теории денег» и модели экономиче
кругооборота в стабильных условиях, считают BJ
количественно фиксированным, постоянным явл-j!
так что если А
вместе с должностью
теряет
власть,
приобретает, то общая сумма ее в системе остаетсд
же [14, 333]. Но по аналогии с функцией коммерче
банков, с процессами кредитования и инвестировав
денежной системе можно помыслить приращение вл
в политической системе без ее убыли в каком-либо .
гом месте этой же системы.
Глава седьмая
роль своеобразного «банка власти» играет «институт
политического лидерства». В демократических избира-
тельных системах политическую поддержку лидерам,
выраженную в результатах выборов, следует рассма-
тривать как своего рода инвестирование или как кредит,
выданный власти, так что в случае успеха избранный
лидер оказывается в положении, подобном положению
банкира. «Вложения» во власть тоже могут быть отозва-
ны, если не в любое время, то на следующих выборах
(аналог режима времени в работе банков). И вместо
простого исполнения требований непосредственной груп-
пы поддержки лидер обычно вынужден пускаться в но-
вые смелые предприятия, «использовать влияние», на-
пример, воспользоваться «престижем» учреждения, что-
бы получить дополнительную подпитку власти. В итоге
«расход» (результаты на «выходе») власти в виде поли-
тических решений может значительно превысить ее
«приход» (поступление на «входе») через каналы поли-
тической поддержки [14, 339]. При несоответствии меж-
ду увеличением количества властных акций и ростом
политической эффективности (воплощенной в новых со-
циально значимых обязанностях) Парсонс говорит об
«инфляции власти». При повышении общественного
«спроса» за использование отпущенного количества
«властного кредита» заходит речь о «дефляции власти».
Такая дефляция представляет собой процесс исчерпания
или отзыва «кредита доверия», выданного политическим
лидерам. В ситуации дефляции они почти утрачивают
свободу принятия решений.
Еще одно обобщенное символическое средство обмена
и коммуникации — «влияние» — отличается от «власти»
Тем, что это средство убеждения людей вести себя опре-
деленным образом не потому, что они обязаны это делать
условной угрозой наложения негативных санкций
даже наказания в случае прямого неповиновения, а
Т°МУ, что они уверовали в благотворность таких дей-
йи, «с одной стороны, независимо от случайных или
I До340-Навязанных изменений в своей ситуации, и с
367?°Й — по некоторым позитивным соображениям» [ 14,
’’ при этом надо понять, что прямая форма убеж-
сЧИгЛ ‘<дРУгогов в °ДН°Й конкретной ситуации не может
I аться «влиянием». Чтобы иметь право называться
224
Раздел 1
«обобщенным средством», влияние должно быть «свог»Л
ным оборотным средством», обслуживающим самые ре»
ные ситуации без ограничения строго определенным мЛ
текстом социальных отношений. «Естественная основД
этого средства — солидарность типа Gemeinschaft —
мытая, диффузная сплоченность, в современном бцЛ
стве особенно характерная для семьи. В таком сложвЯ
дифференцированном обществе «влияние» перерастай
эти «первичные» отношения солидарности и становии^
как бы «рыночной» разменной монетой, действительной
однако, только в определенных институциональных jy;
ношениях. Тот «институциональный код», который прм.
дает влиянию его символическое значение, состоит
основном из множества установок и мнений, благодаря
которым люди способны ощутить себя «мы» (ассоциД
цией, партией) и «держаться вместе» по отношению ко
-всем отличающимся от них.
Парсонс предлагает даже «пробную» классификацию
типов влияния [13, 371-377]: (1) «политическое» влияние
(где наиболее существенна прямая связь между влияем- I
ем и властью); (2) «фидуциарное» влияние (адекватны!
контекст действия, для которого характерно распределе-
ние ресурсов в системе со множественным разнообрази-
ем и коллективов, и их целей, причем оправдание каж-
дой из плюралистических целей проблематично); (3)
яние путем обращения к различным видам лоял
(основано на плюралистической структуре «член
современном обществе как для индивидов, так и
коллективов, почему, например, к индивиду можно
вать как к семьянину и как к профессионалу,
побудить его взять на себя новые обязательств* I
изменить «баланс» между старыми); (4) влияние, с
тированное на интерпретацию норм (прототип —1
цесс истолкования правовых норм на апелляци
стадии судебного процесса).
По Парсонсу, институт, исполняющий для «влия
роль, аналогичную роли собственности и договора
«денег»,— это право свободного объединения в ас
ции. «Добровольную ассоциацию» можно рассмат
как «банк влияния», в который ее члены «вкладыв
(инвестируют) свои доли влияния, которое конце
руется в руках лидеров ассоциации, повышая их «Ре
Глава седьмая
225
тацию»- В результате эта верхушка может распоря-
жаться накопленными «депозитами» влиянии без кон-
сультаций с рядовыми членами и увеличивать «коли-
чество влияния» в обороте, нарушая принцип «нулевой
суммы».
Последнее из главных символических средств взаи-
мообмена и коммуникации — «ценностное обязатель-
ство», корни которого уходят в «фидуциарную L-подси-
стему» [15). Ввиду того что она — средоточие общекуль-
турных ценностей, возникает проблема, как отличить
ценность-общекультурный образец от ценностного обя-
зательства как средства. Общекультурный ценностный
образец (типа «индивидуалистического активизма» и
т. п.) в принципе стратегичен и не имеет непосредствен-
ного практического значения, пока не переведен на язык
конкретных ситуаций- И на путях этой «спецификации»
стратегических ценностей, выражающих, говоря по-ве-
беровски, «дух» или «интерес» целой эпохи, ищет Пар-
сонс отличительный признак «ценностного обязательст-
ва» (привязанности) как средства, определяя его в пер-
вом приближении как «обобщенную способность вне-
дрять ценности в жизнь» [15, 456]. Это «обобщенное и
символическое средство» потому, что оставляет извест-
ную степень свободы каждому действователю составить
свой собственный общий ценностный образец. Свобода и
символизм развиваются постепенно, и естественной про-
тивоположностью ценностным обязательствам, обладаю-
щим этими свойствами, является фундаментализм и цен-
ностный абсолютизм, где нет свободы во внедрении цен-
ностных образцов. Из этой «реальной основы» (аналога
“Действительной, натуральной стоимости» денег) разви-
вается символическое ценностное отношение к миру.
Общественные системы, дифференцированные настоль-
ко слабо, что точно и жестко предписывали бы всем
способ конкретизации и практической реализации цен-
ностей, отходят в прошлое. В современном сложном об-
Щстве, с одной стороны, идет процесс «ценностного
обоб1Цения»1 т.е. развития абстрактных и высокообоб-
Щвнных «культурных кодов», систем символов (ценно-
Пъ Й’ символов веры, абстрактных правовых и типовых
°Ил поведения, лингвистических кодов и проч.), уеи-
ак>щих символическое разнообразие подгрупп и под-
культур, а с другой стороны, и процесс конкретизаций
(«спецификации») этих абстрактно-всеобщих ценностей,
обставленный непредсказуемым множеством разнообраа,
ных «индивидуализированных» претензий и требований/
которые делают неизбежным постоянное приспособлен»
ценностей к ситуации.
Если ценностные обязательства — «оборотное сре“гтл
во», то это значит, что некоторые лица или институтм
могут накапливать, сосредоточивать его у себя в боль-
ших количествах, чем другие. Тем самым эти лица »
институты в состоянии сыграть роль моральных лидер Л
общества, от «морального авторитета» которых в наи-
большей степени зависит, какими будут легитимный
формы внедрения ценностей в жизнь. Лидеры могут
быть как хранителями определенных ценностных привяИ
занностей, так и новаторами, расширяющими объем цен»|
ностных обязательств, последствием чего может стать
реорганизация всей системы ценностной институциона-
лизации. Одним из самых значительных социологиче-
ских достижений в осмыслении этого процесса созида-1
ния ценностных обязательств Парсонс считал веберов-
ское описание «харизматического лидерства» [15, 467Я
469].
«Харизматический прорыв» вовсе не означеет полно-
го переворота в общей ценностной модели, но лишь
добавку к существующим возможностям внедрения цен-
ностей в жизнь. Если бы «банк харизматических обяза-
тельств» стал единственным источником ценностей. <»
быстро «обанкротился» бы (как и другие банки в по-
добных условиях массового наплыва требозаний), и ха
ризматическое лидерство не могло бы быть достаточна
длительным. Увеличение в обороте неисполняемых
ностных обязательств ведет к их «инфляции». В случа*
харизматического лидерства об инфляции можно ф°Р*
мально судить по тому, насколько новые обязательств"
воплотились в институциональные процедуры и канаЛ*
внедрения. Там, где совершилась веберовская «рутин”"]
зация харизмы», об инфляции говорить не стоит. КотД*
же обещания не исполняются и не находят путей рутЛ"
низации в существующих институтах, этот инфляцко^
ный процесс может вызвать обратную реакцию и пере‘
ти в «дефляцию», благодаря традиционалистским и ФУ”
Глава седьмая
227
даментвлистским контрдвижениям, до предела сужаю-
щим степени свободы в понимании и практическом внед-
рении ценностей.
4. Иерархические отношения между средствами
взаимообмена и подсистемами действия
После того как выяснились парсонсовская логика ана-
лиза и характеристики четырех главных символических
средств социального сообщения, можно дать схему их
кругооборота во взаимообмене между социетальными
подсистемами (сх. 1).
Предполагается, что в этом взаимообмене каждое сим-
волическое средство обслуживает и контролирует опре-
деленные ресурсы на входе и продукты на выходе под-
систем: деньги контролируют производительность, при-
обретение товаров и труда (за зарплату) и т. п.; власть
контролирует политические решения, «благоприятные
возможности для коллективной эффективности» и про-
чее. Но все эти посредники не полностью независимы в
своей сфере и обнаруживают в отношениях друг с дру-
гом определенную иерархию. Процессы, контролируе-
мые «средствами высшего порядка», способны влиять и
вмешиваться в кругообороты, обслуживаемые средством
низшего порядка. Верховную направляющую функцию
(в смысле глубины информационного обобщения) испол-
няет «ценностное обязательство», за ним следуют по-
средники «влияние», «власть» и «деньги».
Концепция «иерархии информационного контроля
общенных символических средств обмена» продолжа-
более раннюю (конца 1950-х годов) идею «киберне-
ческой иерархии информационного контроля» (по-
Робное изложение см.: [3]), существующей между вну-
МыКЫ11МК аналитическими подсистемами общей систе-
0 * Действия: культурной, социальной, личностной и
На,аНизкической (бихевиоральной). Мы уже знаем, что
1це из этих подсистем объединяет факторы и отно-
Ьод*^Я’ преимущественно «исполняющие» (условно го-
е 6о ОДиУ из четырех «первичных функций» (A, G, I, L)
Нцзм»ее широкой системе. Так, «поведенческий орга-
ечитается подсистемой, наиболее важной для ре-
228
РпэЗел [
Г
шения адаптивных проблем, поскольку он опосредуй .
отношения систем действия с « физике-органическЛ
средой» и через него к ресурсам этой среды получа^Л 1
доступ другие подсистемы действия; «личность» ка>
целенаправленная принимающая решения подсистема
считается главной в решении проблем целедостижени» I
и т. д. Иерархия информационного контроля состоит >
том, что «культура» (L-подсистема) информационно рк.
гулирует «социальную систему» (1-подсистему), после®. ’
няя информационно регулирует личность (G-под систИII
му), а личностные факторы информационно регулируй
организменные составляющие поведения (А-подсистД
му). К примеру, культурные образцы ценностных орд.
ентаций ограничиваю! размах колебаний и расхояаде!
ний норм в социальной системе; в свою очередь, этж
нормы, переведенные в ожидания исполняющих в не!
роли действователей, исключеют некоторые виды моти-
вов и процессов принятия решений в личностных под-
системах; и, наконец, ограничения мотивов в последних
могут влиять на биохимические процессы в поведения
организма. Обратным этому информационному порядку1,
в каком компоненты подсистем контролируют друг дру-
га, является порядок, в каком они энергетически обу-
словливают друг друга: организм обеспечивает энергию,
необходимую для действия на уровне личностной систе-
мы, та — для социальной системы, а социальная орга-
низация — для культуры.
Если взять за точку отсчета «социальную систему»,1Г0
описанные иерархические отношения между нею и ДРУ"
гими подсистемами действия как ее «внутренними <#'
дами» (т. е. остающимися в рамках самого действий), •
также ее отношения с «внешними средами» действ**
можно наглядно представить на сх. 2 (см.: [3, 96]). |
В этой схеме осталось непоясненным лишь понЯЧЕ
«высшей реальности», входящей наряду с физике* Р1**
ническими факторами во внешнюю среду для си^т
действия. По существу, это особый мир традиционна* I
ценностей и смыслов (иногда называемый «теличеС*в|
системой»), неписаных моральных норм, всеобщих
страктных императивов поведения, составляющих
из «условий человеческого существования» [10], фоР*“М
рующих лицо данной культуры или цивилизации и
Глава седьмая
229
жущих их, но не поддающихся рационально-опытгдДИ
обоснованию, не имеющих обычных признаков ранил
нального знания. Ларсоне по-кантиански толкует фапг^
ры «высшей реальности» не как «факты» экзистенциадЛ
но-моральной проблематики, а как «трансцендента "„но*
нормативное условие упорядочивания таких фактов» [лд
370-371], условие возможности формирования эмцири*
ческого социального порядка. Ввиду невыразимой слож-
ности данной реальности как своеобразного путеводит®.
ля по жизни, помогающего отдельной части ориентира»
ваться внутри трансцендентно огромного целого, внутри
космоса человеческой культуры и очеловеченной приро»
ды, возможны лишь символические отношения с это!
реальностью, и в-частности, отношения систем действия
с нею опосредованы символико-религиозными компонен-
тами культурной системы, прочной религиозной тради-
цией. Однако это не означает, что «высшая реальность»
находится вне нашего мира. Она — неотъемлемая йго
характеристика, только настолько сложная, что никакая
отдельная часть этого мира не в состоянии выразить ее
в виде определенного законченного свода рационально
ясных принципов и рекомендаций. Образы-символы
«высшей реальности» остаются вечно действенными, н°
недостижимыми и невыразимыми в форме научных по-
нятий. И объективное социокультурное значение рели-
гиозной традиции в том, что первой же своей заповедь»
«не сотвори себе кумира и никакого образа того, что в»
небе и на земле; не поклоняйся им и не служи им» о**8
как бы воспрещает подмену спонтанной и невыразим0®
«высшей реальности» как источника глубочайших тр«'
диционных ценностей, поддерживающих обществе-НО®
жизнь, любыми произвольными, явными и закончены*4”
ми установлениями и изобретениями частной и гр? ’Ш0'
вой воли, сколь бы разумными они ни казались, дюр^
геймовской и веберовской трактовке «морального ф •
ра в современных обществах». )
Наивысшее положение ценностных структур в иер»К I
хии контроля часто давало повод критиковать всю J
рию действия Парсонса как разновидность ценност'
объяснений социальной действительности. Но парсояс
ское определение «кибернетическая» применительй
иерархии контроля как раз и означает, что, хотя цен I
Глава седьмая
231
232
Раздел
сти контролируют (направляют) процесс взаимодей
вия, они его не детерминируют (не обусловливают)
типу причинной зависимости. Ценности действуют j
некий код, очень абстрактная программа с большь
степенями свободы, в пределах которой осуществляю
конкретные взаимодействия. Но ценности детермиии;
ют, предопределяют конкретный облик общества не бо
ше, чем свод грамматических правил определяет сод
жание конкретного сообщения. Ценности лишь «инф
мируют» о необходимости включать энергию действ
но количество и место приложения этой энергии зави>
от множества «объективных условий», тоже поддают
ся упорядочению по шкале, обратной информацией
иерархии.
В сущности, и информационная, и обусловливаю»
иерархии отношений, будь то средств обмена или лкй
других явлений, независимо от системного уровня,
котором они рассматриваются, изначально определи
у Парсонса постоянными иерархическими отношенш
друг к Другу «первичных функций» (исполняющих,
помним, роль универсальных аналитических «иаме
ний дифференциации» для всех составляющих дей
вия): L, I, G, А — таков всюду «информационный по
док» иерархии; последовательность A, G, I, L-функ!
предопределяет иерархические отношения детерми
рующих факторов. Так, на уровне подсистем «соц
тальной системы» важнейшим детерминирующим н<
ходимым условием оказывается «экономия», которая
нимает подчиненное положение оперативного факто]
иерархии информационного контроля. Напротив, bi
нейший вид информационного контроля над необхе
мыми условиями осуществляет «фидуциарная систе]
элементы которой, однако, явно не обусловливают
новные структурные преобразования в социальной
стеме.
В итоге, контрольно-иерархические отношения меЗ
средствами обмена в разных подсистемах действия м<_
но представить как отношения между «санкциями»
своими особенными сферами контроля. В «кодовом» (
страктно-программирующем) содержании каждого П
средника Парсонс различает два компонента: «ценно
ный принцип» и «координационный стандарт» [14, 3(
Глава седьмая
гзз
разовый обравец такого различения дает экономика, где
понятие «полезности» можно считать ценностным прин-
ципом, а понятие «платежеспособности» — принципом
координации, поскольку полезность служит основной
«мерой» ценности в экономическом смысле, тогда как
императив поддержания платежеспособности есть норма
для ориентировки единиц в экономическом действии.
Для политической сферы Парсонс предлагает на роль
аналога экономической полезности одно из политологи-
ческих понятий «эффективности», а особым образом пре-
парированные и ограниченные термины «успех» или «су-
веренитет» предложены для обозначения координацион-
ного стандарта. Реализуемый с помощью политического
«влияния» ценностный принцип интеграции — это дюрк-
геймовская «солидарность», а понятие «консенсуса» до-
статочно адекватно выражает интегративный координа-
ционный стандарт; и т.д.
Ценностно-координирующая информация, зашифро-
ванная в кодовых компонентах символических средств
обмена, доводится до разных участков социального вза-
имодействия через ряд переносчиков более конкретных
«сообщений» (messages), или «санкций», контролирую-
щих определенные «факторы» на входах и «продукты»
на выходах соответствующих систем взаимообмена (рын-
ков). Так, мы знаем уже, что деньги, сами по себе не
являющиеся фактором производства, «контролируют»
путем покупки такие первичные факторы (ресурсы) как
труд и капитал в системах взаимообмена A-L и A~G
соответственно. Если же посмотреть на эти системы как
на «потребляющие», то деньги в них покупают продукты
«экономии», а именно товары (в A-L) и услуги (в A~G)
Сводя вместе колонки, показывающие знакомый нам
Варархический порядок среди средств контроля, кодо-
вые их составляющие и контролируемые ими ресурсы и
продукты в разных системах взаимообмена, Парсонс
Дает сэкатое представление об условиях работы каждого
^символических средств в качестве «санкций» [14, 353]
После разъяснения (далеко не исчерпывающего)
с*£арХии информационного контроля среди символиче-
мы, не вдаваясь в дальнейшие подроб-
в качестве своеобразного итога всего
нос;"осредников
приведем
234
Раздел I
обсуждения обновленной теории социальной системы!
сводную схему взаимообмена между «социетальныащ 1
подсистемами», основанную на двух (для ясности слегка '
измененных) схемах из ключевой работы Парсонса «Q
понятии политической власти» [14, 346—350]. Первая схе-
ма дает лишь общую форму (в виде названий действую,
щих рынков обмена) этого социетального взаимообмена!
без всяких детализаций (сх. 3).
Схема В
РАМКИ СИСТЕМЫ СОЦИЕТАЛЬНОГО ВЗАИМООБМЕНА 1
Хотя на этой схеме не указаны конкретные категорий
обмена, она наглядно показывает, почему Парсонс c*J-
тает экономическую или политическую теорию частя*'
теории социальных систем. По словам комментатора:
принципе экономическая теория интересуется только
тремя из шести логически возможных рынков или СИ"
стем взаимообмена. Теория социальных систем долЖя
быть применима ко всем этим рынкам» [6, 126]. Систем»*
обмена, или рынки, можно также изучеть с точки зрей *
политической подсистемы, фидуциарной и т. д., получка
Глава седьмая 235
СРЕДСТВА ОБМЕНА КАК САНКЦИИ
236
Раздел
специализации, соответствующие логике четверной па-
радигмы. Так как категории взаимообмена между «эко-
номией» и другими подсистемами достаточно обсужда-
лись выше, а также из-за невозможности прокомменти-
ровать вслед за Парсонсом каждую строку его обширной
схемы, поясним для примера содержание лишь одной из
его систем взаимообмена — системы G—I, или «рынка
политической поддержки» (сх. 4).
Схема 4
КАТЕГОРИИ СОЦИЕТАЛЬНОГО ВЗАИМООБМЕНА
ДЛЯ СИСТЕМЫ G-I
{Вход в I Политические решения Вс 2а
к г Запросы, обусловленные групповыми ин-
ВхвдвС тересами Вл 1а
G I
{Выход в I Ответственность лидеров Вл 16
Выход в G Политическая поддержка Вл 26
На этой схеме каждый «двойной» (т. е. опосредован-
ный промежуточным обменным отношением между
условно «монетаризованными» средствами) взаимообмен
состоит из одного входного (факторного) и одного выход- '
кого (продуктного) обмена. «Вход» означает поступление
в указанную подсистему некоторой категории ресурсов
(первичных «факторов») от другого члена пары. «Выход»
означает передачу той или иной категории «продукта»
от указанного источника к соответствующему месту на-
значения. «Факторы» и «продукты» различаются по ана- ’
логии с упоминавшимся раньше различением факторов
производства и долей дохода в экономическом процессе:
«продукты» — это нечто такое, к чему можно применить
«логику добавленной стоимости». Цифры 1, 2 указывают-
порядок иерархического контроля с точки зрения обслУ'
живающих данный рынок средств (Вс — власть, Вл —
влияние); буквы а, б — порядок иерархического контрО'
Глава седьмая
237
ля среди процессов в системе взаимообмена, укладываю-
щихся в указанные категории.
Сх. 4 изображает обмен между политической (G) и
интегративной (I) подсистемами, вторая из которых
включает, напомним, «добровольческо-ассоциационные»
моменты групповой структуры и солидарности в связи с
системой норм (юридических и неформальных), отличи-
мых от ценностей. Факторный обмен здесь происходит
между политическими решениями как «мобилизованным
ресурсом поддержания солидарности» и запросами (це-
левыми требованиями) групп по интересам как одним из
«факторов эффективности». Можно сказать и так, что
групповые интересы «определяют ситуацию» для приня-
тия политических решений, хотя это никоим образом не
означает, будто обусловленные этими интересами запро-
сы неизменно пребывают в своей первоначальной форме.
На самом деле они, как и другие факторы, видоизменя-
ются в ходе политического процесса. Соответственно,
политические решения помогают созданию солидарности
тем, что устанавливают обязательства для участия в
коллективном действии, на которые в известных пре-
делах могут рассчитывать «заинтересованные стороны»
[14, 352].
Нижняя половина схемы изображает обмен лидерской
ответственности как продукта политической подсистемы
(выраженного в форме «влияния», а не «власти») на
политическую поддержку (усиливающую власть) как
продукт добровольных ассоциаций, относящихся к ин-
тегративной подсистеме. Для случая правительства как
лидера источником политической «прибыли» является
электорат как ассоциация. Здесь, конечно, надо учиты-
вать, что единицы, включаемые в категории этого взаи-
мообмена при анализе конкретных случаев, как правило,
не остаются одними и теми же: так, предлагать цену ва
Поддержку могут партийные лидары, тогда как опреде-
ленные политические решения принимают администра-
тивные чиновники. Такое «расщепление» (в разной сте-
пени) характерно для любой высокодифференцирован-
ной системы.
Если сравнить изображенную на сх. 4 систему взаи-
с °Бадена G-I с описанной в предыдущем параграфе
стемой А-G, то основным отличием первой от второй
238
Раздел 1
будет факт, что в G~I власть обменивается не на деньги,
а на влияние. И если по отношению к деньгам власть
была «контролирующим» средством, то по отношению к
влиянию — контролируемым.
По такому же типу описаны Парсонсом и другие
системы взаимообмена, в совокупности представляющие
каркас «социетальной системы», т.е. общества. Но надо
помнить, что пространный список «категорий взаимооб-
мена» получен сведением воедино в основном готовых
теоретических идей и результатов разного происхожде-
ния и из разных общественных наук при помощи не-
сколько искусственной подгонки под единый «экономи-
ческий» язык и логику четырехфункциональной пара-
дигмы. Разумеется, сами группировки этих категорий
отражают некоторые давно установленные объективные
связи явлений в обществах рыночного типа, но все пар-
сонсовские схемы — это не конечная цель, не закончен-
ная теория общества, а лишь начало будущей работы,
предварительные и вспомогательные контуры, которые
предстоит заполнять (возможно, видоизменяя их) кон-
кретным исследованиям. Полезность и смысл таких ка-
тегорий подтверждается, уясняется и уточняется не из
формальных определений, а из конкретного анализа их
употребления применительно к явлениям общественной
жизни. Аналитическая «формализованная парадигма
главных структурных компонентов и категорий, обозна-
чающих процессы и отношения общества как социальной
системы» [14, 347], постоянно должна проверяться на
совместимость с эталонными «эмпирическими объекта-
ми» и, более того, на способность освещать новые обла-
сти эмпирических проблем.
Возможности использования подобной формальной,
категоризации для первичной поисковой ориентировки В
эмпирическом мире доказуемы существованием по мень-
шей мере двух пунктов соотнесения: во-первых, на до-
статично высоком уровне дифференциации общества эко-
номическая, политическая и интегративная подсистемы
становятся эмпирически различимыми по главенствую-
щей функции своих структурных единиц. Например,
нетрудно заметить важные структурные различия меж-
ду частной деловой фирмой, административным прави-
тельственным учреждением и судебным учреждением-
Глава седьмая
230
Во-вторых, каждая такая единица включена во множе-
ственные взаимообменные отношения с другими едини-
цами, связанные и с ее функциональными потребностя-
ми в. ресурсных поступлениях, обусловленными ее ситу-
ацией, и условиями ее «вложений» в другие единицы
согласно ее месту в разделении труда (т. е. с условиями
распределения своей «продукции»). Такой порядок диф-
ференциации требует «двойных» взаимообменов между
единицами разных категорий, например, между фирма-
ми и домохозяйствами, фирмами и политическими учре-
ждениями и т.д. Сложная ситуация двойного взаимо-
обмена требует развития обобщенных символических
средств вместо негибких предписанных взаимных ожи-
даний, бартера с очень ограниченными возможностями и
т. п. Эти символические средства связи, обмена и обще-
ния между людьми не всегда даже ясны, трудно улови-
мы, и парсонсовская категоризация представляет собой
грубую, далеко не законченную попытку их классифика-
ции и описания взаимного превращения их форм в со-
циокультурном обороте.
5. Общая теория действия в историческом
контексте
Основные усилия Парсонс направлял на разработку
этой изложенной выше и наиболее важной для социоло-
гии части «теории социальных систем», т.е. на построе-
ние разветвленной схемы категориальных обменных от-
ношений для процессов между главными подсистемами
"общества» как наиболее обширной социальной системы,
вкупе с разработкой универсальной парадигмы соответ-
ствующих символических средств обмена. Другие теоре-
тические систамы (личности и т. д.) в рамках теории
Действия, в том числе и наиболее абстрактный ее уро-
вень — уровень теории общей системы действия — лишь
Намечены в свете символико-обменной парадигмы. Тео-
рия общей системы действия занимается формулировка-
Ми категорий базисных отношений между раеличными
аналитическими срезами действия — отношений, также
Разующих шесть обменных систем (обозначенных ниже
предками)
240
Раздел I
Схема
ОБЩАЯ СИСТЕМА ДЕЙСТВИЯ
А
Поведенческая
система
Культурная
система
Личностная
система
Социальная
система
Логику рынка, примененную к социальной сии
Парсонс пытается распространить и на уровень общ *
системы действия. Это предполагает высокую степени ]
свободы в обменных отношениях и, следовательно, сим4 I
воличность и обобщенность средств обмена, отсутствие |
у них самодостаточной прирожденной ценности к спо-
собность к количественным (инфляционным и дефляции
онным) колебаниям в обороте. При попытке выделит*
некие общие способности действующих единиц, могу- |
щие сыграть роль обобщенных средств обмена, неол»'«- '
данно выясняется простота исходных интуиций Парсом
са, легших в основу и его четырехфункциональной Difl|
радигмы, и разросшихся на ее почае сложных класса-’ |
фикаций. Оказывается, отправным пунктом для ны<
послужила социально-бихевиористская схема «четырНИ
желаний» У. Томаса (1863-1947), постулирующая гла^В I
ные классы общечеловеческих потребностей: в безопМв
ности, в новом жизненном опыте, в признании (напрм*
мер, статусном) со стороны группы и в эмоционально*)II
(например, любовном) отклике от других людей (см/ IS
145-149])
Первые два желания Парсонс сводит к одной и т°*1
же базисной человеческой проблеме выбора способа Р6*^!
гирования на внешнюю среду: избрать ли путь раЦй^И
нальной манипуляции ею и тем попытаться вырватьсЧ|
Глава седьмая
241
из своей текущей ситуации, либо не рисковать и тер-
петь как можно дольше знакомые обстоятельства ради
кх относительной безопасности. В понятиях четырех-
функциональной парадигмы это один и тот эке «адап-
тационный» аспект действия, который охватывает про-
цессы осознания своего внешнего окружения, распозна-
вания в нем отдельных объектов и решения общих по-
знавательных («когнитивных») проблем. «Обобщенную
способность» действующей единицы, обычно индивида,
эффективно мобилизовывать ресурсы, необходимые для
решения познавательных проблем, Парсонс называет
«умственными способностями» (intelligence) и трактует
их как символическое средство обмена или коммуни-
кации [17, 105-106]. Как и все другие средства, оно
опосредует, связывает материвльную или органическую
грань действия с культурной или символической «над-
стройкой» (суперструктурой). Для «умственных способ-
ностей» как коммуникативного средства материальный
базис состоит из объективных условий или возможно-
стей нервной системы и мозга человека. Культурная
надстройка этого посредника образует некий «институ-
циональный код», который дает возможность «тратить»
умственные способности на познание в общем «незави-
симо от любых частных особенностей знания» (цит. по:
[6, 147]). Снова пуская в ход экономические аналогии,
Парсонс говорит о «банковском институте умственных
способностей», способном прирастить общее количество
Умственного богатства, циркулирующего в индивиду-
альных или коллективных системах действия. Совре-
менный университет — главный эмпирический «рефе-
рентный» институт, осуществляющий эти «банковские»
Функции и операции по увеличению умственного богат-
ства (см. [21]). Из-за слишком быстрой экспансии выс-
шего образования в 60—70-е годы, ва которой не поспе-
вали соответствующие росту его объема и диверсифика-
ции увеличенное освоение ресурсов и финансирование,
"Происходила инфляция ума и обесценение знания, по-
ольку на производство и распространение равноцен-
СТГ° к°личестве знания затрачивалось все больше ум-
CDBeHHbIX усилий. Как реакция на обесценение одного
ОТдДсТБе может последовать период дефляции, когда
сительно возрастает символическая значимость дру-
242
Раздел I
гих средств. В рассматриваемом случае вера в рацио
на льно-познавательные способы решения проблем чести
сменяется настроениями в пользу нерациональных, «эмо
циональных», «аффективных» видов деятельности в по-
знании.
Подобным же образом обобщает Парсонс и друп
«способности» (или функции) действующих единиц (п
относимые с «желаниями» Томаса) до ранга среди
обмена в общей системе действия. «Желание призы»
ния», выражающееся в борьбе за свое положение в соци
альной группе, имеет истоком способность (побужденл
«достигать» чего-либо. Если это побуждение больше »
ограничивается узкой направленностью на какие-то кс«ч
кретные достижения и становится общекультурнц
«обобщенной способностью», то мы получаем новое си«
волическое обменно-коммуникативное средство — «спв
собность исполнения», доведения дела до конца. От
способность, вездесущий дух активизма, не локальный,
как разменная монета проникающий во все уголки ж»-»
ни и реализуемый тысячей способов, характерна “ля
капиталистической ментальности и протестантской эт»-’
ки, описанных М. Вебером.
Последнее томаеовское «желание отклика» Парсон
истолковывает как потребность во взаимности змопчо
нальных отношений и способность достигнуть согласов»
ния разнородных элементов системы действия и отнон*
ний взаимодействия. А это соответствует «интегратя
ной функции» в схзме четырехфункциональной парадив
мы, и обобщенным средством ее обслуживания являете
укорененная в обществе «эмоциональность». Что касае!
ся «способности», связанной с «латентной подсистемой
то она соотносится не со схемой четырех желаний, «
другой идеей Томаса о решающем значении «опредеЛ
ния ситуации» и в действии вообще, и в дифферент!
ции фундаментальных желаний. (В этой связи наибг ul
известна так называемая «теорема Томаса»: «Если люД
определяют ситуации как реальные, они реальны **
своим последствиям».) По Парсонсу, латентная поде»®
стема отражает скрытую культурную подоснову деог*
вия, наиболее общие формы символизации, связуюШй
его элементы. Иными словами, зта подсистема содерж*4
некий общий символический код, который «специфик*
Глава седьмая
243
уется» в кодах других подсистем. Культурно обусло-
вленное «определение ситуации» тоже можно истолко-
Еать как «обобщенную способность» и оборотное средст-
во через обмен с другими оборотными средствами общей
системы действия налагающее печать символизма, свой-
ственного даниой культуре, на все моменты действия:
биологические, психологические, интерактивные (соци-
альные) и др.
Вся эта схема символических обменных средств в
общей системе действия представляет собой лишь край-
не абстрактный набросок, приглашающий к совместной
работе ученых разных специальностей, занимающихся
человеческим действием. Совершив огромный круг, Пар-
сонс как бы вернулся к ранним интуициям «Структуры
социального действия» (1937), но при этом динамизи-
ровал с помощью идеи символических средств обмена
прежнюю статическую трактовку основных измерений
действия.
6. Парсонс в историческом контексте
«Категориальная система» теории действия так и не
была доведена до первоначально задуманной степени
завершенности и одинаковой полноты во всех ее звень-
ях и на всех уровнях. Несмотря на это, притязания
^ярсонса на всеобщность своих теоретических схем та-
ковы, что позволяют говорить о его близости к идущим
Из XIX в. идеям «единства науки», «унифицированной
теоретической системы» и т. п. Как мы видели, эта тен-
Денция ко всеобщности даже покушается на преодоле-
нйе существующих сегодня границ между различными
^Щественными и — шире — гуманитарными науками.
®йверсальная методологическая машинерия «четырех-
^Ункциональной парадигмы» и выросших из нее катего-
По замыслу применима к очень большому классу
чотвующих» или даже «живых» систем, и эти
Пц айИтические» категории проецируемы на любую зм-
ьИя Чески опознаваемую, «конкретную» систему дейст-
661J’ обР&стая подробностями в зависимости от ее осо-
стра°Го содержания. Упорядоченность понятий в аб-
ктных теоретических схемах являет нам лишь «ана-
литическое преувеличение» упорядоченности мирь Л
первый шаг в конкретном объяснении какого-нибу®
эмпирического события — это определение его месгд!
данной общей схеме. Похоже, что эти парсонсовскЛ
схемы должны играть такую же эвристическую !
для ориентации в эмпирико-практическом мире,
известный из истории науки спенсеровский пршаИ
дифференциации-интеграции или другие абстракт^!
принципы общей теории организации, общей теории Л
стем или кибернетики.
Против предельной абстрактности таких теорий сЛ
зано многое, хотя поиск всеобщих принципов, преодоЛ
вающих границы специализаций, не прекращается и Л
временной науке. И против парсонсовских классифиЛ
ций возражают, демонстрируя, с одной стороны, их Л
держательную бедность, схоластичность, а с другой
все равно недостаточную степень общности, ибо всегд|
можно найти не вмещающиеся в них или даже против®
речащие им эмпирические факты. Но такие вояражеиш
убивают всякое теоретическое знание, оперирующее Л
гическими моделями, которые, чтобы стать удобным ин-
струментом познания, просто обязаны быть беднее свонж
объектов. Более обоснованным: выглядит упрек в чр*»-
мерной «зацикленности» на внутренних проблемах «вр“
хитектоники» теории и в непрактичной сложности :хеи
и классификаций, что затрудняет их использование
процессе познания в отрыве от парсонсовского контеи^И
(см.: [5, 129-130]).
«Неисправимый теоретик» (по самохарактеристи’жв
посвящении «Социальной системы») большей частью Л
ботал не напрямую с действительностью, а с ее мноп-Ш
кими отражениями в разноречивых «классических» 1®
риях, пытаясь найти высшую, объединяющую их .Э'Л
зрения и взаимопонятный язык. При этом частично
удалось избежать искусственного, натянутого «син^МЯ
может быть, в принципе несоединимых понятий и непГ®
миримых позиций. Но Парсонс дал если не настояпгЯ
теорию, то один из наиболее развитых, объединен**®
хотя бы ассоциативно и аналогово, словарей, предо о^М
гающих веру (до недавнего времени почти аксиома Тйв
скую) в необходимость интеграции микро- и макроур1^
ней при анализе форм социального взаимодейств*Я
Глава седьмая
245
8кЛЮчвЯ психологические процессы мотивации и надын-
дивидуальные инвариантные обобщения исторической
маВросоциологии. Все у Парсонса - представляет собой
лишь подготовительные изыскания для будущей кон-
кретной реализации интеграционной программы, неволь-
но намечаемой его словарем. И этим словарем, точнее,
подходящими готовыми связками понятий (особенно по
проблеме отношений личности к социальным институ-
там), там и сям извлекаемыми иа теоретической системы
Парсонса, активно пользуются для специальных работ
даже враждебные ему течения. Такова обычная участь
всякого «великого систематизатора» наличного понятий-
ного инвентаря науки.
Теперешние адвокаты «постмодернистского» мышле-
ния видят причину длительного научного успеха Пар-
сонса в его гегельянском умении изобразить чуть ли не
все исторические ходы социологической мысли как ве-
дущие к его категориальной системе и находящие в ней
ясе завершение. Это, мол, работало, пока верили в «со-
временность» как некий идеал, единственный заветный
«суперпроект», для реализации которого надо и возмож-
но отыскать адекватные, объектиано обоснованные пути.
В постмодернистском мире случайности, несвязных, слу-
чайно приобретенных убеждений и верований, в мире
рыночных плюрализмов, где «моральную сплоченность»
или «ценностно-нормативный консенсус» с успехом за-
меняет гипнотическая торговая реклама, смешно искать
ГаРмонически целостные общества, культуры, личности
й Конструировать соответственные теоретические си-
Стемы. Парсонс — это прошлое теоретической социо-
логии.
Не говоря уж о том, что ударные характеристики
’Постсовременности» то и дело встречаются в описаниях
'довременной (капиталистической) цивилизации» чуть
„ Не с ее пеленок, а идеалы морального единства,
ог?ГЛасия’ все°6щей групповой сплоченности и т. п. часто
Ределнюгся как «до-современные» или «племенные»,
Па Я кРитика исходит из статического представления о
Ва(?СС,!<с^~тсиРктике как ° «наивном моралисте», прямом
ГЦем^1111116 Конта и Дюркгейма, в конечном счете сводя-
обхЦцВСе про®лемы социальной интеграции к созиданию
х Ценностей. Здесь проигнорирована эволюция Пар-
246
Раздел I
сонса к динамической, сложно-фрагментарной,
уровневой, рыночно-децентрализованной картине ин--,
грации, составляющего лишь часть общей динамизахьЛ
всей теории действия через переосмысление «четыре®
функциональной парадигмы» как «парадигмы взан^Л
обмена», обслуживаемого обобщенными символичен
средствами. Но правда, что при всем том Парсоне а»
конца придерживался классических взглядов на куль,
туру как на систему, обладающую своим устойчь.и^
«грамматическим» кодом, порождающим относителиО
постоянные связки стандартов поведения в самых ра$»
нообразных ситуациях сложной и неоднородной общ^
ственной жизни. Без таких интуиций вообще трудЯ
рассуждать о культуре данного общества как о сколе^Н
нибудь упорядочиваемой и познаваемой сумме
следственной информации или его биологически нене^Н
даваемой памяти, богатства которых можно усваивая,
распространять и развивать лишь путем обученк^И
прочее, т. е. только в процессе социального взаимодж
ствия.
Символические средства обмена понадобились Пар-
сонсу для более тонкой и гибкой реализации исх^.жм
методологических идей его ранней книги о систематиче-
ском и динамическом анализе меняющегося соот.ов»-
ния объектианого и субъективного, материального и г®' I
ального в социально-исторически определенном дейст*
вии. Связь объективного и субъективного запечатлев® I
самой структуре всех обобщенных средств обмена, (Р
наличии у них прирожденного и набираемого со врчм I
нем символического значения. В современном высов
дифференцированном обществе прирожденные (Bvi
ственные или органические) характеристики средств®
мена могут быть совершенно подавлены богатеть
символических применений, обеспечиваемых целМ^И
комплексами социальных институтов. И потому l jHF .
ние символического бытия этих средств нсотдели*"э®1
анализа институционального контекста или кода,
дающего им определенные значения в качестве сре ’*4
обмена и коммуникации. Парсонс пытался понять
вия принятия «символического» (и связанного с
риска) вместо «реального» разными категориями ^Д
ствующих единиц.
Глава седьмая
247
Сдвиги и колебания в соотношении реального и сим-
волического в средствах обмена дают ключ к анализу
сТруктурных изменений в социокультурных системах и
тем самым к динамиаации теории действия. На такие
изменения указывает прирост или убыль количества
того или иного средства выданной системе. Структурное
изменение всегда состоит из ряда переоценок одного
средства обмена по отношению к другим средствам на
одном и том же системном уровне. Так, по росту числа
источников «влияния» в политической системе можно
судить об ослаблении политического абсолютизма в поль-
зу гражданского общества и т. д.
В нашей работе почти не затронуты исторические
экскурсы Парсонса, его эволюционные и конфликтологи-
ческие идеи, как и наброски теории общественного раз-
вития. Предпочтение отдано «учебному изложению» и
разъяснению формальных категорий и схем как средств
описания систем действия разных уровней. Но это не
значит, что «схоластические упражнения» Парсонса не
имеют отношения к исторической социологии и к спорам
о направлении развития общественной живни челове-
чества. Правда, его научные модели, созданные, как и
полагается, чтобы служить заменой различным социаль-
ным объектам только в процессе познания, а не в дей-
ствительности, тяжелее познавательных моделей других
классиков социологии поддаются использованию в прак-
тической жизни и борьбе. Трудно представить себе, что-
бы идея четырехфункциональной парадигмы «овладела
кассами», сделалась предметом веры и вызвала желание
Умирать за нее, что, как известно, стало проклятьем
Многих идеально-типических построений Маркса. «Пар-
^нсизм» в роли знамени общественного движения вряд
возможен.
Тем не менее Парсонсу вполне можно приписать ис-
х°Дную интуицию Маркса насчет истории, которая не
Самостоятельная метафизическая сущность, а деятель-
°сть стремящихся к своим целям людей. Оба они рас-
Л «яли зту деятельность на отдельные составляющие:
Дсистемы, роды, виды, отрасли (экономику, политику,
ЬГа и т‘ Д- и т. п.) и изучали их. Но в отличие от
Пап СВ’ не любившего рассуждать об обществе вообще,
онс стремился создать как бы обобщенный методо-
248
Раздел I
логический портрет всяко:! исторически развитой (лиф
ференцированной) системы социального действия. И е-
схемы и парадигмы часто формулируют общие условц
поддержания такой системы в развитом, «нормально
сложном и разнообразном рабочем состоянии и недощ
щения ее регрессивной дедифференциации и примип
визации. Простейшая четырехфункциональная парадад
ма взаимообмена уже содержит указания о необходимо
минимуме материальных и духовных компонентов те)
ствия, а значит — и методические указания о том. м
надо искать и чего нельзя забывать при анализе всяко»
исторически определенного и конкретного социально»
действия.
Совокупность абстрактных формул, в которых заф<
ксированы вышеупомянутые общие условия, Дж.Алд
сандер и другие комментаторы вслед за ним называ]
парсонсовской «теорией формального волюнтаризма - (з
[7; 8]). В ней учтены уроки нормативных теорий и эти*
ческих спекуляций разных философских традиций, ра;
мышлявших о «внутренней» и «внешней» свободе чели
века. Социологическим обоснованием безусловных ти
ческих формул (типа христианской формулы абсолы
ной внутренней свободы: «Я научу вас Истине, и Исти
сделает вас свободными»), их переводом из спекуляпИ
ного плана в эмпирический план исторической социоло*
гии ведает, согласно Александеру, потенциально С0лЧ|
жащаяся в наследии Парсонса «теория реального (су
стантивного) волюнтаризма», по существу — теория с
держательной, социально-исторически определена
свободы, разбирающая условия, предпосылки и ограЯ!
чения личной свободы в данном типе общества (поди
нее см. [1)).
Для нужд этой теории переосмыслена позитивистом
(спенсеровская по происхождению) эволюционная ко
цепция дифференциации. В исторической социол<1
парсонсианцев она начинает исполнять роль своеобР*
ной эвристической схемы исторического развития и л
ституционального обеспечения» свободы. ОтносительН
свобода личности любого конкретного индивида завис*
от разнообразия, богатства выбора, предоставляемого
обеспечиваемого общественными институтами, т. е.
степени дифференцированности общества, от четкое®
Глава седьмая
240
разделения в нем материальных, объективно-принуди-
тельных и духовно-символических, идеально-норматив-
йь1Х структур и условий действия. Личная и коллектив-
ная свобода имеет шанс на расширение по мере того, как
институты во всех функциональных подсистемах четко
отделяются друг от друга, развивают собственные ре-
сурсы и независимые критерии действия. Условия «вну-
тренней» свободы (совести, веры, моральных убеждений)
и «внешней» свободы (правовой, политической, свободы
экономической деятельности, личной неприкосновенно-
сти и т.п.) зависят от роста культурной, социальной и
психологической дифференциаций. Так идет историче-
ский рост дисциплинированной свободы («институциона-
лизированного индивидуализма», в терминологии Пар-
сонса), проявляющийся в укреплении добровольных свя-
зей с обществом при возрастающем социальном раскре-
пощении человека.
Эти краткие сведения о существующих интерпрета-
циях, так сказать, «философии истории» Парсонса сви-
детельствуют об оптимистичности его видения основного
вектора мировой истории. Даже в таком обоюдоостром
порождении западной свободы, как дух рационального
свободного исследования, Парсонс, в отличие от Вебера и
Дюркгайма, видел прежде всего положительные сторо-
ны, а не опасности для фундаментальных традиций и
Ценностей общественной жизни, коллективного сознания
и т. п. Подтверждается также отход Парсонса от пози-
тивных определений интеграции в пользу более скром-
ного «негативистского» ее толкования в духе JL Лумана,
Как процесса предотвращения ситуаций, при которых
Работа одной подсистемы создает неразрешимые про-
блемы в других подсистемах.
литература
Т В ’ ^оослео А. Д. Новая фаза борьбы вокруг идейного наследия
ареовса // Буржуазная социология на исходе XX века М., 1986.
121-144
Чрео Л1е₽пгок Р- Социальная структура и аномин // Социология
°тУпности / Под ред. Б. С. Никифорова. М-. 1966. С. 2В9-313
упреохс Т. Понятие общества: компоненты и их взаимоотноше-
с пТездо 1893-Т 1 № 2‘ С’ 84-122
'Орсоне Т. Точка зрения автора // Структурно-фуикциональ-
250
Раздел I
ный анализ з современной социологии- Инф. бюллетень CCA- J4i
(36). Вып. 11- М, 1569. С. 75-137.
Б. Тернер Дж. Аналитическое теоретизирование // Тезис. 199м
Т. 2. № 4. С. 119-157
6. Adriaansens Н. Р. М. Talcott Parsons and the conceptual diletntdH
L, 1980.
7. Alexander J. C. Formal and substantive voluntarism m the
of Talcott Parsons // American Sociological Review. 1978. Vol- 43, М»fl
P. 177-198.
8. Alexander J. C. The modern reconstruction of classical thcugQfl
Talcott Parsons. L., 1984.
9. Giddens A- Functionalism: apres la lutte // Giddens A- Stidies 1»
social and political theory. N. Y., 1977. P. 96-134.
10. Parsons T. Action theory and the human condition. N. Y, Г178.
II. Parsons T. Essays in sociological theory. N. Y., 1949-
12. Parsons T. On building social system theory: a persona’ hi»,
tory // Daedalus. 1970. Vol. 99- № 4. P. 826-881.
13. Parsons T. On the concept of influence // Sociological theor-
modern society. N. Y.-L, 1967. P. 355-382.
14. Parsons T. On the concept of political power // Ibid. P. 297 364.
15. Parsons T. On the concept of value-commitments // Politics
social structure. L, 1969. P. 439-472.
16. Parsons T. Pattern variables revisited: a response to Rob»*
Dubin /I Sociological theory and modern society. N. Y.-L., 190T
P. 192-219.
17. Parsons T. Social structure and the symbolic media of inters
chenge Ц Approaches to the study of social structure / Ed- by. P. "UK
18. Parsons T. The social system- N. Yn 1964 (1st ed. 1951).
19. Parsons T. The structure of social action Glencoe, Ill., 194#
(1st ed. 1937).
20. Parsons T. The theory of symbolism in relation to actiw*.
Working pepers in the theory of action / Ed. by. T. Parsons, R. Bales anf
E. Shils. Glencoe, 1953. F. 31-62.
21. Parsons T-, Platt C. The American university. Cambridge. Мыв
1973.
22. Parsons T., Shils E. A. (eds). Towards a genera! theory of асНв
N.Y., 1962 (1st ed. 1951).
23. Parsons T., Smelser N. F. Economy and society. L, 1956. |
Глава восьмая. P. МЕРТОН И ЕГО ТЕОРИЯ
«СРЕДНЕГО УРОВНЯ»
Роберт Кинг Мертон (род. 1910) — один из ярких 4
гур американской социологии XX в. В его творчес!
особенно заметно влияние европейской традиции соД!
логического анализа, раниим и глубоким знакомство»
которой Мертон в значительной мере обязан П. Сор®4
Глава восьмая
251
ду, бывшему его учителем в Гарвардском университете
в 1030-е годы.
Мертон внес значительный вклад в разработку пара-
дигмы и методов структурно-функционального анализа.
Ему принадлежат важные и, по мнению многих ученых,
классические работы в таких традиционных областях
социологического исследования, как социология откло-
няющегося поведения, массовые коммуникации, меж-
личностные и межгрупповые отношения. Мертона по
праву считают одним из «отцов-основателей» сравни-
тельно новых социологических субдисциплин — социо-
логии науки и социологии медицины. Кроме того, Р. Мер-
тон — автор многочисленных концептуальных и терми-
нологических нововведений в самых разных областях К
числу изобретенных, «социологизированных» либо уточ-
ненных Мертоном понятий относятся «самоисполняю-
щееся пророчество», «специфицированное незнание»,
«явная и латентная функции», «ювенократия», «соци-
альная наблюдаемость и заметность», «устная публика-
ция», «социальная дисфункция», «гомофилия и гетеро-
филия», «эпонимия», «социологическая амбивалентность»
и многие другие.
1. Мертоновская парадигма структурно-
функционального анализа
Как уже говорилось, Мертон подверг критике канони-
ческую версию функционализма. В этой версии цен-
тральный характер носила идея общества как саморегу-
лирующейся системы. В своих работах, и, в первую
очередь, в статье «Явные и латентные функции» [6],
Мертон не только показал трудиости, к которым ведет
некритическое принятие этой идеи и связанных с ней
Неявных допущений, но и попытался обосновать новую,
°лее современную модель (или «парадигму») для проце-
дуры функционального анализа.
К центре осуществленного Мертоном критического
ПеРесмотра более ранних версий функционализма ока-
аЬ1®аются три сомнительных постулата (или гипотезы).
Первый постулат функционализма, критикуемый
ертоном,— это идея функционального единства обще-
252
Раздел Г
ства. Иными словами, Мертон полагает, что некритиче-
ски принимать теоретическое допущение о высокой сте-
пени интеграции социальной системы — это серьезная
ошибка. Реальные общества просто не могут рассматри-
ваться как слаженно функционирующие и полностью
интегрированные социальные системы. В общем случае,
степень интеграции варьирует в широких пределах. Во-
прос о степени интеграции — а также о формах, типах и
уровнях интеграции — следует изучать сугубо эмпири-
чески: «Степень интеграции — это эмпирическая пере-
менная, время от времени меняющаяся в отдельно взя-
том обществе и различающаяся для разных обществ. То,
что все человеческие общества должны обладать какой-
то степенью интеграции,— это вопрос определения и не
требует доказательств. Но не все общества имеют такую
высокую степень интеграции, при которой каждое явля-
ющееся культурным образцом действие или убеждение
функционально для общества как целого и равным обра- I
зом функционально для людей, в нем живущих» [б, 81].
Проблема, согласно Мертону, заключается не только в
том, что постулирование функционального единства со-
циальной системы часто противоречит фактам, ио и в
том, что этот постулат функционального теоретизирова-
ния «неэвристичен»: исследователь начинает уделять
повышенное внимание реквизиту целостной системы,
игнорируя сложное взаимодействие разных социокуль-
турных подразделений и его неодинаковые последствия I
для разных социальных групп и отдельных членов об
щества.
Мертон полагает, что гипотезу функционального един- I
ства можно сохранить, если рассматривать ее как лето*’
изучения непреднамеренных последствий человеческо-W I
поведения. Действительно, функциональный подход
антропологии (Малиновский, Радклифф-Браун) ос новь*- ।
вался на более или менее явном предположении о «прел^Д
установленной гармонии» между целями конкретной! J
деятеля, объективными последствиями его действий л 1
потребностями выживания социальной системы. ТакаЯ!
трактовка постулата функционального единства в коне4' I
ном счете ведет к выводу, сомнительность которого со- I'
вершенно очевидна: намерения деятеля, выбирающего !
конкретный социокультурный образец, включают в себя II
Глава восьмая
253
точную оценку последствий его поступка для интеграции
социальной системы. Понятно, что в действительности
разные люди, следуя какому-то установившемуся образ-
цу, стремятся к достижению самых разных целей. Не
менее очевидно, что при этом они не всегда знают, что
«требуется» для выживания социальной системы как
целого. По мнению Мертона, функциональный анализ
может обойти эти «ловушки», если окончательно от-
кажется от отождествления намерений и мотивов соци-
ального поведения и его объективных последствий. С
этой целью Мертон и вводит ставшее знаменитым разли-
чение явных и латентных функций. Явная функция —
это объективное последствие поступка, намеренно вы-
званное и признаваемое деятелем в качестве такового.
Соответственно, латентная функция — это непризнанное
и непреднамеренное следствие поступка1. Например,
участники какого-то магического ритуала могут созна-
тельно стремиться к повышению плодородия почвы, что
и является в данном случае явной функцией ритуала.
Для социолога же может быть очевидной роль этого
ритуала в интеграции данной группы или в поддержа-
нии сложившегося разделения труда между полами, т- е.
его латентная функция. Однако в большинстве случаев
отношения между намерениями деятелей, последствия-
ми их поступков и социальной интеграцией системы
оказываются куда сложнее. Примером может служить
проведенный Мертоном анализ науки как социально-
Го института. В мертоновской концепции стремление
отдельных ученых к профессиональному признанию —
лишь исходное звено в цепочке сложных взаимодей-
ствий, приводящих к выполнению институциональной
Функции науки — проиаводству знания. Многие критики
Мертоновской ревизии функционального подхода под-
черкивают возникающие на этом пути сложности. В са-
Мом деле, стремление Мертона к синтезу системной и
акционистской перспективы (т. е. одновременному ана-
ЛйзУ функций структурного образца и причин, по кото-
₽ЫМ отдельные деятели следуют образцу либо отвергают
Вост\СЛ;: Рассматривать преднамеренность и признанность (осозная-
ДоП(1Ь' КЭК независикые характеристики, эту классификацию можно
РеваЛВИть непреднамеренными, но признанными, а также предваме-
Ым«, но непризнанными последствиями.
254
Раздел I
его) еще не является теоретической гарантией успехи-
ности этого синтеза. В частности, в некоторых случаях
намеренное следование людей каким-то устойчивым нор-
мам может вести к непредвиденным последствиям, «ра- 1
ботающим» на дезинтеграцию.
Второй постулат, отвергаемый Мертоном,— это уни-
версальный функционализм. Под этим подразумеваете
характерная для ранних версий функционализма тен-
денция рассматривать любое подразделение социальна
системы, любую социальную практику как «полезные»
функциональные для системы как целого. Эта тендев,
ция, в сущности, была следствием (намеренным или
ненамеренным) допущения функционального единства к
«организмической» метафоры общества. Аналогия «со-,
циальная система — живой организм», проводимая ,-л
статочно последовательно, подразумевала, что все ча
сти Социального целого необходимы для поддержания i
саморегуляции последиего. Мертон указывает, что всео
да можно найти примеры событий, социокультурны!
практик или следствий поведения, которые просто »ф-
релевантны задаче интеграции социальной системы. Так
как Мертон отверг «онтологическое» понимание постук
лата функционального единства и предложил рассма
тривать этот постулат исключительно как метод соци<Й
логического анализа, ничто более не мешало ему ввести
идею дисфункциональности в основания новой модели
функционального объяснения. Таким образом он изб,
вился от навязчивой идеи функционализма — тезисе
«тождестве бытия и полезности». Мертон предлоЖХ
различать функции (или, пользуясь предложенным поаД
нее термином, эвфункции [2]) и дисфункции. Разумев!
ся, Мертон осознает, что энтузиазм, с которым раня
антропологи поддерживали постулат о функциош
ности «любого элемента культуры», был историчеч
обусловлен полемикой с теми исследователями, коте/Э
стремились доказать «пережиточный» характер куЛЬ
туры дописьменных сообществ. Однако старый и уч -а
тивший политические обертоны спор антропологов. 0'
мнению Мертона, не может служить достаточным осВ*
ванием для заведомого постулирования функционал»!
ности всех устойчивых социокультурных рубрик. Д*1®
функциональные последствия зяементов культуры 3**
Глава восьмая
255
сЛУ?кивают того же внимания> что и функциональные.
tjTo же касается постулата универсальной функцио-
яаЛЬности, полагает Мертон, его «очищенной» от лож-
g-pjx аналогий версией может служить скромное и эв-
ристически полезное предположение: «...устойчивые
культурные формы имеют положительный “чистый бе-
лене” функциональных последствий либо для общества,
рассматриваемого как единое целое, либо для подгрупп,
обладающих достаточной властью для удержания не-
прикосновенности этих форм через прямое принужде-
ние либо через непрямое убеждение» [6, 86]. Прекрас-
ной иллюстрацией предлагаемой Мертоном трактовки
универсальной функциональности — как метода, при-
ложимого лишь к конкретным содержательным случа-
ям,— является мертоновский анализ функций «поли-
тической машины» в Америке [6, 125—136]. Последним
термином обозначается «низовая» нелегитимная поли-
тическая организация, известная также как «боссизм»
или «политический рэкет».
По Мертону, структурным контекстом возникновения
американской «политической машины» является закреп-
ленная законом децентрализация власти. Эта эффектив-
ная во многих отношениях практика имеет свои «непред-
намеренные последствия»: если законные и получившие
культурную санкцию социальные структуры в результа-
Те «распыления» власти оказываются неэффективны в
Удовлетворении потребностей различных групп, напри-
МеР, расовых меньшинств или безработных, избиратель-
Вое преимущество получает такой политический меха-
низм, который на локальном уровне может предоставить
Реальную помощь, а не абстрактную справедливость и
“РавовуЮ поддержку. Отсюда Мертон делает следующий
®од: «Основная структурная функция Босса звключа-
в Сч в организации, централизации и поддержании в
ТоГальном рабочем состоянии “разбросанных сегмен-
вСе?Ласти”, которые в настоящее время распылены по
цевтНашей политической организации. Посредством этой
^йс^Рализованной организации политической власти
рЭа и «го аппарат могут удовлетворить потребности
й°ети» Г аЗНЫХ П°ДГРУПП, принадлежащих большей общ-
ЧеФо ” 6’ 126]- Другая подгруппа, заинтересованная в
Реальной помощи местного босса,— это бизнесме-
Раздел I
ны, нуждающиеся, с одной стороны, в помощи «эконбмц.
ческого правителя», неявно регулирующего хаос кондь.
ренции без табуированного в американской культу*,
государственного вмешательства, и, с другой сторд^
заинтересованные в посредничестве «Босса» в отнощ^
ниях с чуждой и не всегда дружелюбной реальност^,
правительственных агентств. Мертон выделяет и Другие
латентные функции «политической машины», в частдо-
сти, предоставление альтернативных каналов социздь-
ной мобильности в обществе, где доступ к закоЬям^
средствам достижения успеха ограничен и неявно ие
хизирован. Дисфункциональные последствия «боссизщ*
очевидны и не нуждаются в детальной характерней-
ке — от покровительства незаконному бизнесу до разру-
шения конституционной политической организации Об-
щества — однако, отмечает Мертон, «“политическая ма-
шина” будет действовать, невзирая на всеобщее осужде-
ние, до той поры, пока не будут найдены адекваттв
альтернативные структуры для выполнения тех Ж
функций» [6, 127}-
Наконец, Мертон обращает внимание на третий Ж
явный постулат «жесткого» функционализма. Это поо
тпулат необходимости. В самом общем виде он может
быть представлен как утверждение, что любой конкрет- I
ный социальный институт (социокультурное подразДО*1
ление) необходим для удовлетворения существен^]
потребности социальной системы. Это утверждение ЖI
держит в себе два взаимозависимых предположенХ^И!
1) о существовании базисных потребностей (функДШ I
нального реквизита) социальных систем, т. е. «уелож ]
выживания» и сохранения социального порядка, и
незаменимости определенных структур в качестве 1
го функционального реквизита. Как и Парсонс,
склонен согласиться с первым из этих предпол'.-ке»
Равличие же здесь в том, что для Мертона
установления системного реквизита является cyW I
эмпирической, тогда как Парсонс устанавливает си^И|
му универсальных реквизитов, принимая более сил’Ш |
теоретическое допущение о том, что некоторые <ЬУЖ|
ции могут быть обнаружены в любых системах. Ч JWl
касается второго предположения — о незаменимыми
определенных структур в качестве системного рскв^^И
Глава восьмая
257
та,— го Мертон отвергает его самым категорическим
образом. Для Мертона принципиально важно, что одну и
ту же роль в разных системах могут играть различные
структуры. Очевидная, с точки зрения Мертона, вариа-
бельность социальных институтов, ценностей и способов
поведения опровергает «сильную» трактовку постула-
та необходимости. Вместо этого Мертон предлагает сле-
дующую формулировку: «Точно так же, как один и тот
ясе элемент может иметь множество функций, одна и та
эке функция может выполняться равличными альтерна-
тивными элементами» [6, 87-88]. Таким образом, речь
идет не о детерминации функций и структур, а о струк-
турных альтернативах, эквивалентных относительно не-
которой функции, и, соответственно, о структурных
ограничениях возможного диапазона альтернатив. При-
веденная трактовка постулата необходимости действи-
тельно устраняет типичную для традиционных функ-
ционалистских рассуждений трудность — отождествле-
ние функции определенной структуры с причиной ее
возникновения. Однако достигается это ценой ослабле-
ния самого привлекательного объяснительного принци-
па функционализма — принципа объяснення «части че-
рез целое», так как структурные альтернативы стано-
вятся здесь частями социальной системы скорее в де-
скриптивном, а не генеративном смысле. Предложенные
Мертоном процедурные правила функционального ана-
лиза также подчеркивают эту дескриптивность: исход-
ным пунктом функционального анализа как описания
Причин и последствий возникновения и сохранения от-
дельных структур, по мнению Мертона, является «пол-
ное описание» деятельности изучаемых индивидов и
групп, нереализованных альтернатив доминирующего
°бразца, а также «структурного контекста», обеспечив-
гпего преимущество этого образца.
2- Социологический смысл аномии и аномического
ооведения
U»_?ак Мы уже видели, сама социальная интеграция для
«Вд °На — в отличие от других функционалистов —
«ется не фактом, а актом, условия и возможность
9з^зз0э
25S Раздел I
Глава восьмая 259
которого проблематичны. Эта особенность мертоновскогиI
видения очень ярко проявилась в его подходе к проблеме
аномии. Анализируя социологический смысл дюркгсй-,1
мовского понятия, Мертон рассматривает нормативную
структуру общества и способы адаптации к ней. Под
нормативной структурой здесь понимается структур* |
отношений между нормами, ролями, статусами, ценно*
стями и институциональными порядками. Отношения
между рубриками нормативной структуры, по Мертону,
могут отличаться согласованностью-рассогласованно
стью, варьирующими в самых широких пределах. Бо м
того, отношения между некоторыми нормативными ком
понентами могут быть конфликтными. Эта общая пер-
спектива, с точки зрения Мертона, только и позволяет
подойти к собственно социологическому (а не психологи
ческому) анализу дезинтегрированности нормативны!
стандартов, или аномии. Мертоновская трактовка ано-
мии многомерна и позволяет выделить несколько раз
личных смыслов собственно социологического понятия
«аномия», идущего от Дюркгейма2. Во-первых, аномия
как свойство социальной системы в целом, собственнв
«бесформие». Она возникает в результате разрупгени!
социальных стандартов поведения, общезначимой систеч
мы ценностей, т. е. нормативной структуры как таковой.
В этом смысле аномия «обозначает также низкую соци-
альную сплоченность» [5, 227] как результат распада
нормативного и ценностного согласия. Во-вторых, в бол
узком смысле аномией может считаться нарушение
имооднозначного соответствия и согласованности ме *У
нормами и ценностями, регулирующими один и тот
тип поведения. Если, например, нормативное поведев
оказывается неэффективным или недостаточно эфф®
тивным, то для достижения высокозначимой цели М1»
использоваться «нечестные», то есть нормативно зап
щенные, средства (такие, как допинг в профессией
ном спорте). Наоборот, при «обесценивании» исходн1
целей самодостаточную ценность приобретает следов
ние институциональна предписанным нормам поведен»
или ритуализм.
5 Более подробный анализ мертоновеких «аномий» можно в»
непример, в [9, 174—177].
Наконец, Мертон первым вводит представление о еще
одном возможном типе (или механизме) аномии. Для
Мертона социальная структура, как уже говорилось,
может анализироваться в нескольких аналитически не-
зависимых плоскостях, в частности, в таких, как норма-
тивная структура и структура возможностей. Полная и
совершенная координация норм-цеиностей и возможно-
стей, с точки зрения Мертона, скорее утопия, чем реаль-
ность. Реальностью же является та или иная степень
диссоциации, расхождения между нормативной структу-
рой и структурой возможностей, которая также может
рассматриваться как «аномия». Иными словами, на уров-
не индивидуального поведения аномия проявляется как
структурно-заданная ограниченность возможных выбо-
ров. Когда структура возможностей расходится с норма-
тивной структурой, человеку приходится выбирать меж-
ду «принимаемыми культурой ценностями и социально
структурированными трудностями жизни в согласии с
этими ценностями» (6,188]. Возникающий здесь конфликт
может разрешаться в девиантном поведении, расшаты-
вающем нормативную структуру Отметим сразу, что
под «социально структурированными трудностями жиз-
ни в согласии с ценностями» Мертон понимает неравный
Доступ к «институционализированным средствам» до-
стижения культурно-одобряемых целей. Типы индиви-
дуальной адаптации к структурной аномии Мертон клас-
сифицирует, основываясь на различении «культурных
Целей» (ценностей, предписываемых культурой) и «ин-
ституционализированных средств» (норм). Человек мо-
’йет следовать нормам либо отклоняться от них, прини-
ать лИб0 отвергать ценности. Различные комбинации
их возможностей и приводят к широко известной мер-
“новской типологии способов индивидуальной адапта-
И К структурной аномии (табл. 4).
-федложенная Мертоном типология содержала в себе
деуВИднь1е возможности объяснения девиантного поне-
ву я’ Э™ концептуальные возможности неоднократно и
Мер К° использовались в социологии девиации. Напри-
ИЫй' УЖе в пеРвой работе Мертона подчеркивался услов-
Ду 3аИ кРайне проблематичный характер различия меж-
ЦеНегК°ННЬ1МИ И незакониь1ми средствами зарабатывания
в американской культуре. Эта регулятивная ела-
260
Раздел I
бость культуры создавала необходимый структурмцД
контекст для многообразных «институционально-сомщЛ
тельных инноваций», использовавшихся при создании
некоторых крупных состояний (сравните: «Мошенник J
это бизнесмен без офиса»).
Таблица «
СПОСОБЫ ИНДИВИДУАЛЬНОЙ АДАПТАЦИИ
К АНОМИИ
Способы адаптации Культурные средства
I. Конформизм + +
II. Инновация + -
III. Ритуализм - +
IV. Ретритизм («уход») - -
V. Бунт ±
«+» — принятие, «-» — отвержение, «* ищет цевностей и принятие новых. — отвержение преобладав
Критика этой типологии обычно подчеркивала ее чреа-
мерно абстрактный характер, «индивидуализацию» от-
клоняющегося поведения и игнорирование многообра»*1
субкультур и нормативных порядков в обществе, а та**
же пренебрежение различиями между рациональнее
формами «инновации» и «бунта» (некоторые уточнения I
общую схему были внесены Мертоном позднее [5]). I
Объяснительный потенциал теории аномического Я*!
ведения может быть продемонстрирован на примВЯ
мертоновского анализа природы обмана в науке [8].
науки, согласно взглядам Мертона, приписывает вьвЯ
кую нормативную ценность оригинальности научных рШ I
зультатов. Предполагается, что любой член науЧИ*^И1
сообщества может получить признание коллег, приДО!
монстрировав свой личный вклад в решение некотор^Д
научной задачи. При этом возникает нормативное ДЧ
вление, заставляющее ученых добиваться оригиналья«в|
результатов, что имеет очевидные функциональные ПМ1
следствия для науки как целого: амбиции отдалЫ*1^И
Глава восьмая
261
исследователей ведут к приращению нового знания. Од-
нако объективные вовможности разных ученых — в част-
ности, доступ к новейшему оборудованию, источникам
информации и т. п.,— обычно неодинаковы, что ведет к
возникновению структурных ограничений. Еще более
существенны дисфункциональные последствия личност-
ные ограничений: личные способности (талант, эруди-
ция, интеллект) в науке играют роль стратегического
ресурса, который к тому же распределен весьма нерав-
номерно. В итоге ученые, не располагающие структур-
ными и личностными возможностями получить ориги-
нальный результат, демонстрируют девиантные спосо-
бы адаптации к этой аномической ситуации: прямой
плагиат, фабрикацию данных, присвоение чужих идей и
иные формы обмана. Менее зловещие типы адаптации
могут включать в себя «уход» в управленческую или
преподавательскую деятельность или даже «бунтарские»
попытки переопределения ценностей (см. выше) — на-
пример, настойчивое убеждение себя и других в том, что
ценнее всего — на данном этапе развития науки или
вообще — не новые решения интеллектуальных задач, а
детальное описание всех фактов, кропотливая работа по
систематизации известного, расширение духовного опы-
та и т. п.
3- Р. Мертон о социологическом методе и типах
теоретизирования в социологии
То обстоятельство, что социологи уделяют приблизи-
тельно равное внимание собственно занятиям социоло-
гйей и спорам о том, как именно ею следует заниматься,
уродило необозримое множество критических, кон-
структивных и, конечно, иронических комментариев. В
Учае Мертона ирония состоит в том, что он успешно
плотил требования ролевой модели «классика социо-
о мИИм' внеся существенный вклад в давнюю дискуссию
Тоде- При этом, однако, исходным пунктом его пози-
йе ЯвЗДется негативная оценка тех нормативных дав-
os^ 11’ к°торые заставляют социологов изобретать все-
елцЛГ'1Л101Цие теоретические систе
ЙЬ1е формально-логические и
мы и разрабатывать
философские обосно-
262
Раздел I
вания используемых ими методов получения знаний
Наибольшую популярность приобрела мертоновская к j.
цепция «теории среднего уровня» и его представлении Д
взаимосвязи теории и эмпирического исследования, 1
Основной источник дисциплинарных проблем, с
рыми сталкивается социология, для Мертона заключай
ется в разрыве между теоретизированием и эмпирнчЖ
ским исследованием, в постоянно воспроизводящемсяН
истории социологии противопоставлении рационах .но»
умозрительного и опытного знания. Еще в конце 1S? ;0-в
годов Мертон выступил против переоценки грандиоз
концептуальных систем, архитектурное великолепие ко-
торых сопоставимо лишь с их бесполезностью для 5ц>.
яснения конкретных наблюдений [4, 165]. Эта я^и
(хотя и дружелюбная по тону) полемика с Парсонсом
дальнейшем привела к формулировке более обще! по
зиции, касающейся стратегии накопления теоретически?
го знания в социологии. Самым отчетливым изложен <ei|
этой позиции стала приобретшая широкую известносв
работа «О социологических теориях среднего уровня» W
39-“72]. Мода на «общие теории социальных систем», л*
мнению Мертона, прежде всего связана с особенное .1Ш
институции л изации социологии как научной дисципл®
вы. Многие отцы-основатели социологии (например, Е-ДВ
и Спенсер) в немалой мере воодушевлялись тем стреи-
лением к широкому интеллектуальному синтезу, кото-
рое в философии XVin-XIX вв. воплотилось В создай®
универсальных философских систем. Кроме того, поле
гает Мертон, «запоздалое» развитие молодой наук» «w
нуждало социологов уделять особое внимание атрибуте
научной респектабельности. Господствовавший в к~яв
прошлого и начале нынешнего веков классицистсн®
образ науки безусловно преувеличивал ту меру ин*г^И
лектуальной целостности и методической строгости,
торая присуща реальной исследовательской практй^
Социологи, стремившиеся к обоснованию научного
туса своей дисциплины, вольно или невольно ориен1в|
ровались на этот нормативный образец: исследован®!
конкретных социологических проблем приобретало
гитимность лишь в свете какой-то «общей теории сс.м**® I
лсгйи», требовавшей «обобщенной и окончательной <^Н
стемы социологического мышления» [6, 45—47]. ДрУг^|
Глава восьмая
263
неявный императив, восходивший к просвещенческим,
социально-реформистским корням социологии, требовал
демонстрации социальной значимости и непосредствен-
ной практической отдачи новой науки, что вело к поиску
«суровых фактов» и, в конечном счете, к относительной
изоляции эмпирических исследований от теоретическо-
го мышления. Эти завышенные ожидания, с точки зре-
ния Мертона, были связаны с тремя фундаментальными
заблуждениями относительно возможностей и истории
устоявшихся естественных наук [б, 45-48] Во-первых,
ошибочно думать, что создание общей системы понятий
и основных законов исторически предшествует накопле-
нию значительного числа наблюдений. Во-вторых, не-
верна и другая предпосылка — «исторической одновре-
менности»,— согласно которой «все культурные продук-
ты данной эпохи обладают равной степенью зрелости»
[6, 47] и, соответственно, все научные дисциплины дол-
жны оцениваться по единым критериям. Наконец, даже
самые благополучные науки не наляются идеальными
системами знания, выводимыми из нескольких осно-
вополагающих принципов, а представляют собой до-
вольно сложные сетевые конструкции, где с фрагмен-
тарными и сравнительно неразвитыми концептуальны-
ми областями соседствуют группы логически взаимосвя-
занных теорий.
Описанные нормативные давления — к созданию «то-
тальных систем» и демонстрации полезности — порож-
даю- поляризацию стилей социологической работы. По-
бедили развивается в полном соответствии с теорией
межгруппового конфликта: нарастающее взаимное от-
чуждение и стереотипизация восприятия «чужой» груп-
Дь: ведут к непримиримой и бесконечной полемике, нас-
илующей взаимными обвинениями в «позитивизме» и
’1°пцсательности», либо, наоборот, в спекулятивном док-
^Ринерстве и «абстрактном теоретизировании» [б, 53—56].
не ограничивается сугубо интеллектуальной кри-
Ик°й: институциональные нормы науки (прежде всего,
орма универсализма) приписывают равный статус всем
ас'гникам научной полемики8, так что приверженцы
°Тя в других отношениях статусы ученых могут различаться.
^Чествует вертикальная иерархия престижа в науке
264
Раздел I
обеих партий свободны ниспровергать любые авторите-J
ты. В результате «...на риторику отвечают риторикой, н*
презрение — презрением, и интеллектуальные развД
гласия оказываются полностью подчинены битве за ст,
тус» [6, 55]. Мертон полагает, что столь непродуктивное!
расходование интеллектуальных ресурсов является, д
конечном счете, проблемой научной политики. Попытки
создания «великих теорий» не ведут к ликвидации раз-,
рыва между теоретическим мышлением и эмпирическим
исследованием, так как эти «тотальные социологические
системы» могут служить в лучшем случае «общими ориъ-
ентациями относительно эмпирических данных, скорее
предлагающими типы переменных, которые следует ка^В
то включить в теорию, чем дающими четко сформулнч
рованные и проверяемые утверждения о взаимосвязях
между конкретными переменными» [б, 52]. Альтернативе
ной и более успешной стратегией накопления теорет»*
ческого знания в социологии, по мнению Мертона, явля-
ется создание «теорий среднего уровня» (или «средней
диапазона», от англ, theories of the middle range).
Существует определенная неясность в интерпреташ^И
и, соответственно, в переводе термина «теории средг«га
уровня». В сущности, Мертон использует его в обоих
возможных смыслах: 1) теории с ограниченным, «ср*Я*
ним» диапазоном применения, и 2) теории среднего урок
ня обобщения, занимающие промежуточное положе
между конкретными эмпирическими закономерное яМ
и высокоабстрактными интеллектуальными схемами
Иными словами, речь идет и об объеме теории, и —
большинстве случаев — об уровне генерализации*. ”4
интерпретации, однако, неравноправны. П. Штомпка, >
ществивший глубокий и проницательный анализ мср^’Т
невской позиции [9, 107-113], показал, что, несмотря
случающиеся время от времени смысловые смещенИ^Я
главной для Мертона остается вторая из указан»
интерпретаций, т. е. речь идет именно об уровне обо"в
щенности теоретических суждений. В основе «те«л,Ч
среднего уровня» обычно лежит довольно простая иДв^И
' Соответственно существуют теории, которые могут вкалити'
ски описываться как «конкретные и широкие по диапазону приМ' •
вия», «абстрактные и узкие по диапазону применения», «средние
уровню генерализации и диапазону применения» и т. п.
Глава восьмая
265
Бертон, в частности, использует примеры теорий ре-
ферентных групп, ролевого конфликта, фрустрации —
агрессии, формирования групповых норм, восходящей
сопиальной мобильности- Такие «конц&птуально-ограни-
ченные» и эмпирически подтвержденные «теории сред-
него уровня» позволяют объединить, консолидировать
отдельные рабочие гипотезы, и сами, в свою очередь,
подлежат объединению в более крупные теоретические
системы. В удачной формулировке IL Штомпки оба про-
цесса — «консолидация идей, ведущая к теории среднего
уровня, и консолидация нескольких таких теорий,— рав-
нозначны постепенной и тщательной разработке поня-
тий, покрывающих все больше аспектов, свойств, харак-
теристик и смысловых измерений некоторой области.
Именно этот путь вел Мертона от понятия преступности
к понятию социальной девиации; от понятия социализа-
ции к понятию социального контроля; от житейской идеи
“быть не хуже Джоунзов" к дифференцированной кон-
цепции поведения, ориентированного на референтную
I группу; от привычной картины семейных споров к диф-
ференцированному общему понятию ролевого конфликта
и т.п.» [9, 110-111].
Анализ работ Мертона, посвященных взаимообусло-
вленности теории и эмпирического исследования («Об
отношении теории к эмпирическому исследованию», «Об
отношении эмпирического исследования к теории» ]6,
139-155, 156-172]), позволяет утверждать, что под тео-
рией среднего уровня Мертон, в сущности, понимает
социологическую теорию в собственном смысле слова,
т-е. особый тип аналитической работы, отличимый от
Других типов теоретизирования. Давая негативное опре-
деление содержательной социологической теории, Мер-
Тои последовательно рассматривает другие типы теоре-
тической работы: методологию (как логику научной про-
ЧеДуры), анализ понятий, интерпретацию эмпирических
!'зультатов post factum, эмпирическую генерализацию,
*Цую теоретическую ориентацию. Перечисленные типы
р 0 пРоизводны по отношению к социологической Тео-
либо имеют ограниченное значение с точки зрения
°Да получения социологического знания. Так, разра-
методом здесь понимаются и собственно способы (и стадии}
266
Раздел I
ботка методологических оснований социологии, оторван- Г
ная от содержательных теоретических представлений, I
сводится к созданию программных описаний того, как L I
могло бы выглядеть абстрактное «методически-безуко- 11
ризненное» исследование. Эмпирические генерализации II
вне контекста теории остаются дескриптивными выска-
зываниями относительно изолированной переменной.
вполне совместимыми с разными теоретическими моде-
лями. Теоретические понятия (роль, статус, аномия <
т. п.) приобретают определенный смысл лишь в контекс- I
те других теоретических понятий (реляционно) и, как и I
эмпирические генерализации, не могут быть сами по себе
верифицированы или фальсифицированы. Вообще, осоч I
бая роль (функция) теории в приращении знания, кад
можно заключить из мертоновского анализа, связана
тем, что только для теории как совокупности логичесц
взаимосвязанных пропозиций, описывающих отноше>
ния концептов-переменных, можно задать какие-то про-
цедуры подтверждения — опровержения В несколыя
упрощенной формулировка, только социологическая тео- .
рия (содержательная теория «среднего уровня») позво-
ляет ставить вопросы, относительно которых можно ска-
зать, что является (и что не является) ответом. Эта!
эволюционная парадигма роста научного знания (в неко-
торых отношениях, как можно заметить, не менее ради-
кальная, чем попперовская) не получила систематиче
ского и логически завершенного изложения в опублико
ванных работах Мертона. (Возможно, это обстоятельство
объясняет, почему критика «теорий среднего уровня»
столь часто основана на недоразумениях и произвольны^
трактовках мертоновской позиции: его обвиняли и •
эмпиризме, и в стремлении навязать нормативную лог»
ку реальному развитию социологии, и в отрицании п<-
лезности теоретических абстракций.) Однако МертоЯ
принадлежит и основанный на упомянутой парадиг»
классический анализ механизмов взаимовлияния та'*
рии и эмпирического исследования, и оригинальная траЯ
товка возможностей теоретической кодификации в со*
циологии.
исследовательского процесса, и самые общие представления о «соцИ
ильной онтологии» и природе социального
Глава восьмая 267
Мертон, в частности. Дал хрестоматийно ясные (и
позднее ставшие почти «общим местом»)® определения
функций теоретической концептуализации в социологи-
ческом исследовании и измерении. Во-первых, он пока-
зал, что теория не просто служит источником рабочих
гипотез, а полностью определяет контекст операциона-
лизации понятий и язык описания наблюдений. Иными
словами, не существует «нейтральных» фактов: любые
эмпирические данные не только интерпретируются, но и
отбираются и описываются с помощью явных и неявных
теоретических предпосылок. Теория организует язык
эмпирического исследования.
Так, например, классические теории преступности
исходили из того, что причиной правонарушений явля-
ются «социальные условия». Под асоциальными услови-
ями» понимались по преимуществу условия жизни низ-
ших классов, получавшие негативную моральную оцен-
ку — бедность, умственное и физическое вырождение,
жизнь в трущобах. (Статусному порядку, таким об-
разом, приписывалось и определенное моральное измере-
ние: бедность — плохо, богатство или праздность —
нейтрально или хорошо.) При этом понятие «пре-
ступность» получало обусловленную таким теорети-
ческим контекстом операционализацию: под престу-
плением обычно понималось уголовное правонарушение
(прежде всего — против личности или частной соб-
ственности). Соответственно, распространенные сре-
ди высших классов правонарушения — например, зло-
употребление профессиональным положением, финан-
совые мошенничества и другие типы «беловоротничко-
вой преступности»,— рассматривались в гражданских,
с не уголовных кодексах, и не включались в официаль-
ную статистику преступности. Эмпирические наблю-
дения успешно подтверждали теоретический кон-
“ То обстоятельство, что методологические взгляды Мертона сей-
с воспринимаются почти иек трюизм, иллюстрирует одну из опи-
®ивых в мертоновской социологии науки взкономеркостей — «взбве-
е посредством включения» [6, 27— 28). Источник идей, завоевавших
^Р°кую популярность, становится столь общеизвестным, что число
пД,Лок ва «его в более поздних работах уменьшается. Следующие
адения исследователей либо воспринимают такую иятертексту-
вак^10 Цитату иек расхожую мудрость, либо приписывают авторство
’Ч'-то вторичному источнику
268
Раздел
текст, заранее предопределивший результаты: уро-
вень уголовной преступности среди низших классов
оказывался высок, что, конечно, объяснялось характер*
ными для них «социальными условиями» жизни [6, 144—
147].
Во-вторых, Мертон показал, что важными функциям!
теоретической ориентации в исследовании являются от-
бор релевантных переменных, а также отбор определен*-
ных исследовательских методов и техник. В-третьих;
теория задает рамки для сравнения результатов: пока-
затели эмпирических исследований, проведенных в раз-
ных группах, странах или в разные моменты времени,
сравнимы лишь в случае, когда их концептуализаци
основана на одной системе теоретических представле
ний. Наконец, единство теоретической интерпретапи
обеспечивает возможность накопления эмпирическая
знания, его консолидации. Объединенные общей теоре
тической «рамкой» результаты многих эмпирически:
исследований имеют больший эвристический и доказа
тельный потенциал, чем изолированные эмпирически
закономерности [6, 151—153].
Мертоновский анализ обратного отношения, т. е. воз
действия эмпирических исследований на теории, выхо
дит за рамки тривиальных утверждений о том, что ис
следование позволяет подтвердить или опровергнут!
теорию. В первую очередь Мертон указывает на эври
стическую, сенсибилизирующую и «кристаллизующую!
роль отклоняющихся, аномальных и неожиданных на-
блюдений и фактов. Такого рода эмпирические резуль-
таты нередко вели к озарениям, радикальным конце!
туалъным пересмотрам м
даже к созданию новых тео-
рий. Активная роль исследовательской практики (т. е. •<
функциональные последствия для теории) проявляете!
и в «давлении», которое оказывают новые методы ий
следования и вновь открытые факты на устоявшиеС!
теории, заставляя социологов модифицировать концеП
туалъные схемы, смещать акценты, менять исследо
вателъекие интересы и т. п. Наконец, эмпирические ис
следования — стимул к уточнению, прояснению, опера-
ционализации и измерению теоретических понятий [6,
157-171].
Результатом кумулятивного роста знания, с точкй
Глава восьмая
268
зрения Мертона, должна быть его теоретическая коди-
фикация. Под теоретической кодификацией Мертон по-
нимает приведение в логически связную систему и со-
держательных понятий, и формальных, методологиче-
ских концепций, которые используются при анализе
определенных социологических проблем. Продукт коди-
фикации — это научная парадигма, трактовка которой у
Мертона вполне оригинальна и заметно отличается от
куновской [9, 113—115]. Мертоновские парадигмы не яв-
ляются гипотетико-дедуктивными теоретическими си-
стемами, широкими интеллектуальными синтезами либо
«идеальными типами». Их функция абсолютно инстру-
мевтальна: упорядочение используемых аналитических
орудий, популярных моделей объяснения, теоретиче-
ских «ходов», центральных понятий и значимых эм-
пирических результатов- Такая «инвентаризация» по-
зволяет определить область проблематичного, выявить
явные и скрытые предпосылки анализа, сопоставить
различные типы объяснения и идентифицировать су-
щественные лакуны в теории [6, 69, 153—154]. Теорети-
ческая кодификация, таким образом, это скорее мета-
научная, «метасоциологическая» деятельность, резуль-
татом которой становится парадигма, ориентирующая
дальнейшие теоретические и эмпирические изыскания
Пример, позволяющий судить о плодотворности такой
Даятельности,— мертоновская парадигма структурно-
функционального анализа, рассмотренная в первом па-
раграфе главы.
ЛИТЕРАТУРА
1. Совет L. A. Merton’s uses of the European sociological tradition.
П: Совет L. A. (ed.) The idea of social structure: papers in honour of
Robert K. Merton. N. Y., 1975.
2- Levy M. T. The structure of society. Princeton, 1964.
1Q,3‘ Merton R. K. Social structure and anomie // Amer. Socio], Rev.,
l“38. Vol. 3. P. 672-682
4. Merton R. K. The position of sociological theory // Amer. Sociol.
evj 1948. Vol. 13. № 2. P 164-166.
g a Merton R. K. Anomie, anomia and social interaction- contexts of
rj.Vlant behavior. In: Clincrd M- (ed.) Anomie and deviant behavior:
“Mission and critique. N. ¥., 1964. P. 213-242.
H у' Merton R. K. On theoretical sociology. Five essays, old and new.
270
Раздел I
1. Moore W. E. Functionalism. In: Bottomore T. and Nisbet R (eds'
A history of sociological analysis. L., 1078.
8. Storer N. Y. (ed.) The sociology of science- theoretical and
empirical inverstigations. Chicago, 1073
9. Sztompka P. Robert K. Merton: an intellectual profile. Basing-
stoke, 1986
Глава девятая. ВОЗНИКНОВЕНИЕ СИМВОЛИЧЕСКОГО
ИНТЕРАКЦИОНИЗМА (Ч. КУЛИ, У. ТОМАС,
ДЖ. Г. МИД)
1. Ч. X. Кули — прямой предшественник
символического интеракционизма
Чарльза Хортона Кули (1664-1929) можно считал
прямым предшественником символического интеракцио»
низма. В американской социологии Кули был первым"
теоретиком, выступившим против инстинктивистских
утилитаристских и прочих теорий натуралистической
толка как основы объяснения социального поведения.
Отвергая натурализм предшествующих теоретиков,
Кули находился все же под влиянием спенсеровской
органицизма и эволюционизма. Но это влияние носило
не столько концептуальный, сколько общемировоззраЯ
ческий характер, выражая свойственное Кули ощуще-
ние единства и взаимосвязи всего существующего в
общем потоке сначала органической, а затем возникаю-:
щей из органической и параллельно текущей социаль-
ной эволюции.
На этой основе Кули строил свои представления Я
природе человека, специфике социального познания со-
циальной реальности. Можно выделить, говорил он, дв«
фундаментальных представления о человеческой приро-
де. Во-первых, под природой человека понимается фи-
ксированный набор «бесформенных импульсов и способ
ностей», передаваемых посредством механизмов наслед
ственности. Это биологическая природа, которая явля-
лась определяющим фактором на ранних стадия*
развития человека, но сейчас перестала играть решаю-
щую роль. Во-вторых (и здесь уже Кули выражает соб-
ственную точку зрения), под природой человека понимВД
Глава девятая
271
ется его социальная природа, которая «вырабатывается
в человеке при помощи простых форм интимного взаи-
модействия, или первичных групп, особенно семейных и
соседских, которые существуют везде и всегда воздей-
ствуют на индивида одинаково» [2, 32]. Она представляет
собой некоторый общий всему человечеству комплекс
социальных чувств, установок, моральных норм, состав-
ляющий универсальную духовную среду человеческой
деятельности.
Соответственно и в познании, которое, согласно Кули,
представляет собой элемент всеобщей органической, а
затем и социальной эволюции, выделяются два фунда-
ментальных типа. «Первый,— пишет Кули,— это преоб-
разование чувственных контактов в знание вещей... Его
я называю пространственным, или материальным, по-
знанием. Второе развивается из контактов с сознанием
других людей, через коммуникацию, позволяющую нам
понимать их, разделяя их чувства и мысли. Это я на-
зываю личностным, или социальным, познанием. Оно
может быть описано также как симпатическое, или, в
более активной его форме, как драматическое, ибо оно
способно соединять видимое поведение с воображени-
ем соответствующих внутренних процессов сознания»
[3, 290].
«Вообразить воображаемое...» [2, 122] — так кратко и
афористично описывает Кули одновременно и процесс, и
Цель социального познания. Его «воображение» чуждо
всякой мистике. «Симпатия» у него также эмоционально
нейтральное понятие. «Симпатия индивида в целом от-
ражает социальный порядок, в котором он живет... Каж-
дая группа, в которой участвует индивид... живет в его
симпатии, так что его сознание представляет собой ми-
крокосм, соответствующий той части общества, к кото-
рой индивид действительно принадлежит» [2, 144].
Отсюда один шаг до его специфической концепции
социальной реальности. Поскольку речь идет о непосред-
ственных социальных отношениях, считал Кули, все во-
°6₽ажаемое (в вышеуказанном смысле слова) является
Реальным. Он поясняет это следующим образом: «Мое
Взаимодействие с вами состоит в отношении между моим
^Оставлением о вас и моим самосознанием. Если в вас
веется нечто, не включенное в мое представление о
Раздел I
вас... то это нечто в нашем взаимодействии не имеет
никакой социальной реальности. Непосредственная со-
циальная реальность есть идея личности». И в развитие
этой мысли: «Общество в его непосредственном аспект^
есть отношения между идеями личностей» [2, 11S].
В этой сугубо идеалистической, можно даже сказат!
спиритуалистской, концепции содержались глубокие кон.
цептуальные разработки, в дальнейшем определивши
направление развития социальной психологии, теори
социализации, некоторых отраслей так называемой ми-
кросоциологии: социологии личности и социологии ма-
лых групп, социологии общностей и т. д. Наиболее значи-
мыми оказались концепция зеркального «Я» и концегщц
первичных групп.
Идея зеркального «Я» происходит из понимания о*
циального познания и одновременно процесса форм. р-
вания социальной реальности как процесса межиндивг
дуальных взаимодействий. Кули отметил, что в наши*
представлениях о самих себе огромную роль играет то
как нас видят другие. Мы смотримся в представлена
других о нас самих, как в зеркало, и судим о самих себе
по этому отражению. Особенно важную роль такой про-
цесс играет в раинем развитии ребенка, когда имени
через восприятия и реакции других людей формируют
ся его идеи и представления о самом себе, выливающие
ся затем в стабильную концепцию собственной личное
сти. Уже в возрасте шести месяцев, отмечает Кули,
ребенок по-разному реагирует на разных людей к по
разному организует в их присутствии собственное по-
ведение. «Юный актер скоро научается быть разный
для разных людей, показывая, что он начинает пони
мать, что такое личность и как она организует сво
деятельность» [4, 232]. В этом наблюдении Кули у •
содержатся основы современной теории социализации
ролевой теории личности и прочих «микросоциологиЧ
ских» концепций, детальная разработка которых —
слуга позднейших теоретиков символического интервЯ
ционизма.
Первичные группы, с точки зрения Кули, первичны
том смысле, что они воплощают в себе универсальны
характер человеческой природы. Сложные и крупны®
общественные макроструктуры разнообразны и измеН*
Глава девятая
273
чивы, первичные же группы всегда и повсюду идентич-
«Они не меняются,— пишет Кули.— Они первичны
потому, что дают индивиду самый ранний и самый пол-
цый опыт социального единства, а также потому, что они
не подвержены изменениям в той же степени, что и
более сложные отношения, но образуют сравнительно
неизменный источник, из которого проистекают послед-
ние» [4, 15В].
Хотя Кули и признает, что первичные группы не
являются независимыми от макроструктур, именно на
них он сосредоточивает свое внимание, всячески подчер-
кивая их устойчивость по отношению к крупномасштаб-
ным общественным изменениям. В частности, он анали-
зирует — и идеализирует — крестьянские общины в
России и Германии как образцы структур, соответствую-
щих первичным группам, выделяя такие их качества,
как наличие непосредственных родственных, дружеских
или соседских связей, прямую демократию, единоглас-
ность принимаэмых решений. И наоборот, он критикует
социальную ситуацию больших городов, пагубно влияю-
щую на состояние первичных групп, распад которых, с
его точки зрения, знаменует собой распад социальных
связей вообще, основанных на самой социальной природе
человека [4, 159]. Такой подход позволяет увидеть в
концепции первичных групп параллель теннисовской
концепции, а кулиевское видение социального развития
в целом включить в характерную для того времени
<<культуркритическую» традицию, имевшую множество
Сдающихся представителей, таких, как Тёинис, Зим-
мель, Шпенглер и другие.
2- Вклад У. А. Томаса
Уильям Айзек Томас (1863-1947) внес огромный вклад
Разработку методологического аппарата социологии в
мусде идей символического интеракционизма. В целом он
осматривал социальный мир в соответствии с требова-
ЛиЯм’1 объективирующей научной процедуры, но, в от-
Иеор16 °Т позитивизма своего времени, утверждавшего
ХоДимость фиксирования лишь внешнего, явно на-
к0н‘Чаемого поведения, Томас обращал внимание на бес-
ечное многообразие субъективных мотивов, которые
279 Раздел I
могут лежать за внешним единообразием форм поведе
ния. Отсюда его внимание к субъективному восприятие
социального и к процессам формирования межиндивиду
альных взаимодействий.
Для анализа внутренних, субъективных аспектов м
тельности Томас применил два основных методологу
ческих понятия, сделавшихся с тех пор предметом п
стоянного внимания социологов: понятия «установки»!
«определения ситуации». При подходе с точки зре ,и
установок индивида и определения им ситуации своего
поведения социолог в состоянии получить, как писал
Томас, «неполное, но каузально адекватное объяснени
поведения» [10, 71]. Он исходил из того, что для полно!
объяснения необходим учет множества внешних факте
ров и что практически полное каузальное объяснени
недостижимо. То же касается адекватности, т. е. объяв
нение должно быть адекватным с точки зрении субъе
тивного восприятия ситуации действия действуюци
индивидом.
Концепция установки Томаса, изложенная в написан
ной им совместно с Ф. Знанецким книге «Польский кр*>*
стьянин в Европе и Америке», стала первой системе»Ww
ческой концепцией установки в социологии. Установка
трактовалась как процесс индивидуального сознания» J
определяющий потенциальную или актуальную реакцл»
индивида на объекты и явления социального мира. ЭгК
объекты представляют собой ценности. Под цеиность<|
понимается «любое данное, имеющее эмпирическое с » I
держание, доступное членам некоторой социальной грУ^И
пы, и значение, относительно которого оно является I
может являться объектом действия» [12, 21]. Ценнее1» I
существует в установке «интенциально». Установка же -ч
зто «индивидуальная тенденция реагировать позитив»
или негативно на данную социальную ценность» [12, 2»К I
Установка и ценность образуют единство, связующим I
звеном является действие. Установка выявляет себя» 1
действии. И в действии же обнаруживается значение J
или иной социальной ценности.
В понятии установки, таким образам, выявлялось^»
конкретизировалось понимание социальной обусловЛЯ^М
ности индивидуального сознания. Тем самым вперв*^И
делалось возможным конкретное эмпирическое изучен*^»
Глава девятая
275
утреннего мира человека. Не случайно поэтому боль-
шинство исследователей связывают с «Польским кресть-
янином» начало эмпирической социологии в современном
ключе. И это — несмотря на множество методологиче-
ских проблем и несообразностей, обнаруживающихся в
этой работе и касающихся именно применения основных
понятий (установки и ценности); впрочем, эти проблемы
нельзя считать разрешенными и по сей день
В томасовской концепции определения ситуации речь
идет о «конструируемой» индивидом ситуации его соб-
ственного поведения Всякой деятельности, пишет То-
мас, предшествует «стадия рассмотрения, обдумывания,
которую можно назвать определением ситуации. В дей-
ствительности не только конкретные действия зависят
от определения ситуации, но и весь образ жизни, и самое
личность следует из серии таких определений» [11, 18]. В
результате каждая ситуация, в которой оказывается
взрослый самоопределяющийся индивид, представляет-
ся системой факторов, диктующих поведение в соответ-
ствии с прежними ситуациями, пережитыми индивидом
в ходе его жизни. Конечно, имеется в виду не столько
материальная ситуация с ее чувственно воспринимаемы-
ми объектами, сколько ситуация социальных отношений,
элементами которой являются семья, школа, обществен-
ное мнение, установки других личностей, с которыми
Индивиду приходилось иметь дело. Каждый из этих эле-
ментов в актуальной ситуации обладает для действую-
щего индивида значениями, почерпнутыми из прежних,
Давно пережитых ситуаций. Томас так и пишет: «Особен-
ная модель поведения в основном обусловливается типа-
ми ситуаций и особенностями опыта, почерпнутого инди-
Нидом в ходе его жизни» [10, 10].
Томас выразил суть этой своей концепции в знамени-
°м афоризме, который его коллега Р. Мертон назвал
‘Теоремой Томаса»: «Если ситуации определяются как
g альные, они реальны по своим последствиям» [10, 14].
Качестве иллюстрации Томас приводит следующий
^РИМер; параноик, попавший впоследствии в одну из
щ^‘“йоРкских больниц, убил несколько человек, имев-
Гу несчастную привычку бормотать что-то про себя,
Яон Я По улице; он заключал, что они всячески его
Сят> и вел себя так, будто это действительно имело
276 Равдел I
Глава девятая
277
место. «Поскольку он определял эту ситуацию как ре
альную, она на самом деле оказалась реальной по свощ
последствиям» [13, 301].
Томас говорит о необходимости анализа всякого дей-
ствия в его целостном двуедином контексте, т. е. в ситу
ации, как она определяется исследователем в объектив
ных терминах, и в ситуации, как она формулирует
терминах заинтересованной действующей личност
«Мы,— пишет Томас, обращаясь к коллегам,— долям
поставить себя в положение субъекта, пытающегося най-
ти свою дорогу в этом мире, и мы должны помнит»
прежде всего, что среда, которая на него влияет и
которой он адаптируется, это его мир, а не объективны
мир науки; природа и общество, какими их видит он, i не
какими их видит ученый. Индивидуальный субъект реа-
гирует только на данное в его собственном опыте, е
опыт включает в себя не то, что абсолютно объективны
наблюдатель может обнаружить в части мира, доступно
индивиду, но только то, что обнаруживает там сам инди
вид» [12, 18-46].
Сейчас это положение кажется доствточно очевид^
ным. Но Томасу было необходимо противопоставить свов
позицию преобладающей в его время позитивистско-
натуралистической тенденции в социологической тес^Ц
и методологии. Сформулировав это положение, он под*
черкнул один из главных тезисов интерпретативной со-
циологии: необходимость опоры в ходе исследовании I
субъективный опыт действующих индивидов. Его соб-
ственные исследования: уже упоминавшийся «Польс-»и1
крестьянин в Европе и Америке», «Непристроенная Л
вушка» и другие, также сосредоточивавшиеся на изуЧ
НИИ личности в нестандартных, маргинальных ситу а Л
ях, стали первым опытом эмпирического исследований
рамках символического интеракционизма. Их темати*
скал направленность роднит их с исследованиями Чию
ской школы, о которых говорится в другой главе.
3. Дж- Г. Мид — основоположник символического
инте ракцион изма
Подлинным основоположником теоретической сист
мы символического интеракционизма стал Джордж Г®
берт Мид (1663—1931). Долгое время Мида трактовали
исключительно как социального психолога, причем вто-
рого ряда; лишь с конца 50-х — начала 60-х годов он
стал рассматриваться как автор своеобразной философ-
ско-социологической концепции, а вскоре — как классик
социологии и философии. Это объясняется как специфи-
кой его творчества, так и судьбой его произведений. При
жизни Мид был известен как талантливый лектор и
автор множества рассеянных по разным изданиям ста-
тей. Книг он не выпускал и, как свидетельствовали
современники, сам оценивал свое творчество весьма низ-
ко. Говорят даже о патологически низкой его самооценке
[5, 68—73]. Лишь после его смерти бывшие его студенты,
ориентируясь на собственные записи, собрали статьи и
тексты лекций и в течение 30-х годов издали их в виде
книг [6; 7; 6]. Эти книги, выдержавшие впоследствии
массу переизданий, не были целиком написаны или со-
ставлены их автором. Это обстоятельство объясняет их
отрывочность, частую противоречивость и открытость по
отношению к многочисленным, иногда взаимно исключа-
ющим друг друга, интерпретациям. Но они же составили
ему славу.
Центральное понятие социально-психологической и
социологической теории Мида — понятие межиндивиду-
вльного взаимодействия. Именно совокупность процессов
взаимодействий конституирует общество и социального
индивида. Анализ процесса формирования индивидуаль-
ного сознания в ходе взаимодействии Мид начинает с
Понятия жеста. Жест как индивидуальный акт служит
Начальной фазой взаимодействия и выступает в качест-
стимула, на который реагируют другие его участники.
ест предполагает наличие некоторого референта,
’'Меи», соотнесенность с некоторыми элементами опыта
^“Дивида и вызывает в сознании воспринимающего тот
Ми отклик, что и в сознании совершающего жест. Други-
словами, жест является символом. Важнейшим из
ст°в~символов является, по Миду, слово (голосовой
Туи Т связи с этим изык рассматривается как консти-
РУющий фактор сознания.
Ной на жест-символ не является непосредствен-
Знач*^” и Реакция на него опосредуются значением.
еНие, таким образом, выглядит как редуцированное
278
Раздел I
взаимодействие, существующее в поле социального о»
та индивидов. А некоторая относительно целостная со;
купность значений выступает как символическое сод
жание сознания, содержание опыта индивида.
В терминах значений объясняются не только инди|
дуальные аспекты опыта, но и общие понятия — униа
салии. Тождественность восприятия голосового жесг*
«принимающим», и «передающим» предполагает в ка^
стве фундаментального элемента взаимодействия ы
можность того, что Мид называл «принятием роли цр
того». В случае же более сложного взаимодейств!| ~
участием многих индивидов учитывается и обобщаг
мнение группы относительно общего объекта взаим<ч
ствия, т. е. принимается, как говорил Мид, «роль ..<
щенного другого». «Действительная универсальное
безличность мысли и разума,—- писал Мид,— явля
результатом принятия индивидом установок других
дей по отношению к себе и последующей кристалз
ции этих частных установок в единую установку
точку зрения, которая может быть названа устано)
“обобщенного другого”» [7, 90].
Открытие Мидом феномена обобщенного другого 1
социологам и социальным психологам возможност)
ограничиваться анализом исключительно непосредст|
ных взаимодействий (на это, как мы помним, был* о
ентирована социально-психологическая концепция |
ли), а анализировать поведение в сложной социал
среде, а психологам — объяснить процессы образов
общих понятий. Таким образом, Мид обнаружил
спективу построения социально-психологической,
лучше даже сказать социолого-психологической,
цепции, способной объединить подходы, свойстве)
социологии, психологии, семиотике, лингвистике и.
гим наукам социального цикла.
В ней отражались одновременно логика и исв
становления общества и социального индивида. Сг<
принятия роли другого, других, обобщенного другог
все это стадии превращения физиологического oprai
ма в рефлексивного социального индивида. Происхоя*
ние «Я», таким образом, целиком социально. Главная
характеристика — умение становиться объектом 1
самого себя, что отличает его от неодушевленных ”Р
Глава девятая
279
метов и живых организмов. Богатство и своеобразие
а(1Я03кенных в том или ином индивидуальном «Я» рзак-
дий, способов действия, символических содержаний за-
висит от разнообразия и широты систем взаимодейст-
вий, в которых «Я» учествует. Структура завершенного
«Я», считает Мид, отражает единство и структуру соци-
ального процесса.
Констатировав тождественность структуры «Я» и со-
циальных структур, Мид оказался бы вынужденным рас-
сматривать социальное поведение как нетворческое,
стандартизованное. Конечным пунктом такого пути было
бы отождествление социального процесса с социальной
структурой (заметим, что именно по этому пути пошел
Т. Парсонс, включивший впоследствии в свою структур-
но-функциональную концепцию, в частности в теорию
социализации, значительную часть социальной психоло-
гии Мида). Чтобы избежать этого тупика, Мид обращает-
ся к анализу динамики «Я».
Он выделяет в системе, Я две подсистемы: «I» и
«те»1. Если те представляет собой свойственную дан-
ному индивиду совокупность установок других, т.е. ин-
тернализованную структуру групповой деятельности, то
I имеет автономный характер. В этом понятии отражено
своеобразие реакции индивида на социальные стимулы.
I является в социальной системе как бы агентом всеобъ-
емлющего эволюционного процесса, реагируя отклоняю-
щимся от ожиданий способом, оно вносит в структуру
вэаимодействия изменения, которые, суммируясь, из-
меняют содержание самого социального процесса, не
Давая ему кристаллизоваться в жесткий социальный
ПоРядок.
Игра социальных сил происходит, таким образом,
Щ'утри «я» путем диалектического взаимодействия I и
е. их внутреннего диалога, те — это как бы вопрос,
ставит общество перед I, одновременно
ним пути стандартизованного ответа и
• -^“ения. I — ответ. Мид пишет: «Каков будет этот ответ,
знает, и не знает никто другой. Реакция на ситуа-
б4( ВезЛ°Ваы переводится мидовское понятие «I», «ле» мы оставля-
'’вдев ПеРев°да ив-за отсутствия удовлетворительных русских экви-
которую
кривая перед
280
Раздел
цию, какой она является в непосредственном опыте, ।
очевидна, и именно это реакция конституирует I» [7, 5|
Всегда в настоящем, оно есть непосредственность во
приятия и действия, нерефлексивный элемент Я. I о
нивает действие лишь тогда, когда оно в прошлом
оценивает с точки зрения интернализоваиной структз
установок других, т. е. с точки зрения те. Таким ой
зом, через тонкий анализ динамики человеческого I
Мид пытается уловить нерефлексивный, ускользаю^
от сознания самих участников, эмерджентный мои
социального процесса.
В проблеме структуры и динамики Я как бы резки
руется все содержание социально-психологической ко
цепции Мида. Но сколь бы интересной и полезной I
была она сами по себе, трудно, или вообще иевозмотн^
понять ее важнейшие импликации, не рассматривал е<
более широком контексте философских идей Мида, вд
социальная психология изложена в книге «Разум Я
общество», то философские работы Мида собраны в '
гах «Философия акта» и «Философия настоящего».
В первой из них Мид дает абстрактный анализ |
цессов человеческой деятельности в духе филос.-i
прагматизма, рассматривая реальность как серию cl
аций, последовательно преодолеваемых индивида»
процессе решения проблем, а мышление — как ине
мент решения этих проблем. Мид выделяет четыре
следовательные стадии любого действия (акта): имп>
перцепция, манипуляция и консуммация. Импулы
функционально связанное со стимулом, элементом вн
ней среды побуждение к действию; перцепция — мод
формирования в сознании представления об объект
модели будущего действия; манипуляция — процесс
посредственного взаимодействия субъекта и обт
консуммация — процесс «потребления», получения п
зы от объекта и его оценивания.
Наиболее детально Мид останавливается на вт
стадии — перцепции, ибо, по его словам, «перце!
содержит в себе все элементы акта — стимуля
реакцию, репрезентированную установкой, заключит
ное переживание, следующее за реакцией и репрезе
рованное представлениями, возникшими из проп1
опыта» [8, 3]. Содержание перцептуального объекта и
Глава девятая
281
делено
прошлым опытом индивида во всем его своеобра-
неповторимости, и потому такой объект всегда
Является выражением особенных отношений между ним
и индивидом» [8, 7]. Объект различен для каждого инди-
рйда, ибо «принадлежит к его перспективе и его возмож-
ностям реагирования» [8, 6].
Перспектива для Мида — это не категория оптиче-
ского восприятия, и не ожидаемый в будущем результат
деятельности. Под перспективой он понимает (в том, что
касается социологического смысла этого понятия) специ-
фическое отношение каждого индивида к его социальной
среде. Понятия акта, перцепции, перспективы, а также
еще-целый ряд понятий и концепций философии Мида
представляют собой фактически философский анализ
проблем, понятий и концепций символического интерак-
циомизма в целом, где находят свое выражение и разре-
шение на более высоком уровне абстракции проблемы,
которые занимают самого Мида в его социальной психо-
логии, Кули в его теории становления «Я», Томаса в его
размышлениях о ценностях, установках, определении
ситуации [11, 77-81].
Не менее важные для философского обоснования сим-
волического интеракционизма соображения содержатся
в «Философии настоящего», где Мид разрабатывает свое-
образную философию социальности, пытаясь продемон-
стрировать процесс конституирования социального пу-
тем анализа временных аспектов взаимодействий и по-
лзать нерефлексивную (или дорефлексивную) природу
такого конституирования. Это фактически параллель-
социально-психологический философский анализ
ДйНамики человеческого «Я». В этой своей работе Мид
приходит к выводам, весьма близким к представлениям
феноменологической социологии о природе социальности
Межчеловеческих взаимодействий [1].
ИИТЕРАТурд
Йонад л. г Понимающая социология. М., 1978.
3 pD°l£!/ Ch. Human nature and the social order. N. Y-, 1964.
• ooley eft Sociological theory and social research. N- Y., 1969.
К 8* Ch- Primary group and human nature. In: Mams J. and
le?2 ° Symbolic interaction: a reader in social psychology Boston,
2Й2
Раздел I
5. Helle H. J. Verstehende Soziologie und theory der Symbolise
Interaction. Stuttgert, 1977.
6. Mead С. H. The philosophy of present. Chicago, 1932.
7. Mead С- H- Self and society. Chicago, 1936.
8. Mead G. H. The philosophy of act Chicago, 1938.
9 NatansonM The social dynamics of G.H. Mead. Washington, ’,
10. Social behavior and personality, Thomas contribution in «j
theory E. Volkart (ed.). N V., 1951.
11 Thomas W. The unajusted girl Boston, 1923.
1Z. Thomas W., Zntrniecki F The Polish peasant in Europe
America. N. Y.„ 1972.
13. William Thomas on social organization and social personality
Janowitz (ed). Chicago. 1966.
Глава десятая. ВОЗНИКНОВЕНИЕ И РАЗВИТИЕ
ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКОЙ СОЦИОЛОГИИ.
А. ШЮЦ И ЭТНОМЕТОДОЛОГИЯ
1. Идеи и понятия феноменологической
социологии А. Шюца
Альфред Шюц (1899-1959) свою первую и глатнув
книгу «Смысловое строение социального мира. Введя
в понимающую социологию» издал в Вене в 1932 г.1 С
представляла собой попытку создания на основе фена
нологической философии Э. Гуссерля и понимающей I
циологии Макса Вебера нового теоретико-методологи
ского фундамента социальных наук. Шюц отправлял
от гуссерлевской идеи «жизненного мира» как сф»
дорефлексивногс, непосредствешю-переживаемого оп
та, и от веберовского понимания социального дейечв
как действия, имеющего для самого действующего ин.
вида субъективно подразумеваемый смысл. Эта «>01
социология оказалась, по сути дела, систематичес!
описанием, с точки зрения действующего индий!
1 Natanscm М. The social dynamics of G. H. Mead. Washington,
Schutz A. Dec sinnhafte Aufbau der sozialen Welt. Einleitung i*1
verstehende Soziologie. Wien, 1932. (Перевод на английский в*
Schutz A. The Phenomenology of the social world L-, 1972.) Д.’
важные работы Шюца The problem of social peality. Collected W
Vol. 1. Hague, 1962; Das Problem der Relevans. Frankfurt am
1971; Theorie der Lebensformen. Frankfurt am Main, 1981
Глава десятая
2НЗ
структур социального мира, каким он является в ходе и
^средством самой этой деятельности, или, другими сло-
вами, она оказалась систематическим описанием позна-
яИя социального мира в процессе деятельности. Подходя
с этой последней точки зрения, социологию Шюца по
справедливости можно назвать социологией познания.
Шюц проводил свою позицию весьма последовательно,
прослеживая процесс социального познания от субъек-
тивно подразумеваемого смысла изолированного дейст-
вия до претендующих на объективность понятий соци-
альных наук. Тем самым он пытался связать науку со
здравым смыслом, с миром повседневного знания и опы-
та (некоторые из вариантов феноменологической социо-
логии, основывающиеся на идеях Шюца, не случайно
косят имя «социологии повседневности»). Выявление та-
кой связи крайне важно, но в то же время и опасно, ибо
оно лишает науку свойственной ей ауры объективности
и исключительности и показывает, что обыденное и на-
учное познание социального мира в принципе неразде-
лимы. Научное познание тем самым релятивизируется. В
обнаружении, систематическом анализе и ивложении
этого достаточно двусмысленного факта состоит главная
заслуга Шюца в области теоретической социологии.
Из многочисленных философских и социологических
Концепций Шюца остановимся на трех, оказавших наи-
большее влияние на позднейшее развитие социальных
Наук. Первая — это концепция природы объективности
социального мира, вторая — концепция рациональности
социального взаимодействия, третья — концепция по-
вседневной реальности как реальности.
Размышления о природе объективности социального
‘’ира Шюц начинает с констатации кардинального факта
несовместимости позиций, точек зрения «Я» и другого,
а^кдая индивидуальная позиция определяется тем, что
Юц именует биографической ситуацией индивида. Вио-
₽афичесКая ситуация определяется обстоятельствами
имения, взросления, воспитания, разнообразными pe-
rt^«ными и идеологическими воздействиями и т. д.
пг>р КажД°го индивида она уникальна, и именно она
вРащает «мир вообще», как общую для всех живущих
НогЛЬ11ость' в «мой собственный мир» каждого конкрет-
Человека. Кроме того, биографическая ситуация
284
Раздел
создает для каждого особенную перспективу видена
где индивид оказывается как бы центром мира, «отсчя
тывающим» и организующим каждую интерпретацт^
каждый акт понимания, исходя из и относительно это»
центра.
Вместе с тем все биографические ситуации имеы
между собой нечто общее: ведь они представляют сог.
продукт истории не только индивидуального ознакомь
ния с миром, но и усвоенной в ходе образования
воспитания «всеобщей истории» предметно-смыслово!
освоения мира. Поэтому, как говорит Шюц, каждый и»,
моментов моего опыта, «осажденного» в биографичеста
ситуации, с самого начала типичен, т. е. заключается
горизонте возможных подобных этому моментов оп<т
А уже разделение индивидуального и общего, отб ф
типизирующих признаков, вообще видение чего-то в ни.
честве общего, а чаго-то в качестве особенного — г
задача моей собственной активности. Источником это<
активности, согласно Шюцу, является мой практически
интерес и «релевантность» явления, с точки зрения мока
практических целей, которые, в свою очередь, определи
ются перспективой моих отношений с миром, моей ув
кальной биографической ситуацией.
Таким образом, индивид видит мир частью обобщехШ
(по терминологии Шюца, в типических его характера»
тиках), частью — в его индивидуальных свойствах. Но •
каждом случае видение в целом уникально и неповторЯ
мо и (это главное) не гарантирует надежное азаим :»в
гласованное протекание сложных человеческих взаии
действий.
Тем не менее сложнейшие взаимодействия имеют
сто и протекают успешно. Повседневное мышление, iiW I
шет Шюц, преодолевает различия индивидуальных п
епектив с помощью двух главных идеализаций.
1. Идеализация взаимозаменяемости точек зрения: "41
считаю само собой разумеющимся и предполагаю,
другой считает также, что, если я поменяюсь с
местами и его “здесь” станет моим, я буду находиться
том же самом расстоянии от объектов и видеть их в т0
же самой типичности, что и он в настоящий моме '•Д
более того, в пределах моей досягаемости будут не*4'»
диться те же самые вещи, что у него сейчас».
Глава десятая
285
2. Идеализация совпадения систем релевантности: «До
тех пор, пока не доказано обратное, я считаю само собой
разумеющимся — и полагаю, что другой считает так
jjte,— что различия перспектив, порождаемые нашими
уникальными биографическими ситуациями, несущест-
венны с точки зрения наличных целей любого из нас и
что он и я (т. е. «мы») полагаем, что отбираем и интерпре-
тируем потенциально и актуально общие объекты и их
характеристики тем же самым или, по крайней мере,
“эмпирически тем же самым”, т. е. тем же самым с точки
зрения наших практических целей способом» [3, 131; 16,
11-12].
Согласно Шюцу, эти две идеализации являются ору-
дием типизации -объектов с целью преодоления и «сня-
тия» черт своеобразия личного опыта. Ее постоянное
применение порождает такое представление об объек-
тах, которое лишено «перспективной» природы, свойст-
венно каждому, т. е. никому в честности. Это анонимное,
ничье знание. Оно же воспринимается участниками вза-
имодействия как объективное, т. е. независимое от меня
и моего партнера, от того, как мы по-особениому видим
мир, от нашей биографической ситуации и наших прак-
тических целей.
Другими словами, в результате применения этих иде-
ализаций возникает ощущение объективности восприни-
маемого и концептируемого, общего мне и моим партне-
рам мира. Это и есть мир повседневной жизни в его
самых общих характеристиках, как он воспринимается с
согласия подавляющим большинством социальных инди-
®йдов. Это наш привычный «социокультурный мир». По
своему генезису наши представления о нем имеют соци-
ально (т. е. посредством межчеловеческих взаимодейст-
вий) детерминированный характер. Но в сознании самих
^иДивидов он выступает как объективный, независимо
них самих существующий мир. Поэтому можно ска-
Ть> что объективность социального мира есть рефлек-
№ый, социально организованный феномен.
'-оциальным взаимодействием, следовательно, будет
Н1'ься то взаимодействие, которое основывается на
П1!Х1*'СТавленйях, имеющих определенный уровень ти-
0Сти- Типизируются мотивы участников, типизиру-
’ согласно мотивам, личности участников, само вза-
286
Раздел I
имодействие воспринимается его участниками как типи
ческое. В повседневной жизни в большинстве случаев м»,
имеем дело не с людьми, а с типами.
«Я предполагаю,— пишет Шюц,— что мое действ!
(скажем, я опускаю в почтовый ящик правильно адресу
ванное и снабженное маркой письмо) побудит некое
анонимного партнера (почтового служащего) соверши
типичное действие (выемку почты) на основе типическ,
го мотива (выполнение должностных обязанностей)...
также предполагаю, что мое представление о типе дем
тельности другого в основе своей совпадает с его типолц
гическим предстаалением о самом себе, причем в посла
нее включено и типическое представление о моем (ег»
анонимного партнера) типичном поведении, основана
на типичных мотивах... В моем собственном типичеси
представлении обо мне самом, как о клиенте почтовс
ведомства, я строю свои действия так, как этого ожида
типичный почтовый служащий от типичного клиент
[16, 25-26].
Чем выше степень анонимности и типичности взаим
действий, чем более они стандартизованы и институт
нализированы, тем более согласованно, успешно, «глв
ко» протекает повседневная жизнь в целом.
Такой образ социального взаимодействия и социаЗ
ной жизни в целом может казаться чересчур рационал
ным. Но, как показывает Шюц, нормальность, правил
ность, разумность, предсказуемость поведения в повА
дневной жизни имеет мало общего с рациональности
Классическая характеристика рационального поведен!
дана Максом Вебером, на нее и ссылается Шюц: «Pi Щ
нальное действие предполагает, что деятель ясно пр*
ставляет цели, средства и вторичные последствия е
включая сюда рациональные представления о среди»!
для достижения цели, о соотношении избранной цел?
другими возможными результатами применения т
средств, наконец, об относительной важности различЯ
возможных целей» [16, 28).
Для того чтобы действие отвечало критериям В
циональности, действующий должен проанализировав
а) ситуацию начала деятельности, в том числе в ‘
специфическом биографическом преломлении; б) cod
яние дел, которое предполагается в качестве цели, в &
Глава десятая
287
чцсле место предполагаемой цели в иерархии своих
яЛанов, совместимость ее с другими целями, их возмож-
йОе воздействие друг на друга; в) средства, возможно-
сти их использования, их совместимость с целями, их
совместимость со средствами, привлекаемыми для реа-
лизации других планов и т. д. Ясно, что действие вызо-
вет реакцию других людей- Тогда не только эти другие
должны будут выполнить все предписания рациональ-
ности (а, б, в), но и сам действующий должен учесть в
своих расчетах все их расчеты, чтобы суметь реализо-
вать свои цели.
Таковы явно невыполнимые — и явно невыполняе-
мые в каждом конкретном случае — условия рациональ-
ного поведения. Тем не менее повседневная жизнь почти
полностью состоит из действий, которые понятны, ра-
зумны, предсказуемы и в этом смысле рациональны. А
это значит, что повседневная рациональность отличает-
ся от идеальной, логической рациональности, как она
описывалась М. Вебером и многими другими. Она осно-
вывается не на «исчислении» средств-целей, а на апри-
орно данных типических структурах, которые не анали-
зируются и не рассчитываются, а приняты на веру. Они
представляют собой нормальную объективную среду по-
вседневной деятельности. Эта нормальность есть повсе-
дневный эрзац научной рациональности, хотя и слывет
последней.
Повседневная реальность вообще, согласно Шюцу,
является реальностью особого рода. Как это понимать?
Выдвигая концепцию множественности реальности, Шюц
опирается на идею американского философа и психо-
дога У. Джемса о существовании многообразных миров
опыта, единственным критерием реальности которых
Сдужит психологическая убежденность, вера в их ре-
альн°е существование. Джемс говорил о мире физиче-
объектов, мире научной теории, мире религиозной
®еры и т д
с ^1°ц говорит об этих же явлениях, называя джемсов-
к 1е <<МИРЬ1 опыта» «конечными областями значений»,
ч °РЬ1* -люди могут приписывать свойство реальности.
Дт 1 Называем конечной областью значений,— пишет
ес Ч’ некоторую совокупность данных нашего опыта,
все они демонстрируют определенный когнитивный
288
Раздел I
стиль и являются — по отношению к этому стилю
себе непротиворечивыми и совместимыми друг с дру
[16, 230]. Эти конечные области значений: мир науч
теоретизирования и т.д.
К понятию когнитивного стиля, конституирую!
тот или иной «мир», относятся следующие характ
стики:
1. Особая форма активности сознания (напряже
бодрствование, психотическая возбужденность, ent,
ствие созерцания, пассивность во сне и т.д.).
2. Специфическое «эпохе»*.
3. Преобладающая форма деятельности (физиче
работа, деятельность мышления, эмоциональная ак
ность, работа воображения).
4. Специфическая форма личностной вовлеченн
(как участвует в данной сфере человек — как целое
личность или фрагментарно).
5. Особенная форма социальности (специфика ь
живания другого или других, специфика протек,
взаимодействий).
6. Своеобразие переживания времени.
Следуя этим пунктам, Шюц выделяет differentia
cifica каждой из сфер реальности, т. е. конечных о
стей значений. Конечны эти области в том смысле,
между ними нет прямого перехода, прямой коммун
ции, переход из одной в другую предполагает ска
перерыв постепенности и своеобразное шоковое пеу<
вание.
Возьмем повседневность, как особую сферу реал
сти. Для нее характерно:
1. Бодрствующее напряженное внимание к жизнг
форма актизности сознания.
2. В качестве специфического epoche — воздеря
от всякого сомнения в существовании мира и его
тов и от сомнения в том, что мир мог бы оказаться м|
чем он является активно действующему индивида
самая социально организованная объективность, о S
рой шла речь выше).
2 «Эпохе» (от греческого epoche — воздержание, отказ) — 1
феноменологической социологии, обозначающий особого рода
новку сознания, например, на воздержание от суждений о суш1
Глава, десятая
3. В качестве преобладающей формы деятельности —
выдвижение проектов и их реализация, вносящая изме-
нения в окружающий мир. Шюц квалифицирует ее как
трудовую деятельность и говорит, что она играет важ-
нейшую роль в конституировании повседневности.
4. Трудящееся «Я» выступает как целостная, нефраг-
ментированная личность в единстве всех ее способно-
стей.
5. Как особенная форма социальности выступает ти-
пизированный мир социального действия и взаимодей-
ствия.
6. Как своеобразная временная перспектива — соци-
ально организованное и объективированное стандартное
время, или трудовое время, или время трудовых ритмов.
Можно подвести итог, дав общее определение по-
вседневности, как она понимается Шюцем. Повседнев-
ность — это сфера человеческого опыта, характеризую-
щаяся особой формой восприятия и переживания мира,
возникающей на основе трудовой деятельности. Для нее
характерно напряженно-бодрствующее состояние созна-
ния, целостность личностного участия в мире, представ-
ляющем собой совокупность не вызывающих сомнения в
объективности своего существования форм объектов,
явлений, личностей и социальных взаимодействий.
Для того чтобы лучше понять специфику повседнев-
ности, взглянем через эти же «очки» на любую другую из
конечных областей значений, например, на мир фанта-
зии. Сюда может быть отнесено многое: и простое «фан-
тазирование», и измышленная реальность литературно-
го произведения, и мир волшебной сказки, мифа и т. д.
Вое они по всем параметрам отличаются от мира
Повседневности. В них превалирует не труд, мотивируе-
Ый окружающим миром и воздействующий на его объ-
ты, а совсем иная форма деятельности. Напряженно-
т ^Рствующая установка сознания заменена созерца-
ьной, воображающей. Здесь другое epoche, близкое
с 10менологическому: практикуется воздержание от
Дения о существовании объектов этого мира. Он вос-
с Имеется «в условном наклонении», как если бы он
У1Чествовал.
^^овеческое Я не реализуется в этом мире полно-
практически-деятельная его сторона остается не
4 330ч
290
Раздел I
участвующей. Качество социальности этого мира снизи
ется: в предельном случае коммуникация и гтанимад
продуктов фантазии вообще невозможно. Наконец, зд.
совсем иная временная перспектива: фантастика не j
вет в трудовом времени, хотя и может быть локализц
на в личностном и социоисторическом времени.
Мы не будем вдаваться в детали; важно, что буква
но все характеристики мира фантазии обнаружив»
дефицит каких-то качеств, свойственных миру по»
дневности: внимания к жизни, деятельности, личност,
сти, социальности. Отсюда можно сделать вывод, что ।
фантазии представляет собой какую-то трансформы
мира повседневности, а не независимую по отношени,
ней и равноправную с ней реальность. То же с=
можно сказать и в отношении других «конечных сфе
мира душевной болезни, мира игры, мира научной т
рии. Анализ показывает, что, являясь одной из зф
реальности, одной из конечных областей, повседневно!
первична по отношению к другим сферам. Шюц говор
поэтому о реальности повседневной жизни как о верха
ной реальности, по отношению к которой прочие являл
ся квазиреальностями.
В заключение рассмотрим, как понимает Шюц та».:
важную для нас сферу, как научное теоретизировании
ее взаимоотношениях с повседневной жизнью.
Здесь исследователь также сталкивается с рядом «Д*
фицитов». Прежде всего, конечно, дефицит деяте.л*
сти. Теоретик именно в своей роли теоретика не йены,
вает воздействий внешнего мира и сам на него не возд
ствует. Его установка чисто созерцательная. Коне
правильно говорит, что нет ничего более практичж
чем хорошая теория. Но вопрос применения теории
это вопрос, относящийся к компетенции либо саИ
теоретика, либо других людей уже в другой сфере
сфере повседневных целей, задач, проектов.
Кроме того, дефицит личности. Физическая и о*
альная личность теоретика практически выключи
когда он занимается теоретизированием. Он в это в!’*
и веаде, и нигде, его личная перспектива отсутств
Его конкретное физическое местоположение, физ*-
ская конституция, пол, возраст, социальное положив
воспитание, характер, религия, идеология, нацИоВ*"
Глава весящая
2S1
вость —* все это не имеет отношения к решаемой научной
дроблеме-
При этом складывается своеобразная временная фор-
ма Как для теоретика не существует «здесь», так не
существует и «сейчас». Если проблема должна быть
решена «сейчас» (ибо за это, скажем, будет присуждено
профессорское звание), то тем самым она изымается из
контекста теоретизирования и помещается в контекст
повседневности, а ученый оказывается выступающим в
роли повседневного деятеля. В теоретическом же кон-
тексте проблема стоит вне времени (и пространства) —
сама она и ее решение действительны для любого време-
ни (и места). Именно эта его вневремениость придает
научному теоретизированию свойство обратимости, в
отличие от необратимости продуктов деятельности в
повседневной жизни.
Однако в отличие, например, от области фантазии
сфера научного теоретизирования определенным обра-
.зом социально структурирована. Проблема, над которой
работает теоретик, определяет систему его релевантно-
стей, диктует, какие разделы знания являются более,
какие менее важными. Здесь существуют типические
проблемы и типические решения. Существует социаль-
ное распределение знания — имеются эксперты в опре-
деленных областях. Научная терминология (понятия-
типы) выполняет функции посредника между уникаль-
ными видениями мира, но именно теоретического мира
Имеется, следовательно, определенное сходство в
стРуктурной организации мира повседневности и мира
Научного теоретизирования. Но за этим сходством —
Фундаментальное различие, состоящее в том, что, говоря
Иовами Шюца, «теоретизирующее “Я” одиноко, у него
т социального окружения, оно стоит вне социальных
азей» [16, 253]. Отсюда следует важнейшей проблема:
к Одинокое теоретизирующее “Я” находит доступ к
сти тРУД°вой деятельности <т. е. к миру повседневно-
в ‘ •#- И.) и делает его объектом теоретического созер-
[16, 253].
°тв ^'Жно сказать, что сам Шюц удовлетворительного
сф^Та Иа этот вопрос не дал, он сам не нашел решения
ofyj Ротированного им парадокса. Его предложения в
Ти теории социальных наук не выходят далеко за
292
Раздел
рамки традиционного натуралистического подхода. И
ключение представляют два соображения. Первое: nj
ложение рассматривать научные понятия как «типы)
рого порядка», т. е. как типы повседневных типов. I
рое: включение в число требований к научной теории
называемого постулата субъективной интерпретав
состоящего в том, что «все научные объяснения социо
ного мира... должны соотноситься с субъективными а
чениями действий человеческих индивидов, из кото]
и складывается социальная реальность» [17, 245]. !
требование напоминает идею субъективной адекват
сти, характерную для методологии У- Томаса. Важ
само по себе, оно тем не менее не стало методологи
ским нововведением.
Развитие феноменологической социологии по
П1юца ознаменовалось огромным количеством работ
учеников и последователей (о них еще пойдет речь нш
носящих в основном либо популяризаторский, либо s
гонский характер. Важным достижением, однако, ст
разработка концепции так называемой этнометодоло:
2. Этнометодология Г. Гарфинкеля
Термин «этнометодология» был сконструирован ос
вателем этого направления в рамках феноменологи
ской социологии — американским социологом Гароль
Гарфинкелем (род. 1917), по аналогии с широко приме
емым в культурной антропологии термином «этнонау
Этнонаука — это примитивная наука (магия, шамане»в
зачатки собственно научных представлений), свойств*
пая изучаемым антропологами примитивным общесИ
Соответственно предметом этнометодологии являя
этнометоды, т. е. свойственные той или иной культ
(этнометодологи занимаются только современными
сокоразвитыми культурами) методы организации П)
тической повседневной деятельности.
Этнометодологи отправились дальше от того пунк
где остановился А. Шюц. Шюц констатировал наЛИ5
обыденных типов и определил их как субстанцию
мальности, т. е. своеобразной обыденной рационально*.
Этнометодологи занялись эмпирическим исследован»*
и теоретическим анализом практического функциошв
Глава десятая
293
ваНИя обыденных типов. Гарфинкель назвал эти типы
«фоновыми ожиданиями». Считалось, в соответствии с
положениями Шюца, что этИ'ТИпы представляют собой
не осознаваемые и не подвергаемые рефлексии самими
деятелями (т.е. фоновые, в гарфинкелевском смысле)
ожидания относительно того, как должно идти нормаль-
ное, т.е. естественное, непроблематичное взаимодейст-
вие того или иного рода. Практически это стало исследо-
ванием не осознаваемых самими представителями куль-
туры стабильных культурных моделей взаимодействий.
В ходе эмпирического изучения фоновых ожиданий
сложился особый тип социально-психологического экс-
периментирования, получивший даже полуофициальное
наименование «гарфинкелинг». Гарфинкелинг заключа-
ется в сознательном нарушении экспериментатором нор-
мального ходе повседневных взаимодействий, причем в
реакции объекта на это нарушение выявляются фоновые
ожидания, т. е. представления о том, каким должно быть
это взаимодействие в норме [7; 1, 144-150].
Анализ Гарфинкелем результатов таких эксперимен-
тов продемонстрировал (если подытожить его сообра-
жения):
1) наличие фоновых ожиданий, представляющих со-
бой «видимые, но не замечаемые», постоянно реализую-
щиеся в ходе взаимодействия, но неосознаваемые как
самими участниками, так и другими членами общества,
представления о структурах взаимодействия, в которых
они участвуют;
2) существование этих представлений в форме мо-
ральных правил, санкционированных группой;
3) обусловленность этих представлений целями взаи-
модействия (их глубина каждый раз «достаточна для
Рактических целей», говоря словами Шюца);
4) Функции фоновых ожиданий, или типических обра-
°в взаимодействий, состоящие в стандартизации и ка-
лоризации повседневных взаимодействий, в ориента-
Чл И КооРДинации взаимодействия индивида с другими
ИоС11!1Ми гРУппы, в обнаружении отклонений от нормаль-
ocv° Хода событий, в коррекции хода взаимодействия и
Сан ествлении успешного, т.е. нормального, морально
^Ционирозанного поведения.
Роме того, обнаружилась связь фоновых ожиданий
294
Раздел I
(повседневных типдв) с «моральными эффектами». Дел
в том, что некоторые из экспериментов были ориентире
ваны на то, чтобы, разрушив фоновые ожидания, д<
лать среду взаимодействия бессмысленной, лишить ол
екты и явления привычных им повседневных фунгцЛ
«Поведение, ориентированное на такую бессмыслен»
среду,— пишет Гарфинкель,— обнаруживало свойсч
смущения, неуверенности, внутреннего конфликта, чм
хосоциальной изоляции, острой и непонятной тревоп
сопровождаемые различными симптомами острой де^я
сонализации» [7, 55]. Эти признаки свидетельствуют, I
мысли Гарфинкеля, о первостепенной важности ф^а
вых ожиданий, представляющих собой фундаменте
ные латентные структуры социальной жизни.
Если попытаться упростить, «оповседневить» выр|
женные в чрезвычайно усложненной форме выводы Iw
финкеля, то можно было бы сказать, что люди в нема
дневности строят свои взаимодействия на основе •юн
лей, о существовании которых не догадываются, efl
которым неосознанно приспосабливают свое поведени
эти модели первичны в том смысле, что диктуют це.1и1
мотивы взаимодействий, воспринимаемые самими учаи
никами как морально должное; если такую модель SKcrf
риментально разрушить (в этом суть «гарфинкелингм
то люди впадают в смятение, теряя почву под norawfl
не понимая, что случилось.
Поскольку этнометодология претендует на унивев
сальность выводов, то этот ход рассуждения пример
и к социальной науке. Социологи рассматриваются fl
повседневные деятели. Процедуры исследования ли*Я
ны субстанционального обоснования, зиждутся на “R
нимаемых на веру, но неосознаваемых предпось^^Д
выступающих как практическая этика социологи чео^
деятельности- Соответственно, эти неосознаваемые
посылки диктуют социологам их мотивы и цели. Сооч^Д
ственно, социологическая деятельность состоит на
деле не в «открытии нового», не в «углублении псвИ
ния», а в воспроизведении вновь и вновь одной и той
неосознаваемой фундаментальной предпосылки ее
ственного существования. С поистине героическим
симизмом Гарфинкель относит это и к деятельВО*,
этнометодологов.
Глава десятая
295
Этнометодология радикализировала свойственный фе-
Й0менологической социологии подход и, можно сказать,
сВела ее самое, а также и социологию вообще, к абсурду.
Изящество этнометодологических экспериментов и ана-
литическая тонкость здесь не ведут к каким-либо по-
зитивным выводам. В результате после сравнительно
короткого этнометодологического бума этнометодология
выродилась в сектантское движение, содержание споров
внутри которого понимают лишь сами их участники.
Вывод можно сделать такой: социолог, если он хочет
быть понятым и принятым, должен быть немного (или
много) догматиком. Отсутствие такого догматизма — беда
этнометодологии в особенности, но и феноменологиче-
ского интеракционизма и феноменологической социоло-
гии вообще. По этой причине они не стали и не могли
стать (даже при том, что некоторые их представители
достигли академической респектабельности) составной
частью социологического истеблишмента. Социология,
как и любая устойчивая форма человеческой деятельно-
сти, не прощает тем, кто в ней работает, радикализма в
исследовании ее собственных предпосылок. К сожале-
нию, этот вывод, хотя и подтверждается реальностями
жизни, звучит слишком этнометодологически.
3. Интерпретативная социология после Мида
и Шюца
Дж. Г. Мид и А. Шюц считаются ныне классиками со-
°тветственно символического интеракционизма и фено-
менологической социологии. Последующее развитие этих
Управлений не принесло (за исключением, разве что,
Э1,нометодологии) существенно новых теоретических ре-
зультатов. Проследим кратко, как развивалось каждое
3 них по отдельности.
наследие Мида в символическом интеракционизме
^Урглось большому количеству разнообразных, иног-
б Взаимоисключающих интерпретаций. Одной из них
Дй ИнтеРпретация социолога из университета штата
рь,^Ва в США Мэифорде Куна и его сторонников, кото-
ит ^инято было относить к так называемой Айовской
е символического интеракционизма [ 14). Ее можно
296
Раздел
назвать натуралистической интерпретацией, так как
ее основе лежал тезис о единстве научного метода, пр
меняемого единообразно как в естественных, так и
общественных науках. Отсюда следовало в качестве гла
ного методологического принципа применение только т
понятий, которые можно операционализировать, П]
менение методов, удовлетворяющих «обычным научь
критериям» и «стандартизованного объективно детер]
нированного процесса измерения... значимых перем>
ных» [11, 225].
При этом пересматривалась не только ставшая у,
традицией (начиная с Кули с его «воображением вообр
жаеМого») специфическая методологическая концег .1
символического интеракционизма, но и его теорети
ский смысл. Кун отказался от мидовского понятия I
придающего динамику человеческому «Я». Для него
ществует только «те», как совокупность интернали
ванных установок группы. Эти установки — группа |
нормы — служат основой четко фиксированной стаби
ной групповой структуры — структуры ролей, полисы
детерминирующей индивидуальное поведение. Нет н;
ды особо доказывать, что в такой интерпретации тер)
ся сам идейный смысл символического интеракциони)
делающего упор на гибкий творческий характер
ального поведения и на активное воздействие са
участников социальных взаимодействий на формир
щиеся в этих взаимодействиях структуры.
Альтернативная и имевшая гораздо больший ус
версия символического интеракционизма реализовал
в деятельности чикагского профессора Герберта Бла
ра. Бламер был учеником Мида и начал преподава* в
скую и исследовательскую работу в начале 30-х гол ,а
течение почти сорока лет с его именем и его работ Ч
ассоциировалось само название этого направления.
В одной из статей Бламер дал обобщенное опи«Я
социального мира, как он видится с точки зрения сий
лического интеракционизма:
«Человеческие существа живут в мире значимых о
ектов, а не в среде, состоящей из стимулов и самой
ституирующихся сущностей. Этот мир имеет социаЛЬ
происхождение, ибо значения возникают в процессе
циального взаимодействия. Так, различные группы 1
Глава десятая
297
абатывают различные миры, и эти миры меняются,
если объекты, их составляющие, меняют свои значения.
Поскольку люди расположены действовать, исходя из
значений, которые имеют для них объекты, мир объек-
тов группы представляет собой истинный смысл органи-
зации деятельности. Для того чтобы идентифицировать
и понять жизнь группы, необходимо идентифицировать
йир ее объектов; идентификация должна осуществлять-
ся в терминах значений, которые имеют объекты в
глазах членов группы. Наконец, люди не прикованы к
своим объектам, они вольны прекратить свою деятель-
ность по отношению к ним и выработать в отношении к
ним новую линию поведения. Это обстоятельство вносит
в групповую жизнь новый источник трансформации»
[6, 535].
Это как бы подытоживание того, что сказано Кули,
Томасом, Мидом (в его социальной психологии) о при-
роде социальной жизни. Такое видение социальной ре-
альности ведет Бламера к особенной методологии. В
противоположность, например, Куну он отказывается от
операционных понятий в пользу не столь четко опреде-
ляемых, но зато более содержательных понятий, соот-
ветствующих задачам социологии как науки о челове-
ческих феноменах. Он противопоставляет первые вто-
рым как «дефинитивные» понятия понятиям, «ориенти-
рованным на понимание». Он разъясняет, почему именно
вторые так важны для социологии: «Вследствие того,
что выражение каждый раз оказывается другим, мы
Должны каждый раз полагаться на некие общие указа-
вИя. а не на объективно фиксируемые свойства или
способы выражения. Если подойти к делу с несколько
иной стороны, можно сказать: поскольку то, о чем мы
включаем, не выражает себя постоянно одним и тем же
особом, мы не можем полагаться в нашем выводе на
"Ьективную фиксацию выражаемого» [5, В]. Отсюда он
пал вывод о необходимости выработки специфических
ь ЧгКих» исследовательских методов, которые были бы
Достоянии обеспечить социологу доступ к подвижной и
енчивой «материи» субъективных смыслов социаль-
Действий.
г,й^1есколько особняком стоит в современной социоло-
• Хотя и относится обычно к символическому интерак-
298 Раздел I
ционизму, работа Ирвинга Гофмана. Его многочисленные
труды, отмеченные явным литературным талантом, по J
священы анализу самых обыденных повседневных взаи
модействий с целью раскрытия неосознаваемых cbmhjJ
участниками моделей и стратегий их организации [В; М
12; 15]. Хотя он далеко не всегда эксплицирует сво*.
методологию, так что возникает искушение (это подтг^р,
ждают множество рецензий на его книги) приписать нс»
находки его исключительному таланту тонкого наблюла»
теля социальной жизни, эта методология у него все-TajJ
есть. В последней своей крупной работе Гофман ясна
показал, что в основе его описаний лежит ученцД
У. Джемса о «мирах опыта», развитое А. Шюцем в те -
рии «конечных областей значений» и по-своему перер»«
ботанное Г. Гарфинкелем в концепции «фоновых ожи»а^
ний» [9, 3~9]. Этим фактом лучше всего доказывается
глубинное идейное родство символического интеракциаЯ
низма и феноменологической социологии.
Что же касается феноменологической социологии ка«
таковой, то ее развитие после Шюца также не отмечена
особенной динамикой. Большинство работ его последовав
телей носило популяризаторский, комментаторский ил*
просто эпигонский характер. В определенном смысле это
было необходимо, потому что на фоне традиционно поЗИг
тизистски ориентированной американской социологи*
ческой литературы восприятие спекулятивной, предам
лагающей навыки философской рефлексии концепций
Шюца было крайне затруднено. Одной из работ, помог*'
ших преодолеть этот барьер, стала подготовленная УЭДИ
ником Шюца Томасом Лукманом и вышедшая под име«^И
ми его и учителя книга «Структуры жизненного мир**
[18], где последовательно и систематично (а иногда
просто в упрощенном виде) излагается теоретико-MelW
дологическая концепция Шюца как целое, т. е. в том
виде, который так и не был придан ей самим ее автор*^
Не менее важную роль для пропаганды свойственна^
феноменологической социологии видения мира сыграл*
книга Питера Бергера и упомянутого уже Лукмана «С'
циальная конструкция реальностей» [4]. Исходя из ко>*д
цепций Шюца, но также привлекая идеи Мида, Кар1*
Маркса и других, авторы показывают, как мир, в кот
ром живут и трудятся социальные индивиды и котор*1*
Глава десятая
299
о15й воспринимают как изначально и объективно данное,
активно (хотя и неосознаваемо для них самих) констру-
ируется самими людьми в ходе их социальной деятель-
ности. Это диалектическая концепция: познавая мир,
•ноди созидают его и, созидая, познают. Саму эту книгу
дричислить к области социологии можно лишь с некото-
рыми оговорками: это, скорее, спекулятивное социально-
философское произведение.
Впрочем, сам Лукман неоднократно и во многих ме-
стах заявлял о незаконности, с его точки зрения, самого
термина «феноменологическая социология», ибо феноме-
нология не может быть и не является социологией. «Фе-
номенология,— писал он,— двояким образом связана с
социологией. С одной стороны, она дает систематическое
описание теоретической активности и тем самым общую
философию логики и науки. С другой стороны, она есть
философия, вновь открывшая человеческий опыт как
основу теории общества. Говоря точнее, феноменология
конституирует инаариантные структуры повседневной
жизни, и это я называю протосоциологией. ...Вот почему
слова “феноменологическая социология” я воспринимаю
как понятийное противоречие. Лротосоциология — это
не социология, еще не и уже не социология» [13. 205].
Это вполне обоснованная точка зрения. Во всяком
случае, современное развитие показывает, что феноме-
нологии не удается органично влиться в социологиче-
скую традицию. Нынче она развивается по трем направ-
лениям. Первое: социально-философские труды Питера
Бергера, посвященные социальным проблемам религии,
Духу капитализма, природе модернизма и т. д. Второе:
так называемый analysis of conversation — своеобразная
проблемная область, возникшая на стыке социологии,
антропологии и лингвистики (А. Сикурел, П. Макхью и
ДР-) [2]. Третье: развиваемое Рихардом Гратхофом и
Другими учение о конституировании социальной среды
^Бец [10]. Можно повторить за Томасом Лукианом, что
е это либо еще не, либо уже не социология.
Впрочем, это зависит от того, что понимать под со-
°логией. Символический интеракционизм в меньшей, а
с н°менологическая социология в большей степени не
с °ТБетствуют тому, что подавляющие большинство ис-
еДователей понимают под социологией как наукой. В
300
Раздел I
принимаемый ими образ науки входит, во-первых, соцщ
логическая теория как стройная и внутренне непротив:
речивая система суждений, организованных по правила:
формальной логики, и, во-вторых, методология ЭМПИпц
ческого анализа, представляющая собой ряд принципов
требований, обеспечивающих доступ к объективной
циальной реальности. Без признания этой объективов
реальности социальных отношений все здание научав
социологии рухнуло бы в одночасье.
Феноменологическая социология и символический ив
теракционизм самим фактом своего существования :
направленности своих исследовательских усилий попри
вают эту фундаментальную социологическую веру. Оц
не отрицают объективность социального, но проблемам
виру ют ее, заставляя задумываться о том, как она воам
кает и сущаствует. Размышление на эту тему привод
к парадоксальному выводу: социальная жизнь объектив
на лишь в той мере, в какой члены общества признают!
собственными действиями поддерживают эту объектив
ность. Другими словамиг-юна объективна в той мере,, i
какой считается объективной.
На таком основании, конечно, невозможно развива!
социологию традиционного стиля. Но без такой диале!
тики социального наши представления о природе обпр
ственной жизни были бы бедными, плоскими, одност<
роиними. Главный вопрос, который должен следовать ив
рассмотрения символического интеракционизма и фе-
номенологической социологии,— это вопрос О ТОМ, Ви»*
можен ли, и как возможен, синтез двух главных напр»*
влений в изучении общества: традиционной натурали-
стической и альтернативной, интерпретативной соцИО^
логии.
ЛИТЕРАТУРА
1. Ионин Л. Г. Понимающая социологии. М., 1678.
2. Новые направления в социологической теории М., 1978.
3. Шюц А- Структура повседневного мышления // Сопиоло
ские исследования. 1988. № 2.
4. Berger Р., Luckman Т. The social construction of reality. A treat
in the sociology of knowledge. N. ¥., 1966.
5. Blumer H- What is wrong with social scitnce? // Amer. Soc
Rev., 1954. Vol 19. 1.
Глава бесятая
301
6. Blumer Н. Sociological implications of the thought of G. H- Mead //
Ainer. J. Sociol, 1966. Vol. 71. № 5.
7. Garfinkel H. Studies on etbnomethodology N. Y., 1967.
8- Goff-man E. The presentation of Self in everyday life. N. Y., 1959.
9 Coffman E. Frame analysis. Boston, 1974.
10 Crathoff R. Milieu und Lebenswelt. Frankfurt am Main, 1989.
11. Hickman C., Kahn M. Individuals, groups and economic behavior,
jf Y-, 1956-
12. Interaction ritual: essays on face-to-face behavior. N- Y., 1967.
13. Luckman T. Phenomenologie und Soziologie // Sprondel W.,
Qrathoff R- (ed.) Alfred Schutz und die Idee des Alltage in den
Sozialwissenschaften. Stuttgart, 1979.
14 Meltzer B., Petras J. The Chicego and Iowa schools of symbolic
mteractionism. Ire Shibutani T. (ed.) Human nature and collective
behavior. Englewood Cliffs. N. Y., 1970.
15 Relations in public: microstudies of the public order. N. Y., 1971.
16- Schutz A- The problem of social reality. Hague, 1962.
17- Schutz A. Concepts and theory formation in social sciences. In:
Natanson M. (ed.) The philosophy of the social sciences. N. Y, 1968.
18. Schutz A-, Luckman T. Structures of the life world. Evanston
Ullinoys), 1974.
302
РАЗДЕЛ II
Английская теоретическая социология
в XX в.
Глава первая. ОБЩАЯ ПАНОРАМА РАЗВИТИЯ
АНГЛИЙСКОЙ СОЦИОЛОГИИ В XX в.
1. Традиции английской социологии
Современная социология имеет два главных исто .с
первый — социально-философские и политические «да*
и учения и второй — административную статистику;
фактологические обследования для практических
типа переписей населения, эмпирические исследогиния
с «чисто научной» целью. В Англии, как нигде, эмпири-
ческие изыскания и в прошлом и сейчас не состав чяЮТ
исключительной собственности социологов. «Социология»’
явно не совпадает со сферой так называемых «социал
ных исследований». Очень значительная их часть прохож
дила и проходит вне университетов и академическое
науки в независимых коммерческих или неприбыльная
исследовательских организациях и в правительстве.
центральных или местных исследовательских отделенМ»
ях. «Социологическое» существует в обширном контч*‘<^И
родственных дисциплин и сфер деятельности: социа-^И
ной философии, социальной антропологии (включаюЩ^И
то, что в других странах называют этнографией и эт»*»^
логией), политических наук, сравнительного правовед*^
ния, социального обслуживания, обеспечения и БлаготвЦЯ
рительности, теории и практики общественного сам '"
управления и т. п.
В этом «околосоциологическом» семействе теорв^^И
ческих и практических общественных наук англиЙсК**в
Глава первая
303
исследователи выделяют несколько устойчивых направ-
лений со своими организационными и теоретическими
традициями, почти независимыми друг от друга: адми-
нистративно-реформистское, политико-экономическое,
эволюционное и антропологическое.
Первое из них, прагматическое и эмпирическое, опре-
делилось раньше всех и, по общему мнению, положило
начало английской социологии. Оно процветает в стране,
пройдя путь от «социальной арифметики» XVII-XVIII вв.,
Лондонского статистического общества 1834 г., парламент-
ских обследований и комиссий, отчетов фабричных ин-
спекторов, Фабианского общества социальных реформ и
т. п., до современных статистических обследований, отче-
тов так называемых «социальных работников» и пр. В
русле этого направления накоплена огромная эмпириче-
ская документация по истории английского общества, до
сих пор недостаточно используемая теоретической со-
циологией страны, отчасти по причине ее другого проис-
хождения и организации.
Весь XIX в, и в развитии количественных методов в
социальных исследованиях, и в качестве источника тео-
ретических идей для социологии ведущую роль не толь-
ко в самой Англии, но и в Европе играла британская
экономическая наука. Это объяснялось не только тем,
что экономика, наряду с государственным правом, дру-
гими юридическими науками и «моральной философией»
стала упорядоченным академическим предметом гораздо
раньше социологии (еще Адам Смит числился профессо-
ром логики и моральной философии, в которую входил
и предмет политической экономии), но и существом эко-
номического подхода. Британские экономисты думали об
Универсальных условиях равновесия экономической си-
стемы в масштабах общества, а не только о текущих
а°требностях правительственных учреждений, и ето ока-
залось чрезвычайно поучительным и плодотворным для
Теоретической социологии. Классики политической эко-
номии не просто открыли универсальную, сложную и
сто невидимую систему социального взаимодействия,
званную «рынком», но и осмыслили ее через анализ
й еМентарных межчеловеческих отношений взаимности
--на. философский анализ взаимных моральных
СТв («симпатий») и экономический анализ разделения
304
Раздел II
труда (разделения, восполняемого обменом) у Ад|
Смита имели в виду две стороны — моральную и эко
мическую — одного и того же фундаментального фаг
что большие общественные объединения людей фу
ционируют и получают результаты помимо индиви,
альных намерений, исчислений, планирований и рефд
сий участников, в том числе и представителей влас
Система общественных связей создается не рассужде
ями, а установлением взаимности в отношениях по,
дельности несамодостаточных, имеющих разные потр
ности и занятия людей.
Эти идеи экономистов XVIII в. послужили естеств
ным переходом к эволюционной и либеральной социой
гии XIX в.— ведущей линии в исконно английской те|
ретической традиции. Ее связывают с именами видит
щих синтетистов прошлого века Дж. Ст. Милля и Г. Снег
сера, насадивших на английской почве само назвг
«социология» и первые определения ее предмета. В
следней трети XIX в. эволюционная социология слиа
с очень широким и аморфным движением в общесп
ных науках, философии, идеологии и политике — с<
альным дарвинизмом, способ мышления которого д<
был, наверное, самым влиятельным и оригинал^—_
вкладом Англии в мировую теоретическую социологию
Обыкновенно социал-дарвинизм понимают слишком j 3]
только как биологизаторское оправдание борьбы за су
ствование и необходимости конкуренции, функционе
но эквивалентной в общественной жизни естественн
отбору. Глубинную же его направленность, общую у 1
с эволюционной социологией, можно определить как
иск объективных, «природных» оснований мораль
норм и принципов поведения, которые в конце ко,
сделали возможным и «нормальное», полезное для ,
развитие рынка, и демократическое правовое регул,
вание общественной жизни, и — на уровне группо
отбора — обусловили превосходство таких обществ
другими в экономическом, военном и прочих отноШ1
ях. В этом смысле социал-дарвинизм был закон
наследником английского философского эмпиризма,
торый не устраивали ни трансцендентные, ни транс,
дентальные объяснения морали. Как раз эту характер
английскую идею «научной» этики высмеивали и Да
Глава первая 305
называли «чудовищной» (Бердяев) немецкие и русские
идеалисты.
Безусловно, в попытках найти какие-то природные
константы, так сказать, «гены» морали присутствовал
антиисторический, натуралистический перекос. Однако
Б эволюционном мышлении «естественное» означало не
только чисто природное, но и «естественно развившееся»
в спонтанном историческом процессе, не удовлетворяю-
щем рациональным критериям ограниченного «совре-
менного» разума. В результате в английском эволюцио-
низме (часто у одних и тех же мыслителей) боролись и
причудливо переплетались две тенденции. Одна тяготе-
ла к консерватизму (конечно, прежде всего отечествен-
ному в лице Э. Берка) с его уважением к исторически
установившимся традициям, религиозным представле-
ниям, общественным порядкам и институтам, и сам со-
временный разум делала продуктом исторической эво-
люции и подчиняла традиции. Другая тяготела к просве-
тительскому рационализму, изображая социальную эво-
люцию как прогрессирующее торжество принципов
разума, отождествляемого с разумом «наиболее просве-
щенных» или «морально совершенных», и во имя этого
разума пренебрегая традиционным историческим опы-
том как «разумом необразованных людей» (по выраже-
нию Берка) или просто как ненужным балластом.
Эта идеологическая многозначность эволюционизма, а
также социального дарвинизма позволяла использовать
их в самых разных научных и политических целях и
привлекала массу людей еще в первые десятилетия
XX в. Неудивительно, что и начальный этап институцио-
нализации и профессионализации английской социоло-
гии оказался связанным с этим самобытным комплексом
ИДей, превращавшим этику в социологию нравственной
Жизни данного общества.
2- Институционализация английской социологии
11 ее первые теоретики
Если под институционализацией какой-то научной
цо”Тель н°сти понимать достаточно плотное и постоян-
пзаимодействие лиц, осуществляющих эту деятель-
306
Раздел II
ность и объединенных в разных учебных и исследовав
тельских организациях, то, несмотря на богатство на
циональных традиций, как профессиональная академц. |
ческая дисциплина американского типа социология *
Англии стала развиваться поздно и укоренилась в уни-
верситетах только после второй мировой войны. До э-о-
го с 1907 г. в стране существовала всего одна кафедр*
социологии (в основанной в 1895 г. в значительной ь р«
усилиями лидера Фабианского движения Сиднея Уэбба]
«Лондонской школе экономики и политической науки»I
возглавляемая Леонардом Хобхаусом (1864—1929), котоЯ
рый до смерти оставался единственным «профессором
социологии» во всем Соединенном Королевстве. Хобхауи
считается основателем национальной академической «м
циологии, хотя на его кафедре долго преобладала тра-
диционная философско-эволюционная и этическая, а не
эмпирико-исследовательская ориентация. Из-за отри-
цательного отношения к полевым исследованиям у него
даже были нелады с коллегами по Лондонскому униыр-
ситету (куда с 1900 г. на правах колледжа вошла м
ЛШЭ), в частности, с главным критиком эволюцио
теорий «первобытного промискуитета» аитропологок
финского происхождения Эдуардом Вестермарком (18fi2”
1939).
Хобхаус и его ученик и преемник на посту главы
Отделения социологии в ЛШЭ выходец из Литвы Моррис
Гинсберг (1889-1970) были критическими продолжатет»
ми основной эволюционной социологической, тради
Конта, Милля и Спенсера, а также английского соци<Ж
дарвинистского течения в общественной мысли после*
ней трети XIX в.— так называемого «морального эвоЛ»^
ционизма», или «эволюционной этики», которая игр'^
роль социологии в своих попытках обосновать нере^^
гиозную, секуляристскую, «научную» теорию рацион -^в
ного и морального развития (прогресса) человечествад
категориях естественных законов, противопоставляем
обычной метафизике моральных теорий. И учитель J|
ученик остались связующим звеном между XIX и XX
хами в английской социологии.
Хобхаус сосредоточился на значении последарвиН^И
ской теории эволюции для общественной мысли в пс
хологическом, социологическом и философском аспе ,
Глава первая
307
таХ- Главными теоретическими противниками для него
были люди, плохо понявшие биологическую теорию эво-
Л£оции как оправдание конкурентного индивидуализма,
экономической эксплуатации и безжалостной националь-
ной экспансии. Ведущим защитником экономического
либерализма в конце XIX в. считался Г. Спенсер, и в
усвоении и противоборстве с его идеями Хобхаус выра-
ботал свой взгляд на социальную эволюцию. Подобно
Спенсеру он понимал философию как синтез наук и
теорию социальной эволюции как часть общей филосо-
фии эволюции. Следующие поколения английских со-
циологов называли социологию Хобхауса «философской»
из-за весомости в ней этики, теории познания и посто-
янных ссылок на антропологию, историю и сравнитель-
ную психологию человека и животных. Барнз и Беккер,
авторы известнейшего американского труда по истории
социальной философии и социологии «Общественная
мысль от предания к науке» (1938), во втором его томе
говорят даже о «хобхаусовой традиции» рассмотрения
общественной жизни в целостном, всестороннем окру-
жении и в ее отношении к универсальной шкале цен-
ностей.
В отличие от преобладающей в спенсерианстве трак-
товки эволюции как механически-автоматического и не-
избежного процесса с минимальным влиянием на его
ход сознания, разума, Хобхаус видел эволюцию именно
как развитие силы разума, устроителя человеческой
Души и общества, ведущего их к органическому росту
«гармонии» (платоновского по происхождению понятия).
Все ато живо напоминает «социальный телезис» аме-
риканца Лестера Уорда (1898). Мысль Хобхауса была
Направлена и против тех версий социального дарвиниз-
Иа, популярных в Англии в начале XX в., которые
0кцентировали роль наследственности и тем умаляли
Значение морального и рационального выбора. Хобхаус
°Дхватил либеральную традицию, убежденную, что
°Раль подразумевает выбор и что эволюция могла осу-
р СТЕляться только благодаря расширению сферы мо-
аЛьного выбора, но использовал ее доводы в неприем-
ном Для старых либералов направлении — для обос-
реф Ния коллективизма и соответствующих социальных
308
Раздел II
Известнейший критик социализма и поклонник «ли-.]
берализма старых вигов», австро-американский эков«.(
мист Фридрих фон Хайек (1899-1988), даже обвини]
Хобхауса в подмене понятий, утверждая, что его кним
«Либерализм» (1911) точнее было бы назвать «СопдЛ
лизм». Явной переоценке Хобхаусом роли разума, созна.
тельной этики в развитии цивилизации противостоим
старая эволюционная идея, что правила морали и цец^
ности не являются предметом нашего свободного выбучи
«заключениями нашего разума» (Юм), но суть плоди
многовекового эволюционного «группового» отбора м«
дом проб и ошибок, плоды накопления полезного знания
в виде не поддающихся «разумному» обоснованию кудЛ
турных традиций, возникающих помимо сознательщЛ
замыслов и непосредственно воспринимаемых преднаы»»
ренных целей.
В том же русле «социальной этики», соединявшем со
стему моральной и общественной философии в классич»-
ском Духе (от Платона) с параллельным научным, «со*
циологическим» анализом институтов общества и ихис<
торической эволюции так, чтобы «система оценок» могл*
твердо опираться на «систему знания» и направлять
циальное изменение к торжеству «права и добра», рабо-
тал и М. Гиисберг. Он, как и Хобхаус, много внима ч«
уделял категориям «морали» и «справедливости* в связи
с назревшими социальными изменениями в современном
индустриальном обществе. Характерны сами наэваия»
их книг: «Рациональное добро» и «Элементы социальна®
справедливости» (1922) у Хобхауса и «О справедливо«ЧИ
в обществе» (1965) у Гинсберга. Но это не ставит •••
особняком в мировой социологии. Один из немногие
английских социологов, всерьез воспринимавших эт»0
«старомодных» мыслителей в 70-е годы, Р. Флетчер,
поминает, что ведь и почитаемый «отцом-основателей!
современной «научной» социологии Э. Дюркгейм
«моралист» и кончил прямым призывом к выработке ИЯ
рального кодекса промышленной эпохи уже не в чи. ' j
философских категориях, а на базе «социальных
тов», знания условий коллективной жизни фабричн<
слоев и пр. [8, 5].
Гинсберг не приравнивал факт «разнообразия ЯР'
вов» среди человеческих обществ, групп и индивид
Глава первая
309
вНутри одного общества к доказательству «относитель-
ности морали или этики». В истинно философской по-
становке вопроса у Платона, Генри Сэджвика (англий-
ского философа конца XIX в.) и др. мораль абсолютна
и объективна, моральные суждения обладают познава-
тельной силой, т.е. способны мотивировать либо вос-
прещать и контролировать действие, а такие категории,
как ценность и долг, добро и справедливость далее не
сводимы и не разложимы. Философско-социологическое
«критическое» прояснение этических принципов и иде-
алов, конечно, не решает проблемы достижения спра-
ведливости и направленного изменения в обществе. Но
оно обеспечивает не произвольные, а твердые, необхо-
димые основания для формулировки практических це-
лей. Повседневные же задачи борьбы за справедливость
и хорошее управление останутся вечной ответственно-
стью каждого лица, каждой группы и каждого поколе-
ния ввиду ненадежного равновесия в обществе «Разума
и Неразумия». Гинсберга интересовало становление спо-
собности человечества контролировать направление соб-
ственных социальных изменений, делать свою историю,
интересовало постепенное развитие взаимосвязей меж-
ду обществами, ведущее к «единству человечества».
Эффективнейшим инструментом самопознания и про-
движения последнего к справедливому обществу яв-
ляется право, в том числе рост силы международно-
го права, имеющего главной целью предотвращение
войны.
Называя себя «умеренным оптимистом» и «реалисти-
ческим пессимистом», Гинсберг намного больше Хобхау-
са занимался такими социально-психологическими про-
ввлениями «неразумия», чреватыми войной, как нацио-
Иализм, антисемитизм, классовые и расовые конфликты,
сам проводил прикладные исследования (например, в
г-— известное исследование социальной мобильно-
и в Великобритании).
Другим продолжением «спенсеровских» по духу тра-
Чйй в предаоенные годы был антропологический функ-
D °йализм. Социологическое отделение в ЛШЭ всегда
училось универсальностью и широтой интересов, тес-
Тад111 СЕязями с социальной антропологией (в ЛШЭ рабо-
и выдающиеся антропологи Б. Малиновский, Р. Ферт,
310
Раздел II
Э. Лич и др.), экономикой, демографией, историей и ц&._
уками политического и адмикистративно-управленчЗ
ского цикла. Главы двух враждовавших школ функции
налиама Малиновский (1884-1942) и А. Радклифф-Бра~
ун (1881-1955) все-таки сходились в установке на изуч&Л
ние примитивных культур и обществ в Их целостности. я
особом, неповторимом своеобразии и единстве. Отсюда
отрицание и ревизия ими одной из тенденций эеолюцчой
низма XIX в. трактовать обычаи и практики примитя^в
ных и колониальных народов просто как ранние сталии
эволюции, которая ведет к относительно высшему cocr«J
янию общества метрополии. Но несмотря на провозгдИ
шеняый полный разрыв с эволюционизмом, функцио
лизм лишь акцентировал одну из его сторон — а имецет
ту, что говорит об органической, «системной» взаиМиелЛ
зи анализируемого множества «культурных характери-
стик» или «социальных переменных» (к тому же обычм
одних и тех же: размеры общества, специализация, cqg
циальная организация в главных институтах и системах
родства и т. д.) Функционалисты акцентировали совмеЯИ
ное упорядоченное сосуществование взятых перемен-
ных, старые эволюционисты сосредоточивались нв их
совместном неслучайном изменении или развитии но
каждая из этих схем скрыто или явно подразумевает
другую.
Прямых продолжателей линии Хобхауса—ГинсбьрЯ
в академической английской социологии далее не И»'
шлось, если не считать ценителя их наследия, упомяяД
того уже историка мысли Р. Флетчера (его перу принав
лежит «Становление социологии» (1971) в трех то)л^И
«Огюст Конт и становление социологии» (1966) и ДРУ^Я
работы). Стоит отметить, что в популярной рабо.г jB
общей социологии Джона Рекса «Ключевые проблгЙи
социологической теории» (1961) имена Хобхауса и Ги«<
берга не появляются, хотя подробно обсуждаются виГ*’Ч
ды Малиновского и Радклифф-Брауна. Причина этоТО’Я
новые «американизированные» тенденции в пониманИЙИ
способах преподавания социологии со второй половя^И
40-х годов. Американцы (Т. Парсонс, Р. Мертон и
перенесли методы антропологического функционализм
в социологию «современного общества» и вернули Тв
британцам в переработанном виде.
Глава первая
311
3. Главные тенденции теоретического развития
последних десятилетий
Становление новой социологии первоначально вообще
сопровождалось утратой преемственности со старыми
национальными традициями. Связи с ними осознавались
и восстанавливались лишь постепенно, по мере созрева-
ния сообщества социологов. Молодые социологи нередко
предпочитали работать кустарно и хуже, но самостоя-
тельно, чем заново открывать «стариков», не сумевших
избавиться от смешения философии и «социальной на-
уки», фактов и ценностей и пр. С первых шагов послево-
енную английскую социологию отличала множествен-
ность и разнородность теорий, методов, объектов и про-
блематики исследований. В этой социологии образова-
лось много течений, но не стало определенных «школ»,
как их понимали в XIX в. Однако в короткой ее истории
можно выделить отдельные теоретические работы-вехи
и условные периоды, когда преобладали какие-то общие
установки, ориентации, темы под влиянием той или иной
отечественной или американской «моды».
В первые послевоенные десятилетия английские со-
циологи увлекались эмпиризмом, внешним подражанием
американским методам сбора и обработки данных. Но
существовала, по Дж. Рексу, еще одна истинно англий-
ская довоенная традиция, где теоретическое и эмпири-
ческое почти невозможно отделить друг от друга,— это
исследования по проблеме социального равенства и не-
равенства в связи с осмыслением эволюции «государства
лагосостояния». В ЛШЭ, обязанной своим происхожде-
яием фабианству, всегда интересовались вопросом, как
СоЦиал-демократическому государству лучше обеспечить
относительное равенство доходов, образовательных воз-
ожностей и доступа ко всему спектру профессий для
етей рабочих и средних классов. Теорию «государства
г°состояния» даже в военные годы развивал патрон
Уильям Беверидж (книга «Социальное обеспече-
е и вспомогательные службы», 1942; «Полная заня-
TflCTb в свободном обществе», 1944)- С демографической
ЬидК12 аРения эти темы лет тридцать разрабатывал Дэ-
Гласс (итоговая книга «Социальная мобильность в
аНии», 1056). В 50-е годы с этим социал-реформист-
312
Раздел II
ским уклоном публиковались работы по проблемам н
ления, семейной жизни, городского планирования, i
должались традиционные обследования бедноты и
стемы социального обслуживания. Но в эти же г
появился одни из самых международно признанных1
ретических трудов послевоенной английской социол<
«Гражданство и социальный класс» (1949) А. Марша
Об этой работе надо сказать особо.
А. Маршалл (1893-1981), перенесший социологии
ЛШЭ в долго не признававший ее старейший 1
бриджский университет, известен многими трудами
социологии, социально-экономической истории, демов
фии и социальной политике. С идеями названного и
следования свнзано целое направление в теории с<
альной стратификации, в анализе классовой струна
и динамики позднекапиталистических обществ,—
правление, сохраняющее преемственность с классик
социологии. На материале английской истории и эь
рических исследований Маршалл показал, что и
гражданства, развитие гражданских прав образует
исторический контекст, в котором только и можно я
вильно понять классовые отношения и статусные раг
чия Он дал «одно из лучших» (по оценке Э. Гиддв
объяснений причин, по которым на Западе не про!
шло предсказанных Марксом поляризации классе
революционного взрыва. По Маршаллу, гражданско-.!
вовая и классовая системы капиталистического об
ства свыше ста лет «были в состоянии войны» (5, й4|
это поддерживало в нем постоянную внутреннюю
пряженность. Но классовые конфликты, характе)
для XIX в., прогрессивно смягчались и легализова,
последовательным развитием трех типов «граждан
прав»: цивильного права, политических и социал»
прав граждан.
«Цивильное гражданство» требует формального
венства всех перед законом, какого-то минимума п
обеспечивающих всеобщий доступ к судебно-юриД1
ской системе. Политические права в первую оче(
относятся ко всеобщему
избирательному праву и пр
образовывать политические партии. Социальные
ва -— это права на коллективные договоры в П] _
тленности и на социальное страхование, выплаты
313
безработице, по болезни и т.п. Каждый тип граждан-
ских прав служил опорой для развития других типов,
равенство перед законом было провозглашено в самом
евчале «капиталистической» эпохи, и без этого (т. е. при
сохранении жесткого традиционного разделения прав и
обязанностей по сословиям) было бы невозможно расши-
рение на всех граждан прав участия в политической
йсизни. Маршалл проследил, как исторически совершал-
ся переход от сословного общества, в котором «цивиль-
ные», политические и социальные привилегии были спле-
тены в одно целое и где не было «принципа равенства
граждан, противопоставляемого принципу неравенства
классов», к системе, где неравенство в политической
власти и благосостоянии стало определяться результа-
тами свободной конкуренции между классами, одновре-
менно и чрезвычайно неравными по экономическим
[возможностям, и формально равными по гражданским
правам. В свою очередь, неизбежно последовавшее рас-
ширение политических прав сыграло главную роль в
ограничении власти капиталистического класса, позво-
лив рабочим создавать свои политические организации
и представлять свои интересы в парламентах. Борьба в
политике и в экономике разделилась, и возросшая поли-
тическая сила рабочего класса в сочетании с равенством
прав помогла ему добиться, так сказать, «вторичного
гражданства» в индустриальной системе хозяйства до-
полнительно к системе политического гражданства, со-
здать для защиты своих экономических интересов
политические институты «государства благосостоянии»
и т. п.
й конце концов общегражданская правовая система
®ейтрализовала (хотя и ие до конца) раскалывающие
II Щество системы классовой солидарности, обеспечив
нимальное равенство условий всем гражданам при
Вых статусных укладах в странах современного капи-
е Иавда- В структуре и идеологии гражданства заключа-
сТцЯ Глав«В1Й источник какой бы то ни было солидарно-
с°вРеменных капиталистических обществ. Этим Мар-
ОТВетил ыа вопрос Э. Дюркгейма об основе «орга-
Ской солидарности» в современном «промышленном»
1^СТве- Объяснением взаимодействия между различ-
I Дементами гражданства и классовой структуры
314
Раздел II
Маршалл дополнил классические концепции классового
конфликта и аномии у К. Маркса, М. Вебера и Э. Дюр<1
гейма.
Влияние Маршалла чувствуется в многочисленны»
теоретических работах его коллеги по Кембриджу Энто«
ни Гидденса (о них ниже) и у американских и,немецкиЯ
теоретиков Р. Вендикса («Становление нации и гражцдЗ
ство», 1964), Т. Парсонса, Р.Дарендорфа и др.
Роль же «всеобъемлющей» теории и поставщика г
варя даже для социологов-эмпириков, желавших перей-
ти от разрозненных измерений социокультурных черт в
виде статистических множеств к исследованию их си-
стемного поведения, играла в 50-е и в начале 60-х г^ця
теория социальных систем американца Т. Парсонса, не-
смотря на первые, еще редкие тогда критические нам
ступления Д. Локвуда, Дж. Рекса и др. В дальнейшие
теория систем, и эмпиризм теряли все больше стопов-
ников, отчасти под влиянием аналогичных умонастоо*-
ний в США, но также и под влиянием сильной наши»
нальной традиции, рассматривающей социологию кшй
форму социальной философии (в середине 60-х годов
появились критичные по отношению к эмпиризму ра-
боты по философским проблемам общественных нау»
П. Уинча, Д. Брзйбрука, Р. Раднера, А. Сикурела и Др)-
Кульминации этот процесс достиг в первой половине
70-х годов. Самые крайние реакции на эмпиризм, -’ствг
ственнонаучные, системные и неопозитивистские подхо-
ды в социологии проявились преимущественно в «верХ^
них этажах» теоретической социологии, в области осы-'’
сления мировоззренческих, философско-мстодологичИ
ских предпосылок ее как науки.
Теоретический разброд в английской, как и во во*
западной социологии, особенно усилился после изь«^И
ных политических акций студенчества в 1966 г., на Д°У
гие годы оставивших след в жизни британских уь- яа^
ситетов. Этот процесс с некоторым опозданием отр,;^С
также разгул субъективизма и психологизма в соП»
логии США- Председатель Британской социологичеейв
ассоциации в 1969-1971 гг. Дж. Рекс характеризовал
ложение, сложившееся в американской социология
еле потери теорией систем, функционализмом и эм
ризмом роли неоспоримых основ социологической наУ^В
Глава первая
как такое, когда «любой свободен высказать все, что ему
нравится, и назвать это социологией», а внутреннее со-
стояние тогдашней английской социологии как «войну
религий» [7|. В этой войне (после 1968 г.) характерно
респространение крайних точек зрения, полемически за-
остренных и догматически упрощенных, при отказе от
компромиссных синтезирующих рассуждений.
70-е годы, как почти везде на Западе, отмечены в
английской социологии волной радикализации, напором
психологизма и «нового гуманизма». В русле этого дви-
жения нашли последователей американские антисци-
ентистские «новинки» — этнометодология, драматургия
И- Гофмана, феноменологическая социология и пр. Хуже
укоренился на английской почве символический интер-
акционизм — чисто американская традиция, идущая от
Ч. Кули и Дж. Мида. Но, пожалуй, самым влиятельным
гуманитарно-радикальным обоснованием социологии в
эти годы стал «неомарксизм» Франкфуртской школы.
Говоря словами одного из рецензентов на первые ан-
глийские издания по истории этой школы, «критическая
теория» франкфуртцев «вырвалась из гетто радикаль-
ных периодических изданий Британии и Америки» и
вошла в число «главных течений социологии». Авторите-
ту этой версии неомарксизма способствовало, если вос-
пользоваться формулировками упомянутого рецензента,
то, что Франкфуртская школа, внедрившая «диалекти-
ческую мысль в недиалектические умы англосаксов»,
явилась в ореоле «единственной академической истинно
марксистской школы, естественно развившейся в усло-
виях академической свободы, в “лабораторных” услови-
йх свободы». Английская леворадикальная социология
Не внесла принципиально нового в международные ва-
риации на франкфуртские темы. Как ее особенность
Аи?.Рекс ОТМетиЛ в 1974 г. разве что «невероятно вуль-
Рный этномарксизм среди теоретически безграмотной
ЗДодеэки». Неомарксистские дискуссии преобладали
/Це на ежегодной конференции Британской социологи-
^кой ассоциации в апреле 1978 г., по адресу которой
Рекс даже высказался в том смысле, что неясно, то
Но Эт° «профессиональная ассоциация, то ли разновид-
1«а'1Ть 11,с'еологической группы давления» [7]. Затем нео-
систская волна пошла на убыль.
316
Раздел IJ
Начало 80-х годов принесло контрнаступление Рот
консервативных настроений- В социологической пер-*. I
дике снова ваговорили о необходимости формирований
более зрелого сообщества социологов, о воспитании । I
изучающих социологию традиционных академические
добродетелей критического сознания и терпимость»,
также потребности в серьезном знании истории, разы
социологических парадигм и т. п. Опять пошли в .од
такие слова, как «познание, истина, наука», примечвИ
тельно к социологии после наводнения радикалы-
идеологических, узко политических и утилитарных -ё I
толкований, требовавших от социологии прямой «пр<, ла,- ।
ганды действием» и судивших о ее течениях лишь по
способности к радикальным общественным преобразив*»
ниям.
Но эпоха «бури и натиска» гуманистических ори_нт*» I
ций с их повышенной тягой к философской рефлексий i
введению познавательных параметров в систему социо*
логических понятий («сознания» — в феноменологиямиII
ской социологии, «показательности» — в этнометодолЛ
гии, и очень широко— «языка», «кода», «информаци. • w 1
т. п.) для осмысления микроскопических ситуаций *о~ I
вседневной социальной жизни индивида — эта эпоха не
прошла бесследно и для более «конструктивных» теоре*
тиков, старавшихся при всех новых веяниях удержа»* ,
наследие и исторический масштаб социологической клао*
сики. Это очевидно в обильном творчестве Энтони ГиД'
денса, которого многие считают наиболее значительн дМ I
теоретиком в английской социологии последних двУ*
десятилетий. Начав с разборов «большой» социологи*^ I
ской классики (Маркса, Дюркгейма, Вебера) и совремей*
ных зарубежных теоретиков индустриального общесгЛ
в работах «Классовая структура развитых обществ
(1976), «Капитализм и современная социальная теорй**
(1979), «Современная критика исторического метерй*^ I
лизма» в двух томах (1981, 1985), через их дополнения I
анализом разновидностей функционализма и структурой!
лизма, «критической теории», герменевтики и пр. (кнг
«Новые правила социологического метода» (1976); ’ ,7
следования по социальной и политической теории» (19^ЧИ|
и др ), Гидденс перешел к построению собственной те. I
рии («Центральные проблемы в социальной теории: де*1 I
Глава первая
317
ствие, структура и противоречие в социальном анализе»
(1979)> «Строение общества. Очерк теории структура-
ми» (1984) и др.).
«Теория структурации» Гидденса предлагает некото-
рый обновленный вагляд на отношение между социаль-
ным действием и структурой, отличный и от волюнта-
ристских представлений о «свободном действователе»,
якобы могущем «творить» новую социальную действи-
тельность, и от позитивистского (в частности, дюркгей-
ловского) преувеличения «принудительной силы» обще-
ственных отношений в определении хода человеческого
действия. Основные понятия, выражающие новый под-
ход.— это «двойственность (дуальность) структуры» и
двойная герменевтика.
Суть первого понятия в том, что субъект (социальный
действователь) и объект (общество, общественные отно-
шения и институты) надо рассматривать и как причину,
и как следствие, взаимно формирующие друг друга в
социальной практике Структуры не существуют сами по
себе, но непрерывно «воспроизводятся», когда люди «про-
изводят» свои социальные действия, внося в мир воль-
ные и невольные изменения. В свою очередь, для соци-
ального действия структура выступает и как его прину-
дительный ограничитель, и как условие, «позволяющее»
Действие, обеспечивающее его материальными «распре-
делительными» («аллокативными») и нематериальными
«властно-авторитетными» средствами («ресурсами»). В
общественной жизни «структуры» проявляют себя как
Комплекс норм («порождающих правил») и ресурсов, не
сУЩествующий до и отдельно от непрерывных процессов
*с,гРуктурации». Структурация — зто производство и
в°спроизводство системы общественных отношений бла-
г°Даря применению в ходе социального взаимодействия
°°рождающих правил и ресурсов.
«Двойная герменевтика» обусловлена тем особым
оиством общественных наук (в отличие от естествен-
с^Х ’ Которое появляется благодаря широкому распро-
ц^нению «рефлексии» об объектах социальных иссле-
bQ аКий не только у профессиональных обществоведов,
уКаи У Рядовых членов общества, «обывателей». Из-за
ryj,3aKHoro свойства «социологические толкования» мо-
аКтивно испольвоваться в жизненной практике (под-
318
Раздел II
вергаясь различным «вторичным» толкованиям и пер^
толкованиям) самими объектами исследования, «рядД
выми» гражданами. Такая возможность порождает.^
способностью всех «социабельных» индивидов «рефле J
сивно отслеживать» свои действия и'По результатаЯ
по реакции окружающих, и по обстоятельствам (ситуД
ции) действия. При этом «рационализация дейста^И
(т. е. осознанные причины, которыми действователь
ясняет свои действия) и «мотивация действия» (т. е. г'од«
линные потребности, побуждающие индивида действо»
.вать определенным образом) — разные вещи
Несмотря на внушительный объем и достаточно поч*
тенный срок от начала писаний Гидденса, влияние его
теорий на «практических» социологов остается маг. ,зд.
метным. У Гидденса ярко проявляется общая тендинци
теоретиков 80-х годов к философизации социологии. ЗВ
точники многих его идей — философы: французский Ж
Жак Деррида, немецкие — Хайдеггер и Хабермас и др,
Дж. Рекс в 1983 г. отметил как положительное качеств
Гидденса-теоретика его открытость к идеям структур»
лизма, включая марксистский структурализм, но оце- ♦
его общий результат и трактовку структуры как «хюцмЯ
зительно близкую» к этнометодологии, самый язык кы*
рой эклектически смешан с языком структурализме [Ъ
1005].
В сходном направлении развивают в последние годя
философскую социальную онтологию английские «тр «ну
цендентальные реалисты» Уильям Аутвейт, Рой Бха
к др. (см.: [1, 141-188, 219-240]). Они тоже доказы
что человеческое действие всегда использует ту
иную социальную форму, требует для реального во
щения средств и ресурсов, поставляемых общее
Социальные структуры в принципе следует пои
как предоставляющие средства и возможности, «
ляющие» действовать, а не просто как принудите ’
образования. Но общество — не продукт жизнедея
ности отдельных субъектов. По отношению к ним
всегда предстает уже «готовым», созданным. Об
как сложные реальные объекты несводимы к людям,
составляющим. Между обществом и людьми сущее
«онтологический разрыв», они относятся к разным
реальности, к разным рядам явлений. Ни обществе,
Глава первая
319
дедовеческое Действие нельзя объяснить или вывести
друг ИЗ друга
С другой стороны, хотя по отношению к индивидам
общество выступает как то, что не они сделали, само
оио существует только благодаря их'деятельности. Меж-
ду двумя рядами явлений существует особый способ
СВЯЗИ — «преобразование (трансформация)», разъясня-
емый Бхаскаром, как ранее и Гидденсом, с помощью
Марксовых категорий «воспроизводство» и «производ-
ство». Люди в своей сознательной деятельности боль-
шей частью бессознательно воспроизводят (и попутно
преобразуют) структуры, обусловливающие их самосто-
ятельные «производства» (понимаемые вместе с катего-
рией «ресурсы» обобщенно, чтобы охватить не только
экономические, но и политические и познавательно-
культурные измерения). Своеобразие «структур» как
элементов бытия в том, что они не сводятся к своим
результатам, но представлены только в них. То, что
«общество есть и вездесущее условие (материальная
причина), и непрерывно воспроизводимый результат
человеческой деятельности» [1, 228], и выражает гид-
денсовскую двойственность структуры. Двойственна и
человеческая практика, которая «выступает и как... со-
знательное производство, и как (в норме бессознатель-
ное) воспроизводство условий производства, т. е. обще-
ства» [Там же].
«Преобразовательная модель социальной деятельно-
сти» дополняется «реляционной» концепцией предмета
социальных наук, согласно которой практика действую-
щих индивидов осуществляется внутри совокупности
структурно (и значит «отношенчески», реляционно) опре-
сненных позиций (мест, функций, обязанностей, прав,
ВоРМ и т. д.). Система позиций — посредник, связываю-
Чий действие со структурой. «Реляционная концепция»
ять же восходит к подходу Маркса, яснее всего выра-
йному в ^Экономических рукописях 1857—1859 годов»,
г Яасно которому «общество не состоит из индивидов (и
Добавляет Бхаскар), а есть сумма тех связей и
Г£| °шений, в которых эти индивиды (по Бхаскару, и
^УПпы) находятся друг к другу». В общественной жизни
ни группы не удовлетворяют требованию
₽еРывности существования. Только отношения не-
220
Раздел II
прерывны, устойчивы и передаваемы от поколей
поколению.
Для «практиков» достоинства реляционной koj
ции вытекают, в основном, из ее связей с социолг^
ской «классикой». Так, она позволяет сосредоточх
на «распределении структурных условий действи,
частности, производительных сил и ресурсов ме
людьми и группами, призязанными к определи
функциям и ролям в системе разделения труда,
этом она помогает прикинуть и вероятное соотноч
интересов и конфликтов внутри общества, вытека
из распределения ресурсов, и, следовательно, ве
ность преобравований в социальной структуре, за
щую от соотношения групповых интересов. Но в«
«трансцендентальный реализм» — больше филея
социального познания, чем социология в обычном по
мании.
Собственно доморощенную «английскую» базу
вмешательства философии в социологические дет
создал еще Л. Витгенштейн своим переходом от взгл|
«Логико-философского трактата» с его культом ода
единственного «научного» языка к более поздним и
ТИЯМ «ЯЗЫКОВЫХ игр», «форм ЖИЗНИ» И Т.П. В ПОСЛГ
годы похожие изменения в характере социология!
рассуждений предельно широко обобщают в проти
ставлении стилей «модернистской» и «постмодер)
ской» культурной эпохи. Англо-польский социолог 3
мунд Бауман (покинувший Польшу при Гомулке) Я
кретизирует природу этих изменений и новые взяи
отношения философии и социологии как вытес!|
«законодательного» философского разума, стремив!
ся к общезначимым, универсальным обоснованиям *
ны, разумом «интерпретативным», толковательным,
логическим, берущим на себя роль «толмача» Ml
равноправными культурами или посредника в и
живании «коммуникации» (сообщения) между раэГ
тоже равноправными, коллективно созданными поз
тельными системами.
Вся классическая социальная мысль была «зак<
тельной». Она строго разделяла «профессионалы
«мирское» знание, самоутверждалась как критика
вого смысла, полагая себя поставщиком высших ш
Глава первая
321
реальных источниках и причинах человеческого поведе-
ния в обществе. Значимость всякого доморощенного, сти-
хийного, выросшего на житейском опыте самопознания
отрицалась.
«Толковательный» диалогический разум наделяет
всех равными травами с «профессиональными опреде-
лителями истины» и освобождает обывателя из-под их
принудительной опеки. Признается как факт релятиви-
зация социологического разума. Если «законодательный
разум» стремился в первую очередь очистить область
философских истин от социально и культурно навеян-
ных представлений (которые, кстати, суть предмет со-
циологии^ то «толковательный разум» сосредоточивает-
ся на доступных именно социологическому исследованию
коллективных, «общинных» основах знания, на противо-
поставляемой «законодательной» рациональности и эф-
фективности «силе общинности», ее способности стихий-
но выбирать добро. Главной задачей философии провоз-
глашаются «коммуникационные» услуги. При такой по-
становке задач социология поглощает традиционные
интересы философии и делает исследование основ зна-
ния вообще, и особенно — практически пригодного зна-
ния, своим основным занятием.
Все вышесказанное представляет собой предельно
обобщенную, субъективную и потому очень условную
схему идейной «смены вех» в общеметодологической и
Мировоззренческой сфере академической ветаи англий-
ской социологии. Текущая социологическая продукция и
Исследования часто не вмещаются в какую-нибудь одну
Рубрику. В реальной исследовательской практике доста-
точно большое место занимают сравнительно-историче-
ские работы. Распространены труды на границе между
0Циологией и историей. Процветает особая категория
Разнообразных «исследований британского общества»,
Де отражаются все темы, от анализа политических пар-
й и массовых движений до состояния школ и религи-
ь,х сект, и комплексно используются данные и мето-
Ки ВСех общественных наук, государственной статисти-
п ’ Зкономико-социологических, демографических обсле-
Н|'^ и т- Н- Но эти исследования нельзя отнести к
ц0с°мУ-То отдельному социологическому направлению,
°льку они объединяют теоретические фрагменты и
322
Раздел II
методы социологии, имея е виду определенный социа.
ный заказ и задачу.
ЛИТЕРАТУРА
1. Социо-Логос. Выл. 1 М.: Прогресс, 1991.
2. Abrams Ph. The origins of British sociology (1834-1914). ? ij.
cage—London, 1968
3. Bulmer M. (ed.) Essays on the history of British sociological
research- Cambridge, 1985
4, Kent R. A. A history of British empirics! sociology. Aldershotf
1981.
5. Marshall T. H. Class, citizenship and social development. W“-t.
port, 1873.
6. Owen J. T. L. T. Hobhouse, sociologist. Columbus, 1974.
7. Rex J. British sociology 1969-80 // Social Forces. 1983. Vo), it
№4
8. The science of society and the unity of mankind. A memorial
volume for Morris Ginsberg / Ed. by R. Fletcher. London, 1974.
Глава вторая. К. ПОППЕР И КРИТИКА
«ИСТОРИЦИЗМА»
Карл Раймунд Поппер (Popper) родился (1902) в семье
венского профессора С. Поппера. Мальчиком он был от-
дан родителями-в ученики к краснодеревщику, и обще-
ние с этим весьма «философическим» человеком во мно-
гом предопределило выбор его будущей профессии. В
191В г. Поппер поступил в Венский университет и здесь
на какое-то время (впрочем, весьма незначительно®)
увлекся социалистическим движением и марксизмом. П®
собственному признанию Поппера, он был марксистом
17 лет. В 1919 г. в течение двух или трех месяцев он да**
считал себя коммунистом’ [3, 33]. Но вскоре он
свидетелем столкновения рабочей демонстрации, Рг**
низованной социал-демократами и коммунистами, с а(&‘
ской полицией, в результате которой погибло нес»»®^
ко рабочих. Ответственными за эту гибель Поппер с*»> *
организаторов демонстрации и навсегда порвал свои о
ношения с марксистами и коммунистами.
1 После окончания университета К Поппер некоторое время )
тал школьным учителем. В начале 30-х годов он сближается с у
нияами Венского кружна (формально не будучи его членом) и
ступает к самостоятельным научным исследованиям
Глава вторая
323
Это трагическое событие (воспетое, кстати сказать,
лдашим» Маяковским: «Молодцы венцы: буржуям под
зад поддают коленцем!») послужило и первым импуль-
сом Для размышлений Поппера в направлении критики
«историцизма». В «исторической справке» к «Нищете
историцизма» он пишет: «Основной тезис данной кни-
ги — что вера в историческую необходимость является
явным предрассудком и что невозможно предсказать ход
человеческой истории научными или какими-либо ины-
ми рациональными методами — восходит еще к зиме
1919-1020 годов» [2, IV].
В 1038 г. Гитлер осуществил свой «аншлюс» Австрии.
Поппер эмигрировал и с 1945 г. посалился в Англии, где
опубликованы его основные научные труды.
Для социологии первостепенное значение имеют уже
упомянутые «Нищета историцизма» (1944—1945) и «От-
крытое общество и его враги» (1945). Обе книги по сути
дела представляют собой единое целое. Но если в «Ни-
щете историцизма» основной тезис Поппера доказывает-
ся теоретически, то в «Открытом обществе» он обосновы-
вается на историческом материале. Как пишет сам Поп-
пер во введении к «Открытому обществу», книга состав-
лена «из заметок», которые он делал, собирая материал
к «Нищете историцизма» [1, т. 1, 3].
Название «Нищета историцизма» восходит к назва-
нию работы К. Маркса «Нищета философии», в котором
в свою очередь обыгрывается прудоновская «Философия
нищеты»
Итак, основная задача К. Поппера — показать нена-
Учность и ложность «историцизма», под которым он по-
нимает «такой подход к социальным наукам, который
Предполагает, что историческое предвидение составляет
Их главную цель и... что эта цель может быть достигнута
^Утем раскрытия "ритмов” или “моделей”, “законов”
“тенденций”, лежащих в основе эволюции истории»
^се доктрины историцизма Поппер подразделяет на
а больших клана: антинатуралистические и пронату-
^листические — в зависимости от того, как решается в
Со Б°прос о применимости методов физики в области
*И®льных наук.
Равда, в основе историцизма, по Попперу, лежит
324
Раздел II
антинатурализм с присущим ему «холизмом», т. е. подх-J
дом к обществу как целостной системе, превышаюц
простую сумму составляющих ее частей, но тем не Meiма
в его рамках существует мощное пронатуралистичесмЛ
направление, некоторые позиции которого разделяет J
сам Поппер. В частности, это убеждение в том, что J
методах физических и социальных наук имеется некий/
общий элемент. «Историцисты,— пишет Поппер,— «ах
правило, придерживаются точки зрения (которую я пол-
ностью разделяю), что социология, как и физика,— это
отрасль знания, которая стремится быть одновременно и
теоретической, и эмпирической» [2, 35 [.
Здесь нужно сделать одну весьма существенную ого-
ворку. «Антиисторицизм» К. Поппера ни в коем случае
не означает «антиисторицизма» и вообще какого-либо
посягательства на историю как науку. «Для историцисв
социология — это теоретическая история» [2, 41]. Крити-
ка Поппера направлена не на отрицание каких-либо
вообще исторических закономерностей, а лишь против
«глобальных законов развития истории», которые связям
веют последовательность исторического развития.
Это нисколько не противоречит его собственному «про-
натурализму» (Поппер исходит из предпосылки о суще-
ственном единстве естественнонаучных и социологиче-
ских методов познания), поскольку и в области историй
развития науки Поппер выступает как «антиисторкв
цист».
Здесь центральный его тезис звучит так: «Используж
рациональные или научные методы, мы не можем np *Rf
сказать, каким будет рост научного звания» [2, V[. 1
Отсюда Поппер выводит важные практические слчИ
ствия. Прежде всего, отрицается возможность социияЯ
ного широкомасштабного планирования. ПерефразирУ*
К. Маркса, Поппер утверждает: «Историцист может Л
объяснить общественное развитие и различными спо<-<в
бами помогать ему; однако суть дела состоит в том,
никто не может изменить его» [2, 51-52].
«Может ли быть закон эволюции? — спрашивали
К. Поппер и отвечает: — Я полагаю, что ответом на
вопрос должно быть “нет” и искать закон “неизмеННО^И
порядка” эволюции в рамках научного метода нельзя
в биологии, ни в социологии. Мои доводы очень простои
г
Глава вторая
325
дволюция жизни на Земле, или эволюция человеческого
обидества, представляет собой уникальный исторический
процесс. Мы можем допустить, что такой процесс проте-
кает в соответствии с разного рода каузальными закона-
ми, например законами механики, химическими закона-
ми, законами наследственности, законами естественного
отбора и т.д. Однако описание этого процесса не есть
закон, а лишь своеобразное историческое утверждение.
Всеобщие законы формируют положения относительно
какого-либо неизменного порядка... то есть относительно
всех процессов определенного рода... Но мы не можем
I рассчитывать ни на проверку всеобщей гипотезы, ни на
то, чтобы найти естественный закон, применимый для
кауки, если вечно будем ограничиваться наблюдением
I одного уникального процесса. Наблюдение одного уни-
кального процесса не поможет нам также предвидеть его
будущее развитие» [2, 107—108].
Исходя из этих положений, Поппер резко противопо-
ставляет «утопической социальной инженерии» принци-
пы демократических социальных преобразований, кото-
рые он называет неудобопереводимым на русский язык
термином «piecemeal engineering» (что можно перевести
как «поэлементная, поштучная инженерия»).
Основная интенция всех этих идей Поппера напра-
влена против тоталитарного общества. По утверждению
Поппера, наша цивилизация еще не оправилась от ро-
। Левого шока, полученного в результате перехода от ро-
дового (племенного) или «закрытого общества», общест-
ва, всецело подчиненного магическим силам, к «откры-
тому обществу», высвобождающему критические спо-
I С°бцости человека. Сами термины Поппер заимствовал
У А. Бергсона, у которого в книге «Два источника мора-
. и религии» они означают два типа религиозности
См-: [1, т. 1, 202-203]). Поппер наполнил их социологи-
п*Сккм содержанием и интегрировал в этих терминах
Мь С^Ти ДеЛа всю историю европейской цивилизации и
I сЛи. Упоминавшийся уже «родовой шок» является,
сТвс“’1овам Поппера, «одним из факторов, что способ-
ен Вали появлению реакционных движений, пытавших-
1ТБЮЩИХСЯ до сих пор разрушить цивилизацию и
ь человечество к родовым порядкам Феномен,
'ый ныне под названием тоталитаризма, являет-
326
Раздел II
ся одним из етих движений, которые так же стары ищЯ
наоборот, так же молоды, как и сама наша цивилиаi-
ция» [1, т. 1, 1).
Изучение проблемы научного метода привело ПоппЯ
ра к выводу, что все так называемые «исторические
пророчества» лежат «по ту сторону» научного методе fl
Они значат не больше, чем «безответственные пред,
сказания кудесника» [1, т. 1, 2[.
В «Открытом обществе» Поппер подробно анализИ
рует социально-философские системы трех таких
десников»: Платона, Гегеля и Маркса. Соответственно,
1-й том книги имеет подзаголовок «Чары Платона», в-*,
рой — «Лжепророки: Гегель и Маркс».
Повторяя здесь основные аргументы против исто-
рицизма, сформулированные в «Нищете историцизма»,-
Поппер вносит немало нового в понимание государства,
общества и принципов их развития. Нетрудно устано-
вить его связь с традиционным английским либерализ-
мом, в частности с идеями Дж. Локка. Вот одно очень
характерное и вполне «локковское» рассуждение Поппе-
ра: «Чего мы требуем от государства? ...Ответом прлчэ^
ведника гуманности будет: Я требую охраны моей соб-
ственной свободы и свободы других... Я вполне согласга
видеть свою собственную свободу действий несколько
урезанной государством при условии, что я могу п дУ"
чить защиту той свободы, которая у меня остается, твЖ
как я знаю, что некоторые ограничения моей свобоДВ
необходимы... Но я требую, чтобы не забывалось основ*
ное назначение государства; я имею в виду охрану
свободы, которая не приносит вреда другим граждан**
Таким образом, я требую, чтобы государство ограничив
свободу граждан как можно равномернее и не боЛЫ^И
того, что необходимо для достижения равного ограничь
ния свободы. Нечто подобное этому будет требова”«в
проповедника гуманности, равенства и индивидуалигИ^И
Это — требование, которое позволяет социальному лс*’
хологу подходить к политическим проблемам разум
т. е. с точки зрения ясной и вполне определенной цел*
[1, т. 1, 109-110].
Точку зрения всех трех «кудесников» Поппер назЫВ^Д
ет «методологическим эссенциализмом», который счи^д
ет, что «раскрыть» и описать истинную природу вел!6
Глава вторая
327
т е. их скрытую реальность или сущность, и есть задача
чистого познания или «науки» [1, т. 1, 31 [. «Для того,
чтобы стать реальной или действительной,— считает, по
Доплеру, “эссенциалист”,— сущность должна раскрыть
себя в изменении» [1, т. 2, Б].
Свою точку зрения на государство Поппер называет
«протекционизмом». «Протекционистская теория госу-
дарства» — это теория не о происхождении государства
и не о его «сущности», ничего не говорит эта теория и о
том, каким образом в действительности функционируют
государства. Она формулирует политическое требова-
ние, предложение принять определенную политику, и
это требование, и это предложение состоят в том, что
государство должно охранять свободу, и что все, что
государство делает с этой целью, должно демократиче-
ски контролироваться. Истории государства должны
всегда переводиться, так сказать, на язык требований
или предложений для политического действия,’ прежде
чем их можно серьезно обсуждать. В противном случае
неизбежны бесконечные дискуссии чисто словесного ха-
рактера (см.: [I, т. 2, 111—112]).
Основное противоречие Поппера с «историцизмом» в
области социальной политики можно сформулировать
так: не радикальное преобразование общества («до осно-
ванья, а затем...»), а медленная и осторожная реформа-
ция социальных институтов.
Конечно, многие идеи Поппера, изложенные здесь,
Став уже классическими и получив широкое-бытование
на Западе, потеряли свой блеск и как бы «стерлись»,
сделавшись достоянием второ- и даже третье-источни-
к°в. Тем не менее отечественный читатель обратит, ко-
нечно, внимание на то, что многие идеи Поппера уди-
ЕИтельно созвучны некоторым идеям, развивавшимся
® Русской религиозно-идеалистической философии на-
&Ла XX в. Путь Поппера-мыслителя чем-то напомина-
типичный в России путь от «марксизма к идеализ-
У». О невозможности предсказания будущего много
сал С. Н. Булгаков в «Философии хозяйства» и других
с °Их сочинениях. С критикой утопизма и «утопической
^Иальной инженерии» выступали П. И. Новгородцев
о общественном идеале»), С. Л. Франк («Ересь уто-
явМа»),
328 Раздел 11
Общий взгляд Поппера на общество напоминает
чем-то бердяевский проект «апофатической социологии
Но это — тема отдельного и обещающего быть интерес
ным исследования.
ЛИТЕРАТУРА
1. Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 1-2. М., 1882.
2. Поппер К. Нищета историцизма. М., 1993.
3. Popper К. R. Unended Quest. Glasgow, 1876.
329
РАЗДЕЛ III
Социология во Франции 20-60-х годов
Глава первая. ДВА ПЕРИОДА В РАЗВИТИИ
ФРАНЦУЗСКОЙ СОЦИОЛОГИИ
1. Французская социология до второй мировой
войны
С конца прошлого и вплоть до 30-х годов нынешнего
столетия во французской социологии существовало че-
тыре основных, весьма резко выраженных направления,
непрерывно полемизировавших между собой. Школа «со-
циальной науки» (Э. Демолен, А. де Турвиль, П. Бюро и
Др.), издававшая с 1886 г. журнал под тем же названием,
в целом продолжала традицию Ф. ЛеПле (1808-1882).
Представители этой школы, сохранив в целом консерва-
тивную ориентацию своего духовного отца, акцент на
роли патриархальных институтов, религии, семьи, гео-
графического окружения, стремились несколько расши-
рить сферу социологии и выйти за рамки описания «трех
китов» социологии Ле Пле (работа, географическая сре-
семья). Признавая вслед за своим учителем преобла-
дающее значение монографического метода, они стреми-
лись вместе с тем сделать социальную науку более объ-
ясняющей, уменьшив разрыв между подробным описани-
ем отдельных феноменов и регионов, с одной стороны, и
ф страктными конструкциями в духе Ле Пле — с другой.
Днако, несмотря на зти устремления, описание отдель-
135 Случаев в работах этой школы продолжало превали-
ать над объяснением, а идея «трех китов» по-ггрежне-
И 1ГаК Или ин*146 играла роль руководящего принципа. У
ф‘оЬ|°ро этот принцип приобрел лишь несколько транс-
ц^^рованный вид: последним элементом «организую-
тРоицы» (взамен семьи) он провозгласил «предста-
330
Раздел III
вление о жизни», т. е. мировоззрение, господствующее J
обществе в определенный период [11, 135-15В].
Другое направление представляли сотрудники «Меэм
ду на родного журнала социологии» и члены Между на-j
родного института социологии», основанных в 1В93 г
Рене Вормсом. Это направление отличалось чрезвычая.
ной пестротой, включая в себя представителей разлив
ных стран и ориентаций, в том числе таких известнее
социологов, как Г. Тард, Э. Ферри, А. Фулье, А. Шеффлй!
М Ковалевский и др. В отличие от предыдущего напрам
ления группа «Международного журнала социологии' не
стремилась следовать определенной социологической
доктрине, призывая представителей всех направлении
участвовать в журнале. «...Мы ставим своей целью не
следовать никакой исключительной догматической пи-
нии...» — говорилось в программном заявлении редакция;
журнала [30].
Несмотря на отмеченную неоднородность указанного
направления, в нем доминировали две теоретически®
тенденции: органицизм, уподоблявший общество биолв®
-гическому организму (Вормс и др-), и психологизм Тар >а,
согласно которому социальные процессы тождествешв
интериндивидуальным, а социология совпадает с ин-
терпсихологией», отличной от «обычной» (индивидуаль-
ной) психологии [2]. Следует отметить постепенную эво-
люцию органицизма в направлении психологическом ин-
терпретации общества.
Третье направление было представлено «катыпгЛЯ
скими» социологами (Абер, Беллио, Деплуаж, ЛеграВ •
др.), следовавшими идеям томизма.
Наконец, четвертое направление — это школа, ос«И
ванная Эмилем Дюркгеймом (1В58—1917) и вошедшая
историю социологии под названием «Французская соШ
логическая ШКола». Школа Дюркгейма группировал*
вокруг основанного им в 1696 г. журнала «Социол<Л
ческий ежегодник». Наиболее видными представите!
ми Французской социологической школы были М. М’
С. Бугле, Ж. Дави, Ф. Симиан, И. Фоконне. Наряду с '
циологами в школе сотрудничали представители см®
ных с социологией дисциплин.
Объединяющей доктриной для представителей Ю*
лы явился «социологизм» Дюркгейма, рассматривавП*1
Глава первая
331
социальную реальность как в корне отличную от био-
логической и индивидуально-психической реальности, а
социологию — как специфическую науку, не сводимую
ни к какой другой’.
В годы первой мировой войны школа испытала серь-
езный кризис. На фронтах войны погибли многие моло-
дые дюркгеймианцы. В 1917 г. скончался основатель шко-
лы- Но в начале 20-х годов ближайший ученик и сотруд-
ник Дюркгейма Марсель Мосс предпринимает усилия по
восстановлению дюркгеймовской традиции и новой кон-
солидации. Школа просуществовала до начала второй
мировой войны. Мосс прекратил научную деятельность в
1941 г. в связи с болезнью, Виднейший представитель
школы Морис Хальбвакс умер в 1945 г. в Бухенвальде,
куда был заключен фашистами за участие в Сопротив-
лении. После войны оставшиеся в живых дюркгеймиан-
цы работают уже независимо друг от друга, нового по-
полнения школы в 30-е годы не произошло в связи с
общим падением престижа «социологизма» во Франции.
Несмотря на резкую критику «социологизма» со сто-
роны других школ, он был доминирующим социологиче-
ским направлением во Франции второго периода Третьей
республики. Во французской университетской системе
институционализация социологии произошла в ее дюрк-
геймовской версии [15]. В 20-е годы социология Дюркгей-
ма была включена в программы подготовки учителей
средних и начальных школ. Проблематика и терминоло-
гия «социологизма» оказываются в центре теоретиче-
ских дискуссий.
Факторами доминирующего положения французской
социологической школы явились большая в сравнении с
другими направлениями разработанность теоретических
11Р°блем1 внимание к конкретным фактам социальной
^Чзни, стремление к комплексному их рассмотрению.
ЛеДует также отметить сплоченность школы и личный
Бторитет Дюркгейма в интеллектуальных кругах, вслед-
®Ие чего ему удалось привлечь к сотрудничеству в
Но °Ле пРеДставителей различных социальных наук: эко-
ики, этнографии, лингвистики и т. д.
I__аэкное значение имели и те изменения, которые пре-
Q сочиопогии Дюркгейма см. предыдущий том данного издания.
ззг
Раздел 111
терпело французское общество того времени. В свое^
идеологическом аспекте «социологизм» был направлен,
одной стороны, против реакционных клерикалов, мона, -
хистов и националистов (Морраса, Бурже, Барреса),
другой — против революционного марксизма и классовая
борьбы. Сторонники «социологизма» стремились к при
мирению классовых антагонизмов в стране, но не пута<
сближения с монархическими и клерикальными кругами
или установления «сильной власти», а путем реформ
основанных на научных рекомендациях. Либеральная
социология дюркгеймовской школы по своему духу
программе теснейшим образом была связана с социализм
мом реформистского толка, что и объясняет активно,
участие в школе социалистов, разделявших взгляды
Ж. Жореса (М. Мосс, Ф. Симиан, А. Юбер, Р. Герц).
Для Дюркгейма и его последователей социология б-
научной альтернативой революционного социализма. «?>. |
циальныЙ вопрос», т. е. вопрос о неравенстве социальная |
условий жизни, они рассматривали преимущественно как
религиозно-этическую, а не экономико-политическуЛ!
проблему. «Социальный пацифизм», стремление к уста-
новлению социальной солидарности во Франции состав-
ляли неотъемлемую часть солидаризма, официально!*
идеологии Третьей республики.
Следует подчеркнуть почти безраздельное господство
позитивистской методологии во французской социологи^!
рассматриваемого периода. Во французской филосифй» I
науки и социологии нельзя обнаружить характерного
для Германии методологического дуализма наук о При*
роде и наук о «духе», на котором настаивали В. Диль-*
и неокантианцы Баденской школы.
Характерной чертой французской социологии до вт«^
рой мировой войны является то, что, несмотря на госДОЧР
ство позитивизма и многочисленные призывы сделат®
социологию точной эмпирической наукой, она (в про*~
воположность американской социологии того же вре»*
ни, где целиком господствовал эмпиризм) продолжал® Ч
целом косить умозрительный характер. Несмотря на
что дюркгеймианцы стремились связать в своих ИСС*Т|
дованиях теоретический и эмпирический подходы, ,
также были склонны к спекулятивным рассуждениям,
же эмпирические исследования, которые все же име
Глава первая
ззз
лесто, проводились главным образом в смежных с социо-
логией дисциплинах. За редким исключением (как, на-
пример, виднейший представитель школы Дюркгейма
ДОорис Хальбвакс), французские социологи довоенного
времени не провели сколько-нибудь значительных эмпи-
рических исследований современного капиталистическо-
го общества.
Другая специфическая черта французской социоло-
гии довоенного периода — это ее этнологическая и исто-
рическая ориентация. Этот момент также отличал ее
от современной ей американской социологии: последняя
обращалась главным образом к исследованию современ-
ного общества. Многие значительные произведения со-
циологов целиком базировались на историческом и этно-
логическом материале. Некоторые ученые являлись со-
циологами и этнологами или историками одновременно и
не отделяли в своих исследованиях социологическую
специальность от этнологической или исторической. На-
пример, глава французской социологической школы по-
сле смерти ее основателя Дюркгейма Марсель Мосс был
одноврзменно социологом и этнологом.
Необходимо отметить, однако, что тесная связь и
даже слияние социологии и других дисциплин касались
не только этнологии и истории, но и лингвистики, эконо-
мической науки, правоведения и т. д., что отчасти яви-
лось следствием своеобразного «социологического экспан-
сионизма», присутствовавшего в концепциях представи-
телей Французской социологической школы. Поскольку
п°следняя занимала доминирующее положение, постоль-
КУ третьей специфической чертой французской социоло-
Гии до начала второй мировой войны явилась «размы-
тость» границ между социологией и другими социальны-
науками.
Наконец, еще одной специфической чертой француз-
Ск°й социологии довоенного периода явилось резкое раз-
^«ение на указанные школы и направления, постоянно
°ЛеМизировавшие между собой по поводу нескольких
НоВных проблем, в частности, проблем причинности в
яснении социальной реальности, взаимоотношений
ЧИологии и психологии, «дологического» и «цивилизо-
g н°го» мышления (проблема, поставленная Л. Леви-
•®ем) и некоторых других.
334 Раздел III
2. Переориентация французской социологии
после 1945 г. Новые институциональные рамки ]
После окончания второй мировой войны во Франция
наблюдается существенная переориентация социолог^!
ческих исследований на организационном, теоретичЛ
ском и эмпирическом уровнях. До начала второй миро&Л
войны социологическая проблематика разрабатывала^
главным образом в рамках системы высшего образовал-
ния. После войны значительное развитие получают и.-
следования в рамках специализированных научных учр^.
ждений, как вновь созданных, так и существовавший
ранее. В основанном в 1939 г. Национальном центре в* -
учных исследований в 1946 г. был создан Центр социолп-
гических исследований.
Созданный в 193В г. Французский институт обще-
ственного мнения (ИФОП) фактически развернул свою
деятельность лишь после окончания войны. Институт
выполнял исследования по самым различным вопросам?
от изучения спроса до изучения поведения избирателей
Некоторые исследования Института носили фундамея»
тальный характер и охватывали широкий круг явлени!,
иногда же они касались одного сугубо частного вопросе
Б 1945 Г- был создан Национальный институт демогра-
фических исследований (И НЕД) во глазе с известным
демографом Альфредом Сови. Б Институте исследов»
лись, главным образом, социологические проблемы наро-
донаселения.
Важную роль в распространении социологичесвЯ
исследований во Франции сыграло создание в 194’ г- •
Высшей школе практических исследований 6-й сек
«Секции экономических и социальных наук». В 1961 сЯ
ней было создано отделение социологии: исследователи
ская организация с рядом подразделений. Школа начав
издавать ряд журналов, среди которых: «Анналы», *
ропейские архивы по социологии», «Тетради по аф^Д
канским исследованиям», «Исследования села», «Че№
век» и др.
Необходимо также отметить создание в 1952 г. ИнсТ"Ж
тута социальных наук о труде.
Возникновение новых социологических центроя
учреждений теснейшим образом было связано с су<ДР|
Глава первая
335
ствениым изменением в характере социологической дея-
тельности. Ранее она была по преимуществу индивиду-
альной. Если же имело место сотрудничество, то оно
выступало либо в форме литературного сотрудничества
(соавторство), либо в форме следования определенному
теоретическому направлению, например, в школе Дюрк-
гейма или в школе «Социальной науки». После оконча-
ния второй мировой войны наряду с университетским
кабинетным ученым-социологом (чаще всего философом
и по образованию, и по характеру мышления) появляет-
ся фигура социолога — представителя специализирован-
ной социологической организации, осуществляющей ис-
следования по определенному плану или заказу.
Другим выражением важных изменений во француз-
ской социологии явилось выдвижение на первый план
эмпирической тенденции. Если ранее удельный вес ис-
следований, основанных на наблюдении и количествен-
ном анализе социальных явлений, был незначителен, то
теперь они начинают преобладать. Это не значит, что
философские спекуляции исчезают, речь идет именно о
том, что, во-первых, в общей массе социологической
литературы процент такого рода работ существенно сни-
зился, во-вторых, что сам термин «социология» все реже
ассоциируется с работами философского характера и
чаще прилагается к исследованиям эмпирическим.
В преобладании эмпирической тенденции в послево-
енной социологии Франции нельзя сбрасывать со счета
американское влияние. Несомненно, здесь сказалось так-
Же и влияние одной из традиций французской социоло-
ГИи. заложенной в творчестве Ф. Ле Пле и 3. Дюркгейма
и некоторых их последователей. Следует, однако, под-
черкнуть, что эмпиризм не получил во Франции столь
6сеобщего распространения и не выступил в столь край-
форме, как в США. Общая картина изменений во
Французской социологии середины 50-х годов видна из
бедующих трех таблиц, характеризующих изменения
с°ответственно в количестве социологической продук-
в направлениях и подходах и в соотношении раз-
1йчнЬ1х социологических специальностей2.
Источник: Беккер Г., Басков А. Современная социологическая
РНя- М., 1961. С. 708, 709, 711. Приводимые таблицы содержат В
336
Раздел III
Таблица I
ИНДЕКСЫ СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ ПРОДУКТИВНОСТИ
ВО ФРАНЦИИ ПО ПЯТИЛЕТНИМ ПЕРИОДАМ
(нач. период = 100)
Пятилетние периоды 1610- 1924 1025- 1929 1930- 1934 1935- 1939 1940- 1944 1945- 1949
Индекс 100 102 150 285 99 700 1 860
Таблица |1 ИЗМЕНЕНИЯ В НАПРАВЛЕНИИ И МЕТОДЕ СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ВО ФРАНЦИИ « (в процентах к общей продукции)
Пятилетиие лариоды 1919- 1924 1925- 1929 1930- 1934 1935— 1939 1940- 1944 1945- 1949 1950- 1954
Философия 41 29 20 22 12 21 20
Теоретизирование 33 37 14 12 6 9 2 V
Научные 0 11 32 28 22 21 30
исследования
Документация 7 3 18 16 21 21 23
Статистические 0 0 4 6 6 16 9
Критические 7 6 6 2 6 5 5
Методологические 0 3 2 2 3 4 7 Ц
Популяризация 7 11 4 7 6 2 2
Прочие 5 0 0 5 6 1 2
Всего 100 100 100 100 100 100 1911^
Изменения во французской социологии после от
чания второй мировой войны, естественно, отрази.!
на характере ее практической роли в жизни общее
Она во все большей степени стала рассматриваться
себе серьезные недостатки — выделяемые в ник категории вес
условны. Например, в табл. 6 разделяются философия, теоретиэ»
Глава вторая
((СОдиальная инженерия», поставляющая заказчику ин-
формацию и непосредственные практические рекомен-
дации.
Глава вторая. ОСНОВНЫЕ ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ
ТЕНДЕНЦИИ ФРАНЦУЗСКОЙ СОЦИОЛОГИИ
ВТОРОЙ ТРЕТИ XX в.
Бурное развитие эмпирических исследований отнюдь
не означало «расцвета» французской социологии после
войны. У социолога Армана Кювийе, опубликовавшего в
1952 г. книгу «Куда идет французская социология?», были
все основания утверждать, что «французская социоло-
гия, вопреки ее видимому возрождению... переживает
кризис» [16, 11]. Материальная база социологических
исследований была весьма слабой, число социологиче-
ских кафедр было незначительным, а уровень социоло-
гического образования — довольнр низким.
Но кризисное состояние французской социологии вы-
ражалось, разумеется, не только и не столько в этом.
Само существование социологии как положительного
знания ставилось под вопрос.
Наряду со старым противником социологии — уни-
верситетской спиритуалистской философией — появи-
лись новые — экзистенциализм и феноменология. С по-
зиций иррационализма они подвергали ожесточенной
Критике призыв Э. Дюркгейма «исследовать социальные
факты как вещи». Характерной в этом отношении яви-
лась опубликованная в 1946 г. книга феноменолога 3. Мо-
аеРро, которая так и называлась: «Социальные факты —
Ке вещи».
Внутри самой социологии не прекращалась борьба
Е°круг вопроса о том, в каком направлении должно
Развиваться социологическое знание во Франции. Б фи-
®ос°фско-исторических концепциях Раймона Арона про-
чилась тенденция к утверждению на французской поч-
®е традиции «понимающей социологии» Макса Вебера. Б
.Ротивовес этой тенденции Жорж Гурвич и Клод Леви-
с (соответственно, в социологической и етнологиче-
теориях) стремились реализовать принципы «со-
гизма» Дюркгейма и его последователя Марселя
338
Раздел HI
Мосса, подвергнув эти принципы существенному пер.
смотру и критике под углом зрения своих собственнь
концепций.
Т аблица
ИЗМЕНЕНИЯ В РАСПРЕДЕЛЕНИИ РАЗЛИЧНЫХ
СПЕЦИАЛЬНОСТЕЙ СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТ!
ВО ФРАНЦИИ (в процентах к общей продукции)
Пятилетние периоды 1818- 1924 1925- 1929 1930- 1834 1935- 1939 1940- 1944 1945— 1949 1950-* 1954
Общая социология 11 17 8 7 3 5 6 ч
Социология морали 13 3 г 3 0 0 0 1
Социология права В 3 12 11 6 4 1
Политическая социология 8 6 2 6 6 5 20 •
Социология религии 13 17 6 11 6 5 41
Социология семьи 5 9 0 2 0 4 51
Социология экономики 2 13 16 0 12 13
Индустриальная социология 0 0 0 1 3 8 31
Урбанистская социология 0 3 2 3 6 4 5
Социология села 0 0 6 9 0 6 3
География народонаселения 0 с 0 5 12 7 г
Этнография 2 11 16 16 -22 6 4
Демография Социальная и D 0 2 6 3 12 13
коллектизизя психология 23 9 0 4 15 5
Описательные работы 5 3 В 3 0 2 2
Прочие 10 6 20 13 6 14
Всего 100 100 108 100 100 100 10D
1. «Диалектико-гиперэмпиристская» социология
Ж. Гурвича
В области общей социологической теории наибой*
масштабным явилось творчество Жоржа Гурвича (109^
339 .
1965)- Гурвич — автор более тридцати книг в области
истории философии, социологии права, морали, позна-
ния, общей социологической теории и т. д.1
Гурвич одним из первых в западной социологии кон-
статировал наличие в ней кризиса общей теории и систе-
матически подвергал резкой критике эмпиризм амери-
канских социологов и их французских подражателей
[25]. Социологические теории Гурвича носят чрезвычай-
но абстрактный характер, вследствие чего многие социо-
логи склонны были считать его философом, который
«ошибся дверью». Социология, по Гурвичу, должна бази-
роваться на диалектике, которую он интерпретирует в
духе релятивизма и плюрализма. «Подлинной», «анти-
догматической» диалектика может стать лишь в том
случае, если она не будет связана ни с какой философ-
ской доктриной, но ориентирована на бесконечно разно-
образный и непрерывно изменяющийся человеческий
опыт. Это и есть «диалектический гиперзмпиризм», кото-
рый призван, по замыслу его создателя, играть роль
метатеоретической основы социологического знания.
Только на этой основе можно познать подвижную и
изменчивую социальную реальность, которая обладает
«вулканическим» элементом.
По Гурвичу, социальная реальность может изучаться
тремя различными методами: 1) систематизирующим и
аналитическим; 2) индивидуализирующим (сингуляри-
зирующим); 3) методом качественной и дискретной типо-
логии.
Первый из перечисленных методов обычно преследу-
ет практические цели и направлен лишь на один из
Уровней социальной реальности, более или менее искус-
ственно выделенный из целостности. Этот метод боль-
шинства частных социальных наук, например, науки о
ораве.
Второй метод применяется в двух частных социаль-
8bJX науках: истории и этнографии. Наконец, третий
1йетод является основным методом социологической на-
____
(р сР₽ди вих: «Le concept de classes sociales de Marx A nos jours»
'’or "Eeterminismes sociaux et liberte humaine» (P., 1955); «Le
et a,10ri actuelle de la sociologie», 2 vol- (Ш ed- P-. 1963); «Dialsotique
186^ciol°gie» (P_, 1962); «Les cadres sociaus de la connaissance» (P,
340
Раздел III
уки. Типологическим методом Гурвич пользуется чре
вычайно широко; какую бы проблему он ни исследова
он конструирует огромное количество типов и подтип
на основании большого числа критериев. Так, наприме
представленная им классификация типов социальц
групп основана на пятнадцати критериях.
Основные социологические типы, по Гурвичу,— :
микросоцио логические типы («формы социабельноств
типы частных групп, типы социальных классов и гл
бальных обществ. Вся социология «диалектического ,
перэмпиризма» представляет собой бесчисленное мт
жество самых различных типологий.
Специфика социологического метода состоит, с то-,
зрения Гурвича, в том, чтобы всегда принимать во bi
мание все уровни, измерения и секторы (аструктури
структурируемые, структурированные) социальной ]
альности одновременно. Для обозначения предмета с
циологии он использует термин «целостные социальв
феномены», заимствованный у М. Мосса.
Исходя из такого понимания предмета и метода с
циологии, Гурвич, который, как никто другой, склонен
всякого рода дефинициям и громоздким классификац
ям, следующим образом определяет социологию: «Соци
логия представляет собой качественную и дискретн*
типологию — основанную на диалектике — целоспГ
социальных феноменов, аструктурных, структурир
мых и структурированных, которые она изучает од
временно на всех глубинных уровнях, во всех изме;
ниях и во всех секторах с тем, чтобы прослеживать
движение структурации, деструктурации, реструкту]
ции и разрушения, находя объяснение этих феномене
сотрудничестве с исторической наукой». Вслед за при
денным Гурвич дает другое, более сжатое опредег**
социологии как «науки, которая изучает целостные со!
альные феномены в ансамбле их аспектов и их дв!»
ния, заключая их в диалектизированные микросоциа
ные, групповые и глобальные типы в процессе их ста:
вления и разрушения» [24, 27J.
Социология Гурвича представляет собой парадокса
ное сочетание, с одиой стороны, призыва к конкретное
к сближению с исторической наукой, к диалектике, 8
другой — реальной абстрактности и схоластичности т®
Глава вторая
341
ретических
типологий и
рассуждений, антиисторизма, формализма
дефиниций.
Очевидно, что в условиях бурного развития специали-
зации социологического знания и эмпирических исследо-
ваний во Франции «философская» социология Гурвича с
ее чрезвычайно абстрактными построениями не могла
иметь реального успеха. Многие социологи, ориентиро-
ванные на эмпирическое познание социальной действи-
тельности, считали «философию» в социологии анахро-
низмом. Поэтому, несмотря на то что Гурвич занимал
ведущее место во французской теоретической социоло-
гии вплоть до своей смерти в 1965 г. как автор множества
трудов в области социологической теории, как руководи-
тель кафедры в Сорбонне и инициатор ряда периодиче-
ских и непериодических изданий, при жизни он не имел
последователей, и, хотя многие социологи нередко выра-
жали свое уважение в его адрес, они не спешили приме-
нять его концепции в своих исследованиях. Макротеории
Гурвича, с одной стороны, и частные социологические
теории и эмпирические исследования — с другой, разви-
вались, по существу, независимо друг от друга.
Концепции Гурвича оказали определенное влияние на
работы известного французского социолога Жоржа Ба-
ландье, который призывал к созданию динамичной «глу-
бинной социологии» (термин Гурвича), основанной на
Диалектике2. На рубеже 80—70-х годов интерес к твор-
честву Гурвича несколько оживился во Франции, а так-
и за ее пределами, в связи с выдвижением на первый
Илан тех проблем, которые его занимали: социальной
Динамики, конфликта, роли диалектики в социологиче-
Ск°м познании. Свидетельством роста интереса к насле-
дию Гурвича явилось, в частности, появление работ,
Посвященных исследованию его творчества3.
2. Социологические концепции Раймона Арона
Арон (1905—1983) — один из наиболее влиятельных
Чиологов второй половины XX в. В разное время и в
аЧой степени он испытывал влияние таких различных
Entretien sur problSmes actuels de la sociotogie //
, et ja socjete. № 3, janv.-mars 1867.
erspectives de la sociologie contemporaine Hommage George
342
Раздел III
доктрин, как неокантианство Баденской школы, KonijerJ
ции М. Бебера и Л. Брюнсвика, а также в определений
мере марксизма, хотя всегда был непримиримым аитагсЛ
нистом последнего. Сфера деятельности Арона не ограЛ
ничивалась социологией, в не меньшей мере к ней отд J
сятся социальная философия, философия истории, пел J
тическая публицистика и журналистика. Круг его ин«Л
ресов в собственно социологической области также
весьма обширен: это — общесоциологическая и методе
логическая проблематика, политическая и индусу риалЛ
ная социология, проблемы социальной стратификации
конфликтов, история социологии и т.д.
Арон — автор (или соавтор) некоторых наиболее рас-
пространенных на Западе в послевоенный период соци»
ально-философских и социально-политических кощу-я
ций. Самые известные из них — концепция кореннОИ
трансформации капитализма, единого индустриаль.<|»гй
общества и «конца идеологии» — логически связаин
между собой. «Деидеологизация», по мнению Арон* •
сущности не что иное, как логическое следствие единст-
ва технико-экономической природы современного ищу*
стриального общества. Борьба идеологий — анахронизм,
связанный главным образом с «мифологическими» тра-
дициями XIX в. Это подтверждается и тем, что в ела-*
боразвитых странах идеологии не отступают пока ••
второй план, выполняя свои прежние, «традиционные*
функции.
Фактором «деидеологизации», согласно Арону, явлЖ
ется и развитие науки, в частности, эмпирических
следований, лишающих идеологии возможности бь •*
«глобальными системами интерпретаций», ведущих ИХШ
плюрализму «частичности». Рассматривая процессу
идеологизации» в обоих типах «индустриального оОЩ*”
ства», Арон доказывал, что в социалистических страМВ
они проходят в форме превращения марксизма во ••
более формальную догму. Советские граждане формаШД
но не перестают быть марксистами, сохраняют мар*2
систскую фразеологию, «но сам марксизм все меньШ®
Gurvitch. Р_, 1968; Boseerman Р. Dialectical Sociology An Analysis,
the Sociology of George Gurvitch. Boston, 1868; Balandier G. GuTV>“
P., 1972
Глава вторая
343
меньше будет руководить мыслями управляющих и
граждан. Будет продолжаться преклонение перед док-
триной, но она не будет больше определять практиче-
скую деятельность» [5, 331]. Арон подчеркивал, что кон-
цепция «деидеологизации» «вовсе не разрушает Запад
перед лицом коммунизма, но дает ему наилучшее ору-
жие» [6, 210].
Хотя концепции Арона были близки теории «конвер-
генции», он отмежевывался от ее наиболее последова-
тельных представителей, таких, как П. Сорокин, Ф. Пер-
ру и М. Дюверже. Он считал идею «конвергенции» слиш-
ком радикальной. Б своих «Восемнадцати лекциях об
индустриальном обществе» он заявил, что стремится
разрушить миф о «конвергенции, слиянии двух типов
индустриального общества» [3, 27]. По его мнению, сле-
дует говорить об общности этих типов только в технико-
экономическом и отчасти в социально-экономическом
плане. Что же касается понитической сферы, которой
Арон придает особое значение, то он считает, что она
«неконвергируема» и определяет различия Между соци-
ализмом и капитализмом. Первый, по его мнению, харак-
теризуется анахронистической, традиционалистской
унификацией власти, второй — ее диссоциацией и плю-
рализмом, связанным с наличием различных иерархий.
Тем не менее критика теории «конвергенции» сочета-
ется у него с допущением вероятности того, что в буду-
щем все же обе системы сблизятся и даже сольются на
«высшей фазе, когда коллективные ресурсы позволят
Достичь определенного вида экономического равенства и,
следовательно, социальной однородности» [4, 338].
Арон пытается избежать не только крайностей кон-
цепции «конвергенции», но и тех законченных форм «тех-
нологического детерминизма», которые последний при-
нимает, скажем, у Л. Уайта или Ж. Фурастье. «Техноло-
пический детерминизм» постоянно переплетается у него
кже с идеей доминантности сознания и политики, что,
Рочем, несомненно связано с тем, что сама техника
Рактуется им прежде всего как «техническая рацио-
чальность».
квалифицирует свои концепции как «пессими-
Нц ЧескУю диалектику». Прокламируемые им социаль-
йатиномии — результат того, что развитие науки и
344
Раздел III
техники порождает, по его мнению, устремления и илл*
зии, которые оно не в состоянии удовлетворить; что чс
больше человечество овладевает природой, тем боль»!
оно теряет власть «над собственной судьбой» [7, 285].
Конкретно, антиномии «индустриального обществ!
Арон усматривает, во-первых, в несовместимости эгаа
тарного идеала, к осуществлению которого стремят»
люди, и неизбежного иерархизма. Во-вторых, в против
речии между стремлением к индивидуальности и кола
сальным нивелирующим механизмом технико-эконоц
ческого развития. В-третьих, это — антиномии междум
родных отношений, где приходят в столкновение мог
щественные тенденции «универсализации», связанные
научно-техническим прогрессом, и тысячелетние тред
ции, которыми страны руководствуются в своих взаиц
отношениях.
Арон доказывал превращение «смертельной» класс;
вой борьбы по мере роста коллективного богатства
«полумирное» соперничество и утверждал, что класс;
вые конфликты, характерные для прошлого, трансфщ
мируются в антагонизм богатых и бедных народов. 1
3. Структурализм
В 60-х годах во Франции наиболее влиятельным идей-
ным течением стал структураливм, который, в от.и.
от родственного ему структурного функционализма, ••
является собственно социологической теорией4. Мож*
говорить лишь об отдельных «выходах» структуралист^
в сферу социологии. Возникнув на рубеже Х1Х~ХХ вв. I
лингвистике, структурализм после второй мировой воЯД
ны проник в ряд других областей знания (этнолог»^»
историю культуры, литературоведение, эпистемолог
психологию и т. д.). Наиболее видные представите»
структурализма: К. Леви-Стросс, М. Фуко, Ж. ЛаМ^И
Р. Барт. Некоторые философы во Франции (Л- Альт»^
сер, Э. Балибар, М. Годелье) предложили структурали-”*ч
ское «прочтение» Маркса.
4 Анализ структурализма можно найти, е частности, в
Автономова Н. С. Философские проблемы структурного анализ*
гуманитарных науках. М., 1S77.
Глава вторая
Структурализм очень неоднороден. Даже исследова-
тели, работающие в этой области, часто придерживались
весьма различных взглядов. Вот почему иногда говорят,
что существует столько структурализмов, сколько струк-
туралистов. Можно выделить (весьма условно) лишь не-
сколько наиболее общих принципов, которые объединя-
ют различные варианты структурализма.
1) Первичность отношений над элементами в системе.
Структура отношений не зависит от специфики элемен-
тов, но, напротив, определяет ее.
2) Трактовка структуры как инвариантного абстракт-
ного ядра, системы отношений, когда в определенных
условиях и согласно определенным правилам элементы
могут -превращаться друг в друга.
3) Примат синхронного метода исследования над диа-
хронным. Историко-генетический подход рассматрива-
ется как подчиненный, хотя существуют попытки пре-
одолеть абсолютизацию синхронии.
4) «Теоретический антигуманизм». Человек, субъект в
теоретическом плане рассматривается как ненаучное
понятие; человек лишь воображает себя свободным целе-
полагающим существом, на самом деле он всецело детер-
минируется (как отдельный элемент) безличной объек-
тивной структурой. Соответственно в предельных случа-
ях проблема человека вообще устраняется, иногда же
Человек рассматривается как совокупность различных
аспектов, относящихся к различным сферам и определя-
емых структурами этих сфер.
4. Технологический детерминизм Ж. Фурастье
Жан Фурастье (род. 1907) — экономист и социолог,
профессор Национальной консерватории искусств и ре-
есел и Высшей школы практических исследований. Его
осты посвящены рассмотрению социальных последст-
и "технического и научного развития, проблем уровня
®ни, образа жизни и их прогнозирования6.
в отличие от многих западных теоретиков, отрицаю-
'isatin3 Мкогочисленных работ Фурастье назовем следующие: La civi-
1в48>Л?е 1975 (Paris, 1847); Le grand espoir du XX-e sifccle (Paris,
Machinistne et bien-fitre (Faris, 1851); Les 40000 heures (Paris,
34f>
Раздел III
щих поступательный характер общественного развитцЛ
Фурастье верит в глобальный социальный прогресс чД
ловечества. Эта вера основана у него на оптимистичЛ
ской оценке огромных возможностей, которые предостJ
вляют человеку техника и наука. Фурастье подчерке
вает второстепенную роль политических, юридичесцп^И
моральных факторов и ведущее значение техники
фактора прогресса. «...Прогресс методов произвол -^И
оказывает не исключительное, но преобладающее
действие на социальный прогресс» [23, B9J,— утверждЯ
ет он. Согласно Фурастье, «элементы, из которых склЛ
дывается социальное положение народа,— это прений
всего уровень жизни, а затем уже образ жизни» [23 ЭД
Вслед за австралийским экономистом Колином К
ком, Фурастье различает три экономические сферы: пе^В
вичную (сельское хозяйство и добывающая промыщл^Я
ность), вторичную (обрабатывающая промышленное?^)!
третичную (сфера услуг). В соответствии с ролью этих
сфер он выделяет первичную, вторичную и третируя
цивилизации, представляющие, с его точки зрения, -’ри
фазы прогрессивного развития человечества. В настоя*
щее время, по мнению Фурастье, наступает ковая фаза-в
«научная»: «Научный дух, распространяясь понемногу в
головах миллионов людей, порождает перед нашими гла-
зами новое общество, общество завтрашнего дня, главное
имя которого — не капиталистическое, не коммунисти-
ческое, не индустриальное, не третичное, но научмж
общество» [22, 170],— пишет он.
Фурастье стремится разработать своеобразный =в’"
учно-технологический гуманизм», предполагающий up*'
одоление традиционной теоретической морали и при»»*
дение ее в соответствие с научной, технической и -,-г
ральной реальностью сегодняшнего дня. В теории ФуГ**
стье традиционные технократические идеи сочеталисьф
одним из первых вариантов концепции «постиндустрв!
алького» общества
1965); Idefis majeures (Paris, 1966); Essais de morale prospective (P“
1966), Технический прогресс и иапитализм с 1700 до Z100 год
Какое будущее ожидает человечество? Прага, 1064.
О концепциях Фурастье см.' Панарин А. С. Наука и проб *
стабильности цивилизации в концепции Жана Фурастье // KohW
ции науки в буржуазной философии и социологии. М , 1973.
Глава вторая
347
5, М. Крозье; концепция «Бюрократического
феномена» и «блокированного общества»
Мишель Крозье (род. 1S22) был руководителем Цент-
ра социологии организаций, профессором Университета
в Пантере. Главная сфера интересов Крозье в рассма-
триваемый период — исследование социальных органи-
заций, но, поскольку он считает господство больших
организаций фундаментальным явлением современного
общественного развития, постольку его концепция выхо-
дит за рамки собственно «организационной» проблема-
тики и непосредственно перерастает в социологическую
теорию более широкого масштаба.
В своей известной работе «Феномен бюрократии»
(1963) французский социолог стремится разработать тео-
рию бюрократии, которая была бы включена одновре-
менно в общую теорию функционирования организаций
и в общую теорию культурных систем [16]. Последние
же, в свою очередь, должны составить существенные
элементы социологии действия, способствующей изуче-
нию глобального общества [16, 20-21]. Крозье вычленяет
три значения термина «бюрократия», имеющих распро-
странение в социальных науках. Первое значение явля-
ется наиболее традиционным, употребляемым в полити-
ческой науке: это государственный аппарат, состоящий
Из назначаемых, а не избираемых чиновников, организо-
Ванных иерархически и зависящих от верховной власти.
БторОе значение термина идет от М. Вебера и предпола-
гает рационализацию всех видов коллективной деятель-
ности, которая выражается, в частности, в чрезвычайной
Концентрации всех организаций и развитии внутри них
сИстемы безличных правил. Наконец, третье значение
Термина соответствует его обыденному употреблению;
°но касается тяжести, медлительности, рутины, услож-
нения процедур, неприспособленности «бюрократиче-
сКих» организаций к потребностям, которые они должны
Удовлетворять. Внимание Крозье направлено исключи-
тельно ца «бюрократию» в третьем, уничижительном
йачении термина [16, 16-17]. Осуществляя «клиниче-
, Подход», он детально исследует частные случаи
- е крупные французские организации, по общему при-
кую, воплощающие «феномен бюрократии») и только
348
Раздел HI
затем выявляет условия развития и сущность бюр J
кратки.
В центре проблематики организаций и, в частности
бюрократии, согласно Крозье, должно стоять исследова-
ние власти и видов ее распределения, с одной стороны, J
анализ стратегии, применяемой индивидами и группам*
в их деятельности,— с другой. Важное место при это,
занимает изучение фундаментальных культурных •
рактеристик общества.
Современная Франция, по Крозье, в высокой степец»
заражена «феноменом бюрократии». В ней существует!
серьезное противоречие между традиционным прошлый
и потребностью в непрерывной адаптации к современ-
ному промышленному развитию. Растущая зависимости
эффективности организаций от участвующих в них ге-
ловеческих ресурсов диктует необходимость создание
условий для активного социального участия. От отсутеЯ
вия участия страдают как организации, так и их члены,
«Французский рабочий класс несомненно страдает •
глубокого отчуждения в отношении участия в экономий
ческих и политических решениях» [16, 332],— пишет1
Крозье.
Эти же темы Крозье продолжает развивать в своей
книге «Блокированное общество» (1670). В центре этой
работы — проблемы социального изменения и усиления
участия индивидов и социальных групп в институцио-
нальных нововведениях. Применительно к обществу, по-
давляющему реальное изменение институтов и творчЯ
скую инициативу, Крозье использует термин «блоки}»»*
ванное общество» (термин введен Стэнли ХофманойН
Французское общество, утверждает Крозье, вопрек»
тому, что оно непрестанно говорит об изменении, ’*
самом деле противостоит реальным изменениям, а не -
му представляет собой «блокированное общество» [1^
20]. В заключительной главе, озаглавленной «За стра«"
гию изменения», он отстаивает необходимость «институ
циональной инвестиции», т. е. энергичных усилий по pa®“
витию различных социальных условий, способствуют11*
эффективным индивидуальным и коллективным нов'
введениям. С точки зрения Крозье, три главные интел-
лектуальные ориентации должны осуществляться
Франции: 1) создание возможности серьезного научноГ°
Глава вторая
349
анализа социальных проблем; 2) приложение усилий к
пониманию социального изменения и соответствующих
типов поведения; 3) активная установка в отношении
создания, управления и развития социальных институ-
тов [17, 231-232].
Крозье в своих исследованиях стремился соединять
эмпирический и теоретический анализ. В теоретико-
методологическом плане он тяготеет к функционализму,
считая, что «функционалистская перспектива составля-
ет необходимый момент всякого социологического иссле-
дования...» [16, 22]. Иногда он даже использует термин
«функционалистский» как синоним «научного» [16, 14].
Ио существует опасность превращения этого «необходи-
мого инструмента рациональной социологии в функцио-
налистскую философию, в снисходительное одобрение
обнаруженных взаимозависимостей» [16, 22]. Средством
избежать этого, по мнению Крозье (что он и стремится
делать), является выдвижение на первый план проблемы
изменения. В таком виде функционалистский подход не
алиминирует историко-Генетический, но лишь лучше
служит ему.
6. Психоаналитическое направление в социологии
В 60-е годы в социологии и социальной психологии
Франции наблюдается оживление психоаналитической
Тенденции. В этой связи необходимо отметить направле-
ИИе «социопсихоанализа», возглавляемое Жераром Ман-
Далем (род. 1030) [28]. Его группа издает тематические
Уорники под названием «Социопсихоанализ». Мандель
читается соединить фрейдизм, и прежде всего психо-
аналитическую концепцию «эдипова конфликта», с тези-
Сами об усилении в современном мире власти техники,
Технократических тенденций, авторитаризма государст-
а> с одной стороны, и параллельным ослаблением социо-
^УльтурНЬ1Х институтов и самостоятельной социальной
в&Ятельности индивидов — с другой. Хотя «социопсихо-
ализ» признает собственность на средства производ-
Б Ва критерием классового деления, а также классовую
и необходимость овладения трудящимися сред-
ами производства [32, 14-15, 51], эта теория в целом
350
Раздел Hi
весьма далека от марксизма и содержит в себе pj
антимарксистских положений; в данном случае мы ин
ем дело с одной из концепций, близких к «гошистском|
радикализму.
Глава третья. ОБЩАЯ ДИНАМИКА ТЕОРЕТИЧЕСКИ»
ИНТЕРЕСОВ ВО ФРАНЦУЗСКОЙ СОЦИОЛОГИИ
Подводя итог рассмотрению теоретических тенденций
в социологии послевоенной Франции, необходимо от^Л
тить, что если ранее ей было присуще четкое раздел<-аде
на школы и направления, то после второй мировой войны
и вплоть до 60-х годов, напротив, вследствие широко
распространившегося отношения к общим теориям та-
ких направлений выделить практически невозможно. Ва
Франции, в отличие, например, от США, невозможя®
обнаружить таких теоретических направлений, как сиы^
волический интеракцнонизм, феноменологическое напра-
вление и т. д.
Отсюда становится понятным вывод Жана Вьета, со-
гласно которому история французской социологии сви-
детельствует о том, что при объяснении сущности социо-
логических исследований, предпринятых в этот периоД(
теоретические рамки гораздо менее важны, чем органи-
зационные структуры этих исследований, с одной ctodo-
ны, и потребности, выражаемые глобальным общее»*
вом,— с другой [33, 127].
Картина социологии во Франции выглядит прет* в»
щественно как мозаика различных концепций отдельны*
сфер и явлений социальной жизни, эмпирических ис -Iе*
дований этих сфер и явлений, а также анализа эпистев^И
логического и методического инструментария соцИ
гии. В качестве общей теоретико-методологической те> ‘
денции, продолжающей оказывать подспудное влияв*»
на эмпирические исследования и теории «среднего ур°^
ня», следует указать на структурно-функциональВ^Н
подход, хотя, как это явствует из концепций М. Кроз 3
А. Турена, предпринимаются попытки обновления и ПРпД
одоления традиционного функционализма. В целом ,®е
Глава третья
351
бдетеоретические поиски в это время продолжают за-
нимать подчиненное место.
Характерная черта французской социологии 60-х го-
р0В — влияние марксистских идей, особенно среди моло-
дых социологов. Характерны в этом отношении данные,
изученные в результате выборочного обследования на-
чала 60-х годов среди студентов-социологов, целью кото-
рого было выявление приверженности студентов к раз-
личным ведущим во Франции теоретико-философским
направлениям [0, 42].
Таблица 8
ПРИВЕРЖЕННОСТЬ СТУДЕНТОВ ФРАНЦИИ
К ТЕОРЕТИКО-ФИЛОСОФСКИМ НАПРАВЛЕНИЯМ
Университет Направления %
Марксизм, 5Ь Экзистенциализм, %
%
Париж 5 76 1» 100
Провинция 33 33 34 100
Само собой разумеется, что далеко не все студенты,
выразившие свою приверженность марксизму, стали
марксистами, но и субъективная ориентация студентов-
социологов весьма показательна.
Характеризуя проблематику социологических иссле-
дований во Франции последних лет, необходимо указать
на рост интереса к проблемам социального изменения. В
Октябре 1065 г. был проведен коллоквиум французского
социологического общества на тему: «Социальные транс-
формации современной Франции»1. Седьмой коллоквиум
•Ассоциации социологов франкоязычных стран был по-
сЬящен «социологии сдвигов»2. Важное место в тематике
с°Циологических исследований последних лет занимает
Тема социального конфликта, тесно связанная с преды-
-------
Яо . F.-A. Transformations sociaies et transformations de la
Ifigg °Eie // Revue franjaise de sociologie. Vol. VII. № 1. Janv.—mars
«He Eoci°logie de mutations // Actes du VII Collogue de I/Association
Rationale de sociologues de langue fran?aise. Paris, 1S70.
352
Раздел III
дущей. В марте 1969 г. состоялся коллоквиум Франту
ского социологического общества на тему: «Кризисы i
конфликты во французском обществе».
Важное место занимают исследования потребностей
требований и потребления различных социальных кл«
сов, слоев и групп, их культурного уровня, досуга, -брц
зовання, исследования проблем города и деревни, соц*
альной организации, массовых коммуникаций, соц« тк_
ных движений, развивающихся стран и т.д. Напротив.»
таких областях, как социология религии и история со
циологии, в сравнении с 50-ми — началом 60-х годов
имеет место некоторый спад.
Среди развивающихся в это время во Франции обла-
стей социологии следует отметить эпистемологию L ме-
тодологию социологического познания. В этой области
выделяются работы Раймона Будона3 (род. 1934), ipo-.
фессора методологии социальных наук в Сорбонне и J
Женевском университете, руководителя Центра социо-
логических исследований Национального центра науч-
ных исследований. Являясь последователем и сотруд-
ником американского социолога IL Лазарсфельда, Будов
исследует возможности формализации, роль причинного
объяснения, применение математических методов в со-
циологии. Социологическая эпистемология, согласно Бу-
дону, является не априорной, а позитивной дисципли-
ной, призванной изучать структуры языка социологии-
Что же касается методологии, то она, по его мненя»
призвана осуществлять анализ отдельных теоретиче-
ских парадигм [8, 35-37]. Свидетельством роста инте»
са к проблемам социологической эпистемологии и •**"
тодологии является, в частности, выход первого ’°***
книги П. Бурдье, Ж.-К. Пассерона и Ж.—К. ШамЕ реД0*
на «Профессия социолога» [19]. Развитие данной обя*
сти социологического знания тесно связано с ее п^аКТ-^
ческим значением для эмпирических исследований, Р
которых во Франции продолжает оставаться первой'**'
пениой.
3 Основные работы Р. Будоиа' Le vocabulaire des sciences scc1^^
Concepts et indices (аг. P. Lazarsfeld). Paris, 1965; L’Analyse rnatW
tique des faits soclaux. Paris, 1967; Les mdthodes en sociolofiie. g.
1969; La crise de la sociologie. Questions d'6pistSmologie soclolog’fl .
Geneve, 1971.
Глава третья
353
растет интерес к творческому наследию М. Мосса, что
положительно оценивается марксистскими социологами.
Было осуществлено два издания сочинений Мосса: трех-
томник и однотомник [26]. Кроме того, вышел ряд иссле-
дований его творчества [10; 12; 27].
Майский кризис 1968 г. во Франции оказал серьезное
влияние и на проблематику, и на ориентацию социологи-
ческих исследований в стране. Как неоднократно отме-
чалось впоследствии, кризис буквально застал врасплох
многих социологов, подвергнув серьезному сомнению ка-
чество их исследований. Хотя среди инициаторов сту-
денческих выступлений было немало студентов-социоло-
гов, майское движение было в значительной степени
проникнуто актисоциологическим пафосом; на стенах
Сорбонны можно было увидеть лозунг: «Убивайте социо-
логов!» [14]. Студенты выступили против социологии как
средства манипулирования в руках господствующего
класса.
В то же время представление бунтующих студентов о
социологии как орудии манипулирования и подавления
содержало в себе значительную дозу мифа. Во-первых,
они склонны были видеть в социологии некое единое,
недифференцированное целое, игнорируя разнородность
и многообразие этой науки. Во-вторых, они существенно
переоценили реальную значимость социологических ис-
следований во Франции. Дело в том, что главные органы,
принимавшие решения в стране, отнюдь не склонны
Были прислушиваться к рекомендациям социологов, если
Речь заходила даже о частичном пересмотре социальных
институтов.
Как уже отмечалось, для большинства социологов
Майский взрыв оказался полной неожиданностью. Но это
Ве значит, что ранее совсем не было исследований, в
в°торых содержался анализ явлений, вызвавших взрыв,
некоторые социологи провели исследования отдельных
Факторов будущего кризиса. Одним из важнейших узлов
Противоречий, породивших этот кризис, явилась фран-
ЧУзская система образования. Ее консерватизм, арха-
^Ность, Иерархическая и ригидная структура еще до
г. были подвергнуты анализу в работах П. Бурдье,
'"К- Пассерона, В. Изамбер-Жамати [В; 10; 31], но ре-
дьного эффекта эти исследования фактически не име-
3S4
Раздел HI
ли. На приближение кризиса прямо указывал М. Кроз*Л
в результате исследования бюрократии во Франции [ш I
375]. Однако «феномен бюрократии», оставаясь верньJI
себе, не спешил на это реагировать.
Социологические исследования во Франции в ра,.
сматриваемый период осуществляются главным образуй I
либо по программе, составляемой государственными ис*:
следовательскими учреждениями, либо по контрактам с
различными частными и общественными организациями |
Основная роль в финансировании исследований прин«д-
лежит государству: из государственных субсидий глав,
ная доля исходит от Министерства народного образо-
вания.
Доминирующее положение эмпирических исследпвЛ
ний в сравнении с общетеоретическими повлияло на
изменение характера отношений между заказчиком
социологом. Социолог оказался в более тесной за внесись-
сти от заказчика, чем в прошлом, так как проведение
эмпирических исследований требует финансовых затрату
иногда весьма значительных.
В среде французских социологов все чаще сталь обт
суждаться проблема взаимоотношений между заказчи-
ком и социологом и диалога между ними. Некоторые I
социологи выражали тревогу по поводу усиления зави-
симости от клиента и указывали на нередкие разногл*- |
сия между агентами решения и социологами, говорящи-
ми на разных языках.
Характерной в этом отношении явилась статья I
вестного специалиста в области социологии села АнрХ
Мандра «О хорошем использовании социологии, или •^°1’ I
циолог и французское общество» [20], в которой автор
показывает наивность стремления клиентов «куп«гь*
социологию, стремления, приводящего их лишь к с»'
мообману, но не к разрешению социальных проб*®*
Решение проблемы взаимоотношений между заказЧ®'
ком и социологом автор видит в том, чтобы социальной
институты, которые обращаются к услугам социологов
были готовы подвергнуть критике и пересмотру св011
основания: иначе теряет смысл само обращение к с<г
циологу.
Мандра обосновывает свой вывод рядом примеров |
области нерешенных «горячих» проблем. Кроме того» I
Глава третья 355
еГо точки зрения, необходимо выработать целую цепь
посредствующих ролей и институтов — от исследовате-
ля в области фундаментальных проблем вплоть до аген-
та решения и исполнителя.
Обсуждение проблемы взаимоотношений между со-
циологом и клиентом демонстрирует, во-первых, усиле-
ние зависимости социолога во Франции от воли заказчи-
ка, во-вторых, нежелание ряда социологов играть навя-
зываемую им роль «приводного ремня» ТОГО или иного
общественного механизма.
Положение социологов существенно изменилось в
сравнении с тем, которое они занимали несколько деся-
тилетий назад. Наряду с относительно небольшим числом
исследователей и преподавателей, обладающих высоким
и стабильным статусом, возникло множество социологи-
ческих «пролетариев», обреченных на низкоквалифици-
рованную деятельность, не уверенных в завтрашнем дне
или участвующих в исследованиях от случая к случаю.
Чрезвычайную остроту во Франции приобрела в это вре-
мя проблема «рынков» социологии. Как показали резуль-
таты эмпирических исследований этой проблемы, суще-
ствовало резкое несоответствие между медленным ро-
стом числа должностей в социологии и большим количе-
ством выпускаемых специалистов [21]. Более половины
Французских студентов были ориентированы на гумани-
тарные науки; при этом «рынки» социологии были мало
изучены и не находились в связи с содержанием препо-
давания.
К началу 70-х годов немногим более 1000 человек
ежегодно в среднем получали во Франции звание лицен-
циата по социологии (в 1961 г. эта цифра равнялась 200)
® то же время в 1071 г. в стране только 1200 человек
Черпали целиком свои ресурсы из занятий социологией,
8е считая временных анкетеров и других служащих,
аа«ятых в исследованиях рынков и зондажах обществен-
Нсг° мнения [13, 210]. Сравнивая эти цифры, нетрудно
Заметить серьезное расхождение между спросом и пред-
л°жением в социологической деятельности.
Даже в учебнике по социологии для студентов, вы-
Г^ДШем в 1071 г., содержалось предупреждение о тех
Сг1Ытаниях, которые предстоит вынести будущему со-
Цьлогу. «Проблема рынков для изучающих социологию
356
Раздел III
во Франции выступает следующим образом: все чаще
чаще поддаются искушению стать социологом; часто а
становятся; тогда обнаруживают недостаточность дип.->
ма для обеспечения занятости, вследствие ограничен^
возможностей рынка. Ибо французское общество уст]я
ено таким образом, что оно поощряет миф о социологе, ।
мало обращается к реальным социологам» [13, 200],-
писали авторы учебника.
ЛИТЕРАТУРА
1. Беккер Г.» Басков А Современная социологическ;„ л
1961.
2- Тард Г. Психология и социология // Новые идеи в социология.
СПб., 1914. № 2.
3. Aron R. Dix-huit lagans sur society industrielle. Paris, 1963. fl
4. Aron R- La lutte des classes. Paris, 1964
S. Aron R- Democratic et totalitarism. Paris, 1965.
6. Aron R. Trois essais sur 1'Sge industriel. Paris, 1966.
7. Aron R. Les disillusion du progres- Paris, 1969
8. Boudon R. La crise de la socioiogie. Questions de ^pistemologie.
Paris, 1969
9. Bourdieu P., Passeron J.-C. av la collab- de M. Eliard. Les
4tudiants et leurs etudes. Paris, 1964.
10. Bourdieu P-, Passeron J.—C. Les heritiers. Paris, 1964.
11. Bureau P- La science des moeura. Introductions a la method»
sociologique. Paris, 1923.
12. Cazeneuve J- Sociciogie de Marsel Mauss. Paris, 1968
13. Cazeneuve J., Akoun A., Rolle F. Guide de L’Ctusiant en socio*
logie. Paris, 1971.
14. Charnay J.-P. «Tues les sociologues». Profil prospectif de socio-
iogie /1 L’Homme et la soci6t4. Na S, avr.—-juin 1968.
15- Clark T- Emile Durkheim. end the institutionalization of soci >ЯУ
in the French university system // Archives eirop4ennes de socioiogie-
1968. T- IX. X» 1.
16- Crozier M. Le рЬёпотбпе bureaucratique. Paris, 1062.
17 Crozier M. La soci4t4 Ыодиёе Paris, 1970.
15. CuvUher А. Ой va la sociologla franqaise’ Paris, 1953.
19. Dourdieu P., Passeron J.-C., Chamboredon J.-C. La metier
socioiogie. Livre 1. Parla, 1968
20- Dubar C La methode de Marsel Mauss / Revue frar.§ais= <*
socioiogie. Vol. X. Ns 4. Oct.—des. 1969.
21. Duclos D. Aspect de la crise des sciences sociales an Fran*-*
L'insertion professionelle des 4tudiants en socioiogie //La pens*”
№ 167. Janv.—f4vr. 1973.
22. Fourestte J- Essais de morale prospective. Paris, 1966.
33. Fourastte J. Id4es majeures, Peris, 1966. -
24. Gurvitch G. (dir) Traitd de socioiogie. T. 1- 2-ёте ed. Paris, Iе®
Глава третья
357
25. Gurvitch G- La cnse de I’exphcation en socioiogie / Cahiers
internation aux de socioiogie. Vol-XXI, juillet—dec 1866.
26. Mauss M- Oeuvres, T- 1-3. Paris, 1968-1968. Mauss M- Essais de
socioiogie Paris, 1868-1969.
27. Mauss M. L'Acr. № 48. Aix-en-Provence. 1972.
28. Mendel G- La rSvoIte contre le p£re. Paris, 1968.
29. Mendras H. Du bon usage de la socioiogie ou le sociologue et la
socWU frencaise: Analyse et provision. T. XL, Jenv. 1871.
30- Revue Internationale de socioiogie- T-1. № 1, jan,—fevr. 1883.
31. Revue frengaise de socioiogie. Vol. VII. № 3. Juillet—sept. 1966.
32. Sociopsychoanalyse 1. Paris, 1972.
33- Viet J. Les sciences de I'honune en France. Tendences et orgeni-
sation de la recherche. Paris, 1966.
РАЗДЕЛ IV
Социология в ФРГ (1940—1960-е гг.)
Стабилизующая реставрация и динамизирующая
реконструкция социологической теории
На протяжении первого десятилетия после вт ро
мировой войны западногерманская социология, котоцп
в определенном смысле приходилось начинать все си < Ч£
ла1, развивалась под знаком противоборства нескольки
существенно различных тенденций, претендовавшие 1
определяющую роль в процессе ее возрождения.
Введение. ПРЕОБЛАДАНИЕ РЕСТАВРАЦИОННОЙ
ОРИЕНТАЦИИ
Одна из этих тенденций, представленная такими «да-
триархами» немецкой социологии, как Л. фон Визе (1876-
1968), выпустившим свои важнейшие труды еще в 20-*
годах {20; 21; 22; 23; 25], отражала стремление стакзЙ-
ших социологов начать работу «с того самого места», я»
1 Развитие немецкой социологии было прервано приходом к вл*
сти национал-социалистов, которые ^упразднили* социологич₽',*Чв
проблематику, закрыли социологические журналы, вынудили ’**
грировать за границу значительную часть специалистов в об.«*®
социальных наук, таких, как, например, П. Хонигсхайм, X. Плесйв
А. фон Шелтииг, К. Маингейм, Р. Хеберле, Ф. К. Манн, И Шумл
Э. Ледерер, Г. Брифс, Э- Фегелин, Г. Иххайзер, Ф. Герц, М- Хорк*®*!
мер, Т. В. Адорно, Т-Гайгер, Э. Фромм, Ф Нойман, А. Бергштре е^Я
Э. Франциз, Р. Кёниг, Ю. Крафт, А. Рюстов, Г Саломон-Дел ТР*
А, Зильберман, Р. Еерендт, Р. Бендикс, Х-Герт, П. ЛазарсфеЛ^М
Л. Вирт и др. (половина на названных ученых Так и иа вернулись
родину). В целом же эмигрировало из Германии 47% ученых в --^*3
сти социальных и экономических наук; что же касается немс^*®И
социологов, то из них, согласно предположению Р Дарандорфа, •*”
грировало больше 2/3 ст общего их числа [4, 81-82].
Введение
359
котором их дисциплина «остановилась в Германии» в
1933 г- [25, 331—338], т.е. в момент прихода к власти
гитлеровцев. Задача ставилась здесь таким образом, что-
бы, восстановив связь времен («Веймарского периода»,
наступившего после первой мировой войны и продол-
жавшегося до захвата власти национал-социалистами, и
эпохи, наступившей после второй мировой войны), раз-
вивать дальше немецкую социологическую традицию.
Речь шла о традиции М. Вебера (1864-1920), Г. Зиммеля
(1858-1918), Ф. Тённиса (1856-1936) и В. Зомбарта (1663-
1941), хранителями которой ощущали себя дожившие до
разгрома гитлеризма Л. фон Визе, А. Фиркандт (1867-
1953), А. Вебер (1868—1958), Р. Турнвальд (1689—1654),
К.Вринкманн (1855—1954) и другие социологи старшего
поколения*.
В рамках рассматриваемой тенденции отчетливо зву-
чал мотив, с самого начала делавший ее глубоко проти-
воречивой и двусмысленной. Порой здесь создавалось
впечатление, что на протяжении 12 лет национал-социа-
листского господства в Германии за ее пределами не
происходило никакого развития социологической мысли,
которая могла бы побудить немецкую традицию к само-
критике — к решительному пересмотру ее теоретико-
методологических оснований. Неявной предпосылкой, на
которой базировалось это столь же иллюзорное, сколь и
бессознательное умонастроение, была уверенность в том,
что мировая социологическая мысль просто «ждала».
Когда будет покончено с национал-социализмом и немец-
кая социология, пробудившись от летаргического сна.
Двинется дальше, оплодотворяя своими идеями социоло-
гию других стран. В данном случае не возникало и мысли
0 том, что социологическая перспектива, наметившаяся в
Германии в 20~х — начале 30-х годов (период, который
^читался «золотым веком» немецкой социологии), могла
Ь]ть ограниченной, в чем-то принципиально неверной и
Именно потому не заслуживающей возрождения в том
вп ®мес®а с некоторыми другими социологами этого «старейшего»
коления они составляли «группу старых именитых ученых, кото-
д0!® завяли и отформулировали свои позиции по преимуществу уже
j. *ВЗВ г-, а затем, иа будучи вынужденными эмигрировать, они Все-
I , а 6*>1ЛИ отодвинуты в сторону в национал-социалистский период и
°льшеЙ или меньшей степени осуждены на молчание» (15, 39].
360
Раздел IV
виде, в каком она пробивала себе дорогу до трагедц^И
1933-1045 гг?
Идейным представителям рассматриваемой тендедЖ
ции казалось, что немецкие социологи не имели никак#«д»
отношения к тому, что случилось с Германией в 1933 л
Тот факт, что пришедшие к власти национал-социалид»
сты практически ликвидировали социологию как нв-ц
ную дисциплину3, казалось, целиком и полностью снимал
с нее ответственность и за 1933 г. и за все, последова»»* |
шее за ним в гитлеровской Германии. Гонения на социо-;
логию обеспечивали своеобразную «индульгенцию» не-,
мецким социологам, даже тем, кто не бежал от нацистов
(бежавшие же просто укреплялись в чувстве своей «не-
погрешимости»), «ивбавляя» их от угрызений совести, от
чувства вины за происходившее на их глазах при Гитле-
ре. Логика рассуждения, выражавшего подобные настро-
ения «патриархов» немецкой социологии, имела следуя»
щий вид: пока существовала Веймарская республика В
Германии, немецкая социология переживала свой «зо-
лотой век»; стоило только прийти к власти Гитлеру -»
социология была ликвидирована. Следовательно, у со-
циологов, доживших до разгрома гитлеризма, совершен-’
но «чистые руки», и они должны попытаться продолжить
1 Р. Дарендорф, не без некоторой высокопарности (не лишенней! к
тому же и доли иронии), назовет впоследствии этот период «веко®
героев».
3 Эта ликвидация осуществлялась, в частности, и в форме насаж-
дения так называемой «народной СОЦИОЛОГИИ», связывавшей сек« *
«расовцм учением» национал-социалистов. Р. Дарендорф писа • О®
этой «социологии», что в ней «отсутствие научной ответстненвоДД
превосходилось только моральным варварством ее последствий»
97]. «Нельзя отрицать,— добавляет он,— что многие “народные со-1 * 3
циологи” этого рода вышли из круга X Фрайера и А. Гелена. духов-
но-историческим отправным пунктом для многих иа этих более меУ
ких людей “немецкой школы социологии" был ложно истолковж^Ц
Фихте, которого, скажем, К. Г. Пфеффер изобразил как пр ,теЧ-
этого нового направления» [4. 97-98]. Пфеффер, который некогда
либералом, стал изобретателем «немецкой школы социологии»
называется его книга) В квчестве такового он ва ТОЛЬКО разд”.'
расовую ненависть трабованием «антисемитской социологии» и ве*
кисть к другим народам в своей книге «Англия», но он также донос
на почти всех немецких социологов во имя «достоинства самой В
ционал-социалистской раволюции, в которой впервые нашла
оправдание работа народной социологии, начатая еще раньше» Ш
08-99]. Кроме К. Г. Пфеффера, Дарендорф называет среди нацией8
социалистических «социологов» также К. В Мюллера и Ф Арльта-
Введение
361
«традицию «золотого века» так, как будто происшедшее в
гитлеровской Германии, а затем и во всем мире, не
имело никакого значения для оценки содержания этой
традиции.
Мысль же о том, не внесла ли, со своей стороны, и
социология в общественное сознание нечто такое, что
если и не способствовало, то уж, во всяком случае, и не
очень-то решительно противостояло распространению в
Германии «коричневой чумы»4,— эта мысль как-то не
возникала в данном контексте — факт, свидетельствую-
щий о том, что «патриархи» немецкой социологии, хотя
«ничего не забыли», но и «ничему не научились» на
опыте 30-40-х годов.
Следует подчеркнуть, однако, что и у сторонников
рассматриваемой тенденции немецкой социологии — при
всей вопиющей их, мягко выражаясь, «несамокритично-
сти» — были и свои резоны, отражавшие реальные
потребности возрождающейся в Западной Германии со-
циологической дисциплины. Во-первых, перед дисципли-
ной стояла задача восстановления разрушенной социо-
логической традиции6, хотя, разумеется, восстановление
традиции отнюдь не должно было бы означать некрити-
* Этот момент акцентировал впоследствии, уже в 60-х годах, та-
кой социолог «молодого» поколения, как Р. Дарендорф. «Ни Вериар
Зомбарт, ни Фердикаид Тённис,— писал он о двух основоположниках
немецкой социологической традиции, доживших до гитлеровских вра-
иен,— не были нециоиал-социалистами ни в какой период своей
Жизни. Тем не менее их культурно-пессимистические представления
следует причислить к тому кругу рассуждений, которые способст-
вовали укатыванию пути разраставшейся национал-социалистской
идеологии. Это имеет значение уже применительно даже к тённисо-
вой ценностно истолкованной конфронтации “общества", покоящего-
ся только иа “избирательной воле” (Kiirwillen), с более изначальной
общностью", соответствующей “воле сущности” (Wesenswilien). Мост
°т этой общности (Gemeinschaft) к понятию “народ” проложил В. Зом-
оарт, яапрвыер, в своем “Немецком социализме” 1934 г., хотя тот же
самый человек всего лишь несколько ват спустя сам раскрыл неточ-
вость понятия “народ". Мажду тем к этому времени “общность наро-
(Voiksgemeinschaft) стала уже тосударстаеияой идеологией...
Илософско-историческое обоенование этого поворота дел Х.Фрай-
®₽. который больше, чем любой другой немецкий социолог, предавал
социологию национал-социализму и таким обрааом завел на ложный
"Уть целое поколение студентов и молодых ученых» [4, 06]
X. Шельски писал, имея в -«иду активных представителей денной
Вдеиции: «Они впервые заново восстановили в 1945 г. нашу дисци-
Ливу иа хаоса, в котором находилась высшая школа и наука вообще,
see
Раздел TV
ческого к ней отношений, утверждения ее «морально^,
алиби». И эта задача действительно активно решалась в
западногерманской социологии на протяжении первог
послевоенного десятилетия, что засвидетельствовав
многочисленными переизданиями «классиков» немецки
социологической мысли, а также появлением внуши
тельного количества новых исследований, посвященнц
их теоретическому наследию.
Во-вторых, что также является немаловажным об
стоятельством, для развития западногерманской социо
логии в первом послевоенном десятилетии была харак
терна своеобразная «актуализация» тех социальных про
блем, которые были зафиксированы и теоретическ;
сформулированы немецкими социологами еще в 20-х -
начале 30-х годов. Тот факт, что эти проблемы сохраия
ли всю свою остроту и актуальность и после второ:
мировой войны, усиливал позицию тех, кто видел един
ственную перспективу развития социологии в Западне!
Германии на путях реставрации традиционных социоло
гических подходов к этой проблематике. Одной из таки
проблем стала, например, проблема «нового среднегс
класса», которая дебатировалась в Германии с начала
20-х годов". Возрождение интереса к ней стимулировал
Т. Гайгер, занимавшийся ею до прихода нацистов к вла-
сти [6], а затем в эмиграции (в Дании). Хотя после
разгрома национал-социалистов он так и не вернулся
окончательно на родину, но его книги, публиковавшие^
ся сперва в Швейцарии, а затем и в ФРГ7, вновь поста-
вили упомянутую проблему в центр теоретических дис-г
куссий.
Да и вообще, если судить по докладам, сделанным на
первых пяти сессиях возрожденного Немецкого социоло-
гического общества® с 1946 по 1954 г., поначалу в запад-
ногерманской социологии проблематика оставалась ско-
рее традиционной — и не только по содержанию, но и Рс
и придали ей значимость; по сути дела им следует быть благодарим-
ми за то, что социология как учебная и исследовательская дисципЛ*
на так быстро возникла вновь и смогиа сыграть свою роль в восста-
новлении научно-исслеповательской и учебной области в Германии*
[is, зе]
с См. в этой связи: [5; 8; 10, 12; 13; 14; 16].
’ 8J; ср. а этой связи также: [II].
е Возродителем и вдохновителем этого общества был Л. фон Ви®в
Введение
363
форме®. Это была проблематика, «задаваемая» в области
социологической теории Визе10 и Бринкманном11, в обла-
сти социальной философии — А. Вебером [17; 18; 10] и
X. Фрайером (род. 1887). Периодическими изданиями,
где господствовала проблематика, отражающая рассма-
триваемую нами тенденцию, стали в первую очередь
«Кёльнский журнал социологии», который с 1048 г. вновь
начал издавать Визе, а также воссозданный Турнваль-
дом журнал «Социальный мир» (он выходил с 1050 по
1054 г.).
Впрочем, влияние Визе, Бринкманиа и А. Вебера на
западногерманскую социологическую мысль было крат-
ковременным. Оно ограничивалось «восстановительным»
периодом социологии в Западной Германии, периодом
преодоления социологической «разрухи», ибо только в
этих условиях имело какое-то значение «простое» вос-
становление традиции безо всякого критического отно-
шения к ней. И по мере того как западногерманская
социология институционализировалась и приобретала
характер общепризнанной научной дисциплины, падало
влияние тех, кто стоял у ее «колыбели». Так что уже к
концу 50-х годов X. Шельски (род. 1012), социолог следу-
ющего поколения, имел известное право написать: «Со-
держательное развитие и тематика немецкой социоло-
гии... лишь в очень незначительной степени подверглись
влиянию со стороны этих grand old шеп. Они со своими
’ 8-я сессия (Франкфурт-на-Майне, 1846). Доклады к дискуссии
Ва темы. «О современном положении с социологической точки зре-
ВИЯ» (Визе), «Теории ассоциаций», «Циркуляция социальных клас-
сов», «Политическая экономия и проблема монополий», «Естествен-
ный и национальный закон» и «Немецкие профсоюзы».
9-л сессия (Вормс, 1848). Доклады и дискуссии о проблемах
Вемецкой молодежи, о правращении политики в науку, о Таррора и о
Развитии социологических исследований за пределами Германии
10-я сессия (Детмольд, 1850). Доклады и сообщения на темы
’Родина и чужбина» и «Бюрократизация».
11-я сессия (Вейнгейм, 1852). Доклады к дискуссии иа темы:
*1-овременное государство и интересы различных групп» и «Клетки и
•'ЛИКИ».
оГ1 12-я сессия (Гейдельберг, 1954). Докиады и дискуссии иа темы-
4Ч’оолема социологии» и «Свободные профессии» [1].
См послевоенные работы: (24; 28]. Ср. также сборники [26, 27],
°1оРые, хотя и вышли под его редекций, характеризуются отходом
^“Ииков Визе От его позиций.
См. его книгу [2], ср. |3].
364
Раздел IV
учениями были монументами 20-х годов, всеми почитавJ
мыми, но по сути дела остававшимися без последовать
лей» [15, 39J.
ЛИТЕРАТУРА
1. Милъман (Мюлъман) В. 3. Социология в Германии: новая рв».
становка сил // Современная социологическая твория. М-, 1961. j
2. Brinkmann С. Soziologische Theorie dec Revolution. G6tting«<k
1948.
3. Brinkmann C. Die soziologische Dimension in dec Fachwiss, --
schaften. In: Brinkmann C. (Ed.) Sccinlogie und Leben. Tubingen, . 151
4- Dahrendorf R. Pfade bus Utorla. MUnchen, 1968.
6- DreyfussC. Beruf und Ideologic der Angestellten. MUnchen, .Л1
6. Geiger T. Die soziale Schichtung des deutschen Volks: soziogra-
phischer Versuch auf statistischer Grundlage. Stuttgart, 1932.
7 Geiger T. Aufgaben und Stellung Intelligenz in der Gescllsrhsal
Stuttgart, 1949.
8. Geiger T. Die Klassengesellschalt im Schmelztiegle. Kfiln, 1949.
9. Granberg E. Der Mitteistand in der kapitalistischen Gesellschaft.
Eine Okonomische und soziologische Unterauchung. Leipzig, 1932. 1
ID. Kirsche P. Die Soziale Schichtung der Erwerbstatigen im Zeital-
ter der Dampfmaschine und in dem der Elektrizitat. «Zeitschrift №
Vclkspsychologie und Soziologie». 1928.
11. KOnig R. Soziologie von Heute. Zorich, 1949-
12. Krakauer S. Die Angestellten. Frankfurt am Main, 1930.
13. Lederer E-, Marschak J. Der neue Mitteistand. Grundriss der
SozialCkonomik. Tubingen, 1926. Teil I.
14. Riemer S. Sozialer Aufsteig und Klassenschichtung. «Archiv for
Sozielwissenschaft und Soziaipolitik» (ASS). 1932, № 67.
15. Schelsky H. Ortbestimmung der deutschen Soziologie.
16. Tobis H. Das Mitteistandproblem der Nachkriegszeit und seine
statistische Erfassung. Unter gleichzeitiger BerQcksichtigung der f randh
sischen Verhaltnisse. Grimmer, 1930.
17. Weber A. Kulturgeschichte als Kultursoziologie. MUnchen, i960-
18. Weber A. Prinzipien der Geschichts- und Kultursozkilog**
MUnchen, 1951.
19. Weber A. Der dritte oder vierte Mensch (Von Sinn des geschich»"*
liches Daseins). Munchen, 1953.
20. Wiese L. von. Zur Grundlegung der Gesellschaftslehre. Jen*1
1906.
21. Wiese L. con. Staatsozialismus. Berlin, 1916-
22. Wiese L. von. Der Liberalismus in Veigangenheit und ZukdO1
Berlin, 1917.
23. Wiese L. von. System der allgemeinen Soziologie ais Lehre **1
den sozialen Prozessen und den sozielen Gebilden der Menschen (Bed®
hungslehre): I. Teil: Beziehungslehre. Munchen, 1924; II Teil: Gebildeft*
lehre. MQnchen, 1029.
24. Wiese L. von. Ethik in der Sohauweise der Wissenschaft v°®
Menschen und von der Gesellschaft. Bern, 1947.
Глава первая
365
25- Wiese L. won. Nach abermals zwolf Jahre. «Kfilner Zeitschrift fur
Soziotofii* und Sozlalpsychologie» (KZfSS), 1949.
26 Wiese L. von. (Hg.) AbhSngigkeit im sozialen und Selbstandigkeit
in Leben. K61n, 1951.
27. Wiese L. won. (Hg.) Die Entwicklung der Kriegswafte und ihre
Zusarnmenhang mit der Sozialordnung. Koln, 1953-
28- Wiese L. won. Das Soziale xm Leben und im Denken. K61n. 1956-
Глава первая. ВОЗРОЖДЕНИЕ НЕМЕЦКОЙ
СОЦИОЛОГИИ ИЗ ДУХА СОЦИАЛЬНОЙ
ФИЛОСОФИИ ТЕХНИКИ (X. ПОПИЦ)
Если взять постнацистскую немецкую социологию
не только в аспекте того, что было в ней просто реста-
врировано в связи с возвращением из эмиграции (внеш-
ней или «внутренней») социологов, не принявших гитле-
ровский режим, то в аспекте того нового, что было созда-
но ею уже за первое послевоенное десятилетие,— то
прежде всего придется обратить внимание на те далеко
идущие трансформации, которые произошли здесь в
сфере социологии техники.
Если взять эту специальную отрасль социологическо-
го знания в целом, невозможно будет не обратить внима-
ния на тот очевидный факт, что она сама была формой
Утверждения определенного комплекса социально-фило-
софских воззрений, так или иначе противостоящих гос-
подствовавшему в гитлеровской Германии «национал-
социалистическому мировоззрению» со свойственными
ему позднеромантическими обертонами, сказавшимися,
в частности, также на толковании техники и техническо-
Го труда.
Не менее очевидно также и то, что при этом ведущие
теоретики западногерманской индустриальной социоло-
ги, ориентировавшиеся на «американскую модель» ин-
дустриального и политического развития, философско-
иДеологическим «оформлением» которой были позити-
визм и прагматизм, оказались в «естественной оппози-
ции» к марксистской критике индустриальной техники и
"Орично-заводского труда, что также препятствовало
ственно социологической артикуляции технико-тех-
°Логических проблем.
366
Раздел IV
В этом отношении наиболее показательна книга «Tex-J
ника и индустриальный труд», написанная коллективом I
авторов во главе с Хайнрихом Попицем и вышедшая в I
1957 г. [11]. Книга начинается разделом, написанным!
X. Попицем: «Проблема техники и постановка вопроси
исследования». В ней задачи исследования, осуществляя
емого на вполне конкретном материале сталелитейная
промышленности Рурской области, формулируются яI
ходе (и на основе) критического анализа воззрений на
технику — главным образом негативистски окрашенных,!
которые сложились в немецкой социальной философии и 1
философии культуры еще в XIX в. и продолжали оказы- ]
вать свое влияние на немецкие умы также и на протяже- g
иии 2-й половины нашего столетия.
Говоря о философских представлениях о технике,
минировавших в прошлом веке, X. Попиц ссылается на
известную работу Ханса Фрайера «Оценка хозяйства вI
философском мышлении XIX столетия», вышедшую вто-
рым изданием в 1939 г. [3]. Что же касается источников
более современных философских толкований техники, I
отчасти продолжавших, а отчасти модернизировавших!
традицию негативно-романтического отношения к ней, то
в их числе прежде всего фигурируют сочинения «фило-
софов жизни» либо представителей близких к ним антро-
пологического и экзистенциалистского направлений в
немецкой философии (Р. Кронер, Э. Шпрангер, М. Шелер,
О. Шпенглер, К. Ясперс, А. Гелен, М. Хайдеггер) и за ру-
бежами Германии (Бердяев, X. Ортега-и-Гассет). Затем
идут такие авторы, как Ф. Дессауэр, М. Шрётер, Р. ВеЙ-
раух, П. Краннхальс, Э. Юнгер, Г. Брифс и др., так или
иначе ставившие вопрос об отношении техники к культу--
ре вообще и современной культуре в особенности. Н»
первом плане оказывается, таким образом, литература»
посвященная «критике культуры» — в контексте этой
критики и рассматривается философская «проблемаТй*
зация» техники, какой она предстала в наш век.
X. Попиц считает необходимым проблему «техниче*
ского индустриального труда», которая интересует со-
циологию индустрии в первую очередь, рассматривать Я
связи с дискуссией о «технике вообще», каковая велась Я 1
Германии и до второй мировой войны и возобновилась (в
Западной Германии) и после нее. Дело в том, что *
Глава первая
367
названной проблеме подходят обычно, пользуясь масш-
табами, усвоенными в этой дискуссии; в свою очередь,
вынесенные из нее шаблонные представления об инду-
стриальном труде используются в качестве аргументов,
когда речь заходит о самой технике [11, 1]. Разумеется, в
первую очередь Попиц хочет выделить для анализа важ-
нейшие представления, «которые определяют обществен-
ную дискуссию сегодня» (т. е. в середине 50-х годов) [11,
1]. Поскольку же они «удивительным образом» повторя-
ют аргументы как «за», так и «против» техники, которые
звучали на протяжении ’50 предшествующих лет, по-
стольку он не считает необходимым рассмотрение гене-
зиса основных линий этой аргументации, хотя, как мы
увидим, и не удерживается от некоторых отрывочных
экскурсов в «историю вопроса».
После каждой из мировых войн «спор о технике»
вновь заострялся (и заострялся, прибавим уже от себя,
не безотносительно к возобновлявшимся попыткам имен-
но в технике увидеть одну из важнейших причин воис-
тину катастрофического характера, который приобрели
эти войны), но по своему общему смыслу, считает По-
пиц, его содержание не изменялось радикальным обра-
зом. Важнейшими «тематическими кругами» по-прежне-
му оставались: «культурная ценность» техники, ее «усо-
вершенствование» и ее «самоценность* (подвластность
своему собственному закону развития) [11, 1—2J.
1. Культурность техники или техничность
культуры?
Задача, которую ставит перед собой Попиц как автор
Первого (он же вводный) раздела книги, заключается
Прежде всего в том, чтобы прояснить «смысл и функции»
этих «программных понятий». Решает же он ее в откро-
венно полемическом ключе, не скрывая своих симпатий
и не страшась обвинений в том, что один из основных
приемов, к которым он прибегает,— это «апелляция к
личности» того, кто защищает неприемлемую для него
Концепцию. Он начинает с «обширной литературы», ха-
Рвктеризующейся тем, что ее авторы решают не столько
проблемы техники, сколько свои собственные, допуская.
368
Раздел IV
впрочем, что не всегда это делается вполне сознательно]
Прежде всего это касается, по его утверждению, литера-
туры, посвященной «культурной ценности техники», е
которой нашел свое отражение спор между учеными-1
гуманитариями и естествоиспытателями, эстетиками и
техниками, литераторами и инженерами, университета^
ми и высшими техническими школами.
Над обоими лагерями спорящих господствует одна и
та же «социальная и идеологическая дилемма». «В своия
основных чертах эта дилемма так же стара, как и чело,
веческая история: техники, как Homines novi1, борются
за социальный престиж. Старое бюргерство, которое да-
леко отстоит от технического развития, ощущает это
развитие как угрозу. Оно пытается дискриминироваты
технику, а тем самым социальные притязания техником
измеряя новые явления масштабами собственной систе-
мы ценностей и внушая ее техникам. Со своей стороны,
техники принимают ети масштабы и подчиняют свои
притязания на общественное значение критериям, кото-
рые установлены другой стороной» [11, 21-
Основным вопросом, который объединяет спорящие
партии, является «решающий» вопрос о том, принадле-
жит ли техника «культуре» или «цивилизации»,— раз-
личение, под знаком которого находится немецкая куль-
тур- и социально-философская мысль со времен шпея-
глеровского «Заката Европы» (если не углубляться в
истоки этой основополагающей дихотомии О. Шпенглере,
и не касаться ее последующего переосмысления, напри*
мер, у Альфреда Вебера). По мысли Петера Менникена,
автора книги «Анти-Форд, или о достоинстве человече-
ства» (1924), технику следует отнести к «подкультурнод
му слою» [10, 511- Неогегельянец Рихард Кронер в книге
«Самоосуществление духа. Пролегомены к философии!
культуры» (1928) предлагает культурфилософскую -пи-
рамиду ценностей», в свете которой хозяйство и техник®
оказываются в «подвальном этаже» культуры, тогда KBlt
наука и политика — на первом, искусство и религия •"
на втором, а история и философия — на самом верхне*
этаже [9, 39). В том же духе рассуждал и Э. Шпрангер»
невольно заостривший дискуссию о культурной ценно-*
1 Новые люди.
Глава первая 365
сти техники, когда в своей книге «Формы жизни» (после
войны, в 1950 г., она вышла 9-м изданием) он отказался
поставить «форму жизни» техников на один уровень с
жизненными формами «эстетического человека», «теоре-
тического человека», «экономического человека» и «со-
циального человека» [12].
Поскольку же и теоретические представители, вер-
нее, идеологи техники (и самих техников) разделяли,
согласно X. Попицу, ценностные предпосылки ее куль-
турфилософски ориентированных критиков, постольку,
даже возражая им, они оказывались перед необходи-
мостью доказывать, что техника находится в «“хороших
отношениях” с другими областями жизни, в особенности
с науками и искусствами» [11, 3]. Апологетика подобного
типа была воодушевлена стремлением доказать, что тех-
ника — это «фактор культуры», что она представляет
«самостоятельную область ценностей» и даже играет
смыслообразующую роль. Для такого рода апологетики
характерны книги Роберта Вейрауха («Техника, ее сущ-
ность и ее отношение к другим областям жизни», 1932),
Эберхарда Циммера («Философия техники. Введение в
технический мир идей»; в 1933 г. вышло 3-е издание) и
Пауля Краннхальса («Всемирный смысл техники как
ключ к ее культурному значению», 1932). Авторы на-
званных работ видят свою задачу в том, чтобы дать
правильное понимание «сущности техники», защитив ее
от несправедливых нападок и вооружив техников идейно
Для защиты их требований [8, 4]. Причем именно в
работах, посвященных защите техники, социальная сущ-
ность этих требований получила более откровенное вы-
ражение, чем в критических статьях и книгах.
«Техников,— писал Фридрих Дессауэр,— нет ни в
Правительстве земель, ни в парламентах, ни в аристо-
кратических клубах, ни в тех кругах, которые дей-
ствительным или мнимым образом задают тон жизни. Не
существует другого воспитания, которое так же реши-
тельно отвергало бы видимость, так глубоко презирало
DbI престиж, как воспитание техническое» [11, 3]. В этих
словах с достаточной определенностью выражены и при-
тлзания, предполагаемые у техников защитником их
11аТересов, по отношению к обществу, до сих пор не
°с°знавшему реального значения их деятельности, за-
370
Развел IV
явить о котором «городу и миру» мешает техникам
специфическое; особенно деликатное воспитание. Koi
же представители техников все-таки отваживаются ।
верить об этом, они начинают с упреков по адресу сво
коллег, желающих оставаться «только техниками», б<
вольно и безучастно взирающими на течение «обще
венной и духовной или художественной жизни». Об gi
писал в книге, предлагающей идеи нового миросозер!
ния, развитого с точки зрения инженера, Аврелий С
дола, мысли которого были не без энтузиазма воспри;
ты в Германии (книга вышла в 1932 г. 3-м издания
Технику, по его утверждению, не резон жаловаться
пренебрежение со стороны общества и государствен?
служб в то время, когда его участие в обществен»;
делах является столь желательным [13, 11].
Как мы увидим далее, социальные притязания тех;
ков, получившие отражение в приведенных сентенц!
их защитников, X. Попицу в общем ближе, чем притя;
ния их противников, ориентированных на «критику куь
туры». Однако идеологическая форма, в которую о
были облечены, явно его не устраивала, поскольку;
конечном счете защитники техники и ее активные нос
тели разделяли те же самые цанности, что и их оппоне
ты. В особенности же не удовлетворял его способ аргу-
ментации апологетов техники (и технократии, ибо за-i
щита «недооцененных» обществом техников выливалась
в конце концов в технократизм), отмеченный печатью
той же «спекулятивности», что была характерна для ев
культурфилософской критики. Между тем, но убеж,
нию X. Попица, во всей подобной литературе — будь <
апологетическая или критическая — о самой техн
высказывается не больше того, что с таким же успе
может быть выражено в «лирическом стихотворег
[11, 4]. Впрочем, суть дела здесь далеко не в од
только отвлеченности и «лиричности» спекулятив;
подхода к технике.
Самое главное, что вызывает возражение автора в;
ного раздела к книге, когда речь заходит о культурф!
софской спекулятивности рассмотрения техники,—
все-таки попытка оценивать ее достижения на основа:
тех же масштабов, которыми измеряются достижения
всех других областях культуры. «СамоинтерпретаГ
Глава первая
371
техников в качестве “‘культуртрегеров”, внушаемая позд-
дебуржуазной философией культуры,— читаем мы в
книге,— раскрывается яснее всего, когда предпринима-
ется попытка приложить аналогичный масштаб к дости-
жению индустриального производства» [11,4]. Эту мысль,
а также бесплодность подобной Попытки, как и ложность
«самоинтерпретации техников», имеющей культурфи-
лософское происхождение, Попиц доказывает, обраща-
ясь к критическому рассмотрению «Философии техни-
ки» Ф. Дессауэра.
Согласно Дессауэру, техник не «изобретает» своих
решений, а лишь находит их [1, 19], превращая таким
образом потенциальное бытие в актуальную действи-
тельность. В этом и заключается, по мнению философа
техники, ее трансцендентная сущность — вывод, позво-
ляющий толковать техническое творчество не как сопер-
ничество с Творцом, а как служение ему. Опосредо-
ванным образом в служении принимает участие инду-
стриальный рабочий, механизированный труд которого в
принципе открыт сфере, где идеи достигают своего обра-
за; работая на машине, ои принимает участие в осуще-
ствлении этого «четвертого царства» — царства вопло-
щенных идей, идей, получивших рукотворный образ.
X. Попицу представляется очевидным, что дессауэ-
ровский ход мысли не ориентирован на анализ пробле-
матики индустриального труда. Речь идет о «самоинтер-
претации техников», которая предлагается и в качестве
«самоинтерпретации» индустриальных рабочих, оказы-
ваясь, таким образом, проекцией самосознания первых
на сознание вторых. Причем «самоинтерпретация» ета
осуществляется в понятиях, с помощью которых и тех-
ническое творчество, и индустриальный труд рассма-
триваются как участие в выполнении культурной задачи
Технизации.
Но если доказательство того, что философская защи-
Та техники — это не ее интерпретация, а «самоинтерпре-
тация» техников, представлялось X. Попицу достаточно
Легким делом, то применительно к философски ориенти-
рованной критике техники и технизации человеческого
^ира аналогичный ход мысли, имеющий целью разобла-
чить ее истинное содержание, осуществить оказалось
гРУднее. Тот «факт, что позднебуржуазная культур-
372
Раздел IV
критика индустриального труда — это в первую очере^ ь i
акт самоинтерпретации или, лучше сказать, самоутвер-
ждения (самих критиков.— Ю-Д.)», является, по е х)1
словам, «менее прозрачным» [11, 5]. Дело в том, 4i<m
«масштабы, которыми пользуется эта критика культуры
с самого начала гарантируют, что при всем сочувствии, i
рабочим и при всех обвинениях, возбужденных против
технических условий их труда, может быть обеспечевд
дистанцирование, не позволяющее поставить под вопрос
самого вопрошающего. Культур-критика, направленная
в адрес индустриального труда, по-видимому, прямо-
таки служит средством обойти критику культуры с по
мощью критики индустриального труда» [11, 5J.
Впрочем, дело, очевидно, не только в этом, но и в том,
что, выступая против техники, развитие которой сни-
жает «человеческое качество» условий труда (хотя бь по
сравнению с условиями средневекового ремесленника^
критик культуры имеет в виду прежде всего интересы
других, в данном случае индустриальных рабочих, тогда
как, скажем, инженер, решивший выпустить книгу с
целью защиты техники или новейшего индустриального
производства (как это сделал, например, Г. Форд), имеет
в виду в первую очередь оправдание своего собственного
образа жизни, идентичного образу жизни представляе-
мого им общественного слоя.
Тем не менее автору вводного раздела к книге «Тех-
ника и индустриальный труд» удается найти и вычле-
нить для критического анализа тезис, который принад-
лежит «устойчивому репертуару нашей критики эпохи и
сверх того — к наследию буржуазного образования на-
шего века» [11, 5]. Речь идет о констатации того факта,
что, вместе с индустриализацией и технизацией, трУД
перестает вбирать в себя «творческое начало в чело-
веке». Этот вывод, сделанный, в частности, в книге Гет-
ца Брифса, посвященной производству и производствен-
ной жизни в условиях современной индустрии, согласно
X. Попицу, не является исследовательским результатом I
автора книги, поскольку давно уже получил характер
лозунга, как и все ведущие к наму аргументы.
К их числу он относит целый ряд важнейших тезисов ।
концепции Г. Брифса, роднящих ее с концепцией еОТ'
чуждения труда», разработанной, как известно, еще &
Глава первая
373
ранних рукописях молодого Маркса (которого, впрочем,
сам Попиц здесь не упоминает, продолжая ссылаться на
Бсю традицию «культур-критической» оценки индустри-
ального труда). Возражая против этой концепции, X. По-
пиц доказывает, что, во-первых, негативные суждения о
труде в условиях индустриального производства «просто
не соответствуют» в большей своей части реальности
его «технического осуществления»; во-вторых же, воз-
можности индивидуального самоутверждения и творче-
ских достижений в процессе такого труда понимаются
^слишком узко» [11, 6]. И только после этого он присту-
пает к «третьей ступени критики», ставя вопрос о том,
«охватывают» ли вообще «суждения теории культурной
ценности» (труда.— Ю. Д.) индустриальный труд как
«специфический феномен» [11, б].
Первое, на что обращает внимание автор вводного
раздела,— это то, что моделью, на которую ориентиру-
ются «культур-критики» индустриального труда, явля-
ется труд средневекового ремесленника, причем не вся-
кого, а занимающегося искусствообразными профессия-
ми: ювелира, чеканщика, каменотеса. К тому же и в
данном случае в поле зрения «культур-критики» оказы-
вался лишь труд самого мастера, тогда как подсобный
труд подмастерья и учеников оставался, так сказать, за
кадром. С точки зрения социальной, это был труд чело-
века, принадлежавшего к средневековому бюргерству, к
одному из достаточно привилегированных слоев этого
бюргерства, и в современном индустриальном производ-
стве он сопоставим лишь с трудом (и статусом) масте-
ра — руководителя работ и высококвалифицированного
Рабочего; если же сравнивать труд средневекового мас-
тера-ремесленника с современным индустриальным тру-
дом вообще, то картина явно окажется искаженной.
Нельзя, по мнению X. Попица, решать «“обществен-
иУк> проблему” условий физического труда независимо
07 его индустриальной и технической чеканки» с помо-
щью одного лишь идеала мастера-ремесленника [11, 7]. А
°тсюда вывод: «Критика культуры, находящаяся в русле
этой традиции, до сих пор, следовательно, не уяснила
Для себя, что ее негативные суждения вообще относятся
•^Шь к отличительным признакам физического труда
ь°обще> обнаруженным в сфере труда индустриального»
374
Развел IV
[11, 7]. Причем даже этот феномен культур-крити*^
рассматривает одновременно слишком широко (имея о
виду физический труд вообще) и слишком узко (так Ниш
его специфика фиксируется на основании одних ли м
общих признаков труда, не касаясь специфики трудЛ
индустриального) [11, 7].
Не ограничиваясь такой «имманентной» критикой
культур-критики индустриального труда, автор вводно-
го раздела ставит под вопрос основной «масштаб», кв > иш
она пользуется,— «определенное понятие ценности к
смысла человеческого труда, которое возникло в немец
ком идеализме из романтических, гуманистических а
философско-исторических мотивов и резюмирующим
образом сформулировано Гегелем» [11, 7]. Согласно ос-
новной гегелевской мысли, трудящийся человек запе-
чатлевает свою индивидуальность и своеобразие в про-
дукте собствениого труда и благодаря зтому творче-
скому процессу утверждает свою свободную личность^
X. Попиц считает, что это «идеал, который, несомненно,!
извлечен из прообраза духовного, в особенности же ху-
дожественного творчества» [11, 7]. И как только этот
идеал переносится из области эстетической на другие
сферы, обнаруживается его «социологическая релятив-
ность»: вместо их реального исследования мы получаем
«самоинтерпретацию» или даже «самоутверждение» при-
верженца этого идеала. Так истолковывает Попиц на-
блюдение Г. Брифса, согласно которому индустриальный
рабочий осознает в качестве имеющего для него персо-
нальную ценность не то, что сделано им в процессе
производства, а то, чего ему удалось достичь в свободное
время.
Осуществив такого рода социологическую «релятиви-
зацию» точки-зрения, с которой современный индустри-
альный труд критикуется за то, что исключает возмоЯ*'
ность самоутверждения рабочего, автор этого — «камер-
тонного» для рассматриваемой книги — раздела делав*
следующий шаг. Он эксплицирует политические импли-
кации «культур-критической» точки зрения, исключаю-
щей иную оценку современных форм труда, кроме нега-
тивистской. «Убеждение, что возможность использова**!
труд как средство индивидуального развития безусловно
является принадлежностью достойного человека суй®'
Глава первая 375
сТвования, может в принципе быть высказано лишь со-
циал-революционером с явно хилиастическими идеала-
ми,— оно, стало быть, последовательно ведет к заключе-
ниям, которые контрастно противоположны тенденциям
теоретиков культурных ценностей. Они могут уклонить-
ся от таких выводов только благодаря тому, что делают
“технику" и “крупное производство" ответственными за
тот факт, что их идеал духовного и художественного
труда не получил распространения. Утверждая его тем
не менее в качестве абсолютного, они осуществляют в
одно и то же время дискриминацию и самоутверждение,
благодаря которым узаконивается дистанцирование от
“технического мира"» [11, 8].
Любопытно, что спор с «культур-критиками» техники
и технизации труда, апеллирующими к отвлеченному
идеалу, перерастает у X. Попица в критику самого
зтого идеала — как «несовременного», не соответствую-
щего действительности XX в. При этом он стремится
опереться на «современное» (авангардистски-модер-
знстское) искусство, усматривая в его противостоянии
«классическому» идеалу искусства параллель технизи-
рованному индустриальному труду, противостоящему
«классическому идеалу труда», ориентированному на
модель деятельности мастера-ремесленника. «Предста-
вляется весьма сомнительным,— пишет он в специаль-
ном примечании к приведенному рассуждению,— соот-
ветствует ли еще художественное творчество в его сего-
дняшней форме и его современном самосознании этому
классическому идеалу труда. Примечательно сходст-
во аргументов, которые используются как против со-
нременного искусства, так и против индустриального
технического труда». «Индивидуальность», отсутствие
Которой отмечается в первом случае, и «красота», об
отсутствии которой жалеют во втором,— это просто-
напросто выражение все того же ценностного предста-
ьДения о «творческом» [11, 8].
Однако если вспомнить о том, что на исходе XX в.
столетний спор между модернизмом и искусством, ори-
ентированным на «классический идеал» (в том числе и
«классический идеал труда»), явно был решен не в
^°льзу модернизма — факт, засвидетельствованный ве-
ющими представителями модернистского искусства, от-
376 Раздел IV
вергнувшими (за немногими исключениями) свои вче»<
рашние знамена, то попытка провести параллель между
«новейшим искусством» и «новейшими» (предельно тех-г
низированными) формами труда должна быть признана "
неудачной. Но быть может, она все-таки удастся, если
придать ей смысл, диаметрально противоположный тому,
что вкладывал в нее X. Попиц? Иначе говоря, не ожидает
ли и «технизированный» индустриальный труд то же
самое разочарование, которое переживало на исхода
кашего века модернистское искусство? Не повернет ли
сама современная индустрия прочь от-своего собствен-
него идеала труда, вновь обратив свой взор к «классиче-
скому идеалу труда»? Во всяком случае, кое-какие на-
блюдения, сделанные индустриальными социологами в I
ФРГ (о них у нас еще пойдет речь), дают вполне опреде-
ленные основания для того, чтобы ответить на этот во-
прос положительно.
Однако для того, чтобы приблизиться к такой поворот»
ной точке,’ хотя бы усомнившись в том, что «классиче-
ский идеал труда» предполагает одни только хилиастИ»
ческие и «социал-революционаристские» импликации,
западногерманской индустриальной социологии потребо-
валось 30 лет. Пока же, т.е. во времена ее активного
самоутверждения в ФРГ, о которых идет у нас речь, ев
развитие осуществлялось именно на путях техницист-*
ски-сциентистского (и, как видим, внутренне родствен-
ного авангардистски-модернистскому) разрушения «клас-
сического идеала труда», обвиненного в его безнадеж-
ной — и политически небезопасной — анахронистично-
сти. Такой подход, объектом которого оказались едва ли
не все непозитивистские попытки истолкования техник^
явно напоминал неомарксистскую «критику идеологий*
своей тенденцией уклонения от содержательного обсуж-
дения проблем, поднимаемых в рамках критикуемых кон-
цепций, возникавшей из молчаливого предположения,
самому-то критикующему известна («единственно науч-
ная») истина или, по меньшей мере, («единственно науч-
ный») путь к ней; отличие от неомарксизма состоял0
лишь в том, что в данном случае мы имеем дело с позИ-
тивистски-сциентистским пониманием «единственно Яа'
учной» истины, которую предполагалось получить
путях конкретно-социологического — «чисто эмпирине* ||
Глава первая
377
cjcoro» — исследования техники, взятой в контексте про-
мышленного производства.
О том, как много проблем, обострившихся именно
сегодни, приходилось буквально «обрубать» западногер-
манской (да и не только западногерманской) индустри-
альной социологии, достаточно выразительно свидетель-
ствует критика X. Попицем не- и антипозитивистских
представлений о будущем, которое готовит человечеству
новейшая техника. Его отношение к прогностическим
концепциям в общем мало отличается от его отношения
к «ретроспективно» ориентированным теориям техники;
он отвергает их не по причине более или, наоборот, менее
негативного к ней отношения авторов концепций, а пото-
му, что способ предсказания ее будущего, не лишенный
определенных эмпирически неверифицируемых предпо-
сылок (как, впрочем, и собственный подход Попица и
возглавляемого им авторского коллектива), кажется ему
уводящим от сути дела и превращающим прогнозирова-
ние развития техники в самоистолкование, самоутвер-
ждение самого прогнозиста.
Но, поскольку проблемы будущего техники, а вместе
с тем и будущего всего человечества, поднятые в рам-
ках таких («ненаучных») концепций, оказывались до-
статочно серьезными — и, как мы можем сегодня утвер-
ждать, даже более серьезными, чем это могло показать-
ся X Попицу в середине 50-х годов,— постольку и он
Должен был так или иначе, прямо или косвенно выска-
заться по поводу либо просто уклониться от какого бы
то ни было высказывания, что также свидетельствовало
определенной позиции. И таким образом становились
очевидными «самоограничения», ценой каковых запад-
н°германская индустриальная социология утверждала
свой «научный статус», исподволь готовя кризис, под-
жидавший ее на исходе XX в., когда оказалось, что
проблемы, от которых она «абстрагировалась» в свое
ьРемя (а то и вообще объявила их «псевдопроблема-
— именно они-то остаются самыми важными и
существенными, поскольку от их решения зависит судь-
а и индустриальной социологии (как специальной, а не
Т°ЛЬко «прикладной» социологической дисциплины), и
с°Дйологии в целом.
Концепции будущего техники X. Попиц рассматрива-
37В
Раздел IV
ет не только под углом зрения экстраполяции на буду-
щее тех же самых воззрений, что возникли как реакция
удаленных от техники (и в силу этого более традиционна
ориентированных) социальных слоев на изменения в
ществе, повлекшие за собой возрастание значения тех-
ники и технизированных форм труда. Возвращаясь к
«героически-оптимистической» философии техники
предложенной Дессауэром, он отмечает, что уже
философия не ограничивалась узкими границами, пред-
ложенными ей культуртрегерским толкованием техники
навязанным защитникам технического прогресса его про.
тивниками — идеологами, так сказать, «партии культу-
ры». В этом обстоятельстве получило свое отражение!
«самосознание техников» (а точнее, идеологов «партии
техники»), уже не желающих больше оправдываться
перед обществом с помощью ссылок на «культурна#
аспект технических форм мышления» или импульсы^
которые получают от них для своего творчества «худож-
ники и поэты» [11, 8—9J.
Убежденные в уникальном значении техники, они —я
подобно Дессауэру, выразителю их самосознания,—
склонны отводить все упреки по поводу издержек техни-
зации ссылкой на ее недостаточность (а не избыточ-
ность), т. е. на «неразвитость» техники, на ее «отстава-4
ние» от своих собственных возможностей. Совершен-
ствование техники — ее завтрашнее состояние, ее бли-
жайшее будущее, не говоря уже о более отдаленном,-—
должно привести к возмещению вреда, причиненного е»
в силу сегодняшних несовершенств. А то, что «завтриШ4
няя» техника способна принести людям еще большие
вред, чем нынешняя или вчерашняя,— ета возможет
не предполагалась ни Дессауэром, ни выражаемым иИ
«самосознанием техников».
В этом своем оптимизме, связанном с убеждением •
том, что индустриальная техника, будучи продуйTD1*
сравнительно недавнего развития, еще не достигла необ-
ходимой зрелости, которая должна стать искупление»!
всех грехов ее молодости, Дессауэр, согласно X. ПопипУ»
является законным преемником К. А. Сен-Симона, О. Кон-
та, Г. Спенсера и Т. Карлейля. И хотя в его формулиро**
ках мало чего осталось от теоретических предпосылок
его предшественников, идея гармонии, которую принесет i
Глава первая
379
с собой беспрепятственное развитие техники в будущем,
до-прежнему выдавала его внутреннее родство с ними
рак и им, всякая критика техники должна была казаться
ему имеющей отношение лишь к ее исторически нераз-
витым формам, а не к ней самой. Это было своеобразное
«бегство вперед» от критики, которое, как отмечает X. По-
дии, «многообразным образом варьируется» в новейшей
литературе [11, 9]. Впрочем, это «бегство вперед» исполь-
зуют в полемике со своими теоретическими оппонентами
не только защитники, но и противники современной ин-
дустриальной техники. Да и на принципиальный вопрос о
том, возможны ли вообще такого рода прогнозы и как
далеко можно при этом заходить, могут быть даны «прин-
ципиально различные ответы».
2. Прогнозируемы ли социальные последствия
технического прогресса?
Как только возникает проблема прогнозирования, мы
тут же оказываемся в логическом круге. Прогнозировать
развитие техники — это значит попытаться предсказать,
к чему оно приведет. Но для этого нужно знать заранее,
куда, в каком направлении уже ведет ее развитие. А
если мы это знаем, то, следовательно, мы уже имеем в
Руках самое главное из того, что хотели бы получить в
результате прогноза. Ответ на вопрос, к чему приведет
(или может привести) определенное развитие техники.
Уже дан фактически в нашем знании направления этого
Развития. Впрочем, в попытке прогнозирования разви-
тия техники X. Попица интересует не столько эта исход-
ная методологическая антиномия, которая так или иначе
преодолевается в ходе последовательного осмысления
самого факта существования той или иной тенденции и
Условий, при которых она может не только сохраниться,
Но и развиться в будущем, сколько другой, содержатель-
ный момеит.
Дело в том, что, прогнозируя развитие техники, как
правило, молчаливо предполагают, что дать ответ на
Этот вопрос может лишь «сама техника», анализ ее
Имманентных тенденций. Но, во-первых, при этом онв
предполагается как некая «независимая переменная»,
Причем такая, изменения которой зависят лишь от нее
3S0
Раздел TV
самой, от ее собственных закономерностей. А, во-втор^
коль скоро с прогрессом техники связываются перспы
тивы развития всего общества или, по меньшей мер
перспективы эволюции «способа и организации техник
ского труда», значит, заранее предполагается опр
ленная (причем более или менее однозначно фиксируй
мая) связь техники и социальных форм «технизировал,
ного» труда. А эти предпосылки и вызывают сомнение у
X. Попица.
Если даже допустить, рассуждает он, что можно опре-
делить «направление тенденций технического развития*,
отправляясь от «данных имманентных условий достиг-?
нутой стадии» (допущение, которое делается здесь во-
преки решительному несогласию Попица с теми, кто
утверждает «самозаконность» развития техники), то,
спрашивается, можно ли сделать отсюда вывод об «об-
ратном воздействии технических методов на способ и
организацию технического труда» [11, 9]. «Можно ли
вообще рассчитать изменение человеческих интересов я
потребностей, общественных отношений власти и цен-
ностных представлений?» — добавляет он к предшест-
вующему вопросу еще один, давая тем самым понять,
что вопрос о «способе и организации технического тру-
да» входит, с его точки зрения, в более широкий спектр
социальных проблем, чем тот, который сопряжен с про-
блемой «обратного воздействия технических методов».
Наконец, последний вопрос в этой связи, к которому
X. Попиц явно не может отнестись столь же иронично>
как он отнесся к названным выше «культур-критич^Д
ским спекуляциям» по поводу индустриальной техник*-
«...не следует, если бы даже все это было возможный
вообще ожидать от воздействий, идущих от прощ’ЫА
совершенствования техники, чего-либо позитивного» [Jfl
9]. Тем более что подобные надежды наталкиваются я*
«сильное недоверие» весьма авторитетных философов **
социальных мыслителей нашего века — таких, наПРЧИ
мер, как В. Ратенау, считавшего, что зло, причинен®^
механизмами, не может быть преодолено механически^"
средствами, или К. Ясперс, убежденного, что <
задачу преодоления техники разрешимой в of
целом с помощью самой техники — это новый
беде.
Глава первая
381
Итак, два прогноза; один — исполненный веры в
технику, в то, что, будучи сама по себе безусловным
благом, она может вести только «куда следует», т.е. к
гармоническому состоянию общества. И другой — испол-
ненный недоверия к технике, ожидания новых и новых
опасностей 'и бед, которые ее дальнейшее развитие мо-
,кет принести человечеству. В обоих случаях в общем-то
заранее известно, куда направлено развитие техники,
так что задача «прогноза» оказывается чисто «техниче-
ской» — эксплицировать то, в чем уже априори уверены.
Но если в обоих случаях речь идет о вере (или, наоборот,
неверии} в технику, то можно ли считать это знанием
того, куда направлено ее движение, к чему она нас
приведет? А если мы не знаем, куда она ведет,— снова
задает вопрос X. Попиц, то можем ли мы в таком случае
«знать, чем является техника»? [11, 0]. Не знаем же мы
зтого, по его мнению, в силу того, что в вопрос о техника
(и соответственно о перспективе ее развития) втягивает-
ся «весь комплекс ее предпосылок и следствий», а это
делает сомнительным наше право «вообще говорить о
технике “как таковой”, не желая останавливаться — как
того хочет индустриальная социология — на различных
способах поведения в обращении с определенными тех-
ническими предметами в конкретной ситуации» [11, 9].
Этот вывод, позволяющий автору вводного раздела
ограничить задачу рассмотрения техники в рамках ин-
дустриальной социологии, освободив ее от необходимо-
сти задаваться вопросом о последствиях технического
Развития, X. Попиц пытается обосновать, между прочим,
11 о помощью социалъно-философски, а не конкретно-
социологически ориентированного автора — Ортега-и-
Гассета. Согласно утверждению этого создателя «рацио-
Виталистического» варианта философии жизни, мы мо-
^ем знать заранее, что способен сделать человек, опира-
юсь на свои «животные способности», поскольку горизонт
Человека «ограничен». Однако то, что в состоянии сде-
юать машина, которую оказался способным изобрести
^еловек, в принципе безгранично (а стало быть, и не-
предсказуемо). А если это действительно так, умозаклю-
ает X. Попиц, то «из всех вопросов о технике меньше
Сег° можно ответить как раз на вопрос о последствиях
е Развития» [11, 101-
382
Раздел IV
Но, быть может, для нас еще остается шанс «втордД I
нуться в сущность машины», попытавшись приспособите I
ее к нашим «ценностным представлениям» на стаду«
изобретения и конструирования? Этот вопрос, вот уж«
на протяжении более десятка последних лет интенсивна
обсуждаемый в западногерманской социологии (в рамках
того ответвления индустриальной социологии, которое
можно было бы назвать «социологией участия»), X. По»
пиц «снимает» с повестки дня при помощи ссылки на
А. Гелена, стоявшего у истоков послевоенной индустрия
альной социологии, чему, оказывается, не помешало erq
«спекулятивно-философское» прошлое. По мнению Геле*
на, которое приводится в рассматриваемой книге бе»
всякого «критического отстранения» (поскольку оно явив
импонирует автору вводного раздела), наука, техн че- I
ское применение ее и воздействие индустрии, находя-
щиеся в связи друг с другом, издавна образуют супер-
структуру, которая действует автоматически и потому
«этически совершенно индифферентна» [5, 12]-
По этим причинам ка «различные теории», авторы
которых тем не менее «все-таки предпринимают» попыт-
ки включить в поле зрения «будущее развитие техники»
[И, 10], ложится в книге тень глубокого подозрения,
опять-таки побуждающего X. Попица прибегать к при-
емам их разоблачения, заимствованным из арсенала
«критики идеологии». Во вводном (он же первый и, как
видим, основополагающий с точки зрения теоретическое
постановки вопроса) разделе рассматриваются три при?
мера — три формы — прогноза технического развитий
Первую форму прогноза X. Попиц характеризует, ссыла*
ясь на О. Шпенглера, М. Хайдеггера и Э. Юнгера, кото-
рых объединяет исходное убеждение в том, что совр®*
менную науку и технику отличает установка на насилий
в отношении к природе. Из этой предпосылки, заключи
ющей в себе оценку подобного отношения к природе в**
неистинного, делается вывод, имеющий прогностически"
смысл, согласно которому человечество так или иначе
должно будет изменить это отношение, вернувшись * J
тому, каким оно было до Нового времени, особенно ,
Востоке, в частности в Китае с его даосизмом и конфуЦ***
анством. Этот вывод-надежда в разделе иллюстрируетС
на материале высказываний уже упоминавшегося вьп11 |
Глава первая
383
fj. Краннхальса и Фрила Гизе, автора книги «Философия
труда» (1932).
Согласно первому из них, человечество должно пре-
одолеть в ходе технического развития упомянутую на-
сильственность и в дальнейшем осуществлять прогресс в
направлении, указываемом самой природой. В этом слу-
чае господство над природой будет поставлено на служ-
бу самой природе и приобретает характер «внутренней
нравственной необходимости» [8, 206]. Второй, по ирони-
ческому замечанию X-Попица, «кажется, даже прямо-
таки верит в возможность превращения инженера в
даоса и конфуцианца» [11, 10]. Так квалифицируется им
идея Ф. Гизе, согласно которой, когда человек преодоле-
вает природу «в старом смысле» слова «преодолевать»,
то он поступает правильнее, если делает это вместе с
нею, а не против нее. «Он “выманивает” ее тайны лаской,
а не восстает против нее» [6, 292]. Таков идеал истинного
отношения к природе, которое выступеет как модель для
будущего, когда природа уже «не угнетается более»
техникой и «не ущемляется в ее правах» [6, 299]. Тот же
вывод, что и Краннхальс и Гизе, делает Э. Юнгер перед
лицом технического господства над природой, которое
представляется ему не иначе, как ее «насилованием».
Хотя он и не ожидает от нее никаких особых чудес, тем
не менее также считает, что человек должен относиться
к природе как пастырь, как воспитатель, «как мать»,
лишь тогда он будет «иметь успех» [7, 191].
Такие надежды на развитие техники в будущем в
Разделе X-Попица квалифицируются как «квиетист-
ские», предполагающие «ликвидацию техники». Мышле-
й1>е, рождающее подобные прогнозы, представляется ему
кне соответствующим» реальной «исторической ситуа-
ции». Однако если учесть, что мзнае четверти века спу-
стя «историческая ситуация», сложившаяся в результате
Дальнейшего развития техники и еще дальше зашедшей
Технизации мира, вызвала к жизни уже целое обще-
ственное движение, вдохновляемое «природоохранитель-
ным» .— экологическим — мышлением, то критика X. По-
®йца будет выглядеть едва ли не более оторванной от
’ДЧзни, чем критикуемый им способ мышления. Ведь вряд
Можно отрицать, что в призывах заключить мир с
Рйродой. с которыми аититехницисты обращались к
384
Раздел JV
«технике», а вернее, к техникам еще в 20—30-х годд*
нашего века, было горазда больше предусмотрительвд,
сти, чем в специфической «безоглядности», которой »
растеризовалось в 50-е годы отношение к технике t.jjqy.
щих теоретиков индустриальной социологии в ФРГ. Речь
идет о «безоглядности», об отсутствии критического f
ношения к техническому развитию, каковые возни»адм
как это ни парадоксально, именно на почве идеи его
«непредсказуемости» — в силу невозможности учесть ।
все определяющие его моменты, что явно сродни «герои-
ческому пессимизму» Ф. Ницше.
Вторая форма прогноза будущего, которая рассма-
тривается в вводном разделе книги, «связана не с прин-
ципиальным изменением непосредственно технического
формирования и отношения к природе, но с идеей, во-,
гласно которой вместе с прогрессирующим техническим
развитием должно стать возможным лучшее использо-
вание технических достижений» [11, 11]. Этот вариант
развития осуществим, согласно X. Попицу, в двух слу-
чаях: либо благодаря изменению общественных отно-
шений власти, либо благодаря общему улучшению мо-
ральности», утверждению «доброй воли» действовать
соответствующем направлении. С прогностической точ-
ки зрения здесь представляют интерес «теории, консти-
туирующие необходимую связь непосредственного (тех-
нического развития) и опосредуемого (улучшенного ис-
пользования)» [11, 11], так как рассматриваемый тЖВ
прогнозов может считаться обоснованным лишь в т«М
случае, если такого рода связь действительно доказан*
При этом «должно, следовательно, быть показано, чгэ
и как — социальные или моральные изменения проиСТН"
кают из технического развития» [11, 11[. В качиЛ1**
теории, выводящей социальные изменения из развит**
техники, X. Попиц называет марксизм, рискуя истоку
вать его в духе технологического детерминизма. I?"*
шинство других «теорий прогресса», возникших в гР**
шлом столетии, представляются ему «смешанными
мами социально-экономического и морально-филоЯ^и ।
ского прогноза» [11, 11].
Новейший пример ожидания от развития теХл*^
«морального совершенствования» он усматривает в -
ге Виктора Энгельгардта «Мировоззрение и технй**
Глава первая
385
(1922). Поскольку Энгельгардт не предлагает никаких
предметных, содержательных аргументов в пользу свое-
ПО тезиса, мыслительная форма, лежащая в ее основа-
нии, по мнению его критика, есть «нечто особенно впе-
чатляющее» [11]. Энгельгардт исполнен веры в то, что в
будущем человечество добьется демилитаризации тех-
ники. Возражения против утверждения о необходимости
этого процесса представляются ему «вульгарными»; онн
отпадают, как только люди начинают понимать, что та-
кую демилитаризацию предполагает потребность при-
способиться к «изменившимся условиям существования».
Благодаря такому приспособлению должны сформиро-
ваться соответствующие «“этические категории”, имма-
нентные новой-эпохе, и они утвердятся именно потому,
что без них не было бы самой этой эпохи» [2, бб].
X- Попиц не считает нужным спорить с В. Энгельгард-
том; он не без основания предполагает, что достаточно
обнажить мыслительную форму, определяющую способ
рассуждения автора книги «Мировоззрение и техника»,
чтобы стала очевидной его теоретическая несостоятель-
ность (а заодно и несостоятельность всех других «тео-
рий» прогресса, вращающихся в порочном кругу, где за
доказанное принимается именно то, что в каждом от-
дельном случае как раз и требовалось бы доказать).
Однако в свете сегодняшней задачи демилитаризировать
технику, осознаваемой как жизненно важная потреб-
ность человечества, связанная с гамлетовским вопро-
сом — быть ему или не быть, неизбежно возникает
вопрос: отменяет ли наивность мыслительного хода, с
помощью которого В. Энгельгардт так «облегчил» себе
Решение им же поставленной проблемы, принципиаль-
ную значимость ее самой, в частности и для правильно-
Го понимания «социального аспекта» техники и техни-
зации?
В самом деле, не идет ли — особенно в нашем, XX в.,—
ТеХнизация человечества рука об руку с его милитариза-
цией? Д последняя — не оказывается ли она сплошь и
£яДом наиболее развитой (и более всего стимулируемой)
фоРмой, в какой осуществляется нынче технизация, по-
знающая свои решающие импульсы именно от милита-
ризации?
В качестве третьей формы прогноза, конструируемого
.133а* 33ff9
3S6
Раздел TV
на основе экстраполяции в будущее современного
цесса совершенствования техники, X. Попиц выделяет
попытки предвидения, в рамках которых вопрос о пидк
ности техники связывается с ее ожидаемым вкладом Я
развитие культуры, с «культурпрогнозом» в более ширск
ком, всеобъемлющем смысле. Этот вариант «ожидания
будущего» основан на констатации тоУо факта, что «тех»
ническое мышление и поведение все сильнее распро-
страняется на все области человеческой жизни». Перед
лицом этой очевидной тенденции у оптимистически на-
строенных наблюдателей возникает мысль: а не может
ли «технический элемент» нашей современной жизне-
деятельности развиться до такой степени, что его даль-
нейшее распространение приведет к полному преобразо-
ванию всех других сфер культуры? И не следует ли
ожидать, что именно с помощью такого рода прогресса
человечество смогло бы вновь возвыситься до благотвор-
ного «культурного единства»? А в таком случае, не могло
ли бы стать побудительным мотивом подобного разви-
тия, скажем, «общее творческое переживание техниче-
ского труда» (как полагают, например, Вейраух и Шрё-
тер) [11, 12[?
Нетрудно заметить: надежды на позитивное культу-
ротворческое воздействие техники в будущем основыва-
ются в данном случае на тех же самых постулатах, что и
те, на каких пессимистически настроенные авторы осно-
вывают свою решительную критику техники, от даль-
нейшего развития которой они не ожидали для культуры
ничего хорошего. Только в упомянутом «культурном
единстве» они видят техническую унификацию и стери5’
лизацию культуры, а в «переживании солидарного трУ*
да» — бездушие его принудительных машинообразнЫ*
ритмов. Что же касается «преобразования» всех жизнен-
ных сфер на основании технических способов мышле^
и поведения — «по образу и подобию» индустриально"
техники, то эта перспектива вызывает у них одну лий1*
озабоченность: а не приведет ли такой процесс к уничто"
жению «всех индивидуальных ценностей» [11, 12]?
обернется ли обещанный в технизированном будутД6*
пафос обезличенно-«предметного» подхода «солидврв°д
деятельности» и «индивидуального приспособления*
требованиям и «ритмам» индустриального производств
Глава первая
387
таким «преобразованием» гуманистической культуры,
^то от нее вообще ничего не останется?
Как видим, X. Попиц довольно хорошо представляет
себе негативные аспекты «перспективы», открываемой
развитием техники, которые — при определенном мы-
слительном повороте — могут быть использованы, в част-
ности, и~как аргумент против самой индустриальной
социологии, так или иначе, прямо или косвенно, вольно
или невольно призванной содействовать техническому
прогрессу и — соответственно — технизации окружаю-
щего нас мира, равно как и всей нашей культуры. Одна-
ко с тем большей настойчивостью он акцентирует все
случаи, когда обнаруживается внутреннее единство диа-
метрально противоположным образом ориентированных
прогнозов, причем единство именно в том, что явно было
самым важным и существенным и для него самого, и для
всего авторского коллектива книги «Техника и инду-
стриальный труд». А именно в констатации решающего
значения техники и технизации как в настоящем, так и
в будущем; основополагающей роли, которая отводится
при построении этих прогнозов «образу технизированно-
го мира».
Он с удовлетворением констатирует, что «как гимны
техническому прогрессу, так и острые памфлеты по
поводу бедствий, вызываемых техникой, буквально “за-
ворожены” этим образом, этим навязчивым представле-
нием» [11, 12]. Ведь отсюда можно сделать вывод, что
техника — это «судьба» настоящей (и, по-видимому,
также и будущей) цивилизации, отвечающей мировоз-
зренческой установке авторов книги, да и многих других
Западногерманских социологов, чей интерес к технике не
был лишен «обертона», родственного шпенглеровской
*любви к судьбе». Такая «любовь» таила в себе изрядную
Дозу «амбивалентности»: «любим» технику не потому,
что она так уж хороша, а потому, что не имеем другого —
«толь же «всепоглощающего» — объекта любви (прямо
«ак в одной восточной поговорке: «Если не можешь
«Побить кого хочешь, люби кого можешь»). Не здесь ли
Таился действительный источник того пафоса «научной
объективности», которым были так воодушевлены веду-
*Чие теоретики западногерманской индустриальной со-
^ологии в первое послевоенное десятилетие?
388
Раздел IV
Что же касается самого этого пафоса, то в рассматри-
ваемой книге он получил выражение в попытках стек Л
далеко заходящего отделения «научных констатаций» т
«оценочных суждений», что оно грозило с самого начали
радикально ограничить исследовательские возможности!
самоутверждающейся социологической дисциплины. К
области решений «ценностного» (и уже потому «ненауч-
ного») порядка был ртнесен, например, вопрос об осто-.
рожном, бережном отношении к природе, который на
протяжении 60—70-х годов был осознан в индустриально
развитых странах, в частности в той же ФРГ, как в
высшей степени конкретный: вопрос о состоянии бли- _
хайгией среды человеческого обитания. А можно ли
сегодня размышлять о проблемах современного инду-
стриального производства, о проблемах технизации окру-
жающей среды, отвлекаясь от этого вопроса по причине
его «ценностного» характера, т. е. его принципиальной--
неотделимости от наших оценок?
Не лишала ли себя в таком случае индустриальная!
социология принципиально важной темы научных раз-
мышлений и исследований? И не обкрадывала ли она
себя (а главное, население густонаселенных западноев-
ропейских стран, оказавшееся социологически безоруж-
ным перед лицом экологического кризиса), когда решила
отвлечься от соответствующей тематики 30 лет назад?
Ведь судя даже по тем высказываниям «философов
техники», какие привел автор «камертонного» раздела,
рассматриввемой книги, нельзя сказать, что у него
было «моральное алиби» по причине «отсутствия» самоД.
этой проблемы в западноевропейском общественном
знании.
Главный аргумент, используемый X. Попицем длВ
того, чтобы «списать» всю аналогичную проблематику Я*
счет «ценностного решения», все тот же. Являются л**
негативные результаты технизации окружающего нас
мира и человеческой культуры (о результатах позитИВ"
ных он упоминает лишь для того, чтобы сохранилась*]
видимость «научной объективности») прямым следствЯ-«
ем дальнейшего технического развития — «это Bonp°®j
спекуляции» [11, 12], или, пользуясь господствовавшим
те времена позитивистски-сциентистским языком, «псев
допроблема». «Научно» же поставить проблему инДУ'
Глава первая
389
стриальная социология может только в том случае, если
о11а самым решительным образом сузит ее, ограничив-
шись постановкой вопроса о «воздействии будущих тех-
нических изменений на способы индустриального труда»
[И, 12]- Вопрос о технике и последствиях ее развития
рискует «замкнуться», таким образом, в рамках отдель-
ных предприятий — так, как будто бы за их пределами
человечество не имеет и не будет иметь никакого «кон-
такта» с техникой, оставаясь вне «сферы влияния» тех-
низированных способов поведения и действия.
Если верить Попицу, «очевидно, нет никаких крите-
риев», позволяющих заранее рассчитать такие последст-
вия, проистекающие из совершенствования техники, ко-
торые сами не являются непосредственно техническими
[11, 12]. Надежно «работают» критерии, с которыми име-
ет дело индустриальная социология, лишь в применении
к тому, что само имеет на себе прямой технический
отпечаток, является, так сказать, слепком с нее. Иначе
говоря, достоверным расчет возможных последствий со-
вершенствования техники может быть только в сфере
самой этой техники или ее эмпирически зафиксирован-
ных порождений — таких, например, как «способы тех-
нического труда».
Как видим, возможности прогноза, осуществляемого
На базе «научного анализа» труда, предельно сужаются.
На основе анализа «современной ситуации» позволяется
Сделать лишь «некоторые» обоснованные заключения.
Например, заключение о том, что «усложнение машин
имеет следствием абсолютное увеличение потребности в
Квалифицированном труде» (в рабочих-машиностроите-
лях, наладчиках, ремонтниках аппаратуры, электриках,
ййструментальщиках). Хотя машина и уничтожает ста-
рую традицию мастеровых, заходя в этом отношении все
^ЗДьше, она же требует в возрастающих размерах новой
К своеобразной профессиональной деятельности. С ло-
аУнгом «новой мастеровитости» связывается вера в «воз-
Ркстание значения этого технического генерального шта-
,а 8 связи с совершенствованием средств производства»
12-13].
г Не вызывает возражений автора первого раздела кни-
J1 и предположение, что «технически высокоразвитые
^8Вейеры сделают, пожалуй, возможным столь сильное
390
Раздел TV
расщепление активности рабочего, что телесно-физичм
скан последовательность трудовых движений приведет ц
освобождению психической последовательности мысле#
и представлений», предоставив неквалифицированниод
рабочему «позитивный шанс» (в этом X. Попиц склоне»
хотя и не без оговорки, согласиться с физиологом труд»
Леоном Вальтером) для действительного облегчения тру.
да. Он даже готов сделать еще один шаг по пути прогно-
зирования, согласившись с теми, кто склонен ожидать
«полной автоматизации средств производства» [11, 13],
которая в значительной мере сделала бы излишним фи-
зический труд, превратив большую часть рабочих в
контролеров и управляющих производственным процес-
сом. В этом пункте X-Попиц солидаризируется с Жор-
жем Фридманом, автором переведенной в ФРГ в 1953 г.
книги «Будущее труда. Перспективы индустриального
общества» [4], хотя с гораздо большим основанием мог бы
сослаться на К. Маркса, за которым следует здесь фран-
цузский социолог индустриального труда.
Однако от следующего шага, который делают на этом
пути такие социологи, как только что упомянуты*
Ж. Фридман, «отваживающийся на дальнейший прогноз»
предсказывая наступление «третьей индустриально!
революции», основанной на использовании атомной энер-
гии, и связывая с этим «новым развитием» значительное
уменьшение «участия людей в производственном: про-
цессе» [11, 13], X. Попиц воздерживается. Воедержизает-
ся, хотя считает, что «это определенно не фантастиче-
ская утопия». Его останавливает опасение, что «после!*
ний прогноз Фридмана», далеко ИДУЩИЙ смысл которого
выходит за пределы постановки вопроса, предполаг**’
мой «научно-социологическим» подходом к анализу трУ*
да, ставит индустриальную социологию перед «необъят*
ними вопросами», поскольку речь фактически идет У*®
«не об изменениях самой техники, но об изменения
роли в человеческом обществе» [11, 14].
Вопрос о степени участия трудящихся в произв<мг
ственном процессе, равно как и об уменьшении степей*
этого участия (в особенности такого ощутимого умеНЫП
ния, которое предполагает Ж. Фридман), касается
одного только индустриального производства, но и об®
ства в пелом. А потому его решение не может бы
Глава первая
391
автоматическим следствием технического развития, со-
вершающегося в рамках отдельных предприятий: оно
зависит от целого ряда и других факторов, непредсказу-
емых — по убеждению X. Попица — ни в рамках научно-
социологического анализа индустриального труда, ни в
пределах социологии вообще. А за этими пределами мы
вступаем «в область предположений и спекуляций» —
заключений по аналогии, все равно, делаются ли они на
основании прежнего опыта или сегодняшних тенденций.
Пространство, находящееся за порогом промышленных
предприятий, оказывается, таким образом, табуиро-
ванным для индустриальной социологии и «научно-со-
циологического» исследования современного технизиро-
ванного труда.
В особенности же смущает X. Попица вывод Ж. Фрид-
мана, усматривающего в сокращении рабочего времени
«шанс для свободного формирования жизни индустри-
альным рабочим» (хотя он и соглашается с тем, что в
пользу этого могут быть приведены «очень веские осно-
вания»), а в дальнейшем развитии техники в целом —
возможность решения «социальной проблематики», ка-
ковая до сих пор была характеристической чертой «ин-
дустриального способа производства» [4, 300]. Чтобы
доказать шаткость ссылок на «третью промышленную
революцию», предполагающую использование атомной
энергии, в целях обоснования фридмановских прогнозов
X. Попиц отыскивает в истории социально-философской
мысли о технике «аналогичный» случай, когда, по его
мнению, используется тот же методологический прием
Умозаключения от более или манее случайно подобран-
ных технических инноваций к предсказаниям, касаю-
щимся ожидаемых сдвигов широкого социального по-
рядка.
Это — случай прогноза, предложенного еще в 1875 г.
основателем теоретической кинематики Францем Рело,
который пришел к заключению, что в условиях наивыс-
шей централизации труда крупных предприятий на поч-
Ье этой централизации возможна тенденция попятного
движения — навстречу возрождению мелких мастер-
Ских (он имел в виду прежде всего текстильную промы-
шленность). Произойдет же это, по его мнению, в резуль-
Тате промышленной концентрации техники, которая «ми-
392
Раздел IV
исходам» ведет к возникновению возможности создания
многочисленных и дешевых рабочих машин, вполне под-
ходящих для мелких мастерских.
Подобно Ж. Фридману, Ф. Рело надеялся, что все э--э
произойдет в результате открытия и утилизации техни-
кой новых источников энергии. Ему видится перспективм
развития, так сказать, малой механизации, использую-
щей силу газа, горячего воздуха и т. д., а также (в .то,
времена они оставались еще на стадии опытов) машин,,
работающих на нефти. Удешевление этих ма лога барит-
ных машин, согласно основоположнику теоретическом
кинематики, могло бы сделать их «машинами народа»/
выдерживающими конкуренцию с дорогостоящими паро-
выми машинами. А их повсеместное распространений
обещало бы привести к смягчению (если не изглажива-
нию) социального конфликта между собственниками
средств индустриального производства и людьми мало-
имущими, лишенными доступа к такой крупной собствен-J
ности.
Этот ход рассуждения X-Попиц воспроизводит как
«поучительный пример технически обоснованной теории
будущего» [11, 15], которая тем не менее оказалась несо-
стоятельной. И, кстати сказать, этот «поучительный при-
мер» сохраняет всю свою поучительность и примени-
тельно к настоящему — к тем социальным прогнозам,,
которые связываются сегодня с «компьютерной револю*
цией», в особенности под впечатлением изобретения ком-
пактных индивидуальных компьютеров для домашнега
употребления. Но при всей «убедительности» приведен,
ного примера, показывающего, каким образом «действХ'
тельный прогноз на основании технических фактов свЯ?
зывается со спекуляцией, ищущей смысла в соврицейг
ных неполадках, так, что они взаимно предполагаю*
друг друга» [11, 15], нельзя все-таки согласиться с ос-
новной интенцией X. Попица, стремящегося замкнут*
проблематику, связанную с социальным аспектом техни-
ческого развития, рамками предприятий, где техн”'*®
преЗстпает уже «готовой» — как некая вещественна*
♦данность», к которой остается лишь приспосабливаться^
Ведь при таком истолковании «научно-социологическая
го» анализа современного высокомеханизированного трУ^
да под категорию «спекуляций» подпадают не одни тоЛ*'
Глава первая
3S3
ко рассуждения приведенного типа — они ведь только
повод для того, чтобы заранее «дезавуировать» и совсем
иные, гораздо более серьезные и аргументированные
попытки понять социальную роль и социальный смысл
техники и технизации.
Справедливости ради следует, однако, учесть и «зло-
бу дня», которая побуждала социологов, исследующих
технику в контексте современного им индустриального
производства, настаивать на необходимости предельно
сузить предмет аналитического рассмотрения. Она была
связана с вполне объяснимым стремлением самоутвер-
ждающейся социологической дисциплины к «самокон-
центрации» перед лицом иных подходов к технике, дру-
гих способов ее осмысления — прежде всего социально-
философских, которые были представлены многочислен-
ными вариантами «философии техники». Тем более что и
сама индустриальная социология только еще освобожда-
лась от социальной философии (философии «индустри-
ального общества»), в лоне которой она возникла, во
всяком случае в Германии. В этом контексте и следует
оценивать смысл основного упрека X. Попица, вновь и
вновь повторяемого, когда речь заходит о более или
менее «социологичных» прогнозах, касающихся возмож-
ных общественных последствий развития техники.
«...Они,— говорил он об авторах этих прогнозов,—
заключают от приемлемой для них тенденции техниче-
ского развития к далеко идущим изменениям разного
рода. Категории, по которым можно было бы измерять
Такие последствия, сами по себе более или менее допус-
тимые, ни в одном случае не основываются ими на
правилах, которые с очевидностью выводились бы из
анализа техники, ее изменений и их последствий» [11,
16]. «Это,— не забывает отметить автор вводного разде-
Ла,— касается также и предположений Жоржа Фридма-
на, хотя здесь идет речь о более трезвых выкладках,
Поторые не измышляют и не предполагают никакой “ме-
тафизики техники”» [И, 16]. «Недостоверность» его прог-
нозов связана, по мнению критики, с нерешенностью
Б°Лее общей проблемы социально-научного анализа тех-
®Ики: о чем вообще можно заключать на основании
проникновения «в современные феномены техники» [11,
6|? В этом пт ил птьнии уровень знания, которым распо-
394
Раздел IV
лагают теоретики, размышляющие о судьбах техники,
представляется X. Попицу «поразительно скудным», что
и усиливает, по его мнению, их склонность к «бегству'
вперед», каковое оказывается в таком случае также и
бегством от трудностей конкретного исследования.
ЛИТЕРАТУРА
1. Dessaner F. Philosophic der Technik. Das Problem der Realisie-
rung. Bonn, 1628.
2. Engelgardt V. Weltanschauung und Technik Leipzig, 1022
3. Freuer H. Die Bewertung der Wirtschaft in Philosophischen
Denken des IB Jahrhundert. Leipzig, 1939.
4. Friedmann G. Zukunft der Arbeit: Perspektiven der industriellen
Gesellschaft. KBln, 1953.
5. Gehlen A Sozialpsychologische Probleme in der Industriellen
Gesellschaft. Tubingen, 1949.
6. Giese F. Philosophie der Arbeit- Halle, 1932-
7. Funger F. G. Maschme und Eigen turn. Frankfurt am Main, J 949.
6. Krannhalls P. Der Weltsinn der Technik als Schlussel zu ihrer
Kulturbedeutung. Miinchen—Berlin, 1932.
9. Kroner R. Die Selbstverwirklichung des Geistes Prolegomena zur
Kulturphilosophie. Tubingen, 1928.
10- Menniken P. Anti-Ford oder von der Wurde der Mensch hell.
Aschan, 1924.
11. Popitz H., Bahrdt H- P-, Pares E. A.', Kesting H. Technik und
Industriearbeit: Soziologische Untersuchungen in Hilttenindustrie. Tu-
bingen, 1957.
12. Sprdnger E. Lebensformen. Tubingen, 1950.
13. Stodola A. Gedanken zu einer Weltanschauung vom Standpurirt
dea Ingenieurs. Berlin, 1932
Глава вторая. РАДИКАЛЬНЫЙ РАЗРЫВ
С СОЦИОЛОГИЧЕСКИМ ПРОШЛЫМ. «БУРЯ И НАТИСК»
СЦИЕНТИСТСКО-ПОЗИТИВИСТСКОЙ ОРИЕНТАЦИИ
Третья из тенденций, наметившихся в западногер'
майской социологии уже в первые послевоенные годы» в
известном смысле была диаметрально противоположив
только что описанным- Идейные представители этой теЯ'
денции — в большей своей части они принадлежали *
самому молодому поколению, но поначалу «тон» среД1*
них задавали «старики», главным образом из числа во®*
Глава вторая 395
вратившихся из США эмигрантов1 — отправлялись от
совсем иного способа рассуждения. Они считали, что
вторая мировая война и крах гитлеровской Германии
подвели решительную черту под всем немецким про-
шлым: и фашистским, и «до-», и «пред»-фашистским
(«веймарским»),— а стало быть, и подо всем тем, что
было в социальной науке этого прошлого «специфике-
ски-германского». Согласно этой точке зрения, в 1S45 г.
потерпели поражение не только немецкий фашизм, но и
предшествовавший ему, однако не сумевший ему проти-
востоять бессильный и «непрактичный» веймарский ли-
берализм; да и мир изменился за это время настолько,
что простое возвращение к традициям «золотого века»
немецкой социологии выглядит явным анахронизмом.
Отсюда делался вывод: западногерманская социология
должна строиться на совершенно новой, очищенной от
политического, идеологического и «метафизического»
груза основе, т. е. по «модели» американской эмпириче-
ской социологии, представлявшейся в те времена моло-
дым, да и не только молодым, немецким социологам
воплощением «чистой научности».
Как видим, тяготение к американской социологии (де-
сять-пятнадцать лет спустя его будут клеймить как «аме-
риканизацию» социологи ФРГ) отражало прежде всего
полное разочарование молодого2 поколения Западной
Германии в традиционных «немецких ценностях», час-
тично потерпевших поражение перед лицом национал-
социализма, а частично растоптанных или оскверненных
им. Причем это разочарование перерастало, «глобализи-
руясь», в отрицание «всякой идеологии», более того,
всякого общетеоретического мышления вообще (и то, и
Другое подозревалось в «пропаганде», которая вызывала
неприязнь уже сама по себе)3. Спасение от всего этого
* Это Были люди, о которых Р. Кёниг, сам принадлежавший к их
Числу, писал что «они отвернулись не только от национал-социализ-
ме в узком смысле, но, кроме того, и от всех тех черт немецкой
Духовной жизни, которые более или мекее прямо способствовали
Развитию национал-социализма» [6, 127].
’ А отчасти и «средяего» — о чем пойдет речь дальше.
’ Особенно характерно это было именно для молодежи, представи-
тели «среднего» и «старшего» поколения социологов, разделявшие
‘‘’’алогичные интенции, не были окловиы к столь экстремистскому
«ьитиидеологизму».
молодые западногерманские социологи видели в эмпири-
ческих исследованиях, опирающихся на методологию,
заимствованную у естественных наук; единственно до-
пустимой философией для них был позитивизм, рас-
сматривавший специфически-философскую проблемати-
ку как совокупность «псевдопроблем».
Мы подчеркиваем, что это было умонастроение имен-
но молодых социологов, которым предстояло сказать
свое «научное» слово лишь впоследствии. Пока же они
выражали это свое умонастроение тем, что активнейшим
обравом пополняли ряды эмпирических социологов и
уже в силу своей многочисленности начинали опреде-
лять психологическую атмосферу не только в самой
эмпирической социологии, но и за ее пределами, оказы-
вая воздействие на отношение к этому направлению и
других, совсем не «эмпирически» ориентированных со-
циологов.
Существовали две причины, поддерживавшие среди
молодых социологов описанное умонастроение. Во-пер-
вых, на возрождающуюся социологию давила, все более
и более определяя ее «эмпирическую» ориентацию, ос-
трейшая «практическая необходимость восстановления
опустошенных городов посла катастрофы второй миро-
вой войны», реорганизации экономики и социальной
структуры, а также приспособления и ассимиляции мил-
лионов людей, перемещенных в Западную Германию из
других стран [1, 777]. Выло совершенно очевидно, что все
это — не только хозяйственные и политико-экономиче-
ские, но и социально-политические задачи, которые не
могут быть решены без привлечения социологии, причем
ориентированной не столько теоретически, сколько прак-
тически. Эта «очевидность» и стала одним из важнейших
источников веры молодых социологов в «эмпирическую!
социологию», которую представители традиционной со-
циологической ориентации были склонны подчас трети-
ровать как простую «социографию», не так уже далеко
ушедшую от статистики. И если категорическое непри-
ятие «всякой идеологии», бессознательным образом при-
равненной к нацистской пропаганде, было негативной
причиной веры в «научную», т. е. «эмпирическую», со-
циологию, то «очевидность» социально-политической И
хозяйственно-экономической разрухи, в преодолении к°"
Глава вторая 397
торой молодые социологи хотели принять конкретное,
практическое участие, оказывалась позитивным источ-
ником такой веры. Непосредственная очевидность про-
блем, которые должны были решаться с помощью «эмпи-
рической социологии», переживалась и как «абсолютная
достоверность» методов, которыми она пользовалась;
последняя же проецировалась на природу «социологиче-
ского знания» как такового, порождая здесь чисто пози-
тивистские представления.
Во-вторых, на возрождавшуюся в Западной Германии
социологическую мысль производила огромное — поис-
тине завораживающее и гипнотизирующее — впечатле-
ние научно-техническая революция, которая продемон-
стрировала свои первые ошеломляющие результаты уже
в ходе второй мировой войны. Причем, естественно, с
наибольшей силой, остротой и непосредственностью дол-
жны были пережить это впечатление именно представи-
тели молодого поколения. Утрата веры во «все и всякие
ценности», из которых одни потерпели поражение в
«до»-фашистский период, другие были растоптаны в
период гитлеризма, а третьи разгромлены вместе с под-
держивавшей их нацистской Германией, неизбежно дол-
жна была обернуться совершенно наивной, абсолютно
некритической верой в ценность «положительной науки»
перед лицом поражающих воображение результатов,
достигнутых с ее помощью на путях научно-технической
революции. В связи с этим упомянутый выше позити-
визм молодых западногерманских социологов с необхо-
димостью должен был дополняться сциентизмом (то и
Дело перерастая в него) — верой в науку как наивысшую
Ценность, придающую значимость ценностям религии и
Метафизики, морали и эстетики, не говоря уже обо всех
остальных. В свою очередь позитивизм, амальгамируясь
в головах молодых социологов со сциентизмом, мало-
помалу начал утрачивать свой «антиндеологический»
Характер — тенденция не столь уже и неожиданная для
Позитивизма вообще (вспомним Конта). Таким образом,
«вера в науку», в «научную» (т. е. позитивистскую) со-
циологию — единственное, за что могли уцепиться моло-
дые социологи в условиях общего краха «германских»
Меалов и ценностей,— обнаруживала недвусмысленное
Тяготение к тому, чтобы стать новой разновидностью
ЗЙ8
Раздел IV
религии (безрелигиозной религии) со свойственной ей
полнейшей некритичностью по отношению к собствен
ным исходным посылкам1 * 3 * *.
Наконец, углублению сциентистско-покитивистско
ориентации в западногерманской социологии способствс
вало то обстоятельство, что в Западной Германии своп
судьбу с судьбами научно-технической революции свя
зали самые различные (и достаточно широкие) социаль
ные круги, образовавшие своеобразный «блок»: от ради
калов до «консерваторов»6.
Очень многим в этой стране казалось, что научно
техническая революция, уже обеспечившая к тому вре-
мени достаточно высокий темп и уровень промышленно-
го развития в Соединенных Штатах, позволит не только
возродить разрушенную экономику, но и придать ей
такое направление, которое навсегда гарантировало бы
ФРГ от «роковых альтернатив» конца 20-х — начала
30-х годов: «коммунизм или кризис?», «кризис или на-
ционал-социализм?». В числе этих «очень многих», устав-
ших от политических конвульсий и экономических ка-
таклизмов, а потому так легко убеждаемых «реформист-
скими» аргументами, апеллировавшими к «безгранич-
ным возможностям» научно-технического прогресса,
оказались не только молодые социологи, но и представи-
тели «среднего» и даже «старшего» поколения. Среди
последних особую роль играли ученые, возвратившиеся
из эмиграции, те, .что вывезли из США идеализирован-
ное представление об «американском» варианте соци-
ально-экономического развития; с ними-то и вступили J
«союз» сциентистски и, как правило, достаточно «ради-
кально» ориентированные молодые социологи.
• Со временем религиозное отношение к позитивистски ориевтв
рованной социологии получит нечто вроде «теоретического фувда-
мента»' Р. Дарендорф заявит, что социология играет в эпоху инду-
стриального общества ту же роль, которую в «средневековом фео-
дальном общества» играла теология, а «в период перехода к соврет
меввому» — философия [8, 64), т.е. роль мировоззрения, «общего
миросозерцания». Это заявление достаточно выразительно удрстОТ»
ряет религиозное отношения к социологии поколения Дарендорфа-
3 Мы ставим здесь это спово в кавычки потому, что «консерватор!
представлял собой очень странную (почти абсурдную) фигуру в Гер
мании первых послевоенных лет: в разгромленном, развалившем®1
«Рейхе», казалось, нечего было «консервировать», ибо «ковсервир0
вить» состояние общего хаоса было невозможно
Глава вторая 399
В рамках социологического устремления, базировав-
шегося на этом «союзе», складывался целый комплекс
идей, позиций и ориентаций, характеризующийся из-
вестной монолитностью. Роль религии выполнял здесь
сциентизм, роль «общей методологии» (ею заменили под-
вергнутую остракизму философию) — позитивизм, роль
политической идеологии — «американизм», открытый
или скрытый, не вполне осовнанный или полемически
заостренный. Тесная взаимосвязь, достаточно прочная
«пригнанность» друг к другу всех этих моментов, облег-
чавших «выбор» как в теоретической, так и в практиче-
ской сферах, как в моральной, так и в политической
областях,— все это и обеспечивало притягетельность
упомянутого «комплекса», в особенности в условиях «цен-
ностного вакуума» в Западной Германии первых после-
военных лет.
Это же придавало силу и соответствующей тенденции
западногерманской- социологии, которая — чем дальше,
тем осознаннее и решительнее — отправлялась от пред-
посылок, восходящих к данному «комплексу» представ-
лений и пристрастий. Тенденция эта очень скоро стала
решающей в запедногерманской социологии первого по-
слевоенного десятилетия, несмотря на то, что многое
здесь носило скорее характер программы, чем ее кон-
кретной реаливации, было скорее стремлением, чем осу-
ществлением. А к концу 50-х годов, когда появились
первые обнадеживающие результаты эмпирических ис-
следований, позитивистское социологическое направле-
ние уже начало претендовать на роль, аналогичную той,
Что играла в США «академическая» структурно-функ-
циональная социология (тем более что оно многое заим-
ствовало от сциентистски окрашенного структурного
Функцио'нализма).
Самым крупным выразителем и вдохновителем сци-
ентистски-позитивистской социологической тенденции,
У которого она получала и теоретическое обоснование и
практическое осуществление, был Рене Кёниг, сменив-
ший Визе и на посту редактора «Кёльнского журнала
социологии» (в 1954 г.), и в качестве руководителя Не-
мецкого социологического общества. Кстати сказать, эта
смена символизировала также и изменение доминирую-
щей ориентации в социологии ФРГ: традиционной и —
400
Раздел IV
по преимуществу — теоретической на «американист- |
скую» и — в основном — «эмпирическую». Согласно I
убеждению Кёнига, в общем остававшемуся неизменным I
на протяжении всей его деятельности в послевоенный I
период, «социология вообще возможна только как эмпи-
рическая социология, т. е. как социальное исследование» I
[17, 3]. Работы Рене Кёнига, опубликованные в Швейца-
рии [11], впервые после войны познакомили немецких
социологов с американской социологией семьи [1, 781] и
можем мы добавить, с зарубежными новациями в эмпи-
рической социологии вообще. Значительную роль сыграл
Кёниг также и в перенесении методики и техники амери-
канской социологии и социальной психологии на почву
социологии ФРГ [12; 14]. Наконец, следует отметить и
тот вклад, который он внес в теоретическое обоснование
западногерманской эмпирической социологии; акценти-
руя в этой связи «функционалистские» мотивы социоло-
гической теории Дюркгейма и других европейских со-
циологов, он двигался в том же направлении, в каком
развивался структурный функционализм в Соединенных
Штатах, и тем самым прокладывал этому последнему
дорогу в ФРГ5 [9].
Работы Кёнига свидетельствуют о том, что, в отличие
от своих более молодых и более энтузиастически на-
строенных коллег, он гораздо серьезнее относился к
социологической теории и был озабочен ее дальнейшим
развитием в Западной Германии. Ему не импонировала
известная «атеоретичность», распространявшаяся в со-
циологии ФРГ вместе с модой на эмпирическую социо-
логию,— модой, дорогу которой проложил, в частности»
и он сам.
Еще в статье «Немецкая социология в 1955 году» [13»
11], а затем во введении к социологическому словарЮ
(1958) [15] Кениг писал о «тотальном отсутствии теории*
в социологии ФРГ, между тем как за рубежом, по его
мнению, теоретическая социология переживала расцвеТ-
«Беспомощный эмпиризм» западногерманских социоло- ,
гов он связывал, в частности, с тем, что фактически имИ
® Высказываясь в этой СВЯЗИ более категорично, X. Шельски Утве£1
ждает, что в основе работ Р. Кёнига и 3. К. Франциеа [В] леЯСИ*
«структурно-функциональная теория “емериканиев"».
Глава вторая 401
вообще не принят во внимание «раздел науки, который
образует подлинный костяк социологической теории со
времен Дюркгейма, а именно структурно-функциональ-
ный анализ» [15, 14].
Однако общие позиции, которые занимал Кёниг, не
способствовали более широкому и глубокому пониманию
социологической теории, чем то, которое сложилось в
американском структурном функционализме. И в целом,
как показало последующее развитие рассматриваемой
ориентации, интерес к теории мог принимать здесь лишь
форму методологизма: бесконечных разговоров о «мето-
де», взятом в отрыве от широкой социальной теории, а
потому неизбежно вырождающихся в достаточно аб-
страктное и схоластическое словопрение о «методике и
технике». Как пишет Шельски, «в этом господстве мето-
да как решающего масштаба таится чрезвычайная опас-
ность: безоговорочно подчинить себя его оценкам — это
значит именно прийти к заключению насчет точности
знания о банальностях. Взаимные подозрения заклятых
эмпириков всегда позволяют утверждать, что другие
якобы работают “недостаточно точно”, ибо желанию боль-
шей точности нельзя поставить никаких границ. Споры
этого рода — если их вообще можно назвать спорами —
по этой причине всегда оказываются неплодотворными»
[25, 21]. Шельски не без основания связывал этот «мето-
дологией» с более широкой тенденцией — «ставить сами
методы на место подлежащего опосредованию с их по-
мощью вторичного опыта» (научных фактов), в которой
он видит «изначальную опасность этого рода постижения
Действительности» [25, 72].
Впрочем, все эти тревожные моменты сциентистско-
позитивистской моды не «эмпирическую социологию»,
Довольно рано подмеченные «сторонними наблюдателя-
ми», не особенно волновали социологическую молодежь,
пока она свято верила в позитивную науку и позитивист-
скую методологию. Коль скоро эта вера еще сохранялась,
Дикакой, даже самый пустопорожний «методологизм» не
казался схоластикой. Наоборот, словопрения о «методе»,
“Методике», «технике» социального исследования пред-
ъявлялись имеющими отношение к самой истине (тем
более что понятие истины так часто подменялось у моло-
Дых социологов понятием «истинного метода»). А сетова-
iO2
Раздел TV
I
ния «стариков» — скажем, Адорно — по поводу примата f
метода над сутью дела [4, 249] в эмпирических социаль-1
ных исследованиях воспринимались как лишенные вся-1
кого смысла: как «пеевдоутверждение», «антинаучная»
романтика и т. д. Так что до поры до времени критиче-
ские замечания в адрес сииентистски-позитивистскоЯ
социологической ориентации отнюдь не мешали ее раз-
витию, хотя в них не было недостатка.
Кроме «Кёльнского журнала социологии и социальной
психологии», который при Кениге публикует значитель-
но большее число статей, посвященных эмпирико-социо-
логической проблематике, последняя получает освеще-
ние также в журнале «Социальный мир» (основанный в
1950 г., он выпускается Управлением социальных иссле-
дований в Дортмунде); в «Ежегоднике социальной на-
уки», выходящем с 1950 г. три раза в год (публикует как
социологические статьи, так и пространные библиогра-
фии); в «Журнале аграрной истории и аграрной социоло-
гии», выходящем с 1953 г. во Франкфурте-на-Майне (два
раза в год) и в других периодических изданиях жур-
нального типа.
Надо сказать, что рассматриваемое социологическое *
устремление, ярче всего олицетворявшееся Кенигом,
иногда захватывало и тех, кто вовсе не собирался цели-
ком и полностью связывать свою научную судьбу с кон-
кретно-социологическими исследованиями, а подчас
даже весьма скептически относился к перспективе их
дальнейшего развития. В числе таких социологов можно
назвать и самого X. Шельски, выпустившего в 1953 г
книгу «Изменения немецкой семьи в настоящее время»
(в 1955 г. она вышла уже третьим иеданием) [22] и
участвовавшего в ряде коллективных эмпирических ис-
следований [21; 23]; Теодора Адорно (1903-1969), опуб'
ликовавшего в 1952 г. резко критическую статью о «по- ।
ложении эмпирического социального исследования в Гер'
мании» [2], но тем не менее возглавившего ряд эмпири**
ческих исследований (или участвовавшего в них и®
правах эксперта по теоретическим вопросам)’; Ральф® 1
Дарендорфа, первый этап социологического творчеств»
которого был отмечен книгами «Индустриальная и пр0'
' См. руководимые Нельсоном Андерсоном и Т. Адорно [3; Ю)-
Глава вторая 403
изводственная социология» (1956) [6], «Социальные клас-
сы и классовые конфликты в индустриальном обществе»
(195?) [7] и «Социальная структура производства» (1959)
[26]. Весьма различные по теоретическим и политиче-
ским ориентациям, эти авторы засвидетельствовали сво-
ими эмпирическими исследованиями (либо той или иной
мерой участия в них), насколько далеко выходила рас-
сматриваемая тенденция за свои собственные пределы,
оказывая влияние на широкие круги социологической
общественности.
С известной степенью огрубления и схематизации
Р. Дареидорф выделил самую общую тему, объединив-
шую социологов самых различных ориентаций на почве
конкретных социологических исследований индустри-
альных отношений и сделавшую — в какой-то момент (и
конечно же, лишь в одном отношении) — западногер-
манскую социологию 50-х годов как бы «гомогенной».
«Ибо— многие... исследования снова и снова возвращеют
к исходному пункту социальных аспектов индустриаль-
ного труда. Если мы положим в основу широкое понятие
индустриальной социологии, то станет очевидным, что
сегодня в ФРГ нет ни одного социологического институ-
та или семинара, который не дал бы по крайней мере
одну работу по индустриальной социологии, что, более
того,— есть мало социологов, которые не опубликовали
бы по крайней мере одну статью по индустриальной
социологии. Конечно, многими социологами обсуждают-
ся также и другие темы. Изменения немецкой семьи,
положение учителей высшей школы, социология общи-
ны (Gemelnde), социология молодежи — все это было
предметом широких исследований. Однако пункт, в ко-
тором в последнее десятилетие встречались друг с дру-
гом почти все немецкие социологи,— это социология
индустрии»8 [3, 106].
При этом Дарендорф сформулировал и общий резуль-
тат, к которому пришла на исходе 50-х годов западно-
германская социология в связи с исследованием этой
Проблематики; «Наряду с возникновением автономного
Ченеджерски-капиталистического высшего слоя, ^разви-
тием либеральной политэкономии и хозяйственной поли-
' Ср. также: [5; 18; 19; 20; 24).
404
Раздел TV
тики, институционализацией новых ценностных ориен-
таций («жизненный стандарт», личное счастье и т. д.),
чрезвычайное развитие индустриальной социологии так- I
же представляет собой симптом структурного изменения |
немецкого общества в направлении старого капиталисти- I
ческого образца» [В, 10В].
Этот вывод должен был казаться весьма и весьма
разочаровывающим для молодых энтузиастически на-
строенных социологов-эмпириков, связывавших со свои-
ми исследованиями надежды радикального свойства
Дело в том, что в период послевоенной разрухи многим, I
занявшимся эмпирической социологией, казалось, что
антиндеологически ориентированное «чисто научное»
исследование (равно как и весь процесс развития хозяй-
ства ФРГ на основе трезвого учета требований научно-
технической революции) будет способствовать возникно-
вению в Западной Германии «совершенно нового» обще-
ства, не имеющего ничего общего с довоенной Германией
и в то же враля не похожего на обычное капиталистиче- 1
ское общество традиционно-либералистского типа®. Эта
(не очень-то обоснованная) надежда и питала на протя-
жении более чем десятилетия рассматриваемую тенден-
цию, привлекая к ней социологическую молодежь. «От-
крытие» же того банального факта, что под аккомпане-
мент теоретических разговоров о «совершенно новом
обществе», построенном на «позитивно-научных осно-
вах», происходило развитие в ФРГ капиталистического
общества10, должно было возбудить подозрение также И
насчет «радикализирующей» (и даже «революционизи-
рующей») роли эмпирической социологии, активно участ-
вовавшей в этом развитии. Так, среди нового поколения
социологов начало распространяться скептическое отно-
шение к той самой социологической ориентации, которая
еще 5—10 лет назад казалась их предшественникам един-
ственным противоядием от скепсиса.
Начался период «самокритики» западногерманской
’ Отчасти этой иллюзии способствовало также и стремление аме-
риканских социологов, которым подражали молодые западногерЫ8®“
ские социологи, построить модель «современного западного общест-
ва», не обращаясь к понятию «капитализм».
Со всеми свойственными ему классовыми противоречиями и коя-
фликтами.
Глава вторая
405
эмпирической социологии, которая то и дело перераста-
ла в критику сциентистски-позитивистского миро-
воззрения вообще,— процесс, усиливавшийся как раз по
мере того, как обнаруживалось, что НТР, на путях кото-
рой в ФРГ было достигнуто знаменитое «экономическое
чудо», «вдруг» перестала оправдывать возлагавшиеся на
нее безграничные надежды и, более того, начала углуб-
лять и заострить те самые социально-экономические
противоречия, которые раньше, казалось бы, преодоле-
вала. Кстати, одним из первых симптомов такого поворо-
та было лавинообразное нарастание интереса западно-
германских социологов к проблематике социального кон-
фликта. Правда, первоначально она формулировалась
по-прежнему в рамках эмпирической ориентации, но
очень скоро вышла за ее пределы в область теоретиче-
ской социологии — эволюция, особенно характерная для
таких социологов, как Дарендорф, вошедший в западно-
германскую (да и не только западногерманскую) социо-
логию прежде всего и главным образом с темой социаль-
ного конфликта.
В этот период, с одной стороны, возникли серьезные
внутренние разногласия в рамках рассмотренной нами
социологической ориентации, а с другой — все громче и
громче заявляли о себе две другие социологические тен-
денции, которые обозначались в западногерманской со-
циологии уже в первое десятилетие, хотя долгое время
не воспринимались как самостоятельные. Речь идет, во-
первых, о тенденции, которая ярче всего персонифици-
ровалась фигурой Хельмута Шельски — социолога «сред-
него» поколения, и, во-вторых, о тенденции, вылившейся
впоследствии в «неомарксистское» направление западно-
германской социологии: адекватнее всего она была пред-
ставлена двумя бывшими эмигрантами — М. Хоркхайме-
ром (1895-1073) и Т. В. Адорно, возглавлявшими Франк-
фуртский институт социальных исследований. Не будучи
Доминирующими в первое десятилетие, обе эти ориента-
ции претендовали на роль «оппозиции Ее Величества» —
сдиентистски-позитивистской социологии, которая Игра-
Да ведущую роль и в начале 50-х годов, хотя, как мы
Е11Дели, уже начала обнаруживать свою «неадекватность»
й°вым общественным потребностям и новым умонастрое-
ниям.
406
Раздел TV
ЛИТЕРАТУРА
1. Милъман (Мюлъман) В. Е. Социологии в Гер макни: новая рас,
становия сил // Современная социологическая теория. Москва, 1061
2. Adorno Th. W. Zur gegenwertigen Stellung der empirischen
Sozialforschung in Deutschland. In- Empirische Sozialforschung. Frank-,
furt >m Main, 1952.
3. Adorno Th. W./(Dirks W.) (Ersg.) Betriebsklimat, eine industrial»
soziologische Untersuchung aus dem Ruhrgebiet. Frankfurt am Main,
1955.
4. Adorno Th W. Soziologie und empirische Forschung // Wesen und
Wirtlichkeit des Menschen Festschrift fUr Helmut Plessner. Gattingetfa
1957.
5. Betrieb // Worterbuch der Soziologie / Berndorf und Bulow ,
Stuttgart, 1955.
6. Dahrendorf R. Industrie und Betriebssoziologie. 1956.
7. Dahrendorf R. Soziale Klassen und Klassenkonflikte in Industrie!*-!
ler Gesellschaft. Stuttgart, 1957.
8. Dahrendorf R. Pfade aus Utopia MOnchen, 1968.
9. Franzis E. K. Wissenschaftliche Grundlagen soziologischen Den-
kens. MOnchen, 1957.
10. Gemeindestudie des Instituts ftlr sozialwissenschaftlische For-
schung. Darmstadt, 9 Bande, 1959.
11. KOnig R. Materialen zur soziologie der Familie. Bern, 1946.
12 Konig R. Das Interview: Form₽n, Technik, Auswertung. Dort-
mund, 1953.
13 Кдигд R. Die deutsche Soziologie // KZfSS. VIII, 1956.
14. Kdnip R./(Hrsg.) Praktische Sozielforschung II. Beobachtung und
Experiment in Sozialtorschung. KOln, 1956.
15. Konig R. Soziologie. Frankfurt am Mam, 1958.
16. Konig R. Die Situstion der eroigrierten deutschen Soziologen to
Europa // KZfSS, II/I, 1959
17. KOnig R. Hendbuch der empirischen Sozialforschung. Bd. I-
Stuttgart, 1962.
18. Lepsius R. Industrie und Betrieb // Soziologie. Fischer LexiKdl*-
Bd. 60 / R. Konig, 1958.
19. Martin A. V. Gesellschaft und Wirtschaft // Handbuch ••
Sozialkunde / Vjttmann V. A. / Teil 6. MOnchen, 1965.
20. Mculler F. H. Soziale Theoria des Betriabs. 1959.
21. Schelsky H. Arbeitlosigkeit und Berufsnot der Jugend. К<Я°»
1952.
22. Schelsky H- Wandlungen der deutschen Familie in der Gegefl*
wart. Dortmund, 1953
23. Schelsky H- Arbeitjugend gestern und beute. Heidelberg, 1955-
24. Schelcky H- Industrie und Betriebssoziologie // Soziologie. e®
Lehr-und Handbuch zur modernen Gesellschaftskunde / A. Gehien uB“
H Schelcky / DOsseldorf—Kbln, 1955.
25. Schelsky H. Ortbestimmung der deutscher Soziologie DO**®”
dor' Koln, 1967.
26. SozialstruktuT des Betrieb. Wiesbaden, 1959.
Глава третья
407
Глава третья. РАЛЬФ ДАРЕНДОРФ: СОЦИОЛОГИЯ
ТЕХНИКИ КАК ИНДУСТРИАЛЬНАЯ СОЦИОЛОГИЯ
Социологическое осмысление техники (в отличие от
социально-философского) осуществлялось в ФРГ в рам-
ках индустриальной социологии, окончательное оформ-
ление которой в качестве специальной социологической
дисциплины произошло уже после второй мировой вой-
ны. Вот почему необходимо начать рассмотрение темы с
общей характеристики развития индустриальной социо-
логии, сопровождающегося изменением места и роли в
ее структуре проблемы техники, взятой в социологиче-
ском аспекте
В одной из своих ранних работ — небольшой книжке
«Социология индустрии и производства» (1958) Ральф
Дарендорф (в то время сотрудник Социологического Уни-
верситета земли Саар) вообще связывает социологию с
«индустриальным обществом», к которому он относит
Западную Европу, США и Россию; отсюда с логической
необходимостью следует «приоритетное» положение «ин-
дустриальной социологии» в составе социологического
знания, так как ее проблематика оказывается ключевой
для современной социологии в целом. «Тот факт, прежде
всего лишь теУнико-экономический, что производство
благ осуществляется на фабриках и с применением ме-
ханических вспомогательных средств, оказывает вну-
треннее воздействие в интимнейших областях социаль-
ной жизни людей в этом обществе... Почти все люди в
индустриальных обществах опосредованным образом за-
висят от индустрии, ее производственных предприятий
и их деятельности, ее технического развития и ее хо-
зяйственной судьбы. Механизация всей жизни, рост
больших городов и концентрация человеческих масс,
разрушение прочна скроенного единства семьи доинду-
стриального времени, вовникнавение общественных кон-
фликтов и напряжений между предпринимателями и
Рабочими — все это и многое еще суть следствие или
сопроводительные явления индустриального производ-
ства» [1, 4).
Вот почему, согласно Р. Дарендорфу, не следует удив-
ляться тому, что отрасль социологии, имеющая своим
предметом индустрию и индустриальное производство,
40В
Раздел IV
развивалась «в последние годы» едва ли не быстрее, чем
сам ствол — общая социология [1, 4]. Тем самым под- 1
тверждается та мысль (приведенная в книге со ссылкой
на А. Гелена и X. Шельски), что в интересе к социологии
всегда выражается интерес людей к тому обществу, в
котором они живут. Возрастающий интерес к индустри-, i
альной социологии — это интерес к обществу, в котором Л ,
индустриальное производство на все накладывает свою
печать.
В отличие от общей социологии, имеющей своим пред-
метом социальное действие вообще, социология инду-
стрии и индустриального производства ограничивается, ।
по Дарендорфу, тем «отрезком социальной деятельна- |
сти», который дан «посредством» (а вернее, в рамках)
«индустриального производства благ» [1, 5J. Но при этом
автор не вполне согласен рассматривать ее в духе аме-
риканской социологической традиции как прикладную
науку, так как здесь таится опасность неверного вывода, I
будто индустриальная социология «нацелена не на по-
знание, а на активное изменение действительности» [1,
5]. Вот почему он более склонен, в согласии с X. Шельски,
называть ее специальной социологической дисциплиной^ I
а не прикладной. Но поскольку интерес социологии в
целом (при всем предпочтении, которое она отдает имен-
но современному, т. е. «индустриальному» состоянию об-
щества) шире, чем интерес к индустриальному общест-
ву, постольку Дарендорф предлагает рассматривать ее
не в качестве «специальной социологии» вообще, но в
качестве «специальной социологии индустриального об-
щества» [1, 6]. Впрочем, речь идет здесь не просто об-
ограничении исследовательской области индустриалъ-w
ной социологии, так как в последнем определении все
время имеется в виду ее центральное место в «социоло-
гии индустриального общества» и, соответственно, опре-
деляющая роль в ней; индустриальная социология все
время норовит обернуться общей теорией индустри- i
ального общества или, по крайней мере, матерински* 1
лоном, в котором должна рождаться его социологическая#
теория.
В рамках «социологии индустрии и производств®* I
(развернутое название индустриальной социологии) Да“
рендорф выделяет три «тематических круга»: 1) соДИ- «
Глава третья
S09
альная структура индустриального производства, 2) со-
циальные проблемы индустриальной жизни, 3) инду-
стрия и общество [1, Б]. Он против того, чтобы сводить
всю проблематику индустриальной социологии к перво-
му «тематическому кругу», когда производство в опреде-
ленном смысле оказывается «уменьшенной моделью об-
щества в целом». При этом есть риск утратить специфи-
ку социальных отношений, складывающихся в производ-
ственном процессе, поскольку здесь люди выступают не
как «личности вообще», а как исполнители определен-
ных производственных задач и соответственно персони-
фикации определенных производственных «позиций». В
этой связи встает вопрос о взаимоотношениях рабочего и
машины, человека и техники, вне которых невозможно
понять специфику социальных отношений, складываю-
щихся в индустриальном производстве. Это вопрос, ко-
торый одинаково интересует и социологию, и психоло-
гию индустрии; однако, по мнению автора книги, спор о
размежевании социологического и психологического под-
ходов к этой пограничной сфере малопродуктивен. «Фак-
тически и те, и другие, социологи и психологи, внесли
значимый вклад в наше знание объективной и субъек-
тивной ситуации в мире машин» [1, 10J.
Р. Дарендорф считает, что до сих пор наименьшее
внимание обращалась в индустриальной социологии на
третий «тематический круг» — отношение индустрии и
общества. Он солидаризируется с X. Шельски, который
призывал социологов продумать проблему производства
именно в ее отнесенности к соответствующим структу-
рам и проблематике общества в целом [8, 194]. Речь идет
о контексте, в рамках которого «рабочий», «служащий» и
«предприниматель» — это обозначение не только произ-
водственных функций, но и «позиций в общественном
Целом» [1, LOJ. При таком подходе становится очевидным,
что отношения власти, социальная ситуация и соотноше-
ние интересов на производстве и вне его «связаны самым
тесным образом» [1, 10].
Как можно заключить на основании обзора тематики
Индустриальной социологии, предложенного Дарендор-
Фо.м, социальные проблемы техники не занимали в ней
°собого или преимущественного положения в период на-
писания книги. Современная техника предполагалась как
410
Раздел IV
«условие возможности» современного индустриального И
производства, но не тематизировалась как специальный*
объект анализа, подлежащий социологической расши-1
фровке; предметом рассмотрения в рамках «социологии!
индустрии и производства» были отношения «по поводу
техники» (включая и отношение человека к технике), но
не она сама, не процессы технического развития, взятые
под социологическим углом зрения. Техника предстает
как «данность», с которой человек вынужден считаться,
приспосабливая к ней свои социальные отношения. Тот
же подход нашел отражение и в разделе книги, посвя-
щенном истории развития индустриальной социологии, I
хотя здесь вроде и открывались дополнительные воз-
можности для иного, более социологичного, так сказать,
рассмотрения техники.
Анализируя процесс становления проблематики ин-
дустриальной социологии в XIX в., Дарендорф обращает
внимание на идею «отчуждения человека в ситуации
индустриального труда», которая, по его мнению, «и
сегодня принадлежит к центральным постановкам во-
проса в социологии индустрии и производства» (1, 17].
Автор книги констатирует также, что, начиная с Сен-
Симоиа и К. Маркса и кончая английскими фабианцами
и немецкими социальными политиками, авторы, зани-
мавшиеся индустриальным производством в социальном
аспекте, усматривали в нем «корень конфликта интере-
сов... между теми, кто обладает средствами производ-
ства, фабриками и машинами или контролирует их, и
теми, кто продает свою рабочую силу на условиях кон-
тракта, свободного лишь по видимости» [1, 18). И хотя,
согласно Дарендорфу, социальное исследование индуст-
рии продвинулось здесь дальше, получив «весьма и весь-
ма дифференцированные результаты», тем не менее оВ°
«временами слишком легкомысленно пренебрегает, пре-
давая ее забвению, тематической установкой, изучением
индустриального конфликта и его социальных послед-
ствий» [1, 18].
Вместе с Л. X. А. Геком [5] Р. Дарендорф относит пери-
од становления проблематики индустриальной социоЛО'
гии в XIX в. к ее предыстории, относя собственно историю I
ее возникновения и развития к нашему столетию- По-
добно Геку, он считает, что становление этой специаЛЬ-
Глава третья 411
ной отрасли социологического знания заняло три первых
десятилетия XX в. В числе важнейших моментов этого
процесса, происходившего параллельно как в Германии,
так и в других европейских странах, а также в США,
автор книги называет усиленное внимание к проблемати-
ке индустрии и индустриального производства со сторо-
ны общей социологии; обращение социологов к эмпири-
ческим методам исследования и совершенствование этих
методов; наконец, «общее открытие “человеческого фак-
тора" в индустрии, то есть реальности неэкономиче-
ских структур и феноменов» [1, 20]. В Германия у истоков
индустриальной социологии стоят Г. Шмоллер и Р. Эрен-
берг, В. Зомбарт, М. Вебер и Л. фон Визе, в США — Т. Ве-
блен, в Англии — С. и Б. Уэбб, Р. Г. Тауни, во Франции —
Э. Дюркгейм.
Любопытно, что открытие «человеческого фактора» в
хозяйстве предстает у Дарендорфа так, будто оно скорее
заслонило проблему социологической расшифровки тех-
нико-экономических параметров индустриального про-
изводства, традиционно рассматриваемых в чисто «объ-
ективном» аспекте. Он считает его «подлинно научным
событием» [1, 21J, означавшим постижение того, что
«наряду с экономико-технической индустриальное про-
изводство имеет также социальную реальность», где ре-
шающую роль играют «мотивация его (производства.—
Ю. Д.) носителей» [1, 22]. И в самом деле: открытие этой
«реальности», социологической в собственном смысле,
было способно скорее отвлечь исследовательское внима-
ние от социологического анализа феноменов, относящих-
ся, казалось бы, к реальности совершенно иного порядка.
Впрочем, было и еще одно отвлекающее обстоятельство.
Акцеит на «человеческом факторе», который делали со-
циологи, стоящие у истоков индустриальной социологии,
должен был стимулировать их полемику против тейло-
ризма с его идеей «научной организации производства»,
в основе которого лежала предпосылка о возможности и
необходимости математического учета объективных па-
раметров производства — как технико-экономических,
так и чисто физиологических.
«Основное допущение его (Ф. У- Тейлоре.— Ю. Д.) на-
уки — в том, что индустриальное производство пред-
ставляет исключительно экономико-техническое обра-
412
Раздел IV
зование, что рабочий движим только желанием более
высокой заработной платы, что все напряжения внутри
индустрии могут быть преодолены путем достижения 1 '
максимальной производительности...» [1, 22-23]. И если, I
с одной стороны, это допущение «в определенной степе-
ни обозначало исходную позицию современной социо-
логии индустрии и производства» [1, 28], то с другой —
сама эта дисциплина могла развиваться лишь на путях I
«опровержения ложных предпосылок Тейлора» [1, 23]. А '
это должно было, по крайней мере на первых порах,
вести к противоположению технико-экономических и
«собственно социологических» аспектов индустриально- Л
го производства, препятствуя социологической артику- | ,
ляции вопроса о современной индустриальной технике .
К тому же существовали определенные трудности так-
же и с социологической расшифровкой самого «челове- |
ческого фактора», который считался социологическим к
уже, так сказать, по определению. Дело в том, что
господствовавшее среди либерально (а подчас и ради-
кально) настроенных социологов индустрии представле-
ние об «отчужденности» социальных отношений, суще- •
ствующих в индустриальном производстве (результат
романтической идеализации «социальных отношений до-
индустриального производства»), по мнению Дарендор-
фа [1, 31], серьезно препятствовало их вычленению и
артикуляции. И потребовались немалые усилия для того,
чтобы увидеть эти отношения такими, каковы они были
на самом деле,— как социальные отношения, внутренне
присущие именно индустриальному производству, а не
в качестве извращения доиндустриальных трудовых
отношений.
Во всяком случае, к числу недостатков немецкой ин-
дустриальной социологии периода ее становления (Д°
начала 30-х годов) Р. Дарендорф — вслед за X. Шель-
ски — относит во второй половине 50-х годов, во-первЫХ,
ее зависимость от Марксовой критики капиталистиче-
ского производства, во-вторых, тейлористские представ-
ления относительно мотивации промышленных рабочих
и, в-третьих, незнание того, что в производстве, кроме
формальных, официальным образом удостоверенных со-
циальных отношений, существуют также отношения не"
формальные, которые имеют большое значение [1, 31]-
413
Автор книги согласен с Шельски в том, что все это,
вместе взятое, загромождало путь к «социально-научно-
му восприятию факта существования социальной струк-
туры производства во всей теоретической широте» [3, 7].
Дарендорф считает, рааделяя мнение большинства за-
падногерманских социологов, что лишь благодаря амери-
канским исследованиям, и прежде всего исследованиям,
связанным с именем Элтона Мэйо, были, наконец, пре-
одолены эти «барьеры», вследствие чего стало возмож-
ным говорить о завершении процесса становления со-
циологии индустрии и производства [1, 31]. А главным
результатом этих исследований было, как известно, от-
крытие психических, но прежде всего социальных явле-
ний, сопутствующих индустриальному труду, которые
подчинялись собственным закономерностям, не завися-
щим от изменения объективных, технико-экономических
параметров трудового процесса.
Причем — и это здесь принципиально важно — арти-
кулирующее вычленение таких явлений, взятых в их
социологической специфике, было связано с обнаруже-
нием несостоятельности «чисто экономической» модели
поведения рабочего в трудовом процессе, в рамках кото-
рой он представал как «исключительно материально-
эгоистически мотивированное творение» [1, 34]. Инду-
стриальная социология в точном смысле возникла лишь
в тот момант, когда она обнаружила несводимость соци-
ального интереса трудящегося к материальному (эконо-
мическому), нетождественность экономических отноше-
ний и социальных, и, соответственно, «человека эконо-
мического» и «человека социологического». Главное же
Здесь заключалось именно в том, что подобная несводи-
мость и нетождественность были открыты именно в «ма-
териальном» процессе, в процессе применения «веще-
ственных» орудий ради получения «вещественных» же
результатов, «элементом» которого, к тому же исчезаю-
Ще малым, если иметь в виду крупное индустриальное
Производство, был, между прочим, и «функционирую-
щий» в нем человек.
В общем, теоретики индустриальной социологии в
ФРГ, которые возвращались к осмыслению результатов,
^лученных в ходе Хоторнского эксперимента Э. Мэйо с
1е-летним опозданием (вызванным погромом немецкой
414
Раздел JV
социологии, учиненным нацистами), резюмировали эти
результаты в виде следующих выводов. 1. Социальные
отношения, складывающиеся в индустриальном произ-
водстве, нельзя рассматривать как нечто «чуждое» рабо-.
чему, препятствующее его человеческому развитию в
обществе, т. е. рассматривать их исключительно в ас пек-
те концепции «отчуждения». Наоборот, социальная жизнь
трудящегося в сфере крупного индустриального произ-
водства получает свою содержательную структуру и
значимость именно в его профессиональной сфере и на
ее основе. 2. Индустриальный труд — это всегда труп- I
повая деятельность, исключающая традиционно индиви-
дуалистическое представление о рабочем как «эгоисте», J
преследующем только своекорыстные цели. Причем те
группы, в которых социальная жизнь рабочего протекает
самым непосредственным образом, являются «нефор-
мальными», и определяют они не только трудовой ритм
работы их членов, но также оценку каждым из них
своего окружения, формы поведения и характер испол-
нения производственных задач. 3. Позиция отдельного
рабочего в социальной структуре предприятия, характе-
ризующая его общественный престиж и статус, удовле-
творяет его потребности в гарантированности своего су-
ществования, по крайней мере, столь же серьезно, как и
высота заработной платы; а с точки зрения социальной
жизни рабочих она имеет скорее даже большее значе-
ние, чем зарплата. 4. Восприятие отдельным рабочим
условий своего собственного труда, его «самочувствие» в
производственном процессе, многое (если не все) из того,
что относится к «психофизике индустриального труда*»
следует оценивать не как «факт», а как «симптом», т.е.
не в качестве свидетельства о фактическом состоянии
условий индивидуальной трудовой деятельности, а в
качестве показателя его индивидуально-психологической
или социальной ситуации на производстве, и преЖД6
всего — в производственном коллективе.
Последний вывод наиболее выразителен с точки зре-
ния того, как далеко заходил «социологизм» западно-
германских индустриальных социологов в период з»'
вершения процесса самоутверждения их дисциплины-
Объективные условия трудового процесса, в данном слу-
чае «физически» (и «физиологически») констатируемы6» 1
Глава третья 415
как бы «снимались» на гегелевский манер в «самопере-
живании», «самочувствии», «самовосприятии» рабочего,
каковое, в свою очередь, рассматривалось в качестве
«производной» от взаимоотношений, складывающихся
у него с другими членами «неформальной группы», у
этой группы — с производственным коллективом в це-
лом, у производственного коллектива — с администра-
цией и т. д. Увлеченные открытием специфически соци-
альных отношений на производстве, которые все более
решительно противополагались «всему остальному» (как
если бы оно вообще было лишено «социального каче-
ства»), индустриальные социологи ФРГ обнаруживали
тем меньшую склонность к социологической артику-
ляции «предмета» (например, машины, технического
устройства и пр.)» по поводу которого складывались
между людьми упомянутые отношения. Все это высту-
пало как своего рода «внесоциальная», вернее, «внесо-
циологическая» данность.
Между тем именно далеко заводящее «отвлечение»
Э. Мэйо от технико-экономического аспекта социальных
отношений и было изначальной причиной той их психо-
логизации, за которую Р. Дарендорф критиковал аме-
риканского ученого, адресуя этот упрек и тогдашней за-
падногерманской социологии индустрии и производства.
«...Мэйо,— писал он,— как правило, избегает рассмотре-
ния явлений социального конфликта посредством психо-
логизации трудовых отношений... Возможность собствен-
но социальной противоположности интересов в индуст-
риальном производстве и индустрии с самого начала
выносится за скобки» [1, 37—38]. Но, хотя сам Дарендорф
и обращает внимание на тех критиков Э. Мэйо, которые
говорят о необходимости искать объективные источники
социальных отношений, складывающихся на предпри-
ятии, за его пределами — в хозяйственных и политиче-
ских отношениях, взятых на уровне общества в целом, он
вместе с ними не задается вопросом о предметных пара-
метрах социальных отношений, задаваемых индустри-
альной техникой, о той особой роли, какую играет в
Конституировании социально значимых отношений участ-
ников производственного процесса используемая в нем
техника. Иначе говоря, попытки преодолеть психологиза-
цию социальных отношений в рамках социологии инду-
416
Раздел IV
стрии и производства намечаются только иа путях ак-
центирования экономических (и даже политических) ас-
пектов этих отношений, исследование которых должна
было вывести ученых да пределы промышленного пред-
приятия. Что же касается вопроса о предметно-техниче-
ских определениях, обеспечивающих объективность и
«непреложность» отношений, складывающихся в преде-
лах отдельных предприятий, то он даже не стзнится; его
просто нет в поле зрения Р. Дарендорфа.
Контуры предметных параметров индустриальной со-
циологии начинают прорисовываться в книге в тот мо-
мент, когда встает вопрос об исторических фазах разви-
тия современной индустрии. Согласно автору, социоло-
гия индустрии, имеющая дело с исторически изменяю-
щимся феноменом, «уже теперь должна различать фазы
индустриальной революции, индустриализацию и разви-
тую механизированную индустрию, уясняя, таким обра-
зом, различные аспекты своего анализа» [1, 45]. Однако,
приступая к характеристике индустриальной револю-
ции, Дарендорф тут же снимает вопрос о тематизации
этих параметров в социологических понятиях, соглаша-
ясь с теми авторами, которые считают, что «индустри-
альная революция не была ни индустриальной, ни рево-
люцией», и усматривая в этом «парадоксе» не одну
только «игру понятиями» (2, 46]. «Индустриальная рево-
люция,— пишет он,— не была индустриальной, посколь-
ку как ее причины, так и ее следствия не умещались —
ни целиком, ни преимущественно — в рамках инду-
стриального производства— Данные технического разви-
тия, взнтые сами по себе, мало что объясняют. Теории
К. Маркса, М. Вебера и Р. Тауни единодушно указывают
на предшествующую индустриальной революции “идео-
логическую” и социальную революцию.. “Традициона-
листические” ценностные предпосылки поаднее средне-
векового аграрного и сословного общества еще должны
были смениться “рационалистическими"... К тому
многие правовые и социальные предпосылки (частная
собственность на средства производства, освобождение
рабочей силы) должны были существовать прежде, не»
стало возможным капиталистическое фабричное произ-
водство» [1, 48-47].
А то, что «индустриальная революция не была реИ°'
Глава третья
417
люцией», доказывается с помощью ряда ссылок истори-
ческого характера. Во-первых, давно уже существовали
«ответвления индустрии», предполагавшие сосредото-
чение сотен рабочих на одном рабочем месте (например,
горнодобывающая промышленность). Во-вторых, еще в
XII и XIV вв. были развиты (прежде всего в ткацком
деле) формы производства, которые можно рассматри-
вать как прообразы, или предформы, фабричного произ-
водства. Что же касается различий, побуждавших гово-
рить о «революции» в промышленности, то они были
связаны прежде всего с изменением социального поло-
жения трудящихся, получивших возможность свободно
распоряжаться своей рабочей силой лишь в Новое вре-
мя. Между тем такие предпосылки развития крупного
промышленного производства, как подъем торговли, со-
средоточение капитала в руках крупных собственников
и даже введение бухгалтерского учета, опять-таки воз-
никли гораздо раньше XVIII в. Так что «индустриаль-
ную революцию», согласно Дарендорфу, можно было
бы при желании рассматривать как «естественный ко-
нечный пункт развития, продолжавшегося сотни лет»
[1, 47].
Когда же после всех этих оговорок автор книги прихо-
дит к выводу, что тем не менее понятие индустриальной
революции все-таки имеет свой смысл, хотя бы в качест-
ве характеристики «развития Англии в конце XVIII сто-
летия» [1, 47], смысл этот оказывается настолько «чисто»
социологическим, что при этом едва ли не полностью
утрачиваются предметные параметры революционных
преобразований, заставляющие вспомнить о социальной
специфике самой техники индустриального производст-
ва. А упомянутые оговорки предстают как способ «осво-
бодиться» от предметно-технических параметров поня-
тия «индустриальной революции», забыть о том, «по
поводу» чего социальные отношения индустриального
производства складываются именно так, а не иначе (мо-
дифицируясь в зависимости от исторических изменений
его технического «каркаса»). Любопытно, однако, что,
Несмотря на это свое теоретическое устремление, Дарен-
Дорф снова и снова наталкивается на упомянутый аспект
своей основополагающей категории («индустриализм»),
йак только делает следующий шаг, пытаясь различить
14 Зак 3309
4Ifi
Раздел IV
понятия «капитализма» и «индустриализма», взятого в
его зрелой, развитой форме и развивающегося на своей
собственной основе.
Это различение понадобилось автору книги для того,
чтобы всю ту критику, которой социалисты-утописты, яЯ
затем К. Маркс и Ф. Энгельс подвергали капитализм, пе-
реадресовать раннему периоду «индустриализации», свя-
зав его с первой промышленной революцией. Отсутствие <’
социального структурирования общества: нивелировка
труда, «уравнивающее» низведение его к примитивней-
шим формам; классовая противоположность между пред-
принимателями и рабочими — все эти черты, по Дарен-
дорфу, ошибочно приписываются «наследственной болез-
ни», тогда как в действительности они свойственны лишь
переходному периоду, периоду становления этой «систе-
мы», а не ей самой. А это значит: критика, которой Сен-
Симон и П. Ж. Прудон, Р. Оуэн и Э. Юр, Маркс и Энгельс
подвергли капитализм, сохраняет свой смысл лишь при-
менительно к «индустриализации», но не к «индустри- |
альному обществу», развивающемуся на своей собствен-
ной основе. «Фаза индустриализации сменяется фазой
развитой механизированной индустрии. Социальные по-
следствия которой противоречат многим ранним про-
гнозам» [1, 51], т.е. прогнозам, сделанным на основании
предшествовавшего этапа и вызванной им «социальной
дезорганизации», представлявшей собой результат «мо-
дернизирующей» ломки «традиционных» общественных
структур.
Эту новую фазу, отмеченную ускоренным развитием
«индустриальной системы производства» на своей соб-
ственной основе, автор книги связывает со второй инду-
стриальной революцией. «Вторая индустриальная рево-
люция, приблизительно характеризуемая реализацией
около 1900 г. идей тейлоризма или родственных ему
концепций, заменила экстенсивный подъем произвоД-
ства интенсивным. Вместо создания новых производ-
ственных мощностей — интенсивное использование на-
личных, вместо приумножения — связывающее сосре"
доточение, вместо рекрутирования рабочих из среды,
чуждой индустриальному труду,— реорганизация узке 1
обученной рабочей силы, вместо распространения и
увеличения прибыли — рациональность и хозяйствен- 1
Глава третья
419
дость — таковы некоторые отличия развитого индустри-
ализма от его предшественника, раннего индустриализ-
ма» [1, 52—53]. И здесь опять-таки, «перескакивая» через
вопрос о новых социальных требованиях, предъявляе-
мых обществу развитой индустриальной техникой и тех-
нологией, Р. Дарендорф прямо обращается к необходи-
мой для новой фазы индустриализма концентрации ка-
питала, которая «требует такой новой правовой формы,
как акционерное общество с разделением собственности
и контроля» [1, 53]. Этот переход он рассматривает (со
ссылкой на «Капитал» К. Маркса) как «снятие капита-
листической частной индустрии на основе самой капита-
листической системы» [1, 53], давая таким образом по-
нять, что фазу «развитой механизированной индустрии»
уже нельзя считать капиталистической в том смысле, в
каком говорили о капитализме основоположники марк-
сизма.
Для характеристики этой новой фазы развития инду-
стриализма (ее можно было бы назвать «стабилизацион-
ной»), пришедшей на смену ранней фазе «индустриали-
зации», Дарендорф вновь обращается к X. Шельски. «Че-
рез эти реформаторские мероприятия, которые осуще-
ствились во множестве организованных форм, и через
приспособление человека к современной технике, ее фор-
мам производства и ее социальным структурам, проник-
шее — по ту сторону всех сознательно запланированных
манипуляций — в глубинные слои человеческого поведе-
ния, в привычки, нравы, структуры влечения и способ-
ности реагирования,— во многих областях трудового
индустриального мира и общества уже достигнуто доста-
точно далеко идущее изглаживание ранних напряжений,
так что сегодня мы можем наблюдать новую стабилиза-
цию в отношении человека к технике, к его формам
труда, в отношении образований индустриального обще-
ства друг к другу и т. д.» [3, 159]. В общем же, в числе
основных социальных яэлений, сопровождающих «раз-
витую механизированную индустрию», Дарендорф (вслед
за большинством западногерманских социологов того
времени) называет: 1. «Институционализацию социаль-
ной мобильности» с помощью системы образования, бла-
годаря которой образуется «новая дифференцированная
структура» социальных слоен. 2. Образование новых ли-
420
ний социального расслоения среди индустриальных ра-
бочих. 3. Постепенное прояснение новых, специфическим
индустриальных форм жизни. 4. Постепенное признание
социального права на защиту от бедности, находящего I
свое законное осуществление в государстве благосостоя- I
ния. 5. «Институционализацию классовой противополож- 1
ности», благодаря которой рабочие из страдающих от
нужды получателей заработной планы превращаются в
«носителей индустриальной функции» [1, 54].
Любопытно, что среди мероприятий, в которых осу-
ществляется такого рода «институционализация», пере-
водящая классовый конфликт в правовым образом отре-
гулированные формы и тем самым смягчающая его преж-
нюю остроту, Дарендорф называет производственные |
советы, а также (в еще большей степени эффективное)
соучастие — Mitbestimmung — трудящихся в решении
вопросов, встающих на предприятии. Не менее любопыт-
но, однахо, и то, что в число этих вопросов не попадают
еще (да и вряд ли имеются в виду вообще) вопросы,
касающиеся собственно технического, технико-техиоло-
гического аспекта развития производства. Потребуется
немало лет, прежде чем западногерманская социология
индустрии и производства начнет мало-помалу вклю-
чать в поле своего исследовательского внимания и эту
группу вопросов, вырабатывая для их осмысления соот-
ветствующие понятия. Машины, фабрики (как системы
таких машин) и т. д. предстают в индустриальной социо-
логии пока что лишь как некая «данность», к которой
трудящиеся должны приспособиться — «привыкнуть»,
не задаваясь вопросом ни об их социальном происхожде-
нии, ни об их социализирующей функции, на которую
можно воздействовать так или иначе, изменяя предмет-
ные параметры этой «данности». Автор книги считает,
что уже «заряженный рессентиментом протест против
машины» дал возможность многим рабочим «понять спо-
соб работы этих инструментов и тем самым втянуть их в
собственную жизнь. Непосредственное освоение инду-
стриального ритма труда принимает внутри индустрии
характер едва ли не основной всеобщей квалификации-
И если направленность этого приспособления во многих
местах все еще остается неясной, само оно — феномен,
поддающийся фиксации» [1, 55].
Глава третья
421
По-видимому, основная линия, по которой в размы-
шления индустриальных социологов техники начинает
входить в своей социально-воздействующей ипостаси —
как «данность», приспособление к которой ведет к опре-
деленным социальным изменениям,— это линия, связан-
ная с вопросом о том, какого качества рабочая сила
предполагается современным техническим развитием.
Западногерманские социологи первого послевоенного де-
сятилетия вступают в противоречие с политэкономами и
социальными мыслителями XIX в., предполагавшими,
что индустриальное развитие с неизбежностью низведет
всех трудящихся до низшего уровня необученных рабо-
чих. Идя следом за ведущими теоретиками западногер-
манской социологии — X. Шельски, Т. Гайгером и др.,
Р. Дарендорф утверждает, что техника, возникшая в
результате «второй индустриальной революции» (свя-
занной, как мы помним, с необходимостью перехода от
экстенсивного развития производства к интенсивному),
потребовала перехода от труда «необученных детей и
женщин» к труду рабочих, обучавшихся по крайней
мере в течение краткого срока; такой подготовки требует
и работа с машиной-автоматом, предполагающая пра-
вильное обращение с нею. «Так возникает категория
“квалифицированного рабочего”, отличного от неквали-
фицированных рабочих, занимающихся большей частью
лишь вспомогательным трудом, своим статусом, но пре-
жде всего высотой заработной платы» (1, 56].
А в связи с этим намечаются новые, технически обу-
словленные линии расслоения рабочего класса, который
представлялся ранее «гомогенным» и стоящим в отноше-
нии к индустриальной технике более или менее одинако-
вом для всех его групп. На месте прежней «гомогенно-
сти», нарушавшейся разве что существованием значи-
тельной прослойки ремесленных рабочих (которая не-
прерывно сужалась), теперь оказывалась достаточно
сложная структура: «мастер старого стиля, высококва-
лифицированный рабочий, рабочий средней квалифика-
ции и вспомогательный рабочий...» [1, 56]. Причем даже
рабочий средней квалификации — по убеждению Р. Да-
Рендорфа — должен обладать знаниями и умениями,
привычками и навыками, выработанными в процессе
сравнительно кратковременного обучения и длительного
422
Раздел IV -
обращения с машиной, поднимающими его над уровнем
мастера-ремесленника былых времен.
Быть может, не столь непосредственным результатом
развития техники в ходе второй индустриальной рево-
люции (как в случае социального расслоения рабочего
класса), но все-таки результатом было, по мнению боль-
шинства западногерманских социологов, образование
«нового среднего класса», существенно отличающегося
от старого «среднего класса» — мелкой буржуазии. «В
ходе рационализации производства и его перекомбини-
рования в крупном производстве возникают новые про-
фессиональные функции для служащих в бюро по пла-
нированию, сбыту и заработной плате, бухгалтерии и
производственной статистике. К тому же вместе с разви-
тием массового характера производства удлиняется путь
от производителя к потребителю. Возникают инстанции
промежуточной деятельности, которой опять-таки зани-
маются служащие. Наконец, все усиливающееся комби-
нирование производства приводит к созданию обширной
бюрократии государственного управления. Так между
предпринимателями и рабочими возникает новый сред-
ний слой зависимых служащих. Одновременно с разде-
лением собственности и контроля предпринимательский
слой изменяет свое лицо, раскалываясь на акционеров и
менеджеров и становясь мощным высшим слоем упра-
вляющих» [1, 56—57].
«Мобильность», возможность «вертикального» продви-
жения из более низкого социального слоя в более вы-
сокий (предполагающая и оттеснение части граждан в
социально более низкие слои) при этом также формали-
зуется и подвергается «институционализирующему» кон-
тролю с помощью развитой системы образования (выс-
шей школы, технической школы, специализированных
школ). Достигаемая таким образом стабильность, не имея
стабильного характера кастового общества, тем не менее
базируется на реальных различиях социальных слоев,
принадлежность к которым обеспечивает индивидам пре-
стиж, влияние, возможность определенного образа жиз-
ни и способа поведения, соответствующих полученному
ими образованию.
Одним словом, развитие техники (в особенности после
«Второй промышленной революции») предполагает опре-
ГлаЪа третья
423
деленную «квалификационную сетку», обусловливающую
в конечном счете и социальное расслоение функционеров
индустриального производства, задающее новый прин-
цип социальной дифференциации для общества в це-
лом,— факт, свидетельствующий о том, что «индустрия
стоит сегодня в центре общества» [1, 110]. Технике отво-
дится социально структурирующая функция, поскольку
«индустриальное производство — это система социаль-
ных ролей, ориентированная на экономическую цель
проиаводства благ, структурированная посредством си-
стемы технических средств, санкционированная с помо-
щью цравового статуса...» [1, 58].
И хотя, как мы помним, Р. Дарендорф пытается реду-
цировать и 1-ю и 2-ю индустриальные революции, опре-
делившие центральную роль современной техники в ин-
дустриальном производстве, к причинам «чисто» соци-
ального (и подчас даже социально-идеологического) по-
рядка, коль скоро эта роль уже засвидетельствована,
далее техника выступает уже в качестве независимой
переменной- Как она воздействует на социальное струк-
турирование и переструктурирование общества — это в
книге показывается достаточно подробно, а вот какими
социальными механизмами опосредствуется ее собст-
венное развитие (начиная с научного «проектирования»
технических инноваций и кончая внедрением каждой из
них на предприятиях) — этот вопрос целиком и полно-
стью выпадает из поля зрения автора.
В результате складывается впечатление, что на фор-
мирование точки зрения Р. Дарендорфа в конечном счете
решающее влияние оказал своеобразный «технологиче-
ский детерминизм» (если даже не фатализм) А. Гелена и
X. Шельски, предложивших уже в первое послевоенное
десятилетие свою версию индустриальной социологии, в
основе которой лежала социально-философская концеп-
ция индустриального общества и антропологической
функции техники вообще, заставляющая вспомнить о
еще одном представителе антропологической ориента-
ции в немецкой философии и социологии — X. Фрайере.
Истолкование техники как «судьбы» современного Запа-
да, характерное для антропологической ориентации в
немецкой социологии (единственное социологическое на-
правление, беспрепятственно развивавшееся в Германии
424
Раздел IV
и при А. Гитлере), не способствовало социологической
«проблематизации» самой техники, взятой в ее пред-
метных определениях. Наоборот, оно скорее препятство-
вало такому подходу, питая склонность индустриальных
социологов первого послевоенного десятилетия остана-
вливаться перед техникой как «последней данностью»,
послушной лишь своему собственному закону, своей соб-
ственной логике, уже не подлежащей социологическому
анализу.
На фоне такого истолкования техники оказались пре-
данными забвению весьма перспективные, как выясни-
лось впоследствии (во второй половине 70-х годов), по-
пытки Макса Вебера подвергнуть «социологической рас-
шифровке» процесс ее развития, увидев уже в кон-
структорских бюро арену социальной борьбы различных
общественных сил, каждая из которых накладывает свою
печать на «технический проект» (замысел) и на то, в
какую предметную форму он выльется (объективация).
Впрочем, для того чтобы по достоинству оценить со-
ответствующие попытки этого классика немецкой со-
циологии XX в., необходимо было бы не только осво-
бодиться от гипноза технологического детерминизма и
фатализма. Нужно было бы освободиться также от (вну-
тренне с ним сопряженного) стремления толковать вебе-
ровскую идею рациональности на социально-философ-
ский — опять-таки фаталистически-детерминистиче-
ский — манер, которое явно возобладало в Западной
Германии уже в первое послевоенное десятилетие (и
доминировало вплоть до середины 70-х годов) А это
потребовало значительного времени и немалых интел-
лектуальных усилий.
ЛИТЕРАТУРА
1. Dahrendorf R. Industrie und Betriebssoziologie. Berlin (W), 1B56.
2. Dessauer P Philosophic der Technik. Das problem der Realisie-
rung. Bonn, 1828.
3. Schelsky H. Aufgaben und Grenzen der Betriebssoziologie // Bobr
H., Schelsky H. Die Aufgabe und Grenzen der Betriebssoziologie. Stutt-
gart; DQsseldorf, 1954.
4. Soziologie / (Hrsg.) A. Gehlen, H Schelsky. Dusseldorf; K61n, 1955.
5. Stodola A. Gedanken zu einer Weltanschauung vom Standpunkt
des Ingenieurs. Berlin, 1932.
Глава четвертая
425
Глава четвертая. НАРАСТАНИЕ КРИЗИСНОЙ
ТЕНДЕНЦИИ: САМОКРИТИКА СОЦИОЛОГИИ
(социологическая саморефлексия X. Шельски)
Из сказанного очевидно, что особенности названной
тенденции* должны были достаточно четко выявиться
именно (и в первую очередь) в связи с отношением ее
теоретических выразителей — например, того же Шель-
ски — к эмпирическому социальному исследованию.
Шельски полагает, что если, судя по используемой ме-
тодике и технике, эмпирическую социологию в ФРГ и
можно рассматривать как результат американского вли-
яния, то по реально-историческим и мировоззренческим
импульсам, вызвавшим к жизни эту социологию, ее Сле-
дует считать имеющей свои собственные, совсем не за-
рубежные источники. «Эта рецепция американской эм-
пирики и ее связь с возрождением эмпирического соци-
ального исследования из традиций немецкой социоло-
гии,— пишет Шельски,— имеет действенные социальные
причины в самом положении и сознании немецкого об-
щества после 1945 г., весьма существенно отличающиеся
от импульсов, из которых возникло и черпает жизнен-
ные силы это социально-научное направление» [11, 55].
Среди этих причин Шельски также выдвигает на
первое место «антиидеологическую потребность обрести
реальность и ориентацию в ней», которая характеризо-
вала не только ученых в области социальных наук, всту-
пивших в свою «постидеологическую фазу», но и после-
‘ Эта тенденция была представлена в первое послевоенное деся-
тилетие, главным образом, «средним» поколением социологов — из
числа тех, чье мировоззренческое формирование и последующая
научная деятельность проходили в условиях господства национал-
социализма. Это было, по выражению Даревдорфа, «среднее поколе-
ние 50-летних, поколение, ставшее "скептическим", стало быть, од-
нажды верившее в богов, которых не было. У них отсутствует —
возможна, из чувства такта — мужество, необходимое дли морально-
го решения; им могла быть свойственна лишь позиция, предписываю-
щая социологу роль бессильного наблюдателя неблагополучия» {2,
100]. «Совершенно ясно,— пишет Шельски о социологах «среднего»
поколения,— чтс эти ученые в какой-то форме заключали и должны
были заключать соглашение с социальным мыслительным материа-
лом, бывшим в ходу в Германии между 1РЗЗ и 1»45 гг.; как далеко
заходила их внутренняя идентификация (с упомянутым «мыслитель-
ным материалом».— РеЗ.),— трудно решить» ]11, 40].
4В6
Раздел IV
военный социальный опыт и общественное сознание нем-
цев вообще [11, 56]. Речь шла о том, утверждает Шельски
(выдавая здесь точку зрения социологов близкой ему
ориентации за стремление «немцев вообще»), чтобы «про-
верить состояние дела и мысли с помощью форм и
методов, которые возможно более приближены к непо-
средственному опыту и, насколько это возможно, избе-
гают универсально-всеобщих толкований с их идейным
совратительством» [11, 56]. Речь шла о том, чтобы удо-
влетворить потребность в ориентации «после социальной
и политической катастрофы, которая потрясла наше об-
щество до основания, прямо-таки вывернула наизнанку
все привычные социальные отношения» [11, 56], сведя ее
причины «к идеологическим искажениям действительно-
сти и лжи с помощью идей»2 [11, 56].
Тяготение к эмпирической социологии вырастает, по
Шельски, одновременно из реальной общественной по-
требности и скептического умонастроения,— из их «сме-
шения» [11, 56]. И он был бы прав, если бы говорил при
этом только от имени своего «скептического поколения»,
которое уже неспособно было увлечься новыми идеалами
и могло осуществлять только одну задачу: «разоблачать
все идеи, разрушать все утопии»3 [11, 56].
В этом все разъедающем скептицизме заключалась
главная особенность рассматриваемого социологическо-
го направления, отличавшая его как от первой («патри-
архи» отнюдь не перестали верить в идеалы, которыми
была вдохновлена их социология), так и от второй («эм-
пирики» и старого и молодого поколения при всем их
универсальном критицизме веровали в положительную
1 ’Немцы,— развивает Шельски эту мысль, возводя в степень
всеобщности мироощущение своего поколения (поколения людей,
идейное и научное формирование которых совершилось в условиях
национал-социалистской Германии).— потеряли почти всякую исто-
рическую самодостоверность, Германия стала незнакомым социаль-
ным предметом. Таким образом, чувство того, что почти всюду опери-
руют устаревшими и ирреальными представлениями, стало, по-види-
мому, сильнейшим импульсом вашего общественного сознанияК тому,
чтобы оценить и потребовать социально-неучпого восприятия дей-
ствительного положения вещай, взятого в его трезвейшей фактич-
3 В этой связи Шельски цитирует книгу К Маннгейма «Идеология
и утопия», вызвавшую к себе новый интерес в послевоенной Запад-
ной Германии.
Глава четвертая 427
науку совсем на религиозный манер4) из рассмотренных
нами тенденций социологии ФРГ. Его общим источни-
ком — и здесь можно согласиться с Шельски — была
«глубокая социальная дезориентированность» [11, 57] из-
вестной категории ученых, остававшихся в Германии
при Гитлере и доживших до полного разгрома нацио-
нал-социализма. В отличие от реваншистов, они сумели
понять этот разгром именно как крах нацизма вообще, а
не как «ошибку», «случайность» или что-нибудь в по-
добном роде. У них действительно было много общего и
с молодым поколением, утратившим веру в те идеалы и
ценности, под знаком которых проходило его «национал-
социалистское воспитание»,— в частности, упомянутая
«социальная дезориентированность».. Но было и нечто,
принципиально различавшее два этих поколения: пря-
мая или косвенная причастность к преступлениям гит-
леризма первого и (за редкими исключениями) непри-
частность второго. И если молодежь могла сделать для
себя «бывшее небывшим» и вообще освободиться от
гнета национал-социалистского прошлого, не впадая при
этом в абсолютный скептицизм, то ученые типа Шель-
ски оказались неспособными на такой акт духовного
возрождения — освобождение от прошлого давалось им
(если вообще давалось) лишь ценой скептического бес-
силия.
Не менее существенным было различие в отношении к
эмпирической социологии между «скептическим поколе-
нием», с одной стороны, и «старшим поколением» — с
другой. Последнее, по Шельски, требовало «социально-
научной эмпирики» совсем не в качестве «лекарства от
глубокой социальной неуверенности». Столь же непонят-
ной должна была казаться «старикам» и «амбивалент-
ность социальной дезориентированности», характерная
для «скептического поколения»: «колебание между соци-
альным чувством вины и социальным ощущением неви-
новности» [11, 17]. Шельски, между тем, утверждает, что
именно в связи с этой «фундаментальной социальной
дезориентированностью», свойственной отнюдь не толь-
* Шельски говорит в этой связи о -мессианских стремлениях
немецких коллег, возвратившихся из эмиграции или после долгого
обучакия в США» [11, 55].
428
Раздел IV
ко одним социологам, «устремления эмпирического соци-
ального исследования очень скоро приобрели обществен-
ный интерес и актуальность, которые не всегда были
соразмерны их научному значению» [11, 17]. Этого, по его
мнению, не понимали ни старейшие социологи, ни — в
особенности — те возвратившиеся из американской эми-
грации социологи-эмпирики, которые связывали широ-
кую популярность эмпирической социологии в Западной
Германии с тяготением послевоенных немцев к «амери-
канизму».
Следует отметить, что и мнение Шельски было вер-
ным в лучшем случае только наполовину. Ибо для «сред-
него класса», формировавшегося в Западной Германии и
с завистью смотревшего на своего благополучного «со-
брата» в Соединенных Штатах, перспектива преодоле-
ния «фундаментальной дезориентированности» совпа-
дала с перспективой «американизации» ФРГ на путях
научно-технической революции. Именно совпадение этих
перспектив особенно воодушевляло социологов эмпири-
ческого направления (как возвратившихся эмигрантов,
представителей «старшего» поколения, так и молодых
социологов, учившихся в США, или в Западной Герма-
нии, но на американских образцах). Вот почему оказался
неосуществимым замысел, сквозивший в приведенных
выше рассуждениях Шельски: создать «не-» или даже
«анти»-американскую эмпирическую социологию.
Достаточно противоречивым было и представление о
генеральной перспективе развития социологии ₽ целом,
сложившееся в рамках рассматриваемой социологической
ориентации. Шельски, с большой ясностью и отчетливо-
стью выразивший это представление, и в данном случае
был гораздо более силен как скептически настроенный
критик реального положения дел, чем как теоретик, пред-
лагающий конструктивно-творческую альтернативу су-
ществующего. В отличие от «традиционно» ориентиро-
ванных социологов Шельски не считал западногерман-
скую социологию простым возрождением и развитием со-
циологических концепций 20-х — начала 30-х годов. В
отличие же от «американски» настроенных социологов он
не хотел рассматривать эту социологию как совершенно
новый продукт влияния социологии США, сопровождаю-
щего процесс общей «американизации» экономической и
Глава четвертая
429
политической жизни ФРГ. Наконец, в противоположность
и первым и вторым Шельски хотел бы в качестве важ-
нейшего (если не основополагающего) источника послево-
енной западногерманской социологии сохранить линию,
ведущую от «философской антропологии» Шелера (1674—
1926) к социологии, развиваемой в этом духе Э. Баум-
гартеном и А. Геленом (род. 1904) [4; 6; 7], К. Лоренцем и
В. Э. Мюльманом, X. Плеснером (род. 1692) [9] и А. Порт-
маном, Э. Ротхакером и самим Шельски.
«В промежуточности» рассматриваемой социологиче-
ской тенденции, в ее «скованности» национал-социалист-
ским прошлым (даже при очевидном желании порвать с
ним, которое характеризовало послевоенную мировоз-
зренческую эволюцию, например, того же Шельски) —
основной источник ее глубочайшей противоречивости и
узости, граничившей подчас с провинциализмом. Ее тео-
ретические представители ни в чем це могли быть до
конца последовательными: ни в критике в общем-то не
очень приемлемых для них «патриархов» немецкой со-
циологии, ни в споре с позитивистски и сциентистски
настроенными проводниками американского влияния в
социологии ФРГ, ни даже в отстаивании той философ-
ско-социологической традиции, от которой они не могли
отречься, хотя уже отреклись от всего, что было связано
с ее социально-политическими «импликациями» и что
способствовало, в свое время, «вписыванию» этой тради-
ции в общий политико-идеологический «контекст» гит-
леровского режима. Все это — и чем дальше, тем боль-
ше — низводило теоретических выразителей рассматри-
ваемой тенденции на положение «аутсайдеров» в социо-
логии ФРГ,— позиция, не лишенная, впрочем, и своих
(конечно же, весьма относительных) преимуществ, по-
скольку способствовала фиксации всего того, что относи-
лось к слабостям и недостаткам всех других направле-
ний запедногерманской социологии.
Основную особенность социологии ФРГ Шельски ви-
дит в том, что она возникла из двух источников —
политической экономии и философии15, причем, несмо-
5 «СвоеобреЗиан связь философии и политэкономии, которая воз-
никает в качастве специфически немецкой социологии, в своем кон-
тексте решающим образом определяла эту кауку в Германии на
iso
Раздел IV
тря на далеко зашедшую (уже после второй мировой
войны) эмансипацию от них, она все еще содержит «ин-
тенция» как первой, так и второй, хотя и направленные
уже не «вовне» — на смежные с ней дисциплины, а
«вовнутрь» — на ее саму.
Согласно Шельски, существовавший прежде «симби-
оз» социологии, политэкономии и философии имел пло-
дотворные результаты как для нее самой, так и для по-
литэкономии и философии. Для политэкономии социоло-
гия имела значение общей методологии, заменяя в этой
своей функции философию («переводя» философские ка-
тегории на язык, более доступный экономической науке).
По отношению же к самой философии она играла роль
резервуара, концентрировавшего социальный и полити-
ческий опыт, столь необходимый философам, которые,
начиная с И. Г. Фихте и Г. В. Ф. Гегеля и кончая Шелером
и Шпенглером, отправлялись от этого опыта как от осно-
вополагающего, представляющего собою преимуществен-
ный интерес для философского знания [11, 15].
Но к концу первой половины XX в. развитие полити-
ческой экономии и философии привело к тому, что они
перестали испытывать нужду в социологическом знании.
Первая — потому что она выработала свой собственный
категориальный аппарат и свою методологию, ориенти-
рованную на математику, словом, «обратилась к иным
основам своей теории» [11, 25]; вторая — потому, что в
ней стал иссякать интерес к социальному и политическо-
му опыту. В результате и политэкономия и философия
как бы «вытолкнули» из себя социологию, которая даль-
ше должна была двигаться в одиночку8, т. е. делать как
раз то, к чему социологи совсем не привыкли. Иначе
протяжении всего XIX столетия вплоть до первой трэти вашего
столетия включительно. От гегелевсной “философии права”, от Марк-
са и Лоренца фон Штайна — через историческую школу — вплоть до
Макса Вебера и Альфреда Вебера, Тённиса и Зомбарта, Зиммеля и
фон Визе, Фрайера и О. Шпанка, одностороиаим образом у Маннгей-
ма и Шелера, с одной стороны, и Шумпетера — с другой, мы находим
комбинацию этих ведущих элементов,— естественно, с различными
акцаятами на них».
6 «В этом смысле автономию социологии нак социальной дисци-
плины среди других наук следует понимать в качастае продукта
раскола философии, с одной стороны, и политэкономии — с другой,
возникшего в ходе их специализированного реэвития, сопровождав-
шегося отколом от них социологии».
Глава четвертая
431
говоря, с первых же шагов своего самостоятельного раз-
вития социология (во всяком случае, так обстояло, по
Шельски, дело с социологией в ФРГ) должна была столк-
нуться с большими трудностями, ибо оказалось, что не
только она «обслуживала» политическую экономию и
философию, но и последние «обслуживали» ее: первая —
материалом, вторая — общей методологией.
Если верить Шельски, задача западногерманской со-
циологии, ставшей «автономной» научной дисциплиной,
заключалась в том, чтобы превратить нужду в доброде-
тель: то, что раньше социология делала для других наук,
теперь она должна делать для самой себя. А это значит,
что -она должна своими собственными средствами со-
здать для себя общую теорию, уподобляясь в этом отно-
шении философии, т.е. становясь философией «самой
себя», и одновременно добывать для себя «материал
опыта», т. е. быть «своей собственной политэкономией».
Социология, пишет Шельски, «была достаточно долго
связана с экономической наукой, чтобы не унаследовать
неотъемлемую от нее научную форму социально-науч-
ной эмпирии и надстраивающееся на ней требование
практического применения знания, то есть характер
функциональной науки. С другой стороны, как раз вме-
сте со своим философским наследием немецкая социоло-
гия приносит требование научным образом решать про-
блему социально-, культурно- и историко-философского
объяснения» [11, 17-18].
Шельски вынужден констатировать, что эти два ас-
пекта научно-социологической постановки вопроса так
и остались необъединениыми вплоть до конца 50-х го-
дов; более того, на почве каждого из них рождалась
«своя» социология, исключавшая другую и многое те-
рявшая от собственной непримиримости и односторон-
ности. «С одной стороны,—- констатирует Шельски,—
понимание социологии как функционально-аналитиче-
ской опытной науки толкает нашу дисциплину по пути
все более сильного акцентирования эмпирического и
квантитативного исследования с его статистическими и
монографическими методами, с его интервьюирования-
ми, опросами мнений и изучением позиций» [11, 19—20].
Причем исследования этого рода быстро дифференци-
руются в соответствии с более или менее определенно
432
Раздел IV
выделившимися предметными областями: социология
индустрии и производства, социология семьи, аграрная
социология и т.д. Конечная цель этих исследований —
применение, использование социологических данных в
области социальной политики, общественного планиро-
вания и прочее.
«Прообраз этого направления развития — это, без-
условно, современная социология США» [11, 20], где до-
минирует эмпирическое направление, характеризующее-
ся высокой степенью точности исследования, разрабо-
танностью методики и техники. Здесь также вся сфера
эмпирической социологии «логически связывается с по-
мощью структурно-функциональной аналитической тео-
рии, согласующейся с эмпирической тенденцией иссле-
дования,— теории, которая, со своей стороны, в принци-
пе отказалась от культурно-критических или философ-
ско-исторических толкований общества» [11, 20]. Такая
социология, отказывающаяся от ценностного подхода и
ограничивающаяся «чисто диагностическим анализом»
(Шельски), представляет собой специальную дисципли-
ну, которая, говоря словами Р. Кёнига, «есть не что иное,
как собственно социология»7.
<'ДРУГУЮ сторону немецкой социологии,— пишет
Шельски,— характеризуют обычно как социологию куль-
туры клк социальную философию. Она претендует на то,
чтобы объяснить связь социальной и исторической жиз-
ни как целое и обнаружить развитие и опасности соци-
альной жизни в универсальной смысловой связи. Так как
она никогда строго не рпределнет “социальное”, то обра-
щается со своими толкованиями к общим явлениям куль-
туры, актуальным в ее время. Анализ культуры и кри-
тика эпохи — это ее дело и диктат, под которым она
находится». Развитие этого аспекта западногерманской
социологии Шельски связывает с той же общественной
потребностью, которая обеспечивала широкую поддерж-
ку эмпирического направления в ФРГ: потребностью в
преодолении «дезориентированности» немцев, утратив-
ших веру в прежние «идеологические социальные объяс-
нения», относительно «их собственной социальной судь-
бы и окружающего социального мира» [11, 21].
’ Шельски цитирует [В, 7J.
Глава четвертая
433
Сложность этой «потребности в ориентации в мире
и социальном объяснении» заключалась, по Шельски,
именно в том, что «западногерманское общество» перво-
го послевоенного десятилетия не принимало ничего, хотя
бы отдаленно напоминавшего идеологию или «миросо-
зерцание»8 [11]. Отсюда — особая ценность в глазах за-
падногерманских немцев тех социологических направ-
лений, в рамках которых эта потребность удовлетворя-
лась в диаметрально противоположной форме, в форме
универсальной критики: критики всякой идеологии и
всякого мировоззрения’. Однако то обстоятельство, что
и эмпирическая социология, и социальная философия
(социологическая критика культуры, мировоззрения,
идеологии и т. д.) возникли в общем и целом из одной и
той же социальной потребности, не мешало этим социо-
логическим ориентациям враждовать друг с другом, со-
перничая из-за социологического «первородства» (и это
не говоря уже о том, что и внутри соперничающих
ориентаций каждый социолог претендовал на обладание
«своей собственной социологией», которой он занимал-
ся, не обращая никакого внимания на своих коллег) [11,
24-25].
Обе эти стороны западногерманской социологии Шель-
ски, что опять-таки весьма характерно для персонифи-
цируемой им социологической тенденции, стремится од-
нозначным образом связать только с идеологической и
общественно-политической ситуацией ФРГ, «замкнув»
их в ее национальных и географических границах. Он
полагает, что если бы и остальные западногерманские
социологи поступили таким образом, прекратив беско-
нечную гонку за «последними словами» американской
социологической мысли10, то они смогли бы совокупными
усилиями концентрировать социологию Западной Герма-
Автор намекает здесь на «национал-социалистское миросозерца-
ние», насильственно насаждавшееся при Гитлере.
’ В качастае примера социологов етого типа у Шельски фигуриру-
ет Хоркхаймер и Адорно, а также Ханс Фрейер (в особенности в
связи с книгой [3]) и А. Рюстов (см. монументальный труд последнего
(10]). Любопытно, что двух последних авторов он ставит в один ряд с
американцем Дэвидом Рисмэном, известным своей книгой «Толпа
одиноких».
‘° Тенденция, которую сп усматривал в сетованиях Р. Варендорфа
по поводу «провинциализма» социологии ФРГ [1, 139].
434
Раздел IV
иии исключительно вокруг «внутринемецких» проблем и
развить социологическую теорию дальше на основе «не-
мецкой», а не американской традиции. Только таким
образом, по мысли Шельски, западногерманская социо-
логия могла бы преодолеть свой главный недостаток —
дилетантизм, возникающий в условиях расщепления
теоретического и эмпирического ответвлений единого
древа социологии ФРГ, когда каждое из них претендует
на самостоятельное значение, а импульсы для дальней-
шего развития ищет за океаном.
Шельски считает иллюзорным представление сциен-
тистски и позитивистски ориентированных социологов,
согласно которому существует только одна социология,
стандарты которой задаются в настоящее время амери-
канскими социологами. Он утверждает, что существуют
две социологии: «американская социология, с одной сто-
роны, и русская социология — с другой» [11, 26-27].
Каждая из них, по Шельски, представляет собой отра-
жение определенной «исторической судьбы», причем,
согласно его убеждению, «судьба западногерманского
общества», принципиально отличная от судьбы «вос-
точного блока», «к счастью или к несчастью... все еще
тождественна социальному развитию американского об-
щества» [11, 27].
ФРГ, по убеждению Шельски, стоит как бы на пере-
путье — пойти своей дорогой, прислушавшись к голосу
собственной «исторической судьбы», или, поддавшись
мощному влиянию, идущему из-за океана, стать чем-то
вроде европейской провинции США. В этой ситуации
немецкая социология, построенная по американскому
образу, может стать «инструментом американизации, по
меньшей же мере инструментом социального конфор-
мизма по отношению к американскому социальному раз-
витию, и тем самым помочь не имеющему значения
провинциализму науки превратиться в более фундамен-
тальный провинциализм общества и его социального са-
мосознания» [11, 27].
Путь развития западногерманской социологии, со-
авучный голосу «исторической судьбы» послевоенной
Германии, Шельски (как и другие представители рас-
сматриваемого социологического устремления — напри
мер, Гелен) видит в «споре» социологов ФРГ с американ
Глава четвертая 435
ской социологической мыслью, с одной стороны, и совет-
ской — с другой. Этот спор, по его мысли, должен осно-
вываться на глубоком, «интимном познании» и первой, и
второй. Причем, предостерегает Шельски, имея в виду
реальную ситуацию социологии ФРГ, «решение этой за-
дачи не может начинаться с того или вообще заключать-
ся в том, чтобы перенимать специфически американскую
систему функционально-структурального анализа как
всеобщую социологию, а бесконечное и детальнейшее
эмпирическое исследование — как подлинный стандарт
нашей профессии — и по возможности приспосабливать-
ся к ним» [11, 27]. В пику Дарендорфу он именно такое
стремление расценивает как «форму провинциализма»,
стремящегося «заменить мысли информированностью»
[11, 28], информированностью о том, что происходит в
социологии, выросшей на совершенно иной почве, в об-
ществе со своей судьбой, в корне отличной от «однократ-
ной исторической ситуации» ФРГ [11, 28].
В противоположность «американистски» настроенным
социологам, представители рассматриваемой ориента-
ции выдвигали на первый план не конкретно-эмпириче-
скую, а именно общесоциологическую проблематику, ис-
ходя при этом из факта недостаточности (или просто
неудовлетворительности) структурного функционализ-
ма, его неспособности играть роль общей социологиче-
ской теории, во всяком случае, для западногерманской
социологии. При этом они вступали в конфликт с мо-
лодыми западногерманскими социологами, которые, на-
пример, на 13-м конгрессе социологов в 1956 г., требова-
ли диаметрально противоположного (расширения про-
блематики эмпирического исследования, более активной
ассимиляции американской социологической теории и
т.д.), выступая против «философско-исторического про-
блематизирования» социологии ФРГ [11, 29]. Защищаясь
от этих упреков, социологи «среднего» поколения апел-
лировали к тем (немногочисленным в середине 50-х го-
дов) молодым социологам, которые при всем своем «аме-
риканизме» не утратили еще интереса к большой социо-
логической теории и, как, например, Дарендорф, жало-
вались на то, что за рубежами ФРГ — и даже в той же
Америке — гораздо больше ценят представителей «ве-
ликой немецкой традиции социологии»’ Тённиса, Зимме-
436
Раздел IV
ЛЯ, Вебера или Михельса, Маннгейма, Гайгера, чем в
самой Западной Германии [11, 29].
Впрочем, к голосу представителей «среднего» поколе-
ния в послевоенной западногерманской социологии не
прислушивались в эти годы не только в связи с победо-
носно шествовавшей в ФРГ модой на американскую
эмпирическую социологию и структурно-функциональ-
ную социологическую теорию. Дело в том, что ни Шель-
ски, ни его учитель Гелен не могли предложить реальной
альтернативы «социологической экспансии» США (кото-
рая одновременно была бы и альтернативой марксист-
ской социальной мысли). Они гораздо лучше представля-
ли, чего они не хотят (отсюда — меткость многих их
замечаний, касающихся реального положения дел в бур-
жуазной социологии ФРГ), чем то, чего же, собственно,
они хотят, что же составляет их позитивную социоло-
гическую программу. Здесь они могли предложить лишь
ряд скорее общефилософских, чем общесоциологических
концепций, воскодящих к «философской антропологии»,
например, связанных с геленовской трактовкой понятия
«институт»11 или идеей «трансцендентальной теории об-
щества», которой, по Шельски, следовало бы «дополнить
общую социологию»12 [11, 93—109]. Если даже к этому
прибавить целый ряд метких критических замечаний,
высказанных Шельски и Геленом по поводу структурно-
функциональной теории Парсонса [11, 87—92], то, в об-
щем и целом, этого явно недостаточно для того, чтобы
предложить позитизную альтернативу американской со-
циологии с ее детально разработанной теоретической
системой и весьма утонченными методами конкретно-
эмпирического анализа.
ЛИТЕРАТУРА
1. Dahrendorf R. Betrachtungen zu einigen Aspekten der gegenwar-
tigen deutschen Soziologie // KZESS, 1559
3. Dahrendorf R. Pfade aus Utopia. Milnchen, 1968.
3. Freyer H. Theories der gegenwartigen Zeitalter. Koln, 1961-
11 См. вторую часть книги Гелена [7, 7-137].
,s Здесь его социология просто возвращается в лоно философии, не
выполнив обещания решать проблемы, завещанные философией,
средствами, находящимися в распоряжении социологии.
Глава четвертая
4 Gehlen A. Probleme einer soziologischen Handlungslehre // Sozio-
logie und Leben. Tubingen, 1952
5. Gehlen A- Die Seek in technischen Zeitelter. Soziaipsychologische
Probleme der industriellen Gesellschaft. Hamburg, 1857.
6. Gehlen A. Studien zur Antropologie. Neuwiedam Rhein, 1863.
7. Gehlen A. Urmensch und Spatkultur. Bonn, 1965.
8. Kfrnig R- Einleilung // Soziologie Fischer Lexicon. Frankfurt am
Mein, 1957. Bd. 10
9. Plessner H. Zwischen Philosophic und Gesellschaft. Bonn, 1953.
10. Riistow A. Ortbestimmung der Gegenwart. Eine universel-ge-
schichtlische Kulturkritik 3 Bd. ZGrich—Stuttgart, 1951-1957.
11 Schelsky H. Ortbestimmung der deutschen Soziologie. Dussel-
dorf—Kflln, 1867
43В
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Абер О. 330
Автономова В. С. 344
Адорно Т В. 8, 356, 402, 405-
407, 410, 433, 436
Адриановне X. П, (Adriaansens Н. Р.)
188. 198, 199, 206
Александер Дж. С. (Alexander J. С.)
151, 166, 248, 256, 257
Аллен М. 62, 67, 68
Альтюсеер Л. 344
Андерсов В. (Anderson N-) 10В,
402
Арендт X. 23, 24
Арльт Ф. 360
АроиР 337,341-344
Аутвейт У. 318
'БаландьеЖ. (BalandierG) 341,
342
Балибар Э. 344
БалмерМ 104, 105
Барвз Г. Э. 307
Баррес М 332
Барт Р 344
Бартов А. 38
Бауман 3. 320
Баумгартен Э. 429
Беверидж У 311
Беккер Г. 307. 335
БеллД. 62, 63, 79, 92, 93
Беллио 330
Бендикс Р- 358
Бергер П. 298, 299
Бергсон А 325
Бергптгрессер А 358
БерджессЭ. 105, 108-113, 119,
132-139
Бердяев И А 305, 366
Берендт Р. 358
БеркЭ 305
Берл А. 61, 62, 65, 66
Бернар К 182
Бернард Л. 104
Бернштейн Э. 61
Бернхем Дж. 61, 72, 79
Бжезинский 3. 93
Бламер (Блумер) Г. 109, 110,
ИЗ, 296, 297
Блейлок X. 38
БогД. 138
Богардуса 32, 122
Боденхафер У. ИЗ
Босков А. 335
Боссерман П (Bosserman Р.) 342
Бриджмен П. 42
Бринкыанн К. 359, 363
Бринтон К. 37
Брифе Г- 358, 366, 372, 374
Брэйбрук Д. 314
Брюнсвик Л. 342
Бугле С. 330
Будоя Р. 352
Булгаков С. В. 327
Бурдье П 352. 353
Бурже П. 332
Бхаскар Р. 318, 319
Бюро П 329
Вальтер Л- 390
Вашингтон Б Т- 118
Вебер А 359, 363, 368, 430
Вебер М. 8, 10-13, 17, 18. 24-27,
30, 34, 64, 105, 122, 150, 153,
167, 168, 212, 219, 242, 249,
267, 282, 286, 287, 314. 316,
337, 342. 347, 359, 411, 416,
424, 430, 436
Веблен Т. 73-79, 81, 64, 89, 93,
07, 1.15, 116, 411
Вейраух Р. 366, 369, 386
Векслер Д- 39
ВестерыаркЭ А 306
Визе Л. фон 34, 358, 359, 362,
363, 399, 411, 430
ВиндальбаидВ 107, 113, 118
Винсент Дж. 35, 108, 111, 132
Вирт Л. (Wirth L ) 13. 32, 34, 59,
109, 110. 358
Витгенштейн Л 320
Вормс Р. 330
Вьет Ж 350
Именной указатель
439
Гайгер Т. 358, 362, 421, 436
Гарфинкель Г. 2В2-294, 298
Гегель Г. В. Ф 9, 61, 326, 374
430
Гек Л. X. А. 410
Гелен А- 360, 366, 382, 408, 423,
420, 434, 436
Герт X. 358
Герц Р. 332
Герц Ф. 358
Гёте И, В. 117
Гидденс Э. 62, 181, 312, 314,
316-310
Гиддингс Ф. 31,32, 104
Гнееф. 383
Гинсберг М 306, 308-310
Гитлер А. 23. 323, 360, 424, 427,
433
Гласс Д. 311
ГоббсТ 161
Годелье М. 344
Гольдшмидт Р. 66
Гомулка В. 320
Гордон Р. 62
ГосснеллГ. 115
ГоулднерА. 26-28
Гофман И. 2В8, 315
Гратхоф Р. 290
ГреосиП. Дж. (GressyP G.) 109
ГурвичЖ. (Г-Д.) 337-341
Гуссерль Э 282
Гэлбрейт Дж. К. 75, 79-83, 8В,
93
Гэлшш Дж. 147
Дави Ж. 330
Давыдов Ю. И. 100
Данлэп Р 60
ДарвивЧР. 111
Дарендорф? 62, 63, 1В7. 314,
358, 360. 361, 398. 402, 403,
405, 407-413, 415-421. 423.
425, 433, 435
ДеыоленЭ. 329
Деплуаж С 330
Деррида Ж 318
ДессаузрФ. 366, 366, 371, 378
Джеймс Д. 62, 68-70, 128
Джеймс (Джемс) У. 118, 127,
287, 298
Джентиле Дж. 23
Джонсон Ч. (Johnson Ch) 10В
ДильтейВ. 332
ДоддС. 38
Друкер (Дракар) П. 62
Дьюи Дж. 55, 56, 59, 107, 113,
115, 117, 118, 127
Дюверже М. 343
ДюркгеймЭ. 10, 13, 30. 31 34.
51, 111, 113, 142, 158,
163-166, 245, 249, 258, 308,
313, 314, 316, 330-333, 335,
337. 400, 401, 411
Жаков К. Ф. -140, 141
Жорес Ж 332
Зеттерберг Г. 38
Зильберыен А. 358
Зиммель Г 30, 31, 34, 51, 111,
113, 118, 127, 128. 130, 144,
273, 359, 430, 435
ЗнанецкийФ. 108, 132, 274
ЗомбартВ. 150, 35С, 361, 411,
430
Зорбо Г. (Zorbaugh Н.) 109
Зсрбо Ф. (Zorbaugh Fj 100
Изамбер-Жамати В. 353
Иххайзер Г. 358
ЙерксР 40
Каван Р. Ш. (Caven В. Sh ) 109
Карлейль Т 378
Катлин Дж. 53
Кеннон У 182
Кёниг Р. 358, 395, 399-402. 432
Кларк К. 106, 346
Клементе Ф. 53
Ковалевский М М 141, 143, 146,
330
КоаерЛ. 107, 115
Кондратьев Н. Д 147
Конт О. 6, В, 10, 25, 26, 30, 36,
37, 159, 165, 245. 262, 306,
310, 378, 397
КотреллЛ. (Cottrell L.) 109, НО.
137
КоулФ. 115
Краннхальс И. 366. 369, 383
Крафт Ю. 358
Крозье М- 347-350, 354
Кронер р. 366, 368
Куинн С. 110
440
Именной указатель
КулиЧ.Х. 13, 31, 104, 111, 113,
127, 128, 270-273, 278, 281,
286, 287, 315
КунМ. 285-297
Кэттел Р. 39
Кэттон У. 38, 60
КювийеА. 337
Лаварсфельд П. 37, 38, 352, 358
Лакав Ж. 344
Ландберг Дж. 38
Лавдеско Дж. (Landesco J.) 109,
136
Лассуалл Г- 115
Лафлин Дж. Л 115
Ле Пле Ф. 329, 335
ЛебонГ. 13, 111
Леви-Брюль Л. 333
Леви-Стросс К.-А. 142, 337, 344
Легран Ж. 330
Ледерер Э. 358
ЛевокийГ. 62
Леопольд О. 53
Лернер Д. 62, 65
Линтон Р. 177
Липперт Ю. 141
ЛичЭ. 310
Локвуд Д. 314
Локк Дж. 8, 137, 161, 197, 326
Лоренц К. 429
ЛукманТ. 288, 299
Луман В. 248
Льюис Дж 113
Майкелсон F 26
Мак-Леннан Дж. 142
Маккей X. Д. (McKay Н- Щ 109
МаккенеиР. 50, 124, 135
Макхью П. 299
Малиновский Б- 252, 309, 310
Мамфорд Л- 82-91, 95, 98
Мандель Ж. 348
Мандра А. 354
Манн Ф К. 358
Маянгейм К. 358, 426, 430, 436
Маркс К 24,30, 61,71,247,298,
312, 314, 316, 319, 323, 324,
326, 344, 373, 390, 410, 416,
418, 419, 430
Мартин Дж. 92, 93
Мартиндейл Д. 188
Маршалл А. 163, 312-314
Маурер Э. (MawrerEJ 109
Махони Д. 6В
Маяковский В. В. 323
Менникея П 368
Мерриам Ч 115
Мертон Р. К. 26-28, 37, 38, 194,
250-269, 275, 310
Метьюз Ш. 116
МвдДж.Г 13,31,43,113,115,
127, 270, 276-281, 285-298,
315
Милль Дж. Ст. 304, 308
Минс Г. 61,62,65
МитчеллУ. 115
Михельс Р. 436
Монерро Э. 337
Монсев Р. 65
Морган Г. Л. 141
Морено Дж. 33
Моррас Ш. 332
МоссМ. 330-233, 338,340, 353
МурЭ 115
Муссолини Б. 23
Мьюир Дж. 53
МэйоЭ. 413, 415
Мюллер К. В. 360
Мюльман (Мильиен) В. 3. 428
МюнстербергГ 118
НайтФ. 115
Вадимов В. П- 141
Натансов М. (Natanson MJ 282
Вейсбитт Дж. 82
Вицше Ф. 384
ВовгородцевП.И. 327
Нойман ф. 358
Ньюком Т. 13
Ньютон И. 101
Огборн У. 38, 114
Одум Г. 32
Одюбон Дж. 53
Ортега-и-Гассет X 366, 381
ОуенР 418
Павлов И. П. 40, 43, 45, 46
Палмер В. 133
Панарнн А. С. 346
Пврето В. 34, 163, 164
ПаркР.Э. 31. 56-59, 105,
107-131, 133-135
Паркмев Ф. 53
Пармели Р. 66
Именной указатель
Парсонс Т 7, В, 12, 26, 36, 37,
62, 63, 150-174, 176,
178—100, 203-205, 207-224,
226, 227, 232-236, 238-249,
256, 262, 279, 310, 314, 436
Пассерон Ж.-К. 352, 353
Перру Ф. 343
Петражицкий Л. И 148
Пинию Дж 52
Платон 308, 309, 326 ►
ПлесяерХ. 358, 429
Попиц X. 365-367, 369-394
Поппер К. Р- 322-328
Портман А. 429
Прудон П. Ж. 418
Пфеффер К. Г. 360
Радклифф-Браун А. 252, 310
РадверР. 314
РамлБ- 115
Ратенау В. 380
Редфилд Р. 115
Реклесс У. (Reckless W.) 109
РексДж 310,311,314,315.318
Релб Ф. 391, 392
Римских А. В. 140
Рисман Д 433
Розенберг А. 23
Розенберг М. 38
Розаак Т. 97, 9В
Ройс Дж 118
РойтерЭ. 110
РонгД. 197
Роршах Г- 39
Росс 3.0 34, 104
Ротхакер Э. 429
Рюстов А 358, 433
Саломон-Делатур Г. 358
Самберт Ф.-А. (Sambert F.-A-) 351
Самнер У. Г 31, 32, 35, 104
Самуелъсон Р. 62
Сантаяна Дж. 118
Селзник Ф. 26
Сен-Симсн К. А. ле 25, 30, 76,
378. 410, 418
СапирЭ 115
Сикурел А. 299. 314
Симеоне Р 62
Симиан Ф. 330, 332
Скиннер В- Ф- 43-50
Смелзер Н. 212
СыелсерН. 62
Смит А. 179, 303, 304
Смолл А. 31, 33-35, 104, 105,
108, 110, 111, 113, 118, 132
Соэи А- 334
Сореф М. 62, 68-70
Сорокин П. А 62. 79. 140-149,
250, 343
СпенсерГ. 30, 51, 111, 182, 262,
304, 306, 307, 378
Сталин (Джугашвили) И. В 23
Старр Ф 115
Стауффер С 38
Стодола А. 370
Сэджвик Г. 309
ТайлорЭ. Б. 141
Тард Г. 12, 111, 330
ТауяиР.Г. 411,416
Тафтс Дж. 115
Тейлор Ф. У 77, 411. 412
Тернер Дж. 30, 127
Териер Р 117, 122, 131
Тернер С. 30
Териер Ф. 52
Терстоун Л. 115
Тённис Ф. 30,31,48,51,273,
359, 361, 430, 435
Тиббитс К. 136
Толмен 3. 42, 44
Толстой Л. Н. 142
Томас У. А 31,107, 108, 110,
Ш, 113, 118, 128, 132, 137,
240, 242, 270. 273-276, 281,
292, 297
Торндайк Э. 40
ТороГ.Д. 47,53
Тоффлер А- 93-99
Троцкий Л. Д- 23
Трэшер Ф- (Trasher F.) 109
Турвиль А да 329
Турен А. 350
ТурнвальдР- 359, 363
Уайнстейн Дж. 101
Уайт Л. 115,343
УинчП. 314
Уолин П 137
Уорд У. Ф. 31-34, 104, 307
Уотсон Дж. Б. 40—42, 115
Уэбб Б. 411
Уэбб С. 306,411
442
Фегелин Э. 358
Фернау Б. 52
Феррн Э 330
ФёртР. У. 300
Фиркавдт А. 359
Фихте И. Г. 360, 430
Флетчер Р- 308, 310
ФоконнеП. 330
Форд Г. 372
Фрайер X 360, 361, 363, 366,
423, 430, 433
Франк С-Л. 327
Франциз Э. 358, 400
Фридман Ж. 300-393
Фройнд 3. 115
Фромм Э. 358
ФрзаерЕ. Ф (Frazer E.F) 109,
110
Фуко М. 344
ФульеА. 330
Фурастье Ж. 343, 345, 346
Фарис Р.Э. 110, ИЗ
Хабермас Ю 14, 15, 318
Хайдеггер М. 318,366,382
Хайдер Ф. 13
Хайек Ф. фон 308
Хаял К- 42-44
ХелъбваксМ 331, 333
Харпер У. 104, 106, 108
Хвостов В. М- 146
Хеберяе Р. 358
Хейес Э 113
Хендерсон Ч. 108
Хиллер Е. Т. (Hiller Е. Т.) 109
Хиндли Б. 65
Хобхауе Л Т 306-310
Хомане Дж. К 198
Хонигсхайм П 358
Хоркхаймер М 8, 358, 405, 433
Хоули A. (Hawley А.) 59,124
Хофман С. 348
ХьюаЭ. 110
Хэйнер Н, (Наупег N.) 109
Цейтлин М. 61-67, 69
Циммер Э. 369
Циммерман Д. 147
Черняев А. С. 140
Шамборедон Ж-К. 352
ШелерМ. 366, 429, 430
Шелтинг А фон 358
Шельски X. 361, 363, 400-402,
405, 408, 409, 412. 413. 419,
421, 423, 425-436
ШеффлеА-Э.Ф. 330
ШилзЭ. 13, 14, 17, 18, 20
Шихан Р. 65
Шлюхтер В. 18
Шмидт К. 61
Шмоллер Г. фон 411
Шорт Дж. 101
Шоу К. (ShawCJ 109
Шпанн О 430
Шпенгнер О. 273, -366, 368 382,
430
ШпрангерЭ. 366, 368
ШрётерМ. 366, 386
Штайн Л. фон 430
Штомпка П 264, 265
Шульц Г. 115
Шумахер Э 48
Шумпетер Й. 62, 67, 358, 430
Шюц A. (Schutz А.) 15, 282-293,
295, 298
Эванс Э. 53
Эдвард Л. (Edward L.) 109
ЭймеЭ. 116
ЭллвудЧ- 113
Эллюль Ж. 89
Эмерсон Г 77
Эмерсон Р. У 53
Энгельгардт В. 384, 365
Энгельс Ф. 418
Энджелл Дж. 115
Эренберг Р. 411
Юбер А 332
ЮмД. 308
Юнг П. (Young Р.) 109
Юнгер Э. 366, 382, 383
ЮрЭ 418
Ясперс К. 23, 36’6, 380
ОГЛАВЛЕНИЕ
Вве&ение. Стабилизационное сознание в век кризиса; его осно-
вополагающие категории (Ю. Я- Давыдов) -
Раздел I. АМЕРИКАНСКАЯ СОЦИОЛОГИИ ПОД ЗНАКОМ
СТАБИЛИЗАЦИОННОГО СОЗНАНИЯ
Введение- Продолжающаяся академизация к институционали-
зация американской социологии (А. И. Кравченко) 29
Глава первая. Общий теоретико-идеологический фон стабили-
зационно ориентированной американской социолегии: би-
хевиоризм — инвайронментализм — менеджеризм
1. Бихевиоризм (И. Ф. Девятка).. ... 39
2. Инвайронментализм (С- П. Баньковская) ............. 51
2. Менеджеризм. Теория «менеджерской революции»
(А. И. Кровченко).................................. 61
Глава вторая. Технократическая традиция в американской
социологии (JW. С. Ковалева)
I. Концепция технократии в период становления мехзиизиро-
яанной индустрии (Т Веблен).................... ..........
2- Концепция технократии в период перехода к скеркиндустриа-
лмзиу (Дж. К. Гэлбрейт)............... —..................
3. Гуманистический вариант америяанского техницистского мы-
шления (Л Мамфорд)........................................
4. Новейшие формы техницистских воззрений (компьютерная
футурология, рискология)..........
73
79
82
91
Глава третья. Чикагская школа в американской социологиче-
ской теории: от кризисного сознания к стабилизационному
(С. П. Баньковская)
1- У истоков американской социологической науки ..
2. Кристаллизация теории — институционализация школы.
103
110
Глава четвертая. Ведущие теоретики Чикагской школы. Идеи
и подходы (С. П. Баньковская)
1. Роберт Парк; эволюционно-реформистский подход в социо-
логии ........... ......................................
2 Эрнст Берджесс. .... - - - -
Глава пятая. Интегральная социология П. Сорокина
(В. В. Сапов)........ ......
Глава шестая. Формирование теории действия Толкотта Пар-
сонса {А. Д. Ковалев)
1. Характер, задачи и источники теории................ 150
2. Базовые элементарные системы действия............. ‘168
3. Структурно-функциональная версия теории действия .... 178
Глава седьмая. Обновленная версия теории действия и соии-
альиой системы (А. Д. Ковалев)
1. Символизм действия и четырехфункциояэльяая парадигма .. 200
2. Общество как социальная система действия........... 210
3. Символические средства взаимообмена и коммуникации....217
4. Иерархические отношения между средствами взаимообмена
и подсистемами действия--------------------------------- 227
5. Общая теория действия в историческом контексте..... . . 23S
6. Парсонс в историческом контексте...................... . 243
Глава восьмая. Р. Мертон и его теория «среднего уровня»
(И. Ф. Девятка).........................................250
1. Мертоновская парадигма структурно-функционального ана-
лиза....................................................251
2. Социологический смысл аномии и аномического поведения.... 257
3. Р. Мертон о социологическом методе и типах теоретизирова-
ния в социологии...................................... 261
Глава девятая. Возвикяанеияс символического интеракцпе-
низмв (Ч. Кули, У. Томас, Дж. Г. Мид) (Л. Г. Ионин)
1. Ч. X. Кули — прямой предшественник символического интер-
акционизма ............................................ 270
2. Вклад У. А. Томаса.............................. 273
3. Дж, Г. Мид — основоположник символического интеракаио-
ниэма......... 276
Глава десятая. Возниияовенне и развитие феноменологиче-
ской социологии. А. Шюц м этоометодология {Л. Г. Ионин)
1. Идеи и повятия феноменологической социологии А. Шюца.... 282
2. Этнометодология Г. Гарфинкеля..................... 202
3. Интерпретативная социология после Мида и Шюца .... 205
Раздел П. АНГЛИЙСКАЯ ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ
Б XX в.
Глава первая. Общая оаперама развития аяг.чийскей социоло-
гии в XX в. [А. Д. Ковалев)
1. Традиции английской социологии........................
2. Институционализация английской социологии и ее первые
теоретики............................-.....-..............
2. Главные тенденции теоретического развития последних деся-
тилетий ..................................................
302
305
311
Глава вторая. К. Поппер и критика «историцизма»
(В. В. Санов)........................................ 322
Раздел HI. СОЦИОЛОГИЯ ВО ФРАНЦИИ 20-60-х годов
Глава первая. Два периода в развитии французской социоло-
гии (А- Б. Гофман)
1. Французская социология до второй мировой войны-_____ 32В
2. Перзсриевтация французской социологии после 1В45 г. Новые
институциональные рамки................................ 334
Глава вторая. Основные теоретические тенденции француз-
ской социологии втерой трети XX в. (А. Б. Гофман) ..
1. «Диалектико-гицерэмпиристская» социология Ж. Гурвича ...
2. Социологические концепции Раймона Арова---------
3. Структурализм......................-.................
4. Технологический детерминизм Ж. Фурастье..............
5. М. Крозье: концепция «бюрократического феномена» и «бло-
кированного общества»........................- - -.....
6. Психоаналитическое направление в социологии - - -----
Глава третья. Общая динамина теоретических интересов во
французской социологии (А- Б. Гофман)... ...........
337
338
341
344
345
347
34S
350
Раздел IV. СОЦИОЛОГИЯ Б ФРГ (1940-1960-е гг.)
Стабилизующая реставрация и динамизирующая ракон-
струкция социологической теории
Введение. Преобладание реставрационной ориентации
(Ю-Н. Давыдов)...............
358
Глава первая. Возрождение немецкей социалогии из духа со-
циальной философии техеини (X.Попиц) (Ю.Н Давыдов). 365
1. Культурность техники или техничность культуры?.. 367
2. Прогнозируемы ли социальные последствия технического
прогресса? .................................... 379
Глава вторая Радикальный разрын с социалогичееким про-
шлым. «Буря и натиск» сциентистско-позитивистской
ориентации (IO. И. Давыдов)........ - 394
Глава третья Ральф Двреидорф: социология техники как
индустриальная социология (Ю Н. Давыдов)................ 407
Глава четвертая. Нарастание кризисной тенденции: сомо-
критика социалогии (социологическая сэморефлсксия
X. Шельски) (Ю.Н. Давыдов) ..
Именной указатель
42Б
438
И 90 История теоретической социологии! Б 4-х т. Т. 3 /
Ответ, ред. и составитель ГО. Н. Давыдов. — М.:
Изд-во «Канон+» ОИ «Реабилитация», 2002. — 448 с.
ISBN 5-88373-078-0
Третий том «Истории теоретической социологии» посвящен
развитию социологии в период с иачэла 1920-х до начала
1970-х годов. В книге анализируются социологические теории
Т. Парсонса, П. Сорокина. Р. Мертона, ведущих теоретиков
Чикатской школы. Авторы рассматривают возникновение в
развитие основных школ интерпретативной социологии — сим.
ведического интеракциояиема, феноменологической социоло-
гии, атвометодологии. Особое внимание уделяется становле-
нию различных традиций социологического теоретизирования
во Франции. Англии и Германии
ББК 60.5
Книги издательства «Канон» в розницу можно
приобрести в магазине «Пресса для всех» по адресу:
Москва, Б. Сухаревская площадь, д. 16/18.
По вопросам оптовой закупки обращаться:
Москва, М. Сухаревский пер., д. 7, стр. 2, офис 5.
Тел. 208-18-24.
НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ
ИСТОРИЯ ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ СОЦИОЛОГИИ
Том 3
Научный редактор И. Ф. Девятко
Корректор О. Б. Андрюхино
Компьютерная верстка М.А. Федосеев
Подписано в печать с готовых диапозитивов 05.12.2С01,
Формат 84x108'/и Печать офсетная. Уел. печ. л. 23,52.
Тираж 4000 эю. Заказ 3309.
Издательство «Кансн+» ОИ «Реабилитация».
ДР №030798
При Участии ООО «Харвест».ЛицензияЛВ№32 от 10.01.2001.
РБ, 220013. Минск, ул. Кульман, п. I. корп. 3. эт. 4, к. 42.
Республиканское унитарное предприятие
«Издательство «Белорусский Дом печати».
220013. Минск, пр. Ф. Скориньт, 79.
ISBN 5-88373-078-7