Полное собрание сочинений. Том 04. Поэмы: 1835-1841 - Лермонтов М.Ю.

Автор: Лермонтов М.Ю.

Теги: художественная литература русская литература поэмы собрание сочинений полное собрание сочинений

ISBN: 5-88528-255-2

Год: 2000

Похожие

Михаил Лермонтов. Мистический гений

Загадка последней дуэли. Документальное исследование

Михаил Юрьевич Лермонтов. Полное собрание стихотворений. Том 2. Стихотворения и поэмы

Михаил Юрьевич Лермонтов. Полное собрание стихотворений. Том 1. Стихотворения и драмы

Текст

Русская классика. Библиотека «Воскресенья»
М.Ю.ЛЕРМОНТОВ
ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
В ДЕСЯТИ ТОМАХ
Том четвертый
Поэмы 1835—1841
Москва ВОСКРЕСЕНЬЕ 2000

ББК 84.5
Л 49
Оргкомитет по изданию Полного собрания сочинений
М.Ю. Лермонтова в десяти томах:
Г.Н.Селезнев (председатель), А.И.Антропов, А.В.Батырев,
А.Г.Гучев, В.Э.Двоскин, Х.Ш.Зябиров, Ф.Ф.Кузнецов,
Ю.П.Кузнецов, И .Д.Лаптев, АА.Музыкаев,
Г.Ш.Майсурадзе, В.М.Окулов, С.Г.Сафарова, И.П.Скляров,
А.Л.Черногоров, В.Н.Шевченко, А.П.Юрков
Издание осуществляется при содействии ордена Трудового
Красного Знамени Горьковской железной дороги
Л 49 Лермонтов М.Ю. Полное собрание сочинений в
10 томах. Т. 4 / Художник С.В.Богачев. —
М.: «Воскресенье», 2000. 488 с., ил.
В четвертый том собрания сочинений М.Ю.Лермонтова пошли по¬
эмы 1835—1841 гг., наиболее известные из которых — «Боярин Орша»,
«Песня про царя Ивана Васильевича...», «Мцыри», «Сашка», «Демон» и
др. В комментариях отражена новая версия происхождения названия
поэмы «Монго».
ISBN 5-88528-255-2 (Том 4) ББК 84.5
ISBN 5-88528-240-4
© ГЖО «Воскресенье» —
4702010106 —005 составление, оформление, макет, 2000
К 56 (03) — 2000 © ооо ииа «Евраэия+» —
оформление, макет, 2000

поэмы
(1835—1841)

1835 — 1836
БОЯРИН ОРША
Глава I
Then burst her heart in one long shriek,
And to the earth she fell like stone
Or statue from its base o’erthrown.
Byron1.
Во время оно жил да был
В Москве боярин Михаил,
Прозваньем Орша. — Важный сан
Дал Орше Грозный Иоанн;
5 Он дал ему с руки своей
Кольцо, наследие царей;
Он дал ему в весёлый миг
Соболью шубу с плеч своих;
В день воскресения Христа
10 Поцеловал его в уста
И обещался в тот же день
Дать тридцать царских деревень
С тем, чтобы Орша до конца
Не отлучался от дворца.
1 Тогда сердце ее разорвалось в одном протяжном крике,
И на землю она упала как камень.
Или статуя, сброшенная с своего пьедестала.
Байрон.
(Англ.) —Ред.
4

15 Но Орша нравом был угрюм:
Он не любил придворный шум,
При виде трепетных льстецов
Щипал концы седых усов,
И раз, опричным огорчен,
20 Так Иоанну молвил он:
«Надежа-царь! пусти меня
На родину — я день от дня
Всё старе — даже не могу
Обиду выместить врагу:
25 Есть много слуг в дворце твоем.
Пусти меня! — мой старый дом
На берегу Днепра крутом
Близ рубежа Литвы чужой
Оброс могильною травой;
30 Пробудь я здесь еще хоть год,
Он догниет — и упадет;
Дай поклониться мне Днепру...
Там я родился — там умру!»
И он узрел свой старый дом.
35 Покои темные кругом
Уставил златом и сребром;
Икону в ризе дорогой
В алмазах, в жемчуге, с резьбой
Повесил в каждом он углу,
40 И запестрелись на полу
Узоры шелковых ковров.
Но лучше царских всех даров
Был Божий дар — младая дочь;
Об ней он думал день и ночь,
45 В его глазах она росла
Свежа, невинна, весела,
6

Цветок грядущего святой,
Былого памятник живой!
Так средь развалин иногда
50 Растет береза: молода,
Мила над плитами гробов
Игрою шепчущих листов,
И та холодная стена
Ее красой оживлена!..
55 Туманно в поле и темно,
Одно лишь светится окно
В боярском доме — как звезда
Сквозь тучи смотрит иногда.
Тяжелый звякнул уж затвор,
60 Угрюм и пуст широкий двор.
Вот, испытав замки дверей,
С гремучей связкою ключей
К калитке сторож подошел
И взоры на небо возвел:
65 «А завтра быть грозе большой! —
Сказал крестясь старик седой, —
Смотри-ка, молния вдали
Так и доходит до земли,
И белый месяц, как монах,
70 Завернут в черных облаках;
И воет ветер будто зверь.
Дай кучу злата мне теперь,
С конюшни лучшего коня
Сейчас седлайте для меня,
75 Нет, не отъеду от крыльца
Ни для родимого отца!»
Так рассуждая сам с собой,
7

Кряхтя, старик пошел домой.
Лишь вдалеке едва гремят
80 Его ключи — вокруг палат
Всё снова тихо и темно,
Одно лишь светится окно.
Всё в доме спит — не спит один
Его угрюмый властелин
85 В покое пышном и большом
На ложе бархатном своем.
Полусгоревшая свеча
Пред ним, сверкая и треща,
Порой на каждый льет предмет
90 Какой-то странный полусвет.
Висят над ложем образа;
Их ризы блещут, их глаза
Вдруг оживляются, глядят —
Но с чем сравнить подобный взгляд?
95 Он непонятней и страшней
Всех мертвых и живых очей!
Томит боярина тоска;
Уж поздно. Под окном река
Шумит — и с бурей заодно
100 Гремучий дождь стучит в окно.
Чернеет тень во всех углах —
И — странно — Оршу обнял страх!
Бывал он в битвах* хоть и стар,
Против поляков и татар,
105 Слыхал он грозный царский глас,
Встречал и взор, в недобрый час:
Ни разу дух его крутой
Не ослабел перед бедой;
8

Но тут, — он свистнул, и взошел
110 Любимый раб его, Сокол.
И молвил Орша: «Скучно мне,
Всё думы черные одне.
Садись поближе на скамью,
И речью грусть рассей мою...
115 Пожалуй, сказку ты начни
Про прежние златые дни,
И я, припомнив старину,
Под говор слов твоих засну».
И на скамью присел Сокол
120 И речь такую он завел:
«Жил-был за тридевять земель
В тридцатом княжестве отсель
Великий и премудрый царь.
Ни в наше времечко, ни встарь
125 Никто не видывал пышней
Его палат — и много дней
В веселье жизнь его текла,
Покуда дочь не подросла.
Тот царь был слаб и хил и стар,
130 А дочь непрочный ведь товар!
Её, как лучший свой алмаз,
Он скрыл от молодецких глаз;
И на его царевну дочь
Смотрел лишь день да тёмна ночь,
135 И целовать красотку мог
Лишь перелётный ветерок.

И царь тот раза три на дню
Ходил смотреть на дочь свою;
Но вздумал вдруг он в темну ночь
140 Взглянуть, как спит младая дочь.
Свой ключ серебряный он взял,
Сапожки шелковые снял,
И вот приходит в башню ту,
Где скрыл царевну-красоту!..
145 Вошел — в светлице тишина;
Дочь сладко спит, но не одна;
Припав на грудь ее главой
С ней царский конюх молодой.
И прогневился царь тогда,
150 И повелел он без суда
Их вместе в бочку засмолить
И в сине море укатить...»
И быстро на устах раба,
Как будто тайная борьба
155 В то время совершалась в нем,
Улыбка вспыхнула — потом
Он очи на небо возвел,
Вздохнул и смолк. «Ступай, Сокол!
Махнув дрожащею рукой,
160 Сказал боярин, — в час иной
Расскажешь сказку до конца
Про оскорбленного отца!»
И по морщинам старика,
Как тени облака, слегка
165 Промчались тени черных дум,

Встревоженный и быстрый ум
Вблизи предвидел много бед.
Он жил: он знал людей и свет,
Он злом не мог быть удивлен;
170 Добру ж давно не верил он,
Не верил, только потому,
Что верил некогда всему!
И вспыхнул в нем остаток сил,
Он с ложа мягкого вскочил,
175 Соболью шубу на плеча
Накинул он — в руке свеча,
И вот дрожа идет скорей
К светлице дочери своей.
Ступени лестницы крутой
180 Под тяжкою его стопой
Скрыпят — и свечка раза два
Из рук не выпала едва.
Он видит, няня в уголке
Сидит на старом сундуке
185 И спит глубоко, и порой
Во сне качает головой;
На ней, предчувствием объят,
На миг он удержал свой взгляд
И мимо — но послыша стук,
190 Старуха пробудилась вдруг,
Перекрестилась, и потом
Опять заснула крепким сном,
И, занята своей мечтой,
Вновь закачала головой.
И

195 Стоит боярин у дверей
Светлицы дочери своей
И чутким ухом он приник
К замку — и думает старик:
«Нет! непорочна дочь моя,
200 А ты, Сокол, ты раб, змея,
За дерзкий, хитрый свой намек
Получишь гибельный урок!»
Но вдруг... о горе, о позор!
Он слышит тихий разговор!..
1-й голос
205 О! погоди, Арсений мой!
Вчера ты был совсем другой.
День без меня — и миг со мной?..
2-й голос
Не плачь... утешься! — близок час
И будет мир ничто для нас.
210 В чужой, но близкой стороне
Мы будем счастливы одне,
И не раба обнимешь ты
Среди полночной темноты.
С тех пор, ты помнишь, как чернец
215 Меня привез, и твой отец
Вручил ему свой кошелек,
С тех пор задумчив, одинок,
Тоской по вольности томим,
Но нежным голосом твоим
220 И блеском ангельских очей
Прикован у тюрьмы моей,
12

Придумал я свой край родной
Навек оставить, но с тобой!..
И скоро я в лесах чужих
225 Нашел товарищей лихих,
Бесстрашных, твердых, как булат.
Людской закон для них не свят,
Война их рай, а мир их ад.
Я отдал душу им в заклад,
230 Но ты моя — ия богат!..
И голоса замолкли вдруг.
И слышит Орша тихий звук,
Звук поцелуя... и другой...
Он вспыхнул, дверь толкнул рукой
235 И исступленный и немой
Предстал пред бледною четой...
Боярин сделал шаг назад,
На дочь он кинул злобный взгляд,
Глаза их встретились — и вмиг
240 Мучительный, ужасный крик
Раздался, пролетел — и стих.
И тот, кто крик сей услыхал,
Подумал, верно, иль сказал,
Что дважды из груди одной
245 Не вылетает звук такой.
И тяжко на цветной ковер,
Как труп бездушный с давних пор,
Упало что-то. — И на зов
Боярина толпа рабов,
250 Во всем послушная орда,
13

Шумя сбежалася тогда,
И без усилий, без борьбы
Схватили юношу рабы.
Нем и недвижим он стоял,
255 Покуда крепко обвивал
Все члены, как змея, канат;
В них проникал могильный хлад
И сердце громко билось в нем
Тоской, отчаяньем, стыдом.
260 Когда ж безумца увели
И шум шагов утих вдали,
И с ним остался лишь Сокол,
Боярин к двери подошел;
В последний раз в нее взглянул,
265 Не вздрогнул, даже не вздохнул
И трижды ключ перевернул
В ее заржавленном замке...
Но... ключ дрожал в его руке!
Потом он отворил окно:
270 Всё было на небе темно,
А под окном меж диких скал
Днепр беспокойный бушевал.
И в волны ключ от двери той
Он бросил сильною рукой,
275 И тихо ключ тот роковой
Был принят хладною рекой.
Тогда, решив свою судьбу,
Боярин верному рабу
На волны молча указал,
14

1>ЛМ>Оо X
6ь м /ЛД.
drJ zSrfF J'CrH*.
r /
flM «•+*» 0у» £*<**'• — 4.4.*?
&CUAA 0jp4uSt
0f^A ?(UX4 Ctf ^fSCA* о£+ыР
»иииД/|/ ^e^A4?.
^
44^^ л^ал/
бг#/
_ _ ^ ^
£0 & <гы*г* yL 2^<С
^ ^Л<Л^ A^?^f JiLcvtA
^тРаница из поэмы «Боярин Орша». Автограф М.Ю.Лермонтова
Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН

280 И тот поклоном отвечал...
И через час уж в доме том
Всё спало снова крепким сном,
И только не спал в нем один
Его угрюмый властелин.
Глава II
The rest thou dost already know,
And all my sins, and half my woe,
But talk no more of penitence...
Byron1.
285 Народ кипит в монастыре;
У врат святых и на дворе
Рабы боярские стоят.
Их копья медные горят,
Их шапки длинные кругом
290 Опушены густым бобром;
За кушаком блестят у них
Ножны кинжалов дорогих.
Меж них стремянный молодой,
За гриву правою рукой
295 Держа боярского коня,
Стоит; по временам звеня
Стремена бьются о бока;
1 Остальное тебе уже известно,
И все мои грехи, и половина моей скорби,
Но не говори более о покаянии...
Байрон.
(Англ.). — Ред.
17

Истерт ногами седока
В пыли малиновый чепрак;
300 Весь в мыле серый аргамак,
Мотает гривою густой,
Бьет землю жилистой ногой,
Грызет с досады удила,
И пена легкая, бела,
305 Чиста, как первый снег в полях,
С железа падает на прах.
Но вот обедня отошла;
Гудят, ревут колокола;
Вот слышно пенье — из дверей
310 Мелькает длинный ряд свечей;
Вослед игумену-отцу
Монахи сходят по крыльцу
И прямо в трапезу идут:
Там грозный суд, последний суд
315 Произнесет отец святой
Над бедной грешной головой!
Безмолвна трапеза была.
К стене налево два стола
И пышных кресел полукруг,
320 Изделье иноческих рук,
Блистали тканью парчевой;
В большие окна свет дневной,
Врываясь белой полосой,
Дробяся в искры по стеклу,
325 Играл на каменном полу.
Резьбою мелкою стена
Была искусно убрана,
И на двери в кружках златых
18

Блистали образа святых.
330 Тяжелый, низкий потолок
Расписывал как знал, как мог
Усердный инок... жалкий труд!
Отнявший множество минут
У Бога, дум святых и дел:
335 Искусства горестный удел!..
На мягких креслах пред столом
Сидел в бездействии немом
Боярин Орша. Иногда
Усы седые, борода,
340 С игривым встретившись лучом,
Вдруг отливались серебром,
И часто кудри старика
От дуновенья ветерка
Приподнималися слегка.
345 Движеньем пасмурных очей
Нередко он искал дверей,
И в нетерпении порой
Он по столу стучал рукой.
В конце противном залы той
350 Один, в цепях, к нему спиной,
Покрыт одеждою раба
Стоял Арсений у столба.
Но в молодом лице его
Вы не нашли б ни одного
355 Из чувств, которых смутный рой
Кружится, вьется над душой
В час расставания с землей.
Хотел ли он перед врагом
Предстать с бесчувственным челом,

360 С холодной важностью лица,
И мстить хоть этим до конца?
Иль он невольно в этот миг
Глубокой мыслию постиг,
Что он в цепи существ давно
365 Едва ль не лишнее звено?..
Задумчив, он смотрел в окно
На голубые небеса;
Его манила их краса;
И кудри легких облаков,
370 Небес серебряный покров,
Неслись свободно, быстро там,
Кидая тени по холмам;
И он увидел: у окна
Заботой резвою полна
375 Летала ласточка — то вниз,
То вверх под каменный карниз
Кидалась с дивной быстротой
И в щели пряталась сырой;
То, взвившись на небо стрелой,
380 Тонула в пламенных лучах...
И он вздохнул о прежних днях,
Когда он жил, страстям чужой,
С природой жизнию одной.
Блеснули тусклые глаза,
385 Но это блеск был — не слеза;
Он улыбнулся, но жесток
В его улыбке был упрек!
И вдруг раздался звук шагов,
Невнятный говор голосов,
390 Скрып отворяемых дверей...
20

Они! — взошли! — толпа людей
В высоких, черных клобуках
С свечами длинными в руках.
Согбенный тягостью вериг
395 Пред ними шел слепой старик,
Отец игумен. — Сорок лет
Уж он не знал, что Божий свет;
Но ум его был юн, богат,
Как сорок лет тому назад.
400 Он шел, склонясь на посох свой,
И крест держал перед собой;
И крест осыпан был кругом
Алмазами и жемчугом.
И трость игумена была
405 Слоновой кости, так бела,
Что лишь с седой его брадой
Могла равняться белизной.
Перекрестясь, он важно сел
И пленника подвесть велел,
410 И одного из чернецов
Позвал по имени: — суров
И холоден был вид лица
Того святого чернеца.
Потом шумен, наклонясь,
415 Сказал боярину, смеясь,
Два слова на ухо. В ответ
На сей вопрос или совет
Кивнул боярин головой...
И вот слепец махнул рукой!
420 И понял данный знак монах,
Укор готовый на устах
21

Словами книжными убрал
И так преступнику вещал:
«Безумный, бренный сын земли!
425 Злой дух и страсти привели
Тебя медовою тропой
К границе жизни сей земной.
Грешил ты много, но из всех
Грехов страшней последний грех.
430 Простить не может суд земной,
Но в небе есть судья иной:
Он милосерд — ему теперь
При нас дела свои поверь!»
Арсений
Ты слушать исповедь мою
435 Сюда пришел! — благодарю.
Не понимаю, что была
У вас за мысль? — мои дела
И без меня ты должен знать,
А душу можно ль рассказать?
440 И если б мог я эту грудь
Перед тобою развернуть,
Ты, верно, не прочел бы в ней,
Что я бессовестный злодей!
Пусть монастырский ваш закон
445 Рукою Бога утвержден,
Но в этом сердце есть другой
Ему не менее святой:
Он оправдал меня — один
Он сердца полный властелин!
450 Когда б сквозь бедный мой наряд
Не проникал до сердца яд,
22

Тогда я был бы виноват.
Но всех равно влечет судьба:
И под одеждою раба,
455 Но ПОЛНЫЙ ЖИЗНЬЮ МОЛОДОЙ,
Я человек как и другой.
И ты, и ты, слепой старик,
Когда б ее небесный лик
Тебе явился хоть во сне,
460 Ты позавидовал бы мне;
И в исступленье, может быть,
Решился б также согрешить,
И клятвы б грозные забыл,
И перенесть бы счастлив был
465 За слово, ласку или взор
Мое мученье, мой позор!..
Орша
Не поминай теперь об ней;
Напрасно!., у груди моей,
Хоть ныне поздно вижу я,
470 Согрелась, выросла змея!..
Но ты заплатишь мне теперь
За хлеб и соль мою, поверь.
За сердце ж дочери моей
Я заплачу тебе, злодей,
475 Тебе, найденыш без креста,
Презренный раб и сирота!..
Арсений
Ты прав... не знаю, где рожден!
Кто мой отец, и жив ли он?
Не знаю... люди говорят,
23

480 Что я тобой ребенком взят,
И был я отдан с ранних пор
Под строгий иноков надзор,
И вырос в тесных я стенах
Душой дитя — судьбой монах!
485 Никто не смел мне здесь сказать
Священных слов: отец и мать!
Конечно, ты хотел, старик,
Чтоб я в обители отвык
От этих сладостных имен?
490 Напрасно: звук их был рожден
Со мной. Я видел у других
Отчизну, дом, друзей, родных,
А у себя не находил
Не только милых душ — могил!
495 Но нынче сам я не хочу
Предать их имя палачу
И всё, что славно было б в нем,
Облить и кровью и стыдом:
Умру, как жил, твоим рабом!..
500 Нет, не грози, отец святой;
Чего бояться нам с тобой?
Обоих нас могила ждет...
Не всё ль равно, что день, что год?
Никто уж нам не господин;
505 Ты в рай, я в ад — но путь один!
С тех пор, как длится жизнь моя,
Два раза был свободен я:
Последний ныне. — В первый раз,
Когда я жил еще у вас,
510 Среди молитв и пыльных книг.
Пришло мне в мысли хоть на миг
Взглянуть на пышные поля,
24

Узнать, прекрасна ли земля,
Узнать, для воли иль тюрьмы
515 На этот свет родимся мы!
И в час ночной, в ужасный час,
Когда гроза пугала вас,
Когда, столпясь при алтаре,
Вы ниц лежали на земле,
520 При блеске молний роковых
Я убежал из стен святых;
Боязнь с одеждой кинул прочь,
Благословил и хлад и ночь,
Забыл печали бытия
525 И бурю братом назвал я.
Восторгом бешеным объят,
С ней унестись я был бы рад,
Глазами тучи я следил,
Рукою молнию ловил!
530 О старец, что средь этих стен
Могли бы дать вы мне взамен
Той дружбы краткой и живой
Меж бурным сердцем и грозой?..
Игумен
На что нам знать твои мечты?
535 Не для того пред нами ты!
В другом ты ныне обвинен,
И хочет истины закон.
Открой же нам друзей своих,
Убийц, разбойников ночных,
540 Которых страшные дела
Смывает кровь и кроет мгла,
С которыми, забывши честь,
Ты мнил несчастную увезть.

Арсений
Мне их назвать? — Отец святой,
545 Вот что умрет во мне, со мной.
О нет, их тайну — не мою
Я неизменно сохраню,
Пока земля в урочный час
Как двух друзей не примет нас.
550 Пытай железом и огнем,
Я не признаюся ни в чем;
И если хоть минутный крик
Изменит мне... тогда, старик,
Я вырву слабый мой язык!..
Монах
555 Страшись упорствовать, глупец!
К чему? уж близок твой конец,
Скорее тайну нам предай.
За гробом есть и ад и рай,
И вечность в том или другом!..
Арсений
560 Послушай, я забылся сном
Вчера в темнице. Слышу вдруг
Я приближающийся звук,
Знакомый, милый разговор,
И будто вижу ясный взор...
565 И, пробудясь во тьме, скорей
Ищу тех звуков, тех очей...
Увы! они в груди моей!
Они на сердце, как печать,
Чтоб я не смел их забывать,
570 И жгут его, и вновь живят...
26

Они мой рай, они мой ад!
Для вспоминания об них
Жизнь — ничего, а вечность — миг!
Игумен
Богохулитель, удержись!
575 Пади на землю, плачь, молись,
Прими святую в грудь боязнь...
Мечтанья злые — Божья казнь!
Молись ему...
Арсений
Напрасный труд!
Не говори, что Божий суд
580 Определяет мне конец:
Всё люди, люди, мой отец!
Пускай умру... но смерть моя
Не продолжит их бытия,
И дни грядущие мои
585 Им не присвоить — ив крови,
Неправой казнью пролитой,
В крови безумца молодой,
Им разогреть не суждено
Сердца, увядшие давно;
590 И гроб без камня и креста,
Как жизнь их ни была свята,
Не будет слабым их ногам
Ступенью новой к небесам;
И тень несчастного, поверь,
595 Не отопрет им рая дверь!..
Меня могила не страшит:
Там, говорят, страданье спит
27

В холодной, вечной тишине,
Но с жизнью жаль расстаться мне!
600 Я молод, молод — знал ли ты
Что значит молодость, мечты?
Или не знал? Или забыл,
Как ненавидел и любил?
Как сердце билося живей
605 При виде солнца и полей
С высокой башни угловой,
Где воздух свеж, и где порой
В глубокой трещине стены,
Дитя неведомой страны,
610 Прижавшись голубь молодой
Сидит, испуганный грозой?..
Пускай теперь прекрасный свет
Тебе постыл... ты слеп, ты сед,
И от желаний ты отвык...
615 Что за нужда? ты жил, старик;
Тебе есть в мире что забыть,
Ты жил — я также мог бы жить!..
Но тут игумен с места встал,
Речь нечестивую прервал,
620 И негодуя все вокруг
На гордый вид и гордый дух,
Столь непреклонный пред судьбой,
Шептались грозно меж собой,
И слово «пытка» там и там
625 Вмиг пробежало по устам;
Но узник был невозмутим,
Бесчувственно внимал он им.
Так бурей брошен на песок
28

Худой, увязнувший челнок,
630 Лишенный вёсел и гребцов,
Недвижим ждет напор валов.
Светает. В поле тишина.
Густой туман, как пелена
С посеребренною каймой,
635 Клубится над Днепром рекой.
И сквозь него высокий бор,
Рассыпанный по скату гор,
Безмолвно смотрится в реке,
Едва чернея вдалеке.
640 И из-за тех густых лесов
Выходят стаи облаков,
А из-за них, огнем горя,
Выходит красная заря.
Блестят кресты монастыря;
645 По длинным башням и стенам
И по расписанным вратам
Прекрасный, чистый и живой,
Как счастье жизни молодой,
Играет луч ее златой.
650 Унылый звон колоколов
Созвал уж в храм святых отцов;
Уж дым кадил между столбов
Вился струей, и хор звучал...
Вдруг в церковь служка прибежал,
29

655 Отцу игумену шепнул
Он что-то скоро — тот вздрогнул
И молвил: «Где же казначей?
Поди спроси его скорей,
Не затерял ли он ключей!»
660 И казначей из алтаря
Пришел, дрожа и говоря,
Что все ключи еще при нем,
Что не виновен он ни в чем!
Засуетились чернецы,
665 Забегали во все концы,
И свод нередко повторял
Слова: бежал! кто? как бежал?
И в монастырскую тюрьму
Пошли один по одному,
670 Загадкой мучаясь простой,
Жильцы обители святой!..
Пришли, глядят: распилена
Решетка узкого окна,
Во рву притоптанный песок
675 Хранил следы различных ног;
Забытый на песке лежал
Стальной, зазубренный кинжал,
И польский шелковый кушак
Изорван, скручен кое-как,
680 К ветвям березы под окном
Привязан крепким был узлом.
Пошли прилежно по следам:
Они вели к Днепру — и там
Могли заметить на мели
685 Рубец отчалившей ладьи.
30

Вблизи, на прутьях тростника
Лоскут того же кушака
Висел, в воде одним концом,
Колеблем ранним ветерком.
690 «Бежал! —- Но кто ему помог?
Конечно люди, а не Бог!..
И где же он нашел друзей?
Знать, точно он большой злодей!»
Так, собираясь, меж собой
695 Твердили иноки порой.
Глава III
’Tis he! 'tis he! I know him now;
I know him by his pallid brow...
Byron1.
Зима! Из глубины снегов
Встают, чернея, пни дерёв,
Как призраки, склонясь челом
Над замерзающим Днепром.
700 Глядится тусклый день в стекло
Прозрачных льдин — и занесло
Овраги снегом. На заре
Лишь заяц крадется к норе
И, прыгая назад, вперед,
705 Свой след запутанный кладёт;
1 Это он, это он! Я узнаю его теперь;
Я узнаю его по бледному челу...
Байрон.
(Англ.). — Ред.
31

Да иногда, во тьме ночной,
Раздастся псов протяжный вой,
Когда голодный и худой
Обходит волк вокруг гумна.
710 И если в поле тишина,
То даже слышны издали
Его тяжелые шаги,
И скрып, и щелканье зубов;
И каждый вечер меж кустов
715 Сто ярких глаз, как свечи в ряд,
Во мраке прыгают, блестят...
Но вьюги зимней не страшась,
Однажды в ранний утра час
Боярин Орша дал приказ
720 Собраться челяди своей,
Точить ножи, седлать коней;
И разнеслась везде молва,
Что беспокойная Литва
С толпою дерзких воевод
725 На землю русскую идет.
От войска русского гонцы
Во все помчалися концы,
Зовут бояр и их людей
На славный пир — на пир мечей
730 Садится Орша на коня,
Дал знак рукой, гремя, звеня,
Средь вопля женщин и детей
Все повскакали на коней,
И каждый с знаменьем креста
735 За ним проехал в ворота;
Лишь он, безмолвный, не крестясь,

Как бусурман, татарский князь,
К своим приближась воротам,
Возвел глаза — не к небесам;
740 Возвел он их на терем тот,
Где прежде жил он без забот,
Где нынче ветер лишь живет,
И где, качая изредка
Дверь без ключа и без замка,
745 Как мать качает колыбель,
Поет гульливая метель!..
*
Умчался дале шумный бой,
Оставя след багровый свой...
Между поверженных коней,
750 Обломков копий и мечей
В то время всадник разъезжал;
Чего-то, мнилось, он искал,
То низко голову склоня
До гривы черного коня,
755 То вдруг привстав на стременах...
Кто ж он? не русский! и не лях —
Хоть платье польское на нем
Пестрело ярко серебром,
Хоть сабля польская, звеня,
760 Стучала по ребрам коня!
Чела крутого смуглый цвет,
Глаза, в которых мрак и свет
В борьбе сменялися не раз,
Почти могли б уверить вас,
>. Лермонтов, т. 4

765 Что в нем кипела кровь татар...
Он был не молод — и не стар.
Но, рассмотрев его черты,
Не чуждые той красоты
Невыразимой, но живой,
770 Которой блеск печальный свой
Мысль неизменная дала,
Где всё, что есть добра и зла
В душе, прикованной к земле,
Отражено как на стекле,
775 Вздохнувши, всякий бы сказал,
Что жил он меньше, чем страдал.
Среди долины был курган.
Корнистый дуб, как великан,
Его пятою попирал
780 И горделиво расстилал
Над ним по прихоти своей
Шатер чернеющих ветвей.
Тут бой ужасный закипел,
Тут и затих. Громада тел,
785 Обезображенных мечом,
Пестрела на кургане том,
И снег, окрашенный в крови,
Кой-где протаял до земли;
Кора на дубе вековом
790 Была изрублена кругом,
И кровь на ней видна была,
Как будто бы она текла
Из глубины сих новых ран...
И всадник взъехал на курган,
795 Потом с коня он соскочил
34

И так в раздумье говорил:
«Вот место — мертвый иль живой
Он здесь... вот дуб — к нему спиной
Прижавшись, бешеный старик
800 Рубился — видел я хоть миг,
Как окружен со всех сторон
С пятью рабами бился он,
И дорого тебе, Литва,
Досталась эта голова!..
805 Здесь, сквозь толпу, издалека
Я видел, как его рука
Три раза с саблей поднялась
И опустилась — каждый раз,
Когда она являлась вновь,
810 По ней ручьем бежала кровь...
Четвертый взмах я долго ждал!
Но с поля он не побежал,
Не мог бежать, хотя б желал!..»
И вдруг он внемлет слабый стон,
815 Подходит, смотрит: «это он!»
Главу, омытую в крови,
Боярин приподнял с земли
И слабым голосом сказал:
«И я узнал тебя! узнал!
820 Ни время, ни чужой наряд
Не изменят зловещий взгляд,
И это бледное чело,
Где преступление и зло
Печать оставили свою.
825 Арсений! — Так, я узнаю,
Хотя могилы на краю
Улыбку прежнюю твою

И в ней шипящую змею!
Я узнаю и голос твой
830 Меж звуков стороны чужой,
Которыми ты, может быть,
Его желаешь изменить.
Твой умысел постиг я весь,
Я знаю, для чего ты здесь.
835 Но верный родине моей
Не отверну теперь очей,
Хоть ты б желал, изменник-лях,
Прочесть в них близкой смерти страх,
И сожаленье и печаль...
840 Но знай, что жизни мне не жаль,
А жаль лишь то, что час мой бил,
Покуда я не отомстил;
Что не могу поднять меча,
Что на руках моих, с плеча
845 Омытых кровью до локтей
Злодеев родины моей,
Ни капли крови нет твоей!..»
«Старик! о прежнем позабудь...
Взгляни сюда, на эту грудь,
850 Она не в ранах, как твоя,
Но в ней живет тоска-змея!
Ты отомщен вполне, давно,
А кем и как — не всё ль равно?
Но лучше мне скажи, молю,
855 Где отыщу я дочь твою?
От рук врагов земли твоей,
Их поцелуев и мечей,
Хоть сам теперь меж ними я,
Её спасти я поклялся!»
36

860 «Скачи скорей в мой старый дом,
Там дочь моя; ни ночь, ни днем
Не ест, не спит, всё ждет да ждет,
Покуда милый не придет!
Спеши... уж близок мой конец,
865 Теперь обиженный отец
Для вас лишь страшен как мертвец!»
Он дальше говорить хотел,
Но вдруг язык оцепенел;
Он сделать знак хотел рукой,
870 Но пальцы сжались меж собой.
Тень смерти мрачной полосой
Промчалась на его челе;
Он обернул лицо к земле,
Вдруг протянулся, захрипел,
875 И дух от тела отлетел!
К нему Арсений подошел,
И руки сжатые развел,
И поднял голову с земли;
Две яркие слезы текли
880 Из побелевших мутных глаз,
Собой лишь светлы, как алмаз.
Спокойны были все черты,
Исполнены той красоты,
Лишенной чувства и ума,
885 Таинственной, как смерть сама.
И долго юноша над ним
Стоял, раскаяньем томим,
Невольно мысля о былом,
Прощая — не прощен ни в чем!
890 И на груди его потом
37

Он тихо распахнул кафтан:
Старинных и последних ран
По ней кровавые следы
Вились, чернели, как бразды.
895 Он руку к сердцу приложил,
И трепет замиравших жил
Ему неясно возвестил,
Что в буйном сердце мертвеца
Кипели страсти до конца,
900 Что блеск печальный этих глаз
Гораздо прежде их погас!..
Уж время шло к закату дня,
И сел Арсений на коня,
Стальные шпоры он в бока
905 Ему вонзил — ив два прыжка
От места битвы роковой
Он был далёко. — Пеленой
Широкою за ним луга
Тянулись: яркие снега
910 При свете косвенных лучей
Сверкали тысячью огней.
Пред ним стеной знакомый лес
Чернеет на краю небес;
Под сень дерев въезжает он:
915 Всё тихо, всюду мёртвый сон,
Лишь иногда с седого пня,
Послыша близкий храп коня,
Тяжелый ворон, царь степной,
Слетит и сядет на другой,
920 Свой кровожадный чистя клёв
О сучья жесткие дерёв;
38

Лишь отдаленный вой волков,
Бегущих жадною толпой
На место битвы роковой,
925 Терялся в тишине степей...
Сыпучий иней вкруг ветвей
Берез и сосен, над путем
Прозрачным свившихся шатром
Висел косматой бахромой;
930 И часто, шапкой иль рукой
Когда за них он задевал,
Прах серебристый осыпал
Его лицо... и быстро он
Скакал в раздумье погружен.
935 Измучил непривычный бег
Его коня — в глубокий снег
Он вязнет часто... труден путь!
Как печь, его дымится грудь,
От нетерпенья седока
940 В крови и пене все бока.
Но близко, близко... вот и дом
На берегу Днепра крутом
Пред ним встает из-за горы;
Заборы, избы и дворы
945 Приветливо между собой
Теснятся пестрою толпой,
Лишь дом боярский между них
Как призрак, сумрачен и тих!..
Он въехал на широкий двор.
950 Всё пусто... будто глад иль мор
Недавно пировали в нем.
Он слез с коня, идет пешком...
39

Толпа играющих детей,
Испуганных огнем очей,
955 Одеждой чуждой пришлеца
И бледностью его лица,
Его встречает у крыльца,
И с криком убегает прочь...
Он входит в дом — в покоях ночь,
960 Закрыты ставни, пол скрыпит,
Пустая утварь дребезжит
На старых полках; лишь порой
Широкой, белой полосой
Рисуясь на печи большой,
965 Проходит в трещину ставней
Холодный свет дневных лучей!
И лестницу Арсений зрит
Сквозь сумрак; он бежит, летит
Наверх, по шатким ступеням.
970 Вот свет мелькнул его очам,
Пред ним замерзшее окно:
Оно давно растворено,
Сугробом собрался большим
Снег, не растаявший под ним.
975 Увы! знакомые места!
Налево дверь — но заперта.
Как кровью, ржавчиной покрыт
Большой замок на ней висит,
И, вынув нож из кушака,
980 Он всунул в скважину замка,
И, затрещав, распался тот...
И тихо дверь толкнув вперед,
Он входит робкою стопой
В светлицу девы молодой.
40

985 Он руку с трепетом простер,
Он ищет взором милый взор,
И слабый шепчет он привет:
На взгляд и речь ответа нет!
Однако смято ложе сна,
990 Как будто бы на нем она
Тому назад лишь день, лишь час
Главу покоила не раз,
Младенческий вкушая сон.
Но, приближаясь, видит он
995 На тонких белых кружевах
Чернеющий слоями прах,
И ткани паутин седых
Вкруг занавесок парчевых.
Тогда в окно светлицы той
1000 Упал заката луч златой,
Играя на ковер цветной;
Арсений голову склонил...
Но вдруг затрясся, отскочил,
И вскрикнул, будто на змею
1005 Поставил он пяту свою...
Увы! теперь он был бы рад,
Когда б быстрей, чем мысль иль взгляд,
В него проник смертельный яд!..
Громаду белую костей
1010 И желтый череп без очей
С улыбкой вечной и немой,
Вот что узрел он пред собой.
Густая, длинная коса,
Плеч беломраморных краса,
41

1015 Рассыпавшись, к сухим костям
Кой-где прилипнула... и там,
Где сердце чистое такой
Любовью билось огневой,
Давно без пищи уж бродил
1020 Кровавый червь — жилец могил!
«Так вот всё то, что я любил!
Холодный и бездушный прах,
Горевший на моих устах,
Теперь без чувства, без любви
1025 Сожмут объятия земли.
Душа прекрасная её,
Приняв другое бытие,
Теперь парит в стране святой,
И как укор передо мной
1030 Ее минутной жизни след!
Она погибла в цвете лет
Средь тайных мук, иль без тревог,
Когда и как, то знает Бог.
Он был отец — но был мой враг:
1035 Тому свидетель этот прах,
Лишенный сени гробовой,
На свете признанный лишь мной!
Да, я преступник, я злодей —
Но казнь равна ль вине моей?
1040 Ни на земле, ни в свете том
Нам не сойтись одним путем...
Разлуки первый грозный час
Стал веком, вечностью для нас;
42

О, если б рай передо мной
1045 Открыт был властью неземной,
Клянусь, я прежде, чем вступил,
У врат священных бы спросил,
Найду ли там среди святых
Погибший рай надежд моих.
1050 Творец! отдай ты мне назад
Ее улыбку, нежный взгляд,
Отдай мне свежие уста
И голос сладкий, как мечта,
Один лишь слабый звук отдай...
1055 Что без нее земля и рай?
Одни лишь звучные слова,
Блестящий храм — без божества!..
Теперь осталось мне одно:
Иду! — куда? не все ль равно,
1060 Та иль другая сторона?
Здесь прах ее, но не она!
Иду отсюда навсегда
Без дум, без цели и труда,
Один с тоской во тьме ночной,
1065 И вьюга след завеет мой!»
43

1837
ПЕСНЯ ПРО ЦАРЯ ИВАНА ВАСИЛЬЕВИЧА,
МОЛОДОГО ОПРИЧНИКА И УДАЛОГО КУПЦА
КАЛАШНИКОВА
Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!
Про тебя нашу песню сложили мы,
Про твово любимого опричника,
Да про смелого купца, про Калашникова;
5 Мы сложили ее на старинный лад,
Мы певали ее под гуслярный звон
И причитывали да присказывали.
Православный народ ею тешился,
А боярин Матвей Ромодановский
10 Нам чарку поднес меду пенного,
А боярыня его белолицая
Поднесла нам на блюде серебряном
Полотенцо новое, шелком шитое.
Угощали нас три дни, три ночи,
15 И всё слушали — не наслушались.
I
Не сияет на небе солнце красное,
Не любуются им тучки синие:
То за трапезой сидит во златом венце,
Сидит грозный царь Иван Васильевич.
20 Позади его стоят стольники,
Супротив его все бояре да князья,
44

По бокам его всё опричники;
И пирует царь во славу Божию,
В удовольствие свое и веселие.
25 Улыбаясь, царь повелел тогда
Вина сладкого заморского
Нацедить в свой золоченый ковш
И поднесть его опричникам.
— И все пили, царя славили.
30 Лишь один из них, из опричников,
Удалой боец, буйный молодец,
В золотом ковше не мочил усов;
Опустил он в землю очи темные,
Опустил головушку на широку грудь —
35 А в груди его была дума крепкая.
Вот нахмурил царь брови черные
И навел на него очи зоркие,
Словно ястреб взглянул с высоты небес
На младого голубя сизокрылого, —
40 Да не поднял глаз молодой боец.
Вот об землю царь стукнул палкою,
И дубовый пол на полчетверти
Он железным пробил оконечником —
Да не вздрогнул и тут молодой боец.
45 Вот промолвил царь слово грозное, —
И очнулся тогда добрый молодец.
«Гей ты, верный наш слуга, Кирибеевич,
Аль ты думу затаил нечестивую?
Али славе нашей завидуешь?
50 Али служба тебе честная прискучила?
45

Когда всходит месяц — звезды радуются,
Что светлей им гулять по поднебесью;
А которая в тучку прячется,
Та стремглав на землю падает...
55 Неприлично же тебе, Кирибеевич,
Царской радостью гнушатися;
А из роду ты ведь Скуратовых
И семьею ты вскормлен Малютиной!..»
Отвечает так Кирибеевич,
60 Царю грозному в пояс кланяясь:
«Государь ты наш, Иван Васильевич!
Не кори ты раба недостойного:
Сердца жаркого не залить вином,
Думу черную — не запотчевать!
65 А прогневал я тебя — воля царская:
Прикажи казнить, рубить голову,
Тяготит она плечи богатырские
И сама к сырой земле она клонится».
И сказал ему царь Иван Васильевич:
70 «Да об чем тебе молодцу кручиниться?
Не истерся ли твой парчевой кафтан?
Не измялась ли шапка соболиная?
Не казна ли у тебя поистратилась?
Иль зазубрилась сабля закаленая?
75 Или конь захромал худо кованый?
Или с ног тебя сбил на кулачном бою,
На Москве-реке, сын купеческий?»
Отвечает так Кирибеевич,
Покачав головою кудрявою:
46

80 «Не родилась та рука заколдованная
Ни в боярском роду, ни в купеческом;
Аргамак мой степной ходит весело;
Как стекло горит сабля вострая,
А на праздничный день твоей милостью
85 Мы не хуже другого нарядимся.
Как я сяду поеду на лихом коне
За Москву-реку покататися,
Кушачком подтянуся шелковым,
Заломлю на бочок шапку бархатную,
90 Черным соболем отороченную, —
У ворот стоят у тесовыих
Красны девушки да молодушки,
И любуются, глядя, перешептываясь;
Лишь одна не глядит, не любуется,
95 Полосатой фатой закрывается...
На святой Руси, нашей матушке,
Не найти, не сыскать такой красавицы:
Ходит плавно — будто лебёдушка;
Смотрит сладко — как голубушка;
100 Молвит слово — соловей поет;
Горят щеки ее румяные,
Как заря на небе Божием;
Косы русые, золотистые,
В ленты яркие заплетенные,
105 По плечам бегут, извиваются,
С грудью белою цалуются.
Во семье родилась она купеческой,
Прозывается Алёной Дмитревной.
Как увижу ее, я и сам не свой:
110 Опускаются руки сильные,
47

Помрачаются очи бойкие;
Скучно, грустно мне, православный царь,
Одному по свету маяться.
Опостыли мне кони легкие,
115 Опостыли наряды парчевые,
И не надо мне золотой казны:
С кем казною своей поделюсь теперь?
Перед кем покажу удальство свое?
Перед кем я нарядом похвастаюсь?
120 Отпусти меня в степи Приволжские,
На житье на вольное, на казацкое.
Уж сложу я там буйную головушку
И сложу на копье бусурманское;
И разделят по себе злы татаровья
125 Коня доброго, саблю острую
И седельце браное черкасское.
Мои очи слезные коршун выклюет,
Мои кости сирые дождик вымоет,
И без похорон горемычный прах
130 На четыре стороны развеется...»
И сказал, смеясь, Иван Васильевич:
«Ну, мой верный слуга! я твоей беде,
Твоему горю пособить постараюся.
Вот возьми перстенек ты мой яхонтовый,
135 Да возьми ожерелье жемчужное.
Прежде свахе смышленой покланяйся
И пошли дары драгоценные
Ты своей Алёне Дмитревне:
Как полюбишься — празднуй свадебку,
140 Не полюбишься — не прогневайся».
48

Алена Дмитревна и Кирибеевич.
Иллюстрация И.Я.Билибина к поэме М.Ю.Лермонтова «Песня
прЪ царя Ивана Васильевича...». Тушь. 1938

Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!
Обманул тебя твой лукавый раб,
Не сказал тебе правды истинной,
Не поведал тебе, что красавица
145 В церкви Божией перевенчана,
Перевенчана с молодым купцом
По закону нашему христианскому...
* * *
Ай, ребята, пойте — только гусли стройте!
Ай, ребята, пейте — дело разумейте!
150 Уж потешьте вы доброго боярина
И боярыню его белолицую!
II
За прилавкою сидит молодой купец,
Статный молодец Степан Парамонович,
По прозванию Калашников;
155 Шелковые товары раскладывает,
Речью ласковой гостей он заманивает,
Злато, серебро пересчитывает.
Да недобрый день задался ему:
Ходят мимо баре богатые,
160 В его лавочку не заглядывают.
Отзвонили вечерню во святых церквах;
За Кремлем горит заря туманная,
Набегают тучки на небо, —
Гонит их метелица распеваючи;
165 Опустел широкий гостиный двор.
51

Запирает Степан Парамонович
Свою лавочку дверью дубовою
Да замком немецким со пружиною;
Злого пса-ворчуна зубастого
170 На железную цепь привязывает,
И пошел он домой, призадумавшись,
К молодой хозяйке за Москву-реку.
И приходит он в свой высокий дом,
И дивится Степан Парамонович:
175 Не встречает его молода жена,
Не накрыт дубовый стол белой скатертью,
А свеча перед образом еле теплится.
И кличет он старую работницу:
«Ты скажи, скажи, Еремеевна,
180 А куда девалась, затаилася
В такой поздний час Алёна Дмитревна?
А что детки мои любезные —
Чай забегались, заигралися,
Спозаранку спать уложилися?»
185 «Господин ты мой, Степан Парамонович!
Я скажу тебе диво дивное:
Что к вечерне пошла Алёна Дмитревна;
Вот уж поп прошел с молодой попадьей,
Засветили свечу, сели ужинать, —
190 А по сю пору твоя хозяюшка
Из приходской церкви не вернулася.
А что детки твои малые
Почивать не легли, не играть пошли —
Плачем плачут, всё не унимаются».
195 И смутился тогда думой крепкою
Молодой купец Калашников;
52

И он стал к окну, глядит на улицу —
А на улице ночь темнехонька;
Валит белый снег, расстилается,
200 Заметает след человеческий.
Вот он слышит в сенях дверью хлопнули,
Потом слышит шаги торопливые;
Обернулся, глядит — сила крестная!
Перед ним стоит молода жена,
205 Сама бледная, простоволосая,
Косы русые расплетенные
Снегом-инеем пересыпаны;
Смотрят очи мутные, как безумные;
Уста шепчут речи непонятные.
210 «Уж ты где, жена, жена, шаталася?
На каком подворье, на площади,
Что растрепаны твои волосы,
Что одёжа вся твоя изорвана?
Уж гуляла ты, пировала ты,
215 Чай, с сынками все боярскими?..
Не на то пред святыми иконами
Мы с тобой, жена, обручалися,
Золотыми кольцами менялися!..
Как запру я тебя за железный замок,
220 За дубовую дверь окованную,
Чтобы свету Божьего ты не видела,
Мое имя честное не порочила...»
И услышав то, Алёна Дмитревна
Задрожала вся моя голубушка,
225 Затряслась, как листочек осиновый,
Горько-горько она восплакалась,
В ноги мужу повалилася.
53

«Государь ты мой, красно солнышко,
Иль убей меня или выслушай!
230 Твои речи — будто острый нож;
От них сердце разрывается.
Не боюся смерти лютыя,
Не боюся я людской молвы,
А боюсь твоей немилости.
235 От вечерни домой шла я нонече
Вдоль по улице одинёшенька.
И послышалось мне, будто снег хрустит;
Оглянулася — человек бежит.
Мои ноженьки подкосилися,
240 Шелковой фатой я закрылася.
И он сильно схватил меня за руки,
И сказал мне так тихим шепотом:
“Что пужаешься, красная красавица?
Я не вор какой, душегуб лесной,
245 Я слуга царя, царя грозного.
Прозываюся Кирибеевичем,
А из славной семьи из Малютиной...”
Испугалась я пуще прежнего;
Закружилась моя бедная головушка.
250 И он стал меня цаловать-ласкать,
И, цалуя, все приговаривал:
“Отвечай мне, чего тебе надобно,
Моя милая, драгоценная!
Хочешь золота али жемчугу?
255 Хочешь ярких камней аль цветной парчи?
Как царицу я наряжу тебя,
Станут все тебе завидовать,
Лишь не дай мне умереть смертью грешною:
54

Полюби меня, обними меня
260 Хоть единый раз на прощание!”
И ласкал он меня, цаловал меня;
На щеках моих и теперь горят,
Живым пламенем разливаются
Поцалуи его окаянные...
265 А смотрели в калитку соседушки,
Смеючись, на нас пальцем показывали...
Как из рук его я рванулася
И домой стремглав бежать бросилась,
И остались в руках у разбойника
270 Мой узорный платок, твой подарочек,
И фата моя бухарская.
Опозорил он, осрамил меня,
Меня честную, непорочную —
И что скажут злые соседушки?
275 И кому на глаза покажусь теперь?
Ты не дай меня, свою верную жену,
Злым охульникам в поругание!
На кого, кроме тебя, мне надеяться?
У кого просить стану помощи?
280 На белом свете я сиротинушка:
Родной батюшка уж в сырой земле,
Рядом с ним лежит моя матушка,
А мой старший брат, сам ты ведаешь,
На чужой сторонушке пропал без вести,
285 А меньшой мой брат — дитя малое,
Дитя малое, неразумное...»
Говорила так Алёна Дмитревна,
Горючьми слезами заливалася.
55

Посылает Степан Парамонович
290 За двумя меньшими братьями;
И пришли его два брата, поклонилися,
И такое слово ему молвили:
«Ты поведай нам, старшой наш брат,
Что с тобой случилось, приключилося,
295 Что послал ты за нами во темную ночь,
Во темную ночь морозную?»
«Я скажу вам, братцы любезные,
Что лиха беда со мною приключилася:
Опозорил семью нашу честную
300 Злой опричник царский Кирибеевич;
А такой обиды не стерпеть душе
Да не вынести сердцу молодецкому.
Уж как завтра будет кулачный бой
На Москве-реке при самом царе,
305 И я выйду тогда на опричника,
Буду на смерть биться, до последних сил;
А побьет он меня — выходите вы
За святую правду-матушку.
Не сробейте, братцы любезные!
310 Вы моложе меня, свежей силою,
На вас меньше грехов накопилося,
Так авось Господь вас помилует!»
И в ответ ему братья молвили:
«Куда ветер дует в поднебесьи,
315 Туда мчатся и тучки послушные,
Когда сизый орел зовет голосом
На кровавую долину побоища,
Зовет пир пировать, мертвецов убирать,

К нему малые орлята слетаются:
320 Ты наш старший брат, нам второй отец;
Делай сам, как знаешь, как ведаешь,
А уж мы тебя родного не выдадим».
* * *
Ай, ребята, пойте — только гусли стройте!
Ай, ребята, пейте — дело разумейте!
325 Уж потешьте вы доброго боярина
И боярыню его белолицую!
III
Над Москвой великой, златоглавою,
Над стеной кремлевской белокаменной
Из-за дальних лесов, из-за синих гор,
330 По тесовым кровелькам играючи,
Тучки серые разгоняючи,
Заря алая подымается;
Разметала кудри золотистые,
Умывается снегами рассыпчатыми,
335 Как красавица, глядя в зеркальцо,
В небо чистое смотрит, улыбается.
Уж зачем ты, алая заря, просып алася?
На какой ты радости разыгралася?
Как сходилися, собиралися
340 Удалые бойцы московские
На Москву-реку, на кулачный бой,
Разгуляться для праздника, потешиться.
И приехал царь со дружиною,
57

Со боярами и опричниками,
345 И велел растянуть цепь серебряную,
Чистым золотом в кольцах спаянную.
Оцепили место в 25 сажень,
Для охотницкого бою, одиночного.
И велел тогда царь Иван Васильевич
350 Клич кликать звонким голосом:
«Ой, уж где вы, добрые молодцы?
Вы потешьте царя нашего батюшку!
Выходите-ка во широкий круг;
Кто побьет кого, того царь наградит,
355 А кто будет побит, тому Бог простит!»
И выходит удалой Кирибеевич,
Царю в пояс молча кланяется,
Скидает с могучих плеч шубу бархатную;
Подпершися в бок рукою правою,
360 Поправляет другой шапку алую,
Ожидает он себе противника...
Трижды громкой клич прокликали —
Ни один боец и не тронулся,
Лишь стоят да друг друга поталкивают.
365 На просторе опричник похаживает,
Над плохими бойцами подсмеивает:
«Присмирели, небойсь, призадумались!
Так и быть, обещаюсь для праздника,
Отпущу живого с покаянием,
370 Лишь потешу царя нашего батюшку».
Вдруг толпа раздалась в обе стороны
И выходит Степан Парамонович,

Кулачный бой. Лаковая миниатюра. Иллюстрация В.А.Белова к поэме
М.Ю.Лермонтова «Песня про царя Ивана Васильевича...». 1962

Молодой купец, удалой боец,
По прозванию Калашников,
375 Поклонился прежде царю грозному,
После белому Кремлю да святым церквам,
А потом всему народу русскому.
Горят очи его соколиные,
На опричника смотрят пристально.
380 Супротив него он становится,
Боевые рукавицы натягивает,
Могутные плечи распрямливает
Да кудряву бороду поглаживает.
И сказал ему Кирибеевич:
385 «А поведай мне, добрый молодец,
Ты какого роду-племени,
Каким именем прозываешься?
Чтобы знать, по ком панихиду служить,
Чтобы было чем и похвастаться».
390 Отвечает Степай Парамонович:
«А зовут меня Степаном Калашниковым,
А родился я от честнова отца,
И жил я по закону Господнему:
Не позорил я чужой жены,
395 Не разбойничал ночью темною,
Не таился от свету небесного...
И промолвил ты правду истинную:
По одном из нас будут панихиду петь,
И не позже, как завтра в час полуденный;
400 И один из нас будет хвастаться,
С удалыми друзьями пируючи...
Не шутку шутить, не людей смешить
61

К тебе вышел я теперь, бусурманский сын,
Вышел я на страшный бой, на последний бой!»
405 И услышав то, Кирибеевич
Побледнел в лице, как осенний снег:
Бойки очи его затуманились,
Между сильных плеч пробежал мороз,
На раскрытых устах слово замерло...
410 Вот молча оба расходятся,
Богатырский бой начинается.
Размахнулся тогда Кирибеевич
И ударил впервой купца Калашникова,
И ударил его посередь груди —
415 Затрещала грудь молодецкая,
Пошатнулся Степан Парамонович;
На груди его широкой висел медный крест
Со святыми мощами из Киева,
И погнулся крест и вдавился в грудь;
420 Как роса из-под него кровь закапала;
И подумал Степан Парамонович:
«Чему быть суждено, то и сбудется;
Постою за правду до последнева!»
Изловчился он, приготовился,
425 Собрался со всею силою
И ударил своего ненавистника
Прямо в левый висок со всего плеча.
И опричник молодой застонал слегка,
Закачался, упал замертво;
430 Повалился он на холодный снег,
62

На холодный снег, будто сосенка,
Будто сосенка, во сыром бору
Под смолистый под корень подрубленная.
И, увидев то, царь Иван Васильевич
435 Прогневался гневом, топнул о землю
И нахмурил брови черные;
Повелел он схватить удалова купца
И привесть его пред лицо свое.
Как возговорил православный царь:
440 «Отвечай мне по правде, по совести,
Вольной волею или нехотя,
Ты убил на смерть мово верного слугу,
Мово лучшего бойца Кирибеевича?»
«Я скажу тебе, православный царь:
445 Я убил его вольной волею,
А за что про что — не скажу тебе,
Скажу только Богу единому.
Прикажи меня казнить — и на плаху несть
Мне головушку повинную;
450 Не оставь лишь малых детушек,
Не оставь молодую вдову,
Да двух братьев моих своей милостью...»
«Хорошо тебе, детинушка,
Удалой боец, сын купеческий,
455 Что ответ держал ты по совести.
Молодую жену и сирот твоих
Из казны моей я пожалую,
Твоим братьям велю от сего же дня
По всему царству русскому широкому
63

460 Торговать безданно, беспошлинно.
А ты сам ступай, детинушка,
На высокое место лобное,
Сложи свою буйную головушку.
Я топор велю наточить-навострить,
465 Палача велю одеть-нарядить,
В большой колокол прикажу звонить,
Чтобы знали все люди московские,
Что и ты не оставлен моей милостью...»
Как на площади народ собирается,
470 Заунывный гудит, воет колокол,
Разглашает всюду весть недобрую.
По высокому месту лобному,
Во рубахе красной с яркой запонкой,
С большим топором навостренныим,
475 Руки голые потираючи,
Палач весело похаживает,
Удалова бойца дожидается,
А лихой боец, молодой купец,
Со родными братьями прощается:
480 «Уж вы, братцы мои, други кровные,
Поцалуемтесь да обнимемтесь
На последнее расставание.
Поклонитесь от меня Алёне Дмитревне,
Закажите ей меньше печалиться,
485 Про меня моим детушкам не сказывать.
Поклонитесь дому родительскому,
Поклонитесь всем нашим товарищам,
Помолитесь сами в церкви Божией
Вы за душу мою, душу грешную!»
64

490 И казнили Степана Калашникова
Смертью лютою, позорною;
И головушка бесталанная
Во крови на плаху покатилася.
Схоронили его за Москвой-рекой,
495 На чистом поле промеж трех дорог:
Промеж Тульской, Рязанской, Владимирской,
И бугор земли сырой тут насыпали,
И кленовый крест тут поставили.
И гуляют шумят ветры буйные
500 Над его безымянной могилкою.
И проходят мимо люди добрые:
Пройдет стар человек — перекрестится,
Пройдет молодец — приосанится,
Пройдет девица — пригорюнится,
505 А пройдут гусляры — споют песенку.
* * *
Гей вы, ребята удалые,
Гусляры молодые,
Голоса заливные!
Красно начинали — красно и кончайте,
510 Каждому правдою и честью воздайте.
Тароватому боярину слава!
И красавице боярыне слава!
И всему народу христианскому слава!
3. М. Ю. Лермонтов, т. 4
65

1838
ТАМБОВСКАЯ КАЗНАЧЕЙША
Играй, да не отыгрывайся.
Пословица.
Посвящение
Пускай слыву я старовером,
Мне все равно — я даже рад:
Пишу Онегина размером;
Пою, друзья, на старый лад.
5 Прошу послушать эту сказку!
Ее нежданную развязку
Одобрите, быть может, вы
Склоненьем легким головы.
Обычай древний наблюдая,
10 Мы благодетельным вином
Стихи негладкие запьем,
И пробегут они, хромая,
За мирною своей семьей
К реке забвенья на покой.
66

I
Тамбов на карте генеральной
Кружком означен не всегда;
Он прежде город был опальный,
Теперь же, право, хоть куда.
5 Там есть три улицы прямые,
И фонари и мостовые,
Там два трактира есть, один
Московский, а другой Берлин.
Там есть еще четыре будки,
10 При них два будочника есть;
По форме отдают вам честь,
И смена им два раза в сутки;
Короче, славный городок.
II
15 Но скука, скука, Боже правый,
Гостит и там, как над Невой,
Поит вас пресною отравой,
Ласкает черствою рукой.
И там есть чопорные франты,
20 Неумолимые педанты,
И там нет средства от глупцов
И музыкальных вечеров;
И там есть дамы — просто чудо!
Дианы строгие в чепцах,
25 С отказом вечным на устах.
При них нельзя подумать худо:
В глазах греховное прочтут,
И вас осудят, проклянут.
з*
67

Ill
Вдруг оживился круг дворянский;
30 Губернских дев нельзя узнать;
Пришло известье: полк уланский
В Тамбове будет зимовать.
Уланы, ах! такие хваты...
Полковник, верно, неженатый —
35 А уж бригадный генерал,
Конечно, даст блестящий бал.
У матушек сверкнули взоры;
Зато, несносные скупцы,
Неумолимые отцы
40 Пришли в раздумье: сабли, шпоры
Беда для крашеных полов...
Так волновался весь Тамбов.
IV
И вот однажды утром рано,
В час лучший девственного сна,
45 Когда сквозь пелену тумана
Едва проглядывает Цна,
Когда лишь куполы собора
Роскошно золотит Аврора,
И, тишины известный враг,
50 Еще безмолвствовал кабак,
Уланы справа по шести
Вступили в город; музыканты,
55 Дремля на лошадях своих,
Играли марш из Двух Слепых.
68

V
Услыша ласковое ржанье
Желанных вороных коней,
Чье сердце, полное вниманья,
60 Тут не запрыгало сильней?
Забыта жаркая перина...
«Малашка, дура, Катерина,
Скорее туфли и платок!
Да где Иван? какой мешок!
65 Два года ставни отворяют...»
Вот ставни настежь. Целый дом
Трет стекла тусклые сукном —
И любопытно пробегают
Глаза опухшие девиц
70 Ряды суровых, пыльных лиц.
VI
«Ах, посмотри сюда, кузина.
Вот этот!» — «Где? майор?» — «О, нет!
Как он хорош, а конь — картина,
Да жаль, он, кажется, корнет...
75 Как ловко, смело избочился...
Поверишь ли, он мне приснился...
Я после не могла уснуть...»
И тут девическая грудь
Косынку тихо поднимает —
80 И разыгравшейся мечтой
Слегка темнится взор живой.
Но полк прошел. За ним мелькает
Толпа мальчишек городских,
Немытых, шумных и босых.
69

VII
85 Против гостиницы «Московской»,
Притона буйных усачей,
Жил некто господин Бобковской,
Губернский старый казначей.
Давно был дом его построен;
80 Хотя невзрачен, но спокоен;
Меж двух облупленных колонн
Держался кое-как балкон.
На кровле треснувшие доски
Зеленым мохом поросли;
95 Зато пред окнами цвели
Четыре стриженых березки
Взамен гардин и пышных стор,
Невинной роскоши убор.
VIII
Хозяин был старик угрюмый
100 С огромной лысой головой.
От юных лет с казенной суммой
Он жил как с собственной казной.
В пучинах сумрачных расчета
Блуждать была ему охота,
105 И потому он был игрок
(Его единственный порок).
Любил налево и направо
Он в зимний вечер прометнуть,
Четвертый куш перечеркнуть,
110 Рутёркой понтирнуть со славой,
И талью скверную порой
Запить Цимлянского струей.
70

IX
Он был врагом трудов полезных,
Трибун тамбовских удальцов,
115 Гроза всех матушек уездных
И воспитатель их сынков.
Его крапленые колоды
Не раз невинные доходы
С индеек, масла и овса
120 Вдруг пожирали в полчаса.
Губернский врач, судья, исправник —
Таков его всегдашний круг;
Последний был делец и друг,
И за столом такой забавник,
125 Что казначейша иногда
Сгорит, бывало, от стыда.
X
Я не поведал вам, читатель,
Что казначей мой был женат.
Благословил его создатель,
130 Послав ему в супруге клад.
Ее ценил он тысяч во сто,
Хотя держал довольно просто
И не выписывал чепцов
Ей из столичных городов.
135 Предав ей таинства науки,
Как бросить вздох иль томный взор,
Чтоб легче влюбчивый понтёр
Не разглядел проворной штуки,
Меж тем догадливый старик
140 С глаз не спускал ее на миг.
71

XI
И впрямь Авдотья Николавна
Была прелакомый кусок.
Идет, бывало, гордо, плавно —
Чуть тронет землю башмачок;
145 В Тамбове не запомнят люди
Такой высокой, полной груди:
Бела как сахар, так нежна,
Что жилка каждая видна.
Казалося, для нежной страсти
150 Она родилась. А глаза...
Ну, что такое бирюза?
Что небо? Впрочем я отчасти
Поклонник голубых очей
И не гожусь в число судей.
XII
155 А этот носик! эти губки,
Два свежих розовых листка!
А перламутровые зубки,
А голос сладкий, как мечта!
Она картавя говорила,
160 Нечисто Р произносила;
Но этот маленький порок
Кто извинить бы в ней не мог?
Любил трепать ее ланиты,
Разнежась, старый казначей.
165 Как жаль, что не было детей
У них!
72

XIII
Для большей ясности романа
170 Здесь объявить мне вам пора,
Что страстно влюблена в улана
Была одна ее сестра.
Она, как должно, тайну эту
Открыла Дуне по секрету.
175 Вам не случалось двух сестер
Замужних слышать разговор?
О чем тут, Боже справедливый,
Не судят милые уста!
О, русских нравов простота!
180 Я, право, человек нелживый —
А из-за ширмов раза два
Такие слышал я слова...
XIV
Итак тамбовская красотка
Ценить умела уж усы
185
Что ж? знание ее сгубило!
Один улан, повеса милый
(Я вместе часто с ним бывал),
190 В трактире номер занимал
Окно в окно с ее уборной.
Он был мужчина в тридцать лет;
Штаб-ротмистр, строен, как корнет;
Взор пылкий, ус довольно черный:
73

195 Короче, идеал девиц,
Одно из славных русских лиц.
XV
Он все отцовское именье
Еще корнетом прокутил;
С тех пор дарами провиденья,
200 Как птица Божия, он жил.
Он спать, лежать привык; не ведать,
Чем будет завтра пообедать.
Шатаясь по Руси кругом,
То на курьерских, то верхом,
205 То полупьяным ремонтёром,
То волокитой отпускным,
Привык он к случаям таким,
Что я бы сам почел их вздором,
Когда бы все его слова
210 Хоть тень имели хвастовства.
XVI
Страстьми земными не смущаем,
Он не терялся никогда.
215 Бывало, в деле, под картечью
Всех рассмешит надутой речью,
Гримасой, фарсой площадной,
Иль неподдельной остротой.
Шутя однажды после спора
220 Всадил он другу пулю в лоб;

Шутя и сам он лег бы в гроб,
Порой, незлобен как дитя,
Был добр и честен, но шутя.
XVII
225 Он не был тем, что волокитой
У нас привыкли называть;
Он не ходил тропой избитой,
Свой путь умея пролагать;
Не делал страстных изъяснений,
230 Не становился на колени;
А несмотря на то, друзья,
Счастливей был, чем вы и я.
Таков-то был штаб-ротмистр Гарин
По крайней мере мой портрет
Был схож тому назад пять лет.
XVIII
Спешил о редкостях Тамбова
240 Он у трактирщика узнать.
Узнал не мало он смешного —
Интриг секретных шесть иль пять;
Узнал, невесты как богаты,
Где свахи водятся иль сваты:
245 Но занял более всего
Мысль беспокойную его

Рассказ о молодой соседке.
Бедняжка! думает улан:
Такой безжизненный болван
250 Имеет право в этой клетке
Тебя стеречь — и я, злодей,
Не тронусь участью твоей?
XIX
К окну поспешно он садится,
Надев персидский архалук;
255 В устах его едва дымится
Узорный бисерный чубук.
На кудри мягкие надета
Ермолка вишневого цвета
С каймой и кистью золотой,
260 Дар молдаванки молодой.
Сидит и смотрит он прилежно...
Вот, промелькнувши как во мгле,
Обрисовался на стекле
Головки милой профиль нежный;
265 Вот будто стукнуло окно...
Вот отворяется оно.
XX
Еще безмолвен город сонный;
На окнах блещет утра свет;
Еще по улице мощеной
270 Не раздается стук карет...
Что ж казначейшу молодую
Так рано подняло? Какую
76

Назвать причину поверней?
Уж не бессонница ль у ней?
275 На ручку опершись головкой,
Она вздыхает, а в руке
Чулок; но дело не в чулке —
Заняться этим нам неловко...
И если правду уж сказать —
280 Ну кстати ль было б ей вязать!
XXI
Сначала взор ее прелестный
Бродил по синим небесам,
Потом склонился к поднебесной
И вдруг... какой позор и срам!
285 Напротив, у окна трактира,
Сидит мужчина без мундира.
Скорей, штаб-ротмистр! ваш сюртук!
И поделом... окошко стук...
И скрылось милое виденье.
290 Конечно, добрые друзья,
Такая грустная статья
На вас навеяла б смущенье;
Но я отдам улану честь —
Он молвил: «Что ж? начало есть».
XXII
295 Два дня окно не отворялось.
Он терпелив. На третий день
На стеклах снова показалась
Ее пленительная тень;
77

Тихонько рама заскрипела.
300 Она с чулком к окну подсела.
Но опытный заметил взгляд
Ее заботливый наряд.
Своей удачею довольный,
Он встал и вышел со двора —
305 И не вернулся до утра.
Потом, хоть было очень больно,
Собрав запас душевных сил,
Три дня к окну не подходил.
XXIII
Но эта маленькая ссора
310 Имела участь нежных ссор:
Меж них завелся очень скоро
Немой, но внятный разговор.
Язык любви, язык чудесный,
Одной лишь юности известный,
315 Кому, кто раз хоть был любим,
Не стал ты языком родным?
В минуту страстного волненья
Кому хоть раз ты не помог
Близ милых уст, у милых ног?
320 Кого под игом принужденья,
В толпе завистливой и злой,
Не спас ты, чудный и живой?
XXIV
Скажу короче: в две недели
Наш Гарин твердо мог узнать,
325 Когда она встает с постели,
78

Пьет с мужем чай, идет гулять.
Отправится ль она к обедне —
Он в церкви верно не последний;
К сырой колонне прислонясь,
330 Стоит все время не крестясь.
Лучом краснеющей лампады
Его лицо озарено:
Как мрачно, холодно оно!
А испытующие взгляды
335 То вдруг померкнут, то блестят —
Проникнуть в грудь ее хотят.
XXV
Давно разрешено сомненье,
Что любопытен нежный пол.
Улан большое впечатленье
340 На казначейшу произвел
Своею странностью. Конечно,
Не надо было б мысли грешной
Дорогу в сердце пролагать,
Ее бояться и ласкать!
Жизнь без любви такая скверность;
А что, скажите, за предмет
350 Для страсти муж, который сед?
XXVI
Но время шло. «Пора к развязке!
Так говорил любовник мой. —

Вздыхают молча только в сказке,
А я не сказочный герой».
355 Раз входит, кланяясь пренизко,
Лакей. — «Что это?» — «Вот-с записка;
Вам барин кланяться велел-с;
Сам не приехал — много дел-с;
Да приказал вас звать к обеду,
360 А вечерком потанцевать.
Он сам изволил так сказать».
«Ступай, скажи, что я приеду».
И в три часа, надев колет,
Летит штаб-ротмистр на обед.
XXVII
365 Амфитрион был предводитель —
И в день рождения жены,
Порядка ревностный блюститель,
Созвал губернские чины
И целый полк. Хотя бригадный
370 Заставил ждать себя изрядно
И после целый день зевал,
Но праздник в том не потерял.
Он был устроен очень мило;
В огромных вазах по столам
375 Стояли яблоки для дам;
А для мужчин в буфете было
Еще с утра принесено
В больших трех ящиках вино.
80

XXVIII
Вперед под ручку с генеральшей
380 Пошел хозяин. Вот за стол
Уселся от мужчин подальше
Прекрасный, но стыдливый пол —
И дружно загремел с балкона,
Средь утешительного звона
385 Тарелок, ложек и ножей,
Весь хор уланских трубачей:
Обычай древний, но прекрасный;
Он возбуждает аппетит,
Порою кстати заглушит
390 Меж двух соседей говор страстный
Но в наше время решено,
Что все старинное смешно.
XXIX
Родов, обычаев боярских
Теперь и следу не ищи,
395 И только на пирах гусарских
Гремят, как прежде, трубачи.
О, скоро ль мне придется снова
Сидеть среди кружка родного
С бокалом влаги золотой
400 При звуках песни полковой!
И скоро ль ментиков червонных
Приветный блеск увижу я,
В тот серый час, когда заря
На строй гусаров полусонных

405 И на бивак их у леска
Бросает луч исподтишка!
XXX
С Авдотьей Николавной рядом
Сидел штаб-ротмистр удалой —
Впился в нее упрямым взглядом,
410 Крутя усы одной рукой.
Он видел, как в ней сердце билось...
И вдруг — не знаю, как случилось —
Ноги ее иль башмачка
Коснулся шпорой он слегка.
415 Тут началися извиненья,
И завязался разговор;
Два комплимента, нежный взор —
И уж дошло до изъясненья...
Да, да — как честный офицер!
420 Но казначейша — не пример.
XXXI
Она, в ответ на нежный шепот,
Немой восторг спеша сокрыть,
Невинной дружбы тяжкий опыт
Ему решила предложить —
425 Таков обычай деревенский!
Помучить — способ самый женский.
Но уж давно известна нам
Любовь друзей и дружба дам!
Какое адское мученье
82

430 Сидеть весь вечер tete-a-tete,
С красавицей в осьмнадцать лет
XXXII
435 Вобще я мог в году последнем
В девицах наших городских
Заметить страсть к воздушным бредням
И мистицизму. Бойтесь их!
Такая мудрая супруга,
440 В часы любовного досуга,
Вам вдруг захочет доказать,
Что 2 и 3 совсем не пять;
Иль, вместо пламенных лобзаний,
Магнетизировать начнет —
445 И счастлив муж, коли заснет!..
Плоды подобных замечаний
Конечно б мог не ведать мир,
Но польза, польза мой кумир.
XXXIII
Я бал описывать не стану,
450 Хоть это был блестящий бал.
Весь вечер моему улану
Амур прилежно помогал.
Увы
Не веруют амуру ныне;
83

455 Забыт любви волшебный царь;
Давно остыл его алтарь!
Но за столичным просвещеньем
Провинциалы не спешат;
XXXIV
И сердце Дуни покорилось;
Его сковал могучий взор...
465 Ей дома целу ночь все снилось
Бряцанье сабли или шпор.
Поутру, встав часу в девятом,
Садится в шлафоре измятом
Она за вечную канву —
470 Все тот же сон и наяву.
По службе занят муж ревнивый,
Она одна — разгул мечтам!
Вдруг дверью стукнули. «Кто там?
Андрюшка! Ах, тюлень ленивый!..»
475 Вот чей-то шаг — и перед ней
Явился... только не Андрей.
XXXV
Вы отгадаете, конечно,
Кто этот гость нежданный был.
Немного, может быть, поспешно
480 Любовник смелый поступил;
84

Но впрочем, взявши в рассмотренье
Его минувшее терпенье
И рассудив, легко поймешь,
Зачем рискует молодежь.
485 Кивнув легонько головою,
Он к Дуне молча подошел
И на лицо ее навел
Взор, отуманенный тоскою;
Потом стал длинный ус крутить,
490 Вздохнул, и начал говорить:
XXXVI
«Я вижу, вы меня не ждали —
Прочесть легко из ваших глаз;
Ах, вы еще не испытали,
Что в страсти значит день, что час!
495 Среди сердечного волненья
Нет сил, нет власти, нет терпенья!
Я здесь — на все решился я...
Тебе я предан... ты моя!
Ни мелочные толки света,
500 Ничто, ничто не страшно мне;
Презренье светской болтовне —
Иль я умру от пистолета...
О, не пугайся, не дрожи;
Ведь я любим — скажи, скажи!..»
XXXVII
505 И взор его притворно-скромный,
Склоняясь к ней, то угасал,
85

То, разгораясь страстью томной,
Огнем сверкающим пылал.
Бледна, в смущенье оставалась
510 Она пред ним... Ему казалось,
Что чрез минуту для него
Любви наступит торжество...
Как вдруг внезапный и невольный
Стыд овладел ее душой —
515 И, вспыхнув вся, она рукой
Толкнула прочь его: «Довольно,
Молчите — слышать не хочу!
Оставите ль? я закричу!..»
XXXVIII
Он смотрит: это не притворство
520 Не штуки — как ни говори —
А просто женское упорство,
Капризы — черт их побери!
И вот — о, верх всех унижений!
Штаб-ротмистр преклонил колени
525 И молит жалобно; как вдруг
Дверь настежь — ив дверях супруг.
Красотка: «ах!» Они взглянули
Друг другу сумрачно в глаза;
Но молча разнеслась гроза,
530 И Гарин вышел. Дома пули
И пистолеты снарядил,
Присел — и трубку закурил.
86

XXXIX
И через час ему приносит
Записку грязную лакей.
535 Что это? чудо! Нынче просит
К себе на вистик казначей,
Он именинник — будут гости...
От удивления и злости
Чуть не задохся наш герой.
540 Уж не обман ли тут какой?
Весь день проводит он в волненье.
Настал и вечер наконец.
Глядит в окно: каков хитрец —
Дом полон, что за освещенье!
545 А все засунуть — или нет? —
В карман на случай пистолет.
XL
Он входит в дом. Его встречает
Она сама, потупя взор.
Вздох полновесный прерывает
550 Едва начатый разговор.
О сцене утренней ни слова.
Они друг другу чужды снова.
Он о погоде говорит;
Она «да-с, нет-с» и замолчит.
555 Измучен тайною досадой,
Идет он дальше в кабинет...
Но здесь спешить нам нужды нет,
Притом спешить нигде не надо.
Итак позвольте отдохнуть,
560 А там докончим как-нибудь.
87

XLI
Я жить спешил в былые годы,
Искал волнений и тревог,
Законы мудрые природы
Я безрассудно пренебрег.
565 Что ж вышло? Право, смех и жалость!
Сковала душу мне усталость,
А сожаленье день и ночь
Твердит о прошлом. Чем помочь!
Назад не возвратят усилья.
570 Так в клетке молодой орел,
Глядя на горы и на дол,
Напрасно не подъемлет крылья —
Кровавой пищи не клюет,
Сидит, молчит и смерти ждет.
XLII
575 Ужель исчез ты, возраст милый,
Когда всё сердцу говорит,
И бьется сердце с дивной силой,
И мысль восторгами кипит?
Не всё ж томиться бесполезно
580 Орлу за клеткою железной:
Он свой воздушный прежний путь
Еще найдет когда-нибудь,
Туда, где снегом и туманом
Одеты темные скалы,
585 Где гнезда вьют одни орлы,
Где тучи бродят караваном!
88

Там можно крылья развернуть
На вольный и роскошный путь!
XLIII
Но есть всему конец на свете,
590 И даже выспренним мечтам.
Ну, к делу. Гарин в кабинете.
О чудеса! Хозяин сам
Его встречает с восхищеньем,
Сажает, потчует вареньем,
595 Несет шампанского стакан.
«Иуда!» — мыслит мой улан.
Толпа гостей теснилась шумно
Вокруг зеленого стола;
Игра уж дельная была,
600 И банк притом благоразумный.
Его держал сам казначей
Для облегчения друзей.
XLIV
И так как господин Бобковский
Великим делом занят сам,
605 То здесь блестящий круг тамбовский
Позвольте мне представить вам.
Во-первых, господин советник,
Блюститель нравов, мирный сплетник,
бю
А вот уездный предводитель,
Весь спрятан в галстук, фрак до пят,
89

Дискант, усы и мутный взгляд.
А вот, спокойствия рачитель,
615 Сидит и сам исправник — но
Об нем уж я сказал давно.
XLV
Вот, в полуфрачке, раздушенный,
Времен новейших Митрофан,
Нетесаный, недоученый,
620 А уж безнравственный болван.
Доверье полное имея
К игре и знанью казначея,
Он понтирует, как велят —
И этой чести очень рад.
625 Еще тут были... но довольно,
Читатель милый, будет с вас.
И так несвязный мой рассказ,
Перу покорствуя невольно
И своенравию чернил,
630 Бог знает чем я испестрил.
XLVI
Пошла игра. Один, бледнея,
Рвал карты, вскрикивал; другой,
Поверить проигрыш не смея,
Сидел с поникшей головой.
635 Иные, при удачной талье,
Стаканы шумно наливали
И чокались. Но банкомет
Был нем и мрачен. Хладный пот
90

По гладкой лысине струился.
640 Он все проигрывал дотла.
В ушах его дана, взяла
Так и звучали. Он взбесился —
И проиграл свой старый дом,
И все, что в нем или при нем.
XLVII
645 Он проиграл коляску, дрожки,
Трех лошадей, два хомута,
Всю мебель, женины сережки,
Короче — всё, всё дочиста.
Отчаянья и злости полный,
650 Сидел он бледный и безмолвный.
Уж было заполночь. Треща,
Одна погасла уж свеча.
Свет утра синевато-бледный
Вдоль по туманным небесам
655 Скользил. Уж многим игрокам
Сон прогулять казалось вредно,
Как вдруг, очнувшись, казначей
Вниманья просит у гостей.
XL VIII
И просит важно позволенья
660 Лишь талью прометнуть одну,
Но с тем, чтоб отыграть именье,
Иль «проиграть уж и жену».
О страх! о ужас! о злодейство!
И как доныне казначейство
91

665 Еще терпеть его могло!
Всех будто варом обожгло.
Улан один прехладнокровно
К нему подходит. «Очень рад, —
Он говорит, — пускай шумят,
670 Мы дело кончим полюбовно,
Но только чур не плутовать —
Иначе вам не сдобровать!»
XLIX
Теперь кружок понтёров праздных
Вообразить прошу я вас,
675 Цвета их лиц разнообразных,
Блистанье их очков и глаз,
Потом усастого героя,
Который понтирует стоя;
Против него меж двух свечей
680 Огромный лоб, седых кудрей
Покрытый редкими клочками,
Улыбкой вытянутый рот
И две руки с колодой — вот
И вся картина перед вами,
685 Когда прибавим вдалеке
Жену на креслах в уголке.
L
Что в ней тогда происходило —
Я не берусь вам объяснить;
Ее лицо изобразило
690 Так много мук, что, может быть,
92

Когда бы вы их разгадали,
Вы поневоле б зарыдали.
Но пусть участия слеза
Не отуманит вам глаза:
695 Смешно участье в человеке,
Который жил и знает свет.
Рассказы вымышленных бед
В чувствительном прошедшем веке
Не мало проливали слез...
700 Кто ж в этом выиграл — вопрос?
LI
Недолго битва продолжалась;
Улан отчаянно играл;
Над стариком судьба смеялась —
И жребий выпал... час настал...
Тогда Авдотья Николавна,
705 Встав с кресел, медленно и плавно
К столу в молчанье подошла —
Но только цвет ее чела
Был страшно бледен. Обомлела
Толпа. Все ждут чего-нибудь —
710 Упреков, жалоб, слез... Ничуть!
Она на мужа посмотрела
И бросила ему в лицо
Свое венчальное кольцо —
LII
И в обморок. Ее в охапку
715 Схватив — с добычей дорогой,

Забыв расчеты, саблю, шапку,
Улан отправился домой.
Поутру вестию забавной
Смущен был город благонравный.
720 Неделю целую спустя,
Кто очень важно, кто шутя,
Об этом все распространялись.
Старик защитников нашел.
Улана проклял милый пол —
725 За что, мы, право, не дознались.
Не зависть ли? Но нет, нет, нет!
Ух! я не выношу клевет.
LIII
И вот конец печальной были,
Иль сказки — выражусь прямей.
730 Признайтесь, вы меня бранили?
Вы ждали действия? страстей?
Повсюду нынче ищут драмы,
Все просят крови — даже дамы.
А я, как робкий ученик,
735 Остановился в лучший миг;
Простым нервическим припадком
Неловко сцену заключил,
Соперников не помирил
И не поссорил их порядком...
740 Что ж делать! Вот вам мой рассказ,
Друзья; покамест будет с вас.
94

1839
БЕГЛЕЦ
(Горская легенда)
Гарун бежал быстрее лани,
Быстрей, чем заяц от орла;
Бежал он в страхе с поля брани,
Где кровь черкесская текла;
5 Отец и два родные брата
За честь и вольность там легли,
И под пятой у супостата
Лежат их головы в пыли.
Их кровь течет и просит мщенья,
10 Гарун забыл свой долг и стыд;
Он растерял в пылу сраженья
Винтовку, шашку — и бежит!
И скрылся день; клубясь, туманы
Одели темные поляны
15 Широкой белой пеленой;
Пахнуло холодом с востока,
И над пустынею пророка
Встал тихо месяц золотой!..
Усталый, жаждою томимый,
20 С лица стирая кровь и пот,
Гарун меж скал аул родимый
95

При лунном свете узнает;
Подкрался он, никем не зримый...
Кругом молчанье и покой,
25 С кровавой битвы невредимый
Лишь он один пришел домой.
И к сакле он спешит знакомой,
Там блещет свет, хозяин дома;
Скрепясь душой как только мог,
30 Гарун ступил через порог;
Селима звал он прежде другом,
Селим пришельца не узнал;
На ложе мучимый недугом
Один, — он молча умирал...
35 «Велик аллах, от злой отравы
Он светлым ангелам своим
Велел беречь тебя для славы!»
«Что нового?» — спросил Селим,
Подняв слабеющие вежды,
40 И взор блеснул огнем надежды!..
И он привстал, и кровь бойца
Вновь разыгралась в час конца.
«Два дня мы билися в теснине;
Отец мой пал, и братья с ним;
45 И скрылся я один в пустыне,
Как зверь, преследуем, гоним,
С окровавленными ногами
От острых камней и кустов,
Я шел безвестными тропами
50 По следу вепрей и волков;
Черкесы гибнут — враг повсюду...
Прими меня, мой старый друг;
96

И вот пророк! твоих услуг
Я до могилы не забуду!..»
55 И умирающий в ответ:
«Ступай — достоин ты презренья.
Ни крова, ни благословенья
Здесь у меня для труса нет!..»
Стыда и тайной муки полный,
60 Без гнева вытерпев упрек,
Ступил опять Гарун безмолвный
За неприветливый порог.
И, саклю новую минуя,
На миг установился он,
65 И прежних дней летучий сон
Вдруг обдал жаром поцелуя
Его холодное чело;
И стало сладко и светло
Его душе; во мраке ночи,
70 Казалось, пламенные очи
Блеснули ласково пред ним;
И он подумал: я любим;
Она лишь мной живет и дышит...
И хочет он взойти — и слышит,
75 И слышит песню старины...
И стал Гарун бледней луны:
Месяц плывет
Тих и спокоен,
А юноша воин
80 На битву идет.
Ружье заряжает джигит,
А дева ему говорит:
• М.Ю. Лермонтов, т. 4

Мой милый, смелее
Вверяйся ты року,
85 Молися востоку,
Будь верен пророку,
Будь славе вернее.
Своим изменивший
Изменой кровавой,
90 Врага не сразивши,
Погибнет без славы,
Дожди его ран не обмоют,
И звери костей не зароют.
Месяц плывет
95 И тих и спокоен,
А юноша воин
На битву идет.
Главой поникнув, с быстротою
Гарун свой продолжает путь,
100 И крупная слеза порою
С ресницы падает на грудь...
Но вот от бури наклоненный
Пред ним родной белеет дом;
Надеждой снова ободренный,
105 Гарун стучится под окном.
Там, верно, теплые молитвы
Восходят к небу за него;
Старуха мать ждет сына с битвы,
Но ждет его, не одного!..
110 «Мать — отвори! я странник бедный,
Я твой Гарун, твой младший сын;
98

Сквозь пули русские безвредно
Пришел к тебе!» «Один?» «Один!»
«А где отец и братья?» «Пали!
115 Пророк их смерть благословил,
И ангелы их души взяли».
«Ты отомстил?» «Не отомстил...
Но я стрелой пустился в горы,
Оставил меч в чужом краю,
120 Чтобы твои утешить взоры
И утереть слезу твою...»
«Молчи, молчи! гяур лукавый,
Ты умереть не мог со славой,
Так удались, живи один.
125 Твоим стыдом, беглец свободы,
Не омрачу я стары годы,
Ты раб и трус — и мне не сын!..»
Умолкло слово отверженья,
И все кругом объято сном.
130 Проклятья, стоны и моленья
Звучали долго под окном;
И, наконец, удар кинжала
Пресек несчастного позор...
И мать поутру увидала...
135 И хладно отвернула взор.
И труп, от праведных изгнанный,
Никто к кладбищу не отнес,
И кровь с его глубокой раны
Лизал рыча домашний пес;
140 Ребята малые ругались
Над хладным телом мертвеца,
В преданьях вольности остались
Позор и гибель беглеца.

Душа его от глаз пророка
145 Со страхом удалилась прочь;
И тень его в горах востока
Поныне бродит в темну ночь,
И под окном поутру рано
Он в сакли просится, стуча,
150 Но внемля громкий стих Корана,
Бежит опять, под сень тумана,
Как прежде бегал от меча.

САШКА
Нравственная поэма
Глава I
1
Наш век смешон и жалок, — все пиши
Ему про казни, цепи да изгнанья,
Про темные волнения души,
И только слышишь муки да страданья.
5 Такие вещи очень хороши
Тому, кто мало спит, кто думать любит,
Кто дни свои в воспоминаньях губит.
Впадал я прежде в эту слабость сам,
И видел от нее лишь вред глазам;
10 Но нынче я не тот уж, как бывало, —
Пою, смеюсь. — Герой мой добрый малый.
2
Он был мой друг. С ним я не знал хлопот,
С ним чувствами и деньгами делился;
Он брал на месяц, отдавал чрез год,
15 Но я за то нимало не сердился
И поступал не лучше в свой черед;
Печален ли, бывало, тотчас скажет,
Когда же весел, счастлив — глаз не кажет.
101

Не раз от скуки он свои мечты
20 Мне поверял и говорил мне ты;
Хвалил во мне, что прочие хвалили,
И был мой вечный визави в кадрили.
3
Он был мой друг. Уж нет таких друзей...
Мир сердцу твоему, мой милый Саша!
25 Пусть спит оно в земле чужих полей,
Не тронуто никем, как дружба наша,
В немом кладбище памяти моей.
Ты умер, как и многие, без шума,
Но с твердостью. Таинственная дума
30 Еще блуждала на челе твоем,
Когда глаза сомкнулись вечным сном;
И то, что ты сказал перед кончиной,
Из слушавших не понял ни единый.
4
И было ль то привет стране родной,
35 Названье ли оставленного друга,
Или тоска по жизни молодой,
Иль, просто, крик последнего недуга —
Как разгадать? Что может в час такой
Наполнить сердце, жившее так много
40 И так недолго с смутною тревогой?
Один лишь друг умел тебя понять
И ныне может, должен рассказать
Твои мечты, дела и приключенья —
Глупцам в забаву, мудрым в поученье.
102

5
45 Будь терпелив, читатель милый мой!
Кто б ни был ты: внук Евы иль Адама,
Разумник ли, шалун ли молодой, —
Картина будет; это — только рама!
От правил, утвержденных стариной,
50 Не отступлю, — я уважаю строго
Всех стариков, а их теперь так много...
Не правда ль, кто не стар в осьмнадцать лет,
Тот, верно, не видал людей и свет,
О наслажденьях знает лишь по слухам
55 И предан был учителям да мукам.
6
Герой наш был москвич, и потому
Я враг Неве и невскому туману.
Там (я весь мир в свидетели возьму)
Веселье вредно русскому карману,
60 Занятья вредны русскому уму.
Там жизнь грязна, пуста и молчалива,
Как плоский берег Финского залива.
Москва — не то: покуда я живу,
Клянусь, друзья, не разлюбить Москву.
65 Там я впервые в дни надежд и счастья
Был болен от любви и любострастья.
7
Москва, Москва!., люблю тебя как сын,
Как русский, — сильно, пламенно и нежно!
103

Люблю священный блеск твоих седин
70 И этот Кремль зубчатый, безмятежный.
Напрасно думал чуждый властелин
С тобой, столетним русским великаном,
Померяться главою и — обманом
Тебя низвергнуть. Тщетно поражал
75 Тебя пришлец: ты вздрогнул — он упал!
Вселенная замолкла... Величавый,
Один ты жив, наследник нашей славы.
8
Ты жив!.. Ты жив, и каждый камень твой —
Заветное преданье поколений.
80 Бывало, я у башни угловой
Сижу в тени, и солнца луч осенний
Играет с мохом в трещине сырой,
И из гнезда, прикрытого карнизом,
Касатки вылетают, верхом, низом
85 Кружатся, вьются, чуждые людей.
И я, так полный волею страстей,
Завидовал их жизни безызвестной,
Как упованье вольной, поднебесной.
9
Я не философ — Боже сохрани! —
90 И не мечтатель. За полетом пташки
Я не гонюсь, хотя в былые дни
Не вовсе чужд был глупой сей замашки.
Ну, муза, — ну, скорее, — разверни
Запачканный листок свой подорожный!..
104

95 Не завирайся, — тут зоил безбожный...
Куда теперь нам ехать из Кремля?
Ворот ведь много, велика земля!
Куда? — «На Пресню погоняй, извозчик!» —
«Старуха, прочь!.. Сворачивай, разносчик!»
10
100 Луна катится в зимних облаках,
Как щит варяжский или сыр голландской.
Сравненье дерзко, но люблю я страх
Все дерзости, по вольности дворянской.
Спокойствия рачитель на часах
105 У будки пробудился, восклицая:
«Кто едет?» — «Муза!» — «Что за черт! Какая?»
Ответа нет. Но вот уже пруды...
Белеет мост, по сторонам сады
Под инеем пушистым спят унылы;
110 Луна сребрит железные перилы.
И
Гуляка праздный, пьяный молодец,
С осанкой важной, в фризовой шинели,
Держась за них, бредет — и вот конец
Перилам. — «Всё направо!» — Заскрипели
115 Полозья по сугробам, как резец
По мрамору... Лачуги, цепью длинной
Мелькая мимо, кланяются чинно...
Вдали мелькнул знакомый огонек...
«Держи к воротам... Стой, — сугроб глубок!..
105

120 Пойдем по снегу, муза, только тише
И платье подними как можно выше».
12
Калитка — скрып... Двор темен. По доскам
Идти неловко... Вот, насилу, сени
И лестница; но снегом по местам
125 Занесена. Дрожащие ступени
Грозят мгновенно изменить ногам.
Взошли. Толкнули дверь — и свет огарка
Ударил в очи. Толстая кухарка,
Прищурясь, заграждает путь гостям
130 И вопрошает: «Что угодно вам?»
И, услыхав ответ красноречивый,
Захлопнув дверь, бранится неучтиво...
13
Но, несмотря на это, мы взойдем:
Вы знаете, для музы и поэта,
135 Как для хромого беса, каждый дом
Имеет вход особый; ни секрета,
Ни запрещенья нет для нас ни в чем...
У столика, в одном углу светлицы,
Сидели две... девицы — не девицы...
140 Красавицы... названье тут как раз!..
Чем выгодней, узнать прошу я вас
От наших дам, в деревне и столице
Красавицею быть или девицей?
106

14
Красавицы сидели за столом,
145 Раскладывая карты, и гадали
О будущем. И ум их видел в нем
Надежды (то, что мы и все видали).
Свеча горела трепетным огнем,
И часто, вспыхнув, луч ее мгновенный
150 Вдруг обливал и потолок и стены.
В углу переднем фольга образов
Тогда меняла тысячу цветов,
И верба, наклоненная над ними,
Блистала вдруг листами золотыми.
15
155 Одна из них (красавиц) не вполне
Была прекрасна, но зато другая...
О, мы таких видали лишь во сне,
И то заснув — о небесах мечтая!
Слегка головку приклонив к стене
160 И устремив на столик взор прилежный,
Она сидела несколько небрежно.
В ответ на речь подруги иногда
Из уст ее пустое «нет» иль «да»
Едва скользило, если предсказанья
165 Премудрой карты стоили вниманья.
16
Она была затейливо мила,
Как польская затейливая панна;
107

Но вместе с этим гордый вид чела
Казался ей приличен. Как Сусанна,
170 Она б на суд неправедный пошла
С лицом холодным и спокойным взором;
Такая смесь не может быть укором.
В том вы должны поверить мне в кредит,
Тем боле, что отец ее был жид,
175 А мать (как помню) полька из-под Праги...
И лжи тут нет, как в том, что мы — варяги.
17
Когда Суворов Прагу осаждал,
Ее отец служил у нас шпионом,
И раз, как он украдкою гулял
180 В мундире польском вдоль по бастионам,
Неловкий выстрел в лоб ему попал.
И многие, вздохнув, сказали: «Жалкой,
Несчастный жид, — он умер не под палкой!»
Его жена пять месяцев спустя
185 Произвела на Божий свет дитя,
Хорошенькую Тирзу. Имя это
Дано по воле одного корнета.
18
Под рубищем простым она росла
В невежестве, как травка полевая
190 Прохожим не замечена, — ни зла,
Ни гордой добродетели не зная.
Но час настал, — пора любви пришла.
108

Какой-то смертный ей сказал два слова:
Она в объятья божества земного
195 Упала; но увы, прошло дней шесть,
Уж полубог успел ей надоесть;
И с этих пор, чтоб избежать ошибки,
Она дарила всем свои улыбки...
19
Мечты любви умчались, как туман.
200 Свобода стала ей всего дороже.
Обманом сердце платит за обман
(Я так слыхал, и вы слыхали тоже).
В ее лице характер южных стран
Изображался резко. Не наемный
205 Огонь горел в очах; без цели, томно,
Покрыты светлой влагой, иногда
Они блуждали, как порой звезда
По небесам блуждает, — и, конечно,
Был это знак тоски немой, сердечной.
20
210 Безвестная печаль сменялась вдруг
Какою-то веселостью недужной...
(Дай Бог, чтоб всех томил такой недуг!)
Волной вставала грудь, и пламень южный
В ланитах рделся, белый полукруг
215 Зубов жемчужных быстро открывался;
Головка поднималась, развивался
Душистый локон, и на лик младой
109

Катился лоснясь черною струей;
И ножка, разрезвись, не зная плена,
220 Бесстыдно обнажалась до колена.
21
Когда шалунья навзничь на кровать,
Шутя, смеясь, роскошно упадала,
Не спорю, мудрено ее понять, —
Она сама себя не понимала, —
225 Ей было трудно сердцу приказать,
Как баловню ребенку. Надо было
Кому-нибудь с неведомою силой
Явиться и приветливой душой
Его согреть... Явился ли герой,
230 Или вотще остался ожидаем,
Все это мы со временем узнаем.
22
Теперь к ее подруге перейдем,
Чтоб выполнить начатую картину.
Они недавно жили тут вдвоем,
235 Но души их сливались во едину,
И мысли их встречалися во всем.
О, если б знали, сколько в этом званье
Сердец отличных, добрых! Но вниманье
Увлечено блистаньем модных дам.
240 Вздыхая, мы бежим по их следам...
Увы, друзья, а наведите справки,
Вся прелесть их... в кредит из модной лавки!
110

23
Она была свежа, бела, кругла,
Как снежный шарик; щеки, грудь и шея,
245 Когда она смеялась или шла,
Дрожали сладострастно; не краснея,
Она на жертву прихоти несла
Свои красы. Широко и неловко
На ней сидела юбка; но плутовка
250 Поднять умела грудь, открыть плечо,
Ласкать умела буйно, горячо
И, хитро передразнивая чувства,
Слыла царицей своего искусства...
24
Она звалась Варюшею. Но я
255 Желал бы ей другое дать названье:
Скажу ль, при этом имени, друзья,
В груди моей шипит воспоминанье,
Как под ногой прижатая змея;
И ползает, как та среди развалин,
260 По жилам сердца. Я тогда печален,
Сердит, — молчу или браню весь дом,
И рад прибить за слово чубуком.
Итак, для избежанья зла, мы нашу
Варюшу здесь перекрестим в Парашу.
25
265 Увы, минувших лет безумный сон
Со смехом повторить не смеет лира!
111

Живой водой печали окроплен,
Как труп давно застывшего вампира,
Грозя перстом, поднялся молча он,
270 И мысль к нему прикована... Ужели
В моей груди изгладить не успели
Столь много лет и столько мук иных —
Волшебный стан и пару глаз больших?
(Хоть, признаюсь вам, разбирая строго,
275 Получше их видал я после много.)
26
Да, много лет и много горьких мук
С тех пор отяготело надо мною;
Но первого восторга чудный звук
В груди не умирает, — и порою,
280 Сквозь облако забот, когда недуг
Мой слабый ум томит неугомонно,
Ее глаза мне светят благосклонно.
Так в час ночной, когда гроза шумит
И бродят облака, — звезда горит
285 В дали эфирной, не боясь их злости,
И шлет свои лучи на землю в гости.
27
Пред нагоревшей сальною свечой
Красавицы раздумавшись сидели,
И заставлял их вздрагивать порой
290 Унылый свист играющей метели.
И как и вам, читатель милый мой,
112

Им стало скучно... Вот, на место знака
Условного, залаяла собака,
И у калитки брякнуло кольцо.
295 Вот чей-то голос... Идут на крыльцо...
Параша потянулась и зевнула
Так, что едва не бухнулась со стула,
28
А Тирза быстро выбежала вон,
Открылась дверь. В плаще, закидан снегом,
300 Явился гость... Насмешливый поклон
Отвесил и, как буд?о долгим бегом
Или волненьем был он утомлен,
Упал на стул... Заботливой рукою
Сняла Параша плащ, потом другою
305 Стряхнула иней с шелковых кудрей
Пришельца. Видно, нравился он ей...
Все нравится, что молодо, красиво,
И в чем мы видим прибыль особливо.
29
Он ловок был, со вкусом был одет,
310 Изящно был причесан и так дале.
На пальцах перстни изливали свет,
И галстук надушен был как на бале.
Ему едва ли было двадцать лет,
Но бледностью казалися покрыты
315 Его чело и нежные ланиты, —
Не знаю, мук ли то последних след,
113

Но мне давно знаком был этот цвет, —
И на устах его, опасней жала
Змеи, насмешка вечная блуждала.
30
320 Заметно было в нем, что с ранних дней
В кругу хорошем, то есть в модном свете,
Он обжился, что часть своих ночей
Он убивал бесплодно на паркете
И что другую тратил не умней...
325 В глазах его открытых, но печальных,
Нашли бы вы без наблюдений дальных
Презренье, гордость; хоть он не был горд,
Как глупый турок иль богатый лорд,
Но все-таки себя в числе двуногих
330 Он почитал умнее очень многих.
31
Борьба рождает гордость. Воевать
С людскими предрассудками труднее,
Чем тигров и медведей поражать,
Иль со штыком на вражьей батарее
335 За белый крестик жизнью рисковать...
Клянусь, иметь великий надо гений,
Чтоб разом сбросить цепь предубеждений,
Как сбросил бы я платье, если б вдруг
Из севера Всевышний сделал юг.
340 Но ныне нас противное пугает:
Неаполь мерзнет, а Нева не тает.
114

32
Да кто же этот гость?.. Pardon, сейчас!..
Рассеянность... Monsieur, рекомендую:
Герой мой, друг мой — Сашка!.. Жаль для вас,
345 Что случай свел в минуту вас такую,
И в этом месте... Верьте, я не раз
Ему твердил, что эти посещенья
О нем дадут весьма дурное мненье.
Я говорил, — он слушал, он был весь
350 Вниманье... Глядь, а вечером уж здесь!..
И я нашел, что мне его исправить
Труднее в прозе, чем в стихах прославить.
33
Герой мой Сашка тихо развязал
Свой галстук... «Сашка» — старое названье!
355 Но «Сашка» тот печати не видал
И недозревший он угас в изгнанье.
Мой Сашка меж друзей своих не знал
Другого имя, — дурно ль, хорошо ли,
Разуверять друзей не в нашей воле.
360 Он галстук снял, рассеянно перстом
Провел по лбу, поморщился, потом
Спросил: «Где Тирза?» — «Дома». — «Что ж
не видно
Ее?» — «Уснула». — «Как ей спать не стыдно!»
34
И он поспешно входит в тот покой,
365 Где часто с Тирзой пламенные ночи
115

Он проводил... Все полно тишиной
И сумраком волшебным; прямо в очи
Недвижно смотрит месяц золотой
И на стекле в узоры ледяные
370 Кидает искры, блестки огневые,
И голубым сиянием стена
Игриво и светло озарена.
И он (не месяц, но мой Сашка) слышит,
В углу на ложе кто-то слабо дышит.
35
375 Он руку протянул, — его рука
Попала в стену; протянул другую, —
Ощупал тихо кончик башмачка.
Схватил потом и ножку, но какую?!..
Так миньятюрна, так нежна, мягка
380 Казалась эта ножка, что невольно
Подумал он, не сделал ли ей больно.
Меж тем рука все далее ползет,
Вот круглая коленочка... и вот,
Вот — для чего смеетесь вы заране? —
385 Вот очутилась на двойном кургане...
36
Блаженная минута!.. Закипел
Мой Александр, склонившись к деве спящей.
Он поцелуй на грудь напечатлел
И стан ее обвил рукой дрожащей.
390 В самозабвенье пылком он не смел
116

Дохнуть... Он думал: «Тирза дорогая!
И жизнию и чувствами играя,
Как ты, я чужд общественных связей, —
Как ты, один с свободою моей,
395 Не знаю в людях ни врага, ни друга, —
Живу, чтоб жить как ты, моя подруга!
37
«Судьба вчера свела случайно нас,
Случайно завтра разведет навечно, —
Не все ль равно, что год, что день, что час,
400 Лишь только б я провел его беспечно?..»
И не сводил он ярких черных глаз
С своей жидовки и не знал, казалось,
Что резвое созданье притворялось.
Меж тем почла за нужное она
405 Проснуться и была удивлена,
Как надлежало... (Страх и удивленье
Для женщин в важных случаях спасенье.)
38
И, прежде потерев глаза рукой,
Она спросила: «Кто вы?» — «Я, твой Саша!»
410 «Неужто?.. Видишь, баловник какой!
Ступай, давно там ждет тебя Параша!..
Нет, надо разбудить меня... Постой,
Я отомщу». И за руку схватила
Его проворно и... и укусила,
415 Хоть это был скорее поцелуй.

Да, мерзкий критик, что ты ни толкуй,
А есть уста, которые украдкой
Кусать умеют сладко, очень сладко!..
39
Когда бы Тирзу видел Соломон,
420 То верно б свой престол украсил ею, —
У ног ее и царство, и закон,
И славу позабыл бы... Но не смею
Вас уверять, затем, что не рожден
Владыкой, и не знаю, в низкой доле,
425 Как люди ценят вещи на престоле;
Но знаю только то, что Сашка мой
За целый мир не отдал бы порой
Ее улыбку, щечки, брови, глазки,
Достойные любой восточной сказки.
40
430 «Откуда ты?» — «Не спрашивай, мой друг!
Я был на бале!» — «Бал! а что такое?» —
«Невежда! это — говор, шум и стук,
Толпа глупцов, веселье городское, —
Наружный блеск, обманчивый недуг;
435 Кружатся девы, чванятся нарядом,
Притворствуют и голосом и взглядом.
Кто ловит душу, кто пять тысяч душ...
Все так невинны, но я им не муж.
И как ни уважаю добродетель,
440 А здесь мне лучше, в том луна свидетель».
118

41
Каким-то новым чувством смущена,
Его слова еврейка поглощала.
Сначала показалась ей смешна
Жизнь городских красавиц, но... сначала.
445 Потом пришло ей в мысль, что и она
Могла б кружиться ловко пред толпою,
Терзать мужчин надменной красотою,
В высокие смотреться зеркала
И уязвлять, но не желая зла,
450 Соперниц гордой жалостью, и в свете
Блистать и ездить четверней в карете.
42
Она прижалась к юноше. Листок
Так жмется к ветке, бурю ожидая.
Стучало сердце в ней, как молоток,
455 Уста полураскрытые, пылая,
Шептали что-то. С головы до ног
Она горела. Груди молодые
Как персики являлись наливные
Из-под сорочки... Сашкина рука
460 По ним бродила медленно, слегка...
Но... есть во мне к стыдливости вниманье —
И целый час я пропущу в молчанье.
43
Все было тихо в доме. Облака
Нескромный месяц дымкою одели,
119

465 И только раздавались изредка
Сверчка ночного жалобные трели;
И мышь в тени родного уголка
Скреблась в обои старые прилежно.
Моя чета, раскинувшись небрежно,
470 Покоилась, не думая о том,
Что небеса грозили близким днем,
Что ночь... Вы на веку своем едва ли
Таких ночей десяток насчитали...
44
Но Тирза вдруг молчанье прервала
475 И молвила: «Послушай, прочь все шутки!
Какая мысль мне странная пришла:
Что если б ты, откинув предрассудки
(Она его тут крепко обняла),
Что если б ты, мой милый, мой бесценный,
480 Хотел меня утешить совершенно,
То завтра, или даже в день иной
Меня в театр повез бы ты с собой.
Известно мне, все для тебя возможно,
А отказать в безделице безбожно».
45
485 «Пожалуй!» — отвечал ей Саша. Он
Из слов ее расслушал половину, —
Его клонил к подушке сладкий сон,
Как птица клонит слабую тростину.
Блажен, кто может спать! Я был рожден
120

490 С бессонницей. В теченье долгой ночи
Бывало, беспокойно бродят очи,
И жжет подушка влажное чело.
Душа грустит о том, что уж прошло,
Блуждая в мире вымысла без пищи,
495 Как лазарони или русский нищий...
46
И жадный червь ее грызет, грызет, —
Я думаю, тот самый, что когда-то
Терзал Саула; но порой и тот
Имел отраду: арфы звук крылатый,
500 Как ангела таинственный полет,
В нем воскрешал и слезы и надежды;
И опускались пламенные вежды,
С гармонией сливалася мечта,
И злобный дух бежал как от креста.
505 Но этих звуков нет уж в поднебесной, —
Они исчезли с арфою чудесной...
47
И все исчезнет. Верить я готов,
Что наш безлучный мир — лишь прах могильный
Другого, — горсть земли, в борьбе веков
510 Случайно уцелевшая и сильно
Заброшенная в вечный круг миров.
Светилы ей двоюродные братья,
Хоть носят шлейфы огненного платья,
И по сродству имеют в добрый час
121

515 Влиянье благотворное на нас...
А дай сойтись, так заварится каша, —
В кулачки, и... прощай планета наша.
48
И пусть они блестят до той поры,
Как ангелов вечерние лампады.
520 Придет конец воздушной их игры,
Печальная разгадка сей шарады...
Любил я с колокольни иль с горы,
Когда земля молчит и небо чисто,
Теряться взором в их цепи огнистой, —
525 И мнится, что меж ними и землей
Есть путь, давно измеренный душой, —
И мнится, будто на главу поэта
Стремятся вместе все лучи их света.
49
Итак, герой наш спит, приятный сон,
530 Покойна ночь, а вы, читатель милый,
Пожалуйте, — иначе принужден
Я буду удержать вас силой...
Роман, вперед!.. Не идет? — Ну, так он
Пойдет назад. Герой наш спит покуда,
535 Хочу я рассказать, кто он, откуда,
Кто мать его была, и кто отец,
Как он на свет родился, наконец,
Как он попал в позорную обитель,
Кто был его лакей и кто учитель.
122

50
540 Его отец — симбирский дворянин,
Иван Ильич NN-ов, муж дородный,
Богатого отца любимый сын.
Был сам богат; имел он ум природный
И, что ума полезней, важный чин;
545 С четырнадцати лет служил и с миром
Уволен был в отставку бригадиром;
А бригадир блаженных тех времен
Был человек, и следственно умен.
Иван Ильич наш слыл по крайней мере
550 Любезником в своей симбирской сфере.
51
Он был врагом писателей и книг,
В делах судебных почерпнул познанья.
Спал очень долго, ел за четверых;
Ни на кого не обращал вниманья
555 И не носил приличия вериг.
Однако же пред знатью горделивой
Умел он гнуться скромно и учтиво.
Но в этот век учтивости закон
Для исполнены! требовал поклон;
560 А кланяться закону иль вельможе
Считалося тогда одно и то же.
52
Он старших уважал, зато и сам
Почтительность вознаграждал улыбкой
123

И, ревностный хотя угодник дам,
565 Женился, по словам его, ошибкой.
В чем он ошибся, не могу я вам
Открыть, а знаю только (не соврать бы),
Что был он грустен на другой день свадьбы,
И что печаль его была одна
570 Из тех, какими жизнь мужей полна.
По мне они большие эгоисты, —
Всё жен винят, как будто сами чисты.
53
Благодари меня, о женский пол!
Я — Демосфен твой: за твою свободу
575 Я рад шуметь; я непомерно зол
На всю, на всю рогатую породу!
Кто власть им дал?.. Восстаньте, — час пришел!
Я поднимаю знамя возмущенья.
Ура! Сюда все девы! Прочь терпенье!
580 Конец всему есть! Беззаботно, явно
Идите вслед за Марьей Николавной!
Понять меня, я знаю, вам легко,
Ведь в ваших жилах — кровь, не молоко,
И вы краснеть умеете уж кстати
585 От взоров и намеков нашей братьи.
54
Иван Ильич стерег жену свою
По старому обычаю. Без лести
Сказать, он вел себя, как я люблю,
По правилам тогдашней старой чести.
124

590 Проказница ж жена (не утаю)
Читать любила жалкие романы
Или смотреть на светлый шар Дианы,
В беседке темной сидя до утра.
А месяц и романы до добра
595 Не доведут, — от них мечты родятся...
А искушенью только бы добраться!
55
Она была прелакомый кусок
И многих дум и взоров стала целью.
Как быть: пчела садится на цветок,
600 А не на камень; чувствам и веселью
Казенных не назначено дорог.
На брачном ложе Марья Николавна
Была, как надо, ласкова, исправна.
Но, говорят (хоть, может быть, и лгут),
605 Что долг супруги — только лишний труд.
Мужья у жен подобных (не в обиду
Будь сказано), как вывеска для виду.
56
Иван Ильич имел в Симбирске дом
На самой на горе, против собора.
610 При мне давно никто уж не жил в нем,
И он дряхлел, заброшен без надзора,
Как инвалид с георгьевским крестом.
Но некогда, с кудрявыми главами,
Вдоль стен колонны высились рядами.
615 Прозрачною решеткой окружен,
125

Как клетка, между них висел балкон,
И над дверьми стеклянными в порядке
Виднелися гардин прозрачных складки.
57
Внутри все было пышно; на столах
620 Пестрели разноцветные клеенки,
И люстры отражались в зеркалах,
Как звезды в луже; моськи и болонки
Встречали шумно каждого в дверях,
Одна другой несноснее, а дале
625 Зеленый попугай, порхая в зале,
Кричал бесстыдно: «Кто пришел?.. Дурак!»
А гость с улыбкой думал: «как не так!»
И, ласково хозяйкой принимаем,
Чрез пять минут мирился с попугаем.
58
630 Из окон был прекрасный вид кругом:
Налево, то есть к западу, рядами
Блистали кровли, трубы и потом
Меж ними церковь с круглыми главами,
И кое-где в тени — отрада днем —
635 Уютный сад, обсаженный рябиной,
С беседкою, цветами и малиной,
Как детская игрушка, если вам
Угодно, или как меж знатных дам
Румяная крестьянка — дочь природы,
640 Испуганная блеском гордой моды.
126

59
Под глинистой утесистой горой,
Унизанной лачужками, направо,
Катилася широкой пеленой
Родная Волга, ровно, величаво...
645 У пристани двойною чередой
Плоты и барки, как табун, теснились,
И флюгера на длинных мачтах бились,
Жужжа на ветре, и скрипел канат
Натянутый; и серой мглой объят,
650 Виднелся дальний берег, и белели
Вкруг острова края песчаной мели.
60
Нестройный говор грубых голосов
Между судов перебегал порою;
Смех, песни, брань, протяжный крик пловцов —
655 Всё в гул один сливалось над водою.
И Марья Николавна, хоть суров
Казался ветр, и день был на закате,
Накинув шаль или капот на вате,
С французской книжкой, часто, сев к окну,
660 Следила взором сизую волну,
Прибрежных струй приливы и отливы,
Их мерный бег, их золотые гривы.
61
Два года жил Иван Ильич с женой,
И всё не тесны были ей корсеты.
127

665 Ее ль сложенье было в том виной,
Или его немолодые леты?..
Не мне в делах семейных быть судьей!
Иван Ильич иметь желал бы сына
Законного: хоть правом дворянина
670 Он пользовался часто, но детей,
Вне брака прижитых, злодей,
Раскидывал по свету, где случится,
Страшась с своей деревней породниться.
62
Какая сладость в мысли: я отец!
675 И в той же мысли сколько муки тайной —
Оставить в мире след и наконец
Исчезнуть! Быть злодеем, и случайно, —
Злодеем потому, что жизнь — венец
Терновый, тяжкий, — так по крайней мере
680 Должны мы рассуждать по нашей вере...
К чему, куда ведет нас жизнь, о том
Не с нашим бедным толковать умом;
Но исключая два-три дня да детство,
Она, бесспорно, скверное наследство.
63
685 Бывало, этой думой удручен,
Я прежде много плакал и слезами
Я жег бумагу. Детский глупый сон
Прошел давно, как туча над степями;
Но пылкий дух мой не был освежен,
128

690 В нем родилися бури, как в пустыне^
Но скоро улеглись они, и ныне
Осталось сердцу, вместо слез, бурь тех,
Один лишь отзыв — звучный, горький смех...
Там, где весной белел поток игривый,
695 Лежат кремни — и блещут, но не живы!
64
Прилично б было мне молчать о том,
Но я привык идти против приличий,
И, говоря всеобщим языком,
Не жду похвал. — Поэт породы птичей,
700 Любовник роз, над розовым кустом
Урчит и свищет меж листов душистых.
Об чем? Какая цель тех звуков чистых? —
Прошу хоть раз спросить у соловья.
Он вам ответит песнью... Так и я
705 Пишу, что мыслю, мыслю, что придется,
И потому мой стих так плавно льется.
65
Прошло два года. Третий год
Обрадовал супругов безнадежных:
Желанный сын, любви взаимной плод,
710 Предмет забот мучительных и нежных,
У них родился. В доме весь народ
Был восхищен, и три дня были пьяны
Все на подбор, от кучера до няни.
А между тем печально у ворот
. М. Ю. Лермонтов, т. 4

715 Всю ночь собаки выли напролет,
И, что страшнее этого, ребенок
Весь в волосах был, точно медвежонок.
66
Старухи говорили: это знак,
Который много счастья обещает.
720 И про меня сказали точно так,
А правда ль это вышло? — небо знает!
К тому же полуночный вой собак
И страшный шум на чердаке высоком —
Приметы злые; но не быв пророком,
725 Я только покачаю головой.
Гамлет сказал: «Есть тайны под луной
И для премудрых», — как же мне, поэту,
Не верить можно тайнам и Гамлету?..
67
Младенец рос милее с каждым днем:
730 Живые глазки, белые ручонки
И русый волос, вьющийся кольцом —
Пленяли всех знакомых; уж пеленки
Рубашечкой сменилися на нем;
И, первые проказы начиная,
735 Уж он дразнил собак и попугая...
Года неслись, а Саша рос, и в пять
Добро и зло он начал понимать;
Но, верно, по врожденному влеченью,
Имел большую склонность к разрушенью
130

68
740 Он рос... Отец его бранил и сек —
Затем, что сам был с детства часто сечен,
А слава Богу вышел человек:
Не стыд семьи, не туп, не изувечен.
Понятья были низки в старый век...
745 Но Саша с гордой был рожден душою
И желчного сложенья, — пред судьбою,
Перед бичом язвительной молвы
Он не склонял и после головы.
Умел он помнить, кто его обидел,
750 И потому отца возненавидел.
69
Великий грех!.. Но чем теплее кровь,
Тем раньше зреют в сердце беспокойном
Все чувству — злоба, гордость и любовь,
Как дерева под небом юга знойным.
755 Шалун мой хмурил маленькую бровь,
Встречаясь с нежным папенькой; от взгляда
Он вздрагивал, как будто б капля яда
Лилась по жилам. Это, может быть,
Смешно, — что ж делать! — он не мог любить,
760 Как любят все гостиные собачки
За лакомства, побои и подачки.
70
Он был дитя, когда в тесовый гроб
Его родную с пеньем уложили.
Он помнил, что над нею черный поп
5*
131

765 Читал большую книгу, что кадили,
И прочее... и что, закрыв весь лоб
Большим платком, отец стоял в молчанье.
И что когда последнее лобзанье
Ему велели матери отдать,
770 То стал он громко плакать и кричать,
И что отец, немного с ним поспоря,
Велел его посечь... (конечно, с горя).
71
Он не имел ни брата, ни сестры,
И тайных мук его никто не ведал.
775 До времени отвыкнув от игры,
Он жадному сомненью сердце предал
И, презрев детства милые дары,
Он начал думать, строить мир воздушный,
И в нем терялся мыслию послушной.
780 Таков средь океана островок:
Пусть хоть прекрасен, свеж, но одинок;
Ладьи к нему с гостями не пристанут,
Цветы на нем от зноя все увянут...
72
Он был рожден под гибельной звездой,
785 С желаньями безбрежными, как вечность.
Они так часто спорили с душой
И отравили лучших дней беспечность.
Они летали над его главой,
Как царская корона; но без власти
790 Венец казался бременем, и страсти,
132

Впервые пробудясь, живым огнем
Прожгли алтарь свой, не найдя кругом
Достойной жертвы, — ив пустыне света
На дружний зов не встретил он ответа.
73
795 О, если б мог он, как бесплотный дух,
В вечерний час сливаться с облаками,
Склонять к волнам кипучим жадный слух
И долго упиваться их речами,
И обнимать их перси, как супруг!
800 В глуши степей дышать со всей природой
Одним дыханьем, жить ее свободой!
О, если б мог он, в молнию одет,
Одним ударом весь разрушить свет!..
(Но к счастию для вас, читатель милый,
805 Он не был одарен подобной силой.)
74
Я не берусь вполне, как психолог,
Характер Саши выставить наружу
И вскрыть его, как с труфлями пирог.
Скорей судей молчаньем я принужу
810 К решению... Пусть суд их будет строг!
Пусть журналист всеведущий хлопочет,
Зачем тот плачет, а другой хохочет!..
Пусть скажет он, что бесом одержим
Был Саша, — я и тут согласен с ним,
815 Хотя, божусь, приятель мой, повеса,
Взбесил бы иногда любого беса.
133

75
Его учитель чистый был француз,
Marquis de Tess1. Педант полузабавный,
Имел он длинный нос и тонкий вкус
820 И потому брал деньги преисправно.
Покорный раб губернских дам и муз,
Он сочинял сонеты, хоть порою
По часу бился с рифмою одною;
Но каламбуров полный лексикон,
825 Как талисман, носил в карманах он,
И, быв уверен в дамской благодати,
Не размышлял, что кстати, что некстати.
76
Его отец богатый был маркиз,
Но жертвой стал народного волненья:
830 На фонаре однажды он повис,
Как было в моде, вместо украшенья.
Приятель наш, парижский Адонис,
Оставив прах родителя судьбине,
Не поклонился гордой гильотине:
835 Он молча проклял вольность и народ,
И натощак отправился в поход,
И, наконец, едва живой от муки,
Пришел в Россию поощрять науки.
1 Маркиз де Тесс. (Франц.). — Рел.
134

Страница из поэмы «Сашка». Автограф М.Ю.Лермонтова. Институт
русской литературы (Пушкинский Дом) РАН

77
И Саша мой любил его рассказ
840 Про сборища народные, про шумный
Напор страстей и про последний час
Венчанного страдальца... Над безумной
Парижскою толпою много раз
Носилося его воображенье:
845 Там слышал он святых голов паденье,
Меж тем как нищих буйный миллион
Кричал, смеясь: «Да здравствует закон!»
И в недостатке хлеба или злата,
Просил одной лишь крови у Марата.
78
850 Там видел он высокий эшафот;
Прелестная на звучные ступени
Всходила женщина... Следы забот,
Следы живых, но тайных угрызений
Виднелись на лице ее. Народ
855 Рукоплескал... Вот кудри золотые
Посыпались на плечи молодые;
Вот голова, носившая венец,
Склонилася на плаху... О, Творец!
Одумайтесь! Еще момент, злодеи!..
860 И голова оторвана от шеи...
79
И кровь с тех пор рекою потекла,
И загремела жадная секира...
И ты, поэт, высокого чела
137

Не уберег! Твоя живая лира
865 Напрасно по вселенной разнесла
Всё, всё, что ты считал своей душою —
Слова, мечты с надеждой и тоскою...
Напрасно!.. Ты прошел кровавый путь,
Не отомстив, и творческую грудь
870 Ни стих язвительный, ни смех холодный
Не посетил — и ты погиб бесплодно...
80
И Франция упала за тобой
К ногам убийц бездушных и ничтожных.
Никто не смел возвысить голос свой;
875 Из мрака мыслей гибельных и ложных
Никто не вышел с твердою душой, —
Меж тем как втайне взор Наполеона
Уж зрел ступени будущего трона...
Я в этом тоне мог бы продолжать,
880 Но истина — не в моде, а писать
О том, что было двести раз в газетах,
Смешно, тем боле об таких предметах.
81
К тому же я совсем не моралист, —
Ни блага в зле, ни зла в добре не вижу,
885 Я палачу не дам похвальный лист,
Но клеветой героя не унижу, —
Ни плеск восторга, ни насмешки свист
Не созданы для мертвых. Царь иль воин,
Хоть он отличья иногда достоин,
138

890 Но верно нам за тяжкий мавзолей
Не благодарен в комнатке своей,
И, длинным одам внемля поневоле,
Зевая вспоминает о престоле.
82
Я прикажу, кончая дни мои,
895 Отнесть свой труп в пустыню и высокий
Курган над ним насыпать, и — любви
Символ ненарушимый — одинокий
Поставить крест: быть может, издали,
Когда туман протянется в долине,
900 Иль свод небес взбунтуется, к вершине
Гостеприимной нищий пешеход,
Его заметив, медленно придет,
И, отряхнувши посох, безнадежней
Вздохнет о жизни будущей и прежней —
83
905 И проклянет, склонясь на крест святой,
Людей и небо, время и природу, —
И проклянет грозы бессильный вой
И пылких мыслей тщетную свободу...
Но нет, к чему мне слушать плач людской?
910 На что мне черный крест, курган, гробница?
Пусть отдадут меня стихиям! Птица
И зверь, огонь, и ветер, и земля
Разделят прах мой, и душа моя
С душой вселенной, как эфир с эфиром,
915 Сольется и развеется над миром!..
139

84
Пускай от сердца, полного тоской
И желчью тайных тщетных сожалений,
Подобно чаше, ядом налитой,
Следов не остается... Без волнений
920 Я выпил яд по капле, ни одной
Не уронил; но люди не видали
В лице моем ни страха, ни печали,
И говорили хладно: он привык.
И с той поры я облил свой язык
925 Тем самым ядом, и по праву мести
Стал унижать толпу под видом лести...
85
Но кончим этот скучный эпизод
И обратимся к нашему герою.
До этих пор он не имел забот
930 Житейских и невинною душою
Искал страстей, как пищи. Длинный год
Провел он средь тетрадей, книг, историй,
Грамматик, географий и теорий
Всех философий мира. Пять систем
935 Имел маркиз, а на вопрос: зачем?
Он отвечал вам гордо и свободно:
«Monsieur, c’est mon affaire»1 — так мне угодно!
1 Сударь, это мое дело. (Франц.). — Ред.
140

86
Но Саша не внимал его словам, —
Рассеянно в тетради над строками
940 Его рука чертила здесь и там
Какой-то женский профиль, и очами,
Горящими подобно двум звездам,
Он долго на него взирал и нежно
Вздыхал, хранил его прилежно.
945 Между листов, как тайный милый клад,
Залог надежд и будущих наград,
Как прячут иногда сухую травку,
Перо, записку, ленту иль булавку...
87
Но кто ж она? Что пользы ей вскружить
950 Неопытную голову, впервые
Сердечный мир дыханьем возмутить
И взволновать надежды огневые?
К чему?.. Он слишком молод, чтоб любить,
Со всем искусством древнего Фоблаза.
955 Его любовь как снег вершин Кавказа,
Чиста, — тепла, как небо южных стран...
Ему ль платить обманом за обман?..
Но кто ж она? — Не модная вертушка,
А просто дочь буфетчика, Маврушка...
88
960 И Саша был четырнадцати лет.
Он привыкал (скажу вам под секретом,
141

Хоть важности большой во всем том нет)
Толкаться меж служанок. Часто летом,
Когда луна бросала томный свет
965 На тихий сад, на свод густых акаций,
И с шепотом толпа домашних граций
В аллее кралась, — легкою стопой
Он догонял их; и, шутя, порой,
Его невинность (вы поймете сами)
970 Они дразнили дерзкими перстами.
89
Но между них он отличал одну:
В ней было все, что увлекает душу,
Волнует мысли и мешает сну.
Но я, друзья, покой ваш не нарушу
975 И на портрет накину пелену.
Ее любил мой Саша той любовью,
Которая по жилам с юной кровью
Течет огнем, клокочет и кипит.
Боролись в нем желание и стыд;
980 Он долго думал, как в любви открыться, —
Но надобно ж на что-нибудь решиться.
90
И мудрено ль? Четырнадцати лет
Я сам страдал от каждой женской рожи
И простодушно уверял весь свет,
985 Что друг на дружку все они похожи.
Волнующихся персей нежный цвет
142

И алых уст горячее дыханье
Во мне рождали чудные желанья;
Я трепетал, когда моя рука
990 Атласных плеч касалася слегка,
Но лишь в мечтах я видел без покрова
Все, что для вас, конечно, уж не ново...
91
Он потерял и сон и аппетит,
Молчит весь день и бредит в ночь; бывало
995 По коридору бродит И ГруСТИТ,
И ждет, чтоб платье мимо прожужжало,
Чтоб ясный взор мелькнул... Суровый вид
Приняв, он иногда улыбкой хладной
Ответствовал на взор ее отрадный...
1000 Любовь же неизбежна, как судьба,
А с сердцем, страх, невыгодна борьба!
Итак, мой Саша кончил с ним возиться
И положил с Маврушей объясниться.
92
Случилось это летом, в знойный день.
1005 По мостовой широкими клубами
Вилася пыль. От труб высоких тень
Ложилася на крышах полосами,
И пар с камней струился. Сон и лень
Вполне Симбирском овладели; даже
1010 Катилась Волга медленней и глаже.
В саду, в беседке темной и сырой,
143

Лежал полураздетый наш герой
И размышлял о тайне съединенья
Двух душ, — предмет достойный размышленья.
93
1015 Вдруг слышит он направо, за кустом
Сирени, шорох платья и дыханье
Волнующейся груди, и потом
Чуть внятный звук, похожий на лобзанье.
Как Саше быть? Забилось сердце в нем,
1020 Запрыгало... Без дальних опасений
Он сквозь кусты пустился легче тени.
Трещат и гнутся ветви под рукой.
И вдруг пред ним, с Маврушкой молодой
Обнявшися в тени цветущей вишни,
1025 Иван Ильич... (Прости ему Всевышний!)
94
Увы! покоясь на траве густой,
Проказник старый обнимал бесстыдно
Упругий стан под юбкою простой
И не жалел ни ножки миловидной,
1030 Ни круглых персей, дышащих весной!
И долго, долго бился, но напрасно!
Огня и сил лишен уж был несчастный.
Он встал, вздохнул (нельзя же не вздохнуть),
Поправил брюки и пустился в путь,
1035 Оставив тут обманутую деву,
Как Ариадну, преданную гневу.
144

95
И есть за что, не спорю... Между тем
Что делал Саша? С неподвижным взглядом,
Как белый мрамор холоден и нем,
1040 Как Аббадона грозный, новым адом
Испуганный, но помнящий эдем,
С поникшею стоял он головою,
И на челе, наморщенном тоскою,
Качались тени трепетных ветвей...
1045 Но вдруг удар проснувшихся страстей
Перевернул неопытную душу,
И он упал как с неба на Маврушу.
96
Упал! (Прости невинность!) Как змея
Маврушу крепко обнял он руками,
1050 То холодея, то как жар горя,
Неистово впился в нее устами
И — обезумел... Небо и земля
Слились в туман. Мавруша простонала
И улыбнулась; как волна, вставала
1055 И упадала грудь, и томный взор,
Как над рекой безлучный метеор,
Блуждал вокруг без цели, без предмета,
Боясь всего: людей, дерев, а больше света...
97
Теперь, друзья, скажите напрямик,
1060 Кого винить?.. По мне всего прекрасней
145

Сложить весь грех на черта, — он привык
К напраслине; к тому же безопасней
Рога и когти, чем иной язык...
Итак, заметим мы, что дух незримый,
1065 Но гордый, мрачный, злой, неотразимый
Ни ладаном, ни бранью, ни крестом,
Играл судьбою Саши, как мячом,
И, следуя пустейшему капризу,
Кидал его то вкось, то вверх, то книзу.
98
1070 Два месяца прошло. Во тьме ночной,
На цыпочках по лестнице ступая,
В чепце, платок накинув шерстяной,
Являлась к Саше дева молодая;
Задув лампаду, трепетной рукой
1075 Держась за спинку шаткую кровати,
Она искала жарких там объятий.
Потом, на мягкий пух привлечена,
Под одеяло пряталась она;
Тяжелый вздох из груди вырывался,
1080 И в жарких поцелуях он сливался.
99
Казалось, рок забыл о них. Но раз
(Не помню я, в которой день недели), —
Уж пролетел давно свиданья час,
А Саша все один был на постели.
1085 Он сел к окну в раздумье. Тихо гас
146

На бледном своде месяц серебристый,
И неподвижно бахромой волнистой
Вокруг его висели облака.
Дремало все, лишь в окнах изредка
1090 Являлась свечка, силуэт рубчатый
Старухи, из картин Рембрандта взятый,
100
Мелькая, рисовался на стекле
И исчезал. На площади пустынной,
Как чудный путь к неведомой земле,
1095 Лежала тень от колокольни длинной,
И даль сливалась в синеватой мгле.
Задумчив Саша... Вдруг скрипнули двери,
И вы б сказали — поступь райской пери
Послышалась. Невольно наш герой
1100 Вздрогнул. Пред ним, озарена луной,
Стояла дева, опустивши очи,
Бледнее той луны — царицы ночи...
101
И он узнал Маврушу. Но — Творец! —
Как изменилось нежное созданье!
1105 Казалось, тело изваял резец,
А Бог вдохнул не душу, но страданье.
Она стоит, вздыхает, наконец
Подходит и холодными руками
Хватает руку Саши, и устами
1110 Прижалась к ней, и слезы потекли
147

Все больше, больше, и, казалось, жгли
Ее лицо... Но кто не зрел картины
Раскаянья преступной Магдалины?
102
И кто бы смел изобразить в словах,
1115 Что дышит жизнью в красках Гвидо-Рени?
Гляжу на дивный холст: душа в очах,
И мысль одна в душе, — и на колени
Готов упасть, и непонятный страх,
Как струны лютни, потрясает жилы;
1120 И слышишь близость чудной тайной силы,
Которой в мире верует лишь тот,
Кто как в гробу в душе своей живет,
Кто терпит все упреки, все печали,
Чтоб гением глупцы его назвали.
103
1125 И долго молча плакала она.
Рассыпавшись на кругленькие плечи,
Ее власы бежали, как волна.
Лишь иногда отрывистые речи,
Отзыв того, чем грудь была полна,
1130 Блуждали на губах ее; но звуки
Яснее были слов... И голос муки
Мой Саша понял, как язык родной;
К себе на грудь привлек ее рукой
И не щадил ни нежностей, ни ласки,
1135 Чтоб поскорей добраться до развязки.
148

104
Он говорил: «К чему печаль твоя?
Ты молода, любима, — где ж страданье?
В твоих глазах — мой мир, вся жизнь моя,
И рай земной в одном твоем лобзанье...
1140 Быть может, злобу хитрую тая,
Какой-нибудь... Но нет! И кто же смеет
Тебя обидеть? Мой отец дряхлеет,
Француз давно не годен никуда...
Ну, полно! слезы прочь, и ляг сюда!»
1145 Мавруша, крепко Сашу обнимая,
Так отвечала, медленно вздыхая:
105
«Послушайте, я здесь в последний раз.
Пренебрегла опасность, наказанье,
Стыд, совесть — все, чтоб только видеть вас,
1150 Поцеловать вам руки на прощанье
И выманить слезу из ваших глаз.
Не отвергайте бедную, — довольно
Уж я терплю, — но что же?.. Сердце вольно...
Иван Ильич проведал от людей
1155 Завистливых... Все Ванька ваш, злодей, —
Через него я гибну... Все готово!
Молю!., о, киньте мне хоть взгляд, хоть слово!
106
Для вашего отца впервые я
Забыла стыд, — где у рабы защита?
149

1160 Грозил он ссылкой, Бог ему судья!
Прошла неделя, — бедная забыта...
А все любить другого ей нельзя.
Вчера меня обидными словами
Он разбранил... Но что же перед вами?
1165 Раба? игрушка!.. Точно: день, два, три
Мила, а там? — пожалуй, хоть умри!..»
Тут началися слезы, восклицанья,
Но Саша их оставил без вниманья.
107
«Ах, барин, барин! Вижу я, понять
1170 Не хочешь ты тоски моей сердечной!..
Прощай, — тебя мне больше не видать,
Зато уж помнить буду вечно, вечно...
Виновны оба, мне ж должно страдать.
Но, так и быть, целуй меня в грудь, в очи, —
1175 Целуй, где хочешь, для последней ночи!..
Чем свет меня в кибитке увезут
На дальний хутор, где Маврушу ждут
Страданья и мужик с косматой бородою...
А ты? — вздохнешь и слюбишься с другою!»
108
1180 Она заплакала. Так или нет
Изгнанница младая говорила,
Я утверждать не смею; двух, трех лет
Достаточна губительная сила,
Чтобы святейших слов загладить след.
150

1185 А тот, кто рассказал мне повесть эту, —
Его уж нет... Но что за нужда свету?
Не веры я ищу, — я не пророк,
Хоть и стремлюсь душою на Восток,
Где свиньи и вино так ныне редки,
1190 И где, как пишут, жили наши предки!
109
Она замолкла, но не Саша: он
Кипел против отца негодованьем:
«Злодей! тиран!» — и тысячу имен,
Таких же милых, с истинным вниманьем,
1195 Он расточал ему. Но счастья сон,
Как ни бранись, умчался невозвратно...
Уже готов был юноша развратный
В последний раз на ложе пуховом
Вкусить восторг, в забытии немом
1200 Уж и она, пылая в расслабленье
Раскинулась, как вдруг — о, провиденье!
110
Удар ногою с треском растворил
Стеклянной двери обе половины,
И ночника луч бледный озарил
1205 Живой скелет вошедшего мужчины.
Казалось, в страхе с ложа он вскочил, —
Растрепан, босиком, в одной рубашке, —
Вошел и строго обратился к Сашке:
«Eh bien, monsieur, que vois-je?» — «Ah, с

1210 «Pourquoi ce bruit? Que faites-vous dons?» —
«Jef <...>!»1
И, молвив так (пускай простит мне муза),
Одним тузом он выгнал вон француза.
111
И вслед за ним, как лань кавказских гор,
Из комнаты пустилася бедняжка,
1215 Не распростясь, но кинув нежный взор,
Закрыв лицо руками... Долго Сашка
Не мог унять волненье сердца. «Вздор, —
Шептал он, — вздор: любовь не жизнь!» Но утро,
Подернув тучки блеском перламутра,
1220 Уж начало заглядывать в окно,
Как милый гость, ожиданный давно,
А на дворе, унылый и докучный,
Раздался колокольчик однозвучный.
112
К окну с волненьем Сашка подбежал:
1225 Разгонных тройка у крыльца большого.
Вот сел ямщик и вожжи подобрал;
Вот чей-то голос: «Что же, все готово?»
— «Готово». — Вот садится... Он узнал:
Она!.. В чепце, платком окутав шею,
1230 С обычною улыбкою своею,
Ему кивнула тихо головой
1 «Ну, сударь, что я вижу?» — «Ах, это вы!»
«Что это за шум? Что вы делаете?» — «Я <...>!» (Франц.). — Ред.
152

И спряталась в кибитку. Бич лихой
Взвился. «Пошел!»... Колесы застучали...
И в миг... Но что нам до чужой печали?
ИЗ
1235 Давно ль?.. Но детство Саши протекло.
Я рассказал, что знать вам было нужно...
Он стал с отцом браниться: не могло
И быть иначе, — нежностью наружной
Обманывать он почитал за зло,
1240 За низость, — но правдивой мести знаки
Он не щадил (хотя б дошло до драки).
И потому родитель, рассчитав,
Что укрощать не стоит этот нрав,
Сынка, рыдая, как мы все умеем,
1245 Послал в Москву с французом и лакеем.
114
И там проказник был препоручен
Старухе-тетке самых строгих правил.
Свет утверждал, что резвый Купидон
Ее краснеть ни разу не заставил.
1250 Она была одна из тех княжен,
Которые, страшась святого брака,
Не смеют дать решительного знака
И потому в сомненье ждут да ждут,
Покуда их на вист не позовут,
1255 Потом остаток жизни, как умеют, —
За картами клевещут и желтеют.
153

115
Но иногда какой-нибудь лакей,
Усердный, честный, верный, осторожный,
Имея вход к владычице своей
1260 Во всякий час, с покорностью возможной,
В уютной спальне заменяет ей
Служанку, то есть греет одеяло,
Подушки, руки, ноги... Разве мало
Под мраком ночи делается дел,
1265 Которых знать и черт бы не хотел,
И если бы хоть раз он был свидетель,
Как сладко спит седая добродетель.
116
Шалун был отдан в модный пансион,
Где много приобрел прекрасных правил.
1270 Сначала пристрастился к книгам он,
Но скоро их с презрением оставил.
Он увидал, что дружба, как поклон —
Двусмысленная вещь; что добрый малый —
Товарищ скучный, тягостный и вялый;
1275 Чуть умный — и забавней и сносней,
Чем тысяча услужливых друзей.
И потому (считая только явных)
Он нажил в месяц сто врагов забавных.
117
И снимок их, как памятник святой,
1280 На двух листах, раскрашенный отлично,
154

Носил всегда он в книжке записной,
Обвернутой атласом, как прилично,
С стальным замком и розовой каймой.
Любил он заговоры злобы тайной
1285 Расстроить словом, будто бы случайно;
Любил врагов внезапно удивлять,
На крик и брань — насмешкой отвечать,
Иль, притворись рассеянным невеждой,
Ласкать их долго тщетною надеждой.
118
1290 Из пансиона скоро вышел он,
Наскуча всё твердить азы да буки,
И, наконец, в студенты посвящен,
Вступил надменно в светлый храм науки.
Святое место! помню я, как сон,
1295 Твои кафедры, залы, коридоры,
Твоих сынов заносчивые споры:
О Боге, о вселенной и о том,
Как пить: ром с чаем или голый ром;
Их гордый вид пред гордыми властями,
1300 Их сюртуки, висящие клочками.
119
Бывало, только восемь бьет часов,
По мостовой валит народ ученый.
Кто ночь провел с лампадой средь трудов,
Кто в грязной луже, Вакхом упоенный;
1305 Но все равно задумчивы, без слов
Текут... Пришли, шумят... Профессор длинный
155

Напрасно входит, кланяется чинно, —
Он книгу взял, раскрыл, прочел... шумят;
Уходит, — втрое хуже. Сущий ад!..
1310 По сердцу Сашке жизнь была такая,
И этот ад считал он лучше рая.
120
Пропустим года два... Я не хочу
В один прием свою закончить повесть.
Читатель знает, что я с ним шучу,
1315 И потому моя спокойна совесть,
Хоть, признаюся, много пропущу
Событий важных, новых и чудесных.
Но час придет, когда, в пределах тесных
Не заключен и не спеша вперед,
1320 Чтоб сократить унылый эпизод,
Я снова обращу вниманье ваше
На те года, потраченные Сашей...
121
Теперь героев разбудить пора,
Пора привесть в порядок их одежды.
1325 Вы вспомните, как сладостно вчера
В объятьях неги и живой надежды
Уснула Тирза? Резвый бег пера
Я не могу удерживать серьезно,
И потому она проснулась поздно...
1330 Растрепанные волосы назад
Рукой откинув и на свой наряд
156

Взглянув с улыбкой сонною, сначала
Она довольно долго позевала.
122
На ней измято было все, и грудь
1335 Хранила знаки пламенных лобзаний.
Она спешит лицо водой сплеснуть
И кудри без особенных стараний
На голове гребенкою заткнуть;
Потом сорочку скинула, небрежно
1340 Водою обмывает стан свой нежный...
Опять свежа, как персик молодой.
И на плеча капот накинув свой,
Пленительна бесстыдной наготою,
Она подходит к нашему герою,
123
1345 Садится в изголовье и потом
На сонного студеной влагой плещет.
Он поднялся, кидает взор кругом
И видит, что пора: светелка блещет,
Озарена роскошным зимним днем;
1350 Замерзших окон стекла серебрятся;
В лучах пылинки светлые вертятся;
Упругий снег на улице хрустит,
Под тяжестью полозьев и копыт,
И в городе (что мне всегда досадно),
1355 Колокола трезвонят беспощадно...
157

124
Прелестный день! Как пышен Божий свет!
Как небеса лазурны!.. Торопливо
Вскочил мой Саша. Вот уж он одет,
Атласный галстук повязал лениво,
1360 С кудрей ночных восторгов сгладил след;
Лишь синеватый венчик под глазами
Изобличал его... Но (между нами,
Сказать тихонько) это не порок.
У наших дам найти я то же б мог,
1365 Хоть между тем ручаюсь головою,
Что их невинней нету под луною.
125
Из комнаты выходит наш герой,
И, пробираясь длинным коридором,
Он видит Катерину пред собой,
1370 Приветствует ее холодным взором,
И мимо. Вот он в комнате другой:
Вот стул с дрожащей ножкою и рядом
Кровать; на ней, закрыта, кверху задом
Храпит Параша, отвернув лицо.
1375 Он плащ надел и вышел на крыльцо,
И вслед за ним несутся восклицанья,
Чтобы не смел забыть он обещанья:
126
Чтоб приготовил модный он наряд
Для бедной, милой Тирзы, и так дале.
158

1380 Сказать ли, этой выдумке был рад
Проказник мой: в театре, в пестрой зале
Заметят ли невинный маскарад?
Зачем еврейку не утешить тайно,
Зачем толпу не наказать случайно
1385 Презреньем гордым всех ее причуд?
И что молва? — Глупцов крикливый суд,
Коварный шепот злой старухи, или
Два-три намека в польском иль в кадрили!
127
Уж Саша дома. К тетке входит он,
1390 Небрежно у нее целует руку.
«Чем кончился вчерашний ваш бостон?
Я б не решился на такую скуку,
Хотя бы мне давали миллион.
Как ваши зубы?.. А Фиделька где же?
1395 Она являться стала что-то реже.
Ей надоел наш модный круг, — увы,
Какая жалость!.. Знаете ли вы,
На этих днях мы ждем к себе комету,
Которая несет погибель свету?..
128
1400 И поделом, ведь новый магазин
Открылся на Кузнецком, — не угодно ль
Вам посмотреть?.. Там есть мамзель Aline,
Monsieur Dupre, Durand, француз природный,
Теперь купец, а бывший дворянин;
1405 Там есть мадам Armand; там есть субретка
159

Fanchaux — плутовка, смуглая кокетка!
Вся молодежь вокруг ее вертится.
Мне ж все равно, ей-богу, что случится!
И по одной значительной причине
1410 Я только зритель в этом магазине.
129
Причина эта вот — мой кошелек:
Он пуст, как голова француза, — малость
Истратил я; но это мне урок —
Ценить дешевле ветреную шалость!»
1415 И, притворясь печальным сколько мог,
Шалун склонился к тетке, два-три раза
Вздохнул, что удалась его проказа.
Тихонько ларчик отперев, она
Заботливо дорылася до дна
1420 И вынула три беленьких бумажки.
И... вы легко поймете радость Сашки.
130
Когда же он пришел в свой кабинет,
То у дверей с недвижностью примерной,
В чалме пунцовой, щегольски одет,
1425 Стоял арап, его служитель верный.
Покрыт, как лаком, был чугунный цвет
Его лица, и ряд зубов перловых,
И блеск очей открытых, но суровых,
Когда смеялся он иль говорил,
1430 Невольный страх на душу наводил;
160

И в голосе его, иным казалось,
Надменностью безумной отзывалось.
131
Союз довольно странный заключен
Меж им и Сашей был. Их разговоры
1435 Казалися таинственны, как сон;
Вдвоем, бывало, ночью, точно воры,
Уйдут и пропадают. Одарен
Соображеньем бойким, наш приятель
Восточных слов был страшный обожатель,
1440 И потому «Зафиром» наречен
Его арап. За ним повсюду он,
Как мрачный призрак, следовал, и что же?
Все восхищались этой скверной рожей!
132
Зафиру Сашка что-то прошептал.
1445 Зафир кивнул курчавой головою,
Блеснул, как рысь, очами, денег взял
Из белой ручки черною рукою;
Он долго у дверей еще стоял
И говорил все время, по несчастью,
1450 На языке чужом, и тайной страстью
Одушевлен казался. Между тем,
Облокотясь на стол, задумчив, нем,
Герой печальный моего рассказа
Глядел на африканца в оба глаза.
6. М. Ю. Лермонтов, т. 4

133
1455 И, наконец, он подал знак рукой,
И тот исчез быстрей китайской тени.
Проворный, хитрый, с смелою душой,
Он жил у Саши как служебный гений,
Домашний дух (по-русски домовой);
1460 Как Мефистофель, быстрый и послушный,
Он исполнял безмолвно, равнодушно,
Добро и зло. Ему была закон
Лишь воля господина. Ведал он,
Что кроме Саши в целом Божьем мире
1465 Никто, никто не думал о Зафире.
134
Однако были дни давным-давно,
Когда и он на берегу Гвинеи
Имел родной шалаш, жену, пшено
И ожерелье красное на шее,
1470И мало ли?.. О, там он был звено
В цепи семей счастливых!.. Там пустыня
Осталась неприступна, как святыня.
И пальмы там растут до облаков,
И пена вод белее жемчугов.
1475 Там жгут лобзанья, и пронзают очи,
И перси дев черней роскошной ночи.
135
Но родина и вольность, будто сон,
В тумане дальнем скрылись невозвратно...
162

В цепях железных пробудился он.
1480 Для дикаря все стало непонятно —
Блестящих городов и шум и звон.
Так облачко, оторвано грозою,
Бродя одно под твердью голубою,
Куда пристать не знает; для него
1485 Все чуждо — солнце, мир и шум его;
Ему обидно общее веселье, —
Оно, нахмурясь, прячется в ущелье.
136
О, я люблю густые облака,
Когда они толпятся над горою,
1490 Как на хребте стального шишака
Колеблемые перья! Пред грозою,
В одеждах золотых, издалека
Они текут безмолвным караваном,
И, наконец, одетые туманом,
1495 Обнявшись, свившись будто куча змей,
Беспечно дремлют на скале своей.
Настанет день, — их ветер вновь уносит:
Куда, зачем, откуда? — кто их спросит?
137
И после них на свете нет следа,
1500 Как от любви поэта безнадежной,
Как от мечты, которой никогда
Он не открыл вниманью дружбы нежной.
И ты, чья жизнь как беглая звезда
Промчалася неслышно между нами,
G*
163

1505 Ты мук своих не выразишь словами;
Ты не хотел насмешки выпить яд,
С улыбкою притворной, как Сократ;
И, не разгадан глупою толпою,
Ты умер чуждый жизни... Мир с тобою!
138
1510 И мир твоим костям! Они сгниют,
Покрытые одеждою военной...
И сумрачен и тесен твой приют,
И ты забыт, как часовой бессменный.
Но что же делать? — Жди, авось придут,
1515 Быть может, кто-нибудь из прежних братий.
Как знать? — земля до молодых объятий
Охотница... Ответствуй мне, певец,
Куда умчался ты?.. Какой венец
На голове твоей? И все ль, как прежде,
1520 Ты любишь нас и веруешь надежде?
139
И вы, вы все, которым столько раз
Я подносил приятельскую чашу, —
Какая буря вдаль умчала вас?
Какая цель убила юность вашу?
1525 Я здесь один. Святой огонь погас
На алтаре моем. Желанье славы,
Как призрак, разлетелося. Вы правы:
Я не рожден для дружбы и пиров...
Я в мыслях вечный странник, сын дубров,
164

1530 Ущелий и свободы, и, не зная
Гнезда, живу, как птичка кочевая.
140
Я для добра был прежде гибнуть рад,
Но за добро платили мне презреньем;
Я пробежал пороков длинный ряд
1535 И пресыщен был горьким наслажденьем...
Тогда я хладно посмотрел назад:
Как с свежего рисунка, сгладил краску
С картины прошлых дней, вздохнул и маску
Надел, и буйным смехом заглушил
1540 Слова глупцов, и дерзко их казнил,
И, грубо пробуждая их беспечность,
Насмешливо указывал на вечность.
141
О, вечность, вечность! Что найдем мы там
За неземной границей мира? — Смутный,
1545 Безбрежный океан, где нет векам
Названья и числа; где бесприютны
Блуждают звезды вслед другим звездам.
Заброшен в их немые хороводы,
Что станет делать гордый царь природы,
1550 Который верно создан всех умней,
Чтоб пожирать растенья и зверей,
Хоть между тем (пожалуй, клясться стану)
Ужасно сам похож на обезьяну.
165

142
О, суета! И вот ваш полубог —
1555 Ваш человек: искусством завладевший
Землей и морем, всем, чем только мог,
Не в силах он прожить три дня не евши.
Но полно! злобный бес меня завлек
В такие толки. Век наш — век безбожный;
1560 Пожалуй, кто-нибудь, шпион ничтожный,
Мои слова прославит, и тогда
Нельзя креститься будет без стыда;
И поневоле станешь лицемерить,
Смеясь над тем, чему желал бы верить.
143
1565 Блажен, кто верит счастью и любви,
Блажен, кто верит небу и пророкам, —
Он долголетен будет на земли
И для сынов останется уроком.
Блажен, кто думы гордые свои
1570 Умел смирить пред гордою толпою,
И кто грехов тяжелою ценою
Не покупал пурпурных уст и глаз,
Живых, как жизнь, и светлых, как алмаз!
Блажен, кто не склонял чела младого,
1575 Как бедный раб, пред идолом другого!
144
Блажен, кто вырос в сумраке лесов,
Как тополь дик и свеж, в тени зеленой
166

Играющих и шепчущих листов,
Под кровом скал, откуда ключ студеный
1580 По дну из камней радужных цветов
Струей гремучей прыгает сверкая,
И где над ним береза вековая
Стоит, как призрак позднею порой,
Когда едва кой-где сучок гнилой
1585 Трещит вдали, и мрак между ветвями
Отвсюду смотрит черными очами!
145
Блажен, кто посреди нагих степей
Меж дикими воспитан табунами;
Кто приучен был на хребте коней,
1590 Косматых, легких, вольных, как над нами
Златые облака, от ранних дней
Носиться; кто, главой припав на гриву,
Летал, подобно сумрачному Диву,
Через пустыню, чувствовал, считал,
1595 Как мерно конь о землю ударял
Копытом звучным, и вперед землею
Упругой был кидаем с быстротою.
146
Блажен!.. Его душа всегда полна
Поэзией природы, звуков чистых;
1600 Он не успеет вычерпать до дна
Сосуд надежд; в его кудрях волнистых
Не выглянет до время седина;
Он, в двадцать лет желающий чего-то,
167

Не будет вечной одержим зевотой,
1605 И в тридцать лет не кинет край родной
С больною грудью и больной душой,
И не решится от одной лишь скуки
Писать стихи, марать в чернилах руки, —
147
Или, трудясь, как глупая овца,
1610 В рядах дворянства, с рабским униженьем,
Прикрыв мундиром сердце подлеца, —
Искать чинов, мирясь с людским презреньем,
И поклоняться немцам до конца...
И чем же немец лучше славянина?
1615 Не тем ли, что куда его судьбина
Ни кинет, он везде себе найдет
Отчизну и картофель?.. Вот народ:
И без таланта правит и за деньги служит,
Всех давит сам, а бьют его — не тужит!
148
1620 Вот племя: всякий черт у них барон!
И уж профессор — каждый их сапожник!
И смело здесь и вслух глаголет он,
Как Пифия, воссев на свой треножник!
Кричит, шумит... Но что ж? — Он не рожден
1625 Под нашим небом; наша степь святая
В его глазах бездушных — степь простая,
Без памятников славных, без следов,
Где б мог прочесть он повесть тех веков,
Которые, с их грозными делами,
1630 Унесены забвения волнами...
168

149
Кто недоволен выходкой моей,
Тот пусть идет в журнальную контору,
С листком в руках, с оравою друзей,
И, веруя их опытному взору,
1635 Печатает анафему, злодей!..
Я кончил... Так! дописана страница.
Лампада гаснет... Есть всему граница —
Наполеонам, бурям и войнам,
Тем более терпенью и... стихам,
1640 Которые давно уж не звучали,
И вдруг с пера Бог знает как упали!..
Глава II
1
Я не хочу, как многие из нас,
Испытывать читателей терпенье,
И потому примусь за свой рассказ
1645 Без предисловий. — Сладкое смятенье
В душе моей, как будто в первый раз,
Ловлю прыгунью рифму и, потея,
В досаде призываю Асмодея.
Как будто снова Бог переселил
1650 Меня в те дни, когда я точно жил, —
Когда не знал я, что на слово младость
Есть рифма: гадость, кроме рифмы радость\
169

2
Давно когда-то, за Москвой-рекой,
На Пятницкой, у самого канала,
1655 Заросшего негодною травой,
Был дом угольный; жизнь тогда играла
Меж стен высоких... Он теперь пустой.
Внизу живет с беззубой половиной
Безмолвный дворник... Пылью, паутиной
1660 Обвешаны, как инеем, кругом
Карнизы стен, расписанных огнем
И временем, и окна краской белой
Замазаны повсюду кистью смелой.
3
В гостиной есть диван и круглый стол
1665 На витых ножках, вражеской рукою
Исчерченный; но час их не пришел, —
Они гниют незримо, лишь порою
Скользит по ним играющий Эол
Или еще крыло жилиц развалин —
1670 Летучей мыши. Жалок и печален
Исчезнувших пришельцев гордый след.
Вот сабель их рубцы, а их уж нет:
Один в бою упал на штык кровавый,
Другой в слезах без гроба и без славы.
4
1675 Ужель никто из них не добежал
До рубежа отчизны драгоценной?
170

Нет, прах Кремля к подошвам их пристал,
И русский Бог отмстил за храм священный...
Сердитый Кремль в огне их принимал
1680 И проводил, пылая, светоч грозный...
Он озарил им путь в степи морозной —
И степь их поглотила, и о том,
Кто нам грозил и пленом и стыдом,
Кто над землей промчался, как комета,
1685 Стал говорить с насмешкой голос света.
5
И старый дом, куда привел я вас,
Его паденья был свидетель хладный.
На изразцах кой-где встречает глаз
Черты карандаша, стихи и жадно
1690 В них ищет мысли — и бесплодный час
Проходит... Кто писал? С какою целью?
Грустил ли он иль предан был веселью?
Как надписи надгробные, оне
Рисуются узором по стене —
1695 Следы давно погибших чувств и мнений,
Эпиграфы неведомых творений.
6
И образы языческих богов —
Без рук, без ног, с отбитыми носами —
Лежат в углах низвергнуты с столбов,
1700 Раскрашенных под мрамор. Над дверями
Висят портреты дедовских веков
В померкших рамах и глядят сурово;
171

И мнится, обвинительное слово
Из мертвых уст их излетит — увы!
1705 О, если б этот дом знавали вы
Тому назад лет двадцать пять и боле!
О, если б время было в нашей воле!..
7
Бывало, только утренней зарей
Осветятся церквей главы златые,
1710 И сквозь туман заблещут над горой
Дворец царей и стены вековые,
Отражены зеркальною волной;
Бывало, только прачка молодая
С бельем господским из ворот, зевая,
1715 Выходит, и сквозь утренний мороз
Раздастся первый стук колес, —
А графский дом уж полон суетою
И пестрых слуг заботливой толпою.
8
И каждый день идет в нем пир горой.
1720 Смеются гости, и бренчат стаканы.
В стекле граненом дар земли чужой
Клокочет и шипит аи румяный,
И от крыльца карет недвижный строй
Далеко тянется, и в зале длинной,
1725 В толпе мужчин, услужливой и чинной,
Красавицы, столицы лучший цвет,
Мелькают... Вот учтивый менуэт
172

Рисуется вам; шепот удивленья,
Улыбки, взгляды, вздохи, изъясненья...
9
1730 О, как тогда был пышен этот дом!
Вдоль стен висели пестрые шпалеры,
Везде фарфор китайский с серебром,
У зеркала
173

СКАЗКА ДЛЯ ДЕТЕЙ
1
Умчался век эпических поэм,
И повести в стихах пришли в упадок;
Поэты в том виновны не совсем
(Хотя у многих стих не вовсе гладок);
5 И публика не права между тем.
Кто виноват, кто прав — уж я не знаю,
А сам стихов давно я не читаю —
Не потому, чтоб не любил стихов,
А так: смешно ж терять для звучных строф
10 Златое время... в нашем веке зрелом,
Известно вам, все заняты мы делом.
2
Стихов я не читаю — но люблю
Марать шутя бумаги лист летучий;
Свой стих за хвост отважно я ловлю;
15 Я без ума от тройственных созвучий
И влажных рифм — как например на ю.
Вот почему пишу я эту сказку.
Ее волшебно-темную завязку
Не стану я подробно объяснять,
20 Чтоб кой-каких допросов избежать;
Зато конец не будет без морали,
Чтобы ее хоть дети прочитали.
174

3
Герой известен, и не нов предмет;
Тем лучше: устарело все, что ново!
25 Кипя огйем и силой юных лет,
Я прежде пел про демона иного:
То был безумный, страстный, детский бред.
Бог знает, где заветная тетрадка?
Касается ль душистая перчатка
30 Ее листов — и слышно: c’est joli?..1
Иль мышь над ней старается в пыли?..
Но этот черт совсем иного сорта —
Аристократ и не похож на черта.
4
Перенестись теперь прошу сейчас
35 За мною в спальню — розовые шторы
Опущены — с трудом лишь может глаз
Следить ковра восточные узоры.
Приятный трепет вдруг объемлет вас,
И девственным дыханьем напоённый
40 Огнем в лицо вам пышет воздух сонный;
Вот ручка, вот плечо, и возле них
На кисее подушек кружевных
Рисуется младой, но строгий профиль...
И на него взирает Мефистофель.
1 это мило?.. (Франц.). — Ред.
175

5
45 То был ли сам великий Сатана
Иль мелкий бес из самых нечиновных,
Которых дружба людям так нужна
Для тайных дел, семейных и любовных?
Не знаю! Если б им была дана
50 Земная форма, по рогам и платью
Я мог бы сволочь различить со знатью;
Но дух — известно, что такое дух!
Жизнь, сила, чувство, зренье, голос, слух —
И мысль — без тела — часто в видах разных;
55 (Бесов вообще рисуют безобразных.)
6
Но я не так всегда воображал
Врага святых и чистых побуждений.
Мой юный ум, бывало, возмущал
Могучий образ; меж иных видений,
60 Как царь, немой и гордый, он сиял
Такой волшебно-сладкой красотою,
Что было страшно... и душа тоскою
Сжималася — и этот дикий бред
Преследовал мой разум много лет.
65 Но я, расставшись с прочими мечтами,
И от него отделался — стихами!
7
Оружие отличное: врагам
Кидаете в лицо вы эпиграммой...
Вам насолить захочется ль друзьям?
176

70 Пустите в них поэмой или драмой!
Но полно, к делу. Я сказал уж вам,
Что в спальне той таился хитрый демон.
Невинным сном был тронут не совсем он.
Не мудрено: кипела в нем не кровь,
75 И понимал иначе он любовь;
И речь его коварных искушений
Была полна: ведь он недаром гений!
8
«Не знаешь ты, кто я — но уж давно
Читаю я в душе твоей; незримо,
80 Неслышно говорю с тобою, — но
Слова мои, как тень, проходят мимо
Ребяческого сердца, — и оно
Дивится им спокойно и в молчанье, —
Пускай! Зачем тебе мое названье?
85 Ты с ужасом отвергнула б мою
Безумную любовь — но я люблю
По-своему... терпеть и ждать могу я,
Не надо мне ни ласк, ни поцелуя.
9
Когда ты спишь, о ангел мой земной,
90 И шибко бьется девственною кровью
Младая грудь под грезою ночной,
Знай, это я, склонившись к изголовью,
Любуюся — и говорю с тобой;
И в тишине, наставник твой случайный,
95 Чудесные рассказываю тайны...
177

А много было взору моему
Доступно и понятно, потому
Что узами земными я не связан,
И вечностью и знанием наказан...
10
100 Тому назад еще немного лет
Я пролетал над сонною столицей.
Кидала ночь свой странный полусвет,
Румяный запад с новою денницей
На севере сливались, как привет
105 Свидания с молением разлуки;
Над городом таинственные звуки,
Как грешных снов нескромные слова,
Неясно раздавались — и Нева,
Меж кораблей сверкая на просторе,
110 Журча, с волной их уносила в море.
И
Задумчиво столбы дворцов немых
По берегам теснилися, как тени,
И в пене вод гранитных крылец их
Купалися широкие ступени;
115 Минувших лет событий роковых
Волна следы смывала роковые,
И улыбались звезды голубые,
Глядя с высот на гордый прах земли,
Как будто мир достоин их любви,
120 Как будто им земля небес дороже...
И я тогда... я улыбнулся тоже.
178

12
И я кругом глубокий кинул взгляд
И увидал с невольною отрадой
Преступный сон под сению палат,
125 Корыстный труд пред тощею лампадой
И страшных тайн везде печальный ряд;
Я стал ловить блуждающие звуки,
Веселый смех и крик последней муки:
То ликовал иль мучился порок!
130 В молитвах я подслушивал упрек,
В бреду любви — бесстыдное желанье;
Везде — обман, безумство иль страданье!
13
Но близ Невы один старинный дом
Казался полн священной тишиною.
135 Все важностью наследственною в нем
И роскошью дышало вековою;
Украшен был он княжеским гербом;
Из мрамора волнистого колонны
Кругом теснились чинно, и балконы
140 Чугунные воздушною семьей
Меж них гордились дивною резьбой;
И окон ряд, всегда прозрачно-темных,
Манил, пугая, взор очей нескромных.
14
Пора была, боярская пора!
145 Теснилась знать в роскошные покои —
179

Былая знать минувшего двора,
Забытых дел померкшие герои!
Музыкой тут гремели вечера,
В Неве дробился блеск высоких окон,
150 Напудренный мелькал и вился локон;
И часто ножка с красным каблучком
Давала знак условный под столом;
И старики в звездах и бриллиантах
Судили резко о тогдашних франтах.
15
155 Тот век прошел, и люди те прошли.
Сменили их другие; род старинный
Перевелся; в готической пыли
Портреты гордых бар, краса гостиной,
Забытые, тускнели; поросли
160 Дворы травой, и блеск сменив бывалый,
Сырая мгла и сумрак длинной залой
Спокойно завладели... Тихий дом
Казался пуст; но жил хозяин в нем,
Старик худой и с виду величавый,
165 Озлобленный на новый век и нравы.
16
Он ростом был двенадцати вершков,
С домашними был строг неумолимо;
Всегда молчал; ходил до двух часов,
Обедал, спал... да иногда, томимый
170 Бессонницей, собранье острых слов
180

Перебирал или читал Вольтера.
Как быть? Сильна к преданьям в людях вера!..
Имел он дочь четырнадцати лет;
Но с ней видался редко; за обед
175 Она являлась в фартучке с мадамой;
Сидела чинно и держалась прямо.
17
Всегда одна, запугана отцом
И англичанки строгостью небрежной,
Она росла, как ландыш за стеклом
180 Или скорей как бледный цвет подснежный.
Она была стройна, но с каждым днем
С ее лица сбегали жизни краски,
Задумчивей большие стали глазки;
Покинув книжку скучную, она
185 Охотнее садилась у окна,
И вдалеке мечты ее блуждали,
Пока ее играть не посылали.
18
Тогда она сходила в длинный зал,
Но бегать в нем ей как-то страшно было;
190 И как-то странно детский шаг звучал
Между колонн; разрытою могилой
Над юной жизнью воздух там дышал.
И в зеркалах являлися предметы
Длиннее и бесцветнее, одеты
195 Какой-то мертвой дымкою; и вдруг
181

Неясный шорох слышался вокруг:
То загремит, то снова тише, тише...
(То были тени предков — или мыши!)
19
И что ж? — она привыкла толковать
200 По-своему развалин говор странный,
И стала мысль горячая летать
Над бледною головкой и туманный,
Воздушный рой видений навевать.
Я с ней не разлучался. Детский лепет
205 Подслушивать, невинной груди трепет
Следить, ее дыханием с немой,
Мучительной и жадною тоской,
Как жизнью упиваться... это было
Смешно! — но мне так ново и так мило!
20
210 Влюбился я. И точно хороша
Была не в шутку маленькая Нина.
Нет, никогда свинец карандаша
Рафаэля, иль кисти Перуджина
Не начертали, пламенем дыша,
215 Подобный профиль. Все ее движенья
Особого казались выраженья
Исполнены. Но с самых детских дней
Ее глаза не изменяли ей,
Тая равно надежду, радость, горе;
220 И было темно в них, как в синем море.
182

Страница из поэмы «Сказка для детей» (начало). Автограф
М.Ю.Лермонтова с цензурной пометкой И.Гончарова. Институт
русской литературы (Пушкинский Дом) РАН

21
Я понял, что душа ее была
Из тех, которым рано все понятно.
Для мук и счастья, для добра и зла
В них пищи много — только невозвратно
225 Они идут, куда их повела
Случайность, без раскаянья, упреков
И жалобы. Им в жизни нет уроков;
Их чувствам повторяться не дано...
Такие души я любил давно
230 Отыскивать по свету на свободе:
Я сам ведь был немножко в этом роде!
22
Ее смущали странные мечты.
Порой она среди пустого зала
Сиянье, роскошь, музыку, цветы,
235 Толпу гостей и шум воображала;
Кипела кровь от душной тесноты;
На платьице чудесные узоры
Виднелись ей — и вот гремели шпоры,
К ней кавалер незримый подходил
240 И в мнимый вальс с собою уносил;
И вот она кружилась в вихре бала
И, утомясь, на кресло упадала...
23
И тут она, склонив лукавый взор
И выставив едва приметно ножку,
185

245 Двусмысленный и темный разговор
С ним завести старалась понемножку;
Сначала был он весел и остёр,
А иногда и чересчур небрежен;
Но под конец зато как мил и нежен!
250 Что делать ей? — притворно-строгий взгляд
Его, как гром, отталкивал назад,
А сердце билось в ней так шибко, шибко,
И по устам змеилася улыбка.
24
Пред зеркалом, бывало, целый час
255 То волосы пригладит, то красивый
Цветок пришпилит к ним; движенью глаз,
Головке наклоненной вид ленивый
Придав, стоит... и учится; не раз
Хотелось мне совет ей дать лукавый;
260 Но ум ее и сметливый и здравый
Отгадывал все мигом сам собой;
Так годы шли безмолвной чередой;
И вот настал тот возраст, о котором
Так полны ваши книги всяким вздором.
25
265 То был великий день: семнадцать лет!
Все, что досель таилось за решеткой,
Теперь надменно явится на свет!
Старик-отец послал за старой теткой,
И съехались родные на совет.
270 Их затруднил удачный выбор бала:
Что? будет двор иль нет? — Иных пугала
186

Застенчивость дикарки молодой;
Но очень тонко замечал другой,
Что это вид ей даст оригинальный;
275 Потом наряд осматривали бальный.
26
Но вот настал и вечер роковой.
Она с утра была как в лихорадке;
Поплакала немножко, золотой
Браслет сломала, в суетах перчатки
280 Разорвала... со страхом и тоской
Она в карету села и дорогой
Была полна мучительной тревогой;
И, выходя, споткнулась на крыльце.
И с бледностью печальной на лице
285 Вступила в залу... Странный шепот встретил
Ее явленье: свет ее заметил.
27
Кипел, сиял уж в полном блеске бал.
Тут было все, что называют светом...
Не я ему названье это дал,
290 Хоть смысл глубокий есть в названье этом.
Своих друзей я тут бы не узнал;
Улыбки, лица лгали так искусно,
Что даже мне чуть-чуть не стало грустно.
Прислушаться хотел я — но едва
295 Ловил мой слух летучие слова,
Отрывки безымянных чувств и мнений —
Эпиграфы неведомых творений!..»
187

1840
МЦЫРИ1
Вкушая, вкусих мало меда
и се аз умираю.
/-я Книга Царств
Немного лет тому назад,
Там, где, сливаяся, шумят,
Обнявшись, будто две сестры,
Струи Арагвы и Куры,
5 Был монастырь. Из-за горы
И нынче видит пешеход
Столбы обрушенных ворот,
И башни, и церковный свод;
Но не курится уж под ним
10 Кадильниц благовонный дым,
Не слышно пенье в поздний час
Молящих иноков за нас.
Теперь один старик седой,
Развалин страж полуживой,
15 Людьми и смертию забыт,
Сметает пыль с могильных плит,
Которых надпись говорит
1 Мцыри — на грузинском языке значит «неслужащий монах», нечто вроде «послуш¬
ника». (Примечание Лермонтова.)
188

О славе прошлой — и о том,
Как, удручен своим венцом,
20 Такой-то царь в такой-то год,
Вручал России свой народ.
И Божья благодать сошла
На Грузию! — она цвела
С тех пор в тени своих садов,
25 Не опасаяся врагов,
За гранью дружеских штыков.
2
Однажды русский генерал
Из гор к Тифлису проезжал;
Ребенка пленного он вез.
30 Тот занемог, не перенес
Трудов далекого пути.
Он был, казалось, лет шести;
Как серна гор, пуглив и дик
И слаб и гибок, как тростник.
35 Но в нем мучительный недуг
Развил тогда могучий дух
Его отцов. Без жалоб он
Томился — даже слабый стон
Из детских губ не вылетал,
40 Он знаком пищу отвергал,
И тихо, гордо умирал.
Из жалости один монах
Больного призрел, и в стенах
Хранительных остался он,
45 Искусством дружеским спасен.
189

Но, чужд ребяческих утех,
Сначала бегал он от всех,
Бродил безмолвен, одинок,
Смотрел, вздыхая, на восток,
50 Томим неясною тоской
По стороне своей родной.
Но после к плену он привык,
Стал понимать чужой язык,
Был окрещен святым отцом,
55 И, с шумным светом незнаком,
Уже хотел во цвете лет
Изречь монашеский обет,
Как вдруг однажды он исчез
Осенней ночью. Темный лес
60 Тянулся по горам кругом.
Три дня все поиски по нем
Напрасны были, но потом
Его в степи без чувств нашли
И вновь в обитель принесли;
65 Он страшно бледен был и худ
И слаб, как будто долгий труд,
Болезнь иль голод испытал.
Он на допрос не отвечал,
И с каждым днем приметно вял;
70 И близок стал его конец.
Тогда пришел к нему чернец
С увещеваньем и мольбой;
И, гордо выслушав, больной
Привстал, собрав остаток сил,
75 И долго так он говорил:
190

Страница из поэмы «Мцыри». Автограф М.Ю.Лермонтова. Институт
русской литературы (Пушкинский Дом) РАН

3
«Ты слушать исповедь мою
Сюда пришел, благодарю.
Все лучше перед кем-нибудь
Словами облегчить мне грудь;
80 Но людям я не делал зла,
И потому мои дела
Немного пользы вам узнать;
А душу можно ль рассказать?
Я мало жил и жил в плену.
85 Таких две жизни за одну,
Но только полную тревог,
Я променял бы, если б мог.
Я знал одной лишь думы власть,
Одну — но пламенную страсть:
90 Она, как червь, во мне жила,
Изгрызла душу и сожгла.
Она мечты мои звала
От келий душных и молитв
В тот чудный мир тревог и битв,
95 Где в тучах прячутся скалы,
Где люди вольны, как орлы.
Я эту страсть во тьме ночной
Вскормил слезами и тоской;
Ее пред небом и землей
100 Я ныне громко признаю
И о прощенье не молю.
4
Старик! я слышал много раз,
Что ты меня от смерти спас —
7. М ЛО. Лермонтов, т. 4
193

Зачем?., угрюм и одинок,
105 Грозой оторванный листок,
Я вырос в сумрачных стенах,
Душой дитя, судьбой монах.
Я никому не мог сказать
Священных слов — отец и мать.
110 Конечно, ты хотел, старик,
Чтоб я в обители отвык
От этих сладостных имен.
Напрасно: звук их был рожден
Со мной. Я видел у других
115 Отчизну, дом, друзей, родных,
А у себя не находил
Не только милых душ — могил!
Тогда, пустых не тратя слез,
В душе я клятву произнес:
120 Хотя на миг когда-нибудь
Мою пылающую грудь
Прижать с тоской к груди другой,
Хоть незнакомой, но родной.
Увы, теперь мечтанья те
125 Погибли в полной красоте,
И я, как жил, в земле чужой
Умру рабом и сиротой.
5
Меня могила не страшит:
Там, говорят, страданье спит
130 В холодной, вечной тишине;
Но с жизнью жаль расстаться мне.
Я молод, молод... Знал ли ты
194

Разгульной юности мечты?
Или не знал, или забыл,
135 Как ненавидел и любил;
Как сердце билося живей
При виде солнца и полей
С высокой башни угловой,
Где воздух свеж, и где порой
140 В глубокой скважине стены,
Дитя неведомой страны,
Прижавшись, голубь молодой
Сидит, испуганный грозой?
Пускай теперь прекрасный свет
145 Тебе постыл: ты слаб, ты сед,
И от желаний ты отвык.
Что за нужда? Ты жил, старик!
Тебе есть в мире что забыть,
Ты жил, — я также мог бы жить!
6
150 Ты хочешь знать, что видел я
На воле? — Пышные поля,
Холмы, покрытые венцом
Дерев, разросшихся кругом,
Шумящих свежею толпой,
155 Как братья в пляске круговой.
Я видел груды темных скал,
Когда поток их разделял,
И думы их я угадал:
Мне было свыше то дано!
160 Простерты в воздухе давно
Объятья каменные их,

И жаждут встречи каждый миг;
Но дни бегут, бегут года —
Им не сойтися никогда!
165 Я видел горные хребты,
Причудливые, как мечты,
Когда в час утренней зари
Курилися, как алтари,
Их выси в небе голубом,
170 И облачко за облачком,
Покинув тайный свой ночлег,
К востоку направляло бег —
Как будто белый караван
Залетных птиц из дальних стран
175 Вдали я видел сквозь туман
В снегах, горящих как алмаз,
Седой, незыблемый Кавказ;
И было сердцу моему
Легко, не знаю почему.
180 Мне тайный голос говорил,
Что некогда и я там жил,
И стало в памяти моей
Прошедшее ясней, ясней.
7
И вспомнил я отцовский дом,
185 Ущелье наше, и кругом
В тени рассыпанный аул;
Мне слышался вечерний гул
Домой бегущих табунов
И дальний лай знакомых псов.
190 Я помнил смуглых стариков,
При свете лунных вечеров

Против отцовского крыльца
Сидевших с важностью лица;
И блеск оправленных ножон
195 Кинжалов длинных... и как сон
Все это смутной чередой
Вдруг пробегало предо мной.
А мой отец? он как живой
В своей одежде боевой
200 Являлся мне, и помнил я
Кольчуги звон, и блеск ружья,
И гордый непреклонный взор,
И молодых моих сестер...
Лучи их сладостных очей
205 И звук их песен и речей
Над колыбелию моей...
В ущелье там бежал поток,
Он шумен был, но неглубок;
К нему, на золотой песок,
210 Играть я в полдень уходил
И взором ласточек следил,
Когда они, перед дождем,
Волны касалися крылом.
И вспомнил я наш мирный дом
215 И пред вечерним очагом
Рассказы долгие о том,
Как жили люди прежних дней,
Когда был мир еще пышней.
8
Ты хочешь знать, что делал я
220 На воле? Жил — и жизнь моя
Без этих трех блаженных дней
197

Была б печальней и мрачней
Бессильной старости твоей.
Давным-давно задумал я
225 Взглянуть на дальние поля,
Узнать, прекрасна ли земля,
Узнать, для воли иль тюрьмы
На этот свет родимся мы.
И в час ночной, ужасный час,
230 Когда гроза пугала вас,
Когда, столпясь при алтаре,
Вы ниц лежали на земле,
Я убежал. О, я как брат
Обняться с бурей был бы рад!
235 Глазами тучи я следил,
Рукою молнию ловил...
Скажи мне, что средь этих стен
Могли бы дать вы мне взамен
Той дружбы краткой, но живой,
240 Меж бурным сердцем и грозой?..
9
Бежал я долго — где, куда,
Не знаю! ни одна звезда
Не озаряла трудный путь.
Мне было весело вдохнуть
245 В мою измученную грудь
Ночную свежесть тех лесов,
И только. Много я часов
Бежал, и наконец, устав,
Прилег между высоких трав;
250 Прислушался: погони нет.
198

Гроза утихла. Бледный свет
Тянулся длинной полосой
Меж темным небом и землей,
И различал я, как узор,
255 На ней зубцы далёких гор;
Недвижим, молча я лежал.
Порой в ущелии шакал
Кричал и плакал, как дитя,
И гладкой чешуей блестя,
260 Змея скользила меж камней;
Но страх не сжал души моей:
Я сам, как зверь, был чужд людей
И полз и прятался, как змей.
10
Внизу глубоко подо мной
265 Поток, усиленный грозой,
Шумел, и шум его глухой
Сердитых сотне голосов
Подобился. Хотя без слов,
Мне внятен был тот разговор,
270 Немолчный ропот, вечный спор
С упрямой грудою камней.
То вдруг стихал он, то сильней
Он раздавался в тишине;
И вот, в туманной вышине
275 Запели птички, и восток
Озолотился; ветерок
Сырые шевельнул листы;
Дохнули сонные цветы,
И, как они, навстречу дню,
199

280 Я поднял голову мою...
Я осмотрелся; не таю:
Мне стало страшно; на краю
Грозящей бездны я лежал,
Где выл, крутясь, сердитый вал;
285 Туда вели ступени скал;
Но лишь злой дух по ним шагал,
Когда, низверженный с небес,
В подземной пропасти исчез.
И
Кругом меня цвел Божий сад;
290 Растений радужный наряд
Хранил следы небесных слез,
И кудри виноградных лоз
Вились, красуясь меж дерев
Прозрачной зеленью листов;
295 И грозды полные на них,
Серег подобье дорогих,
Висели пышно, и порой
К ним птиц летал пугливый рой.
И снова я к земле припал,
300 И снова вслушиваться стал
К волшебным, странным голосам;
Они шептались по кустам,
Как будто речь свою вели
О тайнах неба и земли;
305 И все природы голоса
Сливались тут; не раздался
В торжественный хваленья час
Лишь человека гордый глас.
10 0

Все, что я чувствовал тогда,
310 Те думы — им уж нет следа;
Но я б желал их рассказать,
Чтоб жить, хоть мысленно, опять.
В то утро был небесный свод
Так чист, что ангела полёт
315 Прилежный взор следить бы мог;
Он так прозрачно был глубок,
Так полон ровной синевой!
Я в нем глазами и душой
Тонул, пока полдневный зной
320 Мои мечты не разогнал,
И жаждой я томиться стал.
12
Тогда к потоку с высоты,
Держась за гибкие кусты,
С плиты на плиту я, как мог,
325 Спускаться начал. Из-под ног
Сорвавшись, камень иногда
Катился вниз — за ним бразда
Дымилась, прах вился столбом;
Гудя и прыгая, потом
330 Он поглощаем был волной;
И я висел над глубиной,
Но юность вольная сильна,
И смерть казалась не страшна!
Лишь только я с крутых высот
335 Спустился, свежесть горных вод
Повеяла навстречу мне,
И жадно я припал к волне.
201

Вдруг голос — легкий шум шагов...
Мгновенно скрывшись меж кустов,
340 Невольным трепетом объят,
Я поднял боязливый взгляд,
И жадно вслушиваться стал.
И ближе, ближе все звучал
Грузинки голос молодой,
345 Так безыскусственно живой,
Так сладко вольный, будто он
Лишь звуки дружеских имён
Произносить был приучён.
Простая песня то была,
350 Но в мысль она мне залегла,
И мне, лишь сумрак настает,
Незримый дух её поёт.
13
Держа кувшин над головой,
Грузинка узкою тропой
355 Сходила к берегу. Порой
Она скользила меж камней,
Смеясь неловкости своей.
И беден был ее наряд;
И шла она легко, назад
360 Изгибы длинные чадры
Откинув. Летние жары
Покрыли тенью золотой
Лицо и грудь ее; и зной
Дышал от уст ее и щек.
365 И мрак очей был так глубок,
Так полон тайнами любви,
202

Что думы пылкие мои
Смутились. Помню только я
Кувшина звон, — когда струя
370 Вливалась медленно в него,
И шорох... больше ничего.
Когда же я очнулся вновь
И отлила от сердца кровь,
Она была уж далеко;
375 И шла, хоть тише, — но легко,
Стройна под ношею своей,
Как тополь, царь ее полей!
Недалеко, в прохладной мгле,
Казалось приросли к скале
380 Две сакли дружною четой;
Над плоской кровлею одной
Дымок струился голубой.
Я вижу будто бы теперь,
Как отперлась тихонько дверь...
385 И затворилася опять!..
Тебе, я знаю, не понять
Мою тоску, мою печаль;
И если б мог, — мне было б жаль:
Воспоминанья тех минут
390 Во мне, со мной пускай умрут.
14
Трудами ночи изнурен,
Я лег в тени. Отрадный сон
Сомкнул глаза невольно мне...
И снова видел я во сне
395 Грузинки образ молодой.
203

И странной, сладкою тоской
Опять моя заныла грудь.
Я долго силился вздохнуть
И пробудился. Уж луна
400 Вверху сияла, и одна
Лишь тучка кралася за ней
Как за добычею своей,
Объятья жадные раскрыв.
Мир темен был и молчалив;
405 Лишь серебристой бахромой
Вершины цепи снеговой
Вдали сверкали предо мной,
Да в берега плескал поток.
В знакомой сакле огонек
410 То трепетал, то снова гас:
На небесах в полночный час
Так гаснет яркая звезда!
Хотелось мне... но я туда
Взойти не смел. Я цель одну,
415 Пройти в родимую страну,
Имел в душе, — и превозмог
Страданье голода, как мог.
И вот дорогою прямой
Пустился, робкий и немой.
420 Но скоро в глубине лесной
Из виду горы потерял
И тут с пути сбиваться стал.
15
Напрасно в бешенстве, порой,
Я рвал отчаянной рукой
204

425 Терновник, спутанный плющом:
Все лес был, вечный лес кругом,
Страшней и гуще каждый час;
И миллионом черных глаз
Смотрела ночи темнота
430 Сквозь ветви каждого куста...
Моя кружилась голова;
Я стал влезать на дерева;
Но даже на краю небес
Все тот же был зубчатый лес.
435 Тогда на землю я упал;
И в исступлении рыдал,
И грыз сырую грудь земли,
И слезы, слезы потекли
В нее горючею росой...
440 Но верь мне, помощи людской
Я не желал... я был чужой
Для них навек, как зверь степной;
И если б хоть минутный крик
Мне изменил — клянусь, старик,
445 Я б вырвал слабый мой язык.
16
Ты помнишь детские года:
Слезы не знал я никогда;
Но тут я плакал без стыда.
Кто видеть мог? Лишь темный лес,
450 Да месяц, плывший средь небес!
Озарена его лучом,
Покрыта мохом и песком,
Непроницаемой стеной
205

Окружена, передо мной
455 Была поляна. Вдруг по ней
Мелькнула тень, и двух огней
Промчались искры... и потом
Какой-то зверь одним прыжком
Из чащи выскочил и лег,
460 Играя, навзничь на песок.
То был пустыни вечный гость —
Могучий барс. Сырую кость
Он грыз и весело визжал;
То взор кровавый устремлял,
465 Мотая ласково хвостом,
На полный месяц, — и на нем
Шерсть отливалась серебром.
Я ждал, схватив рогатый сук,
Минуту битвы; сердце вдруг
470 Зажглося жаждою борьбы
И крови... да, рука судьбы
Меня вела иным путем...
Но нынче я уверен в том,
Что быть бы мог в краю отцов
475 Не из последних удальцов.
17
Я ждал. И вот в тени ночной
Врага почуял он, и вой
Протяжный, жалобный, как стон,
Раздался вдруг... и начал он
480 Сердито лапой рыть песок,
Встал на дыбы, потом прилег,
И первый бешеный скачок
206

Бой с барсом. Гравюра на дереве М.Н.Орловой-Мочаловой.
Иллюстрация к поэме М.Ю.Лермонтова «Мцыри». 1947

Мне страшной смертию грозил...
Но я его предупредил.
485 Удар мой верен был и скор.
Надёжный сук мой, как топор,
Широкий лоб его рассек...
Он застонал, как человек,
И опрокинулся. Но вновь,
490 Хотя лила из раны кровь
Густой, широкою волной,
Бой закипел, смертельный бой!
18
Кто мне он кинулся на грудь;
Но в горло я успел воткнуть
495 И там два раза повернуть
Мое оружье... Он завыл,
Рванулся из последних сил,
И мы, сплетясь, как пара змей,
Обнявшись крепче двух друзей,
500 Упали разом, и во мгле
Бой продолжался на земле.
И я был страшен в этот миг;
Как барс пустынный, зол и дик,
Я пламенел, визжал, как он;
505 Как будто сам я был рожден
В семействе барсов и волков
Под свежим пологом лесов.
Казалось, что слова людей
Забыл я — ив груди моей
510 Родился тот ужасный крик,
Как будто с детства мой язык
209

К иному звуку не привык...
Но враг мой стал изнемогать,
Метаться, медленней дышать,
515 Сдавил меня в последний раз...
Зрачки его недвижных глаз
Блеснули грозно — и потом
Закрылись тихо вечным сном;
Но с торжествующим врагом
520 Он встретил смерть лицом к лицу,
Как в битве следует бойцу!..
19
Ты видишь на груди моей
Следы глубокие когтей;
Еще они не заросли
525 И не закрылись; но земли
Сырой покров их освежит,
И смерть навеки заживит.
О них тогда я позабыл,
И, вновь собрав остаток сил,
530 Побрел я в глубине лесной...
Но тщетно спорил я с судьбой:
Она смеялась надо мной!
20
Я вышел из лесу. И вот
Проснулся день, и хоровод
535 Светил напутственных исчез
В его лучах. Туманный лес
Заговорил. Вдали аул
210

Куриться начал. Смутный гул
В долине с ветром пробежал...
540 Я сел и вслушиваться стал;
Но смолк он вместе с ветерком.
И кинул взоры я кругом:
Тот край, казалось, мне знаком.
И страшно было мне, понять
545 Не мог я долго, что опять
Вернулся я к тюрьме моей;
Что бесполезно столько дней
Я тайный замысел ласкал,
Терпел, томился и страдал,
550 И все зачем?.. Чтоб в цвете лет,
Едва взглянув на Божий свет,
При звучном ропоте дубрав,
Блаженство вольности познав,
У несть в могилу за собой
555 Тоску по родине святой,
Надежд обманутых укор
И вашей жалости позор!..
Еще в сомненье погружен,
Я думал — это страшный сон,
560 Вдруг дальний колокола звон
Раздался снова в тишине
И тут все ясно стало мне...
О! я узнал его тотчас!
Он с детских глаз уже не раз
565 Сгонял виденья снов живых
Про милых ближних и родных,
Про волю дикую степей,
Про легких бешеных коней,
211

Про битвы чудные меж скал,
570 Где всех один я побеждал!..
И слушал я без слез, без сил.
Казалось, звон тот выходил
Из сердца — будто кто-нибудь
Железом ударял мне в грудь.
575 И смутно понял я тогда,
Что мне на родину следа
Не проложить уж никогда.
21
Да, заслужил я жребий мой!
Могучий конь в степи чужой,
580 Плохого сбросив седока,
На родину издалека
Найдет прямой и краткий путь...
Что я пред ним? Напрасно грудь
Полна желаньем и тоской:
585 То жар бессильный и пустой,
Игра мечты, болезнь ума.
На мне печать свою тюрьма
Оставила... Таков цветок
Темничный: вырос одинок
590 И бледен он меж плит сырых,
И долго листьев молодых
Не распускал, все ждал лучей
Живительных. И много дней
Прошло, и добрая рука
595 Печалью тронулась цветка,
И был он в сад перенесен,
В соседство роз. Со всех сторон
212

Дышала сладость бытия...
Но что ж? Едва взошла заря,
600 Палящий луч ее обжег
В тюрьме воспитанный цветок...
22
И как его, палил меня
Огонь безжалостного дня.
Напрасно прятал я в траву
605 Мою усталую главу;
Иссохший лист ее венцом
Терновым над моим челом
Свивался, и в лицо огнём
Сама земля дышала мне.
610 Сверкая быстро в вышине,
Кружились искры; с белых скал
Струился пар. Мир Божий спал
В оцепенении глухом
Отчаянья тяжелым сном.
615 Хотя бы крикнул коростель,
Иль стрекозы живая трель
Послышалась, или ручья
Ребячий лепет... Лишь змея,
Сухим бурьяном шелестя,
620 Сверкая желтою спиной,
Как будто надписью златой
Покрытый донизу клинок,
Браздя рассыпчатый песок,
Скользила бережно; потом,
625 Играя, нежася на нем,
213

Тройным свивалася кольцом;
То, будто вдруг обожжена,
Металась, прыгала она
И в дальних пряталась кустах...
23
630 И было все на небесах
Светло и тихо. Сквозь пары
Вдали чернели две горы,
Наш монастырь из-за одной
Сверкал зубчатою стеной.
635 Внизу Арагва и Кура,
Обвив каймой из серебра
Подошвы свежих островов,
По корням шепчущих кустов
Бежали дружно и легко...
640 До них мне было далеко!
Хотел я встать — передо мной
Все закружилось с быстротой;
Хотел кричать — язык сухой
Беззвучен и недвижим был...
645 Я умирал. Меня томил
Предсмертный бред.
Казалось мне,
Что я лежу на влажном дне
Глубокой речки — и была
Кругом таинственная мгла.
650 И, жажду вечную поя,
Как лед холодная струя,
Журча, вливалася мне в грудь...
И я боялся лишь заснуть,
214

Так было сладко, любо мне...
655 А надо мною в вышине
Волна теснилася к волне,
И солнце сквозь хрусталь волны
Сияло сладостней луны...
И рыбок пестрые стада
660 В лучах играли иногда.
И помню я одну из них:
Она приветливей других
Ко мне ласкалась. Чешуей
Была покрыта золотой
665 Ее спина. Она вилась
Над головой моей не раз,
И взор ее зелёных глаз
Был грустно нежен и глубок...
И надивиться я не мог:
670 Ее сребристый голосок
Мне речи странные шептал,
И пел, и снова замолкал.
Он говорил: “Дитя моё,
Останься здесь со мной:
675 В воде привольное житье
И холод и покой.
*
Я созову моих сестёр:
Мы пляской круговой
Развеселим туманный взор
680 И дух усталый твой.
215

*
Усни, постель твоя мягка,
Прозрачен твой покров.
Пройдут года, пройдут века
Под говор чудных снов.
*
685 О милый мой! не утаю,
Что я тебя люблю,
Люблю как вольную струю,
Люблю как жизнь мою...”
И долго, долго слушал я;
690 И мнилось, звучная струя
Сливала тихий ропот свой
С словами рыбки золотой.
Тут я забылся. Божий свет
В глазах угас. Безумный бред
695 Бессилью тела уступил...
24
Так я найдён и поднят был...
Ты остальное знаешь сам.
Я кончил. Верь моим словам
Или не верь, мне все равно.
700 Меня печалит лишь одно:
Мой труп холодный и немой
Не будет тлеть в земле родной,
216

И повесть горьких мук моих
Не призовет меж стен глухих
705 Вниманье скорбное ничье
На имя темное мое.
25
Прощай, отец... дай руку мне;
Ты чувствуешь, моя в огне...
Знай, этот пламень с юных дней,
710 Таяся, жил в груди моей;
Но ныне пищи нет ему,
И он прожег свою тюрьму
И возвратился вновь к тому,
Кто всем законной чередой
715 Дает страданье и покой...
Но что мне в том? — пускай в раю,
В святом, заоблачном краю
Мой дух найдет себе приют...
Увы! — за несколько минут
720 Между крутых и темных скал,
Где я в ребячестве играл,
Я б рай и вечность променял...
26
Когда я стану умирать,
И, верь, тебе не долго ждать —
725 Ты перенесть меня вели
В наш сад, в то место, где цвели
Акаций белых два куста...
217

Трава меж ними так густа,
И свежий воздух так душист,
730 И так прозрачно золотист
Играющий на солнце лист!
Там положить вели меня.
Сияньем голубого дня
Упьюся я в последний раз.
735 Оттуда виден и Кавказ!
Быть может, он с своих высот
Привет прощальный мне пришлет,
Пришлет с прохладным ветерком...
И близ меня перед концом
740 Родной опять раздастся звук!
И стану думать я, что друг
Иль брат, склонившись надо мной,
Отёр внимательной рукой
С лица кончины хладный пот,
745 И что вполголоса поёт
Он мне про милую страну...
И с этой мыслью я засну,
И никого не прокляну!»
218

1841
ДЕМОН
Восточная повесть
Часть I
I
Печальный Демон, дух изгнанья,
Летал над грешною землей,
И лучших дней воспоминанья
Пред ним теснилися толпой;
5 Тех дней, когда в жилище света
Блистал он, чистый херувим,
Когда бегущая комета
Улыбкой ласковой привета
Любила поменяться с ним,
10 Когда сквозь вечные туманы,
Познанья жадный, он следил
Кочующие караваны
В пространстве брошенных светил;
Когда он верил и любил,
15 Счастливый первенец творенья!
Не знал ни злобы, ни сомненья,
И не грозил уму его
Веков бесплодных ряд унылый...
219

И много, много... и всего
20 Припомнить не имел он силы!
II
Давно отверженный блуждал
В пустыне мира без приюта:
Вослед за веком век бежал,
Как за минутою минута,
25 Однообразной чередой.
Ничтожной властвуя землей,
Он сеял зло без наслажденья.
Нигде искусству своему
Он не встречал сопротивленья —
30 И зло наскучило ему.
III
И над вершинами Кавказа
Изгнанник рая пролетал:
Под ним Казбек, как грань алмаза,
Снегами вечными сиял,
35 И, глубоко внизу чернея,
Как трещина, жилище змея,
Вился излучистый Дарьял,
И Терек, прыгая, как львица
С косматой гривой на хребте,
40 Ревел, — и горный зверь, и птица,
Кружась в лазурной высоте,
Глаголу вод его внимали;
И золотые облака
Из южных стран, издалека
220

ДЕМОНЪ.
ВОСТОЧНАЯ П О В t СТ Ь,
Nivii>o«% Юръ**тч*т% Леряомтмм,
Лгргвыгаш «.г r»rp*«»lt e*Ofp?*wa «со рукдеяеи, с\ от»
чгюгпь *.л\л***ы*% »«v шл мой »tptMipo*v Кора-
MfvtH n hjhvkc»'»* CprMiiMiii рукояхсь т ь «см,
чсо оерС4«пы»г« os**, *олт«»ешь что ом паиГм» «юд*
WfTOMJ Л»в CARCIU n APirvi
Г**т»фр« I3f* 1641 гам
Титуаьнми .шаг первого пзынпя ч1«*пняг в Карелу*.
с«
кар^гпэ.
Вг Пршдмф«о4 Т«югр«*« ft. Г«ахф«
1S56-
Титульный лист первого издания поэмы «Демон» в Карлсруэ. 1856

45 Его на север провожали;
И скалы тесною толпой,
Таинственной дремоты полны,
Над ним склонялись головой,
Следя мелькающие волны;
50 И башни замков на скалах
Смотрели грозно сквозь туманы —
У врат Кавказа на часах
Сторожевые великаны!
И дик, и чуден был вокруг
55 Весь Божий мир; но гордый дух
Презрительным окинул оком
Творенье Бога своего,
И на челе его высоком
Не отразилось ничего.
IV
60 И перед ним иной картины
Красы живые расцвели:
Роскошной Грузии долины
Ковром раскинулись вдали;
Счастливый, пышный край земли!
65 Столпообразные раины,
Звонко-бегущие ручьи
По дну из камней разноцветных,
И кущи роз, где соловьи
Поют красавиц безответных
70 На сладкий голос их любви;
Чинар развесистые сени,
Густым венчанные плющом,
Пещеры, где палящим днем
223

Таятся робкие олени;
75 И блеск и жизнь и шум листов,
Стозвучный говор голосов,
Дыханье тысячи растений!
И полдня сладострастный зной,
И ароматною росой
80 Всегда увлаженные ночи,
И звезды яркие, как очи,
Как взор грузинки молодой!..
Но, кроме зависти холодной,
Природы блеск не возбудил
85 В груди изгнанника бесплодной
Ни новых чувств, ни новых сил;
И всё, что пред собой он видел,
Он презирал, иль ненавидел.
V
Высокий дом, широкий двор
90 Седой Гудал себе построил...
Трудов и слез он много стоил
Рабам послушным с давних пор.
С утра на скат соседних гор
От стен его ложатся тени.
95 В скале нарублены ступени;
Они от башни угловой
Ведут к реке, по ним мелькая,
Покрыта белою чадрой1,
Княжна Тамара молодая
100 К Арагве ходит за водой.
1 Покрывало. (Примечание М.Ю. Лермонтова.)
224

VI
Всегда безмолвно на долины
Глядел с утеса мрачный дом;
Но пир большой сегодня в нем —
Звучит зурна1 и льются вины —
105 Гудал сосватал дочь свою,
На пир он созвал всю семью.
На кровле, устланной коврами,
Сидит невеста меж подруг:
Средь игр и песен их досуг
110 Проходит. Дальними горами
Уж спрятан солнца полукруг;
В ладони мерно ударяя,
Они поют — и бубен свой
Берет невеста молодая.
115 И вот она, одной рукой
Кружа его над головой,
То вдруг помчится легче птицы,
То остановится, — глядит —
И влажный взор ее блестит
120 Из-под завистливой ресницы;
То черной бровью поведет,
То вдруг наклонится немножко,
И по ковру скользит, плывет
Ее божественная ножка;
125 И улыбается она,
Веселья детского полна.
Но луч луны, по влаге зыбкой
Слегка играющий порой,
1 Вроде волынки (Примечание М.Ю. Лермонтова.)
8. М.Ю. Лсрмонтоп,т. 4
225

Едва ль сравнится с той улыбкой,
130 Как жизнь, как молодость, живой.
VII
Клянусь полночною звездой,
Лучом заката и востока,
Властитель Персии златой
И ни единый царь земной
135 Не целовал такого ока;
Гарема брызжущий фонтан
Ни разу жаркою порою
Своей жемчужною росою
Не омывал подобный стан!
140 Еще ничья рука земная,
По милому челу блуждая,
Таких волос не расплела;
С тех пор как мир лишился рая,
Клянусь, красавица такая
145 Под солнцем юга не цвела.
VIII
В последний раз она плясала.
Увы! заутра ожидала
Её, наследницу Гудала,
Свободы резвую дитя,
150 Судьба печальная рабыни,
Отчизна, чуждая поныне,
И незнакомая семья.
И часто тайное сомненье
Темнило светлые черты;
226

155 И были все ее движенья
Так стройны, полны выраженья,
Так полны милой простоты,
Что если б Демон, пролетая,
В то время на нее взглянул,
160 То, прежних братий вспоминая,
Он отвернулся б — и вздохнул...
IX
И Демон видел... На мгновенье
Неизъяснимое волненье
В себе почувствовал он вдруг.
165 Немой души его пустыню
Наполнил благодатный звук —
И вновь постигнул он святыню
Любви, добра и красоты!..
И долго сладостной картиной
170 Он любовался — и мечты
О прежнем счастье цепью длинной,
Как будто за звездой звезда,
Пред ним катилися тогда.
Прикованный незримой силой,
175 Он с новой грустью стал знаком;
В нем чувство вдруг заговорило
Родным когда-то языком.
То был ли признак возрожденья?
Он слов коварных искушенья
180 Найти в уме своем не мог...
Забыть? — забвенья не дал Бог:
Да он и не взял бы забвенья!..

X
Измучив доброго коня,
На брачный пир к закату дня
185 Спешил жених нетерпеливый.
Арагвы светлой он счастливо
Достиг зеленых берегов.
Под тяжкой ношею даров
Едва, едва переступая,
190 За ним верблюдов длинный ряд
Дорогой тянется, мелькая:
Их колокольчики звенят.
Он сам, властитель Синодала,
Ведет богатый караван.
195 Ремнем затянут ловкий стан;
Оправа сабли и кинжала
Блестит на солнце; за спиной
Ружье с насечкой вырезной.
Играет ветер рукавами
200 Его чухи1, — кругом она
Вся галуном обложена.
Цветными вышито шелками
Его седло; узда с кистями;
Под ним весь в мыле конь лихой
205 Бесценной масти, золотой.
Питомец резвый Карабаха
Прядет ушьми и, полный страха,
Храпя косится с крутизны
На пену скачущей волны.
210 Опасен, узок путь прибрежный!
1 Верхняя одежда с откидными рукавами. (Примечание М.Ю. Лермонтова.)
228

Утесы с левой стороны,
Направо глубь реки мятежной.
Уж поздно. На вершине снежной
Румянец гаснет; встал туман...
215 Прибавил шагу караван.
XI
И вот часовня на дороге...
Тут с давних пор почиет в Боге
Какой-то князь, теперь святой,
Убитый мстительной рукой.
220 С тех пор на праздник иль на битву,
Куда бы путник ни спешил,
Всегда усердную молитву
Он у часовни приносил;
И та молитва сберегала
225 От мусульманского кинжала.
Но презрел удалой жених
Обычай прадедов своих.
Его коварною мечтою
Лукавый Демон возмущал:
230 Он в мыслях, под ночною тьмою,
Уста невесты целовал.
Вдруг впереди мелькнули двое,
И больше — выстрел! — что такое?..
Привстав на звонких1 стременах,
235 Надвинув на брови папах2,
Отважный князь не молвил слова;
1 Стремена у грузин вроде башмаков из звонкого металла. (Примечание М.Ю. Лер¬
монтова.)
2 ШапкА. вроде ериваики. (Примечание М.Ю. Лермонтова.)
229

В руке сверкнул турецкий ствол,
Нагайка щелк — и как орел
Он кинулся... и выстрел снова!
240 И дикий крик, и стон глухой
Промчались в глубине долины —
Недолго продолжался бой:
Бежали робкие грузины!
XII
Затихло всё; теснясь толпой,
245 На трупы всадников порой
Верблюды с ужасом глядели;
И глухо в тишине степной
Их колокольчики звенели.
Разграблен пышный караван;
250 И над телами христиан
Чертит круги ночная птица!
Не ждет их мирная гробница
Под слоем монастырских плит,
Где прах отцов их был зарыт;
255 Не придут сестры с матерями,
Покрыты длинными чадрами,
С тоской, рыданьем и мольбами,
На гроб их из далеких мест!
Зато усердною рукою
260 Здесь у дороги, над скалою
На память водрузится крест;
И плющ, разросшийся весною,
Его, ласкаясь, обовьет
Своею сеткой изумрудной;
265 И, своротив с дороги трудной,
230

г^-g iP;
’*^гл^2» >^»—-
я* S&trr*^
'Т&^жЛ У* <
/О-ъЛг^у е^^Эс^Ъ^^ж*.
Страница из поэмы «Демон». Начало первого очерка.
Автограф М.Ю.Лермонтова. Институт русской литературы
(Пушкинский Дом) РАН

Не раз усталый пешеход
Под Божьей тенью отдохнет...
XIII
Несется конь быстрее лани,
Храпит и рвется будто к брани;
270 То вдруг осадит на скаку,
Прислушается к ветерку,
Широко ноздри раздувая;
То, разом в землю ударяя
Шипами звонкими копыт,
275 Взмахнув растрепанною гривой,
Вперед без памяти летит.
На нем есть всадник молчаливый!
Он бьется на седле порой,
Припав на гриву головой.
280 Уж он не правит поводами,
Задвинул ноги в стремена,
И кровь широкими струями
На чепраке его видна.
Скакун лихой, ты господина
285 Из боя вынес как стрела,
Но злая пуля осетина
Его во мраке догнала!
XIV
В семье Гудала плач и стоны,
Толпится на дворе народ:
290 Чей конь примчался запаленный
И пал на камни у ворот?
233

Кто этот всадник бездыханный?
Хранили след тревоги бранной
Морщины смуглого чела.
295 В крови оружие и платье;
В последнем бешеном пожатье
Рука на гриве замерла.
Недолго жениха младого,
Невеста, взор твой ожидал:
300 Сдержал он княжеское слово,
На брачный пир он прискакал...
Увы! но никогда уж снова
Не сядет на коня лихого!..
XV
На беззаботную семью
305 Как гром слетела Божья кара!
Упала на постель свою,
Рыдает бедная Тамара;
Слеза катится за слезой,
Грудь высоко и трудно дышит;
310 И вот она как будто слышит
Волшебный голос над собой:
«Не плачь, дитя! не плачь напрасно!
Твоя слеза на труп безгласный
Живой росой не упадет:
315 Она лишь взор туманит ясный,
Ланиты девственные жжет!
Он далеко, он не узнает,
Не оценит тоски твоей;
Небесный свет теперь ласкает
320 Бесплотный взор его очей;
Он слышит райские напевы...
234

Что жизни мелочные сны,
И стон и слезы бедной девы
Для гостя райской стороны?
325 Нет, жребий смертного творенья,
Поверь мне, ангел мой земной,
Не стоит одного мгновенья
Твоей печали дорогой!
На воздушном океане,
330 Без руля и без ветрил,
Тихо плавают в тумане
Хоры стройные светил;
Средь полей необозримых
В небе ходят без следа
335 Облаков неуловимых
Волокнистые стада.
Час разлуки, час свиданья —
Им ни радость, ни печаль;
Им в грядущем нет желанья,
340 И прошедшего не жаль.
В день томительный несчастья
Ты об них лишь вспомяни;
Будь к земному без участья
И беспечна, как они!
345 Лишь только ночь своим покровом
Верхи Кавказа осенит,
Лишь только мир, волшебным словом
Завороженный, замолчит;
Лишь только ветер над скалою
350 Увядшей шевельнет травою,
И птичка, спрятанная в ней,
Порхнет во мраке веселей;
235

И под лозою виноградной,
Росу небес глотая жадно,
355 Цветок распустится ночной;
Лишь только месяц золотой
Из-за горы тихонько встанет
И на тебя украдкой взглянет, —
К тебе я стану прилетать;
360 Гостить я буду до денницы
И на шелковые ресницы
Сны золотые навевать...»
XVI
Слова умолкли в отдаленье,
Вослед за звуком умер звук.
365 Она, вскочив, глядит вокруг...
Невыразимое смятенье
В ее груди; печаль, испуг,
Восторга пыл — ничто в сравненье.
Все чувства в ней кипели вдруг;
370 Душа рвала свои оковы,
Огонь по жилам пробегал,
И этот голос чудно-новый,
Ей мнилось, всё еще звучал.
И перед утром сон желанный
375 Глаза усталые смежил;
Но мысль ее он возмутил
Мечтой пророческой и странной.
Пришлец туманный и немой,
Красой блистая неземной,
380 К ее склонился изголовью;
И взор его с такой любовью,
236

Так грустно на нее смотрел,
Как будто он об ней жалел.
То не был ангел небожитель,
385 Ее божественный хранитель:
Венец из радужных лучей
Не украшал его кудрей.
То не был ада дух ужасный,
Порочный мученик — о нет!
390 Он был похож на вечер ясный:
Ни день, ни ночь, — ни мрак, ни
Часть II
I
«Отец, отец, оставь угрозы,
Свою Тамару не брани;
Я плачу: видишь эти слезы,
395 Уже не первые они.
Напрасно женихи толпою
Спешат сюда из дальних мест...
Немало в Грузии невест;
А мне не быть ничьей женою!..
400 О, не брани, отец, меня.
Ты сам заметил: день от дня
Я вяну, жертва злой отравы!
Меня терзает дух лукавый
Неотразимою мечтой;
405 Я гибну, сжалься надо мной!
Отдай в священную обитель

Дочь безрассудную свою;
Там защитит меня Спаситель,
Пред ним тоску мою пролью.
410 На свете нет уж мне веселья...
Святыни миром осеня,
Пусть примет сумрачная келья,
Как гроб, заранее меня...»
II
И в монастырь уединенный
415 Ее родные отвезли,
И власяницею смиренной
Грудь молодую облекли.
Но и в монашеской одежде,
Как под узорною парчой,
420 Всё беззаконною мечтой
В ней сердце билося как прежде.
Пред алтарем, при блеске свеч,
В часы торжественного пенья,
Знакомая, среди моленья,
425 Ей часто слышалася речь.
Под сводом сумрачного храма
Знакомый образ иногда
Скользил без звука и следа
В тумане легком фимиама;
430 Сиял он тихо, как звезда;
Манил и звал он... но куда?..
III
В прохладе меж двумя холмами
Таился монастырь святой.
238

Чинар и тополей рядами
435 Он окружен был — и порой,
Когда ложилась ночь в ущелье,
Сквозь них мелькала, в окнах кельи,
Лампада грешницы младой.
Кругом, в тени дерев миндальных,
440 Где ряд стоит крестов печальных,
Безмолвных сторожей гробниц,
Спевались хоры легких птиц.
По камням прыгали, шумели
Ключи студеною волной,
445 И под нависшею скалой,
Сливаясь дружески в ущелье,
Катились дальше, меж кустов,
Покрытых инеем цветов.
IV
На север видны были горы.
450 При блеске утренней Авроры,
Когда синеющий дымок
Курится в глубине долины,
И, обращаясь на восток,
Зовут к молитве муэцины,
455 И звучный колокола глас
Дрожит, обитель пробуждая;
В торжественный и мирный час,
Когда грузинка молодая
С кувшином длинным за водой
460 С горы спускается крутой,
Вершины цепи снеговой
Светло-лиловою стеной
На чистом небе рисовались,
239

И в час заката одевались
465 Они румяной пеленой;
И между них, прорезав тучи,
Стоял, всех выше головой,
Казбек, Кавказа царь могучий,
В чалме и ризе парчевой.
V
470 Но, полно думою преступной,
Тамары сердце недоступно
Восторгам чистым. Перед ней
Весь мир одет угрюмой тенью;
И всё ей в нём предлог мученью
475 И утра луч и мрак ночей.
Бывало только ночи сонной
Прохлада землю обоймет,
Перед божественной иконой
Она в безумье упадет
480 И плачет; и в ночном молчанье
Ее тяжелое рыданье
Тревожит путника вниманье;
И мыслит он: «То горный дух
Прикованный в пещере стонет!»
485 И чуткий напрягая слух,
Коня измученного гонит...
VI
Тоской и трепетом полна,
Тамара часто у окна
Сидит в раздумье одиноком

490 И смотрит вдаль прилежным оком,
И целый день, вздыхая, ждет...
Ей кто-то шепчет: он придет!
Недаром сны ее ласкали,
Недаром он являлся ей,
495 С глазами, полными печали,
И чудной нежностью речей.
Уж много дней она томится,
Сама не зная почему;
Святым захочет ли молиться —
500 А сердце молится ему;
Утомлена борьбой всегдашней,
Склонится ли на ложе сна:
Подушка жжет, ей душно, страшно,
И вся, вскочив, дрожит она;
505 Пылают грудь ее и плечи,
Нет сил дышать, туман в очах,
Объятья жадно ищут встречи,
Лобзанья тают на устах...
VII
Вечерней мглы покров воздушный
510 Уж холмы Грузии одел.
Привычке сладостной послушный,
В обитель Демон прилетел.
Но долго, долго он не смел
Святыню мирного приюта
515 Нарушить. И была минута,
Когда казался он готов
241

Оставить умысел жестокой.
Задумчив у стены высокой
Он бродит: от его шагов
520 Без ветра лист в тени трепещет.
Он поднял взор: ее окно
Озарено лампадой блещет;
Кого-то ждет она давно!
И вот средь общего молчанья
525 Чингура1 стройное бряцанье
И звуки песни раздались;
И звуки те лились, лились,
Как слезы, мерно друг за другом;
И эта песнь была нежна,
530 Как будто для земли она
Была на небе сложена!
Не ангел ли с забытым другом
Вновь повидаться захотел,
Сюда украдкою слетел
535 И о былом ему пропел,
Чтоб усладить его мученье?..
Тоску любви, ее волненье
Постигнул Демон в первый раз;
Он хочет в страхе удалиться...
540 Его крыло не шевелится!
И чудо! из померкших глаз
Слеза тяжелая катится...
Поныне возле кельи той
Насквозь прожженный виден камень
545 Слезою жаркою, как пламень,
Нечеловеческой слезой!..
1 Чингар. род гитары. (Примечание М.Ю. Лерлюнтова.)
242

VIII
И входит он, любить готовый,
С душой, открытой для добра,
И мыслит он, что жизни новой
550 Пришла желанная пора.
Неясный трепет ожиданья,
Страх неизвестности немой,
Как будто в первое свиданье
Спознались с гордою душой.
555 То было злое предвещанье!
Он входит, смотрит — перед ним
Посланник рая, херувим,
Хранитель грешницы прекрасной,
Стоит с блистающим челом
560 И от врага с улыбкой ясной
Приосенил ее крылом;
И луч божественного света
Вдруг ослепил нечистый взор,
И вместо сладкого привета
565 Раздался тягостный укор:
IX
«Дух беспокойный, дух порочный,
Кто звал тебя во тьме полночной?
Твоих поклонников здесь нет,
Зло не дышало здесь поныне;
570 К моей любви, к моей святыне
Не пролагай преступный след.
Кто звал тебя?»
Ему в ответ
Злой дух коварно усмехнулся;
243

Зарделся ревностию взгляд;
575 И вновь в душе его проснулся
Старинной ненависти яд.
«Она моя! — сказал он грозно, —
Оставь ее, она моя!
Явился ты, защитник, поздно,
580 И ей, как мне, ты не судья.
На сердце, полное гордыни,
Я наложил печать мою;
Здесь больше нет твоей святыни,
Здесь я владею и люблю!»
585 И Ангел грустными очами
На жертву бедную взглянул
И медленно, взмахнув крылами,
В эфире неба потонул.
X
Т а м а р а
О! кто ты? речь твоя опасна!
590 Тебя послал мне ад иль рай?
Чего ты хочешь?..
Демон
Ты прекрасна!
Тамара
Но молви, кто ты? отвечай...
Демон
Я тот, которому внимала
Ты в полуночной тишине,
244

Тамара и Демон. Иллюстрация М.А.Врубеля к поэме
М.Ю.Лермонтова «Демон». 1890—1891

595 Чья мысль душе твоей шептала,
Чью грусть ты смутно отгадала,
Чей образ видела во сне.
Я тот, чей взор надежду губит;
Я тот, кого никто не любит;
600 Я бич рабов моих земных,
Я царь познанья и свободы,
Я враг небес, — я зло природы,
И, видишь, я у ног твоих!
Тебе принес я в умиленье
605 Молитву тихую любви,
Земное первое мученье
И слезы первые мои.
О! выслушай, из сожаленья!
Меня добру и небесам
610 Ты возвратить могла бы словом.
Твоей любви святым покровом
Одетый, я предстал бы там,
Как новый ангел в блеске новом;
О! только выслушай, молю, —
615 Я раб твой, — я тебя люблю!
Лишь только я тебя увидел —
И тайно вдруг возненавидел
Бессмертие и власть мою.
Я позавидовал невольно
620 Неполной радости земной;
Не жить как ты мне стало больно,
И страшно — розно жить с тобой.
В бескровном сердце луч нежданный
Опять затеплился живей,
625 И грусть на дне старинной раны
Зашевелилася, как змей.
247

Что без тебя мне эта вечность?
Моих владений бесконечность?
Пустые звучные слова,
630 Обширный храм — без божества!
Тамара
Оставь меня, о дух лукавый!
Молчи, не верю я врагу...
Творец... Увы! я не могу
Молиться... гибельной отравой
635 Мой ум слабеющий объят!
Послушай, ты меня погубишь;
Твои слова — огонь и яд...
Скажи, зачем меня ты любишь!
Демон
Зачем, красавица? Увы,
640 Не знаю!.. Полон жизни новой,
С моей преступной головы
Я гордо снял венец терновый,
Я все былое бросил в прах:
Мой рай, мой ад в твоих очах.
645 Люблю тебя нездешней страстью,
Как полюбить не можешь ты:
Всем упоением, всей властью
Бессмертной мысли и мечты.
В душе моей, с начала мира,
650 Твой образ был напечатлён,
Передо мной носился он
В пустынях вечного эфира.
Давно тревожа мысль мою,
Мне имя сладкое звучало;
248

655 Во дни блаженства мне в раю
Одной тебя недоставало.
О! если б ты могла понять,
Какое горькое томленье
Всю жизнь, века без разделенья
660 И наслаждаться и страдать,
За зло похвал не ожидать
Ни за добро вознагражденья;
Жить для себя, скучать собой,
И этой вечною борьбой
665 Без торжества, без примиренья!
Всегда жалеть, и не желать,
Все знать, все чувствовать, все видеть,
Стараться не возненавидеть
И все на свете презирать!..
670 Лишь только Божие проклятье
Исполнилось, с того же дня
Природы жаркие объятья
Навек остыли для меня;
Синело предо мной пространство;
675 Я видел брачное убранство
Светил, знакомых мне давно...
Они текли в венцах из злата;
Но что же? прежнего собрата
Не узнавало ни одно.
680 Изгнанников себе подобных
Я звать в отчаянии стал,
Но слов и лиц и взоров злобных,
Увы! я сам не узнавал.
И в страхе я, взмахнув крылами,
685 Помчался — но куда? зачем?
Не знаю... прежними друзьями
249

Я был отвергнут; как Эдем,
Мир для меня стал глух и нем.
По вольной прихоти теченья
690 Так поврежденная ладья
Без парусов и без руля
Плывет, не зная назначенья;
Так ранней утренней порой
Отрывок тучи громовой,
695 В лазурной вышине чернея,
Один, нигде пристать не смея,
Летит без цели и следа,
Бог весть откуда и куда!
И я людьми не долго правил,
700 Греху не долго их учил,
Все благородное бесславил
И все прекрасное хулил;
Недолго... пламень чистой веры
Легко навек я залил в них...
705 А стоили ль трудов моих
Одни глупцы да лицемеры?
И скрылся я в ущельях гор;
И стал бродить, как метеор,
Во мраке полночи глубокой...
710 И мчался путник одинокой,
Обманут близким огоньком;
И в бездну падая с конем,
Напрасно звал — и след кровавый
За ним вился по крутизне...
715 Но злобы мрачные забавы
Недолго нравилися мне!
В борьбе с могучим ураганом,
Как часто, подымая прах,
250

Одетый молньей и туманом,
720 Я шумно мчался в облаках,
Чтобы в толпе стихий мятежной
Сердечный ропот заглушить,
Спастись от думы неизбежной
И незабвенное забыть!
725 Что повесть тягостных лишений,
Трудов и бед толпы людской
Грядущих, прошлых поколений,
Перед минутою одной
Моих непризнанных мучений?
730 Что люди? что их жизнь и труд?
Они пришли, они пройдут...
Надежда есть — ждет правый суд:
Простить он может, хоть осудит!
Моя ж печаль бессменно тут,
735 И ей конца, как мне, не будет;
И не вздремнуть в могиле ей!
Она то ластится, как змей,
То жжет и плещет, будто пламень,
То давит мысль мою, как камень —
740 Надежд погибших и страстей
Несокрушимый мавзолей!..
[Тамара
Зачем мне знать твои печали,
Зачем ты жалуешься мне?
Ты согрешил...
Демон
Против тебя ли?
251

Тамара
745 Нас могут слышать!..
Демон
Мы одне.
Тамара
А Бог!
Демон
На нас не кинет взгляда:
Он занят небом, не землей!
Т а м а р а
А наказанье, муки ада?
Демон
Так что ж? Ты будешь там со мной!]
750 Кто б ни был ты, мой друг случайный,
Покой навеки погубя,
Невольно я с отрадой тайной,
Страдалец, слушаю тебя.
Но если речь твоя лукава,
755 Но если ты, обман тая...
О! пощади! Какая слава?
На что душа тебе моя?
Ужели небу я дороже
Всех, не замеченных тобой?
760 Они, увы! прекрасны тоже;
Как здесь, их девственное ложе

Не смято смертною рукой...
Нет! дай мне клятву роковую...
Скажи, — ты видишь: я тоскую;
765 Ты видишь женские мечты!
Невольно страх в душе ласкаешь...
Но ты все понял, ты все знаешь —
И сжалишься, конечно, ты!
Клянися мне... от злых стяжаний
770 Отречься ныне, дай обет.
Ужель ни клятв, ни обещаний
Ненарушимых больше нет?..
Демон
Клянусь я первым днем творенья
Клянусь его последним днем,
775 Клянусь позором преступленья
И вечной правды торжеством.
Клянусь паденья горькой мукой,
Победы краткою мечтой;
Клянусь свиданием с тобой
780 И вновь грозящею разлукой.
Клянуся сонмищем духов,
Судьбою братий мне подвластных,
Мечами ангелов бесстрастных,
Моих недремлющих врагов;
785 Клянуся небом я и адом,
Земной святыней и тобой,
Клянусь твоим последним взглядом
Твоею первою слезой,
Незлобных уст твоих дыханьем,
790 Волною шелковых кудрей,
Клянусь блаженством и страданьем

Клянусь любовию моей:
Я отрекся от старой мести,
Я отрекся от гордых дум;
795 Отныне яд коварной лести
Ничей уж не встревожит ум;
Хочу я с небом примириться,
Хочу любить, хочу молиться,
Хочу я веровать добру.
800 Слезой раскаянья сотру
Я на челе, тебя достойном,
Следы небесного огня —
И мир в неведенье спокойном
Пусть доцветает без меня!
805 О! верь мне: я один поныне
Тебя постиг и оценил:
Избрав тебя моей святыней,
Я власть у ног твоих сложил.
Твоей любви я жду, как дара,
810 И вечность дам тебе за миг;
В любви, как в злобе, верь, Тамара
Я неизменен и велик.
Тебя я, вольный сын эфира,
Возьму в надзвездные края;
815 И будешь ты царицей мира,
Подруга первая моя;
Без сожаленья, без участья
Смотреть на землю станешь ты,
Где нет ни истинного счастья,
820 Ни долговечной красоты,
Где преступленья лишь да казни,
Где страсти мелкой только жить;
Где не умеют без боязни

Ни ненавидеть, ни любить.
825 Иль ты не знаешь, что такое
Людей минутная любовь?
Волненье крови молодое, —
Но дни бегут и стынет кровь!
Кто устоит против разлуки,
830 Соблазна новой красоты,
Против усталости и скуки
И своенравия мечты?
Нет! не тебе, моей подруге,
Узнай, назначено судьбой
835 Увянуть молча в тесном круге
Ревнивой грубости рабой,
Средь малодушных и холодных,
Друзей притворных и врагов,
Боязней и надежд бесплодных,
840 Пустых и тягостных трудов!
Печально за стеной высокой
Ты не угаснешь без страстей,
Среди молитв, равно далеко
От божества и от людей.
845 О нет, прекрасное созданье,
К иному ты присуждена;
Тебя иное ждет страданье,
Иных восторгов глубина;
Оставь же прежние желанья
850 И жалкий свет его судьбе:
Пучину гордого познанья
Взамен открою я тебе.
Толпу духов моих служебных
Я приведу к твоим стопам;
855 Прислужниц легких и волшебных
255

Тебе, красавица, я дам;
И для тебя с звезды восточной
Сорву венец я золотой;
Возьму с цветов росы полночной;
860 Его усыплю той росой;
Лучом румяного заката
Твой стан, как лентой, обовью,
Дыханьем чистым аромата
Окрестный воздух напою;
865 Всечасно дивною игрою
Твой слух лелеять буду я;
Чертоги пышные построю
Из бирюзы и янтаря;
Я опущусь на дно морское,
870 Я полечу за облака,
Я дам тебе все, все земное —
Люби меня!..
XI
И он слегка
Коснулся жаркими устами
Ее трепещущим губам;
875 Соблазна полными речами
Он отвечал ее мольбам.
Могучий взор смотрел ей в очи!
Он жег её. Во мраке ночи
Над нею прямо он сверкал,
880 Неотразимый, как кинжал.
Увы! злой дух торжествовал!
Смертельный яд его лобзанья
Мгновенно в грудь ее проник.
256

Мучительный, ужасный крик
885 Ночное возмутил молчанье.
В нем было все: любовь, страданье,
Упрек с последнею мольбой
И безнадежное прощанье —
Прощанье с жизнью молодой.
XII
890 В то время сторож полуночный,
Один вокруг стены крутой
Свершая тихо путь урочный,
Бродил с чугунною доской,
И возле кельи девы юной
895 Он шаг свой мерный укротил
И руку над доской чугунной,
Смутясь душой, остановил.
И сквозь окрестное молчанье,
Ему казалось, слышал он
900 Двух уст согласное лобзанье,
Минутный крик и слабый стон.
И нечестивое сомненье
Проникло в сердце старика...
Но пронеслось еще мгновенье,
905 И стихло все; издалека
Лишь дуновенье ветерка
Роптанье листьев приносило,
Да с темным берегом уныло
Шепталась горная река.
910 Канон угодника святого
Спешит он в страхе прочитать,
Чтоб наважденье духа злого
9. М. Ю. Лормоптоп, т. 4

От грешной мысли отогнать;
Крестит дрожащими перстами
915 Мечтой взволнованную грудь
И молча скорыми шагами
Обычный продолжает путь.
XIII
Как пери спящая мила,
Она в гробу своем лежала,
920 Белей и чище покрывала
Был томный цвет ее чела.
Навек опущены ресницы...
Но кто б, о небо! не сказал,
Что взор под ними лишь дремал
925 И, чудный, только ожидал
Иль поцелуя иль денницы?
Но бесполезно луч дневной
Скользил по ним струей златой,
Напрасно их в немой печали
930 Уста родные целовали...
Нет! смерти вечную печать
Ничто не в силах уж сорвать!
XIV
Ни разу не был в дни веселья
Так разноцветен и богат
935 Тамары праздничный наряд.
Цветы родимого ущелья
(Так древний требует обряд)
258

Над нею льют свой аромат
И сжаты мертвою рукою
940 Как бы прощаются с землею!
И ничего в ее лице
Не намекало о конце
В пылу страстей и упоенья;
И были все ее черты
945 Исполнены той красоты,
Как мрамор, чуждой выраженья,
Лишенной чувства и ума,
Таинственной, как смерть сама.
Улыбка странная застыла,
950 Мелькнувши по ее устам.
О многом грустном говорила
Она внимательным глазам:
В ней было хладное презренье
Души, готовой отцвести,
955 Последней мысли выраженье,
Земле беззвучное прости.
Напрасный отблеск жизни прежней,
Она была еще мертвей,
Еще для сердца безнадежней
960 Навек угаснувших очей.
Так в час торжественный заката,
Когда, растаяв в море злата,
Уж скрылась колесница дня,
Снега Кавказа, на мгновенье
965 Отлив румяный сохраня,
Сияют в темном отдаленье.
Но этот луч полуживой
В пустыне отблеска не встретит;

И путь ничей он не осветит
970 С своей вершины ледяной!..
XV
Толпой соседи и родные
Уж собрались в печальный путь.
Терзая локоны седые,
Безмолвно поражая в грудь,
975 В последний раз Гудал садится
На белогривого коня,
И поезд тронулся. Три дня,
Три ночи путь их будет длиться:
Меж старых дедовских костей
980 Приют покойный вырыт ей.
Один из праотцев Гудала,
Грабитель странников и сёл,
Когда болезнь его сковала
И час раскаянья пришел,
985 Грехов минувших в искупленье
Построить церковь обещал
На вышине гранитных скал,
Где только вьюги слышно пенье,
Куда лишь коршун залетал.
990 И скоро меж снегов Казбека
Поднялся одинокий храм,
И кости злого человека
Вновь успокоилися там;
И превратилася в кладбище
995 Скала, родная облакам:
Как будто ближе к небесам
Теплей посмертное жилище?..
260

Как будто дальше от людей
Последний сон не возмутится...
1000 Напрасно! мертвым не приснится
Ни грусть, ни радость прошлых дней.
XVI
В пространстве синего эфира
Один из ангелов святых
Летел на крыльях золотых,
1005 И душу грешную от мира
Он нёс в объятиях своих.
И сладкой речью упованья
Ее сомненья разгонял,
И след проступка и страданья
1010 С нее слезами он смывал.
Издалека уж звуки рая
К ним доносилися — как вдруг,
Свободный путь пересекая,
Взвился из бездны адский дух.
1015 Он был могущ, как вихорь шумный,
Блистал, как молнии струя,
И гордо в дерзости безумной
Он говорит: «Она моя!»
К груди хранительной прижалась,
1020 Молитвой ужас заглуша,
Тамары грешная душа.
Судьба грядущего решалась,
Пред нею снова он стоял,
Но, Боже! — кто б его узнал?
1025 Каким смотрел он злобным взглядом,
261

Как полон был смертельным ядом
Вражды, не знающей конца, —
И веяло могильным хладом
От неподвижного лица.
1030 «Исчезни, мрачный дух сомненья!
Посланник неба отвечал: —
Довольно ты торжествовал;
Но час суда теперь настал —
И благо Божие решенье!
1035 Дни испытания прошли;
С одеждой бренною земли
Оковы зла с нее ниспали.
Узнай! давно ее мы ждали!
Ее душа была из тех,
1040 Которых жизнь одно мгновенье
Невыносимого мученья,
Недосягаемых утех:
Творец из лучшего эфира
Соткал живые струны их,
1045 Они не созданы для мира,
И мир был создан не для них!
Ценой жестокой искупила
Она сомнения свои...
Она страдала и любила —
1050 И рай открылся для любви!»
И Ангел строгими очами
На искусителя взглянул
И, радостно взмахнув крылами,
В сиянье неба потонул.
1055 И проклял Демон побежденный

Мечты безумные свои,
И вновь остался он, надменный,
Один, как прежде, во вселенной
Без упованья и любви!..
1060 На склоне каменной горы
Над Койшаурскою долиной
Еще стоят до сей поры
Зубцы развалины старинной.
Рассказов, страшных для детей,
1065 О них еще преданья полны...
Как призрак, памятник безмолвный,
Свидетель тех волшебных дней,
Между деревьями чернеет.
Внизу рассыпался аул,
1070 Земля цветет и зеленеет;
И голосов нестройный гул
Теряется, и караваны
Идут, звеня, издалека,
И, низвергаясь сквозь туманы,
1075 Блестит и пенится река.
И жизнью вечно молодою,
Прохладой, солнцем и весною
Природа тешится шутя,
Как беззаботная дитя.
1080 Но грустен замок, отслуживший
Года во очередь свою,
Как бедный старец, переживший
Друзей и милую семью.
263

И только ждут луны восхода
1085 Его незримые жильцы:
Тогда им праздник и свобода!
Жужжат, бегут во все концы.
Седой паук, отшельник новый,
Прядет сетей своих основы;
1090 Зеленых ящериц семья
На кровле весело играет;
И осторожная змея
Из темной щели выползает
На плиту старого крыльца,
1095 То вдруг совьется в три кольца,
То ляжет длинной полосою
И блещет, как булатный меч,
Забытый в поле давних сеч,
Ненужный падшему герою!..
1100 Все дико; нет нигде следов
Минувших лет: рука веков
Прилежно, долго их сметала,
И не напомнит ничего
О славном имени Гудала,
1105 О милой дочери его!
Но церковь на крутой вершине,
Где взяты кости их землей,
Хранима властию святой,
Видна меж туч еще поныне.
1110 И у ворот ее стоят
На страже черные граниты,
Плащами снежными покрыты;
И на груди их вместо лат

Льды вековечные горят.
1115 Обвалов сонные громады
С уступов, будто водопады,
Морозом схваченные вдруг,
Висят нахмурившись вокруг.
И там метель дозором ходит,
1120 Сдувая пыль со стен седых,
То песню долгую заводит,
То окликает часовых;
Услыша вести в отдаленье
О чудном храме, в той стране,
1125 С востока облака одне
Спешат толпой на поклоненье;
Но над семьей могильных плит
Давно никто уж не грустит.
Скала угрюмого Казбека
ИЗО Добычу жадно сторожит,
И вечный ропот человека
Их вечный мир не возмутит.
265

ПРИЛОЖЕНИЕ

ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ «ДЕМОНА»
I
<ДЕМОН>
<1829 год>
<1.> Посвящение
Я буду петь, пока поется,
Пока волненья позабыл,
Пока высоким сердце бьется,
Пока я жизнь не пережил,
5 В душе горят, хотя безвестней,
Лучи небесного огня,
Но нежных и веселых песней,
Мой друг, не требуй от меня...
Я умер. Светлых вдохновений
10 Забыта мною сторона
Давно. Как скучен день осенний,
Так жизнь моя была скучна;
Так впечатлений неприятных
Душа всегда была полна;
15 Поныне о годах развратных
Не престает скорбеть она.
269

<2> Посвящение
Я буду петь, пока поется,
Пока, друзья, в груди моей
Еще высоким сердце бьется
И жалость не погибла в ней.
5 Но той веселости прекрасной
Не требуй от меня напрасно,
И юных гордых дней, поэт,
Ты не вернешь: их нет как нет;
Как солнце осени суровой,
10 Так пасмурна и жизнь моя;
Среди людей скучаю я:
Мне впечатление не ново...
И вот печальные мечты,
Плоды душевной пустоты!..
Печальный демон, дух изгнанья,
Блуждал под сводом голубым,
И лучших дней воспоминанья
Чредой теснились перед ним,
5 Тех дней, когда он не был злым,
Когда глядел на славу Бога,
Не отвращаясь от него;
Когда сердечная тревога
Чуждалася души его,
10 Как дня боится мрак могилы.
И много, много... и всего
Представить не имел он силы...
(Демон узнает, что ангел любит одну смертную, демон уз¬
нает и обольщает ее, так что она покидает ангела, но скоро
270

умирает и делается духом ада. Демон обольстил ее, рассказы¬
вая, что Бог несправедлив и проч. свою ист<орию>).
Любовь забыл он навсегда.
Коварство, ненависть, вражда
15 Над ним владычествуют ныне...
В нем пусто, пусто: как в пустыне.
Смертельный след напечатлен
На том, к чему он прикоснется,
И говорят, что даже он
20 Своим злодействам не смеется,
Что груды гибнущих людей
Не веселят его очей...
Зачем же демон отверженья
Роняет посреди мученья
25 Свинцовы слезы иногда,
И им забыты на мгновенье
Коварство, зависть и вражда?..
Демон влюбляется в смертную (монахиню), и она его на¬
конец любит, но демон видит ее ангела хранителя и от зависти
и ненависти решается погубить ее. Она умирает, душа ее
улетает в ад, и демон, встречая ангела, который плачет с высот
неба, упрекает его язвительной улыбкой.
Угрюмо жизнь его текла,
Как жизнь развалин. Бесконечность
30 Его тревожить не могла,
Он хладнокровно видел вечность,
271

Не зная ни добра, ни зла,
Губя людей без всякой нужды.
Ему желанья были чужды,
35 Он жег печатью роковой
Того, к кому он прикасался,
Но часто демон молодой
Своим злодействам не смеялся.
Таков осеннею порой
40 Среди долины опустелой
Один чернеет пень горелый.
Сражен стрелою громовой,
Он прямо высится главой
И презирает бурь порывы,
45 Пустыни сторож молчаливый.
Боясь лучей, бежал он тьму,
Душой измученною болен.
Ничем не мог он быть доволен:
Всё горько сделалось ему,
50 И всё на свете презирая,
Он жил, не веря ничему
И ничего не принимая.
В полночь, между высоких скал
Однажды над волнами моря
55 Один, без радости, без горя
Беглец эдема пролетал
И грешным взором созерцал
Земли пустынные равнины.
И зрит, чернеет над горой
60 Стена обители святой
272

И башен странные вершины.
Меж низких келий тишина,
Садится поздняя луна,
И в усыпленную обитель
65 Вступает мрачный искуситель.
Вот тихий и прекрасный звук,
Подобный звуку лютни, внемлет...
И чей-то голос... Жадный слух
Он напрягает. Хлад объемлет
70 Чело... он хочет прочь тотчас.
Его крыло не шевелится,
И странно — из потухших глаз
Слеза свинцовая катится...
Как много значил этот звук:
75 Мечты забытых упоений,
Века страдания и мук,
Века бесплодных размышлений,
Всё оживилось в нем, и вновь
Погибший ведает любовь.
М <о н а х и н я>
80 О чем ты близ меня вздыхаешь,
Чего ты хочешь получить?
Я поклялась давно, ты знаешь,
Земные страсти позабыть.
Кто ты? Мольба моя напрасна.
8: Чего ты хочешь?..
Д <е м о н>
Ты прекрасна.
273

М <о н а х и н я>
Кто ты?
Д <е м о н>
Я демон. Не страшись...
Святыни здешней не нарушу...
И о спасеньи не молись,
Не искусить пришел я душу;
90 Сгорая жаждою любви,
Несу к ногам твоим моленья,
Земные первые мученья
И слезы первые мои.
274

II
ДЕМОН
<Начало 1830 года>
1
Печальный Демон, дух изгнанья,
Блуждал под сводом голубым,
И лучших дней воспоминанья
Чредой теснились перед ним.
5 Тех дней, когда он не был злым,
Когда глядел на славу Бога.
Не отвращаясь от него;
Когда заботы и тревога
Чуждалися ума его,
10 Как дня боится мрак могилы...
И много, много... и всего
Представить не имел он силы.
В изгнаньи жизнь его текла,
Как жизнь развалин. Бесконечность
15 Его тревожить не могла.
<Он равнодушно видел вечность,>
Не зная ни добра, ни зла,
Губя людей без всякой нужды.
Ему желанья были чужды.
20 Он жег печатью роковой
Всё то, к чему он прикасался;
И часто Демон молодой
275

Своим злодействам не смеялся.
Боясь лучей, бежал он тьму.
25 Душой измученною болен,
Ничем не мог он быть доволен.
Всё горько сделалось ему,
И, всё на свете презирая,
Он жил, не веря ничему
30 И ничего не признавая.
2
В полночь, между холодных скал,
Однажды над волнами моря
Один, без радости, без горя,
Беглец Эдема пролетал
35 И грешным взором созерцал
Земли пустынные равнины,
И зрит: белеют под горой
Стена обители святой
И башен странные вершины.
40 Меж бедных келий тишина.
Садится поздняя луна;
И в усыпленную обитель
Вступает мрачный искуситель.
<Вдруг> тихий и прекрасный звук,
45 <Подобн>ый звуку лютни, внемлет,
И чей-то голос. Жадный слух
Он напрягает. Хлад объемлет
Чело... Он хочет прочь тотчас —
Его крыло не шевелится.
50 И — чудо! — из померкших глаз
Слеза свинцовая катится.
276

3
Как много значит этот звук!
Века минувших упоений,
Века изгнания и мук,
55 Века бесплодных размышлений,
Всё оживилось в нем, но вновь
Ужель узнает он любовь?
Тому не быть: так если мчится
Сын ливня в поле мутный ключ,
60 И солнца полумертвый луч
На нем случайно отразится,
Он лишь мгновенно озарит,
А мутных вод не просветит.
Влетает в келью дух смущенный.
65 Украдкою, как некий вор,
Минует образ позлащенный,
Со страхом отвращает взор,
Он зрит божественные книги,
Лампаду, четки и вериги.
70 Но где же звуки? где же та,
К которой сильная мечта
Его влечет?..
Облокотившись,
С испанской лютнею она
Сидела молча у окна,
75 И кудри черные, скатившись
На веки нежные очей,
Служили покрывалом ей.
Исполнена какой-то думой,
Младая волновалась грудь.
277

80 Вот поднялась. На свод угрюмый
Она задумала взглянуть.
Как звезды омраченной дали,
Глаза монахини сияли,
Как неба утра облака,
85 Ее лилейная рука
Была пленительна; и струны
Согласно вздрогнули под ней.
Угрюм, как ночи мрак безлунный,
Потупя взгляд своих очей,
90 Окованный ее игрою,
Стоял злой дух. Ему любить
Не должно сердца допустить.
Он связан клятвой роковою.
(И эту клятву молвил он,
95 Когда блистающий Сион
Оставил с гордым сатаною).
Он искусить хотел — не мог,
Не находил в себе искусства;
Забыть — забвенья не дал Бог,
100 Любить — недоставало чувства;
Хотя он для любви готов
Оставить полк своих духов
И без могущества, без силы
Скитаться посреди миров,
105 Как труп вампира, из могилы
Исторгшись, бродит меж людей
Страшилищем немых ночей...
278

Легок, как падающий снег
По ветру средь зимы холодной,
110 Мой Демон, волею свободный,
Летучий направляет бег —
Прочь-прочь от места, где впервые
Земные слезы уронил,
Нарушил клятвы роковые
115 И князя бездны раздражил,
Но прелесть звуков и виденья
Остались на душе его,
И в памяти сего мгновенья
Уж не загладит ничего.
4
120 Но кто ж она? Зачем сокрыта
В пустыне, меж высоких стен?
Иль это добровольный плен,
И ею радость позабыта?
Иль краска черная одежд
125 С ее душой была согласна?
Ее история ужасна,
Как вспоминанье без надежд.
Она отца и мать не знала,
И люльку детскую ее
13оСтарушка чуждая качала...
Но это ль бедное житье,
Любовь ли сердце испугала,
Опасность ли — о том узнать
Никто не думал испытать.
279

135 Как часто дева у окошка
Взирала на берег морской.
Печаль ее хотя немножко
В то время делалась живой.
На море вихри бушевали
140 И волны синие вставали;
В расселинах стены крутой
Протяжный раздавался вой;
А дева — взор ясней лазури —
При шуме капель дождевых
145 Согласовала с воем бури
Игру печальных струн своих.
Но с той минуты, как нечистый
К ней приходил в ночи тенистой,
Она молиться уж нейдет
150 И не играет, не поет,
Ей колокола звон противен,
В ней кроется холодный яд,
Ни моря шум, ни ветр, ни ливень
Мечты как было не родят.
5
155 И бедный Демон удалился
От силы адской с этих пор,
Он на хребет далеких гор
В ледяный грот переселился,
Где под снегами хрустали
160 Корой огнистою легли,
Природы дивные творенья.
Ее причудливой игры
Он наблюдает измененья.
280

Составя светлые шары,
165 Он их по ветру посылает,
Велит им путнику блеснуть
И над болотом освещает
Заглохший, неезжаный путь.
Когда метель гудет и свищет.
170 Он охраняет прошлеца,
Сдувает снег с его лица
И для него защиту ищет...
И часто прежней пустоты
Он слышит муки. Красоты
175 Волшебной стан пред ним летает;
И пламя новое мечты
Его крылами обнимает.
Изгнанник помнит свет небес,
Огни потерянного рая;
180 Тоской неистовой сгорая,
Он зажигает темный лес,
Любуясь на пожар трескучий.
Скалы на корне вековом
Срывая, как нежданный гром,
185 Свергает вниз рукой могучей —
И гул подъемлется кругом.
Но уж не то его тревожит,
Что прежде; тот железный сон
Прошел — любить он может — может —
190 И в самом деле любит он.
И хочет в путь опять пускаться,
Чтоб с милой девой повидаться,
Чтоб раз ей в очи поглядеть
И невозвратно улететь...
281

6
195 Едва блестящее светило
На небо юное взошло
И моря синее стекло
Лучами утра озарило,
Как Демон видел пред собой
200 Стену обители святой,
Где полразрушенная келья
Так много милого хранит.
Полетом он туда спешит.
Но нет в душе его веселья.
205 Какой-то непонятный страх
В ледяных светится глазах.
Вот дверь простая перед ними.
Томяся муками живыми,
Он долго медлил; он не мог
210 Переступить через порог,
Как будто бы он там погубит,
Что на минуту отдал рок...
Теперь лишь видно, что он любит!
Теперь лишь признаки любви:
216 Волнение надежд несмелых
И пламень неземной крови
Видны в чертах окаменелых!..
7
Он в келье. Но зачем же он
Не привлечет ее вниманья?
220 Зачем не пьет ее дыханья?
282

Не вздох любви — могильный стон,
Как эхо, из груди разбитой
Протяжно вышел наконец.
И сердце кровию облито
226 Отяжелело, как свинец.
Его рука остановилась
На воздухе. Сведенный перст
Оледенел. Хоть взор отверзт:
В нем ничего не отразилось
230 Кроме презренья — но к чему?
Что показалося ему?
8
Посланник рая, ангел нежный,
В одежде дымной, белоснежной,
Стоял с блистающим челом
235 Вблизи монахини прекрасной
И от врага с улыбкой ясной
Приосенил ее крылом.
Они счастливы, святы оба!
И — мщенье, ненависть и злоба
240 Взыграли демонской душой.
Он вышел твердою стопой.
Он вышел. Сколько чувств различных,
С давнишних лет ему привычных,
В душе теснятся! Сколько дум
245 Меняет беспокойный ум!..
Красавице погибнуть надо.
Ее не пощадит он вновь,
Погибнет — прежняя любовь
Не будет для нее оградой!..
283

9
250 Как жалко! Он уже хотел
На путь спасенья возвратиться,
Забыть толпу недобрых дел,
Позволить сердцу оживиться.
Творцу природы, может быть,
255 Внушил бы Демон сожаленье,
И благодатное прощенье
Ему б случилось получить.
Но поздно! Сын безгрешный рая
Вдруг разбудил мятежный ум.
260 Кипит он, ревностью пылая,
Явилась снова воля злая
И яд преступных, черных дум.
И вот, облекшись в образ томный,
Обманчивый он принял вид,
265 Он юноша печальный, скромный,
Какой-то тенью взор облит.
Его опущенные крылья
Объяты участью бессилья.
На голове венец златой
270 Померкнул и покрылся мглой.
Он ждет, у стен святых блуждая,
Когда останется одна
Его монахиня младая;
Когда нескромная луна
275 Взойдет, пустыню озаряя.
Он ожидает час глухой,
Текущий под ночною мглой,
Час тайных встреч и наслаждений
284

И незаметных преступлений.
280 Он к ней прокрадется туда,
Среди обители уснувшей;
И там погубит навсегда
Предмет любви своей минувшей!
10
Лампада в келье чуть горит.
285 Лукавый с девою сидит.
И дрожь и страх ее объемлет,
Она, как смерть бледнея, внемлет.
Она
Земные страсти позабыть
Я поклялась давно, ты знаешь.
290 К чему ж теперь меня смущаешь?
Чего ты хочешь получить?
О! кто ты? — речь твоя опасна!
Чего ты хочешь?..
Дух
Ты прекрасна!
Она
Кто ты?
Дух
Я демон, не страшись:
290 Святыни здешней не нарушу.
285

И о спасеньи не молись,
Не искусить пришел я душу.
К твоим ногам, томясь в любви,
Несу покорные моленья,
300 Земные первые мученья
И слезы первые мои!
Не расставлял я людям сети
С толпою грозной злых духов:
Брожу один среди миров
305 Несметное число столетий.
Не выжимай из груди стон,
Не отгоняй меня укором:
Несправедливым приговором
Я на изгнанье осужден.
310 Не зная радости минутной,
Живу над морем и меж гор,
Как перелетный метеор,
Оставлен всеми, бесприютный...
И слишком горд я, чтоб просить
315 У Бога вашего прощенья.
Я полюбил мои мученья
И не могу их разлюбить.
Но ты, ты можешь оживить
Своей любовью непритворной
320 Мою томительную лень
И жизни скучной и позорной
Непролетающую тень!..
11
В часы суровой непогоды
В осенний день, когда меж скал
286

325 Пенясь, крутясь, шумели воды,
Восточный ветер бушевал,
И тучи серыми рядами
Перебегали небесами;
Зловещий колокола звон,
330 Как умирающего стон,
Раздался глухо над волнами.
К чему манит отшельниц он?..
Не на молитву поспешали
В обширный и высокий храм,
335 Не двум счастливым женихам
Свечи дрожащие пылали:
В средине церкви мех звучал,
И катафалк блестел прекрасный,
На нем богатый гроб стоял,
340 В гробу мертвец лежал безгласный;
Зачем не слышен плач родных
И не видать во храме их?
И кто мертвец? Едва приметный
Остаток прежней красоты
345 Являют мертвые черты.
Уста закрытые бесцветны.
И в сердце томной страсти яд
Ее глаза не поселят,
Хотя еще весьма недавно
350 Они владели над душой,
Неугомонной, своенравной,
В борьбе безумной и неравной
Не знавшей власти над собой.
За час до горестной кончины
355 Духовника на миг единый
287

Младая дева призвала:
Желанья, добрые дела
И запрещенные деянья
Открыть с слезами покаянья.
360 Пришел исповедник. Но вдруг
Его безумный хохот встретил.
Он на лице ее заметил
Борение последних мук,
Припадки судорог ужасных.
365 Он разобрал в речах неясных:
«Ты!.. Демон!., о!., коварный друг!..
Своими сладкими речами...
Ты... бедную... заворожил...
Ты был любим и не любил,
370 Ты б мог спастись, а погубил...
Проклятье сверху, мрак под нами!»
Но кто безжалостный злодей,
Тогда не понял старец честный,
И жизнь монахини моей
375 Осталась людям неизвестной.
12
С тех пор промчалось много лет.
Пустела тихая обитель,
И время, общий разрушитель,
Смывало постепенно след
380 Высоких стен. И храм священный
Добычей бури и дождей
Соделался. Между дверей
Вздыхая ходит ветр не пленный.
Внутри на ликах расписных,
288

385 На утвари позолоченной
И средь расселин стен седых
Большой паук, пустынник новый,
Кладет нитей своих основы.
Сбегаючи со скал крутых,
390 Ища приют от непогоды,
Случалось, лань, дитя свободы,
Входила в кельи; — и — порой
Стола нескромное паденье
Среди развалины глухой
395 Вдруг приводило в удивленье
Ее — но нынче ничему
Нельзя встревожить тишину.
Что может падать, то упало,
Что мрет, то умерло давно;
400 Что живо, то бессмертно стало;
Но время вживе удержало
Воспоминание одно...
И море пенится и злится,
И сильно плещет и шумит,
405 Когда волнами устремится
Обнять береговой гранит;
Он вдался в море одиноко;
На нем чернеет крест высокой;
Всегда скалой отражены,
410 Струи белятся пеной вольной,
Волна теснится у волны,
И слышен ропот своевольный,
И удаляются толпой,
Другим предоставляя бой.
10. М. Ю. Лермонтов, т. 4
289

13
415 Над тем крестом, над той скалою
Однажды утренней порою
С глубокой думою стоял
Дитя Эдема, ангел мирный;
И слезы молча утирал
420 Своей одеждою сапфирной.
И кудри мягкие как лен
С главы венчанной упадали,
И крылья легкие как сон
За белыми плечьми сияли;
425 Стан тонкий свеж и прям: таков
Зеленый кипарис садов.
Вот тихо над крестом склонился.
Казалось, будто он молился
За душу девы молодой.
430 Увы! Напрасные моленья,
Ее страстям уж нет прощенья...
Тогда над синей глубиной
Дух гордости и отверженья
Летел с вершины диких гор,
435 Как будто прелести творенья
Непозволительный укор.
Как свод безлучный в день осенний,
Был мрачен искуситель гений.
Он близ могилы промелькнул
440 И, тусклый, мертвый взор кидая,
Посла потерянного рая
Улыбкой горькой упрекнул...
(Конец)
290

Ill
ДЕМОН
Поэма
1831 год
Посвящение
Прими мой дар, моя мадона!
С тех пор как мне явилась ты,
Моя любовь мне оборона
От порицаний клеветы.
5 Такой любви нельзя не верить,
А взор не скроет ничего:
Ты не способна лицемерить,
Ты слишком ангел для того!
Скажу ли? — предан самовластью
10 Страстей печальных и судьбе,
Я счастьем не обязан счастью,
Но всем обязан я — тебе.
Как демон, хладный и суровый,
Я в мире веселился злом,
15 Обманы были мне не новы,
И яд был на сердце моем;
291

Теперь, как мрачный этот Гений,
Я близ тебя опять воскрес
Для непорочных наслаждений,
20 И для надежд, и для небес.
Cain. Who art thou?
Lucifer. Master of spirits.
Cain. And being so, canst thou
Leave them, and walk with dust?
L u с i f er. I know the thoughts
Of dust, and feel for it, and with you.
L. В у г о n. Cain1.
Печальный демон, дух изгнанья,
Блуждал под сводом голубым,
И лучших дней воспоминанья
Чредой теснились перед ним;
5 Тех дней, когда он не был злым,
Когда глядел на славу Бога,
Не отвращаясь от него,
Когда заботы и тревога
Чуждалися ума его,
10 Как дня боится мрак могилы;
1 К а и н. Кто ты?
Люцифер. Властелин духов.
Каин. Но если так. можешь ли ты
Покидать их и пребывать с смертными?
Люцифер. Я знаю мысли
Смертных и сочувствую им. и заодно с вами.
Л<орд> Байрон. Каик
(Англ.). — Ред.
292

И много, много... и всего
Припомнить не имел он силы.
Уныло жизнь его текла
В пустыне Мира. Бесконечность
15 Жилище для него была.
Он равнодушно видел вечность,
Не зная ни добра, ни зла,
Губя людей без всякой нужды.
Ему желанья были чужды.
20 Он жег печатью роковой
Всё то, к чему ни прикасался!..
И часто демон молодой
Своим злодействам не смеялся.
Страшась лучей, бежал он тьму;
25 Душой измученною болен,
Ничем не мог он быть доволен,
Всё горько сделалось ему;
И, всё на свете презирая,
Он жил, не веря ничему
30 И ничего не признавая.
Однажды, вечером, меж скал
И над седой равниной моря,
Без дум, без радости, без горя,
Беглец Эдема пролетал
35 И грешным взором созерцал
Земли пустынные равнины,
И зрит: белеет под горой
Стена обители святой
293

И башен странные вершины.
40 Меж бедных келий тишина;
Встает багровая луна;
И в усыпленную обитель
Вступает мрачный искуситель.
Вдруг тихий и прекрасный звук,
45 Подобный звуку лютни, внемлет,
И чей-то голос. Жадный слух
Он напрягает: хлад объемлет
Чело. Он хочет прочь тотчас:
Его крыло не шевелится;
50 И — чудо! — из померкших глаз
Слеза свинцовая катится.
Поныне возле кельи той
Насквозь прожженный виден камень
Слезою жаркою, как пламень,
55 Нечеловеческой слезой.
Как много значил этот звук!
Века минувших упоений,
Века изгнания и мук,
Века бесплодных размышлений,
60 Всё оживилось в нем опять.
Но что ж? Ему не воскресать
Для нежных чувств. Так, если мчится
По небу летнему порой
Отрывок тучи громовой,
65 И луч случайно отразится
На сумрачных краях, она
Тот блеск мгновенный презирает
И путь неверный продолжает
Хладна, как прежде, и темна.
294

70 Проникну л в келью дух смущенный.
Со страхом отвращает взор,
Минуя образ позлащенный,
Как будто видя в нем укор.
Он зрит божественные книги,
75 Лампаду, четки и вериги;
Но где же звуки? где же та,
К которой сильная мечта
Его влечет?
Она сидела
На ложе, с лютнею в руках,
80 И песню гор играя пела.
И, мнилось, всё в ее чертах
Земной беспечностью дышало;
И кольцы русые кудрей
Сбегали, будто покрывало,
85 На веки нежные очей.
Исполнена какой-то думой
Младая волновалась грудь...
Вот поднялась; на свод угрюмый
Она задумала взглянуть:
90 Как звезды омраченной дали,
Глаза монахини сияли;
Ее лилейная рука,
Бела, как утром облака,
На черном платье отделялась,
95 И струны отвечали ей
Что дальше, то сильней, сильней.
Тоской раскаянья, казалось,
Была та песня сложена!
Меж тем, как путник любопытный,
100 В окно, участием полна,
295

На деву, жертву грусти скрытной,
Смотрела ясная луна!..
Окован сладостной игрою
Стоял злой дух. Ему любить
105 Не должно сердца допустить:
Он связан клятвой роковою;
(И эту клятву молвил он,
Когда блистающий Сион
Оставил с гордым сатаною).
110 Он искушать хотел, — не мог,
Не находил в себе искусства;
Забыть? — забвенья не дал Бог;
Любить? — недоставало чувства!
Что делать? — новые мечты
115 И чуждые поныне муки!
Так, демон, слыша эти звуки,
Чудесно изменился ты.
Ты плакал горькими слезами,
Глядя на милый свой предмет,
120 О том, что цепь лежит меж вами,
Что пламя в мертвом сердце нет;
Когда ты знал, что не принудит
Его минута полюбить,
Что даже скоро, может быть,
125 Она твоею жертвой будет.
И удалиться он спешил
От этой кельи, где впервые
Нарушил клятвы неземные
И князя бездны раздражил;
130 Но прелесть звуков и виденья
296

Осталась на душе его,
И в памяти сего мгновенья
Уж не изгладит ничего.
Спустя сто лет пергамент пыльный
135 Между развалин отыскал
Какой-то странник. Он узнал,
Что это памятник могильный;
И с любопытством прочитал
Он монастырские преданья
140 О жизни девы молодой,
И им поверил, и порой
Жалел об ней в часы мечтанья.
Он перевел на свой язык
Рассказ таинственный, но свету
145 Не передам я повесть эту:
Ценить он чувства не привык!
Печальный демон удалился
От силы адской с этих пор.
Он на хребет далеких гор
150 В ледяный грот переселился,
Где под снегами хрустали
Корой огнистою легли —
Природы дивные творенья!
Ее причудливой игры
165 Он наблюдает измененья.
Составя светлые шары,
Он их по ветру посылает,
Велит им путнику блеснуть
297

И над болотом освещает
160 Опасный и заглохший путь.
Когда метель гудет и свищет,
Он охраняет прошлеца;
Сдувает снег с его лица
И для него защиту ищет.
165 И часто подымая прах
В борьбе с летучим ураганом,
Одетый молньей и туманом
Он дико мчится в облаках,
Чтобы в толпе стихий мятежной
170 Сердечный ропот заглушить,
Спастись от думы неизбежной
И незабвенное — забыть!
Но всё не то его тревожит,
Что прежде. Тот железный сон
175 Прошел. Любить он может, может,
И в самом деле любит он;
И хочет в путь опять пускаться,
Чтоб с милой девой повидаться,
Чтоб раз ей в очи посмотреть
180 И невозвратно улететь!
Едва блестящее светило
На небо юное взошло
И моря синее стекло
Лучами утра озарило,
185 Как демон видел пред собой
Стену обители святой,
И башни белые, и келью,
298

И под решетчатым окном
Цветущий садик. И кругом
190 Обходит демон; но веселью
Он недоступен. Тайный страх
В ледяных светится глазах.
Вот дверь простая перед ними.
Томяся муками живыми,
195 Он долго медлил, он не мог
Переступить через порог,
Как будто бы он там погубит
Всё, что еще не отнял рок.
О! как приметно, что он любит!
200 Всё тихо — вдруг услышал он
Давно знакомой лютни звон;
Слова певицы вдохновенной
Лились, как светлые струи;
Но не понравились они
205 Тому, кто с думой дерзновенной
Искал надежды и любви.
Песнь монахини
1
Как парус над бездной морской,
Как под вечер златая звезда,
Явился мне ангел святой —
210 Не забуду ею никогда,
К другой он летел иль ко мне,
Я напрасно б старалась узнать.
299

Быть может, то было во сне...
О! зачем должен сон исчезать?
215 Тебя лишь любила, Творец,
Я поныне с младенческих дней,
Но видит душа наконец,
Что другое готовилось ей.
4
Виновна я быть не должна:
220 Я горю не любовью земной;
Чиста как мой ангел она,
Мысль об нем неразлучна с тобой!
5
Он отблеск величий твоих,
Ты украсил чело его сам.
225 Явился он мне лишь на миг, —
Но за вечность тот миг не отдам!
Умолкла. Ветер моря хладный
Последний звук унес с собой.
Непобедимою судьбой
230 Гонимый, демон безотрадный
Проникнул в келью. Что же он
Не привлечет ее вниманье?
Зачем не пьет ее дыханье?
Не вздох любви — могильный стон,
300

235 Как эхо, из груди разбитой
Протяжно вышел наконец;
И сердце яростью облито
Отяжелело, как свинец.
Его рука остановилась
240 На воздухе. Сведенный перст
Оледенел. Хоть взор отверст,
В нем ничего не отразилось
Кроме презренья. Но к кому?
Что показалося ему?
245 Посланник рая, ангел нежный,
В одежде дымной, белоснежной,
Стоял с блистающим челом
Вблизи монахини прекрасной
И от врага с улыбкой ясной
250 Приосенил ее крылом.
Они счастливы, святы оба!
И — зависть, мщение и злоба
Взыграли демонской душой.
Он вышел твердою ногой;
255 Он вышел — сколько чувств различных,
С давнишних лет ему привычных,
В душе теснится! сколько дум
Меняет беспокойный ум!
Красавице погибнуть надо,
260 Ее не пощадит он вновь.
Погибнет: прежняя любовь
Не будет для нее оградой!
Как жалко! он уже хотел
На путь спасенья возвратиться,
301

265 Забыть толпу преступных дел,
Позволить сердцу оживиться!
Творцу природы, может быть,
Внушил бы демон сожаленье
И благодатное прощенье
270 Ему б случилось ПОЛуЧИТЬ.
Но поздно! сын безгрешный рая
Вдруг разбудил мятежный ум:
Кипит он, ревностью пылая,
Явилась снова воля злая
275 И яд коварных, черных дум.
Но впрочем, он перемениться
Не мог бы: это был лишь сон.
И рано ль, поздно ль, пробудиться
Навеки должен был бы он.
280 Успело зло укорениться
В его душе с давнишних дней:
Добро не ужилось бы в ней;
Его присвоить, им гордиться
Не мог бы демон никогда;
285 Оно в нем было бы чужое,
И стал бы он несчастней вдвое.
Взгляните на волну, когда
В ней отражается звезда;
Как рассыпаются чудесно
290 Вокруг сребристые струи!
Но что же? блеск тот — блеск небесный,
Не завладеют им они.
Их луч звезды той не согреет;
Он гаснет — и волна темнеет!
302

295 Злой дух недолго размышлял:
Он не впервые отомщал!
Он образ смертный принимает,
Венец чело его ласкает,
И очи черные горят,
300 И этот самый пламень — яд!
Он ждет, у стен святых блуждая,
Когда останется одна
Его монахиня младая,
Когда нескромная луна
305 Взойдет, пустыню озаряя;
Он ожидает час глухой,
Текущий под ночною мглой,
Час тайных встреч и наслаждений
И незаметных преступлений.
310 Он к ней прокрадется туда,
Под сень обители уснувшей,
И там погубит навсегда
Предмет любви своей минувшей!
Лампада в келье чуть горит.
316 Лукавый с девою сидит;
И чудный страх ее объемлет.
Она, как смерть бледнея, внемлет.
Она
Страстей волненья позабыть
Я поклялась давно, ты знаешь!
320 К чему ж теперь меня смущаешь?
303

Чего ты хочешь получить?
О, кто ты? — речь твоя опасна!
Чего ты хочешь?
Незнакомец
Ты прекрасна!
Она
Кто ты?
Незнакомец
Я демон! — не страшись:
325 Святыни здешней не нарзану!
И о спасеньи не молись —
Не искушать пришел я душу.
К твоим ногам, томясь в любви,
Несу покорные моленья,
330 Земные первые мученья
И слезы первые мои!
Не расставлял я людям сети
С толпою грозной злых духов;
Брожу один среди миров
335 Несметное число столетий!
Не выжимай из груди стон,
Не отгоняй меня укором:
Несправедливым приговором
Я на изгнанье осужден.
340 Не зная радости минутной,
Живу над морем и меж гор,
304

Как перелетный метеор,
Как степи ветер бесприютный!
И слишком горд я, чтоб просить
345 У Бога вашего прощенья:
Я полюбил мои мученья
И не могу их разлюбить.
Но ты, ты можешь оживить
Своей любовью непритворной
350 Мою томительную лень
И жизни скучной и позорной
Непролетающую тень!
Она
На что мне знать твои печали,
Зачем ты жалуешься мне?
355 Ты виноват...
Незнакомец
Против тебя ли?
Она
Нас могут слышать...
Незнакомец
Мы одне!
Она
А Бог?
305

Незнакомец
На нас не кинет взгляда!
Он небом занят, не землей.
Она
А наказанье, муки ада?
Незнакомец
360 Так что ж? — ты будешь там со мной!
Мы станем жить любя, страдая,
И ад нам будет стоить рая;
Мне рай — везде, где я с тобой!
Так говорил он; и рукою
365 Он трепетную руку жал
И поцелуями порою
Плечо девицы покрывал.
Она противиться не смела,
Слабела, таяла, горела
370 От неизвестного огня,
Как белый снег от взоров дня!
В часы суровой непогоды,
В осенний день, когда меж скал
Пенясь, крутясь шумели воды,
375 Восточный ветер бушевал,
И темно-серыми рядами
Неслися тучи небесами,
306

Зловещий колокола звон,
Как умирающего стон,
380 Раздался глухо над волнами.
К чему зовет отшельниц он?
Не на молитву поспешали
В обширный и высокий храм,
Не двум счастливым женихам
385 Свечи дрожащие пылали:
В средине церкви гроб стоял,
В гробу мертвец лежал безгласный,
И ряд монахинь окружал
Тот гроб с недвижностью бесстрастной.
390 Зачем не слышен плач родных
И не видать во храме их?
И кто мертвец? Едва приметный
Остаток прежней красоты
Являют бледные черты;
395 Уста закрытые бесцветны,
И в сердце пылкой страсти яд
Сии глаза не поселят,
Хотя еще весьма недавно
Владели бурною душой,
400 Неизъяснимой, своенравной,
В борьбе безумной и неравной
Не знавшей власти над собой.
За час до горестной кончины,
Когда сырая ночи мгла
405 На усыпленные долины
Прозрачной дымкою легла,
Духовника на миг единый
307

Младая дева призвала,
Чтоб жизни грешные деянья
410 Открыть с слезами покаянья.
И он приходит к ней; но вдруг
Его безумный хохот встретил.
Старик в лице ее заметил
Борение последних мук.
415 На предстоящих не взирая,
Шептала дева молодая:
«О, демон! о, коварный друг!
Своими сладкими речами
Ты бедную заворожил...
420 Ты был любим, а не любил...
Ты мог спастись, а погубил,
Проклятье сверху, мрак под нами!»
Но кто безжалостный злодей,
Тогда не понял старец честный,
425 И жизнь монахини моей
Осталась людям неизвестной.
С тех пор промчалось много лет,
Пустела древняя обитель,
И время, общий разрушитель,
430 Смывало постепенно след
Высоких стен; и храм священный
Стал жертва бури и дождей.
Из двери в дверь во мгле ночей
Блуждает ветр освобожденный.
435 Внутри, на ликах расписных
И на окладах золотых,
Большой паук, пустынник новый,
Кладет сетей своих основы.
308

Не раз, сбежав со скал крутых,
440 Сайгак иль серна, дочь свободы,
Приют от зимней непогоды
Искали в кельях. И порой
Забытой утвари паденье
Среди развалины глухой
445 Их приводило в удивленье!
Но в наше время ничему
Нельзя нарушить тишину:
Что может падать, то упало,
Что мрет, то умерло давно,
450 Что живо, то бессмертно стало;
Но время вживе удержало
Воспоминание одно!
И море пенится и злится
И сильно плещет и шумит,
455 Когда волнами устремится
Обнять береговой гранит:
Он вдался в море одиноко,
На нем чернеет крест высокой.
Всегда скалой отражена,
460 Покрыта пылью белоснежной,
Теснится у волны волна,
И слышен ропот их мятежный,
И удаляются толпой,
Другим предоставляя бой.
465 Над тем крестом, над той скалою
Однажды утренней порою
С глубокой думою стоял
Дитя Эдема, ангел мирный;
309

И слезы молча утирал
470 Своей одеждою сапфирной.
И кудри мягкие как лен
С главы венчанной упадали,
И крылья легкие как сон
За белыми плечьми сияли.
475 И был небесный свод над ним
Украшен радугой цветистой,
И воды с пеной серебристой
С каким-то трепетом живым
К скалам теснились вековым.
480 Всё было тихо. Взор унылый
На небо поднял ангел милый,
И с непонятною тоской
За душу грешницы младой
Творцу молился он. И, мнилось,
485 Природа вместе с ним молилась.
Тогда над синей глубиной
Дух гордости и отверженья
Без цели мчался с быстротой;
Но ни раскаянья, ни мщенья
490 Не изъявлял суровый лик:
Он побеждать себя привык!
Не для других его мученья!
Он близ могилы промелькнул
И, взор пронзительный кидая,
495 Посла потерянного рая
Улыбкой горькой упрекнул!..
Конец
310

IV
<ДЕМОН>
<1831 год>
По голубому небу пролетал
Однажды Демон. С злобою немой
Он в беспредельность грустный взор кидал,
И вспоминанья перед ним толпой
5 Теснились. Это небо, где творец
Внимал его хвалам и наконец
Проклятьям, эти звезды... всё кругом
Прекрасно в блеске вечно-молодом;
Как было в тот святой, великий час,
10 Когда от мрака отделился свет,
И, ангел радостный, он в первый раз
Взглянул на будущность. И сколько лет,
И сколько тысяч лет с тех пор прошло!
И он уже не тот. Его чело
15 Померкло... он один, один... один...
Враг счастья и порока властелин.
Изгнанник, для чего тоскуешь ты
О том, что невозвратно? —- но пускай!
Не воскресив душевной чистоты,
20 Ты не найдешь потерянный свой рай!
Напрасно обращен преступный взор
311

На небеса: их свет — тебе укор.
Будь горд. Старайся мстить, живи, губя.
Но что ж? — и зло не радует тебя?
25 И часто, очень часто людям он
Завидовал. У них надежда есть
На искупленье, на могильный сон.
Все их несчастья легче перенесть
Одной палящей капли адских мук.
30 И вечность (это слово, этот звук,
Который значит всё) им не страшна.
Нет! вечность для рабов не создана!
Так мыслил Демон. Медленно крылом,
Спускался на землю, рассекал
35 Он воздух. Всё цвело в краю земном.
Весенний день краснея догорал.
Растения и волны, ветерком
Колеблемы, негреющим лучом
Казались зажжены. Туман сырой
40 Ревниво подымался над землей.
И только крест пустынный, наконец,
Стоящий на горе, едва в дали
Блестел. И гаснет! Звездный свой венец
Надела ночь. В молчании текли
45 Светила неба в этот мирный час,
Но в их молчаньи есть понятный глас,
О будущем пророчествует он.
Вот встала и луна. Повсюду сон.
312

Свети! свети, прекрасная луна!
50 Природа любит шар твой золотой,
В его сияньи нежится она,
Одетая полупрозрачной мглой.
Но человека любишь ты дразнить
Несбыточной мечтой. Как не грустить,
55 Когда на нас ты льешь свой бледный свет, —
Ты — памятник всего, чего уж нет!
Я хотел писать эту поэму в стихах: но нет. — В прозе
лучше.
313

V
ДЕМОН
<1833—1834 годы>
1
Печальный Демон, дух изгнанья,
Блуждал под сводом голубым,
И лучших дней воспоминанья
Чредой теснились перед ним;
5 Тех дней, когда он не был злым,
Когда глядел на славу Бога,
Не отвращаясь от него,
Когда заботы и тревога
Чуждалися ума его,
10 Как дня боится мрак могилы,
И много, много... и всего
Представить не имел он силы.
Уныло жизнь его текла
В пустыне мира — и на вечность
15 Он пригляделся — но была
Мучительна его беспечность.
Путем, назначенным судьбой,
Он равнодушно подвигался;
Он жег печатью роковой
20 Всё то, к чему ни прикасался.
314

Смеясь над злом и над добром,
Стыдясь надежд, стыдясь боязни,
Он с гордым встретил бы челом
Прощенья глас, как слово казни;
25 Он жил забыт и одинок,
Грозой оторванный листок,
Угрюм и волен, избегая
И свет небес, и ада тьму,
Он жил, не веря ничему
30 И ничего не признавая.
Как черный саван на земле
Лежала ночь... вились туманы
По гребням гор; на их челе,
Сторожевые великаны,
35 Гнездились стаи облаков,
И вечно ропщущее море
Гуляло мирно на просторе,
Сверкая пеною валов.
Между прибрежных диких скал
40 Беглец Эдема пролетал.
Он взор, исполненный презренья,
Вперил на грешный мир земной
И зрит в тумане отдаленья
Верхи обители святой.
45 У стен ее, прохлады полны,
Однообразно шепчут волны.
Кругом ее густых дерев
Сплелись кудрявые вершины,
И кое-где из их средины,
50 Стремясь достать до облаков,
315

Встает, белея, остов длинный
Зубчатой башни, и над ней,
Символ спасения забвенный,
Чернеет ржавый крест, нагбенный
55 Усильем бури и дождей.
Меж бедных келий храм огромный.
Едва сквозь длинное окно
Глядит лампады луч нескромный.
Внутри всё спит давным-давно.
60 Всё вкруг таинственно и темно.
Вот одинока и красна
Встает двурогая луна,
И в усыпленную обитель
Вступает мрачный искуситель.
65 Вдруг тихий и прекрасный звук,
Подобно звуку лютни, внемлет;
И чей-то голос. Жадный слух
Он напрягает. Хлад объемлет
Чело. Он хочет прочь тотчас:
70 Его крыло не шевелится,
И — чудо! — из померкших глаз
Слеза свинцовая катится.
Поныне возле кельи той,
Насквозь прожженный, виден камень
75 Слезою жаркою, как пламень,
Нечеловеческой слезой.
Как много значил этот звук!
Века минувших упоений,
Века изгнания и мук,
316

80 Века бесплодных размышлений
О настоящем и былом —
Всё разом отразилось в нем.
Проникнул в келью дух смущенный,
Минуя образ позлащенный,
85 Как будто видя в нем укор,
Со страхом отвращает взор;
В углу из мрамора мадона,
Лампада медная над ней,
На голове ее корона
90 Из роз душистых и лилей.
У стенки девственное ложе,
Луна, смеясь, в окно глядит,
А у окна... всесильный Боже!
Что с ним? — он млеет! он дрожит!
95 По струнам лютни ударяя,
Пред ним озарена луной
В одежде черной власяной
Была монахиня младая;
Она сидела перед ним
100 Объята жаром вдохновенья,
Мила как первый херувим,
Как первые звезды творенья.
В больших глазах ее порой
Невнятно говорило что-то
105 Невыразимою тоской,
Неизъяснимою заботой.
Полураскрытые уста
Живые изливали звуки;
В них было всё: моленья, муки,
110 Слова надежд, слова разлуки
317

И детских мыслей простота.
И грудь высоко воздымалась.
И обнаженная рука,
Белей, чем утром облака,
115 К струнам, как ветер, прикасалась.
Клянусь святыней гробовой,
Лучом заката и востока,
Властитель Персии златой
И ни единый царь земной
120 Не целовал такого ока!
Гаремов брызжущий фонтан
Ни разу летнею порою
Своей алмазною росою
Не омывал подобный стан...
125 Ни разу гордый сын порока
Не осквернял руки такой...
Клянусь святыней гробовой,
Лучом заката и востока.
Дух отвержения и зла
130 Стоял недвижим у порога;
Не смел он приподнять чела,
Страшася в ней увидеть Бога!
Увы, в душе его была
Давно забытая тревога!
135 Он искушать хотел — не мог,
Не находил в себе искусства;
Забыть? — забвенья не дал Бог;
Любить? — недоставало чувства.
И удалиться он спешил
140 От этой кельи, где впервые
Нарушил клятвы роковые,
318

Земной святыне уступил.
Но прелесть звуков и виденья
Остались на душе его,
145 И в памяти сего мгновенья
Уж не изгладит ничего!
2
Скажу ль? сначала думал он,
Хотел во что бы то ни стало
Исторгнуть из груди, как жало,
150 Мгновенный светлый этот сон.
И, победив свое презренье,
Он замешался меж людей,
Чтоб ядом пагубных речей
Убить в них веру в провиденье...
155 Но до него, как и при нем,
Уж веры не было ни в ком;
И полон скуки непонятной,
Он скоро кинул мир развратный
И на хребет пустынных гор
160 Переселился с этих пор.
Там над жемчужным водопадом
Себе пещеру отыскал,
В природу вник глубоким взглядом,
Душою жизнь ее объял.
165 Как часто на вершине льдистой
Один меж небом и землей
Под кровом радуги огнистой
Сидел он мрачный и немой,
И белогривые метели,
170 Как львы, у ног его ревели.
319

Как часто, подымая прах
В борьбе с летучим ураганом,
Одетый молньей и туманом
Он дико мчался в облаках,
175 Чтобы в толпе стихий мятежной
Сердечный ропот заглушить,
Спастись от думы неизбежной
И незабвенное — забыть!
Но уж не то его тревожит,
180 Что прежде, тот железный сон
Прошел. Любить он может — может,
И в самом деле любит он!
И хочет в путь опять пускаться,
Чтоб с милой девой повидаться,
185 Чтоб раз ей в очи поглядеть
И невозвратно улететь.
Востока ясное светало
На небо юное взошло
И моря синее стекло
190 Лучами утра озарило.
Вот милый берег! вот она,
Обетованная страна...
Вот испещренная цветами
Густой лимонной рощи сень,
196 Вот пред святыми воротами
Часовня... южный теплый день
Играет яркими лучами
По белым башням и стенам.
Безмолвны мраморные плиты,
200 От стен ведущие во храм.
Плющом душистым перевиты,
320

Вокруг него ряды крестов,
Немые сторожи гробов,
Как стадо летом пред грозою,
205 Пестрея жмутся меж собою...
Страшась надеждам волю дать,
К знакомой келье он подходит,
Кругом нее задумчив бродит.
Жива ль она? одна ль, как знать?
210 К дверям прильнул он жадным ухом.
Ни струн, ни песен не слыхать!
Невольно он смутился духом,
Невольно, как в пещеру змей,
Закралось в ум его сомненье,
215 И вещий луч грядущих дней
Сверкнул в его воображеньи!
Он в келью светлую проник...
Взошел, взглянул... ужасный крик,
Как бури свист порой ночною,
220 Раздался в воздухе пустом,
И ярость адскою волною
Как лава разлилась по нем.
Простите, краткие надежды
Любви, блаженства и добра;
225 Открыл дремавшие он вежды:
И то сказать — давно пора!
Посланник рая, ангел нежный,
В одежде дымной, белоснежной,
Стоял с блистающим челом
230 Перед монахиней прекрасной
И от врага с улыбкой ясной
11 . М. Ю. Лормоптоп, т. 4

Приосенял ее крылом.
Они счастливы, святы оба!
Довольно — ненависть и злоба
235 Взыграли демонской душой.
Он вышел твердою стопой.
Он вышел — сколько чувств различных,
С давнишних лет ему привычных,
В душе теснятся — сколько дум
240 Меняет недовольный ум!
Красавице погибнуть надо,
Ее не пощадит он вновь.
Погибнет: прежняя любовь
Не будет для нее оградой!
245 Свершилось! он опять таков,
Каким явился меж рабов
Великому царю вселенной
В часы той битвы незабвенной,
Где на преступное чело
250 Проклятье вечное легло.
Он ждет, у стен святых блуждая,
Когда останется одна
Его монахиня младая,
Когда нескромная луна
255 Взойдет, пустыню озаряя.
Он ожидает час глухой,
Текущий под ночною мглой,
Час тайных встреч и наслаждений
И незаметных преступлений,
260 Он к ней прокрадется туда,
Под сень обители уснувшей,
И там погубит навсегда
322

Предмет любви своей минувшей...
Лампада в келье чуть горит.
265 Лукавый с девою сидит,
И чудный страх ее объемлет.
Она, как смерть, бледнея внемлет.
Монахиня
Забыть волнение страстей
Я поклялась давно, ты знаешь;
270 К чему ж теперь меня смущаешь
Мольбою странною своей?
О, кто ты? — речь твоя опасна!
Чего ты хочешь?
Незнакомец
Ты прекрасна!
Монахиня
Кто ты?
Незнакомец
Я демон! — не страшись:
275 Святыни здешней не нарушу;
И о спасеньи не молись.
Не искушать пришел я душу.
К твоим ногам, томясь в любви,
Несу покорные моленья,
280 Земные первые мученья
11*
323

И слезы первые мои.
Не отгоняй меня укором,
Не выжимай из груди стон:
Несправедливым приговором
285 Я на изгнанье осужден.
Не зная радости минутной,
Живу над морем и меж гор,
Как перелетный метеор,
Как степи ветер бесприютный.
290 И слишком горд я, чтоб просить
У Бога вашего прощенья:
Я полюбил мои мученья
И не могу их разлюбить.
Но ты, ты можешь оживить
295 Своей любовью непритворной
Мою томительную лень
И жизни скучной и позорной
Непролетающую тень!
Монахиня
К чему мне знать твои печали?
300 Зачем ты жалуешься мне!
Ты виноват...
Незнакомец
Против тебя ли?
Монахиня
Нас могут слышать.
324

Незнакомец
Мы одне.
Монахиня
А Бог?
Незнакомец
На нас не кинет взгляда,
Он занят небом, не землей.
Монахиня
305 А наказанье, муки ада?
Незнакомец
Так что ж? ты будешь там со мной.
Мы станем жить любя, страдая,
И ад нам будет стоить рая;
Оставь сомнения свои;
310 И что такое жизнь святая
Перед минутою любви?
Моя бессменная подруга,
Ты будешь разделять со мной
Века бессмертного досуга
315 И власть над бедною землей,
Где носит всё печать презренья,
Где меж людей, с давнишних лет,
Ни настоящего мученья,
325

Ни счастья без обмана нет.
320 Благословишь ты нашу долю,
Не будешь на меня роптать
И не захочешь грусть и волю
За рабство тихое отдать.
Монахиня
Оставь меня, о дух лукавый,
325 Оставь... не верю я врагу.
Творец... увы, я не могу
Молиться... тайною отравой
Мой ум слабеющий объят...
Но слушай, ты меня погубишь,
330 Твои слова огонь и яд,
Скажи, зачем меня ты любишь...
Незнакомец
Зачем, красавица? — увы,
Не знаю... Полон жизнью новой,
С своей преступной головы
335 Я гордо снял венец терновый.
Я всё былое бросил в прах;
Мой рай, мой ад в твоих очах;
Я проклял прежнюю беспечность;
С тобою розно мир и вечность
340 Пустые звучные слова,
Прекрасный храм — без божества.
Люблю тебя нездешней страстью,
Как полюбить не можешь ты,
Всем упоением, всей властью
326

345 Бессмертной мысли и мечты;
Люблю блаженством и страданьем,
Надеждою, воспоминаньем,
Всей роскошью души моей...
О, не страшись... но пожалей!..
350 Толпу духов моих служебных
Я приведу к твоим стопам,
Прислужниц чудных и волшебных
Тебе, красавица, я дам;
И для тебя с звезды восточной
355 Сниму венец я золотой,
Возьму с цветов росы полночной,
Его усыплю той росой;
Лучом румяного заката
Твой стан, как лентой, обовью
360 И яркий перстень из агата
Надену на руку твою.
Всечасно дивною игрою
Твой слух лелеять буду я.
Чертоги светлые построю
365 Из бирюзы и янтаря...
Я опущусь на дно морское,
Я полечу за облака,
И дам тебе всё, всё земное,
Люби меня!..
И он слегка
370 Прижался страстными устами
К ее пылающим устам;
Тоской, угрозами, слезами
Он отвечал ее мольбам.
Она противиться не смела,
327

375 Слабела, таяла, горела
От неизвестного огня,
Как белый воск от взоров дня.
В то время сторож полуночный
Один, вокруг стены крутой,
380 Когда ударил час урочный,
Бродил с чугунною доской.
Но возле кельи девы юной
Он шаг свой мерный укротил
И руку над доской чугунной,
385 Смутясь душой, остановил.
И сквозь окрестное молчанье,
Ему казалось, слышал он
Двух уст согласное лобзанье,
Невнятный крик и слабый стон...
390 И нечестивое сомненье
Проникло в сердце старика.
«То не отшельницы моленье!»
Подумал он, и до замка
Уже коснулся... тихо снова!
395 Ни слов, ни шума не слыхать...
Канун угодника святого
Спешит он в страхе прочитать...
Крестит дрожащими перстами
Мечтой взволнованную грудь
400 И молча скорыми шагами
Свой прежний продолжает путь.
За час до солнечного всхода,
Еще высокий берег спал,.
Вдруг зашумела непогода,
405 И океан забушевал;

И вместе с бурей и громами,
Как умирающего стон,
Раздался глухо над волнами
Зловещий колокола звон.
410 Не для молитвы призывали
Святых монахинь в тихий храм,
Не двум счастливым женихам
Свечи дрожащие пылали:
В средине церкви гроб стоял,
415 Досками черными обитый,
И в том гробу мертвец лежал,
Холодным саваном увитый.
Зачем не слышен плач родных
И не видать во храме их?
420 И кто мертвец? Едва приметный
Остаток прежней красоты
Являют бледные черты;
Уста закрытые бесцветны,
И в сердце пылкой страсти яд
425 Сии глаза не поселят,
Хотя еще весьма недавно
Владели пылкою душой,
Неизъяснимой, своенравной,
В борьбе безумной и неравной
430 Не знавшей власти над собой.
И нет тебя, младая дева!..
Как злак потопленных полей,
Добыча ревности и гнева,
Ты вдруг увяла в цвете дней!..
435 Напрасно будет солнце юга
Играть приветно над тобой,
Напрасно будет дождь и вьюга
329

Реветь над плитой гробовой.
Лобзанье юноши живое
440 Твои уста не разомкнет;
Земля взяла свое земное,
Она назад не отдает.
3
С тех пор промчалось много лет,
Пустела древняя обитель,
445 И время, вечный разрушитель,
Смывало постепенно след
Высоких стен; и храм священный,
Добыча бури и дождей,
Стал молчалив, как мавзолей,
450 Умерших памятник надменный.
Из двери в дверь во мгле ночей
Блуждает ветр освобожденный.
Внутри, на ликах расписных
И на окладах золотых,
455 Большой паук, отшельник новый,
Кладет сетей своих основы.
Не раз, сбежав со скал крутых,
Сайгак иль серна, дочь свободы,
Приют от зимней непогоды
460 Искала в кельях. И порой
Забытой утвари паденье
Среди развалины глухой
Их приводило в изумленье.
Но в наше время ничему
466 Нельзя нарушить тишину:
Что может падать, то упало,

Что мрет, то умерло давно,
Что живо, то бессмертно стало,
Но время вживе удержало
470 Воспоминание одно.
И море пенится и злится
И сильно плещет и шумит,
Когда волнами устремится
Обнять береговой гранит.
475 Он вдался в море одиноко,
Над ним чернеет крест высокой.
Всегда скалой отражена,
Покрыта пылью белоснежной,
Теснится у волны волна,
480 И слышен ропот их мятежный,
И удаляются толпой,
Другим предоставляя бой.
Над тем крестом, над той скалою,
Однажды утренней порою
485 С глубокой думою стоял
Дитя Эдема, ангел мирный,
И слезы молча утирал
Своей одеждою сапфирной,
И кудри мягкие как лен
490 С главы венчанной упадали,
И крылья легкие как сон
За белыми плечьми сияли.
И был небесный свод над ним
Украшен радугой цветистой,
495 И волны с пеною сребристой
С каким-то трепетом живым
331

К скалам теснились вековым.
Всё было тихо. Взор унылый
На небо поднял ангел милый,
500 И с непонятною тоской
За душу грешницы младой
Творцу молился он, и, мнилось,
Природа вместе с ним молилась.
Тогда над синей глубиной
505 Дух отверженья и порока
Без цели мчался с быстротой
Новорожденного потока.
Страданий мрачная семья
В чертах недвижимых таилась;
510 По следу крыл его тащилась
Багровой молнии струя.
Когда ж он пред собой увидел
Всё, что любил и ненавидел,
То шумно мимо промелькнул
515 И, взор пронзительный кидая,
По_ла потерянного рая
Улыбкой горькой упрекнул.
332

VI
ДЕМОН
1838 года
сентября 8 дня
Часть 1-я
Печальный Демон, дух изгнанья,
Летал над грешною землей,
И лучших дней воспоминанья
Пред ним теснилися толпой;
5 Тех дней, когда в жилище света
Блистал он, чистый херувим;
Когда бегущая комета
Улыбкой ласковой привета
Любила поменяться с ним;
10 Когда сквозь вечные туманы,
Познанья жадный, он следил
Кочующие караваны
В пространстве брошенных светил;
Когда он верил и любил,
15 Счастливый первенец творенья!
Не знал ни страха, ни сомненья,
И не грозил душе его
Веков бесплодных ряд унылый;
И много, много — и всего
20 Припомнить не имел он силы!
333

С тех пор отверженный блуждал
В пустыне мира без приюта.
Вослед за веком век бежал,
Как за минутою минута,
25 Однообразной чередой.
Ничтожной властвуя землей,
Он сеял зло без наслажденья.
Нигде искусству своему
Он не встречал сопротивленья —
30 И зло наскучило ему!
И над вершинами Кавказа
Изгнанник рая пролетал:
Под ним Казбек, как грань алмаза,
Снегами вечными сиял;
35 И, глубоко внизу чернея,
Как трещина, жилище змея,
Вился излучистый Дарьял;
И Терек, прыгая, как львица
С косматой гривой на хребте,
40 Ревел — и хищный зверь, и птица,
Кружась в лазурной высоте,
Глаголу вод его внимали;
И золотые облака
Из южных стран, издалека
45 Его на север провожали;
И скалы тесною толпой,
Таинственной дремоты полны,
Над ним склонялись головой,
Следя мелькающие волны;
50 И башни замков на скалах
Смотрели грозно сквозь туманы —
334

У врат Кавказа на часах
Сторожевые великаны!
И дик, и чуден был вокруг
55 Весь Божий мир; но гордый дух
Презрительным окинул оком
Творенье Бога своего,
И на челе его высоком
Не отразилось ничего.
60 И перед ним иной картины
Красы живые расцвели;
Роскошной Грузии долины
Ковром раскинулись вдали.
Счастливый, пышный край земли!
65 Столпообразные раины,
Звонко-бегущие ручьи
По дну из камней разноцветных,
И кущи роз, где соловьи
Поют красавиц, безответных
70 На сладкий голос их любви;
Чинар развесистые сени,
Густым венчанные плющом;
Ущелья, где палящим днем
Таятся робкие олени;
75 И блеск и жизнь и шум листов,
Стозвучный говор голосов,
Дыханье тысячи растений;
И полдня сладострастный зной,
И ароматною росой
80 Всегда увлаженные ночи;
И звезды яркие, как очи,
Как взор грузинки молодой!
335

Но, кроме зависти холодной,
Природы блеск не возбудил
85 В груди изгнанника бесплодной
Ни новых чувств, ни новых сил:
И всё, что пред собой он видел,
Он презирал иль ненавидел.
Высокий дом, широкий двор
90 Седой Гудал себе построил;
Трудов и слез он много стоил
Рабам, послушным с давних пор.
С утра на скат соседних гор
От стен его ложатся тени;
95 В скале нарублены ступени,
Они от башни угловой
Ведут к реке; по ним мелькая,
Покрыта белою чадрой1,
Княжна Тамара молодая
100 К Арагве ходит за водой.
Всегда безмолвно на долины
Глядел с утеса мрачный дом:
Но пир большой сегодня в нем,
Звучит зурна2, и льются вины!
105 Гудал сосватал дочь свою,
На пир он созвал всю семью.
На кровле, устланной коврами,
Сидит невеста меж подруг.
Средь игр и песен их досуг
1 Белое покрывало. (Примечание Лермонтова.)
2 Рол флейты. (Примечание Лермонтова.)
336

110 Проходит; дальними горами
Уж спрятан солнца полукруг.
И вот Тамара молодая
Берет свой бубен расписной;
В ладони мерно ударяя,
115 Запели все, — одной рукой
Кружа его над головой,
Увлечена летучей пляской,
Она забыла мир земной;
Ее узорною повязкой
120 Играет ветер; как волна,
Нескромной думою полна,
Грудь подымается высоко;
Уста бледнеют и дрожат,
И жадной страсти полон взгляд,
125 Как страсть палящий и глубокой!
Клянусь полночною звездой,
Лучом заката и востока,
Властитель Персии златой
И ни единый царь земной
130 Не целовал такого ока!
Гарема брызжущий фонтан
Ни разу жаркою порою
Своей алмазною росою
Не омывал подобный стан!
135 Еще ничья рука земная,
По милому челу блуждая,
Таких волос не расплела;
С тех пор, как мир лишен был рая,
Клянусь, красавица такая
140 Под солнцем юга не цвела!..
337

В последний раз она плясала.
Увы! заутра ожидала
Ее, наследницу Гудала,
Свободы резвую дитя,
145 Судьба печальная рабыни,
Отчизна, чуждая поныне,
И незнакомая семья.
И часто грустное сомненье
Темнило светлые черты;
150 Но были все ее движенья
Так стройны, полны выраженья,
Так полны чудной простоты,
Что если б враг небес и рая
В то время на нее взглянул,
155 То, прежних братий вспоминая,
Он отвернулся б и вздохнул.
И Демон видел... На мгновенье
Неизъяснимое волненье
В себе почувствовал он вдруг;
160 Немой души его пустыню
Наполнил благодатный звук;
И вновь постигнул он святыню
Любви, добра и красоты!
И долго сладостной картиной
165 Он любовался; и мечты
О прошлом счастьи цепью длинной,
Как будто за звездой звезда,
Пред ним катилися тогда.
Прикованный незримой силой,
170 Он с новой думой стал знаком,
В нем чувство вдруг заговорило

Родным, понятным языком.
То был ли признак возрожденья?..
Он подойти хотел — не мог!
175 Забьггь? — Забвенья не дал Бог —
Да он и не взял бы забвенья!
На брачный пир к закату дня,
Измучив доброго коня,
Спешил жених нетерпеливый;
180 Арагвы светлой он счастливо
Достиг зеленых берегов.
Под тяжкой ношею даров
Едва, едва переступая,
За ним верблюдов длинный ряд
185 Дорогой тянется, мелькая:
Их колокольчики звенят.
Он сам, властитель Синодала,
Ведет богатый караван;
Ремнем затянут стройный стан,
190 Оправа сабли и кинжала
Блестит на солнце; за спиной
Ружье с насечкой вырезной.
Играет ветер рукавами
Его чухи1, — кругом она
195 Вся галуном обведена.
Цветными вышито шелками
Его седло, узда с кистями.
Под ним весь в мыле конь лихой
Бесценной масти золотой;
200 Питомец резвый Карабаха
1 Верхняя грузинская одежда. (Примечание Лермонтова.)
339

Прядет ушьми и, полный страха,
Храпя косится с крутизны
На пену скачущей волны.
Опасен, узок путь прибрежный:
205 Утесы с левой стороны,
Направо глубь реки мятежной.
Уж поздно. На вершине снежной
Румянец гаснет; встал туман;
Прибавил шагу караван.
210 И вот часовня на дороге...
Тут с давних лет почиет в Боге
Какой-то князь, теперь святой,
Убитый мстительной рукой.
С тех пор на праздник иль на битву,
215 Куда бы путник ни спешил,
Всегда усердную молитву
Он у часовни приносил,
И та молитва сберегала
От мусульманского кинжала;
220 Но презрел молодой жених
Обычай прадедов своих;
Его коварною мечтою
Лукавый Демон возмущал;
Он, в мыслях, под ночною тьмою
225 Уста невесты целовал!
Вдруг впереди мелькнули двое,
И больше — выстрел! Что такое?
Привстав на звонких стременах,
Надвинув на брови папах1,
я шапка, персидская. (Примечание Лермонтова.)

230 Отважный князь не молвил слова;
В руке сверкнул турецкий ствол,
Нагайка щелк! и как орел
Он кинулся... и выстрел снова!
И дикий крик, и стон глухой
235 Промчался в тишине долины!
Недолго продолжался бой,
Бежали робкие грузины.
И стихло всё. Теснясь толпой,
Верблюды с ужасом смотрели
240 На трупы всадников: порой
Их колокольчики звенели.
Разграблен пышный караван,
И над телами христиан
Чертит круги ночная птица.
245 Не ждет их мирная гробница
Под слоем монастырских плит,
Где прах отцов их был зарыт.
Не придут сестры с матерями,
Покрыты белыми чадрами,
250 С тоской, рыданьем и мольбами
На гроб их из далеких мест!
Зато усердною рукою
Здесь у дороги над скалою
На память водрузится крест,
255 И плющ, разросшийся весною,
Его, ласкаясь, обовьет
Своею сеткой изумрудной;
И, своротив с дороги трудной,
Порой усталый пешеход
260 Под Божьей тенью отдохнет.
341

Несется конь быстрее лани,
Храпит и рвется будто к брани,
То вдруг осадит на скаку,
Прислушается к ветерку,
265 Широко ноздри раздувая,
То, разом в землю ударяя
Шипами звонкими копыт,
Взмахнув растрепанною гривой,
Вперед без памяти летит.
270 На нем есть всадник молчаливый:
Он бьется на седле порой,
Припав на гриву головой.
Уж он не правит поводами,
Задвинул ноги в стремена,
275 И кровь широкими струями
На чепраке его видна.
Скакун надежный господина
Из боя вынес как стрела,
Но злая пуля осетина
280 Его во мраке догнала.
В семье Гудала плач и стоны,
Толпится на дворе народ:
Чей конь примчался запаленный?
Кто бледный всадник у ворот?
285 Недолго жениха младого,
Невеста, взор твой ожидал.
Сдержал он княжеское слово,
На брачный пир он прискакал;
Увы! Но никогда уж снова
290 Не сядет на коня лихого.
342

На беззаботную семью,
Как гром, слетела Божья кара!
Упала на постель свою,
Рыдает бедная Тамара;
295 Слеза катится за слезой,
Грудь высоко и трудно дышит;
И вот она как будто слышит
Волшебный голос над собой:
«Не плачь, дитя! не плачь напрасно!
300 Твоя слеза на труп безгласный
Живой росой не упадет;
Она лишь взор туманит ясный,
Ланиты девственные жжет.
Он далеко; он не узнает,
305 Не оценит тоски твоей;
Небесный свет теперь ласкает
Бесплотный взор его очей;
Он слышит райские напевы...
Что жизни мелочные сны
310 И стон и слезы бедной девы
Для гостя райской стороны?
Нет, жребий смертного творенья,
Поверь мне, ангел мой земной,
Не стоит одного мгновенья
315 Твоей печали дорогой.
На воздушном океане,
Без руля и без ветрил,
Тихо плавают в тумане
Хоры стройные светил;
320 Средь полей необозримых
343

В небе ходят без следа
Облаков неуловимых
Волокнистые стада;
Час разлуки, час свиданья —
325 Им ни радость, ни печаль;
Им в грядущем нет желанья
И прошедшего не жаль.
В день томительный несчастья
Ты об них лишь вспомяни;
330 Будь к земному без участья
И беспечна, как они.
Лишь только ночь своим покровом
Долины ваши осенит,
Лишь только мир, волшебным словом
335 Завороженный, замолчит,
Лишь только ветер над скалою
Увядшей шевельнет травою,
И птичка, спрятанная в ней,
Порхнет во мраке веселей,
340 И под лозою виноградной,
Росу небес глотая жадно,
. Цветок распустится ночной,
Лишь только месяц золотой
Из-за горы тихонько встанет
345 И на тебя украдкой взглянет,
К тебе я стану прилетать!
Гостить я буду до денницы
И на шелковые ресницы
Сны золотые навевать...»
344

350 Слова умолкли. В отдаленье
Вослед за звуком умер звук.
Она, вскочив, глядит вокруг;
Невыразимое смятенье
В ее груди: печаль, испуг,
355 Восторга пыл — ничто в сравненье!
Все чувства в ней кипели вдруг,
Душа рвала свои оковы,
Огонь по жилам пробегал,
И этот голос чудно-новый,
360 Ей мнилось, всё еще звучал.
И перед утром сон желанный
Глаза усталые смежил,
Но мысль ее он возмутил
Мечтой пророческой и странной.
365 Пришлец туманный и немой,
Красой блистая неземной,
К ее склонился изголовью;
И взор его с такой любовью,
Так грустно на нее смотрел,
370 Как будто он об ней жалел.
То не был ангел небожитель,
Ее божественный хранитель:
Венец из радужных лучей
Не украшал его кудрей.
375 То не был ада дух ужасный,
Порочный мученик — о нет!
Он был похож на вечер ясный —
Ни день, ни ночь, — ни мрак, ни свет!
345

Часть 11 -я
«Отец, отец! оставь угрозы,
380 Свою Тамару не брани;
Я плачу, — видишь эти слезы, —
Уже не первые они!
Не буду я ничьей женою,
Скажи моим ты женихам;
385 Супруг мой взят сырой землею,
Другому сердца не отдам.
С тех пор как труп его кровавый
Мы схоронили под горой,
Меня тревожит дух лукавый
390 Неотразимою мечтой.
В тиши ночной меня тревожит
Толпа печальных, странных снов;
Молиться днем душа не может:
Мысль далеко от звука слов!
395 Огонь по жилам пробегает,
Я сохну, вяну день от дня.
Отец! душа моя страдает,
Отец мой, пощади меня!
Отдай в священную обитель
400 Дочь безрассудную свою,
Там защитит меня Спаситель,
Пред ним тоску мою пролью;
На свете нет уж мне веселья...
Святыни миром осеня,
346

405 Пусть примет сумрачная келья
Как гроб заранее меня».
И в монастырь уединенный
Ее родные отвезли,
И власяницею смиренной
410 Грудь молодую облекли.
Но и в монашеской одежде,
Как под узорною парчой,
Всё беззаконною мечтой
В ней сердце билося, как прежде.
415 Пред алтарем, при блеске свеч,
В часы божественного пенья,
Знакомая среди моленья
Ей часто слышалася речь;
Под сводом сумрачного храма
420 Знакомый образ иногда
Скользил без звука и следа
В тумане легком фимиама:
Он так смотрел! он так манил!
Он, мнилось, так несчастлив был!
425 В прохладе меж двумя холмами
Таился монастырь святой:
Чинар и тополей рядами
Он окружен был, и порой,
Когда ложилась ночь в ущельи,
430 Сквозь них мерцала в окнах кельи
Лампада грешницы младой.
Кругом, в тени дерев миндальных,
Где ряд стоит крестов печальных,
Безмолвных сторожей гробниц,

435 Спевались хоры легких птиц.
По камням прыгали, шумели
Ключи студеною волной
И, под нависшею скалой
Сливаясь дружески в ущельи,
440 Катились дале меж кустов,
Покрытых инеем цветов.
На север видны были горы.
При блеске утренней Авроры,
Когда синеющий дымок
445 Курится в глубине долины
И, обращаясь на восток,
Зовут к молитве муэцины,
И звучный колокола глас
Дрожит, обитель пробуждая;
450 В торжественный и мирный час,
Когда грузинка молодая
С кувшином длинным за водой
С горы спускается крутой,
Вершины цепи снеговой
455 Светлолиловою стеной
На чистом небе рисовались;
А в час заката одевались
Они румяной пеленой.
И между них, прорезав тучи,
460 Стоял, всех выше головой,
Казбек, Кавказа царь могучий,
В чалме и ризе парчевой.
Но Демон огненным дыханьем
Тамары душу запятнал,
348

465 И Божий мир своим блистаньем
Восторга в ней не пробуждал.
Страсть безотчетная как тенью
Жизнь осенила перед ней;
И стало всё предлог мученью,
470 И утра луч и мрак ночей.
Бывало только ночи сонной
Прохлада землю обоймет,
Перед божественной иконой
Она в безумьи упадет
475 И плачет, и в ночном молчаньи
Ее тяжелое рыданье
Тревожит путника вниманье,
Сквозь шум далекого ручья
И трель живую соловья.
480 Бывало разбросав на плечи
Волну кудрей своих, она
Стоит без мысли, холодна, —
И странные лепечут речи
Ее дрожащие уста;
485 И грудь желание волнует,
И чудный призрак всё рисует
Пред нею в сумраке мечта.
Утомлена борьбой всегдашной
Склонится ли на ложе сна —
490 Подушка жжет, ей душно, страшно,
И вся, вскочив, дрожит она.
Вечерней мглы покров воздушный
Уж холмы Грузии одел;
349

Привычке сладостной послушный,
495 В обитель Демон прилетел;
Но долго, долго он не смел
Святыню мирного приюта
Нарушить. И была минута,
Когда казался он готов
500 Оставить умысел жестокой.
Задумчив у стены высокой
Он бродит. От его шагов
Без ветра лист в тени трепещет.
Он поднял взор: ее окно
505 Озарено лампадой блещет:
Кого-то ждет она давно!
И вот средь общего молчанья
Чингуры1 стройное бряцанье
И звуки песни раздались.
510 И звуки те лились, лились,
Как слезы, мерно друг за другом;
И эта песнь была нежна,
Как будто для земли она
Была на небе сложена.
515 Не ангел ли с забытым другом
Вновь повидаться захотел,
Сюда украдкою слетел
И о былом ему пропел,
Чтоб усладить его мученье?..
520 Тоску любви, ее волненье
Постигнул Демон в первый раз.
Он хочет в страхе удалиться —
Его крыло не шевелится!
И чудо! Из померкших глаз
‘Род гитары. (Примечание Лермонтова.)
350

525 Слеза тяжелая катится...
Поныне возле кельи той
Насквозь прожженный виден камень
Слезою жаркою, как пламень,
Нечеловеческой слезой.
530 И входит он, любить готовый,
С душой, открытой для добра;
И мыслит он, что жизни новой
Пришла желанная пора.
Неясный трепет ожиданья,
535 Страх неизвестности немой,
Как будто в первое свиданье
Спознались с гордою душой.
То было злое предвещанье!
Он входит, смотрит — перед ним
540 Посланник рая, херувим,
Хранитель грешницы прекрасной,
Стоит с блистающим челом
И от врага с улыбкой ясной
Приосенил ее крылом.
545 И луч божественного света
Вдруг ослепил нечистый взор,
И вместо сладкого привета
Раздался тягостный укор.
«Дух беспокойный, дух порочный,
550 Кто звал тебя во тьме полночной?
Твоих поклонников здесь нет.
Зло не дышало здесь поныне;
К моей любви, к моей святыне
Не пролагай преступный след.
555 Кто звал Тебя?»
351

Ему в ответ
Злой дух коварно усмехнулся,
Зарделся ревностию взгляд,
И вновь в душе его проснулся
Старинной ненависти яд.
560 «Она моя, — сказал он грозно, —
Оставь ее, она моя;
Отныне жить нельзя нам розно,
И ей, как мне, ты не судья.
На сердце, полное гордыни,
565 Я наложил печать мою;
Здесь больше нет твоей святыни,
Здесь я владею и люблю!..»
И ангел грустными очами
На жертву бедную взглянул
570 И медленно, взмахнув крылами,
В эфире неба потонул.
Тамара
О! кто ты? речь твоя опасна!
Тебя послал мне ад иль рай?
Чего ты хочешь?
Демон
Ты прекрасна.
Т а ма р а
575 Но молви! кто ж ты? Отвечай...
352

Демон
Я тот, которому внимала
Ты в полуночной тишине,
Чья мысль душе твоей шептала,
Чью грусть ты смутно отгадала,
580 Чей образ видела во сне.
Я тот, чей взор надежду губит,
Едва надежда расцветет,
Я тот, кого никто не любит
И всё живущее клянет;
585 Ничто пространство мне и годы,
Я бич рабов моих земных,
Я враг небес, я зло природы,—
И, видишь, я у ног твоих.
Тебе принес я в умиленье
590 Молитву тихую любви,
Земное первое мученье
И слезы первые мои;
О, выслушай, из сожаленья!
Меня добру и небесам
595 Ты возвратить могла бы словом.
Твоей любви святым покровом
Одетый, я предстал бы там,
Как новый ангел в блеске новом;
О! только выслушай, молю;
600 Я раб твой, я тебя люблю!
Когда я в первый раз увидел
Твой чудный, твой волшебный взор,
Я тайно вдруг возненавидел
Мою свободу, как позор.
12. М. Ю. Лермонтов, т. 4
353

605 Своею властью недовольный,
Я позавидовал невольно
Неполным радостям людей;
В бескровном сердце луч нежданый
Опять затеплился живей,
610 И грусть на дне старинной раны
Вдруг шевельнулася, как змей.
Что без тебя теперь мне вечность,
Моих владений бесконечность?
Пустые, звучные слова;
615 Обширный храм — без божества!
Тамара
Оставь меня, о дух лукавый!
Молчи, не верю я врагу!
Творец — увы! я не могу
Молиться; тайною отравой
620 Мой ум слабеющий объят.
Послушай, ты меня погубишь!
Твои слова — огонь и яд...
Скажи, зачем меня ты любишь?
Демон
Зачем, красавица? Увы,
625 Не знаю. Полон жизни новой,
С моей преступной головы
Я гордо снял венец терновый,
Я всё былое бросил в прах:
Мой рай, мой ад в твоих очах.
630 Люблю тебя нездешней страстью,

Как полюбить не можешь ты:
Всем упоением, всей властью
Бессмертной мысли и мечты!
В душе моей с начала мира
635 Твой образ был напечатлён;
Передо мной носился он
В пустынях вечного эфира.
Давно, тревожа мысль мою,
Мне имя сладкое звучало —
640 Во дни блаженства мне в раю
Одной тебя недоставало!
О! Если б ты могла понять,
Какое горькое томленье
Всю жизнь, века, без разделенья
645 И наслаждаться и страдать,
За зло похвал не ожидать
Ни за добро вознагражденья!
Жить для себя, скучать собой,
И этой долгою борьбой
650 Без торжества, без примиренья;
Всегда жалеть — и не желать;
Всё знать, всё чувствовать, всё видеть;
Стараться всё возненавидеть —
И всё на свете презирать!
655 Лишь только Божие проклятье
Исполнилось, с того же дня
Природы жаркие объятья
Навек остыли для меня;
Синело предо мной пространство,
660 Я видел брачное убранство
Светил, знакомых мне давно:
12*
355

Они текли в венцах из злата!
Но что же? прежнего собрата
Не узнавало ни одно.
665 Изгнанников, себе подобных,
Я звать в отчаянии стал,
Но слов и лиц и взоров злобных,
Увы, я сам не узнавал.
И в страхе я, взмахнув крылами,
670 Помчался — но куда? зачем?
Не знаю — прежними друзьями
Я был отвергнут; как Эдем,
Мир для меня стал глух и нем:
По вольной прихоти теченья
675 Так поврежденная ладья
Без парусов и без руля
Плывет, не зная назначенья;
Так ранней утренней порой
Отрывок тучи громовой,
680 В лазурной вышине чернея,
Один, нигде пристать не смея,
Летит без цели и следа,
Бог весть откуда и куда!
Как часто на вершине льдистой,
685 Один меж небом и землей,
Под кровом радуги огнистой
Сидел я мрачный и немой,
И белогривые метели
Как львы у ног моих ревели;
690 Как часто, подымая прах,
В борьбе с могучим ураганом,
Одетый молньей и туманом,
Я шумно мчался в облаках,
356

Чтобы в толпе стихий мятежной
695 Сердечный ропот заглушить,
Спастись от думы неизбежной
И незабвенное забыть!
Что повесть тягостных лишений,
Трудов и бед толпы людской,
700 Грядущих, прошлых поколений,
Перед минутою одной
Моих непризнанных мучений?
Что люди? Что их жизнь и труд?
Они пошли, они пройдут
705 Надежда есть, — ждет правый суд:
Простить он может, хоть осудит!
Моя ж печаль бессменно тут,
И ей конца, как мне, не будет;
И не вздремнуть в могиле ей!
710 Она то ластится, как змей,
То жжет и плещет, будто пламень,
То давит мысль мою, как камень, —
Мечтаний прежних и страстей
Несокрушимый мавзолей!
Тамара
715 Зачем мне знать твои печали?
Зачем ты жалуешься мне?
Ты согрешил...
Демон
Против тебя ли?
357

Т а м а р а
Нас могут слышать!..
Демон
Мы одне.
Тамара
А Бог?
Демон
На нас не кинет взгляда;
720 Он занят небом — не землей!
Тамара
А наказанье — муки ада?
Демон
Так что ж? ты будешь там со мной.
Мы, дети вольные эфира,
Тебя возьмем в свои края;
725 И будешь ты царицей мира,
Подруга вечная моя.
Без сожаленья, без участья
Смотреть на землю станешь ты,
Где нет ни истинного счастья,
358

730 Ни долговечной красоты;
Где преступленья лишь да казни,
Где страсти мелкой только жить,
Где не умеют без боязни
Ни ненавидеть, ни любить.
735 Иль ты не знаешь, что такое
Людей минутная любовь?
Волненье крови молодое, —
Но дни бегут и стынет кровь.
Кто устоит против разлуки,
740 Соблазна новой красоты,
Против усталости и скуки
И своенравия мечты?
И пусть другие б утешались
Ничтожным жребием своим:
745 Их думы неба не касались,
Мир лучший недоступен им.
Но ты, прекрасное созданье,
Не в жертву им обречена;
Тебя иное ждет страданье,
750 Иных восторгов глубина.
Оставь же прежние желанья
И жалкий свет его судьбе;
Пучину гордого познанья
Взамен открою я тебе.
755 О! верь мне! Я один поныне
Тебя постиг и оценил:
Избрав тебя моей святыней,
Я власть у ног твоих сложил.
Твоей любви я жду, как дара,
760 И вечность дам тебе за миг:
359

В любви, как в злобе, верь, Тамара,
Я неизменен и велик!
Толпу духов моих служебных
Я приведу к твоим стопам,
765 Прислужниц легких и волшебных
Тебе, красавица, я дам;
И для тебя с звезды восточной
Сорву венец я золотой;
Возьму с цветов росы полночной,
770 Его усыплю ТОЙ росой.
Лучом румяного заката
Твой стан, как лентой, обовью,
Дыханьем чистым аромата
Окрестный воздух напою.
775 Всечасно дивною игрою
Твой слух лелеять буду я;
Чертоги пышные построю
Из бирюзы и янтаря.
Я опущусь на дно морское,
780 Я полечу за облака,
Я дам тебе всё, всё земное —
Люби меня!
И он слепка
Коснулся жаркими устами
Ее трепещущим губам,
785 И лести сладкими речами
Он отвечал ее мольбам.
Могучий взор смотрел ей в очи;
Он жег ее; во мраке ночи
Над нею прямо он сверкал,
790 Неотразимый, как кинжал.
Увы! злой дух торжествовал...

Смертельный яд его лобзанья
Мгновенно кровь ее проник;
Мучительный, но слабый крик
795 Ночное возмутил молчанье.
В нем было всё: любовь, страданье,
Упрек с последнею мольбой
И безнадежное прощанье —
Прощанье с жизнью молодой!..
800 В то время сторож полуночный
Один вокруг стены крутой,
Когда ударил час урочный,
Бродил с чугунною доской;
И под окошком девы юной
805 Он шаг свой мерный укротил
И руку над доской чугунной,
Смутясь душой, остановил;
И сквозь окрестное молчанье,
Ему казалось, слышал он
810 Двух уст согласное лобзанье,
Чуть внятный крик и слабый стон.
И нечестивое сомненье
Проникло в сердце старика;
Но пронеслось еще мгновенье,
815 И смолкло всё. Издалека
Лишь дуновенье ветерка
Роптанье листьев приносило,
Да с темным берегом уныло
Шепталась горная река.
820 Канон угодника святого
Спешит он в страхе прочитать,
Чтоб наважденье духа злого
361

От грешной мысли отогнать;
Крестит дрожащими перстами
825 Мечтой взволнованную грудь
И молча скорыми шагами
Обычный продолжает путь.
Как пери спящая мила,
Она в гробу своем лежала.
830 Белей и чище покрывала
Был томный цвет ее чела.
Навек опущены ресницы —
Но кто б взглянувши не сказал,
Что взор под ними лишь дремал
835 И, чудный, только ожидал
Иль поцелуя иль денницы?
Но бесполезно луч дневной
Скользил по ним струей златой,
Напрасно их в немой печали
840 Уста родные целовали —
Нет, смерти вечную печать
Ничто не в силах уж сорвать!
И всё, где пылкой жизни сила
Так внятно чувствам говорила,
845 Теперь один ничтожный прах;
Улыбка странная застыла
Едва мелькнувши на устах;
Но темен, как сама могила,
Печальный смысл улыбки той:
850 Что в ней? Насмешка ль над судьбой,
Непобедимое ль сомненье?
Иль к жизни хладное презренье?

Иль с небом гордая вражда?
Как знать? для света навсегда
855 Утрачено ее значенье!
Она невольно манит взор,
Как древней надписи узор,
Где, может быть, под буквой странной
Таится повесть прежних лет,
860 Символ премудрости туманной,
Глубоких дум забытый след.
И долго бедной жертвы тленья
Не трогал ангел разрушенья;
И были все ее черты
865 Исполнены той красоты,
Как мрамор, чуждой выраженья,
Лишенной чувства и ума,
Таинственной, как смерть сама!
Ни разу не был в дни веселья
870 Так разноцветен и богат
Тамары праздничный наряд:
Цветы родимого ущелья
(Так древний требует обряд)
Над нею льют свой аромат
875 И сжаты мертвою рукою
Как бы прощаются с землею...
Уж собрались в печальный путь
Друзья, соседи и родные.
Терзая локоны седые,
880 Безмолвно поражая грудь,
В последний раз Гудал садится
На белогривого коня —
363

И поезд двинулся. Три дня,
Три ночи путь их будет длиться:
885 Меж старых дедовских костей
Приют покойный вырыт ей.
Один из праопгцев Гудала,
Грабитель путников и сёл,
Когда болезнь его сковала
890 И час раскаянья пришел,
Грехов минувших в искупленье
Построить церковь обещал
На вышине гранитных скал,
Где только вьюги слышно пенье,
895 Куда лишь коршун залетал.
И скоро меж снегов Казбека
Поднялся одинокий храм,
И кости злого человека
Вновь успокоилися там.
900 И превратилася в кладбище
Скала, родная облакам,
Как будто ближе к небесам
Теплей последнее жилище!
Едва на жесткую постель
905 Тамару с пеньем опустили,
Вдруг тучи гору обложили,
И разыгралася метель;
И громче хищного шакала
Она завыла в небесах
910 И белым прахом заметала
Недавно вверенный ей прах.
И только за скалой соседней
364

Утих моленья звук последний,
Последний шум людских шагов,
915 Сквозь дымку серых облаков
Спустился ангел легкокрылый
И над покинутой могилой
Приник с усердною мольбой
За душу грешницы младой.
920 И в то же время царь порока
Туда примчался с быстротой
В снегах рожденного потока.
Страданий мрачная семья
В чертах недвижимых таилась;
925 По следу крыл его тащилась
Багровой молнии струя.
Когда ж он пред собой увидел
Всё, что любил и ненавидел,
То шумно мимо промелькнул
930 И, взор пронзительный кидая,
Посла потерянного рая
Улыбкой горькой упрекнул...
На склоне каменной горы
Над Койшаурскою долиной
935 Еще стоят до сей поры
Зубцы развалины старинной.
Рассказов, страшных для детей,
О них еще преданья полны...
Как призрак, памятник безмолвный,
940 Свидетель тех волшебных дней,
Между деревьями чернеет.
Внизу рассыпался аул,
365

Земля цветет и зеленеет,
И голосов нестройный гул
945 Теряется; и караваны
Идут гремя издалека,
И, низвергаясь сквозь туманы,
Блестит и пенится река;
И жизнью вечно молодою,
930 Прохладой, солнцем и весною
Природа тешится шутя,
Как беззаботное дитя.
Но грустен замок, отслуживший
Когда-то в очередь свою,
955 Как бедный старец, переживший
Друзей и милую семью.
И только ждут луны восхода
Его незримые жильцы;
Тогда им праздник и свобода!
960 Жужжат, бегут во все концы:
Седой паук, отшельник новый,
Прядет сетей своих основы;
Зеленых ящериц семья
На кровле весело играет,
965 И осторожная змея
Из темной щели выползает
На плиту старого крыльца;
То вдруг совьется в три кольца,
То ляжет длинной полосою
970 И блещет, как булатный меч,
Забытый в поле грозных сеч,
Ненужный падшему герою...
Всё дико. Нет нигде следов
366

Минувших лет: рука веков
975 Прилежно, долго их сметала...
И не напомнит ничего
О славном имени Гудала,
О милой дочери его!
И там, где кости их истлели,
980 На рубеже зубчатых льдов,
Гуляют ныне лишь метели
Да стаи вольных облаков;
Скала угрюмого Казбека
Добычу жадно сторожит,
985 И вечный ропот человека
Их вечный мир не возмутит.
Посвящение
Я кончил — ив груди невольное сомненье!
Займет ли вновь тебя давно знакомый звук,
Стихов неведомых задумчивое пеньб,
Тебя, забывчивый, но незабвенный друг?
5 Пробудится ль в тебе о прошлом сожаленье?
Иль, быстро пробежав докучную тетрадь,
Ты только мертвого, пустого одобренья
Наложишь на нее холодную печать;
И не узнаешь здесь простого выраженья
10 Тоски, мой бедный ум томившей столько лет;
И примешь за игру иль сон воображенья
Больной души тяжелый бред...
367

монго
Садится солнце за горой,
Туман дымится над болотом,
И вот дорогой столбовой
Летят, склонившись над лукой,
5 Два всадника лихим полетом.
Один — высок и худощав,
Кобылу серую собрав,
То горячит нетерпеливо,
То сдержит вдруг одной рукой.
10 Мал и широк в плечах другой.
Храпя мотает длинной гривой
Под ним саврасый скакунок,
Степей башкирских сын счастливый.
Устали всадники. До ног
15 От головы покрыты прахом.
Коней приезженных размахом
Они любуются порой
И речь ведут между собой.
—Монго, послушай — тут направо!
20 Осталось только три версты.
— Постой! уж эти мне мосты!
Дрожат и смотрят так лукаво.
— Вперед, Маёшка! только нас
Измучит это приключенье,
368

25 Ведь завтра в шесть часов ученье!
— Нет, в семь! я сам читал приказ!
Но прежде нужно вам, читатель,
Героев показать портрет:
Монго — повеса и корнет,
30 Актрис коварных обожатель,
Был молод сердцем и душой,
Беспечно женским ласкам верил
И на аршин предлинный свой
Людскую честь и совесть мерил.
35 Породы английской он был —
Флегматик с бурыми усами,
Собак и портер он любил,
Не занимался он чинами,
Ходил немытый целый день,
40 Носил фуражку на-бекрень;
Имел он гадкую посадку:
Неловко гнулся наперед
И не тянул ноги он в пятку,
Как должен каждый патриот.
45 Но если, милый, вы езжали
Смотреть российский наш балет,
То верно в креслах замечали
Его внимательный лорнет.
Одна из дев ему сначала
50 Дней девять сряду отвечала,
В десятый день он был забыт, —
С толпою смешан волокит.
Все жесты, вздохи, объясненья
Не помогали ничего...
369

55 И зародился пламень мщенья
В душе озлобленной его.
Маёшка был таких же правил:
Он лень в закон себе поставил,
Домой с дежурства уезжал,
60 Хотя и дома был без дела;
Порою рассуждал он смело,
Но чаще он не рассуждал.
Разгульной жизни отпечаток
Иные замечали в нем;
65 Печалей будущих задаток
Хранил он в сердце молодом;
Его покоя не смущало, —
Что не касалось до него;
Насмешек гибельное жало
70 Броню железную встречало
Над самолюбием его.
Слова он весил осторожно
И опрометчив был в делах;
Порою: трезвый — врал безбожно,
75 И молчалив был — на пирах.
Характер вовсе бесполезный
И для друзей и для врагов...
Увы! читатель мой любезный,
Что делать мне — он был таков!
80 Теперь он следует за другом
На подвиг славный, роковой,
Терзаем пьяницы недугом, —
Изгагой мучим огневой.
Приюты неги и прохлады
370

А.А.Столыпин-Монго. Портрет работы Клюндера.
Масло. 1834. Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН

85 Вдоль по дороге в Петергоф,
Мелькают в ряд из-за ограды
Разнообразные фасады
И кровли мирные домов,
В тени таинственных садов.
90 Там есть трактир... и он от века
Зовется Красным Кабачком,
И там — для блага человека
Построен сумасшедших дом,
И там приют себе смиренный
95 Танцорка юная нашла.
Краса и честь балетной сцены,
На содержании была:
N. N., помещик из Казани,
Богатый волжский старожил,
100 Без волокитства, без признаний
Ее невинности лишил.
— Мой друг! ему я говорил:
Ты не в свои садишься сани,
Танцоркой вздумал управлять!
105 Ну где тебе <...>
Но обратимся поскорее
Мы к нашим буйным молодцам.
Они стоят в пустой аллее,
Коней привязывают там,
110 И вот, тропинкой потаенной,
Они к калитке отдаленной
Спешат, подобно двум ворам.
На землю сумрак ниспадает,
Сквозь ветви брежжит лунный свет
115 И переливами играет
373

На гладкой меди эполет.
Вперед отправился Маёшка;
В кустах прополз он, как черкес,
И осторожно, точно кошка,
120 Через забор он перелез.
За ним Монго наш долговязый,
Довольный этою проказой,
Перевалился кое-как.
Ну, лихо! Сделан первый шаг!
125 Теперь душа моя в покое, —
Судьба окончит остальное!
Облокотившись у окна,
Меж тем танцорка молодая
Сидела дома и одна.
130 Ей было скучно и зевая
Так тихо думала она:
«Чудна судьба! о том ни слова, —
На матушке моей чепец
Фасона самого дурного,
135 И мой отец — простой кузнец!..
А я — на шелковом диване
Ем мармелад, пью шоколад;
На сцене — знаю уж заране, —
Мне будет хлопать третий ряд.
140 Теперь со мной плохие шутки:
Меня сударыней зовут,
И за меня три раза в сутки
Каналью повара дерут,
Мой Pierre не слишком интересен,
145 Ревнив, упрям, что ни толкуй,

Не любит смеху он, ни песен,
Зато богат и глуп, <. . .>
Теперь не то, что было в школе:
Ем за троих, порой и боле,
150 И за обедом пью люнель.
А в школе... Боже! вот мученье!
Днем — танцы, выправка, ученье,
А ночью — жесткая постель.
Встаешь, бывало, утром рано,
155 Бренчит уж в зале фортепьяно,
Поют все врозь, трещит в ушах;
А тут сама, поднявши ногу,
Стоишь, как аист, на часах.
Флёри хлопочет, бьет тревогу...
160 Но вот одиннадцатый час,
В кареты всех сажают нас.
Тут у подъезда офицеры,
Стоят все в ряд, порою в два...
Какие милые манеры
165 И всё отборные слова!
Иных улыбкой ободряешь,
Других бранишь и отгоняешь,
Зато — вернулись лишь домой —
Директор порет на убой:
170 Ни взгляд не думай кинуть лишний,
Ни слова ты сказать не смей...
А сам, прости ему Всевышний,
Ведь уж какой прелюбодей!..»
Но тут в окно она взглянула,
175 И чуть не брякнулась со стула.
Пред ней, как призрак роковой,

С нагайкой, освещен луной,
Готовый влезть почти в окошко,
Стоит Монго, за ним Маёшка,
180 «Что это значит, господа?
И кто вас звал притти сюда?
Ворваться к девушке — бесчестно!..»
— Нам право это очень лестно!
«Я вас прошу: подите прочь!»
185 — Но где же проведем мы ночь?
Мы мчались, выбились из силы...
«Вы неучи!» — Вы очень милы!..
«Чего хотите вы теперь?
Ей-богу, я не понимаю!»
190 — Мы просим только чашку чаю!
«Панфишка! отвори им дверь!»
Поклон отвесивши пренизко,
Монго ей бросил нежный взор,
Потом садится очень близко
195 И продолжает разговор.
Сначала колкие намеки,
Воспоминания, упреки,
Ну, словом, весь любовный вздор...
И нежный вздох прилично-томный
200 Порхнул из груди молодой...
Вот ножку нежную порой
Он жмет коленкою нескромной,
И говоря о том, о сем,
Копаясь, будто бы случайно
205 Под юбку лезет, жмет корсет,
И ловит то, что было тайной,
Увы, для нас в шестнадцать лет!
376

Маёшка, друг великодушный,
Засел поодаль на диван,
210 Угрюм, безмолвен, как султан.
Чужое счастие нам скучно,
Как добродетельный роман.
Друзья! ужасное мученье
Быть на пиру <...>
215 Иль адъютантом на сраженьи
При генералишке пустом;
Быть на параде жалонёром,
Или на бале быть танцором,
Но хуже, хуже во сто раз
220 Встречать огонь прелестных глаз
И думать: это не для нас!
Меж тем Монго горит и тает...
Вдруг самый пламенный пассаж
Зловещим стуком прерывает
225 На двор влетевший экипаж:
Девятиместная коляска
И в ней пятнадцать седоков...
Увы! печальная развязка,
Неотразимый гнев богов!..
230 То был N. N. с своею свитой:
Степаном, Федором, Никитой,
Тарасом, Сидором, Петром,
Идут, гремят, орут, содом!
Все пьяны... прямо из трактира,
235 И на устах — <... >
Но нет, постой! умолкни лира!
Тебе ль, поклоннице мундира,
Поганых фрачных воспевать?..
377

В истерике младая дева...
240 Как защититься ей от гнева,
Куда гостей своих девать?..
Под стол, в комод иль под кровать?
В комоде места нет и платью,
Урыльник полон под кроватью
245 Им остается лишь одно:
Перекрестясь, прыгнуть в окно...
Опасен подвиг дерзновенный,
И не сносить им головы!
Но вмиг проснулся дух военный —
250 Прыг, прыг!., и были таковы...
Уж ночь была, ни зги не видно,
Когда свершив побег обидный
Для самолюбья и любви,
Повесы на коней вскочили
255 И думы мрачные свои
Друг другу вздохом сообщили.
Деля печаль своих господ,
Их кони с рыси не сбивались,
Упрямо убавляя ход,
260 Они <. . .> спотыкались,
И леность их преодолеть
Ни шпоры не могли, ни плеть.
Когда же в комнате дежурной
Они сошлися поутру,
265 Воспоминанья ночи бурной
Прогнали краткую хандру.
378

Тут было шуток, смеху было!
И право, Пушкин наш не врет,
Сказав, что день беды пройдет,
270 А что пройдет, то будет мило...
Так повесть кончена моя,
И я прощаюсь со стихами,
А вы не можете ль, друзья,
Нравоученье сделать сами?..
379

ПРИМЕЧАНИЯ
К ПОЭМАМ

ПРИМЕЧАНИЯ К ПОЭМАМ
Тексты поэм М.Ю. Лермонтова, а также примечания, варианты и
комментарии к ним воспроизводятся по следующим источникам:
1. Сочинения М.Ю. Лермонтова, первое полное издание под редакци¬
ей П.А. Висковатова, в шести томах, М., 1889—1891.
2. Сочинения М.Ю. Лермонтова, проверенное по рукописям издание
под редакцией и с примечаниями И.М. Болдакова, в пяти томах, М., 1891.
3. Полное собрание сочинений М.Ю. Лермонтова в пяти томах, под
редакцией Д.И. Абрамовича, Академическая библиотека русских писате¬
лей, вып. 2, изд. Разряд изящной словесности Академии наук, СПб, 1910—
1913.
4. Иллюстрированное полное собрание сочинений М.Ю. Лермонтова,
в шести томах, редакция В.В. Каллаша, М., 1914—1915.
5. М.Ю. Лермонтов (1814—1841). Полное собрание сочинений в
пяти томах, редакция текста и комментарии Б.М. Эйхенбаума. М.-Л.,
1936-1937.
6. М.Ю. Лермонтов. Сочинения в шести томах. М.-Л., 1954—1957.
Боярин Орша (с. 5).
Впервые поэма напечатана в «Отечественных записках» 1842 г. (т.
XXIII, 1—24) по копии с цензурными купюрами: ст. 17—18, 145—151,
213—218,332—335,444—449,484,510—519,530—534,572—573,579,
613—618,1045—1058.
Ст. 444—449 в копии отсутствуют; в автографе они перечеркнуты
одной чертой, а на полях рукой Лермонтова написано: «вымарать». По
тому же автографу даются ст. 218, 323, 532, 988, в которых переписчик
сделал ошибки.
Варианты авторизованной копии:
Глава I
60 Угрюм и пуст боярский двор.
63 К калитке ключник подошел
383

246 И тяжко что-то на ковер,
После стиха 247:
Небрежной сброшенный рукой,
Произведя удар глухой
251 Шумя сбежалася туда
Глава II
Эпиграф отсутствует.
323 Врываясь светлой полосой,
363 Глубокой думою постиг
421 Упрек готовый на устах
Стихи 444—449 отсутствуют.
456 Начато: Когда б ее вол<шебный>
459 Тебе явился бы во сне,
468 Напрасно! — на груди моей,
512 Взглянуть на синие поля,
528 Глазами тучи я лови<л>
529 Руками молнию ловил!
532 Той дружбы краткой и живой
565 И пробудясь во сне, скорей
Глава III
Эпиграф отсутствует.
822 И это гордое чело.
888 Невольно мысля об ином,
988 На взгляд, на речь ответа нет!
997 И ткани пауков седых
1007 Когда б быстрей, чем мысль, чем взгляд,
1055 Что без нее и ад и рай?
Варианты автографа:
Глава I
2 В Москве болярин Михаил,
После стиха 44:
Одну ее старик любил
63 К калитке ключник подошел
100 Осенний дождь стучит в окно!
384

127 Жизнь старца длилась весела,
206 Давно ль? вчера ты был другой?
222 Задумал я свой край родной
234 Он вспыхнул, дверь толкнул ногой
После стиха 236 зачеркнуто:
Свечи дрожащий красный луч,
Как будто молния из туч,
Прервав любви последний пыл,
Все1 чувства их оледенил.
Они при нем, без дум, без сил,
Едва успели отомкнуть,
Уста от уст, от груди грудь.
237 И Орша сделал шаг назад
238. а. На дочь он кинул страшный взгляд
б. На дочь он кинул грозн<ый> взгляд
После стиха 238:
С печатью злобы на челе...
239 Г лаза их встретились во мгле
241 Раздался, пролетел, и в миг —
242 Утих... и тот кто б услыхал
246 И тяжко с ложа на ковер
После стиха 241:
Небрежной сброшенный рукой
Произведя удар глухой
261 а. И стук шагов умолк вдали,
б. И стук шагов утих вдали,
279 Перстом на волны указал
Глава II
285 а. Как в тексте.
б. Народ кишит в монастыре
288 Их копья медные блестят
300 Измучен серый аргамак,
320 Входящему являлись вдруг.
321 Стих вписан.
354 Вы не нашли бы ничего
Юн
12'Д. М. Ю. Лормоптоп, I. I

373 Начато: И видел
374 Жива, беспечна, как вес<н>а,
380 Тонула в солнечных лучах...
397 Уж он не знает Божий свет;
421 Упрек готовый на устах
Стихи 444—449 зачеркнуты и на полях написано:
вымарать.
466 Мое страданье, мой позор!..
468 Напрасно!., на груди моей
483 И вырос в душных я стенах,
485 Никто не смел мне тут сказать
512 Взглянуть на синие поля
527 Я с ней бороться был бы рад,
559 И вечность в том или другом!..
577 Ведь это всё лишь Божья казнь!
594 И тень невинного поверь
Вместо стихов 628—631:
Как мертвый образ божества
Внимает кликам торжества!
В толпе шумящей тих, один
Он всё — и раб, и властелин,
Без чувства сам, предмет страстей, —
И выше всех — и всех слабей!
628 Не так ли брошен на песок
629 а. Разбитый бурею челнок
б. Разбитый вязнет челночек
После стиха 631:
И жертва ненасытных вод
Он разрушается, гниет
641 Выходят кучи облаков,
После стиха 667:
Досада, любопытство, страх
Виднелись в постных их чертах;
Прошла обедня в суетах; -
670 Загадкой мучася простой
690 Бежал! — но кто ему помог?
После стиха 695:
Когда ж боярин всё узнал,
Он побледнел, затрепетал,
386

Глаза его покрылись мглой,
Не зря, смотрел он пред собой;
Рука на небо поднялась...
От синих губ оторвалась
Не речь — но звук — ужасный звук,
Отзыв еще сильнейших мук,
Невнятный как далекий гром...
Три дня, три ночи целый дом
Дрожал встречая мрачный взор, —
Они прошли — но с этих пор
Как будто от рожденья нем
Он слова не сказал ни с кем!..
Глава III
721 Точить мечи, седлать коней.
780 И самовластно расстилал
795 Потом коня остановил
После стиха 805:
Я видел кудри старика;
822 а. Как в тексте.
б. И это гордое чело
836 Не стану прикрывать очей
849 Взгляни скорей на эту грудь
900 Начато: Что толь<ко?>
949 Он взъехал на широкий двор
970 Вот свет мелькнул его очам
979 И вынув в скважину замка
983 Он входит быстрою стопой
985 Он руки с трепетом простер
997 И ткани пауков седых
1006 О нет! теперь он был бы рад
После стиха 1008:
Исчезнуть рад бы он с земли,
Но муки жизнь его спасли!..
Одежды длинный лоскуток,
Который сгнил, увял, поблек,
1020 Начато: Огром<ный?>
12'/*
387

1030 а. Начато: Холо<дный>
6. Ее недолгой жизни след!
После стиха 1037:
Жить и страдать теперь на что?
Она ничто — и всё ничто!..
Вместо стихов 1038—1041:
«Перед людьми преступник я:
Меня казнит судьба моя,
Но о спасеньи не молюсь,
Небес и ада не боюсь!
Пусть вечно мучусь: не беда
Ведь с ней не встречусь никогда!
1044 а. И если б рай был предо мной
б. О! если б рай был предо мной
1051 Начато: Ее улыбку, д<ивный> <?> <взгляд>,
1055—1056 И молви... что земля и рай?
Пустые звучные слова
Варианты автографа ГИМ (набросок II главы):
421 Упрек готовый на устах
423 И так он пленнику вещал
426 Начато: Тебя тернист<ою>
428 Начато: Ты всё грешил
430 а. И казнь назначил суд земной
б. И казнь назначил суд людской
431 Но в небесах судья другой
432 а. Начато: Ему
б. Пред ним с раскаяньем теперь
433 Ты мне дела свои поверь.
После этого стиха — посреди строки Он (подчеркнуто).
Варианты чернового автографа ИРЛИ (набросок III главы):
747 И далее умчался бой
754 а. Начато: На гриву борзог<о>
б. Начато: На гриву серо<го>
756—757 Смотрел вокруг — он не был лях,
Судя по смуглому лицу
758 Блистало ярко серебром;
388

761 Начато: Ланит
763 а. Сливались меж густых ресниц,
б. В борьбе сменялись каждый час,
764 Всё не могли б уверить вас
769 а. Как в тексте.
б. Невыразимой, но простой
770—771 Которой блеск всегдашний свой
Мысль неизменная дает,
780 И самовластно расстилал
793 Из глубины сих хладных ран: ...
После стиха 793:
Начато: И был по
795 Потом коня остановил
797 Он здесь... хоть мертвый, хоть живой...
После стиха 802:
Противу наших удальцов;
Вместо стихов 805—807:
Напрасно он взывал к своим,
Его всё войско было с ним.
Здесь, сквозь толпу, издалека1
Я видел кудри старика,
Я видел, как его рука2
С мечом три раза поднялась3
811 Четвертый взмах я тщетно ждал...
Вместо стихов 812—813:
Напрасно... час его настал...
Он здесь... и грозный сердца бой
Мне говорит, он здесь, он твой.
814 а. Умолк и слышит слабый стон:
б. Умолк и слышит чей-то стон
в. Начато: Умолк и вдруг
г. Как «а»
815 Взглянул и вздрогнул: это он...
1 Я трижды видел, как рука
2 а. Играли с ветром: и рука
б. И мрачный взор. Ею рука
3 а. Его три раза поднялась
6. При мне три раза поднялась
13. М. 10. Лермонтов, т. 4

Вместо стихов 816—819:
Так точно! перед ним лежит
Меж трупами полузарыт1
В снегу, с изрубленным челом,
С руками, сжатыми крестом,
Боярин Орша... Кровь ручьем
Бежала по его лицу...
Он, приближался к концу,
Читал молитву про себя,
Устами тихо шевеля.
И взор пронзительный тогда
Глубокий взор, где месть, вражда,
И всё, чем ядовит упрек2
Всё то, что в людях проклял Бог
Сливалось хладною струей3
В какой-то луч полуземной4,
Взор, не встречающий преград,
Для жизни гибельный как яд,
Безвестный всадник устремил
На жертву тленья и могил!..
И этот взор в него проник.
Очнулся, вздрогнувши, старик5
Главу с усильем приподнял6
И слабым голосом сказал:
«Да, я узнал тебя, узнал...»
1 Стих начат: Как
2 Всё то, чем ядовит упрек
1 Какой-то чудный демон слил
4 Начато: В единый луч; он
5 И, будто пробудясь, старик
6 а. Открыл глаза свои
И поднял голову с земли
б. Вздрогнув открыл глаза свои,
Приподнял голову с земли
390

Эпиграфы ко II и III главам — ст. 1200—1202 и 610—611 поэмы
Байрона «Гяур».
Сравнение с березой (ст. 49—52) встречается в посвящении к драме
«Испанцы» и в стихотворении «1831-го июля И дня» (строфы XIII—
XIV).
Поэма произвела сильное впечатление на Белинского: «Сейчас упил¬
ся «Оршею». Есть места убийственно хорошие, а тон целого — страшное,
дикое наслаждение. Мочи нет, я пьян и неистов. Такие стихи охмеляют
лучше всех вин». 7 ноября 1842 г. Белинский писал Н.А.Бакунину:
«Читали ли вы “Боярина Оршу” Лермонтова? Какое страшно могучее
произведение! Привезу его к вам вполне, без выпусков».
Песня про царя Ивана Васильевича... (с. 44).
Поэма впервые опубликована в «Русском инвалиде» 1838 г. (№ 18,
с. 344—347), с подписью «—въ». Повторено в «Стихотворениях»
1840 г. с пропуском ст. 41—44. Рукописей нет.
Разночтения текста, опубликованного в «Русском инвалиде»:
14 Угощали нас три дня, три ночи,
70 Да об чем бы тебе молодцу кручиниться?
159 Ходют мимо баре богатые,
188 Вот уж поп прошел домой с молодой попадьей,
208 Смотрют очи мутные, как бездумные;
213 Что одежа твоя вся изорвана?
217 Мы с тобою, жена, обручалися
221 Чтоб свету Божьего ты не видела,
305 И я выду тогда на опричника
355 А кто будет побит, того Бог простит!»
367 «Присмирели, небойсь, призадумались!
398 Об одном из нас будут панихиду петь,
Отсутствие ст. 41—44 в «Стихотворениях» 1840 г. редактор Акад.
изд. (Д.И.Абрамович) объясняет «цензурными причинами». Возможно,
полагает Эйхенбаум, это — результат типографского недосмотра; пере¬
скок от одного «Вот» (ст. 36) к другому (ст. 45) — явление очень
частое при повторении одного и того же слова (во время печатания
сборника Лермонтов был на Кавказе и потому не мог читать корректу¬
ры).
13*
391

Историю первого появления «Песни» в печати передает (со слов А.А.К-
раевского) Висковатов: «Среди походной жизни Лермонтов окончательно
обработал “Песню о Калашникове” и выслал ее А.А.Краевскому, издавав¬
шему “Литературные прибавления к Русскому инвалиду”. Когда стихотво¬
рение обыкновеннейшим порядком было отправлено в цензуру, то цензор
издания нашел совершенно невозможным делом напечатать стихотворение
человека, только что сосланного на Кавказ за свой либерализм. Г.Краевс-
кий обратился к Жуковскому, который был в великом восторге от стихот¬
ворения и, находя, что его непременно надо напечатать, дал г. Краевскому
письмо к министру народного просвещения, в ведении коего находилась
тогда цензура. Гр. Уваров, гонитель Пушкина, оказался на этот раз добрее к
преемнику его таланта и славы. Найдя, что цензор был прав в своих
опасениях, он все-таки разрешил печатание. Имени поэта он, однако, выста¬
вить не позволил, и “Песня” вышла с подписью: “—въ”».
В лермонтовской литературе есть много разных указаний и сообра¬
жений относительно происхождения и источников этого произведения.
А.А.Краевский передавал И.М.Болдакову, что в ответ на его письмо о
блестящем успехе «Песни» Лермонтов отвечал с Кавказа (откуда была
прислана рукопись «Песни»), что хотя ею и восторгаются, а не знают, что
он набросал ее от скуки, чтобы развлечься во время болезни, не позволяв¬
шей ему выходить из комнаты. Что касается самого сюжета, то П.К.Мар-
тьянов (источник не очень авторитетный) рассказывает со слов одного из
товарищей Лермонтова, И.И.Парамонова, следующую историю, случившу¬
юся в Москве в годы студенчества Лермонтова.
«На одной из окраин Москвы, заселенной купечеством, жил один
богатый коммерсант, человек молодой, солидный и дельный, недавно же¬
нившийся на 18-летней, чрезвычайно красивой девушке. Он жил по-
старинному. Утром уезжал на откормленном рысаке в гостиный двор, где
у него находились товарные склады, занимался весь день делами и только
вечером возвращался домой. Дом его, как большинство старинных купе¬
ческих домов того времени, содержался постоянно под замком. Если кому
нужно было войти в него, то он должен был несколько раз позвонить. К
воротам выходили молодец или кухарка и, не отпирая калитки, спрашива¬
ли: “кто? кого надо? зачем?” Получив ответ, шли с докладом и после
некоторого времени возвращались и впускали или же отказывали, говоря:
“дома нет”, или же “велено притти тогда-то”. Жена его из дому никуда не
выезжала, кроме церкви или родных, и то не иначе как с мужем, или со
старухой свекровью, или же с обоими вместе.
392

Об этой-то запертой красавице и шепнули гусару. Он приехал как-то
в церковь, посмотрел и заинтересовался. Начал он изыскивать меры, что¬
бы познакомиться с купцом, но купец от всякого знакомства отказался.
Хотел обратить на себя внимание купчихи, пробраться как-нибудь в дом,
но не удалось: строгости в доме увеличили, старуха свекровь не отходила
от невестки ни на шаг и берегла ее как зеницу ока. Но встречаемые
гусаром препятствия только сильнее подстрекали его самолюбие, и он
поставил себе целью во что бы то ни стало завладеть купчихой. Долго
ему ничего не удавалось, но вдруг выпал счастливый случай. Накануне
какого-то большого праздника купчиха в сопровождении свекрови и
старухи няньки, отправилась пешком в приходскую церковь ко всенощной.
Гусара давно уже не было видно в их мирной окраине, он перестал туда
ездить. По окончании службы, когда купчиха со своими провожатыми
возвращалась домой, вдруг из-за угла соседнего переулка выскочило
несколько молодцов; они растолкали старух, схватили купчиху под руки,
посадили ее в подлетевшие из-за угла запряженные лихою тройкой сани
и увезли. Улица огласилась криком о помощи, сбежался народ, но тройки
давно уже и след простыл. Купец бросился к власти, поднял на ноги
полицию, начались розыски, но купчихи не отыскали.
Через три дня та же лихая тройка доставила купчиху домой. Стали
расспрашивать: “Где была?” Купчиха отвечала: «За городом, но где имен¬
но — не знаю». — «С кем?» — «С гусаром». Собрали всех гусаров.
Виновный заявил, что это сделал он, и что же? Князь Д.В.Голицын,
бывший в то время московским генерал-губернатором, сам в молодости
немало нашаливший, хотел потушить дело и стал склонять купца на
мировую. Трудно было тогда идти противу властей, в особенности противу
власти московского главнокомандующего. Купец думал, думал и подчи¬
нился. В одном из известных московских ресторанов устроилась мировая.
К роскошному обеду явился купец в сопровождении своих сродников и
свойственников; гусар с товарищами. Соперников свели, заставили подать
друг другу руки. За обедом пошли тосты “за примирение”, пили много, и
еще более шутили и смеялись. После обеда купец предложил гусару
“сыграться в карты” и мрачно прибавил: “авось я буду счастливее”. Кто из
офицеров отказывался от игры? гусары тем более! Поставили стол. Нача¬
лась игра. Гусар метал, купец понтировал. Счастье улыбалось по очереди
то тому, то другому. Вдруг купец, проиграв одну довольно крупную
ставку, хватает гусара за руку и с криком: “шулер, передернул!” дает ему
пощечину. Гусар выхватил саблю и хотел рубануть, но его удержали.
393

Явилась полиция, купца отправили на съезжую, откуда он написал гене¬
рал-губернатору письмо, в котором объяснил, что гусара обесчестил за то,
что тот обесчестил его жену, а на утро повесился.
Вот это-то печальное событие, как рассказывал мне один из товари¬
щей М.Ю.Лермонтова, некто И.И.Парамонов, и натолкнуло поэта на
мысль написать сказку о купце Калашникове, которой конечно дана более
блестящая по содержанию форма».
Кулачные бои Лермонтов видел еще в детстве. А.П.Шан-Гирей
вспоминает, как, живя в Тарханах (1825 г.), они с Мишелем «на плотине с
сердечным замиранием смотрели, как православный люд, стена на стену
(тогда еще не было запрету), сходился на кулачки, и я помню, как раз
расплакался Мишель, когда Василий садовник выбрался из свалки с губой,
рассеченной до крови».
Кроме того, Висковатов сообщает: «Интересной иллюстрацией к на¬
строению поэта в те годы, когда он писал свою песню про Иоанна
Грозного, может служить рассказ о том, как, побывав зимою 1838 г. в
Тарханах, Лермонтов устраивает между крестьянами кулачный бой... До¬
вольный виденным боем, Лермонтов подарил крестьянам несколько уча¬
стков лесу и особенно одарил победителя, молодого парня из Тархан.
Видно, поэта занимала картина кулачного боя, так сильно распространен¬
ная в прошлом русская национальная потеха. Впрочем, забава эта была
известна поэту еще с детских дней. В то время кулачные бои происходи¬
ли зимой на замерзшем пруду помещичьего сада в Тарханах». Висковатов
сообщает это со слов 80-летней крестьянки Аграфены Петровны Уско-
ковой в Тарханах, где он в 1881 г. собирал биографические сведения о
Лермонтове. Старушка эта уверяла, что «молодым барином... было тогда
роздано 25 десятин лесу. Все тогда и избы и изгороди справили... А
билися на первом снеге. Место то оцепили веревкой — и много нашло
народу; а супротивник сына моего прямо по груди-то и треснул, так,
значит, кровь пошла. Мой-от осердчал, да и его как хватит — с ног даже
сшиб. Михаил Юрьевич кричит: Будет! Будет, еще убьет!» В «Русских
ведомостях» это рассказывалось иначе: будто крестьяне, желая потешить
барина за подарок в 25 десятин лесу устроили кулачный бой, да так
подрались, что Лермонтов не мог их унять.
По вопросу о литературных источниках «Песни» имеется ряд работ, в
которых сделаны сопоставления сюжета этой вещи с историческими
песнями, былинами и пр. Материалами, послужившими Лермонтову для
написания «Песни», указываются: «Древние российские стихотворения, со¬
394

бранные Киршею Даниловым» (былины: Ставр боярин, Мастрюк Темрю-
кович, Иван Годинович, О госте Терентьище и др.). «История Государства
Российского» Н.М.Карамзина (упоминание из эпохи Иоанна Грозного о
чиновнике Мясоеде-Вислом, жену которого обесчестили и повесили перед
его глазами, а ему отрубили голову), сказки Афанасьева (имя Кирибеевич
сопоставляют с именем сказочного царя Кирбита или Кирибита) и др.
П.Давидовский формулирует генезис «Песни» таким образом: «На
первой части “Песни” сказалось влияние песен о Мастрюке, разбойничьей
лирики и в слабой степени песен бытовых. Вторая часть всецело вытекает
из рассказа о похищении в Москве купчихи, составляя его художествен¬
ную переделку... В третьей части влияние народной поэзии сильнее, чем
в первой. Прежде всего бой, очевидно, взят из песни о Мастрюке». Это
поддерживается указанием В.Ф.Миллера на то, что в некоторых вариан¬
тах песни о Мастрюке борьба его с русскими удальцами заменена кулач¬
ным боем, откуда и прозвище противников Мастрюка — братья “Ку-
лашниковьГ или братья “Калашниковы”». П.Висковатов считает, что
Алёна Дмитриевна напоминает Настасью Дмитриевну из былины «Иван
Годинович». Наконец П.Давидовский указывает еще на сходство карти¬
ны казни (палач в ожидании Калашникова) с соответствующим местом в
«Полтаве» Пушкина «Какая ночь! Мороз трескучий».
Следует еще указать на полемику между В.Балталоном и С.Брайлов-
ским по вопросу о художественных достоинствах «Песни». Балталон
ставит некоторые народные песни об Иоанне Грозном выше лермонтовс¬
кой, а Брайловский защищает «Песню». В ответе Балталона имеются
возражения против указаний на влияние песен о Мастрюке.
С.Шевырев и В.Белинский приветствовали «Песню» как «мастерское
подражание эпическому стилю русской песни» (Шевырев) и как образец
проникновения в русское прошлое, с его «грубой и дикой общественнос¬
тью» (Белинский). А.С.Хомяков писал в 1839 г. Н.М.Языкову: «По¬
мнишь ли сказку об Опричнике в Прибавлениях? Она вышла Лермонто¬
ва. На него есть надежды».
Н.Котляревский, Н.Бродский и др. усматривали в некоторых стихах
Лермонтова приближение к позициям славянофильства и примирение с
русской действительностью. В таком истолковании Лермонтова назван¬
ные исследователи прежде всего ссылались на «Песню про купца Ка¬
лашникова»: «Поэт смирился перед жизнью, — не желающей отвечать на
запросы его нравственного чувства, — и ни единым словом личного
осуждения, ни единым возгласом возмущения или протеста не нарушил
395

эпического спокойствия грустной “Песни”. “Да будет воля твоя” — как
будто шептал он». Не устоял против этой традиции и Н.Рожков, кото¬
рый относит «Песню» к числу произведений, выражающих грусть и при¬
мирение Лермонтова с людьми и Богом.
Уже Н.И.Коробка решительно выступил против этой легенды о
смирении Лермонтова: «Калашников, мститель за свою личную честь, но
вместе с тем выразитель протеста против произвола опричнины, и этот
удалой опричник Кирибеевич и грозный царь с его саркастическим вели¬
кодушием — этого материала с избытком хватило бы на истинную
драму... И в Калашникове и в Кирибеевиче мы видим ту же сильную
могучую личность, развитие которой составляет ядро повести Лермонтова,
и личность эта является в двух своих видоизменениях: насильника и
протестанта, образ которого нарисован не только более привлекательным,
но и более величественным».
Еще более резко развенчивает теорию о смирении Лермонтова
А.В.Луначарский: «Как смешно, что в лермонтовской “Песне про
купца Калашникова” хотели видеть какую-то гармонию, какое-то
примирение, как будто сводившее 27-летнего поэта к тому же аккор¬
ду, который звучал в предсмертные годы Пушкина. Да, конечно,
форма “Купца Калашникова” поражает своею зрелость. В смысле
классической законченности это произведение стоит на равной высо¬
те с лучшими произведениями Пушкина. Но разве не чувствуется,
что в нем есть заряд гигантского мятежа? Разве не изумительно, что
в “Песне о купце Калашникове” выступает в качестве носителя бунта
представитель третьего сословия? Если этот представитель третьего со¬
словия еще не осмеливается поднять руку на царя, а только на его любим¬
ца, то тем не менее все там сводится к противопоставлению проснувшейся
чести горожанина — царским капризам, царской силе самовластия. С
другой стороны, Калашников взят Лермонтовым не как горожанин «бур¬
жуа, а в совершенном согласии с первоначальным духом буржуазных
революций, как представитель народа в смысле знаменитого выражения
Сьеса: «Третье сословие — ничто, оно должно быть всем».
Тамбовская казначейша (с. 66).
Впервые под заглавием «Казначейша» и без всякой подписи опубли¬
кована в 1838 г. в «Современнике» (т. XI, № 3, с. 149—178). Рукописи
поэмы не найдены — есть только черновой набросок посвящения (тет¬
радь Чертковской библиотеки) и автограф строф LI и LII (там же), по
которому исправлен журнальный текст.
396

Варианты чернового автографа:
2
Между писак — я даже рад
4
Пою, друзья, на прежний лад.
6
Начато: а. Ее пр<не дописано>
б. Ее печальную
9
Обычай древний сохраняя,
13
а. С своею шумною семьей
б. Вослед за шумною семьей
14
В реку забвенья на покой.
705
Поднявш<ись>1
706
К столу пред
709
Все ждали сцен каких-нибудь
712
И кинула ему в лицо
714-715
И в обморок — схватив в охапку,
Ее штабротмистр вынес вон;
717
Успехом дивным упоен,
726
Не зависть ли!.. Да, нет, нет, нет,
Текст поэмы сильно пострадал от цензуры — не только официаль¬
ной, но и редакционной. Отсутствие подписи указывает на то, что поэма,
даже в исправленном виде, могла доставить только что «прощенному»
поэту новые неприятности. Пострадало прежде всего заглавие. В письме
к М.А.Лопухиной (от 15 февраля 1838 г., т.е. перед самым появлением
поэмы в печати) Лермонтов писал (по-французски): «Я был у Жуковс¬
кого и отнес ему, по его просьбе, “Тамбовскую Казначейшу”; он понес ее
к Вяземскому, чтобы прочесть вместе; им очень понравилось, напечатано
будет в ближайшем номере “Современника”». Слово «Тамбовская» ис¬
чезло в печатном заглавии, очевидно, по цензурным причинам — как и в
самом тексте название города было заменено буквой Т с точками. Вос¬
станавливая в тексте название города, правильнее восстановить и перво¬
начальное заглавие, зафиксированное в письме самого Лермонтова.
Цензурой выброшено несколько строк, которые в печати заменены
черточками; за отсутствием рукописей восстановить эти строки невоз¬
можно. В издании Висковатова (т. И, с. 230 и сл.) сделаны вставки,
будто бы продиктованные ему А.П.Шан-Гиреем по памяти; но так как
1 Лист сверху оторван, и от стихов 705 и 706 сохранились только начальные слова,
причем в стихе 705 слово зачеркнуто, а исправленное чтение, по-видимому надписанное,
оторвано. Строфы в автографе не нумерованы.
397

Висковатов не раз прибегал к фальсификациям и к мистификациям, вряд
ли возможно сохранять эти вставки в тексте. Они приводятся здесь.
13 Там зданье лучшее острог...
212—213 И не смущен бы был и раем,
Когда б попался и туда.
452 Увы! молясь иной святыне,
608—609 За злато совесть и закон
Готов продать охотно он.
Кроме того, вместо ст. 221 Висковатов (ссылаясь на того же Шан-
Гирея) предлагает другой:
Чтоб от кнута избавить вора.
Купюры и изменения, сделанные В.А.Жуковским без соглашения с
Лермонтовым, вызвали его негодование. И.И.Панаев описывает сцену у
А.А.Краевского: «Он [Лермонтов] держал тоненькую розовую книжеч¬
ку «Современника» в руке и покушался было разодрать ее, но г. Краевс-
кий не допустил его до этого. “— Это черт знает что такое! позволитель¬
но ли делать такие вещи! — говорил Лермонтов, размахивая книжечкою...
— Это ни на что не похоже!” Он подсел к столу, взял толстый красный
карандаш и на обертке “Современника”, где была напечатана его “Казна¬
чейша", набросал какую-то карикатуру».
Поэма датируется 1838 г., но возможно, что первоначальный ее замы¬
сел относится к 1836 г., когда Лермонтов, следуя в Тарханы, проезжал
через Тамбов. А.П.Шан-Гирей относит ее ко времени «до 1837 года».
Черновые наброски (посвящение и ст. 706—727) сделаны на листах, на
которых написаны стихотворения «Гляжу на будущность», «Она поет»,
«Кинжал» и «Как небеса, твой взор блистает», относящиеся к 1837 г.
Итак, поэму следует датировать 1836—1838 гг.
«Тамбовская казначейша» противостоит кавказским «романтическим»
поэмам Лермонтова как реалистическая (провинциальная) повесть в сти¬
хах, продолжающая жанровую традицию «Графа Нулина» и «Домика в
Коломне». Сам Лермонтов указывает в посвящении на формальную связь
поэмы с «Евгением Онегиным» (та же 14-строчная строфа). Ст. 568—
587 являются своего рода цитатой из «Узника» Пушкина.
Кроме этих источников указывались и другие. П.В.Владимиров ука¬
зал на повесть А.Шидловского «Пригожая казначейша (Сцены уездного
города)», напечатанную в «Библиотеке для чтения» 1835 г. (т. IX, с.
127—147): «Герой романа — армии отставной поручик, прибытие кото¬
рого в уездный город сделало эпоху, долго ухаживает за скромной на вид
398

казначейшей, пока наконец похищает ее от «неудалого и скупого мужа».
Владимиров, настаивая на сходстве деталей, считает, что сюжет «Тамбовс¬
кой казначейши» заимствован из этой повести Шидловского. Вернее
однако, что это — простое совпадение, объясняющееся распространением
в беллетристике и поэзии 30-х гг. провинциально-бытовых сюжетов.
Л.Семенов указал на сходство между «Казначейшей» и заключительным
эпизодом в рассказе Гофмана «Счастье игрока» («Spieler-gliick» в тре¬
тьей части цикла «Die Serapions-Briider»): игрок проигрывает жену пол¬
ковнику, который любит ее и которого она любила до замужества. Раз¬
вязка трагическая: полковник приходит за выигрышем и застает жену игро¬
ка мертвой. Финал «Казначейши» выглядит сознательной пародией на
такого рода романтические новеллы:
Вы ждали действия? страстей?
Повсюду нынче ищут драмы,
Все просят крови — даже дамы.
Надо полагать поэтому, что сходство с рассказом Гофмана — только
частный случай: «Казначейша» является перелицовкой традиционной «ис¬
тории игрока» (ср. «Пиковую даму»).
О Тамбове и о нравах тамбовского чиновничества есть любопытная
работа И.Дубасова — «Тамбовский край в конце XVIII и начале XIX
столетия». Дубасов пишет: «Все местные старожилы помнят, что Тамбов
в прежние времена был ссылочным местом, своего рода Сибирью. Эта
мысль выражена также и в известном стихотворении Лермонтова “Каз¬
начейша”. Между тем, на основании документов тамбовских архивов, мож¬
но сказать с достоверностью, что местное предание неверно... Правда,
ссыльные бывали в Тамбовской губернии, и некоторые из них были очень
важные преступники, но только их ссылали не в город Тамбов, а в разные
монастыри». Здесь же рассказывается, как в начале XIX в. «тамбовский
казначей Муратов присвоил себе около 39 тыс. рублей казенных денег, а
лебедянский казначей Ендоуров принимал от крестьян казенные подати у
себя дома и не выдавал квитанций».
В строфе IV (ст. 55) упоминается «марш из Двух слепых», под
музыку которого уланы вступают в город. Это — марш из оперы фран¬
цузского композитора Этьена Мегюль (1763—1817) «Два слепых из
Толедо» (1806 г.), тогда очень популярной в России. М.И.Глинка вспо¬
минает о себе: «из оркестровых пьес, после русских песен, предпочитал
увертюры “Ма tante Aurore” Буальдие, “Loctiska” Крейцера, “Deux aveugles”
Мегюля. Эти две последние охотно я играл на фортепьяно». В одной из
399

черновых редакций «Детства» Л.Толстого говорится об отце, что он
«напевал, аккомпанируя себе, некоторые мотивы из опер: “Роберта”, “Цам-
пы” и “Двух слепцов”».
Беглец (с. 95).
Впервые напечатано в литературном сборнике «Вчера и сегодня»
(1846 г., кн. 2, с. 154—158), с некоторыми цензурными искажениями.
Варианты автографа:
Заглавие: Копь1
2 а. Как в тексте.
б. Быстрей, чем серна от орла:
6 а. Как в тексте.
б. Начато: От пу<ли>
в. От смерти груди не спасли2.
И Он потерял в пылу сраженья
13 И скрылся день; виясь туманы
14 Начато: Одели тесн<ые>
21 Гарун вдали аул родимый
23 Подходит он, никем не зримый,
30 Гарун вступил через порог;
43 Два дня мы билися жестоко;
48 Начато: Беж<ал>
51 Все наши пали — враг повсюду...
52 Прими меня, мой верный друг;
53—54 а. Начато: Клянусь Алла<хом?>
б. Клянусь звездами, я услуг
Твоих до гроба не забуду!..
Вместо стихов 56—57:
Ступай — ни крова, ни привета
59 а. Начато: И вот тоски и му<ки>
б. И вот стыда и муки полный
60 а. Начато: Ж<естокий>
б. Ужасный вытерпев упрек
1 Название поэмы «Копь», по-видимому, передавало слово «капи» или «кяпи»,
имеющееся в горских наречиях Кавказа (например, в кубачинском и кумыкском).
Слово происходит от арабского «капир», что значит «неверный».
2 Вариант «в» остался незачеркнутым.
400

61 Начато: Пре<не дописано>
62 Начато: 4<рез?>
65 Начато: И прежних лет
После стиха 73:
а. И не прогонит ка<к> Селим
б. И уж не встретит как Селим
77 Песня начата:
Юноша воин
На битву идет
78 И тих и спокоен
После стиха 87:
В горах никого нет,
Кто 6 вынес позор,
И труса прогонит
Красавица гор1.
а. Начато: И
б. И вздрогнув быстрою стопою
а. Пред ним его родимый дом;
б. Пред ним белел родимый дом;
И вновь надеждой ободренный
а. Начато: Поверил
б. Ногам поверил жизнь мою
Начато: И утереть тоску
На старость лет, стыдом с тобою
Мои седины не покрою.
Всё в сакле вновь объято сном
И с жизнью острием кинжала
И дети малые ругались
а. Начато: И под окном поутру
б. И под окном в часы тумана
Он в сакли просится, стучит,
Но слыша громкий стих Корана,
Разночтения сборника «Вчера и сегодня»:
6 От смерти груди не спасли, —
21 Гарун ползком аул родимый
1 Возле этих строк помета Лермонтова «2», указывающая, что поэт собирался пере
нести эти строки после стиха 93.
98
103
104
119
121
125-126
129
132
140
148
149-150
401

32 Старик пришельца не узнал.
53 И — вот пророк!., твоих заслуг
55 А умирающий в ответ:
78 И тих и спокоен,
82 И дева ему говорит:
87 Любви будь верней.
Сашка (с. 101).
Отрывки из поэмы «Сашка» появились в печати впервые в «Библио¬
графических записках» 1861 г. (№ 18). Вся поэма целиком (с многочис¬
ленными, впрочем, цензурными купюрами) была напечатана в «Русской
мысли» 1882 г. (кн. 1).
Разночтения текста «Русской мысли»:
7
Кто дни свои воспоминаньем губит.
11
Пою смеясь. — Герой мой добрый малый.
34
И был ли то привет стране родной,
54-55
О наслажденьях знает лишь как слух
И сам лишь ест и пьет, да давит мух?
131
Но, услыхав ответ красноречивый,
145
Раскладывали карты и гадали
166
Она была затейлива, мила,
173
Вы в том должны поверить мне в кредит.
205
Огонь горел в очах, без цели томной;
214
В ланитах рдел, и белый полукруг
219-220
И ножка, разрезвясь, не знала плена,
Бесстыдно обнажаясь до колена.
223
Поспорю, мудрено ее понять, —
225-226
Ей было трудно сердце приковать,
Как баловня ребенка. Надо было
235
Но души их сливалися в едину
247
Она на жертву прелести несла,
251
Ласкать умела бойко, горячо
254—255
Она звалась Варюшею... Но я
Желал бы дать другое ей названье:
После этих
стихов в первопечатном тексте издания сноска:
«В подлиннике имени не выставлено, а только стоят точки. П. В<ис
коватов> »
402

256 Скажу, при этом имени, друзья,
268 Как труп давно остывшего вампира,
297 Так что едва не уронила стула.
316 Не знаю, мук иль бурь последних след.
327 Презренье, гордость; хоть он был не горд,
344 Герой мой, друг мой, Сашка! Жаль для нас,
377 Ощупал тихо кончик башмака.
382—385 Отсутствуют.
422 И славу позабыл бы... Я не смею
431 Я был на бале! «— Что это такое?» —
432 «Невежда милый! — говор, шум и стук,
450—451 Соперниц гордо презирать и в свете
Блистать, да ездить четверней в карете.
457 (со слова Груди) — 460. Отсутствуют.
465 И только раздавались иногда
467 Да мышь в тени родного уголка
490 С бессонницей. В теченье длинной ночи
495 Как лазарони, а по-русски — нищий...
512 Светили ей двоюродные братья,
514 Да иногда имеют в добрый час
522 Люблю я с колокольни иль с горы
524 Теряться взорами средь цепи их огнистой, —
530—532 Покойной ночи! Вы ж, читатель милый,
Пожалуйте, — иначе принужден
Я буду вывесть вас отсюда силой...
533 Роман, вперед!.. Не хочет? — Ну так он
559 Неумолимо требовал поклон
К строфе 53 в первопечатном издании и в копии сноска:
«Эта строфа, а также строфы 63, 69, 82, 83, 84 и 108 в подлиннике
Лермонтовым зачеркнуты».
583—584 Ведь в наших жилах — кровь, не молоко,
Ну, и краснеть умеете уж кстати
591 Читать любила нежные романы,
596 А искушенью только б подобраться!
602 Но в брачной жизни Марья Николавна
605 Что долг супруга только лишний труд
606—608 Мужья у жен подобных (не в обиду
Будь сказано), как вывески для виду.
403

6 34 И кое-где в тени ограды, днем,
635 Уютный двор, обсаженный рябиной,
649—651 Натянутый1. Краснеющий закат
Из-за горы кидал свой луч прощальный
На гребни сизых волн и берег дальний.
652 И странный говор грубых голосов
657 Казался вечер, день был на закате,
659 С французской книгой, часто, сев к окну.
674 Какая радость в мысли: Я отец!
688 Прошел давно, как тучка над степями;
692 Осталось сердцу, вместо слез и бурь тех,
705 Пишу, что мыслю, что придется,
707 Два года миновало. Третий год
728 Не верить вместе тайнам и Гамлету?..
741 Затем, что сам был в детстве часто сечен.
771 И что отец, нимало с ним не споря
783 Цветы ж на нем незнаемы увянут...
794 На дружный зов не встретил он ответа
825 Как талисман, носил в кармане он
860 И голова отторгнута от шеи...
886 И клеветой героя не унижу, —
889 Хоть похвалы порою и достоин,
890—893 Но от кадильниц, дыма и свечей
Не каждому здоровилось, ей-ей!
И, длинным одам внемля, поневоле
Зевал кто в комнате, кто на престоле.
902 Его заманит. Медленно придет
920 Я, выпив яд по капле, ни одной
922 В моем лице ни страха, ни печали
925 Тем самым ядом, а по праву мести
927—928 Но, совершим скорее переход, —
Вновь обратимся к нашему герою.
934 Всех философов мира. Пять систем
939 Рассеянно в тетрадях над строками
1 В первопечатном издании и в копии сноска:
«Вариант: ...Сырою мглой объят,
Виднелся дальний берег и белели
Вкруг островов края песчаной мели».
404

968
983
1026-
1077-
1090
1145-
1198-
944 Вздыхал он и хранил его прилежно
954 Идя во след известного Фоблаза.
958 Но кто она? — Не модная вертушка
-970 Он догонял их пошутить порой.
Его невинность — вы поймите сами —
Ведь не могла расти с его годами.
981 Ведь надобно ж на что-нибудь решиться.
-985 Я сам страдал от каждой женской ножки,
За каждую отдал бы целый свет,
Я целовал следы их по дорожке.
988 Во мне рождали чудное желанье;
998 Он принял, иногда улыбкой хладной
1000 И чувства подавлял он, как раба,
1001 Но с сердцем, страх, невыгодна борьба!..
1010 Волна катилась медленней и глаже.
1013 И размышлял о тайне единенья
1017 Волнующейся груди, а потом
1024 Обнявшийся в тени цветущей вишни
-1034 До слов пустился в путь отсутствуют.
1040 Как Аббадона грозным новым адом
1047 Слова на Маврушу отсутствуют.
1072 Слегка платок накинув шерстяной,
-1078 Отсутствуют.
1080 И с жгучим поцелуем он сливался.
1089 Дремало всё, лишь в окнах иногда
-1091 Являлся свет и силуэт, объятый
Тьмой ночи, из картин Рембрандта взятый,
1135 Чтоб поскорее осушить ей глазки.
1144 Ну полно! Слезы прочь и сядь сюда!»
-1146 Отсутствуют.
1153 Уж я терплю, за что же? Сердце вольно.
1155 Завистливых... Всё Васька ваш, злодей.
1180 Она замолкла. Точно так, или нет
-1201 После слов В последний раз до слов
Как вдруг отсутствуют.
1210 Стих с купюрой последних слов.
1224 К окну в волненьи Саша подбежал:
1266 Но должен знать?.. Он должен быть свидетель,
405

1275 Что умный и забавней и сносней,
1279 И список их, как памятник святой,
1280 На двух листах, раскрашенных отлично,
1298 Как пить — с водой иль просто голый ром
1307 Напрасно входит, кланяяся чинно, —
1343 Пленительна беспечной наготою,
1364 У наших дам найти б его я мог,
1373 Стих с купюрой двух последних слов.
1402 Вам посмотреть?., там есть Мишель Abine,
1408 Ей-богу, всё равно мне, что случится!
1413 Истратился; но это мне урок —
1432 Надменностью бессильной отзывалось.
1438—1439 Воображеньем бойким наш приятель
Восточных слов был страстный обожатель
1440 И потому Зефиром наречен
1446 Блеснув, как рысь, очами, денег взял
1480 Для дикаря всё было непонятно —
1491 Колеблющие перья! Пред грозою
1505 Ты мук своих не выразил словами, —
1513 И зябнешь ты, как часовой бессменный.
1519 На голове твоей? И весел ли как прежде?
1520 Ты любишь нас и веришь ли надежде?
1526—1527 На алтаре моем. Желанья славы,
Как призрак, разлетелися. Вы правы,
1554 О, суета! И вот вам полубог —
1558 Но полно! Злобный бес меня завел
1570 Умел смирять пред гордою толпою
1575 Как подлый раб, пред идолом другого!
1587 Блажен, кто посреди больших степей
1593 Летя подобно сумрачному Диву
1596 Копытом звонким и вперед землею
1610 В рядах дворянства, с робким униженьем,
1618—1619 За сильных всюду, всем за деньги служит,
Слабейших давит, бьют его — не тужит!
1621 Профессор важный — каждый их сапожник
1622—1623 Отсутствуют.
1633 С листом в руках, с оравою друзей,
1646 В душе моей, и я, как в первый раз,
406

1652 Есть рифма: гадость, а не только радость!
1669 Или еще крыло жильца развалин —
1678 И русский бог очистил храм священный
1687 Его паденья также был свидетель.
1689 Черты карандаша, стих. Посетитель
1691 Проводит... Кто писал, с какою целью?
1704 Из мертвых уст их низлетит — увы!
1709 Осветятся главы церквей златые,
1722 Клокочет и шипит струей румяной,
1727 Мелькают... Вот учтивый силуэт
1728 Рисуется, вот шопот удивленья,
1729 Улыбка, взгляды, вздохи, изъясненья...
После стиха 1731 в первопечатном издании помета
Здесь рукопись обрывается.
В настоящее издание введены некоторые уточнения по черновому
автографу (условное обозначение Ч), тетради Хохрякова «Материалы для
биографии М.Ю. Лермонтова» 1857 г. (X), публикации Ефремова с
поправкой Афанасьева в «Библиогр. записках» 1861 г. (А), публикации
Висковатова в «Русск. мысли» 1882 г. (Bt), Соч. под ред. Висковатова, т.
2. 1889 Г. (В2).
Стих 222 Шутя, смеясь, роскошно упадала, А
вместо: Шумя, смеясь, роскошно упадала,
Стих 510 Случайно уцелевшая и сильно в,в2
вместо: Случайно уцелевшая, рукою сильной
Стих 541 Иван Ильич NN-ов, муж дородный в,в2
вместо: Иван Ильич N, муж дородный
Стих 705 Пишу, что мыслю, мыслю, что придется X
вместо: Пишу, что мыслю, или что придется
Стих 722 К тому же полуночный вой собак BJt В2
вместо: К тому ж полночный вой собак
Стих 900 Иль свод небес взбунтуется, к вершине Ч
вместо: И свод небес взбунтуется, к вершине
Стих 944 Вздыхал и хоронил его прилежно Ч
вместо Вздыхал, хранил его прилежно
Стих 972 В ней было всё, что увлекает душу Bt, В2
вместо: В ней было всё, что греет душу
Стих 994 Молчит весь день и бредит в ночь; бывало Ч
вместо: Молчит весь день и часто бредит ночь
407

Стих 996 И ждет, чтоб платье мимо прожужжало Ч
вместо: И ждет, чтоб показалась Евы дочь
Стих 1058 Боясь всего: людей, дерев и света BJf В2
вместо: Боясь всего: людей, дерев, а больше света
Стих 1308 Он книгу взял, раскрыл, прочел... шумят; вгв2
вместо: Шумят... Он книги взял, раскрыл, прочел... шумят;
Стих 1417 Вздохнул, чтоб удалась его проказа Вг В2
вместо: Вздохнул, что удалась проказа.
Стих 1434 Меж им и Сашей был. Их разговоры в,в2
вместо: Меж им и Сашей был давно. Их разговоры
Стих 1448 Он долго у дверей еще стоял в,в2
вместо: Он долго у дверей стоял
Стих 1656 Был дом угольный; жизнь тогда играла Bj
вместо: Был дом угольный; жизнь играла
Ни автографа ни авторизованного списка не сохранилось, кроме чер¬
новых отрывков (строфы 75—87, 90—95) в так называемой «юнкерс¬
кой» тетради автографов Лермонтова. Ни характер автографа (каран¬
дашная запись, впоследствии обведенная чернилами за исключением не¬
скольких строф), ни нахождение его в «юнкерской» тетради не вызывают
никаких соображений относительно датировки поэмы. Первые листы
этой учебной тетради заполнены не Лермонтовым; вероятнее всего, что
он записывал свои стихотворения на оставшихся чистыми листах —
спустя много лет после выхода из Школы гвардейских подпрапорщиков и
кавалерийских юнкеров (1834 г.).
Поэма обычно датируется 1836 г., но есть основания думать, что она
относится к 1839 г. В строфе 31 имеются строки:
Как сбросил бы я платье, если б вдруг
Из севера Всевышний сделал юг:
Но ныне нас противное пугает:
Неаполь мерзнет, а Нева не тает.
Последний стих указывает на позднее наступление весны в Петербур¬
ге. По справке, данной Д.О.Святским, выясняется, что отмеченное в поэме
позднее наступление весны имело место в 1839 г. «В таблице вскрытия
Невы в труде Рыкачева “Вскрытие и замерзание вод Европейской Рос¬
сии” находим, что при среднем вскрытии Невы 21 апреля нов. ст., в 1836
г. Нева вскрывалась 3 апреля нов. ст., а в 1839 г. 2 мая нов. ст. Таким
408

образом в 1836 г. было очень раннее вскрытие Невы, характеризующее
раннюю и теплую весну, а в 1839 г. — очень позднее вскрытие, майское,
каковых за всю 200-летнюю историю Петербурга насчитывается только
23. Майское вскрытие Невы характеризует собою позднюю и холодную
весну. Это же подтверждается для 1839 г. и данными температуры,
которая была на 2° Цельсия ниже нормы, тогда как в 1836 г. весна была
на 2° теплее нормальной. Все это говорит, несомненно, в пользу 1839 г.».
Отнесение поэмы к 1839 г. тем более законно, что строфы 3—4 и 136—
137 были перенесены Лермонтовым почти без изменений в стихотворение
«Памяти А.И.Одоевского», написанное в конце 1839 г. (Одоевский умер на
Кавказе 10 октября 1839 г.). Однако нельзя согласиться с распространенным
мнением, что прототипом героя «Сашки» был А.И.Одоевский: realia поэмы
вовсе не сходятся с его биографией. Традиционное отнесение указанных строф
к поэту А.И.Полежаеву (умер в Москве в 1838 г.) не выдерживает никакой
критики. Вероятнее всего герой «Сашки» — чисто литературный персонаж,
может быть и наделенный некоторыми чертами определенных лиц из дружес¬
кого окружения Лермонтова, но не совпадающий целиком ни с одним из них.
Некоторые строфы поэмы имеют автобиографическое значение.
«Сашка» принадлежит к числу не до конца осуществленных творчес¬
ких замыслов Лермонтова. Написаны были только первая глава поэмы
(сто сорок девять строф) и начало второй главы (восемь с четвертью
строф). Вторая глава только вводит в сюжет произведения:
Я не хочу, как многие из нас,
Испытывать читателей терпенье,
И потому примусь за свой рассказ
Без предисловий...
Вся же первая глава, по замыслу автора, должна была служить только
вступлением к поэме. Перед нами фрагменты большого повествователь¬
ного полотна, «романа в стихах».
Отметим, что к 1839 г. относится также неоконченная поэма Лер¬
монтова «Сказка для детей», во многих отношениях близкая «Сашке».
Обе поэмы, написанные в одном ритмико-интонационном плане и одним
размером, имеют одинаковую одиннадцатистрочную строфу с однообраз¬
ной рифмовкой (ababa/ccddee). Строфа эта была изобретена Лермонто¬
вым, и нигде, кроме «Сашки» и «Сказки для детей» он ею не пользуется.
В третьей строфе «Сказки для детей» читаем:
409

Герой известен и не нов предмет..
Стих этот дает некоторое право предположить, что в данном случае
имеется в виду герой «Сашки», подробная биография и характеристика
которого даны в первой главе поэмы. «Сашка» обрывается на описании
старинного графского дома, пришедшего в упадок. В «Сказке для детей»
(строфы 13—15) также имеется пространное описание «старинного дома»,
«украшенного княжеским гербом». Совпадают даже отдельные детали
описания — в «Сашке» читаем:
Висят портреты дедовских веков
В померкших рамах...
В «Сказке для детей»:
...в готической пыли
Портреты старых бар, краса гостиной,
Забытые тускнели...
Единственное (существенное, впрочем) несовпадение заключается в
том, что в «Сашке» описан московский дом («За Москвой-рекой, на
Пятницкой...» — ст. 1653—1654), а в «Сказке для детей» — петер¬
бургский («Близ Невы один старинный дом» — ст. 133).
Наконец из «Сашки» перешли в «Сказку для детей» отдельные стихи,
например:
Следы давно погибших чувств и мнений,
Эпиграфы неведомых творений
(«Сашка», гл. II, строфа 5.)
Отрывки безымянных чувств и мнений —
Эпиграфы неведомых творений!
(«Сказка для детей», строфа 27.)
Все это, как нам кажется, позволяет высказать следующее предположе¬
ние: не являются ли «Сашка» и «Сказка для детей» фрагментами
одного неосуществленного до конца творческого замысла, осколками
недописанного большого «романа в стихах» — с развитым сюжетом
410

(Сашка и Нина — героиня «Сказки для детей») и широким быто¬
вым фоном.
Кроме отмеченных выше переносов четырех строф «Сашки» в сти¬
хотворение «Памяти А.И.Одоевского» и отдельных стихов в «Сказку для
детей», — подобные связи обнаруживаются между «Сашкой» и «Мцыри»,
между «Сашкой» и стихотворением «Как часто пестрою толпою окру-
В «Сашке» читаем (строфа 72):
...но без власти
Венец казался бременем, и страсти,
Впервые пробудясь, живым огнем
Прожгли алтарь свой...
и т.д.
находим:
Я знал одной лишь думы власть,
Одну — но пламенную страсть:
Она, как червь, во мне жила,
Изгрызла душу и сожгла.
Знай, этот пламень с юных дней
Таяся жил в груди моей;
Но ныне пищи нет ему,
И он прожег свою тюрьму...
и т.д.
В «Сашке» (строфа 71):
Он начал думать, строить мир воздушный,
И в нем терялся мыслию послушной.
Таков средь океана островок:
Пусть хоть прекрасен, свеж, но одинок...
В «Как часто» (1840 г.):
И память их жива поныне
Под бурей тягостных сомнений и страстей,
жен» (1840 г.).
В «Мцыри»
411

Как свежий островок безвредно средь морей
Цветет на влажной их пустыне.
Установлены некоторые связи между «Сашкою» и поэмами Байрона
«Беппо» и «Дон Жуан», а так же связь с «Евгением Онегиным».
В строфе 24 стихи:
Она звалась Варюшею. Но я
Желал бы ей другое дать названье:
Скажу ль, при этом имени, друзья,
В груди моей шипит воспоминанье,
Как под ногой прижатая змея —
имеют в виду Варвару Александровну Лопухину (1814—1851) — ку¬
зину Лермонтова и предмет его юношеской неудачной любви (В.А.Лопу-
хина в 1835 г. вышла замуж за Н.Ф.Бахметева).
В строфе 33 стихи:
...«Сашка» — старое названье!
Но «Сашка» тот печати не видал
И недозревший он угас в изгнанье —
имеют в виду известную поэму А.И.Полежаева «Сашка» (1825—
1826), имевшую широкое распространение в списках и в устной передаче.
За сочинение этой поэмы А.И.Полежаев (в ту пору студент московского
университета) был отдан Николаем 1 в солдаты.
В строфах 75—76, по мнению биографов Лермонтова, изображен его
гувернер — французский эмигрант Жандро, «пленявший безукоризненно¬
стью манер и любезностью обращения, отзывавшихся старой школой
галантного французского двора».
В строфах 77—80 дан сжатый очерк событий Великой французс¬
кой революции 1789г.: казней короля Людовика XVI («венчанный стра¬
далец»), королевы Марии-Антуанетты (строфа 78) и поэта Андре Ше¬
нье (строфа 79), примыкавшего к лагерю умеренных республиканцев
(Жиронда) и выступавшего в защиту Людовика XVI. Заподозренный в
участии в монархическом заговоре, Шенье в 1794 г. был арестован
якобинским правительством и гильотинирован накануне падения диктату¬
ры Робеспьера. Трагическая судьба Шенье создала ему репутацию не-
412

винной жертвы якобинского террора; самое имя его стало своего рода
символом благородства и неподкупности и долгое время служило сред¬
ством агитации идеологов дворянской реакции. Ср. у Лермонтова стихот¬
ворение «Из А.Шенье» (1831 г.), не являющееся, однако, точным перево¬
дом какой-либо пьесы французского поэта. Имя Шенье в России стало
особенно популярным после появления большого стихотворения, посвя¬
щенного его памяти Пушкиным (в 1825 г.).
Строфы 116—119, посвященные «модному пансиону» и «светлому
храму науки», имеют, несомненно, автобиографическое значение: в 1828 г.
Лермонтов был отдан в Московский университетский благородный пан¬
сион, а в 1830 г. вступил в число слушателей Московского университета.
Ст. 1306—1309 имеют в виду, может быть, знаменитую «Маловскую
историю» 1831 г., участником которой был Лермонтов.
Отрывки из «юнкерской» тетради автографов (цифры в скобках
указывают на соответствующие строфы основного текста):
(75)
И каламбуров полный лексикон,
Как талисман, носил с собою он; —
И быв уверен в дамской благодати.
Не размышлял: — что кстати? что не кстати?
1 (76)
5 Его отец богатый был маркиз,
Но жертвой стал народного волненья;
На фонаре однажды он повис
— Как было в моде — вместо украшенья;
Приятель наш — парижской Адонис,
10 Оставив прах родителя судьбине,
Не поклонился гордой гильотине;
Он молча проклял вольность и народ,
И Мирабо. и весь его причет,
Потом взяв трость и сумочку — от скуки
15 Ушел в Россию поощрять науки.
2(77)
И Саша мой любил его рассказ
Про сборища мятежные, про шумный
413

Напор страстей и про последний час
Венчанного страдальца; над безумной
20 Парижскою толпою много раз
Носилося его воображенье;
Там слышал он святых голов паденье,
Меж тем как нищих буйный миллион
Кричал смеясь: «Да здравствует закон»;
25 Ив недостатке хлеба или злата
Просил одной лишь крови у Марата.
3(78)
Там видел он высокий эшафот.
Прелестная на звучные ступени
Всходила женщина... следы забот,
30 Следы живых, но тайных угрызений
Виднелись на лице ее. Народ
Рукоплескал. Вот кудри золотые
Посыпались на плечи молодые,
И голова, носившая венец,
35 Склонилася на плаху... О, Творец!..
Одумайтесь... хоть раз еще, злодеи,
Взгляните вы на нежность этой шеи!
4 (79)
И кровь с тех пор рекою потекла,
И загремела жадная секира;
40 И ты, поэт, высокого чела
Не уберег — твоя живая лира
Напрасно по вселенной разнесла
Все, все, что ты считал своей душою —
Слова, мечты с надеждой и тоскою...
45 Напрасно — ты прошел кровавый путь,
Не отомстив, и творческую грудь
Ни стих язвительный, ни смех холодный
Не посетил — и ты погиб бесплодно!
5(80)
И Франция упала за тобой
50 К ногам убийц, воздушных и ничтожных;
414

Никто не смел возвысить голос свой;
Из мрака мыслей гибельных и ложных,
Никто не вышел с твердою душой —
Меж тем как в тайне взор Наполеона
55 В них зрел ступени будущего трона;
Я в этом тоне мог бы продолжать
Не истощив предмета — но писать
Об том, что было двести раз в газетах,
Смешно, тем больше об таких предметах!
6(81)
60 К тому же я совсем не моралист.
Ни блага в зле, ни зла в добре не вижу;
Я палачу не дам похвальный лист,
Но клеветой героя не унижу!
Ни плеск восторга, ни насмешки свист
65 Не созданы для мертвых, царь иль воин,
Хоть он отличья иногда достоин,
Но верно нам за тяжкий мавзолей
Не благодарен в комнатке своей;
И длинным одам внемля поневоле,
70 Зевая вспоминает о престоле.
7(82)
Я прикажу, кончая дни мои,
Отнесть свой труп в пустыню, и высоко
Курган над ним насыпать, и любви
Символ не нарушимый, одинокой
75 Поставить крест; быть может издали,
Когда туман протянется в долине
Иль свод небес взбунтуется, к вершине
Гостеприимной нищий пешеход,
Его заметив, медленно придет
80 И, отряхнувши посох, безнадежней
Вздохнет о жизни будущей и прежней!
8 (83)
И проклянет, склонясь на крест святой,
Людей и небо, время и природу;

И проклянет грозы бессильный вой
85 И пылких мыслей тщетную свободу.
Но нет! К чему мне слушать плач людской?
На что мне черный крест, курган, гробница! —
Пусть отдадут меня стихиям! Птица
И зверь, огонь и ветер, и земля
90 Разделят прах мой; и душа моя
С душой вселенной, как эфир с эфиром,
Сольется — и развеется над миром!
9(84)
Пускай от сердца, полного тоской
И желчью тайных тщетных сожалений,
95 Подобно чаше ядом налитой,
Следов не остается; без волнений
Я выпил яд — по капле — ни одной
Не уронил; но люди не видали
В лице моем ни страха, ни печали,
100 И говорили хладно: он привык!
И с той поры я облил свой язык
Тем самым ядом, и по праву мести
Стал унижать толпу, под видом лести!..
10 (85)
Но кончим этот скучный эпизод!
105 И обратимся к нашему герою;
Он не имел ни горя, ни забот
Житейских — и невинною душою
Искал страстей как пищи. — Длинный год
Провел он среди книг, историй,
110 Грамматик, географий, и теорий
Всех филозофий мира — пять систем
Имел маркиз, а на вопрос зачем
Он отвечал вам гордо и свободно:
«Monsieur! e’est шоп affaire» — (так мне угодно).
416

И (86)
115 Но Саша не внимал его словам,
Рассеянно в тетрадке над строками
Его рука чертила здесь и там
Какой-то женской профиль — и очами,
Горящими, подобно двум звездам,
120 Он долго на него взирал — и нежно
Вздыхал — и хоронил его прилежно
Между листов — как тайный милый клад,
Залог надежд и будущих наград,
Как прячут иногда сухую травку,
125 Перо, записку, ленту иль булавку.
12 (87)
Но кто ж она? — что пользы ей вскружить
Неопытную голову, впервые
Сердечный мир дыханьем возмутить?
И взволновать надежды огневые? —
130 К чему? — он слишком молод, чтоб любить
Со всем искусством древнего Фоблаза;
Его любовь, как снег вершин Кавказа
Чиста, тепла, как небо южных стран...
Ему ль платить обманом за обман? —
135 Но кто ж она? — не модная вертушка,
А просто дочь буфетчика, Маврушка!
13 (90)
И мудрено ль? — четырнадцати лет
Я сам страдал от каждой женской рожи...
И простодушно уверял весь свет,
140 Что друг на дружку все они похожи;
Волнующихся персей нежный цвет
И алых уст горячее дыханье
Родили в Саше новое желанье;
Он трепетал, когда его рука
145 Её одежд касалася слегка,
Но лишь в мечтах видал он без покрова
Все, что для нас конечно уж не ново.
417

14 (91)
Он потерял и сон и аппетит,
Молчал весь день; и бредил в ночь; бывало
150 По коридору бродит и грустит
И ждет, чтоб платье мимо прошуршало,
Чтоб ясный взор мелькнул!., суровый вид
Приняв, он иногда улыбкой хладной
Ответствовал на взор ее отрадный;
155 Но с сердцем страх невыгодна борьба,
Оно капризно, глупо, — как судьба...
Итак, мой Саша кончил с ним возиться
И положил с Маврушей объясниться.
15 (92)
Случилось это летом в знойный день;
160 По мостовой широкими клубами
Вилася пыль; от труб высоких тень
Ложилася на крышах полосами
И пар с камней струился — сон и лень
Вполне Симбирском овладели. — Даже
165 Катилась Волга медленней и глаже;
В саду, в беседке темной и сырой
Лежал полураздетый наш герой
И размышлял о тайне съединенья
Двух душ — предмет, достойный размышленья.
16 (93)
170 Вдруг слышит он: направо, за кустом
Сирени, шорох платья и дыханье
Волнующейся груди — и потом
Чуть внятный звук, похожий на лобзанье.
Как Саше быть — забилось сердце в нем,
175 Как маятник — без дальних опасений
Он сквозь кусты пустился легче тени,
Трещат и гнутся ветви под рукой.
И вдруг пред ним с Маврушей молодой,
Обнявшися, в тени цветущей вишни
180 Иван Ильич — (прости ему Всевышний).
418

17 (94)
Увы! покоясь на траве густой,
Проказник старый обнимал бесстыдно
Упругий стан под юбкою простой
И не жалел ни ручки миловидной,
185 Ни круглых персей, дышащих весной...
И долго, долго бился — но напрасно!..
Огня и сил лишен уж был несчастный;
Он встал, вздохнул (нельзя же не вздохнуть)
Поправил брюки и пустился в путь,
190 Оставив тут обманутую деву,
Как Ариадну, преданную гневу.
18 (95)
И есть за что, не спорю; между тем
Что делал Саша? — с неподвижным взглядом,
Как белый мрамор, холоден и нем...
В той же тетради — набросок, относящийся, очевидно, тоже к
«Сашке»:
(62)
Какая сладость в мысли: я отец!
Так говорят (иль думают) иные,
Когда с невестой идут под венец,
Когда на ложе с трепетом впервые
Они кладут невинности конец!
Но горе им! в любви беда излишек;
Толпа слюнявых, скверных ребятишек
Их окружит, как шумных пчел семья,
И свяжет их — не женимтесь, друзья;
Но без женитьбы как людское семя
Нам продолжать — о том в другое время.
Таинственная цель есть у людей.
Различными неверными путями
К ней идут все под ношею страстей.
К ней идут все со смехом и слезами,
419

Но отстают отцы от сыновей;
Любовь отца не встретит той же в сыне,
Живые мысли юноши в чужбине,
На поле битвы или под окном,
Где видел он головку вечерком,
И шаль и локоть ручки белоснежной,
На край окна склонившейся небрежно.
Варианты рукописных отрывков.
Сверху вычеркнута строка:
Мой дом везде, где есть небесный свод
8 Согласно с модой
9 а) Но сын его — придворный Адонис
б) Приятель наш — губернский Адонис
1 2 добрый свой народ
13 а) И натощак отправился в поход
б) Марата, Робеспьера, весь причёт
в) Потом конвента бешеный причёт
Он назвал дураками и от скуки
г) Его вождей и глупый их причет
д) И молвил: бес меня не проведет
17
мятежного Парижа
19
и безумный
20
Народ Парижа
21
Носился он тревожною мечтою
22
И головы тяжелое паденье
23
По ступеням кровавым слышал он
После ст.
24:
И мнилось зрел он сквозь туман кровавый
28
Народ жужжал... на звучные ступени
35
Безмолвно наклонилась
36
а) Она невинна
б) Ее душа чиста
После ст. 37:
Напрасно! — <все глаза устремлены> миллионы глаз
Устремлены с судейским хладнокровьем
420

На королеву...
47—48 Ни резкой стих, ни хладный смех презренья
Не посетил в последнее мгновенье.
4 9 погибла!
5 0 а) тиранов
б) зло[деев]
50 беспощадных
После ст. 53:
а) И что ж? толпа крестьян безвестных, мирных
б) И что ж? толпа крестьян в негодованье
Вооружилась
в) И что ж? трехцветные знамена <горделиво> величаво
Из стана в стан неслись на пир кровавый
<Но по конец, Вандея, бедная страна
Упавшим ты осталася верна>
Но по конец, Вандея, ты одна
Изгнанникам осталася верна,
Твой первый крик с твоим последним стоном
<Был верность в клятве>
Всегда был: верность и любовь к бурбонам! —
После ст. 60:
Благодеяний в зле мирском не вижу;
И попросту люблю кто сердцем чист
И хитрости и злобу ненавижу!
102 Смертельным
После ст. 103:
Но это мне наскучило! — я снял,
Я разорвал обманчивую маску;
После ст. 107:
Он уносился за небесный свод
109 а) Прошел среди уроков, книг французских
б) С учителем провел он средь историй
в) Провел он средь уроков, книг, историй
13* Д. М. Ю. Лормоптоп, т. 4
421

г) Провел он средь тетрадей, книг, историй
13 1 модного
132 — душа
14 1 алый
142 а) И свежих
6) Пурпурных
146 И даже часто (мысленно) в пустыне
147 а) Наедине бродил с своей богиней! —
б) Бродил наедине » »
в) Лежал склонясь на грудь своей богини
После ст. 147:
И в чудных снах он видел нежный взор
И чувствовал
152 — нежный
153 — — — мечтал героем
154 Отделаться от сердца...
160 вилася пыль столпами
171 Знакомый
После ст. 178:
Иван Ильич, старик седой и грубый,
Маврушу вдруг целует прямо в губы
<И протянувшись на траве сырой>
И сладострастно лежа на траве,
Заворотивши платье по колени
— У Саши закружилось в голове
Как будто рой ужасных привидений
Промчался мимо
183 — круглый
188 Склоня главу <с досадою> задумчиво на грудь
189 Он встал, покашлял
194 — мертвый
Сказка для детей (с. 174).
Опубликована впервые в «Отечественных записках» (1842, т. 20, отд.
I, с. 116—123).
422

Варианты чернового автографа:
4 (Хотя у многих нынче стих не гладок)
Вместо стихов 5—7:
Но публика всё просит новых тем;
Кто ж виноват? — сложить бы на покойных.
Да совестно — меж ними есть достойных
Немало,
8 Начато: А так, смешно ж для
После стиха 11 вычеркнуты две строфы:
Мы женщин презираем, потому
Что некогда нам волноваться страстью1;
Науки были б нашему уму
Доступны... но они вредили б счастью;
Служить, конечно, должно — да к чему?
Без нас найдутся ревностные слуги2,
К тому же рано тайные недуги3
Тревожат нас, и мы таки должны4
Себя беречь для будущей жены...5
1 а. Начато: Что людя<м>
б. Что как-то стыдно волноваться страстью;
2 Чины всё идут тише — служба строже;
3 К тому же в нас известные недуги
4 а. Начато: Тревожат нам
б. Начато: По<кой>
в. Тревожат нас порой и мы должны
г. Тревожат наш покой и мы должны
д. Тревожат нас и право мы должны
5 За стихом следовал зачеркнутый текст:
а. Начато: Что де<лать>
б. Все таковы. Я рад бы их исправить
в. Вот каковы. Я рад бы их исправить
г. Что делать тут? Легко бы нас исправить,
д. Притом и лень. А можно б нас исправить,
Лишь только бы стихи читать заставить.
И потому решился написать
Я легкую поэму в сорок пессн.
Хоть для всего, что надо мне сказать,
Размер се немножко будет тесен,
Но так и быть.
137*
423

Оброк не худо также нам собрать бы,
Чтоб на воды уехать после свадьбы3.
Меж тем о благе мира чуждых стран4
Заботимся, хлопочем мы не в меру,
С Египтом новый сладил ли султан?
Что Тьер сказал — и что сказали Тьеру?
На всех набрел политики туман,
Зевают все — а можно б нас исправить5,
Лишь только бы стихи читать заставить;
А потому решился я писать6
(Хоть для всего, что надо мне сказать.
Размер ее немножко будет тесен)
Короткую поэмку в сорок песен1.
Стихи 12—22 приписаны на полях.
13 Зато марать бумаги лист летучий
16 И сладких рифм — как например на Ю
17 И вот зачем пишу я эту сказку
Перед началом третьей строфы в автографе два незачеркнутых
стиха (ср. стихи 32—33):
Но этот черт совсем иного сорта2,
Аристократ и не похож на черта.
24 А нынче устарело всё, что ново;
25 Тому назад еще немного лет
34 Перенестись теперь прошу я вас
38 Спит Петербург: на башне било час.
39 Дыханием невинным напоенный
1 Вместо последних двух стихов было:
а. Которая воспитана хоть просто,
Приданого получит тысяч до ста.
б. А уж сводить приходы и расходы...
Нет, это слишком: что мы за уроды?
2 Зато о благе мира чуждых стран
* Вместо последних двух стихов было:
В журналах тонем хуже англичан...
И счастливы — а можно б нас исправить
4 А потому решился написать
’ Начато: Я
6 Но демон мой совсем иного сорта.
424

40 Огнем в лицо вам дышит воздух сонный
42 а. Как в тексте.
6. На кисее подушки кружевной
47 Которых дружба нам всегда нужна
48 Во всех делах семейных и любовных?
53 а. Жизнь, чувство, сила, зренье, слух -
б. Жизнь, чувство, сила, воля, зренье, слух
54 И жизнь без вида; или в видах разных;
55 а. Начато: Особ<не дописано>
б. (Чертей вообще рисуют безобразных)
58 а. Мой грустный ум бывало возмущал
б. Мой грустный ум бывало посещал
60 а. Как царь, немой и мрачный, он вставал;
б. Как царь, немой и грозный, он сиял
61 Такой волшебной, странной красотою
63 Начато: Сжималась
64—65 Начато: Мое воображенье много лет
Преследовал...
74 а. Оно не странно — в нем текла и жгла <?>
б. Не мудрено — текла и жгла<?> не кровь
77 а. Как в тексте.
б. Была полна — он был недаром гений.
83 Ласкает всё привычные желанья;
84 а. Но если б я сказал мое названье?
б. Но если б я открыл мое названье?
85 Ты нежность бы отвергнула мою
86 а. Недоработанный стих:
Любовь... [нежное<ть>] — но люблю
б. Любовь нездешнюю — но я люблю
в. Нездешнюю любовь — но я люблю
94 а. Начато: И пью твое дыханье, —
б. И часто я, наставник твой случайный —
в. И иногда, наставник твой случайный —
95 Тебе небес рассказываю тайны...
101 Я пролетал над ваше<ю столицей>
103 Померкший запад с новою денницей
106 Всё было тихо; иногда лишь звуки,
108 а. По улицам носились — и Нева
14. М. Ю. Лермонтов, т. 4

6. По улицам бродили — и Нева
111 И сумрачно столбы дворцов немых
115 И прежних лет событий роковых
116 Волна смывала знаки роковые; —
118 а. Начато: Свой
б. Глядя с небес на гордый прах земли.
125 Безумный труд пред тощею лампадой,
126 а. Как в тексте.
б. И страшных тайн кругом печальный ряд;
128 а. Начато: Смех
б. Начато: Веселый смех
в. То буйный смех, то крик последней муки:
129 Торжествовал иль мучился порок!
131 В бреду любви — коварное желанье!
141—142 а. Начато: Висели между них; и темный строй
б. Начато: Висели между них; и <длинный?> строй
Высоких окон
141 Меж них гордились чудною резьбой;
143 Манил невольно взор очей нескромных.
144 Была пора, боярская пора
145 а. Толпилась знать на зеркальном паркете,
б. Теснилась знать в высокие покои,
150 Начато: Напудренный вился
154 Судили важно о тогдашних франтах...
156 Хоромы опустели; род могучий
158 а. Семейные портреты гнили в зале
б. Портреты дедов гнили в зале длинной
в. Портреты гордых прадедов в гостиной
159 Начато: забытые черн<ели>;
162 Спокойно завладели... мрачный <дом>
163 Казался пуст; но жил однако в нем,
166 а. Начато: Волтера он любил
б. Гордился он заслугами отцов,
171—172 Начато: Прочитывал иль с карлою горбатым
Шутил и спорил...
177—178 Всегда одна, без ласк и без подруг,
Запугана взыскательностью мелкой
184 Расставшись с пышной куклою, она
426

186 Теряяся мечтой в туманной дали,
188 Тогда она сходила в темный зал,
189 а. Как в тексте.
6. Но бегать в нем сперва ей страшно было;
После стиха 192 зачеркнут стих:
Порой вились неведомые тени
199 Но что ж? — она привыкла толковать
200 По-своему развалин говор темны<й>
201—202 а. И сумрак их навек свою печать
Оставил на душе ее туманной;
б. И стала мысль холодная летать
Над бледною головкой, тенью новой;
203 Летучий рой видений навевать;
После стиха 203 зачеркнуто:
Познаний жажда, червь души незрелой,
Закралась в грудь ее, и закипело
Желание в играющей крови1;
С дрожащих уст порой слова любви2
Рвались и замирали, пламень темный3
В глазах сиял. — А я — свидетель скромный4,
Я ждал — но всюду следовал за ней!5
Влюбился я в ее воображенье
И в эту душу, полную страстей,
Готовых пробудиться. Сожаленье6
Меня впервые тронуло; людей
И вечность позабыл я. Детский лепет7
204 а. Я стал следить за нею. Детский лепет
б. Меня пленило это. Детский лепет
в. Я был глубоко тронут. Детский лепет
1 Мучительно желание в крови;
2 С горящих уст рвались слова любви
3 В глазах сиял какой-то пламень темный;
4 а. А ночью сон будил ее нескромный
б. Я видел всё, и ждал, немой и скромный
5 а. Как в тексте.
6. Я ждал — повсюду следуя за ней.
6 Стих начат: Хоть дремлющих, но грозных;
7 Стих начат: И мир забыл я
14*
427

г. Начато: Я стал следить
д. Я стал с ней неразлучен. Детский лепет
е. Я был с ней неразлучен. Детский лепет.
205 а. Как в тексте.
б. Подслушивал, невинной груди трепет
206 а. Начато: Под <не дописано>
б. Следить, дыханьем свежим и живым
в. Следить, ее дыханием порой
г. Следил, ее дыханием с немой
207 Начато: Как с
208 а. Как в тексте.
6. Как жизнью упивался... Это было
Стихи 210—231 приписаны на полях.
213 Начато: Не начертал
214 Не начертали, страстию дыша
215 Начато: Так <не дописано>
222 Из тех, которым вреден воздух света
224 В них пища есть всему — но невозвратно
228 Начато: Не повторяются в них страсти; свет
230 Отыскивать по миру на свободе:
232 Начато: Ты помнишь это время
240 И в бурный вальс с собою уносил
242 а. Как в тексте.
б. И, наконец, на кресла упадала.
243 а. И начинался острый разговор;
б. Начато: И тут она поту<пив>
245 Заманчивый, но темный разговор
246 Начато: С незримы<м>
248 И даже слишком иногда небрежен;
252 А сердце билось шибко, шибко, шибко
255 То волосы пригладит, то завялый
257 Головке наклоненной вид усталый
269 И собрались родные на совет;
279 а. Начато: Браслет сломала, длинны<е>
б. Начато: Браслет сломала, нов<ые>
291 а. Друзей старинных много б я узнал
б. Друзей старинных я едва б узнал
в. Друзей старинных я бы не узнал
428

г. Моих друзей я тут бы не узнал
292—293 Среди толпы избранников; улыбки
И лица лгали дерзко; голос скрыпки
293 Что мне... да, мне едва не стало грустно;
249—295 Начато: Все суетились, говорили вдруг
Отрывки фраз;
295—296 а. И в воздухе носилися кругом
Слова — отрывки мыслей, чувств и мнений —
б. И в воздухе носилися вокруг
Слова — отрывки мыслей, чувств и мнений —
Дата написания этой поэмы долгое время была спорной. Ее датиро¬
вали различно в различных изданиях. Ефремов относит ее к 1841 г.,
Введенский — к 1839—1841 гг., Висковатов — к 1840 г.
К 1839 г. первый отнес ее Болдаков, подкрепив эту датировку убеди¬
тельными соображениями.
Дело в том, что в черновых вариантах поэмы имеются строки:
Меж тем о благе мира чуждых стран
Заботимся, хлопочем мы не в меру,
С Египтом новый сладил ли султан?
Что Тьер сказал — и что сказали Тьеру?
Как раз в 1839 г. в Турции вступил на престол новый султан Абдул-
Меджид. В это время происходила война Турции с Египтом. Во главе Египта
стоял паша Мехмед-Али, которого поддерживала Франция. Тьер был фран¬
цузским министром и делал во Франции политическую погоду. Россия также
была заинтересована в Турции и добивалась решающего влияния на эту страну
для овладения проливами. Франция и Англия противодействовали России. Вот
тот сложный политический узел, о котором вскользь и иносказательно упоми¬
нает Лермонтов в злободневных строках своей сатирической поэмы. Что соль
этих строк именно в злободневности, в шутливых, мимоходом брошенных
намеках на актуальные, всех занимающие события — не подлежит сомнению.
Это подсказано самым жанром сатирической поэмы с ее непринужденными
автобиографическими и злободневно-фельетонными отступлениями. И прав
Болдаков, когда утверждает, что не мог Лермонтов через два года после
вступления на престол султана называть его новым и вообще упоминать о
турецко-египетских делах, окончательно ликвидированных к 1841 г.
429

«Сказка для детей» осталась неоконченной. Она прерывается на 27
строфе в начале описания первого бала Нины.
Через 20 лет, в 1859 г., в Петербурге появилась маленькая книжечка
— «Продолжение Сказки для детей М.Ю.Лермонтова», соч. Неизвест¬
ного. Продолжатель Лермонтова начинает с того, на чем остановился
Лермонтов — с описания первого бала Нины. Затем идут история ее
любви к герою, не похожему на обыкновенных светских людей, письмо
Нины к герою в стиле письма Татьяны, и ответ героя, тоже отклоняющий,
но далеко не онегинский. Герой оказывается «плебеем», «пролетарием»,
считающим для себя недопустимым любить княжну. Этой примитивной
социально-заостренной проблематикой и заканчивается вещь. В ней ря¬
дом с неумелыми реминисценциями из Лермонтова попадаются уже наме¬
ки на гражданские мотивы в стиле Некрасова. На фоне хотя и беспо¬
мощно использованных лермонтовских традиций этот «гражданский» эле¬
мент 60-х гг. производит комическое впечатление:
И все вокруг — глаза, очки, лорнет
На новую гражданку направляет.
Или:
А я плебей, я пролетарий, мне
Любить нельзя, мне думать о княжне
Есть преступленье, каждая улыбка
Моя для вас есть наглость иль ошибка.
Продолжение «Сказки для детей» вызвало резко отрицательный
отзыв в прессе. В фельетоне «С.-Петербургских ведомостей» 1859 г. (от
4 октября, № 214) вещь эта названа грубой литературной спекуляцией и
аферой. В № 280 той же газеты за 1859 г. (от 25 октября) автор этой
вещи, оказавшийся провинциальным сотрудником газеты Волковым из
Иркутска, отвечает письмом оскорбившему его фельетонисту. Оказывается,
вещь была напечатана помимо ведома и желания автора; это был лишь
опыт ранней молодости, сделанный им исключительно для себя.
Интересны мотивы, толкнувшие Волкова на создание продолжения
«Сказки для детей». «Русская литература (пишет он) очень бедна типом
женщины; в то время, как явилась лермонтовская «Сказка для детей», она
была еще беднее; не было еще ни Ольги Гончаровой, ни Натальи и
430

Лизы Тургенева; не было даже немножко экзальтированных, но милых
женщин Дружинина».
«Сказка для детей» была для Лермонтова двойственной и переход¬
ной вещью. Она возникла как стадия работы над проходящим через все
творчество Лермонтова образом демона. В 1838 г. была написана кав¬
казская редакция «Демона», которую Лермонтов в то время считал окон¬
чательной. Накопившееся, но неосуществленное пародийное отношение к
этому образу (см. заметку Лермонтова:« Me шог. Написать длинную сати¬
рическую поэму: приключения Демона») искало выхода. Лермонтов из¬
брал для этого октавный жанр свободной сатирической поэмы, с непри¬
нужденными автобиографическими отступлениями типа «Домика в Ко¬
ломне» Пушкина — жанр, в котором принципиально важен не столько
самый материал, сколько декларативный, хотя и шутливый отход от пре¬
жнего материала.
Вот по линии отказа от прежнего высокого поэмного творчества, по
линии иронического и сниженного отношения к своим героям и сюжету,
по линии автобиографически обнаженных, шутливых деклараций и близка
«Сказка для детей» Лермонтова к «Домику в Коломне» Пушкина. Осо¬
бенно близки первые строфы: «Четырехстопный ямб мне надоел» у Пуш¬
кина и «Умчался век эпических поэм» у Лермонтова. Имеются даже
дословные совпадения:
У Пушкина:
А в самом деле я бы совладал
С тройным созвучьем.
у Лермонтова:
Я без ума от тройственных созвучий.
Но на этом кончается сходство обеих вещей.
В начале поэмы Лермонтов планомерно проводит пародийную атаку
на собственного «Демона» (см. строфы 3, 5, 6, 7); 8 и 9 строфы пароди¬
руют обращение Демона к Тамаре.
Если западно-европейскими прототипами Демона были Сатана Миль¬
тона, Люцифер Байрона, Сатана из «Элоа» Альфреда де Виньи, то прооб¬
разом проказливого и насмешливого беса «Сказки для детей» мог быть
для Лермонтова «Хромой бес» Лесажа.
Но уже начиная с 10 строфы и до конца поэмы «Сказка для детей»
перерастает пародию на «Демона» и превращается в непринужденную
431

психологизированную петербургскую повесть в стихах. Пушкинские тра¬
диции свободного стихового романа довлеют над ней.
В творчестве Лермонтова «Сказка для детей» во многом аналогична
«Сашке». В «Сашке» дается стиховой роман о герое. В «Сказке для
детей» развернут стиховой роман о героине в соответственно более ли¬
рических тонах. Возможно, что замыслы этих вещей находятся в непос¬
редственной связи между собой.
«Сказка для детей» ведет непосредственно к стиховым повестям Тур¬
генева («Параша», «Андрей»).
Для Лермонтова сложный жанр «Сказки для детей», представляю¬
щий собою смесь пародии на «Демона», сатирической поэмы «Домика в
Коломне» и стиховой повести с психологизированной героиней — симп¬
томатичен как переход к прозе.
Мцыри (с. 188).
Впервые напечатано в «Стихотворениях» 1840 г. (с. 121—159), где,
кроме нового названия («Мцыри» вместо рукописного «Бэри» — по-
грузински «бэри» — монах), имеются следующие отличия от рукописного
текста: ст. 167 — «утренней зари» (в копии — «утренний»); ст. 225 —
«дальние поля» (в копии — «дальные»); ст. 439 — «горячею» (в
автографе — «горючею»); ст. 446—447 — «Ты помнишь детские года:
Слезы не знал я никогда» (в автографе — «Ты помнишь, в детские года
Слезы не знал я никогда»); ст. 520 — «лицом к лицу» (в автографе —
«лицо к лицу»); ст. 543 — «Тот край, казалось, мне знаком» (в автогра¬
фе — «Тот край казался мне знаком»); ст. 585 — «бессильный» (в
автографе — «напрасный»); ст. 716—722 отсутствуют (цензурный вы-
черк). Ст. 167 и 585 даются по печатному тексту.
Варианты рукописи:
Название. Бэри. Поэма
Сноска к названию: Бэри, по-грузински монах
Эпиграф: On n’a qu’une seule patrie1
Стихи 13—41 приписаны позднее. Вместо них и следующих 42—
44 в первой редакции было:
1 У каждого бывает только одно отечество. (Франц.). — Ред.
432

2
Тогда уж Грузия была
Под властью русских, и цвела1
Не опасался врагов
За гранью дружеских штыков.
Однажды старый генерал
Из гор к Тифлису проезжал;
Ребенка пленного он вез:
Тот занемог. Без слов, без слез
Он умирал. Один монах
И взял его. С тех пор в стенах
Хранительных остался он2
Эти стихи (за исключением четырех последних) зачеркнуты.
После стиха 12:
Кто умер, кто к земным страстям
Вернулся вновь. И ныне там
13 Один старик из братьи той
18 О славных би<твах>
30—31 Тот занемог, но перенес
Болезнь без жалобы и слез;
После стиха 31:
Он только пищу отвергал
И молча, гордо умирал
32 Он был не старе лет шести
37 Его отцов. С тех пор как он
38 а. Как в тексте.
б. Без слез томился — даже стон
39 а. Как в тексте.
б. Из детских губ лишь вылетал,
42—43 См. выше в варианте к стихам 13—41 последние стихи
первой редакции.
1 Незаконченная позднейшая поправка: Она цвела
2 Позднейшие исправления последних четырех стихов:
Тот занемог. Но перенес
Болезнь без жалобы и слез.
Из жалости один монах
Больного призрел, и в стенах
и далее как в тексте.
433

45 а. Усердьем иноков спасен.
6. Стараньем дружеским спасен.
47 Сначала он дичился всех,
Стихи. идущие после стиха 69, Лермонтов позже, очевидно, хотел
заменить другими, затем зачеркнутыми:
И вот предсмертною тоской
Уже томиться стал больной;
Тогда решился он сорвать
Молчанья гордого печать,
Лермонтов позже набросал стихи, которые, видимо, хотел помес¬
тить после стиха 10, но затем зачеркнул их:
Тогда один святой чернец
Уговорил его сорвать
Молчанья гордую печать —
И сердце полное тоской
Пред смертью высказал больной1
Старик, качая головой,
Ему внимал: понять не мог
Он этих жалоб и тревог,
И речью хладною не раз
Он прерывал его рассказ.
После стиха 77:
Не понимаю, что была
У вас за мысль? Мои дела —
Стихи 16—83 в окончательной редакции предварительно были
написаны на отдельном листе, а затем перенесены на свое место. На
обороте листа написаны 6 стихов:
Ты много жил и в столько лет2
Успел узнать людей и свет3,
1 Вместо последних четырех стихов:
а. Услышал исповедь его:
Желанья сердца своего,
Мечты погибшие с тоской,
Всё рассказал ему больной.
б. Его признанья услыхал.
Как он томился и страдал
И сердце сжатое тоской.
Пред смертью высказал больной.
2 Ты много жил и должен знать;
} Как трудно, больно оторвать
434

И много горестей и бед
Перенесла душа твоя1.
Но, Боже, верно так, как я2,
Ты не страдал3.
80 Но людям я не сделал зла
82 Тебе не много пользы знать —
После стиха 83 были написаны еще 5 стихов, затем зачеркнутые:
И если б мог я эту грудь
Перед тобою распахнуть,
Ты не нашел бы в ней следов
Пороков низких и грехов4
Далее следовали еще 4 стиха:
Одна лишь страсть владела мной,
Ее пред небом и землей
Я ныне громко признаю
И о прощеньи не молю.
Стихи 88—101 вписаны позднее.
После стиха 87 шли сначсъаа еще 6 стихов, затем зачеркнутые:
Когда б я был хоть вольный зверь,
Я не томился б, как теперь,
Души болезнию немой,
Я б отыскал врага и бой,
Я б разом умер, не грустя,
Судьбе покорный как дитя.
Зачеркнув предыдущие стихи, Лермонтов вернулся на предыду¬
щий лист и на полях написал и снова зачеркнул:
Я в жизни знал лишь страсть одну5
И с ней в могиле я засну.
Не разлучили люди нас,
Не разлучит и смертный час.
Она терзала грудь мою,
1 Ты верно в жизни перенес...
2 Но, Боже, так страдать, как я
} Ты перно никогда не мог
4 Ты верно не нашел бы в нем
Следов порока и страстей.
Как быть? Я мало знал людей,
Но в жизни страсть я зн^л одну
435

Но я безумный всё люблю
Подругу дикую мою.
Далее шли следующие стихи, позже зачеркнутые:
Я знал одну лишь только страсть1,
Ее мучительная власть
Мой ум тревожила и жгла2
Мои мечты она звала3
От мрака келий и молитв
В тот чудный мир страстей и битв4,
Под тень родной моей скалы,
Где люди вольны, как орлы.
И эту страсть в груди моей
Вскормил я в тишине ночей.
Эти наброски отчасти перешли в текст приписанных позднее
стихов 88—101.
91 И душу грызла мне и жгла
92 И думы первые звала
93 От мрака келий и молитв
94 Начато: В тот чудный мир страстей
95 Начато: Где в небе
97 Я эту страсть в тиши ночной
После стиха 101 были написаны 6 стихов, затем зачеркнутые:
Не знаю, где я был рожден.
Порой лишь помню я как сон
Громады гор, крутых, седых,
И тучи спящие на них.
Я слышал, люди говорят,
Что я тобой ребенком взят5;
106 И вырос в тесных я стенах
1 Одна лишь страсть во мне была
2 а. И душу грызла мне и жгла,
б. Желанья прежние
в. Начато: Меня тре<вожила>
Этот стих после переделки поставлен на следующее место (после вписанного
стиха «Ее мучительная власть»).
3 а. Как в тексте.
б. И думы первые звала
4 В тот чудный мир тревог и битв,
’ Что я там был ребенком взят;
436

После стиха 107 были написаны 2 стиха, потом зачеркнутые:
Без игр и ласки, одинок —
Грозой оторванный листок!
108 Никто мне здесь не мог сказать
118—120 О сколько горьких, горьких слез
Я пролил. Сколько произнес
Ужасных клятв когда-нибудь
124 Увы, старик, мечтанья те
164 Им не сойтиться никогда.
167 Когда в час утренний зари
После стиха 223:
Во тьме ночной, в ужас<ный час>
После стиха 224:
Бежать, и ждал, в груди тая
Свою надежду. В страшный час1
367 Что мысли пылкие мои
446 а. Ты знаешь в детские года
б. Ты помнишь в детские года
474—475 Что мог бы слыть в краю родном
Я не последним удальцом
476—477 а. Я ждал не долго. Он душой
Узнал врага во тьме ночной
б. Я ждал. И вот в тени кустов
480 Он лапой начал рыть песок
505 а. Как в тексте.
б. Казалось сам я был рожден.
513 Но стал уж барс изнемогать,
528 Но я тогда о них забыл
После стиха 542 написаны стихи, затем зачеркнутые:
Тот край казался мне знаком...
И страшно, страшно стало мне!..
Вот снова мерный, в тишине
Раздался звук: и в этот раз
Я понял смысл его тотчас:
То был предвестник похорон,
1 Свою надежду. Страшный час
Начата позднейшая поправка: И в
437

- Большого колокола звон.
И слушал я, без дум, без сил,
Казалось, звон тот выходил
Из сердца, будто кто-нибудь
Железом ударял мне в грудь1,
О Боже, думал я, зачем
Ты дал мне то, что дал ты всем,
И крепость сил, и мысли власть,
Желанья, молодость и страсть?2
Зачем ты ум наполнил мой
Неутолимою тоской3
По дикой воле? почему4
Ты на земле мне одному
Дал вместо родины тюрьму5.
Ты не хотел меня спасти!
Ты мне желанного пути
Не указал во тьме ночной,
И ныне я как волк ручной.
Так я роптал. То был, старик,
Отчаянья безумный крик6,
Страданьем вынужденный стон.
Скажи? ведь буду я прощен?
Я был обманут в первый раз!
До сей минуты каждый час
Надежду темную дарил,
Молился я, и ждал, и жил.
И вдруг унылой чередой
Дни детства встали предо мной.
И вспомнил я ваш темный храм
И вдоль по треснувшим стенам
1 Дальнейший текст, кончая стихом Молился я, и ждал, и
зднее.
2 Надежды, молодость и страсть
3 Зачем вложил ты в душу мне
Любовь
4 Начато: По дикой вольности
5 Следующие 4 стиха приписаны позднее.
6 Следующие 2 стиха приписаны позднее.
жил приписа
438

Изображения святых
Твоей земли. Как взоры их
Следили медленно за мной
С угрозой мрачной и немой!
А на решетчатом окне
Играло солнце в вышине...
О, как туда хотелось мне,
От мрака кельи и молитв,
В тот чудный мир страстей и битв...
Я слезы горькие глотал,
И детский голос мой дрожал,
Когда я пел хвалу тому,
Кто на земле мне одному
Дал вместо родины — тюрьму...
О! Я узнал тот вещий звон
К нему был с детства приучен
Мой слух. — И понял я тогда.
Что мне на родину следа
Не проложить уж никогда1.
И быстро духом я упал.
Мне стало холодно. Кинжал,
Вонзаясь в сердце, говорят,
Так в жилы разливает хлад.
Я презирал себя. Я был
Для слез и бешенства без сил.
Я с темным ужасом в тот миг2
Свое ничтожество постиг
И задушил в груди моей
1 После этого стиха следовало:
И мысленно простился я
С тобой, заветная земля,
Земной эдем души моей!..
Могучий конь среди степей.
Плохого сбросив седока,
К себе домой издалека
Найдет прямой и краткий путь...
(См. стихи 579—582).
Второй стих читался: С тобой, далекая земля.
2 И светлой мыслию в тот миг
439

Следы надежды и страстей1,
Как душит оскорбленный змей
Своих трепещущих детей...
Скажи, я слабою душой
Не заслужил ли жребий свой?
Стихи 543—577 написаны позднее на отдельном листе.
543 Тот край казался мне знаком2
544 И страшно стало мне — понять3
549 Так много думал и страдал;
560 Вдруг отдаленный, мерный звон
Вместо стихов 564—567:
В туманный сладкий утра час4
Меня тревожил он не раз5
И уносил живые сны
Про горы милой стороны,
Про ласки ближних и родных,
Про вольность дикую степей
585 а. То жар безумный и пустой
б. Как в тексте.
в. То жар напрасный и пустой
591 И долго он листов младых
593 Живительных. Так много дней
604 Напрасно прятаю в траву
633—634 Обитель наша на одной
Сверкала белою стеной
После стиха 658 были написаны стихи, затем зачеркнутые:
Я в чудный мир был унесен
О, если б смерть — такой же сон!..
Стихи 659—692 приписаны на полях, зачеркнуты и восстановлены.
678 Мы песней круговой
680 Начато: И ум
Стихи 681—684 приписаны позднее.
685 О милый друг, не утаю
1 Следы желаний и страстей
2 Этот же стих записан и на другом листе.
3 И странно, сграшно стало мне!..
4 В туманный ранний утра час
ь Меня будил он столько раз,
440

После стиха 688 приписано и зачеркнуто:
Но скоро вихорь новых грез
Далече мысль мою унес
И пред собой увидел я
Большую степь... Ее края
Тонули в пасмурной дали,
И облака по небу шли
Косматой бурною толпой
С невыразимой быстротой:
В пустыне мчится не быстрей
Табун испуганных коней,
И вот я слышу: степь гудит.
Как будто тысячу копыт
О землю ударялись вдруг.
Гляжу с боязнию вокруг,
И вижу: кто-то на коне
Взвивая прах, летит ко мне,
За ним другой, и целый ряд...
Их бранный чуден был наряд!
На каждом был стальной шелом
Обернут белым башлыком,
И под кольчугою надет
На каждом красный был бешмет.
Сверкали гордо их глаза;
И с диким свистом, как гроза.
Они промчались близ меня.
И кажды<й>, наклонясь с коня,
Кидал презренья полный взгляд
На мой монашеский наряд
И с громким смехом исчезал...
Томим стыдом, я чуть дышал,
На сердце был тоски свинец...
Последний ехал мой отец.
И вот кипучего коня
Он осадил против меня.
И тихо приподняв башлык,
Открыл знакомый бледный лик:
Осенней ночи был грустней
441

Недвижный взор его очей,
Он улыбался — но жесток
В его улыбке был упрек!
«Мцыри» представляет собой лирический монолог, сделанный по об¬
разцу «Шильонского узника» Байрона — Жуковского, «Чернеца» Коз¬
лова и «Нищего» Подолинского. Этот замысел последовательно разраба¬
тывался Лермонтовым сначала в «Исповеди» (1829—1830), затем в
«Боярине Орше» (1835—1836) и наконец в «Мцыри» — поэме, кото¬
рая должна рассматриваться в связи с перечисленными произведениями.
Этим объясняется совпадение ряда стихов, целиком перенесенных из «Ис¬
поведи» в «Боярина Оршу» и в «Мцыри».
Почти буквально совпадают ст. 67—82 «Исповеди» и 434—449
«Боярина Орши»; 125—139 «Исповеди» и 450—466 «Боярина Орши»;
483—494 «Боярина Орши» и 106—117 «Мцыри»; 512—533 «Боярина
Орши» и 225—240 «Мцыри»; 84—85 «Исповеди» и 548—549 «Боя¬
рина Орши»; 552—554 «Боярина Орши» и 443—445 «Мцыри»; 26—
45 «Исповеди» и 579—597 «Боярина Орши»; 45—66 «Исповеди», 597—
618 «Боярина Орши» и 128—149 «Мцыри»; 145—151, 156—160, 153—
155 «Исповеди» и 1043—1050,1051—1055,1056—1058 «Боярина Орши».
Историю возникновения замысла «Мцыри», со слов А.П.Шан-Гирея
и Хастатова, рассказывает Висковатов в статье «Исповедь».
«Когда Лермонтов, странствуя по старой военно-грузинской дороге
(это могло быть в 1837 г.), изучал местные сказания, видоизменившие
поэму «Демон», он наткнулся в Мцхете... на одинокого монаха, старого
монастырского служку, “Бэри” по-грузински. Сторож был последний из
братии упраздненного близлежащего монастыря. Лермонтов с ним разго¬
ворился и узнал от него, что родом он горец, плененный ребенком генера¬
лом Ермоловым во время экспедиции. Генерал его вез с собой и оставил
заболевшего мальчика монастырской братии. Тут он и вырос; долго не
мог свыкнуться с монастырем, тосковал и делал попытки к бегству в
горы. Последствием одной такой попытки была долгая болезнь, привед¬
шая его на край могилы. Излечившись, дикарь угомонился и остался в
монастыре, где особенно привязался к старику монаху. Любопытный и
живой рассказ “Бэри” произвел на Лермонтова впечатление. К тому он
затрагивал уже знакомый поэту мотив, и вот он решился воспользоваться
тем, что было подходящего в “ Исповеди * и “Боярине Орши”, и перенес
все действие из Испании и потом Литовской границы — в Грузию».
442

Если верить воспоминаниям А.Н.Муравьева — вообще довольно
точного, — поэма «Мцыри» была закончена в Царском Селе чуть ли не
в его присутствии. «...Песни и поэмы Лермонтова гремели повсюду. Он
поступил опять в лейб-гусары. Мне случилось однажды, в Царском Селе,
уловить лучшую минуту его вдохновения. В летний вечер я к нему зашел
и застал его за письменным столом, с пылающим лицом и с огненными
глазами, которые были у него особенно выразительны. “Что с тобою?”
— спросил я. “Сядьте и слушайте”, — сказал он, — и в ту же минуту, в
порыве восторга, прочел мне, от начала до конца, всю свою великолепную
поэму “Мцыри” (послушник по-грузински), которая только что вылилась
из-под его вдохновенного пера. Внимая ему, и сам я пришел в невольный
восторг: так живо выхватил он, из ребр Кавказа, одну из его разительных
сцен, и облек ее в живые образы перед очарованным взором. Никогда
никакая повесть не производила на меня столь сильного впечатления.
Много раз впоследствии перечитывал я его “Мцыри”, но уже не та была
свежесть красок, как при первом одушевленном чтении самого поэта».
Весной 1840 г., еще до появления в печати, Лермонтов читал свою
поэму у Гоголя. Вот как об этом вспоминает С.Т. Аксаков:
«Приблизился день именин Гоголя, 9 мая (1840), и он захотел угос¬
тить обедом своих приятелей и знакомых в саду у Погодина. На этом
обеде, кроме круга близких приятелей и знакомых, были: И.С.Тургенев,
князь П.А.Вяземский, Лермонтов, М.Ф.Орлов, МАДмитриев, Загоскин,
профессора Армфельд и Редкин и многие другие. Обед был веселый и
шумный, но Гоголь, хотя был также весел, но как-то озабочен, что, впрочем,
всегда с ним бывало в подобных случаях. После обеда все разбрелись по
саду маленькими кружками. Лермонтов читал наизусть Гоголю и другим,
кто тут случились, отрывок из новой своей поэмы “Мцыри”, и читал,
говорят, прекрасно».
Белинский писал по поводу «Мцыри»: «Этот четырехстопный ямб с
одними мужскими окончаниями, как в «Шильонском узнике», звучит
отрывисто, как удар меча, поражающего свою жертву. Упругость, энергия
и звучное, однообразное падение его удивительно гармонирует с сосредо¬
точенным чувством, несокрушимою силою могучей натуры и трагическим
положением героя поэмы. А между тем, какое разнообразие картин, обра¬
зов и чувств!»
Тогда же об этой поэме писал Шевырев: «Мцыри (1840), по содер¬
жанию своему, есть воспоминание о героях Байрона. Этот чеченец, запер¬
тый в келью монаха; эта бурная воля дикого человека, скованная клет¬
443

кою; ненасытимая жажда жизни, ищущей сильных потрясений в природе,
борьбы со стихиями и зверями, и притом непреклонная гордость духа,
бегущая людей и стыдящаяся обнаружить какую-нибудь свойственную
человеку слабость: все это заимствовано из созданий Байрона, заимствова¬
но с уменьем и талантом неотъемлемым. Что касается до формы этой
маленькой лирической поэмы, она так верно снята с “Шильонского
узника” Жуковского, за исключением третьей рифмы, по временам при¬
бавляемой, что иногда, читая вслух, забываешься и как будто переносишь¬
ся в прекрасное преложение нашего творца-переводчика. Есть даже обо¬
роты, выражения, места, до излишества напоминающие сходство».
Связь «Мцыри» с поэмами Жуковского, Козлова и Подолинского
отмечал Эйхенбаум.
Демон (с. 219).
Вопрос о каноническом тексте «Демона» послужил темой обширной
текстологической литературы и до сих пор остается спорным. Причина
этого в том, что при жизни Лермонтова поэма осталась ненапечатанной, а
затем оказалось, что все авторитетные рукописи последней редакции
(1841 г.) утеряны, и сохранились только расходящиеся между собой спис¬
ки, наполненные всякого рода ошибками. П.А.Висковатов попробовал
было доказать, что приобретенный им случайно список представляет со¬
бой авторизованную копию последней редакции, но, несмотря на поддерж¬
ку Академии Наук, признавшей доводы Висковатова правильными, список
этот не разрешил проблемы, потому что оказался несомненной фальсифи¬
кацией. Другого рода попытка была сделана Е.В.Аничковым: исходя из
того положения, что поэма существует в виде расходящихся между собой
списков, Аничков решил применить к ней метод реконструкции средневе¬
ковых памятников — путем сопоставления списков и построения наибо¬
лее вероятной, приближающейся к авторскому тексту редакции. Этот путь
был бы рациональным и даже неизбежным, если бы положение было
действительно аналогично с тем, в каком находятся средневековые тек¬
сты. На самом деле текст «Демона» находится в другом положении, не
столь безнадежном, и потому методы реконструкции средневековых па¬
мятников к нему не подходят.
Дело в том, что в 1856 и 1857 гг. «Демон» вышел двумя отдельными
изданиями в Карлсруэ. История этих изданий раскрывается довольно
точно благодаря свидетельствам близких родственников Лермонтова —
444

А.П.Шан-Гирея и Д.А.Столыпина. Эти свидетельства совершенно нео¬
провержимо доказывают, что карлсруйские издания, и только они, печата¬
лись по авторитетным рукописям, которые и затерялись в процессе печа¬
тания. Иначе говоря, карлсруйские издания представляют собой, при со¬
здавшемся положении, единственный первоисточник текста, заменяющий
рукопись. Перейдем к изложению фактов, связанных с этими изданиями.
В феврале 1841 г. Лермонтов приехал с Кавказа в Петербург и
привез им самим начисто переписанную рукопись «Демона». Д.А.Сто¬
лыпин в 1892 г. рассказывал об этом Мартьянову: «Это была тетрадь
большого листового формата, сшитая из обыкновенной белой писчей
бумаги и перегнутая сверху донизу надвое. Текст поэмы написан четко и
разборчиво, без малейших поправок и перемарок на правой стороне
листа, а левая осталась чистою. Автограф этот поэт приготовил и привез с
собою в Петербург, в начале 1841 г., для доставления удовольствия
бабушке Елисавете Алексеевне Арсеньевой прочитать “Демона” лично,
за что она и сделала предупредительному внуку хороший денежный
подарок».
О следующем моменте тот же Д.А.Столыпин рассказывает так: «Де¬
мон читался неоднократно в гостиной бабушки, в интимном кружке ее
друзей, и в нем тут же, когда поэт собирался отвезти рукопись к А.А.Кра-
евскому, для снятия копии и набора в типографии, по настоянию А.Н.Му¬
равьева, отмечен был чертою сбоку, как неотвечающий цензурным усло¬
виям тогдашнего времени, диалог Тамары с Демоном: “Зачем мне знать
твои печали?” Рукопись “Демона” поэт еще раз просмотрел и исправил,
когда ее потребовали для прочтения ко двору. Сделанные поэтом ис¬
правления были написаны на левой чистой стороне тетради, а замененные
места в тексте зачеркнуты. Диалог Тамары с Демоном, и после после¬
днего исправления, поэтом замаран не был, и хотя из копии, представленной
для прочтения высоким особам, исключен, но в рукописи остался незама-
ранным». Это подтверждается и воспоминаниями А.П.Шан-Гирея: «Один
из членов царской фамилии пожелал прочесть “Демона”, ходившего в то
время по рукам, в списках более или менее искаженных. Лермонтов
принялся за эту поэму в четвертый раз, отделал ее окончательно, отдал
переписать каллиграфически и, по одобрении к печати цензурой, препро¬
водил по назначению. Через несколько дней он получил ее обратно, и это
единственный экземпляр полный и после которого “Демон” не переде¬
лывался. Экземпляр этот должен находиться у г. Алопеуса, к которому
перешел от меня через Обухова, товарища моего по артиллерийскому
445

училищу. Есть еще один экземпляр “Демона”, писанный весь рукой Лер¬
монтова и переданный мною Дмитрию Аркадьевичу Столыпину». По
словам Столыпина, посредником между Лермонтовым и «высокими осо¬
бами» был флигель-адъютант А.И.Философов.
Итак, окончательная редакция «Демона» была в двух рукописях: авто¬
граф, с нанесенными на нем последними поправками и с отмеченным к
пропуску диалогом, и придворная копия. Кроме этих двух рукописей,
остались, по словам Мартьянова, еще следующие: «а) копия со списка,
представленного высоким особам, поднесенная Лермонтовым бабушке
Е.А.Арсеньевой и увезенная ею в с. Тарханы; б) копия с того же списка,
посланная поэтом В.А.Бахметевой, которая подарила эту копию, вместе с
прочими лермонтовскими бумагами, приятельнице А.М.Верещагиной (Гю-
гель), а последняя передала ее в 1856 году генералу А.И.Философову,
отпечатавшему “Демона" в Карлсруэ».
Указанный здесь важный факт, что карлсруйское издание «Демона»
(1856 г.) печаталось по бахметевской копии, непосредственно восходящей
к придворному списку, — подтверждается как дальнейшим изложением
событий у Мартьянова (со слов Д.А.Столыпина), так и другими сообще¬
ниями. Мартьянов пишет: «Имея в виду, что поэма в полном объеме, по
цензурным условиям, в русской печати появиться не может, генерал-
адъютант Алексей Илларионович Философов, бывший воспитателем ве¬
ликого князя Михаила Николаевича и находившийся с ним за границей,
возымел намерение издать “Демона” полностью в Карлсруэ. Баронесса
А.М.Гюгель (урожденная Верещагина) — этот старый испытанный друг
поэта, в гостиной которой возникла первая мысль об издании “Демона" за
границею, предложила г. Философову находившийся у нее бахметевский
список поэмы, и издание ее, при содействии протоиерея И.И.Базарова,
было начато с этого списка у придворного типографа Баденского двора
Гаспера». Все это документируется письмом И. Базарова к П. А. Вискова-
тову из Штутгарта, от 2/14 июня 1889 г. Базаров пишет, что А.И.Фило¬
софов, по его предложению, обратился к Гасперу с предложением напеча¬
тать «Демона» в ограниченном количестве экземпляров, что и было сде¬
лано: «Рукопись же, с которой была издана эта поэма Философовым,
была доставлена ему, как вы уже знаете, Алекс. Михайловной Гюгель, с
которой Алексей Илларионович был в родстве по жене своей, рожд.
Столыпиной, а мать г-жи Гюгель Верещагина была тоже рожд. Столыпи¬
на. Куда девалась самая рукопись, до сих пор трудно сказать. Если она
не осталась забытою в типографии Гаспера, то еще можно поискать ее у
446

наследников А.И.Философова. На днях я говорил об этом здесь с графи¬
ней Берольдинген, дочерью г-жи Гюгель, и она приглашала меня когда-
нибудь летом приехать к ней в ее замок Hochberg, чтобы вместе поискать
в ее библиотеке, не найдется ли там этой рукописи».
Изложенные факты проясняют историю карлсруйского издания 1856
г., но еще не до конца. Издание это, во-первых, содержит в себе варианты,
приведенные в сносках, тогда как в бахметевской копии, сделанной с
придворного списка, никаких вариантов и поправок не могло быть. Во-
вторых, на титульном листе издания имеется специальная справка, смысл
которой сначала кажется совершенно загадочным: «Переписана с первой
своеручной его рукописи, с означением сделанных им на оной перемарок,
исправлений и изменений. Оригинальная рукопись так чиста, что, перели¬
стывая оную, подумаешь, что она писана под диктовку или списана с
другой. Сентября 13-го 1841 года».
Первое недоумение разъясняется тем, что Д.А.Столыпин сообщил
Мартьянову. Издание 1856 г. было начато с бахметевского списка: «За
сим Алексей Илларионович (Философов) обратился к Д.А.Столыпину с
просьбою о высылке к нему, в Карлсруэ, находившейся у него подлинной
рукописи “Демона”, что им и было исполнено. Таким образом, великое
произведение русского поэта в первый раз узрело свет в Карлсруэ, в 1856
году. Оно набиралось с бахметевского списка и потом дополнено
выносками и прокорректировано с высланной Д.Л.Столыпиным ру¬
кописи. Это издание, называвшееся впоследствии первым карлсруйским
изданием, вышло в небольшом количестве экземпляров “для избранных”
и было преподнесено высоким особам, под покровительством которых
оно могло быть допущено в Россию». Это сообщение объясняет появле¬
ние вариантов; оно делает понятным, почему, несмотря на сверку с автогра¬
фом, диалог Тамары с Демоном отсутствует в этом издании — как он
отсутствовал в придворном списке: поскольку издание 1856 г. предназна¬
чалось для «высоких особ», диалог этот остался исключенным.
Но как же понять смысл приведенной справки? Прежде всего следует
обратить внимание на то, что слова «оригинальная рукопись так чиста»
совпадают с описанием автографа у Мартьянова: «Текст поэмы написан
четко и разборчиво, без малейших поправок и перемарок». Является
мысль, что под «оригинальной рукописью» автор разумел первоначаль¬
ный слой, т.е. написанный на правой половине листов и еще не подверг¬
нутый последним исправлениям текст поэмы. В таком случае ясно, что
автор справки называет эту рукопись первой именно в отличие от при¬
447

дворного списка, которую, очевидно, считает второй. Так это понимает и
Мартьянов: «Первою рукописью поэма названа издателем потому, что
после смерти Лермонтова осталось две рукописи за его подписью, пере¬
данные им при отъезде на Кавказ г. Шан-Гирею: одна — собственноруч¬
ная, которой дано название первая, а другая — каллиграфически перепи¬
санная для прочтения высоких особ и называвшаяся: второю».
Но что же значит стоящая под этой справкой дата? Мартьянов полагает,
что эта помета означает время, когда поэма была передана А.П.Шан-Гиреем
«законному наследнику поэта, Д.А. Столыпину». Но из текста справки ясно,
что она была сделана при снятии с автографа точной копии-дубликата — «с
означением сделанных перемарок, исправлений и изменений». Надо, значит,
думать, что в 1841 г., после смерти Лермонтова, был сделан этот дубликат —
вероятно, для сдачи в набор. Карлсруйские издатели, получив по-видимому от
Д.А.Столыпина и подлинник и дубликат, воспользовались этой справкой,
чтобы придать своему изданию большую авторитетность.
Что касается второго карлсруйского издания (1857 г.), то история его
совершенно ясна. «Второе издание “Демона”, по одобрении первого, состо¬
ялось тоже в Карлсруэ, в следующем 1857 г. В нем, как не имевшем уже
специального назначения, издатель воспроизвел присланную Д.А.Столыпи-
ным собственноручную рукопись поэта во всей ее неприкосновенности.
Вследствие сего между сими двумя основными изданиями поэмы про¬
изошла некоторая разница в тексте, и кроме того в первом издании,
корректированном немцами-корректорами, не вполне владевшими рус¬
ским языком, оказались опечатки и неточная передача некоторых слов».
Далее Мартьянов еще сообщает: «На одном из экземпляров карлсруйско¬
го издания, именно второго издания 1857 года, Дмитрием Аркадьевичем
Столыпиным сделана такая надпись: «Рукопись эта, переданная мне
А.П.Шан-Гиреем, написана рукой Лермонтова, в чем можно удостове¬
риться по статье Акима Павловича, помещенной в журнале “Русское
обозрение” за август месяц 1890 года. Рукопись эту попросил у меня
генерал-адъютант Алексей Илларионович Философов, по жене Анне
Григорьевне, рожденной Столыпиной, приходившийся родственником Лер¬
монтову, и напечатал ее в Карлсруэ».
Итак, совершенно ясно, что пока рукописи Лермонтова, по которым
печатались карлсруйские издания, не найдены, «Демон» должен печатать¬
ся по этим изданиям, и никакие другие списки или корректуры не могут
быть поставлены в один с ними ряд. Вопрос только в том, как пользо¬
ваться этими изданиями.
448

Редактор Акад. изд. (Д.И.Абрамович) решил, однако, всю эту про¬
блему иначе и еще больше запутал вопрос, который сам по себе, при
учете свидетельств А.П.Шан-Гирея и Д А.Столыпина, довольно ясен.
Он напечатал «Демона» по сохранившимся корректурным листам январ¬
ской книжки «Отечественных записок» за 1842 г., а в очень скудном
комментарии заявил, что «история карлсруйских изданий «Демона» очень
неясна и загадочна» и что «если бы не простая случайность в виде
цензурного запрещения», то «краеугольным камнем» всех дальнейших
изданий «Демона» послужили бы «Отечественные записки» за январь
1842 г. с их «первопечатным текстом». Не говоря о том, что текстологи¬
ческие проблемы нельзя разрешать при помощи одного «если бы», надо
прежде всего точно установить самое происхождение того текста, кото¬
рый А.А.Краевский собирался напечатать в своем журнале. В каком
отношении стоит этот текст к автографу, привезенному Лермонтовым с
Кавказа, и к придворному списку? Откуда добыл Краевский свой текст?
История корректурного текста «Отечественных записок» гораздо бо¬
лее неясна и загадочна, чем сложная, но вполне понятная и достаточно
документированная история карлсруйских изданий. Есть указания на то,
что в 1841 г. Лермонтов думал напечатать «Демона» в «Отечественных
записках», но взял рукопись обратно и сказал Шан-Гирею: «“Демона" мы
печатать погодим, оставь его пока у себя». Краевский заявил в январской
книжке «Отечественных записок» 1842 г., что поэма Лермонтова не
появилась «по не зависящим от редакции обстоятельствам». Мартьянов, со
слов Д.А.Столыпина, сообщает, что это выражение надо понимать не в
том смысле, как его обыкновенно понимают: «Лермонтов взял рукопись
обратно вследствие настояний (через бабушку поэта Е.А.Арсеньеву) из¬
вестного святоши Андрея Николаевича Муравьева, который убедил поэта,
что напечатание поэмы, при неблагоприятно сложившихся для него тогда,
то есть в начале 1841 года, обстоятельствах, может принести ему большие
неприятности».
Но в данном случае нам даже не важно, почему «Демон» не появился
в печати при жизни Лермонтова, — важно другое: каково происхождение
корректуры, исправленной Краевским 9 декабря 1841 г.? Д.И.Абрамович
не сомневается, что источником этой корректуры, ее наборным оригина¬
лом, был автограф «Демона». Мартьянов тоже думает, что это — кор¬
ректурные листы того набора, который был сделан при жизни Лермон¬
това, когда он собирался печатать поэму. Между тем дело обстояло, по-
видимому, не так. 8 февраля 1842 г. Белинский писал И.И.Ханенко:
449

«“Демон” Лермонтова запрещен в “Отечественных записках”, где был
напечатан (т.е. набран?) целиком». Ясно, что речь здесь идет о цензурном
запрещении, не имеющем, очевидно, ничего общего с тем моментом, когда
Лермонтов сам взял рукопись обратно. Надо полагать, что тогда ника¬
кого набора сделано не было, а набор, о котором пишет Белинский, был
новый, посмертный — но не по автографу, а по какому-нибудь списку.
Это подтверждается письмом Белинского к В.П.Боткину от 17 марта того
же года: «Знаешь ли, с чего мне вздумалось разглагольствовать о Лермон¬
тове? Я только вчера кончил переписывать его “Демона”, с двух списков,
с большими разницами». Если бы Краевский владел текстом, непосред¬
ственно восходящим к оригиналу, зачем было бы Белинскому, ближайше¬
му сотруднику «Отечественных записок», трудиться над списками и делать
сводный текст? Очевидно Краевский, в погоне за сенсацией, хотел напеча¬
тать в журнале текст какого-то совершенно неавторитетного списка. Кор¬
ректурный текст поддерживает это предположение: он пестрит грубейшими
ошибками (несмотря на исправления Краевского), доказывающими недо¬
брокачественность списка. Вот некоторые из них: «горний» вместо «гор¬
дый» (ст. 55); «призрак» вместо «признак» (ст. 178); «легкий» вместо
«ловкий» (ст. 195); «Храпя, несется с крутизны» вместо «косится» (ст.
208); «конь примчался запыленный» вместо «запалённый» (ст. 290); «в
утешенье» вместо «в умиленье» (ст. 604); «затеплила земля» вместо
«затеплился живей» (ст. 624); «блещет» вместо «плещет» (ст. 738);
«Но если ты — обман, то я» вместо «Но если ты, обман тая» (ст. 755);
«жалкие» вместо «женские» (ст. 765); «дальних» вместо «давних» (ст.
1098); «пластами» вместо «плащами» (ст. 1107). И вот этот-то на¬
сквозь дефектный текст редактор Акад. изд. канонизирует и объявляет
«краеугольным камнем»! Правда, ему не удалось выдержать этот принцип:
ст. 657—716 взяты им, как он сам признается, из карлсруйского издания
1857 г. Но, с другой стороны, диалог Тамары с Демоном, отсутствовав¬
ший в списке для «высоких особ» и в корректуре Краевского, блестяще
отсутствует и в Акад. изд.
Д.И.Абрамович приводит выдержки из двух частных писем (где их
подлинники — не указано), из которых во втором опровергается то, что
сказано в первом. В первом (Д А.Столыпина к Фету от 5 декабря
1890 г. — по поводу статьи А.П.Шан-Гирея о Лермонтове) Столы¬
пин пишет: «При теперешних обстоятельствах я один могу засвидетель¬
ствовать, что издание “Демона”, появившееся в Карлсруэ, есть именно
перепечаток с рукописи, данной мне Шан-Гиреем, и которая представляет,
450

по словам его, последнюю исправленную редакцию «Демона», а авторитет
А.П.Шан-Гирея во всем, касающемся Лермонтова, должно считать нео¬
споримым по их близким отношениям». Эти слова совпадают с тем, что
приводит, со слов Д.А.Столыпина, Мартьянов, и подтверждают авторитет¬
ность карлсруйских изданий. Второе письмо — П.П.Кончаловского к
П.А.Ефремову от 24 февраля 1891 г.; в нем Кончаловский сообщает, что
Д.А.Столыпин заявил ему, что он «по ошибке сообщил неправильные
сведения Фету о рукописи «Демона» и что самый верный его текст
именно тот, который сохранился в корректурных листах «Отечественных
записок». Вот это-то новое заявление Столыпина, переданное в частном
письме Кончаловского к Ефремову, и послужило редактору Акад. изд.
мотивировкой и оправданием для признания корректурного текста «кра¬
еугольным камнем». При этом редактор в качестве последнего довода
прибавляет: «Наконец, следует принять во внимание и то, что в Карлсруэ
“Демон” издавался два раза (в 1856 и в 1857 гг.), и разница между этими
изданиями довольно-таки существенная».
Разница между карлсруйскими изданиями совсем не удивительна и не
загадочна — ее причины объяснены выше. Что же касается неожидан¬
ного заявления, сделанного Д.А.Столыпиным Кончаловскому, то, помимо
всего прочего (заявление идет через вторые руки, настоящий его смысл
мог быть неверно понят или искажен), оно, в сущности говоря, не имеет
никакого отношения к вопросу о карлсруйских изданиях. Кончаловский
сообщил Ефремову, что Столыпин заявил ему, Кончаловскому, что он,
Столыпин, ошибся... В чем? Вовсе не в том, что карлсруйские издания
печатались по автографу, переданному Шан-Гиреем Столыпину, а после¬
дним — Философову: об этом в письме нет ни слова. Введенный кем-то
в заблуждение или ложно информированный и недостаточно осведом¬
ленный в этом вопросе, Столыпин решил выступить в несвойственной ему
роли текстолога и заявить, что «самый верный» (т.е. самый последний?)
текст «Демона» — корректурный. Почему в этом чисто текстологичес¬
ком вопросе Столыпин должен быть для нас авторитетом и судьей? От
него как от свидетеля, нам достаточно одного факта, нигде им не опровер¬
гнутого: автограф Лермонтова, исправленный автором в 1841 г., он передал
Философову для напечатания в Карлсруэ.
Остается последний вопрос: как пользоваться двумя карлсруйскими
изданиями при установлении канонического текста «Демона»? Изложен¬
ное выше положение вещей само диктует вывод: второе карлсруйское
издание (1857 г.), сделанное по автографу при участии И.Базарова, содер¬
451

жит в себе (как видно из ниже помещаемых сопоставлений) ряд явных
ошибок и неверно понятых мест. Базаров, очевидно, плохо разбирался в
автографе и не знал, как ему быть с вычеркнутыми и измененными
стихами. Издание 1856 г. в этом смысле сделано аккуратнее: оно набира¬
лось по чистому списку с придворной копии, не ставившему никаких тек¬
стологических затруднений; но поскольку его оригинал восходил к при¬
дворной копии, в нем, естественно, отсутствует диалог Тамары с Демоном.
Значит, в основу канонического текста «Демона» надо положить
карлсруйское издание 1856 г., как сохранившее в большей точности
окончательную редакцию поэмы, а отсутствующий в нем по цензур¬
ным причинам диалог вставить из карлсруйского издания 1857 г.
Варианты редакции 4 декабря 1838 года, отмеченные А.И.Фи-
лософовым в «придворном» списке «Демона», с его же сопроводи¬
тельными примечаниями (напечатаны в карлсруйском издании «Де¬
мона» 1856 года):
К ст. 89: «Здесь четыре стиха замараны. Вместо широкий,
прежде написано было крепкий. — Изреченье подчеркнутое
<«Седый Гудал себе», см. стих 90> заменяет другое, которое разобрать
нельзя».
К ст. 98, в подстрочном примечании к слову «чадрой»: «(Ударение
означено автором)».
К ст. 111: «На сем стихе кончалась строфа, и начинались следующие,
вымаранные:
И вот невеста молодая
Берет свой бубен расписной.
В ладони мерно ударяя,
Запели все. Одной рукой
Кружа его над головой,
Увлечена летучей пляской,
Она забыла мир земной.
Ее узорною повязкой
Играет ветер. Как волна,
Нескромной думою полна,
Грудь подымается высоко,
Уста бледнеют и дрожат,
И жадной страсти полон взгляд,
Как страсть палящий и глубокой!»
452

К ст. 132: «Это слово <Лучом> было вычеркнуто, потом восстанов¬
лено точками».
К ст. 146: «Первые девять стихов сей строфы заменили сначала
написанные следующие семь стихов:
VIII
На ней был светлый отпечаток
Небесной родины людей,
Величья прежнего остаток,
Отлив померкнувших лучей.
В ней было то полуземное,
Что ищет сердце'молодое
В пылу затейливой мечты;»
К ст. 148: «(Вписан после)».
К ст. 151: «(Слово чуждая перемарано)».
К ст. 153: «(Вместо: и часто, автор прежде написал было: н о
р е д к о)».
К ст. 234: подстрочное примечание1 к слову «звонких» — «стремена
у грузин вроде башмаков из звонкого железа».
К ст. 245: «Слово на трупы замарано, было иначе написано. Что?
разобрать нельзя»2.
К ст. 284: «Вместо слов: лихой ты, было сперва написано: н а
д е ж н ы й».
К ст. 290: «После третьего <290> стиха был прежде написан стих:
Кто бледный всадник у ворот?
и за оным следовал стих одиннадцатый <298> и следующие.
Стихи от 5-го до 10-го <292—291> включительно приписаны после
на боку, а стих Кто бледный и проч. вымаран».
К ст. 430: «На место тихо поставлено было прежде другое слово,
которого нельзя разобрать».
К ст. 478: «Вместо божественной, было другое какое-то
слово, которого не мог разобрать».
К ст. 500: «<е м у> (подчеркнуто автором)».
К ст. 505: «Вместо сего стиха, прежде написан был следующий:
Трепещет грудь, пылают плечи»,
1 В тетрадочке Философова для наборщика и в карлсруйском издании 1856
года.
2 В карлсруйском издании 1856 юда: «...было иначе написано, но разобрать нельзя».
453

К ст. 618: «Здесь замаран целый стих».
К ст. 637: «В этом стихе последние два слова изменены; прежде,
кажется, написано было сильнее жгут или что-то подобное».
К ст. 716: «Между сим и следующим стихом замарано автором шесть
стихов; разобрать их нельзя».
К ст. 740: «Пред надежд одно слово зачеркнуто».
К ст. 752: «Вместо слова невольно, было другое».
К ст. 765: «Вместо ты видишь, было к о н е ч н о».
К ст. 768: «Вместо конечно, было над м н о ю».
К ст. 769: «Вместо клянися мне, было клянись
теперь. — Вместо стяжаний, было другое слово, которое
нельзя разобрать».
К ст. 770: «Вместо ныне, было другое слово».
К ст. 772: «Вместо больше, было в м и р е».
К ст. 834: «Вместо узнай, было поверь».
К ст. 846: «Кажется, хотел написать назначена. Вымарал
назначена и написал присуждена».
К ст. 873 «Было прижался».
К ст. 884: «После ужасного было но минутный1.
Мучительный приписано после».
К ст. 942: «Вместо намекало, было говорило».
К ст. 971: «Вместо толпой, было: ново т».
К ст. 997: «Вместо посмертное, написал было после п о с
л е д н е е, но вычеркнул2. — Последние четыре стиха сей строфы
вписаны после».
К ст. 1002: «Вместо сей строфы была сначала написана следующая:
Едва последний стих прочли
Над прахом дочери Гудала,
И горсть последняя земли
О крышку гроба простучала,
И воскурился к небесам
Кадил прощальный фимиям,
Едва лишь за скалой соседней
Утих рыданий звук последний,
Последний шум людских шагов,
1 В карле ру иском издании 18 56 года: «После слова ужасный» и т.д.
2 В карлсруйском издании 1856 года: вымарал.
454

Сквозь дымку серых облаков
Спустился ангел легкокрылый
И над покинутой могилой
Приник с усердною мольбой
За душу грешницы младой.
И в то же время царь порока
Туда примчался издалека.
Страданий мрачная семья
В чертах недвижимых таилась;
По следу крыл его тащилась
Багровой молнии струя.
Когда ж он пред собой увидел
Всё, что любил и ненавидел,
То шумно мимо промелькнул
И, взор пронзительный кидая,
Посла потерянного рая
Улыбкой горькой упрекнул».
К ст. 1012: «Было к н е й».
Дополнительные варианты, указанные в карлсруйском издании
1875 года:
К ст. 482: «И трель живую соловья,
Сквозь шум далекого ручья.
Порою разбросав на плечи
Волну кудрей своих, она
Стоит без мысли, холодна,
И страстные лепечут речи
Ее дрожащие уста.
Желанье грудь ее волнует,
И чудный призрак ей рисует
Пред нею в сумраке мечта!»
К ст. 573: «Прежде было: улыбнулся».
К ст. 589: «прежде: ужасна».
К ст. 616: «Вместо этих семи стихов, прежде были следующие:
Когда я в первый раз увидел
Твой чудный, твой волшебный взор,
Я тайно вдруг возненавидел
Мою свободу как позор.
Своею властью недовольный,
455

Я позавидовал невольно
Неполным радостям людей».
К ст. 674: «Прежде было: сияло».
К ст. 716: «Здесь вычеркнуты следующие шесть стихов:
Как часто на вершине льдяной1,
Один, меж небом и землей,
Под кровом радуги огнистой,
Сидел я мрачный и немой.
И белогривые метели
Как львы у ног моих ревели».
К ст. 769: «Вместо стяжаний, было желаний».
Разночтения карлсруйского издания 1857 года:
65 Столпообразные руины,
149 Свободы резвое дитя,
155 Но были все ее движенья
260 Здесь, у дороги, под скалою,
281 Задвинув ноги в стремена,
Стихи 396—405 даны в подстрочном примечании. Вместо них в
основной текст введены 16 стихов из VII редакции (4 декабря 1838
года)2:
Не буду я ничьей женою —
Скажи моим ты женихам;
Супруг мой взят сырой землею —
Другому сердца не отдам.
С тех пор, как труп его кровавый
Мы схоронили под горой,
Меня тревожит дух лукавый
Неотразимою мечтой;
В тиши ночной меня смущает3
Толпа печальных, странных снов;
Молиться днем душа не может:
Мысль далеко от звука слов;
1 Явная опечатка, нарушающая рифму. В авторизованном списке ГИБ (VI
редакция, 8 сентября 1838 года) — льдистой.
2 Стихи 383—398 VI редакции, 8 сентября 1838 года.
* Смущает — явная описка, воспроизведенная в печати и нарушающая рифму.
Ну жно — тревожит (см. VI редакцию. 8 сентября 1838 года).
456

Огонь по жилам пробегает...
Я сохну, вяну день от дня.
Отец! душа моя страдает...
Отец мой, пощади меня!
426—430 Под сводом сумрачного храма
Знакомый образ иногда
Скользил без звука и следа;
В тумане легком фимиама
Сиял он тихо, как звезда;
438 Лампада схимницы младой1.
464 А в час заката одевались
После стиха 598 вставлен стих из VII редакции (4 декабря 1838
года):
Едва надежда расцветет;
После стиха 599 вставлены два стиха из VII редакции:
И всё живущее клянет;
Ничто пространство мне и годы;
647 Всем упоеньем, всею властью
699 Но я людьми не долго правил,
738 То жжет и блещет будто пламень,
Стихи 742—749 в издании имеются. В стихе 745 реплика Демона:
Мы одни.
762 Не смято смертного рукой!..
793—794 Отрекся я от старой мести,
Отрекся я от гордых дум;
1081 Когда-то в очередь свою,
1112 Пластами снежными покрыты,
1127 И над семьей могильных плит
Разночтения списка А.М.Меринского («Библиогр. записки», 1859,
т. 2, № 12, стлб. 372—374):
946—948 . Как мрамор, чуждый выраженья,
Лишенный чувства и ума,
Таинственный, как смерть сама.
960 Был блеск угаснувших очей!
962 Когда, растая в море злата,
1001 Ни грусть, ни радость прежних дней.
1 В сноске: «Прежде грешницы».
15. М. Ю. Лермонтов, т. 4
457

ПРИМЕЧАНИЯ К ПРИЛОЖЕНИЮ
Демон, I редакция, 1829 год (с. 269).
Варианты автографа:
<1.> Посвящение.
2 Пока любовь я позабыл
5 а. Во мне живут хотя безвестно
б. В душе живут хотя безвестней
14 Начато: Все<гда>
16 Начато: Тр<не дописано>
<2.> Посвящение.
10 а. Они по тучам протекли
б. Теперь катится жизнь твоя;
14 Плоды сердечной пустоты!..
4 Теснились молча перед ним.
6 Начато: Когда вз<ирал>
7 Не отвращаясь перед ним
9 а. Как в тексте.
б. Боялася души его
в. Начато: Боялась
10 Стих вписан.
11 И много, много... и всем<у?>
12 Запомнить не имел он силы
После стиха 12 было:
Рвалися цепи горьких дум...1
И мщенье, будто мрак могилы2
Покрыло непреклонный ум.
В первой прозаической записи сюжета, в строке 2, союз и пере
правлен из но.
17 На всем являет смерти знак
18 Начато: Его дыханье
1 Начато: Рвалися цепи т<яжких> <?>
2 а. Но мщение, как мрак могилы
6. И мщение, как мрак могилы
458

23 а. Начато: Зачем же демон про<летая?>
6. Начато: Что с <не дописано>
Во второй прозаической записи сюжета, в строке 1, (монахиню)
вписано.
37 И часто демон молодой
39—40 Так я осеннею порой
Видал ц долине опустелой
43 Поник задумчивой главой
После стиха 46 было:
Отвергнутый, самолюбивый.
Всё горько сделалось ему1.
Он бы<л> <не дописано>
После стиха 48 было:
Противны небеса ему...
По произволу одному
Людей губил он, презирая,
После стиха 52 было:
а. Над морем, там, где пена вод
Шумит и плещет, возвышалась
б. На темени далеких скал,
Ровесников самой природы,
Священный монастырь стоял.
Внизу теснясь шумели воды...
53—54 Переставлены.
53 а. Между крутых прибрежных скал
б. В полночь между прибрежных скал
58 Начато: Среди
59 И зрит, белеет над горюй
61 а. Начато: И храмов остры<е>
б. И храмов круглые вершины.
62 Средь низких келий тишина,
69 Он напрягает. Страх объемлет
70 а. Начато: Младую грудь
б. Начато: Его
72 И что же? — из потухших глаз
79 Изгнанник ведает любовь.
1 Ничто не нравилось уму
15*
459

Демон, II редакция, начало 1830 года (с. 275).
Варианты автографа:
37 И зрит: белеет под горюй
46 Но чей-то голос. Жадный слух
50 И — странно — из померкших глаз
56—57 Всё оживилось в нем, и вновь
Погибший ведает любовь.
59 Шумя в долине, мутный ключ,
63 И мутных вод не просветит.
После стиха 132 начато: Иль что иное
136 Взирает на берег морской.
139 Начато: Над
153 Начато: Ни ве<тр>
159 Начато: Где по гра<не дописано>
184 Срывает, как нежданный гром,
237 Ее крылом приосенил
253 Начато: Позволить сердцу у<милиться?>
260 Кипит он, мщением пылая,
266 Какой-то тенью взор покрыт.
321 И жизни грустной и позорной
364 В припадке судорог ужасных.
388 Точет нитей своих основы.
418 Дитя Эдема, ангел нежный;
Демон, III редакция, 1831 год (с. 291).
Варианты черновых автографов тетради IV и тетради XI:
Первоначальный (незаконченный) набросок посвящения (тетрадь IV):
Когда последнее мгновенье
Мой взор навеки омрачит,
И в мир, где казнь или спасенье1,
Душа поэта улетит,
Быть может, приговор досадной2
1 В подлиннике: спасенья
2 а. Бьггь может, приговор жестокий
б. Быть может, приговор небесный
в. Быть может, жребий беспристрастный
460

Прикажет возвратиться ей1
Туда, где в жизни безотрадной
Она томилась столь<ко> дней;
Тогда я буду всё с тобою
И берегись мне изменить;
Незаконченный набросок первоначальной редакции посвящения
«Прими мой дар, моя мадона/» (тетрадь XI):
Тебе нельзя мне не поверить2,
А взор не скроет ничего;
Ты не способна лицемерить,
Ты слишком ангел для того!..
За наброском посвящения в тетради IV следуют два эпиграфа
(из «Каина» Байрона). Второй из них, зачеркнутый:
Cain. Are ye happy?
Luc <i f e r>. We are mighty.
Cain. Are ye happy?
L u с <i f e r>. No: art thou?3
12 Представить не имел он силы II4
15 Его тревожить не могла II
24 Боясь лучей, бежал он тьму II
31 В полночный час, меж диких скал
33 Один, без радости, без горя II
37 И зрит: белеют под горой II
52 Поныне есть там дикий камень
56 Как много значит этот звук! II
1 а. Начато: Велит в<не дописано>
б. Велит назад вернуться ей
в. Велит лететь на время ей
2 а. Начато: Твоей
б. Начато: Т
в. Начйто: Я знаю, ты должна
3 Перевод:
Каин. Вы счастливы?
Люцифер. Мы могущественны.
Каин. Вы счастливы?
Люцифер. Нет, а ты?
(Англ.). — Ред.
4 Цифрой II отмечены стихи, совпадающие со II редакиией.
461

Вместо стихов 63—69 было:
В пустынном поле мутный ключ,
И солнца полумертвый луч
В струе случайно отразится,
Он сверху озарит лишь их1.
После стиха 66 было:
а. Начато: Тот блеск мгновенной
б. Мгновенным блеском не гордится;
Иная доля ей дана.
68—69 И дальше, дальше улетает,
Холодной гордостью полна
71 [Людского счастья тайный вор]
73 После этого стиха следует 71.
79 С испанской лютнею в руках
81 а. Начато: И бе<не дописано>
б. И всё и всё в ее чертах
82 а. Начато: Земным дышало
б. Начато: Земною
83 И кольцы мягкие кудрей
85 а. Как в тексте.
б. На веки бледные очей.
Вместо стихов 92—102 было:
Как неба утра облака,
Ее лилейная рука
Была пленительна; и струны
Согласно отвечали ей.
И были звуки те милей,
Чем лист весенний, свежий, юный.
Глядела ясная луна
В окно, как странник любопытной,
На деву, жертву грусти скрытной,
И отвечала ей она.
95 И отвечали струны ей,
96 а. Начато: Че<м>
б. Что дальше, то нежней, нежней.
99 Начато: В окн<о>
1 Начато: Он сверху озарит нам
462

103 Окован сладкою игрою
114а. Он был бы для любви готов
б. Любовь пугала ум его,
115 И муки чуждые поныне.
117 Земную страсть изведал ты
После стиха 125 начато: И б<не дописано>
127 Начато: Прочь
128 Нарушил клятвы роковые II
131 Остались на душе его II
133 Уж не загладит ничего II
136 Какой-то странник; он не знал
138—140 И хладнокровно прочитал
Священной старины1 преданье
И жизнь отшельницы младой
141 Он им поверил; и порой
145 Не передал он повесть эту;
146 а. Он так к ничтожному привык!
б. Свет так к ничтожному привык!
147 Начато: Ее <?>
160 Заглохший, неезжаный путь. II
167 Одетый молнией, туманом
168 а. И мчится дико в облаках,
б. Он мчится дико в облаках,
169 Начато: Чтоб в ж<не дот\исано>
170 а. Начато: Тревогу
б. Начато: Любви тревогу
в. Начато: Нап<не дот\исано>
179 Чтоб раз ей в очи поглядеть II
187 а. Где полразрушенную келью
б. Полуразрушенную келью
188—189 а. Цветущий садик, и окно
б. Цветущий садик пред окном
в. Цветы росистые кругом
И виноградник под окном2
1 Священной старины восстановлено точками без отмены вписанного сверху
окончательного текста.
2 Начато: И можжевельни<к>
463

г. Цветы росистые кругом
И палисадник под окном
190 Но недоступен он веселью
198 Что на минуту отдал рок... II
199 Теперь лишь видно, что он любит! II
201 а. Знакомый глас, гитары звон;
б. Знакомый вещий лютни звон;
в. Давно знакомый лютни звон;
202 Слова той песни вдохновенной
209—2101 Явился ты, ангел святой,
Мне тебя не забыть никогда.
211—212 К другой ты летел иль ко мне,
Я напрасно старалась узнать.
214а. Ах! всю жизнь так нельзя ли мне спать2.
б. О зачем должен сон улетать.
215 Начато: Тебя лишь я зн<ала?>
218 Что другое хранил <не дописано>
219 Я виновною быть не должна!
220 Начато: Я пылаю не стра<стью>
222 Мысль об нем неразлучна с тобой!
223 а. Кпк в тексте.
б. Он отблеск сияний твоих,
После стиха 226 было и осталось незачеркнутым:
Он в сладком сне
Явился мне;
Он будет для меня всегда
Звезда
Надежд в иной стране.
Моей виной,
Создатель мой,
Любовь к нему не может быть,
Любить
Приказано тобой3.
Первоначальный (зачеркнутый) набросок «Песни монахини»:
1 Вторая редакция песни монахини.
2 В рукописи приписан следующий вариант («б»), но этот остался незачерк¬
нутым.
3 Начато: Прекрасно
464

Незримый ангел пел мне раз1
Про мир иной; с того мгновенья
Спокойствие бежит от глаз2.
Усну ли — она желанный час3
Тревожат чудные виденья4.
Как запах милого цветка
Весть подает об нем порою5,
Так знаю я, когда тоска6
Покинет грудь мою слегка,
Что ангел счастия со мною7.
Я одного его люблю
Зато любовью бесконечной;
Услышит песню он мою8,
В каком бы ни был он краю, —
Нежней меня его любить9
Не станет женщина другая10;
а. Как в тексте.
б. Незримый ангел раз мне пел
а. Начато: В ночной
б. Начато: Во сне
в. Сон улетел [пр] от томных <глаз>
г. Начато: Мне
д. Во сне, в ночной печальный час;
е. Я помню тот небесный глас
а. Спокойный сон бежит от глаз;
б. Желанный сон бежит от глаз;
в. Как «а».
г. Усну ль хотя на краткий час
а. Я вижу странные виденья
б. Пред мною странные виденья.
Весть подает об нем порой,
Так и со мной, когда тоска
То я уж знаю: он со мною.
а. Начато: И несв<не дописано>
б. Он должен слышать песнь мою
в. Начато: Прощ<ает?>
г. Бог извиняет страсть мою:
д. И слышит песню он мою
Его люблю я как любить
Не может женщина другая;

Но должен мне Творец простить;
Любовь к нему не может быть
Преступна, как любовь земная.
227 а. Умолкла. Трепетной ногою
б. Начато: Умолкла. В келью
229 Начато: Влекомый
230—231 Влекомый, Демон безотрадный
Явился в келью. Что же он1
232—233 Не привлечет ее вниманья? II
Зачем не пьет ее дыханья? II
243 Кроме презренья — но к чему? II
252 И — мщенье, ненависть и злоба II
254 Он вышел твердою стопой. II
257 В душе теснятся! Сколько дум II
265 Забыть толпу недобрых дел, II
275 И яд преступных, черных дум II
Стихи 216—294 в тексте тетради IV отсутствуют. Варианты
к ним из тетради XI:
277 Не мог бы. Зло укорениться
278 а. Ему напрасно верил он
б. И поздно ль, рано ль пробудиться
279 Стих вписан.
280 Умело зло укорениться
283 а. Добро не мог бы он присвоить,
б. Его не мог бы он присвоить
285 а. И всё в нем было бы чужое
б. И всё в нем было бы тогда
в. Как «а».
286 а. Начато: И был <не дописано>
б. Начато: И стало
289 Как рассылался чудесно
295—296 Этих стихов в черновых автографах нет.
297 а. Начато: Он смерт<ный>
б. Он образ смертного приемлет;
1 Стих 231 первоначально следовал непосредственно после стиха 228 и чи
тался: И входит Демон, — что же он
466

298 Венец чело его объемлет;
299 Начато: И черные глаза
300 И — что ж? — очей тех пламень — яд.
316 И тайный страх ее объемлет,
318 Страстей волненье позабыть
Вместо незнакомец в стихе 324 и дальше — дух.
327 Не искусить пришел я душу II
343 Оставлен всеми, бесприютный... II
Стихи 353—360 в тексте тетради IV отсутствуют. Варианты к ним
из тетради XI:
354 К чему мне жалобы твои?
357 Начато: А Бог? — Что Бог! поверь:
358 Он занят небом, не землей
359 А наказанья, муки ада?
Стихов 361—363 в черновых автографах нет.
381 К чему манит отшельниц он?.. II
После стиха 385 было:
а. В средине церкви мех звучал, —
То песнь прощанья и печали;
б. И катафалк блестел прекрасной.
На нем досчатый гроб стоял
389 Тот гроб с холодностью бесстрастной
394 Являют мертвые черты. II
404 Начато: В то
406 Сребристой дымкою легла
409 Чтобы все грешные деянья
411 Пришел исповедник. Но вдруг II
413 Он на лице ее заметил II
420—421 Ты был любим и не любил, II
Ты б мог спастись, а погубил... II
После стиха 423 было: Губитель девушки прелестной
426 а. Как в тексте.
б. Осталась тайной для людей.
После стиха 426 было семь стихов, зачеркнутых и потом вос¬
становленных:
Но говорят, как принесли
К могиле труп ее печальный1
1 Ее к пустынному жилищу
467

И хор раздался погребальный,
И горсть прощальная земли
О крышку гроба застучала,
Над ним, все видеть то могли1,
Тень беспокойная летала.
428 Пустела тихая обитель II
436 И средь расселин стен седых II
439 Сбегаючи со скал крутых, II
440 Случалось, лань, дитя свободы, II
441 Искать приют от непогоды
442 Искала в келье; и — порой
445—447 Вдруг приводило в удивленье II
Ее — но нынче ничему II
Нельзя встревожить тишину. II
460 Покрыта пеной белоснежной
Вместо стихов 415—416 было:
И был над ним небесный свод
Украшен радугой цветистой
И был отраден воздух чистый
477 а. Начато: Морс<кие>
б. И волны с пеной серебристой
480 Сложивши руки, взор унылый
482 Начато: И так, к <не дописано>
485 а. Как в тексте.
б. Творенье вместе с ним молилось.
488—489 Без цели медленно летел
И ни раскаянья, ни мщенья
490 а. Начато: Не изъявлял холод<ный>
б. Не изъявлял угрюмый лик:
Черновой набросок послесловия к «Демону» (тетрадь IV):
Я не для ангелов и рая
Всесильным Богом сотворен2;
1 а. Над ней без вида без лица
б. Над ним без вида без лица
2 а. Начато: Творцом
б. Всесильным Богом сотворен,
Нет, мне дана судьба иная:
в. Живу, — и Богом сотворен;
468

Но для чего живу страдая,
Про это больше знает он.
Как демон мой, я зла избранник1,
Как демон, с гордою душой
Я меж людей беспечный странник2.
Для мира и небес чужой3;
Прочти, мою с его судьбою
Воспоминанием сравни
И верь безжалостной душою,
Что мы на свете с ним одни4.
Демон, IV редакция, 1831 год (с. 311).
Варианты автографа:
9 Как при рожденьи времени, в тот час
И И, ангел молодой, он в первый раз
13 Невозвратимых лет с тех пор прошло!
28 Всех их несчастья легче перенесть
41 И одинокий крест лишь наконец
42 Начато: Стоящий на горах едва бле<стел>
43 а. Блестел. И вот погас. И свой венец
б. Начато: Блестел. И зв<ездный>
48 Вот встал и месяц. Всюду сон.
Демон, V редакция, 1833—1834 годы (с. 314).
Варианты авторизованного списка:
26 Стих был зачеркнут и затем восстановлен.
38 Между высоких берегов.
После стиха 38 было:
О море, море! как прекрасны
В блестящий день и в день ненастный
1 а. Как демон, я небес изгнанник
б. Как демон, бедный я изгнанник
2 а. Как в тексте.
б. Начато: Я мира
1 Для света и небес чужой;
4 Что мы с ним братья лишь одни.
469

Его и рев и тишина!
Покрыта белыми кудрями
Как серебром и жемчугами
Несется гордая волна,
Толпою слуг окружена;
И как царица молодая
Течет одна между рабов,
Их скромных просьб, их нежных слов
Не слушая, не понимая.
Как я люблю с давнишних пор
Следить их буйные движенья
И толковать их разговор,
Живой и полный выраженья.
Люблю упорный этот бой
С суровым небом и землей.
Люблю беспечность их свободы,
Цепей не знавшей никогда,
Их бесконечные походы
Бог весть откуда и куда.
И в час заката молчаливый
Их раззолоченные гривы,
И бесполезный этот шум,
И эту жизнь без дел и дум,
Без гроба и без колыбели,
Без мук, без счастия, без цели.
После стиха 82 было:
К чему? — одной минутой рая
Не оживет душа пустая!..
Бессильно светлый луч зари
На темной туче не гори:
Тебе ведь с ней не подружиться,
Ей ждать нельзя, она умчится,
Она громовою стрелой
Затмит покров твой золотой!
После стиха 166 зачеркнут стих:
Как царь с развенчанной главой
После стиха 216 было:
То был лишь миг — но страшный миг.
Смирив напрасное волненье
470

Разночтения булгаковского списка:
38 Между высоких берегов.
Двадцать семь стихов, вычеркнутых в авторизованном списке
после стиха 38, даны здесь полностью.
60 Всё вкруг таинственно темно.
Восемь стихов, вычеркнутых в авторизованном списке после сти¬
ха 82у даны здесь полностью.
После стиха 166 идет стих «Как царь с развенчанной главой»,
вычеркнутый из авторизованного списка.
Стих 184 отсутствует.
190 Лучами утро озарило.
204—205 Как стадо летом пред грозой,
Пестрея жмутся меж собой...
Два стиха, вычеркнутых в авторизованном списке после стиха
216, даны здесь полностью.
271 Любовью странною своей.
312 Моя беспечная подруга,
321 Не будешь на нее роптать,
333 Не знаю... Полон жизни новой
338 Я проклял прошлую беспечность
383 Он шаг свой мерный укротил
391 Прокралось в душу старика;
395 Ни слов, ни шуму не слыхать...
418 Зачем не слышен глас родных,
460 Искала в келье. И порой
475 Он вдался в море; одинокий
Стих 496 отсутствует.
Демон, VI редакция, 8 сентября 1838 года (с. 333).
Вариант авторизованного списка:
324 День разлуки, день свиданья
Первоначальный замысел поэмы «Демон» относится к 1829 г. Пер¬
вый очерк представляет собой ряд стихотворных набросков (характеристи¬
ка демона и незаконченный диалог), разделенных двумя программными
конспектами сюжета. Сначала намечен сюжет, в котором главную роль
играет борьба демона с ангелом, влюбленными в одну смертную; потом
сюжет меняется, уже приближаясь к окончательному: демон влюбляется в
471

монахиню и губит ее из ненависти к ангелу-хранителю. Оба эти плана —
в духе абстрактных мистерий Байрона, Мура и де Виньи. Был еще
третий план, в котором сюжет прикреплен к определенному месту и време¬
ни: «Демон. Сюжет. Во время пленения евреев в Вавилоне (из Библии).
Еврейка. Отец слспой. Он в первый раз видит ее спящую. Потом она поет
отцу про старину и про близость ангела — как прежде. Еврей возвраща¬
ется на родину. Ес могила остается на чужбине». Но эта библейская
интерпретация осталась неосуществленной.
В 1830—1831 гг. Лермонтов возвращается к ранним планам и пишет
целиком всю поэму (см. очерк второй), частично используя первоначаль¬
ный набросок. Здесь появляется эпиграф из «Каина» Байрона, обнажаю¬
щий западные традиции поэмы:
Каин. Кто ты?
Люцифер. Повелитель духов.
Каин. Но если так, можешь ли ты
Покидать их, и пребывать с прахом (людьми)?
Люцифер. Я знаю мысли
Праха, и сочувствую им, и мыслю с вами.
Время действия и место остались здесь, как и в первом очерке, нео¬
пределенными. Героиня — монахиня, история которой заключена в пыль¬
ном пергаменте, найденном между развалин. История эта остается неизве¬
стной: «но свету не передам я повесть эту: ценить он чувства не привык!»
(в варианте эта история слегка намечена). Пейзаж — море и скалы. В
очерк введена «Песнь монахини», которая связывает этот очерк с первона¬
чальным планом (любовь ангела к смертной). Надо отметить, что в этой
редакции высокая лирическая трактовка образа демона сменяется иногда
иронической или объективной:
Злой дух недолго размышлял,
Он не впервые отомщал!
Лампада в келье чуть горит.
Лукавый с девою сидит.
Такая терминология явно не совпадает с высокой трактовкой. Видимо,
Лермонтов колебался между двумя замыслами, один из которых зафикси¬
472

рован в любопытной записи,относящейся,по-видимому, 1831 т.:«Метот.
Написать длинную сатирическую поэму: приключения Демона».
План сатирической поэмь; о демоне не был осуществлен, но в «Сказ¬
ке для детей» Лермонтов говорит о своей прежней поэме, как о «детском
бреде»:
Бог знает, где заветная тетрадка?
Касается ль душистая перчатка
Ее листов — и слышно: c’est joli?..
Иль мышь над ней старается в пыли?..
В том же 1831 г. Лермонтов пробует начать «Демона» заново пяти¬
стопным ямбом и строфами (по 8 строк в каждой). Но, написав вступле¬
ние (7 строф — см. очерк третий), он бросает и заявляет: «Я хотел писать
эту поэму в стихах: но нет. — В прозе лучше». Демонические мотивы и
формулы отчасти переходят в повесть о горбуне («Вадим»), которую он
пишет в 1832 г.
В 1833 г. Лермонтов возвращается к прежней редакции и заново ее
обрабатывает — получается четвертый очерк «Демона». Он более раз¬
вернут, более детализован («южный теплый день», «лимонная роща» и
пр.), но по сюжету и стилю остался тем же. Этим очерком завершается
история ранних редакций «Демона».
В 1838 г. Лермонтов перерабатывает всю поэму (см. выше отличия от
окончательной редакции). Действие переносится на Кавказ, поэма пре¬
вращается в «восточную повесть», обильно уснащенную экзотикой пей¬
зажных описаний. Безличная монахиня заменяется княжной Тамарой, об¬
раз которой дается в более чувственном «гаремном» стиле. Эту пятую
редакцию Лермонтов считал уже окончательной: он многим читал ее,
показывал А.А.Краевскому и собирался печатать. 10 октября 1839 г.
Краевский писал И.И.Панаеву: «Лермонтов отдал бабам читать своего
“Демона", из которого хотел напечатать отрывки, и бабы черт знает куда
дели его; а у него уж разумеется нет чернового! таков мальчик уродился».
В это же время с поэмой знакомится Жуковский — в его дневнике от
24 декабря 1839 г. записано: «Поездка в Петербург с Вьельгорским по
железной дороге. Дорогой чтение “Демона"».
Наконец в 1841 г. Лермонтов привозит с Кавказа окончательную
редакцию «Демона». Поэму читают при дворе, но не очень одобряют. По
словам А.И.Философова, высокие особы отозвались так: «поэма — слов
473

нет, хороша, но сюжет ее не особенно приятен. Отчего Лермонтов не
пишет в стиле “Бородина” или “Песни про царя Ивана Васильевича”?..
Великий же князь Михаил Павлович, возвращая поэму, сказал: — Были у
нас итальянский Вельзевул, английский Люцифер, немецкий Мефисто¬
фель, теперь явился русский Демон, значит нечистой силы прибыло. Я
только никак не пойму, кто кого создал: Лермонтов ли духа зла, или же
дух зла — Лермонтова?»
В светском кругу, особенно среди дам, «Демон» пользовался боль¬
шой популярностью и распространялся в списках. «Княгиня М.А.Щер-
батова, после чтения у ней поэмы, сказала Лермонтову: — Мне ваш Демон
нравится: я бы хотела с ним спуститься на дно морское и полететь за
облака. А красавица М.П.Соломирская, танцуя с поэтом на одном из
балов, говорила: — Знаете ли, Лермонтов, я вашим Демоном увлекаюсь...
Его клятвы обаятельны до восторга... Мне кажется, я бы могла полюбить
такое могучее, властное и гордое существо, веря от души, что в любви, как
в злобе, он был бы действительно неизменен и велик».
В литературном мире «Демон» тоже был принят хорошо. Правда,
Жуковский и Плетнев отнеслись к нему несочувственно («как говорили
потому, что поэт не был у них на поклоне», — замечает Мартьянов), но
Вяземский, Одоевский, Соллогуб, Белинский и многие другие литераторы
«хвалили поэму и предсказывали ей большой успех». Очень любопытен
отзыв А.П.Шан-Гирея, на глазах у которого проходила вся работа над
«Демоном»: «Мы часто в последнее время говорили с Лермонтовым о
“Демоне”. Бесспорно, в нем есть прекрасные стихи и картины... Без
сомнения, явясь в печати, он должен был иметь успех, но мог возбудить и
очень строгую рецензию. Мне всегда казалось, что “Демон” похож на
оперу с очаровательнейшею музыкой и пустейшим либретто. В опере
это извиняется, но в поэме не так. Дельный критик может и должен
спросить поэта, в особенности такого, как Лермонтов: “какая цель твоей
поэмы, какая в ней идея?” В «Демоне» видна одна цель, написать не¬
сколько прекрасных стихов и нарисовать несколько прелестных картин
дивной кавказской природы: это хорошо, но мало. Идея же, смешно
сказать, вышла такая, о какой сам автор и не думал. В самом деле,
вспомните строфу:
И входит он любить готовый
С душой открытой для добра... и проч.
474

Не правда ли, что тут князю де Талейрану пришлось бы повторить
небесной полиции свое слово: surtou pas trop de zele, Messieurs!1 Послан¬
ник рая очень некстати явился защищать Тамару от опасности, которой не
существовало; этою неловкостью он помешал возрождению Демона и
тем приготовил себе и своим в будущем пропасть хлопот, от которых они
навеки бы избавились, если бы посланник этот был догадливее... Мною
предложен был другой план: отнять у Демона всякую идею о раскаянии и
возрождении, пусть он действует прямо с целью погубить душу святой
отшельницы, чтобы борьба Ангела с Демоном происходила в присут¬
ствии Тамары, но не спящей; пусть Тамара как высшее олицетворение
нежной женской натуры, готовой жертвовать собой, переходит с полным
сознанием на сторону несчастного, но, по ее мнению, кающегося страдальца
в надежде спасти его; остальное все оставить как есть, и стих:
Она страдала и любила,
И рай открылся для любви...
спасает эпилог». — «План твой», отвечал Лермонтов, «недурен, только
сильно смахивает на Элоу, soeur des anges, Альфреда де Виньи. Впрочем
об этом можно подумать».
Тема демонизма проходит через все творчество Лермонтова: в лирике
(«Мой демон»), в прозе (Вадим и отчасти Печорин) и в драме (Арбе¬
нин). Среди поэм с замыслом «Демона» имеют несомненную связь «Аз-
раил» и «Ангел смерти».
Традиции этого образа коренятся в западной литературе: «Потерян¬
ный рай» Мильтона (ср. у Лермонтова выражение «посла потерянного
рая»), «Каин» и «Небо и земля» Байрона (падение ангелов, отдавшихся
земной любви), «Любовь ангелов» Т. Мура, «Лалла-Рук» его же (глава
«Рай и пери»), «Элоа» Альфреда де Виньи. Но подготовка этого образа
именно в такой стилистической обработке, как у Лермонтова, была уже и
на русской почве: у Пушкина («Мой демон» и «Ангел»), у Подолинского
(«Див и пери», 1827). Отдельные формулы восходят к Жуковскому,
Полежаеву, Козлову.
1 Главное, поменьше рвения, господа!
475

Мон го (с. 368).
Впервые поэма напечатана в «Библиографических записках» 1859 г.
(№ 12) и 1861 г. (№ 20), с поправками и дополнениями по списку
О.И.Квиста. Н.О.Лернер («Литературное приложение» к Ленинградс¬
кой правде. 1928 г., № 183) опубликовал еще строки, оказавшиеся в
списке, принадлежащем прежде С.А.Андреевскому, после ст. 250.
Воспоминания В.П.Бурнашева позволяют установить как дату проис¬
шествия, описанного в поэме, так и некоторые детали. 15 сентября 1836
года г. Бурнашов посетил конногвардейца А.И.Синицина, который нака¬
нуне получил от Н.Д.Юрьева список поэмы «тетрадку почтовой бумаги,
сшитую в осьмушку». Синицин прочитал поэму Бурнашеву и сообщил ее
историю: «Это написано им (Лермонтовым) на днях... Столыпин и Лер¬
монтов вдвоем совершили верхами, недель шесть тому назад, поездку из
села Копорского близ Царского Села на Петергофскую дорогу, где в
одной из дач, близ Красного Кабачка, все лето жила наша кордебалетная
прелестнейшая из прелестных нимфа (Екатерина Егоровна) Пименова,
бывшая на содержании у откупщика Моисеева. Таким образом, поэма
была написана в сентябре 1936 г.
Д.А. Столыпин, брат Монго-Столыпина, рассказывал П.И. Мартья¬
нову любопытные подробности этого описанного в поэме «Монго» при¬
ключения: «Когда друзья на обратном пути только что выдвинулись на
Петергофскую дорогу, вдали показался возвращавшийся из Петергофа в
Петербург в коляске-четверке великий князь Михаил Павлович. Ехать
ему навстречу значило бы сидеть на гауптвахте, так как они уехали из
полка без спросу. Не долго думая, они повернули назад и помчались по
дороге в Петербург, впереди великого князя. Как ни хороша была четвер¬
ка великокняжеских коней, друзья ускакали и, свернув под Петербургом в
сторону, рано утром вернулись к полку благополучно. Великий князь не
узнал их, он видел только двух впереди его ускакавших гусар, но кто
именно были эти гусары, рассмотреть не мог, и поэтому, приехав в Петер¬
бург, послал спросить полкового командира, все ли офицеры на учении.
«Все», — отвечал генерал Хомутов, и действительно были все, так как
друзья прямо с дороги отправились на ученье. Г роза миновала благодаря
резвости гусарских скакунов».
Герой поэмы — Алексей Аркадьевич Столыпин (род. в 1816 г.) —
сын обер-прокурора Сената Аркадия Алексеевича Столыпина, родного
брата бабушки Лермонтова. По окончании школы гвардейских подпра¬
порщиков и кавалерийских юнкеров был в 1835 г. выпущен в лейб-
476

гвардии гусарский полк, где служил вместе с Лермонтовым. «Это был
совершеннейший красавец (вспоминает М.Н.Лонгинов). Он был одина¬
ково хорош и в лихом гусарском ментике... и в одеянии современного
льва, но в самом лучшем значении этого слова... Столыпин отлично
ездил верхом, стрелял из пистолета и был офицер отличной храбрости».
В 1839 году вышел в отставку. В дуэли между Лермонтовым и Баран-
том (1840 г.) он был секундантом. По окончании возникшего по этому
случаю дела Николай I приказал: «Отставного поручика Столыпина...
освободить, объяснив, что в его звании и летах полезно служить, а не быть
праздным». После этого Столыпин служил на Кавказе, а в 1842 году
опять вышел в отставку. В 1843 году (29 сентября—4 ноября) во
французской газете появился перевод «Героя нашего времени», сделанный
Столыпиным. Это был первый перевод прозы Лермонтова на французс¬
кий язык.
Попыток объяснить прозвище Лермонтова «Маешка» было много.
Мауеих — озлобленный горбун, умный остряк, влюбчивый циник,
популярный герой бесчисленных карикатур, главным образом работы Шарля
Травье (особенно в парижском листке «Charivari» и целой цепи фран¬
цузских романов 1830—1848 годов. Он — непримиримый враг самодо¬
вольной буржуазии Июльской монархии.
Подробно исследовал историю литературного типа П.Н. Сакулин,
пришедший к заключению, что эту кличку могли дать Лермонтову в силу
общего сходства: «Бравурное настроение, которое так шокировало рус¬
ских прюдомов, неугомонный задор даровитого юноши, его меткое остро¬
умие, выливавшееся то в стихотворных эпиграммах, то в крылатых словеч¬
ках, то в колких анекдотах, смелый цинизм если не дела, то по крайней
мере слова и, наконец, резвость суждений по всем вопросам жизни, не
исключая и общественно-политических, вот из чего слагался для его моло¬
дых друзей образ Лермонтова-Маешка, автора не только «Сашки», «Монго»,
но Горбача-Вадима.
В ст. 266—268 Лермонтов имеет в виду стихотворение Пушкина
«Если жизнь тебя обманет» (оно же полностью цитируется им в юно¬
шеской тетради «Menschen und Leidenschaften»).
477

Новое в лермонтоведении
0 Столыпине-Монго и о путешествии по Парку в дебрях Африки
Таинственная и противоречивая личность Алексея Аркадьевича Столыпи¬
на (1816—1858), родственника и друга М.Ю. Лермонтова, давно и неустанно
привлекала к себе внимание биографов поэта. Но вряд ли и сегодня они смогут
найти ответы на загадки, связанные с его именем. Например, почему Столыпин,
ближайший свидетель многих важных моментов жизни Лермонтова, не оставил
ни одной строки воспоминаний о нем? Действительно ли произошло охлаж¬
дение в отношениях Столыпина и Лермонтова в последние два года жизни
поэта, как это предположил С.И. Недумов, изучив его письма к родным и
письма Афанасия Столыпина к нему? Да и откуда вообще пошло его прозви¬
ще — Монго, давшее название одной из поэм Лермонтова? Что касается
последнего вопроса — об этом мы поговорим подробно. Но сначала вспомним
несколько характеристик родственника поэта.
Мнения современников о Столыпине крайне разноречивы. По одним
сведениям, он считался образцом благородства и светского рыцарского духа.
Другие же мемуаристы, как например М.Б. Лобанов-Ростовский, давали ему
резко отрицательную характеристику. Неудивительно, что разнятся и сужде¬
ния о нем исследователей-лермонтоведов. Одни считают, что Алексей Арка¬
дьевич был духовно близок Лермонтову, по достоинству оценил его творче¬
ство (не случайно же он сделал собственный перевод романа «Герой нашего
времени» на французский язык!). Некоторые же исследователи (Т. Ивано¬
ва) утверждают, что Столыпин — человек пустой — мог быть товарищем
Лермонтова только по гусарским похождениям, приписывают ему некоторую
мрачную характеристику как секунданту на обоих поединках поэта, ну а что
касается последней дуэли Лермонтова — тут он, согласно их рассуждениям, и
вовсе играл роль не совсем благовидную.
Мы далеки от мысли давать безапелляционные оценки. Лучше обратим¬
ся к материалам, сообщенным первым биографом поэта П.А. Висковатовым.
Опираясь на сведения М.Н.Лонгинова и А.И. Васильчикова, П.А.Вискова-
тов писал о Столыпине как о лице, имевшем «особое уважение». Он цитиру¬
ет следующий отзыв одного из современников о нем: «Его не избаловали
блистательнейшие из светских успехов, и он умер уже немолодым, но тем же
добрым, всеми любимым “Монго ”, и никто из львов не возненавидел его,
несмотря на опасность его соперничества. Вымолвить о нем худое слово не
могло бы никому прийти в голову и принято было бы за нечто чудовищное»1.
1 Цитируются воспоминания М.Н Лонгинова. См. сборник «М.Ю. Лермонтов
в воспоминаниях современников». М.. 1989. С. 194.
478

Алексей Аркадьевич Столыпин, товарищ по школе и близкий друг
поэта, приходился Лермонтову двоюродным дядей, но вследствие равенства
лет их чаще называли двоюродными братьями. «Столыпин был красавец,
— пишет Висковатов. — Красота его вошла в поговорку. Все дамы
высшего света были в него влюблены. Его называли «1е beau Столы¬
пин»1.
Поэта с детства соединяла со Столыпиным тесная дружба. В 1835
году Столыпин был выпущен из школы юнкеров и поступил в лейб-
гвардии гусарский полк. Будучи однополчанином Лермонтова, Столыпин
вместе с ним в 1835—36 и 1838—39 годах жил в Царском Селе. К
этому времени относится написание Лермонтовым поэмы, одним из героев
которой стал его родственник. Поэма была названа по прозвищу Столы¬
пина, данному ему Лермонтовым.
«Почему Столыпина называли “Монго”, — сообщает П.А. Вискова¬
тов, — неизвестно. Кажется, что название это, навсегда оставшееся за ним,
было дано ему Лермонтовым, описавшим одну из гусарских шалостей. В
этом произведении поэт назвал себя “Маёшкой”, именем, которое носил в
школе. Под каким именем назвать Столыпина, он затруднялся. Но тут ему
подвернулось лежавшее давно на столе Столыпина сочинение на фран¬
цузском языке: “Путешествие Монгопарка”. Лермонтов воспользовался
первыми двумя слогами. Таким образом, происхождение имени чисто
случайное. Самая поэма получила название “Монго”. Она пришлась по
вкусу молодежи и во множестве рукописей и вариантов ходила по рукам.
Весь Петербург знал ее, а за Столыпиным осталось прозвище. Сам он
назвал им свою любимую и прекрасную собаку, сопровождавшую хозяина
по парку Царского Села и не раз прибегавшую искать его во время
полкового учения, чем вводила в досаду командира полка, Михаила Григо¬
рьевича Хомутова». Закончив этот рассказ, первый биограф поэта делает
сноску: «О случайном происхождении имени “Монго” сообщил нам Дмитрий
Аркадьевич Столыпин. Лонгинов производит его прямо от клички соба¬
ки. «Русская старина», 1873 г.»2 Это же объяснение приводится и в
«Лермонтовской энциклопедии» (М., 1981 г.).
Но как-то никогда особенно не верилось ни в «собачью» версию
происхождения прозвища Столышина, ни в абракадабру с двумя бессмыс¬
ленными слогами, «случайно» пришедшими на ум поэту. У Лермонтова
ничто не было случайным, все таило в себе какой-то определенный
смысл.
1 Висковатов П.А. М.Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество. М., 1891. С. 199.
2 Там же, с. 201.
479

В 1988 году во втором номере журнала «Русская речь» появилась
статья О.П.Попова, бывшего сотрудника лермонтовского музея г. Пяти¬
горска, «Перечитывая Лермонтова» (с. 18—21). Ее автор вполне спра¬
ведливо замечает о том, что прозвище «Монго» ничего не объясняет.
«Здесь не видно ни меткости, ни остроумия, — пишет он, — и непонятно,
почему случайно попавшееся слово сделалось вторым именем Столыпина.
Да и не было романа с таким названием, как не было и «Монгопарка»1.
Но зато было реальное историческое лицо — Парк Мунго ( 1771—
1806) — крупнейший шотландский путешественник по Африке, по про¬
фессии хирург.
Описание путешествий этого человека достойно пера Жюля Верна.
В 1795 году, по поручению африканского общества в Лондоне, он пред¬
принял путешествие по малоизученной Африке. Отправившись из Гамбии,
он пересек ряд мелких туземных государств, был в плену у мавританского
царя, бежал и с большими трудностями достиг Нигера, который исследо¬
вал на значительном протяжении. После семимесячной болезни в странах
Мандинго Мунго Парку удалось в караване рабов проникнуть вновь в
Гамбию, откуда он в 1798 году вернулся в Англию.
Второе путешествие, предпринятое им в 1805 году, окончилось гибе¬
лью путешественника в государстве Сокото, где он утонул в Нигере,
спасаясь от напавших на его караван негров. Оба эти путешествия, доста¬
вившие впервые в Европу сведения об обширных землях бассейна Нигера,
явились важными географическими открытиями и наделали много шума.
Насколько популярны были путешествия Мунго Парка и упомина¬
ния о них на рубеже XVIII—XIX веков, можно судить но цитируемому
ниже пассажу из книги крупного ученого, этнографа, историка, археолога
графа Яна Потоцкого (1761—1815) «Путешествие в Астраханские и
Кавказские степи», Париж, 1829 г. (Сегодня эта книга является огромной
библиографической редкостью, до сих пор в полном объеме не переводи¬
лась на русский язык, а в начале прошлого века пользовалась популярно¬
стью — ее знал А.С. Пушкин). В 1797—1798 годах Ян Потоцкий,
являясь почетным членом Российской академии наук, совершил путеше¬
ствие по Кавказу.
Находясь в окрестностях Маджар — древнего города на реке Куме,
он случайно получил от одного калмыка номер «Петербургской газеты»,
в которой сообщалось, как он пишет, о том, что «один англичанин по
имени Мунго Парк проник вглубь Африки и нашел там город, такой же
1 Русская речь. М., 1988, JVfe 2. С. 18.
480

большой, как Лондон»1. Ян Потоцкий говорит о том, что эти новости его
сильно заинтересовали.
О рискованных путешествиях Мунго Парка много писали и в лермон¬
товское время. Конечно, поэт, особенно интересовавшийся Шотландией
как родиной своих предков, не мог не обратить внимания на эти публика¬
ции. Кроме того, были изданы и сами описания этих путешествий. Первая
поездка по Африке была описана в книге «Travels in the interior districts
of Africa etc» (Лондон, 1799), вторая — в «The journal ofa mission to the
intenor of Africa etc». (Лондон, 1815).
Зная интерес Лермонтова к географии и его свободное владение
иностранными языками, можно предположить, что эти материалы были
ему известны. Логично также вслед за О.П.Поповым сделать предполо¬
жение о том, что именно прозвищем Мунго (а не Монго!) поэт наградил
своего родственника. Как было написано в поэме самим Лермонтовым
— неизвестно, автограф не сохранился, а в списках могла быть ошибка.
Но именно Мунго называет А.А. Столыпина в своих воспоминаниях
троюродный брат поэта А.П.Шан-Гирей. Рассказывая о жизни Лермон¬
това в Петербурге и о наездах его на ученья и дежурства в Царское
Село, он сообщает: «В том же полку служил родственник его, Алексей
Аркадьевич Столыпин, известный в школе, а потом и в свете, под именем
Мунго. Раз они вместе отправились в сентиментальное путешествие из
Царского в Петергоф, которое Лермонтов описал в стихах:
Садится солнце за горой,
Туман дымится над болотом.
И вот, дорогой столбовой,
Летят, склонившись над лукой,
Два всадника, большим налетом...»
(Кстати, в последней цитируемой лермонтовской строке Аким Павло¬
вич сделал ошибку: не «налетом», а «наметом» — так казаки называли
бег лошади галопом). Но именно в словах Шан-Гирея «отправились в
сентиментальное путешествие» и кроется разгадка причины, по которой
Лермонтов дал Столыпину прозвище. Оказывается, это «путешествие»
тоже было достаточно рискованным: в поэме описывается приключение,
связанное с поездкой Лермонтова и Столыпина летом 1836 года из села
Копорского близ Царского Села на Петергофскую дорогу, где в одной из
дач жила славившаяся своей красотой артистка кордебалета Екатерина
Пименова, бывшая на содержании у богатого откупщика Моисеева.
1J- Potocki. Voyage dans les steps cTAstrakhan et du Caucase, Paris, 1829.
481

Искателям приключений пришлось спасаться бегством, и их «путеше¬
ствие» чуть не закончилось трагически. В одном из списков поэмы,
принадлежавших С.А.Андриевскому, после стиха 250 («Прыг, прыг... и
были таковы») вместо точек следует четверостишие, не цитируемое, как
правило, в нынешних изданиях:
Так, силой вражеской гонимый,
В кипящий Тибр с мечом в руках
Прыгнул Коклес неустрашимый
И тем прославился в веках.
Упоминая здесь о Публии Г. Коклесе из древнего римского патрициан¬
ского рода Горация, защищавшем мост на Тибре против этрусков, пока мост
позади не был разобран римлянами, а затем бросившемся в Тибр, Лермон¬
тов, вероятно, намекает на трагический конец утонувшего Мунго Парка.
На сравнение же Столыпина с англичанином прямо указывает и
строка из поэмы Лермонтова, характеризующая родственника поэта: «По¬
роды английской он был». Интересно, что прежде в справочном матери¬
але против имени А.А.Столыпина указывалось его двойное прозвище:
Монго (Мунго)1. Но в последующих изданиях осталось только Монго
(видимо, это имя показалось более благозвучным). И часто на вопрос
посетителей: «А что же все-таки означает это имя?» музейные сотрудни¬
ки просто пожимали плечами... А за этим прозвищем, как, впрочем, и за
многими характеристиками, даваемыми Лермонтовым, открывается целый
мир остроты восприятия и остроумия, меткости характеристик и афорис¬
тичности выражений.
Выше мы говорили о полярности характеристик А.А.Столыпина.
Быть может, ему в какой-то степени было свойственно и то и другое: и
склонность к авантюрным похождениям, и внешняя английская чопор¬
ность. Все это Лермонтов вместил в одном-единственном слове, обратив¬
шись к имени знаменитого путешественника. Впрочем, каждый волен
делать свои выводы... Как сказал поэт:
Так повесть кончена моя,
И я прощаюсь со стихами,
А вы не можете ль, друзья,
Нравоученье сделать сами...
Екатерина Соснина,
сотрудник Пятигорского Государственного музея-заповедника
М. Лермонтова, кандидат исторических наук.
1 См., например, именной указатель к сборнику «М.Ю. Лермонтов в воспоминани¬
ях современников». Пенза, 1960.
482

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ ПОЭМ
Аул Бастуйджи — III, 189
Ангел смерти — III, 162
Азраил — III, 153
Беглец — (горная легенда) — IV, 95
Боярин Орша — IV, 5
Гошпиталь — III, 331
Две невольницы — III, 73
Два брата — III, 70
Джюлио — III, 76
Демон — IV, 219
Измаил-Бей — III, 219
Исповедь — III, 115
Каллы — III, 183
Корсар — III, 41
Кавказский пленник — III, 17
Литвинка — III, 94
Мцыри — IV, 188
Монго — IV, 368
Моряк — III, 304
Олег — III, 65
Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого
купца Калашникова — IV, 44
Петергофский праздник — III, 337
Преступник — III, 58
Последний сын вольности — III, 123
Сашка — IV, 101
Сказка для детей — IV, 174
Тамбовская казначейша — IV, 66
Уланша — III, 342
Хаджи Абрек — III, 309
Черкесы — III, 5
483

СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ
М.Ю.Лермонтов в сюртуке лейб-гвардии Гусарского полка. Акварель
А.И.Клюндера. 1838. Фронтиспис.
Страница из поэмы «Боярин Орша». Автограф М.Ю.Лермонтова.
Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН. Стр. 15.
Алена Дмитревна и Кирибеевич. Иллюстрация И.Я.Билибина к поэме
М.Ю.Лермонтова «Песня про царя Ивана Васильевича...». Тушь. 1938
Стр. 49.
Кулачный бой. Лаковая миниатюра. Иллюстрация В.А.Белова к поэме
М.Ю.Лермонтова «Песня про царя Ивана Васильевича...». 1962. Стр.
59.
Страница из поэмы «Сашка». Автограф М.Ю.Лермонтова. Институт
русской литературы (Пушкинский Дом) РАН. Стр. 135.
Страница из поэмы «Сказка для детей» (начало). Автограф
М.Ю.Лермонтова с цензурной пометкой И.Гончарова. Институт русской
литературы (Пушкинский Дом) РАН. Стр. 183.
Страница из поэмы «Мцыри». Автограф М.Ю.Лермонтова. Институт
русской литературы (Пушкинский Дом) РАН. Стр. 191.
Бой с барсом. Гравюра на дереве М.Н.Орловой-Мочаловой. Иллюстрация
к поэме М.Ю.Лермонтова «Мцыри». 1947. Стр. 207.
Титульный лист первого издания поэмы «Демон» в Карлсруэ. 1856.
Стр. 221.
Страница из поэмы «Демон». Начало первого очерка. Автограф
М.Ю.Лермонтова. Институт русской литературы (Пушкинский Дом)
РАН. Стр. 231
484

Тамара и Демон. Иллюстрация М.А.Врубеля к поэме М.Ю.Лермонтова
«Демон». 1890—1891. Стр. 245.
А.А.Столыпин-Монго. Портрет работы Клюндера.
Масло. 1834. Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН.
Стр. 371.
Современные цветные снимки (на форзацах) сделаны в Тарханах.
485

СОДЕРЖАНИЕ
1835—1836
Боярин Орша
1837
Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого
купца Калашникова
1838
Тамбовская казначейша
Сашка
Сказка для детей
1840
Мцыри
1841
Демон
Приложение
Другие редакции «Демона»
Монго
Примечания к поэмам
Примечания к приложению
Алфавитный указатель поэм
Список иллюстраций
5
44
66
101
174
188
219
267
269
368
381
458
483
484

Издание осуществляется при информационной поддержке
«Российской газеты», газет «Вечерняя Москва»,
«Комсомольская правда», «Труд», «Трибуна», «Парламентской газеты»,
ОАО «ТВ Центр», корпорации «ТВ-6 Москва»,
программы «Доброе утро» ОРТ, «Радио-1», радиостанции «Маяк».

Руководитель издательского проекта
член-корреспондент Академии Российской словесности Г.В.Пряхин
Главный редактор проекта кандидат философских наук
В.В.Милюков
Заместитель главного редактора проекта
академик Международной академии
информатизации ООН Ю.В.Сизов
Дизайнеры проекта:
С.В.Богачев, П.О.Иванов
Редакторы-составители тома:
кандидат исторических наук Л.М.Ульянова, Л.Г.Фронина,
А.Л.Харитонова
Верстка: Л.Г.Радченко
Набор: О.П.Матвеева, И.В.Жукровская, Е.Е.Федотова
Лицензия ЛР № 010193 от 19.02.1997. Налоговая льгота —
общероссийский классификатор продукции ОК — 005 —93, том 2:
953000 — книги, брошюры.
Сдано в набор 02.11.99, подписано в печать 23.11.99.
Формат 84x108 У32.
Печать офсетная. Объем 15.25 п. л. Доп. тираж 3000 экз. (1-й завод).
Заказ № 1322 (К).
Газетно-журнальное объединение «Воскресенье»;
ООО ИИА «Евразия+»
125805, ГСП-47, Москва, ул. «Правды», 24
Тел.: (095) 257-30-53
Факс: (095) 257-31-06
Отпечатано с оригинал-макета на Государственном унитарном
предприятии Смоленский полиграфический комбинат Министерства
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и средств
массовых коммуникаций. 214020, Смоленск, ул. Смольянинова, 1.