/
Автор: Каргалов В.
Теги: художественная литература повесть повести роман романы
ISBN: 5-7479-0118-4
Год: 1989
Текст
ВАДИМ КАРГАЛОВ
СВЯТОСЛАВ
ВАДИМ КАРГАЛОВ
СВЯТОСЛАВ
РОМАН
ДАНИИЛ
МОСКОВСКИЙ
ПОВЕСТЬ
Красноярское
книжное
издательство
1989
ББК 84 ЗР2
К 21
Печатается по книгам:
КАРГАЛОВ В. В„ САХАРОВ А. Н.
Полководцы Древней Руси.
Святослав: Владимир Мономах. Романы,
М., «Мол. гвардия», 1985. (ЖЗЛ);
КАРГАЛОВ В. В. У истоков России. Повесть.
М., «Современник», 1979.
Рецензенты
.4. Кузьмин,
доктор исторических наук.
О. Рапов
кандидат исторических наук
Художник
Г. С. КРАСНОВ
4702010200—024
М 147 (03)—89
ISBN 5-7479-0118-4
© Красноярское книжное издательство, 1989
СВЯТОСЛАВ
РОМАН
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ОЛЬГА, КНЯГИНЯ КИЕВСКАЯ
1
Хвойные леса — хмурые, сумрачно-зеленые, перехо-
дящие чащобами в черноту, дремучие, немереные, поч-
ти не тронутые топором смерда-землепашца, застывшие
в извечном суровом покое.
Неколебимые, одетые седыми мхами камни-валуны.
Бездонные топи, покрытые болотной ржавчиной,
с обманчиво-веселыми зелеными травяными окнами,
скрывающими коварные трясины.
Серо-голубые, отливающие студеным серебром, пло-
ские чаши озер.
Сабельные изгибы широких и неторопливых рек.
Цепи песчаных дюн, выбеленных солнцем, врезались
в лохматое тело леса и тонули в нем не в силах преодо-
леть необозримую толщу.
Равнодушно-безмятежное северное небо, синее и без-
донное летом, свинцово-тяжелое зимой...
Это причудливое смешение мрачного черно-зеленого,
призрачного серо-голубого и нарядного песчано-желтого
цветов, это небо — то немыслимо высокое и недоступное,
то будто упавшее на колючую щетину ельников, это
странное сосуществование покойной неподвижности лес-
ной чащи и вечной торопливости морских ветров, все это,
вместе взятое,— Псковская земля, исконно русское вла-
дение.
Дальше, на закат и на полночь1, обитали иноязычные
народы ливь, чудь, емь, сумь и корела, а еще дальше,
за морем, притаились в своих каменных берлогах жите-
ли фьордов — варяги.
Облик людей всегда напоминает облик земли, ро-
дившей и взрастившей их, потому что люди — дети зем-
ли, плоть от плоти ее. Серые и голубые глаза псковичей
1 На запад и на север.
6
будто вобрали в себя прозрачный холод северного неба,
светлые волосы напоминали о белизне песчаных дюн, а
суровый и спокойный нрав был под стать вековой неиз-
меняемости и непоколебимости лесов и гранита. Было в
людях Псковской земли что-то упруго-сильное, надеж-
ное, несгибаемое, за что их боялись враги и ценили
друзья. Побратиму из Пскова верили, как самому себе:
не поддастся стыдной слабости, не слукавит по малоду-
шию, не предаст. Взять за себя жену-псковитянку почи-
талось на Руси за великое счастье: такой женой дом
крепок.
Добрая слава щла о псковичах по соседним землям,
и они гордились своей славой и ревниво оберегали.
Наверно, именно поэтому мало кто удивился во Пско-
ве, когда послы могучего киевского князя, знатный муж
Асмуд и бояре, приехали в город за невестой для своего
господина. Удивительным показалось другое — выбор
княжеской невесты.
Щедра Псковская земля на невест-красавиц, дочерей
старцев градских, нарочитой чади, старейшин и иных
лепших людей, и каждый был бы рад породниться с
князем. Но послы, перебрав многих, остановились поче-
му-то на отроковице Ольге, которая даже заневеститься
еще не успела: исполнилось Ольге в ту весну лишь де-
сять лет. Кажется, ничего в ней не было примечательно-
го: тоненькая, как ивовый прутик; косы белые, будто
солнцем выжженные; на круглом лице — веснушки, слов-
но кто ржавчиной брызнул. Разве что глаза были у
Ольги необыкновенные: большие, глубокие, синие-синие,
как небо в августе. Но кто за одни глаза невесту выби-
рает?
Отец же Ольгин был человеком простым, незамет-
ным, выше десятника в городовом ополчении не подни-
мался, великих подвигов не совершал, и по имени его
знали лишь родичи, друзья-приятели да соседи по Гон-
чарной улице. А вот поди ж ты как поднялся!
Качали головами люди в Пскове, недоумевали. За-
вистники шептались, что тут, мол, дело нечисто. Не ина-
че — ворожба. Отвели-де глаза княжескому послу роди-
чи этой Ольги, заговорами опутали. Недаром слухи хо-
дили, будто Ольгина мать с волхвами зналась, да и по-
мерла она как-то не по-людски: сгорела от молнии в тот
год, когда звезда хвостатая на небе летала, пророча бед-
ствия...
7
Но все-таки было, наверное, в девочке по имени Оль-
га что-то такое, что выделило ее из других псковских не-
вест, что уязвило неприступное сердце княжеского мужа
Асмуда. Не застыдилась Ольга, подобно другим девуш-
кам, когда посол пришел на ее небогатый двор, не за-
крыла ладонью пылающие щеки, не потупила глаза.
Прямо, твердо встретила оценивающий взгляд Асмуда.
И вздрогнул княжеский муж, будто облитый ледяной во-
дой, без колебаний подал Ольге заветное ожерелье, го-
ревшее камнями-самоцветами. Видно, не любвеобильную
и мягкую подругу искал посол для князя, но повелитель-
ницу, способную встать рядом с ним и с великими дела-
ми его. Искал и нашел в псковской девочке Ольге, не-
дрогнувшей рукой возложившей на себя ожерелье кня-
гини.
Но видели все это немногие — сам посол, его свита
да Ольгины родичи, а потому недоумевали люди во
Пскове...
Потом псковичи увидели Ольгу уже в пышном одея-
нии княжеской невесты: в длинном, до пят нижнем
платье из красной паволоки, перепоясанном золотым по-
ясом, а поверх было еще одно платье, из фиолетового
аксамита \ Ольга, окруженная боярами в высоких шап-
ках и дружинниками в кольчугах светлого железа, спу-
скалась от воротной башни Крома1 2 к ладьям.
Пышное одеяние лежало на плечах Ольги ловко, при-
вычно, словно она носила его с младенчества; вышитые
на аксамите головы львов и хищных птиц угрожающе
шевелились. Ольга не шла, а будто плыла над дорогой,
и в облике ее было величие. Лицо окаменело, застывшие
синие глаза смотрели поверх толпы куда-то вдаль, за
реку Великую, где висело над лесами багровое солнце.
Ольга словно не замечала ни множества людей, шумно
приветствовавших избранницу князя, ни расцвеченных
праздничными стягами ладей. И не о ворожбе или заго-
воре шепатались теперь псковичи, но о воле богов...
О чем думала сама Ольга в эти торжественные мину-
ты? Да и думала ли вообще о чем-нибудь? Может, она
просто отдалась могучему потоку, который поднял ее и
понес навстречу багровому солнцу?
Под ногами мягко качнулись доски палубы.
1 Дорогие ткани, которые привозились в Древнюю Русь из Ви-
зантии. Паволока — шелк; аксамит — плотная и ворсистая,
как бархат, ткань с золотыми и серебряными нитями в основе.
2 К р о м — Псковский кремль.
8
Последний раз взвЫлй, раздирай уши, медные трубы
Славного города Пскова.
Затрубил в рожок седобородый кормчий. Весла вспе-
нили мутную полую воду реки Великой.
Горестный тысячеголосый вопль толпы провожал ла-
дьи: псковичи по обычаю оплакивали невесту.
Асмуд осторожно тронул девочку за локоть, подска-
зал:
— Поклонись граду и людям. Поклонись.
Ольга трижды склонилась в глубоком поклоне.
Толпа на берегу благодарно загудела.
Прощай, Псков!
Сильный порыв ветра развернул кормовой стяг. Вол-
нующаяся полоса красного шелка закрыла от взгляда
Ольги удаляющийся город, окрасила все в багрянец и
золото.
Потянулись дни водного пути. Ладьи плыли вверх по
реке Великой, потом свернули в приток ее — реку Си-
нюю, с трудом пробиравшуюся сквозь дремучие леса.
Могучие ели так близко подступили к берегам, что лапы
их почти смыкались над водой, и казалось, будто не по
реке бегут ладьи, а по лесной дороге.
Ночевали в ладьях, поставив их на якоря поодаль от
берега,— береглись от лесного зверя и лихого человека.
Костры для варки пищи раскладывали прямо на палу-
бах, на железных листах. Вдоль бортов расхаживали
всю ночь сторожевые дружинники, с опаской погляды-
вая на лесные чащи, где в угольной темноте мигали ту-
скло-зеленые волчьи глаза. Трещали, ломаясь, ветки при-
брежных кустов: не то кабаны продирались к реке на во-
допой, не то бродил поблизости хозяин леса — медведь.
Когда опадало пламя костров и забывались тяжелым
сном усталые гребцы, в кормовую каюту приходил Ас-
муд. Кряхтя, усаживался на скамью, покрытую мед-
вежьей шкурой, отстегивал и клал рядом — под правую
руку — длинный прямой меч. Пламя свечей дрожало,
разбрызгивая по кольчуге Асмуда мерцающие искры.
Рыжие усы княжого мужа казались отлитыми из меди.
Асмуд с вежливым полупоклоном спрашивал Ольгу
о здравии, справлялся, не терпит ли в чем утеснения или
нужды, и, выслушав слова благодарности, сам начинал
рассказывать о славном граде Киеве, об обитателях
днепровских холмов — полянах, о первых киевских
князьях.
Иногда вместе с Асмудом приходил кроткий старец-
10
гусляр, и тогда сказания о прошлом как бы обретали
живую плоть, становились осязаемо-зримыми.
— В стародавние времена,— начинал старик, трогая
узловатыми пальцами струны,— жили'у реки Днепра
три брата: один по имени Кий, другой — Щек, третий —
Хорив, а сестра их была Лыбедь. И построили на горе
городок во имя старшего своего брата, и назвали его
Киев. А кругом был лес да бор великий, и ловили там
зверей. И были те мужи мудры и смыслены, и называ-
лись они полянами, от них поляне и до сего дня в Кие-
ве...
— Истинно так!— подтверждал Асмуд.
— И у древлян было свое княженье, и у дреговичей,
и у словен в Новгороде, и у полочан,— продолжал гус-
ляр.— А есть еще кривичи, что возле Смоленска живут,
и северяне, и радимичи, и вятичи на Оке-реке, и все име-
ют язык общий, славянский, и иные народы — меря, му-
рома, чудь, мордва, печера, зимигола — все под Русью...
Хрипловатый голос старца звучал торжественно.
Перед Ольгой будто разворачивалась огромная зем-
ля, населенная разноязыкими народами и племенами,
которым не было числа, как не было числа лесам, рекам,
городам, сельским мирам, а в центре этой необъятной
земли, над всеми, высился Киев, еще неведомый Ольге,
но уже желанный город.
Ольге было страшно и одновременно трепетно-радост-
но. Она — и такая необъятность! Только сумеет ли?
Встанет ли вровень с таким, огромным?
От тревожных сомнений Ольге не спалось, металась
на мягком ложе, стонала. Обеспокоенная мамка трогала
сухой пергаментной ладонью лоб, шептала участливо:
«Аль почудилось что недоброе?» Накидывала на шею
ожерелье из чистого дерева — березы, взмахивала рука-
ми, отгоняя злых духов: «Кыш! Кыш!»
Неспокойные были у Ольги ночи...
Но утреннее солнце разгоняло недобрые призраки, и
Ольга опять ждала с нетерпением, когда польются, слов-
но журчащая в камнях вода, сказанья гусляра о време-
нах минувших.
Охотнее всего Ольга слушала сказанья о вещем кня-
зе Олеге. Он когда-то жил в Новгородской земле, и
псковские старики часто вспоминали его. Потом Олег
стал княжить в Киеве, прославился победоносным по-
ходом на Царьград, склонил под свою власть многие
племена и народы. Последнюю весть о нем принесли
11
в Псков бродячие гусляры: князя ужалила змея, исполз-
шая из лошадиного черепа, и он умер.
Вечерние повествования старца связывали воедино
деяния князя Олега, и Ольге становился понятным взлет
Киева, затмившего своей славой остальные русские
города.
— С тех славных времен началась единая держа-
ва — Русь,— назидательно говорил старец.— А раньше
единым только язык славянский был, но жили славяне
друг от друга отдельно, каждый своим племенем. Дер-
жава эта князю Игорю осталась, когда начал он по Оле-
ге княжить в Киеве...
Ольга из сказанного что могла понимала, а что не
понимала просто запоминала свежей памятью своей.
Пройдет время, и сказанья эти, трепетно пропущенные
через детское сердце ц обогащенные житейской мудро-
стью, зазвучат в устах самой княгини Ольги победной
песней о земле Русской, и, как она нынче, будет внимать
им княжич Святослав...
2
А ладьи плыли по реке Синей, и волны от них седыми
усами тянулись к берегам, сдвигавшимся все ближе и
ближе. Потом река превратилась в ручей и растворилась
на топком лугу. Дальше был волок.
Дружинники покатили ладьи по круглым бревнам
через водораздел, отделявший реку Синюю от истоков
речки Зарянки.
Зарянка вывела судовой караван на большую воду
реки Двины.
А с Двины на Днепр был еще один волок, через кото-
рый ладьи приходилось нести чуть ли не на руках —
столь трудным он был.
Мало что запомнилось Ольге от судового пути. День
за днем — вода и лес, вода и зелень лугов, деревеньки
на дальних берегах, — тягуче-однообразно. Разве что
встреча с варягами?
Случилось это уже на Днепре, в полуденный сонный
час, когда гребцы, сморенные зноем, едва шевелили вес-
лами. Ольгу разбудил топот на палубе, лязг оружия,
громкие голоса. Она накинула платок, выглянула в
оконце.
Наперерез ладьям, разбрызгивая воду длинными чер-
ными веслами, неслась варяжская лодка — узкая, будто
12
прижавшаяся к воде. Лишь резная голова дракона высо-
ко поднималась над острым носом; дракон был зеленый,
с красной пастью, в которой зловеще сверкали железные
зубы. На корме дрека, под навесом из пестрой ткани,
толпились варяжские воины: рыжебородые, в круглых
железных шапках, в кожаных панцирях, обшитых желез-
ными и медными бляхами. Варяги угрожающе поднима-
ли вверх мечи и широкие топоры-секиры.
Однако лица киевских дружинников были почему-то
буднично-равнодушными, мечи покоились мирно в нож-
нах, луки закинуты за спину, как на походе, когда до
битвы еще далеко. Неужели они совсем не опасаются
варягов, о которых шла недобрая слава?!
До варяжского судна осталось не более перестрела 1.
Асмуд что-то прокричал по-варяжски. Ольга разобра-
ла лишь знакомое слово «конунг», что по-варяжски оз-
начает «князь», и дважды повторенное имя своего буду-
щего мужа: «Игорь! Игорь!»
Стихли воинственные крики, опустились секиры и ме-
чи. Черные весла глубоко вонзились в воду, останавли-
вая стремительный бег варяжского судна. Спустя мгно-
вение Ольга видела уже не угрожающую драконью го-
лову, а удалявшуюся корму. Варяги бежали, не прини-
мая боя. Одно имя князя Игоря привело в трепет мор-
ских разбойников, которые, как утверждали люди, не
боялись никого и вдесятером были способны завоевы-
вать города!
Ольгу переполняло ликование. Отблеск грозной силы
киевского князя падал и на нее, княжескую невесту. Пе-
ред глазами проплывали сладкие видения. Вот она идет
рука об руку с Игорем по красной суконной дорожке,
вся усыпанная камнями-самоцветами, и люди кругом
кланяются, кланяются, кланяются, и торжественно ревут
трубы. А на князе серебряная кольчуга, вся переливает-
ся, и багряный плащ. А рука у него большая, сильная.
Только лица будущего мужа Ольга никак не могла
представить. Ей почему-то казалось, что он не должен
походить ни на кого из знакомых людей. Но глаза у не-
го, конечно, такие же, как у нее самой,— синие-синие...
Вечером Ольга встретила Асмуда не своей обычной
робкой улыбкой, а гордо, почти надменно. Драгоценные
камни на ее широком ожерелье предостерегающе свер-
кали,
1 Перестрел — древнерусская мера длины, равная полету
стрелы (примерно 100 шагов)»
13
Асмуд удивленно поднял брови и, поняв все, склонил-
ся в глубоком поклоне, как перед княгиней...
Тогда-то и сказал он боярам, что вэяли-де они из
Пскова девочку, а привезут в Киев княгиню, перед кото-
рой — придет время!— будут трепетать самые знатные
мужи...
А путешествие продолжалось.
Возле устья реки Березины княжеский караван жда-
ли. На высоком мысу вспыхнули сигнальные костры, три
столба черного дыма поднялись к небу. Узкая и длинная
лодка-однодеревка выплыла навстречу. Гонец князя
Игоря передал, чтобы невесту везли в Любеч, городок
на левом берегу Днепра, почти на половине водного пути
от устья Березины до Киева.
Ольге понравилось название городка: ласковое, теп-
лое. Любеч от слова «любый», «любимый» значит. Как
было не увидеть в этом доброе предзнаменование?
Еще три дня пути, и ладьи свернули с днепровской
стремнины в тихий просторный затон. На пристани, свя-
занной из толстых сосновых бревен, и на песчаном бере-
гу затона было пустынно; только кучи потемневших ще-
пок да черные пятна кострищ немо свидетельствовали
о недавнем многолюдстве.
Здесь, в любечском затоне, смерды всю зиму рубили
по приказу князя лодки-однодеревки. Ополовиненная
сосновая роща, когда-то вплотную подступавшая к воде,
так и называлась—«Кораблище». Но готовые одноде-
ревки по первой весенней воде уплыли к Киеву, где их
снаряжали для дальнего морского путешествия: надши-
вали досками борта, ставили уключины, весла и прочие
снасти. Проводив однодеревки, смерды разошлись по
своим деревням, и немноголюдно стало в Любече.
Гряда холмов, окаймлявших прибрежную низину, ра-
довала взгляд свежей зеленью. Цветущие яблони скры-
вали-невысокую деревянную стену городка, и только сто-
рожевая башня на холме была видна отовсюду. Навер-
но, с нее и заметила стража приближение судового кара-
вана, потому что раньше, чем ладьи приткнулись к при-
стани, из городских ворот высыпали люди.
Впереди вышагивал высокий, дородный, нестарый еще
муж в синем плаще, в шапке с соболиной опушкой, с
посохом в правой руке — княжеский огнищанин 1 Малк,
' 1 О г н и щ а н и н — княжеский слуга, управляющий хозяйством,
вотчиной.
Н
по прозвищу Любечаний. За ним торопились ратники в
коротких кафтанах без рукавов, надетых поверх белых
холщовых рубах, в холщовых же штанах, заправленных
в мягкие сапоги, с копьями и овальными щитами. Важно
плыли, покачиваясь, две-три высокие шапки бояр, ока-
завшихся в тот час в городе и пожелавших встретить
княжескую невесту. Трусцой семенила позади боярская
челядь.
Княжеской невесте огнищанин Малк, бояре и ратники
поклонились в пояс, а челядь и прочие мизинные люди
рухнули на колени и уткнулись лбами в песок. Бережно
поддерживая Ольгу под локотки, Асмуд и Малк свели
ее на пристань. Подбежали холопы с крытыми носилка-
ми, и Ольга нырнула в них вперед головой, как в воду.
Асмуд самоличло задернул шелковый полог. Процессия
медленно двинулась к городу.
Носилки покачивались, как ладья на волнах, Ольга
слышала хриплое, прерывистое дыхание холопов, шур-
шанье шагов по песку, легкий звон оружия — дружинни-
ки шли рядом с носилками. На минуту вдруг потемнело:
носилки внесли под своды воротной башни. Потом в ще-
ли снова ударило солнце.
Города Ольга так и не увидела. Асмуд откинул полог
носилок лишь на дворе Малка Любечанина, отгорожен-
ном от городской улицы высоким частоколом. Ольгу по-
вели через просторный двор, мимо каких-то женщин,
одетых нарядно и цветасто, потом через полутемные
прохладные сени.
Наверх, в терем с подслеповатыми узкими оконцами,
поднялся следом за Ольгой только Асмуд. Придирчивым
взглядом окинул чисто выскобленные стены, ковры на
полу, открытые лари с посудой и прочей утварью,
а постель даже потрогал ладонью: мягко ли?
Следом проскользнула мамка, прижимая к груди ла-
рец с Ольгиными драгоценностями, тоже повела прищу-
ренными глазками и смирно присела на скамью в даль-
нем углу — облюбовала себе место.
— Ладно ли будет тебе здесь, княгиня?— спросил
Асмуд и, дождавшись утвердительного кивка Ольги, с
поклоном упятился за порог.
За дверью негромко звякнуло железо, выдавая при-
сутствие сторожевых дружинников.
Неслышно ступая по ковру, Ольга подошла к окну;
с усилием, со скрипом сдвинула в бок тугую оконницу,
затянутую мутным бычьим пузырем.
19
Почти вровень с окном торчали заостроенные бревна
частокола. Не видимый за частоколом город выдавал
себя лишь неясным людским гомоном, скрипом тележ-
ных колес, конским ржаньем, звонким перестуком куз-
нечных молотов. Только взметнувшуюся над холмом
башню видела Ольга да проплывавшие над башней об-
лака.,,
3
Если бы кто сказал Ольге раньше, что вся жизнь мо-
жет состоять из бесконечного ожидания, она бы не пове-
рила. Но теперь это было именно так. Любечское сиде-
ние тянулось смазанной полосой неотличимых друг от
друга дней.
Изредка от князя Игоря приезжали бояре, рассажи-
вались по лавкам — как на подбор тучные, багроволи-
цые, в длиннополых жарких кафтанах с накидными пет-
лями — и сидели молча, томясь от духоты, не зная, что
сказать этой надменной девочке, неизвестно за какие до-
стоинства вывезенной из далекого северного Пскова...
...Первое чувство, которое испытала Ольга, когда уви-
дела наконец своего суженого, был страх. Страх... и ра-
зочарование.
Князь Игорь совсем не походил на того светлолицего
витязя, каким она представляла его в мечтах. Киевский
властелин был немолод; в лохм этой-бороде серебряными
нитями проросла седина; бурое, будто выдубленное вет-
рами и солнцем лицо избороздили глубокие морщины.
Князь был приземист, невероятно широк в плечах и в
своем длинном красном плаще, ниспадавшем до пола,
казался гранитной глыбой. Только глаза у него были
такие, как когда-то привиделись Ольге: синие-синие...
Тяжело ступая большими сапогами, князь Игорь по-
дошел к обмершей девочке, пробасил недовольно:
— Дитя еще сущее...
Асмуд рухнул на колени, повинно склонил голову.
Но вмешался высокий муж в таком же, как у князя,
длинном красном плаще, застегнутом у правого плеча
массивной золотой пряжкой (Ольга после узнала, что
это был варяг Свенельд, второй после князя человек
в Киеве):
— Жонок у тебя много, княже. А эта подрастет, бу-
дет достойной княгиней. Глянь-ка на нее, княже!
Ольга стояла, вся напряженная, как готовая лопнуть
!fl
струна, щеки пылали, а взгляд больших синих глаз был
почти страшным; от такого взгляда у людей мороз про-
ходит по коже, подгибаются колени...
Встретив ответный, привычно-ломающий взгляд князя
Игоря, Ольга не дрогнула, не отвела глаза. Куда-то про-
пал страх. Только боль в сердце, только нестерпимая
обида.
— Твоя правда, Свенельд,— помедлив, негромко про-
изнес князь. Сорвал со своей груди золотую цепь и ки-
нул к ногам Ольги.
Цепь глухо звякнула, змеей развернулась по ковру,
коснувшись тяжелыми, тускло-желтыми звеньями носков
Ольгиных бархатных сапожек.
Ольга вздрогнула, закрыла ладонями лицо и разры-
далась.
Как будто издалека донеслись до нее приветственные
крики людей: «Слава тебе, княгиня киевская!» Обесси-
левшая Ольга упала на руки мамке. Последнее, что за-
помнилось ей,— грозные слова князя, обращенные к Ас-
муду:
— Береги ее до поры! Береги пуще глаза!
Потом был тот же терем, та же сторожевая башня и
облака за оконцем, тот же отгороженный от людских
взглядов яблоневый сад по вечерам, но все изменилось
вокруг Ольги.
Вдвое умножилось число сторожевых дружинников;
даже у калитки сада стояли дружинники, а другие рас-
хаживали по другую сторону частокола, когда Ольга
гуляла там.
Хлопотливую уютную мамку сменила киевская боя-
рыня Всеслава, с которой даже отмеченный особой кня-
жеской милостью Асмуд говорил почтительно, столь
знатного рода она была. Комнатные девушки — не холоп-
ки, а чада лучших киевских бояр — стерегли малейшее
желание: стоило Ольге повести бровью, как желаемое
оказывалось в руках. Дни вдруг стали заполненными,
быстротечными. Боярыня Всеслава без конца наставля-
ла будущую княгиню, как вести себя с мужем, а как
с иными людьми; когда следовало надевать пышные
платья из паволоки и аксамита, а когда простой домаш-
ний сарафан и летник; как повязывать головной убор за-
мужней женщины — повой.
Ольгу учили ходить и сидеть, поднимать чашу с ви-
ном, кланяться и принимать поклоны. Нелегкой была
эта наука, но Ольга понимала, что все это нужно ей,
тт
будущей княгине, и внимала боярыне с прилежанием и
терпением.
Иногда конюхи подводили к крыльцу смирную белую
кобылу, и Асмуд осторожно подсаживал Ольгу в седло.
Оказывается, и ездить на большом воинском коне, подоб-
но мужам-дружинникам, надлежало уметь княгине.
Длиннее и доверительнее стали вечерние беседы с
Асмудом, и не преданий старины касались они теперь,
но нынешней Руси. Неторопливые рассказы Асмуда как
бы высвечивали изнутри огромное и непонятное непосвя-
щенным строение державы князя Игоря.
Над всеми, в одинокой недоступной вышине — сам
князь.
Под ним старшая дружина: бояре, княжие мужи,
нарочитая чадь — советники князя, воеводы на войне,
наместники в подвластных землях, послы.
Под старшей дружиной — младшая: гридни, отроки,
юные, детские. Младшие дружинники были телохраните-
лями, воинами, слугами на княжеском дворе, огиищани-
нами в селах, даньщиками, вирниками, гонцами.
Князь без дружины как без рук, но и дружина без
князя, как пес без хозяина: княжескими милостями жива,
княжескими данями кормится, княжеским именем при-
крывается от врагов. Потому едины они: князь и дружи-
на, дружина и князь.
В воле князя прогнать одного или даже десять дру-
жинников, низвести неугодных от знатных мужей до хо-
лопов, но без всей дружины князь ни большого дела не
свершит ни малого...
— Князь и дружина!—многозначительно повторял
Асмуд.— Вот чем держится Русь!
Ольге дружина представлялась многоголовым и непо-
нятным чудищем, покорно распластавшимся у ног князя,
цепенеющим под его грозным взглядом, но начинающим
шевелиться и скалить зубы, лишь только князь отворачи-
вался.
И это виденье потом долго преследовало ее на много-
людных пирах и советах в княжеской гриднице, когда
бояре и мужи разноголосо гудели, одобряя или осуждая
князя, качали вразнобой высокими боярскими шапка-
ми, суконными колпаками, круглыми варяжскими шле-
мами...
От недели к неделе что-то менялось в Ольге, оправ-
дывая пророчество варяга Свенельда: «Будет княгиней!»
...Обложными дождями занавесил окна терема пер-
18
вый осенний месяц — сентябрь. Заскрипели на дворе
телеги, застучали двери подклетей, куда смерды носили
привезенные из деревень съестные припасы, и, венчая
дело, с лязгом смыкали железные челюсти тяжелые ви-
сячие замки. Опасливо оглядываясь на стоявших у на-
рядного крыльца дружинников, смерды выезжали за во-
рота, и снова пустел двор Малка Любечанина, покрытый
рябыми от дождя, стылыми лужами.
Ненастная выпала в тот год осень, а за ней угадыва-
лась ранняя зима. Недаром и журавли раньше времени
отлетели, и ветер задувал с восхода, и месяц рогами ту-
да же указывал — все приметы к ранней зиме сходились.
В середине октября — месяца-листопада, который ни
колеса, ни полоза не любит,— сонный покой Любеча
разбудили трубы. К пристани подплыли ладьи под по-
никшими, пропитанными дождевой мокретью, стягами:
князь Игорь прислал за невестой своих мужей.
4
Пологий левый берег, такой низкий, что воды Днеп-
ра свободно вторгались в него широкими извилистыми
заливами; крутые, покрытые голым черным лесом хол-
мы, на правом берегу, а на самом высоком из холмов,
горе Кия, которую люди называли просто Гора, приле-
пились над обрывами деревянные стены и башни.
Это — Киев, стольный град князя Игоря.
Ладьи причалили к Подолу, неширокой полосе песка
у подножия холмов, которую весной заливали полые во-
ды Днепра, смывая остатки шалашей и легких построек.
В осеннюю пору постройки были уже покинуты своими
временными обитателями, ремесленниками и пришлыми
торговыми людьми, которых не допускали за городские
стены. Ветер сорвал камышовые кровли и надсадно свис-
тел в жердях стропил; жерди скрипели и опасно крени-
лись под его напором.
Кучка дружинников в суконных плащах, потемнев-
ших от дождя, встречала ладьи у,пристани. Ольге под-
вели рослую белую кобылу, как две капли воды похо-
жую на ту, любечскую. Асмуд и незнакомый киевский
боярин подсадили княжескую невесту в седло и пошли
рядом, поддерживая руками стремена.
Узкая скользкая дорога огибала Гору, петлями под-
нимаясь к городским стенам. Мокрые шлемы дружишш-
КОЗ тускло отсвечцради, мелкий частьщ дождик щелестед
19
по овальным щитам. Зыбкими, какими-то размытыми
казались за дрожащей дождевой пеленой соседние хол-
мы. Кое-где на их склонах серели кровли жилищ, подни-
мались к свинцовому небу мутные струйки дыма.
Скоро и Днепр, и песок Подола, изъязвленный оспи-
нами дождевых капель, и петли дороги остались далёко
внизу: всадники выехали на плоскогорье, обрубленное с
трех сторон крутыми обрывами. Дорога тянулась между
оплывшими курганами древнего могильника. Дальше
плоскогорье перерезалось глубоким рвом, за которым
сочились влагой серые откосы вала.
А над валом — стены из могучих, в два обхвата, дубо-
вых колод, узкими щелями-скважнями. Под высокой, то-
же рубленной из дуба, проездной башней — черный про-
ем ворот.
Простучали под копытами осклизлые, заляпанные
грязью доски перекидного моста. Приветственно подня-
лись копья воротной стражи. Всадники въехали в город.
Узкая улица с трудом пробиралась между скученны-
ми постройками. Рубленые боярские хоромы за несокру-
шимыми частоколами. Приземистые, тяжеловесные купе-
ческие домины. Амбары и клети, будто вросшие в землю.
Покатые кровли полуземлянок простонародья. Все су-
мрачно-серое, набухшее влагой. Пахло сырым лесом, как
от плотов на реке.
Изредка навстречу попадались люди: сгорбившиеся
под мокрыми дерюгами, нелюбопытные.
Мостовая из сосновых тесаных плах привела на кня-
жеский двор, тоже тесно застроенный. Подклети из тол-
стых бревен, с узкими прорезными оконцами. Большие
дружинные избы. Громада княжеского дворца с остро-
верхими теремами, к которым вели крытые переходы.
Над шатровыми кровлями со скрипом поворачивались
вырезанные из железа петухи, недремные стражи жилья.
Нарядное, резное крыльцо гридницы.
По широким ступеням навстречу Ольге сбежали лю-
ди — громкоголосые, суетливые, в разноцветных наряд-
ных кафтанах, с гремящими мечами у пояса.
Окружили, повели во дворец.
В просторной гриднице — помещении для пиров и
княжеских советов — пылали факелы, разбрасывая дро-
жащие багровые блики по темным стенам, по ребристо-
му от поперечных балок закопченному потолку. Вдоль
стен тянулись длинные столы, тесно заставленные сереб-
ряными и глиняными блюдами, подносами, ковщами,
20
причудливо изогнутыми медяницами \ корчагами с ви-
ном, деревянными ведерками с медом и ячменным пи-
вом-олуем, резными солилами1 2 с дичиной.
Приветственно заревели, поднимая огромные турьи
рога, неразличимые в полутьме люди.
Неширокая дорожка из красного сукна вела в глуби-
ну гридницы, где на возвышении, отдельно от всех, стоял
небольшой деревянный стол и два кресла. Высокие рез-
ные спинки кресел скалились звериными мордами, нож-
ки выгибались змеиными хвостами. На одном кресле
сидел, развалившись, князь Игорь — черная борода рас-
трепана, кафтан распахнут, выбившаяся из-под кафтана
исподняя рубаха резала глаза неожиданной снежной бе-
лизной. Второе кресло было свободно — для нее, для
Ольги...
Оглушенная и ошеломленная ревом, дымным смра-
дом, трубными возгласами, мечущимися языками факе-
лов, Ольга медленно пошла по красному сукну. Бояре
и княжие мужи, перегибаясь через столы и опрокидывая
посуду, швыряли ей под ноги серебряные шейные гривны,
пригоршни монет-диргемов, пластинчатые браслеты, под-
вески, бусы. Красное сукно позади Ольги заискрилось
драгоценностями, как будто она оставляла за собой се-
ребряные следы...
В памяти Ольги этот торжественный и страшный день
остался не размеренным чередованием часов, а минут-
ными озарениями, яркими вспышками то удивления, то
тревоги, то торжества, то ужаса, а между ними — туман-
ное полузабытье, усталое оцепенение, когда она закры-
вала глаза и сжималась в тоскливом, бессильном безраз-
личии...
...Князь Игорь, огромный, сильный, озаренный ра-
достной улыбкой, прижимает ее голову к груди, и Ольга
слышит, как гулко и размеренно стучит его сердце, и за-
дыхается от терпкого мужского пота, и стонет от боли —
литая золотая пуговица на кафтане князя впивается ей
в щеку...
...Разинутые, испускающие оглушительные крики
рты; задранные лохматые бороды; вытаращенные глаза:
багровые щеки — но все это внизу, за общими столами,
как бы отдаленное от Ольги, а сама она, приподнятая
соседством князя, будто скользит над толпой бояр и кня-
жих мужей, гордая и недоступная...
1 Медяница — медный сосуд.
2 С о 4 н л и — большое деревянное общее блюдо для еды.
22
...Капище1. Зловещие черные идолы, грубо вытесан-
ные из дерева, покрытые жирной копотью. Их много, как
голых стволов в сгоревшем лесу, но выше и могучее всех
идол Перуна, грозного бога грома и молнии. У Перуна
луноподобное, покрытое тусклым серебром лицо и вызо-
лоченные усы; из морщинистой, изборожденной глубоки-
ми трещинами груди идола торчат угрожающие кабаньи
клыки. Приплясывают волхвы, дремучие старцы в длин-
ных черных одеяниях, с седыми клочковатыми бородами
и горящими безумием глазами, с изогнутыми посохами в
руках. Чадно пылают можжевеловые поленья на камнях
жертвенника. Бьются в лужах крови зарезанные петухи,
бараны и белоснежные священные козы, принесенные в
дар богам. Больно сжав пальцами локоть Ольги, князь
Игорь почти волоком тащит ее вокруг жертвенника.
Не светлый это свадебный обряд, а шабаш злых духов,
празднество лесных бесов,— так кажется Ольге, так ей
жутко...
Утром молодую княгиню повели в Вышгород, горо-
док на правом высоком берегу Днепра, выше Киева па
половину дня пути.
Отныне и на долгие годы Вышгород станет местом
постоянного обитания Ольги, и люди привыкнут назы-
вать его просто именем княгини — Ольгиным городком.
И будет у Ольги в Вышгороде свой собственный двор, от-
дельный от киевского двора князя Игоря, свои бояре и
мужи-дружинники, о которых будут говорить: «Ольгины
бояре» и «Ольгины мужи». И в отсутствие князя не в
стольный Киев, а в Ольгин городок будут приезжать
послы.
...Так видится автору начало пути Ольги, псковской
девочки, киевской княгини, матери князя Святослава...
5
Князь Игорь отлучался из Киева часто. Большая
часть жизни проходила в разъездах, и по-иному он про-
сто не представлял княжеского бытия.
В начале зимы, как только покрывались льдом реки
и устанавливался легкий санный путь, князь с дружиной
отправлялся на полюдье: объезжал подвластные пле-
мена, собирал дани, творил суд над людьми. С трудом
1 Капище (от древнеславянского «капь», «кипь> — идол) —
культовое сооружение у восточных славян.
24
разыскивали его послы, расспрашивая смердов в дерев-
нях, не проходил ли князь, а если проходил, то в какую
сторону пошел дальше. Неделями длились поиски, и бы-
вало, что запоздалые вести гонцов оказывались уже не-
нужными.
На полюдье князь Игорь кормился всю зиму и только
весной, по первой воде, пригонял в Киев ладьи с собран-
ной данью: медом, воском, мехами, зерном. Оживал тогда
княжеский двор на древней горе Кия. Сплошной поло-
сой шумели дружинные пиры. Пышные кавалькады всад-
ников проносились по дороге, которая вела к княжеско-
му селу Берестову, к заповедным ловам, и с рассвета до
сумерек слышались в лесу протяжные стоны охотничьих
рогов, конское натужное ржанье, свист оперенных лебе-
диными перьями стрел, предсмертные вопли зверей. На-
прасно ждали своего князя тиуны и огнищане, напрасно
подстерегали его у ворот со своими заботами — у Игоря
не находилось времени на скучные будничные дела. Он
искренне верил, что лишь пиры, охота и война достойны
внимания князя. Дни проносились пестрым веселым хо-
роводом, и Игорю некогда было остановиться и огля-
деться, да и зачем? Ведь коротки, ох как коротки дни ве-
сеннего роздыха...
А у пристаней Киева и Витнчева уже собирались бес-
численные лодки-однодеревки, глубоко оседали в воду
под тяжестью товаров, расцветали стягами. В начале
июня ладьи отплывали по великому торговому пути из
варяг в греки к далекому Царьграду, а следом за ними
по днепровскому берегу отправлялся с конными дружи-
нами князь
Этот поход сквозь печенежские степи иногда бывал
продолжительнее, иногда — короче, но никогда не зани-
мал меньше месяца.
А там и июль наступал, макушка лета, самое удобное
для войны время, когда просыхали лесные дороги, ме-
лели реки и вдоволь было спелых луговых трав для кон-
ницы. Начинались летние походы.
Князь Игорь водил свои конные дружины то на пол-
день, в земли уличей и тиверцев, то на закат, в земли
дулебов. Не за данью были эти походы, но за военной
добычей и рабами, потому что уличи, тиверцы и дулебы
еще не встали под власть Киева и обороняли свои посе-
ления оружием.
В бесчисленных стычках у лесных завалов и в осадах
укрепленных родовых городков незаметно подкрадыва-
25
лась осень. Дружины с разбухшими обозами торопились
в Киев, чтобы до осеннего бездорожья спрятать в клетях
княжеского двора военную добычу и шумно отметить
победы почестными пирами.
А там и зима была недалеко, и холопы уже ладили
сани для полюдья.
Так замыкался годовой круг...
Само собой получилось, что люди, отчаявшись до-
ждаться князя Игоря, стали искать суда у княгини Оль-
ги. Тиуны, озабоченные неотложными хозяйственными
делами, знали дорогу к Ольгиному городку лучше, чем
к красному княжескому двору в Киеве. Градники и дре-
воделы приезжали к Ольге за советами, где рубить но-
вые грады, а где подновлять старые, а потом и вовсе
переселились со своими умельцами в Вышгород. В несо-
крушимых подклетях вышгородского двора, под при-
смотром Ольги, хранились самые ценные товары. В зем-
ляной тюрьме-порубе Вышгорода томились в тесном за-
ключении лютые недруги князя Игоря, надзор за кото-
рыми опасно было доверить постороннему человеку...
Немного времени прошло, и Ольга крепко прибрала
к рукам Киевскую землю, уже привыкла смотреть на
нее как на свой большой двор, требующий хозяйского
глаза, ключи от которого лучше хранить на собственном
поясе, не передоверяя никому...
Князь Игорь замечал, что люди все реже обращают-
ся к нему с повседневными делами, и воспринял это как
должное. Киевский дворец был ухожен даже лучше, чем
раньше, кони на конюшнях сыты и веселы, холопы поч-
тительны и одеты в чистое, подклети ломятся от запа-
сов — чего еще желать? Постепенно он привык отсылать
к Ольге докучливых просителей и жалобщиков, даже на-
местников и своих мужей-дружинников, проевших рань-
ше времени положенную им долю дани и просивших еще.
Власть киевского князя как бы разделилась надвое: на
войне предводительствовал Игорь, а внутренней жизнью
огромной страны заправляла Ольга.
Такое положение дела казалось естественным нс
только самому князю Игорю, но и его боярам и мужам.
Копаться в земле и по крохам собирать ее нещедрые да-
ры — удел смердов-пахарей, хозяйствовать на дворе —
удел жены. Для княжих мужей богами предназначено
собирать дани, ходить в походы и привозить военную до-
бычу, а потом пировать и проводить время в праздно-
сти— до следующего похода. Да и могли ли они думать
26 .
иначе? Еще не расползлись по русским землям, погло-
щая пашни и угодья смердов-общинников, княжеские и
боярские вотчины. Данями, а не оброками с зависимых
смердов и не плодами подневольного труда холопов, за-
купов и прочей челяди кормились князь и дружина.
На переломе исторических эпох князь Игорь и кня-
гиня Ольга олицетворяли собой два различных общест-
венных начала — родовое и феодальное, два образа
жизни, два миропонимания. Игорю были близки отчаян-
ная смелость и бесшабашность предводителя конной дру-
жины, Ольге — значительное упорство и расчетливость
хозяина-вотчинника. Игорь остался в привычной для се-
бя обстановке дружинных пиров, так походивших па
прежние родовые братчины, пабегов на соседние племе-
на, коротких добычливых войн, а остальное было уделом
княгини Ольги.
Не в таком ли, исторически возможном, разделении
власти между князем-воином Игорем и княгиней Оль-
гой, озабоченной внутренними делами молодого государ-
ства, следует искать особенности личности Святослава?
Он будет, подобно своему отцу, князем-воином, освобож-
денным от обременительной и серой повседневности ста-
раниями матери-княгини. Недаром Святослав запомнил-
ся современникам и потомкам ярким всплеском древней
отваги и диковатой самобытности, отходившей уже в де-
сятом столетии в прошлое. Но, направляемая твердой
рукой княгини Ольги, эта отвага решала не узкопле-
мениые, а государственные задачи, по сути своей пере-
растая ставшие архаичными формы дружинного быта,
дружинного побратимства и подчеркнутого единения кня-
зя с воями своими...
6
Перед Древнерусским государством в десятом веке
стояли большие и сложные внешнеполитические задачи,
а в определенные периоды эти задачи вообще станови-
лись главными, оттесняя на второй план внутренние
дела.
Классовые противоречия внутри страны еще не обо-
стрились настолько, чтобы требовать каждодневного и
пристального внимания князей. Во многих своих прояв-
лениях внутренняя жизнь державы текла как бы сама
собой, в устойчивом, веками сложившемся русле родо-
вых обычаев. Обычаями определялись и взаимоотноше-
27
ния сельских общин-миров с князьями и величина да-
ни— уплачивалась она киевскому князю или пришель-
цам-хазарам; обычным правом руководствовался кня-
жеский суд, и воля богов в судебном поединке по-преж-
нему отмечала победой невиновного...
Первые столетия русской истории были легендарным
временем грандиозных военных походов, которые совер-
шенно затмили в памяти восхищенных потомков и неза-
метную, внешне неброскую работу по «строению» госу-
дарства, и почти неощутимое для одного поколения пе-
рерастание родовых порядков в порядки феодальные. Не
случайно на страницах летописей звенят мечами славные
вой, ведомые полусказочными вождями; с шорохом взре-
зают синюю паволоку моря остроносые ладьи под рус-
скими стягами; в знойном мареве дрожат миражи царь-
градских башен и куполов...
Но военные дела самого князя Игоря были сначала
негромкими, почти домашними. Никто серьезно не уг-
рожал Руси, не па кого было собирать великие рати.
В начале княжения Игоря к степным рубежам Руси
подошли кочевники-печенеги. Великие печенежские кня-
зья заключили мир с князем Игорем и прошли со своими
ордами дальше к Дунаю, а малые орды, оставшиеся у
Днепра, вели себя хоть не совсем мирно, но и не ратно.
Набегали на пограничные села, грабили дворы и угоня-
ли скот, чинили препятствия посольствам, а весной, со-
бираясь в большие ватаги, подстерегали судовые кара-
ваны возле днепровских порогов. Только однажды князь
Игорь воевал с печенегами, но война оказалась непро-
должительной и закончилась в то же лето. Печенеги от-
кочевали к морю, а русские дружины, поблуждав по
степным балкам и солончакам, возвратились в Киев.
Славы князю Игорю этот поход не прибавил...
Хазары, сидевшие на Нижней Волге и отделенные от
Руси широкой полосой печенежских степей, вели себя
незаносчиво, довольствовались десятиной с торговых ка-
раванов да невеликой вятической данью. Вятичи еще
не были под властью Киева, и потому наезды на Оку
конных хазарских отрядов мало беспокоили князя Иго-
ря.
Спокойно пока было и на западе. От воинственных
польских князей Русь отделяли ничейные земли, насе-
ленные племенами, не платившими дани ни той, ни дру-
гой стороне. А кривые сабли венгров были обращены
28
на Византию. Для князя Игоря венгры были скорее воз-
можными союзниками, чем врагами...
От посягательств Византийской империи Русь защи-
щали грозные воспоминания о царьградском походе кня-
зя Олега Вещего и заключенный по его поручению три-
надцатью послами-варягами мирный договор. Да и не
до Руси было в то время императору Роману Лакапину.
Со всех сторон надвигались на империю грозовые тучи
войны. Затянувшаяся война с болгарским царем Симео-
ном истощала силы империи. Беспокоили набеги венг-
ров. Вызывали тревогу хищные замыслы германского
императора, который пытался вытеснить византийские
гарнизоны из сказочно богатой Италии. Стратиги запад-
ных фем 1 непрерывно просили войско, а где его было
взять? Из одной войны империя падала в другую, и не
видно было конца военным тяготам...
Успешнее шли у Византии дела на востоке. После
ожесточенной войны, продолжавшейся с перерывами це-
лую вечность, дрогнул и зашатался Арабский халифат;
попятились, истекая кровью, арабские полчища, недавно
еще казавшиеся неисчислимыми. Армения и Грузия по-
спешили признать власть императора.
Но успехи давались дорогой ценой. Своего войска
катастрофически не хватало, и Роман Лакапин нанимал
воинов из других стран. Князь Игорь по просьбе щедрых
на золото и посулы императорских послов охотно от-
пускал дружины искателей богатства и военных приклю-
чений, варягов и руссов. Они плавали с флотом визан-
тийского патриция Косьмы в Лангобардию, а с протос-
пафарием Епифанием — в Южную Францию; стояли гар-
низонами у Понта1 2; сражались в Сирии с конницей ха-
лифа; служили в дворцовой страже в Царьграде. Воз-
можно ли было императору при таких обстоятельствах
нарушать мир с Русью?..
Пользуясь затишьем на границах, князь Игорь округ-
лял свою державу, склонял под власть Киева славян-
ские племена. Три лета его воевода Свенельд осаждал
неприступный град уличей — Пересечен, и взял его копь-
ем. Упрямые уличи смирились и обязались платить дань.
За великие подвиги эта дань была отдана Свенельду.
1 Ф е м ы — военно-административные округа Византийской импе-
рии, во главе которых стояли стратиги.
2 Понт — Черное море, которое в середине века также называ-
лось Русским морем.
29
И дань покоренных древлян тоже пошла Свенельду, хо-
тя и роптали другие мужи-дружинники: «Вот отдал ты
одному мужу слишком много, а другим что останется?»
Но князь Игорь не послушался недовольных, сказав, что
надо было бы им самим, как Свенельду, примучивать со-
седние земли. «По мужеству и дань!»
Сам Игорь смотрел на передачу воеводе Свенельду
уличской и древлянской дани как на дело временное. Во-
евода Свенельд и его дружинники-варяги скоро понадо-
бятся. В глубокой тайне Игорь вынашивал планы боль-
шого морского похода, который прославит его, как на
все времена прославил князя Олега Вещего царьград-
ский поход.
Князь Игорь делился своими честолюбивыми замы-
слами с Ольгой и, не встречая сочувствия, сердился: «Те-
бе бы ключами звенеть у подклетей да с тиунами грив-
ны считать, ничего тебе больше не надобно!»
Ольга упрямо поджимала губы, отводила в сторону
глаза, не осмеливаясь перечить мужу,— князь Игорь
в гневе бывал страшным.
Неоднократно, подливая мужу за трапезой его люби-
мое греческое вино, Ольга начинала осторожные разго-
воры о выгодах царьградской торговли, о том, что на
вышгородском дворе скопилось много меда, воска, мехов
и зерна — некуда больше складывать, и самое бы время
снаряжать торговые караваны в Византию.
Князь Игорь угрюмо отмалчивался, но Ольга чувство-
вала — морскому походу быть. А тут еще начали прихо-
дить нехорошие вести из Царьграда: византийцы насиль-
ничают над русскими купцами...
Ясным весенним днем 941 года огромный судовой ка-
раван отплыл от пристаней Киева и Витичева. Одни го-
ворили, что князь Игорь повел на Царьград тысячу ла-
дей, другие — десять тысяч, но точного числа людей и
воинов не знал никто.
На высоких просмоленных бортах перевернутыми
языками пламени алели овальные щиты. Поблескивали
на солнце островерхие шлемы дружинников. Покачива-
лась над ладьями камышовая поросль копий. Бесчислен-
ные весла разбрызгивали днепровскую воду.
Русь выступила в поход!..
По Днепру судовая рать двигалась спокойно и нето-
ропливо. Крепкие сторожевые заставы загодя вышли к
порогам и отогнали печенегов. Не о безопасности забо-
тился князь Игорь (кто осмелится напасть на такое вой-
30
ско?), а о скрытности. Недобрый чужой взгляд способен
погубить великое дело.
Последняя стоянка на родной земле, на зеленых лу-
гах и в рощах днепровского острова Хортица. Игорь при-
казал принести в жертву у священного дуба черного, как
ночь быка: пусть боги оценят жертву киевского князя и
будут благосклонны к нему.
И вот уже морской ветер в днепровском лимане по-
гнал навстречу ладьям соленые волны.
Русское море! Мечта и тревога! Ставшие явью маня-
щие сны!
Из днепровского устья ладьи повернули на закат.
Плыли, таясь, ночами, а днем отстаивались в безлюд-
ных местах, под песчаными береговыми обрывами. Встре-
чные‘купеческие суда останавливали и приказывали сле-
довать за собой, клятвенно обещая отпустить с миром,
когда минуют визатийскую границу.
Позади остались устья трех великих рек — Буга,
Днестра и Дуная. Дальше ладьи плыли еще осторожнее.
Далекий болгарский берег походил на туманную преры-
вистую полоску, и самые зоркие глаза береговой стражи
не смогли бы приметить ладьи.
Но все предосторожности оказались напрасными: им-
ператор Роман уже был извещен об опасности. Херсон-
ский стратиг получил от печенегов весть, что по днеп-
ровскому пути проплыло множество русских ладей, что
на ладьях не видно товаров, а воинов много больше, чем
обычно. Остроносая тахидрома \ вздрагивая от бешеных
ударов весел и опасно кренясь переполненными ветром
парусами, понеслась напрямик через море к Константи-
нополю, далеко опережая огибавшие болгарское луко-
морье ладьи князя Игоря.
Потом князь Игорь напрасно обличал лукавую ложь
купцов, приехавших в Киев из Царьграда накануне по-
хода. Купцы говорили чистую правду, когда сообщали
тогда об уходе большого византийского флота в Среди-
земном море. Однако в царьградской гавани осталось не-
мало старых, неисправных кораблей, которые не могли
выдержать длительное путешествие, но вполне способны
были сражаться на подступах к столице. Император Ро-
ман приказал снарядить их новыми веслами и парусами,
навесить рули, заделать щели в бортах,поставить на па-
лубах большие медные трубы для метания горячен сме-
1 Тахидрома — быстроходное византийское судно, которое
использовалось для разведки и перевозки гонцов.
31
си — «греческого огня». С купеческих судов, которых в
торговой гавани Константинополя всегда стояло великое
множество, на вооруженные триеры пришли опытные
гребцы и кормчие. Под пурпурными императорскими стя-
гами возрожденные к жизни военные корабли выдвину-
лись в устье Босфора...
Не обманывали купцы и тогда, когда они говорили
князю Игорю, что в Царьграде почти не осталось войска.
Но при первых же известиях о походе руссов император
разослал гонцов к своим полководцам и стратигам. До-
местик Панфир, изумив знатоков военного Дела стреми-
тельными переходами, привел из Малой Азии сорок ты-
сяч опытных воинов. Патриций Фока успел подойти с
войском из Македонии, а стратилат Федор — из Фракии...
Обо всем этом не подозревал князь Игорь и продол-
жал свое движение к Царьграду, из осторожности обхо-
дя прибрежные города, отказываясь от болгарской добы-
чи ради большой, царьградской...
Последний мыс перед Босфором, а возле него, как па-
лец, предостерегающе уставленный в небо, башня маяка.
Над башней поднимаются клубы черного дыма — стра-
жа оповещает о приближении руссов. Из-за мыса вып-
лывают хищные византийские триеры. Византийских ко-
раблей так много, что князь Игорь не решается идти на
прорыв и приказывает поворачивать к берегу, на мелко-
водье, недоступное для больших судов.
— Пойдем к Царьграду сушей!— объявляет он хму-
рым воеводам.
По пыльным дорогам, вьющимся среди зеленых хол-
мов, на которых нарядными резными игрушками разбро-
саны виллы царьградских вельмож, пошли пешие рати
вбев. Дружинники остались на берегу, возле ладей.
Движение пешего войска отмечалось дымами пожа-
ров. Дымы умножались и постепенно удалялись от бере-
га. На захваченных у греков повозках привезли к ладьям
первую добычу. Ничто не предвещало беды. Обитатели
белых домов бежали, бросив все свое имущество, а о
страшных железобоких всадниках императора Романа не
было слышно. Казалось, повторяются обстоятельства
славного похода Олега Вещего, когда царьградцы спря-
тались за крепостные стены и молили руссов о пощаде...
Но вот неожиданно иссяк поток телег с добычей. Ды-
мы пожаров остановились, не продвигаясь больше к по-
луденной стороне, где за холмами притаился Царьград.
По опустевшей дороге, нахлестывая бичом взмылен-
32
ных коней, примчался на колеснице сотник Свень.
— Княже! Беда! Греки идут великой силой!
Нападение тяжелой панцирной конницы, которую ве-
ли за собой прославленные византийские полководцы
Панфир, Фока и Федор, было неожиданным. Всадники с
длинными копьями выехали из садов и начали теснить
руссов. Многие воины н? успели добежать до общего
строя и погибали поодиночке, настигнутые всадниками.
Но остальные составили рядом большие щиты и приняли
бой.
Страшными были атаки конных катафрактов, которые
пронзали своими длинными острыми копьями людей на-
сквозь. Но еще страшнее показался руссам греческий
огонь, который извергали медные трубы. Струи ползуче-
го пламени ползли по щитам, обтянутым бычьей кожей,
и воины вынуждены были откидывать горящие щиты,
сражались незащищенными. Истаивал русский строй,
медленно пятился к берегу. Но между ним и берегом
тоже были греческие всадники.
До вечера длилась жестокая битва. Руссы держались,
удивляя императорских полководцев упрямой стойкостью
и презрениём к смерти.
Огорченный большими потерями, доместик Панфир
приказал трубить отступление. Руссам все равно некуда
бежать. Позади них — море и огненосные триеры. Руссы
неизбежно попадут на невольничьи рынки или в руки па-
лачей. Стоит ли проливать кровь блестящих всадников
в бесплодных атаках?
Было уже совсем темно, когда остатки вбев воз-
вратились к ладьям. Следом за ними осторожно подъе-
хали конные разъезды доместика Панфира, останови-
лись поодаль. На холмах вспыхнули огромные костры,
ярко осветили деревянные кресты, на которых палачи
распяли пленных руссов — для устрашения уцелевших
в бою...
Положение русского войска казалось безвыходным:
впереди — многочисленная императорская конница, за
спиной — цепь огненосных триер, а до Руси долгие не-
дели пути по враждебной земле или по морю, не менее
враждебному. Выбор представлялся скудным: смерть в
бою или смерть на кресте... Если боги не дадут силы для
прорыва...
На совете ближней дружины князя Игоря было реше-
но прорываться по морю. Воевода Свенельд верно под-
2 В. В. Каргалов
33
сказал, что на суше, даже в случае первого успеха, пе-
шей рати все равно не уйти от греческой конницы.
Едва над неподвижной, будто застывшей водой Понта
занялся рассвет, ладьи князя Игоря тихо отплыли от бе-
рега, вытягиваясь строем клина. На острие клина, как
клюв хищной птицы, врезала волны княжеская ладья —
большая, с множеством красных весел, от носа до высо-
кой резной кормы укрытая серыми бычьими шкурами
для защиты от греческого огня.
Ладьи проплыли больше половины расстояния от бе-
рега до греческого флота, когда на триерах началась су-
матоха. Взревели тревожно трубы, прокатилась над мо-
рем судорожная барабанная дробь. Полуголые корабель-
щики с криками принялись выбирать якорные канаты.
Зашевелились длинные весла триер. Патриций Феофан,
друнгарий флота, попытался преградить дорогу русскому
клину. Но было уже поздно. Цепь триер так и не сомкну-
лась перед стремительно набегавшими русскими ладьями.
Гребцы на княжеской ладье ожесточенно рвали вес-
ла, обливаясь потом под бычьими шкурами, надсадно
всхрапывая. Навстречу быстро катились высокие носы
триер, угрожающе торчали из воды бивни таранов.
Кормчий направил княжескую ладью в свободное про-
странство между двумя триерами.
Застучали по бортам греческие стрелы. Потоки жид-
кого пламени брызнули с палубы ближней триеры, огнен-
ными ручейками поползли по мокрым шкурам; скатыва-
ясь в воду, греческий огонь продолжал гореть, и каза-
лось, что ладья плывет по сплошному огню. Тяжко удари-
ла в корму каменная глыба, пущенная греческой ката-
пультой.
Дым, шипенье пара, крики и стоны раненых, треск со-
крушаемого ударами дерева...
И вдруг тишина. Княжеская ладья прорвалась через
цепь греческих кораблей. Впереди был простор Русско-
го моря. Гребцы налегали на весла, дружинники срыва-
ли и бросали в воду дымящиеся клочки бычьих шкур.
Затихал, удаляясь, грохот битвы.
Князь Игорь стоял на корме, силясь рассмотреть в
дыму, чем закончилось сражение. Следом за ним прор-
валось не более десятка ладей, а остальные погибали в
кольце триер. Воины с тонущих ладей кидались в воду,
плыли среди потоков пламени, тонули. Немногих счаст-
ливцев, сумевших добраться до берега, встречали копья
катафрактов. Ладейный флот погибал на глазах, и ничем
34
нельзя было помочь ему. Бывает ли более горькое зрели-
ще для предводителя войска?
Еще несколько ладей вырвалось пз смертельного
кольца по мелководью. Следом за ними поехали берегом
греческие всадники, изредка пуская стрелы.
— Раньше пас будут в Киеве,— проговорил Игорь,
указав на эти ладьи.— Если доплывут...
Друнгарий флота Феофан не преследовал беглецов.
Может быть, он не надялся догнать быстроходные рус-
ские ладьи, а может, не пожелал утруждать гребцов.
Да и то верно: кому страшны брызги разбившейся о
камни волны?
Чтобы избежать встречи с кораблями херсонского
стратига, которые могли подстерегать возвращавшиеся
ладьи возле устья Днепра, князь Игорь приказал корм-
чим плыть прямо через море к Босфору Киммерийско-
му Г Этот кружный путь надолго отсрочил его возвраще-
ние в Киев.
7
За окнами тихо шелестели листвой березы.
Ольга любила это чистое дерево и велела посадить
березы на своем вышгородском дворе. Березы оставались
для Ольги сладким воспоминанием детства. Где-то во
Пскове осталась ее березка, посаженная отцом в день
рождения дочери. Какая она теперь? Поди, выросла вро-
вень с крышей, как эти, вышгородские? Помнится, ба-
тюшка ласково поглаживал теплой ладонью белую го-
ловку дочери и приговаривал: «Моя березка...» Каким
бесконечно далеким стало то время!
Ольга перегнулась через подоконник, растерла паль-
цами березовый лист и разочарованно вздохнула. Ли-
стик был не зелено-клейким, исходящим свежей влагой,
как в прохладном Пскове, а ломким, тронутым желтиз-
ной. Видно, высушили вышгородскую березу знойные
ветры из печенежских степей, исхлестал своими колкими
струями днепровский песок. Не так ли высохла и очер-
ствела душа самой Ольги, в которой увядали живитель-
ные побеги теплых человеческих чувств, уступая место
властолюбию? Дорогой оказывалась расплата за возне-
сенье на немыслимую высоту...
Заметив удивленно-почтительные взгляды бояр Асму-
1 Керченский пролив.
2*
35
Да, Вуефаста и Искусеви, княгиня Ольга выпустила йз
пальцев искрошившийся березовый листик, презрительно
поджала губы. Давно уже минули времена, когда боярин
Асмуд надоедал юной княгине своими советами и настав-
лениями, а боярин Вуефаст хвастался былыми подвига-
ми и украдкой жаловался приятелям, что, дескать, оби-
дел его князь Игорь, когда отослал со своего большого
двора на двор малый, вышгородский. Теперь оба горди-
лись славой Ольгиных бояр, были преданными и послуш-
ными слугами. А о чудине Искусеви и говорить нечего:
из безвестности подняла его княгиня Ольга, от простого
воя до знатного мужа. Смирно стояли бояре у порога,
ожидая, когда к ним обратится княгиня.
Еще вчера приехал в Вышгород сотник Свень, воз-
главивший прорыв немногих уцелевших ладей вдоль
болгарского берега. Однако Ольга не пожелала тогда
говорить с ним и отослала к боярам. Пусть Асмуд, Вуе-
фаст и Искусеви сами расспросят вестника несчастья, а
утром, когда улягутся первые волнения и отстоится прав-
да, расскажут ей.
Но и теперь рассказ бояр был страшен. Погибли ла-
дьи, погибло войско, а о самом князе не было никаких
вестей. Сумеет ли Игорь доплыть через коварное море
до Босфора Киммерийского? А если доплывет, то прой-
дет ли благополучно через печенежские степи? Как вос-
примут соседние правители весть о гибели войска и о
долгом отсутствии князя? Не нападут ли на обезратев-
ший Киев?
Впервые Ольге приходилось думать о защите рубе-
жей одной, без Игоря, и она с гордостью почувствовала,
что способна и на это совсем неженское дело, что нити,
которые протянулись от ее вышгородского дворца к ки-
евским старейшинам, к старцам градских иных земель,
к сельским мирам и подвластным племенам, достаточно
крепки и надежнй — потянуть за эти нити, и зашеве-
лится Русь, начнут стекаться к Вышгороду вой, и пос-
лушные ее воле воеводы поведут могучие рати на врага.
Медленно, почти незаметно не только для других лю-
дей, но и для самой Ольги накапливалась власть; везде
появились верные, лично от нее зависимые люди; щед-
рость Ольги оборачивалась благодарной преданностью
избранных и завистливых желанием остальных людей
стать поближе к княгине. Так длилось годами, чтобы в
опасные осенние дни 941 года обратиться в подлинную
власть над Русью. И Ольга чувствовала в руках эту
власть, и бросала короткие, повелительные, непререкае-
мые слова:
— Асмуду собрать восв. Пусть сходятся к Вышгоро-
ду и Витичеву, садятся до поры в воинские станы. Ис-
куссви готовить ладейную рать, идти на низ Днепра.
Вусфасту ставить крепкие заставы от печенегов. Да по-
шлите гонца в Киев, чтобы люди крепили стены и соби-
рали осадный запас. И без промедления! Без промед-
ления!
Бояре разом поклонились и торопливо затопали к
двери, как будто их сегодняшнее поспешание могло ус-
корить многотрудные и вовсе не однодневные дела, пору-
ченные княгиней Ольгой. Поспешание являло их усер-
дие, не более того, но Ольга довольно улыбнулась. Усер-
дие — залог успеха любого дела...
В гридницу несмело заглянул Добрыня, служивший
Ольге на почетном месте княжеского стража-придвёрнп-
ка. Ольга, несмотря па заботы, улыбнулась Добрыне
приветливо.
— Поди, позови сотника, что прибежал с моря...
Сотник Свень успел помыться в бане, отоспаться, пе-
реодеться в нарядное и чистое. Но куда спрячешь исху-
давшее лицо, выпирающие скулы, дрожащие пальцы?
Вестник несчастья — иным он и не мог быть...
— О том, как бились пёшцы, знаю,— медленно заго-
ворила Ольга.— И о ладейной рати тоже знаю. Скажи
мне, муж, что поразило тебя в этих битвах? Что подло-
мило дух?
Свень, облизывая кончиком языка потрескавшиеся су-
хие губы, без раздумий ответил:
— Греческий огонь! Будто молнию небесную имеют
у себя греки и, пуская ее, пожгли нас. Оттого и одоле-
ли они, а бились мы сильно...
Сказал и умолк, глядя на Ольгу преданными глаза-
ми. Ольга не спросила больше ничего, хотя могла бы и
спросить и возразить. Не только в греческом огне дело,
но и в многолюдности войска. У императора Романа,
как говорили знающие люди, сто двадцать тысяч воинов,
а у князя Игоря столько не было. У императора в вой-
ске одни опытные ратоборцы, а у князя Игоря вместе с
дружиной пошли воями горожане и смерды. Греки да-
вили панцирной конницей, а воины Игоря сражались
пешими. Все это было так. Но Ольга все же чувствова-
ла, что Свень сказал что-то самое главное, объясняющее
коренные причины. Греческий огонь не только опалил
37
русский строй на суше и пожег ладьи, но и поразил дух
войска устрашающей неожиданностью. Удивить — значит
победить!
Этот завет княгиня Ольга спустя много лет передаст
своему сыну Святославу, и тот сам будет удивлять и по-
беждать врагов неожиданными решениями...
Вопреки ожиданиям конец лета и осень прошли спо-
койно. Не ратными были соседи с закатной стороны, вен-
гры и поляки. Херсонский стратиг не посылал воинские
триеры в устье Днепра. Печенеги, как всегда, осенью от-
кочевали к морю, на теплые пастбища. И княгиня Ольга
велела отпустить воев из Вышгорода и Витичева по де-
ревням. Княжие мужи начали готовить дружины для
зимнего полюдья. Нарушенная морским походом жизнь
возвращалась на круги своя...
Обходным путем по Сурожскому морю \ Дону, Север-
скому Донцу и Сейму возвратился князь Игорь. Невесе-
лым было это возвращение. Немногие дружинники и вой
уцелели, и великий плач стоял тогда в Киеве и в иных
градах русских.
Почестный пир возвратившегося князя походил боль-
ше на тризну. Игорь сидел тихий, печальный, весь какой-
то поникший, постаревший до неузнаваемости. Густо се-
ребрилась в бороде новая седина, а на голове волосы
стали совсем белыми. Старик стариком, даже багряный
княжеский плащ его не красил. Наверно, с того дня ки-
евляне и стали называть своего князя Игорем Старым...
После пира князь с немногими, самыми ближними,
боярами уехал в Вышгород, к жене Ольге. Надломлен-
ный поражением, Игорь искал женской ласки и сочув-
ствия. Искал и нашел так необходимое ему человеческое
тепло. Ольга приняла его в свое растопленное жалостью,
еще не изведавшее подлинной любви сердце.
Неистребимо вечное женское начало даже в повели-
тельнице, поднимается оно над прошлыми обидами и
даже над рассудком, преображая все вокруг. Первой вес-
ной стала для Ольги та хмурая вышгородская осень...
И, как плод запоздалой супружеской любви, на ма-
кушке следующего, 942 лета, посередине щедрого на
солнце и грозы июля, месяца-сенозорника, месяца-страд-
ника, родился княжич Святослав. С него начал отсчиты-
вать дни своей непродолжительной, но яркой жизни ве-
ликий воитель земли Русской, князь-витязь Святослав!
1 Азовское море.
38
8
Годы младенчества Святослава проходили для князя
Игоря и княгини Ольги в неустанных трудах и заботах.
После неудачного царьградского похода поломались
привычные отношения с Византией. Русские купцы, при-
плывшие следующим летом в Царьград на ладьях-одно-
деревках, терпели всяческие притеснения и обиды, горь-
ко жаловались на греков, и мало находилось потом же-
лающих совершать это нелегкое путешествие. На кня-
жеском дворе и в селах копились нераспроданные запа-
сы меда, воска, мехов и других товаров, которые рань-
ше без промедления поглощал ненасытный царьградский
рынок. Херсонский стратиг подзуживал против Киева
печенежских князей, и их хищные орды все чаще стали
появляться в пограничных землях. Конные дружины от-
гоняли печенегов прочь, но они нападали в другом ме-
сте, и набегам не было конца. Каждому было ясно, что
корень в злоумышлениях греков, что печенежские сабли
куплены на византийское золото. Выход был единствен-
ный: еще раз пробовать воевать Царьград...
Перед зимним полюдьем князь Игорь сказал:
— Буду собирать меньше дани, чем в прошлые го-
ды, но накажу старейшинам готовить вдев к войне. Но-
вого царьградского похода не миновать!
И Ольга на этот раз согласилась с мужем.
Время подтвердило справедливость решенного. Но-
вый царьградский поход действительно был необходи-
мостью. Не о честолюбии и не о мести за поражение
шла речь, но о благоденствии Руси. Воедино сошлись
мысли Игоря и Ольги, и потянулись месяцы и годы сов-
местных трудов. Светлое время, которое Ольга вспоми-
нала потом с сожалением и грустью...
Воевода Свенельд по воле князя отправился к ва-
ряжским ярлам — нанимать дружину. На ладьи погру-
зили меха, драгоценности, дорогое оружие, цветастые
заморские ткани — Ольга не жалела добра. С варягами
следовало быть щедрыми. Только щедрость могла обес-
печить верность этих жадных искателей чужих богатств.
Свенельд возвратился с клятвенными заверениями
варяжских ярлов и конунга Хельгу явиться с войском
по первому зову князя Игоря.
О готовности прислать воев — всех, кого удастся со-
брать,— сообщали старейшины полян, словен, криви-
чей, тиверцев. Другие племена тоже выделяли отряды
39
воинов. Много больше, чем в прошлые годы, было по-
строено ладей-однодеревок.
Послы князя Игоря отправились Kj печенегам, чтобы
подарками и посулами склонить вождей на совместный
поход против Византийской империи.
Сорок кочевых племен печенегов делились на восемь
колен, во главе которых стояли князья, именуемые так-
же ханами. Четыре колена печенегов — Кварцнпур, Си-
рукалпеи, Вороталмат и Вулацоспон — кочевали в сте-
пях по левую руку от Днепра, а другие четыре колена —
Гиазизопон, Гилы, Харовои и Явдиертим — по правую
руку. Великие князья первых четырех колен печенегов,
связанные с Херсоном ежегодной взаимовыгодной тор-
говлей и ублаготворенные богатыми дарами, уклонились
от похода, зато остальные вожди приняли послов князя
Игоря, взяли предложенное серебро и меха и сами ото-
слали в Киев знатных заложников в обеспечение вер-
ности князю руссов. Кочевья в степях между Днепром и
Дунаем начали готовиться к большой войне. Гонцы кня-
зя Игоря могли теперь безбоязненно проезжать через
Дикое Поле: их встречали как друзей и союзников.
Трудно было переоценить важность временного сою-
за с печенегами: наемная конница восполняла недоста-
ток в конных дружинниках, так заботивший князя Иго-
ря. В дальнем походе конница незаменима...
Весной 943 года огромное войско выступило в поход.
Дружина князя Игоря и часть воев спустились в ладьях
по Днепру, а остальные пошли к Дунаю через степи; по
пути к ним присоединялись орды печенегов, и странно
было видеть в одном ратном строю извечных врагов —
смерда-пахаря, сменившего плуг и подсечный топор на
копье, и кочевника-печенега.
Простое перечисление народов и племен, принявших
участие в этом походе, было способно устрашить любо-
го: поляне, словсиы, кривичи, тиверцы, варяги, печене-
ги...
Снова херсонский стратиг погнал в Константинополь
быстроходную тахидрому с тревожной вестью: «Вот идут
руссы, без числа кораблей их, покрыли море корабли!»
Гонцы болгарских боляр дополняли: «И сушей идут рус-
сы, наняли с собой печенегов, нет им числа!»
Но рати князя Игоря дошли на этот раз только до
Дуная. Император Роман дрогнул перед неисчислимым
множеством варваров, прислал к киязю Игорю вельмож
с предложением мира: «Не ходи, но возьми дань,"кото-
40 '
рую брал князь Олег, и прибавлю я еще к той дани!»
Одновременно другие послы императора поехали к
печенежским вождям, повезли ткани-паволоки, золото
и арабских скакунов, дорогое оружие, и тоже предложи-
ли мир.
В большом шатре, поставленном па одном из остро-
вов дунайской дельты, собралась на совет старшая дру-
жина князя Игоря: бояре, воеводы, княжие мужи. Пред-
стояло обсудить великое решение — продолжать поход
или возвращаться, удовлетворившись прежней данью и
заверениями императора Романа в будущей дружбе?..
Бояре и воеводы были на этот раз единодушны: «Ес-
ли так говорит царь, то чего нам еще нужно — не бив-
шись, взять золото и серебро и паволоки? Разве знает
кто, кому одолеть: нам ли, грекам ли? Или с морем кто
в союзе? Не по земле ведь ходим, но по глубине мор-
ской — всем общая смерть!»
Видно, живы еще были у бояр страшные воспомина-
ния об огненном бое, о тяжелых жертвах прошлого похо-
да, и не захотели они испытывать судьбу и воинское сча-
стье. Да и сам Игорь не забыл босфорского поражения.
Согласился с дружиной:
— Быть по-вашему! Если греки дадут золото и тка-
ни на всех воинов, какие есть в ладьях и в пешей рати,
объявим мир!
Сотник Свень сбегал на берег, к греческим послам,
терпеливо ожидавшим решения совета у своей разукра-
шенной триеры, и скоро вернулся с ответом. «Согласны!»
Бояре и княжие мужи шумно вывалились из шатра:
оживленные, довольные завершенным делом. Опасный
поход оборачивался приятным путешествием по спокой-
ному теплому морю. Как тут было не радоваться?
Только Свепельд с сомнением покачивал головой:
— Выйти в поход трудно, по и из похода выйти то-
же нелегко...
Князь Игорь оценил мудрость этих слов, когда вече-
ром в его шатер неожиданно пришли конунг Хельгу и
ярлы — предводители варяжских дружин.
Конунг Хельгу, высокий, багроволицый, в боевом пан-
цире из толстой кожи, обшитом позолоченными бляха-
ми, начал недовольно:
— Ты, княже, позвал пас на войну, а сам заключил
мир. Серебро и меха, которые привезли твои послы, лишь
залог, но не добыча. Наши люди не могут возвратиться
в свои фьорды с пустыми руками!
41
Ярлы поддержали своего вождя:
— Стыдно викингам возвращаться без добычи... Да-
же дети будут смеяться над викингами... Обратного пу-
ти у нас нет...
А конунг продолжал:
— Если, княже, сам не хочешь идти дальше, отпусти
нас одних. Мы сами возьмем достойную добычу!
И ярлы снова поддержали его:
— Возьмем... Не впервой викингам на немногих ко-
раблях брать мечом обширные страны и богатые го-
рода...
Князь Игорь задумался. Ссориться с варягами опас-
но, их немало в войске, да и молва о том, что он, киев-
ский князь, нарушает свое обещание вознаградить вои-
нов греческой добычей, может сильно повредить в буду-
щем. Кто ему поверит, если снова придется нанимать
войско? Но и отпускать Хельгу с его волками-ярлами в
греческую землю нельзя. Император обвинит Русь в ве-
роломстве и откажется от мира. Но как уговорить варя-
гов? Им-то ведь все равно, в мире или в войне остается
Русь!..
Игорь вопросительно посмотрел на Свенельда, от ко-
торого привык выслушивать разумные советы. А Све-
нельд будто только и ждал этого, приблизился к князю,
горячо зашептал в ухо:
— Добычу можно искать не только в Царьграде. На
Хвалынском море1 тоже есть богатые города. Отошли
туда варягов. Если надобно, я сам с ними пойду. Тогда
Хельгу поверит в наше чистосердечие...
Князь Игорь сразу оценил мудрость воеводы. Варяж-
ские наемные дружины нельзя держать в бездействии,
иначе они, как саранча, пожрут нивы своего нанимателя.
А до Хвалынского моря далеко, путь туда опасен из-за
хазар и других воинственных народов. Долгим будет по-
ход конунга Хельгу. А может, и безвозвратным...
Благодарно кивнув Свенельду, князь Игорь обратил-
ся к варяжскому конунгу — сердито, будто бы даже с
обидой на его горячность и несправедливые упреки:
— Напрасно ты подумал, конунг, что ваши мечи
будут ржаветь в ножнах. Пойдешь с судовой ратью на
Хвалынское море. Дам тебе ладьи, и припасы, и оружие
и воев отпущу, кто пожелает идти с тобой. С греческим
же царем у меня мир нерушим!
Конунг Хельгу пошептался со своими ярлами и согла-
1 Каспийское море.
12
сился. Но поставил два условия. Пусть-де Игорь догово-
рится с греками, чтобы те беспрепятственно пропустили
его войско через Босфор Киммерийский. И еще пусть с
ним вместе будет в походе кто-нибудь из знатных кня-
жеских мужей, чтобы все видели: не от себя воюет ко-
нунг, но от князя Игоря.
Игорь указал рукой на Свенельда:
— Он пойдет. Отрываю от сердца своего.
Хельгу поклонился, удовлетворенный...
Через несколько дней ладьи Хельгу и Свенельда по-
кинули дунайское устье. К варягам присоединилось не-
мало дружинников и воев, решивших искать счастья и
добычи в дальних краях. Греческие послы не только по-
обещали пропустить ладьи через море, но и разрешили
заходить по пути в порты Таврики1 за водой и съестны-
ми припасами.
Когда ладьи скрылись за горизонтом, Игорь вздохнул
с облегчением. Разве мог тогда князь знать, что в Хва-
лынском походе завяжется первый узелок древлянской
трагедии, погубившей его?
9
А пока на смену военным заботам пришли заботы
мирные, посольские, требовавшие не стремительности и
безрассудной храбрости, но мудрого терпения и предус-
мотрительности. Война венчается добрым миром, а не-
добрый мир порождает новую войну. Но новой войны
не хотели ни русские, ни греки и потому единодушно
приступили к строению мира.
В Киев без обычной пышности приехало немногочис-
ленное греческое посольство — обговорить предваритель-
ные условия мира. Посольство возглавлял патриций Фео-
фан, три года назад погубивший своими огненными трие-
рами русский флот у Босфора. Феофан был живым на-
поминанием об опасностях, которые подстерегают рус-
сов в случае нового похода. Намек императора Романа
был понятен: Византия не боится войны, хотя и стремит-
ся к миру. Но и Русь тоже не хотела воевать. С кем бы-
ло воевать, если лучшая часть войска уплыла на Хва-
лынское море, а вой разошлись по своим землям?
К тому же греческие послы не требовали ничего обид-
ного и невозможного. Патриций Феофан был согласен
подтвердить прежний, еще со времени Олега Вещего,
1 Крымский полуостров.
43
торговый договор, только просил, чтобы руссы не вое-
вали херсонскую сторону и ее города, не мешали хер-
сонцам ловить рыбу в устье Днепра, но сами бы защи-
щали их от возможных набегов печенегов, черных бол-
гар и хазар. Доверенные мужи князя Игоря тоже не упор-
ствовали. Переговоры шли успешно.
Перед отъездом греческие послы изъявили желание,
чтобы князь Игорь самолично подтвердил хартию о ми-
ре. В посольской горнице киевского дворца по этому
случаю собрались немногие избранные люди: сам Игорь,
княгиня Ольга, бояре, которые должны поехать вместе
с послами в Царьград. От князя Игоря был назначен
послом боярин Ивор, от княгини Ольги — Искусеви, от
княжича Святослава — Вуефаст. И от других князей и
княгинь русских тоже были послы: Слуда, Улеб, Кани-
цар.
Имена эти навечно сохранила русская летопись...
Кормилец1 Асмуд вынес на руках княжича Свято-
слава.
Малолетний княжич был в полном княжеском одея-
нии: в багряном плаще-корзко, в круглой шапке с опуш-
кой из горностая, в красных сафьяновых сапожках; на
шее мальчика тускло поблескивала золотая цепь — знак
высшего достоинства, к наборному серебряному поясу
подвешен прямой меч. Все было точно таким же, как у
самого князя Игоря, но крошечным, будто игрушеч-
ным,— княжичу Святославу пошел лишь третий год...
Греческие послы многозначительно переглянулись.
Им ли, познавшим кровавые интриги императорского
двора, было не знать, что законный и притом единствен-
ный наследник означает устойчивость государственного
порядка? Принимая послов вместе с сыном и намерен-
но обрядив мальчика в полное княжеское одеяние, Игорь
явно подчеркивал, что ему есть кому передать власть,
что на Руси не предвидится губительной внутренней
смуты...
Еще раз переглянулись греческие послы, когда
князь Игорь объявил имена своих послов к императору.
От малолетнего княжича был назначен отдельный по-
сол, и назван был сразу за послом самого князя. Князь
Игорь как бы указывал место княжича: рядом с собой.
Обратили впима 1ие греческие послы и на княгиню
Ольгу.
1 К о р м и л е ц — дядька, воспитатель малолетнего князя.
44
Жены и любовницы императоров неоднократно цар-
ствовали в Византии и над своими мужьями, и над всей
империей, проливая крови больше, чем самые свирепые
полководцы. По всему было видно, что киевская княги-
ня относилась к таким властным женам, и, наверное, не
случайно князь Игорь то и дело оглядывался на нее,
будто ища одобрения своим словам. К тому же киевский
князь уже стар, а княгиня в самом расцвете женской
силы...
Патриций Феофан слушал князя невнимательно.
Каждое слово хартии было ему знакомо по прежнему
сидению с русскими посольскими вельможами. Теперь
патриций внимательно присматривался к княжеской
семье, пытаясь разгадать, почему хмурится старый
князь; какие мысли скрываются за чистым, без морщин,
белым лбом русской княгини; чего можно ждать в буду-
щем от наследника киевского престола — вот от этого
мальчика, смирно сидевшего на руках у бородатого вои-
, на, судя по обличью — варяга...
На вид княжич был здоров, крепок, несуетлив, глаза
спокойные, и в них уже читалась гордая уверенность,
свойственная прирожденным властелинам.
Да, много любопытного и многозначительного подме-
тил патриций Феофан. Будет о чем рассказывать по воз-
вращении императору Роману...
С того времени рядом с именем князя Игоря будут
произноситься на императорском совете в Константино-
поле новые имена — княгини Ольги и княжича Свято-
слава. Неведомо для себя самого, мальчик Святослав
уже вышел на открытую сцену мировой истории, сам
факт его существования уже будет учитываться соседями
Руси в сложной политической игре. Наследник киевско-
го престола!..
Но вот прочитаны и одобрены все статьи хартии.
Князь Игорь заканчивал прием послов торжественными
словами:
— ...посылаю мужей своих к Роману, Константину и
Стефану, великим царям греческим чтобы возобно-
вить старый мир и заключить союз с царями и со всеми
людьми греческими на все годы, пока сияет солнце и
весь мир стоит. А кто из русской стороны замыслит на-
рушить мир, то пусть не имеют помощи от бога Перуна,
1 Сыновья императора Романа — Константин и Стефан — были
объявлены соправителями при жизни отца,
45
да не защитятся они собственными щитами, да погибнут
они от мечей своих, от стрел и от иного своего оружия,
да будут потом рабами во всю свою загробную жизнь!
Напутствуемые этой клятвой, греческие и русские по-
слы вместе покинули горницу. «Какие страшные кары
обрушит на греков за вероломство киевский князь, если
на своих людей он готов возложить земное и небесное
проклятие?—думал патриций Феофан.— Нужно посове-
товать императору осторожность, хотя бы на первое
время, пока руссы будут особенно бдительно следить за
соблюдением договора...»
У порога Феофан обернулся и еще раз окинул взгля-
дом княжеское семейство. И снова его удивили холод-
ные, не по-детски серьезные глаза Святослава. Почуди-
лось что-то знакомое, уже увиденное...
Медленно спускаясь по ступеням парадного крыльца,
Феофан наконец догадался: точно такие же холодные
синие глаза были у княгини Ольги...
Посольства возвратились в Киев в середине зимы.
Император Роман одобрил все статьи договора и велел
написать их па двух хартиях, одна из которых была
скреплена крестом и его царским именем, а другая —
именами русских послов, и поклялся истинно соблюдать
то, что в хартиях написано.
Снова патриций Феофан стоял в посольской горнице
перед князем Игорем, выслушивал вопросы и давал на
них ответы от имени императора Романа.
— Скажи, что приказал передать царь?
— Император Роман, обрадованный миром, хочет
иметь дружбу и любовь с князем руссов. Твои послы
приводили к присяге императора, а нас прислали при-
вести к присяге Русь.
И сказал на это князь Игорь:
— Да будет так...
На следующее утро князь Игорь и княжич Свято-
слав, бояре и мужи старейшей дружины, старцы град-
ские и прочие лепшие люди пришли вместе с греческими
послами на капище, к идолу Перуна.
На святилище горел ровным, почти бездымным пла-
менем жертвенный костер. Князь Игорь положил на
землю обнаженный меч и щит. Следом за ними сложи-
ли на землю оружие все мужи. И княжич Святослав
опустил свой маленький меч рядом с длинным отцовским
мечом, повторил вместе со всеми священные слова клят-
вы.
46
Волхвы окропили оружие кровью жертвенных живот-
ных. Алыми бусинками рассыпались по светлому железу
кровяные брызги.
Это была первая кровь на мече княжича Святосла-
ва...
Как будто благославляя священную клятву, сквозь
свинцово-низкие облака проглянуло солнце, раздвинуло
до бесконечности снежную равнину за Днепром, выцве-
тило в яркие краски зубчатую стену Великого бора. Ос-
лепительно вспыхнула позолота на лике Перуна.
Волхвы восславили богов, подаривших людям благо-
приятный знак.
Потом князь и Святослав посетили церковь святого
Ильи, что стояла над ручьем в конце Пасынчей беседы,
чтобы своим присутствием скрепить клятву христиан —
варягов, хазар и иных пришлых воинов, которых было
немало в дружине. Среди своих дружинников тоже ока-
зались христиане, до времени таившиеся.
Темные лики греческих богов сурово глядели на при-
тихшего Святослава. Униженно склоняя простоволосые
головы, христиане-дружинники целовали большой сереб-
ряный крест, который им протягивал тучный муж в чер-
ном одеянии — христианский волхв Григорий.
В храме было сумрачно, тесно, смрадно от горящих
свечей и ладана. После озаренного солнцем капища хри-
стианский храм показался Святославу черной мрачной
пещерой.
Это детское впечатление — разительный контраст ме-
жду просторным небом над идолом сереброликого Перу-
на и могильной теснотой дома христианского бога —
преследовало Святослава долгие годы, превращаясь в
стойкое неприятие греческой веры, которая, как ему ка-
залось, была такой же стесняющей чувства человека, как
киевский храм святого Ильи...
Отбыли из Киева греческие послы, задаренные сверх
всякой меры медами, воском, мехами, рыбами. «Строе-
ние мира» было завершено.
А вскоре и сам Игорь отъехал из Киева на полюдье,
запоздав из-за переговоров с греками против обычного
срока на три месяца. Уезжая, строго наказал прислать
гонца, если будут какие-нибудь вести с Хвалынского мо-
ря, от Хельгу и Свенельда.
Свенельд возвратился спустя много месяцев, неслы-
ханно обогащенный хвалынской добычей. Но обретенное
в походе богатство не принесло счастья Киеву...
47
10
Возвращение в Киев дружины Свенельда осталось в
детской памяти Святослава чем-то праздничным, много-
красочным, шумным. Пение больших медных труб... При-
ветственные крики горожан... Шествия нарядных всад-
ников по улицам... Заздравные чаши на почестных пи-
рах... Поединки богатырей перед красным крыльцом
княжеского дворца... Славословия гусляров подвигам
воинов Свенельда...
И подарки Свенельда. Много подарков! Отдельно —
князю Игорю, отдельно — княгине Ольге, отдельно —
княжичу Святославу. И каждый подарок — драгоценная
редкость.
Княжичу Святославу Свенельд преподнес искусно
вырезанные из кости фигурки воинов, зубчатых башен,
лошадей, диковинных зверей с хвостом вместо носа —
заморскую игру. Когда фигурки передвигали по доске,
расчерченной белыми и черными квадратами, под доской
начинали звенеть маленькие серебряные колокольчики.
А еще Свенельд привез дружинные доспехи, будто нароч-
но изготовленные для мальчика. Святославу они приш-
лись впору, и он гордо расхаживал в позолоченной коль-
чуге и круглом шлеме с перьями. А еще Свенельд пода-
рил княжичу маленькую лошадку с длинными, торча-
щими вверх ушами. Лошадка понравилась Святославу
больше всего. Кормилец Асмуд подсаживал мальчика в
седло, тоже маленькое, как раз для Святослава, и ос-
торожно возил по двору...
После таких радостей казалась непонятной хмурая
озабоченность отца, его длинные ночные разговоры с
матерью в тишине ложницы. Сквозь сон Святослав слы-
шал тревожившие его слова: «Не к добру... Недовольны
в дружине... Вознесся без меры Свенельд...»
Святослав недоумевал. Как можно говорить плохое
о таком щедром, таком веселом, таком нарядном чело-
веке, как Свенельд?!
Откуда было знать мальчику, что Свенельд привез
в Киев не только дорогие подарки, но и опасные заботы?
Дружинники князя Игоря и княгини Ольги с завистью
смотрели на внезапно обогатившихся воинов Свенельда.
Чужое, крикливо выставленное напоказ, казавшееся не-
сметным богатство возбуждало недобрые чувства. Бояре
и мужи старшей дружины роптали открыто, упрекали
князя: «Отроки Свенельда пзоделись оружием и одеж-
48
дой, а мы наги!» Настойчиво советовали: «Пойдем, кня-
же, с нами за данью, да и ты добудешь и мы!»
Князь Игорь отставил Свенельда от древлянской да-
ни и осенью сам пошел с дружиной в Древлянскую зем-
лю. Он собирал прежнюю условленную дань, да еще
прибавил новую, много больше прежней. Древляне, ус-
трашенные копьями многочисленной княжеской дружи-
ны, без спора отдали обе дани...
На исходе зимы 945 года из Древлянской земли потя-
нулись к Киеву обозы с медом, воском, мехами, зерном.
Большие были обозы. Если вытянуть их по одной доро-
ге, то они, пожалуй, покрыли бы все расстояние от Кие-
ва до Искоростеня, стольного города древлянского князя
Мала.
Но Игорю и этой тяжелой дани показалось недоста-
точно. Великолепие Свенельдовой добычи неотступно
стояло перед глазами. «Если хитрые древляне нашли ме-
ха, мед и прочее добро для второй дани,— прикидывал
князь Игорь — то почему бы не собрать с них третью
дань? Древляне обросли густой шерстью, яко овцы, пока
Свенельд обретался за морями. Самое время состричь!»
Игорь собрал своих мужей и объявил властно, как о
давно решенном:
— Идите с данью домой, а я вернусь к древлянам и
возьму еще.
Недоуменно и встревоженно переглянулись мужи.
Князь явно нарушал древние обычаи. Но перечить не ос-
мелились. Только любимец князя боярин Ивор попытал-
ся было предостеречь от неразумного шага, но Игорь
гневно оборвал его:
— Прочь с глаз моих! Трусливых да опасливых не
держу возле себя! Пусть все про то знают!
И пошел Ивор, опустив голову, к своему коню, а
вслед ему не то сочувственно, не то насмешливо смотре-
ли мужи, бывшие побратимы и товарищи по дружине...
...Какими причудливыми и обманчивыми оказываются
порой изгибы жизни!
Униженный и раздавленный оскорбительными слова-
ми князя, боярин Ивор думал, что он уходит жалким из-
гнанником, расставаясь с властью, с богатством, с по-
четом княжеского мужа. А на самом деле он уходил от
собственной смерти...
Не успел князь Игорь с небольшой дружиной отде-
литься от остального войска и снова выехать на древ-
лянскую дорогу, как древлянские охотники, провожав-
49
шие обозы с данью до рубежей своей земли, побежали
через леса, по известным лишь местным жителям зве-
риным тропам к князю Малу.
Коротким и единодушным было решение древлянских
старейшин: «Если повадится волк к овцам, то выносит
все стадо, пока не убьют его. Так и князь Игорь: если
не убьем его, то всех нас погубит!»
Со всех сторон стекались к Искоростеню охотники и
звероловы, вооруженные, как для охоты на медведей,
рогатинами с тяжелыми железными наконечниками и
топорами. В колчанах угрожающе поскрипывали длин-
ные боевые стрелы...
Крупными хлопьями падал снег, белым саваном ло-
жился на конские крупы, на теплые суконные попоны,
на воротники овчинных полушубков и меховые шапки
дружинников; холодящие железные доспехи по зимнему
времени везли в переметных сумах. Все вокруг стало бе-
лым-белым: и земля и небо. В молочной снежной белиз-
не белые всадники скользили, как призрачные тени.
Вечером дружина князя Игоря выехала из леса к ре-
ке Уж.
Копыта коней, легко пробивая мягкий снежный по-
кров, весело застучали по речному льду.
Берега медленно поднимались, сдвигались все ближе
и ближе, а впереди, там, где река пробила узкий проход
сквозь скальную гряду, замаячили черные стены и баш-
ни Искоростеня.
Князь Игорь невольно пришпорил коня. Быстрей! Бы-
стрей! Туда, где иззябших и усталых всадников ожидало
благотворное тепло человеческого жилья, треск березо-
вых поленьев под медными котлами с кипящим варевом,
покорное гостеприимство древлянского князя Мала...
А береговые обрывы по сторонам поднимались все
выше и выше, и полоска мутного неба между ними каза-
лась не шире киевской улицы...
Неожиданными и до нелепости неуместными показа-
лись Игорю тревожные выкрики передовых дружинни-
ков. Он приподнялся на стременах, глянул из-под ладо-
ни. Перегораживая реку от берега до берега, чернел впе-
реди завал из могучих сосновых стволов; ветви перепу-
тались, образовав непреодолимую стену. Дружинники
сгрудились возле завала, проклиная лукавство древлян.
Гридни молодшей дружины спешивались, рубили топо-
рами пружинившие колючие ветки.
Князь Игорь устало откинулся в седле, прикрыл гла-
50
за. На многие часы было здесь работы. Мужи-дружин-
ники к мечу привычны, а не к топору. А рабы и смерды,
сопровождавшие обоз, непредусмотрительно отпущены
в Киев. Но кто мог знать, что князь Мал осмелится за-
гораживаться завалами?!
Раздался леденящий душу свист.
Над обрывами поднялись цепи лучников в волчьих
шапках.
Взвизгнули стрелы, косым ливнем хлынули вниз —
туда, где в снежной круговерти суетились у завала дру-
жинники князя Игоря.
Падали на речной лед кони и люди.
Дружинники отчаянно рвали щиты, привязанные к
седлам, но сыромятные ремни не поддавались, затягива-
лись в неразвязные узлы, и длинные древлянские стрелы
вонзались в не защищенные доспехами груди, бока, спи-
ны, бедра. Многие пали, так и не успев обнажить мечи,
не сумев понять, откуда поразила их смертоносная стре-
ла. Казалось, само небо разверзлось над головой и про-
лилось ливнем стрел...
А с обрывов с ревом, свистом, визгом, устрашающими
воплями уже катились вместе с лавинами снега древлян-
ские воины.
А крупный снег все падал и падал на лед реки Уж,
словно торопился схоронить от людских глаз следы не-
равной схватки...
Не скоро узнали в Киеве о гибели князя Игоря —
вся его дружина полегла и некому было доставить весть.
Впоследствии князю Святославу не единожды приве-
лось слушать сказания о трагедии в древлянских лесах,
о неженском мужестве и хитрости Ольги, о ее мести
князю Малу и всем древлянам. Эти сказания год от года
обрастали новыми красочными подробностями, и уже
нельзя было понять, где правда, а где — красивый вы-
мысел.
Сравнивая потом сказания с теми немногими явными
былями, которые врезались в его детскую память, князь
Святослав с сомнением покачивал головой. Горестный
плач по убитому князю Игорю он запомнил. И древлян-
ских послов тоже запомнил, потому что необычными
показались мальчику люди в лохматых шапках, с боль-
шими желтыми бляхами на длиннополых кожаных каф-
танах, громкоголосые и неуклюжие. Запомнились пре-
зрительные, недоброжелательные взгляды, которые они
кидали на него, княжича, обычно окруженного лаской и
51
подчеркнутой почтительностью людей. Святославу было
одновременно и страшно и обидно, и он сжимал дрожав-
шими пальцами рукоятку своего маленького меча. Кто-то
из послов отчетливо произнес: «Волчонок!» Недовольно
загудели киевские бояре и мужи, но Ольга смирила их
строгим взглядом и продолжала говорить с послами
князя Мала доброжелательно, как будто не слышала
обидного слова...
А вот как древлянских послов закапывали живыми
в землю и жгли в огне, Святослав не мог припомнить,
как ни старался. Отроки пробегали по гриднице с обна-
женными мечами— это было. И шум был железнозвон-
кий на дворе, будто бились две рати. Но когда княжич
Святослав подбежал к оконцу, только какие-то пыльные,
неузнаваемые тела лежали посередине двора в кольце
дружинников. Может, это и были древлянские послы?
И на тризне по отцу не был Святослав. Кормилец Асмуд
после рассказывал, что княгиня Ольга ходила с отрока-
ми в Древлянскую землю и многих древлян побила, мстя
за мужа своего. Но все это миновало княжича Свято-
слава. Видно, щадила его мать, не пожелала приобщать
к кровавой мести.
И еще запомнилось княжичу Святославу, как гордо
и уверенно в те дни расхаживал по дворцу воевода Све-
нельд, властно хлопал дверями, покрикивал на самых
уважаемых мужей, и те повиновались ему, будто князю.
На совете Свенельд сидел не рядом с остальными мужа-
ми, не на боковой скамье, а в кресле — таком же, как у
княгини Ольги или у самого Святослава. Княгиня Оль-
га слушала длинные речи Свенельда со вниманием, ни
в чем не переча варягу...
— Силу набрал Свенельд-то, большую силу!— объяс-
нял мальчику кормилец Асмуд.— Пет ныне в Киеве че-
ловека, равного ему!
Святослав присматривался к Свепельду, пытаясь оты-
скать эту самую силу, и недоумевал. Раньше Свенельд
выделялся из всех своими сверкающими доспехами, вы-
соким шлемом с перьями, драгоценными перстнями и
золотой цепью на шее, а ныне был одет просто, непразд-
нично, в суконный кафтан и боярскую шапку, будто не
варяг даже, а русский муж. Почему же так слушают его
и мать и другие люди?
Немало лет пройдет, прежде чем Святослав уразуме-
ет скрытый смысл происходившего. За Свенельдом было
войско, возвратившееся с Хвалынского моря и уверовав-
52
шее в своего удачливого предводителя. За Свенельдом
была огромная добыча, которая еще не до конца была
растрачена на пиры и подарки и на которую можно бы-
ло нанять воинов. А главное, Свенельд не имел корней
в русской земле, его благополучие покоилось на близо-
сти к сильному киевскому князю. Победа древлянского
вождя Мала означала для Свенельда утрату всех бо-
гатств и даже самой жизни. Поэтому княгиня Ольга мог-
ла рассчитывать на верность и усердие варяжского пол-
ководца.
В звезду Свенельда поверили бывшие Игоревы боя-
ре и княжие мужи, не желавшие уступать свое место
у княжеского стола древлянским старейшинам. Устрем-
ления варяга Свенельда и киевской старшей дружины
слились воедино, и этот союз раздавил князя Мала.
Спешно снаряжалось войско, и в нем не было пе-
ших — у всех воинов были кони. И оружие было хоро-
шим и единообразным: длинные боевые копья, прямые
мечи, дальнобойные луки из турьих рогов, булавы, секи-
ры. Предводители конных дружин поклялись сложить
головы за князя Святослава и княгиню Ольгу.
На макушке лета, когда просохли дороги в древлян-
ских лесах, дружины выступили в поход. Тогда-то и при-
шел черед Святослава идти на настоящую войну. В гла-
зах людей он уже был князем, наследником Игоря Ста-
рого, справедливым мстителем за смерть отца. Кому, как
не ему, надлежало возглавить войско?
Слава Святославу, князю киевскому!..
Широкая поляна в окоеме елового леса. На невысо-
ком кургане стоит смирный белый конь Святослава. Ря-
дом Свенельд, кормилец Асмуд, Ивор, Слуда и другие
бояре-воеводы. А вправо и влево от кургана, перегора-
живая поляну строгой железной линией, застыли околь-
чуженные всадники. Колыхались и шуршали золотым
шитьем тяжелые полотнища воинских стягов. Нетерпе-
ливо переступали и звенели наборной сбруей застояв-
шиеся кони под нарядными попонами. Покачивались
над остроконечными шлемами предостерегающие жала
копий. Багровыми солнцами горели на овальных щитах
начищенные медные бляхи.
А впереди, за празднично-зеленой полосой непримя-
той травы, огромной колыхающейся толпой стояли древ-
ляне. Их было так много, что казалось — киевские дру-
жины утонут в людской толще, как топор в темной во-
де омута.
53
Древляне разноголосо кричали, угрожающе взмахи-
вали топорами и рогатинами, медленно надвигались на
дружинный строй.
Святослав робко оглянулся на своего кормильца
Асмуда.
Асмуд был непривычно строгим и торжественным.
Шлем из светлого железа низко надвинут на брови, на
червленом щите — оскаленная львиная морда. Этот щит,
трофей давнего успешного похода к туманным берегам
земли саксов, кормилёц берег пуще глаза, запирал на
висячий замок в сундуке. Любопытному княжичу Асмуд
объяснял: «Придет час, за сим щитом поведу тебя в пер-
вую битву!»
Ныне этот час пришел...
— Начинай, княже!— торжественно возгласил Ас-
муд.— Делай как учил себя!
Святослав с усилием поднял тяжелое боевое копье и
кинул в сторону древлян. Копье скользнуло между ушей
коня и упало на землю совсем близко, ударившись древ-
ком о копыта.
— Князь уже начал!—закричал воевода Свенельд.
— Князь начал!— хором подхватили другие воево-
ды.— Последуем, дружина, за князем!
Кони дружинников неслись по мягкой земле беззвуч-
но, только доспехи звенели да трубы ревели победную
песню битвы. Суматошно засуетились древляне, пытаясь
уклониться от разящих копий. Горестный тысячеголосый
стон пронесся над поляной: дружины врезались в толпу
древлян и, разрывая ее на части своими железными
клиньями, погнали прочь.
Древляне откатывались, как обессилевшая волна от
скалистого берега, оставляя в траве черные бугорки не-
подвижных тел. Дружинники преследовали их, мерно
поднимая и опуская потускневшие от крови мечи.
Немногие уцелевшие древляне скрылись за стенами
Искоростеня, надеясь не на свою силу, но лишь на
крепость деревянных стен... ,
Осада Искоростеня затянулась. Из Киева приехала
обеспокоенная Ольга, привела с собой пешую рать и
обозы с припасами, потому что голодно стало войску в
разоренной древлянской земле.
Потянулись скучные недели осадного сидения.
В окрестностях Искоростеня горели леса. Раскален-
ное пебо дышало дымом пожаров. Прозрачные струи
реки Уж, журчавшие между каменными глыбами, не ос-
54
вежали тело — они сами были теплыми, как парное мо-
локо. Тощали кони, уставшие выискивать островки су-
хой колкой травы среди кострищ...
В самую сушь, когда дерево стало подобно труту, к
городским стенам подошли лучники Свенельда, запалили
пучки просмоленной пакли, привязанной к дальнобой-
ным стрелам, и пустили горючие стрелы на город.
Море багрового огня поднялось над Искоростенем,
и не было двора, где бы не горело, и нельзя уже было
тушить пожары — пылало везде. Горожане выбегали из
ворот в дымящихся одеждах, падали, обессилевшие, к
ногам киевских дружинников.
Многие древляне расстались тогда с жизнью, а участь
уцелевших была горькой. Молодых воинов и красивых
девушек княгиня Ольга отдала в рабство своим мужам,
а на остальных возложила тяжкую дань. Две части древ-
лянской дани шли в Киев, а третья в Вышгород, самой
Ольге...
...Пройдет время, и сожжение Искоростеня обернет-
ся еще одной красивой легендой о хитрости княгини
Ольги, будто бы попросившей у князя Мала вместо да-
ни по три голубя и по три воробья от каждого двора, о
том, как птицы с привязанными к лапкам кусочками го-
рящего трута прилетели обратно в город и подожгли
дома, клети, сараи и сеновалы своих хозяев. И Свято-
слав, сам видевший огромное зарево над Искоростенем,
поверит в эту легенду...
А княгиня Ольга с сыном и дружиной пошла дальше
по Древлянской земле, принимая покорность старейшин,
устанавливая дани и уроки, назначая погосты, куда древ-
ляне должны приносить меха, мед, воск, зерно, мороже-
ное мясо и дичину перед зимним полюдьем.
Путешествие с матерью по Древлянской земле запом-
нилось Святославу изнурительными и однообразными
переходами по лесным дорогам и болотным гатям, кома-
риным тонким звоном под походными шатрами, скучны-
ми переговорами матери с какими-то убогими, униженно
склоненными людьми, надсадным скрипом обозных те-
лег, тоскливыми песнями смердов. После яркого празд-
ника битвы все это показалось Святославу буднично-се-
рым, недостойным внимания князя-воина.
И это детское впечатление, переросшее в упрямое не-
принятие повседневных княжеских забот, оказалось та-
ким же прочным и незабываемым, как разочарование в
хмуром полумраке христианского храма...
55
11
Все это случилось в 946 году, повествование о кото-
ром летописец предварил словами, написанными с крас-
ной строки: «Начало княженья Святослава, сына Игоре-
ва...», а закончил буднично-просто, лишь мимоходом упо-
мянув имя малолетнего князя: «...и пришла Ольга в го-
род свой Киев с сыном своим Святославом, и пробыла
здесь год...» ,
Потом Святослав исчезает из летописей почти на де-
сять лет. Солнце княгини Ольги безраздельно сияло над
Русью и, как молодой месяц в полуденном небе, оста-
вался невидимым для людей подрастающий князь. Как
будто вовсе не было его, всюду только Ольга, Ольга,
Ольга...
Со своими ближними боярами, княжими мужами и
дружинниками Ольга объезжала необъятную землю, ус-
танавливала смердам уроки и оброки, определяла по-
госты.
На первый взгляд Ольга заботилась лишь о дани, как
прежние князья, но ее походы не были похожи на обыч-
ные полюдья. Ольга брала на себя приглянувшиеся села
и деревни, оставляла на погостах верных мужей-дружин-
ников, опутывая Русь сетью княжеских владений и до-
веренных людей. По Днепру, Десне, Мете, Луге и иным
рекам протянулись княжеские села, ловища, перевеси-
ща, рыбные ловли, бобровые гоны, бортные угодья, и до
них не“ было больше дела родовым старейшинам, но
лишь управителям-тиунам самой Ольги. Не старейши-
ны отныне властвовали над землями, но Ольгины мужи.
Княгиня Ольга протягивала цепкие руки верхов-
ной власти к окраинам Руси, подбирала под себя земли,
чтобы никогда больше не повторилась древлянская тра-
гедия, чтобы племенные вожди были под постоянным
присмотром, а смерды отдавали дани без остатка...
Исподволь, изнутри, непонятная для отдельных лю-
дей, почти незаметная для целого поколения, шла пере-
стройка Руси племенной в Русь княжескую, родовых по-
рядков в порядки феодальные.
Из своих поездок по Руси княгиня Ольга возвраща-
лась в Киев усталая, озабоченная делами, непонятными
и чуждыми сыну, который смотрел на мир глазами своих
наставников-воинов и равнодушно внимал рассказам ма-
тери о погостах, селах, смердьей пашне, данях и уроках.
56
Ни битв, ни подвигов, ни славной добычи заморских по-
ходов — разве это интересно?!
Не встречала Ольга понимания и в старейшей дру-
жине. Бояре и княжие мужи привыкли от похода до по-
хода жить в праздности, проедая добычу и собранную
для них князем дань, видели свое предназначение лишь
в войне. Они роптали на прижимистость Ольги, которая
не баловала дружину пирами, и назидательно учили кня-
зя Святослава: «Не жалей для дружины серебра и злата.
С дружиной больше богатства добудешь, а без дружины
потеряешь последнее!» Они предавались приятным вос-
поминаниями о прежних походах, о щедрости и воинской
доблести Олега Вещего и Игоря Старого, которые — не
в пример нынешней правительнице!— не давали за-
стояться дружинным коням, а мечам заржаветь в нож-
нах.
Нелегко было княгине Ольге. Больше, чем злобное
противление племенных вождей и старейшин, тяготило
ее непонимание собственной дружины, молчаливое не-
одобрение самых близких людей — Свенельда, Асмуда,
Добрыни, который стал к тому времени всеми уважае-
мым огнищанином вышгородского двора. Неудивитель-
но, что и сын Святослав смотрит непокорно, бряцает
игрушечным мечом, спрашивает явно с чужого голоса:
«Князья всегда на войну ходили, почему я не иду. Я
ведь тоже князь, все так называют!»
Однако, если бы мужи только роптали да упрекали,
еще полбеды. Самые нетерпеливые из них складывали к
йогам книгяни свои мечи, виновато кланялись и ухо-
дили из дружины. Обычай не препятствовал этому.
Служба в дружине — дело добровольное, свободный муж
в перерыве между войнами волен сменить князя. Ухо-
дили и поодиночке, целыми ратями, благо новому гре-
ческому царю Константину Багрянородному без конца
требовались воины. Византийская империя поглощала
всех способных носить оружие, согласных продать свою
кровь за золото и нарядные одежды.
Потом до Киева доходили будоражившие завистли-
вое воображение слухи о подвигах бывших Ольгиных
дружинников и приобретенных ими на войне богатствах.
Шестьсот двадцать девять русских дружинников на де-
вяти ладьях плавали вместе с греками на зеленый ост-
ров Крит... Русские и варяги доблестно сражались у кре-
пости ал-Хадас с быстрыми всадниками сирийского эми-
ра Сайв-ав-дауда... Светловолосые и голубоглазые вои-
57
ны в золоченых панцирях стояли в залах и галереях им-
ператорского дворца в Константинополе, и им доверя-
ли больше, чем коренным византийцам...
Казалось, даже боги были против княгини Ольги.
Зловещие идолы — громовержца Перуна, неукротимого
ветряного Стрибога, пугающего своей непонятностью
Симирьгла — угрюмо стояли на опустевшем капище.
Если не было войны — не было и жертвенных костров,
не лилась на камни горячая кровь священных животных
и птиц, не кружились в пляске волхвы, заклинавшие бо-
гов защитить воинов от вражеских копий и стрел. Скуч-
но было богам, скучно было волхвам. Волхвы предуп-
реждали, что боги недовольны тишиной...
Ольга не любила киевских богов. Они казались ей
мрачными, жестокими, корыстными, отдающими милость
свою за кровавые жертвоприношения.
На родине, во Пскове, боги были проще и понятнее.
Псковичи поклонялись воде, приписывая ей живитель-
ную силу, омывали в речных водах тела свои и склады-
вали у журчащих ключей скромные дары, плоды земли и
леса. Поклонялись огню, очищавшему человека от дур-
ных мыслей и прогонявшему злых духов. Почитали зем-
лю-кормилицу, первооснову всего живущего, и клялись
матерью сырой землей на суде, а согрешив, просили у
нее прощенья. Почитали священных животных: коня,
медведя, кабана, тура, покровителя урожая — козла.
Считали березу чистым и чудодейственным деревом, и
девушки-невесты поверяли березе свои нехитрые тайны.
Но пуще всего псковичи почитали предков, ставили для
домового деда, незримо обитавшего в избе, отдельную
чашу, никогда не забывая наполнить ее. Маленьким,
вырезанным из березы идолам можно было пожаловать-
ся на неудачу, попросить у них помощи. Можно было от-
благодарить идолов, намазав губы маслом или медом, а
можно было и наказать за упрямство — высечь прутиком
или бросить под лавку в темный угол. Легко было жить
с такими богами, не угнетали они человека...
Но детские боги не могли теперь помочь княгине
Ольге. Они равно приветливо относились и к боярину
и к смерду, и каждый мог надеяться на их милость, оп-
ределяемую не знатностью и богатством человека, по
лишь скромными жертвоприношениями. Те языческие
боги не разделяли людей на богатых и бедных, на вла-
стелинов и рабов. Они не требовали безоговорочного
подчинения младших старшим, не освящали своей бо-
бе
жественной волей власть избранных над остальными
людьми.
Но уже была в Киеве и другая вера — христианская.
Эту веру проповедовал в церкви Ильи грек Григорий, и
немало мужей из дружины Ольги внимали его пропове-
дям.
Сама Ольга не ходила в церковь, однако со священ-
ником Григорием беседовала охотно и подолгу. Прият-
ным собеседником был грек: ненавязчивым, уважитель-
ным, мягким. Разговаривая с Григорием, княгиня Ольга
всегда чувствовала свое превосходство, и это превосход-
ство неизменно подчеркивалось медоречивым греком.
«Несть власти, аще не от бога!»—повторял грек, и Оль-
ге казалось, что эта христианская заповедь полезна для
государства. Не без колебаний она решила принять но-
вую веру. Пышное посольство отправилось в Константи-
нополь.
«Архонтессу руссов», как называли греки киевскую
княгиню, встретили с большим почетом. Сам император
Константин Багрянородный неоднократно беседовал с
ней, а императрица приглашала в свои личные покои,
куда допускались только избранные. Обряд крещения
совершил патриарх Феофилакт, напутствовав Ольгу
добрыми словами: «Благословят тебя потомки в гряду-
щих поколениях твоих внуков!»
Не был ли преувеличением столь пышный прием?
Могла ли княгиня вызвать такой интерес император-
ского двора? Да, наша древняя история выделила целую
плеяду русских княгинь, игравших видную роль в поли-
тической жизни.
Дочь киевского князя Ярослава Мудрого Анна была
королевой Франции. Княгиня Евпраксия Всеволодов-
на — императрицей Германии. Она выступала на церков-
ных соборах, в Констанце и в Пьяченце, где решалась
судьба германской короны. Внучка князя Владимира
Мономаха была советницей своего мужа, датского прин-
ца Кнута Лаварда. Русская княгиня Ефросинья Мсти-
славовна была королевой Венгрии. Русская княгиня Ян-
ка-Анна Всеволодовна «правила» посольство в Византию.
Вдова великого князя Романа Мстиславовича Анна
встречалась с венгерским королем, заключала мирные
договоры с литовскими князьями.
Но Ольгу больше интересовало, как отнесутся к при-
нятию христианства ее сын Святослав, бояре и старшие
дружинники.
59
Что она, Ольга, привезет из Царьграда? Крест на
шее, дареное золотое блюдо да прежнего священника
Григория, которого люди в Киеве не больно-то уважают.
Не маловато ли?..
Но главное разочарование ожидало Ольгу впереди,
когда она встретилась с сыном. Святослав внешне по-
чтительно слушал восхищенные рассказы матери о вели-
колепии царьградского двора, о великой чести, воздан-
ной русскому посольству, о мудрости и праведной жизни
патриарха Феофилакта. Однако в спокойных синих гла-
зах сына Ольге то и дело чудилась усмешка, как будто
все, чем она восхищалась, казалось Святославу мелким,
суетным, недостойным внимания воина.
А он уже был воином, князь Святослав! И дело, за-
ключалось не только в том, что пятнадцатилетний юно-
ша выглядел почти взрослым мужем, что кольчуга плот-
но облегала его выпуклую грудь, а крепкие руки уверен-
но держали рукоятку тяжелого боевого меча,— князь
Святослав уже привык повелевать, и не только своей
дружиной сверстников \ но и знатными мужами, и те
признавали его право повелевать, как повелевал когда-
то старшей дружиной его отец Игорь Старый.
Ольга почувствовала, что, руководя сыном до его воз-
мужалости и-совершеннолетия, еще и сейчас не насту-
пившего, она незаметно для себя обходила главное в его
жизни — предназначение воина. Она обошла эту сторону
жизни мальчика, и нашлись другие учителя, которые хо-
дили с ним в походы на окраинные племена, сопровожда-
ли судовые караваны сквозь печенежские степи, сража-
лись мечами в потешных боях, как со взрослым. И князь
Святослав давно привык смотреть на все глазами своих
наставников-воинов, и бесконечно далекими кажутся ему
заботы Ольги. Святослав поверил, что государство дер-
жится лишь княжеским мечом, и никакие доводы уже не
могут поколебать этой веры...
Святославу уже нельзя было навязать материнскую
волю, как случалось в детстве, потому что он был почти
взрослым, потому что он сам почувствовал сладость вла-
сти, а главное, потому, что за ним стояла дружина — все
эти шумные, бряцающие оружием, жаждующие добычи
1 «Дружина сверстных (сверстников) набиралась молодым кня-
зем из своих ровесников в 12—15 лет, была одета в одинаковое
платье, ездила на конях одной масти. Эта дружина служила лич-
ной охраной молодого князя и всегда сопровождала его.
60
и безрассудно отважные мужй, которым мирные годы
казались потерянным временем, а война — единственно
достойным занятием, которые без конца повторяли ска-
зания о подвигах предков и звали молодого князя на
этот опасный путь. Ольга чувствовала свое бессилие
перед этим мужским братством, которое затягивало да-
же преданных ей людей: кормильца Асмуда, Искусеви,
Добрыню, старых бояр вышгородского двора.
Ольга понимала, что упущенного не воротишь, но
все же пыталась переубедить князя, произносила с
дрожью в голрсе, с показным ликованьем:
— Крестись, сын мой! Я познала бога — и радуюсь!
Если и ты познаешь — тоже станешь радоваться!
— Чем плохи наши старые боги?— спокойно возра-
жал Святослав.— Перун дарует нам победы, Даждь-
бог — солнечное тепло и урожаи злаков, скотий бог Во-
лос заботится о дружинных конях, чтобы они не уста-
вали в походах. А единый греческий бог не способен по-
мочь даже своему царю. Не потому ли царь просит у
тебя воинов?
Если Ольга продолжала настаивать, Святослав це-
дид сквозь зубы — неохотно, отстраняюще:
— Как мне одному принять греческую веру? А дру-
жина моя станет насмехаться...
И это было все!
Правда, Святослав открыто не препятствовал тем из
мужей, кто собирался креститься, но презрительный и
насмешливый взгляд князя, будто нечаянно указанное
чашником место на пиру в отдалении от княжеского
кресла, странная забывчивость тиуна, проехавшего cl
столовыми запасами мимо двора дружинника-христиани-
на и свернувшего во двор дружинника-язычника, предо-
стерегали умеющих видеть. Христиан в Киеве почти не
прибавлялось.
Деятельную Ольгу не утешали слова христианского
смирения, подсказанные священником Григорием, хотя
повторяла она_эти слова довольно часто: Да будет воля
божья. Если захочет бог помиловать род мой и народ
русский, то вложит им в сердце то же желание обратить-
ся к богу, что даровал мне...»
А вскоре заботы о вере отодвинулись куда-то дале-
ко-далеко: препятствия, чинимые хазарами восточной
торговле, становились разорительными для купцов. При-
шло время освободить от хазарской дани вятичей, кото-
рые еще не признавали власть Киева, и объединить их
61
с другими славянскими племенами. Выход был один: вой-
на с Хазарским каганатом. Бояре и княжие мужи все
чаще заговаривали о походе.
Княгиня Ольга не пресекала воинственных речей.
Ею овладело какое-то странное равнодушие. Полоса не-
удач подломила гордую княгиню. Власть уплывала из
рук. Святослав был уже не отроком, но мужем. Ольга
женила его на дочери знатного киевского боярина, и
уже появились первые внуки — Ярополк и Олег. Они
жили в Вышгороде, под присмотром княгини Ольги, а
князь Святослав остался в Киеве, среди своих мужей-
дружинников. К своей молодой жене он наезжал не ча-
ще, чем когда-то Игорь к княгине Ольге, весь был в чу-
жих и непонятных матери дружинных делах, и в его
разговорах с Ольгой порой проглядывала обидная сни-
сходительность.
Заканчивался 963 год, последний год несовершенно-
летия князя Святослава. Люди ждали каких-то перемен,
ибо прежнее спокойное княжение многим казалось топ-
танием на месте.
О славных ратных потехах и доблести молодого кня-
зя в Киеве знали все, любовались и восхищались Свято-
славом. На киевском княжеском дворе подрастал истин-
ный полководец. Но каким он станет правителем, когда
окончательно сменит княгиню Ольгу?
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ХАЗАРСКИЙ ПОХОД
1
Замысел хазарского похода князя Святослава пора-
жает зрелостью и стратегической широтой. В цепи враж-
дебных государств, окружавших Древнюю Русь, было
найдено самое слабое звено, изолированное недоброже-
лательством соседей, разъедаемое внутренней ржавчи-
ной.
О том, что пора сбить хазарский замок с волжских
ворот торговли с Востоком, говорили уже давно. Теперь
же разгром Хазарского каганата становился для Руси
насущной необходимостью. Великое движение киевских
князей на окраины славянских земель замедлилось,
споткнувшись на вятичском пороге. И не в упрямстве вя-
тичских старейшин заключалась причина: вятичи, насе-
лявшие лесистое междуречье Оки и Волги, продолжали
платить дань хазарам, и, чтобы поставить их под власть
стольного Киева, нужно было сначала сбросить с вяти-
чей хазарское ярмо. Дорога в вятичскую землю пролега-
ла через хазарскую столицу Итиль...
Для множества людей, населявших соседствующие с
Хазарским каганатом земли, Итиль был жестоким горо-
дом. ~!
Сюда их приводили хазары в оковах и на невольничь-
их рынках продавали, как скот, мусульманским и иудей-
ским купцам.
Сюда на скрипучих двухколесных телегах и в пере-
груженных, осевших в воду до края бортов судах приво-
зили дани, собранные с подвластных хазарам народов
безжалостными тадунами L
Отсюда вырывались хищные ватаги хазарских наезд-
ников и, прокравшись по оврагам и долинам степных ре-
чек, обрушивались огнем п мечом па беззащитные земле-
дельческие поселения.
^адун — хазарский наместник в завоеванных землях.
63
Опасность, угрожавшая со стороны Итиля, казалась
соседям вечной и неизбывной, и только немногие, самые
мудрые, догадывались, что сама Хазария больна, тяже-
ло больна. Награбленное чужое богатство придавало ей
пышный блеск, но не исцеляло внутренние недуги. Так
порой под драгоценными одеждами знатного человека
скрываются неизлечимые язвы...
Потом, после гибели Хазарии, люди станут думать,
когда она покатилась к упадку, будут искать причины
этого упадка внутри и вне ее.
Может, упадок Хазарии начался в восьмом столетии,
когда на нее обрушилось арабское нашествие?
В Хазарию вторглась стодвадцатитысячная армия
Мервана, двоюродного брата арабского халифа. Каган,
правитель Хазарии, бежал на север, к Уральским горам,
а арабская конница устремилась следом за ним, сея
смерть и разрушения. Кагану пришлось смириться перед
грозной чужеземной силой. Он согласился принять из
рук халифа урезанную власть, стал искать утешения в
мусульманской религии. А от гнева разоренного завоева-
телями народа Каган отгородился копьями и мечами на-
емной гвардии мусульман-арсиев...
Может быть, ослабляющий удар Хазария получила не
извне, а изнутри в девятом столетии, когда против кага-
на-мусульманина из чуждого тюркского рода Ашина под-
няли мятеж хазарские беки, полновластные хозяева ко-
чевий, родовых войск и стад?
Могучий и честолюбивый бек Обадий тогда объявил
себя царем, а Каган из полновластного ранее правителя
превратился в почитаемого чернью, но бессильного за-
творника кирпичного дворца в городе Итиле, в слабую
тень былого величия. Царь Обадий насаждал в Хазарии
иудейскую веру, которая еще больше разъединила лю-
дей и привела к кровопролитной междоусобной войне...
Может быть, именно новая вера сыграла роковую
роль в судьбе Хазарии?
Иудаизм — религия работорговцев, ростовщиков и
сектантов-фанатиков — подорвала военную мощь Хаза-
рии, основанную на родов jv. единстве кочевых орд, раз-
рушила международные связи Хазарии с великими хри-
стианскими и мусульманскими державами. Религиозная
нетерпимость иудеев, вылившаяся в жестокие преследо-
вания христиан, оттолкнула от Хазарии даже ее давнего
и заинтересованного союзника — Византийскую импе-
рию, Восхищенные послания единоверцев — «иерусалим-
64
ских изгнанников», рассеявшихся по всей Европе, теши-
ли самолюбие хазарских правителей, но не заменяли
дружбы и доверия соседей. Эгоистичным и опасным для
самой Хазарии было это восхищение далеких единовер-
цев. Не в силах оказать даже малейшую реальную по-
мощь Хазарии, иудеи других стран использовали сам
факт существования этого «остатка Израилева» для
самоутверждения, для опровержения неопровергаемого
и унижающего упрека: «У каждого народа есть царства,
а у вас нет на земле и следа!» Эти иерусалимские «из-
гнанники» писали: «Когда же мы услышали про хазар-
ского царя, о силе его государства и множестве его вой-
ска, мы внезапно обрадовались и подняли голову. А ка-
бы весть о нем усилилась, этим увеличится и наша сла-
ва...» Ответные послания хазарского царя, в которых он,
не задумываясь над последствиями, объявил своими
владениями давнс^не принадлежавшие хазарам соседние
земли «на четыре месяца пути вокруг», порождали еще
большее недоверие к хазарам. Опасная игра, в которую
корыстно вовлекали Хазарию зарубежные единовер-
цы»... '>!
А может, конец могущества Хазарии наступил позд-
нее, в десятом столетии, когда растаяли, будто весен-
ний снег, огромные хазарские владения, отложились
благодатные просторы степей и богатые приморские го-
рода?
Сколь много было владений у хазарского Кагана и
как мало осталось во второй половине столетия!
Крымские готы перешли под власть Византии, и в
приморских городах полуострова стояли гарнизоны ви-
зантийского императора.
Степи между Волгой и Доном заняли печенеги, раз-
рушили десятки хазарских замков, сожгли сотни селе-
ний, и кочевать в степях хазарам стало опасно, как в чу-
жой стране.
С востока хазар теснили азиатские кочевники-гузы.
Раскосые всадники на лохматых лошадках уже показы-
вались на левом берегу Волги.
Глухо волновались болгары, данники хазар, еще не
осмеливаясь открыто обнажить мечи, но всегда готовые
нанести удар в спину своим угнетателям.
Одно за другим отказывались от уплаты дани сла-
вянские племена, и теперь только вятичи с неохотой по-
сылали нещедрую дань мехами и медом. Надолго ли?
Владения Хазарии сжимались, как сохнущая кожа,
3 В. В. Каргалов
65
и в конце концов под властью Кагана остался лишь не-
большой треугольник степей между низовьями Волги и
Дадд да немногие города в предгорьях Северного Кав-
каза. Жалкие ©блемки прежнего могущества...
А может, все перечисленное даже не причина упадка
Хазарии, а лишь следствие этого упадка? Может, настоя-
щая причина коренилась в другом — в самой сущности
этого государства-грабителя, государства-паразита?
Хазария не создавала богатство, а лишь присваивала
чужое, не ею созданное. Она кормилась и богатела за
счет других народов, изнуряя их данями и разбойничьи-
ми набегами.
В городе Итиле пересекались мировые торговые пу-
ти, но самим хазарам нечего было предложить инозем-
ным купцам, кроме рабов да белужьего клея. На рын-
ках Итиля продавали болгарских соболей, русских боб-
ров и лисиц, мордовский мед, хорезмийские ткани, пер-
сидскую посуду и оружие. Из рук в руки переходили
серебряные монеты с непонятными хазарам надписями.
Чужое, все чужое...
Поток иноземных товаров, проходивший через Хаза-
рию, не приносил благосостояния ее народу, оставляя
по себе единственный след — торговую десятину в казне
царя.
Да полно, можно ли вообще называть Хазарский ка-
ганат государством?
Хазария походила на огромную таможенную заста-
ву, перегородившую торговые пути с Запада на Восток,
на преступное сообщество сборщиков пошлин и алчных
грабителей.
В Хазарии не было внутреннего единства. Люди бы-
ли разобщены множеством языков и религией. В городе
Итиле жили мусульмане, иудеи, христиане, язычники,
неизвестно какой веры пришельцы из дальних стран,
привлеченные обманчивым блеском богатства, которое
текло мимо, не задерживаясь в Хазарии. Люди жили ря-
дом, но не вместе, каждый по своей вере и по своим
обычаям. Мусульманские мечети соседствовали с христи-
анскими храмами и иудейскими синагогами, а на окраи-
нах города язычники приносили жертвы своим деревян-
ным и каменным идолам. Даже судьи были разные: от-
дельно для мусульман, отдельно для иудеев, отдельно
для язычников, и судили эти судьи по своим, отдельным,
законам. Отдельными были базары, бани, кладбища. Как
будто городская стена Итиля замкнула в свое кольцо не-
66
сколько разных городов, и жители их понимали друг
друга не лучше, чем пришельцев из неведомых далей.
А для коренных хазар, кочевников и скотоводов, го-
род Итиль даже не был местом постоянного обитания.
С наступлением весны хазары уходили со своими юрта-
ми и стадами в степи, на знаменитые Черные земли в
долине реки Маныча, а когда там выгорала трава под
летним солнцем, кочевали дальше по кругу: с Маныча
на Дон, с Дона на Волгу, и так до осени.
Хазары-кочевники покидали Итиль с радостью и с
песнями, провожаемые завистливыми взглядами бедня-
ков, которые не имели своего скота и вынуждены были
проводить знойное лето в городе. Уходившие в степь пре^
зирали остающихся, а те ненавидели уходивших, за-
видовали им и, задыхаясь в пыльном пекле раскаленных
солнцем улиц, призывали несчастья на их головы.
Странный, непонятный, зловещий, пропитанный вза-
имной ненавистью город... Он был жестоким не только к
чужим людям, но и к своим постоянным обитателям...
Что же объединяло жителей Итиля? Что собирало их
в войско? Что заставляло безропотно отдавать сборщи-
кам налогов немалую часть достатка? Неужели только
мечи и копья наемной гвардии арсиев?
Нет!
Население Хазарии объединяла, кроме не всегда
сбывавшейся надежды на свою долю добычи и торговой
десятины, слепая, веками взлелеянная вера в божествен-
ного Кагана.
Никто не знал его имени, и называли просто — Ка-
ган, был ли он молод или убелен сединами.
Мало кто видел его лицо.
Каган жил в постоянном затворничестве в своем кир-
пичном дворце, равного которому по величине не было
здания в Итиле. Только управитель дворца — кендер-
каган и привратник-чаушиар удостаивались чести еже-
дневно лицезреть божественного Кагана. Даже хазар-
ский царь, предводитель войска и полновластный прави-
тель страны, допускался во дворец Кагана лишь изредка.
Остальным людям запрещалось приближаться к высо-
ким дворцовым стенам.
Только три раза в год Каган нарушал свое загадоч-
ное уединение. На спокойном белом коне он проезжал
по улицам и площадям Итиля, а позади, на расстоянии
полета стрелы, равными рядами следовали гвардейцы-ар-
сии в кольчугах и чеканных нагрудниках, в железных
з*
67
шлемах, с копьями и мечами — все десять тысяч арси-
ев, составлявших наемное войско Хазарии.
Встречные падали ниц в дорожную пыль, закрывали
глаза, будто ослепленные солнцем, и не поднимали го-
ловы раньше, чем Каган проедет мимо.
Ужасной была участь тех, кто осмеливался нарушить
обычай и кинуть на Кагана хотя бы короткий взгляд.
Арсии пронзали дерзких копьями и оставляли лежать у
дороги, и никто не смел унести и похоронить их. Выбе-
ленные солнцем кости так и оставались на обочине, и
люди осторожно обходили их, ужасаясь дерзости по-
ступка. Как можно осмелиться взглянуть в лицо боже-
ственного Кагана?!
Даже после смерти Каган оставался загадочным и не-
приступным.
Никто не знал, где именно он будет похоронен.
Для мертвого Кагана строили большой дворец за го-
родом. В каждой из двадцати комнат дворца, одинаково
обтянутых золотой парчой, рыли по могиле. Самые близ-
кие слуги Кагана вносили тело во дворец и плотно за-
крывали за собой двери. Спустя некоторое время следом
за ними входили молчаливые арсии с широкими секира-
ми в руках и выкидывали за порог, к ногам толпы, от-
рубленные головы слуг Кагана. Потом люди шли чередой
по дворцовым покоям, но могилы были уже зарыты, и
никто не знал, в которой из комнат погребен Каган,—
все участники погребения были мертвы.
Но сколько бы лет ни прошло, каждый прохожий
склонялся в поклоне перед погребальным дворцом Кага-
на, а всадники слезали с копей и шли пешком, пока дво-
рец не скрывался из глаз...
Люди верили, что Каган и после смерти продолжает
беседовать с богами, а живой Каган проводит дни и но-
чи в благочестивых размышлениях. Только божественная
сила Кагана приносит Хазарии благополучие и победы
на войне...
Вера в Кагана была требовательной и беспощадной.
Если дела шли хорошо, люди прославляли своего Ка-
гана. Но если на Хазарию обрушивалась засуха или
поражение на войне, то знатные люди и чернь собира-
лись огромными толпами к дворцу царя и кричали: «Мы
приписываем несчастье Кагану! Божественная сила Ка-
гана ослабла, и он приносит вред! Убейте Кагана или
отдайте нам, мы сами его убьем!» •
68
И Кагана убивали, если царь по какой-либо причине
не брал его под защиту...
Нового Кагана всегда выбирали из одной и той же,
знатной, но не очень богатой семьи. Хазары считали, что
чрезмерно богатый Каган, не привыкший с детства до-
бывать средства к жизни, не будет как следует заботить-
ся о благосостоянии народа.
Рассказывали, что на одном из рынков Итиля можно
было увидеть молодого человека, продававшего хлеб, о
котором знали, что после смерти нынешнего Кагана он
будет избран на его место.
Вновь избранный Каган уединялся с царем и четырь-
мя знатными хазарскими беками в комнате без окон, с
единственной узкой дверью, возле которой стояли арсии
с обнаженными мечами. Царь накидывал на шею Кагана
шелковую петлю и сдавливал до тех пор, пока тот не
начинал задыхаться, теряя сознание. Тогда Кагана спра-
шивали хором: «Сколько лет ты желаешь царствовать?»
Полузадушенный Каган называл то или иное число лет,
и только после этого его усаживали на золотой трон с
балдахином, воздавая высочайшие почести.
Если Каган не умирал к назначенному им самим сро-
ку, то его убивали, ссылаясь на его же собственную бо-
жественную волю. Если Каган называл непомерно боль-
шое число лет, его все равно убивали по достижении со-
рокалетнего возраста. Хазары считали, что с годами ум
Кагана ослабевает, рассудок расстраивается, божествен-
ная сила становится меньше, и Каган уже не может при-
носить пользу.
Да, Итиль был жестоким городом...
Как понять подобное сочетание безмерного великоле-
пия и бессилия? Слепой веры и бежалостности? Как объ-
яснить соединение, казалось бы, несоединимого? Как
отыскать кончик нити в тугом клубке противоречий, что-
бы распутать клубок?
Никто из хазарских правителей не пытался ответить
на эти вопросы. Противоречия накапливались столетия-
ми, к ним привыкли, и уже никого не удивляло, что Ка-
гана, перед которым вчера преклонялись, сегодня вы-
брасывали на растерзание толпы. Так было всегда,
сколько помнили люди, а значит, так и должно быть. Но-
визна страшила. Воспоминания о былом могуществе
Хазарии успокаивали и подогревали высокомерную гор-
дость.
Время тянулось с удручающим однообразием.
69
А может быть, правители даже не понимали, что Ха-
зария, подобно своему Кагану, задыхается в шелковой
петле-удавке, и потому не пытались ничего изменить?
Тем более никто из них не предугадывал, что над ни-
ми уже поднимается карающий меч, что приближается
последний год Хазарского каганата...
2
Хазарский поход князя Святослава ничем не напо-
минал прежние дерзкие рейды руссов за добычей и плен-
никами. Святослав подбирался к границам Хазарии ис-
подволь, закрепляя каждый пройденный шаг, собирая
союзников, чтобы до вторжения окружить хазар кольцом
враждебных им племен и народов. Не удалым предво-
дителем конной дружины, но мудрым и дальновидным
полководцем предстает молодой киевский князь перед
изумленными современниками и потомками.
Князь Святослав начал с завоевания земли вятичей,
через которую проходил водный путь к столице Хаза-
рии — городу Итилю. Летописный текст о походе на вя-
тичей в 964 году предельно краток и не совсем понятен:
«...пошел Святослав на Оку-реку и на Волгу, и встретил
вятичей, и сказал им: «Кому дань даете?» Они же отве-
тили: «Хазарам...»
Как все просто выглядит: пришел и спросил!
В действительности же дело обстояло, думается, зна-
чительно сложнее. Земля вятичей была огромна и покры-
та великими лесами. Сами вятичи не знали, до каких
пределов тянется их земля, как не знали и того, сколь-
ко вятичских племен и родов проживает в необозримых
лесах. С какими вятичами мог разговаривать князь Свя-
тослав, где он их нашел? Ясно одно: это были старей-
шины, имевшие право говорить от имени своего народа.
Но как сумел собрать их князь Святослав для перего-
воров?
Пожалуй, это могло быть так...
Войско киевского князя плыло в ладьях по Оке, ве-
ликой реке вятичей. По берегам тянулись нескончаемые
леса. Медно-красные сосны стояли над песчаными обры-
вами, как воины в строю. Ветер раскачивал ветви, швы-
рял в светлую окскую воду колючие шишки. Из леса
выходили на водопой медведи. Вытягивая лобастые голо-
вы, медведи смотрели на ладьи и прятались в прибреж-
ных кустах, испуганные ревом боевых труб и плеском
70
множества весел. Кабаны взрывали землю под столет-
ними дубами. Проносились над водой громкоголосые
птичьи стаи. В тихих омутах плескалась богатырская ры-
ба сом.
Вятичская земля щедро являла свои богатства, оби-
лие зверя, птицы и рыбы. Не видно было только обита-
телей ее, многочисленного и воинственного племени вя-
тичей. Редкие прибрежные деревни оказывались поки-
нутыми. Челноки рыбных ловцов спрятаны в оврагах
под кучами веток. Дороги и тропы перегорожены зава-
лами. Видно, вятичи не ждали добра от чужого войска
и загодя схоронились в лесных чащобах.
Впереди больших воинских ладей князя Святослава
скользили по воде сторожевые челны. Они крались воз-
ле берегов, заворачивали в устья малых рек, высаживали
ратников возле покинутых деревень. Ратники забира-
лись на высокие деревья и подолгу обозревали окрест-
ности. Они всюду искали вятичей, но те будто раствори-
лись в своих лесах.
Возвращаясь к ладье Святослава, ратники виновато
разводили руками:
— Никого нет, княже!
Святослав недовольно хмурил брови. Начало похода
вызывало тревогу. Высоко поднятый меч пока что рассе-
кает пустоту. Как победить врага, если он уклоняется
от встречи? Где вятичи?
И князь снова и снова посылал вперед сторожевые
ладьи с самыми опытными воинами:
— Возьмите пленников! Выведайте, где прячутся ста-
рейшины!
Но поиски были бесплодными.
Ночами, собираясь вокруг костров и прислушиваясь
к таинственным шорохам леса, дружинники Святослава
шептались о неуловимых лесных жителях, которые буд-
то бы способны превращаться в зверей! Может, медве-
ди, которые выходили к реке, и были заколдованы вя-
тичами? Нужно принести жертвы Перуну, чтобы он рас-
колдовал вятичей и отдал нам в руки...»
Выход подсказал воевода Свенельд, который когда-
то возвращался по этой реке из хвалынского похода и
уже встречался с вятичами. Вятичи без сожаления по-
кидают свои убогие жилища, но есть у них священные
для многих родов места — капища, где стоят деревян-
ные идолы. Жители здешних лесов весьма почитают
идолов и не отдадут их без боя. Нужно высадиться с
71
конной дружиной н углубиться в лес, чтобы найти та-
кое капище. А когда вятичи соберутся к капищу, чтобы
защитить своих идолов, наверняка представится возмож-
ность поговорить с их старейшинами...
— Ас дружиной меня пошли, княже, или какого-ни-
будь другого воеводу,— закончил Свенельд.— Так будет
ладно.
— Сам пойду с дружиной в лес,— решил Святослав.
Воевода склонил голову, повинуясь княжеской воле...
Но ладьи плыли и плыли сквозь леса, а драгоценная
награда — шейная серебряная гривна, обещанная тому,
кто найдет большую дорогу в глубь леса, по-прежнему
покоилась в ларце. На прибрежных лужайках мирно зе-
ленела не примятая копытами и колесами трава.
Воины на сторожевых ладьях не подозревали, что на
всем протяжении пути их сопровождают зоркие глаза
вятичских охотников, что далеко впереди судового кара-
вана разносятся вести об опасности. Невидимые и не-
слышные, вятичи скользили как тени от дерева к дере-
ву, ныряли в овраги, спрямляли изгибы реки через лес-
ные чащи и неизменно оказывались в голове судового
каравана.
Многое смогли высмотреть вятичи, но многого так и
не поняли до конца.
Движение судовой рати князя Святослава было гроз-
ным и величественным. Ладьи заполнили речной про-
стор от берега до берега. Блестело на солнце железо до-
спехов. Колыхались на ветру разноцветные стяги. Бес-
численные весла вспенивали речную воду, и волны би-
лись в берега, как вег время бури.
Вечером ладьи причаливали к берегу, вонзаясь остры-
ми носами во влажный песок. Для ночлега воеводы Свя-
тослава выбирали место, прикрытое от внезапного напа-
дения оврагами и лесными чащобами.
Вятичи издали смотрели, как копошатся на прибреж-
ном лугу воины Святослава. В их движении, казавшемся
беспорядочным, не сразу удавалось уловить какой-то
скрытый, не до конца понятный смысл.
Вот от толпы отделились воины с длинными копьями,
растянулись цепью вокруг стана, будто оградив его жи-
вым частоколом. Конные заставы выехали к недалекому
лесу. Взметнулись стяги на длинных шестах. Толпа воз-
ле стягов была гуще, чем в других местах. Задымились,
запылали костры.
72
Воины неторопливо ходили между кострами, проноси-
ли на плечах ободранные туши кабанов и баранов, сни-
мали и складывали на землю доспехи. Свои длинные
копья они вонзали древками в землю, и луг становился
похожим на колючее жнивье.
Однако, как ни старались вятичи угадать, где оста-
новился сам князь, им это не удавалось. В воинском
стане не было нарядных шатров, в которых обычно но-
чевали знатные люди. Все воины без различия уклады-
вались спать на звериные шкуры или попоны, а под го-
ловы подкладывали седла. Не видно было котлов для
приготовления пищи. Воины разрубали мясо широкими
ножами, нанизывали на прутья и жарили над углями,
каждый для себя. Даже по одежде невозможно было
разобрать, кто из них князь, воевода, а кто простой
ратник. Под кольчугами у всех оказались длинные бе-
лые рубахи, на ногах — кожаные сапоги. И оружие бы-
ло одинаковое: боевые топоры-секиры, копья с железны-
ми наконечниками, луки из упругих турьих рогов, кое у
кого мечи, тяжелые медные булавы. Бесполезно было
искать князя среди одинаково одетых и одинаково во-
оруженных воинов. Любой из них мог оказаться князем!
В этой подчеркнутой одинаковости войска было что-
то необычное и грозное. Будто некое сказочное боевое
братство, о котором слагали былины старики...
И вятичи сообщали своим старейшинам, что воинов в
войске Святослава больше, чем деревьев в лесу, что все
воины одеты в железные рубахи, но князя не разли-
чишь между ними, а потому не в кого было пустить за-
ветную черную стрелу, предназначенную для самого
опасного врага...
Проторенную дорогу, уводившую в глубь леса, нашел
десятник из дружины Свенельда. Следы копыт и глубо-
кие борозды от волокуш были еще свежими. Значит,
совсем недавно по этой дороге ездили многие люди и
перевозили тяжести.
Многочисленная конная дружина углубилась в лес.
Впереди гарцевали на гнедом коне осчастливленный на-
градой десятник; витая серебряная гривна негромко по-
стукивала по кольчуге.
Князь Святослав торопил воинов. Вятичей необходи-
мо застать врасплох, чтобы они не успели спрятаться в
лесу. А в том, что проторенная дорога вела к населен-
ным местам, сомнений не было.
Вековые сосны вплотную придвинулись к дороге.
73
Всадники ехали как по дну глубокого оврага. Стало су-
мрачно, сыро тревожно. Кое-кто из молодых дружинни-
ков уже начал с опаской поглядывать по сторонам: не-
доброе место, тесное...
Но Святослав был спокоен. Древлянские леса не че-
та вятичским, здесь хоть сухо, а там болота да тряси-
ны. А древлянские леса он уже проходил с дружиной на-
сквозь, и не благодатным летом, а в осеннюю мбкреть...
Дорога резко повернула, огибая возвышенность, и
вдруг исчезла под завалом из сосновых стволов. Ветви
деревьев угрожающе растопырились: колючие, непрео-
долимые на первый взгляд...
И в этом не было ничего неожиданного для Свято-
слава. Лесные жители всегда отгораживаются завалами.
Поэтому дружинники везли с собой железные крючья,
веревки, подсечные топоры. Они без команды спешились,
кинулись на завал, как на штурм вражеской крепости.
Крики, скрежет железа, треск ломающихся ветвей,
глухие удары падавших на землю сосновых стволов...
Очень скоро через разбросанный завал перебрались
первые всадники.
Потом встретился еще один завал, но уже не такой
крепкий. Видно, складывали его вятичи наспех, подру-
бая лишь деревья, которые стояли возле самой дороги.
Деревья лежали в завале не острыми вершинами впе-
ред, а беспорядочно, как попало. Через такой завал про-
драться было нетрудно, и он почти не задержал дружи-
ну.
Впереди посветлело. Дружинники заторопили коней,
оживились: конец леса близко! Но возле опушки их под-
стерегал еще один завал. К нему подъехали без опаски.
Если вятичи отдали без боя завалы в глубине леса, то
зачем им устраивать засаду здесь, возле редких деревь-
ев?
Звон тетивы, похожий на мгновенно оборвавшееся
жужжанье шмеля, был неожиданным и, как все неожи-
данное, пугающим. Длинная черная стрела, неизвестно
откуда прилетевшая, вонзилась в горло десятника; кровь
брызнула на витую серебряную гривну. Десятник без
стона выпал из седла.
А вокруг снова была тишина, и не слышно было ни
торжествующих криков врагов, ни топота убегавших
ног, ни шороха в придорожных кустах — один безмолв-
ный лес, и нельзя было понять, кем пущена стрела, по-
разившая десятника.
74
Дружинники осыпали завал стрелами, кинулись, вы-
ставив копья, в стороны от дороги. Остроконечные шле-
мы замелькали между деревьями, удаляясь.
К распростертому на земле десятнику подъехал князь
Святослав, молча снял шлем. Ему подали стрелу — тя-
желую, с черным древком и черным оперением, по за-
зубренному наконечнику красными бусинками скатыва-
лись капли крови.
Князь протянул стрелу Свенельду:
— Глянь-ка, воевода! Видишь зарубки на древке?
Точно бы круг вырезан, а рядом косой крестик. Меченая
стрела! Сбереги стрелу — по ней будем искать с вяти-
чей дикую виру...1
За последним завалом открылась широкая и светлая
поляна, круглая, как чаша, окаймленная со всех сторон
синеватой гребенкой леса. Среди сочной луговой зелени
чернели полоски пашни. Причудливо петляла речка, за-
росшая кустами ивняка.
За кустами дружинники не сразу заметили вятич-
скую деревню. И без того невысокие избы были врыты
в землю до половины срубов, плоские кровли амбаров
и скотных дворов едва поднимались над зарослями ре-
пейника, и казалось, будто деревенька пугливо прижи-
мается к земле. Только изба, стоявшая на отшибе, была
повыше, и ее окружал частокол из заостренных бревен.
В таких избах у вятичей жили молодые воины, отлучен-
ные от семей до наступления совершеннолетия.
Сотня дружинников на гнедых конях с гиканьем и
свистом понеслась к деревне. Но деревня встретила чу-
жих всадников распахнутыми дверями покинутых изб
и нежилой тишиной.
Неужели опять неудача?
Бешено нахлестывая коня, к Святославу подлетел сот-
ник Свень, выкрикнул торжествующе:
— Княже, там идолы! Капище!
На пологом холме за деревней, возле рощи прямых,
удивительно красивых берез, высился могучий дубовый
столб, потемневший от времени и непогоды; венчался он
подобием человеческой головы, грубо вытесанной топо-
ром. Земля перед большим идолом была обильно полита
кровью жертвенных животных, почернела и запеклась,
как кострище. Рядом стояли идолы поменьше, тоже тем-
1 Дикая вира — штраф, который собирался с общины, на
территории которой произошло убийство (если убийца неизвестен).
75
ные, щелястые, зловещие. А вокруг торчали из земли не-
ошкуренные березовые жерди, похожие на огромные го-
лые кости, и на них белели черепа животных: быков, ба-
ранов, коз. Только медвежьих и кабаньих черепов не
было на ограде капища. Лесных зверей вятичи почитали
наравне с идолами, а вылепленными из глины медвежьи-
ми лапами даже украшали свои жилища.
Ни один’ дружинник не ступил на священную для вя-
тичей землю капища. Так приказал князь Святослав.
Нельзя обижать чужих богов. Чужие боги могут жесто-
ко отомстить дерзким пришельцам за обиду. Да и вятичи
не простят, если дружинники нанесут какой-нибудь
ущерб их святыне. А Святослав надеялся сойтись с вя-
тичскими старейшинами на мире, а не на войне. Хоть
и далеко земля вятичей от Киева, но люди в ней не сов-
сем чужие, одного с остальными славянами языка и пле-
мени. Да и не ради покорения вятичей задуман поход —
цель его дальше и величественнее. Хазария! Вот что не-
отступно владело думами князя Святослава, определяло
его поступки. Сейчас князю Святославу нужны были
мирные вятичи, способные пополнить его дружины
вбями и надежно подпереть с тыла двинувшееся к Ити-
лю войско. Поэтому, показав вятичам грозный меч, нуж-
но поскорее сменить его на зеленую ветку мира...
Деревню князь Святослав тоже-не велел разорять,
выбрал место для своего стана в отдалении от нее, на
зеленом лугу.
Обычно в чужой земле воинский стан огораживался
со всех сторон составленными рядом обозными телега-
ми, но на этот раз дружина шла налегке, без обоза, и
Святослав велел окопать стан рвом, а по краю рва по-
ставить легкий частокол. К вечеру маленькая крепость
была готова. Дружинники загнали за частокол коней,
подняли перекидные мостики. Костров не зажигали. Ти-
хо было в стане. Лишь копья сторожевых ратников по-
качивались над частоколом.
Ночь прошла спокойно. Но перед утром сторожевым
ратникам почудилось какое-то шевеленье за рвом. Там
скользили неясные тени, слышались порой приглушен-
ные голоса, негромкое звяканье железа.
Разбудили князя Святослава. Он перегнулся через
частокол, долго всматривался в предрассветную туман-
ную мглу, прислушивался и наконец, угадав в поле мно-
жество людей, удовлетворенно улыбнулся: вятичи все-
такн собрались к капищу!
76
3
Коршуны кружились над поляной, едва шевеля кон-
чиками крыльев и в их неторопливом полете было ожи-
дание. Когда собиралось вместе столько людей, после
них всегда оставалось много еды...
Коршуны ждали, ждали своего часа...
С высоты птичьего полета на поляне были отчетливо
видны два огромных кольца, одно внутри другого. То,
что поменьше, отливало сизым блеском железа, казалось
мертво-застывшим, туго напружинившимся; это за рвом,
желтевшим свежим песком, изготовилась к бою околь-
чуженная дружина князя Святослава. Другое кольцо —
внешнее — колыхалось множеством простоволосых го-
лов и лохматых шапок вятичей, щетиной копий, буро-
красными пятнами щитов, сплетенных из ивовых пруть-
ев; большое кольцо то сжималось, то разбухало вширь,
будто мутный речной прибой, готовый захлестнуть ост-
ровок воинского стана. Множество вятичских воинов из
ближних и дальних деревень сошлись к капищу по при-
зыву старейшин, чтобы прогнать незваных пришельцев
или умертвить их. Боги, столько раз помогавшие вяти-
чам на войне и на охоте, теперь сами нуждались в за-
щите...
В первых рядах вятичского войска стояли признан-
ные силачи и храбрецы, дерзко подставлявшие стрелам
свои голые груди. Всю их одежду составляли холщовые
штаны, туго перетянутые ремнями и заправленные в са-
поги, а оружие — широкие топоры-секиры, такие тяже-
лые, что сражаться ими приходилось двумя руками. За-
то страшными были удары вятичских боевых секир: они
рассекали даже крепкие железные доспехи и раскалы-
вали шлемы, как глиняные горшки. Воииы-копьеносцы
составили вплотную большие щиты, а за ними толпились
лучники и метатели дротиков — молодые воины, для ко-
торых сражение будет первым.
Вятичское войско казалось грозным и непобедимым,
но князь Святослав был спокоен. Он знал, что вятичи не
умеют воевать строем, что кольчуги и панцири имеют
лишь немногие старейшины, а потому конные дружины
могут разрубить их беспорядочную, уязвимую в руко-
пашном бою толпу, как железный клинок разрубает ков-
ригу хлеба.
Князь Святослав смотрел сейчас на вятичей не с опас-
кой или враждебностью, но с восхищеньем храбростью
77
полуголых силачей, готовых на смерть и дерзко показы-
вавших эту готовность. Он думал, какими славными во-
инами станут вятичи, если одеть их в железные доспехи,
если дать им в руки крепкие дружинные щиты, если
сомкнуть в спаянный ратный строй. Не врагов видел пе-
ред собой князь Святослав, но воинов будущей непобе-
димой русской рати, которую он поведет за собой в
дальние походы. Нужен мир с вятичами, только мир!..
По своим прежним походам князь Святослав отлич-
но знал ратные обычаи лесных жителей. Начиная битву,
они устрашающе кричали, делая вид, что собираются
напасть, а на самом деле лишь запугивая врага. Но
если враг оставался твердым, они сами обращались в
притворное бегство, заманивая в засады. Важно было
сохранять спокойствие и не поддаваться на хитрости.
Вот и сейчас вятичи испустили оглушительный вопль,
разом кинулись вперед... и остановились. Снова закрича-
ли все вместе, пробежали несколько шагов и снова оста-
новились.
— Мыслю, на приступ вятичи не пойдут!— сказал
Святослав воеводе Свенельду и медленно вложил меч в
ножны.— Пожалуй, пора говорить со старейшинами...
Протяжно, успокаивающе пропела труба в стане кня-
зя Святослава. Дружинники опустили копья. С легким
стуком через ров упал перекидной мостик. Сын воеводы
Свенельда — Лют Свенельдич — вышел в поле с зеле-
ной березовой веткой в руке — знаком мира.
Лют Свенельдич шел под тысячами настороженных
взглядов, мягко ступая сапогами по луговой траве, весь
облитый железом доспехов, но без меча у пояса. Смуг-
лое лицо Люта было строгим и торжественным, движе-
ния неторопливыми и величественными. Горячая степ-
ная кровь, унаследованная Лютом от матери-венгерки,
выдавала себя лишь нетерпеливым блеском черных глаз
да пятнами румянца на смуглых щеках. Будто два мира
сошлись в посланце князя Святослава: спокойная непо-
колебимость русских лесов и лихая необузданность степ-
ного ветра. Но в ту минуту лихость смирилась перед
спокойствием...
Вятичи пятились, расходясь в стороны и освобождая
дорогу к кучке седобородых старцев в длинных белых
плащах — старейшинам вятичских родов.
Старейшины стояли, одинаково опираясь на посохи,
и молча смотрели на Люта. В глазах старейшин не было
страха и тревоги, только гордая уверенность. •
78
Лют положил к ногам старейшин березовую ветку.
Повинуясь едва заметному жесту одного из старей-
шин, молодой вятичский воин бережно поднял ветку е
земли. Лют облегченно вздохнул: вятичи были согласны
говорить о мире...
А рабы князя Святослава уже расстелили на поляне
большой пестрый ковер, положили на одном краю ковра
несколько полосатых подушек, а на другом — дружин-
ное седло, окованное серебром. Боязливо оглядываясь
на молчаливые ряды вятичей, рабы отбежали прочь, и
почти сразу же на перекидной мостик ступил князь
Святослав.
Князь был пешим, без доспехов, но два дружинника
вели следом княжеского коня; боевой меч Святослава
был привязан к седлу. Рядом с князем, отставая на пол-
шага, шел воевода Свенельд. Серебряная цепь на шее
воеводы постукивала по железу панциря, на левой руке
покачивался овальный красный щит с медной бляхой
посередине, рука в железной рукавице поддерживала
ножны длинного прямого меча, за пояс заткнута тяже-
лая медная булава, на высоком шлеме подрагивали в
такт шагам разноцветные перья. Воевода Свенельд как
бы олицетворял собой грозную мощь дружинного войска,
и рядом с ним простая белая рубаха князя выглядела
подчеркнуто мирно и скромно.
Князь Святослав опустился на седло, заскрипевшее
под его тяжестью. Свенельд встал за его спиной, держа
на вытянутых вперед руках княжеский меч.
Подошли вятичские старейшины и, повинуясь при-
глашающему жесту князя, смирно присели на подушки.
Они были без оружия, но длинные посохи, положенные
на ковер у их ног, хищно поблескивали острыми желез-
ными наконечниками.
Ближе других к князю сидел, положив узловатые
худые руки на колени, старик со светлыми, почти белы-
ми глазами. Точно такие же глаза Святослав видел
когда-то у древнего старца гусляра; люди говорили, что
тот гусляр начинает вторую сотню лет земной жизни.
Сколько же лет прожил старый вятич, если время обес-
цветило его глаза? Сколько видел правителей, требовав-
ших покорности и дани, как сейчас собирался сделать он,
Святослав?
Старец первым начал разговор, а остальные старей-
шины почтительно внимали его словам, согласно покачи-
вая бородами:
79
— Мое имя Смед. Я старейшина рода, на земле кото-
рого ты сидишь. Вятичи спрашивают: зачем ты привел
столько воинов в железных рубахах! С миром пришел
или с войной? Отвечай, пока не пролилась кровь!
Святослав вытащил из-за голенища черную стрелу и
кинул ее вятичскому старейшине. Кстати, очень кстати
оказалась эта стрела! Безрассудный выстрел неизвест-
ного вятичского воина позволял князю выступить обви-
нителем, а старейшины должны опр-авдываться. А кто
оправдывается, тот всегда слабее...
— Кровь уже пролилась!— сурово начал князь.—
Этой стрелой убили храброго воина из моей дружины.
Кровь требует отмщения!
Старейшина Смед, кряхтя, нагнулся, поднял с ковра
черную стрелу, задержал взгляд на метке. Лицо его по-
тускнело, тонкие сухие губы горестно задрожали. Вид-
но, старейшина узнал на стреле свой родовой знак...
— Кровь твоего воина не останется без искупле-
ния,— с усилием произнес он.— Но ты, княже, еще не от-
ветил...
— Кому вы, вятичи, даете дань?— прервал старца
Святослав.
— Хазарам,— помедлив, ответил старец.— Хазарам,
которые приходят с Волги.
— Разве хазары ваши старшие родичи? Может, у
вятичей много лишних мехов?— напористо спрашивал
Святослав.— Или меда? Или зерна? Или серебра, чтобы
всем этим наделять людей чужого племени?
— Когда приходят за данью, о желании не спра-
шивают...
— Выслушай тогда древнее сказание и уразумей его
смысл,— неожиданно сказал Святослав и поведал вятич-
скому старейшине услышанное когда-то от матери ска-
зание о хазарской дани, о находчивости полян, вручив-
ших хазарам вместо дани обоюдоострые мечи, и о про-
рочестве хазарских старцев, предсказавших своему кня-
зю, что поляне никому не будут платить дани, но сами
станут собирать дань с иных народов...
— Смысл сказания нам понятен,— произнес после
долгого молчания старейшина.— Дань берут мечом, меч
же освобождает от дани — вот что ты хотел сказать,
княже. Но у вятичей мало мечей, и живут они каждый
своим родом, разъединенно. Хазары же приходят не-
жданно, и если не дать им ничего, то вырезают один род,
потом другой, потом многие роды, пока остальные не
80
придут к ним с данью. Не для вятичей твое сказание, а
для тех племен, которые собраны в одну горсть...
— Ты сам ответил, старец, зачем я пришел в землю
вятичей!—воскликнул Святослав, вскакивая на ноги;
следом за ним поднялись с подушек старейшины.— Я
пришел, чтобы собрать вятичей в одну горсть! И не в
горсть даже — в крепкий кулак! Разящий, всесокрушаю-
щий! Не другом я пришел и не недругом — господином!
Настало время вятичам склониться под руку Киева.
Тогда я скажу, что между нами мир на вечные времена!
Вятичи с глубоким вниманием слушали короткие, рез-
кие, будто рубленые фразы. Для них не было неожидан-
ным требование князя Святослава подчиниться власти
Киева. Давно уже к этому шло. Необъятная держава
киевских князей надвигалась на их земли, обтекая полу-
кольцом подвластные Киеву племена. Хазары не были
больше заслоном от этого непреодолимого движения.
Хазарские конные отряды, приходившие к вятичам за
данью и пленниками, казались ничтожными песчинками,
которые бесследно сдует ветер войны. Да и тяжко хазар-
ское ярмо. Тяжко и обидно, потому что хазары привыкли
смотреть на вятичей как на рабов, а не как на свобод-
ных охотников. Иная у хазар была жизнь, иной язык,
иные боги, иные меры добра и зла. Чужаками были ха-
зары в вятичской земле, но чтобы навсегда изгнать их,
у вятичей не находилось силы...
Все это так, но легко ли решиться? С проезжей доро-
ги свернуть на боковую тропу, и то подумаешь... А тут
речь идет о всей будущей жизни...
Смущала и резкость князя, его недвусмысленная вла-
стность. Сразу господином себя объявил... Если нынче
так говорит, что дальше-то будет? Старейшины привык-
ли управлять родами по своей воле, безраздельно. Да и
будет ли киевский князь надежной защитой от хазар?
До Киева далеко, а до Волги рукой подать, дороги у
хазар проторенные...
Пошептавшись между собой, старейшины начали рас-
спрашивать князя Святослава, и за каждым их вопросом
чувствовалось опасливое недоверие.
— Назвать тебя господином легко,— задумчиво го-
ворил Смед.— Но мы не свободны в выборе, ибо подчи-
няемся хазарам с давних времен. Не случится ли так,
что ты с войском уйдешь, а хазары придут и покарают
нас, и возьмут дань вдвойне?
— Забота князя оборонять людей своих!— твердо от-
81
вечал Святослав.— Останусь зимовать в земле вйтйчей
и буду ей крепким щитом, а по весне пойду воевать Ха-
зарию.
— Сохранишь ли обычаи наши, ибо привыкли вяти-
чи жить по своим обычаям, со своими богами и со свои-
ми старейшинами?
И на это был согласен князь Святослав. Пусть ста-
рейшины сидят в своих родах, как сидели до сего дня.
Лишь молодые вятичские воины, которые придут в кня-
жескую дружину, будут под властью князя.
И снова совещались между собой старейшины, а
остальные вятичи стояли в напряженном молчании на
поляне,, сжимая копья и топоры. Солнце уже стояло пря-
мо над головой, и разочарованные коршуны устали
ждать сечи...
Наконец старейшина Смед шагнул к князю, покло-
нился и торжественно произнес:
— Будь гостем в земле вятичей и господином!
— Будь господином!—повторили остальные старей-
шины.
Радостные крики разнеслись над поляной: «Мир!
Мир!»
Вятичи складывали оружие на землю, приветственно
размахивали руками.
Мир!
Из стана выезжали на поляну дружинники князя Свя-
тослава; мечи их покоились в ножнах, в руках — зеле-
ные березовые ветки. Ликующе, празднично ревели
трубы.
Мир!
Вятичи протягивали дружинникам деревянные ков-
ши с медом, круглые хлебы, куски вяленой дичины.
Проворные княжеские рабы оделяли вятичских старей-
шин чашами вина.
Князь Святослав пригубил чашу и передал старейши-
не Смеду:
— Пусть будет между нами добрый мир!
...Так была одержана Святославом первая победа ха-
зарского похода — бескровная битва за землю вятичей...
4
Князь Святослав и думать забыл о черней стреле —
не до того было. Шутка ли: целая земля, многолюдная и
обширная, становилась под его руку!
82
Из глухих заокских лесов, с неведомых доселе Свято-
славу вятичских рек Цны, Колпи, Унжи и иных многих
приходили старейшины с данью и клятвами верности.
Всех нужно было принять честью, обласкать, условиться
о числе воинфв, которые пайдут с князем в весенний по-
ход. И свои воеводы отъезжали с ратями в разные кон-
цы Вятичской земли, и каждому воеводе нужно было
сказать, куда идти и как вершить дела.
’ Заботы, заботы без конца... Как не хватало Святосла-
ву матери — княгини Ольги... Может быть, только теперь
он впервые понял, какой груз она снимала с его плеч,
освобождая от повседневных княжеских дел... Но княги-
ня Ольга осталась в Киеве, и нельзя было позвать ее,
потому что негоже оставлять княжество без твердой вла-
сти... Крепкое княжество надежно охраняет спину вой-
ска, питает его живыми соками, а потому — глубокий
поклон княгине Ольге!..
Но не только нескончаемые заботы тяготили князя
Святослава. Он был теперь на виду у всех, и люди вни-
мательно приглядывались к нему, решая для себя, какой
он правитель. Если в Киеве, в тесном дружинном кругу,
князь Святослав допускал вольности, держался с мужа-
ми как равный, давал волю радости или гневу, то теперь
его окружали незнакомые, настороженные люди, и при-
ходилось постоянно думать, как воспримут они те или
иные его слова и поступки. Без доверия к предводителю
мертва душа войска. Князя должны не только бояться,
но и любить, восхищаться им, передавать из уст в уста
слова о его справедливости, мудрости, нелицеприятной
доброте. И не столь уж важно, правда это будет или
красивый вымысел. Добрая слава должна опережать
дела правителя...
Поэтому князь Святослав обрадовался, когда к нему
пришел местный старейшина Смед и многозначительно
сказал, что выполнил обещанное. Представлялся случай
показать людям справедливость и доброту князя...
Два угрюмых вятичских воина вволокли в избу юно-
шу в длинной белой рубахе, простоволосого и босого.
Руки юноши были связаны за спиной сыромятным ре-
мешком.
— Сей отрок из нашего рода,— пояснил старейши-
на.— Я обещал найти человека, который убил твоего
воина. Это он. Род выдает его головой за смертоубий-
ство...
Князь Святослав, Свенельд и телохранители-гридни
83
с любопытством разглядывали молодого вятича, а тот,
чувствуя недоброжелательные взгляды, держался под-
черкнуто прямо и гордо. Глаза у юноши были синие-си-
ние — совсем такие, как у самого Святослава, и в них
не было заметно страха, только тоскливая безнадеж-
ность. Видимо, юноша примирился со своей горькой уча-
стью и был готов без мольбы принять любой, самый же-
стокий приговор. Раз род отдал его князю, значит, он
виноват...
Святославу молодой вятич понравился.
Князь вообще любил смелых людей и прощал за сме-
лость многое. А тут еще, кроме мимолетного располо-
жения к юноше, примешивался дальновидный расчет.
Он, киевский князь, имел возможность показать себя вя-
тичам не только грозным, но и милосердным. Князю не
к лицу быть излишне жестоким к людям, которые покор-
ны ему. Жестокость порождает неверность, а разумная
доброта — благодарность и ревность к княжеской служ-
бе. Однако, подумав так и заранее решив помиловать
молодого вятича, князь Святослав все-таки спросил его
с подчеркнутой суровостью в голосе:
— Верно ли, что ты убил воина?
Юноша молча кивнул головой.
Старейшина Смед торопливо пояснил, снимая вину
с остальных своих сородичей:
— Он это, он! На роде вины нет, только на нем! Род
не поручал ему проливать кровь, но только следовать за
твоим войском в отдалении!
— Зачем же ты пустил стрелу?— спросил Свято-
слав.
Юноша разлепил плотно сжатые губы, проговорил
хрипло, с усилием:
— Твое войско шло к капищу... Лесные завалы не
задержали войска... Я хотел убить воеводу или другого
знатного человека, чтобы войско остановилось...
— Но ты убил простого десятника!
— Я видел на нем серебряную гривну!—упрямо
возразил молодой вятич.— Серебро носят на груди толь-
ко знатные люди. И ехал он впереди всех!
Святослав вспомнил, как радовался лосятник, полу-
чая награду — серебряную гривну, погубившую его спу-
стя несколько часов; вспомнил и нахмурился.
Тяжелое молчание повисло в избе. Гридни двинулись
к молодому вятичу, чтобы схватить его по первому зна-
ку. Но Святослав остановил их, заговорил медленно,
bl
словно взвешивая на весах справедливости каждое сло-
во, будто еще сомневаясь, на что решиться:
— Кровь за кровь... Есть такой древний обычай...
Но и другой обычай есть, столь же древний: жизнь за
жизнь... К которому обычаю склониться? Кровь за кровь
или жизнь за жизнь?
Люди слушали, затаив дыхание и стараясь угадать,
чем закончит князь свою речь-раздумье. Кровь на лес-
ной дороге была уже прошлым. А в настоящем и буду-
щем вятичи рядом, в одном воинском строю. Людям бы-
ли понятны сомнения князя, и Святослав чувствовал
это понимание и внутренне торжествовал.
Веско и стройно укладывались в округленные фразы
княжеские слова:
— Отрок пролил кровь до объявления мира. Он не
знал, с чем идет войско в его землю — с войной ли, с
миром ли. Оттого вина его вполовину меньше...
Воевода Свенельд кивнул, соглашаясь:
— Да, то было до мира.
— Мне не нужна кровь этого отрока, старейшина!—
решительно закончил Святослав, поворачиваясь к Сме-
ду.— Он должен заменить павшего воина, заняв его
место в дружинном строю! Да, да! Пусть будет так:
жизнь за жизнь! Это будет справедливо!
— Это справедливо!— обрадованно поддержал Смед,
развязывая узлы на руках юноши. И добавил строго:—
Отрок Алк! Служи князю верно, как служил своему ро-
ду!..
Вечером Алк уже стоял в карауле возле самого леса.
Никто не приглядывал за ним. Лес был рядом, шагни за
дерево и исчезни!
Но крепче сыромятных ремней связало юношу дове-
рие новых товарищей-дружинников, обласкавших его и
принявших в свою дружинную семью, и он чувствовал,
что не сможет обмануть это доверие, что существуют
узы не менее прочные, чем прежние, родовые, а имя
этим узам — дружина...
Перед утром мимо Алка проехал на коне Святослав.
Князь кивнул юноше приветливо, но равнодушно, как
будто не было ничего удивительного в том, что вчераш-
ний враг сторожит воинский стан в кольчуге дружин-
ника.
А может, действительно нечему было удивляться?
Судьба вятичского юноши Алка просто повторила
судьбы тысяч и тысяч славянских воинов, втянутых в
85
исторически неизбежное движение. Воины из многих
славянских племен — поляне и северяне, древляне и ра-
димичи, кривичи и дреговичи, уличи и тиверцы — прихо-
дили на службу к киевскому князю и, поварившись в
дружинном котле, забывали род свой и родовые обычаи.
И не так уж было важно, что внутри самой дружины
еще сохранялась видимость родовых связей, что каждый
дружинник выбирал себе побратима 1 и скреплял побра-
тимство древними обрядами. В старом сосуде было уже
новое молодое вино. Общим большим родом для дружин-
ников князя Святослава стала вся Русь!
Величие Святослава, объяснение его громких побед
заключалось в том, что князь не пытался обогнать свое
время, но и не отставал от него. В дружине он нашел ес-
тественную форму военной организации, способную при-
влечь на княжескую службу самые разнородные обще-
ственные элементы, объединить их под властью киевско-
го князя, используя живучие и достаточно крепкие ро-
довые связи или видимость этих связей, еще цепко дер-
жавших сознание людей.
В обиходе князь Святослав был доступен и прост. Ел
из дружинного котла, а в походах довольствовался, как
остальные воины, куском поджаренного на углях мяса.
Одевался в простую белую рубаху. Голову часто остав-
лял непокрытой. Любил ходить босиком по утренней ро-
систой траве и громко свистел, подзывая коня. Дружин-
ников называл по именам, будто добрых товарищей.
Одобряя отличившегося, с размаху хлопал ладонью по
плечу и весело смеялся, если тот не мог удержаться на
ногах от этой могучей ласки. Вечерами подолгу сидел с
дружинниками у костра и слушал песни гусляров о по-
двигах предков.
Непосвященным могло показаться, что князь ничем
не выделяется из дружины, что он даже не повелитель,
а лишь уважаемый старший брат в общем дружинном
братстве, плоть от плоти его. Но это только казалось...
Когда Святослав сдвигал брови и хмурился, сразу
замолкали вольные голоса. Отмеченные почетными бое-
выми шрамами мужи боязливо пятились, не смея поднять
глаз, и будто невидимая стена отделяла людей от князя.
Святослав умел быть крутым и даже жестоким. Од-
нажды к нему пришли вятичские старейшины — жало-
ваться на боярина Асмуда. Асмуд набирал воинов в де-
1 Побратим — названый брат.
/ 86
ревнях, но молодые охотники по совету старцев спрята-
лись в лесные убежища. Их искали долго, по все-таки
нашли, и Асмуд приказал казнить беглецов. «Они трусы,
если боятся войны,— объявил он старейшинам.— Трусы
не нужны ни родичам, ни князю Святославу!»
Князь Святослав с позором прогнал жалобщиков.
«Пусть ваши роды соберут новых воинов — столько,
сколько сказано,— напутствовал князь.— А если не най-
дете храбрецов, желающих идти на войну, я прикажу
убить всех мужчин, а женщин и детей продать в рабство
хазарским купцам. Род, неспособный воспитать храбрых
воинов, должен исчезнуть!»
Многие ужаснулись тогда словам князя. По вятичской
земле поползли слухи о жестокости Святослава, и осуж-
дали его вятичи. Но воинов старейшины стали присы-
лать без задержки...
Однако, карая ослушников и наводя ужас на врагов,
князь сам не терпел бессмысленно жестоких людей.
Рассказывали, будто Святослав с позором изгнал из дру-
жины варяга Веремуда, истязавшего своего коня. «Кто
по злобе мучит коня, тот недостоин садиться в воинское
седло!— сказал тогда Святослав.— Кто сегодня без ви-
ны обидит коня, завтра ударит побратима! Не место та-
кому человеку в дружине!»
Князь Святослав умел быть гордым и недоступным.
Он высокомерно разговаривал с послами самых могучих
правителей. Вождей кочевого племени гузов он заставил
целый день и целую ночь ожидать у своей избы, а потом,
усевшись в дубовое кресло, слушал их, коленопреклонен-
ных, холодно и безразлично, будто не вожди перед ним,
а жалкие рабы, прах земной. Он без чести выгнал с пи-
ра знатного боярина, осмелившегося прежде князя при-
губить заздравный кубок, велел ободрать с боярина се-
ребряную гривну и высокую бобровую шапку.
Князь есть князь!
Но почему же тогда Святослав так прост с дружинни-
ками и многими другими, совсем обычными людьми?
Почему он разговаривал с вятичскими старейшинами
как с равными, тоже сидя на земле? Почему он угощал
из своих рук болгарских кормчих, которые пришли с
Волги проситься к нему на службу? Оборванные, иссе-
ченные ветрами и опаленные солнцем, речные люди ка-
зались чернью, недостойной внимания знатного мужа, а
князь обласкал их...
87
В котором из своих поступков Святослав был самим
собой?..
А правда заключалась в том, что внешняя простота
князя Святослава была неразрывна с грозным величием
верховной власти, что они были едины, и это единство
как бы олицетворяло сущность тогдашней Руси, в ко-
торой складывалось могучее раннефеодальное государ-
ство, но люди еще не были разъединены так, как это
случилось в других, уже начавших дряхлеть странах.
Разве осмелился бы византиец, столетиями живший в
унижении и покорности, заговорить с императором?
И разве императору не показалось бы крушением основ
свободное общение с простыми людьми? На Руси —
иное. Люди были вчерашними свободными пахарями,
охотниками или воинами родовых дружин, и их предво-
дитель не мог быть иным, чем князь Святослав. Былин-
ную личность Святослава породило его время, время пе-
рехода от военной демократии к классовому обществу,
и внешние черты военной демократии еще долго скрыва-
ли глубокие трещины, начинавшие расчленять славян-
ское общество. Однако военный гений Святослава был
уже поставлен на службу огромным по своим масшта-
бам внешнеполитическим задачам Древнерусского госу-
дарства, которое предоставило в распоряжение князя-
витязя и материальные ресурсы, и новые организацион-
ные формы, позволившие создать войско, представлявшее
собой не простое соединение родовых ополчений, но
единое целое...
Князь Святослав повел за собой в хазарский поход
крепкое, хорошо вооруженное, обученное ратному делу
войско, и его длительное пребывание в земле вятичей
было временем, когда сколачивалось это войско. И вре-
менем дипломатической подготовки похода, временем
поисков союзников, для которых господство Хазарского
каганата в низовьях Волги и в степях Северного Кав-
каза было опасным.
5
Как-то неожиданно подкралась и вошла в силу
осень. Сусальным золотом зазвенели леса. Рассветы
стали прозрачными и холодными, как родниковая вода.
Кое-где в низинах уже ложились рассыпанной солью на
траву первые заморозки. Солнце по-прежнему щедро
разливало свет, но не обжигало, как летом, а лишь слег-
ка касалось земли ласковым теплом.
88
В пригожий осенний день к князю Святославу при-
ехали послы из Волжской Болгарии. Посольство ждали
давно. Еще летом с попутным купеческим караваном
князь Святослав отправил богатые дары болгарскому
царю и намекнул, что желает быть с ним в мире и в
дружбе.
Волжская Болгария давно искала союзников, кото-
рые помогли бы ей освободиться от обременительной ха-
зарской дани. В прошлые времена болгарский царь не-
однократно посылал посольства и в Хорезм, и к арабско-
му халифу в Багдад, не смущаясь немыслимой дально-
стью пути. Халиф прислал на Волгу ответное посольство.
Вместе с послами приехали искусные арабские градо-
строители, чтобы возвести на Волге неприступную для
хазарского войска крепость, оплот независимости Болга-
рии. Воодушевленный посольством, болгарский царь от-
ринул власть хазар, признал себя вассалом халифа и в
освящение союза принял ислам. Но бесконечно далеко
был Багдадский халифат от Волжской Болгарии, а Ха-
зария — рядом. Хазарский царь обрушил свой гнев на
всех мусульман. Он приказал разрушить минарет самой
большой мечети в Итиле, а ее служителей-муэдзинов —
повесить. Многочисленное хазарское войско, опустошая
земли, как саранча, двинулось с низовьев Волги на Бол-
гарию. Болгарскому царю пришлось смириться, возобно-
вить выплату дани и отдать заложников. Но лютая
вражда к хазарам осталась. И если совсем рядом, с зем-
лей вятичей, вдруг появилось могучее войско, которое
можно повернуть против Хазарии,— разве мог упустить
болгарский царь такой случай?..
Болгарские послы приехали.
Правда, приехали они с большим промедлением и не
пышным посольством, а тайком, в одежде простых куп-'
нов, с немногими слугами. Видимо, болгарский царь
опасался раньше времени навлечь на себя гнев хазар-
ских правителей. Ну что ж, пусть хоть так! Осуждать
болгарского царя не следовало, его можно было понять.
Старшая дочь царя была замужем за Каганом, а стар-
ший сын томился заложником в хазарской столице Ити-
ле. Кому хочется рисковать родной кровью?
Попять-то болгарского царя Святослав понял, ио все
же решил, что показать свое неудовольствие за бедность
и потаеппость посольства будет не лишним. Он не поч-
тил послов личной беседой. Переговоры были поручены
воеводе Свенельду и боярам.
89
Нелегкими оказались эти переговоры. Послы осторож-
ничали, не желали связывать себя определенными обя-
зательствами. О совместном походе на Хазарию они и
слышать не хотели, испуганно отмахивались широкими
рукавами халатов: «Нет! Нет! Такого мы не можем, нет
войска у царя!» Однако пропустить судовую рать князя
Святослава через свои владения послы все-таки обеща-
ли. И еще обещали дать суда для перевозки воинов и
припасов, если у князя Святослава окажется мало своих
ладей. Но только пусть русский князь возьмет суда,
оставленные болгарами в условленном месте, как бы на-
сильно, без их ведома. И пусть князь войдет в Болгарию
будто бы войною, а болгары запрутся в крепостях п ни-
чем мешать ему не будут...
Князь Святослав посмеивался, слушая рассказы вое-
воды Свенельда о лукавой хитрости болгарских послов,
которая вряд ли могла ввести кого-либо в заблуж-
дение.
— Пусть тешатся .надеждой, что обманули хазар.
Для нас главное — пройти через Болгарию без войны.
А мнимую войну, если им так хочется, покажем. И де-
ревни кое-где пожжем, и возле городов пошумим...
Договоренное скрепили взаимными клятвами, и бол-
гарские послы отбыли так же тихо, как приехали. Вод-
ный путь к столице Хазарии — городу Итилю — был от-
крыт для князя Святослава.
Но у Хазарии были еще одни соседи, которые загора-
живали ее со стороны степей,— печенеги. Немыслимо
было посылать через степи войско, не сговорившись
предварительно с печенежскими вождями. А еще лучше
было приобрести в печенегах союзников. Князь Свято-
слав был уверен в своей силе. Хазарам не выдержать со-
крушительного удара околъчуженной русской рати! Но
в русском войске мало конницы. Если остатки хазарско-
го войска разлетятся брызгами по степи, как догнать их?
Печенежская легкая конница могла бы завершить раз-
гром. Ради этого не жалко ни серебра, ни части добычи.
Надобно нанять печенегов, как нанимал их отец Свято-
слава, киевский князь Игорь Старый для царьградского
похода...
Печенежские кочевые орды прорвались в степи меж-
ду Волгой и Днепром почти сто лет назад, но об этом
степном народе было известно немного. Печенеги стара-
лись ие допускать в свои кочевья чужих людей, подозре-
вая их в недобрых намерениях, а смельчаков, которые
90
осмеливались на свой страх и риск углубляться в степи,
безжалостно убивали. Поэтому известия о печенегах до-
ходили до Руси стороной, через другие степные народы.
Рассказывали, что печенеги — большой и богатый на-
род, владевший множеством копей и баранов, драгоцен-
ными сосудами, серебряными поясами и хорошим ору-
жием. Они имеют также большие трубы в виде бычьих
голов, в которые трубят во время боя, и рев этих труб
поистине ужасен. Вся Печенегия делится на восемь окру-
гов с великими князьми во главе, а округа, в свою оче-
редь, делятся на племена, в которых тоже есть князья,
но уже меньшие, и таких князей насчитывается сорок.
Так что у печенегов много князей, все они воинственны
и алчны, и забота о добыче постоянно занимает их голо-
вы. Своими набегами печенеги, внушают страх соседним
народам.
Рассказывают, что набег печенегов подобен удару
молнии, а отступление их тяжело и легко в одно и то же
время: тяжело от множества добычи, легко от быстроты
бегства. Нападая, печенеги предупреждают молву, а от-
ступая, даже не дают преследователям возможности
взглянуть на себя, столь они стремительны. Жизнь мир-
ная для них несчастье, а верх благополучия — когда они
имеют удобный случай для войны или когда насмеха-
ются над мирным договором. Самое худшее то, что пе-
ченеги своим множеством превосходят весенних пчел, и
никто еще не сосчитал, сколькими тысячами или десят-
ками тысяч они нападают: число их бесчисленно...
Князь Святослав знал обо всем этом, но он знал и
другое: опустошая набегами соседние земли, печенеги
сами много страдали от хазар. Ежегодно хазары совер-
шают походы в страну печенегов, захватывают пленни-
ков и продают их в рабство мусульманским и иудейским
купцам. Поэтому печенеги ненавидят хазар и вредят им
как только могут. Не обернется ли давняя вражда пе-
ченегов к хазарам дружбой к нему, князю Святославу?
Враги общего врага могут сговориться...
Зимой печенеги кочевали далеко от русских земель,
на берегах теплого моря, откуда с наступлением весны
начинали двигаться со своими табунами и стадами к се-
веру, и так все лето, по мере того как солнце выжигало
пастбища. Поэтому осенью они оказывались совсем
близко от вятичских земель, и посольству было легче их
найти.
После долгих раздумий Святослав назвал имя посла:
91
Лют Свенельдович. С ним отправились в Печенегию тол-
мач-переводчик и крепкая охрана из ближних дружинни-
ков князя.
До реки Прони посольство ехало по лесам. Леса бы-
ли здесь не дремучими и хмурыми, как на Руси, а наряд-
ными, веселыми, насквозь прошитыми солнечными луча-
ми. Часто попадались поляны, такие просторные, что ка-
залось — они тянутся до самого горизонта. Но всадники
поднимались на возвышенности, и снова впереди от-
крывались леса. Настоящая степь начиналась только за
рекой Проней.
На Пронском берегу Лют Свенельдович велел надеть
кольчуги и шлемы, которые дружинники везли привя-
занными к седлам, и решительно направил коня к броду.
Зашуршала под копытами жесткая степная трава.
Всадники сбились плотной кучкой, готовые отразить
неожиданное нападение. Лют Свенельдович был серье-
зен и озабочен, безлюдье в степи не успокаивало его.
Печенеги умели подбираться незаметно, как волки.
Правда, обычай защищал жизнь послов, но откуда знать
диким степнякам, с посольством или с войной пришли
чужие всадники? Все решала первая встреча...
Беспокойство Люта передавалось дружинникам, и
они настороженно поглядывали по сторонам, вздрагивая
и поднимая копья, когда из травы с шумом вырывались
птицы.
Но все равно встреча с печенегами оказалась неожи-
данной. Из низины высыпали всадники в длинных чер-
ных одеждах, в остроконечных колпаках, тоже обтяну-
тых черной тканью; не понять было, шлем под ней скры-
вался или просто шапка из плотного войлока. Всадники
на скаку натягивали луки, размахивая копьями и трех-
гранными кривыми мечами.
Дружинники встали плотным кольцом вокруг Люта,
тоже ощетинились копьями.
Печенеги закружились вокруг посольства диким хо-
роводом, почти касаясь наконечником копий своими раз-
вевающимися черными одеждами, устрашающе визжа-
ли, скалили большие желтые зубы. Казалось, еще мгно-
вение, и они закружат и сомнут горстку дружинников.
Лют Свенельдович поднял над головой зеленую ветку.
Хоровод печенежских всадников постепенно замедлил
свое бешеное вращение. Умолкли крики и визг. Наконец
печенеги остановились, опустили копья.
— Мы идем посольством к вашим старейшинам!—
92
выкрикнул толмач по-печенежски.— Не убивайте нас,
но дайте проводников! Жизнь послов неприкосновенна!
Подъехал печенег с длинной черной бородой, в кото-
рую были вплетены красные ленточки. Под его одеждой
угадывались неживые складки кольчуги, на запястях
покачивались массивные серебряные обручи. Браслеты
из серебра и нарядный пояс свидетельствовали о знат-
ности рода, и Лют понял, что именно от этого человека
зависит их судьба.
Толмач повторил свою просьбу, добавив, что посоль-
ство прибыло от славного и непобедимого князя Свято-
слава. Бородатый печенег прокричал что-то резким, сры-
вающимся на визг голосом, указал пальцем на землю.
— Он требует, чтобы мы бросили копья,— перевел
толмач.— Тогда он выслушает нас...
Лют Свенельдович кивнул дружинникам. Копья поле-
тели на землю. Печенег снова заговорил, но уже спокой-
нее, дружелюбнее:
— Если вы действительно послы, то ваша жизнь в
безопасности. Завтра вы предстанете перед старейшина-
ми печенежского племени. Следуйте за моим конем и
не пытайтесь убежать!
Кольцо печенегов разомкнулось, пропуская посольство,
Лют Свенельдович облегченно вздохнул, обтер платком
испарину на лбу. Начало было положено, первый мостик
к печенегам перекинут...
Печенежский стан находился в низине и открылся
взглядам путников неожиданно, когда они поднялись на
гряду холмов. За составленными кольцом и связанными
между собой повозками теснилось множество юрт из бу-
рого войлока, а посередине — большой белый шатер,
жилище печенежского вождя. Едкий кизячный дым стру-
ился над круглыми кровлями. Развевались на ветру ло-
шадиные хвосты, привязанные к длинным жердям,—
бунчуки.
Из-за телег высыпала огромная толпа печенегов, ко-
торые с пронзительными криками, размахивая топорами
и обнаженными мечами, побежали навстречу посольст-
ву, грозя растерзать его', изрубить на куски, затоптать в
пыльную землю. Лют и его спутники остановились, за-
хлестнутые бушующей толпой, и уже прощались с жиз-
нью, столь страшной была ярость обступивших их пече-
негов. Всадники, которые захватили посольство в степи,
отталкивали своих сородичей древками копий, что-то
93
кричали, но толпа продолжала напирать. Вопли, визг,
лязг оружия, испуганное лошадиное ржанье...
Но вот из стана показалась кучка всадников в бле-
стевших на солнце досиехах, в круглых железных шле-
мах, над которыми колыхались пучки разноцветных перь-
ев, и толпа вдруг отхлынула, злобно ворча. Это явились
наконец печенежские старейшины, чтобы властью своею
исторгнуть посольство из рук народа. Лют вторично за
сегодняшний день возблагодарил богов за спасение от
верной смерти. Сколь дики и свирепы печенеги!..
Мимо расступившихся печенегов, которые продол-
жали угрожающе размахивать оружием, но больше не
кричали из уважения к своим старейшинам, посольство
проследовало к белому шатру вождя; старейшины назы-
вали его великим князем.
Обитатель шатра оказался тучным белолицым муж-
чиной. Волосы у него были светлые, необычные для степ-
няков, а жирные плечи туго обтягивал полосатый шелко-
вый халат. Если бы не железный шлем с перьями и не
кривой меч, заткнутый за серебряный пояс, печенежско-
го вождя можно было принять за купца; похожие купцы
приезжали в Киев с персидскими товарами. Вождь воз-
легал на горе подушек. Возле него сидели на корточках
старейшины, а позади застыли свирепого вида телохра-
нители с обнаженными мечами.
Дружинники внесли подносы с дарами князя Свято-
слава и, поставив их к ногам вождя, тихо отошли за
спину Люта Свенельдовича.
Вождь печенегов скользнул равнодушным взглядом
по связкам дорогих мехов, по серебряным слиткам-грив-
нам, по золотым и серебряным чашам. Его внимание
привлекло лишь оружие: островерхий русский шлем,
кольчуга с железными панцирными пластинками на гру-
ди, обоюдоострый прямой меч. Вождь шевельнул корот-
кими толстыми пальцами. Подскочившие телохранители
уволокли оружие в глубину шатра. Остальные дары рас-
хватали старейшины.
Вождь молча выслушал посольскую речь, потом пе-
ревод этой речи на печенежский язык и что-то шепнул
невзрачному старичку в длинной черной одежде, сидев-
шему рядом с ложем. Старичок проворно вскочил на но-
ги, шагнул к послам и заговорил на языке славян:
— Великий князь из рода Ватана приветствует посла
князя Святослава. Речь посла выслушана и дошла до
сердца великого князя. Хазары такие же враги печене-
94
гам, как и руссам. Но поход может решить только совет
великих князей, чьи люди и стада кочуют по сию сторо-
ну Днепра. Ждите их слова. В юрте, куда вас проводят,
вы найдете пищу для тела и безопасность...
Послы, кланяясь, попятились к выходу из шатра. Ве-
ликий печенежский князь по-прежнему сидел неподвиж-
но, как истукан, и взгляд его был устремлен вверх, к
круглому отверстию, через которое виднелось голубое
небо... .
Долгое ожидание утомляет не меньше, чем бесплод-
ная погоня. А среди чужих, неприветливых людей, в
душном полумраке незнакомого жилища ожидание поис-
тине иссушает душу и тело.
Три недели Лют и его спутники видели только бурый
войлок юрты, тусклое пламя очага да хищные наконеч-
ники копий печенежской стражи, которые покачивались
у входа. Часы сливались в непрерывную сонную череду,
и лишь нити солнечных лучей, пробивавшиеся сквозь ды-
ры в обшивке юрты, возвещали о наступлении нового
дня. Вечером молчаливые печенежские воины вволаки-
вали в юрту бурдюки ,с водой и кобыльим молоком —
еду и питье на следующий день. И только ночью, в пол-
ной темноте, послов выводили на прогулку в дальний
угол печенежского стана. За три недели сидения послы
не узнали о жизни печенегов больше того, что увидели в
первый д^нь.
Но все на свете имеет конец. Пришел день, когда по-
сольство снова повели в белый шатер. Трехнедельное
ожидание завершилось разговором, который длился не
дольше, чем требовалось проворному человеку, чтобы
переобуться. Тот же старичок в черной одежде произнес
слова, оправдавшие все труды и лишения посольства:
— Великие князья из родов Ватана, Куэля, Майну и
Ипая пришли к согласному решению воевать с хазарами.
Пусть князь Святослав начнет, а печенеги поспешат к
хазарским границам из тех мест, где их застанет извес-
тие о походе. Да погибнут наши общие враги!
6
Князь Святослав ждал возвращения посольства с не-
терпением и тревогой. На последнем пороге обиднее все-
го споткнуться. До сих пор все удавалось без труда.
Не предвещает ли затянувшаяся полоса везенья неожи-
данную неудачу?
96
Может быть, именно от этого нетерпения и от этой
тревоги Святослав часто уезжал из стана, с немногими
людьми уединялся в березовых рощах или на берегах
лесных озер, подолгу размягченно беседовал с ними, из-
меняя своему обычному немногословию. Гриди-телохра-
нители, затаив дыхание, слушали князя, и перед ними
разворачивались немыслимые дали.
Однажды, остановившись на берегу коричневого от
торфа лесного озерка, князь Святослав сказал:
— Больше всего воду люблю. Чтобы много было во-
ды, без конца и без края. В Днепре воды много. В Оке,
реке вятичей, тоже. Но та вода бегучая, неласковая. А
вот здесь вода стоячая, спокойная, но темная, будто
ночь. До теплого моря хочу дойти, до синей воды, где
плавали ладьи Олега Вещего и отца моего Игоря Ста-
рого. И не гостем мимоезжим хочу побывать на море, но
стать на берегах его крепко...
Слова князя быстро разошлись по дружине, и воины
заговорили о походе к теплому морю. Возвратившееся
от печенегов посольство напомнило о таком же посоль-
стве князя Игоря, которое положило начало совместно-
му походу на Царьград. Волхвы искали и без конца на-
ходили добрые предзнаменования. Нетерпение охваты-
вало воинов. Все ждали следующей весны...
Весна 965 года выдалась ранней и дружной. Быстрее
обычного очистились от льда реки. По большой воде из
Киева и Новгорода в землю вятичей приплыло много но-
вых ладей с воями, оружием, припасами. Войско мно-
жилось на глазах, и уже не хватало княжих мужей, что-
бы ставить старшими над сотнями. Печенеги, раньше
обычного откочевавшие с приморских пастбищ, пригна-
ли тысячные табуны коней. В конные дружины князь
Святослав звал всех, кто умел держаться в седле, невзи-
рая на род и достаток. До позднего вечера на Приокс-
ких лугах и лесных полянах слышался конский топот,
ржание, звон оружия, повелительные выкрики десятни-
ков и сотников: новые дружинники приучались к ратно-
му строю.
Крепкие заставы перегородили тропы и дороги, что-
бы на Волгу, в хазарские владения, не проскользнул ни
конный, пи пеший, чтобы хазары пе узнали о готовности
русского войска. Когда наступит время, князь Святослав
сам объявит о походе. А пока пусть нежатся в покое и
неведенье хазарские правители, пусть пересчитывают
4 В, В. Карга лов
97
жирную десятину с торговых караванов! Внезапным ве-
сенним громом будет для них поход князя Святослава!
На исходе мая, в канун змеиных свадеб, наступил
долгожданный день. Князь Святослав напутствовал гон-
ца, который отправился к хазарскому царю:
— Лишних слов перед царем не рассыпай. За многи-
ми словами — малая сила, а за немногими — великая.
Сильный шепотом скажет, а все слышат. Крика же сла^
бого разве что заяц пугается, да и то лишь потому, что
отроду пуганный. Всего три слова передашь царю: «Иду
на вы!» Сказав, молчи. Смертью грозить будут, тоже
молчи. Помни: в твоем молчании — сила!
Бояре и дружинники смотрели на гонца с почтитель-
ным удивлением. На верную смерть отправлялся гонец,
рубаху перепоясал черным похоронным поясом, а лицом
светел, безмятежен. Меча у гонца не было, только корот-
кий нож за черный пояс заткнут — самого себя до серд-
ца достать, если придет крайний случай. Немыслимого
мужества и жертвенности человек. По нему хазары о
всем русском войске судить будут. Не на посольский раз-
говор ехал гонец, а на смертный поединок. Доблесть по-
казать хазарам, чтобы уязвить дух хазарского царя до
битвы...
Гонец двинулся к выходу, тяжело ступая сапогами
по еловым плахам пола. За ним потянулись из избы боя-
ре и воеводы. Только гридни-телохранители остались воз-
ле княжеского кресла. Они всегда при князе, не оставля-
ют ни на минуту. Князь Игорь Старый этот обычай за-
вел, а Святослав посчитал полезным сохранить его. По-
надобятся зачем-нибудь гридни — вот они, рядом, а ес-
ли не надобны, то будто и нет их, столь они молчаливы
и ненавязчивы. Как копья, поставленные до поры к
стене...
Проводив бояр, Святослав подумал, что нужно бы
объяснить дружине, почему он сам предупреждает ха-
зарского царя о походе. Сказать гридням, чтобы разош-
лись эти слова по дружине.
— Эй, отрок!— обратился князь к высокому светло-
волосому гридню, родом из вятичей.— Замечал я, что
ты смышленый, угадливый. Угадай, зачем я царя о похо-
де упреждаю?
— Не ведаю, княже.
— То-то что не ведаешь!— улыбнулся Святослав.—
Вижу, что и другие в недоумений. А ведь как просто до-
ва
гадаться! Подумай сам: намного ли опередит гонец вой-
ско? Самое большее на неделю, полторы, если мы быст-
ро пойдем. А сумеет ли царь за это время новых воинов
собрать и обучить? Думаю, не сумеет. Что есть под ру-
кой то на битву и выведет, не более того. А трепет у него
в душе от нашей дерзости будет великий. Решит царь,
что безмерно сильны мы, если сами о походе предупреж-
даем. Того мне и нужно...
Гридни с восхищением слушали своего князя, а Свя-
тослав, расхаживая по избе, продолжал рассуждать:
— Ио том я подумал, чтобы всех воинов хазар-
ского царя одним разом сразить. А что получится, если
царь не успеет их вместе собрать? Разбредутся опоздав-
шие воины по степям, разыскивай их потом! Так-то вот,
отрок...
С ликованием и праздничной перекличкой труб от-
плыла судовая рать. Ей предстоял неблизкий, но при-
вольный путь: по Оке-реке до Волги, а потом до низовь-
ев великой реки, где на островах, образованных волж-
скими протоками, притаилась за каменными стенами ха-
зарская столица Итиль.
Конные дружины пошли к Итилю прямым путем, че-
рез печенежские степи. По дороге к ним примыкали пе-
ченежские князья, заранее оповещенные гонцами Свя-
тослава о начале похода.
Грозным и неудержимым было движение войска кня-
зя Святослава. Его тяжелая поступь спугнула сонный по-
кой хазарской столицы. Приближался час решительной
битвы, которая ответит на роковой вопрос: быть или не
быть Хазарии...
7
Прозрачным майским утром, которое отличалось от
других разве что тем, что накануне был большой торг и
усталые горожане крепче обычного спали в своих жили-
щах, к воротной башне Итиля подъехали всадники, за-
барабанили в ворота древками копий. Сонный стражник
выглянул в бойницу и кубарем скатился вниз. Промедле-
ние было опасно: перед воротами ждал сам Иосиф,, царь
Хазарии и многих соседних земель.
Медленно, со скрипом распахнулись городские воро-
та. Стражники склонили копья, приветствуя царя. В по-
чтительно прикрытых глазах стражников — любопытст-
во, тревога. Неожиданное возвращение царя казалось не-
99
понятным и пугающим. Лишь дела чрезвычайной важ-
ности могли оторвать царя Иосифа от милых его сердцу
весенних степей. Но что это за дела, можно было только
гадать. Кто из смертных осмелится расспрашивать гром,
почему он гремит, или молнию, почему она огненной
стрелой проносится по небу?..
Улицы Итиля были пустынны. Только святые старцы,
для которых прожитые десятилетия сократили время
сна до короткого забытья, брели к храмам на утрен-
нюю молитву, да ночные сторожа дремали па перекрест-
ках, оперевшись на древки копий. Но старцы отрешены
от земных забот и нелюбопытны, а сторожа — молчали-
вы, и потому в городе мало кто узнал о возвращении
царя.
Царь Иосиф равнодушно скользил взглядом по жи-
лищам ремесленников, построенным из войлока и дере-
ва и похожим на юрты, по купеческим глинобитным до-
мам, спрятавшимся за глинобитными же заборами, по
приземистым, с плоскими кровлями караван-сараям.
Все постройки были присыпаны желтоватой пылью,
казались унылыми и безликими.
Иосиф представил на мгновение праздничное много-
цветье весенних степей, прохладные струи Маныча, си-
ние дымки костров между юртами, и тяжело вздохнул.
Дела, дела...
Улица спустилась к протоке Волги, которая делила
город на две части — Итиль и Хазар. Посередине про-
токи, на песчаном острове, высился кирпичный дворец
Кагана, окруженный малыми дворцами, садами и вино-
градниками. Это был город в городе, недоступный для
простых людей. К острову можно было пройти только
по наплавному мосту, возле которого всегда стояли во-
оруженные арсии.
Царь Иосиф спешился, бросил поводья подскочив-
шему арсию, пошел по скрипучим, зыбко вздрагивав-
шим доскам моста. Внизу катилась желтоватая, тоже
будто присыпанная пылью волжская вода.
Мост выводил на площадь, выложенную известковы-
ми плитами, а за площадью стоял дворец Кагана. Он
поражал своими размерами. Выше дворца были только
минареты некоторых мечетей, но минареты торчали как
древки копий, а дворец загораживал полнеба. Все, что
окружало дворец, казалось ничтожно малым. Жилище,
достойное равного богам...
Царь Иосиф медленно пересекал площадь, испытывая
100
непонятную робость. Для царя не было тайн во двор-
це, да и сам Каган избран по его воле из числа безли-
ких и безвольных родичей прошлого владыки, но сейчас
Иосиф чувствовал себя слабым и униженным, ступая по
белым плитам осторожно, будто опасаясь нарушить зву-
ком шагов величавый покой.
У высоких ворот, украшенных золотыми и серебря-
ными бляхами, Иосиф положил на землю меч, железный
шлем, стянул сапоги из мягкой зеленой кожи и выпря-
мился, босой и смиренный. Приоткрылось прорезанное
в дверях оконце, ровный бесстрастный голос спросил:
— Кто нарушил покой равного богам?
— Иосиф, слуга богов!
— Что ищет слуга богов у равного богам?
— Совета и благословения!
— Пусть ищущий войдет...
Двери бесшумно распахнулись, и царь Иосиф шагнул
в загадочный полумрак дворцового коридора. Молчали-
вые арсии в золоченых кольчугах, с маленькими топо-
риками в руках сопровождали его. Влажные плиты по-
ла неприятно холодили босые подошвы. Струи дыма от
факелов ползли, как змеи, к сводчатому потолку.
У тронного зала Иосифа остановил привратник-чау-
шиар. Он коротко поклонился царю, поднес к стояв-
шей рядом жаровне палочку пропитанного благовониями
пальмового дерева, и дерево загорелось ровным, почти
бездымным пламенем. Царь благоговейно взял горящее
дерево,, подержал в руках и вернул чаушиару. Таков
был обычай: хазары верили, что огонь очищает и осво-
бождает от дурных мыслей, а перед лицом Кагана со-
весть человека должна быть прозрачной, как горный
хрусталь.
— Войди и припади к источнику мудрости!— сказал
наконец чаушиар.
Золотой трон Кагана стоял посередине большого
круглого зала. Над троном висел балдахин из алого ин-
дийского шелка с золотыми тяжелыми кистями. Лучи
солнца, пробивавшиеся сквозь окна, яркими пятнами
расцветили ковер на полу. Торжественная тишина, не
нарушаемая присутствием людей, царила в зале.
Царь Иосиф трижды поклонился пустому трону, упал
ниц на ковер и не поднимал головы, пока не услышал
негромкий певучий звон: управитель дворца, кендер-
каган, ударил молоточком по серебряному диску.
— Жаждущий совета может приблизиться!
101
Иосиф на коленях пополз к трону.
Когда до подножия трона оставалось несколько ша-
гов, снова раздался серебряный звон, и царь поднял го-
лову. Он увидел Кагана.
Каган сидел на троне неподвижно, как каменное из-
ваяние. Высокая шапка Кагана, сплошь покрытая золо-
тым шитьем, поблескивала множеством драгоценных
камней. Рукава белого одеяния спускались почти до по-
ла. У Кагана было безбородое, бледное от по-
стоянного затворничества, ничего не выражающее лицо,
глаза прикрыты набрякшими веками. Что-то отреченное,
неживое чудилось в лице Кагана, как будто он был уже
не способен испытывать волнения и желания, свойствен-
ные простым смертным, как будто жизнь утратила для
него всякий интерес и Каган всматривается только
внутрь себя, отыскивая в себе непостижимые ни для ко-
го ценности...
— О, равный богам!—начал царь Иосиф.— Пусть
не покажется дерзким известие, нарушившее твой по-
кой! От северного правителя князя Святослава приехал
гонец с угрожающими словами. Призови свою божест-
венную силу, защити Хазарию. Вели рабам твоим взять-
ся за оружие и благослови их на подвиги!
Каган медленно склонил голову.
— Слово твое услышано и одобрено!— возгласил
кендер-каган.— Божественная сила Кагана с тобой, царь
Иосиф! Да постигнет врагов злая смерть и забвение
потомков! Да обратятся они в пепел, сдуваемый ветром
твоей славы!
Царь Иосиф снова опустился на колени и пополз к
выходу. Обычай был соблюден. Каган устами своего
первого слуги произнес благословляющее слово. Теперь
судьба Хазарии вручена царю, а Кагану остается лишь
молить богов и ждать исхода войны. И придет к Кагану
безмерное восхищение народа в случае победы или по-
зорная смерть, если Хазарии не поможет его божест-
венная сила.
А над крышей дворца смуглолицые арсии уже под-
нимали на шесте большой золотой круд\ Блеск его мож-
но было увидеть со всех концов города. Гулко ударили
барабаны. Заревели большие медные трубы. Великий
Каган сзывал в войско подданных своих, невзирая на
племя их, достаток и вероиспрведание!
Забурлил, заволновался Итиль. Толпы народа запол-
нили улицы и площади. Муллы с высоких минаретов
102
звали к священной войне с неверными руссами осмелив-
шимися обнажить меч против благословенного аллахом
города. Христиане собирались к папертям церквей, где
бородатые попы призывно поднимали к небу кресты.
Иудеи почтительно внимали своим сладкоречивым рав-
винам, которые убеждали умереть с именем бога на ус-
тах, ибо сам Каган иудей, и царь Иосиф тоже иудей, и
великий визирь исповедует иудейскую веру, а потому
защита их от врагов — богоугодное дело.
Лишь хазары-язычники не говорили о боге и, собира-
ясь возле своих войлочных юрт на окраине города, жда-
ли слова родовых вождей. Но вождей не было в городе,
да и вообще кочевников в Итиле осталось мало, совсем
мало. Они уже откочевали в степи, на весенние паст-
бища.
Царские гонцы, безжалостно нахлестывая коней, по-
мчались искать кочевья в бескрайних степях. Но скоро
ли они приведут оттуда воинов? Да и захотят ли коче-
вые беки, известные своим вероломством, спешить на
помощь царю?
Тревожно, ох как тревожно было царю Иосифу!
Наступил час расплаты и за чрезмерное властолюбие,
оскорблявшее беков, и за невыносимую тяжесть нало-
гов, на которые роптали горожане, и за разбойничьи
набеги на подвластные племена. Но только ли его, царя
Иосифа, во всем этом вина? Так поступали и другие
цари, а Хазария гордо стояла на рубеже Европы и Азии,
внушая страх врагам, и подданные хазарских царей,
разъединенные судьбами и верами, тем не менее покор-
но собирались к золотому солнцу Кагана!
Почему же так тревожно теперь? Что изменилось- в
Хазарии?
Царь Иосиф искал ответа и не находил его.
А ответ был прост, как сама правда. Зло не может
продолжаться бесконечно. Держава, несущая зло под-
данным своим и соседям, рано или поздно сама обруши-
вается в бездну зла. Не была ли порождена тревога
царя Иосифа предчувствием гибели? Но в этом пред-
чувствии он не осмеливался признаться даже самому
себе...
Только через неделю, когда на равнине перед город-
скими стенами собрались для царского смотра войска,
Иосиф немного успокоился. Нет, Хазария еще достаточ-
но сильна!
Десять тысяч отборных всадников-арсиев, закован-
103
них в блестящую броню, застыли крепко сбитыми ряда-
ми. Перед каждой сотней развевался на бамбуковом
шесте стяг зеленого, священного для мусульман цвета.
Непробиваемой толщей стояло пешее городское опол-
чение, тоже одетое в железные доспехи. Итиль — бога-
тый город, в купеческих амбарах и караван-сараях на-
шлось достаточно оружия, чтобы вооружить всех спо-
собных носить его.
А вокруг кипело, перемещаясь в клубах пыли, потря-
сая луками и короткими копьями, множество легковоору-
женных всадников. Кочевые беки все-таки привели свои
орды и теперь собирались возле шелкового шатра царя
Иосифа.
Казалось, забыты прежние обиды и все подданные
Кагана, как в старые добрые времена, сплотились перед
лицом грозной опасности. Но насколько прочным будет
это сплочение, могла проверить только битва...
А пока измученные, почерневшие от недосыпания
царские писцы едва успевали заносить в свои книги
имена прибывших воинов, и число их уже приближалось
к заветной цифре — пятьдесят тысяч... Множилось ха-
зарское войско, и царь Иосиф без прежнего трепета вы-
слушивал донесения гонцов о движении по Волге судов
князя Святослава, а по степям — русской и печенежской
конницы. На совете высших сановников и кочевых беков
было решено не утомлять войско переходами, а сра-
жаться с руссами здесь, под стенами Итиля. А потом
перерешать было уже поздно. Войско князя Святослава
неожиданно оказалось совсем близко, на расстоянии од-
ного дня пути.
8
Царь Иосиф исповедовал иудейскую веру, но, как
многие другие люди в Хазарии, считал самыми искусны-
ми воителями не своих единоверцев, а мусульман-ара-
бов. Перед сражением с руссами он выстроил войско по
арабскому образцу.
Четыре линии обычно насчитывал арабский боевой
строй.
Первая линия — «Утро псового лая». Она называлась
так потому, что первой начинала битву, осыпая врагов
стрелами конных лучников, словно дразнила их, чтобы
заставить расстроить ряды. В этой линии царь Иосиф
поставил кара-хазар (черных хазар)—быстрых наезд-
ников, пастухов и табунщиков, жилистых, злых, со смуг-
104
Лой кожей и множеством туго зййлетейных косйЧек, ко-
торые свешивались из-под войлочных колпаков. Кара-
хазары не носили доспехов, чтобы не стеснять движений,
и были вооружены луками и легкими метательными
копьями-дротиками.
Вторая линия называлась у арабов «День помощи».
Она как бы подпирала сзади конных лучников и состоя-
ла из тяжеловооруженных всадников, одетых в желез-
ные нагрудники, кольчуги, нарядные шлемы. Длинные
копья, мечи, сабли, палицы и боевые топоры составля-
ли ее оружие. Тяжелая конница обрушивалась на врага,
когда его ряды смешивались под ливнем стрел конных
лучников. Здесь у царя Иосифа стояли белые хазары —
рослые, плечистые, гордые прошлыми боевыми заслуга-
ми и почетным правом служить Кагану в отборной пан-
цирной коннице.
Но если «День помощи» не сокрушал врага, то вся
конница расходилась в стороны и пропускала вперед
третью линию — «Вечер потрясения». Пешие ратники
«Вечера потрясения», бесчисленные, как камыши в дель-
те Волги, стояли стеной, опустившись на одно колено и
прикрываясь щитами. Древки своих копий они вонзали
в землю, а острия наклоняли в сторону врага. Преодо-
леть эту колючую изгородь было не легче, чем добрать-
ся незащищенным пальцем до кожи ежа. Щедро проли-
вали нападавшие кровь перед «Вечером потрясения»,
пока на них, обессилевших и упавших духом, снова об-
рушивалась панцирная конница, чтобы довершить раз-
гром.
Пехоты у царя Иосифа было много. Итиль — боль-
шой город, все жители его по приказу царя взяли в ру-
ки оружие: ремесленники, торговцы, гребцы с судов, по-
гонщики верблюдов, слуги знатных людей, банщики и
костоправы, бродячие акробаты и всякая иная чернь,
жизнь которой стоила не дороже разбитого горшка. Не-
умелые в одиночном бою, они, собранные в плотную тол-
пу, представляли грозную силу. В их немытых телах за-
стрянут мечи руссов...
И наконец, позади всех, на некотором удалении, жда-
ла своего часа последняя боевая линия, которую арабы
называли «Знамя пророка», а хазары — «Солнце Кага-
на». Она вмешивалась в битву в решительный миг, что-
бы переломить сражение в свою пользу. Здесь, возле
большого золотого круга, собралась наемная конная
гвардия мусульман-арсиев.
105
Арсиев берегли. Они вступали в бой только При край-
ней необходимости. Зато им доставалась львиная доля
добычи. Арсии безжалостно вырубали дамасскими ме-
чами и бегущих врагов, и своих же воинов, если те, ус-
трашившись, начинали отступать. Вместе с арсиями был
царь Иосиф. Он стоял на высоком помосте, под золотым
кругом, а далеко впереди, на зеленой равнине, россыпью
бесчисленных разноцветных точек разворачивалось вой-
ско князя Святослава.
Руссы приближались медленно, и царю Иосифу по-
казалось, что князь Святослав намеренно оттягивает
начало битвы. Не испугался ли предводитель руссов,
увидев перед собой столь грозное и многочисленное вой-
ско? Может быть, он и не захочет испытывать судьбу в
сражении и начнет переговоры?
Дружины руссов, одетых в кольчуги светлого железа,
уже не раз проходили через хазарские владения. Руссы
вырубали своими длинными прямыми мечами стороже-
вые заставы, пытавшиеся преградить им путь, захваты-
вали добычу и пленников, но, не задерживаясь в Хаза-
рии, уходили на Каспий или за Кавказские горы. Спустя
много месяцев они возвращались, обремененные добы-
чей, и, не желая рисковать всем добытым богатством, от-
давали часть хазарам за безопасный проход через их
владения. Может, и князь Святослав минует Хазарию,
удовлетворившись богатым выкупом?
Кажущаяся медлительность войска Святослава как
будто подтверждала мысли царя Иосифа, и он уже при-
кидывал, сколько можно отдать руссам серебра и това-
ров, чтобы они не причинили вреда Хазарии...
Даже себе самому царь Иосиф боялся признаться,
что мысли эти были порождены неуверенностью в вой-
ске. Когда он утром объезжал боевой строй, воины
встречали царя угрюмо и обреченно, на их лицах не бы-
ло заметно той восторженной готовности к самопожерт-
вованию, без которой невозможна победа. Войско похо-
дило на старое дерево, с виду могучее, но на самом деле
уже надломленное, готовое обрушиться наземь от силь-
ного порыва ветра...
Только наемники-арсии были привычно спокойны и
бесстрастны. Для них, наследственных воинов, война бы-
ла простой работой, пусть опасной, но — работой. Они
давно уже продали свои жизни царю за серебряные мо-
неты, обильную еду и почетные привилегии. Арсии бу-
дут сражаться, как разъяренные быки. Ничего другого
106
они не умеют и не желают делать. Но способны ли ар-
сии увлечь за собой все войско?..
Пешие руссы приближались, вытягиваясь вперед кли-
ном. На острие клина шли богатырского роста воины в
железных панцирях и шлемах, глубоко надвинутых на
брови. Живот, бедра и даже голени воинов были обтя-
нуты мелкой кольчужной сеткой, непроницаемой для
стрел. Руки в железных рукавицах сжимали устрашаю-
ще большие секиры. А вправо и влево от дружины бога-
тырей-секироносцев — сплошные линии длинных крас-
ных щитов, которые закрывали пеших руссов почти це-
ликом, от глаз до кожаных сапог. Над щитами поблес-
кивали острия бесчисленных копий.
На крыльях русского войска двигались конница:
справа — светлая, переливающаяся железом дружинных
доспехов, слева — черная, зловещая. Царь Иосиф до-
гадался, что это печенеги, и подумал, что там самое сла-
бое место. Печенежские воины быстры, но нестойки в
прямом рукопашном бою.
Но пока рано, рано думать о печенегах. Главное —
пешая рать руссов. Если сокрушить пешую рать, то пе-
ченеги сами разлетятся в стороны, как брызги от бро-
шенного в лужу камня...
Царь Иосиф поднял обе руки вверх.
Арсии вскинули копья и разом испустили грозный
боевой клич, от которого качнулся золотой круг над го-
ловой царя. Взревели хазарские трубы. Завизжали, за-
выли черные хазары, подобно гончим псам рванулись на
руссов. Непрерывным весенним ливнем полились опе-
ренные железом стрелы.
Руссы продолжали идти вперед медленно, но неу-
держимо, и в их строю не было заметно павших, толь-
ко щиты обрастали щетиной вонзившихся стрел.
Снова затрубили хазарские трубы. Мимо расступив-
шихся конных лучников промчались белые хазары, все-
сокрушающий «День помощи». Звеня доспехами, тяже-
лая конница белых хазар докатилась до линии красных
русских щитов и встала, будто натолкнувшись на крепо-
стную стену. Задние всадники напирали на передних, а
те пятились перед колючей изгородью копий. Все смеша-
лось. Белые хазары кружились на месте, не в силах про-
рвать строй руссов и не в состоянии вырваться из схват-
ки. А над их головами поднимались и мерно опускались
огромные секиры, от которых не было спасения. «День
помощи» рассыпался на глазах. Кучки обезумевших
107
всадников вырывались из сечи, скакали, нахлестывая ко-
ней, подальше от страшного русского клина. Царь Ио-
сиф вдруг с ужасом понял, что первых двух линий вой-
ска у него уже пет, что рассеянную конницу больше не
собрать. Для хазарского войска наступал вечер...
Чужая, несгибаемая воля направляла ход битвы, и
царь Иосиф думал теперь только о том, чтобы продер-
жаться до темноты и укрыться за городскими стенами.
А для этого пешая рать «Вечера потрясения» должна
остановить руссов, остановить во что бы то ни стало!
Равнина уже очистилась от конницы, и только вы-
топтанная трава да множество убитых и раненых чер-
ных и белых хазар напоминали о происходившей здесь
жаркой сече.
Руссы, сотрясая землю, продолжали двигаться впе-
ред.
Клин русского войска, возглавленный секироносцами,
вошел в толпу хазарских пешцев нежиданно легко и,
рассекая ее надвое, приближался к золотому кругу. В
тесноте воины отбрасывали бесполезные копья и сража-
лись мечами, топорами, кинжалами. Перешагивая че-
рез чужих и своих павших, поскальзываясь на мокрой
от крови траве, выкрикивая хриплыми голосами боевые
призывы, руссы шли вперед, и царь Иосиф, чувствовал,
что «Вечер потрясения» долго не выстоит.
Тогда он решился на последнее, отчаянное средство:
он послал гонца за Каганом, чтобы равный богам, явив-
шись на поле битвы, воодушевил воинов и устрашил
врагов...
Каган выехал из ворот Итиля на белом коне. Чауши-
ар и кендер-каган держали над ним большой шелковый
зонт, чтобы ни один луч солнца не упал на божествен-
ное лицо. Многокрасочная, как весенний луг, следовала
свита Кагана. Шествие замыкали двадцать пять жен
Кагана, которые ехали на богато украшенных верблю-
дах.
В свите Кагана было так много нарядных всадников,
драгоценности и оружие телохранителей так ослепитель-
но блестели на солнце, что князю Святославу показа-
лось: на помощь хазарам спешит из города новая рать.
И он послал гонца к печенегам, стоявшим в засаде воз-
ле реки, чтобы они остановили эту рать. Печенежские
всадники высыпали из зарослей и с воинственными кри-
ками устремились наперерез Кагану и его свите.
Бег печенежской конницы казался неудержимым.
108
Прильнув к гривам коней, выставив вперед острые жала
копий, печенеги приближались к Кагану. Тот остано-
вился. Позади, равнодушно поглядывая на приближав-
шихся печенегов, застыла свита, как будто Каган был
щитом, способным прикрыть от любых опасностей.
— Каган! Это Каган! — вдруг раздались испуганные
вопли. Печенежские всадники, мгновенье назад свире-
пые и неустрашимые, остановились. Они бросали в тра-
ву оружие и падали сами, уткнувшись лбами в землю.
Слепая вера в божественную силу Кагана, о которой
они столько слышали от хазар, лишила печенегов воли.
Страх перед Каганом оказался сильнее страха смерти,
и печенеги безропотно ложились под копыта хазарских
коней. Так вот на что надеялся царь Иосиф, призывая
Кагана!
А Каган продолжал свое неторопливое шествие, и ха-
зары, увидев его, кричали торжествующе и радостно:
«Каган! Каган! Божественный Каган!» Сразу что-то из-
менилось на поле битвы. Пешие хазары яростней взма-
хивали саблями и топорами, теснее смыкали ряды. Кон-
ница белых хазар собиралась вместе и выравнивалась,
готовясь к новой атаке. И неизвестно, как повернулось
бы дело, если бы отчаянный русский лучник не сразил
Кагана стрелой. Взмахнув длинными рукавами, Каган
вывалился из седла.
Горестно завыли хазарские воины.
Чаушиар и кендер-каган склонились над своим по-
верженным повелителем. Каган лежал на спине, бес-
сильно раскинув руки; черная стрела с непонятными
знаками на древке вонзилась между бровегй и капли
крови скатывались по переносице в остекленевшие гла-
за. Божественный Каган был мертв...
Отчаянные крики разнеслись над полем: «Горе! Горе!
Каган ушел от нас! Закатилось солнце Хазарии!» Рас-
сыпались и обратились в паническое бегство телохрани-
тели и слуги. Высоко вскидывая голенастые ноги, за-
трусили к городским воротам верблюды жен Кагана.
Воины хазарской пешей рати дрогнули, опустили ору-
жие, покорно склонили головы под мечи набегавших
руссов. Каган убит, божественная сила отступилась от
Хазарии, стоило ли продлевать агонию бесполезным со-
противлением?..
Хазарского войска больше не было, была толпа рас-
терявшихся, упавших духом людей, которую теснили и
избивали руссы.
109
Только царь Иосиф с конными арсиями бросился на
прорыв и, потеряв большинство воинов, ускакал с уце-
левшими в степь. Печенеги преследовали беглецов, осы-
пая стрелами. Тела арсиев густо усеяли дорогу бегства,
но сам царь с кучкой телохранителей скрылся в насту-
пившей темноте. Ночь, покровительница беглецов, спас-
ла его от верной смерти. Царь Иосиф спешил к Саркелу,
хазарской крепости на Дону, чтобы укрыться за ее кир-
пичными стенами.
А русское войско, завершив разгром хазар, осталось
ночевать на костях на поле брани. Запылали огромные
костры, в которые воины Святослава швыряли не дро-
ва, а древки хазарских копий — так много брошенных
копий оказалось на поле. Зазвенели, расплескивая ру-
биновое аланское вино, заздравные чаши. Гремели по-
бедные песни, и даже раненые подтягивали хриплыми,
прерывающимися голосами. Великой была победа, и
великой была радость войска. Сладок пир на костях
поверженных врагов. Нет лучше тризны в память пав-
ших товарищей. Слава храбрым, отличившимся в бою!
Слава князю Святославу!..
Жители Итиля смотрели с городской стены на празд-
нующих руссов. Многие думали, что следующего утра
им не пережить, и с молитвами готовились к смерти.
И оно пришло, сумрачное утро поражения...
9
Ночью горожане, имевшие свои ладьи или деньги,
чтобы заплатить чужим кормчим, покинули Итиль. Как
стало известно впоследствии, они искали спасения на
пустынных берегах Хвалынского моря. Больше всего
беглецов укрылось на Баб-ал-Абвебе и Сия-Сухе1. Они
надеялись отсидеться в безопасных местах, а потом завя-
зать мирные переговоры с князем руссов, отдать дань,
какую он потребует, и возвратиться в Итиль. Чем языч-
ник Святослав хуже иудея Иосифа? Оба чужие! Для
купцов родина там, где можно наживать богатство. А
переход Хазарии под власть князя Святослава сулил
торговым людям небывалые возможности. Открывались
свободные пути в необъятную Русь и в города Византии.
Не все ли равно, кому платить торговую десятину?..
На следующий день молчаливые дружины руссов,
предостерегающе звеня оружием, вошли в Итиль. Они
1 Апшеронский полуостров и Мангышлак.
НО
миновали глинобитные жилища западной части города,
замкнутой в кольцо кирпичных стен на правом берегу
Волги. Здесь зимой жили кочевые беки со своими людь-
ми, а летом по пустым улицам, заросшим скудной пыль-
ной травой, бродили овцы и верблюды. Не здесь было
главное богатство Итиля, а иа острове, где высился дво-
рец Кагана, и на другом берегу реки, в Хазаре, который
еще называли Сарашел — «Желтый город», месте обита-
ния купцов и ремесленников, рынков и складов с това-
рами.
Возле наплавного моста уже не было сторожевых ар-
сиев. Небольшой отряд наемников преградил дорогу рус-
сам только на площади перед дворцом. Не рассудок, но
отчаяние вывело их под мечи руссов; короткая свирепая
схватка, и последние защитники Итиля полегли на ка-
менные плиты. Руссы изрубили секирами двери дворца
и ворвались внутрь.
Целый караван верблюдов, тяжело нагруженных зо-
лотом, серебром, драгоценными тканями, дорогим ору-
жием и амфорами с греческим вином, привел в воинский
стан князя Святослава воевода Свенельд, которому бы-
ло доверено собрать лучшую добычу. А когда руссы по-
кинули город, в Итиль ворвались буйные орды печенеж-
ских всадников. Печенеги рассыпались по улицам, вла-
мывались в жилища, избивали горожан трехгранными
кривыми мечами, тащили на волосяных арканах пленни-
ков, расхватывали имущество. Город окутался дымом
бесчисленных пожаров. Князь Святослав расплачивался
со своими печенежскими союзниками хазарским добром.
...Потом впереди русского войска полетит добрая мол-
ва о князе Святославе, который беспощаден только к
врагам и не забирает последнее, и другие хазарские го-
рода предпочтут сдаваться руссам без боя, чтобы их не
отдали на растерзание свирепым печенегам.
А поход продолжался. От разоренного печенегами
Итиля войско князя Святослава двинулось на юг, к
древней столице Хазарии — Семендеру. Здесь, в пред-
горьях Северного Кавказа, жили оседлые люди, разво-
дили сады и виноградники, сеяли хлеб. В Семендере был
свой царь из арабского рода Кахвана, по имени Сали-
фан, исповедовавший мусульманскую веру. Царь под-
чинился хазарам, но у него были свои вельможи, свое
войско и свои крепости, и хазары не входили в его вла-
дения со своими кочевьями, довольствуясь данью и
внешней покорностью.
112
Приближение русского войска зйстало царя Салпфа-
на врасплох. Семендерское войско потерпело поражение
и рассеялось по укрепленным поселкам; таких посел-
ков, окруженных каменными стенами, было здесь мно-
го. Беззащитный Семендер сдался на милость победите-
лей.
Князю Святославу город не понравился. Беспорядоч-
ное скопление жалких построек в виде шатров из дере-
ва, переплетенного камышом и обмазанного глиной..
Хищные минареты мечетей... Приземистые караван-са-
раи... Пыльные вихри на торговых площадях... Душный
зной и зловоние из переполненных нечистотами рвов...
Бедно одетые, униженные люди....
Сам царь, его вельможи и богатые горожане бежали
в горы, увозя во вьюках и на двухколесных повозках, за-
пряженных волами, все ценности.
Разочарованный Святослав отдал Семендер пече-
негам...
Стремительно пролетали летние дни, но еще стреми-
тельнее было движение войска князя Святослава через
земли аланов и косогов, жителей предгорий.
Егорлык, Сальские стены, Маныч...
Взята копьем сильная хазарская крепость Семикара,
построенная для защиты сухопутной дороги к устью ре-
ки Дона...
Вперед! Только вперед!
Осколки разгромленных аланских и косожских ратей
оставлены на съедение печенегам, которые шли следом
за русским войском, как стая волков за караваном, и до-
вольствовались отбросами.
Нечастые дневки на берегах рек и у степных колод-
цев почти не задерживали войско. Пока одни дружин-
ники отдыхали, другие продолжали двигаться вперед,
расчищая путь мечами и захватывая свежих коней для
обоза. Близился край коренных хазарских владений.
Ночные ветры с закатной стороны уже приносили соле-
ный запах моря.
Когда от жителей прибрежных городов Тмутаракани
и Корчева приехали тайные послы, князь Святослав объ-
явил воеводам:
— Война окончена. Впереди земли, жители которых
не хотят быть нашими врагами. Пора вложить мечи в
ножны и проявить к людям милость...
И это была правда. Разноязыкое и разноплеменное
население прибрежных городов лишь вынужденно тер-
113
пело власть хазарского царя. Хазарские гарнизоны си-
дели за стенами цитаделей, окруженные морем ненави-
сти. В победоносном войске князя Святослава горожане
видели избавителей от хазарского ярма и были готовы
подняться с оружием в руках на своих угнетателей. Пе-
ченеги, следовавшие за русскими войсками, преврати-
лись в опасную обузу. Нужно было избавляться от вре-
менных союзников...
Однако печенеги рвались к богатым приморским го-
родам, которые, как казалось вождям, были их законной
добычей.
— Осталось всего, два дня пути до моря — настаи-
вали печенежские вожди, приехавшие в шатер князя
Святослава.— Зачем прогоняешь нас? Хочешь один за-
брать всю добычу? Мы пойдем за тобой, как раньше
шли!
...Застыли в боевом строю русские дружины, повер-
нувшись спиной к морю, а лицом и копьями — к пече-
нежским станам, которые черными островами стояли
среди выжженной солнцем бурой степи и угрожающе
гудели, готовые силой поддержать требования своих
вождей.
Князь Святослав убеждал вождей повернуть коней
на север, где в степях еще остались стада и табуны ха-
зарских кочевых беков, где уже пе нужно будет сра-
жаться, но только брать добычу.
— Вы степные люди,— говорил князь,— и ваше
место в степях. Оставайтесь мне друзьями и союзника-
ми. Только в степях не пересекутся наши дороги, и будет
между нами мир, как прежде...
...А русские дружины продолжали стоять под паля-
щим солнцем, и воеводы только ждали знака, чтобы си-
лой оружия разметать станы печенегов и принудить их
к отступлению...
Грозная картина готового к битве дружинного войска
убеждала печенежских вождей лучше, чем самые изощ-
ренные речи. В княжеский шатер вползали на коленях
слуги вождей, что-то шептали, опасливо поглядывая на
предводителей русского войска. И вожди смиряли свой
гнев, начинали говорить просительно, настаивая уж не
на продолжении совместного похода, а на справедливом
разделе прежней добычи. Такой оборот дела устраивал
князя Святослава, и он после недолго спора согласился
отдать печенегам треть коней и пленников. Вожди посчи-
114
тали это за удачу и разъехались по своим станам удов-
летворенные.
Ночь после переговоров была неспокойной. Дружин-
ники не расседлывали коней и не снимали кольчуг, го-
товые отразить вероломное нападение: от печенегов мож-
но было ожидать самого худого! Но когда над степью
поднялось багровое солнце, на месте печенежских станов
остались лишь черные пятна остывающих костров да
вытоптанная конскими копытами трава. Печенеги ушли.
Конные разъезды, поехавшие следом за ними, сообщили
князю, что печенеги ушли невозвратным путем...
А в городе Тмутаракани уже разгоралось пламя мя-
тежа, грозившего поглотить хазарский гарнизон. По тем-
ным улицам, прячась от стражи, перебегали закутанные
в плащи люди. Из-за саманных заборов слышался скре-
жет стали о точильные камни. В храме Иоанна Предтечи
собрались городские старейшины — не только христиа-
не, но и мусульмане, и иудеи, и люди совсем непонятных
и неизвестных религий, которые они привезли из даль-
них стран вместе с товарами, краснолицыми рабами
и диковинными животными: ненависть к хазарам объе-
динила всех. Приукрашенные щедрой людской молвой
рассказы о непобедимости русского войска вселяли
уверенность в конечной гибели Хазарии, а обнадеживаю-
щие слова тайных послов, возвратившихся от князя Свя-
тослава, порождали надежды на выгоды от свободной
торговли. Алчным огнем загорелись глаза купцов, ког-
да они узнали о намерении князя Святослава продать в
Тмутаракани и Корчеве несметную добычу хазарского
похода: степных скакунов, пленников, драгоценности
Кагана и царя, меха из складов Итиля, шелка Семенде-
ра, аланское кованое серебро...
Тмутараканский тадун, извещенный соглядатаями о
недовольстве горожан и напуганный приближением рус-
ского войска, решил покинуть город. Из цитадели вы-
ехали всадники с факелами в руках. Хазары швыряли
факелы на деревянные крь1ши домов, убивали жителей,
пытавшихся тушить пожары, и, предав улицу огню, еха-
ли на другие улицы. Сплошное дымное зарево поднялось
над Тмутараканью. От нестерпимого жара трескались и
осыпались городские стены.
Навстречу войску Святослава поскакали, загоняя на-
смерть коней, гонцы от старейшин гибнувшего города:
«Спаси, княже! Поспеши в Тмутаракань!»
Но русское войско опоздало. Хазарский гарнизон
115
успел погрузиться на суда и переправиться на другую
сторону пролива, в Корчев, где тоже была цитадель и
тоже сидел хазарский тадуп. Князя Святослава встре-
тили толпы рыдающих тмутараканцев — в прожженных
одеждах, с набухшими от крови повязками на свежих
ранах. Воздевая руки к равнодушно-красивому южному
небу, они проклинали хазар и призывали несчастья на
их головы. Многие изъявили желание тут же взяться
за оружие и помогать руссам изгнать хазар из Корчева.
Через пролив переправилась только небольшая дру-
жина воеводы Свенельда, но и ей не пришлось принять
участие в битве за Корчев. Вооруженные горожане со
всех сторон окружили корчевскую цитадель, привезли
камнеметные орудия и множество лестниц. С отчаянной
злостью горожане полезли на стены, задавили своим
многолюдством защитников цитадели и убили тадунов.
К вечеру ни одного живого хазарина не осталось в Кор-
чеве. Не осталось и мертвых: тела убитых хазар сброси-
ли в городской ров, на съедение бродячим псам. Отруб-
ленные головы двух тадунов — тмутараканского и кор-
чевского — привезли князю Святославу и швырнули в
пыль к его ногам...
Русские дружины, не приближаясь к огнедышащим
стенам Тмутаракани, разбили станы в окрестных селе-
ниях, в садах, которых было много в окрестностях горо-
да. Омывали усталые, растертые кольчугами до крова-
вых ссадин тела в ласковых водах Сурожского моря. В
огромных количествах поглощали вареную баранину и
фрукты, принесенные благодарными тмутараканцами.
Как будто не в чужую землю, а к себе домой пришло
войско. Как будто наступило время отдохновения от рат-
ных трудов, время пиров и жирной торговли.
Тмутараканские и корчевские купцы, еще вчера с
яростными воплями карабкавшиеся на стены цитадели,
теперь звенели серебром в кожаных кошелях, раскиды-
вали перед восхищенными глазами дружинников драго-
ценные греческие паволоки, щедро плескали в кубки тем-
ное вино из узкогорлых амфор.
Война и торговля всегда идут рядом. Кончается вой-
на — начинается торговля, а за торговлей снова сле-
дует война. Война и торговля... Неразрывны они, как
добро и зло в человеке, как чередующиеся времена года.
По пока на берегу Сурожского моря царили мир и
торговля, а что касается будущего — о том знает князь.
116
Не дело воинов задумываться о будущем, когда вокруг
все так радостно...
Пожалуй, только пленники, которых в гремучих це-
пях вели на суда работорговцев, несли в себе неизбыв-
ное горе. Впереди у них был бесконечный тяжкий путь
по невольничьим рынкам Византии, Сирии, Египта и
иных чужих стран, названия которых они даже не зна-
ли.
Из песни не выкинешь даже горького слова — рас-
сыплется песня. Что было, то было! Пленники такая же
добыча похода, как золотые кубки, серебряные монеты-
диргемы, шелк и оружие, меха и скакуны, отары овец
и караваны верблюдов. Святослав был сыном своего
времени и не видел ничего зазорного в том, что пленни-
ков обменивали на необременительные в пути, по такие
тяжеловесные золотые монеты...
Веселым и безмятежным казался людям князь Свято-
слав, и навряд ли даже ближние мужи догадывались,
что для предводителя войска наступило время тягостных
раздумий и сомнений.
Хазарский поход закончился. Остатки хазарских ко-
чевий в степях между Волгой и Доном развеют в прах
печенеги — недаром печенежские вожди так жаждали
новой добычи! Последняя хазарская крепость — Саркел,
где, по слухам, укрылся царь Иосиф, в случае необходи-
мости будет сметена с лица земли, как куча опавших
листьев порывом свежего ветра. Куда дальше вести вой-
ско?..
Воины еще отдыхали на теплом морском берегу и
залечивали раны прошлого похода, а могучие внешние
силы уже закружились вокруг стана князя Святослава,
подталкивая его войско в выгодную для себя сторону.
Из этих внешних сил, торопившихся извлечь корыстную
пользу из чужих побед, самой опасной и настойчивой бы-
ла Византийская империя...
10
Архонт руссов Святослав вышел к Босфору-Кимме-
рийскому!
Благоденствие херсонской фе^ы зависит лишь от его
доброй воли! Железнобокая конница эмира северных на-
родов Святослава в неделе пути от кавказских перева-
лов, и некому преградить дорогу коннице в пределы ха-
лифата...
117
Конунг Святослав сбирает ладьи, и скоро море ста-
нет опасным для варяжских торговых караванов!..
Святослав выбирает, на кого обрушить меч!..
Святослав, Святослав, Святослав...
Грозное имя русского князя звучало осенью 956 года
на многих языках, оно произносилось то с тревогой и
ненавистью, то с восхищеньем и надеждой, но никогда —
равнодушно. Князь Святослав казался живым воплоще-
нием могучей силы, которая разнесла вдребезги обвет-
шавшее здание Хазарского каганата и теперь напружи-
нивала мускулы для нового прыжка.
Вожди кочевых племен и наместники обширных об-
ластей, стратиги византийских фем и императорские са-
новники, мусульманские визири и прославленные полко-
водцы арабского халифата ловили слухи о числе воинов
князя Святослава, подсылали соглядатаев, составляли
про запас хитроумные посольские речи, готовили карава-
ны с богатыми дарами на случай мира и копья на слу-
чай войны. Но больше всего их интересовал сам русский
князь, неожиданно вознесшийся из небытия на вершину
воинской славы. Они расспрашивали очевидцев хазар-
ского похода о словах и делах Святослава, прикидыва-
ли, как использовать его возможные слабости, чтобы
повернуть дело на свою пользу. Даже за внешней про-
стотой, которой, по слухам, отличался предводитель рус-
ского войска, подозревали какой-то особый, пугающий
своей непонятностью скрытый смысл. Гадали, к какой
религии склонится князь, ибо не может правитель, ог-
ромной страны довольствоваться никому не ведомыми
языческими идолами! Делали многозначительные выво-
ды из милости князя к тмутаракапским христианам, а
потом недоумевали, почему купцы-мусульмане тоже хва-
лят Святослава. Все, казалось бы, взяли на заметку и
разложили в удобном для себя порядке многоопытные
вершители государственных дел, даже то, что кпязь Свя-
тослав был молод, очень молод — в лето хазарского по-
хода ему исполнилось двадцать три года. Возраст, когда
чувства еще властвуют над разумом, когда не хочется
терпеливо распутывать жизненные узлы и рука сама
тянется к мечу, чтобы одним взмахом разрубить их, ког-
да горячая голова подсказывает дерзкие и опрометчи-
вые решения...
Представлялось вероятным, что юный предводитель
руссов шагнет через Босфор-Киммерийский, в сказочно
богатую Таврику, где среди вечной зелени нежатся на
118
берегу теплого моря белые города, где сады отяжелели
от диковинных фруктов, а несчитанные отары овец спол-
зают по горным склонам в долины. Разве можно удер-
жаться при виде незащищенного богатства? А то, что
богатство Таврики само просится в руки князя Свято-
слава, было ясно каждому. Не херсонский же стратиг
со своими обленившимися лучниками может остановить
руссов! Вот когда император пришлет триеры с войском,
тогда начнется настоящая война. Но произойдет это
очень не скоро, вероятнее всего, после зимних штормов,
и войско князя Святослава успеет насладиться благо-
датным покоем и щедрыми дарами Таврики. Способен
ли юный правитель варварской страны заглянуть далеко
вперед, чтобы уяснить грядущие опасности? Устоит ли
перед опрометчивыми советами варягов, которых, по
слухам, много в его войске и которые жаждут только
добычи?..
Начертанный растревоженным воображением тав-
рический путь князя Святослава казался единственно
возможным и даже неизбежным, как ливень, который
следует за черной тучей...
Но они ошибались, эти многомудрые мужи, угадыва-
тели чужих мыслей и похитители чужих тайн, и причина
их ошибки коренилась в непонимании самой сути хазар-
ского похода князя Святослава. К Босфору-Киммерий-
скому пришел не лихой стяжатель военной добычи, а
предводитель войска могучей державы, и его стреми-
тельный бросок через Хазарию был лишь началом еди-
ного сабельного удара, который прочертит на карте Во-
сточной Европы широкий полукруг от Каспия до бал-
канских владений Византийской империи. Князь Свято-
слав мыслил иными масштабами, чем предводитель хва-
лынского похода варяг Свенельд или даже его собствен-
ный отец Игорь Старый, мечты которого не простира-
лись дальше военной добычи, даров византийского им-
ператора и выгодного торгового договора. Не о сиюми-
нутной выгоде думал князь Святослав, остановивший
войско на пороге беззащитной Таврики, но о будущих ве-
ликих походах.
Время воевать с византийским императором еще не
пришло. Недавние завоевания требовали закрепления.
Еще сидел за кирпичными стенами Саркела царь Иосиф,
мечтавший сложить из обломков Хазарии новый ка-
ганат. Ненадежны были вятичи, которым невредимый
Саркел по-прежнему казался символом хазарского могу-
119
Щес^гва. Чем были для вятичей победы князя Святосла-
ва под Итилем и в предгорьях Северного Кавказа? Да-
же эхо этих побед едва долетело до вятичских лесов,
А Саркел был рядом, на глазах, и по-прежнему оста-
вался хазарским. Князь Святослав понял, что только ги-
бель Саркела под ударами его войска лишила бы вяти-
чей последней веры в силу Хазарского каганата.
Самому Святославу взятие Саркела не сулило ни до-
бычи, ни славы. Что значило овладение маленькой кре-
постцой, затерявшейся в глубине степей, по сравнению
с недавними громкими победами над хазарами? Но было
нечто такое, что перевешивало добычу и славу,— воен-
ная и государственная целесообразность. Князь
Святослав пошел своим, никем не предсказанным, но
единственно возможным путем. Это уже была зрелость
полководца и правителя...
Правоту этого шага подтвердил впоследствии русский
летописец. Спустя столетия он расскажет как о великом
успехе о взятии князем Святославом Саркела, но умол-
чит о подобных сказкам победах в дальних землях, и
объяснить это следует, конечно, не случайностью или
неосведомленностью: летопись зафиксировала то, что
было действительно важно для Руси!..
Пройдут века, и ревностные историки примутся
искать причины неожиданного поворота князя Святосла-
ва от заманчивой Таврики на хмурый север в посольстве
грека Калокира, сына херсонского протевона 1, который
будто бы вошел в доверие к «начальнику тавров» и
склонил его на союз с византийским императором. Неда-
ром-де император Никифор Фока потом осыпал почестя-
ми удачливого херсонца и поручил ему важнейшее по-
сольство в Киев...
Но не правильнее ли предположить, что Калокир до-
бился желаемого ухода русского войска от порога Тав-
рики лишь потому, что это входило в намерения самого
князя Святослава?
Князь Святослав извлек немалую пользу из поспеш-
ной готовности Калокира сделать все, что могло бы спо-
собствовать успеху переговоров. Зерно, солонина и фрук-
ты из селений херсонской фемы пополнили запасы вой-
ска. Дружинники оделись в легкие греческие ткани,
которые не притягивали солнце, но отталкивали его, ос-
тавляя плечи прохладными. Искусные ладейные мас-
1 Протевон — выборный орган херсонского сената.
120
тера из эмпориев южного берега помогали снаряжать
суда. Сославшись на трудности приступа к каменным
стенам Саркела, князь выговорил у Калокира даже ка-
тапульты для своего войска. Да что удивляться щедрости
херсонцев? Посол Калокир был готов усыпать розами
и окропить вином всю дорогу от Босфора-Киммерийско-
го до Саркела, лишь бы князь Святослав поскорее ушел
от порога Таврики!..
Святослав чувствовал, что в дружеских заверениях
Калокира скрывается не только опасение за судьбу Хер-
сона, но еще какой-то неясный, дальний расчет. Туман-
ные намеки на возможность совместного похода в цве-
тущие балканские земли воспринимались князем как
окно в неведомое, как мостик, который греки готовы ус-
лужливо перекинуть через непреодолимую глубину рва,
отделявшего Русь от больших европейских дел. Грекам
явно что-то нужно от русского князя! Осторожная недо-
говоренность посольских речей Калокира воспринима-
лась Святославом как желание предварительно зару-
читься согласием императора, ибо не о единении с хер-
сонской фемой туманно говорил посол, но о будущем
союзе двух великих держав. Последующие события по-
казали, что предчувствия не обманули князя Святосла-
ва...
Князь Святослав уходил из Тмутаракани, оставляя
позади себя не кровь, не проклятия и дым пожаров, как
в хазарской земле, а благодарную память жителей. Доб-
рые семена доверия и дружбы, посеянные им в тмутара-
канской земле, скоро прорастут щедрой нивой. Подни-
мется на берегу Сурожского моря еще одно русское кня-
жество, и будут править там князья русского рода, пока
не сметет их черное половецкое половодье...
11
Саркел по-хазарски означает «Белый дом».
Свое название Саркел перенял у старой крепости,
которая была построена когда-то на другом берегу Дона
из белоснежного камня-известняка. Старая крепость
давно погибла, развалины се заросли колючей степной
травой, но название «Белый дом» осталось в памяти лю-
дей. И когда на левом берегу реки построили новую кре-
пость, название осталось ей как бы в наследство.
В новом Саркеле не было ничего, что бы оправдыва-
ло древнее название. Стены крепости были сложенц из
121
красно-бурых больших кирпичей. Шестнадцать квадрат-
ных башен, как зубы сказочного дракона, угрожающе
торчали над степью. Еще две башни, самые высокие и
мощные, стояли за внутренней стеной, в цитадели. По
ночам на башнях зажигали костры, чтобы путники мог-
ли в темноте найти крепость.
Но попасть внутрь Саркела было нелегко. Крепость
отгородилась от степей не только несокрушимым кир-
пичом стен, но и водой. С трех сторон невысокий мыс,
на котором стоял Саркел, омывался волнами Дона, а с
четвертой — восточной — стороны были прорыты два
широких и глубоких рва, заполненных водой.
Что-то чужое, нездешнее было в облике Саркела. Ха-
зары-кочевники говорили о Саркеле с суеверным стра-
хом и старались не приближаться к его стенам цвета
запекшейся крови. Как ненасытное чудовище, Саркел по-
глощал целые стада быков и баранов, обозы зерна, ты-
сячи пузатых бурдюков с вином и кобыльим молоком,
взамен выплескивая в степь только летучие отряды сви-
репых наемников-гузов. Саднящей занозой торчал Сар-
кел в зеленом теле степи: непонятный, зловещий, ненуж-
ный населявшим эту степь людям...
Крепость Саркел в девятом веке подняли из земли
честолюбивые замыслы хазарского царя, но осуществи-
ли эти замыслы не сами хазары, а пришельцы-византий-
цы. По просьбе царя византийский император Феофил
прислал на берега Дона спафарокандидата Петрону Ка-
матира, брата своей любимой жены Феодоры, а с ним
зодчих и каменщиков. Они выстроили крепость по при-
вычному византийскому образцу, нисколько не заботясь
о том, вписывается ли она в мягкие волны степного моря.
В Саркеле поселились разноязычные и разноплемен-
ные, отчужденные друг от друга люди: болгары, аланы,
иудеи, мордва, а в цитадели стали гарнизоном триста
наемников-гузов. Хазарский царь не доверял собствен-
ному народу. Хазар-кочевников впускали в крепость
только днем, в небольшом числе, и все оружие они дол-
жны были оставлять возле воротной башни.
Жизнь в крепости текла уныло и однообразно. Копо-
шились в темных полуземлянках в западной части Сар-
кела мастера-ремесленники, крутили гончарные круги,
постукивали молотами по наковальням, дубили в чанах
вонючие кожи. Уличные торговцы раскладывали прямо
на земле свои нехитрые товары и дремали, прислонив-
шись к глинобитным заборам. А в цитадели, отделен*
122
ные от остальной крепости еще одной стеной, в душных
войлочных юртах варили в котлах конину и тянули свои
заунывные песни степняки-гузы. Они не привыкли к
городской жизни. Царь ежегодно заменял наемников,
чтобы среди них не успела созреть измена.
Наместником крепости всегда назначался близкий
родственник царя, младший брат или племянник. Коче-
вые беки говорили с обидой, что Саркел принадлежит не
Хазарии, но лично царю. Так оно и было в действитель-
ности. Саркел — царская крепость, последнее убежище
царя в случае смертельной опасности. Поэтому не было
ничего удивительного, что после разгрома под Итилем
царь Иосиф направил своего коня именно к Саркелу.
Его преследовали печенеги и небольшой отряд дружин-
ной конницы. Но массивные, окованные железными по-
лосами ворота Саркела захлопнулись за спиной царя
раньше, чем погоня успела добежать до крепостных
стен...
Печенеги не умели брать приступом крепости, а рус-
ских дружинников было мало. Началась неторопливая,
вялая осада. Возле обеих воротных башен Саркела вста-
ли сторожевые заставы. Заколоченные в землю острые
колья преградили путь гузам, пытавшимся устраивать
вылазки. А потом печенеги окружили всю крепость коль-
цом составленных рядов и связанных ремнями телег.
Весенняя прохлада сменилась летним зноем, а потом
и осень подкралась: пыльная, знойная. Пожелтевшая
трава звенела как выкованная из меди. Обмелевший
Дон обнажил песчаные плесы, и, когда задували раска-
ленные полуденные ветры, мелкий белый песок струился
как вода. Из пересохших крепостных рвов несло нетер-
пимым трупным смрадом. Над зубчатыми башнями кру-
жились коршуны; их было так много, что казалось —
коршуны слетелись к этому страшному месту со всего
Дикого Поля.
Тягостно и скучно было осаждавшим, но осажден-
ным еще тяжелее. Гузы давно съели своих коней и ва-
рили в котлах сырые кожи, благо кожевники Саркела
имели большие запасы. Колодцы в крепости пересохли,
а добывать воду из Дона удавалось редко: все тропинки
к реке стерегли печенежские лучники. Защитники Сар-
кела с тоской и надеждой поглядывали на безоблачное
небо, молили богов о благодатном дожде. Но только од-
нажды вдалеке прокатился гром, небо многообещающе
123
нахмурилось тучами. Однако дождь пролился за рекой
будто в насмешку уронив на плоские крыши и пыльные
улицы Саркела редкие россыпи крупных капель...
Царь Иосиф уединился в башне, которая стояла по-
середине цитадели. Возле узкой двери, прорезанной в
кирпичной толще башни, стояли свирепого вида арсии
с обнаженными мечами. Жители Саркела давно иссохли
от голода и жажды, а усатые лица арсиев сыто лосни-
лись, мясистые плечи распирали кольца доспехов. В глу-
боких подвалах башни еще сохранились запасы пищи и
вина. Тяготы осады не коснулись царя и его телохрани-
телей. Башня была крепостью в крепости, последним
оплотом и последней надеждой царя Иосифа.
Перед заходом солнца Иосиф выходил на верхнюю
площадку башни и подолгу стоял на виду у людей:
в длинной белой одежде, прямой и неподвижный. И за-
щитники Саркела думали, что царь беседует с богами, и
надеялись на чудо, и эта надежда поддерживала их ре-
шимость обороняться.
А на что надеялся сам Иосиф? Чего он ждал?
На этот вопрос мог ответить только он, но в крепо-
сти не было человека, который осмелился бы спросить
царя. Обитатели полуземлянок западного города и вой-
лочных юрт цитадели страдали от голода и жажды, уми-
рали от ран и болезней, изнемогали в несменяемых ка-
раулах на стенах, но тоже на что-то надеялись и чего-то
ждали. Может, смерти, которая единственно могла из-
бавить от нестерпимых мук осады?..
Судовая рать князя Святослава подплыла к Саркелу
с ликующими трубными возгласами, с воинственными
песнями — отдохнувшие в садах Тмутаракани воины
были веселы и беспечны. Гузы тоскливо смотрели сквозь
бойницы, как разбухали от множества людей воинские
станы у крепости, как черными змеями ползли вдоль бе-
рега конные рати. Гузы не кричали и не пускали стрелы,
даже когда чужие всадники подъезжали совсем близко
к стенам. Видимо, они чувствовали приближение конца
и сберегали силы для последнего боя. А то, что послед-
ний бой недалек, было ясно по деловитой суете на бере-
гу Дона. Прибытие князя Святослава сразу прогнало
сонную одурь, царившую в осадном войске. Стучали, как
дятлы, топоры плотников, сколачивавших длиные штур-
мовые лестницы. Византийские мастера в коротких си-
них кафтанах хлопотали возле катапульт, прилаживали
124
к рамам упругие канаты, сплетенные из воловьих жил.
Дружинники ставили на колеса деревянный сруб, обтя-
нутый сырой бычьей кожей. Внутри висело на цепях
тяжелое дубовое бревно, окованное железом,— таран.
Печенеги под присмотром русских десятников растаски-
вали ограждение из телег. Тысячи людей подносили зем-
лю в мешках и корзинах, обозную рухлядь, охапки су-
хой травы, коряги, выброшенные волнами Дон^ на от-
мель,— засыпать ров. По этой насыпи, как по ровному
полю, поползет к воротной башне страшный своей неуяз-
вимостью таран, и воины, спрятавшиеся внутри его, бу-
дут долбить городские ворота.
Перед вечером дружинники и вой пешей рати иску-
пались в прохладной речной воде, переоделись в чистые
рубахи. Завтра приступ!
Долгие недели занимал Саркел мысли князя Свято-
слава, и, может быть, именно поэтому таким скоротеч-
ным, до удивления легким показался сам штурм.
Пешие лучники густыми цепями встали под стенами
Саркела и осыпали их стрелами. Едва между каменны-
ми зубцами показывалась лохматая шапка гуза или
шлем арсия, туда летело сразу несколько стрел, и защит-
ники крепости не могли как следует прицелиться в набе-
гавших руссов. Камни из катапульт разрушали башни,
проламывали кровли жилищ. Воины полезли на стены
густо, зло, а возле подножия стены ожидали своей оче-
реди, прикрывая головы большими щитами, целые тол-
пы пешцев. Черепаха уткнулась лбом в проем воротной
башни, таран упорно долбил в ворота, и они поддава-
лись, расходились широкими щелями. Конные дружин-
ники ждали, когда рухнут ворота, чтобы немедля вор-
ваться в крепость...
Но первыми в Саркел проникли пешие воины. Они
перевалили через стены и разбежались по узким ули-
цам. Гузы молча падали под ударами мечей и копий.
Они не просили пощады. Сами не щадившие никого,
степняки считали, что побежденный в бою попросту не-
достоин жить. А через рухнувшие ворота в Саркел уже
вливалась дружинная конница.
Внутренняя стена, отделявшая цитадель от осталь-
ного города, почти не задержала воинов Святослава.
Стены крепки многочисленными и храбрыми защитни-
ками, а их в Саркеле осталось мало, совсем мало. Ци-
тадель пала.
Жестоким, но тоже непродолжительным оказался бой
125
в башне царя Иосифа. Дружинники изрубили топорами
дверь башни и полезли вверх по крутым скользким лест-
ницам. В тесноте численное превосходство почти не
влияло на ход боя: плечом к плечу могли сражаться не
больше двух дружинников, а остальные, напирая и тол-
кая в спины, только мешали свободно действовать ору-
жием. Однако дружинники, перешагивая через павших
товарищей, скользя на залитых кровью ступенях, от-
брасывая бесполезные длинные мечи и расчищая себе
дорогу кинжалами, теснили арсиев, поднимаясь все вы-
ше и выше, с площадки на площадку башни. Наконец
они ворвались в просторное помещение. Бойницы были
здесь широкими, как окна, и солнечные лучи свободно
проходили сквозь них, освещая красивый пушистый ко-
вер на полу, яркие шелковые подушки на широкой по-
стели под балдахином, развешенное по стенам дорогое
оружие. Это было жилище царя Иосифа.
В углу, загораживая спиной узкую дверь, стоял туч-
ный, важный обликом старец. Он что-то закричал прон-
зительным голосом, негодующе замахал широкими ру-
ками халата, отгоняя дружинников, будто злых духов,
заклинаниями. Его отбросили прочь, как ворох тряпья.
За дверью была еще одна лестница, такая узкая, что
каменные стены почти касались плеч. А потом прямо в
глаза ударило ослепительное солнце: дружинники под-
нялись на самую верхушку башни.
Над бездной, между двумя каменными зубцами, сто-
ял царь Иосиф, сам неподвижный, как камень. Царь был
безоружен, в белой одежде, крупными складками опус-
кавшейся до пола. Руки Иосифа были скрещены на гру-
ди, на пальцах разноцветными огоньками сверкали дра-
гоценные камни перстней. Дружинники медленно дви-
нулись к царю, но Иосиф вдруг шагнул назад и без-
звучно упал в пустоту. Громко закричали люди у под-
ножия башни, в этом крике не слышно было страшного
звука упавшего с высоты тела...
Князь Святослав стоял на возвышенности поодаль
от крепости, в окружении воевод и знатных мужей.
Внешне он казался спокойным, даже равнодушным,
как будто штурмовать крепости было для него привыч-
ным делом. Еще недавно он бы, наверное, первым кинул-
ся с мечом в руках на приступ, увлекая ♦ за собой вои-
нов, но за последний год многое изменилось. Куда-то ис-
чез юношеский задор, а вместо него пришла мудрость
полководца, который видел свое предназначение не в
126
лихой рубке среди опьяняющего шума битвы, а в трез-
вых решениях, бросающих в нужную сторону тысячи во-
инов. Смелость полководца — в дерзости и неожидан-
ности решений, переламывающих ход войны. Мчаться
впереди дружины приличествует отважному отроку, но
не предводителю войска, за которым пристально следят
правители соседних народов. Вот и сейчас неподалеку
присели на корточки печенежские вожди и смотрят боль-
ше на него, Святослава, чем на захлестнутый приступом
Саркел. И знатный херсонский муж, сопровождающий
войско по.просьбе посла Калокира, тоже не спускает глаз
с князя руссов, чтобы после все рассказать своему гос-
подину. Разумно ли открыто радоваться столь невели-
кой победе, как взятие степной крепостцы?..
Затихали шум битвы за багрово-красными стенами
Саркела. Конные дружинники уже погнали из ворот тол-
пу пленников. Между зубцов стены мелькали родные
остроконечные шлемы, покачивались разноцветные пра-
порцы. С верхушки башни, стоявшей посередине цита-
дели, вдруг упало что-то белое, трепещущееся, и ответ-
ный торжествующий рев донесся до Святослава. И поч-
ти сразу верхняя площадка башни будто расцвела же-
лезным цветком: ее заполнили русские дружинники в
блестящих на солнце кольчугах. Взметнулся красный
княжеский стяг. Все было кончено. Саркел пал.
Князь Святослав устало обтер лицо полой легкого
греческого плаща. Шелк плаща был прохладным и
скользким, он не впитывал пот, но только размазывал
его по лицу, неприятно царапал кожу золотым шитьем.
Святославу почему-то вспомнились гладкие, скольз-
кие речи Калокира, в которых порой чудились острые
шипы, до времени скрытые ласкающими шелками сла-
вословий. Нельзя снимать боевой железной рукавицы,
чтобы не наколоться на эти шипы. Но пока, кажется,
дороги русских и греков сходятся вместе. Однако для
того чтобы это предположение перешло в уверенность,
нужно дождаться еще одного гонца от Калокира. Гонец
должен подтвердить одобрение херсонским сенатом сек-
ретной миссии Калокира к императору Никифору Фоке...
12
Отшумели почестные пиры на развалинах повержен-
ного Саркела. Полуведерная круговая чаша обошла все
Bqhcko, от князя до последного погонщика верблюдов,
127
и снова заняла свое место в сундуке виночерпия-кравче-
го. Разошлись по своим кочевьям одаренные князем Свя-
тославом печенежские вожди. Поднялся над донским
берегом высокий курган, последнее прибежище павших
во время штурма Саркела воинов, и уже справили по
ним тризну, которая по обычаю следовала за почестным
пиром. Под надежной охраной уплыли вверх по Дону
ладьи с добычей. Можно возвращаться домой, поход за-
кончен!
Однако князь Святослав непонятно медлил, и воеводы
недоуменно пожимали плечами, гадая о причинах такой
медлительности. Нечего больше делать под Саркелом,
почему же князь не отправляется в путь? Приближается
зима, а до Руси еще далеко...
Но приехал гонец из Херсона, на считанные минуты
уединился в князем в шатре, и Святослав сразу заторо-
пился. Он оставил с войском Свенельда и других воевод,
а сам с небольшой конной дружиной поехал в Киев пря-
мо через степи, пренебрегая опасностями, 'которые под-
стерегали путников в Печенегин.
Бесконечно огромная, расстилалась вокруг степь, и
под стать ей были планы князя Святослава. Неизведан-
ные дали раскрывались перед его глазами, в степных
миражах чудились сказочные города, жесткая степная
трава склонялась к ногам коня, как неисчислимые тол-
пы побежденных врагов, а неутомимые кони несли и
несли всадников в остроконечных русских шлемах вдо-
гонку за закатным солнцем, которое будто указывало
дальнейший путь князя Святослава — на запад...
Хазарский поход, недавно владевший всеми помысла-
ми Святослава, отодвинулся куда-то бесконечно далеко.
То была лишь малая ступень на лестнице воинской сла-
вы, по которой собирался повести князь Святослав мо-
лодую, стремительную набиравшую силу Русь. А как вы-
сока будет эта лестница!..
Огромной была захваченная в хазарском походе до-
быча, оглушительна и торжественна слава побед над
хазарами и другими народами, населявшими земли меж-
ду Хвалынским и Сурожским морями. За одно это мож-
но благодарить богов. Но князь Святослав приобрел в
хазарском походе нечто большее, чем добыча и слава.
Высшей наградой воителю был бесценный боевой
опыт, и, как перемещения послушных костяных фигур
на шахматной доске, когда-то подаренной варягом Све-
нельдом,— для князя Святослава стали до конца понят-
128
ними и привычными переходы на огромные расстояния
конных и пеших ратей, стремительные рейды разведы-
вательных отрядов, напряженные выжидания и смертель-
ные броски засадных полков. Из предводителя конной
дружины князь Святослав превратился в полководца.
У него развивался чудесный дар проникновения в то из-
менчивое, загадочное, почти неуловимое для непосвя-
щенных, что называется «духом войска», появилось не-
ясное до конца ему самому единение мыслей и чувств с
дружиной. Святослав научился предвидеть, как отзовут-
ся в сердцах воинов те или иные его слова и поступки,
и это было счастьем, потому что мало иметь рядом по-
слушных людей — для великих дел нужны единомыш-
ленники.
Это были свойства прирожденного полководца, кото-
рые невозможно приобрести ни учением, ни многолет-
ним опытом, но только найти в самом себе. Князь Свя-
тослав нашел...
Может быть, именно от нахлынувшего вдруг чувства
братской близости с соратниками, ехавшими рядом с
ним по бесконечным просторам степей, князь Святослав
в первый раз высказал вслух то сокровенное, тщательно
скрываемое, что владело последнее время его мыслями:
— После хазарского похода Русь крепко встала на
краю моря, у Дона-реки. Но у моря два края. Другой
край моря у реки Дуная. Туда лежит путь наших ко-
ней...
5 В. В. Кдргалрр
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
БОЛЬШАЯ ВОИНА
I
Величественно и грозно плыл сквозь столетия корабль
Византийской империи, направляемый опытными корм-
чими, поражающий воображение современников ослепи-
тельным блеском сказочного богатства.
Разное случалось на этом бесконечном пути.
Попутные ветры туго надували паруса, и тогда бег
византийского корабля становился стремительным и не-
удержимым.
Налетали свирепые штормы, ломали весла и рвали
спасти, несли корабль на острые зубья скал, и только
неистовые усилия корабельщиков спасали его от конеч-
ной гибели.
Мертвые штили останавливали корабль посередине
уснувшего моря, и он томился в неподвижности, сжига-
емый немилосердным солнцем.
Как ревущее пламя над просмоленным деревом, вспы-
хивали на корабле мятежи, кровь щедро поливала палу-
бы, звенели оковами и раскачивались на пеньковых ве-
ревках побежденные бунтовщики, и ополовиненная в
междоусобных сечах команда уже не способна была
поднять разом все весла.
Незаметно для человеческого глаза начинали подгни-
вать и крошиться дубовые ребра шпангоутов, обрастало
ракушками и зелеными бородами водорослей днище, и
казалось — кораблю больше не выйти па морские про-
сторы...
Но, отстоявшись в спокойных гаванях, наскоро об-
новленный и пополненный другими матросами, корабль
Византийской империи снова бороздил неспокойное мо-
ре истории, разбивая, как утлые рыбацкие челны, судь-
бы малых народов, оказавшихся волей случая или злого
рока на его смертоносном пути...
Врагов и союзников Византийская империя повергла
130
в tpener железной постуйью полков, двигавшихся сла-
женно и бездушно, как механизмы; всепоглощающим
ползучим пламенем греческого огня; несокрушимыми ка-
менными твердынями крепостей; звериной настойчи-
востью опытных полководцев, для которых в искусстве
войны не оставалось никаких тайн.
Но военная мощь все же не до конца объясняет при-
чины чудовищного разбухания империи, сумевшей под-
мять под себя добрую половину тогдашнего мира. В ру-
ках императоров было еще одно, почти невидимое для
непосвященных, гибкое, коварное оружие — византий-
ская дипломатия.
Основы византийской дипломатии заложил великий
Юстиниан L Уже тогда византийская дипломатия, начер-
тавшая на своих знаменах старое римское правило «Раз-
деляй и властвуй!», больше полагалась на хитрость и
интригу, чем на добрососедство и честное выполнение
принятых на себя обязательств. Всесильная жена импе-
ратора Феодора, бывшая актриса на константинополь-
ских подмостках, оставшаяся актрисой и на престоле,
внесла в византийскую дипломатию женскую гибкость и
изощренное коварство; успех или неудача переговоров
часто решались в гинекее1 2.
По мере ослабления военной мощи империи и роста
окружавших ее опасностей дипломатия становилась все
изощренней и изворотливей, доведя до совершенства
искусство правдоподобной лжи, наполненных медленно
действующим ядом дружественных заверений, внешне
бескорыстного корыстолюбия, радушных объятий, обо-
рачивавшихся вдруг смертельными тисками.
Византийская империя была со всех сторон окруже-
на беспокойными, находившимися в постоянных пере-
движениях, разрозненными племенами, которых греки
презрительно называли «варварами». Главной задачей
дипломатии было заставить варваров служить империи,
вместо того чтобы угрожать ее границам. Варваров под-
купали, чтобы превратить из врагов в союзников, их
вождям раздавали пышные византийские титулы, отли-
1 Юстиниан — византийский император (527—565), который
пытался восстановить былое могущество и территорию Римской
империи, проводил широкую завоевательскую политику. Юстинианом
были отвоеваны захваченные варварами области Западной Римской
империи: Италия, Сицилия, Корсика, Северная Африка, часть Ис-
пании.
2 Гинекей — женская половина дворца.
Б*
. 131
чия, золотые и серебряные диадемы, мантии, жезлы; за
них выдавали замуж девушек из самых знатных патри-
цианских фамилий. Как камень за пазухой, императоры
держали про запас во. дворцах Константинополя беглых
родственников варварских вождей, чтобы при удобном
случае выдвинуть их своими претендентами на власть.
Не давать никому из соседей усиливаться, но властво-
вать над всеми — вот чего добивалась Византия, разжи-
гая войну между собственными союзниками, натравли-
вая одного варварского вождя на другого, неизменно за-
веряя обоих в своем благорасположении.
Если сильного правителя не удавалось ни купить, ни
одолеть чужим оружием, империя прибегала к полити-
ческой и экономической блокаде, разрывала жизненно
важные для его страны торговые связи, окружала коль-
цом враждебных народов и душила.
Только немногим правителям, таким, как русские
князья Олег и Игорь, удавалось силой сбить византий-
ские замки...
Дипломатическими делами ведал первый министр им-
ператора — великий логофет, что само по себе свиде-
тельствовало, какое важное значение придается дипло-
матии. Сотни опытных чиновников, в том числе перевод-
чики со всех языков, плели паутину интриг, составляли
хитроумные наказы послам. Многочисленные купцы и
миссионеры неустанно следили за союзниками и врага-
ми, искали болевые точки на теле стран, где их прини-
мали радушно и миролюбиво.
Византийскими послами обычно назначались самые
знатные люди. Нередко перед дипломатическими поезд-
ками им специально давались громкие и почетные титу-
лы, долженствующие поднять их авторитет в глазах ино-
земных правителей и внушить доверие. А для приема
иноземных послов был разработан сложный и тщатель-
но продуманный ритуал. Варваров встречали на гра-
нице.
Под видом заботы об их безопасности приставляли
многочисленных соглядатаев. В столицу их везли по са-
мой длинной и неудобной дороге, чтобы внушить мысль
о трудности военного похода на Константинополь. Пос-
лов помещали в особые дворцы, постоянно окруженные
стражей, и месяцами держали на положении не то плен-
ников, не то почетных гостей. Послов из стран, в союзе
с которыми империя была заинтересована, старались
132
очаровать лаской и подчеркнутым уважением, водили по
улицам столицы, показывали великолепные дворцы и
храмы, многолюдные торговые площади, огненные трие-
ры в гавани, могучие крепостные стены и башни; перед
послами стройными рядами маршировали полки, казав-
шиеся бесчисленными. Откуда могли знать послы, что
одни и те же воины неоднократно проходят перед ними,
меняя одежду, знамена и оружие?
Посольский церемониал венчался оглушающе пыш-
ными приемами.в императорском дворце, богатыми дара-
ми, торжественными проводами с распущенными знаме-
нами и трубачами. Ослепленные и подавленные вели-
чием империи, послы уезжали, увозя с собой неизглади-
мые впечатления. Расходы окупались политическими вы-
годами...
Но проходили столетия, и отлаженный механизм дип-
ломатической службы Византийской империи начал да-
вать перебои. Империю окружали уже не варварские
племена, воинственные, но раздробленные и допускав-
шие поэтому полную свободу для коварных дипломати-
ческих комбинаций, а сильные государства.
Правитель Болгарского царства Симеон, вырвавший-
ся из византийского почетного плена, сам начал наступле-
ние на империю, угрожал даже Константинополю Ч Ни
огромная дань, на которую согласились императоры Лев
и Роман, ни унизительные послания константинополь-
ского патриарха Николая Мистика, написанные не чер-
нилами, а слезами, не остановили болгарского натиска.
Оставалось надеяться только на чудо, и чудо произошло:
царь Симеон умер, недовершив разгрома Византии, как
намеревался сделать. Его сын Петр, по прозвищу Ко-
роткий, вялый и нерешительный правитель, поспешил
заключить мир с императором и женился на его внучке,
принцессе Марии1 2. А потом внутренние смуты и набеги
венгров и печенегов ослабили Болгарию, что открывало
для империи долгожданные возможности вмешаться в
болгарские дела. Но Болгария ослабела не настолько,
чтобы ее можно было сломить усилиями дипломатов.
Не дипломатии здесь принадлежало решающее слово, а
1 Болгарский царь Симеон (919—927) с детства воспитывался в
Константинополе, был вынужден даже принять монашество, но пос-
ле смерти отца — царя Бориса — бежал на родину и возглавил борь-
бу с Византией за независимость своей страны.
2 Петр Короткий — болгарский царь (927—969), женат на
внучке императора Романа Лекапина.
133
оружию, и никто из советников императора не брался
предсказать, на чьей стороне окажется военное счастье...
Неудачей закончились неоднократные попытки ви-
зантийской дипломатии подчинить Русь, новое государ-
ство, раскинувшееся от Варяжского моря до устья Бо-
рисфена Торговая блокада водного пути «из' варяг
в греки», в котором была кровно заинтересована Русь,
разорвана победоносными морскими походами киевских
князей. Не привели к вовлечению Руси в орбиту визан-
тийской политики и высшие почести, оказанные архон-
тессе руссов Ольге. Священник Григорий тщетно метал-
ся среди недоверчивых руссов, стараясь распространить
христианскую веру и открыть дорогу греческим миссио-
нерам, но не преуспел в задуманном. А недавний хазар-
ский поход князя Святослава окончательно показал, что
Русь пошла своим, неподвластным и нежелательным
Византии путем. Бесплодными оказались хитросплетения
опытнейших дипломатов великого логофета, искавших
лазейки к сердцу воинственного князя...
До последнего времени Византийская империя успеш-
но использовала в своих целях кочевые народы, насе-
лявшие причерноморские степи по соседству с херсон-
ской фемой: печенегов, хазар, торков, аланов. Взаимо-
отношения с кочевыми народами сложились в сложную
систему, звенья которой переплелись между собой, удер-
живая в равновесии соседние страны. Как фигурам на
шахматной доске, каждому из кочевых народов была
уготовлена своя роль в политической игре.
Печенегов толкали на войну с руссами, потому что
руссы не могли начинать дальних походов, если с пече-
негами у них не было мира. Как только войско руссов
покидало свою страну, печенеги начинали опустошитель-
ные набеги. Печенегов же можно было направить на ду-
найских болгар, чтобы сделать тех сговорчивее.
А на самих печенегов была возможность давить кон-
ными тысячами хазарского царя, которые вторгались в
Печенегию, угоняя стада и захватывая пленников. Если
же чаша весов начинала колебаться, уместно было ки-
нуть на нее торков, которые боялись печенегов, но при
случае могли и сами нанести им немалый урон.
А если бы хазары повернули коней в сторону, невы-
годную императору, то на них можно было двинуть гу-
зов, воинственный кочевой народ. И аланы, хоть счи-
1 Бор и сфен — река Днепр.
134
тались вассалами хазарского царя, тоже были способны
причинить хазарам большой вред и убыток, если подар-
ками и лестью пробудить честолюбие аланских прави-
телей.
Все народы Причерноморья оказывались завязанны-
ми в один клубок, а кончик нити находился в византий-
ских руках...
Однако неожиданный и дерзкий поход князя Свято-
слава разрубил важнейшее звено в цепи, которой визан-
тийская дипломатия долго и старательно опутывала ко-
чевые народы, и цепь византийского влияния грозила
распасться окончательно. Случилось это именно тогда,
когда чужие послушные сабли были особенно нужны
Византии: столкновение с Болгарией казалось неизбеж-
ным после позорного изгнания болгарского посольства
ныне царствовавшим императором Никифором Фокой.
Император уже сожалел о собственной несдержанно-
сти, оскорбившей болгарского царя. Болгарских послов,
приехавших в Константинополь за прежней данью, сле-
довало обласкать и успокоить, а он приказал своим при-
дворным отхлестать послов по щекам и вдобавок обоз-
вал всех болгар бедным и гнусным народом, кричал как
пьяный скиф в харчевне: «Пойдите и скажите вашему
архонту, одетому в кожух и грызущему сырые шкуры,
что сильный и великий государь сам придет с войском
в его землю, чтобы он, рожденный рабом, научился на-
зывать императоров своими господами, а не требовать
дани, как с невольников!»
Но пригрозить легко, а осуществить угрозу гораздо
труднее. Войско императора Никифора Фоки вторглось в
пограничные болгарские земли, разрушило несколько
крепостей и остановилось перед Гимейскими горами1,
которые отделяли греческую Фракию от внутренних об-
ластей Болгарии. Дремучие леса, ущелья, опасные сколь-
зкие тропы, горные потоки и заоблачные перевалы пре-
градили путь. Предостерегающе мигали на голых вер-
шинах сигнальные костры болгарской стражи. Импера-
тор не решился углубиться в горные лабиринты, где в
прошлые времена нашло гибель не одно и не два визан-
тийских войска, и возвратился в Константинополь. Он
только раздразнил смирного царя Петра и посеял у него
опасные иллюзии своей силы. Это было плохо, совсем
плохо. Нужно ли удивляться радости Никифора Фоки,
1 Балканские горы.
135
когда херсонский вельможа Калокир посвятил его в
тайну переговоров с могучим князем руссов Святосла-
вом?
В союзе с русскими император Никифор Фока увидел
возможность тройной игры, столь привлекательной для
византийской дипломатии: увести опасного князя на Ду-
най, подальше от херсонской фемы, жемчужины импе-
раторской короны; столкнуть лбами две самые опасные
для Византии державы — Русь и Болгарию, чтобы они
взаимно обессилели в войне; направить печенегов на
Русь, покинутую войском и беззащитную, а самому тем
временем прибрать к рукам Болгарию.
Если бы мог предвидеть хитроумный Никифор Фока,
к каким неожиданным и губительным для империи по-
следствиям приведет эта игра, он без промедления от-
дал бы Калокира в руки палачей, а не осыпал милостя-
ми. Если бы он мог тогда проникнуть в тайные планы ко-
варного херсонца, замыслившего взойти на император-
ский трон и избравшего средством достижения своей ве-
роломной цели русские мечи...
Но человеку, даже вознесенному на вершину власти,
не дано заглянуть в грядущее. Грядущее скрыто непро-
ницаемой завесой еще не прожитых дней, недель, меся-
цев, лет. Даже оракулы угадывают будущее лишь в тех
редких случаях, когда боги соизволят проявить к ним
свою капризную милость...
Посол Калокир, осчастливленный высшим титулом
патриция и обедом в личных покоях императора, от-
плыл в Киев на быстроходной триере. В дубовом сунду-
ке с секретными замками он повез князю Святославу
15 центинариев золота. Это золото было малой частью
будущего вознаграждения, которое Калокир должен был
обещать руссам от имени императора Никифора Фоки.
Еще большее богатство Калокир намеревался посулить
от своего имени, если исполнится задуманное...
2
Русские вельможи-бояре оказались крайне недовер-
чивыми и скрытными людьми. По их бородатым лицам
невозможно было определить, довольны ли они богаты-
ми дарами императора, не говоря уже о том, с понима-
нием или неодобрением они отнеслись к предложению
союза против болгарского царя.
Архонтесса Ольга, которая после неоднократных
136
просьб посла Калокира сойзвоЛйла йрйнйть его в сво<
ем деревянном дворце в крепости Вышгород, тоже не
пожелала внести ясность в намерения руссов. Она веж-
ливо справилась о здоровье императора Никифора Фо-
ки, выразила радость по поводу его побед в Сирии над
арабами, показав тем самым осведомленность в визан-
тийских делах, и отпустила посла. Связки дорогих мехов,
присланных Калокиру после приема у архонтессы, яви-
лись слабым устешением. Калокир ждал безотлагатель-
ных действий, промедление казалось ему чудовищной
несправедливостью. Стоило ли тратить столько усилий,
чтобы склонить императора Фоку к союзу с руссами,
если теперь он, патриций и опытный политик, привык-
ший заранее предугадывать каждый шаг, вынужден дол-
гие недели томиться в ожидании? Да и не с грубыми
русскими вельможами, и даже не с привлекательной, не-
смотря на преклонный возраст, архонтессой Ольгой он
приехал разговаривать, а с князем Святославом...
Но Святослава в Киеве не было. Прошлым летом он
снова ушел с войском в землю вятичей, вознамеривших-
ся было отколоться от его державы, и будто растворил-
ся в лесах. Потом бояре сказали Калокиру, что князь,
покорив вятичей, отправился в обычный зимний объезд
своих владений, который у руссов называется «полюдье».
Оставалось только ждать, пока князь закончит свою
поездку или пожелает прервать ее ради встречи с ви-
зантийским послом. Но когда это будет?
Скучные зимние дни, когда за окнами просторного
деревянного дома, отведенного греческому посольству,
тихо пролетали крупные хлопья снега, скрашивались бе-
седами с русскими воеводами Икмором и Сфенкелом,
мужами, достойными уважения за военные подвиги, при-
личные манеры и знание греческого языка. Рекой лились
хмельные русские меды, неторопливо текла под веселый
треск поленьев в очаге достойная беседа.
Калокира нисколько не смущало, что русские воена-
чальники настойчиво расспрашивали о войске импера-
тора Никифора Фоки, об укреплениях Константинополя
и пограничных городов, об огненосном флоте. Наоборот,
явный интерес руссов именно к военной силе Византии
пробуждал надежды на успех посольства. Так подробно
расспрашивают лишь о будущем союзнике. Или... о буду-
щем неприятеле. А не он ли, Калокир, намеревался в
конечном итоге столкнуть лбами императора Фоку и кня-
зя Святослава, чтобы по дороге, расчищенной для него
137
русскими мечами, взойти на трон? Если все это так, то
почему бы не удовлетворить любопытство Икмора и
Сфенкела?
А рассказать патриций Калокир мог многое. Визан-
тия была единственной страной того времени, где про-
должали изучать военную науку, стратегию и тактику
войны, разработанные в прошлом великими полковод-
цами Рима и преданные забвению варварскими вождями.
Тщательно описанное в сочинениях историков и во-
еначальников искусство боя было сильной и одновре-
менно слабой стороной византийской армии. Следуя же-
стким правилам, до мелочей регламентировавшим дви-
жение войска и взаимодействие его частей, можно было
избежать случайных поражений, но с такой же долей ве-
роятности упустить победу, если для ее достижения от
полководца требовались самостоятельность и риск. Пра-
вила ведения войны окостенели в систему догм, сковы-
вавшую инициативу подлинных полководцев, и позволя-
ли посредственностям скрывать свою неспособность. Ви-
зантийская стратегия предпочитала медлительную вой-
ну, в которой все было предусмотрено заранее и не
оставалось места для неожиданностей. В такой правиль-
ной войне византийское войско было неодолимо, как ис-
кусный фехтовальщик, против которого вышел с таким
же оружием жалкий погонщик обозных мулов или изло-
манный непосильным трудом раб. Но если тот же погон-
щик мулов отбросит непривычный для него меч стратио-
та 1 и возьмет в руки тяжелую дубину, исход схватки
трудно предсказать...
К этой мысли неназойливо, но настойчиво подводил
русских военачальников Калокир: с императором мож-
но успешно воевать... Калокир перечислял тяжелые ка-
валерийские полки императорской гвардии катафрактов:
схола, эскувита, арифма, иканата. Говорил о раз на-
всегда установленной численности пехотной таксиархии:
500 тяжеловооруженных оплитов, 200 копейщиков, 300
стрелков. Предостерегал перед сокрушительной силой
трехтысячной турмы, успевшей сомкнуться в глубокую
фалангу, но тут же добавлял, что пехота в император-
ском войске играет второстепенную роль* пехотинцами
служит чернь.
1 Страт и оты — наследственные византийские воины, полу-
чавшие за службу земельные наделы. В X веке зажиточные стратио-
ты составляли войско катафрактов (тяжеловооруженных всадни-
ков) и фактически превратились в служилых феодалов.
138
— Конница! Конница катафрактов, у которой покры-
ты броней и всадники и кони!—воодушевленно воскли-
цал Калокир.— Пешие воины лишь поддерживают кон-
ницу в бою, охраняют лагерь и стоят караулами в гор-
ных проходах. Так всегда было в империи, так всегда и
будет!
Русские воеводы слушали с непроницаемыми лицами,
и невозможно было понять, насколько интересны им рас-
сказы византийского посла. Но Калокир был уверен,
что каждое слово откладывается в их памяти, что рус-
ские варвары делают надлежащие выводы из его слов.
Иногда Калокир спохватывался, что рассказы о страш-
ной силе катафракторной конницы могут запугать рус-
сов и отвратить их от войны, и тогда он начинал едко вы-
смеивать ходившие среди варваров слухи о бесчислен-
ности византийского войска. Под рукой у императора
обычно оказываются лишьтагмы — отборные войска, рас-
квартированные в столице и ее окрестностях, и импера-
тор выводит в поход не более 16 таксиархий пехоты и
8—10 тысяч всадников. Остальные войска — фемные —
разбросаны по всей обширной империи, и собрать их
вместе трудно не только из-за больших расстояний, но и
из-за нежелания стратигов фем, полновластных прави-
телей своих областей. Империю раздирают внутренние
распри, стратиги поднимают мятежи, удачливые полко-
водцы порой идут войной не на арабов или другие наро-
ды, а на Константинополь, чтобы самим взойти на импе-
раторский престол.
— Так поступил нынешний император Никифор Фо-
ка,— доверительно шептал Калокир и с бесстыдством
неверного слуги, обсуждающего за столом в харчевне
неблаговидные поступки своего господина, 'Принимался
торопливо рассказывать известную всем в Византии ис-
торию восшествия на престол Никифора Фоки.
..Возвышение Никифора началось давно, еще при им-
ператоре Константине Багрянородном, когда его отец
Варда Фока был назначен доместиком схол Востока Ч
Никифор и его брат Лев прославились в битвах с ара-
бами. При императоре Романе* 2, безвольном и сласто-
любивом, унизившем себя постыдной для венценосца
женитьбой па дочери владельца трактира красавице
’Доместик схол Востока — командующий войсками в
Малой Азии.
2 Император Роман II — 959—963 гг.
139
Анастасии, принявшей новое имя Феофанр,— Никифор
Фока сменил отца на посту доместика схол Востока, а
Лев Фока стал доместиком Запада. В руках братьев
оказалась большая часть войск империи, и поэтому, ког-
да умер император Роман, оставив малолетних сыновей
Василия и Константина, овдовевшая Феофано вызвала
всесильного доместика Никифора в столицу, наградила
высшим званием стратига-автократа и отдалась под его
защиту. Никифор Фока отбыл в Малую Азию, чтобы за-
вершить войну с арабами. Но вслед за ним полетели от-
равленные стрелы интриги. Евнух Иосиф Врига, люби-
мец покойного императора, направил письма известным
малоазиатским полководцам Иоанну Цимисхию и Рома-
ну Куркуасу с предложением убить Никифора или насиль-
но постричь в монахи; за это полководцам были обеща-
ны посты доместиков Востока и Запада. Однако звезда
Никифора Фоки стояла высоко. Полководцы не осмели-
лись на измену и обо всем сообщили Никифору. Ковар-
ный евнух сам толкнул себя в пропасть. Стратиг-авто-
крат, любимец воинов Никифор Фока объявил себя им-
ператором и двинулся к столице. В августе 963 года он
торжественно взошел на трон в Золотой палате, а спустя
месяц женился на красавице Феофано, унаследовав та-
ким образом и титул, и жену покойного Романа.
Только слава полководца и верные войска привели
Никифора Фоку на престол. Став императором, он ос-
тался полководцем. Воины стали получать повышенное
жалованье. Катафракты и их родственники были осво-
бождены от налогов, а на остальных подданных империи
налоги были увеличены. Глухо роптала оттесненная от
власти знать. Недовольно было духовенство, на богат-
ства которого покусился новый император. Голод и до-
роговизна возбуждали ярость черни. Никифор Фока рас-
терялся.
Вскоре он понял, что лишь блестящие победы на вой-
не могут заткнуть рты недовольным, и кинулся на по-
иски военного счастья. Через два года Никифору Фоке
удалось захватить остров Крит. Его любимец евнух Петр
захватил всю Киликию. Но этого оказалось недостаточ-
но, чтобы удовлетворить недовольных. Нужны были но-
вые победы: оглушительные, по возможности бескров-
ные, приносящие добычу и славу, но не обрекающие на-
род на лишения и жертвы. Так был задуман болгарский
поход...
Но Никифор Фока неожиданно споткнулся на бол-
140
гарском пороге, не осмелившись углубиться в Гимейские
горы. Как канатоходец, замедливший движение посере-
дине туго натянутого каната, император был готов схва-
титься даже за воздух, чтобы сохранить равновесие. Од-
ной из таких отчаянных попыток было одобрение по-
сольства Калокира...
О многих любопытных подробностях, касавшихся им-
ператора Никифора Фоки, мог бы порассказать Кало-
кир. Например, о страшной давке на стадионе, которую
вызвал император, неожиданно выведя на поле две фа-
ланги стратиотов с обнаженными мечами. Люди приня-
ли потешный бой за расправу и в панике бросились к
узким проходам... Или о неправедных делах император-
ского брата Льва Куропалата, скупавшего хлеб и пере-
продававшего по дорогой цене... Или о новой высокой
стене, которую Никифор приказал построить вокруг двор-
ца, чтобы чувствовать себя в безопасности...
Однако по отчужденным лицам русских воевод Кало-
кир понял, что их мало интересуют эти подробности,
любопытные для любого придворного. Зато руссы ожив-
лялись и благодарно поднимали чаши, когда посол, ра-
зочарованно вздохнув, начинал рассказывать о больших
военных кораблях — дромонах, способных вместить свы-
ше 200 гребцов и 70 вооруженных стратиотов, о быстро-
ходных тахидромах, стороживших подступы к Босфору,
о Манганском арсенале в Константинополе, где собра-
ны на случай войны громадные запасы оружия и снаря-
жения.
Порой Калокир чувствовал себя обыкновенным ла-
зутчиком, приехавшим из вражеского стана, и только
подчеркнутая почтительность высокопоставленных рус-
сов и неоднократно произносимый ими титул патриция,
к которому он еще не успел привыкнуть и который ла-
скал слух, помогали преодолеть минутное недовольство
собой. Калокир убеждал себя, что ради великой цели
следует идти на все. Кто останавливается на половине
пути, всегда проигрывает...
Потом Икмор куда-то уехал, а вместо него с послом
беседовал старый почтенный воевода Свенельд, который
носил на шее не серебряную цепь, а золотую и пользо-
вался у руссов огромным уважением. Как хотелось Ка-
локиру быть полезным этому влиятельному человеку,
советнику двух князей — Игоря Старого и Святослава!
Но не получилось. К сожалению, не получилось...
Правда, Свенельд интересовался Никифором Фокой,
141
но не как императором, а исключительно как полковод-
цем. Вопросы старого воеводы были точными и не допус-
кали двусмысленных или неопределенных ответов. Ка-
ким образом Никифор строит войско в походе? Чему
равняется его дневной переход при быстром движении,
без обозов и осадных орудий? Как он использует в бою
тяжелую конницу? Какие караулы оставляет для охра-
ны дорог?..
А что знал обо всем этом Калокир?
Херсонский патриций неоднократно видел императо-
ра и мог подробно описать его внешний облик. Лицо Ни-
кифора Фоки больше приближалось к черному, чем к
белому; под густыми бровями блистали черные глаза;
волосы тоже были темными и густыми; нос средний,
слегка загнутый; в бороде седина; стан плотный и круг-
лый. Император весьма широк в плечах и груди и очень
силен. Однажды в сражении он так сильно ударил копь-
ем неприятельского воина, что пронзил насквозь броню.
Можно было еще прибавить, что император всю жизнь
сохранял воздержание, не вкушал мяса, уклонялся от
брачного союза и только в преклонном возрасте нару-
шил обет, женившись на Феофано...
Однако о Никифоре Фоке как о полководце Калокир
не знал почти ничего, кроме перечисления его побед да
неясной людской молвы о храбрости и военной опытно-
сти в бытность его доместиком Востока. Принадлежав-
ший по рождению к придворным кругам, Калокир был
глубоко убежден, что жизнь империи направляется не
мечами полководцев, а хитроумными политическими
комбинациями высших вельмож, заседавших во всесиль-
ном синклите, капризами возвышенных до положения
соправителей любимцев императора — евнухов-параки-
моменов, интригами гинекея — и мало интересовался
чисто военными делами, ограничившись обязательным
для будущего стратига (а Калокир, как самое малое,
рассчитывал на этот пост!) чтением сочинений древних и
новых полководцев. Теперь оставалось только сожалеть.
Он не сумел удовлетворить любопытства варвара с зо-
лотой цепью на шее, и тот больше не приходил, оставив
тягостные сомнения в душе Калокира.
Русская зима казалась Калокиру бесконечной. Вью-
ги сменялись ясными морозными днями, когда солнце ос-
лепительно блестело и снег зло поскрипывал под сапо-
гами. Потом снова начинались снегопады, обрушивав-
шие на город огромное количество снега. Сугробы под-
142
нимались до половины частокола, плоские кровли жи-
лищ стонали под тяжелыми белыми шапками.
Посольские чиновники, переводчики й слуги отяжеле-
ли от безделья и обильного корма, двигались раздражаю-
же медлительно, вперевалку, выставив вперед круглые
животы. Из Константинополя не приходило никаких ве-
стей. То ли император Никифор Фока забыл о своем по-
сле, то ли гонцы не могли преодолеть трудности зимне-
го пути. От столицы империи до устья Борисфена 3800
стадий бурного моря, а дальше почти столько же сухо-
путной дороги по печенежским степям, непроезжим
и мертвым в это время года...
Как-то неожиданно, сразу после мартовских снего-
падов, пришла дружная весна. За окнами повисли со-
сульки. Звонко застучали по крышам капели. С глухим
гулом и шорохом тронулся лед на Днепре. С первыми
ладьями, приставшими к Подолу, пришла долгожданная
весть: князь Святослав скоро вернется в Киев.
з
Немногие знали, что последнее полюдье князя Свя-
тослава было не просто полюдьем. Объезжая погосты и
собирая обычные дани, князь одновременно проводил
смотры воинов, которые весной отправятся в поход.
Опытные мужи, уже побывавшие на войне, и полные
молодого задора отроки выстраивались перед князем, и
он придирчиво осматривал оружие, кольчуги, щиты. Ес-
ли у кого-нибудь не оказывалось доспехов, князь строго
выговаривал старейшинам. Сородичи обязаны полностью
снарядить воина. Воины должны думать не о снаряже-
нии, а о ратном учении, потому что воин, даже вооружен-
ный лучшим образом, бессилен против опытного против-
ника, если не умеет искусно владеть оружием и сра-
жаться в строю.
С новонабранными воинами оставались на погостах
княжие мужи и дружинники — учить ратному делу. Ни-
когда еще не бывало, чтобы воины расставались с семья-
ми и привычными занятиями задолго до похода и жили
в отдельных избах, будто дружинники, а этой зимой бы-
ло так. Старейшинам было велено приносить воинам
все необходимое — хлеб, мясо, мед и уксус — и не за-
нимать их работой.
Тяжким бременем легли военные расходы на сель-
143
ские общины, по возражать никто не осмеливался: князь
Святослав был суров и непреклонен.
Небывалое, реликое дело было задумано Святосла-
вом: создать общерусское войско. Не ополчение смердов
и горожан, грозное лишь своей многочисленностью, а
именно войско, хорошо и единообразно вооруженное,
обученное сражаться строем, объединенное единой во-
лей полководца и послушное, как меч в опытных руках.
Калокир глубоко ошибался, когда думал, что делится
с русскими воеводами совершенно неизвестными им
военными тайнами. Руссы и без него уже многое знали
о византийском войске и флоте от купцов, ежегодно ез-
дивших с товарами в Константинополь и подолгу жив-
ших там, от наемников-варягов, служивших в император-
ской гвардии, от своих соплеменников, проданных пече-
негами в рабство греческим судовладельцам и бежавших
из плена. Еще живы были старые дружинники князя
Игоря, когда-то сражавшиеся с закованными в броню
всадниками-катафрактами среди зеленых холмов Фра-
кии. Соединенные воедино и осмысленные, эти знания
позволили найти действенное оружие против действи-
тельно опасной византийской конницы.
Сомкнутый строй тяжелой пехоты, прикрытый длин-
ными щитами!
Глубокий строй, о который, как о каменную стену,
разобьются волны катафрактов!
Отдельные звенья будущего железного строя выковы-
вались мужами князя Святослава в древлянских лесах,
на промерзших до дна болотах земли дреговичей, среди
поселков уличей и тиверцев. Выковывались, невидимые
для чужих глаз, чтобы весной соединиться в единую
рать, о которую раскрошатся византийские мечи.
Но пока об этом знали немногие доверенные мужи,
а истинный размах приготовлений представлял лишь сам
Святослав. Даже всевидящий Калокир, зимовавший в
столице руссов, не догадывался, что подготовка к походу
уже завершается, что князь давно принял решение, ко-
торое посол ожидал с нетерпением и тревогой...
Князь Святослав знал, что византийские полководцы
предпочитают фланговые удары, хитроумные обходы, не-
ожиданные нападения из засад, и искал противоядие
против этих опасных приемов войны. Вместе с пешими
ратями на Дунай пойдет многочисленная конница, спо-
собная оградить войско от внезапных нападений, обру-
бить железные клинья катафракторных полков, наце-
144
ленные в спину пехотному строю. Конницы потребуется
много, очень много. Опытные в переговорах со степня-
ками бояре отправились к печенегам и венграм, чтобы
позвать их на помощь. А когда посольства возврати-
лись в Киев с обнадеживающими вестями, князь Свято-
слав приказал позвать Калокира.
Калокиру тот день поначалу показался до обидного
будничным, не соответствующим значительности за-
думанного дела. На посольский двор приехал воевода
Свенельд, коротко поклонился встречавшему у крыльца
хозяину, сказал, что князь ждет. Дружинники в одина-
ковых синих кафтанах и коротких плащах подвели коня.
Красуясь своей ловкостью, Калокир легко взлетел в
седло, нетерпеливо взмахнул плетью. Воевода Свенельд
поехал впереди, указывая дорогу.
От городских ворот всадники повернули в лес. По
сторонам замелькали литые сосновые стволы. Кое-где
под кустами еще белели сугробы, но открытые поляны
уже радовали глаз первой весенней зеленью. Копыта
коней скользили по влажной земле.
Ехали долго — сначала по лесу, потом вдоль берега
неширокой спокойной реки, потом снова через лес. За-
городный двор князя Святослава стоял на краю большой
поляны, заполненный множеством шалашей, войлочных
юрт и шатров из полосатой ткани. Всадники останови-
лись перед воротами, прорезанными в высоком частоко-
ле. Заскрипел и тяжело плюхнулся поперек рва перекид-
ной мост. Караульные дружинники расступились, про-
пуская византийского посла.
Калокир никогда не был в загородном замке князя,
похожем на настоящую крепость, и с любопытством ог-
лядывался по сторонам.
Двор был тесно застроен квадратными клетями из
дубовых бревен, большими дружинными избами, наряд-
ными теремами с резными оконницами; терема соединя-
лись воедино крытыми переходами. На галерее, опоясы-
вавшей дворец, толпились вооруженные воины. У длин-
ной коновязи смирно стояли рослые воинские лошади,
покрытые синими и красными попонами.
Подбежали отроки в красных кафтанах с серебряны-
ми пуговицами, помогли послу спешиться, но повели его
почему-то не ко дворцу, а к небольшой избе, стоявшей
в глубине двора. Бесшумно распахнулась дверь, на кото-
рой были грубо намалеваны изображения солнца и лу-
ны. Калокир, вздохнув, шагнул через порог.
145
В полумраке Калокир не сразу заметил князя, си-
девшего на скамье под развешанным оружием. Князь
был в простой белой рубахе, неподпоясанный; с бритой
головы свисал длинный пучок волос, на больших усах —
мутные капли меда. Большая глиняная чаша с этим из-
любленным напитком руссов стояла рядом, на низком
столике.
Искусство кланяться — одно из наиглавнейших досто-
инств придворного. Но князь руссов не оценил изяще-
ства Калокира. Он угрюмо и нетерпеливо смотрел, как
мечется по избе византийский посол, приседая и прито-
пывая красными сафьяновыми сапожками, потом что-то
буркнул под нос и хлопнул ладонью по скамье рядом
с собой: «Садись!»
Калокир осторожно присел, готовый мгновенно сор-
ваться с места. Святослав в упор разглядывал грека
немигающими синими глазами. Видимо, ему что-то не
понравилось в облике Калокира, и он недовольно сдви-
нул брови, криво усмехнулся. Проговорил негромко, хо-
лодно:
— Бояре поведали мне, зачем ты приехал. Повторять
посольских речей не будем. Слова, как вода, протекают
меж пальцами. Союз скрепляется не словами, а железом
и кровью. Золота ты привез мало. На твое золото не со-
берешь и четырех тысяч добрых воинов \ а требуются
десятки тысяч. Потому остальное золото мы возьмем са-
ми. Царю Никифору нет дела до дунайских земель! Если
согласен, посылай гонца в Царьград. Передашь: «Русь
идет!..»
Калокир склонился в глубоком поклоне. А когда под-
нял глаза — князя рядом не было. Неслышно ступая мяг-
кими, без каблуков сапогами, Святослав шел к двери.
Обернулся, поманил пальцем, приглашая посла следо-
вать за собой:
— Погляди войско, чтоб знал, с кем иду на Дунай...
Заревели трубы. Между шатров и шалашей замель-
кали одетые в кольчуги воины. Немыслимо быстро попе-
рек поляны вытянулся строгий железный строй. При-
крываясь длинными щитами, руссы стояли стеной, и
лишь по шевеленью длинных копий можно было дога-
даться, насколько глубок строй. В клубах пыли на
1 Калокир привез в Киев 14 центинариев, то есть 1500 фунтов
(литров) золота, или 108 тысяч византийских солидов. Обычная пла-
та наемников составляла 30 солидов, то есть на золото Калокира
можно было нанять лишь 3600 воинов.
146
фланги выезжали конные дружины. Еще раз взревели
трубы, и войско замерло, готовое кинуться в сечу.
Да, князь Святослав не напрасно потратил долгие
зимние месяцы!
Калокир напряженно приглядывался к молчаливым,
мрачным рядам руссов, и запоздалая тревога охваты-
вала его. Страшная чужая сила, вызванная к жизни его,
Калокира, хлопотами и интригами, готова была сдви-
нуться с места и покатиться, сокрушая все на своем пу-
ти, к границам Византийской империи. Где опа остано-
вится эта сила, да и остановится ли вообще?
Но перерешать было уже поздно. Непреодолимый по-
ток подхватил Калокира и понес на своих могучих пле-
чах. Нужно было плыть, отдавшись на его волю, или
камнем идти па дно. Но он, Калокир, умелый пловец!..
В Киев патриций Калокир вернулся поздно вечером,
но еще долго в его окнах горел свет: оп сочинял верно-
поданное послание императору. Пробегая глазами на-
писанное, рвал испорченные листы и расшвыривал по
ковру, снова принимался писать. Тайные тревоги не
должны просочиться в послание ни словом, ни намеком.
Император Никифор Фока должен торжествовать:
хитроумный план столкнуть Русь и Болгарию удался...
Подготовку к большому походу невозможно долго
сохранять в тайне. Венгры, ободренные союзом с князем
Святославом, в марте 968 года напали на византийские
владения, разгромили под Фессалоникой войско доме-
стика Запада и взяли много пленных. В Болгарии это
нападение расценили как начало войны, и в июне в Кон-
стантинополь приехало посольство царя Петра — про-
сить защиты от венгров, от печенегов, опасно придви-
нувшихся к Дунаю, и от руссов, которые, по слухам,
вышли из своих лесов.
Император Никифор Фока принял послов благо-
склонно почтил торжественным приемом и обедом, на .
котором болгары сидели выше, чем епископ Лиутпранд,
посол германского императора. Если бы болгарские пос-
лы знали, что почти одновременно в гавань Константи-
нополя приплыли русские корабли и были встречены как
друзья и союзники... Но византийцы умели хранить свои
тайны. Ни послы о русских кораблях, ни руссы о болгар-
ском посольстве так ничего и не узнали. Никифор Фока
удовлетворенно потирал руки: уверенные в благораспо-
ложении Византии, царь Петр и князь Святослав не ста-
нут уклоняться от войны...
147
Войско князя Святослава двинулось к Дунаю на ла-
дьях и на конях, повторяя путь второго похода князя
Игоря Старого. В причерноморских степях к русским
дружинам присоединились печенеги.
Царь Петр действительно не стал уклоняться от вой-
ны. Он начал собирать ополчение, чтобы выступить к
Дунаю и преградить дорогу руссам и печенегам.
А император Никифор Фока, будто бы в неведении о
надвигающихся военных событиях, отправился с катаф-
рактами в Малую Азию, где защитники Антиохии про-
должали отбивать приступы византийского осадного вой-
ска и нападали отрядами легкой конницы на обозы.
Фигуры были расставлены на доске. Каждый из пра-
вителей считал, что именно он будет диктовать правила
игры. Но игра у всех пошла по чужим правилам...
4
У императора Никифора, автора известного трактата
«О сшибках с неприятелями», не было читателя более
внимательного и благодарного, чем болгарский царь
Петр. Царь Петр искренне уверовал, что византийцы до-
стигли наивысшего совершенства в искусстве войны и что
нужно лишь перенять это искусство, чтобы стать непо-
бедимым.
Законы войны были изложены императором Ники-
фором в словах точных и уверенных, как поступь пан-
цирных византийских полков, и потому казались незыб-
лемыми.
Вторжению неприятельского войска всегда предшест-
вуют действия легких отрядов конницы, которые занима-
ют дороги и броды, выставляют стражу на вершинах
холмов и в иных возвышенных местах, чтобы держать
страну под неослабным наблюдением и собрать сведе-
ния, необходимые полководцу. Решительное сражение
можно начинать, когда о неприятеле известно все до кон-
ца и когда условия явно благоприятнее, чем были вчера
и чем будут завтра. Поэтому достаточно вовремя поста-
вить у границы значительное войско, чтобы неприятель
устрашился или, самое малое, отложил вторжение. Раз-
ве допустимо, чтобц полководец бросился очертя голо-
ву в незнакомую страну, не представляя даже, какое
войско ему противостоит?!
Царь Петр, успевший собрать под своими знаменами
почти тридцатитысячное войско, без особой тревоги вы-
148
слушивал донесения стражи о движении по Дунаю рус-
сов. Еще меньше беспокойства вызывала у него пече-
нежская конница, медленно ползущая в клубах пыли по
другому берегу реки. Царю Петру казалось, что самое
главное для победы он уже сделал: заставил самолюби-
вых кметей 1 и упрямых боляр явиться со своими дру-
жинами. Нелегко это было. Сколько помнил царь Петр,
страну раздирали внутренние усобицы. Не прошло двух
лет после его воцарения, как младший брат Иван воз-
главил опасный болярский заговор. Заговорщиков уда-
лось обезвредить, а самого Ивана постричь в монахи.
Спустя три года поднял мятеж другой брат — Михаил,
который до самой смерти властвовал в долине реки
Стримона. Его приверженцы-боляре впоследствии бежа-
ли в Византию и оттуда вредили как могли. Потом вос-
стал сербский наместник Чеслав, отделивший эту обшир-
ную область от государства. Глухо роптали горожане,
недовольные тяжестью налогов. Боляре-землевладельцы
старались не допустить в свои владения царских чинов-
ников. В народе распространялась зловредная ересь бо-
гомилов, которые открыто хулили богатых и знатных,
учили людей не повиноваться властям, отвергали хри-
стианские обряды. Даже казни и церковная анафема не
устрашали еретиков. Порой царь Петр чувствовал себя
чужим в собственной стране и грустно спрашивал дядю
Георгия Сурсувула, нужен ли он вообще болгарам.
Тем радостней было царю Петру сознавать, что те-
перь за его спиной стоит войско, равное которому было
разве что у его прославленного родителя царя Симеона.
А царь Симеон дошел почти до Константинополя...
Неподалеку от Переяславца, богатого торгового горо-
да на болотистом острове Балта в дельте Дуная, царь
Петр вывел свое воинство на берег реки, опередив рус-
ские ладьи, которые неторопливо поднимались против
течения. На просторном лугу, полого спускавшемся к во-
де, встали дружины кметей, болярские конные отряды,
пешие рати придунайских городов. Воинов было много,
но царь Петр приказал растянуть строй и перед каждой
дружиной поднять не по одному, а по нескольку стягов,
чтобы войско показалось руссам еще более многочислен-
ным. Царь не хотел немедленного сражения. Пусть рус-
сы, увидев многолюдность войска и его готовность к бит-
ве, уйдут сами. Он не будет преследовать или чем-ни-
1 К м е т и — наместники отдельных областей Болгарского царст-
ва, считавшиеся вассалами царя.
150
будь вредить князю Святославу. В народе нет ненависти
к руссам, а с некоторыми из племен руссов, например
с уличами и тиверцами, болгары были дружны. Да, да!
Пусть руссы свободно уходят!
Русские ладьи, выплывавшие из-за островов, словно
в нерешительности остановились посредине реки. Греб-
цы едва шевелили веслами, чтобы суда не сносило те-
чением.
Царь Петр, одетый, как для торжественного приема,
в пышную мантию, пурпурную царскую шапку, вышитую
золотом и осыпанную жемчугом, и красные сандалии,
подозвал Георгия Сурсувула, проговорил снисходитель-
но:
— Теперь руссы повернут обратно или сойдут на
другой берег. Ни один благоразумный полководец не
решится высаживать своих людей на глазах у неприя-
тельского войска!
Седобородый Георгий Сурсувул важно кивнул, согла-
шаясь. Сказанное царем было очевидно. Высаживаться
на берег перед лицом грозного войска неблагоразумно.
Ни один великий полководец древности так не поступал.
Такое противоречило бы всем правилам войны. Сейчас
руссы отступят, а потом долгие недели будут посылать
через Дунай переодетых лазутчиков и отряды легкой
конницы, чтобы найти уязвимое место в обороне царя
Петра. Первая сшибка считай что выиграна!..
Но предугадать неожиданности войны можно лишь
тогда, когда оба противника следуют одинаковым прави-
лам. Князь Святослав был достаточно осведомлен в ви-
зантийской тактике, но он хорошо запомнил мудрые
слова, когда-то сказанные его матерью Ольгой: «Уди-
вить— значит победить!» Если по византийским прави-
лам войны, которым, как ему говорили верные люди,
следует царь Петр, войску предписывалось отступать,
значит, нужно сделать наоборот. И князь Святослав при-
казал высаживаться на берег. Недоумение опытного ви-
зантийца Калокира только укрепило уверенность князя
в правильности решения.
Разрезая острыми носами коричневую дунайскую
воду, ладьи помчались к берегу. Руссы выбегали на луг
и тотчас выстраивались рядами, составляя из щитов не-
одолимую стену. Под ее прикрытием, в безопасности от
стрел и дротиков, вставали другие воины. Русский строй
разбухал на глазах, становился глубоким и плотным,
как македонская фаланга.
151
Когда опомнившийся царь Петр послал на руссов
болярскую конницу, было уже поздно. Всадники даже не
доскакали до линии красных русских щитов, принялись
заворачивать коней.
Тогда вперед двинулись сами руссы — тяжелым мер-
ным шагом, от которого, казалось, вздрагивала земля.
Не то стон, не то тысячеголосый горестный вздох про-
несся над полем битвы. Руссы вклинились в ряды вои-
нов царя Петра и начали теснить их.
А с другого берега Дуная к месту битвы уже спеши-
ли большие плоты с конницей. Русские дружинники и
печенеги высаживались выше и ниже по течению. Царь
Петр с ужасом понял, что если всадники князя Свято-
слава успеют окружить войско, то это будет не просто
поражение, это будет гибель — полягут все, кого он так
опрометчиво привел на дунайский берег...
Царь Петр приказал трубачам подать сигнал к от-
ступлению.
Но они опоздали, эти багроволицые, надменные цар-
ские трубачи в нарядных кафтанах, с серебряными це-
пями на выпуклой груди! Бегство началось раньше, чем
они поднесли трубы к губам.
Нахлестывая коней, уносились прочь конные боляр-
ские дружины. Врассыпную бежали ополченцы, бросая
в траву копья. Царские телохранители посадили своего
повелителя в крытую повозку, запряженную четверкой
сильных коней, и быстро повезли через толпу обезумев-
ших. отчаянно вопящих людей к доростольской дороге.
Бегущих преследовали печенеги на лохматых низко-
рослых лошадях. А руссы, вложив мечи в ножны, вер-
нулись к своим ладьям.
Приветственные крики воинов возвестили о прибытии
князя Святослава.
В простых, ио крепких доспехах князь ничем не выде-
лялся из рядовых дружинников. Он спрыгнул с ладьи
прямо в воду, доходившую ему до колен, обнял рва-
нувшегося навстречу воеводу Сфенкела. Сегодняшняя
победа была победой Сфенкела, это он возглавлял вы-
садившихся на берег воинов.
Князь Святослав медленно пошел по лугу, время от
времени поднимая вверх руку в железной рукавице —
отвечал на приветствия дружинников. Постоял с непо-
крытой головой возле павших воинов, которые лежали
рядком возле самой воды, закрытые до подбородков пла-
щами.
ИИ
Узнав среди павших старого сотника Свеня, князь
Святослав помрачнел, сказал резко:
— Дань возьму и на живых и на мертвых!
Что еще мог сделать князь, кроме как щедро одарить
родичей погибших в бою? На войне всегда так: одному
выпадает счастливый жребий, другому — черный. Без
крови война не обходится. Важно только, чтобы кровь
не проливалась напрасно, чтобы кровью оплачивались
победы, а не поражения. Сегодня была победа. Первая
победа неожиданно легкая. Войско почувствовало вкус
победы. Теперь его никому не остановить!...
Не было на поле брани ни тризны, ни почетных пи-
ров — князь Святослав велел садиться в ладьи. Отпу-
щенные болгарские пленные, боязливо оглядываясь на
свирепых печенегов, толпой побежали к лесу. Они уно-
сили с собой не только удивление перед неодолимой си-
лой руссов, повергнувших в прах надежды царя Петра,
но и обнадеживавшие слова князя Святослава: «Расска-
жите всем, что воюю не с болгарами, которые суть тоже
славянского корня, но с царем Петром и его недобрыми
советниками!»
Слова эти многое объясняют в искрометном калейдо-
скопе событий ближайших месяцев...
Восемьдесят крепостей построил когда-то римский
император Юстиниан, чтобы обезопасить свою дунай-
скую провинцию Мизию. Стояли эти крепости вдоль всей
реки и в отдалении от нее, на больших дорогах. Простоя-
ли они почти половину тысячелетия, устрашая врагов.
Ровно восемьдесят городов на Дунае и в задунайских
землях взял князь Святослав за одно лето и осень 968
года, поражая врагов и союзников стремительностью
переходов, яростью скоротечных приступов... И... неожи-
данным милосердием!
Победное шествие князя Святослава по болгарской
земле не сопровождалось убийствами, грабежами и раз-
рушением городов. Здесь он не считал людей врагами.
Обосновавшись в Переславце, князь Святослав был
готов принять вассальные обязательства болгарских фео-
далов, оставить в неприкосновенности внутренние поряд-
ки Болгарии, чтобы продолжать совместную войну с Ви-
зантийской империей.
Впереди маячила реальная возможность русско-бол-
гарского союза.
Однако именно такой оборот дела меньше всего устра-
ивал Никифора Фоку. Император не без оснований пола-
155 *
гал, что теперь главное —удалить князя Святослава из
Болгарии. Царь Петр был бы рад помочь в этом, но ока-
зался бессилен. От царя отшатнулись собственные под-
данные. Приходилось думать о безопасности самой им-
перии, и Никифор Фока начал деятельные военные при-
готовления. Он набирал новые отряды стратиотов, уве-
личил количество конных катафрактов, приказал рас-
ставить метательные орудия на стенах Константинополя.
Через Босфор на столбах была протянута тяжелая же-
лезная цепь, один конец которой был прикреплен к баш-
не, называемой «Кентинариос» 1, а другой — к башне Га-
летской крепости на противоположном берегу пролива.
Подобных оборонительных мероприятий не помнили в
византийской столице...
Старый паракимомен евнух Василий, в свое время
немало способствовавший воцарению полководца Ники-
фора Фоки, еще раз доказал свою полезность и усердие.
С ведома императора люди паракимомена Василия про-
брались в степи между Доном и Днепром и уговорили
печенежских вождей напасть на Киев. Сколько золота
и дорогих тканей они передали вождям в уплату за этот
поход, знал только паракимомен Василий, тщеславно
принявший на себя посольские расходы. Он был в со-
стоянии это сделать, потому что богатства, полученные
от нескольких императоров, все равно невозможно было
растратить за одну жизнь, так они были велики...
Весной 969 года печенежские орды двинулись на
Киев.
Так был зажжен пожар за спиной Святослава, кото-
рый вынудил воинственного князя приостановить побед-
ное шествие к византийским границам и поспешить на
выручку собственной столице.
5
Над степью летели стяги — красные и голубые, туго
вытянутые встречным ветром. Сотня за сотней, как пол-
новодная река, катилась дружинная конница по теплой
и влажной земле, легко и неслышно. Всадники в остро-
конечных шлемах вели в поводу заводных коней. Раз-
машистой рысью бежали вьючные лошади, и трудно бы-
ло разобрать, где кончается дружинный строй, а где на-
чинаются обдзы,— и там и тут одинаково быстрыми бы-
1 Кентинариос — Сотенная башня.
156
ли всадники и койи, Только впереди на одного всаднйкй
приходилось два коня, а во вьючном обозе — десять...
Уже сам по себе этот стремительный бросок через
степи был подвигом, на который способно лишь закален-
ное в дальних походах войско. В один дневной переход
князя Святослава легко укладывалось по два обычных
дневных перехода \ но Святослав продолжал торопить
воевод. Его подгоняли тревожные и укоризненные слова
киевских вечников: «Ты, княже, ищешь чужой земли и
о ней заботишься, а свою землю покинул. А нас чуть не
взяли печенеги, и мать твою, и детей твоих. Если не при-
дешь и не защитишь нас, то возьмут нас. Неужели не
жаль тебе твоей отчины, старой матери, детей своих!»
Правда, как понял князь Святослав из рассказа гон-
цов, непосредственная угроза Киеву почти миновала.
Город, в котором заперлась княгиня Ольга со своими
внучатами Ярополком, Олегом и Владимиром, печенеги
осадили великой силой. Люди изнемогали от голода и
жажды. Нельзя было даже послать гонца за помощью
к воеводе Претичу, который стоял с ладьями на другом
берегу Днепра и не знал, что город вот-вот падет перед
крепкой осадой. На торговой площади собрались отча-
явшиеся киевляне. «Нет ли кого, кто бы мог перебрать-
ся на ту сторону реки и сказать, что, если не приступите
утром к городу, сдадимся печенегам?»— взывали к на-
роду старцы градские. Ответом им было безнадежное
молчание. Слишком плотно обложили Киев печенеги, и
казалось невозможным пробиться через их станы. Тог-
да один отрок, мало кому известный в Киеве, сказал:
«Я проберусь!» И ответили ему старцы градские, не на-
деясь на успех, но и не желая отказываться даже от при-
зрачной надежды: «Иди...»
Отрок незаметно вышел из города с уздечкой в руках
и побежал через стоянку печенегов, спрашивая встреч-
ных: «Не видел ли кто-нибудь коня?» Он знал по-пече-
нежски, и печенеги принимали его за своего сородича и
даже смеялись вслед, потому что потерять коня позор
для воина. Так отрок добежал до берега Днепра, быстро
скинул одежды и бросился в воду. Печенеги стреляли
вслед из луков, но не попали в него, и отрок переплыл
на другой берег, передал воеводе Претичу последнюю во-
лю киевлян: «Если не пойдете завтра к городу, то люди
сдадутся печенега м!»
1 Дневной переход русского конного войска равнялся примерно
50 километрам.
158
Нелегко было Претичу решаться па битву, потому
что печенегов было много больше, чем у него людей, но и
бездействовать воевода не осмелился. «Пойдем завтра в
в ладьях и, захватив княгиню и княжичей, умчим на этот
берег,— после долгого раздумья сказал Претич своим
мужам и пояснил:— Если не сделаем этого, то погубит
нас князь Святослав!»
На следующее утро, близко к рассвету, когда туман
пополз по воде, воины Претича сели в ладьи и громко
затрубили во все трубы, а киевляне радостно закричали
со стены, приветствуя своих избавителей. Печенгам по-
казалось, что пришел князь Святослав, потому что в ту-
мане они не могли сосчитать ладьи, а трубы ревели гром-
ко и устрашающе. Печенеги кинулись прочь от Киева.
Княгиня Ольга и княжичи беспрепятственно прошли к
ладьям. Претич уже собирался возвращаться на другой
берег, он увидел печенежского князя, который подошел
к ладьям без оружия, и задержался. Разговор между ни-
ми был кратким, но многозначительным.
— Кто пришел?— спросил печенег.
— Люди с той стороны Днепра.
— А ты не князь ли?—снова'спросил печенег, вве-
денный в заблуждение богатыми доспехами и величавой
осанкой воеводы.
— Я муж его, пришел с передовой дружиной, а за
мной идет войско с самим князем, бесчисленное их мно-
жество!
И тогда предложил печенег, чтобы избежать сечи с
великой ратью князя Святослава: «Будь мне другом!»
Они подали друг другу руки, и печенег велел принести
Претичу саблю и стрелы, а тот, в свою очередь, дал ему
кольчугу, щит и меч. Печенеги отошли от города, но не-
далеко. Нельзя было даже коня вывести напоить, пото-
му что печенежские всадники ездили вдоль Лыбеди.
Тогда-то и послали киевляне князю Святославу слова,
полные горькой укоризны: «Не жаль тебе твоей отчи-
ны...»
Святослав понимал, что слова эти быстро разойдутся
по всей Руси, и только немедленная громкая победа над
печенегами заставит людей позабыть о них. Превыше все-
го для княжеской славы любовь к родной земле, которую
надлежит защищать от врагов, и никакие подвиги в
дальних странах не могут стать оправданием князю, от-
давшему свою собственную землтб на разорение!
Возмездие вероломным печенегам должно быть не-
ГУ
медленным и неотвратимым! Мертвая тишина должна
царить в печенежских степях, пока он воюет на Дунае!..
Печенеги обычно мало опасались нападения. Их хра-
нили от врагов немереные просторы степей и быстрота
бега неутомимых, привыкших к дальним переходам степ-
ных коней. У печенегов не было городов, а становища
из легких войлочных юрт могли в случае опасности рас-
сеяться по степям, раствориться в балках и оврагах, в
зарослях и камышах, окружавших озера. Но эта война
не была похожа на прежние походы русских дружин в
степи...
Конница князя Святослава шла облавой, загоняя пе-
ченежские кочевья к обрывистым берегам рек, а по воде
спешили к условленным местам ладьи с пешими воина-
ми. Печенеги метались в железном кольце русских дру-
жин, но спасения не было: везде их встречали копья и
мечи. Долго потом в колючей степной траве белели ко-
сти печенегов, и некому было насыпать над ними кур-
ганы, потому что оставшиеся в живых страшились даже
близко подойти к полям поражений. Многочисленные та-
буны коней и стада, главное богатство и источник силы
печенегов, медленно потекли к берегам Днепра. Вожди
дальних орд посылали к князю Святославу гонцов с уни-
женными просьбами о мире, клялись больше не нападать
на русские земли. Казалось, война была окончена, но
Святослав продолжал рыскать по степям, отыскивая
недобитые печенежские кочевья. Он не хотел рисковать.
Скоро возвращаться на Дунай, и только пустыня, усеян-
ная костями коварных степняков, могла быть залогом
безопасности столицы. Пустыня, безжизненная и устра-
шающая любого, кто дерзнул бы направить коня к Днеп-
ру...
В печенежских степях князь Святослав оставался до
середины лета. Он возвратился в Киев, овеянный славой
избавителя и победоносного полководца. Вечники, недав-
но укорявшие его в забвении родной земли, восторженно
приветствовали своего князя.
Но в сердце Святослава не было удовлетворения.
Победа над печенегами не радовала его; она восприни-
малась лишь как досадная помеха главному делу — по-
ходу на Византию. Тесными и какими-то душными пока-
зались Святославу гридницы киевского дворца, да и сам
город, зажатый кольцом потемневших от времени и не-
погоды деревянных стен, стал как будто меньше и бед-
нее. Может, именно поэтому Святослав решился выска-
160
зать матери то сокровенное, что он держал в тайне даже
от-самых близких людей:
— Не любо мне в Киеве, хочу сидеть в Переяславце
на Дунае. Там середина земли моей, туда стекаются все
блага: из греческой земли — золото, паволоки, вина, раз-
личные плоды, из Чехии и из Венгрии — серебро и ко-
ни, из Руси — меха и воск, мед и рабы...
Княгиня Ольга, осунувшаяся, постаревшая, шел ей
уже шестой десяток лет, укоризненно качала головой, нс
понимая, как можно променять привычный покой киев-
ского дворца, доверие и почтительное восхищение близ-
ких людей на поиски призрачного счастья в неведомых
землях. Сходить в Царьград за данью и добычей — это
понятно, это свойственно воинственным мужам. Но оста-
ваться навсегда вдали от отчины?! Это было выше ее по-
нимания. Как рачительную хозяйку большого двора, ко-
торую мало заботит все, что происходит за его преде-
лами, по ту сторону высокого частокола,— княгиню Оль-
гу внешние дела интересовали лишь в той степени, в ка-
кой они могли эхом откликнуться на Руси. Оборонять
рубежи — это понятно. Угрозой войны требовать от со-
седей должного уважения — тоже понятно. Но то, что
замыслил сын...
Не зная, как убедительно возразить Святославу, ста-
рая княгиня вдруг заплакала и попросила жалостливо,
по-бабьи:
— Видишь, я больна, куда хочешь уйти от меня? Ког-
да похоронишь меня, отправляйся куда хочешь...
Пораженный беспомощностью матери, которую он
привык видеть неизменно властной и строгой, Святослав
растерялся, сказал послушно:
— Пусть будет так...
Сказал и тут же горько пожалел о сказанном, пото-
му что эти три слова перечеркивали весь смысл его
жизни, становились непреодолимой стеной поперек за-
ветной дороги.
Неожиданная смерть княгини Ольги освободила князя
Святослава от неосторожно данного обета. Плакали по
ней великим плачем сын ее, и внуки ее, и все люди на
Руси. Старую княгиню похоронили посередине поля, не
насыпая над могилой кургана и не справляя тризну, по-
тому что Ольга имела при себе священника, который на-
стоял на исполнении христианского обряда.
Случилось это 11 июля 969 года, на пятом году само-
стоятельного правления князя Святослава Игоревича,
б В. В. Каргалов
161
Перед отъездом на Дунай Святослав наделил княже-
ской властью своих сыновей. Трое их было: Ярополк и
Олег, дети жены-боярыни, и младший Владимир, плод
недолгой, тайной, но поистине горячей любви к материн-
ской ключнице Малуше, дочери Малка Любечанина.
Строгая княгиня отослала Малушу обратно в Любеч, но
младенец остался в вышгородском дворце под присмот-
ром своего дяди Добрыни. Завистники презрительно на-
зывали Владимира «рббичичем», то есть сыном рабыни,
но Святослав считал сына таким же княжичем, как и
старших братьев, и все трое получили княжения: Яро-
полк — Киев, Олег — Древлянскую землю, Владимир —
Новгород.
Князь Святослав понимал, что законные наследни-
ки — залог прочности державы, и заранее позаботился,
чтобы люди знали своих князей. Он же, князь-отец, даже
пребывая на Дунае, останется высшим судьей и повели-
телем, охранителем единства Руси!
6
А в Болгарии и Византии тем временем происходи-
ли серьезные перемены.
30 января 969 года умер болгарский царь Петр. Из-
вестно об этом стало много недель спустя, потому что
вельможи покойного царя держали случившееся в тайне,
поспешив уведомить лишь императора Никифора Фоку.
В Константинополе жили заложниками сыновья царя
Петра — Борис и Роман. Старшего из них — Бориса —
император срочно отправил в Болгарию, на освободив-
шийся отцовский престол. С отрядом болгар и варягов,
служивших наемниками в императорской гвардии, Бо-
рис вошел в Преслав и возложил на себя царские рега-
лии: мантию, пурпурную шапку и красные сандалии.
Кметям, собравшимся по этому случаю в парадном зале
дворца, было объявлено о возобновлении дружествен-
ных отношений с императором Никифором Фокой. Меж-
ду двумя рядами мраморных колонн, окаймлявших зал,
стояли варяги в византийских панцирях.
Казалось, император Никифор Фока достиг желае-
мой цели — защищаться от руссов болгарскими мечами.
Но это только так казалось...
Болгарский народ ненавидел византийцев. Боляре
опасались попасть в железные руки императорских
ртратигов, привыкших повелевать людьми, как рабамц.
162
Лучше уж признать себя вассалами могучего князя Свя-
тослава, который не покушается на права болгар и де-
монстрирует свое миролюбие...
Всеобщее недовольство было ответом на решение ца-
ря Бориса. Люди, почти не скрываясь, говорили, что но-
вый царь смотрит на Болгарию из византийского окна.
Чтобы возвысить царя Бориса в глазах его подданных,
Никифор Фока направил в Преслав пышное посольство.
Патриций Никифор Эротик и настоятель Филофей при-
везли дружественное послание императора и предложе-
ние скрепить союз брачными узами — выдать замуж бол-
гарских царевен за сыновей покойного императора Ро-
мана. Невесты царской крови были немедленно отправ-
лены в Константинополь на колесницах, украшенных зо-
лотом. По пути бирючи объявляли народу, что это сле-
дуют будущие императрицы, а потому дружба с Визан-
тией будет вечной. Но мало кто верил этим заверениям.
Дальнейшие события окончательно развеяли надеж-
ды императора на царя Бориса. Болгарские феодалы
заперлись со своими дружинами в укрепленных замках.
В Македонии сыновья влиятельного кметя Николы —
комитопулы Давид, Моисей, Аарон и Самуил — подняли
восстание, отделили от царства обширные области и про-
возгласили самостоятельное Охридское царство, которое
сразу заняло враждебную позицию и по отношении к
царю Борису, и к Византии. Остальные кмети на моль-
бы царя о военной помощи отвечали уклончиво, жалова-
лись на трудности в сборе войска, на оскудение казны
и на нежелание народа воевать с руссами. «Если раз-
дать оружие черни, то неизвестно, против кого это ору-
жие повернется...»
Когда князь Святослав в августе 969 года возвратил-
ся в Болгарию, он нашел многих сторонников. Болгар-
ские дружины присоединялись к русскому войску. Пе-
ченеги и венгры снова прислали легкую конницу. Коми-
топулы Охридского царства заявили о своем желании
воевать против Никифора Фоки совместно с князем
Святославом.
Почти не встречая сопротивления, князь Святослав
двигался к Преславу. Византийские советники царя Бо-
риса бежали под покровом ночной темноты, бросив на
произвол судьбы растерянного, упавшего духом царя.
В том же прямоугольном парадном зале с двумя рядами
колонн из темно-зеленого мрамора царь Борис склонил
голову перед Святославом и принял на себя обязанности
163
вассала. Царь Борис сохранил царские регалии, казну и
придворных. Для охраны царя в Преславе был оставлен
воевода Сфенкел с отрядом русских и болгарских вои-
нов.
Последняя карта Никифора Фоки оказалась битой.
Император остался лицом к лицу с князем Святославом,
за спиной которого была дружественная Болгария.
Неудачи подломили престарелого императора. Ники-
фор Фока бездумно бродил по пустым залам дворца
Вуколеон — обрюзгший, рыхлый, с нечесанной седой бо-
родой и воспаленными от бессонницы глазами. Только од-
нажды он рискнул, как бывало прежде, пройти пешком
по улицам столицы. Однако на хлебном рынке его окру-
жила толпа черни. На Никифора Фоку обрушились про-
клятия и грубая брань, полетели камни и комья грязи.
С большим трудом телохранители защитили императо-
ра и, накрыв с головой простым солдатским плащом,
увели во дворец. Это был позор, это было почти паде-
ние, и ничего удивительного не было в том, что на сле-
дующее утро красавица Феофано вызвала из Малой
Азии полководца Иоанна Цимисхия. Император не воз-
ражал.. Иоанн Цимисхий уже доказал однажды предан-
ность, предупредив о злоумышлении евнуха Скриги.
Пусть еще раз послужит императору...
Триумф по случаю взятия византийскими войсками
крепости Антиохия был последней радостью императора
Никифора Фоки. Дни его были сочтены. Феофано уже
решила вверить свою судьбу полководцу Иоанну Цимис-
хию, как шесть лет назад она вверила ее самому Ники-
фору. В личные покои императрицы поодиночке пробра-
лись верные воины Цимисхия, и Феофано спрятала их
в запертой комнате. К дворцовому перевороту уже было
почти все готово, когда в десятый день декабря некий
клирик, пожелавший остаться неизвестным, подкинул
Никифору Фоке письмо, которое раскрывало заговор:
«Государь! Да будет известно, что тебе готовится ужас-
ная смерть. Вот истина: прикажи осмотреть покои импе-
ратрицы, и там найдут вооруженных людей!» Импера-
тор тут же послал своего паракимомена со стражей в
покои Феофано, но тот случайно или намеренно прошел
мимо потайной комнаты, где прятались воины Цимисхия.
А Феофано, прикинувшись незаслуженно оскорбленной,
потребовала у императора ночной аудиенции: «Я хочу
говорить с тобой наедине. Отошли людей, и пусть двери
спальной будут отворены. Ты узнаешь нечто очень важ-
164
ное!» Феофано была так прекрасна, се глаза смотрели
так правдиво и грустно, что император Никифор Фока
согласился, забыв о своих опасениях: «Я отошлю людей
и буду ждать тебя!»— пообещал он.
Ночь с десятого на одиннадцатое декабря 969 года
была ненастной и зловещей. Северный ветер свистел
между колоннами. Мокрыми хлопьями падал снег. Пря-
тавшиеся в покоях Феофано воины осторожно вышли на
скользкую кровлю дворца, никем не замеченные, пробра-
лись туда где стена отвесно опускалась к морю. В пятом
часу ночи к подножию стены подплыла ладья, причалила
возле каменного льва — символа могущества. Раздался
тихий- протяжный свист. Воины спустили на веревке
большой плетеный короб. Леон Валант, Анципофеодор
и другие друзья Цимисхия были поочередно подняты на
кровлю дворца; последним в короб залез сам Цимисхий.
Лодка тихо отплыла и скрылась в темноте. Провожая
ее глазами, Цимисхий подумал, что обратного пути у не-
го нет. Кто-то должен умереть сегодня: он сам или Ни-
кифор Фока.
Заговорщики, сжимая мокрыми пальцами рукоятки
мечей, пошли по темным переходам дворца Немного-
численные стражники спали глубоким сном. Милости-
вый дар императрицы Феофано — чаши с подогретым
вином, которое она послала стражникам под предлогом
непогоды и холода,— оказался сонным зельем.
Двери в спальню императора, как предупреждала
Феофано, оказались незапертыми. Заговорщики с обна-
женными мечами кинулись к императорскому ложу, со-
рвали пурпурный полог. Ложе было пустым. В отчаянии
Леон Валант прошептал: «Я сам брошусь в море, чтобы
не попасть в руки палачей!» Иоанн Цимисхий растерян-
но развел руками. Все погибло. Почему он доверился
Феофано? Почему он решил, что коварство Феофано не
может обратиться против него самого?
Скрипнула неприметная боковая дверца. Человек в
длинном белом одеянии служителя гименея поманил
Иоанна Цимисхия пальцем...
Император Никифор Фока спал в полукруглой нише,
скрытой от чужих глаз портьерой из тяжелой ткани. Он
лежал прямо на полу, подстелив барсовую шкуру. Иоанн
Цимисхий вспомнил, что Никифор Фока всегда спал в
шатре на барсовой шкуре, презирая размягчающую рос-
кошь ложа,— и в его сердце шевельнулось что-то похо-
165
жее на жалость. Но перерешать уже поздно. Кто-то из
них двоих должен умереть сегодня...
Цимисхий кивнул Леону Валанту. Зловеще блеснул
в дрожащем свете факела длинный прямой меч. Лицо
императора окрасилось кровью, но он был еще жив и
бился в руках схвативших его воинов. Иоанн Цимисхий
бессильно присел на край императорского ложа. Воины
наносили Никифору Фоке удары рукоятками мечей, пи-
нали ногами, рвали бороду, пока чей-то милосердный
акуфий — топкий, слегка изогнутый кинжал — не пре-
кратил его мучений.
Так на пятьдесят седьмом году жизни принял смерть
Никифор Фока, процарствовав всего шесть лет и четыре
месяца. Его пощадили мечи врагов в бесчисленных бит-
вах, но перед женским коварством и предательством
друзей он оказался беззащитным. Недаром шептались
люди в Константинополе, что пустынные покои дворца
Вуколеон опаснее аравийских пустынь...
Утро застало Иоанна Цимисхия в Золотой палате.
Он сидел на троне в пурпурной мантии и красных сапо-
гах, но ой еще не стал императором. Полтора десятка
верных друзей — вот и все, что у него было здесь, под
рукой, потому что караулы у дворцовых ворот держали
неподкупные наемники из варваров, боготворившие им-
ператора, своего единственного покровителя в чужой
стране. В железную решетку, загораживавшую вход в Зо-
лотую палату, ломились опомнившиеся телохранители
Никифора Фоки, которые полагали, что император не
убит, а просто захвачен злоумышленниками. По коридо-
рам и галереям дворца метались обезумевшие люди.
Слухи один другого страшнее расползались по дворцу.
Говорили, что недоброе случилось и с императрицей Фео-
фано, что невольники будто бы отняли у стража оружие
и ходят по императорским покоям, убивая людей...
Железная решетка гнулась, поддаваясь неистовым
усилиям телохранителей. Еще немного, и они ворвутся
в Золотую палату. Иоанн Цимисхий приказал показать
людям голову императора...
Анципофеодор поднял за бороду голову Никифора и
швырнул ее к решетке, к ногам телохранителей. Неза-
дачливые стражи императора оцепенели, выпустили из
рук бесполезные мечи.
— Да здравствует император Иоанн Цимисхий!—
громко прокричал Анципофеодор.
— Да здравствует император Иоанн Цимисхий!—
166
послушно повторили телохранители, опускаясь на ко-
лени... '
В сущности, не произошло ничего неожиданного и
удивительного для обитателей Вуколеона. Опустился за-
навес еще одного царствования, на сцене появился новый
актер, тоже полководец, как убитый император.
Императоры приходят и уходят, но империя вечна!
Из всех возможных претендентов на высшую власть
судьба подарила Византии лучшего правителя, если при-
нять во внимание, что в скором времени предстояло за-
щищать Константинополь с мечами в руках. Война сту-
чалась в ворота столицы. Ратное искусство и решитель-
ность Иоанна Цимисхия были известны всем.
Современник так описывал нового императора: «Ли-
цо белое и красивое, волосы на голове русые и на лбу
редкие: глаза у него были острые голубые, нос тонкий
надлежащей величины, борода рыжая; ростом он был
мал, за что и получил прозвище Цимисхия, то есть «Ма-
ленького», но имел широкую грудь и спину; сила у него
была исполинская, в руках чрезвычайная гибкость и
крепость. Сия геройская, неустрашимая и непоколебимая
сила в малом его теле производила удивительную храб-
рость. Он не боялся нападать один на целую неприятель-
скую фалангу и, побивши множество воинов, невреди-
мым отступал к своему войску. В прыгании, игре мячом,
в метании копий он превосходил всех людей того време-
ни. Говорили, что он, поставив рядом четырех коней,
прыгал, как птица, и садился на самого последнего. Он
так метко стрелял в цель из лука, что мог попадать стре-
лой в отверстие кольца...»
Византийское войско получило в лице императора
Иоанна Цимисхия достойного предводителя, а князь
Святослав — опаснейшего врага.
Император Цимисхий, которого знали как дерзкого
и решительного полководца, повел себя как осторожный
и предусмотрительный правитель. К этому его вынужда-
ли неблагоприятные для империи обстоятельства. Визан-
тию три года пожирал голод. Арабы снова напали на си-
рийскую Антиохию. Еще одна война — на западе — ка-
залась непосильным бременем. Князь Святослав, толь-
ко что взявший штурмом Филиппополь \ был по-настоя-
щему опасен, и император Цимисхий попытался купить
мир, пусть даже дорогой ценой. Византийское посоль-
1 Пловдив.
167.
ство отправилось к князю руссов, чтобы подарками и
обещаниями будущего союза склонить к возвращению в
свои варварские области. Но послы напрасно швыряли
золото к ногам усатого варвара и напрасно грозили, что
император сам пойдет на него войной с огромным вой-
ском. Ответ князя Святослава был гордым и презритель-
ным: «Не вижу никакой необходимости для императора
совершать столь трудное путешествие. Мы сами скоро
поставим шатры пред царьградкими воротами, храбро
его встретим и покажем, что мы не бедные ремеслен-
ники, живущие одними трудами, но храбрые воины, по-
беждающие врагов оружием!»
Все слова были сказаны. Империя вступала в боль-
шую войну. Иоанн Цимисхий выбрал из всего войска
храбрейших молодых воинов, одел в блестящую броню и
повелел впредь именовать их «бессмертными». С полком
«бессмертных» император собирался лично выступить
против князя Святослава. Прославленному полководцу
магистру Варду Склиру и не менее прославленному по-
бедителю арабов патрицию Петру было приказано от-
правиться с полками в области,, пограничные с Болгари-
ей, и зимовать там. Через границу пошли опытные ла-
зутчики, одетые в скифское платье и знающие язык рус-
сов.
Но перевалы Гимейских гор лежали под снегом, не-
обычно обильно выпавшим в ту зиму. Война так и не
вспыхнула, вынуждена была ждать следующей весны.
И она пришла, громовая весна 970 года...
Магистра Варду Склира не покидало ощущение, что
на него непрерывно давит, обрекая на неудачу все уси-
лия по обороне болгарской границы, чья-то чужая, не-
преодолимая воля.
Следуя предостережениям императора, магистр Вар-
да Склир вовремя занял пехотой горные проходы через
Гимеи. Узкие дороги перекрыли копьеборцы и щитоносные
ратники, а за ними спиной расположились пращники и
стрелки из лука. Ловкие сильные юноши из стратиот-
ских семей поднялись на отвесные склоны и привязались
ремнями к кустам и корням деревьев, чтобы сверху по-
сылать стрелы в варварских вождей. Не забыта была и
стража на боковых тропах, чтобы варвары не могли
обойти заставы.
168
Но все предосторожности оказались напрасными.
Болгарские проводники вели руссов по горным тропам,
о которых не подозревали даже местные пастухи, и руссы
неизменно оказывались позади византийских стороже-
вых застав. Пехотницы Варды Склира, окруженные вра-
гами и горными теснинами, бросали на землю оружие
или погибали в безнадежных схватках. Они не имели
даже возможности отправить к полководцу гонцов, и по-
токи русской и болгарской пехоты, дружинной конницы,
венгерских и печенежских всадников сразу во многих
местах неожиданно ворвались во Фракию.
Крестьяне не успели собраться в крепости со своим
имуществом и скотом, как предписывалось правилами
войны, и сделались легкой добычей варваров. Здесь, в
коренных византийских владениях, князь Святослав не
удерживал своих воинов от грабежей, как было во вре-
мя болгарского похода. Дымы пожаров поднялись напо-
ловину неба. Толпы пленных в окружении печенежских
всадников потянулись к Гимейским горам. Вина за ра-
зорение Фракии лежала на магистре Варде Склире. Но
что он мог сделать, если испытанное средство обороны —
заставы в горных теснинах — погибло без пользы?
Бесполезным оказался и другой испытанный прием —
нападения тяжелой катафракторной конницы из засад на
походные колонны врага. Обычно варвары не выдержи-
вали неожиданных ударов, поспешно отступали, чтобы
собраться в большие скопища. Продвижение их замедля-
лось, а потери подрывали боевой дух. Однако князь Свя-
тослав оказался предусмотрительным. Далеко в сторо-
ны от тяжелой конницы и пехоты, двигавшихся по боль-
шим дорогам, он разослал быстрых венгерских и пече-
нежских всадников. Венгры и печенеги, стремительно
перемещаясь на своих короткохвостых лошадках, осмат-
ривали рощи, перелески, сады, овраги, селения, даже за-
росшие кустами кладбища. От них невозможно было
спрятаться. Обнаружив засаду, венгры и печенеги посы-
лали гонцов к воеводам, а сами, как рой жалящих стре-
лами ос, кружились вокруг катафрактов. Их нельзя было
отогнать, ибо они отъезжали и снова возвращались;
нельзя было их и убить, потому что быстрота коней спа-
сала от погони. Как гончие зверя, обкладывали они тя-
желую конницу катафрактов, пока не подходили конные
дружины князя Святослава или вооруженная длинными
копьями пехота.
А тем временем остальные полки князя Святослава
180
в полной безопасности продолжали свое неумолимое дви-
жение по большим дорогам...
Потеряв несколько засадных отрядов, магистр Склир
вынужден был отозвать катафрактов к главному войску.
Предварительная стадия войны, имевшая цель ослабить
неприятеля до решительного сражения, была проиграна
Вардой Склиром начисто, и он сознавал это. Князь рус-
сов оказался предусмотрительнее, чем опытный визан-
тийский полководец, покоритель многих земель Востока.
Наверное, правду говорили люди херсонского стратига,
следившие за победами князя руссов в хазарском похо-
де, что он всегда жаждет решительного сражения, не
отвлекаясь на осады крепостей. Если это так, то князь
руссов достиг желаемого. Варда Склир вынужден
принять сражение. Или, открыв варварам дорогу на
Константинополь, добровольно отдать себя в руки пала-
чей...
Подобного еще не бывало. К подобному не привыкли
ни сам магистр Склир, ни патриций Петр, ни другие ви-
зантийские военачальники: воевать, подчиняясь чужой
воле!
Последним сигналом тревоги было взятие руссами и
болгарами Адрианополя, города, откуда византийцы са-
ми привыкли начинать походы, чтобы потом перенести
войну на чужие земли.
К Варде Склиру, стоявшему лагерем под стенами кре-
пости Аркадиополь, прискакал Иоанн Алакас, предводи-
тель передового отряда, и сообщил, что скифы совсем
близко. Двепадцатитысячное отборное войско Варды
Склира поспешно втянулось за крепостные стены. А вско-
ре в клубах пыли к крепости подошла венгерская и пе-
ченежская конницы. Всадники в черных развевающихся
одеждах рассыпались по брошенному византийцами ла-
герю.
Потом подошли пешие полки руссов и болгар, распо-
ложились станом на дальнем краю равнины, примыкав-
шей к крепости; с двух сторон равнину окаймляли гу-
стые заросли.
Варда Склир считал, что лучшего места для битвы
трудно пожелать. В зарослях, на флангах войска князя
Святослава, можно заранее поставить две сильные заса-
ды. Затем ударить частью войска в чело руссов, перебить
их сколько удастся, притворным отступлением заманить
остальных между засадами и разгромить. Магистру
Склиру все казалось простым и ясным. Вот оно, поле по-
беды!
Но Склир промедлил еще несколько дней: неудачное
начало войны побуждало к осторожности. Иногда муд-
рое терпение полководца оказывалось способным осла-
бить врага до битвы. Склир надеялся, что среди разно-
племенных варваров, приведенных князем Святославом,
начнутся внутренние раздоры. Разве можно продолжи-
тельное время удерживать в полном повиновении столь
различных друг от друга руссов, болгар, венгров и пече-
негов? Такое по силам лишь опытным императорским
чиновникам!
Надеялся магистр и на то, что часть войска князя
Святослава, тяготясь бесполезным стоянием под стена-
ми Аркадиополя, разойдется по окрестностям для грабе-
жей и захвата пленников. Варваров станет меньше, и их
легче будет разгромить в сражении...
Расчеты Варды Склира как будто оправдывались.
Стража ежедневно уведомляла, что большие отряды
конницы покидают стан князя Святослава. Возле кре-
постных стен стало меньше караульных варваров, и они
вели себя беспечно. Ночью два сотника катафраков про-
брались в заросли, к местам будущих засад, и благопо-
лучно возвратились в крепость.
Варда Склир решил: «Пора!..»
Перед рассветом два полка тяжелой конницы вышли
из ворот Аркадиополя и тихо втянулись в заросли. Вар-
да Склир с крепостной стены напряженно вглядывался
во мглу, прислушивался, не поднимется ли шум в стане
руссов, не раздадутся ли тревожные крики и лязг ору-
жия, но было тихо. Руссы не заметили выдвижения за-
садных полков.
Если бы мог знать магистр Склир, что в этот самый
час в шатре бодрствующего князя Святослава собрались
воеводы и князь, удолетворенно потирая руки, говорит:
— Змея выползла из норы. Греки по обычаю своему
поставили засады. Не следует до поры мешать им, иначе
они опять спрячутся за стенами. Пусть будет тихо, со-
всем тихо...
Князь Святослав торжествовал. Сбывалось то, к чему
он стремился с самого начала, убедившись в опытности
и осторожности византийского полководца,— решитель-
ное сражение. Ведь главное на войне — не захват обшир-
ных областей и взятие крепостей, а разгром* неприятель-
ского войска. Пока цело войско, то крепости сами упа-
171
дут в руки победителя, как перезревшие плоды с дерева.
Нелегко было вынудить хитрого грека Склира покинуть
свое каменное убежище. Ради этого стоило пренебречь
даже опасностью ударов засадных полков. Греки дол-
жны глубоко увязнуть в сражении, иначе они опять от-
ступят и придется делать самое кровопролитное дело на
войне — штурмовать каменные стены, обороняемые мно-
гочисленным гарнизоном...
Два полководца расставили свои фигуры на шахмат-
ной доске сражения, и у каждого были свои надежды, и
каждому казалось, что он отчетливо видит фигуры про-
тивника.
Но каждый из них в чем-то ошибался...
Князь Святослав, спокойно поглядывая с возвышен-
ности, как из ворот Аркадиополя потоком выливается за-
кованная в блестящую броню конница, думал о разга-
данной хитрости греков. Удары засадных полков магист-
ра Склира не будут для него неожиданными, против них
оставлены сильные заслоны.
Но Святослав не подозревал, что в засадные полки
магистр выделил добрую половину отборного войска а
потому их нападение окажется много опаснее, чем ожи-
далось.
Столь же спокойно с крепостной стены смотрел ма-
гистр Склир. Князь руссов поставил впереди конницу:
в середине — дружинников, одетых в доспехи светлого
железа, по краям — толпы легкоконных венгров и пе-
ченегов, которых легко увлечь притворным отступлением
под удары засадных полков, а потом, сдавив с обеих сто-
рон, опрокинуть на тяжелую конницу князя Святослава.
Русской и болгарской пехоты пока не было видно, и Вар-
да Склир подумал, что князь оставил пехоту для охраны
лагеря. Это непоправимая ошибка! Конница руссов будет
разгромлена быстрее, чем пехота подойдет из лагеря!
Но магистр не знал, что русские и болгарские пехо-
тинцы встали глубокой фалангой сразу за дружинной
конницей и потому расчленить войско князя Святослава
не удастся...
Сражение началось яростными атаками тяжеловоору-
женных всадников патриция Алакаса против печенегов,
которые стояли на правом фланге войска князя Свято-
слава. Навстречу катафрактам полетело множество
стрел, но закованные в броню всадники и кони были
неуязвимы. Печенеги начали заворачивать коней, спа-
саясь от длинных копий катафрактов. Однако печенеж*
172
скис вожди заметили, что греков мало, и прекратили
отступление. Толпы печенегов начали окружать ката-
фрактов Алакаса, и те медленно попятились, не нарушая
строя и не позволяя печенегам приблизиться для са-
бельной рубки: беснующихся печенегов встречали
острия копий. Так, медленно отступая, Алакас уводил
печенегов к зарослям, за которыми укрылся засадный
полк.
Удар засадного полка был неожиданным и страш-
ным. Сначала из зарослей показался сплошной ряд длин-
ных нацеленных копий, затем, ломая ветки, вынеслись
всадники. Печенеги обратились в бегство. Часть пече-
нежских всадников кинулась назад, подальше от сечи, а
остальные, подгоняемые копьями катафрактов, угрожая
захлестнуть ее своей массой и нарушить боевой строй.
Варда Склир возбужденно потирал ладони. Насту-
пал решающий момент сражения. Правое крыло Свято-
слава разгромлено, нужно обрушиться на центр, где
стоит русская конница...
Но магистр не успел отдать приказ. Тяжелая конница
руссов сама двинулась вперед, а слева, обгоняя ее, по-
неслись на византийцев легкоконные венгры.
Нападение венгров было яростным, но не очень опас-
ным. Железные ряды катафракторной конницы только
слегка подались назад и тут же, получив подкрепление,
вернули потерянное пространство. Однако отважные
венгры сделали свое дело. Русские дружинники пропу-
стили сквозь свои ряды бегущих печенегов и снова сом-
кнули строй.
Началась смертельная рубка закованных в броню
всадников, одинаково сильных и умелых. Скрежетала
сталь, рычали сцепившиеся вплотную воины, ржали ко-
ни, сталкиваясь закованными в железо грудями.
Варда Склир приподнялся на стременах.
Тесня украшенные перьями шлемы катафрактов, на
него надвигались островерхие русские шлемы. Прямые
мечи руссов поднимались и опускались мерно и тяжело,
как цепы на молотьбе, только не спелые зерна они ро-
няли на землю, а головы катафрактов...
Во главе отряда отборных всадников магистр кинулся
в сечу, резрезая, подобно железному клину, толпу сра-
жавшихся. Ему преградил дорогу огромный скиф, взмах-
нул мечом. Но лезвие меча только скользнуло по шлему
Варды Склира> а ехавший рядом патриций Константин,
брат мзгнртра, успел поразить скифа. Телохранители
173
подхватили магистра и силой увели его в безопасное
место...
А сеча продолжалась, и военное счастье попеременно
склонялось то на одну, то на другую сторону, в зависи-
мости от того, руссы или греки получали подкрепления.
Подоспела русская и болгарская пехота, и Варде. Скли-
ру тоже пришлось ввести в дело пехотные полки.
Варда Склир вдруг с ужасом понял, что вопреки его
намерениям в сражение втянулось почти все византий-
ское войско, что, если не переломить хода битвы, он ско-
ро останется полководцем без армии. Византийцам при-
ходилось платить жизнью за жизнь, а не одной жизнью
катафракта за десятки жизней одетых в шкуры варва-
ров, как бывало раньше, и это было страшно. Варда
Склир запоздало подумал, что, может быть, именно к та-
кому исходу стремился князь руссов: истребить в кро-
вопролитном полевом сражении византийское войско,
чтобы потом идти к беззащитному Константинополю...
Но еще не все потеряно. Магистр приказал трубить
и стучать в бубны. Еще один засадный полк выехал из
зарослей и обрушился на левый фланг руссов. Весы по-
беды качнулись в пользу Варды Склнра, русские дру-
жинники начали медленно отходить.
Но боевой порыв засадного полка уже иссякал. Вме-
сто ошеломленных неожиданностью, утомленных битвой
русских всадников он натолкнулся на глубокую фалан-
гу русской и болгарской пехоты. Погибли катафракты
в бесплодных атаках, а руссы и болгары стояли, прикры-
ваясь своими большими щитами, и в их рядах не видно
было брешей.
«Напрасно! Все напрасно!«—в отчаянии шептал Вар-
да Склир, в очередной раз бросая вперед катафрактов.
Обреченно и устало накатывались валы катафракторной
конницы на строй руссов и отливались обратно, оставляя
на пыльной вытоптанной траве всадников и коней. А по-
зади фаланги, в безопасности, перестраивалась и приво-
дила себя в порядок тяжелая русская конница, и возвра-
тившиеся после бегства печенеги накапливались на
флангах.
Сражение было проиграно. Это стало ясно Варде
Склиру, когда предводители катафрактов сообщили о
потерях. Нужно отступать, чтобы спасти уцелевших вои-
нов... Чтобы неудачная битва не превратилась в непо-
правимую трагедию...
Искусными маневрами Вар^а Склир вывел войско
174
из-под ударов, еще раз доказав свое полководческое да-
рование. Об этом отступлении, почти безнадежном, будут
с восхищением писать историки и знатоки военного дела.
Но радость магистра была непродолжительной. Трагедия
все-таки произошла. В Аркадиополь вернулась с поля
битвы лишь малая часть воинов. Константинополь по-
просту некому было защищать!
8
В то лето многие заботы колебали душу императора
Иоанна Цимисхия. Как бы остановившись на распутье,
он не знал, по какой идти дороге, боясь уклониться от
истинного пути.
С запада приближались страшные своей многочис-
ленностью и варварской отчаянной храбростью полчища
князя руссов Святослава. Вопреки ожиданиям Святосла-
ву удалось не только собрать, но и удержать под свои-
ми знаменами разноязыкие варварские народы. В его
полках стояли плечом к плечу руссы и болгары, в табу-
нах мирно соседствовали русские, печенежские и венгер-
ские кони, а юрты кочевников полукругом огибали воин-
ские шатры дружинников. Произошло самое ужасное из
всего, что могло произойти: объединение варваров про-
тив империи!
Кто же он такой, князь руссов Святослав, если невоз-
можное сделал возможным и существующим? Какие
злые варварские боги подняли его на вершину полко-
водческого искусства?
Магистр Варда Склир, на которого возлагалось столь-
ко надежд, позволил обескровить свое войско в сраже-
нии под Аркадиополем и теперь сидит, как суслик, в ка-
менной норе. Остальные полки увязли в сражениях с
арабами в Малой Азии. Смятение и растерянность ца-
рили в столице. По рукам ходили списки зловещих сти-
хотворений поэта Иоанна Кириота, сына достопочтенного
патриция Феодора и ученика известных ученых матема-
тика Никифора и юриста Декаполита.
Во всеоружье Русь стремится против нао,
Народы Скифии поднялись иа войну,
И всякий тот народ, который даже вида
Страшился нашего — столицу грабит ныне!..
Позор! Позор!..
Правда, как истинный верноподданный империи, поэт
Иоанн Кирнот а друге» стихотворении предрекал жал»
кую участь возгордившимся болгарам, намекая на вре-
менность успехов варваров:
Иная ждет одежда вас: колодка
На ноги и ярмо на согнутую шею,
И бич со всех сторон покроет вас рубцами!.. у
Но самые добрые пожелания не сбываются сами по
себе. Чтобы отбросить варваров обратно в их неблаго-
устроенные земли и вернуть империи мир, необходимо
войско из многих тысяч катафрактов. На этом сосредо-
точились все мысли и труды императора Иоанна Ци-
мисхия.
Неожиданно тень злодейски убитого Никифора Фоки
снова поднялась над Византией, омрачая солнце нового
царствования. Племянник убитого императора — полко-
водец Варда Фока — поднял опасный мятеж в Малой
Азии, а Лев Фока бежал из ссылки и принялся подби-
вать на восстание стратиотов Фракии, обещая им титу-
лы, чины и земельные владения. У мятежников оказа-
лись сторонники даже в столице. Люди шептались, что
хоть прошлый император не очень заботился о народе,
но таких бедствий при нем не было, и, может быть, он
не допустил бы варваров до порога Константинополя.
На могиле Никифора Фоки кто-то высек ночью стихо-
творную надпись, взывающую к нему как к спасителю
империи от варваров:
Восстань теперь же, император,
И собери войска, фаланги и полки!
На нас устремлено вторжение руссов!..
Наскоро собранные в столице полки пришлось вместо
Фракии послать в Малую Азию, на мятежника Варду
Фоку. Туда же поспешил по повелению императора ма-
гистр Варда Склир, чтобы военной силой или обещания-
ми почестей, раздачей золотых солидов и уверениями
в совершенном прощении смирить мятежников. Варда
Склир повез с собой грамоты с императорскими печа-
тями для тех, кто, отвергнув главного мятежника Фоку,
склонит голову перед законным властителем. Но усмире-
ние мятежников затянулось на недели и месяцы.
А тем временем варвары стали беспредельно дерзки-
ми. Завершив опустошение Фракии, они со всеми своими
полчищами перешли в Македонию, разгромили магистра
Иоанна Куркуаса, предводителя войск македонской фе-
мы, и разорили всю страну.
И снова, как часто бывало во время военных неудач
империи, полководцы уступили место дипломатам. К кня-
зю Святославу направилось императорское посольство.
Иоанн Цимисхий провожал послов с надеждой и стра-
хом. Речь шла о его собственной судьбе. Тяжести еще
одной неудачи его царствованию не выдержать...
Вопреки ожиданиям переговоры с князем Святосла-
вом оказались непродолжительными и нетрудными. Ви-
димо, князь руссов не покушался на Константинополь
и не думал о завоевании империи. Он потребовал дань
и возмещение всех военных расходов, причем золото
пришлось пообещать не только на живых, но и на уби-
тых воинов. «Возьмет за убитого род его!»— сурово объ-
явил князь, и послы беспрекословно согласились. Но
другое требование князя, высказанное с обычной для
него краткостью и твердостью — «До Болгарии вам дела
нет!»— смутило послов. От империи отпадали много-
людные и богатые земли, которые византийцы привыкли
считать своими владениями. Однако, памятуя о желании
императора добиться перемирия любой ценой, послы
согласились и на это требование князя Святослава.
Осенью 970 года, руссы, болгары, венгры и печенеги
покинули Фракию и Македонию. Теснины Гимейских
гор поглотили их без остатка, и только пепелища селе-
ний, развалины крепостей и белые кости на заброшен-
ных полях немо свидетельствовали о недавнем нашест-
вии. Империя обрела мир. Обрела мир, чтобы... готовить
новую войну!
Медленно дотлевали на окраинах империи угли мяте-
жа. Захваченный в плен Лев Фока был ослеплен и сос-
лан. Потерпев несколько поражений, покинутый боль-
шинством своих сторонников, сдался Варда Фока. Ма-
гистру Склиру, извещавшему об этом радостном собы-
тии, император Иоанн Цимисхий приказал: «Постричь
Варду Фоку в монахи и отправить на остров Хиос вместе
с женою и детьми, а самому тебе со всеми войсками пе-
реправиться в Европу и там зимовать, ибо при наступ-
лении весны я отправляюсь в поход против скифов, бу-
дучи не в силах сносить их обиды...»
Слова эти, относившиеся к осени 970 года, то есть ко
времени, когда был заключен мирный договор с князем
Святославом, были фактически объявлением о новой
войне. Невысокой оказалась цена клятвенных заверений
византийских послов! Легче тополиного пуха, который
W
уносится первым же порывом ветра, были клятвы визан-
тийцев!
Но сами византийцы не видели в вероломстве импера-
тора Цимисхия ничего особенного и тем более предосу-
дительного. Вероломство и изощренная ложь уже давно
были возведены империей в ранг государственной поли-
тики. Обман противника почитался за доблесть, которой
гордились и которую ставили в пример потомкам. Ши-
рокие военные приготовления императора были встрече-
ны с одобрением.
Спешно снаряжался огненосный флот, которого, по
рассказам опытных людей, руссы боялись больше всего
на свете. В город Адриана освобожденный руссами пос-
ле заключения мира, перевозились на кораблях запасы
хлеба в количестве, значительно превышавшем обычные
потребности гарнизона. На равнине у константинополь-
ских степ с утра до вечера звенело оружие, раздавались
повелительные команды военачальников, стройными ря-
дами проносились катафракты, лучники поочередно ме-
тали стрелы в красные щиты: обучалось новое войско.
Военные учения шли всю зиму, и сам император часто
выезжал к воинам, чтобы они лучше познали искусство
двигаться в полном вооружении, мгновенно перестраи-
ваться и поворачивать ряды, пропускать сквозь полки
конницу и снова смыкаться непреодолимой фалангой.
Многим военным хистростям, изобретенным храбрейши-
ми в битвах мужами, успел обучить император Цимисхий
своих воинов до наступления весны.
События разворачивались неумолимо и стремительно.
На исходе марта 971 года, когда зимняя мрачность
сменилась весенней ясностью и отшумели морские штор-
мы, в заливе Босфора проводился смотр огненосного
флота. Более трехсот больших кораблей легко и слажен-
но передвигались в спокойных водах залива, изображая
морское сражение. Император Цимисхий, наблюдавший
величественное зрелище морского боя с галереи Вла-
хернского дворца, остался доволен. Он велел наградить
гребцов и воинов деньгами. Вскоре флот отправился в
устье Истра2, чтобы отрезать руссам путь отступления.
Императору уже казалось недостаточным просто вытес-
нить князя Святослава из Болгарии. Руссы обречены на
полное истребление. Война должна закончиться не оче-
1 Адрианбнбйь.
1 ДунлЬ
редным мирным договором с князем Святославом, а его
гибелью. Неожиданность нападения удвоит и без того
огромную мощь византийского войска. Эта весна будет
весной победы.
Так говорил император Иоанн Цимисхий и верил,
что так и будет. Вскоре он вышел из Константинополя
с двумя тысячами «бессмертных». В Адрианополе импе-
ратора ожидало полностью снаряженное, готовое к по-
ходу войско: пятнадцать тысяч пехотинцев в доспехах
и тринадцать тысяч всадников-катафрактов. Паракимо-
мен Василий спешно стягивал к Адрианополю остальные
войска, осадные орудия и обозы.
Все благоприятствовало успеху похода. Лазутчики,
возвратившиеся с Гимеев, принесли обнадеживавшие
вести: горные проходы не были заняты русскими и бол-
гарскими сторожевыми заставами. Приехавшие из Бол-
гарии купцы единодушно подтверждали, что князь Свя-
тослав не ожидает войны, что его воины по-прежнему
стоят гарнизонами в разных городах. Император Цимис-
хий подумал, что руссы совершают непоправимую ошиб-
ку, за которую на войне расплачиваются поражением.
Разве можно рассредоточивать войско? Истинный пол-
ководец побеждает до начала войны. Сражение лишь
подведение итогов предыдущих усилий, предпринятых
втайне от неприятеля. Пришло время наказать князя
Святослава за пренебрежение правилами войны...
В блестящих доспехах, на белом коне, с длинным
боевым копьем, император Иоанн Цимисхий первым вы-
ехал из ворот Адрианополя. Почти тридцатитысячное от-
борное войско густыми колоннами пошло к Гимейским
горам, чтобы, преодолев горные теснины, обрушиться на
великий Преслав, столицу Болгарии. Следом неспешно
двинулись вспомогательные полки, обозы и осадные ору-
дия. Великий поход начался.
Стремительный бросок через Гимейские горы под-
твердил громкую славу полководца Цимисхия. Прео-
долев перевалы, ущелья и бешеные горные потоки, ви-
зантийское войско благополучно достигло северного
склона Гимейских гор. Иоанн Цимисхий разбил лагерь
на каменной гряде, укрепленной самой природой, — с
двух сторон ее омывала река. Внизу, на равнине, тускло
мигали огни Преслава, не подозревавшего об опасности
И, конечно, беззащитного...
,,.Потом военные историки будут многозначительно
179
рассуждать о стратегических ошибках киязя Святослава,
которые помогли императору Иоанну Цимисхию выиг-
рать войну в Болгарии.
Князь Святослав не укрепил устье Дуная и позволил
византийскому флоту подняться вверх по реке...
Князь Святослав допустил распыление сил, поставил
гарнизоны в Преславе, Доростоле и других болгарских
городах...
На первый взгляд все эти упреки справедливы. Так
оно и было в действительности, если верить описанию
дунайской войны византийцем Львом Диаконом. Но
справедливы эти упреки лишь на первый взгляд.
Бывают непростительные для полководца, порожден-
ные неопытностью или недомыслием стратегические
ошибки. Но бывают вынужденные решения, внешне по-
хожие на ошибки. Пожалуй, в данном случае мы имеем
дело именно с вынужденными решениями.
Для того чтобы занять горные проходы постоянными
сторожевыми заставами, прикрыть устье Дуная от ви-
зантийского флота, держать сосредоточенными в страте-
гически выгодном месте значительные силы и одновре-
менно надежно контролировать огромную территорию,
что представлялось невозможным без постоянных гарни-
зонов в крепостях,— у князя Святослава попросту не хва-
тало войска. Невозможно заткнуть ладонью пробоину
в днище ладьи, если в эту пробоину свободно проходит
голова быка. Бессмысленно хвататься рукой за древки
нескольких копий, больше одного копья воин не может
метнуть в неприятеля, и кто осмелится осуждать его за
это?..
Нельзя забывать о недавнем мирном договоре с им-
ператором Иоанном Цимисхием, который не мог не по-
родить у князя Святослава определенной уверенности
в безопасности. Ведь император не послал, подобно кня-
зю Святославу, предупреждение о вторжении: «Иду на
вы!» Цимисхий вломился в Болгарию неожиданно и под-
ло, как ночной разбойник в мирный спящий дом...
9
Площадка сторожевой башни была просторной и ров-
ной. Старые каменные плиты были отполированы до
зеркального блеска. Несколько столетий на древней
башне Преслара столицы Болгарии, сменялась стража,
180
Ходили по площадке римские легионеры в тяжелых сан-
далиях, подкованных медными гвоздями. Тогда у север-
ных отрогов Балканских гор еще не было большого го-
рода, и сторожевая башня торчала одиноко и угрожаю-
ще, как символ чужой, подавляющей силы. Шаркали по
вечным каменным плитам мягкие, без каблуков сапоги
скифов — жителей степей. Звенели шпорами наемники-
варяги. А потом покой Преслава оберегала болгарская
стража. Ныне же рядом с болгарскими воинами на баш-
не стояли русские дружинники. Два братских народа
впервые объединились против общего врага — Визан-
тин.
Раннее утро 12 апреля 971 года было тихим и про-
хладным. Над полями и виноградниками медленно, буд-
то нехотя, поднималось солнце. Недалекие горы дышали
влажным холодом. Из ущелий клубами неживого беле-
сого дыма выползали на равнину туманы. Будто неведо-
мые немые рати подкрадывались к стенам Преслава.
Почти каждое утро ползли к городу такие туманы
с rcfp. Но всходило солнце, и исчезали зловещие тени, а
сами горы вспыхивали многоцветием лиственных лесов,
пенящихся потоков, гранитных обрывов.
Но в то утро туман казался особенно густым и мрач-
ным. В его клубах угадывалось постороннее шевеление,
неясный гул. Стражи, просовывая головы между камен-
ными зубцами башни, настороженно вглядывались в си-
зую мглу.
Рассветная тишина неожиданно взорвалась ревом
боевых труб, оглушительным медным звоном литавр и
кимвалов. Из тумана выходили колонны византийского
войска, разворачивались боевым строем на равнине, зе-
леневшей первыми весенними всходами.
Косые лучи утреннего солнца праздничным блеском
отразились в железе доспехов. Гордо развевалось бело-
голубое знамя «бессмертных», выдавая присутствие в
войске самого императора.
Дружинник затрубил в рог.
Резкий, пронзительный вопль тревоги метался над
крышами домов, где забылись мирным сном не подозре-
вавшие об опасности жители Преслава, над пустыми
в этот ранний час улицами и торговыми площадями, над
каменной громадой царского дворца, местом .пребывания
царя, воеводы Сфенкела и дружины.
По-разному откликнулись люди на тревожный при-
зыв турьего рога.
181
Воевода Сфенкел снял со стены боевой меч в простых
кожаных ножнах, который он брал с собой только в
большие битвы. А то, что битва будет, воевода понял
сразу, как услышал сигнал тревоги. Не к лицу руссам от-
сиживаться в крепости. Сфенкел привык смотреть на
войну глазами князя Святослава, а князь всегда говорил,
что за крепостными стенами прячется от врагов только
слабый духом. Сильный и мужественный сам выходит
в поле, навстречу опасности, ибо лишь решительное сра-
жение может принести победу...
Царь Борис с семьей и придворными поспешно поки-
нул дворец и укрылся в доме среди садов, который ни-
чем не выделялся из других домов внешнего города. Бо-
рис решил ждать, чем закончится сражение, втайне на-
деясь, что царский титул защитит от самого худшего...
Патриций Калокир, советник царя Бориса и воеводы
Сфенкела, тихо шепнул доверенному слуге, чтобы тот
собрал в ларец драгоценности и держал наготове лучших
коней. Калокир помышлял только о бегстве, считая го-
род обреченным. У воеводы Сфенкела мало воинов, а
император Цимисхий, конечно, пришел в Болгарию с ог-
ромным войском...
Русские и болгарские дружинники, составлявшие гар-
низон Преслава, поспешно вооружались и бежали на
площадь к царскому дворцу. Здесь воевода Сфенкел ус-
тановил место общего сбора.
Зажиточные горожане зарывали в землю золотые со-
лиды и серебряные слитки, прятали в тайники дорогие
товары и утварь. Так поступали даже те, к кому прокра-
дывались по ночам византийские лазутчики. Обычаи ви-
зантийцев были хорошо известны: сначала заберут все
добро, а потом начнут разбираться, кто был им врагом,
а кто—скрытым другом.
Городские ополченцы собирались у амбаров, где в
мирное время хранилось их оружие. Царь Борис мог
нравиться не нравиться, к воеводе Сфенкелу и его
русским дружинникам можно было относиться дружест-
венно или настороженно, но оборонять свои дома были
готовы все. От византийцев жители Преслава не ждали
ничего хорошего.
Разобравшись на дворцовой площади по десяткам и
сотням, русские и болгарские дружинники пошли к воро-
там. Одинаковые кольчуги из светлого железа, остроко-
нечные шлемы, красные щиты делали их неотличимыми
друг от друга, как дружину кровных братьев, и невоз-
182
можно было определить, кто из них пришел с берегов
русской реки Днепра, а кто влился в дружину здесь, в
Болгарии. Русские и болгары шли на битву в одном
строю.
С той роковой минуты, когда рог дружинника опове-
стил город об опасности, прошло немного времени. Мед-
лительное византийское войско еще не успело прибли-
зиться к стенам Преслава.
Когда император Цимисхий увидел выходивших из
ворот руссов, он был удивлен и озадачен. Согласно всем
правилам войны неприятель, оказавшийся в численном
меньшинстве и к тому же застигнутый врасплох, должен
отсиживаться в осаде, пока не подойдут подкрепления.
Неужели лазутчики ввели его в заблуждение и в Пре-
славе оказалась не горстка дружинников, а главное вой-
ско князя Святослава?
Замешательство императора продолжалось считан-
ные мгновения, но руссы успели построиться для сраже-
ния. Перед византийцами оказался сомкнутый глубокий
строй тяжеловооруженной пехоты. Силу такого строя
уже познал под Аркадиополем магистр Варда Склир.
Однако руссов на этот раз было не очень много, и Ци-
мисхий успокоился. Имея в руках тридцатитысячное от-
борное войско, глупо опасаться полевого сражения. Рус-
сы совершили ошибку, покинув крепость!
Полки пеших стратиотов, выставив вперед длинные
копья, двинулись на русский строй. Стратиоты шли уве-
ренно, неторопливо, время от времени останавливаясь,
чтобы дать возможность лучникам и пращникам метнуть
свои смертоносные снаряды и привести руссов в замеша-
тельство. Камни выстукивали по красным русским щи-
там непрерывную барабанную дробь, стрелы свистели и
чиркали по остроконечным шлемам, но руссы стояли не-
поколебимо, и в их сомкнутых рядах не видно было по-
терь. С таким же успехом можно было швырять в стену
горсти сухого гороха...
Византийская пехота не привыкла сражаться вот так,
строй на строй. По сигналу трубы стратиоты расступи-
лись, пропуская вперед катафрактов. Атаки тяжелой кон-
ницы следовали одна за другой, но руссы стояли.
Потом две фаланги пехотинцев, греков и руссов, все-
таки сошлись вплотную. Русский строй качнулся назад,
изогнулся дугой, ио тут же выпрямился, со страшной си-
лой отбросив поредевшие ряды стратиотов.
Снова па равинау, усеянную телами павших, вынес*
лась катафракторная конница. Руссы стояли. Заканчи-
вался второй час битвы. «Сколько может длиться крово-
пролитие?— раздраженно думал Цимисхий.— Не для
того я преодолевал опасные Гимеи, чтобы положить по-
ловину войска в первом же сражении...» И император
двинул вперед «бессмертных».
Две тысячи отборных всадников, закованных в бро-
ню, гордых доверием императора и жаждавших отли-
читься, неистовым напором смяли левое крыло руссов.
Одновременно легкая конница доместика Востока, при-
вычная к стремительным рейдам в тыл неприятеля, от-
резала руссам путь отступления.
Император ждал замешательства и беспорядочного
бегства, обычного для окруженного войска, когда пехо-
тинцы, преследуемые конницей, обречены на полное
уничтожение. Однако руссы не позволили расстроить
свои ряды. Воодушевила ли их властная воля полковод-
ца, или они сами умели отходить, не нарушая строя, но
ожидаемого бегства не получилось. Руссы отступали к
городским стенам медленно, время от времени повора-
чиваясь лицом к преследователям и отбрасывая их ко-
роткими сокрушительными ударами. Катафракты ско-
рее провожали руссов как почетная стража, чем пре-
следовали их.
Цепи легковооруженных всадников, пытавшихся от-
резать руссов от города, были разорваны мгновенно, как
гнилая сеть, в которую случайно забрела сильная мор-
ская рыба — дельфин. Руссы втянулись в Преслав и
крепко заперли за собой ворота.
На подступивших к стенам стратиотов посыпались
стрелы и камни. Дружинники и горожане-ополченцы вы-
крикивали бранные слова и угрожающе размахивали
оружием.
— Варвары всегда хвастливы!— надменно бросил
Иоан Цимисхий, скрывая за подчеркнутым презрением
к противнику свое разочарование исходом первой схват-
ки.— Пусть орудия паракимомена Василия научат их
вежливости!
Всю ночь воевода Сфенкел и другие предводители
войска обходили городские стены. Воины были бодры и
готовы защищать город. Никто из них не воспринял вче-
рашнее отступление под прикрытие крепостных стен как
поражение. Потери оказались тяжелыми, но главного
греки не достигли: дух русского войска, собравшегося в
1М
Преславе, не был подорван, вместе с болгарами дружин-
ники были готовы обороняться.
Среди знатных людей, сопровождавших воеводу
Сфенкела в ночном обходе, не было патриция Калокира.
Осторожный грек бежал из осажденного города, пока
шла битва. Когда об его исчезновении сказали Сфенке-
лу, воевода презрительно скривился. Он и раньше не до-
верял сладкоречивому советнику. Но думать о нем было
сейчас недосуг. Князь Святослав воздаст должное бегле-
цу, когда тот объявится в Доростоле. Значительно больше
беспокоило Сфенкела отсутствие некоторых боляр царя
Бориса. В болярских руках были хорошо вооруженные
отряды, и было неясно, на чьей стороне они выступят.
Греки воюют не только оружием, но и вероломством,
подкупом, интригами. Что успел наобещать болярам им-
ператор Цимисхий?..
Паракимомен Василий, предводитель вспомогатель-
ного войска, превзошел самого себя в расторопности.
Первые лучи восходящего солнца осветили длинные ря-
ды метательных орудий. Василий поднял и резко опу-
стил правую руку. С грохотом и скрипом взметнулись
рычаги метательных орудий. Каменные глыбы и горшки
с горючей смесью, медленно переворачиваясь на лету,
обрушились на Преслав. Опрокидывались и рассыпались
каменным щебнем зубцы степы. Потоки липкой горящей
жидкости текли по деревянным мосткам, на которых
стояли у бойниц русские и болгарские лучники. Сразу
во многих местах вспыхнули пожары. Клубы черного
дыма закрыли солнце. А камни продолжали падать на
стены. Защитники болгарской столицы погибали, не ис-
пытав последней горькой радости воина: умирая, на-
смерть поразить врага.
Казалось, все было сметено с гребня стены этим ка-
менным смерчем. Но город не сдавался. Дымящиеся
стены извергали из бойниц стрелы и дротики. Немало
стратиотов нашли смерть у их подножия, а взобравших-
ся наверх храбрецов встречали копья и мечи дружинни-
ков. Первый приступ был отбит.
Опять метали камни и греческий огонь смертоносные
орудия паракимомена Василия. Стратиоты и спешенные
катафракты добегали до стены, густо и зло карабкались
по штурмовым лестницам и снова откатывались, устра-
шенные потерями. Так продолжалось до темноты. Пре-
слав выстоял.
Ночью Сфенкел собрал предводителей дружины и го-
185
родского ополчения на совет. Невеселыми были речи со-
бравшихся. От обстрела погибло на стенах больше вои-
нов, чем во вчерашнем полевом сражении. Еще один
такой день и Преслав некому будет оборонять. Но сла-
бодушных среди соратников Сфенкела не оказалось.
Следом за воеводой они повторили, как клятву, напутст-
вие князя Святослава, которое помнил каждый воин:
«Да не посрамим земли Русской, но ляжем костьми.
Мертвые сраму не имут!»
И вот наступило 14 апреля, последний день обороны
Преслава. Снова заработали бездушные орудия параки-
момена Василия. Стратиоты полезли на оголившиеся
стены. И таким великим представился самим византий-
цам подвиг первого воина, поднявшегося на преславскую
стену, что исторические сочинения сохранили его имя:
Феодосий Месоникт, родом из восточных провинций. Ав-
торы византийских исторических сочинений почему-то
умолчали, что схватка была выиграна не доблестью вои-
нов императора Цимисхия, а метательными орудиями.
Через разбитые ворота стратиоты колоннами врыва-
лись в улицы Преслава, сметая немногочисленные засло-
ны руссов и болгар. За пехотой в конном строю спешили
катафракты. Воинов не нужно было больше посылать
вперед, каждый спешил, ибо давно известно: львиная
доля добычи достается тому, кто ворвется в дом пер-
вым.
Но сражение за Преслав еще не окончилось. Воевода
Сфенкел с уцелевшими дружинниками укрылся в цар-
ском дворце, который был обнесен невысокой, но доста-
точно прочной каменной стеной; во двор дворца вели
единственные узкие ворота. Полторы сотни стратиотов
ворвались в ворота, но были мгновенно перебиты русса-
ми. Та же участь постигла и катафрактов, осмелившихся
въехать в ворота в конном строю. Византийцы растерян-
но толпились на площади, залитой щедрым южным солн-
цем, а в полумраке воротного проема угрожающе шеве-
лились длинные копья руссов.
Подъехал со своими «бессмертными» император Ци-
мисхий. Опытный полководец, он мгновенно оценил гу-
бительность боя в тесных лабиринтах дворца и приказал
выкурить руссов огнем. В окна дворца полетели пылаю-
щие факелы, сосуды с греческим огнем, комки смрадно
дымившегося войлока. Вскоре пламя охватило дворцо-
вые постройки. Стратиоты выровняли ряды и подняли
коцья, чтобы во всеоружии встретить спасающихся от
186
огня руссов. Приближался последний акт преславской
трагедии.
Говорят, что иные поражения превосходят славой
победы. Бой на дворцовой площади Преслава подтверж-
дает истинность этих слов. Даже враги отдали должное
мужеству руссов и болгар, их стойкости и презрению к
смерти.
«Руссы вышли из дворца и приготовились к сраже-
нию,— с почтительным удивлением повествовал визан-
тийский историк.— Император послал против них Варду
Склира с отборными воинами, которые окружили руссов.
Руссы дрались храбро и ни один из них не просил поща-
ды и не подавался назад. Однако греки одержали по-
беду и всех перекололи. В этой битве весьма много по-
гибло и болгар, которые находились в рядах руссов и
сражались с греками, как с виновниками нашествия на
их страну...»
Византийский историк допустил неточность: не все
руссы погибли на дворцовой площади Преслава. Воево-
да Сфенкел с горсткой дружинников прорвался и ушел
из города. Византийцы преследовали его, но не сумели,
настигнуть. Сады и виноградники, которыми изобилова-
ли окрестности болгарской столицы, укрыли беглецов от
погони. Ночью Сфенкел выбрался на доростольскую до-
рогу, еще не перекрытую византийскими заставами.
10
Облицованные мрамором стены были нарядны и хо-
лодны. Многоцветный мозаичный пол дышал леденя-
щей стужей. Ветер с Дуная, проникая сквозь широкие,
забранные причудливыми бронзовыми решетками окна,
обдавал промозглой сыростью. С трудом верилось, что в
этот самый час над Доростолом висит ослепительное
южное солнце, что вокруг дворца цветут сады и горожа-
не ходят в легких одеяниях. Сумраком, сыростью, злове-
щими тенями, непонятной жизнью были переполнены по-
кои древнего доростольского дворца, временного жили-
ща князя Святослава.
Пересчитывая шагами скользкие каменные плиты,
князь с грустью и сожалением вспомнил о теплом ласко-
вом дереве киевских теремов. Камень будто клетка —
давит, леденит, навевает недобрые мысли. Видно, права
в чем-то была княгиня Ольга, предостерегая от расстава-
187
нпя с отчиной. Душа человека требует домашнего теп-
ла...
А может, мрачные мысли пришли от недобрых из-
вестий?
Радоваться действительно было нечему. Начало вой-
ны с императором Цимисхием проиграно, и Святослав
отдал себе в этом отчет.
Вчера в этом мрачном и холодном зале перед Свято-
славом сидел патриций Калокир, будто бы чудом выр-
вавшийся из осажденного Преслава. Святослав никак
не мог уразуметь спокойствия и высокомерной уверенно-
сти грека. Позорное бегство из осажденного города тот
представлял если не как подвиг, то уж, во всяком слу-
чае, как великую услугу князю руссов!
Правда, известия, принесенные Калокиром, заслужи-
вали внимания. Патриций просидел два дня в тайном
убежище неподалеку от Преслава, и верные люди ус-
пели рассказать ему обо всем, что делалось в это время
в захваченном греками городе.
Император Иоанн Цимисхий старается предстать пе-
ред болгарами избавителем. Он разрешил болгарским
пленным уйти кто куда пожелает и объявил, что вступил
в их страну не для порабощения Болгарии, но лишь для
войны с руссами, против которых единственно будет сра-
жаться. Плененному царю Борису император оставил ре-
галии и царское одеяние, почтительно называл его на
людях царем. Благодарный Борис по подсказке импера-
тора разослал грамоты своим подданным, чтобы-они боль-
ше не помогали князю Святославу. Растерянные боляре
мечутся, не зная, к кому примкнуть. Они еще не повер-
нули оружия против бывших союзников, но и помощи от
них ожидать нельзя. Опытный Калокир правильно под-
метил* эти тревожные изменения...
Князь Святослав мог бы добавить, что не только бо-
лярские дружины покинули его. При первых же изве-
стиях о вторжении в Болгарию большого византийского
войска ушли за Дунай печенеги и венгры. Святослав
остался один на один с Цимисхием. Однако, даже зная
много больше, чем патриций, князь Святослав не считал,
подобно ему, войну проигранной. Кроме начала война
имеет еще и конец. Именно конец войны венчает лавра-
ми победителя!
Поэтому Святослав равнодушно слушал советы па-
триция Калокира: временно отступить, заключить союз
с германским императором Оттоном, который постоянно
188
враждебен Византии, снова нанять печенегов и, До-
ждавшись из Руси нового войска, вернуться в Болгарию.
Калокиру легко советовать. Главная забота патриция —
о собственной безопасности. Пусть спасается, Святослав
его не будет удерживать. Бесполезен теперь Калокир.
Пришло время мечей, а не хитроумных интриг^ в кото-
рых тот чувствовал себя как рыба в воде. Пусть Кало-
кир один отправляется к императору Оттону. За прош-
лые услуги Святослав даже поможет ему безопасно по-
кинуть пылающую войной Болгарию...
А сегодня в том же зале стоял воевода Сфенкел. Са-
поги воеводы были забрызганы бурой дорожной грязью,
голова обвязана тряпицей. Сфенкел смотрел растерянно
и виновато. Но в чем он виноват, воевода Сфенкел? Он
сражался как храбрый воин и снова будет сражаться,
когда придет час битвы.
Святослав ласково похлопал Сфенкела ладонью по
плечу:
— Ступай, воевода! Милость моя с тобой!
Сфенкел благодарно вздохнул, пошел, шаркая сапо-
гами и пошатываясь, к выходу...
Калокир и Сфенкел... Высокомерный беглец и чув-
ствующий себя виноватым герой... Как они не похожи
друг на друга! А ведь оба, каждый по-своему, были с
ним, со Святославом...
Но предаваться раздумьям было некогда. Цимисхий,
наверно, спешит, он тоже знает цену дням на войне.
Святослав трижды хлопнул в ладоши, сказал вбежав-
шему отроку:
— Зови Свенельда. И гонца, что приехал из Плиски,
тоже зови...
Император Цимисхий действительно спешил.
17 апреля он быстрыми маршами двинулся из Пре-
слава к Доростолу, снова поручив заботы об обозе и
осадных орудиях паракимомену Василию.
Города между Гимейскими горами и Дунаем были уже
покинуты русскими гарнизонами. Без боя сдались ви-
зантийскому войску Плиска, Дииая и другие крепости.
В них император Цимисхий оставил небольшие отряды
стратиотов, а остальным войском продолжал стреми-
тельный бег к Дунаю. Там решался исход войны.
23 апреля, рано утром, конные разъезды императора
Цимисхия приблизились к Доростолу, где как уже знали
византийцы, стоял с войском князь Святослав.
Первая схватка закончилась трагически для визан-
189
тийцев. На малоазиатских всадников Феодора Мисфиа-
нина, опередивших катафракторные полки и пехотные
колонны, напали из засады руссы.
Может быть, руссы и пропустили бы всадников, по-
тому что в обязанности сторожевой заставы входило
лишь оповещение о приближении неприятеля, но воина-
ми командовал дружинник, вырвавшийся вместе с вое-
водой Сфенкелом из Преслава. Ненависть к византийцам,
безжалостно переколовшим мечами его товарищей на
дворцовой площади, оказалась сильнее благоразумия.
Послав гонцов к князю Святославу, дружинник с осталь-
ными воинами напал на растерявшихся от неожиданно-
сти греков. Руссы вышибали их из седел длинными копь-
ями, рубили мечами, пронзали широкими охотничьими
ножами. Почти никто из всадников Феодора Мисфиани-
на не спасся. Однако и руссы, ослепленные яростью, бы-
ли окружены подоспевшими стратиотами и перебиты.
Император Цимисхий долго стоял на поляне, усеян-
ной телами греков и руссов. Он видел, как мрачнели
лица проезжавших мимо катафрактов, как они придер-
живали волновавшихся коней и приглядывались к уби-
тым воинам, будто пересчитывая их. Греков полегло
больше, и не только застигнутых врасплох всадников
Феодора Мисфианина, но и стратиотов, сражавшихся по-
том с окруженными руссами. Это наводило на грустные
размышления. __
Цимисхий подумал, что если бы князь Святослав со-
гласился уйти за Дунай со своими страшными копьенос-
цами и не менее страшными всадниками в кольчугах,
способными на равных сражаться с катафракторной кон-
ницей, то он бы сам предложил мир, чтобы не испыты-
вать больше военного счастья. Но, судя по первой ошиб-
ке, Святослав решил защищаться...
Цимцсхий взмахнул плетью, кинул вздыбившегося ко-
ня к доростольской дороге. За ним поспешили «бес-
смертные». Мягкий топот нескольких тысяч копыт был
подобен подземному гулу.
Колонны стратиотов расступались, пропуская импе-
ратора.
Всадники вынеслись на небольшую возвышенность.
Дальше, до самых стен Доростола, тянулась равнина,
кое-где пересеченная канавами и руслами ручьев, испят-
нанная черными полосками пашни, колючими кустарни-
ками. А еще дальше, позади Доростола, медленно катил
свои коричневые волны весенний полноводный Дунай.
190
Издалека каменные стены Доростола казались невы-
сокими и совсем негрозными, но Цимисхий знал, что тол-
щина их достигает двенадцати локтей, а до зубчатого
гребня способны дотянуться лишь самые длинные штур-
мовые лестницы. Двое ворот выходили в поле, а над ни-
ми торчали массивные башни.
Но не каменные твердыни Доростола привлекли вни-
мание императора. Преграждая путь к крепости, на рав-
нине стояла еще одна стена — живая. Пешие руссы сто-
яли своим обычным сомкнутым строем, сдвинув стеной
большие щиты. Князь Святослав вывел войско в поле...
Император Цимисхий расставлял свои полки нето-
ропливо, с тщательностью и искусством, достойным ве-
ликих полководцев древности. Два крыла катафрактор-
ной конницы, как два железных кулака, были готовы
ударить или в чело русского войска, или сбоку — в ску-
лу, или сзади — в незащищенный затылок. Расчленен-
ный на сотни строй тяжело вооруженной конницы был
гибким и послушным воле полководца. Позади конницы
стояли рядами многочисленные лучники и метатели кам-
ней, которыми было велено непрерывно обстреливать
руссов, чтобы они не имели ни минуты покоя и понесли
потери до начала рукопашной схватки.
Намерения противоборствующих сторон прояснились
еще до начала сражения.
Император Иоанн Цимисхий решил искать победу
неожиданными ударами катафракторной конницы то по
одному, то по другому крылу русского войска поочеред-
но сосредоточивая на крыльях большинство полков,
а в случае необходимости и «бессмертных».
Князь Святослав противопоставил коннице импера-
тора Цимисхия глубокую пехотную фалангу. Русские
дружинники умели сражаться в конном строю, но с не
меньшим искусством и стойкостью могли биться пешими.
Тяжело вооруженная пехота устойчивее в бою, чем кон-
ница. Только она может выдержать натиск катафрактов
и похоронить на доростольской равнине цвет византий-
ского войска. Так считал князь Святослав, спешивая
своих дружинников и усиливая этими отборными воина-
ми пехотный строй.
Двенадцать раз бросались в атаки катафракты импе-
ратора Цимисхия, и двенадцать раз откатывались, усти-
лая поле нарядными панцирями, расколотыми щитами
и шлемами с разноцветными перьями.
«Битва долго оставалась в совершенном равное^-
191
сии,— писал византийский историк.— Руссы сражались
храбро и отчаянно. Они давно приобрели славу победи-
телей над всеми соседственными народами и почитали
величайшим несчастьем быть побежденными и лишиться
этой славы. Греки тоже страшились быть побежденны-
ми. Они до сих пор побеждали всех своих неприятелей, а
теперь настал день, когда они могли лишиться приобре-
тенной славы. Приближался вечер, но оба войска про-
должали сражаться с необыкновенной храбростью. Рус-
сы... испуская яростные крики, бросались на греков. Уже
пало весьма много воинов с обеих сторон, а победа все
еще оставалась сомнительной...»
...Оставим на совести византийца рассуждения о
«природном зверстве» и «бешенстве» руссов, без кото-
рых его соотечественники вообще не мыслили рассказы
о «варварах». Главное он все-таки признал: императору
Цимисхию не удалось сломить русское войско в много-
часовом сражении.
Только перед самым заходом солнца Цимисхий со-
брал в одном месте значительную часть конницы, лично
возглавил ее и смял левое крыло утомленных непрерыв-
ным сражением руссов. Руссы отступили и заперлись в
Доростоле.
Если отступление одного непобежденного противника
можно считать победой другого, то император Цимисхий
победил в первом сражении. Именно так он постарался
представить дело, чтобы ободрить свое войско. Ката-
фракты и стратиоты шумно пировали, хвастались награ-
дами, преувеличенно почтительно называли друг друга
новыми чинами, щедро пожалованными императором.
Но сам Цимисхий отлично сознавал, что победа эта
призрачна, а тяжелые потери почти бесполезны. До же-
лаемой цели — разгрома князя Святослава — сегодня
было так же далеко, как вчера. Стены Доростола не-
приступны, а укрывшееся за ними войско руссов способ-
но к продолжению войны.
Всю ночь вооруженные стратиоты стояли перед воро-
тами Доростола, чтобы предупредить возможную вылаз-
ку руссов. А утром 24 апреля император Цимисхий при-
казал строить укрепленный лагерь. Вокруг возвышен-
ности греки вырыли глубокий ров. Землю, извлеченную из
рва, насыпали валом, а на гребне вала водрузили копья
и повесили на них щиты. Была назначена дневная и
ночная стража, потому что дерзость и предприимчивость
руссов были хорошо известны, с ними приходилось со-
192
блюдать осторожность. Так предупредил Цимисхий, и
военачальники согласились с ним. Руссы — опасные вра-
ги. Доблесть катафрактов и стойкость стратиотов полез-
но дополнить надежными укреплениями и зоркими сто-
рожевыми заставами.
Весь день под Доростолом было спокойно. Византий-
цы копошились в своем укрепленном лагере, ставили
шалаши и ша^ры для военачальников и знатных людей.
Руссы отдыхали за крепостными стенами после вчераш-
него боя. Война будто замерла, подарив усталым ратни-
кам короткую передышку...
Военная хроника последних апрельских дней 971 го-
да вместила больше драматических событий, чем иные
месяцы или даже годы другой войны.
25 апреля отряды катафрактов подъехали к стенам
Доростола, вызывая руссов на бой. Лучники и пращни-
ки императора Цимисхия принялись метать стрелы и ма-
ленькие ядра из обоженной глины. Им отвечали со стен
защитники города. Поединок оказался неравным: визан-
тийские стрелы ломались, ударяясь в каменные зубцы,
глиняные ядра рассыпались красной пылью, а тяжелые
дротики, выпущенные дальнобойными крепостными са-
мострелами, пронзали насквозь панцири катафрактов и
щиты стратиотов. Убедившись в тщетности своих усилий,
начальники катафрактов и лучников увели своих людей
в лагерь.
Вечером руссы в конном строю вышли из города.
Катафракты атаковали их, но успеха не имели. После
равного боя руссы возвратились в Доростол.
Однако вечер 25 апреля все же принес императору
Цимисхию удовлетворение. По Дунаю поднялся к Доро-
столу византийский флот. Огнеиосные триеры растяну-
лись цепью поодаль от берега, в безопасности от кре-
постных метательных орудий, и встали на якоря. Так пред-
писывали правила, морской войны, и друнгарий флота
следовал им неукоснительно. Руссы поспешно вытащили
из воды свои легкие ладьи и унесли к стенам, под охрану
лучников. Князь Святослав приказал крепко беречь ла-
дьи, потому что между берегом и цепью огненосных три-
ер оставалась широкая полоса мелководья, по которому
русские ладьи могли свободно плавать. Оплошность гре-
ков сулила заманчивые возможности... •
26 апреля произошел второй большой бой под Доро-
столом. Руссы снова вышли в пешем строю. И опять бы-
ла равная битва, в которой военное искусство греков не
7 В. В. Каргалов
193
смогло преодолеть мужества и стойкости русских пехо-
тинцев. Только неожиданная гибель воеводы Сфенкела,
пронзенного копьем катафракта, внесла замешательство
в ряды руссов, и они отступили, но недалеко. Катафрак-
ты, утомленные битвой и устрашенные большими поте-
рями, не осмелились их преследовать. Руссы остались на
равнине, зажгли костры и простояли на виду у византий-
ского войска всю ночь и утро следующего дня.
Только к полудню 27 апреля, когда император Ци-
мисхий послал большое конное войско, чтобы отрезать
руссов от города, воины князя Святослава свернули
свой стан и неторопливо ушли в Доростол. На месте
русского етана греки нашли лишь остывшие костры да
тела катафрактов. Зрелище показалось византийцам
столь ужасным, что они поспешно повернули коней прочь
от стана. Руссы что-то кричали им вслед со стены, но
из города больше не выходили.
28 апреля прибыли осадные орудия. Многочисленные
баллисты и катапульты были пока поставлены возле ви-
зантийского лагеря. Византийцы копошились вокруг них,
как бурые лесные муравьи. Император торопил, ему не
терпелось повторить преславскую бойню. Но с осадными
орудиями пришлось провозиться до самого вечера. Де-
ревянные рамы расшатались в дороге, веревки из спле-
тенных воловьих жил пересохли, рычаги и втулки колес
требовали свежей смазки. Обстрел Доростола пришлось
отложить на следующий день.
А на следующий день было уже поздно. Вокруг До-
ростола желтел свежими откосами глубокий и широкий
ров, вырытый руссами всего за одну ночь с 28 на 29 ап-
реля. Император Цимисхий был удивлен и раздосадо-
ван. Князь Святослав отыскал единственно возможное
средство -защиты от осадных орудий, причем средство,
никогда раньше не применявшееся полководцами. Глу-
боким рвом он просто преградил путь осадным орудиям
к крепостным стенам. А чтобы засыпать ров, требовалось
сначала прогнать русских лучников, которые посылали
через ров свои смертоносные стрелы и не подпускали
воинов вспомогательных отрядов.
В ленивой перестрелке через ров прошел день 29 ап-
реля, день очередного разочарования императора...
Ночь принесла новые огорчения. Дождь и шквальный
ветер загнали воинов Цимисхия в шатры и шалаши.
Даже караульные спрятались под крышу, забыв о своем
долге. А князь Святослав посадил на ладьи две тысячи
194
дружинников. Ладьи поплыли, не замеченные никем,
между берегом и стоявшими на якорях огненными трие-
рами. Выше по реке стояли возле берега обозы импера-
тора Цимисхия, о которых узнал князь Святослав...
Нападение руссов оказалось совершенно неожидан-
ным. Стража паракимонена Василия была мгновенно пе-
ребита, запасы продовольствия перенесены на ладьи.
То, что руссы не могли увезти с собой, они безжалостно
уничтожили: рассыпали по земле и смешали с навозом
зерно и муку, разбили кувшины с вином, изрубили топо-
рами обозные телеги. Захваченное оружие и доспехи они
побросали в воду.
Между тем ветер начал стихать, дождь прекратился,
сквозь тучи стала изредка проглядывать луна. Пора бы-
ло возвращаться. Ладьи тихо поплыли вдоль берега к
Доростолу.
За прибрежными кустами раздались громкие, веселые
голоса. Гребцы подняли весла, замерли. К воде вышли
греческие воины — кто в рубахе, кто в одних штанах, а
кто и вовсе голый. Они вели в поводу коней, принялись
тереть их волосяными щетками. За плеском воды и гром-
кими голосами греки так и не расслышали осторожного
журчанья воды под носами ладей. Ладьи благополучно
миновали опасное место. Открылась большая поляна,
освещенная дрожащими отблесками костров. Возле них
сидели греческие воины, тоже без доспехов и оружия;
другие собирали хворост на опушке леса. Разве можно
упустить такой случай?
Воевода судовой рати пропустил вперед ладьи, на-
груженные продовольствием, а с остальными причалил
к берегу за лесом. Тихо, как охотники за бобрами, дру-
жинники прошли через ночной лес и напали на греков.
Много здесь погибло воинов императора Цимисхия, и
только темнота спасла некоторых от смерти. Запомни-
лась та ночь грекам...
Император Цимисхий в гневе топал ногами и кричал
на друнгария флота как на нерадивого раба. Жалко бы-
ло обоза и погибших воинов, но еще больше сожалел
император, что князь Святослав захватил много продо-
вольствия и осада может затянуться. Сколькими жизня-
ми придется заплатить за лишние дни осады?...
А то, что осада неизбежна, не вызывало сомнений.
Непобежденное войско засело за каменными стенами
Доростола и досаждало частыми вылазками. Единствен-
ное, что мог противопоставить император дерзости рус-
7- 195
сов,— это рвы, которыми были перекопаны все дороги из
крепости, и многочисленные заставы, бодрствовавшие
днем и ночью.
Недели тянулись, незаметно складываясь в месяцы.
Прошел июнь, на вторую половину своей быстротечной
жизни покатился июль, а над воротной башней Доросто-
ла по-прежнему развевался стяг князя Святослава...
11
Чтобы найти правильный путь, нужно остановиться
и оглядеться. Князь Святослав мысленно повторял со-
бытия последнего года, искал ошибочный поворот, кото-
рый завел его в каменную ловушку Доростола, и —.не
находил...
Все сделанное представлялось правильным и един-
ственно возможным. Необходимо было воевать Фракию
и Македонию, чтобы показать императору Иоанну Ци-
мисхию, избалованному победами над восточными на-
родами, силу Руси. И мирный договор был необходим,
потому что не штурмовать стены Царьграда шли рус-
ские рати, но лишь отвадить византийцев от Болгарии.
И воеводу Сфенкела нельзя было не поставить в Пре-
славе, ибо только под надежным присмотром царь Бо-
рис сохранил вассальную верность: глаза у царя, как
у стрекозы, смотрели во все стороны...
Пожалуй, единственное, что надо было сделать, —
еще зимой, не дожидаясь весеннего водного пути, по-
звать из Руси новые рати. Князь Святослав собирался
так сделать. Но воеводы говорили, что подобного нико-
гда еще не было, что зимой ратники не начинают похо-
дов, а у Святослава не хватило твердости отмести их
возражения. Может, успокоился прошлыми славными
победами, уверовал в свой неизменно счастливый жре-
бий? Но кто знал, что Цимисхий вероломно нарушит
свои клятвы?!
Но теперь поздно мучиться напрасными сомнениями
и переворачивать, как бусины на нити, прошлые дела.
Что сделано, то сделано, и сделанного не переделаешь.
Нужно искать выход из безвыходности, свет в кромеш-
ной тьме. Это потруднее, чем отважно махать мечом на
поле брани. Но он, предводитель войска, которому до-
верены тысячи жизней, должен безнадежное превратить
в возможное, а возможное — в свершившееся...
Князь Святослав понимал, что здесь, под Доросто*
196
лом, император Иоанн Цимисхий сильнее. У него боль-
ше воинов, в кольце окружения не видно слабых мест.
Если бы Святослав был только полководцем, он бы дав-
но завязал мирные переговоры с императором, чтобы
не подвергать войско тяготам дальнейшей осады.
Ио князь Святослав был не только полководцем, ни
и правителем огромной державы, вручившей ему свою
судьбу и свое войско. Поле его сражения простиралось
далеко за пределы окрестностей Доростола и даже за
пределы Болгарии, и общая картина войны просматри-
валась Святославом несколько по-иному, чем можно бы-
ло ее представить с крепостной башни.
У императора Иоанна Цимисхия при всем пышном
блеске его трона был ненадежный тыл. Осаждая Доро-
стол, император то и дело вынужден оглядываться на-
зад, пристально следить, что делается в покинутой им
Византии. В ненадежности тыла — слабость Цимисхия,
которая сведет на нет все его военные успехи. Каждый
лишний день осады увеличивал опасность мятежа внут-
ренних врагов Цимисхия, а счет уже идет не на дни и
даже не на недели, а на месяцы!
Вот почему князь Святослав отклонял советы воевод
и упрямо повторял: «Ждать! Ждать!»
Советов было много, и почти все они с военной точки
зрения были разумными. Одни предлагали тайно, под
покровом ночной темноты или в непогоду сесть на ладьи
и плыть к устью Дуная. Другие считали возможным си-
лой прорвать кольцо осады и укрыться в горах и лесах
Болгарии, жители которой благожелательны к руссам
и ненавидят греков. Третьи настаивали на немедленном
мире с императором, чтобы потом, собрав новое войско,
отринуть невыгодные условия. Четвертые, самые отваж-
ные и безрассудные, призывали выйти в поле и погиб-
нуть с оружием в руках, чтобы поддержать славу рус-
сов, никогда не склонявших головы перед врагами. Но
никто не говорил о продолжении обороны Доростола,
истощавшей и без того ослабленное войско — дружин-
ники сварили в котлах последних коней и голодали...
Князь Святослав терпеливо выслушивал советы, но
отвечал всем одинаково: «Ждать! Будем ждать!» Вое-
воды недоумевали. На что надеется князь? Кто придет
на помощь осажденным?
Но князь Святослав дождался своего часа. Верный
человек, пробравшийся ночью через византийские заста-
вы, принес в Доростол вести о новом мятеже Льва Ку-
197
ропалата, брата убитого Цимисхием императора Ники-
фора Фоки. Пришло время действовать. Пришло вре-
мя доказать Цимисхию, что русское войско еще доста-
точно сильно и может при желании оборонять Доростол
бесконечно долго, а потому лишь заключение немедлен-
ного мира освободит императора от связавшей его по
рукам и ногам осады. А чтобы императору было легче
решиться, нужно еще раз крепко побить его...
Князь Святослав догадывался, что император Ци-
мисхий возлагает большие надежды на метательные ору-
дия* которые подтянулись к крепости и уже начали свою
разрушительную работу. Нужно выбить из рук Цимис-
хия это действительно опасное оружие...
В полдень, 19 июля, когда стража, отягощенная вы-
питым за обедом вином и разморенная зноем, утратила
бдительность, руссы стремительно напали на метатель-
ные орудия. Начальник стражи Иоанн Куркуас, родст-
венник императора, успел вскочить на коня и кинулся
со своими воинами. на выручку. Но конь споткнулся з
рытвине, сбросил всадника. Руссы, привлеченные пре-
восходным вооружением и вызолоченными доспехами
Иоанна Куркуаса, приняли его за самого императора,
толпой набросились на упавшего и изрубили мечами и
секирами на части вместе с доспехами. Жарким пламе-
нем вспыхнули деревянные рамы катапульт и баллист,
Изрубленные топорами ремни и веревки из воловьих
жил шевелились в огне, как паучьи лапы. ,
Подоспевшие катафракты успели отбить раненых, ко-
торых руссы волоком тащили к городу, но тело импера-
торского родственника руссы унесли с собой. Стратиоты
шептались, что магистр Иоанн потерпел наказание за
безумные преступления против христианских храмов: он
ограбил в Мизии многие церкви, а ризы и святые сосу-
ды переплавил в слитки. Среди военачальников Цимис-
хия было немало людей, совершивших подобные подви-
ги, и страх небесного возмездия охватил грешников...
20 июля руссы под предводительством Икмора, зна-
менитого воина, занимавшего после смерти Сфенкела
второе место в войске, снова вышли из города. Густая
фаланга руссов долго сражалась с катафракторной кон-
ницей и нанесла ей тяжелые потери. Все меньше нахо-
дилось храбрецов, желавших очертя голову бросаться
на копья руссов. Только гибель Икмора от меча одного
из телохранителей императора — Анемаса, сына пред-
водителя критян, заставила руссов отступить. Византий-
198
цы, осматривая убитых руссов, нашли среди них жен-
щин, которые в доспехах воинов сражались столь же
храбро, как мужчины. И снова в страхе шептались стра-
тиоты, в недоумении покачивая бритыми подбородками:
«Можно ли вообще победить руссов, если у них мужчи-
ны и женщины одинаково мужественные?» Цимисхий ве-
лел объяснять воинам, что женщины вышли в поле
лишь потому, что руссов осталось совсем мало. Однако
этим объяснениям не верили, ибо видели своими гла-
зами, сколько руссов благополучно возвратилось в До-
ростол...
Князь Святослав готовился к новому сражению. Что-
бы воодушевить войско, он собрал воевод и выборных
от каждой сотни и произнес речь, которая стала извест-
на каждому воину:
«Погибнет слава, сопутница русского оружия, без
труда побеждавшего соседние народы и без пролития
крови покорявшего целые страны, если мы теперь по-
стыдно уступим грекам! И так с храбростью предков
наших и с тою мыслью, что русская сила была до сего
времени непобедима, сразимся мужественно за жизнь
нашу. У нас нет обычая бегством спасаться в отечество,
но или жить победителями, или, совершимшим знамени-
тые подвиги, умереть со славою!»
— Слава не погибнет! — сурово заверили воеводы
и поклялись сложить головы, но не посрамить славы
русской. Следом за ними принесли клятву все воины, а
волхвы скрепили клятвы новыми жертвоприношениями.
Наступило 22 июля, день последнего сражения под
стенами Доростола. На этот раз войско вывел в поле
сам князь Святослав. Он велел накрепко запереть го-
родские ворота, чтобы никто из воинов не помышлял
искать спасения за стенами, но думал только о победе.
Или о смерти, если боги не признают руссов достойными
победы.
Руссы не стали ждать, когда катафракты начнут свои
обычные фланговые атаки, и сами устремились вперед.
Зашатался византийский пехотный строй, привыкший
заслоняться атакующей конницей, стал подаваться на-
зад. Попятились катафракты, которые из-за неожидан-
ного наступления руссов не успели разогнать коней для
удара. Отступление было уже общим, когда прибытие
императора Цимисхия с «бессмертными» остановило
его. Но попытки отбросить руссов оказались тщетными.
399
Воины князя Святослава сражались с невиданным му-
жеством.
Император Цимисхий видел, что в прямом бою рус-
сы одолевают византийцев, и, оставив против русской
фаланги пехоту полководца Петра и патриция Романа,
послал отборную конницу Варды Склира в обход. Ос-
тальные катафракты спешились, чтобы усилить пехот-
ный строй.
Неожиданное появление в тылу вражеской конницы
заставило руссов приостановить свое победное шествие.
Натиск на пехотные таксиархии полководца Петра и
патриция Романа ослабел. Но сражение продолжалось
с прежним упорством, и всадники Варды Склира тщет-
но атаковали руссов, повернувшихся к ним лицом. Им-
ператор с «бессмертными» снова вынужден был всту-
пить в бой. Из византийских рядов нарочно кричали, что
князь Святослав тяжело ранен, но руссы не поверили и
не поддались панике. Многие из них видели, как князь
в блестящей кольчуге появляется в самых опасных ме-
стах, воодушевляя воинов. Святослав почувствовал, что
наступает критический момент сражения, когда полко-
водец должен бросить на весы победы последнее, что у
пего осталось, — личное мужество...
Но, как показалось воинам, стихийные силы приро-
ды в тот день были против князя Святослава. С юга
надвинулись на Доростол черные грозовые тучи. Шкваль-
ный ветер ударил в лицо русским воинам, пыль ослепи-
ла глаза, а потом хлынули потоки косого стегающего
дождя. Едва слышны были в свисте ветра сигналы труб,
но руссы уловили их тревожный зов, разом повернулись,
закинули щиты за спины и двинулись к Доростолу.
Всадники Варды Склира поспешно расступались, ос-
вобождая им дорогу. Препятствовать отступлению рус-
сов было так же бессмысленно, как пытаться хрупким
плетнем остановить горную лавину: масса тяжело воо-
руженных пехотинцев задавила бы катафрактов...
Снова в зале доростольского дворца собрался ко-
мент — совет военачальников. Воеводы подсчитывали
потери. Погибло пятнадцать тысяч воинов... Потеряно
двадцать тысяч щитов... Многие дружинники получили
раны и теперь способны сражаться в половину прежней
силы...
Почему же так спокоен князь Святослав? Или дела-
ет вид, что спокоен, чтобы поддержать веру в победу?
200
Или действительно считает сегодняшний кровопролит-
ный бой победой?
Князь Святослав мог бы объяснить воеводам, что
иного исхода сражения он и не ждал. Победить мно-
готысячное, сытое и отдохнувшее войско императора
Цимисхия было почти невозможно. Но то, что задумано
Святославом, было достигнуто: византийцам нанесены
тяжелые потери, и последние надежды Цимисхия на
скорое завершение войны рассеялись, как дым. Еще не-
много продержаться, и Цимисхий будет умолять о ми-
ре...
— Передайте воинам — жертвы не были напрасны-
ми! — заключил Святослав речи воевод. — Цимисхий
не забудет нынешней бойни! Укрепитесь духом и жди-
те!
Воеводы кланялись и, придерживая левой рукой нож-
ны мечей, выходили из зала, а вслед им неслись много-
кратно повторенные слова князя: «Ждите! Ждите!
Ждите!..»
А сколько еще осталось ждать? И чего?
Этого они не услышали от князя Святослава, и толь-
ко глубокая вера в счастливую звезду предводителя вой-
ска удерживала их в повиновении.
12
Ночью к воротам Доростола подошел человек в пла-
ще патриция, с горящим факелом в руке. Десятнику во-
ротной стражи, высунувшемуся в бойницу, он крикнул:
— От императора — к князю руссов!
Тяжелые створки ворот слегка приоткрылись, про-
пуская посланца императора...
Сам князь Святослав не пожелал разговаривать с
византийцем. Князю прилично принимать посольства
от соседних государей, а не тайных послов, которые не-
известно с чем пришли. Святослав приказал проводить
византийца в парадный зал, поручил Свенельду вы-
слушать предложения Цимисхия, если посол действи-
тельно пришел от императора, а сам остался в неболь-
шой комнате, отделенной от зала пологом из тяжелой
ткани.
Вскоре в комнату вошел Свенельд и плотно задернул
за собой полог:
** Княжс! Рраки просит мира!
— На чем хочет замириться Цимисхий?
И Свенельд, медленно загибая пальцы, принялся пе-
речислять:
— Мы должны отдать грекам Доростол... Отпустить
пленников... Покинуть Болгарию и возвратиться в свое
отечество... Император со своей стороны обещает безо-
пасно пропустить наши ладьи, не нападая огненосными
кораблями, дать хлеб для всего войска, а наших людей,
которые будут приезжать в Царьград для торговли, счи-
тать по прежнему обычаю друзьями...
— Пишите хартию! — кивнул Святослав.
Нельзя сказать, что согласие было дано князем Свя-
тославом с легким сердцем. Договор перечеркивал почти
все, что было достигнуто в дунайских походах. Но вы-
бора не оставалось. Мир был тяжелым, но не обидным.
А что касается будущего, то лишь от него, Святослава,
зависит, сохранятся ли в силе невыгодные для Руси ус-
ловия. Спор с Византией из-за дунайских земель будет
продолжен. Пока же граница между двумя государст-
вами пройдет по Дунаю...
За полог снова заглянул Свенельд:
— Грек спрашивает: на сколько воинов давать
хлеб?
— Скажи: на двадцать две тысячи!
Потом Свенельд вошел с пергаментным свитком в
руке. Князь Святослав закоптил над свечой перстень с
печаткой и скрепил черным оттиском начертанные на
пергаменте строки...
Грек отбыл из Доростола так же тихо и незаметно,
как пришел. Пергамент с хартией мира остался у вое-
воды Свенельда, потому что император Цимисхий на-
стаивал, чтобы руссы сами обратились с мирными пред-
ложениями. Цимисхий считал умалением чести Визан-
тии самому искать мира. Кто ищет мира, тот не явля-
ется победителем!
Князь Святослав вынужден был согласиться. Тще-
славие не должно затмевать разума. Не время спорить,
кто на людях должен поклониться первым. Пусть уте-
шенная гордость будет возмещением Цимисхию за кровь
тысяч катафрактов. Славы князя Святослава это не
умалит!
Утром воевода Свенельд в сопровождении десяти са-
мых рослых и крепких дружинников отправился в ви-
зантийский став. Император Цимисхий принял русское
посольство в большом шатре, украшенном дорогими тка-
нями и статуями. Император сидел на походном троне,
повторяющем своими формами трон Золотой палаты, но
только поменьше. По обеим сторонам трона стояли
вельможи в нарядных одеждах.
Великий логофет от имени императора сказал, что
византийцы охотно принимают предложение мира, ибо
они обыкновенно побеждают врагов больше благодея-
ниями, чем оружием. Свенельд восхитился благород-
ством и благоразумием императора, заботливо обере-
гающего жизни своих воинов. Кое-кто из византийских
вельмож воспринял последние слова как намек на боль-
шие потери катафрактов, но лицо императора было спо-
койным и приветливым, и вельможи не осмелились по-
казать своего неудовольствия.
Ласковыми и полными взаимной похвалы были по-
сольские речи, но обмануть они никого не могли. Врага-
ми встретились руссы и греки, врагами и расставались.
Только равновесие во многих сражениях привело к вы-
нужденному миру. Но надолго ли сохранится такой
мир?
Свенельд от имени своего князя просил императора
послать послов к печенегам, чтобы уведомить их о за-
ключенном мире и предостеречь от нападения на воз-
вращающихся руссов. Великий логофет заверил, что к
печенежским вождям тотчас же отправятся знатные лю-
ди и с ними Феофил, архиепископ Эвхаитский. Тогда же
было договорено, что правители скрепят мирный дого-
вор личной встречей.
Встреча князя Святослава и императора Цимисхия
на берегу Дуная...
Описание этой встречи столетиями кочевало по стра-
ницам исторических сочинений, потому что это описа-
ние, включенное в «Историю Льва Диакона» со слов
очевидца, было единственным в своем роде. Только из
него потомки могли узнать о внешности прославленного
русского князя и его одежде. Не два облеченных выс-
шей властью правителя встретились на дунайском бе-
регу, а два мира, два образа жизни, во многом исклю-
чающие друг друга...
«Император Цимисхий в позлащенном вооружении,
на коне, приехал к берегу Дуная, сопровождаемый ве-
ликим отрядом всадников, блестящих доспехами. Свя-
тослав припльтд цо реке на скифской ладье и, сидя 33
204
веслом, греб наравне с прочими без всякого различия,
©н был среднего роста, не слишком высок, не слишком
мал; с густыми бровями, с голубыми глазами, с плос-
ким носом, с бритою бородою и с длинными висящими
усами. Голова у него была совсем голая, только на од-
ной ее стороне висел локон волос, означающий знат-
ность рода; шея толстая, плечи широкие и весь стан до-
вольно стройный. Он казался мрачным и свирепым.
В одном ухе у него висела золотая серьга, украшенная
карбункулом, а по обеим сторонам от него — двумя
жемчужинами. Одежда на нем была простая, ничем, кро-
ме чистоты, от других не отличная. Поговорив немного
с императором о мире, сидя на лавке в ладье, он от-
правился обратно. Таким образом закончилась война
греков с руссами...»
Провожая глазами ладью князя Святослава, Цимис-
хий задумчиво проговорил:
— Этот варвар не должен вернуться на Дунай!
— Он не вернется! — заверил паракимомен Васи-
лий. — С посольством архиепископа Феофила в Пече-
негию поедут мои верные слуги...
Но Святослав еще раз обманул надежды императо-
ра Цимисхия. Напрасно ждали руссов в днепровских
порогах подкупленные византийским золотом печенеги.
Напрасно бороздили море возле днепровского устья ог-
ненные триеры херсонского стратига, которому было
приказано при встрече с русскими ладьями поступать
так, как если бы он ничего не знал о заключенном мире.
Отправив в Киев воеводу Свенельда с частью войска,
чтобы ввести в заблуждение византийцев, князь Свя-
тослав остался в Белобережье, на одном из бесчислен-
ных островов дунайской дельты, и зимовал там. Не толь-
ко забота о собственной безопасности руководила кня-
зем Святославом. Своим присутствием у границы Бол-
гарии он хотел ободрить и поддержать болгар, с кото-
рыми расправлялся император Цимисхий.
А для болгар действительно наступили тяжелые вре-
мена. Восточная Болгария потеряла свою независи-
мость. Царь Борис был низложен, ему было приказано
сложить с себя царские регалииз пурпурную шапку, вы-
шитую золотом и осыпанную жемчугом, багряную ман*
тию и красные сандалии. Взамен утраченной корону
Бориса пожаловали скромным титулом магистра. Млад-
ший брат низложенного болгарского царя - Роман-—:
208
был оскоплен по приказу императора. Спешно переиме-
новывались на греческий лад болгарские города. Пре-
слав становился отныне Иоаннополисом, в честь самого
императора Цимисхия, Доростол —• Феодорополисом.
Замерла Болгария, скованная железными обручами ви-
зантийских гарнизонов. Страшной оказалась расплата
за слабодушие царя Бориса.
Воины князя Святослава провели в Белобережье
всю зиму, терпя великий голод. За мерзлую конскую го-
лову платили по полугривне, варили в котлах вместо
мяса ремни от щитов. Ждали Свенельда с обозом и но-
выми воинами, но Свенельд не пришел.
Весной 972 года ладьи князя Святослава направи-
лись к днепровскому устью...
Уже совсем близкой казалась отчизна — рукой по-
дать. Но самый терпеливый из печенежских князей, ко-
варный и мстительный Куря, не ушел от днепровских
порогов. Когда воины князя Святослава вытащили ла-
дьи на берег, чтобы перенести их на другую сторону по-
рога, на них напали печенеги. Князь Святослав рубился
мечом, как простой воин, и, как все остальные воины,
погиб от кривой печенежской сабли.
Печенежский князь Куря велел сделать из черепа
Святослава чашу и пил из нее на пирах. «И есть чаша
сия и доныне в казне князей печенежских, — повество-
вал русский летописец. — И пили из нее князь и княги-
ня в свадебном чертоге, говоря: «Каков был сей чело-
век, его же лоб есть, таков будет и родившийся от нас!»
Тако же и прочих воев1 Святослава лбы исковша сереб-
ром и держаху у себя печенеги, пьющие из них...»
Когда внук князя Святослава — Ярослав Мудрый—
разгромил печенегов под Киевом, и они рассеялись по
степям, затерялся след знаменитой чаши, способной
пробуждать мужество у прикоснувшихся к ней гу-
бами...
Не сохранилось и кургана над могилой князя Свято-
слава, и только память народная, вечная хранительни-
ца истинно ценного, бережно донесла до потомков слав-
ное имя князя-витязя, воителя за землю Русскую. Ос-
тался он в памяти людей молодым и отважным — та-
ким, каким представил его летописец на заре жизни:
«КОГДА СВЯТОСЛАВ ВЫРОС И ВОЗМУЖАЛ, СТАЛ ОН
СОБИРАТЬ МНОГО ВОИНОВ ХРАБРЫХ. И ЛЕГКО ХО-
ЙЙ?
ДИЛ В ПОХОДАХ, КАК ПАРДУС», И МНОГО ВОЕВАЛ. В
ПОХОДАХ ЖЕ НЕ ВОЗИЛ ЗА СОБОЮ НИ ВОЗОВ, НИ
КОТЛОВ, НЕ ВАРИЛ МЯСА, НО, ТОНКО НАРЕЗАВ КО-
НИНУ, ИЛИ ЗВЕРИНУ, ИЛИ ГОВЯДИНУ И ЗАЖАРИВ НА
УГЛЯХ, ТАК ЕЛ. НЕ ИМЕЛ ОН И ШАТРА, НО СПАЛ,
ПОДСТЕЛИВ ПОТНИК, С СЕДЛОМ В ГОЛОВАХ. ТАКИ-
МИ ЖЕ БЫЛИ И ВСЕ ПРОЧИЕ ЕГО ВОИНЫ. И ПОСЫ-
ЛАЛ В ИНЫЕ ЗЕМЛИ СО СЛОВАМИ: «ИДУ НА ВЫ».
• О а р * у 8 нвмрд.
ДАНИИЛ
МОСКОВСКИЙ
ПОВЕСТЬ
ПРОЛОГ
Мутная полая вода Клязьмы в ту весну, от сотво-
рения мира шесть тысяч семьсот восемьдесят четвер-
тую *, поднялась до самых Волжских ворот.
Воротная башня стояла в устье оврага, ближе к реч-
ному берегу, чем остальные башни стольного города
Владимира, но даже старики не могли припомнить, что-
бы в прошлые годы досюда доходила вода. Весна выда-
лась на редкость дружная, с грозами и проливными
дождями. Суда подплывали не к торговой пристани, как
обычно, а прямо к воротному проему, где посадские
плотники наскоро сколотили дощатые мостки.
Но в тот апрельский день купеческие струги и уча-
ны не осмеливались причаливать к мосткам. Вдоль мо-
стков стояли остроносые воинские ладьи.
Дружинники в синих короткополых кафтанах гру-
зили в ладьи сундуки, коробы, узлы с одеждой. Осто-
рожно ступая по осклизлым доскам мостков, пронесли
тяжелый кованый ларец с казной.
Следом важно прошествовал княжеский тиун, сел
на корме возле ларца, провел ладонью по лохматой бо-
роде. Два холопа с секирами пристроились рядом.
Дружинники насмешливо переглянулись: осторож-
ность тиуна показалась им забавной. «От кого бережет-
ся? Чужих людей здесь вроде бы нет, да и взяться им
неоткуда — за воротами, со стороны улицы, крепкий ка-
раул...»
Тиун* неодобрительно покосился на дружинников, на-
супился, ткнул кулаком холопа:
— Не зевай по сторонам! Чай, на княжеской служ-
бе!
1878 год. Дата прашмптм во ирпатову а та ареиева вето*
ачвелению, (Здесь дааее прамачаваа автора).
818
Холоп выпрямился, поскучнел лицом, тоже стал гля-
деть сердито, подозрительно.
Дружинники перестали улыбаться, заработали мол-
ча, споро.
Тиун удовлетворенно вздохнул, сложил руки на жи-
воте, перетянутом ремешком много выше пояса — что-
бы люди уважали, видя сытость и дородство княжеско-
го слуги. «Вот теперь все как подобает, — отметил ти-
ун. — Блюсти княжескую казну — се не насмешки, но
уважения достойно. Потому что — усердие!»
Из-за облаков вынырнуло веселое весеннее солнце.
Свечами вспыхнули над стеной Детинца купола Успен-
ского собора, главного храма Владимирской земли.
Тиун любовно повертел перед глазами колечко с кам-
нем-самоцветом. В камне отразилось солнце — малень-
кое, домашнее, будто огонек лампады. «Красиво!»
Колечко это подарил тиуну Федьке Блюденному
прежний господин, владимирский боярин Протасий Фе-
дорович Воронец. И не просто подарил, а со значением:
чтобы помнил тиун, кто возвысил его, человека худо-
родного, чтобы и на княжеской службе о делах преж-
него господина радел...
«Порадеть о боярской пользе можно, — размягчен-
но думал Федька, не отводя глаз от дорогого подарка.—
Протасий Федорович богат, властен, в большой милости
у нынешнего великого князя Дмитрия Александровича.
Иначе разве бы приставили его большим боярином к
молодому Даниилу? А Даниил-то хоть и получил мос-
ковский удел, хоть и сам из славного рода князей Алек-
сандровичей !, но пока что милостями старшего брата
жив, у боярина великокняжеского под присмотром. А
на Москве его другой великокняжеский боярин ждет, на-
местник Петр Босоволков. Тут еще подумать надобно,
чью руку держать, княжескую иль боярскую. Как бы не
прогадать...».
От Детинца донесся колокольный звон, поплыл, за-
мирая в лугах за Клязьмой. Закончилась неуставная
служба о здравии путешествующих и странствующих,
1 Князья Александровичи — сыновья Александра Нев-
ского. Старший — Дмитрий — владел Переяславлем и в 1276 году
стал великим владимирским князем. Средний — Андрей — княжил в
Городце.' Младший — Даниил,— получил в удел Московское кня-
жество, выделившееся из Великого княжества Владимирского До
этого Москва управлялась великокняжескими наместниками.
2П
которой почтил отбывавшего московского князя влади-
мирский епископ Федор.
Дружинники принялись торопливо натягивать коль-
чуги, нахлобучивали островерхие шлемы, развешивали
по бортам ладей овальные красные щиты. Десятники
подняли возле кормовых весел разноцветные флажки-
прапорцы. Холопы расправили над княжеским крес-
лом нарядный полог, сшитый из желтых и красных
шелковых полос.
Тиун Федька Блюденный достал из кожаной сумки-
калиты деревянный гребень и старательно расчесал^бо-
роду — тоже приготовился встречать князя. На круг-
лом, с узенькими щелочками-глазами лице тиуна за-
стыла приличествующая такому торжественному слу-
чаю умильная почтительность, благоговение...
К ладьям выбежал сотник Шемяка Горюн, крикнул
сполошно:
— Идут!
Князь Даниил Александрович вышел из полумрака
воротной башни на мостки, остановился, ослепленный
солнцем, которое било ему прямо в глаза.
Был он, как все Александровичи, высок ростом, се-
роглаз и, несмотря на свои неполные пятнадцать лет,
широк в плечах. Длинный красный плащ, застегнутый у
правого плеча литой золотой пряжкой, опускался до
пят. На голове молодого князя была меховая шапка с
красным верхом. Сапоги тоже красные, сафьяновые. На
шее золотая витая гривна — знак высокого княжеского
достоинства, подарок старшего брата.
Нового московского владетеля провожали ближние
люди великого князя Дмитрия Александровича — дво-
рецкий Антоний, большой воевода Иван Федорович, а
из духовных чинов — придворный священник Иона.
Позади них скромненько держался боярин Прота-
сий Воронец. Мимо такого пройдешь — не заметишь.
Маленький, сухонький, бородка клинышком, глазки по-
туплены, губы поджаты, кафтанчик из простого сукна—
смиренник, да и только...
Но люди, знавшие боярина в жизни, думали о нем
иначе.
Властен был Протасий без меры, злопамятен, често-
любив, род свой выводил от старых суздальских вотчин-
ников, ведомых своевольников, которые сели в Залес-
ской Руси раньше первого князя Юрия Долгорукогр,
212
Иметь такого в верных слугах — благо, но во врагах—
не приведи господи, опасно!
Ехать в новый московский удел боярин Протасий Во-
ронец согласился охотно. И не только потому, что бо-
ялся перечить великому князю, определившему ему эту
службу. Протасий понял, что в стольном Владимире
ему не будет ходу наверх. Новый великий князь привез
с собой в столицу старых переяславских бояр, только
им верил, только на них опирался. А Москва хоть и не-
великое княжество, но там Протасий будет первым из
первых, рядом с князем.
Потому-то и решил честолюбивый боярин служить
князю Даниилу, помогать ему возвеличивать Москов-
ское княжество, а вместе с княжеством — и самому воз-
вышаться...
Владимирский боярин Иван Романович Клуша, то-
же назначенный сопровождать московского князя, был
куда как дороднее и одет богаче, и бороду имел во всю
грудь, что считалось в народе верной приметой мудро-
сти и мужской силы, — но от него Протасий не ждал
соперничества. Муж этот был ума нешибкого, верхово-
дить мог разве что в застолье. Одно достоинство у боя-
рина Клуши — верен, как пес, недвуличен, что думал
то и рубил сплеча. Такого только послом посылать к
явным недругам, чтобы в точности передал гневные сло-
ва господина, не слукавил, не дрогнул перед опасно-
стью. Храбрости Ивану Клуше было не занимать. Воин,
охотник, кулачный боец...
Два боярина — Протасий Воронец да Иван Клуша,
чернец-книжник Геронтий, крещеный татарин толмач
Артуй и тиун Федька Блюденный — вот и вся свита,
которую дал младшему брату великий князь Дмитрий
Александрович. Все они, люди для Даниила чужие, не-
понятные. Даже присмотреться к ним Даниил не успел,
поверил на слово брату, что служить будут верно.
Но телохранители Даниила — Алексей Бобоша,
Порфирий Грех, Ларион Юла, Семен и Леонтий Вели-
иы — были с княжичем пятнадцатый год, с самого его
рожденья. Так уж повелось на Руси: князь-отец назна-
чал к княжичу оберегателей из молодых дружинников.
Всюду следовали сберегатели за своим господином, и
только смерть могла освободить их от этой службы.
Но пока, слава богу, все переяславские дружинники,
назначенные состоять при Данииле его отцом Александ-
ром Ярославичем Невским, живы. Давно превратились
213
из безусых отроков в зрелых, умудренных опытом му-
жей — хоть сегодня ставь любого в волость наместни-
ком или в полк воеводой. Эти — верная опора.
Жаль, не дождался светлого дня, когда на Даниила
возложили золотую княжескую гривну, его дядька-
воспитатель Давид Борода, тоже переяславец, но не из
младшей, а из старшей отцовской дружины. Непреклон-
но стоял Давид Борода за род Александровичей, учил
Даниила не верить притворному доброжелательству
тверского князя, за что и смерть принял в Твери еще
в малолетство своего воспитанника. Мир душе его мно-
гострадальной, тоже верный был человек...
Священник Иона поднял, благословляя Даниила,
сверкающий каменьями большой крест. Дворецкий Ан-
тоний и воевода Иван Федорович разом поклонились
в пояс, как положено прощаться с владетельным кня-
зем.
Протасий Воронец отметил уважительность велико-
княжеских людей с удовлетворением, осторожно под-
держал Даниила под локоток, когда тот спускался в
ладью, и сам соскочил следом. Потом встал рядом с
княжеским креслом под пологом, спиной к провожав-
шим, всем видом своим являя, что кроме князя Дани-
ила ничего не занимает его мысли. Что с того, если ве-
ликокняжеские любимцы еще стоят на мостках? Боль-
шому боярину Московского княжества они теперь без
интереса... Хватит, накланялся!..
Дружинники налегли на весла.
Вспенилась мутная речная вода.
Снова ударил колокол. Видно, сторожа с воротной
башни подали знак в Детинец, и стольный Владимир
оказывал последнюю честь отъезжавшему московскому
князю...
* * *
Почти неделю плыли ладьи вверх по Клязьме, мимо
черных разбухших полей, мимо хвойных лесов, мимо
голых кустов ивняка, торчавших из мутной воды под бе-
регами.
Кормчие мерили путь не по деревням — мало бы-
ло деревень в здешних глухих местах, — а по устьям
малых речек, вливавшихся в Клязьму.
Миновали Колокшу, Ушму, Пекшу, Киржач.
За речкой Дубной начались московские волости, то-
214
же лесистые, малолюдные. Рыбачьи долбленые челны,
выплывавшие навстречу княжескому каравану, поспеш-
но разворачивались и скрывались в протоках: чужих,
видно, здесь опасались. Редкие деревеньки в два-три
двора прилепились к берегу. Возле изб луговины, ого-
роженные кривыми осиновыми жердями, черные росчи-
сти под пашню, стога прошлогоднего сена.
И снова лес, лес, лес...
На седьмой день пути впереди показалось село. Оно
стояло возле волока, по которому судовые караваны с
Клязьмы переваливались сушей на московскую реку
Яузу.
Село было небольшое: десятка два изб, крытые по-
темневшим тесом, деревянная церковка на пригорке,
боярские хоромы с высокой резной кровлей, обнесенные
частоколом, —.двор местного вотчинника.
Княжеский караван ждали. Едва ладьи вывернулись
из-за мыса, звонарь ударил в железное било, подвешен-
ное на столбе у церковных дверей; колокола, по бедно-
сти места, в селе не было.
К берегу выбежали люди.
Отдельно, серой невзрачной толпой, встали мужи-
ки — в бурых домотканых сермягах, в лаптях. Отдель-
но — посадские люди. Те выглядели побойчее, понаряд-
нее — в суконных кафтанах с цветными накидными
петлями, в остроносых сапогах без каблуков, из тонкой
кожи; на войлочных колпаках — меховая опушка.
Возле пристани выстраивались в рядок московские
ратники.
Даниил издали заметил, что это были не дружин-
ники: вместо кольчуг — кожаные рубахи с нашитыми
на груди медными и железными бляшками, вместо шле-
мов — стеганые на вате колпаки, мечи не у всех. Одна-
ко же народ был рослый, крепкий. Одень таких в дру-
жинные доспехи — доброе получится войско...
Распахнулись ворота боярского двора. По тесовым
мосткам спешил к пристани боярин в богатой зеленой
шубе, с посохом в руке — московский наместник Петр
Босоволков. За ним еще бояре, тоже одетые богато, цве-
тасто.
Первым выпрыгнул из ладьи на пристань боярин
Протаснй Воронец — откуда только проворство взялось
у старца! Склонился перед Даниилом а глубоком пок-
пока)
СП
— Ступи, княже, на землю, богом тебе врученную!
Будь господином земле и всем живущим на ней!
Подбежавший Петр Босоволков ожег бойкого боя-
рина недобрым взглядом. Видно, наместнику показалось
оскорбительным, что не он первый приветствовал князя
на московской земле, не он произнес торжественные сло-
ва.
Но сдержал наместник свой гнев, в свою очередь
поклонился:
— Ступи, княже, на землю свою!..
* * ♦
В селе, которое так и называлось — «Волок», кня-
жеский караван задержался. От Клязьмы до Яузы был
добрый десяток верст лесистого водораздела. Нелегко
было перетащить ладьи по размокшей весенней земле,
по лесным просекам, по гатям через болотины. Петр
Босоволков загодя пригнал к волоку мужиков из окре-
стных деревень. Низкорослые, жилистые пахотные ло-
шаденки выбивались из сил, волоча за веревки ладьи.
Смерды упирались плечами в скользкие смоляные бор-
та. Но дело продвигалось медленно.
Князь Даниил не сожалел о вынужденном промед-
лении — некогда было ему сожалеть. Оказалось, что
князь нужен сразу всем, как будто от него исходила ка-
кая-то сила, заставлявшая суетиться бояр, воевод, ста-
рост и дворовую челядь.
Даниил поначалу немного робел, искал одобрения
своим словам у боярина Протасия Воронца.
Но боярин смотрел бесстрастно, почтительно-равно-
душно, и по лицу его нельзя было догадаться, поддер-
живает или осуждает он своего князя.
Даниил не понимал тогда, что боярин преподносит
ему первый урок княжеской мудрости — загодя обгова-
ривать с думными людьми каждое дело, ибо после, при
народе, подсказывать князю неуместно. А Даниил оби-
жался на боярина. «Старший брат Дмитрий наказывал,
чтобы советоваться с Протасием. Что же он не совету-
ет?»
На вечернем пире Даниила посадили за небольшим
столом, стоявшим на возвышенном месте отдельно от
другая, н это тоже было непривычно. Даниил сжимал
кулаке двузубую серебрину» вику, неловко такал
ею в блюда, которые с поклонами подносил волочан-
ский вотчинник Голтей Оладьин, хозяин дома.
А блюд было много. Голтей Оладьин, сын Шишма-
рев, старался поразить великим хлебосольством, щедро
вываливал на столы Bge богатство лесов и рек москов-
ских. Обильный стол — честь для гостеприимна!
Еще больше было на столах хмельного питья. Меды
стоялые, меды чистые пряные, заморские вина в корча-
гах, пиво-олуй из ячменного солода сменяли друг дру-
га, и казалось, им не будет конца. Как ни берегся Да-
ниил, но под конец едва с кресла поднялся. Семен я
Леонтий Белины под руки отвели сомлевшего князя в
лбжницу.
Наутро князь Даниил, перепоручив все дела тиуну
Федьке Блюденному, созвал бояр для беседы. Так посо-
ветовал Протасий Воронец, припомнивший к случаю
поучительную притчу: «Если десять мечей пред тобою
лежат, выбери лишь один из них, ибо правая рука у
человека одна. А взявши все десять мечей в охапку,
как биться будешь? Так и дела княжеские. Из многих
дел выбери одно, самое нужное!»
Это был еще один урок княжеской мудрости...
Московские бояре входили в горницу, осторожно
ступая по крашеным половицам, крестились от порога
на красный угол, где висела икона богородицы, заступ-
ницы владимирской земли и иных земель русских, — и
смпоно рассаживались по лавкам.
Протасий Воронец и наместник Петр Босоволков по-
хозяйски уселись возле самого княжеского кресла. Мо-
сковские бояре внешне не показывали неудовольствия,
хотя сипеть близко к князю — великая честь для каж-
дого. Видно, уже признали Протаспя и Петра самыми
близкими советчиками князя.
А Протасий Воронец и Петр Босоволков поглядыва-
ли друг на друга ревниво, недоброжелательно. Кому-
то из них предстояло быть первым в княжестве, кому-
то — вторым, потому что сразу двух первых не бывает.
Многое зависело от первого разговора.
Как ни обидно было Протасию, но пришлось слово
уступить наместнику Петру. Князь Даниил сразу спро-
сил:
— Поведайте, бояре, о Москве, об иных градах мо-
сковских, о волостях, о людях...
И Петр Босоволков, успевший за немногие месяцы
своего наместничества изъездить московские земли
217
вдоль и поперек, начал рассказывать. Он рассказывал
неторопливо, обстоятельно,^ загибая толстые пальцы,—
будто вотчину передавал новому хозяину:
— Городов в княжестве три. Большой град — Мо-
сква. В Москве Кремль деревянный крепкий на Боро-
вицком холме, посад большой и многолюдный, пристани
торговые на Москве-реке и на Яузе...
Московские бояре согласно кивали головами, одоб-
бряя слова наместника. Внимательно прислушивались,
не пропустит ли чего — землю же представляет князю!
Но наместник свое дело знал и говорил уверенно:
— Малые грады Звенигород и Радонеж. Крепостицы
там небольшие, и посадских людей немного. Есть еще
село торговое — Руза. Людей в Рузе много. Если сру-
бить там крепость, будет Руза в княжестве четвертым
городом...
Даниил слушал, запоминал.
Запомнить было нетрудно — невеликим оказался мо-
сковский удел! Зажали его сильные соседи. Верх Моск-
вы-реки был под Смоленском, а с полуденной стороны 1
по Москве-реке рязанские волости поднялись до самой
речки Кжелки, которая от Москвы в сорока верстах. Да
что тут много говорить?! Что вдоль, что поперек Мос-
ковского княжества — полтораста верст, за два дня из
конца в конец можно проскакать, если конь резвый. С
малого приходится начинать князю Даниилу Москов-
скому...
Так и сказал боярам:
— С малого начинаю княжение. А дальше — как
бог даст. Окрепнем — раздвинем рубежи. Рубежи-то
наши не каменными стенами огорожены...
Вмешался Протасий Воронец. Давно нетерпеливо
ерзал на скамье, искал случая вставить слово, и нако-
нец дождался:
— Истинно говоришь, княже! С малого начинал и
отец твой, блаженной памяти Александр Ярославич Нев-
ский. С единого Переяславского княжества. А как воз-
высился! На всю Русь! Мы поначалу города окрепим,
войско умножим, людей соберем на пустующие земли...
— Людей стало много, — перебил Петр Босовол-
ков. — Как прежний великий князь Василий Квашня
призвал безбожных ордынцев на Русь, побежали люди
из владимирских волостей к Москве. И из рязанских
1 Полуденная сторон а — юг.
218
волостей после недавнего татарского разоренья люди
бегут к Москве же...1
— Таких людей с приязнью встречать надобно, —
назидательно произнес Протасий и даже пальцем по-
грозил наместнику. — Не утеснять, но землю им наре-
зать под пашню, от тягостей освободить, пока не окреп-
нут, серебро дать на обзаведение...
— Так и делаем. Чай, и мы не без ума здесь. Кня-
жескую выгоду понимаем.
Московские бояре одобрительно загудели, поддер-
живая наместника: «Истинно говорит, истинно!»
Протасий Воронец прищурил глаза, процедил недо-
верчиво:
— Еще поглядеть надобно, как делаете...
— Князь Даниил Александрович поглядит! — отре-
зал Петр Босоволков. — Князю судить о делах верных
слуг своих, никому больше!
Даниил, слушая препирательства самых ближних
своих людей, встревожился. Не с розни начинать бы
княжение •— с сердечного согласия... Но потом вдруг
подумал, что, может быть, взаимная ревность Протасия
Воронца и Петра Босоволкова — на пользу княжеско-
му делу? Может, перед ним не два медведя в одной бер-
логе, а два работника-страдника, у одного ворота?
Бредут такие страдники лицами в разные стороны,
но по одному кругу, нажимают на разные рычаги, но ве-
ревку наматывают одну, и наматывают в две силы...
Пусть честолюбивые бояре тянут тяжкий груз кня-
жеских забот в две силы, как те страдники у ворота!
Пусть! А милостями не обделить ни того, ни другого—
это уж его, княжеская забота!
Это был еще один урок княжеской мудрости, постиг-
нутый Даниилом самостоятельно. А сколько их еще бу-
дет, таких уроков?
Даниил улыбался боярину Протасию и наместнику
Петру одинаково приветливо, не высказывая предпочте-
ния ни тому, ни другому. А спорщики ярились все боль-
ше, чтобы князь оценил их усердие и преданность.
Телохранители Семен и Леонтий Велины стояли воз-
ле княжеского кресла, ревниво прислушивались, нет ли
1 Великий князь Василий Квашня в 1273 году позвал из Орды
войско для войны с Новгородом. По пути к Новгороду татары дваж-
ды опустошали владимирские земли, что привело к бегству оттуда
населения. А рязанские земли татары разорили в 1275 году, возвра-
щаясь из похода на Литву.
219
в речах бояр умаления достоинства их господина. Но
все было как подобает. Спорили бояре между собой, а
к Даниилу обращались уважительно, даже лицом свет-
лели.
Семен и Леонтий переглядывались, удовлетворен-
ные.
Даниил беседовал с боярами до полудня, а потом
отобедал и — спать. От бога так присуждено, все на
Руси после обеда почивают: и зверь, и птица, и человек.
Зачем ломать прадедовские обычаи?
А вечером снова был пир. На этот раз за хозяина
был Петр Босоволков. А с концом пира и второму дню
волочанского сидения — конец!
Тиун Федька Блюденный крутился юлой. Даже на
пирах не был, хоть и звали. Освободил князя от всех
забот. То скакал на бойкой лошадке к просеке, по кото-
рой волокли на круглых бревнах-катках ладьи, то во-
зился с рогожами возле клади («не дай бог, дожди-
чек!»), то отмеривал муку и солонину поваренным му-
жикам («сам не приглядишь — своруют!»).
Пока тиун хлопотал по хозяйству, серебряную каз-
ну стерегли телохранители князя. Алексей Бобоша,
Порфирий Грех и Ларион Юла томились в душной под-
клети возле ларца, ругали Федьку последними словами.
К князю Даниилу Федька Блюденный забегал на
самое малое время: доложить о делах, спросить сове-
та. Но спрашивал больше из уважения, чем по действи-
тельной нужде. Сам все умел, все у него было в поряд-
ке: люди накормлены, поклажа увязана в тюки и от-
правлена на волокушах вслед за ладьями, всюду рас-
ставлены сторожа, а за самими сторожами, чтобы не
спали, верные люди присматривали...
На волоке, при ладьях, много толклось разного на-
рода, и каждый мечтал самолично известить князя о за-
вершении дела, но первым прибежал с приятной вестью
опять-таки Федька:
— Можно трогаться, княже. Ладьи в Яузе.
Даниил в который раз отметил, что с тиуном ему,
кажется, повезло — расторопен...
♦ * *
Водный путь по Яузе был недлинным, верст трид-
цать. К вечеру ладьи добежали до устья. Яуза текла
здесь в высоких берегах. Слева к реке подступали кру-
220
тые холмы, а справа, за нешироким лугом, поднималась
Гостиная гора, изрезанная оврагами. Желтая вода Яузы,
вливаясь в Москву-реку, клубилась, как бурый дым
пожара над торфяником. Свежий ветер гнал навстречу
ладьям короткие злые волны.
Сотник Шемяка Горюн поднял над ладьей стяг Да-
ниила Московского. Черное полотнище с шитым золо-
том Георгием Победоносцем, пронзающим копьем змея,
развернулось и затрепетало на ветру. Змей на стяге
извивался, как живой.
Ладьи медленно, торжественно поплыли вверх по
Москве-реке, мимо заболоченного Васильевского луга,
мимо торговых пристаней, возле которых стояли купе-
ческие струги.
Звонко, ликующе ударил колокол церкви ^Николы
Мокрого, покровителя торговли. Стояла эта церковь во-
зле самой реки, и звонарь первым заметил княжеский
караван.
Протяжно, басовито откликнулись колокола крем-
левских соборов. Город издали приветствовал своего но-
вого владыку.
С реки Москва показалась Даниилу не единым го-
родом, а беспорядочным скоплением деревень и малых
сел, сдвинутых к берегу чьей-то могучей рукой.
Дворы стояли кучками — то десяток сразу, то два
или три, а то и поодиночке, россыпью. А между ними
луга, болота, овраги, березовые рощи.
Погуще стояли посадские дворы на возвышенности,
примыкавшей к восточной стене Кремля. К Москве-реке
посад спускался двумя языками — на Подоле под Бо-
ровицким холмом и возле пристаней, где была церковь
Николы Мокрого. Туда протянулась от Кремля, пересе-
кая весь посад, единственная большая улица, которая
так и называлась — Великая.
Вся Москва умещалась между Москвой-рекой и Не-
глинной, на высоком мысу и у подножия мыса.
В Замоскворечье, даже против самого Кремля, до-
мов уже не было. На пологом правом берегу расстилал-
ся Великий луг, упиравшийся дальним концом в леса.
Оттуда, петляя между непросыхавшими болотинами, ве-
ла к наплавному мосту через Москву-реку проезжая
Ордынская дорога. У моста ддиноко стояла бревенча-
тая сторожка, убежище от дождя и холода караульным
ратникам. Но люди в ней не жили, а только приходили
на службу.
221
Не селились людй и по другую сторону Кремля, в
Занеглименье, изрезанном бесчисленными ручьями и
оврагами, заросшем колючими кустарниками и удиви-
тельной высоты — в рост человека — репейником. Мо-
сквичи называли эту невеселую местность Чертольем.
Говорили, будто сам черт испакостил землю за речкой
Неглинкой, чтобы не отдавать ее христианам...
Но все-таки Москва была городом!
Над спокойной полноводной рекой, над лугами и
болотами, над невзрачными кровлями посадских изб
господствовал Кремль. Стены Кремля, рубленные из
строевого соснового леса-кремлевника, опоясывали Бо-
ровицкий холм со всех сторон. Вдоль Москвы-реки и
Неглинной они тянулись по кромке береговых обрывов,
а на востоке, где место было ровное, — по насыпному
валу в три человеческих роста. Во рву перед валом ле-
ниво плескалась черная вода. Стены венчались бревен-
чатыми заборолами с бойницами и двускатной деревян-
ной кровлей, которая прикрывала защитников города от
вражеских стрел.
Две прорезные воротные башни были в Кремле. Од-
ни ворота выводили на восток, к посаду и пристаням,
другие — на запад, к устью Неглинной.
Грозен был Кремль в своей мощи и неизменности.
Первый град на Боровицком холме срубил в лето
шесть тысяч шестьсот шестьдесят четвертое1 князь
Андрей Боголюбский. Сжег тот град в лето шесть ты-
сяч шестьсот восемьдесят пятое2 князь Глеб Рязанский.
Но москвичи подняли Кремль из пепла, и простоял он
до самого Батыева погрома3. Сожгли тогда Москву вои-
ны хана Батыя, и ветер разнес пепел по стылым январ-
ским полям. Но снова поднялся Кремль по образу и
подобию прежнего, — незыблемый, могучий, будто врос-
ший в землю.
Вечным казался москвичам Кремль, как вечен был
древний Боровицкий холм под ним, как вечна и неиз-
бывна русская река, омывавшая его подножие...
♦ * *
Кормчие повернули ладьи в устье Неглинной, к па-
радным Боровицким воротам.
Празднично трезвонили колокола.
1 1156 год. 2 1177 год. 3 1238 год.
222
Московские ратники трубили в медные трубы, сту-
чали крепкими ладонями по красным щитам.
Шумела, колыхалась толпа, заполнившая берег под
кремлевской стеной.
А возле самой воды — златотканые ризы духовен-
ства, боярские шубы и высокие шапки, дорогие кафта-
ны торговых гостей. Железным идолом застыл москов-
ский воевода Илья Кловыня, с головы до ног закован-
ный в боевую броню.
О воеводе Илье Кловыне шла молва, что не князь-
ям он служит, но только городу. Сменялись великие кня-
зья, издалека владевшие Москвой, а воевода оставался.
Если требовали от него войско для великокняжеского
дела, воевода упирался, сколько мог, лукавил, извора-
чивался, старался отправить в поход самую малость ра-
тников, а остальных придерживал в Москве. «А ну как
приступят к Москве враги? — отвечал он на все попре-
ки. — Кто город оборонять будет?» Случалось, что и
гневались на него прежние великие князья, и опалой
грозили. Однако руки, как видно, не доходили у них
до упрямого воеводы. Москва от стольного Владимира
далеко, за многими лесами и реками... Казалось, навеч-
но прирос воевода Кловыня к кремлевским стенам и
башням, не оторвешь! Лишь в обережении Москвы
видел воевода свое предназначение, и сам не загляды-
вал дальше, чем видно было с гребня кремлевской сте-
ны...
На приближавшегося Даниила воевода смотрел ис-
пытующе, как будто прикидывал про себя, чем будет
этот князь для Москвы, подлинным хозяином или го-
стем мимоезжим?..
Перерезая толпу красной полосой, от пристани к во-
ротной башне протянулась узкая суконная дорожка.
Сукно кое-где потемнело от влажности весенней земли,
но лежало нетронутым, неприкосновенным. Этот почет-
ный путь только для князя!
И князь Даниил пошел по красному сукну.
Пошел сквозь оглушительный колокольный звон,
рев труб, слитный гул толпы, сквозь сотни глаз: радо-
стных, настороженных, гордых, заискивающих, восхи-
щенных, насмешливых, молящих.
Шел, низко опустив голову, видя перед собой только
красное сукно дорожки, неторопливо ползущее навстре-
чу, и ему казалось, что этому красному пути не будет
Коцца.
223
Шел испуганный и радостный одновременно.
«Князь Московский! Князь!! Князь!!!»
Даниил шагнул, как в омут, в прохладный полумрак
воротного проема, перевел дух.
А потом снова, до самого крыльца княжеских хором,
был тот же оглушительный рев толпы, чередование лиц,
пестрота одежд, — и глаза, глаза, глаза, устремленные
только на него, нового владетеля Москвы.
А потом была парадная горница княжеского двор-
ца. Тусклый сумеречный свет, едва пробивавшийся
сквозь затянутые слюдой оконца. Душный чад воско-
вых свечей. Мерцающие блики на кольчугах и шлемах
дружинников. Жаркий шепот Протасия Воронца и Пет-
ра Босоволкова, чему-то наставлявших, о чем-то преду-
преждавших. И бесконечная вереница незнакомых лиц,
сливавшихся в непрерывную полосу.
Бояре московские, бояре из волостей, воеводы, сот-
ники и десятники дружины, тиуны, вирники, мытники,
сокольники, ключники, бортные мастера, медовары, дво-
ровая челядь...
Боже, скоро ли конец?!
Кружилась голова, муть застилала глаза, затекла
протянутая рука, которую почтительно целовали новые
слуги...
Но нельзя уйти, нельзя скрыться в тишине, в желан-
ном покое ложницы, где холопы уже расстелили про-
хладные простыни и взбили подушки. Нельзя, потому
что он — князь, и не себе отныне принадлежит, а кня-
жеству, вот этим всем людям, которые почтительно скло-
няются перед ним...
Иссяк людской поток.
Даниил отпустил боярина Протасия и наместника
Петра Босоволкова, отложив на утро остальные разгово-
ры. Старый ключник, служивший при дворце со време-
ни его строителя, мимолетного московского владетеля
Михаила Хоробрита \ поднял дрожавшей рукой под-
1 Князь Михайло, нарицамый Хоробрит — одна из
самых загадочных личностей русского Средневековья. Тверской ле-
тописец называл его московским князем. Возможно, Михаил получил
в удел Москву от своего отца, великого князя Ярослава Всеволо-
довича, в середине 40-х годов XIII века. После смерти великого кня-
зя Ярослава он «согна с великого княженья Владимерского дядю
своего великого князя Святослава Всеволодовича», и в 1248 году
«сам сяде на великом княжении в Володимери», однако вскоре по-
гиб в битве с литовцами. Больше о князе Михаиле Хоробрите ни-
чего не известно.
224
свечник и повел князя по узким, запутанным переходам.
Позади тяжело топали телохранители.
Неслышно закрылась дверь ложницы.
Комнатный холоп Тиша приблизился к князю, осто-
рожно стянул с его плеч шуршавший золотым шитьем
кафтан.
— Выйди, Тиша! Побудь за дверью! — неожиданно
сказал ключник.
Даниил недоуменно посмотрел на старика, приняв-
шего вдруг значительный, строгий вид.
Едва холоп скрылся за дверью, ключник зашептал:
— Не гневайся, княже, но се могу показать лишь те-
бе, наедине... Воевода Кловыня и тот сего не ведает...
Ключник с усилием повернул большой деревянный
крест, прибитый к стене возле изголовья княжеской
постели. Отворилась низенькая дверца, ранее незамет-
ная в дощатой обшивке стены. Из темноты пахнуло хо-
лодом, сыростью, тленьем.
Ключник приблизил свечу. Куда-то вниз, в темноту,
вели крутые скользкие ступени...
— Се потайной ход к дружинной избе и за стену.
Запомни, княже, на крайний случай.
— Запомню, — послушно сказал Даниил.
Ключник перекрестился — истово, с явным облег-
ченьем:
— Слава богу, снял с души тяжесть... Теперь и поми-
рать можно... Прости, княже, если что не так сказал...
Даниилу стало страшно.
Черный провал потайного хода вдруг напомнил об
опасностях, которые подстерегают его, которые так же
неотделимы от его нового бытия, как княжеские поче-
сти и людское преклонение...
Даниил кивком головы удалил ключника, подошел
к оконцу, сдвинул вбок оконницу с кусочками слюды
между свинцовыми переплетами.
За оконцем чернела стена Кремля, а над стеной не-
слышно плыли тяжелые зловещие, тучи. Ни огонька ни-
где, ни голоса, будто вымерла Москва.
За дверью ворочались, устраиваясь на ночь, телохра-
нители.
Затаив дыхание, прижался к косяку комнатный хо-
лоп.
А Даниил все стоял у оконца’, и жизнь впереди ка-
залась ему похожей на этот черный потайной ход. Най-
дет ли он из него выход к свету, к солнцу?..
8 В. В. Каргалов
225
ГЛАВА 1
«ДЮДЕНЕВА РАТЬ»
1
Звенигородский мужик Якушка Балагур проснулся
от собачьего лая. Посапывая, сполз с полатей на доща-
тый пол, выстывший за ночь чуть не до инея, привычно
перекрестился на красный угол.
За узким оконцем, затянутым бычьим пузырем, —
непроглядная темень.
Пес на дворе лаял непрерывно, взахлеб.
Якушка привычно подумал: «Коли в крещение со-
бака сильно лает, много будет в лесу зверя и птицы!»
Про такую примету говорили старики, а в приметы
Якушка верил крепко, как верит истинный пахарь-
страдник. Приметы, как и все на земле, от бога...
Шаркая подошвами, Якушка подошел к кадушке,
которая стояла возле устья печи, нашарил в темноте
деревянный ковшичек, напился, ополоснул глаза ледя-
ной водой, — и только тогда проснулся окончательно.
Вспомнил, что сам же вчера наказывал соседу, худому
бобылю Буне, разбудить до света — вместе ехать на
торг в Москву.
Сосед Буня был беднее бедного, а потому — послу-
шен. Про таких, как Буня, пословица в народе сло-
жена: «Ни кола, ни двора, ни села, ни мила живота,
ни образа помолиться, ни хлеба, чем подавиться, ни
ножа, чем зарезаться!» Голь перекатная!
А у самого Якушки хозяйство подходящее, справное.
Изба рублена просторно, из нового леса. На дворе руб-
леная же клеть, гумно. На отшибе, у речки Сторожки—
мовница 1. Лошадка есть пахотная с жеребчиком, доб-
рая корова, разная мелкая животина: две свиньи, коза,
овцы. Жилось ничего себе — сытно. Осенью старый хлеб
заходил за новый. В праздник ели мясо. Грех жало-
ваться!
1 Мовница — баня.
226
Ходил Якушка не в лаптях, как многие, а в кожаных
чеботах, зипун перепоясывал не веревкой, а покупным
ремешком с медной пряжкой-фитой. Тиун ставил его в
пример другим и называл крепким мужиком.
Положенные оброки Якушка привозил сполна, в са-
мый покров1, как исстари заведено. Л случалось, и
раньше срока привозил, да еще с прибавкою. Тиуну -
отдельное почёстье: мясца, меду, рыбину или беличью
шкурку. Убыток для хозяйства невеликий, а облегченье
от господских тягот выходило немалое. Якушка уже и
помнить забыл, когда в последний раз назначал его ти-
ун в извоз, так давно это было. Другие мужики надры-
вали лошадей на лесных дорогах, а Якушка —• дома, при
своем деле...
Снова собачий лай — хриплый, отчаянный. Так ла-
ют, захлебываясь от злости и бессилия, дворовые псы,
если в ворота стучится чужой, а хозяин медлит, не вы-
ходит из избы.
Якушка с досадой толкнул тяжелую, сбитую из сос-
новых плах дверь, прикрикнул на собаку:
— Кыш, окаянная! Погибели на тебя нет!
И на соседа прикрикнул, неудовольствие свое пока-
зал:
— Чего стучишь, непутевый? Обождать не можешь?
А мог бы и покруче чего сказать — Буня стерпит,
весь в его руках. Не сосед, а захребетник, его милостя-
ми жив. Своей лошади у Буни нет, :Якушкину на вре-
мя страды выпрашивает. И сохи нет у Буни, и хлебуш-
ка самая малость, едва до Аксиньи-полузимницы 1 2 дотя-
нуть. Якушка когда Буню подкормит, а когда и нет. На
то его, Якушки, добрая воля...
— Ожидаю, Якуш Кузьмич, ожидаю, — доносился
из-за забора робкий голос Буни. — Сам же велел до
света разбудить...
— Ну, разбудил, и жди, — сказал Якушка, но уже
добрее, мягче. По отчеству его величали только домаш-
ние, жена Евдокия и дети, а из чужих — один Буня.
Хоть и мизинный человек Буня, но величание слушать
было приятно.
Якушка притворил дверь, зябко поеживаясь, натя-
1 День завершения всех сельскохозяйственных работ, обычный
срок уплаты оброков и государственных налогов.
2 А к с и н ь я-п о л у з и м н и ц а, Аксинь я-п олухлебница —
24 января. Считалось, что с Аксиньи-полузимницы остается полови-
на срока до нового хлеба.
227
8*
йул овчинный тулупчик. Евдокия тоже встала, запалила
лучину в железном светце, поставила на стол горшок со
вчерашней кашей, обильно полила молоком. Якушка
присел к столу, торопливо похлебал, отложил деревян-
ную ложку.
— Ну, с богом!
Нахлобучил лохматую заячью шапку, пошел к во-
ротам — отворять.
Заждавшийся Буня проворно запряг лошадь. По-
клажа на санях была увязана загодя, еще с вечера.
— Ну, милая! Ну, резвая! — запричитал Буня, взма-
хивая кнутом.
Лошадка с усилием стронула полозья, примерзшие
за ночь к снегу, и' вынесла сани за ворота.
Якушка привычно огляделся по сторонам.
Заросшие сосновым лесом холмы, которые замкну-
ли в кольцо деревню Дютьково, были окутаны мороз-
ным сумраком, но небо над ними уже светлело.
Все вокруг было его, Якушкино: и двор, обнесенный
жердевым забором от лесного зверя и лихого человека,
и пашня, что ныне закоченела под снегом, и всякие уго-
дья, куда соха его, коса и топор ходили...
Здесь, среди покрытых лесом холмов, проходила вся
жизнь Якушки Балагура. Выезжал он отсюда только
при крайней необходимости: на боярский двор с обро-
ками, на торг за ремесленным издельем да на вой-
ну, если — не приведи бог! — звенигородский воевода
собирал мужиков в ополчение.
Дютьково лежало точно бы и недалеко от людных
мест: полторы версты до торговой Москвы-реки или три
версты до града Звенигорода. Но то были версты лес-
ных буреломов, глубоких оврагов, запутанных звери-
ных тропинок. Летом к Дютькову с трудом пробиралась
вьючная лошадь, а весной и поздней осенью даже пе-
шему пройти было трудно. Только зимой дорога стано-
вилась доступнее: по льду речки Сторожки, которая пет-
ляла у подножия холмов и выводила прямо к горе Сто-
роже, поднимавшейся над пойменными лугами Москвы-
реки.
Якушка любил говорить домашним, что до него,
Якушки, нет дела никому, а ему и подавно никто не
нужен. Так было привычно. И нынешняя зима, от сотво-
рения мира шесть тысяч восемьсот первая \ отлпча-
1 1293 год.
228
лась от прежних Якушкиных зим разве что дальней по-
ездкой на московский торг...
Солнце уже стояло высоко, когда сани, пропетляв по
узкой речке под тяжелыми еловыми лапами, выкатились
на простор.
Возле низенькой, утонувшей в сугробах- избушки,
которая притулилась к берегу Москвы-реки, Якушка
велел остановиться. Здесь проживал его давний знако-
мец, рыбный ловец Клим Блица. Не забежать к нему,
отъезжая на торг, было неразумно. Хоть и подневоль-
ный человек Клим Блица, не от себя ловил — от бояри-
на, но рыба у него была всегда. То осетра закопает
в снег Клим, то стерлядку, то щуку, если большая, ста-
рая. Попробуй уследи за ним! Отдавал Клим утаенную
от боярина рыбу проезжим людям задешево, о цене не
спорил — не своя же...
Якушка Балагур кинул Буне вожжи, соскочил с са-
ней в сугроб. От берега к крыльцу даже тропинка не
протоптана. Видно, Клим безвылазно лежал- в избе,
отсыпался. «Тиуна на тебя нет, на лодыря! — бормотал
Якушка, дергая дверь. — Полёдный лов самый добыч-
ливый — хошь зимним езом \ хошь неводом в проруби,
хошь на уду. Всяко идет рыба. А этот спит без просы-
пу...»
Дверь не поддавалась. Якушка в сердцах забара-
банил кулаком.
Наконец в избе послышалось шевеление, что-то с
грохотом упало. Звякнул засов, и наружу высунулась
лохматая голова Клима.
Якушка пошептался с рыболовом, тот согласно за-
кивал, вышел во двор и побежал, придерживая руками
полы накинутой шубейки, за избу. Разбросал ногами
сугроб, крикнул Якушке:
— Вот она, рыба, бери! А крюки и блесну, как сго-
ворились, на обратной дороге завезешь...
Крикнул и, не дожидаясь, пока Якушка откопает
рыбу из-под снега, затрусил обратно к избе. На поро-
ге Клим споткнулся, шубейка соскользнула с плеч, от-
крыв серое исподнее белье.
«Не иначе, опять спать завалится, леший!» — с за-
вистью подумал Якушка.
Рыбы на этот раз Клим Блица припрятал не так уж
чтобы много, но рыба была добрая: два осетра, круп-
1 Е з — частокол, который рыболовы забивали поперек реки.
229
ные окуни. В речке Сторожке, возле Якушкиного дво-
ра, тоже рыбы немало, но то была рыба простая, де-
шевая: налим, плотица, подлещик, пескарь. Якушка
вез на продажу два мешка своей сушеной летошной ры-
бы, кадушку соленой лещёвины, но много ли за такую
рыбу возьмешь? Мед еще вез, беличьи шкурки, ржи по-
ловник с четвертьюмасла Евдокия набила горшок.
И еще кое-что прихватил по мелочи, из хозяйства. Но
сам понимал — мало. Покупки были задуманы значи-
тельные. Шибко нахваливали мужики двузубую соху,
новгородскую выдумку. Давно собирался ее купить
Якушка вместо старой сошки-черкуши, и вот наконец
собрался. Топоры нужны, ножи, горшки новые глиня-
ные, иголки бабе. Старшенькая — Маша — скоро зане-
вестится, колечко ей с камешком купить надобно, оже-
релье, подвески семилопастные, как мать носит. Соль
нужна, хмель для пива. Да мало ли что еще...
Укладывая осетров на дно саней, Якушка прикиды-
вал: «Теперича хватит. Осетр — рыба дорогая, господ-
ская. Повезло, повезло...»
* * *
По Москве-реке ехать было весело, привольно. Са-
ни легко скользили по ледовой дороге. То и дело на-
встречу попадались возы с мужиками, с бабами. Резво
пробегали верховые.
Снег ослепительно блестел на солнце, и даже глу-
хой бор перед Звенигородом не казался мрачным, как
в непогожие дни. Желто-красные стволы сосен стояли
над высоким берегом, как новый частокол.
Под городским холмом Якушка еще раз остановился.
На льду Москвы-реки, у проруби, сгрудился десяток са-
ней. Лошади наклоняли головы, силясь дотянуться до
клочков сена, скрипели оглоблями. Возле саней стояли
знакомые мужики из пригородных деревень, неторопли-
во беседовали, поджидая припоздавших: на московский
торг из Звенигорода ездили обозом, а не в одиночку.
Дорога неблизкая, опасная, через чужие волости...
Подошел воеводский тиун Износок Губастый. Су-
нулся было к саням, но мужики загалдели, стали напи-
рать на него грудью. Мыт1 2 со своих брать не полага-
1 Древнерусские меры сыпучих тел: половник — 6—7 пудов,
четверть — 3,5 пуда.
2 М ы т — торговая пошлина за провоз товара.
230
лось. Знали это мужики, знал и тиун. Но мужики знали
и то, что надобно хоть что-нибудь дать воеводскому че-
ловеку, иначе тому обидно. И давали: кто ржаной ка-
лач, кто мерзлую рыбину, кто яичко. Миром-то оно луч-
ше...
Дальше ехали большим обозом, неторопливо, с раз-
говорами. Допытывались у встречных, не слышно ли на
дороге про лихих людей, про ордынских послов.
Наткнуться на дороге на ордынцев — беда! Одно на-
звание, что послы, а на деле чистые разбойники. Набро-
сятся со свистом, с гвалтом, с визгом, похватают с са-
ней все, что под руку попадет, исполосуют бичами.
Опомниться не успеешь, а уже — голый. И пожаловать-
ся некому, князья и те над татарами не властны...
Об ордынских злых обычаях Якушка и сам мог бы
рассказать немало. Повидал он татар в рязанской зем-
ле, откуда на Москву выбежал. Давно это было, второй
десяток лет Якушка на новом месте проживает, а не
забыл! Поэтому посмеивался Якушка, когда слышал не-
лепые рассужденья, что татары-де люди дикие, не раз-
бирают, где свое, а где чужое. «Очень даже разбирают.
Свое держат крепко, насмерть. А вот что чужое за свое
считают, так это верно: хватают, до чего рука дотянет-
ся...».
Новостей по дороге звенигородцы наслышались не-
мало, но были эти новости какие-то непонятные, проти-
воречивые, и не понять, к добру они или к худу.
...Великий князь Дмитрий Александрович опять
сварится с братом своим Андреем Городецким, и Анд-
рей будто бы наводит на него рать татарскую, как до
того делал не единожды...
...Люди из Переяславля, отчины Дмитрия, от татар-
ской рати уже розно бегут, но на Москве нынче вроде
бы спокойно. Князь Даниил ополчение не созывает,
посадских людей в городе в осаду не садит, а беглых пе-
реяславцев провожает мимо Москвы, к Твери и Волоку.
Надеется, видно, Даниил, что ордынцы московскую зем-
лю обойдут стороной...
...Торг на Москве нынче неодинаков: на что дешев-
ле дешевого. Люди больше съестные припасы спраши-
вают, за хлебушек последнее с себя снимают, лишь бы
прокормиться...
Якушка слушал рассказы проезжих людей, прики-
дывал.
Выходило, что и ехать дальше вроде бы опасно, а
231
не ехать нельзя. Когда еще такой случай выпадет, что-
бы свой товар впереди всех шел? Да и мужики угова-
ривали ехать. «Князь Данила не бережется же. Мо-
жет, ярлык получил от царя ордынского, а может, уз-
нал, что татары в другое место идут...»
Сообща решили: «Ехать!»
♦ ♦ ♦
В Москве Якушка Балагур не был давненько, года
три уже.
Изрядно за это время умножились деревни по бе-
регам Москвы-реки, разросся посад. Посадские дворы
уже перешагнули топкий Васильевский луг, вплотную
придвинулись к Яузе.
К Даниловскому монастырю, основанному москов-
ским князем в честь тезки своего Даниила Столпника,
прибавился в прошлом году еще один монастырь —
Богоявленский. Стоял тот монастырь не за городом, как
Даниловский, а в самом посаде, на бойком и веселом
месте: и торговая площадь рядом, и пристани, и Вели-
кая Владимирская дорога. Возле красных монастыр-
ских ворот постоянно толпился народ. Многие бояре хо-
дили теперь к заутрене не в кремлевские соборы, а в
новую Богоявленскую церковь: считали монастырь сво-
им. Да так оно и было. Строили монастырь на бояр-
ские серебряные вклады, боярскими же присланными
работниками. И игумен Стефан был из старых москов-
ских вотчинников. А Даниловский монастырь — княже-
ский строгий. Хозяйствовал там княжеский духовник
Геронтий, который носил высокий сан архимандрита и
держался с людьми недоступно. Побаивались его на
Москве.
Якушке Балагуру монастырские пышные храмы не
подходили ни по чину, ни по достатку. Если случалась
крайняя нужда, пришлые мужики заказывали службу
в малых посадских церквушках. Таких рубленных из
сосны церквушек было много в Москве, и назывались
они весело, душевно: «Спас на Бору», «Никола на курь-
их ножках», «Воздвижение под сосенками». За малую
мзду поп в простой суконной рясе правил службу о
здравии или за упокой души. При посадских церквуш-
ках даже нищие, калеки и прочие болящие и юродству-
ющие люди были тихими, ненадоедливыми, ломтю хле-
ба — и то рады...
232
Конечно, поглядеть на новый богатый монастырь
каждому любопытно, но Якушка решил отложить до
следующего раза: больно длинный получался крюк. По
зимнему времени московский торг собирался не на тор-
говой площади, а на льду Москвы-реки, под Боровицким
холмом.
Между санями с товаром хлопотали княжеские мыт-
ники, собирали с приезжих тамгу, мыт, вёсчее, москов-
скую кбстку L Мужики только кряхтели, вытаскивая из
саней рыбу, шкурки, заранее отсыпанное в малые бе-
рестяные коробы зерно. Дорога ты, московская пошли-
на!
Мелкую рыбу, рожь и прочее домашнее Якушка Ба-
лагур расторговал быстро. Встречные люди не обма-
нули: все съестное на торгу хватали из рук.
За четверть ржи Якушка выторговал у истощавшего
переяславца почти новую двузубую соху. Постоял-по-
стоял переяславец возле Якушкиных саней, посмотрел
тоскующими глазами, как тот отсыпает рожь нетерпе-
ливым покупателям, потом безнадежно махнул рукой,
снял с своих саней соху и бросил под ноги Якушке, пря-
мо на затоптанный лед. Даже попрекнуть за прижими-
стость не решился, бедолага. Якушка виновато отвер-
нулся, но соху взял.
Потом какая-то жонка за масло, пару соленых ле-
щей и ковригу хлеба сняла с себя все, что было ценного:
ожерелье из стеклянных бусинок, серебряный перстенек,
литой браслет со светлым камнем.
Когда она побрела, прижимая съестное обеими ру-
ками к груди, а навстречу ей с саней вытянули головки
печальные ребятишки, — Якушке стало не по себе. Он
покидал в рогожку десяток крупных репин, связку су-
шеной рыбы; поколебавшись, добавил толстый ломоть
хлеба, облил его медом.
Женщина все еще шла к своим саням, осторожно пе-
реступая негнущимися ногами. Якушка обогнал ее, су-
нул узелок ребятишкам.
Возвратившись к саням, объяснил Буне свою неожи-
данную доброту:
— Чай, не нехристи мы... Чужое горе понимаем...
1 Тамга — пошлина с цены на товар; весчее —пошлина за
взвешивание товара; московская костка — пошлина на го-
родской заставе с воза и с человека; мытник—сборщик торго-
вых пошлин.
233
Буня затряс заиндевевшей бородкой, соглашаясь:
— По-божески поступили, Якуш Кузьмич, по-бо-
жески...
Негаданное затруднение вышло у Якушки с самым
дорогим его товаром — морожеными осетрами. Давно
уже были увязаны рогожами и уложены в сани ремес-
ленные поделки, которые выменял Якушка. Холщовый
мешочек, надежно пригревшийся за пазухой, был поч-
ти полон шиферными пряслицами, которые ходили на
торгу вместо разменной монеты — серебра у людей бы-
ло мало, утекало серебро в Орду данями и прочими тя-
гостями. Пора было собираться домой. А покупателя на
осетров все не находилось.
Осетр — рыба боярская, простому человеку она ни
к чему. Простые люди искали на торгу хлеб насущный,
а не усладу, проходили мимо осетров равнодушно.
Якушка забеспокоился.
Другие звенигородские мужики уже кончили торгов-
лю, торопили. А на торгу, как назло, не было видно ни
добрых людей, ни их поваренной челяди— одна голь
перекатная, мужики-зипунники.
Поначалу Якушка за торговыми хлопотами не за-
метил этого, но теперь, нарочно выискивая, кому бы
предложить осетров, встревожился. «Куда подевались
денежные люди? Почему на торгу лишь чернь толчет-
ся?»
Спросить было не у кого. Посадский гончар, торго-
вавший Якушке глиняные горшки, сказал только, что
ворота Кремля второй день на засовах. Но почему та-
кое, гончар не знал. И другие городские люди, с кем
заговаривал Якушка, тоже не знали. Одно ясно было—
без причины днем ворота не закроют. В такое ли тре-
вожное время медлить с отъездом?!
Выручили Якушку братья Беспута и Распута Кирь-
яновы, известные на Москве бражники и объедалы. Отец
их, торговый человек Кирьян, оставил в наследство не-
путевым сыновьям богатую домину, лавку с красным то-
варом и, как утверждали люди, кубышку с серебром.
Правду говорили или нет — неизвестно, но гуляли бра-
тья шибко, без пересыху; видно, и впрямь кубышка до-
сталась им не порожней...
Сначала к Якушкиным саням подошел старший —
Беспута. Встал, покачиваясь, уставился красными гла-
зами на осетров. Одет был Беспута богато, но неопрят-
но, будто таскали купеческого сына по улице волоком:
234
шуба нараспашку, петли на кафтане порваны, цветные
сафьяновые сапоги измазаны дегтем, в глазах — хмель-
ная муть. Потыкал палкой в осетровый бок, спросил ду-
рашливо:
— Почем ерши?
Якушка оживился, застрочил бойкой скороговор-
кой:
— Осетры это! Осетры, не ерши! Княжеская рыба,
боярская! Одного жиру с них сколько натопится! Купи
осетров, добрый человек!
— А я говорю, ерши! — с пьяным упрямством по-
вторил Беспута. — Ерши!
Подошел младший брат — Распута. Этот был по-
трезвее. Сказал примирительно:
— Не позорь купца. Хоть сермяжный, но все ж та-
ки купец, раз торгует. Нравится товар — бери, а не нра-
вится — пошли дальше. Хулить чужой тодар не годит-
ся.
— Хочу ершей!—упирался Беспута.
Распута с досадой плюнул, нашарил за пазухой ки-
сет, вытащил обрубок серебряной гривны.
У Якушки глаза загорелись: порядочный был обру-
бок, тяжелый. Вдруг отдаст?!
Но Распута, повертев серебро перед глазами, кинул
обратно в кисет: видно, показалось, что много. Долго
шевелил в кисете негнущимися от мороза пальцами, на-
тужно сопел и наконец выкинул Якушке другой обру-
бок серебра — поменьше.
Якушка осторожно скосил глаза: не видел ли кто?
Серебро по нынешним временам большая редкость, —
не дай бог, заприметят лихие люди...
Но вокруг все были заняты своими делами, на Якуш-
кину удачную торговлю внимания не обратили.
«Вот повезло! Вот повезло!» — ликующе шептал
Якушка.
А братья Кирьяновы уже шли прочь от Якушкиных
саней, обнявшись и поскальзываясь на льду. Сопровож-
давший их холоп равнодушно сгреб осетров в корзину
и тоже отошел.
Можно было возвращаться домой.
Кузнец Иван Недосека, которого звенигородские му-
жики признавали в обозе за старшего, опять окликнул
Я кушку:
— Не расторговался еще? Ехать пора...
— Едем, едем! — заторопился Якушка.
235
Застоявшиеся лошади легко понесли сани по речно-
му льду.
Удалялся, затихал за спиной разноголосый гомон
торга.
Якушка оглянулся.
Люди на торгу уже казались крошечными, копоши-
лись, как черные муравьи. И Кремль позади тоже ка-
зался черным, угловатым, будто прочерченным углем на
бересте. Словно лезвие огромного топора, он врубился
в заснеженную равнину, отделив Замоскворечье от За-
неглименья.
А вскоре поворот реки спрятал от взгляда и торг, и
город. Прощай, Москва!
Обоз обгонял переяславских беглецов, которые мед-
ленно брели за своими санями с домашним скарбом.
Мужики, провожая глазами понурых, оборванных пе-
реяславцев, невольно торопили лошадей. Не очень вери-
лось, что грозная татарская волна дохлестнет до звени-
городских лесных мест, но па сердце все равно было
тревожно. Домой, домой! Дома и стены помогают!..
* * *
Звенигород встретил обоз предвечерней тишиной и
безлюдьем. Кто должен был отъехать из города — уже
отъехали, а кто возвращался — были уже дома. Да и
какие поездки в нынешнее недоброе время? Разве что
при крайней необходимости...
Под городским холмом обоз рассыпался.
До устья речки Сторожки Якушка Балагур и Буня
еще ехали с оставшимися попутчиками, а затем, после
поворота к Дютькову, в привычном одиночестве.
После вчерашнего снегопада в Дютьково никто не
ходил: на Сторожке не было следов. Якушка и Буня
пробирались по снежной целине, то и дело соскакивая
с саней и подталкивая их плечами.
Обтирая рукавом пот со лба, Якушка приговаривал:
— Ну и ладно! Ну и добро! Тяжела дороженька, да
успокоительна! Ни к чему нам приезжие люди, когда хо-
зяина нет на дворе!..
С дороги Якушка отсыпался до полудня, потом не-
торопливо пообедал, не нарушая трапезу праздными
разговорами, потом опять завалился спать, и только к
вечеру разложил покупки. Наделяя домашних подар-
236
ками, он долго и подробно рассказывал о дороге, о тор-
ге, о людских тревогах в Москве.
Жена Евдокия изумленно ахала, прижимала ладони
к щекам. Сама она не выезжала дальше Звенигорода,
и Якушкино путешествие в Москву казалось ей делом
необычным и опасным.
А потом жизнь Якушки опять вошла в привычный
дневной оборот, доверху заполненный бесконечными до-
машними заботами, потекла ровно и бездумно, как рань-
ше. Казалось, холмы и сосновые леса, окружавшие
Дютьково, надежно отгородили Якушкин двор от тре-
вог и беспокойной маеты большого мира.
2
Всполошенной черной тучей сорвались с кровель
вороны и закружились, отчаянно каркая, над градом
Звенигородом. Соборный звонарь Пров Звонило раска-
чивал чугунный язык большого колокола.
«Бум-м! Бум-м! Бум-м!»
Возле звонаря суетился воеводский тиун Износок
Губастый, путался в веревках малых колоколов, кри-
чал под руку:
— Громче! Набатным звоном! Чтоб в дальних де-
ревнях слышно было! Татары ведь идут, татары!
И катился набатный колокольный звон над полями
за Москвой-рекой, над сосновыми лесами, над покаты-
ми спинами холмов, над заснувшими подо льдом озера-
ми.
Катился тревожный набатный звон над звенигород-
скими селами, над деревнями, над дворами рыбаков,
бортников и звероловов. И везде, куда он доносился,
люди поспешно разбирали топоры и рогатины, засовы-
вали за пояс длинные охотничьи ножи, подхватывали
котомки с харчами и выбегали на тропинки, которые с
разных концов звенигородской волости вели к городу.
Татарская рать была страшнее, чем неистовый лес-
ной пожар.
Страшнее, чем черный вихрь, ломающий деревья и
срывающий кровли с изб.
Страшнее, чем моровая язва, которая тихой смер-
тью подкрадывается к деревням, перешагивая по пути
через скорчившиеся, окоченевшие трупы.
Татары не щадили никого: ни больших людей, ни
малых, ни мужей-ратников, ни ребятишек с жонками,
237
ни безгласной скотины. Коровам и лошадям степняки
перерезали горло кривыми ножами и бросали туши
на дорогах, если не могли угнать с собой...
В Дютькове, за холмами, колокольный звон был поч-
ти неслышен. Не набат донесся до Якушкиного двора,
а так — тревожный неясный гул, от которого сжалось
сердце.
Якушка отбросил топор, присел на бревна: пользу-
ясь свободным зимним временем, хозяйственный мужик
ошкуривал жерди для нового скотного двора. Прислу-
шался.
Только ветер посвитывал в вершинах сосен.
«Неужто почудилось?»
Вдребезги разбивая робкую Якушкину надежду,
ударили билами по железу караульные ратники на близ-
лежащей горе Стороже.
Сомнений не оставалось: это был набат!
Поскальзываясь на обледеневшей тропинке, подбе-
жал бобыль Буня — расхлыстанный, обезумевший от
страха. Едва выговорил трясущимися губами:
— Беда, Якуш Кузьмич! Воевода людей сзывает!
Непонятно почему, но жалкий, беспомощный страх
Буни успокоил Якушку. Он почувствовал привычное
превосходство над соседом, почувствовал невозможность
уподобления ему, растерянному и слабому, и это сра-
зу вернуло Якушке уверенность в себе, в своей спо-
собности выпутаться из беды, тяжести которой Якуш-
ка еще не знал, как не знал и того, затронет ли его во-
обще эта беда или пройдет стороной. После бегства из
Рязани с Якушкой не случалось ничего страшного и не-
поправимого. Может, пронесет и на этот раз...
Но то, что в Звенигород идти все равно придется,
Якушка Балагур знал. Нагрянут ли татары, о которых
говорили люди в последние дни, — неизвестно, но то,
что от воеводы Ильи Кловыни не уберечься в случае ос-
лушания — это наверняка. Крут был звенигородский
воевода, незабывчив. Приказания его в Звенигороде ис-
полнялись неукоснительно. «Один я вам и князь, и отец,
и судьба!» — любил повторять воевода, и эти слова
крепко запомнились всем, кому пришлось иметь с ним
дело. Кто умом запомнил, кто напоминанием доброхо-
тов, а кто и изодранной батогами спиной — немало та-
ких накопилось с той поры, как князь Даниил Александ-
рович за какую-то вину отослал воеводу из Москвы в
Звенигород. Не далее как прошлым летом воевода Илья
238
Кловыня приказал вот так же бить в набат, хотя рати
и не было никакой. Самолично встречал и пересчитывал
сбегавшихся в город мужиков-ополченцев. Кто схоро-
нился тогда от набата — сам был не рад. Воеводские
холопы ободрали батогами нетчикам спины до костей,
чтоб другим неповадно было ходить в ослушниках...
И Якушка засобирался.
Его недаром считали хозяйственным мужиком. Не
только для дома у Якушки было припасено все, что на-
добно, но и для ратного дела.
Было у Якушки копье с острым железным наконеч-
ником, который Евдокия для сохранности смазывала
нутряным бараньим салом.
Была секира с широким легким лезвием, удобная
для боя, а не только для лесной подсеки, как обычные
мужицкие топоры.
Был колпак из толстого войлока, в который для на-
дежности были вшиты железные полоски.
Кольчужка даже была. Выменял ее Якушка задеше-
во у проезжих людей. Не то чтобы совсем новой оказа-
лась кольчужка, но и не рваной вконец: прикрывала
грудь, спину, плечи, правую — для сечи наиглавней-
шую — руку. Якушка собирался нарастить у кузнеца
Ивана Недосеки и левый, оборванный, рукав кольчуги,
но так и не собрался. Кузнец просил за работу дорого.
Да и то сказать: в мирное время кольчуга для мужи-
ка — вещь бесполезная, а от войны люди в безопасной
звенигородской земле поотвыкли.
Мог бы Якушка и воинский лук себе завести, но для
лука нужно было большое умение. Якушка же был зем-
лепашец, а пе охотник, не дружинник, которого сызма-
летства приучали метать стрелы...
Собираясь в город по набату, звенигородские му-
жики распоряжались семьей и пожитками по-разному.
Случалось, забирали домашних с собой, вместе сади-
лись в осаду, загоняли за городскую стену даже живо-
тину. Но так делали люди из ближних деревень, со
светлых ополий. Чаще же мужики в лесах прятали се-
мьи, в оврагах, в охотничьих избушках за болотами, а
то и на своем дворе, оставляли, если двор был в укром-
ном месте. Много было таких мест в звенигородских ле-
сах!
Лес для русского человека защита от врагов. Так
считали люди, и Якушка тоже считал, что лесные чащи
да непролазные снега укроют от татар надежнее, чем
239
городские стены. Города-то татары уже научились брать
приступом, а лес несокрушим, в лес конный татарин не
ходок...
«Евдокии с ребятишками лучше рать в Дютькове пе-
ресидеть, — размышлял Якушка Балагур. — Зачем та-
тарам соваться в этакую глухомань? Да и не найти игл
Дютькова. Дорогу сюда лишь местный человек показать
может, но такого опасаться вроде бы не приходится.
Доброжелателей у татар в звенигородской земле не бы-
ло и не будет...»
На всякий случай Якушка решил оставить с семь-
ей бобыля Буню. Прибрел Буня в Дютьково безвестно,
воеводский тиун еще не успел взять его на заметку, ни-
кто в городе бобыля не хватится. Ненадежный мужи-
чонка Буня, слабосильный да робкий, но все-таки под-
мога бабе в случае чего...
♦ * *
В Звенигород Якушка Балагур побежал на лыжах
через лес, поперек оврагов, спускавшихся к Москве-ре-
ке, по самым глухим местам, куда в зимнее время не
забредал никто, кроме лесного зверья. Конечно, по льду
речки Сторожки идти было не в пример легче, но зачем
было Якушке оставлять лыжный след к своему двору?
Безопаснее в обход, а лишние версты не в тягость...
Из леса Якушка Балагур выскользнул прямо к под-
ножию городового холма и остановился, удивленный не-
привычным многолюдством у Звенигорода. Особенно
много было людей на дороге, которая поднималась по
склону к воротной башне, и у прорубей на Москве-реке.
Люди толпами валили к городу с ведрами и бадьями,
везли на санях деревянные бочки с водой.
Звенигородский холм быстро покрывался ледяной
броней от подножия до рубленых деревянных стен и ба-
шен, отсвечивал на солнце, будто литой железный
шлем, — не забраться! Горожане плескали воду и на
стены, и на кровли, чтобы татарские горючие стрелы не
причинили пожара.
Якушка закопал лыжи в снег, сделал на сосне затес
для памяти и пошел по скользкой дороге к городским
воротам. В воротах стояли дружинники в полном бое-
вом доспехе, с копьями. Прибывавших встречал воевод-
ский тиун Износок Губастый, окликал знакомых по име-
ни (а знал он, считай, всю округу!), делал зарубку на
240
сосновой дощечке — для числа, показывал, кому куда
идти дальше.
Держался тиун заносчиво, неприступно. Гордился,
видно, что доверено ему распоряжаться жизнью и смер-
тью мужиков: от того, куда поставлен человек в осаде,
на опасное место или на тихое, зависело многое, а рас-
ставлял людей он, тиун...
С Якушкой Балагуром тиун обошелся по-доброму,
место ему назначил безопасное — на стене, которая вы-
ходила к Москве-реке. Обрыв там был особенно высо-
ким и крутым.
«Не забыл, видно, мои прошлые поминки!» — удов-
летворенно подумал Якушка.
— И знакомцы твои там, — напутствовал тиун. —
Среди своих будешь...
За городскими стенами тоже было многолюдно, шум-
но. Неширокая площадь между собором и воеводским
двором до краев заполнена санями: мужики из деревень,
не успевшие занять углы в избах, остановились здесь
табором. Ржали лошади, натужно мычали недоеные ко-
ровы, суетилась под ногами мелкая скотина. К небу под-
нимались дымки костров. День выдался студеный, и лю-
ди жались к огню.
У крыльца воеводской избы редкой цепочкой стояли
дружинники. Якушка отметил, что дружинники были
не свои, не звенигородские: лица незнакомые, на оваль-
ных щитах намалеван московский герб.
«Может, и князь Даниил Александрович здесь?»
Якушка поискал глазами, кого бы спросить, но по-
том передумал. Дело это не его, не Якушкйно. Ему на-
добно спешить, куда указано, а не разговорами время
занимать! И Якушка, не задерживаясь на площади, за-
шагал по узкому проходу между городской стеной и
подклетями воеводского двора.
Возле угловой башни, загораживая окольчуженной
грудью узкую дверцу, тоже стоял караульный дружин-
ник. Глянул было подозрительно на Якушку, но заулы-
бался — узнал. И Якушка его узнал: «Васька Бриль...
Кузнеца Недосеки зять...»
— К нам, что ли? — спросил Васька, указывая на-
верх кожаной рукавицей.
— К вам, Василий, к вам! — заторопился с ответом
Якушка, уважительно кланяясь. Хоть и годился ему
этот Васька по годам в сыновья, хоть и ходил в зятьях
у старого Якушкиного приятеля, но все ж таки был он
241
мужику не ровня, совсем не ровня. Дружинный плащ
и меч у пояса возвысили Ваську над простыми людь-
ми. А так Васька был парень хороший, не гордый...
— Поторопись тогда, — продолжал улыбаться дру-
жинник, освобождая дорогу. — Тестюшка мой горячее
варево из избы принес. Поснедай, пока не простыло. И
рыбак Клим, знакомец твой, тоже тут...
Поблагодарив Ваську за доброе слово, Якушка' ныр-
нул, согнув голову, в башню и полез наверх по крутой
скользкой лестнице.
Внутри башни было заметно теплее, чем на воле.
«Сами по себе, что ли, стены греют? Печки-то здесь
нет...» — думал Якушка, нащупывая в темноте ступень-
ки.
Кряхтя и отдуваясь, выполз из узкого лаза на пло-
щадку. Здесь тоже было темно — дружинники для теп-
ла заложили бойницы разным тряпьем. Якушка больно
ударился коленом о какой-то ларь, помянул про себя
черта, проковылял к двери, которая выводила из башни,
на дощатый помост. Этот помост тянулся с внутренней
стороны стены от угловой до воротной башни.
Якушка вышел па воздух и сразу увидел своих. Куз-
нец Иван Недосека, Клим Блица и посадский человек
Мойя, тоже знакомый, сидели вокруг глиняного горшка,
неторопливо хлебали деревянными ложками. Над горш-
ком поднимался пар. Ветер с Москвы-реки, задувавший
в бойницы, относил пар к перильцам, которые огражда-
ли помост со стороны города. К степе между бойница-
ми были прислонены копья и рогатины. Рядом лежали
котомки с припасами, овчинные длиннополые тулупы,
толстые обозные рукавицы без пальцев. Видно было,
что люди изготовились к долгому сидению на морозе.
— Хлеб да соль! — проговорил Якушка вежливо.
— Едим, да свой! — отозвался, как полагалось по
обычаю, кузнец Недосека.
Пододвинулся, освобождая Якушке место у горшка,
вытер о полушубок ложку, протянул Якушке:
— Поешь с нами!
Якушка молча прислушивался к разговору: сразу
вступать в чужую беседу было неприлично. Другое де-
ло, если человек пришел с новостями. А какие у Якуш-
ки новости? Сам рад услышать хоть что-нибудь...
Но и другие мало что знали. Говорили, что поутру
рано в Звенигород прибежал князь Даниил Александро-
вич Московский й большим боярином Протасием Ворон-
242
цом, с иными боярами и с дружиной, а обоза при них
не было — видно, спешил князь, богатство свое вывез-
ти не успел. Дружинников с князем Даниилом пришло
не так чтобы очень много — сотен шесть, но городские
дворы они заполнили, и местным мужикам только и ос-
талось, что греться у костров. А спасается князь Дани-
ил от ордынской рати, от царевича Дюденя, который
взял Москву и будто бы сюда идет...
— Некоей хитростью Москву взял, обольстив князя
Даниила Александровича, — значительно добавил куз-
нец Недосека. Но какой именно хитростью взял царевич
Москву и в чем состояло княжеское обольщение, объяс-
нить не мог. Видно, кузнец повторял чужие, самому ему
не до конца понятные слова.
Перед вечером дружинник Васька Бриль предупре-
дил, что князь с воеводами обходит стены, смотрит, го-
товы ли ратники к осаде.
К вечеру все, кому положено, были на своих местах,
стояли вдоль стены через человека: у одной бойницы—
дружинник с луком, у другой — ратник из мужиков или
посадских людей с копьем или рогатиной.
И в десятке, куда попал Якушка, дружинников и
ополченцев было поровну, пять на пять, и все они были
звенигородцами. Но начальствовал над пряслом 1 кня-
жеский дружинник Алексей Бобоша. И в других местах
старшими тоже были княжеские люди. Обижаться на
это не приходилось: если князь в городе, он всему го-
лова...
Якушка до этого ни разу не видел князя и ожидал
обхода с понятным волнением, хотя сам понимал, что
волноваться ему точно бы не с чего: одет исправно, ко-
пье наточено, топор блестит, как новый. Да и обратит
ли внимание князь на него, человека мизинного? Но
все-таки было боязно...
Князь Даниил Александрович шел впереди всех, как
и полагалось князю. Он был в кольчуге и при мече,
но на голову надел не боевой шлем, а теплую бобровую
шапку с красным верхом; золотая княжеская гривна по-
стукивала по кольцам доспеха.
Якушка удивился, что грозный и величественный во-
евода Илья Кловыня держится поодаль от князя, а
рядом с князем вышагивает простенький с виду стари-
чок в нагольном тулупчике, в меховом колпаке. Среди
воевод, звеневших дорогим оружием, ои казался не-
1 Прясло — участок стены между двумя башнями.
243
взрачным и совсем мирным, только взглядом обжигал,
как лезвием ножа. Откуда было знать Якушке, что это—
большой боярин Протасий Федорович Воронец, самый
непонятный и самый страшный человек в Москве?
Однако взгляд старика, от которого мурашки побе-
жали по спине, Якушка запомнил навсегда... Да еще
запомнил суровость на лице князя Даниила Александро-
вича, горестные морщины в уголках его рта, судорож-
ное подергивание век. Может, только тогда и поверил
до конца Якушка, что тревога не была ложной, что
биться с ордынцами все-таки придется...
* * *
Ночь прошла спокойно. Дружинники отсыпались в
башне, перепоручив караул мужикам-ополченцам.
В морозной прозрачности неба мигали звезды. Лу-
ну окружал мерцающий желтый венец, похожий на
нимб вокруг головы святого. Изредка на круглый лик
луны набегали облака, и тогда по снежной равнине за
рекой скользили неясные тени, будто неведомая без-
молвная рать проворно бежала к городу и, добежав до
подножия холма, растворялась в черной тени. А может,
так только казалось людям, истомившимся от недоброго
ожидания...
Якушке выпало караулить под утро. Он смотрел че-
рез бойницу, как постепенно розовело небо над дальним
лесом, как медленно, будто нехотя, выползало багровое
солнце.
В какой-то неуловимый миг край солнца оторвался
от кромки леса, и лед на Москве-реке заискрился, за-
сверкал. Якушка зажмурился, ошеломленный неожидан-
ным потоком света, а когда снова глянул в бойницу—
не поверил глазам своим.
Из-за поворота реки, растет:ътсь, как жирное чер-
нильное пятно по листу пергамента, накатывалась на
Звенигород черная татарская рать...
Якушка кинулся к башне. — будить дружинников, но
не успел сделать и двух шагов, как его оглушил медный
рев набата. Видно, не один Якушка бодрствовал в тот
час, и кто-то из караульщиков уже успел подать знак
на колокольню.
Стуча сапогами, побежали к своим бойницам дру-
жинники. Смолк набатный колокол, и стало совсем ти-
хо, но не прежней тишиной ожидания, а тишиной ка-
нуна битвы — давящей, напряженной, грозной. И в
244
этой тишине, туго натянутой, как тетива лука, готовая
сорваться смертоносным полетом стрелы, — шли к Зве-
нигороду татары, черные всадники на снежной белиз-
не.
Татары ужасали муравьиной своей бесчисленно-
стью, неотличимостью друг от друга, своим непонятным
безразличием к людям, которые с жадным любопытст-
вом разглядывали их сквозь щели бойниц.
Татары проходили, не поворачивая голов к городу,
будто мимо пустого места, и было в этом что-то глу-
боко оскорбительное для звенигородцев и одновременно
пугающее, и стены родного города казались им хрупки-
ми и ненадежными.
...С таким каменным безразличием приближается к
своей жертве мясник, уверенный в своем праве безна-
казанно убивать и в спокойной неотвратимости задуман-
ного...
Безмолвно катился под городовым холмом нескон-
чаемый поток татарских всадников, только копыта ча-
сто постукивали по речному льду — будто горох сыпал-
ся на железный противень. Казалось, стронулась вдруг
и потекла среди зимы Москва-река, но потекла в дру-
гую сторону, и не прозрачными веселыми струями, а
черной пеной...
За конными татарскими тысячами потянулись обо-
зы, сотни простых мужицких саней, запряженных низ-
корослыми пахотными лошаденками. Видимо, татары
загодя собрали обоз в попутных деревнях под буду-
щую добычу. Мужицкие же лошадки тянули на полозь-
ях камнеметные орудия — пороки.
Несколько пороков — угловатых, хищных, оплетен-
ных паутиной ремней — остановилось прямо под город-
ским холмом, на льду Москвы-реки.
— Глянь-ка! Глянь! На нас изготовляют! — крик-
нул Якушка дружиннику Ваське Брилю, стоявшему у
соседней бойницы. — Господи, помилуй и защити рабы
твоя...
— А ты думал, мимо пройдут? — насмешливо ото-
звался Васька. — Думал, молитвы твои отгонят окаян-
ных?!
За обозами снова шла конница, и по-прежнему —
мимо, мимо.
Только последняя татарская рать повернула коней к
городу, мгновенно заполнив великим множеством всац-
ников весь берег Москвы-реки. Эта рать, наверно, была
245
лишь малой частью Дюденева войска, но все равно на
каждого звенигородца и москвича приходилась если не
сотня, то не один десяток врагов.
Татары спешивались, ставили на снегу круглые вой-
лочные юрты, отгоняли за реку табуны коней.
Разъехались в разные стороны сторожевые татар-
ские загоны.
Прошли по сугробам густые цепи лучников, обте-
кая город.
Просвистели первые татарские стрелы, с глухим сту-
ком вонзаясь в деревянные стены и кровли.
Осада Звенигорода началась.
3
В памяти Якушки Балагура дни звенигородского
осадного сидения остались не размеренным чередова-
нием часов, как привычные будни, а минутными озарени-
ями, яркими вспышками то ужаса, то боевого азарта,
то боли, то торжества, то обреченности, то надежды, а
между ними — забытье нечеловеческой усталости, ко-
гда он дремал, уткнувшись лбом в шершавые ледяные
доски помоста — бездумно, настороженно, в готовности
ежесекундно метнуться обратно к бойнице...
...Далеко внизу, под холмом, копошатся возле сво-
их пороков татарские воины, натягивают ремни, воло-
кут каменные глыбы. Звенигородские дружинники пу-
скают в них стрелы, но татары, прикрываясь больши-
ми щитами, продолжают свое зловещее дело. Камни
ложатся в углубления рычагов, похожих на огромные
деревянные ложки, и рычаги пороков разом взметыва-
ются — с бешеной силой, с треском и скрежетом. Ка-
менные глыбы несутся вверх, сначала — стремительно
и неудержимо, а потом, уже на излете — медленно пово-
рачиваясь в воздухе, бессильно толкаются в подножие
стены и катятся обратно, снова набирая стремитель-
ность, но теперь уже — стремительность падения.
Ликующий крик дружинника Алексея Бобоши:
— А ведь не достать им до нас! Не достать!..
...Карабкаются по обледеневшему обрыву татарские
воины, вырубают топориками ступени во льду, волокут
за собой лестницы, злобно воют, натягивают луки, уг-
рожающе взмахивают саблями. Срываются, катятся
вниз, к подножию холма, где уже чернеет зловещая кай-
ма мертвых тел. Снова набегают нестройными толпами
246
и карабкаются, карабкаются к городской стене, к не-
му, Якушке.
А навстречу им летят из бойниц стрелы, метательные
копъя-сулицы, камни, глыбы льда, зола и песок. Все,
что может убивать и слепить глаза, обрушивают на их
головы защитники Звенигорода. Но татары все лезут
и лезут, и не видно, конца их приступу.
Посадские люди, их жонки и дети устали подносить
связки стрел, коробы с каменьями и золой. Несут, не-
сут, — и все мало.
— Еще несите! Еще! Побольше! — неистовствует
Алексей Бобоша, сам становится к бойнице и пускает
стрелу за стрелой, подменяя раненого звенигородского
дружинника.
Якушка проталкивает через свою бойницу тяжелое
бревно и смотрит, торжествуя, как оно катится по об-
рыву, сшибая татарских воинов.
А злые языки пламени пляшут над кровлями: татар-
ские горючие стрелы довели-таки город до пожара!
Клубы дыма ползут к крепостной стене, слепят и ду-
шат ратников, но им нельзя покинуть свои места у бой-
ниц — приступ продолжается.
Якушка давится кашлем, трет рукавом слезящиеся
глаза, вслепую нащупывает камни и выкидывает, вы-
кидывает их через бойницу, без конца.
Все смешалось, и не понять, день ли сейчас, вечер
ли, а может, ночь уже? Темень, дым, смрад, а под сте-
ной — леденящий сердце вой татарских воинов...
...Морозное утро. Под стеной, где вчера бился Якуш-
ка, тихо. Бой переместился к воротной башне, где не
так высоки и обрывисты склоны звенигородского хол-
ма, где татарские лестницы дотягиваются до гребня
стены.
Якушка осторожно выглядывает в бойницу.
За рекой, над дальним лесом, поднимались столбы
черного дыма — татары жгли деревни по всей звени-
городской волости.
Со свистом летят татарские стрелы, изредка про-
скальзывают в бойницы: лучники Дюденя по-прежнему
стоят под стеной, подстерегают неосторожных.
— Поберегитесь, люди! Поберегитесь! — предосте-
регает Алексей Бобоша. — Нечего зря головы подстав-
лять!
Ополченцы отходят от бойниц.
Только Васька Бриль, досадливо поведя плечами,
247
Сйова высовывается наружу: любопытно ему по моло-
дости, совсем не страшно. Высовывается и вдруг кри-
чит — тонко, по-заячьи, хватается немеющими пальца-
ми за древко татарской стрелы, которая вонзилась в
шею, в самый вырез кольчужной рубахи. Корчится
Васька, катится по помосту и исчезает за его краем—
падает в закопченный сугроб, в небытие.
«Господи, прими душу его с миром...»
Судорожно, надрывно зовет труба с воротной баш-
ни.
Толпой бегут по помосту к башне ратники, сшиба-
ются в спешке копьями, тяжело дышат.
Бежит, подняв над головой тяжелый прямой меч,
московский княжеский человек Алексей Бобоша.
Бежит кузнец Иван Недосека, размахивает топо-
ром, выкрикивает страшные проклятия.
Бегут звенигородские дружинники от угловой, башни.
Бегут посадские люди и мужики-ополченцы с рога-
тинами и кистенями.
Воевода Илья Кловыня с ними бежит, взмахивает
рукой в железной рукавице, торопит людей: «Быстрее!
Быстрее!»
Бежит, прихрамывая, Якушка Балагур, захвачен-
ный общим порывом. И нет у него сейчас страха; толь-
ко одно желание — не отстать от своих.
А на помосте, между угловой и воротной башнями,
ощетинилась копьями кучка татарских воинов, успев-
ших перевалить через стену. К ним протискиваются но-
вые и новые татары, татарский строй разбухает на гла-
зах. Если татар не вышвырнуть обратно за стену, ко-
нец Звенигороду!
Набегают на татарских воинов звенигородцы, схва-
тываются врукопашную.
А с другой стороны помоста, от воротной башни, мо-
сковские дружинники приспели с князем Даниилом
Александровичем. Князь Даниил кричит протяжно, стра-
шно: «Бе-е-ей!»
Лязг оружия, топот, стоны.
Якушку толкают сзади, наступают на пятки, но что
он может? Помост узкий, а людей много. Перед Якуш-
иными глазами только свои, татар не видно. Не про-
тиснуться ему вперед, не найти, кого ткнуть копьем —
впереди спины звенигородцев, островерхие шлемы дру-
жинников да войлочные колпаки ополченцев. С кем
биться?
248
Но падает Алексей Бобоша.
Бессильно прислоняется к стене, зажимая ладонью
проколотый бок, кузнец Иван Недосека.
Еще падают звенигородцы, еще. У татар сабли ост-
рые!
И вот Якушка наконец вырывается вперед, прямо
на высокого татарина, который отличается от других
круглым медным шлемом, нарядным панцирем, крас-
ной бахромой на рукавах. Якушка с размаху бьет копь-
ем в грудь татарина, вкладывая в удар всю извечную
ненависть мирного землепашца к разбойнику-степняку,
всю силу своих мускулистых, закаленных неизбывной
мужицкой работой рук, которые подняли столько земли,
повалили столько леса, что если бы ту землю и тот лес
собрать вместе, то сложился бы град не меньше Звени-
города!
Копье с хрустом входит в татарскую грудь, наконеч-
ник застревает в чешуйках панциря. Якушка дергает
древко, ужасаясь своей незащищенности, своему бесси-
лию отразить встречный удар.
Но ответного удара нет. Схватка закончилась. Дру-
жинники перебрасывают тела убитых татар обратно че-
рез стену — туда, откуда они пришли незваными гостя-
ми.
Возле Якушки останавливается воевода Илья Кло-
выня, говорит одобрительно:
— Похвалы достойно, мурзу копьем свалил! Вижу,
добрый из тебя ратник получится! Если надумаешь ко
мне в дружину проситься — приму.
— По мужицкому делу я больше привычен, — стес-
няется Якушка. — Да и хозяйство, опять же, свое есть...
— Ну, дело твое... А слова мои запомни...
...Снова проходит мимо Звенигорода татарская кон-
ница, но она теперь идет не от Москвы к Можайску, а
от Можайска к Москве. Большие тумены1 покидают
звенигородские волости — дочиста ограбленные, выпу-
стошенные.
Но по-прежнему стоят под Звенигородом войлочные
юрты татарского осадного войска, лучники пускают
стрелы в город, спешенные воины Дюденя лезут на
степы. А ночами по-прежнему мигают на пригородных
полях бесчисленные костры татарского стана.
Снова и снова ходит по стенам, от бойницы к бойни-
1 Т у м е н — отряд монголо-татарской конницы численностью при-
мерно в 10 тысяч человек. Во главе тумена стоял «темник».
249
це, князь Даниил Александрович, ободряет воинство
свое:
— Большие татары ушли, скоро уйдут и остальные.
Надейтесь, люди, на оружие свое да на божье заступ-
ничество.
Но мало кто уже верил в обнадеживающие слова.
Обессилели люди в осаде, упали духом перед татар-
ской звериной настойчивостью. Татар уже положили
под стенами без числа, а они все лезут, лезут. Будет ли
конец им, господи? Невмоготу больше!
А утром — радостный колокольный звон, ликую-
щие крики: только догорающие костры остались на ме-
сте бывшего татарского стана. Ушли татары в темноте,
как ночные разбойники-тати.
Выстоял град Звенигород!
Еще два дня держал людей в осаде воевода Илья
Кловыня — осторожничал. Посылал конные сторожевые
разъезды вниз по Москве-реке. Но разъезды возвра-
щались и рассказывали, что ушел Дюдень невозврат-
ным путем, что нет больше татар ни за Истрой, ни за
Всходней, везде чисто.
Отправляясь обратно в Москву, князь Даниил Алек-
сандрович собрал звенигородцев на соборной площади,
в пояс поклонился людям (Якушка даже прослезился,
увидев такое):
— Благодарствую, чада мои, что крепко стояли
против супротивников, окаянных язычников, сыроедцев!
Идите с миром по дворам своим!
— И тебе спасибо, княже, оборонил люди свои! —
ответно гудела толпа.
Крупными хлопьями падал снег, будто торопился
прикрыть зловещие следы войны. С карканьем проно-
сились над головами стаи ворон, возвратившихся на го-
родские кровли, на прежние обвитые места, и их возвра-
щение убеждало даже самых недоверчивых, что беда
позади. Только легкий запах гари да побуревшие от
крови повязки у ратников еще напоминали о страшных
днях осады.
4
Память людская отходчива. Иначе как жить? Не-
забытое горе давит, сгибает до земли, превращает жизнь
в тоскливую черную муку, если не избавиться от него.
Забудется и эта татарская рать, как забылись про-
250
шлые. Сотрется из памяти, если рать не затронула са-
мых близких людей. Но в такое не хотелось верить и
не верилось. Предчувствие — дар немногих...
Якушка Балагур потом вспоминал, что не было у не-
го после конца осады никаких дурных предчувствий.
Не было, и все тут! Даже наоборот: бежал Якушка к
своему двору с легким сердцем, радовался наступив-
шей тишине, лесной отрешенности от забот, легкому
скольжению лыж.
Свистел, как мальчонка, спускаясь с холмов в дють-
ковскую долину. Кричал оглушительно, пугая лесное
зверье:
«О-го-го-о!»
Протяжным эхом отзывались холмы: «...го-го-о!»
Металась по еловым лапам перепуганная белка.
С шумом, роняя снежные комья, сорвалась лесная
птица глухарь.
«О-го-го-о!»
Нерушимо стояли вокруг Дютькова леса. Ничто не
предвещало беды.
Но снег в долине истыкан оспенными уколами ко-
пыт.
Но на месте Якушкиного двора — мертвое пепели-
ще, и закопченная печь поднималась над ним, как над-
гробие на кладбище.
И не было больше ничего: ни людей, ни скотины,
только воронье карканье да скользкие волчьи тени за
кустами.
Потемнело небо, качнулись соспы, будто опрокиды-
ваясь навзничь... ___
Якушка выронил из рук копье, побрел, пошатываясь,
к пепелищу. Бездумно, отрешенно разгребал давно ос-
тывшие угли. Черепки разбитых горшков... Прогоревший
дверной засов... Скособочившаяся от жара медная ступ-
ка... Все черное, черное...
Якушка нашарил под печкой щель тайника, выта-
щил оплавившийся комок серебра и бессильно лег на
золу: надежды больше не было, ^гли бы жена Евдокия
с ребятишками ушла по своей воле, она не забыла бы
в тайнике свое и Машуткино приданое. Значит, смерть
или вечный татарский плен...
Рухнуло в одночасье все, чем был жив Якушка. •
Что делать? Начинать все снова — с голой земли,
с первого бревна, положенного на пустоши? Надрывать-
ся в работе, копить по крохам новое хозяйство? И
251
ждать, когда снова все расхватают хищные татарские
руки?
Так случилось с Якушкой на отчей земле, в деревне
за Окой. Так случилось и здесь, в звенигородских лесах.
И в любом другом месте могло случиться, потому что
не было безопасности в Русской земле, вдоль и поперек
исхоженной татарскими ратями.
Не оставалось у Якушки больше силы начинать все
сызнова. Будто оборвалось что-то, державшее мужика
при земле. Одно оставалось Якушке — ненавидеть.
Тяжелая, нерассуждающая, готовая перехлестнуть
через край ненависть к ордынским насильникам пере-
полняла Якушку. Ненависть, с которой нельзя жить,
если не дать ей исхода — захлебнешься...
В сумерках Якушка Балагур снова пришел в Зве-
нигород. Сидел, коченея, на крыльце воеводской избы,
не поднимая глаз на людей, не отвечая на участливые
слова. Он ждал, когда воевода Илья Кловыня выйдет
в свой обычный вечерний досмотр городского караула.
А когда дождался — рухнул на колени, прошептал от-
чаянно:
— Возьми в дружину, воевода... Якушка я, из Дють-
кова, которого ты звал к себе в осадные дни...
— С чего вдруг надумал? — удивился воевода. —
Быстро же ты на своем дворе нагостился!
Якушка медленно разжал пальцы. На серой от зо-
лы ладони тускло блеснул оплавленный комочек сереб-
ра.
ГЛАВА 2
СМЕРТЬ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ
1
Князь Даниил Александрович давно заметил, что
черные вестники почему-то приезжают чаще всего не-
настными ветреными ночами, когда люди замыкаются
в своих жилищах, а над опустевшими дорогами проно-
сятся, топоча размокшую землю дрожащими тонкими
лапами, грозовые ливни. Может, зло боится света и
предпочитает подкрадываться в темноте?..
Бешеная грозовая ночь злодействовала над Моск-
вой на исходе мая, в лето от сотворения мира шесть
тысяч восемьсот второе \ когда приехал гонец с ве-
стью о неожиданной смерти великого князя Дмитрия
Александровича, старшего брата Даниила.
Шквальные порывы ветра сотрясали кровли княже-
ского дворца, косые струи дождя хлестали в слюдяные
оконницы, колокола кремлевских соборов сами собой
раскачивались и гудели; казалось, это город стонет в
непроглядной тьме, придавленный лютой непогодой.
Разбуженный комнатным холопом, князь Даниил
Принял недоброго вестника в тесной горенке, заставлен-
ной дубовыми сундуками с посудой и мягкой рухлядью,
без всякой торжественности, только домашний синий
кафтан накинул на исподнее белье. Молча выслушал
гонца, переспросил только, где сейчас княжич Иван,
единственный сын и наследник Дмитрия Александро-
вича, и, услышав в ответ, что он едет с отцовской дру-
жиной и обозом от Волока-Ламского к Переяславлю,—
закончил разговор...
У порога холодно стыла лужа, которая натекла с
сапог и мокрой одежды гонца. В черной, как деготь, во-
де отражались тусклые огоньки свечей. За притворен-
ной дверью затихали, удаляясь, тяжелые шаги дворец-
кого Ивана Романовича Клуши.
1 1294 год.
253
Даниил представил, как замечется сейчас сотник
Шемяка Горюн, рассылая дружинников за думными
людьми, как побегут к дворцовому крыльцу, разбрыз-
гивая сапогами лужи и прикрываясь полами плащей от
секущего дождя, поднятые с постели бояре и воеводы,—
и зябко повел плечами.
Первое чувство ужаса, когда Даниилу вдруг показа-
лось, что рухнули стены и он остался будто голый, не-
защищенный на ледяном ветру, — уже прошло, и к кня-
зю вернулась способность думать и рассуждать.
А подумать было о чем...
Старший брат, великий князь Дмитрий Александро-
вич, был для Даниила опорой в жизни, поводырем в
темном лесу княжеских дел. Даже побежденный и уни-
женный, преследуемый по пятам князьями-соперниками,
изгнанный из столицы, — Дмитрий Александрович ос-
тавался в глазах людей великим князем, вокруг которого
спустя малое время снова собирались друзья и нена-
висть к которому выявляла скрытых недругов. Привыч-
ная расстановка сил сохранялась на Руси, и было по-
нятно, с кем хранить дружбу и против кого готовить ра-
ти.
Со смертью великого князя Дмитрия Александрови-
ча все привычное рухнуло и рассыпалось, как спицы из
тележного колеса, потерявшего обод в глубоком ухабе...
Даниил с горьким сожалением думал, что он напра-
сно мнил себя самостоятельным правителем. Спокойны-
ми и благодатными для Москвы годами он обязан един-
ственно старшему брату. Сильная рука великого князя
прикрывала Москву от посягательства соседей, устра-
шала недоброжелателей. А он, Даниил, как малое дитя,
сердился на братскую руку и порой отталкивал ее...
Но только ли он, Даниил, виноват в том, что между
Москвой и стольным^ Владимиром случались и пасмур-
ные дни взаимного недоброжелательства, и грозовое
громыхание открытой вражды?
Вспоминая прошедшие годы, Даниил мог честно от-
ветить: нет, не только он!
Великокняжеский Владимир издавна привык видеть
в удельной Москве лишь младшего служебника и тре-
бовал присылать полки, как будто у Москвы не было
иного предназначения, кроме как подпирать своими не-
окрепшими плечами пышное, но непрочное строение ве-
ликокняжеской власти, которое опасно раскачивали ор-
дынские злые ветры, постоянное соперничество князя
254
Андрея Городецкого, среднего Александровича, новго-
родское неуемное своевольство, равнодушие ростовских,
ярославских, углицкнх, белозерских и иных удельных
князей. «Полки! Посылай полки!» — требовал великий
князь Дмитрий Александрович от младшего брата. Тре-
бовал, но не всегда получал желаемое, потому что
Даниил вместе с властью над Москвой воспринял не-
уступчивость воеводы Ильи Кловыни и отвечал его
словами: «А ну как к Москве приступят враги? Чем го-
род оборонять буду?»
Время подтвердило мудрость такой неуступчивости.
Копилась в Московском княжестве ратная сила, не рас-
трачиваемая на стороне. Осторожное обособление от
междоусобных войн позволило Даниилу избежать мно-
гих несчастий. Обошли Московское княжество, не чис-
лившееся в явных союзниках великого князя Дмитрия,
разорительные татарские рати, которые дважды наво-
дил на Русь злой домогатель великокняжеского стола
князь Андрей Городецкий...1
Когда же он, Даниил переступил незримую черту,
которая в глазах людей отделяла его от великокняже-
ских деяний Дмитрия Александровича, и он, москов-
ский князь, недвулично оказался в воинском стане стар-
шего брата? Да и была ли она, эта черта? Скорее, это
было похоже на скольжение по ледяному склону, пона-
чалу — невольное, едва заметное, а потом — все стре-
мительнее, и уже нельзя было остановиться, неудержи-
мо несло навстречу ветру...
В лето шесть тысяч семьсот девяносто третье1 2 князь
Андрей Городецкий опять привел на Русь ордынского
царевича с конным войском. Вскипела в жилах Дмитрия
Александровича горячая кровь его отца, прославлен-
ного воителя Александра Ярославича Невского, не стал
он прятаться от татар в дальних городах, но кинул
клич по Руси, сзывая храбрых на битву. Захваченный
общим одушевлением, Даниил Московский тоже при-
вел свою дружину к Оке-реке. Над ратным полем раз-
вевались рядом владимирские и московские стяги, яв-
ляя всем единение братьев.
Побили тогда русские полки татар, и побежал царе-
1 Ордынская рать Кавгадыя и Алчедая в 1281 году и рать Ту-
рантемиря и Алына в 1282 году. Во время этих «ратей» Москва не
пострадала, хотя значительная часть русских земель подверглась
опустошению.
2 1285 год.
255
вич в Орду бесчестно, пометав на землю рыжие бунчу-
ки свои \ и обнял с благодарными слезами великий
князь Дмитрий своего брата младшего Даниила, и по-
шли по Руси разговоры, что родичи по крови породни-
лись и делами...
Но победа над царевичем вызвала гнев и ордынско-
го хана, и князя Андрея Городецкого, обманувшегося в
своих надеждах, и гнев их пал поровну на Дмитрия и
на Даниила...
Потом московская дружина вместе с великокняже-
скими полками ходила на мятежную Тверь. Кровь тве-
ричей еще больше связала братьев.
Дальше — больше. В Москве перестали привечать
послов Андрея Городецкого, соперника великого князя.
А в отместку в заволжском городе Городце люди князя
Андрея разбили московский торговый караван и поме-
тали купцов в земляную тюрьму. После этого Даниил
Московский перестал возить дани в Волжскую Орду,
к хану Тохте, держа руку темника Ногая, как великий
князь Дмитрий Александрович * 2.
Полное единенье со старшим братом не казалось то-
гда Даниилу опасным. Дмитрий Александрович крепко
сидел на великокняжеском столе во Владимире. Сми-
рились и затихли его соперники, только в Орду стали ез-
дить чаще, чем прежде, и жили там подолгу. И князь
Андрей Городецкий зачастил в Орду, и князь Дмитрий
Ростовский, и князь Константин Углицкий, и князь Фе-
дор Ярославский, и иные недоброжелатели великого кня-
зя. На людях Дмитрий Александрович об этих поезд-
ках говорил равнодушно и презрительно: «Вольному во-
ля! Кому русский мед по душе, а кому бесовский напи-
ток кумыс!» Но брату своему Даниилу признался в
своей тревоге: «Ох, чую, не к добру ордынское сидение
Андрея!» Так и вышло. В лето шесть тысяч восемьсот
первое3 князь Андрей Городецкий навел на Русь мно-
'Бунчук — древко с конским хвостом на конце, которое за-
меняло в ордынском войске знамя.
2 Темник Ногай захватил власть в Дешт-и-Кипчак (так восточные
историки называли Половецкую степь) и фактически стал самостоя-
тельным правителем. В Золотой Орде образовались два военно-по-
литических центра, которые проводили различную политику по от-
ношению к Руси, поддерживая враждующие кяжеские группировки.
Темник Ногай поддерживал великого князя Дмитрия Александро-
вича, ханы Волжской Орды Телебуга и Тохта — Андрея Городец-
кого и его союзников.
3 1293 год.
256
гочисленную конную рать ханского брата Дюденя.
Великий князь Дмитрий Александрович с семьей
и боярами укрылся от Дюденевой рати в Пскове, у сво-
его старого друга князя Довмонта Псковского. Верные
люди доставили в Псков серебряную казну, скопленную
Дмитрием за годы великого княжения.
Но Русь-то ведь не серебро, ее не спрячешь в сун-
дук и не увезешь в безопасное место! Тесны для Руси
неприступные стены псковского Крома!
Опять легли русские земли под копыта ордынских
коней, захлебнулись в дыму бесчисленных пожаров. Хан-
ский брат Дюдень сжег в ту злосчастную зиму четыр-
надцать русских градов, столько же, сколько пожег до
него хан Батый. Татарская рать на этот раз не минова-
ла Московское княжество...
В обозе Дюденева войска возвратились на Русь
князья, противники Дмитрия Александровича, и нача-
ли разбирать бывшие великокняжеские города.
Князь Андрей Городецкий под колокольный перезвон
торжественно въехал в стольный Владимир, который
предпочел откупиться от татарского разорения полной
покорностью.
Князь Федор Ярославский с благословения Андрея
поспешил занять Переяславль, отчину старшего Алек-
сандровича, и заперся с дружиной за его стенами, выжи-
дая исхода войны между братьями.
Новгородские посадники признали Андрея великим
князем и выговаривали себе за это Волок-Ламский,
удел единственного сына Дмитрия Александровича —
княжича Ивана...
Нелегким было время после Дюденевой рати, когда
Даниил возвратился из Звенигорода в разоренную Мо-
скву и начал собирать людей на родные пепелища.
Но и тогда все казалось ему поправимым. Старший
брат Дмитрий собирал в Пскове новое войско, переехал
в Тверь и при посредничестве князя Михаила Тверского
добился возвращения отчиненного Переяславского кня-
жества. Некоторые удельные князья, обиженные не-
померным властолюбием нового великого князя Андрея,
уже посылали к Дмитрию Александровичу посольства,
обещая помощь. Даниил, узнавший об этом от верных
людей, поверил, что старший брат вернет себе власть
над Русью, и, властвуя, не допустит конечной гибели
Московского княжества...
1 К р о м — каменный кремль в Пскове.
9 В. В. Каргалов 257
И вдруг — эта смерть!
Будущее казалось мрачным. Андрей Городецкий не
простит тесную дружбу с Дмитрием Александровичем,
никогда не простит. Теперь нужно думать, как сохранить
Московское княжество. Для себя сохранить и для сыно-
вей-наследников.
А сыновья Даниила подрастали: Юрий, Александр,
Борис, Иван. Пройдет три-четыре года, и старший —
Юрий — возьмет в руку меч, чтобы встать рядом с от-
цом на ратном поле. Й еще можно ждать сыновей —
жена Ксения опять ходит не порожняя. Милостив бог
к Даниилу. Не то что к старшему брату Дмитрию. У
князя Дмитрия Александровича лишь один сын — Иван,
а внуков нет и не предвидится. Может и так случиться,
что закончится на Йване славный род старшего Алек-
сандровича...
Горькая это судьба — умирать без наследников...
Но и жить с малолетними наследниками — судьба
нелегкая. За сыновей — отец в ответе. Не только за Мо-
сковское княжество беспокоился нынче Даниил, но и за
сыновей своих, божьей милостью наследников княже-
ства. Жестоко, ох как жестоко будет биться Даниил!
За себя биться, за сыновей, за княжество! Только бы
хватило силы!..
Но силы было еще мало. Против великого князя Анд-
рея в одиночку не выстоять, задавит многолюдством
войска. Городецкие полки, ярославские, ростовские, уг-
лицкие, белозерские, а теперь еше великокняжеские вла-
димирские полки прибавились! Да и Господин Великий
Новгород, если Андрей позовет, ратью выйдет. Надо же
посадникам как-то оправдываться за новоприобретенный
Волок-Ламский!
Одна надежда осталась у Даниила — найти союз-
ников, для которых князь Андрей Городецкий так же
опасен, как для Москвы. Найти и соединиться под од-
ним стягом...
Так и сказал Даниил Александрович собравшимся
на совет боярам и воеводам:
— После почившего в бозе брата нашего Дмитрия,
да обретет покой его душа многострадальная, Москва
осталась одна. Но один в поле не воин. С кем соеди-
ниться в ратном строю, чтобы сберечь Московское кня-
жество от неприятеля нашего князя Андрея?
Тяжелое молчание повисло в горнице.
рояре и воеводы виновато отводили глаза, не реща-
258
ясь вымолвить слово совета. И Даниил вдруг подумал,
что, может быть, напрасно он столько лет подряд ломал
волю своих думных людей, принуждая к слепому по-
виновению? Не пожелавших смириться в гневе отсылал
прочь из Москвы, как воеводу Илью Кловышо... И вот—
расплата! Наступило время великих решений, а дум-
ные люди не столько о самом деле размышляют, сколь-
ко стараются угадать, что он, князь Даниил, желает ог
них услышать. Чего-то недодумал Даниил, смиряя бояр-
ское своевольство, чего-то недосмотрел, и вот ныне с
горечью увидел, что надеяться можно только на себя
самого. Да еще на большого боярина Протасия Федоро-
вича Воронца, несгибаемого старца, не единожды гне-
вавшего его несогласием, а теперь — самого нужного.
И князь Даниил кивнул Протасию Воронцову:
— Говори, боярин!
Протасий стал, поклонился князю, поблагодарил за
честь.
Думные люди смотрели на него с завистью и опас-
кой. Честь великая Протасию, но и ответ, в случае че-
го, не меньше. Осторожному лучше промолчать. Бог
с ней, с честью-то!
Князь Даниил слушал неторопливую речь старого
боярина и — в который уже раз! — радовался совпа-
дению их мыслей. Радовался, что придуманное им са-
мим находит подтверждение в словах боярина, как буд-
то не Протасий, а сам он держит речь перед замершими
думными людьми.
Протасий Воронец советовал противопоставить вели-
кому князю Андрею союз трех дружественных князей—
Даниила Московского, Михаила Тверского и Ивана, сы-
на покойного великого князя, единственного законного
наследника Переяславского княжества. Если помочь
Ивану утвердиться в своей отчине, то можно не просто
союзника приобрести, но благодарного навек друга...
Протасия поддержали тысяцкий Петр Босоволков,
архимандрит Геронтий и другие думные люди. Умное
слово сказано, почему бы не присоединиться?
Не видел иного решения и князь Даниил. Он согла-
сно кивал головой, когда Протасий Воронец заключил:
— Надобно ссылаться с Михаилом и Иваном немед-
ля, пока во Владимире не разобрались, что к чему. По-
слом в Тверь меня пошли, хитрый нрав князя Михаила
мне доподлинно известен. Будь в надежде, княже: при-
везу мир и дружбу! А с Иваном лучше сам встреться—
9*
259
по-родственному, по-отцовски. В отца место ты остался
братиничу1 своему Ивану. В Москве встретиться или
по дороге на Переяславль, как Иван пожелает. Не вре-
мя нынче спорить, кто к кому ехать должен, кому честь
выше. Другое важно: дня лишнего не пропустить!
С боярином Протасием Воронцом в Тверь отправил-
ся архимандрит Терентий, чтобы на месте скрепить до-
говорную грамоту крестоцелованием.
А к князю Ивану поехал с крепкой охраной сотник
Шемяка Горюн. Велено было Шемяке поспешать и го-
ворить с Иваном уважительно, мягко, высказать родст-
венную заботу князя Даниила о Переяславском княже-
стве. Но и намекнуть было велено, что без московской
помощи навряд ли попадет Переяславль в руки Ива-
на, — чтобы Иван о том задумался...
2
Прошла неделя, а вестей от послов не было.
Князь Даниил томился ожиданием. Подолгу сидел
один в горнице, не допуская к себе даже домашних. Ве-
черами обходил кремлевские стены — хмурый, озабо-
ченный, руки заложены за спину.
Следом, неслышно ступая мягкими сапогами, не
приближаясь и не отставая от князя, крались телохра-
нители. Даниил не замечал их, как не замечает человек
собственную тень, от которой все равно не убежать, как
ни старайся, — приросла навеки. Не замечал князь и
сторожевых дружинников, замиравших при его приб-
лижении и как бы вжимавшихся в морщинистую бре-
венчатую стену.
Привычное, им же самим созданное одиночество ок-
ружало Даниила, и он не тяготился им, искренне веря,
что без незримой черты, отделявшей князя от остальных
людей, не может быть подлинного величия.
Без малого два десятка лет княженья приучили Да-
ниила не задерживать взгляда на суетном, мелком. А
мелким казалось все, что не поднималось вровень с дер-
жавными княжескими делами или не мешало, при всей
своей кажущейся малозначительности, плавному сколь-
жению этих дел, подобно песку, попавшему во втулку
тележного колеса. На такие мелочи обращать внимание
было необходимо, и высшая мудрость князя состояла в
1 Братинич — племянник.
260
том, чтобы уметь выделять мнимые мелочи из необозри-
мого множества истинных мелочей...
Даниил радовался, когда за мелким, обыденным де-
лом вдруг прояснялось нечто значительное, то, что дру-
гие — незрячие — пропустили мимо.
Вот, к примеру, сегодня вечером. На дорогах, кото-
рые вели в Москву, почти не было людей. И позавчера,
и вчера к городу толпами шли ратники, а сегодня не
идут. Почему?
Неразумный не заметит, а если и заметит, то не пой-
мет скрытый смысл. А Даниил и заметил, и зарубку на
память сделал, потому что безлюдье на дорогах озна-
чало, что мужики-ополченцы из ближних и дальних мо-
сковских деревень уже собрались за кремлевские стены.
Удивится тысяцкий Петр Босоволков, когда князь ска-
жет ему мимоходом: «Спасибо, боярин, быстро собрал
пешую рать!» Удивится и восхитится князем, и преис-
полнится почтением, и будет гадать, откуда Даниилу
все известно, ибо сам тысяцкий о сборе пешей рати ему
доложить еще не успел...
А князь Даниил не только знал, но уже и прикинул,
что из этого следует, если примерить к большим кня-
жеским заботам. За Москву можно теперь не опасать-
ся, город сбережет севшее в осаду ополчение, руки у
князя развязаны, можно хоть завтра выводить в даль-
ний поход конные дружины!
Но это потом, потом...
А пока князь Даниил ждал вестей, а люди ждали
решение князя. Но князь молчал, будто не замечая бес-
покойства и ожидающих взглядов. Он лишь велел вы-
звать из Звенигорода в Москву старого воеводу Илью
Кловыню.
Велел, ничего не объясняя, оставив в недоумении
даже многоопытных думных людей. Ведь известно бы-
ло, что воевода в опале, что отослан из столицы в ма-
ленький Звенигород за упрямство и противление во-
ле князя. Как же так, откуда вдруг милость к опально-
му воеводе?
А все было очень просто. Князь Даниил понял, что
воевода нужен именно здесь в Москве, что в нынешнее
тревожное и опасное время хорошо иметь рядом тако-
го верного и непоколебимого человека, как Илья Кло-
выня. А что до обиды на прошлое упрямство воеводы,
так это и есть то мелкое, что нужно уметь отбрасывать
в сторону, если речь идет о пользе для княжества...
261
Воевода Илья Кловыня приехал в Москву с боль-
шим обозом и дружиной, будто заранее знал, что воз-
вращаться ему в Звенигород больше не придется. Князь
Даниил самолично вышел во двор, обнял как родного
человека, зоговорил радушно, дружелюбно:
— Рад! Рад! Подобру ли доехал, воевода?
О семье не спросил. Знал, что у воеводы Ильи Кло-
выни заместо жены — Москва-матушка, а заместо де-
тей — дружинники да ополченцы. Весь Илья Кловыня—
в войске, иного для него не существовало. Поэтому-то
Даниил, желая уважить воеводу, сразу предложил:
— Не посмотреть ли нам ратников, твоих? Каковы
будут?
— Добрые вой! — просиял воевода. — С такими
хоть на татар в поле выходи!
Рядышком, плечо в плечо, князь и воевода обошли
выстроившихся дружинников. Войско действительно
было хорошее, любо-дорого поглядеть. Дружинники сто-
яли прямо, смотрели весело, будто на подбор молодые,
ладные, в единообразных доспехах: островерхие шле-
мы, кольчуги, овальные щиты с медными бляхами по-
середине...
Только на самом краю строя стоял ратник, чем-то
неуловимо отличавшийся от остальных дружинников: то
ли ранней сединой в бороде, то ли горестными морщи-
нами, то ли едва заметным дрожанием копья в узлова-
той тяжелой руке.
Приглядевшись, князь Даниил понял, что именно
привлекло его внимание. Остальные дружинники буд-
то сроднились с оружием, с доспехами, а на этом дос-
пехи лежали как-то неловко, кольчуга морщинилась на
груди, меч оттянул книзу слабо затянутый пояс. Будто
мужик, переодетый дружинником...
— Откуда взялся такой нескладный? — ткнул паль-
цем Даниил.
Воевода Илья Кловыня обиженно поджал губы, по-
багровел, но ответил тихо, почтительно:
— Из звенигородских мужиков, княже, Якушкой
Балагуром кличут...
— Не больно весел твой Балагур! — улыбнулся
князь.
Но воевода не поддержал шутки:
— Не с чего ему веселиться! Татары всю семью вы-
£62
резали! А воин он добрый, на сечу злой — сам видел.
Мурзу на стене самолично копьем свалил.
— Ну, коли так, пусть остается в дружине, — со-
гласился Даниил. — Но в караул в Кремле пока что
его не ставь. Подержи на своем дворе, пока не станет
истинным воином. Учи ратному делу.
— Учу, княже...
* ♦ ♦
А дни проходили, и каждый из дней заканчивался
одинаково. Удаляясь в ложницу, князь Даниил нака-
зывал дворецкому Ивану Клуше разбудить его в любой
час, в полночь и за полночь, если приедут вестники от
боярина Протасия или Шемяки Горюна.
Иван Романович Клуша, прижившийся на покой-
ном и почетном месте княжеского дворецкого, преданно
мигал редкими ресницами, силился склониться в пок-
лоне. Боярин стал дородным без меры, чрево носил впе-
реди себя с трудом, и поклон был для него подвигом не-
малым. Заверял:
— Исполню, княже! Как велел, так и исполню!
Спать боярин пристраивался, являя усердие, в камор-
ке перед княжеской ложницей, вместе с телохранителя-
ми, только перину велел принести из дома, чтобы не
отлежать бока на жесткой скамье. Засыпая, в свою оче-
редь наказывал холопу:
— Если будут вестники, буди меня в полночь и за
полночь!
Но ночные вестники не приезжали, и Иван Клуша
успокоился, начал по привычке выкушивать для крепо-
сти сна чару-другую хлебного вина. Если б он мог пред-
угадать, что чарки эти обернутся позором, после кото-
рого он не посмеет показываться на глаза князю! Если б
знал!..
А случилось так: вестник приехал, а боярина Клушу
не могли добудиться. Давно уже прошел в княжескую
ложницу сотник Шемяка Горюн, оставляя на полу ко-
мья дорожной грязи. Уже и сам Даниил показался на
пороге, поправляя перевязь меча. А холоп безуспешно
старался разбудить боярина Клушу, тряс его за плечи,
испуганно шептал в ухо: «Очнись, господине! Очнись!»
Иван Клуша только мотал головой и снова заваливал-
ся на скамью. Толстые губы его шевелились, но только
холоп, низко склонившийся к боярину, мог разобрать
263
слова: «Ис-пол-ню-ю-ю...» От Ивана Клуши шибко попа-
хивало хлебным вином.
Князь Даниил презрительно скользнул взглядом по
распростертому боярину и вышел из каморки.
Холоп в сердцах пнул сапогом скляницу из-под ви-
на; скляница покатилась по чисто выскобленному полу
и разлетелась вдребезги, ударившись о стену.
А дворецкий Иван Романович Клуша, оставленный
наконец в покое, снова повернулся лицом к стене и,
удовлетворенно почмокав губами, затих. Наверное, ему
снились хорошие сны.
3
Сквозь непроглядную темень, сквозь дрожащую пе-
лену дождя, разбрызгивая копытами стылые лужи, спо-
тыкаясь об обнаженные корневища, скакали в ночь всад-
ники с горящими факелами.
Ошеломляющим был переход от уютного тепла кня-
жеского дворца к бешеной скачке по лесной дороге.
Наперерез всадникам кидались черные ели, угро-
жающе взмахивали колючими лапами и будто опроки-
дывались за спиной на землю. Даниилу казалось, что
это не он с ближней дружиной мчится по ночному лесу,
а сам лес бежит навстречу, расступается перед багро-
вым пламенем факелов и снова смыкается позади, и
нет перед ним никакой дороги — лишь враждебный, не-
скончаемый лес.
Но дорога была, хоть знали о том, куда она ведет,
всего два человека — сам Даниил да сотник Шемяка,
и отпущено было на эту дорогу времени до рассвета.
Князь Иван, переяславский наследник, ждал моск-
вичей в лесной деревеньке возле устья речки Всход-
ни, отъехав тайно от своего обоза...
Князь Даниил Александрович не осуждал племянни-
ка за подчеркнутую потаенность встречи. Понимал, что
иначе Иван поступить не мог, и хорошо, что возле него
нашелся кто-то мудрый, подсказавший княжичу опас-
ность людской молвы о встрече с Даниилом Москов-
ским. В Переяславле ведь еще сидели наместники ве-
ликого князя Андрея, и неизвестно было, как они по-
ступят. Не воспользуются ли слухами о переговорах
Ивана с московским князем, чтобы не впустить его в
Переяславль?
Скоро, скоро все разъяснится! От Москвы до устья
Всходни всего двадцать верст лесной дороги...
264
* • nt
Всадники выехали из леса на большую поляну, за
которой стояли избы, едва различимые в предрассвет-
ном сумраке. Даниил придержал копя, повернулся к
Шемяке:
— Здесь, что ли?
•— Будто бы здесь, — нерешительно отозвался сот-
ник. — Прости, княже, отъезжал я в темноте, доподлин-
но не сметил... Но стог помню, что по правую руку от
избы стоял, и колодезь тоже... Здесь!
Всадники поехали через поляну, заросшую высокой
травой. Ветер стих. Дождь моросил неслышно, оседал
водяной пылью на шлемы дружинников, на спины ко-
ней, каплями скатывался по жесткой осоке.
Из деревни выехали навстречу всадники с копьями
в руках. Окликнули издали:
— Кто такие?
— Москва!
— Переяславль! — донесся ответный условный
крик.
К князю Даниилу приблизился не старый еще, плот-
ный боярин с русой бородой, в меховой шапке, надви-
нутой на глаза, в суконном плаще, полы которого опу-
скались ниже стремян. Даниил сразу узнал его: дво-
рецкий покойного великого князя — Антоний. По сло-
вам сотника Шемяки, ныне Антоний был первым совет-
чиком княжича Ивана.
Боярин Антоний коротко поклонился, сказал вялым,
недовольным голосом:
— С благополучным прибытием, княже. Который
час ждем. Рассветает скоро. Князь Иван Дмитриевич
уже отъезжать собрался. Еще немного, и не застали
бы его...
Даниилу не понравились ни слова боярина, ни то,
как он произнес их. Давненько уже никто с ним, кня-
зем Даниилом, не осмеливался так разговаривать. Мож-
но было так попять, что боярин Антоний упрекает мо-
сквичей за промедление, как будто Даниил не торопил-
ся, как только мог, не скакал всю ночь через лесную
глухомань!
Но что удивляться? Высокомерие боярина Антония
запомнилось Даниилу еще по детским годам, когда он
жил у старшего брата. Тогда приходилось терпеть, но
нынче...
265
«Пора бы менять боярину обхождение, nopal»
раздраженно подумал Даниил, но обиды своей не вы-
дал, ответно поприветствовал:
— Рад видеть тебя, боярин, в добром здравии. Ве-
ди к князю. Я тоже заждался.
Стремя в стремя, будто ровня, князь и боярин по-
ехали вдоль забора из кривых осиновых жердей, свер-
нули в ворота.
Княжич Иван — высокий, слегка сутулый юноша с
длинными белокурыми волосами — стоял на крылеч-
ке избы, близоруко щурился.
Даниил соскочил с коня, обнял племянника за уз-
кие плечи.
Иван всхлипнул по-детски, уткнулся ему в грудь
мокрым от дождя, безбородым лицом. Даниил коснул-
ся ладонью его волос, легких, будто пух, и ему вдруг
захотелось приласкать и утешить Ивана, как обижен-
ного ребенка.
«Не в нашу породу Иван, не в Александровичей! —
подумал Даниил. — Отец его Дмитрий в те же восем-
надцать лет прославленным воителем был, а этот дите
сущее...»
Боярин Антоний, будто почувствовав слабость Ива-
на и желая уберечь от нее, властно взял его за локоть,
громко сказал:
— Зови гостя в избу, княже. Зови.
Не’ отпуская руки, боярин Антоний повел Ивана в
избу, усадил в красный угол и сам уселся рядом.
«Будто дитенка привел!» — опять отметил Даниил
и подумал, что, видно, не с Иваном придется ему раз-
говаривать, а больше с этим упрямым боярином, кото-
рый, как видно, совсем подмял под себя слабого волей
княжича.
Так оно и вышло. Иван больше молчал, только го-
лову наклонял, соглашаясь с боярином. А боярин Ан-
тоний настырно требовал от москвичей одного — войска!
Пусть-де московский князь пришлет конные дружины,
но не под московским стягом, а под переяславским, и
не со своими воеводами, а под начало воевод князя Ива-
на, чтобы никто не догадался о московской помощи.
Князь Даниил не отказывался помочь Ивану, от-
нюдь нет! Конное войско было готово и уже двигалось—
и Даниил знал это — к условленному месту встречи.
Но требования боярина Антония показались Даниилу
266
чрезмерными: московские полки никогда не ходили под
чужими стягами!
К тому же Антоний только требовал, а сам ничего
не обещал. А Даниилу нужны были взаимные обяза-
тельства Ивана, навечно скрепленные крестоцелованием.
Но от этого-то и старался уклониться боярин Анто-
ний.
— Отложим до другой поры, княже! — упрямо по-
вторял он. — Вернется Иван Дмитриевич на отцов-
ский удел, тогда и поговорим, что Переяславль может
для Москвы сделать...
И еще одно настораживало князя Даниила, казалось
неверным и даже опасным: боярин Антоний мыслил не
как думный человек маленького удельного владетеля, а
как великокняжеский большой боярин. Видно, ничему
не научили Антония горькие неудачи последнего года,
и он по-прежнему мечтал войти хозяином в стольный
Владимир, хотя за этой мечтой не было больше ни пре-
жних многолюдных полков, ни громкого имени великого
князя Дмитрия Александровича. Понять Антония бы-
ло можно — всю жизнь отдал боярин возвышению стар-
шего Александровича, но оправдать — нет!
В невозвратные времена были обращены глаза бо-
ярина Антония. Он не понимал, что его время прошло,
что мечтания о власти над Русью, не подкрепленные ни-
чем, кроме собственного тщеславия, приведут к гибель-
ной для Ивана усобной войне с великим князем Андре-
ем...
А Ивана напыщенные речи боярина будто заворо-
жили, он смотрел на своего советчика преданно и вос-
хищенно, поддакивал:
— Верно говорит боярин! Отцовское наследство —
не только Переяславль, Владимир — тоже...
Князь Даниил Александрович с жалостью смотрел
на разволновавшегося племянника. «Неужто не пони-
мает, что нелепо мечтать о великом княжении, когда и
малого-то в руках нет? Надо развеять пустые мечтания,
пока они не привели Ивана к опасности!»
Князь Даниил повернулся к Антонию, ударил кула-
ком по столу:
— Куда зовешь своего князя, боярин? С огнем иг-
раешь?
— Не привыкли Александровичи бояться врагов...—•
начал было Антоний, но князь Даниил прервал его:
267
— Бояться не привыкли, ио и неразумными не бы-
ли. Смири гордыню, боярин! Гибельна твоя гордыня!
— Жизни не жалел, служа господину моему Дмит-
рию Александровичу! — вскинулся Антоний. — И сыну
его служа, жизни тако же не пожалею!
— Кому нужна твоя жизнь, боярин? — жестко и
презрительно спросил вдруг Даниил после минутного
молчания. — Окупишь ты жизнью своею конечное разо-
рение Переяславского княжества? Нет, не окупишь! —
И добавил угрожающе: — Если б не знал твою вер-
ность старшему брату, боярин, то подумал бы, что не-
друг подсказывает Ивану недоброе, погибельное... Сми-
ри гордыню, боярин!
Антоний вскочил, оскорбленный. Губы его дрожали,
с трудом выговаривая бессвязные слова:
— Мыслимо ли?! Слуге верному?! Обидно се! Защи-
ти, господин Иван Дмитриевич, от поношения!
Иван съежился, боязливо переводя взгляд с обижен-
ного боярина на князя Даниила, грозно сдвинувшего
брови, и снова на Антония, ждавшего его слова в свою
защиту.
Тяжелое молчание повисло в избе, и никто не решал-
ся первым нарушить его, чтобы не омрачить взаимным
недоброжелательством встречу, от которой так много
ждали и москвичи, и переяславцы.
Зашевелился в своем углу сотник Шемяка Горюн,
будто нечаянно стукнул по полу ножнами меча.
Заскрипела, отворяясь, дверь. И все повернули го-
ловы на этот скрип, почувствовав неожиданное облегче-
ние.
Заполнив дверной проем широкой окольчуженной
грудью, наклонив под притолокой голову в островерхом
шлеме, в избу тяжело шагнул седобородый мрачный ве-
ликан. С конца плети, зажатой в могучем кулаке, пада-
ли на пол капли воды.
— Сей муж Илья Кловыня, воевода московской кон-
ной рати! — торжественно возгласил Даниил. — Где
твои люди, воевода?
— Семь сотен ратников, как велено было, возле де-
ревни стоят, — прогудел Кловыня. — Может, сам по-
смотришь, княже?
Переяславцы удивленно переглянулись. Видно, да-
же многоопытный боярин Антоний не ожидал столь ско-
рого прибытия московской конницы.
«Вот случай удалить боярина и остаться с Ива-
268
ном наедине!» — решил Даниил, направляясь к двери.
За ним нерешительно потянулся Иван.
Боярин Антоний тоже вскочил со скамьи, с неожи-
данным проворством обогнал княжича, прижался к ко-
сяку, чтобы пропустить его вперед, — решил, видно, не
оставлять своего воспитанника без присмотра и на ули-
це.
Но князь Даниил вдруг остановился возле порога, об-
нял Ивана за плечи и небрежно бросил Антонию:
— Ты пойди, боярин, посмотри воинство. Воевода
тебя проводит. А мы с братиничем, пожалуй, в избе ос-
танемся, поговорим по-родственному...
Антоний замахал руками, не соглашаясь.
— Иди, боярин! — настойчиво повторил Даниил.
Оттесняя Антония за порог, глыбой надвинулся вое-
вода Илья Кловыня:
— Иди!
Подскочивший Шемяка Горюн крепко взял Антония
под руку, будто желая вежливо подержать, а на самохМ
деле чуть не силой вытолкнул его за дверь.
За прикрытой дверью малое время слышалась ка-
кая-то возня, приглушенные голоса, потом все стихло.
Даниил и Иван остались одни.
Они опять сели за стол, каждый на свое место. Да-
ниил отодвинул в сторону железный светец с тремя тон-
кими свечами. Свечи были из плохого воска, чадили и
потрескивали, как сырые поленья в печи. Дрожащие
язычки пламени отражались в серых глазах Ивана, и
взгляд этих глаз казался Даниилу каким-то зыбким, не-
надежным.
Л Даниилу хотелось найти в глазах Ивана твердость,
веру в общее дело, которое объединило бы их, самых
близких людей покойного Дмитрия Александровича.
Даниил верил, что такое единение возможно, если
Иван пойдет за ним, московским князем, и если дорога,
которую выберет для себя переяславский наследник,
будет направлена не к призрачному блеску стольного
Владимира, а к достижимой цели — сохранению Пере-
яславского княжества.
Но эти оба «если» зависели от того, сумеет ли он,
Даниил, убедить Ивана в своей правоте, оторвать его
от боярина Антония. И Даниил начал:
— Ответствуй, как на исповеди, как перед отцом
твоим, ибо я тебе отныне вместо отца: по плечу ли те-
бе великокняжеское бремя? Чувствуешь ли твердость и
269
силу в себе, чтобы спорить с князем Андреем? Готов
ли на вечные тревоги, на кровь и вражду? Отвечай, как
думаешь сам, ибо как мыслит боярин Антоний, я уже
слышал...
И Иван на каждый вопрос без промедления отвечал:
— Нет! Нет! Нет!
— Так почему же ты идешь за боярином? — настой-
чиво допытывался Даниил. — Боярин прошлым жив,
тебе же о будущем думать надо. Почему его слуша-
ешь?
Иван опустил глаза, проговорил тихо, с усилием:
— Стыдно мне слабость перед отцовскими боярами
показывать. Говорят они, что я-де от дела родителя сво-
его отказываюсь, если не думаю о великом княжении...
— Стыдно? — насмешливо переспросил Даниил. —
А чужим умом жить не стыдно? Запомни, Иван, княже-
скую заповедь: бояр выслушай, ио поступай по своему
разумению. Князь над боярами, а не бояре над князем.
Так богом установлено — князь над всеми! Только так
можно княжить!
— Трудно мне...
— А какому князю легко? — перебил Даниил. —
Думаешь, мне было легко, когда сел неразумным отро-
ком на московский удел? Бояре замучили советами да
увещеваниями, вроде как тебя Антоний. Не сразу я их
гордыню переломил...
— И у тебя, значит, подобное было?
— Было, Иван, было.
— Что мне делать-то? Присоветуй. Как в темном ле-
су я.
Даниил перегнулся через стол и принялся втолковы-
вать свой взгляд на княжеские дела, с радостью подме-
чая, как тает холодок в глазах племянника:
— Не та теперь Русь, что была при батюшке твоем,
совсем не та. Владимирское княжество, опора всякого
великого князя, силу потеряло. Не по плечу нынче Вла-
димиру властвовать над Русью. Призрак это, не живой
человек. Опору теперь нужно искать лишь в своем соб-
ственном княжестве, крепить его, расширять. Будешь
своим княжеством силен, можно и о стольном Владими-
ре подумать, но не менять на него свое княжество, а к
своему княжеству присоединять, как добавку! Но и для
"Москвы, и для Переяславля пе скоро такое будет воз-
можным. На десятилетия счет придется вести! А пока
наше дело — сохранить имеющееся. Запомни накрепко:
270
в одиночку ни Переяславлю, ни Москве против велико-
го князя Андрея не выстоять! В единении спасение! Как
пальцы, в кулак сжатые! В железную боевую рукавицу
затянутые! Всесокрушающие! Дружбу тебе предлагает
Москва. Не отталкивай ее!..
Иван растроганно всхлипнул:
— Единым сердцем и единой душою буду с тобой,
княже!
Даниил расстегнул ворот рубахи, вытащил золотой
нательный крест, протянул Ивану:
— Се крест деда твоего и отца моего, благоверного
князя Александра Ярославича Невского. Поцелуем крест
на взаимную дружбу и верность!
Иван благоговейно прикоснулся к кресту губами, в
его глазах блеснули слезы.
— На дедовском кресте клятва нерушима! — стро-
го, почти угрожающе возгласил князь Даниил. —
Аминь...
Потом Даниил откинулся на скамью, обтер платком
вспотевший лоб, вздохнул облегченно: «Наконец-то!»
Продолжил уже спокойно, буднично:
— Конная рать с воеводой Ильей Кловыней пойдет
следом за твоим обозом. Если понадобится — позови
его, воевода знает, что делать. А лучше бы сам управил-
ся с великокняжескими наместниками. Андрею о нашем
союзе ни к чему знать.
— Сделаю, как велишь...
— О кончине отца твоего, если в Переяславле не
знают, молчи. Веди дело так, будто отец за тобой сле-
дом идет, а ты его опередил, чтобы перенять город у на-
местников отцовым именем...
— Сделаю, как велишь...
— Как в город войдешь, собирай людей из волостей,
садись в крепкую осаду. Если князь Андрей ратью на
тебя пойдет, шли гонцов в Москву.
— Спасибо, княже. Пошлю...
— Боярину Антонию пока не говори о решенном ме-
жду нами.
— Не скажу, княже...
— Ну, с богом! — решительно поднялся Даниил. —
На твердость твою уповаю, на верность родственную.
Брат для брата в трудный час! Пусть слова эти услов-
ными между нами будут. Кто придет к тебе с этими
словами — тот мой доверенный человек.
271
Даниил обнял племянника, еще раз шепнул на про-
щание:
— Будь тверд!..
* » *
Небо над лесом посветлело, но дождь продолжал сы-
пать как из сита, мелко и надоедливо.
То ли от непогоды, то ли от того, что не было больше
подгоняющего азарта спешки, — обратная дорога пока-
залась Даниилу бесконечно длинной.
Даниил покачивался в седле, борясь с навалившей-
ся вдруг дремотой. «Дело сделано! Дело сделано!» —
повторял он про себя, но повторял как-то равнодушно,
без радости. Удачные переговоры с княжичем Иваном
были лишь малым шагом на бесконечной дороге княже-
ских забот, которыми ему предстояло заниматься и се-
годня, и завтра, и через год, и всю жизнь, потому что
каждое свершенное дело тянуло за собой множество но-
вых дел и забот, и так — без конца...
Вот и теперь, возвращаясь в Москву, князь Даниил
Александрович мучился новой заботой.
«Как с Тверью?»
* * *
А с Тверью было плохо, и князь Даниил узнал об
этом тотчас по возвращении в Москву. Боярин Протасий
Воронец, вопреки его же прошлым заверениям, приехал
из Твери считай что ни с чем!
Молодой тверской князь Михаил Ярославич уклонил-
ся от прямого разговора, перепоручил московских пос-
лов заботам своего тысяцкого Михаила Шетского. А тот
принялся крутить вокруг да около, оплетать послов пу-
стыми словами. Протасий чувствовал, что тверичи хит-
рят, ждут чего-то, но чего именно, дознаться не сумел.
Так и отъехал из Твери, не добившись от князя Михаи-
ла желанного обещанья быть за-один с Москвой.
Стоял Протасий Воронец перед своим князем, вино-
вато разводил руками (Даниилу даже жалко его ста-
ло!) :
— Не пойму, княже, чего хотят в Твери? Михаил
только приветы тебе шлет, ничего больше. А уж тысяц-
кий Шетский...
— Змий лукавый! Обольститель лживый, сатанин-
ский! — неожиданно вмешался архимандрит Геронтий,
вспомнив, видно, как ловко ухрдил от ответов тверской
272
тысяцкий. — Прости мя, господи, за слова сии, но —
бес он сущий!
— Ладно, отче! — прервал Даниил разгорячившего-
ся духовника. — Не хули тысяцкого. Михаил Шетский
своему господину служит, как может. Другое меня за-
ботит: что задумал сам тверской князь? Ну да время по-
кажет. Ступайте пока...
* * *
По крохам доходили в Москву вести, раскрывавшие
затаенные намерения тверского князя Михаила. Эти ве-
сти прикладывались одна к другой, и уже можно было
догадаться, в какую сторону направил свою тверскую
ладью князь Михаил Ярославич.
...Во Владимир и в Ростов зачастили тверские пос-
лы...
...Князь Михаил Ярославич без положенной чести
встретил в Твери владимирского епископа Якова, по-
ставленного при прежнем великом князе и нелюбезного
Андрею Городецкому. Епископ Яков покинул Тверь с ве-
ликой обидой...
...Тверской тысяцкий Михаил Шетский повез татар-
скую дань со своего княжества не к темнику Ногаю, как
раньше, а к ордынскому хану Тохте, и ехал тысяцкий
по Волге в одном судовом караване с ростовскими кня-
зьями...
Большой боярин Протасий Воронец многозначитель-
но хмурил брови, передавая эти вести князю Даниилу,
строил предположения:
— Не иначе, Тверь склоняется к великому князю
Андрею!
Но Даниил отвечал неопределенно:
— Повременим, боярин, с решениями. Что еще зна-
ешь?
— Пока что все, княже.
— Повременим. Что-то не больно мне верится в креп-
кую дружбу Михаила с Андреем. Не нужна Андрею
сильная Тверь, а Михаилу всесильный великий князь—
и того меньше. Но за тверскими делами ты все-таки при-
сматривай!
•— Присматриваю, княже...
Дальнейшие события как будто подтверждали опа-
сения Протасия.
Месяца ноября в восьмой день князь Михаил Ярос-
лавич Тверской обвенчался с дочерью покойного ростов-
273
ского князя Дмитрия Борисовича, лучшего друга и со-
юзника Андрея Городецкого. Ростовская княжна Анна
вошла хозяйкой в новый дворец Михаила Тверского.
А спустя малое время — еще одна многозначитель-
ная свадьба. Великий князь Андрей Александрович взял
за себя вторую дочь того же ростовского князя — Ва-
силису. Тут и недогадливому все сделалось понятным.
Андрей и Михаил, переженившись на сестрах, скрепля-
ли союз родственными узами, праздновали завязавшую-
ся дружбу хмельными свадебными пирами.
Но в Москве от тех пиров только похмелье, тревож-
ные думы да тяжкие заботы. Князь Даниил спешно над-
страивал стены городов, собирал ратников в полки, не-
престанно сносился с Иваном Переяславским, своим
единственным союзником.
И Иван тоже готовился к осаде и войне, умножал
сторожевые заставы на владимирских и тверских рубе-
жах, жаловался, что ратников у него мало.
Даниилу были понятны тревоги племянника. Бо-
яться Ивану приходилось даже больше, чем самому Да-
ниилу. Верные люди предупредили, что великий князь
Андрей открыто называет Переяславское княжество
своей вотчиной, ссылаясь на то, что издревле Переяс-
лавль принадлежал старшим в роде, а ныне в роде кня-
зей Александровичей старшим он, Андрей. «Надлежит
Ивану сидеть не в Переяславле, а в уделе малом, мило-
стью великого князя выделенном...» Каково было такое
слышать Ивану?..
И Москва, и Переяславль со дня на день ждали рат-
ного нашествия. И зимой ждали, и весной следующего
года, но бог миловал, не допустил братоубийственной
войны.
Но не миролюбие великого князя Андрея было тому
причиной, а обстоятельства посторонние. Из далекого
Киева в северные Залесские епархии приехал митропо-
лит Максим, благословляя и наставляя паству свою. Так
уж повелось, что во время святых митрополичьих наез-
дов князья усобицы не заводили, считая это за великий
грех. Даже самые безрассудные соблюдали тишину.
А великий князь Андрей к тому же жаждал от ми-
трополита Максима превеликой услуги — низложения
епископа Якова, который помнил милости его старшего
брата и недобро смотрел на нового великого князя Анд-
рея. Л иметь такую занозу во Владимире, под самым
боком, приятно ли?
274
Своего Андрей добился. Митрополит Максим свел
Якова с владимирской епископии. Но только-только отъ-
ехал задаренный на годы вперед митрополит Максим,
как у князя Андрея — новая забота. Ордынский хан
Тохта призвал его в Орду, пред грозные очи свои.
Пришлось Андрею с молодой княгиней и боярами
ехать в Орду, отложив на время все прочие дела. С ха-
ном не поспоришь. За промедление можно не только кня-
жества, но и головы лишиться.3
А может, и с охотой отправился великий князь Анд-
рей к хану. Многоопытный Протасий Воронец предполо-
ложил, что Андрей задумал отобрать у Ивана отчий Пе-
реяславль не войной, а ханской волей, ярлыком с золо-
ченой печатью. И князь Даниил согласился со своим бо-
ярином:
— А что? Очень может быть, что и так. Перевертышу
Андрею не впервой загребать жар ордынскими руками.
В воинском деле он неудачлив, Дмитрия победил лишь
татарскими саблями. Не дождаться бы новой Дюдене-
вой рати!
ГЛАВА 3
ОРДЫНСКИИ посол
1
Подобного на Руси еще не бывало, чтобы великий
князь звал на совет меньшую братию свою, а те бы не
ехали.
Не бывало, но в лето от сотворения мира шесть ты-
сяч восемьсот четвертое1 вдруг случилось. Великий князь
Андрей Александрович не сумел в назначенное время
собрать княжеский съезд.
А поначалу все казалось ему таким простым и лег-
ко достижимым!
Андрей вернулся из Орды обласканный, привез яр-
лыки на спорные города, и дело оставалось за малым:
объявить князьям непрекословную волю хана Тохты и
спокойно властвовать над Русью!
Во все концы земли Русской разъехались гонцы ве-
ликого князя: звать удельных владетелей в стольный
Владимир, на новое строение мира. Но гонцы возврати-
лись, не привезя желаемого согласия. Нельзя же было
считать за согласие неопределенные обещания одних и
почти неприкрытое противление других князей?!
Даже верные служебники Андрея — Федор Ростис-
лавич Ярославский и Константин Борисович Ростов-
ский — разочаровали. Оба благодарили за честь, оба
сообщили, что готовы поспешить вэ Владимир, но с при-
ездом медлили — ждали, пока соберутся меньшие кня-
зья, потому что им, владетелям древних великих горо-
дов, приезжать раньше других будто бы зазорно.
А удельные князья, раньше послушные первому сло-
ву, будто сговорились: отвечали уклончиво, ссылались на
трудности пути по весенней распутице, на неотложные
заботы, как будто может быть что-либо неотложнее, чем
княжеский съезд!
1 12У6 год
276
Подобные ответы, скользкие и призрачные, как весен-
ний лед,— сожмешь в кулаке, и будто бы твердо, но че-
рез минуту протечет водой между пальцами, и нет ниче-
го! — привезли гонцы из Белоозера — от князей-сопра-
вителей и Федора и Романа Михайловичей, из Углича—
от князя Александра Константиновича, из Стародуба—
от Ивана Михайловича, из Галича — от Василия Кон-
стантиновича, из Юрьева — от Ярослава Дмитриеви-
ча.
«Сговорились, что-ли, князья? — терялся в догадках
Андрей. — Но такого не может быть! Каждый удель-
ный владетель живет наособицу, к единению с другими
не способен. Может, слабость почуяли в великом кня-
зе?»
Предполагать такое было неприятно.
Но не скрытое противодействие удельных князей тре-
вожило Андрея. Знал, что переломить их можно. Ми-
гом прибегут, если пригрозить ратью, потому что из-
мельчали князья, пугливыми стали, слабосильными. И
не явная вражда Даниила Московского и Ивана Пере-
яславского была причиной тревоги. С этими двумя тоже
было все ясно: не посольскими речами собирался вра-
зумлять их Андрей, а мечом. И будет так, будет, если
соберутся за великим князем остальные князья!
Тревожило другое — Тверь.
Начал замечать Андрей, что тверской князь Михаил
старается обособиться от него. А первая трещина в бы-
лой дружбе пролегла после недавней встречи в Ростове.
Собрались тогда по-родственному: почтить годов-
щину преставления тестя своего, старого ростовского кня-
зя Дмитрия Борисовича. Службу в соборе отстояли, за
общий поминальный стол сели, беседовали тепло, сер-
дечно. А чем все кончилось? Только намекнул Андрей,
что ждет помощи от Твери в переяславских делах, как
вскинулся Михаил, напрочь отринул дружеские речи, да-
же упрекать стал:
— Переяславль—отчина Ивана! С Любечского съез-
да установлено, что каждый держит отчину свою!1 Не-
гоже, княже, рушить дедовские обычаи!
За малым дело не дошло до ссоры.
Андрей Александрович решил тогда не настаивать
на своем: не время было спорить и не место. Он знал,
1 Съезд русских князей в Любече на Днепре в 1097 году провоз-
гласил принцип наследования князьями владений своих отцов: «каж-
до бо держит отчину свою».
277
что и другие удельные князья не одобряют его. Не Ива-
на, конечно, жалеют, а о своих княжествах заботятся.
«Начнет, дескать, великий князь с Переяславля, а ка-
ким городом кончит?»
Тогда-то и решил Андрей обойтись без княжеского
одобрения, отобрать у Ивана переяславский удел волей и
ярлыком хана Тохты. Задумал и преуспел в задуман-
ном: вот он, ханский ярлык на Переяславль, в его ру-
ках!
Но Михаил, видно, догадывался о хлопотах велико-
го князя в Орде. Начал тайно сноситься с Москвой, с
новгородскими посадниками. Делал это осторожно, еще
сохраняя видимость дружбы с Андреем.
Совсем недавно тайное стало явным, но не по вине
Михаила. Верный человек привез Андрею список с гра-
моты Михаила новгородскому архиепископу Климен-
ту. Цены не было той грамоте! Напоминал в ней Миха-
ил о взаимных обязательствах:
«...то тебе, отче, поведаю: с братом своим со старей-
шим Даниилом за-один и с Иваном, а дети твои, посад-
ник и тысяцкий и весь Господин Великий Новгород на
том крест целовали. А будет тягота мне от Андрея или
от татарина, или от иного кого, вам быти со мною, не
отступаться от меня ни в которое время. Пришла пора,
отче, нашему крестоцелованию...»
Вот оно, оказывается, что! Тверь, Москва, Переяс-
лавль и Новгород против великого князя в одной рати!
Как тяжелая каменная глыба, пущенная пороком,
вломилась эта весть в благопристойную тишину вели-
кокняжеского дворца, переполошила советчиков Анд-
рея, в клочья разорвала сети, которые он хитроумно плел
вокруг Переяславля. Да и только ли Переяславля? Речь
шла о большем...
«Покарать, покарать неверную Тверь! — неистовст-
вовал Андрей, все еще не смиряясь с тем, что его сокро-
венные замыслы разгаданы и разрушены. Недоумевал:—
Почему так случилось? Задумано ведь было хорошо:
взять Переяславль и тем самым врубиться, будто острой
секирой, между Москвой и Тверью. Тогда оба опасных
соперника, Михаил Тверской и Даниил Московский, бы-
ли бы в моих руках...»
Но покарать Тверь, которую поддерживали другие
города, можно было только силой оружия, а силы-то у
Андрея было недостаточно. И Андрей решился на зло-
дейское дело, от которого еще недавно сам громогласно
278
отрекался: ои послал боярина своего Акинфа Семенови-
ча в Орду за новой татарской ратью.
Проклятым был на Руси род костромских бояр То-
нильевичей.
Семен Тонильевич, тоже боярин князя Андрея и лю-
тый враг его старшего брата Дмитрия, в прошлые годы
дважды наводил на Русь татарские рати. Ныне сын его
Акинф Семенович за тем же отправился в Орду. И не
заслуга Акинфа, что на этот раз большая татарская рать
не пришла. Просто время было другое. Ордынскому ха-
ну Тохте было не до Руси, связала его по рукам враж-
да с темником Ногаем.
Но хан Тохта все же не оставил своего верного слу-
гу без поддержки. Две тысячи отборных всадников из
личного тумена хана, меняя в пути коней, не останав-
ливаясь на дневки и не рассылая по сторонам обычные
летучие загоны для поимки пленных, помчались на се-
вер. Повел тысячи не какой-нибудь безвестный тысячник,
обученный лишь конному бою и преследованию в облаве,
а посол сильный Олекса Неврюй, который один стоил
целого войска, потому что была с Неврюем золотая пай-
цза 1 хана Тохты, знак высшего достоинства и власти.
— Приведи к повиновению беспокойных русских кня-
зей, — напутствовал Тохта своего посла. — Низший дол-
жен повиноваться высшему. Андрей повинуется мне, а
князья — Андрею. Пусть непокорные трепещут!
— Пусть трепещут! — склонился в поклоне Нев-
рюй.
Однако, получив вместо ожидаемых туменов под
свое начало лишь две тысячи войска, Неврюй призаду-
мался.
Он знал, что подлинный трепет и страх внушает толь-
ко сила, только неодолимые своей бесчисленностью кон-
ные тумены. На этот раз силы за ним не было.
И Неврюй отправился за советом к главному битик-
чи1 2, о котором шла молва, что он досказывает слова
1 П а й ц з а — табличка, выдаваемая ханами Золотой Орды ли-
ду, которое направлялось с их поручениями. Пайцза служила свое-
образным удостоверением; различные виды пайцзы (золотые, сереб-
ряные, бронзовые, деревянные, с надписями и без надписей) опреде-
ляли степень полномочий.
2 Битикчи — писец ханской канцелярии (<дивана>).
279
хана, не произнесенные вслух, но от того не менее важ-
ные.
— Ты мудро поступил, придя ко мне, — одобрил би-
тикчи осторожного посла. — Мне ведомы желанья воз-
несенного над людьми, и я поделюсь ими с тобой. Не с
войной ты идешь на Русь, а с судом ханским. Не только
грози, но и уговаривай. Мири князей, склоняй лаской.
Орде нужно спокойствие на северном рубеже, покамест
не сокрушен Ногай. Ханский гнев падет на тебя, посол,
если привезешь вместо ожидаемого умиротворения вой-
ну с русскими князьями. Война не ко времени. Война с
князьями на пользу только Ногаю. Помни об этом, по-
сол...
Неврюй благодарил битикчи за добрые советы, вос-
хищался мудростью и многоопытностью ханского слу-
ги. На прощание тот добавил:
— Возьми с собой епископа Измайло, духовного па-
стыря здешних христиан. Этот рассудительный старец
может быть полезен в переговорах с князьями...
* * *
Пригожим июньским утром воинство Неврюя пере-
правилось через реку Клязьму и остановилось лагерем
посередине зеленого Раменского поля, напротив Золотых
ворот стольного города Владимира.
Тысячи владимирцев, сбежавшихся на городскую
стену, с тревогой смотрели, как татары раскидывали
свои войлочные юрты и ставили их кольцом вокруг
большого белого шатра Неврюя. Отогнав на дальний
конец поля табуны коней, татары затихли в своем ста-
не. Только копья караульных покачивались между юр-
тами.
А возле города — оживление. Со скрипом отворились
тяжелые дубовые створки Золотых ворот. К татарско-
му стану двинулись большие телеги, укутанные рогожа-
ми: великий князь Андрей посылал ордынцам условлен-
ный обильный корм. Из города в ордынский стан и из
стана В город резво пробегали на сытых лошадях бояре
и тиуны. Неспешно прошествовали с иконами и хоруг-
вями монахи Рождественского монастыря, покровите-
лем которого считался сарайский епископ Измайло. Чер-
ные рясы монахов скрылись в кольце юрт.
На следующее утро из всех ворот стольного города
Владимира — Золотых, Орининых, Серебряных, Волж-
ских — выехали великокняжеские гонцы.
280
Возле города к гонцам присоединялись доверенные
нукеры 1 посла Неврюя. Дальше ехали вместе, стремя
в стремя: гонец великого князя Андрея и татарин в шу-
бе мехом наружу, в войлочном колпаке с нашитыми на
него красными шариками — знаком ханского гонца. А
рядом с дружинниками-охранителями гонца поскакива-
ли на лохматых низкорослых лошадках ордынские во-
ины с луками за спиной, с копьями и кривыми саблями.
2
К Москве гонцы подъехали в день Петра-капустни-
ка 1 2, когда по обычаю бабы на огородах высаживали в
землю последнюю рассаду. С огородов и начиналась Мо-
сква: они тянулись по обе стороны Великой Владимир-
ской дороги.
Вокруг было тихо, тепло, благостно. Белые, желтые,
красные бабьи платки пестрели, как цветы на лугу. Ко-
пыта коней беззвучно опускались в дорожную пыль. Не-
громко переклинивались на Великом лугу пастушеские
рожки. Празднично поблескивали на солнце купола
кремлевских соборов.
Дорога незаметно перешла в посадскую улицу. За-
стучали под копытами сосновые плахи мостовой. Про-
хожие испуганно прижимались к частоколам, пропуская
чужих всадников.
Неподалеку от Богоявленского монастыря поперек
улицы были поставлены рогатки — застава. Седенький
мытник и караульные ратники, разинув от изумления
рты, смотрели на страшных обличьем татарских воинов.
Великокняжеский гонец крикнул угрожающе:
— Освобождай дорогу! Гонцы от великого князя
Андрея Александровича и посла сильного Неврюя!
Ратники засуетились, растаскивая рогатки. Один из
них вскочил на коня, привязанного тут же, к крыльцу
посадской избы, и понесся, барабаня босыми пятками в
лошадные бока, к Кремлю.
Весть о прибытии гонцов застала князя Даниила
врасплох.
1 Нукеры (в переводе с монгольского — друзья, товарищи) —
дружинники хана и кочевых феодалов, часто выполнявшие ответст-
венные поручения или служившие личными телохранителями; из ну-
керов обычно назначались десятник и сотники ордынского войска.
2 П е т p-к апустник — 12 июня.
281
О том, что какое-то ордынское войско двигалось к
русским рубежам, в Москве уже знали. Знали и то, что
войско это будто бы небольшое, идет без обозов — из-
гоном. Можно было предположить, что некий беспокой-
ный мурза замыслил набег. Подобные набеги в послед-
нее время, с тех пор, как в Орде начались свои усобицы,
случались нередко: хан Тохта уже не мог, как прежде,
держать в руках улусных мурз.
Но обычно мурзы со своими малыми ордами шар-
пали по окраинам, дальше Оки-реки не заходили. Да и
зачем мурзам посылать впереди себя гонцов? Мурзы
искрадывали русские окраины тишком, яко ночные та-
ти...
Но времени для раздумий не оставалось. Ордынцы
вот-вот будут у ворот Кремля. Князь Даниил кивнул
дворецкому Ивану Клуше:
— Поди, боярин, встреть честью. Скажи, чтобы пе-
редохнули с дороги, постоловались. Да медов, медов не
жалей!
Иван Романович Клуша затопал к дверям, являя
ревностное проворство, столь необычное при его дород-
стве и медлительном нраве.
— Зовите боярина Протасия, тысяцкого Петра, Те-
рентия, — распоряжался Даниил. — Да толмача Артуя
не забудьте, может понадобиться. Мне одеться подайте,
что получше...
Подходили думные люди: запыхавшиеся, тревож-
ные.
Боярин Протасий Воронец прямо от порога начал:
— Не к добру это! Не иначе новая Андреева выдум-
ка!
Князь Даниил, натягивая поверх домашней холщо-
вой рубахи синий фряжский кафтан с золочеными пуго-
вицами, проговорил сквозь зубы:
— Поглядим... Чего заранее загадывать?
— Выпытать бы у послов, пока бражничают, зачем
приехали... Да обговорить все самим заранее...
— О том я и сказал боярину Ивану...
Тысяцкий Петр Босоволков важно кивнул головой,
соглашаясь.
В горницу вкатился дворецкий Клуша. Испуганно та-
раща глаза, зашептал князю, что послы упрямятся, в
столовую палату не идут, но неотступно требуют, чтобы
говорили с ними тотчас...
— Ну что ж, раз требуют — поговорим! — согласил-
282
ся Даниил. — Не со спора же начинать? Веди гонцов
в посольскую горницу. Да не торопись особенно, околь-
ным путем веди...
Наскоро обговорили между собой, что прием будет
малый, без лишних людей. Князь Даниил широко пере-
крестился:
— Ну, с богом!
» « *
Посольская горница Даниила Московского была не
слишком просторной, но богатой. На полу расстелен цве-
тастый ковер. Стены увешаны драгоценным оружием,
своими и чужими стягами, а среди них, на почетном ме-
сте — бунчук из хвоста рыжей кобылы, отбитый москви-
чами у ордынского царевича на Оке-реке. Княжеское
кресло тоже было богатое, из резного мореного дуба, с
серебром и рыбьим зубом \ на высокой спинке — мос-
ковский герб; яростный всадник, поражающий копьем
змия.
Даниил Александрович уселся в кресло, положил на
колени прямой дедовский меч. Меч не был обнажен и
мирно покоился в красных бархатных ножнах, окован-
ных серебром. Неизвестно еще было, с чем прибыли гон-
цы, и показывать им непримиримость голым оружием
было неразумно.
За княжеским креслом стояли четыре дружинника в
нарядных кольчугах, в легких шлемах. Это тоже про-
думано. Четырех телохранителей для чести довольно, а
больше не надобно. Не врагов явных встречает москов-
ский князь!
Слева от князя, тоже в кресле, но — поскромнее, по-
ниже, с резным крестом на спинке, <— пристроился архи-
мандрит Геронтий. Ряса у архимандрита черная, как
воронье крыло, а на сукно нашиты пугающие белые кре-
сты, знак высокого духовного сана.
На скамейке, покрытой красным сукном, сели рядыш-
ком думные люди: большой боярин Протасий Воронец,
Петр Босоволков, воевода Илья Кловыня.
Князь Даниил окинул взглядом горницу. «Точно бы
все на месте!» И почти тотчас дворецкий Клуша распах-
нул двери, посторонился, пропуская гонцов.
Первым шагнул в горницу великокняжеский гонец.
Сорвал с головы шапку, поклонился, коснувшись кончи-
1 Рыбий зуб — моржовые клыки.
283
ками пальцев ковра, — большим уставным поклоном.
Москвичи узнали гонца, многозначительно перегля-
нулись. Сын боярский из Костромы Воюта Иванов, вер-
ный пес князя Андрея! Такого с лаской не пошлют, уж
больно злобен!
Ордынский гонец вошел, неслышно ступая мягки-
ми — без каблуков — сапогами, столбом встал посере-
дине горницы. Колпака не снял, князю не поклонился:
истукан истуканом! Скользнул равнодушным взглядом
по развешанному оружию, по стягам. На мгновение за-
держал взгляд на рыжем царевичевом бунчуке, недоб-
ро усмехнулся и снова замер, окаменев лицом.
Следом за ордынским гонцом, отталкивая локтями
дворецкого, протиснулось в горницу несколько татарских
воинов в засаленных халатах и шубах. Остановились
кучкой у двери, сжимая рукоятки кривых сабель.
За спиной Даниила шевельнулись телохранители,
звякнуло железо доспехов. Протасий Воронец поблед-
нел, наклонился вперед, собираясь подняться, но Дани-
ил остановил его взглядом. Тихо произнес, обращаясь к
великокняжескому гонцу:
— С чем приехал?
Боярский сын Воюта Иванов приблизился, еще раз
отвесил поклон, начал важно, значительно:
— Слово господина моего великого князя Андрея
Александровича. Приди, брате, ко мне во Владимир.
Посол сильный Олекса Неврюй именем ханским рассу-
дит твое и мое дело. Приди немедля, ибо на то воля моя
и посла ханского...
Москвичи молчали.
Ордынский гонец поглядывал в оконце, за которым
на гребне кремлевской стены наскакивали друг на дру-
га два голубя — белый и сизый.
Великокняжеский гонец продолжал говорить, повы-
шая голос:
— На сказанном господин мой Андрей Александро-
вич стоит крепко! Не послушаешь слова его — быть про-
меж вас рати!
— Москва рати не боится! — по-прежнему тихо и
спокойно ответил Даниил. — Ратью на строение мира
не зовут. Не по принуждению приеду на княжеский
съезд, но по своей воле, почитая брата старшего. При-
еду, когда время настанет...
— А настало время-то, настало! — напирал гонец
284
великого князя. — Так и передать мне велено: время-де
настало!
— Подумаю с боярами и сообщу о решенном...
Воюта Иванов приостановился, как бегун перед опас-
ным прыжком, сверкнул ненавидящими глазами и, ре-
шившись, выкрикнул последнее:
— Велено мне, не ожидаючи, привезти твое первое
неложное слово! Гнев ханский и великокняжеский на
тебе, княже, за промедление твое!
И опять крики Андреева гонца растворились в мерт-
вом молчании москвичей.
Тогда вмешался наконец ордынский гонец. Он вдруг
завопил — резко, визгливо. Выхватил откуда-то сереб-
ряную дощечку пайцзы и высоко поднял над головой.
Все замерли, затаив дыхание.
Воюта Иванов отступил назад, будто собираясь спря-
таться за спину татарина. Он уже отговорил свое. Те-
перь серебряной пайцзой заговорила Орда!
К татарскому гонцу осторожно приблизился толмач
Артуй, впился глазами в письмена на пайцзе. Подвывая
и закатывая от почтительности глаза, перевел прочитан-
ное:
«Силою вечного неба. Покровительством высокого
могущества. Кто не будет относиться с благоговением к
слову Тохты-хана, тот подвергнется ущербу и умрет.
Слово гонца — слово Тохты-хана...»
Князь Даниил медленно поднялся, склонил голову
перед грозной ханской волей, вчеканенной чужими пись-
менами в серебро. С серебряной пайцзой спорить не при-
ходилось. И за меньшую вину ордынцы обдирали кожу
с князей и бросали тело на съедение диким зверям. Ос-
тавалось только повиноваться...
Татарин повернулся на пятках и мягко, по-зверино-
му, скользнул к двери. Следом вывалились за порог его
воины: кучкой, как стояли до этого. Перед москвичами
остался только посол великого князя Андрея.
— Что прикажешь передать господину моему?
И Даниил ответил:
— Передай, что приеду...
3
Облачка пыли, как гонимая суховеем степная трава
перекати-поля, побежали над дорогами. Спешили гонцы
из Москвы в Тверь, из Твери в Переяславль, из Переяс-
285
лавля в Москву, и снова из Москвы в Тверь, невидимы-
ми нитями связывая князей-союзников.
Накануне дня Аграфены-купальницы \ когда доб-
рые христиане парятся в банях и с песнями окунаются в
летние воды, московские и тверские дружины сошлись
возле Переяславля, простояли ночь в поле за рекой
Трубеж и пошли дальше, присоединив к себе переяс-
лавскую конницу.
Конное войско князей двигалось походным строем.
Посередине, в большом полку — Михаил Тверской, в
полку правой руки — Даниил Московский, в полку ле-
вой руки — Иван Переяславский. И не понять было,
на мирные переговоры следуют князья или на битву,—
такой многочисленной была рать и так оберегали ее со
всех сторон крепкие сторожевые заставы.
Еще одна рать — пешая, судовая — побежала к го-
роду Владимиру по Клязьме. Задумана была эта рать
как потаенная, на крайний случай. Ладьи плыли ноча-
ми, а днем прятались в безлюдных местах, в заводях
и в устьях малых речек.
Даниил Московский, Михаил Тверской и Иван Пе-
реяславский приехали к Владимиру позднее остальных
князей. Почти все просторное Раменское поле было уже
занято воинскими станами.
На левом краю поля, примыкавшем к речке Лы-
бедь, разместились удельные князья. Их разноцветные
шатры стояли как будто бы кучно, но если приглядеть-
ся — каждый наособицу, каждый в кольце обозных те-
лег, каждый под своим княжеским стягом, вокруг каж-
дого свои отдельные караулы.
Возле самой городской стены поставили свои бога-
тые шатры Федор Ярославский и Константин Ростов-
ский, даже местоположением своим являя тесную друж-
бу с великим князем Андреем. Их многолюдные станы
как бы прикрывали стольный Владимир от возможных
врагов.
А посередине поля, в удалении от тех и от других,
притаился за черными юртами и густыми цепями лучни-
ков ордынский посол Олекса Неврюй.
Только правый край поля, между Волжскими ворота-
ми и пригородным Вознесенским монастырем, оставал-
ся свободным. Этот край упирался в обрывистый берег
реки Клязьмы, и князь Даниил порадовался, что вовре-
1 23 июня.
286
мя послал по реке судовую рать. Без ладей это место
было опасным, отбежать некуда...
Князь Даниил поднялся на курган, насыпанный у
речного берега в незапамятные времена вятичскими ста-
рейшинами, окинул взглядом поле.
«Будто на рать собрались князья, — подумал он. —
Все пришли с большими полками, обгородили станы свои
надолбами да рогатками...»
Но кто с кем будет на этом поле ратоборствовать?
Выходило, что все против всех. Желания собравших-
ся здесь князей были настолько противоположными, что
ни о каком единении не могло быть и речи!
Великий князь Андрей Александрович мечтал под-
мять под себя западные города, поднявшиеся за послед-
ние годы: Тверь, Москву, Переяславль.
Московский, тверской и переяславский князья хоте-
ли оборониться от великого князя и обессилить его, ли-
шить подлинной великокняжеской власти.
А остальные удельные князья не желали ни того, ни
другого. Им одно было любо: чтобы оставили в покое
их глухоманные удельные берлоги. Как это говаривал
на людях Василий Константинович Галицкий и Дми-
тровский, старейший из удельных князей? «Противо-
борствовали раньше Андрей со старшим братом своим
Дмитрием — хорошо. Противоборствует нынче Андрей
с младшим братом своим Даниилом, с племянником Ива-
ном да с тверским родичем своим Михаилом — тоже не-
плохо. И у Андрея руки связаны, и у тех сильных кня-
зей. Возблагодарим бога, братия, за милость сю! До
скончания века было б так! Новизна пагубна, за стари-
ну держаться надобно. Аминь..»
Ни к великому князю не пристанут удельные кня-
зья, ни к соперникам его!
Значит?... Значит, дело все в ханском после Неврюе!
А ханский посол забился, как медведь в берлогу, в
свой белый шатер и молчал. Принимал от всех подарки,
и опять молчал. Но если хорошенько подумать, то и по
молчанию посла можно догадаться, с чем он приехал на
Русь...
«Войско сильное есть за Неврюем? — прикидывал
Даниил. — Как видно, пет сильного войска. В юртах
больше тысячи-двух воинов не спрячешь. Значит? Зна-
чит, посол не воевать приехал. А если не воевать? Если
не воевать, то мирить князей. Значит, можно поторго-
ваться, война послу Неврюю не нужна...»
287
Так думал князь Даниил или не совсем так, кто зна-
ет? Но Михаилу и Ивану он советовал держаться перед
ханским послом уверенно:
— Андрей нас к суду перед ханским послом притя-
нуть хочет, а мы ответно его неправды покажем! Еще
неизвестно, на чью пользу суд перед послом обернет-
ся!
* * *
Шатер посла Неврюя — просторный, выложенный
пушистыми коврами — тоже был подобен ратному по-
лю, на котором каждый из противников знал свое ме-
сто.
Посередине шатра, на широком ложе, в шелковых
подушках, подпиравших его короткое, закутанное в по-
лотатый халат туловище, — половецкой каменной ба-
бой застыл посол Олекса Неврюй. На круглом желтом
лице не глаза — щелочки, да и те прикрыты веками. Не
поймешь даже — то ли дремлет посол, то ли просто не
желает глядеть на беспокойных русских князей.
Тихохонько сидят на резных стульчиках чернецы-
миротворцы, владимирский епископ Семен да сарайский
епископ Измайло. Оба иссохшие, неземные, отрешенные,
на лицах — благостность, снисхождение к суетности
мирских дел. Будто с иконы сошли — святые угодники
по виду...
По правую руку от посла — великий князь Андрей
Александрович и его первые служебники, Федор да
Константин. Грозно хмурят брови, под кафтанами — не-
живые складки кольчуг, у пояса боевые мечи.
А по левую руку — Даниил Московский и Михаил
Тверской. Стоят плечо в плечо, будто братья единокров-
ные, оба молодые еще, рослые, светловолосые, реши-
тельные, как поединщики перед боем. И Иван Переяс-
лавский возле них, на полшага лишь отстал. Но так оно
точно бы и полагалось: ведь Иван среди них младший.
На бледном лице Ивана отчаянная решимость человека,
перешагнувшего через свой страх и готового на любой,
даже безрассудный по смелости поступок. Даниил еще
не видел таким своего слабого племянника и порадо-
вался. Хорошо защищать того, кто сам готов себя за-
щитить, как сегодня Иван...
А поодаль от соперников, возле самого входа, мол-
чаливая кучка удельных владетелей. Стоят тихо, почти-
288
тельно, всем видом своим являя, что люди-де они ма-
лые, сторонние, как старшие князья решат, с тем и со-
гласятся. Будто бы есть они в шатре, ио будто бы и нет,
столь смиренны...
На удельных князей никто и не смотрел. Все взгля-
ды на Андрее, на Данииле, на Михаиле Тверском. Это
они собрались спорить перед незрячим, окаменевшим Не-
врюем.
Андрей кричал, взмахивая кулаками, наматывал дей-
ствительные и мнимые вины, звал бога в свидетели, и
снова сыпал проклятиями, но крики его как бы прохо-
дили мимо ушей Даниила. Не в обличениях было дело.
Вмешиваться в межкняжеские счеты ханскому послу
недостойно, вот Неврюй и делает вид, будто дремлет.
Серьезно другое: ярлык хана Тохты на Переяславль. Но
до ярлыка Андрей еще не дошел, приберегал на конец...
Даниил молча смотрел на разгневанного старшего
брата. «Постарел братец, поусох... Клыки как у волка
выперли... А злости-то, злости... Так бы и проглотил жи-
вьем... Да не проглотишь Москву, нет, уже не прогло-
тишь... Костью поперек горла встанет!..»
Рядом шумно дышал Михаил Ярославич Тверской,
сжимал побелевшими пальцами рукоятку меча. Пересту-
пал с ноги на ногу Иван — присмиревший, растерянный.
Ненадолго же хватило племяннику задора!
— Но больше того вина Даниила и Михаила, что
непокорны воле царя ордынского, к ярлыку со смире-
нием не идут, но делают поперек! — взвинтил голос до
визга великий князь Андрей.
Посол Олекса Неврюй приподнял веки, уставился
неживым давящим взглядом на московского и тверско-
го князей. Что-то сейчас будет?
Даниил решительно шагнул вперед, поклонился по-
слу:
— Велик и справедлив хан Тохта! Великий и спра-
ведливый не карает невиновных! Князь Андрей добыл
ярлык неправдою, без наследника Ивана. Да выслушает
хаи другую сторону! Пусть рассудит в глаза, а не за
глаза, как судят справедливые! А мы, покорные слуги
великого хана, волю его исполним непрекословно!
— Пусть великий хан допустит Ивана пред очи свои
и рассудит правду! — поддержал союзника Михаил
Тверской.
10 В. В. Каргалов
289
Так были сказаны слова, которыми Даниил надеял-
ся разрушить замыслы великого князя Андрея, а если
и не разрушить, то надолго отсрочить их исполнение.
Путь в Орду не близкий, когда еще вернется оттуда
Иван!
Понял это и великий князь Андрей. Вспылив окон-
чательно, он потянул из ножен меч. Следом за ним
обнажили мечи князья Федор и Константин, медленно
двинулись на Даниила.
С поднятыми вверх крестами встали между против-
никами епископы Семен и Измайло:
— Опомнитесь, князья! Грех смертный! Не бывало
крови на съездах княжеских! Не берите кровь на душу
свою!
— Посторонись, отче! Твое дело духовное! — выкри-
кивал Андрей, пытаясь оттолкнуть епископа Семена.
— Опомнись, княже!
Посол Олекса Неврюй неприметно повел указатель-
ным пальцем.
Ордынский сотник, до этого безучастно сидевший в
углу, ударил плетью по медному кругу.
Из-за развешанных ковров, из-за сундуков, стоявших
вдоль стен шатра, из-за откинутых позади посольского
кресла полосатых пологов выскочили нукеры, скрутили
локти князьям-соперникам, растащили их в стороны.
Удельные владетели качнулись было к выходу, но
там тоже стояли татарские воины.
По знаку Неврюя нукеры отпустили князей и снова
исчезли, будто растворились в стенах шатра.
Ханский посол заговорил тихо, почти шепотом, но
слова его, повторенные громогласным половчинином-
толмачом, оглушали своей размеренной значительно-
стью:
— Ссора недостойна правителей, больших и ма-
лых... Обнаженный меч должен разить... Иначе меч по-
крывается позором... Тохта-хан справедлив и милостив...
Он не будет наказывать князей за недостойную ссору...
Дайте хану подарки сверх прошлых, и ссора будет про-
щена... Пусть князья слушают великого князя Андрея...
Пусть князь Андрей не обижает их несправедливостью...
Не послушавшие сего погибнут... Пусть князь Иван идет
в Орду, сам просит хана о своем княжестве... Я все ска-
зал...
Посольский битикчи протянул Ивану серебряную
пайцзу.
290
— Поторопись, княже! — крикнул Даниил племян-
нику. — Отъезжай в Орду немедля. В ладьях поезжай,
Волжским путем. Мы с князем Михаилом побережем до
суда твою отчину...
Иван, оглядываясь то на Даниила, то на ханского
посла, направился к выходу. Татарские воины расступи-
лись, пропуская его.
Долга говорили князья перед лицом сонного Нев-
ргоя, распределяя жребии ордынской дани, устанавливая
сроки сбора серебра. Но говорили как-то лениво, прере-
кались больше по привычке, чем из-за дела. Главное бы-
ло уже решено: великий князь Андрей Александрович
проиграл, Переяславское княжество опять уплывало из
его рук. Даже на угрозу великого князя, гневно бро-
шенную им в лицо Даниила: «Не радуйся, не кончен
спор!» — мало кто обратил внимание. Князья торопи-
лись разъехаться по своим уделам, не скрывая облегче-
ния. «Слава те господи, осталось все по-прежнему!»
* * *
Опустело Раменское поле.
Первыми ушли москвичи и тверичи, к которым присое-
динилась по дороге переяславская конная рать. Сам
князь Иван поехал в Орду с малой дружиной, оставив
большие полки беречь город.
Даниил не забыл угрозы великого князя Андрея. Мо-
сковские, тверские и переяславские полки, не расходясь
по селам, свернули к Юрьеву и остановились в поле,
прикрывая Переяславское княжество. Сюда же приплы-
ла рекой Колокшей пешая судовая рать.
Предосторожность оказалась не напрасной.
Не прошло недели, как сторожевые заставы изве-
стили о приближении великокняжеского войска.
Без малого дело не дошло до сечи. Уже и поединщи-
ки сшиблись промеж полков, и лучники расстреляли
первый запас стрел. Но дрогнул великий князь Андрей,
видя решимость москвичей, тверичей и переяславцев,
дождался ночи и в темноте отбежал прочь, бросив в ста-
не своем горящие костры.
Узел вражды затянулся еще туже.
ю*
ГЛАВА 4
СЛАВА ДОВМОНТА ПСКОВСКОГО
1
Орда далеко от Москвы, за немереными лесами и
пыльными равнинами Дикого Поля, но зловещая тень ее
незримо повисла и над московской землей.
Чуть зашевелится Орда, и будто раскаты грома ка-
тятся над Русью, и мечутся люди, пытаясь понять, что
означают эти раскаты — глухую угрозу, которая, попу-
гав, пройдет стороной, или новую опустошительную та-
тарскую рать.
Но в лето шесть тысяч восемьсот седьмое 1 ордын-
ские вести больше радовали, чем тревожили. В Орде на-
чалась великая замятия, война усобная. В смертельном
поединке схлестнулись хан Тохта и темник Ногай.
Давно уже была между ними вражда, но до явной
войны дело не доходило. Соперники выжидали, присмат-
риваясь друг к другу всепроникающими глазами тайных
соглядатаев, сплетали нити заговоров. Время работало
на хана Тохту. Исподволь таяла сила Ногая, уходили
со своими ордами близкие ему эмиры, в войске власто-
любивого темника началось шатание. И наконец хан
Тохта решил, что его час пробил.
Шестьдесят туменов ханского войска двинулись в
Дешт-и-Кипчак, коренной улус темника Ногая. На бе-
регу степной речки Тарки сошлись две немыслимые по
своей многочисленности ордынские рати — Тохты и Но-
гая. Содрогнулась степь, пылью заволокло небо, когда
началась эта битва.
Военное счастье впервые изменило темнику Ногаю.
Под ударами отборных всадников хана Тохты, закован-
ных в персидскую броню, смешались и рассыпались
кипчакские тысячи Ногая, слывшие непобедимыми, а сам
Ногай побежал, увлеченный отступавшей конницей. За
немногие часы он потерял все, даже своих нукеров-те-
1 1299 год.
292
лохранителей, и остался в степи один, как безродный
изгой.
Беззвездной ветреной ночью Ногая настиг некий рус-
ский из войска Тохты, отсек ему голову мечом и при-
вез хану. Так закончил жизнь темник Ногай, перед ко-
торым трепетали ханы и императоры, дружбы с кото-
рым искали даже мамлюкские султаны далекого Егип-
та.
А для князя Даниила Московского смерть темника
Ногая открыла долгожданные возможности. Рязанский
князь Константин Романович удерживал за собой во-
лости по Москве-реке лишь милостью и благорасположе-
нием Ногая. Теперь Константину надеяться не на кого!
И еще одно оказалось кстати для Москвы. Спасаясь
от гнева хана Тохты, в Рязанское княжество прибежали
со своими ордами некоторые мурзы Ногая. Князь Кон-
стантин выделил им дворы в городах и земли под паст-
бища. Оттого умножились ордынцы в Рязанском княже-
стве, и начали роптать рязанцы на своего князя, что-де
он привечает ордынцев, а о своих людях забыл...
А в других княжествах заговорили, что Констан-
тин-де готовит новую ордынскую рать. Выходило те-
перь, что воевать с Константином Рязанским — дело
богоугодное, оправданное, ибо война та будет не усоб-
ной, но ради защиты христиан от неверных ордынцев, на
Рязани поселившихся...
Так и намекнул на княжеском совете большой воево-
да Илья Кловыня:
— Если соберемся с Рязанью воевать, то надобно
объявить людям, что против ордынцев идем, на русскую
землю севших...
— Объявим, когда время придет. А пока — рано...—
задумчиво проговорил Даниил и, заметив удивленные
взгляды, повторил решительно: — Рано!
Даниил. Александрович хорошо понимал недоуме-
ние своих думных людей. Москве уже тесно в прежних
границах, распирала их молодая буйная сила! Раздви-
гать нужно московские рубежи! Говорено о том было не
раз и не два, и бояре вспомнили эти разговоры. Но ну-
жно быть осторожным. Тверь с; севера нависла. Не вос-
пользуется ли князь Михаил, дружба с которым уже
обернулась соперничеством, уходом московского вой-
ска на Оку? Не вмешается ли великий князь Андрей, для
которого усиление Московского княжества горче горь-
293
KOfo? Нельзя начинать войну без верных союзников. А
где их найти, верных-то?
И мысли Даниила опять возвращались к князю
Довмонту Псковскому.
Выходец из Литвы, ставший на службу славному го-
роду Пскову, князь Довмонт был верным человеком.
Жизнь его была прямой, как взмах меча, и — как разя-
щий удар — однозначна. Довмонт любит повторять:
«Враг — это враг, а друг — это друг, даже если дружба
оборачивается смертельной опасностью, потому что об-
мануть друга — то же самое, что обмануть самого се-
бя, а обманувшему себя — как жить?» Повторял не для
себя, а для других, потому что для самого Довмонта ска-
занное было бесспорным — так он жил...
Весь смысл жизни Довмонт видел в защите города,
вверившего ему свою судьбу. Под знаменем князя Дов-
монта псковские ратники громили немецких рыцарей,
и летописцы, извещая о победах Довмонта, неизменно
добавляли, что воевал он за правое дело.
Случалось, что имя Довмонта надолго исчезало из
летописей. Но это молчание было красноречивее иных
слов. Оно означало, что немецкие железноголовые рати,
устрашившись меча Довмонта, на время оставляли в
покое псковские рубежи.
Многие князья добивались расположения прослав-
ленного псковского воителя, но князь Довмонт неизмен-
но оставался в стороне от междоусобных распрей. Так
и состарился, не осквернив свой меч кровью русских лю-
дей. Из уст в уста передавали на Руси гневные слова
Довмонта, обращенные к искателю чужого великокняже-
ского стола Андрею Городецкому: «Как можно обнажать
меч в собственном доме?!»
Даниил Александрович знал, что князь Довмонт лю-
бил его старшего брата Дмитрия и перенес частицу этой
давней любви на него, Даниила: посылал подарки, пере-
правлял с верными людьми тайные грамотки о новго-
родских делах, если посадники задумывали что-либо
худое для Москвы. Но Даниил знал и то, что никакая
любовь не заставит Довмонта вмешаться в междоусоб-
ные распри. Довмонт есть Довмонт!
Но, может быть, теперь, когда поход на Оку-реку
оборачивается войной с ордынцами, наполнившими с
благословения князя Константина рязанские земли, Дов-
монт изменит своему обычаю и поможет Москве?
Нужно, нужно связываться с Довмонтом!
294
Время для дружественных переговоров с псковским
князем казалось самым подходящим. Не далее как зи-
мой из Пскова в Москву прислали грамоту, писанную
книжными словами; видно, приложил к той грамоте свою
руку монах-летописец, привыкший облекать мысли свои
в торжественные словосочетания:
«...пришли немцы ко Пскову и много зла сотворили,
и посад пожгли, и по монастырям, что вне града, всех
чернецов мечами иссекли. Псковичи со князем своим
Довмонтом, укрепившись духом и исполнившись ратью,
из града вышли и прогнали немцев, нанеся им рану не-
малую, прогнали невозвратно...»
Все было верно в этой грамоте, кроме последнего:
немцы возвратились весной сызнова опасно зашеве-
лились возле псковских рубежей. И Даниил подумал, что
если послать в помощь Пскову московскую дружину,
дружба с князем Довмонтом окрепнет и его можно скло-
нить к участию в рязанском походе. Нужно только убе-
дить Довмонта, что не с рязанцами собирается воевать
московский князь, но с ордынскими мурзами, такими же
злыми погубителями Русской земли, как немцы...
И Даниил Александрович приказал воеводе Илье
Кловыне готовить конную дружину к походу во Псков.
Но московская помощь опоздала...
2
В весну шесть тысяч восемьсот седьмую, в канун
Герасима-грачевника1 черные немецкие ладьи снова
появились возле Пскова. Ночью они проплыли рекой
Великой мимо неприступного псковского Крома и при-
ткнулись к берегу у посада, огражденного лишь невы-
соким частоколом.
Коротконогие убийцы-кнехты, не замеченные никем,
переползли через частокол и разошлись тихими вата-
гами по спящим улицам. Посадских сторожей они вы-
резали тонкими, как шило, ножами-убивцами, подпуская
в темноте на взмах руки.
Крались, будто ночные тати, вдоль заборов, накап-
ливались в темпых закоулках.
Первыми почуяли опасность знаменитые кромские
псы, недремные стражи Пскова. Они ощетинились, за-
скулили, просовывая лобастые волчьи головы в щели
бойниц.
1 4 марта 1299 года.
295
Десятник со Смердьей башни заметил легкое шеве-
ление под стеной, запалил факел и швырнул его вниз.
Разбрызгивая капли горящей смолы, факел прочертил
крутую дугу, упал на землю и вдруг загорелся ровным
сильным пламенем.
От стены Крома метнулись в темноту какие-то неяс-
ные тени, отсвечивающие железом, донесся топот многих
ног.
Чужие на посаде!
Будоража людей, взревела на Смердьей башне тру-
ба. К бойницам побежали, стягивая со спины луки, ка-
раульные ратники. Из дружинной избы, которая стояла
внутри Крома у Великих ворот, выскакивали дружинни-
ки и проворно садились на коней.
Оглушающе затрезвонил большой колокол, Троиц-
кого собора, и почти тотчас, как будто только и ожидая
набатного звона, в разных концах посада вспыхнули
пожары.
На посадские улицы выбегали полуодетые, ошалев-
шие от сна и внезапности люди. Бежали, размахивая
руками, падали, сраженные немецким железом, отпол-
зали со стонами в подворотни.
«Господи! Кто? За что? Господи, спаси!»
Кто посмелее, сбивались в ватаги, ощетинивались
копьями и рогатинами, пробивались к Крому, чтобы най-
ти спасение за его каменными стенами. Им преграждали
дорогу кнехты, похожие в своих круглых железных шап-
ках на грибы-валуи.
И истаивали ватаги посадских людей под ударами,
потому что кнехтов было много, так много, что каза-
лось — весь посад переполнен ими...
Горестный тысячеустый стон доносился до ратников,
стоявших у бойниц Пёрши Ч Будто сама земля взывала
о помощи, и нестерпимо было стоять вот так, в бездей-
ствии, когда внизу гибли люди...
На Смердью башню поднялся Довмонт, поддержи-
ваемый с двух сторон дюжими холопами-оберегателями;
третий холоп тащил следом простую дубовую скамью.
Князь Довмонт присел на скамью, поплотнее запах-
нул суконный плащ — ночь была по-весеннему студе-
ной. Седые волосы Довмонта в дрожащем свете факелов
1 Перша — южная степа каменного псковского Крома — крем-
ля, которая выходила к посаду между реками Великой и Пековой.
296
казались совсем белыми, глубокие тени морщин избо-
роздили лицо, руки бессильно опущены на колени.
Трудно было поверить, что этот старец олицетворял
для Пскова воинскую удачу.
К князю подскочил псковский тысяцкий Иван Доро-
гомилов, предводитель пешего ополчения, зашептал
умоляюще:
— Всех посадских побьют, княже! Неужто допустим
такое?!
Князь Довмонт молчал, прикрыв ладонью глаза.
Никто лучше Довмонта не знал сурового закона обо-
роны города. А закон этот гласил, что нельзя отворять
ворота, когда враги под стенами, потому что главное все-
таки город, а не посад.
Лучше пожертвовать посадом, чем рисковать горо-
дом. Нет прощения воеводе, который допустил врагов
в город, сердобольно желая спасти людей с посада. Боль-
шой кровью может обернуться такая сердобольность...
Молчал Довмонт, еще не находя единственно пра-
вильного решения, прикидывал про себя.
«Главное — бережение града, — думал старый
князь. — Никто не осудит меня за осторожность. Но не
позор ли оставить без защиты беззащитных? Можно ли
на склоне жизни принимать на душу подобный тяжкий
грех?..»
Задыхался в дыму посад, метался в мученическом
терновом венце немецких копий, истекал кровью.
«Почему я медлю? — мучился Довмонт. — Неужели
с годами уходит решимость? Я, всю жизнь отдавший за-
щите Пскова, медлю спасать гибнущих людей его?..»
Пронзительный женский крик донесся из темноты,
поднялся на немыслимую высоту и вдруг оборвался, как
обрезанный.
«Но удача — сестра смелости! Без смелости не быва-
ет победы! А без победы — ради чего жить дальше?»
Князь Довмонт рывком поднялся со скамьи, досад-
ливо оттолкнул локтем кинувшихся помогать холопов,
крикнул неожиданно звонким, молодым голосом:
— Выводи конную дружину, тысяцкий! За ворота!
Иван Дорогомилов с посветлевшим лицом кинулся
к лазу винтовой лестницы. За ним стремительно пока-
тились вниз, царапая кольцами доспехов тесно сдвину-
тые каменные стены, сотники конной дружины.
Довмонт опять сел на скамью и замер, весь — на-
пряженное внимание...
297
Страшен ночной бой в переплетениях посадских улиц,
затиснутых между глухими частоколами, на шатких мо-
стках через ручьи, и канавы, избороздившие посад. Стра-
шен и непонятен, потому что нельзя даже разобрать, кто
впереди — свои или чужие, кого рубить сплеча, не упу-
ская мгновения, а кого брать под защиту.
Своих псковские дружинники узнавали по белым
исподним рубахам, потому что посадские люди, застиг-
нутые врасплох, выбегали из дворов без кафтанов, про-
стоволосые, босые. Своих узнавали по женскому плачу
и испуганным крикам детей, потому что посадские лю-
ди пробивались к Крому вместе с семьями. И погибали
вместе, если топоры и рогатины не могли защитить их
от кнехтов.
Чужих распознавали по отблескам пламени на
круглых шлемах, по лязгу доспехов, по тому, как отша-
тывались они, заметив перед собой всадников с длинны-
ми копьями в руках.
Дружинники опрокидывали немецкие заслоны, про-
пускали через свои ряды посадских беглецов и ехали
дальше, пока еще слышны были впереди крики и звон
оружия, а это значило, что там еще оставались свои лю-
ди, ждавшие спасения...
Князь Довмонт с высоты Смердьей башни слушал
бой.
Именно слушал, потому что нельзя было увидеть
ничего в дымной мгле, окутавшей посад.
Шум боя удалялся, слабел и наконец затих. Что это
значило, Довмонт знал и без докладов дружинных сот-
ников: псковская конница прошла посад из конца в
конец, и все, кто остался в живых из посадских людей,
были уже за ее спиной. Пора отводить дружины, пока
немцы не отрезали их от города.
Князь Довмонт приказал трубить отступление.
В распахнутые настежь Великие и Смердьи ворота
Крома вбегали люди. Спотыкаясь и путаясь в длинных
ночных рубахах, семенили женщины с ребятишками на
руках. Мужчины несли на плечах раненых, волокли уз-
лы с добром.
Немного осталось их, спасенных от немецкого избие-
ния, и несоразмерно высокой могла оказаться цена, за-
плаченная за их спасение!..
Довмонт понимал, как это трудно — отстоять ворота,
если кнехты пойдут по пятам дружинников. Главное —
298
выбрать миг, когда кнехты остановятся, а до ворот ос-
танется один рывок дружинных коней...
Снова доносился с посада шум боя, но теперь он не
удалялся от Крома, а приближался к нему, ширился, на-
растал. И вот уже видно с башни, как пятятся дружин-
ники из посадских улиц, сдерживая копьями напирав-
ших кнехтов.
Князь Довмонт кивнул трубачу:
— Пора!
Коротко и резко прокричала труба.
Псковские дружинники разом повернули коней и по-
скакали к перекидным мостам через Греблю1, отрыва-
ясь от пеших кнехтов. Не задерживаясь, всадники про-
скальзывали в ворота, сворачивали в узкий охабень1 2 и
накапливались там, чтобы грудью остановить врага, ес-
ли кнехты — не приведи господи! — успеют вбежать под
воротную башню раньше, чем закроются ворота.
Черные волны немецких пешцев катились к Пер-
ше, и казалось, что невозможно сдержать их бешеный
порыв.
Но дубовые створки Великих и Смердьих ворот за-
хлопнулись раньше, чем кнехты добежали до Гребли.
Со скрипом поднялись на цепях перекидные мосты. Луч-
ники у бойниц натянули тетивы луков. Стрелы брызнули
прямо в лицо немецкой пехоте.
Будто натолкнувшись на невидимую стену, кнехты
остановились и побежали обратно, в спасительную тем-
ноту посадских улиц.
Князь Довмонт облегченно перевел дух: ворота уда-
лось отстоять!..
* ж ж
Надолго запомнилась псковичам та страшная ночь:
сплошное зарево посадского пожара над зубцами Пер-
ши, багровые отблески пламени на куполах Троицкого
1 Гребля — глубокий овраг у подножия Перши, отделявший
псковский кремль от посада. Гребля заменяла крепостной ров и тя-
нулась от берега реки Великой до берега Псковы.
2 Охабень, или захабень — длинный узкий коридор между
каменными стенами, примыкавший с внутренней стороны кремля к
воротам; на другом конце охабня были еще одни — внутренние —
ворота, которые должны были сдержать врага, если он ворвется
через наружные ворота в охабень. Охабень обычно покрывался свер-
ху боевым настилом с бойницами для лучников.
299
собора и зловещая угольная темнота в Запсковье и За-
величье \ отданных на поток и разорение кнехтам.
По улицам города катились дрожащие огоньки фа-
келов, сплетаясь в причудливые узоры. Псковичи толпа-
ми бежали на соборную площадь, к оружейным клетям,
откуда десятники уже выносили охапками мечи и ко-
пья, выбрасывали прямо в толпу овальные щиты и тя-
желые комья кольчуг. Псковское ополчение вооружалось
к утреннему бою.
А то, что бой неизбежен, что немцы не уйдут, пока
их не прогонят силой, — знали в Пскове все, от бояри-
на до последнего посадского мужика, как знали и то,
что кроме них самих прогнать немцев — некому»..
Только на третьем часу дня1 2 затих пожар на. поса-
де. Свежий ветер с Псковского озера погнал дым за
гряду известковых холмов, и глазам псковичей откры-
лась черная обугленная равнина на месте вчера еще ки-
певшего жизнью посада, а за пепелищами — цепи кнех-
тов.
Левее, на берегу реки Псковы, возле пригородной
церкви Петра и Павла, стояли большие шатры, разве-
вались стяги с черными крестами. Там разбили стан кон-
ные рыцарские копья, цвет и сила крестоносного воин-
ства. Вокруг стана суетились пешцы, устанавливая ро-
гатки на случай нападения псковичей. Тянулись припо-
здавшие отряды рыцарей. Видно, немцы готовились к
длительной осаде.
Но князь Довмонт решил иначе: он не стал ждать,
пока соберется и изготовится к бою все немецкое во-
инство.
— Будем бить немцев в поле! — сказал он воево-
дам.
С глухим стуком упали перекидные мосты перед
Великими и Смердьими воротами. По мостам густо по-
бежала прославленная псковская пехота.
Сила Пскова — в городовом пешем ополчении, еди-
ном в любви к родному городу, стойком в бою, потому
что в нем все знали всех, и дрогнуть перед лицом врага
означало навеки опозорить свой род; в одном строю сто-
яли отцы и сыновья, деды и внуки, соседи, дальние ро-
дичи, мастера и подмастерья, торговые люди и их работ-
1 Запсковье — район древнего Пскова к востоку от Крома, на
другом берегу реки Псковы. Завеличье — район к западу от Кро-
ма, за рекой Великой.
2 Примерно 8 часов утра по современному счету времени.
300
ники, иноки псковских монастырей, сменившие кресты
и монашеские посохи на мечи и копья!
И на этот раз пешее ополчение первым начало бой.
Перепрыгивая через канавы, обрушивая наземь под-
горевшие жерди частоколов, скатываясь в овраги, выби-
раясь наверх, псковские ратники стремительно и неудер-
жимо рвались к переполошившемуся рыцарскому ста-
ну: князь Довмонт решил ударить в самое сердце немец-
кого войска.
Древний боевой клич — «Псков! Псков!» — гремел
над пепелищами посада, над покатыми берегами реки
Псковы, ободряя своих и устрашая врагов.
Князь Довмонт, выехавший следом за пешцами на
смирной белой кобыле, не поспевал за быстроногими
псковичами. Они обгоняли его, оборачивались на бегу,
и их лица, внешне такие разные, казались Довмонту по-
хожими друг на друга, как лица братьев.
И Довмонт сейчас был в едином потоке с ними, в
одном устремлении, в одной судьбе. Довмонт выпрямил-
ся в седле, будто сбрасывая с плеч тяжелую ношу про-
житых лет, и тоже кричал ликующе: «Псков! Псков!»
Благословен час, который приносит на склоне жизни по-
добное счастье!..
А между немецкими шатрами уже началась сеча.
Рыцари неуклюже ворочались на своих окольчужен-
ных конях, отмахиваясь длинными тяжелыми мечами от
наседавших со всех сторон проворных псковских пешцев,
Падали, продавливая мягкую весеннюю землю непомер-
ным грузом доспехов. Сбивались кучками и стояли,
ощетинившись копьями, и тогда уже псковичи платили
многими жизнями за каждого повергнутого рыцаря.
От устья Псковы спешила к шатрам псковская судо-
вая рать. Ладьи приставали к берегу, и ратники в лег-
ких мелкокольчатых доспехах, с мечами и секирами в
руках, поднимались по склону и нападали на рыцарей
со спины.
Поле битвы походило теперь на взбаламученное ве-
сенним штормом озеро, и редкие островки рыцарского
войска тонули в волнах псковского ополчения.
Трубы у шатра магистра звали на помощь. Но по-
мощь не пришла. Псковская конница, выехавшая из Ве-
ликих ворот, уже пересекла сгоревший посад и обру-
шилась на немецкую пехоту. Дружинники гонялись за
кнехтами, пытавшимися спастись в одиночку, рубили их
301
мечами. Окружали толпы кнехтов, успевших собраться
вместе, и издали поражали их стрелами.
Погибало немецкое пешее войско, которое магистр
хотел бросить на весы боя, погибало без пользы, и в
этом была тайная задумка князя Довмонта: связать
кнехтов дружинной конницей, пока ополчение избивает
рыцарей...
Когда князь Довмонт подъехал к рыцарскому стану,
все было кончено. Понуро стояли в окружении ликующих
псковичей плененные рыцари и их слуги. В клубах пы-
ли откатывались прочь немногочисленные отряды рыцар-
ской конницы, успевшие прорваться через окружение.
Кнехты врассыпную бежали к речке Усохе, карабкались,
как черные муравьи, на известковые холмы.
Меч, обнаженный князем Довмонтом за правое дело,
снова оказался победоносным!
Псков праздновал победу, не зная, что это — лебе-
диная песня князя Довмонта. Весна набирала силу, чо
сам Довмонт, окруженный любовью и благодарностью
псковичей, медленно угасал, как будто отдал в послед-
ней битве все оставшиеся у него жизненные силы.
Мая в двадцатый день, на святого Федора, когда по-
койники тоскуют по земле, а живые приходят на пого-
сты голосить по родителям, — не стало князя Довмонта
Псковского. А вскоре нарекли христиане Довмонта свя-
тым. Не за смирение нарекли, не за умерщвление плоти
и не за иные иноческие добродетели, но за ратную доб-
лесть...
з
Псковская горькая весть уязвила души многих людей.
Скорбела Русь о кончине своего верного защитника. А
для Якушки Балагура к общей скорби прибавлялась
своя, личная.
Не по плечу оказалась бывшему звенгородскому му-
жику нарядная кольчуга княжеского дружинника. Ратно-
му делу воевода Илья Кловыня обучил его отменно, но
душу пахаря не переделал. Верно говорили люди: кто
хоть раз вдохнул сладкий запах поднятой плугом зем-
ли, тот не в силах забыть эту землю, уйти от нелегкого,
но благословенного богом и людьми жребия земледел:-
ца-страдника. А может, еще и потому томился Якушка,
что не нашел в новой жизни того главного, ради чего
взял в руки меч, — утоления святой своей мести!
302
Походов у него было много, но ни одного против не-
навистных ордынцев, насильников, погубителей семьи.
Будто намеренно отводил бог от дружинника Якушки
даже скоротечные схватки с разбойными ватагами ор-
дынских служебников, которые грабили людей на доро-
гах и в деревнях.
Якушка пробовал говорить о своем томлении воево-
де Илье Кловыне, но тот строго оборвал его: «О чем меч-
таешь? О татарах? Благодари бога, что давно нет татар
в Московском княжестве! Новую Дюденеву рать накли-
кать мечтаешь, чтобы местью душу потешить?!»
Годы шли. Из простого дружинника Якуш Балагур
превратился в старшего. Не раз ездил княжеским гон-
цом в иные города. Начальствовал над сотней пешцев,
когда собиралось земское ополчение.
Но чем дальше, тем больше тянуло Якушку к земле,
к хозяйству. По ночам Дютьково снилось, и всегда буд-
то начало лета — зеленые веселые всходы на полях...
Ничего не мог с собой поделать Якушка Балагур,
хотя на посторонний взгляд жилось ему празднично, сыт-
но, в чести. Умом понимал, что на такую судьбу грех
жаловаться, но переломить себя не сумел...
Потому, видно, празднично-светлым показался Якуш-
ке день, когда воевода Илья Кловыня объявил о буду-
щем походе на немцев. Пусть не с ордынцами, а с желез-
ноголовыми рыцарями крестит он свой заждавшийся
меч: и те, и другие — злые погубители Руси! Для свято-
го дело не грех оставить не токмо пашню, но и мать род-
ную! Дождался Якушка своего часа!..
Но псковский поход не состоялся.
Тогда-то и не выдержал Якушка Балагур из рода
потомственных землепашцев, упал в ноги благодетелю
своему воеводе Илье Кловыне, взмолился:
— Отпусти, воевода, на землю!
И ведь понял воевода тоску бывшего мужика, не про-
гневался! Сказал грустно:
— Ратник из тебя получился добрый, жаль отпу-
скать. Но ты по своей воле ко мне пришел, и насильно
держать тебя не стану. Ступай пока, я подумаю...
А вскоре встретился Якушке на улице тиун Федор
Блюденный, поманил Якушку пальцем:
— Воевода Илья просил за тебя. Расхвалил, яко кра-
сную девицу. Поглядим, поглядим... — и добавил будто
нехотя, поскучнев лицом: — На Сходне-реке новые де-
ревни заводим, пришельцев заселяем. Может так полу*
803
читься, что быть тебе в тех деревнях тиуном. И свое хо-
зяйство приобретешь, само собой. Землю добрую дам.
Повременить только придется до поры...
Якушка ждал. Прикидывал, с чего начинать обза-
ведение. Присмотрел для себя пару пахотных лошадок,
добрых, молодых; корову, пашенное и прочее мужицкое
орудие, благо серебро у него водилось: князь Даниил
Александрович милостями своих дружинников не обхо-
дил, а Якушка, как ни говори, из дружинников был не
последним...
Даже на Сходню-реку Якушка при случае наведал-
ся — посмотреть будущую свою пашню. Земля на Сход-
не оказалась ничего, добрая, и строевой лес рядом —
сосняк. Чего уж лучше? Благодатные места-
Но понадобилось вдруг воеводе Илье Кловыне по-
слать на рязанский рубеж верного человека, и он снова
выбрал Якушку: видно, другого верного не оказалось
под рукой. Голод был везде на верных людей, это Якуш-
ка от самого князя Даниила Александровича слышал.
Правда, воевода обещал, что для Якушки это по-
следняя служба. Добавил многозначительно, с намеком:
— Может, на рязанском рубеже скрестишь свой меч
с ордынцами, как мечтал. Ордынцев нынче в рязанских
волостях много...
Говорил воевода с Якушкой, отводя глаза, будто ви-
новатым себя чувствовал. Нарушать свое слово воевода
Илья Кловыня не привык, но что делать, если так выш-
ло?..
* * *
Для князя Даниила Александровича кончина Довмон-
та была не просто горе. Он почувствовал, что остался со-
всем один.
Потом, уже после рязанского похода, Даниил поймет,
что псковичи все равно не успели бы подойти вовремя, да
и не нужны они были — московским полкам и то дела
было немного. Поймет Даниил, что он, в сущности, искал
тогда не военной помощи, а душевного одобрения князя
Довмонта, чтобы этим одобрением окончательно утвер-
диться в мысли, что служит на благо Руси.
Уверенности в своей правоте — вот чего не хватало
Даниилу, когда он собирался в поход на Константина
Рязанского, потому что Рязанское княжество, даже на-
полненное пришлыми ордынцами, оставалось русской
землей.
304
Даниил верил, что придет время, когда походы вели-
ких князей на меньшую удельную братию во имя един-
ства Руси обретут всеобщее одобрение, но не знал, при-
шло ли уже это время, поймут ли люди, что он — не че-
столюбец, не стяжатель чужих княжений, но болельщик
за родную землю...
Понимали же раньше, до проклятого Батыева погро-
ма, великокняжеские заботы градостроителя Юрия Дол-
горукого, самовластца Андрея Боголюбского, величест-
венного Всеволода Большое Гнездо! А ведь он, Даниил
Московский, продолжатель рода их княжеского и дел
их великих!
Даниилу Александровичу необходимо было одобре-
ние именно Довмонта-верного, Довмонта-неподкупного, а
не своих бояр, которые представляли подобные похо-
ды как простые прймыслы новых земель и сел. Даниил
не раз убеждался, что даже самые дальновидные из
бояр, такие, как Протасий Воронец, смотрели на кня-
жество лишь как на большую вотчину и не в силах бы-
ли понять, что есть замыслы иные, чем приобретение бо-
гатства, угодий, пашен, бортных лесов, рыбных ловель,
деревень, смердов-страдников.
И теперь бояре увидели лишь возможность присоеди-
нить к Москве рязанские волости севернее Оки-реки,
обогатиться селами и людьми, сесть в новых владениях
московского князя на щедрое кормление или посадить
там наместниками-кормленщиками своих сыновей,
братьев, племянников, — и торопили, торопили князя с
походом.
Будто сговорились все вокруг: смотрят жадно, жду-
ще.
Пожалуй, только княгиня Ксения, богом данная спут-
ница жизни, неодобрительно качала головой, слушая во-
инственные речи бояр, вздыхала, смотрела жалостными
глазами.
Понять Ксению было можно: по-бабьи к тишине тя-
нулась, к бестревожности. На других князей кивала, на
уездных отшельников. «В Ростове живут тихо, и в Бело-
озере, и в Угличе. И на Москве бы нам так жить, нико-
го не задирая. Зачем бога гневить, иной судьбы искать?
Детишки здоровы, всего в изобилии, бояре уважитель-
ны, в храмах благолепие, мужики смотрят весело, видно,
сыты... Только-только утешилось все, а вдруг война...
Надобно ли, Даниил Александрович?..»
Даниил обрывал жалостные разговоры, сердился на
305
жену, но ее слова о тишине находили все-таки отклик
в его душе, и он думал размягченно, что в этих словах
есть какая-то своя правда, что этой правдой живы мно-
гие люди и что он, московский князь, толкая свое княже-
ство на крутую и опасную дорогу войны, отнимает у лю-
дей что-то такое, без чего немыслима человеческая
жизнь...
А может, он, Даниил, просто устал за годы непре-
рывной борьбы, утверждая московский стяг в самом
первом ряду русских княжеских стягов?
Тишина... Умиротворение тишиной... Покой и неспеш-
ность в мыслях и поступках... Так тоже можно жить!
Но зачем?
Если мечтаешь о тишине, тогда снимай с шеи золо-
тую княжескую гривну, скрывайся за монастырскими
стенами, спасай душу в молитве, в несуетном бытии
чернеца!
Нет, нет!
У каждого человека на земле свой удел, предопреде-
ленный свыше. Удел Даниила — быть князем. Не ис-
кать покоя, но избегать его. Не уходить от опасности, но
властно вздыбить, как боевого коня, судьбу Московско-
го княжества и мчаться под лязг и звон оружия, труб-
ные вопли, перед изумленными глазами друзей и вра-
гов. Вперед, только вперед! Внезапно остановившийся
перед преградой всадник вылетает из седла, а конь его,
радуясь обретенной свободе, скачет дальше, чтобы найти
властную руку другого господина...
Можно ли остановиться перед рязанским порогом?
Кажется, чего легче: скажи слово воеводе Илье Кло-
выне, и ратники разбредутся по своим деревням, снова
поменяют копья на плуги и косы.
Но не предпочтет ли тогда московский конь другого
всадника?
Ведь бояре торопят, торопят...
Воевода Илья Кловыня вторую неделю доспехи с
плеч не снимает, — похоже, даже спит в кольчуге. Бря-
цает оружием, как на бранном поле.
Черниговский боярин Федор Бяконт в Москву прибе-
жал со всеми военными слугами. Клянется и божится,
что коломенские и серпуховские вотчинники только и
ждут, когда князь Даниил с войском на Оку явится, под
свою руку их брать. Сверкает Федор Бяконт раскосыми
половецкими глазами, бьет себя кулаком в грудь:
— Головы за тебя бояре сложат, а князю Констан-
306
тину их владетелем не быть! Не пропусти время, кня-
же! Решайся, княже, скажи только слово!
И большой боярин Протасий Воронец неотступно
твердит:
— Решайся!
Добродушный жизнелюбец Иван Романович Клуша
и тот заводит разговоры о добром рязанском меде, кото-
рому будто бы нет равного на Руси: «Со светлых Приок-
ских лугов тот мед, сладости необыкновенной!»
Что они, сговорились, что ли, все?
Уехать бы за тихую Ворю-реку, в заповедные леса...
Но уехать можно от людей, а от своих дум куда де-
нешься? С собой они всегда, неотступно...
Вся жизнь его — преодоление рубежей.
Вступил Даниил на московский удел — вот и пер-
вый рубеж.
Второй рубеж он перешагнул, когда умер старший
брат Дмитрий, защитник и опора в жизни. Своими рука-
ми Даниил отстоял все, что было ему дано старшим бра-
том. Московское княжество стоит ныне крепко!
Третий рубеж — перед ним. Не свое он теперь соби-
рается отстаивать, а новое приобретать. По-другому все
будет: труднее, опаснее.
А ведь Москва лишь единый год в полном мире про-
жила...
Самому толкать княжество в войну?
А как иначе?..
* * *
Даже всевидящий Протасий Воронец не подметил
часа, когда князь Даниил Московский окончательно
решился на войну с Константином Рязайским и его ор-
дынцами.
Великое дело началось с мимолетного разговора, на
который непосвященный и внимания бы не обратил.
Даниил сказал воеводе Илье Кловыне:
— Надо бы на Коломну послать верного человека.
Пусть походит, посмотрит, нашим доброхотам ободряю-
щее слово скажет.
— Есть у меня такой человек, — помедлив, ответил
воевода. — Рязанец родом, чего уж лучше? На Гжель-
ской заставе он ныне, у самого рязанского рубежа...
— Пусть Шемяка Горюн к тому человеку съездит,
расскажет, что и как надобно сделать.
— Завтра же поедет, княже...
307
ГЛАВА 5
ГЖЕЛЬСКАЯ ЗАСТАВА
1
Невеликая речка Гжелка, умерив свой бег на широ-
ких пойменных лугах, вливалась в Москву-реку смир-
но и неторопливо.
Хвойные леса, окаймлявшие южный рубеж Москов-
ского княжества, отступали здесь от речных берегов, и
возле Гжелки было светло и просторно. Не верилось
даже, что это — не ополье, а самая середина лесного за-
московного края.
На мысу между Москвой-рекой и Гжелкой весенние
паводки намыли песчаный холм. С незапамятных вре-
мен поселились на холме люди — больно уж приметное
было место!
Сначала было древнее городище вятичей-язычников,
упорствовавших в своей нечистой вере. Городище сож-
гли отроки Владимира Мономаха, которые сопровожда-
ли своего князя в опасном пути сквозь землю вятичей
В канун Батыева погрома на холме стоял богатый
боярский двор, а вокруг него — россыпью—дворы смер-
дов и рыбных ловцов. Сторожевые загоны ордынского
воинства, спешившего к стольному Владимиру, сожгли
постройки и вырезали людей. Боярин с семьей, не ус-
певший отъехать прочь перед нашествием иноплеменных
языцев, тоже принял смерть от татарской сабли. Вьюга
замела пепелище, а летом, когда солнце высушило зем-
лю, ветры засыпали его белым гжельским песком. Без
следа исчезло поселение на холме, и люди забыли, как
оно называлось.
Прошло без малого сорок лет.
Московский наместник Петр Босоволков, объезжая
южный рубеж княжества, облюбовал устье Гжелки для
сторожевой заставы: ниже по Москве-реке уже начина-
лись рязанские волости. «Два речных пути возле Гжел-
ки сходятся, — сказал он князю Даниилу. — Для заста-
308
вы и для мыта лучшего места не найти!» И князь Да-
ниил согласился с наместником.
По весенней высокой воде мужики пригнали к устью
Гжелки плоты строевого леса-кремлевника, застучали в
сотню топоров. Вершину холма обнесли крепким часто-
колом, срубили воротную башню, а на башне — площад-
ку для караульных ратников с перильцами и шатровой
кровлей. За частоколом поставили просторную дружин-
ную избу, подклети для припасов, конюшню, кузню. На
берегу Москвы-реки сколотили из сосновых досок при-
стань, а возле пристани — избу для мытника.
В избе поселился московский торговый человек Сав-
ва Безюля, променявший несытное посадское житье на
беспокойную, но прибыльную службу княжеского мыт-
ника.
А за частокол были определены на постой три десят-
ка ратников с доверенным дружинником Ларионом
Юлой. Так появилась в княжестве еще одна — Гжель-
ская — застава.
Потом Лариона Юлу сменил другой княжеский
дружинник — Порфилий Грех, потом — сын боярский
Тимофей Агинин, потом дружинник же, но родом попло-
ше — Пашка Шпынь, а потом и вовсе добрых людей из
Москвы присылать перестали. Старшим на Гжельской
заставе остался десятник Грибец, из местных мужиков.
Так уж вышло, что заметные на Москве люди избегали
службы на Гжельской заставе. Да и к чему было им, при
княжеском дворе состоявшим, сюда стремиться? Только
и хорошего, что тихо...
Рязанцы, стоявшие караулом версты за три ниже по
Москве-реке, держали себя дружелюбно, даже в гости
наведывались по христианским праздникам. Рязанскому
князю было не до московского лесного рубежа, других
дел хватало: ордынцы за горло брали, пасли коней чуть
не под самым Пронском. Да и далеко был московский
рубеж от Рязани. Если по прямой — верст двести, а ес-
ли в обход по проезжим дорогам, то и того больше. А
от Москвы до Гжелки всего четыре десятка верст, один
день пути для конной дружины. Разумно ли было рязан-
ским караульщикам свой нрав показывать? Вот и не за-
дирались они с москвичами, сидели смирно.
Жили московские ратники на Гжельской заставе без-
мятежно, но скучно, будто бы в забросе, от настоящего
дела в стороне. Только мытник Савва Безюля хлопотал
беспрестанно, выезжал в легкой ладье навстречу торго-
809
вым караванам, собирал с купцов первый московский
порубежный мыт.
Два раза в год, по летнему водному и по зимнему
санному пути, наведывался на заставу княжеский тиун
Федор Блюденный, пересчитывал и отвозил в Москву
собранное мытником серебро.
На разленившихся от спокойной жизни и даровых
кормов гжельских ратников тиун смотрел презрительно,
чуть не в глаза обзывал лодырями. И задушевные раз-
говоры тиун вел не со старшим на заставе (что для него,
княжеского человека, десятник из простых мужиков?!),
а с мытником Саввой Безюлей. Ему и наказы оставлял
на будущее, что надобно сделать.
Мытник Савва Безюля со временем заважничал, стал
покрикивать на ратников, как на своих холопов. Да как
ему было не заважничать? И княжеский тиун только с
ним, Саввой, советуется, и дело настоящее только у не-
го, а остальные люди на заставе лишь проедают без
пользы корм, коим изоброчены в убыток княжеской каз-
не мужики из соседних деревень. А от него, Саввы, кня-
зю один прибыток. Это еще подумать надобно, кто при
ком состоит: мытник ли при заставе или застава при
нем, мытнике Савве Безюле!
Время от времени на заставе сменялись караульные
ратники и конные гонцы. Но новые люди сразу смекали,
что над всеми здесь голова мытник Савва Безюля, кня-
жеского тиуна близкий человек, и держали себя соот-
ветственно! До того дошло, что и огород у Саввы оби-
хаживали ратники, и за скотиной его убирали навоз, и
баню ему топили по субботам.
Дюденева рать обошла Гжельскую заставу сторо-
ной. С одного края татары на Коломну кинулись, с дру-
гого — на Москву, а гжельская волость где-то посере-
дине осталась, невоеванной. Зима та запомнилась толь-
ко обозами беженцев, которые проходили мимо заставы
по речному льду. И от Москвы к Коломне бежали люди,
и от Коломны к Москве, не ведая, что там, где они ис-
кали спасения, не менее опасно, чем дома. Почему-то
людям казалось, что в чужих краях легче избыть бе-
ду...
Нескоро, с купеческими случайными оказиями, дохо-
дили до заставы вести о вражде князя Даниила со сво-
им старшим братом Андреем, о приезде на Русь ордын-
ского посла Олексы Неврюя, о княжеском споре из-за
Переяславского княжества. Но рязанский князь Кон-
310
сТйнтйн оставался в стороне ot всех этих дел, йойеко на
север посылать не собирался, и потому на Гжельской за-
ставе по-прежнему было тихо.
* * *
Все изменилось как-то сразу.
Проезжие купцы начали рассказывать об ордынцах,
вдруг во множестве появившихся в рязанских городах
и волостях.
Ниже по Москве-реке, на знаменитых бронницких
лугах, поставил свои юрты кипчакский мурза Асай. Ор-
дынские кони пили светлую москворецкую воду.
Десятник Грибец погнал тогда в Москву конного гон-
ца. Хотел выслужиться перед князем, а оказалось — не-
приятности накликал на свою неразумную голову. На
заставу приехал княжеский дружинник Якуш Балагур
с пятью десятками конных ратников, и спокойная жизнь
на заставе кончилась...
Мытник Савва Безюля встретил дружинника с долж-
ным почетом, хотя и заметил сразу, что происходил он
из мужиков: руки большие, мозолистые, раздавленные
работой, да и разговор не книжный, совсем простой раз-
говор...
Но одет был Якуш богато, в полный дружинный дос-
пех, новый суконный плащ обшит для красоты серебря-
ной каймой. Смотрел Якуш на людей строго, уверенно,
властно. Савва смекнул, что держать себя с ним нужно
осторожно.
Так и получилось. Якуш Балагур завел на заставе
порядки жесткие, непривычные. Десятники (а их при-
ехало сразу пятеро!) поднимали людей с восходом солн-
ца. Осмотр оружия... Чистка коней... Ратное учение до
седьмого пота... А по берегу ездить конными разъезда-
ми? А камни возить да на стену поднимать? А коней вы-
гуливать, чтобы не застоялись? И все нужно было де-
лать споро, чуть не бегом. Успевай только поворачивать-
ся!
Гжельские старожильцы зароптали было на тяготы
службы, но быстро прикусили языки. У Якуша Балагу-
ра лишь прозвище оказалось веселым, анрав — весьма
и весьма крутым. Нерадивых он вразумлял батогами. Но
и сам пример подавал: с рассвета до позднего вечера на
ногах, в заботах и хлопотах. При таком начальнике не
311
заленишься: совестливому — стыдно, а бессовестному—
боязно. Не то что при прежнем старшем Грибце...
Но Грибца, в первый же день изругал Якуш послед-
ними словами за нерадение, отставил от должности и
назначил караульщиком на башню.
Бывший десятник Грибец и тому был рад: спина це-
ла, а в караульщиках жить можно, сиди на ветерке да
поглядывай, как другие ратники, понукиваемые Якушем,
с ног сбиваются. И хуже могло быть. Но все же, что ни
говори, было обидно. Из старших да в простые карауль-
щики!..
В нечастые теперь свободные минуты Грибец забе-
гал к мытнику Савве Безюле, своему давнишнему зна-
комцу, горько жаловался:
— Совсем затеснил Якуш людей! За что напасть та-
кая на нас, грешных?
Савва Безюля сочувственно вздыхал, поддакивал:
— Куда уж дальше... Всех под себя подмял, будто и
впрямь война... Воевода сиволапый!
И другими нехорошими словами обзывал Савва Бе-
зюля нового начальника, если беседовал с Грибцом на-
едине, без свидетелей. Но на людях держался с Якушем
Балагуром почтительно. Понимал, видно, опытный мыт-
ник, что орешек этот не по его зубам — твердоват...
А своих причин для недовольства накопилось у Сав-
вы достаточно. Якуш запретил ратникам работать на
дворе у Саввы. Это-то еще можно было перетерпеть,
взять работников из найму. Но и в своем, мытном деле
стал Савва несвободен! Якуш приказал ему выезжать
навстречу купеческим караванам только вместе со сво-
им доверенным десятником. Савва собирал с купцов
мыт, а прятал серебро в калиту десятник Якуша. Хра-
нилось серебро в ларце, ключ от которого был у Сав-
вы, но стоял ларец в избе Якуша, и доступа к ларцу
Савва больше не имел. Не обидно ли?
Со знакомым купцом Савва Безюля послал кляуз-
ную грамотку своему благодетелю, тиуну Федору Блю-
денному. Так, мол, и так, своевольничает Якуш Балагур,
весь мыт к рукам прибрал, серебро в своей избе дер-
жит, а его, мытника Савву, вконец затеснил. А зачем
Якуш у себя княжеское серебро складывает, о том ему,
Савве, не говорит. Может, для сохранения, а может, что
недоброе задумал. Теперь он, Савва, за серебро не в
ответе, и если случится что, пусть тиун на него не гне-
312
вается. А он, Савва, служил князю честно и дальше че-
стно служить будет, но пусть тиун рассудит, кто прав...
Хитренько так была составлена грамотка, шибко на
нее надеялся Савва Безюля, но ответ задерживался.
Савва терялся в догадках. Непохоже было на тиуна Фе-
дора Блюденного, чтобы» он жалобу на утеснение сво-
его человека без внимания оставил. Может, потерял ку-
пец грамотку или не осмелился вручить тиуну в собст-
венные руки?
Надо ли говорить, как обрадовался Савва Безюля
неожиданному приезду на заставу сотника Шемяки Го-
рюна, ближнего человека самого князя Даниила Алек-
сандровича? Без причины такой человек из Москвы не
приедет!
И все подтверждало, что приезд этот для ненавист-
ного Якуша — не в добро. Сотник говорил с Якушем су-
хо, сердито. Придирчиво проверял оружие у ратников,
недовольно качал головой. Грозен был сотник Шемяка
Горюн, куда как грозен!
А вот с Саввой сотник побеседовал ласково, уважи-
тельно. Тут Савва все обиды ему и выложил. И про се-
ребро намекнул, что при нынешних-то порядках за сох-
ранность серебра не ручается.
— Вот ужо поговорю с ним, своевольником! — по-
обещал сотник, отпуская Савву с миром. — Ты, мытник,
дальше служи без сомнений. Твоя служба князю нуж-
ная...
Савва вышел ободренный. Присел на скамеечку во-
зле дружинной избы, перевел дух. Жизнь опять пово-
рачивалась светлой стороной... Мимо пробежал к стро-
гому сотнику Якуш Балагур.
Савва решил еще посидеть, подождать.
Ждать пришлось долго, без малого час. Но Савва
дождался.
На крыльце показался Якуш Балагур — притихший,
встревоженный. А вслед ему, из приотворенной двери,
доносился сердитый голос сотника:
— Завтра за все ответ держать будешь!
И пошел Якуш Балагур прочь, голову повесил.
«Вот так-то лучше! — торжествовал Савва. — Бу-
дешь знать, как верных княжеских слуг обижать! За
своевольство свое ответ держать!»
Благостно, ох как благостно было Савве Безюле...
Поутру рано Савву разбудили крики и топот ног. Сав-
313
ва выглянул в оконце. От заставы бежали к пристани
ратники.
— Якуша не видел? — выкрикнул, задыхаясь, Гри-
бец. — Сотник его требует, а найти не можем...
Савву будто обухом по голове стукнуло: «Серебро!»
Расталкивая людей, Савва медведем вломился в гор-
ницу.
Знакомый ларец валялся на полу, замок вырван на-
прочь, а в ларце — пусто. Только сосновая дощечка,
на которой Савва зарубками отмечал собранное сереб-
ро, сиротливо лежала на дне ларца.
Савва метнулся к сундуку, в котором Якуш Балагур
хранил свое собственное добро, откинул тяжелую крыш-
ку. Тоже пусто! И оружия не было на стенах, и иконы
Николы Чудотворца, которую Якуш по приезде собст-
венноручно повесил в красном углу, — тоже не было!
— Разбой!!! — торжествующе завопил Савва.
— Собирайте людей! Снаряжайте погоню! — громо-
гласно распоряжался во дворе сотник Шемяка Горюн.
Ратники выводили из-под навеса коней.
2
Над прибрежными лесами поднималось солнце. Блед-
ный серпик месяца истаивал, растворяясь в голубизне
неба. Течение тихо несло ладью. Негромко поскрипыва-
ли уключины весел, свободно опущенных в воду.
Всю ночь Якушка Балагур ожесточенно выгребал,
чтобы затемно миновать рязанскую заставу и бронниц-
кие луга, на которых мигали костры кипчакской орды
мурзы Асая, а теперь отдыхал, лежа на дне ладьи.
Где-то рядом плеснулась крупная рыба.
Якушка вздрогнул от неожиданности, крепко взялся
руками за борта ладьи, приподнялся, сел.
В кожаной калите, привязанной к поясу, глухо звяк-
нуло серебро...
Якушка вспомнил, как он вчера вечером вместе с
сотником Шемякой Горюном ломал замок на ларце мыт-
ника, как пересыпал в калиту серебро, — и затосковал.
Будто тать в ночи...
Хоть и по приказу это было сделано, чтобы болтли-
вый мытник пустил слух, будто Якушка серебро уворо-
вал, а потому и сбежал с заставы неведомо куда, — но
все равно было неприятно, стыдно...
Да и остальное было Якушке не по душе. Знал он,
ЭИ
конечно, что по чужим городам и землям ходят от князя
Даниила Александровича верные люди, высматривают
тайно, что князю надобно, но думал о таких людях без
уважения. Не воинское это дело, не прямое. Одно сло-
во — соглядатай...
А нынче вот самому пришлось с подобным делом в
Коломну ехать.
Якушка вздохнул, взялся за весла. Ладья быстрее
заскользила вдоль берега, заросшего кустами ивняка.
Якушка подумал, что спрятаться ему в случае чего бу-
дет легче легкого — свернул, и растворился в зеленых
ветвях, которые опускались к самой воде. Но прятать-
ся было не от кого и незачем — рязанских застав боль-
ше на Москве-реке не было.
Солнце начинало припекать.
Якушка снял суконный кафтан, бросил его на нос
ладьи. Простоволосый, в домотканой рубахе, с нечеса-
ной бородой, он был похож на купеческого работника
или на торгового человека не из больших — из тех, ко-
торые возят на торг чужой товар из доли. Да так и было
задумано с сотником Шемякой Горюном. Якушка отпра-
вился в Коломну под личиной торгового человека. Толь-
ко товара подходящего у Шемяки Горюна не оказалось.
Товаром Якушка должен был озаботиться по дороге.
Ладья нагоняла купеческий караван, неторопливо
сплавлявшийся вниз по течению*Якушка выбрал боль-
шой струг с высоко поднятым носом (на таких стругах
приплывали торговые гости из Новгорода, меньше было
опасности встретить знакомого человека) и окликнул
кормчего.
— Чего надобно, добрый человек? — спросил тот,
разглядывая из-под ладони подплывавшую ладью.
— Товару бы железного взял...
— Подгоняй ладью... Товар найдется...
Новгородский купец высыпал на палубу длинные но-
жи, топоры, висячие замки, подковы — самый ходовой,
мужицкий товар. В чем, в чем, а в таком товаре Якуш-
ка разбирался преотлично.
Сторговались быстро. Цена на железные изделия бы-
ла известна, ни продавцу запрашивать, ни покупателю
сбивать цену не приходилось.
Довольный почином, новгородский купец собственно-
ручно уложил товар в большой плетеный корб и велел
работникам спустить его в Якушкину ладью.
— Хорошего торга, добрый человек!..
315
От Гжелки до Коломны считалось три дня судового
пути.
Якушка на легкой ладье одолел этот путь к исходу
второго дня, обогнав несколько купеческих караванов.
В багровом свете заходящего солнца впереди показался
город, стоявший на высоком мысу между Москвой-ре-
кой и речкой Коломенкой.
Последний раз Якушка Балагур был в Коломне без
малого два десятка лет назад, и удивился, что город по-
чти не изменился. Такой же, как прежде, невысокий ча-
стокол опоясывал город, а над частоколом поднимали
свои главы все те же немногочисленные деревянные церк-
вушки. Все та же пристань из осклизлых бревен при-
слонилась к берегу под городским валом, и даже ветхая
изба пристанского сторожа, как показалось Якушке,
была той же самой, виденной им когда-то.
В Москве все было не так. Москва ежегодно разра-
сталась в стороны посадами, которые уже далеко ото-
шли от кремлевских стен. А в Коломне, как видно, по-
садские дворы по-прежнему умещались за частоколом,
а сам город застыл в ленивой неизменяемости.
«Вот первое, что надобно зарубить в памяти: людей
в Коломне не прибавляется...» — подумал Якушка.
С трудом протиснувшись между купеческими стру-
гами, Якушка подогнал свою ладью к пристани, пропу-
стил цепь через железное кольцо, вколоченное в бревна
и замкнул заранее припасенным замком.
Шаркая чеботами, подошел сторож с топориком на
длинной рукоятке, лениво спросил, где купец думает но-
чевать— в ладье или в городе.
— Коли в город пойдешь, найми меня сторожить ла-
дью.
Ночевать на берегу Якушке не хотелось: успел уже
до синяков намять бока на ребристом дне ладьи. Но и
оставлять товар без присмотра было неразумно. Что-
то не больно поверил Якушка коломенскому сторожу.
Если сам не сворует, то проспит...
— Ав городе есть избы, куда на постой берут?
— Почему же нет? Есть такие избы, — по-прежнему
лениво, будто нехотя, ответствовал сторож. — Изб в Ко-
ломне много. Больше, чай, чем людей осталось...
— Тогда в город пойду, — решил Якушка.
Он выкинул из ладьи на пристань узлы с одежонкой,
316
с припасами. Кряхтя, потащил волоком тяжелый короб
с железным товаром.
Сторож стоял, безучастно поглядывая, как Якушка
силится поднять короб на пристань.
— Помог бы, что ли... — попросил Якушка.
— Ништо! Ништо! Сам подымешь! Мужик ты, ви-
дать, могутный!
— Да помоги же, леший! — рассердился Якушка.
Сторож неторопливо положил на бревна топорик,
развязал веревку, которой был перепоясан вместо рем-
ня, кинул конец Якушке. Якушка обвязал короб верев-
кой, крикнул:
— Тяни!
Вдвоем кое-как выволокли короб из ладьи. Якушка
присел на бревна, обтирая рукавом вспотевший лоб.
— Далыпе-то что делать будешь? — полюбопытство-
вал сторож, снова перепоясываясь веревкой. — На то-
варе всю ночь сидеть? До города тебе товар, пожалуй,
не дотащить...
Якушка и сам видел, что одному не справиться — тя-
жело. Покопался в калите, вытащил небольшой обрубок
серебряной гривны, показал сторожу.
Тот оживился, подобрел лицом.
— А знаешь что? Ко мне иди ночевать! — будто толь-
ко что догадавшись о такой возможности, предложил
сторож. — У меня в городе изба большая, а людей в из-
бе — сестра вдовая с мальчонком. Сладились, что ли?
Якушка кивнул, соглашаясь: «Сладились!»
Сторож неожиданно проворно побежал к пристан-
ской избе, забарабанил кулаками в дверь:
— Сенька! Игнашка!
Появились два дюжих парня — заспанные, нечеса-
ные. Молча выслушали наказ сторожа, подняли короб
и понесли наверх, к городу*.
Якушка, обвешанный узлами, едва поспевал за ни-
ми.
Как видно, в Коломне все дремали на ходу, как при-
станский сторож. В воротах Якушку встретил карауль-
ный ратник, такой же медлительный и ленивый. Без ин-
тереса спросил, откуда приехал торговый человек, велел
отсыпать в ларь десятую часть товара — мытный сбор.
Взамен Якушка получил обрывок пергамента с оттис-
ком городской печати и вежливое напутствие:
— Торгуй свободно, добрый человек!
За воротами начиналась неширокая, едва двум те-
317
легам разминуться, городская улица. Ворота дворов
были плотно закрыты, людей не было видно, хотя час
был предвечерний, еще не поздний.
Парни свернули в проулочек, такой тесный, что уг-
лы короба то и дело чиркали по жердевым заборам, ос-
тавляя царапины на осиновой коре. Якушка почему-то
подумал: «Будто затесами путь отмечают...» Чавкала
под ногами грязь, не просыхавшая, наверно, все лето.
Возле неприметной калиточки парни поставили ко-
роб на землю, постучали.
За глухим забором залаяла собака. Ей откликну-
лись псы в соседних дворах. Собачий лай, перекатыва-
ясь, доносился со всех сторон.
— Весь город переполошили, — сказал Якушка.
— Ништо! — равнодушно отмахнулся парень. —
Полают и перестанут. Их дело такое — лаять...
Калитка со скрипом приоткрылась, выглянула какая-
то женщина.
Якушка в наступивших сумерках не рассмотрел ее
как следует, но черный вдовий платок отметил. Значит,
это о ней говорил сторож на пристани...
— Иван с берега прислал, — пояснил парень. —
Прими на постой торгового человека.
— Пусть ночует, места хватит...
Спал Якушка долго — умаялся с дороги. И спалось
ему на удивление покойно, по-домашнему. Снилось
Дютьково, своя прежняя изба, жена Евдокия, детишки.
По-хорошему снились, по-светлому — будто живые.
Пробудившись, Якушка долго лежал с закрытыми
глазами, слушал шевеление в избе, легкие шаги, потре-
скивание огня в печи, стук ножа по столу. И казалось
Якушке, что вот откроет он глаза, и увидит своих, и бу-
дет все как в прошлые счастливые годы.
— Мамка, а кто там на лавке лежит? — услышал
Якушка тоненький детский голосок.
— Тихо, родненький, тихо! Чужой человек это...
Ласково так сказала женщина, но слова ее будто
по сердцу ударили, отогнали сладкие видения. Конечно
же, чужой он... И не гость даже...
Откинув овчину, которой укрывался на ночь. Якуш-
ка соскочил на земляной, чисто подметенный пол, огля-
делся.
Сторож, пожалуй, зря хвастался: большой эту избу
никак не назовешь. От стены до стены сажени 1 три, да
1 Сажень — 2,13 метра.
318
еще глинобитная печь чуть ли не треть избы занимает.
Но везде чисто, ухожено. На стенах повешены вышитые
рушники. Горшки на полке поставлены в ровный рядок.
Сундук окован железом, а между железными полосами—
крашеные доски.
На хозяйке опрятный летник, перетянутый под гру-
дью шерстяным крученым пояском, круглый ворот об-
шит красной каймой. Лицо у хозяйки пригожее, румяное,
а под вдовьим платком — молодые улыбчивые глаза.
Только теперь, при дневном свете, Якушка как следу-
ет рассмотрел женщину, и она понравилась ему: ласко-
вая, спокойная, теплая какая-то...
— Утро доброе, Якуш! Как спалось на новом ме-
сте?
Якушка вздрогнул, услышав свое имя, но тут же
вспомнил, что вечером назвался хозяйке. И как ее зовут,
тоже вспомнил. Хорошее у нее было имя — Милава.
Поблагодарил за приветливое слово, вышел в сени—
ополоснуть лицо у кадушки. Подсел к столу. Милава
поставила глиняный горшок с кашей, полила молоком,
положила деревянные ложки, а рядом с каждой лож-
кой — ломоть ржаного хлеба.
И опять Якушке почудилось что-то знакомое, близ-
кое. Так всегда делала покойная Евдокия, собирая на
стол. Словно дома оказался Якушка, в давно забытом
семейном уюте.
За едой разговорились.
О себе Якушка рассказал, что родом он из Рязани,
много лет прожил в чужих краях, а теперь вот возвра-
щается. Как с торговлей выйдет, сам еще не знает, по
надеется, что железный товар везде надобен...
Милава подумала, согласилась. Своих умельцев по
железу в Коломне немного, люди больше привозным из-
делием пользуются. Посочувствовала, что приехал Якуш-
ка в неудачный для торговли день. Большой торг на Ко-
ломне собирается по пятницам, когда мужики из дере-
вень приходят, а нынче только вторник, долго ждать...
Милавина рассудительность и забота о его делах
понравились Якушке. И мальчонка Милавин понравил-
ся. Сидел мальчонка за столом смирно, уважительно,
кашу хлебал без торопливости. Пронося ложку над сто-
лом, держал под ней ломоть хлеба, чтобы молоком не
накапать. Приучен, значит...
Как-то незаметно пазговор перешел на свое, личное.
319
Милава пожаловалась, что одной вести хозяйство труд-
но. Да и скучно. Брат Иван на берегу пропадает, лишь
ло субботам на двор наведывается, когда баня. Если б
не сынок, совсем бы жизни не было...
— А сама-то давно вдовствуешь? — участливо спро-
сил Якушка.
— Седьмой год. С Дюденевой рати. Сынок уже после
родился, живого родителя не застал...
— Ия тоже с татарской рати овдовел. Выходит, оди-
наковое горе у нас с тобой...
Милава склонила голову, задумалась.
Притихший мальчонка поглядывал то на мать, то
на незнакомого бородатого дядю, сидевшего напротив за
столом. Видно, силился понять, почему так вдруг слу-
чилось: говорили, говорили, — и вдруг неизвестно отче-
го замолчали, а мамка будто плакать собралась...
— Да ты не печалься, — заговорил Якушка. — Мо-
жет, обойдется все. Жизпь-то по-разному поворачивает-
ся: когда худом, а когда и добром. А ты молодая еще,
пригожая.
Милава приложила платок к глазам, улыбнулась че-
рез силу:
— Что это я вдруг? Думала, отплакала уже свое,
а встретила участливого человека, и опять...
— Полно, полно! — застеснялся Якушка, поднима-
ясь из-за стола.
Хотел добавить еще что-нибудь утешительное, но что
сказать — не придумал. Вздохнул только, провел ладо-
нью по мальчишеской головке и опять смутился, встре-
тив благодарный взгляд Милавы.
— Так я пойду... Может, принести что надобно?
— Ждать к обеду-то?
- Жди...
з
Якушка Балагур ходил по Коломне неторопливо,
вразвалочку, будто время убивал в ожидании торгового
дня. Заговаривал с коломенскими посадскими людьми,
сидевшими без дела на лавочках возле своих дворов,
спрашивал о пустяках. А среди пустяков нет-нет да и о
важном узнавал, о таком, что в Москве интересно будет
знать. И сам свежим взглядом подмечал много интерес-
ного.
320
Коломна оказалась городом бедноватым, запущен-
ным. Деревянные мостовые на улицах поизбились, в ще-
лях между бревнами выросла трава. Частокол на валу
ветхий, если ударить пороками — враз обвалится. Но-
вых изб в городе почти не было, да и в старых люди жи-
ли не везде. Якушка видел кузницу, двери которой были
крест-накрест заколочены досками, видел гончарные
мастерские с обвалившимися кровлями, заросшие бурь-
яном дворы.
Чего было много в Коломне, так это только боярских
хором. Но и хоромы в большинстве пустовали. Вотчин-
ники возвращались в город зимой, а остальное время
проживали в своих селах, при хозяйстве. Никуда не от-
лучался только боярин Федор Семенович Безум, наме-
стник и воевода городского ополчения.
Сотник Шемяка Горюн предупредил Якушку, что
коломенским наместником нужно поинтересоваться осо-
бо. Якушка, конечно, не мог предположить, что у него
будет случай самому познакомиться с боярином Безу-
мом, и осторожно выспрашивал о нем у горожан.
В Якушкином любопытстве не было ничего подозри-
тельного — приезжие торговые люди всегда интересо-
вались городскими властями.
О наместнике Федоре Безуме коломенцы отзывались
плохо: своенравен, жесток, злопамятен, любит не по-
доброму надсмехаться над людьми. А главное, неожи-
данным каким-то был наместник, в милостях и в гневе
непостоянным. Побаивались его на Коломне и правые,
и виноватые, потому что трудно было предугадать, что
за его постоянной улыбочкой кроется, — с какой ноги
утром встанет, так и творит. То большую вину простит,
то забьет насмерть за малую оплошность. Старик-сби-
тенщик, возле которого Якушка присел отдохнуть, так
прямо и предостерег:
— Ты лучше обходи его сторонкой, Федора Семено-
вича-то нашего, от греха подальше. Безум — он и есть
без ума...
При всем этом боярин Федор Безум не был настоя-
щим хозяином городу, к службе своей относился нера-
диво. Коломенские ратники, не чувствуя над собой на-
чальственной руки, вконец обленились, от воинского
строя отвыкли, в караулах спали. Ополченское оружие в
подклетях боярского двора не перебиралось который
год, поди, проржавело все. Только о земляной тюрьме-
И В. В. Каргцлов
321
порубе 1 побеспокоился наместник: новые замки велел
повесить, двери железом обить. Но тюрьма — дело осо-
бое, она для своих, а не для неприятелей...
Понятно, сам Якушка встречи с наместником не ис-
кал. Разузнал о нем от знающих людей — и довольно.
Поручение сотника Шемяки Горюна было к другому ко-
ломенскому боярину — к Федору Шубе.
Днем Якушка раз и два прошелся мимо двора боя-
рина Шубы, высмотрел, что боярин на месте: холопы во
дворе челноками сновали взад-вперед, телеги выезжали
с кладью, из поваренной избы дым валил. Такой суеты
на дворе без хозяина не бывает!
Но при свете являться к боярину Якушка поостерег-
ся, решил подождать вечера. Сотник Шемяка Горюн
именно так советовал, без лишних глаз.
В сумерках Якушка вышел из избы.
Милава проводила его до ворот, спросила обеспоко-
енно:
— Куда собрался на ночь глядя? О разбоях у нас
точно бы не слышно, но все ж таки зачем в темноте хо-
дить? Подождал бы до утра...
— Ненадолго я, голубушка. Не тревожься, — успо-
коил Якушка.
И снова забота хозяйки растрогала Якушку. Давно
уже не провожали его со двора вот так — лаской-
Луна высветлила до белизны деревянные кровли по-
садских изб, но в узких улицах лежали черные тени и бы-
ло темно, хоть глаз выколи. Якушка ступал осторожно,
придерживаясь рукой за забор. Хорошо хоть, что днем
вызнал дорогу к двору боярина Шубы, а то и заблудить-
ся недолго — спросить не у кого, на улицах пусто.
Неподалеку от двора боярина Шубы Якушка посто-
ял в темноте, послушал, не крадется ли кто за ним, по-
том осторожно постучал кулаком в ворота.
Приоткрылась калиточка. Сторож высунул наружу
лохматую голову, спросил неприветливо:
— Чего надобно?
— Проводи к боярину, — строго сказал Якушка. —
Передай, что человек издалека пришел.
Сторож пропустил Якушку в калитку, свистнул.
Видно, ночные гости были во дворе боярина Шубы не
в диковинку. Четверо рослых молодцов окружили Якуш-
ку и повели к хоромам.
1 П о р у б — земляная тюрьма, представлявшая собой глубокую
яму, наглухо заделанную сверху деревом.
322
Казалось, нисколько не удивился ночному гостю и сам
боярин. Жестом отпустил холопов, спросил:
— С чем пришел, добрый человек?
— Тезка твой, боярин Федор Бяконт, приветы шлет.
На день воздвижения в гости собирается...
Якушка не знал, чем памятен Шубе его тезка и по-
чему именно на воздвижение боярин Бяконт собрался
гостить в Коломне, но сотник Шемяка велел начинать
беседу именно с этих условленных слов.
Как тотчас убедился Якушка, сотник знал свое де-
ло. Боярин подобрел лицом, указал Якушке на скамью
против себя, протянул многозначительно:
— Вот ты откуда... Садись, садись... Переданное то-
бой запомню... Так и скажи тому, кто тебя послал. А те-
перь меня слушай и запоминай, как есть...
О многом важном рассказал боярин Федор Шуба
притихшему Якушке. Но наиважнейшим все-таки было
то, что князь Константин Рязанский стоит на Оке-реке
непрочно. Вотчинники из коломенских волостей Гвозд-
ны, Мезыни, Песочны, Скульневы, Маковца, Канева, Ко-
чемы больше тянутся к Москве, чем к Рязани. А своего
войска у рязанского князя в здешних местах почти нет:
сотни три ратников в Коломне, полсотни в заставе на
Москве-реке, да в Серпухове сколько-то, но тоже не-
много. Одна сила опасная — орда мурзы Асая на брон-
ницких лугах, больше тысячи конных. Но захочет ли
мурза за князя Константина крепко биться, никто ска-
зать не может...
— До самого Переяславля-Рязанского можно дойти
беспрепятственно, — заключил Федор Шуба. — А вот
в Переяславле у князя Константина войско есть. И своя
дружина, и пришлые ордынские мурзы...
— Надо бы мне в Переяславль...
— Ни к чему бы тебе ехать! — не согласился боярин
Шуба. — Опасно. И без тебя найдется у меня человек,
который передаст, кому надобно, приветы Федора Бя-
конта. Но если знак у тебя есть с собой тайный, знак
дай.
Поколебавшись, Якушка достал из-за пазухи же-
лезный перстень с печаткой, покоптил печатку над свеч-
кой и оттиснул на кусочке бересты знак, который сви-
детельствовал о высоком доверии Москвы к человеку,
имевшему его.
Боярин Шуба бережно завернул бересту в платок и
спрятал в ларец. Заверил:
11- 323
•— Все сделаю, как надобно. Нынче вторник. Значит,
в четверг мой человек будет в Переяславле-Рязанском.
А ты задержись на денек-другой, поторгуй для вида и—
с богом!
• • «
Домой Якушку проводили молчаливые холопы боя-
рина Шубы.
Милава еще не спала. Открыла калитку на первый
стук, посторонилась, пропуская Якушку во двор. Ниче-
го не сказала, но Якушка почувствовал •— рада, что вер-
нулся благополучно.
Засыпая, Якушка думал, что судьба благодарно на-
градила его душевным участием, не сберечь которого—
грех. И перед богом, и перед людьми, и перед самим со-
бой — грех...
Хорошо было на душе у Якушки, хорошо и тревожно.
Каменное спокойствие, к которому он привык за послед-
ние годы, таяло, как снег под весенним солнцем.
Но будут ли на проталине живые всходы? Прорастут
ли семена любви и милосердия в его сердце, высушен-
ном горем? Да и пришло ли время для нового счастья?
Кто мог ответить на эти вопросы, если сам Якушка еще
не знал?
Чувствовал только Якушка, что жить так, как он жил
раньше, в окаменелом тоскливом одиночестве, он уже
не сможет... А может, надежда на счастье уже и есть
счастье?..
♦ * *
Все оборвалось на следующий день, оборвалось не-
ожиданно, дико, стыдно.
Якушка и Милава шли по торговой площади. В толпе
промелькнуло и скрылось будто бы знакомое лицо. По-
том Якушку нагнали ратники наместника, молча зало-
мили руки за спину, сорвали с пояса нож.
Подбежал толстенький человечек, завопил, тыкая
пальцем в Якушку:
— Узнал его! Тать он! Серебро своровал с москов-
ского мыта! Держите его крепко!
Якушка вгляделся в безбородое, трясущееся от зло-
сти лицо. Так и есть — знакомый рязанский купчиш-
ка, приятель мытника Саввы Безюли, видел он его на
Гжельской заставе.
324
Побледнев, отшатнулась Милава, в удивленных гла-
зах — боль, укор, жалость, ужас — все сразу...
— Верь мне, Милава! Невиновен я! — только и ус-
пел крикнуть Якушка, пока ратники волокли его к дво-
ру наместника...
- Боярин Федор Безум поначалу показался Якушке
совсем не грозным: росточка небольшого, бородка при-
чесана волосок к волоску, пальцами цепочку перебира-
ет, а на цепочке — резной кипарисовый крестик.
Заговорил наместник негромко, с улыбочкой:
— Беглый, значит? С московской заставы? Ай-яй-яп,
как нехорошо! На заставе служить надобно, не бегать.
Говорят, старшим был на заставе? Совсем нехорошо, ко-
ли старший бежит, худой пример показывает. И серебро
своровал? Еще того хуже. Что делать с тобой, не приду-
маю. За воровство правую руку отсечь надобно, да на
цепь, да в земляную тюрьму. Что делать с тобой, может,
сам посоветуешь?
— Дозволь, боярин, наедине поговорить, — решился
Якушка.
— Людей, что ли, стыдишься? — язвительно пропел
боярин. — Ну, да ладно. Ступайте, ступайте! — вдруг
закричал Федор Безум, взмахивая руками.
Ратники, отпустив Якушку, затопали к двери. Вышел
и доказчик-купец, повторив напоследок: «Тать он, до-
подлинно знаю!» Только один, молчаливый, остался си-
деть в углу. Якушка покосился на него, но спорить не
стал — понял, что человек не из простых. И, как бы под-
тверждая догадку Якушки, наместник сказал:
— Ну, говори, молодец, а мы с сотником послушаем.
Как на исповеди говори. Самое время тебе исповедо-
ваться. Может, и отпустим грехи твои.
И Якушка начал:
— Что с заставы бежал — верно, и что серебро с
собой унес — тоже верно.
— Ишь смелый какой! — повернулся наместник к
молчаливому сотнику. — Сразу повинился! И то верно,
и другое — верно. А неверное что есть?
— Неверно, что тать я...
— Серебро своровал, а не тать? — насмешливо при-
щурился наместник. Сотник зло рассмеялся, ударил нож-
нами меча об пол.
— Тать чужое серебро ворует... — начал Якушка.
— А ты свое, что ли, взял?
— Не свое, но и не чужое...
325
— Ну-ка, ну-ка, объясни! — совсем развеселился
наместник. Разговор, как видно, начинал ему нравить-
ся, и Якушка, почувствовав это, заметно приободрился.
— С кого московский мытник то серебро насобирал?
С купцов рязанских. А если я, рязанец родом, то сереб-
ро к рукам прибрал да в рязанский город привез, разве
это воровство?
— Ловок! Ловок! — смеялся наместник. — А ты не
врешь, что рязанец?
— Вот те крест, не вру! Хоть и долгонько я в Залес-
ской земле пребывал, но думаю, и поныне в сельце Го-
родне, что возле Осетра-реки, сродственники мои оста-
лись...
— А может, подосланный он? — пробасил из своего
угла сотник. Под черными, закрученными вверх усами
сотника хищно блеснули крупные зубы. — В пытош-
ную подклеть его, по-иному заговорит!
Якушка протестующе вытянул руку, но наместник
успокоил:
— Это сотник так, для примера предположил. А я,
может, тебе поверю. Садись к столу, поговорим.
Бесконечным и мучительно тяжелым показался
Якушке этот разговор. Наместник Федор Безум и хищ-
нозубый сотник, имени которого Якушка так и не узнал,
засыпали его неожиданными вопросами, отвечать на ко-
торые приходилось тотчас, не задумываясь, чтобы не
посеять подозрений у коломенцев.
«Кто нынче в больших воеводах у князя Даниила?»
«По каким градам стоит московское войско?»
«Сколько конных и сколько пешцев собирается на
войну?»
«Воевода Илья Кловыня в чести ли? Кого еще из мо-
сковских воевод князь Даниил жалует?»
«С кем из князей Москва ссылается, гонцов шлет?»
Допрашивали наместник и сотник умело, напористо,
и Якушке немало труда стоило не оступиться, не сказать
явной неправды и, одновременно, утаить то, что, по его
разумению, чужим знать никак не следовало.
Будто по тонкому льду ступал Якушка, рискуя еже-
секундно провалиться в черную зловещую воду. Оказа-
лось, что вести разговор иногда потруднее, чем корче-
вать вековые пни на лесной росчисти...
Особенно интересовался наместник Безум, почему
вдруг прибавились ратники на Гжельской заставе (ока-
зывается, знали об этом в Коломне!). Якушка ответил,
326
пожимая плечами, будто недоумевая, почему наместник
сам не догадался о таком простом деле:
— Потому на Гжели ратников прибавили, что боит-
ся князь Даниил Александрович за свой рубеж.
— Почему боится? — быстро переспросил намест-
ник.
— Ордынское войско на бронницких лугах встало...
Слухи пошли, что рязанцы с ордынцами собрались вое-
вать московские волости...
— Так, так... — задумчиво произнес наместник, пе-
реглянувшись с сотником многозначительно. — Значит,
Даниил рати ждет?
— Истинно так, боярин!
— А почему мало ратников на Гжель прибавили, ес-
ли рати ждут? — вмешался сотник. — От рати заставу
тысячами, а не десятками подкреплять надобно!
Якушка побледнел. Он понял, что если не найдет
убедительного объяснения, то весь прошлый разговор
пропадет даром. Ведь верно заметил проклятый сотник:
пятью десятками подмоги большую рать не встречают!
Вот и наместник уже смотрит без доброжелательства,
подозрительно...
— То мне доподлинно неведомо, — нерешительно на-
чал Якушка. — Но от себя мыслю — некого больше кня-
зю Даниилу на заставу посылать, к другим рубежам уш-
ло московское войско. От Владимира князь Даниил бе-
режется, от Смоленска, от Твери...
— Откуда знаешь? — снова вмешался сотник.
— Гонцы говорили, что на заставу с вестями прибе-
гали. Старший ведь я был, мне все говорят...
Наместник удовлетворенно откинулся в кресле, спо-
койно сложил руки на животе. Видимо, Якушкины рас-
суждения сходились с его собственными мыслями о сла-
бости Москвы на рязанском рубеже, и наместник, не
удержавшись, укорил недоверчивого сотника:
— Говорено же и раньше тебе было, а ты сомневал-
ся!
— И теперь сомневаюсь, — упрямо возразил сот-
ник.
— Ну и сомневайся себе на здоровье! — уже раздра-
женно крикнул Федор Безум. — А я сему человеку ве-
рю. И все сказанное им до князя Константина Романо-
вича доведу.
— Повременить бы, Федор Семенович, — снова на-
327
чал сотник, но наместник уже не слушал его. Ласково,
прямо по-отечески, он обратился к Якушке:
— Как с тобой-то быть? Ладно, отпущу тебя с ми-
ром. И верно, что серебро не московское, а наше, рязан-
ское. Верно я говорю? — (Якушка закивал головой, со-
глашаясь). — И не твое ведь серебро, верно? — (Якуш-
ка снова кивнул, но уже с сомнением: куда ведет наме-
стник?) — А раз не твое серебро, мне отдашь! Тиуна с
тобой пошлю за серебром.
— Боярин! —' умоляюще начал Якушка.
— Ништо! Ништо! Товар у тебя есть, еще серебра на-
живешь. А я велю, чтоб торговать тебе вольно, без утес-
нений. Благодари за милость да ступай подобру!
И расхохотался, довольный собой.
* * *
Милава, напуганная внезапным приходом тиуна и
холопов с секирами, прижалась к стене за печкой. Якуш-
ка присел к столу, уткнулся лбом в сомкнутые кулаки.
Тиун откинул крышку Милавиного сундука, где сохра-
нялась злополучная калита с серебром, встряхнул ее
рукой.
— Все серебро тут, иль еще где спрятал?
Якушка, не поднимая головы, буркнул:
— Все!
Когда тиун и холопы ушли, громко хлопнув дверыо,
Якушка сразу засобирался. Достал из короба и заткнул
за пояс нож, накинул кафтан поплоше, самый буднич-
ный. Поклонился Милаве на прощание:
— Не поминай лихом, хозяйка! Не так мыслилось
мне расставание, но, видно, не судьба! Ты верь мне,
Милава, верь! Вернусь! Любы вы мне, ты и маленький
Ванюшка...
Уже от порога, спохватившись, добавил:
— Короб с товаром оставляю. Много больше там,
чем Ивану за постой причитается. Доволен он будет,
брат-то твой...
Переулками, задами Якушка пробрался к воротной
башне. Караульный ратник равнодушно проводил его
глазами. Так, с пустыми руками, города не покидают.
Видно, торговый человек о своей ладье беспокоится, по-
шел проведать.
Якушка спустился к пристани, загремел цепью, от-
328
мыкая замок. Подбежал сФорож Иван, НоинФересоваЛ-
ся:
— Далеко ли путь держишь?
— На Северку-реку, к рыбным ловцам. Расспросит1,
хочу, почем рыба. Да ты не тревожься, что сбегу, —
товар-то мой в избе остался!
Сторож засмущался, сдернул шапчонку, пожелай
купцу доброго пути, а в торговле — прибыли. Куда как
вежлив стал сторож Иван, узрев у Якушки серебро...
Прощай, Коломна-город!
* * *
Обратный путь показался Якушке Балагуру одно-
временно и тяжелее, и легче прошлого. Тяжелее потому,
что пришлось выгребать против течения Москвы-рекч.
а легче — оттого, что впереди был конец всей дорог.;,
ведь Якушка плыл не в тревожную неизвестность, а к
своим...
У Софьинского починка его ждали дружинники, ос-
тавленные сотником Шемякой Горюном. Якушка пере-
шел в большую воинскую ладью, улегся на корме под
овчиной и забылся тяжелым сном.
Московские дружинники, исполняя строгий наказ
Шемяки Горюна, гребли беспрерывно, сменяясь у весел.
Никто не любопытствовал, не расспрашивал Якушку,
откуда он приехал ночью и почему самая быстрая воин-
ская ладья ожидала только его целую неделю. Если так
приказано сотником Шемякой, значит, так и надобно.
В Москве разберутся...
♦ * *
Много времени спустя Якушка Балагур узнал, что
его спасла только собственная осмотрительность. На-
местник Федор Безум послушался-таки своего сотника,
послал ратников за Якушкой, чтобы учинить ему доп-
рос с пристрастием.
Но ратники наместника опоздали...
ГЛАВА 0
КОМУ СТОЯТЬ НА ОКЕ-РЕКЁ?
1
В год от сотворения мира шесть тысяч восемьсот де-
вятый, на воздвижение1, в канун первых зазимок, ког-
да птицы в отлет трогаются,— московское войско высту-
пило в поход.
На сотнях больших ладей поплыла вниз по Москве-
реке пешая судовая рать.
По разным дорогам, сквозь леса, выбрасывая дале-
ко вперед четкие щупальца сторожевых разъездов, по-
шли к рязанскому рубежу конные дружины.
Князь Даниил Александрович Московский сам воз-
главил войско.
Поход на Оку-реку не начинал, а завершал рязан-
ские заботы князя Даниила. В Москве к рязанским де-
лам присматривались давно. Для Даниила Александро-
вича не было тайной, что обширное и многолюдное Ря-
занское княжество изнутри непрочно. Не было в нем
главного — единения. От Рязани давно уже отпали силь-
ные старые города Муром и Пронск, в которых закре-
пились свои княжеские династии. Да и в самих рязан-
ских волостях бояре косо поглядывали на князя Кон-
стантина Романовича, ворчали на его властолюбие.
Скрытое недовольство обратилось в явную вражду, ког-
да рязанский князь с честью принял беглых мурз из
бывшего Ногаева улуса. «На кого променял князь Кон-
стантин славных мужей, соль и гордость земли? — воз-
мущались бояре. — На ордынцев безбожных, неумытых!»
В городских хоромах и глухих вотчинных углах Ря-
занского княжества сплетался клубок боярского заго-
вора. Князь Даниил искал кончик нити в этом клубке,
чтобы, потянув за него, намертво захлестнуть петлей-
удавкой князя Константина. Отъезд на московскую
службу черниговского боярина Федора Бяконта, свя-
1 14 сентября 1300 года.
830
занного с рязанскими вотчинниками родством и друж-
бой, передал в руки Даниила искомую нить.
И потянулась эта нить из Москвы в Коломну — к бо-
ярину Шубе, из Коломны в Переяславль-Рязанский—
к боярину Борису Вепрю, а от него еще дальше, в бо-
ярские родовые гнезда на Смедве, Осетре, Воже, Мече.
Обо всем этом не знал Якушка Балагур, когда про-
бирался поздним вечером ко двору коломенского вот-
чинника Федора Шубы, как не знал и о том, что не со-
всем понятные ему слова о гостевании в день воздви-
жения означали для посвященных срок похода. Но эти
слова были подобны факелу, брошенному в уже сло-
женный костер.
Сразу зашевелились вотчинники в рязанских волос-
тях, принялись снимать со стен дедовское оружие, со-
бирать своих военных слуг, съезжаться в условленные
места.
По лесным тропинкам переходили московский рубеж
худо одетые неприметные люди, передавали на заста-
вах грамотки, а в грамотках обнадеживающие слова:
готовы, дескать, служить господину Даниилу Александ-
ровичу, ждем...
Грамотки незамедлительно пересылались с застав в
Москву, вручались в собственные руки большому боя-
рину Протасию Воронцу или воеводе Илье Кловыне, и
к началу сентября таких грамоток накопилось в же-
лезном воеводском ларце много...
А в остальном в рязанских волостях возле Оки-реки
было по-прежнему тихо, и совсем немногие люди до-
гадывались, что пройдет совсем немного времени, и за-
горится земля под ногами Константина Рязанского, и
поймет он, ужаснувшись, что опереться ему не на кого,
кроме собственной дружины да пришлых ордынских
мурз...
Известия о незащищенности рязанского рубежа на
Москве-реке, привезенные Якушкой Балагуром и дру-
гими верными людьми воеводы Ильи Кловыни, оказа-
лись истинными. Даже кипчакский мурза Асай, на ко-
торого возлагали столько надежд в Рязани, не принял
боя. Когда московская судовая рать причалила к бе-
регу возле бронницких лугов, а позади ордынского ста-
на выехали из леса конные дружины, мурза запросил
у князя Даниила мира и дружбы, поцеловал саблю на
верность и поставил под его стяг тысячу своих нукеров.
Даниил даже не удивился такому обороту дела. Не
331
все ли равно было мурзе Асаю, от чьего имени владеть
пастбищами — Константина Рязанского или Даниила
Московского? И тот, и другой для мурзы чужие, кто
оказался сильнее, за тем Асай и пошел...
Так, с бескровной победы на бронницких лугах на-
чался рязанский поход князя Даниила Александровича
Московского. А дальше удача следовала за удачей.
С рязанской заставы успели послать гонцов в Ко-
ломну, чтобы предупредить наместника Федора Безу-
ма об опасности. Но гонцов перехватили в Марчугов-
ских коленах люди местного вотчинника Духани Куте-
пова, давнишнего приятеля и сображника боярина Шу-
бы. Гонцов связали, уложили на дно ладьи и повезли
не в Коломну, а навстречу московскому войску. Духа-
ня Кутепов с рук на руки передал их воеводе Кловы-
не, а сам остался с москвичами.
Дальше по Москве-реке рязанских сторожевых за-
став не было.
Встречные купеческие караваны поспешно сворачи-
вали с быстрины, уступая дорогу воинским ладьям. Лю-
ди из прибрежных деревень прятались в лесах и овра-
гах, напуганные грозными возгласами боевых труб. Да
и как было не испугаться? Могучее войско двигалось
в ладьях по Москве-реке. Ослепительно блестели на
солнце оружие и доспехи ратников. Бесчисленные стя-
ги трепетали на ветру. Отбегала назад изорванная ты-
сячами весел речная вода. Волны накатывались на бе-
рег и шумели, как в бурю...
* • •
В Коломне не ждали нападения, и это было про-
должением удачи. В набат коломенцы ударили, когда
московские ратники уже высадились из ладей на бе-
рег и побежали к городским воротам.
Но ворота города коломенские сторожа все же ус-
пели закрыть.
Москвичи столпились под воротной башней, опасли-
во поглядывая вверх, на зловещие черные щели бой-
ниц. Но ни одна стрела не выскользнула из бойницы,
ни один камень не упал. За воротами творилось что-то
непонятное.
Якушка Балагур, подбежавший одним из первых,
услышал доносившиеся из-за ворот крики, торлт, лязг
332
оружия. Но кто с кем там бьется? Ни один московский
ратник еще не успел пробраться в город...
Потом все стихло. Ворота начали медленно приот-
крываться.
Москвичи подались назад, настороженно подняли
копья.
Из ворот выехал боярин на рослом гнедом коне, меч
его мирно покоился в ножнах, в поднятой руке — бе-
лый платок.
Якушка узнал боярина Федора Шубу, повернулся к
своим, раскинул руки в сторону, будто прикрывая бо-
ярина от нацеленных копий, и закричал:
— Стойте, люди! Сей человек — слуга князя Дани-
ила!
А из ворот выезжали другие коломенские бояре и
их военные слуги, бросали на землю оружие и смирно
отходили на обочину дороги, пропуская москвичей в
город.
Якушка крикнул дружинникам, назначенным для
пленения наместника Безума: «За мной!» — и первым
нырнул под воротную башню. Перепрыгивая через тру-
пы зарезанных боярами воротных сторожей, дружинни-
ки выбежали на городскую улицу, которая вела пря-
миком к торговой площади.
Был самый торговый день — пятница, но людей с
площади будто ветром сдуло. Только стоявшие в бес-
порядке телеги да разбросанная по земле рухлядь сви-
детельствовали, что здесь только что был многолюдный
торг.
Хрустели под сапогами дружинников черепки разби-
тых горшков.
«Вперед! Вперед!»
Перед воротами наместничьего двора выстраивались
в рядок коломенские ратники. Их было совсем немно-
го, последних защитников боярина Федора Безума —
десятка три-четыре.
Москвичи ударили в копья, опрокинули их и, не за-
держиваясь, пробежали дальше, к хоромам наместни-
ка, выбили топорами двери.
Якушка прислонился к резному столбику крыльца,
перевел дух.
Вот и исполнено последнее поручение сотника Ше-
мяки Горюна. Он, Якушка Балагур, привел дружинни-
ков ко двору наместника самой короткой дорогой. И,
как это часто бывает после свершенного дела, Якушкой
333
вдруг овладело какое-то странное равнодушие, ощуще-
ние собственной ненужности. Все, что происходило во-
круг, его больше не касалось. Только усталость чувст-
вовал Якушка, усталость и давящую духоту.
Было и впрямь знойно, необычно знойно для осен-
него месяца сентября. Якушка Балагур дышал тяже-
ло, с надрывом — запалился. Из-под тяжелого, желез-
ного шлема струйками стекал соленый пот. Кожаная
рубаха, поддетая под колючую кольчугу, облепила те-
ло. Ладони были мокрые, будто только что вынутые из
парной воды, и скользили по древку копья.
Веселые московские дружинники провели мимо Якуш-
ки наместника Федора Безума. Якушка равнодушно
проводил его взглядом и отвернулся, удивившись свое-
му безразличию.
Не далее как сегодня утром Якушка злорадно меч-
тал: «Посмотрю, наместник, как ты улыбаться будешь,
когда руки за спину заломят!» Но вот свершилось: бре-
дет наместник поперек двора, спотыкается, руки свя-
заны за спиной ремнями, а радости у Якушки нет...
Из-за частокола донесся отчаянный женский крик.
И сразу Якушку будто по сердцу резануло: «Как
Милава?»
Якушка сунул копье кому-то из дружинников, вы-
бежал за ворота.
Бой в городе уже закончился. Московские ратники
неторопливо проходили по улицам. Коломейцев почти
ие было видно: притаились, попрятались по своим дво-
рам. А в извилистом переулочке, который вел к Мила-
виному двору, и москвичей ие было — совсем пусто.
Якушка свернул за угол и чуть ие столкнулся с рос-
лым человеком, закутанным в плащ. Хищно блеснул
под усами знакомый Якушке оскал. «Сотник наместни-
ка!»
— А-а-а! — торжествующе протянул Якушка Бала-
гур и обнажил меч. — Встретились наконец!
Сотник пригнулся, вытянул вперед руку с длинным
ножом, прыгнул.
Якушку спасла кольчуга. Нож только скользнул по
доспехам, и сотник, споткнувшись о ногу Якушки, по-
катился по пыльной траве. Якушка успел ткнуть его
мечом в спину, а затем с силой опустил меч на голову
сотника.
«Вот и не с кем больше сводить счеты в Коломне!»
Якушка постоял мгновение, посмотрел, как расплы-
334
бается вокруг головы сотника бурое кровяное пятно, й
побежал дальше, подгоняемый тревогой за Милаву. Об-
манчива тишина, если такие волки по улицам бродят...
Да и своих москвичей опасаться надо, не больно-то они
добрые в чужом городе. Одинокую вдову долго ли оби-
деть?..
Возле Милавиного двора было тихо, калитка в ис-
правности, заперта плотно — не шелохнешь. Точно бы
все благополучно.
Якушка обтер лопухом окровавленный меч, достал
платок, провел по лицу, по бороде; платок сразу по-
темнел от запекшейся пыли. Постучался. Не так по-
стучался, как бы стал стучаться в любую другую ка-
литку в Коломне, не громко и требовательно, а — бе-
режно, костяшками пальцев.
Не сразу из-за частокола донесся голос Милавы:
— Кого бог послал?
Якушка облегченно вздохнул: «Жива!»
Крикнул весело, по-молодому:
— Принимай, хозяйка, прежнего постояльца! Якуш
это!
Загремел отброшенный торопливой рукой засов. Ми-
лава выглянула и замерла, удивленная,— не узнала
Якушку в обличии княжеского дружинника. Потом ки-
нулась ему на грудь, прижалась щекой к колючим
кольцам доспеха.
Развязался и ненужно соскользнул на землю чер-
ный вдовий платок.
— Я ждала... Я верила... Ты вернешься...
Мягкие русые волосы Милавы сладко пахли луго-
выми травами.
Якушка прижимал ее голову к груди, и слезы тек-
ли по его щекам, и он удивлялся этим слезам, и радо-
вался им, и еще не верил, что счастье уже пришло, и
очень хотел в это верить...
Оглушительный колокольный звон спугнул тишину.
За избами взревели трубы, созывая московских рат-
ников.
Милава вздрогнула, вопросительно подняла глаза.
— Не бойся, се не битва,— успокоил Якушка.—
Видно, князь Даниил Александрович в город въезжает.
И мне идти нужно, Но теперь уж ненадолго,— и доба-
835
вил заботливо — Ты калитку-то замкни покрепче, ма-
ло ли что...
Когда Милава скрылась за калиткой, Якушка под-
нял с земли уголек, нацарапал на досках калитки ус-
ловный знак — два скрещенных меча. Дворы с таким
знаком москвичам было приказано обходить сторонкой,
хозяев не обижать. Два скрещенных меча означали, что
здесь проживают свои люди, княжеской милостью от-
меченные, неприкосновенные. Большего для Милавы
пока что Якушка сделать не мог. Нет для ратника на
войне своей воли, своей жизни...
2
Поперек торговой площади, очищенной от телег, ров-
ными рядами стояли московские воины. Вдоль улицы,
которая вела от городских ворот к площади, вытяну-
лись цепи дружинников с копьями и овальными щита-
ми.
Коломенцы выглядывали из-за спин дружинников,
оживленно переговаривались, и на их лицах не было ни
тревоги, ни недоброжелательства — будто своего соб-
ственного князя вышли встречать. Да по-иному, пожа-
луй, и быть не могло. Хоть и считалась Коломна ря-
занским городом, но больше тянулась к Москве, чем к
Рязани...
Сплошным сверкающим сталью потоком вылились
из-под воротной башни всадники на рослых боевых ко-
нях, подобранных по мастям: сотня — на белых, сотня —
на гнедых, сотня — на вороных. Над островерхими шле-
мами покачивались копья с пестрыми флажками-пра-
порцами. Это открывала торжественное шествие побе-
дителей, красуясь удалью и богатством оружия, ближ-
няя дружина московского князя.
Но сам Даниил Александрович был одет скромно, в
простой дружинный доспех, и это поразило коломенцев,
ошеломленных пышным многоцветием только что про-
мчавшейся княжеской конницы. Только красный плащ
да золотая гривна на шее отличали Даниила от прос-
тых дружинников. Бояре и воеводы, следовавшие за
князем, выглядели куда наряднее.
Но лицо Даниила Александровича...
Не дай бог увидеть вблизи такое лицо, если есть на
душе какая-нибудь вина, если шевелятся в голове за-
таенные опасные мысли.
336
Глубокие поперечные морщины перерезали лоб кня-
зя, губы жестко поджаты, под сдвинутыми бровями не
глаза даже — две сизоватые льдинки, холодные, колю-
конь плавно нес его, осторожно переступая ногами, буд-
ние. Весь застыл князь Даниил Александрович, и белый
то боялся потревожить грозную неподвижность всад-
ника.
И замирали приветственные крики на устах людей,
когда князь проезжал мимо, и склоняли они головы, не
смея поднять на него глаза.
Якушка стоял в цепи дружинников, кричал, как и
все, когда князь приближался, и, как все, замолк, раз-
глядев его окаменевшее лицо.
Таким видел Якушка князя Даниила Александрови-
ча лишь однажды, на Раменском поле под Владими-
ром, когда князь ехал к шатру ордынского посла Нев-
рюя. Но тогда было понятно, смерть видел князь перед
глазами, но почему же он такой сейчас, в минуты тор-
жества?..
А князь Даниил думал о том, что тъ^'Аествовать
победу рано: мысли, мучившие его накануне похода, не
оставляли в покое и теперь, представали во всей тре-
вожной обнаженности. Захватив Коломну, он оконча-
тельно вступил на скользкую опасную тропу, которая
вела к недостижимой для многих князей вершине —
власти над Русью. Или — к гибели, ибо немало уже слав-
ных князей не удержались на этой тропе и скатыва-
лись в пропасть, увлекая за собой обломки своих кня-
жеств. Перед глазами неотступно стоял пример стар-
шего брата Дмитрия, вознесшегося было наверх и рух-
нувшего в небытие...
Думал Даниил Александрович о том, что на этой
тропе больше нет для него обратного пути: только впе-
ред и вперед, потому что в движение вовлечено уже
множество людей, и он, князь, не властен что-либо из-
менить.
Взятие Коломны стало знаком для рязанских вот-
чинников, которые связали свою судьбу с московским
князем. Отряды боярских военных слуг уже собирались
поблизости на Голутвинском поле и становились бок о
бок с московскими полками. Отступить означало —
предать их...
Этого нельзя допустить. Отступи сейчас Даниил, и
тысячеустая людская молва разнесет по Руси пороча-
щие слухи о вероломстве и непостоянстве московского
337
князя, и отшатнутся от него будущие друзья и союз-
ники, и останется он в одиночестве, отторгнутый всеоб-
щим недоверием от великих дел. Лишившийся доверия
людей — лишается всего...
Не только вперед нужно было идти Даниилу Алек-
сандровичу, по и до конца. Князь Константин Рязан-
ский никогда не согласится отдать свои земли к се-
веру от Оки-реки, составляющие чуть ли не треть его
княжества. Значит, закрепить за Москвой эти земли
могла только смерть или пленение Константина, и имен-
но это выводило начавшуюся войну за пределы обыч-
ных усобных войн, после которых противники мирно
пировали и скрепляли дружбу взаимным крестоцело-
ванием. Война с Константином будет идти не на жизнь,
а на смерть, на кон поставлены судьбы Московского
княжества и его, Даниила, и сознавать это было страш-
но...
Бесповоротность начатого дела тяжко давила на
плечи князя Даниила Александровича, омрачая радость
первых побед. «Да полно, победы ли это? — спрашивал
себя Даниил и честно отвечал: — Нет, еще не победы!
Подлинные победы, за которые придется платить кровью,
еще впереди. Пока же взято без труда лишь то, что са-
мо падало в руки...»
Среди шумного победного ликования князь Дани-
ил Александрович думал о предстоящих тяжелых бит-
вах, и этими своими думами был как бы отрешен от
сегодняшнего торжества.
Но люди не догадывались о тревогах князя и счи-
тали, что он просто гневается на что-то, им непонят-
ное, и замирали в страхе при его приближении...
з
Целый день на плотах и в больших ладьях перево-
зилась через Оку-реку московская конница. Пустел во-
инский стан на Голутвинском поле, а берег на рязан-
ской стороне покрывался шатрами и шалашами.
К малым рязанским городкам Ростиславлю, Зарай-
ску и Перевитеску проворно побежали конные дружи-
ны; их повели местные проводники, слуги рязанских
бояр.
А на следующее утро выступили в поход большие
полки конной и судовой пешей рати. До города Пере-
яславля-Рязанского, под которым стояло воинство кня-
838
зя Константина, оставалось не более ста верст, четы-
ре дня неспешного пути.
♦ * •
Города подобны людям. У каждого города свое на-
чало и своя судьба. Города бывают исконные, единст-
венно в своем роде, а бывают города повторенные, буд-
то вылепленные по образу и подобию других.
Подобная печать вторичности лежала на Переяс-
лавле-Рязанском. Даже имя его повторило имена дру-
гих русских градов — Переяславля-Южного и Переяс-
лавля-Залесского. И большая река, па которой стоял
город, повторила названья иных русских рек: еще один
Трубеж впадал в Днепр, а еще один — в Плещеево озе-
ро. И малая речка Лыбедь, опоясавшая Переяславль-
Рязанский, тоже носила не собственное, а повторенное
имя: и возле Киева была Лыбедь, и возле Владимира,
что на Клязьме. А название пригородного ручья — Ду-
най— и вовсе пришло из совсем уж немыслимой дали.
И -люди населяли Переяславль-Рязанский больше
пришлые, приносившие на чужбину из родных мест свой
говор, свои обычаи, свою тоску по прошлой жизни. Так
уж сложилась судьба Переяславля-Рязанского: начал он
возвышаться после Батыева погрома, который сокру-
шил и обессилил старую Рязань. Как вода из продыряв-
ленного сосуда, утекали из старой Рязани люди — по-
дальше от опасного Дикого Поля, в котором люто раз-
бойничали ордынские мурзы. Утекали и скапливались
в Переяславле-Рязанском, обретая убежище для тела,
но душой продолжая тянуться к родным пепелищам.
Может, оттого не покидало жителей Переяславля-
Рязанского постоянное ощущение временности, неустой-
чивости их бытия, и не было в них одержимой любви
к городу, чувства кровного родства с ним, которые
только и делают непобедимыми первородные города?
Сам Переяславль-Рязанский не был городом-воином.
С ордынской опасной стороны его оберегали старые
крепости Белгорода, Ижеславля, Пронска, Ожска, Оль-
гова, Казаря, построенные еще при первых рязанских
князьях.
На валах Переяславля-Рязанского стоял простой
острог, каких давно уже не строили в сильных русских
гратах — не выдерживали однорядные бревна частоко-
ла ударов камнеметных орудий — пороков. Оборонять
339
город могло лишь сильное войско, готовое сражаться
в поле.
Поэтому князь Константин Рязанский, не надеясь
на сочувствие горожан и крепость стен, собрал под го-
родом ордынские тысячи. На них была вся надежда
князя, потому что собственная дружина была немного-
численной.
* * *
Московские полки шли по Рязанской стороне1, как
по своей земле, не встречая сопротивления. Люди вое-
воды Ильи Кловыни, посланные впереди войска, опо-
вещали рязанцев, что московский князь Даниил Алек-
сандрович намерен покарать князя Константина за
дружбу с ордынцами, но против рязанской земли гне-
ва не держит. И рязанцы верили, потому что москов-
ские ратники не обижали людей в деревнях, потому
что и впрямь при попустительстве князя Константина
умножились татары в рязанской земле, татарские кони
вытаптывали луга над Ворей и Мечей, княжеские тиу-
ны собирали добавочный корм мурзам, и стало опасно
ездить по дорогам, на которых шныряли ордынские
разъезды. Если князь Даниил освободит рязанцев от
ордынской тягости — великое ему спасибо!
Кажущаяся легкость похода убаюкивала москвичей.
Да и как было не обмякнуть сердцем, если вокруг —
благодатная, по-осеннему обильная земля, погожие дни
бабьего лета, а над головами — косяки журавлей, от-
летавших в ту же сторону, куда шли московские пол-
ки,— к югу, к солнцу?
Так бы идти и идти без конца, до самого теплого
моря, как хаживали в старину на поганых половцев по-
бедоносные рати князя Владимира Мономаха. Преда-
ния об этих славных походах в московском войске знал
каждый...
Осторожность воевод, которые старались поддержи-
вать установленный походный порядок, казалась рат-
никам излишней. Москвичи шагали налегке, а кольчу-
ги, оружие и тяжелые шлемы складывали на телеги.
Ворчали, когда воеводы приказывали надеть доспехи:
«Почему бы и дальше налегке не пойти? Кого тут бе-
1 Рязанская сторона — земли между Окой, Пропей и
Осетром, район развитого пашенного земледелия. Кроме того, в
Рязанском княжестве было еще две «стороны»—Мещерская и Степ-
ная, примыкавшие к Дикому Полю.
340
речься? Отбежал, поди, князь Константин с ордынца-
ми своими в Дикое Поле...»
И все вокруг, казалось, подтверждало это.
Бабы в деревнях выносили ратникам квас и студе-
ную ключевую воду.
Мужики поднимали пашню под озими, копошились
на полях, как будто и не было никакой войны.
Безмятежно дремали на пожелтевших луговинах ста-
да.
Сторожевые разъезды, возвращаясь к войску, неиз-
менно сообщали: «Дорога впереди чистая. На перела-
зах через Вожу и иные реки чужих ратных людей нет».
На Астафью-ветреницу !, когда люди ветры считают
(примета в этот день на ветры: если северные — к сту-
же, если южные — к теплу, если западные — к мокроте,
если восточные — к вёдру), московское войско подошло
к Переяславлю-Рязанскому.
Опытные в.оеводы князя Даниила точно соразмери-
ли версты сухопутного и водного похода. Не успели
ладьи судовой рати, поднимавшейся к городу по реке
Трубеж, достигнуть Борковского острова, как с запада
на пригородные поля выехали конные дружины. Кон-
ница еще ночью перешла Трубеж выше по течению и
до поры схоронилась в оврагах и дубравах.
Князь Даниил Александрович, сопровождаемый те-
лохранителями и пестрой свитой бояр и воевод, под-
нялся на холм. Отсюда были видны все окрестности
Переяславля-Рязанского.
В открывшейся перед ним волнистой равнине для
Даниила не было ничего неожиданного. Черный гре-
бень городского острога с трех сторон опоясывался ре-
ками Трубежом и Лыбедью, и только с запада, где рус-
ла рек расходились в стороны, путь к Переяславлю-
Рязанскому не был защищен естественными преграда-
ми. Об уязвимом месте убежища князя Константина
знали все, кто в прошлые немирные годы ходил похо-
дом на Переяславль-Рязанский. Знал об этом и князь
Даниил. И Константин Рязанский позаботился о при-
крытии опасного места: на равнине, между приближав-
шимся московским войском и городом, раскинулся ор-
дынский стан.
Войлочные шатры, крытые кожами телеги на коле-
сах из неструганых досок, дым бесчисленных костров.
1 20 сентября.
341
Вытоптанная земля между юртами была черной, точ-
но закопченной, и издали казалось, что на равнине ле-
жит пепелище какого-то неведомого города, и не юр-
ты возвышаются над ним, а печи сожженных домов.
Но это было не мертвое пепелище. В ордынском
стане сполошно ударили барабаны, из-за юрт показа-
лось множество всадников на коренастых лохматых ло-
шадках.
Перед московскими полками была сплошная стена
оскаленных лошадиных морд, медных панцирей, обтя-
нутых бычьей кожей круглых щитов, каменно-бурых
свирепых лиц под войлочными колпаками, а над ними
покачивалась камышовая поросль множества копий.
В непробиваемой толще ордынских всадников, как
бусинка в горсти песка, затерялась конная дружина
рязанского князя Константина Романовича. Бунчуки
ордынских мурз заслонили голубой рязанский стяг.
И московским ратникам показалось, что перед ни-
ми стоит одно ордынское войско и что не запутанные
тропы княжеской усобицы привели их на поле перед
Переяславлем-Рязанским, а светлая дорога войны за
родную землю против извечного врага — степного ор-
дынца, а потому дело, за которое обнажают они мечи
свои,— прямое, богоугодное...
Преобразились ратники. Исчезло былое благодушие
с их лиц, праведным гневом загорелись глаза, руки
крепче сжали оружие. Торопливо перестраиваясь для
боя, москвичи шаг за шагом двигались в сторону ор-
дынского войска, невольно тянулись вперед, и не нуж-
ны были им одушевляющие слова, не нужен был доб-
лестный княжеский почин,— люди и без того рванулись
в сечу, и воеводам было даже трудно удерживать их
па месте, пока на правый — переяславский — берег Тру-
бежа не высадилась пешая судовая рать.
• ж *
Надолго запомнились князю Даниилу Александро-
вичу последние минуты перед сечей, которую он впер-
вые готовился начать один, без старшего брата и кня-
зей-союзников.
В торжественном молчании застыли позади княжес-
кого коня бояре и воеводы, советчики в делах княжест-
ва и боевые соратники. Все они здесь, все!
Это были верные люди, давно связавшие с князем
342
Даниилом свою судьбу. Торжество князя Даниила бы-
ло их торжеством, как его неудача стала бы их лич-
ной неудачей. Вместе они были в дни неспокойного ми-
ра, вместе с князем были и на нынешнем опасном по-
вороте Московского княжества...
Большой боярин Протасий Воронец, немощный те-
лом, преклонного уже возраста, но по-прежнему злой в
княжеской службе и несгибаемый духом...
Тысяцкий Петр Босоволков, сгоравший от ревнивого
нетерпения, ибо именно ему обещано долгожданное са-
мостоятельное наместничество в отвоеванных рязанских
волостях, но твердо знавший, что путь к наместничест-
ву лежит через победную битву...
Сотник Шемяка Горюн, погрузневший за последние
годы, заматеревший до звероподобия — всклокоченная
борода раскинулась на .половину груди, шея распирает
вырез кольчужной рубахи, могучие руки никак не при-
жимаются к бокам, так и держит их сотник чуть-чуть
на отлете...
Архимандрит Геронтий, благословивший поход и без
жалоб переносивший все тягости походной воинской
жизни, не пожелавший сесть в крытый возок, но шагав-
ший с пешим полком наравне с простыми ратниками...
Новый служебник боярин Федор Бяконт, который,
казалось, больше всех тревожился за успех рязанско-
го дела, в немалой мере подготовленного им самим, и
только теперь уверовавший в благополучный исход...
Коломенский боярин Федор Шуба, включенный кня-
зем Даниилом в число ближних людей,, и теперь меч-
тавший доказать, что возвышение — заслуженное...
Почтительно замерли, сбившись кучкой, коломенские
и рязанские вотчинники, приятели и родичи Федора Шу-
бы. Они поодиночке приставали к московскому войску
во время похода и теперь, наконец собравшись вместе,
радовались, что это их так много, вовремя отъехавших
к князю Даниилу...
Все взгляды были обращены на князя Даниила Алек-
сандровича и воеводу Илью Кловыню, которому было
доверено начальствовать в этом бою.
И бронницкий мурза Асай был здесь. Он смотрел
на грозного воеводу Илью Кловыню со страхом и вос-
хищением и думал, что к такому большому человеку
нужно бы подъехать поближе. Время от времени мур-
за легонько трогал каблуками бока своего коня, и по-
слушный конь подавался вперед, пока наконец Асай
343
не оказался сойсём рядом с воейодой. Не пойорачивая
головы, Асай ревниво скашивал глаза на своих сорат-
ников, стоявших у подножия холма: «Видят ли, что он,
мурза Асай, ближе всех к старому багатуру, самому
почтенному из воевод?..»
* * *
На ратном поле — две воли, у кого сильнее, тот и
будет наверху. Воля полководца — в воеводах и рат-
никах, она с началом боя как бы уходит от него, рас-
творяясь в войске. Ибо что еще может сделать полко-
водец, если расставленные и воодушевленные им полки
уже окунулись в кровавую неразбериху битвы? В бит-
ве каждый ратник сам себе и воевода, и судья, и со-
весть— все вместе. Подвиг одного ратника может по-
вести за собой сотни, а бегство десятка трусов поверг-
нуть в смущение целый полк. Что может бросить пол-
ководец на весы уже начавшегося сражения? Засад-
ный полк, прибереженный на крайний случай? Собст-
венную доблесть, которая воодушевит ратников на том
крошечном кусочке бранного поля, где эту доблесть
увидят люди? Всего этого мало, ничтожно мало. Истин-
ный полководец выигрывает битву до начала ее...
Князь Даниил Александрович верил, что сделал для
победы все, что можно было сделать, а остальное — в
руках войска и в руках божьих.
С устрашающим ревом, от которого вздыбились и
заплясали ордынские кони, сбивая прицел лучникам,—
ринулись вперед московские конные дружины, за счи-
танные мгновения преодолели самое опасное, насквозь
прошитое стрелами пространство между враждебными
ратями, и врубились в татарские ряды.
Ржанье коней, крики, стоны раненых, лязг оружия,
барабанный бой и вопли боевых труб слились в один
оглушающий гул, и в густых клубах пыли беззвучно
поднимались и опускались прямые русские мечи и та-
тарские сабли.
От берега Трубежа набежала высадившаяся из ла-
дей пешая московская рать и будто растворилась, втя-
нутая страшным водоворотом битвы.
— Пешцы вовремя подоспели! — удовлетворенно от-
метил Илья Кловыня. — Как бы и рязанцы не вывели
ополчение... Самое время им спохватиться...
Даниил Александрович кивнул, соглашаясь. Сказан-
344
ное воеводой было очевидным. Сейчас, когда смешалась
конница и длинные копья дружинников стали беспо-
лезными, ножи и топоры проворных пешцев могли ре-
шить исход битвы. Воеводам городского ополчения не-
трудно было догадаться...
Но городские ворота Переяславля-Рязанского по-
прежпему были наглухо закрыты. Не покидал дубра-
вы и московский засадный полк, приберегаемый князем
Даниилом на случай вылазки из города.
А бой уже медленно откатывался от холма, на ко-
тором стоял Даниил Александрович: москвичи явно пе-
ресиливали. Из клубов пыли начали поодиночке вы-
рываться ордынские всадники, мчались, нахлестывая
коней, по топкому лугу между Лыбедью и Карасиным
озером.
Потом побежали уже десятки ордынцев, и это ка-
залось удивительным, потому что по прошлым битвам
было известно: татары или бьются до смерти, или от-
бегают все вместе, по условленным сигналам. Если кто-
нибудь бежал самовольно, то ордынцы убивали не толь-
ко беглеца, но и всех остальных людей из его десят-
ка, как бы храбро онц ни бились, а за бегство десятка
казнили всю сотню. Так гласила Яса покойного Чин-
гисхана, самый почитаемый татарами закон...
Наконец наступил долгожданный миг, когда сломи-
лась пружина ордынского войска и лавина всадников
в войлочных колпаках, прильнувших к лошадиным ше-
ям, с воем покатилась прочь, к дубовому лесу, призыв-
но шелестевшему багряной листвой за речкой Лыбедь.
Это была победа.
Небольшая кучка всадников, оторвавшаяся от та-
тарской убегающей лавины, стала забирать влево, к
городу. Над ними беспомощно 'метался рязанский стяг,
наискосок перерубленный мечом.
Зоркие глаза степняка Асая разглядели в кольце
всадников красный княжеский плащ.
— Князь Константин бежит! — завопил мурза и
умоляюще протянул руку к Дмитрию Александровичу: —
Дозволь, княже, поохотиться моим нукерам!
— И мне с Константином свет Романовичем пере-
молвиться желательно,— вмешался боярин Шуба.—
Дозволь и мне поохотиться, княже! •
— Перемолвишься, боярин, коли догнать сумеешь...
Однако, думаю, князь Константин раньше в ворота про-
скочит...
345
Но боярин Шуба только недобро усмехнулся:
— Проскочит, коли ворота ему откроют. Только
ведь боярин Борис Вепрь не зря в городе остался.
— Коли так, ступайте! — разрешил Даниил.
Мурза Асай и боярин Шуба разом сорвались с мес-
та, увлекая за собой толпу нукеров, коломенских вот-
чинников и конных боярских слуг.
Князь Константин Рязанский и его телохранители
успели доскакать до города первыми, сгрудились под
сводами воротной башни, забарабанили древками ко-
пий и рукоятками мечей.
Тщетно!
Город Переяславль-Рязанский не впустил своего кня-
зя.
Князь Константин бессильно сполз с коня, скинул с
головы золоченый княжеский шлем — честь и гордость
владетеля.
Всадники мурзы Асая и боярина Федора Шубы не-
умолимо приближались, и их было устрашающе много,
чуть ли не по сотне на каждого телохранителя рязан-
ского князя. Константин понял, что спасения нет, и
приказал своим дружинникам сложить оружие.
— Кровь будет напрасной... Прощайте, дружина
верная...
В ров полетели мечи и копья дружинников, кинжа-
лы, легкие боевые секиры. Оружие беззвучно падало
и тонуло в вязкой зеленой тине, скопившейся на дне
рва.
Сверху, с городской стены, донесся сдавленный крик:
«Ой, как же так, люди?!» Видно, немало людей смот-
рели через бойницы на бегство князя.
Беззвучно взметая копытами желтую пыль, накаты-
валась на князя Константина лавина чужих всадников.
Среди татарских колпаков поблескивали железные шле-
мы боярских слуг. Вот они совсем рядом. Скатились с
коней, набежали, поволокли князя Константина, выво-
рачивая назад руки,— прочь от стены.
Насмешливый знакомый голос гаркнул в самое ухо:
— Со свиданьицем, княже! Собирался ты привес-
ти меня в Рязань неволею, а я сам пришел! То-то при-
ятная встреча!
Константин Романович с трудом повернул голову,
узнал:
— И ты здесь, боярин Федор? Говорили про твою
846
измену, да не поверил я... Впредь наука... Иуда ты!
Иуда Искариот!
— Неправда твоя, князь, и в словах видна! Федор
Шуба в измене отроду не был! Забыл ты, князь, что
не холоп тебе Шуба, а боярин извечный, слуга воль-
ный. Отъехал на службу к князю Даниилу не изменой,
но по древнему обычаю, как деды и прадеды делали,
слуги вольные, а потому перед богом и людьми — чист!1
Отринулся ты от правды, княже, а потому и ущерб тер-
пишь...
Уже вслед князю Константину, снова склонившему
голову на грудь, боярин Шуба крикнул совсем обид-
ное, зловещее:
— О науке на будущее говоришь? А того не зна-
ешь, нужна ли тебе впредь наука княжеская. Может,
не князь ты больше, и князем не будешь. То-то!..
Возле холма, на котором по-прежнему стоял Дани-
ил Александрович, плененного рязанского князя пере-
няли дружинники Шемяки Горюна, окружили плотным
кольцом и повели к оврагу, подальше с глаз людских.
Так распорядился Даниил Александрович: хоть и по-
верженный враг перед ним, но все же князь остается
князем, и смотреть простым людям на его унижение —
негоже...
Медленно оседала пыль над бранным полем, серым
саваном покрывая павших. А их было много — и ор-
дынцев, и москвичей. Среди ордынских полосатых ха-
латов поблескивали кольчуги убитых дружинников, лу-
говым разноцветьем пестрели кафтаны пешцев из су-
довой рати.
Пошатываясь от ран и усталости, брели к полко-
вым стягам уцелевшие москвичи.
Битва закончилась.
Пора было приступать к первому строению мира.
Взять победу — мало, нужно уметь взять и мир.
♦ ♦ ♦
В шатер князя Даниила Александровича явились
большие люди Переяславля-Рязанского: бояре, духо-
венство, посадские старосты. Переяславцы были без
1 Отъезд — феодальное право перехода вассала на службу к
другому сюзерену. На Руси правом отъезда пользовались «слуги
вольные» и бояре, и отъезд не считался изменой. Право отъезда
было отменено только в XV веке, при великом князе Иване 111.
347
оружия и досйехои в нарядных кафтанах, как будто не
чужая рать стоит под городом, а посольство дружес-
кого княжества. Холопы внесли на серебряных подно-
сах почетные дары.
Боярин Борис Вепрь от имени града поцеловал крест
на верность московскому князю, и священник почитае-
мого храма Николы Старого скрепил крестоцеловапие
божьим именем.
Князь Даниил Александрович торжественно вручил
Борису Вепрю булаву переяславского наместника и
отпустил горожан, пообещав городу не мстить и ника-
кого урона не причинять.
Свое обещание Даниил сдержал. Ни один москов-
ский ратник не вошел в город, сохраненный от разоре-
ния добровольной сдачей. На благодарственном молеб-
не в церкви Николы Старого присутствовал только ты-
сяцкий Петр Босоволков, будущий наместник Приок-
ских волостей.
Три дня простояло московское войско на костях, на
бранном поле, и все три дня в воинский стан приходи-
ли переяславцы, и велись у костров мирные беседы, и
москвичи хвалили хмельное переяславское пиво, кото-
рое оказалось слаще и светлее московского. Купцы без-
опасно выносили товары из города и уплывали, не за-
держиваемые никем, по своим надобностям. На луг
между Лыбедью и Карасиным озером пастухи выгна-
ли городское стадо.
Да полно, была ли вообще война с рязанским кня-
зем Константином? Да и был ли сам-то князь Констан-
тин Романович?
Бесследно исчез князь Константин, и только немно-
гие люди знали, что ночью окруженный безмолвными
суровыми стражами, он был увезен в крытой ладье
московским сотником Шемякой Горюном и что остался
Константину единственный выбор: смириться или за-
кончить дни свои в московской тюрьме, в тесном заклю-
чении...
Но пружина войны, благополучно миновав Переяс-
лавль-Рязанский, продолжала еще раскручиваться са-
ма собой.
Тысяцкий Петр Босоволков с конным полком и дру-
жинами переяславских вотчинников двинулся па ста-
рую Рязань — добивать доброхотов князя Константина
в столице княжества.
Выбранные Федором Шубой и Борисом Вепрем ря-
348
аййскйе бояре со своими военными слугами разъехались
по малым крепостям, чтобы везде сменить воевод кня-
зя Константина, без остатка выкорчевать корни его из
рязанской земли.
Глубоко пахал князь Даниил Александрович, взрых-
ляя пашню под московский посев!
4
На второй неделе октября — месяца-грязника, кото-
рый ни колеса, ни полоза не .любит,— войско князя Да-
ниила Александровича покинуло Рязанское княжество.
Обратная дорога оказалась трудной и длительной,
потому что осенние дожди размыли лесные дороги, а
судовой рати пришлось выгребать против течения Оки
и Москвы-реки.
Москвичи уходили из рязанской земли так же мир-
но, как входили в нее. И рязанцам казалось, что ниче-
го не изменилось в их княжестве. Вернувшись в села,
рязанские вотчинники принялись собирать обычные
осенние оброки. Тиуны из городов приехали за услов-
ленной долей ордынской дани. Суд вершили прежние
тысяцкие, а если кто из них был поставлен заново, то
из своих же, известных людей.
В Коломне на наместничьем дворе по-хозяйски рас-
поряжался боярин Федор Шуба, коренной коломенец,
и остальные власти тоже были свои. Только новый сот-
ник Якуш Балагур был из москвичей, но и он пород-
нился с городом, обвенчавшись с коломенской вдовой
Милавой. Весьма это понравилось горожанам...
А в остальном ничего не изменилось и в Коломне,
разве что дани из коломенских волостей отвозили те-
перь не в Рязань, а в Москву, но были те дани не боль-
ше и не меньше прежних. Не замечали люди особых
перемен.
А изменилось многое, и не только в том было дело,
что Московское княжество расширилось почти вдвое,
вобрав в себя земли по Оке-реке.
Рязанский поход принес Даниилу Александровичу
громкую славу, и потянулись на службу к удачливому
князю бояре и слуги вольные из других земель. К Моск-
ве отъезжали не только малые и обиженные несправед-
ливостью вотчинники, но бояре сильные, известные.
Черниговский боярин Родион Нестерович привел в
Москву целый полк, семь сотен детей боярских и во-
349
енных слуг, не считая холопов и прочей челяди. Пред-
стал гордый боярин пред очами князя Даниила, подал
рукояткой вперед свой прославленный меч. Растроган-
ный Даниил Александрович щедро наделил его вотчи-
нами в новых московских владеньях и приблизил к себе.
Москва праздновала победу, и не было счета пи-
рам, как не было счета княжеской щедрости, серебря-
ным дачам и соболиным дареным шубам. Но по селам
князь Даниил своих бояр и воевод не распустил, как
делал обычно поздней осенью. Войско стояло нагото-
ве, чтобы доказать сомневавшимся право Москвы на
коломенские волости.
Правда, князья-соперники спохватились, когда ря-
занское дело уже завершилось и изменить что-либо бы-
ло трудновато. Но все-таки князь Даниил с тревогой
ждал княжеского съезда, который на этот раз собирал-
ся не в стольном Владимире, а в маленьком удельном
Дмитрове: ехать к великому князю Андрею остальные
князья не пожелали, опасались вероломства.
Необычным был дмитровский княжеский съезд. При-
ехали на него многие князья, а делами вершили сов-
сем немногие. Переговаривались за закрытыми дверя-
ми великий князь Андрей Александрович с Михаилом
Ярославичем Тверским, Михаил Тверской с Даниилом
Александровичем Московским, Даниил с великим кня-
зем Андреем, и опять великий князь с Михаилом Твер-
ским,— по кругу, будто и не было в Дмитрове иных
князей.
А удельные владетели только боязливо приглядыва-
лись к сильным князьям, старались вызнать, о чем они
говорят на тайных встречах, но те свои тайны берег-
ли крепко.
Холоп великого князя, Бузлица, выговорив себе в
награду две гривны серебра, поведал смиренному кня-
зю Ивану Стародубскому, что старшая-де братия де-
лит между собой отчины малых князей. Перепуганный
Иван прибежал к великому князю Андрею, упал в но-
ги и взмолился, чтобы оставили ему хотя бы половину
его княжества. Андрей Александрович немало удивился,
а потом, все узнав, долго хохотал. Но своего холопа
Бузлицу велел избить батогами и вырвать ему лжи-
вый язык, чтобы другим лукавить и наветничать ради
корысти неповадно было...
Последний день княжеского съезда. В хоромах кня-
зя Василия Константиновича, который держал город
350
Дмитров вместе с заволжским Галичем и наезжал в
свою вторую столицу не каждый год, собрались князья.
Великий князь Андрей Александрович, князь Михаил
Тверской и князь Даниил Московский сообща призва-
ли меньшую братию целовать крест на неприкосновен-
ность княжений, кто чем на сей час владеет. Несоглас-
ных не было: не отнимают своего, и то хорошо! Уми-
рились между собой князья и разъехались, успокоен-
ные. «Слава те господи, все осталось по-прежнему! А
Москва пусть коломенские волости за собой держит,
вроде бы ничьи они, раз Константин Рязанский в по-
лон попал!»
Тогда еще не были произнесены вслух слова, кото-
рые вскоре разрушили до основанья все строение ми-
ра, достигнутое на княжеском съезде в Дмитрове.
А слова эти — «переяславское наследство»!
ГЛАВА 7
ПЕРЕЯСЛАВСКОЕ НАСЛЕДСТВО
1
В одиннадцатый день мая, на Мокия-мокрого, ког-
да багряный восход солнца предвещал грозовое и по-
жарное лето,— в Москву приехал неожиданный гость.
Воротным сторожам, которые принялись было рас-
спрашивать, кто он и откуда, приезжий ответил неоп-
ределенно, не называя имени своего:
— К господину вашему Даниилу Александровичу,
по княжескому делу...
Десятник Гриня Ищенин выглянул в калиточку, про-
резанную в воротах, и засомневался, стоит ли впускать
приезжего человека в город раньше положенного часа.
На первый взгляд, приезжий был не из больших лю-
дей: закутался до самых глаз в простой суконный плащ,
шапка у него была тоже простая, с небогатой беличьей
опушкой, а спутники его выглядели и того беднее —
бурые кафтаны, войлочные колпаки, на ногах — чебо-
ты. Тут еще подумать надобно, по чину ли московско-
му десятнику перед ними шапку ломать...
— Чего медлишь! Отворяй! — нетерпеливо и требо-
вательно крикнул всадник, дернулся в седле. Под пла-
щом у него коротко звякнуло железо доспеха. Кончик
ножен, выглянувших на миг из-под полы, окован се-
ребром, а на серебре — затейливый прорезной узор, а
в прорезях — красный бархат. В богатых ножнах носит
меч приезжий человек, прямо-таки в княжеских...
Десятник всмотрелся повнимательнее.
Конь под приезжим был рослый, видный, с широ-
кой грудью — не простой копь, цены такому коню не
было...
Но даже не богатое оружие и не воинский конь убе-
дили Гриню Ищенина, а глаза незнакомца — пронзи-
тельные, гневно прищуренные. Так повелительно прос-
тые люди глядеть не приучены...
«Почему сразу не заметил?»— ужаснулся Гриня.—
352
Недосмотрел, недосмотрел... За такой недосмотр вое-
вода Илья Кловыня не похвалит, нет, не похвалит...»
Исправляя оплошность, десятник собственноручно
откинул засовы, уважительно поклонился приезжему че-
ловеку и пошел, приволакивая раненную в рязанском
походе ногу, впереди его коня — показывать дорогу.
На улицах Кремля было безлюдно. Москва еще спа-
ла, и лишь над немногими дворами поднимались струй-
ки дыма: самые наиревностнейшие хозяйки начали за-
паливать очаги.
Дремали караульные ратники у княжеского крыль-
ца, оперевшись на древки копий.
Приезжие спешились, встали молчаливой кучкой.
Один из дружинников, выслушав тот же немного-
словный ответ незнакомца — «К Даниилу Александрови-
чу, по княжескому делу!» — пошел докладывать.
Ждать пришлось долгонько. В такой ранний час не-
легко было добудиться дворецкого Ивана Романовича
Клушу, а помимо него к князю неизвестных людей не
допускали. Так раз и навсегда распорядился Даниил
Александрович, и стража выполняла это неукоснитель-
но.
Приезжие ожидали смирно, не выказывая нетерпе-
ния.
Гриня Ищенин, глядя на них — плохо одетых и нев-
зрачных рядом с нарядными княжескими дружинника-
ми,— снова засомневался, верно ли поступил, решив-
шись нарушить покой такого важного боярина, как Иван
Романович Клуша. За это могли и не похвалить...
Успокоился Гриня лишь тогда, когда с крыльца не-
ожиданно сбежал дворецкий и обнял незнакомца в пла-
ще, как ровню.
«Слава богу, и на сей раз пронесло! — перекрестил-
ся Гриня. — Нужно не забыть свечку поставить у Спа-
са на Бору!»
Так суеверный десятник поступал, если сомнитель-
ное дело заканчивалось благополучно. Не первая это
будет свечка, поставленная Гриней по зароку в церкви
Спаса, и не десятая даже. Воротная служба опасна, по-
скользнуться на ней легче легкого, а в ответе за все он
один, десятник Гриня Ищенин...
Гриня потоптался еще немного возле княжеского
крыльца, перекинулся со знакомыми дружинниками
пустяшными словами и зашагал прочь, успокоенный.
12 В. В. Каргалов
353
Прохладный утренний ветерок отдавал дымом. Но
это был не горький, тревожный дым пожара, а мирный
хлебный дух, предвестник полевой страды: еще не кон-
чилась Никольская неделя, мужики на полях выжига-
ли прошлогоднее жнивье, и легкое дымное марево по-
стоянно висело над Москвой. И думы у Грини Ищени-
на были мирные, домашние. «От Сидорова дня первый
посев льну, на Пахомия-бокогрея поздний посев овса,
а там и Фалалей-огуречник недалеко1. Надобно работ-
ника взять на двор. Одной бабе не управиться, сам-то
я больше в карауле...»
Шел Гриня по утренней Москве, выбросив из го-
ловы недавние заботы. Он, Гриня, свою службу испол-
нил, пусть теперь дворецкий Клуша беспокоится...
* * *
А дворецкий Иван Клуша в тот самый час стоял пе-
ред дверью в княжескую ложпицу и мучился сомнени-
ями.
О приезде боярина Антония, ближнего человека кня-
зя Ивана Переяславского, следовало бы доложить не-
медля: только важное дело могло привести боярина в
Москву. Но будить князя было боязно. Давно прошли
те благословенные времена, когда к Даниилу Александ-
ровичу люди ходили запросто, без страха божьего в
душе. А тут еще телохранитель княжеский Порфирий
Грех будто нарочно подсказывает, что засиделся Да-
ниил Александрович вчера допоздна, все грамоты с бо-
ярином Протасием читали. Комнатный холоп Тиша то-
же неодобрительно качает головой: не дают, дескать,
покоя батюшке Даниилу Александровичу...
Так и не решился боярин Клуша сам постучаться
в двери.
Наконец холоп Тиша почувствовал по одному ему
известным приметам пробуждение князя и неслышно
проскользнул в ложницу. Почти тотчас раздался го-
лос Даниила Александровича:
— Пусть войдет.
Иван Клуша перекрестился, шагнул через высокий
порог.
1 Сидоров день — 14 мая, П а х о м и й-б окогрей — 15 мая,
Фалалей-огуречник — 20 мая.
354
Князь полулежал на постели, откинувшись на по-
душки. Белая исподняя рубаха распахнулась, волосы
упали на глаза, а сами глаза со сна припухшие, будто
недовольные.
Но заговорил князь без раздражения — знал, что
без крайней нужды тревожить его не осмелились бы:
— С чем пришел, боярин?
— Антоний из Переяславля прибежал. Говорит, де-
ло неотложное.
— Отведи в посольскую горницу, скоро буду,— ска-
зал князь и, заметив, что дворецкий нерешительно топ-
чется на месте, спросил резко: — Чего еще?
— Кого из думных людей прикажешь позвать?
— Никого. Один говорить буду. Сотник Шемяка ме-
ня проводит.
Холоп Тиша поставил на скамью возле постели се-
ребряный таз с ледяной родниковой водой, положил
рядом рушник. Даниил Александрович скользнул взгля-
дом по задиристым красным петухам, вышитым по краю
рушника, улыбнулся: «Ксеньино рукоделье!»
Опять неслышно приблизился Тиша. В одной руке
холопа — нарядный кафтан с серебряными пуговицами,
в другой — белая холщовая рубаха. Даниил молча ука-
зал на рубаху, давая понять, что оденется по-домаш-
нему. Сапоги Тиша уже сам подал кожаные, а не на-
рядные сафьяновые.
Ни комнатный холоп, ни телохранители в каморке
перед ложницей, ни сотник Шемяка Горюн, провожав-
ший князя'в посольскую горницу, не заметили на ли-
це Даниила Александровича и тени беспокойства. Без-
мятежным казался князь, буднично-строгим.
А между тем князя переполняло нетерпеливое ожи-
дание, готовое выплеснуться наружу и сдерживаемое
только усилием воли да давней привычкой не показы-
вать людям ни радости, ни печали.
Князь Даниил Александрович догадывался, зачем
приехал переяславский боярин, и спешил убедиться в
справедливости своей догадки, ибо с этим было связа-
но многое, очень многое...
* * *
Давно уже отгорел у князя Даниила гнев па упря-
мое противление боярина Антония, которое тот пока-
зал при встрече на речке Сходне. Да и сам Антоний из-
12*
355
менялся. Понял все-таки честолюбивый боярин, что на-
прасно связывал с князем Иваном свои надежды. Не
по плечу оказались молодому переяславскому князю ве-
ликие дела. Истинным и единственным наследником
Александра Невского стал Даниил Московский, его
младший сын! Понял это Антоний и потянулся к млад-
шему Александровичу неугомонным сердцем своим, не
смирившимся с сонным покоем удельного бытия. Твер-
до принял боярин Антоний сторону московского кня-
зя, начал служить ему не льстивым словом, но делом
и, оставаясь жить в Переяславле, быстро превратился
в одного из самых близких и необходимых Даниилу
людей.
Не на Переяславль, а на Москву замыкались теперь
тайные тропы доверенных людей боярина Антония, пре-
дусмотрительно рассаженных им по разным городам и
княжествам. Эти тропы привели ко двору Даниила
Александровича новгородского купца Акима, костром-
ского боярина Лавра Жидягу, можайского вотчинника
Михаила Бичевина и иных многих, для московского
князя полезных людей.
И сам боярин Антоний часто приезжал в Москву.
Каждый его приезд подсказывал Даниилу Александ-
ровичу новый, неожиданный поворот в сложном пере-
плетении межкняжеских отношений. Превратившись
волей судьбы из великокняжеского советчика в бояри-
на неприметного удельного владетеля, Антоний продол-
жал мыслить широко, охватывая взглядом своим всю
Русь.
Беседы Даниила Александровича и боярина Анто-
ния шли на равных, и трудно было понять, кто кого
ведет за собой: боярин ли превратил князя в исполни-
теля своих дерзких замыслов, князь ли сумел поставить
изощренный ум и опыт боярина на службу Московско-
му княжеству. Да и важно ли было, кто кого опере-
жал в мыслях, направленных к общей цели? Главное,
сошлись воедино устремления двух незаурядных людей,
и единение это было плодотворным...
В глубокой тайне они обговаривали, как передать
в руки Даниила отчину бездетного князя Ивана — Пе-
реяславское княжество.
Свершить это было непросто, совсем непросто!
О том, что болезненному Ивану Переяславскому
жить оставалось недолго, знали все. Сильные князья
готовились вступить в спор за выморочное Переяслав-
356
скоб княжество, и у каждого были в этом споре свои
козырные карты.
За великого князя Андрея Александровича был древ-
ний обычай, по которому выморочные княжения пере-
ходили к великому князю, и нынешнее старшинство в
роде Александровичей. Даниил Московский был млад-
шим Александровичем, а Андрей — средним. Переяс-
лавль всегда принадлежал старшему в роде!
За Михаилом Тверским стояла почтительная слава
самого сильного князя на Руси, подкрепленная много-
численными полками. Нсразграниченность тверских и
переяславских волостей на Нижней Нерли и Средней
Дубне давала ему удобный повод ввести свои дружи-
ны в Переяславское княжество якобы для защиты спор-
ных земель. Князя Михаила подталкивала ревность к
московскому князю, только что отхватившему чуть не
треть рязанских земель, тогда как Тверское княжество
оставалось в прежних границах. На победу в прямой
войне с Тверью рассчитывать было трудно...
Князю Даниилу необходимо было найти нечто та-
кое, что уравновесило бы и древнее право великого кня-
зя Андрея, и военную силу Михаила Тверского. И это
нечто было отыскано в доверительных беседах с боя-
рином Антонием.
Духовная грамота князя Ивана, которая доброволь-
но передавала бы Переяславское княжество Москве!
Завещание братинича Ивана любимому дяде своему
князю Даниилу Александровичу!
Боярин Антоний поручился, что духовная грамота —
будет.
Не с завещанием ли князя Ивана он приехал в Моск-
ву?
* * *
Нетерпеливо убыстряя шаги, Даниил Александро-
вич почти бежал по переходам дворца и в посольскую
горницу ворвался стремительно. Молча положил руки
на плечи боярина Антония, вскочившего при его по-
явлении, чуть не силой усадил обратно на скамью, сел
рядом.
Боярин Антоний покосился на Шемяку Горюна, оста-
новившегося в дверях. Шемяка понимающе кивнул, не-
уклюже выпятился за порог, прикрыл дверь и плотно
прислонился к ней спиной. Это было тоже раз и на-
всегда оговорено: сторожить тайные беседы князя Да-
357
нийла надлежало самому сотнику, других людей даже
за дверью быть не должно...
— Час настал, княже! — торжественно произнес Ан-
тоний, протягивая Даниилу Александровичу пергамент-
ный свиток с печатью красного воска, подвешенной на
красном же крученом шнуре.
Князь Даниил внимательно осмотрел печать. На од-
ной стороне печати был оттиснут святой Дмитрий на
коне, покровитель покойного великого князя Дмитрия
Александровича,-на другой — стоявший в рост Иисус
Христос. Да, это была печать старшего брата Дмит-
рия, которая стала по наследству печатью Переяслав-
ского княжества!
Медленно, намеренно сдерживая свое нетерпение,
Даниил Александрович развернул пергаментный сви-
ток, пробежал глазами уставное начало:
«Во имя отца и сына и святог.о духа. Се я, грешный
худой раб божий Иван пишу духовную грамоту, никем
не принуждаем, недужный телом, но умом своим креп-
кий...»
Дальше шло главное — то, ради чего была написа-
на духовная грамота переяславского князя, и Даниил
стал читать вслух, и Антоний вторил ему, как эхо:
— «...благословляю своею отчиною, чем меня бла-
гословил отец мой, градом Переяславлем и иными гра-
дами, волостями, селами и деревнями, тамгою, мытом
и прочими пошлинами, благодетеля моего Даниила
Александровича Московского. А кто сею грамоту пору-
шит, судит того бог. А се послухи1: отец духовный Ио-
на, священник Феодосий, поп Радища...»
Даниил Александрович бережно свернул пергамент,
поднял глаза на Антония:
— Как сумел?
— Духовная грамота — как тебе, княже, ведомо —
давно мною написана, да только князь Иван печатью
ее не скреплял и послухов не звал. Сердился Иван, ког-
да о духовной с ним заговаривали. Говорил: жив еще
я, рано отпевать собрались! Только в канун Иоанна
Богослова, когда занедужил крепко, ноги отнялись и
лик пухнуть стал,— велел Иван духовную грамоту пе-
чатью и приложением руки послухов скрепить. А на-
утро совсем худо стало Ивану, людей не узнавал. Мыс-
лю, адноконечно преставится князь Иван...
1 Послу х— свидетель.
358
— Ведома ли переяславцам последняя воля князя
Ивана?
— Думным людям ту духовную грамоту читали...
Даниил Александрович подошел к оконцу.
Слюдяная оконница по теплому времени была сдви-
нута вбок, и весенний ветер свободно задувал в горни-
цу, перебивая утренней свежестью пыльную духоту
ковров и сладкий тлен воска.
Где-то далеко, за лесами, умирал племянник Иван —
верный, но слабый друг...
В душе Даниила не было ни сожаления, ни печали.
То, что происходило,— должно было произойти, и если
бы вдруг случилось чудо, если бы князь Иван поднял-
ся со смертного одра,— это было бы неожиданным пре-
пятствием на пути Даниила, а отнюдь не радостью...
Не сегодня он, князь Даниил Александрович Мос-
ковский, перешагнул через естественную человеческую
жалость к подобным себе. Гораздо раньше это случи-
лось,— наверное, еще тогда, когда он впервые возло-
жил на себя золотую гривну московского князя. Все
следующие годы были для Данйила непрерывной бит-
вой с самим собой, с состраданием, бескорыстной доб-
ротой, участием — светлыми чувствами, необходимыми
человеку, но неизменно оказывавшимися помехой в кня-
жеских делах.
Он, князь Даниил Александрович Московский, вы-
играл эту незримую битву. Окружавшие люди казались
теперь Даниилу лишенными права на собственную
жизнь, на свое отдельное счастье, не подчиненное ве-
личественной цели — возвышению Московского княжест-
ва...
«Что напишут летописцы после смерти князя Ива-
на?— спокойно размышлял Даниил. — Что тихий был
князь, и смирный, и любезный всем, и к божественным
церквам прилежный зело, и призревал на своем дворе
нищих и странников, и столь был добродетельным, что
многие дивились на житие его? Все так, все верно, су-
щим праведником жил князь Иван! Но это же жизнь
не князя, а чернеца, святого угодника! И каков ока-
зался итог его жизни?
Было древнее и сильное Переяславское княжество —
и не будет его. Исчезнет даже подобие мирного покоя,
в котором жили переяславцы последние годы под не-
зримой защитой Москвы. Земля их станет ратным по-
лем, на котором скрестят мечи другие, сильные князья,
359
не умильные праведники, но — воители и властелины!
А если дальше заглянуть?
Орда черной тучей нависла над Русью. Крестом от
нее отгородишься, что ли? Удельные князья раздира-
ют землю на кровоточащие куски. Молитвой их вместе
соберешь?..
Так кто же будет правым в глазах потомков, без-
жалостный Даниил или живший лишь благостной
жалостью Иван? Не оборачивается ли жалость Ивана на
деле худшей безжалостностью? Ведь не в переяслав-
ские волости бегут люди, а в московские. Потому бе-
гут, что надеются найти в Москве добро. И находят,
защищенные сильным князем от чужих ратей!
Значит, безжалостность князя Даниила на пользу
тем самый людям, которых он не жалеет?! Может,
здесь и таится истина?»
— ...и еще я советую, княже, торопиться...-—глухо,
будто издалека, донесся голос боярина Антония.
— А? Чего говоришь? — очнулся от своих дум князь
Даниил.
— Говорю, поторопиться надо. У великого князя
Андрея, да и у Михаила Тверского тоже, могут в Пе-
реяславле доброхоты найтись. Гонцов пошлют, упредят...
— Разумно советуешь. Наместников свбих пошлю в
Переяславль нынче же. Да что наместников! Сына
старшего пошлю, Юрия! И сам, если надобно, следом
пойду с полками! Москве без Переяславля не быть!
Даниил Александрович быстрыми шагами пересек
горницу, толкнул дверь:
— Собирай думных людей, сотник! И княжича Юрия
позови!
2
Сразу нарушилось в Москве будничное течение жизни.
Гулко простучав копытами под сводами Боровиц-
ких и Великих ворот, уносились гонцы в московские
города и села — созывать земское ополчение.
Дружинники выводили из-под навесов коней, чис-
тили оружие и доспехи, перегораживали сторожевыми
заставами все дороги, уводившие из Москвы. Приез-
жим торговым людям было приказано до поры задер-
жаться в городе.
Княжеские тиуны и сотники хлопотали возле телег,
снаряжали воинские обозы.
На торговой площади, под стенами Богоявленского
360
монастыря, собирались со своими военными слугами и
смердами-ополченцами подмосковные вотчинники.
Ржанье коней, звон оружия, конский топот, растре-
воженный гул множества голосов переполняли город,
и казалось, только крепостные стены еще удерживают
буйную, готовую выплеснуться наружу силу Москвы.
И вся эта сила собиралась для того, чтобы властно
и грозно поддержать княжича Юрия Данииловича, уже
выехавшего с сотней дружинников на Великую Влади-
мирскую дорогу. С Юрием были черниговский боярин
Федор Бяконт и старый дружинник Алексей Бобоша,
назначенные московскими наместниками в Переяславль.
А боярин Антоний со своими молчаливыми спутни-
ками выехал еще раньше и растворился в лесах за Не-
глинкой. Потайные, немногим людям известные тропы
должны были привести его в Переяславль раньше
москвичей. Так было задумано с князем Даниилом:
княжича Юрия и наместников введет в город сам боль-
шой боярин переяславского князя.
Для Юрия это был первый самостоятельный поход,
самое начало княжеского пути, тот поворотный в жиз-
ни день, который для отца его, князя Даниила Алек-
сандровича, наступил три десятка лет назад.
И тогда был весенний месяц май, и тогда была впе-
реди тревожащая неизвестность, и тогда лишь сотня
дружинников была под рукой молодого предводителя,
но путь Юрия не был повторением отцовского пути.
Даниил отъезжал на княжение с чужими, навязан-
ными ему волей старшего брата, владимирскими боя-
рами, а рядом с княжичем Юрием покачивались в сед-
лах люди, в верности и усердии которых не было сом-
нений.
Юного Даниила,— князя-приймака, с детства скита-
ющегося по чужим княжеским дворам,— мало кто знал
на Руси, и отъезд его в Москву остался почти незаме-
ченным. Одним удельным князем на Руси больше, что
с того? А за Юрием, наследником Московского кня-
жества, внимательно следило множество глаз, старав-
шихся по поступкам сына угадать скрытые намерения
его сильного отца, князя Даниила Александровича.
И вместе с сотней дружинников по Великой Влади-
мирской дороге незримо двигались за княжичем Юри
ем могучие московские палки, устрашая врагов тяже-
ла* поступью. А Даниила в его первом похрде никто не
бОЙЛОЙ...
Нет, не с самого начала вступал Юрий на княжеский
путь, а с той высоты, на которую поднял княжество
отец его Даниил Александрович, и в этом был итог от-
цовского княжения, Сын принимал в руки свои достиг-
нутое отцом и мог нести дальше, к высотам, недоступ-
ным отцу...
Великая Владимирская дорога перерезала леса меж-
ду Клязьмой и Ворей, и, постепенно забирая на север,
огибала верховья речек Шерны, Киржача и Пекши.
Дальше начинались переяславские волости. Леса че-
редовались со светлыми опольями. Дорога то взбега-
ла по пологим склонам, то опускалась в речные доли-
ны, и тогда под копытами коней выстукивали веселую
барабанную дробь сосновые плахи мостов.
Редкие обозы сворачивали на обочины и останавли-
вались, пропуская конную дружину. Переяславцы, рас-
смотрев московский стяг, приветственно махали шап-
ками. И раньше не было вражды между Москвой и Пе-
реяславлем, а нынче и вовсе Москва стала заступницей.
Если московские ратные люди идут к Переяславлю, то
не для войны идут — для подмоги князю Ивану, ко-
торый, слышно, давно уже болен...
Последний взлет дороги перед Переяславлем-Залес-
ским.
Княжич Юрий придержал коня, приподнялся на стре-
менах.
Между немереной, серой гладью Плещеева озера и
Трубежем, отсвечивавшим сабельной сталью, в кольце
зеленеющих первой весенней травой валов,— перед ним
лежал в низине город. Белой каменной громадой под-
нимался над стенами собор Спаса-Преображения, ро-
довая усыпальница потомков Александра Невского,
Единственный купол собора был похож на островерхий
русский шлем.
Старый дружинник Алексей Бобоша вытянул вперед
руку, ладонью вверх, будто самолично вручая город кня-
жичу Юрию:
— Се твой град, княже! Прими и володей людьми
его и землями его!
Был светлый день Пахомия-теплого, Пахомия-боко-
грея, а весна была от сотворения мира шесть тысяч во-
семьсот десятая*, двадцать первая весна в жизни Юрия
Данииловича...
1 18 мая 1889 года.
189
Алексей Бобоша растроганно всхлипнул, прислонил-
ся седой головой к плечу Юрия, шепча бессвязные сло-
ва:
— Час благословенный... Как батюшку твоего Да-
ниила Александровича в Москву вводили... Удачи те-
бе, княже... На свой путь становишься...
Вмешался боярин Федор Бяконт, сказал озабоченно:
— Что-то людей Антония не видно... А договорено
было, что встретят...
Только сейчас Юрий обратил внимание на безлюдье
вокруг города, на крепко замкнутые ворота под про-
резной башней. Будто спал Переяславль-Залесский, хо-
тя солнце стояло высоко, прямо над головой.
Возле дороги зашевелились Кусты.
Раздвигая ветки, поднялся человек в неприметном
кафтанчике, распахнутом на груди, простоволосый, ссу-
тулившийся,— по виду холоп или посадский жилец не
из богатых. Склонив голову на плечо, молча разгляды-
вал Юрия и его спутников.
Неожиданный порыв ветра развернул московский стяг.
Легкими, скользящими шагами незнакомец прибли-
зился к Юрию, поклонился, протянул руку с большим
железным перстнем. На перстне была вырезана пере-
яславская княжеская печать — всадник с копьем.
— От Антония! — облегченно вздохнул боярин Бя-
конт и заторопил посланца: — Ну, говори, говори!
— Князь Иван Дмитриевич поутру преставился,—
ровным, неживым голосом, в котором не было заметно
ни горя, ни озабоченности, начал посланец боярина Ан-
тония.— Наместники великого князя Андрея, вчера ко
граду приспевшие, стоят на лугу за Трубежем. Ратни-
ков с наместниками мало, для дорожного обережения
только. Боярин Антоний наказал передать, чтоб вы не
сомневались, ехали к городу безопасно...
Закончив краткую речь свою, посланец боярина Ан-
тония еще раз поклонился, сдернул с пальца перстень,
передал Юрию и, не дожидаясь расспросов, упятился
в кусты.
Покачивались, успокаиваясь, ветки у дороги, и не
понять было, трогала их человеческая рука или пригнул,
пробегая, ветер-странник...
— С богом! — взмахнул плетью Юрий, но поехал
медленно, намеренно придерживая загорячившегося ко-
ня. Суетливость не к лицу князю...
Чем ниже спускалась дорога в пригородную низи-
363
ну, тем выше впереди поднимались, будто вырастая из
земли, валы и стены Переяславля-Залесского. Вот уже
городская стена поднялась на половину неба, и москви-
чи задирали головы, пытаясь рассмотреть людей в чер-
ных прорезях бойниц.
Со скрипом и железным лязгом отворились городские
ворота.
Из-под воротной башни вышли навстречу дети бо-
ярские, одетые не то чтобы бедно, но — без ожидаемой
Юрием праздничности. И остальное — все, что случи-
лось дальше,— тоже показалось Юрию до обидного буд-
ничным.
Переяславцы, стоявшие кучками вдоль улицы, про-
вожали Юрия и московских наместников молчаливыми
поклонами, и не было радости на их лицах — одна тос-
кливая озабоченность, как будто горожане еще не ре-
шили для себя, как отнестись к приезду московского кня-
жича, и, примирившись с неизбежным, теперь присматри-
вались к нему. Одно дело видеть московского княжича
желанным гостем, другое — своим собственным князем...
Настороженное ожидание встретило Юрия и в кня-
жеских хоромах, где собрались думные люди покойно-
го Ивана Дмитриевича, переяславские бояре, воеводы,
городские старосты. Юрий видел покорность, вежливую
почтительность, но — не более...
Священник Иона, запинаясь и близоруко щуря гла-
за, прочитал духовную грамоту. Переяславцы молчали-
вой чередой пошли к кресту, произносили положенные
слова верности новому господину и... отводили глаза пе-
ред пронзительным взглядом боярина Антония, кото-
рый был, пожалуй, один из всех по-настоящему до-
вольным и веселым...
И Юрий подумал, что нынешнее мирное введение в
переяславское наследство — не исход, а лишь начало
подлинной борьбы за город, за сердца и души людей
его, и что немало времени пройдет, пока сольются во-
едино Москва и Переяславль, и что слияние это будет
трудным, даже если не вмешается извне чужая враж-
дебная сила. Надобно предупредить обо всем отца, кня-
зя Даниила Александровича...
3
Известие о присоединении Переяславля к Московско-
му княжеству было подобно камню, брошенному в ти-
364
хий пруд, и круги широко расходились по воде, доплес-
киваясь до дальних берегов.
Князь Василий Дмитровский, отчина которого оказа-
лась теперь в полукольце московских владений, поспеш-
но отъехал в заволжский Городец, вторую свою столи-
цу, а горожане Дмитрова сели в крепкую осаду.
Князь Михаил Тверской прислал в Москву гневную
грамоту, упрекая Даниила в нарушении древних обы-
чаев и в лукавстве, коим он стяжает чужие земли. Твер-
ские полки встали в пограничных городах Зубцове, Ми-
кулине, Клине, Ксинятине. Михаил даже отложил на
время постриги 1 старшего сына Дмитрия, являя тем са-
мым готовность к немедленной войне с Москвой.
Но до войны дело не дошло. Один на один с Моск-
вой сражаться опасно, а союзников у Михаила Тверско-
го не нашлось. Кое-кто из удельных князей даже по-
злорадствовал на унижение Михаила, припомнив его
прошлые гордые речи. Пришлось князю Михаилу по-
тихоньку возвращать полки в Тверь и снова созывать
гостей на постриги. Тут всем стало понятно, что Тверь
отступила...
Ждали, что предпримет великий князь Андрей Алек-
сандрович, который получил вести о захвате Переяслав-
ля из первых рук — от наместников своих, без чести
отосланных переяславцами. А больше всех ждал князь
Даниил, спешно собирая под Радонежем конные и пе-
шие рати. Здесь его нашло посольство великого князя.
Великокняжеского боярина Акинфа Семеновича и
игумена владимирского Вознесенского монастыря Ев-
лампия московская застава остановила у реки Пажи,
что впадает в Ворю неподалеку от Радонежа.
Спустя немалое время к послам неторопливо выехал
дворецкий Иван Романович Клуша, сопроводил до сле-
дующей заставы, велел спешиться и так, пешими, по-
вел через огромный воинский стан. Посольские дружин-
ники и холопы остались за цепью сторожевых ратников.
Москвичи, во множестве толпившиеся среди шатров
и шалашей, поглядывали на послов великого князя хму-
ро и недоброжелательно. Проносились конные дружи-
ны, вздымая клубы пыли. На просторной луговине, вы-
топтанной сапогами до каменной крепости, выстроились
в ряд угловатые пороки. Колыхались разноцветные пол*
ковые стяги.
! Постриги — обряд совершеннолетия молодого князя»
3.65
Боярин Акинф принялся было считать стяги, неза-
метно загибая пальцы, но скоро сбился — стягов было
слишком много. Когда только успел Даниил Москов-
ский собрать столь могучую рать?!
Когда присмиревшие послы великого князя добра-
лись наконец до шатра Даниила Александровича, им
было уже не до грозных речей. Бесчисленное москов-
ское войско незримо стояло перед глазами, и боярин
Акинф начал не с гневных укреков и угроз, как было
задумано с великим князем Андреем, а с уважитель-
ных расспросов о здравии князя Даниила Александро-
вича...
Князь Даниил и боярин Протасий многозначитель-
но переглянулись. Пешее шествие через московский во-
инский стан поубавило спеси у послов Андрея!
Игумен Евлампий начал читать грамоту великого
князя Андрея. Сама по себе грамота была грозной и
величаво-укоризненной, но в устах оробевшего черне-
ца слова звучали как-то неубедительно. Уверенности
не было в тех словах, и это почувствовали и москвичи,
и сам посол Акинф. Сам он так и не решился добавить
изустно еще более резкие слова, порученные великим
князем Андреем, и сказал только, что его господин ожи-
дает ответа немедля. Сказал — и втянул голову в пле-
чи, ожидая гневной отповеди московского князя на не-
мирное послание.
Но Даниил Александрович не стал унижать вели-
кокняжеских послов: сильный может позволить себе ве-
ликодушие! Он заговорил о том, что старшего брата
Андрея Александровича оставили без подлинных вес-
тей его слуги, не довели до великого князя, что он, Да-
ниил, не своевольно вошел в Переяславль, но только
по духовной грамоте князя Ивана, своего любимого
племянника...
— А список с духовной грамоты тебе отдам, чтобы
не было между мной и старшим братом Андреем не-
доумения. Передай список князю. Таиться мне нечего,
перед богом и Андреем чист.
Протасий Воронец подал Акинфу пергаментный сви-
ток. Боярин Акинф почтительно принял его двумя ру-
ками, попятился к выходу. Москвичи молча смотрели
вслед ему, кто торжествующе, кто насмешливо, а кто
и с затаенной жалостью, представив себя на его месте...
— Мыслю, что ратью великий князь на нас не пой-
дет! — прервал затянувшееся молчание Даниил Алек*
366
сандрович.— Одна ему дорога осталась — в Орду, жа-
ловаться на нас хану Тохте...
Что рассказали по возвращении во Владимир боя-
рин Акинф и игумен Евлампий и что говорено было
после между ними и великим князем — осталось тай-
ной, но больше послы к Даниилу Московскому не ез-
дили. Великокняжеское войско, простоявшее две неде-
ли на Раменском поле в ожидании похода, было без
Щума распущено по домам.
А вскоре великий князь, как и предсказывал Дани-
ил, действительно поехал в Орду, к заступнику своему
хану Тохте на поклон. Мало кто сомневался, зачем он
поехал: Андрей решил искать в Орде помощи, чтобы
татарскими саблями сокрушить усилившуюся Москву.
На старшего брата Дмитрия наводил ордынские рати
Андрей, теперь пришла очередь его младшего брата —
Даниила. Никак не угомонится средний Александрович...
— Не осмелился все-таки Андрей спорить с Моск-
вой напрямую! — сказал князь Даниил, узнав об отъ-
езде брата.
А боярин Протасий Воронец, хитренько прищурив-
шись, добавил:
— Самое время, пока Андрей по ханским улусам
ездит, поразмыслить нам о граде Можайске...
ГЛАВА 8
О ЧЕМ ДУМАЮТ ПРАВИТЕЛИ,
ЗАВЕРШАЯ ДНИ СВОИ?
1
Та зима, от сотворения мира шесть тысяч восемьсот
одиннадцатая \ выдалась на удивление теплой и ма-
лоснежной. Реки едва прихватило льдом, а на иных
реках вода шла по льду через всю зиму.
Люди даже не заметили приближения весны, по-
тому что вся зима проходила будто бы весенними рас-
путицами, а настоящая весна не прибавила солнца, но
только — дождевую морось.
А весна эта была последней для князя Даниила
Александровича Московского...
Февраля в двадцатый день, на Льва Катынского,
когда люди остерегаются глядеть на звезды, чтобы не
накликать беду,— князь Даниил возвратился из Пере-
яславля, от старшего сына своего Юрия, и занемог го-
рячкою. Не узнавал людей, метался на мятых просты-
нях, выкрикивал бессвязные слова.
Чернецы, слетевшиеся на княжеский двор, яко во-
роны на бранное поле, шептались по углам, что добра
не будет. Известно ведь, что день Льва Катынского
для болящих страшнее, чем для грешников Страшный
суд. Кто в этот день заболеет, тот одноконечно помрет,
если господь не явит чуда. Но на чудеса господь скуп,
приберегает чудеса токмо для самых праведных бого-
избранных...
Княгиня Ксения, слушая такие пророчества, обми-
рала от ужаса. Слезы она уже все выплакала, и теперь
лишь подвывала тихонько, билась головой об пол пе-
ред образом Покрова Богородицы, матери божьей, за-
ступницы...
«Господи, помилуй! Господи, спаси!»
Ночью перед княжеским дворцом пылали факелы,
1 13П& год.
толпились наехавшие со всей округи люди. В москов-
ских храмах служили молебны о здравии господина
Даниила Александровича, чтобы не призвал его гос-
подь безвременно пред светлые очи свои, но оставил
бы в миру...
Князь опамятовался только утром. Приподнял на-
брякшие веки, обвел безразличным взглядом собрав-
шихся в ложнице людей. «Боярин Протасий... Илья Кло-
выня... Дворецкий Клуша... Шемяка... Архимандрит Те-
рентий... Игумен Стефан... Еще чернецы и еще... Зачем
их столько?.. Неизвестный какой-то, темный, со сла-
денькой, улыбочкой... Лечец, что ли? Откуда позвали?..»
Хотел спросить у Протасия, но язык будто присох
к гортани, не шевельнуть...
Будто издалека, донесся неясный шепот: «Очнулся
князь, глаза открыл... Помогли молитвы наши... Моле-
бен, еще молебен надобно...»
Бояре и чернецы придвинулись к постели.
К изголовью князя склонилась неясная тень, чья-
то мягкая ласковая рука обтерла рушником вспотев-
ший лоб. Пахнуло знакомым запахом розового масла.
«Жена... Ксения...»
Даниил шевельнул губами, силясь улыбнуться, и —
замер, пережидая колющую боль в груди.
И снова — тьма...
И дальше так было: минутное осознание бытия, а
потом черные провалы, которые длились непонятно
сколько — часы или дни.
Свет — тьма, свет — тьма...
Потом сознание вернулось и больше не уходило, хо-
тя сил едва хватало на то, чтобы изредка приоткрывать
глаза. И боль в груди не отпускала, вонзалась, как лез-
вие ножа, при любом движении. Одно оставалось — ду-
мать.
И Даниил Александрович думал, а люди считали,
что князь снова забылся, изнуренный горячкой, и бо-
язливо заглядывали в ложницу, и сокрушенно качали
головами: «Опять плох стал Даниил Александрович, ох
как плох...»
• а
Мысли Даниила Александровича неожиданно легко
сцеплялись в единую цепь, и не была в этой цепи уяз-
вимая ввеньев! все казалось прознав в ясней,
Даниил примерял к этин васляи подлинные дела
свои, искал несоответствий и не находил их, и это бы-
ло счастье, которым могли похвастаться немногие — со-
звучие мыслей и дел.
Даниил не лукавил перед самим собой: поздно бы-
ло лукавить!
Перешагнув роковой сорокалетиий рубеж, Даниил
Александрович все чаще стал задумываться о земных
делах своих, но будничная неиссякаемая суета отвле-
кала его, и только теперь, обреченный на неподвиж-
ность, он неторопливо разматывал и разматывал клу-
бок выношенных мыслей.
Нет, князь Даниил не боялся смерти. Не долго жи-
ли тогда князья на Руси, и никого не удивила бы кон-
чина московского князя на сорок втором году жизни.
Отец Даниила, благоверный князь Александр Ярос-
лавин Невский, скончался в сорок три года, дядя Ярос-
лав Ярославич, сменивший Невского на великокняжес-
ком столе,— в сорок один год, а еще один дядя Васи-
лий Квашня, тоже великий князь, и того меньше про-
жил— тридцать пять лет. Старший брат Даниила — ве-
ликий князь Дмитрий Александрович — отсчитал сорок
четыре года земной жизни, а племянник Иван Дмит-
риевич— двадцать шесть лет. Не долговечнее были и
другие княжеские роды. Борис Ростовский умер в со-
рок шесть лет, его сын Дмитрий — в сорок один год.
А сколько князей умирало, не достигнув совершенно-
летия? Судьба еще благосклонна к Даниилу, подарив
ему большую жизнь...
Даниил подводил итоги земных деяний своих без
страха перед смертью, не мучаясь сомнениями, ибо все,
что было им совершено, полностью сходилось с его соб-
ственными представлениями о мире и о месте его, кня-
зя московского, в этом мире. И эти представления ка-
зались Даниилу такими же бесспорными и естествен-
ными, как смена дня и ночи, как неудержимое шествие
времен года, как всеобъемлющая божья воля, которой
все подвластно — и небесные знамения, и зверь, и пти-
ца, и человек.
Даниил верил, что власть над Москвой вручена ему
богом, избравшим московского князя орудием промыс-
лов своих, и потому все, что он делал для возвышения
Москвы, бесспорно справедливо и единственно возможно.
А ведь Москва аа скатанные годы возвысилась не-
обычайно, раздвинула слоя рубежи от Оки-реки до Нер-
ли-Волжской. Московские наместники полновластно хо-
зяйничали в переяславских и коломенских волостях.
Московские ветры раскачивали на смоленском древе
град Можайск, и он был готов упасть как перезрелый
плод в руки Даниила Александровича, и Протасий Во-
ронец уже готовил подклеть с крепкими запорами для
последнего можайского князя Святослава Глебовича, не
без умысла выбрав ее рядом с тюрьмой бывшего ря-
занского владетеля Константина Романовича. Где-то
впереди уже начинал маячить великокняжеский стол,
и Даниил мысленно благословлял сыновей на великое
дерзание. Сам он не успел...
Привыкнув к исключительности княжеского положе-
ния, Даниил никогда не задумывался, почему князь воз-
вышен над остальными людьми. Просто так всегда бы-
ло и так всегда будет, потому что так оно есть! Женам
главы — мужи, а мужам — князь, а князю — бог, и в
этой триединой формуле место Даниила было предоп-
ределено при рождении, как и всем людям, на земле
живущим. Отец Даниила был князем, и дед тоже, и
прадед и прапрадеды, и сыновья Даниила тоже будут
князьями, и внуки.
Удел князя — властвовать, удел прочих — повино-
ваться.
Но и жизнь самого князя не свободна. Вся она рас-
писана заповедями, жесткими и непреодолимыми, как
крепостные стены. Многомудрый князь Владимир Мо-
номах собрал княжеские заповеди в поучении1 детям
своим и иным людям, и Даниил с детства принял эти
заповеди в сердце свое. Ибо верно сказано, что испол-
няющий заповеди дедов и прадедов своих никем не
осужден будет, но восхищения достоин!
«Молчи при старших, слушай премудрых...»
«Имей любовь со сверстными1 2 3 своими и меньшими...»
«Держи очи долу, а душу горе...»
«Научись языка воздержанью, ума смиренью...»
«Понуждайся через нехотенье на добрые дела...»
1 В составе Лаврентьевской летописи сохранилось «Поученье»
князя Владимира Мономаха (1053—1125), в котором он изложил,
в частности, свои представления о княжеской власти, срои требова-
рия к «идеальному» князю.
3 Сверстные — ровесники.
371
«Вставай до солнца, как мужи добрые делают, а
узревши солнце, пищу прими земную, постную иль ско-
ромную, какой день выпадет...»
«До обеда думай с дружиною о делах, верши суд
людям, на ловы1 выезжай, тиунов и ключников рас-
спрашивай, а после полудня почивай, после полудня
трудиться грех...»
«Не ленись, ибо леность всем порокам мать; лени-
вый что умел, то забудет, а что не умел — вовсе не на-
учится...»
«На дворе все верши сам, не полагайся на тиуна
да на отроков, понеже бывает — неревностны они и
своекорыстны...»
«На войне полками сам правь; еденью, питью и
спанью не мироволь, блюстись надобно ратным людям
от пьянства и блуда...»
Одни заповеди Даниил, севши на самостоятельное
княжение, продолжал исполнять, а другие отставил,
потому что, к примеру, зачем князю молчать при стар-
ших и держать очи долу, если он старее всех старей-
шин в Москве? Но главным заповедям Даниил не из-
менял никогда и потому считал себя в жизни правым.
Память услужливо подсказывала воспоминания о
прошлых благодеяниях, которых Даниил никогда не
чуждался, о славословии отмеченных его милостью лю-
дей, о богатых вкладах в монастыри и храмы, о лику-
ющем колокольном звоне, который встречал его, мос-
ковского князя, после победоносных походов, предпри-
нятых не ради честолюбия, но для пользы земли, вру-
чившей ему власть над собою. Все это было, было, и
на душе становилось светлее, когда Даниил вспоминал
об этом...
Но потом вдруг темная полоса перечеркивала ра-
достные видения, и перед глазами Даниила оживало
другое, тоже составляющее неотъемлемую часть кня-
жеского бытия.
Изодранные батогами, кровоточившие спины холо-
пов...
Поскрипывание ветвей столетнего дуба на перекрест-
ке дорог, где раскачивались на ледяном декабрьском
ветру тела повешенных татей...
1 Л q в ы — охот?,
372
Глухие стоны из земляной тюрьмы-поруба, послед-
него прибежища изолгавшихся сельских тиунов...
Взмах секиры и упавшая в пыль голова волочанско-
го вотчинника Голтея Оладьина, сына Шишмарева, ко-
торого люди боярина Протасия уличили в злоумышле-
нии на князя...
После казни Голтея Оладьина молодой Даниил при-
шел за утешением к архимандриту Геронтию и полу-
чил искомое утешение. Геронтий произнес успокоитель-
ные Слова, которые надолго запомнились Даниилу: «Не
смущайся душою, княже, ибо смерть настигает лишь
того, кому предопределена свыше. Суд твой изменнику
Голтею от бога пришел, но не от тебя!»
Даниил поверил архимандриту и продолжал верить
теперь, потому что слова эти удобно укладывались сре-
ди собственных размышлений московского князя мнив-
шего себя божьей десницей на земле...
И все-таки размышления о добре и зле порой по-
вергали Даниила в смутную тревогу. Он понимал, что
без зла, без княжеской очистительной грозы не жить
княжеству. Зло во пользу — уже не зло, а благо. Но кто
может знать меру полезного зла? Какой мудрый под-
скажет, что до сего рубежа зло есть благо, а далее —
во вред? Что богоугодно, а что греховно? Человек во
грехе зачат, грехом живет и помирает грешным, если
не избывает вольных и невольных грехов своих тремя
святыми деяниями: слезами, покаянием и молитвой. Так
учили отцы церкви. И Даниил в часы сомнений завер-
шал дневные заботы заветной молитвой: «Господи, по-
милуй мя, якоже блудницу и мытаря помиловал еси,
тако и нас грешных помилуй!»
Молился и засыпал, просветленный. Труднее было
освободиться от княжеских забот, которые давили да-
же сейчас, на смертном одре. Многое было сделано Да-
ниилом, но оставались еще и незавершенные дела. А
Даниилу хотелось самому закончить все, что было на-
чато при нем, не передоверяя сыновьям.
2
В часы просветления князь Даниил Александрович
звал думных людей, слушал тиунов и сельских старост,
расспрашивал воевод, распоряжался.
Оживал тогда княжеский двор, приличная скорбь
на лицах думных людей сменялась озабоченностью, а
373
сам Даниил, окунувшись в привычные хлопоты, будто
возвращался к жизни, и боль в груди отпускала его.
И скакали княжеские гонцы: в Рузу — торопить ты-
сяцкого Петра Босоволкова со строительством нового
града; в Переяславль-Залесский — напомниить сыну
Юрию и боярину Федору Бяконту, чтобы соль с пере-
яславских варниц они придержали бы до летней рыб-
ной поры, а не растрясали проезжим купцам; в Ниж-
ний Новгород — вызнавать доподлинно про ордынское
сидение великого князя Андрея, ибо туда вести из Ор-
ды приходили раньше, чем в другие города...
В один из таких просветленных часов князь Даниил
велел привести в ложницу плененного рязанского кня-
зя Константина Романовича. Константин второй год то-
мился в тесном заключении, но не соглашался скре-
пить крестоцелованием договорную грамоту. А без гра-
моты рязанское дело оставалось незавершенным.
Константин смирно стоял перед княжеской постелью.
Мятая полотняная рубаха плотно облепила его распол-
невшее тело. Лицо Константина было рыхлым, одут-
ловатым, бледным до синевы — неволя будто смыла с
него все живые краски. «А ведь не в пору бе сидит,—
подумал Даниил,— а в теплой подклети, на щедрых
кормах...»
Молчание затянулось.
Даниил разглядывал пленника, стараясь угадать, че-
го можно ждать от последнего разговора с рязанским
князем. У Даниила не оставалось больше сил на уго-
воры и угрозы, на призывы к рассудку упрямого ря-
занского князя. Даниил хотел одного: понять, может
ли он закончить наконец затянувшуюся тяжбу с Кон-
стантином? Но как понять, если Константин даже не
поднимает глаза?
— Во здравии ли, князь? — тихо спросил Даниил.
Константин переступил с ноги на ногу, ответил смир-
но:
’ — Во здравии... Божьей милостью...
Ответ Константина был покорным и уважительным,
но в глазах его вдруг сверкнуло злобное торжество,
скрытое до поры показным смирением: видно, тяжелая
болезнь Даниила вселила в Константина надежду на
избавление из плена, на сладостную месть.
Нет, не покорился Константин Романович!
Даниил понял это и заговорил,— не для того, что-
бы еще раз попытаться вырвать у рязанского князя со-
374
гласив, бесполезно это было,— но с единственным же-
ланием погасить торжествующий огонек в его глазах:
— Не надумал еще с Москвой замиряться? Ну, по-
думай еще, подумай!.. А немощи моей напрасно раду-
ешься. Сыновья мое дело продолжат, их-то ты не пе-
реживешь! — насмешливо сказал Даниил и, помолчав,
добавил, как бы в раздумье: — А может, и меня ты не
переживешь...
В глазах Константина плеснулся испуг, губы задро-
жали.
— Уведите! — крикнул Даниил караульным ратни-
кам.
Ратники вцепились в локти Константина, и уже не
бережно, а грубо, почти волоком, потащили его к две-
ри. По разговору и обхождение: милость Даниила Алек-
сандровича к пленнику не вернулась, горе ему...
Даниил вдруг представил, да так явственно, будто
увидел: втискивается в подклеть к Константину глы-
боподобный Шемяка Горюн, цепляясь плечами сразу
за оба дверных косяка; трепещет упрямый рязанский
князь, узрев протянутые к его горлу волосатые паль-
цы... Представил — и разочарованно вздохнул. Это бы-
ло невозможно. Это не укладывалось в очерченный кня-
жескими заповедями круг допустимого.
Прямое убийство князя-соперника безусловно осуж-
далось на Руси со времени Святополка Окаянного *. Пле-
ненного князя можно было лишить света, исторгнув
вон очи его. Можно отсечь правую руку, чтобы нечем
было держать меч. Можно заморить голодом, всадив
в глухой погреб. Все можно было отнять у плененного
князя, кроме самой жизни.
Пусть поживет пока что князь Константин Рязан-
ский...
3
И снова текли думы Даниила, неторопливо и прос-
торно, как высокая вешняя вода, не умещавшаяся в
проложенном русле и выплескивавшаяся на берега, ко-
торые она никогда не захлестывала раньше.
Сладко было вспоминать о достигнутом, но и упу-
щенное тоже было, и восполнить уже ничего нельзя —
поздно! И как-то так выходило, что достигнутое ока-
1 Великий киевский кижзь Свитополк веролоино убил в 1016 году
своих братьев Вориеа а Рааба, аа «то получил проавиае «Океан-
иый». Вориа а Глеб была объявлены церковве евитыкв.
зывалось в кругу высоких державных дел, а упущен-
ное — среди теплых человеческих радостей, которые
все-таки нужны властелинам так же, как мизинным лю-
дям.
Многим был одарен в жизни князь Даниил, но и
обделен, оказывается, тоже немалым.
Обделен был любовью, так счастливо начавшейся
с обета быть телом и душой единой, который произнес-
ли они с княгиней Ксенией. Мила ему осталась Ксения
и по сей день, но если сложить все часы, проведенные
с ней вместе, то совсем немного их набегало, счастли-
вых часов. Ласки Ксении были лишь короткими при-
валами на бесконечном княжеском пути, и часто слу-
чалось, что телом Даниил был с женой, а думами сво-
ими— где-то немыслимо далеко, в стольном Владими-
ре или в коварной Твери, в дмитровских лесах или на
просторах Дикого Поля, куда уводили его нескончае-
мые княжеские заботы, сокращая и без того краткие
часы свиданий. И тогда уже не слышал Даниил лас-
ковых слов, и Ксения виновато отстранялась, встретив
его отрешенный взгляд.
Обделен был Даниил душевной близостью с сыновья-
ми. Он вдруг понял, что упустил младших сыновей,
кровь от крови и плоть от плоти своей, боль свою и
надежду. Казалось, он делал все, что положено было
делать заботливому отцу, с детства готовил сыновей к
судьбе правителей и ратоборцев. Но делал это не сво-
ими руками, а руками других людей, появлялся перед
сыновьями лишь изредка. И успевал только замечать
перемены, которые произошли с сыновьями между ред-
кими встречами, и удивлялся, насколько несхожими они
становились и как с годами увеличивалось это несход-
ство.
Старший сын Юрий, самый любимый, старался во
всем походить на отца. И внешне он был похож на
молодого Даниила: такой же рослый, светловолосый, с
выпуклой грудью и холодными серыми глазами. На
бояр и дворовую челядь покрикивал по-отцовски, над-
менно и непререкаемо, и его уже побаивались на Моск-
ве.
Даниил радовался, узнавая в княжиче Юрии само-
го себя, и улучал минуты, чтобы передать старшему
сыну крупицы выстраданной княжеской мудрости. Не
часто это удавалось, но в Юрии он был уверен, сноко*
ей аа него, а вот озтальнае...
Только последнее время он начал внимательней при-
сматриваться к средним сыновьям — Александру и Бо-
рису, и с грустью убеждался, что не понимает их, как
они не понимают его, Даниила.
Точно бы все было у Александра и Бориса, что от-
личает подлинных княжичей: к отцу-князю почтитель-
ны, перед людьми властны, разумеют книжную премуд-
рость, с детства приучены к ратным потехам. Но че-
го-то не хватало княжичам. Не видно было в них ду-
шевной твердости, как будто монахи-книжники Богояв-
ленского монастыря, в котором Александр и Борис про-
вели детские годы, размягчили души их, яко воск, низ-
вели с княжеской высоты до будничной серости бояр-
ских детей, привыкших не заглядывать дальше своей
вотчинной межи и покорно следовать за чужим конем.
Напрасными были запоздалые беседы Даниила со
средними сыновьями. Не приоткрывали душу Александр
и Борис, почтительно соглашались со всем, что говорил
отец, но отвечали не по собственному разумению, а
лишь угадывая, что он хотел бы услышать от них. Ни
разу глаза Александра и Бориса ' е загорелись достой-
ной обидой, хотя Даниил порой намеренно говорил им
оскорбительные слова. Смиренны и уважительны сы-
новья, но — не более того. С чем выйдут они в самосто-
ятельное плавание?1
Младший сын Иван... С ним — еще сложнее...
Иван вышел обличьем не в отца, а в мать Ксению:
невысокий, плотный, лицо круглое, улыбчивое. А вот
глаза у Ивана были совсем не такие, как у княгини
Ксении. Не добрые, а колючие, прищуренные, подозри-
тельные были у княжича Ивана глаза.
Княжич Йван сызмалетства был признанным лю-
бимцем боярина Протасия Воронца, его выучеником.
Чего особенного усмотрел боярин в младенце, если
приблизил его к себе чуть не с пеленок? Этого Да-
ниил не знал, по что-то, несомненно, было, было!
Поначалу Даниил Александрович благосклонно от-
несся к заботам боярина о младшем сыне. Самому бы-
ло недосуг, а у Протасия Воронца было чему поучить-
ся: великого ума и хитрости человек. Но потом Даниил
стал замечать в младшем сыне неладное. Появилось
у Ивана немыслимое, прямо-таки жертвенное упрямст-
1 Князья Александр и Борис в 1306 году бежали в Тверь, изме-
нив Юрию Московскому. Александр умер в Твери в 1308, Борис-*
в Новгороде в 1322 году., где был. иноком в монастыре,
377
во. В спорах со старшими братьями он никогда не усту-
пал, хотя поколачивали его братья частенько: слабее
он был и Александра, и Бориса, не говоря уже о стар-
шем, Юрии. Но потом сами братья стали бояться Ива-
на, потому что он зло мстил обидчикам, и месть его
казалась неотвратимой, разве что по времени отклады-
валась. День проходил после ссоры, а то и больше,
братья забывали о ней, а Иван помнил. Подкрадывал-
ся из-за угла, неожиданно бил палкой или чем-нибудь —
больно, хлестко. Молча терпел ответные побои и сно-
ва, выбрав время, бил и бил, пока обидчик не взмолит-
ся о пощаде. Лучше не связываться было с княжичем
Иваном...
И еще заметил Даниил Александрович: думал Ивап
о людях всегда плохо, ожидал от них всяческих под-
вохов. Откуда такое пришло, гадать не приходилось.
Даниил подслушал невзначай наставления боярина
Протасия, которым Иван внимал с полным доверием.
«Зол человек даже противу беса, и бес того не за-
мыслит, что злой человек замыслит и содеет, а потому
людям не верь. Устами часто медоточивы они, но серд-
цем черны»,— вдалбливал боярин Протасий.
А Иван поддакивал ему, сам вспоминал дурные люд-
ские поступки, о которых слышал от старших или сам
где-то подсмотрел, и Даниил Александрович удивлялся,
что Иван отнюдь не осуждает зла, но даже восхища-
ется им, когда зло оказывается удачливым...
И еще одно наставление боярина Протасия услышал
Даниил:
«Запомни, Иване! Сила человека в богатстве, не в
чем ином. Потому что так заведено: беден человек, и
честь ему бедная!»
Крепко, видно, западали слова Протасия Воронца в
душу княжича. Иван завел себе кожаную сумку-кали-
ту и не расставался с ней, складывал в калиту свои
ребячьи безделушки, а потом серебро, выпрошенное у
матери и у боярина Протасия — боярин не скупился,
своих детей-наследников у него не было. И вещицы
разные, оставленные без присмотра, тоже оказывались
в калите, а вытребовать их у Ивана обратно никому
не удавалось. «Калита ты, а не человек!» — бросил од-
нажды в сердцах Юрий. Прозвище это, разнесенное по
Москве глумливым шепотком комнатных холопов, проч-
но прилепилось к младшему Данииловичу: «Иван Ка-
лита»!
378
Князь Даниил Александрович пробовал укорять Про-
тасия, что не во всем ладно наставляет он княжича^
но боярин только хитренько прищуривал глазки:
«Коли Ивану от бога присуждено быть князем, ТО
должен Иван о своем княжестве как о калите радеть.
Не оттягают у него супротивники ни волости, ни села,
ни деревни малой, но сам Иван волостей и сел примыс-
лит немало. То во благо будет Московскому княжест-
ву, не во вред...»
И Даниил Александрович, давно измерявший люд-
ские достоинства и недостатки одним мерилом — поль-
зой для своего княжества, вынужден был соглашаться
с Протасием Воронцом. Разумом понимал правоту бо-
ярина, но все-таки любил Ивана меньше, чем осталь-
ных сыновей...
А еще обделен был князь Даниил Александрович
Московский простой человеческой жалостью, и не толь-
ко своей жалостью и состраданием к другим людям,
которые просветляют душу, но и жалостью людей к са-
мому себе.
Даниилом Александровичем восхищались, перед ним
трепетали, его прославляли или ненавидели, но никто
никогда не пожалел его, как будто князь был недосту-
пен обыкновенным человеческим слабостям и не нуж-
дался в душевном участии!
А может, все-таки жалели, но скрывали свою жа-
лость, считая ее недостойной и оскорбительной для кня-
зя?
О, одиночество правителей!
Кто знает тяжесть этого одиночества, кроме них
самих?
Почему сейчас, когда близок конец земного пути
князя Даниила Александровича Московского, перед ним
все чаще и чаще проплывают неясными тенями воспо-
минания не о шумных княжеских пирах, не о величест-
венной поступи закованных в железо полков, не о лику-
ющем колокольном звоне и приветственных криках мно-
жества коленопреклоненных людей, а о чем-то малень-
ком, теплом, ласковом, мимо чего он когда-то прошел,
даже не остановившись?
Вот опять, опять как наяву, это видение!
...Лесная деревенька на речке Пахорке. Князь Да-
ниил в избе смерда-зверолова пережидает непогоду.
379
Сам зверолов, укутанный звериными шкурами, лежит
в беспамятстве на лавке: медведь его задрал в лесу.
А жонка зверолова бережно поглаживает ладонью его
спутанные волосы, шепчет щемяще-жалостные слова:
«Родненький мой, болезненький... Горюшко ты мое...
Кровиночка моя... Как же ты зверя-то допустил до се-
бя, не уберегся?.. Выхожу я тебя, родименький мой,
слезами раны твои обмою...»
Даниил, замерев, слушает ласковые слова, а глаза
почему-то увлажняются слезами, и он отворачивает-
ся, скрывая эти слезы от людей, и сам не понимает,
что с ним творится. Не помнит Даниил святой мате-
ринской ласки, но где-то в подсознании еще сохрани-
лась тяга к ней, так некстати всплывшая...
В избу вламывается воевода Илья Кловыня — гро-
могласный, возбужденный:
«Княже! Тверские дружины Клязьму перебрел,й!»
Женщина испуганно прижимается к раненому мужу,
будто желая телом своим защитить его от властных
шумных людей, вдруг наполнивших избу громкими вы-
криками, топотом, лязгом оружия, беспорядочным дви-
жением.
Даниил стряхивает очарование, навеянное светлым
женским состраданием, насквозь пропитавшим мягкий
полумрак семейного очага. Стряхивает и, как ему ка-
жется, навсегда вычеркивает из памяти...
А вот теперь вспомнил... Вспомнил и позавидовал...
И кому позавидовал?.. Неужели тому безродному смер-
ду, что скорчился под вонючими шкурами?!
Думы, думы...
Обрывки жизни, проплывающие перед глазами...
Оказывается, думы могут быть тяжелее, чем неот-
ступная боль в груди, чем бессилие тела, из которого
уходит жизнь...
Так с чем же он, Даниил Александрович Москов-
ский, уходит из этой жизни? Может, на каком-нибудь
неведомом повороте он свернул не на ту дорогу?
Нет! Нет!
Даниил Александрович твердо знал, что если бы
было возможно повторить жизненный путь он выбрал
бы уже пройденный им. Иного пути быть не могло. Для
иного пути нужно было родиться не тем, кто он есть,—
не московским князем. А этого Даниил даже не мог
380
представить. Это было бы противоестественно: он и
Москва отдельно друг от друга.
Весь смысл жизни Даниила Александровича: и жерт-
венность, и счастье, и оправдание всему, и предсмерт-
ная горькая удовлетворенность сходились в одном — в
Московском княжестве. И если на своем пути он про-
скакивал мимо уютных лесных лужаек и манивших
прохладой речных плесов, если топтал на скаку цветы и
перебивал веселое пение птиц судорожно-тревожным
перестуком копыт, если глотал горькую дорожную пыль
вместо медового дурмана весенних лугов,— то во всем
этом не вина его, а предопределенная свыше жертва, не
осуждения достойна, но — сострадания...
Но найдет ли он хоть в ком-нибудь полное пони-
мание?
Не осудите его строго, люди!..
• * •
Свистом крыльев и суматошными птичьими голосами
ворвался в Москву Герасим-грачевник. Ликование вес-
ны, ликование природы, ликование жизни...
В полной ясности ума князь Даниил Александрович
принял постриг в святой иноческий чин и схиму, искупив
этим печальным обрядом грехи свои вольные и неволь-
ные, отрешившись от земных забот.
Люди, собравшиеся возле постели умирающего по-
велителя, ждали от него последнее вещее слово, в ко-
ем книжники будут искать сокровенный смысл прошед-
шего княжения.
Но не о божьей благодати, не о смирении перед
грядущим Страшным судом и даже не о будущих кня-
жеских заботах сказал последнее слово Даниил:
— Грачи... Грачи прилетели... На гнезда садятся...
Дружная весна... Для земли хорошо... С хлебом будем...
С хлебом...
Клонился к закату четвертый день марта, а год был
от сотворения мира шесть тысяч восемьсот одиннадца-
тый L Последний день и последний год жизни князя
Даниила Александровича Московского. Последний в
жизни, но не в делах его: пружина княжеских дел про-
должала раскручиваться...
1 1303 год.
381
ГЛАВА 9
НЕУДЕРЖИМЫЙ бег времени
I
Со смертью князя не умирает княжество.
В Москву торжественно въехал новый владыка,
князь Юрий, старший Даниилович, и принял власть
над городом и людьми его. Юрий опоздал на похоро-
ны отца: переяславцы долго не отпускали его, опаса-
ясь гибельного безвластия. Видно, нашел все-таки мо-
лодой князь дорогу к сердцам переяславцев, признали
они Юрия за своего!
Юрий Даниилович унаследовал не только княжество
отца, но и дела его. Вскоре московская рать из новой
крепости Рузы пошла к Можайску. Немногочисленная
дружина можайского владетеля Святослава Глебовича
нерасчетливо покинула крепость и была разгромлена
на пригородных лугах; сам Святослав попал в плен к
москвичам. А жители Можайска без боя открыли го-
родские ворота.
Отныне и присно и во веки веков засверкал Можайск
драгоценным камнем в ожерелье московских погранич-
ных городов, первым принимал удары, направленные
западными соседями в сердце Руси — город Москву. Не
к бесчестию привели Можайск сторонники Москвы, а
к звонкой воинской славе, которую пронесет этот по-
граничный русский город сквозь столетия...
Можайским победоносным походом завершил Юрий
круг земных дел князя Даниила Александровича. Те-
перь Юрию предстояло самому задумывать, самому на-
чинать и самому завершать новые славные дела. Толь-
ко враги оставались у Москвы прежние: великий князь
Андрей да тверской князь Михаил.
Великий князь Андрей Александрович, дядя Юрия,
возвратился из Орды с ханским ярлыком на Переяслав-
ское княжество и с ордынским послом. Верные люди
сообщали из Владимира, что великий князь не скры-
382
вает радости и готовит войско. Видно, смерть Даниила
Александровича снова пробудила у Андрея честолюби-
вые надежды, и он уже мнил себя владетелем отчины
Александровичей — града Переяславля. Да и не только
ему казалось, что колесо удачи взметнувшее наверх
Москву, начинает поворачиваться вспять...
Снова гонцы Андрея известили удельных князей о
предстоящем княжеском съезде, на котором пред ли-
цом ордынского посла будут читать ханские ярлыки.
Княжеский съезд собрался осенью в спорном Пере-
яславле. Велико было нетерпение великого князя Ан-
дрея: он надеялся без промедления принять власть над
городом!
Но торопливость редко ведет к успеху. Осторожные
переяславцы не впустили дружины Андрея и иных кня-
зей за городские стены, а войско Юрия Московского
уже стояло в Переяславле. Великому князю Андрею
опять пришлось надеяться на ханский ярлык да на
благорасположение ордынского посла.
Митрополит Максим прочитал князьям ханские гра-
моты, и были в тех грамотах прежние, никого уж не
убеждавшие слова о повиновении великому князю Ан-
дрею, о предосудительности споров из-за княжений, об
ордынских данях, которые надлежало посылать хану
Тохте без промедления. Князья мирно соглашались с
прочитанным, даже сговорились, кроме дани, послать
хану еще и подарки, кто сколько может.
Только из-за Переяславского княжества начался
спор, но спорили между собой лишь двое — Андрей и
Юрий. Даже князь Михаил Тверской остался от их спора
в стороне, потому что не увидел для себя пользы при
любом исходе. Андрей ли приберет Переяславль, Юрий
ли навечно удержит его за собой,— для Твери то и
другое одинаково в убыток. Пусть уж лучше Переяс-
лавль останется спорным до поры, когда у самой Тве-
ри до него руки дотянутся. А пока благоразумнее про-
молчать, как молчат другие удельные князья...
Покачивались весы, решавшие судьбу Переяславско-
го княжества.
На одной чаше весов — ханский ярлык великого кня-
зя Андрея, на другой — последняя воля Ивана Переяс-
лавского, благорасположение переяславцев к князю
383
Юрию и сильные московские полки, стоявшие в горо-
де и за городом.
Ничем не помог великому князю Андрею ордынский
посол. Равнодушие посла лучше любых слов говорило,
что хану Тохте надоело посылать на Русь конные ра-
ти. Сколько раз он посылал войско в подмогу Андрею,
что толку? Как был Андрей немощным перед другими
русскими князьями, так и остался. Пора задумываться,
стоит ли дальше поддерживать Андрееву слабость хан-
ской рукой? И от малого камня, если долго держать
его на весу, самая могучая рука занемеет. А Андрей
подобен камню в ханской руке.
Ордынскому послу велено было присмотреться, не
лучше ли отдать ханскую милость другому князю —
ненадоедливому. И посол присматривался, ни словом,
ни взглядом не ободрял великого князя Андрея.
Князь Андрей метался, искательно заглядывал в гла-
за посла. Срывался на крик, беспокойно теребил дро-
жащими пальцами перевязь меча. И была вокруг не-
го как бы пустота — ни друзей, ни союзников, ни оду-
шевляющего княжеского сочувствия...
А московский князь Юрий Даниилович держался
твердо, и была за ним незримая поддержка четырех
сильных городов: Москвы, Коломны, Переяславля, Мо-
жайска. Чуть не вдвое больше, чем за великим князем,
оказалось за Юрием Московским волостей и сел, а о
людях и говорить не приходилось. Пустынными каза-
лись владимирские волости по сравнению с московски-
ми!
Разумный всегда поддержит сильного, а здесь силь-
нее был Юрий Московский. И все же ордынский посол
колебался. Неожиданное возвышение Москвы казалось
ему опасным. С великим князем Андреем было просто:
послушен, потому что не может обойтись без ханской
милости. А как поведет себя молодой московский
князь?..
Великий князь Андрей не понимал, что склонить
посла на свою сторону он может только решительностью,
непреклонностью, доказательствами своей необремени-
тельности и полезности для Орды. Не понимал и за-
искивал перед послом и, не встречая одобрения своим
словам, падал духом. Ему казалось, что нужно испро-
сить у хана Тохты другого посла, который встал бы на
его сторону крепко.
И великий князь Андрей сделал то, чего никак не
384
следовало делать: он предложил еще раз перенести спор
из-за Переяславского княжества в Орду.
Ордынский посол презрительно скривился, когда
толмач перевел жалкие слова великого князя Андрея.
Не завалил ли Андрей мутной грязью собственной сла-
бости единственный источник, питавший его великокня-
жескую власть,— благорасположение хана Тохты?
Время показало, что это было именно так...
* ♦ ♦
Князья разъехались по своим уделам, и всю зиму
на Руси была тишина. И весна тоже была мирная, без-
ратная. Только в Новгороде невесть отчего поднялся
мятеж, отняли вечники посадничество у боярина Семе-
на Климовича, но, погорланив вволю, выбрали посад-
ником его же брата Андрея. И утишились новгородцы,
обратились к богоугодным делам. За один год сруби-
ли в городе четыре немалых деревянных храма: цер-
ковь Георгия на Торгу, церковь Георгия же на Борков-
ской улице, церковь Ивана да церковь Кузьмы и Демья-
на на Холопьей улице.
Великий князь Андрей Александрович так и не со-
брался в Орду. Сначала ожидал легкой судовой доро-
ги, а к лету занемог.
Слухи о болезни великого князя поползли по Руси,
обрастая домыслами досужих людей. Передавали, что
Андрей будто бы исходит черной водою, будто отсох-
ла у него правая рука, коей христиане честный крест
кладут, потому что наказывает господь клятвопреступ-
ника, ордынского наводчика. Говорили даже, что лики
человеческие великому князю оборачиваются зверины-
ми образами, а потому боится он людей и тем страхом
безмерным изнемогает...
Но доподлинно о болезни великого князя мало кто
знал, потому что Андрей отъехал из стольного Влади-
мира в свой родной Городец на Волге, и свободного
доступа туда посторонним людям не было.
В Городце приняли смерть многие славные князья,
и место это считалось в народе недобрым. Александр
Ярославич Невский тоже там преставился по дороге
из Орды...
Так и говорили некоторые: «Андрей в Городец по-
мирать поехал, чтоб хоть этим с прославленным от-
цом своим сравняться!» Слова сии оказались вещими...
13 В, В, Каргалов
385
В лето от сотворения мира шесть тысяч восемьсот
двенадцатое *, месяца июля в двадцать седьмой день,
умер в Городце великий князь Андрей, последний Алек-
сандрович, будто в насмешку людям приурочив свою
кончину к почитаемому в народе дню Пантелеймона-
целителя.
Умер князь, два десятка лет безжалостно ввергав-
ший Русь в кровавые усобицы, отдававший ее на по-
ток и разоренье ордынским ратям.
Смерть великого князя Андрея подтолкнула Русь
на новую усобицу...
2
Время убыстрило свои бег, понеслось вскачь, разби-
вая головы неосторожным, закружилось пестрой чере-
дой событий, сливавшихся в такую непрерывную по-
лосу, что невозможным оказывалось проследить их на-
чала и их концы и определить виновных и невиновных.
В Тверь приехали из Городца великокняжеские бо-
яре Акинф Семенович с сыновьями Иваном и Федором,
зять его Давид и иные многие любимцы и радетели по-
койного Андрея. Боярин Акинф объявил всенародно,
что Андрей перед смертью будто бы благословил твер-
ского князя Михаила великим княжением. Дело оста-
валось за малым — за ярлыком хапа Тохты. Михаил
Тверской засобирался в Орду. Княжеские тиуны гото-
вили серебро для подарков, рассылали грамоты в бояр-
ские вотчины и монастыри. Михаил поручился возмес-
тить боярам и игуменам все издержки, даже если для
этого придется опустошить до дна великокняжескую
казну...
Не теряли времени и в Москве. Князь Юрий Дани-
илович объявил ростовскому епископу Тарасию, кото-
рый проезжал через московские волости по своим цер-
ковным делам, что ныне он, Юрий, остался старшим
среди князей русских, потому что род свой ведет от
Александра Ярославича Невского напрямую, а князь
Михаил Тверской продолжает младшую ветвь, от Ярос-
лава Ярославича начало имеющую...
Епископ Тарасий правильно оценил эти слова: Юрий
Московский намекал на великое княжение. Вместо Рос-
това епископ поспешил во Владимир, к митрополиту
Максиму, а Максим тотчас послал гонца в Тверь, к
1 1304 год.
386
Михаилу. «Юрий домогается великого княжения! Опе-
реди неразумного!»
Князь Михаил Тверской, отставив па время заботы
о серебряном обозе, спешно собирал конные и пешие
полки, ставил крепкие сторожевые заставы на москов-
ском рубеже. Дело шло к войне.
Князь Юрий Московский с братом своим Борисом
отправился во Владимир, чтобы заручиться благосло-
вением митрополита Максима на поездку в. Орду. Но
митрополит своего благословения не дал, держа руку
тверского князя. Он поручился, что Михаил Тверской
отдаст из своего княжества все, что Юрий пожелает,
если московский князь откажется от безрассудной мыс-
ли искать великокняжеский ярлык. «А еще больше, от-
ринув гордыню, князь Юрий от бога милостей при-
мет!»— закончил митрополит Максим свои'поучения.
Юрий Даниилович, припомнив советы хитроумного
боярина Протасия, со смирением ответствовал, что по-
едет в Орду не за ярлыком, но только по своим собст-
венным делам...
Митрополит настоятельно советовал в Орду не ез-
дить, а если надобно что в Орде, то просить все это
сделать тверского князя Михаила, который испросит
для Москвы щедрой милости хана Тохты...
Пока шли эти пустые разговоры, новый митропо-
личий гонец скакал в Тверь, чтобы предупредить кня-
зя Михаила. Большая конная рать, к которой присое-
динился. верный боярину Акинфу городецкий полк,
ворвалась во владимирские земли, чтобы перехватить
москвичей. Боярин Акинф спешил выполнить зловещий
наказ князя Михаила: живым или мертвым привезти
Юрия...
Но князь Юрий Даниилович уже покинул негосте-
приимный Владимир. Он ушел в Орду непроторенной
дорогой, вдоль малых рек Судогды и Колпи, через ме-
щерские леса.
Заметались тверские воеводы, пытаясь вызнать, ку-
да направил своего коня московский князь, но так ни-
чего и не дознались. Князь Юрий исчез, как иголка в
стоге сена.
Обезнадеживавшее известие боярин Акинф получил
с суздальской заставы, которая стояла на речке Уво-
ди: какая-то конная дружина пробежала мимо заста-
вы к Костроме. Так вот оно что, князь Юрий пошел
в обход, к Волге!
187
Тверское войско поспешило к Костроме. На речке
Солонице, верстах в сорока от Костромы, боярина Акин-
фа встретили посланные люди с прямыми вестями:
«Князь Юрий на Костроме!»
Но костромские доброхоты князя Михаила Тверско-
го ошиблись. В город вошел с малой дружиной не
Юрий Московский, а его младший брат — княжич Бо-
рис. Московский князь жертвовал им, чтобы навести
тверичей на ложный след.
Дружинников с княжичем Борисом была малая гор-
стка, сотни полторы. Когда тверское войско ворвалось
в Кострому через ворота, открытые старыми прияте-
лями боярина Акинфа, княжич Борис приказал сло-
жить оружие. Сражаться было бесполезно, на каждого
московского дружинника приходилось по сотне твери-
чей.
Тверские ратники переворошили все дворы в горо-
де, так и не поверив, что князь Юрий Даниилович
давно уже отъехал в другую сторону. Искали и в при-
городных селах, и в лесных деревнях, и на волжских
островах, не осмеливаясь известить князя Михаила о
новой неудаче...
А князь Юрий Даниилович, пока его тщились схва-
тить в Костроме, был уже недосягаем для погони. Под
копытами его коня шелестела колючая степная трава
Дикого Поля, и ордынский сотник, одаренный сверх вся-
кой меры серебряными гривнами, сам провожал его
по кратчайшей дороге к столице Орды — городу Са-
раю... Князю Михаилу не оставалось ничего другого, как
самому поспешить за соперником в Орду. Началось
состязание, в котором стремительность бега московских
коней спорила с легкостью скольжения прославленных
тверских ладей.
Отъехали в Орду князья-соперники, но усобица на
Руси продолжалась, охватывая все новые и новые го-
рода и земли. Боярин Акинф Семенович, облеченный
высоким доверием князя Михаила, прибирал к рукам
бывшие великокняжеские владения.
Тверские воеводы с немалым войском пошли в нов-
городские земли. Склонить Великий Новгород под кня-
зя Михаила было бы великой удачей!
Однако новгородское ополчение встретило тверичей
возле Торжка. Начались переговоры. Боярин Акинф
надеялся взять власть над Новгородом без битвы,
именем великокняжеским, но новгородские бояре, рев-
388
нители вольностей новгородских и древних обычаев,
воспротивились. Они говорили, что власть над Госпо-
дином Великим Новгородом князья приобретают вмес-
те с великокняжеским ярлыком, а спор между Михаи-
лом и Юрием только начинается, и непонятно еще, кто
из них пересилит.
— Потерпите немного, пока князья не возвратятся
из Орды,— уговаривали новгородцы. — Тогда мы избе-
рем князя по великокняжескому ярлыку, по нашему
обычаю исстаринному!
Новгородские бояре отнекивались, а многолюдное и
нарядное новгородское войско угрожающе шевелило
копьями, и крылья его медленно сближались, обтекая,
как полая вода пригорок, тверскую рать.
Боярин Акинф и тверские воеводы сочли за благо
ОТСТУПИТЬ.
«Если не на новгородском рубеже, то в ином месте
возьмем свое! — неистовствовал боярин Акинф.— На Пе-
реяславль, на Переяславль!»
Но и там честолюбивого боярина подстерегала не-
удача. Князь Иван Даниилович, новый владетель Пе-
реяславля, успел собрать войско и сесть в осаду.
Боярин Акинф Семенович с сыновьями Иваном и
Федором бесстрашно подъезжал к городским стенам,
увещевал. переяславпсв не проливать крови за князя
Юрия, яко тать в ночи бежавшего в Орду, города свои
на погибель оставившего...
С воротной башни ответствовал старый священник
Иона:
— Переяславцы крест целовали князю Юрию, а к
супротивнику его не переметнутся, живот положат за
правду свою и московскую. А прочь не пойдете — быть
бою...
Простые же люди переяславские кричали со стены
срамные слова, которые и повторить-то христианину
стыдно, и грозили боярину Акинфу копьями.
Князь Иван Даниилович, владетель и наместник пе-
реяславский, даже на. стену не поднялся, являя свое
презрение к дерзким крикам боярина Акинфа. Что тол-
ку браниться? Пусть с чернью боярин лается, если гнев
свой сдержать не может! Если б знал боярин Акинф,
что ждет его через день-два, посмирнее бы говорил!
Но боярину Акинфу не дано было знать то, что знал
князь Иван. На помощь Переяславлю воевода Илья
389
Кловыня вел из Москвы большое войско. И о том, как
будут переяславцы и москвичи вести битву, было за-
ранее договорено. Соберутся московские рати тайно в
пригородных лесах и оврагах перед вечером, а ночью
верный человек на ладье выплывет в Плещеево озеро,
зажжет два-факела. А с городской башни, что к озеру
выходит, ответят ему тремя факелами — два рядом, а
один поодаль. И значить это будет, что и переяслав-
цы в городе, и москвичи под городом готовы к битве,
и с первыми лучами солнца ударят воинству бояри-
на Акинфа в чело и в спину — одновременно! Так пусть
ярится боярин, конца своего не предвидя...
...Ночь выдалась холодной и ветреной. Сосновые ле-
са на возвышенностях, окружавших переяславскую ни-
зину, раскачивались и гудели, и в этом гуде не слыш-
но было осторожных шагов московских ратников. Не-
слышными быстрыми тенями скользили конные дру-
жинники, скапливаясь в оврагах. Воевода Илья Кло-
выня за считанные дни успел собрать большое войско,
смело обнажил все рубежи Московского княжества,
кроме тверского: знал, что именно под Переяславлем
решается судьба войны. И из Звенигорода пришли рат-
ники, и из Можайска, и из Рузы, и из Коломны с ко-
ломенским сотником Якушем Балагуром.
Коломенская дружина остановилась в лесу па вы-
соком берегу Плещеева озера. Воевода Илья Кловыня
велел Якушу Балагуру вечерком отыскать в прибреж-
ных деревнях ладью и самому никуда не отлучаться.
— Нужен будешь ночью! — закончил воевода свое
короткое наставление.
Якуш понимающе кивнул головой. Он не стал ин-
тересоваться, зачем нужна ладья и зачем сам он будет
нужен воеводе: знал, что Илья Кловыня до времени
ничего не скажет. Да и сам Якуш привык к загадкам.
Последние три года что ни дело, то загадка! Видно,
уж на такой путь его поставил воевода — ходить в сто-
роне от проторенных дорог!..
Коломенский десятник Левуха Иванов, которому
Якуш Балагур верил, как самому себе, вернулся только
к полуночи, шепнул на ухо:
— Есть ладья... Шесть верст пришлось идти по бе-
регу, пока нашел... Из ближних-то деревень люди от
рати разошлись розно...
Шепнул и замялся, будто еще что-то хотел приба-
вить, но сразу не решился.
390
— Да уж-говори, чего недоговариваешь! — усмех-
нулся Якуш. — Вижу ведь, что сказать хочешь!
— С ладьей и хозяина привел, рыбака здешнего. Го-
ворит, без знающего человека по Плещееву озеру пла-
вать опасно, сердитое оно, Плещеево-то озеро. Вот я
и подумал...
— Верно подумал. Но рыбака стерегите крепко.
— Стережем. Самко да Ишута глаз не спускают...
Дружинник Самко и Ишута Нерожа, сын воротно-
го сторожа, были людьми падежными, и Якуш успоко-
ился. По делу будет видно, надобен окажется рыбак
или нет. Пусть посидит пока под караулом...
Наказ воеводы Ильи Кловыни был короток и прост:
выехать в ладье на озеро, стать поодаль от берега, за-
жечь два факела, подождать, пока на городской баш-
не поднимут три горящих факела, два рядом, а тре-
тий— поодаль, и немедля возвращаться. Ждать воево-
да будет тут же, на берегу. Десятника Левуху, кото-
рый привел здешнего рыбака, воевода одобрил, но при-
бавил, как и Якушка: «Стерегите его крепко, чтоб до
утра под караулом был!»
Ветер разогнал на озере большую волну. Ладья
тяжело опускалась между валами, резала гребни вы-
соким острым носом. Весла рвались из рук. Но рыбак,
севший у рулевого весла за кормчего, уверенно направ-
лял ладью вдоль берега, туда, где неясно маячили над
темными валами стены и башни Переяславля-Залесско-
го. Дальше, за невидимой в ночной тьме рекой Трубсж,
мигали на лугу костры осадного тверского войска.
— Город прямо перед носом! — донесся едва слыш-
ный в вое ветра крик рыбака. — Куда дальше править?
— Весла суши! — распорядился Якуш Балагур и
кивнул Левухе: — Зажигай!
Десятник Левуха поднес смоляные факелы к свече,
спрятанной от ветра в берестяной туесок, и высоко под-
нял их над головой. Пламя факелов. металось, разду-
ваемое ветром: капли горящей смолы падали в пенис-
тую черную воду.
Почти тотчас над городской башней вспыхнули три
дрожащих огонька — два рядом, а третий поодаль. Якуш
Балагур облегченно вздохнул. Все было так, как на-
казывал .воевода, можно возвращаться...
Воевода Илья Кловыня встретил Якуша на самом
берегу, даже сапоги намочил в неожиданно набежав-
шей волне. Спросил нетерпеливо:
391
— Твои огни видел, а в городе как?
— Были огни в городе, были! — заверил Якушка. И
десятник Левуха подтвердил: — Были!
Илья Кловыня сразу заторопился, полез по обрыву
наверх, где в лесу ждали его ближние дружинники и
конные гонцы. Не поворачивая головы, воевода настав-
лял сотника Якуша Балагура:
— Как в городе набат ударят и сеча начнется, вы-
води своих коломенцев из леса на берег. Тверичей, кои
берегом побегут, промежду лесом и водой, перенимай и
вяжи, а биться будут — руби без пощады... А за службу
спасибо, большое дело ты сделал...
Самой битвы Якуш Балагур так и не видел. Когда
над лесом взошло солнце, набатно загудели колокола
в Переяславле-Залесском. До коломенцев доносились
приглушенные расстоянием крики, лошадиное ржанье,
лязг оружия — привычный шум битвы. А здесь, на пес-
чаном пологом берегу, отсеченном обрывом от леса,
было тихо. Шевелилась на желтом песке переменчивая
полоска прибоя. Проносились над тихой водой чайки,
и удивительно мирным и высоким казалось небо над
озером.
Только на третьем часу дня 1 на берегу показались
первые тверичи, в беспорядке бежавшие от города. За-
метив преградившие им дорогу цепи коломенских рат-
ников, беглецы бросали на песок оружие и покорно от-
ходили к обрыву, где обозные мужики вязали им ру-
ки сыромятными ремнями. Но беглецов было не мно-
го: видно, большие тверские полки отступали в другую
сторону, за Трубеж и к устью Нерли...
Позднее Якушу рассказывали, что исход боя реши-
ло войско воеводы Ильи Кловыни, неожиданно напав-
шее с тыла на тверичей. Воинство боярина Акинфа Се-
меновича, избиваемое с двух сторон, смутилось и по-
бежало, пометав в страхе стяги свои, и много твери-
чей полегло на переяславских полях. Смертный жребий
не миновал и самого Акинфа: вместе с зятем Давидом
он был поднят на копья ожесточившимися московски-
ми дружинниками.
Уцелевшие тверичи бежали до самой Волги, пугая
мужиков в деревнях, хотя погони за ними не было. По-
1 Для месяца июля это примерно 6 часов утра по современному
счету времени.
392
гоню не отпустил князь Иван Даниилович, удивив та-
кой рассудительностью даже воспитателя своего Про-
тасия Воронца.
— Нечего нам яриться, не отроки неразумные, ко-
торым лишь бы мечом помахивать! — объяснил Иван
воеводам. — Свое отстояли, а за чужое пока не время
хвататься. Кто знает, чем ордынское дело князя Юрия
закончится? Может, с Тверью мириться придется? А
для мира лишняя кровь ни к чему. И без того победа
славная, по всей Руси эхом отзовется...
• * •
Эхо переяславской победы действительно разнеслось
по Руси, воодушевив доброхотов князя Юрия Даниило-
вича Московского, устрашив* его врагов.
В Костроме горожане поднялись на тверских лю-
безников, на бояр Льва Явидовича, Фрола Жеребца и
иных некоторых, дворы их спалили, имение раздувани-
ли, а слуг боярских Зерна и Александра до смерти за-
били каменьями. Так перестала быть Кострома союзным
городом князя Михаила Тверского, хотя и вотчиной
Юрия Московского еще не стала.
И в Нижнем Новгороде поднялись вечпики, изби-
ли бояр покойного великого князя Андрея, которые
по примеру товарища своего боярипа Акинфа Семено-
вича прилепились было к тверскому князю. Плачь, Ми-
хаил Ярославич, и о Нижнем Новгороде, не твой он
отныне!..
Заключался в костромском и нижегородском вече-
вых мятежах великий смысл: посадские люди градов
русских сами по себе, без княжеского благословения,
держали руку Москвы.
Подлинное значение этого прояснится много позд-
нее, когда властной рукой наследников князя Дании-
ла Александровича начнет Москва собирать вокруг се-
бя все русские земли, объединять удельные княжества
в могучую державу, имя которой — Россия.
Доброго ей пути!
3
А пока в белом войлочном шатре ордынского хана
Тохты, в душном полумраке чужого жилища, на цве-
тастом ковре, распластавшемся по чужой, иссушенной
солнцем земле,— стояли насупротив друг друга два рус-
393
ских князя — Юрий Московский и Михаил Тверской.
Камепно застыли смуглые лица ханских родствен-
ников и улусных мурз, сидевших на корточках вдоль
стен шатра; глаза их хищно перебегали с золотой грив-
ны на шее князя Юрия на драгоценные перстни князя
Михаила, как будто ордынские вельможи заранее при-
кидывали, кому достанутся эти богатства, если хану
покажутся дерзкими речи князей и он прикажет умерт-
вить их.
Шевелился шелковый полог позади ханского тропа,
выдавая присутствие настороженных нукеров-телохра-
нителей, и тишина в шатре Тохты была напряженно-на-
тянутой, как тетива боевого лука.
Глухо и торжественно звучали слова Юрия Дании-
ловича Московского:
— Старшими в русском княжеском роде ныне князья
московские, внуки Александра Ярославича Невского.
Москва бьет челом о великокняжеском ярлыке!..
Открывалась новая страница в истории земли Рус-
ской: Москва заявила о готовности встать во главе ве-
ликого народа, не утратившего сознания своего един-
ства лаже под тяжким ордынским ярмом, в кровавой
неразберихе княжеских усобиц.
Потом будет и изощренное полуазиатское лукавст-
во князя Ивана Калиты, и ратная доблесть князя Дмит-
рия Донского, и неброское внешне упорство великого
князя Василия Темного, и искупительный поход госу-
даря всея Руси Ивана III Васильевича к осенним бе-
регам Угры-реки — по отсчет возвышения Московско-
го княжества начинался с Даниила Александровича, пер-
вого московского князя, и с сына его Юрия, на бе-
шеном скаку перенявшего из отцовской руки москов-
ский стяг. Да и можно ли отделять конец княжения Да-
ниила Александровича от начала княжения Юрия? Еди-
ны они и в мыслях, и в делах...
4
А тем же летом через леса, ступенями спускавшиеся
к Оке-реке, пугая диких зверей голосами и звоном ору-
1 На берегах реки Угры осенью 1480 года русские впйска нанесли
поражение хану Большой Орды Ахмату (Ахмед-хану), п результате
чего было свергнуто монголо-татарское иго.
394
жия, пробиралась дружинная конница. Сотник Якуш
Балагур, снова исторгнутый из милого сердцу коломен-
ского двора непререкаемым воинским приказом, вел
своих товарищей к новому рубежу, на новую москов-
скую заставу, которая встанет на реке Протве.
Не меренными еще верстами катилась под копыта
коней лесная дорога, уводившая всадников все даль-
ше от Москвы. Мужики-звероловы в редких лесных де-
ревушках с удивлением разглядывали незнакомый им
московский стяг.
Но и здесь, в самой крайней московской волости,
бесконечно далеко было до подлинного края Русской
земли, и потому не обретет долгожданного покоя быв-
ший мужик Якушка Балагур, как не обретут покоя
ни сыновья его, ни внуки, ни правнуки — ратники зем-
ли Русской.
1976
ЗА ЗЕМЛЮ РУССКУЮ!
Закончено наше повествование о князе-витязе Свя-
тославе, о дальних походах и славных победах над ха-
зарами, печенегами, византийцами. Яркая, запоминаю-
щаяся страница русской военной истории, но только
страница в многовековой летописи героической борьбы
русского парода за свободу и независимость своей зем-
ли.
И сам процесс складывания русской государствен-
ности, и развития и укрепления Древнерусского госу-
дарства, и дальнейшая жизнь русских феодальных кня-
жеств проходили в невероятно тяжелых исторических
условиях. Руси пришлось вести непрерывную борьбу
против иноземных завоевателей, с оружием в руках
отстаивать свое право на самостоятельное историчес-
кое развитие. С северо-запада на Русь наступали не-
мецкие и шведские рыцари-крестоносцы, пытавшиеся под
знаменами католицизма поработить русский народ. С
запада нападали венгерские и польские феодалы. С юго-
запада к русским землям протягивались жадные руки
византийских императоров, которые пытались распро-
странить свою власть на все Северное Причерноморье.
Однако в течение нескольких столетий наиболее
опасным врагом Руси были кочевники южных степей,
приходившие из Азии. Близ южных рубежей Руси про-
ходила в древности столбовая дорога азиатских завое-
вателей, по причерноморским степям они двигались на
запад. И первой европейской страной на пути их опус-
тошительных нашествий была Русь.
Жертвы, понесенные Русью в войнах с кочевника-
ми, поистине огромны. Русские витязи, насмерть ру-
бившиеся с лихими степными наездниками, обороняв-
шие пограничные города, заслуживают вечной благо-
дарности потомков. История борьбы с кочевниками юж-
396
ных степей — это повествование о событиях, полных
трагизма и героики, о несгибаемой воле народа, глубо-
ко осознавшего единство родной земли и готового ра-
ди нее на любые подвиги и жертвы. Недаром народ
прославил своих защитников в былинах, недаром о
«заставах богатырских» на краю «Дикого Поля» из по-
коления в поколение передавались эпические повество-
вания и, сохранившись в глуши северных лесов, дошли
до наших дней.
Но Русь не только защищала себя, она выполняла
всемирно историческую миссию, прикрыв своей грудью
другие народы Европы от кочевых завоевателей. На-
верное, каждому из нас известны слова великого рус-
ского поэта А. С. Пушкина: «России определено было
великое предназначение: ее необозримые равнины по-
глотили силу монголов и остановили их нашествие на
самом краю Европы; варвары не осмелились оставить
у себя в тылу порабощенную Русь и возвратились в
степи своего Востока. Образующееся просвещение было
спасено растерзанной Россией» 1
Пушкинские слова о «великом предназначении» Рос-
сии относятся ко времени монголо-татарского нашест-
вия, но военное давление на южные границы Руси на-
чалось гораздо раньше, и то, что для князя Святосла-
ва было лишь второстепенным военным эпизодом (опи-
санный в повести бросок с Дуная в печенежские сте-
пи), в течение нескольких столетий было основным со-
держанием русской военной истории. Об этом — наш
дальнейший рассказ.
1
Вторжения воинственных кочевников в южнорусские
степи начались в глубокой древности. Немного доку-
ментальных материалов сохранилось от того далекого
времени, события почти непрекращавшейся войны со
степью приходится восстанавливать буквально по кру-
пицам: отрывочным записям в летописях, неясным и
не всегда точным сочинениям восточных и византийских
авторов, народному эпосу, по археологическим наход-
кам. Многих подробностей вообще невозможно восста-
новить, но в целом достаточно убедительно вырисовы-
вается картина постоянного военного давления па юго-
восточпые рубежи России.7
1 Пушкин А. С. Поли. собр. соч., М., 1949, т. IX, с. 184.
Первыми были гунны.
Конные орды гуннов перешли Волгу во второй по-
ловине IV века. По свидетельству современников, это
был «подвижный и неукротимый народ, пылающий не-
укротимой страстью к похищению чужой собственнос-
ти», наступавший «среди грабежей и резни соседних
народов».
Трудно было сражаться с такими врагами. Гунны
были прекрасными наездниками, быстрыми и ловкими,
издали поражали противника длинными тяжелыми
стрелами, нападали внезапно и жестоко. Славянские
земледельческие поселения в лесостепной зоне были
буквально сметены с лица земли. Археологические рас-
копки показали картины страшного разгрома: следы
массовых пожарищ, клады, зарытые жителями при при-
ближении врага, керамические печи, загруженные по-
судой— неожиданное нападение помешало гончарам за-
кончить работу...
Основная масса гуннов прошла дальше, в Централь-
ную и Западную Европу, а с оставшимися в степях от-
дельными племенами гуннского союза славяне уже мог-
ли справиться. Славянские поселения вновь появились в
непосредственной близости от степей, отбивая с ору-
жием в руках набеги степняков. Плуг и меч надолго
стали символом бытия населения южных районов Ру-
си...
Недолго продолжалось затишье. В середине VI ве-
ка в причерноморские степи ворвались кочевые пле-
мена аваров, они создали там сильное воинственное
государство — Аварский каганат. Начались войны сла-
вянского населения с аварами, которые не только гра-
били и разоряли пограничные области, по и старались
подчинить себе славянские племена. Именно тогда, в
VI веке, славянские племена начали объединяться в
военные союзы, которые приняли на свои плечи всю тя-
жесть борьбы.
Современники по достоинству оценили героизм и
стойкость славянских воинов. Именно в шестом столе-
тии византийские авторы написали, что славяне — на-
род исключительный «по своей любви к свободе, кото-
рый никоим образом нельзя склонить к рабству или
подчинению в своей стране». На требование аварского
кагана подчиниться славяне гордо ответили: «Родился
ли на свете и согревается ли лучами солнца тот чело-
век, который бы подчинил себе силу нашу?»
818
Два с лишним столетия продолжалась война с ава-
рами, только немногие пограничные племена (напри-
мер, дулебы) были завоеваны. Аварский каганат рух-
нул, и воспоминание о нем осталось лишь в поучитель-
ной записи русского летописца: « Были обры (авары —
В. /<.) телом великие, а умом гордые (заносчивые —
В. К.), и умерли все, и не осталось ни одного обрина, и
есть притча на Руси до сего дня: «Погибли, как обры!».
А славянское население уже двинулось на юг, на
просторы черноземных степей, тесня остатки кочевых
орд. В VIII—IX веках славянские поселения возника-
ли на реках Пеле, Ворскле, Донце и Дону, на побе-
режье Азовского моря и на Тамани. Славянский зем-
леделец, осваивавший Дикое Поле, был носителем
экономического прогресса — с ним на те земли, где
раньше было только кочевое скотоводство, приходил
передовой по тому времени способ хозяйствования, па-
шенное земледелие.
Даже появление в VIII веке в низовьях Волги го-
сударства кочевников-хазар не остановило славянской
колонизации. Хазары нападали па пограничные рус-
ские земли, принуждали к дани соседние со степью
племена, но остановить этого исторически прогрессив-
ного процесса не могли. А с образованием в IX веке
единого Древнерусского государства господству хазар
в степях вообще пришел конец. Из Киева приходили
военные дружины, освобождавшие пограничные пле-
мена от хазарской дани, теснившие хазарские владе-
ния. Честь окончательного разгрома Хазарского кага-
ната принадлежит князю Святославу.
Однако на смену хазарам пришли из Азии враги
еще более опасные и многочисленные — печенеги. В де-
сятом столетии они перешли Волгу и заняли все при-
черноморские степи, до самого Дуная. Уже в 920 году
отец Святослава, киевский князь Игорь, по словам ле-
тописца, «воевал с печенегами». Никаких подробнос-
тей этой войны мы не знаем, но судя по тому, что в
течение нескольких десятилетий не было летописных
записей о нападениях печенегов и печенежские князья
порой выступали даже союзниками Руси в военных по-
ходах,— степнякам был дан сокрушительный отпор. В
дунайском походе печепеги были союзниками князя
Святослава. А тем временем другие печенежские вож-
ди нападали на Киев в отсутствие князя, что вынуди-
ло Святослава вернуться для защиты своей столицы...
ЗОВ
Ничего загадочного в этом нет. Византийский им-
ператор Константин Багрянородный в своем трактате
«Об управлении государством» очень образно описал
взаимоотношения Руси и печенегов: «Печенеги живут
в соседстве и сопредельны с русами и часто, когда жи-
вут не в мире друг с другом, грабят Русь и причиня-
ют ей много вреда и убытков. И русы стараются жить
в мире с печенегами. Притом русы вовсе не могут да-
же выступать на заграничные войны, если не живут
в мире с печенегами, так как последние во время их
отсутствия сами могут делать набеги и уничтожать и
портить их имущество». Император советовал поддер-
живать «дружественные договоры и союз» с печенеж-
скими вождями, ежегодно посылать им «дары». Имен-
но такая ситуация сложилась во время дунайского по-
хода князя Святослава: основные силы русского войска
ушли в Болгарию, а византийские дипломаты сумели
подкупить оставшихся в степях печенежских вождей.
Вспомним, что и погиб князь Святослав от меча под-
купленного византийцами печенежского вождя Кури...
Следующий киевский князь — Ярополк— успешно
воевал в 978 году с печенегами и даже обложил часть
печенежских племен данью. Некоторые печенежские
вожди даже переходили на службу к киевскому князю.
Русский летописец сообщает, что «пришел печенежский
князь Илдей и бил челом Ярополку на службу; Яро-
полк же принял его и дал ему грады и волости». Но
это были частные успехи. В степях происходили внутрен-
ние процессы, грозившие Руси серьезной опасностью.
Печенежские племена объединялись в крупные союзы,
выдвигались «великие князья», сосредоточившие в сво-
их руках власть, имевшие большие военные силы. В
последней четверти X века началось широкое наступ-
ление печенегов па русские рубежи.
Вот тогда-то и возникла необходимость создания
крепкой оборонительной линии вдоль всей степной гра-
ницы, которая сдержала бы наступление кочевников.
Честь создания общегосударственной системы обо-
роны южной границы принадлежит следующему киев-
скому князю — Владимиру I, сыну Святослава.
Как сообщает русский летописец, в 988 году киев-
ский князь Владимир объявил: «Се не добро есть, что
мало городов около Киева!». Князь «начал ставить го-
рода по Десне и по Осетру, по Трубежу и по Суле, и
по Стугне, и начал набирать лучших людей от словен,
400
и от кривичей, и от чуди, и от вятичей, и ими населил
города, потому что рать была от печенегов». Укреп-
ленные линии, состоявшие из городков-крепостей, сое-
диненных между собой валами, рвами, лесными зава-
лами,— протянулись на сотни километров. Для наб-
людения за степью насыпались курганы, выставлялись
сторожевые посты. Оборонительных сооружений таких
масштабов не знала история западноевропейской сред-
невековой фортификации.
Грандиозность свершенного дела трудно переоце-
нить. При князе Владимире борьба с печенегами ста-
ла поистине общерусским делом, постоянные гарнизо-
ны в пограничные крепости и на сторожевые заставы
набирались со всех городов и земель Руси. Народ вос-
пел в былинах «заставы богатырские», оборонявшие
родную землю, и прочно связал их с. именем князя
Владимира «Красное солнышко».
«На горах, горах да на высоких,
На шоломя холме да на окатистом,
Там стоял тонкий бел шатер.
Во шатре-то удаленьки добры молодцы,
Стерегли-берегли они красен Киев-град...»
Около тысячи лет прошло с того далекого времени.
Археологические раскопки дают возможность предста-
вить, какими были эти «заставы богатырские». Вот, на-
пример, пограничная крепостица Новгород-малый на
высоком, обрывистом берегу реки Стугны, на холме.
С двух сторон подходят к холму знаменитые Змиевы
валы, а на вершине холма — мощные дубовые стены,
засыпанные изнутри землей; глубокий ров вокруг стен с
легким перекидным мостиком, который поднимался в
момент опасности. Ворота прорезаны в стене, противо-
положной степи, укреплены кладкой из сырцовых кир-
пичей, над воротами — двухъярусная рубленая башня.
Еще одна башня — сторожевая — высилась в восточной
части крепости. Круглый год, день и ночь, стояли на
башне дозорные, зорко вглядывались в степные дали.
Сменяя друг друга, выезжали далеко в поле конные
«сторожи», берегли дальние подступы к крепости. Ес-
ли приближались печенеги — на башне, на курганах
загорались сигнальные костры, скакали гонцы в сосед-
ние городки за помощью, в стольный Киев — предупре-
дить об опасности. А пока собиралось войско, чтобы
отбросить печенегов, гарнизон крепостицы стоял на’
14 В. В. Каргалов 401
смерть, выигрывая время, задерживая степняков под
своими стенами. Иногда устоять не удавалось, и тогда
«застава богатырская» погибала. Так случилось и с
Новгородом-Малым. Академик Б. А. Рыбаков считает,
что крепостица была взята и разрушена полностью во
время большого печенежского похода 996 года, архео-
логи обнаружили там сгоревшие постройки, обломки
оружия, узорные бляшки портупеи — воинского снаряже-
ния неизвестного русского дружинника. Но дальше ре-
ки Стугны печенеги тогда не прошли. Из Киева уже спе-
шило на выручку княжеское войско...
Государственные меры по укреплению южной гра-
ницы Руси были как нельзя более своевременными: в
90-х годах десятого столетия печенеги значительно уси-
лили военное давление на пограничные русские земли.
Страницы русских летописей того времени — это непре-
рывный перечень битв, осад городов, тяжелых жертв и
разорения сел и деревень, героических подвигов и ис-
кусно проведенных военных операций. Героическая и
трагическая хроника!
В 993 году большая печенежская орда подступила
к реке Суле, к другому берегу подоспело русское вой-
ско во главе с самим киевским князем Владимиром. Ле-
тописец украсил свой рассказ об этом событии многи-
ми легендарными подробностями, но исход военного
столкновения не допускает двойственного толкования:
«И закричала Русь, и печенеги побежали. А Русь по-
гналась за ними, рубя саблями, и прогнала их. Вла-
димир же был рад, и заложил город на том броде, и
назвал его Переяславль, потому что перенял славу у
печенегов...»
Такова легенда о начале Переяславля-Южного, по-
граничного города, сыгравшего в дальнейшем важную
роль в борьбе и с печенегами, и с половцами.
Конечно, не всегда сражения со степняками закан-
чивались победой русских воинов. Например, в 996 го-
ду «пришли печенеги к Василеву», киевский князь Вла-
димир вышел навстречу с одной своей дружиной и был
разбит. Сам князь «едва укрылся от противных», спря-
тавшись под мостом.
И в следующем году от печенегов была «рать ве-
ликая беспрестанно», огромная печенежская орда оса-
дила Белгород. Осажденные даже не ожидали помо-
щи извне, потому что было известно: «не собрались к
цему (князю Владимиру — В. К.) воины, печенегов же
4П2
было множество». Белгородцы терпели «великий голод»,
но так и не сдались. Печенегам пришлось отступить.
Подобных эпизодов стойкой обороны пограничных
крепостей было много, далеко не о всех сообщали ле-
тописцы, но прорваться в глубь русских земель печене-
ги так и не сумели. Не случайно к этому тревожному,
полному опасностей времени относятся первые лето-
писные записи о «богатырях», совершавших свои под-
виги в борьбе со степняками:
«Богатыри. В лето шесть тысяч пятьсот девятое
(1001 год — В. К.) Александр Попович и Ян Усмошвец,
убивший печенежского богатыря, избили множество пе-
ченегов и князя их Родмана с тремя сыновьями его в
Киев к Владимиру привели. Владимир же устроил свет-
лый праздник и великие кади меду, и квасу, и вина
поставил, и мясо, и рыбу, и всякие овощи, что кому хо-
телось, то и ели».
Как напоминает это летописное известие красочные
картины «почетных пиров» киевского князя «Владими-
ра Красное солнышко», многократно описанные в рус-
ских былинах!
Кстати, академик Б. А. Рыбаков считает, что мно-
гие русские былины имеют историческую основу, в них
в особой, «былинной» форме описаны реальные события
периода Древней Руси. Былины очень много дают позд-
нейшим историкам. В частности, по былинам почти
точно можно описать вооружение русских витязей то-
го далекого времени.
Богатыри — это прежде всего конные воины, одетые
в кольчужные «брони», вооруженные копьями, мечами
или саблями, луками и стрелами, палицами-булавами.
Илья Муромец, снаряжаясь на бой с «Калин-царем»,
надевает «кольчугу золоченую», берет с собой «лук ту-
гой и калены стрелы», «саблю вострую», «копье долго-
мерное», «палицу военную». В других былинах упоми-
наются «меч», «булатен нож», «злат шелом» и другое
вооружение.
Богатыри — прирожденные воины, никогда не рас-
стававшиеся с оружием, проводившие всю жизнь в во-
енных тревогах и сражениях. Такие былинные образы
могла породить только тревожная и полная военных
опасностей действительность того времени!
Богатырю Вольге всего-то от рождения полтора ча-
са, а он уже требует:
«А не пеленай во пелену червчатую,
14*
403
А не поясай во поесья шелковые —
Пеленай меня, матушка,
В крепки латы булатные,
А на буйну голову клади злат шелом,
Во праву руку — палицу...»
Историки и археологи установили, что вооружение
былинных богатырей, несмотря на вполне понятные для
этого литературного жанра преувеличения («берет па-
лицу в пятьдесят пудов»!), удивительно точно соответ-
ствуют реальному вооружению киевского дружинника,
конного витязя, успешно сражавшегося с быстрыми
степными всадниками.
Раньше печенеги кочевали всего за один день пути
до Киева. А в 1006 году, провожая в степи посла гер-
манского императора, по запискам посла, князь Вла-
димир «два дня провожал меня до последних пределов
своего государства, которые у пего, для безопасности
от неприятеля, на очень большом пространстве обве-
дены со всех сторон завалами».
Таков был итог многолетней изнурительной борьбы:
печепеги были при киевскОхМ князе Владимире останов-
лены и значительно потеснены.
Но печенежское наступление продолжалось.
В 1017 году печенежская орда попробовала неожи-
данно напасть на Киев. Но город был готов к обороне.
Киевляне даже оставили приоткрытыми ворота, чтобы
не просто отогнать печенегов, по и преподать им жесто-
кий урок. С радостными криками печенежская конни-
ца «всеклась в Киев» и оказалась в ловушке: со всех
сторон на нее обрушились русские дружины. В тесно-
те городских улиц печенеги не могли воспользоваться
своими основными преимуществами — быстротой и не-
ожиданными маневрами. Множество печенежских всад-
ников нашли смерть на улицах столицы Древней Руси,
остальные поспешно «отбежали».
В 1019 году киевский князь Ярослав Мудрый нанес
поражение печенежской орде на пограничной реке Аль-
те. По словам летописца, даже старики не помнили та-
кой «сечи злой», противники сходились па сечу триж-
ды, кровь текла по земле, «как вешняя вода». Печене-
ги были разбиты и отступили обратно в степи.
Не всегда военные действия кончались так успеш-
но для русских полков. В 1020 году, например, орда
напала внезапно и успела отойти с пленными, и добы-
чей. «Пришли печенеги и много зла сотворили, и по-
404
шли во свояси», — печально отмечает летописец.
Не случайно даже в 1032 году князю Ярославу Муд-
рому пришлось принимать дополнительные меры по
укреплению степной границы. Он «начал ставить города
по Роси», пограничной реке, прикрывавшей Киев со сто-
роны степи. Однако война шла уже с перевесом Руси и
закончилась полным разгромом печенежской орды.
В 1036 году печенеги в последний раз подходили к
Киеву. Но князь Ярослав Мудрый «собрал воинов мно-
го» и обрушился на врага. «Была сеча злая, и едва
одолел к вечеру Ярослав, и побежали печенеги, и не
ведали, куда бежали, и одни утонули в реке Ситолми,
другие — в иных реках, и так погибли».
Так закончилась почти столетняя война с печенега-
ми, война тяжелая и изнурительная (по подсчетам ис-
ториков, только больших печенежских походов было
шестнадцать, не считая мелких пограничных столкно-
вений!).
Однако на смену печенегам в южнорусские степи
пришли другие степняки — торки. Сначала они обосно-
вались в придонских степях, а когда печенеги были раз-
громлены— приблизились к русским границам. Судя
по летописи, в 1055 году переяславский князь Всево-
лод уже воевал с ними, пошел «на торков зимой вой-
ною и победил торков». Русь была уже достаточно
сильная, чтобы не придерживаться пассивной оборони-
тельной тактики. Русские полки сами выходили на-
встречу новому врагу в степи.
В 1060 году на торков двинулось объединенное вой-
ско нескольких сильнейших русских князей — Изясла-
ва Киевского, Святослава Черниговского, Всеволода Пе-
реяславского, Всеслава Полоцкого. Князья, «собрав во-
инов бесчисленно, пошли на конях и в ладьях бесчис-
ленным множеством на торков и, услыша об этом, тор-
ки испугавшись бежали и погибли, убегая, одни от зи-
мы, другие от голода, иные же от мора».
Остатки торческой орды частью откочевали на за-
пад, к границам Византийской империи, частью призна-
ли власть киевского князя и поступили к нему на служ-
бу. «Служебные торки» были поселены на реках Роси
и Россавы, где даже появился город Торческ, и помо-
гали русским воинам оборонять южную границу. А та-
кая помощь была очень нужна: в степи между Волгой
и Дунаем ворвалась еще одна волна воинственных ази-
атских кочевников — половцы.
4 С'5
2
«В лето шесть тысяч пятьсот шестьдесят девятое
(1061 год — В. /(.) пришли впервые половцы на Рус-
скую землю воевать. Всеволод вышел против них фев-
раля месяца во второй день, и бился с ними. Победи-
ли половцы Всеволода и отошли, воюя. Се было пер-
вое зло Русской земле от поганых безбожных врагов»,—
так сообщил летописец о первом вооруженном нападе-
нии новых опасных врагов. С этого времени в продол-
жении почти двух столетий половцы непрерывно угро-
жали Руси, то совершая опустошительные вторжения,
то вмешиваясь в междоусобные распри русских князей,
то тревожа пограничье бесчисленными мелкими «наез-
дами». Открывалась очередная страница многовековой
эпопеи борьбы Руси со степью.
Тюркские кочевые племена половцев (западные ис-
точники называли их куманами или команами, а вос-
точные— кипчаками) пришли из степей Северо-Запад-
ного Казахстана. Основной социальной единицей поло-
вецкого общества был род, который русские летопис-
цы называли «вежа». Роды объединялись в племена —
орды, во главе которых стояли ханы (по терминологии
русских летописцев — «князья»). У половцев, пережи-
вавших разные стадии разложения родового строя, не
было единого государства, но во второй половине один-
надцатого века уже появились крупные союзы племен,
занимавшие обширные районы степей по обе стороны
реки Днепра. Половецкие ханы Боняк и Тугорхан воз-
главляли такие племенные союзы на правобережье
Днепра, хан Шурукан Стары и его потомок Кончак —
в донецких степях. Половецкие ханы полновластно рас-
поряжались десятками тысяч воинов-кочевников; еще
сохранявшаяся родовая сплоченность родовых орд поз-
воляла ханам увлекать в свои грабительские походы
почти все взрослое население степей.
Непрерывные походы, набеги и межплеменные столк-
новения, сам кочевой образ жизни,— все это с мало-
летства воспитывало половцев умелыми, быстрыми, вы-
носливыми воинами. Их вооружение состояло из даль-
нобойных луков, колчана со стрелами, сабли, аркана;
часть половецких всадников имела копья. Выработа-
лась и своеобразная тактика войны в степях, которой
половецкие военачальники, надо сказать, пользовались
умело и изобретательно.
406
Половецкую орду было трудно застать врасплох, ни-
какое движение в степи не могло укрыться от глаз мно-
гочисленных сторожевых разъездов. При встрече с про-
тивником половцы с криками устремлялись в атаку,
осыпая его ливнем стрел. Если встречалось сильное со-
противление, орда тут же отступала, обращалась в при-
творное бегство, стараясь заманить преследователей под
удар засадных отрядов, которые неожиданно напада-
ли с тыла или с флангов. Ожидая нападения сильного
противника, половцы возводили укрепление из телег,
составленных кругом и покрытых толстыми бычьими
шкурами. Преодолеть такое препятствие было нелегко,
особенно коннице. Случалось, что русские князья по-
ворачивали свои полки обратно, получив известие, что
половцы успели подготовить свои «вежи» к бою. Сами
же половцы старались нападать внезапно, побыстрее
прорвать пограничные укрепленные линии, захватить
добычу и пленных и уйти раньше, чем русские князья
успеют собрать полки для отпора. Византийский автор
двенадцатого века Евстафий Солунский писал: «В один
миг половец близко и вот уже нет его. Сделал наезд и
стремглав, с полными руками, хватается за поводья,
понукает коня ногами и бичом и вихрем несется далее,
как бы желая перегнать быструю птицу. Его еще не
успели увидеть, а он уже скрылся из глаз».
Когда мы говорим о начавшейся войне с половцами,
следует иметь в виду следующее обстоятельство: на Ру-
си наметились признаки феодальной раздробленности,
единство Древнерусского государства отходило в прош-
лое, силами отдельных княжеств сдерживать широко-
масштабные половецкие наступления было очень труд-
но, а объединить свои военные усилия русским князь-
ям удавалось далеко не всегда.
В полуторавековой войне Руси с половецким па-
шествием были периоды ожесточенного натиска коче-
вых орд и временного затишья, были победоносные по-
ходы русских князей в степи и тяжкие поражения под
стенами собственных городов, были годы неустойчиво-
го мира и временных союзов с отдельными половецки-
ми ханами, но одно оставалось неизменным — общая
обстановка постоянной военной тревоги на степных ру-
бежах Руси. Не всякий народ способен выдержать та-
кое...
Широкое половецкое наступление на русские земли
началось в конце 60-х годов одиннадцатого столетия,
407
Осенью 1068 года орды половецкого хана Шарукана
вторглись в пределы Переяславского княжества. Князья
«Ярославичи» — Изяслав, Святослав и Всеволод — вы-
ступили к реке Альте. В кровопролитной ночной сече
русские полки были разбиты, князья Изяслав и Все-
волод бежали в Киев, Святослав — в Чернигов. Поло-
вецкие отряды рассыпались по всему Приднепровью,
убивая и захватывая в плен людей, разоряя села и де-
ревни. Это было подлинное народное бедствие, воспо-
минание о котором сохранялось сотни лет спустя в бы-
линах о нашествии Шарка-великана (Шарукана):
«На широком раздолье Шарк-великан похаживае,
На широком раздолье Шарк-великан посматривае,
Что не любо — мечом булатным раскрошивае,
Что не любо — ногами железными вытаптывае.
Огнем жгучим божий люд им подымается,
Ко святой Руси Шарк-великан дорожку проклады-
вае,
Жгучим огнем уравпивае,
Людом христианским речки-озера запруживае,
Во дикие леса люд христианский российский раз-
бегается...»
Как неоднократно случалось в русской истории, в
дни грозной опасности народ взял оборону родной зем-
ли в свои руки. От прибежавших в Киев князей горо-
жане потребовали: «Половцы рассыпались по всей
земле, дай, княже, оружие и коней, и еще будем бить-
ся с ними!» Ответом на отказ дать оружие народу бы-
ло восстание в Киеве. Князья бежали, вооруженный
народ стал готовиться к защите своего города. Но на
Киев половцы идти не решились...
Неудача подстерегала их и под Черниговым. На бе-
регу речки Снови (приток Десны) трехтысячное русское
войско наголову разбило двадцатитысячную половецкую
орду. Только усилившиеся усобицы на Руси помогли
половцам возобновить наступление.
В 1078 году племянник черниговского князя Всево-
лода — Олег Святославич (или «Гориславич», как про-
звали его в народе за то горе, которое он принес рус-
ской земле) привел с собой половецкую орду. Полки
князя Всеволода были разбиты, половцы захватили
Чернигов, но удержались в нем меньше сорока дней:
великий князь Изяслав «повелел собрать воинов от
мала до велика» и прогнал «Гориславича».
408
Новая половецкая волна накатилась на русские ру-
бежи в 90-х годах, когда па Руси снова усилились фео-
дальные усобицы. В 1092 году, по словам летописца,
«рать была великая от половцев отовсюду». В следую-
щем году половцы появились на реке Роси и осадили
Торческ. Киевский князь Святополк пробовал помочь,
но на реке Желани был разбит. Снова половецкие «за-
гоны» рассыпались по всей Киевской земле. По сло-
вам летописца, «города все опустели, и на полях, где
раньше пасли стада коней, овец и волов, ныне пусто,
нивы заросли, стали жилищем диким зверям, а люди
ведутся половцами плененные, а другие посекаемые
бывают, другие на месте горькую принимают смерть,
другие трепещут, видя убиваемых, другие умирают от
голода и жажды...»
А в 1094 году половцы снова нападают на Чернигов.
Черниговский князь Владимир Мономах проехал «сквозь
полки половецкие» и обосновался в Переяславле-Юж-
ном. Если б могли знать половецкие ханы, что именно
этот князь станет организатором общерусской войны
со степняками, что его именем станут после «жены по-
ловецкие» «детей пугать в колыбели»! Если бы зна-
ли, что счет плененных и убитых Владимиром Монома-
хом половецких князей будет идти даже не на десятки,
а на сотни!
Князь Владимир Мономах заслуживает внимания
потомков, с его именем связана целая полоса русской
военной истории — решительное наступление на половец-
кие «вежи», сразу изменившее соотношение сил на юге
Восточной Европы.
Владимир Мономах родился в 1053 году. Его отец,
киевский князь Всеволод, был сыном Ярослава Муд-
рого, а мать, принцесса Мария,— дочерью византий-
ского императора Константина IX Мономаха (отсюда
прозвище Владимира).
Детские годы княжича Владимира прошли в погра-
ничном Переяславле. Не было на Руси другого тако-
го города, который подвергался бы столь часто напа-
дениям степняков. Княжич Владимир воспитывался как
воевода; полководцем он оставался всю свою взрослую
жизнь.
Сам Владимир Мономах вспоминал о 83 военных
походах и длительных поездках по Руси, по степям и
зарубежная землям. До прочного утверждения в Чер-
нигове он переменил пять удельная городов, совершил
4йЙ
20 «великих путей», проскакав на коне, по подсчетам
историков, не менее 16 тысяч километров. В своем ав-
тобиографическом «Поучении» он писал: «Я своими ру-
ками стреножил в лесных пущах три десятка диких ко-
ней, да еще когда приходилось ездить по степи, то то-
же собственноручно ловил их. Два раза туры подни-
мали меня с конем на рога. Олень бодал меня рога-
ми, лось топтал ногами, а другой бодал; дикий вепрь
сорвал у меня с бедра меч, .медведь укусил мне коле-
но, а рысь однажды, прыгнув мне на бедра, повалила
вместе с конем». Сильный и выносливый всадник, Вла-
димир Мономах мог за один день проскакать на коне
почти полтораста километров, например — из Черниго-
ва в Киев. Современники писали, что Мономах «был
красив лицом, глаза у него большие, волосы рыжева-
тые и кудрявые, лоб высокий, борода широкая, ростом
он был не особенно велик, но крепок телом и очень
силен».
Почти двадцать лет княжил Владимир Мономах в
пограничном Переяславле, и именно это время стало
переломным в войне с половецкими ордами. Русские
дружины под знаменами Владимира Мономаха начали
предпринимать далекие походы в степи, нанося удары
по самим половецким «вежам». Русь перестала быть
обороняющейся стороной.
Владимир Мономах выискивал любую возмож-
ность, чтобы наносить удары по степнякам, справедли-
во полагая, что это в конечном итоге ослабляет поло-
вецкий натиск на русские рубежи. В 1095 году основ-
ная масса приднепровских половцев отправилась в на-
бег на Византию. А Мономах использовал это для раз-
грома двух оставшихся у русского порубежья ханов —
Китана и Итларя. В том же году дружины Владимира
Мономаха и киевского князя Святополка неожиданно
вырвались в степи, напали на половецкие «вежи» и, по
словам летописца, «захватили скот и коней, и верблю-
дов, и рабов и привели в землю свою».
В 1096 году ханы Боняк и Тугорхан совершили от-
ветные нападения на Киев и Переяславль. Киев по-
ловцам взять не удалось, а под Переяславлем они во-
обще потерпели серьезное поражение. Владимир Пере-
яславский и Святополк Киевский с своими полками по-
спешили на помощь осажденному городу. Русские кон-
ные дружины переправились через реку Трубеж и об-
рушились на половецкое войско. Половцы не выдержа-
но
ли стремительного удара и побежали, много их погиб-
ло во время преследования русской конницей. «Меся-
ца июля в 19 день побеждены были иноплеменники, и
князь их Тугорхан убит, и сын его, иные князья поло-
вецкие многие тут пали»,— торжествовал русский лето-
писец. Это была впечатляющая победа, но половецкие
наступления продолжались. Ясно было, что усилиями
отдельных князей, даже таких смелых и решительных,
как Владимир Мономах, половецкий натиск не сдер-
жать. Князья решили, наконец, собраться на «строе-
ние мира».
В 1097 году в небольшой днепровский городок Лю-
беч съехались русские князья. Громче и убедительнее
других звучал на этом съезде голос Владимира Моно-
маха: «Зачем губим Русскую землю, поднимаем сами
на себя вражду, а половцы раздирают землю нашу на
части и радуются, что между нами рать? Теперь же
будем жить в одно сердце и блюсти Русскую землю!».
Князья поклялись прекратить усобные войны, провоз-
гласили— «пусть каждый держит вотчину свою» — и до-
говорились вместе воевать с половцами. Но клятвы —
клятвами, а в действительности прекратить усобицы и
объединить военные силы Руси удалось не скоро. Са-
мым энергичным поборником такого объединения был
Владимир Мономах.
В 1103 году в Долобске, городке на левом берегу
Днепра, съехались самые влиятельные князья — Свято-
полк Киевский и Владимир Мономах. Вместе со свои-
ми воеводами и старшими дружинами они обсуждали
вопрос о весеннем походе на половцев. Киевская «дру-
жина» возражала против весеннего похода в степи,
убеждала, что «не время воевать, погубим смердов и
пашню их». Владимир Мономах, наоборот, настаивал
на немедленном походе. Его эмоциональная речь со-
хранилась в русской летописи: «Дивно мне, дружина, что
лошадь жалеете, а не понимаете того, что начнет смерд
пахать, а половчанин, наехав, убьет смерда стрелой, и
кобылу его захватит, и, в село въехав, возьмет и жену
его, и детей, и все имущество его. Лошадь смерда жа-
леете, а самого его почему не жалеете?»
Владимиру Мопомаху удалось отстоять свою точку
зрения. Киевский князь Святополк, считавшийся стар-
шим среди русских князей, разослал гонцов к своей
«братии»: «Идите на половцев, либо будем живы, ли-
бо мертвы!»
411
Не все князья поддержали этот призыв, но все-та-
ки дружины шести русских князей собрались у Пере-
яславля. Войско на ладьях спустилось вниз по Днеп-
ру, против острова Хортицы сошло на берег. Там к
пешцам из «судовой рати» присоединилась дружинная
конница. Все вместе русские полки пошли в глубь по-
ловецкой степи. Конные разъезды обнаружили и окру-
жили половецкую сторожевую заставу, ни одному по-
ловецкому воину не удалось спастись. Половецкие вож-
ди так и не узнали о приближении русского войска.
Недалеко же была река Молочная, возле которой
находились основные кочевья приморских половцев —
именно сюда был направлен удар русских полков.
Хорошо поставленная разведка дала возможность
русским князьям навязать сражение половцам в невы-
годных для них условиях. 4 апреля 1103 года русские
конные и пешие полки неожиданно ударили по поло-
вецкой орде, которая уже двигалась к русским рубе-
жам. Половцев застали на походе, половецкие всадни-
ки и кони устали, и, по словам летописца, не было у
них «быстроты в ногах». Русские же воины «с весель-
ем, на конях и пешие», бросились на врага. Половцы
побежали, даже не приняв рукопашного боя. Долго
продолжалось преследование. И опять решающим было
то, что у русских дружинников оказались свежие ко-
ни— только немногим степнякам удалось спастись.
Одних половецких «князей» было перебито более двад-
цати, а простых воинов «многое множество». В плен
попал хан Белдузь, предводитель большой орды. Он
предложил за свою жизнь богатый выкуп: золото, се-
ребро, табуны коней, стада рогатого скота. Но Влади-
мир Мономах был непреклонен, заявил хану: «Ты мно-
го раз клялся не воевать, но продолжал воевать Рус-
скую землю. Почему ты не учил сынов своих и род свой
соблюдать клятвы, а все проливал кровь христианскую?
Да будет теперь кровь твоя на голове твоей!» И хан
был казнен.
«Со славою и победою великою» полки возвратились
на Русь. Смерть Белдузя и других половецких ханов
стала грозным предупреждением степнякам: Русь силь-
на, разбои и грабежи не останутся безнаказанными,
Русь перешла в наступление
Весной 1106 года половцы попытались напасть на
южные рубежи Киевской земли. Чтобы отразить их, не
понадобилось даже собирать войско из соседних кня-
412
жеств. Киевский князь Святополк послал своих воевод,
они «догнали их и посекли и пленных отняли».
В 1107 году половцы предприняли наступление очень
большими силами. По словам летописца, «пришел Бо-
няк и Шарукан Старый и иные князья многие, и около
Лубна», на пограничной реке Суле. Но тактика отра-
жения крупных половецких вторжений была уже хо-
рошо отработана русскими князьями. Быстро собралось
войско из шести княжеств. 12 августа русские полки пе-
решли вброд реку Сулу и сразу же атаковали поло-
вецкие станы. «Половцы ужаснулись и от страха не
могли ни стяга поставить, побежали, хватая коней, и
иные пешими побежали»,— сообщает летописец. Конни-
ца гнала бежавших половцев более сорока километров,
до самого Хорола. И опять потери половцев были ужа-
сающими. Погибло множество простых воинов. Был
убит хан Таза, брат самого Боияка. Хаи Сугра, брат
Шарукана, попал в плен, а сам Шарукан Старший ед-
ва спасся бегством.
В 1109 году Владимир Мономах организовал новый
поход в половецкие степи. Русские дружины, возглав-
ляемые воеводой Дмитром Ивановичем, дошли до ре-
ки Дона и разгромили центры половецких кочевий.
«Взяли 1000 веж половецких у Дона»,— сообщает ле-
тописец.
Весной следующего года половцы подошли было
к Воиню, крепости на левом берегу Днепра, в устье
реки Сулы, но сразу отбежали, когда навстречу им дви-
нулось русское войско.
Летом другой половецкий отряд ограбил села во-
круг Переяславля, но к самому городу половцы даже
не подходили. Это были мелкие набеги, ничуть не из-
менившие уже определившегося перевеса Руси в по-
граничных войнах.
Нужен был еще один, завершающий удар, чтобы
окончательно ослабить половецкую агрессию. И в 1111
году, снова по инициативе Владимира Мономаха, объ-
единенное войско нескольких русских княжеств собра-
лось на реке Суле. Это был зимний поход, точнее —
весенний, ибо основные военные действия происходили
уже в марте. Начали поход русские воины «на санях»,
но из-за оттепели сани пришлось бросить, и дальше
полки шли пешком и на конях, выдвинув вперед и по
сторонам дозоры. На реке Голте войско сделало оста-
новку, поджидая отставших ратников, а затем пошло
413
дальше. Преодолев по пути «многие реки», русские
полки достигли Северского Донца. Впервые столица
донецких половцев—тород Шарукань — увидела под
своими стенами русское войско. Жители города сда-
лись без боя. По словам летописца, они «поклонились
князьям русским, вынесли рыбу и вино».
На следующее утро русские полки двинулись к
другому большому половецкому городу — Сугрову и
сожгли его.
Разгром Шаруканя и Сугрова всколыхнул всю По-
ловецкую степь, ханы спешно собирали из кочевий вои-
нов, собирались вместе. Десятки тысяч половецких
всадников двинулись навстречу русскому войску. По-
ловецкие ханы понимали, что решается главный вопрос:
сохранится ли их господство в придонских степях...
21 марта противники сошлись. Русские ратники по-
клялись: «Помереть нам здесь, станем крепко!» Стра-
шен был натиск половецкой орды, «брань крепкая»
продолжалась несколько часов. Русские полки выстоя-
ли и сами перешли в контратаку. Половцы начали по-
спешно отступать, но путь отступления преградила ре-
ка Дегея. Мутные полые воды реки поглотили мно-
жество половецких всадников...
Но война еще не была закончена. К бежавшим ха-
нам со всех сторон подходили «прибылые орды». Че-
рез три дня на реке Салнице русское войско снова бы-
ло окружено половецкими отрядами, причем половцев
опять было «многое множество». Снова началась «брань
лютая». Исход сражения был решен стремительным
ударом отборных переяславских дружин, которые воз-
главил сам Владимир Мономах. «Падали половцы пе-
ред полком Владимировым»,— подчеркивает летописец.
Половцы побежали, в руки победителей попало «поло-
на много, и скота, и коней, и овец, и колодников мно-
го поймали руками».
Русский летописец вовсе не случайно перечисляет
табуны коней и стада скота, захваченные русскими во-
инами. Не только в военной добыче тут дело, уничто-
жалась та экономическая основа, на которой станови-
лась возможной широкая агрессия степняков; без ко-
ней и скота кочевники становились бессильными.
Громкие победы Владимира Мономаха в самом серд-
це Половецкой степи производили огромное впечатле-
ние на кочевников, парализовали их волю к сопротив-
лению. Все чаще и чаще половцы стирались вообще
4! 4
не принимать «прямого боя» с русскими полками. Рус-
ские ратники спрашивали у пленных: «Как это у вас
такая сила, а вы не могли бороться с нами и тотчас
побежали?» На это половцы отвечали: «Как нам с ва-
ми биться?» И это был, пожалуй, один из главных ре-
зультатов русских походов в степи. Извечный степной не-
приятель был морально подавлен.
Самому же Владимиру Мономаху походы в степи
принесли общерусскую славу, и когда в 1113 году ос-
вободился киевский «стол», 60-летний переяславский
князь оказался единственным авторитетным претенден-
том на великое княжение. Властной рукой Владимир
Мономах восстановил пошатнувшееся единство Руси.
Русь теперь выступала против половецких орд единым
фронтом, русские дружины были объединены единым
командованием, и результаты не замедлили сказаться.
Несколько походов, которые Владимир Мономах орга-
низовал, уже будучи великим киевским князем, довер-
шили разгром основных центров половецких кочевий.
В 1116 году сын Владимира Мономаха — князь Яро-
полк— с большим войском ходил на Дон. Русские пол-
ки разгромили «вежи» придонских половцев и снова
«взяли три города: Сугров, Шарукань и Балин». От
этого удара половецкая орда потомков Шарукана Ста-
рого уже не могла оправиться и в следующем году от-
кочевала на юго-восток, к Северному Кавказу. Часть
половцев ушла в Грузию и поступила на службу к
грузинскому царю Давиду Строителю.
Против половецких ханов начали выступать остат-
ки печенегов и торков, до этого покорно выполнявших
волю половецких ханов. Летопись повествует, например,
что «бились с половцами торки и печенеги у Дона и
сражались два дня и две ночи», а затем, не сумев по-
бедить еще достаточно многочисленной орды, «пришли
на Русь к Владимиру». Киевский князь поселил их в
пограничных областях, где торки и печенеги несли сто-
рожевую службу.
Очень показательны события русского похода в сте-
пи в 1120 году. Русские полки опять вышли к Дону,
но половцы бежали, даже не принимая боя. Русские
полки возвратились, по словам летописца, «не обретя
их».
После снерти Владимира Мономаха, в 1125 году,
половцы попробовали напасть на Переяславское кня-
жество. Но переяславский князь Ярополк, сын Моно»
418
маха, даже не стал звать на помощь других князей. С
одной своей дружиной он настиг половцев на берегу
реки Удая и разгромил. Много половцев погибло в се-
че, еще больше утонуло во время бегства в реке.
Преемник Владимира Мономаха на киевском «сто-
ле»— князь Мстислав Владимирович (1125—1132 гг.)
продолжал политику своего отца, о котором летопис-
цы писали: «имени его все страны боялись, и по всем
странам шел слух о нем». Отдельные половецкие ор-
ды были вообще оттеснены «за Волгу и Яик». К гра-
нице Переяславского и Киевского княжества ханы не
осмеливались больше приближаться. Битвы с полов-
цами переместились на восток, к рязанским рубежам,
но и там ханы терпели поражения. Так, в ИЗО году
«князья рязанские, и Пронские, и муромские много по-
ловцев побили». Южная Русь получила длительную пе-
редышку от половецкой опасности.
3
Но впереди была еще одна полоса половецкого на-
ступления на русские земли, вызванная к жизни не си-
лой половецких ханов, а ослаблением обороны степной
границы Руси в связи с началом феодальной раздроб-
ленности. В начале 30-х годов тринадцатого столетия
Древнерусское государство распалось на полтора де-
сятка фактически самостоятельных русских княжеств.
Нарушилась общегосударственная система обороны юж-
ной границы, прекратились большие походы русских
князей в степи, более того — враждующие князья то
и дело звали половецких ханов в качестве союзников
в междоусобных войнах. Летописец прямо указывал на
причины половецких набегов: «Узнали половцы, что
князья не в любви живут, начали пакостить».
Но достаточно было русским князьям объединить-
ся для большого похода, как половцы тут же в панике
отступали — воспоминания о грозном Владимире Мо-
номахе были еще свежи. Так случилось, например, в
1138 году, когда «воевали половцы Курск, и пленили
землю всю, и пожгли», и даже собирались идти к Ки-
еву. Князь Ярополк начал собирать большую рать:
«множество воинства: югричи (венгры — В. К.)9 чехи,
ляхи, киевляне, переяславцы, владимирцы со всеми во-
лынцами, туровцы, древлянцы, пол оч а не, смолняне,
ростовцы, еще к ним и *ереидеев 40 тысяч». Половец-
ки
кие ханы не стали ждать, когда на них двинется столь
грозное войско, и тут же запросили мира.
В основном же война со степью велась силами по-
граничных княжеств. Отдельные князья предпринима-
ли походы на половецкие «вежи», чтобы предупредить
очередные набеги или покарать половцев за нападение
на свои княжества, мешали вторгнуться половецким от-
рядам грабить пограничные деревни и села и отбивали
добычу и пленников. Такие пограничные войны были
изнурительными и приводили к жертвам, но опасности
для существования Руси уже не представляли.
Иногда на помощь пограничным княжествам при-
ходили владимирские, суздальские, рязанские дружи-
ны, и тогда русское войско повторяло дальние походы
Владимира Мономаха. Так, в 1160 году, по сообще-
нию летописца, «воинство ростовское и суздальское, и
рязанцы, и муромцы, и пронцы, и другие многие» хо-
дили «на половцев в поле за Дон далече», и была
«брань великая и сеча злая», и половцы «рассыпались
во все стороны». Потом еще раз половцы «ударили
на русское воинство», но были отбиты и «бежали во-
свояси».
Для борьбы с половцами русские князья все чаще
стали использовать тех степняков, которые перешли к
ним на службу и были поселены вдоль южной грани-
цы. Эта страница истории борьбы со степью меньше
известна широкой читательской аудитории, и на ней
есть смысл остановиться подробнее.
Переход отдельных кочевых орд на службу к рус-
ским князьям носил в середине XII века массовый ха-
рактер; русские летописцы называли «служебных» ко-
чевников «черными клобуками» («черными шапками» —
В. К.). В состав «черных клобуков» входили, прежде
всего, остатки печенегов и торков, которые бежали от
половцев и искали защиты у киевского князя. Их по-
селили в основном в Поросье, вдоль южной границы.
Среди «черных клобуков» оказались также турпеи и
коуи — кочевые племена, пришедшие на Русь вместе с
торками. Коуи жили на южной окраине Черниговской
земли, турпеи — в Переяславской земле, на левом бе-
регу Днепра. Еще раньше, с начала XII века, на служ-
бу к киевским князьям перешли племена берендеев; бе-
рендейское конное войско в отдельных случаях дости-
гало сорока тысяч человек,
«Черные клпбуки»^ отлично знйвтпе плвялнп полов-
41?
цев, быстрые и смелые всадники, с детства приучен-
ные к стремительным конным переходам и стрельбе из
луков,— исправно несли сторожевую службу, предуп-
реждая князей о половецких набегах, а то и самостоя-
тельно их отражая. Для «черных клобуков» борьба с
половцами была поистине вопросом жизни и смерти:
если русский землепашец, отчаявшись, мог уйти из по-
граничных областей на север, в леса (что, кстати, мно-
гие и делали!), то для скотоводов — «черных клобу-
ков»— пути из степей не было, и они сражались на-
смерть. Редкая война с половцами обходилась без учас-
тия «черных клобуков». Военным историкам еще пред-
стоит заняться этим «вспомогательным корпусом» рус-
ского порубежья.
В совместных войнах против общего врага проис-
ходило постепенное слияние торков, печенегов, берен-
деев, коуев, турпеев со славянским населением погра-
ничной полосы. Торческие «князья» роднились с рус-
ским боярством и оседали в городах. Среди «черных
клобуков» распространялось христианство. Торческих
бояр летописцы именовали по имени и отчеству, как
русских, причем имена часто бывали чисто русскими:
Яков Дигеневич, Демьян Куденевич...
Известно, что киевским тысяцким одно время был
торк Дмитрий Ейкович, а спасским игуменом и архие-
пископом— торк Петр Акерович. Имена торческих бо-
гатырей попадали в русские былины.
«Черные клобуки» исчезли со страниц русских ле-
тописей после монголо-татарского нашествия середины
XIII века. Известно, что они первыми приняли удар
войска Батыя, двинувшегося осенью 1240 года на Ки-
ев: монголо-татары переправились через Днепр выше
устья реки Роси и сначала с жестокими боями прорва-
ли укрепленную линию поросских городков-крепостей,
которые обороняли гарнизоны «черных клобуков». Ос-
тановить столь грозного врага «черные клобуки» не
смогли...
О дальнейших судьбах «черных клобуков» историки
высказывали разные предположения. Одни считали,
что «черные клобуки» откочевали в Приаралье и пре-
вратились в тех, кого сейчас называют каракалпаками,
другие утверждали, что остатки «черных клобуков» ос-
тались в Поросье, третьи допускали, что завоеватели
включили их в состав своих орд и поселили в степях
Поволжья* Вероятно, доля истины есть и у тех, к у
других. Археологические исследования курганов тор-
ков, которые имели характерную особенность — погре-
бение воина вместе с конем, показали, что в XIII—.
XIV веках часть торков осталась в Поросье, а часть
переместилась на юго-восток, в степи Поволжья. Мож-
но предположить, что вожди торков в конце концов
подчинились монголо-татарским ханам, стали их вас-
салами и кочевали там, где им было указано. В кон-
це концов торки растворились в многоплеменной Зо-
лотой Орде.
Но вернемся к военным событиям на южной грани-
це Руси.
В середине XII столетия в половецких степях про-
ходили важные социально-политические процессы,
складывается раннефеодальное государство, объединяв-
шее десятки кочевых племен. Возглавили это государст-
во потомки Шарукана Старого — ханы Кобяк, Коичак
и Гза. Им удалось вовлечь большую часть половецких
племен в последний, самый длительный и мошный на-
тиск на Русь, особенно опасный потому, что Русь пе-
реживала феодальную раздробленность. Ответом на
этот натиск было возрождение на Руси идеи единения
военных сил для отпора внешнему врагу, нашедшая
яркое воплощение в гениальном «Слове о полку Иго-
ревен.
Военное единение Руси не осталось просто идеей,
оно стало реальностью, вынужденным компромиссом
враждующих княжеских группировок перед лицом об-
щей опасности. Князья сумели подняться над своими
своекорыстными интересами ради общей матери — Ру-
си. Были, конечно, и срывы, и исключения, но не они
определяли общую тенденцию. Это был своеобразный
экзамен на политическую зрелость, и большинство рус-
ских князей его выдержало...
В 1165 году, когда стало известно о готовившемся
большом походе половцев, русские князья сумели до-
говориться о совместной военной акции и даже вышли
в степь навстречу врагу. Когда половцы «пошли на
Русь», по словам летописца, «встретили их, собравшись,
все кИязья русские далеко в поле, и был между ними
бой великий, и помог бог князьям русским, и был верх
их. Половцы же одни избиты были, другие же рассы-
пались в поле и избежали погибели». Битва была очень
кровопролитной, победа далась русским: князьям с
большим трудом, Видимо, такого большого войска, как
419
во времена Владимира Мономаха, собрать не удалось,
князья вышли «в поле» только со своими дружинами,
хорошо вооруженными, но немногочисленными, и с рат-
никами из пограничных городков. Летописец заключа-
ет свое повествование об этой битве грустными сло-
вами: «Князья русские скорбили об убитых своих, по-
тому что в мале возвратились восвояси, все убиты бы-
ли».
Потери оказались такими большими, что в сле-
дующем году русские князья не сумели даже как сле-
дует организовать оборопу пограничных областей, не
говоря уже о походе в степи. В 1166 году, по словам
летописца, «половцы воевали Русь и убили двух бо-
гатырей— Андрея Милославича и брата его Шварня
за Переяславлем. Сестринича (племянника — В. К.) же
их, также Шкварнем называемого, пленили, и множест-
во христиан пленив, отошли восвояси».
Затем половцы начали «пакостить Гречнику», то
есть перекрывали жизненно важный для Руси тор-
говый путь «в греки» (в Византию). Это было откры-
тое объявление большой войны: в безопасности торго-
вого пути к Черному морю была заинтересована вся
Русь, от Киева до далекого северного Новгорода.
Освободить «Гречник» силами одних пограничных
княжеств было невозможно, предстоял поход в глуби-
ну степей на 300—500 км, что было под силу только
объединенному войску Руси. Инициативу такого похо-
да взял на себя великий князь Мстислав Изяславич,
обратился ко всем русским князьям с призывом:
«Братья! Подумайте о Русской земле и о своей отчи-
не и дедине: ежегодно уводят половцы христиан в свои
вежи, клянутся нам не воевать и всегда нарушают клят-
ву, а теперь у нас все торговые пути отнимают — и Гре-
ческий, и Соляной, и Залосный (торговый путь к Азов-
скому морю — В. К.). Хорошо бы нам, братья, поискать
отцов своих и дедов своих путей и своей чести!»
«Поискать отцов своих и дедов путей и своей чести»
согласилось двенадцать русских князей — факт для пе-
риода феодальной раздробленности удивительный! Ви-
димо, жива была в русских князьях патриотическая
идея единства Руси, общей ответственности за «землю
Русскую», несмотря на междоусобные распри!
2 марта 1169 года двенадцать княжеских дружин
собрались под знаменем великого князя Мстислава и
выступили из Киева. Девять дней шло войско по сте*
420
пЯхМ к Черному морю, преодолев расстояние более 300
км. Половцы были застигнуты врасплох, они еще не
начали собираться в орды для летних набегов и были
рассеяны по своим «вежам». Конные половецкие во-
ины, побросав свои обозы и семьи, рассыпались по
степям, но спастись удалось далеко не всем — русские
конные дружины не уступали степнякам в быстроте. По
свидетельству летописца, русские ратники «взяли ве-
жи их на Угле реке, а другие по Снепороду (современ-
ное название Самара — В. /С), а самих настигли у Чер-
ного леса и тут, прижав к лесу, избили их, а иных ру-
ками взяли». Множество пленных, табуны копей и ста-
на скота стали добычей победителей. Победа оказа-
лась почти бескровной: по утверждению летописца,
только два русских воина было убито, а один попал в
плен.
Киевский князь Мстислав пытался закрепить успех
и снова собрал в Киеве «братью свою». Объединенная
рать многих князей собралась у города Киева, отку-
да обычно начинались русские походы в степи. Но на
этот раз поход не состоялся. Большинство князей счи-
тало, что половцам преподнесен достаточно убедитель-
ный урок, чтобы они на время оставили в покое рус-
ские земли. Всплыли старые распри, и поход был сорван.
Как оказалось, это было большой ошибкой. Полов-
цы немедленно перешли в наступление.
Половецкие вторжения следовали одно за другим:
1170, 1172, 1173, 1175 годы. Каких-либо далеко иду-
щих* стратегических планов половецкие ханы не заду-
мывали, они просто грабили и разоряли пограничные
земли, проникая мелкими отрядами вплоть до окрест-
ностей Киева, и, по словам летописца, «взяли села без
числа с людьми и с мужами, и с женами, и коней, и
скот, и овец погнали в Половецкую степь». Укреплен-
ных городов половецкие отряды, как правило, даже не
пытались осаждать, а единственная попытка ханов Ко-
бяка и Кончака подступить к Переяславлю закончи-
лась полным провалом: с реки Оскола подоспела рус-
ская рать, после короткого боя половцы бежали, бро-
сив добычу и пленных.
В 1177 году половцы перешли реку Рось, прорвали
укрепленную линию, которую защищали берендеи, взя-
ли и разрушили в Поросье шесть берендейских город-
ков. Княжеское войско, спешившее на помощь из Кие-
ва, было разбито»
421
В 1179 году хан Кончай жестоко опустошил Пере-
яславское княжество, «много зла сотворил крестьянам,
одних пленил, а других избил». При приближении рус-
ского войска половцы ушли с добычей «опять своей
дорогой». Еще один опустошительный набег, на этот
раз зимний, хан Кончак предпринял в 1183 году.
События этих лет полностью подтвердили страте-
гическую линию князя Владимира Мономаха: только
большие походы в глубь степей и разгром центров по-
ловецких кочевий может ослабить натиск степняков, а
пассивная оборонительная тактика обрекала погранич-
ные области на разорение. К этому выводу в конце
концов пришли и враждовавшие между собой феодаль-
ные властители.
Великий киевский князь Святослав Всеволодович су-
мел в 1184 году организовать большой поход в степи,
на кочевья хана Кобяка. Под великокняжеским стягом
собрались киевские, переяславские, волынские, туров-
ские, владимирские, галицкие полки и конница берен-
деев. Большое внимание было уделено скрытности дви-
жения войска — в лучших традициях полководческого
искусства Владимира Мономаха. Войско быстро шло
на юг вдоль правого берега Днепра, прикрываясь ре-
кой от сторожевых застав хана Кобяка.
У места, названного летописцем «Инжирь-бродом»,
полки переправились на левый берег Днепра и так же
скрытно, высылая вперед дозоры, углубились в степи.
Впереди шла конная дружина переяславского князя
Владимира, который попросил великого князя: «Моя
волость от половцев пуста, так пусти меня, батюшка
Святослав, наперед со сторожами!» Просьба молодого
князя вполне объяснима — именно его Переяславское
княжество больше всего страдало от половецких набегов.
В сторожевом полку князя Владимира были дру-
жины других «молодых князей» и более двух тысяч
быстрых берендейских всадников. Именно этот полк
после пяти дней степного похода первым столкнулся с
половцами.
Половецкая застава была не очень многочисленной
и после короткого боя бежала. Берендеи преследова-
ли бежавших, но не догнали, и сторожевой полк воз-
вратился к главным силам, остановившимся, по сло-
вам летописца, «на месте, называемом Ерель, его же
Русь зовет Угол» (при впадении реки Орели в Днепр —
В, /С),
422
Здесь хан Кобяк допустил роковую для себя ошиб-
ку. Прибежавшие с заставы половцы приняли стороже-
вой полк, сравнительно немногочисленный, за все рус-
ское войско, и хан решил немедленно напасть на него
всеми силами и разбить. Половецкие тысячи двинулись
к Орели.
Начало сражения, казалось бы, подтверждало пра-
вильность принятого ханом решения. На другом бере-
гу реки Орели немногочисленные русские ратники пус-
кали стрелы, в конных отрядах видно было совсем не-
много русских дружинников.
Хан Кобяк придвинул все свое воинство к реке.
Появление главных полков великого князя Свято-
слава оказалось для хана полной неожиданностью. От-
ступать было поздно, и половцы были вынуждены при-
нять сражение в невыгодных для них условиях, в ру-
копашном «прямом бою», которого степняки не люби-
ли и в котором явно уступали одетым в кольчуги рус-
ским дружинам. Началась жестокая сеча. Половцы бы-
ли разбиты наголову. Только в плен попало 7000 по-
ловецких воинов, а погибло их, по словам летописца,
«бесчисленное множество». Из 417 половецких «кня-
зей», участвовавших в битве, 16 было взято в плен, «а
иных много избили, а иные убежали». Пленили само-
го «Кобяка Карлыевича с двумя сыновьями, Билюко-
вича Изая и Товлыя с сыном, и брата его Бокмиша,
Осалука, Барака, Тарха, Данила и Седвака Кулобисч-
кого», а «Корязя Колотановича тут убили, и Тарсука,
а иных без числа».
Победа над половецкой ордой и пленение самого
«великого князя» Кобяка произвела огромное впечат-
ление на современников. Автор «Слова о полку Иго-
реве» писал:
«...Святослав грозный великий киевский
Грозою прибил
Своими сильными полки
И булатными мечами;
Наступил на землю Половецкую,
Потоптал холмы и овраги,
Замутил реки и озера,
Иссушил потоки и болота,
А поганого Кобяка от залива морского,
Из железных великих полков половецких
Исторг как вихрь]
4 S3
И пал Кобяк в городе Киеве,
В гриднице Святославовой...»
Вскоре после победы над ханом Кобяком самостоя-
тельно ходил в степи новгород-северский князь Игорь
Святославович. За Мерлой его дружина неожиданно
встретилась с половецкими дозорами — некий «Обовлы.
Косткович» сам ехал с четырьмя сотнями всадников
«воевать к Руси». Князь Игорь разгромил половецкий
отряд, но после боя повернул дружину обратно. Это
было благоразумное решение: надежды неожиданно
напасть на половецкие «вежи» не было, спасшиеся от
погони всадники Обовлы Костковича предупредили, ко-
нечно, о появлении в степи русской дружины. По-ино-
му князь Игорь поступил в следующем году. Чем это
закончилось, мы знаем из «Слова о полку Игореве»...
Разгромом хана Кобяка не закончилась большая вой-
на на южной границе Руси, оставалось еще большое
объединение половецких племен во главе с ханом Кои-
чаком. В 1185 году «пошел окаянный и безбожный и
треклятый Кончак со множеством половцев на Русь»,
громогласно угрожая «грады русские пожечь огнем, по-
тому что приобрел мужа бесурменина, который стре-
лял живым огнем»1. По словам летописца, у половцев
были и «луки самострельные, едва 50 мужей могли на-
тянуть» (баллисты — В. К.). Видимо, это был не обыч-
ный для половцев грабительский набег, хан Кончак
преследовал далеко идущие завоевательные цели, ес-
ли запасся осадной техникой.
Огромная половецкая орда стала собираться на ре-
ке Хороле, поблизости от переяславских рубежей.
Но и великий киевский князь Святослав готовился
к отражению половецкого нашествия. К реке Хоролу
двинулось великокняжеское войско. Снова в передовом
полку были дружины «молодших князей» Владимира
и Мстислава. Они первыми переправились через реку
Хорол, но не против половецкого стана, а «на иное
место»; продвигаясь вдоль реки, русские дозорные
«взошли на шелома» (холмы — В. К.), и оттуда увиде-
ли наконец огромный стан хана Кончака, раскинув-
шийся в низине. Немедленно к великому князю поска-
кали гонцы — известить о местоположении противника.
1 Видимо, какой-то горючий состав, вроде «греческого огня», при-
менявшийся для поджога крепостных стен и городст строений.
Великокняжеские полки двинулись к половецкому ла-
герю.
Однако и половецкие дозорные, как видно из даль-
нейших событий, заметили приближение великокняжес-
ких полков, сумели оценить их ударную мощь. Хан
Кончак приказал отступать. Русская конница начала
преследование. В руки русских воинов попали «коней
и оружия многое множество» и пленные, среди кото-
рых оказался и «бесурменин, у кого был живой огонь».
Это был серьезный успех, но еще не победа: основ-
ные свои силы хан Кончак благополучно увел в сте-
пи. Той же весной великий князь Святослав послал
в степи еще одно войско, теперь уже непосредственно
на половецкие «вежи». Великокняжеский воевода Ро-
ман Нездилович с конными отрядами берендеев напал
на половецкие кочевья. Они «взяли вежи половецкие,
много полона и коней».
К тому же 1185 году относится поход новгород-се-
верского князя Игоря, прославленный в знаменитом
«Слове о полку Игореве». Автором «Слова» новгород-
северский князь превращен чуть ли не в национального
героя; во всяком случае, именно так он представляет-
ся многим читателям и литературоведам. Но, думаю, и
историку позволительно высказаться по этому деликат-
ному вопросу.
Как мне представляется, автор «Слова о полку Иго-
реве» выбрал новгород-северского князя вовсе не по-
тому, что тот был личностью выдающейся и имел ка-
кие-то особые заслуги перед Русью. Просто пример по-
хода князя Игоря как нельзя лучше подходил для до-
казательства основной идеи автора — призыва к объеди-
нению всех военных сил Руси перед лицом половецкой
опасности. Неудача князя Игоря наглядно подтвержда-
ла, что только совместные действия могут принести
победу! И «славу» поет автор слова не столько своему
герою, сколько другим русским князьям, прославившим-
ся своими подвигами по защите родной земли, в пер-
вую очередь — «Святославу грозному великому киевско-
му» и Всеволоду Большое Гнездо, воины которого «ис-
пили шеломами из Дону великого»!
Как же выглядят события похода не глазами авто-
ра поэтического «Слова», а глазами летописца?
Князь Игорь начал в конце апреля 1185 года свой
поход, даже не поставив в известность великого киев-
ского князя Святослава. Видимо, он рассчитывал, что
425
после предыдущих поражений половцы ослаблены и не
ожидают нападения. Ничем иным нельзя объяснить тот
факт, что силы для похода были собраны очень незна-
чительные, к дружине князя Игоря присоединились
только князья Святослав Рыльский, конные отряды чер-
ниговских «служебников» — коуев, черниговские и пу-
тивльские дружины, а также дружина «буй-тура» Все-
волода, князя Курского и Трубчевского.
С самого начала поход складывался неудачно. Хо-
тя князь Игорь постарался обеспечить внезапность на-
падения и выступил в степь, «тихо сбираючи дружину
свою», половцы узнали о нападении. Об этом князю со-
общили высланные вперед дозорные. Повторялась си-
туация прошлого года, когда князь Игорь благоразум-
но повернул назад. Но на этот раз он упрямо настаи-
вал на продолжении похода: «Если, не бившись, воз-
вратимся, то срам нам будет пуще смерти!»
Между тем половцы заранее отвели назад свои «ве-
жи», а сами, «собравшись от мала до велика», встре-
тили русские полки на берегу речки Сюурли, между
Осколом и Доном. Целый день продолжался бой, рус-
ские полки выстояли и даже захватили половецкий ла-
герь и пленных. Но это был бой только с передовыми
отрядами Кончака, сам хан «со всею землею Половец-
кой» шел за ними следом.
Обстановка требовала немедленного отступления, но
князь Игорь задержался в захваченном половецком ста-
не и был окружен огромной половецкой ордой; кроме
самого Кончака, сюда привели свои конные тысячи еще
пять ханов. Воеводы князя Игоря предлагали прорвать-
ся с конными дружинами и уйти от преследования. Это
было вполне реальное предложение, но пешая рать,
входившая в состав русского войска, была бы обрече-
на на уничтожение или плен...
Князья решили: «Если побежим, убежим сами, а
простых людей оставим, то будет нам грех, что выда-
ли их врагам, или умрем, или живы будем вместе!»
Можно восхищаться героизмом и самопожертвова-
нием князя Игоря и его «братии», князей-союзников,
но попытка пробиться через степи в пешем строю, в
окружении превосходящих сил половцев, была обрече-
на на неудачу. Так и случилось. Отступление превра-
тилось в непрерывный трехдневный бой, русские ‘ пол-
ки несли большие потери. Первыми дрогнули «служеб-
ные» коуи, они отделились от войска и ускакали. Князь
426
Игорь сам пробовал вернуть их, но был схвачен полов-
цами. Князь Всеволод с остатками воинов продолжал
пробиваться к русскому рубежу, но вернуться на ро-
дину сумели только немногие русские ратники...
Политические и военные последствия этого безна-
дежного похода оказались тяжкими: половецкий натиск
па русские рубежи сразу усилился. Южнорусский ле-
тописец писал: «Поганые половцы, победив Игоря с
братьями, взяли гордость великую и собрали весь язык
свой на Русскую землю». Великий киевский кпязь Свя-
тослав горько упрекал новгород-северских князей, ко-
торые «отворили половцам ворота на Русскую землю».
Великокняжеские сыновья с дружинами поспешили в
Посемье — прикрыть оголенный участок южной грани-
цы. к князю Давиду Смоленскому поскакали из Кие-
ва гонцы: «Приди, брат, постереги землю Русскую!»
Это была просьба чрезвычайная, обычно для погранич-
ной службы достаточно было ратников пограничных
княжеств. Смоленские полки пришли к Триполью. Дру-
гое войско было изготовлено в Чернигове.
А орда Кончака тем временем осадила Переяславль.
Молодой князь Владимир Глебович молил о помощи:
«Се половцы у меня, помогите мне!» Смоленские пол-
ки отказались выступить в поход, заявив, что это не
предусмотрено договоренностью между князьями: «Мы
пошли к Киеву, если бы здесь была рать, бились бы,
нам ли иной раж искать, не можем, уже изнемогли».
Великому князю пришлось вызволять Переяславль с
одними своими дружинами.
Одновременно другая половецкая орда осадила го-
род Римов на реке Суле, захватила многочисленный
полон, а хан Гза «с силой тяжкой» подступил к горо-
ду Путивлю, па реке Сейме, и тоже разорил обшир-
ный район Черниговской земли.
Попытка великого князя Святослава нанести зимой
1187 года ответный удар по половецким «вежам» не
принесла желаемого результата. Общерусского войска
собрать не удалось, с великим князем выступил в по-
ход только «сват его Рюрик» и черниговский князь
Ярослав. По словам летописца, «была зима злая, та-
кой в нашей памяти не бывало никогда». Русское вой-
ско вынуждено было идти по льду реки Днепра, «нель-
зя было иначе идти, потому что снег был велик». Воз-
ле устья Снепорода русские дозорные захватили в плен
427
половецкую заставу и узнали, что «вежи и стада по-
ловецкие у Голубого леса», всего за полдня пути. Но
черниговский князь наотрез отказался углубляться в
заснеженные степи, заявив, что «земля моя далеко, а
дружина моя изнемогла!» Полкам пришлось возвра-
титься ни с чем. Только «черные клобуки», служившие
киевскому князю, совершили смелый рейд в степи,
«взяли вежи за Днепром и возвратились восвояси со
славою и честию великой». И потом вместе с «черны-
ми клобуками» ходили в степь дружины «молодших
князей», нанося половцам ощутимые удары.
Но половецкое наступление уже выдыхалось. Осенью
1190 года, когда половцы «начали часто воевать по
Роси», дружины «молодших князей» Ростислава Рю-
риковича и Ростислава Владимировича вместе с кон-
ными отрядами «черных клобуков» сами вышли в степь
и захватили «многие стада половецкие». Половцы,
опомнившись, постарались отбить добычу и пленных,
но «стрельцы русские» и «черные клобуки» пресекли
эту попытку, «взяли их живыми 600, а иных побили».
И еще два раза пытались половцы нападать на По-
росье, но оба раза.неудачно. Сначала навстречу им
вышел сам великий князь с полками, и половцы «по-
бежали, побросав стяги и копья». Потом на половец-
кую орду, осадившую один из поросских городов, нео-
жиданно напало пришедшее на помощь русское вой-
ско, «одних взяли в плен, других избили, а иные уто-
нули в реке Роси».
В 1191 году сами русские полки дважды ходили в
половецкие степи. Сначала поход совершил «Игорь с
братьями», русские князья захватили множество «ко-
ней и скота» и благополучно вернулись. А зимой в
степь пошли объединенные дружины уже семи русских
князей, половецкие «вежи» были разгромлены до са-
мого Оскола. В 1192 году для того, чтобы предупре-
дить половецкие набеги, достаточным оказалось прос-
то поставить войско поблизости от границы. По сло-
вам летописца, русские дружины «стояли у Канева все
лето, стерегли земли русские». Половцы так и не ре-
шились напасть. Зимой 1193 года русские полки сами
вышли за пограничную реку Рось, половецкие вежи
в этом районе степей были разгромлены, было взято
много «половецких княжичей», и добра мужей, и ко-
лодников, и коней, и скота, и челяди, и всякого поло-
на бесчисленно». Той же зимой князь Ростислав Рю-
428
рикович разогнал половецкую орду, подступившую бы-
ло к городу Торческу.
Окончательно изменилось соотношение сил на юж-
ной границе после того, как в войны с половцами вклю-
чились военные силы Северо-Восточной Руси. Великий
князь' владимирскйй Всеволод Большое гнездо держал
свои дружины в Торческе и Корсуни на реке Роси, в
Каневе на Днепре, южнее Киева. В 1199 году влади-
миро-суздальские полки пошли в глубь половецких сте-
пей. Перед их грозной силой половцы «бежали к мо-
рю», владимирские и суздальские ратники огнем и ме-
чом прошли «по зимовищам их», захватили стада и
пленных. Русские дозорные напрасно искали «сильные
полки половецкие»: половцы не решились принять бой,
рассыпались мелкими отрядами по степям. Зимой 1203
года «залесские полки повторили поход в степи, «взя-
ли их, стада их и пленных много», и благополучно «воз-
вратились восвояси».
К началу XIII века сколько-нибудь значительные
половецкие походы на Русь прекратились, были только
отдельные небольшие набеги на пограничные земли,
которые легко отбивались местными князьями. В рус-
ских землях половецкие отряды появлялись теперь в
качестве союзников враждующих князей; так было, на-
пример, в 1217, 1219, 1229, 1234 годах. В целом же
Половецкая земля уже перестала выступать в ка-
честве единой враждебной силы, для борьбы с кото-
рой требовались общерусские усилия. Русь выстояла
в длительной и изнурительной борьбе с этой волной
азиатских кочевников. Русь, находившаяся на более
высоком уровне экономического и культурного разви-
тия, оказывала большое влияние на степняков. Среди
половцев начало распространяться христианство, ханы
часто выступали союзниками русских князей, обычны-
ми стали брачные союзы между ними.
Но велика была историческая цена, заплаченная
русским народом за эту победу. Половецкие нашествия
вытесняли русское население с плодородных степных
и лесостепных земель на север, в леса. Исчезли остров-
ки русских земледельческих поселений в Северном При-
черноморье, поглощено половецкой волной русское Тму-
тараканское княжество на Тамани, нарушены древние
торговые пути к Черному и Каспийскому морям. По-
стоянным половецким разорениям подвергалось не ме-
нее 1/15 всей территории Руси, казалось бы, незначи-
429
тельная часть, но ведь это были наиболее населенные,
наиболее развитые области с самыми благоприятными
природными условиями!
Велики были человеческие жертвы — и в сражени-
ях с половцами, и во время разорения мирных селе-
ний и городов. По подсчетам историков, с 1061 по 1210
год половецкие ханы совершили 46 больших походов
на Русь, из которых на долю Переяславского княжест-
ва пришлось 19, на Поросье—12, на Северскую об-
ласть— 7, на Киевскую и Рязанскую земли — по 4 по-
хода. Количество же мелких половецких набегов вооб-
ще не поддается учету — их было множество.
Каждый половецкий набег сопровождался захватом
многочисленных «полонянников», которые считались
самой ценной добычей. В результате много русских лю-
дей было продано половцами в рабство, рассеялись
по странам Ближнего и Среднего Востока, от Египта
до Индии. Это тоже горестная страница нашей истории...
А сколько человеческих и материальных ресурсов
было потрачено, чтобы создать и поддерживать в бое-
способном состоянии государственную систему оборо-
ны степной границы, не годами поддерживать и даже
не десятилетиями — столетиями?
Кто способен оценить цену этого бремени? Кто мо-
жет предсказать, каких еще вершин экономического и
культурного развития достигла бы Русь, если бы си-
лы народа не отвлекались на непрерывные войны со
степняками?
Много горя и страданий причинили половцы земле
Русской, но и их собственная судьба оказалась траги-
ческой. Половцев буквально смела и разметала новая
волна агрессивных пришельцев из Азии — монголо-та-
тарских завоевателей. Множество половцев погибло в
сражениях, часть откочевала в чужие земли, вплоть до
Венгрии, а остатки растворились в ордах хана Батыя.
Они потеряли даже родовое имя, скрывшись от глаз
современников и потомков под общим названием — та-
тары. Итальянский путешественник Плано Карпини,
проезжавший по половецким степям в середине 40-х го-
дов XIII века, писал: «В Комании мы нашли много-
численные головы и кости людей, лежавших на земле
подобно навозу». Спустя десять лет французский мо-
нах Рубрук, тоже проезжавший там, не увидел в ра-
зоренной «Комании» ничего, «кроме огромного коли-
чества могил команов».
430
«Погибли, как обры»,— эти слова русского летопис-
ца, ставшие нарицательными, можно применить и к
половцам. «И умерли все, и не осталось ни одного...»
, 4
Размышляя о исторических судьбах агрессивных ко-
чевых народов, Н. Г. Чернышевский писал: «Жалко
или нет бытие подобных народов? Быша и бяша, яко
и не бывше. Прошли, как буря, все разрушили, сожгли,
полонили, разграбили и только... Быть всемогучими в
политическом и военном смысле и ничтожными по дру-
гим, высшим элементам жизни народной?» 1
В большей степени, чем к гунцам, аварам, печене-
гам и половцам,— эти размышления относятся к мон-
голо-татарским завоевателям, которые пришли в Вос-
точную Европу в 30-х годах XIII столетия.
О событиях монголо-татарского нашествия на Русь
и о тяжком ордынском иге, почти два с половиной сто-
летия давившем на русские земли, написано очень мно-
го— и историками, и писателями. Фактический матери-
ал, относящийся к этим событиям, широко известен,
навряд ли нужно его повторять. Но мне хотелось бы пред-
ложить вниманию читателей одно соображение прин-
ципиального характера.
Как-то так получилось, что и само «Батыево на-
шествие», и последующие столетия ордынского ига рас-
сматривались историками и литераторами преимущест-
венно с точки зрения тех колоссальных опустошений,
человеческих жертв, бедствий и страданий, которые
принесли завоеватели русскому народу. Темное, страш-
ное, трагическое время...
Все это — правда, все это подтверждается истори-
ческими источниками и народной памятью, но — не пол-
ная правда! Эти столетия были одновременно време-
нем непрекращающейся героической борьбы русского
народа за свободу и независимость Отечества, време-
нем великого подвига народного, временем националь-
ного подъема и глубокого осознания русскими людьми
единства родной земли, которое привело к созданию
могучего Российского государства.
Столетия «татарщины» — это время не только тра-
гическое, но и героическое!
1 Н. Г. Чернышевский. Поли. собр. соч., М., 1949, т. XIV, с. 48.
431
Сначала силы были явно неравными. Русь в сере-
дине XIII века переживала период феодальной раз-
дробленности и раздробления на многие самостоятель-
ные, часто враждовавшие между собой, княжества.
Объективные исторические условия сделали невозмож-
ным объединение всех военных сил Руси для отпора
монголо-татарским завоевателям, и неправы те исто-
рики и литераторы, которые упрекают русских князей
в «недальновидности» или «княжеском эгоизме». Но
даже если бы князья сумели договориться о совмест-
ных действиях, подавляющее превосходство все равно
оставалось за завоевателями. В 1237 году на Русь дви-
нулось объединенное войско Монгольской империи,
вместе с ханом Батыем в поход выступили еще 14 ха-
нов-чингизидов (потомков Чингисхана — В. К.), а об-
щая численность завоевателей составила 150 тысяч кон-
ных воинов, объединенных единым командованием, спа-
янных жесточайшей дисциплиной, имевших большой
боевой опыт действий большими массами, хорошо во-
оруженных. «От множества войск земля стонала и гу-
дела,— описывает поход монгольского войска совре-
менник,— а от многочисленности и шума полчищ стол-
бенели дикие звери и хищные животные». А тогдашняя
Русь, по подсчетам историков, была способна выста-
вить примерно 50 тысяч дружинников...
Если учесть, что каждому княжеству приходилось
обороняться от монголо-татарских завоевателей само-
стоятельно, остается только поражаться мужеству,
стойкости, самоотверженности, даже жертвенности за-
щитников земли Русской! Не оказалось на Руси ни од-
ного города, сдавшегося завоевателям, ни одного кня-
зя, который перешел бы на службу к ордынским ха-
нам в тяжкую годину нашествия...
Показательно, что в войне с ханом Батыем русские
князья несмотря на явное неравенство сил, не ограни-
чивались пассивной обороной укрепленных городов.
Ожесточенные полевые сражения с полчищами Батыя —
яркие проявления героизма, стойкости, исторического
оптимизма, свойственных русскому народу. В истори-
ческой литературе эта сторона войны с монголо-татар-
скими завоевателями оставалась как бы в тени, хотя,
на мои взгляд, заслуживает особого внимания.
В начале зимы 1237 года где-то у «пределов Ря-
занских», «в поле», встретили тумены Батыя рязанские,
432
пронские и муромские дружины, и была «сеча злая»,—
повествует автор «Повести о разорении Рязани Баты-
ем». «Многие полки сильные пали Батыевы. А Батые-
ва рать была велика, один рязанец бился с тысячею,
а два с тьмою. Все полки татарские дивились крепос-
ти и мужеству рязанскому. И едва одолели их сильные
полки татарские», и полегли на рубежах своей земли
«многие князья местные, и воеводы крепкие, и воинст-
во: удальцы и резвецы рязанские. Все равно умерли
и единую смертную чашу испили. Ни один из них не
возвратился вспять, все вместе мертвые лежали...»
Вечная им память, первым героям и первым жерт-
вам «батыева нашествия»!
На границах своего княжества, у Коломны, встре-
тили нашествие и владимиро-суздальские полки. Вели-
кий князь Юрий Всеволодович прислал сюда своего
старшего сына Всеволода «со всеми людьми». В нача-
ле января 1238 года на полях под Коломной разрази-
лась «сеча великая», русские полки «бились крепко», во
время боя был убит хан Кулькан, кстати — единствен-
ный «чингизид» (потомок Чингисхана), погибший во
время нашествия. Но и в русских полках «много му-
жей побили», и княжич Всеволод сумел вырваться толь-
ко с «малой дружиной».
Еще одно крупное полевое сражение произошло на
реке Сити (притоке Мологи), где великий князь Юрий
Всеволодович собирал полки для войны с ворвавшими-
ся в Северо-Восточную Русь завоевателями. Против
великого князя Батый послал с сильным войском од-
ного из лучших своих полководцев — Бурундая. В на-
чале марта 1238 года он напал на русский стан. Вы-
ставленная на вероятном пути ордынцев русская «сто-
рожа» поздно предупредила'об опасности. По словам
летописца, «начал князь полки ставить около себя»,
но «внезапно татары приспели, князь же не успел ни-
чего». Несмотря на то, что принять боевой порядок
русские дружинники не успели, они «пошли против по-
ганых, и сступились обои, и была сеча злая». Многие
русские витязи полегли в этой битве, погиб и сам ве-
ликий князь, не осталось даже свидетелей, которые
могли бы сообщить подробности гибели великого кня-
зя. «Бог же весть, како скончася, много бо глаголют
о нем иные»,— вынужден был записать позднее русский
летописец. Но эти жертвы были не напрасны. Отбор-
ные «тумены» Батыя были отвлечены далеко на севе-
15 В. В. Каргалов
433
ро-восток от новгородской дороги, завоеватели упус-
тили время для похода па Великий Новгород и повер-
нули обратно в степи.
О том, что народ видел высшую воинскую доблесть
именно в «прямом бою» с завоевателями, свидетельст-
вует создание народного сказания о Евпатии Коловра-
те, рязанском богатыре. Батый уже прошел через Ря-
занское княжество, когда Евпатий Коловрат и 1700 его
«удальцов» напали на завоевателей. Как повествует ав-
тор «Сказания», Евпатий Коловрат «погнался за без-
божным царем Батыем, чтобы отомстить за кровь хрис-
тианскую. И догнали его в земле Суздальской, и вне-
запно напали на станы па Батыевы. И начали сечь
без милости и смешались полки. И едва поймали от
полка Евпатиева пять человек воинов, изнемогших от
великих ран. И привели к Батыю. Он же спросил их:
«Какой вы веры и какой земли, что мне зло творите?»
Они же ответили: «Веры христианской, а воины мы
великого князя Юрия Игоревича Рязанского, а полка
Евпатия Коловрата. Посланы мы тебя, царя сильного,
почтить и честно проводить». Царь же удивился отве-
ту их и мудрости. И послал на Евпатия шурина свое-
го Хозтоврула, и с ним многие полки. Хозтоврул по-
хвалился царю Батыю Евпатия Коловрата руками жи-
вого взять и к нему привести. И сошлись полки. Евпа-
тий же наехал па Хозтоврула-богатыря и рассек его
мечом надвое до седла, и многих богатырей побил, од-
них надвое рассекая, а иных до седла. И известили Ба-
тыя, он же, слышав сие, горевал о шурине своем и по-
велел навести на Евпатия множество пороков (боевых
метательных машин — В. К.), и начали пороки бить по
нему, и едва сумели так убить крепкорукого и дерзко-
го сердцем и львояростного Евпатия...»
На степах каждого города и городка встречали ор-
дынцев такие «крепкорукие и дерзкие сердцем» русские
воины, бились до последнего и погибали под дымящи-
мися развалинами, заставляя завоевателей оплачивать
своей кровью каждый шаг по русским землям. Мно-
жественность таких локальных противоборств соединя-
лось в непрерывное большое противоборство, истощив-
шее завоевателей, похоронившее бредовые плапы по-
томков Чингисхана — «дойти до моря Франков» (Ат-
лантического океана — В. К.). Русский щит загородил
народы Центральной и Западной Европы от варварско-
го нашествия.
434
Сами же русские княжества попали под власть ор-
дынских ханов. Начались долгие и тягостные столе-
тия иноземного ига. Но уже через несколько лет ве-
ликий князь Андрей Ярославич сделал попытку осво-
бодиться от ига. Он начал переговоры о военном сою-
зе с сильнейшим южно-русским князем Даниилом Га-
лицким. Русские князья перестали ездить в Орду с
дарами, а «дани и выходы» платили «не сполна». Ан-
дрей открыто заявлял о нежелании оставаться под
властью хана: «Лучше мне бежать в чужую землю,
чем дружить с татарами и служить им!»
В 1252 году обеспокоенный хан направил на Русь
большое карательное войско «салтана» Неврюя. Кон-
ные «тумены» Неврюя «поидоша к граду Переяславлю
таящеся», чтобы внезапно напасть на непокорного рус-
ского князя. Но Андрей Ярославич не бежал перед
грозной опасностью. «Встретил их великий князь Ан-
дрей со своими полками, и сразились обои полки, и
была сеча великая». Рядом с великокняжескими пол-
ками сражались тверские дружины воеводы Жиросла-
ва. Только после упорного и кровопролитного боя они
«погаными побеждены были», князь Андрей бежал на
север.
Но и после опустошительной «Неврюевой рати» (как
называли русские летописцы этот ордынский поход) от-
дельные вспышки освободительной борьбы продолжа-
лись. Ордынские «численники» начали проводить пе-
репись русских земель для обложения регулярной данью.
В ответ в Новгороде в 1259 году «был мятеж великий»,
«чернь не хотела дать число, но решила: умрем чест-
но за святую Софию и за дома ангельские». С большим
трудом, с помощью великокняжеской дружины, «пере-
могоша бояре чернь, и яшася под число».
Сбор дани ордынцы поручили откупщикам, мусуль-
манским купцам, которых на Руси называли «бесер-
менами». Ответом на их злоупотребления и насилия
было народное восстание во всех «градах русских». Ле-
тописец записал под 1262 годом: «избавил бог от лю-
того томления бесерменского людей Ростовской зем-
ли, вложил ярость в сердца крестьянам, не терпя на-
силия поганых, созвонили вече и изгнали из городов из
Ростова, из Владимира, из Суздаля, из Ярославля, от-
купали те окаянные бесермепы дани, и от того вели-
кую погубу людям творили». Хану пришлось отозвать
15*
435
откупщиков дани из русских городов, «ордынский вы-
ход» теперь стали собирать местные князья.
Следующая серия городских восстаний привела к
изгнанию из Руси ханских чиновников — бескаков. В
1289 году восстали против ордынцев горожане Росто-
ва, «и изгнали их вечем, и ограбили их». В 1320 году
восстание повторилось: «собравшись люди, изгониша их
из града». В 1327 году произошло большое антиордын-
ское восстание в Твери. Восставшими были перебиты
«посол силен зело царевич Щелкан Дюденевич» и со-
провождавшие его ордынцы: «всех иссекли, а иных
утопили, а иных в костры дров положив, сожгли» —
так сильна была ненависть к насильникам!
Ощутимые удары ордынцам наносили и отдельные
русские князья. В исторической литературе установи-
лось мнение, что первую победу над ордынцами в по-
левом сражении русские полки одержали лишь в 1378
году, на реке Воже. В действительности это случилось
почти на столетие раньше. В 1285 году на Русь при-
шел с войском некий «царевич из Орды». Тогдашний
великий князь Дмитрий, сын Александра Невского, дал
ему сокрушительный отпор. По словам летописца, «князь
же Дмитрий Александрович, собрався со многою ратью,
и иде на них, и побежал царевич во Орду».
Успешно сражались с ордынскими «царевичами» и
«мурзами» и другие русские князья. В 1300 году князь
Даниил Московский разгромил под Переяславлем-Ря-
занским сильный ордынский отряд и «много татар из-
бил». В 1310 году отважно бился «с ратью татарскою»
под стенами своего города князь Святослав Брянский.
По словам летописца, он «за полдень вышел против
рати татарской, и сошлись на бой, и помрачи стрелы
татарские воздух, и были как дождь, и была сеча злая».
Князь Святослав Брянский сражался до конца и пал
«последним в полку». В 1315 году новгородцы отреза-
ли под Торжком ордынское войско, пытавшееся про-
рваться в их землю. В 1317 году князь Михаил Тверской
прогнал от своего города большую «татарскую рать»
полководца Кавгадыя. С тверскими и кашинскими дру-
жинами он ударил на врага, и была «сеча великая».
Кавгадый «повелел дружине своей стяги повернуть и
неволею сам побежал в станы», а тверичи «многих та-
тар поймали и привели в Тверь». Суздальско-нижего-
родский князь Константин Васильевич, по словам ле-
тописца, «княжил 15 лет, честно и грозно оборонял ват-
436
чину свою от сильных князей и от татар». В 1365 го-
ду в рязанские земли «приходил ратию» ордынский
«царевич» Таган «и взял город Переяславль и пожег».
Однако князья Олег Рязанский и Владимир Пронский
и Тит Козельский догнали ордынцев «под Шишевским
лесом, на Войде, и был им бой крепок и брань лютая
и сеча злая, и падали мертвые от обоих сторон». Ор-
дынцы были разбиты, а «гордый ордынский князь Та-
гай в страхе и трепете был, видя всех своих татар из-
биенных, и так, рыдая и плача и лицо одирая от мно-
гой скорби, едва с малой дружиной убежал». В 1367
году хан Булат-Темирь, «собрав силу многую, пошел
в земли и уезд Новгорода-Нижнего, волости и села по-
воевал». Но нижегородские полки разгромили его ор-
ду, а сам хан «прибежал в Орду с малой дружиной».
А в 1370 году князь Дмитрий Константинович Ниже-
городский сам ходил с войском «на Болгары», столи-
цу улуса Булат-Темира. Поход «на Болгары», теперь
уже с помощью московских полков, был повторен ни-
жегородцами в 1376 году. Под стенами города ордынцы
потерпели поражение и вынуждены были подписать
мир «по всей воле» русских князей, выплатили пять
тысяч рублей контрибуции — сумму по тем временам
огромную! .
В сердце Северо-Восточной Руси, в Московское
княжество, ордынцы вообще не могли прорваться. В
1373 году, когда ордынская рать вошла в рязанские
земли, московский князь Дмитрий Иванович, будущий
Донской, преградил им путь. По словам летописца,
«князь великий Дмитрий Иванович Московский собрал-
ся со всею силою своею, стоял у реки Оки на берегу,
и брат его князь Владимир Андреевич пришел к нему
из Нижнего Новгорода на берег к Оке, и татар не пус-
тили, и все лето там стояли». Спустя три года москов-
ский князь не ограничился обороной берега реки Оки
и встречал ордынцев на дальних подступах к своему
княжеству: «князь великий Дмитрий Иванович Мос-
ковский ходил ратью за Оку реку, остерегаясь рати та-
тарской». Этот маневр был повторен в 1378 году. Князь
Дмитрий встретил сильное войско ордынского полко-
водца Бегича «у реки Вожи, в Рязанской земле, и ста-
ли против них крепко». Как известно, на реке Воже
ордынцы потерпели сокрушительное поражение. По
словам летописца, они «побежали за реку за Вожу,
побросав копья свои, и наши, вслед за ними погнав-
437
шйсь, били, секли, кололи и напополам рассекали, и
убили их множество, а иные в реке утонули».
А потом, спустя два года, в 1380 году, была слав-
ная Куликовская битва, 600-летний юбилей которой
широко отмечался в нашей стране. Победа на «поле
Куликовом» открыла новый этап освободительной борь-
бы русского народа против монголо-татарских завое-
вателей, который приобрел общерусский характер.
Военные события, связанные с Куликовской битвой
1380 года, широко освещались и в научной, и в науч-
но-популярной, и в художественной литературе, им по-
священы специальные сборники, обширные разделы в
обобщающих трудах и учебниках. Думается, в нашем
кратком очерке нет нужды повторять хорошо извест-
ные всем факты; интересующихся читателей могу ото-
слать к своей научно-популярной книге, выпущенной к
юбилею Куликовской битвы в серии «Героическое прош-
лое нашей Родины» Ч
5
Пять столетий непрекращающейся борьбы русского
народа за свободу и независимость родной земли вы-
двинули много выдающихся полководцев, имена кото-
рых хорошо известны; бронзовые изображения этих
«воителей за землю Русскую» заслуженно помещены
на знаменитом памятнике «Тысячелетия России» в
Новгороде. Князь Святослав и Владимир Мономах,
Мстислав Удалой и Даниил Галицкий, Александр Нев-
ский и Довмонт Псковский, Михаил Тверской и Дмит-
рий Донской... Кому неизвестны их славные имена?
О них подробно писали летописцы, слагались поэ-
тические сказания и исторические повести. Однако, по-
вествуя о подвигах князей, летописцы почти ничего не
сообщали о простых ратниках, о тех безвестных храб-
рецах, которые вынесли на своих плечах всю тяжесть
многовековой борьбы Руси с внешними врагами, бла-
годаря которым полководческие замыслы военачальни-
ков обращались в реальные победы. Это вполне объ-
яснимо: летописи создавались при дворах князей и в
монастырях, летописцы выполняли социальный заказ
своих хозяев-феодалов, прославляя в первую очередь
их собственные подвиги. По подсчетам историков, в об-
ширной «Повести временных лет», древнейшей сохранив-
1 В. В. Каргалов. Куликовская битва. М., 1980.
438
шеися русской летописи, само слово «смерд» упомина-
лось всего семь раз! Буквально по крохам, по случай-
ным отрывочным упоминаниям, приходится собирать
сведения о героях Древней Руси из простого народа.
И вовсе не случайно, что их имена попадали на стра-
ницы летописей в дни и годы самых тяжелых, самых
опасных и кровопролитных военных событий, сражений
за землю Русскую — только тогда подвиги простых рат-
ников прорывались через классовую ограниченность ле-
тописцев.
Попробуем восстановить, насколько возможно, их
имена и подвиги. Итак — очерк о малоизвестных геро-
ях Древней Руси.
В мое повествование о князе Святославе включен
эпизод осады Киева печенегами в 968 году: отважный
юноша проходит через вражеский стан, переплывает
Днепр и передает воеводе просьбу киевлян о немедлен-
ной помощи. Этот эпизод основан на подлинном лето-
писном тексте: «Оступиша печенези город в силе тяжь-
це, бещисленпое множьство около города, и не бе лзе
вылести из града, ни вести послати, и изнемогаху лю-
де гладом и водою». Тогда «один отрок» предложил
горожанам: «Я могу преити!» Затем «он изыде из гра-
да с уздою и хожаше сквозе печенегы, глаголя, не ви-
де ли коня никто же, бе бо умея печенескы, и мняхуть
и своих, и яко приближися к реце, сверг порты с себя,
сунуся в Днепр и побреде. И видевше печенези, устре-
мишася на нь, стреляюще его, и не могоша ему ничто
же створити». Русские воины, находившиеся на другом
берегу Днепра, «приехавше в ло^ьи противу ему, взя-
ша и в лодью и привезоша и к1 дружине». Вести бы-
ли переданы, помощь киевлянам пришла вовремя.
Летописец, к сожалению, не называет имени киев-
ского «отрока». Больше повезло другому «отроку», от-
личившемуся в битве с печенегами в 993 году — Япу
(Матвею) Кожемяке.
Киевский князь Владимир со своими дружинами
встретил печенежскую орду «на Трубеже, на броду,
где ныне Переяславль». Долго стояли два войска друг
против друга, разделенные рекой. О том, что случи-
лось дальше, повествует летописец: «приеха князь Пе-
ченескыи к реце, и возва Володимера, и рече ему:
«Пусти ты свои муж, а я свои, да ище твои муж уда-
рит моим, да не воюемься за три лета и разиидощася
раздно, аще ли наш муж ударить вашим, да воюемь
439
за три лета!» Князь Владимир стал звать поединщика
среди своих «мужей» — дружинников, но тщетно: пе-
ченежский богатырь был огромен и страшен видом.
Тогда «приде един муж стар» и сказал: «Княже, есть
у меня един сын дома меньшии, а с четырми есмь вы-
шел, а он дома от детьства сеи своего. Несть кто им
ударил, единою бо ми сварящю, оному же мнущю
уснье (кожу — В. К.), и разгневася на мя, претоже че-
рвнии руками».
Князь Владимир приказал выпустить «отрока» на по-
единок. «И выпустиша Печенезе муж свои, и бе пре-
велик зел и страшен. И выступи муж Володимеров, и
видевь Печенежин, и посмеяся, бе бо средний телом».
Однако русский «поединщик», младший сын старика-
кожевника, одержал победу: «сдави Печенежина в свою
руку до смерти и ударил им о землю», и тогда «Пе-
ченези побегоша, а Русь погнаша по них, секуще их, и
прогнаша их».
На первый взгляд, этот летописный рассказ похо-
дит на простую легенду, но он находит неожиданное
подтверждение в летописной записи, сделанной спустя
восемь лет: среди богатырей, перечисленных летопис-
цем, упоминается «Ян Усмошвец Кожемяка — В. К.),
убивый Печенежьского богатыря», и даже сообщается
о его дальнейших ‘Подвигах, в частности о том, что он
пленил печенежского князя Родмана с тремя сыновья-
ми!
В 1095 году большая печенежская орда ханов Ит-
ларя и Китана подошла к Переяславлю. Начались пе-
реговоры. Князю Владимиру пришлось отдать в пече-
нежский лагерь своего сына Святослава в качестве за-
ложника. Спас положение некий «Славята из Киева»,
который предложил выкрасть княжича у печенегов.
Славята «с неколком дружиною и с торки» пробрался
«межи валов» и «выкрадше» княжича Святослава. Это
был настоящий подвиг.
Я упоминал уже о славных воеводах князя Влади-
мира Мономаха, водивших русские полки в «Дикое
Поле»: «Яна Вышатича и брата его Путяту, Иванка
Захарьинича и Казарина», «Дмитра Иворовича».
Настоящим «богатырским гнездом» было Переяслав-
ское княжество, «отчина» Владимира Мономаха, отку-
да вышло много славных воинов. Летописец повеству-
ет о подвиге переяславского богатыря — «Демьяна бо-
гатыря Куденевича». В 1148 году «мнози Половцы» на
440
ранней заре «безвестно приидоша к Переяславлю», за*
жгли посад и «оступиша град». Богатырь «Демьян Ку-
деневич един выеде из града, не имея ничтоже одеаниа
доспешпяго на себе, и много бив ратных, настрелен быв
от Половець, и изнемог, возвратися во град». Сам бо-
гатырь «до конца изнеможе от ран» и умер, но полов-
цы, напуганные его неслыханным мужеством, «бежаша
спешно, каждо въсвоаси».
В 1166 году летописец упоминает еще двух пере-
яславских богатырей, сложивших головы за землю Рус-
скую: «Половцы воеваша Русь и убиша дву Богатырей,
Андрея Жирославича и брата его Шварня, за Переяс-
лавлем». В 1215 году летописец вспоминал еще двух
переяславцев, «Дмитрия и Ивана, славных богатырей».
В исторических сочинениях героическая оборона Ру-
си от нашествия хана Батыя выглядит как бы обезли-
ченной; историки обычно вспоминают только о Евпа-
тии Коловрате и нескольких, наиболее значительных,
князьях: рязанском, владимирском и некоторых дру-
гих. Между тем, русские полки выводили в полевые
сражения и обороняли стены городов опытные и му-
жественные воеводы, имена которых должны знать по-
томки.
В январе 1238 года под Коломной передовым пол-
ком командовал владимирский воевода Еремей Глебо-
вич («посла Еремея Глебовича во сторожах воеводою»).
Полк Еремея Глебовича принял на себя первый, са-
мый страшный удар монгольской конницы и в «сече
злой» погиб.
Москву, которая в то время была небольшим укреп-
ленным городком на западных рубежах Владимирского
княжества, оборонял от ордынцев воевода Филип Нян-
ка «с малой дружиной». Он не устрашился огромного
войска хана Батыя, сокрушительных осадных орудий,
способных проламывать стены больших городов, и ока-
зал завоевателям упорное сопротивление. Ордынцы
«взяша Москву и воеводу убиша Филипа Нянка».
Оборону столицы Северо-Восточной Руси — города
Владимира — возглавил воевода Петр Ослядюкович, по-
тому что сам великий князь Юрий Всеволодович «отъ-
ехал» за Волгу собирать новое войско. Четыре дня от-
ражали владимирцы ожесточенные приступы ордын-
цев, нанесли им большие потери. Даже персидский ис-
торик Рашид-аддин, прославлявший завоевателей в сво-
ей «Истории Угедей-каана», признавал яужество и
441
стойкость владимирцев: «они ожесточенно сражались».
Воевода Петр Ослядюкович разделил участь защитни-
ков столицы: он пал в бою.
Перед сражением на реке Сити великий князь «по-
велел воеводе своему Жирославу Михайловичу гото-
витися на брань», «а мужа храбра Дорофея Семенови-
ча, и с ним три тысячи мужей», послал «в сторожу»,
«пытати татар». Оба воеводы погибли в сече, но не от-
ступили.
Славную страницу вписали в героическую летопись
земли Русской горожане Торжка. Когда 22 февраля
1238 года полчища Батыя подступили к Торжку, там
не оказалось ни князя, ни княжеской дружины. Город
обороняли горожане во главе с выборным посадником,
и обороняли крепко: на две недели хану Батыю при-
шлось задержаться под стенами небольшого городка,
запиравшего дорогу к «Господину Великому Новгоро-
ду»! «Изнемогаша людие в граде, а из Новагорода не
бысть им помощи»,— печально отмечает летописец.
Только 5 марта, после неоднократных приступов, ор-
дынцы «взяша град, изсекоша вся». Летопись сохра-
нила имена руководителей обороны Торжка: «Иванко
посадник Новоторжский, Яким Влунькович, Глеб Бо-
рисович, Михаил Моисеевич».
Навеки прославились своим ратным подвигом го-
рожане Козельска. В этом небольшом городке князь
«был млад», но «крепкодушные» козельцы сами взяли
дело обороны в свои руки, «совет сотвориша не вда-
тись Батыеви» и семь недель (!) отбивали приступы
ордынского войска. Больше четырех тысяч ордынских
воинов нашли смерть под стенами города, недаром са-
ми завоеватели называли Козельск «град злыи, поне-
же билися у город того по семь недель».
Оборону древней столицы Руси — города Киева —
возглавил тысяцкий Дмитр, во время штурма он сра-
жался как простой воин, был ранен и попал в плен.
По свидетельству летописца, «Дмитра воеводу приве-
доша к Батыю, и не повеле его Батый убити мужества
его ради».
Летописцы умолчали о многих других подвигах и
жертвах, о героизме жителей больших и малых горо-
дов Руси, упорно и самоотверженно сражавшихся с за-
воевателями. В какой-то степени письменные источни-
ки дополняются материалам археологических раско-
ПОК,
Возьмем, к примеру, Райковецкое городище, не-
большой укрепленный городок на реке Верхнем Тете-
реве, в Киевской земле. Археологи обнаружили на го-
родище следы жестокой битвы. Под развалинами сго-
ревших построек, на месте улиц лежали рядом, с ору-
жием в руках, останки горожан и ордынцев; особенно
много останков горожан было найдено археологами по-
близости от единственных ворот — здесь погибли муж-
чины, пытаясь преградить путь ворвавшимся через раз-
битые ворота ордынцам. На стенах стояли женщины,
рубившие поднимавшихся по штурмовым лестницам
врагов серпами; их останки и обломки серпов, ставших
оружием защиты, тоже обнаружены археологами.
Это — только один из бесчисленных эпизодов геро-
ической борьбы народа против монголо-татарских за-
воевателей, оставшихся вне поля зрения официальных
летописцев. А сколько их было в действительности?
Скупо, очень скупо писали летописцы о простых рус-
ских ратниках. Многочисленные повести и сказания о
Куликовской битве 1380 года сохранили только нес-
колько имен простых людей, да и то в связи с поиска-
ми на поле битвы великого князя. Это — Федор Зов и
Федор Холопов, которые нашли раненого Дмитрия Дон-
ского; «самовидцы», которых расспрашивали воеводы:
Юрка-сапожник, Басюк Сухоборец, Гридя Хрулец, Сте-
пан Новосельцев. А ведь известно, какую важную роль
в победе над Мамаем сыграли «пешцы». Князь Дмит-
рий Донской специально поджидал московскую пешую
рать перед тем, как переправиться через Оку и идти
навстречу Мамаю. И даже тогда, когда к устью Ло-
пасни пришли «все вой остаточные» с тысяцким Тимо-
феем Вельяминовым, «была ему печаль, что мало пе-
шей рати, и оставил у Лопасни великого своего воеводу
Тимофея Васильевича тысяцкого, когда придут пешие
рати или конные, чтобы проводил их». Так сообщал
летописец. Действительно, к тысяцкому «пришло мно-
го пешего воинства», «люди многие и купцы со всех зе-
мель и городов». Они успели к началу Куликовской бит-
вы и влились в «большой полк», который встал непреодо-
лимой стеной на пути ордынской конницы. Известно,
что несмотря на огромные потери, «большой полк» так
и не отступил, Мамай вынужден был перенести удар
на левый фланг русского войска, подставляя свою от-
борную конницу под удар русского «засадного полка».
Но если в летописных рассказах о «Мамаевом по-
443
боище» «черные люди» остаются как бы в тени, то в
событиях нашествия хана Тохтамыша в 1382 году они
явно выходят на первый план.
Нашествие Тохтамыша было неожиданным и очень
опасным. Русь еще не оправилась от кровопролитного
«Мамаева побоища». Летописец замечает по этому по-
воду: «Оскудела вся Русская земля от Мамаева по-
боища за Доном». Дмитрий Донской уехал на Волгу,
в Кострому, чтобы собрать новое войско. Столица дол-
жна была обороняться только собственными силами.
Между тем Тохтамыш уже «поиде к Москве, воюючи».
В Москве началось смятение, опасность была велика.
«Во граде Москве мятеж бысть велик: овии бежати хо-
теху, а иные в граде сидети хотяху».
Из дальнейшего летописного рассказа становится
понятно, кто именно «бежать хотеху», а кто готов был
оборонять город: бояр и княжескую семью, попытав-
шуюся «отъехать» из Москвы, силой задержали «чер-
ные люди»!
«Митрополит же и великая княгины начата у них
проситися из града,— продолжает летописец,— они же
не пущаху их, но на всех огрозишася и во всех град-
ных воротах со обнаженными оружии стояху, и со врат
градных камни метающе, не пущающе никогоже изы-
ти из града». Бояр-беглецов горожане «убиваху и бо-
гатство их и имение их взимаху». Правда, в конце кон-
цов митрополита и княжескую семью «черные люди»
из города выпустили, но все остальные феодалы вынуж-
дены были взяться за оружие и запять места на го-
родских стенах. Готовясь к обороне, посадские люди
не пожалели собственных домов, они «сами посады свои
пожгоша и ни единого тына или древа не оставиша»,
чтобы было «около града чисто».
«Не устрашимся нахождения татарского, имем бо
град камен тверд и врата железна!» — объявили горо-
жане, и встретили подступивших ордынцев огнем. «Пу-
щаху на них стрелы, и камение метаху, и самострелы,
и тюфяки (пушки — В. К.)». Приступ был отбит.
Летопись сохранила имя одного из героев москов-
ской обороны 1382 года: «Нехто гражанин москвитин,
сукоипик, именем Адам, с Фроловьских ворот пусти
стрелу из самострела и уби некоего от князей Ординь-
ских сына, нарочита и славна суща».
Только хитростью, дав лживую клятву, хану Тохта^
мыщу удалось пойти в Москву и ограбить город;
411
В основном силами «черных людей» отражались и
другие нападения ордынцев на Москву, которых в XV
столетии было несколько. В 1409 году на Русь пришли
войска хана Едигея. Великий князь Василий I «не ус-
пе ни мало воиньства собрата» и «сам со княгинею и з
детми отъеха в Кострому». Москвичи снова сожгли
посады, чтобы ордынцам негде было укрыться от стрел
и ядер. Когда Едигей подошел к Москве, его воины
даже «не смеаху близ города стати пристроения ради
градного и стреляниа со града». Бесполезно простояв
месяц под Москвой, враг отступил. В 1439 году «Мах-
мут-царь приходил к Москве». Великий князь Васи-
лий II, по примеру своего отца, «иде за Валгу». И сно-
ва столицу отстояли сами горожане. После десятиднев-
ной осады ордынцы «поиде прочь, граду не доспев ни-
чтоже».
Особенно ярко проявился героизм москвичей в тра-
гических событиях 1445 года. Великокняжеское войско
было разбито под Суздалем, сам Василий II попал к
ордынцам.в плен. В самой Москве по неизвестной при-
чине произошел большой пожар, сильно повредивший
городские укрепления. «Загореся град Москва внутри
града, в нощь, и выгори весь, яко ни одному древеси
на граде остатися, и стены градные каменные падоша
в мнозех местех, а людей многое множество изгоре».
Казалось, город был обречен — ордынское войско бес-
препятственно двигалось к столице. Снова бояре пы-
тались бежать из Москвы, но «чернь, совокупившеся,
начаша прежде врата градные делати, а хотящих из
града бежати начаша имати и бити и ковати. И тако
уставися волнение, но вси обще начяша град крепити».
Узнав, что Москва готовится к обороне, ордынцы по-
вернули обратно.
В 1451 году, опять в отсутствие великого князя и
княжеской дружины, ордынцы попробовали взять Мос-
кву неожиданным налетом. Конные ордынские тысячи
вылетели из лесов, окружавших тогда Москву, «вся по-
сады зажгоша в един час, а сами в то время со все
страны начаша к граду приступати». Московский кремль
оказался в огненном кольце, «от дыма не бе лзе и про-
зрети». К тому же ордынцы пытались ворваться в го-
род через проломы в каменных стенах, наскоро заде-
ланных бревнами — полностью восстановить крепость
после большого пожара москвичи не успели. На это
Обстоятельство специально обращает внимание летопи-
446
сец: «приступаху ко всем вратом и где несть крепости
каменныа». Москвичи отвечали смелыми вылазками,
«выходяще из града, начата с противным биться».
Ожесточенные бои продолжались до вечера. Ночью в
Москве никто не спал — готовились к новым приступам.
«Гражане начата пристрой градный готовити наутреа
противу безбожных, пушки и пищали, самострелы, и
оружиа, и щиты, луки и стрелы». Однако утром ордын-
цев под Москвой уже не оказалось. Встретив жестокий
отпор, потеряв много воинов во время приступов и вы-
лазок москвичей, враги предпочли убраться восвояси.
Летописец назвал это нападение «скорыми татарами».
Не меньший героизм и самопожертвование показы-
вали и жители других русских городов, задерживая ор-
дынцев, рвущихся к столице. Так, в 1472 году «царь
Ахмут (хан Ахмат — В. К.) прииде со многими силами
под град Алексин». Хан не ожидал встретить здесь
сильного сопротивления. По словам летописца, в Алек-
сине «людей мало бяше, ни пристроя городного не бы-
ло, ни пушек, ни пищалей, ни самострелов». Однако
алексинцы защищались отчаянно и «много татар по-
били». Но, что само главное, они выиграли время. К
другому берегу реки Оки успели- подойти великокня-
жеские полки, путь ордынцам в русские земли был на-
дежно прикрыт. Алексин пожертвовал собой ради об-
щерусского дела: ордынцы «приступи ко граду с мно-
гими силами, и тако огнем запалиша его, и что в нем
людей было, все изгореша».
Знают ли нынешние алексинцы об этом подвиге сво-
их земляков?
Вопрос этот отнюдь не риторический, недостаточно
мы знаем свою героическую историю. Наверное, при-
шло время совместными усилиями ученых и краеведов
создать капитальный труд, назвав его, может быть,
«Историей обороны русских городов?»
И, может быть, то, о чем умолчали официальные
летописцы, сохранила народная память, местные пре-
дания, сказания, старинные географические названия?
Сохранилось же в Ярославле сказание о битве с ор-
дынцами на «Туговой горе», о которой летописи мол-
чат...
6
Один вопрос, возникший в «юбилейном» 1980 году,
не дает мне покоя до сих пор. Торжества по случаю
446
600-летия Куликовской битвы вполне понятны и ис-
торически обоснованы, она ознаменовала качественно
новый этап освободительной борьбы народа против Ор-
дынского ига — эта борьба приобрела общерусский,
национальный характер, а сама победа на Куликов-
ском поле вписала яркую страницу в историю русско-
го военного искусства. Все это так. Но почему, отда-
вая должное героям Куликовской битвы, отводя это-
му событию выдающееся место в отечественной исто-
рии, мы словно забыли тогда еще об одном славном
юбилее — о 500-летии окончательного освобождения
России от ордынского ига? Произошло это ровно че-
рез сто лет после Куликовской битвы, в 1480 году.
Две исторические даты— 1380 и 1480 годы — нераз-
рывно связаны между собой как две вехи великого
подвига народного, как две вехи на пути к нашему на-
циональному самоутверждению.
Собственно говоря, в 1980 году мы должны были
праздновать и 500-летпий юбилей России, юбилей
возникновения независимого и суверенного государства
великороссов, начало великорусской (русской) народ-
ности. Само название «Россия» появляется в это вре-
мя, заменив прежнее обозначение «Русь»!
Нам предстоит еще разбираться в истинных причи-
нах забвения этой великой даты, но и сейчас несомнен-
но, что в этом немалая вина историков.
В наследство от дореволюционной историографии
нам осталось представление о событиях 1480 года как
о событиях малозначительных, во всяком случае, ли-
шенных какого-либо героического содержания. Настой-
чиво проводилась мысль, что «высвобождение» (термин-
то какой придумали!) России из-под власти ордынских
ханов произошло будто бы «само собой», без заметных
усилий и уж, во всяком случае, без большой войны. В
первом обобщающем труде по русской военной исто-
рии (Р. М. Зотов. Военная история Российского го-
сударства, ч. I, СПб, 1839, с. 99—100) поход хана Ах-
мата на Россию в 1480 году представлен следующим
образом: «Татары в виду россиян стали искать пере-
правы через Угру», потом отошли «версты на две для
собирания съестных припасов», «около двух недель
прошло с двух сторон в бездействии», и в конце кон-
цов «вдруг каким-то чудом обе армии побежали одна
от другой без малейшего с чьей-либо стороны нападе-
ния»!
44?
Примерно такая трактовка «стояния на Угре», пе-
реходя из одного исторического сочинения в другое,
просуществовала до нашего времени. Вот что писал
известный советский военный историк Е. А. Разин:
«Московские рати встретили противника на р. Угре.
Ахмат не решился атаковать русских. Татары и рус-
ские простояли друг против друга несколько месяцев.
Начались морозы. Татарская конница лишилась под-
ножного корма. В глубоком тылу татар, в Орде, на-
чались беспорядки. Хан повернул обратно. Этим «стоя-
нием» на Угре закончилось двухсотсорокалетнее тата-
ро-монгольское иго» (Е. А. Рази н. История военно-
го искусства, т. 2, М., 1957, с. 301). Вот так, постояли —
и разошлись!
В лучшем случае, как это сделано в «Советской ис-
торической энциклопедии», упоминалось о четырехднев-
ном сражении, когда была отражена «попытка Ахма-
та форсировать Угру с ходу», а затем, «испытывая не-
достаток в провианте и страдая от сильных морозов,
Ахмат повернул на юг» (т. 13, стб. 853—854).
В широко известной книге Б. Д. Грекова и А. Ю.
Якубовского «Золотая Орда и ее падение» (1950 г.)
вообще утверждалось, что на реке Угре «сражения не
произошло».
Традиционная трактовка из специальных трудов пе-
рекочевала на страницы обобщающих сочинений, ву-
зовских и школьных учебников, в научно-популярную
литературу. Невольно у читателей возникает вопрос:
а была ли вообще война с ханом Ахматом в 1480 го-
ду? При таком взгляде на события как-то странным
казалось ставить вопрос о каком-то «юбилее». Вот и
прошел почти незамеченным для общественности этот
переломный момент российской истории...
Не повезло в исторической литературе и самому ве-
ликому князю Ивану III,.первому «государю всею Ру-
син». Признавая его заслуги как государственного дея-
теля и выдающегося дипломата своего времени, ему
начисто отказывали в военных способностях, упрека-
ли в «медлительности и нерешительности», даже в тру-
сости; не был понят Иван III и некоторыми своими со-
временниками. Для периода феодальной раздробленнос-
ти идеалом был князь-воин, самолично водивших пол-
ки в битву (как Александр Невский)’ или даже сражав-
шийся с мечом в руке «на первом сступе», в рукопаш-
ном бою (как Дмитрий Донской в Куликовской битве).
Но времена изменились. Великий князь Иван III вы-
ступал не в качестве воина и даже не в качестве вое-
воды, а как организатор войны, что было ес-
тественно для правителя складывавшегося централизо-
ванного государства. И его деятельность во время вой-
ны с ханом Ахматом была не следствием какой-то «не-
решительности», а продуманной тактической линией,
придерживаясь которой, он в определенные моменты
считал более необходимым заниматься неотложными
внутриполитическими делами, оставляя войско под ко-
мандованием своих воевод. Такое непривычное пове-
дение великого князя могло показаться непривычным
и даже тревожным его современникам, мыслящим ка-
тегориями «удельного времени», но позднейшим исто-
рикам следовало бы подходить к Ивану III с иными
мерками...
В военных событиях 1480 года следует искать в
первую очередь роль Ивана III как общего руководи-
теля и организатора войны. Всякие попытки оценить
военную деятельность великого князя с точки зрения
его личного участия в тех или иных операциях пред-
ставляются мне принципиальной ошибкой его «крити-
ков».
При объективном же анализе военных событий 1480
года прослеживается и тщательная дипломатическая
подготовка войны, и ее политическое обеспечение, и
успешное проведение общерусской мобилизации (не-
смотря на противодействие братьев великого князя,
поднявших мятеж), и наличие общего стратегического
плана обороны, наиболее отвечавшего конкретной ис-
торической обстановке, и последовательное, невзирая
на непонимание и упреки современников, проведение
этого плана в жизнь. Правильно расставить акценты
при описании военных событий 1480 года — патриоти-
ческий долг исследователей этого сложного и противо-
речивого, но столь важного в истории России времени.
Ведь речь, в частности, идет об одном из крупнейших
государственных и военных деятелей России, Иване III,
который в представлении летописцев был «Грозным»,
подобно внуку своему Ивану IV, и «Великим», как его
более отдаленный преемник на российском престоле —
Петр I. Оба эти прозвища Ивана III сохранились в
письменных источниках.
Но вернемся к действительным событиям «неюби-
лейного» 1480 года.м
444
Нашествие хана Большой Орды Ахмата (вернее —
Ахмад-хана, «Ахматом» его называли русские лето-
писцы) было крупномасштабным и действительно очень
опасным. По оценке К. В. Базилевича, крупнейшего
специалиста по истории внешней политики России то-
го времени, «Осенью 1480 г. Иван III стоял перед офор-
мленной или неоформленной коалицией врагов: ордена,
действовавшего в союзе с немецкими городами в Лиф-
ляндии и Эстляндии (Рига, Ревель, Дерпт), Казимира,
имевшего возможность располагать польско-литовски-
ми силами, и Ахмед-хана, поднявшегося со своей Боль-
шой Ордой. Тяжесть положения усугублялась мятежом
двух братьев, т. е. опасностью внутренней феодальной
войны, которая должна была великому князю напо-
минать кровавую смуту, поднятую в годы его детства
Галицкими князьями. В течение всего великого княже-
ния положение его не было более сложным и трудным,
чем в осенние месяцы 1480 года»1.
Первые известия о готовившемся походе хана Ах-
мата были получены в Москве в феврале 1480 года.
Летописец отметил, что «в то же время слышашеся
нахождение на Русь безбожного царя Ахмата Большие
Орды». В апреле в Москве стало известно и о далеко
идущих политических целях похода: Ахмат «похваля-
ся все православие пленити, и самого великого князя,
яко же при Батый беше». Великий князь Иван III не-
медленно «отпустил воевод своих к брегу (Оки — В. К.)
противу татаром», которые отогнали разведовательный
ордынский отряд. А затем к реке Оке вышел сын ве-
ликого князя — Иван Меньшой — «с всеми силами».
Быстрое выдвижение к южной границе большого
войска, причем в необычное для таких маневров вре-
мя— ранней весной, свидетельствует о том, что Иван III
заранее готовился к войне с Большой Ордой и поддер-
живал военные силы страны в состоянии мобилизаци-
онной готовности. В летописных рассказах о событиях
1480 года пет упоминаний ни о рассылке гонцов, ни
о сборе в Москве ратей из других русских городов и
княжеств, как было, например, перед Куликовской бит-
вой. Хана Ахмата ждали, и войска были уже собраны
для отпора завоевателям.
В чем заключался стратегический план хана Ах-
мата?
1 /С. В. Базилевич, Внешняя политика Русского централизованного
государства. Вторая половина XV в. М», 1962, с. 134.
4R0
Основные черты этого плана прослеживаются по
летописям с достаточной определенностью.
Ахмат считал, что военные силы России ослаблены
«мятежом» братьев великого князя — Андрея Боль-
шого и Бориса, и момент для нападения наиболее бла-
гоприятный, упускать его нельзя. Кроме того, хан рас-
считывал на прямую военную помощь польского ко-
роля Казимира и планировал совместный поход. «Братья
отступиша от великого князя, а король Польскыи Ка-
зимер с царем Ахматом съединися, и послы царевы у
короля беша, и съвет учиниша приити на великого кня-
зя, царю от себя полем, а королю от себя, и со царем
вся Орда, и братинич (племянник — В. К.) его царь
Каисым, да шесть сынов царевых, и бесчисленное мно-
жество Татар с ними». Известно было летописцам да-
же место и время соединения ордынского и польско-
литовского войска: «на осень на усть Угры». Темпы
похода ордынцев были поставлены в полную зависи-
мость от степени готовности короля Казимира к вы-
ступлению: «поиде злоименитый царь Ахмат тихо вел-
ми, ожидая короля с собою».
Устье реки Угры действительно было самым удоб-
ным местом для встречи противников Ивана III. Из
Литвы сюда вела прямая дорога, к тому же прикрытая
со стороны московских владений Угрой. Ахмат мог по-
дойти сюда, минуя Рязанское княжество с его крепос-
тями, по безопасным для пего окраинам литовских вла-
дений, что позволило бы ему приблизиться к русским
рубежам без боев и потерь. Возможно, хан Ахмат до-
пускал сначала и прямой удар на Москву, но помеша-
ли оборонительные меры, заранее принятые Иваном III:
«берег» реки Оки заняли сильные русские полки. По
словам летописца, «Слышав же царь Ахмат, что на
тех местех на всех, куда прити ему, стоят противу ему
с великыми князи многыя люди, и царь поиде в Ли-
товскую землю, хоте обойти чрес Угру».
Стратегический план великого князя Ивана III пре-
дусматривал одновременное решение нескольких слож-
ных и различных по своему характеру военных задач,
которые в совокупности должны были обеспечить пре-
восходство над ханом Ахматом. Дипломатические за-
дачи (нейтрализация Ливонского ордена и военный со-
юз с крымским ханом Менгли-Гиреем, который угрожал
с юга и Большой Орде, и Литве) были решены еще до
начала похода Ахмата.
451
Великому князю необходимо было прикрыть войска-
ми прямой путь к столице, для чего па традиционном
оборонительном рубеже «берега» (на Оке) были со-
средоточены значительные военные силы. Необходимо
было организовать надежную оборону столицы и дру-
гих городов на случай прорыва ордынцев; эту возмож-
ность нельзя было полностью исключить. Наконец,
нужно было ослабить главный удар хана Ахмата, за-
ставить его раздробить свои силы. Это могло быть до-
стигнуто нанесением отвлекающих ударов по ордынцам
на других, второстепенных направлениях. Наконец, тре-
бовалось просто выиграть время, чтобы преодолеть
внутриполитический кризис, связанный с мятежом
братьев великого князя, и заставить их прислать свои
полки для войны с ордынцами. Обстоятельства дикто-
вали выжидательную тактику, и именно эта тактика
была принята великим князем Иваном III.
Как практически реализовались эти планы?
В «Истории Российской» В. Н. Татищева рассказы-
вается о большом совете в Москве, на котором присут-
ствовали родственники великого князя, духовенство и
«все бояре». «Положиша тако: на Оку к берегу послать
сына своего великого князя Ивана Ивановича да бра-
та Андрея Васильевича Меньшаго, и с ним князей и
воевод с воинством, колико вскоре собрать мосчно; а
низовые воинства с ханом Удовлетоем да со князем
Василием Звенигородским послати наспех плавное на
град Болгары, зане тамо людей мало, и тако учиниша.
А князь великий Иван Васильевич остался в Москве
ожидати верховых воинств» (войска из Северной Ру-
си).
Перед нами развернутый план войны, предусматри-
вавший и надежное прикрытие южной границы, и от-
влекающий удар «судовой рати» на Волге, «под Орду»,
и очередность выдвижения войск: сначала полки, уже
собранные в Москве, затем «низовые воинства» («ни-
зом» называли Владимиро-Суздальскую Русь), и, на-
конец, «верховые воинства» из северных и северо-вос-
точных городов, которые должны были составить стра-
тегический резерв под командованием самого Ивана III.
Летописные данные о фактическом развертывании
военных сил России в 1480 году полностью подтвержда-
ют уникальный рассказ В. Н. Татищева. Сначала пол-
ки из Москвы заняли «берег», причем главные силы
бцлц сосредоточены в Тарусе и в Серпухове, «а пр(^
452
чин же князи и воеводы по иним местом у Оки по бе-
регу». Это было в начале июня.
Во второй половине июня стало известно, что Боль-
шая Орда приближается к Дону, «и князь великы Иван
Васильевич, слышав то, поиде сам противу ему к Ко-
ломне месяца июня в 23 день».
Но хан Ахмат, как уже говорилось, не решился на
прямой удар и повернул к устью реки Угры. Немед-
ленно была произведена перегруппировка русских пол-
ков, из Серпухова и Тарусы они были переведены за-
паднее, в Калугу, и дальше, непосредственно на берег
реки Угры. По словам летописца, Иван III приказал
«ити сыну своему великому князю Ивану Ивановичу
и брату своему Андрею Васильевичу Меньшому к Ко-
лузе к Угре на берег», «стати на усть Угры».
Опасности прямого удара на столицу уже не было,
и сам Иван III возвратился из Коломны в Москву, что-
бы окончательно уладить конфликт с мятежными братья-
ми, что ему и удалось сделать. Одновременно были
приняты меры по усилению обороны Москвы, куда со-
бралось «множество парода от многых градов».
Затем великий князь Иван III отправился с при-
бывшими «верховыми воинствами» на помощь своим пе-
редовым полкам, «ста на Кременце с малыми людьми,
а людей всех отпусти на Угру».
Выгоды «кременецкой позиции» Ивана III высоко
оценивались военными историками. Кременец (позд-
нее— село Кремепецкое, между Медынью и Боровском),
находился всего в пятидесяти километрах севернее Уг-
ры, отсюда удобно было руководить всей «угорской
обороной», посылать подкрепления на опасные участ-
ки; кроме того, кременецкий лагерь прикрывал столи-
цу со стороны Литвы. Сюда же подходили покрепления.
Как была организована оборона самой Угры?
Основная группировка русских войск стояла возле
Калуги и прикрывала устье Угры, где было удобное
место для переправы. Остальные полки, по словам ле-
тописца, «ста по Оке и по Угре на 60 верстах», «броды
и перелазы отнята». Линия обороны протянулась вдоль
берега Угры от Калуги до Юхнова (дальше тогда на-
чинались литовские владения).
Удобные для переправы места, те самые «броды и
перелазы», о которых упоминает летописец, прикрыва-
лись пушками и пищалями, отрядами пехотинцев, во-
оруженных «ручницами». Остальные участки берег?
453
патрулировались конными «детьми боярскими», а ос-
тальная конница находилась неподалеку от реки, что-
бы быстро прийти на помощь «пищальникам» и «пеш-
цам». Преодолеть такую систему обороны ордынцы так
и не сумели.
Принципиально новым в русском военном искусстве
было широкое использование огнестрельного оружия
при обороне на широком фронте. Выбор оборонительной
позиции на реке Угре, кроме ее выгодного стратеги-
ческого положения, объяснялся еще и этим обстоятель-
ством. Тогдашний «полевой наряд», тяжелые пушки -и
«тюфяки», дальнобойные пищали не обладали доста-
точной маневренностью. Их выгоднее было использо-
вать в позиционной войне, при обороне «бродов» и «пе-
релазов» через реку. Ордынская конница была лишена
свободы маневра, вынуждена наступать в немногих
удобных для переправы местах — прямо в лоб на пуш-
ки и пищали русского войска. Великий князь Иван III,
выбрав и соответствующим образом укрепив позицию
на Угре, навязал хану Ахмату свою стратегическую ини-
циативу, вынудил его сражаться в невыгодных усло-
виях, а сам максимально использовал полное превос-
ходство русского войска в огнестрельном оружии.
Этими же соображениями диктовалась необходимость
строго оборонительных действий. Если бы русские пол-
ки перешли.Угру сами (на чем настаивали некоторые
недальновидные современники Ивана III), русское вой-
ско потеряло бы свое важнейшее преимущество — мощ-
ный «огненный бой».
Если справедливо крылатое выражение, что истин-
ный полководец выигрывает бой до его начала, то ве-
ликий князь Иван III, выбрав наиболее выгодный для
русского войска способ действий, заблаговременно за-
няв сильные позиции на Угре и вынудив ордынцев к
фронтальным атакам, которых они не любили,— зара-
нее подготовил благоприятные условия для победы.
Но почему мы говорим только об обороне? Оборо-
на была па Оке и на Угре, а на Волге был стреми-
тельный атакующий рейд русской «судовой рати»! Ес-
ли говорить о войне в целом, то прослеживается соче-
тание оборонительных и наступательных действий,
удачно дополнявших друг друга!
О походе «судовой рати» «под улусы ордынские»
сохранился рассказ «Казанского летописца»: «Великий
454
князь Иван III «посылает стаи (тайно — В. К.}, царя
Златыя Орды пленити, служиваго своего царя Нурдов-
лета Городецкого, с ним же воеводу князя Василия
Ноздреватого Звенигородского, со многою силою, до-
коле царь стояще на Руси. Царь же того не ведающи,
они же Вольгою в лодиях пришедше на Орду, и обро-
тоша ю пусту без людей, токмо в ней женеск пол, стар
и млад, и тако он попленища, жен и детей варварских
и скот весь: овех в полон взяша, овех же огню и воде
и мечю предаша, и конечное хотеша юрты Батыевы ра-
зорите. И прибегоша вестницы ко царю Ахмату, яко
Русь Орду его расплениша...»
Наверное, эти «вестницы» посеяли немалую трево-
гу у хана Ахмата; к тому же, разгром его собствен-
ных улусов означал, что подкреплений оттуда ордын-
цы на Угре не получат...
Но главные события, решившие исход войны, про-
исходили все-таки на реке Угре.
Не нравится мне ставший традиционным в истори-
ческих сочинениях термин «стояние на Угре», не отра-
жает он реального содержания событий 1480 года. Бур-
ные военные события, происходившие на Угре осенью
1480 года, правильнее было бы называть не «стояни-
ем», а яростным противоборством двух огромных ра-
тей— русской и ордынской. Именно так они предста-
ют по летописным рассказам.
Ордынская конница подошла к устью реки Угры 8
октября, и «ста царь на брезе на Угре со многою си-
лою на другой стране противу великого князя, хотя
проити реку», «приступиша к берегу к Угре, хотя взя-
ти перевоз». Но попытка хана Ахмата с ходу перепра-
виться через Угру была сорвана русскими полками, ко-
торые «ста у реки Угры на брезе, не даст татарам пре-
йти».
На русском берегу были поставлены тяжелые пи-
щали и тюфяки, ордынцев расстреливали прямо в во-
де. Грохот пушек приводил степняков в ужас, порохо-
вой дым заволакивал берег, «Пищальников» поддержи-
вали частой стрельбой из «ручниц» пешие «огненные
стрельцы», а позади устрашающе стояли многочислен-
ные отряды дворянской конницы — в сверкающих дос-
пехах, с саблями и копьями. Четыре для продолжалось
ожесточенное сражение, переправиться через реку и за-
вязать рукопашный бой ордынцам так и не удалось.
Бесполезным оказалось страшное оружие степняков —
массированная стрельба из луков. Переплывающие ре-
ку ордынцы стрелять из луков не имели возможности,
а с берега до русского строя стрелы не долетали — про-
тивников разделяло семьдесят саженей водной глади!
Летописные рассказы, дополняя друг друга, рису-
ют впечатляющую картину многодневного сражения:
«приидоша татарове, и начата стреляти Москвич, а
Москвичи начата на них стреляти и пищали пущати,
и многих побили татар стрелами и пищалми, а отби-
та их от брега, по многы дни приступающе биющеся»;
«наши стрелами и пищалми многих побита, а их стре-
лы меж наших падаху и никого не уезвляху»; «сташа
крепко противу безбожного царя и начата стрелы пу-
щати и пищали, тюфяки на татар, и бишася 4 дни,
царь же не возможе берег взяти и отступи от реки Уг-
ры на две версты, и ста в Лузе».
Но на этом военные действия не закончились: по-
терпев неудачу в устье Угры, ордынцы предпринимали
неоднократные попытки прорваться в других местах,
выше по реке, и русские полки «по многы дни бьехуся
с погаными».
«Казанский летописец» повествует: «Ахмад-хан по-
кушашеся во многих местах, и не могоша воспреще-
нием от русских вой. И много паде срацин его ту, и без
числа претопоша в реце». Сильный бой произошел у
«Опакова городища», куда Ахмат «посла князей сво-
их», чтобы тайком «искрасти» русский берег, «не чая
туто силы великого князя». Но и здесь ордынцы встре-
тили сокрушительный отпор. Сражение за Угру было
проиграно ордынцами начисто.
Между тем стратегическая обстановка вообще на-
чала складываться неблагоприятно для хана Ахмата.
«Литовской помощи» он так и не дождался. Большие
затруднения были у короля Казимира внутри собствен-
ного государства («быша ему свои усобицы»)'; русские
князья, находившиеся в Литве, вовсе не хотели воевать
против России (историки писали даже о «заговоре кня-
зей» в пользу Ивана III). В непосредственном тылу
орды Ахмата подняло восстание население «верховских
княжеств» (русские княжества в верховьях реки Оки,
временно попавшие под власть Литвы), и ордынцам
пришлось посылать против них значительные силы.
Между тем военные силы Ивана III продолжали
4ЕВ
расти. 20 октября в Кременец пришли со своими пол-
ками Андрей Большой и Борис, помирившиеся со сво-
им старшим братом. Теперь у хана Ахмата, даже в
случае прорыва через Угру, оставалось мало надежды
на успех.
Приближалась зима, «угорский берег» по-прежне-
му был недоступен для ордынцев. Стратегическая ини-
циатива была уже окончательно потеряна ханом Ах-
матом, для него действительно началось «стояние», бес-
смысленное и изнурительное. Можно представить себе
обстановку уныния и безнадежности, царившую в ор-
дынском лагере. Король Казимир обманул. Крымский
хан Менгли-гирей опасно нависал с тыла, со стороны
Дикого Поля. Он еще не перешел к активным дей-
ствиям, но мог это сделать в любой момент. Из соб-
ственных улусов, с Волги, приходили вести о страш-
ном погроме, учиненном русской «судовой ратью». Рус-
ское войско в Кременце все увеличивалось. Окрестнос-
ти Угры были совершенно опустошены, не хватало про-
довольствия и корма для коней, начались холода, ко-
торые сулили новые лишения. «Бчху бо татарове наги
и босы, ободралися»,— ядовито замечает летописец. Си-
лы Большой Орды таяли и без сражений, от голода и
холода, потому что, по свидетельству летописца, зима
наступила рано, и была очень суровой. «3 Дмитриева
же дни (26 октября — В. К.) стала зима, и реки все
ста^и, и мразы великие, яко же не мощи взяти».
О дальнейших событиях летописец повествует так:
«Егда же ста река, князь велики повеле сыну своему и
брату своему Андрею и всем воеводам со всеми сила-
ми приити к себе на Кременец, яко да совокуплыпеся
брань створят с противными». Затем русское войско
отошло к Боровску, тоже с намерением дать ордынцам
генеральное сражение, если они осмелятся перейти Уг-
ру. «На тех полях с ними бой поставим!» — объявил
Иван III воеводам.
С военной точки зрения правильность такого ма-
невра не вызывает сомнений. После ледостава река Уг-
ра перестала быть преградой для ордынской конницы,
растянутая вдоль берега линия русских полков стала
уязвимой для ордынских ударов. Оттянув полки и со-
брав их вместе, великий князь Иван III приготовился
дать сражение в выгодных для себя условиях.
Но хан Ахмат не решился на наступление и «по-
457
бежал от Угры в ночи ноября в 6 день»; отступление
было настолько поспешным, что «хан помета вся тяж-
кая», то есть бросил обозы. И не напрасно: как только
великий князь Иван III узнал о бегстве ордынцев, он
немедленно перешел к активным наступательным дей-
ствиям, послал свою конницу за Угру для преследова-
ния неприятеля. Действия русской конницы представ-
ляют значительный интерес для военных историков как
пример перехода при благоприятных условиях от су-
губо оборонительных к наступательным действиям.
Да и стоит ли вообще осуждать великого князя Ива-
на III за оборонительный план войны, как это делали
некоторые современники и позднейшие историки?
В одной из военных работ Ф. Энгельса есть инте-
ресные рассуждения о соотношении оборонительного и
наступательного образа действий, о правомерности и
даже предпочтительности при определенных условиях
чисто оборонительных операций и даже целых кампа-
ний:
«Обороняющаяся армия имеет своей задачей, меняя
место и театр военных действий, расстраивать расче-
ты неприятеля, отвлекать его подальше от его опера-
ционной базы и принуждать сражаться в такие момен-
ты и в таких местах, которые совершенно не соответст-
вуют тому, что он ожидал и к чему готовился, и кото-
рые могут быть для него определенно невыгодны... Ис-
тория величайших сражений мира показывает, как нам
кажется, что в тех случаях, когда атакуемая армия об-
ладает стойкостью и выдержкой, достаточными для то-
го, чтобы обеспечить ее непрекращающееся сопротив-
ление до тех пор, пока огонь нападающих не начнет
ослабевать и не наступят истощение и упадок их сил,
а затем оказывается в состоянии перейти в наступление
и в свою очередь атаковать, оборонительный способ
действия является самым надежным»1.
Не так ли действовал великий князь Иван III, при-
няв в сложной международной и внутренней обстанов-
ке именно этот, «самый падежный», оборонительный
«способ действий» — в полном соответствии с законами
военного искусства?
Принял, последовательно и жестко провел его в
жизнь и добился победы!
1 К, Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. 2-е, М., 1959, с. 71—72.
458
Хан Ахмат, главный враг великого князя Ивана III,
вскоре погиб в степях в междоусобной войне. Большая
Орда, где стали править «Ахматовы дети», просущест-
вовала еще некоторое время, но, зажатая между Рос-
сией и Крымом, серьезной опасности уже не представ-
ляла. Ордынское иго было окончательно свергнуто, и
это было событием огромного исторического значения.
«Изумленная Европа, которая в начале царствования
Ивана III едва подозревала о существовании Москов-
ского государства, затиснутого между литовцами и та-
тарами, вдруг была огорошена внезапным появлением
колоссальной империи на ее восточных границах,— пи-
сал К. Маркс.— Сам султан Баязет, перед которым тре-
петала Европа, вдруг услышал однажды высокомер-
ную речь от московитянина...» (Цитирую по кн.:
Е. А. Разин. История военного искусства, т. 2, М.,
1957, стр. 300).
Завершая свои очерки о многовековой борьбе рус-
ского народа с кочевыми агрессивными ордами, в ко-
торых Русь выступала, как правило, обороняющейся
стороной, отстаивала от завоевателей свою родную зем-
лю и свое право на самостоятельное историческое раз-
витие, мне хотелось бы обратить внимание на одно ин-
тереснейшее замечание Ф. Энгельса, которым он со-
проводил свои рассуждения об «оборонительном спо-
собе» войны:
«Однако существует мало армий или даже народов,
на которых можно было бы возложить ведение тако-
го рода сражений...» 1
Но русское войско оказалось именно такой ар-
мией, а русский народ оказался именно таким па-
родом, который выдерживал такого рода сра-
жения даже не годы и десятилетия, а многие сто-
летия, и добился конечной победы в своих справедли-
вых, освободительных войнах!
Свержение ордынского ига в 1480 году — это толь-
ко один из этапов славной ратной истории Отечества.
Впереди — еще столетия народных подвигов и народ-
ных трагедий. Но это будут уже другие времена, и дру-
гие книги будут о них написаны. Но «военные люд‘и и
герои» стоят рядом па памятнике «Тысячелетие России»,
и ряд этот продолжают воеводы Даниил Холмский и
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., изд. 2-е, М., 1959, т. 14, с. 72.
459
Даниил Щеня, Михаил Воротынский и атаман Ермак
Тимофеевич, Михаил Скопин-Шуйский, Кузьма Минин
и Дмитрий Пожарский, Иван Сусанин, генерал-фельд-
маршалы Борис Шереметьев, Михаил Голицын и Петр
Салтыков, Петр Румянцев-Задунайский, адмирал Дмит-
рий Сенявин, генералиссимус Александр Суворов, Ми-
хаил Кутузов, Михаил Барклай-де-Толли, Петр Багра-
тион, донской атаман Матвей Платов, адмирал Миха-
ил Лазарев, адмиралы Владимир Корнилов и Павел На-
химов, и еще многие другие «России верные сыны», до-
стойные доброй памяти потомков.
ВАДИМ КАРГ АЛОВ
СОДЕРЖАНИЕ
СВЯТОСЛАВ. Роман................. .5
ДАНИИЛ МОСКОВСКИЙ. Повесть . 209
За землю Русскую!............ . 396
Каргалов В. В.
К 21 Святослав. Роман. — Красноярск: Кн. изд-во,
1989. — 461 с., с ил.
ISBN 5—7479—0118—4
Роман «Святослав» повествует о событиях, происходивших
в конце первого тысячелетия в Древней Руси, когда киевский
князь Святослав защищал русскую землю от набегов кочевни-
коу и завоевателей. Повесть «Даниил Московский» посвящена
государственной и военной деятельности князя Даниила, сына
Александра Невского. Автор достоверно воссоздает далекое
прошлое России, обстановку, в которой начинался прогрессив-
ный процесс объединения вокруг Москвы всех русских зе-
мель.
К
4702010200-024-
--------------49—89
М 147 (03)—89
ББК 84.3Р2
КАРГАЛОВ
Вадим Викторович
СВЯТОСЛАВ
*
ДАНИИЛ московский
Для среднего и старшего школьного возраста
Редактор В. И. Ермаков
Художественный редактор Г. В. Соколова
Художник Г. С. Краснов
Технический редактор А. Г. Малышева
Корректор В. Н. Илюшина
ИБ № 1642
Сдано в набор 06.06.89. Подписано к печати 20.08.89.
Формат 84X108732. Бум. тип. № 2.
Гарнитура Литературная. Печать высокая.
Усл. печ. л. 24,36. Усл. кор.-отт. 24,89. Уч.-изд. л. 25,58.
Тираж 50 000 экз. Заказ № 158. Цена 1 р. 20 к.
Красноярское книжное издательство, 660049.
г Красноярск, пр. Мира, 98.
Типография «Красноярский рабочий», 660049.
г. Красноярск, пр. Мира, 91.
УВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ!
В Красноярском книжном издательстве
в серии «О доблестях, о подвигах, о славе»
вышли книги:
ГРИГОРЬЕВ С. Т. АЛЕКСАНДР СУВОРОВ. Роман. 1984.
БОРОДИН С. П. ДМИТРИЙ ДОНСКОЙ. Роман. 1985.
ЮГОВ А. А. АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ. Роман. 1986.
ФОРШ О. Д. ПЕРВЕНЦЫ СВОБОДЫ. Роман. 1987.
ГОЛУБОВ С. П. БАГРАТИОН. Роман. 1988.
КАРРАЛОВ В. Д. СВЯТОСЛАВ. Роман;
ДАНИИЛ МОСКОВСКИЙ. Повесть. 1989.
В 1990 году в Красноярском книжном издательстве
выйдут книги писателей-северян:
АКСЕНОВА О. Е. ВЕСЕЛАЯ АЗБУКА.
Стихи на русском и долганском языках.
КЭПТУКЭ Г. И. РАССКАЗЫ ЧЭРИКТЭ.
Повесть и рассказы на русском и долганском языках.
ЛЕВЕНКО А. В. (Составитель). СЕВЕРНАЯ МУДРОСТЬ.
Пословицы и поговорки. На русском языке.
БОЛЬШАЯ МЕДВЕДИЦА. Сказки народов Севера.
На русском языке.
I
СВЯТОСЛАВ