Автор: Годер Г.И.
Теги: всемирная история история история древнейших времён
ISBN: 5-09-002830-3
Год: 1991
Текст
КНИГА
ДЛЯ ЧТЕНИЯ
ПО ИСТОРИИ
ДРЕВНЕГО
МИРА
А. И. Немировский
КНИГА ДЛЯ ЧТЕНИЯ
ио
ИСТОРИИ
древнего мира
ПОСОБИЕ ДЛЯ УЧАЩИХСЯ 6 КЛАССА
СРЕДНЕЙ ШКОЛЫ
2-е издание,
переработанное и дополненное
МОСКВА
«ПРОСВЕЩЕНИЕ» 1991
ББК 63.3(0)Зя72
Н50
Рецензент
учитель-методист, кандидат педагогических наук Г. И. ГОДЕР
Немировский А. И.
Н50 Книга для чтения по истории древнего мира: Пособие для
учащихся 6 кл. сред. шк.— 2-е изд., перераб. и доп.— М.: Про-
свещение, 1990.—239 с.: ил.— ISBN 5-09-002830-3.
В книгу вошли рассказы по истории древнего мира: Древнему Востоку,
Древней Греции и Древнему Риму. Она адресована шестиклассникам. Ее
цель — дополнить и углубить знания учащихся, полученные на уроках истории.
4306020000—751
Н ------------- инф. письмо— 90, доп. № 2 ББК 63.3(0)Зя72
103(03)—91
ISBN 5-09-002830-3
© Издательство «Просвещение», 1986
© Немировский А. И., 1990, с изменениями
ПРИГЛАШЕНИЕ
К ПУТЕШЕСТВИЮ
Изучение истории в чем-то сродни ро-
мантической профессии космонавта. Уг-
лубляясь в отдаленное прошлое, исто-
рик открывает в нем такие жизненные
подробности, которые, пожалуй, можно
рассмотреть только издалека. В этом
ему помогает не только историческая
перспектива, но и верный спутник каж-
дого ученого — воображение. Оседлав
волшебного коня греческих мифов Пе-
гаса, мы отправимся с вами в породив-
ший его мир и как бы станем свиде-
телями наиболее интересных и поучи-
тельных событий, посетим давно исчез-
нувшие города, познакомимся с удиви-
тельными обычаями древних народов.
Итак, в путь, друзья! Вместе с фи-
ванским школьником Падиусетом вам
дано совершить путешествие в страну,
которую древние египтяне называли
Пунтом. Вы услышите скрип мачты,
сделанной из ливанского кедра, хло-
панье льняных парусов. Вы ощутите
удары мощных океанских валов о борт
утлого суденышка. Перед вами откро-
ется панорама восточного побережья
Африки времен царствования египет-
ской царицы Хатшепсут, и, прежде чем
достигнуть цели, вы поймете, с какими
невероятными трудностями было тогда
связано плавание в страну, находя-
щуюся в трех — пяти днях плавания от
современного Египта.
А потом вы перенесетесь в Вави-
лон и вместе с вавилонским школьни-
ком ощутите несправедливость царских
законов, вместе с юным героем расска-
за «Курташи» пойдете по царской до-
роге на Восток, чтобы в сожженной
солнцем долине возводить сказочный
город Персеполь. Вы окажетесь вместе
с индийским мальчиком Свами в доме
великого врача Чараки и услышите уди-
вительную историю об операции, вер-
нувшей его отцу отрубленную губу. С
отважной героиней рассказа «Гидна»
под бушующими волнами вы будете
срезать якоря вражеских кораблей,
брошенных против Эллады царем Пер-
сии Ксерксом. Вместе с дакийцем Де-
цебалом вы прочтете процарапанное
на стене карцера имя «Спартак», и оно
станет для вас тем же, чем было для
него, узника гладиаторской казармы.
Не покидая своего дома, вы побывае-
те на площадях и улицах древних го-
родов, в театрах и храмах, во дворцах
царей и хижинах бедняков. Вы услы-
шите, о чем говорили между собой лю-
ди две тысячи и более лет назад, прочте-
те их мысли, которые они не решались
высказать вслух. Перед вами предста-
нет древний мир таким, каким он от-
крылся мне после того, как я много лет
входил в него, изучая произведения
древних авторов, вчитываясь в найден-
3
ные во время раскопок надписи, при-
стально рассматривая древние статуи,
фрески на стенах гробниц, монетные
штемпели, сравнивая и сопоставляя
все эти источники.
Я предлагаю вам истории, которые
происходили или могли происходить с
простыми людьми, жившими по неспра-
ведливым законам древнейшего классо-
вого общества и мечтавшими о луч-
шей доле, а иногда боровшимися за нее
с оружием в руках. Эти люди, право,
заслуживают нашего сочувствия, ува-
жения, а порой и восхищения. Мы так-
же не можем не восхищаться творения-
ми ума и таланта древних мыслителей,
поэтов и художников — без них совре-
менный мир был бы беднее и неинте-
реснее.
Может быть, описанные мною собы-
тия и воссозданные характеры живо
напомнят вам кое-что из того, что вам
пришлось пережить самим или воспри-
нять из устных рассказов и книг людей
нашего времени. Пусть это вас не сму-
щает! Люди всегда остаются людьми.
Читая рассказы, попутно постарай-
тесь понять, какие знакомые вам по
учебнику и рассказам учителя особен-
ности устройства древнего общества
нашли отражение в запомнившихся вам
образах моих героев, почему в тех или
иных случаях эти люди поступали ина-
че, чем на их месте могли бы поступить
мы с вами. И конечно же, постарайтесь
себе представить, как были одеты они в
разные периоды древней истории, как
выглядели их города и жилища, их ут-
варь и оружие. В этом вам помогут
сделанные по древним памятникам ри-
сунки и объяснения к ним.
Итак, за работу, мои юные друзья и
ученики. Желаю вам успеха и радости
познания истории.
Ваш автор.
Древний
восток
СИНУХЕТ, СЫН СТРАХА
Повесть о Синухете— излюбленное произве-
дение древних египтян. В ней рассказывается о
жизни знатного человека, бежавшего из своей
страны и долгие годы прожившего среди бедуинов1
Ретену (Северная Сирия).
Тем, кто не появился на свет в этом
желтом песчаном море, кто не знает
его законов, ничто не сулило беды. Не-
бо было чистым, в воздухе — ни
ветерка.
Человек лет сорока — по внешности и
одежде египетский вельможа — раз-
двинул полотняные завесы, чтобы дать
доступ утренней прохладе. Рослые му-
лы, на спинах которых были укреп-
лены носилки, весело помахивали хвос.г
тами. Они тоже отдыхали от изнуряю-
щего зноя. Мерное покачивание усып-
ляло. Человек в носилках смежил
глаза.
— Господин! — услышал он взвол-
нованный шепот.
Египтянин вздрогнул и покраснев-
шими глазами уставился на неведомо
откуда появившегося бедуина. Это был
Туим, уже не раз водивший египетские
караваны и поэтому пользовавшийся
неограниченным доверием посольских
чинов. Место проводника впереди. По-
чему он покинул его?
— Посмотри туда! — сказал бедуин
так тихо, что египтянин скорее понял
смысл слов по движению губ, чем услы-
шал их.
6
— Где? Ничего не вижу! — раздра-
женно произнес египтянин.— Впрочем,
какое-то облачко.
— Желтая смерть!
Произнеся это, бедуин упал на ко-
лени и несколько раз коснулся лбом
земли.
— Что же делать? — в голосе египтя-
нина звучала тревога.
— Надо уходить к холмам. Они за-
кроют нас своими спинами.
— Там враги! — молвил посол впол-
голоса.
— Нет врага страшнее Желтой смер-
ти. Она занесет тебя песком. Грамоту,
которую ты несешь царю Вавилона,
получит Нергал2.
— Не дойдем,— возразил египтя-
нин,— холмы взгляду кажутся близ-
кими, но они от нас далеко.
— Я знаю короткий путь,— отозвал-
ся бедуин.— Только надо идти налегке.
Караван придется оставить.
Посол задумался. Нет, его не трогала
судьба стражей, носильщиков, погон-
щиков мулов. Он не представлял себе,
как покажется в Вавилоне без подар-
ков, которые послал его величество «ца-
рю Вавилона, своему брату». Этот
«вавилонский брат» жаден, как ша-
кал. В письмах его величеству, кото-
рые доставляли в Египет вавилонские
послы, говорилось: «Шли мне золота,
Главным перевозчиком
грузов у древних егип-
тян был осел. Из таких
ослов состоял караван
Синухета.
больше золота, ибо его у тебя, как
песку».
— Решай, Пахор.
Бедуин назвал посла по имени. Но
египтянина эта фамильярность словно
бы и не покоробила. Он промолчал и с
живостью, удивительной для столь важ-
ной персоны, вылез из носилок. С Жел-
той смертью не шутят! Лучше вернуться
к его величеству с повинной, чем быть
погребенным в песках.
И вот они шагают по бескрайней
пустыне. Бедуин — впереди, египтянин
за ним, едва поспевая. Никто их не ок-
ликнул, никто не последовал за ними.
Караван был предоставлен своей судь-
бе.
К полудню набежал ветер. Небо за-
тянулось пеленой, через которую едва
пробивалось солнце. То там, то здесь
возникали песчаные воронки. Колючие
камешки били по ногам. Вегер все креп-
чал. Беглецам пришлось взяться за ру-
ки, чтобы их не отнесло друг от друга.
Мгла сгущалась, и вскоре стало совсем
темно.
Но когда Пахору уже казалось, что
он теряет сознание, ветер ослабел. Во
всяком случае, он перестал бить в лицо,
свирепствуя где-то позади. Плечо опер
лось обо что-то твердое. Бедуин под-
толкнул египтянина, и он оказался, как
выяснилось утром, в пещере.
Слушая свист и завывание бури Па-
хор вспомнил поговорку: «В пустыне все
боги злы». Как можно жить в этой стра-
не, где нет Нила, где земля пылает,
как раскаленная сковорода?
Так прошла ночь, а может быть, и
больше времени, потому что Пахор
Египетский рисунок.
Кочевник из пустыни
к востоку от Египта,
облегчающий себе
трудный путь игрой на
музыкальном инстру-
менте. За спиной —
сосуд с питьевой во-
дой, осел нагружен
оружием.
Сцена мумификации.
Шакалоголовый бог
Анубис склонился над
покойником, чтобы из-
влечь внутренности,ко-
торые тоже будут
сохранены в особом
сосуде.
долго спал, утомленный схваткой со
Смертью.
Проснувшись, он услышал песню бе-
дуина, которая доносилась откуда-то
издалека, словно из другого мира;
Знойные вихри желтой земли
Целые горы вокруг намели.
Но небосвод, как и прежде, высок...
Пахор, разгребая ладонями песок,
полз к свету. Наконец он оказался ря-
дом с бедуином.
Отряхнувшись и очистив рот от песка,
египтянин огляделся. Перед ним лежа-
ла равнина с зелеными и голубыми
пятнами оазисов и озер. Окаймлявшие
ее справа и слева острые скалы на-
поминали клыки какого-то хищника. Не
потому ли их называют «Пасть льва»?
Или правы те, кто рассказывает о ло-
вушке, в которую попало здесь египет-
ское войско триста или двести лет на-
зад? Пасть захлопнулась, не вышел ни
один. С тех пор египтяне обходили эту
долину.
Видимо, понимая опасения своего
спутника, Туим сказал:
8
Мумия, завернутая в
погребальные пелены.
Превратиться именно п
такую мумию и мечтал
Синухет, веря, что она
обеспечит его душе
возможность вернуться
в тело.
— Это страна вольного народа Рете-
ну. Им правит вождь Амуненши. Здесь
пастбища вождя.
На спуске с холма беглецам прегра-
дило дорогу стадо овец. Что возьмешь
с бессловесных животных. Разве им
постичь разницу между послом его ве
личества и простым смертным. Но вот
пастуху надо бы ее знать! Невежа не
пал на живот. Он стоял вылупив глаза
и, когда Пахор поравнялся с ним, лишь
приподнял широкую шляпу. Вот бы
схватить его да палками, палками!
Но это чужая страна.
К вечеру путники приблизились к
оазису. Здесь была резиденция Амунен-
ши. В<>ждь приветствовал египтянина
без подобострастия.
— Сто лет жизни тебе и твоему вла-
дыке. Пусть в твоей стране никогда не
иссякнет вода. Чем я обязан столь ве-
ликой чести?
— Желтая смерть засыпала мой ка-
раван. Без твоей помощи мне не обой-
тись. Мой повелитель, владыка север-
ной и южной земли, наградит тебя, если
я возвращусь в столицу.
— Я не нуждаюсь в награде. Что же
касается помощи, поговори с моим зя-
тем Синухетом.
— Синухет? Но ведь это египетское
имя?
— Египетское! — отвечал вождь.—
Тридцать лет назад я нашел этого
человека обессилевшим от жажды и
страха. Я вернул его к жизни. Он ос-
тался у нас, научился пасти овец и за-
щищать их ото львов. Но семя страха
неискоренимо.
— Чего же он страшится теперь?
— Пусть об этом он расскажет тебе
сам.
...Через несколько минут Пахор уви-
дел совершенно седого старика. Шея
его была тонкой, лицо изрезано мор-
щинами. Вот что услышал Пахор из
его уст.
— Меня зовут Синухет. Я сопро-
вождал Сенусерта, старшего сына фа-
раона Аменемхета и его наследника.
В те дни войска фараона, которыми
командовал Сеиусерт, стояли на грани-
це с кочевниками. Как-то ночью Сену-
серт, божественный сокол, исчез вместе
со своей свитой, и никто в войске не
знал, где он. Злой дух, имя которому
Любопытство, нашептал мне подойти к
одному из шатров, откуда доносилась
чья-то речь. И я услышал, что божест-
венный лик фараона скрылся за гори
зонтом, что владыка Верхнего и Ниж-
него Египта вознесся на небеса и сое-
динился с Солнцем. Того, чье имя я не
хочу назвать, уговаривали торопить-
ся во дворец, пока его не занял Сену-
серт.
Когда я услышал, что они говорят,
опустились руки мои и дрожь охватила
меня с головы до ног. Понял я, что в
столице начнется смута, несущая ги-
бель.
Прыжками удалился я от шатра и
спрятался в кустах. Несколько раз мимо
меня пробегали воины. Мне казалось,
что они ищут меня узнавшего великую
тайну, и я не выходил. Как только
наступила ночь, я тронулся в путь. До-
стигнув Нила, я переправился на лод-
ке без рулевого, западный ветер помог
мне. Вскоре я оказался у стены, по-
строенной для защиты от бедуинов. Я
прополз мимо нее в кустах, чтобы не
заметила стража. У Великого Черного
озера с горькой водой меня охватила
жажда. Пересохла гортань На зубах
скрипел песок. Я подумал: «Это вкус
смерти!»
Но послышался шум стада, и я обод-
рил свое сердце. Бедуины дали мне во-
ды. Вскипятили молоко. Переходя из
Бог Пта обнимает фа-
раона Сенусерта I.
Этот фараон принад-
лежал к династии, при
которой Египет достиг
расцвета. С именем
Сенусерта связан и
шедевр древнеегипет-
ской литературы - «По-
весть о Синухете».
9
страны в страну, достиг я владений вож-
дя Амуненши. Он сказал: «Оставайся
у меня, хорошо тебе будет со мной».
И я ему поверил. Он женил меня на сво-
ей старшей дочери и дал мне выбрать
землю. Там росли фиги и виноград...
У меня трое сыновей. Они стали мужа-
ми, и каждый правит своим племенем.
Но уходят силы. Слабость вошла в мои
члены. Отяжелели руки и ноги. Померк-
ли глаза мои. Страшно умереть на чуж-
бине. Когда ты сюда шел, не видел ли
ты кости тех, которых по обычаю этой
страны отдали на съедение птицам и
шакалам?
— Жалка твоя участь Синухет,— от-
ветил посол.— Ты как бык, забравший-
ся в чужое стадо. Сердце мое болит за
тебя. Здесь ты останешься без гробни-
цы. Ты разделишь судьбу бедуинов.
Синухет упал. Тело его сотрясалось
от рыданий.
— Будь благосклонен ко мне,— го-
ворил он, припадая к ногам посла.—
Передай Благому Богу3, что я по своему
неразумию узнал тайну дворца, но унес
ее с собой к бедуинам, и никому не
было беды.
— Благой Бог милостив! — произнес
посол, поднимая старца.— Он забудет
твою вину, если ты поможешь мне вер-
нуться в Египет, а твой тесть Амуненши
поклянется больше не принимать у себя
беглецов из нашей страны.
— Да! Да! — радостно закричал Си-
нухет.— Я сделаю все, о чем ты про-
сишь!
Прошел еще один год. В страну Ре-
тену прибыл торговый караван. За Си-
нухетом прислали носилки. Покачи-
ваясь на плечах у рослых эфиопов, ста-
рец, похожий на мумию, вчитывался в
строки папируса, и слезы текли по его
щекам.
— Обошел ты дальние земли. Сердце
заставляло тебя бежать из одной стра-
ны в другую, потому что им овладел
страх. Многие годы ты прожил в стране
бедуинов и стал сам как бедуин, но мы
10
тебя помним таким, каким ты был. По-
сему возвращайся в столицу, где ты вы-
рос, чтобы поцеловать землю у вели-
ких врат. Грязь с твоего тела возвратят
пустыне, отдадут твою одежду обита-
телям песков. Тебя умастят благовон-
ным маслом и облекут в прохладный
лен. Не встретишь ты кончину в чуже-
земной стране, не завернут тебя азиаты
в баранью шкуру. Для твоей мумии
изготовят ящик из ливанского кедра, и
быки потянут тебя, и певцы будут ша-
гать перед тобой. Будут плясать карли-
ки у входа в гробницу твою! Возвра-
щайся, Синухет!
1 Бедуин — араб-кочевник.
2 Нергал — у народов Двуречья бог смерти.
3 Благим Богом древние египтяне называли
правящего царя. В то время это был Сенусерт,
пришедший к власти в ходе смут.
ПУТЕШЕСТВИЕ В СТРАНУ
БЛАГОВОНИЙ
Путешествие в страну Благовоний (или, как
ее называли египтяне, страну Пунт) известно
нам по надписям и рельефам храма Амона, близ
Фив. Очевидно, эта страна находилась на терри-
тории современного Сомали. Мореплаватели на
утлых суденышках проделали путь в две тысячи
километров. В 1976 году французские исследо-
ватели Рене де Ториак и Жиль Артаньян на
корабле древнеегипетского типа под названием
«Пунт» повторили знаменитое плавание времен
царицы Хатшенсут.
«Обрати свое сердце к книгам!» Я,
писец Падиусет, заносил под диктовку
учителя на папирус эти слова столько
раз, что, казалось, они были выжжены
в моей памяти. Шесть лет — день за
днем — меня приучали к мысли, что в
книгах, и только в книгах, заключена
высшая мудрость. Я, подобно другим
ученикам школы в Фивах, думал, что
человек, не читавший книг и не овла-
девший искусством письма,— жалкий
червь. Ветер странствий сдул с меня
спесь школьной учености. Я стал ува-
жать людей моря, узнал мир. Послу-
шайте мою историю, как я ее запомнил
благодаря владычице памяти богине
Маат.
Все началось с того, что в школьную
комнату ворвался эфиоп Рету, раб на-
шего учителя. Вращая белками глаз, он
делал ему знаки, из которых можно
было понять: кто-то срочно хочет ви-
деть учителя.
Надо ли говорить, что мы всегда ра-
довались возможности отдохнуть от его
монотонного голоса и пальмового пру-
та, который он жалел куда меньше, чем
наши спины. Мы благословляли Тию,
тощую и крикливую жену учителя, за
ее обыкновение отрывать супруга от
занятий. Наверное, и сейчас . что-то
стряслось в их доме, полном детьми,
как сеть рыбами.
Но на этот раз все было иначе. По-
казался учитель. Лицо его было не
столько строгим, сколько торжествен-
ным. Глядя поверх наших голов, он поч-
ти что пропел:
— Падиусет!
Я вскочил, но ноги не держали меня.
В коленях ощущалась отвратительная
дрожь. «За что будут бить? — думал
я.— Стукнул Яхмеса? За это уже били.
Наверное, ябеда нажаловался отцу,
носителю царских сандалий, и теперь
всыпят по-настоящему?»
— Падиусет! Пойдем со мной! —
голос учителя звучал, как в тумане.
И, как его отголосок, за спиной раз-
давалось отвратительное хихиканье Ях-
меса. Мало ему одного синяка!
Не помню, как я оказался в прихо-
жей, а затем и в комнатке учителя,
справа от входной двери.
Там сидел человек лет сорока, широ-
коплечий, с коротко остриженными се-
деющими волосами. На лбу у него был
шрам, а на правой руке не хватало
мизинца. «Нет, это не отец Яхмеса»,—
заключил я и, приветствуя незнакомца,
почтительно сложил руки на груди.
Разглядывая меня в упор, незнакомец
ответил кивком.
— Ваша милость! — обратился учи-
тель.— Это тот мальчик, которого вы
хотели видеть, Падиусет. Лучший ученик
в моем классе.
Я искоса взглянул на учителя. Что
это ему вздумалось меня расхваливать.
И ведь только сегодня он назвал луч-
шим учеником Яхмеса.
Лицо незнакомца осветилось улыб-
кой.
— В моем деле,— сказал он,— луч-
ший может оказаться худшим. Умеет
ли он у тебя драться?
— Этому я не учу! — обиженно ото-
звался учитель.— Но, насколько мне из-
вестно, Падиусет сможет постоять за
себя.
— Вот и хорошо,— сказал незнако-
мец миролюбиво.— Прошу тебя сооб-
щить родителям этого юноши, что им
оказана честь. Я, Хебсен, посол ее ве-
личества Хатшепсут, да будет она жива,
здорова и невредима, принимаю Падиу-
сета в экспедицию и назначаю писцом.
— У Падиусета нет родителей, у него
дядя,— молвил учитель.
Наш учитель любил точность во всем.
Мы к этому успели привыкнуть, а цар-
ский посол, как мне показалось, не лю-
бил излишних подробностей.
— Пусть дядя,— оборвал он раздра-
женно,— скажи ему, что его племян-
ник отправляется в страну Пунт, где
не бывал ни один египтянин.
— Позвольте, ваша милость,— то-
ропливо проговорил учитель.— В древ-
них книгах говорится, что при фараоне
Сахура в нашу страну было доставлено
80 тысяч мер мирры1 и 2600 кустов
черного дерева. Кормчий Хви посетил
страну Пунт одиннадцать раз...
— А когда жил этот Хви? — перебил
царский посол.
Священный жук скара-
бей — амулет, без ко-
торого египтянин не
представлял далекого
путешествия, особенно
в страну Солнца, какой
представлялась земля
Пунт. В образе скара-
бея почитался Бог
Солнца, поскольку оно
передвигалось по небу
наподобие шарика в
лапках жука.Каменные
скабеи на оборотной
стороне украшались
орнаментами или над-
писями, и использова-
лись как печати.
- Полторы тысячи лет назад! — вы-
палил учитель, как хорошо заученный
урок.
— О! Так давно! — небрежно ото-
звался посол.— Кто запомнил дорогу
в страну Пунт? Скажи ты, знающий
свитки, как туда плыть? Сколько вре-
мени отнимет плавание? Будет ли ветер
дуть в нос или на корму?!
Рельеф храмового обе-
лиска с изображением
сидящего на троне
Амона, считавшегося
во времена Хатшепсут
верховным богом Егип
та. Он простирает над
сидящей у его ног ца-
рицей руки в знак под-
держки ее начинаний.
Учитель молчал.
— Вот видишь. Твой Хви об этом
не написал, а он,— посол торжествен
но ткнул рукой в мою грудь,— напи-
шет. Через много лет люди будут знагь,
где находится страна Пунт, какой народ
ее населяет, какими он владеет богат-
ствами. Идем, Падиусет.
Я простился с учителем, поблатода
рив его за то, что он обучил меня
грамоте.
Мне показалось, учитель доволен тем,
что Хебсен одобрил его выбор. Мог ли
он предложить Яхмеса или другого ка-
кого-нибудь ученика, у которого знат-
ные и богатые родители? С ними было
бы много хлопот. А я не знаю отца. Моя
мать не назвала его имени.
Уже на улице я услышал голос учи-
теля:
— Падиусет, привези мне маленькую
обезьянку! Не забудь!
* * *
Мы двигались по красным, раска-
ленным от солнца пескам, изнемогая от
жары и жажды. Труднее всего было
рабам-носильшикам. Сколько их оста-
лось в пустыне! Не счесть.
На шестой день пути вдали показа-
лась голубая полоска. И только тогда
Хебсен нарушил угрюмое, сосредото-
ченное молчание, в которое был погру-
жен все эти дни.
Выше голову, мальчик! Вот и на-
ши корабли!
Глаза Хебсена сверкнули яростным
блеском, словно в них проснулась усып-
ленная зноем пустыни жажда странст-
вий.
Я прибавил шагу. Полоска станови-
лась все шире и шире. Уже можно было
увидеть покачивающиеся у берега ко-
рабли. У них были загнутые носы, не-
высокие мачты с широким парусом и
два весла на корме Корабли были
раза в два больше тех, что плавают по
Нилу.
Я обрадовался, решив, что мне при-
12
Египетские рабы несут
сосуды с вином или во-
дой Рисунок времени
царицы Хатшепсут.
Именно так несли по-
клажу через пустыню
для погрузки на ко-
рабли, отправлявшие-
ся в страну Пунт
Рельеф корабля из
храма Амона. Рабы
несут деревца для хра-
ма Амона и мешки с
провизией и подарками
египетской царице. К
мачтам привязаны
обезьяны, ценившиеся
египтянами как боль-
шая редкость.
дется описывать море, берег, корабли,
и вспоминал, какие для этого требуются
иероглифы. Но работа оказалась совсем
неинтересной. Сидя на корточках, я под
диктовку Хебсена записывал, что грузи-
лось в трюм каждого из пяти кораб-
лей нашей экспедиции.
— Двадцать мешков ячменя. Шесть
бурдюков черного пива. Тридцать бур-
дюков воды.
Я удивленно повернул голову. К мо-
ему стыду, я тогда еще не знал, что в
море вода соленая.
— Из моря не напьешься! — пояснил
Хебсен.— Воды надо запасти хотя бы на
месяц.
— Луков шесть,— продолжал он
после паузы.— Колчанов со стрелами
двенадцать.
Один из рабов споткнулся и выро-
нил свою ношу. Из мешка высыпались
десятки металлических зеркал, и в каж-
дом из них сияло солнце.
— Никогда не видел столько зеркал
сразу,— признался я простодушно.
— Любят они эти побрякушки,
сказал Хебсен, воспользовавшись пере-
рывом в погрузке.— Однажды меня по-
слали на один из островов,— он пока-
зал в открытое море.— Там за каждое
зеркальце платили драгоценным жем-
чугом.
13
Поняв, что слово «жемчуг» мне ни о
чем не говорит, он добавил:
— Это такие блестящие камешки
в раковинах. Чтобы их добыть, нужно
спуститься на морское дно. Поэтому
они ценятся на вес золота.
Его слова были прерваны появлением
шести рабов, согнувшихся под тя-
жестью какого-то предмета. Да ведь
это статуя нашей владычицы Хатшеп-
сут, да будет она жива, здорова и
невредима! Я почтительно склонился.
Мне, конечно, никогда не приходилось
бывать во дворце и лицезреть Луче-
зарную на троне, но в новом храме
Амона, куда меня водил дядя, на ка-
менных стенах было множество рисун-
ков с изображением Хатшепсут.
— За день до нашего отправления
из Фив,— сказал Хебсен,— владычица
вызвала меня во дворец. В возвышен-
ных словах, какие приличествуют доче-
ри творца и владыки мира Амона, она
объяснила мне, как важно, чтобы я
открыл путь в страну Пунт и доставил
оттуда в храм её родителя2 мирровые
деревья. В знак благоволения дочь Амо-
на разрешила мне взять это изваяние и
водрузить его на носу первого из ко-
раблей, чтобы немеркнущий взор вла-
дычицы первым коснулся возлюбленной
ее сердцу страны Благовоний.
Быстро стемнело. Погрузка продол-
жалась при свете факелов. Полуобна-
женные рабы все таскали и таскали
мешки и ящики. Моя рука делала почти
механические движения. Слипались
глаза. Потом я узнал, что смежил их
во время записи погрузки на третий
корабль. Хебсен приказал отнести меня
на палубу первого судна. Я не видел,
как были подтянуты тяжелые каменные
якоря3 и как флотилия отправилась в
плавание.
* * *
Великая Синь развертывалась пере-
до мною, как свиток папируса, и ко-
рабли оставляли на ней иероглифы из
14
белой пены. Корабли писали по морю
своими килями, но еще не родился пи-
сец, который мог бы прочитать эти
письмена.
За время плавания я изучил не только
каждый уголок корабля, но и познако-
мился с людьми моря. Сердца их, по-
истине неустрашимее, чем у льва, а
взор острее, чем у сокола. И возвещали
они бурю до наступления ее и грозу до
прихода ее. Один был отважнее дру-
гого, и не было среди них недостой-
ного.
Большинство мореходов было родом
из Библа, славившегося людьми, искус-
ными пальцами. В Библе были и пос-
троены корабли, отправившиеся по при-
казу владычицы Хатшепсут на поиски
удивительной страны Пунт.
Справа по борту тянулся пустынный
берег. Это жалкая страна Куш4, кото-
рую боги лишили воды. Люди, прихо-
дившие сюда за золотом, умирали от
жажды. По словам Хебсена, каждый из
прежних царей приказывал прорыть
здесь колодец, но всех постигала не-
удача.
Я смотрел по сторонам. Иногда из
воды высовывались огромные рыбы с
зубастыми пастями, как у крокодилов.
Впервые увидев их, я закрыл лицо ру-
ками. Хебсен сказал:
— Не закрывай от страха лица сво-
его, Падиусет. Это морские гиены. Не
опасны они тем, кто на корабле. Хочешь,
я брошу за борт крюк и выловлю одну
из этих тварей?
— Не надо, Хебсен,— взмолился я.—
Пусть морские гиены плывут своим пу-
тем, а мы своим.
После двух месяцев пути вид берега
изменился. Повсюду можно было ви-
деть ярко-зеленые деревья, покрываю-
щие холмы. Еще через неделю берег
повернул вправо, и корабли, следуя его
изгибам, вступили в обширный залив.
— Страна Благовоний! — торжест-
венно проговорил Хебсен.
Он пал на колени, прославляя Амо-
на. Я и все, кто был на палубе, после-
довали его примеру. И только гребцы
мерно поднимали и опускали весла,
направляя корабль к берегу.
Нашему взору открылось необычай-
ное зрелище. Мы увидели деревню:
тростниковые хижины стояли на стол-
бах, как на ходулях. Люди были чернее
смолы. Они удивленно вздымали вверх
руки. Видимо, им еще не приходилось
видеть корабли.
А еще через некоторое время про-
изошла удивительная встреча, которая
запомнилась мне навсегда. Мы стояли
на берегу. Навстречу нам двигалась
процессия: вождь этой страны, его же-
на, женщина невероятной толщины,
восседавшая на осле, несколько менее
толстые дочери и придворные. Еще из-
дали я заметил в руках у царя какую-
то кривую палку.
— Почему у вождя кривой жезл? —
удивился я.
Хебсен не смог сдержать улыбки.
— Какой это жезл? Кривых жезлов
не бывает. Это «вернись дубинка».
— Ты хочешь сказать, что эту палку
можно бросить и она возвратится?
— Вот именно. Мне неоднократно
приходилось наблюдать, как это делает-
ся. Так заносят руку...
Хебсен внезапно замолк, очевидно по-
няв, что сейчас не время для объясне-
ний.
Вождь обернулся и что-то произнес
на своем гортанном наречии. От его
свиты отделился человек и, обращаясь к
Хебсену, как к старшему, произнес на
нашем ломаном языке:
— Пусть хранят тебя боги!
— И тебя также! — ответствовал
Хебсен.
— Мой повелитель хочет знать,—
продолжал он,— как вы прибыли в его
страну — морем или спустились с неба?
— Мы прибыли на кораблях,— не-
возмутимо ответил Хебсен.
— Кто вы такие? — последовал во-
прос.
— Я посол царицы Хатшепсут, вла-
дычицы Египта, повелительницы страны
Куш. По ее приказу я привез вам дары.
Хебсен сделал мне знак. Я развернул
свиток и стал его читать, перечисляя
захваченные нами товары. Толмач едва
успевал переводить. Вождь одобритель-
но покачивал головой. Его жена и до-
чери щелкали языками, предвкушая
радость обладания невиданными сокро-
вищами. А потом Хебсен назвал то, что
хотели бы иметь мы.
Стемнело. Небо покрылось звездами.
Мне показалось, что они крупнее, чем у
нас в Египте. Воздух был напоен оду-
ряющим ароматом. И даже завывания,
уханье и хлопанье каких-то зверей или
птиц не могли отвратить меня от сна.
Я уснул тут же на берегу.
Едва протерев глаза, я помчался к
кораблям. Там уже кипела работа.
Гребцы сносили на берег наши богат-
ства и, вынимая из мешков, расклады-
вали на земле. Моряки наполняли бур-
дюки водой. Одновременно пунтийцы
расставляли свои приношения. Чего тут
только не было! Шкуры леопардов, сло-
новые бивни, черное дерево, ароматная
смола. На поводках провели павианов
и борзых собак. Шествие замыкали
черные человечки ростом с восьмилет-
него мальчика и рослые чернокожие
мужчины в деревянных рогатках. Но
что это? С места двинулся лес? Я не
ошибся. Носильщики несли кадки с цве-
тущими мирровыми деревцами.
На следующий день мы подняли па-
руса и распростились с прекрасной
страной Пунт. Не буду утомлять вас
рассказом о трудностях, которые встре-
тили нас на обратном пути. Вам может
показаться невероятным, но он отнял
у нас более двух лет. Не буду расска-
зывать о буре, посланной враждебными
богами, о волнах высотою в десять
локтей. Похвалюсь лишь тем, что мне
было доверено наблюдать за помещен-
ными на палубе человечками и ни один
из них не свалился в море.
15
Слава Амону, мы вернулись благопо-
лучно. Ликовали оба берега Нила. Ве-
ликие и малые Верхнего и Нижнего
Египта вышли нас встречать. Сама
Лучезарная ожидала нас во вновь
сооруженном храме своего родителя во
главе придворных и жрецов. Увидев кад-
ки с мирровыми деревцами, она возне-
сла хвалу своему небесному отцу и
воскликнула:
— Теперь ты можешь гулять в своем
саду, как в Пунте!
При виде человечков она обратилась
к ним со словами:
— Пляшите, угождая владыке сво-
ему Амону!
Мне было приказано занести эти сло-
ва ее величества вместе с отчетом о
нашем плавании на стены святилища.
Резец мой стал плугом, а каменные
плиты пашней. Я проводил борозды и
сеял слова, чтобы посещавшие храм
могли узнать о стране Благовоний и о
том, что мы оттуда привезли. Но так
как не все разумеют божественные зна-
ки, я тем же резцом изобразил высокий
берег, заросший невиданными деревья-
ми, хижины на столбах, вождя с «вер-
нись дубинкой», его необъятную супру-
гу и осла, на котором она восседала.
Приглядитесь, и вы увидите меня на па-
лубе рядом с Хебсеном, чье сердце
неустрашимее, чем у льва. А вот
обезьянка, которую я подарил учителю
за то, что он избрал меня, а не Яхмеса,
чей отец был носителем царских сан-
далий.
Знайте, что все это исполнил я. Вла-
дычица похвалила меня и назначила
Главным писцом дворца, куда я полу-
чил доступ вместе с великими Обоих
земель5. Мне было милостиво дозволено
построить себе гробницу из твердого
камня, как человеку, имеющему знат-
ных предков.
1 Смола дерева, растущего в тропиках. Она
обладала стойким ароматом, благодаря чему в
древности ценилась на вес золота.
16
2 Храм в Дейр-эль-Бахри, к западу от Фив,
был сооружен в скалах по приказу Хатшепсут.
На стенах его до сих пор сохранилась надпись
о плавании в страну Пунт и пояснительные ри-
сунки.
3 Массивные каменные якоря были обнару-
жены в недавно раскопанном древнегреческом
порту на берегу Красного моря, откуда посыла-
лись корабли в страну Пунт.
4 Находящаяся к югу от Египта Нубия, с
давних пор завоеванная фараонами. В египет-
ских текстах она постоянно называется жалкой,
поскольку была лишена воды.
5 Имеется в виду Верхний и Нижний Египет.
БИТВА ПРИ КАДЕШЕ
Рассказ написан на основании египетских
документов времени царствования фараона Рам-
сеса II (1301 —1235 годы до н. э.). Битва у
Кадеша (1296 год до н. э.), которая находится
в центре повествования, велась за обладание
Сирией. Она не принесла победы ни Египту,
ни его противникам хеттам.
Слушайте меня! Я Уна, сын Неба-
мона, копейщик воинства Сета, пове-
даю, что случилось у Кадеша, где я
впервые предстал перед лицом его ве-
личества, царя Верхнего и Нижнего
Египта Рамсеса, да будет он жив,
здрав и невредим. А если кто усомнится
в правдивости слов моих, пусть обра-
тится к тем, кто остался в живых, пусть
рассмотрит изображения, начертанные
на стенах храмов, пусть прочтет свитки,
написанные царскими писцами.
Девятого числа месяца Жатвы мы
вышли четырьмя воинствами из кре-
пости Пути Хора, что на границе с
пустыней. Первым шло воинство Амона.
За ним воинство Ра. Потом воинство
Пта. Последним двигалось воинство Се-
та1. Колесницы катились левее нас по
берегу моря, а за колесницами шагали
шарданы, белолицые чужеземцы на
царской службе, и несли за спиною
обитые медью щиты. И всех вел креп-
кой рукой Рамсес, царь Верхнего и
Нижнего Египта, да будет он жив, здрав
и невредим.
Синайской пустыней мы шли шесть
дней и шесть ночей. Песок жег ступни
наши, со лба пот лил ручьями. От
жажды пересыхала гортань.
На седьмой день пути потемнело небо
и сыпучий песок под нашими ногами
сменился твердой землей. Началась
страна Ретену, богатая зерном и вино-
градом, тканями и лесом, скотом и
людьми. И в день, когда мы вступили
в эту страну, на нас, охлаждая наши
головы, полилась вода. Я и каждый,
кто был здесь впервые, не мог понять,
почему она льется. Но дядя Сенмут,
ходивший в страну Ретену шесть раз,
объяснил, что это вода небесного Нила,
которую пролил на нас царь богов
Амон. И мы возблагодарили Амона,
не забывавшего о нас и на чужбине,
и тронулись в путь.
Мы шли по теснинам страны Ретену,
как у себя дома, и при виде нас все
сходили с дороги и падали ниц. Ничего
не стоило взять столько рабов, сколько
хотелось, но сотненачальник Ренеи
приказал не останавливаться, добавив,
что, после того как мы разгромим пре-
зренного царя хеттов, у нас будет вдо-
воль серебра и рабов. А дядя Сенмут
нам, не слышавшим об этом народе,
объяснил, что хетты живут за рекой Ев-
фрат, и что в их стране много коней и
серебра. Царь же хеттов, добавил он,
враг Рамсеса, возлюбленного Амоном,
и хочет отнять у него страну Ретену.
Дороги сменились узкими тропами,
где двоим не разойтись. Конь ступал
за конем, воин шел за воином. Слева
была гора, справа — ущелье глубиною
в две тысячи локтей2, на дне которого
щебень и валуны. И страх объял наши
сердца, и мы схватились за уши3.
К полудню двадцать четвертого дня с
того часа, как была покинута крепость
Пути Хора, мы вступили в Долину
Кедра, и я, Уна, сын Небамона, впервые
увидел деревья, вершины которых до-
стигают небес: самый рослый воин был
перед ними как человечек, которого до-
ставляют из страны Пунт. Когда мы
вступили под сень кедров, стало темно
как ночью. Мы шли, не слыша своих
шагов. И дядя Сенмут, чтобы отогнать
страх, вспоминал, как его, когда он был
в моем возрасте, послали вместе с дру-
гими новобранцами за кедрами для хра-
ма его величества Сети. Будто бы князь
этой местности приказал своим людям
не трогать кедра, который был выше
всех других. Тогда сотненачальник дал
воинам топоры, и как только огромное
дерево свалилось, князь упал бездыхан-
ным, ибо в этой стране сердца людей
пребывают в деревьях, и кто их срубит,
тому достаются богатства и рабы.
Тогда я спросил дядю Сенмута:
— Где твои богатства? Где твои
рабы?
И все засмеялись, потому что знали:
ничего не досталось Сенмуту от похо-
дов в страну Ретену, если не считать
шрамов и следов от палок, которыми
его били.
На утро двадцать девятого дня с того
часа, как была покинута крепость Пути
Хора, нам было приказано остановиться
на привал. Писцы сотненачальника раз-
несли нам,воинам, по две горсти зерна и
горсти фиников. Насытившись, мы лег-
ли прямо на землю, положив с собою
рядом копья и щиты. Многие заснули,
я же не мог уснуть, ибо ноздри мои
щекотал запах гуся, которого жарили
на углях для сотненачальника и его пис-
цов. Не спал и дядя Сенмут. Поворо-
чавшись немного, он стал вспоминать,
как вместе с другими захватил город
Иупу в стране Ретену. Он рассказывал
мне эту историю, когда я еще был маль-
чиком и он был отпущен в родную
деревню залечивать рану. С тех пор
рассказ о взятии Иупы оброс подроб-
ностями, подобно тому как пошедшая
на дно лодка обрастает илом. На этот
раз чудо-герои не пробили своими
телами медные ворота Иупы. Их внесли
через ворота в корзинах, и по крику
морской птицы, который умело воспро-
изводил сотненачальник, воины выско-
17
Египетская пехота на
марше. Деревянные
раскрашенные статуэт-
ки. Воины вооружены
лишь копьями и за-
щищены большими щи-
тами одинаковой фор-
мы. Попытайтесь оты-
скать среди них Уну,
сына Небамона, и его
дядю Сенмута, ходив-
шего в страну Ретену
6 раз.
Хеттская колесница с
возницей и стрелком
из лука. Удар хеттских
боевых колесниц по
египетскому войску
был сокрушительным.
«Отряды и воины на
боевых повозках его
величества бежали от
них на север» — гово-
рится в отчете о битве
при Кадеше, написан-
ном во славу фараона.
Битва при Кадеше.
Рельеф храма фараона
Рамзеса II. Показаны
сумятица боя, столкно-
вения боевых колесниц,
падение на землю вои-
нов и их гибель под
копытами и колесами.
чили из корзин, напали на жителей,—
малых и старых, и надели на них ко-
лодки.
— Послушай, дядя Сенмут! — ска-
зал я, садясь.
И в это мгновение я увидел в кустах
за дорогой человеческую голову.
— Что же ты замолк, Уна? — мол-
вил Сенмут.— Я тебя слушаю.
— Я замолк потому,— ответил я ше-
потом,— что там в кустах кто-то пря-
чется.
— Это лев,— сказал старый воин
уверенно.— Однажды, когда мы про-
ходили...
— Это человек,— перебил я, протя
гивая руку к копью.
— Оставь! — сказал Сенмут стро-
го.— Если это человек, то надо его
взять живьем. Я пойду налево, к колод-
цу, будто за водой. А ты ползи вправо
лощиной.
И я двинулся вперед, прижимаясь к
18
земле, как змея. Оказавшись у дороги,
я перемахнул через нее и бросился на
того, кто прятался в кустах. Это был
человек выше и сильнее меня, но подо-
спевший Сенмут помог мне, и мы, зало-
мив пойманному руки за спину, повели
его к шатру сотненачальника.
Пока мы вели пленника, я его раз-
глядывал. И были на ногах у него сапо-
ги с загнутыми носами, на теле плащ,
каких не носят ни у нас, ни в стране
Ретену И был он лицом бел, и бороду
имел не черную, а рыжую.
Воины при виде нас вставали и шли
за нами толпой. И кто то из идущих
сзади сказал:
— Мне бы такого крепкого раба!
На шум голосов из шатра своего
вышел Ренеи. Вытерев жирные от гуся
ладони о края одежды, он упер их в бока
и сказал:
— Это лазутчик! Ведите его за мной.
Он важно зашагал по направлению
к шатру носителя знамени4 Ипуки. Уви-
дев нас с пойманным, Ипуки сказал
Ренеи:
— Возвращайся к своим воинам.
Обращаясь к нам, держащим пой-
манного, он добавил:
— Ведите его!
И мы повели пойманного к шатру
царского сына, стоящего над воинством
Сета. А Ипуки, носитель знамени, шел
впереди нас.
Пока мы шли, послышалась труба
подъема, и воины, поднявшись и взяв
оружие, выходили на дорогу, чтобы
строиться. На месте шатра царского
сына лежали колья и покрывавшие их
ковры. Сам же царский сын, как нам
сказал старший писец, удалился к сво
ему отцу Рамсесу, да будет он жив,
здрав и невредим.
И пришлось нам идти к царскому
шатру. И когда мы дошли до него,
успела повернуться тень5.
Шатер, покрытый желтыми кожами,
а сверх них коврами из голубой шерсти
возвышался перед нами как гора Вход
охраняло четверо шарданов с обна-
женными мечами.
Ипуки, носитель знамени, не осме-
лился приблизиться к шатру, а в двад
цати локтях от него пал животом на
землю, ожидая когда выйдет царский
сын. Мы же стояли, крепко держа пой-
манного.
И вот распахнулась багровая завеса,
и из шатра вышел,— нет, не царский
сын,— а сам Рамсес, царь Верхнего и
Нижнего Египта, да будет он жив, здрав
и невредим. Был он ростом выше любо-
го на две головы, телом могуч и лицом
прекрасен. Мы с Сенмутом закрыли
Статуя Рамзеса П из
синего базальта. Плот-
но сдвинутые ступни и
колени. Жезл, знак
царской власти, на пле-
че, w молодое лицо спо-
койно и уверенно, пока-
зывает, каким должен
быть владыка Египта,
сын бога и сам бог, а
не таким, каким был на
самом деле этот беспо-
койнейший из людей
одного из самых беспо-
койных периодов еги-
петской истории.
19
глаза, чтобы вид Благого Бога нас не
ослепил.
Прошло немного времени, и по исхо-
дящему от Благого Бога благоуханию
мы поняли, что он к нам приблизился,
а затем услышали его божественный
голос и слова, обращенные к пойман-
ному.
— Кто ты такой?
Презренный не пошевелился.
— Я тебя спрашиваю, кто ты та-
кой? — повторил Благой Бог.
Презренный молчал.
И в это время послышался знакомый
нам голос Ипуки:
— Дозволь мне, праху твоих ног,
поговорить с ним по-своему!
Кажется, Благой Бог кивнул головой
или дал какой-нибудь другой знак, ибо
Ипуки крикнул нам:
— Валите его на землю! Палок!
Открыв глаза, я крепче схватил пой-
манного, чтобы опрокинуть его на зем-
лю. И в это мгновение он заговорил:
— Не надо. Теперь вы в силках как
зайцы, и мне нечего скрывать. Я послан
его величеством царем хеттов Муватал-
ли, чтобы следить за вашими воинст-
вами. Мой повелитель стоит за Каде-
шем, а вместе с ним находятся войска
Арцавы, Масы, Кизаутни6, Угарита7,
Кадеша, нет ни одного царства, которое
не послало бы к Кадешу своих войск.
Оглянулся его величество, и все, кто
были с ним рядом, телохранители и
слуги, хранитель знамени Ипуки и я с
дядей Сенмутом, взглянули в ту сторо-
ну, куда было обращено лицо Благого
Бога, и все увидели, что из-за бело-
каменных стен Кадеша выкатились ко-
лесницы, по два человека в каждой,
и не было им числа. За колесницами
шагали копейщики и стрелки из лука
во множестве, подобном песку.
И ударили вражеские колесницы по
воинству Ра. Пришло оно в смятение и
обратило тыл, воины стали бежать как
овцы. Воинство же Амона было за ре-
кою и не могло помочь бегущим. Во-
20
инство Пта было еще дальше к югу,
воинство Сета шло по дороге, не дога-
дываясь о происходящем.
И поняли все мы, что владыка Верх-
него и Нижнего Египта, возлюбленный
Амоном Рамсес, да живет он вечно,
окружен вместе со своими телохраните-
лями и слугами. И в том же окружении
оказались мы с дядей Сенмутом и пой-
манный нами презренный лазутчик.
Тогда взмолился его величество к
отцу своему Амону, и мы, маленькие
люди, уподобились услышать, как бог-
сын разговаривает с богом-отцом:
— Что же случилось, отец мой Амон?
Совершал ли я что без ведома твоего?
Разве не воздвиг я тебе храмы на мил-
лионы лет и не принес тебе в дар все
страны, чтобы наполнить твои алтари
приношениями? Почему же против меня
ополчились чужеземцы и я остался без
колесничих и без войска?
Пока он это все говорил, разверну-
лась часть хеттских колесниц и напра-
вилась прямо на нас. И прервал бог-
сын беседу с богом-отцом и востре-
бовал своего щитоносца Менну.
А Менна бежал, объятый страхом,
бежали и другие — хранитель цар-
ского опахала, шарданы и носитель
знамени Ипуки. Ибо нет ничего ужас-
нее, когда несутся разъяренные кони и
колеса вот-вот разрежут тебя пополам.
Тогда обратил на меня его вели-
чество свой перст и сказал:
— Быстрее приведи мне моего коня,
привязанного у шатра.
Я бросился исполнять приказание его
величества. И только конь был подве-
ден, как его величество вскочил на коня
и погнал его вскачь.
Оглянувшись, я увидел, что колесни-
цы совсем рядом, и побежал, как бе-
жали все до меня. Только Сенмут стоял,
держа пойманного, потому что никто
ему не приказал его отпускать.
Пробежав, наверное, с пол итру8, я
оглянулся и увидел, что за мною никто
не гонится. Хеттских колесничих не за-
ботили такие черви, как я. Несколько
колесничих направились в погоню за
его величеством. Другие же, сойдя с
коней, бросились в царский шатер. Его
богатства, которые они грабили, спасли
жизнь мне и другим беглецам.
Перейдя через мелкую в этом месте
реку,— имя ее Оронт,— я сел, присло-
нившись спиною к дереву, и в этом по-
ложении заснул.
Утром меня разбудил сотненачальник
Ренеи, который вел нашу сотню, чтобы
занять место на берегу реки.
— Что ты здесь делаешь? — прого-
ворил он в гневе.
Я рассказал ему все как было, объяс-
нив, что не сам бросил пойманного,
а его величество приказал мне отойти
и подвести коня.
— Тебе! — вскричал Ренеи, завидуя
моему счастью.— Ты хочешь сказать,
что ты держал золотую узду Победы
над Фивами9?
— Его величество сказал просто ко-
ня,— ответил я скромно.
— Становись в строй,— распорядил-
ся Ренеи.
Я поспешил выполнить приказание,
радуясь тому, что избежал наказания
палками.
Еще несколько дней мы стояли на
берегу Оронта. Хеттский царь, узнав,
что его величество спасся, не стал боль-
ше на нас нападать. И его величество
Рамсес, да будет он жив, здрав и не-
вредим, также не возобновлял наступ-
ления, я думаю потому, что не хотел
рисковать оставшимся войском.
На тридцать второй день после того,
как мы покинули крепость Пути Хора,
нам было приказано строиться по своим
воинствам и сотням. Возвращаясь в
царства свои, впереди шел его вели-
чество. За ним шли шарданы, кроме
тех, что пали или перебежали к хеттам.
Потом двигалась половина воинства
Амона. За нею воинство Пта. Послед-
ним было воинство Сета. От воинства
Ра никого не осталось.
Мы возвращались той же дорогой,
которой шли к Кадешу. Но она была
пустой. И никто не встречался нам по
пути. В сердце моем не было радости,
потому что рядом не было Сенмута.
Я вспоминал его рассказы, его шутки, и
слезы заполняли мои глаза, как вода
Нила, хлынувшая на высохшее поле.
1 Фараон Рамсес II повел в Сирию войско,
состоящее из четырех корпусов, по пять тысяч
человек в каждом. Корпуса носили имена еги-
петских богов.
2 Локоть — египетская мера длины, рав-
нявшаяся 52 см.
’Схватиться за уши — жест отчая-
ния
’Носитель знамени — начальник,
командовавший двумя сотнями воинов.
5 Т. е. после полудня.
6 Ар ц а в а, Маса, Кизаутни — госу-
дарства Малой Азии, союзники хеттов.
7 Угарит — финикийское государство в се-
верной части Сирии. В ходе раскопок Угарита
был обнаружен дворцовый клинописный архив.
8 Итру—мера длины, равная 10,5 км.
’Победа над Фивами — имя главного
коня Рамсеса II.
ГИЛЬГАМЕШ И ЭНКИДУ
«Поэма о Гильгамеше» — величайшее из
произведений древней литературы народов Пе-
редней Азии. Поэма состоит из ряда эпизо-
дов, связанных с именем и подвигами леген-
дарного царя государства Урук.
Там, где светлый Евфрат к морю воды
стремит, высится город Урук1. Основа-
ли его семь мудрецов, стены сложили
из кирпичей, пригнав один к одному,
ряд к ряду прижав. И ветру не про-
веять меж них.
На стены эти взойди, по этим стенам
пройдись, вспомни о видавшем все до
края мира, о познавшем моря, пере-
шедшем горы.
* * *
Был Гильгамеш царем Урука. Не бы-
ло ему равного среди людей. На две
трети — бог, на одну — человек. Оттого
21
он был одинок и не знал, куда прило-
жить бог атыоскую силу. Он хотел пере-
копать горы, повернуть течение рек,
соорудить башню до грозовых туч и
многое другое, что непосильно челове-
ку. Народ же страдал от его затей, от
его беспокойного сердца.
И взмолился народ Богине-Матери:
— О, Апуру! Уйми своего сына!
Сотвори ему равного, чтобы он состя-
зался с ним в отваге и дал людям
отдых.
И вняла Богиня-Мать этой мольбе.
Омыв руки, она отщипнула ком глины
величиною с холм, бросила его на плос-
кую землю и по небесному образу Ану2
вылепила Энкиду Все его тело покры-
то шерстью. Пряди волос как хлеба
густые. Был он ростом ниже Гильга-
меша, но костью крепче. И сказала она
ему: «Энкиду! Иди и живи со зверями
степными. Вместе с газелями ешь тра
вы. Со зверями теснись у водопоя. Во-
дой весели свое сердце».
Как-то юный охотник пришел за до-
бычей и видит, что ловушки его слома-
ны, а ямы засыпаны. На глине след
босой ноги, такой же, какой может
оставить человек, только раза в три
больше. Идя по следу, охотник пришел
к водопою и замер в удивлении. Над
водой склонился великан. Пряди волос
его длинны, как у женщины, и густы,
как колосья, не тронутые серпом. Ноги
его как стволы, что привозят на кораб-
лях из стран далеких.
Не помня себя от страха, охотник
бежал. Дома он рассказал отцу о том,
что увидел. Старый охотник понял, что
услышали боги мольбы народа: у Гиль-
гамеша появился соперник.
— Иди в Урук! — сказал старец сы-
ну.— Пусть узнает гордый, что не один
он в мире.
Представ пред лицом Гильгамеша,
юный охотник молвил:
— О царь! В степи появился бога-
тырь. Рука его сильна, словно она из
небесного металла. Бродит он вместе
22
со зверями, ломает мои ловушки, засы-
пает ямы, из рук моих уводит тварь
степную. Колчан мой полон стрел, а до-
ма нет дичи.
Взыграла печень3 героя, и он вос-
кликнул:
— Веди меня в степь, охотник. Хочу
с богатырем сразиться.
Отправились они в путь и на третий
день достигли водопоя. Гильгамеш и
охотник засели в засаду. День и другой
приходят звери, радуют сердце водою.
Но нет среди них Энкиду.
— Где же твой богатырь? — спросил
Гильгамеш сурово. — Может быть, он
тебе приснился?
Не успел Гильгамеш это промолвить,
как словно из-под земли возник Энкиду.
Он тоже сидел в засаде, наблюдая за
Г ил ьгамешем.
И вот герои схватились, пытаясь сва-
лить друг друга. Ноги в землю вошли
по колено Земля застонала от боли.
Поклонение богу Луны
в Двуречье. Рельеф
III тыс. На троне —
бог Луны в облике ца-
ря с жезлом в руке.
Правитель города при
ветствует его стоя
Между ними — посвя
щенное луне растение.
Внизу — те же двое и
слуга, участник шест-
вия с рабочими инстру-
ментами — напомина-
ние о строительных
работах, предпринятых
царем в честь лунного
владыки.
Настенная роспись
XVIII в. до н. э. в Дву-
речье. Бог Луны с лун-
ным серпом на голове
сидит на троне. Перед
ним стоят правитель
города, совершающий
жертвенное возлияние
на алтаре, и жрица
с молитвенно подняты-
ми руками.
Гильгамеш с серпом
в правой руке и львом
в левой. Фигура льва
показывает, что Гиль-
гамеш мыслился вели-
каном, превосходящим
обычного человека рос-
том в несколько раз.
Изображение Гильга-
меша с быком и пти-
цей на жертвенном со-
суде из камня.
Верхняя часть столба
с законами Хаммурапи.
Царь стоит перед Ша-
машем, богом Солнца
и правосудия.
От напряжения вздулись жилы, из уст
вырывалось тяжелое дыхание, но ни на
шаг они не сдвинулись с места, ибо
были равны они силой.
— Что мы уперлись, словно бара-
ны? — выдохнул первым Энкиду.
Засмеялся Гильгамеш и ослабил
мышцы, отпустил руки героя. И вот они
стоят, с удивлением глядя друг на
Друга
— Ты вразумил меня своею силой,—
сказал Гильгамеш.— Я думал, что одо-
лею любого; если равны мы, зачем
нам ссора. Станем друзьями. И они об-
нялись, как братья, и в Урук зашагали.
Народ высыпал на стены, чтобы
встретить героев. К воротам вынесли
хлеб и сикеры4 двенадцать кувшинов.
— Что это? — спросил Энкиду, пока-
зывая на хлеб.
— Ешь! — сказал Гильгамеш, раз-
ламывая хлеб пополам,— Это людская
пиша. Вкусивший хлеба, уподобится
людям.
— А это? — Энкиду указал на кув-
шин.
23
— Пей! — молвил царь.— Это питье,
веселящее душу. Пьющий сикеру, бо-
гам подобен.
Досыта ел хлеба Энкиду. Сикеры
испил он семь кувшинов. Веселилась
его душа. Лицо сияло. Волосы, покры-
вавшие его тело, сами сплелись в одеж-
ду. И стал он похож на мужа.
Шли дни. Гильгамеш водил друга по
Уруку. Показывал дома и храмы. Эн-
киду ничему не удивлялся. На лице его
была скука. И вдруг слезы хлынули
из глаз потоком.
— Что с тобою, друг мой? — спро-
сил Гильгамеш.
— Слезы душат мне горло,— отвечал
Энкиду.— Без дела сижу. Иссякает
сила.
Задумался Гильгамеш.
— Есть дело. Мне одному оно не
сподручно. Вдвоем мы его осилим.
— Что за дело? — спросил Эн-
киду. Слезы его высохли мгновенно, как
влага на травах от взора Шамаша5.
— Я слышал, где-то у моря есть горы,
покрытые кедровым лесом. Там живет
свирепый Хумбаба. Убить его многие
пытались, да никто не нашел туда
дороги.
— Пойдем к водопою,— промолвил
Энкиду.— Спрошу у зверей, они знают
дорогу. У птиц спрошу, они укажут.
Найдем тот лес, отыщем Хумбабу. За-
душим его руками.
— Я верю тебе, друг мой,— ответил
Гильгамеш,— но врага не взять голыми
руками. В кедре сила Хумбабы. Сру-
бить его надо и выкорчевать с корнем.
И призвал царь мастеров, которыми
славился Урук, огражденный стенами.
И сказал Гильгамеш нетерпеливый:
— Разожгите горнила, о мастера!
Пусть пылают жарким огнем. Бросьте
в них зеленые камни, что привозят с
острова в Западном море. И когда выль-
ется медь из печи, отлейте секиры, что
нам по руке, кинжалы отлейте, что нам
по силе.
Поклонились царю мастера. И взмет-
нулся над степью огонь, и издали ка-
зался Урук огненной печью.
Узнав, что замыслил царь, высыпал
на площадь народ. Впереди шагали
старцы степенно. И шум от людских
голосов был подобен говору волн при
разливе Евфрата.
И вышел царь из дворца. Рядом с
ним Энкиду. Поднял Гильгамеш руку,
и стих народ, речи его внимая.
— Слушай, народ Урука! Слушайте
и вы, старцы. Мир да меня услышит.
Я хочу увидеть Хумбабу, чье имя опа-
ляет страны. В кедровом лесу Хумбабу
хочу победить я. Подниму на него я руку
и стану в веках прославлен. Все, что
есть злого, изгоню из мира.
Отвечали старцы все вместе:
— Гильгамеш! Ты молод и следуешь
зову сердца. Но кто знает к лесу доро-
гу? Окружен этот лес рвом глубоким.
Голос Хумбабы — вихрь, уста его —
пламя, дыханье — смерть. Бой с ним
неравен.
И возразил Гильгамеш:
— Мне ль теперь бояться Хумбабы,
о старцы! По круче один не пройдет —
двое взберутся. Скрученный вдвое ка-
нат порвется не скоро. Два львенка
льва одолеют. Сильного друга обрел я.
С ним вместе я пойду на врага лю-
бого.
Старцы царя благословили:
— Да сохранится твоя жизнь. Вер-
нись невредимым в пристань Урука.
Не прошло и семи дней, как мастера
возвратились. Топоры весили три талан-
та6 каждый, кинжалы по два таланта,
луки и колчаны по таланту. Герои при-
мерили оружие. Не показалось оно им
тяжелым.
С ворот Урука сняли семь запоров.
Взяли герои оружие и за руки взялись.
Вышли они за ворота. На небе орел
показался. Летел он над их головами,
указуя дорогу.
— Знал я его орленком,— молвил
Энкиду.— Остался один он. Стрелою
убил охотник орлицу степную. Из рук
24
птенца я кормил. И обо мне не за-
был он.
У храма своего Эгальмаха повстре-
чала героев Мать-Богиня, увенчанная
тиарой, опоясанная лентой.
— Знаю, куда вы идете,— обрати-
лась она к названным братьям.— Удер-
живать вас я не стану. Вот хлеб, испе-
ченный богами. В дороге он вам при-
годится.
Хлеб она протянула огромный, как
жернов, и на прощанье, склонившись к
Энкиду, шепнула ему потаенное слово.
Шагали они, палимые солнцем. Вече-
ром, останавливаясь на привал, они
отламывали ломоть хлеба и, разломив
пополам, съедали. К ним возвращались
силы.
После шести недель пути они достиг-
ли горы, откуда открывался вид на обе
реки — Тигр и Евфрат.
Поднявшись на гору, они ломоть от-
ломили.
— Посмотри, как он мягок,— сказал
Гильгамеш Энкиду.— Словно сейчас из
печи. Давай его сохраним на путь об-
ратный.
Молвив это, он сел, и сон его одо-
лел — удел человека. Среди ночи он
пробудился и видит, что Энкиду не спит,
его охраняя.
— Друг мой, ты меня звал? — спро-
сил Гильгамеш.— Отчего я проснулся?
Я видел во сне: мы стоим под обры-
вом. Гора упала, нас придавило. Объяс-
ни мне, что это значит. Кто в степи
рожден, тому ведома мудрость.
Энкиду в лице изменился, но молвил,
не дрогнув:
— Друг мой, твой сон прекрасен. Сон
твой для нас драгоценен. Гора, что ты
видел, нам не страшна нисколько. Мы
схватим Хумбабу и свалим его с обрыва.
И снова двинулись в путь герои.
За день пройдя дорогу, на какую
людям обычным шести недель не хва-
тит, видят они в отдаленье храм шести-
сотколонный. Даже в самом Уруке не
было храма прекрасней.
— Энкиду! Какой это храм или город
стоит в отдаленье?—спросил Гильга-
меш удивленный.
— Это не храм и не город,— другу
ответил Энкиду.— Это лес кедровый.
Видишь, орел кружится, нам указуя
дорогу.
И вот они входят под полог, под
сень кедрового храма, что высится зик-
куратом'. Не люди тот храм воздвигли,
кирпичи уложив рядами, а кедры к нему
взметнулись, поднявши корнями землю,
и создали горы Ливана.
— Где же Хумбаба? — спросил Гиль-
гамеш.
— От мха лесного шагов не слыш-
но,— ответил Энкиду.
— Смотри! Смотри! Орел кружится
над этим кедром,— воскликнул Гильга-
меш.
Он достал секиру и, размахнувшись,
что было силы, ударил по стволу. Кед-
ровый лес задрожал от удара.
Энкиду, закрыв лицо руками, упал на
землю.
— Что ты делаешь, друг мой! Зачем
губишь живое тело? Я чувствую запах
крови. Сходна она с людскою, только
иного цвета.
— Смола эта ляжет в щели,— разъ-
яснил Гильгамеш терпеливо.— Днище
будет подобно чаще из глины, что воду
не пропускает. Кедр этот станет килем,
а тот, что потоньше, мачтой. И судно
по глади моря отправится в дальние
страны и возвратится в Урук наш, пол-
ное всякой снедью.
— Зачем эта снедь Уруку? — молвил
Энкиду другу.— В Уруке довольно хле-
ба, хватит на всех сикеры.
— Если тебя послушать,— сказал
Гильгамеш раздраженно,— жили бы
люди как звери, глиняных хижин не
знали.
— Под каждой звериной шкурой,—
возразил Энкиду,— бьется живое серд-
це. Звери не терпят обмана. Звери
равны человеку.
— Но боги, создав человека, зверей
25
ему подчинили. И в сердце его вложи-
ли они беспокойную душу. Он должен
открыть все тайны и мир подчинить
своей воле.
— Зачем тебе власть над миром,
который создан богами? Своей беспо-
койной душой ты миру приносишь горе.
Уж лучше остаться зверем, уж лучше
остаться кедром, тесниться у водопоя
или качаться от ветра, пока он тебя
не сломит.
— Не прав ты, мой друг Энкиду,—
сказал Гильгамеш, хватаясь за рукоят-
ку секиры.— Смотри, как сильны мои
руки.
Он замахнулся секирой, удар нанести
готовясь. И не заметил, что сзади хищ-
ник лесной крадется. Тело его полосато,
словно он брат пантеры, с которой ког-
да-то Энкиду пил воду у водопоя. Толь-
ко глаза, как угли, пылают жестокой
злобой. Огромная пасть открыта, и ост-
рые зубы готовы вонзиться в грудь или
горло.
Со свистом упала секира, ребра ло-
мая кедру. Дерево покачнулось и мед-
ленно стало падать. Энкиду, спасая
друга, кинжал свой в Хумбабу бросил.
Подобно стреле, что из лука бросает
искусный лучник, кинжал полетел и в
горло зверю лесному вонзился.
Гильгамеш оглянулся и увидел Хум-
бабу, истекающего кровью. Огромные
лапы еще шевелились, тело содрога-
лось от ярости и боли. Но был он уже
не страшен.
И только тогда Гильгамеш бросил
взгляд на Энкиду. Тот лежал навзничь,
запрокинув голову. Рука отброшена
назад, и пальцы сжаты, словно еще
ощущают рукоять кинжала. Гильгамеш
бросился к другу. Ощупал рукою тело.
Нигде ни раны, ни царапины.
— Энкиду! — шептал Гильгамеш.—
Ты меня слышишь?
Энкиду спал, и сердце его не стучало.
— Вставай! — кричал Гильгамеш, не
понимая, что случилось.— Нам пора в
дорогу. Давай поедим!
26
Он схватил хлеб. Хлеб был, как ка-
мень. Рукой его не разломать, секирой
не рассечь. Хлеб был мертв, как кедр,
как Хумбаба и как Энкиду.
«Как это случилось? — думал ге-
рой.— Я срубил кедр, в котором душа
Хумбабы. Хумбаба мертв. Но мертв и
Энкиду. Может быть, и его душа была
в кедре? Недаром он его защищал.
А может быть, он нарушил то потаенное
слово, что ему шепнула Аруру?» —
молнией блеснула догадка.
И с неба послышался голос:
Ты будешь дышать, как люди,
И травы топтать степные,
Покуда рука из глины
Не будет омыта кровью.
И понял Гильгамеш: убивая Хумба-
бу, знал Энкиду, что и себя убивает.
Бросившись на холодное тело, Гиль-
гамеш зарыдал безутешно:
Младший брат, меня спасая,
ушел ты!
Сестры его антилопы, братья его
онагры,
плачьте!
Плачьте росою травы! Плачьте
смолою, кедры!
Нет друга!
Энкиду, друг мой, лежит недвижимый.
Как мне не плакать?!
Нет! Не может мятежное сердце ге-
роя примириться с этой потерей! При-
знать не хочет того, что боги, созда-
вая человека, смерть определили чело-
веку — жизнь для себя удержали.
— Я верну твою , душу, Энкиду! —
крикнул он, накрывая ветвями кедра
тело друга.— Обойду я горы, спущусь и
на дно морское. Законы жизни и смерти
узнаю.
И взмолился Гильгамеш:
Скажите мне, звери степные,
Небесные птицы, ответьте,
Где место, в котором души
Скрываются после смерти?
Молчали звери лесные, молчали не-
бесные птицы. В горы и чащи густые
бежали они от убийцы. И только орел
благородный, вскормленный другом
умершим, кружился над головою, путь
указуя герою, путь к преисподней.
* * *
Достигнув холмов песчаных, упал
Гильгамеш на землю. Но сон не вернул
Энкиду. Проснувшись от львиного ры-
ка, он видит, что львы резвятся, игра-
ют, словно щенята.
— Почему вам не ведомо горе? —
Гильгамеш ко львам обратился.— Где
друг ваш, с которым вместе теснились
у водопоя? Энкиду, который всех вас
спасал, разрушая ловушки?
От львов не дождавшись ответа, схва-
тил Гильгамеш секиру, упал как стрела
между львами, беспамятных сокрушая.
И снова он шел пустыней, покуда не
показались горы — граница мира. Про-
бита в скале пещера и заперта медной
дверью. Ту дверь охраняли стражи,
ужасней которых людям едва ли пред-
ставить можно. На тонких ногах паучь-
их скорпиона мохнатое тело, а голова —
человечья.
Сделалось страшно герою. Но, му-
жеством страх пересиля, он так гово-
рит скорпиону:
— Открой мне двери, коль можешь.
Нет на земле мне жизни. Друга хочу
я увидеть, друга, что сделался прахом.
— Сюда нет смертным дороги и мерт-
вым дороги тоже. Отсюда Шамаш вы-
ходит и, обойдя всю землю, с другой
стороны заходит. И как ты пойдешь,
подумай, путем самого Шамаша?
— Пойду,— Гильгамеш ответил,—
как в печень печаль проходит. Пойду
со вздохом и плачем с мыслью одной
об Энкиду...
Отворились бесшумно двери, уступив
непреклонной воле. Вступил Гильгамеш
в пещеру, и мрак охватил его душу. И
шел он, шаги считая, чтобы измерить
дорогу, какой проходило Солнце во
мраке с заката к восходу. И то, что
для Солнца было одною короткой
ночью, для Гильгамеша стало дюжиной
лет без света.
И все же рассвет забрезжил, и все
же дыханье ветра щек Гильгамеша кос-
нулось. Так, ветру идя навстречу, он
вышел из мрачной пещеры. Взору яви-
лись горы, поросшие лесом черным,
камни и мох, а ниже — волны свинцо-
вого цвета. Пройдя кремнистым ущель-
ем, он дом невысокий заметил. К нему
подошел он и видит, что двери дома
закрыты. Но не укрылось от слуха чье-
то дыханье за дверью.
— Кто здесь? — спросил он громко.
— Иди-ка отсюда, пришелец! — по-
слышался женский голос.— Сюда нет
пути бродягам. Здесь богов принимают.
Здесь их угощают брагой.
— Я не бродяга безвестный, хотя я
все в мире видел. Зовут меня Гильга-
мешем. Стеною Урук оградил я. С дру-
гом своим Энкиду убил я злого Хум-
бабу, что лес охранял кедровый. И
львов я могучих рассеял, что памяти
не имеют. На две трети бог, на одну —
человек я.
И тотчас дверь отворилась. Из дому
вышла хозяйка и, оглядев Гильгамеша,
слово ему вещает:
— Ты, убивший Хумбабу и Урук ог-
радивший стенами, почему лицо твое
мрачно? Почему твои щеки впали? По-
чему голова поникла?
— Как голове не поникнуть и лицу
не увянуть? — Гильгамеш ответил хо-
зяйке,— если мой друг Энкиду, с кото-
рым труды мы делили, стал землею,
если младший брат мой, великий лов-
чий пустыни, гонитель онагров горных
и пантер пятнистых, сделался прахом.
Вот почему как разбойник я брожу
по пустыне. Мысль о друге умершем
не дает мне покоя.
— Не знаю, чего ты ищешь?! — хо-
зяйка герою вещает.— Не знаю, к чему
стремишься! Боги, создав человека, его
сотворили смертным. Бессмертье себе
27
удержали. Оставь пустые заботы! Раз-
вей печальные думы! Свой насыщай
желудок. С друзьями сиди за чашей!
Дай-ка налью тебе браги.
— Не надо твоей мне браги! Советов
твоих не ищу я. Скажи мне лучше,
хозяйка, как перейти это море.
Хозяйка герою вещает:
— От века здесь нет переправы.
Свинцовые воды смерти Шамаш обле-
тает как птица и проплывает на лодке
лодочник Уршанаби, что перевозит
мертвых. Знает он путь к Утнапишти,
который один из смертных жизнь сохра-
нил навеки.
Простился герой с хозяйкой, стопы
свои к лесу направив. Из лесу вышел
к реке он, и там он челнок увидел и
в челноке — Уршанаби.
— Что бродишь, отставший от мерт-
вых,— сказал Уршанаби герою.— Са-
дись, я тебя доставлю туда, где царство
умерших.
— Я не отстал от мертвых,— отве-
тил герой Уршанаби.— Да, мои щеки
увяли и голова поникла. Но бьется
живое сердце в груди у меня. По-
слушай!
— Вот чудо! — сказал Уршанаби.—
Действительно бьется сердце. Зачем же
сюда пришел ты?
— Пришел я, печалью гонимый,—
Гильгамеш Уршанаби ответил.— Хочу
отыскать я друга и сделать его бес-
смертным. Теперь посади меня в лодку
и отвези к Утнапишти, к тому, кто
ушел от смерти.
— Садись! — сказал Уршанаби.—
Доставлю тебя к Утнапишти. Вот шест.
Помогай, но воды не касайся, коль к
месту хочешь добраться.
Расстегнул Гильгамеш пояс и, раз-
девшись, свою одежду привязал он к шес-
ту как к мачте. И погнало челн Урша-
наби так, что гибельной влаги смерти
Гильгамеш и шестом не коснулся.
Утнапишти по острову ходит, окру-
женному водами смерти. Сотни лет пу-
тем неизменным он обходит свои вла-
28
денья. Неподвижно свинцовое море. Не
летят над островом птицы. Из волны
не выпрыгнут рыбы. И к нему не при-
ходят вести из страны, где он жил
человеком. Только челн Уршанаби про-
ходит, и в челне том души умерших.
Этот челн провожая взглядом, узнает
Утнапишти, что в мире все неизменно.
— Эй, жена! — крикнул вдруг Утна-
пишти.— Что с глазами моими случи-
лось? Посмотри, это челн Уршанаби.
Но над ним поднимается парус. Испо-
кон веков не бывало, чтобы парус здесь
поднимали.
— Не волнуйся, глаза твои зорки,—
Утнапишти жена вещает.— Также зор-
ки они, как в те годы, когда ты гору
увидел среди безбрежного моря. И мои
глаза видят парус. И мертвец этот
парус держит. Посмотри, как бледны
его щеки! Утонул мореход, наверно,
что без паруса жить не может. И везет
его Уршанаби в ту страну, где души
умерших.
— Говоришь, что сама не знаешь! —
отвечает жене Утнапишти.— Много со-
тен лет наблюдаю, как провозят души
умерших. Кто тут не был! И царь, и
пахарь, и флейтист, и кузнец, и плот-
ник. А провозят их без короны, без
мотыги, без флейты. Посуди, кто у мерт-
вого спросит, что он любит, чего не
любит.
Гильгамеш на берег выходит, остав-
ляя ладью Уршанаби. Он идет, и видно
сразу, что с живой он душой, а не
мертвый.
— Что ты ищешь? — спросил Утна-
пишти.— Почему ты сюда явился, как
живой, на челне для мертвых? Почему
твои щеки впали? Почему голова по-
никла? Как дошел ты ко мне, ответ-
ствуй!
— Гильгамешем меня называют. Я из
дальнего града Урука. На две трети
бог, на одну — человек я. Вместе с дру-
гом моим Энкиду мы убили злого Хум-
бабу, что кедровый лес охраняет. Но,
меня спасая от смерти, друг Энкиду
стал ее жертвой. И ищу я его по миру,
обойдя все моря и страны. Где б я не
был, мне говорили, что бессмертны одни
лишь боги, ибо смерть не щадит чело-
века. Но ведь ты, как ходит преданье,
сохранен богами от смерти. Расскажи
мне, как это было. Открой потаенное
слово!
— Что ж,— сказал Утнапишти ге-
рою.— Я свою тебе тайну открою. Жил
когда-то и я на Евфрате. Я земляк твой
и дальний предок. Я из города Шур-
руппака, что тебе хорошо известен.
Небожители как-то решили всех людей
на земле уничтожить. Их сердца скло-
нились к потопу. Дали клятву они друг
другу, чтобы тайну людям не выдать.
Не нарушил той клятвы Эа, был я
сердцу его любезен. И не мне он сказал,
а дому, где я жил, ну а я услышал:
«Слушай, дом! Стены, слушайте! Ваш
хозяин эти стены должен покинуть.
Пусть он строит корабль просторный,
очертаньем похожий на ящик. Й по-
кроет его пусть кровлей. Ибо, дом и сте-
ны, над вами вскоре ливень великий
прольется и вас навсегда разрушит».
Я понял, что надо мне делать. Я на-
чал корабль строить, очертаньем похо-
жий на ящик. Сделал в том корабле я
семь палуб, в каждой палубе девять
отсеков. Нагрузил я корабль вещами,
серебром нагрузил и златом. Взял
семью и род, всех животных, не только
домашних, но диких, что сами ко мне
сбегались, почуяв дыханье смерти. И
птиц я взял, что садились и забивались
в отсеки. А потом я заделал щели,
внутри корабля закрылся.
Встало утро. Выплыла туча. Так чер-
на, что и сами боги черноты ее испу-
гались. Цепененье объяло землю. А по-
том обрушился ливень, колотя по кров-
ле нещадно. Вскоре треск я услышал,
как будто земля раскололась как чаша.
Мой корабль подняло волнами и погна-
ло ветром свистящим.
Шесть дней, семь ночей носило и гна-
ло корабль по морю. А потом успокоил-
ся ветер и затихло бурливое море.
Я окошко открыл. Осветило лицо мне
светило дневное. Расстилалось повсюду
море. Я упал на колени. Я понял: че-
ловечество в глину вернулось. Вынес го-
лубя и отпустил я. Но голубь назад вер-
нулся, не найдя земли. Вынес ласточку
и отпустил я, но и она возвратилась.
Только ворон назад не вернулся и при
виде земли закаркал.
А потом я гору увидел и на эту гору
я вышел. Семью семь поставил куриль-
ниц и зажег богам воскуренье. И почуя-
ли боги запах, что не чаяли больше
ведать. И слетелись они как мухи и
курильницы окружили. Один был Эн-
лиль недоволен, что остались живые
души. А мой покровитель Эа с укором
к нему обратился:
— Ты напрасно потоп устроил. Мог
и так покарать виновных. Если много
людей на свете, мог наслать на них мор
или голод. Вот скажи теперь Утнапишти
и жене его, где их место...
Вдруг заснул Гильгамеш, и конца
он рассказа не слышал. Сон дохнул в
него мглою пустыни. И сказала жена
Утнапишти:
— Разбуди его! Пусть вернется на
землю!
Покачал головой Утнапишти:
— Пусть он спит, а ты зарубки на
стене помечай дневные.
Миновало семь дней. И легло семь за-
рубок над головою Гильгамеша. Он
проснулся и сказал Утнапишти:
— Овладела смерть моей плотью,
ибо сон был смерти подобен.
— От усталости сон этот долгий,
Гильгамеш. Семь дней проспал ты.
Жизнь вернется к тебе. Умойся у ручья.
Шкуры рваные выбрось в море. Наготу
прикрой белым льном и садись в чел-
нок Уршанаби.
А когда Гильгамеш удалился, гово-
рит жена Утнапишти:
— Он ходил, уставал, трудился. Ты
ж не дал ему ничего на дорогу. Раз-
реши, испеку ему хлеба.
29
— У кого беспокойная печень, хле-
бом ввек того не насытишь. Человек
тот живет не хлебом, а дерзаньем своим
безумным. Вместо хлеба я дам Гиль-
гамешу одно потаенное слово.
Ключевою водой умылся Гильгамеш и
сменил одежды. Стало тело его пре-
красно. Но печать печали с лица его
не сходила.
В челнок Гильгамеш опустился, но
отплыть не успел, как услышал он
голос зычный:
— Есть цветок на дне океана с ог-
ненными лепестками на высоком колю-
чем стебле. Если ты, Гильгамеш беспо-
койный, тот цветок знаменитый добу-
дешь, не грозит тебе злая старость,
тебя смерть обойдет стороною. Вот оно,
потаенное слово, что дарю я тебе на
прощанье.
Гильгамеш, это слово услышав, как
стрела метнулся к колодцу, привязал к
ногам своим камни и нырнул на дно
океана.
Он увидел цветок прекрасный на вы-
соком колючем стебле. И к цветку тому
потянулся. Укололи шипы его руку, и
окрасилось море кровью. Но он, боли
не ощущая, вырвал с силой цветок и
поднял над своей головою.
А потом он отрезал камни, и метнуло
вверх его тело. И подняв лицо над
волнами, он вдохнул сколько было силы,
и ликующий крик героя огласил под-
земное царство с его мертвым вечным
молчаньем.
И на этот крик Уршанаби вывел челн
свой на близкий берег. И туда же
приплыл победитель. Перевозчику так
он вещает:
— Видишь, вот он цветок знамени-
тый, что бессмертье дарует людям. Им
я к жизни верну Энкиду. Вместе мы в
Урук возвратимся. И вернем мы Уруку
юность. Будет наш Урук огражденный
самым юным городом в мире.
Покачал головой Уршанаби. Ничего
он герою не молвил, ибо видел он, что
сомкнулись очи ясные Гильгамеша и
30
герой опять погрузился в сон, что смер-
ти самой подобен.
А когда Гильгамеш пробудился, хвост
змеи увидал он черный. Змея с цвет-
ком уползала, по дороге шкуру меняя.
— Вот смотри,— сказал Уршана-
би.— Унесла змея твою юность. Ни к
чему твои были дерзанья. Поменяла
змея свою шкуру, старых змей она стала
моложе. Человечья старая кожа ни-
когда моложе не станет. Не сотрутся
с лица морщины ни у женщины, ни у
мужчины. Человек свою старость нахо-
дит. А за старостью смерть приходит.
Все как прах развевает ветер...
— Нет, не все! — Гильгамеш отве-
тил.— Остается дружба людская. Ос-
тается людская память. Дружба с па-
мятью смерть побеждают, торжествуя
над вечной ночью. Будет помнить мир
об Энкиду и о нашей победе общей
и не только над злым Хумбабой, над
презренным его отголоском — над
твоею мудростью плоской.
* * *
Там, где светлый Евфрат к морю во-
ды стремит, высится древний холм. Го-
род под ним погребен. Стала пылью
стена. Дерево стало трухой. Ржавчина
съела металл.
Путник, взойди на холм, в синюю
даль вглядись. Видишь, стадо бредет
к месту, где был водопой. Песню поет
пастух. Нет, не о грозном царе и не о
славе его. Поет он о дружбе людской.
1 Важнейший город шумеров на юге Дву-
речья.
2 А н у — бог неба, покровитель города Урука.
3 Печень в представлении древних народов —
вместилище души.
4 С и кер а — опьяняющий напиток из яч-
меня.
5 Ш а м а ш — бог Солнца и правосудия.
6 Талант — самая крупная весовая едини-
ца, выполнявшая роль денег, около 30 кг.
7 Зиккурат — обычное для двуречья хра-
мовое сооружение в виде ступенчатой, сужаю-
щейся кверху башни.
ЗАКОН
Раскапывая развалины древнего города, ар-
хеологи нашли высокий каменный столб, испещ-
ренный клинописными знаками. Оказалось, что
это законы вавилонского царя Хаммурапи,
жившего в XVI11 веке до н. э. Законы защи-
щали жизнь и имущество рабовладельцев и стро-
го карали тех свободных людей, которые помо-
гали рабам.
Дом наш стоял за городской стеной,
у ворот. Отец выбрал это место не
случайно. Рабы тамкаров (купцов) нес-
ли ему колеса, воины — панцири и мечи,
земледельцы из окрестных селений —
лопаты и мотыги.
Мой отец был кузнецом, и звали его
Энхегалом. Я любил смотреть, как он
бьет большим молотом по раскален-
ному металлу и огненные брызги, по-
добно рою пчел, разлетаются во все
стороны. Но больше всего мне нрави-
лось беседовать с людьми, посещавши-
ми наш дом. Их одежды пахли далеки-
ми странами и удивительными това-
рами, которые они привозили на про-
дажу.
Видя мое удивление и любопытство,
они рассказывали о своих городах, ле-
жавших где-то за морями, и уверяли,
что там не знают имени Мардука —
главного бога вавилонян — и поклоня-
ются совсем иным богам.
Однажды путник с бородою цвета
огня объяснил мне, что в его стране нет
финиковых пальм, а вместо них растут
огромные деревья, источающие клейкий
сок. Полгода там с неба падает холод-
ный пух и, как ковер, застилает всю
землю. Тогда останавливаются реки и
по ним можно ездить и ходить.
Когда чужестранец ушел, отец рас-
смеялся:
— Ты слышала что-нибудь подобное,
Шамхат? Там не знают финиковых
пальм! И с неба падает пух! И останав-
ливаются реки! Чужеземцы принимают
нас за глупцов и рассказывают всячес-
кие небылицы.
— Но он с тобою расплатился,—
заметила мать.— Пусть говорят, что
хотят, лишь бы давали серебро!
Я знал, на что намекает мать. Отец
часто делал работу бесплатно. Да и
как откажешь человеку, у которого се-
меро ртов.
— Бедняку может помочь только
бедняк,— говорил отец.
Мать сердилась:
— Ты думаешь только о других. Твой
сын не ходит в Дом табличек! Чем ты
заплатишь учителю?
— Не ворчи! — отвечал на эти слова
отец.— Учителю я уже заплатил. Разве
ты забыла про медный круг, который
я ему сделал? За это он обещал обу-
чить Хуваша всему, чему он учит сыно-
вей тамкаров.
— А чему учит учитель? — поинтере-
совался я.
— Не знаю,— отвечал отец.— Толь-
ко те, что обучены, не пашут, не ткут,
не месят глину, не куют. Они во двор-
цах и в храмах. Одежды у них белы,
как день, на ногах — сандалии.
— У них в доме не выводится зерно и
масло,— добавила мать.— Они живут
в настоящих домах, а не в лачугах,
как наша.
Так было решено отправить меня в
Дом табличек. С вечера мать высти-
рала мою одежду, заштопала дыры и
помолилась богу Эа, чтобы он наста-
вил меня на путь знаний.
Ранним утром, еще только начало
светать, отец повел меня в город. Улицы
были пусты. Нам встречались лишь
городские рабы с тростниковыми метла-
ми да нищие, которые шли к храму вла-
дычицы Иштар.
— Богатство — далеко, бедность —
близко,— сказал отец.
Мы вошли в большой дом. Рядами
стояли низкие глиняные столы. Напро-
тив двери висела деревянная доска.
— Вот мой круг,— с гордостью ска-
зал отец, показывая пальцем в угол.
Там действительно висел медный
31
круг, похожий на колесо без спиц. Вся
его поверхность была исчерчена ровны-
ми линиями.
На шум наших голосов из боковой
двери, прикрытой циновкой, вышел не-
молодой сгорбленный человек. Во всем
его облике сквозило нескрываемое раз-
дражение.
— Даже ночью нет от вас покоя,—
сказал человек, подавляя зевоту.— Ну
зачем ты пришел, Энхегал?
— Краса Вавилона! Ученейший из
учителей! — сказал отец с несвойствен-
ной ему высокопарностью.— Я привел
к тебе своего отрока, ибо сыновья тя-
нутся к знанию, как растения к свету.
Моему сыну Хувашу тринадцать лет,
а он еще не видел ничего, кроме кузницы
и городской стены, он не слышал еще
мудрого слова, ибо какие слова могут
быть у тех, кто пашет землю или пасет
ослов?
Видимо, эта длинная речь понрави-
лась учителю. На его губах появилась
довольная улыбка. Он как-то выпря-
мился, и спина его не казалась больше
сутулой.
— Хорошо, Энхегал,— кивнул учи-
тель.— Я возьму твоего сына. Я сделаю
его писцом, и он возблагодарит меня
за учение.
— Да будут тебе в помощь боги! —
молвил отец, низко кланяясь.— А ты,
сын, слушайся учителя и повинуйся
ему. Он не научит тебя дурному.
Оставив меня одного, отец и учитель
вышли на улицу. Не знаю, о чем они
говорили. Может быть, о моем учении
или о плате за него?
От нечего делать я стал ходить меж-
ду столами и прыгать через них. На
столе у правой стены были нарисованы
человечки. «Видимо, в школе учат рисо-
вать»,— решил я и вытащил из тряпи-
цы, в которую мать завернула лепешку,
медный гвоздь. Я взял его на случай
нападения разбойников, ибо слышал,
что в Вавилоне появились люди, кото-
рые крадут детей.
32
Острием гвоздя я нацарапал боль-
шую ослиную морду с открытой пастью.
Оставалось дорисовать уши.
Но в это время в комнату ворвалась
ватага мальчишек. Все они были моло-
же меня. На их одежде не было заплат,
как на моей.
Мальчишки остановились.
— Новичок! — воскликнул мальчик,
курчавый, как баран.
— Что он сделал с моим столом! —
жалобно запищал другой, маленький и
толстый.
— Он нарисовал тебя! — завизжал
худой длиннорукий мальчишка и хлоп-
нул пискуна по затылку.
— Я пожалуюсь школьному отцу! —
завопил пискун.
Вздрогнула циновка боковой двери,
и мальчишки ринулись к столам.
— Здравствуйте, школьный отец! —
загудел нестройный хор голосов.
— Что здесь происходит? — прого-
ворил учитель, входя в комнату.
Его взгляд остановился на столе, ук-
рашенном моим рисунком.
— Это он,— сказал пискун, показы-
вая на меня.— Он испортил мой стол.
— Н-да! — выдавил учитель, подхо-
дя к столу пискуна.— Новая порода
животного! Такой не видывал и Утна-
пишти, когда собирал зверей и птиц
в свой ковчег.
Школьный отец поманил меня паль-
цем. И только тут я заметил, что у него
в руке гибкий хлыст. Не успел я
опомниться, как хлыст обрушился на
мою спину.
— Вот тебе за осла! — учитель сно-
ва замахнулся.— За безухого!
Можно подумать, что мое преступле-
ние состояло в том, что я не успел
дорисовать ослу уши.
— Вот тебе за самовольство! За не-
послушание!
Было очень больно, но я молчал.
Отец говорил, что мужчина не должен
плакать.
— Вот тебе первый урок,— выдох-
пул учитель и бросил хлыст на земля-
ной пол.— А теперь ступай на место,—
сказал он, вытирая ладонью вспотев-
ший лоб.— Ты будешь сидеть с ним
Подвинься, Бализану.
Он показал на курчавого. Я обрадо-
вался, что не попал за стол к пискуну.
Наступила тишина, нарушаемая
лишь монотонным голосом школьного
отца.
— Сегодня мы будем учиться гра-
моте, ибо грамота — мать мудрости,
она — отец учителей. Тот, кто умеет
писать, не думает о хлебе для своего
пропитания, в доме невежды всегда
голод. Начнем со слова «абу»1, ибо абу
в семье, что царь в стране и Мардук
на небе. Для написания абу надо шесть
клиньев, еще три и один вниз.
— Абу,— повторил учитель и подо-
шел к столу пискуна.
Взяв из его руки палочку, он что-то
поправил.
— Клинья должны быть острыми,
как копья баирума — воина, служа-
щего царю. Пусть они не расходятся
в стороны, когда им приказано идти в
ряд. Вот так!..
— Руку держи под углом,— сказал
он моему соседу.— Надо не царапать,
а выдавливать. А ты, Хуваш, не забудь
завтра принести тростниковую палочку.
Глина у нас во дворе, мальчики по-
кажут, как делать таблички.
— Я ему покажу! Я,— послышались
голоса.
— Тише! — молвил учитель.— Не
отвлекайтесь. Сейчас я научу вас пи-
сать «шуму»2.
Он подошел к деревянной доске, ви-
севшей на двух гвоздях, и взял в руку
уголь.
На доске появилось три косых клина.
— Как твое шуму? — спросил учи-
тель пискуна.
— Мое шуму Римуш, школьный
отец,— ответил пискун.
— А твое? — обратился он к длинно-
рукому.
— Набушар.
— А какое шуму у нашего царя,
повелителя четырех стран света?
— Самсудитана,— выкрикнул кур-
чавый.
— Правильно, Самсудитана сын Ам-
мисудаги. Шуму имеют все — простые
смертные, цари и небесные боги. Если
человек будет прославлять богов и
благословлять царя, его шуму будут
произносить с уважением.
В полдень, когда я вернулся домой,
отец спросил:
— Чему ты научился в Доме таб-
личек?
— Писать слово «абу».
Я взял из ящика несколько медных
гвоздей и разложил их на столе в том
порядке, в каком были расположены
штрихи на глиняной табличке.
— Подумать только,— сказал отец,
недоверчиво покачивая головой.— Всю
жизнь я кую гвозди и столько их вы-
ковал, что на небе звезд. А ведь не
знал, что из гвоздей можно склады-
вать слова.
— А чему еще научил тебя учи-
тель? — спросила мать.
— Школьный отец сказал, что у каж-
дого есть свое шуму.
Я взял три гвоздя и положил их косо.
— И если прославлять богов и бла-
гословлять царя, то твое шуму будут
произносить с уважением.
— Это так, сын мой,— сказал отец,—
только учитель забыл добавить, что ува-
жения достоин каждый, кому по нраву
труд.
На следующий день я учился писать
вместе со всеми. Учитель вбивал в нашу
память слова, как гвозди. Рыба, звезда,
плуг, гора. Но куча кирпичей еще не
дом. Надо научиться складывать слова,
связывать их в речь. Мы записывали
поговорки: «Твой союзник только бог»,
«Народ без царя — овцы без пастуха»,
«Войско без начальника - поле без
земледельца», «Царь — это зеркало
бога».
33
Я удивлялся, почему ни разу не слы--
шал эти поговорки из уст отца или тех,
кто посещал наш дом. И кажется, учи-
телю не были известны те поговорки,
которые произносились в нашем доме.
Смысл их был порой противоположен
смыслу поговорок учителя: «На бога
надейся, а сам не спи», «В городе, где
нет собак, шакал — надзиратель!»,
«Вол врага ест траву, свой вол ляжет
голодным».
Вскоре наши таблички стали напо-
минать небо, усеянное звездами. Слова
соединялись в фразы, и речь учителя
едва умещалась на табличке.
А он был все недоволен.
— Вы черепахи, а не писцы. Сколько
успеваете написать за полдня? Две таб-
лички! А нужно — десять. Тот, чья рука
отстает от уст, не писец!
Как-то я принес домой глиняную таб-
личку, которую должен был выучить
наизусть. Я положил ее на колени и
стал читать по складам:
«Шамаш, когда ты восходишь над ве-
ликой горой,
Когда ты восходишь над фундамен-
том неба...»
Я не заметил, как мать подошла сза-
ди и положила руку мне на плечо.
— Скажи, сынок, откуда ты взял
эти слова?
— Отсюда,— сказал я, протягивая
ей табличку.
Она осторожно перевернула таблич-
ку, словно бы ожидая увидеть за нею
то, что я прочитал.
— Эти слова в глине,— сказал я,
проведя пальцем по клинышкам.
— И Шамаш тоже? — спросила
мать.
— Да,— ответил я и повторил на
память: «Шамаш! Когда ты восходишь
над великой горой...»
Мать посмотрела на меня с умиле-
нием.
— Ты уже знаешь священные слова,
как жрец. Если бы у меня была эта
глина, я бы ее положила на видное
место. Пусть будет Шамаш и в нашей
хижине.
— Хорошо, мать, я перепишу таблич-
ку для тебя.
Мать поклонилась мне до земли. Я по-
чувствовал себя неловко и, взяв таб-
личку, принялся читать вслух:
Люди, сколько их есть на земле, ожи-
дают тебя, Шамаш!
Всякий скот на земле с четырьмя
ногами
Навстречу твоим лучам открывает
глаза.
Однажды школьный учитель расска-
зал нам, как устроены небо и земля.
Вот это было интересно! Оказывается,
солнце не бесцельно бродит по небу, а,
как путник, входящий в город, ищет
ворота. Эти ворота из чистого золота,
и охраняют их не стражи, а чудовища
с головами скорпионов. Учитель объ-
яснил, почему идет дождь. На тверди
имеются небесные окна, боги открывают
их, когда хотят пролить на землю влагу.
— А как они пускают холодный
пух? — спросил я.
— Пух? — удивился школьный отец.—
Какой пух?
— Тот, что идет в стране больших
деревьев, где не знают о финиковых
пальмах, где можно 'ходить по рекам,
как по земле,— выпалил я.
— Что ты мелешь! — рассердился
учитель.— В священных книгах гово-
рится только о дожде, который выпуска-
ет в небесные окна Мардук.
— Но в той стране, где идет пух, не
знают о Мардуке. Там живут люди с
огненными бородами. Они поклоняются
другим богам.
— Сосунок! — рассвирепел учитель.—
Ты смеешь спорить со мною. Пойди
домой и приведи отца.
Этот день запомнился мне на всю
жизнь. Я шагал и думал, как объяс-
нить отцу гнев учителя. Ведь я ничего
не выдумал, а рассказал то, что слышал
от огненнобородого!
И вдруг я увидел отца. Он шел мне
34
навстречу, бледный, со спутанными во-
лосами. Руки у него были связаны за
спиной. Справа и слева шли стражники.
— Отец! Что случилось! — крикнул
я и бросился к нему.
Стражник толкнул меня, и я упал.
Отец сказал с горечью:
— Закон!
Я лежал на камнях и смотрел вслед
отцу. Что он хотел сказать этим сло-
вом — «закон»? Кто мне может помочь?
Учитель! Правда, он зол на меня. «Но
когда у человека горе, зла не таи!» —
так говорил отец.
— Я уже все знаю! — сказал учи-
тель, когда я предстал перед ним.—
Энхегал снял оковы с раба. Он нару-
шил закон.
— Какой закон? — спросил я.
— Тот, что на площади, у дворца.
Тогда я пошел на площадь. Она была
полна людей. До моего слуха доноси-
лись слова: «Продам!.. Куплю!..» Раз-
носчики вареного гороха расхваливали
свой товар. «Свежая вода! Свежая во-
да!» — кричали водоносы.
— Где тут закон? — спросил я у че-
ловека с черепом синим и голым, как
гусиное яйцо, который держал за руку
мальчика лет десяти. У мальчика было
одно ухо. Он вырывался и плакал.
— Вон там! — отмахнулся от меня
лысый.
Так я оказался перед Законом. Я был
маленьким, а он большим и страшным.
Закон был из черного камня и весь испи-
сан такими же клиньями, каким меня
учили в школе. Только на самом вер-
ху, там, где у человека голова, у За-
кона был рисунок. Человек, сидящий в
кресле, протягивал другому судейский
жезл. Да ведь это сам бог Шамаш, вер-
ховный судья. А кто стоит перед ним?
Я обратил взор на подпись и прочел:
— Я, Хаммурапи, могучий царь, воз-
величивший имя Вавилона, знающий
мудрость, направленный богами, чтобы
справедливо руководить людьми и дать
стране счастье...
Теперь мне стало ясно: человек, изоб-
раженный перед Шамашем,— мудрый и
справедливый царь Хаммурапи, давший
Вавилону законы и начертавший их на
каменном столбе. Вчитываясь в них, я
обратил внимание, что чаще всего
встречается слово «шумма»3. Этим сло-
вом начинается каждый закон, а один
из них касается моего отца. Как же его
отыскать?
Читая законы, я наткнулся на слова:
«Если раб скажет своему господину
«ты не господин мой», то он должен
уличить его в том, что он его раб, а
затем его господин может отрезать ему
ухо».
«Так вот почему у мальчика одно
ухо,— догадался я.— Это раб! И он не
признал власти господина. Лысый отре-
зал ему ухо, а когда тот все равно не
стал называть его господином, привел
к столбу, чтобы уличить, и теперь он
ему отрежет второе ухо».
А тот раб, которого освободил отец?
Может быть, у него уже не было обоих
ушей, и господин решил отрезать ему
нос, и тогда он решил бежать.
Наконец я нашел то, что искал:
— Если человек укрыл в своем доме
беглых раба или рабыню и не вывел
их на зов глашатая, предать его смерти.
Да, это была «смерть», слово, кото-
рое я умел писать. Вспомнилась пого-
ворка, которую диктовал учитель: «Пре-
красна смерть за царя». Но при чем
тут мой отец? Он не воин, а кузнец.
«Отец» и «смерть» — кто поставил эти
слова рядом? Закон? Хаммурапи? Он
еще называет себя справедливым! Раз-
ве для этого Шамаш вручил ему су-
дейский жезл? Смерть за раба. Но
ведь и раб — человек. У него имя и два
уха.
Я шел домой как в бреду. Клинья,
из которых составлялись слова, плясали
перед моими глазами.
А город жил своей обычной жизнью.
Ослики бодро тянули повозки, гружен-
ные кожаными мешками. Слышался
35
свист бичей, дребезжание колес. Каза-
лось, никто не замечал моего горя. Ни-
кому не было до меня дела!
У нашего дома я увидел толпу. Люди
стояли молча. Но при моем появле-
нии женщины заголосили:
Сирота! Бедняжка!
Кто-то взял меня за руку. Кто-то
гладил но голове и шептал слова утеше-
ния. Я ничего не понимал.
Где мать? -- спросил я.— Пока-
жите мне мать.
Нет у тебя матери! — сказала
Баштум, наша соседка.— Сердце твоей
матери не выдержало,— продолжала
она со слезами.-- Твоя мать была на-
стоящей женой своему мужу...
Прошло две недели, как я лишился
отца и похоронил мать. Молот для меня
еще тяжел, но все же я пытался ковать
гвозди. За этой работой и застал меня
человек с огненной бородой. Я узнал
его сразу.
Мальчик, где кузнец? - спросил
огненнобородый.
Я потупился. Слезы готовы были хлы-
нуть из моих глаз.
О, я вижу, что произошло не-
счастье. Кузнец умер?
Отца убили, убили! — закричал я
и, захлебываясь, рассказал обо всем.
Чужеземец слушал, покачивая го-
ловой.
Я не думаю, что это справедли-
во, молвил он, когда я закончил свой
рассказ,- У кузнеца было доброе серд-
це, он снял оковы с человека. Кто же
его убил?
Закон, - отвечал я,— закон на ка-
менном столбе.
Нехорошо, - сказал огненноборо-
дый, нехорошо, когда закон на кам-
не, надо, чтобы закон был здесь, - он
ударил себя в грудь.
И тут боги посетили меня. Я бро-
сился в ноги чужеземцу.
Возьми меня с собой я буду
твоим рабом, нагрузи, как осла, бей -
только забери отсюда.
36
—- Мне не надо раба,— сказал чуже-
земец.— Мне надо... Он запнулся, си-
лясь подобрать подходящее слово. На
его лбу выступил пот. Мне надо дру-
га! — воскликнул он. Маленького
друга, то есть большого друга.
Он радостно засмеялся, видимо, от-
того, что нашел такие слова, которые
не противоречили друг другу.
1 А б у па языке вавилонян «отец».
2 111 уму на языке вавилонян «имя».
1 111 у м м а на языке вавилонян «если»,
«когда».
Царская краска
Изобретателями пурпурной краски считались
финикийцы. Рассказ представляет собой обра-
ботку финикийской легенды.
Три дня бушевала буря. На песча-
ный берег с грохотом накатывались
гигантские валы. И даже когда буря
стала стихать, люди не смели высунуть
носа из своих хижин, и только один
человек,— в деревне его звали просто
мельником,— отважился выйти на бе-
рег и подставить грудь ветру.
Внимание его привлек огромный че-
ловек в львиной шкуре, прогуливавший-
ся у самых волн. Следом за ним брела
собака ростом с быка. Мельнику стало
страшно, и он спрятался в кустах.
Вдруг он увидел, что навстречу вели-
кану идет женщина в белом хитоне,
прекрасная, как богиня. Приблизив-
шись, опа поклонилась великану в пояс
и отчетливо произнесла:
- Здравствуй, Мелькарт!1
И понял мельник, что видит самого
бога Мелькарта с псом, которого он
уволок из подземного мира.
— Привет тебе, Тнро! — ответил Мель-
карт и положил на плечо нимфы2 ог-
ромную ладонь.
Но нимфа, казалось, не ощущала
тяжести. Она повернула к богу светлое
лицо. В се голубых глазах сияла ра-
дость встречи.
Занятые друг другом, бог и нимфа
ничего не видели вокруг. И мельник
понял, что он может надеяться на спа-
сение. Его пугала только собака: ведь
у этих тварей такой тонкий нюх! Но
ветер дул с моря, и, наверно, поэтому
пес преисподней не улавливал челове-
ческого духа.
Пес брел по следам своего господи-
на, вынюхивая берег. Внезапно он опус-
тил морду и что-то схватил. Раздался
хруст, тотчас же сменившийся завы-
ванием. Мелькарт и Тиро обернулись.
Пес катался по земле. Видимо, в горло
ему попала кость. Желая помочь жи-
вотному, Мелькарт раскрыл ему пасть,
и мельник увидел, что она кроваво-
красная.
— Какой прекрасный цвет! — вос-
кликнула нимфа.— Так окрашивается
море, когда ты опускаешься в его воды.
Мелькарт ничего не ответил. Он уда-
рял пса по шее, пока тот, проглотив
застрявший в горле предмет, не успо-
коился.
— Мелькарт! — продолжала нимфа
капризным тоном.— Ты слышишь, я хо-
чу иметь хитон такого же цвета.
Мелькарт проворчал,— его ворчание
было громче львиного рева,— и, накло-
нившись, стал что-то собирать на бе-
регу.
Прошло немало времени, пока он ска-
зал нимфе:
— Сними свой хитон!
Мельник закрыл глаза. Он знал, что
смертный, увидев нимфу обнаженной,
превращается в камень. «Наверно, та-
ких любопытных глупцов было нема-
ло!» — подумал он, вспомнив, сколько
он видел в горах скал и камней, напо-
минающих своими очертаниями челове-
ческие фигуры.
Когда мельник осмелился открыть
глаза, Мелькарт, и нимфа, и пес были
уже далеко. На нимфе сверкал хитон
цвета заката.
На песке не было никаких следов:
боги их не оставляют. Но в некоторых
местах валялись раздавленные рако-
вины.
— Так вот что разгрыз пес! —дога-
дался мельник.— Это же и собирал
Мелькарт.
Мельник кинулся к берегу и стал со-
бирать раковины, выброшенные волна-
ми. Когда накопилось несколько боль-
ших куч, он пошел домой за мешками
от муки. Люди, вышедшие на берег,—
к тому времени буря успокоилась,—
со смехом показывали на него паль-
цами:
— Смотрите! Наш мельник спятил.
Он подбирает несъедобные раковины.
Мельник отнес мешки с раковинами
к себе домой. Потом он стал собирать
одежду. И все это он отнес на мельницу.
Мельничиха залилась слезами.
— Зачем ты пошел на берег, пока
не кончилась буря,— причитала она.—
Тебя околдовали злые духи.
Отец, отдай нашу одежду! — вол-
новались дочери.— В чем мы будем
ходить?
— Идите прочь! — крикнул он жене
и дочерям, закрывая за собой дверь.
Это были первые слова, которые он
произнес за день.
Но женщины не уходили. Они увиде-
ли в щель, как он запряг мулов и сам
впрягся в лямку. Жернова заскрипели,
но не так, как когда мелят зерно. Словно
бы между ними были не зерна, а орехи.
— Да ведь он мелет раковины!—
догадалась старшая дочь.
— Зачем он это делает? — спросила
средняя дочь.
— Он хочет добыть из них муку,—
предположила младшая.
Мельничиха ничего не сказала, а
только заплакала.
Не прошло и часа, как остановились
жернова. Потом стало слышно, как рас-
прягают мулов. Затем открылась дверь
и вышел мельник. Руки его до локтей
были кроваво-красными.
37
Дочери в страхе разбежались. Жена
же закричала:
Зачем ты убил мулов, несчастный!
Кто будет теперь крутить жернова?
Я и не думал их убивать!-- ве-
село ответил мельник.— Я добыл краску
и окрасил ею ваши одежды. Пойдем!
Я нуждаюсь в твоей помощи.
Через час на веревках для белья
висели хитоны невиданных раскрасок.
От них нельзя было отвести глаз. Не-
которые были цвета вечернего, опу-
скающегося в море солнца, другие, куда
краски попало меньше, цвета фиалок.
Вся деревня сбежалась посмотреть на
работу мельника. Люди поняли, что он
вовсе не безумец, а хитрец, научивший-
ся делать краску из раковин.
Продай мне это,— сказала млад-
шая жена деревенского старейшины,
показывая на хитон фиолетового цвета.
У тебя не хватит денег,— ото-
звался мельник.— Каждый из этих хи-
тонов стоит столько сиклей золота,
сколько весит.
— Продай, глупец,— воскликнула
мельничиха.— Кго тебе даст такие
деньги?
Цари,— ответил мельник улы-
баясь.— Цари Египта, Вавилона, цари
хеттов и народа, называющего себя
эллинами. Краска, секрет которой от-
крыл мне сам Мелькарт, достойна одних
царей.
1 Мелькарт — дословно «царь города»,
верховный бог города Тира, а затем и других
городов — Карфагена, Дамаска и др. Считался
покровителем мореплавания и колонизации. Гре-
ки отождествляли его с Гераклом.
2 Нимфа — олицетворение природы, особен-
но водных источников, здесь — покровительница
г. Тира.
КАРАВАН
Действие рассказа относится к 612 г. до н. э.,
когда под ударом Вавилона и Мидии пала Ни-
невия и распалась ассирийская империя.
38
Ассирийская боевая
колесница, ударная Си-
ла ассирийской армии.
На ней трое—возни
чий, лучник и щито-
носец.
С тех пор как я вернулся в Вавилон,
мне не дают прохода. Совсем незнако-
мые люди останавливают меня и спра-
шивают: «Правда ли, Даян, ты это ви-
дел сам?» «lie только видел,— обычно
отвечаю я Если бы мне не удалось
бежать и добраться до Экбатан1, не
соединились бы наши и мидийские вой-
ска и, может быть, Ниневия, которую
называют «логовищем львов», до сих
пор стояла невредимой на поругание и
гибель всем черноголовым».
Тогда на меня смотрят с удивлением,
недоверием или насмешкой, как на
хвастуна. В глазах вопрошавших мож-
но прочесть: «Не слишком ли много ты
на себя берешь, Даян, не знающий
имени своего отца? Скажи, кем ты был,
воином, царским лазутчиком или погон-
щиком мулов?» Как будто, мысленно
отвечаю я, Мардук не может возвы-
сить простого человека, мальчишку без
рода и племени и повергнуть в грязь
самого знатного вельможу! Ведь по его
воле сметена с лица земли Ниневия,
слава которой обошла весь мир!
И чтобы не объяснять это каждому,
я отправился на дворцовую площадь к
писцу, пишущему жалобы, и он занес
Боевые колесницы пре-
следуют врага. Луки
натянуты. Кони ска-
чут во весь опор. <Ко-
пыта их коней,— воск-
лицает современник,—
словно из камня, а ко-
леса, как буйный
вихрь. Никто не в силах
укрыться от них». «Го-
рячие кони моей уп-
ряжки погружались в
кровь, как в реку»,—
приказал написать один
из ассирийских царей.
Ассирийские пехотин-
цы на марше. «Вот под-
ходят они быстро и не-
удержимо, — писал
библейский автор,— и
нет среди них ни одного
усталого или ослабев-
шего, никто из них не
задремлет и не заснет,
ни у кого не отстегнется
пояс на боку и не обор-
вется ремень на обу-
ви».
мои слова на глиняную табличку, и в
конце ее я приложил большой палец ле-
вой руки в знак того, что все написан-
ное мною истина.
Та наша поездка началась, как все
другие, в которых мне пришлось участ-
вовать на службе у торгового дома
Эгиби2 Караван заполнил почти весь
просторный двор у Северных ворот Ва-
вилона. Я, как и другие погонщики му-
лов, стоял у навьюченных животных,
ожидая, когда появится наследник до-
ма, младший Эгиби. Это был быстрый и
веселый человек, хорошо знавший дело
и умевший находить со всеми нами
общий язык. Обычно, появляясь на
крыльце, он здоровался и, сбегая вниз,
проходил вдоль всего каравана, ощупы-
вая подпруги, проверяя, хорошо ли за-
вязаны тюки, и не забывая обменивать-
ся с нами шутками. В то утро на крыль
цо вышел важный как индюк старикан
с красным лицом и выделяющимися
на нем седыми щетками усов. Главный
погонщик дядюшка Мукар при виде
старца упал навзничь. Я и другие по
39
(Хида ассирийцами
вражеской крепости
Воины полпимакпся по
in । срмопым .пест ниш.
Гараш.1 на колесах
падкагываютея к баш-
не и in pi.i 1пк>тся в ее
ciein.i .'lyiiiiiiai патя-
iimaioi jivkii.
AccupiiiicKnn царь Aiu-
iii урбан и n а л совершает
низлинппе богам В
правой руке его чаша,
в левой лук. Его со-
провождаю! два жре
ца с июгнетымн свя-
щенными жезлами в
руках и лучник.
гонщики последовали его примеру, до-
гадавшись, что перед памп сам Эгиби
ьл щелей дома второй по богатству
человек во всем Вавилоне. Не поздо-
ровавшись с нами, он поманил пальцем
Мукара и исчез вместе с ним в глубине
дома.
Поднявшись и отряхнув е одежды
пыль, мы переглянулись, недоумевая,
куда делся младший Эгиби и почему из-
менился привычный порядок отправле-
ния каравана. Прошло немало времени
пока появился Мукар Вместе с ним был
|еловек лет сорока в одежде, которую
выдает дом Эгиби погонщикам мула на
гри года.
Даян обратился Мукар ко
мне. Этот человек поведет твоего пер-
вого мула
Пусть поведет,— отозвался я.
Но сохранят ли за мною мое прежнее
жалованье?
1[«.только сохранят, но тебе и всем
другим погонщикам добавят два сикля
К)
за ату поездку Так распорядился сам
Эгиби.
Гул удивленных голосов наполнил
двор, и к нему примешался крик мула,
к которому подошел новый погонщик.
Мой мул не любил чужих. Но за два
сикля можно вынести и этот крик и дру-
гие неудобства, связанные с появлением
незнакомого человека. И почему так
расщедрился старый Эгиби, славив-
шийся не только богатством, но и не-
обыкновенной скупостью?
Новый погонщик не на шал своего
имени. Шагая за ним. я наблюдал его
повадки и вскоре понял, что он никогда
не имел дело с мулами Желая оста-
новить моего мула, он крикнул «Тпру»,
словно это была лошадь. Больше всего
его беспокоило, что мулы идут медлен-
но. То и дело он бежал к Мукару и по-
казывал ему знаками, что надо идти
быстрее. «Кто дал ( му т акую власть,—
думал я. И если этот торопыга (так
я стал сто называть) но простой по-
гонщик, почему его сделали моим по-
мощником?»
К полудню мы достигли лощины, где
стоял ассирийский дозор’ Ассирийцы
всегда беспрепятственно пропускали
наши караваны. За это Эгиби уплачи-
вал им большие деньги. Но на этот раз
курчавобородый ассириец в блестящем
остроконечном шлеме и медных доспе-
хах приказал нам остановиться. После
этого [шесте с другими воинами он
обошел караван, ощупывая каждый
тюк. Зачем они это делали? Ведь Эгиби
всегда торговали сушеными финиками,
зерном и другой провизией и нико!да
не нарушали введенного ассирийцами
запрета на торговлю оружием. Дядюш-
ка Мукар никогда бы не допустил, что-
бы в тюках оказались мечи или наконеч-
ники копий. Ведь ассирийцы посадили
на кол за провоз оружия его племян-
ника Мурашу, служившего дому.
Несмотря на непредвиденную за
держку, к водопою, где мы всегда осга
навливались, мы добрались до наступ-
ления темноты. Сняв тюки, мы отвели
животных к колодцам, напоили их и за-
дали им корм. Устраиваясь на ночлег, я
услышал разговор дядюшки Мукара с
новым погонщиком.
- Так не пойдет, говорил торопы-
га,- Мы тащимся, как черепахи.
- Но нас задержали ассирийские
шакалы, и все равно мы пришли к
— Да пойми ты - не унимался торо-
пыга Надо идти быстрей.
Мулы не лошади, — возразил Му-
кар И нагружены они как следует.
— Прикажи оставить половину гру
sa1
Оставить! — воскликнул Мукар
Да мне за это снимут голову!
-- Не снимут! проговорил торопы-
га.— Но если мы опоздаем в Экбага-
ны хотя бы на один день, то окажемся
в лапах ассирийцев
Продолжения спора я не услышал,
так как заснул. А может быть, его и
не было, так как последний довод убг
дил Мукара Во всяком стучае, утром
нам приказали высылать половину со-
держимого мешков на юмлю. Образо-
валась горка зерна и горка сушеных
I Передвижение ассирий-
цами колоссального
каменного быка с че-
ловеческим .лицом, хра-
нителя царского дома.
Ьык укреплен на дере-
вянной платформе, ко
lopyio приподнимают
сзади бревнами, а спе-
реди защит капа га ми.
все время подкладывая
катки.
сроку, как всегда.
41
фиников. Вот попотешились мыши и
птицы!
«Почему нам надо поспеть в Экба-
таны к определенному сроку? Почему
мы стали опасаться ассирийцев?» —
эти вопросы одолевали меня все утро
следующего дня. «Не ожидает ли нас
одно из тех злоключений, о которых я
слышал от седобородого иудея Саула?»
Да, вы еще ничего не знаете о Сауле!
На нашей улочке, упирающейся в цар-
ские конюшни, рядом с лачугой моего
дяди, давшего мне приют после смерти
матери, живет иудейская семья. Саул
и его внук Мовсес, мой ровесник, ока-
зались в Вавилоне не по своей воле.
Их, как и многих других иудеев, при-
гнали к нам по приказу ассирийского
царя, да будет у него сто болячек в
печени. Этого ему желает Саул каж-
дое утро, после того, как воздаст мо-
литву Яхве. Яхве — это бог иудеев,
и они молятся ему одному, а не многим
богам, как мы, вавилоняне. В свобод-
ное время я помогаю Мовсесу месить
глину и раскладывать вылепленные
горшки для просушки. Мовсес, как и я,
сирота. Его родителей и старших брать-
ев убили ассирийские воины, осаждав-
шие Иерусалим. Сестру увели в плен.
Своей страны Мовсес не помнит. Зато
Саул все помнит и любит рассказывать
о своих злоключениях. Иногда же,
вращая босой жилистой ногой гончар-
ный круг, он поет, предрекая гибель
логовищу львов Ниневии. Я любил эту
песню, пробуждавшую ненависть к ас-
сирийским шакалам, которые порабо-
тили и наш Вавилон. Особенно мне нра-
вилось ее начало: «И поднимется
на тебя сокрушающий молот.,.»
Как сейчас помню, в полдень треть-
его дня нашего пути торопыга внезап-
но остановился и присел на корточки,
разглядывая что-то в песке. Подойдя
ближе, я увидел глубоко врезанный
след от обитого железом колеса, пе-
ресекавший натоптанную ногами и ко-
пытами караванную тропу. Да, здесь
42
проехала боевая колесница, одна из
тех, какие мне приходилось видеть мно-
го раз. Но, видимо, след рассказал то-
ропыге о том, о чем я не догадывался.
Лицо его побледнело. С криком: «Мы
опоздали!» — он бросился к дядюшке
Мукару. После этого мы погнали мулов
еще быстрее. Пустыню огласил свист
бичей и ругань. Но все было напрасно.
На закате нас догнали ассирийские
всадники. Среди них был курчавоборо-
дый воин, тот, что осматривал наш ка-
раван близ Вавилона. Эти вонючие псы
связали нас и бросили на песок. «Что
вы делаете! — причитал дядюшка Му-
кар.— Мы мирные торговцы. Наш го-
сподин Эгиби — первый друг намест-
ника Набупаласара, слуги ассирийско-
го царя».
— Слуга? — завопил курчавоборо-
дый, занося плеть,— Он предатель, как
вы все!
С этими словами он хлестнул старика
по лицу. Мукар не издал ни звука. Но
торопыга, замычав, стал в бессильной
ярости кататься по земле.
Ассириец, расхохотавшись, дал знак
разводить костер. Так как кизяков было
мало, воины распотрошили наши тюки и
бросили в огонь все, что могло гореть.
Слова курчавобородого объяснили
мне все. Я понял, что Набупаласар,
которого в Вавилоне называли асси-
рийским прихвостнем, изменил своему
господину. Видимо, план измены возник
задолго до того, как старый Эгиби при-
казал собирать караван. Кому-то при-
шло в голову воспользоваться карава-
ном для передачи в Экбатаны важного
сообщения. Два лишних сикля нам
обещали не за скорость, а за риск, о
котором мы не догадывались.
Меня завязали слабее, чем других.
Ночью, когда костер погас, я перегрыз
ремни на ногах и высвободил руки.
После этого я незаметно подполз к
моему загадочному соседу. Я хотел ему
помочь освободиться от пут. Но он про-
шептал: «Не теряй времени, Даян. До-
берись до Экбатаны и передай: колес-
ницы должны соединиться у Змеиного
лога. Запомни, у Змеиного лога». Вот
каким было поручение, данное этому
человеку.
Его пришлось выполнить мне. Не
буду говорить о том, как мне удалось
уйти незамеченным, как я, блуждая
по пустыне, добрался до Экбатаны. Ска-
жу лишь, что первым, кого я встретил
у ворот, был младший Эгиби. После
всего того, что мне пришлось пережить,
эта встреча не могла меня удивить.
Это было недостающее звено кем-то
сплетенной цепи событий.
Эгиби бросился ко мне.
— Даян! Почему ты один?
— Караван захватили ассирийские
собаки,— ответил я.— Нас связали. Но
мне удалось бежать. Тот, настоящего
имени которого я не знаю, велел пере-
дать: «Колесницы должны встретиться
у Змеиного лога».
Эгиби расцеловал меня и бросился в
город. Прошло совсем немного време-
ни, и из Экбатаны вышли колесницы.
Их было сорок. Возницы гнали горя-
чих коней. Стоявшие рядом с ними
стрелки потрясали длинными луками.
Мидийцы, стоя по обе стороны улицы,
провожали воинов приветственными
кликами. И хотя я не знал мидийского
языка, нетрудно было понять, что народ
желал победы над ненавистными асси-
рийцами.
Остальное вы все знаете. Наши ва-
вилонские и мидийские колесницы
соединились и совершили победоносный
поход к Ниневии. Под ее стенами было
искромсано пешее ассирийское войско.
А ассирийские колесницы подойти не
успели: они находились в то время в
Финикии.
Когда я с младшим Эгиби прибыл
к Ниневии, тараны еще дробили ее сте-
ны. Мне и раньше приходилось видеть
эти удивительные машины. Но впервые
я наблюдал их в действии. Подобно
гигантским медным быкам, они били
лбами по стенам, поднимая столбы пы-
ли. Ниневийцы пытались помешать ра-
боте таранов и лили со стен раскален-
ную смолу, но она не причиняла осаж-
дающим вреда, так как они сразу от-
бегали, как только появлялись асси-
рийцы с ведрами.
Не выдержав натиска, стена в одном
месте рухнула, и воины тотчас же ри-
нулись в проем. Из города доносился
звон мечей, крики и стоны. Все новые и
новые отряды входили в Ниневию.
Наконец удалось открыть ворота, и
колесницы, стоявшие в лощине, с грохо-
том помчались к Ниневии. Видя, как
вращаются огромные колеса с насажен-
ными на ось серпами, я вспоминал пес-
ню старого Саула: «И поднимется на
тебя сокрушающий молот. По улицам
несутся колесницы, гремят на площа-
дях. Блеск от них, как от огня. Свер-
кают, как молнии».
Когда мы с младшим Эгиби вошли
в город, всюду валялись тела убитых
в позах, в каких настиг их Нергал.
Какой-то торговец тащил двух полу-
голых женщин с распущенными воло-
сами. Они упирались и кричали, что
в доме напротив остались их дети.
Колесницы стояли на главной пло-
щади, набитые кожаными мешками с
выпиравшими из них предметами — как
я понял, золотой и серебряной утварью
и посудой. Возничие и стрелки несли
из массивных ворот, украшенных огром-
ными каменными фигурами полулюдей-
полубыков, все новую и новую добычу.
Двое с трудом тащили большой ковер.
Кто-то укрепил у себя на голове свер-
кающий золотом и драгоценными кам-
нями светильник. На него натолкнулся
другой, с мешком. Мешок упал, и землю
усеяли жемчуг и золотые кольца. К ним
бросилось несколько пеших воинов. Ко-
лесничий упал на свои трофеи всем
телом, но пехотинцы, оттянув его за
руки и за ноги, стали набирать жемчуг
пригоршнями, наполняя им колчаны
для стрел. На вопль колесничего сбе-
43
жались его товарищи. Завязалась дра-
ка, в которую вступали все новые и но-
вые бойцы, кажется не догадывавшие-
ся, что было причиной ссоры.
— Это надолго! — заключил Эги-
би.- Мы можем спокойно осмотреть
дворец, не опасаясь, что кто-нибудь
примет нас за неприятеля и попытается
обратить в рабство.
Пока мы шли по площади, Эгиби
объяснил мне, что вражда между ко-
лесничими и пехотинцами столь же ста-
ра, как использование коней в военном
деле. Колесничим больше платят, да и
набирают их только из богатых семей.
Им достается и большая добыча. После
захвата города боевые колесницы пре-
вращаются в повозки с трофеями.
Иногда за ними на веревках или на
цепях тащат пленных, которым прихо-
дится бежать, когда погоняют коней.
Пеший воин тащится за колесницами,
глотая пыль. Отсюда и вражда!
Хотя дворец был уже разграблен, там
было что посмотреть. Вдоль стен стояли
каменные плиты с вырезанными на них
изображениями. Они рассказывали о
жизни ассирийцев лучше, чем это мог
бы сделать самый красноречивый че-
ловек. Одни из рельефов изображали
строительство дворца: сотни фигур —
одни копают землю и несут кирпичи,
другие с помощью рычагов и канатов
передвигают статую огромного крыла-
того быка с бородатым человеческим
лицом. Рядом сцены битв — в камы-
шовых зарослях, в лесу, на фоне гор.
Царские лучники угоняют скот. Видно,
что они спускаются с гор. Один из
рельефов изображает штурм крепости.
Воины поднимаются по штурмовым
лестницам. Тараны на колесах прибли-
жаются к башне и вгрызаются в ее сте-
ны. Необыкновенно точно изображены
детали вооружения — остроконечные
медные шлемы лучников, металли-
ческое покрытие тарана, круглые щи-
ты и короткие копья в руках штур-
мующих.
44
— А что они делают с этим чело-
веком? — показал я на изображение
лежащего голого мужчины, окруженно-
го несколькими курчавобородыми людь-
ми.
— Уйдем отсюда, Даян,— сказал
младший Эгиби.— Каким надо быть
зверем, чтобы сдирать с пленников
кожу.
— И так же они поступили с дядюш-
кой Мукаром и другими погонщи-
ками? — вскрикнул я.
— О нет! — успокоил меня Эгиби.
Ассирийцы сдирают кожу только с ца-
рей. Дядюшка Мукар и главный цар-
ский возничий Летан не мучались. Им
просто отрубили голову.
Слезы хлынули из моих глаз.
— Наш справедливый царь Набупа-
ласар,— утешил меня Эгиби,— прика-
зал отдать этим людям воинские почес-
ти и обеспечить их семьи, чтобы они
ни в чем не нуждались. Ты же, по его
распоряжению, как только достигнешь
положенного возраста, будешь постав-
лен во главе царской конюшни. А пока
поживешь у меня в доме.
Пройдя зал, который, судя по высо-
кой кровати в его центре, служил спаль-
ней, мы увидели темный ход. Что-то
треснуло под моими ногами.
— Наверное, это ход в царскую со-
кровищницу,— предположил я.
— Что ж, проверим! — бросил Эгиби
и шагнул в темноту.
Вскоре мы оказались в продолгова-
том зале, все стены которого также
были покрыты каменными плитами-
картинами. Царская охота. Царь на
колеснице, запряженной четверкой ко-
ней. Он натянул огромный лук. Стрела
вот-вот сорвется с тетивы. Стоящий
за царем возница едва сдерживает вож-
жами богато украшенных коней. Куда
же направлена стрела? В льва, уже
пораженного тремя стрелами? Одна
пронзила верхнюю часть передней ноги.
Две другие торчат в шее. У раненого
животного иссякают силы. Кровь по-
током льется из его полуоткрытой пас-
ти. Но другой лев еще полон сил. Он
в прыжке бросается па' коня. Вовремя
подоспевший охотник направляет копье
в его пасть.
Потом мы прошли в помещение, до-
верху уставленное полками.
— А вот и сокровищница! — радост-
но закричал я.
Эгиби наклонился к перевернутому
ящику, валявшемуся на полу, и достал
из него глиняную табличку. Несколько
мгновений он вчитывался в нее и потом,
обратив ко мне лицо, скорее пропел,
чем проговорил:
— Ты не ошибся, Даян! Это сокро-
вищница! Но не та, о которой ты думал.
В этих полках тысячи книг, мудрость
многих народов.
— Книги? — удивился я.—Зачем
царям, сдирающим кожу с пленников,
книги?
— Это библиотека другого царя. Мы
в его дворце, соединенном переходом
с другим, где мы были раньше. У этого
царя, имя его Лшшурбанипал, были,
кроме войны, еще две страсти - чте-
ние и охота. Изображения на степах
того зала дают представление о пер-
вой из них. Этот зал воплощает его
вторую и, как мне хочется думать,
главную его страсть.
— Как же ты это узнал? — удивил-
ся я.
— В конце таблички библиотечный
штамп: «Дворец Ашшурбанипала, царя
четырех стран света, царя Ассирии».
— А о чем написано в этих кни-
гах? — спросил я.
— Для этого надо их прочитать! —
отозвался Эгиби,- У нас в Вавилоне
найдутся для этого ученые люди.
Из темного прохода потянуло дымом.
Туда, откуда мы пришли, пути нет.
Кто-то поджег дворец царя-живодера.
Но дворец Ашшурбанипала должен
иметь свой парадный вход, своп воро-
та! Не теряя времени, мы кинулись
бежать. Страх - плохой помощник!
Несколько раз, не замечая выхода, мы
пробегали по одному и тому же залу.
А дым все усиливался. Уже трудно
было дышать. Наконец, мы попали па
царскую кухню, увешанную тушами ба-
ранов и дичью. Видимо, царь не верил,
что город так быстро падет и заказал
поварам обед. Я открыл какую-то двер-
цу — это оказалась кладовка. Оттуда
выскочил какой-то мальчишка, навер-
ное поваренок, едва не сбив меня с ног.
Мы бросились бежать за ним, сообра
зив, что служащему дворца выход изве-
стен.
И вот мы снаружи. Поваренок уле-
петывал от нас, как заяц. Но мы и не
думали за ним гнаться. Мы смотрели
на пылающий дворец. Быки парадных
ворот были объяты пламенем, и каза-
лось, что они шевелятся. Огонь успел
переброситься на дворец, откуда мы
только что выбрались.
— Да! — протянул я,- Тех книг
уже никто не прочтет.
— Ты ошибаешься, Даян! прого-
ворил Эгиби после некоторого молча-
ния.— Книгам из глины не страшен
огонь. Он, наоборот, их укрепит, и они,
затвердев, как камень, станут доступны
людям, которые будут жить и через ты-
сячу лет.
Это все, что я хотел вам рассказать.
Да, вот еще. Когда я прибыл в Вавилон,
то не застал там Саула. Они с внуком
вернулись в Иудею, так и не узнав от
меня подробностей падения Ниневии.
1 Э к б а т а и ы - главный город Мидии, го-
сударства, образовавшегося и середине VII в.
до и. э. при объединении полукочевых мидий-
ских племен.
2 Более тысячелетия после правления Хам-
мурапи в Вавилоне сменилось как население, гак
и характер жизни. Небывалого pacmieiа достигла
торговля. Возникли всесильные объединения тор
говцев, «торговые дома». Наиболее знаменитыми
из них были «дом Эгиби» и «дом Мурашу».
'* Вавилон считался частью Ассирии, по на-
ходился па особом положении. Там правил ва-
вилонский наместник, подчиненный ассирийскому
царю.
45
КУРТАШИ
В VI веке до п. э. персы завоевали Двуречье,
Малую Азию, Сирию, Египет и создали могу-
щественную державу. Персидские цари взимали
с побежденных дань и сгоняли их на работы по
строительству дорог и дворцов. Герой рассказа —
юноша из греческого города Малой Азии.
Знаете ли вы, что такое дорога на
чужбину? Порою она напоминает кли-
нок персидского акинака1, нацеленного
вам в грудь. Иногда же похожа на из-
вивающуюся змею с пестрой шкурой.
Она тянет за собой, и ты превращаешь-
ся в песчинку, бессильную противо-
стоять этому вечному и враждебному
тебе движению.
Возвращаясь к его истоку, я вспоми-
наю гудящую площадь моего примор-
ского города.
— Где же справедливость? — вопро-
шал мой отец, обращаясь к окружаю-
щим.
Он был в фартуке, сером от камен-
ной пыли: приказ сатрапа2 застал его
в мастерской.
— Старший сын — в царском флоте.
Средний охраняет царскую крепость. А
теперь забирают меньшего. Кто же
возьмет из моих рук резец? Кто будет
ваять статуи для нашего храма?
— Надо царю жаловаться,— вста-
вил кто-то.— Царь милостив. А у наше-
го сатрапа камень вместо сердца.
— Пожалуешься! — раздался чей-то
голос.— Сам слышал, как седоволосый
лидиец, пав на колени, умолял Дария,
чтобы тот отпустил из войска старшего
из пяти сыновей. «Обещаю тебе это,—
ответил Дарий.— Возвращайся домой!
Ты его увидишь».
Царь не обманул, ибо персы считают
себя самым правдивым народом. Вер-
нувшись в свое селение, лидиец увидел
сына повешенным на воротах дома.
Люди ахнули, но сразу же стихли.
Послышался цокот копыт. На площадь,
тесня толпу, въехали всадники в высо-
46
ких шапках, с колчанами стрел на бо-
ку. За ними уныло брело несколько де-
сятков юношей.
Я присоединился к ним, стараясь
сдержать рыдания. Рядом со мною
встали Аристей, сын кузнеца, и Ксанф,
сын ткача. Отныне мы были на царской
службе и должны были следовать, куда
укажут.
Так начался наш путь в Парсу.
Название это произнес старший страж-
ник, но он не объяснил, где эта Парса
и зачем нас туда ведут.
Дорога не утомляла однообразием.
То и дело нас обгоняли царские гонцы
на взмыленных конях. Они меняли их
на станциях, отстоявших на равных
расстояниях друг от друга. Путь от Эфе-
са3 до Суз4 занимал у них семь дней.
Так что царь, не выходя из дворца,
мог узнать, что делается на краю его
необозримой державы.
Несколько раз встречались отряды
царских стрелков и пращников. Они
возвращались в свои сатрапии после
смотра, который устроил Дарий. Я слы-
шал, что такие смотры проводились
ежегодно. Начальники, представлявшие
большие отряды хорошо вооруженных
и крепких воинов, награждались, а те,
кто приводил мало воинов или плохо
их снаряжал, смещались.
По обе стороны дороги то и дело
возникали живописные селения. Там
шла своя жизнь, не похожая на ту, кото-
рую мы покинули. Судя по диковинным
одеждам поселян, это были люди, гово-
рившие на неведомых нам языках. Каж-
дый день кто-нибудь из них молча выно-
сил нам на дорогу пшеничные хлебы
или ячменные лепешки, амфоры5 с козь-
им молоком или жидким красным ви-
ном, корзины с орехами или фруктами,
ибо кормить проходящих по дороге
воинов и царских людей тоже было
царской службой.
На одном из привалов к нам, сидя-
щим у обочины дороги, подошел моло-
дой бойкий эллин5. Он был в дорож-
Акинак. Короткий меч
с прямым клинком, рас-
пространенный на Во-
стоке у иранских наро-
дов — мидийцев, пер-
сов, скифов. Ножны,
в которых его носили
у пояса, украшались
изображениями живот-
ных и военными сце-
нами. Персы брали с
собой акннакн в моги-
лы. Скифы приносили
им жертвы как богам
войны.
ном хитоне7 с рукавами, какие носят
в Сирии, на плече у него висела кожа-
ная сумка.
— Куда держите путь, земляки? —
спросил он.
— В Парсу,— пробурчал Аристей,—
а вот где она, одному Гермесу известно.
— Сейчас посмотрим,— сказал юно-
ша, вытаскивая из своей сумки какой-
то предмет.
Это была небольшая медная доска
с нанесенными на нее очертаниями ма-
териков и островов, рек и морей. Длин-
ная линия, соединяющая края доски,
была той самой дорогой, по которой
мы шли.
— Такую доску,— пояснил наш собе-
седник,— впервые вычертил мудрец
Царь Дарий охотится
на львов. Оттиск на
глиняном цилиндре.
Царь в короне, стоя
на колеснице, поража-
ет стрелами царя зве-
рей. В небе орел с чело-
веческим лицом и в ко-
роне — герб персид-
ской династии Ахеме-
нидов. Слева надпись
на трех государствен-
ных языках Персии —
персидском, мидий-
ском, вавилонском.
Вход в Персеполь. Во- человеко-быками, как
рота с такими же у ассирийцев.
Анаксимандр8, живший полвека назад.
А теперь ею пользуются не только элли-
ны, но и варварьг.
— Вы оставили Лидию с ее древними
Сардами,— продолжал он, водя по ли-
нии пальцем с длинным, ярко окрашен-
ным ногтем.
— Впереди Фригия, которую называ-
ют Великой. Здесь вы переправитесь
через реку Галис и войдете в Каппадо-
кию. Потом спуститесь в Киликию, рож-
дающую белых коней. Мутный Евфрат
47
отделяет ее от Армении. Будьте осто-
рожны! Здесь нападают ршбойники.
Миновав Армению, вы окажетесь в су-
ровой Мидии. Затем вы пересечете еще
четыре реки и подойдете к Сузам. Здесь
кончится нарекая дорога. А вот где
ваша Парса, тут не обозначено. При-
знаться, впервые слышу город с таким
именем.
Новость эта была малоутешительной.
Парса это, наверное, какая-нибудь
дыра на границе с Индией, куда даже
и дороги нет.
Легко водить пальцем по медной дос-
ке. А каково идти, изнемогая от уста-
Дарий на тропе с жез-
лом в руках принимает.]
м иди некого вел ьмож у.
За троном — его нас-
ледник Ксеркс, спра-
ва — царская стража.
Миди й с к и с вел ь мо ж и
поднимаются ио лест-
нице. Рельеф Персе
поля.
Дарик. Золотая монета
с изображением Дария
в короне с царским
жезлом и луком в ру-
ках. Впервые в истории
на монете появляется
изображение правите-
ля, удостоверяющее,
что монета заслужива-
ет доверия. 11ереидские
«стрелки»—так пазы
вали греки эти моне-
1Ы — появились в Ев-
ропе раньше, чем луч-
ники армии Дария, и,
бывало, склоняли гре-
ков к измене.
лости и зноя! Каково спать па голой
земле под чужим небом, слышать вой
шакалов и зловещий рык львов! У неко-
торых истерлась обувь, и они брели
босиком. Я с благодарностью вспоми
нал отца, положившего в мешок лишние
сандалии. Видимо, он догадывал» я, что
наша дорога далека.
Однажды нам повстречался старик,
по виду похожий на торговца орехами
или сушеными фруктами. Он ехал вер-
ком на ослике. Ослик помахивал голо-
вой, отгоняя мух, длинные уши болта-
лись и били по волосатой морде.
Старик внимательно оглядел нас и
кивнул одному и< персов Тот момен-
тально спешился. Я был поблизости
и услышал:
Царю царей посылают свежую
рыбу. Ему нужны крепкие курташи, а
не гниль.
Слушаю и повинуюсь,- отвечал
воин, целуя подставленную ему руку.
В тот же день нам устроили дневной
48
привал в камышовых зарослях у реки.
Какое наслаждение погрузиться в хо-
лодную воду и смыть вместе с пылью
усталость!
Выйдя на берег, я вознес молитву
богам, пославшим нам доброго старца.
Ксанф, знавший персидские порядки
лучше меня, уверял, что этот стари-
чок — высокопоставленный вельможа,
наблюдающий за всем, что происходит
в царстве, один из тех, кого называли
«глаза и уши царя». По его словам,
царь понатыкал этих глаз и ушей столь-
ко, что каждый должен держать язык за
зубами, если не хочет отведать царских
плетей или попасть на острова.
Это был мудрый совет. И ему вы обя-
заны тем, что можете узнать о моих
приключениях. Ибо я никогда не откро-
венничал с малознакомыми людьми,
предполагая в каждом царский глаз
или ухо.
Перед Сузами мы сошли с царской
дороги. Я подозреваю, что наши страж-
ники опасались, что кто-нибудь из нас
убежит, воспользовавшись многолюди-
ем города, который остался справа от
нас. Мы видели лишь стены из обож-
женного кирпича,скрепленного асфаль-
том, да кровли каких-то удивительных
храмов или дворцов.
После Суз нам пришлось еще долго
идти каменистой равниной. Порой мы
обгоняли повозки, груженные стволами
кедра, слоновыми бивнями, слитками
бронзы. Но никто не обгонял нас. На
десятый день пути мы достигли доли-
ны, ограниченной с обеих сторон голыми
горами. Возделанные поля встреча-
лись все реже. На песчаных полосах
пламенели редкие кусты терновника.
Высоко в небе парил орел с распростер-
тыми крыльями. И внезапно мне пришла
мысль, которая вам, наверное, покажет-
ся дикой, что это тоже царский глаз,
высматривающий, что делается внизу.
Ведь недаром персидские цари избрали
своим гербом эту хищную, зоркую
птицу.
И вдруг на повороте мы увидели что-
то сверкающее белизной. Наши страж-
ники спешились и, пав на колени, воз-
несли молитву сначала огню, а затем
другим богам. Из этого я понял, что
наш путь завершен.
Впереди высилась Парса, цель наше-
го пути. В этой местности город ка-
зался каким-то сказочным видением.
Он не был похож ни на один из горо-
дов. Это был город-храм, созданный
скорее для поклонения богам, чем для
земной жизни. Лестница из белого
камня вела к воротам, охраняемым юно-
шами в златотканых одеждах. Их ору-
жие ослепляло глаза. За воротами от-
крывался дворец с колоннами высотою
не менее чем в 40 локтей. Стены дворца
были из кедровых досок, окна из слоно-
вой кости.
Зачем же нас ведут сюда? Нс затем
же, чтобы мы могли полюбоваться этой
красотой и рассказать о ней тем, кто ее
не видал?!
И словно бы отвечая на этот вопрос,
стражники приказали свернуть влево и
идти в обход еще не достроенной город-
ской стены. У подножия горной гряды
мы увидели другой город, так не похо-
жий на царский.
Сотни, а может быть, тысячи людей
заполняли пространство, образованное
горой и наполовину пересохшей рекой.
Египтян можно было узнать по рукам,
белым от глины, ибо в отличие от других
они месят глину руками, а тесто нога-
ми. На груди и ногах у фракийцев"’ бы-
ли диковинные узоры, выколотые иглой
и заполненные краской. Согдийцы" бы-
ли в кожаных штанах, саки z — в остро-
конечных шапках. Одни с помощью
длинных кольев переворачивали камен-
ные глыбы, другие что-то лепили из
глины. В нескольких местах поднима-
лись столбики дыма. Из медных котлов
тянулся дразнящий запах вареного
мяса и бобов.
— Курташи,— сказал стражник, по-
казывая на лагерь.
49
Так нам стало ясно, что персы назы-
вают курташами людей, согнанных на
царские работы. И наша служба будет
состоять в том же. Мы должны будем
сделать новую царскую столицу еще
прекраснее, пристроить к старым двор-
цам новые, вырыть цистерны для воды,
укрепить стены башнями. Мало ли най-
дется работы в городе, который должен
превзойти столицы других царей на-
столько, насколько персидский царь
превзошел их своим могуществом.
На следующее утро для меня нача-
лась новая жизнь. Совершив молитву
Гелиосу13, я брался за молот, ибо
начальник над курташами определил
меня в десятку каменотесов, а моих зем-
ляков в десятки златокузнецов и тка-
чей. Пока я обтесывал мраморный
столб, чтобы он блестел, как серебро,
Аристей ковал золотые кольца для за-
вес, а Ксанф ткал из шерстяных нитей
завесы белого и яхонтового цвета. И
хотя то, что выходило из наших рук,
было задумано как часть целого, мы,
творцы единой красоты, не могли встре-
титься друг с другом, чтобы обменяться
словами утешения и вспомнить о роди-
не, ибо начальник над курташами опре-
делил — людям разных десятков жить
и работать порознь.
И были в моем десятке, кроме меня,
три киликийца, два финикийца, три
лидийца и египтянин по имени Небвер.
И стоял над нами десятник по имени
Багапата, рыжебородый перс с колю-
чими глазами и гибкой палкой. Он бил
ею по спине, по бокам, куда попало,
если молот медлил в наших руках. В
первые дни больше всех доставалось
мне, и по ночам я стонал от боли и оби-
ды. Тогда Небвер показал мне, как
обращаться с молотом, чтобы меньше
тратить сил и создавать вид, что рабо-
таешь. Я внял его совету, и палка Бага-
паты почти не свистала над моей голо-
вой.
Каждую неделю на верблюдах и бы-
ках подвозили наш «гал», как персы
50
называли паек. И мы получали полбара-
на, бар14 ячменя, ка15 масла, четыре
горсти фиников. Десять женщин с мла-
денцами мужского пола получали вдвое
меньше, а женщины с младенцами жен-
ского пола в четыре раза меньше, пото-
му что персы дороже ценили мужчин.
Одна из женщин — ее звали Ануну —
была приставлена к нам, чтобы молоть
зерно и печь хлеб. Это была ее работа.
Она кормилась вместе с нами, но жила в
женском шатре вместе с четверодоль-
ницами, так называли женщин, родив-
ших девочек.
Как ни старались разобщить нас Ба-
гапата и стоящие над ним, мы вскоре
научились понимать друг друга. Ибо,
кроме языков, каким нас обучили мате-
ри, есть язык товарищества, и кроме
богов, каким поклоняются многочислен-
ные народы земли, есть единое для всех
угнетенных божество. Имя его — Сво-
бода. Оно звучит по-разному на разных
языках, но желанно для всех.
Небвер к тому же знал мой родной
язык, поскольку он был родом из горо-
да, где жило много эллинов.
Сколько удивительных историй услы-
шал я от Небвера. Более всего мне за-
помнилась одна. Я передам ее слово в
слово, ибо эллины рассказывают ее по-
другому.
Однажды царь Камбиз отправился
завоевывать Египет и, покорив его, воз-
вращался в Персию. Случилось так, что
он упал с коня и накололся на свой
же меч. Пока он лечился от раны, на
престол сел его брат Бардия. Узнав об
этом, Камбиз был охвачен яростью и от
нее умер. Бардия был хорошим царем
и облегчил тяготы простого люда,
уменьшил налоги, перестал сгонять лю-
дей на строительство дорог и дворцов.
Это не нравилось знатным персам, и они
распустили слух, будто бы вместо Бар-
дин правит какой-то самозванец —
жрец, похожий на него и принявший
его имя. В конце концов семь знатных
персов ворвались в его дворец и убили
Бардию, выдав его за самозванца. По-
том они стали решать, кому из них быть
царем, и постановили отдать престол
тому, чей конь в праздник солнца за-
ржет первым.
Был среди этих семерых некий вель-
можа Дарий. Он поставил в конюшне
вместе со своим конем кобылицу, а по-
том увел ее. В ночь перед праздником
он вывел стреноженную кобылицу за го-
родские ворота, и когда семь персов
выехали на равнину перед городом,
конь Дария почуял подругу и призвал
ее к себе радостным ржанием. Тогда
шестеро спешились и, пав ниц, провоз-
гласили Дария царем царей.
— Неужели с помощью такой хитро-
сти, достойной какого-нибудь конюха,
можно стать во главе огромного госу-
дарства? — удивился я.
— Можно, — проговорил египтя-
нин,— если соединить хитрость с обма-
ном.— Ведь сначала надо было очи-
стить престол от Бардии. В этом обмане
участвовало семь персов. Затем требо-
валось устранить шестерых.
— Хотел бы я хоть одним глазом
взглянуть на этого обманщика и хитре-
ца! — воскликнул я.
— Завтра ты его увидишь,— сказал
Небвер.
— Завтра? — удивился я.— Откуда
у тебя такая уверенность?
Но египтянин закрыл мне ладонью
рот.
— Спи! Мы и так проговорили пол-
ночи.
Наутро, когда мы тянулись гуськом
на работу, Небвер обратил мое внима-
ние на плиту с рельефным изображени-
ем человека в длинной одежде. Он вос-
седал на троне с витыми ножками. У не-
го было лицо мудреца.
— Вот и Дарий! — шепнул мой
друг.— Смотри в оба и запоминай!
— Я себе его представлял другим! —
протянул я.— К тому же, можно ли
верить художникам? Царя надо видеть
живым.
— Не могу ничем тебе помочь! —
улыбнулся Небвер.— Царь не пригла-
сит курташей на пир. Да и бывает он
в Персеполе лишь раз в году.
— Раз в году! — воскликнул я.
Багапата подошел к колоннам, над
которыми мы работали вчера, и, не оста-
навливаясь, повел нас дальше.
Через несколько минут мы стояли у
разложенных на земле каменных плит.
Они были вдвое меньше той плиты, на
которой был Дарий. Плиты были глад-
кими, но на одной из них углем были
вычерчены клетки, как на доске для
игры в шашки. И в клетках была наме-
чена фигура воина во весь рост.
— Насколько я понял, это царский
гвардеец? — сказал я.
— Бессмертный! — поправил Неб-
вер.— Так их здесь называют. Но бес-
смертие ему дадим мы. Бери резец и
молот. Смотри, Багапата уже схватил-
ся за палку.
И застучали наши молотки. Я рабо-
тал с одной стороны плиты, Небвер —
с другой. Кусочки камня отлетали в сто-
роны. Вверх поднималась пыль, и мы
отворачивали головы, чтобы защитить
глаза. Бессмертный выходил из клеток,
приобретая все большее сходство с жи-
вым воином.
— Подумай!—сказал Небвер, не
оставляя молотка.— И через тысячу
лет он будет жить в камне.
— Да! Да! Да! — вторил я в такт
его словам.— Вот вырисовывается его
кулак, бессмертный кулак.
— Ба-га-па-ты ку-лак! — подхва-
тил Небвер, стуча молотком.— Вот
древко, вот наконечник копья.
— А я не хочу бессмертия копья,
бессмертия палки. Пусть будет бес-
смертна красота. Я хочу высекать из-
ваяния богов, бессмертных богов. Я
хочу быть свободным как птица.
— Да! Да! Да!—яростно колотил
Небвер молотом по резцу.— Я с тобой
заодно. Да! Да! Мы отыщем дорогу
к свободе.
51
1 А к и н а к -короткий меч, употребляемый
персами, а также скифами.
2 С атрап - высокопоставленный персид-
ский чиновник, правитель крупной области Пер-
сидского царства.
•’ Э ф е с — один из крупных греческих горо-
дов на побережье Эгейского моря. В конце VI и
начале V века до н. э. Эфес входит в Персидскую
державу.
’Суз ы одна из четырех столиц Персид-
ской держаны, зимняя резиденция персидских
царей. Другие столицы: Экбатаны, Пасаргады и
Парса (Персеполь). Последняя во время дей-
ствия рассказа еще строилась.
5 Амфора - глиняный сосуд емкостью в
несколько литров.
11 Эллины —самоназвание народа, извест
кого римлянам под именем греков.
7 X и т о и греческая одежда наподобие
длинной рубахи.
8 А и а к с и м а и д р из Милета (610—
546 годы до н. э.) — греческий ученый, создавший
карту, солнечные часы и астрономические инстру-
менты.
'' Греки называли варварами всех не греков,
в том числе египтян и вавилонян.
Ф р а к и й ц ы — обитатели Фракии, обла-
сти на севере Балканского полуострова.
" С о г д и й ц ы — обитатели Согдианы, од-
ной из персидских сатрапий, расположенных на
территории современного Туркменистана.
12 С а к и персидское название скифских
племен.
11 Г ел и ос — у греков бог Солнца.
" Бар К) л.
15 К а около литра.
ОТДАННЫЙ В ЗАЛОГ
Действие рассказа относится к V веку до и. э.
Его герои - вымышленные лица. Но отношения
между ними основываются на древнеиндийских
законах, приписываемых Ману.
Я мчался изо всех сил, словно бы ме-
ня догоняли слоны. Но им не было до
меня дела. Слоны пришли ночью, когда
паша деревня была погружена в сон,
и превратили молодые побеги риса в го-
лую безобразную землю с ямами и рыт-
винами от огромных ног. Особенно по-
страдали от набега участки у леса и сре-
ди них клин моего отца.
На краю деревни я обогнал Рихаса.
Участок его отца, кшатрия1 Пентара;
также пострадал от набега слонов. Но,
кроме риса, семье Рихаса принадлежа-
ло небольшое ячменное поле в лощине,
куда слоны не зашли. Для нас же рисо-
вое поле было единственной надеждой.
Двадцати мер едва хватало от урожая
до урожая, а теперь и одной не собрать.
— Куда ты несешься! — прокричал
мне вдогонку Рихас.— Все равно беды
не обгонишь.
Но я не остановился, хотя пот зали-
вал мне глаза и ноги подкашивались
от усталости. Меня гнали вперед волне-
ние и страх. Что скажет отец? Ведь это
я вместе с Рихасом караулил рисовое
поле. Я должен был бить в медный гонг,
чтобы поднять тревогу. А вместо этого
уснул и не заметил слонов.
Выслушав мой сбивчивый, прерывав-
шийся всхлипываниями рассказ, отец
побледнел. Но ни слова упрека не вы-
рвалось из его крепко стиснутых зубов.
— Жди меня здесь! — сказал он и
решительно двинулся в сторону леса.
Весть о несчастье облетела деревню.
На площадь у дома брахмана2 высыпа-
ли стар и млад. Старцы, поглаживая
белые бороды, вспоминали о бедствиях
прежних лет — градах, пожарах, на-
воднениях. Много лет назад в соседнем
лесу поселился тигр-людоед, похищав-
ший женщин и детей. Но слоны никогда
еще не нападали на нашу деревню. На-
верно, кто-нибудь прогневал богов.
Тем временем вернулся отец. За этот
час он постарел. Спина его сгорбилась,
плечи стали острыми, глаза потускнели.
— Пойдем! —сказал он строго.
Мне стало страшно. Я поднял голову,
стараясь прочесть в глазах отца его ре-
шение. Не хочет ли он принести меня
в жертву, как это делали древние герои
со своими непослушными сыновьями?
Поняв мои страхи, отец опустил ла-
донь мне на лоб. И я понял, что он не
гневается.
— Когда я был в твоем возрасте,—
продолжал он мягко,— наше поле
52
сожгла засуха. Твой дед, да воплотится
он в своей следующей жизни в брахма-
на, отправился со мною в город. Мы
достали зерно для урожая. Я хорошо
запомнил дом ростовщика.
Так я впервые услышал это слово:
«ростовщик». Я решил, что это город-
ской колдун, умеющий выращивать рис
даже на раскаленных камнях. Иначе
бы откуда он мог иметь рис в городе и
раздавать его тем, кто испытывает
нужду.
Дом ростовщика стоял за каменным
забором. Внутрь вела скрипучая желез-
ная калитка. Таким же скрипучим был
голос лысого человека, не очень любез-
но пригласившего отца во внутренние
покои.
Оставшись во дворе, я разглядывал
гладкие каменные плиты с растущими
в щелях чахлыми травинками. Затем
внимание мое привлек большой желез-
ный котел, висевший на палке между
двух столбов. Из котла валил пар, и я
не сразу заметил стоявшего у стены
мальчика. «Наверное, это подручный
колдуна»,— подумал я. Я слышал, что
колдуны собирают травы и вываривают
их вместе с жабами и змеями.
— Подойди сюда! — крикнул мне
мальчик.
Вблизи я удивился его худобе.
— Нет ли чего поесть? — спросил он.
Я отломил кусок лепешки, которым
снабдила меня мать.
Поев, мальчик рассказал, что отдан
в залог живоглоту, и выразительно по-
казал на дом.
Слово «живоглот» было мне понятно.
В сказках говорилось о демонах, живь-
ем проглатывающих людей.
— А какой он из себя? — спросил я.
— Да ты же его видел! — отозвал-
ся мальчик.— У него голова лысая,
как колено, а нос крючком.
— Так это и был ростовщик! —
воскликнул я.
В это время открылась дверь и на
пороге показался отец.
— Вот мы и с зерном для посева,
сказал он, когда мы вышли наружу.—
Завтра я приеду за ним в город. Пол-
торы меры за меру.
Я не сразу понял смысл последних
слов, и отец пояснил:
— За каждую меру зерна, которую
мне ссудит ростовщик, после получения
урожая надо будет отдать полторы.
И тогда я догадался, почему мальчик
назвал ростовщика живоглотом.
На следующее утро я уже играл е
Рихасом и, конечно же, рассказал ему
о том, что был в городе у ростовщика,
о дворе, мощенном каменными плита-
ми, железном котле и мальчике, которо-
го не кормят.
— Мой отец тоже был в городе,—
сказал Рихас.— Он взял у ростовщика
рис — четыре меры за три.
— Четыре за три? — удивился я.—
Мой отец должен отдать полторы за
одну.
— А мой — четыре за три,— настаи-
вал Рихас.
— Почему же мой отец должен от-
дать больше? Он же беднее. У него
нет ячменного поля.
— Не знаю. Наверное, надо было
найти доброго ростовщика.
В тот же день я рассказал отцу о на-
шем разговоре.
— Не может быть!—сказал он.—
Ты что-то напутал.
— Но Рихас говорит — четыре за
три. Зачем ему врать?
Это объяснение не убедило отца, и он
вышел, чтобы узнать, как было на са-
мом деле.
Вернулся он мрачнее тучи.
— Ты прав,— сказал он.— Ростов-
щик тот же. С меня он взял полторы
за меру, а с него четыре за три.
Мать набросилась на отца с плачем:
— Вечно тебя обманывают!
— Успокойся!—сказал отец,- Я
пойду жаловаться царю. Ведь царь —
защитник слабых. Не даром ведь гово-
рится: «Если бы царь не наказывал
53
сильных, они изжарили бы слабых, как
рыбу на вертеле»3.
Слова эти успокоили мать, и она ска-
зала:
— Попроси царя, чтобы он отогнал
слонов, ведь они снова растопчут наш
рис. Это же несправедливо, чтобы люди
работали, а лесные звери уничтожали
их труд.
— Обязательно скажу,— пообещал
отец.
Через несколько дней мы отправились
в столицу. Это был очень большой го-
род, наверное в десять раз больше того,
где жил ростовщик. Дом царя — отец
назвал его дворцом — находился за
стеной, такой высокой и крепкой, что
ее не смогли бы сломать даже слоны.
Во дворец можно было войти через
огромные ворота, но мы туда не вошли,
потому что воины преградили нам путь
копьями, а их начальник сказал, что
если у отца есть дело к царю, то он
может обратиться к царскому судье на
базарной площади у трех башен.
Базарная площадь была полна людь-
ми, сновавшими в разных направле-
ниях, что-то продававшими и покупав-
шими или просто бродившими без дела.
От толчеи, обилия невиданных това-
ров, гомона у меня закружилась голо-
ва. Я прижался к отцу, боясь отстать
от него и затеряться в толпе.
— Дорогу! Дорогу! — послышались
чьи-то голоса.
Мы отступили, чтобы пропустить бы-
ков. Они везли большую клетку на коле-
сах. За решеткой из кольев были видны
люди в жалких лохмотьях.
— Кто это? — спросил я.— Почему
они в клетке, как звери?
— Преступники,— шепнул отец.—
Они нарушили закон, и теперь их возят
по городу для примера другим.
Я живо представил себе, как в клетку
бросят ростовщика. Мне стало его жал-
ко. Лучше уплатить лишнюю меру зер-
на, чем подвергать человека, пусть даже
плохого, таким мукам.
54
Надо было видеть возмущение отца,
когда я поделился с ним мыслями.
— Чего его жалеть! — кипятился
он.— Ведь он нас не пожалел. Пусть
себе сидит рядом с ворами и убийцами.
Наконец мы подошли к месту, где вер-
шился суд. Царский судья сидел на воз-
вышении, так что виден был всем. Его
одеяние сверкало золотыми нитями,
шапка—драгоценными камнями. По
обе стороны от него сидели на корточках
писцы и что-то царапали на пальмо-
вых листьях.
Прошло немало времени, пока оче-
редь дошла до моего отца и он пред-
стал перед очами царского судьи. Я был
недалеко и слышал все, о чем они гово-
рили.
— Из какой ты касты? — спросил
судья.
— Из вайшьев4,— ответил отец.
— И что же ты хочешь от закона?
— Справедливости. Ростовщик ссу-
дил мне меру зерна за полторы, а моему
соседу три за четыре.
. — А кто твой сосед?
— Кшатрий Пентар.
— Тогда ростовщик прав,— отозвал-
ся судья.— Процент взят в соответст-
вии с кастой, к которой ты принадле-
жишь. Но если бы он и не был прав,
разве тебе неведомо, что закон запре-
щает должнику жаловаться на челове-
ка, давшего ссуду. За жалобу ты упла-
тишь в царскую казну штраф, равный
стольким мерам зерна, сколько ты взял
в долг.
Отец словно онемел. У него не наш-
лось слов, чтобы сказать о слонах,
растоптавших наш рис.
— Следующий,— произнес судья, и
отца оттолкнули.
Так мы ни с чем вернулись в деревню.
В день сбора урожая к нам явился пи-
сец с пальмовым листом и, показывая
пальцем на нацарапанные значки,
потребовал зерно для царя. Отец не
стал спорить, потому что боялся попасть
в клетку на площади. А после того как
рассчитались еще и со сборщиком нало-
га, зерна осталось едва на посев. И отец
сказал мне и матери, чтобы мы держали
дом на запоре и никого не пускали.
Прошло время отдачи долга, а ро-
стовщик не появлялся, словно он о нас
забыл. Я стал выходить из дому и, как
прежде, играл с Рихасом. Однажды,
когда я прятался от него за деревом,
на дорогу выехала повозка, запряжен-
ная парой волов. У возчика был такой
вид, словно он кого-то искал. И хотя это
был незнакомый человек, я его не испу-
гался. Мне показалось, что он просто
заблудился. Когда я подошел на его
зов, он молча схватил меня и заткнул
ладонью рот. Через несколько мгнове-
ний я оказался в повозке. Рихас так
и не нашел меня и не догадался, что со
мною. И только через несколько дней
меня отыскал в городе отец. Как вы
понимаете, человек, который меня схва-
тил, был послан ростовщиком. Этот
живоглот взял меня хитростью вместо
долга5.
Теперь я живу в доме ростовщика
и выполняю тяжелую и однообразную
работу. От голода я стал таким же
худым, как тот мальчик.
Прошло уже два года, а отец все не
может отдать свой долг, и он растет,
как тесто в деревянной бадье. Давно
уже я забыл о наших деревенских играх
и развлечениях. Дни длинные, а хозяин
суров, хотя он и не заставляет меня
выполнять нечистую работу — для это-
го есть шудры6. Они живут отдельно
и едят свою особую пищу. Но я им за-
видую: их много, а я один, и мне не с
кем обменяться словом. Сначала я про-
бовал подходить к ним, но надсмотрщик
каждый раз больно бил меня, напоми-
ная, что я из касты дваждырожденных
и не должен осквернять себя общением
с шудрами.
Иногда ко мне подходит ростовщик.
У него колючие глаза и скрипучий
голос.
— Работай, мальчик, работай! Не да-
ром же я кормлю твоего отца и тебя,—
твердит он, и глаза суживаются, тонкие
губы растягиваются.
И опять я мешаю варево в котле,
а когда солнце понуро спускается за
каменный забор, я падаю на свою истер-
тую циновку и жду, когда придут слоны.
Они явятся ночью, когда все уснет в до-
ме ростовщика. Слоны раздавят камен-
ные стены своими огромными ногами и
найдут хозяина. Они гневно протрубят
на весь город. И тогда я проснусь, что-
бы бить в медный гонг.
1 Кшатрии — каста воинов в Древней
Индии, занимавшая в государстве второе место
после брахманов.
2 Высшая каста в Древней Индии. Как жре-
цы, брахманы жили на приношения верующих.
Согласно верованиям древних индийцев, каж-
дый после смерти в зависимости от соблюдения
установленных жрецами законов мог перевопло-
титься в человека более низшей или высшей
касты или даже в животное.
3 Это изречение взято из законов Ману, кото-
рыми в Индии пользовались вплоть до III века
н. э.
4 Вайшьи — каста земледельцев, скотово-
дов и торговцев.
5 Законы Ману, определявшие все стороны
жизни древних индийцев, разрешали получать
долг любыми средствами, в том числе и хит-
ростью.
6 Обязанностью касты шудр считалось услу-
жение «дваждырожденным», т. е. людям из пер-
вых трех каст. На шудр возлагались работы,
которые религия считала нечистыми.
ЛЕГЕНДА О БУДДЕ
Во второй половине VI — начале V века до
н. э. в Северной Индии жил Гаутама — Будда,
основатель одной из широко распространенных
и в наши дни религий — буддизма. В поздней-
ших легендах о жизни Будды немало вымыслов
и преувеличений, но они в поэтической форме
объясняют сущность учения и причины его
успеха.
У подножия седых Гималаев раскину-
лась страна Кошала. Испокон веков ее
занимали сакья, считавшие себя внука-
55
Олень Руру. Каменный
рельеф. Миф об улепе
Руру принадлежит к
числу таких же древ-
них мифов, как преда-
ние об амрите. Олень
Руру нодпергся напа-
дению охутпика, стрел-
ка и» лука, но был
спасен божественной
девой Монакой, до-
черью Брахмы, которая
стала его супругой.
Каменные ворота сту
пы в Санче, украшен-
ные резьбой, которая
изображает деяния
Будды.
ми Солнца. У царя этого племени родил-
ся первенец, которому дали имя Гаута-
ма. На седьмой день после рождения
сына умерла его мать.
Отец решил посвятить свою жизнь
сыну. Он приказал огородить дом высо-
кой стеной, чтобы ничто не могло сму-
тить юную душу. В ворота пропускали
только красивых и хорошо одетых лю-
дей. Прожив двадцать девять лет, став
мужем и отцом, Гаутама ни разу не
выходил за ворота и наивно полагал,
что всюду живут так же беззаботно,
как он.
Он бы и дольше пребывал в этом сча-
стливом неведении, если бы от стены
не отвалилось несколько камней. Гуляя
ио саду в сопровождении верного слуги,
Гаутама обнаружил отверстие и вы-
глянул в него Его взору предстала
каменистая дорога и бредущий по ней
человек. Спина его была согнута, слов-
но он нес какую-го невидимую тяжесть.
— Кто это? спросил Гаутама у
своего спутника.
— Старец, -отвечал слуга.
— Почему он согнулся?
— От долгих лет,-- ответил слуга.
— Значит, и я буду таким,— задум-
чиво промолвил Гаутама.
Его прекрасный лоб впервые проре-
зала морщина. Слуга промолчал, вспом-
нив, что ему было приказано не гово-
рить ни о чем, что могло бы огорчить
царевича. С того дня словно какая-то
сила тянула Гаутаму к месту, откуда
открывался неведомый мир
Как-то он увидел странное зрелище.
Четверо несли на плечах носилки, в
которых недвижимо лежал бледный че-
ловек. Сзади шло несколько десятков
мужчин и женщин. Слышался плач.
— Что делают эти люди? спросил
Гаутама слугу.
— Они несут мертвого,- отвечал
слуга
56
И я умру? — спросил Гаутама.
Слуга молча отступил, вспомнив о
прика»е цари Никто не заметил первой
горькой складки у рта царевича.
Вечером того же дня, отослав слугу,
Гаутама сам подошел к стене. Он уви
дел, что по дороге идет человек
и звенит колокольчиком.
Подойди сюда! - крикнул Гау-
тама.
Человек сделал несколько шагов и
остановился. И тогда царевич увидел,
что лицо незнакомца сморщено, как
кожура печеного яблока, а грудь в
язвах и струпьях.
Кто ты? - спросил Гаутама.
Разве по слышишь, я прокажен-
ный
И ты зовешь людей на помощь?
Из уст прокаженного послышался
звук, напоминающий бульканье кипя-
щей воды. Это был смех.
Пег! Я звоню, чтобы они разбега-
Настенная живопись
VI в. в пещере Ад-
жанты. Фигуры мужчи-
ны и женщины дают
представление об обли-
ке древних индийцев и
их украшениях.
Будда. Скульптура I в
до и. Под сиденьем
Будды изображены его
почитатели в виде фи-
гурок на коленях.
Сосуд для жертвопри
ношений в форме слона
(1120 -770 гг. до
п. э.С
лись. Много лет я не слышал челове-
ческого голоса.
Гаутама был пронзен состраданием.
Из глаз его хлынули слезы. В них
расплылись очертания стены, отделяв-
шей его от людей. Мир, полный горе-
стей, звал к себе. И царевич шел, по-
винуясь этому зову.
С тех пор во многих городах и селе-
ниях Индии видели удивительного
странника. Судя по остаткам дорогой
одежды, он происходил из богатой
семьи. Но его не привлекали дома, от-
куда доносились музыка и веселый смех.
Он появлялся в хижинах бедняков, где
слышались плач и стоны. Став добро-
вольным помощником лекаря, он поил
больных, обмывал раны. Для слепых
он был поводырем. Юноша стоял у
шалаша чандала1, питающегося одни-
ми отбросами из разбитой посуды, и
на его лице не было отвращения.
Однажды Гаутама, прося подаяние,
пришел в главный город страны магад-
хов Царь увидел его с террасы дворца.
Взгляните! — воскликнул царь,
показывая на юношу приближенным.
57
Бронзовый кубок с
двумя ручками, укра-
шенный извивающими-
ся змеями и другими
затейливыми узорами
(IX в. до н. э.).
Сосуд для воскурения
благовоний в форме
одной из почитавшихся
древними китайцами
гор (гора По-шан).
Он держится прямо Чело его прекрас-
но. Нет, не низкого он рода! Эй, слуги!
Приведите его ко мне!
Пока слуги выбежали за ворота, не-
знакомец исчез. Парь обещал вознагра-
дить каждого, кто укажет, где живет
юноша царственного вида в нищенских
отрепьях.
Прошло немало времени, пока одно-
му из царских пастухов не удалось удов-
летворить любопытство владыки.
Склонясь перед троном, пастух ска-
зал:
— О, великий царь! Юноша, которо-
го ты ищешь,— отшельник. Он живет
в горах, в жалкой хижине.
Услышав эти слова, царь приказал
запрячь коней и отправился в горы.
Когда дорога кончилась, он сошел с ко-
лесницы и двинулся к хижине пешком.
Переступив порог хижины царь при-
ветствовал отшельника и обратился
к нему со следующей речью:
— Я увидел тебя, когда ты проходил
мимо моего дворца. Твоя красота до-
стойна лучшей доли Брось эту хижину
и переходи в мои покои. Но сначала
скажи, откуда ты родом.
— Я из славного племени сакья, рож-
ден в царском доме и покинул его, что-
58
бы узнать, как живется людям. Нет луч
шей доли, чем та, что я выбрал.
И ушел царь, поняв, что отшельник
тверд в своем решении А Гаутама вновь
пустился в странствия, чтобы познать
людские горести. И когда его душа пе-
реполнилась ими через край, он оты-
скал в горах дерево, защищающее от
палящих лучей, и ходил вокруг него.
Прохожий мог бы подумать: «Этот чело-
век охраняет зарытый под деревом
клад». Но мудрец оберегал свою мысль,
как еще не окрепшую молодую веточку
на древе жизни.
Семь дней росла мысль, охраняемая
неусыпным стражем, пока не стала
истиной. Мудрец прошептал ее пересох-
шими губами: «Человек — это сосуд
страданий. Страдание неизбежно. От
него надо избавиться. Единственный
путь к спасению — в искоренении же-
ланий».
А потом он впал в глубокий сои.
И явился к нему во сне враг истины Ма-
ра. Искушая мудреца, он воздвиг бла-
гоуханный сад.
— Отрекись! вещал сладкоречи-
вый волшебник.— Разве эти деревья
и цветы не лучшее, чем обладает чело-
век?
Нет,— отвечал мудрец.— Из цве-
тов можно сплести много благоуханных
венков, но они высохнут и опадут. Доб-
рые дела — это венки, украшающие нас
вечно. Аромат лотоса и жасмина рас-
пространяется по ветру. Добродетель
проникает во все места, и нет аромата,
который был бы ей равен.
И отступил Мара, раненный истиной.
Но вскоре он вернулся. С ним были его
юные и прекрасные дочери. Глаза у них
были подобны чашечкам лотоса.
— Отрекись! —сказал злой волшеб-
ник,- - И их красота будет твоей. Они
отведут тебя во дворец и будут услаж-
дать плясками.
— Нет! — отрезал мудрец. Во вре-
мя странствий я видел фокусника с
размалеванной деревянной куклой. Она
танцевала так забавно. Но развяжи
ниточки, и она распадется на кусочки.
Что в ней пленит сердце? Красота исти-
ны не увядает.
И зашипел Мара, как кобра, когда ей
наступают на хвост, и скрылся с глаз.
Потом он сводил с неба молнии, гремел
громом, обрушивал скалы, но не мог
сокрушить мудреца: человек, верный
истине, крепче каменной горы.
Мудрец поднялся и твердым шагом
спустился в долину. Там были люди,
словно бы ожидавшие его прихода. Их
было пятеро. Они были первыми, кому
Гаутама возвестил истину. С той поры
его стали называть Буддой (просветлен-
ным). На самом деле Просветленным
он стал уже тогда, когда впервые был
пронзен жалостью к людям.
Прошло много лет, и Просветленный,
уже глубокий старец, пришел со свои-
ми учениками к тому самому дереву,
близ которого он открыл первую из
истин. Один из учеников, самый пре-
данный и любимый, пал на колени, что-
бы поклониться месту, где родилась
истина. Просветленный поднял его и,
взяв с земли горсть листьев спросил:
«Скажи, юноша, есть ли еще листья,
кроме тех, что у меня в руке?» —
«Осенние листья падают повсюду,—
Рисунок на пластинке
иа обожженной глины
из гробницы II в. до
и. э. Старец и божест-
венная дева.
Один из участков Вели
кой китайской стены в
современном состоя-
нии.
59
ответил ученик.— Их не счесть».— «Вот
так и я,— сказал Просветленный,—
дал вам лишь горсть истин, но, кроме
них, есть бесчисленное множество дру-
гих, которых не счесть».
4-
Проповедь Будды и его учеников име-
ла в Индии небывалый успех. Она была
обращена к народу, к простым людям
независимо от того, на каком языке они
говорили, к какой касте принадлежа-
ли, каково было их имущество. «Не
рождение, а лишь поведение делают
человека либо членом низшей касты,
либо брахманом»,— учил Будда. Не
нужно было обращаться с молитвами
к богам, приносить им жертвы, как это
предписывали брахманы. Достаточно,
учил Будда, убедиться в том, что причи-
на страданий, составляющих основу
жизни,- в желаниях, в стремлении к
власти, к богатству, к славе, к счастью.
Тогда, поняв ничтожность и невыполни-
мость человеческих желаний, легко
освободиться от привязанности к внеш-
нему миру, от страха жизни и в полном
равнодушии к ней достигнуть блажен-
ной успокоенности — нирваны.
Достижение нирваны буддизм связы-
вал с праведным поведением и обра-
зом жизни — с отказом от лжи и нако-
пительства, пролития крови живых су-
ществ. Последователи Будды ходили
зимой и летом босиком, чтобы случайно
не убить насекомое. Они пили проце-
женную воду, ибо в ней также могли
оказаться живые существа. Они не
взрыхляли землю плугом, опасаясь на-
нести вред земляным червям. Истин-
ные сторонники Будды — монахи —
вообще не занимались производитель-
ным трудом. Они жили на подаяния.
На первых порах буддизм был «рели-
гией без богов». Будда не отрицал суще-
ствования богов, от имени которых про-
поведовали брахманы. Но он считал,
что боги не могут облегчить человеку
страданий, ибо сами не избавлены от
Ы)
них. Буддизм отрицал существование
«вечной души», из которого исходило
большинство существовавших рели-
гий. Новое учение выражало пассивный
протест против таких порядков, при ко-
торых низшие слои были обречены на
унизительное служение высшим. Не бу-
дучи воинственным отрицанием пред-
шествующей религии, буддизм считал
ее недостаточной, не обеспечивающей
«спасения». Сторонники Будды дума-
ли, что до его появления мир был
погружен во мрак и невежество.
Буддизм недолго был «религией без
бога». Богом стал сам Будда. Было
установлено поклонение его праху.
Во многих местах Индии и на острове
Шри Ланка (Цейлон) появились кур-
ганы, в которых будто бы были захо-
ронены частицы тела Будды (зуб, локон
и т. п.). Эти курганы назывались сту-
пами. Возле ступ от отростков смоков-
ницы, близ которой учитель будто бы
достиг просветления, выросли священ-
ные деревья. В храмах появились извая-
ния Будды. Сидящий на цветке лотоса
с неподвижным каменным лицом и опу-
щенными веками, спокойный и безмя-
тежный, как он не похож на того юно-
шу, который окунулся в бездну страда-
ний для того, чтобы познать истину,
и на того старца, который тщетно
предостерегал учеников, готовых его
обожествить: «Надо искать истину, а не
поклоняться тем, кто ее открыл».
1 Чаи д а л ы группа людей, стоящих вне
кастового деления.
УЧЕНИК ВРАЧА
Индийские хирурги умели вправлять кости,
лечить переломы, восстанавливать носы, уши,
губы, потерянные пли искалеченные в бою или
по приговору суда. Широко использовались ле-
карства растительного и минерального происхож-
дения. Впервые в мире в Индии в III веке до
и. э. были созданы больницы.
Мы шли правой стороной улицы, по-
тому что там была тень. Учитель, как
всегда, впереди, я — в двух шагах за
ним. Ларец с инструментами и лекарст-
вами оттягивал мне руку. Привычная
ноша! Ведь я уже третий год живу у
Чараки и сопровождаю его но городу,
если больные нуждаются в срочной по-
мощи. Городские мальчишки уже не
дразнят меня деревенским олухом, а
почтительно глядят вслед. Иногда я
слышу завистливый шепот:
— Это Свами, ученик Чараки.
Конечно, вам не терпится узнать, как
я стал учеником самого знаменитого
врача Индии. Тогда слушайте.
Два года назад мы с отцом шли этой
же улицей, по ее солнечной стороне.
Не спрашивая ни у кого дороги, отец
отыскал дом, ставший мне теперь род-
ным. Впрочем, я думаю, его нетрудно
было найти по толпе у входа. Мне ни-
когда не приходилось видеть стольких
людей с повязанными головами или на
костылях, охающих и стонущих. Мно-
гие рассказывали о своих болезнях.
И все сердились, если кто-нибудь пы-
тался пройти раньше своей очереди. Без
очереди пропускали лишь укушенных
змеями.
Уже вечерело. Зал был просторным,
с чисто выбеленными стенами. Шкафы
и стулья отбрасывали по полу длинные
тени. Старец у окна показался мне тогда
высоким и стройным, как юноша. Лицо
его было строгим и задумчивым. Бро-
сив на меня взгляд, он спросил:
•— Мальчик! На что ты жалуешься?
— Он ни на что не жалуется, мой
спаситель! — ответил за меня отец.
Чарака провел ладонью по лбу и гру-
стно улыбнулся.
- Зрение мое ослабело: я тебя не
узнал. Но голос твой мне знаком. Ты
Ваянатха из деревни Лахаури. А это
твой сын. И все-таки что с ним?
—- Что может быть с мальчиком, ког-
да ему десять лет? — сказал отец.—
Он не нуждается в здоровье, как мы
с тобою. Я привел его затем, чтобы ты
указал ему путь к истине. Ведь никто...
— Постой,— перебил Чарака. Ты
ведь знаешь, что у меня не школа, а
больница. Я не учу, а лечу, точнее,
исправляю изъяны в теле человека.
И могу ли я указать путь к истине,
если сам с трудом нахожу дорогу к
дому своих пациентов. О прежних опе-
рациях остается только вспоминать.
Мои глаза!
— Свами будет твоими глазами! —-
подхватил отец.— Он будет твоим по-
сохом. Может быть, и он вернет кому-
нибудь отнятое несправедливо.
Разговор этот решил мою судьбу. Со
слезами на глазах я простился с отцом.
Я не мог понять, что руководило им,
когда он отрывал меня от родного
дома, и оставлял в чужом городе, у не-
знакомого человека. Ведь другие роди-
тели отдавали сыновей в обучение куз-
нецам или плотникам в нашей или со-
седней деревне. Потом уже много раз
я спрашивал Чараку, как он познако-
мился с отцом. Но учитель переводил
разговор на другую тему, словно это
было тайной.
Итак, с главной улицы мы свернули
в проулок, стиснутый невысокими дома-
ми. Здесь жила беднота, люди, которые
не могли купить лекарства, не говоря
уже о том, чтобы заплатить врачу.
Но дом Чараки был открыт и для них.
На деньги, которые он получал от
богатых пациентов, покупались лекар-
ства для бедняков. Некоторых в дни
хеманты1 Чарака снабжал и теплой
одеждой.
На углу двухэтажного дома с закры-
тыми ставнями учитель внезапно оста-
новился и, взглянув на меня, сказал:
— Вот этот дом. Он принадлежит
хорошему человеку. Теперь он очень
болен. Вряд ли мы сможем ему помочь.
Но я должен попытаться. Хозяин этого
дома помогал твоему отцу. Здесь он
скрывался с повязкой, закрывавшей
рот. Здесь же я ему сделал операцию.
61
— С повязкой! — воскликнул я.— У
него болели зубы? Ты ему их вылечил?
И почему он скрывался?
Как бы прячась от этого града вопро-
сов, Чарака отступил к тенистому дере-
ву и прислонился спиной к его стволу.
— Это удивительная история,— мол-
вил он.— Может быть, пришло время
ее рассказать.
— Пожалуйста! Я очень тебя про-
шу! — взмолился я.
— Твой отец,— начал учитель,— не
был в числе моих постоянных пациен-
тов. Вряд ли он даже слышал обо мне.
Но свалилась беда. Ваш дом сгорел
от удара молнии.
— Наш дом не сгорал,— вставил я.
— Это было задолго до твоего рож-
дения,— продолжал Чарака.— И жили
вы в другой деревне. После пожара
мать переселилась в дом своих роди-
телей, а отец отправился в город, чтобы
продать один из двух золотых брасле-
тов. Это все, что осталось от имущества.
— У моей матери два браслета,—
сказал я.— Значит, он не нашел поку-
пателей?
— Он их не дождался. К месту в
ювелирном ряду, где стоял твой отец,
подошли стражники. Они схватили отца
за локти и отняли браслет. Собралась
толпа. Послышались крики: «Украл!
Вор!» Масла в огонь подлил какой-то
человек, оказавшийся царским ювели-
ром. Он уверял, что узнал браслет
царевны, пропавший два дня назад, и
стал кричать, чтобы отец вернул другой
браслет. Негодяю поверили. Кому, как
не царскому ювелиру, знать, какие
у царевны драгоценности! Пошли за
судьей. Суд был скорым и несправедли-
вым. Палач приготовил раскаленные
щипцы, и преступление совершилось.
Твой отец остался без нижней губы.
— У моего отца губы на месте,—
сказал я.
— Терпение — первое из достоинств
врача,— молвил Чарака.— Учись выс-
лушивать до конца, не перебивая. Итак,
62
когда к твоему отцу вернулось созна-
ние, он решил больше не возвращать-
ся в деревню. В городе легче скрыться
от позора.
Чарака пошатнулся и, теряя равно-
весие, схватился рукой за нижнюю
ветвь дерева.
— Не знаю как,— продолжил он
после паузы,— но твоя мать узнала
о случившемся и, захватив браслет,
отправилась в город. Каждый, кто ви-
дел ее, обезумевшую от горя, не мог ее
не пожалеть. Вскоре образовалась
толпа. Возможно, в ней были и те, кто
совсем недавно требовал наказания не-
винного. Люди сокрушались и укоряли
царя, судью и стражников в несправед-
ливости.
Толпа двигалась ко дворцу. Все хоте-
ли видеть царя. Но стражники про-
пустили только твою мать.
Подойдя к трону, она сказала: «Ты
царь, называющий себя справедливым.
А в твоем государстве творятся беззако-
ния. Моему мужу безо всякой вины
оторвали губу».
«Нет, женщина,— ответил царь.— С
ним поступили по закону. Он украл
браслет у моей дочери».
Царь сделал знак, и слуги показали
твоей матери браслет, тот самый, что
отняли у отца.
«Тебя обманули»,— ответила мать,
доставая свой браслет.
Взяв оба браслета в руки, царь понял,
что женщина права. «Приведите юве-
лира!» — приказал он.
Через час ювелир был во дворце. Под
страхом смерти негодяй признался, что
украл браслеты у царевны и, чтобы за-
мести следы, оговорил незнакомца.
«Потерянного не вернешь!» — так
обычно говорят люди, склоняющиеся
перед злом. Но боги дали нам ум и
руки не для того, чтобы мы бездейство-
вали.
Я отыскал твою мать и предложил
помощь. Видел бы ты ее глаза! «Это
возможно?» — спросила она. «Разуме-
ется,— отвечал я.— Операция неслож-
ная». На самом деле такой операции
не делал еще ни один из хирургов. Но
я держал сомнения при себе. Правило
врача — поддерживать дух больного.
Мы, как я уже говорил, нашли твоего
отца в этом доме, ибо я знал, что хозяин
этого дома помогает людям в беде.
Твоя мать чисто вымыла стол. Отец
пожевал траву, снимающую боль. И я
приступил к операции. Пришлось выре-
зать часть кожи с бедра.
— Да! Да! — закричал я.—Там у
него шрам. Когда я спросил, что это,
отец ответил, смеясь: «Укусил добрый
тигр». А разве бывают добрые тигры?
— Видимо, бывают,— засмеялся Ча-
рака.— Итак, я пересадил кожицу
вместо губы, окурил рану, чтобы не бы-
ло заражения. Наложил повязку. Через
месяц отец твой был здоров. Потом я
исправлял носы и уши и даже вскрывал
черепную коробку. Но я никогда не за-
бывал твоего отца. Он был первым, кому
я вернул несправедливо отнятое.
Я долго не мог ничего сказать. Слезы
текли из моих глаз, и я их не утирал.
— Учитель! — пробормотал я, всхли-
пывая.— Если бы ты знал, как я благо-
дарен тебе. Да что я? Тысячи людей
считают тебя спасителем, те, кого ты
лечил, те, кто прочел твои книги.
— Приготовься, Свами, — строго
молвил Чарака, прерывая мои излия-
ния.— Когда входишь в дом к больно-
му, ты должен направлять мысли, ра-
зум, чувства не к чему иному, как к
своему больному и его лечению. Ни о
чем, что происходит в доме больного,
не следует рассказывать в другом
месте, и о состоянии больного не следует
говорить, чтобы кто-нибудь, пользуясь
полученным знанием, не мог повредить
больному. Поэтому я долгое время не
хотел говорить тебе об отце. Достаточно
того, что он пережил в тот год.
1 У древних индийцев было шесть времен го-
да, по два месяца каждое. Хеманта охватыва-
ла декабрь — январь.
ЦАРЬ-ПРОСО
У древних китайцев имелись легенды о геро-
ях — распространителях культуры. Начало зем-
леделия они связывали с именем Хоу-цзы
(Царь-Просо)
Давным-давно людей на земле было
мало. Жили они в лесах, среди диких
зверей, насекомых и гадов, спали прямо
на земле, дрожа от холода и страха.
Один мудрый человек увидел, как пти-
цы вьют гнезда, и соорудил себе жи-
лище на ветвях, а потом научил этому
других. Люди возликовали, сделав его
государем, и нарекли именем Ючао
ши, что значит «хозяин гнезда».
Но людям жилось все еще плохо. Они
питались дикими плодами и семенами
трав, моллюсками и устрицами. Если
им случалось убить какого-нибудь зве-
ря, они съедали его мясо сырым. Люди
часто болели и рано умирали. Один
мудрый человек заметил, что птица дол-
бит длинным клювом кору сухого дере-
ва и от коры исходит свет. Не зная,
что это от живущих в коре светлячков,
он тоже захотел, чтобы было светлее.
И, взяв деревянную палочку, стал кру-
тить ею в коре. Появился дым, и заго-
релся сухой мох. Огонь стал отгонять
зверей. На нем стали жарить мясо,
и оно изменило свой запах. Люди возли-
ковали, сделав того человека госуда-
рем Поднебесной, и нарекли его именем
значащим «добывающий огонь».
Люди стали реже болеть и дольше
жить. Но не хватало им на земле пищи.
И не нашлось такого мудрого челове-
ка, который смог бы им помочь. Тогда
праматерь людей, государыня Цзянь
Юань отнесла на землю своего сына.
Шли буйволы на водопой и услыша-
ли пронзительный крик. Видят они,
лежит младенец, и такой прекрасный,
какого свет еще не видывал. И подошла
одна из буйволиц, и поднесла ему вымя.
Когда сосал он, то не плакал, и так кор-
мили они pro по очереди все лето.
63
Осенью стадо должно было покинуть
эти места. Младенец остался на берегу.
Не могли взять буйволы его с собой —
у них не было рук. Оставшись один,
младенец стал кричать еще громче, чем
прежде, потому что пока еще не мог
добывать себе пищу сам. На крик при-
бежали волки. Беззащитный человече-
ский детеныш был для них желанной
добычей. Волки уже подходили к нему,
как вдруг с неба спустились две боль-
шие птицы на длинных ногах. Они под-
хватили младенца и унесли из-под носа
разъяренных зверей.
И стал чудесный младенец жить в
большом гнезде. Птицы приносили ему
с лугов зернышки трав, и вскоре он при-
вык к этой пище.
Однажды птицы полетели за кормом,
а когда вернулись, увидели, что гнездо
пусто. Кружась над лесом, они увидели
малыша то поднимающимся на ноги, то
ползущим, и поняли птицы, что челове-
ческий детеныш уже не нуждается в
их помощи. И, помахав ему на проща-
ние белыми крыльями, они полетели на
юг, где зимовала их стая.
Малыш тем временем приполз на луг,
где нашли его буйволицы и выкормили
молоком. Был он еще совсем мал, но
наделен разумом мудреца, ибо матерью
его была богиня. Подобрав себе по
силам палку с сучком, он стал царапать
ею влажную землю. В образовавшиеся
борозды он сыпал зерна, какими корми-
ли его птицы.
Прошло несколько месяцев, и на луг
в поисках пищи забрели люди и остано-
вились в изумлении. По краям, словно
зеленые стяги, тянутся к небу бобы.
Крупные тыквы желтеют поодаль. Ров-
ным строем густеют золотые колосья
пшеницы. Зеленеет конопля. Но особен-
но пышно раскинулось просо. Колосок
к колоску. Зерно к зерну. Черное про-
со— с двойным зерном. Красное про-
со — с густым колоском. Белое просо
радует глаз человека. Знали люди и
раньше эти вкусные плоды и злаки.
64
Но раньше тонули они в травах, от кото-
рых не было проку. Не могли понять
люди, почему побежденными оказались
сорняки, покрывающие землю. Вдруг
раздвинулись колосья проса, и перед
ними появился чудесный младенец.
— Хоу-цзы! Хоу-цзы! — возликовали
люди.
Назвав младенца Царем-Просо, люди
стали ему поклоняться и служить, а
он научил их пахать, сеять, очищать
землю от сорняков.
ГУНЬ И ЮЙ - ПОБЕДИТЕЛИ
ПОТОПА
Как-то на землю обрушился потоп.
Бушующие потоки разлились по земле,
охватывая Пять Гор. Свист ветра и рев
волн заглушали вопли людей, кото-
рым не удалось спастись в горах. Никто
из богов не подумал о несчастных.
Тогда на небо поднялся божествен-
ный герой Гунь. Он обратился к Пове-
лителю неба с такими словами:
— Смотри! — он показал ему на лю-
дей, настигаемых волнами.— Они гиб-
нут из-за твоих вод, а ты не слышишь
их стонов. Разреши мне построить пло-
тину и преградить путь потопу.
— Строй, если хочешь! — ответил
Повелитель неба, ухмыляясь.
Он насмехался над героем, так как
знал, что мягкая земля, из которой
Гунь может соорудить плотину, не вы-
держит натиска вод. Для этого при-
годна лишь небесная земля, которая,
соединившись с водой, вздувается и
превращается в камень.
Спустился Гунь к людям и стал рыть
землю, воздвигая на пути вод плотину.
Воды подмывали плотину, а упорный
Гунь рыл и рыл, пока не понял, что его
труды напрасны.
Тогда Гунь снова поднялся на небо,
но не стал больше просить Повелителя
неба о помощи. Когда тот спал, он
нарыл мешок небесной земли и унес его
на плечах.
Проснувшись, Повелитель неба
взглянул свысока на землю и замер.
Вода, заливавшая горы, стала отсту-
пать, и люди на склонах гор и холмов
принялись бросать зерна в грязь, чтобы
вырастить хлеб, начали строить хижи-
ны и дома. И понял Повелитель неба,
что Гунь обманул его и ради людей
похитил небесную землю. Разгневался
Повелитель неба и отправил Гуня на
Северную гору, где снег сыпется, как
перья. Там он наслал на него смерть.
Из тела умершего поднялся Юй, сын
Гуня, такой же добрый и смелый, как
отец. Неутомимый Юй обошел всю зем-
лю, вызволенную от потопа Гунем. По
суше он ездил на четырехколесной по-
возке, запряженной конями, по грязным
местам ходил в мокроступах, на непри-
ступные горы взбирался в обуви с ши-
пами. Всюду он рубил лес и кустарни-
ки, рыл канавы, отводя воду, сооружал
плотины и запруды. Так он трудился
много, много лет, пока одичавшая земля
ie стала пригодна для жизни.
Прпшло время людям спуститься с
р. Вспахивая поля и засеивая их семе-
нами, они не забывали прославлять
Гуня и Юя, избавителей от потопа.
А много лет спустя, не прибегая к
помощи богов, они сами отыскали зем-
лю, которая, соединяясь с водой, прев-
ращается в камень.
СТРЕЛОК И
Рассказывают, будто далеко на Во-
стоке из бездны морской поднимается
огромное дерево, подпирающее кроной
небо. По нему боги сходят с Неба на
Землю и поднимаются с Земли на Не-
бо. Нет в этом месте ни тени, ни эха.
Ибо это центр Неба и Земли.
И рядом с этим деревом растет дру-
гое, на котором ночью отдыхает Солнце.
Было же время, когда на его ветвях по-
мещалось десять Солнц, сыновей мате-
ри Ночи. Они сменяли друг друга на
колеснице, и так как они были близне-
цами, люди думали, что им всегда све-
тит одно Солнце.
За многие тысячи и тысячи лет этот
строгий порядок братьям-Солнцам из-
рядно надоел. И как-то все вместе они
взлетели на вершину дерева и стали
шептаться, чтобы не услышала мать:
— К чему нам эта колесница? Поче-
му мы выходим в небо по одному? Зачем
нам эта колея?
Утром братья с шумом поднялись
с дерева, которое от этого покачнулось,
и земля задрожала, как яблоко, когда
трясут ствол.
Резвясь, как малые дети, Солнца раз-
летелись по небу. Напрасно мать Ночь
кричала им вслед:
— Что вы делаете? Вернитесь!
Небо сияло в десять Солнц. В мире
наступила засуха. Загорелись леса, и
удушливый дым стлался по земле. Зве-
ри бежали из лесных дебрей и искали
спасения в реках. Но и реки вскипели
от солнечного жара. Рыба всплыла
брюхом вверх. Птицы, опалив крылья,
падали сверху обуглившимися комоч-
ками. Толпы почерневших от нестерпи-
мого зноя людей собирались на равни-
нах. Ударяя в каменные гонги, они кри-
чали что было сил, надеясь испугать
небесные светила. Но Солнца, заиграв-
шись, не слышали шума или, может
быть, думали, что люди радуются, гля-
дя на их проказы.
Видя страдания людей и земных тва-
рей, Великий Владыка решил послать
на землю стрелка с коротким именем
И. Он дал ему красный лук и десять
белых стрел с твердыми и острыми на-
конечниками.
Когда И явился на землю, многие
люди уже умерли, другие укрылись в
глубоких пещерах. Услышав шум ша-
гов, они высунули головы и стали при-
ветствовать стрелка.
65
Снял стрелок И из-за спины свой лук.
наложил на него стрелу и натянул тети-
ву до отказа. Стрела улетела в небо,
и люди увидели, что одно из Солнц лоп-
нуло, как багровый бычий пузырь.
Вновь и вновь натягивал И свой лук,
и стрелы летели в Солнца, которые, дро-
жа от страха, хотели скрыться, но
стрелы И настигали их, и они лопались,
как огненные шары.
Люди радовались и подбадривали
стрелка криками. Только мудрый прави-
тель Яо понял, что, если не остано-
вить И, тот перебьет все Солнца, и земля
погрузится во тьму. Он тихонько подо-
шел к И и вытащил из колчана одну
из стрел.
На небе, обезумев, металось послед-
нее Солнце. От страха у него побелело
лицо. Хотел убить и его стрелок И, да
не нашел стрелы. Спасаясь от стрелка,
бросилось Солнце в объятия своей ма-
тери Ночи. И с тех пор больше не
смеет сходить с предназначенной ему
колеи и долго задерживаться на небе.
Много еще совершил подвигов стре-
лок И. Но боги не дали ему счастья.
В конце жизни он был одинок. Его
жена, похитив добытый им напиток бес-
смертия, улетела на небо в поисках
счастья для себя одной. Разбежались
слуги, ибо И не был богат и у него нечем
было поживиться. Остался лишь один
слуга Фэнмэн, но не из преданности
господину: он рассчитывал, что И обу-
чит его стрельбе из лука.
Но И, всегда веривший людям, счи-
тал, что Фэнмэн предан ему и решил
поделиться с ним своими навыками и
секретами.
— Прежде всего,— наставлял И
Фэнмэна,— стрелок из лука должен
научиться смотреть, не моргая. Когда
ты приучишь к этому свои глаза, при-
ходи!
Отправившись домой, Фэнмэн целы-
ми днями лежал у ткацкого станка же-
ны. Педали крутились, а он смотрел
на них, стараясь не моргать. Вскоре
66
он этому научился и попросил жену
неожиданно подносить к лицу острую
иглу или шило. Когда глаза его при-
выкли и к этому, он прибежал к господи-
ну и попросил дать ему лук со стрелами.
— Еще рано! — проговорил И, улы-
баясь.— Хороший стрелок должен еще
уметь видеть совсем маленькую вещь,
как большую, а вовсе не различимую
глазом, как заметную. Когда будешь
это уметь, приходи!
Фэнмэн вырвал из хвоста быка тон-
чайший волос и кое-как привязал к
нему пойманную блоху. После этого
он прикрепил волос к потолку и, лежа
на постели, устремил на него взгляд.
Много дней он провел так без питья и
еды. Жена, решив, что он рехнулся,
пошла за знахарем.
— Первого, кто сюда войдет, я
убью! — крикнул Фэнмэн, не повора-
чивая головы.
Жена, остановившись, залилась сле-
зами.
Еще через день он радостно закри-
чал:
— Смотри, теперь она стала как пу-
говица!
— И можно тебе принести питье
и еду? — спросила жена.
— Еще рано! — ответил Фэнмэн.—
Я сам тебе скажу, когда смогу разли-
чить глаза и рот.
И вновь заплакала жена. Ибо какие
могут быть у пуговицы рот и глаза?
Прошло еще три дня, и Фэнмэн за-
кричал:
— Теперь она как колесо, а рот боль-
ше моего. Давай мне мою еду и питье,
а то она проглотит.
Напился и наелся Фэнмэн и тотчас
же побежал к господину, чтобы сооб-
щить ему о своих успехах.
— Теперь я тебя буду учить стре-
лять! — радостно воскликнул И.
Они отправились в поле, где И обу-
чал Фэнмэна до тех пор, пока во всей
Поднебесной не стали говорить о госпо-
дине и слуге как лучших стрелках.
Радоваться бы Фэнмэну и благода-
рить учителя, но он был завистлив и
считал себя уже первым, поскольку И
был стар, а он сам молод. И стала за-
висть разгораться в душе Фэнмэна, как
пламя в высохших кустах. Он стал ду-
мать, как погубить учителя.
Завел себе Фэнмэн колчан больший,
чем у И, и наполнил его стрелами. Воз-
вращаясь домой, вместе с И, Фэнмэн
внезапно пустил стрелу в пустое небо.
Схватив лук, И послал стрелу вдогон-
ку. Раздался треск. Стрелы столкну-
лись в воздухе. То же произошло со
второй, третьей, четвертой стрелами...
Но вскоре стрелы у И иссякли, а у
Фэнмэна их осталось более дюжины.
Не успел И пошевелиться, как Фэнмэн
отбежал в сторону и натянул лук. Стре-
ла улетела с тетивы и угодила И прямо
в рот. Стрелок И пошатнулся и упал.
Полагая, что И мертв, Фэнмэн при-
близился к нему, чтобы в этом убе-
диться. Но как только он оказался
рядом, И поднялся как ни в чем не бы-
вало. Пот показался на лбу предателя.
Руки его затряслись, и он уронил лук на
землю.
— Рано ты решил меня убить! —
проговорил И, выплевывая наконечник
стрелы.— Ведь я не успел тебя обучить,
как ловить ртом и перекусывать стрелы.
Упав на колени, Фэнмэн обхватил
ноги господина:
— Простите меня! — лепетал он.—
Мною овладел злой дух зависти...
И оттолкнул Фэнмэна, поднял его
лук и, переломив на колене, выкрикнул:
— Убирайся пррчь! Предатель ни-
когда не будет хорошим стрелком!
ИМПЕРАТОР
Действие рассказа относится ко времени прав-
ления Цинь Шихуанди (221—210 годы до н. э.).
Вскоре после его смерти созданная насилием и
жестокостью держава распалась в пламени вос-
станий крестьян и рабов.
Где-то в Южной стране жила пре-
красная Мэн Цзян. Ей от силы мино-
вало три раза по пять лет. Лицо у нее
напоминало персик, голос был прекра-
сен, как пение иволги.
В те времена правил Ши Хуан. Во
всей Поднебесной не было земли, кото-
рой бы он не владел, города, который не
платил бы ему дань. И даже пастухи,
живущие в пустыне, склонились перед
его величием и прислали подарки. Из
всех правителей, которых называли
Сыновьями Неба, Ши Хуан был самым
могущественным. На Западе он прика-
зал построить дворец Уфан, на Восто-
ке — осушить бескрайние болота, на
Севере — возвести стену длиною в де-
сять тысяч лии высотою в десять жэней.
Жил тогда же благородный юноша
по имени Ци-Лян. Однажды за ним
пришли стражники, чтобы увести на
постройку стены. Ци-Лян убежал и
скрылся в саду, куда еще не входил ни
один посторонний человек. Юноша
спрятался за горкой из камня и видит,
как по дорожке к пруду идет девушка,
красивая, словно фея. На цветок у ее
ног села пестрая бабочка, девушка хо-
тела ее поймать. Она вытащила шел-
ковый платок и бросила его, но платок
упал в пруд, а бабочка улетела. Девуш-
ка пошла к пруду.
— Что я вижу! Что я вижу! — закри-
чала она вдруг. Это она заметила отра-
жение юноши в воде.
Не знал Ци-Лян, как поступить: бе-
жать — стражники схватят, оставаться
с незнакомой девушкой — неловко. На-
конец, он решился: вышел вперед и
поклонился красавице.
— Спаси меня! Умоляю, спаси!
— Как ты сюда попал? — спросила
девушка.
— Меня зовут Ци-Лян. Я прячусь
от стражников,— отвечал юноша.
Девушке (ее звали Мэн Цзян) при-
глянулся незнакомец. Он статен и
лицом пригож. В сердце у нее родилась
любовь.
5’
67
b .4 №.2,* 2_______' , .
- Пойдем к отцу,— сказала она.
Отцу тоже понравился юноша. Рас-
спросив его о родных и проверив зна-
ния, старый Мэн решил сделать юношу
своим зятем и приказал в тот же день
сыграть свадьбу.
Но не успел Пи-Лян поблагодарить
будущего те^тя, как в дом ворвались
стражники. Они увели юношу, и печаль
охватила всю семью. Мэн Цзян уеди-
нилась в спальню и запела грустную
песню: «Холодный ветер ворвался
в мой дом, в лед превратилась чаша с
вином, подушка с циновкой холодны,
как снег. И в мире живу я словно во
сне».
* * *
Шло время, старя людей и наклады-
вая морщины на их лица. И даже сам
могущественный император был бесси-
лен против времени. Кожа на его лице
сморщилась, как кожура печеного ябло-
ка, а щелки глаз сделались еще более
узкими. Он почти не покидал своего
главного дворца Уфан и все реже пока-
зывался в беседке, где жила У-И, самая
юная и прекрасная из его тысячи жен.
Но по-прежнему Сын Неба правил, не
68
Китайский конный воин
из обожженной глины,
нецавно найденный
на подступах к гроб-
нице Цинь Ши Хуанди.
Китайский меч с иерог-
лифами. Такими меча-
ми сражались в годы
восстания желтых по-
вязок.
советуясь ни с кем. Все склонялись пе-
ред ним ниц, обманывали и лгали,
чтобы добиться его милости А он ста-
новился все более надменным и жесто-
ким. К прежним девяти казням он при-
бавил еще три новые, и города Подне-
бесной наполнялись воплями бросаемых
в котлы, . раздираемых колесницами,
разрубаемых пополам. Казнили не
только признанных преступников, но и
всех их родственников до четвертого
колена трех ветвей родства.
По-прежнему придворными льстеца-
ми сочинялись стихи о добродетельней-
шем из императоров, о благодетеле
и отце подданных, сочинялись по уко-
ренившейся привычке потому что песни
и стихи больше не радовали импера-
тора. Он их не требовал и больше не
награждал тех, кто их писал.
«Все, что рождается между небом и
землей, смертно», - сказал один древ-
ний мудрец. Но Ши Хуан считал себя
единственным и неповторимым, на-
деясь, что для него судьба сделает
исключение. Он запретил говорить о
смерти. И бесчисленные чиновники сле-
дили за выполнением этого указа столь
же ревностно, как за уплатой пода гей.
Даже из документов древних царей,
написанных на бронзовых досках или
бамбуковых табличках, тщательно вы-
скабливали или замазывали тушью
иероглиф «смерть». О человеке, кото-
рый умер, стали говорить: «он отжил»,
«он ушел к предкам» Все кладбища
было приказано загородить высокой
стеной из камня, а если в местности
не имелось камня, разрешалось исполь-
зовать для этой цели стволы деревьев
и бамбук не ниже человеческого роста.
Император не удовлетворился тем,
что запретил говорить о смерти Он со-
звал ученых и магов, приказав им найти
линчжи, дарующий бессмертие, ибо он
знал песню: «Я линчжи рву в восточной
стране, в краю бессмертных, у границ
Пэнлая; ты снадобье прими,— сказали
мне,- и будешь вечно жить, не уми-
рая». Ученые обошли все леса, переры-
ли все горы Поднебесной и даже побы-
вали в сопредельных странах, но лишь
одному из них в указанный срок уда-
лось отыскать какой-то необыкновен-
ный гриб — красный, как император-
ская мантия, но с белыми точками.
Как оказалось, гриб не даровал бес-
смертия. Ученый, которому приказали
отведать гриб бессмертия, умер в страш-
ных муках. Других ученых император на
этот раз помиловал: правда, они не
выполнили его воли, но они не сдела-
ли ничего, что бы могло укоротить его
жизнь.
Кто-то рассказал императору о пра-
ведниках, живших двести и триста лет.
Ши Хуан приказал найти праведни-
ков, чтобы узнать у них секрет долго-
летия. Вновь ученые разошлись по Под-
небесной. После долгих поисков они
привели во дворец какого-то древнего
старца, будто бы не сделавшего ни од-
ного злого дела и поэтому прослыв-
шего праведником. Но когда старец
открыл рот, все увидели, что у него нет
языка. Язык был отрезан еще тридцать
лет назад за то, что он порицал импера-
тора.
Ученые давно уже были на подозре-
нии. Они кичились мудростью, должно
быть, с тайной целью показать превос-
ходство перед всеведущим монархом.
Они восхваляли старину не иначе, как
затем, чтобы нанести ущерб новому.
Они сеяли кривотолки, осмеливаясь
обсуждать императорские указы. Те-
перь же они привели во дворец челове-
ка, который, даже зная секрет долголе-
тия, не мог его передать.
Император призвал к себе сановника
Ли Сы и попросил его помощи и сове-
та. Император не был беден мудростью
и мог расправиться с учеными сам. Но
он знал, что в случае успеха на долю
правителя приходится слава, а за ошиб-
ки несут ответственность чиновники.
Ли Сы, угадав волю императора,
предложил: 1) Сжечь все книги, кроме
тех, которые посвящены медицине, га-
даниям и земледелию. 2) Публично каз-
нить на городской площади тех, кто
будет рассуждать о содержании кра-
мольных книг. 3) Казнить со всем ро-
дом тех, кто, ссылаясь на древние вре-
мена, порицает настоящее. 4) Сослать
на строительство Великой стены тех, кто
в течение тридцати дней с момента
опубликования указа не представит
своих книг для сожжения.
Указ был одобрен императором и
исполнен на тридцать четвертом году
его правления. Сановник Ли Сы полу-
чил награду и стал Первым Советни-
ком.
Мудро рассудив, что уничтожение
книг — это только лишь половина де-
ла, завещанного ему Небом, император
приказал Ли Сы собрать всех пишущих
книги и живьем закопать их, поскольку
от тех, кто в земле, нет никакого вреда.
Указ был составлен Ли Сы и исполнен
на тридцать пятом году правления
императора.
В этом же году был разорван колес-
ницами Ли Сы, так как его действия
вызвали осуждение. И всех тех, кто его
порицал, было так много, что их нельзя
было сослать на постройку Великой
стены, не нанеся ущерба государству.
Император стал совсем дряхл. Нос
его запал, голос сделался хриплым,
как у шакала. Уже поговаривали о его
скорой смерти и мечтали о захвате его
трона. Вот тогда и явился во дворец
ученый по имени Лу Шен. Он остался
в живых, потому что искал праведника
за пределами Поднебесной, и возвра-
тился в столицу, когда уже с другими
учеными было покончено.
Допущенный пред царственные очи,
почтительно целуя протянутую ему ми-
лостиво ногу, Л у Шен сказал:
69
— О божественный! Я твой верный
слуга Лу Шен. Много лет я искал для
тебя гриб долголетия и праведников.
Я обошел чуть ли не всю землю и воз-
вратился, преисполненный мудростью.
На земле нет и не было иного праведни-
ка, кроме тебя. И никого нет мудрее
тебя. Ведь ты первый открыл великую
истину: лишить жизни другого легче,
чем продлить себе жизнь. Так как ты
оставил меня в живых, я открою тебе
секрет бессмертия. Праведник не мок-
нет в воде, не горит в огне, парит в обла-
ках и тумане. Он невидим и всеведущ,
как божество. Пусть ни один чиновник
не знает, в каком из дворцов ты жи-
вешь, ни один слуга не зайдет в покой,
где ты спишь, и никто не видит, как
ты ешь,— в этом секрет бессмертия.
Император редко верил людям, но
поверил Лу Шену. Он и сам знал: чем
меньше подданные видят владыку, тем
большим величием он пользуется. Если
же они не увидят его совсем, он добьет-
ся уважения, доступного лишь богам,
и император скрылся с глаз своих под-
данных, издав указ о казни всякого,
кто разгласит его местонахождение.
Начались страшные годы правления не-
видимки. Ужас охватил чиновников.
Говорили, что император инкогнито
разъезжает по всей стране и никто не
знает, когда придет гибель. Никогда
еще в Поднебесной не выполнялись так
императорские законы и указы. Воины
не снимали доспехов и не ослабляли
луков. Купцы везли провиант. Никогда
еще сопредельные народы так не трепе-
тали перед властью императора Подне-
бесной, который, даже невидимый, за-
ставлял дрожать весь мир.
Все те годы, пока император пребы-
вал невидимкой, полным ходом шли
приготовления к его неизбежному пере-
ходу на тот свет. И ранее царей и прави-
телей Поднебесной в их скорбном пути
сопровождали бесчисленные жены и
слуги. Цинь Ши Хуанди этого показа-
лось мало. Он решил взять с собой це-
70
лую армию и всех чиновников. Но, что-
бы империя не осталась безоружной
и неуправляемой, было принято реше-
ние изготовить десятки тысяч глиня-
ных фигур пехотинцев, всадников и ко-
лесничих с конями и повозками в на-
туральную величину. Загробная армия,
вооруженная мечами, копьями, луками,
должна была на поверхности земли
охранять вход в грандиозную гробни-
цу, сооружавшуюся в толще горы. Гон-
чары старательно лепили и обжигали
в печах также и фигуры чиновников
всех рангов в их характерных одеждах
и с атрибутами их власти.
Этой кипучей деятельности немало
способствовало то, что военные и чинов-
ники, заботившиеся о создании своих
двойников, знали, что они тем самым
сохраняют себе жизнь. Тайной для
многих оставалось лишь место за-
гробной резиденции императора, его
воинства и чиновников: пленники, уча-
ствовавшие в работах, бесследно исчез-
ли.
Однажды во дворце Шацю появился
удушливый запах. Он шел из импера-
торской спальни. Когда вонь сделалась
невыносимой, некто Цзинь У высказал
предположение, что в спальне находит-
ся воз соленой рыбы. Болтуна доста-
вили к главному палачу, чтобы выяс-
нить источник слухов, позорящих импе-
ратора,— он никогда не ел соленой ры-
бы. Цо так как во время пыток Цзинь У
оговорил половину придворных, ут-
верждая, что и они чувствовали эту
вонь, было решено открыть дверь. Там
был труп владыки Поднебесной.
* * *
Идет Мэн Цзян по размытой дождя-
ми дороге и поет свою песню:
— Без тебя я как лютня без струны,
как воздушный змей на оборванной
нити, как колесо без спиц, как кувшин
без дна.
Идет Мэн Цзян по дороге и поет свою
песню:
— Как мне холодно! Как мне тяжко!
Но супруг мой на севере, где ветер сви-
репей, чем зверь! Без теплой одежды
как он теперь?
Ведет любовь Мэн Цзян через леса
и горы. Отступают перед нею пропасти.
Не трогают ее звери. Птицы указывают
ей путь.
Вот и стена. И нет ей конца и края.
Под стеною как тени бродят люди с ло-
патами и кирками. Ветер валит их с
ног. Свистит бич стражника.
— Моего мужа зовут Ци-Лян. Я
принесла ему теплую одежду,— сказа-
ла женщина стражнику.
Расхохотался стражник и показал на
белые кости под стеной.
Упала Мэн Цзян на землю и зары-
дала. В то же мгновение налетел ветер,
черный туман окутал стену, и стена об-
рушилась от плача и слез. И остались
от Великой стены одни жалкие обломки,
а Мэн Цзян и ее любовь живут в песне.
Поют эту песню уже две тысячи лет.
ЖЕЛТОЕ НЕБО
Герой рассказа — участник восстания Жел-
тых повязок, вспыхнувшего в 184 году н. э. и
продолжавшегося почти четверть нека. Это было
единственное восстание древности, которое нача-
лось не стихийно, а готовилось не меньше деся-
ти лет.
В темном углу послышалось движе-
ние. Человек поднял голову. В проби-
вавшемся сквозь зарешеченное оконце
слабом свете лицо его было серым.
Только на лбу пламенел шрам, делав-
ший узника еще старее, чем он был.
Со вчерашнего дня, когда во время
прогулки по тюремному двору дядюш-
ка Су, как все его здесь называли, упал
и ударился о камень, сознание к нему
вернулось впервые. И поэтому сосед по
камере, положив палочки и глиняную
миску, поспешил к больному.
— Дядюшка Су, дать тебе напить-
ся? — спросил он, помогая старцу при-
слониться к стене.
— Нет,— послышался слабый го-
лос.— Мне уже ничего не надо. Но я не
могу уйти к предкам со своей тайной.
Она нужна гонимым и преследуемым.
И тебе, Вэй!
Названный Вэем был юношей лет
двадцати пяти с бледным лицом, ши-
рокоскулый. Он недоверчиво помотал
головой.
— Ты не веришь, что станешь свобод-
ным,— продолжал старец бесстраст-
но.— Но Синему Небу скоро придет
конец. Оно сменится Желтым Небом.
Еще пять зарубок на моей палке, и на-
ступит год Цзяцзы*. В Поднебесной
воцарится великое счастье.
— Скажи еще, что бедняки больше
не будут гнуть спину на чиновников и
богачей. Или, что на тех, кто сорвет е
господского поля хотя бы колосок, не
будут составлять Красную запись2.
Лучше выпей воды.
Вэй повернулся, чтобы подать воду.
Но старец остановил его голосом, в ко-
тором ощущалась властная сила.
— Я тебя не обманываю. Среди по-
роков обман самый страшный. Когда
придет Желтое Небо, ложь будет изгна-
на вместе с корыстью, насилием, хва-
стовством и пятью другими порока-
ми. Так учит Чжан Цзяо, сеятель
правды.
— Я вижу, твой Чжан Цзяо — доб-
рый человек,— отозвался Вэй.— Но
ведь недаром люди говорят: у зла тыся-
чи рук, а у правды две.
— Нет, не две, а миллионы. Я знаю
лишь девятерых. И другие знают толь-
ко людей своей десятки. Один Чжан
Цзяо знает всех.
— Пусть так,— сказал Вэй.— Но в
стаде отыщется паршивая овца. И царю
станет известно, что есть такой Чжан
Цзяо, который учит борьбе со злом.
— Нет. Среди нас нет предателей.
Видишь шрам. К моим глазам поднесли
раскаленный железный прут. Я мог по-
71
терять зрение, но не совесть. Так и
другие. Старец протянул ладонь и на-
щупал плечо Вэя.
- Я знаю, у тебя честное сердце.
То, чем ты занимался раньше, недостой-
но эры Желтого Неба. Грабить бога-
чей— та же корысть. Ты хотел блага
для себя одного, а оно нужно всем. По-
клянись, что, выйдя на свободу, ты ста-
нешь воином Чжан Цзяо вместо меня.
Вэй повернул голову, прислуши-
ваясь.
— Что там? — спросил дядюшка Су.
— Какие-то голоса.
— А мне казалось, что кровь шумит
по моим жилам и приливает к голове.
Шум за стеной усиливался. Вэй, по-
дойдя к двери, разбежался и уцепился
обеими руками за железный штырь.
Его глазам предстала площадь, запол-
ненная толпой. На головах у людей
были яркие желтые повязки.
— Что ты там видишь, Вэй? — по-
слышалось за спиной.
— Желтое Небо!
- Но ведь еще пять зарубок...
Старик уронил голову. Он умер от
счастья.
Дядюшка Су не сбился со счета. Вос-
стание было назначено на пятый день
третьей луны года Цзяцзы. Но в стаде
нашлась паршивая овца. Презренный
Тан Чжоу из Цзинани выдал планы
восстания императору. Были схвачены
многие из тех, кто слушал великого,
мудрого и доброго учителя. Им отруби-
ли голову или, привязав к колесницам,
разорвали на части. Тогда Чжан Цзяо
приблизил день Желтого Неба. Он про-
возгласил себя царем Неба, а его братья
Чжан Бао и Чжан Лян назвали себя ца-
рями земли и людей.
О! Что это было за время! Желтое
пламя полыхало по всей Поднебесной,
пожирая все, что в ней было темного
и жестокого. Пылали казенные палаты,
царские склады и усадьбы богачей. Сго-
рали бамбуковые таблички с красными
записями и долговые расписки бедня-
ков. Превращались в пепел богатства,
добытые неправедным путем. От света,
отбрасываемого желтыми повязками,
слепли алчные чиновники, и многие
из них, чтобы избежать расплаты сами
бросались в колодцы и реки.
Юноша, после того как он поклялся
над телом дядюшки Су, что будет вме-
сто него служить праведному делу, стал
телохранителем Чжан Цзяо. Су Вэй, так
теперь стали называть юношу, был
одним из тех, на кого Чжан Цзяо мог
рассчитывать. Видя расторопность
Су Вэя, сеятель правды назначил его
командиром сотни. Как сотненачальник
Су Вэй проявил себя храбрым и дея-
тельным командиром и вскоре получил
под свое командование малый фан3.
Су Вэя и его людей стали называть
летящими ласточками, ибо они были
неуловимы и, попадая в засаду, как бы
взмывали в небо.
Двадцать лет длилась справедливая
война. В осажденной врагами столице
Желтого Неба заболел и умер оплаки-
ваемый народом Чжан Цзяо. Вслед за
этим пали в боях два его брата. Пол-
ководец Синего Неба Цао Цао взял
столицу повстанцев, вырыл и разломал
гроб Чжан Цзяо и отрезал ему голову.
Она легла на вершину пирамиды из
ста тысяч отрубленных голов повстан-
цев. Но в этой чудовищной пирамиде
не было головы Су Вэя.
Непобежденным ушел Су Вэй от вра-
гов. Никто в Поднебесной больше его
не видел. Но много лет спустя люди,
ввергнутые в рабство, с надеждой смот-
рели на закат. Они знали, что солнце
восходит с востока. Но там, на западе,
были горы, где, как они верили, скры-
вается Су Вэй и ждет своего часа.
1 Цзяцзы—184 год н. э., на который
было назначено восстание Желтых повязок.
2 Красная запись — запись о пре-
ступлении, за которое человек порабощался.
Она заводилась на каждого осужденного на
отдельной бамбуковой дощечке.
3 В малом фане (отряде) было от шести до
семи тысяч повстанцев.
Древняя
ГРЕЦИЯ
ВЛАДЫКА ЗНАКОВ
Действие рассказа относится к XII веку до
н. э., времени нападения на Пелопоннес воинст-
венных северных племен, сокрушивших Пилос
и другие центры микенской Греции.
Отправляясь в дворцовую школу Пи-
лоса учиться на писца, я не знал, что
такое письмо и зачем оно нужно. Но я
твердо помнил прощальное напутствие
отца: «Получше учись, Регеко! Боги
обрекли тебя на хромоту, и ты не мо-
жешь им служить, как твой брат, и не
можешь носить оружие, как я. Но быть
владыкой знаков не менее выгодно и
почетно».
С тех пор минуло три года. Я окончил
школу и приставлен к Дому табличек
как писец. Я мну ладонями глину, чтобы
она не успела загустеть, леплю таблич-
ки, записываю па них все, что поступа-
ет от людей, работающих на полях,
от пастухов, стригущих овец, от кора-
бельщиков, выставляю таблички су-
шить, укладываю их в плетеные корзи-
ны и крепко затягиваю сверху льняным
полотнищем, чтобы нельзя было от-
крыть. Но мой труд не доставляет мне
ни выгоды, ни почета. Из опасения,
что я передам кому-нибудь тайну пись-
ма, мне не разрешается покидать места
работы ни днем, ни ночью. К тому же
ко мне приставлен соглядатай. Его зо-
вут Тимако. Он ничего не смыслит в
письме, но строго за мной следит.
74
Когда Тимако, приложившись к гор-
лышку винной амфоры, начинает кле-
вать носом, мне удается переброситься
парой слов с корабельщиками, достав-
ляющими слоновую кость, чернокожих
рабов и другие заморские товары, и я
узнаю о мире, подвластном Посидао1,
о бурях, ломающих мачты, о зеленых
островах в ревущем океане, о полуде-
вах-полуптицах — сиренах, завлекаю-
щих сладостным пением мореходов.
В один из дней, когда не было рабо-
ты, я вздумал занести услышанное
мною на глину. С левой стороны таб-
лички я нарисовал крутобокий корабль
с парусом и на его носу человечка с во-
сторженно вскинутыми руками. Под
кораблем я провел несколько волни-
стых черт и написал два знака: по-то
(море).
Тимако вырвал у меня из рук таблич-
ку и смял ее в своих широких ладо-
нях.
— Чтобы этого больше *не было, без-
дельник! — закричал он.— Письмо пред-
назначено для исчисления царских бо-
гатств, а не для болтовни корабель-
щиков.
Я хотел было возразить, что рассказы
мореходов интересны, для всех живу-
щих, что, занесенные на глину, они оста-
нутся в веках. Из них узнают об огром-
ном и еще неизведанном мире, а не о
сокровищах, принадлежащих одному.
Но, взглянув на лицо Тимако с низким
лбом, на налившийся кровью шрам на
его правой щеке, я не стал спорить.
А владыкою знаков меня назвали
только один раз. Улучив момент, когда
в кладовой не было Тимако, ко мне бро-
сился юноша с горящими глазами, по-
хожий на безумного.
— Слушай! — зашептал он, огляды-
ваясь по сторонам.— Я полюбил девуш-
ку. А она не хочет меня знать. Заворожи
ее для меня. Я не пожалею...
— Как же это сделать? — удивленно
перебил я.
— Мне ли тебя учить! — выкрикнул
юноша.— Ты же владыка знаков! За-
печатлей имя Полиена на табличке
и отдай мне.
Я расхохотался.
—- Ты очень глупый человек! — объ-
яснил я ему.— Я знаю, как написать
«мед». Но разве от этого мне становится
слаще? Не стоит большого труда наца-
рапать «сто овец». Но согласись: лучше
иметь одну овцу в хлеву, чем сто на
глине. Если хочешь знать, я предпочел
бы плыть по морю на корабле, а не
торчать, не видя белого света, в царской
кладовой. Вот смотри! Я пишу на гли-
не: «корабль» и «море». Что от этого
изменилось? Также ничего не изменит-
ся, если я напишу имя «Полиена».
Он убежал, кажется ничего не поняв.
В то утро месяца Плавания2 я сидел,
готовясь к записи поступлений. На
столе передо мной были разложены
еще не обсохшие таблички. Запах
сырой глины напомнил мне дом, в кото-
ром я вырос. Зимой, когда шли дожди,
крыша протекала, и в мегароне3 пахло
так, как сейчас. Хорошо бы вернуться
домой, увидеть отца и мать и, простив-
шись с ними, отправиться на поиски
Островов Блаженных, увидеть своими
глазами все, о чем рассказывают кора-
бельщики.
Я уже перенесся в мыслях на Остро-
ва Блаженных, когда распахнулась
дверь и на пороге показался Тимако.
Он был красен, как вареный рак.
— Что случилось, Тимако? — спро-
сил я.- На тебе нет лица.
— Сохранить бы голову! — восклик-
нул он.
— Ты разгневал владыку Пилоса? —
догадался я.
— О чем ты говоришь, дурень! —
заорал он.— К стенам города подступи-
ли дорийцы!
Я слышал о небольшом племени с
этим именем. Купцы, торговавшие
с дорийцами, называли их дикарями и
посмеивались над их обычаями.
— Но как же наши доблестные воины
допустили дорийцев к стенам? ’— уди-
вился я.
— Вместе с дорийцами пришли дру-
гие северные люди в медвежьих и вол-
чьих шкурах,— пояснил Тимако.—
Царское войско рассеяно. Вся страна
захвачена дикарями. Пилос вот-вот
падет. Мы с тобой станем дуэрами4.
Слово «дуэро» вызвало у меня ужас.
Ведь я много раз заносил его на глину
вместе с цифрами, указывающими чис-
ло несчастных пленников. Я подсчиты-
вал, сколько мер овса идет на прокорм
дуэров, и видел самих дуэров, измож-
денных, с оковами на руках и ногах,
нередко со следами от бичей. Я слышал
от корабельщиков, что дуэров приковы-
вают к веслам и, когда они испускают
дух, не вынеся побоев и непосильного
труда, их выбрасывают на корм рыбам.
От людей после смерти остаются моги-
лы, от дуэров не остается ничего,
кроме записей на глине, сделанных
моею рукой.
— Что же нам делать, Тимако?! —
в отчаянии воскликнул я.
— Ты еще спрашиваешь? Бежать.
И не медля.
— Но ты сам сказал, что Пилос окру-
жен дорийцами!
— Из дворца за стены ведет подзем-
ный ход. Я был надсмотрщиком над
дуэрами, которые его рыли. Видишь,
шрам? Это от кирки избитого мною
дуэра. Потом всех дуэров убили, мне же
75
сохранили жизнь, взяв клятву о молча
нии. Но кому теперь нужна эта тайна?
Владыка е семьей уже покинул кре-
пость. Мы с тобою последуем за ними.
Ты поможешь нести мои вещи. У тебя
ведь нет своих.
Тимако был прав. Да! У меня не было
ничего своего. Знаки, которым меня
обучили, не имели веса И к тому же
они принадлежали владыке Пилоса И
хитон на моих плечах тоже принадле-
жал ему.
— Конечно, Тимако, я тебе помо-
гу! — быстро ответил я.
И вот мы уже бредем во мраке, то
и дело натыкаясь на стены. Корзина
Тимако так тяжела, словно набита
обожженными плитками. Но я поче-
му-то уверен, что это не плит ки, а сереб-
ро или золото. Ведь мы принимали дра-
гоценные слитки от ремесленников, и,
когда я заносил их число на глину, вы-
зывали других писцов, чтобы меня про-
верить. Конечно же, это золото и сереб-
ро владыки. Но владыка, спасая жизнь,
не взял их с собой, и этим воспользо-
вался Тимако.
Прошло немало времени, пока вдали
показалось светлое пятно размером с
глиняную табличку. По мере нашего
продвижения оно росло и вскоре было
уже величиною с амфору. И вот, раздви-
Боевая микенская ко-
лесница. Па сохранив
шемся рельефе изобра
жен знатный воин с ко-
ротким мечом у пояса
и сжатым в руке конь
ем. Он настигает спа
сающегося бегством
врага. Здесь он побе-
дитель, но, вероятно,
на такой же колеснице
беж ал вл а д ы к а II ил о
са, когда воинственные
северные племена раз-
били войско, защищав
шее город.
Воин II тысячелетия до
н. э. Плитка из обож-
женной глины. Воору-
женные бронзой, эти
воины не смогли
устоять перед натиском
сплоченных северных
племен, имевших же-
лезное вооружение.
Внутренний сводчатый
коридор в Тиринфе.
В Пилосе не было кре-
постных стен — его
правители надеялись
на свое могущество, но
подземный ход, по ко-
торому бежал из двор-
ца герой рассказа,
имел такие же стрель-
чатые потолки.
нув зеленые ветви, мы вышли наружу.
Меня ослепил солнечный свет. Несколь-
ко мгновений я ничего не различал.
Но, оглянувшись, я увидел огромный
столб пламени и дыма. Эго был Нил ос,
подожженный его защитниками. Горел
дворец со всеми богатствами влады-
ки. Горела кладовая и Дом табличек.
Теперь я свободен и могу распоряжать-
ся своей судьбой.
Я снял корзину с плеч и опустил ее
на землю.
Куда мы идем, Тимако? — спро-
сил я.
— В горы,— ото шалея он.— Там до-
рийцы нас не найдут.
76
— Иди один,— проговорил я,— мне
нечего делать в горах. Я отправлюсь
к морю и отыщу корабельщиков. Они
отвезут меня на Острова Блаженных.
Не дожидаясь ответа, я свернул на-
право, где сверкало и переливалось
бликами море. Тимако мог легко меня
догнать, но он боялся оставить свои
сокровища.
Не успел я пройти и двадцати шагов,
как услышал отчаянный вопль:
— Не оставляй меня! Что я буду
делать один с этими вещами? Остано-
вись, Регеко! Ведь я спас тебе жизнь!
Я шел, не оборачиваясь. Я не верил
Тимако. Человек, взявший чужое, мне
не товарищ. К тому же он отделается
от меня, когда я не буду ему нужен, как
поступили с дуэрами, знавшими тайну
подземного хода.
— Я тоже хочу в море, Регеко! —
кричал Тимако.— Пожалуйста, возьми
меня с собой.
Я не останавливался. Мореходы рас-
сказывали, что на Островах Блаженных
живут люди, не ведающие корысти.
Зачем им Тимако со своими золотыми и
серебряными слитками? Пусть он оста-
нется в этом мире, а я буду жить в дру-
гом. Там я научу островитян царским
знакам, и мы будем вместе заносить
на глину древние предания и песни,
которые порождаются красотой мира, а
не низменными страстями смертных.
— Регеко!—отчаянно вопил Тима-
ко.— Вернись! Получишь половину мо-
их богатств!
Я прибавил шагу. Теперь уже Тимако
не смог бы меня догнать.
1 Пос и да о — главное божество микенских
греков, впоследствии (под именем Посейдон)
сохранивший только власть над морями.
2 Месяц Плаваний в календаре Пилоса соот-
ветствует апрелю.
3 Мегарон — центральное помещение ми-
кенского дома или дворца с очагом.
4 Д у э р о, соответствующее позднему грече-
скому «дулос»,— раб.
СЫН БАС ИЛ ЕЯ
Действие рассказа относится к середине VIII
века до н. э.
В прихожую вбежала стайка деву-
шек, и сразу же мегарон1 заполнился
их звонкими голосами.
— У! Непоседы! — проворчала ня-
ня.— Носятся, как угорелые. А вышив-
ки кто заканчивать будет?
— На чем мы остановились? — няня
обратила свое изрезанное морщинами,
как кора дуба, лицо к мальчику лет
двенадцати, сидевшему у ее ног на ска-
меечке.
— На том, как мачеха возненавидела
маленького Фрикса2.
— Так вот,— проговорила няня на-
распев,— задумала злая мачеха погу-
бить Фрикса и, отведя в храм, сказала
жрецу...
— Миса! Миса! — перебила одна из
девушек.— Видела бы ты, какие вы-
шивки.
— Золотом по голубому фону. Слов-
но солнечными нитями по морю,— вста-
вила другая девушка.
— А ожерелье! — заверещала тре-
тья.— Крошечные уточки вот с такими
клювиками, и все в ряд.
— Болтушки!—заворчала няня.—
Вышивки... Уточки... Ничего у вас не
поймешь.
Миса была рабыней басилея Телеста.
Но она выросла в его доме, и к ней отно-
сились как к члену семьи. Мать Эвпо-
лиона умерла через несколько дней
после его рождения, и Миса заменила
ребенку мать. Она была с ним всюду,
и даже когда мальчика учили грамоте,
сидела рядом, занятая своим делом. Те-
лест больше не женился, потому что не
хотел, чтобы в доме была мачеха.
— Приплыл финикийский корабль, и
корабельщики вынесли на берег свои
товары,— выкрикнула сестра Эвполио-
на Эвридика. Она была старше брата
на три года.
77
Рисунок на сосуде с
изображением мифиче-
ской сцены сражения
Геракла с кентавром
Нессом. Этот миф няня
наверняка рассказыва-
ла Эвполиону — ведь
местом обитания кен-
тавров считалась Фес-
салия, откуда отправи-
лись в Колхиду арго-
навты.
— Хочу видеть корабль,— заныл Эв-
полион.
— Глупенький,— проговорила няня,
погладив мальчика по вьющимся свет-
лым волосам.— Зачем тебе финикий-
ский корабль? Сейчас ты услышишь о
корабле Арго, приплывшем в страну Зо-
лотого руна — Колхиду.
— Не хочу слышать, хочу видеть,—
почти что стонал мальчик.— Хочу ви-
деть корабль и корабельщиков, как они
карабкаются по снастям.
Греческий тяжелово-
оруженный воин (гоп-
лит). Рисунок VII в.
до н. э. Он может пов-
торить слова Архило-
ха, воина и поэта его
поколения: «В остром
копье у меня замешан
мой хлеб. И в копье
же из-под Исмара ви-
но. Пью, опершись
на копье»
Финикийский торговый
корабль (по рисунку на
греческом сосуде VIII в.
до и. э.). Предприим-
чивые торговцы и пи-
раты, финикийцы строи-
ли торговые корабли
так, чтобы они не усту-
пали военным в бы-
строте хода и могли
успешно защищаться
от пиратов, и сами за-
ниматься пиратским
промыслом.
78
Две фаланги гоплитов
сходятся друг с другом.
Флейтист отбивает
ритм марша и, кажет
ся, воины поют «Слав-
ное дело в передних ря-
дах с врагами сра-
жаясь, Храброму му-
жу в бою смерть за
отчизну принять».
Стряхивание созрев-
ших оливок. Со време-
ни Солона Афины ста-
новятся ведущим цент-
ром оливководства в
Греции, а мелкие зе-
мельные собственники,
обладавшие неболь-
шими участками в не-
удобной для хлебопа-
Одиссей, натягиваю-
щий лук. Рисунок на
вазе. И об этом подви-
ге Одиссея тоже про
пел затаившим дыха-
ние илотам слепой пе-
вец. Вспомните поче-
му за спиной Одиссея
не могучие воины, а
робкие женщины, и в
кого полетят стрелы из
туго натянутого лука.
шесгва гористой мест-
ности,— главными про-
изводителями оливок.
— Так и быть! — уступила Миса.—
Мы пойдем на берег. Ну куда же ты
побежал без шапочки? Головку напечет
Она спрятала кудри Эвполиона за
края сшитой ею самой белой шапочки
и, взяв его за руку, степенно двинулась
к выходу.
Девушки, обгоняя их, с визгом выбе-
жали наружу.
Корабль стоял у самого берега, выб-
росив на камни сходни, широкий, черно-
бокий, с двумя мачтами, крутым носом,
над которым гордо высилась позоло-
ченная фигура бога или богини, и кор-
мой с изгибом шеи как у гуся. Таких
кораблей Эвполион еще не видел.
— Няня! А няня! — мальчик теребил
няню.— Какой это бог на носу?
— Ну откуда мне знать, какие у фи-
никийцев боги,— отмахивалась стару-
ха.— Я и эллинских богов не различаю.
— А где живут финикийцы? — не
отставал мальчик.
79
Хлебопекарня. Рабы
под руководством мас-
тера месят тесто. В это
время на смену от-
дельным мастерам
приходят маегерские,
использующие рабс-
кий труд.
Кто их знает... Ведь они по всему
морю шныряют
— Миса! Миса! А почему палуба
пуста? Где кормчий? Где корабельщи-
ки? Почему никто не лезет на мачту?
Наверное, спят,— предположила
Миса. — Умаялись и спят. Здесь в бухте
тихо. А в открытом море качает
Корабль уже был в нескольких десят-
ках шагов. Рядом со сходнями стояло
трое финикийцев, черноволосых, боро-
датых, в просторных пестрых одеждах
Один из них на маленьких весах взве-
шивал серебро, которое принесла ему
Эвридика. Она же примеряла ожерелье,
а другие девушки с оханьем любовались
им у нее на шее.
Няня остановилась от корабля шагах
в десяти.
Дальше не пойдем,— сказала она
Эвполиону. От чужих людей надо по-
дальше держаться.
Почему дальше? — удивился
мальчик. Смотри, как они улыбают-
ся. А вот па борту показался финикиец.
И что у него в руке? Смотри, Миса,
крошечный кораблик. Умещается на ла-
дони, с мачтой и алым парусом. И даже
божок как настоящий на носу. Няня,
купи мне его.
Не надо купи,— выкрикнул об-
ладатель кораблика на ломаном эл-
80
линском языке Даром бери. У ме-
ня такой же малчик. Я люблю мал-
чиков.
— Слышишь, няня. Он дарит нам
кораблик. Это добрый человек.
Мальчик потянул няню к берегу. Опа
почти не сопротивлялась, ибо и ей иг-
рушка понравилась.
Человек с корабликом спускался по
сходням. Миса и Эвполиоп шли ему
навстречу. Все шире и шире улыбка на
лице финикийца. Но вдруг опа смени-
лась злобным оскалом. Финикиец одним
прыжком оказался рядом с Эвполие
ном. За спиной послышался визг разбе-
гавшихся девушек. Финикиец никак не
мог справиться с няней, и ему па по-
мощь пришли те трое торговцев В один
миг они втащили старуху с ребенком на
палубу. Взлетели вверх сходни Палуба
наполнилась людьми. Поднялись и со
свистом опустились весла. Корабль
отошел от берега. Еще через несколько
мгновений он уже мчался к выходу из
бухты.
С берега была видна возня на палу-
бе. Пираты пытались оторвать мальчи-
ка от няни. Наконец, им это удалось.
Грузное тело Мисы полетело та борт
и исчезло в волнах. Корабль продол-
жал свой путь и вскоре скрылся из
виду.
* * *
Прошло немало времени, пока Эвпо-
лион очнулся после тяжелого обморо-
ка. Он лежал на палубе близ витой,
уходящей вниз лесенки. Вокруг было
море. На связке канатов сидел тот са-
мый финикиец, который заманил его на
корабль. На солнце блестела его плешь,
обрамленная на затылке курчавивши-
мися волосами. И он улыбался, кажет-
ся, радуясь тому, что Эвполион жив.
Подойдя к мальчику и протянув руку,
как бы желая его погладить, он двумя
пальцами сжал ему две щеки, так что
ему стали видны зубы.
Эвполион рванул голову, пытаясь
схватить зубами ладонь с толстыми во-
лосатыми пальцами. Но финикиец, пре-
дугадав это движение, отнял ладонь.
— Но,— сказал он.— Тот, кто куса-
ется, получает это,— он показал на ва-
лявшийся на палубе толстый кожаный
хлыст.— Ты знаешь, как наказывают
рабов?
Да, Эвполион знал об этом. Несколь-
ко лет назад, проходя с няней мимо ко-
нюшни, он услышал доносящиеся через
закрытые ворота дикие вопли. «Няня!
Там убивают!» — воскликнул он. «Пой-
дем отсюда, милый. Там наказыва-
ют».— «И меня тоже могут нака-
зать?» — «Тебя? — удивилась няня.—
Ты же не раб».
Внезапно финикиец схватил одной
рукою хлыст, а другой — Эвполиона и
потащил его по лесенке вниз. Сердце
мальчика замерло.
На нижней палубе финикиец отпустил
руку мальчика. Тот увидел ряд полуго-
лых людей, поднимающих и опускаю-
щих весла. Размахивая хлыстом, фини-
киец сделал несколько шагов и внезап-
но опустил его на голую спину одного из
гребцов. Показался черный рубец. Не-
счастный не закричал, а только уронил
голову на весло. Финикиец снова под-
нял хлыст и с силой его опустил. На
спине гребца вспух черный крест.
— Вот так наказывают рабов,— вы-
дохнул финикиец, подходя к Эвполио-
ну.— Понял?
— Я не раб,— сказал мальчик.—
Я — сын басилея Телеста.
— Сын Телеста? — воскликнул фи-
никиец.— Что же ты молчал, негодный
мальчишка!
Бросив хлыст у ног Эвполиона, он
взбежал по лесенке вверх. Через не-
сколько мгновений Эвполион услышал
голоса. Чужая речь была ему незнако-
ма. Чаще всего повторялось слово «ме-
лек»3. Финикийцы начали спорить. По-
том его финикиец (Эвполион догадал-
ся, что он главный на корабле) что-то
произнес. Все замолчали.
Так закончился его первый день на
финикийском корабле, самый страшный
день в жизни Эвполиона. Словно какой-
то гигантский вихрь вырвал его из род-
ного дома, разлучил с няней, отцом,
сестрой. Он оказался в море среди
страшных людей, чем-то напоминавших
ему людоедов, о которых зимою пел
слепой аэд4, перебирая струны кифары.
Это была песня о приключениях Одис-
сея, которого отец считал свои предком.
«Этот Одиссей попал в пещеру людое-
да Циклопа, выколол ему глаз и выб-
рался из пещеры под животом бара-
на,— думал мальчик.— Конечно, Одис-
сей был сильный и храбрый. А я малень-
кий и слабый. К тому же Одиссею помо-
гала богиня, вступаясь за него на сове-
те бессмертных богов и приходя ему на
помощь каждый раз, когда ему было
плохо. А кто же поможет мне?»
Он жарко зашептал слова молитвы,
каким его учила няня. Он молился По-
сейдону, во владениях которого нахо-
дился, обещая ему в жертву десять бе-
лых быков, если тот нашлет сильный
ветер и пригонит корабль домой.
* * *
Эвполион проснулся от храпа. Кто-то
храпел со свистом и завыванием. Этот
храп напоминал вой бури, о которой он
81
просил у Посейдона. «Наверное,— по-
думал он,— Гипнос5 насылает морехо-
дам такой храп, потому что они живут
среди волн и ветров. Няня спала тихо,
мирно дыша. Она была доброй и хоро-
шей. Но как я оказался здесь? Ведь я
молился Посейдону на той палубе, где
гребцы. Значит, меня перенесли сюда
спящим. Подо мною что-то колючее».
Мальчик вытащил упиравший ему в
бок тростник и встал. Каморка имела
в длину шагов шесть, а в ширину четы-
ре. Дверь была закрыта снаружи.
Увидев широкую щель, он понял, что
справа от него помещение, где спит фи-
никиец, наверное, кормчий. Он всунул
тростинку в щель и продвинул ее во всю
длину. Внезапно храп прекратился и
кто-то схватил тростинку так крепко,
что ее нельзя было вытянуть.
— Это ты, сын басилея,— послыша-
лось за стеной.— Как твое имя?
— Эвполион,— ответил мальчик.
— Так слушай, Эвполион. Попы-
таешься бежать, привяжу к веслу, как
тех. Спать будешь здесь. Выходить раз-
решено на верхнюю палубу, где нет
гребцов. К борту не подходи, а то смоет
волной. Старайся находиться там, где
бы я мог тебя видеть. А то неровен
час... А со щелью ты хорошо придумал.
Держи!
В щель просунулась лепешка. Она
была жесткой и пахла горелым маслом.
Но Эвполион этого не почувствовал.
Со вчерашнего утра он ничего не ел.
Вскоре он был на верхней палубе.
Над белыми гребешками волн с резким
криком носились серые птицы, едва не
задевая крыльями моря. Корабль на-
чало сильнее качать. Вскоре небо затя-
нулось пятнистыми полосами и стало
похоже на шкуру зверя, которой покры-
вали постель отца.
Мальчик уловил брошенный на небо
встревоженный взгляд кормчего. По его
команде матросы начали спускать пару-
са. Вскоре стало совершенно темно.
Волны высотою в скалу брали корабль
82
на приступ, и он то взмывал вверх, то
падал вниз. Мальчик ощупью спустил-
ся в свою каморку. Став на колени, Эв-
полион молил Посейдона, чтобы тот
унял ветер.
Корабль раскачивало все сильнее.
Волны,ударяли о борт с такой яростью,
что, казалось, вот-вот они вышибут
доски и ворвутся в трюм.
Внезапно послышался звук льющейся
воды. Она лилась откуда-то сверху,
возможно через отверстие для лесенки
или через дырки для весел. Ступни ощу-
тили прикосновение влаги. Вода прибы-
вала. Спасаясь от нее, Эвполион прыг-
нул на лежанку и прижался спиною к
стене.
Вода бурлила на полу, а когда ко-
рабль накреняло, мальчик ощущал на
лице холодные брызги.
— Посейдон! Спаси меня! — закри-
чал Эвполион, но его голос потонул
в треске и грохоте.
Похоже, что на палубе снесло мачту.
Сразу после этого удара лесенка затре-
щала от тяжести шагов. Послышалось
падение деревянной крышки и несиль-
ные удары. «Наверное, финикийцы за-
делывают щели»,— подумал Эвполион.
Вскоре стало светлее. К Эвполиону
приближалось светлое пятно. И вот
уже можно различить руку, держащую
фонарь, и лысину кормчего. Когда мрак
каморки рассеялся, Эвполион увидел
рядом с собою на лежанке огромную
крысу. Свесив к полу длинный хвост,
она отряхивалась от воды.
Эвполион завопил. И все снова погру-
зилось во мглу.
* * *
Эвполион приподнял голову. Ярко
светило солнце, освещая близкий берег
с раздвоенной вершиной снежной горы.
Он вспомнил все, что с ним было, как
страшный сон.
Со стороны носа послышался хохот.
- Ну и сын басилея. Не испугался
бури! Крысы испугался!
Кормчий вглядывался в берег. Его
усталое, постаревшее лицо дышало
властной силой. Казалось, эти слова и
смех вырвались не из его уст. Глубоко
спрятанные глаза — зоркие, хищные
глаза морской птицы — что-то обнару-
жили среди скал. Выискали ли они там
новую добычу? Или открыли опасность,
угрожающую беззащитному кораблю?
Медленно поднимались и опускались
черные весла. Всего пять весел вместо
двадцати с близкого Эвполиону борта.
Мальчику вспомнилась обнаженная
спина со вспухшим на ней черным крес-
том.
«Жестокое море!—думал он.— Же-
стокие люди! Корабельщики, похищаю-
щие пленных, бросающие за борт греб-
цов. Жестокие законы! Будет ли хлыст
в твоих руках или он будет гулять по
твоей спине. Но кто-то, чтобы корабль
не стоял на месте, должен поднимать
и опускать весло, а другому дано стоять
на палубе, вести корабль по звездам
и, предугадывая опасности, бороться
с бурей».
«Посейдон! — бормотал мальчик.—
Сделай меня кормчим. Пусть эти фи-
никийцы поднимают и опускают весла.
Поставь меня над ними. Ведь я сын
басилея».
— Сын басилея, в трюм! — раздался
голос кормчего.
Эвполион, не раздумывая, бросился к
лесенке. И вот он на своей лежанке.
По зычным звукам команды на незнако-
мом языке и по топоту ног над головой
Эвполион догадался, что корабль под-
ходил к берегу. Вскоре послышался
плеск якоря и звуки эллинской речи.
Кормчий переговаривался с кем-то на
берегу. Сначала голос того, с кем гово-
рил финикиец, был едва слышен. Но по-
том он приблизился. Видимо, говорив-
ший подплыл на лодке.
— Ну и попотешилась над вами бу
ря! — произнес эллин.
— Вволю! — подхватил финикиец.—
Но посудина цела. У нас говорят: «Было
6*
бы цело брюхо, а руки отрастут». Тебе
не известен человек, могущий нам
помочь?
— Я сам плотник, и сыновья мне по-
могут. Но лес теперь в цене.
— За ценою не постою, если упра-
вишься дней за пять. А я тем време-
нем масла прикуплю и рабов поищу,
чтобы на весла посадить.
— Дашь полталанта, поставлю тебе
мачты, натяну реи. Дело мне знакомое.
Не один корабль на воду спустил.
— Я вижу, ты шутник. Постройка ко-
рабля мне в талант обошлась.
— У вас в Тире лес рядом, а сюда в
Сиракузы его надо в обход. Этны та-
щить. Как хочешь. Но меньше чем за
полталанта за работу не возьмусь.
И четверть таланта вперед.
Услышав слова «Сиракузы» и «Этна»,
Эвполион вздрогнул. Он знал, что Сира-
кузы и Этна в Сицилии. Та снежная
гора, которую он видел, и была Этной.
О Сиракузах в доме отца часто гово-
рили, потому что этот город основали
несколько лет назад коринфяне. Он
вспомнил лица сиракузян, встречав-
шихся с отцом. «Наверное, и они помнят
меня?»
— Сегодня и начну! — крикнул эл-
лин с лодки.— А масла можешь не
искать. Мой брат Ламис маслом торгу-
ет. Лучше его масла во всей Сицилии
нет. Прямо в амфорах тебе и доставит.
«Что же делать? —лихорадочно ду-
мал Эвполион.— Выбежать на палубу?
Крикнуть: «Я Эвполион, сын Телеста».
Прежде чем плотник сообразит, корм-
чий задушит или бросит в трюм. Нет,
это не годится. Выждать время и при-
думать что-нибудь еще. Дождаться,
пока плотник и его сыновья будут ра-
ботать на палубе, и тогда...»
Решение пришло сразу. Написать
письмо и подкинуть его на палубу. Но на
чем написать? Не даст же кормчий па-
пируса? И чем написать? СИ куда взять
чернила? В мучительных поисках вы-
хода Эвполион забылся сном.
83
* * *
Когда он проснулся, в каморке было
темно, хотя на палубе во всю стучали
топоры. Значит, еще день. Мальчик
вскочил с лежанки и кинулся к двери:
она была на засове. Как только плот-
ник и его сыновья поднялись на корабль,
кормчий закрыл дверь. Но ведь ночью,
когда работники уйдут, его могут вы-
пустить. И к этому времени все должно
быть готово.
Эвполион стал шарить по одной стене,
а затем по другой. Затем он ощупал
дверь и радостно вскрикнул. Острие
вбитого с той стороны гвоздя. Именно
то, что ему нужно. Теперь есть чем
сделать чернила, если только кровь
можно назвать чернилами. Со стилем
легче! Стиль заменит любая щепка. Он
вспомнил о щели, через которую корм-
чий просунул ему лепешку. Оттуда
можно было отколупать щепочку. Вот и
она. Небольшой кусочек дерева. Остает-
ся заменить папирус.
Мальчик схватился за голову. Вот он
папирус. Подарок няни. Шапочка. Он,
казалось бы, ощутил прикосновение ее
рук и услышал старческий голос:
«Головку напечет!» Хорошо, что шапоч-
ка белая. На ней можно написать.
А вдруг плотник неграмотен? Или ша-
почку найдет не он, а кормчий? Но
ведь другого выхода не остается и нече-
го размышлять. Он снял хитон и, под-
нявшись на цыпочки, прижался к
острию гвоздя плечом. Гвозь входил в
тело. Мальчик терпеливо ждал, пока не
ощутил на плече влажность.
Отодвинувшись, он окунул в мокроту
щепку и вывел отчетливо, как его
учили: «Я, Эвполион, сын басилея Теле-
ста». Кончик щепки высох. И плечо
тоже стало сухим. Он сжал место ранки
пальцами и выдавил еще несколько
капелек крови. И снова щепка выводит
буквы: «захвачен разбойниками, спа-
сите».
Наверху топоры перестали стучать.
Раздался уже знакомый голос плотни-
ка:
— Завтра начнем на заре.
— Если так дело пойдет,— сказал
кормчий,— и за три дня кончите.
— Возможно, и кончим.— согласил-
ся плотник.— Работы сразу не видно.
А мачты запасены у меня были.
— Тогда скажи брату, чтобы пифосы
с маслом поближе подвез. Как кончите,
будем грузиться.
Голоса удалялись. Эвполион надел
шапочку на голову и стал ждать.
Время тянулось мучительно долго.
Наверное, кормчий спустился на берег
и забыл, что сегодня Эвполиона не
кормили. Но кто-то же должен о нем
вспомнить! Вот и шаги. Нет, это не
кормчий. Один из команды с миской
в руке. Он дал знак, что можно выйти
на палубу.
От свежего воздуха у Эвполиона за-
кружилась голова. Взяв миску, он при-
сел на столб, который станет мачтой. Но
перед тем как начать есть, снял шапку и,
положив ее на кучу стружек, наклонил
голову и стал шептать любые приходя-
щие на ум слова.
На лице наблюдавшего за ним фини-
кийца не отразилось удивления. Молит-
ва — дело привычное!
Делая вид, что молится, Эвполион
незаметно определил расстояние ко-
рабля от берега. Теперь гора со снеж-
ной вершиной не видна. Ее просто не
видно из-за прибрежных холмов. Сле-
дов поселения или города тоже не вид-
но. Наверное, они в бухте, также за-
крытой холмами.
Потом он стал есть, стараясь подоль-
ше прожевывать пищу. Финикиец не
спускал с него глаз, но и не торопил.
Поев, Эвполион передал миску стражу и
повернулся к лестнице. Финикиец не
вспомнил о снятой шапке. «Полдела
сделано!» — думал мальчик, входя
в свою каморку.
Весь следующий день Эвполион вслу-
шивался в звуки, доносящиеся с палу-
84
бы. Видимо, там работа шла вовсю. Фи-
никийцы помогали плотникам, и маль-
чик их не интересовал. «Значит, шапоч-
ку подобрал плотник,— думал маль-
чик.— А может быть, финикийцы просто
швырнули ее в воду. Или ее никто не
заметил, и она валяется под струж-
ками».
Обед ему принес сам кормчий. Кроме
лепешек, на глиняной тарелке было не-
сколько яблок. Эвполион не мог скрыть
своего удовольствия. Конечно же, его
радовали не яблоки, а в яблоках он
видел свидетельство того, что финикий-
цы не нашли шапочку.
— Веди себя хорошо,— сказал корм-
чий, оставляя тарелку.— Мы скоро вый-
дем в море, и ты сможешь выходить
на палубу, когда захочешь.
Поздно вечером его вывели на палу-
бу. Шапочки снаружи не было видно.
Мальчик, словно бы играя, разгреб
стружки. Финикиец, не спускавший
с него глаз, не сделал ему замечания,
видимо подумав, что после вонючего
трюма приятно вдохнуть запахи леса.
Под стружками шапочки не оказалось.
«Теперь нужно дождаться завтрашнего
дня,— думал мальчик.— Завтрашний
день решит все».
По знаку финикийца он покорно
спустился в трюм, вошел в каморку.
Финикиец захлопнул дверь и задвинул
засов.
Всю ночь Эвполион ворочался на
своем ложе. За деревянной стенкой
счастливым сном спал кормчий, не
догадываясь, что ему принесет завтраш-
ний день.
А он начался беготней на палубе и
стуками. Видно, прилаживали мачту и
потребовалась помощь всей команды.
И потом, после небольшого перерыва
снова стучали и бегали. Дело дошло
до рей.
Еще через некоторое время послыша-
лись удары весел о воду. Корабль
подгоняли к берегу, видимо, чтобы взять
пифосы с маслом, о которых договари-
вались кормчий с плотником, или при-
нять на борт новых гребцов. Только
этим моментом могли воспользоваться
те, кто нашли шапочку и прочитали
написанное на ней.
Стук падающих сходен. Скрипение
досок под ногами тех, кто нес тяжесть.
Удары о палубу. Конечно, это опускали
пифосы и ставили их на палубе в один
ряд. Ничто не говорило о том, что
кто-нибудь собирается освобождать Эв-
полиона. Звон серебра! Кормчий рас-
считывался с торговцем маслом.
И когда уже у мальчика не остава-
лось ни тени надежды, послышались
громкие крики, звуки падения тяжелых
предметов, звон железа. Кто-то за кем-
то гонится по палубе и настигает.
Кого-то волочат вниз. Мальчик под-
бежал к двери и начал колотить ее
ногами. И вот кто-то услышал и стал
спускаться по лесенке. Подойдя к двери,
он ищет засов. И вот дверь распахи-
вается, и Эвполион в объятьях борода-
того эллина.
Еще несколько мгновений, и он на па-
лубе. Она вся в черепках от пифосов6,
но никаких следов разлившегося масла.
По палубе пробежало несколько элли-
нов.. На корме еще двое перевязывали
раненого.
— А где же они? — спросил мальчик.
Его спаситель показал вниз.
— Их уже привязали к веслам.
— Так быстро?
— Наша эллинская хитрость. Фи-
никийцы сами внесли нас на палубу.
Мы были в пифосах вместо масла.
Мальчик захлопал в ладоши.
* * *
Корабль, прыгая по волнам, несся
вскачь как норовистый конь. Трещали
паруса, надуваемые попутным ветром.
Эвполион стоял на носу рядом с фини-
кийским божком, имя которому Мель-
карт. Он узнал это не от разбойников, а
от сицилийцев. Мелькарт не помог
финикийцам, потому что они веролом-
85
ны. И пусть бог останется на своем
месте, а они внизу, прикованные к вес-
лам. Теперь ему улыбается солнце. Для
него блещет море. Конечно же, без плот-
ника, подобравшего шапочку няни, и
без того, кто догадался посадить воинов
в пифосы, победа была бы невозможна.
Но письмо-то ведь написал он, Эвпо-
лион. И он пообещал Посейдону белых
быков. Посейдон получит обещанное,
как только Эвполион вступит на землю
Коринфа, обнимет отца и сестру и рас-
скажет им обо всем пережитом. А пока
Эвполион будет ходить по палубе сколь-
ко ему угодно, а если захочет, спустится
к гребцам и возьмет хлыст. Ибо теперь
он господин, а они — рабы.
1 Мегарон — главное помещение царского
дворца, вытянутый зал с очагом и алтарями для
жертвоприношений богам.
5 Фрике — герой греческих мифов, судьба
которого была связана с мифом об аргонавтах.
Спасшись на золотом баране, который доставил
его по воздуху в Колхиду, Фрике посвятил
шкуру барана спасшим его богам. За этой шку-
рой — «золотым руном» — и совершили свой
поход аргонавты.
3 М е л е к — по-финикийски «царь».
4 Аэд — исполнитель эпических произведе-
ний, певец.
5 Г ипнос — в греческой мифологии бог спа.
6 Пифос — большой сосуд из обожженной
глины.
ЛИСИЦА
На юго-западе Пелопоннеса, южной оконеч
ности Греции, лежала гористая страна Мессения,
на востоке граничившая с Лаконикой. Много
столетий спартанцы воевали с мессенцами,
стремясь превратить их в илотов. Героем второй
Мессенской войны (VII век до н. э.) был мессен-
ский вождь Аристомен, которого называли «луч-
шим из эллинов». Вместе со своими воинами он
укрепился на горе Гира, но во время одной из
вылазок попал в плен.
Аристомен с усилием приподнял голо-
ву. Кровь текла по лбу и заливала
глаза. Раны на голове, наверное, не
опасны, но правой рукой не пошевелить.
Кажется, она сломана выше локтя.
86
Память вернула Аристомена к тому,
что было утром. Он шел узкой тропин-
кой над нависшими скалами. Чуть ли не
наступая ему на пятки, за ним шагали
спартиаты. Когда Аристомен приоста-
навливался, чтобы передохнуть, острие
меча упиралось ему в лопатки. Невыно-
симо хотелось пить. Перед тем как по-
кинуть лагерь, спартанцы позавтрака-
ли. Он видел, как они ели, пили вино.
Младший из них, подобрее, протянул
Аристомену фиал. Но старший, злоб-
ный как цепной пес, вырвал его из рук.
«Кур перед смертью не поят!» — произ-
нес он с кривой ухмылкой.
По дороге конвоиры заспорили.
Нещадно палило солнце, и младшему
надоело идти по жаре: он решил за-
колоть пленника. Но старший настоял
на своем. Аристомен слышал, как он
сказал: «Этот не заслужил легкой
смерти!»
Аристомен уже тогда понял, что его
ведут к Кеаду. Одно это слово могло
внушить ужас. Близ этой пропасти не
встретишь живой души. Говорят, даже
птицы не вьют вокруг Кеада гнезд.
Аристомен остановился на самом
краю пропасти. Камешки посыпались
из-под ног. Он невольно закрыл глаза.
Старший спартанец заметил это и зло-
радно прошипел:
— Ага! Струсил! Зря тебя называют
Неустрашимым.
Аристомен хотел было ответить, что
обязан своему прозвищу не помощи
предателя, не расправе над беззащит-
ными пленниками, но победам в откры-
том бою. Он не успел и рта открыть.
Младший спартиат крикнул: «Кончай!»
И Аристомен ощутил толчок в спину.
Последнее, что он услышал, падая,
было: «Лети в Аид!»1
...Ладонью левой руки Аристомен
стер со лба и щек запекшуюся кровь,
потом медленно открыл глаза. Над ним
в вышине был голубой клочок неба,
круглый, как щит. Кое-где выступали
зеленые ветки. Один из этих росших на
краю обрыва кустов спас Аристомену
жизнь. Лучше бы разбиться насмерть.
«Из Кеада еще никто не возвращался».
Так сказал этот пес. Аристомен на
дне глубокого, расширявшегося книзу
каменного колодца. Даже если бы у
него не была повреждена рука, ему бы
все равно отсюда не выбраться.
Как хочется пить! Губы распухли.
Гортань воспалена. Хотя бы один
глоток воды перед смертью! Аристомен
перевернулся на грудь и пополз, ста-
раясь не причинять боли сломанной
руке. Он искал воду, хотя и понимал,
что здесь ее нет: кругом все голо и
сухо. Хотя бы одну каплю воды!..
Что-то зашуршало. На камне появи-
лась ящерица. Она взглянула на Ари-
стомена своими маленькими желтыми
глазками и молниеносно исчезла в рас-
щелине.
— Куда ты бежишь, ящерица? —
прошептал Аристомен,— Я бы тебе не
сделал зла...
А что там белеет впереди? Груда че-
ловеческих костей... Оскаленный че-
реп... Аристомену стало страшно. Воло-
сы зашевелились у него на голове. «Как
тебя звали, соратник? — подумал он.—
Умер ли ты сразу или искал воду, как я?
Может быть, кричал, звал на помощь.
Эхо усиливало твой голос. А пастухи
наверху бежали, словно за ними гна-
лись злые духи».
Аристомен отвернулся, чтобы не ви-
деть черепа и пустых глазниц. «Такая
участь ждет и меня. Моя душа будет
скитаться по свету до тех пор, пока
после землетрясения не обрушится
скала и не покроет моих костей».
Аристомен закрыл глаза. Ему вспом-
нился Андрокл. Правильно говорят муд-
рецы: не называй человека счастливым,
пока не узнаешь, какой у него конец.
Андрокл испытал неисчислимое множе-
ство бед. Спартанцы сожгли его дом, за-
мучили сестру, убили мать. Три года он
был в плену и добывал руду под землей.
А вот смерть у него была легкой.
Андрокл умер от ран среди друзей. Об-
нимая АристоМена холодеющей рукой,
он сказал: «Воин должен быть не только
львом, но и лисицей». Это были его
последние слова. «Да, Андрокл прав.
Мало одной отваги. Спартанцы пере-
хитрили нас, подослав в отряд йтого
хромого илота. Во время боя он ударил
меня сзади камнем, и я попал в руки
врагов».
Аристомен приоткрыл глаза. Что-то
огненно-рыжее возникло в нескольких
шагах от него. Лисица? Откуда она
здесь? Это предсмертное видение: он
подумал о лисице, и она пришла. Ско-
ро он увидит воду. Как Тантал, наказан-
ный небожителями, он будет стоять по
горло в воде и терзаться жаждой. Вода
отступит, когда он захочет сделать
глоток. А потом появятся скорбные
тени друзей. Что ответит Аристомен на
их молчаливый укор?
«Нет, друзья — ты, Андрокл, и ты,
Фанас, быстрейший из эллинов2,— я не
боюсь вашего суда. Совесть моя чиста.
Я принимал на Гиру всех, кого Спарта
сделала рабами. Вы скажете, я был бес-
печен. Но подозрительность во сто крат
хуже беспечности. Она превращает са-
мых близких людей в недругов. Нашел-
ся один презренный предатель. Но ведь
остальные илоты сражались как львы.
И если бы...»
Аристомен пошевелился, и лисица по-
бежала. Посыпались камушки, и один
из них скользнул по спине. У выступа
скалы лиса остановилась, повернув
к нему острую мордочку.
Аристомен тряхнул головой, чтобы
прогнать это видение. Но лисица не
исчезла. Он понял, что это живая
лиса. «Что тебе здесь надо? Ты голодна?
Тебя привлек запах моей крови? Но как
ты здесь оказалась? Ты же ведь не
могла спуститься по отвесной скале,
как ящерица? Или спартанцы поймали
тебя в курятнике и сбросили вниз, как
меня? А теперь ты ждешь моей смер-
ти...»
87
Аристомен нащупал камень и поднял
его. Взмахнув хвостом, лисица исчезла
за выступом скалы. Он пополз за нею.
Но лиса словно провалилась под землю.
А Аристомену вновь стало казаться,
что это было видение.
Скала, под которой лежал Аристомен,
испещрена красноватыми пятнами. Та-
кие пятна оставляет вода. Нет, не дож-
девая. Здесь был источник. Он иссяк
или изменил направление. А может
быть, вода здесь, в скале?
Аристомен занес руку, чтобы ударить
по красным пятнам. Но камень вы-
скользнул из ослабевшей руки и упал
в кусты. Поглядев туда, куда упал
камень, Аристомен заметил за кустами
какое-то углубление.
Аристомен подполз к кустам и отодви-
нул плечом колючие ветки. Нет, это
отверстие не похоже на лисью нору.
Запахло сыростью. «Где-то здесь долж-
на быть вода...— подумал он и облизал
пересохшие губы.— Неужели вода?»
Аристомен просунул голову и плечи в
отверстие, но его остановила мучитель-
ная боль в руке, и на какое-то мгнове-
ние он потерял сознание. Очнувшись,
он сделал еще одно движение. Теперь
все его тело было в норе. «А что, если
это тупик и я не смогу выбраться
назад? Не лучше ли, умирая, увидеть
клочок неба?» И все же он продолжал
двигаться вперед.
Ход едва заметно расширялся. Вско-
ре Аристомен смог передвигаться на
четвереньках. «Какой здесь мрак! А
что, если это спуск в Аид и я живым,
как Одиссей, окажусь в царстве мерт-
вых. Но в Аиде текут Ахеронт и Лета3.
И я напьюсь, напьюсь, напьюсь!»
Ход стал еще шире и выше. Аристо-
мен смог наконец подняться во весь
рост. Шатаясь от усталости, наталки-
ваясь на стены, он брел и брел, пока его
ступни не ощутили ледяной холод.
Вода! Аристомен лег на землю и сде-
лал первый глоток. Вода! Она пре-
краснее нектара, который, как говорят,
88
пьют боги на Олимпе. Нет, это не вода
Леты, один глоток которой заставляет
забыть обо всем, что было с тобою.
Аристомен вспомнил о жизни и о долге
перед живыми. Напрасно ликуют спар-
танцы, празднуя свою победу. Напрасно
приносят благодарственные жертвы бо-
гам, уверенные, что теперь все мессенцы
станут илотами. Осажденные на горе
Гира уже не ждут Аристомена. Они ви-
дели, как спартанцы его уводили. Нико-
му не удавалось вырваться из их рук.
А он вернется. И они сочтут его спасе-
ние чудом. И он поведет их в бой.
Теперь он будет осторожнее и хитрее.
Осторожность — это не подозритель-
ность. А хитрость — просто знание жиз-
ни, умение отводить удары судьбы.
Аристомен шел по щиколотки в воде.
Рано еще думать о мести врагам.
Есть ли у этой пещеры выход? Или
он будет идти, пока не ослабеет от
голода? Но лиса... Не этим ли путем
ты пришла в Кеад? Лиса? Лисонька!
Где ты?
«Что-то белеет там впереди. Неужели
опять кости? Кто-то до меня искал
выход из Кеада и не нашел?..»
Нет, это не кости. Это луч света.
Он пробился сквозь отверстие, заросшее
зеленью. Протянув вперед здоровую
руку, Аристомен шел навстречу све-
ту. Чтобы не задеть головой камен-
ный свод, он пригнулся и, ударяясь пле-
чами о камни, но не ощущая боли, по-
бежал.
Наконец, пальцы нащупали ветви. Он
отодвинул их головой.
Первое, что он увидел, был хвост
лисы — огненно-рыжий, как солнце, зо-
вущий, как жизнь.
1 Аид — место, где, по поверьям древних
греков, находятся после смерти души мертвых.
2 Мессенянин Фанас был на Олимпийских
играх победителем в беге на длинные дистанции.
3 Ахеронт и Лета, согласно поверьям
древних греков,— реки подземного царства
мертвых — Аида. Считалось, что вода Леты при-
носила умершим забвение земной жизни.
илоты
Действие рассказа относится ко времени,
предшествующему великому восстанию илотов
против Спарты (464 год до н. э.).
Забившись под рогожи, Прокл видел,
как вывели отца. Отец не кричал, не
сопротивлялся, он шел, наклонив голо-
ву, как бык, которого ведут на убой.
Конечно, он мог бы дорого отдать
свою жизнь, убить двух или трех юнцов,
но тогда остальные подожгли бы
хижину.
Прокл затрясся в рыданиях. Он знал,
что отец больше никогда не вернется,
как не возвращались те, кого уводили
спартиаты. Тела уведенных находили
в роще за деревней или на берегу
реки. Их хоронили, молча, словно это
были какие-нибудь преступники. На по-
хоронах не было никого, кроме родных.
Вообще люди в деревне, словно по мол-
чаливому уговору, никогда не вспоми-
нали о тех, кого уже нет.
Так уж повелось, что весной спартиа-
ты приходили в деревню и убивали
кого им вздумается. Впрочем, они
никогда не трогали женщин и стариков.
И на детей они не обращали внимания.
Они выбирали лишь молодых и сильных
мужчин, тех, которые могли дать отпор.
Для юных спартиатов это была игра.
Целыми сутками они лежали на огоро-
дах, в стогах сена. Как волчата, при-
таившись, они высматривали добычу.
Ночью они подкрадывались к хижине
жертвы, убивали ее на месте или уводи-
ли с собой. Эта игра называлась крип-
тией. Она была началом священной
войны, которую Спарта ежегодно
объявляла илотам.
Давно уже Прокл задумывался над
тем, почему спартиаты нападают на
сельчан и убивают их. Но никто не
смог или не хотел ответить на мучившие
мальчика вопросы. «Так повелось,-
говорили старики.— Спартиаты всегда
убивали кого им вздумается».
Даже мыслить об иной жизни счита-
лось преступлением. Отец рассказывал,
что однажды спартиаты предложили
всем, кто желает получить свободу,
внести небольшой выкуп — три овцы.
Нашлось немало пожелавших освобо-
диться. Спартиаты собрали у них овец,
надели выкупившимся в знак освобож-
дения на головы венки и увели с собой.
Несколько дней спустя их видели
в храмах. Потрм их никто не видел и
никто не мог объяснить, как они по-
гибли.
В прошлом году Проклу удалось по-
бывать в городе, где жили спартиаты.
Он назывался Спартой. Дома, в кото-
рых жили спартиаты, были ненамного
лучше, чем хижина Прокла. Но Спарта
многим отличалась от его родной дерев-
ни. В ней не было ни одного фруктового
дерева, ни одного возделанного клочка
земли. Во всяком случае, Проклу они не
встречались. Да и зачем спартиатам
возделывать землю, ухаживать за ябло-
нями и грушами, если им принесут
все готовое. У большого дуба, в самом
центре Спарты, где дома крыты чере-
пицей, а не соломой, стоял длинный
деревянный стол. Здесь под открытым
небом обедали мужчины и юноши. Ко-
ротко подстриженные, в одинаковых
высоко подпоясанных плащах они ели
свою неизменную черную похлебку и
пили разбавленное вино. Здесь они
пели воинственные гимны и обсуждали,
на кого им напасть или какую дань
взять с илотов. Илотами они называли
жителей окрестных деревень. Малень-
кий Прокл тоже был илотом. Илотами
были его отец и дед. И каждый, кто
рожден в селениях на берегу говорли-
вого Эврота и кто не был спартиатом,
назывался илотом.
Более всего Прокла поразило, что в
Спарте народу не больше, чем в трех-
четырех деревнях. А по пути в Спарту
он прошел через семь деревень. Но были
и еще деревни, где жили илоты. Илотов
было раз в десять больше, чем спар-
89
тиатов. Наверное, поэтому спартиаты и
убивали молодых и сильных илотов.
Со смертью отца Прокл стал старшим
в семье, хотя ему не было и четыр-
надцати лет. Теперь ему приходилось
не только выгонять овец на луг, но и
пахать землю, молотить зерно и выпол-
нять другие мужские работы. Правда,
у отца были братья, которые могли бы
помочь, но у них были свои семьи,
свои заботы. И самое главное, жители
деревни, даже близкие родственники,
боялись помогать друг другу.
В тот памятный для Прокла, да и для
всей деревни день он косил траву.
Было знойно, и мальчик, утомившись
лег отдохнуть. Его внимание привлек
ровный стук, напоминающий удары дят-
ла по стволу дерева. Стук доносился со
стороны дороги. По дороге шел высокий
седой человек с каким-то непонятным
предметом на боку. В правой руке
странника был посох, и он, выставив
его, стучал по земле, словно ощупывая
дорогу. Прокл догадался, что это
слепец.
В деревне было не принято подходить
к чужому человеку. Но Прокл подумал,
что незнакомец не знает дороги и,
наверное, заблудится, если ему не
помочь.
Прокл пошел навстречу слепцу. Те-
перь, когда тот был почти рядом,
Прокл увидел, что это старик с длинной
седой бородой чуть ли не до пояса,
а предмет, висевший на боку у старца,
оказался кифарой.
Старик услышал, что к нему кто-то
идет, и отпрянул в сторону. Он чего-то
испугался.
— Это я, Прокл,— тихо сказал маль-
чик.— Хочешь, я доведу тебя до де-
ревни?
— Подойди ко мне ближе,— по-
просил старик.
Он положил руку на плечо мальчика
и быстрым привычным движением про-
вел пальцами по его лицу.
— Я вижу, ты добрый мальчик,—
произнес старик после недолгой пау-
зы.— Ты не похож на тех, кто бросал
в меня камни. Ты видишь, как изранены
мои ноги?
Прокл взглянул на ноги старца. Они
были в ссадинах и крови.
— Ты, наверно, илот? — спросил ста-
рик, когда они подошли к самому дому.
— В нашей деревне все илоты,—
ответил мальчик.
Посадив гостя на пороге хижины,
Прокл сбегал за глиняной миской
с водою и поставил ее возле его ног.
Старик погрузил ноги в воду, и на его
суровом утомленном лице появилось вы-
ражение удовлетворенности и спокойст-
вия. Он понял, что здесь его не обидят
и в эту ночь у него будет кров над голо-
вой.
Введя старика в дом, Прокл предло-
жил ему лепешку с куском овечьего
сыра.
— Прости, что мне больше нечем
тебя угостить,— сказал мальчик.—
С тех пор как спартиаты убили моего
отца, жить нам стало трудно.
Старик снял с себя кифару, и, усев-
шись удобнее, взял из рук мальчика
еду.
— Дорог не обед, а привет! — мол-
вил старец и улыбнулся. Насытившись,
слепец обратился к мальчику.
— Я беден, у меня нет даже такой
хижины, и единственное мое богатст-
во — кифара и песни. Ими я хочу
отплатить тебе за доброту.
Старик положил кифару себе на коле-
ни и тихо провел по струнам рукой.
У певца был красивый сильный голос.
Прокл никогда не слышал песен.
Не слышали их и другие жители дерев-
ни. Петь могли только спартиаты.
Песни, которые они пели на пирах,
прославляли силу и жестокость. С воин-
ственными песнями они шли в бой.
Размеренная речь заворожила маль-
чика. Прокл сидел не шелохнувшись,
с широко раскрытыми глазами и ловил
каждый звук. Он не заметил даже,
90
как хижина наполнилась людьми.
Те, кому не хватило места в хижине,
стояли у дверей. А старик все пел и
пел. Люди слушали, и по щекам у
многих текли слезы. Они плакали не
потому, что была грустна песня —
старик пел о схватках, приносящих
победу, о веселых пирах,, о прекрасных
женщинах, перед красотою которых не
могли устоять даже боги. Люди плакали
потому, что их жизнь была так не
похожа на жизнь героев песни. Они
вспоминали погибших и впервые поду-
мали, что их можно было бы спасти,
если взять в руки мечи.
А старик все пел и пел. Он пел о
златообильных Микенах и об их могу-
щественном царе Агамемноне, осаж-
давшем крепкостенную Трою. Он пел о
приключениях властителя Итаки Одис-
сея, о сыне его Телемахе, посетившем
песчаный Пилос. И ни слова в его
песне не было про Спарту. Словно во
время рождения песни не было ни
спартиатов, ни илотов.
Старик кончил. Долго царило молча-
ние. Наконец кто-то спросил старца:
— Где находился город Микены?
Где был Пилос и другие города твоей
песни? Или это все выдумка?
— Боги лишили меня света,— от-
вечал старец,— но настоящие слеп-
цы — это вы. Разве вы не видели на
полях огромные отесанные камни?
Разве вам не приходилось выкапывать
из земли раскрашенные черепки?
Илоты кивали головами:
— Да, мы видели огромные камни,
отесанные циклопами. Их не поднять
и десятерым. Да, мы находили яркие
черепки, заржавленные мечи и кинжа-
лы. Мы ломали и бросали их в Эврот.
Мы знали, что спартиаты убьют каждо-
го, у кого найдут оружие.
— Слепцы вы, слепцы! — сказал ста-
рый певец сокрушенно.— Эти камни —
остатки древних городов. Близ Эврота
находился город Амиклы, ближе к
морю — Микены, Тиринф. Эти камни
обтесывали не циклопы, а ваши предки.
И мечами владели ваши предки. И Трою
осаждали они. Вы живете в стране
своих предков. Ваша земля была ма-
терью героев. Однажды к вам вторглись
воинственные дорийцы. Они захватили
и разграбили города. Многих они пере-
били и продали в рабство, а оставшихся
в живых поселили на берегу Эврота,
заставив платить дань.
— Так ты пел песню о наших пред-
ках? — взволнованно спросил Прокл.
— Да, мой мальчик! — ответил ста-
рик.
Прокл не спал всю ночь. Он думал об
отце, погибшем так же, как погибали
другие. Жаль, что отец не слышал песни
старца. Он не пошел бы на смерть без-
ропотно, как овца. И другие, если бы
они раньше слышали песню, пришли
бы отцу на помощь. Они не дали бы его
убить.
Было еще темно, когда поднялся
старец. Лишенный света, он не знал,
длится ли еще ночь или уже наступил
день. Мальчик вышел из хижины. Палка
его спутника нетерпеливо застучала
по земле.
И тут Прокл понял, что он не может
больше оставаться в этих стенах. Он не
может работать, чтобы другие пользо-
вались его трудом. Он не может ждать,
пока он вырастет и спартиаты убьют
его, как убили отца. Жаль мать и
сестер, но он должен их покинуть. Его
зовет песня, пробудившая его к жизни.
Где-то там, за рекой, недалеко от
места, где стоял песчаный Пилос, столи-
ца мудрого Нестора, есть высокая гора.
Ее имя Итома. Старик сказал, что на эту
гору бегут все, кто не может вынести
издевательств и насилий спартиатов.
Прокл отыщет эту гору. У него зоркие
глаза и сильные ноги. А потом он
приведет на Итому мать и сестер.
Он укажет туда дорогу всем илотам.
Долго длилась ночь. Но уже забрез-
жил свет. Старик и мальчик шли рядом.
Песня звала их вперед.
91
солон
Действие рассказа относится к 594 году до н. э.
Солнце едва взошло из-за моря, но
дорога в Афины была заполнена людь-
ми. Судя по загорелым лицам, грубым
рукам, привыкшим к черному труду, по
овчинам и заштопанным гиматиям1,
по стоптанным педилам2, это были зем-
ледельцы, редко покидавшие свои де-
ревни.
Рядом шли двое. Один — человек
лет сорока пяти, а может быть и шести-
десяти, ибо борода и виски его еще не
имели седины, а лоб был в морщинах,
и он горбился, как старик; другой —
юноша лет двадцати двух, тощий, с
вытянутым лицом и глазами навыкате.
- Агрон,— обратился младший к
старшему.— Давно хотел тебя спро-
сить. Правда ли, что Солон, ради ко-
торого мы идем в Афины, безумец?
— Странно ты говоришь, Фавдий,
отозвался Агрон.— Если бы то, что
заставило всех нас покинуть свои хи-
жины в этот пригожий день нужно бы-
ло самому Солону, разве дорога напо-
минала бы агору в торговый день! Со-
лон — самый мудрый человек, которо-
го рождала наша каменистая земля.
А слух о его безумии распространяют
эвпатриды3. Разве такой скряга, как
наш Гилипп, может поверить, что знат-
ный и богатый человек в здравом уме
станет защищать таких бедняков, как
мы с тобой? Если сегодня будет принят
закон, предлагаемый Солоном, то дол-
ги, за которые нас заставляет работать
Гилипп, будут отменены.
- Обрадовался! - воскликнул че-
ловек лет тридцати с курчавой боро-
дой, пристроившись к ведущим бесе-
ду. - Ну и будешь ты свободен от дол-
гов. А кто освободит тебя от бедности?
Кто прокормит твоих детей? Солон?
Ты останешься на своем участке, а
Гилипп как владел своими полями и
лесом, так и будет ими владеть.
92
— Да! Да! - подхватил юноша.—
Если бы землицы побольше, тогда бы
мы по-другому зажили. А то ведь снова
придется перед Гилиппом спину гнуть.
И снова долгов наделаем. Вот моего
дядю Таурея за долги Гилипп в рабство
продал. И нас продаст!
— Теперь не продаст,— проговорил
Агрон.-- Законом это будет запрещено.
И дядя твой вернется.
— Так тебе я и поверю! — сказал
Фавдий,- Кого продали, тому назад
дороги пет.
А теперь будет. Солон к своему
закону добавление сделал: выкупить
проданных должников за государст-
венные деньги.
— Знаю я Таурея,— вставил курча-
вобородый. •— Работящий был человек.
А когда вернется, что делать он будет?
Ведь землю ему не возвратят.
— Как что делать! — воскликнул
Агрон.— Да мало ли есть дел, к кото-
рым можно руки приложить. Захочет,
будет горшки лепить или железо ко-
вать. Захочет, на корабль наймется.
Свободный человек работу себе оты-
щет. А рабу дают такую работу, что он,
бывает, и года не проживет. Видишь
те холмы?
-- Как не видеть? — отозвался кур-
чавобородый.— Это Лаврионские руд-
ники. Там серебро добывают.
Добывают... - продолжал Аг-
рон.— Богачи сдают своих рабов за
один обол4 в день, а надсмотрщики с
этих рабов прибыль в драхму'5 выкола-
чивают. А если раб ослабел, его на-
смерть забивают, чтобы обол не пла-
тить.
Что ты о рабах заботишься,—
сказал курчавобородый. Ведь это
варвары.
Но ведь и Таурея на чужбине,
пожалуй, тоже варваром считают...
Чернобородый не нашелся, что от-
ветить. Они вышли на возвышенность,
откуда стали видны Афины с висящим
над ними Акрополем.
— Вот и наш город,— сказал Агрон,
останавливаясь.— Давай воздадим
хвалу Афине Владычице, хранящей
справедливость.
Земледельцы склонили головы, а Аг-
рон прошептал:
— Помоги, Афина, Солону, мудрому
своему сыну.
Городские ворота были открыты. Аг-
рон, Фавдий и курчавобородый вли-
лись в толпу, которая их понесла по
узкой, извилистой улочке к холму, чер-
невшему тысячами голов.
Кроме земледельцев, пришедших со
всех концов Аттики, можно было уви-
деть кучку заносчивых эвпатридов, с
удивлением взиравших на сборище.
— Как муравьи наползли,— провор-
чал один из эвпатридов, брезгливо вы-
пятив нижнюю губу.— Вместо того
чтобы землю долбить, по городу шля-
ются. Солона пришли слушать! А он,
чья родословная к Кодру6 восходит, с
этими бездельниками связался. Не-
ужели не найдется храбреца, который
положит этому конец.
— Ты ошибаешься, Гилипп,— воз-
разил ему сосед.— Если устранить Со-
лона, на его место станет один из тех
негодяев, которые добиваются переде-
ла земли. Уж лучше Солон...
У самого возвышения для ораторов
стояло человек сорок, хорошо одетых,
самоуверенных. Это были богатые тор-
говцы, владельцы кораблей и эргасте-
риев7. Пока собрание не началось, они
обменивались мыслями.
— Давно пора дать гражданам пра-
ва не по знатности, а по богатству,—
проговорил человек лет пятидесяти,
обращаясь к своему соседу.— Эвпат-
риды — пауки на теле Аттики. Они вы-
сасывают кровь сограждан и растра-
чивают достояние государства в попой-
ках. А мы даем металл, ткани, корабли.
Мы платим подати и ничего не имеем
взамен. Почему бы Солону не внести
такой закон, чтобы уравнять нас пра-
вами с эвпатридами...
— Ты прав, Клиний,— согласился
сосед, человек лет пятидесяти со шра-
мом через всю левую щеку.— Но не все
сразу. Четыре года назад Солон воз-
вращался из Египта на моем корабле.
У нас было достаточно времени, чтобы
переговорить обо всем. И конечно же,
я ему сказал все, что думаю об эвпат-
ридах. Не забыл напомнить и о том, что
волнует нас, деловых людей. Солон со
мною согласился, но сказал, что в пер-
вую очередь надо освободить земле-
дельцев от долгов, чтобы они были дей-
ствительно свободными людьми, а не
полурабами, как египетские крестьяне.
«Тогда,— это его подлинные слова,—
Афины станут самым сильным и разви-
тым государством Эллады и египетские
жрецы будут приезжать учиться муд-
рости к нам...»
— Идут! Идут! — послышались кри-
ки, и все на холме стихло. Люди, при-
встав на цыпочки, с нетерпением иска-
ли среди тех, кто поднимался на воз-
вышение, Солона.
Вот он с широким лицом, окаймлен-
ным благородной сединою, с высоким
лбом, изрезанным морщинами, побы-
вавший всюду, где имеет прибежище
мудрость, узнавший и увидевший все
лучшее в ойкумене, чтобы самое луч-
шее сделать достоянием родины, Со-
лон, поэт и архонт.
— Афиняне! — начал Солон про-
никновенно.— Благодарю вас за то,
что явились сюда по моему зову и го-
товы выслушать то, о чем я давно хо-
тел вам сказать. После возвращения
из Египта я еще раз прошел пешком
всю Аттику и увидел, что мать-земля
никогда еще не была так отягощена
долговыми камнями, как теперь. За
каждым из этих столбов судьбы со-
граждан, лишившихся вместе с участ-
ком и родины, и судьба нашего оте-
чества, лишившегося многих трудо-
любивых работников и отважных за-
щитников. Давайте освободим мать-
землю от долговых камней и впредь
93
не будем ее ими обременять. Пусть с
того мгновения, как вы скажете «Да»,
никто никому не будет должен, а если
потом задолжает, то его нельзя будет
за это продать в рабство, а те, кто из-за
долгов стали рабами и находятся на
чужбине, да будут они выкуплены за
государственный счет. Приступайте к
голосованию!
Холм пришел в движение. Афиняне
строились по филам8, а филы одна за
другой подавали голоса. Не прошло и
двух часов, как громогласное «Да»
потрясло Афины.
Да! В Афинах и во всей Аттике сей-
час никто никому не должен. На земле
больше не будет долговых камней. Но
эвпатриды не стали беднее, а земле-
дельцы богаче. Поэтому, кроме радост-
ных возгласов, можно было услышать
и возмущенные голоса.
— Солон — трус! — восклицал кур-
чавобородый.— Он не дал нам земли.
— А что ожидать от эвпатрида? —
вторил ему человек в овчине.— Они
кого угодно подкупят!
— Он наглец! — кричал Гилипп.—
Он нас ограбил!
— Он вор,— поддержал его до того
молчавший сосед.— Разве неизвестно,
что он и его дружки набрали в долг
денег и накупили земли. А деньги те-
перь отдавать не будет!
Только торговцы, владельцы кораб-
лей и эргастериев были единодушны
в своем одобрении Солона.
— Мы с тобою, архонт9! — кричали
они, окружив Солона.
— Не надо делить землю! Это разо-
рит Афины и приведет к кровопроли-
тию!
1 Г им а т и й — верхняя одежда, плащ, на-
девавшийся поверх хитона.
2 П е д и л ы — башмаки.
3 Эвпатриды — дословно «имеющие бла-
городных отцов», афинская родовая знать.
4 Обол — мелкая монета, меньше грамма
серебра.
5 Драхма — шесть оболов.
° Ко др последний афинский царь, по пре-
данию пожертвовавший жизнью, чтобы спасти
город от вражеского нашествия. По своему
состоянию Солон принадлежал к средним граж-
данам, но Кодр был его отдаленным предком.
7 Эргасте р ни - мастерские и камено-
ломни.
8 Ф ил а — первоначально племя, во времена
Солона — территориальный округ, по которому
проходило голосование.
9 Архонт- высшая государственная долж-
ность в Афинах.
ГИДНА
В основе рассказа находится действительное
событие эпохи греко-персидски^ войн (490—
479 годы до и. э.). Ныряльщик Скиллий и Гид-
на — исторические лица.
Держась обеими руками за борт
лодки, Скиллий отдыхал. Волны прини-
мали тяжесть его тела; гудело в ушах,
словно бы над головой вился рой неви-
димых пчел, а в глазах возникали,
переплетаясь друг с другом, разно-
цветные круги. Как и все люди моря,
Скиллий знал приметы и верил им.
Опущенные вниз края разноцветной
дуги указывают направление, откуда
должен подуть ветер. Но та радуга,
кажется, его обманула. На прибреж-
ных платанах не шелохнется ни один
листочек. В небе ни облачка. Все засты-
ло в угрюмой неподвижности.
— Пора, господин! — Из лодки вы-
сунулась взлохмаченная голова с от-
топыренными ушами и толстыми, как у
всех добродушных людей, губами.—
Скоро полдень, а наш мешок еще не
полон.
— Ты смеешься. Я уже спускался
дважды.
— Если не спустишься еще раз, мы
не заработаем и на амфору вина.
Спор, так звали раба Скиллия, ко-
нечно, преувеличивал. Если продать
губки, которые сегодня добыл Скиллий,
можно купить не амфору, а целый пи-
фос вина, но ведь, кроме вина, людям
94
Совет у Дария. Рису-
нок на греческой вазе.
Царь восседает на тро-
не со скипетром в пра-
вой и мечом в левой
руке. За ним — тело-
хранитель с мечом на
плече и копьем в левой
руке. Царь выслуши-
вает человека в греко-
азиатском одеянии,
стоящего перед ним.
На переднем плане —
царский казначей, при
нимающий подати.
Сцена сражения. Юный
греческий воин устрем-
ляется с копьем напе-
ревес навстречу про-
тивнику, собирающе-
муся нанести ему удар
мечом. У ног его рас-
простерто тело уже по-
верженного врага
Перс, нападающий
сзади (на приводимом
фрагменте вазового ри-
сунка видна только его
рука), пытается отта-
щить воина назад,
Греческий воин доби- перса. Рисунок на
вает сбитого на землю вазе.
нужны и хлеб, и соль, и масло, и
шерсть, и лен. А тому, кто добывает
губки, не обойтись без серы, придаю-
щей им белизну. Да мало ли еще что
может понадобиться человеку, у кото-
рого молодая дочь? Раньше Спор тоже
опускался под воду, и Скиллию было
легче. Но случилось несчастье. Какая-
то рыба схватила Спора за пятку. Нога
раздулась и посинела. Пришлось отре-
зать половину ступни, чтобы спасти
Спору жизнь. Спор остался жить, но
теперь он не пловец и не ныряльщик.
Осталось ему только дела, что сидеть в
лодке, держать канат и вытаскивать
Скиллия из воды.
— Давай,— недовольно проворчал
Скиллий.
Спор быстро перекинул за борт ве-
95
Морской бой двух ко- стенке греческого сосу
рабде.й. Рисунок на да V в. до н. э.
ревку с тяжелым плоским камнем на
конце и подал ныряльщику кривой нож.
Скиллий зажал нож между большим
и указательным пальцами левой руки,
остальными по-прежнему держась за
край лодки.
- Масла! — приказал он, подтянув-
шись.
Спор поднес к его губам амфору.
Скиллий ощутил хорошо знакомый ему
горьковатый привкус оливкового мас-
ла. Без масла во рту ни один ныряль-
щик Скиона не решился бы спуститься
на дно. Почему-то считалось, что оно
предохраняет не только рот, но и нос и
уши от быстрого перехода к глубине.
Теперь Скиллий уже не мог говорить.
Он только сделал привычный знак го-
ловой, и Спор тотчас же отпустил ве-
ревку. Тяжелый груз потянул канат на
дно и вместе с ним Скиллия. Перед
глазами ныряльщика замелькала зеле-
новатая масса воды, зарябили светлые
стайки рыбок. В этом месте было не
глубже двадцати локтей, и через не-
сколько мгновений ноги Скнллия кос-
нулись дна.
Скиллий выплюнул масло и накло-
нился. Если кто-нибудь мог видеть
сквозь толщу воды, он принял бы Скил-
лия за сборщика цветов. Губки, неж-
ные, светло-желтые, покачивались пе-
ред его глазами, как фантастические,
96
сказочные растения. Скиллий пере-
ползал на коленях от одной губки к
другой, срезая их быстрыми и точными
ударами.
Перед тем как класть губки в кожа-
ный мешочек, привязанный к поясу,
Скиллий их слегка стряхивал. В порах
губок прячутся маленькие рачки, ры-
бешки. Если не вытрясти их, они погиб
нут. «Бегите, малыши!» —думал Скил-
лий, стряхивая губку.
Но в легких уже кончался воздух.
Скиллий дернул веревку, и сразу же
она поползла вверх. Ныряльщик схва-
тил обеими руками камень и отвязал
его. Потом он дернул два раза за ве-
ревку и пропустил ее между ног.
Подъем был труднее, чем спуск. На-
верное, потому, что не хватало возду-
ха. Наконец голова пробила водную
толщу и Скиллий быстро, жадно за-
дышал Спор подхватил Скиллия за
плечи и одним рывком втащил в лодку.
Мучительно ныли ноги. Боль сжи-
мала голову, словно на нее давил ка-
менный столб. «Надо было поднимать-
ся медленнее,— подумал Скиллий,—
но тогда осталось бы меньше времени
на работу». Потом мысли его смеша-
лись и он задремал.
Когда Скиллий проснулся, лодка по-
качивалась в маленькой бухточке на
привязи. Солнце стояло в зените и жа-
рило, как гончарная печь. Спор, разло-
жив на камнях добычу, считал вслух:
— Сорок пять, сорок шесть, сорок...
тьфу... сорок... Ну как тебя?.
Сорок семь,- подсказал с улыб-
кой Скилл ш
Он знал, что Спор не тверд в счете,
и это его забавляло. Однажды, когда
Спор еще не хромал, он отнес на агору1
в Потидею восемьдесят губок, а принес
денег за восемнадцать. Хорошо, попал-
ся честный торговец и в следующий
торговый день вернул деньги.
- Слушай, Скиллий,- протянул
Спор, подсаживаясь ближе — Сколько
за все эти годы ты добыл губок?
— Не знаю...— рассеянно ответил
Скиллий.
— А мне кажется, на небе меньше
звезд, чем собрали губок ты и другие
ныряльщики из Скиона. Куда они де-
лись, все эти губки? Есть у твоей Гидны
одна губка. Она сушит ею голову после
мытья. Пять или шесть лет она обхо-
дится одной губкой. Наверно, дочери
богачей один раз высушат и бросят.
А ты для них спускайся на дно. Тьфу!
Спор плюнул с досады и сердито
швырнул пустой кожаный мешок в
лодку.
Скиллий расхохотался. Смех пере-
шел в надсадный, хриплый кашель.
Ныряльщик наклонился, положив обе
ладони на грудь.
— Ну и чудак ты, Спор! — сказал
Скиллий откашлившись.— Разве губки
нужны только для сушки волос? А что
подкладывают гоплиты2 под шлемы,
чтобы они не натирали, а при случае
и смягчали силу удара? Чем в богатых
домах чистят обувь? Чем моют миски и
горшки? Чем вытирают пыль с дорогих
сундуков и столов? Все нашими губ-
ками.
А если у кого сердце заболит, берут
ту же губку, намочат ее в неразведен-
ном вине и прикладывают на грудь.
Спор вытаращил глаза от удивления.
— Скажи-ка...— протянул он.— Да
она целебная... А я ее ни во что ставил.
Трава травой...
— И не трава это вовсе, а морское
животное вроде ежа или звезды, только
попроще.
— Отец! Где ты? — послышался
звонкий голос.
— Гидна! — сказал Спор.— Что-то
она сегодня рано вернулась? А ведь ей
надо было еще серы купить.
При виде дочери глаза Скиллия
засветились, словно солнечный луч, от-
разившись в зеленоватой воде, скольз-
нул по его лицу. «Как удивительно Гид-
на похожа на свою мать! — думал
Скиллий.— Тот же поворот головы, и
матовая кожа, и смех, от которого ли-
кует сердце. Девушка кажется углова-
той и неловкой. Но как она плавает!
Как гребет!»
Голос дочери показался Скиллию
взволнованным. Он с тревогой взгля-
нул ей в лицо:
— Что случилось, Гидна? Почему ты
так бледна?
Гидна тряхнула головой, и волосы
черной волной упали на ее загорелые
плечи.
— Я вовсе не бледна, отец. Но в
Потидее никто не покупает губки. По
дороге, за городскими воротами, дви-
жутся толпы варваров. В длинных пест-
рых одеждах. С луками и копьями. И
всадники! И колесницы! И какие-то
огромные животные с двумя горбами
на спине... Идут. И нет им конца...
— Началось! — сказал Скиллий, за-
крывая лицо руками.— Бедная Элла-
да! Что тебя ждет?..
* * *
На следующее утро Скиллий и Гидна
проснулись от голоса Спора.
— Ай-ай, ну и беда!
— Что случилось, Спор? — спросил
Скиллий встревоженно.
— Беда! Беда! Что делается на мо-
ре! Ай-ай-ай...
Скиллий вскочил и, накинув хитон,
подбежал к Спору:
— Не каркай! Скажи толком, что
там, на море?
— Корабли. Столько кораблей! Я
начал считать по пальцам. У меня не
хватило пальцев на руках и ногах. Тог-
да я стал откладывать камешки, и вы-
росла целая куча камней...
Не дождавшись конца рассказа,
Скиллий выскочил наружу. Весь залив
до края моря был занят кораблями,
пентерами, триерами и юркими миопа-
ронами. Палубы кишели людьми. Под-
нимались и опускались весла, вспени-
вая поверхность моря. Паруса безжиз-
ненно повисли. Корабли шли на запад.
97
к Потидее, огибая полуостров, на ко-
тором стояли Скион, Менде и другие
города.
— Ай-ай, господин...— причитал вы-
бежавший из хижины Спор.— Они по-
рвут сети. Они разгонят рыбу!
Вчера вечером Спор опустил в море
сеть близ мыса, который огибали ко-
рабли. «Надо снять сеть,— подумал
Скиллий,— а то останемся без улова.
Теперь война. Хлеб и масло будут до-
роги».
— Спор,— приказал Скиллий,—
скажи Гидне, чтобы никуда не выходи-
ла из дому.
Но в это мгновение откуда-то изда-
лека донеслись звуки рога. Сердце
Скиллия тревожно забилось. Нет, те-
перь он должен забыть о своих сетях.
Его зовут на агору.
Это была ровная, окруженная невы-
сокими домами площадка у самого
моря. Над агорой всегда стоял густой,
неистребимый запах смолы и рыбы.
Часто все пространство агоры занима-
ли сети на высоких кольях. Рыбаки
ползали по агоре на четвереньках и
с той неторопливостью, которой вообще
отличались скионцы, снимали сети и
вешали их для просушки. А если на
агоре происходили собрания, то ора-
торы чаще всего говорили о наживке,
якорях, тунцах, меч-рыбе, морских ра-
ках, губках. Скион был городом рыба-
ков и ловцов губок. Расположенный в
скалах каменистого полуострова, он
жил своей особой жизнью, не претендуя
ни на известность, ни на власть над
другими городами.
На возвышении для ораторов стоял
незнакомец с жезлом, обвитым зе-
ленью. Его окружало несколько десят-
ков мужчин в поношенных войлочных
шляпах. Скиллий сразу понял, что в
город прибыл посол, чтобы обратиться
к гражданам.
Посол поднял жезл над головой и
сказал, отчеканивая каждое слово:
— Народ Афин просит вас, скионцы,
принять участие в борьбе за свободу
эллинов. Мы направили против варва-
ров все свои триеры. Коринфяне посла-
ли сорок триер. Мегаряне — двадцать,
халкидяне — столько же. Эретреяне
послали семь триер. Всего у нас двести
семьдесят триер. Готовы ли вы помочь
родине в эти грозные дни?
Наступило неловкое молчание. Пер-
вым нарушил его Скиллий.
— Скионцы! —сказал он.— Чем мы
хуже других? У нашего города есть
одна триера. Отправим ее эллинам. И
сам я готов быть гребцом или матро-
сом, если не найдется никого моложе и
крепче меня.
Рыбаки переминались с ноги на ногу,
опустив глаза. Из толпы вышел худой
темнолицый человек лет сорока пяти.
Он неторопливо поднялся на возвыше-
ние, образованное несколькими поло-
женными друг на друга каменными
плитами. Это был Креонт — местный
богач, сколотивший состояние перепро-
дажей рыбы и губок.
— Все мы знаем и уважаем Скил-
лия как превосходного пловца и ны-
ряльщика,— сказал Креонт.— Но под
водою много не увидишь. Мне же при-
ходится разъезжать, встречаться с
разными людьми: и эллинами и варва-
рами. Посол Афин скрыл от вас, скион-
цы, что города и племена сопредельной
Фессалии покорились персам, что фи-
ванцы, аргосцы, ахейцы отказались
воевать против Ксеркса. Царь Ксеркс
воюет не против всех эллинов, а про-
тив Афин и Спарты, убивших послов.
А знаете ли вы, что ответил в прошлом
году афинянам дельфийский оракул,
когда они его вопросили о будущем:
Что вы, несчастные, ждете? Бегите до
края Вселенной,
Дом и вершины округлого града
покинул навеки.
Не уцелеет ничто: голова сокрушится
, и тело,
Руки и ноги низвергнуты будут в дыму
и пожарах.
98
Видите, боги стоят, истекая от ужаса
потом,
Черная кровь по вершинам их храмов
струится, вещая
Злую судьбу. Удалитесь, над бедами
дух возвышая.
Недавно афиняне вновь обратились
к оракулу. И он им ответил: «Молитесь
ветрам». Разве не ясно, что имел в виду
оракул? Поднимите паруса и положи-
тесь на ветер. Скиллий предлагает от-
дать эллинам нашу единственную трие-
ру. Сейчас у эллинов двести семьдесят
триер. С нашей будет двести семьдесят
одна триера. А у персов тысяча кораб-
лей...
Граждане молча кивали головой.
Пророчество дельфийского оракула
произвело впечатление. Если у афинян
осталась лишь одна надежда на ми-
лость ветров, то чем им можно помочь?
И только Скиллий стоял на своем.
— Реки образуются от ручейков,
толстые канаты — из волокон, могу-
щественный флот — из кораблей! —
кричал Скиллий.— Не лучше ли объе-
динить свои силы, пока мы еще не ста-
ли рабами.
Скиллия никто не поддержал. Послу
был дан ответ, что Скион не может
ничем помочь народу афинян и другим
эллинам.
Ушел по дороге к Менде посол. Бро-
шенный им венок лежал у каменных
плит жалкий, бесполезный. Скионцы не
вняли призыву Скиллия. Слишком ве-
лик был страх перед мощью персидско-
го царя.
Скиллий угрюмо смотрел на дома,
казавшиеся в заходящих лучах солнца
призрачными, нереальными, на висящее
над кровлями и колоннами портиков
серовато-зеленое небо, и его внезапно
охватило ощущение, будто он стоит на
дне моря, среди развалин скрытого под
водою города. В ногах у него тяжелый
груз; стоит его оттолкнуть — и Скил-
лий взлетит вверх, как птица.
И вдруг его обожгло новое чувст-
во — страх. Гидна! Он приказал,чтобы
она никуда не выходила из хижины.
Но ведь персы, обошедшие Потидею,
придут и в Скион не сегодня, так завт-
ра. Разве их удержат запоры его хи-
жины?
Скиллий бежал тропинкой, протоп-
танной в желтой траве. Высохшие
стебли хлестали его по ногам. Большая
грудь тяжело поднималась и опуска-
лась, с хрипом выталкивая воздух. Вот
и черепичная крыша одинокого домика.
Освещенная косыми лучами солнца,
она пламенела, словно облитая кровью.
* * *
Девушка сидела у моря, перебирая
гладкие камешки. Волны накатывались
на берег с каким-то глухим, угрожаю-
щим шумом, повторявшим и усиливав-
шим скрытое в глубине души чувство
смутной тревоги и растерянности. О
чем бы ни думала Гидна, память воз^
вращала ее к дороге у Потидеи. Безо-
бразные фигуры в пестрых одеждах
выплывали из облака пыли, поднятого
тысячами ног и копыт. Топот, скрип
колес, блеяние, ржание, крики — все
это сливалось в чудовищный гомон,
враждебный гармонии природы, ее
скромной, ненавязчивой красоте. Как
невыносимо сознавать себя беспомощ-
ным перед неотвратимо надвигающей-
ся бедой! Варвары придут и сюда. Они
раскинут свои шатры на этих скалах,
меняющих окраску в лучах солнца.
Они пустят на луг, где Гидна собирала
цветы, уродливых, горбатых животных,
и своими раздвоенными копытами эти
чудовища затопчут все, что так дорого
Гидне...
Море шумело загадочно и грозно.
Кажется, и оно было чем-то взволно-
ванно и оскорблено. Или это тольк<э
казалось девушке, потерявшей покой?..
Багровый шар солнца наполовину
ушел в море, окрасив рваные, искром-
санные облака.
99
— Ты видишь, Спор,— торжествую-
ще сказал Скиллий, показывая рукой
на небо,— будет ветер. Радуга меня не
обманула.
— Недоброе ты задумал,— провор-
чал Спор.— Все остаются дома. Ну
пусть придут персы. Они тебя не съе-
дят. И взять у нас нечего. Дырявая
лодка да сеть.
— Молчи, Спор!
— Хоть Гидну оставь,— не унимал-
ся раб.— Ты сам говоришь, что будет
ветер. Нас унесет в море или разобьет
о скалы. Да и не девичье это дело.
— Не болтай! — приказал Скил-
лий.— Лучше принеси еще один нож.
Наполни амфору водой, захвати лепе-
шек. А Гидне скажи, чтобы собиралась.
На следующую ночь в маленькую
бухточку у подножия горы Пелион
вошла лодка. Обитый медью нос звяк-
нул о прибрежные камни. И тотчас
же послышался другой, скрипящий
звук, издаваемый днищем вытаскивае-
мой на берег лодки.
— Тише, Спор,— послышался ше-
пот.— Тише! Здесь может быть стража.
Наступила тишина, не нарушаемая
ни единым звуком. Все вокруг было
черно — песок, усеянный валунами,
небо и вода в заливе. Нет, это не вра-
жеские часовые. Выпрыгнула рыба.
Этот плеск еще более углубил тишину.
— Ждите меня здесь! — шепнул
Скиллий.
Он скрылся в черных обрывах скал,
очертания которых напоминали башни
и крепостные стены. Из-под его ног
посыпались мелкие камешки. Прошло
немало времени, пока на вершине ска-
лы, нависшей над берегом, показался
человеческий силуэт.
Отсюда можно было видеть персид-
ский флот, вернее, его ближайшие ко-
рабли. Остальные терялись во мраке.
Корабли напоминали огромных мор-
ских чудовищ, высунувших из воды
свои безобразные головы с широким
ртом и оскаленными зубами. Крошеч-
100
ными красными точками светились кор-
мовые фонари. Казалось, это злобные
маленькие глазки, следящие за берегом
с затаенной ненавистью.
Скиллий повернул голову и прислу-
шался. Словно он слышал то, что не
доступно никому другому. У каждого
ветра свой, особенный голос. У Зефи-
ра — звонкий, как у соловья; у Нота —
хриплый и сухой, как у путника, уми-
рающего в пустыне от жажды; у Эв-
ра — полный и глубокий. Когда дует
Эвр, горы, сжавшие залив подковой,
кажутся выше и яснее.
Суровое лицо Скиллия просияло. Он
упал на колени и поднял обе руки
вверх. Дельфийский оракул советовал
молиться ветрам. И Скиллий молился
ветру, называя его по имени — Гел-
леспонтец3. Он приходит при ясном
небе и затишье. Он приносит бурю.
Скионцы в страхе перед врагом отка-
зались послать эллинам свой единст-
венный корабль. Но Скиллий решил
вступить в бой с персидским флотом.
С ним дочь Гидна, и раб Спор, и Гел-
леспонтец.
Скиллий спустился со скалы. Он
остановился у лодки, вытащенной на
берег. Спор дал ему нож, как всегда,
когда он спускался на дно моря за губ-
ками. Ныряльщик привязал нож к
поясу.
— Дай другой! — приказал Скил-
лий.— Мы подплывем вместе.
Девушка сбросила хитон. Все мыш-
цы на ее худом теле напряглись и под-
рагивали. Она взяла у Спора нож, по-
правила волосы, прикрытые белой ша-
почкой, и подошла к воде.
Тихо плеснули волны. Отец и дочь
плыли рядом. Их не пугало черное как
деготь море. А Геллеспонтец, набирав-
ший силу, их радовал. До кораблей
персов не больше стадия. Фонарь, го-
ревший на ближайшем из них, был для
пловцов маяком.
Вот руки Скиллия нетерпеливо на-
щупали якорный канат ближайшего
корабля. Ныряльщик прошептал хвалу
богам.
И почти сразу же ощутил плечо Гид-
ны. Она проплыла почти все расстояние
от берега до корабля под водою и вы-
нырнула рядом с отцом.
— Плыви ко второму канату! —
крикнул Скиллий.
Он не боялся, что его услышат на
варварском корабле.
Море ревело, как стадо разъяренных
быков. Если бы теперь Скиллий и Гид-
на вздумали вернуться на берег, где
ждал Спор, их разбило бы о камни.
Сквозь белые гребни волн Скиллий
увидел, что голова Гидны показалась
у кормы, где спускался другой якорный
канат. Как они условились, он дал знак
рукой и сразу же принялся за работу.
Конечно, якорный канат не губка. С
одного удара его не отрубишь. Да и
волны швыряют тебя как щепку. По-
пробуй удержись!
И в это мгновение Скиллий ощутил
нечеловеческую боль. Он скорее понял,
чем увидел, что произошло. Гидна
раньше обрезала свой канат, и корма
корабля, развернувшись, со страшной
силой столкнулась с соседним судном.
Какой-то обломок упал ныряльщику на
голову.
Теряя сознание, Скиллий крикнул
дочери:
— Гидна! В моих руках нет больше
сил. Смерть пришла за мной. Но ты
жди рассвета. Помни, на тебя смотрят
боги.
Может быть, Скиллий сказал бы еще
что-нибудь, но грохочущий вал снова
покрыл его с головою. А когда отхлы-
нул этот вал, Гидна уже не видела
отца. Волны бились о камни, и в их
реве слышалось: «Помни, на тебя смот-
рят боги».
Мрак. На небе ни одной звезды. Но
девушка не ощущала ни страха, ни
усталости, ни холода. Она знала, что
сквозь эту мглу на нее смотрят боги.
Так сказал отец.
Первый луч пробился сквозь тучи, и
во мраке показались две тонкие розо-
вые полосы. В памяти вспыхнули бо-
жественные строки Гомера:
Встала из мрака младая, с перстами
пурпурными Эос4.
Заря. Зорюшка... Гидна словно ощу-
тила материнское прикосновение. Нет,
она не одна в этом мире. Она не помнит
матери. Она потеряла отца. Но на нее
смотрят боги. И Эллада ждет ее под-
вига.
Под водой было спокойно. В мутно-
зеленом сумраке промелькнул косяк
рыб. На дне тихо покачивались губки,
розовые и желтые. Всю жизнь отец
срезал их ножом, как жнец срезает
серпом колосья. Скиллий не был вои-
ном и никогда не держал в руках меча.
Он жил бы и сейчас, если бы не эти
корабли. Снизу они напоминали огром-
ных зловещих чудовищ, застывших в
грозной неподвижности и готовящихся
к прыжку. Якорные канаты натянуты,
как струны кифары. Они удерживают
корабли. Но несколько взмахов ножа,
и корабль швырнет в сторону. Теперь
он держится на одном якоре. Еще не-
сколько ударов, и его бросит на камни.
Теперь подняться и набрать воздуха.
И снова под воду...
Персидские моряки не могли понять,
что происходит с их кораблями. Якоря
и канаты были надежными, и буря не
могла их сорвать. Почему же один ко-
рабль за другим срывался с места и
становился беспомощной игрушкой
волн?
Страх обуял персов. Выбежав из
трюмов, они вздевали руки к покры-
тому тучами небу. Маги’ решили, что
успокоить разбушевавшееся море мо-
гут только кровавые жертвы. Выведя
на палубу пленных, они рубили им го-
ловы и бросали в воду. Но море не
принимало жертв. Все новые и новые
корабли срывались с якорей и, подобно
свинцовым ядрам, брошенным из пра-
щи, со свистом летели на скалы. Они
101
раскалывались, как орехи, наталки-
ваясь друг на друга, запутывались
снастями, превращались в груды об-
ломков. А море бушевало в своей не-
насытной ярости, словно мстя царю
царей за позор, который оно испытало
у Геллеспонта. Ксеркс высек море
плетьми, как непокорного раба. Оно
вздулось волнами, оно рвало канаты и
якоря, словно желало показать свою
силу.
Ксеркс, как улитка, забился в свой
пурпурный шатер и проклинал себя за
то, что связался с этой неподвластной
царям стихией. Все племена и народы
Азии подчинились ему. Их цари скло-
нили головы. Даже эти своевольные
эллины, кроме спартанцев и афинян,
отдали ему воду и землю; его армия
движется к Фермопилам. Завтра она
будет в Беотии, послезавтра — в Афи-
нах, а еще через два дня должна за-
нять Спарту. Но море стало на сторону
мятежников и безумцев. Его лазурный
блеск — маска. Оно неверно и полно
коварства.
И не только одному Ксерксу было
непонятно, что происходит у горы Пе-
лион. Эллинские лазутчики, притаив-
шиеся в кустах, тоже видели странную
гибель персидских кораблей. И не ве-
рили своим глазам. На вершине вспых-
нул смоляной факел. К союзному флоту
под Артемисий6 полетела огненная
весть о буре и об уничтожении двух
десятков вражеских кораблей. Навар-
хи7 под Артемисием принесли жертву
Посейдону, который с тех пор стал
называться Спасителем.
* * *
Три дня бушевала буря, сокрушая
вражеские корабли. Персидские маги
с помощью молитвы и кровавых жертв
утихомирили ее лишь на четвертый
день, а может быть, как полагает гре-
ческий историк Геродот, она утихла
сама по себе, исчерпав всю свою ярость.
В тот страшный год персидского на-
102
шествия разоренная и истерзанная
Эллада еще не видела такого ясного
утра. Был неподвижен сонный воздух.
Отражая синий купол неба, безмятеж-
но дремало море. Слабые волны набе-
гали на усеянный обломками песок и
напоминали чуть колышущийся голу-
бой ковер.
Человек с тяжелой ношей, прихра-
мывая, поднимался в гору. Нет, это
не корзина, не свернутая сеть. На спи-
не у него прекрасное девичье тело.
Черные волосы закрыли лицо, и не'ви-
ден кровавый след схватки с морем и
скалами. Человек нес девушку с такой
бережностью, будто боялся причинить
ей боль. Он всхлипывал, что-то бор-
мотал. В этом бормотании можно было
различить лишь цифры: пятнадцать...
тринадцать... Он сбивался и начинал
сначала: три... пять... семь... двенад-
цать...
Спор не смог ничем помочь Гидне.
Не только он, калека, но даже сам
Скиллий, будь он жив, не смог бы спа-
сти дочь. На глазах у Спора швырнуло
Гидну на прибрежные камни. Когда
Спор вытащил ее, Гидна еще дышала,
а рука ее все еще сжимала нож.
Спор не смог спасти Гидну. Но он
рассказал о ней эллинам. Молва раз-
несла весть о подвиге девушки по горо-
дам Эллады. Узнали о нем и эллинские
навархи под Артемисием. Еще вчера
большинство из них считали морскую
мощь царя непреодолимой и ждали
только благоприятной погоды, чтобы
отвести союзный флот к берегам Пело-
поннеса. Теперь же на совете навархов
победило мнение Фемистокла — созда-
теля морского могущества Афин. На-
вархи решили сражаться, хотя перевес
оставался по-прежнему на стороне
варваров.
Палубы гудели от топота. С плеском
поднимались из воды якоря. Хлопали
надуваемые ветром паруса. Триеры вы-
ходили в море.
И пусть сражение с персами у мыса
Артемисий не имело большого влияния
на общий ход войны, оно было для них
полезным уроком. Эллины убедились,
что множество кораблей, великолепие
и блеск их украшений, хвастливые кри-
ки и варварские военные песни не за-
ключают в себе ничего страшного для
людей, умеющих сходиться с неприя-
телем вплотную, что начало победы —
смелость.
Подвиг Гидны вдохновил и прослав-
ленного ваятеля, резец которого до
того создавал одних богов и богинь.
Из холодной глыбы паросского мра-
мора он высек живое, трепетное де-
вичье тело. Волосы плотно прикрывают
плечи. Мокрая одежда плотно облегает
бедра и грудь. Девушка кажется не-
много неуклюжей, угловатой. Она во-
площает не богиню любви Афродиту,
а юную охотницу Диану. Кончиками
пальцев девушка опирается на пье-
дестал. Все в ней устремлено вперед.
Кажется, она под водою и над нею чер-
ные днища кораблей и бушующие
волны...
Когда разгромленные персы бежали
из Эллады, ваятель решил пожертво-
вать статую Дельфийскому храму, чей
оракул мудро посоветовал эллинам
молиться ветрам. Статуя Гидны про-
стояла в Дельфах почти пятьсот лет,
вызывая восхищение и благоговейный
восторг всех, кому была дорога свобода
Эллады, а когда эта свобода была по-
теряна — память о ней.
Один римский император, считавший
себя знатоком и покровителем искус-
ства, решил увезти статую в Рим и
украсить ею свой дворец. Никто из эл-
линов не заступился за Гидну: так был
велик страх перед Римом. Но море не
захотело отдать Гидну. Корабль с ее
статуей пошел ко дну.
С тех пор старые рыбаки рассказы-
вают о прекрасной девушке, живущей
под водой в хрустальном дворце. В
лунные ночи она выходит на прибреж-
ные камни и кружится в хороводе вме-
сте с другими девами-Нереидами8 в
такт волнам. Морские чудовища ей по-
корны. Дельфины носят ее на своих спи-
нах, и она посылает их помочь тонущим
рыбакам и корабельщикам. Но более все-
го она благосклонна к ныряльщикам и
ловцам губок.
1 Агора — центральная площадь в гречес-
ких городах, служившая местом собраний и рын-
ком. Афинянин проводил на агоре большую часть
свободного времени.
2 Гоплит — тяжеловооруженный воин, в
вооружение которого входили копье, длинный
щит, шлем, броня, поножи.
3 Геллеспонтец — название ветра, дую-
щего с Геллеспонта.
* Эос — в греческой мифологии богиня зари
(римская Аврора).
5 Маг — чародей, прорицатель. Магами в
V веке до и. э. называли также касту персид-
ских жрецов, живших по своим особым обычаям.
6 Артемисий — северный мыс острова
Эвбеи, близ которого в 480 году до н. э. произо-
шла морская битва.
7 Наварх — командир корабля.
8 Нереида — нимфа моря. Согласно гре-
ческим легендам Нереиды живут на дне моря
во дворце своего отца — морского бога Нерея.
Нереиды благожелательны к людям и помогают
морякам в опасности.
БЕГЛЕЦ
Великий греческий скульптор Фидий, бежав
из тюрьмы, куда он был брошен по клеветни-
ческому обвинению, вспоминает о своем друге
Перикле и их общем труде, возвеличившем
Афины.
Была середина ночи. Город, устав от
жары и дневных забот, погрузился в
спасительный сон. По дороге в Пирей
шли двое. Худой бородатый старик в
длинном гиматии еле волочил ноги.
Поддерживавшему его стройному юно-
ше можно было дать лет двадцать
пять. Стук педил1, колотивших о камни,
сливался со звоном цикад. Из осве-
щенной луною зубчатой стены три раза
резко прокричала сова.
103
Старец остановился и, положив ла-
донь на плечо юноши, сказал:
— Давай немного отдышусь, Геро-
дор.
— Хорошо, Фидий,— отозвался юно-
ша Отдохни!
Фидий сошел с дороги и устроился
на гладком плоском камне. Через не-
сколько мгновений он повернулся, об-
ратив лицо к темной громаде Акрополя.
И сразу же память вернула его к том)
теперь уже далекому дню, когда он
был молод и взбежать на Акрополь
не стоило ему труда...
Парфенон, храм Афи-
ны Парфенос, венчаю-
щий афинский акро-
поль,— главное дети-
ще Фидия и Перикла.
Это и прославление
Афины и ее города,
спасшего Элладу от
участи персидских ра
бов, и воплощение в
мраморе того идеала
гармонии, соразмер
пости и сознания сво-
ей сопричастности к
прекрасному миру бо-
гов, стремление к кото-
рому отличало миро-
ощущение свободного
гражданина Греции от
восприятия мира под-
данным восточных мо-
нархий.
Часть фриза Парфено-
на с изображением
процессии, которая раз
в четыре года во время
всеафинского праздне-
ства Великих ПанаФи-
ней в честь богини —
покровительницы горо-
да двигалась в ее
храм, чтобы отнести
пеплос, вытканный ру-
ками девушек. Ритм
идущих в торжествен-
ном шест вии граждан,
как бы повторяется в
развернувшейся над их
головами ленте мра-
морного фриза, ста-
вящей афинский народ
в один ряд с богами и
героями.
Площадь Акрополя запоминала поле
битвы Коры и куросы2, сбитые со своих
мест, лежали как павшие воины с за-
стывшими улыбками на едва окрашен-
ных лицах. Между обломками раско-
лотых колонн торчали пучки желтой
травы. Под ногами хрустели черепки
драгоценных сосудов, некогда укра-
шавших стены святилища.
«Долго ли еще останутся следы
неистовства варваров, разрушивших
нашу святыню? — думал он тогда.—
104
Кажется, афинянам достаточно того,
что нечестивец Ксеркс наказан богами
за осквернение храма богини Девы.
Никому нет дела до возвращения Акро
полю былой красоты».
Чуткий слух Фидия уловил за спи-
ною едва заметный шум. Так он увидел
Битва афинян с ама-
зонками. Парфенон.
Работа Фидия.
Часть фриза Парфено-
на с изображением па-
нафинейской процес-
сии. Голова коня — об-
разец умения передать
стремительное движе-
ние, неведомое грече-
скому искусству до
Фидия и Мирона.
Перикл. Описывая
внешность Перикла,
его биограф писал:
«Телесных недостатков
у него не было, только
голова была продолго-
ватая и несоразмерная.
Вот почему он изобра-
жается почти на всех
статуях с шлемом на
голове».
узколицого юношу со странно вытяну-
той головой. Пройдя какое-то расстоя-
ние, незнакомец развернулся и дви
нулся в обратном направлении, пока
не наткнулся на преграждавший ему
путь обломок колонны.
Фидий поспешил юноше на помощь,
и они вдвоем откатили колонну.
— Я — Перикл, сын Ксантиппа,—
представился юноша.
Если бы не удлиненная голова, его
можно было назвать красивым. Широ-
ко расставленные серые глаза дышали
умом, слегка приподнятый подбородок
выражал волю.
— Я слышал о твоем отце,— сказал
Фидий.— Он прославился в войне с
персами. Мой отец Хармид воевал под
его началом. Меня зовут Фидием. Не-
правда ли печальное зрелище? С какой
105
Вид афинского акропо-
ля. Его контуры мог
увидеть по дороге в
Пирей Фидий, навсегда
покидая неблагодар-
ный город.
б'ы радостью я приложил руки к вос-
становлению Акрополя! А мне прихо-
дится высекать погребальные плиты...
— Ты скульптор? — радостно вос-
кликнул Перикл.— Сами боги послали
тебя. Только что я наметил место для
нового храма Афины, который должен
прославить наш город...
— Позволь! — перебил Фидий.— По
чьему поручению ты действуешь?
Перикл гордо вскинул голову.
— По своему собственному! Но ког-
да меня изберут стратегом3, я уговорю
демос, чтобы было начато восстановле-
ние Акрополя.
— Ты в этом уверен? По ведь Ки-
мон4 пользуется благоволением демоса.
Он богат и щедр. И, насколько мне
известно, не собирается на покой.
— Ему придется уйти! — уверенно
произнес Перикл.— Демос не нуждает-
ся в щедротах частных лиц. Щедрым
к своим неимущим согдажданам долж-
но быть государство. Я добьюсь, чтобы
оплачивалось участие в работе суда.
Бесплатным станет посещение театра,
и тогда демос поддержит все мои
планы.
Сколько лет проШло после первой
встречи с Периклом? Фидий не мог
этого припомнить Ведь мерой отсчета
в его жизни были не годы, а творения
его рук, статуи. Они встретились не-
задолго до того, как он начал работать
над колоссальной бронзовой статуей
Афины-Воительницы. Дпя Перикла же
время измерялось постановлениями,
поедложенными им демосу и ставшими
при его поддержке законами. Перикл
вырвал суд из рук ареопага, оплота
аристократии, и передал демосу. Был
изгнан Кимон, безмерно богатый, на-
106
столько же щедрый и одновременно
ограниченный и малообразованный;
скорее спартанец, чем афинянин.
Изгнание Кимона совпало с завер-
шением работы Фидия над статуей
Афины-Воительницы. Она поднялась
над Акрополем, уже очищенным от об-
ломков. Повернув голову, Владычица
как бы охватывала взглядом весь го-
род, и в ее неподвижном взгляде можно
было уловить призыв. Как бы подчи-
няясь ему, в Керамике и других город-
ских районах, заселенных ремеслен-
никами, мастера одевали кожаные
фартуки, повязывали волосы лентами
и шли на Агору. Их ждали там Пе-
рикл и Фидий. Разделив мастеров на
отряды, они повели их на Акрополь,
чтобы начать труд, который прославит
величие афинской демократии, ее по-
беду над хаосом, в который были вверг-
нуты Афины, захваченные врагом, ве-
ликое единение демоса, освобожден-
ного от внешнего врага — персов и
внутреннего — аристократии.
Древний город, воодушевленный пла-
нами Фидия и Перикла, перестал по-
ходить на самого себя. Он превратился
в огромный эргастерий5, заполнившись
стуком молотов, шумом раздуваемых
горнов, визгом пил, скрипом колес. Из
Пентеликона, где в недрах горы добы-
вался прекраснейший белый с голубы-
ми прожилками мрамор, в телегах
везли заготовки из мрамора в виде
барабанов для будущих колонн. Могу-
чие быки, до того как их впрягли в
телеги, паслись на склонах Марафона
и, как говорят, происходили от того
огнедышащего быка, которого убил
под Марафоном великий афинский ге-
рой Тесей. Под огромной тяжестью
колеса входили в каменистую землю,
высекая искры. Путь от Пентелекона
до Афин обозначала глубокая колея6.
Со стороны моря, из Пирея, на по-
возках, запряженных мулами, везли
медные слитки из Кипра, кедровые
доски из Ливана. Всем запомнился
день, когда Пирейской дорогой прошли
в Афины чернокожие рабы со слоно-
выми бивнями на плечах. Казалось,
сама Ливия7 прислала Афине свои да-
ры! Но так мог думать лишь случайно
затесавшийся в толпу чужеземец. Каж-
дый афинянин знал, что три года назад
из Пирея в Египет была отправлена
триера с тридцатью эфебами на борту.
Им предстояло пройти по Нилу к его
загадочным верховьям, чтобы там по-
разить целое стадо слонов и отнять у
лесных великанов бивни. Где же эти
смельчаки? Да вот они идут, обож-
женные до черноты ливийским солн-
цем, едва узнаваемые в своих пестрых
одеждах, в сандалиях на невероятно
толстой подошве из шкуры гиппопота-
ма8. Их всего семеро... Остальные раз-
давлены слонами, утонули в Ниле или
просто не вынесли тяжести пути. Кто
знает?
Но всем известно, что на ливийскую
охоту было затрачено двадцать золо-
тых талантов9, и вот разгорелся спор,
во сколько раз окажется дороже слоно-
вая кость для лица и обнаженных ча-
стей статуи Владычицы, чем золотые
пластинки, из которых будет составле-
на ее одежда.
Все афинские граждане уже знали,
как в общих чертах будет выглядеть
статуя, которая должна украсить но-
вый храм Афины. Ведь Фидий пред-
ставил десяти стратегам, а затем Со-
вету пятисот и народному собранию ее
модель в человеческий рост. Одобрение
было дано. Но ему предстояло не толь-
ко увеличить модель в семь раз, не
только заменить воск, дерево и глину
золотом, слоновой костью, мрамором.
Он должен был найти вместо услов-
ного обозначения женского лица такие
его неповторимые черты, такое выра-
жение, которое вобрало бы в себя и
образ богини, созданный мифом, и его
собственное понимание красоты. Таких
статуй еще не создавало греческое ис-
кусство. Все олимпийские богини ста-
107
рых мастеров: Афина, Артемида, Афро-
дита — были похожи друг на друга как
сестры-близнецы. Они одинаково улы-
бались. Улыбка была как бы приклеена
к нижней части их лиц. Она должна
была придать их лицам движение, а
придавала какую-то искусственность,
натянутость. Улыбались одни губы, а
глаза и щеки оставались серьезными.
Неумение художника передать игру
человеческих щек и глаз обедняло бо-
жественный облик. Все в мире изменя-
ется. Ничто не стоит на своем месте.
Почему же должно оставаться непод-
вижным искусство, созидающее .бо-
жественную красоту?
Эти мысли одолевали Фидия, когда
он работал над мраморной головою
Афины, которой предстояло стать мо-
делью для деревянной головы, обтяну-
той пластинками из слоновой кости.
Пол мастерской был завален обрабо-
танными кусками мрамора. Фидий ни-
как не мог отыскать подходящий образ.
— Сколько камня ты уничтожил! —
воскликнул Перикл, посетив мастер-
скую.
Он наклонился над мраморной голо-
вой с надбитым носом, поднял ее и стал
рассматривать, поворачивая из сторо-
ны в сторону.
— Чем тебе не понравилась эта
голова? — спросил стратег.
— Видишь ли,— протянул Фидий.—
В ней чего-то не хватает. Но я могу
ошибаться.
— А мне она нравится. В ее лице ка-
кое-то благородство. Мне кажется, что
она не афинянка. Такой разрез глаз
бывает у эллинских женщин, чьи отцы
или деды были лидийцами10. Может
быть, это правнучка Креза11.
— Действительно это неплохо! —
сказал Фидий, ощупывая пальцами
мрамор.— Только придется несколько
удлинить лицо и сделать круче нос.
Приходи, мой друг, через месяц. Я по-
работаю над этой головой...
Занятый работой, кроме головы Афи-
108
ны, ему приходилось разрабатывать
эскиз скульптурного украшения фри-
за12 будущего храма, Фидий не заме-
тил, как прошло два месяца. И он не
ведал о том, что в Афинах, и не только
в Афинах, во всей Элладе, имя Перикла
уже соединяли не с его именем, с име-
нем Аспасии. Перикл и Аспасия! Аспа-
сия и Перикл!
О, эти женщины! Греки верили, что
от них все беды. Ведь ни какой-нибудь
бог, а терзаемая любопытством Пан-
дора13 открыла ларец, в котором были
заключены все людские пороки, не-
счастья и болезни, и они перешли к
людям. Как будто она, Пандора, а не
боги виноваты в этом несчастьи? А
Елена? Ведь ее Гомер сделал винов-
ницей гибели Трои, хотя она была по-
хищена Парисом и прибыла в город
Приама не по своей воле. Аспасия яви-
лась в Афины из малоазийского города
Милета сама, чтобы полюбоваться
статуей Афины-Воительницы. На Ак-
рополе ее увидел Перикл и, поражен-
ный ее красотой, не мог отвести от нее
глаз. Первый стратег отослал свою
нелюбимую жену и взял в дом Аспа-
сию. Такова история знакомства и люб-
ви Перикла и Аспасии, как ее расска-
зывают умные и независтливые совре-
менники. Иные же говорят, что миле-
тянка околдовала Перикла и будто бы
все несчастья Афин от нее.
Фидий ничего не знал об этих пере-
судах, так как ушел с головой в работу.
Но однажды в мастерскую пришел Пе-
рикл, и не один! При виде Аспасии
ваятель вздрогнул.
— Это моя госпожа Аспасия,— про-
говорил Перикл, сдерживая себя.—
Она хотела познакомиться с создате-
лем Афины-Воительницы в день своего
первого посещения Акрополя. Но мы
решили тебе не мешать...
Между тем Фидий бормотал себе под
нос, не отводя от Аспасии глаз. Потом
он поднял руку и, шевеля пальцами,
что-то ощупывал в воздухе.
— Аспасия,— продолжал Перикл с
натянутой улыбкой.— Не удивляйся!
Мой друг видит тебя впервые и, на-
верно...
— Не то! — перебил Фидий.
Он отдернул полотно, накрывавшее
мраморную голову.
— Не находишь ли ты, Перикл, что
моя Афина похожа на твою госпожу?
Приглядись!
— Поразительно! — воскликнул Пе-
рикл.— Те же слегка удлиненные гла-
за. Но что скажут афиняне?! И так
меня обвиняют, что я поддерживаю
неверие в богов и поощряю безбож-
ных философов. А увидев твою Афину,
меня обвинят в кощунстве...
— Но я могу представить свидете-
лей,— вмешалась в разговор Аспа-
сия,— что меня никто не видел. Если
дело дойдет до разбирательства, в твою
защиту выступят всеми уважаемые
афиняне, Софокл, Гипподам , которым
я много раз говорила, что хочу позна-
комиться^ с Фидием. Мое сходство с
моделью Фидия случайно.
— Случайно ли? — усмехнулся Фи-
дий, обратив взгляд на Перикла.— Ты
же сам отыскал мраморную голову,
ставшую мне моделью. И похоже, что
она сделалась моделью и для тебя.
Аспасия обворожительно улыбну-
лась.
— Значит, Фидий, я обязана своим
счастьем никому другому, как тебе.
— Видимо, это так,— проговорил
Перикл. Но лицо его было серьезно.
На гладком лбу обозначились мор-
щины.
— И все-таки, Фидий,— проговорил
он после долгого молчания.— Сделай
так, чтобы сходство не бросалось в
глаза.
— Это нетрудно,— сказал Фидий.—
Смотрите!
Пройдя несколько шагов, он поднял
с земли бронзовый шлем и накрыл им
голову Афины.
— Восхитительно! — воскликнула Ас-
пасия.— Я всегда знала, что петас15
изменяет внешность, но шлем делает ее
совсем неузнаваемой. Смотрите, как
эта женщина с моим лицом преврати-
лась в воинственную амазонку.
— А мне теперь жаль, что наши по-
томки через многие годы будут только
слышать о красоте Аспасии,— сказал
Фидий.— И также несправедливо, что,
посещая Парфенон, они не увидят тех,
кто его создал.
— О чем ты, Фидий? — испуганно
спросил Перикл.
Фидий вместо ответа улыбнулся.
Прошло еще три года, и на Акрополе
вознесся величественный храм Афины
Девы, Парфенон. Его воздвигли архи-
текторы Калликрат и Иктин, но скульп-
турное украшение фриза и фронтонов
принадлежало Фидию и его ученикам.
Рукою мастера он намечал фигуру,
указывал ее место среди других, а уче-
ники завершали работу. Иногда в гото-
вую статую ваятель вносил поправки,
так что могло показаться, что все
скульптурное обрамление Парфенона
принадлежало одному Фидию. Фидий
был очень требовательным, но спра-
ведливым учителем. Он ценил в юно-
шах талант и творческое горение, не-
навидел лесть, не принимал от учени-
ков подарков. Всем запомнилось, как
он выгнал богатого кораблевладельца
Афенодора, который хотел изменить с
помощью даров отношение к его сыну
Менону, старательному, но неспособ-
ному ученику. Фидий стал поручать
Менону такие несложные работы, кото-
рые мог выполнить любой ремеслен-
ник, а потом и вовсе отказался от его
услуг.
Освящение храма произошло во
время праздника Великих Панафи-
ней16. В ночь 28 числа месяца Гека-
томб17 в городе проходил бег с факела-
мй. Победителем считался добежавший
первым с непогасшим факелом. На заре
участники праздничного шествия со-
бирались в Керамике. Из специального
109
здания у Дипилонских ворот достава-
лись используемые каждый год священ-
ные сосуды и иная утварь. Глашатаи
по указанию жрецов в белых одеждах,
напоминающих одеяния на статуях,
указывали порядок, которому должна
была следовать каждая группа участ-
ников торжества. Впереди шли юноши,
несшие модель корабля, на мачте кото-
рого, в виде паруса, развевался свер-
кающий золотом пеплос18 богини. Де-
вять месяцев его ткали непорочные
девы, лучшие мастерицы города. Это
одеяние в день Панафиней должно
было покрыть плечи богини, которая
сама считалась величайшей из масте-
риц. Юные ткачихи вкладывали в
пеплос все свое старание и мастерство,
но никому не приходило в голову хва-
статься своим умением. Все помнили,
как поступила Афина с хвастуньей
Арахной: она превратила ее в паука.
Затем шли девы в высоко опоясан-
ных хитонах19, несли на головах священ-
ные дары: высокие сосуды, ларцы с дра-
гоценностями, складные сиденья из чер-
ного дерева и слоновой кости для богов
и богинь — черные предназначались
подземным богам, белые — небесным.
Молодые служители в белых хитонах,
подпоясанных красными платками, ве-
ли откормленных белых быков с позо-
лоченными рогами и лентами на могу-
чих шеях, а также белых овец. Все эти
животные будут принесены в жертву
Афине и их мясом будет угощена вся
община. Люди разделят пир вместе со
своей покровительницей. Не успела
улечься пыль от копыт и копытец, как
показались музыканты с украшенными
лентами трубами и флейтами. Они под-
несли их к губам, и священная мелодия
наполнила сердца афинян молитвен-
ным экстазом, казалось бы приблизив
их к великой богине. За музыкантами
потянулись седобородые, седоголовые,
но еще бодрые и красивые для своего
возраста старцы. Это были участники
боев с персами, бессильные свидетели
110
того, как Ксеркс, захватив Акрополь,
предал его огню. Старцы приветствен-
но размахивали оливковыми ветвями.
И люди в толпе, приветствовавшей
процессию, плакали от радости. Дове-
лось все-таки участникам боев при Ма-
рафоне, Саламине, Платеях дождаться
восстановления Акрополя, да и какого!
Акрополь, разрушенный персами, стал
неизмеримо богаче и краше.
Но что это за мерные звуки? Стук
копыт. Показались всадники, по четве-
ро в ряд, на белых породистых конях.
Толпу охватило ликование! Конница
Афин! Ее слава! Афиняне знали каж-
дого из наездников. В первой четверке
был Алкивиад, племянник и воспитан-
ник Перикла. У него были лучшие кони,
лучшие перепела20, и за что бы он ни
брался, одерживал победу.
Через монументальные мраморные
ворота — Пропилеи — праздничная про-
цессия вступила на Акрополь. Мимо
уходящей в небо статуи Афины-Вои-
тельницы она прошла к сверкающему
мрамором Парфенону. Огибая его,
участники процессии любовались релье-
фами на фризе. Там были изображены
такие же Панафинеи. Их участники
и участницы были изваяны из мрамора
Фидием и его учениками. Им суждено
славить Афину не год, не несколько
лет и даже не десятилетия, а века или,
может быть, даже тысячелетия, пока
твердый камень не превратится в пыль.
И вот процессия вступает в храм.
Видящие богиню впервые падают ниц,
ослепленные твердостью ее взгляда и
блеском ее одежды из чистого золота.
Богиня стоит, опираясь на щит. Не в
силах отвести взгляд от лица богини,
они не обращают внимания на изобра-
жения, покрывающие щит. Но вот эта
кучка людей, прижавшихся к колоннам,
кажется, уже побывала в храме не раз.
Они перешептываются. «Видишь этого
воина в шлеме? Ведь это лицо Перикла.
А этот лысый старец с молотом? Ко-
нечно же это Фидий». «Кощунство».
Перикл и Фидий, стоящие неподале-
ку, слышат этот шепот. Пусть шипят
недруги! Такого храма не знал мир.
И снова по всему городу ликующе зву-
чат имена: «Перикл и Фидий!», «Фидий
и Перикл!»
Фундамент демократии заложил Со-
лон. Клисфен его укрепил. Перикл и
Фидий воздвигли на этом фундаменте
великолепный храм, памятник демо-
кратии...
— Фидий, пора! — послышался го-
лос.— Скоро рассвет, и в тюрьме тебя
могут хватиться.
— Иду, Геродор,— ответил Фидий.
И вот они вновь шагают рядом, учи-
тель и ученик. Но память, которой Фи-
дий дал волю, не отпускает. И он уже
не в Афинах, а в Олимпии. Пустырь
за священным участком, искры от кост-
ра летят в ночное небо, и кажется, что
там становится больше звезд. У него
здесь еще нет учеников. Геродор был
первым. В ту ночь его привел отец,
объяснив, что он кормчий и не может
взять мальчика в море, а мать умерла
несколько месяцев назад. Утром он
сказал Геродору:
— Покажи, что ты умеешь.
Мальчик вылепил из глины бегущую
лисицу.
— Неплохо! — похвалил Фидий и
добавил: — Я буду тебя учить.
Потом появились другие ученики, но
Геродор оставался самым любимым и
способным. У них появилась мастер-
ская с огромным котлом посередине21.
В тот день, когда они завершили мо-
дель статуи Зевса из глины и воска,
пришла весть о гибели корабля Апол-
лония, отца Геродора. Мальчик заме-
нил старому ваятелю сына.
О, как странно смешивает завистли-
вая судьба радость с горем! Они только
закончили работу над мраморной го-
ловой Зевса, как пришло письмо из
Афин с сообщением, что его, Фидия,
обвиняют в краже государственного
золота, предназначенного для одеяния
богини. Фидий сразу же понял, что,
обвиняя его, хотят нанести удар Перик-
лу, и, бросив все дела, стал собираться
в дорогу.
О, как умолял его Геродор остаться!
— Подумай, учитель, говорил он,
показывая на уже готовую мраморную
модель головы Зевса.— Кто, кроме
тебя, сможет воплотить твой замысел в
слоновую кость и золото? Твоя статуя
должна украсить храм общеэллинской
святыни в Олимпии.
— Но я афинянин. Моя родина гро-
зит мне бесчестьем. Если я не явлюсь,
меня объявят вором. И сможет ли вор
работать над статуей отца богов?!
— Но там на тебя набросятся недру-
ги. Я слышал, что обвинителем стал
твой бывший ученик Менон.
— Он хотел быть моим учеником, но
им не стал,— отозвался Фидий.— Я
отослал его за неспособность.
— Но такие ничтожества более всего
опасны,— проговорил Геродор.— Враги
будут тебя терзать, как злобные псы.
Вправе ли ты сам подставлять себя
этой своре? Ведь ты слава всей Эллады!
— Кончим об этом,— сурово прого-
ворил тогда Фидий.— Я знаю твою пре-
данность. Твои доводы разумны. Но
я — заложник Афин. Если я не вернусь,
тень падет не только на меня, но и на
моего друга Перикла.
Случилось то, что предрек Геродор.
Разве можно оправдаться перед людь-
ми, ослепленными ненавистью?
Пятьсот гелиастов22, разбиравших
донос ничтожного сикофанта23, якобы
наблюдавшего, как Фидий, садясь в
Пирее на корабль, сгибался под тя-
жестью золота, видели в исполнении
своих обязанностей средство удовлет-
ворить страсти и предрассудки. Дока-
зательством вины Фидия было для них
уже то, что он отправился в Олимпию,
во враждебный Пелопоннес. Им ничего
не говорило то, что Фидий был при-
глашен украсить общеэллинское святи-
лище. Им неважно было, что обвине-
111
ние сразу же было легко опровергнуто:
ведь Перикл, хорошо знавший своих
сограждан, посоветовал в свое время
другу сделать золотые части статуи
съемными, и, когда перед ними было
взвешено снятое с тела богини золото,
все увидели, что все 40 талантов ме-
талла на месте. И все равно процесс
длился еще целый месяц. Сначала об-
винители принялись говорить о краже
слоновой кости, но, когда и это обви-
нение было отметено, судьи пригово-
рили его к тюремному заключению за
святотатство: «Он оскорбил владычи-
цу,— говорилось в судебном постанов-
лении,— изобразив на ее щите Перик-
ла и себя самого».
Фидий был убежден, что судьи оття-
гивали время, выдвигая одно обвине-
ние за другим, ибо получали за каж-
дое заседание по два обола. Деньги
доставались без труда. Можно было не
долбить каменистую землю, не разду-
вать горн, не бить молотом. Два обола
только за то, чтобы сидеть, слушать и
голосовать. «Значит, Перикл ошибся,
платя за участие в работе совета и
заседания в суде? — мучительно думал
Фидий.— И лучше было бы, если бы
право суда принадлежало знатным? Но
ведь и их можно было подкупить: неда-
ром ведь триста лет назад поэт Гесиод
назвал судей-аристократов «пожира-
телями подарков».
В памяти внезапно возник образ
Афины, его Афины, украсившей самый
прекрасный храм Акрополя. Не будь
закона Перикла о двух оболах за учас-
тие в суде, не было бы Парфенона...
Как странно сцеплены в судьбах смерт-
ных факты и события, казалось бы не
имеющие между собой ничего общего.
Два липких обола, назначенных каж-
дому из этих бедняков, чтобы они могли
оторваться от своих дел и заседать в
суде, и храм из сверкающего мрамора;
статуя богини в золотой одежде и не-
справедливый приговор, бросивший его
в тюрьму... Перикл, отец демократии,
112
не мог ничем помочь своему другу. Соз-
данная им система обратилась против
него самого. Первого стратега обвини-
ли во всех бедах и неудачах, обрушив-
шихся на государство. Сначала осуди-
ли его учителя Анаксагора, величай-
шего из мудрецов, первого, кто выдви-
нул принципом устройства вселенной
не волю богов, не случай, а разум.
Анаксагора обвинили в том, что он
считал солнце не богом, а огромной
раскаленной массой. Философ был при-
говорен к смерти заочно и погиб бы,
если бы ему не удалось бежать. А его,
Фидия, приговорить к смерти им не
удалось, но они хотели подослать убий-
цу в тюрьму, и не просто отравить
его, но обвинить в отравлении Перикла,
будто бы испугавшегося, что ваятель
знает что-то позорящее первого стра-
тега. О, подлецы... Если бы не Геро-
дор, узнавший об этих планах...
Фидий остановился и обнял Геро-
дора.
— Спасибо тебе, мальчик. Нет,
страшна была не смерть... О боги! Где
же справедливость!
— Идем быстрее, учитель. Я уже
вижу корабль. Нас ждут.
Корабль быстро бежал по утренней,
окрашенной розоперстой Эос волне.
На кормовом весле был Геродор, сын
Аполлония. Фидий держался за плечо
ученика. Борей растрепал его седые
космы. Скреплявшая их повязка уле-
тела за борт.
— Ты слышал, учитель,— спросил
Геродор, не поворачиваясь.— Демос
даровал подлому сикофанту Менону
свободу от всех повинностей и приказал
стратегу заботиться об его безопас-
ности. Не помогло. Этой ночью кто-то
его убил.
Фидий ничего не ответил. Может
быть, он не слышал этих слов. Или ему
было уже безразлично это новое прояв-
ление ненависти демоса к нему, и его
не радовало, что доносчик наказан по
заслугам. И его не интересовало, каким
образом Геродор узнал об убийстве
Менона, если был всю ночь с ним, Фи-
дием! Или он был настолько недогад-
лив, что не понял, что голосом совы в
полночь кричал человек. А может быть,
он все это понял, но ему было не до
всех этих мелочей. В его глазах вста-
вал величественный облик Зевса Олим-
пийского, вытеснив из памяти Афину,
рожденную из головы Зевса.
1 Педилы — дорожная обувь, сапоги до
колен.
2 Коры и куросы — статуи девушек и
юношей, украшавшие храм. В ходе раскопок
Акрополя в XIX в. эти статуи, принадлежавшие
Парфенону (храму Афины Девы), разрушенному
персами, были обнаружены археологами.
3 Военачальник, осуществлявший также конт-
роль над финансами, внешней политикой, воен-
ным делом. В Афинах на год избиралось 10 стра-
тегов, исполнявших свою должность безвоз-
мездно.
4 Ки мон, сын Мильтиада (около
507—449 гг. до н. э.),— афинский полководец
и глава аристократической группировки, был
сторонником спартанских политических поряд-
ков.
s Эргастерий — на языке греков «мас-
терская»
6 Эта колея сохранилась до сих пор. Она не
совпадает с той дорогой, которая ныне ведет к
Пентеликону, где продолжают добывать мрамор.
7 Ливия — древнее название Африки. Его
до сих пор сохранило арабское государство
Ливия.
8 Гиппопотам, дословно «речной конь». Так
греки называли бегемота.
’Талант — мера веса (около 26 кг). Се-
ребряный талант равнялся 60 минам. Золотой
талант стоит 10 серебряных. Впоследствии
возникла поговорка «зарыть свой талант в зем-
лю», в которой «талант» приобрел значение «да-
рование», «способности».
10 Лидийцы, древний народ Малой Азии, за-
нимавший плодородную долину реки Герма.
" К р е з — царь Лидии, богатство которого
вошло в поговорку,
12 Ф р и з — полоса здания между верхушка-
ми колонн и кровлей, обычно занятая живопис-
ным или скульптурным украшением. Фриз храма
Афины на Акрополе был выполнен по плану
Фидия, под его непосредственным руководством.
13 Пандора — дословно «всем одаренная»,
согласно мифу, первая женщина, созданная по
воле Зевса Гефестом, чтобы стать орудием на-
казания людей.
14 Г ипподам — архитектор, друг Перикла,
известный перепланировкой Пирея и других
городов, в результате которой вместо хаоти-
ческого нагромождения улиц появились города
с ровными, пересекающимися под прямым углом
улицами.
15 П е т а с — низкая шляпа с прямоугольны-
ми полями и ремешком, прикреплявшимся под
подбородком.
16 Праздник Панафиней отмечался каждый
год, но Панафинеи каждого четвертого года
назывались «Великими». Этот год совпадал с
третьим годом Олимпиады. По мере усиления
могущества и богатства Афин празднование
приобретало все более роскошный характер.
17 В греческих государствах месяцы имели
разные названия. Афинский месяц Гекатомбеон
падал на июль-август.
18 Пеплос — парадное греческое одеяние.
19 Хитон — греческая одежда в виде длин-
ной рубахи, чаще всего без рукавов. Покрой
хитона у мужчин был иным, чем женского хи-
тона. Хитон подпоясывался поясом, у женщин
Аттики высоко под самой грудью.
20 Бои перепелов были любимым зрелищем
афинской молодежи.
21 В 1954 г. мастерская Фидия была найдена
к западу от храма Зевса. Чаша с надписью
«Я принадлежу Фидию» — единственная личная
вещь великого человека древности, какую когда-
либо удавалось найти археологам.
22 Гел и а ст ы — члены суда присяжных
(гелиеи). Гелиея состояла из 5 тысяч человек,
разделенных на 10 комиссий.
23 Сикофант — доносчик.
КАМЕНЬ ПРИСЯГИ
В основе рассказа находятся факты о нападе-
нии обитателей степной части Таврики (Кры-
ма) — скифов на греческую колонию Херсонес
Таврический, развалины, которого находятся
на территории Севастополя.
Степь была такой же ровной, как
море, и так же, пока различал глаз,
уходила к горизонту. Когда налетал
ветер, травы колыхались, как волны.
Но в степи не было ни ярких, все
время меняющихся красок, ни успокаи-
вающего душу шума.
Гераклион, выросший в городе,-с лю-
бой части которого было видно море, не
представлял себе, как можно жить вда-
113
ли от беспредельно плещущей голубиз-
ны. А скифы, враги эллинов, не по-
нимали, как необходима человеку бли-
зость моря. Их тела, наверное, ни разу
не ощущали ласкового прикосновения
волн и поэтому пахли чем-то кислым.
Это был запах чуждого варварского
мира, войлочных кибиток и кожаных
бурдюков, перебродившего молока. Все
здесь было другим, чем у эллинов:
боги, жилища, одежда, оружие. Даже
вино скифы пили по-своему. Они не раз-
бавляли его, а тянули так, словно это
вода. И сразу же засыпали в обнимку
с пустыми амфорами или же орали
песни, тягучие, как степь. Гераклион
с тоской всматривался в очертания гор,
за которыми спряталось море.
К полудню Гераклиона привезли в се-
ление, состоящее из войлочных кибиток.
Тут были четырехколесные и шести-
колесные повозки, на которые ставили
кибитки, когда скифы отправлялись в
странствие. Безрогие волы щипали су-
хую траву.
Всадник, охранявший Гераклиона,
развязал ему руки и повел к самой
большой кибитке в центре селения.
У входа сидел рыжебородый скиф в хи-
тоне из грубой шерсти. Лишь по шапке
с золотыми бляшками Гераклион дога-
дался, что перед ним вождь. , Скиф
разминал руками кусок какой-то белой
и блестящей кожи наподобие перга-
мента.
Заметив удивление эллина, скиф рас-
правил свой утиральник на колене и
сказал:
— Это кожа эллинского купца. Ви-
дишь, как она истончилась. Я прикажу
сделать утиральник из твоей кожи,
если ты не покажешь мне дорогуъ свой
город.
«Дорога в город» — вот что нужно
скифам. Раньше они не нуждались
в дорогах, выбирая любой путь, кото-
рый могли пройти их кони. Но теперь,
когда почти весь Гераклейский полу-
остров застроен усадьбами, пройти
114
к городу не так просто. «Лабиринт!»
Это спасительное слово пришло на ум
Гераклиону в тот миг, когда скиф
потребовал ответа.
— Я согласен!—отвечал Геракли-
он.— Иди за мной. Я покажу тебе и
твоим воинам дорогу в Херсонес.
«Лабиринт! — повторял Геракли-
он.— Лабиринт».
* * *
Было еще светло, когда Гераклион
и скифы достигли гор, откуда был
виден весь полуостров. Он напоминал
ладонь с растопыренными пальцами,
а город на оконечности мыса, отделен-
ного от других мысов узкими бухтами,
был не более ногтя. Но так это каза-
лось только издалека. Стоило прибли-
зиться к Херсонесу, и тебя охватывало
чувство гордости за то, что ты эллин
и твои предки превратили эту голую
скалу в неприступную крепость.
Херсонес был родиной Гераклиона, а
смертные не выбирают ни родины, ни
родителей. И если ты эллин, а не тавр,
одетый в козьи шкуры, и не скиф, пью-
щий молоко кобылиц, ты должен вы-
полнять присягу, данную Зевсу, Земле
и Деве, и хранить пуще жизни стены
своего города.
Как хотелось бы Гераклиону оказать-
ся в кругу друзей. Эти часы, когда спа-
дает жара, они проводят на стадионе,
соревнуясь в быстроте и ловкости. А по-
том счищают тело скребком, удаляя
вместе с усталостью пыль беговых доро-
жек. А варварам непонятно наслажде-
ние быстрым бегом, когда в ушах
свистит ветер и слышится дыхание на-
стигающего тебя атлета. Да и как по-
бегут эти скифы на своих кривых ногах.
Но они превосходные всадники и стрел-
ки из лука. Хорошо, что они оставили
своих коней в горах. А ночью гражда-
нам не страшны их стрелы. Ночью ски-
фы войдут в лабиринт и потеряют нить.
Когда раздастся тревога, они будут
метаться и натыкаться на стены усадеб
и башни, пока не упадут в изнеможе-
нии.
Скифский вождь подошел к большо-
му камню и, наклонившись, оторвал
прицепившуюся улитку. Поднеся ее
чуть ли не к самому носу Гераклиона,
скиф произнес, коверкая эллинскую
речь.
— Вот твой город. Он так же мал,
как эта улитка по сравнению с камнем.
Скифу нельзя было отказать в сооб-
разительности. И в словах его была
доля истины. Да. Херсонес мал, а земля
варваров необозрима. Она простирает-
ся на север до застывшего моря, на
восток до Рипейских гор1. Никто еще
не достиг ее пределов и не может
сосчитать племен, ее населяющих. Но
если эта страна так обширна, почему
ее обитатели негостеприимны. Почему
они не могут отдать пришельцам этот
каменистый полуостров. Ведь они вла-
деют степями, не тронутыми плугом,
лесами, где живут непуганые звери.
Гелиос уже скрылся за горами. Их
четкая извилистая линия выделялась на
розовом небе. Она напоминала лезвие
ножа с выбоинами и зазубринами,
какие Гераклион видел у скифов. Они
бедны, эти варвары, хотя живут в бога-
тейшей из стран. Они не умеют поль-
зоваться ее благами. Поэтому они не-
дружелюбны к чужеземцам и завистли-
вы к их добру.
Гераклион вел скифов узким про-
ходом, образованным стенами усадеб.
Сколько труда стоило собрать с участ-
ков эти камни, чтобы очистить место
для виноградников и оливковых рощ.
А потом надо было перекопать тяжелую
глину и подвести воду с гор. Неужели
это бесплодный, сизифов труд? Или, мо-
жет быть, надо жить беззаботно, как
скифы, остающиеся на одном месте,
пока хватает травы для стад?
Вот уже рядом стены Херсонеса,
грозные и молчаливые. Гераклион знал
каждую их выемку, каждую неровность.
Здесь прошло его детство. Здесь он
принял присягу. Ее слова, высеченные
на белом мраморе, казалось, ничем не
отличались от тысячи других слов. Но
теперь, когда Гераклион побывал в
стране варваров, когда он столкнулся
лицом к лицу с чуждой жизнью, слова
«отечество» и «демократия» станови-
лись бесконечно дорогими. Не было в
мире ничего дороже их.
* * *
Гераклиона подобрали на рассвете у
городской стены. Ко рву тянулся
кровавый след. Когда в спину эфеба2
вонзилась остроконечная скифская
стрела, он еще нашел в себе силы,
чтобы добраться до стен. Казалось,
он хотел умереть, прикоснувшись к ним
как к святыне.
Двое эфебов положили тело Герак-
лиона на щит и понесли мимо казар-
мы, театра, монетного двора к агоре,
где находился камень присяги.
Навстречу сбегались встревоженные
херсонеситы. Это были гончары, ва-
ляльщики сукон, мукомолы, ваятели,
кожевники, моряки со стоящих в гава-
ни кораблей. Все они бросили свои
дела, чтобы почтить юношу, спасшего
город.
Эфебы опустили щит. Лицо Герак-
лиона еще хранило следы той решимо-
сти, которую ему дала богиня Дева.
Всего лишь семь дней назад Гераклион
стоял у этого камня и в тишине звучал
его голос: «Клянусь Зевсом, Землей,
Солнцем, Девой, богами и богинями
олимпийскими и героями, владеющими
городом и землею и укреплениями хер-
сонеситов...» А теперь он лежал у камня
безмолвный и неподвижный. Его окру-
жала толпа, в скорбном молчании над
ним склонилась мать. Агасикл, красно-
речивейший из смертных, с возвышения
для ораторов говорил о его жизни и
о его подвиге:
— Посмотрите на камни, из которых
сложены стены нашего города. Они
вырублены из гор Таврии, а не при-
115
везены из-за моря, откуда прибыли
наши предки. Двести лет эти стены
охраняют нашу демократию и наш об-
раз жизни. И мы, живущие за этими
стенами, по праву называем Херсонес
своей родиной. Наша жизнь и наша
смерть принадлежат ей, трижды люби-
мой. Гераклион, сын Аполлодора,
предпочел гибель несчастьям своего
города. Он завел врагов в ловушку,
и они погибли все до одного. Совет
решил почтить юношу, отличившегося
доблестью, и приказал захоронить его
в пределах города3. Пусть искусней-
ший из живописцев изобразит на погре-
бальной плите Гераклиона таким, ка-
ким мы его помним.
Гул одобрения прокатился по агоре.
Шум голосов сливался с рокотом волн.
Море в то утро было особенно бурным.
Словно оно не могло успокоиться
после тревожной ночи.
1 Р и п ейские горы — легендарные горы
у северной оконечности земли.
2 Эфебы— юноши 18—20 лет, давшие при-
сягу в верности полису (государству) и несшие
пограничную военную службу.
' В древности стены повсеместно отделяли
город живых от расположенного за ними не-
крополя («города мертвых»). Захоронение в го-
роде в нарушение этого правила допускалось
в исключительных случаях и предоставлялось
спасителям города.
СЕМЕРО ПРОТИВ ФИВ
В городе Фивах власть при подержке Спарты
захватили враги демократии и правили там,
пока в 379 году до н. э. семеро изгнанников,
скрывавшихся в демократических Афинах, не вер-
нулись в свой город и не восстановили демокра-
тические порядки.
— Танцовщиц бы сюда!
Впоследствии нельзя было устано-
вить, кто из гостей произнес эти роко-
вые слова. Но именно они лишили
хозяина дома покоя.
Архин приподнял свои опухшие веки
и с досады хлопнул себя по колену.
116
«Конечно, танцовщиц! Как он об этом
не подумал раньше!» «Пир без танцов-
щиц все равно что яйцо без соли»,—
так говаривал афинянин Андрокл. У не-
го часто гостил Архин. Когда это было?
Лет двадцать пять назад. Тогда Архин
не был полемархом1. Тайком от отца
он посещал Афины — город, полный
всяческих соблазнов. Он жил у Андрок-
ла. Этого богача давно уже нет в жи-
вых. Его приговорила к смерти афин-
ская чернь за то, что он был врагом
демократии и другом спартанцев.
Архин до глубины души ненавидел
афинскую чернь, и с тех пор как она
восстановила свою демократию, хуже
которой нет на свете, он не бывал
в Афинах. И что находят хорошего
в этом городе? Там нельзя прибить на
улице дерзкого раба. Вдруг это окажет-
ся свободный? Попробуй их отличить,
если они в одних и тех же лохмотьях.
Знатные люди там не имеют власти,
и всем распоряжаются бессовестные
демагоги . Но танцовщицы! Нигде нет
лучших. Архин послал бы за ними
сейчас же, если не непогода. Сейчас
перевалы Киферона3 занесены снегом и
через них не пройдет ни один провод-
ник, хоть посули ему мешок с золотом.
— У Стрепсиада жена дивно пля-
шет...— мечтательно сказал один из
гостей.
— Она афинянка и прекрасна, как
сама Афродита,— подхватил другой.
Архин тупо уставился на говорив-
ших. Он припомнил, что Стрепсиад
жил в Афинах и привез оттуда жену.
А может быть, она и впрямь была
танцовщицей?
— Эй, рабы! — прохрипел Архин,—
Привести ее сюда!
Лишь пьяному могла прийти в голову
эта дикая мысль. Гостям надо было бы
одернуть хозяина дома или подставить
ему таз с холодной водой, чтобы он
умылся. Вместо этого они заорали:
— Сюда ее! Сюда! Пусть спляшет!
Вот уже два года, как Архин с по-
мощью спартанцев одержал победу над
демократами и, изгнав многих из них
за пределы Беотии, тиранически управ-
лял Фивами. Каждое его слово было
законом. Поэтому гости не сомневались,
что и это приказание Архина будет
выполнено.
И вдруг открылась дверь. В пирше-
ственный зал вошел воин, охранявший
вход в дом. Он что-то шепнул на ухо
хозяину.
— Раб! Какой раб! — воскликнул
Архин, непонимающе тараща глаза.
— Он только что прибыл из Афин и
хочет видеть тебя по срочному делу.
Архин всплеснул руками и обратился
к гостям, словно ища у них сочувствия.
— Даже ночью не оставляют тебя в
покое. И у всех срочные дела! Спишь
ли ты или пируешь — им все равно.
Вставай! Решай! И за это тебя назы-
вают тираном!.. Гони его в шею, этого
раба! — закончил полемарх энергич-
но.— Сегодня у меня праздник. Я ни-
кого не принимаю, кроме близких
друзей. И танцовщиц. Понял?
— А может быть, пригласить и ее
мужа? — нерешительно предложил
кто-то из гостей, когда воин удалился.
— Зачем мужа? — сказал Архин, по-
шатнувшись.
— Чтобы ей не было скучно!
Полемарх помотал головой:
— Не надо мужа. Он не умеет пля-
сать. Пригласим других женщин. У Ха-
рона тоже молодая жена, а сам он
бежал в Афины, собака.
— И Неокл тоже скрылся, а жена его
осталась здесь,— вспомнил один из оли-
гархов4.
Снова открылась дверь, и вошел воин.
— Раб из Афин написал тебе тут
несколько слов,— сказал он, протяги-
вая обрывок папируса.
— Разве тебе не ясно, что сегодня я
делами не занимаюсь? — сказал Ар-
хин.— Положи на мой стол. До завтра.
Пожав плечами, воин выполнил при-
казание полемарха.
— А теперь,— сказал Архин, икая,—
приведи сюда жен Стрепсиада, Ферени-
ка и Андроклида. И побыстрее!.. Что же
ты стоишь, как истукан? Опять не
понял? Пусть сюда придут жены! Я хо-
чу, чтобы они сплясали перед этим
столом.
— Да! Да! Сплясали! — подхватили
гости.
* * *
Их было семеро в высоко подпоясан-
ных плащах с капюшонами, с сетями и
дротиками в руках. В полдень они
вышли из Афин, на закате прошли
через Фрию5, направляясь к Киферону.
Все принимали их за охотников. На по-
росших дубняком склонах Киферона
водились кабаны. И еще в древних
преданиях рассказывалось о киферон-
ских оленях.
Первым шагал мужественный Пело-
пид. Погруженный в раздумье, он низко
склонил свою большую голову с коротко
остриженными волосами. За ним шел
Мелон, уже немолодой, с крупным
носом на загорелом лице. Потом свет-
ловолосые и ясноглазые близнецы Мна-
зипп и Десмот. За ними широкоплечий
красавец Ференик, юный Дамоклид,
тощий как жердь Андроклид. Семеро,
и все равно что один. Все они были
фиванцами, делившими в Афинах хлеб
изгания.
Остались позади последние домики
деревушки, проводившей спутников
лаем собак. Дорога, повторявшая изви-
вы горной реки, превратилась в узкую
тропу. На ней не разойтись и двум
мулам. С Киферона свирепо задул
борей. Недаром еще с утра небо было
затянуто свинцовыми тучами. В такую
погоду охотники прячутся в какой-ни-
будь из пещер. Эти же люди шли и
шли. Скрипел песок под подошвами.
Ветер надувал плащи и хлопал ими,
как парусами. Внезапно Пелопид оста-
новился и сбросил с плеча сеть. Его
примеру последовали другие.
117
— Ну и погодка!—сказал Андро-
клид, с тревогой взглянув на громаду
горы, сливавшуюся с чернотою неба.
— Ее ниспослали сами боги для
нашего дела,— молвил Мелон.
— Это первое испытание,— сказал
Пелопид.— Если ночь принесет удачу,
будут и другие походы. Нам придется
идти много дней и ночей без отдыха,
пока женщины Спарты не увидят дыма
наших костров.
— Ого! Вот о чем ты мечтаешь,—
сказал Ференик.— Нам достаточно и
того, что мы изгоним спартанцев из
Кадмеи6.
— Нет, этого мало,— твердо произ-
нес Пелопид.— Пока мы не разрушим
змеиного гнезда, Эллада не будет
знать мира и счастья.
И они снова двинулись в путь на-
встречу ледяному ветру и мраку.
Если бы кто мог взглянуть в лицо
Пелопида он прочел бы на нем тревогу
и озабоченность. Может быть, Пелопид
опасается, что он не отыщет во мраке
дороги через перевал. Или его пугают
будущие схватки со спартанцами, счи-
тавшимися непобедимыми воинами. Нет!
Пелопид вспомнил о восьмом. Вось-
мым был Клитий, сын Феокла. Клитий,
как и эти семеро, был изгнанником
и вместе со всеми дал клятву освобо-
дить Фивы от олигархов — этих жалких
прихвостней спартанцев. Он был посвя-
щен в планы заговорщиков и знал о
часе выступления, но не явился в
назначенное место. Мелон, которому
Пелопид поручил отыскать Клития, не
застал его дома. Не оказалось и раба
Клития — Сира. Может быть, Клитий
стал жертвой наемного убийцы? Но
куда исчез раб? А не убил ли он своего
господина и скрылся, как это делают
афинские рабы? Пелопид терялся в до-
гадках, но он не мог и предположить,
что Клитий струсил. Трус не покинул
бы Фив и не ушел в изгание. Он поко-
рился бы олигархам.
Ветер, зажатый в скалах, набрал
118
силу горной реки. Он мог столкнуть
в пропасть и быка. Семеро шли, время
от времени припадая к скалам, пере-
жидая, когда стихнет порыв ветра.
Тьма, окружавшая их, двигалась и бур-
лила. Может быть, это вырвались злые
духи из киферонских пещер или Арте-
мида7, разгневанная тем, что смертные
вошли в ее царство, мечет в них свои
свистящие стрелы? Где-то здесь ее
увидел Актеон, и богиня превратила
охотника в оленя. Несчастного разор-
вали собственные собаки.
— Друзья! — вдруг послышался го-
лос Дамоклида.— Вы слышите, там кто-
то стонет?..
Все остановились и прислушались.
— Идемте,— сказал Мелон.— Это
гудит ветер в меловых скалах. Идемте,
нам надо прийти до рассвета.
— Нет, я слышу, кто-то стонет! —
крикнул Пелопид.— Это человек. Он
где-то блико. Здесь, внизу. Дайте мне
конец веревки, я спущусь.
— Не делай этого, Пелопид,— мол-
вил Андроклид.— Ты погибнешь. А мы
без тебя не найдем дорогу в Фивы.
— Дайте веревку, быстро! Там чело-
век. Он нуждается в помощи,— взвол-
нованно проговорил Пелопид.
И ему дали конец веревки. За другой
ее конец взялись Мназипп и Десмот.
Край веревки терся об острые камни.
Но не прошло и двух мгновений, как
она ослабла. Видимо, Пелопид спустил-
ся на ровную площадку.
— Я его нашел,— послышалось сни-
зу.— Он упал с тропы.
В это время на мгновение в разрыве
туч показалась луна. Пелопид внизу
вскрикнул как обожженный.
— Что с тобой, Пелопид? Отвечай! —
забеспокоились друзья.
Пелопид молчал.
— Где ты, Пелопид? Отзовись!
— Я привяжу его. Тяните веревку.
Только осторожнее,— послышался на-
конец голос Пелопида...— Хватайте,
когда я крикну «раз!»... Раз!
Мназипп, Десмот и пришедший им на
помощь Ференик стали вытягивать
пострадавшего.
— Поосторожнее! Тут острые кам-
ни! — кричал снизу Пелопид.
Видимо, он сам поднимался рядом
с человеком, привязанным к веревке,
и поддерживал его тело.
— Погодите! — крикнул Пелопид.—
Сейчас я поднимусь сам, потом выта-
щим его.
Пелопид подтянул свое тело и пере-
валил его на тропу. Он тяжело дышал.
— Тяните! — сказал он, хватаясь за
веревку, чтобы помочь друзьям.
Голова человека показалась на краю
обрыва. Глаза у него были закрыты.
Губы сведены в мучительной гримасе.
— Клитий! — в один голос вскрикну-
ли Мназипп и Десмот.
Да, это был Клитий. Но как он здесь
оказался? Почему он не явился в на-
значенное место? Почему он решил идти
в Фивы один, не дожидаясь друзей?
— У меня больна мать,— быстро
проговорил Клитий, словно боясь этих
вопросов.— Вчера мне снился дурной
сон. Я видел ее на коне. А конь —
к смерти.
— Почему ты нас не предупредил? —
сурово спросил Пелопид.— Из-за тебя
мы задержались.
— Как — не предупредил! — воскли-
кнул Клитий, открывая глаза.— Я по-
слал к вам своего раба Сира.
— Ты посвятил раба в наши пла-
ны? — с угрозой сказал Мелон.
— Твой раб к нам не приходил,—
молвил Пелопид.
— Это был верный раб,— сказал
Клитий.— Он вырос в доме моего отца.
Правда, в последние месяцы я его плохо
кормил. У меня не было денег.
— Ты хочешь сказать, что он сбе-
жал? — недоверчиво произнес Ференик.
— Куда он убежит в это время
года! — сказал Мелон.
— Друзья! — решительно произнес
Пелопид.— У нас нет времени спорить,
куда делся раб Клития. Нас ждут
в Фивах. И мы не можем оставить
здесь Клития одного.
— Не можем! — подтвердил Ме-
лон.— Холод усиливается. Клитий за-
мерзнет.
— Да! Да! — послышались голо-
са.— Мы не бросим его в беде.
— Обхвати мою шею, Клитий! —
сказал Пелопид.— Я понесу тебя на
спине.
— А когда ты устанешь, Клития по-
несу я,— подхватил Мелон.
— И мы тоже! — сказали в один
голос Мназипп и Десмот.
И они двинулись в путь. Несмотря
на холод, струйки пота стекали по
лицу, груди и спине Пелопида. Руки
Клития сдавливали горло. Трудно было
дышать. С каким наслаждением Пело-
пид сбросил бы со спины этот груз и
распрямил бы окаменевшие плечи! Но
он знал, что Клитий должен быть
спасен. Пусть он нарушил клятву и не
явился, но ведь он сделал это из любви
к матери. Пелопид готов был его
понять. Он потерял свою мать, когда
ему не было двенадцати лет. Но и
теперь при воспоминании о ней сердце
сжимала боль и он едва сдерживал
крик, вырывающийся откуда-то из-
нутри.
Потом Клития понес Мелон. Клитий
начал стонать. Может быть, ему было
нестерпимо больно, а может быть, он
страдал оттого, что являлся для друзей
обузой.
— Потерпи, Клитий...— шептал Ме-
лон.— К рассвету мы будем в Фивах,
и асклепиад8 займется тобою. У тебя,
кажется, сломана нога. Это не страшно.
Но Клитий не умолкал. Его вопли
сливались с завыванием ветра. Ветер
все усиливался. Стал падать мокрый
снег. Он бил людям в лицо. Ослеплял
их. «Только не остановиться! Только
не остановиться! — думал Мелон.—
Если остановишься, не хватит сил
идти дальше».
119
На занесенном снегом перевале жи-
вой груз принял Мназипп. Начался
спуск. И стало еще холоднее. Киферон
зимой задерживал теплые южные вет-
ры. Согревала лишь мысль, что они на
земле родной Беотии. Еще несколько
часов ходьбы, и они будут в городе
Кадма. Там их ждут вооруженные
друзья. Эта ночь решит судьбу их отчиз-
ны, а может быть, и всей Эллады.
Мназиппа сменил Десмот. Затем Кли-
тия понесли Ференик, Дамоклид и
Андроклид. Вновь наступил черед Пе-
лопида.
— Обхвати меня крепче, Клитий,—
сказал Пелопид.— Скоро конец твоим
мученьям.
— Опусти меня на землю, Пело-
пид,— глухо молвил Клитий.
— Потерпи, друг. Осталось еще не-
много.
— Нет, я хочу объясниться. Опусти
меня.
Пелопид остановился и бережно
опустил Клития на землю. Останови-
лись и другие.
— Я обманул вас,— сказал Кли-
тий.— Мне не снился конь. Мне снилось
золото, которое обещал Архин. Два
года я провел в нужде. Я больше не
мог ждать. Мы вышли с Сиром на рас-
свете. Но боги были против меня.
Я оступился и упал с тропы. Негодный
раб мог меня спасти, но он рассудил,
что, если явится один, полемарх даст
ему свободу. Раб оставил меня и от-
правился в Фивы. Не идите дальше.
Вас ждет там засада. Сир опередил
вас. Он был налегке.
Несколько мгновений друзья молча-
ли, потрясенные тем, что они услы-
шали.
Мелон вынул кинжал и занес его над
предателем, но Пелопид отстранил его
руку.
— Смерть для него слишком легкая
кара,— сказал он.— Пусть его судьбу
решит народ.
Семеро сели в круг, повернувшись
120
спиною к ветру. Восьмой лежал рядом
и стонал от стыда и боли. Надо было
решать, что делать. Возвращаться
назад, когда до Фив осталось не более
часа пути? Остаться здесь до рассвета?
Или идти вперед?
— Друзья! — молвил Пелопид.—
Два года мы готовились к схватке
с врагами. Два года мы ждали этого
дня. Можем ли мы отступить, когда
цель так близка?
— Ты прав, Пелопид,— сказал Ме-
лон.— Надо идти. Но перед городом мы
отправим двух человек в разведку. Я
уже немолод, но пойду первым.
— И я с тобою! — крикнул Ференик.
И они снова двинулись в путь, неся
по очереди Клития.
* * *
Приоткрылась дверь. Пьяные олигар-
хи захлопали в ладоши.
— Танцовщицы идут! Танцовщицы
идут!
— Смотрите,— сказал Архин, икая,—
я не бросаю слов на ветер. Сказано —
и сделано.
Прикрываясь большой еловой веткой,
в пиршественный зал вошел Пелопид.
За ним следовали Мелон, Мназипп,
Десмот, Ференик, Демоклид и Андро-
клид. Они закрывали лица веерами,
словно стыдливые женщины.
Подойдя к самому столу, Пелопид
бросил ветвь и обнажил меч. Архин
застыл с разинутым ртом.
— Умри, тиран!—сказал Пелопид,
вонзая мечь в грудь Архива.
Кровь хлынула на стол, залив остат-
ки еды и смешавшись с вином. Гости
бросились к двери, но она была закрыта.
Олигархи заметались по залу, как кры-
сы в поисках щели. Но всюду их на-
стигали удары. Через несколько мгно-
вений все олигархи были связаны. По
одному их выводили наружу, где их
ждали разъяренные фиванцы, собрав-
шиеся на зов заговорщиков.
Пелопид брезгливо переступил через
труп Архипа и подошел к столу, где
валялся измятый клочок папируса.
— Раб Клития опередил нас,— ска-
зал он, разворачивая папирус.
— Ведь он был налегке,— добавил
Мелон.
— Но Архин пировал и не нашел
времени, чтобы принять раба или хотя
бы прочесть эту писульку.
— Воин, которого полемарх послал
за моей женой, рассказал мне, как
это произошло,— молвил Ференик.—
Тиран не стал читать записки, а бросил
ее на стол, сказав: «До завтра!»
—«До завтра»...— повторил Пело-
пид.— А завтра для них не наступило.
Завтра — наше. Смотрите! Из-за моря
встает Гелиос, освещая поля и горы
нашей Беотии. Слышите, как шумит
толпа? Она требует смерти для олихар-
хов и предателя. Люди натерпелись
за эти годы. Их можно понять. Теперь
все позади. Распрямите плечи, друзья!
Спартанцы еще в Кадмее, но недалек
тот час, когда мы их выкурим и они
покинут священную землю наших отцов.
А потом и мы двинемся в Пелопоннес.
— И спартанские женщины увидят
дым наших костров,— молвил Ференик.
— Клянусь богами, увидят,— закон-
чил Пелопид, поднимая кулак над
головою.
1 Полемарх — высшая военная должность
в греческих государствах.
5 Демагог — народный вождь. В устах
противников демократии это слово приобрело
презрительный смысл — болтун, обманщик — и
сохранило его до наших дней.
’ Киферон — горный массив, отделяющий
Беотию от Аттики.
4 Олигархи — богачи, противники демо-
кратии в греческих государствах.
5 Ф р и я — город в Аттике.
6 Кадмея — акрополь Фив, получивший
свое название от легендарного основателя
Фив — Кадма, сына финикийского царя Агенора.
7 Артемида — богиня охоты у древних
греков.
8 Покровителем медицины древние греки
считали бога Асклепия. Отсюда название
врача — «асклепиад».
ВЕРНОСТЬ
Мечтая стать повелителем мира, в 327 году
до н. э. Александр Македонский повел свое
войско в Индию.
Стоял между реками Гидаспом и
Гангом город Вардахамана, что значит
Цветущий. Овал его белокаменных стен
со сторожевыми башнями напоминал
Гималаи. Медные ворота сверкали,
как щит самого Индры1. Помещения
в толще стены были полны боевых
слонов, могучих коней и колесниц,
арсеналы в башнях изобиловали искус-
но сработанным оружием, на пересече-
нии людных улиц высились великолеп-
но устроенные храмы, а в самом цент-
ре — дворец, равного которому не
знала Индия. И жил в том дворце
царь Пор. Природа наделила его муд-
ростью и красотой, чтобы он радовал
ими людей.
В тот день Пор сидел в зале приемов,
окруженный советниками. Узнав, что
его хочет видеть странник, царь прика-
зал его впустить.
— О, лучезарный! — молвил стран-
ник, склоняясь к трону.— Я шел без
отдыха через пустыни и горы. Но как я
ни торопился, мне не удалось обогнать
беду более чем на десять дней. По
истечении этого срока к твоим границам
подойдет неисчислимое войско во главе
с непобедимым Александром, царем
далекого Запада. Он разгромил велико-
го царя Дария и требует, чтобы теперь
платили дань ему. Одержимый злыми
духами, чужеземец хочет омыть копыта
своего скакуна в крайнем море.
— Успокойся,— сказал Пор, поло-
жив ладонь на плечо странника.—
В мире нет непобедимых царей. Сколько
ни побеждай, всегда отыщется тот, кто
сильнее. Этот царь со столь мудреным
именем...
— Александр,— подсказал странник.
— Александр,— повторил царь,—
просто честолюбивый юнец, которому
121
Ника Самофракий-
ская. III в. до н. э.
Ника (Победа) стала
божеством чистолюб-
цев эпохи, начатой тра-
гическим и для побе-
дителей и для побеж-
денных походом Алек-
сандра на Восток. Ста-
туей Ники, найденной
на о. Самофракия, от-
метил свою победу один
из полководцев, после
смерти завоевателя де-
ливших его огромную
державу, как хитон,
оказавшийся никому не
по плечу.
Голова юноши. Начи-
ная с IV в. до н. э.
скульпторы научились
передавать не только
портретное сходство,
но и настроение и
чувства своих героев.
Задумчивое и одухот-
воренное лицо юноши,
погруженного в свои
мысли...
Часть саркофага Алек-
сандра. На рельефе —
сцена сражения. Вспо-
миная о ратных подви-
гах полководца, ху-
дожник словно ждал,
что завоевания свои он
продолжит и в царстве
теней.
Александр. Скульптор
отразил не только ин-
дивидуальные черты
сына завоевателя Гре-
ции Филиппа, но и об-
лик человека, уверо-
вавшего в свое боже-
ственное происхожде-
ние. Портрету прида-
ны черты любимого
героя Александра —
Ахилла, сходство с ко-
торым оказалось и
сходством судеб: по-
добно этому мифиче-
скому герою, Алек-
сандр умер, не достиг-
нув зрелости и не за-
вершив своих ратных
замыслов.
122
Менандр. Средн наибо-
лее прославленных пи-
сателей, чьи произве-
дения собирали и изу-
чали ученые Александ-
рийской библиотеки,
был афинский драма-
тург III в. до н. э. Ме-
нандр, воссоздававший
в своих комедиях быт и
нравы того времени.
На фреске из Помпей
Менандр изображен со
свитком в руках.
Галат, убивший жену
и кончающий само-
убийством, чтобы не
попасть в руки победи-
телей. III — II вв. до
и. э. Скульптурная
группа относится к
другому государству
того же времени —
Пергаму (Малая Азия).
Но в ней переданы те
же чувства, которые
отличают героев рас-
сказа.
Монета с изображени-
ем Фаросского маяка
в Александрии, на-
ходившегося непода-
леку от библиотеки.
Маяк представлен схе-
матически слева, спра-
ва — в гавани стоит
корабль, явно непро-
порциональный почти
полуторастаметровой
громаде знаменитого
сооружения, считав-
шегося одним из семи
чудес света.
суждено испытать жестокое разочаро-
вание.
Щедро вознаградив и отпустив стран-
ника, Пор обратился к своему глав-
ному советнику:
— Кукурава! Возьми на себя труд
известить моих братьев Абисара и
Таксила о том, что нам поведал стран-
ник. Объясни им, что если мы не объе-
динимся, враг одолеет нас поодиночке,
как стебли соломы огонь. Надо вы-
ставить войско на берегу Гидаспа.
Тогда врагу не удастся переправить-
ся в нашу ст рану.
— Слушаю и повинуюсь! — ответил
Кукурава.
Он низко наклонил голову, чтобы
никто не увидел зловещего огонька
в его глазах.
Первым Кукурава посетил Абисара.
Его царство находилось на правом
берегу Гидаспа, в верхнем течении реки.
Зная, что преобладающей чертой ха-
рактера этого правителя была трусость,
123
Кукурава не просто передал все, что ему
было известно о приближении враже-
ского войска, но от себя расписал его
могущество. В изображении Кукуравы
Александр превратился в злого духа,
встреча с которым несет неминуемую
гибель. Все это вызвало у Абисара
сомнения в реальности угрозы.
— Кто видел этого врага? — рассуж-
дал Абисар вслух.— Какой-то стран-
ник? А может быть, от жары у него
помутился ум? В ясную погоду в чи-
стом воздухе иногда взорам смертных
предстает город с высокими дворцами
и башнями, но стоит пройти немного
вперед, он тает. Может быть, неисчис-
лимое вражеское войско такой же
призрачный город.
— Да! Да! — подхватил Кукура-
ва.— Этот странник показался мне по-
дозрительным. У него блестели глаза,
как у безумного.
— Допустим, что вражеское войско
десять дней назад двигалось к Гидаспу.
Но за это время многое могло изме-
ниться. Полководец мог раздумать и
вернуться назад. Например, его могли
испугать змеи.
— Да! Да! — подхватил Кукура-
ва.— Нигде нет столько змей, как у нас.
— Отсюда следует, закончил Аби-
сар,— что нам нечего торопиться. По-
смотрим, что это за враг, узнаем его
намерения.
Иные результаты имела встреча Ку-
куравы с Таксилом, правителем полу-
пустынных областей между Гидаспом и
Индом. Это был человек злой и за-
носчивый, как павлин. Ожесточая своих
подданных поборами и казнями, он
жил в страхе перед ними. Его страна
была полна соглядатаев, доносивших
царю, о чем говорят у себя дома и на
площадях. Подобно игроку в кости,
Таксил ежедневно и ежечасно проигры-
вал себя, свой трон, свою страну.
— Привет тебе, мудрейший из муд-
рых! — сказал советник, отдавая
поклон.— Меня послал мой повелитель,
124
чтобы предупредить о страшной опас-
ности.
— Знаю!—отозвался Таксил.—
Стражи, что на западной границе,
сообщили мне о приближении большого
войска. Каковы цели вражеского полко-
водца?
— Говорят, он хочет достигнуть края
света.
— Только лишь... А потом?
— А потом он вернется туда, откуда
пришел, чтобы похвастаться перед свои-
ми подданными.
— Я тоже так думаю,— сказл Так-
сил.— Но я хочу тебя спросить: «Не
лучше ли пропустить его через свои
границы? Пусть идет себе, куда хочет».
— Ты прав,— ответил Кукурава.—
Пусть себе идет.
— А как же известить его, что путь
свободен?
— Очень просто! — отвечал Кукура-
ва.— Ты можешь выступить ему на-
встречу, чтобы заключить с ним мир.
— Ты мудрый человек!—сказал
Таксил.— Если хочешь служить мне, то
добьешься большего, чем у Пора.
Кукурава ликовал. Зная характер
своего господина, он был уверен, что
тот, даже оставшись один, выступит
против Александра и, конечно же,
будет разбит.
С этими черными мыслями Кукурава
отправился в Вардхаману, а Таксил,
наскоро собрав войско, двинулся на-
встречу Александру.
В пустынной местности воинам Такси-
ла повстречался полуголый брахман.
Узнав, кто они и куда двигаются,
жрец понял замысел царя и решил
отговорить его от предательства.
— Скажите своему повелителю,—
сказал брахман воинам,— что боги
наградили меня вещим знанием и
многих я предострег от опасности.
Услышав о брахмане, Таксил поже-
лал с ним встретиться.
— Правда ли, учитель, что тебе
ведомо будущее? — спросил царь.
— Будущее известно одним богам,—
отвечал брахман.— Я не принадлежу
к числу тех, кто умеет гадать по пти-
цам, по заходу солнца, по звездам,
кто предсказывает по бобам и кореньям
Я много лет живу в лесу и знаю, что
случалось с его обитателями. Имеющий
уши да услышит, разумный да поймет!
— Говори! Я тебя слушаю!
— В одном лесу,— начал жрец,—
поселилась семья львов. После смерти
льва-отца его сыновья-львята выделили
себе угодья и охотились, не заходя
на чужой водопой. Но между ними
не было дружбы, и каждый думал
только о себе. И вот однажды они
слышат грозный рык:
— Выходи! Кто здесь живет?
Львята примолкли. Они догадались,
что появился тигр, который был сильнее
каждого из них.
Старший из львов-братьев — он был
самый разумный из них — понял, что
для защиты своих владений необходимо
объединиться. Поэтому он послал гон-
ца-шакала, чтобы договориться об
объединении. Но шакал был коварным
зверем и понимал, что если услужит
тигру, то будет всю жизнь питаться
объедками с его стола.
Отправившись к одному из львов-
братьев, шакал уговорил его, что
лучше выдать тигру на съедение какого-
нибудь оленя и не рисковать собст-
венной жизнью. Другому льву-брату
он посоветовал выдать тигру пару ко-
суль и этим спасти себя. Кончилось все
тем, что старший брат-лев вышел на
тигра один и был им убит. А потом тигр
прогнал остальных львов-братьев.
— Твоя притча не к делу,— сказал
Таксил.— Хищник, угрожающий нам,
просто хочет пройти через наши вла-
дения.
— Разумный да поймет,— ответил
брахман и удалился.
Войско Таксила двинулось навстречу
Александру.
Через несколько дней македоняне
с ужасом и удивлением увидели, что на
их пути строй из слонов и конницы.
Это был враг пострашнее тех, с какими
им приходилось встречаться ранее.
Александр дал знак к бою. Зазвенели
трубы. Но что это? От вражеского
войска отделился всадник. Судя по его
расшитой золотом и украшенной жем-
чугом одежде, это был не простой
вестник. Поэтому Александр поскакал
ему навстречу.
В центре поля, разделяющего два
войска, всадники спешились. Индиец
первым подошел к македонцу и покло-
нился. Македонец ответил кивком го-
ловы. Индиец что-то проговорил, Алек-
сандр, не понимая местного языка,
подал знак, чтобы прислали толмача.
Вот о чем говорили цари:
— Я привел свое войско не для
того, чтобы вступить в борьбу,— ска-
зал Таксил.— На глазах воинов я пере-
даю тебе власть в моем царстве и
самого себя.
— Я возвращаю этот дар,— ответил
Александр.— Достаточно, что я нашел
в тебе друга. В знак дружбы прошу
принять от меня тридцать коней с па-
радной сбруей, а также золотые и сере-
бряные сосуды.
— Самым большим подарком было
бы, если бы ты смог убедить других
царей не чинить мне препятствий.
— Я думаю, что, узнав о нашей
дружбе, они последуют моему примеру.
Если же нет, то я помогу тебе оружием.
После этого армия Александра двину-
лась к Гидаспу и вслед за нею друже-
ственное ему войско Таксила. Из всех
побед, одержанных Александром, эта
меньше всего ему стоила.
На пути к Гидаспу к Таксилу под-
скакал всадник. Это был Кукурава.
— Возьми меня на службу, Таксил.
Мой господин обезумел. Он стоит со
своим войском на левом берегу. Не
знаю, на что он надеется.
— Наверное, он думает, что ему
поможет Абисар.
125
— Но я обогнал послов Абисара.
Им поручено передать, что царь про-
пускает пришельцев через свои владе-
ния.
Таксил пожал плечами.
* * *
Армия Александра вышла на берег
Гидаспа. Разлившись в ширину на четы-
ре стадия, река напоминала море. Но
течение ее не было медленным и вели-
чавым, как у широких рек, а быстрым
и стремительным, как у горных потоков.
Еще страшнее, чем зрелище могучей
реки, был вид противоположного бере-
га, заполненного индийским войском. У
самой воды стояли слоны. Они подни-
мали вверх хоботы и оглашали воздух
ревом. Восемьдесят пять лесных гиган-
тов выставил Пор. За слонами стояли
боевые колесницы. Их было не менее
трехсот. За колесницами была пехота,
выстроенная по отрядам. Обращали на
себя внимание стрелки. Их луки были
так велики, что из них можно было
стрелять, ставя нижний край на землю,
стрелы же были длиною в четыре
локтя.
Македонцами овладело уныние. Сколь-
ко рек осталось позади! Но еще ни разу
не приходилось переходить их на виду
такого могущественного неприятеля.
Желая рассеять страх воинов, Алек-
сандр с деланным воодушевлением
воскликнул:
— Наконец я вижу достойную для
меня опасность!
Александр выведал, что удобнее всего
совершить переправу через Гидасп в ста
пятидесяти стадиях выше того места,
где войска стояли друг против друга.
Там берег был покрыт лесом и кустар-
ником, а река разделялась лесистым
островом, уменьшающим ширину вод-
ного пространства. Но как скрыть от
врагов план? Александр приказал
своему другу Птолемею взять несколько
сот воинов и в месте, которое хорошо
просматривается, рубить деревья, пере-
возить их на повозках и вообще делать
вид, что готовится переправа. Неболь-
шую часть войска под командованием
Кратера он оставил на месте первона-
чальной стоянки, против армии Пора.
При этом он вынес свой пурпурный
шатер на возвышенность и даже одел
одного из друзей в свою одежду и при-
казал оказывать ему царские почести.
Сам же с большей частью войска
скрытно отправился на берег против
лесистого острова и приказал готовить
все необходимое для переправы. Кроме
плотов и кожаных мешков с сеном, из-
готавливаемых на месте, сюда были
доставлены с Инда суда, которые по-
дарил Таксил.
Время от времени от Кратера явля-
лись гонцы. По их рассказам, Пор не
двигался с места. Видимо, он понял, что
Птолемей не представляет для него
опасности. Поначалу он выдвинул
к месту ложной переправы часть кон-
ницы и слонов, но затем отвел ее назад.
Но известно ли Пору, что переправа
готовится здесь?
Как-то среди дня небо заволокло
тучами и хлынул ливень. Наверное,
лишь во времена Девкалиона2 лились
такие потоки воды. Ветер сбивал с ног.
В его реве тонуло ржанье коней и
встревоженные крики людей.
Тогда-то и умер конь Александра
Букефал. Его, ослабевшего от старости,
царь всюду водил за собой. Может
быть, потому, что его любил? Или из
суеверного страха? В захваченном Ва-
вилоне какой-то халдей нагадал Алек-
сандру, что он выполнит назначение
своей жизни, если будет жить его
прославленный конь. И вот теперь
Букефала нет. Как же быть с мечтою
о крайнем море? Вернуться назад?
Александр упрямо тряхнул головой.
Волна светлых волос легла на лоб и
глаза, затмив на мгновение свет. От-
кинув волосы ладонью, полководец
взглянул на уже очистившееся от туч
небо и сказал:
126
— На месте гибели Букефала зало-
жите город его имени. Пусть он про-
должит жизнь моего коня. Приступить
к переправе!
Буйство стихии не смогло разрушить
нескольких плотов, связанных до нача-
ла бури. Их потащили к реке и спустили
на воду. Александр первым прыгнул
на бревна. За ним — его друзья и тело-
хранители. На всех плотах было не бо-
лее сотни человек. Им предстояло пере-
правиться на лесистый остров посреди-
не реки.
Остров оказался пустым, если не счи-
тать огромной змеи, которая напала
на одного из воинов и оплела его своими
чудовищными кольцами. Пока броси-
лись ему на помощь, несчастный уже не
сопротивлялся.
Переправа происходила полдня и рею
ночь. Ранним утром Пору сообщили,
что берег выше по течению занят
вооруженными людьми. Это не испугало
царя, поскольку он знал, что участок
против лесистого острова был предназ-
начен для войска Абисара. «Может
быть, осознав гибельность разъедине-
ния, Абисар привел свое войско?» —
думал Пор.
Солнце высушило эту надежду как
ночную росу. В его лучах засверкали
медные щиты и шлемы чужеземцев.
Пор понял, что предан царями и что ему
предстоит одному встречать врага Ин-
дии. Глаза его вспыхнули яростным
блеском.
— Моего слона! — крикнул он.—
Пусть Гидасп будет для чужеземцев
Вайтарапи3!
И тотчас же погонщики подвели
царю слона. Умное животное встало
на колени, чтобы господин мог поднять-
ся в башенку, укрепленную на спине.
Обычно ее занимали три стрелка, чтобы
разить врагов в трех направлениях.
Пор занял это место один.
— Повелитель будет сражаться за
троих! — воскликнул кто-то рядом.
Эти обошедшие все войско слова име-
ли глубокий смысл. Пор будет сражать-
ся не только за трех стрелков, но и за
трех царей, один из которых перемет-
нулся к врагу, а другой трусливо,
бежал.
— Мы тоже! — подхватили воины.—
Каждый за троих!
Это было невиданное проявление
воинской чести и верности долгу.
Пор восседал на шее слона, опустив
ноги по обе стороны. Слон под ним
был как конь, такого роста был этот
человек! Но вот он поднимается на
башенку и берет в руки лук такой же,
каким вооружены стрелки в его войске.
Но Пору не нужна подставка. Он
кладет стрелу и натягивает тетиву до
уха. Стрела вырывается и со свистом
летит в сторону врага. Кажется, ни
один лучник еще не стрелял так далеко.
Выстрел из лука был сигналом к бою.
Стрела указывала направление.атаки.
Тысячи глаз следили за ее полетом.
Едва она ушла на землю, как начали
разворачиваться боевые колесницы.
Ветер раздувал укрепленные на них
полотнища с изображением слонов,
львов, тигров, диких быков, обезьян,
змей. Казалось бы, в одном строю
с людьми был животный мир Индии.
Но что это? Почему изогнулась линия
колесниц? Одни кони выдвинулись
вперед, другие топчутся на месте,
третьих сносит в сторону. Все это
ливень, насланный каким-то враждеб-
ным богом! Он размыл поля, сделал
скользкой землю.
Воспользовавшись промедлением,
Александр со своим войском быстро
двигался навстречу противнику. Легко-
вооруженная пехота обходила колесни-
цы слева, тяжелая конница — справа.
Полководец решил нанести удар с
флангов, где, как ему казалось, легче
было подавить неприятеля. Но, сра-
жаясь с индийскими колесницами впер-
вые, Александр не предугадал опасного
для себя маневра. Индийские стрелки
спрыгнули с колесниц и, пользуясь
127
ими как прикрытием, разили наступаю-
щих пехотинцев и всадников. Тяжелее
всего пришлось всадникам. Ведь их
кони также скользили по земле. Многие
были сбиты с коней, так как пред-
ставляли прекрасную мишень. Между
тем подвижная македонская пехота
успешно выполнила свою задачу. Левый
фланг индийцев был сломлен.
Видя это, Пор снова натянул свой
лук. Пущенная им стрела попала в
гущу вражеской пехоты. Это был сиг-
нал для слонов. Они образовали линию,
промежутки которой были заняты
стрелками и копейщиками. Издали
индийский строй напоминал крепост-
ную стену с гигантскими башнями. И,
что страшнее всего, эта стена двига-
лась, готовая все смять и растоптать
на своем пути. Она метала копья и
стрелы, ударов которых не мог выдер-
жать ни один щит.
Первый ряд македонской фаланги
был сметен, словно ураганом. Мертвые
лежали на тех местах, где их засти-
гала смерть. Раненые корчились на зем-
ле, пытаясь вытащить вошедшие в их
тела стрелы. Непобедимая фаланга
дрогнула. Воины второго и третьего
ряда озирались по сторонам, ища
куда бежать.
Слоны подходили все ближе и ближе.
Хорошо обученные борьбе с пехотой,
они вырывали хоботами то одного, то
другого воина и передавали их погон-
щикам. С ревом метались слоны, по-
добные тучам. Кони вставали на дыбы.
Лицо Александра стало мертвенно
бледным. Никогда еще полководец не
испытывал такого мучительного бес-
покойства. Дойти почти до цели и ви-
деть, как бессловесные животные
обращаются с его воинами, как с на-
проказившими детьми.
В это мгновение к толмачу подскакал
всадник, судя по одежде — индиец, и
стал что-то ему доказывать.
— Что ему надо? — спросил
Александр.
128
— Он говорит, что нужно рубить
хоботы у слонов.
— Спроси, как его имя.
— Он назвал себя Кукуравой.
Через несколько минут Александр
бросил в бой отряд бактров. Воины
были вооружены кривыми мечами. Ору-
дуя ими как серпами, они рубили
хоботы у животных, ранили им ноги.
Боль превращала слонов в разъярен-
ных зверей. Они пятились, давя шедших
сзади пехотинцев. За ранеными слонами
последовали невредимые. Животные,
пасшиеся некогда стадами, привыкли
действовать сообща.
Только один слон словно бы не за-
мечал всеобщего смятения. Он нес на
себе Пора. Пор стрелял так, словно
бы родился с луком в руках. Выпущен-
ные им стрелы летели непрерывной
линией и казались в воздухе одной
сплошной стрелой. Но и сам он был
мишенью для стрел и дротиков. Уже
девять раз его ранили в спину и грудь.
Потеряв много крови, он лишился
чувств.
Многие македонцы пытались подойти
к слону, чтобы взобраться на башен-
ку и добыть главный трофей победы,
но взбешенное животное не подпускало
никого и близко. Его хобот опускался
на головы и спины врагов, и они раз-
летались по сторонам, словно бы от
ударов гигантской плети. Погонщик
в пылу боя не сразу заметил, что Пор
недвижим. И только когда упал царский
лук, понял, что произошло. Да и слон,
кажется, чувствовал, что главное те-
перь спасти раненого господина. Повер-
нувшись, животное побежало изо всех
сил.
За слоном увязалось несколько всад-
ников. Первым из них был Александр.
Рядом скакали его друзья Птолемей и
Аттал. За ними Таксил и Кукурава.
Они старались держаться ближе к ца-
рю, надеясь получить награду из его
РУК.
Но что это? Александр вдруг пере-
летел через голову своего коня. Птоле-
мей спешился и бросился к повелителю.
Но тот, поднявшись на ноги, отстранил
его помощь.
— Нового коня! — крикнул он.
Птолемей подвел своего.
Во время этой непредвиденной оста-
новки преследование Пора продолжал
один Кукурава. Казалось бы, его мечта
о получении царства Пора никогда еще
не была так близка к цели, как теперь.
Он уже успел спасти армию Александра
от разгрома. Теперь он принесет ему
голову Пора.
Догнав слона, Кукурава крикнул
погонщику:
— Остановись! Куда тебя несет!
При звуке голоса — он теперь не
заглушался шумом боя — к Пору вер-
нулось сознание. Он схватил случайно
сохранившуюся стрелу и, используя ее
как дротик, метнул в Кукураву. Тот был
пригЬожден к земле, которую предал.
С тех пор поется:
Коль смерть стоит пред тобой,
царство сыну отдай,
Жену обними, врага — срази
последней стрелой.
Пор вложил в удар все силы. Он
покачнулся и стал падать. Слон
опустился на колени, чтобы повелитель
не разбился.
В это время подскакал Александр
с несколькими всадниками. Видя рядом
со слоном неподвижное тело, он прика-
зал стащить доспехи в драгоценных
камнях. Но не успели приблизиться
к Пору, как слон подхватил своего
повелителя и стал укладывать его у
себя на спине.
Со всех сторон в слона полетели
дротики. Но и содрогаясь в предсмерт-
ных конвульсиях, слон упал так, чтобы
не задушить господина своей тушей.
— Вот она верность! — воскликнул
Александр, обращаясь к своим спутни-
кам.— Будь у Пора все такие слоны,
не ему бы здесь лежать, а мне.
— Слон оправдал свое имя,— вме-
шался толмач.— Этого слона звали
Верность.
В это мгновение Пор открыл глаза.
Александр наклонился над раненым.
— Что тебя побудило испытывать
судьбу, злополучный ты человек? —
спросил он без ненависти в голосе.
— Ты знаешь это сам: верность.
Человек должен быть верен своему
долгу, даже если против него весь мир.
— Хорошо сказано,— отозвался
Александр.— А чего ты ждешь от меня?
— Верности самому себе. Человек,
вздумавший покорить весь мир, не
омрачит своей победы несправедли-
востью.
Слова эти, переведенные толмачом,
произвели на Александра впечатление.
— Пришлите моего врача,— распо-
рядился Александр.— Пусть он исцелит
раны Пора. А ты, Птолемей, поза-
боться, чтобы моему новому другу
была передана половина земель Абиса-
ра и Таксила. Довольно обмана и
хитрости. Мы будем теперь опираться
на верность.
1 Индра — бог молнии и грома, непобеди-
мый воитель и царь богов.
2 Ко времени царя Девкалиона, к середине
II тысячелетия до н. э., греки относили потоп,
будто бы уничтоживший все живое на земле.
3 Вайтарапи — мифическая река перед
загробным миром.
ЧИСТОЕ ПЛАМЯ
Герой рассказа Клеомен III (260—219 годы
до и. э.), юный спартанский царь, объявивший
всю землю Спарты государственной и разделив-
ший ее на участки между неимущими спартиа-
тами. В проведении этого переворота он продол-
жал деятельность своего предшественника —
царя Агиса.
Мальчик обратил к учителю взволно-
ванное лицо.
— Как ты прекрасно рассказал,
Сфер, о законах Ликурга1, по которым
129
жили наши предки! Но что мешает нам
жить по ним теперь? Почему вместо
доблести в Спарте царствует богатство?
Где былое спартанское равенство?
Сфер положил на стол свои большие
руки и долго молчал, шевеля корявыми
в ссадинах пальцами. Его высокий лоб
перерезала мучительная складка.
— Я слышал,— проговорил он,—
это же спрашивал у своего учителя
Агис, бывший царем до твоего отца
Леонида.
— Но отец говорит, что Агис был
мятежником и за это его убили.
— Его убили за то, что он хотел
возродить законы Ликурга. И это ему
не удалось,— глухо сказал учитель.
— Но ты считаешь, что по этим
законам можно жить и теперь?
— Я знаю,— сказал Сфер,— что по
таким же законам, правда, не называя
их ликурговыми, живут скифы. Это
дикий, но справедливый народ. У них
нет межей между участками. Они
презирают золото и серебро. Нет у них
стремления овладеть чужим и жажды
богатства. Поэтому они непобедимы.
Величайшие из завоевателей Кир,
Дарий и Александр понесли поражение
от скифов. Помнишь, я в прошлый раз
тебе рассказывал о своей первой встре-
че со скифами в степях за Ольвией2...
Клеомен с интересом слушал учителя,
не догадываясь, что скифы совсем не
такие, какими их обрисовывал Сфер.
Как хотелось ему побывать в тех ме-
стах, где родился и провел детство
учитель, увидеть могучую реку Борис-
фен, вдохнуть запахи не тронутой
плугом степи. Но законы Спарты запре-
щают даже рядовым гражданам надол-
го покидать родину. А он к тому же
сын царя и в будущем царь.
— В Скифии горек мед,— продолжал
Сфер,— но сладка и упоительна свобо-
да. А в Спарте даже цари в рабстве
у эфоров3. Я слышал, что они наложили
штраф на царя за то, что он женился
на спартанке маленького роста.
130
— Это произошло с моим праде-
дом,— вставил Клеомен.— Эфоры ска-
зали, что его дети должны быть царями,
а не царьками.
— Не ростом и не красотой слави-
лись в старину спартанские жены, а
величием духа,— сказал Сфер.— У се-
бя на родине я слышал о спартанках,
провожавших на войну своих близких
напутствием: «Со щитом или на щите!»4
Где эти женщины? Теперешние спар-
танки хвастаются друг перед другом не
подвигами своих мужей, а золотыми
побрякушками и обилием прислужи-
вающих им рабов. Конечно, и среди
них есть достойные тех древних добле-
стных жен. Ты ведь знаешь, что мать
и бабку Агиса приказали задушить
эфоры за то, что они воспитали его
в духе законов Ликурга. Юная жена
Агиса такая же, как они...
— На днях я должен с ней обручить-
ся,— сказал Клеомен.— Так приказали
эфоры. Но Агиатида не хочет и
слышать обо мне, потому что я сын
Леонида, моего отца, которого она
считает убийцей Агиса.
— Еще не было случая, чтобы муж-
чина, не только женщина, ослушались
распоряжения эфоров. Обручение со-
стоится. Но ты не добивайся любви
Агиатиды. Дождись, пока она сама
подойдет к тебе. Вот тебе мой совет.
Клеомен с благодарностью взглянул
на учителя. В беседах с ним он черпал
мужество. Сфер не был похож на тех
странствующих мудрецов, которые сбы-
вали свою мудрость тем, кто больше
за нее платил. Учение Сфера не рас-
ходилось с его образом жизни. Един-
ственного раба он отпустил на волю, и
сам заботился о себе. И двери его
домика были всегда открыты для всех,
кто нуждается в помощи и совете.
— Хайре5, учитель,— сказал Клео-
мен, вставая.— Я последую твоему со-
вету.
— Хайре, Клеомен. Да хранит тебя
божество.
Проводив мальчика, Сфер подошел
к стене, где стояла переносная бронзо-
вая жаровня. Она заменяла в зимние
месяцы очаг. В слое пепла мерцал
крохотный синеватый огонек. «Законы
Ликурга, воинская слава — все это
в прошлом,—думал Сфер.— Спарта во
мраке. Но где-то еще теплятся огоньки.
Это души юных, не зараженных ко-
рыстью. Доброе слово как ветер. Оно
раздувает пламя сердец.»
* * *
Сколько произошло перемен за эти
пять лет. Умер царь Леонид, и его сын
Клеомен стал спартанским царем Клео-
меном III.
Давно уже Спарта не знала такого
энергичного воителя. Каждой весной
выводил Клеомен войско в земли
соседей, а осенью возвращался с добы-
чей и славой. Македонский царь Ан-
тигон с тревогой следил за успехами
Клеомена, возрождавшего древнюю
доблесть Спарты.
Клеомен восстановил старинный обы-
чай общественных обедов. Длинные
столы стояли под открытым небом.
Из грубых глиняных мисок шел пар.
В мисках была черная похлебка из бо-
бов, вызывавшая еще в древности
удивление чужеземцев. Как и в былые
времена, участники обедов вспоминали
о бранных подвигах и пели военные
песни.
Вместе с молодежью Клеомен участ-
вовал в гимнастических и военных
упражнениях. Он отказался от богатой
одежды, которую обычно носили спар-
танские цари. На нем был неизменный
плащ из грубой шерсти.
Клеомен еще более сблизился со Сфе-
рой. Часто они проводили время в
прогулках по окрестностям Спарты.
Однажды они вышли из города еще
на рассвете. Из утреннего тумана
вынырнули Тайгетские горы. Их поло-
гие склоны покрыты виноградниками,
а вершины — снегом. В заросших
камышом берегах бежал Эврот. Теперь,
как и в старину, юные спартанцы
рвали камыш голыми руками и плели
из него циновки. Этот обычай возродил
Клеомен.
— Воспитание молодежи — это на-
чало начал,— сказал Сфер.— Надо из-
гнать из Спарты сребролюбие. Возь-
мись за ростовщиков. Освободи илотов
и разреши им вступить в войско...
Внезапно Сфер остановился и указал
на могильную плиту.
— Вот она могила Агиса. Эфоры
запретили похоронить его на кладбище
как преступника. Эту плиту тайком
поставила Агиатида.
— Я прикажу поставить здесь статую
из вечного камня,— сказал Клеомен,
склоняя голову.— Пусть все знают, что
это могила величайшего из царей
Спарты.
— Вечны не камни, а добрые дела,—
сказал Сфер.— Агис объявил войну не-
справедливости. Но он был одинок.
Народ сочувствовал царю, но не защи-
тил его от эфоров. Зло можно победить
только оружием. Свобода рождается
в звоне мечей. Ее колыбель всегда
забрызгана кровью. Ты — царь. Воины
тебе преданы и готовы выполнить
любой твой приказ. Чего же ты мед-
лишь?
* * *
Спартанское войско стояло лагерем
под Мантинеей6. Уже была совершена
утренняя молитва богам, дарующим
победу. Раздался призывный напев
флейт, наполняющий сердца воинов
бодростью. Войско двинулось не к сте-
нам Мантинеи, а к синеющим на гори-
зонте Тайгетским горам. Войско шло
в Спарту.
На агоре Клеомен остановил воинов.
Речь его была составлена в тех энер-
гичных выражениях, которые предписы-
вались обычаями:
— Город заражен скверной,— произ-
нес Клеомен.— Спарта страдает от
131
неги, роскоши и долгов. С этими болез-
нями можно было бы бороться, если бы
не эфоры. Своими врагами эфоры
считают всех, кто служит добродетели
и стремится восстановить законы Ли-
курга. Смерть эфорам!
И тотчас же воины ринулись к дому,
где заседали эфоры. Взломаны двери.
В ужасе эфоры забились под столы.
Их вытаскивали за ноги и убивали.
Только одному из эфоров удалось
бежать.
— От одного эфора немного зла! —
сказал Клеомен, узнав, что его приказ
выполнен не полностью.— А если нет
эфоров, зачем им столы и кресла?
Под хохот воинов из дома эфоров
летели сундуки, скамейки. А вот и зна-
менитые кресла, сидя в которых эфоры
вершили суд. Все свалили в кучу.
Кто-то поднес к ней факел. Вспыхнул
костер.
Со всех сторон на агору стекалась
толпа. Старики, женщины и дети сме-
шались с воинами. Пламя выхватывало
из мрака седые бороды, пухлые детские
щеки, женские косы, блестящие шлемы.
Покончив с домом эфоров, воины по
знаку Клеомена бросились к жили-
щам ростовщиков. В костер полетели
ящики с долговыми расписками. Нельзя
было узнать сдержанных в проявле-
нии чувств спартанцев. Люди обнима-
лись, поздравляя друг друга.
— Теперь мне не надо отдавать поло-
вину урожая! — кричал земледелец, не
веря своему счастью.
— Моя мастерская свободна от дол-
гов! — радовался ремесленник.
А пламя поднималось все выше и
выше. Трещало сухое дерево. Летели
искры. Люди, взявшись за руки, пляса-
ли вокруг костра.
И вдруг все смолкло. Толпа расступи-
лась, пропуская женщину в белом пе-
плосе. Ее прекрасные волосы распу-
щены, как во время молитвы.
— Агиатида,— зашептали в толпе.—
Вдова Агиса и жена Клеомена. Ведь
132
с тех пор, как эфоры выдали ее на-
сильно замуж, она не выходила из
дому.
Эта женщина пришла, чтобы по-
здравить Клеомена с победой. Так
думали все. И только один Сфер,
стоявший рядом с Клеоменом, услы-
шал, что сказала Агиатида царю:
— Я пришла к тебе, чтобы сказать:
Агис — это твое детство. Он был маль-
чиком. А ты муж. Ты мой первый и
единственный. Смотри, как яростно
горит этот костер. В нем сгорает все, что
нас разделяло. Я никогда не видела
более чистого пламени.
1 Ликург — полулегендарный спартанский
законодатель IX—VIII веков до н. э. В VI — III ве-
ках до н. э. Ликургу приписывали все законы
и учреждения спартанского общества, которые
на самом деле были результатом длительного
исторического развития.
2 Ольвия — древняя греческая колония на
Днепровско-Бугском лимане. Ее также назы-
вали Борисфеном по протекающей рядом реке
Борисфен (Днепр).
’ Эфоры — ежегодно избиравшиеся долж-
ностные лица в Спарте, обладавшие высшей
властью. Они могли даже казнить царей.
4 Эти слова надо понимать в смысле: свер-
нись живым со щитом, или пусть тебя принесут
мертвым на твоем щите, который не достанется
врагу».
5 X а й р е — дословно «радуйся» — греческое
приветствие.
6 Мантинея — город Ахейского союза го-
родов, который был осажден и взят Клеоме-
ном.
ГОСПОЖА БИБЛИОТЕКА
Столица птолемеевского Египта Александрия
славилась многими замечательными сооружения-
ми, в том числе знаменитым Фаросским маяком,
причисленным к семи чудесам света. Фаросский
маяк освещал путь кораблям. Светочем культу-
ры была Александрийская библиотека.
Грузный бородатый эллин и худень-
кий смуглый мальчик шли по улицам
Ракотиса, предместья Александрии,
называемого также Старым городом.
Оно представляло собою нагроможде-
ние запутанных улочек,стиснутых поко-
сившимися неопрятными домами. В од-
ном из них Ликин — так звали мальчи-
ка — служил владельцу оружейной ма-
стерской бритоголовому египтянину
Петосиру, пока тот не решил его про-
дать, чтобы купить сильного эфиопа.
— Господин! — обратился мальчик
к своему новому хозяину.
Эллин шагал, не обращая внимания
на ребенка. Кажется, он вообще ничего
не видел и не слышал, ибо был всецело
занят своими мыслями. Иногда он оста-
навливался и чертил пальцем в возду-
хе какую-то фигуру, потом снова
продолжал путь, чудом не натыкаясь
на встречных. Это был самый стран-
ный человек, которого когда-либо видел
Ликин на своем коротком веку.
— Господин! — повторил мальчик и
при этом дернул эллина за край плаща.
Эллин остановился и взглянул на
мальчика так внимательно, словно
видел его впервые.
— Никогда не называй меня господи-
ном! — произнес он после паузы.— Я не
люблю этого слова.
— А как тебя зовут твои рабы? —
спросил мальчик.
— У меня нет рабов,— ответил эллин
и с хитрой усмешкой добавил: —
Я сам раб. Да, раб Библиотеки.
Он произнес это незнакомое Ликину
слово с такой гордостью, что мальчик
решил: «Эта Библиотека, наверное,
очень знатная госпожа и, может быть,
даже супруга царя Птолемея. Правда,
он слышал, что жену Птолемея звали
Береникой. Но у египтянина, которому
он служил, было две жены, старшая и
младшая. А у царя может быть и сто
жен. И Библиотека, наверное, самая
молодая и любимая».
— И что же ты хотел меня спросить?
— Я хотел спросить, далеко ли твой
дом. Но если ты сам раб, скажи, где
живет твоя госпожа?
— Она живет во дворце,— коротко
ответил эллин и, словно бы забыв о
существовании мальчика, что-то забуб-
нил себе под нос.
«Значит, я был прав,— думал Ликин,
радуясь своей догадливости.— Она —
царица. А ведь царским рабам живется
лучше, чем другим. Их не обременяют
работой, не бьют чем попало. Вот ведь
этот эллин — раб, а держится как сво-
бодный. И плащ на нем крепкий,
сандалии не сношены».
Тем временем они вступили в Новый
город, как называли обитатели Рако-
тиса район Александрии, примыкающий
к морю и заселенный эллинами. Улица
была такой широкой, что на ней могли
разъехаться две пароконные повозки и
еще оставалось место для пешеходов,
которые шествовали по обе стороны
улицы. Слышалась разноязыкая речь —
греческая, еврейская,египетская. А ка-
кое разнообразие лиц и одежд! Не
выезжая из Александрии, можно было
увидеть все народы земли.
Площадь перед дворцом была вымо-
щена гладко отесанными камнями. По
ней можно было бегать босиком, не
опасаясь поранить ступни. Но босым
был один Ликин. Остальные люди были
в сандалиях с красивыми застежками
или в сапогах из тонкой кожи. Они не
бежали, а шли, как казалось мальчику,
медленно и почтительно, словно опаса-
лись нарушить покой тех, кто живет
в этом огромном и прекрасном доме.
Его можно было бы назвать не дворцом,
а храмом, ибо люди, которые в нем
жили, считали себя не просто власти-
телями Египта, но и богами, подобными
тем, которые когда-то правили этой
страной.
Стражник, охранявший дворцовые
ворота, был в золоченых доспехах.
Но эллин вошел в ворота так, словно
они не охранялись, а стражник кивнул
ему дружелюбно.
И вот они за стеной, огибавшей со
всех сторон Царский мыс, так назы-
валось это место. Справа было большое
133
здание, слева — поменьше. К нему-то и
направил свои стопы эллин. Он толкнул
дверь, и они оказались в огромном,
обрамленном колоннами зале.
Ликин насчитал девять высоких ко-
лонн из блестящего белого камня,
который, как он слышал, называют
мрамором. Перед каждой колонной
находилась металлическая статуя.
Мальчик почему-то решил, что это
изображение госпожи, и поклонился
ему в Иояс. Между колоннами были
высокие двери, всего восемь дверей,
кроме той, в которую они вошли.
Посреди зала стоял круглый стол,
окруженный стульями. Их спинки были
так высоки, что сидевшие на них люди
были почти не видны. Однако можно
было разглядеть длинные листы напо-
добие тех, какие старый господин
Ликина использовал для расчетов.
Один из сидевших высунул голову из-
за спинки стула и спросил:
— Кого ты нам привел, Эратосфен?
Ликин понял, что его спутника зовут
Эратосфеном.
— Тебе все надо знать, Зоил! —
ответил эллин незнакомцу,— Мальчика
зовут Ликином. Он будет бороться
с пылью.
— Пойдем, Ликин,— сказал Эрато-
сфен, положив руку на плечо мальчи-
ка.— Я объясню тебе твою службу.
Они прошли к двери между двумя
колоннами и, пройдя через нее, оказа-
лись в вытянутом помещении, одна из
стен которого была сплошь заставлена
шкафами. У старого господина тоже
был шкаф, всегда закрытый. Ликину
не разрешалось даже близко к нему
подходить, и за три года службы он
так и не узнал, что в нем хранится.
А эти шкафы были без дверок и напоми-
нали огромные соты. Из каждой ячейки
высовывался какой-то предмет наподо-
бие колчана для стрел.
— Тебе не приходилось лазить по
деревьям? — неожиданно спросил эл-
лин.
Мальчик застыл в недоумении. Он
никогда не видел деревьев, по которым
можно было бы лазить.
— Ах, да,— проговорил Эратосфен
сконфуженно.— Я все забываю, что
живу в Египте. Откуда бы здесь взяться
большим деревьям. В общем не трудно
ли было бы тебе залезть на этот шкаф?
Ликин окинул шкаф взглядом. Отвер-
стия для колчанов располагались по-
добно ступеням лестницы.
— Не трудно,— ответил мальчик.
— Вот и прекрасно,— отозвался
Эратосфен.— Твоя задача в том, чтобы
протирать шкаф и футляры влажной
тряпкой. Начнешь снизу со шкафа
Альфы. Потом перейдешь к шкафу
Беты. Затем к третьему шкафу. Его
зовут Гаммой. Потом примешься за
Дельту и Эпсилон, Дзету и Эту.
— И помни,— добавил он после пау-
зы,— футляры надо держать закрыты-
ми и ставить их на место. Библиотека
требует аккуратности!
Он снова произнес имя госпожи
с таким почтением, что Ликин решил
делать все так, как говорит эллин.
Наверное, Библиотека — строгая жен-
щина и очень дорожит этими колча-
нами, или футлярами, как их называет
эллин.
— Вот тебе вода и тряпка. Прини-
майся за дело,— сказал Эратосфен.—
А у меня другие дела.
И он выбежал из помещения с про-
ворностью, удивительной для столь
грузного тела.
Оставшись один, мальчик бросил
взгляд на доверенные ему шкафы и
вслух повторил их странные имена —
Альфа, Бета, Гамма, Дельта, Эпсилон,
Дзета, Эта. Впрочем, слово Дельта
было ему знакомо. Оно означало тре-
угольник и применялось также для
обозначения низовьев Нила, имевших
форму треугольника. Но почему Дель-
той назывался квадратный шкаф? Этого
мальчик понять не мог.
Намочив тряпку в воде, Ликин тща-
134
тельно выжал ее и принялся за уборку,
или за борьбу с пылью, как выразился.
Эратосфен. Пыли было действительно
много. В некоторых местах она лежала
сплошным слоем, в других на ней
были отпечатки пальцев и ладоней.
Время от времени за спиной мальчика
появлялись рабы Библиотеки. Это были
сплошь бородатые эллины. Обходя Ли-
кина, они подходили к тому или иному
шкафу, брали колчан и молча удаля-
лись. Пришел и тот, кого Эратосфен
назвал Зоилом.
— Расселся на дороге! — сказал он
Ликину и больно его ущипнул.
Мальчик поспешно уступил дорогу
злому рабу и, когда тот прошел, увидел,
что у него на спине горб. Горбун подо-
шел к шкафу Омикрон и вытащил из
него колчан. В течение дня он приходил
еще много раз, и все к этому шкафу.
Да, это был странный дом, населен-
ный странными людьми. Они занима-
лись непонятным Ликину делом. По-
этому мальчик решил, что и госпожа
тоже необычная женщина. «Наверное,
она очень богата, если ей принадлежит
весь этот дом с множеством рабов»,—
думал Ликин, засыпая.
* * *
Прошло несколько дней, и Ликин
сам смеялся над своей наивностью.
Он понял, что Библиотека не госпожа,
а помещение для хранения книг, ибо
в «колчанах» заключены свитки с произ-
ведениями авторов. Он узнал, что ста-
туи перед мраморными колоннами
изображают покровительниц наук и
искусств, которых эллины называют
музами. Отсюда и название этого
дворца — Музейон1. Кроме зала для за-
нятий и библиотеки, в нем были поме-
щения для отдыха и столовая. Люди,
которых Ликин поначалу считал раба-
ми Библиотеки, оказались учеными му-
жами, приглашенными в Александрию
из разных частей эллинского мира. Все
они находились на содержании у царя
Птолемея, считавшего себя покрови-
телем наук. Одним словом, Эратосфен
тогда пошутил. Ведь серьезные люди
тоже понимают толк в шутке! А может
быть, это была вовсе и не шутка, потому
что эллин отдавал Библиотеке всю свою
жизнь и работал на нее не покладая
рук, как самый прилежный из рабов.
А слово «господин» он и вправду не
любил и сам рабов не имел.
Что касается имен шкафов, то они
оказались греческими буквами. В шка-
фу Альфа были сочинения тех писателей
и ученых, имена которых начинались
на первую букву алфавита, да и само
слово «алфавит» произошло от соеди-
нения двух первых букв — альфы и
беты.
В отдельном доме была мастерс-
кая для изготовления папирусов и
помещение для переписки книг. Ли-
кин в свободное время посещал этот
дом, наблюдая, как одни подготавли-
вают уже переписанные книги для
хранения, подклеивая к обоим кра-
ям свитка обструганные палочки,
подбирая футляр по толщине свит-
ка, а другие линуют строчки свин-
цовым колесиком и пишут имя автора и
заглавие сочинения на футляре.
В помещении для переписки был слы-
шен скрип тростниковых перьев и ше-
лест папирусов. И если кто-нибудь
из писцов совершал ошибку, он тот-
час смывал написанное губкой или
слизывал языком, не выражая при
этом никаких чувств.
Мальчик вскоре научился различать
буквы алфавита, а с помощью Эратос-
фена и читать. В свободное от работы
время Ликин доставал свитки тех писа-
телей, которых Эратосфен называл
наилучшими. Его собеседниками стали
Эзоп, Геродот, Эсхил и десятки других
насмешливых и серьезных эллинов.
Удивительно, что все они обладали
своими голосами. Эти голоса звучали
в нем, и их нельзя было спутать.
135
Ликин просмотрел книги самого
Эратосфена. Оказалось, что господин
не выезжая из Александрии, измерил
размеры Земли и составил доску с чер-
тежом всех материков, островов, мо-
рей и рек, что он занимался астро-
номией, геометрией, историей и мно-
гими другими науками.
Как-то мальчик услышал, что уче-
ные-эллины за глаза называют гос-
подина «Бетой». Это его удивило,
ибо сочинения Эратосфена находи-
лись в шкафу Эпсилон. Поэтому,
улучив момент, он спросил господина,
откуда у него прозвище «Бета».
Эратосфен рассмеялся.
— Мои друзья посмеиваются надо
мной, полагая, что ни в одной из наук
я не достиг первенства. Но, поверь мне,
Ликин, быть вторым в науке — это не
то же самое, что оказаться вторым
на беговой дорожке.
Однажды мальчик отправился в
Ракотис, чтобы повидать старых
друзей. Они засыпали его вопросами,
как ему живется, не обижают ли его
эллины.
Он коротко рассказал им о своей
жизни. Но, кажется, они не поняли
его, и он добавил:
— Меня не бьют. Только один раз
на меня подняли руку.
— Вот видишь,— сказал старый
египтянин,— эллины остаются эллина-
ми! Давно пора поджечь их дворец и
выкурить их всех огнем.
Мальчик отступил на шаг. Глаза его
загорелись гневом, и он сказал, выделяя
каждое слово:
— Не смей так говорить! Там Биб-
лиотека.
1 От этого названия произошло и наше слово
«музей».
Древний
РИМ
ТАРКВИНИИ В РИМЕ
Римом на протяжении полутора столетий
один за другим правило семь царей. Три послед-
них римских царя были не римлянами, а этруска-
ми, выходцами из Малой Азии. Они правили
с 620 по 509 год до н. э. За это время Рим стал
самым крупным и сильным городом Италии.
Каменная стена, цирк, служивший местом
состязаний всадников и колесничих, капитолий-
ский храм, Форум — все это сооружения времени
Тарквиниев, так называли этрусских правите-
лей в Риме, потому что первый из них был
родом из города Тарквинии.
Ранним утром страж, охранявший
Римские ворота1 Тарквиний, услышал
дребезжание колес. Высунувшись из
своего укрытия, он увидел съезжавшую
по узкой улочке крытую повозку, а за
ней еще четыре возка с вещами и сереб-
ром. У ворот возница остановил мулов.
Раздвинулся полог повозки, и оттуда
высунулась женская голова в дорожном
уборе.
Страж, почтительно поклонившись,
сказал:
— Ты все-таки, Танаквиль, решила
отправиться на чужбину?
Та, которую назвали Танаквиль, от-
ветила не сразу, видимо, решая, стоит
ли объяснять стражу, что ее заставляет
покидать родной город.
Наконец, она сказала:
— И родина станет чужбиной, если
мужу нет почета.
Страж понимающе кивнул головой и
дернул веревку, открывающую ворота.
138
Повозка въехала в темный коридор,
образованный двумя стенами, и оттуда
раздался усиливаемый местом глухой
голос Танаквиль:
— Прощай, родина!
— Доброго тебе пути, Танаквиль! —
крикнул страж.
К полудню в повозке стало душно,
и Танаквиль приказала вознице опу-
стить полог.
Лукумон провел по лицу ладонью,
как бы стирая остатки сна, и, открыв
глаза, воскликнул:
— Смотри! Уже Тибр!
— А за Тибром — Рим,— сказала
Танаквиль.
— Рим? — удивился Лукумон.— Ты
называешь эту деревню Римом? Но я
не вижу ни одной черепичной крыши.
А где храмы, где, наконец, цирк? Я
думаю, прежде чем менять Таркви-
нии на Рим, надо было сначала его
увидеть.
—- И тогда бы ты навсегда остал-
ся в Тарквиниях,— проговорила Та-
наквиль с негодованием в голосе.—
Тебя бы всегда презирали как чу-
жеземца.
— О чем ты говоришь! — раздра-
женно проговорил Лукумон.— Да, мой
отец — коринфянин Демарат, но мать
моя из знатного этрусского рода. И я
родился в Тарквиниях. В Риме я буду
вовсе чужаком!
— Рим состоит из чужаков,— возра-
зила Танаквиль.— И ты не будешь там
белой вороной. Этот город основал
Ромул, человек без роду и племени,
и первыми его обитателями были пасту-
хи и рабы, бежавшие из Тарквиний и
других городов Этрурии. Потом все
они напали на сабинских девушек и
обзавелись семьями. Полулатиняне и
полусабиняне — вот кто такие римляне
и ты...
— Погоди! — перебил Лукумон.—
Там стадо. Без пастуха и сторожевой
собаки.
— Я не вижу никакого стада,— раз-
драженно проговорила Танаквиль.
— Смотри. Вон там высокий холм
с двумя вершинами, а правее другой
холм, застроенный хижинами, а между
ними пустое пространство. И там пасут
овец. В самом центре города. Ну и
город!
В это мгновение огромный орел кам-
нем упал с неба и, схватив дорожную
шляпу Лукумона, снова взмыл в воз-
дух.
Люди, скопившиеся в то время у уз-
кого свайного моста через Тибр, долго
не могли прийти в себя от удивления.
Первой опомнилась Танаквиль.
Заключив супруга в объятья, она
воскликнула:
— Этот орел — посланник Тина2. Тин
дал знать, что тебя ожидает корона
и царская власть.
Танаквиль, как вскоре все убедились,
оказалась права. Лукумон, или Луций
Тарквиний, как его на свой манер
стали называть римляне, был избран
римским царем, сменив умершего
Анка Марция.
Надев корону, он первым делом за-
нялся преобразованием Рима.
Через низину, ту самую, которую
увидел Лукумон, подъезжая к Риму,
протекали ручьи, уносившие вместе с
водой и нечистоты. В дни весенних
разливов эти ручьи превращались в
гнилые болота, рассадник малярии и
других болезней. Лукумон первым
делом распорядился прорыть каналы и,
пропустив в них ручьи, прикрыть сверху
каменными сводами, как это он видел
делалось в Тарквиниях. Эти сооруже-
ния римляне называли клоаками. На
образовавшемся пустом месте он запре-
тил пасти скот, а поскольку римляне
не могли отделаться от дурной привыч-
ки наблюдать из своих домов за тем,
как пасутся животные, приказал замос-
тить бывший луг и превратил его в
базарную площадь и место сбора граж-
дан — Форум. Впоследствии он соору-
дил на Форуме свой дворец. Тут же
торговцы стали строить свои лавки и
склады.
На возвышавшемся над Форумом
холме Капитолии после успешной войны
по приказу Тарквиния был заложен
величественный храм Тину — Юпитеру
и двум его богиням-спутницам — Уни
и Менрве. Римляне стали их называть
Юноной и Минервой.
Конечно же, Тарквиний успел бы
построить храм на Капитолии, если бы
он не направил большую часть своих
средств и сил своих подданных на
другое сооружение. Была осушена еще
одна низина между холмами и превра-
щена в цирк, великолепнее которого
не было ни в одном из городов Италии.
Это был первый из римских цирков,
а когда появились другие, его стали
называть «Величайшим», ибо он мог
вместить сто пятьдесят тысяч человек.
Не было месяца, когда бы здесь не
происходили кулачные бои и бега
колесниц. И на каждом из представ-
лений присутствовал царь.
В постройках, развлечениях и войнах
прошла жизнь Тарквиния. Когда же
он умер, его сменил зять Сервий Туллий.
О происхождении Сервия Туллия рас-
сказывали по-разному. Римляне счита-
ли, что он родился в царском дворце
от служанки Окризии, и царица Танак-
виль, умевшая истолковывать приметы,
предсказала младенцу великое буду-
щее, а когда он вырос, отдала ему
139
в жены свою дочь. Этруски же уверя-
ли, что настоящее имя преемника
Тарквиния не Сервий Туллий, а Мас-
тарна и что этот Мастарна вместе
с дружиной искателей приключений
захватил в Риме власть силой, устранив
наследника Тарквиния.
Как бы то ни было, Сервий Туллий-
Мастарна считался выдающимся чело-
веком, подлинным создателем римского
государства. В то время римская
армия состояла из патрициев, которые
выставляли вооруженные отряды по
родственному признаку. Плебеи, не
входившие в патрицианские роды, ис-
пользовались в случае необходимости
лишь как слуги патрициев. Не заинте-
ресованные в победах Рима, плебеи
сражались плохо или вообще отказы-
вали государству в поддержке.
Подобно Солону, о преобразованиях
которого Сервий Туллий знал, он раз-
делил римлян независимо от того, были
ли они патрициями или плебеями, на
разряды (или, как их называли римля-
не, классы) по имуществу. Таких клас-
сов было пять. Каждый класс выстав-
лял определенное количество воинских
подразделений—центурий (сотен) пе-
хотинцев. Первый класс имел восемь-
десят центурий пехотинцев, второй,
третий, четвертый классы — по двад-
цать центуриев пехотинцев с более
легким и дешевым вооружением, пятый
класс — тридцать центурий. Совершен-
но неимущие граждане (их называли
пролетариями) выставляли всего одну
центурию ремесленников и обозных
служителей.
Таким образом новые классы смени-
ли прежнее родовое деление. Эти клас-
сы составлялись по богатству, а не по
происхождению. Бедный патриций мог
попасть в пятый класс, а богатый
плебей — в первый. Патрициям остав-
лялось лишь право составлять конницу
из восемнадцати центурий.
В новом народном собрании, создан-
ном Сервием Туллием, каждый из
140
классов обладал стольким количеством
голосов, сколько он выставлял центу-
рий. Так что один первый класс,
к которому приписывались и конники,
имел девяносто восемь голосов, больше,
чем все остальные классы, вместе
взятые. Новая государственная органи-
зация, введенная Сервием Туллием,
сохранялась много столетий после свер-
жения царей. На центуриатных собра-
ниях впоследствии стали избирать кон-
сулов и других должностных лиц.
Сервия Туллия сменил другой этрус-
ский правитель — Тарквиний. Он был
самодержцем и не считался с сенатом и
народом. Поэтому за ним закрепилось
прозвище Гордый, первого же Таркви-
ния стали называть Древним. Таркви-
ний Гордый расширил владения Рима,
поработив племена в горах Лация. Он
пригласил опытных этрусских мастеров
и, поставив их над римлянами, за-
вершил строительство построек, на-
чатых Тарквинием Древним. И хотя
Рим при Тарквинии сильно вырос и
украсился, плебеи ненавидели царя и
сохраняли в своих песнях добрую па-
мять о царе-благодетеле Сервии Тул-
лии.
Однажды в царском дворце про-
изошло событие, заставившее Тарк-
виния Гордого ужаснуться. Из алтаря
выползла большая змея и стала пожи-
рать жертвенные дары, оставляемые,
по древнему обычаю, для богов —
покровителей дома. Танаквиль давно
уже умерла, и никто не смог объяснить,
что хотят сказать этим знамением боги.
Тогда царь решил отправить посольство
к эллинам (их этруски, а вслед за
ними и римляне называли греками),
имевшим много мест для предсказа-
ний — оракулов. Самым знаменитым
считался оракул в Дельфах. К нему-то
и отправили трех послов—Тита и
Арунса, царских сыновей, и Юния Бру-
та, человека знатного происхождения,
но, как считалось, не великого ума (имя
Брут в переводе означает «тупица»).
Послов впустили в темное помеще-
ние, и дельфийская жрица, выслушав
рассказ о происшествии в царском доме,
наклонилась над расселиной, откуда
выходили ядовитые газы, и что-то бес-
связно пробормотала.
— Она говорит,— перевел находив-
шийся тут же жрец,— что царем станет
тот, кто первым поцелует мать.
Послы Тарквиния, поблагодарив жри-
цу и жреца, удалились. Они знали,
что не принято спрашивать разъясне-
ний слов жрицы-гадательницы: пони-
май как хочешь! Ясно было одно, что
отцу осталось недолго царствовать и
у него появится преемник. Тит и Аруне
полагали, что слова жрицы относятся
к ним и их брату Сексту, оставшемуся
в Риме. Но его можно было не брать
в расчет, поскольку он не знал об ораку-
ле, а мать-царица не любила беспут-
ного Секста и не позволила бы ему себя
поцеловать.
— Один из нас двоих станет царем,—
сказал Тит Бруту.— Войдя в ворота
Рима, мы с Арунсом побежим, и кто при-
бежит первым, тот и получит корону.
— А ты можешь не торопиться,— до-
бавил Аруне.— Ведь твоя мать давно
умерла.
Они сели на корабль. Царские сы-
новья торопили кормчего, обещая ему
большую награду, если он их за нун-
дины3 доставит в римский порт Остию,
оттуда до Рима можно добраться за
несколько часов. Жадный до денег
кормчий привел корабль в Остию за
пять дней. И вот послы входят в ворота
и двое из них становятся у черты, как
бегуны. Брут как судья дал знак рукой,
и сыновья Тарквиния побежали. Сам же
Брут, сделав вид, что от сильного
взмаха потерял равновесие и свалился
на землю, незаметно коснулся губами
земли.
Он, которого считали тупицей, понял
изречение оракула по-своему, царем
станет тот, кто первым поцелует родную
землю Рима.
Вскоре после этого Тарквиний Гор-
дый начал войну с рутулами, племе-
нем, враждебным еще Энею. Тарквиний
решил захватить их богатый город
Ардею, чтобы передать свою державу
наследникам еще более сильной, чем он
сам принял ее от Сервия Туллия. Но
Ардея находилась на холме с крутыми
склонами и к тому же была окружена
крепкими стенами. Пришлось разбить
под холмом лагерь и ожидать, пока
ардейцы, не выдержав мук голода,
сами сложат оружие.
В осаждающем римском войске на-
ходились и царские сыновья Тит, Аруне
и Секст. Они убивали время за кубком
вина и столь любимой этрусками
игрою в кости, которую, по преданию,
изобрели их предки еще в Малой Азии.
Однажды к ним присоединился их
дальний родственник Луций Коллатин.
Разгорячившись вином, они повели речь
о женах. И каждый хвалил свою жену,
уверяя, что она самая красивая и рабо-
тящая. Спор становился все более жар-
кий и окончился бы дракой, если бы
Коллатину не пришла в голову мысль:
— Что мы спорим? — сказал он,
вставая.— Недаром ведь говорят: не
верь слову, а верь глазу. Давайте воз-
вратимся домой. И вы убедитесь, что
моя Лукреция — лучшая из жен.
Молча переглянулись царские сы-
новья. И так же молча они вышли из
шатра и направились к столбу, где были
привязаны их кони. Через пару часов
они уже были в Риме. Даже не входя в
пристройку к дворцу, которую Таркви-
ний выделил женатым сыновьям, глядя
на ярко освещенные окна, слыша звон
чаш, можно было понять, что жены ца-
ревичей, оставшись одни, проводили
время в свое удовольствие.
— Наши жены веселятся,— сказал
Секст Коллатину.— Но ведь и твоя
супруга не теряет времени даром.
Закипела кровь в жилах Коллатина.
Он с трудом удержался, чтобы не
вытащить меч.
141
Римская волчица. Брон-
зовая статуя, создан-
ная этрусскими масте-
рами VI в. до н. э. на
сюжет римской леген-
ды о волчице, вскор-
мившей двух близне-
цов Ромула и Рема,
основателей Рима, не
только символ воинст-
венного Рима, но и от-
ражение древнейшего
этрусско-римского пе-
риода, с влиянием эт-
русков на римскую ре-
лигию и государст-
Марс в полном воору-
жении. Памятник этрус-
ского искусства сере-
дины V в. до н. э. Марс,
считавшийся отцом Ро-
мула и Рема, изобра-
жен в полном вооруже-
нии, с шлемом на голо-
ве, панцирем на груди,
в поножах, закрываю-
щих колени, с круглым
щитом в левой руке.
Конье в правой руке,
занесенное для броска,
не сохранилось.
Этрусская надпись на
глиняном сосуде. Этрус-
ки писали справа нале-
во буквами, заимство-
ванными из древней-
шего греческого алфа-
вита. Этруски оказали
влияние на возникнове-
ние письменности у
многих народов Ита-
лии, в том числе рим-
лян.
Древнейшая латинская
надпись в Риме Над-
пись, найденная на
Форуме,-содержала по-
становление об охране
священного места, об-
несенного черным кам-
нем.
142
Первая римская моще-
ная дорога, построен-
ная в 312 г. до н. э.,
соединяла Рим с Кам-
панией. Впоследствии
она была продолжена
до Адриатического мо-
ря Мощеные дороги
имели не столько тор-
говое, сколько военное
значение. Они были
щупальцами города-
спрута, охватывавши-
ми всю Италию
Металлический слиток
с изображением быка.
До того, как у римлян
появилась чеканная
монета, вместо нее ис-
пользовались куски
бронзы с изображени-
ем быка или без него.
Олово «деньги» на язы-
ке римлян происходи-
ло от слова «скот».
— Едемте ко мне в Коллацию! —
проговорил он глухо.
Еще через час они были в маленьком
городке, находящемся в десяти милях
от Рима. Все жители уже спали Но в
доме Коллатина горел свет Путники
сошли с коней и переступили порог
дома. Они увидели Лукрецию в кругу
рабынь. Тихо шелестели прялки.
Услышав скрип двери, Лукреция
обернулась. Краска покрыла ее щеки.
Еще мгновение, и она в объятьях
у Коллатина.
С завистью и изумлением наблюдал
за этой сценой Секст. Он уже забыл
о проигранном споре и о своем позоре,
свидетелем которого стал Коллатин.
Секста поразила красота молодой жен-
щины, ее необыкновенная чистота и
скромность. В голове этого юноши,
испорченного властью и привыкшего
удовлетворять любые свои желания,
возник преступный замысел.
На следующую ночь он покинул
лагерь, сославшись на неотложные
дела в Риме. Вот и дом Коллатина.
Услышав стук копыт, Лукреция броси-
лась к двери. Она думала, что вновь
приехал муж. Но это был Секст Тарк-
виний. Скрыв разочарование, Лукреция
радушно встретила гостя. Рабыни при-
несли еду и отвели Сексту комнату
для отдыха. Но сон не приходил к нему.
С обнаженным мечом он ждал, пока
в доме все стихнет. Тогда он ворвался
в покои Лукреции.
Едва только негодяй покинул дом
Коллатина, Лукреция послала за отцом
и мужем слуг. «Пусть они явятся
немедленно!» — приказала она.
Коллатин, к которому прибыл слуга,
очень взволновался. Зная характер
Лукреции, он понял, что произошло
нечто ужасное, иначе она бы за ним не
послала. Поэтому Коллатин попросил
своего товарища Брута, чтобы тот
сопровождал его.
Они застали Лукрецию в траурном
одеянии. Слезы текли по ее белым как
иел щекам.
— Что случилось? — спросил Колла-
тин.
И тогда Лукреция поведала о неслы-
143
ханном оскорблении, которое ей нанес
царский сын.
— Поклянитесь мне,— закончила
она,— наказать подлого преступника.
— Клянемся! — произнесли мужчи-
ны, выставив вперед мечи.
— Теперь я могу спокойно умереть! —
сказала Лукреция.
С этими словами она сорвала со
стены кинжал и вонзила его себе
в грудь.
Все оцепенели от ужаса. Первым
опомнился Брут. Он вынул кинжал из
раны и поднял его над головой.
— Клянусь кровью благородной
Лукреции, лучшей из римлянок, отом-
стить роду Тарквиниев. Преступление
Секста сделало царскую семью наши-
ми врагами. Рим должен освободиться
из-под власти чужеземных царей.
После того Брут приказал поднять
ложе с телом Лукреции и отнести его
на форум Коллации. Здесь Брут при-
звал граждан к оружию. Вскоре огром-
ная толпа вооруженных мужчин двину-
лась на Рим.
Римляне поначалу были напуганы
появлением возбужденных, что-то вы-
крикивавших людей и разбежались по
домам. Но Брут разослал вестников
во все концы города, чтобы собрать
граждан на Форуме. Так римляне уз-
нали о преступлении в Коллации и ре-
шили навсегда изгнать из Рима Таркви-
ния Гордого с его семьей.
Весть о событиях в Риме достигла
и Ардеи, где стоял лагерем Тарквиний
Гордый. Рассчитывая, что ему удастся
склонить римлян на уступки, Тарквиний
двинулся к Риму. Римляне заперли
перед ним ворота и с городских стен
объявили ему свое решение. Тарквинию
пришлось отправиться в изгнание.
Вместе со своей семьей он отправился
в город Цэре.
Рим отныне стал управляться народ-
ными собраниями, сенатом и ежегодно
избираемыми должностными лицами.
Высшие из них — консулы — обладали
144
почти царской властью, но в течение
одного года. Такой строй римляне
называли республикой. Первыми консу-
лами были избраны Брут, понявший из-
речение оракула, и муж Лукреции
Коллатин.
1 В древней Италии ворота получали назва-
ния по городам, в направлении которых шли
дороги из этих ворот.
2 Т и н — имя главного этрусского бога, со-
ответствующего римскому Юпитеру.
3 Нундины — этрусская и римская неделя
из девяти дней.
ОГНЕМ И ЖЕЛЕЗОМ
На протяжении нескольких столетий римля-
не вели войны с другими народами Италии.
Взятые в плен обращались в рабов. Часть ра-
бов попадала в город Популонию на северном
побережье Тирренского моря, где выплавлялась
руда, привозимая на кораблях с острова Иль-
вы (ныне Эльба).
Что знал Авкн о железе? Он видел
топоры у дровосеков и удивлялся силе
металла, крушившего могучие дубы.
Ножницы, которыми раз в году стригли
его овец, были тоже из железа. И ему
однажды дали их подержать. Они ока-
зались холодными, неприятными на
ощупь.
Как-то старший пастух сказал Авкну,
что железо добывают из земли. Маль-
чик представил себе огромную пещеру,
наподобие той, куда загоняют овец во
время зимних холодов. В глубине этой
пещеры великаны день и ночь долбят
твердые железные стены. И, наверное,
оттого порой трясется земля.
Когда Авкну исполнилось шестнад-
цать лет, он знал о железе не более,
чем дикари на берегах далекого север-
ного моря, где волны выбрасывают кус-
ки желтой смолы. Авкн вырос в Ци-
минских лесах, считавшихся в ту пору
непроходимыми. Редкий путник отва-
живался углубляться в их чащи, опа-
саясь зверей и разбойников. Но римля-
не, ненасытные в жажде богатства и
власти, презрели опасности и проникли
в Циминские леса.
Нападение было столь неожиданным,
что воины, стоявшие в городе, не успе-
ли подойти. Старейшины умбрских де-
ревень приказали собраться всем моло-
дым пастухам и дровосекам.
С этих пор железо связывалось в соз-
нании Авкна с блеском римских панци-
рей и шлемов, со змеиным свистом' дро-
тиков и копий. Пастухи бежали, бросая
дубины и пращи. Железо пахло кровью.
Авкн хорошо запомнил этот запах, пото-
му что уносил на плечах раненого пасту-
ха. Острие римского дротика застряло
под лопаткой так глубоко, что его едва
удалось вытащить. После этого пастух
испустил дух. Авкн с ненавистью и от-
вращением взглянул на окровавленный
кусок металла.
Римляне схватили Авкна в шалаше,
когда он считал себя в безопасности.
Они наложили на его ноги цепи, чтобы
он не смог убежать. Подгоняя палками,
они повели его через всю страну к морю.
Авкн ничего не замечал вокруг. Все
было как в тумане. Он ощущал только
тяжесть железа и боль растертых в
кровь ног.
Избавился он от цепи на корабле.
Цепь сняли перед тем, как его втолкну-
ли в трюм, где уже было много таких,
как он, пленников. Авкн не мог видеть
их лица, но слышал стоны, задыхался
от запаха их тел. По их речи он понял,
что это были земляки, такие же умбры,
как он.
— Помяни мое слово,— проговорил
кто-то вполголоса.— Нас везут в По-
пулонию.
— О! — с ужасом отвечал другой.—
Лишь бы не туда.
Невидимые волны терлись и скреб-
лись о борт, как овцы. Растирая опух-
шие лодыжки, Авкн вспоминал сосны,
подпиравшие верхушками небо, запахи
гниющих листьев, трав, очага.
После часов, проведенных в духоте,
морской воздух показался Авкну уди-
вительно свежим и благоуханным. Он
вдыхал его всей грудью и не понимал,
почему так расстроены другие пленни-
ки. Их пугали столбы дыма, поднимаю-
щиеся из-за прибрежных холмов.
— Популония! — простонали сзади.
Авкн обернулся. Он хотел спросить,
чем Популония страшнее других мест.
Не все ли равно, где быть рабом? Но
матрос ударил его и подтолкнул к сход-
ням.
По песчаному берегу от стоящих ря-
дом кораблей тяжело шагали люди с
мешками на плечах. Они ссыпали содер-
жимое своих мешков в повозки и снова
молча и уныло шагали к причалу.
«Зачем везут на кораблях землю?» —
удивился Авкн, но спрашивать не стал.
Человек, подошедший к нему, мог бы
вполне сойти за демона подземного цар-
ства, какими пугают поселян жрецы.
Остроносый, с лицом и руками, словно
закопченными в пламени Аида.
— Эй, новичок,— обратился «де-
мон».— Ты случайно не из Козы?
Авкн отрицательно помотал головой.
— Я из Циминских лесов.
— Земляка ищу,— объяснил черно-
мазый.— Как там мои?
И вот уже Авкн бредет по пыльной
дороге рядом с теми, кого привезли вме-
сте с ним на корабле. Кустарник по обе
ее стороны не зеленый, как в его лесах,
а серый и черный. Такого же цвета были
расположенные за кустами остроуголь-
ные холмы, похожие по виду на погре-
бальные курганы.
Это не пугало Авкна. Он понимал,
что на лицах, и на деревьях, и на земле
сажа и гарь от гигантских костров, ка-
кие он видел с корабля.
За поворотом дороги открылся холм
с багровым пламенем, вырывавшимся
из вершины. Вокруг холма сновали по-
луголые люди. Можно было подумать,
что они совершают священную пляску в
честь бога огня. Но, присмотревшись,
145
Авкн понял, что это не пляска. В руках
у одних были лопаты, и они рыли ими
канавы. Другие таскали какие-то ящики
и подставляли их под огненный ручей,
вытекавший из холма. Ручей был та-
ким нестерпимо ярким, что Авкн неволь-
но зажмурился.
И кто бы мог подумать, что это и есть
расплавленное железо, из которого де-
лают топоры,мечи и цепи, а земля,кото-
рую набивают в мешки и носят с кораб-
лей,— это руда! Ее привозят с лежаще-
го против Популонии островка Ильвы и
выплавляют в печах. Обо всем этом
узнал Авкн в первый же день.
Надсмотрщик дал новичку лопату и
заставил разбрасывать _ выгоревшую
руду, которую называют шлаком.
Остроугольные холмы, какие он видел
на пути из гавани, были из того же
шлака.
Работая, Авкн присматривался ко
всему, что делалось вокруг. Он увидел
горы угля и догадался, что в печи вместе
с рудой горит уголь. Его, наверное, вы-
жигают где-нибудь в горах.
Он не ошибся. Уголь был с виднев-
шихся вдалеке лесов. Он узнал, что там
работали свободные люди, а у пылаю-
щих печей — рабы. Их тела и лица в
рубцах и ожогах. Больше года здесь
никто не выдерживал. Тот, кто оставал-
ся жив, делался слаб как ребенок.
Железо! Теперь Авкн знал о нем все.
Он проник к истокам этого зловёщего
металла. Прежде чем стать топором,
мечом или цепями, железо было рудой
и углем, усталостью, разламывающей
все тело, огненным потоком, слепящим
глаза, свистом бичей, ямами, куда бро-
сали умерших.
«Бежать! Бежать!» — эта мысль не
выходила из головы Авкна. Она была
выжжена огненными письменами в его
мозгу и в сновидениях, которые его
порой посещали, Авкн видел себя бегу-
щим или прячущимся.
В поисках пути к бегству он стал ис-
кать знакомства с другими рабами же-
146
леза. Это были разговорчивые галлы
и угрюмые лигуры, быстрые греки и
неповоротливые сарды. Опасаясь сгово-
ра, владельцы печей предпочитали дер-
жать людей разных племен. Авкн успел
заметить, что рабами верховодил рыже-
волосый галл по кличке Циклоп: рас-
каленная капля железа выжгла ему ле-
вый глаз. Не раз Авкн старался обра-
тить на себя внимание Циклопа, но
тот делал вид, что его не замечает.
Находясь все время среди галлов,
Авкн постепенно научился понимать их
речь. Однажды среди ночи он услышал
шепот: «Наше спасение не в ногах, а в
железе». Слова эти показались Авкну
непонятны, и он поначалу объяснил это
недостаточным знанием чужого языка.
Но, поразмыслив, он догадался, что го-
воривший имел в виду не железо, какое
они плавят, а оружие из железа.
Утром Авкн подошел к Циклопу и
обратился к нему на его языке:
— Я умбр, а ты галл. Оба мы рабы.
Не обходи меня. Я могу быть вам поле-
зен.
И на этот раз Циклоп оттолкнул
Авкна, видимо опасаясь, что он — со-
глядатай надсмотрщиков.
Но в тот же вечер он сам подошел
к нему и, глядя ему в глаза, спросил:
— Ты готов выдержать испытание
огнем?
— Да! — ответил Авкн, не раздумы-
вая.
— Тогда идем!
Они остановились у печи. В руках у
галла была палка с железным нако-
нечником. Он опустил ее конец в огнен-
ный ручей и тотчас же приложил острие
к плечу Авкна.
Умбр стиснул зубы, чтобы не закри-
чать.
— Теперь повторяй за мной: «Пусть
я сгорю в пламени, если выдам дру-
зей». 1
Циклоп отнял железо не раньше, чем
Авкн произнес эти слова.
— Теперь ты — наш побратим,—
сказал он, обнимая Авкна.— Наши
тайны — твои тайны.
Циклоп шагал по грудам шлака, пе-
репрыгивая через канавы. Авкн едва
поспевал за ним. Впереди маячило что-
то черное. Это была старая заброшен-
ная печь. Из ее стен то там, то здесь вы-
совывались клочки травы и стебельки
с еще не раскрывшимися бутонами.
Жизнь торжествовала над мертвым чу-
довищем.
Ползком, царапая руки и лицо, по-
братимы вползли в отверстие, когда-то
выводившее расплавленный металл.
Циклоп дотянулся до чего-то. Послы-
шался металлический звон.
— Держи! — крикнул он Авкну, пе-
редавая какой-то предмет.
Это был громоздкий самодельный
меч, но Авкн не ощутил его тяжести.
Он сжал железную рукоять, зная, что
не выпустит ее, пока не добудет сво-
боды.
ШЛЕМ КОНСУЛА
Битва при Тразименском озере, в ходе кото-
рой Ганнибал уничтожил римское войско во гла-
ве с консулом Фламинием, произошла в 217 году
до н. э.
Утро было пасмурным. Огромная ча-
ша озера дымилась, словно ее постави-
ли на огонь. Густой серый туман мед-
ленно полз вверх, обволакивая холмы,
заполняя долины и впадины, рассеи-
ваясь на вершинах гор, едва освещен-
ных солнцем. Ничто не нарушало тиши-
ны. Лишь изредка с низких, покрытых
редким тростником берегов слышались
пронзительные и тоскливые выкрики
птиц.
Но вот раздались еще какие-то звуки.
Это был звон оружия, фырканье му-
лов, ржанье лошадей, скрип колес и гру-
бые возгласы центурионов. Римское
войско втягивалось на дорогу, огибаю-
щую Тразименское озеро.
Консул Фламиний скакал впереди на
белом коне, охваченный мыслью о пред-
стоящем сражении. Подобно всем неда-
леким людям, Фламиний считал, что
противник должен действовать так, как
это предписывается законами страте-
гии и здравым смыслом. «Если Ганни-
бал, перейдя болота, не вступил со мною
в сражение и двинулся на юг, значит,
он испугался, узнав, кто возглавляет
римское войско, и уходит, чтобы на ров-
ной местности дать сражение консулу
Сервилию».
Эта мысль наполнила сердце Флами-
ния гордостью, он выпрямился и попра-
вил на голове позолоченный шлем.
«Мне, чьи родители были плебеями,
Рим в дни смертельной опасности вру-
чил свою судьбу. Ни один из патри-
циев, гордящихся восковыми изображе-
ниями своих предков, недостоин коман-
довать даже манипулом моей армии.
Эти Сципионы, Фабии, Метеллы наду-
лись от тщеславия и вот-вот лопнут, как
лягушка из греческой басни».
Фламиний оглянулся. Обоза, двигав-
шегося в центре походной колонны, не
было видно. Туман, ползший со сторо-
ны Тразименского озера, густел, и скоро
ничего нельзя было различить, кроме
расплывчатых фигур воинов передового
отряда. И вдруг местность огласилась
нестройным гулом, шедШим откуда-то
сверху. Град камней, туча копий посы-
пались на римлян.
«Засада!» — мелькнуло в мозгу у
Фламиния, и в это же время что-то тя-
желое ударило его в голову.
Покачнувшись, он схватился за гриву
коня, но конь, видимо раненый, захри-
пел и осел под ним.
Соскользнув с коня, чтобы не быть
придавленным, Фламиний ощупал го-
лову. Шлема не было. Слева под ухом
волосы слиплись, но кость, видимо, не
задета.
— Где ты, Фламиний? — послышал-
ся знакомый голос Теренция, самого
преданного из его ликторов1.
147
Римский орел. Сереб-
Монета Карфагена. На
кусочке серебра изо-
бражена богиня пло-
дородия с венком из
колосьев на голове
Карфагенская маска
из терракоты (обож-
женной глины), изо-
бражающая демона,
который должен обра-
тить в бегство злых
духов.
ряное изображение ор-
ла с распростертыми
крыльями, прикреп-
лявшееся к верхушке
шеста над табличкой
с номером легиона, бы-
ло не только знаком
римского легиона, но
и его святыней. Орлу
приносили жертвы, как
божеству.
Римлянин Hi в. до и. э.
И вот уже Фламиния ведут к озеру.
Холодная вода течет по щекам, затыл-
ку, щекочет спину и грудь.
Фламиний встает.
— Где мой шлем? — спрашивает он.
Но разве его найдешь в тумане?
Враги напирали. Туман мешал раз-
глядеть, сколько их. Теснота и паника
не позволяли развернуться в боевой
строй. Застигнутые врасплох, римляне
Так мог выглядеть рим-
ский консул Фламиний
В III в. до н. э. рим-
ляне еще носили боро-
ды. Впоследствии кон-
сулов III в. до н. э.
и более раннего време-
ни называли <борода-
тыми».
кинулись вправо и влево, но навстречу
бежали воины других манипулов, кото-
рых гнала карфагенская конница.
Но вот завязался бой. Несколько де-
сятков легионеров окружило Фламиния.
Черные влажные волосы оттеняли из-
мученное, бледное лицо.
— В круг! В круг! — кричал консул,
Римский дом III в. до
н. э. Вид снаружи Ок-
на отсутствуют. Свет
проникал через квад-
ратное отверстие в кров-
ле. Через него же
стекала дождевая во-
да, собиравшаяся для
хозяйственных нужд.
Дом Сципиона отли-
чался от этого до-
ма лишь тем, что имел
больший сад и в нем
небольшую баньку Че-
рез дна столетия рим-
ляне, посещавшие дом
Сципиона, с трудом
могли поверить, что ве-
ликий полководец жил
так скромно.
размахивая мечом.
Легионеры, образовав полукруг яро-
стно отбивались от наседавших гал-
лов Их Ганнибал поставил в холмах
над дорогой, поручив им напасть на
врагов сверху. Римские щиты гудели
от ударов. Слышалось прерывистое ды-
хание уже утомившихся галлов. К ним
присоединился какой-то всадник.
Увидев Фламиния, он соскочил с коня
и направился в гущу боя.
...Солнце нагоело воздух. Туман рас-
сеивался. Стало отчетливо видно озеро
и небольшие островки в его центре.
Триумфальная процес-
сия. Рельефное изобра-
жение на сосуде. Три-
умфатор стоит на ко-
леснице За ним — раб
поправляющий золо-
тую корону. Спереди и
сзади колесницы —
участники триумфаль-
ного шествия.
Сцена пахоты. Волы
были основной тягло-
вой силой в земледе-
лии Италии. Катон ста-
рательно разрабаты-
вал нормы корма жи-
вотных и способы их
лечения.
148
Скульптурный порт-
рет Сципиона Афри-
канского (23.T-183 гг.
до н. ».). Это единст-
венное изображение
римлянина, участника
Второй Пунической вой-
ны. Сципион — первый
из известных нам рим-
лян. начавших бриться.
Туда римляне пытались добраться
вплавь. Поверх воды виднелись головы,
плечи, руки с бесполезным оружием.
Балеарские пращники2 устроили на-
стоящую охоту на беззащитных людей.
Свинцовые пули догоняли римлян и в
воде.
Другие искали спасения на непри-
ступных кручах, скользили и падали.
Крики наполнили местность. Воины мо-
лили о пощаде и погибали под ударами.
С высоты холма Ганнибалу была вид-
на вся дорога до закруглившихся хол-
мов, огибавших озеро с севера. По обла-
ку пыли можно было догадаться, что
возвращается конница Млхарбала, по-
сланная за вырвавшимися из окруже-
ния римлянами. Вот уже видны всад
ники по обеим сторонам длинной ко-
лонны пленных.
Ганнибал поправил черную повязку,
закрывавшую глаз. Он его потерял пять
дней назад во время перехода через
болота. Одним глазом смотреть было
непривычно. Он вспомнил поверье о
том, что одноглазый полководец непо-
бедим. «Ведь я побеждал римлян и до
Антиох III. Царь Си-
рии, осколка державы
Александра Македон-
ского. О нем вспомнил
Ганнибал в последние
мгновения жизни. Ан-
тиох оказался слабым
полководцем, но не
предателем. Он не вы-
дал союзника римля-
нам.
149
того! — думал Ганнибал.— Разве Ти-
цин и Требия3 не были победами? Но
консулам там удалось спастись. Здесь
же погибло войско вместе с консулом».
Ганнибал повернул голову в сторону
озера. «Что же не несут Фламиния?
Каков он, кумир римских плебеев, три
года назад покоривший галлов Север-
ной Италии, человек, чье имя носит
дорога, соединяющая Рим с Альпами?
Там, в низине, у самой дороги, воины
уже роют могилу, в которую будет опу-
щено тело консула. Пусть знает вся
Италия, что он, Ганнибал, уважает
храбрых и мужественных воинов, даже
если они его враги».
Послышался конский топот. К Ган-
нибалу подскакал его телохранитель
Дукарион. По растерянному лицу галла
нетрудно было догадаться, что приказ
не выполнен.
— Обыскали все поле боя и...— ска-
зал Дукарион.
— Может быть, ты убил кого-нибудь
другого,—проговорил Ганнибал, свер-
ля галла глазом.
— Мне ли его не знать. Ведь он взял
меня в плен, а когда я попытался до-
стать его плевком, приказал своим.лик-
торам сечь розгами.
Галл повернулся, снял с конского
крупа мешок. Вывернув его, он подал
полководцу шлем.
Ганнибал вертел в руках шлем.
«Да, это был шлем консула,— думал
Ганнибал.— Серебро. Тонкая этрусская
работа. На спускающемся козырьке
изображение чудовища с открытой
пастью. Оно должно было отпугивать
духов смерти. Камень ударил немного
ниже гребня и оставил длинную цара-
пину».
Ганнибал взглянул внутрь шлема.
«Еле заметный след крови. Удар дол-
жен был оглушить Фламиния. Консул
снял шлем, чтобы остановить кровь, и
выронил его. Потом он уже сражался
без шлема. И тогда Дукарион поразил
его мечом, а ликторы консула унесли
150
тело. Бросили в воду. Зарыли. Имеет ли
это значение? Римское войско пало
вместе с консулом».
— Это не последний римский консул,
Дукарион,— сказал Ганнибал, вста-
вая.— Обещаю тебе, что шлем следую-
щего консула, кто бы его не убил, доста-
нется тебе. А этот шлем мы захороним
вместо Фламиния, с воинскими поче-
стями.
Ганнибал стал спускаться с холма.
Дукарион, пожав плечами, последо-
вал за ним.
' Ликторы — воины, охранявшие консула
и других должностных лиц и выполнявшие их
приказания. У консула как носителя высшей
власти было наибольшее число ликторов —
двенадцать.
2 Выходцы из Балеарских островов (близ по-
бережья Испании) считались самыми меткими
стрелками из пращи. В армии Ганнибала они
составили особое подразделение.
3 В битвах при Тицине и Требии (218 год до
н. э.) Ганнибал, спустившийся со своей армией
с Альп, разбил армию двух римских консулов.
ПОСЛЕДНЯЯ ПОБЕДА
ГАННИБАЛА
Действие рассказа относится к 183 году до
н. э., когда уже не опасный Риму карфагенский
полководец Ганнибал был предательски окружен
и вынужден был покончить с жизнью.
Было еще темно, когда в дверь посту-
чали. Ганнибал вздрогнул и оторвал
голову от стола. В тишине стало слыш-
но потрескивание поленьев. Ганнибал
протянул руку и сжал в ладони испи-
санный папирусный свиток.
Внезапно вспомнился рассказ Гас-
друбала1 о последних мгновениях отца.
Гамилькар мог передать сыновьям свою
последнюю волю, а у него, Ганнибала,
нет наследников. Этот свиток с воспо-
минаниями некому принять. Его место
в огне.
Стук повторился.
«Нет, это не римляне,— подумал Ган-
нибал, прислушиваясь.— Римляне бы
вломились без стука. Но это не меняет
дела. Все равно за непрошеными гостя-
ми стоит Рим».
Ганнибал занес свиток над головой,
как когда-то дротик, и метнул его в очаг.
Вспыхнувшее пламя выхватило из мра-
ка осунувшееся лицо с седыми космами
надо лбом, сбившуюся на сторону чер-
ную повязку и зияющую под нею пустую
глазницу.
Стук усилился.
Ганнибал наклонил голову и стиснул
ее ладонями. Пальцы ощутили биение
крови в висках. В эти несколько мгнове-
ний, пока пламя пожирало свиток, в па-
мяти, как стрела, пушенная из лука,
промелькнули все эти двадцать лет, что
прошли после битвы у стен Карфагена.
Лишенный армии, Ганнибал продолжал
войну с Римом один на один.
Когда ему удалось стать советником
сирийского царя Антиоха, в Риме с ужа-
сом ждали, что в Италии появится си-
рийская армия во главе с Ганнибалом.
Напрасная тревога! Антиох благосклон-
но выслушивал советы Ганнибала, но
поступал вопреки им. Ослепленный
лестью придворных, не желая делить с
Ганнибалом лавры победителя Рима,
он сам возглавил свою огромную разно-
шерстную армию. Льстецы уверяли
Антиоха, что в марше на Запад его
ждут такие же ошеломляющие победы,
как великого Македонца в его походе
на Восток. В двух сражениях новояв-
ленный Александр был разгромлен и по-
корно подписал предложенные ему
условия мира. Среди требований об
уступке территорий, ограничения чис-
ленности армии, уплаты контрибуции
значилось: «Выдать Ганнибала-карфа-
генянина!»
И вновь Ганнибалу пришлось бежать.
Несколько лет никто не знал, где его
убежище. И это вызывало у римлян
страх и тревогу. Когда в далекой армян-
ской глуши царь Артаксий стал соору-
жать неприступную крепость, в Риме
были уверены, что за спиною армян-
ского царя стоит Ганнибал. И когда
парфянский царь начал разговаривать
с римскими послами дерзко, римляне
не сомневались, что к этому причастен
Ганнибал. Покинутый всеми старик
казался римлянам сторуким Бриареем2,
и всюду, где противодействовали рим-
лянам, видели его руку.
Но вот убежище Ганнибала раскры-
то: домик в небольшом селении Либис-
са в землях царя Вифинии. Здесь, у
входа в Понт Эвксинский, он жил в
уединении, предаваясь воспоминаниям.
Молва превратила домик в крепость с
семью подземными выходами, а маль-
чика-слугу — в сотню дюжих телохра-
нителей. Рим потребовал у вифинского
царя выдачи Ганнибала, угрожая, что
в царство будет введен легион.
Ганнибал медленно высвободил голо-
ву и опустил ладони на колени. За
дверью было тихо. «Затишье перед
боем?» Затем послышались голоса.
— Обложите дом соломой...
— Приказано доставить живым.
По акценту в греческой речи Ганни-
бал понял, что последние слова произ-
несены римлянином, видимо пристав-
ленным к вифинскому отряду.
«Наверное, какой-нибудь центури-
он,— с горечью подумал Ганнибал.—
Римляне направляли против меня луч-
ших полководцев. Теперь обошлись
центурионом».
Первый мощный удар.
«Нет, это еще не бревно, а калига».
Ганнибал живо представил себе этот
римский сапог с торчащими из подошвы
медными гвоздями. Поле Канн... Тысячи
одинаково обутых ног, которые больше
не сделают ни шага. Бешеное стрекота-
ние кузнечиков, сменившее слова ко-
манды, звон оружия, стон умираю-
щих. Тогда Ганнибалу казалось, что
римская калига никогда больше не
перейдет границы Лация... Теперь она
топчет полмира.
151
Внезапно перед мысленным взором
Ганнибала открылись Альпы. Сверка-
ние снегов слепит глаза и теперь. И хотя
тогда с заснеженного перевала ничего
не было видно, кроме изломанных скал,
бездонных пропастей и ясного неба, те-
перь с высоты всей его жизни открыва-
ется Италия с ее пашнями и виноград-
никами, с голубыми извивами рек и
ручьев, с алой чешуей черепичных кро-
вель и желтизной тростниковых крыш.
В памяти встает еще одна картина.
Медленно падает Сур3. Ганнибал успе-
вает соскочить в болотную жижу. «Сур!
Что с тобой, Сур?» Зверь протягивает
хобот для последнего рукопожатия...
Дверь дрожит. Доски гнутся от уда-
ров. Слышится подбодряющий голос
центуриона:
— Не бойтесь! Он безоружен!
Ганнибал усмехнулся:
«Безоружен?! Но для того чтобы по-
бедить, теперь мне не надо оружия».
Дверь сотрясалась от ударов. В них
слышалось мерно и неотвратимо: «Рим!
Рим! Рим!»
Ганнибал, поднявшись во весь рост,
выпрямился, словно бы он находился
не в домике, окруженном врагами, а на
поле боя, во главе армии.
— Эй, вы! — крикнул он.— Сколько
вас? Сципион, откликнись! Ты не при-
шел... А никому другому меня не побе-
дить.
Ганнибал поднес к губам перстень с
ядом.
Когда солдаты ворвались в дом, они
увидели труп великого полководца.
Так он одержал свою последнюю по-
беду над Римом.
1 Гасдрубал— младший брат Ганниба-
ла, погибший в Италии.
2 Бриарей — в греческой мифологии стору-
кий великан, сражавшийся в битве богов и тита-
нов на стороне богов.
3 С у р (сириец) — сохранившееся в произве-
дении римского историка имя боевого слона,
участвовавшего в знаменитом походе Ганнибала
в Италию.
152
ПОСЛЕДНИЙ ТРИУМФ
СЦИПИОНА
Великий римский полководец Сципион Афри-
канский, победитель Ганнибала, последние годы
жизни безвыездно провел у себя в поместье под
Кумами, в добровольном изгнании. Действие
рассказа происходит много лет спустя после смер-
ти Сципиона. Дочь его Корнелия (мать будущих
народных трибунов Гракхов) рассказывает исто-
рику Полибию действительный эпизод из жиз-
ни своего отца.
В усадьбу нагрянули гости. Сад и
дом заполнились беготней и звонкими
голосами девятилетней Семпронии и пя-
тилетнего Тиберия. Дети были здесь
впервые. Корнелия водила их по усадь-
бе, рассказывая о деде, и Полибий, со-
провождая дочь Сципиона, узнавал ве-
ликого римлянина с новой и подчас
неожиданной стороны.
Уложив детей, Корнелия встретилась
с Полибием в комнате своего отца. По-
либий смотрел на молодую женщину
так, словно видел ее впервые.
Поймав слишком внимательный
взгляд, Корнелия густо покраснела, и
Полибий, не желая показаться дерзким,
сразу же проговорил:
— Прости меня! Готовясь к написа-
нию истории, я хочу представить себе
живыми будущих ее героев, иначе мой
труд превратится в собрание безжиз-
ненных чучел. А ты, говорят, очень
похожа на своего отца.
— Ты хочешь увидеть отца! — нача-
ла Корнелия глухо.— Мне трудно об
этом говорить, как и представить, что
его нет. Но тебе я расскажу.
Она встала и, сделав несколько ша-
гов, снова опустилась в кресло.
— Каждое утро, всегда облаченный
в тогу, отец обходил виллу с внутрен-
ней стороны стены. Его ниспадавшие
на затылок длинные волосы лишь слег-
ка были тронуты сединой. И держал-
ся он прямо, не горбясь и лишь слегка
опираясь на суковатую палку. И все на
вилле привыкли к этому ритуалу. Еще
с вечера дорожки были заметены, а
осенью листья собраны в кучи. На вилле
стояла полная тишина. Ничто не меша-
ло отцу совершать свой неизмененный
обход владений. Ведь все по эту сто-
рону стен было его Капитолием, его
Форумом, его Римом. О том Риме, кото-
рый он спас от полчищ Ганнибала, в до-
ме не вспоминали. Такова была воля
отца, не желавшего слышать о завист-
ливом сенате и неблагодарном народе,
оскорбившем его подозрениями1. Обой-
дя виллу до завтрака, отец уединялся
в таблин и что-то писал. Никто из
нас не знал, о чем, ибо таблин, был
его преторием2, куда нам не было до-
ступа.
Корнелия замолкла и положила ла-
дони на стол; Блеснул золотой пер-
стень. Наклонившись, Полибий увидел
гемму3 с бюстом Сципиона.
— Благодарю тебя! — проговорил
он взволнованно.— Теперь я могу при-
ниматься за написание истории. Твой
рассказ дал мне больше, чем письма
твоего отца и даже его дневник. Я уви-
дел Сципиона живым.
— Живым,— повторила Корнелия,
пожимая плечами.— А ведь я еще не
кончила. Я расскажу тебе один случай.
Ты можешь вставить его в свою исто-
рию.
— Заранее тебе это обещаю! — вос-
кликнул Полибий.
— Как-то утром, когда отец уже
совершил свой обход и занимался в
таблине, в тишину ворвался шум голо-
сов. Я выглянула в окно и увидела
приближающуюся к стенам толпу
.вооруженных людей. Мне, как и всем на
вилле, стало ясно, что это разбойни-
ки. Об их нападениях говорили давно,
и наши соседи вызвали из Рима пре-
тора с отрядом легионеров, который без-
успешно пытался напасть на их след.
Предпринять меры по защите мы не
могли: появление на вилле людей из
того Рима лишило бы отца спокойст-
вия. Я бросилась во двор. Молодые
рабы, вооружившись кольями, бежали
к воротам, которые уже трещали от
ударов, и, кажется, не ног, а бревна.
И тут появился отец. Он шел, слегка
прихрамывая. С ним не было его не-
изменной палки. Мать поспешила за
ним, но он отстранил ее решительным
жестом.
— Открыть ворота! — распорядился
отец.
Рабы застыли, не в силах понять,
чего от них хотят. Должна тебе ска-
зать, что отец никогда ни на кого не
повышал голоса. Он был со всеми ровен
и приветлив. Но тогда он закричал:
— Открывайте же, трусы!
Заскрипели засовы, и обитые медью
ворота, блеснув на солнце, распахну-
лись. Отец вышел навстречу притихшим
разбойникам и властно произнес:
— Я — Сципион. Что вам надо?
Молчание длилось несколько мгнове-
ний. Но мне оно показалось вечностью.
Сначала я увидела, как бревно выпало
из рук. И один из тех, кто его держал,
наверное, главарь, с криком: «Видеть
тебя», бросился в ноги отцу.
Остальные последовали его примеру.
Какое это было зрелище! Обросшие во-
лосами, свирепые, вооруженные до
зубов головорезы лежали на земле,
вытянув головы, чтобы лицезреть Сци-
пиона. Отец стоял неподвижно, вели-
чественно, словно от имени Рима прини-
мал капитуляцию захваченного города
и оказывал милость побежденным.
Проговорив: «Посмотрели и хватит!»,
отец резко повернулся и двинулся по
дорожке к дому. Никто из нас не видел,
как закрылись ворота. Мы только услы-
шали лязг засовов, заглушаемый вос-
торженным ревом из-за стены. Проходя
мимо меня, отец грустно произнес:
«Вот мой последний триумф, дочка».
1 От Сципиона потребовали денежного отче-
та о трате государственных средств во время
153
войны на Востоке, тогда как Сципион затратил
на ее ведение большую сумму своих денег.
2 Преторий — палатка полководца в рим-
ском лагере.
3 Гемма — резной камень.
ГОРЕЧЬ ТРИУМФА
В рассказе описан триумф римского полко-
водца Эмилия Павла в честь одержанной им
победы над Македонией (167 год до н. э.).
Сын Эмилия Публий 22 года спустя разрушит
Карфаген.
Тот, кто был в Риме вчера, не узнал
бы его сегодня. Будничная, чем-то оза--
боченная толпа превратилась в празд-
нично одетых и восторженных зрите-
лей. Тысячи тог и хитонов словно спле-
лись в сверкающую белизной ленту,
заполнившую все улицы от Марсова
поля к Форуму. Приоделись и дома.
Наброшенные на стены гирлянды из
хвои прикрыли осыпавшуюся штукатур-
ку и подтеки от дождей. Выбоины и
рытвины на проезжей части засыпаны
желтым тибрским песком. Из открытых
настежь окон и дверей храмов синими
дымками струились благовония. Бла-
гоухание персидского нарда и аравий-
ского кинамона слилось с запахами
нарцисса и майорана, лилий и пестум-
ских роз. Чад дешевых харчевен и вонь
сточных каналов, казалось бы, навсегда
изгнаны заморскими и италийскими
ароматами.
В первый день триумфа с восхода
до полудня на лектиках проплывали
наскоро слепленные глиняные фигуры в
позах пирующих. Ветер трепал на их
головах пучки конского волоса или мо-
чала, из которых иногда высовывались
бычьи рога. Рогатые были изображе-
ниями рек, безрогие — гор Македонии
и Эпира. Нет, это не красочная декора-
ция, наподобие той, что украшала зад-
ник сцены, не воспроизведение театра
военных действий. На лектиках проно-
154
сили свидетелей римской доблести, ко-
торые призваны подтвердить, что реля-
ции полководца об одержанных победах
не выдумка.
Стоявшие по обеим сторонам улицы
римляне читали вслух надписи на при-
крепленных к носилкам табличках:
— Аксий! Граммос! Линкос! Стри-
мон! Перребий! Олимп!
Последнее название вызвало бурю
рукоплесканий и выкрики:
— Триумф! Триумф!
Да ведь это Олимп! Высочайшая из
гор Греции! Обиталище бессмертных
богов! Сами боги с высоты Олимпа на-
блюдали за сражениями.
После полудня улицы заполнились
движущимися деревянными досками,
картинами полуразрушенных крепост-
ных стен и высящихся над ними, несо-
размерных по величине значков рим-
ских легионов и манипул. Сто двадцать
пять досок. Сто двадцать пять городов.
Пидна, Пелла, Пеллагония, Фойнике,
Амбракия, Додона... В бесконечном пе-
речне чуждых римскому уху назва-
ний улавливались имена более древ-
ние и знаменитые, чем сам Рим. Один
из этих городов был прославлен Гоме-
ром, другой был родиной Александра,
третий — Пирра. Затем пронесли раз-
малеванные доски, снабженные надпи-
сями: хаоны, атинтаны, феспроты, нас-
сонии, молоссы, парвайи, тимфайи,
оресты, афаматы... Это были племена,
побежденные римским войском. Шест-
вие досок завершилось огромной доской
с цифрой «150 тысяч». Столько было
продано в рабство эпиротов — мужчин,
женщин и детей.
Следующий день ушел на показ
захваченного у врага оружия и драго-
ценностей. Бесконечной чередой двига-
лись повозки с сариссами. Этими тя-
желыми копьями вооружил македон-
ских гоплитов царь Филипп. Сариссы
сломили Элладу, бросили к ногам Алек-
сандра царя царей Дария, обратили в
бегство боевых индийских слонов. Ни
один народ, ни одно войско не могли вы-
держать натиска македонской фаланги,
ощетинившейся сариссами. И столь же
трудно было понять, как можно нести
эту громадину — шестнадцать локтей
в длину, весом в четырнадцать фунтов.
Затем везли луки и стрелы, в колча-
нах и россыпью. Знатоки в толпе разли-
чали луки пехотинцев и всадников:
скифские, родосские, критские и фра-
кийские луки. Завязался спор о даль-
нобойности луков, о лучших наконеч-
никах стрел. Поэтому прошли незаме-
ченными повозки с пращами и ядрами.
Но вот уже режет глаза блеск начи-
щенных мелом мечей. Мечи короткие
и прямые лакедемонские, изогнутые
фракийские, длинные сарматские. По-
добранные на поле боя и извлеченные
из арсеналов, они будут переплавлены
в гладиусы2, ибо лучший меч — это меч
победителя.
И снова повозка сменяет повозку.
Шлемы круглые и с налобниками, с на-
шечниками и назатыльниками, шлемы-
маски с отверстиями для глаз, шлемы,
украшенные гребнем и султаном из кон-
ского волоса. Как, наверное, гордились
ими их обладатели: ведь, говорят, воин
красен шлемом и силен копьем! А какое
разнообразие щитов! Щиты круглые ма-
кедонские, с выемкой — фракийские,
щиты кожаные с металлическим обо-
дом, щиты деревянные, щиты медные.
Лишь одна повозка с панцирями, ибо не
каждый воин мог приобрести этот на-
грудник из металлических пластинок
или тот из костяных чешуек. Панци-
рей, сплетенных из толстых кожаных
ремней, было не больше десятка, их ра-
зобрали на бичи: ведь легионер, до
похода не имевший и раба, стал обла-
дателем целой дюжины.
Отгромыхали повозки. Показалась
колонна носильщиков. Каждая четвер-
ка тащила лектику с долием3, наполнен-
ным до краев серебряной и золотой
монетой. Семьдесят семь долиев с золо-
том, семьсот долиев с серебром. Триумф
второго дня был завершен показом зо-
лотых и серебряных изделий: кувши-
нов, чаш, браслетов, ожерелий. Вот
из чего ели и пили i ари и их приближен-
ные, воины и богатые горожане, вот чем
украшали себя их жены и дочери! Пусть
теперь пользуются глиной и деревом!
Для рабыни достаточно и ожерелья
из ракушек или желудей!
Глаза успели утомиться от обилия
оружия и драгоценностей врага. Но
где же он сам? Где эти глупцы и безум-
цы, усомнившиеся в могуществе рим-
ского народа и осмелившиеся бросить
ему вызов?
И вот наступил третий день велико-
лепного празднества. Римляне в то утро
были пробуждены не пением петухов,
не возгласами глашатаев, а хриплыми,
дребезжащими звуками. Трубачи, соб-
ранные со всех легионов, дули что было
мочи в свои литые медные рога. Это был
страшный голос войны, перед которым
в ужасе отступали все иные звуки. Это
была не музыка, а сардонический смех,
безжалостный рев победителя, пьяного
своей победой.
Первыми, кого увидели римляне в то
утро, были быки, празднично украшен-
ные, мирно бредущие за поводырями.
Широкогрудые, с гладко лоснящейся
шкурой, с жирными загривками, не
знавшими ярма, они были так величавы,
что ни у кого в толпе не оставалось
сомнений: если бы Юпитеру вздумалось
вновь обратиться в быка, он избрал бы
для своего земного облика одного из
этих красавцев.
Не успела улечься пыль, поднятая
быками, как показалась повозка неви-
данной формы. Ее крыша напоминала
черепаший панцирь. Пластинки, на-
ложенные друг на друга, были из слоно-
вой кости, оправленной серебром. Борта
повозки были из чеканных серебряных
листов с рядами искусно выполненных
изображений. Повозку влекла пара ве-
ликолепных вороных коней с золотыми
уздечками и упряжью. Коней вел чело-
155
век, разодетый как вельможа. Таблич-
ка на его шее гласила: «Царский конюх
Эвтих».
Что это прикреплено к задней стенке
повозки? Судя по сиянию драгоценных
камней, это царская диадема. Римляне
не раз били чужеземных царей и застав-
ляли их расплачиваться за поражения.
Но они оставляли им их короны как
безвредные игрушки. Это первая из ко-
рон, которая будет принадлежать побе-
дителю. Больше не будет Македонии,
слава которой прогремела по всему
миру. Больше не будет македонских
царей.
Но это, кажется, не пугает македон-
ских царевичей, мальчиков пяти и де-
сяти лет, идущих за колесницей в окру-
жении нянек и воспитателей. Их не
смущает и внезапно затихшая масса
людей по обеим сторонам улицы. Фи-
липп и Александр привыкли к торжест-
вам и дворцовым приемам. Правда, лю-
ди здесь одеты по-другому, чем в Маке-
донии. Но они не похожи на злых рим-
ских воинов, которые тащили их за ру-
ки, что-то крича на своем варварском
языке. Это молчаливые и добрые римля-
не, и дети с удовольствием их разгля-
дывают.
Из толпы вырвался какой-то стран-
ный звук. Нет, это не хлопок ладошей,
не кашель. Это всхлипывание. Кто-то
крикнул:
— Жизнь детям Персея! Пощаду не-
смышленышам!
Кто-то выбежал на мостовую, пы-
таясь приблизиться к детям.
Воины, взявшись за руки, оттеснили
толпу к стенам домов. Всхлипывание
перешло в плач, напоминающий причи-
тание.
Волнение было таким, что появление
самого македонского царя прошло по-
чти незамеченным. Никто не бросал за-
ранее запасенных гнилых фруктов и не
плевал в сторону побежденного врага.
Персей был в темном гиматии и грубых
охотничьих сапогах. Он шел как-то
156
боком, поминутно озираясь. Казалось,
что и он не понимает, каким образом он
оказался в Риме и что его ожидает
впереди.
Сразу за Персеем двигалась откры-
тая колесница в форме половинки яич-
ной скорлупы. Верхний борт приходил-
ся сидящему на курульном кресле
триумфатору по пояс. Слой сурика, на-
ложенный на щеки‘й лоб, неузнаваемо
изменили внешность, и Эмилий Павел
ничем не отличался от тех, кто отмечал
триумф до него. И все они, вознесенные
славой, были точной копией глиняной
статуи Юпитера в Капитолийском хра-
ме. С плеч Юпитера была пурпурная
расшитая пальмовыми листьями ман-
тия на плечах Эмилия Павла. Грим на
его лице подражал раскраске глиняных
щек капитолийского бога.
Но не накажет ли Юпитер того, кто
святотатственно принял его облик? Не
обрушит ли он на него свои громовые
стрелы? Для отвращения беды жрецы
посадили на запятки триумфальной ко-
лесницы раба с плетью. Может быть,
зрители и не слышат, что говорит этот
раб, но сам триумфатор явственно раз-
личает сквозь приветственные крики
успокаивающий шепот: «Ты человек! Ты
человек!»
Двое сыновей триумфатора от перво-
го брака — Публий, мальчик лет шест-
надцати, и Квинт, юноша лет двадца-
ти,— были верхом на пристяжных ко-
нях. Оба они заслужили эту честь, сра-
жаясь под командованием отца в битве
при Пидне. Особенно отличился млад-
ший. Преследуя врага, он ушел так да-
леко, что вернулся лишь к утру, когда
отец, будучи уверен, что Публий погиб,
предавался отчаянию. Возвращение сы-
на было для Павла не меньшей ра-
достью, чем победа над Персеем. Вме-
сто того чтобы сделать выговор за на-
рушение дисциплины, полководец бро-
сился к сыну, разгоряченному, обрыз-
ганному вражеской кровью, и молча
прижал его к груди. Те, кто были сви-
детелями этой сцены, видели скупые
отцовские слезы и слышали обращен-
ную к Юпитеру молитву благодарности.
Но вскоре лицо полководца потускне-
ло. Суеверный Павел, кажется, был
напуган невиданным благоволением бо-
жества, за которым надо опасаться его
гнева и беды.
Сзади вразвалку, манипул за мани-
пулом, шли легионеры. Мостовая гуде-
ла от тяжелого топота калиг, воздух
наполнился звоном оружия и привет-
ственными выкриками:
— Ио, Триумф!
Узнавая в толпе знакомых, легионе-
ры приветствовали их жестами и вос-
клицаниями.
Но вот центурион первой манипулы
подал знак, и сразу все стихло. Сейчас
прозвучит песенка, специально сочинен-
ная для этого триумфа. Все это знали
и заранее улыбались. Что на этот раз
придумают легионные стихоплеты? В
позе триумфатора ощущалось напря-
жение. Зная, чем были недовольны вои-
ны, Павел ожидал песню как удара в
спину.
Павел, наш консул
С носом в целый локоть,
Тощий, облезлый
Любитель поесть.
Слопал Персея,
Слопал эпирцев.
Доброго пуза
Не смог отрастить.
— Отец! Как они смеют! — крикнул
Публий, не оборачиваясь.— Прикажи
им замолчать!
— Молчи! — прошептал триумфа-
тор.— Насмешками над моей внеш-
ностью воины напоминают, что я смерт-
ный. Они отводят гнев Юпитера, чье
одеяние я ношу, чье место сейчас за-
нимаю.
Слава богам, что лицо триумфатора
покрыто суриком. Иначе все бы уви-
дели, что оно стало пунцовым от
бессильной ярости. «Через час я лишусь
консульских полномочий,— думал Эми-
лий Павел.— Они это знают и пользу-
ются безнаказанностью».
Колесница выкатилась на Священ-
ную дорогу и задребезжала по ее кам-
ням. Отсюда открылся вид на обращен-
ный к Форуму склон Палатина. Эмилий
Павел различил черепичную кровлю
своего дома, и сердце его заныло, слов-
но бы от тупого удара. Дурное пред-
чувствие в то утро, когда боги вернули
ему Публия, не обмануло. Всего лишь
нундины назад от непонятного присту-
па скончался Тит, старший сын от вто-
рого брака. Ему бы стоять здесь, рядом
с Гаем, а он лежит в фамильном склепе.
За Регием и храмом Весты начался
Форум, черневший тысячами голов.
Люди приветственно махали и кричали:
— Ио, Триумф! Ио, Триумф!
Взгляд Эмилия Павла упал на рост-
ры4, казавшиеся цветочной клумбой.
Но жестокая память отбросила этот
праздничный убор, и ростры предстали
такими же, как три дня назад в окруже-
нии беснующейся черни. Она не да-
вала разрешения на триумф, поддержи-
вая криками ораторов. А кто эти ора-
торы? Его же солдаты и центурионы,
недовольные дележом добычи и суро-
востью командования! К ним присоеди-
нился военный легат Сульпиций Гал,
ночами занятый наблюдением за звез-
дами и всегда дремавший на заседаниях
сената. Гал обвинял Павла не в скупо-
сти и не в суровости, а в том, что
в нарушение справедливости он продал
в рабство эпирцев.
«У, звездочет! — Павел представил
себе вытянутое лицо своего недруга.—
Радетель справедливости! Гречишек
пожалел! А ведь они только и мечтали,
чтобы Персей взял верх!»
Сразу же за храмом Сатурна триум-
фальная колесница остановилась. Вски-
нув голову и руки в молитвенном жесте,
Павел созерцал проступившие в небес-
ной синеве колонны и кровлю Капито-
лийского храма.
157
И в это же время перед Персеем и
его детьми распахнулись железн.ые во-
рота Мамертинской тюрьмы, вырытой
в толще того же Капитолийского хол-
ма. Четыреста шагов по Капитолийско-
му въезду отделяют триумфатора от
капитолийской святыни, двадцать пять
ступеней отделяют Персея от палача
и подземных богов.
Медленно и торжественно поднима-
лась триумфальная колесница. Все ши-
ре и шире становился кругозор. Форум,
Палатин, чаша Великого цирка, изви-
вы Тибра, Марсово поле. Подъем окон-
чился, и теперь лишь небольшое про-
странство отделяет триумфатора и его
свиту от украшенного гирляндами при-
земистого храма. Кони остановились у
его ступеней. Ликторы помогли спус-
титься триумфатору и отдали Гая на
попечение старших братьев. Сыновья
останутся здесь, а Эмилий Павел в ок-
ружении жрецов и сенаторов пройдет
в храм.
Остановившись перед непривычно
обнаженной статуей Юпитера, Павел
снял с себя тяжелую пурпурную ман-
тию. Двое жрецов подхватили ее и тот-
час же накрыли ею глиняного бога.
Третий жрец в то время смывал с лица
триумфатора священный грим. И вот
уже Эмилий Павел похож на самого
себя. Нездоровая желтизна лица. Лоб
в сети морщин. Дряблая кожа старею-
щего человека. Триумфатор устал. Он
напуган. Дрожат руки. Подергивается
левая бровь. Как пройдет жертва богу
величайшему и всемогущественному?
Быков привели окольной дорогой. И
когда поднялся последний бык, людям
пришлось уступить им место. Сто двад-
цать быков и сто двадцать погонщи-
ков заполнили Капитолийскую пло-
щадь. Животные были величавы и спо-
койны. Они не догадывались, что их
ждет.
Появление на ступенях храма Эмилия
Павла стало сигналом заключительной
.церемонии триумфа. Флейтисты веки-
158
нули двойные флейты, и площадь на-
полнилась звуками печального фри-
гийского лада. Двое юношей подвели к
алтарю первого быка. Младший жрец
провозгласил:
— Жертвенное животное готово!
— Действуй! — отозвался старший
жрец.
Юноши взялись за рога и подняли
голову животного, обнажив шею. Блес-
нул жертвенный нож.
Бык неожиданно мотнул головой,
и юноши отлетели в сторону. Живот-
ное пятилось назад. Никто не пытался
его задержать.
Лицо Эмилия Павла стало белее ме-
ла. Исполнились дурные предчувствия.
Юпитеру мало одной кары. Триумфа-
тор прислонился к колонне и, закрыв
глаза, повторял про себя: «Беда! Беда!
Кого ты покараешь, Юпитер: меня или
государство? Дай знать, чем я вызвал
твой гнев?»
Юноши подвели к алтарю второго
быка. Павел ничего не видел и не слы-
шал. Оживляя в памяти все свои дейст-
вия со времени избрания консулом, он
пытался понять, в чем его вина перед
богами. «Может быть, звездочет прав:
Юпитер мстит за эпирцев? Но я ведь
исполнял приказ! Исполнял приказ!»
Когда Павел открыл глаза, вместо
белого быка была окровавленная туша.
Жрецы, опустившись на колени, копа-
лись во внутренностях.
Сделав знак старшему жрецу, Павел
сошел по боковым ступеням. Остано-
вившись, он краем тоги стер со лба
пот. На белой материи обозначился кро-
вавый след. Что это! Новое знамение.
Растерянный и напуганный, он принял
остатки грима за кровавый пот.
— Отец,— послышался детский го-
лосок.
Эмилий Павел резко обернулся. Он
забыл о сыновьях. А они ожидали его
все это время. Гай, Публий и Квинт. Хо-
рошо, что дети дружны, хотя и живут
в разных семьях. «Может быть, богам
не угоден мой второй брак!» — проне-
слось в мозгу.
Гай внезапно залился слезами.
— Что ты плачешь? Вы знаете, по-
чему он плачет? — взволновался отец.
— Дети Персея! — всхлипывал ребе-
нок.— Они такие же, как мы. А если бы
победил Персей? Что бы тогда было
с нами?..
Павел задумался. А может быть,
устами Гая говорит сам Юпитер? Юпи-
теру неугодна казнь Персея и его детей.
Пока не окончена жертва, Персей и
его дети живы, а он, Эмилий Павел, об-
ладает высшей властью.
— Не плачь! Дети Персея останут-
ся живы. Я сохраню жизнь и их отцу,
хотя он этого недостоин.
Лицо мальчика просияло.
— Ты их не казнишь?
— Я сказал: они будут живы. Их
переведут в другую тюрьму. А теперь
по домам. У меня еще много дел. Сто
семнадцать быков.
Проводив сыновей, Павел поднялся
на ступени храма. Туши принесенных
в жертву быков заняли половину пло-
щади.
«Все идет своим чередом,— думал
Павел, пытаясь отогнать не покидавшее
его чувство страха.— Нептун, встречи с
которым я так боялся, не тронул моих
кораблей, позволил мне благополучно
добраться до Рима вместе с добычей
и пленными. Беды ждали меня в Риме.
Умер Тит. Враги попытались воспрепят-
ствовать триумфу. Триумф состоялся.
Юпитер не принял первого быка в знак
того, что ему неугодна казнь Персея.
Ну и пусть живет этот трус, не нашед-
ший в себе силы одним ударом изба-
вить себя от позора. Пусть живет...»
1 Лектика — носилки.
2 Гладиус — римский меч.
3 Д о л и й — римское название глиняной
бочки, известной грекам как пифос.
4 Ростры — возвышение для ораторов на
Форуме. Оно получило название по украшав-
шим его медным таранам (рострам) вражеских
кораблей.
НА ВИЛЛЕ КАТОНА
Марк Порций Катон (234—149 годы до н. э.)
был известен не только как политический дея-
тель, но и как «образцовый хозяин». О том, как
хозяйствовал Катон в своем поместье, дает
представление этот рассказ, написанный на осно-
вании биографических сведений о Катоне и по
его труду «О сельском хозяйстве».
Кучер еще не успел остановить коней,
как из ворот выскочил человек, рыже-
волосый, коренастый, коротконогий,
с головой, выходящей прямо из плеч
на том месте, где положено быть шее.
Это был управляющий из рабов, года
два назад сменивший умершего вили-
ка1. Катон приглядел его в мясной лавке
и не пожалел отдать за эту образину
триста денариев. «Вилику,— подумал
он, выкладывая хозяину лавки день-
ги,— не требуется большого ума. Толь-
ко послушание и сила». Теперь же Като-
ну стало известно, что Рыжий, так он
называл вилика, не Цист на руку. И он
решил проверить, так ли это.
Рыжий подскочил к коляске и, открыв
дверцу, хотел помочь хозяину выйти. Но
Катон брезгливо отстранил его руку.
— Боги! — бормотал вилик.— Нако-
нец, я дождался господина. Господин
совсем нас забыл. .
— Замолчи! — приказал Катон.
Он первым вошел в ворота и по до-
рожке, мощенной кирпичом, направил-
ся прямиком к приземистому зданию.
Наверное, это последний деревянный
дом во всей округе. Соседи построили
себе каменные дома с колоннами, но
Катон не любил пустых трат, предпо-
читая расходовать деньги на улучшение
хозяйства. «Дорог не дом, а то, что в
нем»,— любил он повторять.
Катон наклонил голову, чтобы не за-
деть притолоку, и через вестибул1 2 3 4 всту-
пил в полутемную комнату. Пахнуло
чесноком и перцем, словно бы это было
не жилое помещение, а овощной рынок.
159
В углу громоздилась куча кожаных
мешков.
Сидя на катедре3, Катон внимательно
слушал отчет Рыжего. Хлеба скошены,
и зерно уложено в закрома. Виноград
не уродился. Всего двадцать долиев мо-
лодого вина. Масла же десять долиев.
Уксус для рабов запасен. Сейчас колод-
ники прокапывают канавы, а другие
рабы чистят скотный двор. Навоз вы-
возился прямо на поля.
— А приплод какой?
— Пять бычков, шесть овечек, сорок
поросят.
— А двуногие?
— Весной произведено девять дево-
чек, шесть мальчиков, двое мальчиков
померли. Всего малолеток сорок.
— Болеют ли рабы?
— А что им болеть? — ответил вилик
после некоторой паузы.— Работа по-
сильная. Пища добрая.
— Гаруспики4 на усадьбу ходят?
— Один приходил, но дорогу забыл и
другим заказал.
— Что же ты с ним сделал?
— Я-то ничего, а вот Рекс его ма-
лость покусал.
— Разве можно людей собаками тра-
вить? — возмутился Катон.— Ты бы
ему словом сказал: «Уходи подобру-по-
здорову».
— Я ему так и сказал, но он не по-
нял. Тогда я Рекса спустил.
— Если тебя послушать, то можно
было бы и не приезжать. Не так ли?
Вилик помотал головой.
— Как не приезжать?! Вилла без
хозяйского глаза сирота. Старался, а
может, что недосмотрел.
— Это верно. Затем и приехал. Да-
вай пройдемся.
— Куда пойдешь? — спросил вилик
подобострастно.
Катон задумался. В прошлый свой
приезд он начал осмотр со скотного
двора, потом проверил винные подвалы
и кладовые для зерна. Сегодня надо
пойти необычным путем.
160
— Начнем с двуногого молодняка,—
сказал он.
В глазах вилика промелькнула тре-
вога.
У старого дуба ползали малыши, го-
лые и грязные. Старуха рабыня, услы-
шав шаги, проснулась и, низко покло-
нившись, стала собирать свое располз-
шееся стадо, кого таща за ручку, кого
шлепая.
Справа, на утоптанной площадке
играли мальчики лет семи-восьми. Одни
прыгали друг другу через спины, дру-
гие кидали монеты.
Катон поморщился. Это были забавы
его детства.
— Прыгают они без дела,— провор-
чал он сквозь зубы.
— А какая для них сейчас работа? —
оправдывался вилик.— Осенью они у
меня колоски собирали, весной, как
корм для скота кончится, листы будут
рвать. А пока растут и силы набирают.
— Теперь в эргастул5,— бросил Ка-
тон, не дослушав оправданий.
Катон избегал посещений эргастула,
ибо не выносил дурных запахов. Но
на этот раз он запасся ароматической
мазью. Вынув из пришивного карман-
чика небольшую деревянную коробку,
он тщательно втер мазь в верхнюю
губу. «Вилики прячут в эргастуле свои
грехи»,— подумал он.
Издали эргастул был едва виден, ибо
стены возвышались над землей всего
на два локтя, а крыша его была плоской.
Вилик сушил на ней брюкву и капусту,
которыми кормил колодников.
— Сюда, господин,— сказал он, до-
гоняя Катона.
Они свернули налево. Катон остано-
вился перед спускающимися вниз сту-
пенями. Несмотря на ароматическую
мазь, пахнуло гнилью и мочой.
Катон зажал пальцами ноздри и
храбро шагнул вниз.
Свет из зарешеченных окошек у само-
го потолка еле освещал длинные нары
в два этажа. Нижние, как и полагалось,
были пустыми. Колодники находились
на копке канав, обвалившихся от дож-
дей. Из угла верхних нар доносился
стон. Сколько ни вглядывался Катон,
он не мог разглядеть лица несчаст-
ного, накрытого каким-то тряпьем.
— Кто это? — строго спросил Катон.
— Ксанф, учителишка,— ответил ви-
лик дрожащим голосом.
— Почему же он здесь, когда его
место на мельнице?
— Пришиб я его немного.
— Выйдем! — приказал хозяин.
Он взбежал по ступеням вверх и толь-
ко там вдохнул воздух всей грудью.
— Пришиб! — повторил он, глядя на
волосатые кулаки вилика.— Представ-
ляю себе, как это у тебя получилось.
— Виноват! — прохрипел Рыжий,
склонив, насколько возможно, голову.
— А что я тебе наказывал: «Кула-
ки в ход не пускай, если надо — высе-
ки».
— Виноват! Не удержался...
— Что ты все, как попугай, твер-
дишь: «Виноват, виноват». Вот я вычту
из твоего жалованья стоимость этого
раба, будешь знать.
Вилик упал на колени и захныкал:
— Не разори, господин! У жены моей
здоровье слабое, детишки.
— Вставай. Я придумал. Учителиш-
ка, вижу, уже не работник. Ты его
приставь к малолеткам. Пусть он их
греческому учит —- языку и грамоте.
Вилик разинул рот от удивления.
- Да зачем им грамота?
— Дурак. Ученый раб ныне в цене.
Вдвое больше за него дают, чем за
обычного, а если греческий знать будет,
так ему и цены нет. Понял?
Вилик обрадованно закивал головой.
— Весной приеду и проверю, как он
их выучил. Так ему и скажи.
— Теперь куда? — спросил вилик,
успокоившись.
— На скотный двор.
В это время послышалось дребезжа-
нье колес. К воротам усадьбы подъеха
ла повозка, запряженная парой мулов,
и остановилась рядом с коляской Като-
на, около которой хлопотал кучер.
— А это что за гость?
Вилик молчал. Лицо его стало блед-
нее мела.
— Отвечай, кто это? Ну!
Вилик задрожал.
— Язык проглотил? Что же, оставай-
ся здесь, я и сам узнаю.
Выйдя за ворота, Катон встретился
лицом к лицу с миловидным юношей
в фартуке поверх туники.
— Чей ты? — спросил Катон.
— Я от Филемона, он мастерскую
сандалий в Кумах держит.
— А здесь ты что потерял?
Вилик мне шкуру быка продал.
Я ему уже задаток дал. Он ее рабам
скоблить отдал.
— Сколько?
— Денарий.
Катон порылся в кошельке и достал
оттуда монету.
— Получи. И больше не имей дело
с виликом, а то прогоришь.
Юноша попрощался с Катоном, сел
на телегу и залихватски свистнул.
Мулы понеслись.
Катон знаком подозвал вилика.
Подойдя неверными шагами, тот
плюхнулся на землю и стал покрывать
поцелуями сандалии Катона.
— Ты вор,- произнес Катон, пиная
вилика.
Обратившись к кучеру, Катон сказал
ему:
—. Этого отведи на мельницу и при-
вяжи к мельничному колесу. Там одно
место пустует.
— Пощади! - истошно вопил повер-
женный.— У жены здоровье слабое.
Что с близнецами будет?
— А что тебя жена беспокоит? —
жестко бросил Катон.— Теперь она же-
на вилика, которого я пришлю.
— Я поеду в Рим сам,— сказал он
кучеру.--- Ты пока за вилика побудешь.
После того как привяжешь этого, вы-
161
пусти из эргастула Ксанфа, учителиш-
ку. Пусть мальчиков греческому учит.
Садясь на место кучера, он крикнул:
— Детей его к молодняку отнеси.
1 В и л и к — управляющий виллы, римского
поместья.
2 Вестибул — передняя в римском доме,
отсюда современное — «вестибюль».
3 К ат ед р а — стул со спинкой в виде
полукруга с мягкой подушкой на сиденье.
4 Гаруспик — жрец, гадавший по внутрен-
ностям животных.
5 Эргаст ул — подземная тюрьма для ра-
бов.
В КАРФАГЕНЕ
Рассказ посвящен нападению Рима на безза-
щитный Карфаген, вылившемуся в Третью Пу-
ническую войну (149—146 гг. до н. э.).
Великий город напоминал в эти дни
встревоженный муравейник. Никто не
занимался обычными делами. Закры-
лись лавки и мастерские. Прекрати-
лась работа в доках. Чужеземные ко-
рабли ушли неразгруженными. Томи-
мые неизвестностью, люди высыпали
на улицы. Собираясь кучками, они де-
лились тревожными новостями. Огром-
ная толпа, заполнив все простран-
ство между полукругом внутренней га-
вани и зданием городского совета, тер-
пеливо ожидала решения.
Послы привезли из Рима страшную
весть. Римляне объявили Карфагену
войну, и два войска во главе с консула-
ми вышли из города, чтобы погрузить-
ся на корабли. К войне Карфаген не
был готов. Не было флота, который мог
бы воспрепятствовать высадке ромеев
на берег. Не было и армии, которая
могла бы сбросить недругов в море.
Войско, которое было собрано для за-
щиты от нападений Масиниссы', распу-
щено, а его командир Гасдрубал при-
говорен к смерти и скрывается неведо-
мо где. Меры эти были приняты, чтобы
у ромеев не было повода для объявле-
162
ния войны. Но они не помогли. Тогда
были избраны послы с неограниченными
полномочиями, которым было предо-
ставлено право принимать решения на
месте, сообразуясь с обстановкой. До-
пущенные в сенат, они объявили, что
Карфаген отдает себя Риму на его ус-
мотрение и готов выполнить любое тре-
бование и распоряжение сената и кон-
сулов.
Как будто эта капитуляция была при-
нята благосклонно. Послам объявили,
что во внимание к их мудрому решению
сенат предоставляет карфагенянам сво-
боду и самоуправление, обладание
всем государственным и частным иму-
ществом. Карфагеняне восприняли это
решение с радостью, решив, что меч,
занесенный над головой, отведен. Но
тут же претор объявил, что карфаге-
няне получат указанные милости лишь
в том случае, если в течение тридцати
дней доставят в сицилийский порт Ли-
либей2 триста заложников, сыновей со-
ветников и именитых людей, а также
выполнят требования консулов.
Послы поспешили в Карфаген с этой
новостью, обогнав по пути суда с дву-
мя консульскими армиями. Карфаген-
ский совет одобрил решение послов,
но слова претора вызвали тревогу. Ведь
ничего не говорилось о городе Карфа-
гене, а лишь о государственном и част-
ном имуществе. И какие еще требова-
ния выставят консулы? И все же по
жребию был составлен список заложни-
ков. Таково было решение совета, при-
нятое после долгих колебаний и споров.
Перед лицом войны победила покор-
ность.
Следующим утром на набережной
торговой гавани слышались исступлен-
ные вопли. Матери метались по берегу.
Они хватали за руки матросов, протяги-
вали кульки со сладостями, упрашивали
пустить на корабль. Они раздирали
ярко накрашенными ногтями щеки,
рвали на себе богатую одежду. Окру-
жив кормчего, которому было поручено
доставить детей в Лилибей, они кричали
ему:
— Пожиратель детей! Отдай моего
мальчика!
Кормчий закрывал уши ладонями.
— Да замолчите же вы! — старался
он перекричать женщин.— Детей отда-
ли ваши мужья! Что вы хотите от
меня?!
С помощью матросов ему удалось
вырваться из рук обезумевших жен-
щин.
На борту корабля, медленно отча-
ливающего от берега, кормчий сказал
своему помощнику:
— Жаль, что у меня нет черных па-
русов.
— Черных парусов? — удивился по-
мощник.
— Один эллин рассказывал: когда
афиняне посылали своих юношей и де-
вушек на съедение критскому чудови-
щу Минотавру, они снаряжали корабль
с черным парусом.
Внезапно кормчий схватил помощни-
ка за плечо и крикнул:
— Смотри!
За кораблем плыла женщина, одна из
матерей. Видно было, что у нее иссякали
силы. На мгновение она остановилась,
протягивая руки, словно хотела схва-
тить корабль, и снова поплыла. Ветер
надул паруса. Корабль вышел из гава-
ни. А женщина все плыла, словно на-
деясь его догнать.
Когда юные заложники были достав-
лены в Сицилию, консул передал новые
требования: сдать оружие и вывести из
гавани военные корабли.
Из города потянулись нескончаемые
ряды подвод и повозок, нагруженных
мечами, дротиками, копьями, щитами,
частями катапульт. Из гавани вывели
корабли и на рейде их подожгли. Флот
горел на глазах карфагенян. Это долж-
но было, по расчету римлян, сломить
их дух.
На следующее утро после того, как
было увезено оружие и флот превращен
в пепел, консул вызвал к себе в Утику3
десять советников, чтобы передать но-
вые распоряжения.
Возвращения послов из Утики ждал
весь Карфаген. Люди высыпали на сте-
ны, вышли за городские ворота. И толь-
ко к вечеру тревожное молчание нару-
шил громовой возглас:
— Идут!
Но что с послами? Почему в беспо-
рядке их одежды? Почему они то взды-
мают вверх руки, то бьют ими себя в
грудь, выкрикивая что-то бессвязное.
Может быть, это переодевшиеся в пос-
лов актеры какой-нибудь трагедии Эв-
рипида, изображающие телодвижения-
ми скорбь и отчаяние? Но нет, это не
маски. Это лица. Это послы. Они при-
несли весть, что город должен быть по-
кинут, а жители его поселятся там, где
им укажут.
— А-а-а! — раздался вопль.
Мгновенно опустели стены. Ремеслен-
ники и матросы заполнили площадь
перед зданием Большого Совета. Теперь
они не ждали, а требовали, колотя кула-
ками и ногами в окованные медью две-
ри. Перепуганный суффет4 вышел на
террасу, чтобы успокоить толпу. Но
голос заглушался ревом:
— О-ру-жи-я! О-ру-жи-я!
Суффет показывал знаками, что ору-
жия нет. Силясь перекричать толпу,
он объяснял, что оружие сдано римля-
нам. Толпа ничего не хотела знать.
— О-ру-жи-я! — вопила она, под-
ступая к суффету.
— Там! — прохрипел он.— В арсе-
нале!
Арсенал был в пустотах городской
стены, имевшей в толщину 30 локтей.
Тут же находились стойла для слонов
и коней. Железные ворота арсенала
были закрыты. Суффет не дал ключей.
Несколько мгновений толпа была в за-
мешательстве. Как быть? Но вот впе-
ред протиснулись люди с ломами и топо-
рами. Выбиты массивные замки. Люди
хлынули внутрь. Арсенал был пуст.
163
— А-а-а!
Это был вопль разъяренного зверя.
Люди, которых никогда не допускали
к управлению государством, с которыми
никогда не советовались, почувствова-
ли себя преданными. Но, может быть,
остались слоны?
— К слонам! К слонам!
Слоны были последней надеждой. Но
и стойла для слонов были пусты. Обма-
нутые люди ворошили полусгнившее
сено, словно бы слон мог в нем спря-
таться. Они рвали на себе волосы, раз-
рывали ногтями щеки.
— В Магару! — заревела толпа.—
В Магару!
Магара покоилась в зелени своих
садов. От каналов, омывающих сады,
тянуло свежестью. По блестящей, как
бронзовое зеркало, поверхности пруда
безмятежно плыли лебеди. Казалось,
здесь не было никому дела до страш-
ных бедствий, обрушившихся на город.
Под напором плеч и локтей, под уда-
рами ног затрещали ворота особняков.
Толпа ворвалась внутрь, ломая драго-
ценную мебель и утварь, выволакивая
из чуланов, из-под лож перепуганных
богатеев: «Это они выдали врагу ору-
жие! Смерть им! Из подземелий выво-
дили рабов: изможденных, с кровопод-
теками и шрамами на теле. От яркого
света они щурили глаза. Не зная, что
случилось, протягивали к своим изба-
вителям руки.
— Теперь вы свободны! — кричали
им, показывая на растерзанные тела их
господ.
Рабы тысячами вливались в толпу
и вместе с нею текли в город.
Никогда еще Карфаген не был так
прекрасен, как в эти дни! Спокойствие
и уверенность пришли на смену тревоге
и отчаянию. На площади Большого
совета образовалась очередь из желаю-
щих сдать драгоценности. Росла куча
золота и серебра. Сюда же вынесены
горны, наковальни, меха. Нет угля! Его
заменили скамьи, на которых недавно
164
сидели советники, предавшие Карфа-
ген ромеям, столы, шкатулки из эбе-
нового дерева — все, что может гореть.
Нет металла! В горны бросили бронзо-
вые статуи частных лиц, пощадив ста-
туи богов! Вздулись мускулы на полу-
обнаженных плечах кователей. Тяже-
лые удары молотов наполнили площадь.
Нашлась работа и цирюльникам.
К ним выстроились очереди из женщин.
На землю падали косы и косички.
Вырос целый холм из волос. Тут же из
них плели канаты для метательных ма-
шин. Если бы для этого потребовались
нервы и сухожилия, не было бы недо-
статка в них! Прекрасен был Карфаген
в ярости и справедливом гневе.
И когда напряжение достигло преде-
ла, кто-то увидел со стены приближаю-
щееся войско. Нет, это не ромеи. Это
Гасдрубал с тремя тысячами наемни-
ков. Это был он, приговоренный к смер-
ти, исчезнувший в пустыне, как приз-
рак, чтобы вернуться сюда спасителем.
Карфагену нужен был герой. И он его
обрел.
— Гасдрубал! Спаситель! Суф-
фет! — вопила толпа, бросившись к во-
ротам.
Впервые за семьсот лет истории Кар-
фагена суффет был избран в нарушение
всех установленных правил не членами
совета тайным голосованием, а открыто,
волеизъявлением народа.
Гасдрубала несли к зданию совета на
руках. Сияло его красное, словно обож-
женое солнцем пустыни, лицо. Он что-то
кричал. Но его тонкий голос заглушал-
ся ревом толпы: «Суффет! Суффет!»
Темнокожие наемники с удивлением
следили за этим зрелищем, не понимая,
что было причиной радости. Вот их заб-
расывают цветами, обнимают, целуют.
Прекрасен был Карфаген в своем лико-
вании, в своей надежде.
1 Масинисса — царь соседней с Карфаге-
ном Нумидии, союзник Рима со времен 2-й Пуни-
ческой войны.
’.Лилибей - принадлежавший Риму порт
на южном побережье Сицилии,
3 Утика — город на побережье Ливии, насе-
ленный теми же финикийцами, что и Карфаген.
После 1-й Пунической войны она стала незави-
симой от Карфагена, а в описываемое время
отдала себя под покровительство Рима и стала
резиденцией римских консулов.
4 С у ф ф ет — высшее выборное лицо в Кар-
фагене.
ПОЛИБИЙ В КОРИНФЕ
Историк Полибий, сын стратега Ахейского сою-
за Ликорты, возвращается на родину после еем-
надцатилетнего пребывания в Риме в качестве
заложника и попадает в величайший из городов
Греции - Коринф через несколько дней после
его разрушения римлянами в 146 году до н. э.
Полибий шел дорогой из гавани в
акрополь. Да, это теперь дорога, а не
улица: повинуясь приказу консула, ле-
гионеры не оставили в городе ни одного
дома. Коринф, просуществовавший ты-
сячу лет, был уничтожен за один день.
Впрочем, еще оставалась белокамен-
ная стена Акрокоринфа1, ибо стену в
семьдесят стадиев’за несколько дней не
разрушишь. Забравшись на стену, ле-
гионеры крушили ее ломами. Другие,
отдыхая, устроились в нескольких де-
сятках шагов от стены.
Полибий шел медленно, стараясь ви-
деть и слышать все.
Первая пара легионеров сидела на
картине, брошенной нарисованной сто-
роной на землю. Один, щуплый, раз-
вязывал свой мешок, доставая оттуда
кусок сала. Другой, рыжий и болыие-
ухий, делал вид, что дремлет, но,
улучив момент, схватил сало, и оно
мгновенно исчезло у него во рту.
Щуплый не обиделся, а только выпу-
чил от удивления глаза.
— Ну и обжора,-- выдохнул он.—
Не успел вынуть, а оно тю-тю.
— А что! У пас говорят: «От зубов
до глотки путь короткий».
— Где это у вас?
- В Пи цене. Нас большеротыми
кличут.
Другая пара легионеров сидела на
картине, лежавшей нарисованной сто-
роной вверх. Они бросали кости, выкри-
кивая ходы.
Полибий остановился, чтобы рас-
смотреть картину. «Да, это «Мидасов
суд» из коринфского храма Аполлона.
В Коринф приезжали специально для
того, чтобы увидеть это произведение
Эвломпия». Художник изобразил Апол-
лона в виде эллинского атлета, а фригий-
ского царя Мидаса показал пышнооде-
тым варваром. Это был рассказ воско-
выми красками о победе эллинского ду-
ха и эллинской гармонии над варвар-
ским великолепием.
Решив, что прохожий заинтересовал-
ся игрою в кости, один из легионеров
крикнул:
Присаживайся, папаша.
Консула Полибий застал отдыхаю-
щим в своем шатре. Муммий встретил
Полибия радостным возгласом:
— Наконец ты со своим Сципионом
расстался3. У нас в Коринфе не хуже.
Смотри, голов-то сколько!
Взглянув в угол шатра, Полибий уви-
дел бронзовые головы. Одни были по-
вернуты к нему лицами, другие затыл-
ком. Так выглядели бы и головы казнен-
ных, если бы из них составили кучу.
Бюсты тех, кто удостоился высшей по-
чести у ахейцев, стали римскими тро-
феями.
Но что это? Полибий метнулся в угол
и дрожащими руками поднял бронзо-
вую голову. Держа ее перед собой, он
вглядывался в дорогие черты. «Отец,—
думал он.— Вот когда мы с тобой уви-
делись! Со времени нашей разлуки
прошло семнадцать лет. В последний
раз ты видел меня заложником среди
тысячи других на палубе корабля, уво-
зившего меня в пещеру Циклопа. Я вы-
рвался из нее не так, как Одиссей. Это
не была хитрость. Я написал историю
и стал другом римлян».
165
— Хороша? — спросил Муммий, не
догадываясь, что привлекло грека к
этой голове.— Если нравится, бери. У
меня их много.
Полибий отшатнулся. Щеки его
вспыхнули, как от пощечины. Все эти
годы он старался понять римлян, про-
щая им их грубость, которую он объяс-
нял необразованностью.В своей «Исто-
рии» он всячески старался подчерки-
вать положительные черты римлян, их
прямоту, верность слову. Он надеялся
примирить эллинов с победителями. Но
теперь он за прямотой увидел бесчув-
ственность, за верностью слову — не-
подвижность души и жестокость.
«Конечно,— думал он,— этот римля-
нин мог и не знать, что мой отец Ликор-
та был ахейским стратегом. Но ему ведь
известно, что я — ахеец. И он даже не
догадывается, какие чувства может
испытать человек при виде повергнутой
славы родины».
Полибий бережно положил бронзо-
вую голову отца в кучу и несколько
мгновений стоял недвижно, отдавая
честь его памяти.
— А как ты думаешь,— спросил
Муммий,— сколько в Риме дадут за го-
лову?
— Коринфская бронза всегда цени-
лась! — ответил он, оборачиваясь.—
Но картины, на которых устроились
твои воины, стоят дороже.
— Доски-то! — удивился Мум-
мий.— А что в них ценного? Только
что размалеваны.
— Но их расписали великие худож-
ники. Мне известно, что за одну из
картин храм заплатил художнику пять
талантов.
— И ты не шутишь?
— Уверяю тебя, что это так. Но те-
перь цена картины поднялась.
Муммий вскочил и выбежал из пре-
тория. Оставаясь в шатре, Полибий
слышал его голос.
— И впрямь на досках сидят! Как
будто другого места нет! Зады свои хо-
166
лят! А я сейчас ликторов пошлю с фас-
циями4! Они по задам пройдутся! Вот
так! Вот так!
Услышав крик Муммия, но не пони-
мая причины его ярости, легионеры
вскочили. Они уже не сидели, а стояли
на картинах.
— У! Твари безмозглые! — надры-
вался Муммий.
Заметив трубача, он крикнул ему:
— Труби сбор!
Знакомые за годы службы звуки за-
ставили воинов бросить все и вы-
строиться перед преторием. Видя, как
быстро выполнена команда, консул ус-
покоился. Расхаживая перед строем, он
мирно втолковывал подчиненным:
— Что вам было сказано! Все цен-
ное не ломать и не мять, а складывать
в кучу. Доски, на которых вы сидели,
поценней бронзовых голов будут. Цен-
турионы, пять шагов вперед!
Центурионы вышли из строя и за-
мерли.
— Собрать доски! — приказал Мум-
мий.— Пересчитать и снести к кораб-
лям. О числе доложить. Если в Риме
хотя бы одной недосчитаюсь, вас мале-
вать заставлю! Расходись!
Полибий шел к морю. Раньше оно бы-
ло видно из любой части огромного
города. Теперь города не было. Было
два моря. Голубое море Посейдона и
пепельно-черное море Марса. Гребеш-
ки волн и руины, в которых не отыскать
ни величественных храмов, ни общест-
венных зданий, ни эргастериев, ни жи-
лищ. Разве найти в этом море то, что
было домом его друга Телекла? Сам
Телекл не дожил до страшного дня сво-
ей родины. А его сын Критолай, разби-
тый римлянами где-то у Марафона, го-
ворят, бросился в соляные копи. Может
быть, его найдут там через тысячу лет
и по выражению лица, сохраненного от
гниения солью, поймут, о чем думал в
свое последнее мгновение последний
стратег Ахайи.
Полибий остановился, пропуская
группу пленных. Видимо, их недавно
вытащили из подвалов или других убе-
жищ, где они прятались. Это были ста-
рики, женщины и дети. Одежда их была
в известке и в грязи.
«Последние коринфяне! — с горечью
подумал Полибий.— Больше не будет
коринфян, как не будет и карфагенян5.
Рим расправился с великими городами,
как с непокорными рабами».
Последней плелась высокая худая
старуха с всклокоченными космами
седых волос. Проходя мимо Полибия,
она вскинула свои иссохшие руки и
исступленно закричала:
— Возмездие! Возмездие! Зерно,
брошенное в землю, дает колос, из сли-
вовой косточки рождается слива, а из
мести — возмездие...
«Ромеи принимают меня за своего,—
с горечью думал Полибий.— Но я тоже
раб. Раб Клио6. Моя госпожа сурова
и требовательна. Она не хочет знать,
о чем думает сын, увидев в куче трофеев
бронзовую голову отца, и что он чувст-
вует при виде сограждан, которых ве-
дут, как скот, на продажу. Клио гово-
рит мне: «Вытри глаза, Полибий. Они
должны быть сухи, как тетива балли-
сты, иначе ядро твоей мысли, которое ты
пустишь через века, улетит в пустоту.
Забудь все личное. Ведь далеких по-
томков будешь интересовать не ты со
своими страданиями, а твое время. Они
захотят узнать, как это случилось, что
пали города великой древней культуры
и восторжествовала грубая сила. Они
захотят понять, можно ли было этого
избежать, а если окажутся в подобных
обстоятельствах, попытаются извлечь
из твоей истории урок».
1 Акр о Коринф— название внутренней,
укрепленной части Коринфа, возвышавшейся над
другими частями города на 525 м.
2 Стена, окружавшая Акрокоринф, имела про-
тяженность 12 км.
3 До прибытия в Коринф Полибий находил-
ся вместе со своим учеником и другом Сципио-
ном в Карфагене и был свидетелем разрушения
этого города.
4 Фасции — пучки розог с воткнутыми в них
топорами. Знаки отличия консула и в то же время
орудия наказания и казни.
5 Полибий не мог знать, что через несколько
десятков лет на месте разрушенных Коринфа
и Карфагена появятся новые города со старыми
названиями.
6 Клио — муза истории.
эзопов язык
Действие рассказа относится к середине II ве-
ка до н. э. Мальчик Тиберий Гракх впоследствии
стал знаменитым народным трибуном, давшим
плебеям землю.
Зимнее солнце еще не взошло. Но уже
хлопали массивные двери особняков. Со
скрипом отмыкались ставни портняж-
ных, сапожных и скобяных мастерских.
Чтобы привлечь покупателей, их вла-
дельцы выставляли свои изделия прямо
у дверей. Угрюмые и заспанные рабы
сновали туда и сюда с метлами, ведра-
ми и совками, убирая мусор, брошен-
ный обитателями верхних этажей из
окон. По плитам мостовой прогромыха-
ла повозка, груженная длинными кир-
пичами. Дюжий возница, привстав, на-
хлестывал мулов. Он торопился до-
браться до строящегося дома затемно:
днем ездить на повозках в Риме запре-
щалось.
В то раннее утро по одной из кривых
улочек Палатина1 спускался мальчик
лет двенадцати. Это был Тиберий сын
консула Тиберия Гракха, внук победи-
теля Ганнибала Сципиона Африкан-
ского. Деда давно не было в живых.
Отец умер недавно. Воспитанием детей
руководила мать Корнелия. Она выпи-
сала из Греции учителей, а пока они
не прибыли, решила послать первенца
в школу на Форуме.
Педагог1 2 Спендий нес впереди фонарь
и освещал дорогу. Тиберий обеими ру-
ками прижимал к груди коробку с наво-
щенными табличками, стилем3 и други-
ми письменными принадлежностями, а
167
Храм Весты в Риме.
Конец II в. до н. э.
Древнейшее из сохра-
нившихся полностью
храмовых сооружений.
Веста была богиней до-
, машнего и государст-
венного очага. Круг-
лый храм более всего
отвечал представлению
об очаге.
Римская монета с изоб-
ражением выборов. Вы-
боры совершались по
военным подразделени-
ям и округам. Каждый
избиратель, проходя по
мосткам, бросал таб-
личку со своим реше-
нием.
его большие миндалевидные глаза ста-
рались не пропустить ничего, что проис-
ходило вокруг.
Вот идут, стуча подбитыми гвоздя-
ми сандалиями, городские стражи. Они
уже закончили ночной обход города и
теперь обмениваются впечатлениями.
Из доносящихся отдельных слов не-
трудно догадаться, что они взволнова-
ны поимкой беглого раба.
На противоположной стороне улицы,
прислонясь спиной к стене, дремлет
человек лет сорока, судя по одежде,
земледелец. На этом же месте он был
и вчера. По словам Спендия, это один
из тех, у кого богатый сосед отнял за
долги участок.
Мальчик не заметил, как оказался на
Форуме. Солнце, поднявшись над Ка-
питолием, освещало мраморные колон-
ны храмов, медные носы кораблей, ук-
репленных на колонне Дуилия4, лавки
торговцев и менял.
В левом углу Форума, у храма Са-
турна, находился длинный портик5
Прикрепленный к колоннам льняной за-
навес образовывал переднюю стену
школы, задней же была глухая стена
храма.
Приподняв занавес, Тиберий вступил
внутрь Спендий остался снаружи, при-
168
соединившись к кучке других педагогов,
приведших в школу своих питомцев.
Занятия еще не начались, но ученики
уже сидели на низких деревянных ска-
мейках. Одни смеялись и громко дели
лись новостями. Другие, не успевшие
поесть дома, -дожевывали лепешки.
Увидев Тиберия, краснощекий мальчик,
сидевший па первой скамье, поднялся и
подбежал к нему. Это был Марк Окта-
вий, его друг. После занятий они обыч-
но отправлялись на Марсово поле поиг-
рать в мяч или в чехарду, побегать впе-
регонки, посмотреть парад легиона. В
школе они сидели на одной скамье. Они
и сейчас сели рядом.
Тиберий едва успел раскрыть наво-
щенные таблички и положить их на
колени, как показалась долговязая фи
гура учителя. Все встали, и портик огла-
сился словами приветствия:
Здравствуй, магистр6!
Ответив на приветствие, учитель
уселся на высокий стул с круглой спин-
кой и положил на колени ферулу7
Дети сели, внимательно изучая лицо
учителя. Сегодня оно вьплядело не-
обычно приветливым, и, похоже, нико-
му не придется услышать: «Подставь
руку под ферулу!» Длинные волосы
учителя, всегда взлохмаченные, сегодня
Письменные, принад-
лежности. Выборы осу
ществлялись или на
Марсовом поле, или на
Форуме, неподалеку от
школы. Возвращаясь
домой, юный Тиберий
мог стать их свидете-
лем. Он передает ко-
робку с письменными
принадлежностями ра-
бу-педагогу, и тот, пока
мальчик наблюдает за
голосованием, прове-
ряет, не забыл ли что-
нибудь его питомец в
школе. Проверьте и вы,
все ли захватил Тибе-
рий, и вспомните, как
назывались эти пред-
меты, которые раб раз-
ложил рядом, на ка-
менной плите Форума.
Рабы на постройке
римской дороги. Полу-
обнаженные, босые, они
работают под паля-
щими лучами солнца.
Камни и глину под-
носят на плечах.
Постройка стены. Рим-
ский рисунок. Кирпичи
были более узкими и
длиннее современных.
Но техника ручных ра-
бот с тех пор не изме-
нилась.
169
причесаны. Ведь завтра праздник Са-
турна и он, наконец, отдохнет от беско-
нечных грамматических правил и от
древних, вышедших из употребления за-
конов, а они — от его монотонного голо-
са и придирок.
— Марк,— обратился учитель к Ок-
тавию.
Мальчик встал и, ожидая вопроса,
устремил на учителя взгляд.
— Изложи закон Секстин и Лициния
о земле.
— Никто да не имеет более пятисот
югеров8 общественной земли!
— Можно спросить? — послышался
взволнованный голос Тиберия. Все
обернулись в его сторону. Вопросы
здесь редко задавались. И в этом слу-
чае учитель обычно сердился и говорил:
«Разве это не ясно?»
— Спрашивай.
— Если правда, что нельзя занимать
более пятисот югеров, то почему в Риме
есть люди, имеющие тысячи югеров
земли, и никто у них не отнимает излиш-
ка, чтобы наделить землей неимущих
сограждан?
Учитель, кажется, даже обрадовался
этому вопросу, позволяющему обра-
титься к греческой словесности, кото-
рую он так любил.
Бросив на пол ферулу, он схватил
свиток и стал его читать.
— У водоема повстречались ягненок
с волком. Выше волк, ниже по тече-
нию — ягненок. Щелкая зубами и ища
повод для ссоры, волк закричал: «Зачем
ты, негодный, мутишь воду!» «Но ведь
вода течет от тебя ко мне!» — робко
возразил кудрошерстый. Бессильный
перед истиной, волк заорал: «Но ты
меня ругал в прошлом году!» «Тогда
меня не было на свете»,— жалобно
проблеял ягненок. «Так это был твой
отец!» — зарычал волк и бросился на
ягненка.
Октавий толкнул Тиберия локтем.
— Вот тебе и ответ! Сила сама себе
закон!
170
Учитель улыбнулся:
— Октавий прав. Это басня Эзопа.
Я тебе ответил на эзоповом языке.
1 Палатин - римский холм, в то время
заселенный знатными и богатыми людьми. Впос-
ледствии на Палатине был императорский дво-
рец. Отсюда русское слово «палаты».
2 II е д а г о г — раб, приставленный к ре-
бенку для ухода и воспитания.
3 Стиль — острая палочка для письма по
воску. Отсюда наше слово «стиль».
4 Гай Дуилий во время 1-й Пунической вой-
ны в морской битве впервые нанес поражение
карфагенянам. В память об этом воздвигли на
Форуме колонну, укрепив к ней носы враже-
ских кораблей — ростры. Поэтому колонна
называлась растральной.
5 Портик — крытая галерея с рядом колонн,
примыкающая к зданию.
6 Магистр — на языке римлян «учитель».
7 Ферула — гибкий прут, которым в рим-
ской школе били учеников ио рукам.
8 Ю г е р - - 0,25 га.
УГОЛЕК
Действие рассказа относится к начальному
периоду великого восстания рабов в Сицилии
(138—132 годы до и. э.). Евн был провозглашен
восставшими царем, Ахей стал военачальником.
Приходилось ли вам видеть, как горит
пастушья хижина в горах? Пламя охва-
тывает закопченные бревна и красными
языками пробивается через кровлю. В
его реве слышится торжествующая
ярость стихии, загнанной в каменные
эргастулы гончарных и плавильных пе-
чей, за железные решетки очагов, в тес-
ноту и мрак глиняных ламп. В него
скупцы подливали масло каплями. Его
кормили впроголодь углями и щепками,
ему же для насыщения мало Герцин-
ских лесов1. Да что леса? Оно может по-
глотить весь мир.
Огонь не только могуч. Он и хитер.
Кто его осудит за это? Что остается
делать тем, кого хитростью и обманом
заставляют работать на других. Выпал
из решетки крошечный уголек и при-
таился под золой. Не заметил его бес-
печный хозяин и ушел. Стали тлеть
половицы. Занялись стены. И вот уже
весь дом объят огнем!
Вот с такого уголька все началось у
нас в Энне2. Только пожар охватил не
пастушью хижину, не селение, не город,
а огромный остров Сицилию. И длился
он не час, не день, не год, а целых шесть
лет. Искры этого пожара перелетели
через море, и можно было видеть его
огненные сполохи в Греции, в Испании,
в самом Риме.
Тогда я был рабом Антигена и обучал
грамоте его детей. Как учителю, мне
жилось лучше, чем многим, да и Анти-
ген, право, был не худшим из господ.
У меня была своя каморка. Днем я мог
выходить за ворота усадьбы. Близость
к детям избавляла меня от унизитель-
ных наказаний. Впрочем, мой господин
прибегал к ним вообще редко, предпо-
читая отсылать провинившихся с глаз
долой, на мельницу.
Желая казаться человеком образо-
ванным, Антиген украсил свой дом бю-
стами поэтов и философов. Но я не ви-
дел, чтобы он что-либо читал, кроме
счетов и расписок. Прослышав, что в
Сиракузах у кого-то есть раб-фокус-
ник, Антиген решил не ударить лицом
в грязь и завести фокусника у себя в
доме.
Так появился Евн, сириец лет трид-
цати. У него было длинное вытянутое
лицо с узким, как бы надрубленным
посредине носом, высокий лоб, густые
брови. Более всего поражали его гла-
за, обладавшие какой-то притягатель-
ной силой.
Рабы любят рассказывать о себе. Мы-
сленно возвращаясь к свободе, они чер-
пают силу в воспоминаниях. Достаточно
недели,чтобы узнать о новом невольни-
ке все: откуда он родом, кто его роди-
тели, как попал в рабство. Евн оставал-
ся для нас загадкой. «Наверное, скрыт-
ность свойственна его профессии»,—
думал я.
За день до представления весь дом
был поднят на ноги. Всюду что-то мы-
ли, скребли, чистили. Нам, рабам, при-
казали надеть чистое платье. Можно
было подумать, что Антиген хотел блес-
нуть не только искусством своего раба-
фокусника, но стремился показать го-
стям, как хорошо и весело жилось в
его доме.
Я не ошибусь, если скажу, что дела-
лось это в пику Дамофилу, соседу и
давнишнему недругу Антигена. Стоило
одному прославиться в чем-нибудь, как
в соревнование вступал другой. На
ипподроме в Сиракузах их лучшие кони
состязались в быстроте бега. Каждый
стремился затмить другого роскошным
убранством дома и затратами на обще-
ственные нужды.
Антиген вел себя более сдержанно.
Он не позволял себе разъезжать по ули-
цам Энны на повозке, запряженной ра-
бами. Его пастухи не грабили путников,
так как им давали обноски. Дамофил,
отказывая и в этом, толкал рабов на
грабеж.
Несмотря на вражду, Дамофил и Ан-
тиген как добрые соседи ходили друг к
другу в гости.
Я не буду утомлять вас рассказом о
том, как был накрыт стол, как стали
собираться гости, какие произносились
речи. Начну прямо с выступления Евна,
поразившего нас всех в тот день.
На нем развевался длинный пурпур-
ный хитон, подпоясанный узорным поя-
сом. На ногах были сандалии с сере-
бряными застежками. Сириец низко
поклонился гостям. Антиген радостно
улыбался. Фокусник следовал его на-
ставлениям и был почтителен.
Евн подошел к столику. Глиняные
тарелки словно прилипали к его рукам.
Вино не выливалось из опрокинутых
фиалов. В воздухе мелькали платки,
ножи, футляры для свитков и другие
предметы.
Но что это? По знаку Евна внесли
хозяйское кресло. Фокусник располо-
жился на нем с той величественностью,
171
которая приличествует царю. Вот он
устремил свой взгляд на одного из го-
стей. Тот сначала заерзал, а потом за-
мер, как бы окаменел при виде Горгоны
Медузы. Евн сделал какое-то движение
рукой: гость вскочил и, взяв со стола
яблоко, почтительно протянул фокусни-
ку. Небрежно поблагодарив, Евн обра-
тил свой пронизывающий взгляд на
другого гостя. Тот также молча поднес
Евну фиал.
Мы, рабы, затихли. Евн шел по
острию ножа. Он обращался со знатны-
ми гостями, как со своими слугами.
Очередь дошла до Антигена.
— Подойди ко мне, раб мой! — при-
казал Евн.
Это переходило всякие границы. По-
этому наступила такая тишина, что
можно было услышать жужжание мухи.
Антиген побледнел. Яростный окрик
готов был уже сорваться с его уст, но
Евн не отводил глаз. Выражение лица
у Антигена изменилось. Он как-то об-
мяк, ссутулился и сказал- мирно:
— Верю тебе, Евн! Ты станешь ца-
рем. Не забудь тогда о тех, кто делал
тебе добро.
Так Евн обрел над Антигеном стран-
ную и непонятную власть. Сириец не
злоупотреблял ею, но и Антиген не вспо-
минал о публичном оскорблении.
Слух о необыкновенных способностях
Евна перешагнул за порог дома, и вско-
ре во всей Энне и ее округе не было ра-
ба, который не слышал бы о сирийце и
не мечтал о встрече с ним. В их глазах
Евн был не фокусником, а человеком,
связанным со сверхъестественными
силами и обладавшим властью над
ними.
Мне всегда казалось, что в профес-
сии фокусника есть что-то легковесное,
шутовское. Но Евн не был обычным фо-
кусником. Он скорее напоминал жре-
ца, восточного мага. Я слышал, что сре-
ди них есть люди, обладающие высшей
мудростью. Величайшие философы не
стыдились называть себя нх учениками.
172
Не удивительно, что меня потянуло к
Евну. Да и он сам шел мне навстречу.
Я охотно оказывал ему различные
мелкие услуги, значение которых мне
стало ясно позднее. Я встречался с не-
вольниками Дамофила и передавал им
какие-то клочки папируса, исписанные
непонятными письменами. Однажды я
спрятал у себя в каморке кожаный
мешочек, в котором, судя по металли-
ческому звону, были монеты.
Как-то Евн попросил меня принести
горсть орехов. Удовлетворив его прось-
бу, я спросил:
- Ты любишь орехи, Евн?
— Нет, Ахей! Особенно с тех пор, как
обломал о них зубы. Орехи нужны мне
для дела.
Евн раньше называл делом свои пред-
ставления. Но, судя ио многозначитель-
ному тону этих слов, речь шла о чем-то
другом.
Однажды Евн сам забрел в мою ка-
морку. Обняв меня за плечи, он сказал:
— Видишь этот орех? — он разжал
кулак.— С виду он похож на те, кото-
рыми ты меня снабдил. Но только с ви-
ду. Внутри не ядро, а уголек. Старый
фокус. Я научился ему у отца. Он был
воином и погиб в схватке с римлянами.
Маленькая хитрость. Но она послужит
доброму делу.
— О чем ты, Евн? Я не понимаю.
— Прости, что говорю сбивчиво. Я
долго молчал. Если бы ты знал, чего
мне это стоило. Я должен был сжаться
в кулак. Но сегодня решится все. Се-
годня у Волчьей пещеры. Приходи,
Ахей! В полночь.
У входа в Волчью пещеру собралось
несколько сот рабов, мужчин и женщин.
Тут были и сирийцы, которым я носил
записки Евна. Они были вооружены.
Я подозреваю, что оружие было куплено
на деньги, хранившиеся в моей каморке.
Появление Евна было неожиданным.
Сначала из-за выступа пещеры пока-
зались руки, потом голова и туловище.
Ног не было видно, поэтому могло по-
казаться, что это не человек, а великан.
Евн медленно опустился с ходулей,
лег на землю. Глядя на его устремлен-
ные в одну точку глаза, шевелящие-
ся губы, можно было поверить, что он
улавливает какие-то доступные лишь
ему одному звуки. Потом он встал, слов-
но повинуясь чьему-то приказанию.
— Долго ли терпеть, Евн? Когда
избавление? — послышались крики.
Евн поднял руку. И в тишине прозву-
чал глухой голос:
— Мать-земля! Величайшая из бо-
гинь! Ты меня слышишь? Откликнись!
Я готов был поклясться, что рот Евна
был закрыт. Толпа замерла, ожидая
чуда.
Из уст Евна вырвалось пламя и осве-
тило его лицо с безумными глазами.
Люди в едином порыве упали на ко-
лени.
«Только мать-земля способна на та-
кое чудо! — думали они.— Ведь ее
недра полны огнем. Те места, из которых
выходит огонь, священны».
Я один знал, что во рту у Евна орех
с угольком: маленькая хитрость, но она
служит великому делу.
Вместе со всеми я бежал по склону
горы к Энне. В руках у воинов были
факелы. Да, воинов! Кто бы назвал их
рабами?! Как одухотворены их лица?
В каждом частица огня Евна.
Дальше я могу не продолжать. По-
следующие события известны всем. В
очищающем пламени сгорела Энна вме-
сте с Дамофилом и всеми, кто попрал
имя Человека. Царем мы избрали Евна,
который правил под именем Антиоха. Я
стал главнокомандующим вс^йскоМ из
освобожденных рабов.
А все началось с уголька. С того
уголька, который Евн вложил в выдолб-
ленный орех.
1 Герцинские леса — леса Германии,
считавшиеся непроходимыми.
2 Энна — город в центральной части Си-
цилии, самого крупного острова в Средизем-
ном море.
ВОРОНИЙ ПИР
Действие рассказа относится ко времени же-
стоких преследований, организованных Л. Кор-
нелием Суллой во время его диктатуры (82—
79 годы до н. э.) с целью уничтожить противни-
ков и вознаградить своих приспешников за счет
имущества лиц, объявленных вне закона. Объяв-
ление вне закона именовалось проскрипцией.
Каждый мог убить человека, внесенного в про-
скрипционный список, и получить за это возна-
граждение или свободу, если доносчик был ра-
бом.
Это было очередное распределение
имущества проскрибированных, или
«вороний пир», как его едко называли
римляне, умевшие шутить и в минуты
самых страшных бедствий. После дней,
заполненных казнями и убийствами,
Сулла приглашал к себе всех, кого он
считал нужным вознаградить.
Приглашенные молча сидели за сто-
лом, ожидая диктатора. Подвешенные
к потолку светильники освещали лбы
в испарине, подергивающиеся кончики
губ, не находящие себе места руки. Эти
люди не боялись встречи с Суллой,
взгляд которого пронизывает насквозь.
Их пугало его долгое отсутствие. Вдруг
появится вольноотпущенник Сулы Хри-
зогон и объявит, что Сулла не может
выйти к столу или еще хуже — Сулла
умер.
Страхи оказались напрасными. Не-
слышно отдернулся занавес, и из своих
покоев вышел Сулла в сопровождении
Хризогона. Лицо диктатора покрывали
красные бугры, едва оставлявшие место
для клочков неестественно белой кожи.
Спущенные на лоб светлые волосы слег-
ка курчавились. Видимо, он только что
вышел из ванны, приносившей ему
облегчение: ведь нарывами было покры-
то все его тело и кишевшие в гнойниках
червяки вызывали нестерпимый зуд.
Гости встали, обратив к диктатору
лица, светящиеся преданностью и со-
чувствием. Сулла скользнул по ним
173
Гай Марий. Его, вы-
ходца из италийского
городка Арпина, в Ри-
ме называли выскоч-
кой. Он был обязан
возвышением и славой
не знатному происхож-
дению, а ясному уму
и упорству.
Воин Мария. Проведя
военную реформу, за-
менившую ополчение
профессиональным вой-
ском из плебеев, Марий
заставил самих воинов,
а не рабов, как прежде,
нести провиант и ин-
струменты для соору-
жения лагеря. Воинов
Мария стали называть
«марианскими мулами».
Цезарь, аристократ
племянник Мария (по
браку тетки Юлии), он
объявляет себя наслед-
ником его политики,
популяром и, пользуясь
поддержкой народа,
добивается консульст
ва, но сразу же всту-
пает в союз с суллан-
цами Крассом и Пом-
пеей.
Бронзовый столик о
трех ногах, служивший
подставкой для жаров-
ни, которая обогревала
комнату в зимнее время
(печей не было), наш-
ли на вилле, принадле-
жащей тестю Цезаря.
Цезарь, продрогший
после похода, грел у не-
го руки и любовался
прекрасной работой.
Цицерон. Земляк Ма-
рия, в отличие от не-
го добившийся высшей
славы не оружием на
поле боя, а силой сло-
ва в народных собрани-
ях и сенате. Уверенный
в том, что слово может
одолеть и меч, он пал
от меча первой жерт-
вой возобновившихся
гражданских войн.
Монета Брута. На ли-
цевой стороне монеты
портрет Брута в про-
филь. На оборотной —
два кинжала и между
ними фригийский кол-
пак, который надева-
ли на рабов, отпускае-
мых на волю. Латин-
ские слова под кинжа-
лами и колпаком имели
значение «Мартов-
ские иды» — день, ког-
да Брут и его друзья
закололи Цезаря.
Катон Младший. Стой-
кий республиканец, он
не захотел примирить-
ся с тем, что властью
обладает не сенат, а те,
кто командуют армия-
ми. Не приняв диктату-
ры Цезаря, он сам уби-
вает себя мечом, избе-
жав судьбы Цицерона.
Корнелий Сулла. Мо-
нета воспроизводит
конную статую Сул-
лы, воздвигнутую его
приспешниками, участ-
никами «вороньего пи-
ра». После смерти Сул-
лы были разбиты и пе-
реплавлены все его изо-
бражения.
174
Ливия. Вторая супруга
Октавиана Августа,
которую он увел от
мужа вместе с детьми
от первого брака. Ли-
вия сопровождала Ав-
густа во всех его поезд-
ках и давала ему сове-
ты. Он опасался своей
властной и коварной
жены, разговаривая с
нею по заготовленному
конспекту После смер-
ти супруга Ливия полу-
чила титул «Аугуста».
Октавиан Август. По-
бедив в гражданских
войнах, он публично
провозглашает восста-
новление республики,
но правит единолично,
впервые в истории по-
казав, что можно быть
диктатором, им не на-
зываясь. Тоусливый,
скаредный, двуличный,
он искусно играет роль
щедрого, великодуш-
ного, заботливого «от-
ца отечества». Пролив
моря крови в граждан-
ской и внешних вой-
нах, он объявляет о
наступлении «мира»
и «золотого века»
Фриз «алтаря мира»,
воздвигнутого Авгу-
стом на Марсовом по-
ле. На данном участке
изображена процессия
сенаторов. На другом
участке фриза можно
увидеть членов семьи
Августа, его супругу
Ливию и дочь от перво-
го брака Юлию.
175
взглядом и, успокоении опустившись
в кресло, дал знак, что можно сесть.
- Итак,— начал Сулла после пау-
зы, потребовавшейся, чтобы взять из
рук Хризогона свиток папируса.
В это время приоткрылась дверь и
чей-то голос произнес:
— Публий Лициний Красс.
- Пусти! распорядился Сулла.
Гости повернули головы. В зал, всту-
пил человек лет тридцати, среднего
роста, плотного телосложения. Лицо
Красса можно было бы счесть привле-
кательным, если бы не тяжелая челюсть,
придававшая ему сходство с быком.
На лицах гостей можно было прочи-
тать неудовольствие: «Чем отличился
этот Красс? Что в нем привлекло
Суллу? Румянец на щеках? Безукориз-
ненные манеры? Но ведь Красс, захва-
тив несколько городов, присвоил иму-
щество жителей, а их самих сделал
своими рабами. Он не поделился с дик-
татором. Другому бы за это снесли го-
лову, а Красса лишь пожурили. Вот и
сейчас, зная о симпатии Суллы, Красс
позволил себе опоздать».
Сулла улыбнулся Крассу приветливо
и загадочно.
— Ты опаздываешь, мой Публий! Те-
бе придется устроиться в Регии. — Шут-
ка вызвала хохот. Все поняли, что дик-
татор назвал Регием противоположный
край стола, так как город Регий был на
краю Италии, граничившей с Сицилией.
Вся Италия казалась Сулле пиршест-
венным столом, за который он усадил
своих приспешников, чтобы раздать им
лакомые куски.
Красс занял место между тощим как
жердь Фуфидием и отрастившим брюш-
ко Муреной.
— Итак,- произнес диктатор буд-
нично,— что у нас на сегодняшний день?
В руках Суллы зашелестел свиток:
— Номентанское поместье Лукреция
Офеллы.
Сулла отложил свиток и обвел гостей
тяжелым и проницательным взглядом.
176
Фуфидий вытянул длинную шею. Кати-
лина откинулся назад, и на горле его
выпятился трепетавший кадык. Номе-
нтанское поместье! Десять тысяч юге-
ров земли. Пашни! Виноградники!
Усадьба с греческими статуями, мидий-
скими коврами, столовым серебром, ме-
белью из черного дерева! А какие рабы!
На губах Красса блуждала улыбка.
Самый алчный из всех, он обладал за-
видным свойством не обнаруживать
внешне главной из своих страстей.
— Я думаю,— молвил Сулла, растя-
гивая слова, как это делает стрелок с
тетивою лука,— отдать землю и дом
Марку Туллию Декуле, выполняющему
сейчас мое поручение в Этрурии.
Вырвался вздох. В нем звучали боль
и разочарование. Лакомый кусок
уплыл!
— Что касается рабов Лукреция,—
продолжал Сулла,— то я отпускаю их
на волю. Они станут Корнелиями.
Это объявление было встречено рав-
нодушно. Не все ли равно, достанутся
ли рабы Лукреция Декуле или попол-
нят свору вольноотпущенников Сул-
лы, из которой и этот красавчик Хризо-
гон, сейчас он что-то нашептывает
патрону на ухо.
— Дом Овиния,- проговорил Сул-
ла, заглядывая в свиток. — Этот него-
дяй обманул ваши надежды. Узнав, что
его имя в списке, он вскрыл себе вены,
а дом приказал поджечь. Пустырь, по-
крытый головешками и золой, вот все,
что осталось от дома со всеми его бо-
гатствами. Рабы же...
Позволь,- послышался голос.
Гости возмущенно повернули головы.
«Красс смеет прерывать Суллу?»
— Что тебе, мой друг? — спросил
Сулла вкрадчиво.
— Отдай пустырь мне! — протянул
Красс.
Взрыв хохота потряс таблин. Живот
Мурены напоминал кузнечный мех, на-
дуваемый воздухом, Катилина опроки-
нул фиал на белоснежную тогу Це-
цилия Метелла, но тот, подпрыгивая
на сиденьи, этого не заметил.
Сулла резко вскинул руку, и все
затихло. Только Мурена продолжал
беззвучно трястись.
— Бери его, мой Публий! — восклик-
нул диктатор.— Запиши, Хризогон, я
отдаю Крассу все пустыри, которые
останутся от домов моих недругов.
И снова таблин наполнился смехом
и шумными возгласами. Гости не толь-
ко потешались над Крассом, согласив-
шимся взять вместо городского дома
или сельского поместья пустырь, но и
одобряли Суллу. «Диктатор мудр и
справедлив! Поздно приходящему
кости!»
* * *
На следующий день рабы Красса,
обученные строительному делу, начали
осваивать пустырь. Они быстро очи-
стили его от пепла и головешек, разо-
брали завал кирпичей и начали рыть
яму под фундамент. Через полгода но-
вый шестиэтажный дом с его бесчислен-
ными каморками заселили плебеи.
Дома Красса появлялись то здесь, то
там. Многие участки доставались ему
даром, согласно обещанию Суллы. Иног-
да Красс скупал участки вместе с лачу-
гами и, снеся их, возводил такие же вы-
сокие доходные дома. Вскоре чуть ли не
пол-Рима принадлежало Крассу. За-
должавшие ему квартиранты распла-
чивались на выборах голосами. Тогда
как после смерти Суллы многие завсег-
датаи «вороньего пира» разорились и
готовы были вызвать из преисподней
Суллу, чтобы хоть как-то поправить
свои дела, Красс богател не по дням, а
по часам. Кроме доходных домов, ему
принадлежали серебряные рудники,
мастерские, поместья, корабли. Ни один
из способов обогащения не казался
Крассу недостойным, если он давал на-
дежду на барыш.
И когда уже вместо «богат, как
Крез»1 стали говорить «богат, как
Красс», стало известно, что на Рим с не-
победимым войском движется Спартак.
1 Крез—царь Лидии (Малая Азия), богат-
ство которого уже в древности вошло в пого-
ворку.
ЮНЫЙ ЦЕЗАРЬ
Среди тех, кто в годы диктатуры Суллы бежал
из Рима, был Гай Юлий Цезарь, выходец из
патрицианского рода, находившийся в родстве
с противником Суллы Гаем Марием. Действи-
тельный эпизод, легший в основу рассказа, рисует
характер будущего диктатора.
На все это потребовались считанные
мгновения. Крючья подтянули бирему1,
и на палубу посыпались пираты. Корм-
чий упал с проломленной головой, а его
помощника и полусонных пассажиров
с бранью провели к переброшенным с
миопароны2 мосткам.
Вскоре Гелиос осветил кучку плен-
ников, обступивших кормовую мачту.
Тут были пожилые греческие купцы с
трясущимися от страха руками, моло-
дая женщина с ребенком и безбородый
юноша, опиравшийся на плечо раба.
Юноша, казалось, был напуган менее
всех. Брезгливо опущенные кончики губ
говорили лишь о презрении к тем, кто
посмел обращаться с ним как с простым
смертным. И это не осталось незаме-
ченным.
Бородач в широких пунцовых шаро-
варах, по всей видимости главарь шай-
ки, подошел к юноше и тронул его за
плечо.
— Прочь, собака! — сказал юноша
бесстрастно.— Я накажу тебя за твою
дерзость.
Раб выбежал вперед, пытаясь защи-
тить своего господина, но тот нетерпе-
ливо оттолкнул его.
— Да, я повторяю,— продолжал
юноша.— Ты будешь распят на кресте.
Архипират3 вздрогнул и отступил,
177
видимо обескураженный этой угрозой.
Как бы ища защиты, он обернулся к
столпившимся пиратам и незаметно для
юноши подмигнул.
Этого никто не мог ожидать. Словно
кто-то подменил наглых и бессовестных
разбойников. У них подкосились ноги.
Они упали на палубу, изображая рас-
каяние. Сам архипират, стоя на коле-
нях, униженно протягивал к юноше руки.
— Прости, патриций,— бессвязно
бормотал разбойник.— С кем не слу-
чится... Знал бы заранее, что будешь
на этом корабле, разве посмел. И ночь
без луны. Пойди догадайся, кто патри-
ций, а кто презренный плебей. И одежда
у тебя, как у всех...
— Ты посмел забрать мою одеж-
ду! — перебил юноша пирата.
Тот вскочил на ноги.
— Ах, негодяи! Ах, воры! Ах, подон-
ки! — вопил он, яростно вращая белка-
ми глаз.— Немедленно возвратить пат-
рицию его одеяние.
Напуганные до смерти пираты бро-
сились к мешкам с добычей. В воздухе
замелькали хитоны, гиматии, войлоч-
ные шляпы.
Пленники замерли у мачты. На их
растерянных лицах заиграл румянец.
Женщина с ребенком не отводила
взгляда от смелого юноши, в котором
видела едва ли не посланца самих бо-
гов.
— Остановись! — закричал архипи-
рат, когда в воздухе мелькнула
тога.— Разве не видишь, что это вещь
нашего патриция. Как ты смеешь ма-
рать ее своими грязными лапами?
Он выхватил у одноглазого пирата
тогу и бережно поднял ее двумя паль-
цами.
— Эй, вы! Взгляните на свое
рванье! — обращался он к пиратам.—
Сравните его с этой белизной. Теперь
вы понимаете, что вы недостойны под-
меток его сандалий?!
Внезапно он шлепнул себя ладонью
по лбу.
178
— Сандалии! Патриций стоит боси-
ком на палубе. Он может испачкать
и занозить свои божественные ступни.
Кто-то из пиратов, не дожидаясь
окончания этой тирады, успел найти
в куче вещей изящные сандалии и
ползком добрался к Цезарю.
Тот, как ни в чем не бывало, про-
тянул услужливому пирату сначала
одну ногу, затем другую.
Архипират со всеми предосторожно-
стями подал юноше тогу, и тот привыч-
ным жестом запахнулся ею.
— Истинный патриций! — восклик-
нул архипират.— Потомок Ромула. И
такой человек находится среди нас, ма-
леньких, никчемных людишек.
Он сделал повелительный жест.
— Эй вы, спустите сходни.
Через несколько мгновений с правого
борта была спущена лестница.
И тут хохот потряс палубу. Дро-
жали бороды, дергались щеки и лбы,
иссеченные шрамами. Закатывались
глаза.
— Ай да Минуций! — истошно вопил
одноглазый пират.— Ну и потешил! Не
надо и в театр ходить!
— А что же? — лихо сказал тот, кого
назвали Минуцием.— До того, как
стать архипиратом, я был архимимом4.
— Итак,— обратился он к юноше.—
Теперь ты понял? Иди! Нам не нужны
патриции. Мы обойдемся без них.
Наступила тишина, прерываемая
лишь всхлипываниями раба. Юноша
с высоко поднятой головой зашагал к
борту. И всем стало ясно, каким должен
быть патриций.
Вот он опустил за борт одну ногу,
затем другую. Исчезла голова. Сейчас
раздастся плеск, и море примет жертву.
Но вместо плеска все услышали
предсмертные слова храброго юноши:
— Как бы обрадовался Сулла, узнав
о смерти Цезаря!
И почти одновременно раздался
вопль архипирата:
— Задержите его! Он должен жить!
* * *
Они сидели на палубе и миролюбиво
разговаривали. В тоне Минуция уже
не было ни тени насмешки.
— Так вот ты какой, Цезарь. Сам
Сулла сказал, что в тебе много Ма-
риев5. И что же ты делал после того,
как бежал из Рима?
— Отправился в Азию. Я слышал,
что здесь процветает красноречие. Се-
годня я смог в этом убедиться.
— Забудем об этой шутке. Профес-
сия у меня серьезная, надо же когда-
нибудь посмеяться. Служил я под ор-
лами Мария, а когда Сулла с войском
прибыли в Азию, подался в мимы. Но
не дал мне Сулла покоя. Стал он ма-
рианцев разыскивать. Пришлось в море
спасаться.
— К тому же,— добавил он после
паузы,— мне море принесло славу. Ты
слышал когда-нибудь о римском солда-
те Минуции? А о миме с этим именем?
Тоже нет! А пирата Минуция знают
все. Десять греческих городов мне пла-
тят дань, лишь бы я не заходил в их
гавани. А сколько знатных людей удо-
стоили меня вниманием. Сам царь Мит-
ридат6 мне руку пожимал...
Он осекся, видимо, понял, что сказал
лишнее.
— Я не услышал главного,— сухо
проговорил Цезарь.— Сколько я тебе
должен за знакомство?
Лицо у пирата вытянулось.
— С Цезаря ничего не возьму. Ведь
ты бежал от Суллы.
Юноша нетерпеливо дернул плечом.
— Я не хочу исключения. Денег со
мной нет. Но у меня богатые друзья.
Назови сумму.
— Ты, я вижу, упрям,— сказал пи-
рат.— Если хочешь как все, то будешь
мне должен сто тысяч сестерциев. От-
дашь, когда выйдешь в люди.
— Зачем откладывать! — резко бро-
сил Цезарь,- Мой раб доставит тебе
через сорок дней сто тысяч, а пока я
останусь на судне как заложник.
— Мы отправляем заложников на
остров. Там у нас есть пещера,— мягко
возразил Минуций.— Не можем же мы
все эти сорок дней ждать выкупа.
— А я хочу быть на корабле,—
капризно проговорил Цезарь.— В пе-
щере сырость. А у меня слабое здо-
ровье. И врачи прописали свежий воз-
дух. И, слово патриция, я вам не буду
мешать.
— Ну уж, если здоровье, воздух,—
невнятно промычал пират.
Он ушел, чтобы отдать распоряже-
ния. Не прошло и часа, как бирема
отделилась от миопароны. На ее борту
был единственный пассажир — раб
Андроник. Он перевесился за перила и
смотрел на Цезаря так, словно видел
его в последний раз.
...Так начался первый из сорока дней
пребывания Цезаря на пиратском ко-
рабле. Остальные дни он провел под
тентом, на корме. Пираты занимались
своим делом, а Цезарь своим.
Они уходили от военных кораблей и
гонялись за торговыми, стояли в укром-
ных бухточках, латали паруса, сорти-
ровали добычу, играли в кости. Цезарь
же сидел под своим тентом и писал на
вощеных табличках или стирал напи-
санное, иногда просто любовался мо-
рем, спокойным или бурным.
Изредка, будучи в благодушном
настроении, он останавливал первого
попавшегося на глаза пирата, сажал
его рядом и декламировал только что
написанные стихи.
Мерная речь чуждого, едва понятного
языка убаюкивала разбойника, и тот
вскоре начинал клевать носом. Это при-
водило Цезаря в ярость:
— Неуч! Тупица! — кричал он.— Ты
смеешь храпеть, когда я раскрываю
тебе красоты латинского языка. Вот
увидишь, я прикажу распять тебя пер-
вым!
Пираты ухмылялись. Ну и шутник
этот патриций!
179
У Минуция тоже не было оснований
жалеть о своем решении. Пребывание
патриция на борту приносило выгоду.
Увеличилась выкупная плата. Ведь
на корабле поселился отпрыск одного из
знаменитейших римских родов, потомок
Энея. Пират охотно показывал Цезаря
за работой или во время отдыха и за
это тоже брал деньги.
А дни шли с той неотвратимой быст-
ротой, на какую способно одно лишь
время. Гелиос поднимался из-за восточ-
ных гор и опускался за горизонт, как
бронзовый диск, пущенный рукой дис-
кобола. Приближался день расстава-
ния. Патриций не проявлял ни нетерпе-
ния, ни радости. Казалось, он мог жить
на палубе еще месяц или год.
На сороковой день пребывания пат-
риция на борту, или эры Цезаря, как
шутливо выражался сам Цезарь, мио-
парона скользнула в узкий пролив
между двумя скалистыми островами.
Сюда должен был подойти корабль с
выкупом для Цезаря. Он пришел после
полудня в назначенное время.
Раб Андроник спешил к своему госпо-
дину. Все эти дни он провел в ужасной
тревоге. Воображение рисовало самые
страшные картины. Пираты пощадили
юношу в тот первый день, но станут ли
они терпеть его надменное поведение,
его капризы сорок дней?
Но Цезарь жив! Жив! Верный раб
едва не бросился в объятия к госпо-
дину. Остановило его то холодное и
властное выражение лица, которое всег-
да появлялось у Цезаря, когда он тор-
жествовал победу.
— Достал деньги? — спросил Це-
зарь безучастно.
-- Да,— ответил раб, протягивая ко-
жаный мешочек.— Ровно сто тысяч
сестерциев, как ты просил.
Цезарь опустил руку в мешок, отсчи-
тал какую-то сумму и двинулся к корме,
где его ожидал Минуций.
— Мы в расчете,— сказал Цезарь,
протягивая кожаный мешок.— Здесь
180
ровно девяносто пять тысяч сестер-
циев.
— Пустяки! — отозвался пират, при-
нимая мешок.— Пять тысяч не деньги!
Цезарь вскинул левую бровь и про-
изнес, отчеканивая каждое слово:
— Пять тысяч сестерциев я удержал
на необходимые расходы.
Он повернулся и, не простившись,
зашагал к трапу.
Вечером того же дня из-за скалистого
мыса показались два вытянутых корпу-
са. Это были длинные римские либурны,
предназначенные для охраны торгового
флота. Бой был недолгим. На одного
пирата приходилось не менее десятка
римлян.
Цезарь вел себя так невозмутимо,
словно происходящее не имело к нему
никакого отношения. И лишь когда все
на палубе миопароны стихло и пиратов
со скрученными сзади руками повели
на римский либурн, Цезарь встал и
расправил затекшие плечи. Он оглядел
все вокруг, словно он один командовал
этими кораблями и руководил боем,
словно ему принадлежало и море, и
небо, весь этот мир, завоеванный его
выдержкой и хитростью.
— Вот обрадуется проконсул, когда
я ему доставлю этих молодчиков,—
произнес центурион, показывая на пи-
ратов.
— Я думаю,— холодно возразил Це-
зарь,— ему будет достаточно и той ра-
дости, что пиратов уже нет.
Он поднял руку и выразительно очер-
тил в воздухе крест.
— Распять?! — увидился центури-
он.— Но среди пиратов есть римские
граждане! Меня обвинят в самоуправ-
стве!
— Сошлись на меня,— сказал Це-
зарь.— Я согласен оплатить все расхо-
ды. Вот тебе пять тысяч сестерциев.
Проходя мимо Минуция, Цезарь ска-
зал:
— Никто не смеет безнаказанно
шутить над Цезарем.
Цезарь мог бы этого и не говорить.
Минуций понял все. То, что он при-
нимал за каприз избалованного юнца,
было строгим и жестким расчетом.
В этом Цезаре нет ничего от Мария.
Он копия самого Суллы.
Цезарь неторопливо спустился в
трюм. Он не пожелал видеть, как будут
увозить пиратов. Нет, он не испытывал
жалости к людям, с которыми провел
сорок дней. Он считал, что они достойны
своей участи, и прежде всего этот Ми-
нуций, променявший тогу римлянина на
пиратские шаровары.
Сверху раздался крик. Цезарь узнал
голос Минуция. Что еще надо этому
болтливому пирату?
Когда Цезарь поднялся на палубу,
берег был едва виден. Андроник стоял
к нему спиной.
— Этот, как его, Минуций, что-то
говорил? — спросил Цезарь и сразу же
пожалел об этом.
— Да, он сказал, что далеко пой-
дешь,— молвил раб, не оборачиваясь.
Никогда еще он не вел себя так
дерзко.
1 Бирема — судно с двумя рядами весел.
2 Мио парома — тип легкого и подвижного
судна, обычно использовавшегося пиратами.
3 Архипират - - предводитель пиратов.
4 Архимим — главный актер в сценках, на-
зываемых мимами.
5 Гай Марий - римский полководец, глава
демократической партии, политический против-
ник Суллы.
6 Митридат — царь малоазийского госу-
дарства Понт, непримиримый противник Рима.
ЗАПИСКИ БРУТА
15 марта 44 года до н. э. всемогущий диктатор
Гай Юлий Цезарь пал от рук сенаторов-заговор-
щиков. Душой заговора был Марк Юний Брут,
близкий к Цезарю человек. Рассказ написан в
форме исповеди и отнесен ко времени, предшест-
вующему самоубийству Брута.
Твой взгляд скользнул по моему лицу
и застыл на стали кинжала.— И ты,
дитя? — это были твои последние слова
и твой последний вопрос, обращенный
ко мне.
С тех пор прошло два года, и все это
время моя душа содрогалась оттого, что
мой ответ оказался столь краток. А ведь
за ним было две жизни, моя и твоя!
Мне не было и восьми лет, как я
лишился отца, казненного Помпеем.
Детское воображение рождало планы
мести, и они гасли, как уносимые ветром
искры. В душе оставалась лишь не-
нависть к убийце. Не находя выхода,
она наложила на меня отпечаток не-
детской серьезности и угрюмости. Мне
были далеки игры моих сверстников.
И я их чуждался, так что, еще не имея
никакого представления о философии,
я заслужил кличку Философ.
В это время я впервые услышал о
тебе. У нас дома рассказывали чудеса
о твой храбрости. Забившись в угол,
я мысленно разыгрывал сценку на пи-
ратском корабле, ставя себя на твое
место.
Позднее, когда началась твоя умо-
помрачительная карьера, ты стал появ-
ляться в нашем доме. Мне было страш-
но оказаться лицом к лицу с гением. И
я убегал из дому. Мое поведение ка-
залось матери странным.
— Почему ты его боишься, Марк? —
говорила она мне.— Ведь он такой ми-
лый!
О, женщины! С каким простодушием
и беспечностью вы приближаетесь к
великому человеку и начинаете его
мерить своей меркой.
А я рос мужчиной. И воспитанием
моим руководил брат матери Катон1,
как я теперь понимаю, самый мужест-
венный из людей, каких знал мир, и к
тому же наделенный редкой проница-
тельностью.
Я не смог скрыть своего восхищения
тобой, Цезарь, и вызвал резкую отпо-
ведь.
181
— Брут! Ты не знаешь людей. В том,
что ты усматриваешь благородный по-
рыв, это трезвый расчет интригана, рас-
чищающего путь к власти.
В другой раз он мне сказал:
— Смотри, как расточителен твой ку-
мир! — Он старается затмить всех свои-
ми тратами. Разве это не подозри-
тельно?
— Щедрый ненавистен скаред-
ным! — дерзко отвечал я.— Смелый
кажется безрассудным трусам.
Так начался мой спор с Катоном,
длившийся много лет. Чтобы удалить от
соблазнов, Катон отправил меня на вы-
учку к философам. Он рассчитывал,
что вдали от Рима в общении с мудре-
цами я расстанусь со своими детскими
привязанностями и пристрастиями.
Я стал афинским школяром и на вре-
мя забыл о тебе. Древние философы
раскрывали передо мной красоты вели-
ких учений, и я как новичок восхи-
щался то одним, то другим.
Особенно меня привлекло великое
творение Платона «Государство», где
раскрывалась природа справедливости
и добродетели. Чтение Платона убедило
меня, что нет государства хуже тира-
нического, а тиран — жестокое живот-
ное, согретое в народном чреве, чтобы
творить народу неисчислимые беды.
В разгаре моего увлечения Плато-
ном из Рима прибыл мой новый род-
ственник Гай Кассий, ставший мужем
моей сестры. Кассий описал мне зна-
менитое заседание сената, на котором
Катон разоблачил тебя как тайного
приверженца Катилины, помышлявше-
го установить в Риме тиранию.
Я бросился с кулаками на Кассия,
который посмел бросить на тебя тень.
— Как ты смеешь порочить Цеза-
ря! — неистовствовал я.— Цезарь не
станет связываться с преступниками.
Он просто призывал сенат к мило-
сердию2.
— Что с тобой, Брут? — удивился
Кассий.— И при чем тут я? Об этом
182
говорит весь Рим. И, если хочешь знать,
толпа римских всадников3 окружила
сенат и не давала выйти Цезарю. Она
бы разорвала его, если бы не консул
Цицерон, взявший Цезаря под свою
защиту. И после того как заговорщики
были казнены, весь Рим проводил Ци-
церона к его дому. Это был настоящий
триумф.
Но что мне Цицерон, красноречивый
ходатай Помпея. Я продолжал грезить
тобою, мой Цезарь. Я следил за твоими
успехами в Испании, с нетерпением
ожидая возвращения в Рим и встречи с
тобою.
И встреча эта произошла. Мы молча
изучали друг друга.
— Вот ты какой, Брут! — проговорил
ты первый.— Брут — философ. Нет, ты
не похож на того, что на Капитолии4.
У тебя другое лицо.
— Да! — согласился я.— Мне уже
об этом говорили. Но мой отец был по-
хож на древнего Брута. Словно бы та
статуя отлита с погребальной маски
моего отца.
Твой высокий лоб перерезала мор-
щина. Взгляд стал отсутствующим.
— Я знал твоего отца,— сказал ты
после паузы.— Это был достойный че-
ловек и сражался за достойное дело.
Но мать твоя не менее древнего рода.
Сервилия мне говорила, что происходит
от Сервилия Ахаллы, того, кто убил
народного трибуна Спурия Мелия яко-
бы за стремление к тирании.
Меня удивило это слово «якобы».
— А разве это не так?
— Видишь ли, Брут,— отозвался
ты,— Спурий добивался отмены долгов.
Тиберий и Гай Гракхи хотели дать зем-
лю народу. Их убили по тому же обви-
нению. А разве они были тиранами?
Разве были тиранами спартанские цари
Агис и Клеомен, уничтожившие тира-
нию спартанской знати?
— А Катилина? — спросил я.— Ведь
и он хотел отменить долги? Как ты
относишься к Катилине?
Ты не ответил на мой вопрос, пере-
ведя разговор на другую тему.
Но через несколько лет этот вопрос
снова всплыл, взбудоражив весь Рим.
К тому времени ты уже заключил союз
с Помпеем и Крассом, этими выкормы-
шами Суллы, и благодаря их поддержке
стал консулом. Твой приверженец Кло-
дий стал добиваться изгнания Цицеро-
на как убийцы сторонников Катилины
и тем самым показал, что слухи о твоем
участии в заговоре не беспочвенны.
Тогда-то я понял правоту Катона, как
поняли ее все, кому была дорога рес-
публика.
Придя к матери, я застал ее приме-
ряющей перед бронзовым зеркалом
подвеску с огромной жемчужиной.
— Поздравляю тебя с приобрете-
нием,— сказал я ей.— Эта подвеска те-
бе очень идет.
— Приобретением,— сказала она,
обернувшись.— Неужели ты думаешь,
что я бы потратила из нашего состояния
миллион сестерциев? Это подарок кон-
сула...
Она сказала «консула», не желая
называть твоего имени. Ты не жалел
денег на женщин и политику. Кровь
прилила к моему лицу.
— Он тиран. Я его ненавижу! —
выкрикнул я и выбежал из таблина.
— А он тебя любит! — крикнула мне
мать вслед.
Срашнее всего было то, что мать не
ошибалась. Много раз я имел возмож-
ность убедиться в твоей любви ко мне.
Я был на Форуме в тот день, когда
состоялось голосование о наделах земли
ветеранам Помпея. На моих глазах
твоему коллеге консулу Бибулу вывер-
нули на голову корзину навоза. В него
и других противников закона полетели
камни. Ветераны Помпея обнажили
кинжалы, которые они прятали под
тогами. Закон был принят. И ты еще
внес к нему дополнение — раздать
неимущим землю Кампании, отняв ее
у законных владельцев. Напуганный
сенат утвердил и это предложение. Один
Катон осмелился поднять против него
голос. Тогда ты приказал своим ликто-
рам прямо с ораторской трибуны по-
вести его в тюрьму. И только, когда
до тюрьмы оставалось несколько шагов,
народный трибун отнял Катона у
стражи.
Остаток дня я провел с Катоном.
Выслушав все, что накопилось у меня в
душе против тебя, он принял мои из-
винения и, прощаясь, сказал:
— Ты еще не знаешь, на что спосо-
бен этот негодяй!
И на этот раз Катон оказался про-
видцем. При самом богатом воображе-
нии нельзя было представить того, на
что ты можешь решиться. Через не-
сколько дней после ареста Катона на
заседании сената выступил доносчик
Веттий. Это он три года назад об-
винял тебя в причастности к заговору
Катилины. На этот раз Веттий разоб-
лачал заговор на жизнь Помпея, к это-
му времени уже ставшего твоим зятем.
Заговорщиками были объявлены все,
кто имел основание ненавидеть Помпея,
в том числе я. Впрочем, в заговоре
мне была уделена пассивная роль. Гла-
варем его был объявлен Бибул, будто
бы вручивший Веттию кинжал.
Никогда еще в древних стенах сената
не звучала столь явная ложь. На не-
сколько мгновений она парализовала
сидящих на скамьях. Наступила гне-
тущая тишина, прерываемая еле слыш-
ными вздохами и сопением. А потом зал
взорвался, наполнившись возмущенны-
ми возгласами. Сенаторы вскочили с
мест и, потрясая кулаками, кричали:
— Позор! Стащите негодяя!
А ты, председательствуя собранием5,
искусно изображал неведение. Ты успо-
каивал кричащих, поскольку крики от-
носились не только к клеветнику, но и
к тебе, стоявшему за его спиной.
Когда наконец, воцарилась тишина,
из зала посыпались вопросы. Веттий
утратил свою бойкость. Он не показал
183
орудия преступления, уверяя, что из
страха бросил его в Тибр. Он не мог
привести ни одного свидетеля готовив-
шегося убийства.
Твой замысел как истинного устрои-
теля вымышленного заговора на Пом-
пея становился ясен — ты стремился
устранить со своего пути всех сопер-
ников, в том числе и меня.
Возмущенные сенаторы потребовали
ареста Веттия и тщательной проверки
всего дела. Но ты не успокоился. Ты
вывел Веттия на Форум, чтобы он по-
вторил свои показания перед народом.
На этот раз мое имя исчезло из списка
заговорщиков, но вместо меня был наз-
ван старец Лукулл, не интересовавший-
ся уже ничем, кроме изысканных блюд.
Ты оказался плохим драматургом.
Задуманный тобою спектакль не удался.
Веттия увели в тюрьму, а на следующее
утро сообщили о его самоубийстве. В
Риме шутили: «У Веттия оказался не
только голос, но и руки Цезаря. Ими
он себя и убил».
Теперь ненависть к тебе, смешанная
со стыдом, душила меня. Страшно было
думать, что ты был моим кумиром, что
тебя продолжала любить моя мать. Мне
казалось, что надо мною смеются. В
невинных замечаниях я улавливал гряз-
ные намеки6.
Мне оставалось бежать, и я это сде-
лал, не раздумывая. Местом своего
добровольного изгнания я избрал Пам-
филию. Я надеялся на досуге заняться
философией. Но меня догнало известие,
что ты со своими друзьями выслал под
благовидным предлогом на Кипр моего
дядю Катона. Я поспешил к нему и
вместе с ним занялся приемом наслед-
ства покончившего с собой кипрского
царя.
Разумеется, и на Кипр доходили вести
о твоих победах в Галлии и в Брита-
нии. Очевидцы уверяли, что в выносли-
вости тебе нет равных. Говорили, что
в походе ты идешь всегда впереди вои-
нов, иногда на коне, с непокрытой голо-
184
вой, несмотря на зной, дождь или холод.
Вспоминали, что ты один, восстанавли-
вая в войске порядок, бросаешься на-
встречу бегущим и ведешь их в бой.
Я вспоминал стихи твоего великого
ненавистника Валерия Катулла7 «Нена-
вижу и люблю». Их адресатом была
сестра твоего приспешника Клодия, ко-
торую он называл «Лесбией». Но мне
казалось, что Катулл этой строкой вы-
разил и мое отношение к тебе. Я тебя
ненавидел как лживого политика и де-
магога. Я любил в тебе великого полко-
водца, сделавшего для возвеличивания
Рима больше, чем Марий.
Когда же ты после смерти Красса
разошелся с Помпеем, моя ненависть
к тебе стала ослабевать и ярче, чем
когда бы то ни было, разгорелась лю-
бовь.
Возвратившись в Рим, я открыто стал
на твою сторону. Тогда-то я написал
свое сочинение «Против Помпея» и ты,
к тому времени уже не только великий
полководец, но и прославленный писа-
тель, похвалил мой стиль.
Тогда-то я вновь разошелся с Ка-
тоном (тогда он был уже моим тестем).
Катон считал, что ты опаснее галлов,
германцев и британцев, вместе взятых.
Я объяснял эти слова слепотой. Но
слепцом оказался я.
События разворачивались с голово-
кружительной быстротой. Твоя вражда
с сенатом разделила государство на
два стана. Ты настаивал на том,
чтобы тебе заочно дали консульскую
власть. Сенат тебе в этом справедливо
отказал. Тогда ты не остановился перед
тем, чтобы захватить Рим силой. Ты
осуществил то, чего не добились Ган-
нибал и Спартак. Ты объявил себя
диктатором. Ты стал тираном.
Я бежал из захваченного тобою Рима
в Македонию, где Помпей собирал под
своими орлами8 всех врагов тирании.
Я вступил в стан убийцы отца, подал
ему руку. И этому виной твоя ненасыт-
ная жажда власти, Цезарь!
Утром со стороны претория послыша-
лись трубные звуки. Помпей решился
дать сражение. Рабы подвели мне коня,
и я занял место в строю. Ты выставил
против нас свою отборную пехоту. Нас
засыпали стрелами. И мы отступили, по-
теряв половину всадников. Во время
бегства конь мой, будучи ранен, пал, и
я вылетел на землю, от удара потеряв
сознание.
Очнувшись вечером, я укрылся в ка-
ком-то болоте и блуждал всю ночь по
щиколотки в жидкой грязи. Камыш
хлестал меня по лицу и обнаженным
плечам. «Поделом мне! — думал я.—
Злой гений привел меня в стан Помпея!
Я связался с убийцей своего отца, этим
напыщенным ничтожеством. Обладая
вдвое большим войском, он не сумел
воспользоваться перевесом и погубил
республику».
Утром, выйдя в фессалийский городок
Ларису, я потребовал восковые таблич-
ки и написал тебе: «Цезарь, я жив».
Ты послал за мною и встретил, выйдя
мне навстречу из лагеря. Во время объ-
ятия я ощутил влажность твоих щек.
Уже после твоей смерти я узнал, что
перед битвой ты приказал легатам и
центурионам во что бы то ни стало сох-
ранить мне жизнь.
Я вернулся в Рим вместе с тобой.
Лучше бы я остался на поле боя. Хотя
ты провозгласил себя диктатором, на
самом деле ты стал царем, хотя и без
короны. До этого было недалеко.
Готовясь переправиться в Африку
для войны с Катоном, собравшим по-
следних защитников свободы, ты обе-
щал назначить меня правителем Пре-
дальпийской Галлии. Это была плата
за предательство, и я ее принял. Ты
сокрушил мой дух, сломил мою волю.
Презирая себя, я принял эту подачку.
И снова я перечитывал «Государство»
Платона и его рассуждения о человеке
тиранического государства, становя-
щемся против своей воли пособником
тирана.
Вскоре ты вернулся из Африки, и
вместе с тобою пришла весть о герои-
ческом конце Катона. Катон не захотел
принять милость из твоих рук. Уеди-
нившись, он ночью при свете ламп про-
читал книгу Платона о бессмертии души
и умер как философ, показав пример
мне9.
В то время, когда ты воевал в Африке
с сыновьями Помпея, я сблизился с
Кассием. После возвращения из Пар-
фии, где в злосчастной войне он покрыл
себя неувядаемой славой10, он так же,
как и я, сражался на стороне Помпея.
Ты пощадил его, как и меня. Мы оба
были сломлены. И это нас связало.
Ты хочешь знать, кто первый пришел
к мысли о необходимости твоего убий-
ства? Мы возвращались после фило-
софских чтений у Цицерона, и Кассий
положил мне руку на плечо.
— Друг мой,— сказал он, как бы вы-
давливая из себя слова.— Сегодня, во
время удивительных откровений нашего
учителя11 об устройстве мироздания, ко
мне пришла мысль...
— Ко мне тоже! — воскликнул я.
— О Цезаре...— сказал Кассий.
— О мести Цезарю,— добавил я.
Это было еще до твоего возвращения
из Испании и твоих великолепных
триумфов, до того, как весь Рим напол-
нили твои статуи, как твоим именем
назвали месяц в календаре12, как тебе
дали звание «отец отечества» и дарова-
ли пожизненную диктатуру.
Вместе с Кассием мы были на том
народном собрании, когда твой при-
спешник Антоний поднял над твой го-
ловой, будто неожиданно, диадему13.
Один миг ты изучал толпу, ожидая
всплеска восторга. Толпа молчала. Уви-
дев это, ты принял строгий вид и отодви-
нул рукой диадему. Форум вздрогнул от
рукоплесканий. Спектакль, участника-
ми которого были Антоний и ты, не
удался, как и тот давний с Веттием.
Боги дали тебе много талантов: ты
великий полководец, великий актер, ве-
185
дикий игрок, великий сочинитель исто-
рии, великий оратор. Но драматургия
не твоя стихия, хотя ты и мастер интри-
ги. У тебя нет чувства меры.
Тогда я убежал на Капитолий. Бродя
между статуями древних царей и полко-
водцев, я наткнулся на статую моего
предка. Бронза сохранила неукротимую
силу воли, яростную решимость идти до
конца. Мой предок не был философом.
Он был воином. По характеру он ближе
к Кассию...
Но что это? На бронзовом плече
надпись. Нет, не древняя этрусскими
буквами. Надпись мелом, может быть,
сделанная вчера: «Бедный Брут! Ты
казнил своих сыновей и не оставил
потомства. Царям некого бояться!»
— Невежда! — закричал я, обра-
щаясь неведомо к кому.— Мало тебя
в детстве били ферулой! Брут казнил
двух старших сыновей, а мой род проис-
ходит от младшего!
Март неудержимо шел к своей сере-
дине. Утро ид было светлым и предве-
щало добрый день. Веттий предугадал
мою будущую роль. Я ненавидел Пом-
пея, но не собирался его убивать. Те-
перь я решил убить тебя. Роли распре-
делены. Назначено место казни: портик,
окружающий театр Помпея. Ты оставил
его статую, чтобы все знали о твоем
благородстве. Поверженным не мстят!
Помпей, обратившись в бегство, пал от
руки жалкого египетского раба. Ты па-
дешь от рук сенаторов и от моей тоже.
Это будет публичная казнь. Позолочен-
ное кресло, на котором ты восседаешь,
поставят у статуи Помпея. Ты упадешь
к его ногам и зальешь курию своей
кровью, как до того залил мир кровью
сограждан.
Я вышел в атрий. Там, рядом с вос-
ковыми изображениями предков, хра-
нился кинжал в старинной оправе. Это
была реликвия матери. Будто бы этим
кинжалом Сервилий убил Спурия Ме-
лия.
Я протянул руку к кинжалу, и в это
186
время я услышал шаги. Оглянувшись,
я увидел жену.
— Порция! Почему ты не спишь?
Ведь еще рано!
— Спать этим утром! — воскликнула
она.— Твой сон был тяжел. Я услышала
тайну из твоих уст. Почему ты скрывал
от меня свою тайну?
— Но это не только моя тайна,—
пытался возразить я.
— Но ты забыл, чья я дочь,— про-
изнесла она.— Помпей убил твоего
отца. А Цезарь моего... Если бы я была
мужчиной, я давно бы сделала то, на
что вы решились.
Она открыла шкаф и, достав кинжал,
протянула его мне.
1 Катон Младший — правнук Катона
Цензора, героя рассказа «На вилле Катона».
2 На заседании сената Цезарь выступил против
смертной казни разоблаченных сторонников Ка-
тилины. Выступивший после Цезаря Катон рато-
вал за смертную казнь и своей речью создал
впечатление, что мягкость Цезаря объясняется
его участием в заговоре.
3 Римские всадники — второе римское
сословие. Крупные землевладельцы и ростовщики,
стоявшие вне сената.
4 На Капитолии находилась статуя Брута, пер-
вого римского консула, изгнавшего из Рима этрус-
ских царей. Своих сыновей, причастных к заго-
вору, имевшему целью возвращение этрусков,
Брут приказал казнить.
5 На заседаниях сената председательствовал
один из консулов.
6 В Риме распространялись нелепые слухи,
будто Брут был сыном Цезаря. В год рождения
Брута Цезарю было 15 лет.
' Катулл — великий римский лирический
поэт (87—57 годы до и. э.). В своих сатирических
стихах заклеймил Г. Юлия Цезаря.
8 Знаменами римских полководцев и легионов,
которыми они командовали, были изображения
орлов.
9 Философской смертью называли в древности
самоубийство. Катон покончил жизнь самоубий-
ством.
10 Гай Кассий участвовал в походе Красса на
Парфию в качестве квестора, а после поражения
и гибели Красса в 53 году до н. э. как управитель
Сирии отразил нападение парфян на эту провин-
цию, разбив парфянское войско.
11 «Учителем» Кассий назвал Цицерона. Впо-
следствии Цицерон был казнен как вдохновитель
убийц Цезаря.
12 Седьмой месяц нашего календаря —
июль — продолжает носить имя Юлия Цезаря.
13 Диадема — знак царской власти, кото-
рой добивался Цезарь.
МОЕ ИМЯ
Рассказ основан на действительных отноше-
ниях между потомком народных трибунов Тибе-
рием Семпронием Гракхом и дочерью Августа
Ливией.
На моих коленях шелестит папирус —
сын Нила. Он был растением, стал свит-
ком. Он помнит разливы и сушь, плеск
весел, хлопанье парусов, кваканье ля-
гушек, боль от врезающегося ножа,
всю свою давнюю жизнь. Но ему дано
вместить и мою...
Солнце стояло в зените. Тень кленов
легла на плиты Форума затейливым
узором, напоминающим неразгаданные
письмена. Мне казалось, что я вступаю
в какой-то забытый мир.
И вдруг прозвучало мое имя. Раб.
шедший рядом с закрытыми носилками,
кому-то его назвал. Отдернулась шелко-
вая занавеска. Пахнуло аравийскими
благовониями. На меня пристально
смотрела молодая женщина. Дерзкий
взгляд и печаль на губах.
— Тиберий Семпроний Гракх!—ты
удивленно вскинула брови — Гракх в
наши дни?
Мое имя! Оно всегда было моим про-
клятием. Почему нам не дано самим
выбирать имен? Я — Семпроний. Ты —
Юлия. Мой прапрадед был прославлен-
ным народным трибуном, твой — без-
вестным всадником. Отец мой умер
простым всадником, а твой — пожиз-
ненным народным трибуном, принцеп-
сом и был провозглашен богом. Ему
поклоняются и приносят жертвы в хра-
мах. Греки называют это превраще-
ниями...
Но как часто мы не поспеваем за
превращениями и сохраняем за изме-
нившимся старое имя. Так мы именуем
тирании республиками, тиранов — от-
цами отечества, ростовщиков — всад-
никами, нищих — квиритами1. Так и я
оказался недостойным своего имени!
Моя мать — Антистия — ушла от
отца к богатому вольноотпущеннику.
Отец поручил меня дорогостоящим
образованным рабам. Мой первый
наставник — грек — ничем не напоми-
нал благородного Блосия, друга и
воспитателя Гракхов. Его не волновало
обнищание свободного гражданства, но
зато он обожал мимов^ и готов был
из-за них претерпеть порку, лишь бы
не пропустить их представление. Иногда
он брал меня с собою, боясь оставить
дома одного. Однажды я его выдал,
повторив при отце непристойный жест.
Грека, не посчитавшись с его ценой,
послали в деревню крутить вместе с
колодниками мельничное колесо!
Отец, заботясь о моей нравствен-
ности, приобрел сгорбленного сирийца,
страстного поклонника стоического уче-
ния3. Он набил мою голову изречениями
и притчами, как мешок горохом. О, эта
мудрость, рожденная в каморках для
рабов. О, эти благоразумные зайцы,
стоящие на задних лапках перед царем
зверей и видящие смысл в своем съеде-
нии!
Потом школа ритора4. На меня на-
пялили пеструю тогу, сшитую из раз-
добытых где-то лоскутов. Слова обвет-
шали и утратили свой смысл. Но это
не смущало! Можешь не верить сам,
сумей убедить других. Заставь облиться
слезами над судьбой плененной ахейца-
ми Андромахи! А сколько таких Андро-
мах на твоей вилле? Ты даже не знаешь
их настоящих имен и обходишься клич-
ками. И, отдавая их на ночь какому-
нибудь гостю, ты не замечаешь их слез.
Риторика! Меня убеждали, что я дол-
жен в ней преуспеть, чтобы возродить
блеск своего прославленного рода. Но
речь моя оставалась скованной, а слова
скользкими и бесцветными, как медуза.
— Ты не Гракх! — глубокомысленно
187
качали головой наставники.— Где зо-
вущая глубина Тиберии? Где пронзи-
тельные глаголы Гая?
Как будто гром порождается пусто-
той! Я вас спрашиваю, где Форум
Гракхов? Где тысячи устремленных на
оратора глаз? Где руки, уставшие от
меча и истосковавшиеся по земле? Где,
наконец, злобное шипение стоящих в
той же толпе врагов? Решая судьбы
Рима и мира в спальнях и таблинума^с,
вы хотите иметь Гракхов?!
Но если бы я унаследовал талант
Гракхов, о чем бы я вещал квиритам?
О возрожденных доблестях предков?
О принесенном Августом мире? О на-
делении плебеев землей? Да меня бы
подняли насмех! Ха! Ха! Ха! Земля?
Пусть ее возделывают варвары. Ответь
лучше, кто победит? Самнит или Галл?
Добей его! Добей!
Когда пришло время, я стал домо-
гаться должности эдила. Народу не
пришлось голосовать за или против.
Твой отец, которого называют божест-
венным, утверждая список для голосо-
вания, вычеркнул мое имя. Не думаю,
чтобы он догадывался о моем существо-
вании или знал, что я замешан в чем-
либо предосудительном. Августа — я
уверен — испугало мое имя.
Что тебя тогда заставило выйти из
лектики? Чем я тебя привлек? Достав-
шимся от отца наследством? Но ты сама
могла вымостить деньгами Аппиеву
дорогу до самого Брундизия. Внеш-
ностью? Но я никогда не нравился
женщинам. Тем, что я прославился в
стычке с германцами за Реннусом?
Ты была сыта до рвоты победами твоего
усыновленного Августом мужа! Моим
именем! Помнишь, как позднее тебе
нравилось, когда шедший за нами но-
менклатор, провозглашал: Юлия и Ти-
берий Семпроний Гракх! В этом сочета-
нии было что-то фантастическое, как в
кентавре или химере, или противоесте-
ственное, как в любви дочери Божест-
венного и простого смертного.
188
Да! Нас соединили тени моих мятеж-
ных предков. Ты знала о них больше,
чем я. Ночью мы ходили по Форуму
среди мертвых статуй. Ты вглядывалась
в их освещенные луною бронзовые лица,
и они оживали в твоих рассказах. Ты
не просто читала древние летописи. Мне
казалось, что ты жила при старинных
царях и бородатых консулах. Ты мне
показала место на спуске с Капитолия,
где под градом ударов упал Тиберий
Гракх. За городом, на месте гибели Гая
в роще Фуррины, ты положила мне
руки на плечи: «Проснись, Гракх!»
Да, ты пришла из другого мира. Тебе
надо было родиться в Сарматии и, при-
гнувшись к покрытой пеною гриве,
мчаться сквозь дикую степь. Или сколь-
зить на утлом челноке темной ночью
между речными порогами. Ты же была
лишена даже той женской свободы,
которую воспевал злосчастный Овидий.
Угрюмый и подозрительный супруг.
Август не нашел во всем Риме никого
другого, кому бы передать свою власть
и свою дочь. Ты была принесена в жерт-
ву самому тираническому из божеств —
государственной необходимости, как
она понималась твоим отцом. Тебе
выбрали мужа, указали друзей, тебя в
составе всей божественной семьи вопло-
тили в мраморе на Алтаре Мира. Но
тебя это не удержало. Ты родилась
мятежницей, Юлия!
Тебе нравилось вопрошать судьбу,
словно бы ты надеялась уйти от ее
ударов. Помнишь, мы отправились к га-
дателю-халдею? Он долго всматривался
в небо, пока где-то на его краю не
отыскал одинокую еле мерцавшую звез-
дочку. «Ты останешься одна,- — грустно
проговорил халдей.— Тебя покинут
друзья. И даже отец откажется от
тебя».
Твои губы искривились в жалкой
улыбке.
— Вот видишь, мой Семпроний. Звез-
ды предсказывают одиночество, а ты
клянешься в вечной любви!
Гадатель по звездам не ошибся. Гнев
Августа был страшен. Он любил в тебе
самого себя, осторожного, размерен-
ного, но не отыскал этих черт. Тебя
принял скалистый остров. Бесконечный
шум волн. Ни один корабль не мог прой-
ти мимо. И такой же остров нашли для
меня. Четырнадцать лет без любви, без
книг, без надежды. Можно стать зве-
рем, разучиться думать.
Но одиночество и эта скала возвыси-
ли меня. Море стало Форумом. Я вынес
на суд волн и всю нашу жизнь. Кто
повинен в том, что наши помыслы не
поспевают за бешеными метаморфоза-
ми, в том, что помимо нашего лицемер-
ного времени есть еще история. Нет,
не та, которую стремился возродить
Август, реставрируя обветшалые хра-
мы. История тех бурных лет, когда
безразличие, на котором был поднят
этот лживый режим, еще не овладело
гражданами.
И кто бы теперь сказал, что боги не
дали мне таланта?! Периоды боли, оби-
ды, отчаяния сменяли друг друга. Вол-
ны то тихо скорбели вместе со мной,
то подбадривали меня своим рокотом,
то одобрительно рукоплескали. Порой
мне удавалось потрясти их до самой
глубины. Ярость выворачивала морское
нутро. Я призывал бурю. В то утро море
было недвижным. Я увидел трирему
издалека. С тех пор, как рыбак, достав-
лявший раз в месяц провизию, сообщил
мне, что Август умер, я ждал убийц со
дня на день.
Тревожно метались дельфины. Опи-
сывая вокруг судна круги, казалось,
они хотели преградить ему путь. Затаил
дыхание ветер. Безжизненно обмякли
паруса. Но весла, подчиняясь злой воле,
опускались мерно и неотвратимо.
Вот и конец папируса. На краю не
лгут... Я не жалею ни о чем, Юлия.
Ты вернула мне имя Гракха.
' Квирит — почетное обращение к римско-
му гражданину.
2 Мимы — актеры, участвующие в уличных
сценах, часто имеющих неприличное содержание,
а также и сами сцены. Любовь к мимам, как
эпидемия, распространилась по всей Италии
в I в.
3 Стоическое учение, изложенное впервые фи-
лософом Зеноном в Афинах IV в. до н. э., начиная
со II в. до н. э. распространилось в Италии, как
в высших слоях общества, так и в низах.
4 Вслед за школой грамматиста, в которой
юные римляне получали начальное образование
(умение читать и считать), желающие и имею-
щие средства для продолжения образования
переходили в школу учителя красноречия —
ритора.
ОВИДИЙ
Император Август сослал великого римского
поэта Овидия на северо-западный берег Черного
моря, где он и умер, не добившись разрешения
вернуться на родину.
Волны еще не смыли очертаний тела
на песке, а черная голова пловца едва
уже виднелась в открытом море. Из-
далека ее можно было принять за водя-
ную птицу, плавающую у берега в осен-
ние дни.
Несколько минут назад пловец лежал
на животе, бездумно пропуская меж
пальцами мокрый песок. Ветер трепал
волосы, стянутые на лбу льняной тесь-
мой. Из камышей, обнявших колючим
строем озерцо, доносилось ленивое мы-
чание волов и хруст жвачки. Ненавяз-
чивые звуки успокаивали. А прикосно-
вение волн, зализывавших щиколотки,
было приятно, как ласка ребенка.
И вдруг человек вскочил на ноги.
Чуткий слух уловил чуждые берегу зву-
ки. Римляне шли, оживленно болтая и
смеясь.
Пастух стиснул кулак с такой силой,
словно бы в ладони была не горсть
песка, а горло недруга. Из кулака по-
текла желтая жижа. Человек бросился
в море и поплыл к плоской, вытянутой
косе.
Местные жители, геты, за рубцы и
шрамы на теле прозвали его Меченым.
189
Никто не знал его настоящего имени —
он был продан в рабство ребенком.
Рассказывали, что он провел много лет
на римской триреме, поднимая и опус-
кая тяжелое весло, и это его ожесточи-
ло. У него не было семьи. Дочери и
жены рыбаков избегали его. Он не смот-
рел людям в глаза, изъяснялся на ка-
ком-то странном языке, смешивая гре-
ческие и латинские слова с наречием
своего народа. Он умел читать не хуже
тех, кто приходил из города в рыбачий
поселок собирать подать. Но казалось
странным, что он никогда не бывал в
Томах1 и при появлении римлян пря-
тался, хотя ничто ему не угрожало.
Пастух вышел из воды, отряхнулся,
с опущенной головой зашагал в глубь
косы, туда, где из песчаных, надутых
ветром холмов поднимались желто-
ствольные сосны.
И тут ему бросилась в глаза выта-
щенная на берег лодка. Как он ее не
заметил с моря? «Здесь кто-то должен
быть...» Едва успев это подумать,
пастух увидел сгорбленную человечес-
кую фигуру. Незнакомец сидел спиною
к морю. Ветер раздувал его седые во-
лосы. Внезапно он встал, и пастух
разглядел белую римскую тогу. Рим-
лянин! Наверное, один из тех, кто при-
был на корабле в Томы. От них и здесь
не скроешься! Решение пришло сразу.
Этот должен ответить за все. Только
так можно покончить с прошлым, ко-
торое давило как камень. Рука сама
вытащила из ножен на поясе кривое
лезвие. Гениохи2 научили им обращать-
ся. С десяти шагов оно поражает без
промаха.
И вдруг пастух услышал всхлипы-
ванье. Он оглянулся. Трудно поверить,
что плачет этот старец в тоге. Но вокруг
не было никого. Плачущий римлянин!
А ему казалось, что римляне бесчув-
ственны и заставляют плакать других.
Кто мог обидеть этого римлянина? Кто
причинил ему боль? Пастух прислушал-
ся. Удивительный римлянин уже пел.
190
И песнь его была широка, как Данувий
в месяц разлива. Откуда в квакающей
римской речи появилось столько вели-
чавой мудрости, грустного раздумья и
хватающей за сердце тоски? Этот рим-
лянин — певец. А все певцы — любим-
цы богов. Даже дикие звери не трогают
их. Дельфины высовывают головы из
кипящих волн и внимают их пению.
Пастух засунул нож за пояс и медлен-
но зашагал к поющему. Дождавшись,
пока римлянин закончит свою песню,
он спросил:
— О чем ты поешь, чужеземец?
Римлянин повернулся. Его лоб был в
морщинах, но глаза сохранили юношес-
кий блеск. И в них не было ни испуга, ни
удивления.
— Я пою о родине, с которой меня
разлучила судьба,— ответил римля-
нин.— Вот уже десять лет, как меня
изгнали из Рима в этот пустынный и
безотрадный край. Десять лет, как я
взираю на это море размыто-синего
цвета, словно бы Нептун пожалел для
него лазури. Песни, которые я пою,
никто здесь не понимает, и я, записав
их на папирус, отсылаю в Рим.
— У тебя есть о чем вспомнить,—
сказал пастух.— Ты был счастлив на
своей родине.
— У меня есть одни воспоминания.
— Воспоминания бывают разны-
ми,— продолжал пастух.— Одни рас-
ширяют твое бытие. Ты живешь и ми-
нувшим и настоящим. Другие — как тя-
желая железная цепь. Идешь, а они
тянут тебя назад.
Римлянин удивленно вскинул голову.
Он не ожидал услышать от варвара
столь мудрые слова.
— Ты хорошо сказал о воспомина-
ниях. Но у человека должно быть бу-
дущее. Я же потерял все, кроме жизни,
которая каждодневно дает мне чувство-
.вать горечь бедствий. На мне больше
нет места для ран. Римские друзья
забыли обо мне. Моя Фабия больше не
пишет. А как она рвалась за мною в
прощальную ночь. Я не взял ее, на-
деясь, что в Риме она добьется для меня
прощения. Шли годы. Прощения не бы-
ло. Август не изменил своего решения.
Мои жалобные песни не смягчили его
сурового сердца. Новый правитель хуже
прежнего. Я и мои песни ему ненавист-
ны. Скорее Данувий направит свой бег
к истокам! Скорее исчезнет созвездье,
что в ночном небе стоит колесницей3,
чем мне разрешат вернуться в Рим.
Пастух слушал, проникаясь все более
и более сочувствием к этому удиви-
тельному человеку. Римлянин плакал
от бессилия изменить свою судьбу. У
него не было будущего.
Помолчав немного, певец приподнял
исхудавшее лицо. Огромные горящие
глаза смотрели с ожиданием, но в нем
ощущалось беспокойство.
— Я не надеялся здесь никого встре-
тить,— произнес он прерывающимся от
волнения голосом.— Этот мыс всегда
мне казался глухим и пустынным. Я
приплыл сюда, чтобы свести счеты с
жизнью. Но раз судьба столкнула меня
с тобой, я решаюсь просить тебя об
услуге. Руки мои не привыкли к мечу.
Мне еще не приходилось вонзать мерт-
вую сталь в живое тело. Удар может
оказаться неверным, смерть — долгой и
мучительной.
Римлянин наклонился и быстро под-
нял с земли меч. Его широкое лезвие
блеснуло на солнце.
— Вот, возьми!
Пастух отпрянул. Во взгляде его
сквозил ужас.
— Нет! Нет! Я не могу, я не хочу
убивать. Я слишком много видел смерти
и страданий. И разве ты виноват в том,
что со мной было?
Сейчас пастух уже не помнил о своем
намерении лишить римлянина жизни.
Что же произошло за эти несколько
минут? «Этот римлянин не такой, как
другие,— думал пастух.— Он слишком
хорош для Рима. Но почему он не может
жить без своего города, принесшего
ему горе? Почему ему мало этого про-
стора, этих сосен, этих синеющих на
горизонте лесов?»
— Остановись! — кричал римля-
нин.— Заклинаю тебя богами, оста-
новись!
Пастух бежал по косе, увязая по щи-
колотки в песке. «У каждого свои счеты
с жизнью,— думал он.— А я не могу
быть убийцей».
— Уведи мой челн,— донесся голос
издалека.— Утопи его в море. Я не хочу,
чтобы они узнали, как умер Овидий.
Пастух направился к лодке. «Ови-
дий...— думал он.— Римлянина зовут
Овидием». Он никогда не слышал этого
имени. Да, этот римлянин не такой,
как другие.
1 Томы — греческий город на берегу Понта
Эвксинского (Черного моря), неподалеку от
устья Дуная. Ныне румынский порт Констанца.
2 Гениохи — обитатели восточного побе-
режья Понта Эвксинского (в районе современ-
ного города Сочи) — славились как отважные и
беспощадные морские разбойники.
3 В древности созвездие Большой Медведицы
называли Колесницей.
РЫБАК И ЦЕЗАРЬ
Рассказ основан на действительном событии
последних лет правления императора Тиберия
(14—37 гг.), носившего, как и другие римские
императоры, почетное имя цезарь, когда он, уда-
лившись из Рима, жил на острове Капреи
(Капри).
Зеленоватые водоросли на прибреж-
ных черных камнях колыхались, как
борода владыки морей Посейдона, и
волны играли ею в лунном свете. Авл
любил море, тихое и бурное, ночное и
утреннее. Море наполняло его душу
своим светом и дыханием. Оно было для
него тем, чем для пахаря пашня и для
пастуха луг. Авл был рыбаком. И отец
его тоже был рыбаком. И все его предки
были рыбаками. Он родился в хижине,
191
Нерон. Придя к власти
после того, как его
мать отравила своего
супруга, Нерон вскоре
убивает и ее и дает во-
лю своей «артистиче-
ской» натуре — высту-
пает как поэт, музы
кант, актер, цирковой
возница, поджигает
Рим, чтобы построить
новый, обращенный к
солнцу город. Вызвав
недовольство сената, он.
оставленный всеми, при-
казывает заколоть себя
и уходит из жизни со
словами: «Какой вели-
кий артист умирает!»
Римская карикатура.
Таким виделся осно-
ватель христианства
большинству гладиа
торов, потешавшихся
над странной религией,
Тиберий, сын Ливии,
пасынок и преемник Ав-
густа, сумевший упро-
чить новый режим,
подавить недовольство
армии и сенаторов.
После покушения на
его жизнь в 30 г. раз-
вязывает кровавый
террор и, не снимая с
себя полномочий прин-
цепса, удаляется на
остров Капреи (совр.
Капри)
бог которой был распят
на кресте, как жалкий
раб. Это подлинная ка-
рикатура на стене ка-
зармы в Помпеях.
Монета Тиберия с
изображением восста-
новленного им храма
Конкордии, богини со-
гласия. В глубине хра-
ма на троне статуя бо-
гини, у входа на поста-
ментах — статуи атле-
тов. Храм, украшен-
ный и многими другими
статуями и картинами,
Схватка со зверями.
Гладиаторы сражают-
ся с выпущенными на
арену амфитеатра
львами и медведем
часто служил местом
заседаний сената. Со-
гласие между народом,
сенатом, армией и им-
ператором было не-
осуществимой мечтой
преемников Августа —
ни один из правителей
основанной им дина-
стии не умер своей
смертью.
Бег колесниц, наряду
с гладиаторскими боя-
ми и травлей зверей,—
любимое зрелище рим-
ской толпы.
192
Амфитеатр в Помпеях.
Это сооружение, слу-
жившее для гладиа-
торских боев, могло
вместить до 20 тысяч
человек, т. е. все на-
селение небольшого
южноиталийского го-
рода и окрестных
вилл и городков. При
императоре Нероне
между чужаками и
хозяевами возникла
драка с человеческими
жертвами. В наказание
римский сенат запре-
тил устраивать в Пом-
пеях игры в течение
10 лет.
Добрый пастырь. Та-
ким представляли ос-
нователя христианства
Давид и другие хри-
стиане гладиаторской
казармы. Благочести-
вый пастух, он кормит
сходящихся к нему
овечек.
Сражение гладиато-
ров. Рельеф. Двое гла-
диаторов сражаются ко-
роткими мечами (гла-
диусами, давшими на-
звание «гладиаторы»)
Третий, раненый, вы-
ронил меч.
193
прилепившейся к скале у самого моря.
Его дед, слишком старый для того, что-
бы рыбачить, и поэтому оставшийся
нянчить внука, клялся богами, что Авл,
едва только родившись, явственно про-
изнес «маре»1. Рыбаки Капреи сочли
бы это чудом, если бы не знали, что дед
был большим выдумщиком и любил
прихвастнуть.
Как и все дети рыбаков, маленький
Авл чуть ли не до двух лет лежал в
люльке из старых просоленных сетей.
Волны баюкали его, а ветер, врываясь
в щели хижины, раскачивал колыбель.
Авл протягивал ручонки к свету, и его
детский лепет сливался с завыванием
ветра и грохотом волн. А когда богиня
первого шага научила его ходить, он
двинулся к морю. Море не пугало его,
как других. Он не закричал, когда его
смыла волна. И люди, вытащившие ре-
бенка на камни, уверяли, что Авл упи-
рался, плакал и рвался опять в воду.
Море было первым товарищем его детс-
ких игр. В дни осенних бурь оно выбра-
сывало к его ногам то плоскую сереб-
ряную рыбку, то морского конька, то
обломок весла. Эти случайные дары да-
вали Авлу больше, чем дают маленьким
римлянам глиняные повозочки или
бронзовые солдатики. Они заставляли
задуматься над тайнами природы. По-
чему приходят бури? Откуда этот об-
ломок весла? От триремы? Или, может
быть, от рыбачьей лодки, разбившейся
на утесах?
Вскормленный морем, вдали от лжи
и алчности, зависти и коварства, Авл
и в двадцать лет был простодушен и
чист, как ребенок. Пока был жив отец,
его не посылали продавать рыбу. А
позднее бесчестные торговцы всегда его
обманывали. Он уносил в гавань кор-
зину, полную до краев шевелящейся
рыбой, а возвращался с жалкой гор-
сточкой монет. Ему трудно было понять
людей, скупавших рыбу, но никогда не
бросавших в море сети. Почему бы им
самим не взять лодку и не отправиться
194
на ловлю? Вместо этого они в ожидании
рыбаков просиживают на жаре целые
дни. Он с трудом верил рассказам о тех,
кто, скупая за бесценок улов, наживает
на рыбе состояние и строит себе виллы,
которые, подобно драгоценным белым
раковинам, украшают берег Кампании2.
Будто бы за шестифунтовую барвену3
на Рыбном рынке Рима дают пять
тысяч сестерциев. Таких денег, пожа-
луй, не сыщешь у всех рыбаков Капреи.
На них можно купить и новую лодку
с парусом, и добрую сеть. Авлу ни разу
не попадалась такая рыбина. Обычно
он вытаскивал барвену фунта на полто-
ра. Торговцы, вынимая ее из корзины,
тут же кидали ее назад. «Мелочь!» —
говорили они, презрительно кривя губы.
И платили за всю корзину сразу, хотя
другим рыбакам за каждую барвену
давали особую цену.
Было утро весеннего дня. Море
только проснулось. Раскинувшись во
всю ширь, оно ласково щурилось и ле-
ниво шевелило волнами. Как плавники
какой-то сонной рыбы, тихо поднима-
лись и опускались весла. Капли жем-
чужной влаги стекали с их освещенных
солнцем краев. В лад веслам звучала
песня Авла, негромкая и ясная, как
это утро.
Наклонившись, Авл опустил руку
через край лодки. Упругая волна плес-
нула в его ладонь так, что он ощутил
соленые брызги на губах. Счастливая
улыбка осветила лицо юного рыбака:
море узнало его и ответило рукопожати-
ем. Схватив веревку у поплавка, он начал
вытаскивать сеть. Напряглись мускулы
на руках. Задвигались желваки скул.
Выпятилась грудь. Он был прекрасен
в эти мгновения труда и общения с
природой.
Авл подтянул сеть. Над нею что-то
хлестнуло, подняв столб брызг. По
силе удара он понял, что в сеть попала
большая рыба. Но какая? Может быть,
ненавистная рыбакам морская колюч-
ка? Или змееподобная мурена? Авл
еще раз дернул сеть, и рыба на мгно-
вение выскочила из воды. Авл ахнул
от изумления. Барвена! Да еще какая!
Фунтов на двенадцать.
Слух о том, что поймана огромная
барвена, быстро распространился по
острову. Со всех сторон к хижине Авла
шли рыбаки, чтобы своими глазами
взглянуть на рыбу и на счастливца,
которому она досталась. Интересно,
сколько за нее дадут перекупщики?
Толпа окружила Авла с его добычей.
Авл сидел на пороге хижины, положив
на колени тяжелые кулаки. Рыба в об-
рывке сети билась у его ног. Никому
не приходилось видеть такой большой
барвены.
— Это рыбий цезарь! — воскликнул
кто-то.
Авл вскочил. «Как же я не догадался
сам! — подумал он.— Такой рыбины не
ловил еще никто на нашем острове,
потому что здесь никогда не жил це-
зарь. Эта рыба принадлежит ему».
— Это его рыба! — сказал Авл, не
нашедший слов для оправдания своего
решения.
— Тебя не пустят во дворец,— про-
говорил старый рыбак.— Рыбу заберут
воины, и ты за нее ничего не получишь.
Отвези ее лучше в Рим. Там тебе дадут
большие деньги.
— Послушайся доброго совета,—
взмолилась мать.— Твоя лодка скоро
развалится. Сеть порвалась об острые
камни. У нас в доме ни масла, ни соли!
— Я отдам рыбу цезарю в собствен-
ные руки,— сказал Авл.
Больше с ним никто не спорил. Все
знали, как он упрям. К тому же это его
рыба. Он ее поймал, и может делать
с нею, что хочет. «Прав старик,— ду-
мал Авл.— Воины отберут рыбу! Импе-
ратор о ней даже не узнает». Авл вспом-
нил, как дед показывал ему другую
дорогу, на крутую скалу, где теперь
дворец цезаря, куда вел мост, охраняе-
мый воинами. Собственно, это была
не дорога и даже не тропа, а просто
обрыв с уступами, по которым можно
взобраться. И он в детстве как-то взби-
рался на скалу этим путем и едва не
сорвался в море. Теперь же у него силь-
нее руки и зорче глаз. Но мешает
рыба...
Авл улыбнулся. Он всегда улыбался,
когда ему удавалось найти удачное ре-
шение. «Конечно, я привяжу рыбу к
спине,— подумал он.— И руки будут
свободны».
Так он и сделал. Особенно трудным
был последний отрезок пути. Скала
поднималась почти отвесно. Авл караб-
кался, цепляясь руками за острые кам-
ни и колючие кусты. Часто приходилось
отдыхать. И в эти мгновения становился
слышен шум моря. Но он не видел его,
так как боялся пошевелиться. Каждое
неосторожное движение грозило ги-
белью. Но Авл нисколько не жалел, что
избрал эту дорогу. И ему не было страш-
но. Ведь он был не один. Рыба нетерпе-
ливо хлопала хвостом, словно подбад-
ривала: «Иди, Авл, иди!»
Оставалось несколько футов, но са-
мых опасных. Авл обеими руками уце-
пился за край скалы и одним усилием
вытянул тело, несколько мгновений он
лежал с закрытыми глазами, тяжело
дыша.
Открыв глаза, он увидел прямо перед
собой в двух или трех шагах старца
с пронзительными глазами и резкими
чертами лица. Он угрюмо смотрел на
Авла, как-то странно наклонив голову.
Так смотрят на какое-нибудь насеко-
мое, ползущее по земле, на муравья
или жука.
Внезапно старик вскинул голову.
И тогда Авл узнал его. Да ведь это це-
зарь! Таким он изображается на мо-
нетах. Но почему у него такой стран-
ный взгляд.
— Цезарь! — воскликнул Авл, вста-
вая.— Я принес тебе эту рыбу. Он стал
разворачивать обрывок сети. Рыба уда-
рила хвостом. Цезарь попятился, защи-
щая лицо руками.
195
— Это барвена,— как ни в чем не
бывало продолжал Авл.— Я поймал ее
для тебя. Видишь, она еще не заснула.
Император коснулся спиною колонны
и вдруг, резко повернувшись, дернул
за конец какого-то шнура. Через не-
сколько мгновений послышался топот.
Стража, звеня оружием, бежала на зов
императора. Сбегались и слуги.
Авл стоял со своей рыбой, не пони-
мая, откуда сразу взялось столько лю-
дей.
Император начал успокаиваться. К
нему возвратился дар речи.
— Что это за человек? — спросил он.
— Это здешний рыбак,— пролепетал
кто-то.
Но этот ответ не удовлетворил импе-
ратора.
— Как он сюда попал? — возвысил
Тиберий голос.
— Все взоры обратились на началь-
ника караула. Это в его обязанности
входило следить, чтобы никто из посто-
ронних не входил во дворец.
Начальник караула, рослый широ-
коплечий верзила, выступил вперед. Он
был бледен, как полотно. Руки его дро-
жали. Начальник караула знал, чем ему
грозит появление этого безумца. Все
помнили, как кончил свою жизнь пре-
торианец, не поднявший на ночь моста.
Его казнили, хотя во дворец никто не
проник.
— Я его не видел! — выкрикнул на-
чальник караула.— Никто его не пус-
кал! Никто его не знает!
— Но кто-то должен знать, как во
дворец проходят посторонние,— произ-
нес цезарь. В его голосе появились
металлические нотки.— Может быть, он
прилетел по воздуху вместе со своей
рыбой?
Авл понял, что пора рассеять сомне-
ния.
— Я пришел оттуда,— показал он на
обрыв.— Пришлось, конечно, попотеть
и ноги о камни ободрал. Но рыба еще
живая. Видишь, как лупит хвостом...
196
Почему-то никого не удивило, что
рыба еще живая, хотя поймана на заре.
И никто не похвалил Авла за то, что он,
рискуя жизнью, принес цезарю чудес-
ный дар моря. Все со страхом смотрели
на императора.
' — Если этот человек пробрался сюда
по обрыву, его примеру могут последо-
вать другие,— медленно проговорил
император.— Они могут принести меч
или яд.
Все молчали. И что можно было про-
тив этого возразить. Император считал
себя в безопасности на этом острове.
Ров и пропасть надежно ограждали
его от всего мира. А теперь оказалось,
что сюда можно пройти.
— Они не пройдут,— добродушно
улыбнулся рыбак.— Они не знают
тропинки. Ее мне показал дед, да будут
к нему милостивы подземные боги!
Начальник стражи облегченно выдох-
нул воздух. Кажется, он спасен. Если
только один человек знает обходную
тропинку во дворец, то...
Видимо, та же мысль пришла на ум
и императору. Он сделал жест, не ос-
тавляющий сомнений. Император ука-
зывал рукой на обрыв.
Начальник стражи бросился к рыба-
ку. Страх за свою жизнь удесятерил
силы. Одним ударом он сбил Авла. Рыба
выскользнула из рук рыбака и упала
к ногам императора. Еще один удар —
и рыбак, даже не вскрикнув, полетел
в пропасть.
Все затаили дыхание. И в тишине
стало слышно, как внизу шумит море.
Но никто не услышал удара челове-
ческого тела. Этот удар слился с шумом
волн. Сын моря ушел туда, откуда при-
шел.
Все, кто стояли рядом, были прибли-
женными цезаря, и темная сила власти
давно убила в них все человеческое.
Но то, что они увидели, заставило их
содрогнуться.
Огромная рыба в последний раз уда-
рила хвостом. И ее спина вдруг стала
пурпурной, как море в час заката. Или,
может быть, чья-то кровь разлилась
по ее телу... Свет на чешуе то вспыхи-
вал, то бледнел...
1 Маре — по-латыни «море».
2 Кампания, область Италии, лежащая
против острова Капреи. Считалась самой пло-
дородной частью Италии.
3 Барвена, или краснобородк а,—
один из видов морского окуня. Она обладает
свойством менять после смерти окраску.
ФОРТУНА
Действие рассказа, основанного на истори-
ческом событии, относится ко времени императора
Нерона (54—68 годы н. э.).
Юноша вытер ладонью вспотевший
лоб. Румянец во всю щеку, растерян-
ный взгляд, старомодная войлочная
шляпа, заштопанная тога, неуверенные
движения — все выдавало в нем про-
винциала.
Толпа текла беспрерывным потоком.
Со всех сторон юношу толкали, теснили.
Рим шумел, как всегда в эти послепо-
луденные часы. Гремело серебро на
грязном столе менялы. Неистово вопили
жрецы Беллоны1 и яростно колотили
в медные щиты. Нищий с корабельным
обломком в руке громко просил мило-
стыню. Продавцы протертого гороха
старались перекричать разносчиков ды-
мящихся колбас, пронзительно расхва-
ливавших свой товар. Септимий, так
звали юношу, несколько раз останавли-
вал прохожих и показывал им табличку
с адресом, но все спешили, а какой-то
пожилой и мрачный человек его отчи-
тал:
— Проходу от вас нет! Сидел бы до-
ма, деревенщина!
Септимий и впрямь начал думать,
что лучше было бы ему остаться дома.
Полдня он бродит по Риму, и никто
не может ему сказать, как найти дядю.
А ведь в Аримине2, откуда был родом
Септимий, все считали дядю важной
персоной. Давая адрес брата, отец
наставлял сына: «Будь почтителен.
Помни, что он служит самому импера-
тору. Понравишься дяде — он и тебя
устроит».
«Странно, что дядю здесь никто не
знает,— думал юноша.— А может быть,
и знают, да не хотят сказать. Недобрые
здесь люди. Явись к нам в Аримин
из Рима или другого города, так про-
водили бы до самого дома, а по дороге
рассказали бы, что за человек, сколько
у него детей и есть ли дочь на выданье.
А тут бегут как на пожар, и никому до
тебя нет дела».
Уже стемнело. Опустевшие улицы и
площади Рима стали просторнее, зда-
ния величественнее, но Септимий не
замечал красоты вечернего Рима. Он
был голоден, устал.
Выбрав портик, пристроенный к вы-
соченному дому, Септимий сел спиною
к колонне, вытащил из кожаной сумки
лепешку и стал жевать. Перед его гла-
зами мелькали тоги, греческие хитоны,
прозрачные шелковые одежды, санда-
лии, солдатские сапоги. Кричали раз-
носчики воды. Из соседнего дома слы-
шалось пение. Несмотря на поздний
час, кто-то бил молотком по железу.
Это была музыка большого города. И
она усыпила Септимия.
Его разбудил чей-то вопль, заглушен-
ный бранью, ударами. Протерев глаза,
Септимий увидел, что шайка грабителей
напала на рабов, несших крытые но-
силки и освещавших дорогу факелами
и лампадариями3. Рабы разбежались.
Факелы, чадя, догорали на земле. Гра-
бителями распоряжался невысокий ко-
ренастый человек в войлочной шапке.
На его лице с бледно-розовой кожей,
какая обычно бывает у рыжеволосых,
выделялись живые блестящие глаза.
Недолго думая, Септимий ринулся
на грабителей. В Аримине он считался
неплохим кулачным бойцом. Он легко
197
отбросил двух или трех негодяев. Ры-
жий, оставив носилки, бежал навстречу
Септимию. Судя по улыбке на лице гла-
варя, его скорее радовало, чем огорчало
появление нового противника. Но гра-
бители, казалось, оберегали рыжего,
не давая ему вступить в драку. Кто-то
подставил Септимию ногу. Он упал, и
на голову ему обрушилось что-то тяже-
лое.
Септимий очнулся в чужом доме.
Рядом с ним был столик с водой и яства-
ми. Он лежал на низкой постели. Над его
головой был потолок в лепных украше-
ниях, изображавших фантастических
зверей.
— Ну каково, молодой человек? —
услышал он и повернул голову.
Справа от него сидел худой старик
в белой тоге. В лице старика было что-то
величественное и суровое, хотя голос
его был тонок, как у ребенка.
— Впервые в Риме? — спросил он
после долгой паузы.
— Да,— ответил Септимий, удивлен-
но разглядывая богатое убранство
незнакомой комнаты.
— Тебя, верно, интересует, где на-
ходишься? — сказал старик, подсажи-
ваясь ближе к Септимию.— В моем
доме. Меня зовут Квинт Цецилий. Я
сенатор,, и отец мой был тоже сенато-
ром. Вот так-то, молодой человек.
Септимий молчал, и старик продол-
жал:
— Я вижу, ты смелый юноша. Не
побоялся шутников, хотя и был один.
— Шутники? — воскликнул Септи-
мий, приподняв голову.
— А ты думал, грабители? — сказал
старик.— Просто шалуны. Захотелось
им позабавиться, поразмяться после
сытного ужина. Если бы не ты, вытащи-
ли бы меня из носилок и подбросили
раз-другой на растянутом плаще. Про-
казники!
— Так это тебя несли в носилках? —
догадался Септимий.— И что это им
вздумалось с тобой шутить! Ты им ров-
198
ня, что ли? Этот рыжий, я вижу, у них
заводила. Парень не промах! Но если
мне еще попадется, получит. Будь уве-
рен!
— Молодой ты еще и многого не
понимаешь,— проворчал сенатор.—
Отправлю-ка я тебя к дяде, а то доста-
нется ему вместо племянника одна урна
с пеплом. Табличку мы твою подобрали
на камнях. Узнал я, кто твой дядя.
Влиятельнейший человек по нынешним
временам, хотя и либертин4. Полюбился
он Нерону. Теперь ему и сенаторы
поклон отдают. Вот что, юноша, повезу-
ка я тебя к нему в театр Помпея. Ты
ведь там не бывал?
Септимий отрицательно помотал го-
ловой.
— Я так и думал,— продолжал се-
натор.— Увидишь своего дядю. Заодно
и театр посмотришь, недавно его после
пожара отстроили, и императора уви-
дишь.
— Император тоже будет в теат-
ре? — перебил Септимий. Глаза его
загорелись.
— Еще бы! В главной роли! Чтобы
посмотреть на это зрелище, стоит прие-
хать не только из Аримина, но и из
Пантикапея. Пытался я его отговорить.
Но куда! Теперь у него другие советчи-
ки — из тех, кто прежде свиней пас.
Если бы Септимий не был ошеломлен
всем, что с ним произошло, он, наверно,
уловил бы в словах старика иронию.
Но сейчас он не замечал ничего. Септи-
мий благословлял богов за то, что они
послали ему этого сенатора. «Значит,
не врут в Аримине, что дядя — важ-
ная птица! — с удовлетворением думал
Септимий.— Простые люди его не зна-
ют. А вот сенаторам он известен!»
* * *
У входа в театр стояли воины — рос-
лые и сильные, как на подбор. Грозно
блестели их шлемы и поножи.
Септимий обратил внимание на широ-
ко расставленные ноги в крепких, под-
кованных гвоздями калигах. «Вот бы
мне такие сапожки! — с завистью поду-
мал он.— Износу им нет».
— Преторианцы! — шепнул сенатор,
выходя из носилок.
В том, как он произнес это слово,
Септимий ощутил страх, смешанный
с неприязнью.
Еще у себя в Аримине Септимий
слышал, как вольготно живется пре-
торианцам. Другие воины годами тор-
чат на границе в лесах и болотах. Кру-
гом варвары, комары, грязь, тоска. А
эти живут в самом Риме. И даже сенато-
ры боятся их.
— А они нас пустят? — сказал Сеп-
тимий, с испугом глядя на сенатора.
Тот смерил его насмешливым взгля-
дом.
— Ты думаешь, их поставили здесь,
чтобы никто не вошел в театр? Как бы
не так! Они стоят, чтобы никто не вышел
до конца представления.
Септимий захлопал глазами. Он ни-
чего не понял из слов сенатора. «Стран-
ные здесь порядки! — подумал он.—
В театр, как в мышеловку, легко войти,
а обратно так просто не выберешься!»
Сразу от входа начался украшенный
гигантскими статуями коридор. Гулко
раздавались шаги по каменному полу.
Витая деревянная лестница привела на
второй этаж. Там был такой же кори-
дор, только со множеством дверей. Се-
натор нерешительно остановился у од-
ной, обитой пестрой материей.
— Стой здесь,— шепнул он Септи-
мию.— Твой дядя — театральный ци-
рюльник. Сейчас он причесывает им-
ператора. Как император выйдет, ты
сразу заходи. А я отправляюсь к себе
в орхестру5. Увидят, что меня нет, и
подумают...
Септимий впился глазами в дверь,
на которую указал сенатор. «Шутка ли
сказать — там сам император. Из всех
цирюльников Рима император выбрал
моего дядю! — с гордостью подумал
Септимий.— Стоит дяде шепнуть пару
слов, и император прикажет, чтобы нам
вернули участок. Что ему стоит? Или
распорядится, чтобы нам дали новых
волов. А может быть, он возьмет меня
на службу? Ведь есть у него кони! Я бы
пас их и чистил. Блестели бы как золо-
тые!»
Неизвестно, как далеко ушел бы Сеп-
тимий в своих мечтах, если бы не откры-
лась заветная дверь, и на пороге ее не
показался человек в пурпурном одеянии
до пят.
В правой руке его был скипетр, на
голове — отливающая драгоценными
камнями корона. Лицо его было покры-
то маской, но столь искусно сделанной,
что Септимий этого даже не заметил.
«Император!» — догадался Септи-
мий.
Таким он и представлял его себе,
божественно сияющим и прекрасным.
Как счастливы те, кто могут коснуться
его одежды, ощутить на себе взгляд
этих серых властных глаз. »
Император сделал несколько шагов,
и к нему, семеня толстыми ножками,
подбежал какой-то человечек, и простер
вперед руку.
— Зал полон,— сказал он.— Те, ко-
му не хватило мест, стоят и сидят прямо
на полу. Мне пришлось поставить у вхо-
да преторианцев, чтобы больше никого
не пускали. Прикажешь начинать?
Император подошел к занавесу и
приложил глаза к отверстию в нем.
— Боюсь! — воскликнул вдруг он,
отпрянув от занавеса.— Сколько раз
сюда выходил, но от страха избавиться
не могу. Представь себе, Тигеллин6:
на тебя смотрят тысячи глаз! Они
знают, что я император. Но они хотят,
чтобы я стал богом. У меня подкаши-
ваются ноги! А во рту так противно,
словно выпил напитка Локустьг. К тому
же я видел сегодня дурной сон.
— Римляне давно оценили твой бо-
жественный дар,— отозвался тот, кого
император назвал Тигеллином.— Успех
обеспечен!
199
— Успех в руках Фортуны8,—ска-
зал император, раздвигая занавес.
Каждое слово этого разговора было
слышно Септимию. Но он не понял,
о чем шла речь. Правда, он не мог не
заметить, что император чем-то напу-
ган. Вспоминая слухи, ходившие в Ари-
мине, он подумал, что молодой импе-
ратор боится своих бесчисленных вра-
гов. Клеветники обвиняют его, что он
убил свою мать, что он прогнал своего
старого наставника Сенеку и связался
с какими-то негодяями. Отец предупреж-
дал Септимия, чтобы он не упоминал в
разговоре даже имени императора. В
Риме есть люди, которые прислуши-
ваются к тому, что говорят на улицах
и в домах об императоре, доносят куда
надо. За каждый донос они получают
столько денег, сколько не заработает
честный ремесленник за год работы.
«И все-таки,— думал Септимий,—
в молве есть правда. Вот он сказал
о Локусте... Боится, что его отравят.
И предчувствия его мучают».
Опомнившись, Септимий поспешил к
двери. Он уже схватился за ручку,
как вдруг откуда-то появился коротко-
ногий, которого император называл
Тигеллином.
— А тебе что здрсь надо? — спросил
он, подозрительно рассматривая Септи-
мия с ног до головы.— Кто тебя сюда
пустил?
Септимий от страха словно проглотил
язык.
— Дядя,— пробормотал он после
долгой паузы.
Это рассмешило коротконогого.
— Племянничек нашелся! Что-то не
могу тебя припомнить...
— Дядя там,— проговорил наконец
Септимий, показывая на дверь.
— Так бы ты сразу и говорил, голова,
что твой дядя — цирюльник. Ему сейчас
не до тебя. Скоро сюда император опять
придет. Пойдем со мной.
Он повел Септимия в конец коридора
и ткнул его куда-то в угол.
200
— Стой здесь и смотри, а я твоему
дяде сам доложу о тебе. Освободится
он и за тобой зайдет.
Септимий даже не поблагодарил Ти-
геллина и не заметил, как тот ушел. То,
что он увидел перед собой, захватило
его целиком.
На деревянный помост вышли рабы
с крытыми носилками на плечах. Сделав
несколько кругов, они остановились и
поставили носилки на землю. Два чер-
нокожих служителя с босыми ногами
распахнули полог носилок и замерли,
скрестив руки на груди.
Из носилок вышел император, еще
более величественный, чем прежде. Те-
перь он уже ничего не боялся. Он шел
с высоко поднятой головой. Его движе-
ния были неторопливы и размеренны.
Септимий ощутил благоговейный тре-
пет. Он готов был отдать жизнь, лишь
бы стоять у носилок вместо этих черно-
кожих со скрещенными руками.
Откуда-то выбежали двое: один то-
щий, в черном хитоне, с длинными воло-
сами, распущенными по плечам; другой
толстый, как пифос9. Септимию они
сразу не понравились. Было что-то в
их физиономиях зверское. И потом,
стоило императору отвернуться, как они
делали друг другу какие-то странные
знаки. Но вот они ушли. Удалились
рабы-носильщики. Одни чернокожие
продолжали стоять как статуи.
Император, кажется, устал с дороги
и прилег на бугорке отдохнуть. Заигра-
ла музыка. Септимия это немало уди-
вило, так как нигде не было видно музы-
кантов. Казалось, это были звуки не-
видимых флейт и лир, доносившиеся с
неба.
И вдруг в нескольких шагах от
Септимия приподнялось что-то круглое,
словно крышка бочки, и показалась
взъерошенная голова.
«Соглядатай!» — подумал Септимий.
И в этот момент снова показались
те двое — длинноволосый и толстяк.
Они шли на цыпочках, чтобы не разбу-
дить императора. Но что у них в руках?
Длинная железная цепь.
«Что же смотрят чернокожие? Может
быть, они спят? — лихорадочно думал
Септимий.— Да это же настоящие зло-
деи! Они хотят заковать императора!
Они подкрадываются к нему как волки».
Блеснула цепь в руках длинноволо-
сого и упала на ноги спящего импера-
тора. И в это мгновение словно какая-то
сила бросила Септимия на сцену. Удар
был нанесен в челюсть. Злодей не сопро-
тивлялся. Видимо, он не ожидал, что у
императора найдутся защитники. Еще
один удар в висок — и тощее тело,
описав дугу, упало на подмостки.
Толстяк несколько мгновений в ужасе
смотрел на неизвестно откуда взявше-
гося безумца и вдруг бросился наутек.
Септимий не дремал. Одним прыжком
он догнал беглеца и влепил ему такую
затрещину, что тот перелетел сцену и
упал в орхестру.
Весь театр встал на ноги. Публике
понравился этот неведомый актер,
внесший столько жизни в мир театраль-
ных условностей. Зрители ревели от
восторга. Крики сотрясали огромный
зал. Ни одна пьеса не имела в Риме
такого шумного успеха.
И только Квинт Цецилий не разделял
общего восторга. Он даже не встал со
своего сиденья. Руки его дрожали. Лоб
покрылся мелкими капельками пота.
Один Квинт Цецилий, казалось, пони-
мал, что произошло непоправимое. «А
что, если он убьет Нерона? Ведь он обе-
щал с ним расправиться...» — думал
с ужасом сенатор.
Воодушевленный криками публики,
Септимий метался по сцене, готовый
уничтожить каждого, кто посмеет
поднять руку на любимого императора.
Но сцена опустела. Чернокожие исту-
каны молниеносно исчезли. Один лишь
суфлер с открытым ртом застыл в своем
убежище, высунув голову из люка.
Септимий ударил ногой по крышке люка
и прихлопнул соглядатая, как мышь.
Теперь на сцене остался лишь один
император. Видимо, он настолько был
потрясен своим неожиданным избавле-
нием, что не сразу опомнился. Так, во
всяком случае, казалось Септимию. Но
к тому времени, когда Септимий распра-
вился с соглядатаем, император встал
на ноги, сбросил массивные оковы. Они
отлетели на несколько шагов и глухо
ударились о подмостки.
— А ну, покажи кулак,— сказал
император, подходя к Септимию.
Септимий, глупо тараща глаза, сжал
ладонь и поднес кулак чуть ли не к са-
мому носу властелина.
— Чудовище! — с чувством непод-
дельного восторга произнес импера-
тор.— Здорово ты их расшвырял!
Покосившись на актера, лежавшего
в прежней позе у его ног, добавил
с плохо скрываемым злорадством:
— Этот уже отыгрался. А ведь счи-
тался первым актером. И сколько ролей
сыграл! Всё в руках Фортуны!
Зрители вопили, топали ногами...
На сцену вышел Тигеллин.
— Уйми народ! — сказал император
коротко.— Объяви, что представление
окончено. Пусть расходятся по домам.
— Народ радуется, что ты вне
опасности. Этот простой человек,—
Тигеллин указал на Септимия,— не
мог спокойно видеть, как императора
заковывают в цепи, даже если это про-
исходит на сцене. Настолько к тебе
велика любовь толпы, божественный!
— Да, народ меня любит,— самодо-
вольно сказал император.— И я плачу
ему тем же. Стал бы я выступать на
подмостках, если бы не хотел доставить
удовольствия римлянам. Даже в этом
наряде персидского деспота я остаюсь
их любимым Нероном. И им нравится,
что император — великий артист. А этот
старый болтун Квинт Цецилий уверял
меня, будто я уроню свое достоинство,
если покажусь на подмостках. Ему ста-
ла поперек горла моя слава.
— Вот ты и сам понял, божествен-
201
ный, кто тебе друг,— сказал Тигеллин,
угодливо склонившись.— Разве можно
верить этим старым болтунам, похва-
ляющимся знатностью рода. Юнец,
впервые прибывший в Рим, более
достоин твоей божественной милости.
— Ты прав, Тигеллин,— охотно со-
гласился император.— Этот человек
заслуживает награды. Объяви народу,
что я дарю юноше четыреста тысяч
сестерциев, а ты возьми его на службу в
преторианскую гвардию. Под охраной
таких, как он, мы заживем как боги.
С этими словами император скинул
маску.
В глазах Септимия потемнело, словно
его опять ударили доской по голове.
На сцене стоял тот самый буян, который
прошлой ночью напал на сенатора.
1 Беллона — римская богиня войны, супру-
га (по другому мифу, сестра) Марса.
2 Аримин — город в Северной Италии,
на побережье Адриатического моря.
3 Л ампа дарии — столбики, оканчивав-
шиеся ветвями. На концах ветвей вешали лампы.
4 Либертин — вольноотпущенник.
5 В греческом театре в орхестре находился
хор; в римском театре орхестра служила ложей
для сенаторов.
6 С о ф и н и й Тигеллин — начальник
преторианской гвардии при Нероне. По свиде-
тельству древних авторов, отличался жесто-
костью, лицемерием.
7 Локуста — хорошо известная в Импера-
торском Риме составительница ядов и отрави-
тельница. Имя ее стало нарицательным. Услугами
Локусты воспользовалась мать Нерона Агриппи-
на, отравившая своего мужа Клавдия и рас-
чистившая Нерону путь к власти.
8 Фортуна — богиня судьбы и удачи у древ-
них римлян. Изображалась с рогом изобилия
и рулевым веслом в руках, иногда слепой.
® Пифос — широкий глиняный сосуд.
ГЛАДИАТОРЫ
Во время раскопок в Помпеях археологи обна-
ружили надпись на стене дома, сделанную не-
задолго до извержения Везувия: «Содом и Го-
морра».
202
Децебал с усилием открыл глаза. Он
лежал на утоптанной земле спиною к
забору. Рядом сидели или лежали то-
варищи по несчастью, привезенные в
город, раскинувшийся у подножия зе-
леной горы. Никто им не объяснил, что
это за город и как называется гора,
возвышающаяся над местностью и дале-
ко видная с моря. На корабле с ними
не разговаривали. Только за час до
высадки их вывели из трюма и отделили
молодых от старых. Высадив на берег,
молодых повели задворками к этому
забору и открыли железные ворота.
Когда Децебал помешкал, стражник
ударил его по лицу, крикнув: «Сервус».
Это слово напоминало скрип закры-
вавшихся ворот. В нем был привкус
крови,— капли ее стекали в рот. Так
Децебал еще вчера узнал первое слово
языка римлян — «раб».
Внезапно он увидел быстро идущего
человека с татуировкой на мощной об-
наженной груди. «Такие знаки выжи-
гают только дакийцы»,— подумал Де-
цебал и вскочил на ноги.
Дакиец шел прямо на него, но при
виде Децебала не остановился, а с си-
лой оттолкнув, крикнул на его языке:
— Прочь, деревяшка!
Децебал оторопел, недоумевая, чем
он заслужил подобное обращение и по-
чему его обозвали «деревяшкой». Но,
опомнившись, решил, что не надо да-
вать спуску, и кинулся за обидчиком.
На его тунике сзади была вышита
красным буква «П».
— Остановись, добрый человек! —
послышался окрик сзади.
Децебал обернулся. Перед ним был
курчавоволосый юноша. Незнакомец
говорил по-гречески. Этот язык Деце-
бал понимал, хотя и с трудом.
— Не стоит гневаться. В каждом
доме свои законы. А здесь — самые
жестокие.
— Но он меня толкнул и обозвал
деревяшкой,— возмущенно объяснял
новичок.— А еще земляк...
— Ты дакиец? — спросил курчавого-
ловый.
Децебал кивнул головой.
— Римляне напали на наше селение
ночью и увезли всех,— пояснил он.
— А мы восстали против них всем
народом. Три года длилась страшная
война. Оставшиеся в живых стали ра-
бами...
— Ты иудей,— догадался Децебал.
На родине он слышал о восстании
иудеев. На подавление его были броше-
ны стоявшие на Данувии1 войска, и
несколько лет можно было жить спо-
койно. А потом римляне вернулись еще
более злыми.
— Иудей,— подтвердил курчавого-
ловый.— Меня зовут Давидом. Но по
эту сторону забора нет иудеев, дакий-
цев, галлов. Здесь есть гладиаторы и
деревяшки. Гладиаторами называют
тех, кто прошел обучение и получил
право на железное оружие. Новичков,
которых учат сражаться деревянными
мечами, зовут деревяшками. Гладиато-
ры — патриции этого Содома, а дере-
вяшки — плебеи.
— Этот город называется Содо-
мом? — поинтересовался Децебал.
Давид улыбнулся одними губами.
— Ты попал в Помпеи. Содом и Го-
морра — два города Палестины, на ко-
торые в далекие времена господь об-
рушил свой гнев и стер с лица земли.
Теперь не найдешь и места, где стояли
эти города. СоДом и Гоморра теперь
в Италии. И их ждет та же судьба.
— Я вижу, ты гладиатор,— сказал
Децебал, разглядев на Давиде такую
же тунику, что на земляке.
— Да, гладиатор,— ответил юноша
со вздохом.
— Но почему ты не стыдишься разго-
варивать со мною, новичком, а мой
земляк толкнул меня?
Давид ответил не сразу.
— Наверное, потому,— проговорил
он после раздумья,— что твой земляк —
первый меч нашей школы — непобеди-
мый Студиоз. И еще потому, что он —
язычник, а я живу по заветам Христа.
— Ты — христианин! — воскликнул
Децебал с ужасом.
— Ого! — сказал Давид.— Я вижу,
что не только в Риме, но и в Дакии о нас
распространяют небылицы.
— Но ведь вы — враги рода чело-
веческого,— проговорил Децебал.
— Да, так называют нас римляне,
живущие по волчьим законам.
* * *
Они стояли, двенадцать новичков,
коротко остриженных, одинаково оде-
тых, перед человеком в черном гиматии,
важно прохаживавшимся перед строем.
Он был невысок ростом, но плотно сло-
жен. Устремив взгляд на Децебала,
стоявшего первым, человек начал свою
речь так, как начинал ее каждый год.
— Эй вы, губошлепы! Я не спраши-
ваю, как вас зовут, мне все равно,
откуда вы родом. Плевать мне на то,
чему вас учили. Ибо все это не стоит
удара, пронзающего насквозь. Я вас
ему научу! Вы узнаете от меня и многое
другое, что позволит вам стать гладиа-
тором. Вы станете знамениты, как ни
один философ или поэт. Тысячи людей
соберутся в амфитеатр, чтобы любо-
ваться вашим искусством, а если,
проявив бесстрашие и ловкость, вы су-
меете повергнуть противника, наградой
будет ликование тысяч. Матроны2 будут
ловить ваш взгляд и добиваться встречи
с вами. Мальчишки будут следовать
за вами гурьбой. А вы пройдете небреж-
ной походкой, не замечая их. Ибо вы
испытали то, чего им не изведать во-
веки. Смерть была обращена к вам
острием меча. Она искала незащищен-
ного места на теле. Желая обмануть,
она ослепляла вас множеством выпа-
дов. Но вы, отражая их один за другим,
выбрали момент для нанесения удара,
которому обучил вас я, Пап. И в счаст-
ливые мгновения победы вы забудете
о жгучих ударах бича, которых вам
203
не удалось избежать, о днях, проведен-
ных в карцере. Вы возблагодарите богов
за то, что прошли мою школу, которая
даст вам славу, а может быть, и свобо-
ду. А если вам доверят обучение нович-
ков, вы скажете им: «Слушайте, гу-
бошлепы! Все, чему вас учили, не стоит
и плевка».
Закончив свою речь смачным плев-
ком, Пап обернулся к куче деревянных
мечей. Подняв один из них, он кинул
его Децебалу. Дакиец схватил его на
лету, еще не догадываясь, чего от него
хотят. Но когда наставник взял из кучи
другой меч и, выставив его вперед, стал
приближаться, Децебал понял, что надо
делать.
Бой начался. Децебал не считал себя
в воинском деле новичком. Силу его
испытало немало врагов, нашедших се-
бе могилу за Данувием или Тирасом3.
Но тут его противником был человек
с железной рукой. С огромным напря-
жением сил он отражал его выпады,
но каждая попытка нанести удар само-
му наталкивалась на неудачу. Пап либо
уходил от удара, либо отбивал меч с та-
кой силой, что он отскакивал, как мяч.
Уже несколько раз меч Папа, скользя,
ударял то по левому, то по правому
плечу Децебала. Вспоминая наглую
речь Папа, Децебал испытывал к этому
хвастуну жгучее чувство ненависти.
Внезапно он вспомнил прием, кото-
рый сохранил ему жизнь. Когда длин-
норукий сармат4 теснил его, едва не
загнав в реку, он сделал вид, что по-
скользнулся, и, падая, нанес удар мечом
ниже колен.
Дождавшись, когда меч Папа, кото-
рый раз, коснулся его плеча, он выкинул
тело вперед и со всей силы ударил
деревяшкой по правому колену Папа.
Послышался дикий вопль. Стоявшие
рядом стражники подскочили к Деце-
балу, и на его голову обрушились
удары.
Децебал очнулся несколько часов
спустя. Он лежал на каменном полу.
204
Голову разламывало. Рукой не поше-
велить.
Со скрипом открылась дверь. Кто-то
поставил на пол глиняный горшок и
ломоть хлеба. «Аква» и «панис» —
он узнал еще два слова. Вода и хлеб.
Панис был грубым и тяжелым, как ка-
мень. Его давали два раза в день по
куску величиной с кулак. И раз в три
дня приносили миску теплой похлебки
из бобов.
Когда Децебал смог поднять голову,
он увидел, что стены подземелья чуть
не до потолка испещрены надписями.
Целые жизни вместились в кривые
строчки или отдельные слова.
О чем вспоминали узники? Что они
хотели доверить стенам? Децебал с
трудом разбирал буквы письма, похо-
жего на знакомое ему греческое. Кто
здесь только не побывал! Клеон и Да-
масий, Сир и Гатта, Монтан и Спартак.
Имена эти ничего не говорили Децеба-
лу. Он не знал этих людей, не слышал
о них. Люди, томившиеся здесь, ушли,
как уходят дни в заключении, и даже
не знаешь, сколько их было, этих дней...
Внезапно повернув голову, Децебал
увидел надпись и сразу ее прочитал:
«Содом и Гоморра», «Давид здесь то-
же побывал,— подумал он.— Может
быть, здесь впервые ему пришло на
ум сравнение римских городов с горо-
дами его родины, уничтоженными гне-
вом божьим. На что остается надеять-
ся узнику, как не на чудо? Но ведь
и Христос, в которого верит Давид,
не спас себя от распятия!»
* * *
После карцера Децебала поместили
в жилую камеру. В каждой из таких
камер находилось по два-три гладиато-
ра. Камеры не имели окон, а двери
выходили на внутреннюю галерею. Рим-
ляне продумали все, чтобы отгородить
гладиаторов от внешнего мира. На ночь
двери камер закрывались, и вокруг
двора, под колоннадой, ходила стража.
В камере, куда поместили Децебала,
у стен стояли три деревянные лежанки.
Децебалу досталась та, что против
двери. Справа от него было место си-
рийца Кирна, человека лет тридцати
с удлиненным лицом и широкой грудью.
Слева спал Давид.
Перед сном гладиаторы молились
своим богам. Кирн вырезал божка из
дерева и на ночь смазывал его салом.
Децебала удивило, что Давид молился,
уставившись в пустоту, что он не обе-
щал своему богу жертв и даров, как
это делал Кирн.
Вера Давида настолько отличалась
от других, что вызывала недоумение
и насмешку. Однажды, когда Децебал
вместе с Кирном вышел из камеры,
он увидел, что кто-то нарисовал на стене
христианского бога в виде длинноухого
осла, пригвожденного к кресту.
Многие потешались над Давидом и
его богом. Что касается Кирна, то он
просто издевался над ним. Сирийца
раздражала каждая мелочь во внеш-
ности и поведении иудея. Он всерьез
уверял, что иудей натирается чесноком
вместо оливкового масла, выдававше-
гося гладиаторам для умащения. Он не
мог спокойно видеть, как Давид кормит
голубей, напоминавших ему ту жизнь,
к которой он не мог вернуться. Голуби
слетались к иудею со всей казармы
и настолько к нему привыкли, что сади-
лись на голову и на плечи.
К удивлению Децебала, присматри-
вавшегося к соседям по камере, на-
смешки и издевательства не трогали
Давида. Он не отвечал сирийцу, а когда
тот выходил из себя, лишь успокаивал
его.
— Не гневи господа,— говорил он
ему.— Христос терпел больше, чем мы
с тобой. Когда его били римские ле-
гионеры, он сказал: «Не ведают, что
творят».
Даже предстоящие схватки на арене
не выводили Давида из состояния спо-
койствия и доброжелательства к людям.
Перед тем как идти на арену (откуда
возвращались немногие), он просил Де-
цебала, чтобы тот не забыл покормить
голубей, если он не вернется. И в глазах
его было столько доброты, что сдержан-
ный и суровый дакиец обещал ему это
сделать.
* * *
На дворе казармы появились первые
зеленые былинки. Согреваемые мар-
товским солнцем, они пробились из-под
камней, тонкие и трогательные. Скоро
наступит веселый праздник Квинкватр.
На улицы города выйдут валяльщики,
пекари, горшечники и другие ремеслен-
ники. Все они будут в праздничных
одеждах. Они понесут стяги своих кол-
легий5, украшенные цветами орудия
своего ремесла. Они выйдут на форум,
чтобы прославить покровительницу ре-
месел Минерву. Сколько радостей при-
несет этот день детям! Их отпустят с
занятий. Сопровождаемые родителями,
в тщательно выглаженных претекстах,
они отправятся к учителям, чтобы вру-
чить им вознаграждение — «дар Ми-
нервы».
Но не все ожидали с нетерпением
праздника Квинкватр. На следующий
день после него в амфитеатре давались
гладиаторские игры. Яркая весенняя зе-
лень, птичий гомон, запах просыпаю-
щейся земли — все это были предвест-
ники смерти.
В короткие часы отдыха между бес-
численными упражнениями Децебал
пытался найти путь к свободе. Но в этой
школе, напоминавшей чудовищную,
удивительно слаженную машину, все
было продумано и проверено, и схва-
ченному ею не оставалось надежды.
Забор в три человеческих роста, за
которым на длинной цепи бегали сви-
репые молосские псы. Запирающиеся
на ночь каморки. Постоянные обыски.
Мучительная казнь за припрятанное
оружие и даже кусок железа. Строгий
запрет на ремни и веревки. И одуряю-
205
щая усталость, не оставляющая ни сил,
ни желаний.
Децебал подружился с нумидийцем
Юбой. Это был смуглый широкоплечий
юноша с пышной копной волос на голо-
ве. Юба рассказывал Децебалу о про-
сторах степей, не тронутых плугом, о
быстрых скакунах, об охоте на слонов.
Дакиец рассказывал Юбе о густых ле-
сах своей родины, о могучем Данувии,
об охоте на медведей.
В Риме различали гладиаторов по
числу выигранных ими боев. Против
имени Юбы в списке ланисты6 стояла
римская цифра VII. Иудей участвовал
в пяти боях. Он был под номером V.
Но знатоки утверждали, что Давид не
уступит Юбе в силе броска и меткости
удара.
До сих пор ланиста не выставлял
иудея и нумидийца в одной паре. Каж-
дый из них стоит втрое больше наскоро
обученного новичка. Но если хорошо
заплатят, ланиста не устоит. Это знали
все. Знал это и Децебал, мечтавший
бежать вместе с другом в Нумидию.
Она ближе, чем Дакия.
Но Юба посмеялся над Децеба-
лом, когда тот предложил план
бегства.
— За три года, что я в Помпеях,—
сказал он,— из нашей казармы бежало
шестеро. И все были пойманы. Они
прокляли тот час, когда им пришла
мысль о бегстве. Наш ланиста родился
под созвездьем Андромеды7. Вспомни
Кирна!
Случай с Кирном произошел на гла-
зах у Децебала. Сириец не думал бе-
жать, а просто опоздал на перекличку.
Ланиста так избил его, что Кирн долгое
время не мог пошевелиться. Несколько
дней Давид заботливо ухаживал за си-
рийцем и в конце концов возвратил
его к жизни.
И тогда произошло неожиданное. Од-
нажды Децебал увидел, как они оба
стоят на коленях и молятся невидимому
христианскому богу.
206
* * *
Пришел веселый Квинкватр, а вместе
с ним желанный для всех помпейцев
день гладиаторских боев. И не только
для них. Еще вчера из соседних город-
ков в Помпеи нахлынули любители кро-
вавых зрелищ. Их привлекло известие,
что устроитель игр8 Помпедий Руф вы-
ставляет на арену тридцать гладиато-
ров, и среди них известных по схваткам
прошлых лет Юбу и Давида. Люди
шли по узким улицам к городскому
амфитеатру на окраине Помпей. То в
одном, то в другом месте над головами
плыли крытые носилки, скрывавшие от
любопытных взоров знатную матрону
или богатого старца. Толпа с шумом
ломилась в амфитеатр, чтобы занять
лучшие места. В ложах видели даже
двух римских сенаторов. Они прибыли
в Помпеи из своих поместий под Неапо-
лем.
По случаю предстоящего праздника
гладиаторов выпустили из камер и ос-
вободили от занятий. В казарме оста-
лись одни стражники, проклинавшие
свою судьбу: им приходилось наблю-
дать лишь учебные бои тупым оружием.
Разделившись по двое, по трое, гла-
диаторы отдыхали во дворе казармы.
Они подставляли спины и бока весен-
нему солнцу, радуясь ему как дети. Под
портиком был накрыт стол с богатством
и разнообразием, необычными для ка-
зармы. Устроитель игр, которому ла-
ниста передавал гладиаторов, угощал
смертников за свой счет.
Децебал, сидевший рядом с Юбой,
был более взволнован, чем нумидиец.
Время от времени мрачная тень пробе-
гала по лицу Децебала. Нумидиец
старался рассеять дурное настроение
друга.
— Мне давно хотелось рассказать
тебе одну историю,— начал Юба.— Я
слышал ее от спартанца Дамасия за
день до его последнего выхода на арену.
Видишь эту гору? — Юба показал на
видневшийся в проеме ворот Везувий.—
Туда из гладиаторской казармы в Капуе
бежало восемьдесят гладиаторов. Ты
слышал о Спартаке?
— Нет! — хмуро ответил Децебал.—
Но я прочел его имя на стене карцера.
Что это за человек?
— Спартак был фракийцем, он попал
в Капую и прославился там на арене,
получил свободу. Но этого ему было
мало. Он подговорил гладиаторов
бежать. С ним на волю вырвалось во-
семьдесят бойцов. На вершине Везувия
Спартак скрывался несколько месяцев,
а когда римляне заняли единственно
удобный спуск с горы, он не растерялся.
Из ивовых прутьев и виноградных лоз
была сплетена длинная, прочная лест-
ница. Беглецы спустились по ней там,
где их не ждали. Римский легион был
разбит. Узнав о победе, сотни тысяч
рабов бежали от господ и присоедини-
лись к Спартаку...
— Собираться! — послышалась коман-
да.
Юба встал. Обняв друга, он сказал:
— Если останусь жив, закончу рас-
сказ. А если нет, узнай от других. Это
важно...
Он махнул рукой и решительно на-
правился к воротам.
Лишь на следующее утро Децебал
и другие оставшиеся в живых гладиато-
ры узнали о том, что впоследствии
долго давало пищу толкам и пересудам
в маленьком городе.
Юба и Давид составили пятую пару.
Иудей превзошел самого себя. Он сра-
жался как барс и чуть не загнал Юбу
в ложу, где сидели отцы города. Но в то
мгновение, когда все ожидали гибели
нумидийца, Давид пронзил себя мечом
и упал к ногам своего противника.
Подобного не видывал никто в Пом-
пеях. Гладиаторы нередко кончали са-
моубийством. Говорят, что это были
просто трусы. Но Давид показал храб-
рость и искусство. Он закололся, чтобы
бросить вызов толпе, чтобы выразить ей
свое презрение. И толпа ревела, требуя
продолжения борьбы.
Чтобы успокоить зрителей, устрои-
тель игр выставил на арену дакийца
Студиоза, равного которому не было
среди гладиаторов. В схватке погибли
оба, Юба и Студиоз. Ланиста рвал на
себе волосы. Потерять трех первоклас-
сных бойцов в один день!
* * *
Децебал все чаще смотрел на Везу-
вий. До самой вершины гигантская гора
была покрыта деревьями и кустарни-
ком, и только раздвоенная вершина бы-
ла пепельной, в расщелинах — цвета
жженого кирпича. Где-то там прятал-
ся Спартак. Нет, не прятался, а гордо
стоял, бросая вызов Риму.
В июльские календы в казарму при-
была новая партия гладиаторов. Вновь
прибывшие были опытными бойцами из
школы в Пренесте. И у Децебала появи-
лась надежда: не знает ли кто из них
о Спартаке? О великом фракийце слы-
шал Марк Артерий. Это был человек
необычной судьбы. С детства Арторий
бредил амфитеатром и знал всех зна-
менитых гладиаторов. Не проходило ни
одного представления в Капуе или в Ри-
ме, на котором он бы не побывал. После
смерти отца Арторий сам явился к ла-
нисте римской школы, предложив свои
услуги. Его заставили принести клятву
в том, что он позволит сечь себя роз-
гами, жечь огнем и убить мечом. К то-
варищам по ремеслу Арторий относился
с некоторым пренебрежением, так как
он не был «варваром» и сражался в
римском амфитеатре в присутствии са-
мого императора Тита.
— Спартак! Знаю, знаю...— снисхо-
дительно и равнодушно ответил Арто-
рий дрожавшему от нетерпения Деце-
балу.— Из школы Лентула Батиата в
Капуе. Недурно владел мечом. Сра-
жался без забрала. Но в Риме его бы
засмеяли. Я видел бойцов капуанской
207
— хлеб здесь стоит
два асса
— любящие ведут, как
пчелы, медовую жизнь.
Третья надпись озна-
чала, что помпейцы не
могли жить без хлеба,
любви и гладиаторских
игр.
Надписи на стенах
Помпей. Впервые вы-
пущенный в город из
казармы, Децебал уви-
дел, что стены ис-
пещрены надписями.
Кирн, знавший латин-
ский язык, объяснил их
значение:
Ml X44J <11' f11
школы. Щенки. Тройным выпадом не
владеют. А еще хвалятся, что из школы,
где был рудиарием9 Спартак.
— Ну а как он освободил рабов? —
тихо спросил Децебал.
— Каких рабов? Разве раб может
сражаться, как свободный?
Это все, что удалось Децебалу вы-
жать из Артория. Может быть, римля-
не забыли о восстании рабов? Или Ар-
торию известна одна лишь история фех-
товального искусства?
Очень мало узнал Децебал о Спар-
таке. Но все же образ великого фра-
кийца стал вырисовываться полнее.
Среди учителей фехтования в школе
было немало рудиариев, и среди них
Пап. Это настоящие цепные псы, при-
знававшие лишь своего господина-ла-
нисту. Чтобы получить полное освобож-
дение, они притесняли новичков, изде-
вались на ними. «Спартак был не та-
ким,— думал Децебал.— Ему, получив-
шему рапиру, не угрожала смерть на
208
арене. А он заботился не о себе. Он
хотел завоевать свободу для всех и
превратил в арену всю Италию».
* * *
Однажды богатый помпеянец Гай
Сильвий Феликс вздумал водрузить в
перистиле10 тяжелую мраморную ста-
тую. По его просьбе ланиста отправил
к нему двух гладиаторов и стражни-
ка для надзора за ними. Жребий пал
на Децебала и Кирна.
Впервые Децебал в городе, за преде-
лами казармы. Сандалии на деревян-
ной подошве колотят по плитам мосто-
вой. На улицах ни деревца, ни кусти-
ка. Слепые стены как бы повернув-
шихся спиною к улице домов — им нет
дела до тех, кто бредет по мостовой.
Они взывают своими надписями к дол-
гу граждан: «Погонщики мулов, отдай-
те голоса за Клавдия», они призыва-
ют их к покупкам: «Нет ничего лучше
льняной туники, затканной золотыми
нитями», они оберегают их кошельки:
«Амплиатус Педания — вор».
А вот извещение о бое, в котором
погибли Юба и Давид. Краска еще не
потускнела: «Будут биться нумидиец и
иудей. Да здравствует устроитель игр
Помпедий Руф!» И рядом беглое изо-
бражение сходящихся гладиаторов.
Вот и дом Сильвия Феликса. Над
входом надпись: «Гай Сильвий Феликс
приветствует гостей». А у порога на
сглаженной человеческим телом извест-
ковой плите привратник с взлохмачен-
ной головой. Цепь от его ноги тянется
к медному кольцу в стене. Сколько это-
му несчастному лет? Запомнил ли он
свое настоящее имя? Или как сторо-
жевые псы откликается на кличку Мо-
лосс?
Миновав полутемный коридор, Деце-
бал и Кирн вступили в высокий про-
сторный зал. Разноцветные кусочки
мрамора, искусно подобранные и скле-
енные художником, сложились на полу
в море с бегущими по нему корабля-
ми. Все стены были в красочных изобра-
жениях. Децебал скользнул взглядом
по фигуре скачущего всадника. Судя
по щиту и шлему, это гладиатор, хотя
не видно, что художник намеревался
показать бой в амфитеатре. Да и о кон-
ном бое гладиаторов Децебал не слы-
хал.
И вдруг Децебалу бросилось в глаза
крупное, отчетливо написанное слово
«Спартак». Не веря себе, он прочел
еще раз. Нет сомнений, всадник —
вождь восставших, человек, судьба ко-
торого (после рассказа Юбы) стала
казаться Децебалу частью его собствен-
ной жизни и судьбы.
— Скажи,— обратился Децебал к
стражнику,— кто здесь хранит память о
Спартаке?
Стражник обомлел.
— Ты что, спятил, собачий корм? —
заорал он, занося кулак.— Я тебе по-
кажу Спартака...
На шум из соседней комнаты вышел
человек лет сорока. Его голова с отто-
пыренными ушами, казалось, не имела
шеи, а глаза со вспухшими веками были
выпучены, как у совы. Он переводил
взгляд со стражника на Децебала, ви-
димо, пытаясь понять, кто из них затеял
ссору.
— Тут было названо имя Спарта-
ка,— произнес он, наконец, неестествен-
но тонким голосом.— Победа над Спар-
таком прославила моего прадеда Мар-
ка Сильвия Феликса. Когда Спартак
со своим сбродом проходил мимо на-
шего города, мой прадед выступил про-
тив разбойников во главе конного от-
ряда. Ему удалось ранить Спартака,
после чего гладиаторы отступили и
Помпеи избежали грозившей им беды. Я
приказал изобразить эту сцену, чтобы
каждый переступающий порог знал,
что здесь обитает потомок спасителя
Помпей.
* * *
Децебал смотрел на Везувий. Эта
гора напоминала ему вершины родных
Карпат, с которыми он дружил в детст-
ве, по которым, став юношей, он бро-
дил с посохом и пастушеской дудкой.
Он вспоминал луга, живые ковры, со-
тканные из сочных трав и пестрых
цветов, гомон птиц, жужжание пчел и
стрекотание кузнечиков — звуки и голо-
са утраченной родины. Они были за-
глушены топотом ног, отрывистыми вы-
криками на чужом языке. В горы при-
шли римляне. Децебал стал пленником,
как и Спартак. Фракиец, наверное, был
тоже пастухом и пас овец или коней
на противоположном склоне тех же гор.
И, став гладиатором, Спартак, как и он,
Децебал, смотрел на Везувий,— из гла-
диаторской казармы Капуи эта огром-
ная гора, наверное, тоже видна. И по-
этому, добыв свободу, он повел своих
воинов сюда. Закрыв глаза, Децебал
видел лестницу, раскачивавшуюся над
пропастью, и фигурки спускающихся
по ней людей.
209
Когда гладиаторы оставались одни,
Децебал рассказывал им о храбром
фракийце. Воображение дополняло ему
то, о чем не успел поведать Юба. С го-
рящими глазами слушали гладиаторы о
схватках Спартака под стенами самого
Рима, о победах над прославленными
римскими полководцами. Будучи сам
гладиатором, Децебал догадался и о
том, что происходило на самом деле.
Окруженные гладиаторами, надменные
римляне сражались друг с другом. Но
как только Децебал начинал говорить,
что и они должны последовать примеру
Спартака, огонь в глазах слушателей
угасал.
Многие прислушивались к Кирну.
— Братья мои,— разглагольствовал
он.— Не меч принесет нам спасение,
а терпение и любовь к ближнему. Хрис-
тос скоро вернется на землю и воздаст
каждому по делам его. Чаша гнева
божьего выльется на Содом и Гоморру
и испепелит тех, кто заставлял проли-
вать братскую кровь.
О проповедях Кирна узнал ланиста.
Он бросил Кирна в карцер как христиа-
нина. Обычно должностные лица вызы-
вали человека, подозреваемого в при-
надлежности к тайному вероучению, и
заставляли его поклясться, что он не
христианин. Но от Кирна потребовали
только, чтобы он в присутствии гладиа-
торов обругал Христа и принес жертву
статуе Юпитера вином и ладаном. Кирн
отказался выполнить это требование и,
несмотря на пытки, не выдал тех,
кто перешел в новую веру. Ланиста
решил не выпускать Кирна на арену,
а держать его в карцере до прибытия
из Африки партии хищников, чтобы
скормить его им.
* * *
Как зверь в клетке, неслышными ша-
гами бродил Децебал. Несколько дней
назад через рабынь ему удалось раз-
добыть пару гладиусов и спрятать их.
Он пробуравил в двери своей камеры
210
отверстие и научился открывать через
него наружный засов железным крюч-
ком. Что готовит ему эта душная авгус-
товская ночь? Его первый бой будет
с римлянами. Силу его рук узнают не
товарищи по неволе, а враги. Если ему
суждено пасть в бою с врагами, он
погибнет, как Спартак.
Царившая вокруг тишина наруша-
лась воем сторожевого пса. Его будка
была у стены карцера, куда бросили
Кирна. Децебал ранее не слышал, чтобы
этот огромный молосский пес выл. Жи-
вотное, страшное на вид, давно уже
привыкло к гладиаторам и лаяло, лишь
когда кто-либо снаружи приближался
к казарме. Этой ночью в его вое было
что-то зловещее, пугающее, словно жи-
вотное предчувствовало неотвратимую
беду, чью-то близкую гибель.
Вдруг какая-то сила швырнула Деце-
бала в угол камеры. Задев ногой ле-
жанку, он вскрикнул от боли. Пол под
его ногами заходил ходуном. Снаружи
раздались крики стражников, отрезвев-
ших от страшного подземного толчка.
— Клянусь Геркулесом! — восклик-
нул один из них.— Так же задрожала
земля, когда я был мальчишкой. На
моих глазах вилла соседа рассыпалась
на куски. Все, кто там жил, погибли
под обломками.
— А я был близ Неаполя,— отклик-
нулся другой стражник.— У нас в щель
провалилась отара баранов вместе с
пастухом.
— Видно, подземным богам захоте-
лось баранины,— пошутил первый
стражник.
— Смотри, как бы тебе самому не
провалиться в Аид,— испуганно ото-
звался другой.— И у подземных богов
есть уши.
И как бы в ответ на эти слова что-то
загрохотало снова. По черепицам кры-
ши застучали камни. Спасаясь от ка-
менного града, стражники скрылись под
сводами внутренней галереи. Децебал
слышал их прерывистое дыхание.
Рушился план, ставший жизнью Де-
цебала. Скоро утро. Повара начнут
разбирать поленницу и обнаружат
острое оружие. А если...
И он забарабанил кулаками в дверь
изо всей силы.
— Откройте! Откройте! — закричал
он.
— Что тебе? — послышался раздра-
женный голос стражника.
— Помогите! Меця придавило.
Стражник подошеЛ к двери. Отворять
камеру ночью запрещалось. Пока
стражник размышлял, что ему делать,
дверь камеры открылась сама. К рим-
лянину метнулась тень, и страшный
удар кулака обрушился на его голову.
Труднее было справиться с другим
стражником, спешившим на помощь
товарищу. Но в руках Децебала был
меч, взятый у убитого. И схватка была
недолгой.
Скорее к камерам друзей! Как жаль,
что погасли факелы. Засовы придется
открывать наощупь. Скорее, скорее,
пока не услышали стражники, охраняю-
щие казарму снаружи.
Руки Децебала, нащупывавшие за-
сов, дрожат. За дверью одобрительный
шепот.
— Выходи!
И так семьдесят камер на первом и
втором этажах. Семьдесят дверей и
засовов...
Когда толпа гладиаторов заполнила
внутреннюю галерею и двор казармы,
по времени должно было светать. Но
солнце не могло совладать с мглой.
Серый, как бы дымный свет смазывал
очертания предметов. Оттуда, где нахо-
дился Везувий, слышались звуки, напо-
минавшие храп великана. Казалось,
Везувий уснул и землю покрыл мрак,
чтобы не тревожить покой горы. Но
нет, это не был сон Везувия, а его
пробуждение. Над вершиной взметнул-
ся огненный столб, и снова камни посы-
пались частым тяжелым дождем.
— Смотрите, друзья! — воскликнул
Децебал.— Спартак зажег на Везувии
факел свободы.
И не было в толпе гладиаторов ни
одного, кто бы не поверил этим словам.
Недаром же столько месяцев дакиец
молился духу горы, призывая проклятья
на головы римлян. И божество вняло
его мольбам. Огонь вырвался из чрева
горы и обрушился на город.
Камни летели с такой силой, словно
бы кто-то невидимый пускал их из ог-
ромной пращи. Земля тряслась в страш-
ных, мучительных судорогах. С грохо-
том падали статуи со своих пьедесталов.
Рассыпались мраморные колонны. Раз-
валивались виллы, созданные трудом
невольников. Рушилось все, что каза-
лось вечным и незыблемым. Горели ле-
са. Запах гари соединился с вонью
серы. Мгла раскалывалась молниями.
Эта гроза, эта буря, эти перекрещи-
вающиеся в небе как мечи молнии рож-
дали в душах гладиаторов небывалое
ощущение свободы и вместе с ним почти
забытое в Помпеях чувство радости.
Не Везувий извергал лаву, а ярость
клокотала в груди обреченных на
смерть; не скалы гремели, обрушивая на
город камни, а рабы распахнули тем-
ницы, разорвали оковы. Они сами были
частицей восставшей природы.
С улицы доносились детский плач,
женские вопли, лай собак, рев ослов.
Дети звали родителей, родители — де-
тей, пытаясь распознать их в темноте
по голосам. Напуганные горожане спе-
шили к Стабиевым воротам, чтобы по-
кинуть Помпеи. Многие молили богов о
пощаде, но боги не слышали их криков и
мольбы. Или больше не стало богов, и
для мира наступила последняя ночь, тот
первозданный хаос, из которого на
заре времен возникло все сущее?
Ворота казармы с вечера на запоре.
Убегая, стражники взяли ключи с со-
бою. Сверху каменная стена утыкана
гвоздями. В темноте ее не перейти.
— Децебал! Что нам делать? — слы-
шались голоса гладиаторов.
211
— Друзья! — крикнул дакиец,—
Идемте к столбу позора.
На середине двора был вкопан в зем-
лю толстый гладкий столб. К нему при-
вязывали тех, кто был недостаточно
расторопен во время тренировок или
дерзок с рудиариями. Палящее солнце
и мухи, облеплявшие тело, были по-
страшнее карцера. И не было дня, чтобы
у столба позора не корчился человек.
Раскачать и вытащить столб было
делом нескольких мгновений. Ярость и
жажда мести удесятеряли силы. Столб
позора превратился в таран. Створки
ворот вылетели из петель и с грохотом
отлетели.
Только тот, кто долгие годы жил в
ожидании смерти, может понять чувст-
ва гладиаторов. Они были свободны.
Беглецы взялись за руки, чтобы не по-
терять друг друга во мгле. Так прика-
зал Децебал. Но не остался ли кто-ни-
будь в камерах. Как настоящий пол-
ководец Децебал чувствовал ответст-
венность за судьбу каждого воина.
— Все здесь? — спросил Децебал в
последний раз.
— Все! Все! — ответили вразнобой
беглецы.
И тут Децебал вспомнил о Кирне.
— Подождите меня,— крикнул он
гладиаторам.— Я скоро вернусь.
И дакиец бросился в карцер. Вот и
засов. Он рванул его. Никто не кинулся
ему навстречу. Но по тяжелому дыха-
нию Децебал понял, что Кирн в левом
углу карцера.
— Вставай, Кирн! — крикнул Деце-
бал.— Спартак зажег факел свободы.
Идем!
В ответ послышался вздох и невнят-
ное бормотание.
Децебал бросился к Кирну, схватил
его за руку и потянул к двери. Вслед
за сирийцем по полу как гремучая змея
побежала цепь.
— Содом и Гоморра! — бормотал
Кирн.— Вылилась чаша гнева божьего.
Беги, Децебал.
212
— Спартак не оставит друга в бе-
де! — торжественно проговорил Деце-
бал.— А твой Христос забыл о тебе...
— Децебал! — послышалось снару-
жи.— Децебал, где ты?
Децебал просунул рукоять меча в
кольцо, вбитое в стену, и, напрягая все
силы, повернул меч на себя. Нет, это
не просто железное кольцо в карцере,
а звено огромной цепи, опутывающей
весь мир. Если удастся его вытянуть,
станет свободен привратник у дома по-
томка убийцы Спартака, обретут свобо-
ду тысячи и тысячи рабов.
И в последнее мгновение, когда стена
рухнула на Децебала, ему казалось,
что он вытянул это проклятое кольцо.
1 Да н у в и й — древнее название реки Ду-
най.
2 Матрона — почтенная замужняя жен-
щина.
3 Т и р а с — древнее название реки Днестр.
4 Сарматы — обитатели степей Северного
Причерноморья, вытеснившие скифов. Сарматы
часто нападали на земли дакийцев.
5 Коллегии — объединения ремесленников
по профессиям. Коллегии Помпей хорошо из-
вестны по сохранившимся надписям.
6 Ланиста — владелец гладиаторской
школы, ведавший подготовкой гладиаторов.
7 Согласно поверью, под созвездием Андро-
меды рождались палачи и жестокие люди.
8 Устроителем игр называли должностное лицо
или частного человека, бравшего на себя расхо-
ды по организации гладиаторских игр.
9 Гладиатор, проявивший мужество в бою, мог
получить почетную награду — рапиру, с которой
связывалось освобождение от боев на арене.
Такой гладиатор назывался рударием. Он не по-
лучал полной свободы и обычно использовался
для обучения новичков.
10 Перистиль — внутренний двор римско-
го дома с колоннадой.
ТАЦИТ
Имя Тацит (в переводе «Молчаливый») мо-
жет показаться псевдонимом, настолько точно
оно выражает невольное состояние мыслящих
людей первого века Римской империи, когда
за свободолюбивое или неверно истолкован-
ное слово римлян подвергали казням и гонениям.
Но это подлинное имя знаменитого римского
историка Публия Корнелия Тацита (около 57— _
118 гг. н. э.). Его исторические труды, разобла-
чающие произвол императоров, были обнародо-
ваны тогда, когда императоры новой династии
сами осуждали произвол своих предшественников.
Калигула1 вопил, вращая безумными
глазами:
— Хватайте его! На арену ко львам и
тиграм! Нет ничего вкуснее, чем мясо
историка!
Клавдий2 осторожно садился на край
постели и доверительно шептал, кривя
тонкие губы:
— Кто поймет меня лучше, чем ты,
Тацит, жрец Клио и ученик Геродота.
Я знаю, что ты еще не родился, когда
в Риме и Александрии вслух читали
мои труды по истории этрусков и Кар-
фагена. Но я уверен, что ты их читал
сам3. А известно ли тебе, что до этого
я написал еще один исторический труд
о времени Гая Юлия Цезаря. Первый,
кому я его прочитал, был приемный
сын Цезаря Август. Он молча слушал,
а когда я кончил читать, сказал, впе-
рив в меня белесые непроницаемые
глаза:
— Мой Клавдий! Ты говоришь сум-
бурно, а пишешь слишком связно.
Я поморгал глазами, не поняв, что
он имеет в виду. Но жена моя Антония,
к которой я обратился за разъяснением,
обозвала меня дурнем и швырнула сви-
ток в огонь. Именно это меня спасло,
и я пережил всех своих родичей4. Тогда
я занялся этрусками и карфагенянами.
Меня стали считать безобидным чуда-
ком. И вот тебе мой совет: держись
подальше от современности. Напиши
историю галлов, которых я облагоде-
тельствовал, дав им римское граждан-
ство и введя в сенат. Как меня за это
ненавидели! Как надо мной смеялись,
но ты ведь меня поймешь? Ты ведь сам
галл!5 Понимаю, ты не хочешь, чтобы
тебя считали провинциалом! Тогда на-
пиши историю эстов6. У них свои исто-
рики появятся нескоро.
Нерон тряхнул огненно-рыжей шеве-
люрой.
— Не слушай этого старого идиота.
Моя мать Агриппина била его санда-
лиями и потом отравила, чтобы дать
мне власть. Кому нужны его этруски
и карфагеняне? Заняв трон, я прика-
зал сжечь эту писанину. Историк дол-
жен писать о своем времени. Напиши
обо мне. Пусть те, кому не посчастли-
вилось меня слышать, знают, какой у
меня божественный голос. Те, кто в этом
сомневался, получили по заслугам. Ха-
ха! Посмотри на мои волосы. В них
отсвет пожара. Но Рим подожгли иудеи,
называвшие себя христианами. Кто бы
это мог сделать другой! Ведь они не
приносили жертв перед моей статуей...
Тацит тряхнул головой, отгоняя сон.
Пылинки плясали в острие луча, прон-
завшего мрак. На черной поверхности
стола белел развернутый свиток. Каза-
лось, тени былого вышли из него и
заговорили голосами тиранов. Это был
один из тех кошмаров, после которых
просыпаешься в холодном поту. Он все
эти дни много писал и уснул прямо за
столом. Надо обходиться без секретаря.
В наши дни нельзя никому верить. Ник-
то не должен догадываться об этом
свитке. Иначе он никогда не увидит
света.
Тацит наклонился над свитком и про-
бежал глазами последние строки: «Пет,
это не больно!»,— молвила Аррия, вы-
нимая из своей груди окровавленный
кинжал и протягивая его потрясенному
супругу. Так она вошла в бессмертие
вместе с сенатором Петом, погублен-
ным Нероном».
— Не больно! — повторил про себя
Тацит.— Больнее жить рядом с убий-
цами и палачами, ходить с ними по
одной земле, дышать одним воздухом и
молчать. Кинжал или яд? Мгновенная
смерть! Но кто-то ведь должен быть
свидетелем преступлений, кто-то дол-
213
жен передать последние слова Аррии:
«Пет, это не больно!»
Стук в наружную дверь заставил
Тацита вздрогнуть. Привычным жестом
он открыл стол и спрятал свиток в
тайник.
— Регул!7 — послышался голос при-
вратника.
— Пусть войдет! — крикнул Тацит.
Расправляя тогу, Тацит лихорадочно
думал о причинах визита Регула. «Мо-
жет быть, я выдал себя неосторожным
взглядом или намеком в письме? Со-
держание моих писем Домициан узнает
раньше адресата... Регул был частым
гостем Тразеи Пета. Несчастный не до-
гадывался, кто он. Но я ведь беседо-
вал с Регулом только о гладиаторских
играх и погоде!»
Тацит придал лицу внимательное и
любезное выражение. Это была маска,
которую он обычно принимал вне дома.
Но теперь пришлось ее надеть. У стены
атрия виднелась сутулая спина Регула.
Он изучал росписи так внимательно,
словно их сюжет мог выдать чью-то
тщательно скрываемую тайну.
Заслышав шаги, Регул резко обер-
нулся. Его губы сложились в улыбку.
Ее так и называли «улыбкой Регула».
Скольких она погубила!
— Какая удивительная работа!—
воскликнул Регул, показывая на роспи-
си.— Где ты раздобыл такого художни-
ка? У меня на стенах невообразимая
мазня. Ничего не поймешь. А тут сразу
видно, что это Троил, а в засаде при-
таился быстроногий Ахилл8.
Тацит опустил взгляд. «Как понять
слова о засаде? Намек? Или я ищу
намеки там, где их нет?»
— Я могу прислать тебе художни-
ка,— произнес Тацит после долгой пау-
зы.— Это мой раб.
— Что ты! — Регул поднял ладонь,
как бы отстраняясь от этой не заслу-
женной им любезности. А может быть,
ему хотелось лишний раз продемонстри-
ровать великолепный перстень, пожа-
214
лованный Домицианом. Красный рубин.
Цвет крови казненных.— В наши дни,—
продолжал гость,— не до таких мело-
чей. Ты слышал о положении на гра-
нице?
— Да,— ответил Тацит,— опять да-
ки.
Он выбрал осторожное выражение,
чтобы не показать своего истинного
отношения к новому позорному прова-
лу Домициана.
— В этой связи у меня к тебе дело,—
проговорил Регул, откашлявшись.—
Надо написать Цезарю панегирик от
имени сената. У тебя хороший слог,
и, главное, ты умеешь держать язык за
зубами.
— Я ведь Тацит.
— Знаю. И Цезарь тоже знает. Он
мне и посоветовал: «Сходи к Тациту».
И добавил: «Нет человека, имя которо-
го так отвечало бы его характеру.
Правда, был еще Цицерон. Речи из не-
го сыпались, как горох из дырявого
мешка»9.
— За это ему отрубили голову,—
вставил Тацит.
— Этого Цезарь не говорил,— бро-
сил Регул, подозрительно взглянув на
собеседника.
«Он это подумал,— едва не вырва-
лось у Тацита.— Но о моем свитке ник-
то не узнает».
Пересилив себя, он пододвинул гостю
кресло. Тацит знал, что свиток, его
свиток, должен когда-нибудь увидеть
свет. Ради этого стоит вынести улыбку
Регула и даже его рукопожатие.
1 Гай Юлий Цезарь Калигула, преемник им-
ператора Тиберия, император в 37—41 гг. до
и. э. Он был не только свирепее всех своих
предшественников и преемников, но и безумнее
их. Именно он назначил своего любимого коня
сенатором, но не успел провести его в консулы,
поскольку был убит.
2 Клавдий римский император (41—54 гг.).
Автор не дошедших до нас исторических трудов.
3 Некоторые места исторического труда Таци-
та «Летопись» говорят, что он был по крайней
мере знаком с «Этрусской историей» Клавдия.
4 Все оставшиеся в живых члены импера-
торской семьи были уничтожены Калигулой.
5 Тацит сам не сообщает о своем происхож-
дении от галльской племенной знати. Но совре-
менные историки в этом уверены.
6 Эсты — впервые упомянутый Тацитом в
труде «Германия» народ, живший восточнее гер-
манцев, предки современных эстонцев.
7 Марк Регул —главный доносчик вре-
мен Домициана.
8 Сын троянского царя Приама Троил был
убит греческим героем Ахиллом во время взя-
тия Трои. Эпизод убийства малолетнего Троила
является излюбленным в римской живописи.
9 Фраза о мешке, из которого сыпался го-
рох,— игра слов: имя «Цицерон» означает «го-
рох».
КОРАБЛЬ ДОНОСЧИКОВ
Рассказ основан на сообщении древних ав-
торов об указе, ознаменовавшем начало прав-
ления Траяна (98—117 гг.), когда были пре-
кращены гонения на политических противников.
Жителей Остии, порта на Тибре, ка-
залось, трудно было чем-нибудь уди-
вить. Каждый день в гавань прибывало
до сотни кораблей и отправлялось из
нее не менее. И все же никому еще
в Остии — и не в одной Остии — не
приходилось видеть такого судна. Впро-
чем, дело не в судне. Такие корабли
ходили за зерном в Сиракузы, с вином
в Массалию, за лесом в Геную. Не-
обычным был груз.
Еще неделю назад был обнародован
высочайший указ:
«Желая положить конец беззакони-
ям, процветавшим при наших предшест-
венниках, и покончить с позорными пре-
следованиями граждан по ложным об-
винениям, повелеваю:
1. Собрать всех доносчиков, обозна-
ченных в списках награжденных за
преданную службу.
2. Посадить их на корабль и выслать
за пределы империи.
3. О выполнении доложить к майским
идам восемьсот шестидесятого года от
основания Рима».
Это было одно из многих мероприя-
тий, которым ознаменовал свой приход
к власти император Траян. Оно озна-
чало, что с террористическим режимом,
продолжавшимся с короткими переры-
вами девяносто лет, было покончено.
Начинался «золотой век» династии Ан-
тонинов — так впоследствии назвали
Траяна и его преемников. Стиль ре-
скрипта был предельно ясен, как и все,
что выходило из канцелярии импера-
тора. И все же рескрипт вызвал в Риме
немало кривотолков. Отзвуки их достиг-
ли и Остии.
Ранним утром в гавани было необыч-
но людно. Юному римлянину Гаю, при-
бывшему из отцовской виллы в Байях,
давно уже не приходилось видеть такой
внушительной толпы. Можно было по-
думать, что предстоит раздача бесплат-
ного хлеба или из Африки привезли
зверей для показа в амфитеатре. Ко-
рабль давно уже причалил, матросы
сбросили сходни, но доносчиков все еще
не было. Люди терпеливо ждали.
Воспользовавшись скоплением народа,
разносчики жареных колбас и моченого
гороха вели бойкую торговлю.
Еще в школе Гай твердо усвоил,
что нет ничего хуже доносительства. Луч-
ше быть вором, чем доносчиком. Сзади
него на скамейке сидел ученик. Никто
с ним не водился. А все оттого, что
он как-то выдал товарища, вбившего
в сиденье жестокого учителя гвоздь
острием вверх. Шалуна высекли. И с тех
пор за ябедой закрепилась кличка «До-
носчик». Идет он по улице, малыши
ему кричат вслед: «Доносчик! Донос-
чик!» А кто и камнем запустит. Что
только не делал бедняга, чтобы загла-
дить свой проступок! Случалось, что
кто-нибудь напроказит, он вину на себя
берет. Однако кличка была несмывае-
мой, как клеймо. Но ведь тот фискал
был мальчишка. Да и выдал он слу-
чайно, ненамеренно. Ну, подумаешь —
высекли за гвоздь! Кого в школе не
секли! А те, кого с минуты на минуту
215
Колонна Траяна. Па-
мятник римских завое-
ваний на Дунае. Возд-
вигнутая на форуме
Траяна между зда-
ниями римской и гре-
ческой библиотек, она
имела ферму свернуто-
го свитка На мрамор-
Остия. Рельеф II в. У
мола стоит торговый
корабль с поднятыми
парусами. На них —
изображение волчиц,
кормящих Ромула и
Рема. Капитан прино-
сит жертву богам, ви-
димо, перед отплытием,
ных плитах разверты-
валось гигантской спи-
ралью изображение
войн Рима с даками,
дающее ясное пред-
ставление о ходе воен
ных операций, воору-
жении и планах воюю-
щих сторон.
Справа высится ста-
туя Нептуна с трезуб-
цем, далее — изобра-
жение глаза, предо-
хранящее от дурного
глаза, верхнюю часть
рельефа заполняют ос-
тийский маяк, слоны,
фигуры богов.
Переход римского вой-
ска через Дунай. Де-
таль колонны Траяна.
Римские солдаты пе-
реходят Дунай по спе-
циально сооруженному
мосту, опирающемуся
на лодки. Из речных
глубин поднимается
мощная фигура обуз-
данного мостом речно-
го бога, владыки Ду-
ная. Он бессилен поме-
шать пришельцам и
лишь с удивлением
взирает на них.
216
На арене римского
цирка. Мозаика с
изображением безза-
щитного раба, отдавае-
мого на растерзание
львам.
Щедрость Траяна.
Рельеф на триумфаль-
ной арке Траяна, воз-
двигнутой в 114 г.
Император лично раз-
дает гражданам деньги
в ознаменование побе-
ды над даками. На
рельефе много детей,
что вызывало в памяти
Сельскохозяйственные
работы. Мозаика. Ра-
оы снимают с деревьев
спелые оливки и с
помощью пресса выжи
мают оливковое масло.
римлян политику Трая-
на по отношению к
детям-сиротам: только
в Риме 5 тысяч их
поступило на содер-
жание государства, и
римляне называли это
словом, вошедшим
в наш язык, «али-
менты».
приведут в гавань, кого ожидает вся
эта молчаливая толпа, были доброволь-
ными и платными доносчиками. Ябед-
ничество сделалось их профессией. Они
добивались милостей и наград ценою
крови и слез. Сотни казненных, тысячи
изгнанных, позор и несчастье женщин и
стариков, юноши без будущего — все
это плоды их высокооцененного «тру-
да». А какой урон они нанесли нрав-
ственности! Дети доносили на своих
отцов, чтобы воспользоваться имущест-
вом. Рабы выдавали своих господ, на-
деясь получить свободу.
Гай огляделся. Кто эти люди, так
терпеливо ожидающие высылаемых?
Римский суд. Монета,
изображающая поме-
щение председателя
суда претора и его си-
дение с перекрещиваю-
щимися ножками. Сле-
ва урна, в которую
судьи бросали таблич-
ки со своим пригово-
217
Зеваки? Жертвы террора, пришедшие
сюда, чтобы насладиться торжеством
запоздавшей справедливости? Или,
страшно подумать, родственники до-
носчиков? Ведь у доносчиков тоже
должны быть отцы и матери, сыновья и
дочери, братья и сестры. Несчастные!
Гаю не хотелось бы оказаться на их
месте. Каждый может теперь ткнуть
в них пальцем, рассмеяться им в лицо,
послать им проклятье!
Вот этот бородач с насупленными
бровями, наверное, от доносчиков по-
страдал. Может быть, в изгнании и
бороду отрастил или по погибшим траур
носит. А вот тот, толстогубый, не иначе
как родственник. Глаза опустил. Ни на
кого не смотрит. Наверное, стыд одо-
лел.
Вперед протиснулся добродушный
старичок в грубом плаще и войлочной
шляпе по самые брови. Наверное, ры-
бак или поселянин. Забрел с форума.
Любопытство одолело.
— Кого ждете-то? — обратился он
ко всем.— Опять христиан поймали?
Никто из толпы не хотел вступать
в разговор, и Гаю пришлось объяснить
старцу, что ожидают доносчиков.
— Доносчиков?..—с удивлением про-
тянул старичок.— А я думал, опять
враги рода человеческого объявились.
Мало их при Нероне жгли. Я слышал,
будто у христиан рога на лбу, не такие,
как у козла или оленя, но все же при-
метные. И будто они распятому ослу
поклоняются...
— Ты больше дураков слушай,— ве-
село проговорил бородач,— у тебя са-
мого уши, как у осла, отрастут.
В толпе рассмеялись. И сразу же
исчезла скованность. Смех сближает.
— А куда их, доносчиков этих? —
не унимался старик.
— На Острова Блаженных! — ска-
зал бородач.
Гай чуть не подавился от хохота.
Ну и умница этот борода! Ведь если
приказано выслать за пределы империи,
218
то куда их деть, кроме как на Острова
Блаженных! К дакам? Так им не донос-
чики, а золото наше нужно. К парфя-
нам? У них своих ябед хватает. Ко-
нечно, на Острова Блаженных! Народ
там безответный. Примут. А потом и за-
будется, что были когда-то Острова
Блаженных. Переименуют их в острова
доносчиков, и никому тогда их разыски-
вать не захочется. Умора!
— Какие это люди! — вставил раз-
драженно толстогубый, которого Гай
принял за родственника доносчика.—
Это изверги. Я бы их живыми в землю
закапывал, как германцы с преступ-
никами расправляются. Наш император
чересчур милостив.
— Это ты правду говоришь,— под-
хватил бородач, почему-то пристально
глядя на старика.— Только уж надо
всех доносчиков собрать. И не только
их. Тех, кто доносы принимал и на
конфискациях разбогател, выслать бы
заодно.
Наступило неловкое молчание. Разго-
вор явно принимал нежелательное на-
правление. Это была политика. Опыт-
ные люди знали, к чему она ведет. Мно-
гие отвернулись, делая вид, что не при-
сутствовали при разговоре. Старичок
еще глубже надвинул на лоб шляпу и
стал пробираться назад. Толстогубый
как-то неопределенно промычал:
— Ну, мне пора. Посмотрел, и хва-
тит.
Бородач рассмеялся:
— Посмотрел! А что посмотрел-то?
Смотреть-то еще нечего.— Повернув-
шись к Гаю, он добавил: — Боятся
по привычке!.. Хоть и всех доносчиков
собрали...— Хитро подмигнув, он
продолжал: — Да всех ли? Смотрю я
на этого старичка: лицо знакомое,
напрасно шляпу на глаза надвинул.
Представился деревенщиной. А я его с
братцем не раз встречал. Важная пти-
ца. Таких не тронули. А брат мой мел-
кая сошка. Детей у него трое. А воспи-
тывать кому придется? Мне! А я-то
причем? И дети не виноваты. И всех
доносчиков не вышлешь. Такого кораб-
ля еще не построили.
Он захохотал, довольный своей шут-
кой...
— Да ведь и без доносчиков не
обойтись,— сказал он с какой-то груст-
ной серьезностью.— Пусть даже у нас
золотой век объявят. Там, наверху, надо
знать, может, кому золотой блеск не
по душе. Или его за обман считают.
А может, кто назад, к железному ве-
ку стремится... Есть и такие...
В это время раздался топот. Показал-
ся всадник на взмыленном коне.
«Императорский глашатай»,— дога-
дался Гай.
Всадник приложил к губам ладони:
— Слушайте! Слушайте! Император
отменил свой указ от майских календ и
милостиво разрешил высылаемым вер-
нуться к своим семьям. Расходитесь!
Расходитесь!
ДЕЛО О ТРЕХ КОЗАХ
Основанный на реальном происшествии рас-
сказ характеризует упадок римского красноре-
чия в эпоху империи.
Вилик вбежал в атрий и с воплем
бухнулся в ноги господину:
— Не уберег!
Ветурий с неудовольствием обратил
к управляющему одутловатое лицо с
низким лбом и подслеповатыми глаз-
ками.
— Что там еще стряслось?
— Увели! Вчера их весь день искал.
А сегодня поутру вижу — их по дороге
гонят. Я сразу же к Давну.
— Постой! Говори толком, какой
Давн, кого увели?
— Давн, земляк мой, вилик у Доми-
ция. А козочки-то были — одно загля-
дение!
— Да как он, негодяй, посмел моих
коз взять?
— Не Давн, а господин его, Доми-
ций. Приглянулись ему козы. От Давна
я узнал. Шерсть — чистое золото. По-
слал своих рабов — те и взяли. Будто
бы за то, что обглодали черешневое
дерево. Так же и в прошлом году он
пастуха твоего так отделал, что неделю
ходить не мог. Руки у этого Домиция
длинные, а глаза завидущие.
Ветурий вскочил и взволнованно за-
бегал по атрию.
— Не потерплю! Сечет моих рабов,
угоняет коз. Он так и меня из виллы
выгонит, если я на него управы не
найду! Вели запрягать!
Через два дня коляска, запряженная
мулами, остановилась на Эсквилине1,
у особняка Постума, известного в те
годы судебного оратора и знатока рим-
ских законов.
Пройти в дом оказалось делом не
простым. Чернокожий привратник, на-
ряженный так, что его можно было при-
нять за африканского царька, упрямо
твердил: «Пускать не велено!» Так бы и
пришлось вернуться, если бы случайный
прохожий не посоветовал: «Посеребри
ему лапу!» Сестерций оказался ключом,
открывшим массивные двери дома.
Засаженная кустарником дорожка
привела посетителя в обширный зал,
поражавший своими размерами. Здесь
мог поместиться целый сельский дом со
всеми его обитателями. Но более всего
Ветурия удивили лавровые венки, ви-
севшие на стенах. От нечего делать он
стал их пересчитывать. На цифре «со-
рок шесть» он был остановлен молодым
человеком со свитком в руках. Широ-
ким жестом юноша приветствовал не-
знакомца.
— Здравствуй!
— Мне бы Постума,— пробормотал
Ветурий, топчась на месте.— Я из Ну-
церии. Земли там у меня, от родителя
унаследованные. Да будут к нему ми-
лостивы Маны!
— Патрон отдыхает,— оборвал его
юноша, как потом выяснилось, секре-
219
тарь.— Всю ночь он готовил речь к
завтрашнему выступлению. Сто семь-
десят восьмой процесс в его практике.
Эти венки, не угодно ли заметить, тро-
феи его судебных побед. Вряд ли в Риме
найдется более красноречивый оратор,
чем мой патрон. Взгляни, сколько же-
лающих.
Юноша потряс свитком перед самым
носом Ветурия.
— Я из Нуцерии,— повторил Вету-
рий, доставая кошелек.— У меня сроч-
ное дело.
Вход в таблин обошелся Ветурию в
пять сестерциев. Это было недорого,
если юноша не преувеличивал, что
встречи с Постумом домогалось три-
дцать человек.
Первыми посетителя таблина встрети-
ли статуи. Они выстроились вдоль
стены — Эсхин, Демосфен, Цицерон и
множество других ораторов в харак-
терных для каждого позах. Имен их
Ветурий не знал или знал, но забыл.
«Мало ли какой ерунды вбивают нам
в головы, когда мы молоды,— подумал
Ветурий.— Но во сколько обошлась
Постуму каждая из тех фигур. Мрамор
ныне в цене».
— Ты ко мне? — послышалось за
спиной.
Септимий обернулся. Перед ним
стоял тощий человек в белоснежной
тоге, струящейся ровными складками.
Если бы не быстрый взгляд глубоко
запавших глаз, его можно было бы
принять за одну из статуй, ожившую и
отделившуюся от мраморных собрать-
ев: гордый поворот головы, руки, кар-
тинно скрещенные на груди.
— Что же ты молчишь? — спросил
Постум, не меняя позы.
— Сосед у меня, Домиций,—-.начал
Ветурий издалека.— По эту сторону
дороги мои угодья, по ту сторону —
его. До . смерти родителя,— да будут
к нему милостивы Маны,— я жил в
Амитерне. Там люди спокойные, ува-
жительные. А в Нуцерии — сплошь
220
разбойники. Схватил Домиций моего
вилика и высек...
— Короче! Переходи к делу.
— Да о деле я говорю. В том году
пастуха высек, а в этом трех коз увел.
Думает, что если его зять сенатором,
то ему все позволено. Судиться я с ним
хочу. Пусть вернет коз!
— Я готов тебя поддержать,— По-
стум слегка наклонил голову.— Пройди
к секретарю! Будь здоров!
Юноша встретил Ветурия, как старо-
го знакомого.
— Вот видишь, как быстро реши-
лось твое дело.
— Еще не решилось,— возразил бы-
ло Ветурий.
— Патрон согласился вести твое де-
ло,— объяснил юноша.— В этом гаран-
тия успеха. Сейчас ты внесешь пять-
сот денариев...
— Пятьсот! — воскликнул Ветурий.—
Да за эти деньги можно стадо коз
купить!
— Дело не в козах,— терпеливо
пояснил секретарь,— а в нанесенном те-
бе оскорблении. Я слышал твой разго-
вор с патроном. Ответчик — влиятель-
ное лицо. Потребуется немало усилий,
я бы сказал подлинного искусства, что-
бы изобличить козни и доказать вину.
Кстати, у тебя есть свидетели?
— Коз моих вся округа знает! —
торопливо проговорил Ветурий.— Лю-
бой раб их покажет. Они у меня при-
метные. Я их в Апулии покупал.
Секретарь улыбнулся одними гу-
бами.
— Что ж! Придется рабов под пыт-
кой допросить. Но нужны и свобод-
норожденные свидетели. Мой патрон их
отыщет. Путем перекрестного допроса
будет установлен факт похищения коз.
Далее,— ты сам понимаешь,— судьям
мало одного красноречия. Они ценят
знаки внимания...
— Понимаю,— проговорил Ветурий,
с кислым выражением лица, но все же
покорно доставая кошель.
* * *
Судебный процесс «Ветурий против
Домиция» открылся в сентябрьские
календы следующего года. И хотя слу-
шалось одно из самых ординарных дел,
базилика на Форуме наполнилась зе-
ваками. Можно было думать, что их
привлекло желание послушать самого
Постума, если бы не преобладание в
зале людей в потертых тогах. Это был
верный признак, что аплодисменты ора-
тору были заранее оплачены из его
гонорара.
По звону колокольчика судьи, пере-
говариваясь друг с другом, заняли свои
места на возвышении. Истец и ответ-
чик сидели окруженные друзьями на
разных скамьях. Наступила тишина,
подчеркиваемая нетерпеливым шепотом
и шелестом страниц.
Но где же истинный герой этого
процесса? Внезапно головы поверну-
лись в одну сторону. По проходу между
скамьями, сгибаясь под тяжестью ко-
дексов и свитков (недаром ведь дока-
зательства называют вескими), спу-
скался сам Постум.
Председатель судейской коллегии вы-
ставил перед собою три клепсидры2
и, дождавшись, пока прославленный
оратор займет свое место, перевернул
одну из них.
— О, вершители судеб! — начал По-
стум, протягивая руку в сторону су-
дей.— О хранители справедливости, на-
деленные властью римского народа!
Дело, о котором пойдет речь, поначалу
может показаться недостойным вашего
благосклонного внимания. Но малень-
кий камушек на беговой дорожке
Олимпии может похитить победу у не
знавшего поражений атлета. Из-за ме-
лочей разгорались жесточайшие войны.
Наш союзник нумидийский царь Мас-
синисса напал на владения Карфагена
и похитил стадо коров. Карфагеняне
не стерпели обиды и дали нумидийцу
отпор. И вот уже в курии раздается
призыв Катона: «Я полагаю, что Кар-
фаген должен быть разрушен». Вот и
дымятся развалины Карфагена, и рим-
ский плуг прорезает борозду на предан-
ной проклятию земле.
Овации потрясли своды базилики.
Оратор осушил сосуд с водой и про-
должил:
— О, быстротечное время! Давно ли
Рим в ужасе восклицал: «Ганнибал у
ворот!» Но вот уже нет ни Ганнибала,
ни Карфагена. С Востока угрожает
новый противник — царь царей Митри-
дат Евпатор. Вы спросите, с чего нача-
лась его вражда с Римом? С оскорбле-
ния, нанесенного царю нашим послом
Манием Аквилием. Обиду смывают
кровью, и вот в Синопе снаряжен флот.
Расправив паруса, вражеские триеры
покидают Понт Эвксинский. Под знаме-
на Митридата становятся скифы, армя-
не, греки и сто других народов. Благо
бы Рим был един, но наши полководцы
Марий и Сулла — непримиримые враги.
Вы спросите почему? Сущая мелочь,
ничтожная обида!
Председатель пододвинул к себе вто-
рую клепсидру и перевернул ее. Раз-
горяченный собственным красноречием,
оратор еще более разгорался. Его уже
нельзя было остановить. Его отрабо-
танный голос захватывал не силой, а
глубиной. Перенесясь в Африку, Постум
живописал дикую природу этой страны
и на ее фоне подвиги неуловимого ну-
мидийского царька Югурты, водившего
за нос опытного военачальника Мария.
И все это для того, чтобы объяснить,
как разгорелась зависть Мария к
своему помощнику Сулле, сумевшему
взять Югурту в плен.
Поворот третьей клепсидры совпал
с переходом к гражданской войне меж-
ду марианцами и сулланцами.
— Вспомните,— громыхал Постум,—
как Сулла со своим войском стоял в
Кампании, под Нолой, готовясь к по-
садке на корабли и к войне с Митри-
датом. И в это время в лагерь вры-
221
ваются посланцы сената, объявляя о
передаче командования Марию. Сул-
ла не стерпел этого оскорбления. Его
легионы двинулись на Рим. Впервые в
римской истории римляне воевали с
римлянами...
В это время раздался грохот падаю-
щей скамьи. В проход между рядами
вырвался Ветурий. Потрясая кулаками,
он кричал:
— Мое дело перед судом не о наси-
лии и не об убийстве. У меня увели
трех коз. А ты звонишь во все горло о
кознях Карфагена, о хитростях Югур-
ты, о Суллах и Мариях! Как хочешь,
Постум, но изволь что-нибудь сказать о
трех козах! Говори же или верни мне
мои пятьсот денариев!
Хохот и аплодисменты потрясли бази-
лику. Это был первый успех Постума,
который не стоил ему ни асса3.
1 Эсквил и н — один из семи римских хол-
мов, в эпоху ранней империи, к которой отно-
сится действие рассказа,— аристократический
район Рима.
2 Клепсидра — водяные часы в виде двух
сообщающихся сосудов. Промежуток времени
отмерялся заполнением сосуда водой после
поворота клепсидры.
3 Асе— мелкая римская монета.
В ПЕЩЕРЕ СО ЛЬВОМ
Автор эпохи империи сообщает об удивитель-
ном случае, происшедшем в римском амфи-
театре: беглый раб, брошенный на потеху жад-
ной до зрелищ толпе в клетку со львом, не был
растерзан хищником. Напротив, он, ласкаясь,
начал облизывать человека. Потрясенные этим
зрители потребовали освобождения и льва, и че-
ловека (Андрокла). Бродя по городу вместе с
привязавшимся к нему львом, Андрокл охотно
объяснял причину своего чудесного спасения.
Она-то и положена в основу рассказа.
Во все стороны простиралась песча-
ная пустыня с поднятыми вверх, как бы
222
предупреждающими об опасности крас-
новатыми пальцами скал. «Остано-
вись! — как бы говорили эти скалы.—
У тебя нет ни пищи, ни воды. Ты
безоружен, ослабел от голода. Твои
ступни стерлись и оставляют кровавые
следы. Остановись, безумец!»
Но Андрокл шел и шел.
Уже несколько дней за ним никто не
гнался. Его преследовали одни воспо-
минания. Лица мучителей чудовищно
искажены в воспаленном мозгу. Да и
люди ли они? Это фантастические зве-
ри со свиными рылами вместо лиц, с
извивающимися змеями вместо рук.
А может быть, это не змеи, а толстые
черные плети, оставившие на боках
и спине безжалостные рубцы.
В одно из мгновений, когда созна-
ние Андрокла освободилось от кошма-
ра, он увидел перед собою скалу с
большим черным отверстием. Пещера.
Она укроет его от дневного зноя, а
ночью он двинется дальше. Он будет
искать воду. Ведь должна же быть
здесь вода!
Андрокл вполз в отверстие. Пахнуло
затхлым, застоявшимся воздухом. И,
прежде чем глаза привыкли к темноте,
Андрокл почувствовал, что он не один”
Что-то зашевелилось, раздалось ворча-
ние и рев, еще более усиливаемый пе-
щерой. Андрокл увидел льва. Лев ко-
лотил себя по бокам хвостом, готовясь
к прыжку. Андрокл был слишком слаб,
чтобы бежать и слишком напуган для
этого. Он закрыл глаза, ожидая смерти.
Но смерть медлила, словно желая прод-
лить мучения. Лев зарычал еще раз, но
в рычании Андрокл уловил не ярость,
а боль. Приподняв веки, Андрокл уви-
дел, что хищник катается по земле,
как большая кошка. Поведение льва
было странным, непонятным.
Внезапно лев поднес лапу к морде и
с ворчанием начал ее грызть. Что-то
белое торчало между когтями. Видимо,
заноза. И она причиняла хищнику та-
кую боль, что даже присутствие чело-
века не вызвало обычной ярости. Лев
был совсем рядом. Андрокл ощущал
его жаркое дыхание. Животное пыхте-
ло, скрежетало зубами. Заноза зашла
глубоко. Зубы зверя не могли ее схва-
тить.
Андрокл протянул руку. Хотел ли он
помочь льву? Это было скорее инстинк-
тивное, чем осознанное движение. Но
пальцы нащупали острую кость, впив-
шуюся в огромную лапу, и рванули ее.
Больше Андрокл ничего не помнил.
Он впал в беспамятство. Сколько оно
длилось. Час или день? Этого он тоже
не знал. Но он хорошо запомнил мо-
мент пробуждения: огромная тень, за-
слонившая свет, упругие шаги и паде-
ние чего-то тяжелого. Зверь принес
что-то в зубах и бросил на камни ря-
дом с Андроклом. Скосив глаза,
Андрокл увидел тушу, обрызганную
свежей кровью. Запах мяса щекотал
ноздри. Слюна заполнила иссохшую
гортань, и по всему телу прошла су-
дорога от нестерпимого голода. Анд-
рокл наклонился и схватил добычу льва.
Положив морду на скрещенные лапы,
лев смотрел, как насыщается человек.
Зеленоватые зрачки неподвижны. Ка-
жется, зверь удивлен, что человек ест
так торопливо, жадно. Он разрывал
зубами жесткое, неподатливое мясо и,
давясь, глотал большие куски. Сытость
наполняла его тело теплом. Но вместе
с насыщением росла тревога. В непод-
вижном взгляде льва было что-то пу-
гающее. Андрокл вспомнил греческую
сказку о похождениях Одиссея. Море-
ходы попали в пещеру к великану-
людоеду, и тот откармливал их, чтобы
съесть. Кто знает, что на уме у этого
зверя? Андрокл не допускал мысли,
что бок антилопы — благодарность за
услугу. «Это просто запас пищи. Сей-
час зверь сыт, а когда проголодается,
примется за меня»,— думал Андрокл,
прижимаясь спиной к стене пещеры.
Теперь у него было достаточно сил,
чтобы двигаться. Но ему стало казать-
ся, что малейшее движение, не говоря
уже о бегстве, может вызвать ярость
животного. Он слышал рассказы охот-
ников, что звери не трогают людей,
если они притворяются спящими.
Андрокл старался не дышать и не смот-
реть на льва, но даже с полузакрытыми
глазами ощущал на себе его присталь-
ный, упорный взгляд.
Незаметно Андрокл задремал. Впер-
вые за много дней это было не забытье,
а сон. Ему снилось, что он бежит по лугу
в родных горах. Его тело обнажено.
Высокие травы хлещут по ногам, ще-
кочат спину и живот. Враги гонятся за
ним по пятам. Но для него это игра.
Он молод, ловок, неутомим. Он у себя
дома. Только надо напиться. Ручеек
на другом склоне холма. Андрокл при-
ближается к нему и слышит, как звенят
стеклянные струи, прыгая с камня на
камень. Еще несколько шагов, и он
погрузит лицо в холодную, сверкающую
на солнце, брызжущую влагу.
Но это был только сон. Жажда му-
чала и наяву. Оглянувшись, Андрокл
облегченно вздохнул. Лев ушел. Как
приятно не ощущать на себе насто-
роженного, внимательного взгляда
хищника! Теперь можно выйти и искать
воду. Андрокл пошел на свет и увидел
льва.
Зверь лежал в нескольких шагах от
пещеры, обращенный к ней мордой.
Позднее, раздумывая над поведением
льва, Андрокл склонялся к мысли, что
зверь охранял его сон. Но в то время он
иначе расценил присутствие хищника:
лев сторожит свою добычу, как кошка
у норы сторожит мышь. Он был не-
справедлив. Привыкший к человеческой
жестокости, Андрокл судил людской
меркой. Появление человека не вызва-
ло у зверя ни тени раздражения. Лев
не колотил себя хвостом по бокам, как
в первые мгновения знакомства. Он
только повернул голову и громко зев-
нул, обнажив огромную розовую пасть
с двумя рядами острых желтых зубов.
223
Андрокл опустился на землю. Он ре-
шил, что будет наблюдать отсюда, а не
из глубины пещеры. Наверное, звери,
как и люди, не любят трусов. Лев снова
положил голову на лапы, но вдруг встал
и медленно побрел к видневшимся вда-
ли красноватым скалам.
И словно какая-то сила толкнула
Андрокла. Он поднялся и зашагал за
львом. Они шли долго. Лев ни разу не
оглянулся на человека, находившегося
от него на расстоянии броска. Оно не
увеличивалось и не уменьшалось. Каза-
лось, лев считался с тем, что человек
ослабел и ему трудно идти.
Слезы радости душили Андрокла. За
все эти годы рабства он впервые был
благодарен живому существу. И этим
существом оказался не человек, а сви-
репый хищник. Римляне огораживают
арены амфитеатров высокими железны-
ми решетками, бросают туда тех, кто
преступил их волчьи законы, и выпуска-
ют львов или пантер. Звери терзают
обреченных своими когтями и клыками
на радость толпе. Их не кормили не-
сколько дней, их дразнили железными
палками, чтобы вызвать ярость. Рим-
ляне свирепее и кровожаднее львов.
Они злее и подлее, коварнее и хитрее.
За красноватой скалой начался спуск
в лощину. Лев и человек шли по высох-
шему руслу речушки. Видимо, в пору
дождей оно наполнялось водой, но те-
перь от нее остались лишь мелкие про-
дольные углубления, напоминавшие ше-
велюру. Но что это? Деревья? Пальмы?
Где деревья, там и вода! Вот он, источ-
ник — чудо жизни! Андрокл, наклонив-
шись, пил, и перед глазами у него ко-
лебалось отражение львиной морды.
Лев смотрел, как человек пьет. А чело-
век не мог напиться, слезы текли у него
по щекам, капали и смешивались с
водой.
Если бы человек сделал бы для Анд-
рокла подобное, то он, наверное, обнял
бы его, прижал к груди, дал бы клятву
всегда помнить о нем. Но Андрокл не
224
решился подойти к своему спасителю и
положить ему на гриву ладонь. Это
ведь дикий, вольный зверь. Человечес-
кая ласка может его оскорбить. Да и
может ли выразить движение руки или
звук голоса всю глубину переполняв-
ших Андрокла чувств?!
Внезапно лев встал. В косых лучах
заходящего солнца он виделся не песча-
но-желтым, как прежде, а огненно-
красным. Было что-то грозное в его по-
зе, в широко расставленных лапах, в
гордо закинутой голове. Большие нозд-
ри раздувались, грудь поднималась и
опускалась, как кузнечные меха. Каза-
лось, зверь учуял запах невидимого
противника где-то в песках и скалах и
бросил ему молчаливый вызов.
И вдруг тишину расколол какой-то
протяжный звук. Он был похож на
львиный рык, но было в нем что-то
призывное, зовущее. Судороги прошли
по телу льва. Он вытянулся, задышал
еще более глубоко и часто, а потом,
не оглядываясь, на мягких лапах пошел
на зов. Андрокл понял, что зверь не
вернется.
ГОСТЬ ИЗ РИМА
Классовая борьба бушевала в Риме, несмотря
на все меры, принимаемые императорами. В прав-
ление Септимия Севера (193—211 гг.) разбой-
ник Булла собрал на севере Италии отряд из
300 беглых рабов, который совершал налеты на
богатых людей, императорских чиновников. В рас-
сказе использован действительный эпизод из ис-
тории восстания.
Гелиос озирает землю полуденным
яростным оком. Воздух густ и неподви-
жен. От стен и черепичных крыш пы-
лает жаром, как от раскаленной печи.
Лавочники опустили ставни. Одино-
кие прохожие стремятся поскорее мино-
вать открытые места и укрыться в спа-
сительной тени портиков. В этот час
дня в городе не встретишь и собаки.
И вдруг щегольской экипаж, который
здесь называют карпентум,- Его тень
бежит по мостовой, ломается на углах
зданий. Два колеса, обитые железом,
гремят по камням. Крытый верх из
дорогой плотной материи, великолепная
тройка коней той гнедой масти, которую
выращивают в Каппадокии, рослый ку-
чер в нарядном хитоне и широкополой
шляпе со страусовым пером.
«Такого выезда нет ни у кого в
окрестных виллах,— думал дуумвир1
Теренний, провожая повозку встрево-
женным взглядом.— Конечно, это гость
из Рима. Наверное, какой-нибудь се-
натор. Решил захватить врасплох! Да-
же в курию2 не заглянул. Эти римские
сенаторы завели моду тащить за собой
целую свиту из вольноотпущенников
и иных прихлебал. Все они привязчи-
вы, как осенние мухи, и прожорливы,
как саранча. Вино им кислит! Масло
горчит! В банях грязно! В прошлом
году приезжали ревизовать пожарную
команду. Кто-то донес, что среди по-
жарников завелись поджигатели. А этот
без свиты пожаловал. Боится свиде-
телей? Или хочет, чтобы все досталось
ему одному?»
Повозка повернула от форума к го-
родской тюрьме. Теренний облегченно
вздохнул. За тюрьму он спокоен. Эдил3
Сервилий безупречен, как денарий доб-
рых старых времен. Не напивается до
бесчувствия. Денег с заключенных не
берет. Впрочем, что с них возьмешь!
В тюрьме пятеро арестантов. Четверо
из них — беглые рабы, пятый — молод-
чик из шайки Буллы. Удивительные
теперь пошли разбойники! Золото и
драгоценности в землю не зарывают,
нищим отдают! Будто у них другой за-
боты нет, как одевать и кормить без-
дельников и лентяев. А раньше припря-
танным золотом от креста4 откупались.
Тяжело стало служить. Доходов ника-
ких. Одни волнения.
Теренний заторопился на кухню,
чтобы дать распоряжение об обеде для
знатного гостя. Конечно, сенатор на об-
ратном пути посетит дом дуумвира.
Хорошо бы узнать, что делается при
дворе. Кто теперь в чести, кто в опале?
Не готовится ли новый эдикт о нало-
гах? А завтра Теренний поведет сена-
тора в амфитеатр. Прибыли звери из
Африки. Есть что показать.
Пока Теренний готовился к приему
знатного гостя, в одной из комнат тюрь-
мы шла беседа. Приехавший сенатор
сидел напротив эдила, положив на стол
большие загорелые руки. Сервилий не
мог отвести глаз от его перстней. У всех
ювелиров города не найти такого камня,
что красуется у приезжего на среднем
пальце левой руки. Да и каждое из
других колец стоит состояния. Эта кро-
ваво-красная яшма, как огонек пламе-
ни. А рядом с нею — великолепный
изумруд. «Наверное, этот сенатор —
близкий друг самого императора»,—
думал Сервилий, с подобострастием
ловя взгляд гостя.
Сенатору на вид было лет сорок. У не-
го волевое лицо с крупным носом и
крутым подбородком. На правой щеке
выше губы — небольшой шрам. Сразу
видно, что не родству, а боевым заслу-
гам обязан этот человек своим положе-
нием в государстве. В его взгляде есть
что-то говорящее об умении подчинять
людей своей воле.
— Так ты говоришь, что у тебя пя-
теро? — спросил сенатор, играя коль-
цами.— А куда ты девал остальных?
— Троих беглых отдал господам. Вот
расписки.
Сенатор взял свитки и углубился в
чтение. На мгновение его квадратный
лоб прорезала морщина. Брови сош-
лись.
— Расписки,— недовольно провор-
чал он.— А где подписи трех свиде-
телей? Знаешь, чем это пахнет? Раба
согласится взять каждый и расписку
выдаст. Ты и разбойника готов про-
дать в эргастул, а там его ищи!
— Разбойник продан устроителю
225
Септимий Север и его
семья. На деревянной
досье изображены им-
ператор Септимий
Север и его супруга
Юлия Домна. Перед
супругами двое их ма-
лолетних сыновей. Им-
ператор и старший
сын в коронах с дра-
гоценными камнями.
Восстановление храма
Весты. Монета с над-
писью *Мать Веста»
воспроизводит восста
новленный храм и его
освящение жрицами
Весты, пятью вестал-
ками, в характерных
для них одеждах. Вме-
сте с весталками Юлия
Домна. Подчеркнутое
внимание к вере пред-
ков в период распро-
странения восточных
религий имело цель
упрочить император-
скую власть в госу-
дарстве, расшатывае-
мом народными дви-
жениями.
Дорожная • повозка
I- II вв. Так выгляде-
ла повозка, которой
воспользовался Булла,
чтобы спасти одного
из своих друзей.
игр,— осторожно возразил Сервилий.—
Завтра вечером его сожрут львы. А
деньги, пять тысяч сестерциев, полу-
чила городская казна. Есть расписка и
подписи трех свидетелей.
Лицо сенатора побагровело.
— Львы... Пять тысяч сестерциев,—
с усилием проговорил он. В его взгля-
де были ярость и презрение. Сервилий
съежился, хотя еще не понимал, что
могло вывести сенатора из себя.
— Вам лишь забота о своей город-
ской казне. А знаешь ли ты, во что
обходятся государству посты в портах
и на дорогах? Сам божественный Сеп-
226
тимий Север приказал выдать сто ты-
сяч сестерциев на поимку разбойника.
Нет ни одного уголка земли, куда не
простиралась бы власть нашего импе-
ратора, а в Италии, чуть ли не у стен
вечного Рима, хозяйничает Булла. Он
опустошает богатые виллы, нападает на
императорскую почту. Мы сбились с
ног, чтобы оты< кать след, а вы затапты-
ваете его своими грубыми калигами ра-
ди каких-то пяти тысяч сестерциев'
Узнали ли вы хотя бы приметы этого
Буллы?
Сервилий молча пододвинул сенатору
пергаментный свиток.
Сенатор небрежно взял его, и, развер-
нув, пробежал глазами.
— Узнаю руку Теренния! Видно, по
ней скучает линейка школьного учите-
ля. Да разве так составляют приметы?
Подумаешь, шрам на правой щеке! У
меня самого шрам. Оттопыренные уши!
Посмотри на себя в зеркало. Это го-
ворится о твоих ушах. Неужели раз-
бойник больше ничего не сказал о
своем главаре?
— Приметы нам известны и без не-
го,— проговорил эдил.— Вот узнать
бы, где он скрывается. Огонь и желе-
зо не помогли. Я свободу предлагал.
И знаешь, что он ответил? «Если Булла
узнает, что я его выдал, он найдет
меня и на дне морском». На всякий
случай я приказал усилить охрану тюрь-
мы. Кто знает этого Буллу. Вдруг он
вздумает освободить своего сообщни-
ка!
Сенатор захохотал.
— Ты думаешь, Булле жизнь недоро-
га! — сказал он, давясь от смеха.—
Будет он ею рисковать. А палачи у тебя
шутники. Наверное, они умеют только
щекотать. У нас в Риме твой разбой-
ник заговорит. Я займусь этим сам!
Веди меня к нему,— сказал сенатор
после короткой паузы.— Хочу взгля-
нуть на человека, который не боится
ни огня, ни железа.
У входа в подземелье сенатор брез-
гливо поморщился. Видно было, что ему
неприятны грязь и смрад тюрьмы и
вообще вся эта миссия, возложенная
на него императором, и только чувст-
во долга заставляет его заниматься
этим дурно пахнущим делом.
Сервилий шел впереди, за ним нето-
ропливо шагал сенатор. Шествие замы-
кал тюремщик. Ключи звенели у него
на поясе. Коридор казался бесконеч-
ным. Он освещался лишь оконцами,
пробитыми под самым потолком.
Наконец, Сервилий остановился. Тю-
ремщик вынул из связки большой ключ
и просунул его в замочную скважину.
15*
Дверь со скрипом открылась. Прошло
несколько мгновений, пока глаза при-
выкли к темноте и можно было раз-
личить человеческую фигуру на куче
соломы в углу камеры. Разбойник ле-
жал неподвижно, не проявляя интереса
к тому, что делалось у него за спиной.
— Почему он лежит? — заинтересо-
вался сенатор.
— Такой уж это народ,— сказал
Сервилий, как бы извиняясь.— Нет у
него уважения ни к чину, ни к возрасту.
Да приди сюда сам император, этот
не поднимется! Кроме Буллы, никого
не признает.
Сенатор с насмешкой взглянул на
Сервилия.
— Говоришь, нет уважения, не при-
знает. Сейчас проверим.
— Встать, собачий корм! — крикнул
он.
Словно какая-то сила подняла раз-
бойника на ноги. Он стоял, дрожа всем
телом, и, как показалось Сервилию, с
ужасом смотрел на сенатора.
— Вот видишь! — сенатор покрови-
тельственно похлопал Сервилия по пле-
чу.— Не понадобилось и раскаленное
железо. Эти молодцы чувствуют, что со
мной шутки плохи.
— Этот заставит заговорить,— ду-
мал Сервилий, с уважением глядя на
сенатора.— Вот его бы в наш город!
Дороги снова бы стали проезжими.
Прекратились бы грабежи. Рабы забы-
ли бы о своих дерзостях.
— Собирай разбойника,— сказал се-
натор эдилу, когда они остались в таб-
лице.— Он мне понадобится в Риме.
— Нельзя. Он уже продан. И я за
него отвечаю головой.
Сенатор усмехнулся.
— Видимо, ты ценйшь свою глупую
голову дороже, чем оценена голова Бул-
лы. Но я бы не дал за твой черепок ни
асса. Ты, кажется, забыл, с кем раз-
говариваешь и чье распоряжение я вы-
полняю! Если тебе мало моего слова, я
оставлю письменное распоряжение.
227
Сенатор пододвинул к себе свиток с
приметами Буллы, развернул его и не-
брежно нацарапал на обратной стороне
несколько слов.
— Передашь это Тереннию. Пять ты-
сяч сестерциев за разбойника пусть
вернет из своих денег. А теперь веди
своего разбойника. И поживей! Я пока
напишу Тереннию пару слов.
Когда Теренний подошел к тюрьме,
чтобы встретить гостя и проводить его
в курию, еще не осела пыль от колес
повозки. Из тюрьмы выбежал Серви-
лий и чуть не сбил Теренния с ног.
Никогда еще дуумвир не видел Серви-
лия таким возбужденным.
- Вот! Прочти! — кричал он, протя-
гивая Тереннию свиток.
Теренний развернул свиток с приме-
тами Буллы.
— Не здесь! На обороте! — кричал
Сервилий.
«Булла не оставляет своих в беде»,—
прочитал Теренний.
А ниже была приписка: «Твой Сер-
вилий — старый осел».
1 Дуумвир — висшее должностное лицо в
городе.
2 Курия---здесь: городской совет.
3 Эдил — выборное должностное лицо. В его
обязанности входило обеспечение города про-
довольствием, надзор за полицией и тюрьмами.
4 Вид казии — распятие на кресте.
БАГАУДЫ
3 рассказе освещено массовое движение ко-
лонов, вспыхнувшее а Галлии в 283—285 годах.
Дорога в Августодун1 — сестра дру-
гих римских дорог. Каменные плиты и
милевые столбы2, казалось бы, вросли
в землю, стаз такой же частью ланд-
шафта, как рощи с опавшими листья-
ми, как ручьи, текущие к Родану3, и
вежевспаханные пашни. Но здесь не
увидишь римских сенаторов и мчащих-
228
ся быстрее ветра гонцов с донесениями
императору. По сторонам от дороги
нет гробниц, кричащих мрамором о мо-
гуществе полководцев и фантастичес-
ком богатстве императорских вольно-
отпущенников. Погребальные памятни-
ки из грубого известняка, как бы они
ни взывали своими надписями: «Оста-
новись, прохожий...», не вызывают же-
лания узнать, кто под ними похоронен.
Здесь все проще и беднее, потому что
Августодун — провинциальный город.
Его храмы Аполлона и Януса, самые
крупные во всей Галлии, крупнейший
во всей Галлии амфитеатр,— не чета
римским. Разве лишь выходящие из
мастерских Августодуна щиты и пан-
цири не уступят римским: здешние ору-
жейники хранили секреты старинного
кельтского* ремесла.
Проехало несколько повозок с това-
рами из Лугудуна5. Проскользнула
стайка школяров, возвращавшихся в
город после каникул. И дорога на не-
сколько часов опустела, чем восполь-
зовался заяц. Он высунулся из-за при-
дорожного куста и, насторожив уши,
крутил головкой, как бы раздумывая,
перебежать или нет. Но, услышав за
спиной шум, одним прыжком перемах-
нул через дорогу и, петляя, помчался
к лесу.
С проселочной дороги на римскую,
так назывались здесь мощеные дороги,
выкатидся возок, запряженный парой
тощих мулов. За ним другой, третий.
И вскоре дорога заполнилась повоз-
ками, груженными доверху кулями и
мешками.
Рядом с повозками шли люди в овчи-
нах, браках6 из козьего меха. Один из
них в шапке из оленьей шкуры, которую
здесь называли кервезией, в потрепан-
ном плаще, подпоясанном сыромятным
ремнем, глядя вслед убегающему зай-
цу, вздохнул.
— Перебежал! Пути не будет.
— Его и так не будет, Аманд,— ото-
звался его сосед с огненно-рыжими уса-
ми на бритом лице.— Ты ведь не ве-
зешь Арборию вина и оливкового масла,
которых он потребовал сверх ячменя,
пшеницы и гороха?
— Не везу,— ответил тот, кого на-
звали Амандом.— Но ведь и ты их не
везешь, Силекс?
— Откуда мне их взять? — сказал
Силекс.— А вот Алфен купил вино и
масло, и поэтому ему заяц не помеха.
Не пройдя по дороге и левки7, ко-
лоны обогнали юношу лет двадцати с
котомкой на плече, одетого по-римски.
Поравнявшись с ним, Аманд восклик-
нул:
— Везуций8 тебе в помощь, Элиан!
— И тебе того же желаю,— отве-
тил тот, кого назвали Элианом.— Но
откуда тебе известно мое имя?
— Я был в доме твоего отца, да
будут к нему милостивы маны9. Очень
ты на него похож. И одежда у тебя
городская. А отец твой рассказывал,
что сын у него в Риме мудрость по-
стигает.
— Да. Меня зовут Элианом. А Рим
мне пришлось покинуть, когда отец умер.
Дорого там ученье обходится. Да и мать
одну оставлять нельзя. Решил продол-
жить образование в Августодуне. По-
стой! Тебя не Амандом зовут?
— Амандом.
— Отец мне о тебе говорил. Он пи-
сал для тебя прошение императору.
— Не для меня,— поправил Аманд.—
Для всей нашей деревни. Я из Каселук,
в трех левках от твоего дома.
— Ну и как, получили ответ?
Аманд махнул рукой.
— Какое там! У Арбория всюду свои
люди. К ним наша жалоба попала.
— Я говорил, писать не надо,— вста-
вил большеголовый поселянин,— Мы
люди маленькие. Не нам на господ жа-
ловаться.
— Вот из-за таких, как ты, Алфен,—
оборвал Аманд жестко,— мы все стра-
даем. Тебя хоть бей, а ты будешь
бьющую руку лизать.
— Надо жаловаться! — возразил ко-
лон с торчащей седей бороденкой..—
Только с умом. Надо было прошение
самому императору дсст,звить, а не че
рез чужих людей пересылать.
— Какому императору? — поинтере-
совался школяр.
— Как какому? — удивился седо-
бородый.— Нашему мператору — за-
щитнику колонов.
— А теперь у нас два враждующих
императора — Карин и Диоклетиан
Какому жаловаться пойдешь?
— Тому, кто поближе! — ответил
седобородый, потирая ладонью заты-
лок.
— Тогда к Карину иди! До Диокле-
тиана10 за год не дотопаешь!
Колоны захохотали.
В разговорах время прошло незамет-
но. И вдали уже показался холм, го-
родские стены и возвышающиеся над
ними строения.
— Августодун,— протянул Аманд.
— Это римляне его так назвали,—
пояснил Элиан.— А его старинное на
звание Бибракте. Был он городом на-
шего племени эдуев. О нем и Цезарь
в своих «Записках»11 пишет.
На бревенчатом мостике через ров
колеса задребезжали и первая из по-
возок остановилась у белокаменных во-
рот с высокой железной решеткой.
Отворилась калитка, откуда выскочил
страж с копьем наперевес, словно
встречая врага.
— Стой! Что за люди? — завопил он.
— Мы к Арборию,- ответил Аманд
за всех.
Страж пересчитал поселян и их по-
возки, проверил, не спрятано ли между
мешками оружие, и лишь после того
отворил ворота. Вместе с колонами про-
шел в город и Элиан.
По улице, застроенной невысокими
домами, повозки покатили к центру
города, где находилась городская
усадьба Арбория. Она была огорожена
забором из красного кирпича и выгля-
229
Дворец Диоклетиана в
Спалато (ныне Сплит
в Югославии), куда он
удалился после отказа
от власти. Для того
времени, наполненного
восстаниями и втор-
жениями извне, это на-
стоящая крепость
Памятник христианст-
ва времени багаудов В
венке — греческие бук-
вы, обозначающие имя
основателя христиан-
ства. На перекладинах
креста—два петуха с
поднятыми крыльями,
вестники пробуждения
и воскрешения.
Каменная фигурка
к<_ 1ьтского божества с
ожерельем на шее и
вырезанным на груди
изображением кабина.
Согласно кельтским
представлениям, каоан
был связан с потусто-
ронним миром: пресле-
дование кабана при
водило охотника в за-
гробный мир. В рим-
ское время кабана спа-
ли связывать с богом
Меркурием, считав-
шимся проводником душ
мертвых.
Римский легионер. Ря
дом с ним длинноволо-
сый «варвар» с широ-
ким длинным мечом
галльского типа.
Колоны сдают подати
управляющему по-
местьем. Они принесли
рыбу, птицу, зерно,
плоды.
Монета императора
Диоклетиана (284 —
305 гг.). К нему обраща-
лись: «Ваше величест-
во», «Ваша вечность», а
был он сыном раба,
простым солдатом, до-
стигшим власти благо-
даря исключительной
энергии.
230
дела как настоящая крепость. Однако
ворота были открыты, и повозки вьеха-
ли в просторный, выложенный каменны-
ми плитами двор. По трем его сторонам
тянулись амбары, закрома, помещения
для рабов, а на четвертую выходили
зады господского дома.
Сняв шапки, колоны стали у своих
повозок, ожидая, когда выйдет управ-
ляющий. И хбтя появление во дворе
стольких повозок не могло остаться не-
замеченным, Арборий не торопился
выйти, желая помучить уставших от
дальней дороги людей.
Поселяне терпеливо стояли, переми-
наясь с ноги на ногу. Сам вид усадьбы
с ее бесконечными хозяйственными по-
стройками и трехэтажным господским
домом людям, обитавшим в жалких
хибарах, внушал уважение. Здесь все
было прочным и незыблемым. За сте-
нами дома текла другая жизнь, сытая и
веселая. Даже рабам, прислуживавшим
Арборию, жилось, должно быть, лучше,
чем им, колонам.
Наконец открылась обитая медью
дверь господского дома и оттуда вышел
Арборий собственной персоной, худой, с
глазами навыкате и выпирающим из
шеи кадыком. Несколько молодых ра
бов в коротких туниках стали по обе
стороны от господина.
Высшая школа времен
римской империи, по-
добная школе в Двгу-
стодуне, в которой со-
бирался продолжить
образование Элиан
Профессор на кресле
между двумя ученика-
ми. Один из них раз-
вертывает свиток и чи-
тает какое-то произве-
дение чтобы его об-
суждать с помощью
учителя. Юноша с кор-
зинкой принес плату за
обучение в виде про-
дуктов. Деньги тогда
потеряли цену.
Колоны поклонились до земли. Мно
гим из них еще не приходилось ви-
деть господина, поскольку третину, так
они называли арендную плату натурой,
принимали помощники управляющего.
Не ответив на приветствие, Арборий
дал знак рабам, и они помчались к
воротам одного из амбаров. В мгнове-
ние ворота были открыты, и оттуда
выкатили платформу весов и вытащили
несколько огромных пифосов и кучу
пустых мешков.
Засунув за край гиматия пальцы,
Арборий важно вытащил папирусный
свиток, развернул его и прочитал пер-
вое имя:
— Алфен!
Большеголовый подвел повозку к ам-
бару и начал сгружать мешок ia меш-
ком прямо на весы. После того как
овес и горох были взвешены и вес их
записан на свитке против имени Алфе-
на, рабы пододвинули два пифоса и
Алфен вылил в них содержимое двух
амфор.
После этого он отвел повозку в сто-
рону и стал рядом с нею. Его место
занял Аманд, вызванный по списку.
Подведя повозку к весам, Аманд
сгрузил мешки на весы. Тогда-то стало
видно, что он не привез амфор
— А где твое вино и масло? —
строго спросил Беникет.
Аманд молчал, уставившись в землю.
— Что же ты молчишь, негодяй? —
заорал управляющий.
— Виноград съели черви, а оливко-
вые деревья морозом побило,— ответил,
наконец, Аманд.
— Ты еше и дерзить! — крикнул Ар-
борий и дал знак рабам.
Они завели мулов с повозкой в сарай.
То же ожидало других колонов, не
привезших вина и масла.
— Теперь можете убираться,— ска-
зал Арборий.— Доставите вино и мас-
ло — получите мулов.
— Но на чем мы их доставим? —
осмелился спросить Силекс.
231
— Сам впряжешься, скотина! — от-
ветил Арборий с хохотом.
Колоны поплелись к воротам. Здесь
их ожидал Элиан, все слышавший и
видевший.
— Можно я с вами? — спросил он.
— Дороги у нас разные,— сказал
Силекс.— Ты за мудростью пришел, и
тебе дорогу заяц не перебежал. А мы
с мулами пришли, без мулов уходим.
— Школа потерпит,— отозвался юно-
ша.— Мой покойный отец любил го-
ворить: «Первое дело — справедли-
вость». А за справедливость бороться
надо. Так я считаю.
— Что ж, пойдем вместе,— Аманд
обнял Элиана.— Ты хоть и грамотный,
но из колонов.
— Я обойду все деревни,— сказал
Элиан.— Если все откажутся удовлет-
ворять прихоти Арбория, это подейст-
вует вернее, чем приказ императора.
— А лучше всем прийти к стенам
Августодуна. Со всеми-то Арборию не
справиться,— сказал Аманд.
— Это верно!—согласился Си-
лекс.— Ударим в колокол как при по-
жаре. Соберемся всем миром и решим.
* * *
Никогда еще под стенами Августо-
дуна, имевшими в окружности почти две
левки, не было столько людей. Они
заняли дороги и лежавшие между ними
пустоши и взяли город в осаду. Это
были не германцы, не раз вторгавшиеся
из-за Рейна, не сарматы, от набегов
которых страдали соседние провинции,
или какой-либо еще вражеский наро!и.
Это были сыны кельтской земли, тяже-
лым трудом добывавшие ее плоды, люди
мирные и пришедшие с миром. Прав-
да, в руках у некоторых были вилы и
косы. Но они ими никому не угрожали.
Они ждали, когда на них обратят вни-
мание и вступят с ними в переговоры.
Появление под стенами Августодуна
массы колонов не на шутку испугало
городские власти. В курию, что на фо-
232
руме, были приглашены все декурио-
ны12, и среди них — Арборий. Но он
не явился, сказавшись больным.
Первым выступил центурион Орби-
лий, заявивший, что он готов со своими
жаворонками13 разогнать весь этот
сброд. Но отцы города сочли такие
действия преждевременными. Не встре-
тило поддержки и предложение воору-
жить эргастерии. Оружие для масте-
ровых бы нашлось, только они были
ненадежными людьми и могли присое-
диниться к колонам. Вот тогда-то и
взял слово дуумвир Ветилий.'
— Мы все знаем,— сказал он,— что
привело колонов под стены города.
Арборий отнял мулов и задерживает
их, пока ему не внесут вино и масло,
которого раньше он с них не брал.
Мулов надо вернуть, и колоны мирно
разойдутся.
— А если Арборий с этим не согла-
сится? — послышался чей-то голос.—
Ведь он с норовом!
— Это я возьму на себя! — реши-
тельно заявил Ветилий.
Утром следующего дня августодун-
цы, высыпав на стены, стали свиде-
телями необыкновенного происшествия.
Открылись ворота и, выпустив мулов,
тотчас же закрылись. Но мулы не поня-
ли, чего от них хотят, и стали пастись
у стен. И только после того, как уда-
лось отогнать животных от стен кам-
нями, они вышли на мостик через ок-
ружавший город ров и гуськом потя-
нулись к людям, гревшимся у костров.
— Смотри, Аманд, наши длинно-
ухие! — крикнул кто-то из поселян.—
Арборий понял, что с нас лишнего не
возьмешь, и отпустил мулов.
— Он думает, что мы глупее мулов,—
отозвался Аманд.— Стоит разойтись, и
с нами в одиночку расправятся как с
бунтарями.
— Ты правильно говоришь, Аманд,—
поддержал Элиан.— Пусть он подпи-
шет новые условия аренды и обяжется
их не нарушать.
Толпа криками поддержала это пред-
ложение.
Откуда-то появились папирус и чер-
нила с каламосом. Принесли и глад-
кую доску. Положив ее на колени, Эли-
ан стал писать. Поселяне, окружив его,
давали советы.
— Ты напиши, что мы не рабы, а сво-
бодные люди и римские граждане,—
подсказывал один.
— Пусть нас не обременяет незакон-
ными поборами! — выкрикнул другой.
— Если император прикажет, пусть
с нас берут виноград и оливы, а не
вино и масло,— выкрикнул третий.
— Надо написать устав имения,—
подсказал Аманд.
— Выставить этот устав на видном
месте! — добавил Силекс.
Через час прошение было написано
и еще через полчаса передано на длин-
ной палке стражу в башне над во-
ротами.
Три дня ждали поселяне ответа на
свое прошение. Видно было, что Арбо-
рий не торопится с ответом. А ночи
становились все холоднее, и стояние
под городом делалось более неприят-
ным. Некоторые сложили шалаши. При-
тащили из деревень мешки и набили
их соломой.
— Не зимовать же нам здесь? —
спрашивал Силекс и многие другие.—
Им-то хорошо! Они в тепле.
— Подождем еще пару дней, там и
решим,— отвечал Аманд.
— Это верно,— поддержал его Эли-
ан.— Арборий, может быть, и не хочет
отвечать. Но городские власти заста-
вят его поторопиться. Ведь в город не
войти, а из него не выйти.
Утром следующего дня на стенах на-
чалась какая-то возня.
Приглядевшись, колоны поняли, что
устанавливают баллисты.
— Вот тебе и ответ Арбория! —
воскликнул Аманд.
— Они хотят нас напугать! — сказал
Элиан.— Думают, что мы разбежимся.
— Не захотят же они в нас стре-
лять,— заметил Силекс.
И в это время камень, пущенный со
стены, угодил прямо в грудь Силекса.
Он упал как подкошенный. Элиан и
Аманд бросились к нему. Аманд при-
ложил ухо к его груди. Силекс был
мертв.
— Друзья! — крикнул Аманд, вста-
вая над неподвижным телом Силекса.—
Нам объявили войну. Что делать?
— К Илексам! К Илексам! — разда-
лись голоса.
И вот огромная толпа колонов, сняв-
шись с места, двинулась к видневшимся
на горизонте лесистым холмам. Труп
Силекса несли на наскоро сделанных
носилках.
* * *
Все источники, ручьи, реки, озера
галлы считали священными. Илексы
же, два бьющих из земли фонтанчика
в соседних с Августодуном холмах,
пользовались особым почитанием. До
того как в землях эдуев появились
римляне, под елями у Илексов стояла
избушка седого, как лунь, друида14,
хранителя знаний и старинной веры
кельтов. Сюда шли за советом и по-
мощью со всех сторон кельтской земли.
Друид прогонял злых духов, излечивал
болезни, разбирал споры. В трудных
случаях он обращался к Илексам: за-
писывал старинными письменами во-
просы и бросал их «братьям» — так он
называл фонтанчики. В зависимости от
того, тонула или выплывала табличка
и какой из братьев отвечал, принима-
лось решение.
Давно уже нет в живых тех, кто
лицезрел благочестивого друида. Раз-
валилась его избушка. Но слава о свя-
тости этого места живет. И как древ-
ле, к братьям-фонтанчикам тянутся лю-
ди из Августодуна в тогах и паллах15 и
сельчане в браках и овчинах. Только
горожане называют их уже не братьями
233
и не Илексами, а нимфами Августа и
приносят им жертвы по римским обы-
чаям. Сельчане же обращаются к ним
по-кельтски и тайком от городских
властей спрашивают их советов, как это
делал старый друид.
От Августодуна до Илексов часа три
хода. И пока сельчане добрались к
холмам, пока приготовили две дере-
вянные дощечки и написали на одной
из них «Война», а на другой «Мир»,
стемнело. Густые ели плохо пропускали
свет. Зажгли факелы и огромной тол-
пой окружили братьев. Переливались
розовые струи. Блестели глаза. Из тол-
пы вышло двое старцев. Кланяясь и
шепча молитвы, они подступили к фон-
танчикам и швырнули туда таблички.
Сельчане ожидали, затаив дыхание.
Если табличку выкинет левый фонтан-
чик, они вернутся домой к своим семь-
ям и к мирному труду. Если выкинет
табличку из правого фонтана, они изда-
дут военный клич и вооружатся. Если
же на землю упадут обе таблички, га-
дание придется повторить.
Внезапно табличку выкинул правый
фонтанчик, и лес огласился возгласами:
— Война! Илексы решили: быть вой-
не! Мы не колоны! Мы багауды16.
Когда все стихло, слово взял один из
старцев.
— По древним законам нам надо
избрать рикса17. Давайте запишем на
табличках имена тех, кому вы доверяете
и хотите подчиняться в бою, а братья
Илексы решат, кому быть риксом.
— Верно! — закричали багауды.
— Пусть решат!
Не менее часа прошло в обсужде-
нии имен тех, кому багауды доверяли
более всего. Таких оказалось шестеро.
Первыми были названы Аманд и Элиан.
И снова таблички в кипящих фон-
танчиках. И снова сотни глаз выража-
ют нетерпение. Кто бросит военный клич
по всей Галлии? Кто станет во главе
войска! Кто поведет его на римских
прихвостней?!
234
Илексы выкинули две таблички.
Старцы подняли их и провозгласили
имена:
— Аманд и Элиан.
Придется продолжить гадание...
Но тут слово взял другой старец:
— Наши предки избирали одного
рикса. Но теперь другое время. Пусть
нами будут править два рикса.
Шум одобрения заглушил последние
слова старца.
Едва он стих, как вперед выступил
Аманд.
— Вы меня выдвинули в риксы,—
сказал он, обращаясь к толпе,— а
Илексы одобрили ваш выбор. Теперь
же надо принести клятву, что мы будем
верны нашему решению вести войну
до тех пор, пока в наши селения и
наши дома не вернется старинная сво-
бода и мы будем владеть землей и пло-
дами своего труда. В старину наши
предки скрепляли клятву кровью чело-
веческой жертвы. Первой жертвой на-
шей борьбы стал Силекс. Принесите
сюда его тело.
Толпа расступилась, и двое юношей
принесли носилки с телом Силекса и,
поставив их рядом с фонтанчиками,
удалились.
— Поклянемся же над телом Силек-
са, что мы будем биться до конца.
— Клянемся! — раздался хор го-
лосов.
— Поклянемся, что во имя нашего
дела забудем ссоры и раздоры и будем
как братья.
— Клянемся!
— И пусть свидетели нашей клятвы
Илексы и другие кельтские боги, ко-
торые слышат нашу клятву, покарают
нас, если мы ее нарушим.
— Пусть покарают!
* * *
В первый день марта, испокон веков
бывшего месяцем войны, по всем до-
рогам к Августодуну двигались отря-
ды багаудов. Пехотинцы были в своих
сельских одеждах, но вооружены оди-
наково — копьями, мечами и боевыми
топориками, излюбленным кельтским
оружием. Над отрядами колыхались
стяги с изображениями полулюдей-по-
луживотпых с оленьими рогами, встаю-
щими над головой, в виде змеи с бычьей
головой. Это старинные божества Тара-
нис, Тевтат, Цернуи, Езус. И каждый
из них, как верили поселяне, вел свой
отряд. Первый из всадников держал
стяг с изображением женщины с кон-
ской головой. Это была Эпона, богиня
коней и пастухов, ставших кавале-
ристами.
Отцы Августодуна, поверившие, что
одним лишь выстрелом баллисты они
разогнали «сельской сброд», с ужасом
смотрели со стен на подступившее к го-
роду войско колонов, называвших себя
багаудами. Конечно, стены городские
крепки и взять их будет нелегко, но
страшнее, чем приступ, была осада.
В городе не было запасов продоволь-
ствия — вот уже несколько месяцев
сельчане не доставляли на продажу
ни мяса, ни молока. Правда, склады
Арбория полны зерном, но это было
императорское зерно, которое он дол-
жен сдать тому из полководцев, ко-
торый возьмет верх в борьбе за импе-
раторский трон.
В кварталах ремесленников потуже
стягивали пояса. Вместе с голодом рас-
пространялись слухи о багаудах и их
угодных богам полководцах Аманде и
Элиане. Откуда-то появились христиан-
ские проповедники, до этого прятав-
шиеся из страха перед преследования-
ми. Они распространяли слухи о близ-
ком конце мира и втором явлении Хрис-
та. Они видели в поганых18 багаудах
бич божий, направленный против жад-
ных богачей, которым не видеть царст-
ва небесного как своих ушей.
Соглядатаи слово в слово передали
Ветилию содержание проповедей «вра-
гов рода человеческого», как в Галлии
продолжали называть христиан. И он
усмотрел в них призыв к нападению
на амбары Арбория и всеобщему бунту.
Сообразуясь с римскими законами, а
не с обстановкой в городе, дуумвир при-
казал схватить трех христиан и после
пыток распять их на крестах, установ-
ленных на форуме.
Распятие христиан, мужественно при-
нявших пытки и смерть, оказало воз-
действие, обратное желаемому. Не толь-
ко тайные христиане, которых в городе
было немало, но и люди, безразличные
к христианству, осуждали Ветилия и
говорили, что не мешало бы распять
тех, кто восстановил против римских
законов сельских жителей и довел го-
род до голода.
Вот в это время отряды багаудов и
подошли к Августодуну и стали вокруг
него лагерем. Несмотря на предприня-
тые меры, нескольким ремесленникам
удалось перебежать к багаудам, и их
вожди узнали об обстановке в городе.
Аманд и Элиан поняли, что не следует,
рискуя жизнями, взбираться на стены
с помощью припасенных лестниц. Город
сам упадет к их ногам как перезрев-
шее яблоко.
Развязка наступила быстрее, чем они
рассчитывали. Утром девятого дня с на-
чала регулярной осады распахнулись
Лугудунские ворота19 и оттуда выбе-
жали люди с обнаженными мечами,
знаками и криками показывая, что путь
в город открыт.
— Гладиаторы! — крикнул Элиан.
Да, это были гладиаторы прослав-
ленной в Галлии Августодунской шко-
лы. Элиан, изучавший историю, как-то
рассказал Аманду о событиях почти
трехсотлетней давности, о мятеже гла-
диаторов Капуанской школы во главе
со Спартаком и что из этого вышло,
о том, как несколько лет Рим терпел
поражение в боях с гладиаторами.
Слушая Элиана, Аманд недоверчиво
покачивал головой.
— Я думаю, что это басни,— ска-
235
зал он, когда Элиан закончил рас-
сказ.— Я видел стены гладиаторской
школы Августодуна. Наверное, в Капуе
были такие же. Как через них пере-
берешься! А если ему удалось это сде-
лать, кто встанет на сторону гладиа-
торов? Ведь это отпетые люди!
И вот случилось невозможное! Среди
гладиаторов Августодуна отыскался
свой Спартак, который вывел их на
свободу. И ему не пришлось сколачи-
вать армию. Армия стояла у стен, и
гладиаторы влились в нее.
Один отряд за другим торжественно
вступал в Августодун. Гудели пастушьи
рожки. Били по камням конские копы-
та. Над головами воинов колыхались
стяги. Таранис, Тевтат, Цернун, Езус,
Эпона возвращались в свою древнюю
цитадель Бибракте, и горожане, давно
уже поклонявшиеся римским богам,
со страхом взирали на изображения
старинных покровителей кельтов.
Но страх был напрасен. Аманд и Эли-
ан давно уже решили не мстить горо-
жанам, не повинным в их бедах. Во
всем, что случилось, виноват Арборий,
он и должен дать ответ. Под ударами
бревен вылетели ворота усадьбы, и
багауды ворвались во внутренний двор.
Вот амбары, куда Арборий приказал
завести мулов. Вырваны замки. Вот их
зерно, их масло, их вино, которые они
выращивали на родной земле.
— Зовите народ! — крикнул Аманд.—
Пусть бедные люди разбирают эти бо-
гатства.
Тем временем отряд Элиана ворвался
в господский дом. Разъяренные ба-
гауды ломали и уничтожали все, что
встречалось на пути. Безъязыкий раб-
эфиоп потащил Элиана в подвал и по-
казал ему отверстие начинающегося
там подземного хода. Несколько чело-
век прошли им за городские стены, но
следов Арбория отыскать не удалось.
* * *
Арборий вместе с другими просите-
лями стоял в левой части «золотого
236
зала», так называли зал для приемов
во дворце Никомедии. Просители стоя-
ли слева, а высшие сановники империи
и сиятельные министры — справа. Со-
сед Арбория нашептывал ему: «Как
появится, сразу вались на землю и не
вставай, пока не скажет: «Привет-
ствую!»
— Тише вы! — раздраженно произ-
нес человек в плаще, затканном золо-
том.— Забыли, где находитесь!
Арборий знал этого человека с над-
менным лицом. Его звали Валерианом,
и он имел титул «сиятельный управи-
тель государственных имуществ». При-
быв в Никомедию, он направился сразу
к нему. Но увидел только, как Вале-
риан садится в крытые носилки. По-
пасть к Валериану на прием оказа-
лось невозможным, ибо после возвра-
щения императора в Никомедию все
министры находились во дворце.
Бродя вокруг дворца. Арборий позна-
комился с таким же просителем, как
он сам. Тот ему объяснил, что раз в
месяц «золотой зал» открывается для
избранных просителей. «Избранными»
были те, кто мог дать пару золотых
начальнику стражи. Поэтому из сотен
просителей, осаждавших дворец, на
прием попало не более десяти.
Откуда-то появился дворецкий со
своими помощниками и, звеня ключами,
подошел к дверям. Раздался щелчок
открываемого замка. И тотчас же все
повалились на землю. Лежа на земле,
Арборий одним глазом видел вступаю-
щие в дверь сапоги и край пурпур-
ного одеяния. Сапоги проследовали в
центр зала, где находился трон, и под-
нялись на возвышение. Послышался
звук придавливаемого сиденья. И сра-
зу после этого послышалось:
— Приветствую!
Арборий неуклюже поднялся, едва
не свалив соседа. У него не было при-
вычки кланяться. В Августодуне кла-
нялись ему.
На троне сидел человек лет пятиде-
сяти, с грубыми и резкими чертами ли-
ца. Его короткие седые волосы покры-
вала расшитая жемчугом диадема, ка-
залось бы, снятая с чужой головы и
несколько смягчавшая его лицо, которо-
му более подошла бы солдатская кас-
ка. Говорили, что Диокл, так его зва-
ли до получения высшей власти, ро-
дился в воинском лагере, был сыном
солдата и лагерной торговки, долгие
годы сам тянул солдатскую лямку,
благодаря настойчивости и железной
воле дослужился до начальника войск
провинции Мезии20, затем при импера-
торах Каре и Нумериане стал началь-
ником личной стражи и после смерти
Нумериана, здесь в Никомедии, был
провозглашен императором и получил
имя Диоклетиан.
Не успел Диоклетиан обвести взгля-
дом зал, как перед троном появился
человек в белом, судя по одежде,
жрец, и, развернув свиток, стал читать:
— Великий и божественный господин
наш Диоклетиан, единосущный сын
Юпитера — Солнца. Ты сам наше свет-
лое и всеблагое Солнце, обнимающее
божественными своими очами всю дер-
жаву и принесшее на землю золотой
век. Скорее высохнет Евфрат и Дану-
вий повернет вспять свои воды, чем ты
перестанешь побеждать. Для твоего
имени нет пределов. Твоим победам нет
счета и числа.
Слушая это славословие, Арборий не-
доумевал. О каких победах говорит
жрец? Ведь Диоклетиан еще никого не
победил, а в битве с Карином потер-
пел поражение и только потому, что
Карина убили его солдаты, стал само-
держцем. «Наверное, так положено
обращаться ко всем императорам, как
побеждавшим, так еще не бравшимся
за оружие?» — подумал он.
— Слава тебе во веки веков, все-
могущий, августейший, всемилостивей-
ший! — закончил жрец.
Император милостиво кивнул жрецу
и обратил взгляд к просителям.
В это мгновение Арборий вышел впе-
ред и упал на землю:
— Встань, любезный,— проговорил
император.— Скажи, кто твой обидчик.
Чего ты хочешь?
— Для себя я ничего не хочу,—
ответил Арборий, вставая.— Я прошу
помощи, божественный, для подавления
бунта, угрожающего твоим верным слу-
гам и тебе самому.
— Бунта! — голос императора про-
звучал резко и угрожающе.— Кто же
поднял бунт?
— Я из Августодуна, в области ко-
торого управляю твоими землями. Ко-
лоны, поднятые смутьянами, отказались
платить подати и огромной массой
окружили Августодун, а затем ворва-
лись в него. Мне удалось скрыться че-
рез подземный ход. По пути сюда я
видел Галлию, захваченную бродягами,
которые называют себя багаудами. По
дорогам не пройти и не проехать.
— Максимиан! — крикнул импера-
тор.
Из группы придворных вышел воен-
ный с квадратным лицом и упал в
ноги императору.
— Максимиан! — повторил импера-
тор.— Готовь войско к походу. Перед
отправлением зайди ко мне.
* * *
Римские легионы, которые называли
«железными» за чешуйчатые кольчуги
на воинах, первыми вступили в землю
эдуев. За ними двигались несметные
отряды диких горцев Северного Кав-
каза, известных под именем «аланов»,
и обитателей придунайских лесов —
гетов. Максимиан был впереди всего
воинства, показывая пример нечелове-
ческой выносливости.
О причинах особого рвения Макси-
миана пока еще не знал в римской
империи ни один человек, кроме самого
императора. Когда Максимиан явился
доложить, что войско к походу готово,
Диоклетиан совершенно неожиданно
237
заговорил о трудностях управления
огромной империей и о том, что собы-
тия, происшедшие в Галлии, объясня-
ются тем, что империи мало одной голо-
вы и двух твердых рук, и такая же
трезвая голова и твердые руки нужны
на западе империи, и если Максимиан
справится с галльским мятежом, то его
ожидает титул Цезаря и императорский
дворец в Италии.
Поэтому Максимиан приказал сол-
датам никого не щадить. И они, по-
винуясь приказу, убивали стариков,
женщин и детей, поджигали дома и
сараи. Там, где шли легионы, стоял
плач, стон, крики умирающих, рев жи-
вотных. Воины шли в кровавом мареве,
и сквозь него Максимиан все явствен-
нее различал пурпур императорской
мантии.
За Августодуном дело дошло до
схватки с армией багаудов. Повстанцы
сражались как львы, подчас отражая
атаки римлян. Но их было меньше
легиона против трех легионов Макси-
миана, и исход битвы был предрешен.
Отряд Аманда, в который вошли две
когорты гладиаторов Августодуна, ус-
тоял перед натиском железных коль-
чуг. Шагая по трупам римлян, Аманд
и его воины двигались нае^тречу Мак-
симиану. Но сзади с гиком налетела
аланская конница, и храбрецы были
смяты.
Элиан и еще несколько человек с
боем пробились в горы. Оглянувшись
в ту сторону, где лежала его повер-
женная родина, юноша прошептал од-
ними губами:
«Мы еще вернемся!»
3 Родан — одна из главных рек Галии,
ныне Рона.
4 Кельты — самоназвание народа, назы-
ваемого римлянами галлами. Кельты жили не
только на территории современной Франции, но и
занимали Британские острова.
5 Лугудун — ныне Лион.
6 Браки — одежда галлов, отличающая их
от римлян, — штаны, брюки. Римляне отличали
Галлию, лежащую за Альпами, от Северной Ита-
лии, также населенной галлами, словами, кото-
рые можно перевести «бракатия Галлия», т. е.
«Галлия, одетая в штаны».
7 Левка — галльская миля, около 2,5 км.
8 Везуций — дословно «сведущий». Так в
Галлии называли Меркурия, римского бога дорог.
9 Галлы, как и римляне, поклонялись ду-
шам мертвых—«манам».
10 Столицей Диоклетиана был город Никоме-
дия в северо-западной части Малой Азии.
11 Г. Юлий Цезарь написал «Записки о галль-
ской войне», которые он вел десять лет. В этом
труде также лается описание Галлии и насе-
лявших ее народов.
12 Декурионы — члены городского со-
вета.
13 Жаворонки — название римского ле-
гиона, сформированного еще Юлием Цезарем из
кельтов. Воины этого легиона носили на шлемах
султан нз перьев, напоминавший хохол жаворон-
ков, отсюда галльское слово «алауда» — в пе-
реводе «жаворонок».
14 Друиды — кельтские жрецы. Ко времени
действия рассказа их в Галлии не было.
15 П а л л а — римская женская одежда.
16 Багауды — кельтское слово, означа-
ющее «борцы». Так называли восставших ко-
лонов в 111 веке и позднее.
17 Рикс — царь, предводитель.
18 Русское слово «поганый» произошло от ла-
тинского «паганус» — сельский, языческий. Сель-
ские жители были наиболее рьяными врагами
христиан.
19 Лугудунские ворота — ворота Ав-
густодуна, открывающиеся на дорогу в Лугудун.
20 Мезия — придунайская провинция Рима
на территории современной Болгарии.
1 Августодун — главный город галль-
ского племени эдуев в провинции Лугудунская
Галлия, ныне Отен.
2 Милевые столбы, врывавшиеся вдоль обо-
чины римских мощеных дорог, обозначали каж-
дую милю от центра города. Они обнаружены
в ходе раскопок римской дороги Ълиз Отена
(Августодуна).
238
СОДЕРЖАНИЕ
Приглашение к путешествию .... 3
ДРЕВНИЙ ВОСТОК
Синухет, сын страха.................... 6
Путешествие в страну Благовоний . . 10
Битва при Кадеше...................... 16
Гильгамеш и Энкиду.................... 21
Закон . '............................. 31
Царская краска........................ 36
Караван............................... 38
Курташи................................46
Отданный в залог..................... 52
Легенда о Будде....................... 55
Ученик врача ... 60
Царь Просо.............................63
Гунь и Юй — победители потопа ... 64
Стрелок И..............................65
Император............................. 67
Желтое небо........................... 71
ДРЕВНЯЯ ГРЕЦИЯ
Владыка знаков........................ 74
Сын басилея........................... 77
Лисица.................................86
Илоты................................. 89
Солон ................................ 92
Г идна ............................... 94
Беглец..............................103
Камень присяги.........................ИЗ
Семеро против Фив.....................116
Верность.................................121
Чистое пламя.............................129
Госпожа Библиотека.......................132
ДРЕВНИЙ РИМ
Тарквинии в Риме....................138
Огнем и железом.....................144
Шлем консула........................147
Последняя победа Ганнибала .... 150
Последний триумф Сципиона .... 152
Горечь триумфа......................154
На вилле Катона.....................159
В Карфагене.........................162
Полибий в Коринфе...................165
Эзопов язык.........................167
Уголек..............................170
Вороний пир.........................173
Юный Цезарь ........ 177
Записки Брута.......................181
Мое имя.............................187
Овидий..............................189
Рыбак и цезарь......................191
Фортуна.............................197
Гладиаторы..........................202
Тацит ..............................212
Корабль доносчиков ................ 215
Дело о трех козах...................219
В пещере со львом...................222
Гость из Рима.......................224
Ба гауды............................228
Учебное издание
Немировский Александр Иосифович
КНИГА ДЛЯ ЧТЕНИЯ ПО ИСТОРИИ ДРЕВНЕГО МИРА
Зав. редакцией А. И. Самсонов
Редакторы И. И. Кулишова, Е. В. Афонина
Младший редактор Н. А. Степанова
Художник Ю. В. Мазуров
Художественный редактор Ю. В. Булдаков
Технический редактор Г. В. Субочева
Корректор М. Ю. Сергеева
ИБ 12787
Сдано в набор 23.02.90. Подписано к печати 05.12.90. Формат 70 X 90*/ib-
Бум. офсетная № 2. Гарнит. литературная. Печать офсетная. Усл. печ. л.
17,55 + форз. 0,29. Усл. кр.-отт. 18,5. Уч.-изд. л. 20,65 + форз. 0,48.
Тираж 300 000 экз. Заказ 2279. Цена 1 р. 60 к.
Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Просвещение» Ми-
нистерства печати и массовой информации РСФСР. 129846, Москва, 3-й
проезд Марьиной рощи, 41.
Печать с диапозитивов Саратовского ордена Трудового Красного Знамени
полиграфического комбината Министерства печати и массовой информа-
ции РСФСР. 410004, Саратов, ул. Чернышевского, 59.
Ордена Трудового Красного Знамени Тверской полиграфический комбинат
Государственного комитета СССР по печати. 170024, г. Тверь, пр. Ленина, 5.
Школьные учебники (((Р
SHEBA.SPB.&U/SHKOLA