Из наследия мировой философской мысли: философия науки
П. К. Энгельмейер
ТЕОРИЯ ТВОРЧЕСТВА
С предисловиями профессора Петербургского университета, академика Д. Н. Овсянико-Куликовского и Эрнста Маха
Издание третье
URSS
МОСКВА
ББК 87.1 87.3 87.8 30г
Энгельмейер Петр Климентьевич
Теория творчества / С предисл. Д. Н. Овсянико-Куликовского, Э. Маха.
Изд. 3-е. — М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010. — 208 с.
(Из наследия мировой философской мысли: философия науки.)
Вниманию читателей предлагается книга выдающегося отечественного инженера и философа П. К. Энгельмейера (1855-1939), основоположника нового раздела философских исследований, получившего название «философия техники». В книге исследуется теория творчества, причем творчество техническое сближается с научно-философским и художественным. Автор подробно разбирает вопросы природы творческого процесса в технике, искусстве, науке, религии и обыденной жизни. Большое место в книге занимает теория так называемого «трехакта», состоящего из трех стадий, которые, по мнению автора, повторяются во всех изобретениях, — желания, знания и умения.
Книга будет интересна как философам, психологам, историкам и методологам науки, представителям других гуманитарных дисциплин, так и инженерам, изобретателям, а также всем, кто интересуется проблемами творчества.
Издательство «Книжный дом “ЛИБРОКОМ”».
117312, Москва, пр-т Шестидесятилетия Октября, 9.
Формат 60x90/16. Печ. л. 13. Зак. № 2732.
Отпечатано в ООО «ЛЕНАНД».
117312, Москва, пр-т Шестидесятилетия Октября, ПА, стр. 11.
ISBN 978-5-397-01015-3
НАУЧНАЯ И УЧЕБНАЯ ЛИТЕРАТУРА
E-mail: URSS@URSS.ru
Каталог изданий в Интернете:
http://URSS.ru
Телефакс: 7 (499) 135-42-16
UR8S Телефакс: 7 (499) 135^2-46
7620 ID 104469
9 785397 010153
«Eine andere Art der Anschau-ung als die unsere Usst sich nicht denken,obzwar auch nicht verneinen».
Kant.
«Другой родъ воззрЪшя, чЪмъ нашъ, немыслимъ, но его нельзя и отрицать».
Кантъ.
Два слова вместо предисловф.
Предлагаемая книга представляетъ выдаюшдйся интересъ для вс'Ьхъ, кто интересуется вопросами о природе творчества, о его психологш, о тЪхъ умственныхъ процес-сахъ, которые лежатъ въ его основании. Особливо цЪн-нымъ представляется мне последовательно проводимое въ этой книге сближеше творчества техническаго съ научнымъ и художественнымъ. ИзслЪдователи этого слож-наго и далеко еще не разъясненнаго явлешя, которое мы называемъ „творчествомъ", въ большинстве случаевъ ограничивались изучешемъ творчества художественнаго и на-учно-философскаго. Техника игнорировалась, главнымъ об-разомъ по той простой причине, что изследователи были, по своей спещальности, психологи, филологи, естествоиспытатели. Укажу на гешальнаго Эрнста Маха и гешальнаго А. А. Потебню. Нужно вспомнить также и покойнаго А. Ве-селовскаго, который, не задаваясь вопросами психологш и теорш творчества, далъ однако для техъ, кто этими вопросами интересуется, въ высокой степени ценный матер1алъ въ своихъ оригинальныхъ и глубокихъ изыскашяхъ въ области, такъ называемой, народной поэзш.
Существуетъ русская школа въ науке о творчестве, основанная Потебней и Веселовскимъ. Точки зретя и выводы этой школы получили подтверждеше со стороны идей Э. Маха въ ихъ применены къ даннымъ вопросамъ. Теперь въ книге г. Энгельмейера, последователя идей Маха, мы находимъ, такъ сказать, „встречное" течете, исходящее изъ изучешя природы техническаго творчества.
2
Движете, идущее отъПотебни и отъВеселовскаго, совпало съ тЪмъ, которое идетъ отъ Маха и, въ частности, отправляется отъ изучешя техническаго творчества. Съ разныхъ сторонъ выдвигаются аналогичный точки зр’Ьшя и высказываются мысли, совпадающая по существу или по преобладающей тенденщи.
Мы думаемъ, что это—силмптомъ или даже ручательство того, что Д’Ьло изучешя процессовъ творчества идетъ по правильном}^ пути и что близится время, когда въ этой области устар'Ьлыя наслЪд!я традицюнныхъ Teopift будутъ сданы въ архивъ и очистятъ мЪсто для идей, стоящихъ на высот’Ь современнаго научнаго мышлешя.
Д. ОвсяникояКрликовсцЖ.
Предислов1е Эрнста ДОаха.
(Къ сокращенному немецкому переводу настоящей книги).
Когда общепринятый представлешя и точки зр^шя одной области переносятся въ другую область, то это всегда оживляетъ эту последнюю, обыкновенно даже обо-гащаетъ ее и способствуетъ ея развитие. Такимъ образомъ мышлеше техника получило полезный толчекъ со стороны Спенсера, который разсматриваетъ оруд!я, какъ допол-нешя членовъ нашихъ гЬла. Даже тогда, когда мысль С п е н-€ е р а позже была еще разъ высказана Э. К а п п о м ъ, хотя и независимо отъ Спенсера, но въ менЪе ясной формЪ, при-чемъ Каппъ видитъ въ оруд!яхъ ,убезсознательныя проек-цш“ членовъ тЪла, то и въ этомъ случаЪ нельзя было отрицать за этою мыслью всякое значеше, въ особенности, если принималось во внимате происхождеше первобытныхъ орудш. Только насильственное распространеше этой идеи на всю область техники вносило скорЪе путаницу, какъ въ этомъ нетрудно убедиться, если спросить: как!е органы безсознательно проектированы въ колесЪ, винте, динамомашине и т. п.? При этомъ оказывается даже наоборотъ, что мы очень часто истолковываемъ органы собственнаго тЪла на основаши техническихъ познашй. Такимъ образомъ камера—обскура н е скопирована съ глаза, но по ней объяс-ненъ глазъ Кеплеромъ и Декартомъ.
Нашъ авторъ вовсе не стремится насильственно и педантично перенести на технику чуждыя и несвойственный ей мысли; мы им'Ьемъ передъ нами инженера, который широко осмотрелся въ своей области ивъ Mipt и который намъ сооб-щаетъ свои богатый и безпристрастныя наблюдешя надъ возникновен!емъ изобретен^. Если первыя стра
к
ницы и кажутся нисколько чуждыми и отвлеченными, на подоб1е введешя въ психологпо, то всетаки техникъ и естествоиспытатель тотчасъ убеждается, что тутъ разбираются процессы мысли, которыми о н ъ с а м ъ пользуется безпрерывно, какъ въ своей профессш, такъ и въ ежедневной жизни, такъ что они для него никоимъ образомъ не загадочны, но, напротивъ, вполне знакомы и привычны. Каждое изъ примЪняемыхъ понятй получаетъ полную ясность шЬмъ, что объясняется на большомъ числе живыхъ примЪровъу взятыхъ изъ процессовъ механической и химической техники, науки, искусства и сощальной жизни людей и живот-ныхъ.
При такомъ изложенш читатель, въ конце концовъ, уз-наетъ въ возникновенш каждаго изобрететя „трехактъ" изъ желашя, знашя и умешя, или, другими словами, изъ намеченной цели, плана къ достижешю цели и действительна™ матер!альнаго выполнен!я. При помощи удач-ныхъ детальныхъ разсмотрешй авторъ доказываешь, какъ важна ясность въ этихъ различен!яхъ для патентна™ права.
Это не случайное явлеше, что авторъ встречаетъ въ пишущемъ эти строки одного изъ своихъ благодарнейшихъ читателей. Если последнш часто заглядывалъ въ область ремесла и техники для выяснешя процессовъ образовашя въ науке, то первый пошелъ по обратному пути, на кото-ромъ онъ открываешь новыя соприкосноветя, связи и родства между такими явлешями, который кажутся чуждыми другъ другу. Почти невозможно было обоимъ не встретиться, не задеть другъ друга. Оба, напримеръ, на томъ вполне сходятся, что видятъ разницу между о ткры т iемъ и изобретен!емъ только въ ц е л и. Мысленное построе-н!е, устраняющее умственное неудобство, есть открыпе; если же речь идетъ о практической потребности, то освобождающая мысль есть изобретете.
Нижеподписавгшйся заканчиваетъ лучшими пожелашямй успеха какъ для этой работы, такъ и для автора.
ВЪна. Май, 1909.
5веден1е.
Хотя эта книга и невелика, тЪмъ не менее она требуетъ введешя. Это потому, что какъ трактуемый предметъ, такъ и осв'Ьщеше, которое ему придается, отличаются отъ того, что до сихъ поръ встречается въ сочинешяхъ, трактую-щихъ вопросы человЪческаго творчества.
Прежде всего скажемъ о предмете. Понятно творчества здесь приданъ самый широкш объемъ — такой, который многимъ, кто придерживается господствующихъ воззренш, покажется спорнымъ. И пусть покажется спорнымъ! Авторъ сознательно идетъ на это. Ведь, теор!я творчества до сихъ поръ находится во младенчестве, и до такой степени, что является спорнымъ само существоваше такой теорш, какъ системы. А если это такъ, то является более чемъ позво-лительнымъ раздвигать столбы, которые отмежовываютъ область, подлежащую разсмотренпо. И мы делаемъ попытку раздвинуть ихъ возможно шире.
Затемъ несколько словъ объ освещеши, придаваемомъ предмету. Teopieio творчества занимались почти исключительно психологи. Но если раздвинуть пограничные столбы изследуемой области, то оказывается, что одной психологш далеко недостаточно.
Въ виду сказаннаго читатель уже не удивится, если встре-титъ въ предлагаемой книге то, что называется новымъ. Где мало стараго, тамъ легко появляется новое.
Наконецъ, что касается до способа изложешя, то авторъ держался возможной краткости. Это говорится ни за, ни противъ: есть книги, излишне длинныя, но есть и книги, излишне кратюя. Удержался-ли авторъ на золотой середи
6
не? Пусть судитъ объ этомъ читатель. Но если авторъ впалъ въ излишнюю краткость, то этотъ гр'Ьхъ меньше греха растянутости, хотя-бы по отношенио къ читателю^ Къ тому-же въ краткомъ изложеши предметъ выступаетъ резче, тезисы определеннее и легче подвержены критике. А если автору удастся вызвать читателя на критику, та это будетъ для него лучшей наградой.
Но именно ввиду сжатости и многосторонности содер* жатя полезно сейчасъ-же познакомиться читателю въ бег* ломъ обзоре съ содержашемъ книги въ ея общей связи. Вотъ оно:
После вступительныхъ словъ о борьбе новаго со ста-рымъ (гл. 1), мы делаемъ общш обзоръ всей области чело* веческаго творчества (гл. 2). Оказывается, что человЬкъ начинаетъ творить съ первымъ пробуждетемъ сознатя и кончаетъ вместе съ последнимъ вздохомъ. Но изследова-тели творчества до сихъ поръ главнымъ образомъ занимались искусствомъ. И это объясняется очень просто темъу что оно тамъ всего заметнее. Однако намъ, передъ темъ какъ разыскивать творчество въ искусстве, приходится разсмотреть самое искусство, возставая противъ „ограни-чительнаго" его- толковашя въ пользу «распространитель* наго". Господствующее воззрите таково: творитъ худож-никъ, создавая произведете, но воспринимающей произведете читатель, слушатель, зритель уже не творитъ. А по нашему и онъ творитъ. Это творчество по „внушенпо". Точно такъ-же творитъ и ученикъ, слушающш учителя. Затемъ въ искусстве замечается еще особенность, очень мало вы* деленная. Обыкновенно говорятъ, что искусство передаетъ эмоцш и, не то что забываютъ, а умалчиваютъ о томъ, что оно также передаетъ и мысли и въ этомъ аналогично науке. Но только способы передачи различны: наука выражается отвлеченными „поштями", а искусство выражается конкретными „типами", которые и наука употребляетъ, на только въ качестве „примеровъ" (гл. 3).
После искусства, но на второмъ месте, ставятъ обыкновенно технику. Но, признавая въ технике творчество, мыслители почти всегда ставятъ его этажомъ ниже творчества художника и говорятъ о „творчестве" только въ искусстве, а на долю техники отводятъ только „изобретя*
7
тельность", придавая слишкомъ большое значеше, такъ называемой, «свободе» художника по сравнешю съ техни-комъ. Ошибка эта происходитъ оттого, что деятельность техника очень мало знакома въ не-техническихъ кругахъ. И вотъ гл. 4 назначена отчасти пополнить этотъ пробЪлъ.
Но творчество техника есть только спещализированная разновидность того творчества, которое практикуется каж-дымъ изъ насъ въ обыденной жизни (гл. 5). Общее у нихъ то, что оба направлены на утилитарныя цели.
Затемъ мы доходимъ до спорныхъ областей творчества. Это—наука и релийя. Беремъ науку. Господствующее воз-зреше, если и признаетъ въ науке творчество, то разве только въ мелочахъ: въ пр!емахъ изыскашй и въ выраже-нш научныхъ истинъ. Что-же до самихъ истинъ и до ихъ открыли, то все еще господствуетъ взглядъ Канта, который сводится къ тому, что «само собою понятно», что открыло чего-либо, существовавшаго раньше, есть прямая противоположность изобретена чего-либо нового. Исключе-шемъ является только Эрнстъ Махъ и его школа. Но, по-видимому, исключеше скоро сделается общимъ правиломъ, и мы примыкаемъ къ толковашю Маха, несколько разви-ваемъ его и находимъ, что «открыло есть «изобретете» мысли, отвечающей определеннымъ требовашямъ целесообразности. Но если такимъ образомъ понялю «открыле» отводится у насъ логически подчиненное („нисшее") место по сравнешю съ понялемъ «изобретете»,то отсюда вовсе не следуетъ, чтобы мы считали изобретете чемъ-то выс-шимъ, чемъ открыле. Да и вообще мы тщательно избе-гаемъ ошибки многихъ моралистовъ везде делать различ!е между высшимъ и нисшимъ, даже въ такихъ сферахъ, где нетъ ни верха, ни низа. Такое толковаше нимало не освобождаешь насъ отъ той благодарности, которую мы должны чувствовать къ ученымъ, одаряющимъ насъ открылями. Но этого мало: кроме того, попутно, мы получаемъ ответъ на вопросъ: что есть истина въ научномъ смысле? (гл. 6).
Отсюда одинъ шагъ къ ответу на вопросъ: что есть истина въ релийозномъ смысле? (гл. 7). И здесь тоже счи-таютъ, что если въ религш творчество человека имеетъ какую нибудь второстепенную функщю, то уже никакъ не по отношешю къ основнымъ религюзнымъ идеямъ; эти-де
8
посл'Ьдшя намъ даются откровешемъ. Мы противъ этого не споримъ, но тогда требуемъ, чтобы откровеше было признано во всякомъ изобр'Ьтеши, какъ-бы незначительно оно ни было. Въ самомъ деле, что нибудь одно: или логика, или откровеше. Тамъ, где новое выводится изъ ста-раго чисто логическимъ путемъ, нЪтъ изобрЪтешя. Изобретете, отъ мала до велика, есть неминуемо скачекъ черезъ логическую пропасть. И если этотъ скачекъ совершается въ здравомъ уме и твердой памяти, то это есть столько-же изобретете, сколько и откровеше. Не въ назваши дело.
РазсмотрЪвъ такимъ образомъ въ самыхъ типичныхъ чертахъ объемъ поняпя человеческаго творчества, мы до-ходимъ до его содержашя (гл. 8). Оно складывается изъ следующихъ признаковъ: искусственность, целесообразность, неожиданность и цельность.
Установивъ понятие человеческаго творчества, мы при-ступаемъ къ его анализу, къ изложение теорш творчества. Кстати объ этомъ термине. Не лучше-ли сказать: <психо-лопя творчества*? Нетъ. Творчество человека, въ чемъ-бы оно ни проявлялось, есть везде воздейств!е наружу, сообразное съ замысломъ. Стало быть, психолойя, занимающаяся исключительно душевными процессами, можетъ осветить разве только появлеше замысла. Но и то: въ какой его форме? Уже методическая, дискурсивная1 разработка «возможнаго* замысла, т. е. плана, выходитъ изъ области ведешя чистой психологш и впадаетъ въ область логики. А воплощеше замысла, т. е. целесообразное воз-KeflcTeie наружу, на матер!ю, уже совсемъ выходитъ изъ области ведешя психологш. Наконецъ, оценка готоваго произведешя? Это дело критики, или вернее, критическихъ отделовъ техъ познашй, который ведаютъ разныя созда-шя человечесюя, какъ-то: религш, эстетики, науки, технологи, экономш, политики, законоведешя, педагогики и т. д.
Въ виду того, что Teopin творчества является особымъ знашемъ, хотя и опирающимся на рядъ другихъ, но самостоятельнымъ и объединеннымъ въ себе, то полезно было-бы дать ей особое имя. Можно-бы ее назвать эври-лопей. Э в р и л о г in имеетъ целью наследовать возникно-веше всего новаго, отъперваго проблеска въ душе (и даже
9
раньше) до осуществлешя на дЪлЪ. Такимъ образомъ всякое изобретете можетъ представлять интересъ съ раз-ныхъ сторонъ: технологической, чисто механической, экономической, эврилогической и т. д. Эврилопя весьма близко соприкасается съ Teopieft познашя въ науке. То, что психологи называютъ волею, является въ одинаковой мере достояшемъ какъ психолопи, такъ и эврилопи. И такихъ сближешй можно-бы сделать несколько. И очень понятно, почему? Потому, что эврилопя пользуется всеми позна-н!ями, будучи отделенною отъ всехъ.
Но что-же даетъ эврилопя, т. е. теор!я творчества? Каковы ея тезисы? Какъ выяснено, Teopin творчества не можетъ вращаться только въ сфере понятш психологиче-скихъ. Но она съ нихъ начинаетъ, потому что всякое изобретете зарождается въ душе человека. И вотъ, зарожде-ше замысла—дело психолопи. Но это только первый актъ изобретешя, актъ, въ которомъ главнымъ деятелемъ является интуитивное мышлеше, въ связи съ известнымъ желашемъ, стимуломъ (волешемъ). Второй актъ изобретешя есть вступлеше въ эврилогическш процессъ дискур-сивнаго мышлешя, логики, разсуждешя и опытнаго изсле-довашя. Второй актъ неизбеженъ уже для того, чтобы изъ замысла, который говоритъ лишь то, чего человекъ хочетъ, выработать то, что онъ можетъ. Здесь, во второмъ акте, уже въ значительной степени теряется та пресловутая свобода, которую часто приписываютъ некоторымъ видамъ творчества. И она совсемъ изчезаетъ въ третьемъ акте, изчезаетъ одинаково для всякаго творчества тамъ, где изобретатель вступаетъ въ единоборство съ матер!ей для того, чтобы свой планъ выполнить на деле. Многихъ эври-логовъ (преимущественно изъ психологовъ) здесь приходится упрекнуть въ совершенно несправедливемъ прене-бреженш этимъ третьимъ актомъ, т. е. конкретнымъ вы-полнешемъ. Они стоятъ на той точке зрешя, будто достаточно иметь выполнимый планъ, а выполнеше придетъ само собою. Въ такую односторонность, конечно, легко можетъ впасть тотъ, кто всю жизнь проводитъ исключительно въ кресле мыслителя и ниразу самъ не пробовалъ проводить хотя-бы одинъ планъ въ действительности. Ведь, опытъ жизни такого человека учитъ его только тому, чего жизнь
10 —
отъ него требуетъ; требуетъ она отъ него только сози-дашя мыслей; а потомъ онъ видитъ, что его мысли какъ-то проникаютъ въ жизнь. Но работа, совершаемая на этихъ жизненныхъ путяхъ, отъ него скрыта, работу-же созидашя мыслей онъ чувствуетъ. И по перспективному прибли-жешю эта мыслительная работа ему кажется наиболее крупной и важной.
Склонность къ умаленпо значешя третьяго акта творчества, т. е. ремесленной борьбы съ матер!ей, въ большей или меньшей степени распространена среди мыслителей, занимавшихся эврилогическими изслЪдовашями. И надо-же было случиться такому несчастно, что принялись они прежде всего за изучеше творчества художника, где ремесленная сторона, такъ называемая, „техника того или другого искусства", такъ скрывается за психической стороной, что даже велик] е художники (напр. Толстой) вовсе отрицаютъ технику въ искусстве.
Гораздо полезнее въ эврилогическомъ смысле начать съ изучетя творчества въ технике, т. е. утилитарной изобретательности. Процессъ здЪсь, вопервыхъ, не такъ ском-канъ, такъ что душевная и телесная работа лучше расчленяются. Во вторыхъ, различные деятели процесса здЪсь чаще всего представлены прямо разными людьми, такъ какъ извЪстно, что въ выработке техническаго произведешя, по общему правилу, заняты мнопе, тогда какъ художественное произведете чаще всего вырабатываетъ одинъ, что даже не однократно использовано было опять-же къ воз-величешю искусства надъ техникой (?).
Изъ сказанныхъ эврилоговъ исключетемъ является Рибо, отдающей полную дань технической изобретательности. И мы следуемъ по его стопамъ, делаемъ изъ исключения правило и прежде всего подвергаемъ анализу изобретете техническое. Определивъ его сущность и разновидности (гл. 9), его идейность (гл. 10) и формы сходства между изо-брететями (гл. 11), мы разбираемъ, где собственно можетъ гнездиться въ немъ новизна (гл. 12) и въ чемъ заключается вообще техническая проблема, которую решаетъ изобретатель (гл. 13).
Такимъ путемъ мы расчистили почву для тезисовъ теорш и излагаемъ ихъ въ форме учешя о „трехакте"
11
(гл. 14, 15, 16, 17, 18, 19), присоецинивъ къ нимъ нисколько психологическихъ задгЬчашй (гл. 20, 21, 22, 23).
Здесь собственно кончается область эврилогш, и мы могли-бы кончить. Но трудно было удержаться и не заглянуть съ той позицш, которую мы заняли, въ сос'Ьдшя области бюлогш и сошологш, области, особенно занимающая въ настоящее время русск1е интеллигентные круги. ТЪмъ болЪе, что открываются прелюбопытные горизонты.
Такъ какъ въ предлагаемой книге наибольшее внимаше удаляется изобрЪтешю техническому, то авторъ позволилъ себе попытку прямо определить человека, какъ „существо техническое", разумея подъ этимъ существо, могущее целесообразно воздействовать на окружающее и одаренное всемъ, что для этого нужно. Ставши на такую точку зре-шя, сразу видишь, почему современная б!олог1я въ лице дарвинизма такъ мало приложима къ объяснешю полити-. ческихъ и сощально-экономическихъ явлешй современнаго общества. Причина этому та, что въ основе дарвинизма, лежитъ учете о пассивйомъ приспособлещи организма къ окружающему, тогда какъ человекъ наделенъ обратнымъ, активнымъ приспособлешемъ окружающаго къ своему организму.
Но до такого вывода мы доходимъ и постепеннымъ раз-суждешемъ. А именно: после общихъ замечанш, где проводится та мысль, что человекъ въ своемъ творчестве только продолжаетъ творчество природы (гл. 24), мы останавливаемся на более детально мъ сопоставлеши организма съ механизмомъ (гл. 25). Проведя этимъ путемъ ясную демаркацюнную линйо между создашемъ природы съ одной стороны и создашемъ человека съ другой и застра*-ховавъ себя тЪмъ самымъ отъ возможнаго смешешя этихъ понятш, мы делаемъ любопытное сближете эврилопи съ б1олог1ей, а именно мы разсматриваемъ эволюшю изобретена такими глазами, какими бюлогъ смотритъ на эволюшю организмовъ. Но мы при этомъ не делаемъ, разумеется, никакой попытки переступить разумную грань, которая отделяетъ „живое" отъ „неживого" (гл. 26).
И только тогда мы подходимъ къ постулату: человекъ есть существо техническое (гл. 27). Остановивъ свою мысль на этомъ положеши, видишь, что попытки, которым неодно
— 12 —
кратно делались и делаются для того, чтобы распространить на сощально-экономическую жизнь Teopiio Дарвина, выведенную „изъ" растительно-животнаго Mipa и „для" него, сводятся, въ методологическомъ смысле, къ попыткамъ включить въ одну теор1ю два прямо противоположныхъ принципа: пассивнаго и активнаго приспособлешя. И делается понятнымъ, что такая попытка въ данномъ случае ничего не могла произвести, кроме знаменитаго своей нескон-чаемостью и безрезультатностью спора дарвинистовъ съ марксистами.
Введете окончено. Авторъ надеется, что читатель не найдетъ его безполезнымъ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Область человЪчесцаго творчества.
Глава первая.
Творчество и рутина или новое и старое.
„ Alles Gescheidte ist schon gedacht worden: man muss nur versuchen, es noch einmal zu denken“.
Goethe.
„Все умное было уже передумано; надо только попытаться это передумать еще разъ“.
Гете.
Этидваисконныхъ непримиримыхъ врага немедленно всту-паютъ въ борьбу, какъ только где встретятся. А встречаются они везде: и въ частной и въ общественной жизни, въ науке и искусстве, въ политике и педагогике, философии и религш, въ возвышенномъ и низменномъ. Везде мы найдемъ прогрессивный элементъ въ борьбе съ кон-сервативнымъ. Рутина хочетъ покоиться въ привычныхъ креслахъ, а тамъ, где этого нельзя, то двигаться не иначе, какъ по торнымъ дорожкамъ; она хочетъ думать привыч-ныя думы, мерить на установленный аршинъ, верить приз-наннымъ авторитетамъ, вообще руководиться темъ, что освящено временемъ. Наоборотъ, творчество вечно стремится впередъ: ему не сидится въ привычныхъ креслахъ, его манитъ въ сторону отъ торной дороги въ тенистыя чащи неизведаннаго: оно развенчиваетъ авторитеты и до-веряетъ только своему чутью, оно веритъ въ свои силы и охотно увлекается неудержимымъ колесомъ времени. И что такое время для того и другого? Для рутины эТо выс
- 14 —
шая санкщя того, что существуетъ, а для творчества— высшая санкщя того, что должно пршти.
Творчество говоритъ: „Вы погрязнете въ тине обвет-шалыхъ формъ и нормъ“. А рутина говоритъ: „Вы заблудитесь въ лЪсу нововведетй, не пров’Ьренныхъ и вредныхъ". И оба правы: нововведешя необходимы, но необходима и проверка ихъ со стороны пользы.
Въ самомъ д’ЬлЪ, когда говорятъ о борьбе новаго со старымъ, то говорящее обыкновенно сами примыкаютъ къ одной изъ сторонъ. Но въ судебномъ процессе стороны не могутъ быть судьями. Предположимъ, что въ какой-нибудь области сделано некоторое нововведеше. Можно-ли напередъ сказать: заслуживаетъ-ли оно поддержки или нЪтъ? Никогда нельзя сказать. Пусть наиболее просвещенные люди сойдутся на томъ, что данное нововведеше надо распространять, что оно полезно и своевременно. Но если кто нибудь будетъ безусловно проводить такое мн^ше, онъ лишь обнаружитъ преклонеше передъ авторитетами, авторитетами справа или слева—все равно.
Существуетъ только одинъ авторитетъ превыше вся-кихъ другихъ—авторитетъ самой жизни, и въ деле нововве-дешй сама жизнь должна сделать отборъ. Если только „новое" не заведомый абсурдъ, не мешайте его введешю и смело положитесь на судъ жизни. Это судья безапелля-щонный, хотя подчасъ и суровый.
Если новое мелко и неважно, то оно обыкновенно и не встречаетъ вражды. И, наоборотъ, чемъ сильнее эта вражда, называемая „мизонеизмомъ", темъ значительнее новое и темъ сильнее, значитъ, угрожаетъ старому. И передъ нами развертывается та-же картина борьбы за существоваше, которую въ органической жизни констатировалъ еще Ла-маркъ.
Мы пока ограничиваемся лишь общими замечашями. Когда новое вступаетъ въ ряды стараго, то, по общему правилу, все места заняты старымъ, и новое должно себе место завоевать. Старое сопротивляется и подвергаетъ новое строгому искусу. Нетъ того препятств!я, той клеветы, техъ козней, коимъ-бы новое не подвергалось. И оно должно выйти победителемъ изъ этого горнила испытанш. Тогда только новое докажетъ уже на деле, что оно целе
— 15 —
сообразно и своевременно, а только такое новое и заслуживаем распространена. Если-же оно не выдержало искуса жизни, то, значим, слабо, не нужно или несвоевременно, и поистинЪ м!ръ въ немъ ничего не потеряем.
Те, кто такъ сокрушается о Т'Ьхъ испыташяхъ, кото-рымъ подвергаются нововведешя, обыкновенно забываютъ, что то, что теперь старо, когда нибудь было ново и подверглось тЪмъ-же испыташямъ, прошло черезъ тотъ-же искусъ и на д'Ьл'Ь доказало свою жизненность. Вотъ почему старое вправе требовать отъ новаго того-же доказательства.
Усвоивъ себе такой безпристрастный взглядъ и оглядываясь на истор!ю культуры, видишь, что рутина и творчество не враги, а сотрудники и взаимно дополняютъ другъ друга, какъ черное и белое, какъ выпуклое и вогнутое, день и ночь, с'Ьверъ и югъ, плюсъ и минусъ, вдыхаше и выдыхаше. Посмотрите на работу паровой машины: поршень ходитъ взадъ и впередъ и, благодаря этому, маховикъ вращается и производим полезную работу. Совершенно такъ-же вращаютъ колесо прогресса эти два врага по наружности и сотрудники по существу: творчество и рутина, прогрессивный и консервативный элементы въ обществен-ныхъ явлешяхъ.
Но это еще не все. Рутина немыслима безъ творчества, какъ и творчество немыслимо безъ рутины. Рутине надо, чтобы было что-нибудь, къ чему прилепиться и чего держаться. А это последнее дается творчествомъ. Наоборотъ, творчество требуетъ рутины для своего проведешя въ жизнь. Въ самомъ дЪл'Ь, творчество, это не то, что при-думалъ новую думу, и дЪлу конецъ. Не конецъ, а только начало: мысль-то надо проводить въ жизнь, вооружась рутиной въ борьбе съ рутиной-же. Съ этимъ необходимымъ учаспемъ рутины въ творчестве мы встретимся, анатомируя процессъ творчества.
Предположимъ, наконецъ, что нововведеше вошло въ жизнь. Мы увидимъ тогда, что ничто, какъ рутина, ему создаетъ успЪхъ. Что такое успЪхъ? Это подражаше, которое создало новую рутину. Подражаше и рутина, расширяясь и упрочиваясь, только и создаютъ нововведешю прочный успЪхъ.
Глава вторая.
Границы человЪческаго творчества.
Творчество человека есть только продолжеше творчества природы. Какъ то, такъ и другое составляютъ одинъ рядъ, не прерывающшся никогда и нигде, ибо творчество есть жизнь, а жизнь есть творчество.
Для человека творчество начинается съ того момента, какъ онъ самъ творится, т. е. родится. Сейчасъ-же начинается рядъ возд'Ьйствш на него снаружи, рядъ, не прекращающийся уже въ течете всей жизни человека. И вотъ тотъ матер!алъ, которымъ пользуется человЪкъ, и нЪтъ у него другого матер!ала для его творчества.
Что-же дЪлаетъ челов'Ькъ съ этимъ матер!аломъ? Каковы его создатя? Прежде всего челов’Ькъ занятъ тЪмъ, что приводитъ въ порядокъ все эти непрестанный впеча-тлгЬн!я, получаемыя имъ извне. Онъ строитъ изъ нихъ и м!ръ, и другихъ людей и свое „я". „Какъ это такъ—стро-и т ъ?—подумаетъ иной читатель, чего-же тутъ строить, когда все это дано извне, существуете и м!ръ, и друпе, и „я"? Не строить приходится человеку, а только понимать". Изъ десяти читателей непременно девять дЪлаютъ коренное различге между „понимашемъ" чего либо даннаго и „выдумкой" чего-нибудь новаго. Спешу однако предупредить этихъ читателей, что здесь отстаивается совершенно другая, если хотите, обратная точка зрешя, а именно та, что то и другое въ своей сущности одно и то-же, т. е. что понять нельзя иначе, какъ создавъ себе новую мысль. Это—точка зретя эмпирюкритицизма, развитаго отчасти Рихардомъ Авенар1усомъ, а вполне Эрнстомъ Махомъ (см. гл. 6).
17 —
Постараемся представить себе только что пробудившееся сознаше новорожденного. Въ немъ нЪтъ никакого содержашя, есть только возможность таковое выработать. Но съ первой-же минуты сознание получаетъ массу разно-родныхъ впечатлений: холода, жара, жажды, голода, боли, удовольств!я, страдашя и т. д. Конечно, если это круглый идютъ, то все эти впечатл’Ьшя такъ и остаются разрозненными. Въ нормальномъ-же человеке они тотчасъ-же, безъ усил!я его воли, слагаются въ ряды, Т'Ьмъ более прочные, Ч'Ьмъ чаще они повторяются въ опыте. Гораздо позже начинается сознательная переработка этихъ рядовъ, въ которые уже не такъ хорошо укладывается расширяющейся опытъ. Начинается мышлеше, направленное на то, чтобы "понять" новый непривычный опытъ. Стоя на точке зрЪтя эмпирюкритицизма, мы и говоримъ: съ перваго-же сочетажя впечатл'Ьшй въ ряды и продолжая сознательнымъ размышлешемъ, мы ничего другого не дЪлаемъ, какъ рас-полагаемъ нашъ опытъ все въ новые и новые ряды, называемые различно: представлеше, воспр!япе, узнаваше (аппер-цепщя), представлеше, понятие, суждеше, умозаключеше. Это и есть человеческое творчество—тотъ процессъ, который намъ предстоитъ изучить во всЪхъ подробностяхъ. Знатокъ литературы вопроса тотчасъ заметить, что мы значительно расширили рамки, подведя подъ поняпе творчества так!я явлешя, какъ воспринимаше, узнавате и соста-влеше представлешй и поняпй. Действительно, здесь мы имеемъ нижнюю границу творчества. Обыкновенно-же „на-чинаютъ" творчество видеть только въ создаши „новаго" образа (или мысли),’ котораго не было доселе въ опыте. Но тутъ есть недомысл!е. Для пробуждающагося сознашя та-Kie образы, какъ женская грудь, день, лампа, всякая вообще новая группировка опыта есть во всехъ отношешяхъ такое-же создаше, какъ для насъ электронъ, декадентъ, Донъ-Кихотъ, центавръ, Одиссей и пр. А если кто съ этимъ не согласенъ, то пусть проведетъ границу, и онъ убедится, что нельзя ея провести иначе, какъ чисто произвольно. А мы попробуемъ ее вовсе не проводить.
Мыслители слишкомъ долго проводили эту границу, слиш-комъ долго считали, что это две совершенно чуждыя области: „понять* и „придумать", что есть существенная раз
— 18 —
ница между понят!емъ, полученнымъ путемъ логическаго отвлечешя, и продуктомъ творческаго воображешя. А что получилось отъ такого предположешя? Получилось то, что теор!я творчества отстала и до сихъ поръ едва разработана. А логика, на которую въ течете двухъ тысячелетий потрачено столько таланта и образовцшя, едва-ли оправды-ваетъ свою детальную разработку по скудости приложешй этой разработки, такъ какъ въ посл'Ьднихъ монограф!яхъ по логике, наконецъ-то, откровенно высказываются, что ло* гика и не назначена къ тому, чтобы давать новыя мысли. А если такъ, то къ чему служатъ все изощрешя силлогистики? Не есть-ли они только гимнастика ума? Не слиш-комъ-ли дорога эта гимнастика?
Однимъ словомъ, творчество начинается съ перваго-же дня жизни и кончается вместе съ послЪднимъ вздохомъ... Вся деятельность человека пропитана творчествомъ, зиждется на творчестве, есть и проявление и следств!е творчества. Поэтому, чтобы обойти границу того поля, где намъ предстоитъ охотиться, надо обойти всю деятельность человека, разделяя ее на произвольный области уже не для того, чтобы искать въ нихъ коренныхъ различш, которыхъ все равно не найдешь, а для того, чтобы познакомиться съ разновидностями человеческаго творчества.
Такимъ образомъ передъ нашими глазами вся человеческая деятельность разбивается на две крупный половины, такъ сказать, два направлетя, независимо отъ техъ целей, который собственно преследуются въ каждомъ данномъ поступке. Кстати, этимъ разделешемъ мы считаемся съ темъ различгемъ, которое проводится между познашемъ и творчествомъ, какъ его обыкновенно понимаютъ: мы разли-чаемъ субъективирующую и объективирующую деятельность.
Подъ субъективирующей деятельностью мы разу-меемъ такую, которою человекъ приспособляетъ свое „я" къ внешнимъ услов!ямъ. Наоборотъ, объективирующею мы называемъ такую деятельность, при которой внешшя услов!я, окружающее/приспособляются къ требо-вашямъ нашего „я“. Къ первой, стало быть, относится все то, что называется: понимаше, объяснете, усвоеше; ко второй: проведете своей цели, идеи, осуществлеше своего
— 19 —
намЪрешя. Первая находитъ свое высшее выражеше въ науке, вторая—въ технике (и искусстве). Но и во всЪхъ отрасляхъ деятельности, и въ обыденной жизни мы най-демъ немало примеровъ какъ субъективирующей, такъ и объективирующей деятельности. Читатель, надеемся, самъ сумев! ъ привести этому не мало примеровъ.
Глава третья.
Творчество въ искусств^.
Вотъ та область, где обыкновенно привыкли искать человеческое творчество. А по нашему это только одна изъ-многихъ. Правда, творчество человека имЪетъ въ искусстве свою наиболее осязательную форму: пегасъ, центавръ, сфинксъ, химера, драконъ, это все ташя создашя, которыхъ человекъ нигде не виделъ, а, стало быть, создалъ самъ. Не менее того созданы человекомъ таюе образы, какъ и Донъ-Кихотъ, Тартюфъ, Обломовъ, Венера Медичейская,. Мадонна Рафаэля, Кельнсюй соборъ, Лондонский мостъ.
Искусство, какъ говорятъ, преследуетъ красоту. Однако, въ виду того, что философы слишкомъ между собой расходятся въ толковаши поняпя „красота" и не намъ ихъ примирять, мы вовсе откажемся отъ этого толковашя искусства, а скажемъ такъ: искусство имеетъ целью доставлять-намъ эстетическое наслаждеше. Это более понятно. Эсте-тетическое наслаждеше всякому понятно и не требуетъ словеснаго определения. То, чемъ любуешься, это и достав-ляетъ эстетическое наслаждеше. Въ этомъ объектъ искусства, красота, отличается отъ объекта утилитарныхъ ис-кусствъ (техники), т. е. отъ пользы: то, что полезно, темъ не любуются, а пользуются. А если фасадомъ дома любуются, ружьемъ, велосипедомъ, автомобилемъ тоже,—значитъ постольку и вещи полезный бываютъ красивыя, т. е. дос-тавляютъ эстетическое наслаждеше.
Но мы пока говоримъ только о чистомъ эстетическомъ искусстве, которое будемъ называть художествомъ въ отли-4ie отъ другихъ искусствъ, съ которыми вскоре встретимся. Въ чемъ состоитъ механизмъ художества? А вотъ
— 21
въ чемъ: художникъ создаетъ замыселъ, состояний изъ юбразовъ, звуковъ, мыслей, чувствъ и пр., и желаетъ его выразить и сообщить другимъ. Онъ его выражаетъ въ юбразахъ, краскахъ, формахъ, движешяхъ, словахъ, тонахъ и т. д. Нельзя различать образъ отъ его выражен!я: самое это сочетате красокъ, словъ и т. п. и есть замыселъ художника. Последующая критика можетъ изъ произведешя выделить, такъ называемую, „идею" и практика показываетъ, что въ деле такой критики самъ художникъ имеетъ наименьшей успехъ. Но это обстоятельство ничуть не умаляетъ достоинство его создашя. Художникъ творитъ „безсозна-тельно", а иногда даже наперекоръ своему намерешю: Гоголь хотелъ въ „Мертвыхъ Душахъ" только пошутить, а довелъ и себя и Пушкина до слезъ.
Хотя и нетъ одной общей и всемъ и везде обязательной „красоты", однако же результатомъ общешя людей и дости-жешя определенной группой, „обществомъ", одного уровня культуры, устанавливаются временно и местами обпце идеалы красоты; другими словами: одни и те-же предметы вызываютъ въ данномъ обществе эстетическую эмоцио. На этой-то почве культурнаго единешя и возникаетъ художество, какъ передача другимъ своего настроешя, евоихъ мыслей и чувствъ. Эта сторона художества настолько изучена, что мы можемъ на ней не останавливаться. Насъ манятъ две стороны художества, изученный весьма мало, такъ что оне многимъ покажутся за нечто новое и даже парадоксальное. Эти две стороны развернутся передъ нами, если мы спросимъ себя:
1) въ чемъ состоитъ передача художествомъ?
2) что собственно имъ передается?
На первый вопросъ ходячее воззреше отвечаетъ такъ: художникъ выражаетъ свой замыселъ, свой концептъ и темъ самымъ передаетъ, какъ-бы переливаетъ въ насъ свой концептъ. Грубо можно выразиться такъ: художникъ преподносить намъ какъ-бы въ стакане свои мысли и чувства, а мы его выпиваемъ, глядя, слушая, читая произведете. Ничего не можетъ быть поверхностнее этого взгляда, и остается только удивляться, какъ это серьезные ученые
— 22 —
и талантливые мыслители до сихъ поръ его раздгЬляютъ< Дело обстоитъ вотъ какъ:
Художникъ создалъ свое произведете, высказался и ушелъ. Ни его, ни его замысла больше н'Ьтъ. Прихожу я, смотрю на его картину, статую, читаю его книгу. И я наполняюсь мыслями, переживаю чувства. Что это: мысли и чувства, пережитыя художникомъ? Проше: что мое переживаше и переживаше художника, это одно и то-же? Конечно, н'Ьтъ.. Но не потому н'Ьтъ, что, какъ пишетъ Роб. Шуманъ въ совЪтахъ для молодыхъ шанистовъ, что „гешя можетъ понять только гешй“. Вовсе не потому, а потому, что какъ я не могу проникнуть въ душу художника, такъ и его переживаше не можетъ проникнуть въ мою. Фигурально выражаясь, художникъ играетъ на моей кла-в!атурЪ, строитъ во мне переживаше изъ моего нажитого матер!ала, изъ моего опыта. Только случайно можетъ выйти такъ, что мое переживаше совпадаетъ съ пережива-шемъ художника. Но это будетъ исключеше, а по правилу этого н'Ьтъ, и если художникъ отв’Ьтствененъ за то д'Ьй-cTBie, за те идеи и чувства, которыя его произведете вы-зываетъ у насъ, то лишь постольку, поскольку на основа-ши непрестаннаго общешя, общности культуры въ среде даннаго общества мы не только вправе, но даже и обязаны предвидеть, катя мысли и чувства возник-нутъ въ другихъ всл'Ьдств!е нашихъ поступковъ и словъ.
«Lire c’est traduire> (читать, это переводить), говоритъ верная французская поговорка. Действительно, я читаю только слова, но то, что думалъ художникъ, когда ихъ писалъ, наверное не то, что мнЪ приходитъ въ голову, потому что его поняпя я перевожу на языкъ своихъ поня-Tift. Еще ясн^е высказался Гете. Онъ говоритъ: <Der Mensch erfahrt und geniesst nichts, ohne zugleich produktiv zu sein> («человекъ не познаетъ и не наслаждается, не созидая>). Этими словами Гете совершенно ясно и недвусмысленно говоритъ то, что всякое познаше научной истины и всякое BoenpiHTie художественнаго произведешя, т. е. какъ понимаше въ научномъ смысле, такъ и наслаждеше художественнымъ произведешемъ, есть творчество. Эти слова Гете какъ нельзя лучше выражаютъ ту точку зре~ шя, которая здесь ‘отстаивается и которая следуетъ
— 23 -
логически изъ основоположетй эмпирюкритицизма, появив-шагося гораздо позже Гете *).
Съ этой точки зр^шя необходимо дополнить ходяч!й взглядъ на место, занимаемое творчествомъ въ искусстве. Оно оказывается гораздо значительнее. Весь циклъ творчества въ художестве можно изложить следующими словами. Возьмемъ писателя или композитора. После него остается рукопись, положимъ драмы или симфоши. Драму читаетъ актеръ, симфошю—капельмейстеръ. Тотъ и другой теперь делаются творцами: одинъ создаетъ свою роль, т. е. харак-теръ со всемъ его сценическимъ выражешемъ (дикщей, мимикой и пр.); другой создаетъ себе оркестровое испол-неше пьесы.
Что „понимашеа есть своего рода творчество, это мы видимъ въ жизни на каждомъ шагу, если дадимъ себе трудъ вглядеться. Я предполагаю, что вы, читатель, не юристъ по профессш и что вы присутствуете при разговоре двухъ адвокатовъ другъ съ другомъ. Держу пари, что не поймете и половины того, что они намеками сообщаютъ одинъ другому. А они отлично другъ друга понимаютъ. Въ этомъ лежитъ тайна всякаго „техническаго", вернее, „профессю-нальнаго" языка: слово одно, мгновенно, безъ усил!я, вы-зываютъ въ душе слушателя сложный представлетя коор-динированныхъ вещей и действш. На это, конечно, вы мне справедливо возразите, что это дается лишь благодаря тому, что эти сложный представлешя уже раньше координированы въ душе слушателя... Правда, но согласитесь со мной, что подготовлены только, хотя и сложные, но все-же только элементы того новаго ихъ сочеташя, которое въ данное время возникаетъ въ душе слушателя, благодаря речи го-ворящаго. И вы еще больше въ томъ убедитесь, если вспомните, что въ техъ случаяхъ, когда вы слушали спе-шалиста чуждой вамъ профессш, то вамъ приходилось про
*) rWer einem Autor Dunkelheit vorwerfen will, sollte erst sein eigenes Innere beschauen ob denn da auch recht hell ist In der Dammerung wird eine sehr deutliche Schrift unlesbar". Goethe.
„Кто хочетъ упрекнуть какого—нибудь автора въ темноте (изло-жешя), тотъ долженъ-бы сначала вглядеться въ свое нутро: очень-ли светло и тамъ? Въ сумерки не прочтешь даже и очень разборчивое письмоГете.
— 24 —
изводить трудную творческую работу для того, чтобы только его понять.
Сделайте еще такой опытъ. Напишите на бумажкЪ какое-нибудь слово невполн’Ь, пропустивъ некоторый буквы, и предложите людямъ разныхъ профессШ прочесть. Про-чтутъ разное. Наприм-Ьръ, напишите такъ:
п о д . о . н ы й.
Ученый прочтетъ: „подробный", прокуроръ прочетъ: „подложный*, врачъ—„подкожный", кучеръ—„подножный", мо-рякъ—„подводный", бондарь—„поддонный", пастухъ—„подгонный", колодезникъ—„подсосный", архитекторъ—„подпорный", ииженеръ—„подкосный", кузнецъ—„подковный", секретарь крестьянскаго банка—„подворный".
Или возьмемъ такой примЪръ. Въ Дрезденской королевской картинной галлере'Ь’находится величайшее изъ произведет# Рафаэля, Сикстинская мадонна. ПомЪщенъ этотъ бездонный уникумъ въ особомъ кабинет^ безъ другихъ кортинъ; у противоположной-же сгЬны стоить диванъ, на которомъ пишущему эти строки приходилось проводить незабвенный минуты. Сначала смотришь на эти обыкновенный лица, на потерявппя гармошю краски, на странную фигуру матери, на характерный чисто-рафаэлевсюя лица двухъ хе-рувимовъ на переднемъ план-Ь, а самъ все еще полонъ сутолокой улицы и своими дЪлами, приведшими въ Дрезденъ. Это ничего: думайте о чемъ угодно и только изредка взглядывайте на картину, переводя затЬмъ глаза й на вошедшихъ англичанъ, меньше смотрящихъ на картину, а больше въ красную книжку (путеводитель). И вотъ понемногу смяте-ше вашей души проходить, и вместо лютаго души озло-блешя васъ осЪняетъ сладюй миръ и рЪдко ощущаемое душевное равновЪс!е. Васъ обступаютъ знакомый доропя лица, и прошлое ласкаетъ васъ, а не гнететъ. И каждый испытаетъ то-же, если дастъ себЪ досугъ присесть на диванъ въ этомъ святилищ’Ь, но только у каждаго будетъ свое переживаше, свои образы наполнять душу. Подумайте теперь: сколько миллюновъ разныхъ чувствъ, мыслей и об-разовъ уже вызвало это замазанное красками полотно, ‘заключенное герметически за зеркальнымъ стекломъ. Неужели-
— 25 —
ясе есть какой-нибудь разумный смыслъ въ томъ, чтобы за эти переживашя делать отвЪтственнымъ Рафаэля? Н'Ьтъ, это самостоятельное творчество каждаго изъ зрителей.
Однако спросимъ себя: насколько же, въ самомъ дЪлЪ, самостоятельно творчество зрителя, слушателя,вообще лица, воспринимающаго художественное произведете? Это вопросъ серьозный. Оно было-бы лишено всякой самостоятельности, это было-бы простое пассивное переживаше (въ роде напр. „быть битымъ"), еслибы справедливо было пред-положеше о томъ, что художникъ въ насъ вливаетъ свое переживаше. Но такъ какъ этого н'Ьтъ, то творчесюй про-цессъ, происходяпцй въ дупгЬ воспринимающаго произведете, настолько-же подсказанъ, насколько и самостояте-ленъ. Процессъ этотъ представляетъ примЪръ столь хорошо уже изсл'Ьдованной психофизюлогами области „вну-шешя“.
Перейдемъ къ другой особенности художества, тоже недостаточно еще освещенной. Къ ней насъ приводитъ вопросъ: „что собственно передается художествомъ?" Передается «красота" или „эстетическое переживаше". Это такъ, но это не все. За эстетической стороной искусства, по моему, обыкновенно упускаютъ изъ вида другую сторону его, едва ли не более важную: художество насъ не только развлекаетъ, оно насъ и научаетъ, и въ этомъ его функщя сходится съ функщей науки. Въ этихъ и ниже-«сл'Ьдующихъ словахъ я вовсе не думаю открыть Америку, давно открытую: я только желалъ-бы, чтобы мыслители, вооруженные вс'Ьмъ, что нужно, разработали эту поучающую сторону искусства такъ-же подробно, 1Гакъ и эстетическую. Вотъ и все.
Если мы возьмемъ TaKie типы, какъ Донъ Жуанъ, Гам-летъ, Фаустъ, Плюшкинъ, и сообразимъ то значеше, которой они им'Ьютъ въ д'Ьл'Ь познашя людей, то надо сказать, что художественные типы вполне равноценны и равнозначны съ научными поняпями въ томъ отношенш, что служатъ тоже обобщешями для рядовъ явлешй, и это преимущественно въ такихъ областяхъ, которыя слишкомъ сложны для того, чтобы извлечь путемъ отвлечешя соответственное пошгпе.
— 26 —
Вспомнимъ, какъ составляется логическое или—что то-же самое—научное поняпе. Изъ ряда сходныхъ явлешй отвлекается некоторая часть признаковъ, т. е. замЪчаемыхъ частностей; эта часть признаковъ сочетается въ „поняпе". Поняпе б'Ьдн'Ье частностями, чемъ конкретное явлеше, и потому сподручнее для мыслительной работы. А между тЪмъ оно намъ „представляетъ* рядъ явлешй, какъ члены парламента представляютъ нащю.
Но художественный „типъ“ тоже представляетъ целый разрядъ явлешй. Стоитъ только вспомнить о пушкинской Татьяне, чтобы согласиться съ т±мъ, что образы гешаль-наго художника прямо открываю тъ наши глаза на целые разряды явлешй. Но то-же дЪлаютъ и отвлеченный поняпя гешальнаго ученаго.
Въ чемъ-же состоитъ разница между художественнымъ типомъ и научнымъ поняпемъ? Въ извЪстномъ смысле они обратны: поняпе тЪмъ цЪннЪе, чЪмъ оно отвлеченнее, т. е. беднее частностями, а типъ тЪмъ цЪннЪе, чемъ богаче частностями. Типъ долженъ быть прямо выхваченъ изъ жизни и оставаться въ теплокровной жизни: Татьяна должна иметь фамил!ю и семью и обстановку, вплоть до кисейныхъ занавесокъ. Иначе это не художественный типъ. Но, конечно, не всякая Татьяна Ларина съ кисейными занавесками будетъ Пушкинская Татьяна. Это уже секреть ге-Н1я, недоступный для словеснаго определешя: ген1й беретъ типъ изъ жизни со всеми его частностями, да еще самъ его наделяетъ частностями, такъ что можно было-бы ожидать, что это будетъ не типъ, а совершенно частный случай, индивидуальный. А выходитъ наоборотъ: получается типъ, годный для целаго класса фактовъ, а все частности не только не заслоняютъ, а, наоборотъ, выделяютъ харак-теръ класса.
Научное поняпе (идея, категор!я), напротивъ того, должно содержать, елико возможно, меньше частностей; подъ этимъ услов!емъ оно только и можетъ представлять собою целый классъ фактовъ. Въ чемъ сила механики? въ томъ, что она отъ телъ природы отбрасываетъ все, что красиво, что цветисто и звучно и беретъ отъ нихъ одну ихъ тяжесть. Но и этого мало: тяжесть тела она разсма-триваетъ не такъ, какъ на самомъ деле—распределенною
— 27 —
«о всЪмъ частицамъ тЪла, а мысленно сосредоточиваетъ ее въ одной TO4irfe—центрЪ тяжести. Такимъ образомъ получается механическая «схема* природы, r;ub вмЪсто Т'Ьлъ съ ихъ формами, цветами, теплотами, запахами, вкусами имеются только «системы тяжелыхъ точекъ>, связанныхъ между собою известными <услов!ями>, въ силу которыхъ эти точки такъ-то могутъ, а такъ-то не могутъ двигаться.
Повторяю, что горячо желалъ-бы дождаться обстоятель-ныхъ изслЪдоватй о сущности разницы между «типомъ* и «поняпемъ*. Много интереснаго и даже новаго дастъ такое изслЪдованте *). Напр. въ каждомъ ученомъ чередуются мыслитель и художникъ. Такъ, когда мыслитель, после из-ложешя отвлеченнаго разсуждешя приводить на него конкретный примеръ, то въ это время онъ делается художни-комъ. Наоборотъ, когда писатель вдается въ отвлеченное разсуждеше, то перестаетъ быть художникомъ. Въ самомъ деле, что такое примеръ? Это единичный случай, который подтверждаетъ какое-нибудь общее правило (законъ, клас-сификацпо, определеше). Ясно, что не всяюй, первый по-павипйся, конкретный случай можетъ служить прим±ромъг а лишь такой, который содержитъ «типичный черты* цЪ-лаго класса фактовъ. Вотъ мы и говоримъ: высказать общее правило, это дело мыслителя, а привести примеръ, это дело художника. Расширяя эту мысль, можно сказать, что искусство есть примгьръ на науку. Но здесь читатель можетъ раскрыть глаза и подумать: «Какъ неужели-же искусство ничего другого не делаетъ, какъ приводитъ примеры на учебники физики или, тамъ, психолопи?* Совершенно верно: искусство идетъ гораздо дальше. Сплошь да рядомъ
*) Много новаго въ этомъ отношенш вносятъ критичесюя работы проф. Д. Н. Овсянико-Куликовскаго. Онъ переносить на художественную критику основное воззрите Маха о томъ, что всякое научное по-нятае тЪмъ научнЪе, чЪмъ шире область тЪхъ фактовъ, представите-лемъ которыхъ понятае является. А такъ какъ въ художественной ли-тературЪ „типъ* играетъ ту-же роль, какую въ наукЪ играетъ „поня-Tie“, то Овсянико-Куликовскш предпринялъ Ц’Ьлый рядъ анализовъве-ликихъ писателей, измеряя степень ихъ гешальности по широт’Ь выведенные ими типовъ. Остается надеяться, что вся эта сер!я завершится окончательнымъ выводомъ и ясной формулировкой: что такое художественный типъ? и въ чемъ его сходство и различ!е отъ науч-наго (логическаго) понятая?
28 —
искусство передъ нами обнаруживаетъ то, что недоступно науке въ ея теперешней форме. Но это нисколько не ума-ляетъ значешя высказанной мысли: надо только подъ наукой разуметь не нынешнюю только, а всю науку, прошед-шихъ и будущихъ временъ. И если сами ученые-мыслители такими-же глазами посмотрятъ на искусство (а это и делается иногда), если всесторонне выяснятъ вопросъ о «типе», какъ представителе целаго класса фактовъ, то наверно со-служатъ и науке огромную службу.
Канта привыкли считать мыслителемъ самой чистой воды. И действительно, въ своемъ наименее содержательному но наиболее знаменитомъ сочинении (вероятно, за трудность чтешя), а именно въ «Критике чистаго разума» Кантъ, съ нашей точки зрешя, антихудожественъ до крайности: онъ не приводитъ ни единаго примера. Однако въ другихъ, более содержательныхъ сочинешяхъ, напр. въ своей великолепной «Антрополопи» *) Кантъ не только не гнушается примеровъ, но блещетъ и богатствомъ ихъ, и художествен-нымъ подборомъ. Поэтому, въ этихъ сочинешяхъ Кантъ не только мыслитель, но и художникъ.
*) „Антропология*4 Канта потому представляется гораздо бол*Ье со-держательнымъ сочинешемъ, чЪмь его „Критика чистаго разума44, что Антрополопя захватываешь всего человека, его психолопю и отчасти физюлопю, а Критика обсуждаешь одинъ узгцй вопросъ о томъ, что имеется врожденнаго въ одномъ нашемъ умЪ?
Глава четвертая.
Творчество въ технинЪ.
Въ отношенш къ техническимъ изобрЪтешямъ въ интеллигентной публике замечается странность: принято восторгаться изобрЪтешями последнихъ ста л^тъ, но въ нихъ не принято видеть деятельности, имеющей право быть поставленной рядомъ съ деятельностью художника. «Художникъ творитъ, а техникъ только изобретяетъ>, говорится часто. Однако стоитъ вамъ только спросить говорящаго: а въ чемъ разница между творчествомъ и изобретешемъ, то ответа толковаго не воспоследуетъ, а вместо него въ луч-шемъ случае последуютъ туманныя разсуждешя о томъ, что техникъ везде поступаетъ по определеннымъ форму-ламъ и рецептамъ. И ташя наивности приходится даже читать въ монограф!яхъ о человеческомъ творчестве. Но это, крайне поверхностное, мнеше грешитъ въ двухъ отноше-шяхъ: во-первыхъ, оно обнаруживаетъ полное незнакомство съ деятельностью техниковъ; во вторыхъ, оно нелогично: ведь, еслибы техникъ только копировалъ готовые образцы, применяя все одне и те же формулы, то откуда же эта масса поразительныхъ изобретешй, которыхъ не отрицаютъ те господа? Да и наконецъ: образцы-то и формулы, кто ихъ технику даетъ? Немного такихъ светлыхъ головъ, какъ Рибо, который въ своемъ трактате о «Твор-ческомъ воображенш> говоритъ: «Еслибы можно было установить балансъ тому, сколько воображешя человечество затратило и воплотило съ одной стороны въ области эотеческой, а съ другой въ области технической и механиче
— 30 —
ской, то итогъ склонился-бы на сторону последней* *). Рибо первый изъ психологовъ творчества вообще открыто вклю-чаетъ въ этомъ сочинеши въ разсмотрЪше техническое творчество, отстаивая и оправдывая эту смелость, что очень характерно. Не подлежитъ сомнЪшю, что теперь, после того какъ такой авторитетъ, какъ Рибо, решился на такое новшество, въ касте ученыхъ психологовъ наверно нач-нетъ исчезать эта узость кругозора, которая помешала столькимъ большимъ умамъ дойти до настоящей теорш творчества.
Прежде всего, что такое техника? Можно сказать такъ: техника есть искусство, направленное на пользу, въ противоположность художеству, направленному на красоту. Но тогда является вопросъ: что такое польза? Полезенъ мыщьякъ въ малыхъ дозахъ и вреденъ въ большихъ. Полезно касторовое масло, да отвратительно. Иной женится на некрасивой, глупой и безнравственной женщине, преследуя свою пользу. Купецъ NN получилъ за прошлый годъ такую-то пользу. Пушка тЪмъ полезнее нашимъ, чЪмъ больше вреда наноситъ врагамъ. Полезно при фильтраши масла его подогреть. Вотъ объемъ понят!я пользы. Со-держаше его получимъ, если извлечемъ изъ приведенныхъ примеровъ то общее, которое въ нихъ заметно. Тогда можно сказать, что полезно все то, что облегчаетъ дости-жеше намеченной цЪли (независимо отъ самой цели). Иначе, къ пользе мы относимъ все то, что увеличиваетъ производительность нашего труда. Но это какъ разъ и есть функщя и основная цель техники, какъ профессш и какъ искусства.
Сопоставляя технику съ остальными искусствами, можно ихъ все разделить на изящныя (эстетичесюя) и полезный (утилитарныя). Французы не любятъ употреблять слово «техника* (бельгшцы, напротивъ того, какъ и немцы, очень любятъ), но надо разуметь технику подъ францулскимъ выра-жетемъ: «Arts Industriels», т. е. «промышленный искусства» (во множественномъ числе). Тогда все искусства че-
*) „ ..si Гоп pouvait etablir le bilan de ce que ITiomme a depense ei fix£ d’imagination dans la vie esth£tique d’une part et dans 1’invention technique et m£canique d’autre part, la balance serait en faveur de la seconded Th. Ribot.
— 31
лов'Ьчесюя разбиваются на дв'Ь болышя группы: къ изящ-нымъ принадлежатъ: живопись, скульптура, поэз!я, музыка, риторика, пластика и т. п.; къ полезнымъ принадлежатъ: искуссто повара, портного, сапожника, слесаря, кузнеца, чертежника, химика, красильщика, машиниста, инженера, архитектора и т. п. Собственно говоря, мнопя искусства занимаютъ среднюю область, служа переходомъ отъ одной къ другой. Прим'Ьромъ такого искусства можетъ сь успЪ-хомъ служить архитектура. Въ самомъ дЪлЪ, она настолько-же художество, насколько и техника? Ордера, стили фаса-довъ, это все относится къ художеству; а планъ, формы и толщина частей, это все чистая техника.
Вотъ еще что соединяетъ технику съ художествомъ: техническимъ создашямъ присуща особая красота. Два автомобиля могутъ имЪть одинаковый техническая качества, но могутъ разниться по красот^. Красота техническихъ создана отнюдь не заключается въ какихъ либо украшешяхъ, завиткахъ, краскахъ, никеллировкахъ: это все мелочи, частности. Красота, какъ и всюду, состоитъ въ идейности и въ общей гармоничности формъ, состовляющихъ одно щЬ-лое и выражающихъ своею совокупностью идею цЪлаго. Технически создашя имЪютъ стиль: знатокъ такъ-же отли-читъ ружье по внешности, какъ скрипачъ скрипку. Дспом-ните отдЪлку фотографическихъ аппаратовъ: дешевые бле-щутъ никеллировкой, а доропе шеголяютъ чернымъ шагре-немъ. Швейный машины должны нравиться публикЪ съ очень неразвитымъ вкусомъ; поэтому, ихъ расписываютъ пестро, спицамъ колесъ придаютъ завитыя формы и т. п. СовсЪмъ иначе понималъ Золя красоту паровоза, описывая его въ романТ „ЧеловЪкъ—зв'Ьрь": ему доступна была истая техническая красота, потому что доступна была техническая идея, которую мнопе эстеты принцишально отри-цаютъ* **). Ну что же? ВЪдь, есть-же люди, до того лишен
„C’etait une de ces machines d’express, a deux essieux couples, d’une 616gance fine et geante, avec ses grandes roues legdres r6unies par des bras d’acier, son poitrail large, ses reins allonges et puissants, toute cette logique et toute cette certitude qui font la beaute souveraine des etres de m6tal, la pr6cision et la force*. E. Zola
**) «Это былъ одинъ изъ курьерскихъ паровозовъ, съ двумя спаренными осями, тонкаго и гигантскго изящества, съ большими, легкими
— 32 —
ные музыкальнаго понимашя, что они въ оркестровомъ выполнены слышатъ только инструменты. Точно также есть не мало людей, видящихъ въ машине только наборъ частей, но безсильныхъ схватить „техническую идею" це* лаго.
Всякое техническое создаше непременно имЪетъ свою идею, и всЪ технически идеи сводятся вотъ къ чему: по* рабощеше силы и матеры на пользу человеку. Сила человека заменяется силами природы. А чемъ заменяется его ловкость? автомотичностью! Но это только первая ступень покорешя природы. Примеры: ветряная мельница вместо ручной, прядильная машина вместо самопрялки. Дальней* 1щй же прогрессъ техники на этомъ пути достигаетъ та-кихъ результатовъ, которыхъ никакой натяжкой не истолкуешь, какъ замену ручного труда. Самымъ простымъ примеромъ въ этомъ отношены является паровая машина. Антропоморфическая оценка здесь уже ничего не даетъу да и неприложима. Техника вступаетъ здесь въ свое безраздельное царство.
Но въ чемъ-же состоитъ суть техники, или то, что надо назвать техническимъ процессомъ? Какъ совершается по* кореше силъ природы, силъ огромныхъ, столь слабою си* лою человека? Возьмемъ примеръ, который передъ нами обнаружить суть дела. Представимъ себе, что мы въ портовомъ тороде и что передъ нами большой оке-анскш пароходъ готовится къ отплытпо. Пары раз* ведены, якорь поднять. Капитанъ отдаетъ команду; ма-шинисть поворачиваетъ ручку вентиля, впускающаго парь въ цилиндры, винты начинаютъ свою мощную подводную работу, громада оживаетъ и гордо разсекаетъ волны, направляясь туда, куда ее ведетъ рука рулевого. Сорокъ тысячъ лошадинныхъ силъ ждутъ только поворота рукоятки паропускного клапана, и легкое мускульное усил!е рулевого направляетъ этотъ пловучШ городъ, какъ маленькую лодку. И все это делается мерно, не спеша, и даже когда вы летите съ быстротою ветра на автомобиле, вамъ нетъ
колесами, соединенными при помощи стальныхъ рукъ, съ широкой грудью, длинными и мощными боками; олицетвореше логики и надежности, который составляютъ царственную красоту этихъ металличе-скихъ существъ, точности и силы". Золя.
— 33 —
нужды нервничать, волноваться и утомлять свои мускулы: все управлеше удобно, легко, и машина васъ баюкаетъ на своихъ рессорахъ. Захотели—остановились позавтракать въ прохладной тени, а тамъ помчались дальше, промытые насквозь душистымъ воздухомъ полей.
Возьмемъ еще серьезную сторону техники, возьмемъ книгопечаташе. Едва ли найдется много д'клъчеловЪческихъ, который сравнялись-бы съ книгопечаташемъ по мощному сод'Ьйствш духовной культуре. Реформагцю считаютъ со времени Лютера. Это только потому, что онъ первый имЪлъ такой всеобшдй усп'Ьхъ. Но, ведь, и до Лютера были протестанты огромной духовной силы, —назвать хотя бы одного 1оанна Гуса. Но у Гуса не было того рычага, который былъ въ распоряжеши у Лютера: книгопечаташя. И вотъ безъ книгопечаташя реформатору пришлось закрепить свою проповедь мученической кончиной, между темъ ч какъ съ помощью книгопечаташя Лютеръ преставился мирно въ своей постели, какъ и всякш почтенный бюргеръ. Тутъ нетъ никакого парадокса: безъ книгопечаташя проповедникъ обращается къ сотнямъ, съ книгопечаташемъ—къ десяткамъ тысячъ. Первый долженъ поразить воображеше своихъ слушателей. Для этото—мучи-ническая смерть. Второй знаетъ, что его книги проникаютъ въ недра населения, въ семьи, въ обыденную жизнь ихъ. Зачемъ-же ему умирать?
Вотъ какъ техника способствуетъ культуре, и только умственный дальтонизмъ этого не видитъ. Но для того чтобы сразу убедиться, какъ тесно мы сжились съ техникой, стоитъ только непредубежденными глазами оглянуться вокругъ себя. Тогда мы увидимъ, что вся матер!альная сторона нашей повседневной жизни есть ничто иное, какъ продуктъ техники. Но здесь я предпочитаю привести моментальный снимокъ изъ западно-европейской культурной жизни. Дело было зимой вечеромъ, въ маленькомъ городке Гермаши. Мой знакомый А. сиделъ за пишущей машиной въ своемъ кабинете, освещенномъ электричествомъ, на-топленномъ и уютномъ. Вдругъ звонокъ телефона. Его позвали съ первымъ поездомъ въ Берлинъ на предвыборное собраше его партш. Времени оставалось ровно столько, чтобы взять извощика и спешить на вокзалъ. Но А. не
— 34 —
забылъ захватить съ собой книжку, давно припасенную, но которую все недосугъ было раньше прочесть. А до Берлина три часа езды. И вотъ мой знакомый уселся удобно въ кресло перваго класса и, при св'Ьт'Ь лампочки, приделанной къ стЪне какъ разъ возле его кресла, углубился въ духовное общеше съ авторомъ, давно умершимъ, и не успелъ устать, какъ его уже окружилъ блескъ огней вок зала Фридрихштрассе, откуда электрическш автомобиль доставилъ его къ цели путешеств!я.
Разложимъ теперь этотъ моментальный снимокъ на его элементы, на составныя части картины. Оне все отвечаюсь на вопросъ: чемъ мы обязаны технике? Человекъ родится голымъ, а съ помощью техники онъ одевается, смотря по надобностямъ, чего не можетъ сделать животное, которое—самое большее—дважды въ годъ меняетъ одежду. Далее, на дворе холодъ, тьма, а у насъ дома тепло, и тихо, и светло. И съ такими-же удобствами мы переселяемся изъ города въ городъ, съ материка на другой. Для производства работъ къ нашим ь услугамъ всяюя при-способлешя: безъ часовъ въ кармане намъ не по себе. Мать семейства ед^. ли спокойна, если швейная машина не исправна. Граммофонъ переноситъ къ намъ въ домъ все-м!рную знаменитость. Кинематографъ уже начинаетъ запечатлевать для потомства ценныя историчесюя минуты, безъ него пропадавппя безвозвратно. А книга? Она слу-житъ связующим ь звеномъ между всеми культурами. Благодаря ей, верно изречете Пушкина: „нетъ, весь не умру: душа въ заветной лире мой прахъ переживетъ и тл Ьнья убежитъ*. И если намъ возразятъ, что (въ известной степени) безсмерпе достигалось уже и до книгопечататя, то мы скажемъ, что письменность на всехъ ступеняхъ культуры и во всехъ фэрмахъ все равно—изобретете человека,—и относится къ технике въ широкомь смысле.
Итакъ, чемъ-же мы въ конце концовъ обязаны технике? Мы обязаны ей всею нашей „матер!альной культурой". Доисторическая археолоНя есть не более, какъ возведенное въ науку [воззреше на технику, какъ на внешнюю выразительницу данной культурной эпохи. И разделяются доисторичесшя времена на перюды, сообразно съ характерными для этихъ перюдовъ изобретешями. Одинъ
— 35 —
каменный вЪкъ, и тотъ разделяется на перюдъ тесаннаго и перюдъ шлифованнаго камня. Окончаше среднихъ вЪ-ковъ и начало нового времени тоже пр!урочено къ изо-брЪтешю пороха, компаса, телескопа, книгопечаташя. А будупце историки, вероятно, свяжутъ съ изобретешями 19-го века начало сощалистической эры, которой наверно принадлежитъ будущее.
Основатели сощализма, Марксъ и Энгельсъ, какъ известно, основываютъ свое м!ровоззрен!е, называемое ими историческимъ или-же экономическимъ матер!ализмомъ, на томъ взгляде, что услов!я и формы матер!альной жизни (создаваемый техникой) служатъ базисомъ, на которомъ надстраиваются и изъ котораго вырастаютъ все идеи, вся форма и все содержаше духовно-общественной жизни.
Считаемъ-ли мы съ прежними историками культуры духовную культуру за главное, или вместе съ марксистами приписываемъ первенство матер!альной культуре, харак-теръ техники отъ этого не меняется. Во всякомъ случае за ней остается следующая функщя: она окружаетъ человека искусственной природой (жилище, городъ, вагонъ), спещально приспособленной къ потребностямъ человека и уединяющей его отъ прикосновешя съ невозделанной природой.
Теперь мы можемъ дать точную формулировку «техническому процессу". Вотъ его формула: Съ целью получить определенный результатъ, человекъ такъ сопоставляетъ тела природы, что ихъ естественное взаимодЬйств1е даетъ намеченный результатъ. Эта формула есть не больше, какъ перифраза одного изречешя Бэкона Веруламскаго, который говоритъ: „человекъ ничего другого не можетъ делать, какъ сближать или удалять тела; остальное дела-етъ природа"). Действительно, технику можно иносказа-зательно определить, какъ возможность и способъ вплете-шя воли человека въ число силъ природы. Если-бы мапя (волшебство, колдовство) существовала на самомъ деле, то это была бы тоже техника, которая отличалась-бы
*) „Ad opera nil aliud potest homo, quam ut corpora naturalia ad-moveat et amoveat; reliqua Natura intus transigit". Fr. Bacon.
— 36 —
отъ нашей техники только тЪмъ, что обращалась-бы къ д'Ьятелямъ, лежащимъ внЪ природы *). А то свойство настоящей техники, что она обращается исключительно къ д’Ьятелямъ природнымъ, обязываетъ человека изучить природу и ея деятелей. Въ этомъ смысл’Ь успехи техники ттЬсно связаны съ успехами естествознания, а такъ какъ естествознате именно за послЪдше два вЪка сделало огромные успехи, то въ этомъ обстоятельств^ мы не можемъ не видЪть одну изъ причинъ столь быстраго техническаго прогресса нашихъ временъ, которымъ восторгаться стало избитымъ м'Ьстомъ.
*) Собственно говоря, въ Marin надо различать две вещи: когда красна-дфвица гадаетъ и когда она ворожитъ. Когда она гадаетъ, то она только хочетъ знать свою судьбу; когда-же она ворожитъ, то хочетъ приворожить кого-либо или что-либо. Чаще всего женщина ворожитъ для того, чтобы мужчина разлюбилъ разлучницу, или чтобы свекровь была подобрее, или чтобы иметь детей, или-же ихъ не иметь, и т. д. Если въ первомъ случае (простого гадатя) мы узнаемъ примерь субъективирующей деятельности, то во второмъ это уже объективирующая. Когда человЬкъ старается напередъ узнать свое будущее, то онъ только приспособляетъ свои мысли къ фактамъ, а при ворожбе онъ, наоборотъ, стремится приспособить факты къ сво-имъ мыслямъ. Леманъ въ своей отличной монографии „о суеверш и колдовстве^ (Alfred Lehmann „Aberglaube und Zauberei", 1898, есть русскш переводъ) выдЪлилъ этотъ двойственный характеръ колдовства. Въ магш надо различать: 1) своего рода науку (по Леману, „су-евер!е“), где человекъ приспособляетъ къ фактамъ свои мысли и 2) своего рода технику (по Леману, „маня"), где онъ приспособляетъ факты къ мыслямъ.
Кроме того, какъ это ни страннымъ покажется, надо сказать, что мапя незаметно и постепенно сливается, и съ наукой, и съ техникой. Въ самомъ деле, колдунъ можетъ тоже верно предсказать затмеше, оперируя съ непонятными ему цифрами. Отлич1е его отъ ученаго, зна-читъ, сводится только къ тому, что онъ не знаетъ деятелей, къ которымъ обращается и считаетъ ихъ вне (видимой ему) природы, тогда какъ ученый свои знаетъ и причисляетъ ихъ къ природе. Тоже самое надо сказать про мага-техиика. Если колдунъ—знахарь даетъ бабе непонятное ни ей, ни ему средство „противъ детей“, то врачъ можетъ явиться сознательнымъ техникомъ въ этомъ отношеши.
Все дело въ томъ, знаетъ ли человекъ техъ деятелей, къ которымъ обращается и причисляетъ-ли ихъ къ природе, или нетъ? Исто-pis насъ учитъ, что Моисей съ Аарономъ проделывали магичесюя чудеса предъ учеными древняго Египта, чтобы внушить имъ страхъ передъ собой. Но истор!я учитъ кроме того, что то-же повторилось
— 37 —
Теперь умЪстно будетъ спросить себя: какое мЪсто въ техникЪ занимаетъ творчество? Роль его, очевидно, объективирующая. Вся техника есть не бол'Ье, какъ переходъ отъ мыслей къ вещамъ, отъ цЪлей къ ихъ осуществлешю. Техническое мышлеше, это—сама телеолоия. И можно даже сказать, что техника и творчество, это два синонима: до того вся техника построена на творчеств^ и въ свою очередь служить ему основашемъ. Самый общеизвестный примерь творчества въ технике, это деятельность изобретателя. Белль выдумалъ телефонъ, Эдисонъ — фонографъ (и гораздо меньше, кстати сказать, изобр-Ьтешй, чемъ публика думаетъ). Ни телефона, ни фонографа человекъ изъ природы не взялъ, стало быть, они изобретены.
въ томъ-жс Египте гораздо позже: когда Наполеонъ ;покорялъ Еги-петъ, то, пэ свидетельству Араго, онъ собралъ самыхъ вл!ятельныхъ арабскихъ шейховъ и продЪлывалъ передъ ними чудеса научной техники: ученые, которые его окружали, показывали электрическую машину, поднимали аэростатъ и т. п..
Чтобы привести иллюстрацпо того, гдЪ кончается мапя и начинается техника, представимъ себе, что какой-нибудь миссюнеръ же-лаеть такъ-же нагнать страхъ на дикарей, какъ Моисей или Наполеонъ на Египтянъ. Нчшъ миссюнеръ, допустимъ, вспомнилъ о Турге-невскомъ стихотворенш въ прозе, где говорится, что всякая молитва сводится къ просьбе, чтобы дважды два не было четыре, и обращается кь дикарямъ: „Мой Богъ сильнее вашего. Вашъ не можетъ сделать, чтобы дважды два было пять, а мой — можетъ. Смотрите: вотъ подъ этотъ колоколъ, опущенный въ воду, я впускаюд’ва раза по две бутылки воздуха. Теперь воздухъ подъ колоколомъ отр'Ьзанъ отъ атмосферы,— ни прибавить, ни убавить больше нельзя. Я отхожу въ сторону и буду молиться своему Богу о томъ, чтобы подъколоколомъ оказалось не четыре, а пять бутылокъ воздуха; вы-же молитесь вашему Богу, чтобы этого не оказалось, и посмотримъ, чей Богъ сильн,Ье“. И вотъ дикари, не зная о расширении воздуха отъ солнечной теплоты, съ изумлешемъ отм'Ьряютъ пять буты то къ воздуха и падаютъ ницъ передъ миссюне-ромъ. Мой примерь отлично проводить границу между мапей и техникой: если самь миссюнеръ не знаетъ того деятеля, который ему въ этомъ случай помогаетъ, то онъ колдунъ. Если онъ его знаетъ, если д^йствуеть hi оснэваши естествознашя, то онъ техникъ.
Значить, границу между мапей съ одной стороны, наукой и техникой—съ другой, проводить только знан1е или не знате. Но такъ какъ незнаше везде предтпествуеть знание, то, само собой разумеется, майя предшествуетъ и науке, и технике. Это и подтверждается многими фактами иггорти. Такь, изъ астрэлогш образовалась астронома изъ алхимш—хим1'я.
— 38 —
Но техникъ творитъ далеко не тогда только, когда изо-бр'Ьтаетъ въ такомъ общепризнанномъ смысле. Возьмемъ инженера, проводящаго между данными городами железную дорогу. Онъ 'Ьдетъ на место и снимаетъ профиль и планъ местности. Зная, где и какъ расположены равнины, горы, болота, инженеръ у себя дома на карте набрасываетъ наиболее целесообразное направлеше лиши. Инженеръ видитъ въ пустыхъ равнинахъ свою будущую лин1ю, какъ, говорятъ, Микель Анджело виделъ фигуру своего Моисея въ глыбе мрамора. И такъ-же, какъ оставалось художнику снять съ фигуры лишн1Й мраморъ, такъ-же остается инженеру провести на деле свою лишю, т. е. воплотить въ жизнь продуктъ своей фантазш. То-же самое надо сказать объ организацш всякаго новаго техническаго предпр!ят1я, напр. о постройке фабрики или завода: здесь тоже создается нечто новое по определенной идее, созданной заранее.
Далее предположимъ, что предпр!япе создано, и нужно только вести его. Въ чемъ состоитъ деятельность руководителя? Въ томъ, чтобы подбирать подходящихъ людей и не пропускать случаевъ для извлечешя пользы для дела. Очевидно, что технику приходится постоянно создавать планы и проводить ихъ, на какой-бы 1ерархической ступени онъ ни стоялъ: жизнь всегда и везде обращается къ нему съ вопросомъ: „какъ сделать то или другое?". И на то онъ и техникъ, чтобы отвечать на эти вопросы. Всякш техникъ будетъ плохимъ техникомъ, если помимо спещальныхъ по-знашй онъ не будетъ наделенъ порядочной дозой сметкиг находчивости, так га, инициативы, словомъ, изобретательности.
Глава пятая.
Творчество въ обыденной жизни.
При всякой деятельности, ВО ВСЯКОМЪ отдельномъ поступке, человекъ либо придерживается какого либо образца, т. е. подражаетъ, либо создаетъ что-либо новое, т. е. творить. А творимъ мы съ самаго перваго момента нашей жизни. Ошущешя света и тепла, запахъ керосина соче таются съ определенными воспр1яТ1ями формы, цвета и т. п. въ одно целое, называемое „лампа". Лампа есть создаше детской души, где впервые этотъ образъ сочетается изъ разрозненныхъ впечатлешй. И ничего новаго въ процессе мы не найдемъ, если возьмемъ тотъ примеръ, когда въ душе Пушкина создался образъ Татьяны: и здесь и тамъ мы присутствуемъ при двойномъ душевномъ процессе раз-ложешя и соединешя, а именно: прежнш опытъ распадается на составныя части и изъ нихъ тутъ-же составляется новое сочеташе. Для людей, знакомыхъ съ хим!ей, сама собою напрашивается мысль назвать этотъ процессъ обменомъ: старый опытъ распадается, а продукты распада вступаютъ въ новое^ сочеташе. Этотъ продуктъ можетъ быть либо новой мыслью, либо новымъ чувствомъ, желашемъ и т. д.
Теперь посмотримъ на себя во время нашей обыденной жизни. Вставъ со сна, умывшись, одевшись и закусивши, мы принимаемся за свое ежедневное дело: чиновникъ отправляется на службу, докторъ принимаетъ больныхъ, ад-вокатъ едетъ въ судъ, техникъ въ мастерскую и пр. По окончаши дневной работы мы возвращаемся домой, а вече-ромъ по возможности развлекаемся. Эта схема ежедневной жизни, можеть быть, и не подходитъ къ жизни многихъ, но это неважно. Важно-же следующее:
— 40 —
Правда, обыденная жизнь даетъ намъ мало случаевъ для примЪнешя творческаго дара, но, если не гнаться за размерами, если говорить не о количестве, а о качестве, то надо сказать, что и мы ежедневно упражняемся въ творчестве. Мы хотимъ открыть лавочку. Но какую? на какой улице? Чтобы правильно решить эти вопросы, надо иметь сметку. Убрать квартиру — нужна сообразительность. Одеться къ лицу—нуженъ вкусъ. Заказать обедъ, написать поздравительное письмо, поддерживать разговоръ, отпарировать злую шутку—для всего этого нужна изобретательность, догадка, инищатива. Это все относится къ объективирующей деятельности.
Примеры субъектирующей деятельности мы имеемъ въ такихъ случаяхъ: попадая въ новую обстановку, новое общество, новую страну, приходится „осваиваться*, осмотреться. Другими словами, необходимо составить себе, какъ совершенно правильно говорятъ, верное поняпе объ окружаю-щемъ, стало быть, приспособить къ новому окружающему свои мысли и чувства. Когда вы заговариваете въ вагоне съ соседомъ, то ваша мысль безъ понуждешя съ вашей стороны, сама собой, стремится приспособиться к ь вашему собеседнику, что выражается словами: понять его. Если вы себе безъ усилия, съ ясностью, представляете вашего новаго знакомаго въ его домашней, служебной или общественной обстановке, верно ожидаете, какъ онъ смотритъ на тотъ или другой изъ „пробныхъ" вопросовъ, то вы успокаиваетесь, вы его „поняли", а, по нашему, вы приспособили свои мысли къ новому опыту.
Что значитъ вообще „знать человека?* Это значитъ создать себе такое поняпе о немъ, которое помогло-бы верно предсказывать его поступки въ разныхъ случаяхъ. Вообще, всякое знаше имеетъ целью предсказывать будущее. Едва-ли подлежитъ сохмнешю, что некоторые люди бываютъ наделены особымъ даромъ предчувств!я, даромъ предсказашя. Ведь, и сами мы иногда бываемъ почему-то прозорливы. Конечно, прозорливость—понят!е относительное. „Хоть я и не пророкъ, но, видя мотылька, какъ онъ вкругъ свечки вьется, пророчество всегда мне удается". Начиная съ такихъ случаевъ, где последствия совершенно очевидны, прозорливость образуетъ целую лестницу до техъ ред-
— 41 —
кихъ и сомнительныхъ случаевъ, которые называются пророчествами". Но все-таки я васъ спрашиваю: Отчего это вы совершенно верно угадываете, какъ поступить тотъ или иной изъ вашихъ знакомыхъ, въ томъ или другомъ случай? Понятно, скажете вы, оттого, что вы составили себе верное объ немъ понят1е. Вотъ это-же и я утверждаю и только прибавляю, что поняпе-то это вы ни откуда не всосали, а создали сами, и это продуктъ вашего творчества.
Врачъ—д!агностъ „верно понялъ" болезнь. Что это значить? Это значить то, что впечатл'Ьшя объ отд'Ьльныхъ признакахъ недомогашя сочетались въ одну целую картину болезни, картину „верную" въ томъ смысле, что предсказашя, выводимый изъ этой картины, оправдываются на дЪл'Ь. Такимъ-же творчествомъ, создающимъ целое изъ отрывочныхъ замЪчашй, долженъ обладать сыщикъ и судебный следователь. И всякая професс1я заключаетъ въ себЪ творчество, поскольку требуетъ составлешя мыслей, соображетй, плановъ, предположен^ и проведешя ихъ на дЪлЪ. И только лишь та деятельность окончательно лишена всякаго творчества, где надо лишь регистрировать, отмечать входяш1я и исходяпця бумаги.
Глава шестая.
Творчество въ наукЪ.
Во взгляде на науку мы становимся открыто на точку зр^нзя эмпирюкритицизма, въ его изложенш, данномъ Махе мъ. Это самое простое, но самое возвышенное ея толцо-ваше. По этому взгляду, наука и философ1я есть не болЪе, кака упорядоченный здравый смыслъ, которымъ бываетъ надЪленъ и простолюдинъ. Махъ энергично выступаетъ иротивъ искусственна™ возвеличешя науки, потому что велич!е науки именно и заключается въ отсутств!и искусственности *).
Говорятъ, что наука преслЪдуетъ истину. Что есть истина? Христосъ не сталъ отвечать на этотъ насмешливый вопросъ Пилата. Мы говоримъ здесь, конечно, объ истине не въ релипозномъ, а въ научномъ смысле, т. е. въ смысле той правды, которую ученый „открываетъ" и выражаетъ въ понятш или сужденш (законе). Для того, чтобы ответить на поставленный вопросъ, намъ придется посмотреть, какъ создается наука изъ простого здра-ваго смысла и въ чемъ состоитъ ея дальнейпий прогрессъ.
Для чего вообще нужно „знать" вещи? Для того, чтобы предсказывать явлешя. Совершенно верно говоритъ Мишеле, коментаторъ Гегеля: „Наука была-бы ненужна, если-бы для того, чтобы прорицать, надо было только сесть на треножникъ". Но въ томъ-то и беда, что тогда, когда въ прорицании нужда, его нетъ. Ротъ человечество уже спо-
*) „Der gesunde Verstand ist notiger als Wissenschaft, und durch sie nicht zu erwerben". Kant.
«Здравый смыслъ нужнее, ч'Ьмъ наука, и ею не прюбретается". Кантъ.
— 43
цонъ вековъ и старается обойти ледостатокъ въ про-рицаши тЬмъ, что изучаетъ прошедшее и настоящее, съ целью делать выводы относительно будущаго. Вотъ цель науки!
Тамъ, где предсказашя удаются, намъ все „ясно". Че-л ов^чество никогда не волновалось, видя, напр., какъ солнце на западе уходитъ въ землю. Почему? Да потому, что оно всегда знало, что оно завтра съ востока выйдетъ изъ земли. Явлен! е это до такой степени „само собою понятно", что эмпирическое созваше никогда и не задается вопросомъ: отчего это? Къ этому вопросу пришли не „обыватели", а профессиональные ученые, изощривпне свой умъ на вопросе: почему? Ученая-же професшя могла образоваться только подъ услов!емъ общественнаго разд'Ьлешя ^труда, потому что наука для своего развипя необходимо требуетъ досуга, т. е. такого положешя вещей, при которомъ борьба за существоваше не поглощала-бы всйъ производптель-ныхъ силъ даннаго общества.
Возможно-же это только при двухъ услов!яхъ, а именно: 1) когда выделяется особое сослов!е мыслителей—ученыхъ и 2) когда успехи техники настолько увеличиваютъ производительность человЪческаго труда, что у каждаго остается досугъ. М1ръ до сихъ поръ жилъ и живетъ подъ зодзакомъ д-Ьлешя на сослов!я; но отсюда не сл^дуетъ, чтобы не настало когда нибудь время, когда успехи техники сдЪлаютъ такое дЪлеше ненужнымъ, предоставляя каждому досугъ для всякой духовной деятельности.
Однако изъ вышесказаннаго отнюдь не следуетъ, чтобы все „познаше" составляло уделъ однихъ ученыхъ, а на долю работающихъ оставалось одно „незнаше и невежество". Отнюдь нетъ: всяюй человекъ, въ пределахъ сво-ихъ интересовъ, въ границахъ своей жизни „знаетъ". Онъ знаетъ людей, съ которыми ему приходится встречаться, знаетъ погоду, предвидитъ явлешя своей ограниченной жизни. Это эмпирическое познаше, конечно, только и годится (т. е. оправдывается на предсказашяхъ) въ тесныхъ границахъ его существовашя: но оно здесь обыкновенно очень прочно, будучи выражено въ пословицахъ и прави-лахъ, освященныхъ временемъ. И темъ не менее, можетъ быть, именно потому, это эмпирическое познаше сказы
— 44 —
вается подчасъ въ философе и такъ-же пересиливаетъ его научное знаше, какъ деревенская порода лошади, съ виду жалкой и слабой, пересиливаетъ при скрещиванш любую культурную породу, красивую и сильную.
Но неужели нЪтъ „истины" въ этомъ эмпирическомъ познаши простолюдина? Конечно, есть, а иначе его-бы и не держались; въ предЪлахъ обыденной жизни оно даже больше объясняетъ и предсказываетъ, чЪмъ истинная наука и философ!я, а, главное, объясняетъ въ тЪхъ понят!яхъ, который доступны простолюдину. И очень мало его стЪ-сняетъ то обстоятельство, что его правила зачастую непригодны: онъ легко мирится на томъ, что „нЪтъ правилъ безъ исключешя*.
Но серьезное мышлеше, т. е. наука, съ этимъ такъ легко не можетъ мириться и прилагаетъ все усил!я къ тому, чтобы выработать таюя правила, которыя не допускаютъ исключешй. Ибо исключеше есть ограничеше закона, а всяюй законъ Т’Ьмъ полезнее, чЪмъ онъ общее, т. е. охва-тываетъ больше явлешй. И прогрессъ науки заключается въ томъ, что какъ только обнаруживается новое наблюдете, новый фактъ, къ которому наличные законы неприложимы, такъ сейчасъ-же въ эти наличные законы вводится измЪнеше, необходимое и достаточное для объяснешй факта. Приведемъ примЪръ.
Для подъема воды споконъ вЪковъ употребляются между прочимъ насосы съ поршнемъ, ходящимъ вверхъ и внизъ по цилиндру. Когда мы поднимаемъ поршень, то вода снизу поднимается и сл'Ьдуетъ за поршнемъ. Вотъ голый фактъ, известный издревле и не возбуждающ^, въ эмпирическомъ сознаши, никакихъ вопросовъ: поднимается вода, и ладно; объ чемъ тутъ спрашивать? Вотъ еслибы вдругъ взяла да перестала подниматься, тогда другое дело, тогда надо было-бы спросить: почему? Но вотъ, наконецъ, дожило человечество до такого факта: во Флоренщи выкопали коло-децъ, и никак1я усшпя не могли заставить воду подниматься (присасывашемъ) до насоса. Позвали на совЪтъ тогдашнюю знаменитость, Галилея. Галилей подошелъ къ колодцу съ совершенно другимъ запасомъ поняпй, чЪмъ тЪ мастеровые и графы, одинаково невежественные, которые коло-
децъ окружали. Галилей былъ ученый, а всякш ученый того времени „зналъ", отчего вода поднималась за порш-немъ: онъ зналъ, что это оттого, что „природа боится пустоты"; подъ поршнемъ грозитъ образоваться пустота, и вотъ природа сп'Ьшитъ ее заполнить, чЪмъ попало, а въ данномъ случай въ ея распоряженш вода, (въ которую снизу опущена труба насоса). Но, какъ останавливается старая корова передъ новыми воротами своего двора, такъ стало втупикъ старое воззрите передъ новымъ фактомъ: подъ поршнемъ оказалась пустота, а вода отказывалась ее заполнить. Тутъ возникло въ душе Галилея то „удивле-ше", которое, по словамъ Аристотеля, порождаетъ науку. А Махъ обстоятельно, въ цЪломъ ряде трудовъ, разска-эалъ и разъяснилъ намъ, въ чемъ состоитъ выходъ изъ положешя, подобнаго описанному, т. е. изъ того положе-шя, когда ученый останавливается передъ фактомъ, на который не распространяется наличный запасъ понятш: въ наличныя понят!я вносится тогда измЪнеше, но не первое попавшееся, а такое, которое наиболее экономно, т. е. при наименыпемъ отклоненш отъ существующихъ воззрЪ-нш достаточно для мысленнаго воспроизведешя новаго факта. Это видоизмЪнеше научныхъ понятш называется „открыт! емъ".
Про Галилея въ приведенномъ примере известно, что онъ не откинулъ всю мысль о боязни пустоты, а, по принципу экономш мысли, внесъ въ нее только частичное ви-доизмЪнеше, предположивъ, что природа боится пустоты не безгранично. Онъ задумалъ даже измерять силу этой боязни высотою столба [воды, который имЪлъ 18 флорен-тинскихъ локтей (34 фута) высоты. Ее онъ и принялъ, какъ altezza limatissima della resistenza del vacuo. ЧЪмъ не объ-яснеше? чЪмъ не открыле? И оно-бы такимъ и осталось, если бы объясняло все факты. Но въ томъ-то и дело, что еще при жизни Галилея обнаружились новые факты, для которыхъ опять не годилась мысль Галилея о предельности природной боязни пустоты: его ученикъ Торричелли доказалъ, оперируя со ртутью,—причемъ приборъ оказался гораздо бол^е сподручнымъ,—что при различныхъ накло-нахъ барометрической трубки изменяется высота пустоты, но что уровень ртути сохраняется. Тогда ученые увидели,
— 46 —
что дальнейшее частичное измЪнеше старой мысли о боязни пустоты уже неэкономно, т. е. слишкомъ ее усло-жняетъ, и что экономнее вовсе откинуть всю мысль и заменить ее какой-нибудь другой. Торричелли такую и предложила Вода поднимается вследъ за поршнемъ насоса, говоритъ онъ, потому, что поршень образуетъ подъ собой пустоту, т. е. понижаетъ давлеше на ту поверхность воды которая заключена во всасывающей трубе насоса. А такъ какъ остальная свободная поверхность той-же воды находится подъ давлешемъ атмосферы, то это давлеше и вдавливаетъ воду подъ поршень, т. е. заставляетъ ее подниматься.
Этотъ случай Галилей-Торричелли намъ пригодится впо-следствш, и я прошу читателя запомнить въ немъ вотъ что: новая мысль Торричелли составилась изъ сочеташя двухъ мыслей: мысли о разреженш подъ поршнемъ и мысли о тяжести окружающаго воздуха. Но дело въ томъ, что и Галилей тоже зналъ о тяжести воздуха: только въ его душе эта мысль не сочеталась съ мыслью о тяжести воды.
Разсказанный случай представляетъ намъ все существенный черты научнаго открыли. Въ самомъ деле: обнаруживается новый фактъ, который не укладывается въ рдмки существующихъ поняли. И подобные факты очень часто, какъ и въ нашемъ случае, доставляются обыденной жизнью. „Старое воззреше требуетъ свои права, новый фактъ заявляетъ свои, изъ этого конфликта возникаетъ научная проблема", вотъ въ какихъ словахъ описываетъ Махъ возникновеше научныхъ проблемъ. Затемъ, по его сло-вамъ, вносится въ мысль наименьшее изъ видоизменешй, но во всякомъ случае такое, при которомъ новая мысль уже не споритъ съ новымъ фактомъ. Этимъ устраняется умственное затруднеше, или, какъ говорятъ, „проблема разрешена". Вотъ и весь секреть научнаго открыли, прогресса науки, или-же открыли истины.
Къ вопросу „истины" въ науке мы теперь и переходимъ. Представлеше о „боязни пустоты въ природе" откинуто и заменено представлешемъ о равновесии столбовъ жидкости и воздуха. Что-же это значитъ? Значитъ-ли это, что прежнее представлеше оказалось ложнымъ? И что въ но-вомъ представлены мы, наконецъ, владеемъ истиной? Кто
— 47 —
такъ думаетъ (а думають очень мнопе, даже ученые), тот ъ Mirfe напоминаетъ ту домохозяйку, которая часто мЪняетъ прислугу, но всегда съ ней повторяется оzho и то же: вна-чалЪ ей всегда кажется, что въ новой прислугЪ она, нак о-нецъ, напала на „настоящей кладъ", а черезъ мЪсяцъ—два оказывается, что прислуга и вретъ, и воруетъ. Если подъ истиной разуметь чго-нибудь непреложное и постоянное, то истины нЪтъ ни въ новомъ, ни въ старомъ представле-ши. А если утверждать, чго въ новом ь представленш истина есть, то она есть и въ старомъ: вЪдь, недаромъ же оно держалось полторы тысячи лЪтъ и слыло за истину. Та хозяйка ошибалась тЪмъ, что предъявляла къ прислугЪ невозможный требовашя самоотверженности, а тЪ ученые ошибаются тЪмъ, что говорятъ о какой-то истинЪ, которая хотя намъ и недоступна въ цЪломъ видЪ, но всетаки доступна въ крупицахъ. Ну, съ такимъ толковашемъ все Можно было-бы согласиться, еслибы прогрессъ науки шелъ такъ, что одно какое-нибудь возврате, сначала грубое и приблизительное, постепенно дополнялось, не меняясь въ своей основЪ. Но, вЪдь, дЪло-то обстоитъ совсЪмъ иначе: разв-Ь есть что-нибудь общее между „боязнью пустоты* и „равнов'Ьшемъ жидкихъ столбовъ"? Если-же кто нибудь станетъ, вопреки очевидности, все таки утверждать, что то и другое представлеше составляютъ крупицы, фрагменты одной какой-то уже совершенно непонятной истины, то съ тЪмъ такъ-же безполезно было-бы спорить, какъ съ моей дочерью, которая въ д'Ьтскомъ возраст^ въ течете нЪ-сколькихъ лЪтъ имЪла любимую куклу, Соню. Со стороны ребенка, конечно, неудивительно было, что она продолжала называть куклу однимъ и тЪмъ-же именемъ, несмотря на то, что всл’Ьдств!е неоднократныхъ починокъ и зам'Ьнъ то головы, то рукъ и ногъ, то туловища, отъ прежней Сони давно ничего не осталось.
Ошибочно въ „истинЪ* искать что-нибудь, существующее Birfc нашего сознашя. Ошибочно ее искать и въ нашемъ сознаши, т. е. въ ней видЪть принадлежность той или другой мысли, того или другого поняпя, суждешя. Поняпе или суждеше лишь постолько истинно, посколько согласуется съ фактами. Такимъ образомъ въ концЪ концовъ на во-просъ: что есть истина? приходится ответить такъ: истин а
48 —
въ науке есть условное выражеюе того, что данное понят!е или сужден1е согласуется съ известными намъ въ данное время фактами. Вотъ что есть истина, а всякое другое толковате отъ лукаваго *).
Теперь уяснимъ себе, въ чемъ состоитъ логическое или научное мышлете. Мышление, по Маху, есть не более какъ производство опытовъ (экспериментовъ) въ уме. Предста-вимъ себе, что мы составили таюя верный понятая о ве-щахъ, что безошибочно предсказываемъ, что выйдетъ изъ того или другого происшеств1я. Если мы вникнемъ въ ме-ханизмъ такого предсказашя, основаннаго на методиче-скомъ мышленш, то мы и усвоимъ себе мысль Маха. Возьмемъ примеры. Мы съ Крыловымъ (см. выше) верно предсказываемъ, что выйдетъ изъ того, что мотылекъ будетъ виться вкругъ свечки, и это благодаря тому, что мы им’Ьемъ совершенно верное, для даннаго случая, понятие о мотыльке. Намъ не нужно дожидаться конца д'Ьйствительнаго опыта мы производимъ опытъ въ мысляхъ. Мысленное отражеше мотылька летаетъ вокругъ мысленнаго отражензя св'Ьчки; въ результате мы видимъ мысленно, что мотылекъ попа-даетъ въ огонь, и опытъ подтвержда етъ этотъ выводъ. Несмотря на ребяческую простоту этого примера, онъ обнаруживаетъ всю суть дела.
Химикъ, поработавъ много л’Ьтъ въ лабораторш, совершенно верно предскажетъ, что получится, если смешать тЪ или друпя тела. Не менЪе верно предвидимъ мы, какъ поступитъ тотъ или другой изъ людей, хорошо намъ зна-комыхъ, въ томъ или другомъ случай жизни. Инженеръ верно вычисляетъ у себя въ кабинете всЬ размеры моста на основанш ранее произведенныхъ опытовъ о сопротивлении матер^аловъ: ему не нужно для этого каждый разъ ломать и рвать образцы стали и камня. Это все примеры мысленныхъ опытовъ, производимыхъ надъ мысленными отражениями фактовъ. Опыты эти постолько дадутъ верные результаты, посколько те отражетя верны.
Мысленные опыты представляютъ гораздо болышя удобства, ч’Ьмъ опыты действительные. Въ самомъ д^дЪ, вЪдьг
*) См также второе прим*£чан1е въ главЪ 26.
— 49 —
мысли всегда съ нами, и насколько же легче производятся опыты въ уме, чЪмъ на дЪл’Ы Кроме того, и это особенно важно, одинъ мысленный опытъ замЪняетъ миллюны дЪй-ствительныхъ. Когда я въ умЪ смешиваю растворъ соды съ какой-нибудь кислотой и вижу выд'Ьлеше углекислаго газа, то одна эта мысль замЪняетъ собою длинный рядъ дЪйствительныхъ опытовъ съ разными кислотами, температурами, количествами составныхъ частей и т. п.
Ведь, думать о миллюнахъ вовсе не въ 1.000.000 разъ труднее, чЪмъ думать о рубляхъ. Унтеръ-офицеръ распоряжается десяткомъ нижнихъ чиновъ, офицеръ—сотней, полковникъ—тысячей, главнокомандующий—сотней тысячъ. Но, ведь, посл'Ьдшй вовсе не думаетъ о 100000 отдЪльныхъ солдатъ, а именно только объ одной сотне тысячъ. Эта польза обобщешй давно указана и разъяснена логикой. На ней же основанъ всяшй умственный прогрессъ, который везде въ томъ состоитъ, что одною мыслью охватывается все большая и большая область фактовъ. А если бы этого не было, то прогрессъ давно бы уже остановился на границе человеческой, довольно таки ограниченной, воспршм-чивости.
Напомню читателю, что Золя видитъ въ романе мысленный экспериментъ надъ человеческими характерами, которыхъ романистъ ставитъ нарочно въ те или друпя усло-в!я и смотритъ, что изъ этого выйдетъ. Золя изложилъ этотъ взглядъ въ 80-хъ годахъ, основываясь на разсужде-шяхъ Клода Бернара о значеши опыта для (экспериментальной) медицины и проводя полную параллель между действительными опытами экспериментатора и мысленными опытами литератора. Напомню еще такую маленькую подробность, интересную намъ, русскимъ: когда Золя письменно изложилъ эти мысли, то оне были настолько „ере-тичны“, что во Франщи не нашлось ни одного солиднаго журнала, который принялъ бы рукопись, и этотъ въ высшей степени интересный трудъ Золя появился впервые, по протекцш Тургенева, въ „Вестнике Европы* въ русскомъ переводе.
Однако нетъ ничего опаснее, какъ увлечься легкостью мысленныхъ опытовъ. Не надо забывать, что они только при одномъ условш приносятъ пользу, а именно: когда
— 50 —
оперируютъ съ верными отражешями фактовъ. Значитъ, мы теперь дошли до вопроса: что значитъ верное отраже-nie факта? На этотъ вопросъ всего яснЪе отвЪтилъ последователь Маха, Г. Герцъ (открывши! между прочимъ элек-тричесюя волны). Вотъ слова Герца: „Мы создаемъ себе внутреншя отражен]я или символы наружныхъ предметовъ, и создаемъ ихъ такими, чтобы мыслимо-необходимыя по-слЪдств!я отраженш являлись въ свою очередь отраже-шемъ естественно-необходимыхъ послЪдств1й отраженныхъ вещей". Это изречете, при всей его нескладности, выра-жаетъ самую суть всякаго мышлешя, какъ въ голове пер-вейшаго ученаго, такъ и последняго простолюдина. Только для того, чтобы мысленные опыты (мышлен!е) верно отражали будущее, надо, чтобы матер!алъ, съ которымъ опыты производятся, т. е. „отражешя предметовъ", удовлетворяли следуюшимъ требовашямъ, тоже очень ясно формулиро-ваннымъ Герцомъ: отражешя должны быть: 1) допустимы; 2) правильны, и 3) целесообразны. Эти термины Герцъ объясняетъ, начиная съ последняго: „Что привключено было въ отражешя изъ-за целесообразности, содержится въ обо-значешяхъ, определешяхъ, сокращешяхъ, вообще въ томъ, что мы по произволу можемъ придать или отнять. Что придается отражешямъ для того, чтобы они были правильны, то заключается въ данныхъ опыта, послужившихъ для постройки отражешй. Что придаетъ отражешямъ допустимость, то дано свойствами нашего ума" *). Другими словами, наши отражешя фактовъ, должны, во-первыхъ, отвечать здравому смыслу, во-вторыхъ, должны согласоваться съ фактами, въ третьихъ, должны быть целесообразны, т. е. отвечать той цели, для которой мы ихъ сделали.
*) „Wir machen uns innere Scheinbilder oder Symbole der Susseren Gegenstande, und zwarjmachen wir sie von solcher Art, dass die denknot-wendigen Folgen der Bilder stets wieder die Bilder seien von den natur-notwendigen Folgen der abgebildeten Gegenstande... Wir haben bisher die Anforderungen aufgezShlt, welche wir an die Bilder selbsf stellem etwas ganz anderes sind die Anforderungen, welche wir an eine wissen-schaftliche Darlegung solcher Bilder stellen. Wir verlangen von der letzteren, dass sie uns klar zum Bewusstsein ftihre, welche Eigenschaften den Bildern zugelegt seien um der Zul^ssigkeit willen, welchen urn der Richtigkeit willen, welche um der Zweckmassigkeit willen. Nur so gewin-nen wir die Moglichkeit an unseren Bildern zu Sndern, zu bessem. Wa
— 51 —
Для прим ера возьмемъ опять случай Галилей-Торричелли. Вода поднимается за поршнемъ насоса. Отъ этого факта Галилей имЪлъ отражете, заимствованное имъ отъ пред-шественниковъ и заключавшееся въ мысли о томъ, что природа боится пустоты. Допустима-ли эта мысль? Конечно, допустима, потому что переноситъ на природу чувство человека. Верна-ли она? И да, и нЪтъ. Она была верна до тЪхъ поръ, пока сходилась со всеми известными фактами. Но разъ сделался извЪстнымъ такой фактъ, къ которому она оказалась неприменима (вода поднимается только до определенной высоты), съ этого момента она стала неверна. Наконепъ, целесообразна-ли она? Этотъ вопросъ весьма субъективенъ: что одному понравится, то другому нетъ. Тутъ вопросъ въ томъ: удобна-ли она для манипулящй во время мысленныхъ опытовъ? нетъ-ли въ ней чего лишняго? Если теперь съ точки зрешя Герца-Маха мы сравнимъ обе уже разсмотренныя нами мысли (отражешя), относящаяся до подъема жидкости подъ поршень насоса, т. е. схоластическую боязнь пустоты и современную мысль Торричелли о равновесш двухъ жидкихъ столбовъ, водяного и воздуш-наго, то въ смысле „допустимости" обе мысли равны* Въ смысле „верности" надо отдать решительное предпочтете второй, потому что ни одинъ до сихъ поръ известный фактъ ее не опровергъ. Въ смысле „целесообразности", или, если хотите, научности, тоже мысль Торричелли заслужи-ваетъ предпочтешя, потому что она не имеетъ никакой антро-попатической примеси, въ сущности нигде не объясняющей явлешя природы, а, наоборотъ, загромождающей ихъ излишней подробностью. Мысль Торричелли верно отра-жаетъ большую область фактовъ, а потому она „научнее", т. е. экономнее для производства мысленныхъ опытовъ.
Теперь, когда мы познакомились съ целью науки и средствами для достижешя той цели, мы приступимъ къ вопросу
den Bildern beigelegt wurde um der Zweckmassigkeit willen, ist enthal-ten in den Bezeichnungen, Definitionen, AbkiirzUngen, kurzum in dem, was wir nach Willktir hinzutun oder wegnehmen, konnen. Was den Bildern zukommt um ihrer Richtigkeit willen, ist enthalten in den Erfah-rungstatsachen, welche beim Aufbau der Bilder gedient haben. Was den Bildern zukommt, damit sie zul&ssig seien, ist gegeben dur ch die Eigen-schaften unseres Geistes". H. Hertz.
— 52 —
о томъ: какую роль въ науке играетъ человеческое творчество? Скажемъ безъ обиняковъ: оно создаетъ наши по-знашя на всЪхъ ихъ ступеняхъ. Истину человЪкъ ни откуда не черпаетъ, онъ ее создаетъ. Каковъ бы м!ръ ни былъ „самъ по себЪ“ (An und ftir sich), т. е. независимо отъ нашихъ чувствъ, все, что мы „знаемъ о Mipi", мы это сами создали, придумали. Вотъ точка зрЪшя эмпирюкритицизма. Въ этомъ смысле всякое „открьте" есть „изобретете" мысли, удовлетворяющей правиламъ Герца. Вотъ что мы сейчасъ постараемся доказать.
После того, что выше сказано о пресловутой „истине въ науке", странно делается у такого мыслителя, какъ Кантъ, читать следующее различ!е между изобретешемъ и открыпемъ. Въ изобретены человекъ даетъ что-нибудь новое, дотоле несуществовавшее, а въ открыты онъ только обнаруживаем нечто, существовавшее и раньше. Это поверхностное толковаше поняпя „открьте" такъ въелось въ современные умы, что большинство читателей покачаетъ надъ нами головой. Ну, а мы этого не испугаемся и пове-демъ свою лишю. Имеющы уши слышать, да слышитъ. Но само собою понятно: ужъ если я посягаю на Канта, да еще въ лице его на такое воззреше, которое разделяется огром-нымъ большинствомъ современныхъ философовъ, то, значить, надо позаботиться о доказательствахъ.
Итакъ, надо доказать неверность того толковашя по-нят!я <открыт!е", по которому выходить, будто человекъ открываем (обнажаем, снимаетъ покровъ) что либо, существовавшее уже и раньше. Во-первыхъ, надо же сказать, чемъ это толковаше держалось и держится до сихъ поръ. Держится оно только скудностью техъ примеровъ, которыми сопровождается, въ рабскомъ следованы за Кан-томъ: почти всегда упоминается при этомъ изобретете пороха и открьте Америки. И, какъ всегда бываем со всякимъ научнымъ поняпемъ или суждешемъ, въ извест-номъ ограниченномъ кругу примеровъ оно приложимо. А какъ только мы разнообразимъ примеры, такъ почва подъ ногами начинаетъ колебаться.
Суждеше: «природа боится пустоты» въ течете вековъ слыло за открьте закона природы. Въ настоящее время его никто такъ не назовем, а назовутъ открыпемъ мысль
— 53 —
Торричелли о равновЪсш столбовъ жидкостей. Предполо-жимъ, что когда нибудь въ будущемъ и эта мысль будетъ заменена какой либо'еще болЪе простой и целесообразной мыслью. Что же, придется-ли снять тогда съ нея привЪшан-ный теперь ярлыкъ съ надписью «открыло? Конечно, придется, только не намъ, такого ярлыка невЪшающимъ. Законъ MapioTTa, какъ известно, состоитъ въ следующемъ: если мы будемъ сжимать или расширять газъ, принимая меры къ тому, чтобы до и после температура была одинакова, то произведете объема на упругость газа будетъ величина постоянная. Прекрасное открыле! Приложимъ къ нему кри-Tepift Герца, т. е. обсудимъ его со стороны его допустимости, верности и целесообразности. Оно вполне допустимо т. е. пр!емлемо для ума. Оно очень целесообразно, будучи простою, количественно определенною и легко запоминаемою мыслью. Ну, а со стороны верности дело не такъ-то утешительно: законъ MapioTTa только приблизительно веренъ, и то въ довольно тесныхъ пределахъ опыта. При всехъ удобствахъ, представляемыхъ закономъ MapioTTa для многихъ экспериментальныхъ изследовашй, неужели есть разумное основаше смотреть на него, какъ на приподнятую завесу надъ какой-то частью истины? Что оправ-дываетъ такое воззреше? Ничего!
Еще вопросъ: математическая формула — что, открыпе или изобретете? Не трудно видеть, что математическую формулу съ одинйковымъ правомъ можно назвать и от-крылемъ и изобретешемъ. Въ самомъ деле, возьмемъ хоть биномъ Ньютона. Эта формула устанавливаетъ равенство съ одной стороны между любымъ двучленомъ (би-номомъ), возводимымъ въ произвольную степень, и съ другой стороны некоторымъ рядомъ, который нетрудно построить по очень простому шаблону. На биномъ Ньютона можно, стало быть, смотреть двояко: во первыхъ, какъ на простое выражеше того факта, что существуетъ равенство между такими-то качественно различными величинами. Съ этой стороны, биномъ Ньютона есть интересное открыпе. Во вторыхъ, на него можно смотреть, какъ на инстру-ментъ для решетя задачъ, такъ какъ онъ даетъ въ руки возможность съ произвольной степенью точности возвести любой биномъ въ любую степень. Сказать, что ньютоновъ
— 54 —
биномъ или интегралъ какой нибудь существуютъ гдЪ-ни-будь вне нашего сознашя, это все равно, что утверждать, что швейная машина существовала до ея изобрЪтешя чело-вЪкомъ. Тутъ нЪтъ никакой игры словъ, потому что въ извЪстномъ смысле, действительно, можно признавать последнее, говоря, что швейная машина „подсказана" законами механики.
Здесь уместно будетъ коснуться различ!я, которое германскш законъ о патентахъ делаетъ между механиче-скимъ и химическимъ изобретешемъ. Химическому изобретена, наравнЬ съ открьгпемъ, отказывается въ выдаче патента, и вотъ на какомъ основами: въ механическомъ изобретенш его „искусственность", т. е. происхождеше при участш труда человека, очевидна. Наоборотъ, хими-чесюй составъ, хотя-бы и полученный искусственно, ли-шенъ такой очевидности, потому что „подсказанъ" химическими законами. Другое дело—способъ получешя хими-ческаго состава: химическому „способу" привиллепя выдается. Поэтому въ Германш нельзя было патентовать напр. того общеизвестнаго клея, который называется „син-детиконъ" и состоитъ изъ размоченнаго въ уксусной кислоте рыбьяго клея. Но отрицать очевидность искусственности этого клея, это все равно, что предположить, что онъ могъ образоваться безъ учаспя человека, путемъ слу-чайнаго соприкосновешя продуктовъ разложешя рыбы съ продуктами брожешя сахаристыхъ соковъ. Но тогда остается одинъ шагъ до предположешя, что швейная машина могла образоваться, какъ случайная игра природы.
Далее, никто не скажетъ, что калШ изобретенъ: вся-к!й скажетъ: открытъ. Но позволительно спросить: где это видано, чтобы калШ въ металлическомъ виде суще-ствовалъ въ природе помимо искусственно добытаго со-стояшя? На земле, по крайней мере, это допустить почти невозможно. Но какое есть основаше назвать открьгпемъ первое добываше кал!я, а изобретешемъ первое добываше клея? И почему не назвать открьгпемъ применительно къ синдетикону обнаружеше того факта, что смешеше уксуса съ рыбьимъ клеемъ при тачихъ-то услов!яхъ даетъ такой-то результатъ? Ничто не мешаетъ. Возразить можно не съ логической, а только съ утилитарной точки зрешя,
55
а именно, что это новое знаше хотя и ново, но ничтожно. Но тогда я приведу другой примЪръ. Пастеръ нашелъ рядомъ самымъ тщательныхъ лабораторныхъ опытовъ, что можно по желатю направлять процессъ брожен1я сахари-стыхъ соковъ, подвергая ихъ дЪйствпо опредЪленныхъ температуръ въ течете строго опред±леннаго времени. Этотъ пр!емъ, названный пастеризащей, одинаково применяется, какъ въ бактерюлопя, такъ и въ промышленной фабрикащи пива и вина. Что это открыпе или изобретете? Несомненно, и то и другое вместе: это новое позна-ше, произведшее переворотъ въ области бактерюлогш, но это и новый технически) пр!емъ, произведппй переворотъ въ технике бродильныхъ производствъ. Такъ-же посмотрело на пастеризащю и французское правительство, вы-давъ на этотъ способъ патентъ. Здесь кстати заметить, что Пастеръ патентовалъ свое изобретеше-открыпе только для того, чтобы этого не сделалъ никто другой, но, полу-чивъ патентъ, Пастеръ объявилъ, что не желаетъ пользоваться этой монопол!ей.
Идемъ далее. Логику Кантъ называетъ „техникой" мышлешя. Спрашивается: къ изобретешямъ, или къ от-крыпямъ надо причислить учетя логики, напр. силлогистику? Какъ известно, силлогизмы суть ничто иное, какъ формы мышлешя, таюя формы, при которыхъ мышлеше бываетъ правильнымъ. Силлогизмовъ очень много, но это все умозаключетя, т. е. переходъ отъ предпосылокъ къ выводу. Вопросъ: когда были найдены впервые формы силлогизмовъ, то какъ правильнее, „логичнее* было сказать: силлогизмы открыты или изобретены? Опять, можно сказать по желатю или такъ или этакъ, логической ошибки не будетъ: силлогизмы суть изобретешя, поскольку они являются инструментами мышлешя, а если на нихъ смотреть не съ точки зретя ихъ применешя, а съ точки зретя формы или фактовъ умственной жизни, то они переходятъ въ разрядъ открыпй. Логичесюя формы мышлешя съ этой стороны очень похожи на математичесюя формулы (см. выше).
Но и это еще не все. Подвергнемъ теперь критике классичесюе примеры: „открыпе Америки" и .изобретете пороха". Отчего не назвать порохъ „открыпемъ"? Разве
— 56 —
для алхимиковъ это не было новымъ интереснымъ фактомъ, что смЪсь селитры, сЪры и угля такъ быстро сгораетъ, да еше безъ доступа воздуха? Ч'Ьмъ не „новая истина"? Впрочемъ, я знаю, какое возражете мн^ можетъ сделать читатель. „Порохъ, какъ предметъ, можетъ онъ сказать, т. е. порохъ, какъ известная смЪсь данныхъ веществъ, есть изобретете: а что до термина „открыпе", то онъ примЪнимъ развЪ только къ тому новому познашю о взаимод^йствы смЪшанныхъ веществъ, каковое познаше, такъ сказать, иллюстрируется порохомъ". Соглашаюсь съ этимъ возражешемъ и даже обобщаю его: вообще, если добиваться строгой ясности выражешй, то нельзя относить терминъ „ открыпе" иначе какъ къ некоторой мысли. Другими словами, открыпемъ можетъ быть только мысль, но не вещь и не дЪйств!е. Отсюда ясно, что говорить объ открыты пороха можно только подъ услов!емъ понимать подъ порохомъ тотъ фактъ, который заключается въ смЪси, называемой порохомъ.
Но если это такъ, то какъ-же обстоитъ дЪло съ „открыпемъ Америки"? Колумбъ открылъ Америку, Клапротъ-планету Уранъ, Пржевальскш—дикую лошадь, названную въ зоологш его именемъ, супруги Кюри открыли рад!й. Представимъ себЪ, что Колумбъ, по возвращены изъ Америки, сказалъ-бы: господа, я былъ на нЬкоторомъ новомъ материкЪ, о которомъ не скажу вамъ ни слова. Или представимъ себЪ, что Кюри вошелъ въ Парижскую Академию Наукъ, положилъ передъ учеными запаянную стеклянную трубочку съ черной песчинкой въ ней и сказалъ: господа, въ этой трубочкЪ находится образецъ открытаго мною новаго элемента, который я называю радШ". И зат'Ьмъ: точка. Спрашиваю теперь читателя: неужели - же можно было-бы съ полнымъ логическимъ правомъ говорить объ открыты Колумбомъ Америки и Кюри рад!я? Не думаю. Открыть значитъ научить насъ новой мысли. Открыть новую страну, значитъ сообщить, гдЪ она лежитъ, какъ устроена, кЪмъ населена, каковъ въ ней климатъ и т. п. Открыть новое небесное тЬдо, значитъ указать, где оно сейчасъ на небЪ, какова его орбита и каковы проч!я данный движешяДОткрыть химическое тЪло, значитъ указать ему мЪсто въ системе гЬлъ, его составъ, реакщи и т. д.
ы —
Вообще открыть предметъ значитъ открыть наши глаза на предметъ, познакомить насъ съ нимъ, научить, что намъ о немъ думать. Во всякомъ открыли, будь оно вещественнаго или невещественнаго характера, собственно открыпе заключается только въ мысли, которая эту вещь характеризуетъ, иначе сказать, субстратомъ которой является данная вещь.
Итакъ, что-же дала намъ критика поняпй „изобретете" и „открыпе"? Мы видели, во первыхъ, что во многихъ -случаяхъ приложимы оба понят!я въ равной мере. Во вто-рыхъ, оказалось, что искусственность не можетъ служить логическимъ признакомъ изобретешя, въ отлич!е отъ от-«рыпя, потому что множество химическихъ телъ не могутъ иначе существовать, какъ въ искусственныхъ услов!яхъ. Въ третьихъ, выяснилось, что открыпемъ можетъ быть только мысль, а вещественное открыпе можетъ быть такъ названо только въ переносномъ смысле, какъ, напр., кушанья называются блюдами, наличный деньги называются кассой, царское достоинство называется престоломъ или короной. Наконепъ, какова-же польза отъ нашей критики? А вотъ какова. Все сказанныя неясности отпадаютъ, если мы условимся подъ „открыпемъ" разуметь, во-первыхъ, только мысль (конечно, новую), во вторыхъ, не всякую новую мысль, а только такую, которая расширяетъ наше познаше, въ третьихъ, не считать, что такой-то объектъ можетъ быть только открыпемъ, а такой-то—только изобретешемъ, а, напротивъ того, считать, что разница между темъ и другимъ только субъективная и дается лишь телеологической оценкой даннаго факта. Въ противоположность тому надо подъ „изобретешемъ" разуметь следующее: искусственный предметъ, действ!е или мысль (последше два всегда искуственны), имеюпце значеше оруд!я.
Глава седьмая.
Творчество въ релипи.
Релипя имЪетъ двоякую функщю: индивидуальную и сощальную. Индивидуальная функшя религш, т. е. функшя ея въ отношенш къ частному человеку, носителю релипи, заключается въ томъ, что она должна его примирять съ жизнью. Идеалъ религш, если выразиться математическимъ языкомъ, была бы такая формула, въ которой все печали жизни обращаются въ ноль. Самая величайшая печаль есть страхъ смерти. И потому первая задача всякой релипи— отучить человека отъ этого страха. Справедливо говоритъ Достоевсшй, что человЪкъ сделается богомъ, если отделается отъ страха смерти.
Вторая функшя релипи, сошальная, состоитъ въ томъг что она должна побуждать человека делать добро. Но тутъ встаетъ вопросъ: что такое добро? Мы имели случай затронуть красоту, пользу и истину. Изъ этихъ великихъ KaTeropifi намъ остается разсмотреть добро.
Покуда на земле былъ одинъ только Адамъ, даже безъ Евы, добра не существовало: была только польза. Чело векъ въ отношенш къ самому себе можетъ причинить только пользу или вредъ, но не добро или зло. (О добре тогда можно говорить лишь въ переносномъ смысле). Но какъ только у Адама завелась семья, появилась почва для добра и для зла. Вотъ что символизируетъ мифъ о древе познашя добра и зла. Въ немъ есть глубокая философия. Добро именно „познается-, т. е. оно существуетъ только въ сознаши человека. Положимъ, я прготилъ нищаго и далъ ему свою одежду. Въ отношенш къ нищему здесь никакого добра нетъ: есть только ему польза. Добро только въ отно-
59 —
шенш ко мне. Добро это такая странная вещь, которую можно только объективировать, т. е. дать наружу: а взять, принять на себя никакъ нельзя: это будетъ только польза. Добро познается только со стороны дающаго, и его нЪтъ со стороны берущаго. Добро есть польза для другого, и если эта польза сопряжена со вредомъ для себя, то отъ этого добро делается еще добрее. Идя по этому пути, доходишь, наконецъ, до идеала добродетели: „больше сея любы никто же имать, да кто душу свою положитъ за други своя".
Идемъ дальше. Если самое доброе дЪло сопряжено со вредомъ для себя, то значитъ дЪлать добро непр!ятно. А такъ какъ въ сожительстве, въ обществе добро необходимо нужно, то надо придумать побудителей, которые пересиливали бы непр!ятность нанесешя себе вреда. Дать такихъ побудителей—вотъ въ чемъ состоитъ сощальная функщя религш. Тутъ всякая релипя поступаетъ по своему. 1удей-ство, хриспанство и магометанство рисуютъ перспективы воздаяшя; буддизмъ основывается на пессимизме и побуж-даетъ отказываться отъ благъ земныхъ потому, что эти блага вообще ничего не стоятъ: древнеегипетская релипя была вся основана на культе предковъ, которыхъ память темъ возвеличивалась, что делалось добро съ жертвами. А что касается до ритуальныхъ жертвъ, то оне, ясно, имеютъ значеше тренировки, не давая человеку отвыкать отъ нанесешя себе ущерба. Къ тому же еще больше стремятся все аскетичесюя учешя.
Воздаяшемъ ведаетъ Богъ, это идеалъ, соединяюпцй въ себе все положительный качества человека въ ихъ выс-шемъ развитш. Но разъ Богъ ведаетъ воздаяшемъ, то это Богъ личный. Ни что не можетъ быть непонятнее и безполез-нее спинозовскаго бога, который до того разжиженъ во всей природе, что не можетъ ничего другого делать, какъ только следить за темъ, чтобы дважды два всегда было четыре. Спинозовскому богу нельзя молиться, потому что по верному замечашю Тургенева всякая молитва сводится къ тому, чтобы дважды два не было четыре. А Тиндалль разъясняетъ, что человекъ молится не о томъ, чтобы для него Богъ.на-рушилъ законы природы, а чтобы сзади этихъ законовъ, въ неизвестной области природы (а такая область есть за горизонтомъ всякаго человека) Богъ направилъ законы
— 60 —
природы въ определенную сторону, желательную для человека. Такимъ образомъ всякая молитва, также и закли-наше, имеетъ целью воздействовать на природу вне-при-родными силами, и на этотъ предметъ всякое вероучеше создаетъ свои наставлешя.
Всякая релипя, какъ система, независимо отъ содержа-шя того или другого учешя, представляетъ изъ себя систему концептовъ, т. е. идей и образовъ, связанныхъ между собой суждешями и окруженныхъ эмощональными элементами.
Теперь, о творчестве въ религш. Оно касается догма-товъ. Но тутъ возможны два д!аметрально противоположный мнешя. Одни скажутъ: „въ религш нетъ места для человеческаго творчества, потому что все, что мы знаемъ о Боге, то открыто Имъ Самимъ*. А друпе будутъ искать творчество и въ догматахъ, хотя-бы потому, что они различны въ разныхъ релипяхъ. И, какъ это ни странно сказать, а оба д!аметрально противоположный мнешя примиряются на следующей платформе.
Анализируя творчество человека на разныхъ поприщахъ, мы дальше увидимъ, что въ этомъ процессе всегда надо признать откровеше, т. е. скачекъ черезъ логическую пропасть. Это интуицш. Въ сознаши появляется неизвестно какъ и когда составившаяся новая комбинащя мыслей, образовъ, чувствовашй и волешй, комбинащя, представляющая собою нечто целое и новое. Концептъ этотъ не выводится логически изъ ранее сознаннаго содержашя мыслей, чувствъ, волешй. Съ интуищи начинается каждое истинное творчество. После вторжешя въ сознаше новаго концепта наступаетъ его сознательная разработка, которая поддается психологическому анализу; но самое это вторжеше образуетъ темное пятно: интуищя разрываетъ сплошность анализа творческаго процесса. Новый концептъ не можетъ быть логически выведенъ изъ какихъ либо ранее сознан-ныхъ предпосылокъ. Это есть откровеше.
Итакъ, мы стоимъ передъ голымъ фактомъ: во всякомъ творчестве есть откровеше. Теперь, отъ вкуса каждаго зависитъ писать это слово съзаглавнаго или строчнаго „о". Человекъ, склонный къ мистицизму, заполнитъ темное пятно потустороннимъ эдецентомъ; а человекъ, стремяпцйся къ
— 61 —
монизму, т. е. къ единому пониматю Mipa, оставить пока этотъ вопросъ открытымъ. Но оба они должны будутъ признать, что интуищя есть процессъ вн’Ьлогичесюй, хотя съ другой стороны результатъ его, т. е. создаше, должно выдержать самую строгую логическую критику.
То обстоятельство, что за некоторыми разновидностями человеческаго творчества признавалось участ!е сверхъесте-ственнаго начала, точно такъ же мЪшало дойти раньше до теорш творчества, какъ и та iepapxiH, которую насильственно и долго вводили между другими разновидностями, относя, напримЪръ, творчество художника къ высшему разряду по отношешю къ творчеству техника. Но вЪдь ясно, что если надЪяться дойти до общихъ законовъ творчества, то надо взять творчество въ его целомъ объеме. А фактъ интуищи и объединяешь всю область человеческаго творчества.
Если что опровергаетъ матер!ализмъ въ духе Бюхнера, Молешотта и Геккеля, если что и вытравляешь плодъ его въ самомъ зародыше, такъ это именно фактъ интуищи и неотрицаемость этого факта въ связи съ неотрицаемостью и того, что интуищя всегда и везде совершается въ стороне отъ логики, чаще всего наперекоръ ей, и все таки оказывается логичнее самой логики: несомненно, что интуищя есть явлеше жизни въ гораздо более полномъ ея про-явленш, чемъ какъ она отражается въ нашей половинчатой логике, которая все таки есть не более, какъ зеркало жизни, тогда какъ интуищя есть сама жизнь.
Глава восьмая.
Синтезъ поняла о человЪчесномъ творчестве.
РазсмотрЪвъ человеческое творчество въ его самыхъ типичныхъ проявлешяхъ, мы теперь можемъ определить творчество, какъ понятте. Каюе признаки существенны для человеческаго создашя? Вотъ каше:
1)	Искусственность;
2)	Целесообразность;
3)	Неожиданность, и
4)	Цельность.
1)	Искусственность. Тамъ, где нетъ вмешательства человека въ жизнь природы, нетъ места для изобретешя, откры-пя и т. п.; тамъ можетъ быть только разве находка. Тамъ же, где въ жизнь природы человекъ вмешивается, ничто не мЬшаетъ видеть творчество въ каждомъ качественно первомъ такомъ вмешательстве. Сознательное повтореше техъ-же действш будетъ уже подражаше. Въ этомъ смысле мы можемъ отнести къ создашямъ человека всю культуру, какъ духовную, такъ и матер!альную, и съ этой стороны, истор1я культуры есть истор!я человеческаго творчества.
2)	Целесообразность. Человеческое твореше всегда должно быть целесообразно, т. е. преследовать известную цель и быть къ этой цели приспособленнымъ. Собственно О цели можно съ полнымъ правомъ говорить только въ созидаемомъ твореши: здесь цель предносится въ виде замысла. Въ готовомъ создаши уместнее употребить слова: действ!е или эффектъ. Когда же критика извлекаетъ изъ создашя его „идею", то въ сущности извлекаетъ ту же цель или суть творешя, потому что всякое создаше человека
— 63
можно и должно обсуждать со стороны телеологической, тогда какъ логическая сторона его есть лишь средство къ осуществление теологической стороны. Всякое человеческое создаше можетъ быть разсмотрЪно, какъ рЪшеше некоторой задачи, при чемъ однако отнюдь не надо привносить представлешя о предварительной сознательной формулировке этой задачи. Задача можетъ часто присутствовать въ душ fc въ виде инстинктивнаго стимула. Съ этой точки зре-шя одна задача можетъ иметь несколько решенш, более или менее подходящихъ, т. е. удовлетворяющихъ еще и другимъ требовашямъ. И въ самомъ деле, человечесюя создашя, эквивалентный между собою, могутъ быть более или менее целесообразны, а это и устанавливается критикой.
3)	Неожиданность. Изобретете, открыпе и т. п. только тогда заслуживаютъ свое назваше, когда ихъ нельзя вывести изъ того, что известно путемъ методическаго мыш-лен!я (логики). Этотъ признайъ охватываетъ собою требо-ваше „новизны" и даже усиливаетъ его, что необходимо, потому что творчество должно быть качественно отлично отъ методическаго мышлешя, вернее, заключать въ себе такой элементъ, который его отличаетъ: это и есть интуищя, необходимая принадлежность творчества. Неожиданность, или же новизна изобрететя можетъ быть двоякая: субъективная и объективная. Изобретатель можетъ тру-диться^надъ вещью давно известной, которой онъ однако не знаетъ. Для него она нова, и постолько онъ все таки трудится надъ вещью новою, но только новою „субъективно". Объективно же ново то, чего и друг1е спещалисты не знаютъ. Вопросъ о субъективной и объективной новизне имеетъ громадное значете въ юриспруденщи изобрететя. Но для насъ здесь пока достаточно сказаннаго разделешя на субъективную и объективную новизну. Только мы уси-ливаемъ этотъ признакъ и требуемъ отъ человеческаго создатя, что бы оно заключало въ себе < откровеше >, т. е. не могло бы быть выведено методическимъ мышлешемъ и умозаключешемъ изъ того, что уже известно.
4)	Цельность. Человеческое создаше—организмъ: оно всегда состоитъ изъ частей, но эти части суть именно только части целаго. Вотъ отчего создаше человека всегда имеетъ въ основе своемъ идею и притомъ одну. Идея, какъ ска
— 64 —
зано подъ № 2, весьма близка къ цели создашя и даже сливается съ нею. Этого пугаться нечего: въ течете нашего разсуждешя мы будемъ иметь случай провести демарка-цюнную лишю между ними. Мы уже упоминали, что и за техническими изобрЪтешями необходимо признать идейность, наперекоръ тому, чему учатъ иные эстеты. Мы не будемъ доказывать эту мысль, потому что все наше ислЪ-доваше о технике и изобр'Ьтеши служитъ тому доказатель-ствомъ. Въ чемъ состоитъ единство идеи создашя, мы уви-димъ впосл'Ьдствш; одна идея ведетъ къ одному „трехакту" и одинъ трехактъ обусловливаетъ одну идею.
Эти четыре признака, въ своемъ синтезе, даютъ с о держа н i е поняпя человЪческаго творешя. Если же мы себя спросимъ объ объем'Ь этого поняпя, т. е. о томъ, что охватывается этимъ понят!емъ, что подъ него подходитъ, что называется человЪческимъ создашемъ (творешемъ), то въ виду обширности этой области, ее необходимо подразделить. Для этой классификащи намъ послужатъ руковод-ствомъ те же четыре категории, которым мы только что-разсмотрели въ качестве содержашя поняпя.
1)	Взявъ искусственность за мерило, мы можемъ себя спросить: на что искусственность распространяется? Тогда мы получимъ классификащю человеческихъ творешй по ихъ внешней форме и увидимъ, что они могутъ быть: либо предметами, либо действ!ями, либо мыслями. Къ предметамъ принадлежатъ всевозможным издел!я, постройки, оруд!м и предметы потреблешя, картины, статуи, книги, сочинешя ученыя, литературным, музыкальным и т. п. Къ действ!ямъ принадлежатъ: всмюм меропр!япя, пр!емы, способы и методы, ведупце къ определеннымъ целямъ, искусство актера, виртуоза, танцора, оратора, проповедника, администратора,, изследователя, воспитателм и учителм, отъ способа варки варенья до способа системы ведешя войны—включительно, п такъ во всехъ отрасляхъ человеческой деятельности. Къ мыслямъ причисляются: представлешя, образы, понят!я, суждешя, правила и законы. Къ этому-же классу надо причислить чувства, эмощи, волешя, посколько эти последшя еще не выразились въ действ!яхъ и поступкахъ, потому что въ последнемъ случае они попадаютъ въ предъидушдй классъ. Затемъ. такъ какъ мысль нельзя вполне отделить
— 65 —
отъ слова, то къ этому классу можно причислить и слова.
2)	Взявъ за мерило целесообразность, мы спросимъ себя: въ какихъ формахъ она выражается? Тогда передъ нами развертывается следующая классификация: все человечесюя творешя распадаются на четыре класса въ зависимости отъ ихъ назначешя или значешя для насъ. Всякая деятельность человека преследуетъ либо пользу, либо красоту, либо истину, либо добро. Сообразно тому и все творешя чело-вечесюя распределяются между техникой, искусствомъ, наукой и этикой. Эти четыре, вместе взятыя, составляютъ въ свою очередь то, что называется культурой или циви-лизащей. Такимъ образомъ выражеше „уровень культуры" означаетъ собственно^ равнодействующую четырехъ слагаю-щихъ уровней техники, искусства, науки и этики. Подъ техникой мы подразумеваемъ здесь всю утилитарную деятельность человека, т. е. какъ технику въ собственномъ смысле, такъ и промышленность, производство и торговлю, а также всю нашу обыденную жизнь, посколько отдельными поступками преследуется то, что называется пользой. Подъ искусствомъ мы разумеемъ художество, направленное на эстетическое наслаждеше. Поэтому, сюда относятся и все житейсюя начинашя, направленный на то же. Точно также подъ наукой мы разумеемъ не только науку въ собственномъ смысле, не и всякое познаше, всякое сознательное размышлеше на всякой ступени умственнаго развит!я. Къ этике мы относимъ всю ту деятельность, которая преследуетъ добро, т. е. пользу для другого. Посколько разнятся отдельный толкования понят!я добра, по столько и содержа-Hie этого класса будетъ различно, но это не вл!яетъ на нашу классификацпо.
3)	Взявъ за мерило неожиданность, мы спрашиваемъ, стало быть, о связи новаго произведешя съ существующими. Но такъ какъ здесь мы ищемъ только отсутств!е причинной связи, то намъ здесь безразлично, откуда, какъ и че-резъ кого произведете появилось. Съ этой точки зрешя получаются следующее подклассы: творешя самородный (спонтанныя), внушенныя (къ которымъ принадлежать и заказанный) и случайный. Можно сказать, что различ!еэтихъ трехъ подклассовъ распространяется только на происхож-деше основнаго замысла: или онъ зародился въ душе самого
— 66 —
творца, или заимствованъ извне, или это случайная находка. Но въ ходе нашихъ разсуждешй мы увидимъ, что это раз-лич!е въ происхожденш не влхяетъ на далыгЬйппй ходъ выработки создашя.
4)	Взявъ, наконецъ, за критерш цельность, мы неминуемо должны будемъ ее обсуждать различно, смотря по тому, съ чЪмъ имЪемъ дело: съ произведетемъ созидае-мымъ или уже созданнымъ? Въ самомъ дЬл'Ь, та идея, которая лежитъ въ основЪ всякаго истаго произведения и слу-житъ связующимъ звеномъ между его частями, существуетъ въ опредЪленномъ виде только въ готовомъ произведенш. Что касается до процесса творчества, то онъ хотя и направляется руководящимъ замысломъ, но этотъ замыселъ имЪетъ всегда гипотетичесюй, потенщальный характеръ, и далеко не всегда оказывается, что идея оконченнаго произведешя совпадаетъ съ первоначальными замысломъ. Поэтому, мы хотя и будемъ употреблять слово „идея", какъ въ созидаемомъ, такъ и въ созданномъ произведенш, но не должны забывать, что въ первомъ случае идее неминуемо присущъ гипотетическш характеръ, котораго нЪтъ въ идее готоваго произведешя.
Мы видимъ, что вместо одной классификащи мы имЪемъ четыре и можемъ разсматривать челов'Ьчесюя творешя различно. Поэтому, если та теор1я („трехактъ*), которая будетъ изложена ниже, должна, действительно, имЪть значеше Teopin творчества, то она неминуемо должна прилагаться ко всемъ классамъ и подклассамъ создашй, т. е, какъ къ предметамъ, такъ къ действ!ямъ и мыслямъ, затЪмъ она должна быть въ равной мЪрЪ приложимой и къ технике, и къ искусству, и къ науке, и къ этике. Далее, она должна объяснять какъ самородный создашя, такъ и внушенныя и случайный находки, и, наконецъ, она должна какъ внести ясность въ критику готовыхъ произведенш (всехъ упомяну-тыхъ подклассовъ), такъ и изобразить и самый процессъ творчества, т. е. генезисъ произведешя созидаемаго.
Я выставилъ категорически те требовашя, съ которыми предоставляю критике обсуждать мою Teopiio творчества, называемую мною для краткости „трехактомъ*. Требовашя эти очень строги какъ въ экстенсивномъ, такъ и въ интен-сивномъ смысле, т. е. какъ въ смысле обширности приме-
— 67 —
нешя данной теорш, такъ и въ смысле тЪхъ сокровенныхъ глубинъ творческаго процесса, куда она должна пролить св-Ьть. Но не въ строгости этихъ требовашй лежитъ для меня затруднеше, а въ томъ, что я, будучи дилетантомъ, не могу самъ настолько подробно и разносторонне разработать мою теор!ю, что бы доказать ея применимость ко всЪмъ упомянутымъ случаямъ, т. е. что бы изъ моихъ рукъ теор!я вышла готовой и способной ответить на все вопросы. Взять хотя бы одно то, что „трехактъ" долженъ быть одинаково примЪнимъ и къ технике, и къ искусству, и къ науке, и къ этикЪ. Ужъ если спещалистъ-философъ не можетъ въ одинаковой мере владеть всеми этими четырьмя областями, то дилетанту объ этомъ смешно даже и думать. Въ сознаши этого обстоятельства мой планъ действш въ настоящемъ сочинеши таковъ: во всей подробности я раз-смотрю только техническое изобретете, какъ существующее, такъ и созидаемое. Я предполагаю, что знатоки по другимъ отраслямъ человеческаго творчества будутъ въ состоянш произвести такой-же подробный анализъ своихъ областей и что, быть можетъ, анализъ техническаго творчества послужитъ канвой для техъ анализовъ. Что же собственно до самой теорш (до „трехакта"), то ее я тоже излагаю на основанш анализа техническаго изобретешя, везде пользуясь методомъ Спенсера, а именно: изучая явлеше въ самой его развитой и расчлененной форме и лишь затемъ переходя къ формамъ сокращеннымъ и эмбрюнальнымъ. На узкомъ примере техническаго творчества „трехактъ" полу-чаетъ наиболее резте контуры. После того я дамъ ему необходимое обобщеше и покажу его применимость ко всемъ другимъ отраслямъ человеческаго творчества, но лишь покажу на небольшомъ числе примеровъ. Сделайъ это, я буду спокойно ждать критики.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
Трехацтъ въ техничесцомъ изобрЪ® тенш.
Глава девятая.
ИзобрЪтен!'е техническое.
Теперь я приглашаю читателя въ узкую спещальную область техники. ИмЪя въ виду читателя, не принадлежа-щаго къ технической профессш, я поневоле долженъ оставаться, елико возможно, въ границахъ общепонятныхъ раз-суждешй и общеизвЪстныхъ примеровъ, что опять таки не мало затрудняетъ мою задачу: при всей популярности изло-жешя необходимо оставаться въ строгихъ предЪлахъ* тех-ническихъ понятш и интересовъ.
Технически изобрЪтешя отличаются отъ другихъ соз-дашй челов'Ьческихъ Т'Ьмъ, что преслЪдуютъ пользу въ смысле увеличешя производительности человеческаго труда или же въ смысле облегчешя въ достиженш целей независимо отъ характера самихъ целей. Вотъ почему мы имНЬемъ технику не только въ промышленности и обыденной жизни (где она собственно и называется просто „техникой"), но еще и во всякой отрасли человеческой деятельности, а именно: въ искусстве и науке, въ этике и проч.
Вспоминая изложенную въ предъидущей главе класси-фикащю всехъ вообще созданш человеческихъ и прилагая ее къ техническимъ изобретешямъ, мы должны разсмотреть
— 69 —
следующ!я разновидности посл'Ьднихъ: предметы, дЪйств1я и мысли; загЬмъ изобрЪтешя самородный, внушенныя и случайный; наконецъ, разсмотрЪть сначала изобретете существующее, затЪмъ изобретете созидаемое, т. е. самый процессъ изобреташя. Вотъ наша ближайшая задача, вотъ ^ея границы.
Технически эффекте.
Техническое изобретете называется такъ постолько, несколько ему присущъ некоторый техническш эффектъ. Терминъ „техническш эффектъ* утвердился въ Гермати въ деле патентоватя изобретешй. Сказать, что данному изобретешю присущъ некоторый техническш эффектъ, это все равно, что сказать, что действ!е или назначете дан-наго изобретешя имеетъ определенное техническое зна-чете. Высказать словами технически эффектъ того или другого изобретешя, это значитъ словами определить его работу, иначе: ту техническую задачу, которую изобретете разрешаетъ. Напр. техническш эффектъ пищущей машины Гаммондъ, на которой я пишу, не просто писать, а состоитъ въ томъ, что при игре на трехрядной клав!атуре получается на бумаге печатная речь, при чемъ технически эффектъ именно машины Гаммондъ отличается темъ отъ эффекта машины Ремингтона, что печать гораздо ровнее, и буквы одинаковы черны, такъ какъ сила удара пальца не вл!яетъ на черноту; кроме того я съ большою легкостью меняю шрифтъ pyccKift на иностранные. Возьмемъ еще примеры. Свечи бываютъ: стеармновыя, восковыя и парафиновый; а раньше употреблялись еще сальныя и спермацетовый. Каждой изъ разновидностей свойственъ свой техническш эффектъ. Развернемъ каталоги какого нибудьинстру-ментальнаго магазина, и мы увидимъ целыя страницы разныхъ молотковъ, щипцовъ, ножницъ и т. п. Все эти разновидности создались подъ требовашемъ условш работы, и въ этомъ отношенш каждая отдельная разновидность имеетъ свой технически эффектъ.
Если мы припомнимъ терминологпо экономической науки, то мы тамъ имеемъ два основныхъ понят!я ценности, а именно: ценность потребительная и ценность меновая. Эко
— 70 —
номическая наука занимается только меновою ценностью, предполагая, что потребительная ценность уже присуща каждому благу (хозяйственному). Мы едва ли ошибемся, если приравняемъ поняпе потребительной ценности понятно техническаго эффекта: останется только условиться въ томъ, чтобы применять поняпе техническаго эффекта и вне промышленной техники, напр., въ обыденной жизни, разумея здесь ту пользу, которую мы извлекаемъ изъ того или другого предмета потреблешя.
Но, ведь, техническое изобретете не всегда предста-вляетъ изъ себя некоторый предметъ. Къ разсмотрешю разновидностей этихъ мы сейчасъ и нереходимъ, и попутно познакомимся съ ихъ техническими эффектами.
Разновидности техническихъ изобретены.
Когда говорятъ о техническомъ изобретенш, то обыкновенно разумеютъ изобретете вещественное. Съ него мы и начнемъ. Сюда принадлежать: всевозможный соору-жетя и постройки, оруд!я и машины, готовый и полуго-товыя изделия. Одни изъ нихъ осуществляютъ свой технически эффектъ темъ, что сами или части ихъ известнымъ образомъ движутся; друия, напротивъ, темъ, что всяюя движешя избегнуты. Некоторый имеютъ самостоятельное значете, друпя входятъ составными частями въ дальнейппя изобрететя. Наконецъ, есть целый обширный классъ изо-бретешй, который служатъ только оруццемъ труда человека.
Но вещественное изобретете имеетъ очень малое зна-чете безъ способа его применетя, т, е. способа какъ работы такъ и прямого потреблешя. Здесь мы переходимъ къ классу действй, очень важному въ технике, где они называются „способами производства". Сварить бульонъ умееть всякая кухарка. Но если мы съ вами не усвоили себе „способъ варки бульона", то. даже имея все необходимое подъ руками, мы не сваримъ бульона. Закалить стальной инструментъ очень просто и легко, когда умеешь: надо только нагреть сталь и затемъ охладить быстро. Но для того, чтобы получать разный закалъ разныхъ сталь-ныхъ изделш, надо подробно знать „способы закалки" въ воде, въ масле, въ воздухе, способы отпускашя до опреде
— 71
ленной упругости и т. д. Каждая работа делается производительною только подъ услоЕЙемъ соблюдешя извЪстнаго, теор!ей и практикой выработапнаго, способа производства. Поэтому, неудивительно, что много изобр^тенш им'Ьютъ предметомъ не создать вещь, а создать способъ производства, т. е. известную совокупность действШ, имЪющихъ определенный технический эффектъ и известную цельность, благодаря ^которой и получается изъ всей совокупности отдельныхъ пр!емовъ одинъ способъ, имеющш одну идею въ своей основе. Чтобы не ходить далеко за примеромъ, возьмемъ вышеупомянутый способъ закалки стали. Со-стоитъ онъ въ следующемъ: отковавши инструменту напр., сверло или зубило, накаливаютъ его до краснаго кален!я, затемъ быстро мокаютъ въ воду конецъ на некоторую глубину, такъ чтобы остальная часть инструмента осталась еще горячей. Затемъ вынимаютъ его изъ воды и даютъ теплоте верхней части распространяться и на ocTpie и следятъ за изменешемъ цвета остр!я: сначала набегаетъ желтый цвету затемъ розовый и, наконецъ, сишй.Ивотъ, смотря по степени твердости, которую хотятъ оставить инет рументу, ловятъ моментъ надлежащаго цвета и быстро опускаютъ сталь въ воду для полнаго охлаждешя. Технический эффектъ закалки таковъ: стали придается не только твердость, но и желаемая степень упругости. Этотъ эффектъ д остигается только совокупностью отдельныхъ пр!емовъ> составляющей цельный способъ.
По нашей классификащи мы должны въ числе техни-ческихъ изобретенш найти еще мысли. Но если мысли имеютъ совершенно законное, самостоятельное значеше въ науке и художестве, то въ технике такого значешя мысли иметь не могутъ въ виду того, что техника существуетъ для того, чтобы делать, а не думать. Поэтому, техническая мысли могутъ быть ничемъ инымъ, какъ отражетями техническихъ изобретен^ одного изъ раземотренныхъ классовъ: вещей или способовъ производства. Съ другой стороны, такъ какъ каждое изобретете заключаетъ въ себе мысль, и то, что въ немъ является „существеннымъ", познается не иначе какъ мысленно, то мы еще должны будемъ заняться вопросомъ о „существенпомъ" въ изобре-тешяхъ.
— 72 —
А теперь вернемся къ разсмотрЪннымъ классамъ: вещи и способы производства. Разница между ними ясна: вещь существуетъ въ пространстве, а способъ—во времени. Вещественный изобрЪтешя можно подразделить еще на механичесюя и химичесюя. Въ самомъ деле механическая комбинащя существенно отличается отъ химическаго состава: машина отъ соли. Но, конечно, и здесь можно найти примеры, гдЪ дФло не такъ ясно. Наприм^ръ, черный (старый) порохъ. Что это химическое или механическое изобретете? Ведь, все приготовлете пороха распадается на чисто механичесюя операщи измельчешя, просевашя, смешивашя, полировки. Темъ не менее, порохъ съ боль-шимъ правомъ надо отнести къ изобретешямъ химиче-скимъ, потому что его действ!е (осуществлеше техническаго эффекта) имеетъ характеръ чисто химическш.
Что-же касается до способовъ производства, то ихъ уже не приходится разделять на механичесюе и химиче-caie, потому что большинство состоитъ изъ техъ и дру-гихъ вместе.
Въ окончательномъ результате техническое изобретете распадается на следуюпце три класса:
1)	Механичесюя сооружешя, къ которымъ принадлежатъ машины и приборы, оруд!я, снаряды, инструменты, аппараты, т. е. таюя приспособлешя, который осуществляютъ свой эффектъ (механическаго характера) при совершенш определенныхъ движешй; затемъ ташя сооружешя, которыхъ назначете, наоборотъ, въ томъ и состоитъ, чтобы предотвращать движешя, каковы: постройки, станины, стены, фундаменты, стропилы, сосуды, закрома, дома, мебель и т. п. Наконецъ, сюда принадлежатъ готовые и полуготовые предметы потребления, каковы: матерш, гвозди, подковы предметы туалета и пр.
2)	Химическ1е составы и смеси, каковы: соли, краски, лекарства, клеи, цементы, протравы, чернила, взрывчатыя вещества, порохъ и т. д., вообще искусственныя вещества, которымъ присущъ некоторый технически эффектъ химическаго характера.
3)	Способы производства. Къ нимъ принадлежатъ всяюе методы, наставлешя и рецепты, которымъ надо следовать для получешя известнаго техническаго эффекта. Здесь мы
— 73 —
не д'Ьлаемъ различ!я между характеромъ механическимъ и химическимъ.
Вотъ три класса техническихъ изобр^теий, которые для насъ им’Ьютъ то значеше, что, во-первыхъ, они ис-черпываютъ всЪ формы техническихъ изобр'Ьтешй (такъ какъ мысли не имЪютъ въ техник'Ь сомостоятельнаго зна-чешя), а во-вторыхъ, эти классы эврилогически, т. е. въ отношеши къ теорш творчества, вполн'Ь ясно отделены другъ отъ друга. Bcdb наши дальнЪйнпя высказывашя мы должны применять къ этимъ тремъ классамъ для того, чтобы осталось убЪждеше въ томъ, что высказывашя годятся для всей совокупности техническихъ изобрЪтешй.
Глава десятая.
Составь техническихъ изобрЪтежй: принципъ, система (схема) и конструкщя.
Теперь мы перехоцимъ къ вопросу объ идейномъ содержании техническихъ изобретены. Въ предъидущей главе мы указали на то, что мысли не имЪютъ въ технике самостоятельна™ существовали, не составляютъ, поэтому, особаго класса изобретены, а, напротивъ, каждое изобретете им^еть свою мысль, свою идею и свою оценку со стороны техническаго эффекта. Дело въ томъ, что изобретете не исчерпывается своей конкретной формой: та пишущая машина, на которой я работаю, если ее разсматри-вать какъ предметъ потреблешя, вся тутъ въ своемъ кон-кретномъ явлены. Но если ее разсматривать какъ изобретете, то эта, передо мной стоящая машина, есть только одинъ экземпляръ изобретет#, только вещественный суб-стратъ некотораго представлетя, называема™ пишущей машиной Гамонда.
Отсюда ясно, что во всякомъ изобретены есть некоторая сущность, что въ немъ не все одинаково существенно. И вотъ, если мы подойдемъ къ любому техническому изо-бретешю съ вопросомъ о томъ, что для него существенно, то убедимся, что „существенное" въ изобретены имеетъ три степени или ступени, который, въ восходящемъ порядке общности и важности, мы называемъ: конструкщей, схемой (или системой) и принципомъ. Такимъ образомъ самую cyib изобретет# даетъ его принципъ.
Принципъ даетъ то, что хотя и недостаточно, но необходимо для достижетя даннаго эффекта. Схема даетъ уже гораздо больше: она даетъ то, что необходимо и доста
— 75 —
точно для эффекта и тЪмъ самымъ даетъ, стало быть, полное идейное содержанте даннаго изобрететя, „полную мысль" о немъ. Наконецъ, конструкщя, это конкретная форма изобрететя, въ которой оно вступаетъ въ жизнь. Конструктивным подробности, которыми одевается схема, уже ничего не прибавляютъ къ представлешю о данномъ изобретеши, къ его идейной сущности и единству.
Обратимся къ примерамъ. Представимъ себе, что мы съ вами на выставке, въ павильоне динамомашинъ. Передъ нами целый рядъ машинъ, который прежде всего бросаются въ глаза своею конструкщей. Вглядываясь въ конструкщи и узнавая однородный части, мы замечаемъ, что по расположен^ своихъ существенныхъ частей динамомашины группируются въ несколько системъ: въ одной системе вращается якорь, въ другой полевые магниты, видимъ, что въ третьей арматура барабанная, въ четвертой кольцевая, въ пятой звездообразная, что въ шестой коллекторъ есть, въ седьмой его тгЬтъ и т. д. Разница въ расположении существенныхъ частей и составляетъ отлич!е одной системы отъ другой. Следовательно, говоря о системе данной ди-намы, мы отвлекаемся отъ ея вещественной формы, а бе-ремъ только схему машины. Идя дальше темъ-же путемъ и группируя схемы по сходнымъ, существенно важнымъ частямъ, отбирая въ мысляхъ эти наиболее важныя части, т. е. так1я, безъ которыхъ немыслимо д Ьйств1е динамы, мы изъ этихъ частей составляемъ принципъ динамы.
Еще примеръ—паровые насосы. Беремъ разный системы, какъ-то: Марша, Вортингтона, Блека и др. Въ каждую изъ системъ мы можемъ ввести множество конструктивныхъ видоизмененш, но это будутъ не больше какъ конструктивные вар!анты той или другой системы. Съ другой стороны все системы паровыхъ насосовъ имеютъ опять много общаго между собой, такъ что, если отобрать мысленно все общее, то получается принципъ парового насоса. Какой разрядъ машинъ мы-бы ни взяли, везде мы различаемъ, во-первыхъ, принципъ, характеризующей целый разрядъ машинъ, во вторыхъ, разныя системы, составляющая подклассы разряда, и, наконецъ, въ третьихъ, конструкщи, составляюшдя вещественное осуществлеше какъ принципа, такъ и системы. Одинъ какой нибудь принципъ часто пов
— 76 —
торяется въ ц'Ьломъ ряде системъ: одна система повторяется въ ряде конструкций. Стало быть, мпринципъ“ есть понят1е высшее по отношешю къ понятто „системы", а „система" есть понятзе высшее по отношение къ „конструкции".
Посмотримъ теперь на примЪнеше этихъ понятш въ химическомъ изобр^Ьтеши. Возьмемъ порохъ. Пороховъ имеется большое количество. Стало быть, ихъ тоже можно разгруппировать по принципамъ, системамъ и конструк-зцямъ. Принципъ всЪхъ пороховъ сл'ЬдующШ: молекулярная близость веществъ легко окисляющихся и окисляю-щихъ, которой техническш эффектъ въ томъ состоитъ, что вся смесь горитъ въ замкнутомъ помЪшеши и горитъ настолько быстро, что отделяемые въ болыиомъ количестве газы весьма сильно нагреваются, почему развиваютъ въ очень короткое время весьма сильное давлеше. Этому принципу удовлетворяютъ несколько системъ. Старый черный порохъ въ сущности представляетъ изъ себя механическую смесь селитры (ок. 75°/о), серы (ок. 1О°/о) и угля (ок. 15°/о), весьма тонко измельченныхъ и тщательно сме-шанныхъ. Но это только одна изъ системъ, а въ другихъ системахъ более новыхъ „бездымныхъ" пороховъ молекулярная близость обоего рода веществъ достигается прямо химическимъ соединешемъ, а именно берется прямо нитро клетчатка разной степени нитрировашя и ириготовлетя-Еще дальнейшими системами являются: динамить, состояний изъ нитроглицерина въ смеси съ нитроклетчаткой, [мели-нитъ т. е. плавленая пикриновая кислота, разные пикраты и пр.
Въ примеръ способа производства возьмемъ фотографию, а изъ нея, чтобы не вдаваться въ излиштя подробности, возьмемъ только негативный процессъ. Состоитъ онъ, какъ известно, изъ следующихъ операций: съемка, проявлеше, фиксировка, промывате и сушка, причемъ каждая изъ этихъ операщй, въ свою очередь, состоитъ изъ ряда отдельныхъ пр!емовъ. И, не смотря на такую сложность, это все-таки одинъ цельный способъ производства, котораго техническш эффектъ именно и состоитъ въ производстве негативнаго снимка съ природы. Принципъ негативнаго процесса со-
стоить въ совокупности упомянутыхъ операщй съемки* проявлен!#, фиксировки и сушки.
Переходя ко второй ступени существеннаго въ спосо-бахъ производства, мы должны будемъ для нея придумать другое слово, потому что слово „система" неудобно для способа производства. Можно употребить слово „схема-; но и оно больше подходить къ вещественнымъ изобрНЬте-жямъ. А къ способамъ наиболее подходить слово „планъ". Планъ для изв^Ьстнаго действ!я, это все равно, что схема для сооружен!#, что система машины. Планъ способа даетъ полную его характеристику. И здесь принципъ даетъ только то, что необходимо, а планъ даетъ кроме того и то, что достаточно для действ!#.
Въ чемъ-же состоитъ планъ негативнаго процесса? Тутъ уже нельзя ограничиться нисколькими общими словами: надо знать, на пластинкахъ-ли работаютъ (мокрыхъ или сухихъ), или на пленкахъ, и планъ работы поневоле будетъ нисколько иной въ каждомъ изъ этихъ случаевъ. Ясно, что негативные процессы на разныхъ пленкахъ и пластинкахъ находятся между собой въ такомъ-же соотношеши, какъ разныя системы однородныхъ машинъ.
Наконецъ, что касается до конструкцш негативнаго процесса, то подъ этимъ выражешемъ надо разуметь совокупность рецептовъ и практическихъ пр!емовъ, которые всту-паютъ въ силу въ каждомъ отдЪльномъ случае при упо-треблеши тЪхъ или другихъ пластинокъ, того или другого проявителя и пр. На практике именно эти конструктивный частности и обезпечиваютъ успЪхъ дела, но орЪ ничего не прибавляютъ къ идейной стороне способа.
Для практическаго употреблен!# изобретен!#, т. е. съ точки зр'Ьшя практика, самое важное, это—конструкшя. И въ самомъ дЪлЪ, иногда мал'Ьйппя конструктивный погрешности мЪшаютъ распространена очень полезнаго изоб-ретешя. Но такъ какъ въ изобретен!# непременно есть некоторое идейное содержаше, благодаря которому „изоб-ретен!е“ есть некоторый родъ, а не единичный фактъ, то идейное содержаше въ изобретен!#, какъ везде и всегда, можетъ быть схвачено только мыслью, ибо оно есть мысль. А мысль везде следуетъ своимъ законамъ обобщен!#, и въ нашемъ случае различаетъ просто существенное (схему >
— 78 —
систему, планъ) и наиболее существенное (принципъ). Вотъ и весь секретъ.
Птакъ, мы разсматриваемъ всякое существующее изобретенi е, какъ трехчленъ: принципъ, схема (система, планъ) и конструкция. Если мне передали только принципъ изобретения, то я слишкомъ мало знаю. Напр. принципъ динамомашинъ, конечно, заключается въ томъ, что токъ производится путемъ враще-шя проводниковъ въ магнитномъ поле. Но если я не имею поняпя о динамахъ, и мне кто нибудь передастъ только принципъ въ вышесказанныхъ словахъ, то я всетаки не буду „знать", что такое динамомашина. Другое дело, если мне разскажутъ целую схему хоть одной изъ системъ динамомашинъ. Пусть мне не говорятъ о толщине прово-довъ, объ ихъ действительномъ соединенш на электромаг-питахъ и арматуре: мне довольно знать въ общихъ чер-тахъ расположете проводовъ и главныхъ рабочихъ частей. Тогда я „понялъ" динамо. И разъ мне только нужно знать, что такое динамо, а не нужно ни строить динамо, ни работать съ ней, то конструктивныхъ подробностей мне вовсе и не нужно знать.
Термины „принципъ" и „схема" (система, планъ), по-видимому, объяснены довольно. Но терминъ „конструкщя" требуетъ еще разъяснешй. Дело въ томъ, что у этого термина есть еще значеше, утвердившееся въ Гермаши, и намъ приходится съ нимъ считаться. Мы дойдемъ до него следующимъ разсуждешемъ. Предположимъ, что некоторое изобретете несколько видоизменено, такъ что возникаетъ вопросъ: что это? новое изобретете? или простой варх-антъ прежняго? Немцы спрашиваютъ такъ: что это новое изобретете? или новая конструкщя? Такимъ образомъ „изобретете" и „конструкщя" являются поняпями, въ не-которомъ • отношети противоположными. Въ какомъ это отношенш? А вотъ въ какомъ. Немцы строго ищутъ въ изобретеши „неожиданности" (глава 8). Тамъ-же, где новое изменете лишено неожиданности, т. е. выведено методами, которыми владеетъ и долженъ владеть каждый спещалистъ, тамъ имеется налицо только новая конструкщя.
Представимъ себе отменнаго знатока какой нибудь спещальности. Всякая спещальность имеетъ свою рутину,
— 79
выработанную практикой. Спещалистомъ мы называемъ того, кто владЪетъ рутиной данной отрасли. Рутина в'Ьдь не значитъ машинальное повтореше: въ зависимости отъ требовашй случая спещалистъ приспособляется и видо-измЪняетъ свои пр!емы. Но все его видоизмЪнетя не вы-ходятъ изъ гранипъ конструктивныхъ вар!антовъ, посколько они изъ себя представляютъ лишь прим'Ьнешя извЪстныхъ пр!емовъ и не требуютъ новой догадки, откровешя, наит!я, вдохновешя. И вотъ посколько новое видоизм’Ьнеше не вы-ходитъ изъ границъ рутины данной специальности, посколько мы вправе отъ каждаго хорошаго спещалиста ожидать такого видоизмЪнешя, постолько получается лишь новая конструкщя, а не новое изобретете.
Но прогрессъ въ технике всякой спещальности выражается въ томъ, что новое завоеваше, т. е., появляющееся вначалЪ въ виде изобретешя, вызываетъ подражаше и усваивается рутиной; такъ что то, что вчера было новымъ изобретешемъ, черезъ месяцъ составляетъ уже такое заурядное достояше специальности, что переходитъ изъ разряда изобретена въ разрядъ конструкций. Въ этомъ, впро -чемъ, состоитъ всякое облегчеше жизни, доставляемое предшественниками своимъ потомкамъ: вся та затрата гешя, смелости, инищативы, которая выпадаетъ на долю первыхъ тонеровъ и сопряжена для нихъ съ такимъ рискомъ, от-падаетъ для благоразумныхъ подражателей, которые берутъ только то, что имеетъ успехъ, и которые пользуются пра -вилами, выработанными рутиной. Истор1я техники пред-ставляетъ много примеровъ этому. Такъ въ начале 19-го века построить паровую машину въ 50 силъ было техни-ческимъ геройствомъ, а въ настоящее время это составляетъ заурядную задачу студента технической школы. To-же повторилось съ динамомашинами въ продолжеше какихъ нибудь двадцати летъ (1880—1900), а въ настоящее время на нашихъ глазахъ совершается такой-же переходъ въ автомобильномъ деле*, еще на памяти многихъ изъ насъ героическш перюдъ автомобиля, когда, напр., Левас-соръ и друг!е герои совершили въ 1896 году невероятную для техъ машинокъ гонку въ 1200 верстъ въ одинъ заездъ безъ остановки (Парижъ-Бордо-Парижъ). А теперь улицы большихъ городовъ кишатъ автомобильными извощиками.
— 80 —
Итакъ, всякое изобретете, вошедши въ жизнь и вызвавши подражате, становится принадлежностью рутины. Въ этомъ смыслЪ изобретете существующее превращается въ конструкцпо.
Принципъ, система (схема, планъ) и к о н-струкц!я не суть каюя либо части или стороны изобре-тетя, который можно было-бы отделить отъ него: это продукты логическаго отвлечен! я. Но вся эта троица есть въ сущности одно, а именно „состав ъ" изобретен!я. Раньше мы видели, что всякому изобретешю присущъ некоторый техническш эффектъ, т. е. действ!е изобрететя, его значете для человека то, „для чего" оно существуетъ. Но если мы спросимъ: чемъ эффектъ достигается? или: въ чемъ состоять изобретете? то на этотъ вопросъ и отвечаетъ наша троица и, если отвечаетъ какъ-бы тремя различными ответами, то именно въ зависимости отъ точной постановки вопроса о составе изобрететя. А именно, если спрашивающаго интересуетъ вещественный составь изобрететя, то ответь ему даетъ конструкщя; если вопросъ распространяется на некоторый видь, то тогда ответомъ служить схема (или планъ). На конецъ, принципъ даетъ характеристику целому крупному разряду изобретений, какъ, напр., паровозъ, фотографически объективъ, насосъ, цементъ, клей, бессемеровате стали, варка сахара при пониженномъ давленш и т. д.
Итакъ, въ каждомъ изобретеши надо различать: его эффектъ и его составь. Эффектъ швейной машины Зингера, это производство шва такъ-то и такъ-то; ея составь— сочеташе такихъ-то машинныхъ частей, производящее таюя-то движешя. Эффектъ свечей: переносное освещеше съ такими-то особенностями; ихъ составь: светильня, окруженная твердымъ горючимъ веществомъ. Эффектъ негативнаго процесса: негативный снимокъ съ любого объекта. Его составь: совокупность разсмотренныхъ операщй.
Глава одиннадцатая.
Сходство между изобрЪтетями: эквивалентность и изоморфизмъ.
Примеры предъидущей главы намъ показали следующее: всФ системы динамомашинъ имЪютъ одинъ обгшй принципъ, а каждая система, въ свою очередь, представлена разными конструктивными sapiантами. Тоже самое мы видели въ насосахъ, въ порохахъ и фотографическихъ процессахъ. Это общее правило: одинъ принципъ охватываетъ рядъ системъ, одна система охватываетъ рядъ конструкцй. Теперь мы разсмотримъ, въ чемъ заключается сходство между изобргЬтен1ями, благодаря которому ихъ можно располагать въ такте ряды?
Сходство между изобр'Ьтетями бываетъ двоякое: сходство по эффекту и сходство по составу. Изобрететя, сходныя по эффекту (по д'Ьйствпо), т. е. изобрЪтешя, одинаково дЪйствуютщя, мы будемъ называть эквивалентными; а изобрЪтешя, сходныя по своему составу, будемъ называть изоморфными.
Положимъ, фабриканту нуженъ 50-ти сильный двигатель. Ему предлагаютъ: паровую машину, моторъ Дизеля, мо-торъ газогенеративный, всЬ три потребной силы. Bcdb они эквивалентны между собою въ техническомъ отношеши. Это значитъ, что въ извЪстномъ отношенш ихъ дЪйствтя или сферы прим±нешя одинаковы. Но только въ нЪкото-рыхъ отношетяхъ, а въ другихъ не одинаковы. Такъ, въ нашемъ примЪр'Ь конкурируюпце между собой моторы представятъ немало различШ и въ цЪнахъ, и въ в'ЬсЪ, объемЪ, числахъ оборотовъ, топливНЬ и пр. Такимъ обра-зомъ, эквивалентный изобрЪтешя, эТо значитъ таюя, у ко-
— 82 —
торыхъ эффекты сходны, но сходны не во всемъ. Впро-чемъ, и всякое сходство есть только частичное тожество.
Тоже надо сказать и относительно изоморфизма. При-мЪромъ изоморфныхъ изобрЪтенш могутъ служить разновидности какого нибудь одного инструмента. Возьмемъ ножницы и припомнимъ ихъ разновидности: ножницы для матерш, ногтей, волосъ, для стрижки овецъ, для рЪзашя железа. Спещалистамъ - техникамъ я напомню все разно-o6paaie въ примЪненш пары вальцовъ изъ чугуна, стали или твердаго камня. Применяется такая пара для измель-чешя зерна, мыла, шоколада, красокъ и многихъ другихъ матер!аловъ и для прессовашя въ каландрахъ, металличе-скихъ прокатныхъ станкахъ, въ печатномъ дЪлЪ и т. п. Неменьшее разнообраз!е въ примЪнеши намъ являетъ и механизмъ поршня, ходящаго въ цилиндре. Его мы на-ходимъ и въ паровыхъ и иныхъ двигателяхъ, въ насосахъ, гидравлическихъ прессахъ, въ прессахъ, выжимающихъ полужидюя ткла, какъ-то: глину, шоколадъ, мыло, тесто свинецъ и пр.
Эквивалентность и изоморфизмъ распространяются на все три стороны состава изобретешй, разсмотренныя въ предъидущей главе, а именно на принципы, на системы и и на конструкцш. Эквивалентными мы называемъ таше принципы, которые решаютъ одну и ту-же техническую задачу. Такъ, напр., эквивалентны все способы и приспособивши для подъема воды. Далее, системы эквивалентны между собой, если у нихъ обшдй принципъ. Такъ эквивалентны все динамомашины. Наконецъ, конструкцш эквивалентны между собой, поскольку составляютъ вар!анты одной системы.
Въ изоморфизме мы различаемъ те-же три ступени: когда одна и та-же конструктивная деталь употребляется въ разныхъ системахъ, мы говоримъ объ изоморфизме конструкцш; когда одна схема (система, планъ) лишь съ небольшими изменешями применяется къ разнымъ принципам^ мы говоримъ объ изоморфизме системъ; наконецъ, объ изоморфизме принциповъ мы говоримъ тогда, когда одинъ и тотъ-же принципъ приспособляется для решешя разныхъ техническихъ задачъ. Мы не будемъ разсматри-
— 83 —
вать примеры на все эти соотношешя, потому что это завело-бы насъ въ излишшя техническая тонкости.
Но вотъ что нужно сказать: если два принципа между собой эквивалентны или изоморфны, то естественно то-же сказывается и въ производныхъ отъ нихъ системахъ и конструкщяхъ. Эти соотношешя, къ сожалЪшю, еще не изучены на дЪл'Ь. Но проведете этого взгляда въ дета-ляхъ очень желательно для внесешя ясности въ юридическое поняпе о зависимости изобр'Ьтенш другъ отъ друга, что очень важно во многихъ вопросахъ патентнаго права. Ведь, не подлежитъ сомн'Ьшю, что если кто изобр'Ьлъ принципъ, тотъ иьгЬетъ право и на все охваченный этимъ принципомъ системы, а кто изобрЪлъ систему, тотъ имЪетъ право на все ея конструктивные вар!анты. Въ основе никто противъ этого взгляда и не споритъ. Но для того, чтобы практическая юриспруденщя могла извлечь всю пользу изъ такого взгляда, его надо разработать во вс’Ьхъ техноло-гическихъ тонкостяхъ.
Как1я отрасли человЪческихъ создашй мы ни возьмемъ, везде нетрудно провести только-что разъясненное разд'Ь-леше сходныхъ между собою произведенш на эквивалентный и изоморфныя. Такъ, напр., языкъ есть тоже одно изъ чело-вЪческихъ изобр-Ьтешй. И въ каждомъ языке различаютъ слова, сходный по значение, и слова, сходный по звуку. Первый называются синонимами, вторыя—омонимами. Отъ экскурНй въ друпя сферы человеческаго творчества мы пока воздержимся.
Но вернемся къ поняпю эквивалентности. Этотъ терминъ взятъ изъ экономики, но встречается еще и въ химш. Экономически эквивалентный блага, это ташя, которыхъ мЪновая ценность равна. И вотъ, насколько поняпе меновой ценности отличается отъ ценности потребительной, настолько и экономическая эквивалентность отличается отъ разсматриваемой нами здесь технической. Эти два по-нят!я совершенно даже не накладываются одно на другое. Такъ, экономически эквивалентны могутъ быть всяшя блага, взятыя въ определенныхъ, для каждаго разныхъ количе-ствахъ (напр. мясо, гвозди, театральное представлеше, лгрудъ священника, мастерового и пр.); между ними можетъ и не быть никакой технической эквивалентности. Техниче
— 84 —
ская эквивалентность присуща вещамъ, а экономическая* зависитъ отъ времени и мЪста.
Понятие эквивалентности играетъ и въ химш важную роль. Тамъ это понят!е родственно понятш экономическому, только что разобранному. Химикъ называетъ эквивалентами так!я количества разныхъ тЪлъ, въ каковыхъ количествахъ тЪла способны замЪщать другъ друга, вступая въ соединешя. Но въ сходств^ между тЪлами хим!я различаетъ еще двЪ стороны: гомолопю и изомерно. Изомерами называются таюя тЪла, который при одномъ составЪ отличаются разными реакщями, т. е. раз-личнымъ дЪйств1емъ, и въ этомъ аналогичны изобр*Ьтетямъ изоморфнымъ. Гомологами-же называютъ так!я т^ла, который при одинаковыхъ реакщяхъ отличаются разными составами, и въ этомъ аналогичны изобрЪтешямъ эквивалентными
Глава двенадцатая.
Новизна въ изобрЪтешяхъ.
Не можетъ быть изобретешя, новаго съ начала до конца. Самое новое и своеобразное изобретете ясно и своеобразно только въ известныхъ отношешяхъ и въ нЪкоторыхъ частяхъ своихъ. ГдЪ-же вообще можно найти въ изобрЪ-тешяхъ новое?
Во первыхъ, новое можетъ заключаться либо въ эффекте, либо въ составЪ изобретешя. Съ этими явлетями мы уже знакомы, но подъ другими назвашями. Въ самомъ деле, если новъ только эффектъ, то значитъ старъ составъ, а это значитъ, что по составу новое изобретете сходно съ какимъ либо изъ существующихъ. Но здесь мы узнаемъ случай изоморфизма. Если-же новъ составъ при старомъ эффекте, то нетрудно здесь увидеть случай эквивалентности.
Далее, новизна въ составе изобретешя можетъ затрагивать его сущность более или менее. Чаще всего на деле встречаются таше случаи, где нововведете коснулось только конструктивныхъ мелочей. Реже нововведешемъ затронута схема, еще реже самый принципъ. Эти случаи мы разсмот-римъ на примерахъ изъ действительная машиностроетя, «стараясь только объ одномъ: чтобы не слишкомъ углуб-
— 86 —
ляться въ техничесюя тонкости, неинтересный для не техника.
Мы обходимъ молчашемъ тЪ случаи машиностроешя, где производится точная копировка всехъ деталей, и начинаемъ съ тЪхъ многочисленныхъ случаевъ, когда дается .система машины и только требуется выполнить услов1Я заказа въ смысле величины, силы производительности и т. п. Это дЪло „конструктора*. Къ его услугамъ имеется множество спра-вочниковъ, которые ему до того облегчаютъ трудъ, что* трудъ конструктора делается прямо механическимъ и ру-тиннымъ. Нельзя здесь не заметить, что въ кругахъ нетех-ническихъ склонны преувеличивать эту механичность труда конструктора, склонны даже распространять ее на всю деятельность техника, что совершенно несправедливо и объясняется лишь незнакомствомъ съ деятельностью тех-никовъ (см. гл. 4).
Въ самомъ деле, эта механичность, эта машинальности уже кончается въ техъ, всетаки нередкихъ случаяхъ, когда требуется ввести видоизменеше въ самую систему машины. Эта задача уже не разрешима безъ некотораго учаспя творчества. Какъ на характерный примеръ этого рода яв укажу на выработку фирмой Кертингъ вертикальнаго* газоваго двигателя, когда раньше былъ известенъ горизонтальный двигатель Отто. Если-бы задача сводилась только* къ тому, чтобы повернуть на 90° машину, то это было-бы только конструктивное видоизменеше. Но, сравнивая двигатель Отто съ двигателемъ Кертингъ, мы видимъ, несомненно, две разный системы. Только принципъ остался преж-нимъ: газъ по прежнему работаетъ въ четыре такта.
Наконецъ, бываютъ очень редкие случаи, где вырабатывается совершенно новая машина, новая, начиная со своего принципа. Этотъ случай называется на обыденномъ языке „изобретешемъ" новой машины, тогда какъ предъидушзй случай называется „усовершенствовашемъ". Къ разбираемому нами теперь случаю причисляется выработка первой молотилки, граммофона, автомобиля, аэроплана и т. п. Если въ двухъ предъидущихъ случаяхъ техникъ еще имеетъ пособие въ задашяхъ, въ аналогичныхъ решешяхъ, въ экви-валентныхъ, изоморфныхъ изобретешяхъ, то здесь, вообще говоря, нетъ никакихъ руководствъ, кроме изобретатель-
— 87 —
скаго гешя. Къ этому процессу изобретения мы и перехо-димъ *). *•)
*•) „Manche bisherigen Erfindungen sind derart, dass niemand vorher die Ahnung davon gehabt, sondern dergleichen als Unmoghchkeiten verSchtlich behandelt haben wttrde. Hatte z. B. Jemand vor Erfindung der Feuerwaffen sie nur nach ihren Wirkungen beschrieben undgesagt, man habe eine Erfindung gemacht, dutch welche die grossten Mauern und Walle aus weiter Entfernung erschhttert und niedergeworfen wer-den kOnnten, so wtirde man uber die Gewalt der vorhandenen Maschinen und Vorrichtungen mannigfaltig nachgedacht haben, um sie dutch Gewichte und Rader oder dutch Vermehrung der Stosse und Schlige zu verstar-ken; aber niemand wiirde m seiner Phantasie auf einen feurigen Dampf, der sich plotzlich ausdehnt und aufblast, geraten sein. Hdtte ebenso Jemand vor der Erfindung des Kompasses erzahlt, es sei ein Werkzeug erfunden worden, dutch welches die Hauptpunkte des Himmels erkannt und unterschieden werden konnten, so wiirde man der Verfertigung astronomischer Instrumente nachgegangen sein“. Fr. Bacon, cit. nach Dannemann’s „Grundriss einer Geschichte der Naturwissenschaften*.
„Много есть такихъ изобр'Ьтетй, что никто нхъ и не подозрЪвалъ и даже счелъ-бы за невозможность. Такъ, наприм'Ьръ, если бы передъ изобрететемъ огнестрельнаго оруж!я кто нибудь описалъ его только по его дЬйств!ю и сказалъ-бы, что этимъ изобр±тен1емъ могутъ быть разрушены кр'Ьпчайппя стены на большомъ разстоянш, то слушатель сталъ-бы размышлять о силе наличныхъ машинъ, какъ-бы ихъ усилить гирями либо колесами, либо умножетемъ ударовъ; но никто-бы не напалъ на мысль о мгновенно расширяющемся огненномъ паре. Точно также, если-бы до изобретет^ компаса кто-нибудь разсказалъ, что изобретенъ такой инструмента, съ помощью котораго можно находить и отличать страны света, то стали-бы думать объ изготовленш астро-номическихъ инструментовъ“. Франсисъ Бэконъ.
Это прекрасная иллюстращя къ такимъ изобрЪтешямъ, который новы, начиная съ самаго принципа. Тотъ, кто слышитъ только о тех-ническомъ эффекте подобнаго изобрететя, естественно, прежде всего думаетъ привычныя думы; но здесь, конечно, уже не выручить ни ремесленная рутина, ни ученость, а выручитъ только генш. Примерь того, какъ гешй выручаетъ въ подобныхъ случаяхъ, намъ оставила истор1я въ лице Галилея. Известно, что онъ услыхалъ о томъ, что въ Голландш изобретенъ такой оптическш приборъ, который показываетъ предметы на разстоятяхъ, недоступныхъ невооруженному глазу. Галилей сталь думать надъ такой задачей и дошелъ до своей трубы. Но то быль Галилей!
Глава тринадцатая.
Техническая проблема.
Всякое изобретете можно разсматривать какъ решете некоторой технической проблемы (задачи). Въ чемъ состоитъ техническая проблема, лучше всего выяснить, беря за исходную точку проблему научную. Мы знаемъ (глава 6), что научная проблема родится изъ некоторой умственной потребности. Изъ физической потребности родится техническая проблема. Но это еще не разъясняетъ сути д'Ьла. Надо вспомнить, въ чемъ заключается коренное отлич!е науки отъ техники. To-же отлич!е должно существовать и между проблемами научной и технической. ЦЪль науки: приспособить наше познаше къ даннымъ опыта. ЦНЬль техники обратная: приспособить окружающее къ нашимъ потребностями Передъ новымъ фактомъ мыслитель ставить себЪ задачу приладить свои мысли къ этому факту. Вотъ гене-зисъ научной проблемы. Техникъ, наоборотъ, стремится внести въ область фактовъ такое измНЬнеше, которое отвЪ-чаетъ новой потребности. Мыслитель вездЪ переходить етъ фактовъ къ мыслямъ, а техникъ—отъ мыслей къ фактамъ.
Какъ превращается потребность въ техническую проблему, примЪръ того мы видимъ на братьяхъ Монгольфье. Глядя на кучевыя облака, такъ свободно возносящаяся въ синюю высь, одинъ изъ братьевъ съ особенной силой по-чувствовалъ исконное желаше человека такъ-же подняться въ небесную синеву. Но въ этомъ желаши еще не было технической задачи; таковая зародилась въ творческомъ духНЬ Монгольфье, вылившись въ такой вопросъ: а что, нельзя-ли для того воспользоваться той-же силой, которая
89 —
поднимаетъ облака? Нельзя-ли въ маломъ виде сделать искусственное облако и заключить его въ оболочку?
У Гете мы находимъ следующее двустигше:
„Ужъ и не знаю, чего-бы лучшаго изобр-Ьтатели могли придумать,
Какъ если-бы св’Ъчи горЪли такъ. чтобы не надо было съ нихъ снимать" *).
Чтобы понять жалобу Гете, надо вспомнить, что онъ жилъ во времена сальныхъ свечей, о которыхъ наше время не имеетъ и поняпя. А сальныя свечи делались съ такими ^толстыми фитилями, что по мЪрЪ сгорашя свечи необходимо было нагоревнпй фитиль снимать, для чего были въ употребленш особенный щипцы. Въ приведенныхъ словахъ Гете одинъ изъ классиковъ механической технологш, Гар-тигъ, видитъ техническую проблему, проблему, разрешенную гораздо позднее (летъ черезъ 60) въ форме стеари-новыхъ свечей, у которыхъ фитиль такъ устроенъ, что при обгораши онъ закругляется, выходитъ изъ пламени и обгораетъ.
Но если мы говоримъ, что изобретатель всегда решаетъ некоторую задачу, то это не значитъ, будто онъ ее передъ собой ставитъ въ ясной, отчетливой формулировке. Правильнее сказать, что задача сама выясняется вместе съ возникновешемъ предположешя о способе ея решешя. Хочется летать, шить, переговариваться на большихъ разстоя-шяхъ, ездить по земле безъ лошадей и т. д. Всяюй, занятый какой нибудь работой или ремесломъ, замечаетъ недостатки въ своей работе: затруднешя, потерю во времени, излишнюю затрату усил!я. Но все подобный желашя, от ъ меч-ташй о воздушныхъ корабляхъ и до досады носильщика, которому надоело постоянно надрываться, еще не суть техничесюя задачи: это только побуждешя къ тому, чтобы таковыя искать. Но съ другой стороны, такъ какъ подоб-ныхъ задачниковъ не существуетъ, то остается только положиться на свою догадку (интуищю), которая укажетъ путь къ удовлетворенно ощущаемой потребности.
’) «Wusste nicht, was sie Besseres erfinden konnten, als wenn die Lichter ohne Putzen brennten>. Goethe.
— 90 —
Разсматривая классификации изобрЪтенш (глава 8), мы видели, что одна изъ нихъ распространяется на происхож-деше изобрЪтешй и приводить къ подклассамъ изобрЪте-Н1й самородныхъ (спонтанныхъ), внушенныхъ (заказанныхъ) и случайныхъ. Эта классификация касается какъ разъ технической задачи, изъ которой происходить изобретете, а потому теперь самое для насъ удобное время разсмотреть эту классификащю.
Изобретешя самородный. Начинаемъ съ этого класса, какъ самаго общеизвестнаго. Возьмемъ примеры. Въ шести-десятыхъ годахъ парижскШ механикъ Мишо чинилъ старую „дрезину". Это былъ, изобретенный въ конце 18-го века барономъ Дрезомъ, предшественникъ современнаго велосипеда, его палеонтолическш предокъ; узенькая скамеечка на двухъ колесахъ, на которую садились верхомъ, касаясь концами ногъ до земли и потомъ бежали, по временамъ поднимая ноги. Сынъ Мишо проделывалъ то-же самое на заводскомъ дворе, и вдругъ ему блеснула мысль въ форме вопроса: нельзя-ли продлить удовольств!е ехать съ размаха съ поднятыми ногами темъ, чтобы повертеть ногами переднее колесо? Этимъ вопросомъ была поставлена ясно некоторая техническая задача, решеше которой не замедлило появиться и породило современный велосипедъ. Собственно еще не современный, а велосипедъ Мишо, который отъ современнаго отличается темъ, что педали прикреплены прямо къ оси передняго колеса, какъ въ современныхъ детскихъ велосипедахъ. Для начала и это было хорошо, такъ что когда велосипедъ Мишо впервые появился передъ публикой на парижской выставке 1867 года, то сразу за-воевалъ себе прочный успехъ, и я по опыту могу сказать, что катанье на немъ (пока не было лучшаго) наполняло душу радостью и гордостью „победы надъ пространствомъ".
Всякое фабричное производство сопряжено съ отбросами, которые зачастую тяготятъ, удорожаютъ производство, загрязняютъ окрестности, отравляютъ реки и пр. Поэтому, исконное намереше всякихъ техниковъ направляется на то, чтобы уменьшать отбросы и даже извлекать пользу, добывая изъ нихъ катя либо полезный вещества. Возьмемъ хоть такой примеръ. Въ местностяхъ, где развито овцеводство, устраиваются шерстомойни, где овечья шерсть, снимаемая
— 91
руномъ съ овецъ, подвергается первой (неокончательной) мойке передъ ея отправкой на прядильныя фабрики. Легко загниваюпця грязный воды составляли искони серьезное зло, распространявшееся отъ шерстомоенъ по всей окрестности. Но вотъ уже л'Ьтъ десять, какъ грязный воды перестали вредить: изъ нихъ добывается ланолинъ. Тоже самое, но еще въ более крупномъ размере случилось раньше съ газовыми заводами, которые на далешя пространства отравляли окрестность, пока ихъ отбросы,— смолистые и водянистые, не превратились въ матер!алъ для дальнейшей химической переработки въ искусственный краски, дезинфекторы, ам!акъ и т. д.
Однако нельзя сказать, что стремлеше обезвредить или использовать фабричный отбросъ, т. е. что общее желаше въ такой общей формулировке, составляетъ уже техническую задачу въ эврилогическомъ смысле, какъ мы ее тутъ понимаемъ. Это желаше лишь ведетъ къ техническимъ задачамъ, различнымъ въ разныхъ случаяхъ: одинъ разъ стремятся добыть фенолы, ализаринъ, другой разъ ам!акъ, ланолинъ и т. д. Мало сказать, что эти задачи вели къ изобретешямъ: целыя отрасли фабричныхъ производствъ образовались на этомъ пути. Достаточно назвать хоть ализариновое производство, или выработку цемента изъ домен-ныхъ шлаковъ.
Обратимся теперь къ изобретешямъ случайны мт. Мы не будемъ разбирать легенду объ изобретенш стекла фи-никшцами, и монаха Шварца оставимъ въ покое съ его порохомъ. Къ счастпо, мы имеемъ гораздо более подробный и достоверный сведешя о случайныхъ изобретешяхъ. Вотъ, напр., какъ Гельмгольцъ изобрЪлъ офтальмоскопъ. Онъ былъ занятъ со своимъ помощникомъ сочеташемъ оптическихъ стеколъ для текущей лекцш студентамъ по оптике. И вотъ, при одной изъ комбинат'#, когда они оба смотрели навстречу другъ другу вдоль оптической оси комбинацш, Гельмгольцъ вдругъ увиделъ внутренность глаза своего помощника. Поразившись этою „находкою*, Гельмгольцъ занялся „изучешемъ" ея и увидалъ, что дело очень просто: такая комбинашя стеколъ не отличается отъ обыкновеннаго бинокля, причемъ роль объектива играетъ хрусталикъ того глаза, котораго внутренность разсматри-
— 92 —
ваютъ. Понявъ это, Гельмгольцъ отвНЬтилъ на вопросъ. почему? и, стало-быть, сдЪлалъ открыпе, котораго научное значеже, впрочемъ, ничтожно, такъ какъ это простое логическое следств!е оптическихъ законовъ, извЪстныхъ издавна. Но Гельмгольцъ, какъ медикъ, сразу понялъ практическое значеше такого прибора, который даетъ возмож-жность видеть сетчатую оболочку живого глаза. И онъ выработалъ, на основанш своей находки, этотъ аппаратъ, придавъ ему возможно удобную для практики форму и на-звавъ его офтальмоскопомъ.
Другой такой-же достоверный примеръ случайнаго изобретешя мы имеетъ въ сахарине. Химикъ Фальбергъ работалъ надъ получежемъ ароматическихъ веществъ изъ каменноугольнаго дегтя. Имея общую многимъ химикамъ привычку постоянно пробовать свои растворы (по химическому „ванны") на вкусъ, Фальбергъ былъ пораженъ необычайной сладостью одной изъ ваннъ. Тогда онъ бросилъ свои первоначальный исканзя и занялся изследоважемъ своей случайно составленной ванны, съ целью изолировать то тело, которое сообщало ей сладость. Въ результате это ему удалось, и онъ потомъ назвалъ новое тело саха-риномъ.
Теперь сравнимъ между собой самородное изобретете со случайнымъ. Не трудно видеть, что роль случая распространяется только на постановку проблемы. Монгольфье былъ наведенъ на свою задачу видомъ облаковъ, а Гельмгольцъ—видомъ внутренности глаза своего помощника. Тутъ нетъ разницы по существу дела, а она есть только въ субъективной оценке обоихъ фактовъ, а именно: до Монгольфье миллюны людей смотрели на облака, но ему первому пришла мысль о воздушномъ шаре, „пузыре*. Какой-же тутъ ^случай*? Здесь все дело въ особенностяхъ духа Монгольфье. Въ примере-же Гельмгольца вы легче допустите учаспе случая. Но согласитесь съ темъ, что какъ въ томъ, такъ и въ другомъ случае безъ „случая* дело не обошлось, и что роль случая во всехъ отдельныхъ примерахъ можно выразить такъ: случайно сталкивается творческш духъ съ такимъ явлежемъ, которое въ немъ вызываетъ творческш процессъ. Но въ этомъ процессе случай" уже дальнейшаго учаспя не принимаетъ. Случай
— 93 —
обращаетъ только внимате на какой нибудь фактъ, мимо-котораго, можетъ быть, и самъ проходилъ сто разъ. Въ дуцгЬ зарождается тогда вопросъ или нам'Ьрете, вообще духъ становится передъ новымъ вопросомъ. Вопросъ этотъ можетъ иметь либо „теоретическое", познавательное зна-чеше, либо „практическое", прикладное, техническое. Въ первомъ случае получается научная проблема, во второмъ-техническая. Вотъ и все. Но везде роль случая ограничивается только постановкой проблемы. Р а з р а б от к a-ж е ея пойдетъ своимъ путем ъг творческим ъ.
Теперь перейдемъ къ изобр±тешямъ внушеннымъ п заказаннымъ. Попрошу только читателя, которому покажется страннымъ такое сочеташе словъ, повременить уди-влетемъ, потому что окажется, что удивляться тутъ нечему. Прежде всего напомню, что, разбирая циклъ творчества въ искустве, мы видели, что восприняпе произведения есть тоже творчество. Читая, положимъ, описаше того, какъ Нью-тонъ открылъ законъ всем!рнаго тяго*гЬшя, я переживаю это открыпе, т. е. я его делаю. Положимъ, я ничего не знаю объ электронахъ и читаю статью объ нихъ. Постепенно, по мере чтешя, во мне составляется „поняпе* объ электронахъ. Для меня это такое-же открыпе, какъ если-бы я» его сд+элалъ самъ: это синтезъ новаго поняпя. Но это, конечно, только для меня, т. е. „субъективно". Точно такое-же несомненное изобретете делаетъ человекъ, изобретающей по незнашю то, что было изобретено раньше.
Поставимъ себя въ положеше того ученика, которому учитель впервые разсказываетъ, что такое динамомашина. Или лучше представимъ себе двухъ учениковъ, слушаю-щихъ этого учителя: одного внимательно слушающаго, а другого, слушающаго только слова, но думающаго о драке, которая должна произойти после класса. Въ первомъ по-постепенно „создается" динамомашина, а во второмъ нетът хотя по вызову учителя онъ,1 быть можетъ, и повторитъ последшя его слова: онъ слушаетъ слова, но ими не внушается игра образовъ. Что-же происходитъ въ первомъ? Благодаря слуховымъ и зрительнымъ впечатлешямъ (учитель, ведь, чертитъ на доске или показываетъ чертежи), въ его уме идетъ игра образовъ, мало чемъ отличающаяся
— 94 —
отъ творческаго процесса. Въ самомъ д'Ьл'Ь: прежшй опытъ вступаетъ въ новыя сочеташя. До сихъ поръ ученикъ училъ о явлешяхъ индукши тока, онъ знакомился съ устройствомъ электромагнитовъ и различныхъ машинныхъ частей. Эти образы теперь вступаютъ между собой въ новыя соединешя, и получается новый образъ, динамо, нЪчто цельное и большее, ч±мъ простая сумма своихъ частей. Но какъ разъ въ этихъ-же самыхъ словахъ пришлось-бы намъ описывать процессъ, происходившш въ дупгЬ перваго изобретателя динамомашины. Разница была-бы только въ томъ, что въ ученикЪ этотъ процессъ возбуждается данными зрительно-слуховыми впечатлениями, а въ изобретателе—другими.
Въ эврилогическомъ отношеши не только не полезно, но даже вредно разделять по существу явлен!я внушен i я и я в л е н i я чистаго творчества. Разъ решившись видеть въ нихъ сходство, видишь еще резче и разницу.
Теперь о заказанныхъ изобр'Ьтешяхъ. Мы все знаемъ, что не только техникъ, но и художникъ зачастую рабо-таетъ на заданную тему. Архитекторъ разрабатываетъ заданный проектъ здашя, скульпторъ л'Ьпитъ заказанный памятникъ, композиторъ, поэтъ, живописецъ не менЪе часто творятъ по заказу. И вотъ опять уже выражеше „творить по заказу* можетъ показаться „унизительнымъ" для высокаго понят!я о человЪческомъ творчестве. Но такому читателю надо только вспомнить о томъ, что, ведь, отъ составителя учебника по физике онъ едва ли потребо-валъ-бы, чтобы учете о теплоте было изложено въ теп-лыхъ выражешяхъ или чтобы въ отд'Ьл’Ь объ электричества дрыгаше лягушечьихъ лапъ не ставилось рядомъ съ явлешями грозы. Насъ интересуетъ не количественная, а качественная сторона вопроса. Поэтому, мы не касаемся вопроса о томъ, равноц'Ьнныя-ли, или н'Ьтъ, выходятъ про-изведешя при самородномъ творчестве и при работа на заказъ.
Переходимъ къ технику. Здесь не въ ходу выражеше яизобретете по заказу"; но весьма въ ходу выражеше: „проектирован! е на заданный услов!я“. Когда городъ собирается ввести у себя водопроводъ, канализац!ю, трамваи
— 95 —
и т. п., или частное лицо собирается что нибудь строить, то вырабатывается то, что называется „техническими ус-лов!ями проектаИ вотъ лица, непосвященный въ работу техника, легко видятъ въ рЪшеши такой задачи простое упражнеше въ прим^неши старыхъ формулъ къ аналогич-нымъ случаямъ, т. е. не видятъ здесь и признака творчества. Да и любого техника спросите: онъ тоже въ корне различаетъ свою работу проектировашя отъ „изо-бреташя". Иной даже обидится, если вы его сравняете съ изобретателями, которыхъ и въ техническихъ кругахъ зачастую считаютъ за людей несолидныхъ.
Мы не можемъ согласиться ни съ этими техниками, ни съ тЪми нетехниками. Проектироваюе на заказъ мы считаемъ за разновидность творчества. Эта разновидность всего ближе подходитъ къ творчеству по вну-шен1ю, въ немъ преобладаетъ разсудочная работа, облегченная готовыми пр5емами и образами. Но безъ творче-скаго акта проектироваше всетаки не можетъ обойтись и здесь.
После этого намъ остается сделать одинъ шагъ и признать творчество въ решенш всякой математической задачи, начиная отъ арифметической. Такъ мы и поступимъ. Во первыхъ, никто не станетъ спорить, что решеше мно-гихъ задачъ братьями Бернулли, Вариньономъ, Гауссомъ и другими математиками носитъ на себе все признаки творчества самой чистой воды. Но представимъ себе ученика ариеметики, который совершенно лишенъ творческихъ задатковъ, т. е. лишенъ догадки во всехъ ея видахъ. Спрашивается: каюя задачи можно задавать такому ученику? Только чис^о механическая упражнешя въ правилахъ, не больше того. Ведь, для такого „отсталаго" ученика не подъ силу будетъ даже такая задача: „водоемъ вмещаетъ столько-то ведеръ воды и имеетъ две трубы; черезъ первую трубу онъ опоражнивается во столько-то часовъ, черезъ вторую во столько-то. Черезъ сколько часовъ онъ опорожнится черезъ обе трубы?" Самое большее, ученикъ такой догадается, что что-то складывается; а что складывается, о томъ онъ не догадается. Здесь дело не въ томъ, чтобы вЪрно произвести сложеше, а въ томъ, чтобы догадаться, что надо складывать количества истекающей воды въ часъ, что
— 96 —
эти количества обратно пропроцюнальны временамъ исте* чешя, что получается очень просто, разделяя единицу на эти времена. Разъ ученикъ напалъ на эту мысль, онъ въ сущности уже рЪшилъ задачу, потому что посл'Ь этога действительно остается произвести ариеметическое упра-жнеше. Это-же самое говоритъ Огюстъ Контъ, указывая на то, что для рЪшетя математической задачи недостаточно владеть методомъ, а непременно требуется „догадаться" г какой именно приложить методъ? *) А где догадка, тамъ творчество.
Совершенно верно, что въ проектированы техника методъ вообще и математика въ частности играютъ самую важную, коренную роль. Но после того, что выше сказано,, мы никакъ не можемъ согласиться съ теми, которые ду-маютъ, что вследств!е этого въ проектированы нетъ творчества. Надо только знать, где его искать и въ какомъ виде? Къ этому вопросу мы и переходимъ.
*) II у aura constamment dans tout problfcme un certain travail pre-liminaire & effectuer, sans que le calcul puisse etre d’aucun secours, et qui ne saurait fctre par sa nature, assuj6ti a des regies abstraites et invariables; c’est celui qui a pour objet propre 1’etablissement des 6qua-tions qui sont le point de depart indispensable de toutes les recherches analytiques“. Aug. Comte.
„При (рЪшенш) каждой задачи необходимо совершить некоторую предварительную работу, безъ которой вычислеше не принесетъ никакой пользы и которая по своей природе не можетъ быть подведена подъ каюя ни будь отвлеченныя и постоянный правила; это та работа, которая устанавливаетъ уравнешя, являюпцяся неизбежной точкой отправлен1я во всЪхъ аналитическихъ изыскашяхъ". О. Контъ.
Глава четырнадцатая.
Трехактъ.
Мы теперь представляемъ себе изобретателя или-же проектируюшаго техника передъ технической задачей, которая его по той или иной причине сильно интересуетъ. Интересъ къ предмету творчества, это не простой при-датокъ, это очень существенный моментъ. Все эврилоги придавали ему всегда очень важное значеше, то какъ признаку, то даже какъ внутреннему деятелю. Мы къ нему вернемся въ своемъ мЪст'Ь (см, гл. 22). А здесь просто предполагаем^ что онъ есть. Этотъ интересъ и заставляетъ изобретателя, какъ Ньютона, „вечно думать" о своей задаче: онъ-то и даетъ ему силы переплыть черезъ океанъ всяческихъ затруднешй. По этому океану мы теперь и по-плывемъ вслЪдъ за изобрЪтателемъ.
Но неужели мы хотимъ объять необъятное и уловить неуловимое, т. е. найти закономерность въ процессе изобретен!#, который, по словамъ такого знатока этихъ вопросовъ, какъ Гартигъ *), „насмехается надъ всякой закономерностью"? Да, именно таково наше намерете. Только для достижешя нашей ц!;ли мы пойдемъ не темъ путемъ, какого до сихъ поръ держались изследова-тели изобретательской деятельности: мы займемся не внеш-нимъ, а внутреннимъ генезисомъ. Сколько-бы мы ни собирали данныхъ изъ фактической исторш нзобретешй, (что и
Эрнстъ Гартшъ, одинъ изъ двигателей механической технологи, экспертъ по изобр-Ьтешямъ въ германскомъ Патентамт-Ь, про-фессоръ и ректоръ Дрезденскаго высш. техн, института. Онъ ска-залъ: „Die Erfindung... spottet aller Gesetzmassigkeit“.
— 98 —
делалось) мы не только не выведемъ никакой общей картины процесса, но, напротивъ того, только запутаемся со-всймъ и дойдемъ до возгласа Гартига. А мы поступимъ иначе: взглянувъ на созидаемое изобретете, какъ на раз-вивающшся организмъ, мы себя спросимъ: н^тъ-ли въ этомъ эмбрюлогическомъ процессе такихъ стадШ, которыя повторялись-бы во всехъ изобрететяхъ, независимо отъ внешнихъ обстоятельствъ и формъ самого процесса? Оказывается, таюя стадш есть. Ихъ три, и мы ихъ называемъ: первый, второй и трепй актъ изобрететя. Различаются оне другъ отъ друга по характеру действующихъ силъ. Другими словами, наши три акта суть функщи трехъ деятелей, необходимыхъ и достаточныхъ для осуществлена творческаго процесса во всехъ его проявлетяхъ, т. е. во всехъ отрасляхъ человеческаго творчества. Съ характе-ромъ этихъ деятелей мы познакомимся на техническомъ изобретенш, а после того найдемъ ихъ и въ другихъ сфе-рахъ творчества.
Деятели творчества суть ж е л a Hi е, з н а н i е и у м е н i е. Для перваго знакомства мы постараемся разделить ихъ, сколько возможно, другъ отъ друга, чтобы увидать ихъ функщи въ чистомъ виде. А потомъ посмотримъ на ихъ взаимодейств!е, такъ какъ въ живомъ процессе творчества они действуютъ сообща, вл!яя другъ на друга, на подоб!е того, какъ въ живомъ человеке никогда не действуютъ отдельно те три функщи души (разумъ, чувство и воля), на которыя разделяла душу старая психолопя. Три деятеля творчества, т. е. желаше, знате и умете, разделяемые нами только для целей изучетя, составляютъ нераздельно и несл!янно троицу творчества, а три акта-функщи этихъ деятелей составляютъ одинъ „трехактъ*.
Первый актъ. Актъ интуищи и желаш’я.
Происхожден1е замысла.
Проектироваше (машины или иного техническаго соору-жешя), а также и изобретете предполагаютъ, что услов!я задачи сознаны. Изобретатель можетъ ошибаться въ своей задаче. Очень часто случается, что въ течете работы онъ
— 99
ютъ нея отказывается. Но техникъ тЪмъ отличается отъ художника, что онъ не отдается темной игре настроена. Конечно, если задача значительно отличается отъ существующего, то изобретатель не знаетъ, куда она его при-ведетъ, какъ Пушкинъ, принимаясь за «Евгешя Онегина», неясно предвидЪлъ его конецъ.
„И даль свободнаго романа Я сквозь магическИ кристаллъ Еще неясно различалъ*.
Духъ техническаго изобретателя стоитъ передъ задачей, гораздо более определенной, осязательной. Но въ этомъ отношети, какъ мы заметили въ прошлой главе, нельзя видеть существенной разницы между изобретателемъ, по-ставившимъ самъ себе задачу, и проектирующимъ техни-комъ, приступающимъ къ разработке заказаннаго проекта. Въ обоихъ случаяхъ недостаточно знать наизусть все услов!я, которымъ будущее создаше должно удовлетворять; недостаточно быть ученымъ и много видавшимъ техникомъ; безъ интуицш, догадки, желаше не оформится въ замыселъ, въ цель.
По мере того, какъ изобретатель думаетъ надъ своей задачей, ему вдругъ приходитъ въ голову, что такой-то путь поведетъ къ ея решешю. Это «вдругъ* здесь настолько характерно, что оно-то и оправдываетъ представлеше о <наит1и*, объ «откровеши*, безъ котораго не обходится истинное творчество и которое кореннымъ образомъ отличаетъ творчество отъ логическагоумозаключешя *).
Но что даетъ это наипе, этотъ первый проблескъ? Бы-ваютъ случаи, что онъ даетъ настоящее и окончательное решете. Но это—случаи исключительные. При первомъ проблеске идеи никогда нельзя сказать, что она именно и явится основой будущаго ироизведешя. Основной, суще
*) „Alles, was wir Erfinden, Entdecken im hoheren Sinne nennen, ist die bedeutende Ausiibung eines originalen Wahrheitsgefiihles, das, im Stillen ISngst ausgebildet, unversehens mit Blitzesschnelle zu keiner fruchtbaren Erkenntnis fuhrt". (Goethe).
„Все, что мы называемъ изобрктешемъ или открьтемъ въ высо-комъ смыслЬ, является отправлешемъ основного чувства истины, которое, втайн'Ь давно выработавшееся, ненарокомъ и со скоростью молнш ведетъ къ плодотворному познанпо" Гете.
— 100 —
ственный и необходимый характеръ первой идеи тотъ, что она не более, какъ «гипотеза». Это есть предположеше или ясно выраженное желаше; это только замыселъ. А^го обстоятельство, что обыкновенно изобретатель съ места въ карьеръ влюбляется въ свою идею и считаетъ ее за р^шеше своей задачи, это обстоятельство очень важно для изобретателя, такъ какъ, только благодаря этой любви и преданности къ своей идее, онъ и посвятитъ ей все свои силы, что необходимо для достижешя успеха. Но для насъ, со стороны анализирующихъ душу изобретателя, это обстоятельство неважно. Вера изобретателя въ свою идею не отнимаетъ отъ нея гипотетическаго ея характера.
Итакъ, въ результате перваго акта, получается замыселъ, т. е. гипотетическая идея будущаго произведешя. Она покуда говоритъ только то, чего изобретателю хочетсяу но не то, чего онъ достигнетъ на самомъ деле.
Второй актъ. Актъ знамя и разсуждешя.
Выработка схемы или плана.
Теперь задача извбретателя изменилась: онъ знаетъ ясно, чего хочетъ; надо теперь узнать, что онъ можетъ? Теперь всякое мечташе и гадаше кончилось, пора приступать къ трезвому разсуждешю; вступаютъ въ права опытные и иные методы на почве фактическаго знашя тогоу что въ данной области выработано, что оправдалось и что откинуто.
Механизмъ второго акта состоитъ въ производстве опытовъ, какъ въ мысляхъ, такъ и на деле. Мы видели (глава 6), что всякое мышлеше можно истолковать, какъ экспериментироваше надъ мысленными отражешями фактовъ. Разъ область хорошо известна, разъ мысленный отражешя верно передаютъ факты, разъ те следств!я, который изъ этихъ отражешй выводятся по законамъ логики, сходятся съ фактическими следств!ями явлешй, то умоза-ключеше и разсчетъ доведутъ до цели. Если-же область недостаточно разработана, то приходится делать настояние опыты, строить модели, производить лабораторныя изы-скашя.
— 101 —
Во второмъ акте впервые вступаетъ въ права и логика. Это, конечно, не значитъ, будто въ первомъ акте логика настолько устранена, что тамъ возможно всякое сумасбродство и что логика должна во второмъ акте выработать разумный планъ изъ всякаго вздорнаго замысла. Это значитъ то, что логика, какъ мы ее знаемъ въ системахъ индуктивной и дедуктивной логики, безсильна для того, чтобы сделать тотъ первый шагъ изобретешя, который мы назы-ваемъ первымъ актомъ, но необходима для того, чтобы изъ интуитивнаго замысла сделать исполнимый планъ. Но, само собою разумеется, что если не логика, то «логичность» духа необходимы для производства перваго акта, для создашя такого замысла, который, мало того, что соответствуем желанно, но еще и соответствуем достижимости желашя.
Второй актъ заключается въ выработке изобретешя, какъ логическаго представлешя. Все существенно необходимый и достаточный части произведешя тум устанавливаются. А потому и самое произведете выясняется: обозначаются все его видовые признаки, какъ представителя некотораго класса изобретешй, а также и все его индивидуальный особенности, т. е. то, что составляем его новизну.
Въ результате второго акта получается схема приспо-соблешя или планъ способа.
Третий актъ. Актъ умЪшя.
Конструктивное выполнен!е изобретен!я.
Теперь задача та, чтобы конструктивно выполнить схему или планъ и темъ осуществить замыселъ, дающШ решете первоначальной задачи. Теперь къ замыслу прилаживаются не мысли, а факты: поэтому, здесь уже начинается борьба съ матер!ей, и весь успехъ дела зависим отъ уменья, ловкости и ремесленной рутины.
Но мы сделаемъ большую ошибку, если подумаемъ, что разъ дана схема или планъ изобретешя, то вещественное выполнеше придем само собой. Нетъ, здесь необходимо учесть и выполнить все те мелюя условтя, предусмотреть все те требовашя, которыя предъявим къ готовому изо-
102 —
брЪтешю его прим±неше на практике. НапримЪръ, если вырабатывается машина, то теперь задача разбивается на столько отд'Ьльныхъ задачъ, сколько въ машине отдЪль-ныхъ частей. Теперь или никогда необходимо озаботиться, чтобы соблюсти эконом]’ю, какъ въ матер!алЪ, такъ и въ работе по выдЪлкЪ, но притомъ такъ, чтобы каждая часть имела надлежащую прочность, чтобы уходъ, осмотръ и смена частей были удобны, чтобы соблюдено было внешнее cooTBdbTCTBie частей, известный «стиль». Условий, какъ видно, очень много, больше, пожалуй, чемъ въ предъидущихъ актахъ, и третш актъ былъ-бы самымъ труднымъ, если-бы работы предшественниковъ не сделали изъ него самаго легкаго акта. Ведь, не слЪдуетъ забывать, что на помощь конструктору идетъ все, что дано прежними изобретателями, что выработано практикой, что проверено долгимъ опытомъ и освящено обычаемъ. Изобретатель въ третьемъ акте уступаетъ место мастеровому. Положимъ, инженеръ выработалъ проектъ деревяннаго моста, поразительный по новизне и целесообразности конструкцш. И вотъ, если при постройке моста онъ будетъ спорить съ плотникомъ, то будетъ плохо. Напротивъ того, для успеха дела онъ долженъ растолковать плотнику общую конструкщю, но предоставить ему полную свободу въ вязке деревянныхъ частей. Помню, на всеросшйской выставке 1882 года появилась впервые машина, делавшая папиросы. Механизмъ былъ, правда, въ высшей степени интересенъ, но для практики машина была непригодна, и это не потому, чтобы матер!алы были употреблены неподходящее или выделка частей была небрежная. Наоборотъ, была употреблена лучшая сталь и каждая часть блестела отделкой. Но изобретатель, видимо, лепилъ машину изъ частей и каждую часть изо-бреталъ вместо того, чтобы брать изъ готовыхъ типовъ.
Только тогда, когда оконченъ третш актъ, можно съ полнымъ правомъ говорить о томъ, что изобретете на самомъ деле сделано.
Характеристика трехъ антовъ.
Первый актъ начинается съ интуитивнаго проблеска новой идеи и заканчивается уяснешемъ ея самимъ изобре-
— 103 —
тателемъ. Пока налицо лишь гипотетическая идея, вероятный принципъ изобрЬтетя, на уровне котораго въ науч-номъ изследованш стоитъ гипотеза, а въ художественномъ творчестве—замыселъ. Второй актъ вырабатываетъ полный и выполнимый планъ или схему, где налицо все необходимое и достаточное. При механическомъ изобретении изготовляется часто модель, при химическомъ—образецъ продукта, при способе его лабораторная схема. Для пони-матя человеческаго изобретете готово: дальнейшее вы-полнете его уже не требуетъ творческой работы, а можетъ быть поручено всякому опытному спещалисту. Въ такомъ выполнении ремесленнаго характера и состоитъ третш актъ.
Покуда отъ изобрететя имеется только идея (I актъ), изо-бретешя еще нетъ: вместе со схемой (II актъ) изобретете дается, какъ представлете, а III актъ даетъ ему реальное существоваше. Въ первомъ акте изобретете предлагается, во второмъ доказывается, въ третьемъ осуществляется. Въ конце перваго акта это—гипотеза; въ конце второго—представлете; въ конце третьяго—явлете. Первый актъ определяетъ его телеологически, второй—логически, TpeTift—фактически. Первый актъ даетъ замыселъ, второй—планъ, третШ—поступокъ.
Глава пятнадцатая.
Трехактъ въ действительности.
Трехактъ рисуетъ не наружный, а внутренней генезисъ изобретешя. Это не то, что три стадш обработки мате-р!ала въ продуктъ и не то, что, напр., въ производстве фотографическаго негатива представляютъ собой три npieMa, на которые онъ распадается, т. е. освЪщеше (съемка), проявлеше и закраплете. Это три фазы одного органиче-скаго процесса, который претерпевается организмомъ, превращающимся изъ зародыша въ особь. Точно также, какое техническое произведете мы ни взяли-бы, во вся-комъ, хотя и можно выделить принципъ, схему и конструк-ц!ю, но это не части изобретешя, а стороны, различаемый анализирую щимъ умомъ. Все это надо иметь въ виду, ища трехактъ въ примерахъ действительныхъ изобретений. Конечно, найдутся таюе примеры, где на самомъ деле выработка изобретешя, действительно, распадается на три отделешя, фазы. И хотя, повидимому, TaKie случаи намъ всегда ценнее, но мы не ихъ только возьмемъ, и это по двумъ причинамъ: во-первыхъ, это значило-бы, что мы обращаемъ внимаше на наружный, а не на внутреннш ходъ развит!я изобретешя; во-вторыхъ, производили-бы выборъ не изъ большинства, а изъ меньшинства фактовъ, такъ какъ подобные факты скорее исключеше, чемъ правило. А такъ какъ трехактъ приложимъ ко в с е м ъ безъ исключен!я изобретен!ямъ и везде рисуетъ ихъ внутреншй генезисъ, то намъ вовсе нетъ нужды опираться на случайный внешшя совпадешя, а нужно обратиться, во-первыхъ, къ изобретешямъ выдающагося зна-чешя, во-вторыхъ, среди нихъ поискать таюя, которыхъ
— 105 —
история известна наиболее достоверно. Я долженъ только предупредить читателя—не—техника, что здесь уже неизбежно войти въ некоторый спещальныя подробности.
Для примера механическаго изобрететя возьмемъ изобретете Дж. Уаттомъ не всей паровой машины, а только параллелограмнаго механизма, служащаго (или вернее слу-жившаго) для прямолинейнаго направлешя штока поршня въ паровой машине его типа съ длиннымъ вертикальнымъ цилиндромъ и коромысломъ. Типъ этотъ давно уже остав-ленъ, но изобретете это классическое, и самъ Уаттъ пи-салъ о немъ своему сыну: <Хотя я и не чрезмерно често-любивъ, но изобрететемъ параллельнаго направлетя я горжусь более, чемъ всеми остальными, сделанными мною», Истор1я этого изобрететя такова. Джемсъ Уаттъ, механикъ при каоедре физики въ Оксфордскомъ университете, чи-нилъ модель Ньюкоменовской паровой машины. Задумавъ выработать универсальный двигатель, Уаттъ понялъ, что для этого необходимо применить цилиндръ двойного дей-ств!я. Но тогда уже нельзя было присоединять поршень къ коромыслу при помощи цепей, которыя передаютъ работу только въ одну сторону: надо было применить каше-ни-^ будь стержни; но соединеше съ коромысломъ должно было быть, во-первыхъ, подвижнымъ, во-вторыхъ, такого рода, чтобы штокъ поршня шелъ по прямой лити вверхъ и внизъ, а коромысло качалось вокругъ своего центра. Такова была сознательно поставленная Уаттомъ техническая задача, разрешенная имъ въ форме механизма, называемаго до сихъ поръ «параллелограммомъ Уатта>. То, что называется „паровая машина Уатта", есть не что иное, какъ совокупность цЪлаго ряда такихъ задачъ, разрешенныхъ частью Уаттомъ, частью его предшественниками. Поэтому, паровая машина, какъ целое, не представляетъ собою эврилогиче-ской единицы, а она составлена изъ ряда такихъ единицъ, какъ, напр., паралелограммъ Уатта. Мы не знаемъ, долго-ли думалъ Уаттъ надъ этою задачей, но мы имеемъ отъ него собственноручное письмо къ компаньону, Бултону (1784 г), где онъ очень ясно выражаетъ первый проблескъ решетя задачи, относящейся къ первому акту творчества. Вотъ что онъ писалъ: «У меня на прицеле новая дичь. У меня проблескъ новаго метода, по которому можно будетъ заста
106 —
вить двигаться штокъ поршня вверхъ и внизъ, прикрепляя егсу только при помощи желЪзнаго стержня къ коромыслу, безъ цепей, вертикальныхъ направляющихъ, ползуновъ, дуговыхъ насадокъ и другихъ тяжелыхъ частей. Путемъ этого приспособлешя, если только оно оправдаетъ надежды, можно будетъ выгадать около пяти футовъ въ вышине машиннаго помещешя при восьми футахъ хода поршня»» Вотъ самый настоящая выражешя для изобретешя, пережи-вающаго свой первый актъ: опытный изобретатель, Уаттъ, не увле кается и говоритъ не объ изобретении, но о пер-вомъ проблеске его и еще не уверенъ, оправдаются-ли его надежды.
Окончаше перваго акта точно также отмечено самимъ Уаттомъ въ письме къ сыну, писанномъ, правда, гораздо позже, въ 1808 году, по памяти; къ письму приложенъ и чертежъ, воспроизводимый нами здесь. Онъ пишетъ: „Че-резъ некоторое время мне пришло въ голову, что если мы возьмемъ два равныхъ рад!уса АВ и СР, которые вращаются вокругъ центровъ Ви С и соединены между собой стерж-
Фиг 1 .
Котя съ собственноручная наброска, сд’Ьланнаго Джемсомъ Уаттомъ-для выяснешя идеи своего механизма, назначеннаго для прямолияей-наго направлешя (параллелограмма Уатта). Этотъ яабросокъ харак-теренъ для перваго акта изобретешя.
немъ A D, то при качанш ихъ на протяженш некоторыхъ дугъ, концы ихъ будутъ отклоняться отъ прямой на равг ныя и противоположный величины, и что точка Е будетъ описывать почти прямую лиюю. Кроме того, если мы возьмемъ для удобства рад!усъ CD наполовину меньше, неужели А В, то получается то-же самое при условии, что мы беремъ точку Е ближе къ Р; отсюда и произошла та конструкция, которую впс»следств!и назвали параллельнымъ на-правлешемъ*. Вотъ пенное и характерное указаше для
107 —
конца перваго акта: не только об^ изобрЪтеши, но и о схемЪ еще рано говорить, потому что чертежъ фиг. 1 заслуживаете развЪ только назвашя эскиза: по этому чертежу еще нельзя строить механизме, изобретатель еще не ска-залъ своего послЪдняго слова.
Но вотъ Уаттъ приступилъ ко второму акту, къ опы-тамъ и разсчетамъ. Гипотеза подтвердилась, предположен!я оправдались даже въ большей мЪрЪ, чЪмъ думалось: оказалось, что не только точка Е (фиг. 1 и 2) годится для прямого направлешя, но и всякая другая, лежащая на прямой
Фиг. 2.
Чертежъ, поясняюпцй движете механизма, котораго идея представлена Уаттомъ въ видЪ наброска фиг. 1. Видно, что точка Е действительно описываетъ лишю, близкую къ прямой.
В Е (фиг. 3), а посему и вершина F паралелограмма ADFG, подъ услов1емъ, чтобы эта вершина лежала на прямой BE. И точка Р, дЪлающая большей размахъ, оказалась наиболее подходящей для прикрЪплешя къ ней штока поршня. Чертежъ фиг. 3 есть уже полная схема механизма, назван-наго параллелограммомъ Уатта. Изобретатель сказалъ свое последнее слово, и выполнеше механизма на дЪлЪ можетъ быть поручено любому опытному мастеровому: остается конструктивное выполнеше.
Выражешя второго письма Уатта опять весьма характерны для второго акта. Въ самоМъ д'Ьл'Ь, они указывают!» на то, на что направлялись изыскашя Уатта. И опыты показали, что строго прямой линш нигдЪ не получается: точки А, EylD описываютъ, такъ называемую, лемнискоиду, т. е. очень удлиненное французское (фиг. 2). Но для практическихъ цЪ-лей приближеше къ прямой оказалось вполн’Ь достаточными
— 108 —
ЗамЪтимъ здесь, что въ стадш схемы (фиг. 3) изобретете годится для патентовашя.
Теперь перейдемъ къ химическимъ изобретешямъ. Отличный примЪръ намъ представляетъ изобретете (или, если хотите, открыпе) ализарина *). Съ 1826 года ализаринъ былъ известенъ, добывался исключительно изъ корня марены (краппа) и применялся для пунцоваго крашешя. Но такъ какъ пунцовое крашеше быстро получило огромное развипе, а возделываше марены не могло за нимъ поспевать, то цена на ализаринъ росла въ огромной прогрести и множество химиковъ начали добиваться получежя ализарина искуссТвеннымъ путемъ. Можно-ли сказать, что
Схематически чертежъ параллелограмма Уатта, характерный для второго акта изобрететя. Изобретете определяется такой схемой, какъ со стороны своего содержашя, такъ и объема. Буквы те же, что и на фиг. 1 и 2.
задача: „добыть ализаринъ искусственно" составляетъ собою техническую задачу въ эврилогическомъ смысле? Нетъ, это еще не задача для изобретателя, а выражеше общаго желашя. Мнопе безуспешно старались удовлетворить этому желанно, этой потребности, но все нападали на неразрешимый техническ!я задачи. Такъ, напр., Гризъ старался добыть ализаринъ изъ нафталина. Счастливее оказались Грэбе и Либерманъ (1868). Они себе поставили ясную и определенную техническую задачу: не то что получить ализаринъ наугадъ, но определить тотъ радикалъ, изъ котораго можно получить ализаринъ. Къ решенпо
<) Пользуюсь случаемъ выразить благодарность проф. В. В. Шар вину (Москва) за его указаше на этотъ прим^ръ.
— 109 —
этой задачи они подошли общеизвЪстнымъ въ геометрш методомъ, который тамъ называется аналитическим^ а именно: предположивъ, что ализаринъ полученъ, т. е. взявъ готовый ализаринъ, проанализировать таюя его реакции, которыя въ обратномъ порядк'Ь дадутъ его. Задача ока-
Фиг. 4.
Конструктивное выполнен!е параллелограмма Уатта, характерное для третьяго акта изобр-Ьтешя. Буквы тЬ же, что и на фиг. 1, 2 и 3. Сравнеше этого рисунка съ чертежомъ фиг 3 уясняетъ разницу между схемой и конструкшей механизма.
залась выполнимой: при помощи цинковой пыли имъ удалось возстановить ализаринъ на антраценъ, тогда уже хорошо известный и изъ каменноугольнаго дегтя легко добываемый.
Дойдя до этого результата, Грэбе и Либерманъ сделали открыпе, но еще не сделали изобр'Ьтешя. Быдо-бы ошибочно говорить, что остальное, т. е. получеше изъ антрацена ализарина, было уже само собою понятно. Н'Ьтъ> этотъ переходъ долженъ былъ быть еще найденъ, т. е. изобрЪтенъ способъ къ его производству. Значитъ, pt-
— 110 —
шивъ первую задачу, наши изобретатели оказались передъ второй: „нельзя-ли взять продажный антраценъ и его окислить на ализаринъ?" Первый актъ привелъ ихъ къ замыслу, который на современномъ химическомъ языке выражается такъ: „окислить антраценъ въ антахинонъ и къ последнему присоединить две гидроксильныя группыи. Это еще не былъ ни способъ, ни даже планъ способа, а именно только замыселъ, отм'Ьтившш первый актъ.
И вотъ начались лабораторные опыты второго акта. Опыты увенчались успехомъ: оказалась возможность заместить всдородъ бромомъ, а этотъ последшй гидрокси-ломъ. Задача была решена: способъ получешя ализарина изъ антрацена былъ обнародованъ и патентованъ въ его лабораторной форме. Она уже давала изобретете; остальное было подъ силу всякому среднему химику (химическому конструктору, какъ теперь въ Гермати выражаются).
Но дело на этомъ не кончилось. Опубликовате способа привлекло къ нему всеобщее внимаше, и одинъ изъ отменныхъ химиковъ, Каро, нашелъ возможнымъ заменить въ способе Грэбе и Либермана пр!емъ бромироватя npi-емомъ сульфировашя, представляющимъ гораздо болышя практически удобства. Тогда все трое изобретателей соединились вместе и стали эксплуатировать общее изобретете сообща.
Спрашивается: что далъ Каро? Онъ взялъ готовый замыселъ, т. е. результатъ перваго акта, и къ нему выра-боталъ свой второй актъ, т. е. другой планъ осуществле-шя. Здесь мы видимъ примеръ двухъ эквивалентныхъ пла-новъ (схемъ), соответствующихъ одному принципу.
Мы не будемъ разсматривать третш актъ изобрететя ализарина, т. е. его конструктивное выполнеше, приспособленное для заводской фабрикащи. Это, во первыхъ, завело-бы насъ въ дебри химической терминологии а, во вторыхъ, принесло-бы очень мало пользы въ эврилогиче-скомъ отношеши, такъ какъ третей актъ уже ничего не прибавляетъ къ сути изобретешя.
Теперь надо разсмотреть примеръ „способа производства". Къ счастью, мы имеемъ безподобный примеръ этого рода въ изобретеши Бессемеромъ его знаменитаго способа производства стали, произведшаго переворотъ.
— Ill
какъ въ металлургическомъ деле, такъ и въ ма шиносгрое-ши. И здесь тоже мы пользуемся разсказомъ самого Бессемера, опубликованнымъ въ 1896 году въ качеств Ь опро-вержешя утверждешя американца Виксъ, будто пр!оритетъ на обезуглероживаше чугуна прямымъ вдувашемъ воздуха принадлежитъ американцу Келли. ЗамЬтимъ только, что способъ Бессемера заключается въ томъ, что берется расплавленный чугунъ и въ него вдувается воздухъ; угле-родъ выгораетъ, и получается сталь. А раньше сталь получалась такъ, что чугунъ обезуглероживался совс'Ьмъ на железо, а после снова вводился углеродъ въ количестве, нужномъ для состояшя стали.
Такимъ-же способомъ работалъ сначала и Бессемеръ: онъ плавилъ чугунные штыки въ сводчатой печи, въ пороги которой вводился св'Ьжш воздухъ. Во время этой операщи онъ заметили, что те штыки, на которые направлялся воздухъ, на поверхности обратились въ железо, а изъ ихъ внутренности чугунъ выплавился. Это было открытие. На основаши его ему пришелъ въ голову во-просъ, который составилъ новую техническую задачу: „нельзя-ли обезуглероживать расплавленный чугунъ непо-средственнымъ воздЪйств1емъ на него струи воздуха? “ .Для решетя, чисто принцип!альнаго, этого вопроса, Бессемеръ взялъ небольшой тигель съ расплавленнымъ чугу-номъ, сильно нагреваемый снаружи во избЪжаше остыва-вашя, а въ тигель сверху вдувалъ струю воздуха. Действительно, черезъ полчаса чугунъ превратился въ железо. Убедившись въ возможности прямого обезуглероживания, онъ теперь только приступили къ серьезному решешю своей технической задачи, и тутъ только мы его застаемъ за первымъ актомъ. Опыты эти происходили въ 1855 году. Но въ 40-хъ годахъ, по его словамъ, онъ окислялъ льняное масло и получали изъ него олифу темъ, что вдувалъ въ его массу снизу воздухъ. Перенеся „изоморфно" этотъ пр1емъ въ свои теперештя изыскашя, Бессемеръ построилъ вертикальную печь, въ которую налили чугунъ въ большемъ количестве противъ перваго опыта и вдувалъ воздухъ черезъ шесть сопели, расположенныхъ внизу около дна. При этомъ выяснилось неожиданное и очень благопр!ятное обстоятельство, а именно: нагреваше сна-
— 112 —
ружи оказалось ненужнымъ, потому что, несмотря на вду-ваше холоднаго воздуха, температура нетолько не падала, а, напротивъ, сильно поднималась. УспЪхъ показался настолько серьезнымъ, что Бессемеръ произвелъ целый рядъ опытовъ въ этомъ направлены, и они въ результате дали то, что 26-го августа 1856 г. изъ полученной этимъ способомъ, т. е. въ стоячей печи, жел'Ьзной болванки была прокатана первая железная полоса.
Но вотъ что насъ особенно интересуетъ: въ продол-жеюе опытовъ Бессемеръ замЪтилъ значительное неудобство въ томъ, что приходилось дуть во все то время, которое требовало и наполнеше печи чугуномъ, и самый процессъ и выемка готоваго продукта, а при этомъ терялось большое количество тепла. Тогда Бессемеру, какъ онъ пишетъ, пришла счастливая мысль сделать вращающуюся печь. Это была новая, очень трудная техническая задача, трудная потому, что въ те времена не было ника-кихъ вращающихся печей. Она потребовала большихъ уси-лШ и затратъ, такъ что только въ 1863 году появился „конвертеръ" (т. е. вращающаяся печь), давппй бессемерование окончательную практическую форму, въ которой онъ сохранился и до нашихъ дней.
Что же намъ показываетъ истор!я бессемеровскаго изо-бр*Ьтешя? При всей краткости нашего разсказа мы видимъ, что изобретете въ своей совокупности потребовало нЪ-сколькихъ трехактовъ, другими словами, что здесь мы имеемъ не одно, а несколько отдельныхъ изобретен^. Въ самомъ деле, заметивъ, что воздухъ выжигаетъ изъ раскаленнаго чугуна углеродъ, Бессемеръ возымелъ такой замыселъ: „выработать практически способъ для прямого обезуглероживашя чугуна вдувашемъ въ него воздуха". Здесь отмеченъ конецъ перваго акта. Во второмъ акте Бессемеръ производитъ длинный рядъ опытовъ, который и завершается приготовлешемъ железа этимъ способомъ. После того Бессемеръ ставитъ себе новую задачу: „устроить вращающуюся печь". Это I актъ новаго изобретешя, которое прошло черезъ стадш опытнаго изеледовашя (II актъ) и конструктивна™ выполнешя (III актъ) и явилось готовымъ бессемеровскимъ способомъ приготовления стали, по кото
113 —
рому въ настоящее время готовится около двухъ третей всей стали на земле.
Мы разсмотрЪли достоверный исторш трехъ выдающихся изобретешй, относящихся ко вс±мъ тремъ классамъ, на которые распадается техническое изобретете, т. е. къ изо-брЪтешямъ механическому и химическому и способу про-изводства. И везде трехактъ оказался ясно видимымъ. Если бы мы обратились къ изобретешямъ очень сложнымъ, то увидели бы, что они разветвляются на несколько трех-актовъ и только. Но какъ обстоитъ дело съ изобретениями черезчуръ простыми? Возьмемъ примеры. Акварелисты часто употребляютъ двойную кисть. Неужели требуется трехактъ для того, что бы насадить вторую кисть на свободный ко-нецъ ручки? Да, несомненно: дело должно было начаться съ предположешя о томъ, что было бы желательно насадить вторую кисть. Мастеровой, которому для выполнешя его текущей работы неудобенъ имеющейся молотокъ, все таки начинаетъ съ мысли о томъ, какая форма была бы удобна (I актъ), и затемъ осуществляем ее. Здесь второй и третей акты сливаются, потому что выполнеше замысла слишкомъ подсказано темъ, что уже существуетъ. Еще примеръ. За последнее десятилепе зубчатыя колеса изготовляются съ успехомъ изъ кожи и фибры, что представляем разный практически удобства. Здесь трехактъ несомнененъ. Несколько летъ тому назадъ я виделъ въ Австрш спичечную коробку, въ одномъ боку которой была круглая дыра, для того, что бы въ нее просунуть спичку отъ ветра. Здесь все дело было въ первомъ акте, въ выдумке; второй и трепй акты, конечно, уже не представляли затруднетй. Наоборотъ, есть много техническихъ предпр!ятш, которыхъ идеи являются общимъ достояшемъ, но зато вторые и третьи акты не даются. Къ такимъ еще недавно принадлежало воздухоплаваше. И если въ на*1и дни задача уже решена, то, конечно, путемъ не одного трехакта, а безконечнаго числа ихъ; каждый изъ нихъ решалъ одну частичную задачу.
Въ главе 12-ой мы видели, что новизна въ изобрете-тяхъ можетъ гнездиться либо въ конструкщи, либо въ схеме (плане), либо въ принципе. При этомъ мы ссылались на то, что видно въ машиностроительной практике. По-
— 114 —
слЪдшй случай, случай „изобрЪтешя совершенно новой машины", конечно, самый полный и интересный, и что касается до трехактной теорш, то онъ какъ нельзя лучше ее подтверждаетъ. Она и выведена собственно изъ паблю-дешй надъ дЪйствительнымъ машиностроешемъ, какъ мы его видимъ въ промышленной практик^.
Глава шестнадцатая.
Обобщенная формула трехакта.
Анализъ техническаго творчества былъ направленъ на то, чтобы на частномъ пример! придать трехактной теорш наиболее выпуклую конкретную форму. Теперь мы пока-жемъ, что всякое творчество человека совершается по трехакту.
Ч'Ьмъ обширнее Teopia, т Ьмъ она общнЪе, тЬмъ отвлеченнее. Но это только въ ея наиболее общей формулировке. А если это теор1я настоящая, т. е. даетъ ключъкъ настоящему, а не кажущемуся уразумешю действительности, то она должна выдержать и частныя приложетя къ темъ отдельнымъ рядамъ явленш, для которыхъ предназначена, и въ этихъ частныхъ приложешяхъ должна принимать все больше и больше окраску явлешй, сливаясь съ ними по мере приближешя къ действительности. Въ этомъ отно-шенш теоретизащю нередко сравниваютъ съ восхождешемъ на гору. Съ вершины высокой горы открывается обширный видъ. Въ равнину впадаютъ долины и ущелья, образуя ясную систему артерш, впадающихъ другъ въ друга и пол-зущихъ узкими ущельями въ горы, которыхъ рельефъ бросается вамъ въ глаза, какъ на гипсовой модели. Равнины зелены, ущелья темны, горы серы. Но это только съ большой высоты. Спускаясь въ долину, вы уже не такъ ясно видите общее устройство поверхности, но зато картина выигрываетъ въ красоте подробностей: долины оказываются пестрыми, ущелья обогащаются игрою световъ и теней, а горы, скрываюгщяся и только замыкаюпця ущелья, свер-каютъ всеми цветами радуги. И каждая долина, ущелье, гора получаютъ свою физюномпо.
— 116 —
Вотъ мы съ вами спустились въ долину техническихъ изобр'Ьтенш для того, что бы трехактъ получилъ ясную физюномпо. Но теперь мы предпримемъ восхождеше, и тогда мы во всехъ проявлешяхъ человеческаго творчества уви-димъ трехактъ, очищенный отъ пестроты частныхъ приложена, но взам'Ьнъ того раскрывающш передъ нашимъ умственнымъ взоромъ внутреншй составъ творчества во вс'Ьхъ его проявлешяхъ.
А Гартигъ (имя котораго нами уже упоминалось), называя теор!ю вообще ключемъ къ уразум^Ьшю.истины, видитъ ея олицетвореше въ настоящихъ ключахъ, служащихъ для отпирашя замковъ. Бородки ключей у дорогихъ зам-ковъ им'Ьютъ, какъ известно, множество разнообразныхъ ныступовъ и впадинъ. Но тамъ, где имеется целый рядъ э акихъ замковъ, какъ, напр., въ банкахъ, то имеется и, такъ называемый, контрольный ключъ, отпираюпцй ихъ все. Онъ отличается темъ, что на его бородке имеются только тЬ выступы, которые отпираютъ. Такимъ образомъ, чЪмъ большее количество разныхъ замковъ ключъ отпираетъ, тЪмъ меньше на немъ выступовъ. Точно также и всякая теория Т'Ьмъ проще (бЪднЪе), ч'Ьмъ она обширнее.
Самая общая формула трехак1а следующая: человеческое творчество есть совокупная функщя трехъ деятелей: желашя, знашя и ум^шя. Функщю желашя (интуицш) мы называемъ первымъ актомъ, функщю знашя (разсуждешя) вторымъ актомъ, функщю умЪн1я (рутины) третьимъ актомъ. Благодаря этимъ тремъ дЪятелямъ создался тотъ микро-космосъ, которымъ человекъ себя окружилъ, какъ второй (искусственной) природой и который называется культурой (цивилизацией).
Вся жизнь человека, вся его деятельность, проходитъ въ решети задачъ, который ему ставятъ его потребности, со стихшной силой ищушдя удовлетворешя. Решеше задачи бываетъ легко и просто, когда задача не выходитъ изъ круга того, что обыкновенно, привычно, известно. Тогда она решается путемъ рутины, т. е. изъ трехъ деятелей творчества работаетъ только одинъ последшй. Следующая по трудности задача будетъ такая, решеше которой не дается одной рутиной обыденной практики, где требуется обширный кругозоръ и гибкость мысли. Наконецъ, самая
— 117 —
трудная задача та, где и этого мало, а требуется догадка, интуищя, т. е. творчество въ общепринятомъ смысле. Такъ вступаютъ въ действ!е второй и первый деятели. Но понятно, что всякая „новая" задача, впервые решаемая пол-нымъ трехактомъ, впосл'Ьдствш переходить во власть рутины, и въ этомъ переходе „изобрететя" въ разрядъ „кон-струкщи" нЪтъ ничего понижающаго: напротивъ, это желательное и необходимое сопутств!е росту культуры. Гешй прокладываетъ новый путь, по которому за нимъ слЪдуетъ толпа. Но толпа и есть человечество, а рутина есть при-знакъ приспособленности.
Стоя передъ новой задачей, человекъ не видитъ путей къ ея решешю. Такой путь открывается ему наипемъ, откровешемъ. Мы здесь признаемъ только голый фактъ откровешя, считая его происхождеше естественнымъ во всехъ проявлешяхъ человеческаго творчества, какъ мы считаемъ естественной ту силу, которая производитъ целесообразную разновидность въ органическомъ Mipe. Наит1е (интуищя) говоритъ человеку только то, чего ему хочется, но еще не то, что онъ будетъ делать на самомъ деле. Это еще только уяснеше его собственнаго замысла. Въ этомъ уяснеши замысла и состоитъ первый актъ творчества.
Второй актъ состоитъ въ проверке замысла на осно-ванш того, что есть и что возможно. Для этого надо „знать6. Конечно, знаше бываетъ двоякаго рода: житейское, эмпирическое и школьное, научное. Но функщя у того и другого одна и та-же. Требуется только, что бы оно давало возможность верно предсказывать факты и производить умственные опыты „верно", т. е. въ согласш съ действительностью. Тогда изъ замысла вырабатывается планъ (схема) произведешя.
Фактическое выполнеше произведешя составляетъ тре-Tift актъ. Человекъ вступаетъ въ борьбу съ окружающимъ и переделываетъ его, согласно со своимъ планомъ. И вотъ для того, что бы эта борьба была успешна и привела къ желаемому результату, надо, чтобы планъ удовлетворялъ двумъ услов!ямъ: во-первыхъ, чтобы былъ приспособленъ къ замыслу, во-вторыхъ, чтобы былъ приспособленъ къ окружающему.
Изъ последнихъ словъ видно, что три деятеля твор
— 118 —
чества—желанхе, знаше и умЪше—должны работать сообща,, ставя услов!я одинъ для другого. Въ самомъ д'ЬлЪ, нельзя составить себе разумнаго замысла, если не предвидишь, съ ч Ьмъ встретишься, и нельзя изъ замысла выработать испол-нимаго плана, если не владеешь рутиной.
Механизмъ трехъ актовъ следующш:
Первый актъ начинается съ наит1я, откровешя, выдумки, интуицш. Это психичесюй синтезъ новаго продукта изъ прежняго опыта. Происходитъ онъ подъ давлешемъ неко-тораго, какъ мы выразимся, „душевнаго потенщала". А про-дуктъ его, „концептъ", состоитъ въ разныхъ случаяхъ изъ всякихъ душевныхъ элементовъ, какъ-то: идей, понят!й, сужденш, образовъ формъ и образовъ движенш, тоновъ, чувствовашй (эмощй), желашй (хотЪнш). Существенными признаками этого концепта являются: а) гипотетичесюй характера б) цЪльность, причемъ целое больше суммы сво-ихъ частей, и в) самородность, т. е. происхождеше изъ недръ души.
И смотря по тому, каше изъ перечисленныхъ элементовъ въ концепте преобладаютъ, его относятъ къ различнымъ отраслямъ человеческаго творчества и называютъ различно, а именно:
1)	идеей изобретешя, если преобладаютъ конкретный представлешя, соединенный съ утилитарными желашями и суждешями;
2)	гипотезой, если преобладаютъ умственные элементы, соединенные съ теми эмохцями, который характеризуются, какъ искаше истины;
3)	художественнымъ замысломъ, если его элементы причисляются къ эстетическому разряду, и
4)	волешемъ или хотешемъ или намерешемъ, если преобладаютъ желашя.
Отсюда ясно, что концептъ перваго акта можетъ .заразъ принадлежать къ разнымъ отделамъ человеческаго творчества, какъ-то: быть заразъ и изобретешемъ,и откры-т!емъ, и художественнымъ произведешемъ, и волешемъ. И если мы во всякомъ отдельномъ случае всетаки относимъ его не ко всемъ, а къ одному изъ этихъ классовъ, то къ этому насъ обыкновенно склоняетъ то, что те или друНе изъ элементовъ своимъ преобладашемъ сообщаютъ всему
— 119 —
концепту свой тонъ, при чемъ остальные элементы намъ представляются лишь обертонами.
Методъ перваго акта есть интроспекщя. Въ самомъ деле, человекъ старается въ продолжеше него 'прочесть тотъ 1ероглифъ, который образовался въ душе его безъ его сознательнаго участ!я. Этою интроспекщей определяется и продолжительность перваго акта; иногда онъ длится одно мгновеше, иногда онъ очень продолжителенъ. Первый актъ тогда оконченъ, когда человекъ (?амъ уяснилъ себе свой замыселъ.
Второй актъ есть дальнейшая и сознательная пере работка концепта, направленная на то, что бы очистить его отъ гипотетической примеси и выработать изъ него такой планъ произведешя, который целесообразенъ въ обоихъ направлешяхъ, т. е. настолько же служить решешемъ первоначальной задачи, насколько и выполнимъ на деле. Его методъ есть методъ логики, индуктивной и дедуктивной со всеми вспомогательными средствами наблюдешя, опыта, умозаключешя и разсчета; вообще, стало быть, это есть методъ экспериментировали надъ вещами и мыслями.
Въ результате второго акта получается;
1)	полный планъ (схема) изобрететя, проектъ, модель, образецъ;
2)	доказанная гипотеза, въ которой недостаетъ разве только окончательной краткости формы для того, что бы она предстала, какъ научное положеше, теорема, философема;
3)	планъ, модель, сценарШ, картонъ художественнаго произведешя;
4)	планъ поступка, метода, способа, предпр!ят!я.
Наконецъ, наступаетъ т р е т i й актъ, вещественное выполнеше произведешя. Къ его методу относится: рутина, ловкость, сноровка, навыкъ, тактъ, пр!емы ремесла. Его результатомъ являются:
1)	полное изобретете, отличающееся утилитарнымъ характеромъ своего эффекта; въ немъ существенны: либо форма (это въ механическомъ изобретении), либо вну-треншй составь (въ химическомъ), либо последовательность операщй (въ способе производства);
— 120 —
2)	законченное открыпе, т. е. поняпе, формула, законъ и т. п., вообще ясно формулированная мысль, расширяющая наше познаше;
3)	художественное произведете, имеющее, стало быть, некоторый определенный эстетическш эффектъ;
4)	д^яше, поступокъ, волевое дЪйств!е, приспособляющее что нибудь внЪ насъ къ нашимъ внутреннимъ отно-шешямъ.
Во всякой деятельности человека, въ каждомъ отдель-номъ поступке мы замечаемъ, анализируя, три рода деятелей: во-первыхъ, нетъ сознательной, целесообразной деятельности безъ намерен!я,которое выражаетъ основную ценность поступка и определяетъ его телеологически, которое отвечаетъ какой нибудь потребности человека и сообщаетъ поступку определенное направлеше въ'сторону наименьшаго со против летя. Во вторыхъ, мы замечаемъ въ числе необходимыхъ деятелей з н а н i е той фактической области, въ кругу которой придется действовать: только такое знаше можетъ указать для поступка направлеше наименьшаго сопротивлешя. Наконецъ, въ третьихъ, мы замечаемъ, что совершеше поступка, если онъ целесооб-разенъ, требуетъ уменья обращаться съ вещью, конечно, не вообще, но въ данной области. Это общее соображеше открываетъ применеше трехакта ко всемъ случаямъ сознательной, целесообразной деятельности человека. Если-бы мы захотели во всей подробности подтвердить это поло-жеше, то пришлось-бы написать целый томъ однихъ только примеровъ. Здесь мы не собираемся этого делать, а посту-пимъ такъ: мы покажемъ применеше трехакта въ творчестве художника, ученаго (мыслителя) и въ обыкновен-ныхъ обыденныхъ проявлешяхъ волевой деятельности, считая, что темъ самымъ достаточно подтвердится трехактная теор!я въ ея наиболее общей формулировке. На этомъ пути мы незаметно дойдемъ до последняго обобщешя: творчество человека сливается съ волевой деятельностью. Затемъ намъ останется только войти въ некоторый подробности, особенно интересный въ эврилогическомъ отношеши.
Глава семнадцатая.
Трехантъ въ художественномъ творчеств^.
Прежде всего въ художник^ возникаетъ замыселъ, дол-женствуюшдй получить выражеше въ формахъ, краскахъ, сло-вахъ, тонахъ, движешяхъ и т. п. Такъ какъ замыселъ художника отчасти или всецело сотканъ изъ чувствованш и на-строешй, то естественно, что онъ уступаетъ замыслу техника въ ясности и определенности. Техника можно всегда остановить и спросить: что вы сейчасъ преследуете? Этого нельзя сделать съ творящимъ художникомъ: его ведетъ верный, ио темный инстинктъ. Въ этомъ отношен! и всего дальше отъ техники стоитъ музыка. Въ литературе-же степень конкретности замысловъ бываетъ очень различна. Во всякомъ случае разъ замыселъ ясно почувствованъ, то совершенъ первый актъ. Второй и третш акты состоятъ въ разработке замысла на основаши знашя и умешя, которыми художникъ располагаетъ.
Что касается до побуждешя къ творчеству, т. е. до возникновешя задачи, то и у художника замыселъявляется то самородкомъ, то по внушешю, и ему тоже приходится работать на заказъ, т. е. выполнять заданную программу. Точно также интуиция иногда уясняется передъ сознашемъ сразу, иногда-же дешифрирование ея стоитъ большихъ уси-л!й. Гете говоритъ: „Чемъ крупнее талантъ, темъ отчетливее и быстрее вырисовывается (внутри) картина, подлежащая воспроизведена. Стоитъ только посмотреть на рисунки Рафаэля и Микель Анджело, где стропй контуръ сразу отделяетъ отъ фона и телесно схватываетъ то, что должно быть изображено. Наоборотъ, позднейшихъ, хотя и отличныхъ, живописцевъ можно уличить въ работе на-
122 —
ощупь: выходитъ часто такъ, какъ будто они хотятъ со* здать на бумагЪ въ легкихъ, неопред'Ьленныхъ чертахъ-такой элементъ, изъ котораго впосл*Ьдствш должны образоваться и голова, и волосы, и фигура, и платье и все прочее, какъ цыпленокъ изъ яйца" *). Мы не споримъ съ Гете: можетъ быть, и есть какая нибудь связь между величиной таланта и быстротой, съ которой совершается первый актъ. Но даже если эта мысль и в^рна, то она очень плоха выражена и вовсе не доказана у Гете. Въ самомъ д’Ьл'Ь, что-же доказываютъ его слова? Доказываютъ только то, что Рафаэль и Микель Анджело брались за карандашъ уже тогда, когда замыселъ уяснился передъ духовными глазами во всЪхъ подробностяхъ. А «друпе живописцы» брались за карандашъ раньше. Вотъ и все. И даже очень можетъ быть,, прибавимъ отъ себя, что этимъ преждевременнымъ наброс-комъ тЪ живописцы наносили ущербъ своему произведен^.
ЗдЪсь я опять обращаюсь за подтверждешемъ къ творчеству техника. Въ течете перваго акта носителю зарож-дающагося замысла ничего не остается дЪлать, какъ дешифрировать 1ероглифъ, который образовался въ душЪ. Эта работа всего усп'Ьшн'Ье производится интроспективно, т. е. умозрительнымъ путемъ. Бумага и карандашъ играютъ^ конечно, важную роль въ техническомъ проектировали, но только не въ продолжеше перваго акта. Зд^сь они могутъ только помЪшать, и это по двумъ причинамъ. Предцоло-жимъ, что техникъ вырабатываетъ новую машину. Первая причина та, что бумага имЪетъ только два измЪрешя, тогда какъ машина, покуда не работаетъ, имЪетъ три изм^рвши,. а какъ только заработала, такъ получаетъ четыре измЗэ-решя, такъ какъ къ тремъ измЪрешямъ пространства при
*) „Je grosser das Talent, je entschiedener bildet sich gleich im Anfange das zu reproducierende Bild. Man sehe Zeichnungen von Raphael und Michel Angelo, wo auf der Stelle ein Strenger Umriss das, was dargestellt werden soil, vom Grunde loslost und kdrperlich einfasst. Dagegen wer-den spatere, obgleich treffliche Kunstler auf einer Art von Tasten ertappt; es ist Sfters, als wenn sie erst durch leichte, aber gleichgiltige Ztigeaufs Papier ein Element erschaffen wollten, woraus nachher Kopf und Haar,. Gestalt und Gewand und was sonst noch, wie aus dem Ei das Httnchea. sich bilden sollte". Goethe.
123 т-
бавляется время. Все мы, напр., видали швейную машину и знаемъ, что шьетъ она немногими <рабочими > частями, къ которымъ принадлежать: игла, челнокъ и транспортеръ ткани. И вотъ я прошу читателя обратить внимаше на следующее: на бумагЪ очень легко изображаются эти отдельный части машины, но съ большимъ затруднешемъ и очень несовершенно изображается работа ея, т. е. образоваше петли. Посмотрите хоть статью о швейной машине въ ка-комъ нибудь энциклопедическомъ словаре, чтобы въ этомъ убедиться. Теперь представьте, что это вы изобретаете швейную машину, т. е. машинное образоваше петли. Неужели вы возьметесь за карандашъ для того, чтобы выяснить процессъ образовашя петли, если карандашъ для этого не годится? Едва-ли. Вы будете следить въ воображеши за движешями рабочихъ частей и только разве отдельные моменты занесете на бумагу.
Вы скажете, можетъ быть, что для этого надо изъ ряда вонъ выходящее воображеше какъ по верности, такъ и по наглядности? На это можно заметить только то, что, ведь, и для изобретешя совершенно новыхъ машинъ тоже надо иметь изъ ряда вонъ выходяпия даровашя. Образецъ такого даровашя, такого сильнаго воображешя намъ даютъ заметки и наброски Леонардо да Винчи. Известно, что тог-дашше богачи ему заказывали нередко производство ма-шинныхъ сооруженш. Очевидно, онъ подготовлялся къ такимъ поручешямъ и занесъ въ свои тетради множество механизмовъ (напр., винтовыхъ зубчатыхъ колесъ, оси ко-торыхъ не пересекаются), такихъ механизмовъ, которые только въ наши дни сделались доступны для выделки, отвечающей ихъ сложности. И вотъ, просматривая эти наброски, поражаешься, до какой степени ясно и «телесно> Леонардо следилъ въ воображеши за движешями этихъ механизмовъ. Но ясность и определенность этихъ рисун-ковъ, которыя вполне можно поставить рядомъ съ определенностью рисунковъ Рафаэля и Микель Анджело, о чемъ говорится въ вышеприведенныхъ словахъ Гете, по моему, свидетельствуютъ только о томъ, что и Леонардо брался за карандашъ только тогда, когда первый актъ завершался въ воображеши. Несвоевременное-же, т. е. преждевременное, употреблеше карандаша и бумаги для
124 —
того, чтобы занести на чертежъ зарождающейся замыселъ, вредить еще и въ другомъ отношение: что-бы тамъ ни го-ворилъ Гете, а замыселъ, все равно, зарождается нароста-шемъ частей, какъ въ живомъ зародыпгЬ. Первый проблескъ большею частью только создаетъ некоторый центръ при-тяжешя, некоторое „силовое поле", д,Ьйств1емъ котораго центръ обростаетъ формами. Во время этого обросташя самое важное то, чтобы перебывало въ воображенш побольше всякихъ формъ, готовыхъ изогнуться и приладиться къ ядру притяжешя. Карандашъ и бумага парали-зуютъ наплывъ этихъ формъ, стЪсняютъ выборъ и дЪлаютъ ихъ негибкими. В-Ьдь, самыя <легк!я и неопределенный* лиши на бумагЬ всетаки безконечно тяжелее и неповоротливее воображаемыхъ формъ и навязываютъ воображешю случайно составленный центръ тяжести, отъ котораго очень
трудно отделаться, если почему-либо все наросшее надо бросить и начать съизнова, какъ то часто и бываетъ. И, наоборотъ, если весь процессъ выяснешя своего замысла
ведется интроспективно, то вокругъ идейнаго зародыша свободно и естественно притягиваются новые члены, и
выростаетъ ядро, которое не только не стесняетъ вооб-ражешя, но, наоборотъ, даетъ ему естественную точку опоры. Такимъ путемъ, какъ въ техникНЬ, такъ и въ стройное цЪлое, идейный орга-
искусств^, создается
низмъ.
Какъ долго длится первый актъ въ художественномъ творчеств^? Иногда и простая мысль не дается сразу, а иногда идея даже сложнаго произведешя выясняется сразу. По словамъ Гете, первая мысль о ГамлетЪ пришла Шеке пиру, „какъ неожиданное впечатлЪше, причемъ его уму предсталъ духъ цЪлаго, и онъ въ повышенномъ настрое-ши обозр±лъ отдельный ситуацш, характеры и обшдй ходъ, какъ чистый подарокъ свыше, на который онъ не могъ оказать никакого прямого воздЪйств!я, хотя сама возможность получить такой конспектъ уже предполагаетъ такой духъ, какъ его. ПозднЪйшая разработка отдЪльныхъ сценъ и перемена въ лицахъ зависали уже совершенно отъ его воли, такъ что онъ могъ ихъ выписывать днями и часами и вообще работать надъ вещью неделями, по своему усмо-
125 —
тр^шю" *). Нельзя опред'ЬленнЪе поставить пограничный столбъ между первымъ и вторымъ актами, какъ въ этихъ словахъ Гете! Въ самомъ дЪлЪ, первый актъ выяснилъ общую идею цЪлаго, отдельный ситуации, характеры и развязку, т. е. другими словами, подробно выяснилъ весь замыселъ художника. Зат'Ьмъ только должна начаться «работа», гдЪ творчество будетъ все болЪе и болЪе уступать мЪсто разсужденпо (И актъ) и мастерству (III актъ).
Есть у Толстого очень ценное указаше на процессъ творчества, только, конечно, не въ его монограф!и объ ис-кусствЪ, а въ АннЪ Карениной. Это указаше совсЬмъ не использовано эврилогически, и мы постараемся здЪсь взять то, что оно даетъ. Если читатель припомнитъ, Анна съ Вронскимъ встр’Ьчаютъ въ Италш русскаго гешальнаго живописца, Михайлова. Мы застаемъ Михайлова за интим-нымъ созидатемъ, когда онъ, мучимый новымъ замысломъ, заперся въ своемъ кабинет^ и направляетъ всЪ силы души на то, чтобы уяснить сначала самому себ^ свой замыселъ. Значитъ, мы его застаемъ за первымъ актомъ творчества. Это не картину пишетъ онъ, а только для себя хочетъ сдЪлать рисунокъ, выясняюпцй его замыселъ. „ОнъдЪлалъ рисунокъ человека въ припадкЪ гнЪва. Рисунокъ былъ сдЪланъ прежде, но онъ былъ недоволенъ имъ“. Нвдоволь-ство прежде сдЪланнымъ рисункомъ ясно показываетъ, что изъ души просится наружу что-то другое. И вотъ вспоми-наетъ Михайловъ, что еще раньше имъ былъ сдЪланъ другой рисунокъ, который сейчасъ болЪе отвЪчаетъ его.тре-бовашямъ. Но тотъ рисунокъ былъ брошенъ, отданъ Д'Ь-тямъ играть. „Бумага съ брошеннымъ рисункомъ нашлась, но была испачкана и закапана стеариномъ. Онъ всетаки •*)
•*) „So kam Shakespearen der erste Gedanke zu seinem Hamlet, wo sich ihm der Geist des Ganzen als unerwarteter Eindruck vor die Seele stellte, und er die einzelnen Situationen, Charaktere und Ausgang des Ganzen in erhohter Stimmung tibersah, als reiner Geschenk von oben, worauf er keinen unmittelbaren Einfluss gehabt hatte, obgleich die Mpg-lichkeit, ein solches Aper^u zu haben, immer einen Geist wie den seini-gen voraussetzte. Die spdtere Ausftthrung der einzelnen Scenen aber und der Wechsel in den Personen hatte er vollkommen in seiner Gewalt, so dass er sie tdglich und sttlndlich machen und daran wochenlang fortar-beiten konnte, wie es ihm nur beliebte" Goethe.
126 —
взялъ рисунокъ, положилъ себе на столъ и, отдалившись и прищурившись, сталъ смотреть на него. Вдругъ онъ улыбнулся и радостно взмахнулъ руками. „Такъ, такъ*,— проговорилъ онъ и, тотчасъ-же взявъ карандашъ, началъ рисовать. Пятно стеарина давало человеку новую позу. Онъ рисовалъ эту позу, и вдругъ ему вспомнилось съ выдающимся подбородкомъ энергичное лицо купца, у котораго онъ бралъ сигары, и онъ это самое лицо, этотъ подборо-докъ, нарисовалъ человеку. Онъ засмеялся отъ радости. Фигура вдругъ изъ мертвой, выдуманной, стала живая и такая, которую нельзя уже было изменить. Фигура эта жила и была ясно и несомненно определена. Можно было поправить рисунокъ сообразно съ требовашями этой фигуры, можно и должно даже было иначе разставить ноги, совс^мъ перемЪнить положеше левой руки, откинуть волосы. Но, делая эти поправки, онъ не изменялъ фигуры; онъ какъ будто снималъ съ нея те покровы» изъ-за которыхъ она не вся была видна: каждая новая черта только больше выказывала всю фигуру во всей ея энергической силе, такою, какой она явилась ему вдругъ отъ произве-деннаго стеариномъ пятна".
Передъ нами прошелъ весь первый актъ. Начинается онъ, и здесь начался, какимъ-то сгущешемъ въ душе, ка-кимъ-то давлешемъ, <потенц1аломъ>, который неясенъ самому носителю и настойчиво заставляетъ разобраться въ себе, прочесть образовавшийся 1ероглифъ. Но этотъ iepo-глифъ въ душе, это—не мертвая буква, это живой, но загадочный сфинксъ. Онъ не открываетъ лица своего, но только беретъ изъ наплыва воспоминашй то, что ему под-ходитъ. Такъ обростаетъ зародышъ формами. Всё силы души идутъ на эту примерку, все используется, даже случайное пятно стеарина. Здесь я не могу не напомнить одного совета, который Леонардо да Винчи даетъ начина-ющимъ живописцамъ: „пристально вглядываться въ пятнистый стены, облака и друйя поверхности, покрытыя множествомъ неопределенныхъ пятенъ*. Это возведенное въ методъ „пятно стеарина". Стеаринъ самъ по себе, конечно, не сотворилъ „новую позу человеку", что доказывается темъ, что эту новую позу виделъ только одинъ ху-дожникъ. Пятно стеарина только явилось случайнымъ по-
127 —
<об!емъ для сфинкса и почти раскрыло его лицо. Почти, но не совс'Ьмъ: карандашъ забЪжалъ въ сторону и не такъ набросалъ руку и волосы, какъ того требовалъ сфинксъ. Но теперь, разъ прочтенъ 1ероглифъ, эти пустяшные покровы уже будутъ сняты съ уверенностью. Это и соста-витъ задачу второго и третьяго актовъ. Къ нимъ мы пе-рейдемъ немного погодя.
А пока вновь вернемся къ Михайлову. Откуда чер-лалъ онъ матер!алъ для придашя формы своимъ сфинксамъ? На этотъ вопросъ Толстой отвЪчаетъ: Михайловъ былъ одаренъ въ высокой мере той схватывающей способностью, которая необходима для накоплешя въ душе подобнаго матер!ала. Передъ нами происходить и такое схватыва-ше образа Анны. Изъ поданныхъ карточекъ Михайловъ узнаетъ, что знатные руссюе пришли смотреть его студаю. Студ1я находилась въ некоторомъ отдалеши отъ квартиры художника, и онъ идетъ къ гостямъ, которые его дожидаются у подъезда студ!и. „Онъ подходилъ быстрымъ ша-гомъ къ двери своей студш и, несмотря на волнеше, мягкое освещете фигуры Анны, стоявшей въ тЬни подъезда и слушавшей горячо говорившаго ей что-то Голенищева и <въ то-же время очевидно желавшей оглядеть подходившаго художника, поразила его. Онъ самъ не заметилъ, какъ онъ, подходя къ нимъ, схватилъ и проглотилъ это впечат-леше, такъ-же какъ и подбородокъ купца, продававшаго сигары, и спряталъ его куда-то, откуда онъ вынетъ его, •когда понадобится". И передъ нами-же вскоре этоТъ ма-тер1’алъ понадобился. Михайлову былъ заказанъ портретъ Анны. „Портретъ съ пятаго сеанса поразилъ всехъ, въ •особенности Вронскаго, не только сходствомъ, но и особенной красотой. Странно было, какъ могъ Михайловъ найти ту ея особенную красоту. „Надо было знать и любить ее, •какъ я любилъ, чтобы найти это самое милое ея душевное выражеше®, думалъ Вронскш, хотя онъ по этому портрету только узналъ это самое милое ея душевное выражеше. Но выражеше это было такъ правдиво, что ему и другимъ казалось, что они давно знали его".
Давно известно, что можно слушать и не слышать, смотреть и не видеть. Напомню другой общеизвестный примЪръ этого рода. Въ соборе Пизы по небрежности
— 128 —
ламповщика качалась лампада. Присутствовавши! Галилей (которому, вероятно, наскучила служба) сталъ внимательно следить за качашемъ лампады и замЪтилъ—почему этого не заметили тысячи другихъ богомольцевъ?—замЪтилъ^ что по M'fcp'fc того, какъ затихали ея колебашя, они делались медленнЪе, такъ что сохранялось неизменнымъ время каждаго колебашя. Это замечаше поставило передъ умомъ Галилея научную проблему, которую онъ впоследствш разрешилъ, выяснивъ не только законы колебашя маятника, но и действ!е притяжешя земли вообще.
Еще интересная психологическая подробность выясняется намъ на Михайлове. Эти отдельный замечашя, схваченный на-лету, въ одаренной душе скопляются не какъ-нибудь въ общую кучу, но складываются въ отделы, типы. Во время той-же первой встречи съ пр1езжими Михайловъ заметилъ, что только лицо Голенищева было ему знакомо. „Онъ пом-нилъ только его лицо, какъ помнилъ все лица, который онъ когда-либо виделъ; но онъ помнилъ тоже, что это одно изъ лицъ, отложенныхъ въ его воображены въ огромный отделъ фальшиво значительныхъ и бедныхъ по выраженно". Следуя за Гербартомъ и Вундтомъ, психологи неоднократно разъясняли намъ огромное значеше для „узнавашя* (апперцепцы) присутств!я въ душе такихъ отделовъ, „апперцепцюнныхъ массъ". Отъ богатства и разнообразия такихъ отделовъ зависитъ способность быстро ор!ентироваться въ новыхъ условз’яхъ жизни, быстро находить ответы на житейсше вопросы. Вотъ что даетъ образоваше, или, вернее сказать, что настоящее образо-ваше должно давать. Но это не то, что начинить голову,, какъ дорожный чемоданъ, всемъ, что можетъ понадобиться въ дороге. Напичкать голову всякими благими правилами и мудрыми изречешями очень легко, но если это все не переварено, то и не послужитъ для переваривашя новаго опыта, не войдетъ въ, убеждеше, въ личность.
Но довольно о первомъ акте. Что такое второй и тре-тш актъ въ искусстве? Задача ихъ очень просто выражается такъ: они должны снять все покровы съ содержа-шя произведешя. Прежде всего замыселъ долженъ быть согласованъ съ неизбежными требовашями действительности. Для чего? Для того, чтобы быть намъ понятнымь.
— 129 —
Возьмите какую хотите, самую фантастическую, сказку: самые невозможные черти и боги должны же говорить хоть понятныя намъ вещи. Посмотрите на центавровъ у Рубенса или Беклина или на венскую статую Кановы, изображаю* тую борьбу Тезея съ центавромъ! Вы миритесь съ этой немыслимой спайкой атлета съ конемъ. Во второмъ актЬ художественнаго творчества вступаютъ въ полныя права фактическая данныя положительнаго знашя, нередко прямо-таки положешя, выработанный науками, напр. естествозна-н1емъ, метеоролопей, истор!ей, этнограф!ей и т. п. И вотъ для того, чтобы изъ своего замысла выработать на основами фактически существующего сюжетъ картины, художникъ собираетъ въ свою студ!ю наряды, мебель, оруж!е, натурщиковъ, животныхъ и ихъ препараты и т. д. А если художникъ не имЪлъ случая предварительно изучить данную область, то онъ отправляется на м^ста. Ивановъ и ПолЪновъ проводятъ годы въ Палестин^, Золя подолгу живетъ въ деревнЪ, въ ЛурдЪ, РимЪ и записываешь всякы мелочи. Ужъ на что далекъ былъ отъ реализма Вальтеръ-Скоттъ, но и тотъ передъ писашемъ Айвенго изучалъ всю местную природу, записывая даже назвате травъ.
Механизмъ второго акта въ сочинены романа какъ нельзя яснЪе высказанъ Золя въ его учены объ эспери-ментальномъ характер^ романа. Мы имЪли уже случай напомнить объ этомъ читателю (глава 6). Но здЪсь мнЪ. хотЪлось-бы прибавить то замЪчаше, что Золя ошибочно выставляетъ умственное экспериментироваше, какъ привил-лепю своей „натуралистической* школы. А что такое Антигона, Лиръ, Он'Ьгинъ и т. д., какъ не умственные эксперименты надъ Т'Ьмъ или другимъ типомъ или характеромъ? Но мы сейчасъ говоримъ не совсЪмъ объ этомъ, а именно, объ умственныхъ опытахъ, производимыхъ во второмъ актЪ творчества, т. е. о размышлеыяхъ художника, о раз-судочной рабогЬ сопоставлешй, сравнешй, умозаключешй, изъ которыхъ далеко не все попацетъ въ оконченное произведете. Мы говоримъ о тЪхъ перед'Ьлкахъ по требо-ванно холоднаго разсудка, про которыя говоритъ между прочимъ Эдгаръ По въ своемъ знаменитомъ, хотя, къ со-жал'Ьшю, не совс'Ьмъ искреннемъ, аьторскомъ признаны по поводу своей известной поэмы „Воронъ*. Тамъ онъ
— 130 —
говоритъ между прочимъ (и, повидимому, искренно) о томъ, какъ онъ обсуждалъ поэму по строфамъ, стараясь достигнуть постепенно возрастающего впечатл±шя на читателя, и при этомъ готовъ былъ ослабить средшя строфы въ пользу такого возросташя впечатлЬшя. Вотъ каковы задачи второго акта.
Въ результате второго акта при большихъ картинахъ пишутся, такъ называемые, „картоны", где вся картина размещена. При плафонахъ и настенныхъ картинахъ это делается даже въ натуральную величину. Это въ полномъ смысле слова «схема" произведешя. Въ драматическомъ произведеши пишется „сценар!й", т. е. такая схема, где размещены все отдельный сцены съ назначешемъ лишь общаго паправлешя переговоровъ действующихъ лицъ, такъ что остается въ третьемъ акте только выполнить все диалоги и монологи (па что требуется особое мастерство). To-же самое въ общей литературе. Заюнчковская (Кре-стовскш-псевдонимъ) говорила мне, что она только тогда могла со спокойною душею сесть писать (третш актъ), когда продолжете начатой повести лежало передъ ней въ виде конспекта. Она разсказывала также, и присутсвовав-шая сестра добавляла подробности, какъ такой конспектъ ея „Большой Медведицы" затерялся, и прибавляла, что еслибы онъ не нашелся, то она была-бы положительно не въ состоянии окончить эту повесть. Изъ ея дальнейшихъ указашй стоитъ еще привести, что она для каждой своей повести составляла себе метрики действующихъ лицъ, планы квартиръ и старалась всячески держаться геогра-фическихъ данныхъ техъ местъ, где действ!е разыгрьь вается. Какъ на примеръ упущешя въ этомъ отношети она съ улыбкой указала на то, что у Тургенева герой одного изъ разсказоаъ „переходитъ по мосту черезъ Оку" въ Рязани, где нетъ Оки. Наконецъ, она повторила то, что часто говорится писателями, а именно: садясь писать, писатель знаетъ только то, „что" хочетъ сказать то или другое изъ его лицъ, а «какъ" скажетъ, это покажетъ самое письмо. Вотъ въ чемъ состоитъ второй актъ.
Въ музыкальномъ сочиненш второй актъ заключается въ разработке набросковъ, результатовъ перваго акта, но йе въ полной, окончательной разработке, а въ главныхъ
— 131
чертахъ, такихъ, который снимаютъ покровы съ идеи. Зд'Ьсь тоже вступаютъ въ полныя права точный знай!я: правила гармонш, контрапункта, требовашя формы, знашя тембра и регистра, какъ оркестровыхъ инструментовъ, такъ и челов'Ьческихъ голосовъ. Бетховенъ хорошо зналъ (современные ему) оркестровые инструменты, но плохо зналъ человЪчесюе голоса. Сравните его девятую симфошю или мессу хотя-бы съ рекв!емомъ Верди, и вамъ невольно при-детъ въ голову мысль, что его идеи получили-бы еще бо-jrfce яркое выражеше, еслибы онъ лучше зналъ человЪче-CKie голоса. Впрочемъ, высказывая это предположеше, я не решаюсь на немъ настаивать, помня, какъ Бёрлюзъ упре-калъ Бетховена въ плохомъ знаши оркестра, какъ онъ „поправилъ" нЪкоторыя изъ его симфошй и какой ничтожный успЪхъ этимъ достигъ.
Чайковскш говорилъ мнЪ въ 1874 году, что, когда онъ въ общихъ чертахъ распланировывалъ вещь (второй актъ), то всю эту операшю онъ производилъ на воображаемой клав1атурЪ. Вотъ опять, по моему, доказательство того, насколько строго во второмъ актЪ композиторъ старается себя удержать на почв^Ь реально неизбЪжнаго. Результатъ такой распланировки, т. е. прямо схему музыкальнаго со-чинешя, Чайковскш тутъ-же мн£ показалъ: это былъ планъ «Опричника». Второй разъ мнЪ привелось видЪть такой планъ у Дворжака; это былъ его рекв!емъ (1890). Это были не полныя партитуры: на партитурной бумагЪ были нанесены только главный мелодш, порученный от-дЪльнымъ инструментамъ и чередовавгшяся въ цЪлое произведете. Побочные голоса были тоже нанесены местами, а, гдЪ гармонизашя была обыкновенная, тамъ стояли только условные знаки генералбаса. Съ этимъ планомъ на танин о Дворжакъ игралъ свой рекв!емъ, дополняя то, что было само собою понятно.
Трепй актъ въ художественномъ творчеств^ именно и долженъ заполнить то, что само собою понятно. Это дЬло мастерства. Кропотливый, усидчивый трудъ, вотъ что до-ведетъ до цЪли. Отъ прежняго воодушевлешя не осталось и слЪда. Художникъ уступилъ свое мЪсто ремесленнику. Но если художникъ самъ не въ состоянш на это время превратиться въ ремесленника, то и не создаетъ закон-
— 132 —
ченнаго произведешя. ТретШ актъ опред'Ьляетъ школу, стиль, манеру; пишутся: метафоры, примеры, сравнешяу д!алоги, отъ которыхъ зависитъ живость изложешя. На-ступаетъ то, что Фейербахъ называлъ „das Machen auf der Leinewand",
Я помню одну картину Айвазовскаго, где изображается солнечный восходъ въ гавани. И что-же? Глядя на разные корабли, видишь, что солнца восходитъ одновременно съ разныхъ точекъ. Это недоделка не касалась ни первагоу ни второго акта, но третьяго: каждый ученикъ рисовальной школы, знающей правила построешя теней, могъ поправить картину. Это даже не то, что оставленные неснятыми покровы, а просто недоделанная полировка, все равно,, что неправильности въ грамматическомъ согласовали словъ въ письме, напр. прошедшее время въ вышеприведенной выписке изъ Толстого: Вронсюй не могъ думать въ про-шедшемъ времени,—«надо было знать и любить ее и пр.» Слово «было» могъ-бы и долженъ былъ вычеркнуть всяюй корректоръ.
Въ скульптуре второй актъ даетъ модель (восковую, глиняную или гипсовую), вполне аналогичную технической модели машины. А третШ актъ—отливка, чеканка есть прямое ремесло.
Глава восемнадцатая.
Трехактъ въ научномъ открыли.
После того, что было сказано (глава 6) о науке, объ •открыли и изобрЪтеши, мы здесь прямо исходимъ изъ того положешя, что открыпе есть изобретете мысли, отвечающей определеннымъ требовашямъ. Мы разсмотрели и эти требовашя въ редакщи, данной имъ Герцомъ. Остается прибавить только, что научную мысль, ввиду строгаго требовашя наивозможной ея ясности, мы никакъ не можемъ отделить отъ ея выражешя словомъ или формулой, такъ что окончательнымъ содержан!емъ научнаго открыли будетъ всегда некоторая, словами или формулой выраженная мысль (т. е. образъ, поняле, классификащя, суждеше, за-конъ).
И здесь мы начнемъ съ примера. Возвращаемся къ флорентийскому насосу, который ни за что не хотелъ всасывать воду выше 18-ти флорентинскихъ локтей. Позволимъ себе маленькое отступлеше, чтобы взглянуть лиштй разъ на роль случая въ научныхъ открыляхъ. Мы видели, что этотъ насосъ своимъ упрямствомъ поставилъ научную задачу, за решете которой принялся Галилей, но которую окончательнорешилъ Торричелли, причемъ некоторая „истина" („природа боится пустоты") оказалась „не истиной" и заменилась новой(„оравновесш столбовъжидкостей"). Этотъ примеръ научилъ насъ понимать употребляемое въ науке (и часто злоупотребляемое) выражеше „истина" вполне въ переносномъ смысле, т. е. разуметь подъ „истиной" не больше, чемъ соответств!е между мыслями и опытомъ. Этими замечашями снимается весь покровъ таинственности съ та-лсихъ понялй, какъ наука, искаше истины, ея открыпе. И
— 134 —
мы можемъ спокойно приступить къ анализу этихъ явлешй безъ восклицательныхъ знаковъ и безъ робости передъ неуловимостью ихъ или воображаемой недосягаемостью.
Итакъ, вопросъ о роли случая въ открыли Галилея-Торричелли. Я нигде не встрЪчалъ, чтобы это открыпе относили къ примЪрамъ, такъ наз., случайныхъ открыпй. Действительно, на него такъ много было потрачено сознательной работы мысли, наблюдешя и опыта, что даже странной показалась-бы попытка отнести его къ разряду случайныхъ находокъ. To-ли дело, думается, когда алхимикъ, дЪ-лая безъ опредЪленнаго плана всяк!я смеси, нападаетъ на порохъ. Но если мы вдумаемся глубже въ оба примера,то уви-димъ разницу только въ количественной доле у ч а с т i я случая. Въ самомъ дЪлЪ, разве не случай то, что во Флоренцш вздумали рыть такой глубокш колодецъ? Разве не случай, что неудача этого колодца, наверное не первая, привела къ мысли пригласить Галилея, не колодезника по профессш? Разве на случай, что у Галилея былъ ученикъ Торричелли? Разве не случай, что Паскалю пришло на умъ посмотреть, какъ дело обстоитъ на высо-кихъ горахъ?
Возвращаемся къ Галилею, стоящему у края колодца. Передъ нимъ уже не колодецъ, а научная задача: примирить фактъ, что вода не поднимается выше определенной высоты, съ мыслью о боязни пустоты со стороны природы» И вотъ онъ решаетъ задачу или, какъ обыкновенно говорить, делаетъ открыпе: боится-то боится, но не очень боится; повидимому, для устранешя пустоты, силы у природы ограничены: здесь природа можетъ поднять тяжелое тело (воду) только до определенной высоты. Где здесь трехактъ? Въ чемъ состоитъ то знаше и то умеше, который были необходимы для производства этого открыпя? Здесь мы имеемъ примерь такого скомканнаго случая трехакта, где его производители такъ мало отличаются другъ отъ друга, что ихъ нельзя резко разделить. Это оттого, что новая мысль слишкомъ мало отличается отъ прежней: добавлеше или исправлеше старой мысли было слишкомъ ничтожно: негде было развиться трехакту до полной формы.
Когда-же Торричелли не остановился на мысли Галилея,.
135 —
а всю старую мысль замНЬнилъ новою, то и трехактъ вы-ступилъ ярче на видъ. Въ Торричелли возникло недовольство робкимъ, частичнымъ исправлешемъ со стороны Галилея старой схоластической, антропопатической мысли о боязни пустоты. Начался подъ вл1’ян1емъ этого недовольства процессъ брожешя темныхъ мыслей, характерный для перваго акта. И вдругъ въ бурную ночь души врывается дучъ света совсЪмъ съ другой стороны: двЪ мысли, ле-жавппя отдельно другъ отъ друга (диспаратныя мысли)—о в!се воды и весе воздуха, давящаго на эту воду,—встречаются въ душе Торричелли и, какъ соединеше водорода съ хислородомъ, даютъ вспышку света: „ужь не гонитъ-ли давлцпе окружающаго воздуха воду подъ поршень насоса"? Первой актъ совершенъ: блеснула новая, за манчивая мысль Но эт< лишь предположете. Какъ-бы хорошо, еслибы мысль была вЬрна, еслибы предположеше оправдалось! Значить, надо ее проверить. Вотъ начало второго акта. Надо взять другое щвлете воздуха. Где-бы? На горахъ. Но какъ на гору тацить трубку съ водой въ десять метровъ длины? Удобнее взять более тяжелую жидкость, ртуть, столбъ которой имееть всего 70 сантиметровъ. Самъ Торричелли не имелъ возможности произвести опытъ, но онъ былъ произвеленъ по мысли Хаскаля на горе Пюи-де-Домъ во Францш. Опытъ подтвердил*, предположена. Второй актъ былъ совершенъ другимъ ли1омъ и окончился благополучно. Третш актъ со-стоялъ въ окончательной словесной формулировке мысли о барометри^ской высоте столбовъ всякихъ жидкостей, какъ о частнсмъ случае равновеая жидкостей въ сообщающихся соудахъ.
Возьмемъ в, примеръ еще более знаменитое открыпе Ньютономъ вс^прнаго тяготешя. Какъ известно, исторья этого открыпя тередана намъ Вольтеромъ со словъ племянницы Ньютом, г-жи Кондюитъ. Трехактое толковаше этой исторш мыведемъ на основаши суждеюя, вы сказан-наго Махомъ оба этомъ открыли. Съ психологической стороны Махъ припиываетъ наибольшее значеше полету во-ображешя, а матеатическую одежду открыля ставитъ на второе место. Ябл«о падаетъ. Земля притягиваетъ всякая тела даже на высоцйшихъ горахъ. А выше? Не можетъ быть, чтобы поле п^тяжешя вдругъ обрывалось: вероят-
— 136 —
нЪе, что только сила притяжешя уменьшается. А если такъ, то притяжеше должно существовать между землею и луною, землею и солнцемъ и всеми планетами. Это предположеше отметило собою конецъ перваго акта. Немедленно было приступлено ко второму акту, т. е. къ рашональной свЪркЪ такого предположешя съ тЪми цифровыми данными, который были при Ньютоне выяснены относительно движешя луны и планетъ. Онъ сначала занялся только луною, какъ самымъ близкимъ къ земле космическимъ тЬломъ, котораго движешя, поэтому, и были лучше всего изслЪдованы. Проверку должна была дать такая мысль: если земля притя-гиваетъ луну такъ-же, какъ и всякш камень, то можно посмотреть на луну, какъ на тяжелое тЬло, ядро что-ли, брошенное мимо земли. МатематическШ подсчетъ такого случая показы ваетъ, что тело должно вращаться постоянно съ соблюдешемъ известныхъ условш. Для того, чтобы все эти услов!я количественно сошлись съ требовашемъ основного предположен!», Ньютону необходимо было знать точный размеръ земного градуса. Онъ взялъ то число, которое считалось тогда за верное, и разсчетъ не под-твердилъ основного предположешя. Достоверно известно, что Ньютонъ увидалъ себя обманутымъ въ своихъ ожида-шяхъ. Проверка во второмъ акте предположения перваго акта опрокинула это предположеше, и Ньютонъ откинулъ его, какъ неверное, такъ какъ по своему правилу не при-давалъ цены гипотезамъ недоказаннымъ. Дело такъ-бы и осталось, еслибы еще при жизни Ньютона не были произведены новыя измерешя земного градуса (Пикаромъ во Франщи). Узнавъ объ нихъ и добывъ цифровые результаты, Ньютонъ снова занялся проверкой своей гипотезы. На этотъ разъ разсчетъ сошелся. Изъ гипотезы мысль превратилась въ учеше. Оставалось только ее облечь въ краткую и точную количественную форму. Это было де-ломъ третьяго акта.
Не менее поучительно вспомнить дарвинизмъ. Имеется отзывъ самого Дарвина относительно возникновешя и хода его творческой мысли. Мы знаемъ, что Дарвинъ молодымъ корабельнымъ врачемъ провелъ много летъ въ разныхъ странахъ, уделяя везде особое 1 внимаше разновидно-стямъ сродныхъ животныхъ и растешй, интересуясь и па-
— 137 —
леонтолопей пос'Ьщенныхъ странъ. Бюлогическая литература и личный опытъ утвердили Дарвина во взгляде Ламарка на то, что все разнообраз!е организмовъ произошло постепеннымъ видоизменен! емъ подъ вл!ян!емъ условш жизни. А его геологическ!я занят!я убедили его въ огромности истекшихъ временъ, въ течете которыхъ эти видо-изменешя произошли. Но не было между всеми этими данными причинной связи, и Дарвинъ ощущалъ сильное же-лаше такую отыскать. Вотъ его задача. Толчекъ къ рЪ-шешю этой задачи былъ ему данъ (по его свидетельству) книгой Мальтуса о народонаселеши, где отстаивалась та мысль, что ростъ народонаселешя идетъ въ геометрической прогрессш, тогда какъ ростъ средствъ питашя—только въ ариеметической. Дарвина прельстила не математическая зависимость, кстати сказать, опровергнутая статистикою, а то соображеше Мальтуса, что, такъ какъ приростъ средствъ питашя отстаетъ отъ прироста населешя, то некоторая часть населешя неминуемо обречена на вымираше и что возстановителями равповес!я являются эпидем!и, войны и т. п.
И вотъ въ душе Дарвина замыкается желанное кольцо творческой мысли: организмовъ больше, чемъ средствъ питашя; поэтому, организмы борются между собою за жизнь. Побеждаютъ сильнейнпе и передаютъ наследственно по-томкамъ свои полезный особенности. Вотъ конецъ перваго акта. Затемъ начался второй актъ. т. е. проверка предпо-ложешя на основаши бюлогическихъ знашй, богатый за-пасъ которыхъ былъ уже и раньше прюбретенъ Дарви-номъ. Что касается до третьяго акта, т. е. до окончательной формулировки дарвинизма въ виде учешя, то самъ Дарвинъ хотя его и далъ, но еще лучше, связнее, короче, яснее дали друг!е ученые, и мы въ своемъ месте (гл. 24) познакомимся съ одной изъ такихъ формулировокъ.
Глава девятнадцатая.
Трехантъ во всякой деятельности.
Деятельность техника, художника, ученаго отличается только степенью отъ деятельности каждаго изъ насъ въ обыденной жизПи. И мы постоянно ищемъ то пользы, то истины. И везде начинается дело съ замысла, изъ коего, на основаны житейскаго опыта, вырабатывается тотъ планъ действ!я, который затемъ осуществляется, по сколько на помощь являются: рутина, тактъ, ловкость. Возьмемъ даже такой простой примеръ: мне нужно починить свои сапоги. Вотъ мой замыселъ (I актъ). Я долженъ знать, где живетъ сапожникъ (II актъ) и долженъ отослать къ нему сапоги (III актъ). Молодой человекъ желаетъ жениться на богатой (I актъ). Онъ приложитъ все свое знаше общества, чтобы найти подходящую невесту (II актъ), но достигнетъ своей цели только, если обладаетъ житейской ловкостью (III актъ). Хирургъ изследуетъ больного съ целью выяснить, что под-лежитъ удалешю изъ тела (1 актъ); затемъ онъ состав-ляетъ себе (при сложной операцш) подробный планъ one-рацш (И актъ) и, наконецъ, ее производитъ (III актъ). Судебный следователь изучаетъ следы иреступлетя. Передъ нимъ разрозненные факты, а преступникъ сделалъ все возможное, чтобы между этими фактами не было никакой связи. Но следователю ее то именно возстановить и нужно. Задача. И вотъ тутъ-то и сказывается дароваше сыщика,, нередко являющее все признаки гешальности: тамъ, где друпе ничего не видятъ, ему ясно. Но первая мысль сыщика—всегда гипотеза. А онъ не можетъ препроводить дело следств!я прокурору съ заметкой: я убежденъ, что вотъ преступникъ; онъ долженъ въ этомъ убедить проку
139 —
рора. И вотъ сыщикъ поступаетъ такъ: онъ ставитъ себе гипотезу о преступлен^ (I актъ), строитъ предположительную картину преступлена и направляетъ слЪдств!е на то, чтобы подтвердить свою гипотетическую картину (II актъ). Конечно, бываетъ нередко, что факты не подтверждаюсь картины (какъ- мы то видели съ Ньюто-номъ). Тогда третш актъ^ не наступаетъ, а начинается новый трехактъ создашемъ новой гипотезы. Когца-же второй актъ подтвердилъ гипотезу, тогда все сл,Ьдств1е обрабатывается на основанш профессиональной рутины (III актъ) и передается суду.
Хорошш воспитатель тЪмъ отличается отъ ремесленника, что тогда какъ послЪднш руководится только стереотипными пр!емами, первый вживается въ индивидуальный особенности воспитанника и къ нимъ прилаживаетъ свой идеалъ добраго гражданина. Что это значитъ? к3начитъ, что у воспитателя прежде всего есть идеалъ (I актъ), затемъ онъ его прилаживаетъ къ даннымъ услов1’ямъ (II актъ) и, наконецъ, при выполненш пользуется прюбрЪтеннымъ педагогическимъ навыкомъ (III актъ). Подобнымъ-же обра-зомъ, только въ большемъ масштабе, поступаетъ политикъ, администраторъ, законодатель, демагогъ и реформаторъ. На верхахъ этого класса людей мы видимъ Конфущя, Моисея, 1исуса, Магомета, Лютера. Остановимся на Моисей. Этотъ подкидышъ получилъ при царскомъ дворЪ образцовое образоваше. Принадлежа къ еврейской наши, которой солидарность такъ известна, Моисей не могъ равнодушно смотреть, въ какомъ угнетеши его народъ находился у Егип-тянъ. Спасти его, объединить, вывести изъ-подъ ига,—такова была его задача. И въ лице его стеклись все необходимый услов!я для решешя этой задачи. Въ самомъ деле, пламенное желаше, настойчивость характера, знаше всехъ действующихъ условй и, наконецъ, целый рядъ полезныхъ умешй, между прочимъ то, что тогда называлось мапей. Онъ зналъ не только характеръ своего народа, съ кото-рымъ не прекращалъ общения, но, живя при дворе, зналъ и характеръ притеснителей, зналъ слабыя стороны и техъ и другихъ. Народъ упалъ, свыкся со своимъ рабствомъ и сталъ рабомъ въ душе: надо было душу его поднять ка-кимъ нибудь обетованнымъ идеаломъ. Власти слишкомъ
— 140 —
свыклись съ этой даровой рабочей силой: надо было ихъ сильно запугать. Какъ ни скудны бюграфичесюя свЪдЪшя о Моисей, но они весьма характерны. Творчество заговорило: огромный замыселъ зашевелился въ душе, такой, что объ немъ даже заикнуться нельзя было погрязшимъ въ рабстве соплеменникамъ, которые первые и выдали-бы его, какъ революцюннаго сумасброда. И для того, чтобы выносить свою идею, выработать планъ дЪйств!я, Моисей б’Ьжитъ „на берега пустынныхъ водъ“. Здесь были выработаны первый и второй акты его огромнаго дела. Для подробной, согласной съ фактами, разработки плана Моисей обладалъ достаточ-нымъ запасомъ нужныхъ св’Ьд'Ьшй, и потому могъ ограничиться производствомъ умственныхъ экспериментовъ. А задача этихъ экспериментовъ была трудная: ведь, надо было проводить свой планъ, ведя борьбу на два фронта—и съ притеснителями, и со своими. На притеснителей надо было нагнать страхъ необычайный; но и передъ своими нельзя было ограничиться возгласами о свободе, равенстве и братстве: слишкомъ погрязли они въ хамстве, слишкомъ опутаны мелкими злобами дня. Отовсюду встанутъ вопросы и пре-пятств!я; надо къ нимъ подготовиться. До какихъ подробностей разрабатывалъ Моисей свой планъ, видно изъ сле-дующаго: зная за собой недостатокъ въ красноречш, не-достатокъ, который сильно можетъ повредить въ третьемъ акте, при выполнены плана на деле, Моисей беретъ въ ближайппе союзники своего красноречиваго брата, Аарона, и для того, чтобы придать этой силе наиболышй коэффи-шентъ полезнаго действ!я, облекаетъ его саномъ первосвященника. Наконецъ, во всеоружш подробнаго плана компанш (II актъ), Моисей выступилъ на поприще прове-дешя его въ жизнь (III актъ).
Глава двадцатая.
Трехактъ и воля.
Въ трактованш „воли" я становлюсь всецело на точку зрЪшя Полана *). Только одно замНЬчаше надо сделать: психологи относятъ къ проявлешямъ воли много разныхъ явлетй душевной жизни, начиная отъ усил!я, которое требуется для сосредоточетя вниматя на какомъ либо предмете. идя дальше черезъ разные случаи умственной работы, самовоспиташя и пр., где это усил!е сказывается, и кончая дЪйств1Ями наружу, служащими къ удовлетворению из-вЪстнаго желашя. Такъ какъ я въ качестве дилетанта, нигде не претендую на полноту изсл’Ьдовашя, то и здесь ограничусь разсмотрЪшемъ проявлешй воли въ послЪднемъ, наиболее полномъ виде, въ форме волевого д4эйств1я. И вотъ тутъ-то мне, какъ нельзя больше облегчаетъ задачу работа Полана, который между прочимъ говоритъ: „воля ведетъ почти къ тЪмъ-же разсуждешямъ, какъ изобретете. Она въ сущности представляетъ собою психическй синтезъ, новый и активный. Но въ ней есть всегда примесь автоматизма и внушен!я, такъ-же какъ изобретете за-ключаетъ въ себе примесь рутины и подражатя... Изобретете, котораго аналопю съ волею я неоднократно подчерки валъ, въ свою очередь можетъ во многихъ случаяхъ быть истолковано, какъ приложеше воли, направленное на комбинащю извесгныхъ идей и образовъ".
Но Поляну не удалась окончательная анатом!я волевой деятельности. Именно у него осталось въ тени соотно-шеше между самодеятельностью, внушетемъ извне и авто-
♦) Fr. Paulhan: „La Volont€“. 1903.
142 —
матизмомъ (рутиной). А трехактная теор!я вноситъ и въ явлешя воли полный св’Ьтъ.
Стремясь расчленить волевую деятельность на моменты, Поланъ хотя и различаетъ въ ней „три акта", но его трехчленъ страдаетъ темъ логическимъ недостаткомъ, который на языке алгебры называется неоднородностью многочлена. Въ качестве трехъ актовъ онъ называетъ: обсуждеше (deliberation), решеше (decision) и выполнеше execution). А изъ его-же дальнейшихъ словъ следуетъ, что второй актъ, решеше, это только одинъ моментъ, отмечающей конецъ перваго его акта. Логическёй недостатокъ его цроблешя воли вскрывается и бросается въ глаза, если сказать на основании его-же словъ, что волевое действ!е состоит е изъ такихъ трехъ моментовъ: приготовления, конпа этого приготовлешя и выполнешя. Но это все равно какъ сказать, будто позитивный процессъ въ фотографш распадается на три части: приготовлеше негатива, самый нега-тивъ и копироваше.
Кроме этого, формальнаго, недостатка, толковаше волевого действ!я со стороны Полана страдаетъ еще и внут-реннимъ недостаткомъ по содержашю, недостаткомъ, такъ сказать, профессюнальнымъ, такъ какъ имъ одержимо большинство психологовъ. Недостатокъ этотъ заключается въ томъ, что во всякомъ целесообразномъ действш вся сила, все значеше, вся суть усматриваются только въ цели, а выполнеше плана, достижеше цели, само действ!е, считается придаткомъ, фатально следующимъ за планомъ, подобно тому, какъ кипеше фатально следуетъ за нагре-вашемъ до известной температуры. Оно было-бы очень даже хорошо, если-бы оно такъ было, но въ томъ-то и дело, что этого нетъ.
Понять и объяснить такую односторонность со стороны мыслителей очень легко. Ведь, всякш знаетъ по себе, что те мысли кажутся самыми важными, который постоянно въ голове. По перспективному приближешю наиболее къ намъ близюе предметы всегда намъ представляются и наиболее крупными, въ нихъ мы различаемъ и больше подробностей. Совершенно справедливо могутъ мне возразить, что разъ придуманъ покрой костюма, то сшить его можетъ каждый и дюжинный портной. Но, ведь, всю дея
— 143 —
тельность человека нельзя-же мерить на такой аршинъ. И въ вещахъ, которыя посложнее швейнаго ремесла, оказывается следующее:
Оказывается, и даже слишкомъ часто бываетъ, что планъ планомъ, а выполнеше выполнешемъ, что масса добрыхъ намЪрешй остается невыполненными (недаромъ ими вымощенъ адъ), что масса прекрасныхъ темъ остается на пере. Словомъ, оказывается, что далеко не всяюй планъ выполнимъ по услов!ямъ возможности или невозможности воздгЬйств1я наружу, что, ища удовлетворешя тому или иному желатю, или стремясь всей душей къ воплощенно того или другого идеала, приходится каждый шагъ соразмерять съ внешними услов!ями. Не нужно верить ни въ боговъ, ни въ чертей, чтобы дойти до той истины, что матер1я враждебна человеку. Какая матер!я? Въ какомъ смысле враждебна? Враждебна всякая матер!я, которую приходится видоизменять для достижежя своихъ целей. И если приходится воздействовать не на мертвую, а на живую матерш, на растетя, животныхъ и людей, то туть враждебность матерш выступаетъ въ особо резкой форме. Вспомнимъ только все то сопротивлеше, весь тотъ мизо-неизмъ, который приходилось побороть Петру Великому.
Но въ какомъ смысле мертвая матер!я враждебна человеку? Ведь, она не преследуетъ целей, враждебныхъ ему. А вотъ въ какомъ: ея инерщя враждебна; она всякому движешю оказываетъ сопротивлеше. И камень, и общество, одинаково трудно двигать и вправо и влево. Это все такъ. Но камень самъ идетъ внизъ, даже «стремится» идти внизъ. И вотъ где открывается ахиллесова пята матерш, слабость природы и возможность воздейств!я на нее человеку, а потому и залогъ его победы надъ нею: разъ человекъ знаетъ, что камень стремится внизъ, а ему нужно, чтобы онъ поднимался, то онъ достигаетъ поднятая камня темъ, что предоставляетъ другому, более тяжелому, опуститься, сколько ему «нужно». Но для этого необходимо изучить матер!ю, въ среде которой предстоитъ действовать для достижения своей цели; надо знать, какъ сопоставить тела, чтобы ихъ естественное взаимодейств!е приводило къ желаемому результату.
Такимъ образомъ, во всехъ техъ случаяхъ, когда во
144 —
площается некоторый идеалъ, невозможно составить выполнимый планъ для этого воплощешя, если не внесешь въ него поправку, а иногда и вовсе не перекроишь егог согласно съ требовашями предстоящаго фактическаго вы-полнешя, т. е. воздейств!я наружу.
Вотъ это-то обстоятельство слишкомъ часто и упускаютъ изъ вида мыслители. Они не видятъ требовашя техники даннаго дела, требовашя настолько серьезнаго, что оно зачастую нетолько перекраиваетъ идеалъ, но и убиваетъ его, преграждая ему навсегда доступъ въ реальную жизнь.
Возвращаемся къ Полану. ПодмЪтивъ обе его ошибки, формальную и субстанциальную, мы можемъ ихъ исправить. Прежде всего нужно будетъ устранить неоднородность многочлена отнесешемъ результата перваго акта къ нему-же. Тогда остается планъ и выполнеше. Затемъ, для искоренешя второй ошибки, надо выяснить поточнее: что назвать планомъ? Планомъ придется назвать синтезъ желашя съ услов1ями его достижешя. И такимъ путемъ мы приходимъ къ нашему трехакту.
Но вотъ ценное указаше Полана: воля проявляется только тамъ, где не хватаетъ автоматической приспособленности. Воля является, стало быть, признакомъ недостатка въ приспособленности, въ организованности. Отсюда и необходимость въ нововведешяхъ. Если-бы мы достигли полной приспособленности, то одного автоматизма, одной рутины было-бы достаточно и не было-бы возникновешя новыхъ идей, чувствъ, желашй. Совершенно то-же въ из-обрЪтешяхъ: пока все потребности удовлетворены, н'Ьтъ изобрЪтешй, потому что нЪтъ стимуловъ къ нимъ. Изобретете возникаетъ изъ ощущеннаго недостатка, изъ неудовлетворенной потребности. Везде и всегда нужда научаетъ калачи есть. Вотъ где коренится творческШ потенщалъ. Въ этомъ отношеши превосходны слова Полана: <автома-тизмъ есть выражеше нашей прюбретенной личности... воля отмечаетъ, наоборотъ, личность въ пер!оде образо-ватя>.
Другое ценное указаше Полана, это—сопоставлеше воли съ внушешемъ. По распространенному взгляду, воля и вну-шеюе, это два полюса, две антитезы, исключаюпця одна другую. А на поверку выходитъ, что здесь не только нетъ
145 —
противоположности, но есть почти даже тожество. Вся раз* нииа сжимается только въ одну точку, въ тотъ второстепенный вопросъ: откуда появился концептъ? изъ собствен-ной-ли безсознательной души, или извне? Но, ведь, и собственная безсознательная половина души, это тоже почти „не—я“ для сознашя. Вотъ почему говорятъ о наитш, от-кровеши, о музахъ, демоне, пегасе. И опять одинаково,, какъ въ творчестве, такъ и въ явлешяхъ воли. Такимъ об-разомъ, если мы возьмемъ только наше сознаше, то во всехъ случаяхъ новый концептъ появляется въ немъ „извне". Вотъ тесное сходство воли съ внушешемъ.
Посмотримъ теперь на волевое действ!е съ точки зрЪшя нашего трехакта. Изъ аппетита, потребности, изъ физюло-гическаго или психическаго недостатка возникаетъ более или менъе ясно сознанное волеше (глава 16). Психологи, въ особенности Рибо, настойчиво указываютъ на то, что сознательность волешя, такъ сказать, примесь сознашя въ немъ, «не является причиною ничего», это просто состоите сознашя, а весь дальнЪйш!й процессъ им'Ьетъ скрытую психофизюлогическую пружину, составленную изъ «тенден-щй, чувствовашй, образовъ и идей, которымъ удалось сочетаться».
Волеше,—результатъ перваго акта,—однородно съ гипотезой мыслителя, съ замысломъ художника, идеей техника. Но волеше говоритъ сознашю только, чего хочется. А что можно, это должно теперь сказать разсуждеше.Вотъ второй актъ воли: обсуждеше. Какъ везде, такъ и тутъ: где дЪло само собой не ясно, надо подумать; где недоста-точенъ прюбрЪтенный автоматизмъ, тамъ нужно внимаше, усил!е воли.
Позже наступаетъ переходъ сознательной деятельности въ безсознательную. Онъ установленъ и разъясненъ психолопей и физюлопей и чаще всего иллюстрируется на игре на рояли. Это только одно изъ проявлены того закона, по которому прежнее изобретете переходить въ конструкщю, въ рутину. То-же самое везде въ нашей деятельности. Второй актъ равенъ нулю въ такомъ привыч-номъ деле, какъ, напр., встать съ постели и одеться. Но представьте себя въ гостяхъ. Вы проснулись рано и не хотите никого безпокоить; расположсше комнатъ вамъ не
— 146 —
знакомо; почему взято ваше платье и когда принесутъ, не знаете... Тутъ безъ второго акта не обойдешься.
А третШ актъ? Это и есть тотъ автоматизмъ, тЪ организованные ряды рефлексовъ, которые составляютъ то, что называется ловкостью, сноровкой, навыкомъ, рутиной и безъ чего ни одно намЪреше не осуществляется.
Глава двадцать первая.
Психологическая физ1оном|"я перваго акта.
Въ самомъ начале перваго акта бросается въ глаза тотъ интересъ, который изобретатель чувствуетъ къ своей за-дач4. Элементъ интереса во всякомъ творчестве настолько важенъ, что онъ всегда выделяется и подчеркивается эври-логами. Мы даже посвятимъ ему отдельную главу подъ на-звашемъ «творчески! потенщалъ» (гл. 22), а теперь пока беремъ его просто за фактъ, за непременную принадлежность!-го акта, за указатель того тайнаго брожешя мыслей и чувствъ, которымъ открывается весь процессъ творчества. Брожеше это состоитъ въ распаде прежняго опыта и но-вомъ его сочеташи въ нечто новое и целое. Брожеше это хорошо описано Шопенгауеромъ въ одномъ изреченш, которое часто цитируется: «обыкновенно происходитъ въ темной глубине души брожеше воспринятаго извне мате-р!ала, при посредстве котораго онъ перерабатывается въ мысли, подобно тому, какъ изъ пищи вырабатываются соки нашего тела. Продуктъ этой переработки нечаянно всту-паетъ въ сознаше».
Человекъ никогда не знаетъ, где и когда онъ собралъ крупицы того опыта, который въ одинъ прекрасный день оказывается соединеннымъ въ душе въ новую идею, новый замыселъ. И когда человекъ замечаетъ въ себе этотъ новый продуктъ, то последшй оказывается обыкновенно настолько темнымъ, что только чувствуется въ душе какъ-бы присут-cTBie новаго посторонняго тела, неизвестно откуда взяв-шагося. Но чтб это такое, не знаешь. И все силы души идутъ на то, чтобы распознать новое образоваше, заро-
— 148 —
лившееся въ душе. Но эту цель нельзя достигнуть прямо: это сфинксъ, скрывающш свое лицо.
И въ душе изобретателя начинается нечто въ род!; известной датской игры, называемой <искашемъ подъ музыку* и состоящей въ томъ, что въ комнате где нибудь прячется предметъ, и его ищетъ одинъ изъ участниковъ игры, тогда какъ другой, которому известно мЪстонахож-деше предмета, сидитъ за роялемъ и что нибудь наигры-ваетъ, усиливая звукъ, когда ищущдй приближается къ этому месту. Точно такъ-же все силы души направляются на разгадку своего сфинкса. Все настояния переживашя, все, что вспоминается, все это приводится въ связь со сфинксомъ, все къ нему применяется, и отмечается то, что подхо-дитъ. Это удерживается въ сознаши, а все остальное снова тонетъ въ области безсознательнаго. Иногда это разгадывате своего концепта не легко лается, и тогда все силы души уходятъ на эту работу, потому что носитель новаго концепта обыкновенно его очень высоко ценитъ: онъ чувствуешь, что понесъ во чреве духа новое добро, новую истину, что отныне призванъ въ кругъ избранныхъ... Какъ-же не напречь всехъ силъ на то, чтобы разгадать свой подарокъ свыше?
Когда-же загадка разгадывается, когда откровеше выясняется передъ сознашемъ, то душу охватываетъ тотъ во-сторгъ, который называется вдохновешемъ. Но есть и еще моментъ, который надо тутъ выделить: это любовь и вера, воодушевляюпця изобретателя по отношешю къ своему замыслу. Онь его любитъ, какъ свое детище (подчасъ даже сильнее, чемъ детей своихъ) и веритъ въ него, какъ въ реальность, прекрасную и необходимую.
Вотъ и все главные моменты перваго акта. Теперь мы ихъ разсмотримъ въ отдельности;
Прежде всего интересъ. По общему правилу онъ даже предшествуетъ первому акту въ томъ виде, какъ послед-Н1й нами тутъ описанъ, предшествуетъ такъ-же, какъ ультракрасные лучи начинаются впереди видимаго спектра. Это положете вещей правильнее всего надо понимать такъ, что первый актъ имеетъ острую форму, которая нами и описана, но она имеетъ еще и хроническую форму. Какова эта последняя, мы сейчасъ разсмотримъ.
— 149 —
Каждый изъ насъ знаетъ по себе, что есть вещи для него интересный, а друпя—нЪтъ. Интересны намъ те вещи, которыя отвЪчаютъ нашимъ вкусамъ, нашимъ способностями Если у человека нЪтъ цифровой способности, то ему нисколько не интересны математичесшя выкладки. Человекъ немузыкальный можетъ и очень любить музыку, но для него навсегда закрыть музыкальный языкъ (таковъ былъ Гете). Почему женщинъ въ происшеств!яхъ жизни «больше всего интересуетъ историческая, вернее, эпизодическая сторона? Потому, что женсюй умъ преимущественно над'Ьленъ способностью действовать въ водовороте фактовъ, а разбираться въ вопросахъ почему—дело ума, имеющаго мужской складъ. Поэтому женщина, по про-чтенш романа, большею частью удерживаетъ въ памяти только сюжетъ. Поэтому, Мопассанъ читается женщинами охотнее, чемъ Бурже.
Где интересъ, тамъ и память и понятливость. Человекъ, способный къ механическимъ изобретешямъ, охотно слу-шаетъ описашя механизмовъ и верно пойметъ самое без-толковое описаше новой машины, тиснутое въ газете не-сведущимъ репортеромъ. У человека философскаго склада ума зачастую бываетъ очень плохая память на имена и со-бьгпя, но ни одна отвлеченная мысль, слышанная или читанная имъ, не теряется, хотя бы и трудно было ему воспроизвести ее въ точныхъ словахъ оригинала и припомнить, кому оригиналъ принадлежитъ. Истор1я такихъ людей, какъ Декартъ, Бокль, Робертъ Майеръ, показы-ваетъ, что люди глубоко одаренные бываютъ очень тупы къ школьному учешю. Одаренность ихъ односторонняя, но она ведетъ ихъ, какъ вожакъ слепого, наперекоръ пла-намъ родителей, зачастую * противъ течешя всей ихъ жизни: сама рука ] развертываетъ книги, даюиця имъ ту пищу, которую жаждетъ нутро; изъ мимолетныхъ мелочей, ускодьзающихъ отъ всякаго другого, слагается нечто новое, за что ихъ впоследствш благословляютъ потомки. Гельмгольцъ, врачъ, отдается своему природному влеченпо къ физик Ь и восходить светиломъ на небе науки. Дарвин ь, тоже врачь, больше всего интересуется зоолопей, ботаникой и геолопей; а после оказывается, что этимъ только подготовлялся первый актъ великаго открьгпя. Съ
150 —
практической стороны всякш воспитатель, всяюй родитель долженъ съ величайшимъ внимашемъ выслеживать въ молодой душе признаки такого, хотя-бы и односторонняго интереса, всегда показывающаго то место, где имеется залежь способности.
Вообще, если человекъ призванъ къ тому, чтобы дать человечеству что нибудь значительное, то онъ самъ соби-раетъ камни для будущаго здашя. Собираетъ онъ ихъ безсознательно, не отдавая себе отчета въ томъ, для чего? Но наступаетъ день и ударяетъ часъ, когда онъ прозре-ваетъ, когда передъ его изумленнымъ взоромъ открываются глубины его собственнаго духа, когда развертываются новые горизонты съ обетованною землей, видимой, увы, только ему одному. Кто не пойметъ душой того восторга, который охватываетъ творческш духъ въ такую минуту! Ведь, онъ ее видитъ, эту обетованную землю! Чемъ-же онъ виноватъ, что друпе ея не видятъ? Ведьг она такъ же реальна, какъ и то, что находится передъ его телесными очами. Больше того: ведь, передъ нимъ те пути, которые рано-ли, поздно-ли, но неминуемо приведутъ человечество въ ту землю. Вотъ откуда любовь и вера къ своему концепту, вотъ то состояше духа, въ которомъ Джюрдано Бруно босходилъ на костеръ безсмерпя. „Пусть сожгутъ меня, но не загородить мой трупъ техъ путей, которые приведутъ человечество къ светлому будущему! “
Глава двадцать вторая.
Творческш потенщалъ.
Разбирая открыпе барометрическаго закона со стороны Торричелли (гл. 6, 18), мы вид'Ьли, что оно явилось, какъ сл,Ьдств1е соединеюя въ новую, ц’Ьльную мысль двухъ мыслей, а именно: мысли о тяжести столба жидкости и мысли о тяжести столба воздуха въ окружающей атмо-сферЪ. Мы вид'Ьли также, что эти двЪ мысли жили рядомъ въ дунгЬ Галилея, но соединились въ дунгЬ Торричелли. Съ энергетической точки зр^шя дЪло представляется такъ: въ данной душ'Ь мысли и чувства могутъ долпе годы существовать рядомъ, безъ взаимнаго сродства. Вдругъ на-ступаютъ таюя услов!я, при которыхъ эти, дотолНЬ равнодушный другъ къ другу, мысли и чувства получаютъ взаимное сродство и соединяются. Естествознаше намъ выяснило множество подобныхъ явлешй. Возьмемъ на выдержку два примера, одинъ изъ физики, другой изъ химш.
Смешайте на блюдечк’Ь опилки жел’Ьзныя и м’Ьдныя. Tt п друпя будутъ равнодушно лежать вЪки вечные. Возьмите теперь магнитъ и поднесите его къ блюдечку снизу. Тогда жел’Ьзныя опилки получатъ сродство другъ къ другу, начнутъ искать другъ друга и сочетаются въ преинтересный гирлянды и сложные узоры, которые отличаются даже значительною долей прочности въ своемъ щЬ-ломъ: можно выдуть или высыпать м’Ьдныя опилки, „постороння" этимъ жел-Ьзнымъ узорамъ, а эти посл'Ьдше со-храняютъ свою форму, покуда магнитъ вблизи ихъ. Но удалите магнитъ, и узоры распадаются. Жел’Ьзныя опилки прюбр’Ьтаютъ въ магнитномъ подЪ новое свойство: он'Ь сами притягиваютъ къ себ^ друпя желЪзныя опилки и
— 152 —
соединяются съ ними въ образовашя, имеюшдя самостоятельное значеше. Не наводитъ-ли этотъ примеръ на мысль, что въ душе Торричелли возникъ такой потенщалъ („поле"), благодаря которому соединились мысли, лежавппя въ душе Галилея равнодушно рядомъ?
Но примеръ жел'Ьзныхъ опилокъ намъ иллюстрируетъ еще некоторую подробность, имеющую тоже свою аналогах) въ явлешяхъ творчества. Отнесите магнитъ прочь, и элементы сочеташя вновь распадаются. Проблески творческой мысли точно такъ же бываютъ иногда очень непрочно связаны: связь ихъ бываетъ мимолетная, только пока существуетъ въ душе потенщалъ. В. Карпентеръ въ своей „физюлогаи ума" приводитъ нисколько тому примЪ-ровъ. А вотъ одинъ изъ моего опыта. Ткагдой мастеръ, Т., напалъ на такое видоизмЪнеше конструкцш обыкновенная ткацкаго станка, при которомъ устраняется невыносимый шумъ, къ которому привыкли, какъ къ „неизбежному злу" во всЪхъ ткацкихъ мастерскихъ. Мысль эта пришла ему въ голову въ моментъ засыпашя и была такъ ясна и сама собою понятна, что онъ заснулъ въ счастливой уверенности, что завтра утромъ обдумаетъ въ дета-ляхъ свой новый станокъ. „И представьте мой ужасъ,— говорилъ онъ мне,—когда утромъ я не могъ вспомнить, въ чемъ состояла вчерашняя мысль". Жена Т. добавила, что онъ целую неделю ходилъ, какъ шальной, такъ что она даже подумала, что онъ совсемъ съ ума сходить. Но вотъ однажды вечеромъ, тоже улегшись въ постель, онъ вдругъ вскочилъ, какъ ужаленный, бросился къ своему столу и началъ записывать: ему снова въ моментъ засыпашя пришла та-же мысль. Я виделъ эту запись: отрывочный каракули, совершенно непонятный постороннему. Но для Т. это былъ портретъ его сфинкса. Первый актъ былъ оконченъ, и Т. приступилъ къ разработке своей идеи на основаши знашя своего и умешя.
Продукты духовнаго синтеза, конечно, далеко не всегда бываютъ такъ летучи, какъ въ предъидущемъ примере. Часто и, можетъ быть, большею частью, бываетъ, что со-единешя, разъ происшедппя въ поле творческаго потен-щала, сохраняются. Примеры такихъ стойкихъ соединений намъ являетъ хим!я. Введемъ въ пустую стклянку водородъ
— 153 —
и хлоръ. Известно, что если операщю эту произвести въ темноте, то газы будутъ просто смешаны и могутъ такъ существовать рядомъ неопределенное время. Но если осветить стклянку, то газы мгновенно и такъ энергично соединятся другъ съ другомъ, что выделится большое количество тепла, отъ котораго можетъ разорваться стклянка. При этомъ образуется соляная кислота, соединеше очень стойкое.
Изъ двухъ аналогш химическая больше подходитъ къ явлешямъ психическаго синтеза, чЪмъ механическая. Новая идея, новый концептъ, хотя и несомненно является синте-зомъ элементовъ прежняго опыта, темъ не менее заклю-чаетъ въ себе, именно въ силу своего состава, какъ це« лаго, нечто самостоятельное, новое, незаключающееся въ элементахъ, изъ которыхъ продуктъ образовался. На эту особенность психическихъ соединенш настойчиво указываешь Вундтъ. И если взглянуть на дело просто, то оно, несомненно, такъ и есть, и можно сказать, что психиче-сюй синтезъ въ этомъ опровергаетъ аксюму, утверждающую, что целое всегда равно сумме своихъ частей. Нетъ, новое психическое „целое “ больше суммы своихъ частей, и больше именно на значеше целаго, а тамъ, где целое равно лишь сумме частей, тамъ целое ничего не стоить.
Приведемъ примеры. Разберите подзорную трубу на составляюпця ее стекла и соберите неправильно: получится чепуха. Сделавъ снимокъ на фотографической пластинке, сначала опустите ее въ гипосульфитъ, потомъ въ проявитель. Опять чепуха. Разберите машину на части и сложите ихъ въ кучу. Разве это машина? И разве для швеи безразлично, получить-ли изъ магазина готовую машину, или только «сумму ея частей»? Разве азбука не состав-ляетъ суммы частей всехъ прошедшихъ и будущихъ поэмъ и ученыхъ трактатовъ? Ведь, и сотня солдатъ, объединен-ныхъ дисциплиной и действующихъ сообща и планомерно, имеетъ гораздо большее значеше, чемъ сто действш ка-ждаго солдата въ отдельности.
Творческш синтезъ всегда сопровождается анализомъ, ассощащя—диссощапдей, и новое соединеше получается только путемъ распада наличнаго въ душе матер!ала.
154 —
Помните, какъ въ гоголевской женитьбе мечтаетъ невеста? «Если-бы носъ одного изъ жениховъ соединить съ глазами другого и т. д.>, то за такого красавца она-бы охотно вышла. Ведь, смешное и великое рядомъ живутъ. Пракситель, создавая своихъ Венеръ, собиралъ въ свою мастерскую самыхъ красивыхъ гречанокъ. Рафаэль, по словамъ Ольцельтъ-Невина, самъ сказалъ, что образъ мадонны составляется въ немъ изъ образовъ тНЬхъ красивыхъ женщин ъ, которыхъ онъ видЪлъ. *)
Но отсюда, конечно, не слЪдуетъ, будто въ новое со-четаше куски прежняго опыта входятъ въ томъ виде, какъ они оторвались отъ прежнихъ сочетанш: это живое сро-стан1е, ассимилящя, ростъ зародыша, телеологически определенный и направленный единствомъ цЪлаго. Центавръ составленъ изъ туловища человека и туловища коня. Но сколько-бы мы ни рубили людей и коней, изъ обрубковъ не склеишь центавра, потому что только въ воображении художника так!е обрубки могутъ быть приведены къ одному знаменателю, т. е. имъ можетъ быть приданъ одинъ обпцй характеръ, ихъ можно склеить.
Возвращаясь къ химической аналопи, мы должны сказать, что концептъ создается по типу химическаго обмена, т. е. синтеза, сопровождаемаго анализомъ. Растворимъ отдельно поваренную соль и медный купоросъ, два сложныхъ соединешя. Смешаемъ растворы вместе. Тела распадаются на составные элементы, а изъ нихъ получаются два новыхъ соединешя: глауберова соль и хлористая медь, и мы убеждаемся въ наступлеши этой реакщи потому, что прежшй сишй цветъ меднаго купороса сменяется зеленымъ цве-томъ хлористой меди.
Вотъ какъ действуетъ творчесюй потенщалъ. На вопросъ, где онъ действуетъ, надо ответить, что хотя мы его называемъ психическимъ потенщаломъ, но это только, условно, такъ какъ сфера его действ!я лежитъ вне сферы души, какъ ее беретъ психолойя, т. е. души, сознающей,
♦) nAlles beschrankt sich auf Trennug bekannter Vorstellungen und Combination der Trennstticke in verSnderter Weise". Ed v. Hartmann.
,Bce сводится къ разъединенно знакомыхъ представлен^ н соче-татю частей на другой ладъ“. Эд. Гартманнъ.
155
что въ ней происходитъ. Только результаты этого дЪй-ствхя проникаютъ въ сознательную душу. А самый про-цессъ сочеташя, если и выдаетъ сознашю свое существо-ваше, то развЪ только тЪмъ, скажемъ, повышешемъ температуры души, которое называется вдохновешемъ и которое имЪетъ разныя степени, начиная отъ простого расположе-шя къ одной работа больше, чЪмъ къ другой, и вплоть до того экстаза, который иногда граничитъ съ аффектомъ, съ психозомъ, когда душа закрыта для вс'Ьхъ впечатл'Ьшй, не относящихся до своего сфинкса.
Правда, безсознательность творческаго процесса достаточно разъяснена тЪми психологами, которые вообще при-знаютъ безсознательную душу. Но это признаваше, начавшееся съ Лейбница, является все еще, повидимому, вопро-сомъ школы, а не общепринятой аксюмой *).
♦) „Dass das Feld unserer Sinnesanschauungen und Empfindungen, deren wir uns nicht bewusst sind, ob wir gleich unbezweifelt schliessen konnen, dass wir sie haben, d. i. dunkler Vorstellungen im Menschen (und so auch in Tieren) unermesslich sei, die klaren dagegen nur unendlich wenige Punkte derselben enthalten, die dem Bewusstsein offen liegen, dass gleichsam auf der grossen Charte unseres Gemtits nur wenig Stel-len illuminirt sind, капц uns Bewunderung uber unser eigenes Wesen einflossen". Kant.
„Достойно удивлешя, что область безсознаТельныхъ представленш въ челов^кЪ (и животныхъ) неизм^рно велика, тогда какъ ясныя представления и ощущения составляютъ только безконечно малыя точки въ ней, такъ что какъ будто на обширной картЬ нашей души освещены только немногочисленный точки*. Кантъ.
„Vergleichen wir, um uns die Sache zu veranschaulichen, unser Bewusstsein mit einem Wasser von einiger Tiefe; so sind die deutlich bewussten Gedanken bloss die Oberflache, die Masse hingegen ist das Undeutliche, die Geftihle, die Nachempfindung der Anschauungen und des Erfahrenen aberhaupt, versetzt mit der eigenen Stimmung unsers Willens, welcher der Kern unsers Wesens ist... Selten liegt der ganze Prozess unsers Denkens und Beschliessens auf der Oberflache, d. h. besteht in einer Verkettung deutlich gedachter Urteile, obwohl wirjdies anstreben, um uns und Andern Rechenschaft geben zu konnen: gewohn-lich geschiet in der dunkeln Tiefe die Rumination des von aussen erhal-tenen Stoffes, durch welche er zu Gedanken umgearbeitet wird; und sie geht beinahe so unbewusst vor sich, wie die Umwandlung der Nahrung in die Safte und Substanz des Leibes. Daher kommt es, dass wir oft vom Entstehen unserer tiefsten Gedanken keine Rechenschaft geben konnen; sie sind die Ausgeburt unsers geheimnissvollen Tnneren.
156 —
Не могу не вспомнить здЪсь „Донъ-Карлоса" Шиллера. Въ этой трагедш я нашелъ безподобную иллюстращ’ю твор-ческаго процесса, когда подъ вл1ян1емъ сильнаго душев-наго потенц1ала, а именно—любовнаго аффекта, разрознен-
Fast mochte man glauben, dass die Halfte alles unsers Denkens ohne Bewusstsein vor sich gehe. Meistens kommt die Konklusion, ohne dass die PrSmissen deutlich gedacht worden... Das kann nur die Folge einer unbewussten Rumination sein“. Schopenhauer,
„Если сравнить наше сознаше съ глубокой водой, то ясно сознанныя мысли лежать только на поверхности, массу-же образуетъ все неясное: чувства, остатки опыта, перемешанные съ наотроешями воли, составляющей ядро нашего существа... Редко лежитъ весь про-цессъ мышлешя и умозаключения на поверхности, т. е. образуетъ цепь ясно сознанныхъ суждешй, хотя мы къ этому стремимся, чтобы себе и другимъ отчетъ дать; обыкновенно происходить въ темной глубине пережовываше принятаго извне матер!ала, которое его превращаетъ въ мысли, и эта переработка идетъ почти столь-же безсознательно, какъ превращеше пищи въ соки и вещество нашего тела. Отсюда происходить то, что мы не можемъ дать отчетъ въ происхожденш на-шихъ глубочайшихъ мыслей: это исчад4е нашего таинственнаго существа... Приходится почти признать, что половина всего нашего мышлешя совершается безъ учаспя сознашя. Большею частью появляется заключеше безъ яснаго сознашя предпосылок!.... Это можетъ быть только результатомъ безсознательнаго пережовывашя“. Шопенгауеръ
„Bei alledem konnen wir nicht zweifeln, dass bei der Intuition im Unbewussten dieselben logischen Glieder vorhanden sind,—nur in einem Zeitpunkt zusammengedrSngt, was in der bewussten Logik nach einan-der folgt; dass nur das letzte Glied in’s Bewusstsein fallt, liegt daran, weil nur dieses Interesse hat, dass aber alle anderen im Unbewussten vorhanden sind, kann man erkennen, wenn man die Intuition absichtlich n der Weise wiederholt, dass erst das vorletzte, dann das vorvorletzte Glied u. s. w. in’s Bewusstsein fallt“. bV. y. Hartmann,
„Несомненно, что въ безсознательной интуицш находятся rt-же логичесше члены,—только сведенные въ одну точку времени,—что въ сознательной логике следуетъ одно за другимъ. А то, что при этомъ только последшй членъ попадаетъ въ сознаше, происходить оттого, что онъ одинъ только интересенъ. Въ наличности-же всехъ прочихъ мы убеждаемся темъ, что вызываемъ въ сознаше сначала предпослед-шй членъ, затемъ ему предшествуютцш и т* д.“ Гтртманнъ.
„Есть сильное основаше думать, что лучшими своими сужде-шями умъ нашъ часто, особенно въ трудныхъ случаяхъ, бываетъ обя-зань безсознательнымъ выводамъ, разрЪшающимъ все затруднешя въ то время, когда (после предварительнаго разсмотрешя) вопросъ бы-валъ предоставленъ самому себе... Та-же безсознательная работа ума въ широкой мере участвуетъ въ процессе изобрететя артистическаго или поэтическаго, научнаго или механическаго*. В. Царпентеръ,
— 157 —
ные дотолЪ элементы опыта сочетаются въ новое образовало, отвечающее „общему тону души", какъ говорятъ психологи. Король Испаши, Филиппъ, женатъ на второй женЪ. Отъ перваго брака у него есть сынъ, Донъ-Карлосъг который давно любитъ свою мачеху. Изъ высоконравствен-ныхъ побуждешй онъ всячески старается заглушить роковую любовь и, конечно, тщательно ее скрываетъ. Но сердце его закрыто для другихъ привязанностей, что раздражаетъ короля, который находитъ, что Карлосу пора жениться. Зная это, одна изъ приближенныхъ, красавица Эболи, страстно влюбленная въ Карлоса, видя, что все усил!я ея кокетства не разогреваютъ Карлоса, решается на последнее средство и говоритъ Карлосу, что готова ему отдаться. Но онъ отвергаетъ и эту жертву. И вотъ на на-шихъ глазахъ совершается „откровеше": Эболи прозре-ваетъ скрытую любовь Карлоса. Эта неподражаемая картина передана Шиллеромъ въ монологе Эболи, непосредственно следующемъ за объяснешемъ ихъ:
Отвержена? О, н±тъ, я вытеснена только Соперницею тайною. Онъ любитъ. Сомненья нЪтъ. Онъ самъ сознался въ этомъ. Но кто она, счастливица? Одно я вижу: Онъ любитъ, что любить не см'Ьетъ.
За тайну онъ дрожитъ. Предъ королемъ постыдно Страсть прячется его. Зач±мъ-же передъ нимъ? Который такъ желалъ ея? Иль можетъ быть, Что не отца въ отцЬ онъ такъ боится? Когда открылъ онъ заМыслы любовные отца, Лицо его восторгомъ озарилось.
Онъ ликовалъ... Но почему-же
Тутъ замолчала строгая его невинность?
Зд±сь именно? Причемъ онъ тутъ? И что За выгода ему, когда король ИзмЪнитъ королев'й? —
О, я, безумная!
Вотъ, вотъ оно! Гд-Ь былъ досель мой разумъ? Открылось все: они другъ друга полюбили Задолго до того, какъ взялъ ее монархъ*).
ч) Вотъ подлинный текстъ:
Verworfen?—Nein! Verdrungen nur, verdrungen Von einer Nebenbuhlerin. Er liebt.
158 —
И какъ всегда бываетъ въ творческомъ процесс^, когда онъ оконченъ, то, оглядываясь назадъ, видно, какъ элементы ищутъ другъ друга, какъ неудержимо ведутъ къ результату. И самъ творецъ потомъ не можетъ понять: да какъ-же онъ раньше не видЪлъ очевидности?
Шиллеровская иллюстрашя творческаго процесса такъ великолепна, что прямо должна лечь въ основу всякихъ иллюстращй подобнаго рода. Что она даетъ? Она даетъ полный трехактъ, полное открытие, или, что то-же, полное изобретете. Въ самомъ деле, въ душе Эболи соединились все необходимыя желашя, знашя и умЪшя для ея изобретет#. Ее мучитъ проблема, она знаетъ (сейчасъ узнала) весь фактическш матер!алъ, и, какъ опытная кокетка, вся пропитанная рутиною любви, она умеетъ разбираться во всехъ любовныхъ тонкостяхъ.
Kein Zweifel mehr. Er hat es selbst bekennt. Doch w e r ist diese Gltlckliche? — So viel Ist offenbar— er liebt, was er nicht sollte. Er fttrchtet die Entdeckung. Vor dem Konig Verkriecht sich seine Leidenschaft. Warum Vor diesem, der sie wtinschte? — Oder ist’s Der Vater nicht, was er im Vater furchtet? Als ihm des Vaters buhlerische Absicht Verraten war, da jauchtzten seine Mienen, Frohlockt’ er, wie ein Gltlcklicher.—Wie kam es, Dass seine strenge Tugend hier verstummte? Hier? eben hier? Was kann denn er dabei, Er zu gewinnen haben, wenn der Konig Der Konigin die —
O, ich Rasende!
Jetzt endlich, jetzt— Wo waren meine Sinne? Jetzt gehen mir die Augen auf! — Sie hatten Sich lang gelicbt, eh’ der Monarch sie w^hlte —
Глава двадцать третья.
Классификац"1я человЪческихъ дароважй.
Кантъ различаетъ въ человЪческихъ даровашяхъ три класса: гейш, талантъ и прилежаше *). Классификащя эта замечательно совпадаетъ съ моимъ трехактомъ, если взять за характеристику актовъ основные ихъ деятели: интуицдю, рефлекшю и рефлексъ. Тогда мы получаемъ три класса людей по ихъ даровашямъ: г е н i й, талантъ и рутина,
Масса человечества состоять изъ 3-го типа, рутиннаго. Изъ массы выделяются немнопе таланты, а изъ нихъ выделяются отдельные, изъ ряда вонъ выходянце, геши. Общественный функцш этихъ трехъ типовъ следуютщя: гешй прокладываетъ новые пути, таланты ихъ ровняютъ, а масса ими пользуется.
Масса людей, толпа, проникнута стаднымъ инстинк-томъ. Она любитъ только то. что привычно, желаетъ только дозволеннаго и верить только въ то, что освящено временемъ. Ея добродетель—прописная мораль, ея мудрость—пословицы, законы природы для нея приметы, ея релипя—cyeeepie, высппй критерй—традищя. Всякое нововведеше возбуждаетъ въ толпе мизонеизмъ, т. е. слепую предвзятую вражду только потому, что новое ново, что оно грозить потревожить то, что привычно. Самое большое бедств!е для человека изъ толпы, это необходимость самому подумать и опереться на себя лично. Единственная форма, въ которой толпа признаетъ нововведешя,
Kants Reflexionen zur Anthropologie «Nature!!: 1) Fleiss bei wenig Talent, 2) Talent bei wenig Genie, 3) Genie bei wenig Einsicht oder Wissensehaft.
— 160 —
эта—мода. Почему? Очень понятно: потому что можно опереться на примЪръ такихъ людей, которымъ подража ютъ. Рутинный типъ нелишенъ окончательно способности прогрессировать, но онъ никогда не поднимается выше мастерства, ловкости и хитрости.
Надъ человЪческимъ стадомъ возвышаются таланты. Это разсудительный (рефлективный) типъ, признающш только то, чему онъ можетъ привести себе ясные логиче-ск1е доводы. Эти люди тоже опираются на авторитеты, но не следуетъ за ними слепо. Они способны на критику. БолЪе того: критика, это ихъ сила. Они знаютъ, что требовашя жизни меняются и что безъ нововведешй нельзя, но они раздЪляютъ съ толпой ту особенность, что при-знаютъ только нововведеше частичное, только «усовершен-ствоваше». Но и такое нововведеше они встрЪчаютъ съ крайнимъ скептицизмомъ, они хотятъ все обсудить, взвесить все <за» и «противъ». Поэтому, они нерешительны въпо-ступкахъ, ибо на каждое «за» можно привести «противъ». Эти люди обыкновенно хорошо учатся въ школе, много-читаютъ и хорошо усваиваютъ прочитанное. Они безпри-страстны и добросовестно излагаютъ чуж!я мысли.
Наконецъ, изъ семьи талантовъ высоко возносятся единичные ген!и. Это—выродки. Геши—не больной и не уродъ, а выродокъ. Гешй не есть превосходная степень таланта, это—особенная организащя. Талантъ есть явлеше общественное, гешй—индивидуальное. Талантъ передается по наследству, гешй—нетъ. Въ таланте преобладаютъ общечеловечесюя черты, въ геше—личныя. Таланты можно между собой сравнивать, измерять, а гешевъ нельзя. Генш, даже однородные (какъ, напр., Александръ Македонскш и Наполеонъ, Бетховенъ и Моцартъ, Ньютонъ и Дарвинъ) несоизмеримы между собой. По своимъ произведешямъ. гешй и талантъ точно также резко различаются: произведешя таланта блещутъ систематичностью и сложностью. Произведешя гешя, напротивъ, отличаются простотой и кажутся такими сами собой понятными, что каждый какъ будто можетъ сделать то-же. Гешй можетъ быть наивенъ и даже глупъ; талантъ такимъ не смеетъ быть.
„Гешй, говоритъ Нордау, перерабатываетъ внешшя впечатлешя въ произведешя искусства, понятныя всемт>
— 161 —
людямъ. Обыкновенный человекъ думаешь, чувствуетъ и действуетъ такъ, какъ думалъ, чувствовалъ и Д’Ьйствовалъ гены. Что-же касается до явлены, не переработанныхъ гешемъ, то они для среднихъ людей не существуютъ. Обыкновенный человекъ не можетъ воспользоваться Mipo-выми явлешями, усвоить ихъ и переварить, т. е. превратить ихъ въ составную часть своего сознашя. Онъ видитъ предметы, но не уясняетъ себе ихъ значешя; онъ слышитъ, но не истолковываетъ себе и не понимаетъ своихъ ощущешй. Геши, котораго существенная черта заключается въ умеши самобытно перерабатывать впечатлены отъ вн±щняго м!ра, является продуктомъ высшей организацш развитая: клавиатура его обладаетъ какъ-бы лишней октавой".
Гешй сходится съ рутиннымъ типомъ въ томъ, что почти всегда одностороненъ. Такъ, Ньютонъ не понималъ Гюйгенса, объяснявшаго св^тъ волнообразнымъ движе-шемъ эфира, а Гюйгенсъ не понималъ Ньютона, утвер-ждавшаго, что всемирное тягот-йше действуешь черезъ пустое пространство. Указавъ на эту двойную странность, Махъ замечаетъ: „а теперь обе эти мысли уживаются ря-домъ въ самой обыденной голове". Гены имеетъ ту общую черту съ талантомъ, что веритъ только въ себя. Но въ вере кроется различхе: тогда какъ таланту нужно все обосновать на логическихъ доказательствахъ, гены доверяешь только интуи1ивной очевидности, иначе сказать, своему чутью.
Если мы мысленно поднимаемся по лестнице органиче-скаго Mipa отъ растешй къ животнымъ, отъ нихъ къ человеку, то въ человеческой сфере первый шагъ насъ ведешь къ типу рутинному, второй къ таланту, третш къ гешю. Рутинный типъ имеешь много общаго съ животнымъ: это то-же царство рефлекса и инстинкта. Но, далее, какъ животное отличается отъ растешя, такъ-же точно талантъ отличается отъ толпы. И, наконецъ, какъ человекъ отличается отъ животнаго, такъ отличается гешй отъ таланта.
Въ гешй природа говоритъ свое последнее слово. Эво-лющя природы начинается съ химическихъ элементовъ и оканчивается въ душе гешя. Въ душе гешя природа про-должаетъ свое существоваше и свое развитае въ форме отражешй фактовъ. Эти отражения продолжаютъ жизнь
— 162 —
природы. Безъ участия воли и сознашя, отражения фактовъ въ дупгЬ гешя сами собой складываются въ ряды, параллельные явлешямъ природы, и даже опережаютъ факты.
У меня былъ школьный товарищъ Б., который отнюдь не былъ гешемъ въ общепринятомъ смысле, но который все-таки отличался следующей частичной гешальностью: онъ никогда не носилъ при себе часовъ, но даже во время продолжительныхъ прогулокъ, длившихся нисколько часовъ, всегда съ поразительной точностью зналъ, который часъ. Какъ будто въ его душе качался невидимый маят-никъ, въ унисонъ съ маятникомъ природы. Вотъ что надо назвать гешальностью, конечно, не въ количественномъ, а въ качественномъ смысле.
Дело въ томъ, что гешальность редка только въ боль-шихъ дозахъ, а въ малыхъ дозахъ разсЪяна повсюду: ея блестки вкраплены въ человеческую массу въ большомъ числе, а редки только самородки, имеюипе заметную величину и самостоятельное значеше. Поэтому, гешй, какъ целая личность, хотя и трудно поддается понимашю, но элементъ гетпальности намъ всемъ очень хорошо знакомъ: это догадка, наипе, прозреше, слввомъ интуищя.
Элементъ гешя—это интуищя. Въ этомъ гешй отличается отъ таланта. Элементъ таланта—дискурсивное мы-шлеше. Гешй схватываетъ впечатлешя на-лету и проглаты-ваетъ ихъ, не замечая. (Вспомнимъ живописца Михайлова, см. гл. 17). Эти впечатлешя сами собой вступаютъ въ со-единеше съ ранее усвоенными, и сами собой вырастаютъ новое изобретете, новая истина, красота.
Гешальность, вкрапленная въ виде блестки въ обыкно-веннаго человека, выдаетъ себя темъ, что человекъ имеетъ особенный вкусъ, особое понимате, особый интересъ къ какому-нибудь, часто очень ограниченному, кругу явлешй, нередко соединенные со слепотою въ отношеши къ другимъ областямъ. Психологамъ удалось близко изучить не-которыхъ людей, обладавшихъ гешальной способностью производить въ уме вычислешя надъ цифрами. Но среди этихъ выродковъ, кажется, не было ни одного настоящаго математическаго даровашя. Иная женщина умеетъ одеться къ лицу, но ничего не понимаетъ въ живописи» Иной живо-писецъ ничего не понимаетъ въ музыке. Иной удивительно
— 163 —
понимаетъ самыя болышя тонкости механическихъ явлешй природы, или верно предсказываетъ погоду, а въ сноше-шяхъ съ людьми наивенъ и слЪпъ. Наплывъ мыслей, смЪлыя оригинальный предположешя нередко сочетаются съ непонятливостью въ отношенш къ чужимъ мыслямъ и чув-ствамъ.
Примись гешальности часто мЪшаетъ хорошо учиться въ школе, мЪшаетъ понимать читаемое, потому что эти люди часто натыкаются на таюя мысли, который плохо укладываются въ ихъ голове. Съ этой стороны гешаль-ность далеко не всегда благодетельна: она часто прямо олужитъ помехой жизни, такъ какъ закрываетъ душу для многихъ проявлешй жизни. Въ этомъ ея отрицательная сторона.
Гешй, какъ передовой разведчикъ войска, нередко за--бегаетъ слишкомъ далеко впередъ, занимаетъ позищи, которыми не скоро въ состоянш воспользоваться масса человеческая. Онъ предлагаетъ часто слишкомъ многое, слишкомъ новое, за нимъ толпа следовать не можетъ и, уморивши его голодомъ, ставитъ ему памятникъ много позже. А то и причисляетъ къ лику святыхъ. Но гешй, какъ и природа, не можетъ поступать иначе, чемъ поступаетъ.
Даже и то непосредственно полезное и своевременное, что даетъ гешй, большею частью требуетъ переработки со стороны талантовъ для того, чтобы его восприняла толпа. Такъ потребовалось учаспе сотни популя-ризаторовъ для того, чтобы учете Дарвина стало доступ-нымъ толпе. Въ томъ, что гешй говорить, остается часто много догадки, много субъективнаго: таланты устраняютъ односторонности, заполняютъ пробелы, округляютъ систему, выводятъ все cлeдcтвiя.
Наконецъ, толпа, человеческая масса. Какъ-бы ее ни -бранили поэты и мыслители, сколько-бы отъ нея ни терпели гешй, все равно они существуютъ „для нея“, для нея стра-даютъ и радуются, для нея творятъ. Толпа это самое тело прогресса. Нововведеше только тогда можно назвать про-грессомъ, когда оно вызвало подражаше. (Тардъ).
Эврилоп^ и б!ологф.
Глава двадцать четвертая.
Общ!я замЪчажя.
Не м^шаетъ намъ здесь еще одинъ разъ, и послЪдшй окинуть однимъ взглядомъ весь м!ръ челов'Ьческихъ созда-шй. Прежде всего бросается въ глаза тотъ искусственный микрокосмосъ, та искусственная природа, которая насъ окружаетъ тЪснЪйшимъ образомъ. Мы говоримъ о жилище, одежде и пище въ самомъ широкомъ смысле. Далее, мы видимъ целый богатый арсеналъ всякихъ приспособлен^, матер!аловъ, а также установленныхъ способовъ, помога-ющихъ намъ производить работу, трудиться, научаться, творить и развлекаться на всевозможныхъ житейскихъ по-прищахъ... До сихъ поръ мы разумеемъ все то, что въ своей совокупности называется вещественной или матерь альной культурой. Но искусственный м!ръ человЪческихъ творешй захватилъ районы гораздо болЪе обширные: вся духовная культура не менее того „придумана". Научныя открьтя суть не больше, какъ искусственно созданныя мысли, отвЪчаюшдя изв'Ьстнымъ требовашямъ приспособленности къ производству мысленныхъ опытовъ. Идеи добра, истины, справедливости, права, долга, возмезд!я и т. д., какъ говорятъ, „заложены" въ человеческой природе; а это обозначаетъ опять то-же, а именно, что человЪкъ ихъ ни откуда извне не заимствовалъ, а взялъ изъ себя, .изъ недръ своего духа. Но это мы и называемъ творчествомъ. МноНе мыслители выделяютъ изъ Искусственная Mipa ре-
165
лигюзныя идеи, утверждая, что oirfc получены человЪкомъ извне, путемъ „откровешя". На это друпе говорятъ, и мы къ нимъ присоединяемся, что безъ откровешя все равно не обходится никакое творчество, никакая выдумка, какъ-бы велика или мала она ни была. Поэтому, и религюзныя идеи мы считаемъ лишь разновидностью создашй челов'Ь-ческихъ. Такимъ образомъ, упомянувъ еще о языке, письменности, счисленш и т. п., мы, хотя, конечно, въ грубыхъ и отрывочныхъ чертахъ, но всетаки окинули однимъ взо-ромъ весь м!ръ человЪческихъ творенш.
Но и здесь опять, разъ мы собираемся высказывать объ этомъ, столь разнородномъ и многообразномъ, м1рЪ обнця суждешя, то, ввиду неразработанности предмета, намъ поневоле приходится остановить свое преимущественное вни-ман1е на какомъ-нибудь отделе этого искусственнаго Mipa. И мы будемъ въ дальней шемъ говорить преимущественно о матер!альной культуре, а изъ нея возьмемъ преимущественно утилитарную часть, т. е., такъ называемое, техническое изобретете. Оно можетъ быть взято, для перваго приближешя, представителемъ создашй человЪческихъ, хо-тя-бы потому, что утилитарныя изобретешя далеко не исчерпываются только матер!альными предметами, существующими въ пространстве; мы знаемъ, что къ нимъ принадлежатъ и существуюнпе во времени способы производства, т. е. цельные, имеюшле определенный эффектъ, ряды меропр]ят1й, способствующие достижешю намеченныхъ целей. Остаются въ стороне только мысли и чувства. Но мы ихъ захватили попутно, когда производили анатомию твор-ческаго процесса, такъ что и они не исключены изъ нашего разсмотрешя. И потому то, что мы замечаемъ и вы-сказываемъ объ утилитарномъ отделе человеческихъ тво-решй, мы неминуемо найдемъ, конечно, съ соответственными видоизменешями, и во всехъ другихъ отделахъ м!ра искусственнаго.
Въ настоящей главе мы задаемся целью сопоставить искусственный м!ръ съ м!ромъ природнымъ. Прежде всего бросается въ глаза сходство обоихъ м!ровъ. Какъ-бы ни были искусственны те предметы, которые составляютъ вещественную культуру, все равно это вещи, взятия изъ природы и видоизмененныя по законамъ природы. Человекъ
— 166 —
везде беретъ матер!алъ изъ природы и, хотя и подвергаетъ его превращешямъ и перем’Ьщешямъ, согласно со своими планами, но ни въ какомъ случае онъ не можетъ насиловать природу, не можетъ ей перечить, а долженъ выполнить все ея услов!я, все ея „требовашя". Это одно соображеше весьма тесно сближаетъ оба ряда предметовъ, искусственный съ природнымъ. Сравнивая ихъ, какъ данные факты, мы въ искусственномъ Mipdb ненайдемъ ничего такого, чего-бы не нашли въ Mipe естественномъ.
Но въ происхожденш искусственнаго и естественнаго м!ровъ замечается различ!е: искусственная вещь есть вещь, созданная при учаспи творчества и труда человека „для" чего-нибудь. Искусственный м!ръ есть воплощеше теле-ологш, которую мы отрицаемъ въ природе. Природа не преследуетъ никакихъ целей въ человеческом?» смысле этого слова. Въ природе все совершается не для того, чтобы что-нибудь было, а „потому", что что-нибудь раньше было. Огромная разница. И мы скоро вернемся къ разли-чпо между вар!ащей природы и изобретешемъ человека.
А теперь снова возвращаемся къ сходству м!ровъ искусственнаго и природнаго.
Если вы бывали въ пещерныхъ городахъ Крыма или Кавказа, то передъ вами прошли ряды, представ ляюшде переходъ отъ природной пещеры къ искусственно построенному дому. Подобныхъ переходовъ можно назвать очень много. Такъ большее или меньшее учаспе труда человека превращаетъ реку въ каналъ, заливъ въ гавань, ручей въ прудъ н водопадъ, лесъ въ паркъ, степь въ ниву. Человекъ беретъ диюя растешя, дикихъ животныхъ и постепенно изъ нихъ выводитъ культурный породы. Некоторый изъ этихъ породъ въ течете тысячелет!й до того отдалились отъ своихъ дикихъ родоначальниковъ, что не могутъ существовать иначе, какъ въ искусственныхъ услов!яхъ. Таковы: овца, курица, множество злаковъ, цветовыхъ и плодовыхъ растешй. Друг1я, напр., лошадь, верблюдъ, быкъ, меньше отошли отъ первоначальнаго типа. Но палеонтологически изыскашя, въ которыхъ повезло въ особенности лошади за последтя десятилепя, показываютъ намъ съ полною очевидностью, что и въ природныхъ условзяхъ
167 —
породы и виды животныхъ и растенш претерп'Ьваютъ больная видоизмЪнешя.
Переходя отъ цЪлыхъ организмовъ къ отдЪльнымъ орга-намъ, мы и тутъ замечаемъ целый рядъ сходствъ съ изо-брЪтешями человеческими. И я мечтаю еще дожить до та-кихъ научныхъ работъ, где этотъ параллелизмъ между природными формами и искусственными будетъ систематически собранъ совместнымъ трудомъ соответственныхъ спещалистовъ. А пока, въ ожидаши такихъ работъ, ограничимся несколькими отрывочными примерами.
Уже давно стало общимъ местомъ ссылаться на сход ство въ строеши глаза и камеры обскуры, сердца и насоса (мембраннаго), иервовъ и электрическихъ проводовъ, уха и фонографа. Давно уже ученые математически доказали, что шестигранная форма пчелиныхъ. сотъ разрешаетъ следующую техническую задачу: данный объемъ разделить на ячейки при условш, что соблюдается возможная эконо-м!я какъ въ матер!але, который расходуется на перегородки, такъ и въ томъ объеме, который толщина перего-родокъ отнимаетъ изъ общаго объема. Положимъ, друг!е ученые тщательнымъ гонюметрическимъ измерешемъ пче-линныхъ сотъ обнаружили, что почти нигде не встречаются въ нихъ геометрически верные углы. Но съ другой стороны, такъ какъ целесообразность въ органической природе везде только относительная, то шестигранная форма сотъ всетаки остается примеромъ такой целесообразности, проведенной довольно далеко. Намъ, техникамъ, само собою напрашивается сравнеше пчелинныхъ сотъ съ зернохранилищами американскаго типа, называемыми элеваторами. Въ нихъ тоже все внутреннее вместилище разгорожено вертикальными перегородками на закрома шестигранной формы и такъ-же расположенные, какъ ячейки въ сотахъ; но и здесь выходить, что хотя строитель и старается придать закромамъ правильную шестигранную форму, все-же этотъ идеалъ не всегда осуществляется.
Еще примеръ. Въ 1874 году Швенденеръ издалъ книгу, где доказалъ, что въ растешяхъ некоторый ткани (какъ напр. лубокъ, колленхима, либриформа) играютъ ту роль, что придаютъ стеблю жесткость, и что эти ткани расположены внутри стебля такъ, какъ-бы ихъ расположилъ
— 168 —
инженеръ для придашя стеблю стойкости при условш на-ивыгоднЪйшаго употреблешя матер!ала. Прежде всего Швенденеръ прямыми опытами нашелъ, что лубяная ткань мало уступаетъ стали по сопротивлению на разрывъ. За-
Фиг. 5.
Продольный разр'Ъзъ верхней головки бедренной кости человека, обнаружива-ющш характерны» линш спонгюзы, т. е губчатой костной ткани, составляющей внутренность толстыхъ костей.
Т'Ьмъ онъ рядомъ микроскопическихъ наблюдешй обнаружила что эти, по его выраженпо, „механичесюя" ткани расположены въ поперечномъ разрЪз'Ь стебля тамъ, гдЪ онЪ оказываютъ наибольшее сопротивлеше тЪмъ внЪшнимъ си-ламъ, которыя стремятся деформировать стебель въ есте-ственныхъ услов!яхъ его роста. Такъ, напр., эти ткани расположены равномерно по всему разрЪзу въ корняхъ, подвергающихся только одному растяжешю или сжапю; въ подводныхъ частяхъ, подвергающихся сжапю, онЪ образуюсь полыя трубки, а въ надземныхъ стволахъ, подвергающихся сгибашю, механичесшя ткани расположены по периферш и образуютъ системы продольныхъ и попереч-
— 169 —
ныхъ балокъ, похоиия на те, которыя применяются въ железныхъ мостахъ.
А немного раньше, въ шестидесятыхъ годахъ, былъ открыть тотъ-же принципъ въ отношеши расположешя костной массы внутри костей скелета. Споконъ вЪковъ было известно, что всякая толстая кость состоитъ изъ сплошной массы только на поверхности. Далее следуетъ сетчатая или губчатая масса, называемая „спонгюзой", а
Фиг. 6.
Схематический рисунокъ предъидущей фигуры, показывающей иаправлешя, по которымъ располагается костная масса, составляющая спонгюзу.
затемъ внутренность болыиихъ костей конечностей наполнена или воздухомъ (у птицъ) или жиромъ. Что касается до спонгюзы, то анатомы всегда замечали въ ней интересные, какъ будто по какому-то закону составленные узоры, но считали ихъ простой игрой природы, не видя въ нихъ смысла. И вотъ оказалось, что въ узорахъ спонгюзы лежитъ глубоких технически смыслъ, и его обнаружилъ техникъ. Врачъ Мейеръ принесъ на заседайте естественно-историческаго общества въ Цюрихе препараты спонгюзы,
— 170 —
и ихъ увид'Ьлъ профессоръ строительной механики Куль-манъ. При первомъ-же взгляд^ Кульманъ узналъ въ ли-шяхъ спонгюзы, такъ называемый, линш равнаго сопроти* влешя. Тогда выбрали за предметъ изслЪдовашя верхшй конецъ берц овой кости человека (см. фиг. 5, 6, 7). Кульманъ сд'Ьлалъ съ него схематическую кошю, посмотр'Ьлъ на нее, какъ на наклонную бал <у, и, задавшись нагрузкой, подходящей къ услов!ямъ берцовой кости, далъ своимъ студен-тамъ вчертить въ схему кости лиши равнаго сопротивлешя. Построеше воочпо убедило въ томъ, что въ спонгюз’Ь костная масса действительно располагается по лишямъ равнаго сопротивлешя. Чтобы понять утилитарное зна-
Фиг. 7.
Воспроизведете чертежа, сд'Ьланнаго подъ руководствомъ проф. Кульмана и показыва-ющаго направлеше лиши равнаго сопротивлешя въ упругомъ брусЗ», приближающемся по формЪ и способу нагрузки силами Е къ верхней головк'Ь бедренной кости. Сравнен!е этого чертежа съ фиг. 5 и б уб’Ьждаетъ, что и внутри кости масса расположена по лишямъ равнаго сопротивления.
чеше такого расположешя костной массы, надо только подумать, что масса эта имЪетъ какое нибудь одно максимальное сопротивлеше на разрывъ и на сжатае. Намъ не интересна величина этого сопротивлешя, а интересно только следующее: разъ внутри кости вслЪдств!е вн'Ьш-
— 171 —
нихъ силъ располагается по даннымъ лишямъ усшпе, имеющее одну и ту-же данную величину, то, понятно, что именно по этимъ лишямъ выгоднее всего располагать и то вещество, которое должно оказывать сопротивление внНЬ-шнимъ силамъ. Такое расположеше даетъ наибольшую эко-
Фиг. 8. Жгуч1й волосокъ крапивы urtica dioica, вполнЪ развитой. Co-стоить изъ одной клетки съ ядромъ К. Верхняя часть стЬнки состоитъ изъ хрупкаго кремнезема, нижняя—мягкая и находится подъ давле-шемъ окружающихъ клЪтокъ, которое передается и содержащейся въ главной клЪтк'Ь жгучей жидкости. Р, Р—поры. Е—эпидерма. С—колленхима. Когда посторонее тйло нажимаеть сверху на волосокъ, то колбовидная головка отламывается (см. ПК
Фиг. 9. Ядовитые зубы зм!>й. Им’Ьютъ либо форму желобка (А), либо форму трубки (В). Каналъ, проходяпцй вдоль зуба, соединяется вверху длинными каналами съ производящими ядъ железками, лежащими обыкновенно далеко сзади головы въ т&лЪ змЪи. Ядовитые зубы сидятъ въ верхней челюсти подвижно.
Фиг. 10. Шприцъ, употребляемый въ хирургш для подкожныхъ впрыс-кивашй различныхъ жидкостей, какъ, наприм'Ьръ, растворовъ морфът, кокаина, мышьяка и т. д. Сл±ва изображенъ наклонно заточенный ко-1 нецъ трубчатой иглы. Рекомендуется сравнить между собою фиг. 8 9 и 10.
— 172 —
HOMiio въ Marepiandb, и его-то именно и держится инженеръ, строя решетчатый мостъ.
Приведемъ еще прим±ръ, кажется, совс^мъ еще не использованный въ 1гЬляхъ сопоставлешя природныхъ формъ съ искусственными. Это волоски простой крапивы (urtica dioica), объ которые можно обстрекаться. Все знаютъ, что эти волоски служатъ крапиве оруж!емъ защиты, но не все знаютъ, до какой степени устройство волосковъ интересно, или, если позволить себе шутливое выражеше, „гешально". Предположимъ, что мы созвали самыхъ гешальныхъ Эди-соновъ и задали имъ техническую задачу—придумать для крапивы самый целесообразный волосокъ, который при нажатш на него рукой вбрызгивалъ-бы ядъ подъ кожу. Конечно, нельзя съ уверенностью предсказать, что-бы при-думалъ гешй—на то онъ гешй—но про обыкновенныхъ смертныхъ можно съ большой степенью вероятности предположить, что они предложили-бы пустотелую, хрупкую коническую трубку, наполненную ядомъ подъ некоторымъ давлешемъ и оканчивающуюся остр!емъ. И что-же оказывается? Что так!е волоски есть на крапиве, но что это только неполное развит!е самой целесообразной формы, которая гораздо гешальнее и которую мы сейчасъ опи-шемъ. Природа здесь лишшй разъ подтвердила лишь то, что она есть гешй (гл. 23).
Форма вполне развитого волоска крапивы подъ микро-скопомъ поражаетъ съ перваго взгляда: волосокъ къ концу загибается и оканчивается грушевидной головкой (см. фиг. 8). Однако при ближайшемъ обсуждеши эта форма и оказывается самой целесообразной. Оболочка волоска, очень тоненькая, состоитъ изъ кремнезема, хрупкаго какъ стекло. При нажатш на волосокъ сверху, онъ ломается непосредственно подъ головкой въ узкой шейке; при этомъ получается косой изломъ съ очень острыми краями, какъ при изломе стеклянной трубки. Образовавшееся ocrpie легко втыкается подъ кожу, а содержимое волоска, находящееся подъ некоторымъ давлешемъ, вбрызгивается сквозь боковое отверспе. Понятно, что прямой коническш конецъ, хотя бы и очень острый, не давалъ бы такого результата: онъ закупоривалъ бы ранку.
Волосокъ крапивы мы беремъ за первый членъ ряда.
173 —
Зторымъ членомъ будетъ служитъ ядовитый зубъ змеи-<акъ известно, ядовитые зубы у змей сидятъ по одному 1ли по нискольку по бокамъ верхней челюсти; сидятъ они юдвижно, такъ что когда ротъ закрытъ, то они ложатся щоль верхней челюсти; а когда змея раскрываетъ ротъ, го ядовитые зубы становятся перпендикулярно къ челюсти-<ромЪ того, эти зубы соединены каналомъ съ железкой, вырабатывающей ядъ, причемъ каналъ этотъ продолжается 1 вдоль зуба, который имеетъ иногда форму желоба, иногда трубки (см. фиг. 9.). Выходъ имеетъ каналъ сбоку, вблизи эстраго конца зуба. Ядовитая железка окружена кольцомъ яускуловъ, выдавливающихъ ядъ, когда змЪя этого хочетъ.
Въ качестве третьяго члена нашего ряда мы беремъ /потребляемый медиками для подкожныхъ вспрыскиватй лприцъ (см. фиг. 10.). Это стеклянный цилиндръ съ порш-лемъ, на конецъ котораго надевается трубчатая игла оканчивающаяся остр!емъ на подоб!е змЪинаго зуба.
Теперь сравнимъ между собою три члена нашего ряда: волосокъ крапивы, змеиный зубъ и шприцъ. Функшо-нально они очень похожи другъ на друга; морфологически же первый членъ разнится отъ обоихъ другихъ. Но морфологическое различ£е легко объясняется различ!емъ, которое всетаки замечается въ функщяхъ. Въ самомъ деле, волосокъ крапивы „работаетъ" одинъ только разъ. Наоборотъ, зубъ змеи есть уже opyaie постоянное, какъ и шприцъ. Но тогда какъ зубъ змеи служитъ только для вспрыскивашя одной жидкости, шприцемъ можно вспрыскивать всякую и даже высасывать изъ подъ кожи жидк!е эксудаты.
Бюлоги и технологи должны были бы соединиться для того, что бы собрать побольше такихъ рядовъ, какъ только что разсмотренный (волосокъ—зубъ—шприцъ). Конечно, и друНе спещалисты должны принять участ!е въ этой работе. Для чего? Для того, что бы иметь фактичесюя, достоверный данныя, на основанш которыхъ можно будетъ вывести положительные и—кто знаетъ, насколько?—интересные» и важные выводы относительно сходства и различ!я между творчествомъ природы и человека. Къ сожалешюг мы еще далеки отъ этого идеала и должны ограничиться отрывочными и робкими попытками.
Глава двадцать пятая.
Организмъ и механизмъ.
Зд'Ьсь мы беремъ слово „механизмъ" не въ томъ т^с-номъ значенш, какое ему придаетъ механика (теор!я механизма), а обозначаемъ имъ для краткости вЫЬ искусственный создашя человека, беремъ его, стало быть, синони-момъ „изобрЪтешя".
Прежде, ч'Ьмъ сравнивать организмъ съ механизмомъ, невольно хочется остановиться на ихъ различш. Организмъ отличается отъ механизма т'Ьмъ, что онъ есть н±что живое, а механизмъ имЪетъ передъ организмомъ ту особенность, что онъ произошелъ телеологически, для дости-жешя известной цЪли. Какъ бы кто ни смотрЪлъ на душу, на жизнь, все таки живая клЪточка кореннымъ образомъ отличается отъ неживой. Такъ, напр., живая хлорофильная клЪточка растешя не выпуститъ хлорофила въ растворъ, а, если выпустила, значитъ умерла. Вопроса о жизни, о душЪ, мы здЪсь вовсе касаться не будемъ.
Если мы отвлечемся отъ жизни въ организм^, то въ остальномъ онъ есть механизмъ, и не только въ цЪломъ, но и въ каждой изъ своихъ частей. Это высказалъ еще Лейбницъ: „Все происходитъ въ тЪл'Ь, говоритъ онъ, такимъ образомъ, какъ будто бы было справедливо плохое учете тЪхъ, которые, примыкая къ Эпикуру и Гоббсу, считаютъ душу за нЪчто матер!альное; или же какъ будто человЪкъ былъ бы только тЪло или автоматъ... Такимъ образомъ всякое органическое Т'Ьло естьвъсвоемъ родЪ божественная машина или природный автоматъ, который безконечно превосходитъ искусственные автоматы... Это машина вплоть до самыхъ мельчайшихъ своихъ
175
частей" *). Въ самомъ деле, объективное описаше какъ организма, такъ и жизни, обнаруживаетъ только процессы механичесюе, физичесюе и химичесюе. Увлекшись этой „механизашей" живого органическаго Mipa, MHorie выдаю-ццеся ученые пытались неоднократно толковать живой м!ръ, въ томъ числе и челов'Ьческш, вовсе игнорируя душу. И едва ли не самый серьезный опытъ въ этомъ направле-ши былъ сдЪланъ Геккелемъ. Но и этотъ опытъ не можетъ удовлетворить человека, смотрящаго безпристрастно на жизнь. И у Геккеля, какъ раньше у Молешотта, Бюхнера и друг. матер!алистовъ, вопросъ о жизни и дупгЬ не решается, не упраздняется, а просто обходится молчашемъ, если не считать несколькихъ, ничему не помогающихъ, на-смЪшекъ по его адресу. И вотъ этотъ вопросъ о душе неминуемо раздЪлитъ пополамъ каждый изъ техъ рядовъ, о которыхъ мы говорили въ предъидущей’главЪ и которые начинаются съ формъ органическихъ и оканчиваются формами техническими. Но опять таки, если вопросъ о жизни не то что упразднить, а выключить изъ разсмотрешя, то въ остальномъ ряды будутъ сплошные.
Но если организмъ есть механизмъ, то и обратно, ме-ханизмъ есть организмъ, нечто целое, имеющее, именно какъ целое, определенное значеше; а части механизма (изобретешя) суть органы, т. е. взаимно дополняютъ одна другую и обусловливаютъ. Такъ, напр., карманные часы состоятъ изъ следующихъ органовъ: заводного механизма, передаточной системы зубчатокъ, регулятора движешя, стрелокъ съ циферблатомъ и коробки. Все эти органы только въ своей совокупности образуютъ часы, которые, въ целомъ, какъ и всякое изобретете, представляютъ изъ себя нечто большее, чемъ сумму частей,
Сходствомъ между организмомъ и механизмомъ не разъ пользовалась наука: естествоиспытатели истолковываютъ организмъ по механизму. Такъ органы зрешя истолкованы по законамъ оптики, органы слуха по законамъ акустики,
*) „Alles geschiet im Когрег im Detail der Phanomene, als ob die schlechte Lehre derer, die im Anschluss an Epikur und Hobbes die Seele fiir etwas Materielles halten, wahr wdre; oder als ob der Mensch nur Korper oder Automat wSre der die kCLnstlichen Automaten unendlich ubert-rifft... Er ist Maschine bis in seine kleinsten Teile hinein“. Leibniz.
176 —
обм^нъ веществъ въ организме понятъ по законамъ химш, а кровообращеше, мускулатура и скелетъ истолкованы по законамъ механики. Скелетъ съ мускулатурой въ особенности легко поддается механизацш. Покойный французск!й академикъ, Марей, много поработавшш надъ „механикой организмовъ", составилъ богатую коллекщю препаратовъ конечностей какъ отъ человека, такъ и отъ разныхъ жи-вотныхъ. Въ 1896 году мне привелось ихъ видеть. Препараты были обработаны глицериномъ и потому сохранили гибкость. На взглядъ техника это была интересная кол-лекщя самыхъ любопытныхъ механизмовъ. Наприм'Ьръ, въ колЪнномъ суставе лошади есть приспособлеше, которое останавливаетъ сгибаше колена (или, какъ въ технике говорятъ, „арретируетъ"), когда нога лошади совсЪмъ вытянута; благодаря этому, лошади спятъ стоя, не напрягая при этомъ мускуловъ.
Въ XVII-омъ и XVIII-омъ вЪкахъ была мода на „автоматы", т. е. на механическгя коти организмовъ. Строились модели ходящихъ и летающихъ (?) животныхъ, говорящ!я машины и т. п. Еще во второй половине XIX-го в±ка показывали за деньги знаменитую механическую утку Вокан-сона, которая, действительно, воспроизводила некоторый движешя утки: кричала, пила подставляемую воду и даже выделяла нЪчто, подобное экскрементамъ. Однако съ раз-випемъ въ течете XIX-го века настоящаго машиностроешя вкусъ къ этимъ курьезамъ прошелъ, и то, что теперь называется автоматомъ, не имеетъ съ теми ничего общаго. Это машины, который заменяютъ продавцовъ; за вставленную монету оне выпускаютъ разные товары: газету, сигару У напитокъ, кушанье, железнодорожный билетъ и т. п.
Въ 1877 году Каппъ издалъ книгу, озаглавленную „Фи-лософ!я техники", где проводилъ ту мысль, что вся техника (по нашему сказать, каждый изобретатель) ничего другого не делаетъ, какъ копируете организмъ, такъ что все создашя техники сведены у Каппа къ „проекщямъ органовъ". Книгу эту до сихъ поръ изредка цитируютъ, не отдавая себе отчета въ томъ, что точка зрешя эта приложима разве только къ некоторымъ доисторическимъ оругиямъ (молотокъ, рычагъ), да и то не ко всемъ, такъ какъ не приложима уже къ колесу и къ стреле съ лукомъ. А попытка
— 177 —
Каппа распространить ее на машины не выдерживаем никакой критики.
Истор1я многихъ изобрЪтешй показываем, что въ пер-выхъ попыткахъ построить машину для такой работы, которая до того исполнялась только челов'Ькомъ, изобретатели, по естественной ассоцхацш идей, возможно близко придерживались ручной работы и старались ее только воспроизвести механическимъ путемъ. Такъ, первыя попытки устроить молотилку сводились къ тому, что на вертящуюся ось прикреплялись цепы; старыя говорящая машины копировали гортань; первыя швейныя машины брали щипчиками иголку и прокалывали ее сквозь матер!ю; еще въ класси-ческомъ РимЪ пробовали для движешя судовъ соединять рядъ веселъ механизмомъ, такъ что рабэмъ приходилось только вертеть рукоятку. И такихъ примеровъ много. Но та же истор!я изобретен^ показываетъ и то, что копировка организма въ механизме не даетъ техническаго (по-лезнаго) изобрететя, что для этого необходимо, что бы гешй сначала изменилъ самую задачу, т. е. напалъ бы на новый, пригодный для механизащи, способъ производства намеченной работы. Такъ, молотильный барабанъ уже не даетъ намека на цепы; фонографъ. и граммофонъ даже издали не напоминаютъ гортани; строчка швейной машины не похожа на ручную строчку; пароходный винтъ не имеетъ ничего общаго съ весломъ, и разве въ пароходномъ колесе можно видеть некоторое подоб!е сильно измененныхъ веселъ, насаженныхъ на вертящуюся ось. И вотъ тутъ опять приходится высказать пожелаше о томъ, что бы ученые технологи, которые въ настоящее время въ Гермаши принимаются за разработку исторш техники, целымъ рядомъ подлинныхъ фактовъ осветили намъ вопросъ о механиче-скомъ воспроизведеши ручной работы и пододвинули бы насъ къ правильному уразумению коренной разницы между организмомъ и механизмомъ.
Но въ ожидаши такихъ систематическихъ работъ мы продолжаемъ свой обзоръ сопоставлешй, взятыхъ на выдержку. Такъ, въ бюлогш однимъ изъ основныхъ понят!й является „функщя", т. е. отправлеше органа; рму въ техническомъ Mipe соответствуем „эффектъ" (гл. 9). Понятно, что „функтональному сходству" соответствуем
— 178 —
„эквивалентность**, а „морфологическому сходству"—„изо-морфизмъ" (гл. 11).
Какой технологически аналогъ мы найдемъ для „особи* и „жизни особи"? Это будетъ данный экземпляръ изо-бр'Ьтетя (машина, товаръ, составъ, способъ производства) въ своемъ конкретномъ индивидуальномъ виде, взятый въ его общественной функщи, т. е. въ практическомъ употреблены. Действительно, применеше изобретешя на дЪле, это и есть его жизнь, но, конечно, жизнь не целаго изобретешя, а даннаго одного экземпляра. Въэтомъ большая разница: если бы сразу пропали на земле все лошади, то оне и не появлялись бы потомъ, а если бы сразу пропали все велосипеды, то на другой же день принялись бы люди снова за ихъ постройку. Но покуда велосипедъ находится у меня въ рукахъ, это его жизнь (особи). Небольшая поломка, требующая ремонта, это болЬзнь, требующая лечешя; когда же велосипедъ сломается окончательно или попадетъ въ пожаръ, то это его смерть.
Всякое изобретете, въ нормальномъ своемъ примененш на практике, оказывается более или менее полезнымъ—въ терминахъ бюлогическихъ: более или менее приспособлен-нымъ. Такимъ образомъ жизнь технологическихъ особей производитъ отборъ приспособленныхъ формъ, и только последшя воспроизводятся последующими строителями. Въ этомъ состоитъ технологическое выживаше наиболее приспособленныхъ формъ. Въ техническомъ Mipe за отсут-ств!емъ кровнаго родства его место занимаетъ подража-те, воспроизведете, копировка. Замечательно при этомъ, что технически! потомокъ свободенъ въ выборе себе пред-ковъ. Если бы такъ было въ органическомъ Mipe!
Но если данный экземпляръ изобретешя соответствуем только особи, то спрашивается: каковы бюлогичесюе аналоги технологическихъ поняйй конструкщи, системы (плана) и принципа (гл. 14)? Это, понятно, будутъ все восходящ!е и все более обширные разряды родственныхъ организмовъ, каковы: порода, видъ, родъ. Но тогда какъ въ природе замечается, самое большее, зарождеше разновидностей по-родъ, въ технике, наоборотъ, на нашихъ глазахъ происходим зарождеше целыхъ новыхъ родовъ. Таковы: ком-пасъ, телескопъ, книгопечатате, паровая машина, велоси-
— 179 —
педъ, телеграфа динамо, телефонъ, фонографъ, автомобиль, аэропланъ и т. д. Вотъ насколько техническая эво-.лющя совершается быстрее природной! Да еще, по-видимому, темпъ ея все ускоряется вместе съ раз-витаемъ техническаго образовашя. И нельзя здесь не указать на нЪкоторыя характерный явлешя, который неминуемо сопровождаютъ возникновеше новаго разряда техническаго: тотчасъ после появлешя первой удачной формы всегда является масса вар!ац!й, но жизнь производить среди нихъ отборъ, и скоро большая часть вар!ащй вымираетъ, и утверждаются немного однообразныхъ типовъ, системъ, въ основе которыхъ лежитъ обыкновенно одинъ принципъ. НЪтъ ли чего нибудь подобнаго или не происходило ли что либо подобное когда нибудь въ органическомъ Mipdb?
Что такое выделка продукта на фабрике? Это зарожде-ше особи. Фабрика есть родильный прпотъ „особей". Но изобретатель зарождаетъ не особь, а породу, или видъ, или родъ, смотря по тому, даетъ ли новую конструкщю, или новую систему (планъ), или же новый принципъ.
Не мЪшаетъ затронуть и болЪе детальные вопросы. Бхологи разъяснили намъ между прочимъ, что красота цве» товъ и вкусъ плодовъ имЪютъ то бюлогическое значеше, что привлекаюсь тЪхъ самыхъ насЪкомыхъ, птицъ и зверей, которые способствуютъ размножешю растешй. Такое-же технологическое значеше несомненно принадлежишь внешности товаровъ. Какъ бы высока или низка ни была доброта ткани, но на рынке она только тогда найдетъ себе широ-к!й спросъ, когда ей придана привлекательная отделка. За последнее время распространилась, такъ называемая, мер-серизащя хлопчатобумажныхъ тканей; это такая ихъ отделка, которая делаетъ бумажную ткань мягкой и блестящей, какъ шелкъ. Благодаря мерсеризацш, бумажный ткани даже частью вытесняютъ шелковыя. Обратите внимаше на фотографичесше аппараты: дешевые блещутъ никкелиро-ваннымъ приборомъ, тогда какъ доропе одеты въ черное. Земледельчесюя машины раскрашиваются въ ярше, веселые, цвета, которыхъ вы не встретите на фабричныхъ паровыхъ машинахъ, стоящихъ десятки тысячъ—штука. Швейную машину расписываютъ узорами, маховикъ ея и станину украшаютъ разными завитушками, потому что это привле-
— 180 —
каетъ «семейнаго» покупателя съ довольно-таки неразви-тымъ вкусомъ. А вотъ если-бы автомобилю придать формуг напоминающую дракона (а так!я поползновешя были), то этимъ только отпугнешь покупателя. Во всякомъ случай фабрикантъ старается придать товару такую отделку, которая должна понравиться именно тому разряду покупателей, для котораго товаръ предназначается. И то-же самое приходится сказать даже не про одну отделку, а и про всю выделку, все выполнеше издел!я. Землед'Ьльчесшя машины, напр., предназначаются работать въ самыхъ неудоб-ныхъ условзяхъ климатическихъ и при самомъ плохомъ уходе со стороны неразвитыхъ рабочихъ. Такое ихъ на-значеше обусловливаетъ не только грубую выделку, но и грубую компановку, въ которой не только нЪтъ места для разныхъ «послЪднихъ словъ техники», каковы, напр., шариковые подшипники, но даже вместо гаекъ ставятся нередко допотопныя чеки, простыя затычки. И очень понятно, что именно эта рудиментарность въ земледЪльческихъ маши-нахъ способствуетъ ихъ выживанно.
Бюлоги подметили множество явлешй миметизма (ми-микри), где одинъ видъ принимаетъ внешность другого вида, часто ему вовсе не родственнаго, и это сходство слу-житъ ему на пользу. Такъ, напр., есть насЪкомыя, до того похож!я на листья или на что нибудь не съедобное, что ихъ оставляютъ въ покое птицы и звери. Одинъ видъ сла-вокъ раскрашенъ, какъ ястребъ, и тЬмъ спасается отъ хищ-никовъ. Есть растешя, цветы которыхъ пахнутъ, какъ экскременты животныхъ, и тЬмъ самымъ привлекаютъ тЪхъ навозныхъ мухъ, который имъ нужны для опылешя. Если сюда-же причислить разный защитный приспособлешя орга-низмовъ, то вс’Ьмъ этимъ явлешямъ мы найдемъ массу аналоги! въ Mipis технологическомъ. Въ самомъ дЪл’Ь, прежде всего подделка есть миметизмъ. Какъ только одинъ про-дуктъ завоевалъ себе рынокъ, такъ тотчасъ появляются подделки. Золото заменяется бронзой, бронза—чугуномъ или цинкомъ и бронзируется; коровье масло заменяется саломъ (маргариномъ); рядомъ со швейными машинами или револьверами известныхъ фирмъ появляются безчисленныя подделки. Но, впрочемъ, и издел!я человеческ!я имеютъ защитный приспособлешя опять-таки въ изобретешяхъ-
— 181 —
человЪческихъ. Вспомнимъ тутъ, что, вЪдь, мы говоримъ •не объ однихъ изобрЪтешяхъ вещественныхъ. Если мы припомнимъ всяюе запретительные законы, монополии, пошлины, привиллегш и т. п., то можемъ не входить въ эти веЬмъ извЪстныя подробности.
Экономисты много потрудились надъ изучешемъ „кон-курренщи" во всехъ ея видахъ. Но конкурренщя есть ничто иное, какъ борьба за существоваше со стороны особи, породы, вида и рода. Только, само собою понятно, что не сами механизмы борятся за существование, а борятся, т. е. конкуррируютъ между собою люди, заинтересованные въ успехе или устранеши того или другого механизма, издЪл!я, товара, или мЪропр1япя,—вообще, стало быть, изобрететя въ самомъ общемъ значенш этого слова... Эта борьба называется различно, смотря по тому, где и какъ ведется. Это—экономическое соревноваше, конкурренщя торговли и промышленности, свободная торговля, война наружная и внутренняя, парламентская борьба за и противъ законо-проектовъ, насильственное насаждете грамотности, культуры, религш, ученые и религюзные диспуты и т. д. Между прочимъ въ экономической борьбе есть одна ея форма, по-видимому, не встречающаяся во внЪчеловЪческомъ Mipe. Мы говоримъ о «рекламЪ». Реклама злоупотребляетъ до-вер1емъ и помогаетъ распространена второкласныхъ из-д-Ьлш въ ряду первоклассныхъ; но, надо сказать, что рано или поздно жизнь всетаки производить роковой отборъ и удерживаетъ только то, что наиболее приспособлено къ своему назначешю.
Б1ологи обнаружили въ органической природе множество интересныхъ фактовъ «симбюза». Это сожительство двухъ (редко более) видовъ, нетолько не конкуррирующихъ между собою, а, напротивъ того, помогающихъ другъ другу жить. Такъ напр., въ лишаяхъ (растешя) доказанъ симб!озъ водоросли и гриба, которые взаимно облегчаютъ другъ другу усваиваше питательныхъ веществъ изъ окружающаго. Известно также, что когда ракъ-отшельникъ поселяется въ раковине, оставленной мягкотелымъ, то на эту раковину садится полипъ, актишя, и тогда, когда раку надо перейти въ другую раковину, то съ нимъ переселяется и актишя. Въ техническомъ Mipe мы видимъ симбюзъ въ каждой фаб-
— 182 —
рикЪ. Въ самомъ деле, возьмемъ хотя-бы фабрику бумагопрядильную. Хлопокъ, доставляемый на фабрику крепко спрессованнымъ въ кипахъ, разбивается и разрыхляется на трепальныхъ машинахъ, затЪмъ поступаетъ на чесальныя и, наконецъ, на прядильныя машины. Чесальная машина не можетъ переработать хлопокъ прямо изъ кипы; точно также и прядильная машина не можетъ делать нитку изъ хлопка только трепаннаго, но не прочесаннаго. Такимъ образомъ каждая предшествующая машина „выд-Ьляетъ" полупродуктъ для каждой последующей, въ форме, наиболее «усвояемой» этой последнею. Въ этомъ состоитъ всякое делете работы^ какъ между машинами, такъ и между людьми. И учитель передаетъ ученику то, что самъ „переварилъ". Но здесь аналоНя уже спорная.
Не желая дальше углубляться въ область аналогш, заме-чаемыхъ между организмомъ и механизмомъ, аналогш, который легко могутъ довести до чистыхъ парадоксовъ, если оне не основаны на подробномъ изучеши обеихъ этихъ областей,, и въ ожиданш, что къ такому изучешю приступятъ спе-щалисты, мы здесь закончимъ наше сравнете следующей таблицей, где въ левомъ столбце перечислены поняпя' бюлогичесюя, a bl правомъ—ихъ технологичесшя аналогш^
Сопоставлен1е организма съ механизмомъ.
1. Организмъ.	1. Механизмъ, общее: изобретете.
2. Органъ.	2. Составная часть машины или хи-мическаго соединетя, отдельный пртемъ изъ целаго способа производства.
3. Функщя.	3. Техническш (или иной) эффектъ изобрететя.
4. Особь.	4. Данный экземпляръ изобрететя.
5. Порода.	5. Конструкщя изобрететя (гл. 10).
б. Видъ.	6. Система, схема вещественнаго изо-брететя или планъ способа-производства (гл. 10).
7. Родъ.	7. Принципъ (гл. 10).
8. Родственное на-	8. Подражание, копировка.
следовате.
— 183 —
9.	Предокъ.
10.	Поколете.
11.	Морфологическое сходство.
12.	Функцюнальн ое сходство.
13.	Вар1ащя.
14.	Зарождеше особи.
15.	Зарождеше породы, вида, рода.
16.	Жизнь особи.
17.	Жизнь породы, вида, рода.
18.	ИзмЪнеше усло-в!й жизни.
19.	Приспособлеше.
20.	Борьба за суще-ствоваше.
21.	Симбюзъ.
2 2. Миметизмъ.
23.	Отборъ.
24.	Болезнь.
25.	«Печете.
26.	Смерть особи.
27.	Вымираше породы, вида, рода.
9.	Образецъ, прототипъ.
10.	Историчесюй рядъ развит!я какого нибудь изобретете.
11.	Изоморфизмъ (гл. 11).
12.	Эквивалентность (гл. 11).
13.	Изобретете и всякое видоизме-нете.
14.	Изготовлете издЪл!я въ мастерской.
15.	Изобретете, распространяющееся на конструкщю, систему, принципъ.
16.	Применеше на практике изобре-тетя въ данномъ экземпляре.
17.	Применеше на практике данной конструкцш, системы, идеи (принципа).
18.	Изоморфное применеше изобре» тетя къ другой работе (Geb-rauchswechsel).
19.	Усовершенствоваше.
20.	Конкурренщя.
21.	Сотрудничество. Разделеше работы.
22.	Подделка.
23.	Результатъ испыташя изобретете на деле.
24.	Частичная порча.
25.	Ремонтъ.
26.	Окончательная порча механизма въ данномъ экземпляре.
27.	Выходъ изъ употреблешя изобретешя, какъ конструкцш, какъ системы и какъ принципа.
Глава двадцать шестая.
Ддрвинизмъ въ приложена нъ изоврЪтен!ямъ.
Природа варшруетъ, человекъ изобрЪтаетъ. И тамъ, и здесь достигается целесообразность, но достигается разными путями. Изобретатель ставить себе заранее цели и стремится ихъ достигнуть. Наоборотъ, природа не преследуешь никакихъ целей и варшруетъ какъ калейдоскопъ, такъ сказать, слепо. Если позволить себе грубую иллю-стращю, то природа поступаетъ такъ, какъ если-бы портной, для того, чтобы скроить платье, развернулъ передъ собой матерпо, взялъ ножницы и началъ-бы кромсать, зажмурившись. Конечно, если матер!я будетъ вечно притекать и заказчикъ согласится ждать 1000 летъ, то и такимъ способомъ можетъ выйти выкройка. „У природы въ распоряжении безграничный средства и безграничное время—говоритъ Л. Уордъ (гл. 27)—она жертвуешь всемъ, чтобы получить что-нибудь1*. Наоборотъ, человекъ огра-ниченъ и въ средствахъ и во времени. Поэтому, онъ вы-работалъ технику, ибо техника есть исскуство сберегать затрачиваемый трудъ и увеличивать получаемый резуль-татъ. Эта (экономическая) цель привходить во всякую отдельную цель, преследуемую темъ или другимъ изобре-тешемъ.
Ввиду указаннаго различ!я между творчествомъ природы и творчествомъ человека стоитъ-ли междз^ ними искать сходства? Да, очень стоить, потому что это не два разныхъ Mipa; это одинъ м1ръ. Человеческое творчество только продолжаетъ творчество природы. Прежде всего останавливаемъ внимаше на внешности: въ творешяхъ человека мы не найдемъ ничего такого, чего-бы не нашли въ
— 185 —
вещахъ природы. Только комбинаты вещей различны: невозможно допустить, чтобы разсыпавппйся типографсюй шрифтъ образовалъ поэму „Демонъ*. И однако-же готовый типограф с юй наборъ „Демона* есть не более, какъ одна изъ прироцныхъ комбинащй шрифта. Въ самомъ д’ЬлЪ, ведь, въ происхождеше этой комбинащи не вмешалась никакая сверхъестественная сила: ведь, человекъ, съеготЪ-ломъ и душей—не болЪе какъ часть природы, или, если хотите, продолжеше природы, такое продолжеше, въ кото-ромъ должны сказываться законы природы, доступные человеческому разумешю.
Итакъ, природа варшруетъ слЪпо: дЪти просто отличаются отъ родителей. А что изъ этого различ!я выйдетъ, природЪ все равно. Но вотъ начинается опытъ примене-шя BapiaixiH на жизненной практике и отборъ путемъ вы-живашя наиболее приспособленныхъ. Миллюны миллюновъ такихъ опытовъ даютъ одинъ шагъ впередъ, т. е. новую целесообразную вар!ащю.
Но что делаетъ изобретатель? Онъ делаетъ то-же самое: беретъ въ мысляхъ новую комбинащю и въ мысляхъ-же производитъ надъ ней опыты (гл. 14) съ целью выяснить ея целесообразность. Опыты производятся надъ мысленными отражешями явлешй, и если эти отражешя прошли черезъ то-же горнило испытанш, если они соот-ветствуютъ явлешямъ, то и мысленная проверка новой комбинащи даетъ результатъ, сходный съ проверкой фактической. Но мы уже видели въ своемъ месте, что мысленные опыты имеютъ громадныя преимущества передъ опытами фактическими, такъ какъ одинъ мысленный опытъ за-меняетъ тысячи, миллюны фактическихъ и совершается несравненно быстрее ихъ. Но, говоря о мысленныхъ опы-тахъ, мы все-же говоримъ еще только о методическомъ мышленш. И намъ остается теперь только сделать послед-шй шагъ и подумать о томъ, что происходитъ въ духе гешя. 1 отъ результатъ, до котораго доведетъ (да еще дове-детъ-ли?) упорное, просвещенное и продолжительное методическое мышлеше, гешемъ схватывается въ мгнове-ше ока.
И сама собою напрашивается такая картина м!роздашя. Природа одна. Она начинается въ царстве минераловъ и
— 186 —
оканчивается въ духе гешя. Явлешя совершаются не какт> нибудь, но въ известной гармонш, и эта гармошя называется жизнью природы. Явлешя живутъ, развиваются и прогрессируютъ. И оказывается, что явлешя продолжаютъ свое развитее въ душе гешя, но уже, конечно, не въ конкретной форме, а въ форме отражешй, часто сознаваемыхъ, но очень часто и не сознаваемыхъ духомъ-носителемъ ихъ»
Трудно себе представить, въ течете сколькихъ миллю-новъ лЪтъ выработалась, описанная въ гл. 24, странная, но наиболее целесообразная форма защитнаго волоска крапивы. А задайте эту задачу гешю, и онъ, можетъ быть, въ ту-же секунду напалъ-бы на эту форму. Такимъ образомъ тотъ-же процессъ eapianift и отбора ихъ, совершаю-пцйся въ природЪ въ течете миллюновъ летъ, въ творче-скомъ духе совершается въ течете часовъ и даже секундъ.
Правда, замена миллюновъ летъ секундами, пугаетъ воображеше. Но пугаться нечего: даже если мы не захо-тимъ переступать грань, отделяющую душу отъ тела, если останемся въ природе, то и тутъ найдемъ таюе процессы, которые для своего совершешя требуютъ то тысячелет5я, то мгновешй, въ зависимости отъ разныхъ условй. Такъ, напр., известный ученый и изобретатель, химикъ Нернстъ^ изследовалъ времена, которыхъ требуетъ азотъ для соединешя съ кислородомъ при разныхъ температурахъ. И вотъ онъ нашелъ, что одинъ и тотъ-же результатъ получается:
при 727°	ц.	черезъ	81,62 лЪтъ.
„ 1227°	»	п	1,26 дней.
„ 1827°	п	п	5,96 секундъ.
„ 2627°	п	п	0,0000345 сек.
Ввиду такихъ примеровъ, в^ятыхъ изъ природы, уже не кажется столь парадоксальны мъ утверждеше, что тотъ-же процессъ отбора вар!ацш, который въ фактической природе требуетъ тысячелетш, въ творческомъ духе человека нередко совершается мгновенно. И, такъ какъ гешй есть только превосходная степень духа, одареннаго догадкой, то вышесказанное применимо въ убывающей
187 —
прогрессш также къ душе каждаго изъ насъ, простыхъ смертныхъ.
Загадочный источникъ изобретены, т. е. творческая ассощащя, которая даетъ не только нечто новое, но и целесообразное, хотя и остается по прежнему вне сферы волевого на него воздЪйств!я, но становится всетаки более понятнымъ, если мы на него взглянемъ съ той точки зр^шя, что человеческое творчество лишь служитъ про-должешемъ творчества природнаго, т. е. что испыташя, производимый въ природе фактически надъ eapiauiefi, тоже фактической, въ творческомъ духе совершаются въ душе чаще всего безсознательно, и совершаются намъ мысленными отражешями фактовъ, что отражешя эти гораздо б о-лее подвижны и что живутъ въ душе даннаго человека въ непосредственной близости, такъ сказать, въ постоян-номъ общеши другъ съ другомъ. Не надо забывать и того, что эти отражешя, это не зеркальный мертвыя и преходящая картины, что это отпечатки на живой ткани, живущей той-же самой общей жизнью, которой живетъ и природа. Но если мы говоримъ, что человекъ въ мысляхъ продол-жаетъ факты природы, то съ одинаковымъ правомъ метафоры можно сказать, что природа „думаетъ фактами".
Въ природе возможно только одна последовательность явлешй: отъ причины къ следств!ю; река течетъ только отъ верховья къ устью, тяжелое тело только падаетъ; сжатая пружина только распрямляется, температуры (и всяк!я разности потенщаловъ) могутъ только выравниваться. Но въ мысляхъ человекъ заурядъ оборачиваетъ (сознательно и безсознательно) причинные ряды. Иллюстрашю такого „света наизнанку" даетъ кинематографъ: мы можемъ пустить ленту задомъ напередъ и видимъ, что водопадъ течетъ снизу вверхъ, разбитая посуда сама собою склеивается изъ кусочковъ. У меня есть кинематографическая книжечка, каждая страничка которой есть последовательный моментальный снимокъ. Перелистывая ее быстро въ прямомъ порядке, я вижу, какъ Бисмаркъ появляется у эстрады, снимаетъ свою каску и ставитъ ее на перила. Но я могу перелистывать книжку и въ обратномъ порядке: тогда Бисмаркъ беретъ съ перилъ каску, надеваетъ ее и уходитъ задомъ. Точно такимъ-же образомъ человекъ пе-
— 188 —
ресматриваетъ въ мысляхъ природные ряды явлешй и взадъ и впередъ. И польза отъ такого оборачивашя при-чинныхъ рядовъ очевидна. Инженеру нужно удалить скалу, стоящую какъ разъ на линш проводимой дороги» Мускульными усил!ями этого сделать нельзя, или если и можно, то по экономическимъ соображешямъ нежелательно. Но коллективный опытъ предоставилъ инженеру въ распоряжеше множество причинныхъ рядовъ, послЪднимъ членомъ кото-рыхъ является разрушеше скалы. Восходя ихъ мысленно, онъ видитъ таюе члены этихъ рядовъ, на которые онъ можетъ легко воздействовать мускульною силой: напр., онъ покупаетъ динамитъ, запалы, фитили, спички. Продолбить каналъ въ скале, заложить туда мину и зажечь спичку, все это во власти человека. А въ результате; достижеше такого результата, который человеку не подъ силу.
Останемся еще немножко въ отвлеченной сфере сме~ лыхъ сопоставленш. Передъ нами фактъ: благодаря „искусственнымъ" услов!ямъ, вызваннымъ человекомъ, скала разрушается. Но, ведь, скалы разрушаются иногда и отъ при-родныхъ процессовъ, напр., отъ землетрясешя. Неужели такъ необходимо проводить такую резкую непроходимую грань между процессомъ естественнымъ и процессомъ искусственнымъ? Нетъ, эта необходимость ощущается только теми, кто стоитъ на почве дуализма, неумолимо разделяющаго душу и тело. Но отчего-же, идя навстречу желательному, хотя, можетъ быть, и далекому монизму, не взглянуть на дело такъ, что между „естественнымъ" и „искусственнымъ" вовсе нетъ такой грани. Разве во всей цепи процессовъ, приведшихъ нашу скалу къ разрушешю, есть хоть одно звено сверхъестественное? Нетъ, это все процессы природные. Вино делается изъ винограднаго сока такъ, что ему даются наиболее подходящая услов!я для брожетя; но, ведь, подобное брожеше происходитъ и въ природе. Многимъ породамъ собакъ непременно ру-бятъ хвосты и уши; не значитъ-ли это, что услов!я жизни этихъ породъ таковы, что особи теряютъ хвосты и уши? Что они имъ „вредны въ ихъ жизни?" А домашжя живот-ныя и культурный растешя, каковы: овца, курица, пшеница и т. д.? Для нихъ, какъ и для паразитовъ, живущихъ только на человеке, человекъ съ его образомъ жизни и
189 —
есть природа. И если бюлоги пойдутъ по пути, начертанному Дарвиномъ въ его трудЪ о прирученныхъ живот-ныхъ и акклиматизированныхъ растешяхъ, если соберутъ побольше фактическихъ данныхъ изъ жизни организмовъ, rjrfc преобладаютъ, такъ называемый, искусственный услов!я> то т’Ьмъ самымъ будетъ подготовленъ мостъ черезъ пропасть, отделяющую организмъ отъ механизма.
Говорить о заслугахъ Дарвина стало обшимъ мЪстомъ. Но вотъ одинъ изъ лавровъ въ венке его, какъ будто недостаточно оцененный. Мы уже упоминали о томъ, что органическая природа раздваивается въ нашихъ глазахъ: съ одной стороны природа не преследуетъ целей, съ другой стороны все происходитъ такъ, какъ будто везде преследовались цели. До Дарвина умъ человЪческш стоялъ передъ этой непримиримой пропастью, а Дарвинъ перекинулъ черезъ нее мостъ. Онъ далъ логическую связь между казавшимися непримиримыми мыслями о целесообразности при отсутствш целей. Его примиряющая мысль заключается въ томъ, что целесообразность является результатомъ жизненнаго отбора и закрепляется наследственно есте-ственнымъ отборомъ *).
*) Не могу удержа!ься, чтобы не вернуться здесь къ вопросамъ теорш познатя и, на примере открытия Дарвина, еще разъ не вспомнить, что вообще надо разуметь подъ „научнымъ открыпемъ". Дарвинъ открылъ всеобщш законъ эволюцш органической природы. Совершенно верно. Но неосторожно, а потому и ненаучно, понимать дело такъ, какъ будто-бы Дарвинъ снялъ завесу съ какой-то Истины, существующей независимо отъ нашего понимашя, где-то въ природе. Точнее сказать такъ: Дарвинъ научилъ насъ, чтд мы должны думать (въ современной стадш нашего развипя) для того, чтобы понять по одной мысленной схеме все органическое развит! е или охватить одною мыслью все разнообраз!е живыхъ формъ. Эта мысль, данная Дарвиномъ, ответила точно также и на исконный, неразрешимый до того вопросъ: какъ понять, что въ природе все целесообразно, а между темъ нигде не видно целей въ человеческомъ смысле? До Дарвина ответъ былъ одинъ, а именно понять этого нельзя, потому что человеческш умъ ограниченъ, а потому остается слепо верить темъ учи-телямъ, которые догматизируютъ поверхъ природы руководящш Умъ, непостижимый человеку. И вотъ Дарвинъ перекинулъ логическш мостъ черезъ такую пропасть, которая казалась логически непроходимою. Но, при всей благодарности, которую мы должны чувствовать
— 190 —
Бюлойя, въ лице Дарвина, ушла гораздо дальше, чЪмъ технолопя. Эта последняя до сихъ поръ все еще только описываетъ существуюпця формы и классифицируетъ, не дойдя даже до перюда Линнея и Кювье. Оправдатемъ служитъ то, что техника развивается такъ быстро, что теор!я лишь съ трудомъ слЪдуетъ за отдельными явлешями. При этихъ услов!яхъ нечего и говорить, что ученымъ техно-логамъ некогда даже просто охватить въ одной картине всю существующую технику. Хотя, правда, и выходятъ отъ времени до времени так!я техничесюя энциклопедш, но, во первыхъ, онЪ очень быстро старЪютъ, во вторыхъ, въ техническихъ кругахъ возбуждаютъ мало интереса, потому что поневолЪ популярны.
И вотъ, ввиду того, что бюлопя значительно опередила технолопю съ точки зретя систематичности, сама собою напрашивается попытка приложить дарвинизмъ къ эволющи изобрететй. Надо только сказать сейчасъ-же, что попытка эта не преследуетъ цели перекинуть мостъ между организмомъ и механизмомъ, т. е. не назначена ни къ матер!ализащи живыхъ существъ, ни къ одухотворешю создашй человеческихъ. Приступая къ этой попытке, мы совершенно отходимъ отъ организмовъ, не говоримъ и не думаемъ о нихъ больше, а говоримъ и думаемъ только объ однихъ изобретешяхъ, старыхъ и новыхъ. Мы охва-ваемъ однимъ взглядомъ всю совокупность того, что создано человекомъ, все безконечное разнообраз!е искусствен-ныхъ формъ и для того, чтобы ихъ связать одною общею мыслью, беремъ мысль Дарвина и ее переделываемъ въ частностяхъ, чтобы ее приладить къ Mipy искусственному. Вотъ и все.
Для этого мы беремъ у б!олога (ботаника Визнера) изложеше учешя Дарвина по пунктамъ и противъ каждаго пункта пишемъ перифразу его, приспособленную для Mipa человеческихъ изобретен^ (см. J. Wiesner: „Wissenscha-ftliche Botanik", 111 Band „Biologie“. стр. 173).
къ Дарвину, нельзя забывать того, что онъ -далъ именно только мысль, имеющую одно только значеше: инструмента, быть можетъ только временнаго.
— 191 —
1.	Изъ органическихъ на-чалъ, появившихся самозаро-ждешемъ, образовался последовательно весь современный намъ живой мхръ. (Учете Ламарка).
2.	Каждый организмъ на-слЪдуетъ отъ предка некоторую часть своихъ свой-ствъ.
3.	Но и отступаетъ отъ предка въ другой части свой-ствъ.
4.	Новый пр!обретен!я либо удерживаются и передаются потомкамъ, либо исче-заютъ, смотря по ихъ полезности, безразлично или даже вреду для организма въ его жизни.
5.	Все организмы ведутъ между собою борьбу за су-ществоваше и, чемъ они родственнее, темъ борьба эта ожесточеннее. Удерживается только то, что къ этой борьбе лучше приспособлено.
6.	Какъ сельсюй хозяинъ выбираетъ для продолжешя породы то, что более отвечаетъ его целямъ, — а въ этомъ-то и состоитъ искусственный подборъ,—такъ-же точно происходитъ и естественный подборъ въ природе. Едва заметныя вначале видоизменешя этимъ пу-
1.	Изъ изобретен^, зарождающихся въ творческомъ духе человека, образовался постепенно весь современный намъ искусственный м!ръ, называемый культурой.
2.	Каждое изобретете за-имствуетъ отъ какого нибудь изъ прежнихъ некоторую часть своихъ свойствъ.
3.	Но и отступаетъ отъ образца въ другой части свойствъ. Здесь новизна или оригинальность изобрететя.
4.	Новыя прюбрететя либо удерживаются и воспроизводятся въ последующихъ изобрететяхъ, либо исче-заютъ, смотря по ихъ полезности, безразличию или даже вреду для применешя изобрететя на практике.
5.	Все изобрететя ведутъ между собою борьбу за суще-ствоваше и, чемъ ближе ихъ эквивалентность, темъ борьба эта ожесточеннее. Удерживается только то, что къ этой борьбе лучше приспособлено.
6.	Какъ сельски! хозяинъ выбираетъ для продолжешя породы то, что более отвечаетъ его целямъ, такъ-же точно поступаетъ и каждый изобретатель. Такимъ пу-темъ создаются и наростаютъ нововведешя, иногда едва приметныя въ начале, и, суммируясь, пр оизводятъ все мел-
— 192 —
темъ ростутъ и, суммируясь, производятъ различные виды.
7.	Новыя формы либо остаются стащонарными, либо изменяются дальше, и вотъ почему эволющонная лестница въ общемъ сохраняется во всякое данное время.
К1я и крупный, вещественный и духовныя проявления культуры.
7. Новыя формы либо остаются стащонарными, либо изменяются дальше, и вотъ почему истор!я изобретешй въ отдельныхъ отрасляхъ въ виде лестницы изобретешй сохраняется во всякое данное время.
Къ этому сопоставление останется прибавить лишь немногое. По пункту первому надо сказать, что въ Mipe человеческихъ изобретешй на нашихъ глазахъ часто происходить настоящее самозарождеше: до того своеобразный появляются изобретешя. Такимъ образомъ на моихъ улазахъ зародились: вся электротехника, велосипедъ, автомобиль, моторная лодка, аэропланъ, модернизмъ въ искусстве и литературе, международные языки (воляпюкъ и эсперанто) и т. д. Второй и третш пункты пояснешя не требуютъ. Четвертый и пятый достаточно разъяснены предъидушими разсмотрешями. Шестой также. Но седьмой пунктъ долженъ насъ остановить немного. Мы уже упоминали, что не все, технически наиболее совершенное, наиболее и распространено. Человеческтя потребности слиш-комъ разнообразны. Поэтому, напр., для передвижешя применяются всяюе способы и приспособлешя, отъ самыхъ старыхъ до самыхъ новыхъ: и пешкомъ, и верхомъ, и въ носилкахъ, въ арбе, телеге, карете, омнибусе, вагоне, на велосипеде и автомобиле.
Эврилогф и содДологф.
Глава двадцать седьмая.
Общественное значеше изобрЪтенш.
Аристотель назвалъ человека животнымъ общественнымъ (cdiov koXitixov), Линней далъ ему назваше „мыслящаго" (homo sapiens). Наконецъ, Вешаминъ Франклинъ опред'Ьлилъ человека, какъ животное, делающее орудия (the man is a tool making animal). Нетрудно видеть, что это последнее опре-делете обнимаетъ собою оба предъидунця. Въ самомъ дЪле, если подъ оруд!емъ разуметь всю совокупность человече-скихъ изобретешй и кроме того принять еще въ сообра-жеше то, что какое изобретете мы-бы ни взяли, въ каж-домъ изъ нихъ на долю единичнаго изобретателя приходится лишь малая часть въ сравнеши съ темъ, что раньше создано совокупными усил!ями многихъ предшественниковъ, то понятно, что изобретете есть явлете общественное и что человекъ делаетъ изобрететя, только какъ существо общественное. Этимъ включается определеше Аристотеля въ определеше Франклина. Точно также уже одинъ фактъ изобрететя доказываетъ, что человекъ есть существо мыслящее, и такимъ образомъ определеше Линнея тоже включается въ определеше Франклина. И неудивительно: ведь, признакъ изобретательности шире, какъ признака общественности, такъ и признака разумности. Ведь, можно себе представить существо, все понимающее и живущее общественной жизнью, но вместе съ темъ лишенное возможности воздействовать наружу. А признакъ
— 194 —
изобретательности заключаешь въ себе и оба предъидущде. ЧеловЪкъ ставитъ себе цЪли и достигаетъ ихъ, производя соответственный изменешя въ окружающемъ. При этомъ онъ ставитъ тела природы въ таюя услов!я, что ихъ естественное взаимодейств!е вызываешь намеченное впередъ, какъ цель, явлеше природы. Искусство такъ действовать называется техникой (гл. 4), и потому мы можемъ расширить определеше, данное человеку Франклиномъ, сказавши, что человекъ есть существо техническое (cu>ov Texvixov).
.Ни одна, самая умная, обезьяна не сделала самаго гру-баго ножа", говоришь Энгельсъ. А Гейгеръ, Нуарэ и др. путемъ археологическихъ и лингвистическихъ изследова-шй доказали, что вследств!е производства орудй и вместе съ нимъ происходишь развитее мысли и языка.
Разъ мы видимъ въ человеке существо техническое, то, значитъ, беремъ за полный типъ человека или за человека въ полномъ смысле слова человека культурнаго. А культурный человекъ, какъ мы знаемъ, шЬмъ отличается отъ дикаря и животныхъ, что живешь въ искусственной природе (гл. 4, 24), Въ этомъ смысле мы примыкаемъ къ Энгельсу, который говоритъ, что человекъ созданъ своими собственными оруд!ями. Здесь тоже подъ словомъ <оруд1е> мы разумеемъ не только всю матер!альную, но и всю духовную культуру, т. е. весь матер!альный, умственный, нравственный, эстетическШ и общественный укладъ какъ общества, такъ и отдельныхъ его членовъ.
Идемъ далее. Спенсеръ, одинъ изъ основателей современной эволющонной теорш, определилъ жизнь, какъ <при-способлеше внутреннихъ отношешй къ внешнимъ>. Это значитъ, что жизнь организмовъ проходишь въ приспособ-ленги организма къ окружающимъ услов!ямъ. Разъ изменяются жизненныя услов!я организма, то и онъ долженъ измениться, приспособляясь къ нимъ, а иначе онъ погибаешь. Но если формула Спенсера, т. е. учете современной эволющонной теорш о приспособлети организмовъ къ среде, и подходитъ къ жизни животныхъ (и растешй), то не подходитъ къ жизни культурнаго человечества, такъ какъ здесь сказывается еще и принципъ обратный: при-способлеше человекомъ окружающаго къ своему организму. Этотъ принципъ, повидимому; совсемъ оставленъ въ пре-
— 195 —
небрежеши бюлогами, и, можетъ быть, именно вслЪдств1е этого упущешя современная эволющонная теор!я или, какъ коротко выражаются, дарвинизмъ возбуждаетъ столько споровъ въ приложеши къ объяснешю явлешй человеческой жизни.
Самъ Дарвинъ, какъ глубоюй, безпристрастный мыслитель, признается въ недостаточности своей теорш въ при-ложеши ея къ культурной жизни человека. Въ своемъ зна-менитомъ сочинети о происхожденш человека онъ говоритъ: „Но какъ ни важна борьба за существоваше, однако въ вопросахъ, касающихся высшихъ сторонъ человеческой природы, мы находимъ и друпя, более важныя влхяшя". И далее: „человекъ накопляетъ собственность и оставляетъ ее детямъ, благодаря чему дети богачей имеютъ преимущество передъ детьми бедняковъ, независимо отъ телес-ныхъ или душевныхъ превосходств^'. Въ этихъ словахъ Дарвинъ ясно называетъ культурный услов!я (какъ мы ихъ видимъ на деле) даже „более важными", нежели условш естественна™ подбора, царяпця въ царстве животныхъ и растешй. Поэтому,нельзя не согласиться и съ Вольтманномъ, который говоритъ, что „едва ли воззрешя Дарвина могутъ съ какой нибудь стороны осветить сощальный вопросъ нашего времени".
Мыслители (въ томъ числе Махъ) неоднократно высказывались, что, по учешю Дарвина, даже непонятно происхож-дете такихъ гешевъ, какъ, ;напр., Ньютонъ, Бетховенъ. Ведь, эти последше не дали никакого оруж!я въ борьбе за существоваше. А съ другой стороны они темъ не менее на векъ останутся светочами въ исторш культуры.
Эти соображешя и целый рядъ другихъ показываютъ, что бюлогическая точка зрешя только разве съ существенными поправками можетъ быть применена къ культурнымъ, сощальнымъ и экономическимъ явлешямъ. Выходитъ такъ, какъ будто до появлешя на земле человека царилъ только одинъ принципъ приспособлешя организма къ окружающему, который мы здесь назовемъ принципомъ „пассивнаго сопротивлешя", а съ появлешемъ человека и его прогрес-сомъ появился обратный ему принципъ приспособлешя окружающаго къ организму, который мы назовемъ прин-
— 196 —
ципомъ „активнаго приспособлена" х). Но одна и та же reopia не можетъ въ себе содержать два взаимно противо-положныхъ принципа. Мы знаемъ (гл. 18) что происходитъ съ теор!ей, когда расширяюпцйся кругозоръ, необходимый спутникъ прогресса, обнаруживаетъ ея недостаточность для новыхъ примЪненгй: она подвергается измЪнетю или даже зам'Ьн'Ь другой Teopieii. Мы застали въ такомъ поло-женш схоластическую Teopiio о томъ, что природа боится пустоты, и мы вид'Ьли, что изъ этого вышло; вышло, что она были оставлена и заменена совершенно другимъ уче-шемъ. Конечно, на вопросы: „какъ следуетъ изменить дар-винизмъ?" и „когда это наступитъ?" никто не даетъ ответа, пока не явится такой гешй, который придумаетъ эво-люцюнную теорш, одинаково приложимую, какъ къ вне~ челов*Ьческому, такъ и человеческому Mipy. Подождемъ же такого гешя.
Итакъ, несомненно, что человекъ наделенъ „активнымъ приспособлешемъ", т. е. возможностью приспособлять окружающее къ потребностямъ своего организма. Что отсюда следуетъ? Во-первыхъ, то, что человекъ долженъ меняться очень мало въ своемъ организме, все равно, въ как!я времена и въ какихъ природныхъ услов!яхъ мы его ни возь-мемъ. Да такъ оно и оказывается на деле. Антрополопя, т. е. бюлопя человека, хотя, конечно, и отмечаетъ много различ!й между расами и другими разновидностями человека, но все эти различ!я ничтожны по сравяенпо съ раз-лич1ями, замечаемыми между разновидностями животныхъ. Разденьте двухъ самыхъ различныхъ между собою людей, п разница будетъ все-таки гораздо меньшая, чемъ между двумя породами собакъ, напр., ульмскимъ догомъ и кинг-чарльсомъ. Не следуетъ-ли отсюда, что человеческая порода, какъ мы знаемъ ее теперь, старше другихъ совре-менныхъ животныхъ? И въ самомъ деле, чемъ новее от-
*) Ламаркъ называлъ „активнымъ приспособлешемъ" так!я явле-шя въ животномъ царстве, когда животныя перемещаются, ища себе более подходящихъ условш существовашя. Прим'Ьръ тому мы им'Ьемъ въ перелетныхъ птицахъ. Этотъ терминъ мало применяется въ современной бюлогш и понятно, что онъ гораздо больше подходить къ темъ явлешямъ, когда „технически" человекъ приспособляетъ къ требовашямъ своего организма окружающее.
— 197 —
крыпе первыхъ слЪдовъ человека на земле, тЪмъ дальше вглубь геологическихъ формацш отодвигается эта эпоха; такъ, теперь появлете человека относятъ уже въ третичную эпоху, когда жили мноНя животныя, нынъ исчезнувшая безвозвратно.
Изъ крупныхъ мыслителей, невидимому, первыми были Марксъ и Энгельсъ, которые посмотрели на человека, какъ на существо техническое. По крайней мЪрЪ, они первые поставили непоколебимо вопросъ о вл!яши на человека имъ-же созданной матер!альной культуры *). Но такъ какъ они въ особенности оттенили экономическую сторону культуры, а, можетъ быть, и вследствие назвашя „экономически матер!ализмъ“, которое утвердилось за марксизмомъ, последователи Маркса, марксисты, уже слишкомъ исключительно направили свое внимаше на изучеше магер!аль-ной стороны культуры. Въ то-же время дарвинисты слишкомъ строго держались его чисто бюлогическихъ воззре-н!й, применимыхъ, какъ мы видели, только къ Mipy живот-ныхъ. Отсюда возгорелся длинный, ожесточенный и еще не оконченный споръ дарвинистовъ съ марксистами, котораго незамеченный корень, быть можетъ, и лежитъ въ указанной недостаточности дарвинизма...
Но будетъ здесь уместно напомнить читателю взгляды американскаго ученаго, Лестера Уорда, который почему-то мало цитируется, хотя, повидимому, его взглядъ можетъ при дальнейшей разработке помирить марксизмъ съ дарви-низмомъ. Мы уже затронули взглядъ Уорда на коренное различ!е между действ!ями природы и действ!ями человека {гл. 26). „Действ1я природы, говоритъ онъ, какъ-бы выте-каютъ изъ того положешя, что средства ея неистощимы"... „Природа,—самый практичный, но и самый расточительный изъ хозяевъ. Практична она въ томъ отношеши, что не производитъ ничего такого, въ чемъ не заключалось-бы хоть малейшей пользы; расточительна-же темъ, что не ща-
*) „Состоите техники обнаруживаем активное отношеше человека къ природе, обнаруживаем непосредственный процессъ производства, необходимый для жизни, и вместе съ тймъ выясняетъ процессъ образовашя его общественныхъ отношеши и возникаютцихъ отсюда умственныхъ представленш* (К- Маркс*)-
— 198 —
дитъ никакихъ издержекъ для достижетя самой незначительной пользы... Такова эконом!я природы. Какъ непохожа на нее эконом!я человека! Онъ приготовляетъ почву, очи-щаетъ ее отъ растительныхъ соперниковъ, тщательно са-дитъ С'Ьмена на надлежащемъ разстояши другъ отъ друга, для того, чтобы они не тЪснили одно другое; а когда взой-дутъ, охраняетъ ихъ отъ враговъ, принадлежащихъ какъ къ растительному, такъ и къ животному царству; въ случай надобности снабжаетъ ихъ водой, доставляетъ имъ даже недостающая въ почв’Ь химичесюя вещества, посколько они ему известны, и такимъ образомъ гарантируетъ, насколько можетъ, здоровый ростъ и плодовитость каждаго посЪян-наго семени. Такова эконом!я ума. Внимательный анализъ показываетъ, что основная разница между животнымъ и человЪческимъ методомъ состоитъ въ томъ, что окружающая среда преобразуетъ животное, между тЪмъ какъ че-ловЪкъ самъ преобразуетъ окружающую среду". Остается только пожалЪть, что Уордъ высказалъ эту последнюю мысль вскользь и нисколько не развилъ ея.
Дал'Ье Уордъ отстаиваетъ также то положеше, что принципъ свободной борьбы въ человЪческомъ обществ^, т. е. „свободная конкуренщя", отнюдь не ведетъ къ вы-живашю способн’Ьйшихъ и даже прямо „препятствуетъ достижение максимума развиття, такъ какъ наивысшее, что можетъ быть достигнуто подъ вл!яшемъ конкуренщи, стоитъ гораздо ниже того, что можетъ быть достигнуто при искус-ственномъ, т. е. ращональномъ и интеллектуальномъ устра-неши 'этого услов!я... И если человЪкъ вообще ушелъ впередъ отъ чисто животной стадш, то онъ достигъ этого, благодаря тому, что мало по-малу восторжествовалъ надъ закономъ конкуренщи и получилъ некоторый перевЪсъ въ борьба съ нимъ... Такимъ образомъ, но только отчасти, человеку удалось вытЬснить эконом!ю жизни, основанную на конкуренщи, и поставить на М'Ьсто нея экономлю ума, основанную на кооперащи".
Эти выписки взяты изъ послЪднихъ главъ сочинешя Лестера Уорда, озаглавленнаго нисколько сухо: „Психи-чесюе факторы цивилизащи" (русскш переводъ 1897 г.). Но заглав!е книги вполнЪ отвЪчаетъ ея содержание: въ ней разобрана та особенность человеческаго ума, которая
— 199 —
его отличаетъ и возвышаетъ надъ животнымъ, а именно творческая способность, которую Уордъ называетъ „кона-тивною способностью*, т. е. способностью къ воздЪйствпо наружу для достижения своихъ целей. Это, стало быть, почти „воля" психологовъ. За основного деятеля кона-тивной способности Уордъ считаетъ „интуицпо*. Интуищя, по Уорду, зам'Ьняетъ природу искусствомъ. ДЪйств1е ин-туищи изложено имъ въ самой общей и элементарной форме такъ: „Желание, какъ сила" стихшная, устремляетъ организмъ по прямой лин!и либо къ предмету, который его привлекаетъ, либо прочь отъ предмета, который его отталкиваетъ". Но когда встречаются препятств!я къ этому прямолинейному движешю, то на выручку является интуищя, которая подсказываетъ обходный путь, ведуний къ той-Же окончательной цели. Тогда конечная цель достигается лишь благодаря попутному достижетю другихъ целей, который относятся къ окончательной цели, какъ средства. Такимъ образомъ интуищя обращаетъ средства въ цели. И въ конце концовъ, „интуищя—это интеллектъ въ его основной форме; она старше разума и служитъ родоначальницей всехъ позднейшихъ способностей къ отвлечешю и рефлексш". Установивъ такимъ образомъ антропологическое значеше интуищи, Уордъ разсматриваетъ ея разновидности и эволющю. Но въ эти разсуждешя мы за нимъ не последуемъ, а интересующихся отсылаемъ къ его книге.
А мы теперь перейдемъ къ вопросу объ обществен-номъ, т. е. сощальномъ назначенш изобретена. На этомъ пути мы прежде всего наталкиваемся на вопросъ о ре-щально-экономическомъ значенш машинъ. Теперь насъ интересуетъ, стало быть, не столько сама машина, сколько ея эффектъ, поскольку онъ отражается на общественныхъ явлешяхъ.
Съ этой точки зрешя машина является, какъ оруд!е, 1) порабощающее силы природы, 2) достигающее равномерности, однообраз!я и точности и 3) ускоряющее работу. Что касается до учаспя человека въ машинной работе, то оно сводится: 1) къ изобретение, 2) къ изготовлению и 3) къ обслуживанию машины. Изобретете и изготовление машинъ нами раземотрены выше. Что-же до обслуживашя машины, то экономисты выяснили, что не машина является
— 200 —
слугою, а, наоборотъ, рабочШ делается слугою машины. А прогрессъ въ машиностроенш съ экономической стороны выражается въ слЪдующихъ явлешяхъ: 1) возростаетъ количество, качество и однообраз!е продукта, 2) изъ производства все больше и больше вытесняется трудъ человека и 3) отъ техъ рабочихъ, которые заняты въ производстве, требуется меньше силы и ловкости, но больше внимашя и интеллигентности. Такимъ образомъ косвеннымъ путемъ машина поднимаетъ умственный уровень рабочихъ. А интеллектуальный ростъ рабочаго класса ведетъ къ более сознательному отношение къ своимъ классовымъ интересамъ и къ организацш рабочаго класса для отстаивашя этихъ интересовъ. На этомъ пути создаются и все возростаютъ две враждебным силы: съ одной стороны могущество объединенная капитала, съ другой стороны могущество объединенная пролетар!ата. И вотъ за последнее время все чаще и чаще вспыхиваютъ экономичесюя войны въ форме забастовокъ, локаутовъ, стачекъ и трестовъ, насильственная повышешя и понижешя ценъ и т. п. И все мыслители, безъ различ!я кастъ и школъ, пришли къ тому убежденно, что дальнейшее возростате могущества капитала съ одной стороны и пролетар!ата съ другой угрожаетъ целости самого общества въ его теперешнихъ формахъ, а, стало быть, и самой культуре, какъ она составилась на пути историческаго прогресса.
Съ эврилогической точки зрен!я эта сощально-куль-турная война, достаточно намъ всемъ известная,—почему она здесь очерчена лишь въ самыхъ общихъ чертахъ,— представляется тоже не больше, какъ войною между человеческими изобретениями.
Какой-же выходъ изъ такого безпокойнаго и безпоко-ящаго положешя? Выхода всегда ищутъ въ другихъ сфе-рахъ человеческой изобретательности. Ведь, мы до сихъ поръ говорили только о техническихъ изобретешяхъ. Но, если назвать только крупные отделы человеческой изобретательности, то остаются еще: наука, искусство и этика. Въ нихъ-то и ищутъ выхода. Наука показываетъ, что есть и какъ можно воздействовать на существующее, искусство будитъ въ душе лучиие стимулы, а этика учитъ, какъ ихъ надо проводить въ жизнь. Подъ этикой въ прикладномъ
— 201 —
смыслЪ надо разуметь: религйо, воспиташе и законодательство. Но такъ какъ всЪ эти три деятеля находятся въру-кахъ тЪхъ классовъ, которые въ данномъ обществ-Ь захватили въ свои руки политическую власть, то понятно, что только чувство самосохранения можетъ заставить общество приступить къ коренной ломюЬ исторически сложившихся формъ.
И мы стоимъ на перепутья и незнаемъ:
Что день грядущ ш намъ готовитъ?
ЛослЪслов1е.
Ужъ если вы, благосклонный читатель, дошли до этой страницы, то поговоримъ и объ авторе этой книги. Вы, конечно, съ первой-же страницы заметили, что авторъ— дилетантъ. Какое страшное слово! Вернее, оно еще недавно было очень страшнымъ. Было время, когда дилетанту запрещено было говорить о вещахъ серьезныхъ. Это время миновало. Мы дожили до критическаго пункта цивилизаши. Наступила эпоха переоценки всехъ ценностей. «Человечество изжило все свои силы и идеалы»!—воскицаютъ те, кого пугаетъ такая переоценка. Это неправда: человечество просто еще разъ, какъ и неоднократно раньше, подошло къ одному изъ перекрестковъ на пути цивилизаши, къ критическому перюду, после котораго создаются новыя религш, науки и общественный организацш. Вотъ и все.
Taxie перюды отмечаются возникновешемъ расколовъ повсюду. Такъ и въ наше время. Едва только одинъ изъ ученейшихъ ученыхъ, Дюбуа - Реймонъ, высказалъ свое знаменитое ignorabimus, т. е. перечислилъ по пунктамъ то, что, по его мнешю, человеку никакъ и никогда не дано узнать, какъ съ разныхъ сторонъ появились самыя веск!я возражешя. Друпе ученые пошли еще дальше и прямо провозгласили „банкротство науки" (напр. Брю-нетьеръ). Но, ведь, банкротомъ можетъ сделаться только тотъ, кто взялъ на себя обязательства и не выполнилъ ихъ. Выходитъ такъ, какъ будто наука взяла на себя обязательство открывать истину и его не выполнила. На это целый рядъ славныхъ ученыхъ возражаетъ, что наука такого обязательства на себя вовсе и не брала. И, действи
— 203 —
и въ самомъ основномъ пункте народился въ среде представителей науки!
Если мы обратимся къ религюзно-нравственнымъ воз, зрЪшямъ нашего времени, то тутъ такой сумбуръ, что указывать на необходимость переоценки ценностей въ этой сфере стало избитымъ местомъ.
Больше всего нуждается въ переоценке ценностей современное государство. Съ внешней стороны, чисто политической, равновес1е международныхъ отношешй зиждется га вооруженномъ мире. Это очень легко понять, пользуясь механической аналоией. Во времена Уатта въ па-ровыхъ котлахъ держали паръ подъ давлешемъ четырехъ атмосферъ, затемъ постепенно стали повышать давлеше, потому что, чемъ оно выше, темъ это выгоднее. Постепенно строились котлы на давлеше въ 6, 8, 12, а теперь на 20 атмосферъ давлешя пара, въ нихъ заключеннаго. Но легко сказать: с увеличивайте давлеше пара въ котле >. Выполнить этотъ советъ можно только подъ услов!емъ, что соответственно возраста етъ прочность стенокъ котла. И вотъ въ эволющи парового котла мы замечаемъ постепенный ростъ двухъ враждебныхъ силъ: давлешя пара и прочности матер!ала. Но тогда какъ въ технике есть много способовъ предотвратить опасный последств!я такого непрерывнаго роста враговъ, въ политике равновеше делается все более и более неустойчивымъ, и не видится никакого другого исхода, кроме обратнаго шага, международной отмены милитаризма.
Если мы взглянемъ теперь на внутреншя отношешя въ культурныхъ государствахъ, на сощально-экономическш строй, то здесь мы видимъ тотъ-же вооруженный миръ, даже скорее войну, между двумя враждебными и все воз-ростающими силами: капиталомъ и пролетар!атомъ. И мы застаемъ здесь переоценку ценностей въ полномъ разгаре.
А искусство? Разве модернизмъ не опрокидываетъ всехъ установившихся понят!й? Въ безформенномъ ищутъ идеалъ формы, въ уродстве—красоту; музыкой стремятся выразить краски, красками—музыку, отношешя между полами выворачиваютъ наизнанку, идеалъ женственности ищутъ въ отрицанш женщины; вообще силятся „выразить невыразимое и въ невыраженномъ видятъ верхъ выражешя". Что на этомъ пути мнопе дошли до отчаяшя, видно изъ того,
— 204 —
что называютъ сверхчелов’Ькомъ получеловека, состоящаго изъ одного только грубаго, эгоистическаго тела, въ противовЪсъ, впрочемъ, аскетической морали, которая идеа-ломъ человека выставляла другую половину человека— безтЬлесный духъ.
Но если посмотреть спокойно вокругъ, да еще оглянуться на исторпо, где таюя критичесюя времена повторялись, то видишь, что не отъ-чего приходить въ отчаяше и вторить плачу 1еремш надъ развалинами 1ерусалимскими. 1ерусалимъ разрушается: даже ты, о, новый 1ерусалиме! Это фактъ Только инерщя государственности еще подпи-раетъ треснувппя стены. Оставимъ-же старыя развалины на подоб!е рейнскихъ замковъ, чтобы туристамъ было для чего прокатиться по Рейну. А мы займемся новыми постройками. Для нихъ нужны новые кирпичи: те старые выветрились. И каждый изъ насъ, въ своей спещальности въ отведенной жизнью клеточке, пусть готовитъ новый кирпичъ. Но нельзя ко всему старому безъ разбора подходить съ динамитнымъ патрономъ. Плохъ тотъ строитель, который вздумалъ-бы для новаго здашя прежде всего истолочь въ порошокъ весь наличный кирпичъ.
Автору настоящей книги кажется, что онъ приготовилъ некоторый кирпичъ, годный для будущаго строительства. Но авторъ дилетантъ. А дилетантизмъ имЪетъ одну хорошую сторону и одну дурную. Хорошая его сторона, т. е. сила дилетантизма, состоитъ въ томъ, что его мысли свободны для новыхъ комбинацш, не будучи заранее парализованы традищей школы. А слабость дилетантизма сказывается въ плохомъ отстаиваши своихъ идей, такъ какъ ему недостаетъ той эрудищи, которая необходима для прочнаго обосновашя идей.
И вотъ, когда проходятъ критичесюе перюды вроде нашего, когда наступаетъ время приводить въ порядокъ массы набросаннаго новаго, въ таюя спокойный времена дилетанту делать нечего. Но когда наступаетъ новый крити-ческш перюдъ, когда старыя традищи не выручаютъ, а новыхъ еще не народилось—а мы какъ разъ такой перюдъ переживаемъ—въ так1я времена надо послушать и дилетанта.
Оглавлен1е.
Пред»слов1е Д.	Н. Овсянаио-Кулииовснаго....................... 1
Предмслов1б Э.	Маха........................................... 3
Введете....................................................... 5
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Область человеческаго творчества. Глава 1. Творчество и рутина, или новое и старое ....	13
»	2. Границы человеческаго творчества............ 16
*	3.	Творчество	въ	искусстве...................... 20
>	4.	Творчество	въ	технике .....................   29
»	5.	Творчество	въ	обыденной жизни................ 39
»	6.	Творчество	въ	науке.......................... 42
>	7	Творчество	въ	религш......................... 58
>	8. Синтезъ понят!я о человеческомъ творчестве . .	62
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
Трехавтъ въ технкческомъ мзобрЪтен1и. Глава	9.	Изобретете техническое....................... 68
»	10.	Составъ техническихъ изобрететй............ 74
>	11.	Сходство между изобретешями................ 81
>	12.	Новизна въ изобретешяхъ.................... 85
»	13.	Техническая проблема......................... 88
>	14.	Трехактъ.................................   97
>	15.	Трехактъ въ действительности...............104
Трехавтъ въ человЪчес1Юмъ творчестве вообще. Глава 16. Обобщенная формула трехакта..................115
»	17. Трехактъ въ художественномъ творчестве ... 121
>	18. Трехактъ въ научномъ открытш..................133
>	19. Трехактъ во всякой деятельности  .............138
Психологвчесв1е выводы. Глава 20. Трехактъ и воля....................................141
>	21.	Психологическая физюном£я перваго акта .... 147
>	22.	Творчесюй потенщалъ..........................151
>	23.	Классификация человеческихъ даровашй.........159
ЭвралоИя и б!олог1я. Глава 24. Обппя замечашя.....................................164
>	25.	Организмъ и механизмъ........................174
>	26.	Дарвинизмъ въ приложенш къ эволюцш изобрететй ................................................184
Эвралог1я в соцЫопя. Глава 27. Общественное значеше изобрететй..............193
ПослЪслов1е..................................................202
nJ'SSHn nj'ssun njssun nJ'SSHn nj'SSUII nj'ssun
Уважаемые читатели! Уважаемые авторы!	р
Наше издательство специализируется на выпуске научной и учебной I литературы, в том числе монографий, журналов, трудов ученых Россий-ской академии наук, научно-исследовательских институтов и учебных гткН заведений. Мы предлагаем авторам свои услуги на выгодных экономи-ческих условиях. При этом мы берем на себя всю работу по подготовке	1
издания — от набора, редактирования и верстки до тиражирования	v
и распространения.	URSS
Среди вышедших и готовящихся к изданию книг мы предлагаем Вам следующие:
Серия «Из наследия мировой философской мысли»
«Философия науки»
Аристотель. Физика.
Дюгем П. Физическая теория. Ее цель и строение.
Пуанкаре А., Кутюра Л. Математика и философия.
Ренан Э. Будущее науки.
Дриш Г. Витализм. Его история и система.
Кроль Дж. Философская основа эволюции.
Васильев А. В. Пространство, время, движение.
Франк Ф. Философия науки: Связь между наукой и философией.
Карнап Р. Философские основания физики. Введение в философию науки.
«Теория познания»
Мессер А. Введение в теорию познания.
Клейнпетер Г. Теория познания современного естествознания.
Щукарев А. Н. Проблемы теории познания.
Ле-Дантек Ф. Познание и сознание. Философия XX века.
Липпе Т. Философия природы.
Дицген И. Сущность головной работы человека.
Дюбуа-Реймон Э. Г. О границах познания природы: Семь мировых загадок.
«История философии»
Кюльпе О. Введение в философию.
Кюльпе О. Очерки современной германской философии.
Риль А. Введение в современную философию.
Вебер А. История европейской философии.
Шеллинг Ф. Философские исследования о сущности человеческой свободы.
Милль Д. С. Опост Конт и позитивизм.
Спенсер Г. Неисповедимые тайны жизни. Факты и комментарии.
Юм Д. Диалоги о естественной религии.
Сёлли Дж. Пессимизм. История и критика.
Квитко Д. Ю. Очерки современной англо-американской философии.
Блонский П. П. Проблема реальности у Беркли.
По всем вопросам Вы можете обратиться к нам: тел./факс (499) 135-42-16, 135-42-46 или электронной почтой URSS@URSS.ni Полный каталог изданий представлен в интернет-магазине: http://URSS.ni
UHSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru 4 URBS.ru URSS-ГН
Научная и учебная литература
URSS.ru URSS.rii
URSS.ru