/
Автор: Кузнец Ю.Л.
Теги: политика сша история сша внешняя политика сша внешняя политика сша
Год: 1970
Текст
от
ПЕРЛ-ХАРБОРА
ДО ПОТСДАМА
Ю. Л. КУЗНЕЦ
ОТ
ПЕРЛ - ХАРБОРА
ДО ПОТСДАМА
Очерк
внешней политики
США
ИЗДАТЕЛЬСТВО „МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ11
Москва- 1970
В книге рассматривается внешняя политика
США во время второй мировой войны. Автор ана-
лизирует ход и содержание переговоров США и
Англии, США и СССР в 1941—1945 годах, аме-
риканскую позицию на конференциях руководи-
телей стран антигитлеровской коалиции в Теге-
ране, Ялте и Потсдаме. Показано, в чем состоял
подлинный, реальный вклад США в победу над
германо-итало-японским блоком и каково было со-
держание американской дипломатии «большой
стратегии» в годы войны.
Исследование основано на широком круге за-
рубежных, главным образом американских, и
советских источников и документов.
☆
Рецензент доктор исторических наук
проф. ЯКОВЛЕВ Н. Н.
ПРЕДИСЛОВИЕ
☆
Весть о нападении Японии на Пёрл-Харбор пришла
в Вашингтон в 13 час. 40 мин. 7 декабря 1941 г. К этому
моменту 8 линейных кораблей Тихоокеанского флота
США и 250 боевых самолетов уже были выведены из
строя, а 3400 американских военнослужащих убиты и
ранены.
Президент немедленно распорядился созвать экстрен-
ное заседание правительства, но многие министры оказа-
лись в отъезде. Лишь в 20 час. 30 мин. кабинет собрался
в Белом доме. Ф. Рузвельт сделал краткое сообщение
о случившемся. Воцарилось молчание. Министры были
подавлены. Паузу прервал Том Коннэлли — председатель
сенатской комиссии по иностранным делам. «Как же это
получилось, господин президент, что японцы застали нас
в Пёрл-Харборе фактически без штанов?» — спросил он.
«Не знаю, право, не знаю, Том!» — покачивая головой,
тихо ответил Рузвельт. Больше к этому вопросу не воз-
вращались. Затем в течение трех с половиной часов ка-
бинет обсуждал, что президент скажет о случившемся
народу и какие меры военного и политического характе-
ра следует принять в первую очередь. Впрочем, ввиду
растерянности, царившей в этот момент в Вашингтоне,
и неподготовленности страны к войне какой-либо цель-
ной программы действий принять не удалось.
Так было покончено с длившимся 27 месяцев амери-
канским «нейтралитетом». Начался период непосредст-
венного участия США во второй мировой войне, который
сразу же оброс обширной политической и публицистичес-
кой литературой, принадлежавшей первоначально перу
непосредственных участников и очевидцев событий;
В дальнейшем проблемы участия США во второй миро-
вой войне, в особенности же история их внешней политики
3
и военно-политической стратегии, оказались в центре
внимания многочисленных американских историков и це-
лых авторских коллективов. Количество работ, посвящен-
ных этим проблемам, измеряется многими сотнями и про-
должает возрастать из года в год. Это объясняется не
только постоянным интересом читательской обществен-
ности к истории минувшей войны, но и соображениями
классового, политического характера.
При всем обилии и разнообразии точек зрения, имею-
щих место в американской историографии участия США
в минувшей войне, ей свойственно все же более или менее
единое стремление представить вступление Америки в
войну как результат трагической случайности или субъ-
ективной ошибки, показать участие США в войне как
основу существования и победы антигитлеровской коа-
лиции, а политику Соединенных Штатов в послевоенном
мире — как важнейший фактор «сдерживания» или даже
«отбрасывания» якобы порожденной в ходе войны «уг-
розы коммунизма». Поэтому изучение истории США в
период войны, анализ их подлинного вклада и реального
участия в борьбе против германо-итало-японского блока
в составе антигитлеровской коалиции представляет не
только научный, но и общественно-политический интерес.
Эта проблема привлекает внимание широкого круга
советских авторов, создавших — особенно в последние
годы — немало фундаментальных работ, благодаря кото-
рым стало возможным комплексное изучение внешней
политики США в годы второй мировой войны (И. Н. Зем-
сков, Н. Н. Иноземцев, В. Л. Исраэлян, В. С. Коваль,
В. Г. Кулиш, Л. В. Поздеева, Г. Н. Севостьянов, В. Г. Тру-
хановский, Н. Н. Яковлев, Б. И. Ундасынов и др.). Тайна
Пёрл-Харбора теперь раскрыта, а последующие события,
которые связаны с участием США во второй мировой
войне, глубоко и тщательно изучаются многими советски-
ми историками, экономистами, специалистами в области
военного дела, публицистами, работниками архивов.
Подробно описаны история второго фронта и та роль,
которую сыграли в ней США; существуют работы, пос-
вященные отдельным проблемам военных действий, дип-
ломатии, стратегии.
Однако история внешней политики США в период
второй мировой войны, которая включала бы в себя по
возможности все основные аспекты этой большой и важ-
ной темы и некоторые специфические ее особенности, еще
4
не написана советскими учеными, хотя своевременность
этого во многом обусловлена уже самим обилием и разно-
образием материалов.
Решение такой задачи в полном объеме, возможно,
превышает силы одного автора и, во всяком случае, вы-
ходит за рамки данной работы. Ее цель — проанализи-
ровать основные проблемы внешней политики США
1941 —1945 годов в их взаимосвязи и взаимодействии,
то есть предложить читателю очерк международных
отношений США в годы второй мировой войны и рас-
смотреть предпринятые правительством США важней-
шие внешнеполитические акции.
I от
Глава. I ПЁРЛ-ХАРБОРА
ДО
КАСАБЛАНКИ
☆
От Пёрл-Харбора
к конференции „Аркадия"
Для американских дипломатов Пёрл-Харбор оказался
так же неожиданностью, как и для генералов. Но нельзя
сказать, что в высших военно-политических кругах США
не задумывались еще до Пёрл-Харбора над возможностью
участия США в войне на два фронта. Правда, преобла-
дал тот взгляд, что в такой ситуации США окажутся не
раньше, чем основательно подготовятся к ней. Кроме то-
го, считалось, что Япония даст себя сдержать на тех рубе-
жах, которые наметили в Вашингтоне, а Германия будет
более или менее пассивно ожидать, когда американцы
соблаговолят появиться на континенте Европы. В этом
духе и была выдержана составленная еще до Пёрл-Хар-
бора серия военно-стратегических планов США «Рэйн-
боу»1.
К осени 1941 года стало очевидным, что предвоенные
радужные планы уже не соответствуют осложнившейся
обстановке. 11 ноября 1941 г. объединенным комитетом
начальников штабов США был утвержден новый военно-
стратегический план, составленный генералом Маршал-
лом и адмиралом Старком и предусматривавший воз-
можность скорого вступления США в войну. Однако и он
основывался на предположении, что Америка будет рас-
полагать необходимой свободой как в отношении выбо-
ра направления главного удара, так и времени подготов-
ки к нему.
Нападение гитлеровской Германии на Советский Со-
юз 22 июня 1941 г. и вступление СССР во вторую миро-
вую войну вызвали определенные изменения во внешней
политике США. Как известно, в июле 1941 года по ини-
циативе Рузвельта Советский Союз посетил Г. Гопкинс.
6
29 сентября—1 октября 1941 г. состоялась Московская
конференция, на которой представителями США и Ан-
глии были взяты обязательства по предоставлению
СССР определенных материально-технических поставок.
На СССР было распространено действие закона о ленд-
лизе.
Тем не менее советско-американское сотрудничество
по настоянию США носило ограниченный характер. По-
литические отношения между обеими странами — опять-
таки не по вине СССР —были еще далеки от подлинного
партнерства и в этом смысле были несравнимы с амери-
кано-английскими. Это объяснялось не только тем, что
США формально находились еще вне войны, но и тем,
что высшее военное руководство США не верило в стой-
кость и длительность сопротивления Советской Армии.
В своих прогнозах в августе — ноябре 1941 года объеди-
ненный комитет начальников штабов США предсказывал
те же сроки «падения» СССР и поражения его вооружен-
ных сил, что и гитлеровский генштаб. Поэтому в плане
Маршалла — Старка вопрос об организации прочного и
эффективного военно-политического взаимодействия с
СССР был попросту опущен, что не свидетельствовало,
разумеется, о прозорливости его авторов.
В отличие от многих предшествующих планов Мар-
шалл и Старк предусмотрели возможность одновременной
войны против Германии и Японии, хотя такая возмож-
ность и казалась им мало вероятной. Они считали, что
Япония может либо выступить против СССР, либо уси-
лить наступление в Китае, либо осуществить операции
против Индонезии, Филиппин и Малайи. В их меморан-
думе говорилось: «Если Япония победит Китай и Россию
и приобретет контроль над Сиамом, Малайей, Голланд-
ской Индией, она, возможно, будет стараться установить
мир (с США. — Ю. fQ в целях организации «восточно-
азиатской сферы сопроцветания»2. Именно этот расчет и
лежал в основе американского внешнеполитического
планирования и со всей неизбежностью обусловливал, и
приближал «день позора Америки».
И когда этот день наступил, то стало очевидным, что
вместе с американскими линкорами в Пёрл-Харборе ока-
залась столь же успешно торпедированной японцами и
«большая стратегия» США. Иначе говоря, реальная об-
становка, сложившаяся в декабре 1941 года, никак не по-
ходила на ту, которая предусматривалась военногполити-
•7
ческим планированием вашингтонских стратегов. Надо
было не только ремонтировать поврежденные в Перл-Хар-
боре корабли — требовалось разработать новую стра-
тегию.
Конференция „Аркадия".
Программы сторон
Решение этой ответственной задачи уже с первых же
шагов натолкнулось на две трудности, которые оказались
в конечном счете непреодолимыми для американских
стратегов.
Во-первых, командующие родами войск, военный и
военно-морской министры, председатель объединенного
комитета начальников штабов США, государственный
секретарь и сам президент по-разному подходили к во-
просу о том, против кого, где, когда и какими силами
США должны нанести главный удар. В верховном руко-
водстве США не было единства по основной проблеме:
какой должна быть суть американской «большой стра-
тегии»?
Во-вторых, несмотря на отдельные расхождения, пра-
вительство и высшее военное командование США были
едины и в том смысле, что ведение войны рассматрива-
лось ими в русле американо-английских отношений. При
всех противоречиях между США и Англией, остро прояв-
лявшихся, например, по вопросам выбора театра развер-
тывания второго фронта, состава командования этим
фронтом, долевого участия в войне на Дальнем Востоке,
организации снабжения и т. д., англо-американская стра-
тегия преимущественно оставалась англосаксонской. По
отношению к СССР Вашингтон и Лондон, при всех сво-
их разногласиях, выступали в относительном единстве.
Применительно к «большой стратегии» США это означа-
ло, что субъективные устремления Рузвельта, Гопкинса
и Стимсона, временами шире и радикальнее англичан
подходивших к проблемам ведения войны, открытия вто-
рого фронта, организации советско-американского боево-
го сотрудничества, блокировались соображениями англо-
саксонского единства, недоверия и вражды к СССР,
экономии сил США во имя расширения их власти и мо-
гущества в послевоенном мире.
Вот почему стратегическое планирование, как и все
военно-политическое мышление американских лидеров
8
во второй мировой войне, было противоречивым, непосле-
довательным. В течение всей войны существовал очевид-
ный разрыв между размахом военно-промышленного по-
тенциала, размерами и оснащенностью вооруженных сил
США и степенью фактического использования военной
мощи США в боевых операциях. Военные действия, ве-
дущиеся на основе столь разительного противоречия, не
могли, разумеется, быть эффективными в плане настоя-
щей большой стратегии без кавычек. Они закономерно
привели Вашингтон в исходе войны не к тому итогу, кото-
рый планировался, и в результате официальные историки
США, воспевая американские успехи в отдельных опе-
рациях и на отдельных театрах, оплакивают итоги войны
в целом. Эти два качественных ограничителя «большой
стратегии» США носили классовый, политический харак-
тер. Они отражали реальные противоречия монополисти-
ческого капитала США, усиливаемые самим ходом вто-
рой мировой войны, которые наглядно проявились уже на
первых этапах участия в ней Соединенных Штатов, в ча-
стности в ходе конференции «Аркадия» — первой амери-
кано-английской встречи на высшем уровне после вступ-
ления США в войну.
В момент, когда Черчилль со своими советниками
прибыл в Вашингтон для ведения переговоров с руково-
дителями США, Америка еще переживала катастрофу
в Пёрл-Харборе и внимание общественности привлекали
все более мрачные известия с Тихоокеанского фронта.
Лишь победа Советской Армии под Москвой и после-
довавшее за нею отступление немецко-фашистских войск
вносили элементы надежды в общую напряженную си-
туацию. Этот фактор учитывался американскими плани-
ровщиками во второй половине декабря 1941 года в не-
сравненно большей мере, чем в предшествовавшие меся-
цы и недели. В объединенном комитете начальников
штабов США поняли, что обстановка складывается бла-
гоприятно для запланированных на долгий срок военных
приготовлений США и что со вторым фронтом можно не
спешить. Не случайно осведомленный вашингтонский
журналист констатировал, что в столице США «все более
верят в то, что германские армии в России стоят перед
лицом действительной катастрофы...»3.
В соответствии с этим объединенный комитет началь-
ников штабов США намеревался договориться с англи-
чанами о начале подготовки к перенесению военных дей-
9
ствий на европейский континент. В то же время предла-
галось продолжать переброску войск на Дальний Восток.
Что касается британского контрпроекта «большой
стратегии» для союзников на 1942 год, то он предусмат-
ривал лишь совместную операцию по захвату француз-
ских колоний в Северной Африке и установление
контроля над всем Североафриканским побережьем от
Туниса до Египта. Более конкретно это означало обеспе-
чение превосходства англо-американских морских и воз-
душных сил в Атлантике, упрочение трансатлантических
коммуникаций между США, Англией и Северной Афри-
кой, усиление военной мощи Англии и постепенную пере-
броску в Англию американских воинских контингентов
для их вероятного использования на континенте Европы
в неопределенном будущем 4.
В другом английском документе предусматривалась
возможность открытия второго фронта в Европе в 1943
году. Черчилль в этой связи высказал мысль, что, «воз-
можно, для нас было бы полезно уже теперь объявить
о намерении направить в 1943 году войска для освобож-
дения Европы»5.
Но Черчилль не случайно употребил термин «намере-
ние» вместо гораздо более конкретного и обязывающего
термина «решение». Вторжение в 1943 году на европей-
ский континент мыслилось англичанами не столько как
начало, сколько как завершение решающего удара по
гитлеровской Германии, его предполагалось осуществить
после того, как в германской военной машине появятся
очевидные признаки развала, а восстание народов окку-
пированных фашистами стран скует по рукам и ногам
германский вермахт и основательно обескровит его. Тог-
да и наступит момент, когда ударные силы англо-амери-
канцев нанесут эффективный завершающий удар. После
этого в операции по очищению от гитлеровцев оккупиро-
ванных стран Европы включатся основные силы союзни-
ков, и не обременительная для США и Англии война кон-
чится выгодным для них миром.
Военно-стратегические
проблемы и противоречия
Когда Черчилль ознакомил Рузвельта и членов объе-
диненного комитета начальников штабов США с британ-
ским проектом, то в высшем военном руководстве США,
ю
как и в ближайшем окружении президента, возникли
разногласия и появился длинный ряд «узких» и «расши-
ренных» совещаний, так и не давших определенного ре-
зультата. В стране шумно и интенсивно пропагандирова-
лась концепция: «Япония — враг №1». В конгрессе сто-
ронники этой теории чувствовали себя еще увереннее,
чем в стране в целом, тем более, что могли использовать
и активно использовали на деле широко распространен-
ное недоверие к англичанам. В объединенном комитете
начальников штабов жаркие споры велись даже по воп-
росу о том, в какую сторону — на Восток (в Европу)
или на Запад (на Дальний Восток) —посылать тот или
иной корабль с солдатами или снаряжением. А отноше-
ние президента Рузвельта к проблеме второго фронта
было сложным и противоречивым, что, как правило,
затушевывается в американской исторической литера-
туре 6.
Обычно в ней утверждается, что США с первых дней
участия в войне решительно и последовательно выступа-
ли за то, чтобы как можно быстрее вторгнуться на евро-
пейский континент из Англии, а англичане за то, чтобы
победить Германию посредством блокады и серии кон-
центрированных периферийных ударов, в частности из
Средиземноморья. Такая «концепция упрощения» фор-
мально вытекает из большинства заявлений, сделанных
по вопросу о втором фронте руководящими военными и
государственными деятелями США, начиная с президен-
та Рузвельта. Основываясь на таких заявлениях, очеви-
дец и летописец событий С. Розенмен в комментариях к
«бумагам» Рузвельта подчеркивает, что президент «на-
стаивал на том, чтобы американские войска еще до кон-
ца 1942 года приняли участие в сражениях с Германи-
ей»7, и что Рузвельт скрупулезно соблюдал принцип
борьбы за открытие второго фронта в Европе.
Маститый американский историк Дж. Пратт пишет,
что Рузвельт и его советники «делали все возможное
для осуществления вторжения через Ла-Манш в наибо-
лее близкий срок», а военный исследователь А. Норман
утверждает, что принцип открытия второго фронта в
Европе «с самого начала» был руководящим принципом
вашингтонских стратегов, которые рассматривали все
другие операции, в частности операции на средиземно-
морском театре, как «второстепенные, преследующие чи-
сто диверсионные цели»8.
11
На деле же Рузвельт сознавал, конечно, что Германия
является наиболее опасным врагом и что против нее дол-
жен быть направлен главный удар. Исходя из этого, он
одобрил принципиальную установку объединенного ко-
митета начальников штабов США на открытие второго
фронта в Европе. Но в проведении этой установки в
жизнь президент не проявил последовательности, реши-
тельности и настойчивости. Аргументы Черчилля неизмен-
но находили отзвук в душе Рузвельта, и привлекательная
перспектива победы «малой кровью», какой бы крови
такая победа ни стоила русским, неизменно довлела в
отношениях президента с Черчиллем.
Разумеется, Рузвельту приходилось учитывать и та-
кие факторы, как неопытность и необстрелянность аме-
риканских солдат, необходимость действовать в Европе
с английских баз и английской территории (что давало
Черчиллю весомый козырь), наличие в стране и конгрес-
се антианглийской пропаганды и т. д.
Но был и еще один фактор, игравший в конце 1941—
1942 годов для Рузвельта особо важную роль. В это вре-
мя американцы переживали разгром в Пёрл-Харборе
особенно остро. Правительство и сам президент находи-
лись под огнем критики. Нераспорядительность, пассив-
ность, нечеткость работы государственного аппарата и
военной машины США, столь явно проявившиеся в день
Пёрл-Харбора, ставились в вину непосредственно прези-
денту.
Между тем надо было подумать и о приближении ча-
стичных выборов 1942 года, и о позициях демократичес-
кой партии в избирательной кампании в 1944 году. Силь-
ное давление на правительство неизменно оказывало
общественное мнение США, требовавшее активизации
военных усилий страны, открытия второго фронта в наи-
более близкий срок9.
В этой обстановке демократам и Рузвельту требова-
лось предпринять нечто такое, что убедило бы в способ-
ности правящей партии эффективно противостоять уда-
рам судьбы, предпринимать активные и успешные дей-
ствия, добиваться победы. Иными словами, Рузвельту
нужны были действия в 1942 году, как можно скорее, как
можно больше, но лишь там и тогда, где и когда они да-
ли бы, возможно, лучший пропагандистский эффект. Ге-
нерал Маршалл собственноручно записал заявление пре-
зидента, дающее ключ к пониманию последующих его
12
действий. Рузвельт сказал, что «считает весьма важным
с моральной точки зрения дать Соединенным Штатам
почувствовать, что они ведут войну, дать почувствовать
немцам, что такое неудача, иметь американские войска в
активных боевых действиях где-либо по ту сторону Ат-
лантики» ™ (курсив мой. — Ю. К.)-
В этом высказывании не случайно обращает на себя
внимание расплывчатая формулировка «где-либо по ту
сторону Атлантики». Для поставленных Рузвельтом
целей ведение военных действий на одном тихоокеанском
театре, где до победы предстояло завоевать сотни бе-
зымянных островов, теряя жизни американских солдат
буквально на каждом, желаемого эффекта не сулило. С
другой стороны, вторжение во Францию через Ла-Манш
или Па-де-Кале требовало огромных усилий, тщатель-
ной подготовки и, по-видимому, больших жертв. Не сле-
дует ли сделать из сказанного вывод, что уже из этих
слов Рузвельта вытекает его последующее согласие на
высадку в Северной Африке, которая все же расположе-
на «по ту сторону Атлантики», где американские солдаты
почувствуют себя почти на «настоящей» войне, где ус-
пех ближе, а плата за него меньше.
По-видимому, так оно и было, хотя, как будет показа-
но ниже, Рузвельт окончательно утвердился в этом сво-
ем решении лишь после длительных переговоров с англи-
чанами и активных усилий действовавшего в том же на-
правлении Черчилля.
Все эти соображения наложили отпечаток на итоги
конференции.
Решения конференции «Аркадия» по вопросам «боль-
шой стратегии» и ее основному содержанию — проблеме
второго фронта — носили расплывчатый и неопределен-
ный характер. В решениях говорилось: «Маловероятно,
чтобы в 1942 году оказалось возможным какое-то широ-
кое наземное наступление против Германии, за исключе-
нием наступления на русском фронте». Для англо-амери-
канцев возможными будут лишь «ограниченные наступа-
тельные операции на суше». Что же касается перспектив
на 1943 год, то отмечалось, что «может открыться путь для
возвращения на континент через Средиземное море из
Турции на Балканы или путем высадки десантов в За-
падной Европе».
Впрочем, даже такая ограниченная перспектива каза-
лась слишком смелой. Дабы упоминание о вторжении на
13
континент не было воспринято как намерение открыть
реальный второй фронт уже в 1943 году, в решениях
подчеркивалось, что упомянутые операции явятся лишь
«прелюдией к решительному нападению на собственно
Германию»11.
На 1942 год основные операции против Германии ог-
раничивались усиливающимися бомбардировками гер-
манских городов, «помощью наступлению русских всеми
имеющимися в распоряжении средствами», блокадой
Германии, «поддержанием повстанческого духа в окку-
пированных странах и организацией подрывных дейст-
вий»12.
Политические аспекты
переговоров
Видное место в ходе работы конференции «Аркадия»
занимали политические проблемы войны и межсоюзни-
ческих отношений. Рузвельт и Черчилль сознавали, что
победа над противниками во второй мировой войне по-
требует большей координации планов и усилий, чем это
имело место когда-либо раньше. Но это понимание опять-
таки ограничивалось рамками англосаксонского военно-
политического мышления.
Более того, на конференции была выработана такая
структура объединенного англо-американского руковод-
ства войной, которая, по существу, самой логикой своей
организации и деятельности усиливала сепаратизм дей-
ствий США и Англии по отношению к СССР.
Речь идет о создании в ходе конференции «Аркадия»
объединенного комитета начальников штабов США и Ан-
глии, подчиненного непосредственно Рузвельту и Черчил-
лю и ответственного за руководство войной на всех ее
театрах в рамках согласованных между главами прави-
тельств военно-политических директив. Если же учесть,
что объединение союзных усилий по выработке и осущест-
влению «большой стратегии» сопровождалось образова-
нием сети объединенных органов по материально-техни-
ческому, сырьевому и транспортному обеспечению, то
можно согласиться с оценкой американского исследова-
теля событий, который отмечал, что степень объединения
усилий США и Британии в период войны превосходила
«все степени сотрудничества, существовавшие когда-либо
до этого между двумя суверенными государствами» 13.
14
Постепенно в рамках этого сотрудничества росла роль
США как военно-экономического гегемона. Но процесс
усиления американских позиций протекал отнюдь не
автоматически, англичане защищались упорно, с боль-
шим искусством и известными результатами. Однако при
всех расхождениях и противоречиях англо-американский
штабной комитет оставался органом англосаксонской
«большой стратегии». В этом американцы и англичане
были едины, несмотря на все свои расхождения и ссоры.
Советский Союз не был приглашен участвовать в работе
объединенного комитета; решения этого органа доводи-
лись до сведения Советского правительства как оконча-
тельные и не подлежащие изменениям. Это ставило СССР
в неравноправное положение. Советскому Союзу предо-
ставлялась лишь возможность высказывать свое отноше-
ние к тем или иным аспектам англосаксонской «боль-
шой стратегии».
В дальнейшем будет показано, что отношение амери-
канского президента к Советскому Союзу далеко не во
всем совпадало с отношением британского премьера,
а подчас существенно расходилось. Но во всех случаях
СССР рассматривался лишь как объект применения бо-
лее «гибкой и реалистичной» политики Рузвельта или
же более консервативного и жесткого британского вари-
анта. В обоих случаях привлечение СССР к совместной
разработке большой (без кавычек) межсоюзнической
стратегии носило со стороны США и Англии эпизодичес-
кий характер и неизменно ограничивалось соображения-
ми «англосаксонской солидарности».
Применительно к конференции «Аркадия» это выра-
жалось в том, что к обсуждению принципов формирова-
ния антигитлеровской коалиции, которое, конечно, не
укладывалось в рамки узкоштабной двусторонней про-
блематики, СССР привлечен не был. Тем не менее сама
жизнь заставила Рузвельта и Черчилля пойти при обсуж-
дении и формулировании этих принципов дальше догово-
ренности, достигнутой во времена «Атлантической хар-
тии». В частности, как справедливо отмечает польский
исследователь С. Боратынский, выработанная в исходе
«Аркадии» Декларация Объединенных Наций содержала
положение о необходимости «полной победы над врагом»
как подлинной гарантии жизни, свободы и независимости
народов 14. Это — шаг вперед по сравнению с «Атлантиче-
ской хартией», где такого тезиса просто не было.
15
Не менее важно и то, что составители декларации вы-
нуждены были обязать все страны, разделяющие ее прин-
ципы, «мобилизовать и отдать для наиболее полного ре-
шения этой задачи (т. е. разгрома фашистского блока.—
Ю. К.) все свои силы, все свои средства». В конкретной
обстановке зимы 1941/42 года эти слова нельзя было ис-
толковать иначе, как принципиальное обязательство сос-
тавителей декларации открыть второй фронт. Где же еще
можно было применить «все силы и средства»?
И именно поэтому США и Англия оказались первыми
нарушителями декларации, которую сами выработали и
рассматривали как основополагающий документ великой
коалиции. Ведь факт открытия второго фронта лишь в
1944 году, отмечает С. Боратынский, вряд ли может рас-
сматриваться иначе, как доказательство того, что США и
Англия вели войну далеко не с полным использованием
своих сил и средств 15.
Но, разумеется, наибольшее нарушение принципов Де-
кларации Объединенных Наций США и Англия допусти-
ли в послевоенный период. Как можно сочетать с провоз-
глашенным в декларации принципом международной
безопасности после войны ремилитаризацию Западной
Германии, корейскую войну, наглую агрессию США во
Вьетнаме? Не случайно многие американские авторы по-
просту «списывают» в архив истории этот документ, кото-
рый, при условии его скрупулезного соблюдения Соеди-
ненными Штатами, мог бы действительно стать важным
фактором обеспечения мира после войны.
За внешней неопределенностью многих решений кон-
ференции «Аркадия» скрываются напряженные проти-
воречия между ее участниками. Вот почему в современ-
ной историографии США и Англии оценка ее итогов
вызывает до сих пор не меньшую полемику, чем та, кото-
рая имела место сразу по окончании конференции. Мно-
гие авторы утверждают, что на конференции США впер-
вые столь открыто проявили все превосходство своих ре-
сурсов и позиций над Англией 16. Другие исследователи,
имея в виду итоги конференции и особенно негативное их
влияние на судьбу второго фронта, наоборот, считают, что
в тактическом плане победу одержал Черчилль 17.
Нетрудно заметить, что на деле обе эти концепции не
столь уж непримиримы, как, возможно, кажется на пер-
вый взгляд. Дело в том, что, как уже отмечалось выше,
сами американцы вовсе не были единодушны в отстаива-
16
нии «трансламаншского» варианта, а это существенно
помогло английским «средиземноморцам». И если споры
по вопросу о времени и месте открытия второго фронта
продолжались до самой Тегеранской конференции и даже
позже, то это объясняется не только упрямством англи-
чан, но и непоследовательностью их американских парт-
неров, в частности самого Рузвельта.
В целом же конференция «Аркадия» зафиксировала
реальное изменение в отношениях между США и Англи-
ей: последняя могла, сколько хотела, сопротивляться и
упрямиться. Но лишь те решения действительно опреде-
ляли «большую стратегию» США и Англии, которые были
совместными.
Без одобрения и поддержки США или, в край-
нем случае, без согласования с ними Англия больше не
могла вести свой «глобальный покер».
Англо-американское сотрудничество после конферен-
ции «Аркадия» стало значительно более тесным, много-
сторонним и организованным. Окрепли и личные связи
между Рузвельтом и Черчиллем: «За годы войны они об-
менялись 1700 посланиями и имели 120 дней личного кон-
такта» 18, из которых на «Аркадию» пало целых 23 дня.
Это был самый продолжительный визит Черчилля в США
за время войны.
После «Аркадии» в Вашингтоне, как и в Лондоне, зна-
чительно усилились позиции рьяных англосаксов, смот-
ревших на развитие мировых событий сквозь призму ан-
гло-американских отношений. Есть много государствен-
ных деятелей, заявил несколько месяцев спустя лидер
«лояльной оппозиции» Уилки, которые считают, будто
война является только англо-американской, будто она дол-
жна руководствоваться англо-американской стратегией
и будто после войны будет создан такой мир, кото-
рый подчинится англо-американской политике 19. К сожа-
лению, Уилки оказался прав.
Он не смог только предсказать, какие тяжкие послед-
ствия для участников антигитлеровской коалиции, и в
конечном счете для самих США, будет иметь политика
этих людей.
После конференции
„Аркадия". Переговоры
с Британией (первый тур)
После конференции «Аркадия» неудовлетворенные ее
итогами американские сторонники вторжения через Ла-
Манш усилили нажим на президента, настаивая, чтобы
он пришел к более четкому и действенному решению.
К 27 марта был составлен американский вариант воен-
ных действий в Европе на 1942 и 1943 годы. Этот план
(в дальнейшем он получил кодовое название «Раундап»)
1 апреля 1942 г. рассматривался в Белом доме. Он пре-
дусматривал, при определенных условиях, осуществление
вторжения англо-американских войск на европейский
континент из Англии.
6 апреля 1942 г. Рузвельт писал в частном письме ко-
ролеве Нидерландов Вильгельмине: «Мы вынуждены
прийти к выводу, что главным в нашей стратегии должно
быть нанесение поражения Германии летом этого года,
используя бои в России»20.
Однако менее чем через два месяца США приняли
предложения Черчилля об отсрочке основного второго
фронта и об открытии второстепенного фронта в Север-
ной Африке со всеми вытекающими из этого последствия-
ми. Это произошло под нажимом Черчилля, но при со-
гласии Рузвельта. Что же позволяло Черчиллю и англи-
чанам, столь зависимым от США в условиях 1942 года,
оказывать такое активное, откровенное и, главное, ре-
зультативное давление на своих могущественных парт-
неров?
Как бы отвечая на этот вопрос, не часто, впрочем,
возникающий в американской историографии, Стимсон
замечает: Черчилль мог просто-напросто исходить из того,
что президент не полностью убежден в преимуществах
плана «Болеро», то есть плана накапливания в Англии
американских войск для вторжения на континент в
1943 году21.
Так и оказалось, хотя в ходе англо-американских пе-
реговоров в апреле 1942 года решение об открытии второ-
го фронта на континенте Европы в 1942 году было в прин-
ципе принято. В Лондоне делали свой вывод из того фак-
та, что призывы американцев к открытию второго фронта,
как правило, не сопровождались сколько-нибудь сущест-
венным увеличением сил и средств, выделяемых для этой
18
операции. В самом деле, если проведение совместной опе-
рации на континенте Европы зависело не только от Ва-
шингтона, но и от Лондона, то от кого, как не от Вашинг-
тона, зависело сосредоточение американских войск для
этой операции? Участник событий генерал Брэдли пишет
по этому поводу: «В то время проект плана «Болеро» дол-
жен был казаться скорее фантастическим, чем реальным,
ибо генерал Маршалл говорил о переброске в Англию в
1943 году миллиона американских солдат, тогда как к
маю 1942 года мы доставили туда лишь 32 тыс. чело-
век» 22.
Куда же девались остальные? Оказывается, их можно
было найти на пути к любым стратегическим пунктам Ти-
хого океана, Дальнего, Среднего и Ближнего Востока,
Атлантики, на базах и в лагерях в самих США, но только
не на направлении главного удара, не там, откуда надле-
жало изготовиться к нанесению этого удара и нанести
его. Вот почему, констатирует М. Мэтлофф, лондонское
соглашение просуществовало не более трех месяцев. «По-
видимому, ни президент, ни премьер-министр не были
полностью убеждены в его целесообразности»23. В этом
американский историк, безусловно, прав.
Проблемы американо-
советских отношений
По мере того как вопрос об осуществлении наступа-
тельных действий на европейской земле разрабатывался
и обсуждался на различных уровнях как в Вашингтоне,
так и в Лондоне, а также между Вашингтоном и Лондо-
ном, военно-политическая обстановка в мире продолжала
стремительно осложняться. Весной и особенно летом
1942 года на Восточном фронте вспыхнули кровопролит-
ные бои, вскоре достигшие крайней напряженности. Гит-
леровцы рвались к Волге, стремясь, овладев Сталингра-
дом, нанести удар по Москве и завершить войну на Вос-
токе до наступления зимы. Характерно, что в это время
в ставке Гитлера вопрос о контрмерах против возможно-
го вторжения с Запада даже не ставился. Правда, еще
12 декабря 1941 г. Гитлер спросил командующего мор-
скими силами гросс-адмирала Редера, не считает ли тот,
что англо-американцы откажутся от всех остальных опе-
раций на других театрах и пойдут на открытие второго
фронта в Европе, воспользовавшись тем, что у него, Гит-
19
лера, «руки связаны в России»? Редер, неплохо знавший
своих противников, так убедительно доказал, что англи-
чане и американцы на это не пойдут, по крайней мере, в
1942 году, что Гитлер более к этому вопросу не возвра-
щался 24.
Однако, чем большую часть людского и промышлен-
ного потенциала Германии поглощал Восточный фронт,
тем очевиднее становилась Рузвельту и наиболее дально-
видным лицам из его окружения необходимость активи-
зации политики Соединенных Штатов по отношению к
СССР и некоторого расширения сферы американо-совет-
ских отношений.
И так как Соединенные Штаты Америки и Англия
не могли и не хотели развернуть военные действия в Ев-
ропе в масштабах, хоть в какой-то мере соответствовав-
ших гигантским сражениям на Восточном фронте, то ос-
тавалось лишь одно — продемонстрировать «добрую во-
лю» в области внешней политики и дипломатии, проявить
инициативу в «приглашении» Советского Союза в тот
«глобальный клуб», членами которого Британия считала
себя в силу имперских традиций, а США — в силу фи-
нансового и промышленного могущества.
Впрочем, было и еще два побудительных мотива в ди-
пломатической комбинации такого рода. Во-первых, име-
лось в виду, что подобное «приближение» СССР к Ва-
шингтону и Лондону помешает ему... выйти из войны и
заключить сепаратный мир с Германией: такие опасения
одно время имели место в Белом доме и на Даунинг-
стрит25. Во-вторых (специфически американский момент),
осенью 1942 года предстояли частичные выборы в кон-
гресс, и Рузвельт, отлично понимавший, что его демокра-
тическая партия не будет иметь выигрышных военных
карт, был особенно заинтересован в выигрышных полити-
ческих жестах. Впрочем, это обстоятельство, отмечаемое
и американскими авторами, отнюдь не отрицает того, что
в целом в «русском вопросе» Рузвельт стоял головой вы-
ше и видел дальше многих своих советников и экспертов,
которые определяли свое отношение к СССР и Великой
Отечественной войне формулой Буллита: «Мы должны
быть счастливы, что происходит эта борьба между Сата-
ной и Люцифером. Будем надеяться, что Россия станет и
далее истреблять германские войска, но не будем на-
столько слепыми, чтобы использовать ее поддержку в ус-
тановлении мира»26. Буллит, конечно, имел в виду «аме-
20
риканский мир» и в такой оценке положения у него были
влиятельные единомышленники, особенно в госдепарта-
менте.
Для Рузвельта, Гопкинса, Стимсона и других полити-
ческих деятелей становилось все более очевидным, что
отношениям с СССР следует уделять большее внимание.
Антисоветская тенденция неизменно вызывала у честных
американцев отвращение, что, к сожалению, отнюдь ее не
умертвило: слишком могущественны оказались силы, и
сейчас еще поддерживающие эту тенденцию.
Характерна в этом отношении депеша, направленная
американским поверенным в делах в СССР Торстоном
Хэллу 3 февраля 1942 г. Американского дипломата коро-
бит тон ряда американских газет, деятельность которых
может привести к самым отрицательным последствиям
в отношениях между СССР и США. Эти газеты, жаловал-
ся поверенный в делах своему шефу, «немало уже сделали
и продолжают делать», для того чтобы советские руково-
дящие круги утвердились в мнении, что в США заинтере-
сованы «в одинаковом отношении к обоим участникам
войны» (т. е. Германии и СССР). В результате, отмечал
Торстон, в СССР приходят к выводу, что правительство
США намерено поддерживать свои поставки по ленд-ли-
зу лишь «на таком уровне, чтобы Советский Союз мог
сражаться» 27.
Характерно, что в ходе многочисленных обсуждений
проблем этих отношений в руководящих кругах США все
дело сводилось к тому, чтобы, отказываясь от выполнения
тех или иных обязательств в отношении СССР (связан-
ных, в частности, с вопросами второго фронта), ограничи-
ваясь простым «информированием» Советского Союза о
делах, жизненно для него важных и непосредственно его
касавшихся, обещать «компенсировать» СССР расшире-
нием поставок по ленд-лизу. Как будто яичный порошок
и свиная тушонка могли заменить Советскому Союзу ту
роль в международной политике, которая ему принадле-
жала по праву, которую он фактически уже играл, но
признать которую некоторым англосаксонским политикам
было слишком тяжело.
«Мы просто не можем организовать мир вдвоем с ан-
гличанами, не привлекая русских в качестве равноправ-
ных партнеров»28,— заметил как-то Гопкинс, а один из
видных членов ведомства по делам ленд-лиза — генерал
Бэрнс посвятил этому вопросу пространный меморандум.
21
в котором подчеркивалось, что США должны смотреть й
будущее и видеть, как необходимо Америке равноправное
сотрудничество с Советским Союзом не только для раз-
грома Германии и Японии, но и для строительства нового
мира после войны. Вообще, писал Бэрнс, пора уже начать
«относиться к России как к одной из трех великих дер-
жав и установить для всех американских ведомств и уч-
реждений общую политику, в силу которой Россия долж-
на рассматриваться как подлинный друг и встречать со-
ответствующее отношение, следить за тем, чтобы люди,
занимающиеся русскими делами, лояльно придержива-
лись этого принципа», ибо отношения с Советским Сою-
зом «имеют более важное для нас значение, чем отноше-
ния с любой другой страной, за исключением только Со-
единенного Королевства» 29.
Рекомендации генерала Бэрнса никогда не были во-
площены во внешней политике США в полном объеме.
Что же касается Рузвельта, то весной 1942 года ему стало
ясно, что отношения с СССР должны быть активизирова-
ны и что Америке необходимо продемонстрировать лояль-
ность к своему русскому союзнику «на высшем уровне».
В середине апреля 1942 года, когда американские
представители еще сидели в Лондоне и вели с англича-
нами дебаты по вопросу о преимуществах концентриро-
ванного удара на главном направлении по сравнению с
серией периферийных «булавочных уколов», Рузвельт ин-
формировал И. Сталина о желательности посещения Ва-
шингтона наркомом иностранных дел СССР и соответст-
вующими военными представителями. Предложение было
принято. В мае нарком иностранных дел и военные пред-
ставители посетили Великобританию и США. Но еще за-
долго до этого — в марте и апреле — Рузвельт в беседах
с советским послом в США М. М. Литвиновым говорил
о том, что «нажимает» на англичан, стремясь добиться их
соглашения на открытие второго фронта. Беседа Рузвель-
та с Литвиновым от 20 апреля особенно характерна. От-
метив, что англичане лишь в принципе одобряют второй
фронт, но практически намереваются открыть его в 1943
году, Рузвельт подчеркнул, что сам он настаивает на от-
крытии второго фронта «теперь же» и даже предложил,
чтобы советские представители, окончив переговоры в
Вашингтоне, по дороге в Москву остановились в Лондоне
и, действуя также и от имени США, оказали на англичан
«двойное давление», дабы сдвинуть их с места30.
22
Из всего этого вытекает, что сам президент был невы-
сокого мнения об итогах лондонских переговоров, закон-
чившихся менее недели назад, и, по-видимому, предвидел
трудности в их реализации. Очевидно, имело место и же-
лание продемонстрировать твердость и неуступчивость
британского партнера, не говоря уже о том, что такое
предложение при всей видимой лояльности к СССР было
чревато созданием замкнутого круга: ведь до поездки со-
ветской делегации в Вашингтон англичане могли ссылать-
ся на «трудности», вытекающие из того, что переговоры
между СССР и США не закончены. А после того как эти
переговоры будут закончены, американцы получат воз-
можность ссылаться на трудности, вытекающие из неоп-
ределенной позиции англичан. Так и получилось на деле.
Советско-американские
переговоры в Вашингтоне
(май — июнь 1942 г.).
Вопросы второго фронта
Направляясь в Вашингтон, советская правительствен-
ная делегация имела в Лондоне встречи с Черчиллем и
членами британского военного кабинета. Когда перегово-
ры коснулись главной межсоюзнической военно-политиче-
ской проблемы того времени — проблемы второго фронта,
Черчилль, заверив, что «заветным желанием» британской
нации является «возможно быстрее сразиться с врагом»,
высказался в пользу открытия второго фронта не в 1942, а
в 1943 году, поскольку в 1942 году «масштабы операции
не могут быть столь большими» и эффективными, как.на
следующий год. Во всем этом не было ничего нового, и
многое зависело в сложившейся ситуации от США. Лишь
Вашингтон мог активизировать своего британского парт-
нера в том именно направлении, которое как будто рас-
сматривалось президентом как главенствующее в поли-
тике и стратегии союзников, а именно: ускорить открытие
второго фронта и не допустить замены его неэффективны-
ми, разрозненными ударами на второстепенных направ-
лениях.
Американо-советские переговоры в Вашингтоне от-
крылись 29 мая5 и уже на другой день Рузвельт сделал
следующее важное заявление. Он сказал советской деле-
гации, предварительно заручившись согласием генерала
•Маршалла: «Уполномочиваем вас информировать Сталин-
23
на, что мы предполагаем создать второй фронт в 1942 го-
ду»31. Мотивируя это свое решение, Рузвельт 31 мая за-
метил: «Я особенно хочу, чтобы Молотов вернулся из по-
ездки с какими-либо реальными результатами и сделал
Сталину благоприятный отчет»32.
Эта фраза, мимоходом оброненная президентом, даег
ключ к пониманию той легкости, с которой американцы
через считанные недели после этой встречи отказались от
собственных предложений в вопросе об открытии второ-
го фронта в 1942 году, и уступили англичанам. В самом
деле, если все сводилось лишь к тому, чтобы создать у
русских «благоприятное впечатление» о поездке их нар-
кома иностранных дел, то для этого достаточно было ог-
раничиться чисто словесной декларацией.
Конечно, не следует так упрощенно трактовать пози-
цию Рузвельта. По всей вероятности, он искренне хотел
продвинуть решение основного вопроса межсоюзнических
отношений — вопроса о втором фронте. Но для президен-
та — в силу его собственных соображений — стремление
ввести в бой с гитлеровцами американские части уже в
1942 году не было органически связано с открытием вто-
рого фронта. Напротив, это легче было сделать на менее
ответственном направлении, к чему президент склонялся
тем в большей степени, чем настойчивее склоняли его к
этому англичане.
Противоречивой была и позиция генерала Маршалла.
Он еще 31 мая обратил внимание президента и Гопкин-
са на то, что «фраза о втором фронте слишком сильна» и
«ссылка на 1942 год в качестве срока вторжения должна
быть опущена».
Если учесть, что возражение против конкретизации
места, масштабов и времени открытия второго фронта ис-
ходили как раз от того самого генерала Маршалла, кото-
рый считался в США не только сторонником этой опера-
ции, но и лицом, ответственным за общее ее обеспечение,
и, возможно, ее будущим руководителем, то становится
понятным, почему англичане могли занимать по отноше-
нию к тому же Маршаллу столь жесткую позицию. Они,
по-видимому, понимали, что словесная настойчивость аме-
риканской стороны в вопросе об открытии второго фрон-
та значительно уступает подлинной ее решимости довести
дело до конца.
Как бы то ни было, в опубликованном 12 июня коммю-
нике Белого дома говорилось: «В ходе бесед достигнуто
24
полное взаимопонимание относительно неотложных задач
по открытию второго фронта в Европе в 1942 году»33.
Однако не только в коммюнике, предназначенном для
печати и, естественно, в силу условий военного времени
носившем самый общий характер, но и в секретных стено-
граммах и протоколах нет никакого упоминания о том,
какими силами, в каком месте и в какое время намерена
американская сторона осуществить обещанную опера-
цию. Из этого следует, что рекомендации Маршалла не
были отброшены Рузвельтом. Если в документах и оста-
лась столь напугавшая Маршалла фраза о втором фрон-
те в 1942 году, то зато она не получила никакой конкре-
тизации. А без этого обещание открыть второй фронт
оставалось лишь голой фразой и повисало в воздухе.
Характерно, что все последующие официальные доку-
менты американского правительства по этому вопросу
были составлены куда более осторожно. В телеграмме,
отправленной в Москву государственным секретарем Хэл-
лом по случаю годовщины Великой Отечественной войны,
говорилось: «Мы убеждены, что еще до конца будущего
года виновники этой войны убедятся, как глубоко недо-
оценивали они способность миролюбивых наций к реша-
ющим действиям»34.
Почему же «виновники этой войны» убедятся в такой
способности миролюбивых наций лишь «до конца буду-
щего», то есть 1943 года? Ведь если речь идет о втором
фронте, то его США обязались открыть в 1942 году. Не
вернее ли предположить, что за 11 дней, прошедших пос-
ле опубликования официального коммюнике с обязатель-
ством открыть второй фронт, в госдепартаменте уже ус-
пели пересмотреть это обязательство и начали готовить
для этого соответствующую атмосферу? Во всяком слу-
чае, если не через 11 дней, то уже в следующем месяце —
в июле — это обязательство было официально отменено
самим президентом. Важно при этом отметить, что еще в
ходе переговоров и сразу же после их окончания обяза-
тельство США открыть второй фронт в Европе вызвало
противодействие влиятельных политических деятелей
США. Против него, в частности, выступал Маршалл, а
посол США в СССР Стэндли в нескольких депешах из
Москвы в июне и июле 1942 года прямо говорил о воз-
можных «больших осложнениях» для США, вытекающих
из принятых ими на себя обязательств. Поскольку Стэнд-
ли недолго заблуждался относительно того, какова пози-
25
ция США на деле, то в депеше, адресованной Хэллу
22 июля 1942 г., он рекомендует госдепартаменту «не ис-
правлять публично» фразу об открытии второго фронта в
1942 году, «чтобы не испортить этим впечатления не толь-
ко в СССР, но и повсюду», а сделать это посредством се-
кретного и личного обращения к И. Сталину. Следова-
тельно, к 22 июля 1942 г. Стэндли уже достаточно хорошо
знал, что второго фронта не будет и заботился теперь уже
лишь о том, как бы выйти из положения, ничего доброго
не сулившего репутации «твердого американского слова».
Впоследствии —уже в 50-х и 60-х годах— многие аме-
риканские историки, заинтересованные в защите «чести
мундира» США куда более, чем в выяснении историче-
ской истины, использовали отсутствие фиксированного
обещания США открыть второй фронт определенными
силами, в определенном месте и в определенный момент
для утверждения, будто обязательство, закрепленное в
коммюнике от 11 июня 1942 г., являлось «условным» и от-
нюдь не подлежало выполнению. Все различие между
этими историками сводится лишь к интерпретации причин
такого «условного» согласия Рузвельта на открытие вто-
рого фронта. По мнению Т. Хиггинса, в числе соображе-
ний, которыми руководствовался Рузвельт, видное место
занимали внутренние факторы, в частности падение акций
демократической партии США в условиях предстоящей
осенью 1942 года избирательной кампании. «Видя
ослабление позиций внутри страны, президент легко со-
гласился на наступательную операцию союзников на За-
паде до того, как в ноябре состоятся выборы в кон-
гресс» 35.
Это — любопытное наблюдение, которое, видимо, в не-
малой степени соответствует истине. Но в какой мере все
это объясняет причину одностороннего отказа от выпол-
нения обещания? Хиггинс не отвечает на такой вопрос и
даже не ставит его:
Иное объяснение выдвигает маститый американский
историк Г. Фейс. Обещание США, данное в коммюнике от
11 июня, было не безусловным, утверждает Фейс. Оно за-
висело от обеспеченности техническими средствами и от
первых достигнутых результатов. Конечно, без средств
доставки любая десантная операция невозможна. Однако
проблема десантных судов есть внутренняя техническая
проблема. Американцы обсуждали ее и до, и после ком-
мюнике, но обещание открыть второй фронт в 1942 году
26
было дано Рузвельтом не в отрыве от реальной обеспе-
ченности десантными судами: не случайно Маршаллу бы-
ла дана возможность высказаться до того, как Рузвельт
принял решение. Да и сам Маршалл, упомянув о «транс-
портных трудностях», не поднимал их до уровня, на кото-
ром второй фронт становился технически неосуществи-
мым. Поэтому в коммюнике нет ни слова о возможной
«необеспеченности техническими средствами» как усло-
вии отказа от второго фронта. Видимо, чувствуя шаткость
использованных аргументов, Фейс уходит от дальнейшего
развития своей «транспортной» концепции срыва второго
фронта, лишь замечая мимоходом, что у русских было
«гораздо больше оснований полагать, что такая операция
будет предпринята в 1943 году»36.
Но было ли вообще дано обязательство открыть вто-
рой фронт? — задают встречный вопрос некоторые аме-
риканские историки, действующие в соответствии с извест-
ным принципом: если факты против них, то тем хуже для
фактов. Советская делегация покинула Вашингтон «без
определенного обещания со стороны США открыть второй
фронт», пишут, например, историки Майер и Форстер, от-
мечая лишь, что Рузвельта «тревожило положение дел на
Восточном фронте»37Рузвельт «не обещал открыть вто-
рой фронт в 1942 году, а лишь предсказывал такую воз-
можность»38,— утверждают Блэйк и Барк. Но характер-
но, что ни один из сторонников такой крайней точки
зрения не находит нужным процитировать текст амери-
кано-советского коммюнике от 12 июня 1942 г. Они пред-
почитают вообще не упоминать о нем. Замалчивание слу-
жит целям фальсификации, ибо само существование этого
коммюнике, не включить которое в официальную внешне-
политическую документацию США не решились даже гос-
департаментские архивисты, является лучшим опроверже-
нием тех, кто во имя идеологических диверсий сегодняш-
него дня забывает о недавнем прошлом.
Политические проблемы
войны. Проблема границ
Несомненно, однако, что включение в американо-со-
ветское коммюнике от 12 июня обязательства США от-
крыть второй фронт в Европе в 1942 году обусловлива-
лось не только соображениями военно-стратегической и
тактической целесообразности, но и определенным поли-
27
Тическим расчетом. Уже тогда, весной 1942 года, было
ясно, что англо-советский договор о взаимной помощи и
американо-советское соглашение о принципах, применяе-
мых к взаимной помощи в ведении войны против агрес-
сии (это соглашение опубликовано одновременно с ком-
мюнике 12 июня 1942 г.), затрагивают многие проблемы,
выходящие по своему значению за рамки войны в целом.
При всей напряженности обстановки на фронтах и не-
обходимости для демократических стран возможно быст-
рее достигнуть военного преобладания над странами
«оси» на повестку дня в качестве все более неотложных
мер ставились вопросы организации послевоенного мира,
хотя бы с точки зрения достижения договоренности об
основных его принципах.
Конечно, в условиях 1942 года речь могла идти лишь
о первых шагах в отношении подготовки различных пла-
нов создания всемирной организации по поддержанию
прочного мира, ее вероятной структуры и т. д. Но одно
было ясным: страны, ведущие напряженную и кровопро-
литную борьбу не на жизнь, а на смерть с германским
фашизмом, принявшие на себя основной удар и несущие
наибольшие потери в борьбе, — такие страны прежде все-
го должны быть уверены в том, что выйдут из войны с
границами, полно и достойно обеспечивающими их безо-
пасность и соответствующими высоким принципам само-
определения народов.
Естественно, что Советский Союз в первую очередь
относился к числу таких стран. Поэтому советская дипло-
матия, никак не предрешая окончательной схемы органи-
зации послевоенного мира и тем более не навязывая ее
проектов своим партнерам по коалиции, уже в самом на-
чале войны ставила вопрос о международно-правовом
признании тех границ СССР, которые сложились к лету
1941 года.
Эти границы в полной мере отвечали государственным
интересам и безопасности СССР, равно как и соседних
государств. Вместе с тем они основывались на свободном
волеизъявлении латышей, литовцев, эстонцев, украинцев,
белоруссов, молдаван и полностью соответствовали прин-
ципу их самоопределения. Не лишне отметить, что сущест-
венная часть этих границ — имеется в виду граница
1939 года между Польшей и Советским Союзом—соот-
ветствовала так называемой «линии Керзона», предло-
женной еще в 1919 году. Ее автора — консервативнейшего
28
лорда Керзона менее всего можно было заподозрить в ка-
ких-либо просоветских симпатиях.
Стоит ли говорить, наконец, что признание советских
границ 1940 года ничуть не ущемляло интересов США и
не содержало никакой реальной или потенциальной угро-
зы этим интересам?
Тем не менее позиция США с самого начала оказа-
лась резко негативной. Ее особенностью было не только
то, что США отказывались признать уже сложившиеся
окончательно западные границы СССР, но и то, что Ва-
шингтон отвергал в принципе самою возможность поло-
жительного решения этой проблемы до тех пор, пока не
кончится война.
В конкретных условиях это означало, что США соби-
раются присвоить себе право окончательно определять в
соответствии с собственными на этот счет взглядами го-
сударственные границы не только своих врагов, которые
будут побеждены, но и своих союзников, которые окажут-
ся победителями, вынесшими наибольшие испытания и
внесшими наибольший вклад в победу. Воздерживаясь от
активного ведения широких боевых операций против Гер-
мании, США приобретали, таким образом, возможность
«регулировать» плоды победы, которую завоевывали
другие.
Ко всему этому надо добавить еще и то, что, несмотря
на известные оговорки, правящие круги США, рядивши-
еся в тогу защитников принципа «самоопределения» на-
родов, признавали за Британией «право» сохранять свою
колониальную империю в границах, превосходящих гра-
ницы 1914 года, и в условиях явного противоречия этой
махрово-колониалистской империи воле порабощенных
народов и принципу их самоопределения. Все это прида-
вало американской позиции непризнания западных гра-
ниц СССР (объективный исследователь У. Уильямс спра-
ведливо назвал ее «основным лозунгом» Хэлла в его
«русской политике»39) особенно дискриминационный в
отношении СССР характер.
Показательно, что этот лозунг был сформулирован
Хэллом как раз в наиболее тяжелое для нашей страны
время—в разгар битвы под Москвой. Уже 5 декабря
1941 г. Хэлл в телеграмме послу США в Англии Уайнанту
подчеркивал, что США решительно возражают против
признания западных границ Советского Союза. Возвра-
щаясь к этому вопросу несколько позже, он мотивировал
29
негативную политику госдепартамента тем, что эти гра-
ницы «противоречат Атлантической хартии» и что согла-
сие США лишь «временно» улучшит их отношения с
СССР 40.
4 февраля 1942 г. госдепартамент составил особый ме-
морандум по этому вопросу, в котором, в частности, ут-
верждалось, что восстановление советских границ 1940 го-
да после войны будет означать «удар по всем внешнепо-
литическим принципам США и по интересам всех союз-
ных с США государств, особенно латиноамериканских» 4l.
На этом последнем тезисе стоит остановиться подроб-
нее. Как можно представить себе, что воссоединение
исконных украинских и белорусских земель в рамках еди-
ных национальных республик или свободно принятое ла-
тышами, литовцами и эстонцами решение жить без капи-
тализма, в системе единственного тогда в мире социалис-
тического государства может быть «ударом» по латино-
американским государствам? Не вернее ли сказать, что
устранение всякой несправедливости в отношениях между
народами-соседями, особенно если оно сопровождается
освобождением от капиталистического ига, опасно для
США тем, что наглядно демонстрирует и лишний раз под-
черкивает подлинный, империалистический, угнетатель-
ский характер их отношений с Латинской Америкой?
Разумеется, авторы меморандума благоразумно обо-
шли подобные «острые углы» и ограничились лишь про-
возглашением цитированного выше тезиса. К сожалению,
он продолжал определять позицию США, и менее чем че-
рез месяц это принесло плоды—секретарь американско-
го посольства в Москве Томпсон информировал Вашинг-
тон, что наблюдается «общее недоверие русских» по от-
ношению к США (как, впрочем, и Англии), вызванное и
усиленное «отказом удовлетворить основное фундамен-
тальное положение русских—признать границы СССР»42.
Это сообщение не возымело, однако, действия: еще в
феврале в госдепартаменте решили взять твердый курс,
о чем Хэлл заявил без обиняков: «В конце концов США
или Англия все равно должны будут сказать «нет» в от-
вет на советские требования, поэтому лучше это сделать
сразу, а не постепенно»43. Столь безапелляционный тон
государственного секретаря обусловливался одной из на-
иболее весомых для него причин: необходимостью, как он-
выразился, «выступить против распространения комму-
низма». . _ .
Между тем в Лондоне, где не менее активно, чем й
Вашингтоне, выступали «против распространения комму-
низма», пришли к выводу, что столь негативная позиция
в отношении справедливых требований СССР является,
мягко говоря, несвоевременной и неэффективной, с точки
зрения самих англосаксов. 7 марта 1942 г. Черчилль об-
ратился к Рузвельту с телеграммой, в которой он, ссыла-
ясь на «возрастающие трудности войны», предлагал
«не истолковывать принципы Атлантической хартии та-
ким образом, что они лишают Россию границ, какими она
обладала к моменту нападения Германии». Британский
премьер не касался принципиальной стороны вопроса, ибо
еще 20 февраля Рузвельт отверг подтверждающие ее ар-
гументы, о чем заместитель государственного секретаря
Уэллес тогда же информировал англичан. Черчилль опе-
рировал соображениями голого, эгоистического расчета,
которые четко сформулировал в словах: «Все предвещает
возобновление весной в громадных масштабах германско-
го вторжения в Россию, и мы очень мало можем сделать,
чтобы помочь этой единственной стране, ведущей тяже-
лую борьбу с немецкими армиями»44. Иначе говоря, луч-
ше согласиться на словах, чем помогать на деле.
Бесспорность западных границ Советского Союза и це-
лесообразность их признания были столь очевидны, что
даже посол США в Лондоне Уайнант дал обещание со-
ветскому послу в Англии Майскому вновь поставить этот
вопрос перед Рузвельтом и Хэллом, подчеркнув, что он
сам целиком и полностью поддерживает советскую точку
зрения. Уайнант выполнил свое обещание, но безрезуль-
татно.
В госдепартаменте единство по вопросу о неприз-
нании советских западных границ было поистине незыб-
лемым. 24 мая Уайнант смог лишь информировать Май-
ского, что «сделал все, что в его силах».
В это время в госдепартаменте царил дух ярого анти-
советизма. Когда в его недрах возник проект «компро^
мисса» по вопросу о признании советских границ,— речь
шла о том, что США признают эти границы, а Советское
правительство «за это» разрешит желающим жителям
Прибалтики эмигрировать с правом вывоза собственнос-
ти,— то даже проект столь убогого «компромисса» вы-
звал гнев государственного секретаря, не пожелавшего,
чтобы существовали малейшие признаки «фактического
признания Соединенными Штатами права СССР на При*
31
балтику», а помощник Хэлла Берль назвал этот проект
«балтийским Мюнхеном»45.
К сожалению, позиция госдепартамента стала позици-
ей Белого дома, хотя и не в столь крайних формах.
Во время апрельских переговоров в Лондоне между
американскими и английскими представителями Гопкинс,
выполняя распоряжение Рузвельта, уведомил англичан,
что президент не одобряет признания ими советских за-
падных границ и что обещания США и Англии открыть
второй фронт достаточно для того, чтобы отказать Совет-
скому Союзу в этом признании, не опасаясь дипломати-
ческих осложнений46.
В этих словах — поистине ключ к пониманию позиций
США не только по вопросу о советских западных грани-
цах, но и по вопросу о втором фронте. Если обещать вто-
рой фронт означало прежде всего не столько действитель-
но открыть его, сколько избежать признания советских
границ, то понятно, почему в Вашингтоне обещание от-
крыть второй фронт было дано задолго до того, как там
пришли к окончательному решению, что это придется сде-
лать. Полагая, что обещание открыть второй фронт по-
крывает все то, на что Соединенные Штаты не захотели
пойти в своих политических отношениях с СССР, Вашинг-
тон осуществил прямое вмешательство в переговоры, ко-
торые начались между Англией и Советским Союзом и в
вопросе о границах протекали успешно. Одна лишь весть
об этом вызвала у Хэлла желчное замечание о том, что
«события идут в неверном направлении», то есть он бо-
ялся, что Англия и СССР могут достичь договоренности о
признании советских границ.
Вмешательство США началось в тот самый день,
20 мая 1942 г., когда советская делегация появилась в
Лондоне, и сразу же проявилось в необычайно агрессив-
ной форме. Упреждая неподписанный еще англо-совет-
ский договор, в котором могло быть выражено призна-
ние Англией советских западных границ, Хэлл заранее
составил меморандум, содержащий протест США по это-
му поводу. В документе говорилось, что если такой дого-
вор будет подписан, то США его публично осудят как
«тяжелый удар по всему делу Объединенных Наций», не
считаясь с любыми последствиями, какие может вызвать
этот американский шаг47.
На сей раз Хэлл чувствовал себя несколько неуверен-
но, опасаясь, что «переборщил». «Наш меморандум был
32
столь резким, что мы боялись, что президент не одобрит
его. Однако он быстро возвратил документ с пометкой
„согласен"»48,— вспоминал впоследствии Хэлл. Соответ-
ствующая телеграмма ушла в Лондон, где англо-совет-
ские переговоры были в самом разгаре. Вмешательство
США не прошло безрезультатно: англичане, как выразил-
ся Хэлл, «немедленно отошли со своих прежних позиций»,
и переговоры по этому вопросу к соглашению не привели,
что отразилось и на окончательном тексте англо-совет-
ского договора.
В таком положении были дела к моменту приезда со-
ветской делегации в Вашингтон. Здесь с первых же минут
переговоров стало ясно, что американская сторона наме-
рена подменить обсуждение общеполитических проблем
вопросами тактики, снабжения и второстепенными дета-
лями юридического характера. В подготовленном госде-
партаментом проекте повестки дня переговоров значились
пункты: о создании авиатрассы Аляска —СССР для пе-
регонки американских самолетов; открытие авиалинии
гражданской авиации США — Владивосток; открытие пу-
ти снабжения Китая через СССР; экономические вопро-
сы; отношения с Финляндией, Ираном, Турцией и т. д.
«Интересно, что ни один из этих вопросов не имел ни ма-
лейшего отношения к войне на русском фронте, хотя пер-
вые четыре имели важное значение для нас»49,— отмечает
Р. Шервуд, приводя на страницах своей книги содержа-
ние этой повестки дня. У. Уильямс добавляет к перечис-
ленным еще пункты о послевоенной почтовой связи и воз-
душном сообщении. Во всяком случае, было сделано все
для того, чтобы только что начавшиеся переговоры были
повернуты в сторону, односторонне выгодную США. Это
создало ситуацию, в которой возможность достижения
соглашения с СССР по принципиальным политическим
вопросам на уровне союзного договора как бы заранее ис-
ключалась американской стороной. Не случайно итогом
переговоров явилось соглашение, получившее — в отличие
от англо-советского договора — чисто «рабочее», ограни-
чительное наименование «Принципы, применимые к вза-
имной помощи...»
Комментируя это соглашение, Уэллес подчеркивал
17 июня 1942 г.: «Окончательные условия мира должны
быть отложены до завершения переходного периода и вы-
полнения всех его задач»50. Здесь позиция Вашингтона
получила крайнее свое истолкование: оказывается, Со-
2—714
33
ветский Союз может рассчитывать на признание Соеди-
ненными Штатами его границ, над которыми уже с 1939—
1940 годов развевался красный флаг, даже не по оконча-
нии войны, а лишь по прошествии неопределенно долгого
«переходного периода». Впоследствии сам Уэллес объяс-
нял отказ от признания США западных границ СССР
тем, что в Вашингтоне, во-первых, не верили в победу Со-
ветской Армии над гитлеровскими войсками, а потому
сочли за благо не давать Советскому Союзу никаких по-
литических гарантий или обязательств на послевоенное
время. Во-вторых, там не хотели начинать обсуждение
таких вопросов, которые лишь оттолкнули бы СССР от
США и Британии, вследствие негативной позиции послед-
них.
Нетрудно заметить, что все эти «соображения» никак
не обосновывают «право» Вашингтона определять по
собственному усмотрёнию линии советских пограничных
рубежей. В конце концов, в последней своей книге Уэллес
заявил, что советские предложения о признании сложив-
шихся к июню 1941 года западных границ СССР дейст-
вительно имели целью лишь наилучшим образом обес-
печить стратегическую безопасность Советского Союза и,
следовательно, никак не ущемляли интересов и безопас-
ности США51.
Но эту очевидную и тогда, в 1942 году, истину не при-
знавали в свое время ни сам Уэллес, ни его коллеги в Ва-
шингтоне. Нельзя сказать, чтобы она нашла признание и
в современной американской исторической литературе.
Напротив, до сих пор распространяется обветшалый тезис
об «аннексировании» Советским Союзом соседних При-
балтийских государств. Лишь краткий период в самом
конце войны, когда чувства дружбы и уважения к СССР,
помноженные на надежду, что СССР вступит в войну
против Японии, получили широкое распространение в
Америке, был отмечен признаниями иного рода. «В 1940
году фашистские режимы в Прибалтийских странах
рухнули,— писал, например, объективный наблюдатель
Дж. Стил.— Их лидеры бежали. Новые, народные прави-
тельства стали у власти. Их возглавляли широко извест-
ные, популярные демократы, писатели, ученые. В ходе вы-
боров 1940 года народы балтийских стран проголосовали
за вхождение в состав СССР»52.
Серьезной критике подверг американскую дипломатию
в связи с американо-советскими переговорами в июне
34
1942 года У. Уильямс. Ее наиболее тяжелая ошибка со-
стояла именно в том, подчеркивает Уильямс, что не было
достигнуто решения никаких территориальных вопросов,
результатом чего явились значительные осложнения впо-
следствии. Ответственность за эту ошибку должны нести
антисоветские круги госдепартамента, указывает он53.
Критикует политику госдепартамента и, ставший впослед-
ствии видным его деятелем, Джордж Кеннан. Обещание
открыть второй фронт, данное хотя бы даже и для того,
чтобы избежать решения территориальных вопросов, все
равно оказалось невыгодным для Соединенных Штатов и
привело к нежелательным последствиям, признает Кен-
нан 54.
Видимо, это в какой-то мере ощущалось и авторами
тогдашней «доктрины непризнания». Во всяком случае,
на обеде в Белом доме 29 мая 1942 г. Рузвельт счел за
благо коснуться в беседе с главой советской делегации
некоторых вопросов устройства послевоенного мира и
подчеркнуть значение и необходимость сотрудничества
всех членов «большой четверки», в частности США и
СССР55.
Но можно ли рассчитывать на плодотворное сотрудни-
чество двух держав, если одна из них не рассматривает
как окончательные сложившиеся границы другой? Впро-
чем, Рузвельт не задавался этим вопросом. Обрисовав в
самых общих чертах свое понимание важнейших элемен-
тов устройства послевоенного мира, президент старатель-
но избегал тех реальных политических проблем, которые
стояли между СССР и США. Последующие события по-
казали, что избранный американской дипломатией в тот
период метод оказался далеко не лучшим инструментом
в строительстве новых отношений между Советским Сою-
зом и Америкой.
Что же касается «проблемы советских границ» — про-
блемы, искусственно сфабрикованной в отношениях меж-
ду СССР и США американской стороной,— то она не раз
еще вставала в ходе различных переговоров, все нагляд-
нее демонстрируя при этом свой искусственный, надуман-
ный характер. Со временем это был вынужден признать
и сам Рузвельт. Беседуя с английским министром иност-
ранных дел Иденом в марте 1943 года, Рузвельт заявил,
что в конце концов все равно придется согласиться с
включением Прибалтики в состав Советского Союза. Тем
не менее стоит продолжать торговаться, заметил прези-
2*
35
дент, употребив самое подходящее слово для характерно’
тики американской позиции в отношении советских запад-
ных границ.
Проблемы ленд-лиза
В особую группу на советско-американских перегово-
рах в Вашингтоне были выделены экономические вопро-
сы. Это объяснялось, однако, не только тем, что быстро
разраставшиеся масштабы военных действий предъявля-
ли все больший спрос на боевую технику, боеприпасы и
все виды военного снабжения, но и тем, что с первых же
дней Великой Отечественной войны усилиями влиятель-
ных вашингтонских деятелей поставки по ленд-лизу при-
обрели особую роль в американской внешней политике—
роль козыря, призванного решать к выгоде США те поли-
тические проблемы их взаимоотношений с союзниками и
партнерами, которые не могли быть разрешены обычными
дипломатическими средствами.
К чести Рузвельта, он не солидаризировался в своем
отношении к американским поставкам Советскому Союзу
с позицией крайних правых, бывших, кстати, не только
ярыми антикоммунистами на международной арене, но и
активными противниками реформ «нового курса» в са-
мих США. Еще осенью 1941 года Рузвельт настоял на
распространении закона о ленд-лизе на Советский Союз,
и в начале октября был подписан известный Московский
протокол, установивший объем и сроки американских по-
ставок Советскому Союзу на ближайшие полгода.
Выполнение этого протокола с самого начала оказа-
лось под угрозой, частично по причинам технического ха-
рактера, частично вследствие того, что в высших сферах
США в течение большей части срока действия протокола
сомневались в том, что СССР выстоит и сможет эффек-
тивно использовать получаемое. Рузвельт, информирован-
ный о таких настроениях, не раз распоряжался предоста-
вить советским заказам приоритет в выполнении и транс-
портировке. 28 декабря 1941 г. он писал Стимсону: «В це-
лом программа оказания помощи России столь жизненно
важна для нас, что лишь тягчайшие обстоятельства могут
вынудить нас задержать отправку грузов, предназначен-
ных для СССР»56.
Исходя из этого, Рузвельт не согласился с Черчиллем
на конференции «Аркадия» сократить на 30% ленд-дц-
36
зовские поставки СССР, чтобы «спасти Сингапур и Бир-
му», как выразился тогда Черчилль. 13 февраля Рузвельт
уведомил Советское правительство, что для обеспечения
советских закупок в США по ленд-лизу правительством
США отпущен второй миллиард долларов57. 11 апреля
1942 г., вновь констатируя неудовлетворительный ход вы-
полнения обещанных Советскому Союзу поставок, Руз-
вельт писал военному министру Стимсону, что материаль-
но-техническое снабжение СССР должно быть срочно
расширено. «Объем наших поставок России между 1 ию-
ля и 1 января должен быть увеличен до предела»58,—
распорядился президент.
Эти и многие другие распоряжения Рузвельта, сделан-
ные на протяжении 1942 года и позднее, не остались, ра-
зумеется, без последствий. Однако они по причинам поли-
тического характера зачастую не выполнялись в полном
объеме и в договорные сроки.
Признавая это, сам Рузвельт неоднократно характе-
ризовал американские поставки СССР как «совершенно
неудовлетворительные», а большинство ответственных
руководителей США это прямо или косвенно подтверди-
ли в последующем.
Тем не менее в современной англо-американской исто-
риографии к высказываниям Рузвельта об увеличении
американской материально-технической помощи СССР
подходят так, как будто все эти пожелания были претво-
рены в жизнь точно и в срок. Хотя само их обилие свиде-
тельствует о том, что дела с этими поставками обстояли
крайне неблагополучно, буржуазные историки ограничи-
ваются чисто количественной стороной вопроса: чем боль-
ше призывов оказать помощь СССР делал Рузвельт, тем,
стало быть, большую помощь получил Советский Союз.
Употребляя такую методику, чтимый в США историк
С. Морисон приходит к выводу, что США «в слишком
большой мере» помогали Советскому Союзу59, а масти-
тый английский военный автор Д. Фуллер пишет: «Осе-
нью 1942 года экономическое положение России было от-
чаянным, и, если бы не постоянный приток англо-амери-
канских материалов через Архангельск, сомнительно,
чтобы русские могли воспользоваться тем нелепым поло-
жением, в которое Гитлер поставил свои армии»60.
Оставляя в стороне вопрос о том, подходит ли слово
«нелепое» для характеристики положения гитлеровских
армий к осени 1942 года, отметим, что как Морисон, так
и Фуллер вместе с подавляющим большинством англо-
американских авторов безапелляционно утверждают, что
Восточный фронт удержался тогда лишь благодаря по-
ставкам из США и Англии.
Но характерно, что те, кто, казалось бы, должен был
на себе испытать «смертоносную» силу американской бое-
вой техники на Восточном фронте — германские солдаты
и офицеры, придерживаются совсем иного мнения. Гитле-
ровский генерал Меллентин, например, свидетельствует:
«В 1941 и даже в 1942 годах помощь англо-американцев
России была сравнительно небольшой, и нельзя сказать,
чтобы она существенно сказывалась на ходе боевых дей-
ствий»61. К этому вряд ли нужно что-либо добавлять.
Уместно заметить, что если уж в напряженнейшие
1941 и 1942 годы англо-американское снабжение не сы-
грало роли «поворотного фактора» в войне на Востоке, то
тем более это не могло иметь места в последующем, когда
Советская Армия, перемолов и измотав лучшие соедине-
ния гитлеровского вермахта, перешла в наступление по
всему фронту.
Что же касается 1941—1942 годов, то свидетельство
очевидца и участника событий —Меллентина — как нель-
зя убедительнее подкрепляется фактами. Эти факты сви-
детельствуют, что в период действия первого протокола
США выполнили свои обязательства: по бомбардиров-
щикам— на 29,7%, истребителям — на 30,9, средним тан-
кам— на 32,3, легким танкам — на 37,3, грузовикам — на
19%. Понятно, почему бывшим солдатам гитлеровского
вермахта так странно слышать те комплименты в адрес
поставок по ленд-лизу, на которые столь щедры амери-
канские авторы.
Нетрудно заметить, что препятствия в выполнении
американской стороной ее обязательств создавались пре-
жде всего в самом Вашингтоне, что подтверждается и
американской правительственной документацией.
Показательны в этом отношении размышления, кото-
рым уже весной 1942 года предавались сотрудники одно-
го из ведущих отделов администрации по делам ленд-
лиза— отдела экспорта и военной помощи. Два вопроса
особенно беспокоили их: во-первых, не чрезмерно ли уси-
лится СССР благодаря поставкам по ленд-лизу и, во-вто-
рых, если благодаря этим поставкам СССР будет побеж-
дать гитлеровскую Германию и Советская Армия всту-
пит в пределы государств Центральной и Юго-Восточной
38
Европы, то не соблазнятся ли народы этих государств
«перспективой ликвидации безработицы и роста покупа-
тельной способности населения», а затем и социалистиче-
ских преобразований по примеру СССР?
Руководитель секции снабжения СССР этого отдела
Хазард составил даже специальный меморандум по этому
вопросу, в котором говорилось: «Никакие армии, никакая
деятельность Коминтерна не будут таким действенным
аргументом в пользу Советского Союза, как реальная
ликвидация безработицы и рост покупательной способ-
ности населения» в странах Центральной и Юго-Восточ-
ной Европы. Хазард не осмелился предложить американ-
скому правительству прекратить поставки Советскому
Союзу по ленд-лизу. Но он настоятельно рекомендовал
заблаговременно разработать и в нужный момент осуще-
ствить широкую программу американских закупок в Вос-
точной Европе, которую следовало «рассматривать как
противоядие политическим теориям советского руковод-
ства» 62.
Естественно, деятельность администрации секции
снабжения СССР по ленд-лизу не могла быть плодотвор-
ной, коль скоро ее руководство заботилось не столько об
обеспечении Советского Союза обещанным ему снабже-
нием, сколько о «спасении Восточной Европы от комму-
низма».
Эти «заботы» одолевали в Вашингтоне столь многих,
что в конце концов на одной из пресс-конференций (это
было 17 февраля 1942 г.) корреспонденты прямо спросили
Рузвельта, как он относится к распространенному утвер-
ждению, что СССР не следует снабжать по ленд-лизу, так
как он может благодаря этому усилиться и стать угро-
зой для США после войны.
«Я думаю, что это утверждение исходит от клайвден-
ской клики в Вашингтоне»,—ответил президент, подчерк-
нув, что поставки СССР по ленд-лизу будут увеличены.
«Рост германских потерь в России является лучшим от-
ветом на вопрос, стоит ли предоставлять ей американ-
скую помощь»63,— заключил он.
Тем не менее закулисная игра вокруг поставок СССР
по ленд-лизу продолжалась. Еще в декабре 1941 года,
когда Рузвельт в очередной раз призывал оказать России
необходимую и обещанную ей помощь, государственный
секретарь Хэлл пригласил к себе Литвинова и потребо-
вал, чтобы СССР предоставил США две авиабазы (одну
39
на Камчатке и одну у Владивостока), для того чтобы аме-
риканская авиация могла наносить удары по крупным
населенным пунктам Японии.
Если учесть, что как раз в это время развертывалась
решающая фаза битвы под Москвой, а в руководящих
кругах Японии (о чем Хэлл был отлично информирован)
с нетерпением ожидали известий о победе немцев, чтобы
ударить по СССР с тыла, то удовлетворение американ-
ской просьбы означало бы неизбежное автоматическое
вступление СССР в войну против Японии в условиях кри-
тического напряжения на советско-германском фронте.
В ответ на соответствующее разъяснение Хэлл сыграл
«ленд-лизовской картой», пригрозив, что если СССР не
удовлетворит этого обращения США, то он будет лишен
американских поставок по ленд-лизу64.
23 февраля в эту недостойную игру вступил Уэллес,
который заявил Литвинову, что если СССР объединится
с США в ведении военных действий против Японии («от-
кроет второй фронт против Японии»), то американцам
будет легче улучшить снабжение СССР и ускорить откры-
тие второго фронта в Европе65.
Столь нелояльный и неприкрытый нажим на союзни-
ка, и без того несшего на плечах основное бремя войны,
в сочетании со срывом американской стороной большой
части обязательств по ленд-лизу и крайне неблагоприят-
ными для СССР условиями предоставления ленд-лизов-
ского снабжения вызвали к весне 1942 года известное на-
пряжение в отношениях между СССР и США. Перед аме-
риканской стороной по мере истечения срока действия
первого протокола о поставках по ленд-лизу все явствен-
нее вырисовывалась необходимость занять более реали-
стическую и гибкую позицию. 18 марта с меморандумом
по этому вопросу выступил видный чиновник ленд-лизов-
ской администрации, руководитель одного из ее отделов
Ходкинс. Он подчеркнул, в частности, что условия полу-
чения Советским Союзом поставок по ленд-лизу, закреп-
ленные первым протоколом, «в сравнении с теми, на ко-
торых поставки предоставляются англичанам, представ-
ляют собой прямую дискриминацию в отношении СССР.
Ликвидация этой дискриминации в огромной степени
улучшит наши отношения с СССР»66.
В мае представители ленд-лизовской администрации в
Москве (в частности, полковник Фэймонвилл) неодно-
кратно сообщали, что необходимо увеличить количество
40
конвоев, направляемых с поставками по ленд-лизу к бе-
регам СССР.
На ооветско-американских переговорах в Вашингтоне
вопрос конкретизации размеров и сроков американских
поставок был поднят снова, и снова Вашингтон холодно
разъяснил, что «в настоящее время уточнить это не пред-
ставляется возможным».
Хотя принципиальные положения второго протокола
о поставках СССР по ленд-лизу были одобрены еще в мае
1942 года, подписать его не удавалось вплоть до октяб-
ря, а между тем на Восточном фронте именно в это вре-
мя развертывались сражения, от исхода которых зависе-
ла судьба также и Британии, и США.
Причины этой задержки были созданы англо-амери-
канской стороной. Англичане требовали включения в
текст протокола пункта, обязывающего СССР в обмен на
поставки представлять стратегическую информацию в од-
ностороннем порядке. Американцы отказывались учесть
в протоколе предложения СССР, вызванные расширением
и напряжением военных действий на Восточном фронте.
Как США, так и Англия прервали транспортировку снаб-
жения по ленд-лизу в Арктике и отказывались возобно-
вить конвои вплоть до глубокой осени.
В самом начале октября секретарь американского по-
сольства в Москве Томпсон информировал госдепарта-
мент, что русские «чрезвычайно недовольны ситуацией в
области судоходства». Как подтверждают приводимые
Томпсоном материалы, оснований для такого недовольст-
ва было более чем достаточно. Хотя было обещано, что
вслед за арктическим конвоем «18» будут направлены но-
вые, а «18-й» давно дошел, ни одно судно с военными гру-
зами не отплыло в СССР арктическим путем, а в августе,
например, когда было обещано, что в СССР отправятся
35 судов, фактически отправлено лишь 15 67.
Советской закупочной комиссии в Вашингтоне «дается
множество обещаний, а также приводится много объяс-
нений причин тех или иных отсрочек. Чаще всего встреча--
ется: «необходимо проконсультироваться с англичанами»,
«все зависит от генерала Бэрнса», «все зависит от Белого
дома» и т. д.», указывал в своем донесении Томпсон. Да-
лее в депеше приводились многочисленные факты нару-
шения данных русским обязательств. Так, из 8500 грузо-
виков, которые должны были быть доставлены в СССР
и в Иран (для использования на советских трассах) в ав-
41
густе, фактически доставлено: в августе — 512, в сентяб-
ре— 2870. «Нельзя не понимать, что на советском фрон-
те отстаиваются и американские интересы»68,— говорил
Томпсону А. И. Микоян, приводя эти факты. Томпсону
нечего было ответить.
Наконец 6 октября 1942 г. второй протокол о постав-
ках СССР по ленд-лизу был подписан. Общий объем по-
ставок составлял: по вооружению и взрывчатым вещест-
вам—1100 тыс. т, машинам и оборудованию—1800 тыс. т,
продуктам питания — 4300 тыс. т69. Характерно, что во-
енная разведка и госдепартамент не допустили распрост-
ранения советско-американского сотрудничества на об-
ласть обмена научной информацией.
В целом в труднейший для Советского Союза 1942 год,
когда Советская Армия сковала и обескровила лучшие
соединения гитлеровского вермахта, создав тем- самым
базу для перехода в общее наступление по всему фронту
и победы над гитлеровским рейхом, СССР получил от
США поставок по ленд-лизу всего на 1376 млн. долл., тог-
да как Британия, не осуществившая ни тогда, ни в после-
дующем сколько-нибудь соизмеримых операций, получи-
ла этих поставок на колоссальную сумму в 4757 млн.
долл.70
Разумеется, все вышеизложенное отнюдь не означает,
что в Советском Союзе не склонны объективно оценить
значение материально-технических поставок США. Во-
преки провокационному заявлению бывшего американ-
ского посла в СССР Стэндли, который в 1943 году не по-
стеснялся упрекнуть нашу страну в «неблагодарности» и
безответственное заявление которого до сих пор на все
лады смакуется американской реакционной печатью, пра-
вительство СССР с самого начала Великой Отечествен-
ной войны высоко оценивало материально-технический
вклад США в дело борьбы с германским фашизмом.
Главное же — помощь эта отнюдь не была односторон-
ней, что нашло выражение и в соответствующих межго-
сударственных актах. Так, в советско-американском со-
глашении о принципах, применимых к взаимной помощи
в ведении войны против агрессии, говорилось: «Прави-
тельство Союза Советских Социалистических Республик
будет продолжать содействовать обороне Соединенных
Штатов Америки и ее укреплению и предоставлять мате-
риалы, обслуживание, льготы и информацию, в меру его
возможностей» (ст. II).
42-
Далее в документе указывалось, что правительство
США полностью примет во внимание «все имущество,
обслуживание, информацию, льготы и другие выгоды»,
предоставленные Советским Союзом Соединенным Шта-
там, а при окончательном определении выгод, получен-
ных США, «их условия должны быть таковы, чтобы не
только не затруднять торговлю между этими двумя стра-
нами, а, наоборот, содействовать взаимно выгодным эко-
номическим отношениям между ними и улучшению миро-
вых экономических отношений» (ст. VII).
Советский Союз выполнил условия этого соглашения
полностью. Ни разу на протяжении всех военных лет
американские власти не имели повода и случая обратить-
ся к Советскому правительству с какой-либо претензией,
вытекающей из недостаточно скрупулезного выполнения
этого соглашения советской стороной. Более того, оцени-
вая значение и стоимость американского импорта из
СССР, министр торговли США Д. Джонс писал: «Постав-
ками из СССР мы не только возвращали свои деньги, но
извлекали прибыль, что было далеко не частым случаем в
торговых отношениях, регулируемых нашими государст-
венными органами»71. Джонс приводит следующие дан-
ные: за годы войны США получили от СССР 300 000 т
хромовой руды, 175 000 унций платины, 52 000 т магне-
зиевой руды, 2090 унций иридиума, щетины и пушнины
более чем на 20 млн. долл, и др.
Переговоры с Британией
(второй и третий туры)
Итак, в итоге советско-американских переговоров в
Вашингтоне было решено открыть второй фронт в
1942 году, а 12 июня в советских и американских газетах
одновременно было опубликовано соответствующее ком-
мюнике, которое как в США, так и в Англии вызвало ак-
тивное одобрение общественности. Казалось, что все это
лишь подкрепляет и ставит на прочную практическую
основу ту принципиальную договоренность об открытии
второго фронта, которой американские представители до-
стигли со своими английскими коллегами в апреле
1942 года. Однако получилось не так. 8 июля Черчилль,
после ряда тяжелых поражений британских войск в Се-
верной Африке, открыто заявил, что пора «похоронить
Следжхаммер» и планировать операцию в Северной Аф-
43
рике как единственно возможную форму «осуществления
второго фронта» и «оказания помощи русским»72.
В ответ на это Рузвельт 14 июля информировал объ-
единенный комитет начальников штабов о двух решениях,
принятых им в качестве главнокомандующего: во-первых,
отказаться от пересмотра генеральной стратегической
концепции США, основанной на принципе «Германия —
враг № 1», и руководствоваться ею впредь; во-вторых,
продолжать переговоры с англичанами, чтобы найти при-
емлемый для обеих сторон театр, на котором уже в
1942 году можно было бы открыть активные действия
против Германии. При этом имелось в виду продолжать
давление на Лондон, с тем чтобы в 1943 году осущест-
вить наконец открытие второго фронта в Европе.
Выполняя директиву президента, Гопкинс, Маршалл
, и Кинг вновь вылетели в Лондон. Начался последний,
третий тур переговоров с англичанами, в результате кото-
рого точка зрения Черчилля восторжествовала, хотя и не
без дополнительных усилий со стороны последнего. Воз-
никший было в ходе третьего тура переговоров тупик был
ликвидирован 24 июля указанием Рузвельта согласиться
на открытие фронта в Северной Африке.
Д. Эйзенхауэр называет день, когда было принято
решение об операции «Торч» (так по английской инициа-
тиве стали называть операцию вторжения в Северную
Африку), «самым черным днем в истории». Капитан Бат-
чер, приведший в своем дневнике эти слова Эйзенхауэра,
добавил от себя, что отныне ввиду затягивания второго
фронта «исход войны зависит от России», а отказ англо-
американцев от открытия второго фронта означает, что
«союзники ничего не намерены делать, чтобы помочь Рос-
сии в этом году»73.
Это высказывание Батчера не только полностью подт-
вердилось на практике, но и основательно опровергло ут-
верждения англичан, будто они не предполагали, что
«Торч» может помешать второму фронту. На самом же
деле, свидетельствует Батчер, это стало ясно буквально
через несколько дней после июльского лондонского сове-
щания. То, что «Торч» сделает вторжение во Францию
невозможным по меньшей мере до 1944 года, подтверди-
ли сами члены объединенного англо-американского штаб-
ного комитета. Вскоре после этого и сам Эйзенхауэр
назвал «Торч» «стратегически неразумной операцией, ко-
торая может сделать вторжение во Францию неосущест-
44
вимым, но помочь осуществить его не может», а Макартур
с самого начала считал «Торч» «бесполезным мероприя-
тием».
Такое решение не только, мягко говоря, не украсило
стратегическую линию США в минувшей войне, оно доро-
го обошлось народам, содействовало продлению фашист-
ской оккупации западноевропейских стран, увеличило
продолжительность войны и во многом ослабило то дове-
рие в отношениях между англосаксонскими державами и
СССР, исходным пунктом и непременным условием кото-
рого является соблюдение обязательств, принятых по от-
ношению к союзнику и партнеру по коалиции.
...11 августа 1942 г. Внезапно прибывший в Москву из
Куйбышева посол США в СССР адмирал У. Стэндли со-
брал у себя аккредитованных в Москве американских
корреспондентов. Краткое сообщение посла буквально
потрясло собравшихся. Корреспондент радиокорпорации
«Коламбиа» .Ларри Лессур, присутствовавший на этой
беседе, записал вечером в своем дневнике следующее:
«11 августа... Итак, в этом году не будет второго фрон-
та в Европе! Я прибыл в посольство. Адмирал ожидал
нас в зале с белыми колоннами. Он сказал, что может со-
общить очень мало новостей.
— Как насчет второго фронта? — спросил один из нас.
Мистер Стэндли ответил:
— Знаете, друзья, здесь люди, по-видимому, считают,
что заявление о соглашении относительно неотложной
задачи создания второго фронта в Европе в этом году
было определенным обещанием. Я не думаю, что это дей-
ствительно так. Откровенно говоря,— добавил он,—если
бы я был на вашем месте, я не говорил бы людям о том,
что, по вашему мнению, второй фронт откроется в Европе
в этом году»74.
Это высказывание вряд ли требует комментариев.
Уместно заметить лишь, что если для присутствовавших
корреспондентов эта новость прозвучала трагической не-»
ожиданностью, то сам Стэндли имел соответствующую
информацию из Вашингтона значительно раньше.
Подготовив, таким образом, к своему приезду коррес-
пондентский корпус, Черчилль и Гарриман 12 августа
приступили к объяснениям в Кремле. Упомянув столь
кратко, сколь это было допустимо и возможно, о том, что
второго фронта в Европе в 1942 году не будет по «техни-
ческим», главным образом, причинам (нет десантных су-
45
дов, обученных войск и т. д.), Черчилль, используя все
доступные ему краски, восторженно описал перспективу
грандиозного вторжения на континент в 1943 году, когда
союзники наверняка бросят через Ла-Манш 27 американ-
ских и 21 английскую дивизию. Завершая разговор, Чер-
чилль сказал: «Если Северная Африка будет завоевана
в 1942 году, то в 1943 году будет осуществлена «смертель-
ная атака на Гитлера во Франции». При этом он опреде-
лил вторжение в Северную Африку, как «единственно воз-
можный в 1942 году второй фронт»75.
Гарриман не принимал в этой беседе сколько-нибудь
активного участия, но всецело был на стороне британ-
ского премьера, что в совершенно бесспорной форме вы-
сказал вечером 13 августа, когда встретился с американ-
скими корреспондентами. Ему был задан точно такой же
вопрос, что и адмиралу Стэндли II августа: как насчет
второго фронта? Гарриман ответил: «Я ничего не могу
сказать об этом. Но почему вы думаете, что. высадка на-
шей морской пехоты на Гуадалканале не является вторым
фронтом? Может быть, это и есть настоящий второй
фронт»76.
Разумеется, сам Гарриман так же мало верил в то, что
второй фронт можно отыскать где-нибудь на Гуадалка-
нале, как и Черчилль в то, что его можно найти в Афри-
ке. Во всяком случае, накануне операции «Торч» Чер-
чилль говорил своим штабистам: «,,Торч“ займет всего 13
наших дивизий, тогда как мы планируем использовать
против врага 48 дивизий в 1943 году. Бесспорно, мы очень
много планируем на лето 1943 года, но на это лето мы
запланировали слишком мало, хотя и трубим в свои тру-
бы изо всей силы. Не могу даже представить себе, что
скажут или сделают русские, когда поймут это»77.
Анализ переписки Председателя Совета Министров
СССР с премьер-министрами Англии и президентами
США показывает, что в Советском Союзе поняли, что
скрывается за операцией «Торч» не позднее, чем это стало
ясно в Лондоне и Вашингтоне.
Подлинный смысл возни вокруг проблемы второго
фронта и операции «Торч» как его фальшивой альтерна-
тивы были вскрыты и разоблачены еще в послании И. Ста-
лина Черчиллю от 23 июля. В нем, в частности, говори-
лось: «Что касается... вопроса об организации второго
фронта в Европе, то этот вопрос начинает принимать не-
серьезный характер. Исходя из создавшегося положения
46
на советско-германском фронте, я должен заявить самым
категорическим образом, что Советское Правительство
не может примириться с откладыванием организации вто-
рого фронта в Европе на 1943 год» 78.
Не удивительно, что в искренность американских обе-
щаний все меньше верили и в самих США. Через не-
сколько недель после описанных событий в журнале
«Нью рипаблик» появилась статья под выразительным
названием «Кризис в Объединенных Нациях». Выражая
сомнения и разочарование многих своих соотечественни-
ков, автор статьи писал: «Понятие «Объединенные На-
ции» начинает отмирать. В сущности, каково может быть
значение Объединенных Наций, если члены этого объеди-
нения не желают идти на риск один ради другого?» И да-
лее: «Черчилль заявил Сталину, что главной причиной
нашей неспособности открыть второй фронт является не-
достаток в судах. В действительности же мы не использо-
вали как следует те суда, которые имеем. Мы могли
открыть второй фронт, мы имели достаточные ресурсы
для вторжения в Европу в 1942 году. Мы не использова-
ли их».
Развивая эту мысль, либеральная газета «ПМ» под-
черкивала: могущественные силы в США и Англии «хо-
тят, чтобы второй фронт был отложен на возможно более
поздний срок. Они считают, что для нас лучше иметь Рос-
сию слабой». Тот, кто в правящих кругах США придер-
живается такой точки зрения, писала газета, тот «опас-
ный предатель по отношению к нашим доблестным союз-
никам и к нам самим»79. Верные слова!
Операция „Торч“:
дипломатические аспекты.
США и Виши
Итак, Вашингтон нашел общий язык с Лондоном по
вопросу об операции в Северной Африке в 1942 году
вместо предполагавшегося вторжения в Европу. «Полити-
ческие соображения перевесили возражения воен-
ных»80,— пишет историк Бьюкенен, а генерал Маршалл,
слывший наиболее активным противником североафри-
канской кампании, объяснял случившееся тем, что, по
его мнению, «в военное время политикам необходимо де-
лать хоть что-либо существенное ежегодно»81.
Применительно к Северной Африке это означало, что
здесь в 1942 году можно было развернуть операцию лег-
47
че, чем в Северной Франции, и с более верными шансами
на столь нужный Рузвельту в предвидении осенних выбо-
ров в конгресс военный успех, безотносительно к тому,
какое значение это имело бы для общего хода мировой
войны. Не случайно президент изо всех сил торопил воен-
ных с открытием фронта в Северной Африке. Эйзенхауэр
вспоминает в этой связи, что в 1943 году Рузвельт при-
знался в откровенной беседе, каким разочарованием для
него было принятое 9 сентября Эйзенхауэром решение от-
срочить высадку в Северной Африке до 8 ноября и про-
вести ее, следовательно, не до, а после выборов в кон-
гресс, лишив тем самым президента и демократическую
партию выигрышного избирательного козыря82.
Но как бы то ни было теперь, когда решение об откры-
тии североафриканского театра военных действий было
принято бесповоротно, а подготовка к нему шла полным
ходом, перед Вашингтоном встал новый комплекс проб-
лем. Ведь высаживаться надо будет не на «ничейную
землю» и не на оккупированную гитлеровцами террито-
рию, а на ту часть побережья Северной Африки, которая
принадлежала ранее Франции в качестве ее колонии, а
теперь перешла к марионеточному «государству» Виши,
с которым США не воевали.
Однако, как только это решение было принято, выяс-
нилось, что госдепартамент, который должен был поли-
тически обеспечить планируемую операцию, еще раньше
объединенного комитета начальников штабов США обра-
тил свои взоры на Средиземноморье и начал плести здесь
сложную сеть дипломатических интриг. Исходным этапом
всей этой напряженной и в то время глубоко засекречен-
ной деятельности было лето 1940 года.
22 июня 1940 г. Франция капитулировала. Третья рес-
публика, преданная своей реакционной верхушкой—отъ-
явленными консерваторами, фашистскими агентами и
продажными биржевиками, пала. На ее развалинах воз-
никло в качестве «естественного» продолжения и разви-
тия всех пороков Третьей республики уродливое «госу-
дарство» Виши. Формально самостоятельное, оно на деле
было послушным сателлитом гитлеровской Германии.
К такому положению это «государство» пришло не только
в результате военного поражения Третьей республики, но
и вследствие классового, политического родства режима
маршала Петэна с гитлеризмом. Уже первые дни и неде-
ли существования петэновского режима дали достаточ-
48
ные и убедительные доказательства его сугубой реакцион-
ности, профашистской сущности и абсолютной несамос-
тоятельности по отношению к гитлеровской Германии.
Однако с момента возникновения «правительства» Виши
летом 1940 года и, по крайней мере, до осени 1942 года
Соединенные Штаты в силу занятой ими политической
позиции оказались фактически на стороне петэновского
режима.
Это признают ныне и отдельные исследователи амери-
канской политики, а в свое время признавали и ее руково-
дители. Говоря об этих последних, историк Фармер отме-
чает, что они «отказались увидеть» подлинную связь
вишистского режима с третьим рейхом, отказались при-
знать, что петэновское «правительство» олицетворяет со*
бой «победу заговорщического союза французских мо-
нархистов и фашистов, которые использовали силу Гер-
мании, чтобы осуществить переворот, на который не были
способны сами»83.
Обобщая и развивая все сказанное о политике США
по отношению к Виши самим Хэллом, а также послом
США в Виши адмиралом Леги, видным сторонником
сближения с реакционными кругами Франции и активным
резидентом Вашингтона Мэрфи и другими участниками
событий, американские историки находят следующие обо-
снования провишистской ориентации США: петэновское
«правительство» Виши формально было единственным
«законным» правительством Франции, поскольку высту-
пило непосредственным правопреемником Третьей респуб-
лики; поддерживая Виши дипломатически и материально,
США «тормозили» сползание Петэна в объятия Гитлера,
«сужали и ограничивали» степень сотрудничества Виши с
Берлином, препятствовали открытому военному выступ-
лению Виши на стороне гитлеровской Германии, равно
как и оккупации Германией той усеченной части фран-
цузской территории, которой Гитлер в июне 1940 года на-
делил Виши; предотвращали передачу Германии фран-
цузского военного флота в Тулоне и комплекса военных
баз в Северной Африке; наконец, использовали связь с
Виши для получения стратегической информации, а связь
с Северной Африкой — для подготовки вторжения в нее84.
Разумеется, все эти «аргументы» можно считать весо-
мыми лишь при том непременном условии, если бы су-
ществовала реальная (хотя и ограниченная) независи-
мость Виши от Берлина и последний старался бы вовлечь
49
Виши в войну на своей стороне. Но, как известно, между
летом 1940 и летом 1941 года гитлеровская Германия до-
стигла апогея своих военных успехов. Континент Европы
был завоеван ею, а судьба Англии висела на волоске.
В этих условиях Берлин был более заинтересован в под-
держании формальной независимости «государства» Ви-
ши, нежели в его участии в уже выигранной (как считали
в ставке Гитлера) войне. Таким образом, американская
политика по отношению к Виши совпадала с замыслом
Берлина и объективно содействовала ему.
Но можно ли считать, что в Вашингтоне не понимали
всего этого? Конечно, нет. Даже если бы разведка и по-
сольство США в Виши не информировали Вашингтон о
прогитлеровской направленности «правительства» Виши,
президент Рузвельт мог получить достаточно ясное пред-
ставление об этом из своей переписки с самим Петэном.
Так, в ответ на сугубо личное и секретное письмо Руз-
вельта от 20 января 1942 г., в котором президент заверял
Петэна в том, что он «является лучшим другом француз-
ского правительства» (вишистского. — Ю. К.) и обещал
военную помощь США в том случае, если Петэн решит
оказать сопротивление Германии, престарелый маршал
ответил, что будет сопротивляться американцам (!),
англичанам или де Голлю, если те попробуют как-то уще-
мить Виши в его североафриканских владениях85.
Этот ответ Петэна примечателен не только как выра-
жение подлинных его устремлений, но и как показатель
того, что уже в январе 1942 года в Виши считались с воз-
можностью англо-американского вторжения в Северную
Африку, хотя, как утверждают американские историки, в
самих США в это время исходили из обратного: что втор-
жение будет произведено в Северную Францию.
Характерно, что именно в это время управление стра-
тегических служб (разведки) США информировало Руз-
вельта о том, что Петэн не имеет больше сколько-нибудь
заметного морального кредита в самой Франции, а прос-
тые американцы, лишенные какой бы то ни было секрет-
ной информации, сделали тем не менее своевременные и
верные выводы о сущности «правительства» Виши: 75%
опрошенных зимой 1941/42 года в США заявили, что Пе-
тэн не представляет подлинной Франции, а 65% —что он
не окажет сопротивления, если немцы захотят захватить
как флот, так и североафриканские базы86.
Вокруг американо-вишистских отношений складыва-
50
лась столь скандальная обстановка, что даже посол США
в Виши адмирал Леги запросился домой, в Вашингтон,
«хотя бы для консультаций», находя дальнейшее сидение
у Парк-отеля (резиденция Петэна) бесперспективным.
Но Рузвельт ответил, ссылаясь на рекомендации началь-
ников штабов, что США «должны как можно дольше не
допускать изменения отношений» с Виши и даже «реши-
ли идти еще дальше, добиваясь от Петэна всех возмож-
ных гарантий для облегчения наших целей»87.
Петэн, как видно из его январского ответа Рузвельту
и всех последующих выступлений и действий, не был рас-
положен давать американцам каких-либо «гарантий».
Однако заигрывание с Виши продолжалось и приняло в
конце концов малопристойную форму прямой поддержки
этого гнилого режима.
Важным фактором, определявшим такой характер по-
литики США по отношению к Виши, была именно неса-
мостоятельность правительства Петэна, которое вполне
устраивало Вашингтон и Уолл-стрит с точки зрения об-
легчения проникновения США во французскую колони-
альную империю.
В этом своем расчете американские деловые круги не
ошиблись. Уже летом 1940 года — буквально в первые
же недели своего существования — Виши сделало значи-
тельные уступки в своих колониях империалистам США.
Не случайно Хэлл, характеризуя складывавшиеся между
Виши и Вашингтоном отношения, подчеркивал, что они
были очень выгодны для США.
Эти соображения узкопонимаемой «выгоды» и опреде-
ляли формирование политики Вашингтона по отношению
к Виши, отношения же США со «Свободной Францией»
характеризовались враждебностью и дискриминацией,
проявляемыми Вашингтоном с самого ее основания.
США, „Свободная
Франция"
и генерал Жиро
Такая политика по отношению к «Свободной Фран-
ции» обусловливалась не только недооценкой этого дви-
жения, но и теми планами в отношении будущего Фран-
ции и ее колоний, которые уже были к тому времени раз-
работаны в Вашингтоне и с которыми Рузвельт и Хэлл
не хотели расстаться.
51
Выступая 13 февраля 1943 г., Рузвельт сказал: «Когда
победоносные армии Объединенных Наций уничтожат
общего врага, Франция будет представлена правитель-
ством, свободно избранным народом»88. Следовательно:
1) сама Франция не входила в понятие «Объединенные
Нации» на равных с прочими основаниях; 2) даже когда
Франция будет уже освобождена — она не получит еще
права сформировать представительное правительство: ей
нужно ждать конца войны; 3) США намерены признать
лишь правительство, образованное на базе послевоенных
свободных выборов. Фактор «свободных выборов», да
еще отодвинутых на послевоенное время, превращался,
следовательно, в обоснование отказа США от признания
любого французского правительства, образованного де-
факто, каким бы представительным оно ни было, в каче-
стве суверенного, равноправного партнера по коалиции.
Нетрудно представить, как много политических преиму-
ществ давала США эта программа и сколь дискримина-
ционной она была в отношении французского народа.
Разумеется, руководству движения «Свободная Фран-
ция» подлинный смысл этой программы был совершенно
ясен; впрочем, сам Рузвельт вовсе не скрывал его. 20 но-
ября 1942 г. президент принял представителей де Голля
Тиксье и Филиппа и сказал им, что США готовы «на вре-
менных условиях» сотрудничать с кем угодно, «хоть с
самим дьяволом и даже с Лавалем, если бы это помогло
взять Париж». Что же касается вопросов долгосрочного
сотрудничества США с какой-либо властью во Франции,
то «это целиком будет зависеть от местных условий»89.
Де Голль четко определил суть этой программы, заявив,
что США хотят «хоть с самим дьяволом, перейти мост,
а затем навязать власть американцев, используя в случае
необходимости власти, оставшиеся на месте».
А какие власти «останутся на месте» после вишист-
ско-гитлеровского ига? Разумеется, те, которые поставле-
ны Берлином и Виши. Вот почему в беседе с А. Вышин-
ским представитель Национального комитета «Свобод-
ной Франции» в Москве Гарро отмечал, что госдепарта-
мент США «издавна содействовал сохранению во
Франции вишистского режима, с тем чтобы после вой-
ны найти там людей, с которыми нетрудно будет догово-
риться». Не случайно в этой же беседе Гарро отметил,
что, рассчитывая использовать французских коллабора-
ционистов и опереться на них, Вашингтон с особой тре-
52
вогой и беспокойством наблюдает за сближением «Сво-
бодной Франции» и СССР. Гарро сказал, что, по его мне-
нию, «отрицательное отношение США к Французскому
национальному комитету» объясняется в большой степе-
ни именно «дружескими связями между комитетом и
СССР»90.
Упорное сопротивление Вашингтона созданию сильно-
го французского национального правительства, стремле-
ние отодвинуть его образование на отдаленное и неопре-
деленное будущее во многом объяснялись и амери-
канскими планами в отношении французских колоний.
В частности, свидетельствует американский историк
Пратт, «признание де Голля в дальнейшем явилось бы
препятствием определенным идеям президента Рузвель-
та относительно будущего французских колоний»91. Ока-
зывается, президент имел в виду использовать такие
французские колонии, как Бизерту, Дакар, французский
Индокитай, в качестве «базы для послевоенных операций
американских и британских вооруженных сил», а де
Голль, разумеется, никогда не согласился бы с этим.
Здесь следует вспомнить, что, действительно, еще
29 мая 1942 г. в беседе в Белом доме с главой советской
делегации Рузвельт сформулировал идею «четырех поли-
цейских» (США, Англия, СССР и чанкайшистский Ки-
тай), которые, используя базы и колонии других госу-
дарств, осуществляли бы верховную власть, «блокируя
и бомбардируя» недовольных92. Зная о таких планах
(американская печать их весьма широко и активно об-
суждала в военные годы), французы, возглавлявшие На-
циональный комитет, естественно, не были склонны их
поддерживать.
Наконец, немаловажную роль в общем обострении
отношений между США и «Свободной Францией» сыграл
и фактор личной неприязни Рузвельта к де Голлю, хотя,
как правильно подчеркивает в отличие от многих других
американских историков А. Фанк, противоречия между
Рузвельтом и де Голлем носили в своей основе не лич-
ный, а политический характер93.
Автор объемистой «Истории американской внешней
политики» А. де Конде отмечает в этой связи, что Руз-
вельт нашел де Голля «слишком надменным и нетерпи-
мым», а также «нежелающим сотрудничать с правитель-
ством Виши». Поэтому, мол, и было решено «не призна-
вать Национальный комитет в качестве французского
53
правительства в эмиграции» 94. Любопытно, что, с точки
зрения де Конде, «нетерпимость» де Голля — столь же
«основательная» причина для непризнания Националь-
ного комитета, как и его «нежелание сотрудничать с
Вишц». Несомненно, однако, что в политике США по от-
ношению к «Свободной Франции» момент этой личной
неприязни Рузвельта и Хэлла к де Голлю сыграл непо-
мерно большую и в целом отрицательную роль с точки
зрения государственных интересов самих США. Во вся-
ком случае, у Уэллеса были все основания сказать: «Ка-
кие бы подозрения с нашей стороны ни вызывали наме-
рения де Голля, какие бы трудности в отношениях с ними
ни вызывал его темперамент, все же еще задолго до окон-
чания войны стало ясно, что именно он является ведущей
фигурой и представляет большинство французской об-
щественности» 95.
Таковы факторы, не раз вызывавшие в военные годы
обострение отношений между США и «Свободной Фран-
цией», которое некоторым современникам казалось «фан-
тастическим» и «необъяснимым».
Разумеется, жизнь понемногу брала свое. Белый дом
и госдепартамент время от времени сдавали то одну, то
другую позицию, каждый раз пытаясь отказаться от от-
дельных, наиболее устаревших элементов своей политики
во французском вопросе, стремясь все же сохранить ее в
целом. Так, 21 мая 1942 г. США признали Комитет на-
ционального освобождения (ФКНО) верховным органом
французского Сопротивления и распространили на него
законы о ленд-лизе. 9 июля госдепартамент обратился
к ФКНО с меморандумом, в котором провозглашалось
намерение США оказывать ему «всяческую помощь».
Здесь же была употреблена известная формула: США
признают ФКНО «символом французского Сопротивле-
ния», употребленная для того, чтобы избежать признания
ФКНО в качестве временного правительства Франции.
«Хэлл и Уэллес начинают понимать, что их отношение к
нам не выдерживает больше критики как с точки зрения
мирового общественного мнения, особенно американско-
го, так и со стороны других союзников»96, — констатиро-
вал де Голль летом 1942 года.
Сам Уэллес впоследствии с сожалением писал, что,
пожалуй, именно в это время США могли «отбросить
Виши» и оказать «Сражающейся Франции» помощь «без
ограничений и оговорок», но опять был упущен момент.
54
Не только ФКНО в Лондоне, но даже «правитель-
ство» Виши отчетливо понимали, как мало все эти изме-
нения значили во внешней политике США. Впрочем, о
внесении соответствующей ясности позаботился сам гос-
департамент. Примерно за месяц до описанных выше де-
маршей, Уэллес направил «правительству» Виши специ-
альное заявление, в котором заботливо предупреждал
гитлеровских марионеток, чтобы они не переоценили зна-
чения этих демаршей. В заявлении подчеркивалось, что
правительство США вступает в отношения с ФКНО лишь
как с властью, де-факто контролирующей Экваториаль-
ную Африку97. И только!
Но наиболее дискриминационный характер в отноше-
нии «Свободной Франции» политика США приобрела
осенью 1942 года, когда французское Сопротивление,
ФКНО и генерал де Голль были изолированы от опера-
ций союзников в Северной Африке. Это не только еще
раз продемонстрировало недоверие и враждебность Ва-
шингтона к «Свободной Франции», но и сузило сферу
участия в антигитлеровской борьбе патриотических сил
Франции, несмотря на то что новый фронт был открыт
как раз на территории, контролировавшейся Францией
и населенной сотнями тысяч французов.
Комитет национального освобождения Франции рас-
ценивал такую политику США как стремление парализо-
вать активные действия вооруженных сил «Сражающейся
Франции», затормозить военные операции в Северной
Африке.
Еще 30 июня 1942 г. генерал де Голль обратился че-
рез посла США в Лондоне Уайнанта к Рузвельту и Хэл-
лу с протестом по поводу того, что к операциям, которые
планируются на французских территориях и которые,
возможно, «будут иметь решающее значение для исхода
войны и особенно интересуют французов», не привлека-
ется движение Сопротивления 98.
Это обращение, как и целый ряд других, было остав-
лено без последствий. Между тем и Советское правитель-
ство, руководствуясь принципиальной линией на всемер-
ную поддержку и развитие патриотического антигитле-
ровского движения французского народа, обратила
внимание правительств США и Англии на необходимость
в полной мере учесть роль, масштабы и активность этого
движения при планировании североафриканской кампа-
нии. Когда в августе 1942 года Черчилль был в Москве и
55
в присутствии Гарримана информировал правительство
СССР о подготовке кампании в Северной Африке, ему
было сказано, что предполагаемая операция «недостаточ-
но обставлена в политическом отношении» и что ее было
бы более полезно провести при участии де Голля или
кого-либо из представителей французского военного ру-
ководства ".
Не следует думать, что в военном руководстве США
не понимали всех невыгод, связанных со столь скудным
политическим обеспечением планируемой операции в Се-
верной Африке. Помощник Эйзенхауэра по морским де-
лам Батчер незадолго до начала операции специально
запросил начальника штаба экспедиционных войск гене-
рала Беделла Смита о причинах игнорирования органи-
зации генерала де Голля. Ответ гласил: привлечь де Гол-
ля— значит наверняка «добавить ко всем нашим труд-
ностям еще и гражданскую войну между французами» 10°.
С таким аргументом, в основе которого лежало игно-
рирование реального соотношения сил как во Франции,
так и в Северной Африке, считались не только Смит и
Батчер, но и их шеф — генерал Эйзенхауэр, а также гос-
департамент, объединенный комитет начальников штабов
и в конечном счете Белый дом. В итоге представитель
госдепартамента в Северной Африке Роберт Мэрфи в по-
исках «подходящего» французского лидера обратился к
закоренелому мюнхенцу и реакционеру генералу Вейга-
ну. Последний, однако, отказался, и поиски деятеля, не
менее реакционного, но более склонного к сотрудничеству
с американцами, продолжались. 2 мая 1942 г. американ-
ский поверенный в делах Виши Пинкни Так сообщил в
Вашингтон, что «подходящий» лидер нашелся. И дейст-
вительно, те консервативные элементы во Франции и Се-
верной Африке, которым не по дороге было с ФКНО и
де Голлем, казалось бы, должны были поставить ставку
на Жиро.
Мэрфи и Так были довольны. Но их удовлетворение
не было ни долгим, ни прочным. Правда, Жиро согласил-
ся возглавить французские войска в Северной Африке.
Однако разочарование в Жиро началось еще до того, как
обнаружилось, что французы в Северной Африке не хо-
тят признавать его лидером.
Выяснилось, во-первых, что его консерватизм, столь
импонировавший госдепартаменту, подкреплялся еще и
тем личным качеством, которое А. Фанк назвал «полити-
56
ческой бездарностью», Т. Бэйли — «политической наив-
ностью», а Дж. Пратт — «политической заурядностью».
Фанк, Бэйли и Пратт сошлись, впрочем, в одном, за что,
собственно, и полюбил Жиро госдепартамент: в силу
своего личного качества (или, если угодно, комплекса)
Жиро «мог быть легко использован союзниками»
(Т. Бэйли) и «исполнял приказы Эйзенхауэра, не болтая
о французском суверенитете» (Дж. Пратт).
Впрочем, никто лучше самого Жиро не продемонстри-
ровал его полную зависимость от американцев. Когда
уже по прибытии в Алжир корреспонденты спросили его:
«Имеете ли вы разработанную программу решения проб-
лем Северной Африки?», произошла следующая сцена:
— Жиро: Да, конечно! (лихорадочно роется в кар-
манах).
— Мэрфи (появляясь за спиной Жиро): Не ищите,
вот она (вынимает бумагу из своего кармана и дает ее
Жиро) к».
Во-вторых, еще до начала операции «Торч» предпо-
лагали, что Жиро может просто-напросто «не потянуть»
воз, в который его запрягли американцы. Но выбор был
сделан. Жиро подошел Вашингтону. Оставалось найти
его сторонников в Алжире и войти с ними в контакт. Это
было нетрудно сделать: среди высших французских офи-
церов в Северной Африке были люди, склонные высту-
пить вместе с американцами не только против Гитлера,
но и против де Голля. Жиро подходил и им.
21 октября 1942 г. американские автомобили остано-
вились около уединенной фермы в 10 км от местечка
Шершель (Алжир). Здесь американцев ждали генералы
Анри д’Астье де ла Вижери и Маст (представлявший
Жиро), а также представители флота. 22 октября на фер-
ме появились уполномоченные Эйзенхауэра: Кларк, Лем-
нитцер, Холмс. Стороны договорились о координации
действий. Маст заверил американцев, что в момент вы-
садки американцев сопротивления оказано не будет.
Здесь же американцы совершили предательство по отно-
шению к «Свободной Франции»: в то время как США с
^упорством, достойным лучшего применения, отказыва-
лись признать в качестве временного правительства
Франции ФКНО, Кларк подписал с жировцами соглаше-
ние, по которому США гарантировали французскому
руководству в Северной Африке статус правительства,
как только оно возвратится на территорию Франции 102.
57
7 ноября, когда союзная армада выстроилась на гиб-
ралтарском рейде, готовясь к броску в Алжир, туда при-
летел Жиро и заявил в своей обычной манере (он гово-
рил о себе только в третьем лице единственного числа):
«Генерал Жиро прибыл. Генерал Жиро готов возглавить
операцию».
Зарвавшегося генерала быстро поставили на место,
объяснив, что он вовсе не будет «командовать'парадом»,
а лишь возглавит подчиненные Эйзенхауэру французские
части, которых он должен еще поставить под свое коман-
дование после высадки. Немедленно было издано офици-
альное обращение Эйзенхауэра к населению Северной
Африки, в котором он призвал расквартированные там
французские войска стать под командование Жиро во
имя освобождения Северной Африки, а впоследствии —
«и самой Франции» — факт, говорящий о том, что Ва-
шингтон решил использовать Жиро в качестве прямого
противовеса ФКНО и де Голлю. Но Жиро не везло. Его
имя и все его воззвания не подействовали на те француз-
ские гарнизоны, которые решили сопротивляться, и не
ускорили капитуляцию тех, которые решили сдаться в
плен. Самого «освободителя» Жиро едва не арестовала
дарлановская полиция, когда он появился на берегу. Из
планов и расчетов Мэрфи снова ничего не получалось.
Впоследствии американский историк Макнейл заметил:
«Правильная политика, конечно, основывалась бы на
лучшей фигуре, чем Жиро, она решительнее разорвала
бы с Виши ‘ и ориентировалась бы на республикан-
цев...» 103.
Но в момент, когда вместо ожидавшихся при появле-
нии Жиро приветственных демонстраций, в американцев
и англичан грянули выстрелы, Эйзенхауэру было не до
политических обобщений. Он успел лишь отметить, что
«политическая обстановка в Северной Африке даже при-
близительно не соответствовала нашим предшествовав-
шим расчетам» 104, дав этим самую низкую оценку хитро-
умным комбинациям Мэрфи. А этот последний, равно
как и госдепартамент, стоявший за его спиной, все еще
пытался в течение почти целого года после описываемых
событий политически гальванизировать своего претен-
дента на лидера «всея Франции».
58
Сделка (ГДарланом.
Соглашение Кларк—Дарлан
7 ноября 1942 г. операция «Торч» началась. Конечно,
сопротивление французских гарнизонов американо-анг-
лийским десантам ни в силу материальных соображений,
ни по морально-политическим причинам нельзя считать
эффективным, особенно если сравнить бои в Алжире,
Оране или Касабланке с более крупными операциями по-
следующих лет. Это признают все участники событий:
и немцы (гитлеровский адмирал Маршалль назвал это
сопротивление «символическим»), и англичане (по мне-
нию военного историка Д. Фуллера, французы были по-
просту «застигнуты врасплох»), и командовавший вы-
садкой генерал Эйзенхауэр (по словам которого, в Алжи-
ре, например, американцам «не было оказано почти
никакого отпора»).
Но если оценивать ход боев в Алжире, Оране и Ка-
сабланке с точки зрения тех прогнозов, которые были
предварительно выработаны штабом Эйзенхауэра, то
картина окажется менее благоприятной: как ни незначи-
тельны в общем были понесенные потери, американское
командование оказалось неподготовленным и к ним.
В результате произошло событие, вызвавшее сразу же
ожесточенную полемику как в США, так и в Англии и
породившее многочисленные проблемы и противоречия
в последующем. Речь идет о так называемой «сделке с
Дарланом».
Вопреки первоначальным расчетам, обращение Жиро
успеха не имело. В отдельных местах сопротивление
французов продолжалось и после того, как Жиро при-
звал слушаться его приказов. Если город Алжир был
захвачен довольно быстро, то в Оране и особенно в Ка-
сабланке бои приняли относительно напряженный
характер. Хотя французские гарнизоны во всех случаях
несли большие потери, чем союзники, тем не менее аме-
риканцы при высадке потеряли 770 человек убитыми, а
англичане — 240. Главное же — сопротивление продол-
жалось, а каждый час оттяжки капитуляции французов
улучшал обстановку для немцев, могущих использовать
их сопротивление, чтобы почти беспрепятственно вторг-
нуться во французскую Северную Африку самим.
Что было делать?
59
Характерно, что знаток и завсегдатай вишистских
«коридоров власти» Роберт Мэрфи и не помышлял о том,
чтобы найти выход из сложившейся ситуации вне этих
затхлых кастовых «коридоров», тем более, что в Вашинг-
тоне не думали ни над какой иной альтернативой. Если
не Жиро, то почему не Дарлан? И адмирал Дарлан —
один из виднейших деятелей вишистского режима — ока-
зался партнером США, претендовавших на то, что они
«освободят» от вишистов не только Северную Африку, но
и самою Францию.
В довоенной Третьей республике адмирал Дарлан
считался типичным представителем той аристократичес-
кой и реакционной среды, для которой главным против-
ником Франции был не германский фашизм, а Народный
фронт. Не случайно именно после капитуляции, в усло-
виях вишистского режима и разгула отечественного фа-
шизма, адмирал Дарлан ощутил тягу к политике и воз-
можность прорваться к политической власти. В своей
речи перед слушателями военных училищ, произнесенной
в 1941 году и многократно повторенной впоследствии,
Дарлан говорил: «Сотрудничество с Германией является
единственным разумным курсом. Наиболее важная зада-
ча состоит в том, чтобы снабжать рейх оружием и помочь
ему быстрее довести войну до победного конца» 105.
Поскольку Дарлан содействовал этой цели не одни-
ми словами, а в его реакционности не могло быть сомне-
ний не только у Петэна, но и в Берлине, он быстро прев-
ратился в видную фигуру в вишистской администрации.
В конце концов он оказался главой марионеточного ви-
шистского кабинета и в этом качестве, между прочим,
подписал смертный приговор генералу де Голлю за дея-
тельность, направленную против гитлеровской Германии,
которую Дарлан охарактеризовал как «государственную
измену».
Учитывая все это, адъютант и друг Эйзенхауэра Гар-
ри Батчер меланхолически записал в своем дневнике, что
в случае если между Дарланом и США возникнут какие-
либо взаимные отношения, то, «конечно, трудно будет
представить Дарлана в качестве честного француза-пат-
риота» 106. Однако такая трудность не смущает американ-
ских историков в послевоенное время. Один из них —
Брукс Рассел, ставший даже биографом Дарлана, пишет,
что он «обладал немалыми заслугами», что он «думал об
интересах Франции» и что для него «интересы француз-
60
ского народа и даже сама земля Франции» были вопло-
щены во французском флоте, которому, мол, он был пре-
дан больше всего на свете 107.
Естественно, что деятель, забота которого о «благе
Франции» благополучно укладывалась в рамки профа-
шистского режима Виши, не мог не привлечь внимания и
симпатий Мэрфи. Этот последний беседовал с ним, в
частности, еще летом 1942 года, а в октябре, находясь в
Алжире, Дарлан (в этот момент он был морским минист-
ром «правительства» Виши) прямо обратился к Мэрфи.
Он послал Мэрфи записку: «Согласен, но не раньше вес-
ны 1943 года», то есть выразил согласие к указанному
сроку перейти на сторону американцев в осуществлении
планируемой имй высадки в Северной Африке. Что же
касается намеченного им срока — весны 1943 года, то с
ним Дарлан связывал свою надежду на то, что к этому
времени уже наверняка выяснится, кто будет побеждать
и в чей автобус следует спешить садиться.
Впрочем, Дарлан не исключал и более раннего сро-
ка— лишь бы игра была верная. Так, еще в июле 1941 го-
да он говорил послу США в Виши адмиралу Леги: «Если
вы, американцы, приедете в Северную Африку с 500 тыс.
солдат, тогда зовите меня». Как справедливо отметил
впоследствии историк А. Жерар 108, интриги, которые вел
Дарлан с Леги и Мэрфи, вовсе не означали, что вишист-
ский адмирал разочаровался в Петэне или Гитлере: прос-
то он хотел примкнуть к сильнейшей стороне, поскольку
понимал, что и американцы не намерены поощрять фран-
цузских левых. Со своей стороны, еще в октябре Дарлан
просил американцев лишь об одном: гарантировать ему,
Дарлану, верховную власть в Северной Африке и обеспе-
чить необходимую материально-финансовую помощь —
факт, наглядно и убедительно опровергающий утвержде-
ние некоторых американских авторов, будто Дарлан
лишь «внезапно» всплыл в североафриканской эпопее и
американцы к нему также обратились «внезапно», только
потому, что провалился Жиро 109.
Побывав в Северной Африке в октябре 1942 года,
Дарлан 30 октября находился уже в Виши, а 6 ноября —
за два дня до высадки англо-американцев — «случайно»
оказался снова в городе Алжире. Здесь он и был взят
американцами в плен. Затем начался первый тур перего-
воров Дарлана с представителем Эйзенхауэра генералом
Кларком и Р. Мэрфи, представлявшим госдепартамент.
61
Мэрфи и Кларк требовали, чтобы Дарлан отдал при-
каз французским гарнизонам, еще продолжавшим сопро-
тивление, немедленно капитулировать. Дарлан... упирал-
ся. «Тайна» его упорного отказа дать такой приказ объ-
яснялась, впрочем, просто: продолжение сопротивления
было для него той ставкой в переговорах с американца-
ми, за которую он немало собирался получить взамен.
Теперь уже Дарлан, а не американцы, ставил условия:
за такой приказ Дарлан требовал предоставить ему пост
главы французской администрации в Северной Африке.
А между тем на этот пост еще утром 8 ноября Эйзенхау-
эром был официально назначен Жиро.
После нескольких часов препирательств Дарлан полу-
чил от американцев то, что хотел, и дал себя «уговорить».
На основании п. III соглашения, подписанного им с
генералом Кларком, объявлялось, что Дарлан «прини-
мает на себя от имени маршала (т. е. Петэна.— Ю. К.)
всю полноту власти на территории всей французской Се-
верной Африки». Более того, Дарлану (а в его лице всем
реакционным силам в Северной Африке) здесь же га-
рантировалось, что «все высшие чины французской ад-
министрации остаются на своих местах и все француз-
ские политические и административные органы сохраня-
ются».
Многие американские авторы подчас в весьма резких
выражениях оценивают военный аспект соглашения
Кларка и Дарлана как явно убыточный для США. Из
многих высказываний такого рода выгодно выделяется
своей откровенностью и четкостью оценка публициста
Дж. Дэвиса, тем более показательная, что сам Дэвис —
биограф Эйзенхауэра — вовсе не собирался высказать
какие-либо критические замечания в адрес своего героя,
осуществлявшего общее руководство союзническими дей-
ствиями и взявшего под защиту соглашение Кларк —
Дарлан.
«Так что же мы выиграли в конце концов благодаря
сделке с Дарланом? — вопрошает Дэвис.—Алжир? Ко-
нечно, нет, так как он уже был в наших руках до того,
как Дарлан издал приказ о прекращении сопротивления.
Оран? Тоже нет, поскольку этот город также стал нашим
до того, как приказ Дарлана вступил в силу. Касаблан-
ка? Если Дарлан и хотел здесь чего-либо добиться, то
генерал Ногес, командовавший войсками в Касабланке,
отказался его слушать. Французский флот в Тулоне? Он
62
в Тулоне и остался. Союз с французскими войсками в
Тунисе? Но эти войска предпочли дать возможность нем-
цам войти в Тунис без выстрела. Сотрудничество с
французскими силами в Марокко и Алжире? Но это
отнюдь не было связано с передачей власти адмиралу
Дарлану» 110. Зато Дарлан получил немало.
10 ноября Дарлана вновь призвал к себе Кларк и на-
чал новый тур переговоров (окончились 22 ноября) на
этот раз о распространении сотрудничества с Дарланом
на Марокко, куда уже двигались из Алжира колонны
американских и английских войск, о судьбе французского
флота в Тулоне, а также о размежевании власти между
Дарланом и Жиро, который, хотя и не оправдал надежд
американцев, но не расстался со своими собственными
честолюбивыми надеждами и требовал выполнения дан-
ного Эйзенхауэром обещания.
Любопытно, что на этой стадии не Дарлан доказывал
свою «незаменимость» американцам, а именно американ-
цы доказывали это и самому Жиро, и представителям
союзной печати, и, наконец, мировому общественному
мнению. Во всяком случае, когда 12 ноября Жиро заявил,
что он удовлетворяется лишь частью того, на что рассчи-
тывал, — постом главнокомандующего французскими
войсками в Северной Африке, — то, объясняя мотивы
этого, откровенно добавил: «Нажим американцев не поз-
волил мне сопротивляться, американцы в данный момент
желают сохранить Дарлана» ш.
В итоге Жиро стал во главе французских войск, Дар-
лан— во главе гражданской администрации Алжира в
качестве губернатора, а генерал Ногес, назначенный Пе-
тэном губернатором Марокко, остался на своем посту,
ибо, сотрудничая с Дарланом в Алжире, американцы и в
Марокко предпочли иметь дело с не менее ярым вишис-
том, коллаборационистом и реакционером. Инициатором
такого «размежевания» выступил сам генерал Кларк112.
Через считанные дни бурные протесты против грязной
«сделки с Дарланом» облетели всю англо-американскую
прессу. Вследствие замедления темпов развития северо-
африканской операции, грубых тактических просчетов
американского командования и общего усложнения об-
становки «сделка с Дарланом» начала вырастать в серь-
езную проблему для тех, кто ее затеял. Роберт Мэрфи
свалил все на военных, в первую очередь на Кларка.
Госдепартамент поспешил заявить (это проделывалось
63
затем с нарастающим упорством и постоянством), что
внешнеполитическое ведомство США не имеет .никакого
отношения не только к «сделке с Дарланом», но и вооб-
ще ко всей североафриканской кампании, которая якобы
является «любимым детищем» одного военного министер-
ства. Волна критики действий союзных правительств
охватила и Англию.
В этот тяжелый как для Рузвельта, так и для Черчил-
ля момент Сталин в послании Черчиллю от 27 ноября
1942 г. одобрил действия американцев в Северной Афри-
ке, подчеркнув, что «военная дипломатия должна уметь
использовать для военных целей не только Дарланов, но
и черта с его бабушкой» из. И. М. Майский писал в ме-
муарах, что у Черчилля на глазах даже навернулись сле-
зы благодарности, когда он прочитал эти слова. Майский
никак не комментирует эту оценку И. В. Сталина. По-ви-
димому, учитывая трудное положение Рузвельта и Чер-
чилля, глава Советского правительства счел необходи-
мым поддержать их своим авторитетом. Однако совет-
ская политика во французском вопросе принципиально
отличалась от американской и, как свидетельствует сама
история, упомянутая телеграмма Сталина отнюдь не
означала одобрения дарлановского режима в Северной
Африке или же негативного отношения к «Сражающейся
Франции». Напротив, именно СССР первым поставил
вопрос о полном признании ФКНО де-юро и де-факто.
В конце концов Дарлан превратился в столь одиозную
и непопулярную фигуру, что и в ставке Эйзенхауэра, и в
Вашингтоне им стали тяготиться. Правда, лишившие
себя альтернативы американцы вынуждены были продол-
жать использовать Дарлана. Но поиски «запасного игро-
ка» уже начались. Характерно, что уже 14 ноября, когда
флирт с Дарланом был в самом разгаре, в «Нью-Йорк
тайме» появилась статья известного французского ком-
ментатора Пертинакса, в которой многозначительно го-
ворилось: «Многое свидетельствует о том, что Дарлан
исчезнет со сцены, как только сотрудничество с ним ста-
нет труднообъяснимым». По-видимому, в конце декабря
1942 года такой момент наступил. Дарлан был убит
французским террористом.
Несмотря на уход Дарлана со сцены, Соединенные
Штаты пытались продолжать свою прежнюю линию.
Соглашение Кларк — Дарлан не было отменено: в тече-
ние более чем годичного срока оно оставалось единствен-
64
ным юридическим основанием и главным инструментом
американской политики в Северной Африке. Причина
такой привязанности США к подписанному с Дарланом
соглашению состояла в том, что оно гарантировало пре-
бывание у власти в Алжире тех реакционных элементов,
которые рассматривались в Вашингтоне как наиболее
проамериканские. В то же время закрепленный в этом
соглашении принцип верховенства на принадлежавшей
Франции североафриканской территорий американской
военной администрации сулил США больше выгод и бо-
лее отвечал их экспансионистским целям, нежели тот
принцип формального равенства сторон и невмешатель-
ства США и Англии в дела французской колониальной
администрации, который был первоначально закреплен
в соглашении Мэрфи и Жиро от 2 ноября 1942 г. Это бы-
ло то самое соглашение, на основании которого Жиро как
раз накануне англо-американского вторжения в Север-
ную Африку возводился на пост командующего француз-
скими войсками. Поэтому, когда в январе 1943 года во
время Касабланкской конференции сам Жиро попросил
Рузвельта подтвердить этот принцип равенства сторон,
выраженный в соглашении от 2 ноября 1942 г., президент
отказался это сделать. Лишь 23 ноября 1943 г. Англия и
США информировали де Голля, что считают соглашение
Кларк — Дарлан утратившим силу, а 14 апреля 1944 г.,
за 8 недель до «Оверлорда», де Голль объявил рукопле-
щущей конституционной ассамблее в Алжире, что «Фран-
ция не считает себя связанной соглашениями, которые
были заключены между союзными военными властями и
Дарланом» 114.
Кроме того, вся эта бесславная затея с Дарланом и
вишистами тяжело отразилась на престиже США во
Франции и вызвала как раз те последствия, которых аме-
риканцы всячески старались избежать или предотвра-
тить. Речь идет о стремительном увеличении в Северной
Африке авторитета «Сражающейся Франции» и числа
активных сторонников этого движения.
Как бы обобщая все сказанное в США по этому во-
просу, маститый американский историк Макнейл спра-
ведливо отметил: «Вопреки всем действительным или
мнимым военным выигрышам, сделку с Дарланом никак
нельзя рассматривать как триумф союзной диплома-
тии» 115.
3-714
65
Миссии Уилки и Хэрли
К осени 1942 года официальный Вашингтон все в
большей мере ощущал необходимость совершения каких-
то дружественных политических жестов по отношению к
Советскому Союзу. Эта необходимость была тем боль-
шей, что о подлинном, враждебном СССР содержании
интриг вокруг второго фронта заговорили уже не только
в США и Англии, но и в странах «оси», а также в немно-
гих оставшихся нейтральных странах.
Президент Рузвельт, бесспорно, не заинтересованный
в дальнейшем охлаждении американо-советских отноше-
ний в столь напряженный момент, решил прояснить си-
туацию с помощью миссии «доброй воли», благодаря ко-
торой можно было бы сделать американскую позицию
более понятной и, быть может, более приемлемой для
народов тех стран, которые находились на переднем крае
борьбы, несли наибольшие тяготы и лишения и получали
в конечном счете наименьшую или недостаточно эффек-
тивную помощь США. К числу таких стран в условиях
1942 года относились прежде всего Советский Союз, а
также Китай и, в известном смысле, Индия. Такая мис-
сия могла быть полезной для расширения американского
влияния и в тех странах, которые находились в центре
стратегических коммуникаций или в непосредственной
близости от театров боевых действий, таких, например,
как государства Ближнего и Среднего Востока. Эту мис-
сию мог осуществить, конечно, лишь известный полити-
ческий деятель США, однако такой деятель, который не
мог бы связать рук Вашингтона своими выступлениями
или действиями, иначе говоря, он не должен был обла-
дать какой-либо властью, дабы не использовать ее враз-
рез с планами американского правительства или с взяты-
ми им на себя обязательствами.
Нет ничего удивительного поэтому, что выбор пал на
Уэнделла Уилки, не только вполне удовлетворявшего
всем этим требованиям, но обладавшего еще и тем досто-
инством, что он, будучи лидером «лояльной оппозиции»,
как бы олицетворял единство всего американского на-
рода вокруг президента в час величайших испытаний и
неудач.
Уилки и его спутники — Г. Коулс и Д. Барнс (оба —
из бюро военной информации) —покинули США на пре-
доставленном правительством специальном самолете.
66
23 сентября Уилки имел в Москве двухчасовую беседу с
И. Сталиным, затем встречался с членами правительства
СССР и выступал перед ними, а также посетил Централь-
ный фронт. Все то, что он увидел и услышал в СССР,
произвело на него глубокое впечатление и прежде всего
наглядно продемонстрировало всю узость, предвзятость
и неполноценность тех представлений об СССР, на осно-
ве которых разведка и госдепартамент пытались форму-
лировать американскую политику по отношению к СССР.
Разумеется, миллионер и «свой человек» на Уолл-стрите,
Уилки не проникся симпатиями к общественному и грсу-
дарственному строю СССР. Но, будучи восприимчивым
и гибким политиком, он понял, что США, хотя бы на сло.-
вах, должны продемонстрировать готовность и желание
осуществить более широкий подход к Советскому Союзу
и активизировать собственное участие в войне. Однако,
поняв и отразив это в своих публичных выступлениях,
Уилки сразу вышел за отведенные ему чисто представи-
тельские рамки и сделал ряд серьезных признаний, не
прошедших незамеченными ни в СССР, ни в США и су-
щественно подорвавших некоторые догмы правительст-
венной пропаганды.
Так, на официальном приеме в Кремле 25 августа
Уилки заявил, что в США «публикуют слишком много
лжи об СССР», что американцам прививается «опреде-
ленными кругами» страх, будто правительство СССР
«хочет распространить советские порядки на США». Да-
лее Уилки заявил, что «его самое большое желание —
улучшить американо-советские отношения» и что отныне,
по возвращении в США, он намерен «как можно больше
рассказывать об СССР», пообещав даже «умалчивать о
том, что ему в СССР может не понравиться».
Правда, сделав, разумеется, по собственной инициа-
тиве, такое признание, Уилки тут же впал в противопо-
ложную крайность, сказав, что он не только не верит в
намерение русских «распространить советские порядки
на США», но, наоборот, «убежден, что с социальной точ-
ки зрения Советский Союз и США сближаются и скоро
их социальные системы окажутся однотипными» 116.
Как ни нелепо прозвучало это утверждение, его сле-
дует, пожалуй, процитировать и сейчас, хотя бы для того,
чтобы продемонстрировать, какую длинную седую боро-
ду имеют утверждения современных ревизионистов о
«тождестве капитализма и социализма»!
3*
67
Наиболее интересные признания сделал Уилки по воп-
росу о втором фронте. Подчеркнув, что «американский
народ хочет немедленно открыть второй фронт, а Англия
противодействует этому», Уилки заявил на следующий
день (26 сентября), выступая перед аккредитованными
в Москве иностранными журналистами: «Сейчас я убеж-
ден в том, что лучше всего помочь России на деле мы мо-
жем только путем создания настоящего второго фронта
в Европе в самый ближайший момент». Тут же Уилки,
подчеркнув еще раз, что срок этот должен быть «дейст-
вительно наиболее кратким», произнес свои нашумевшие
слова: «Некоторые наши лидеры нуждаются в подталки-
вании со стороны общественности. Следующим летом,
возможно, будет поздно» 117.
Иначе говоря, Уилки признал, что задержка с откры-
тием второго фронта носит в значительной мере искус-
ственный характер, будучи результатом действий опре-
деленных лидеров, которые должны стать объектом дав-
ления со стороны общественности. Показательно, что ни
перед своей поездкой в СССР, ни после нее Уилки никог-
да не выступал со столь радикальными заявлениями. По-
видимому, эти его слова вытекали не из той политической
линии, которой он руководствовался в принципе, а из
конъюнктурного тактического расчета: раз уж США не
пошли на радикальные действия, то хотя бы публичное
объяснение этого в Москве должно быть радикальным.
Во всяком случае, это заявление Уилки (кстати, не
включенное ни в одну из его наиболее распространенных
в США биографий) вызвало бурную реакцию в США.
Многие печатные органы, поместив их на своих первых
страницах, требовали объяснений от правительства, мо-
тивировавшего свой отказ от открытия второго фронта
нехваткой обученных войск и десантных средств. «Уилки
правильно заявил, что рядовой американец готов к не-
медленным действиям. Народ ожидает этого», — говори-
лось, например, в отклике влиятельной «Нью-Йорк ге-
ральд трибюн» и многих провинциальных газет. С другой
стороны, заявление Уилки вызвало смятение в рядах
скрытых и явных противников второго фронта.
Через месяц после миссии Уилки Советский Союз по-
сетил другой американский представитель — генерал
Хэрли, который одно время был военным министром
США. Хэрли заехал в Советский Союз, направляясь в
Китай. Как и Уилки, Хэрли прибыл в Советский Союз
68
предубежденным и, подобно Уилки, «открыл» для себя
всю несхожесть госдепартаментских представлений об
СССР с тем, что увидел собственными глазами.
Хэрли использовал свое пребывание в СССР, в част-
ности, для того чтобы поставить еще раз вопрос о вступ-
лении СССР в войну против Японии. Он в очередной раз
сулил «ускорение» открытия второго фронта в качестве
«компенсации» за этот, столь выгодный и необходимый
США шаг Советского Союза. Учитывая масштабы и нап-
ряжение боев на советско-германском фронте, правитель-
ство СССР не могло дать ему каких-либо заверений на
этот счет.
Генерал Хэрли с сотрудниками военного атташе США
10 дней провел на фронте в районе Сталинграда. Доне-
сения Хэрли в госдепартамент отражают неприкрытое
изумление генерала и его спутников героизмом бойцов,
умелым руководством офицеров и генералов, стратеги-
ческой широтой и тактическим мастерством проводимых
операций. Хэрли, отмечая «всестороннее улучшение» дей-
ствий советских войск по сравнению с началом войны,
вынужден был также признать и недостаточность амери-
канских поставок СССР по ленд-лизу 118.
Как в миссии генерала Хэрли, так и в целом ряде дру-
гих демаршей американского правительства в течение
1942 года уже намечалось стремление втянуть Советский
Союз в войну с Японией либо же добиться, чтобы СССР
совершил такие шаги по отношению к Японии, которые
резко обострили бы советско-японские отношения и тем
самым еще более увеличили бы внимание японской ар-
мии к ее северному маньчжурскому флангу. Это оттяну-
ло бы дополнительные контингенты войск для усиления
Квантунской армии и тем самым облегчило бы американ-
цам проведение их операций на тихоокеанском театре
военных действий.
С такой тактикой США связан имевший место в кон-
це 1942 года инцидент с миссией генерала Брэдли. В те-
леграмме Сталину от 30 декабря 1942 г. Рузвельт сооб-
щил, что он предложил генералу Брэдли провести ин-
спектирование с самыми широкими полномочиями
дальневосточного театра, включая... Сибирь (?!). В связи
с предшествовавшими обращениями правительства США
по поводу организации в Советском Приморье и на Кам-
чатке американских метеостанций и авиабаз для челноч-
ных бомбардировочных операций такое предложение
69
означало, что США намереваются втянуть СССР в конф-
ликт с Японией в обстановке наивысшего обострения
боев на советско-германском фронте, да еще ущемить
при этом государственный суверенитет СССР. Поэтому в
ответе главы Советского правительства указывалось:
«Ваше предложение о том, чтобы генерал Брэдли инспек-
тировал русские военные объекты на Дальнем Востоке и
в других частях СССР, вызывает недоумение. Вполне
понятно, что русские военные объекты могут быть инспек-
тируемы только русской инспекцией, так же как амери-
канские военные объекты могут быть инспектируемы
только американской инспекцией. В этой области не мо-
гут быть допущены никакие неясности» 119.
Разумеется, «инспекция» генерала Брэдли не состоя-
лась. Но весь этот инцидент имеет и другую, более широ-
кую сторону, не связанную уже непосредственно с тог-
дашним состоянием советско-американских отношений.
Дело в том, что одобренная правящими кругами США
весной — летом 1942 года «стратегия косвенных дейст-
вий» предоставляла им большие возможности для рас-
ширения американской колониальной империи в послево-
енный период посредством использования сети баз, созда-
ваемых первоначально в антияпонских и антигерманских
целях. Отсюда и ярко выраженный интерес США к
«политике баз», этой модифицированной в духе времени
наследнице недоброй памяти «дипломатии канонерок»,
и ко всему комплексу вопросов, связанных с «освоением»
германо-японских, а заодно и англо-французских коло-
ниальных владений.
Этого не могут подчас не признать и американские
исследователи. «Рузвельт и Хэлл уделяли большое вни-
мание созданию собственных сфер влияния в послевоен-
ном мире» 12°, — свидетельствует историк Макнейл.
США и Латинская Америка
после Пёрл-Харбора
После вступления Соединенных Штатов во вторую
мировую войну в их взаимоотношениях со странами Ла-
тинской Америки произошли большие изменения. До
войны эти страны являлись ареной острой и напряжен-
ной борьбы между империалистами США, издавна смот-
ревшими на Латинскую Америку как на свое заповедное
поле, и их английскими, германскими, японскими и италь-
70
янскими конкурентами. Несмотря на целый ряд преиму-
ществ, которыми пользовались Соединенные Штаты в
силу своего промышленного, финансового, военного пре-
обладания, а также территориальной близости, в импор-
те большинства стран Латинской Америки (за исключе-
нием Колумбии, Венесуэлы, Коста-Рики) доля США к
началу второй мировой войны упала, и в широкой прессе
США того времени выражалась неприкрытая тревога
деловых кругов Америки относительно перспектив их
«латиноамериканского заповедника».
Ситуацию изменила вторая мировая война, позволив-
шая Соединенным Штатам подкрепить свое экономичес-
кое преобладание прямым внеэкономическим диктатом:
Германия, Италия и Япония оказались отрезанными от
Латинской Америки линией фронтов и англо-американ-
ской блокадой. Англия больше не располагала возмож-
ностями для эффективной конкуренции с США на лати-
ноамериканских рынках. Возникла, как выражалась аме-
риканская пресса, «золотая ситуация» для деловых
кругов Уолл-стрита. Понимая это, они не теряли времени
и стремились как можно быстрее и туже затянуть петлю
экономического и внеэкономического принуждения на
шее своих латиноамериканских соседей, с тем чтобы, не-
зависимо от хода военных действий в Европе и Азии,
закрепить свое преобладание на континенте.
В сентябре 1939 года и в июле 1940 года в Панаме и
Гаване состоялись межамериканские конференции, опре-
делившие позицию «нейтральных» тогда США и их юж-
ных соседей — латиноамериканских государств в мировом
конфликте. Эти конференции провозгласили генеральной
линией государств американского континента (кроме, ра-
зумеется, воюющей Канады) политику «нейтралитета» и
«межамериканской солидарности». Тем самым США до-
бились от латиноамериканских государств, чтобы они сле-
довали их линии в отношении мировой войны. Это реше-
ние выходило за рамки межамериканских отношений;
Оно означало, что в дополнение к двум воюющим группи-
ровкам США пытались создать под своим главенством
третий блок — блок «нейтральных» стран121.
Панамская и Гаванская конференции, сделав извест-
ный вклад в усиление совместной обороны латиноамери-
канских государств, широко открыли двери для экспансии
США в страны Западного полушария. В результате США
добились значительного укрепления своих экономических
71
и политических позиций в Латинской Америке. К концу
1941 года конкуренция Германии, например, была факти-
чески сведена на нет, а последние ее проявления — гер-
манские авиалинии в Центральной и Южной Америке —
ликвидированы. Доля США в торговле с Мексикой вы-
росла к концу 1941 года на ’/з- Более 30% внешней тор-
говли Аргентины, почти 70 — Чили, 50 — Бразилии, 96 —
Пуэрто-Рико, 85 — Гаити, 70% —Никарагуа, Сальвадора,
Гватемалы и Коста-Рики падало на долю США. К концу
этого же года Аргентина, Бразилия, Уругвай, Парагвай,
Перу и Коста-Рика получили от США займов на сумму
112,6*млн. долл.122
Но после Пёрл-Харбора всего этого было уже недо-
статочно. США вступили в ряды воюющих государств,
оказались непосредственными участниками военных дей-
ствий и потерпели в течение первых же месяцев войны
ряд серьезных поражений. Теперь им требовалась как
можно большая помощь со стороны тех, кто в течение
многих десятилетий ими рассматривался лишь как объект
прямой эксплуатации. Вашингтон хотел, чтобы как можно
больше латиноамериканских государств и как можно ско-
рее объявили войну странам «оси». Для достижения этой
цели в январе 1942 года решено было созвать новую меж-
американскую конференцию.
Но уже в период, предшествовавший созыву конферен-
ции, и особенно во время ее работы обнаружилось, что в
отношении к событиям, последовавшим за Пёрл-Харбо-
ром, между США и странами Латинской Америки суще-
ствуют глубокие разногласия.
После Пёрл-Харбора и вступления США в войну 9 ла-
тиноамериканских республик объявили войну Японии и
3 разорвали с ней дипломатические отношения. Осталь-
ные объявили, что, оставаясь в состоянии нейтралитета,
они тем не менее не рассматривают США как воюющую
сторону, то есть что они не будут распространять на США
ограничения, накладываемые обычно нейтральной сторо-
ной на ее отношения с воюющей.
Таким образом, хотя Япония напала на государство
американского континента — США, остальные американ-
ские страны не выступили против агрессора единым
фронтом и еще менее были склонны разрывать отноше-
ния, а тем более воевать с Германией. Наиболее непри-
миримую позицию (и не случайно) заняла Аргентина,
которая не только отказалась поддержать США и высту-
72
пить против германо-итало-японского блока, но, более то-
го, попыталась создать под своим главенством особый
блок в составе Боливии, Чили, Парагвая, Уругвая и Перу
и противопоставить его США.
Такая позиция Аргентины обусловливалась многими
обстоятельствами, одни из которых охотно отмечаются и
подчеркиваются американской буржуазной историогра-
фией, другие же тщательно замалчиваются и фальсифи-
цируются ею.
Несомненно, что правящие группировки Аргентины, и
прежде всего реакционнейшие помещики-латифундисты,
прямо и неприкрыто сочувствовали гитлеризму и восхва-
ляли бесноватого фюрера. Они охотно давали приют гит-
леровским резидентам и активно насаждали в стране по-
литико-террористические организации фашистского толка.
Как сообщала американская печать, в 1942—1944 годах
в Аргентине числилось не менее 130 тыс. гитлеровских
агентов, которым активно помогали 235 тыс. аргентинцев
немецкого происхождения 123.
Процесс германо-аргентинского сближения имел, та-
ким образом, определенную внутреннюю социальную
опору в самой Аргентине, и нет ничего удивительного в
том, что в конце 1941 года, когда военные успехи стран
«оси» были в зените, этот процесс в полной мере захватил
аргентинские правительственные сферы. Президентом
Аргентины стал кадровый военный и убежденный реак-
ционер полковник Кастильо. С этого момента аргентин-
ское правительство заняло откровенно профашистскую
позицию, которую обосновал министр иностранных дел
Аргентины: «Аргентина все еще находится в экономиче-
ской сфере европейского континента и считает расшире-
ние военной, экономической и политической мощи США
на континенте более невыгодным для Аргентины, чем да-
же возможную победу Германии» 124.
Разумеется, упоминание о принадлежности Аргентины
к европейской экономической сфере (на деле она в тот
период имела интенсивные торговые связи лишь с Англи-
ей и Испанией) играло в основном роль камуфляжа, дол-
женствовавшего как-то обосновать ее прогерманские
устремления. Но заявление министра о том, что, с точки
зрения Аргентины, рост мощи США опаснее, чем победа-
Германии, заслуживает некоторых комментариев, ибо
позволяет понять, почему Аргентина, при всей непопуляр-’
ности своей прогерманской позиции в Западном полуша-
73
рии, получала на протяжении всей войны столь значитель-
ную явную или по большей части скрытую поддержку
своих латиноамериканских соседей, что смогла противо-
стоять упорному давлению и прямому нажиму США в
течение всей войны.
Не удивительно, что именно эту сторону проблемы
американская историография фальсифицирует особенно
охотно, предпочитая приписывать антиамериканскую
позицию Аргентины главным образом «тупому упрямст-
ву» президента Кастильо, который «никогда не интересо-
вался международными отношениями», не понимал по-
этому всей важности сотрудничества с США и за эту свою
внешнеполитическую ограниченность получил даже от
бывшего заместителя государственного секретаря США
С. Уэллеса кличку «аргентинского Кулиджа».
Впрочем, тот же Уэллес обронил вскользь многозна-
чительное замечание: «Главная трудность в отношениях
между США и Аргентиной — в том, что они являются кон-
курентами на мировом сельскохозяйственном рынке». Об
американо-аргентинской конкуренции на мировом сель-
скохозяйственном рынке мало сказать, что она действи-
тельно была; посредством такой конкуренции (поскольку
Аргентина была преимущественно сельскохозяйственной
страной) США рассчитывали просто-напросто распра-
виться со строптивым Кастильо и, задушив аргентинский
экспорт, поставить у власти президента, более враждеб-
ного по отношению к странам «оси» и менее враждебного
по отношению к США. О том, насколько откровенно в
США формулировали эту цель, можно судить по такому,
например, высказыванию: «Раньше чем дать возможность
Аргентине разделять выгоды, вытекающие из сотрудниче-
ства Латинской Америки и США, необходимо получить от
Аргентины гарантии относительно ее политики к странам
,,оси“» 125.
А какие гарантии «выгод», вытекающих из такого со-
трудничества, собирались давать сами США? «Готовы ли
США покупать сельскохозяйственное сырье у Аргенти-
ны? Согласен ли мистер Хэлл покупать у нее пшеницу, ку-
курузу и свинину, которые должны быть проданы, если
только Аргентина хочет существовать?» — вопрошал аме-
риканский геополитик Спайкмэн, воспроизводя заботы и
тревоги аргентинских экспортеров. Ответом США было
продолжение и даже усиление блокирования аргентинско-
го продовольственного экспорта и требование, чтобы к
74
этой блокаде присоединились также союзники и партнеры
США.
Вот тут-то и стало ясным, что предметом американо-
аргентинских противоречий явилось нечто большее, чем
разногласия по отношению к странам «оси». Сторону Ар-
гентины приняли как многие латиноамериканские госу-
дарства, усмотревшие в этом требовании США возобнов-
ление «политики большой дубинки», так и... Англия. «Мы
также не любим аргентинскую ветвь фашизма, как и мис-
тер Хэлл. Но в то же время мы предпочитаем аргентин-
ское мясо американской тушонке», — ядовито писали анг-
лийские газеты, обосновывая позицию своего правитель-
ства. Аналогичные отклики имели место и в Чили, где
сочли, что удовлетворение американской программы
репрессий в отношении Аргентины «не принесет много
пользы для Чили».
Реакция Чили тем показательнее, что в выработке ее
позиции принимали активное участие как правые, так и
левые силы. Правые — в основном католические круги —
устами своего идеолога Изагуирре так формулировали
свою позицию: «Наша надежда — в том, что вражда меж-
ду великими державами даст нам возможность достичь
подлинной независимости». Представители же левобур-
жуазных кругов, в частности Ж. Г. Миллас, призывали
Чили и другие латиноамериканские республики «объеди-
ниться и покончить с влиянием США, которое является
крупнейшим препятствием на пути к прогрессу» 126.
Таким образом, позиция Аргентины, вопреки желанию
самого Кастильо, воспринималась объективно не только
как выражение прогитлеровских устремлений узкого слоя
аргентинских богатеев-латифундистов, но и как проявле-
ние гораздо более распространенных не только в Аргенти-
не, но и в Латинской Америке в целом и имевших неизме-
римо более широкую социальную базу антиамериканских
настроений, выражавших стихийный протест коренного
населения против эксплуататоров-янки.
Разумеется, эти настроения в условиях войны, как
правило, не выражались в форме тех прогитлеровских
действий, которые уже под влиянием собственной реак-
ции позволяла себе Аргентина. Но они существовали со-
вместно и проявились бы куда сильнее, если бы не требо-
вания борьбы против гитлеризма и не экономическое
преобладание США, которое, как вынужден признать аме-
риканский историк Макнейл, «было основой политики
75
США в Латинской Америке и делало ее, за исключением
Аргентины, послушной США» 127. Тем сильнее эти чувства
вырвались наружу в послевоенный период.
Конференция
в Рио-де-Жанейро
(январь 1942 г.)
Такова ситуация, в которой 15 января 1942 г. в
Рио-де-Жанейро открылась третья в условиях войны меж-
американская конференция министров иностранных дел.
Определяя цели американской делегации на этой конфе-
ренции, ее руководитель Уэллес заявил, что главным для
США было, во-первых, подготовить почву для разрыва
дипломатических отношений между республиками Латин-
ской Америки и странами «оси» и, во-вторых, «сохранить
единство полушария», то есть не допустить отхода каких-
либо республик от линии, одобренной в Панаме и Гаване
и дававшей столь значительные преимущества и еще
большие перспективы американской стороне.
Обращает на себя внимание нарочитая обтекаемость
выражения «подготовить почву». Уэллес уже не мог вы-
разиться категоричнее и потребовать, чтобы страны Ла-
тинской Америки попросту разорвали свои отношения со
странами «оси». 1\ этому времени худшие предположения
госдепартамента относительно Аргентины уже в полной
мере оправдались. Еще 5 января посол США в Аргентине
Армур информировал Хэлла, что Аргентина не согласит-
ся не только на объявление войны странам «оси», но и
на разрыв отношений с ними, ссылаясь, в частности, на
то, что «США и Британия в данный момент не способны
обеспечить защиту Аргентины» 126.
Через 10 дней Армур подтвердил свою предшествую-
щую информацию и рекомендовал правительству США
«дать понять Аргентине», что она «не получит от них ни-
какой помощи, если будет упорствовать». Госдепартамент
так и поступил, но безуспешно.
Конференция приступила к работе, и 22 января Уэллес
информировал Хэлла, что на обсуждение вносится проект
резолюции, в которой страны-участницы провозглашают
свое решение разорвать отношения со странами «оси».
В проекте говорилось: американские республики «не мо-
гут продолжать находиться в дипломатических отноше-
ниях с Японией, Германией и Италией»129. Текст этого
76
варианта резолюции полностью совпадал с инструкциями
госдепартамента Уэллесу.
Этот вариант и был вынесен 23 января на обсуждение.
Жаркие дебаты шли весь день. Аргентинская делегация
ожесточенно сопротивлялась. В силу полученных инст-
рукций из Буэнос-Айреса аргентинцы заявили, что, «к со-
жалению», не могут поддержать США в их требовании
разорвать отношения с державами «оси», ибо «состояние
настроений в Аргентине делает для нее такую резолю-
цию неприемлемой», и отказались подписать ее.
Конференция зашла в тупик. Уэллес попробовал было
угрожать санкциями. Бразилия, Уругвай и Боливия сразу
же заявили, что они ни при каких условиях не пойдут на
разрыв с Аргентиной. Чили, Перу и Парагвай заняли ана-
логичную позицию. Как выразился Уэллес, после этого
«конференция оказалась в состоянии хаоса». Что делать?
Продолжать* нажим или отступить? Уэллес выбрал по-
следнее. 23 января в 23 час. в кабинете Хэлла раздался
звонок из Рио. Уэллес доложил, что после целого дня де-
батов была принята резолюция, лишь «рекомендовавшая»
подписавшим ее странам разорвать отношения с «осью».
Зато ее подписали все участники конференции —
21 страна.
Государственный секретарь, уже давно враждовавший
с чересчур самостоятельным заместителем, имевшим к
тому же собственный контакт с Белым домом, пришел в
ярость и, по собственному признанию, выругал Уэллеса
за нарушение инструкций так, как никогда никого в гос-
департаменте не ругал. Затем Хэлл пожаловался прези-
денту на Уэллеса, а Уэллес на Хэлла. Рузвельт поддер-
жал Уэллеса, хотя после этого в госдепартаменте сложи-
лась столь напряженная атмосфера, что в конце концов
президенту пришлось пожертвовать Уэллесом. Тот не
остался в долгу и назвал реакцию Хэлла «пораженче-
ской» и «неумной», а собственную деятельность, вырази-
вшуюся в согласии на компромисс, — «мудрой». Он даже
именовал это свое согласие одним из «семи решений
(принятых США при его участии. — Ю. К.), которые из-
менили ход истории». Но, как бы то ни было, намеченных
в Вашингтоне целей достичь не удалось и не только вслед-
ствие «упрямства» самой Аргентины. Ее позицию, уже не
из-за прогитлеровских устремлений (к исходу конферен-
ции, когда еще 6 республик порвали отношения с «осью»,
эти отношения с нею сохраняли лишь Аргентина и Чили),
77
а по причинам, созданным самим империализмом США,
поддержали другие страны Латинской Америки.
В результате после конференции в Рио-де-Жанейро
«раскол континентального единства лишь углубился» 130,
а американская политика санкций по отношению к Арген-
тине не была поддержана ни центральноамериканскими
республиками, ни их более южными соседями, гранича-
щими непосредственно с Аргентиной, ни, наконец, Анг-
лией.
Разумеется, это отнюдь не означало, что США отказа-
лись от попыток «призвать Аргентину к порядку» при по-
мощи как экономического, так и политического нажима.
Ожесточенное давление на Аргентину сочеталось с под-
черкнутым выдвижением Бразилии в качестве «противо-
веса» Аргентине. Как указывают аргентинские авторы,
именно в этих целях США предоставили Бразилии 2/3 сто-
имости всей своей военной помощи Латинской Америке.
Однако, отмечают те же авторы, в конце концов США
пришлось все-таки стать на путь сговора с аргентинским
правительством, что имело место после секретных пере-
говоров весной 1945 года 131.
Конференция в Рио приняла еще целый ряд политиче-
ских и экономических резолюций. В ее документах было
подтверждено, что агрессия извне против одного амери-
канского государства будет рассматриваться как агрессия
против всех. Было признано необходимым усилить коор-
динацию мероприятий военного характера, направленных
на повышение безопасности и оборонительной мощи ла-
тиноамериканских государств. Должны были проводиться
периодические консультации между странами — участни-
цами конференции по вопросам выполнения принятых
решений и приниматься меры против деятельности фаши-
стской агентуры. Учреждалась должность «координатора
по межамериканским делам», наделенного далеко идущи-
ми полномочиями, особенно в экономической, торговой и
культурной областях. Этот пост немедленно перешел в
руки США и быстро превратился в эффективный инстру-
мент их вмешательства в дела латиноамериканских рес-
публик.
Во исполнение решений конференции в Рио в апреле
1942 года был создан межамериканский чрезвычайный
консультативный комитет по политической обороне, кото-
рый должен был координировать борьбу латиноамери-
канских стран против агентуры стран «оси», фашистской
78
пропаганды и подрывной деятельности и т. д. Комитет,
однако, обращал сугубое внимание не на гитлеровских
агентов, которых в конце войны в Латинской Америке
стало больше, чем когда-либо: известно, что туда стадами
устремились весной 1945 года, накануне полного краха
гитлеровского рейха, уже не столько агенты со спецзада-
ниями, сколько матерые военные преступники.
Все это мало тревожило комитет, подлинным назначе-
нием которого была политическая разведка в пользу
США на территории их латиноамериканских союзников и
партнеров, а также борьба с прогрессивными силами этих
стран. Наиболее колоритные эпизоды подлинной деятель-
ности комитета стали известны лишь после войны. Так; в
1942 году комитет обещал правительству Чили замаски-
рованную под ленд-лиз взятку в 50 млн. долл., из кото-
рых возврату подлежали лишь 15 млн., за немедленный
разрыв отношений Чили с «осью» 132. Когда Чили отка-
залась, переговоры были прерваны и возобновлены лишь
после разрыва этих отношений — факт, в числе многих
других убедительно опровергающий апологетический те-
зис Уэллеса, будто США «никогда не пытались насильст-
венно вынудить то или иное американское государство
объявить войну странам ,,оси“».
Наряду с политическим шантажом комитет использо-
вался и в антирабочих целях. В том же 1942 году, едва
этот новорожденный межамериканский орган приступил
к работе, президент Боливии Пеньяранда, ссылаясь на
обязательства Боливии, вытекающие из ее участия в ко-
митете, и опираясь на поддержку комитета, объявил «на-
цистским выступлением»... забастовку рабочих оловянных
рудников в Катави, требовавших увеличения зарплаты и
отмены приказа о разорительных для них принудитель-
ных закупках в лавках, принадлежавших фабриканту.
Против горняков были брошены войска. Результат:
300 убитых, более 1000 раненых. Комитет одобрил дей-
ствия скорого на расправу президента.
Конференция в Рио позволила США завоевать новые
командные высоты в экономике латиноамериканских
стран, что, в свою очередь, усилило их политический дик-
тат. Не прошло и месяца после окончания конференции,
как заместитель министра торговли США У. Тейлор счел
возможным откровенно «разъяснить» большому бизнесу
США то, о чем «неудобно» было говорить вслух его колле-
гам— сотрудникам госдепартамента. Тейлор сказал, что
79
бизнесмены «в течение многих лет знали конференции,
все результаты которых ограничивались лишь звучными
фразами. Тот факт, что за резолюциями не следовала вы-
держанная в тоне этих резолюций экономическая поли-
тика, часто заставлял бизнесменов относиться скептиче-
ски к конференциям, которые давали мало надежд на
какие-либо практические результаты». Однако, не без
оснований заключил Тейлор, «реалистические решения
конференции в Рио-де-Жанейро уже принесли результа-
ты, которые могут быть искренне одобрены бизнесме-
нами» 133.
Поскольку Тейлору по роду его работы было хорошо
известно, как редко склонны американские бизнесмены
выражать «искреннее одобрение», можно представить се-
бе, что конференция в Рио и в самом деле не явилась для
них убыточным предприятием. Еще до конца 1942 года
Экспортно-Импортный банк США представил латиноаме-
риканским странам кредиты на общую сумму в
386 млн. долл., получив все те финансовые, материально-
сырьевые и политические «гарантии», которые хотел и
требовал. За три последующих года товарооборот США
с южноамериканскими республиками возрос с 910 млн. до
2649 млн. долл.
Во столько же раз увеличилась и зависимость этих
стран от США. Недаром еще в 1942 году, вскоре после
конференции в Рио, Спайкмэн с полным основанием кон-
статировал: «Для всех наших соседей к югу от Рио-Гран-
де мы продолжаем оставаться северным колоссом, что с
точки зрения «баланса мощи» означает одно: угроза» 134.
Вот лишь несколько звеньев той выгодной США цеп-
ной экономической реакции, которая последовала за кон-
ференцией в Рио.
Март 1942 года. Соглашение с Бразилией. Предоставив
ей кредит на 100 млн. долл., США получили право моно-
польной добычи каучука по всему течению реки Амазон-
ки и бестарифной торговли с Бразилией.
Апрель 1942 года. Генеральное соглашение с Мекси-
кой. США получили возможность эксплуатировать свыше
200 тыс. мексиканских чернорабочих, гарантируя им лишь
по... 30 центов в час, что при тогдашнем дефиците рабочих
рук означало колоссальный источник обогащения амери-
канских предпринимателей.
Апрель — май 1942 года. Экономические соглашения
с Гаити, Перу, Никарагуа, Панамой. Каждое из этих со-
80
глашений представляло как бы кирпич в основании того
бастиона экономического и финансового господства США
в Латинской Америке, создание которого после Пёрл-Хар-
бора пошло особенно быстро.
Важной вехой в этом отношении была межамерикан-
ская конференция по вопросам экономического и финан-
сового контроля (июнь — июль 1942 г.), которая предо-
ставила США фактически неограниченные возможности
контролировать экономические мероприятия латиноаме-
риканских правительств. Достаточно указать на тот пункт
ее решения, согласно которому устанавливался специаль-
ный контроль над импортом государств Латинской Аме-
рики из стран, расположенных вне Западного полушария,,
а также над движением ценностей и ценных бумаг. Одно-
временно было постановлено осуществить еще более тес-
ное «взаимное» (т. е. вокруг США) хозяйственное блоки-
рование латиноамериканских республик.
Оценивая все эти мероприятия, американский публи-
цист Майкл Страйт констатировал: «США ничего не из-
менили к лучшему в своих отношениях с Латинской
Америкой. Несмотря на все прекрасные речи о солидар-
ности Западного полушария, народы Латинской Америки
боятся и ненавидят США, и это происходит в момент,
когда нам бросила вызов Япония. Наши крупные сырье-
вые монополии бессовестно эксплуатируют латиноамери-
канскую собственность и людскую силу, и сознание этого
порождает сильную ненависть к Соединенным Шта-
там» 135.
II от
Глава 11 КАСАБЛАНКИ
К
ТЕГЕРАНУ
☆
США на конференции
в Касабланке
(конференция
,,Симбол“)
Когда в июле 1942 года президент Рузвельт распоря-
дился осуществить операцию «Торч», тем самым на неко-
торое время разногласия между «средиземноморцами»,
«тихоокеанцами» и «трансламаншцами» в высшем воен-
ном и политическом руководстве США как бы отошли на
задний план: надо было готовить и проводить эту опера-
цию. Но все понимали, что принятое решение является не
более чем временным компромиссом не только в отноше-
ниях между Англией и США, но и между основными
группировками в Вашингтоне.
Вот почему, по мере того как разрастались масштабы
операций в Северной Африке в американском высшем ру-
ководстве, все острее становились споры по коренным во-
просам стратегии и дипломатии. «Трансламаншцы» тре-
бовали ограничиться очищением Североафриканского
побережья от германо-итальянских войск и, «открыв»
Средиземное море и Суэцкий канал для движения конво-
ев, сконцентрироваться на подготовке вторжения во
Францию.
«Тихоокеанцы», к которым после начала операции
«Торч» иногда склонялся и генерал Маршалл, разочаро-
ванный перспективой долгого «средиземноморского си-
дения», настаивали использовать «открытие» Средизем-
ного моря и Суэцкого канала для активизации и расши-
рения военных действий против Японии и вывода ее из
войны.
Что же касается «средиземноморцев», к которым был
подчас близок сам президент, то для них операции в Се-
верной Африке создавали неповторимую ситуацию, для
того чтобы подготовить вторжение в Италию, а может
быть, и на Балканы и превратить тем самым Средизем-
82
ное море в важнейший театр войны. Их позиции станови-
лись все сильнее под влиянием двух тесно связанных
между собой факторов: во-первых, затягивания военных
действий в Северной Африке, поражений американских
войск у Кассеринского горного прохода (декабрь 1942 г.)
и, как результат, общего усиления роли средиземномор-
ского театра в планах объединенного штаба; и, во-вторых,
вызванного всем этим повышенного внимания президен-
та к военным и политическим проблемам Средиземно-
морья.
Вследствие всех этих внутренних разногласий амери-
канская сторона не имела единого стратегического плана
на 1943 год. Между тем сам ход событий настоятельно
требовал усиления координации и повышения эффектив-
ности союзнических действий. В январе 1943 года в Ка-
сабланке вновь встретились Рузвельт, Черчилль и их
штабы.
Что касается английской делегации, то она выступила
на конференции единым фронтом. Главный военный пред-
ставитель англичан фельдмаршал Аланбрук уже на пер-
вых заседаниях умело вбил клин в колеблемые собствен-
ными сомнениями ряды американских «трансламаншцев»,
заявив, что уже в 1943 году на европейском театре можно
создать перелом, что первоочередный удар следует нане-
сти по Италии и что даже после этого союзники смогут в
конце 1943 года, независимо от итальянской операции,
осуществить ограниченное вторжение во Францию силами
13 британских и 9 американских дивизий L Такое предпо-
ложение (независимо от того, сколь мало оно было обос-
нованно) вполне устраивало всех участников, а также
прессу и общественность, с нетерпением ожидавших эф-
фективных и решительных действий на континенте.
После этого Аланбруку уже легче было выдвигать до-
полнительные аргументы в пользу «средиземноморского
варианта» союзной стратегии: такие, например, как недо-
статок сил и средств для организации вторжения в неда-
леком будущем, как «недостаточное» ослабление гитле-
ровской Германии и даже как «необходимость помогать
СССР снабжением и сковыванием гитлеровских войск»,
что якобы возможно, если Англия и США начнут гото-
виться к вторжению и, следовательно, свернут все другие
операции2.
23 января состоялось итоговое заседание англо-амери-
канского высшего военного руководства с участием Руз-
83
вельта и Черчилля. Американцы на этом заседании
окончательно отступились от «трансламаншского вариан-
та» в 1943 году, дав согласие на вторжение в Сицилию.
Официально они мотивировали это тем, что принятое ре-
шение позволило сковать некоторое количество германо-
итальянских сил, улучшить линии снабжения союзников
и «сохранить наступательный порыв союзных армий».
Кроме того, американцы отказались санкционировать
операции в Восточном Средиземноморье, Греции и на
Балканах, на чем настаивал Черчилль, и получили в об-
мен на согласие вторгнуться в Сицилию обещание англи-
чан участвовать в «ограниченной операции» на европей-
ском континенте с целью создать во Франции в августе —
сентябре 1943 года плацдарм для последующего широкого
наступления в 1944 году. Все это позволило ряду амери-
канских историков расценить итоги обсуждения в Касаб-
ланке вопроса о направлении главного удара как «стра-
тегический компромисс» 3.
Однако американцы, очевидцы и участники событий,
воспринимали решения Касабланкской конференции как
прямое поражение США в основном стратегическом во-
просе— выборе направления главного удара в 1943 году.
Как Гопкинс, так и Маршалл считали, что «не может быть
никакой действительно равноценной замены открытию
второго фронта во Франции»4. Американский генерал
Ведемейер характеризовал итоги конференции для США
в словах: «пришли, увидели, но не победили», а британ-
ский участник конференции, будущий премьер-министр
Гарольд Макмиллан, воздал хвалу Черчиллю, который
«перехитрил американцев, симпатизировавших русским»,
в их стремлении открыть второй фронт и навязал свой
план вторжения в Италию5.
Характерно при этом, что таким оценкам не противо-
речило ни с английской, ни с американской точки зрения
то, что решения конференции по дальневосточным вопро-
сам были приняты в духе американских пожеланий. По-
топив в мае 1942 года в сражении у атолла Мидуэй япон-
ское авианосное соединение, американцы требовали акти-
визировать действия союзников на Дальнем Востоке. Руз-
вельт выразил недовольство медленным продвижением
«от острова к острову», Маршалл и Кинг настаивали на
расширении операций в центральном секторе Тихоокеан-
ского фронта. Именно в этой связи Маршалл и пригрозил
своим английским партнерам, что если они не санкцио-
84
пируют в 1943 году операции по изгнанию японцев из
Бирмы, то американцы отведут часть своих войск с евро-
пейского театра, ибо они «не пожертвуют своими интере-
сами на Тихом океане», если уж вторжение в Европе все
равно откладывается6. Англичане вынуждены были со-
гласиться и сделали это тем охотнее, что на общие итоги
конференции это повлиять уже не могло.
В последующие годы отказ от открытия второго фрон-
та в 1943 году вызвал осуждение как слева, так и справа
и в Англии, и в США. Выше уже отмечалось, что ряд аме-
риканских участников событий и комментаторов сочли
этот отказ, явившийся главным итогом Касабланкской
конференции, поражением США. В неменьшей степени он
явился и поражением всей антигитлеровской коалиции,
указывает английский генерал Мартел, в годы войны воз-
главлявший британскую военную миссию в Москве. Со-
юзники могли бы на целый год ускорить подготовку к
форсированию Ла-Манша и нанесению удара во Фран-
ции, если бы не «компромисс», достигнутый в Касабланке.
Такое суждение Мартела тем ценнее, что он сам в течение
всей войны оставался верным последователем черчиллев-
ской стратегии «косвенных действий».
Характерным образцом критики «касабланкского ком-
промисса» в вопросе о втором фронте является книга
Д. Флинна «Миф о Рузвельте», в которой президент обви-
няется в том, что его нежелание настоять на открытии
второго фронта в 1943 году... сыграло на руку Советскому
Союзу?! Флинн заявляет, что если бы Рузвельт послушал-
ся генерала Маршалла и «трансламаншцев» и настоял на
организации вторжения во Францию в 1943 году, то «бри-
танские и американские войска имели бы на целый год
больше времени для занятия всей Западной Европы»,
включая государства Центральной и Юго-Восточной Ев-
ропы, «захваченные впоследствии Советским Союзом».
В этом случае, утверждает Флинн, «не было бы разделен-
ной Германии, а Чехословакия, Австрия, Венгрия и боль-
шая часть Балкан не попали бы в руки русских». Так как
Рузвельт имел собственные взгляды на стратегию и стре-
мился во всех случаях настоять на проведении в жизнь
именно их (Флинн как бы намекает: уж не хотел ли Руз-
вельт выдать Советскому Союзу Центральную и Юго-
Восточную Европу?!), то в результате «СССР оказался в
состоянии победить, прежде чем союзники смогли освобо-
дить завоеванные Германией страны», и Соединенным
85
Штатам «не удалось привести послевоенную карту Евро-
пы в соответствие с идеалами, за которые они сража-
лись» 7.
Нетрудно заметить^ что Флинн и ему подобные обви-
няют Рузвельта в 60-е» годы как раз за то, что могли бы
поставить ему в заслугу в годы войны, когда реакционная
пресса, напротив, обвиняла президента в том, что он
«слишком заботится о русских» и «жертвует американски-
ми парнями», чтобы только «помочь России», и т. д.
Отсутствие у американской делегации в Касабланке
эффективной генеральной линии в вопросе о втором фрон-
те ныне общепризнанно и в американской историографии,
и в публицистике. Но делегация США в Касабланке эту
противоречивость американской позиции и вытекающую
из нее неэффективность и неудовлетворительность при-
нимавшихся решений ощущала уже тогда, в январе
1943 года, в ходе и особенно в исходе самой конференции.
Это обстоятельство ярко проявилось при обсуждении не
только вопроса о втором фронте, но и французского во-
проса, представлявшего для американской дипломатии
особую важность.
Французский вопрос
на конференции „Символ"
и в последующие месяцы
К моменту, когда Рузвельт и Черчилль встретились в
Касабланке, Дарлан был уже мертв, но затруднения,
связанные со «сделкой с Дарланом», сохранялись. Про-
блема для американской дипломатии состояла не только
в том, чтобы возможно быстрее заглушить неблагоприят-
ную для США морально-политическую реакцию, вызван-
ную той легкостью и быстротой, с какой американцы по-
шли на сближение с виднейшими представителями
обанкротившегося вишистского режима, но и в том, чтобы
обрести лидера, не менее зависимого от США, чем Дар-
лан, но не скомпрометированного и популярного. Хотя,
как отмечалось выше, Жиро отнюдь не получил ожидав-
шейся Рузвельтом и Хэллом поддержки среди проживаю-
щих в Алжире французов, а роль, значение и популяр-
ность «Сражающейся Франции» в итоге североафрикан-
ской «эпопеи» англо-американцев существенно возросла,
Вашингтон решил продолжать прежнюю политику «хо-
лодной войны» с нею. В изменившихся не в пользу Жиро
86
условиях решение американцев и далее опираться на него
обосновывалось надеждой на то, что при помощи и под-
держке США он обретет те позиции и преимущества в
глазах французского народа, которые ему не принадле-
жали. Генерал де Голль, характеризуя политику США во
французском вопросе, писал впоследствии, что прези-
дент Рузвельт «сначала ставил одновременно и на де Гол-
ля, и на Петэна, потом, предвидя разрыв с маршалом, вы-
двинул на первый план Жиро, затем, убедившись, что
бывший узник Кенигштейна (т. е. Жиро) потерпел про-
вал, открыл шлагбаум Дарлану и, наконец, после смерти
адмирала, снова пустил в ход Жиро!»8.
Такая тактика предполагала прежде всего, что коми-
тет «Сражающаяся Франция» в Лондоне и администра-
ция во главе с Жиро в Алжире будут разъединены до тех
пор, пока вследствие получаемой от США материальной
помощи и политической поддержки Жиро не окажется в
состоянии либо «присоединить к себе» руководство «Сво-
бодной Франции» на основе признания последним геге-
монии блока Жиро — США, либо оттеснить его на задний
план, чтобы при решении любого аспекта французского
вопроса Вашингтон мог с ним не считаться. Вот почему,
когда в конце 1942 года де Голль от имени лондонского
комитета обратился к Жиро с предложением союза и вза-
имодействия, Жиро попросту оставил это предложение
без ответа.
«Каждый понимал, что поведение генерала (Жиро, —
Ю. К.) прямо продиктовано наставлениями Мэрфи.
А это означало, что американцы, проповедуя единение, на
практике противятся ему-сами»9. Такой вывод вытекал,
впрочем, не только из закулисных махинаций Мэрфи, но
и из таких дискриминационных действий американских
властей, как арест французских моряков, оказавшихся в
Америке, которые решили присоединиться к «Сражаю-
щейся Франции», как угрозы со стороны госдепартамента
в адрес представителей комитета этой организации в Ва-
шингтоне Тиксье и Гэйрала, как распространение по всем
каналам американской пропаганды официозных заявле-
ний, обвинявших де Голля в «саботировании военных уси-
лий союзников», и т. д.
Тем не менее к январю 1943 года и в Вашингтоне ощу-
тили необходимость сделать какие-то жесты, предназна-
ченные создать впечатление, что американская позиция в
отношении де Голля сделалась мягче и гибче. Средством
87
достижения этой цели и была идея Рузвельта организо-
вать встречу де Голля с Жиро и вынудить их подписать
совместное коммюнике. Поскольку президент США ока-
зался бы ключевой фигурой в сближении Жиро и де Гол-
ля, это создало бы видимость пересмотра Вашингтоном
прежней одиозной политики при сохранении им ведущей
роли в решении французского вопроса и определении су-
деб Франции.
Внутренний же смысл этого маневра был иным. Если
«Сражающаяся Франция» и алжирская администрация
Жиро встретятся как бы на равных, то именно это должно
в глазах французов, как и всей мировой общественности,
продемонстрировать, что «алжирская ставка» США сде-
лана не напрасно и «сам» де Голль признает Жиро (а сле-
довательно, и весь его марионеточный аппарат в Алжире)
чем-то равным движению «Сражающаяся Франция» и
его верховному органу — лондонскому комитету. На деле
это обернулось бы в дальнейшем усилением американской
поддержки Жиро и активизацией американских усилий
«протолкнуть» Жиро в лидеры всей Франции.
Естественно, что все это не было секретом для генера-
ла де Голля и его окружения. После того как Жиро пер-
воначально отказался принять предложение об объеди-
нении, сделанное верховным органом «Сражающейся
Франции», а затем «внезапно» согласился встретиться с
де Голлем, вряд ли в руководстве «Сражающейся Фран-
ции» могли существовать сомнения насчет мотивов Жиро
и тех, кто стоял за его спиной. Потребовались немалые
усилия самого президента Рузвельта, а также Черчилля,
для того чтобы встреча двух французских лидеров состо-
ялась. 26 января 1943 г. после краткой и холодной беседы
де Голль и Жиро пожали друг другу руки на фоне руко-
плескавших Рузвельта и Черчилля и подписали офици-
альное коммюнике, из текста которого, однако, вытекало,
что вопросы, связанные с взаимоотношениями «Сражаю-
щейся Франции» и алжирской администрации Жиро не
будут решены в духе американских пожеланий. В коммю-
нике говорилось: «Мы встретились, мы беседовали, мы
пришли к соглашению относительно того, что наша общая
цель — освобождение Франции и триумф человеческих
свобод через посредство полного разгрома врага. Эта
цель будет достигнута только благодаря единству всех
французов, сражающихся плечом к плечу со своими со-
юзниками» 10.
88
Но как будет обеспечено это столь необходимое един-
ство французов, какой орган и лидер возглавят их, не
оговаривалось в коммюнике, ибо у «Сражающейся Фран-
ции», влияние, силы и авторитет которой день ото дня воз-
растали, не было оснований капитулировать перед бло-
ком США — Жиро, а дирижеры этого блока пытались
продлить существование алжирской администрации Жи-
ро в качестве возможного противовеса «Сражающейся
Франции».
10 апреля 1943 г. Жиро направил де Голлю предвари-
тельно согласованный с американцами меморандум, в ко-
тором излагались следующие предложения: Франция до
конца войны не будет иметь национального правительст-
ва, находящегося в равноправных отношениях с другими
партнерами по коалиции; на территории Франции, осво-
бождаемой от оккупантов, будет устанавливаться не ог-
раниченная никакими французскими органами власть со-
юзного главнокомандующего; главнокомандующий фран-
цузскими войсками (Жиро) несет ответственность лишь
перед союзным главкомом, которому полностью подчинен,
а не перед каким-либо французским органом. Таким об-
разом, заметил генерал де Голль, «в отсутствие реальной
центральной французской власти основные вопросы ре-
шались бы по усмотрению военачальника, находящегося
в подчинении у иностранного генерала» н.
Нетрудно заметить, что в случае одобрения де Голлем
этого проекта, Жиро оказался бы в привилегированном
положении и, таким образом, сделал бы своих хозяев —
американцев — вершителями судеб Франции. Эйзенха-
уэр, даже не ожидая конца переписки между Лондоном
и Алжиром, открыто заявил в беседе с Черчиллем 30 мая
1943 г., что, хотя африканская кампания завершилась,
США «продолжают рассматривать Жиро в качестве
главнокомандующего и лидера всех французских воору-
женных сил» и надеются, что британское правительство
придерживается того же взгляда 12.
Примечательно, что к этому времени и в Вашингтоне
избавились от каких-либо иллюзий относительно пригод-
ности Жиро на роль всефранцузского лидера. Видимо,
осенью и даже в начале зимы 1942/43 года в США пола-^
гали, что достаточно обеспечить Жиро материально-тех-
ническую поддержку, а морально-политический капитал
он в состоянии сколотить себе сам. Президент Рузвельт
заметил как-то своему сыну Эллиоту: «Жиро? О нем я
89'
получил очень хорошие отзывы от работников госдепар-
тамента и от Мэрфи». А еще через некоторое время он
добавил: «Жиро — это как раз такой человек, которого
можно использовать в качестве противовеса де Голлю».
Но вслед за этим президент принял Жиро, беседовал с
ним и, будучи опытным и проницательным политиком,
пришел к самым неутешительным выводам. «Боюсь,—
жаловался Рузвельт тому же Эллиоту, — что у нас очень
ненадежная опора. И это человек, который, по словам
Боба Мэрфи, умеет сплотить вокруг себя французов! Он
нуль как администратор и будет нулем как лидер» 13.
Тем не менее американская политика во французском
вопросе, в сущности, не менялась. По-видимому, сущест-
вовал фактор, игравший в определении этой политики
большую роль, чем личные качества Жиро и его реальный
политический вес. Сам Эллиот Рузвельт, когда он высту-
пил в качестве редактора-составителя сборника личных
писем своего отца, откровенно отметил, что таким фак-
тором была полная зависимость Жиро от Вашингтона.
Э. Рузвельт считает даже, что конфликт Жиро—де Голль,
как таковой, не существовал вовсе, а представлял собой
специфическую форму проявления основного конфликта
США — Англия14. Как явствует из записи Э. Рузвельтом
одного из высказываний отца, Ф. Рузвельт, констатируя
наличие поддержки Лондоном Французского комитета
национального освобождения и де Голля, преувеличивал
степень зависимости ФКНО от Лондона. Слова Ф. Руз-
вельта о том, что де Голль «весь принадлежит англича-
нам: душой, телом и даже штанами», выражали не только
пренебрежение президента США к главе ФКНО, но и
неправильную оценку Вашингтоном подлинного положе-
ния и роли ФКНО, де Голля и всего французского Со-
противления как в самой Франции, так и на международ-
ной арене.
Стремясь затушевать этот просчет, Э. Рузвельт под-
черкивает, что основную роль в осложнении отношений
между Рузвельтом и де Голлем, между Вашингтоном и
ФКНО, сыграли субъективные обстоятельства, прежде
всего личная антипатия Рузвельта к де Голлю, основан-
ная на неуступчивости и упрямстве последнего. Биограф
Ф. Рузвельта А. Хатч даже конкретизировал еще более
«вескую» причину этой личной антипатии, заявив, что в
ее основе лежит... отсутствие у де Голля чувства юмора,
что всегда отчуждало от него американского президента 15.
90
Однако ни Э. Рузвельт, ни А. Хатч не задаются, по-
видимому не случайно, вопросом: а что было бы, если бы
де Голль был несколько «мягче» и проявлял чуть больше
чувства юмора? Неужели этого было бы достаточно, что-
бы вся политика Вашингтона во французском вопросе
была иной и более эффективной?
Разумеется, определяющую роль в формировании
этой политики всегда играли иные факторы. В США име-
лись собственные взгляды на то, какой должна быть по-
слевоенная Франция. Эта американская программа еще
задолго до освобождения Франции оказалась в реальном
противоречии с волей и борьбой французского народа, его
движением Сопротивления, и не случайно, что для ее осу-
ществления не подыскали никого лучше, кроме как гене-
рала Жиро.
Требование
безоговорочной
капитуляции в историчес-
кой перспективе
24 января 1943 г., когда конференция «Симбол» офи-
циально закончила свою работу, в Касабланке состоялась
заключительная пресс-конференция, в которой участво-
вали Рузвельт и Черчилль. Выступая перед журналиста-
ми, Рузвельт заявил, что целью союзников является без-
оговорочная капитуляция фашистских заправил и что по-
следние «не могут рассчитывать на какое-либо подобие
компромиссного мира». Рузвельт не согласовал этой
формулы ни с государственным секретарем, ни с англий-
ским премьером и обнародовал ее неожиданно даже для
ближайших своих политических советников — членов его
«мозгового треста». Тем не менее это требование не при-
надлежало к числу необдуманных политических экспром-
тов: служивший в годы войны в госдепартаменте видный
американский историк Г. Фейс справедливо отмечает, что
в рамках внутреннего госдепартаментского исследования
военных и послевоенных проблем вопрос о путях возмож-
ного выхода из войны тех или иных фашистских стран
уже подвергся к этому времени специальному обсужде-
нию, и подкомитет госдепартамента по вопросам между-
народной безопасности с ведома штабов армии и флота
рекомендовал положить в основу соответствующих внеш-
неполитических акций США именно требование безогово-
91
рочной капитуляции. Характерно, что подкомитет исходил
в своих рекомендациях прежде всего из внутриполитиче-
ских факторов: американский народ не должен после вто-
рой мировой войны ощутить себя столь же преданным
«умиротворением» агрессоров, как это было после пер-
вой 16.
Естественно, что ведомство Геббельса, прослышав о
формуле безоговорочной капитуляции, постаралось из-
влечь из нее всю возможную выгоду в плане «доказатель-
ства», что союзники обрекают германский народ на бес-
правие и уничтожение.
Критики политики Рузвельта стремятся использовать
выдвинутый им в Касабланке лозунг для «доказательст-
ва» того, что США вообще не должны были стремиться к
такой победе над гитлеровской Германией, которая лиши-
ла бы ее возможности быть «противовесом» Советскому
Союзу в Европе, эффективной военно-политической ба-
зой для послевоенного агрессивного курса США17. Но
тезис об отрицательном влиянии требования безоговороч-
ной капитуляции на ход военных действий вследствие яко-
бы вызванного им усиления сопротивления немцев, как
показали многие американские и английские исследова-
тели, мягко говоря, сомнителен.
Во-первых, как справедливо отмечает видный англий-
ский военный историк Дж. Эрман, попросту невозможно
получить точные данные об отрицательном воздействии
этой формулы на готовность немцев капитулировать, если
и считать, что такая «готовность» уже к январю 1943 года
существовала. «Мы не можем сказать, — пишет Эрман,—
что условия для действий оппозиции в Германии были бы
более благоприятны, если бы союзниками не было выдви-
нуто требование безоговорочной капитуляции. Ничего не
можем мы сказать и о том, какое воздействие это требо-
вание оказало на Германию в целом, потому что невоз-
можно доказать, что оно помешало кому-нибудь из нем-
цев сложить оружие» 18.
Во-вторых, специальное расследование, проведенное
американскими властями после войны среди германских
военнопленных, а также среди общественности Западной
Германии, показало, что тем, кто намеревался сложить
оружие, сдаться в плен или содействовать выходу Герма-
нии из войны в целом, требование безоговорочной капиту-
ляции никаким препятствием не являлось. Основываясь
на этом, С. Морисон заявляет, что касабланкская форму-
92
ла Рузвельта «ни на один день не продлила войну и ни
в какой степени не должна нести ответственность за на-
ши послевоенные трудности» 19.
В третьих, формула безоговорочной капитуляции, не-
изменно фигурировавшая в Последующих выступлениях
Рузвельта по германскому вопросу, неоднократно ком-
ментировалась президентом с целью подчеркнуть, что из
нее не вытекает тех выводов, на которых так рьяно спе-
кулировала пропагандистская машина Геббельса. Прези-
дент не оставил, в частности, без внимания замечание
И. Сталина, высказанное в Тегеране, о необходимости
уточнения содержания этой формулы, и соответствующие
уточнения неоднократно делались Рузвельтом в его пуб-
личных выступлениях.
Наконец, какие бы радикальные заявления ни дела-
лись в тот период руководителями союзников — все рав-
но не они определяли ход событий. Если Рузвельту и Чер-
чиллю было важно в период, когда в центре общего вни-
мания находились операции на Восточном фронте, хотя
бы посредством радикальных словесных заявлений обра-
тить внимание общественности на то, что на Западе также
предпринимаются какие-то действия, то затянувшаяся
полемика по вопросу о касабланкской формуле Рузвельта
во многом также служит этой цели. Ибо в ходе этой по-
лемики внимание читателя слишком часто приковывается
к многочисленным деталям и эпизодам того бесславного
времени, когда союзники «забавлялись с 5—6 герман-
скими дивизиями» (Черчилль). Между тем анализ ги-
гантских сражений на Востоке, где решалась, кстати, и
судьба второго фронта, и даже упоминания о них остают-
ся, как правило, вне поля зрения авторов, до сих пор
пылко полемизирующих вокруг тех или иных перипетий
в лондонских и вашингтонских «коридорах власти».
В свое время об этих бесплодных спорах неплохо отозвал-
ся заместитель военного министра США Макклой: «Крас-
ная Армия — вот что лучше всяких формул, придуманных
на конференциях, влияет на сопротивление нацистов. И я
не буду разубеждать их в том, что, подвергая чужие стра-
ны опустошению, они сами однажды испытают его на
себе»20.
Главное же при оценке касабланкской формулы Руз-
вельта состоит в том, что она не была к описываемому
времени ни первой, ни самой радикальной. Еще в ноябре
1941 года, а затем и в 1942 году была изложена про-
93
грамма Советского правительства в отношении фашист-
ского блока, равно как и временно захваченных им госу-
дарств. Как известно, эта программа со всей четкостью
предусматривала сохранение национального и государ-
ственного существования немецкого народа, ликвидацию
фашизма и недопущение его возрождения в послевоен-
ное время, наказание фашистских военных преступников
и зачинщиков войны, восстановление временно оккупиро-
ванных фашистами государств. Если бы Рузвельт и Чер-
чилль в Касабланке присоединились к этой программе, то
это в гораздо более полной степени продемонстрировало
бы единство союзников, содействовало бы сближению и
в то же время лишило бы фашистскую пропаганду воз-
можности спекулировать на вольном интерпретировании
термина «безоговорочная капитуляция» и возможных ее
последствий.
Эта программа была неизмеримо шире по значению и
открываемым перспективам и несравненно более четкой
по формулировкам, нежели требование безоговорочной
капитуляции Рузвельта.
После Касабланки
Когда было опубликовано официальное коммюнике о
встрече Рузвельта и Черчилля в Касабланке, то в США,
как и в Англии, оно было воспринято в качестве своего
рода предзнаменования решимости правительств этих
стран открыть второй фронт в Европе в 1943 году. В один
и тот же день, 28 января 1943 г., с комментариями такого
рода выступили наиболее солидные американские и анг-
лийские газеты. Что же касается самих руководителей
США и Англии, то в их переписке с И. Сталиным содер-
жалось прямое обещание открыть второй фронт не позд-
нее августа — сентября. Правда, это обещание первона-
чально было дано в самой общей, ни к чему не обязыва-
ющей форме. В первом послании Рузвельта и Черчилля,
полученном в Москве 27 января, говорилось лишь о за-
планированных на первые девять месяцев года операциях
в Восточном Средиземноморье и содержалась информа-
ция о воздушном наступлении на Германию21. Только
после специального запроса И. Сталина от 30 января
Черчилль от имени президента США и своего заявил:
«Мы также энергично ведем приготовления, до пределов
наших ресурсов, к операции форсирования Канала в авгу-
94
сте. Если операция будет отложена вследствие погоды
или по другим причинам, то она будет подготовлена с уча-
стием более крупных сил на сентябрь»22.
Таким образом, в посланиях Рузвельта и Черчилля,
где Советский Союз информировался об основных итогах
и решениях Касабланкской конференции, содержались
обязательства, которые не только не были приняты на
конференции, но фактически были отвергнуты ею. Ка-
саясь причин столь разительного противоречия между
словом и делом, генерал Брэдли отмечает, что союзники
все еще «никак не могли отделаться от мысли, что СССР
договорится с Гитлером за их спиной, и потому продол-
жали придерживаться прежней „политики обещаний**»23.
Весной 1943 года гитлеровское командование, остро
нуждавшееся в подкреплениях в районе Донбасс — Харь-
ков, приступило к массированной переброске войск на
Восточный фронт из Западной Европы. Лишь в середине
февраля в этот район было переброшено из Франции,
Голландии и Бельгии 12 свежих германских дивизий, в
том числе 4 танковые и 1 механизированная. Всего к се-
редине марта с Запада на советско-германский фронт
гитлеровцы беспрепятственно перебросили 36 дивизий, в
том числе 6 танковых. «Легко понять, какие затруднения
эю создало для советской армии и как это облегчило по-
ложение немцев на советско-германском фронте»24,—
говорилось в послании И. Сталина Рузвельту. В такой
ситуации обычный англо-американский тезис о «положи-
тельном» влиянии средиземноморских операций на об-
щий ход антигитлеровской борьбы, и в частности на поло-
жение на Востоке, в большей степени обесценивался. По-
нимая это, Рузвельт и Черчилль в своих посланиях в
Москву придерживались таких формулировок, которые
могли вызвать там одобрение, даже в том случае, если
эти формулировки не определяли той политики, которую
Соединенные Штаты и Великобритания выработали для
себя.
О том, как далеко зашло это противоречие в амери-
канской политике, можно судить, например, по следующе-
му факту. В 1942 году военное министерство США сочло
необходимым довести число американских дивизий до
200. В январе же 1943 года целых 100 дивизий было сочте-
но... лишними. В результате приняли решение ограничить-
ся формированием лишь 100 дивизий, а вместо 1 млн. сол-
дат для участия во вторжении на континент из Англии
95
решили направить в Англию... не более 427 тыс.25 Из
16 дивизий, явившихся на дебаркадеры различных портов
США в январе 1943 года, более 10 было отправлено на
Тихий океан.
Для каких же целей в таком случае создавалась в
США огромная армия, о которой так много говорилось
и писалось в то время?
Такой вопрос, естественно, ставился многими совре-
менниками событий, хотя, конечно, в условиях 1943 года
лишь немногие открыто говорили о некоторых скрытых
целях, преследуемых «консервацией» американских во-
оруженных сил. К числу таких откровенных высказыва-
ний бесспорно относится признание «Нью-Йорк дейли
ньюс» от 16 февраля 1943 г., которая многозначительно
обращала внимание читателей на усиленное распростра-
нение «в последнее время» высокопоставленными вашинг-
тонскими кругами заявлений о том, что формируемая в
США многочисленная армия «предназначена в основном
для мирной конференции». Ведь если СССР станет глав-
ным фактором победы союзников, то Англия и США «смо-
гут говорить с Россией на мирной конференции более
твердо лишь при наличии большой американской армии»,
которая «будет хорошим обеспечением успеха этой
конференции», заключала газета.
Конечно, «Нью-Йорк дейли ныос» не являлась тогда,
как и впоследствии, солидным и хорошо информирован-
ным изданием. Но это ее высказывание тем более симпто-
матично, что оно, по-видимому, не случайно совпало с пе-
риодом значительного охлаждения американо-советских
отношений. Речь идет о так называемом «инциденте
Стэндли», который имел место в марте 1943 года и пред-
ставлял собой один из эпизодов оказания давления на
СССР со стороны американской реакции и ее представи-
телей в правительственных сферах США.
8 марта 1943 г. посол США в СССР адмирал Стэндли
устроил пресс-конференцию, на которой обвинил прави-
тельство Советского Союза в том, что оно не информиру-
ет советский народ о направляемой в СССР помощи США
по ленд-лизу. В официальной телеграмме в госдепарта-
мент Стэндли ограничился буквально одной самой общей
фразой об этом своем заявлении. При этом он не процити-
ровал дословно того, что говорил на пресс-конференции.
Сказано же им было следующее: «Я внимательно искал
в русской печати сообщений о том, что русские получают
96
материальную помощь от Америки, но я не нашел ника-
кого подлинного признания этого»26.
Произнесенная в разгар войны такая фраза прозвуча-
ла как оскорбление народу, несшему на своих плечах ос-
новную ее тяжесть. Но в политическом смысле высказы-
вание Стэндли было воспринято заправилами фашистско-
го блока, а также международной общественностью не
как случайная обмолвка «морского волка», внезапно ока-
завшегося на дипломатическом посту. Это было прямое
обвинение союзника США в нелояльности по отношению
к США, а следовательно, гласное выражение недоверия
этому союзнику.
Через день, 10 марта, итальянское фашистское инфор-
мационное агентство так прокомментировало выступле-
ние адмирала: «Русские требуют открыть второй фронт,
так как им надоело выносить все бремя войны на своих
плечах. Американцы вовсе не собираются оказать им ту
помощь, в которой они более всего нуждаются, и, чтобы
предупредить события, заранее кричат на весь мир о той
огромной помощи, которую они якобы оказывают
СССР»27.
Вся система пропаганды в фашистских странах ощути-
ла в заявлении Стэндли новый живительный стимул:
прогнозы о «распаде» союзнической коалиции, о ссоре
СССР и США и т. п. полились широким потоком. Обще-
ственность в Англии и США реагировала горячо, Стэнд-
ли превращался на глазах в одиозную и нетерпимую фи-
гуру.
В госдепартаменте безошибочно отгадали наступление
бури и сочли за благо отмежеваться от Стэндли заранее,
до того как появятся неизбежные и справедливые обви-
нения в адрес госдепартамента. Тот прецедент, в котором
нуждалась американская дипломатия в связи с очеред-
ным нарушением обещания открыть второй фронт, нако-
нец появился, но его, конечно, не стоило приветствовать
открыто.
9 марта, на следующий день после злополучной пресс-
конференции Стэндли, Уэллес собрал пресс-конференцию
у себя в госдепартаменте. Уэллес заявил представителям
печати, что адмиралу предписано прислать в госдепар-
тамент полный текст своего заявления и что он, Уэллес,
«желает внести полную ясность относительно того, что
это заявление Стэндли сделано без предварительной кон-
сультации с правительством США». Но столь категорич-
4-714
97
ное заявление тем не менее не могло достигнуть постав-
ленной цели — доказать, что госдепартамент не одобряет
выступление Стэндли по существу. Ибо буквально не пе-
реведя дыхания, Уэллес продолжил: «Все, что мог ска-
зать посол Стэндли, имело целью не вызвать сомнения,
а, наоборот, ликвидировать какие-либо сомнения в отно-
шении доверия и взаимопонимания между союзниками»28.
В самом деле, если именно это мог и хотел сказать
посол Стэндли, зачем же было требовать текст столь не-
винного заявления для госдепартаментского разбора?
И как можно до получения и прочтения текста ручаться
за то, что мог или не мог сказать его автор, к тому же не
согласовавший своего заявления с непосредственным ру-
ководством?
Очевидно, что госдепартамент не решился сделать вид,
будто ему нечего сказать по поводу адмиральского заяв-
ления— ведь не далее как в январе советская печать
опубликовала полные данные об американских поставках
СССР по ленд-лизу за истекший год. Но и дезавуировать
адмирала прямо и открыто не хотелось: вряд ли госде-
партамент мог быть недоволен им по существу или иметь
иной образ мыслей по этому вопросу. Вот почему пози-
ция Уэллеса, который фактически брал Стэндли под за-
щиту своим категорическим заявлением о том, что тот и
в мыслях не имел ничего плохого относительно СССР,
показалась в госдепартаменте наилучшим выходом из по-
ложения.
Но в широкой печати США «формула Уэллеса» не
встретила поддержки, тем более, что ряд известных поли-
тических деятелей Америки, давно и хорошо знавшие
Стэндли, сразу же опровергли предположение, будто ад-
мирал хотел «ликвидировать недоразумения» в советско-
американских отношениях.
В конце концов сам Стэндли, столкнувшись с широкой
и неблагоприятной для него в целом реакцией в США,
понял, по-видимому, что лучше всего сменить поле дея-
тельности. В письме Рузвельту от 3 мая 1943 г. он откро-
венно просит побыстрее отозвать его домой и заменить
другим, «более опытным человеком». Здесь, в закрытой
дипломатической переписке, Стэндли, как мы видим, смог
признать себя неподходящим лицом для формирования и
осуществления политики США по отношению к СССР.
Тем разительнее трансформация суждений адмирала в
послевоенный период. В своих мемуарах Стэндли не толь-
98
ко не вспоминает, что когда-то просил поручить проведе-
ние в жизнь американской политики более опытному пос-
лу, но, напротив, выступая с высоты своего действитель-
но немалого опыта провоцирования конфликтов в
советско-американских отношениях, осуждает Рузвельта
за «соглашательство» и «порочность» его курса, обвиняет
его в «содействии коммунизму». Единственное, что огор-
чило адмирала-мемуариста в послевоенный период, это
то, что подлинным автором и инициатором «холодной
войны» принято почему-то считать Джеймса Бирнса, а не
его, Уильяма Стэндли29.
Впрочем, на эту малопочетную роль не без оснований
претендует теперь и другой бывший посол США в
СССР — Д. Кеннан, который в своих недавно опублико-
ванных мемуарах утверждает, что именно он раньше, чем
кто-либо, начал «подстрекать и поощрять Вашингтон» к
«жесткому курсу» против СССР30.
В заключение стоит лишь отметить, что, хотя в 1943 го-
ду общий судовой тоннаж увеличился в США и Англии на
11 млн. т, перерыв в снабжении Советского Союза через
северные порты (наиболее эффективная трасса) составил
целых 7 месяцев против 3 в 1942 году, а общее число при-
бывших в эти порты конвоев составило лишь 6 (121 суд-
но) — намного меньше, чем в 1941 году. Эти факты убе-
дительно свидетельствуют о надуманности утверждений
Стэндли относительно роли американских материально-
технических поставок.
Но этот бесславный инцидент по-своему симптомати-
чен. Он как бы продемонстрировал нарастание тех под-
спудных тенденций подготовки к новым, враждебным
отношениям к СССР, которые столь широко распростра-
нились в Вашингтоне в последующем.
Миссия Идена в Вашингтон
Если «инцидент Стэндли» относился к числу тактиче-
ских эпизодов, имевших значение лишь в сопоставлении с
гораздо более крупного плана стратегическими события-
ми и мероприятиями, то именно к этой последней группе
относится визит британского министра иностранных дел
Идена. В развитии межсоюзнических отношений того
времени визит Идена в Вашингтон в марте 1943 года за-
нимает видное место, ибо он явился, по существу, первым
англо-американским мероприятием, во время которого
4*
99
состоялось более или менее конкретное обсуждение про-
граммы послевоенного мира на основе сепаратных пере-
говоров без СССР. От конференции «Аркадия» или не-
которых иных англо-американских встреч этот визит
отличался, во-первых, тем, что обсуждение англо-амери-
канской стратегической подготовки к постановке проблем
послевоенного мира здесь было не эпизодическим, второ-
степенным, как в предшествовавших случаях, а основным
вопросом. Во-вторых, ход обсуждения показал, что как в
США, так и в Англии имеет место интенсивное и сепа-
ратное по отношению к СССР планирование основ после-
военного урегулирования. В-третьих, в ходе визита Идена
было продемонстрировано, что, несмотря на все расхож-
дения и противоречия между Англией и США, Советский
Союз в планах обоих партнеров оставался стороной, ко-
торую надлежало в большей степени ставить перед фак-
том предварительного достижения англо-американского
единства взглядов по тому или иному вопросу, нежели
привлекать к совместной выработке общей межсоюзниче-
ской платформы.
Идея организации сепаратной работы по выработке
особой, англо-американской программы мира принадле-
жала англичанам и логически вытекала из их концепции
англосаксонского единства на основе американской по-
мощи и английской политической программы. Поскольку
первая должна была стать лишь материально-техниче-
ской предпосылкой торжества второй, в Вашингтоне ни в
ходе конференции «Аркадия» в декабре 1941 года, ни в
последующем, 1942 году не спешили поддержать эти анг-
лийские предложения.
Наступил 1943 год, кончалась североафриканская кам-
пания, назревала следующая, также типично англосак-
сонская периферийная кампания в Италии, а политиче-
ски, с точки зрения Лондона, англо-американский блок
был еще недостаточно четко оформлен. От осуществления
сепаратных кампаний к разработке сепаратной англо-
американской программы окончания войны и формирова-
ния в основных чертах системы послевоенного мира —
таков был генеральный курс английской дипломатии. По-
скольку американских партнеров было легче подтолкнуть
на очередную периферийную кампанию, чем на далеко
идущую политическую договоренность по созданию такой
англо-американской системы, в которой мощь США долж-
на была к собственной невыгоде сосуществовать с британ-
100
ской политической умудренностью и некоторым образом
даже обслуживать эту последнюю, англичане каждый
очередной шаг к созданию этой системы делали после
каждого вползания США в очередную английскую пери-
ферийную кампанию.
Так, когда союзники высадились в Северной Африке и
США все глубже стали втягиваться в средиземноморские
дела, Лондон поставил вопрос об укреплении американо-
английского взаимопонимания в подготовке программы
послевоенного мира. 30 ноября 1942 г. британский посол
в Вашингтоне Галифакс информировал Уэллеса, что, с
точки зрения Лондона, этой цели лучше всего послужил
бы скорый визит в США королевского министра иностран-
ных дел, который должен изложить предложения своего
правительства по вопросу о выработке совместной широ-
кой англо-американской программы.
Американская сторона тоже ощущала потребность в
известном прояснении своей политической позиции, хотя
бы для того, чтобы ограничить английское влияние на
формирование системы послевоенного мира. Предложе-
ние Лондона было принято, и вопрос о приезде Идена в
Вашингтон в марте 1943 года был решен положительно.
Первые встречи, которые Иден имел в Вашингтоне,
носили общий протокольный характер. 16 марта Уэллес
предложил Идену перейти к обсуждению специальных
проблем. Таких проблем собеседники наметили две: во-
прос о будущем Германии и вопрос об отношениях с
СССР. Следовательно, на первой же рабочей встрече бы-
ли поставлены наиболее важные вопросы, выходящие по
своему характеру и значению за рамки англо-американ-
ских отношений. Этот вывод становится еще бесспорнее
в свете последующих встреч, на которых были подвергну-
ты обсуждению также проблемы Польши и Франции.
Первоначально Иден обрисовал позицию своего пра-
вительства в самой общей форме, заявив лишь, что Гер-
мания должна оставаться‘после войны раздробленной и
что такое ее состояние наиболее целесообразно подгото-
вить и закрепить посредством поощрения местных, гер-
манских сепаратистских движений.
Более конкретный и развернутый план представил
Уэллес, под руководством которого в недрах госдепарта-
мента был уже создан и активно функционировал осо-
бый совещательный комитет по планированию послево-
енного мира. Уэллес предложил раздробить Германию на
101
четыре части: Восточная Пруссия должна быть изъята
из-под германского суверенитета и юрисдикции; Рейн-
ланд, Вюртемберг и Бавария образуют юго-западное гер-
манское католическое государство; на базе остатка Прус-
сии создается северо-восточное германское государство;
территории от датской границы до Рейна образуют севе-
ро-западное германское государство31. Уже в этой про-
грамме Уэллеса, как и во всех последующих американ-
ских планах и предложениях по германскому вопросу,
принцип регионализма и политического раскола Германии
решительно доминирует над принципом ее структурной
перестройки на основах денацификации, демонополизации
и всесторонней демократизации вообще. Об этом важней-
шем принципе Уэллес не проронил ни слова.
На следующий день, 17 марта, переговоры были про-
должены с участием президента. Рузвельт согласился с
принципом поощрения сепаратистских движений. Что же
касается обсуждения германской проблемы в целом, то в
нем появился новый элемент. Гарри Гопкинс поставил
вопрос об ускорении выработки общей американо-англий-
ской программы по вопросу о будущем Германии. «Если
англичане и американцы не будут действовать быстро и
наверняка, то произойдет одно из двух, — говорил Гоп-
кинс,— либо Германия станет коммунистической, либо
возникнет полная анархия». Чтобы избежать этого, Гоп-
кинс предложил госдепартаменту и Форнн оффису поторо-
питься с выработкой законченной англо-американской
программы по германскому вопросу, которую затем, пос-
ле утверждения Рузвельтом и Черчиллем, можно будет
обсудить с русскими32.
С этим предложением согласились, началось столь
широкое, активное и конкретное обсуждение перспектив
англо-американского «урегулирования» германской проб-
лемы, что тот же Гопкинс почувствовал необходимость
выступить с предостережением. Он сказал, что «если в
мире создастся впечатление, будто США и Англия, ни с
кем не советуясь, планируют судьбы мира, то это вызовет
крайне неблагоприятную реакцию...»33.
Это предостережение было выслушано с сочувствием,
принято без возражений, но на дальнейшее обсуждение
ничуть не повлияло. 23 марта Рузвельт направил Хэллу
следующее выразительное послание: «Дорогой Корделл!
Хочу, чтобы вы исследовали с англичанами вопрос о под-
готовке наших послевоенных планов по отношению к
102
Германии и Италии. Полагаю, что, когда мы закончим
серьезное обсуждение этих планов с британцами, мы
предложим их русским»34.
Итак, германский вопрос ставился прежде всего как
вопрос, относящийся к англо-американской сфере компе-
тенции. Советский Союз привлекался лишь на той заклю-
чительной стадии, когда англичане и американцы, урегу-
лировав все свои разногласия, выступят единым фронтом,
к которому СССР может примкнуть формально, но в
котором он не сможет участвовать по существу, ибо право
и возможность предрешить характер союзнической плат-
формы Лондон и Вашингтон зарезервировали предвари-
тельно за собой. К сожалению, именно это обстоятельст-
во, разрастаясь по мере приближения войны к концу, пре-
вратилось в ее исходе в непреодолимое препятствие к
решению германского вопроса в целом на межсоюзниче-
ской основе.
«Русский вопрос» начал обсуждаться еще 14 марта, на
обеде, данном в честь Идена в Белом доме. Рассматрива-
лись как отношения с СССР в общем плане, так и пробле-
мы, касающиеся непосредственно и только СССР, как,
например, проблема советских границ. Иден начал обсуж-
дение с пессимистической констатации того факта, что
Англия станет слишком слаба после войны, «чтобы про-
тивостоять России лицом к лицу». Сама эта формула
«противостояния», употребленная в марте 1943 года, убе-
дительно свидетельствует, как быстро собирались британ-
ские руководители перейти от сотрудничества с СССР к
«противостоянию» ему. К чести Рузвельта, он не исполь-
зовал предоставленную ему Иденом возможность провоз-
гласить, что США помогут Англии «противостоять»
СССР, и приглашение Лондона присоединиться к столь
раннему открытию «холодной войны» против Советского
Союза не было подхвачено президентом.
Зато вопрос о послевоенных границах СССР вызвал
горячее обсуждение. Рузвельт поинтересовался прежде
всего, «что может потребовать Россия на мирной конфе-
ренции». Иден сказал, что вернее всего, Прибалтику. То
обстоятельство, что еще в 1940 году народы Прибалтий-
ских республик уже сами определили свою судьбу, связав
ее с другими советскими народами, социалистическим
строем, даже не упоминалось. Не обнаружилось и сущест-
венных изменений в позиции США. Как и весной 1942 го-
да, американская сторона не соглашалась признать вхож-
103
дение Прибалтийских республик в состав СССР в прин-
ципе; единственное «смягчение» состояло в том, что США
в какой-то мере примирились с этим вхождением как с
фатальной неизбежностью. Президент сказал, что он
«понимает неизбежность согласиться с этим, но если мы
и согласимся, то должны использовать наше согласие в
качестве козыря, для того чтобы вынудить Россию пойти
на уступки в другом»35.
Затем собеседники перешли к обсуждению польского
вопроса, весьма обострившегося к этому времени вслед-
ствие происков польского эмигрантского правительства.
Как раз в преддверии визита Идена в Вашингтон оно
опубликовало официальное заявление о том, что при-
знает «линию Керзона» не как границу между Польшей и
СССР, а лишь как «линию перемирия», которая должна
быть затем пересмотрена таким образом, чтобы Западная
Украина и Западная Белоруссия оказались снова в пре-
делах Польши36. Одновременно оно попросило США и
Англию предпринять совместный демарш в пользу этой
абсурдной позиции.
В такой ситуации Рузвельт, Иден и Гопкинс начали
обсуждать польский вопрос. Следует отметить, что Иден
не заблуждался относительно тайных расчетов эмигрант-
ского правительства Польши, не одобрял их и не скрыл
этого от американцев. «В частных беседах поляки гово-
рят, что Россия будет так ослаблена в исходе войны, а
Германия окажется так основательно разгромленной, что
Польша станет наиболее мощной державой в этой части
мира», — в таких словах Иден изложил затаенные наде-
жды лондонских поляков и в заключение справедливо
назвал их нереальными. Данная оценка совпала и с мне-
нием американской стороны. Рузвельт еще в марте
1942 года высказался против поддержки непомерных
территориальных претензий лондонского эмигрантского
правительства, хотя и отметил, что оно будет «серьезно
разочаровано» этим. Позже, в сентябре 1942 года, Руз-
вельт справедливо подчеркнул (в письме находившемуся
тогда в Лондоне министру юстиции США Ф. Биддлу), что
все частные проблемы Польши могут быть удовлетвори-
тельно решены лишь на базе общего улучшения польско-
советских отношений 37.
В итоге было решено, что Польша должна получить
«солидное приращение на Западе» — в основном за счет
Восточной Пруссии — и что это обеспечит ей в послево-
104
енное время «удовлетворительные границы и жизненное
пространство», на Востоке же в основу советско-польской
границы должна быть положена «линия Керзона».
В целом англичане и американцы договорились о том,
что вопрос о границах Польши следует решать, «не уде-
ляя слишком большого внимания» непомерным претензи-
ям лондонского правительства Польши: факт, использо-
ванный реакционным эмигрантским историком Розеком
для обвинения Соединенных Штатов и Англии в «преда-
тельстве» Польши 38.
К сожалению, как Лондон, так и Вашингтон далеко не
последовательно и не полно придерживались в дальней-
шем этого здравого вывода, а к 1945 году и вовсе отошли
от него. Характерно, что хорошо осведомленная «Нью-
Йорк пост» 6 марта 1943 г., как раз накануне вашингтон-
ских переговоров, подчеркивала, что даже американские
сторонники Польши «считают польские требования чрез-
мерными», а в конце марта, уловив, очевидно, в госдепар-
таментской атмосфере признаки закулисной поддержки
лондонских поляков, опубликовала статью, разоблачав-
шую попытки и планы использовать послевоенную Поль-
шу в прежних санационных, антисоветских целях.
Впрочем, само лондонское эмигрантское правительст-
во в своем антисоветском ослеплении зачастую лишало
себя той поддержки Вашингтона, на которую могло бы
рассчитывать при других обстоятельствах. После того как
оно обвинило Советский Союз в сфабрикованном ведом-
ством Геббельса «катынском деле», даже госдепартамент
вынужден был осудить эту провокацию, что и было сдела-
но Уэллесом в беседе с послом лондонских поляков Цеха-
новским 26 апреля 1943 г.
В заключение бесед по территориальным и погранич-
ным вопросам участники вашингтонских переговоров
отметили правомерность включения Бессарабии в состав
Молдавской ССР и подтвердили советско-финскую гра-
ницу 1940 года 39.
Вслед за тем был затронут французский вопрос. Ста-
рания Вашингтона отстранить и изолировать де Голля и
«Сражающуюся Францию» не привели к успеху. Правда,
усилиями США генерал Жиро был возведен в ранг со-
председателя движения «Сражающаяся Франция», но си-
дел он на этом посту столь непрочно, что американцам
приходилось буквально ежемесячно проявлять свою на-
стойчивую заинтересованность в сохранении Жиро на по-
105
верхности событий. В Англии к этому времени считали
более логичным, целесообразным и выгодным перейти от
«ограниченного признания» де Голля к признанию руко-
водящего органа «Сражающейся Франции» в полном
смысле этого слова. Не последнюю роль сыграла в этом
принципиальная политика СССР, первым и наиболее по-
следовательно утвердившимся в этом мнении. Но в Ва-
шингтоне еще не считали игру проигранной. Стоило Иде-
ну затронуть в порядке зондажа вопрос о де Голле, как
Хэлл выступил с пространной, непримиримой деклараци-
ей. Назвав де Голля «одним из наиболее трудных полити-
ков», Хэлл вновь подчеркнул, что США отказываются по-
литически и юридически признать руководящий орган
«Сражающейся Франции» в качестве ее временного пра-
вительства, а де Голля — в качестве его главы. Развивая
мысль государственного секретаря, Рузвельт поставил
вопрос шире и высказал свои соображения о будущем
Франции. Оказывается, президент, исходя из того, что
Германия будет после войны в принципе демилитаризова-
на, видел Францию в качестве тоже более или менее ра-
зоруженной державы, а все контролируемые ею страте-
гически важные пункты он предложил передать под конт-
роль Объединенных Наций. Президент прямо заявил, что
США заинтересованы в Дакаре и не откажутся от уста-
новления над ним своей власти. Англии предлагалась Би-
зерта 40. При этом президента нисколько не смущало, что
Германия только, «может быть», будет демилитаризова-
на после войны, а Францию США ослабляли уже сейчас,
отказывая в признании французскому Сопротивлению и
внедряясь в принадлежавшие Франции стратегически ва-
жные пункты и районы.
По-видимому, интенсивность этого процесса ощущала
и Англия, и обещанная Рузвельтом Бизерта не осЪбенно
стимулировала англичан, претендовавших, разумеется, на
большее. Более того, в Лондоне трезвее оценивали степень
реального влияния движения «Сражающаяся Франция» в
самой Франции и обусловленные этим ее перспективы, не
говоря уже о том, что англичанами немало было постав-
лено на де Голля после лета 1940 года. Во всяком случае,
Иден разошелся в этом вопросе с президентом и государ-
ственным секретарем, высказавшись за сохранение силь-
ной Франции в послевоенной Европе и признание де Гол-
ля. При этом самый надежный и убедительный аргумент
Идена состоял в том, что сильная Франция наряду с силь-
106
ной Великобританией нужна прежде всего, чтобы быть
эффективным противовесом Советскому Союзу «на вся-
кий случай». Но американцев все еще больше устраивал
всегда послушный и на все готовый Жиро.
Другим вопросом, по которому, как и следовало ожи-
дать, Иден не нашел общего языка со своими американ-
скими собеседниками, был вопрос о международной опе-
ке. В ней Рузвельт и Хэлл видели ключ к такому решению
в послевоенное время проблемы «ликвидации» колониа-
лизма, которое в наибольшей мере устроило бы англий-
ских партнеров. Отлично информированный о подлинном
содержании американских планов установления после
войны «международной опеки», Иден сухо заметил, что
такая система «подорвет Британскую империю» и, ничего
не добавив, перевел разговор на другую тему.
В целом визит прошел в относительно спокойной, но
отнюдь не в идиллической обстановке. То обстоятельст-
во, что диалоги Рузвельта, Гопкинса и Хэлла с Иденом
ни разу не привели собеседников в состояние горячего
спора, подчас переходящего в перепалку на «высшем
уровне», объяснялось, конечно, отнюдь не только личной
выдержкой Идена. Просто его американские партнеры
отлично понимали, что англичане в преддверии очередной
встречи своего премьера с президентом проводят глубо-
кий дипломатический зондаж, и не спешили раскрывать
все карты, выставлять исчерпывающие, раскрывающие
их позицию аргументы и вообще приводить в действие
всю систему обоснования и «проталкивания» своих кон-
цепций, приберегая ее непосредственно для Черчилля.
Этим, по-видимому, следует объяснить и то, что на пере-
говорах вопрос о втором фронте даже не поднимался.
Обе стороны понимали, что его политическое решение
неизбежно и близко, однако, учитывая глубину и остроту
англо-американских разногласий по этому вопросу, оста-
вили его до лучших времен —до встречи Рузвельта с Чер-
чиллем, которую решено было провести в мае в Вашинг-
тоне.
В итоге Рузвельт в послании на Даунинг-стрит, 10,
написал как раз то, что, как он твердо знал, Черчиллю
будет приятно прочесть. В послании говорилось: «Мы
провели три вечера с Антони. Прекрасный человек. Мы
беседовали с ним на самые разнообразные темы, начиная
с вопроса о Карпатской Украине до выращивания земля-
ных орехов. Интересно отметить, что мы, видимо, придер-
107
живаемся единого мнения, по крайней мере в 95 процен-
тах всех случаев — неплохая средняя цифра»41.
Оставляя в стороне вопрос о достоверности той циф-
ры, которая, по мысли Рузвельта, должна была выразить
всю полноту англо-американского взаимопонимания, от-
метим лишь, что в иные минуты Рузвельт придерживался
более пессимистических оценок. Сравним действительное
содержание переговоров Идена в Вашингтоне с той ин-
формацией о них, которой Хэлл решил поделиться с Со-
ветским Союзом. Если Рузвельт даже в своем кратком
и сугубо личном послании Черчиллю упомянул, что с Иде-
ном обсуждался самый широкий круг проблем — «от Кар-
патской Украины до земляных орехов», включая герман-
ский вопрос, общеевропейскую ситуацию, территориаль-
ные вопросы и прежде всего непосредственно касавший-
ся Советского Союза вопрос о его западных границах,
то Хэлл, пригласив советского посла Литвинова 31 марта,
почти через 2 недели после отъезда Идена, просто-напро-
сто скрыл от него подлинное содержание переговоров.
Любезно подчеркнув, что в ходе переговоров «не было
принято никаких решений и не говорилось ничего такого,
о чем он не был бы рад сообщить как русским, так и ки-
тайцам», Хэлл произнес лишь несколько самых общих и
бессодержательных фраз об «общем подходе, общих иде-
ях и общих принципах», обсуждавшихся с английским
министром иностранных дел. Между тем, как показали
последующие события, именно в ходе визита Идена в Ва-
шингтон США и Англия наметили и обсудили тот круг
вопросов, по которому и произошло их блокирование по
отношению к СССР и совместное противодействие совет-
ской внешнеполитической программе перехода от войны
к миру.
Та нелояльность по отношению к Советскому Союзу,
которую Стэндли столь откровенно продемонстрировал в
Москве, в более утонченных формах проявилась и в Ва-
шингтоне. Все это в немалой степени содействовало уси-
лению недоверия между союзниками по антигитлеровской
коалиции, которое проявлялось все чаще и острее по мере
приближения конца войны.
США на конференции
„Трайдент"
Во время визита Идена в Вашингтоне было решено,
что следующая встреча Рузвельта, Черчилля и их штабов
состоится в Вашингтоне в мае 1943 года.
108
К этому месяцу сопротивление немецко-итальянской
группировки Роммеля было сломлено, Северная Африка
перестала быть фронтом борьбы и огромная союзничес-
кая армия со всеми средствами усиления, флотом, авиа-
цией, танками и т. д. осталась «без работы». Вопрос о
времени, месте и цели дальнейшего ее применения тре-
бовал совместного обсуждения и решения. Но к этому
времени в Лондоне и в Вашингтоне уже понимали, что
при решении этого вопроса придется считаться с необ-
ходимостью не только занять как-то свои войска, но и
учесть то изменение в соотношении сил в антигитлеров-
ской коалиции и во всем мире, которое произошло пос-
ле сталинградской победы. Эта победа, отметил в своем
объемистом труде Р. Шервуд, «изменила всю картину
войны и перспективы ближайшего будущего. В резуль-
тате одной битвы, которая по времени и невероятному ко-
личеству потерь была фактически равна отдельной круп-
ной войне, Россия стала в ряды великих мировых держав,
на что она давно имела право»42.
В такой ситуации уже было невозможно определить
стратегические планы на оставшуюся часть 1943 года и
на 1944 год, руководствуясь только соображениями англо-
саксонской выгоды или рамками периферийного планиро-
вания. Следовало увязать эти планы с той обстановкой
перелома в ходе войны, который произошел после Сталин-
градской битвы, и, хотя бы формально, поднять их на уро-
вень задач и целей, преследующих не отдельное, частное
поражение стран «оси», а их полную капитуляцию.
На Касабланкской конференции американские «транс-
ламаншцы» подверглись сильному и эффективному нажи-
му со стороны английских «периферийщиков» и, не буду-
чи поддержаны ни собственными коллегами-«тихоокеан-
цами» в высшем военном руководстве США, ни самим
президентом, отступили в беспорядке, обнаружив в своих
рядах сторонников «периферийной стратегии» с дальне-
восточным уклоном.
Однако стремление сохранить и претворить в конце
концов в жизнь тот принцип, который считался руководя-
щим в американской стратегии,— принцип концентриро-
ванного, мощного и эффективного удара на главном на-
правлении— сохранялось и в новой обстановке усилива-
лось и подкреплялось самой логикой событий. К тому же
Рузвельт обнаружил, по-видимому, что дальнейшие ус-
тупки английским и отечественным «периферийщикам»
109
чреваты не только затягиванием войны, но и перспекти-
вами чрезвычайного осложнения межсоюзнических отно-
шений. В целом подготовка американской стороны к оче-
редной встрече с англичанами была более тщательной,
чем перед касабланкской, а позиция представителей США
более единой.
Конференция «Трайдент» открылась в Вашингтоне
12 мая 1943 г. Понимая, что американцы попытаются
взять реванш за Касабланку, англичане провели на борту
трансатлантического лайнера «Куин Мэри», на котором
английская делегация, состоявшая из 100 человек, следо-
вала в Вашингтон, дополнительные совещания и консуль-
тации.
14 мая пришло известие о полном прекращении боев
в Северной Африке. На первом же заседании англичане
предложили распространить военные действия на Ита-
лию, как только Сицилия, об оккупации которой догово-
рились еще в Касабланке, будет захвачена. Но на сей раз
нм не удалось преуспеть. Было зафиксировано решение
открыть второй фронт вторжением на северо-запад Фран-
ции в мае 1944 года.
Таким образом, решение осуществить форсирование
Ла-Манша и высадку во Франции наконец перестало
быть предметом абстрактных кабинетных словопрений и
перешло в область непосредственной практической подго-
товки. Этот переход совершился с опозданием ровно на
один год против срока, вытекавшего из обещания США
и Англии об открытии второго фронта, данного весной
1942 года. Но сам ход подготовки «Оверлорда» неминуе-
мо обусловливал сужение масштабов и возможностей
«стратегии непрямых действий» уже в период, предшест-
вовавший открытию второго фронта.
Поэтому решения конференции «Трайдент» подверг-
лись осуждению в послевоенный период со стороны всех
реакционных историков и публицистов как в США, так и
в Англии. Эти решения рассматриваются как главная при-
чина того, что союзники не успели проникнуть на Балка-
ны и в Восточную Европу до прихода туда Советской
Армии и предотвратить возникновение народно-демокра-
тического строя. Стратегия США, объявляет, например,
американский историк и мемуарист Шотуэлл, не заслужи-
вает даже того, чтобы именоваться «стратегией». Амери-
канские планировщики мыслили лишь категориями опе-
раций местного масштаба, и то, что они не послушались
110
«настоящего» стратега — Черчилля, привело в конечном
счете к невыгодному для англосаксов соотношению сил
в послевоенной Европе43. Разумеется, английские авторы
с особой заинтересованностью развивают такую концеп-
цию стратегической «правоты» Англии и «неправоты»
США. Английский профессор М. Белов именует страте-
гические установки Маршалла и Рузвельта анахронизмом
периода «траншейной войны», когда полагалось собрать
все силы в кулак для удара против какого-либо локально-
го объекта и долбить по нему до самой победы. Белов,
впрочем, находит и еще одну причину «приверженности»
американцев к форсированию Ла-Манша. Он усматривает
ее в особенностях американской психологии, в рамки ко-
торой как-то не укладывается, что взятое на себя обяза-
тельство можно выполнить не буквально или не выпол-
нить вообще44. Попутно Белов объявляет, что англичане,
к которым американцы вообще проявляли чрезмерную
подозрительность, вовсе и не собирались срывать от-
крытие второго фронта. Показательно, что, вопреки всему
ранее написанному и сказанному американскими участ-
никами событий и мемуаристами, современные реакци-
онные историки в США также находят, что «средизем-
номорский вариант» Черчилля якобы отнюдь не пресле-
довал каких-либо враждебных СССР целей45.
Впрочем, в англо-американской историографии ми-
нувшей войны существует и точка зрения, несколько «реа-
билитирующая» американских инициаторов решения кон-
ференции «Трайдент» об открытии второго фронта в мае
1944 года. Ее представители обращают внимание на то,
что это решение благополучно ужилось и в течение всех
оставшихся лет войны сосуществовало с развитыми эле-
ментами стратегии «непрямых действий» и периферийных
ударов 46.
Больше, чем в предшествующих случаях, на конферен-
ции «Трайдент» говорилось о дальневосточных пробле-
мах. Частично это объяснялось тактическими соображе-
ниями: у американцев был свой «средиземноморский
вариант» — Тихоокеанский фронт. Каждый раз, когда анг-
личане особенно упирались в вопросе об «Оверлорде», аме-
риканцы говорили: «Тогда мы займемся исключительно
войной с Японией», и англичане склонялись к компромис-
су. Но главное состояло в том, что весной 1943 года, когда
бурная японская экспансия была уже остановлена и пе-
риметр непомерно раздувшейся Японской империи под-
111
вергался все большему американскому нажиму, следова-
ло согласовать единую союзническую стратегию на Даль-
нем Востоке.
В свое время — на конференции в Касабланке — США
активно толкали Англию на активизацию действий в Бир-
ме с целью ее очищения от японцев. В дальнейшем пред-
ложения командующего американской авиацией в Китае
генерала Ченнолта и усилия Чан Кай-ши, помноженные
на приверженность многих американских высокопостав-
ленных военных доктринам «тотального воздушного насту-
пления», сделали свое дело. На конференции «Трайдент»
Рузвельт, Гопкинс, Арнольд и многие другие стали на ту
точку зрения, что следует попробовать вывести Японию из
войны путем бомбардировок, опираясь на восточнокитай-
ские базы. В самом Китае отстаивавший эту точку зре-
ния Ченнолт сумел заручиться поддержкой Чан Кай-ши.
Поэтому было решено отказаться от освобождения всей
Бирмы и ограничиться лишь очищением от японцев Се-
верной Бирмы, и в частности трансбирманской шоссейной
магистрали, которая вела в Китай. Это означало отказ
от плана командующего американо-китайскими силами
генерала Стилуэлла и повышение ставки на Чан Кай-ши.
Затем перешли к рассмотрению плана Ченнолта.
Здесь разыгрался следующий любопытный эпизод,
как нельзя лучше характеризующий взаимоотношения
сторон в треугольнике Стилуэлл — Ченнолт — Чан
Кай-ши. Председательствовавший на заседании глав
правительств совместно с начальниками их штабов пре-
зидент Рузвельт задал генералу Стилуэллу вопрос: «Что
вы думаете о Чан Кай-ши»? Стилуэлл ответил: «Это ста-
рый негодяй, который никогда не держит своего слова,
сэр». Тогда Рузвельт обратился с таким же вопросом к
Ченнолту. Тот ответил: «Сэр, я полагаю, что генера-
лиссимус— один из двух или трех величайших военных
и политических деятелей нашего времени. Он никогда не
нарушает свое слово» 47.
После этой красноречивой перепалки слово было пре-
доставлено Ченнолту, который изложил свой план, за-
просив, однако, уже не 105 истребителей, как предпола-
галось первоначально, а 150, и не 42 бомбардировщика,
а 105. План Ченнолта был принят. Немалую роль в таком
исходе конфликта Стилуэлла с Ченнолтом сыграло вме-
шательство Чан Кай-ши, который не остановился перед
самыми крайними мерами давления на своих «старших
112
партнеров» и осуществил даже нечто вроде шантажист-
ской «психологической атаки».
17 мая, когда конференция была в самом разгаре, ки-
тайский представитель д-р Сун по указанию Чан Кай-ши
заявил на совещании англо-американских начальников
штабов, что если обещания США и Англии в отношении
увеличения помощи Китаю выполнены не будут, то Ки-
тай... заключит сепаратный мир с Японией48. Решив
предвосхитить возможное развитие событий и зная о
склонности Чан Кай-ши к коллаборационизму, Рузвельт
уже 18 мая — задолго до конца конференции — уведомил
Чан Кай-ши, что его пожелания учтены и решение об
увеличении американских поставок принято. Позже это
решение было проведено через комитет англо-амери-
канских начальников штабов.
Но «план Ченнолта» не принес триумфа ни ему са-
мому, ни его сторонникам как в США и Англии, так и в
Китае. Уже в 1944 году стало ясно, что вывести Японию
из войны путем бомбардировок столь же невозможно, как
и Германию. Хотя Ченнолт получил в два раза больше
материалов и техники, чем просил в мае 1943 года, он не
только не выбил японцев из Китая, но сам потерял 7
своих крупнейших баз и аэродромов — факт, убедивший,
между прочим, самого Ченнолта в том, что невозможно
победить Японию без выступления Советского Союза. Не
случайно капитуляцию Японии Ченнолт связывал именно
с победами Советской Армии, а не с атомной бомбарди-
ровкой Хиросимы и Нагасаки.
В отношении Тихоокеанского фронта было решено за-
вершить очищение от японцев Алеутских островов, за-
воевать Каролины, Маршалловы и Соломоновы острова,
архипелаг Бисмарка, изгнать японцев из Новой Гвинеи.
Вопрос о Филиппинских островах был пока оставлен от-
крытым.
В итоге «трансламаншцы» могли с законной тревогой
констатировать, что потребности Тихоокеанского фронта
в критические месяцы перед осуществлением «Оверлорда»
не только не сократятся, а, напротив, возрастут (уже за
два месяца после «Трайдента» на Дальнем Востоке из
США было направлено НО тыс. солдат), а англичане еще
раз смогли убедиться в том, что по мере расширения аме-
риканских дальневосточных операций их позиции в Азии
окажутся все более ограниченными мощью и аппетита-
ми их собственного союзника.
113
Конференция «Трайдент» не была еще завершена,
когда перед Рузвельтом снова встал вопрос: что и в ка-
кой форме следует передать о ее решениях в Советский
Союз? Хотя на сей раз президент мог сообщить точную
дату открытия второго фронта, это ничуть не радовало
его, ибо, как уже отмечалось, дата не менее чем на год
отставала от того срока, который вытекал из решений
Касабланкской конференции, и на два года от срока, на-
меченного в ходе переговоров Рузвельта и советской де-
легации в июне 1942 года. Нетрудно было предвидеть,
что окончательный отказ союзников открыть второй
фронт в 1943 году вызовет новые трения во взаимоотно-
шениях с СССР.
Учитывая все это, президент решил направить в
Москву в конце мая — буквально, когда еще в Вашингто-
не не отзвучали голоса дипломатов и военных, прини-
мавших участие в конференции «Трайдент», — бывшего
посла США в СССР Дэвиса, пользовавшегося, как знали
в Вашингтоне, уважением советской общественности.
Деятельность Дэвиса на посту посла была высоко оцене-
на Советским правительством. Он был награжден орде-
ном Трудового Красного Знамени. Дэвис охотно принял
предложение президента информировать Советское пра-
вительство о решениях конференции «Трайдент» и пере-
дать И. Сталину послание Рузвельта о необходимости
личной встречи. Выбор Дэвиса, отмечает С. Розенмен,
свидетельствовал о намерении президента сгладить не-
удовлетворенность правительства СССР очередным на-
рушением союзниками своего слова 49.
В миссии Дэвиса примечательны два момента: во-пер-
вых, то, что предложение Рузвельта об организации-встре-
чи руководителей СССР, США и Великобритании дол-
жно было как бы компенсировать СССР за отсутствие
второго фронта в Европе — не случайно оба эти вопроса
объединялись всем характером его миссии и по значе-
нию как бы находились на одном уровне; во-вторых, то,
что посол США в СССР Стэндли использовал пребыва-
ние Дэвиса в Москве для очередной попытки скомпро-
метировать самою идею советско-американского сотрудни-
чества, равно как и деятельность Дэвиса, искренне
старавшегося послужить этому делу. Каждое лояльное
в отношении СССР высказывание Девиса рождало оче-
редное, полное вражды к СССР послание Стэндли в
госдепартамент.
114
22 мая 1943 г. едва личный самолет Дэвиса, причуд-
ливо украшенный выведенными на его бортах словами
«Миссия в Москву», приземлился на московском аэрод-
роме и Дэвис впервые выступил перед аккредитованными
в Москве союзническими журналистами, Стэндли уже
информировал госдепартамент о том, что визит Дэвиса
является с точки зрения политики США «крайне неудач-
ным». Особенно возмутило Стэндли то, что Дэвис
призвал корреспондентов воздержаться — хотя бы на вре-
мя— от опубликования в своих газетах антисоветских
материалов и назвал деятельность тех из них, которые
регулярно занимались этим, предательской. Видимо,
Стэндли понимал, что Дэвис информирует президента о
положении в СССР иначе, чем он это делал сам.
Действительно, доклад Дэвиса Рузвельту радикально
отличался от информации Стэндли. Дэвис понял, как
необходим второй фронт не только с точки зрения оказа-
ния помощи СССР, но и с точки зрения сохранения дове-
рия и взаимопонимания в отношениях между союзника-
ми. Срыв второго фронта в 1943 году, писал Дэвис, самым
отрицательным образом скажется на перспективах аме-
рикано-советского сотрудничества в послевоенный пе-
риод, усилит впечатление в СССР, что США и Англия
хотят видеть его после войны за столом мирной конфе-
ренции ослабленным и зависимым от своих союзников.
Дэвис настоятельно советовал президенту выполнить
взятые им на себя обязательства и не допустить срыва
второго фронта в 1943 году 50.
Но было поздно. То, сколь мало посчитались в Ва-
шингтоне с выводами и рекомендациями личного пред-
ставителя президента, лишь подчеркнуло формальный
характер его миссии. Все это, как и предвидел Дэвис,
породило значительное осложнение советско-амери-
канских отношений летом и в начале осени 1943 года.
Перед конференцией
„Квадрант"
Между тем наступил момент, когда Рузвельту и Чер-
чиллю предстояло уведомить Советское правительство о
решении конференции «Трайдент» открыть второй фронт
в 1944 году. Характерно, что официальное уведомление об
этом было направлено в Москву уже после того, как там
побывал личный представитель президента Дэвис, — ви-
115
димо, в Белом доме сочли, что после многократных эмо-
циональных заявлений Дэвиса, проникнутых неподдель-
ной симпатией к советскому народу, в Москве с меньшим
разочарованием воспримут сообщение об отказе от
второго фронта и в 1943 году.
В послании президента цели США и Англии в 1943 го-
ду (точнее — в оставшуюся часть года) были определены
следующим образом: усилить борьбу с германскими
подводными лодками в Атлантике; вовлечь Турцию в
войну на стороне союзников; ослабить военную мощь
Японии и усилить помощь Китаю; вывести из войны
Италию; расширить воздушное бомбардировочное- на-
ступление на Германию; вести подготовку к вторжению
во Францию весной 1944 года. Иначе говоря, Советское
правительство было просто поставлено перед фактом
повторного отказа англо-американской стороны от вы-
полнения недвусмысленно данных ею еще в 1942 году
обещаний.
В ответе Сталина Рузвельту от И июня подчеркива-
лось, что срыв союзниками своего обязательства открыть
второй фронт в 1943 году оставляет Советскую Армию,
сражающуюся не только за свою страну, но и за своих
союзников, почти в единоборстве с еще очень опасным
врагом. Советское правительство, говорилось далее в
документе, «не находит возможным присоединиться к та-
кому решению, принятому к тому же без его участия и
без попытки совместно обсудить этот важнейший вопрос
и могущему иметь тяжелые последствия для дальнейше-
го хода войны»51.
В межсоюзнических отношениях вновь возникла на-
пряженная обстановка. Англичане предлагали свой
выход: если до сих пор «средиземноморский вариант» не
доказал еще русским своей эффективности, то следует
отказаться от всех других вариантов и сделать его
эффективным. О том, что это выгодно в первую очередь
самим англичанам, разумеется, умалчивалось. 25 июня
Черчилль писал Рузвельту: «Мы должны доказать Ста-
лину, что наша средиземноморская стратегия облегчила
положение России уже этим летом и оправдывает все на-
дежды, которые он возлагал на второй фронт в форме
вторжения через канал» 52.
Таким образом, межсоюзнический кризис, порожден-
ный средиземноморской стратегией, следовало разре-
шить... еще более полным ее проведением в жизнь, а
116
J
вторжение во Францию окончательно заменить вторже-
нием в Италию.
Но между американскими и английскими вариантами
плана итальянской кампании продолжали существовать
определенные различия: американцы не возражали про-
тив того, чтобы «развить успех», но возражали против
того, чтобы это было достигнуто за счет отказа от удара
через Ла-Манш, который должен по-прежнему считаться
основным. Общим же было то, что для обеих сторон вой-
на в Средиземноморье оказалась главной кампанией
1943 года, в которой и американская сторона преследо-
вала важные для себя цели. Факт американского участия
в североафриканской и итальянской кампаниях отнюдь не
следует рассматривать как случайность, временное или
неестественное увлечение, предостерегает американский
исследователь Филд в предисловии к книге одного фран-
цузского военного историка, этот факт обусловливался
прежде всего глубокой заинтересованностью США в рас-
ширении своего влияния на Средиземном море 53.
С внешнеполитической точки зрения итальянская кам-
пания породила два ряда проблем. Одни были связаны
преимущественно с обострением англо-американских про-
тиворечий по вопросу о будущем Италии, перспективах
ее политического развития и дипломатической ориента-
ции. Другие порождались военными затруднениями союз-
ников на итальянском фронте, ибо буквально на гла-
зах затухавшие темпы продвижения англо-американских
войск, а затем превращение войны в позиционную — все
это свидетельствовало о появлении новой угрозы откры-
тию второго фронта даже в тот неблизкий срок, который
был намечен на конференции «Трайдент».
В самом деле, если для участия в операции «Торч» в
Северной Африке США дали первоначально 80 тыс. сол-
дат, то в 1944 году в Средиземноморье оказалось уже
около 1 млн. американцев, не считая моряков 8-го
(средиземноморского) флота США. Между тем процесс
накопления в Англии американских сил и средств для
вторжения через Ла-Манш почти полностью прекратил-
ся. На ноябрь 1943 года в самих США все еще сидели без
движения 62 американские дивизии и 143 авиагруп-
пы ВВС — силы, столь необходимые в Европе54. Более
того: летом 1943 года— в самый разгар жалоб на не-
хватку сил для открытия второго фронта — американцы
расформировали «за ненадобностью» 14 дивизий.
117
Разумеется, все это не могло быть тайной для Совет-
ского Союза и его общественного мнения. 1 августа 1943 г.
в журнале «Война и рабочий класс» была опубликована
статья, вскрывающая всю неотложность открытия второ-
го фронта, равно как и маневры реакционных кругов в
США и Англии, направленные на его предотвращение и
срыв. Стэндли, все еще находившийся в то время в
Москве, охарактеризовал в донесении госдепартаменту
эту статью как «самое сильное выступление советской
прессы по вопросу о втором фронте» и отметил, что в
СССР «кампания за открытие второго фронта находится
в полном разгаре». Стэндли упомянул далее, что даже
глава британской военной миссии в СССР генерал Мар-
тел, беседуя с одним из сотрудников американского по-
сольства, отметил крайнюю целесообразность открытия
второго фронта в 1943 году и наличие всех необходимых
для этого условий 55.
Последнее обстоятельство поистине характерно: ведь
Мартел, как и многие другие ортодоксальные сторонники
черчиллевской периферийной стратегии, пришел к такому
выводу только вследствии логики событий, которая с
каждым днем все более затрудняла любые, даже самые
изощренные, попытки объяснить и оправдать отсутствие
второго фронта. В такой обстановке потребовалось под-
вергнуть пересмотру союзническую стратегию, одобрен-
ную на конференции «Трайдент», и попытаться подтя-
нуть ее до уровня новых задач, возникших перед участни-
ками антигитлеровской коалиции после разгрома
фашистских войск на Орловско-Курской дуге и в силу
подъема антифашистских настроений во всех странах
мира, возникшего под влиянием этой победы.
США на конференции
„Квадрант".
Вопрос
о втором фронте
Как быстро ни развивались летом 1943 года события
на Восточном фронте, все же весть о разгроме гитлеров-
цев на Орловско-Курской дуге явно опередила самые ра-
дужные предположения многих американских и ан-
глийских экспертов и комментаторов. Германские армии
стремительно откатывались к польской границе, а в США,
Англии и даже в старинном здании Норфолк-хауз в Лон-
118
доне, где разместился штаб планирования операции
«Оверлорд» и где не было недостатка в скептиках и не-
доброжелателях по отношению к СССР, «поднялась
волна энтузиазма». Впрочем, отметивший нарастание
этой волны генерал Брэдли тут же справедливо подчер-
кнул, что как раз в высшем военном союзническом руко-
водстве этот энтузиазм и оптимизм не удержался сколь-
ко-нибудь длительное время. Во-первых, возбужденная
и ободренная успехами Советской Армии общественность
как в США, так и в Англии требовала эффективных
действий, а их-то и не предпринималось. Во-вторых, как
раз то, что более всего одобряли широкие народные мас-
сы в Европе и США — стремительное фронтальное нас-
тупление Советской Армии, вызывало растущую тревогу
и озабоченность влиятельных политических сил как в
США и в Англии, так и в других капиталистических
странах. Характерна в этом отношении «трансформация»
влиятельного в высших сферах США, вхожего в Белый
дом дипломата У. Буллита. Буллит, будучи в предвоен-
ные годы послом США в Париже, зарекомендовал себя
убежденным мюнхенцем. В последующем он был воин-
ствующим противником открытия второго фронта. В кон-
це августа 1943 года он явился к Хэллу и заявил, что так
как Советский Союз... намерен завоевать Европу, то
единственная альтернатива для США и Англии состоит в
том, чтобы высадиться на Балканах и, двигаясь в север-
ном направлении, отрезать Западную Европу от «угро-
жающего ей русского наступления». Государственный
секретарь Хэлл подтвердил в своих мемуарах, что точно
такой же аргумент в это время активно выдвигали и сам
Черчилль, и все его явные и открытые единомышлен-
ники 56.
Однако президент Рузвельт занимал иную позицию.
Он с наибольшей четкостью определил значение проис-
шедших летом 1943 года изменений в военно-политичес-
кой обстановке, заметив вскоре после описываемых со-
бытий своему сыну Эллиоту: «Ведь если дела в России
пойдут и дальше так, как сейчас, то возможно, что буду-
щей весной второй фронт и не понадобится»57.
Понимание этой простой истины позволило президенту
еще до начала работ очередной англо-американской кон-
ференции («Квадрант») задать тон американской делега-
ции и настроить ее, в общем, на довольно решительное
и успешное сопротивление англичанам. Американцы на
119
сей раз определеннее, чем в предшествующих случаях,
требовали и добивались, чтобы операция вторжения через
Ла-Манш была не только словесно признана главной
операцией года, но и реально обеспечена всем необхо-
димым.
В итоге переговоров датой вторжения было утвержде-
но 1 мая 1944 г., а английская сторона подтвердила свое
согласие на назначение главнокомандующим американ-
ца— факты, говорящие о том, что американцы добива-
лись от англичан серьезных уступок во всех случаях, ког-
да действительно этого хотели. На последнем заседании
конференции «Квадрант» 24 августа было окончательно
зафиксировано, что операция «Оверлорд» будет главной
американо-английской операцией 1944 года и что США
и Англия стремятся к тому, чтобы «в сотрудничестве с
Россией и другими союзниками добиться в возможно
кратчайший срок безоговорочной капитуляции европей-
ских стран оси». Таким образом, американской стороне
удалось сформулировать решения конференции «Квад-
рант» по главному обсуждавшемуся вопросу в «трансла-
маншском» духе.
Спустя много лет один из американских исследовате-
лей откровенно обрисовал причины этого упорства ва-
шингтонских стратегов: оказывается, взвесив еще раз ар-
гументы Черчилля, они пришли к выводу, что «уже
слишком поздно предотвращать вторжение русских в
Центральную Европу», да и силы, которые можно было
реально выделить для открытия англо-американского
фронта на Балканах, были бы слишком незначительны 58.
Была и еще одна причина отказа американцев от реви-
зии квебекских решений. О ней поведал американский
историк Хэйлац, который обратил внимание на то, что по
мере приближения советских войск к Польше, в Вашинг-
тоне все чаще задумывались над тем, как обеспечить
«приличную» долю США в контроле над положением дел
в освобождаемых странах Центральной и Юго-Восточной
Европы. «В то время как американцы и англичане соби-
рались на конференцию за конференцией, — пишет
Хэйлац, — возникла реальная угроза вступления совет-
ских армий на территорию Польши до того, как будет
достигнута такая договоренность». И если бы США и
Англия не приняли решения об открытии второго фронта,
то они не могли бы надеяться на то, что их интересы в
этой части Европы будут учтены.
120
Иначе говоря, обещание открыть второй фронт
должно было обеспечить американцам все выгоды «бал-
канского варианта» Черчилля без всех его «неудобств»,
вытекающих из одностороннего отказа союзников от вы-
полнения торжественно взятых ими на себя обязательств
еще в 1942 году.
В целом же и конференция «Квадрант» не в полной
мере покончила с неопределенностью и противоречи-
востью военно-политического мышления предшествующих
лет. Как отмечает Мэтлофф, спорный вопрос о роли
Средиземноморья не получил окончательного разреше-
ния. Масштабы наступательных операций в Италии и
восточной части Средиземного моря остались невыяснен-
ными. Не было принято и окончательного решения о
действиях в Южной Франции. Не были найдены пути для
согласования действий англичан и американцев на Запа-
де с Советской Армией 59.
Ощущение необходимости общего повышения боевой
активности западных союзников ограничивалось, следо-
вательно, пережитками прежней стратегии «непрямых
действий», усиливаемыми в новых условиях каждой
вестью об очередном успехе советских вооруженных сил.
Не случайно, по-видимому, именно на Квебекской конфе-
ренции было подписано соглашение, урегулировавшее
англо-американские отношения по вопросу создания
атомной бомбы. Было решено всемерно ускорить рабо-
ты над нею в США, дано в сугубо секретном порядке
обещание не применять ее друг против друга и не сооб-
щать о ней третьим странам. Хотя о Советском Союзе в
данном случае непосредственно ничего не говорилось
(т. е. вопрос о возможности хотя бы сообщить СССР о
работах по созданию нового оружия даже не поднимал-
ся), прав американский исследователь Робинсон, усмот-
ревший в этом решении нечто вроде взаимного обязатель-
ства отказывать Советскому Союзу в какой бы то ни бы-
ло информации и в дальнейшем60.
Французский вопрос
На конференции вновь подвергался обсуждению и
вызвал напряженную полемику французский вопрос. На
изменение прежней политики ни Рузвельт, ни Хэлл идти
не хотели. Их усилия в первую очередь были направлены
на то, чтобы как-то гальванизировать Жиро и хотя бы на
121
время предотвратить его уход со сцепы. В целях приоста-
новления процесса ослабления его политических позиций
госдепартамент начал оказывать давление на англичан,
чтобы те прекратили или ограничили оказание какой-ли-
бо помощи де Голлю. Тем самым был бы спасен сам Жи-
ро. Именно в это время Рузвельт заявил: «Версия, что
де Голль пользуется большой популярностью во Франции,
выгодна лишь тем, кто ставит на де Голля, то есть Чер-
чиллю и его друзьям»61, а Хэлл в беседе с Черчиллем
(23 мая 1943 г.) обвинил англичан в финансировании ими
той антиамериканской пропаганды, которую якобы ведут
де Голль и «Свободная Франция». Впоследствии под
непрекращавшимся давлением Вашингтона английское
правительство действительно прекратило поддержку
двух газет «Свободной Франции», издававшихся в Лон-
доне и занимавших вовсе не антиамериканские, а гол-
листские позиции. Это событие Хэлл в своих мемуарах
охарактеризовал как прямой результат нажима Соеди-
ненных Штатов.
12 июня 1943 г. генерал де Голль открыто обвинил
США в игнорировании «Сражающейся Франции» и по-
требовал отставки Жиро в интересах укрепления фран-
цузского суверенитета. 21 июня Рузвельт, встревоженный
перспективой отставки Жиро, направил Эйзенхауэру ди-
рективу с требованием не допустить отстранения Жиро,
так как это «поставило бы под угрозу тыл США»,
когда фронт, наконец, будет перенесен на континент Евро-
пы. В этот же день де Голль встретился с Жиро в присут-
ствии Эйзенхауэра, Мэрфи и Макмиллана. Американцы
предупредили, что не допустят отставки Жиро и переход
в руки администрации де Голля тех запасов материаль-
но-технического снабжения и боевого обеспечения, кото-
рые предназначались войскам, находившимся под коман-
дованием Жиро.
Характерно, что в это время США совершили вмеша-
тельство не только во внутренние дела движения «Сво-
бодная Франция», но и в область его связей с Советским
правительством. Когда в том же июне 1943 года посол
СССР в Лондоне Майский поднял вопрос о возможности
нанесения советским представителем кратковременного
визита в Северную Африку с чисто информационной
целью, госдепартамент ответил недвусмысленным отка-
зом. В сложившейся ситуации, говорилось в ответе гос-
департамента, нецелесообразен визит представителя
122
державы, «правительство которой проявляет положитель-
ное отношение к де Голлю»62.
Тем временем в американской и британской прессе и
среди общественности, где уже давно предчувствовали,
что Вашингтон собирается осуществить с Жиро нечто вро-
де второго издания пресловутой «сделки с Дарланом»,
началась шумная кампания в защиту «Сражающейся
Франции».
Эйзенхауэр, продолжая выполнять директиву Руз-
вельта об ориентации на Жиро, неминуемо оказался бы
под огнем критики. С другой стороны, и сам президент
чувствовал необходимость предпринять что-то для подня-
тия акций Жиро. В самом конце июня 1943 года Жиро
был приглашен в Вашингтон в качестве гостя президента.
Разумеется, сущность этой акции была без труда раз-
гадана прессой. «Нью-Йорк тайме» охарактеризовала ви-
зит Жиро в Вашингтон как «свидетельство намерения
американских властей усилить Жиро по сравнению с
де Голлем». В печати замелькали заголовки: «Поездка
Жиро — удар по де Голлю», «Грубый окрик американ-
цев в адрес де Голля» и т. д.
Худшие подозрения в отношении смысла этого визита
подтвердились 9 июля, когда в Белом доме был дан бан-
кет в честь Жиро. Выступая с речью на этом банкете, пре-
зидент Рузвельт сказал, в частности: «Хотя мы еще не
выиграли войну, но одна из самых больших удач — то,
что с помощью генерала Жиро мы создали единый фронт
в Северной Африке». Рузвельт далее определил цель
приезда своего французского гостя в словах: «Генерал
Жиро приехал, чтобы обсудить с нами военные проблемы
достижения великой цели всех Объединенных Наций —
освобождения Франции и обеспечения ее единства»63.
Тем самым генерал Жиро возводился в ранг един-
ственного достойного партнера США и полномочного
представителя Франции во всех вопросах, касающихся ее
освобождения и восстановления.
Но если в США могли таким образом титуловать Жи-
ро, то заставить его быть фактически тем, кого сами
французы признали бы своим лидером, американцы, ко-
нечно, не могли. Летом 1943 года Вашингтону пришлось
смириться с отставкой Жиро и признать соответствующее
решение ФКНО. Но противоречия, порожденные пред-
шествующими действиями США, оставались, что не ук-
рылось от внимания Берлина. Как отметил уже после
123
войны бывший сотрудник гитлеровского абвера во Фран-
ции Г. Эккерт, признание Соединенными Штатами де Гол-
ля в качестве главы «Сражающейся Франции» было
сделано «в расчете на то, что он останется королем без
королевства, королем лишь в своей фантазии»64.
Именно таким расчетом обусловливалась позиция
США на Квебекской конференции. 20 августа француз-
ский вопрос обсуждался на уровне министров иностран-
ных дел, но безрезультатно. Иден информировал своего
зятя и шефа — Черчилля, что Хэлл и слышать не хочет о
каком-либо признании ФКНО, так как термин «призна-
ние» применяется обычно в связи с образованием того
или иного правительства, а США не намерены призна-
вать Французский комитет национального освобождения
в качестве правительства Франции65.
Когда министры разошлись во мнениях и обнаружили,
что исчерпали свои аргументы, в дискуссию вступили
Черчилль и Рузвельт. Любопытно, что в беседе с Рузвель-
том Черчилль, уговаривая его согласиться на признание
ФКНО, ссылался на позицию СССР, который прямо и
недвусмысленно заявил о необходимости такого призна-
ния. Рузвельт остался непоколебим. «Я не намерен давать
де Голлю белого коня, на котором он въехал бы во Фран-
цию и утвердил себя в качестве ее главы»,— отвечал пре-
зидент, мотивируя свой отказ признать ФКНО. А когда
Черчилль пустил в ход последний и, как он, видимо, ду-
мал, наиболее чувствительный аргумент — неизбежность
оппозиции прессы в случае, если ФКНО не будет офици-
ально признан,— то Рузвельт сухо возразил, что все рав-
но не изменит своей позиции и что он больше заинтересо-
ван в том, чтобы «иметь запасный якорь против махина-
ций де Голля», чем лояльную прессу66.
В конце концов был достигнут компромисс, выведший
из тупика лишь англо-американские переговоры в Квебе-
ке, но не американскую дипломатию в целом. Решили,
что по французскому вопросу не будет опубликовано ни-
какого общего коммюнике, а каждый участник перегово-
ров издаст свое собственное. Слово «признание» фигури-
ровало во всех коммюнике (американском, английском
и канадском), но в американском документе оно было
употреблено в наиболее узком смысле и ограниченном
значении. В нем подчеркивалось, что данное коммюнике
«не означает признания ФКНО ни в качестве правитель-
ства Франции, ни в качестве правительства Французской
124
империи», а означает лишь, что США рассматривают и
признают ФКНО в качестве функционирующего админи-
стративного учреждения, власть которого распространя-
ется лишь на те французские территории, которые приз-
нают его юрисдикцию67.
Глубоким контрастом по отношению к этому половин-
чатому и малоэффективному «признанию» явилось опуб-
ликованное 26 августа 1943 г. заявление правительства
СССР. Советский Союз объявил о своем решении приз-
нать ФКНО «как представителя государственных интере-
сов Французской республики и руководителя всех фран-
цузских патриотов», борющихся против гитлеровской
тирании и «обменяться с ним полномочными представите-
лями»68. .
После этого правительству США стало труднее огра-
ничиваться своим «полупризнанием» ФКНО, хотя усилия
сохранить эту позицию продолжались. Даже в конце но-
ября 1943 года, находясь уже на пути в Тегеран, Рузвельт
информировал Хэлла, что, как и прежде, категорически
воспротивится любым попыткам на Тегеранской конфе-
ренции принять какие-либо новые, а тем более оконча-
тельные, решения по французскому вопросу.
Но уже в январе, а в еще большей степени в июне и
июле 1944 года правительству США пришлось признать
неизбежное. В высших военных кругах США учитыва-
ли необходимость урегулировать отношения с ФКНО хо-
тя бы для того, чтобы в полной мере обеспечить и исполь-
зовать возросшие силы французского Сопротивления, о
чем верховное командование США ставило вопрос еще в
ноябре 1943 года. Сказывалась и логика подготовки опе-
рации «Оверлорд»: даже представитель США при ФКНО
Уилсон в конце концов обратился в Вашингтон с хода-
тайством полностью признать ФКНО, так как «отказ от
такого признания приведет к тому, что во Франции прос-
то не окажется никакой центральной власти, с которой
союзники смогут иметь дело»69. К этому аргументу при-
соединился и Эйзенхауэр, понимавший, что неурегулиро-
ванность отношений с ФКНО в первую очередь отразит-
ся на нем, как на командующем экспедиционной армией,
как только она высадится во Франции.
Из всех этих побуждений в дело включился и воен-
ный министр Стимсон, который попытался убедить Хэлла
в том, что его политика нереальна. Правда, Стимсон об-
наружил лишь, что Хэлл «ненавидит де Голля такой лю-
125
той ненавистью, что даже не способен связно говорить о
нем». Но вскоре и Хэллу пришлось вполне связно приз-
нать (правда, лишь самому себе), что сам французский
народ «признает на деле ФКНО как свое временное пра-
вительство».
В этом качестве Французский комитет национально-
го освобождения и был признан правительством США в
июле 1944 года, а генерал де Голль приглашен с офици-
альным визитом в Вашингтон, где более чем за год до
этого возлагали столь далеко идущие надежды на его со-
перника и конкурента. Лишь к этому времени в Вашинг-
тоне окончательно поняли, как выразился маститый аме-
риканский историк Т. Бэйли, что «поставили не на ту
лошадь, когда решили поддержать Жиро».
Проблемы
Дальнего Востока
Как и на Вашингтонской конференции в мае, США в
Квебеке настаивали на активизации военных действий в
Бирме и ее постепенном очищении от японцев. Англичане
же, которые уже остановили натиск японских войск,
рвавшихся к Индии, и были теперь спокойны за Индию,
настаивали на вторжении в Индонезию, прежде всего на
остров Суматру. Это сулило возможности расширения
британской колониальной империи, во всяком случае бри-
танских интересов в одной из крупнейших после Индии
колоний, принадлежавшей ослабленной и оккупирован-
ной немцами Голландии. Такое расширение британского
колониального аппетита никак не соответствовало, разу-
меется, американским планам и намерениям в отноше-
нии той же Индонезии. К тому же открытие фронта в
Индонезии ничего не изменило бы к лучшему на главных
стратегических направлениях, которые вели к Японии.
Поэтому Рузвельт потребовал возвращения к плани-
рованию операций по очищению Бирмы и разблокирова-
нию Китая. Такие операции Сулили не только известный
военный успех, но и привели бы к существенному расши-
рению и упрочению американских позиций как в Бирме,
так и в Китае. Президент мотивировал свою линию в при-
сущей ему манере: «Позицию, занимаемую Японией,—
сказал он,— можно сравнить со слоеным пирогом, начин-
ку которого представляет сама Япония, защищенная
«коркой» в виде цепи островов. Один конец пирога упи-
126
рается в Бирму, другой — в Соломоновы острова». Союз-
ники, продолжал Рузвельт, не имеют достаточно сил для
овладения Суматрой и одновременного освобождения
Бирмы. Поэтому «гораздо целесообразнее сосредоточить
усилия на бирманской дороге, которая открывает крат-
чайший путь в Японию через Китай. Предпочтение дол-
жно быть отдано тому краю японского пирога, который
ближе к начинке»70.
Таким образом, китайский вопрос в изложении Руз-
вельта как бы представлял собой лишь часть военной
проблемы нанесения поражения Японии. На деле же речь
шла о расчищении того пути в Китай, который требовал-
ся отнюдь не только для решения проблем текущей войны.
На Квебекской конференции китайский вопрос приоб-
рел дополнительную остроту не только вследствие наз-
ванных выше обстоятельств, но и в связи с обсуждением
политической инициативы самого Китая. Видимо, при-
няв всерьез многочисленные заявления высокопоставлен-
ных американских деятелей о «ликвидации» периода не-
равноправных отношений и о полном «равенстве» Китая
и США, чанкайшистское правительство поставило вопрос
о предоставлении Китаю равного с прочими места в воен-
но-стратегических межсоюзнических органах и совеща-
ниях, в частности на заседаниях самой Квебекской кон-
ференции. Это предложение застало американских и
английских представителей врасплох и вызвало бурную
дискуссию, в ходе которой американцы, упрекавшие
своих английских партнеров за приверженность к коло-
ниализму, полностью сомкнулись с ними и Китаю было
отказано в его просьбе.
Характерно, что в числе мотивов этого отказа, столь
наглядно подтвердившего все неравноправие Китая по
отношению к подчеркивавшим при любом случае свое с
ним «равенство» партнерам, были не только боязнь утечки
информации и учет остроты американо-английских про-
тиворечий по китайскому вопросу, но и нечто выходящее
за рамки англо-американо-китайских отношений. Именно:
обменявшись мнениями, американцы и англичане приш-
ли к выводу, что если бы Китай стал равноправным чле-
ном — участником англо-американских стратегических
совещаний, то «было бы невозможно отказать в предо-
ставлении такого же места Советскому Союзу»71. Иначе
говоря, СССР и Китаю предоставлялось и впредь нести
наиболее тяжелое бремя усилий и потерь, не принимая,
127
однако, непосредственного участия в определении союз-
нической стратегии, что оставалось исключительно пре-
рогативой Англии и США.
«Очевидна, мягко говоря, нелогичность того, что на
конференцию, рассматривавшую проблемы Азии, не бы-
ла приглашена Россия, а интересы Китая были попросту
игнорированы»,— отмечали в свое время современники
событий. Впрочем, от них не укрылись причины этого
«парадокса»: США и Англия не хотели присутствия
СССР и Китая прежде всего потому, что намеревались
рассматривать как русскую, так и китайскую проблемы,
руководствуясь лишь собственными, сугубо англосаксон-
скими соображениями.
В итоге дискуссии по вопросу о перспективах китай-
ско-индийско-бирманского театра военных действий бы-
ли подтверждены основные положения майской Вашинг-
тонской конференции с известным преимуществом в поль-
зу позиции США. Предвидя активизацию японских войск,
американцы потребовали и добились согласия англичан
на очищение Верхней Бирмы с целью восстановления
трансбирманских коммуникаций в Китай и осуществле-
ния высадки с Бенгальского залива с целью взятия Ран-
гуна. Хотя «план Ченнолта» не был отменен, военные ру-
ководители США были вынуждены дополнить его указа-
нием на необходимость использовать Китай не только как
базу для бомбардировок Японии, но и как базу для под-
готовки широкого вторжения на ее территорию.
В связи с тем что тихоокеанские острова, лежавшие
на пути американцев к Японии, еще не только не стали
«непотопляемыми авианосцами» США, но и попросту не
были отвоеваны; в решениях руководителей союзничес-
ких штабов Китай был даже назван «главным пунктом
союзнических планов разгрома Японии» и источником
«наилучших возможностей» такого разгрома, что, впро-
чем, никак не связывалось с необходимостью пересмот-
реть собственное отношение к Китаю как к партнеру по
коалиции.
* *
*
Из всего круга вопросов, обсуждавшихся и решенных
на Квебекской конференции 1943 года, англо-американ-
ская историография наибольшее внимание уделяет зна-
128
чению и последствиям отказа Рузвельта открыть второй
фронт на Балканах и связанному с этим прогрессирую-
щему умалению влияния Англии на стратегические реше-
ния США и выработку общей англо-американской стра-
тегической линии. «Отныне,— замечают по этому поводу
английские историки Холлис и Лизор,— Англия шла не
бок о бок и не рука об руку со своим великим заокеан-
ским союзником, а под его крылом и в конце концов по
его указке, а Центральная и Юго-Восточная Европа бы-
ла окончательно потеряна для Запада»72. Характерно,
что даже в этой своей в целом справедливой оценке они
не упускают случая еще раз назвать предшествовавшие
заявления Рузвельта и Маршалла об ускорении откры-
тия второго фронта «грубой ошибкой», обусловленной
«недостатком боевого опыта у американцев»73.
На этом основании Рузвельту бросают упрек и реак-
ционные американские историки. Характерно, что если в
августе 1943 года в американской прессе высказывались
обвинения в адрес правительства США, что оно стремит-
ся к «взаимному истощению СССР и Германии», дабы
«одни США могли пожинать плоды победы», то после
войны эти историки обвиняют правительство и президен-
та США в том, что они слишком мало сделали для дости-
жения взаимного истощения основных участников войны
и одностороннего усиления США. Именно поэтому рья-
ный критик Рузвельта, реакционный публицист Флинн
заявил, будто президент в Квебеке, отвергнув план Чер-
чилля, «пожертвовал государственными интересами
США»74, а историк Робертс доказывает, что Рузвельт,
доверившись Гопкинсу, занял «ошибочную» позицию ло-
яльности к Советскому Союзу вместо «правильной» пози-
ции «противостояния» и «противодействия»75. Естествен-
ное «оправдание» этой позиции своего правительства и
президента Дж. Дэвис находит в том что в 1943 году в
США в поддержании дружественных отношений с СССР
усматривали верное средство «обеспечить участие СССР
в войне с Японией» и «ограничить русское вмешатель-
ство в'восточноевропейские дела»76. Впрочем, и Дэвис
склонен считать эти «основания» недостаточными.
В данном случае верность Рузвельта предшествовав-
шим межсоюзническим решениям и взятым Соединенны-
ми Штатами на себя обязательствам еще рассматривает-
ся реакционной американской историографией как «тра-
гическая ошибка» либо как результат влияния того или
5-714
129
иного советника. В дальнейшем же, по мере приближения
к 1945 году, особенно в связи с решениями Ялтинской
конференции, ее представители не остановятся и перед
тем, чтобы бросить покойному президенту обвинение в
«государственной измене».
После Квебека. Некоторые
проблемы американо-
советских отношений
На деле, разумеется, в Квебеке не произошло ника-
кой «капитуляции» США перед СССР. Напротив, именно
после Квебекской конференции в американо-советских
отношениях возникли серьезные трудности и осложнения
отнюдь не по вине СССР. Потребовались большие усилия
Советского правительства, в целом поддержанные Руз-
вельтом, для того чтобы конец года ознаменовался сдви-
гом в лучшую сторону.
В основе этого напряжения лежала реакция влиятель-
ных политических сил США на крупнейшие поражения
фашистских войск на Восточном фронте, их страх перед
тем, что СССР выйдет из войны усилившимся и окрепшим
и сорвет созревавшие в это время в Вашингтоне планы
организации послевоенного «американского мира».
Характерно, что именно в это время англо-американ-
ская сторона на Лондонских переговорах о заключении
третьего протокола по ленд-лизу потребовала значитель-
ного уменьшения ленд-лизовских поставок на 1943—1944
годы и отказалась принять во внимание какие-либо аргу-
менты советской стороны. Переговоры оказались «замо-
роженными» до октября.
Один из крайних правых лидеров американских «уль-
тра», воинствующий реакционер сенатор Уилер 29 октяб-
ря 1943 г. выступил в сенате с большой речью, направлен-
ной против СССР и американо-советского сотрудничества.
Уилер заявил, будто Советский Союз намерен в исходе
войны включить «в состав своей территории» Финляндию,
Польшу, западную Турцию и т. д., и яростно ополчился
против идеи второго фронта77.
Одновременно в США раздались требования предо-
ставить американским ВВС базы и аэродромы в Сибири.
Реакционная печать начала настаивать, чтобы СССР в
качестве «платы» за поставки по ленд-лизу немедленно
вступил в войну против Японии либо же предоставил США
плацдармы на своей территории. «Конечно,— заявляла
130
«Дейли ньюс»,— Япония тотчас напала бы на СССР, если
бы эти плацдармы были предоставлены американцам. Это
означало бы для России войну на два фронта. Но мы ведь
уже воюем на двух фронтах и не жалуемся на это»78.
Эта газетная кампания достигла такого накала, что
госдепартаменту США пришлось вмешаться и сделать
официальное заявление, в котором, в частности, подчер-
кивалось: «Россия сдерживает главные силы нацизма, и
война на два фронта означает для нее лишь то, что ее
давление на германскую армию ослабеет, и это поставит
под угрозу наши собственные военные планы»79. Это за-
явление было сделано во избежание прямых осложнений
отношений с СССР в результате безответственных выс-
туплений американских «бешеных» образца 1943 года;
госдепартамент же, как впрочем и комитет начальников
штабов, был отнюдь не прочь «внедриться» в Сибирь под
флагом войны с Японией, о чем свидетельствовал инци-
дент с несостоявшейся миссией генерала Брэдли в Си-
бирь в 1942 году.
Во всяком случае, мало-мальски объективные наблю-
датели в США не могли не отметить осенью 1943 года,
что у Советского Союза накопилось достаточно основа-
ний, чтобы с известным недоверием и скептицизмом отно-
ситься к заверениям тех или иных деятелей США в
своей лояльности к СССР и верности межсоюзническим
обязательствам, прежде всего обязательству открыть вто-
рой фронт. Вот показательное в этом отношении призна-
ние обозревателя «Нью-Йорк пост» от 24 августа 1943 г.:
«Россия не может забыть политики союзников за послед-
ние 20 лет и не может отделаться от чувства, что ее
нынешние союзники могут в один прекрасный день пре-
дать ее. Россия видит, что союзные правительства склон-
ны к политике, которая является антирусской и реакци-
онной».
Угрожающе быстрое развитие и распространение в
США антисоветских догм и утверждений вызвали тревогу
и озабоченность не только левых сил страны, но и широ-
ких либеральных кругов. Влиятельные газеты «Нью-
-Йорк тайме» и «Нью-Йорк геральд трибюн» выступили с
призывом к государственным деятелям США проявить
широту и выйти за узкие рамки англосаксонского подхода
к международным проблемам. Раздались требования
предотвратить опасный рост тенденций к разрыву с
СССР.
5*
131
Такой разрыв представлялся преждевременным, и с
точки зрения высшего военного руководства США, бес-
спорным противником его выступал и президент Руз-
вельт. Со своей стороны, Советское правительство приня-
ло необходимые меры для улучшения советско-амери-
канских отношений. Прежде всего это выразилось в
урегулировании вопроса о подписании Третьего прото-
кола о поставках по ленд-лизу на 1943—1944 годы.
В сентябре 1943 года правительство СССР направило пра-
вительству США памятную записку с предложением вви-
ду общего улучшения обстановки на северных коммуни-
кациях возобновить движение конвоев.
Одновременно, желая урегулировать зашедшие было
в тупик переговоры об объеме поставок, правительство
СССР согласилось на пересмотр контрольных цифр этих
поставок в сторону их сокращения, на чем настаивала
англо-американская сторона.
Позитивная инициатива и добрая воля Советского
правительства в этот трудный период советско-американ-
ских отношений были отмечены и таким убежденным им-
периалистом, как Аверелл Гарриман, который осенью
1943 года сменил Уильяма Стэндли в качестве чрезвы-
чайного и полномочного посла в Москве. В письме
Рузвельту, направленном еще 5 июля 1943 г. из Лондона,
Гарриман писал: «Я убежденный оптимист в вопросах,
связанных с нашими отношениями с Россией. Я твердо
уверен, что Сталин стремится к наиболее полному пони-
манию с Вами и Америкой в большей степени, чем к чему-
либо другому»80.
Урегулирование вопросов, связанных с подписанием
Лондонского протокола, сопровождалось еще одним
сдвигом в развитии советско-американских экономичес-
ких отношений. В октябре 1943 года СССР посетил близ-
кий к Рузвельту Д. Нельсон — один из руководителей
администрации по вопросам военного производства.
В ходе его визита были обсуждены вопросы послевоенного
кредитования советских закупок в США, выработаны
принципы образования смешанных советско-американ-
ских комиссий по осуществлению обмена и кредита.
Д. Нельсон, по собственному признанию, благодаря
встречам с советскими руководителями, впечатлениям от
поездки по стране обнаружил «базу для сотрудничества
СССР и США», «наличие взаимных интересов», он высоко
оценил свойственное советским людям уважение к науч-
132
ным и техническим достижениям Америки и пришел к вы-
воду, что указанные выше факторы упрочения советско-
американского боевого содружества дополняются еще и
«общностью характера русских и американцев»81.
Главное же состояло в том, что в предвидении реша-
ющих боев в Европе, в обстановке, когда вторжение во
Францию стало практической целью американского ко-
мандования и подготовка к нему вступила в последнюю
стадию, руководящие деятели США, и прежде всего Руз-
вельт, не могли допустить того разрыва с СССР, к кото-
рому стремились безответственные группировки крайнего
антикоммунистического толка. Более того, даже в чисто
военном плане успех операции «Оверлорд» непосредст-
венно зависел от степени координации с Советским Со-
юзом и тех мер, которые Советская Армия намеревалась
принять в порядке помощи союзникам на решающем
Восточном фронте.
Значение этого обстоятельства особенно хорошо пони-
мали Рузвельт и его ближайшее окружение: именно аме-
риканские войска составляли подавляющее большинство
союзной экспедиционной армии и именно американцам
предстояло, следовательно, нести наибольшие потери в
наземных операциях во Франции. Вот почему Вашингтон
счел необходимым предпринять шаги к углублению и
расширению своих отношений с СССР.
Другим фактором, стимулировавшим заинтересован-
ность руководителей США в обмене мнениями с прави-
тельством СССР, были проблемы войны на Дальнем
Востоке. Хотя перевес сил в морских, воздушных и назем-
ных операциях, спорадически осуществлявшихся на не-
обозримых просторах Тихого океана, все более оказывал-
ся на американской стороне, американские стратеги не
мыслили завершающие сражения против Японии без
участия Советской Армии. Если в объединенном комите-
те начальников штабов и в Белом доме не сомневались
в возможности, после очищения от японских гарнизонов
островных тихоокеанских форпостов Японии, подвергнуть
ее блокаде и нарастающему бомбардировочному насту-
плению с моря и воздуха, то столь же не сомневались в
США и в том, что всего этого окажется недостаточным и
что Япония капитулирует лишь тогда, когда ее войска бу-
дут выбиты с азиатского континента, а ее собственная
территория будет оккупирована союзниками. Такая пер-
спектива в 1943 году представлялась весьма отдаленной,
133
но президент и государственный секретарь понимали, что
без сближения и договоренности с СССР она может ока-
заться вовсе неосуществимой. Поэтому осенью и зимой
1943 года впервые за все время совместной борьбы США
и Англия осуществляют встречи и переговоры на высшем
уровне с руководителями Советского Союза. Первой из
таких встреч явилось, как известно, Московское совеща-
ние министров иностранных дел США, Англии и СССР,
созванное 19—30 октября 1943 г.
США на Московском
совещании министров
иностранных дел
В связи с 26-й годовщиной Великой Октябрьской со-
циалистической революции правительство СССР широко
обнародовало советскую программу основ послевоенного
мира. Эта программа, изложенная 6 ноября 1943 г.,
предусматривала освобождение народов Европы от фа-
шистских захватчиков и оказание им содействия в воссоз-
дании своих национальных государств; предоставление
освобожденным народам полного права и свободы са-
мим решать вопрос об их государственном устройстве;
суровое наказание виновников войны; создание необхо-
димых условий для предотвращения возможности новой
агрессии со стороны Германии; обеспечение длительного
экономического, политического и культурного сотрудни-
чества народов Европы 82.
США не могли противопоставить этой логичной, прос-
той и всеобъемлющей программе никакой альтернативы:
формирование американской программы не только не бы-
ло завершено, но и находилось в глубокой тайне. Сама
возможность ее опубликования в принципе отвергалась
Хэллом, поскольку неминуемо вызвала бы нежелательное
и опасное для США в условиях 1943 года обострение
межсоюзнических отношений. В такой ситуации государ-
ственный секретарь Хэлл прибег к своеобразному ма-
невру. В беседе с И. Сталиным в Москве он сказал, что
вообще считает преждевременным обсуждение програм-
мы организации послевоенного мира и что в США ника-
кая подготовка таких программ, никакая работа над
ними не ведутся. Видимо, для придания большей досто-
верности такой сомнительной позиции он заявил даже,
что любой сотрудник госдепартамента, который не согла-
сен с тем, что выработку политики по вопросам послево-
134
енного мира следует отложить до конца войны... будет
немедленно отстранен от должности и уволен из внешне-
политического ведомства. Это говорилось тогда, когда
сам Хэлл был фактически инициатором и руководителем
всех разработок американского плана организации после-
военного мира, предпринимавшихся в госдепартаментс-
ких стенах.
Но, заняв такую позицию, Хэлл, как и его партнер
Иден, был вынужден вести переговоры в рамках и на ос-
нове советской программы. Именно это обстоятельство и
обусловило успех работы и историческое значение Мос-
ковского совещания министров иностранных дел.
20 октября, на следующий день после официального
открытия, совещание рассматривало перспективы воен-
ных действий на Западе. Этот вопрос был увязан с пере-
дачей Советскому Союзу информации о решениях Кве-
бекской конференции. Заявление от имени объединенного
англо-американского штабного комитета сделал англий-
ский генерал Исмей. Вслед за тем подверглись обсужде-
нию дальневосточные проблемы. Как уже отмечалось,
вопрос об участии Советского Союза в войне против Япо-
нии, в частности, на завершающей стадии рассматривал-
ся в Вашингтоне как отвечающий коренным интересам
всех союзников.
Со своей стороны, Советское правительство, как толь-
ко появились реальные возможности взять на себя кон-
кретное и эффективное обязательство такого рода, ин-
формировало правительство США, что присоединится к
Америке и Англии в борьбе с Японией. Это произошло
еще в январе 1943 года, когда в Москве находился
представитель Рузвельта генерал Хэрли. Однако тогда,
в начале 1943 года, в самый разгар битвы на Волге, Со-
ветский Союз не мог еще связать себя точным сроком
выступления против Японии. Но на Московском совеща-
нии И. Сталин сообщил Хэллу, что СССР вступит в войну
с Японией сразу же после разгрома гитлеровской Герма-
нии. «Это обещание означало, что решающая схватка
на Тихом океане не будет столь кровопролитной, как мы
опасались», — комментирует известный американский
историк Фейс. Конечно, Хэлл понимал все значение заяв-
ления Советского правительства не хуже Фейса, бывшего
тогда рядовым сотрудником госдепартамента. В своих
мемуарах Хэлл отметил, что «был поражен прямым, точ-
ным и ясным обещанием И. Сталина». Он счел получен-
135
ное известие настолько важным, что свое сообщение
Рузвельту зашифровал для секретности наполовину ар-
мейским кодом, наполовину — военно-морским, а англи-
чанам не сказал ни слова.
Заинтересованность американской стороны в опера-
циях Советской Армии на Западе для облегчения опера-
ции «Оверлорд» и на Востоке для обеспечения разгрома
Японии существенно повлияла и на обсуждение герман-
ского вопроса. Этот вопрос был подвергнут предваритель-
ному обсуждению в Вашингтоне 5 октября 1943 г., неза-
долго до отъезда Хэлла в Москву. Председательствовал
Рузвельт, и его точка зрения (поддержанная, разумеется,
присутствовавшими на заседании Хэллом, Стеттиниусом,
Леги, Пасвольским) состояла в том, что Соединенным
Штатам следует «категорически настаивать на расчлене-
нии Германии на три или более государств, полностью
независимых друг от друга и объединенных лишь общи-
ми линиями связи, электроэнергии и т. д.». Президент
предложил далее отделить Пруссию от прочих германс-
ких территорий, «насильственно переместить все опасные
элементы ее населения» и лишить новообразованные
германские государства каких-либо элементов военно-
промышленного комплекса 83.
Именно с такой программой и выступил Хэлл на
Московском совещании. Однако американские предложе-
ния о расчленении Германии не были поддержаны Со-
ветским правительством, которое задолго до этого опуб-
ликовало свою программу демократического и справед-
ливого решения германского вопроса, где основной упор
делался на необходимости всесторонней демократизации
Германии и устранения возможностей ее ремилитариза-
ции и реванша. Наличие такой программы оказало су-
щественное влияние на ход и исход переговоров по гер-
манскому вопросу в Москве.
Учитывая военно-политическую необходимость из-
вестного сближения с СССР, американская делегация
вынуждена была, изложив свою позицию, но не получив
поддержки СССР, согласиться на то, чтобы обсуждение
германского вопроса развертывалось главным образом
в русле проблем, связанных с демократизацией Германии,
а не в русле проектов ее расчленения и раскола. Амери-
канцы, как отметил Фейс, попросту «боялись открыто
настаивать на расчленении Германии». Широкая попу-
лярность советской программы по германскому вопросу,
136
отнюдь не предусматривавшей такого расчленения, «да-
ла бы России возможность предстать в качестве борца
за единство германского народа», если бы американцы
делали упор на свои предложения о расколе Германии 84,
признает Фейс. Все это и обусловило содержание аме-
риканского проекта послевоенного урегулирования в
Германии. В частности, этот проект предусматривал уста-
новление строгого и эффективного межсоюзнического
контроля над Германией с целью обеспечения ее демок-
ратизации, демилитаризации и денацификации; запреще-
ние всех нацистских и реваншистских организаций; разо-
ружение и закрепление демилитаризации Германии в бу-
дущем и т. д.
По существу, большая часть этих предложений перек-
ликалась с ранее опубликованной программой Советского
правительства и потому не вызвала возражений с его
стороны. Разумеется, в обстановке 1943 года США не
могли настаивать на ином принципиальном подходе к
решению германской проблемы, хотя именно под давле-
нием СССР на Московском совещании преимущественное
внимание было уделено не планам раскола Германии, а
обсуждению важнейших аспектов межсоюзнической
программы и ее демократизации после войны.
Отмечая вклад Советского Союза в разработку такой
программы, Гарриман писал Рузвельту 4 ноября 1943 г.
из Москвы, что отношение СССР к ее подготовке «фунда-
ментально положительное!». Нет сомнений, что русские
готовы действовать в Германии «на основе трехсторонней
ответственности и в духе решений совещания в
Москве» 85.
Иначе, чем предполагали и готовились в Вашингтоне,
прошло и обсуждение польской проблемы. После гибели
весной 1943 года генерала Сикорского нарастание край-
них реакционных и антисоветских настроений в среде
лондонских поляков приобрело открытый и необуздан-
ный характер. Зоологический антикоммунизм и антисове-
тизм сочетались в программе и тактике лондонского
эмигрантского правительства с прямым колониализмом в
отношении населения Западной Украины и Западной Бе-
лоруссии, «лояльности которого польские правительства
не могли обеспечить и до войны вследствие своей дискри-
минационной политики» 86.
Доведя дело до разрыва отношений с СССР, лондон-
ские поляки начали широкую провокационную закулис-
137
ную деятельность с применением шантажа, сочетавшего-
ся с неприкрытым нажимом и спекуляцией под флагом
антисоветизма. Цель состояла в том, чтобы организовать
давление США и Англии на Советское правительство, вы-
нудить его признать лондонских поляков в качестве пол-
номочных представителей и правителей Польши, отка-
заться от советско-польской границы 1939 года и согла-
ситься на «возвращение» западных украинцев и
белорусов в лоно буржуазно-помещичьей Польши. Имен-
но в таком духе был составлен меморандум, направлен-
ный лондонским эмигрантским правительством Миколай-
чика правительствам США и Англии в октябре 1943 года.
В нем союзники призывались, по существу, гарантиро-
вать сохранение в Польше прежних капиталистических
порядков и после войны, а также той пограничной линии
с СССР, которая существовала до осени 1939 года; наста-
ивать на том, чтобы освобождение Польши советскими
войсками от гитлеровцев и все действия советских войск
совершались лишь «в контакте» с лондонскими поляка-
ми; в Польшу вводятся английские и американские вой-
ска в качестве «гарантов» ее принадлежности к
Западу 87.
Эта дипломатическая авантюра была, однако, пред-
принята не без шансов на успех и даже первоначально,
казалось бы, оправдала предположения ее инициаторов.
Лондонские поляки, конечно, знали, что в вопросе о со-
ветско-польской границе, как и вообще в «вопросе о При-
балтике», правительство США занимает более неприми-
римую позицию, чем британский кабинет, что под
вывеской «несвоевременности» обсуждения европейских
пограничных проблем американцы хотят отсрочить, а
впоследствии и сорвать их справедливое и демократи-
ческое решение.
У всех была свежа в памяти история срыва прави-
тельством США переговоров о признании западных гра-
ниц СССР по состоянию на осень 1940 года, которые на-
чались в мае 1942 года между правительствами СССР и
Великобритании, протекали успешно и, если бы не вме-
шательство правительства США, могли бы закончиться
положительным решением вопроса — полным признанием
этих границ.
Первые шаги Хэлла ободрили лондонских поляков.
Как и полтора года назад, государственный секретарь
и слышать не хотел о границе по «линии Керзона». На-
138
кануне своего отъезда в Москву Хэлл пригласил к себе
посла лондонского эмигрантского правительства Цеха-
новского для консультаций. Цехановский не упустил слу-
чая склонить государственного секретаря к более глубо-
кому и энергичному, чем раньше, вмешательству США в
вопросы советско-польских отношений. В соответствии с
указаниями Миколайчика Цехановский обратился к Хэл-
лу с предложением добиваться от СССР гарантий со-
хранения буржуазно-помещичьего строя в Польше. Более
того, лондонские поляки подбивали США на прямую
интервенцию в Польшу. «Для обеспечения этих гарантий,
американо-английские войска или, по крайней мере, не-
большие отряды этих войск должны вступить на поль-
скую территорию»88,— говорил Цехановский. Сам Хэлл
уже после войны указывал в мемуарах, что действитель-
но намеревался добиться ряда уступок от Советского
Союза в пользу лондонского эмигрантского правитель-
ства Польши и даже думал пойти дальше: попытаться
ревизовать результаты народного волеизъявления в Лит-
ве, Латвии и Эстонии летом 1940 года по вопросу о всту-
плении в Союз Советских Социалистических Республик
и восстановлении Советской власти в Прибалтике89. Как
вытекает из признаний Хэлла, по всем этим вопросам ему
не только не удалось добиться уступок СССР, но не уда-
лось даже вызвать сколько-нибудь обнадеживающего и
продолжительного их обсуждения.
Столь же мало преуспел Хэлл и в ходе дискуссии по
вопросу об отношении к Французскому комитету нацио-
нального освобождения. Чтобы создать видимость бес-
пристрастия после стольких лет самого пристрастного и
негативного отношения к ФКНО, Хэлл предоставил воз-
можность выступить в качестве докладчика англо-амери-
канской стороны Идену. Иден огласил фактически неиз-
менный текст американского документа, датированного
сентябрем 1943 года, по которому вся полнота власти во
Франции по мере освобождения ее территории сосредо-
точивалась бы в руках союзного (т. е. американского)
командующего. ФКНО становился, по существу, бесправ-
ным придатком американского командования, должен-
ствовавшим обеспечивать национальную поддержку при-
казам последнего без какого-либо права влиять на
выработку политики на территории Французской рес-
публики и на распоряжения командующего даже по чи-
сто гражданским вопросам. Ввиду возражений Совет-
139
ского правительства этот проект пе был одобрен Москов-
ским совещанием министров иностранных дел.
Совещание рассмотрело далее вопросы создания
механизма, обеспечивающего тесное сотрудничество пра-
вительств США, Англии и СССР в европейских вопросах
(Европейская консультативная комиссия и Консульта-
тивный совет по вопросам Италии), вопросы о статусе и
перспективах развития Италии и Австрии, о наказании
нацистских военных преступников, о создании «в воз-
можно короткий срок всеобщей Международной Орга-
низации для поддержания международного мира и бе-
зопасности, основанной на принципе суверенного равен-
ства всех миролюбивых государств».
Эта последняя формулировка заслуживает быть отме-
ченной особо, поскольку она явилась дальнейшим разви-
тием положения о «новой организации международных
отношений, основанной на объединении демократических
стран в прочный союз», фигурировавшего еще в Декла-
рации СССР и Польши от 4 декабря 1941 г. Именно эти
положения легли в основу окончательного варианта Ус-
тава ООН. Это обстоятельство дало известному совет-
скому юристу-международнику С. Б. Крылову основание
прийти к выводу о том, что «хотя начальная Декларация
Объединенных Наций и была подписана в Вашингтоне,
однако местом рождения ООН явилась Москва, посколь-
ку именно в Москве была подписана Декларация о созда-
нии всеобщей организации безопасности»90.
Московское совещание одобрило исключительно важ-
ное в принципиальном отношении положение о сохране-
нии сотрудничества СССР, США и Великобритании пос-
ле войны, о распространении на послевоенный период
«принципов тесного сотрудничества, установленных для
ведения войны».
Таким образом, Московское совещание оказалось
первым за все предшествующие годы совместной борьбы
форумом, на котором были выработаны предпосылки
для достижения договоренности на уровне глав прави-
тельств по важнейшим вопросам войны и мира. Именно
это обстоятельство имел в виду Хэлл, когда, вернувшись
в Вашингтон, отметил в качестве главного итога совеща-
ния в Москве «господство духа международного сотруд-
ничества и взаимопонимания» на конференции, что яв-
ляется «гарантией решения в будущем тех проблем,
которые еще не решены сегодня». В общем немногослов-
но
ный и крайне сдержанный государственный секретарь
счел необходимым добавить, выступая в сенате США,
что «глубоко потрясен эпическим патриотизмом русских,
которые достойны всяческого уважения со стороны всех
народов мира»91.
Такую же оценку итогов работы Московского сове-
щания дал и Рузвельт. Подчеркнув значение принятых
решений и господствовавшего на совещании духа со-
трудничества, президент дал понять, что за совещанием
в Москве последуют новые встречи: с этой точки зрения
совещание является «кораблем, отплывшим в добрый
час»92.
Общественность Америки приветствовала результаты
московской встречи министров иностранных дел как ус-
пех межсоюзнической дипломатии, в частности как не-
сомненный успех Рузвельта и Хэлла. Консервативные
политические круги в США в целом также положительно
оценили деятельность государственного секретаря в Мо-
скве. Как отметил историк Шотуэлл, в этих кругах «все
знали, что Хэлл до конца разделяет предубеждение про-
тив коммунизма, особенно против его русской разновид-
ности», и потому не беспокоились относительно того, что
он проявит излишнюю мягкость или уступчивость по
отношению к предложениям советской дипломатии и по-
зиции СССР.
Решения Московского совещания характеризовались
в редакционной статье «Нью-Йорк тайме» от 2 ноября
1943 г. как «более важные, нежели все предшествующие
частные соглашения», как «решительное подтверждение
нерасторжимого единства» антигитлеровской коалиции.
От внимания влиятельного английского журнала «Раунд
тэйбл» не укрылось, что в США «широко распространено
не только восхищение Россией», но и «понимание необ-
ходимости признания ее границ 1940 года», а также вы-
текающий отсюда нажим американцев на госдепарта-
мент, требования общественности, чтобы американская
дипломатия учла это, вырабатывая свою позицию по во-
просу о послевоенных границах в Европе.
При обсуждении доклада Хэлла в сенате председатель
сенатской комиссии по иностранным делам Коннэлли
подчеркнул взаимосвязь между эффективностью военных
усилий союзников и укреплением их политического един-
ства. Он выразил уверенность в том, что сенат одобрит
действия американской дипломатии на совещании в Мос-
141
кве. В ходе дискуссии сенаторы Данахер, Реверкомб,
Уиллс и Рейнольдс выдвинули некоторые оговорки, свя-
занные не столько с результатами работы совещания,
сколько с порядком вступления США в будущую между-
народную организацию. Однако как в сенате, так и в па-
лате представителей решения совещания в Москве были
одобрены подавляющим большинством голосов без
сколько-нибудь длительных дискуссий.
Глубокое удовлетворение широкой общественности
США итогами Московского совещания было выражено
конгрессом американо-советской дружбы, в работе кото-
рого приняли участие представители крупнейших проф-
союзов и общественных организаций США, видные дея-
тели науки и культуры. Конгресс работал 6—8 ноября
1943 г. в Нью-Йорке.
Что же касается руководящих военных кругов, то в
них итоги Московского совещания министров иностран-
ных дел рассматривались не только как важный фактор
реального осуществления вторжения на континент в
1944 году, но и как выражение признания возросшей роли
СССР в войне. Не без опасений перед будущим докла-
дывал генерал Дин в Вашингтон, что мощь Советской
Армии возросла настолько, что она в состоянии одна ре-
шать исход военных действий в Европе. Русские обрели
теперь уверенность, что сами смогут быстро закончить
войну, и они не так уж заинтересованы в «Оверлорде»,
доносил он. В военном министерстве информация Дина
вызвала страх, что операция «Оверлорд», на которую там
уже привыкли смотреть не только как на фактор уско-
рения окончания войны в Европе, но и как на «козырную
карту» в отношениях с СССР, не оправдывает себя ни
в одном из двух столь выгодных для США аспектов.
«Русские благодаря своим успехам стали еще большей
загадкой, чем прежде», — жаловались представители
планировщиков, а их шеф генерал Хэнди справедливо ус-
мотрел в ситуации, сложившейся на Московском совеща-
нии и в связи с ним, решающее доказательство необхо-
димости возможно быстрее открыть второй фронт. В сво-
ем меморандуме Рузвельту он писал: «Настало время,
когда нельзя больше допускать нерешительности в дей-
ствиях, уклонения от соглашений и их срыва. Выражаясь
языком американцев, время пустых разговоров кончилось
и сейчас нужно либо «подсечь рыбу», либо „сматывать
удочки“»93.
142
США'на первой
конференции в Каире
Если военные события 1943 года продемонстрировали
возросшую «сверх всяких ожиданий» американских и ан-
глийских экспертов мощь вооруженных сил и экономичес-
кого потенциала Советского Союза, подчеркнули его
решающую роль в войне, то развитие дипломатических
отношений этого года, в частности итоги Московского
совещания, продемонстрировали высокую эффективность
советской внешнеполитической программы и дипломати-
ческой деятельности. В Вашингтоне и Лондоне наступило
время переоценки прежних прогнозов. Предположения
предшествующих лет и даже месяцев, когда считалось, что
Советский Союз выступил в деле организации послевоен-
ного мира только как «пассивный партнер США и Бри-
тании, восстановивший свои довоенные границы благо-
даря победе своих западных союзников», оказались
битыми94. Этот справедливый вывод американского исто-
рика Макнейла далеко не всегда разделяется его колле-
гами на Западе. Однако осенью 1943 года президент Руз-
вельт и его ближайшее окружение не могли не учесть
общего изменения обстановки. Проблемы завершения
войны и общие принципы организации послевоенного ми-
ра не могли больше оставаться предметом переговоров
только между Вашингтоном и Лондоном. Однако в каж-
дой из столиц англосаксонского мира это бесспорное
положение понималось и интерпретировалось по-разно-
му. Для Черчилля перенесение обсуждения и решения
этих проблем на тройственную основу означало не про-
сто необходимую уступку духу времени и требованиям
здравого смысла, но и удар по тем позициям партнерства
с Соединенными Штатами, которые он столь ревниво обе-
регал от покушений со стороны какой-либо третьей дер-
жавы. До поры до времени Черчиллю удавалось поддер-
живать позиции Англии в этих партнерских отношениях
с США на более или менее равноправном для нее уровне.
Однако если на авансцене событий, за круглым столом
англо-американских военно-дипломатических встреч и
конференций, английской стороне удавалось добиваться
выгодного компромисса, а иногда и оставлять за собой
последнее решающее слово, то глубинные экономические
и политические процессы, развертывавшиеся подчас не-
зримо, но действовавшие непрерывно, подтачивали это
143
равновесие и обрекали Англию на положение младшего,
более слабого и зависимого партнера.
Эти процессы не укрылись от внимания Черчилля,
который считал, что если Советский Союз будет допущен
к разработке межсоюзнической военно-политической
стратегии и основ организации послевоенного мира на
равных правах с США и Англией, то невыгодное для по-
следней действие этих процессов будет многократно уси-
лено и ускорено. «Стоит этим двум гигантам Востока и
Запада (СССР и США. — Ю. К.) объединиться в осуще-
ствлении стратегии, которую Британия не одобряет, как
предотвратить ее станет для Британии полностью невоз-
можно»95, — говорил Черчилль.
Рузвельта такая перспектива умаления британского
значения отнюдь не пугала. Его собственные воззрения
на роль СССР и американо-советского сотрудничества
в войне и мире прогрессировали на протяжении бурного
1943 года. Незадолго до Тегерана президент писал своему
старому приятелю Буллиту: «Я убежден, что Сталин хо-
чет лишь одного — безопасности для своей страны, и я
думаю, что если я дам ему все, что смогу, ничего не тре-
буя взаймы», то это создаст новый климат в отношениях
между СССР и США и будет содействовать общему улуч-
шению международной обстановки96.
В целом на протяжении 1943 года президент скло-
нялся к организации трехстороннего совещания руково-
дителей СШАГ Англии и СССР, а премьер-министр — к
тому, чтобы встречи на высшем уровне ограничивались,
как и прежде, президентом и им с последующим опове-
щением советской стороны об основных принятых
решениях.
В предшествующие месяцы Черчиллю более или ме-
нее удавалось втискивать все обилие и многообразие во-
енно-политических проблем в прокрустово ложе англо-
американских отношений. В конце 1943 года это было
уже невозможно. Единственный компромисс, которого он
добился, состоял в том, что перед встречей глав прави-
тельств СССР, США и Англии в Тегеране должна была
состояться встреча глав правительств США и Англии в
Каире: первая межсоюзническая встреча на тройствен-
ной основе в силу этого должна была не столько заменить
прежние «двойственные» встречи, но в какой-то мере от
последней из них зависеть. Иначе говоря, в Тегеране дол-
жна была не столько быть выработана общая межсоюз-
144
ническая военно-политическая линия, сколько согласова-
на сепаратная англо-американская линия с советской. Это
было как раз то, чего опасался и не хотел Рузвельт. Од-
нако он вынужден был пойти на предварительную встречу
с Черчиллем в качестве очередного компромисса с анг-
личанами. Черчилль, добившись этого, надеялся обсу-
дить с одними американцами вопрос о соотношении опе-
рации «Оверлорд» с действиями на средиземноморском
театре, добиться максимального повышения роли и значе-
ния этих последних в ущерб первой и затем поставить рус-
ских перед фактом принятия единого англо-американского
решения. Рузвельт, пойдя на этот компромисс, надеялся,
напротив, убедить, насколько возможно, английского
премьера в необходимости лояльно осуществить согласо-
ванное ранее решение об операции «Оверлорд», активи-
зировать действия англичан на китайско-бирманском те-
атре, поскольку разблокирование Китая считалось тогда
главным условием превращения этой страны в базу на-
несения завершающего удара по Японии, обеспечить, если
удастся, поддержку премьера своим планам организации
послевоенного мира.
Разница между позициями Англии и США видна в
даннцм случае из следующего. В ходе Каирской конфе-
ренции американская сторона предложила создать так
называемый «соединенный штабной комитет», включаю-
щий в себя начальников генеральных штабов США,
Англии, СССР и Китая. Тем самым вашингтонский объ-
единенный штабной комитет в составе англичан и амери-
канцев на паритетных началах перестал бы существовать.
Англичане категорически воспротивились: они понимали,
что такая реформа не только умалит значение британских
представителей в этом «суперштабе», но и приведет фак-
тически к американскому диктату над 3/4 его членов, так
как США имели бы за собой неограниченную поддержку
гоминдановского Китая, а Англия волей-неволей вынуж-
дена была бы держать американскую сторону, не на-
деясь самостоятельно противостоять Советскому Союзу и
национально-освободительному движению в собственных
колониях.
В итоге «суперштаб» не был создан. Однако и конфе-
ренция в Каире протекала не так, как хотелось Лондону.
Эта конференция была организована по настоянию Руз-
вельта не как чисто англо-американская: на нее были
приглашены народный комиссар иностранных дел СССР
145
и президент гоминдановского Китая Чан Кай-ши. Уже
этот четырехсторонний статус Каирской конференции от-
личал ее от встреч в Квебеке и Вашингтоне к невыгоде
Англии. Правда, в основе своей каирская встреча все-та-
ки носила двусторонний характер: с гоминдановцами об-
суждались только дальневосточные вопросы, а прибыв-
ший в Каир заместитель наркома иностранных дел СССР
А. Вышинский не только не привлекался к обсуждению
проблем по существу, но даже не получал сколько-нибудь
ценной и полной информации о работе англо-американ-
ской конференции. По свидетельству Р. Мэрфи, его ин-
формировали главным образом о решениях, связанных с
войной на Тихом океане97.
15 и 19 ноября 1943 г. в адмиральском салоне линко-
ра «Айова» состоялись заседания объединенного коми-
тета начальников штабов США с участием президента.
Рузвельт подчеркнул необходимость добиваться от-
крытия второго фронта в 1944 году. Русские, отметил он,
уже находятся на расстоянии 60 миль от польской грани-
цы и в 40 милях от румынской. Им потребуется, возмож-
но, не более двух недель, чтобы покрыть это расстояние,
и если в такой момент союзники начнут движение с Ад-
риатики, то русские им скажут, что могут разгромить
Германию сами. Подводя итог дискуссиям по этому воп-
росу, Маршалл сказал: «Мы считаем вопрос о Балканах
исчерпанным. Нам они не нужны. Открытие фронта здесь
приведет к затягиванию войны и в Европе, и на Тихом
океане» 98.
Из других вопросов на борту «Айовы» рассматрива-
лись также перспективы раздела Германии на «сферы
ответственности» (была подтверждена прежняя позиция
США), аспекты американо-французских отношений, аме-
рикано-советского сотрудничества послё войны и др. Лю-
бопытно, что даже в конце 1943 года Рузвельт сохранял
в своем отношении к Франции и правительству де Голля
такую степень недоверия и предубежденности, что этим
лишил себя возможности объективно проанализировать
не только текущее положение, но и тенденции развития
этой страны. Рузвельт исходил из того, что «Франция не
сможет стать великой державой еще 25 лет» и что США
не должны содействовать сокращению этого срока и
возвращению Франции ее колоний99.
Прошла неделя, и предположения, что англичане
будут ожесточенно сопротивляться, оправдались.
146
Напряженная дискуссия шла с 24 по 26 ноября и ока-
залась небезрезультатной для англичан. Им удалось все-
таки настоять на том, чтобы резолюция объединенного
англо-американского комитета начальников штабов
содержала пункт о внесении изменений в сторону оттяги-
вания сроков осуществления операции «Оверлорд», кото-
рые подлежали окончательному утверждению в ходе
переговоров с представителями СССР в Тегеране. Стрем-
ление к очередному компромиссу едва не обернулось по-
ражением американской стороны. И единственное, чего
англичанам все же не удалось добиться—это вынудить
своих вашингтонских партнеров зафиксировать пункт о
возможности отсрочки операции «Оверлорд» в форме
ультимативной резолюции в качестве не подлежащего из-
менению решения англо-американской стороны. Зато
искушенные в военно-дипломатических тонкостях, англи-
чане сорвали довольно хитро закамуфлированный амери-
канский план создания единого союзного главнокомандо-
вания для западноевропейского и средиземноморского
театров военных действий. Поскольку, исходя из общего
преимущества США, таким «суперглавкомом» мог бы
стать лишь американец, он получил бы возможность огра-
ничивать операции англичан через голову Лондона на
столь дорогом им Средиземноморском фронте и соответ-
ственно манипулировать союзническими ресурсами в
ущерб этому фронту. Черчилль категорически воспроти-
вился такому плану, сорвал его и добился одобрения
своего принципа: на каждом данном театре командует
представитель той стороны, которая преобладает на нем
своими людскими и материальными ресурсами. Теперь ан-
гличане могли быть спокойны за Средиземноморье.
При таких обстоятельствах конференция в Каире не
могла, разумеется, завершиться принятием единого ре-
шения. Пришлось ехать в Тегеран, «не урегулировав труд-
ных проблем и серьезных расхождений во взглядах меж-
ду английской и американской сторонами». Любопытно,
что английский генерал Мартел, которому принадлежит
эта фраза, находит сложившуюся напряженность в отно-
шениях между США и Англией хотя бы в одном отноше-
нии полезной: русские, пишет он, всегда подозревавшие
англичан и американцев в сговоре, могли теперь, наблю-
дая их ожесточенные споры по стратегическим пробле-
мам, прийти к выводу, что такого сговора не суще-
CTRVPT 100
147
Но это «доказательство» не имело никакой цены не
только для русских, но и для мало-мальски объективных
англо-американских наблюдений. Ибо и в самом деле,
говорил американским начальникам штабов Гарриман,
русским «трудно понять, почему две столь могуществен-
ные державы, как США и Англия, до сих пор не в состоя-
нии сковать больше германских сил, чем сейчас» 101.
Не меньшие расхождения между Вашингтоном и
Лондоном обнаружились и при рассмотрении дальневос-
точных вопросов. Выше уже отмечалось, что, рассматри-
вая вплоть до Тегеранской конференции китайский
фронт как трамплин для нанесения завершающего удара
по Японии, американцы настаивали на предварительном
очищении Бирмы и тем самым на открытии широких на-
земных коммуникаций, ведущих в Китай. Против этого
неизменно выступала Англия. На конференции в Каире
англо-американские противоречия по этому вопросу обо-
стрились более, чем когда-либо.
В дискуссиях в Каире участвовали Чан Кай-ши с су-
пругой, весьма активно вмешивавшейся в переговоры и
неизменно выступавшей от имени своего мужа — «главно-
командующего». Чан Кай-ши, конечно, поддерживал аме-
риканские предложения, но имел и собственные. Он хотел
получить от США как можно больше, но как можно мень-
ше пустить в дело против Японии. Львиная доля посту-
павших в Китай американских поставок использовалась
для разжигания гражданской войны и подготовки к рас-
праве с неугодными ему элементами. Поэтому он «не хотел
держать солдат на бирманском фронте — они были ему
нужнее для того, чтобы удержать свою власть над Китаем
и сдерживать коммунистов» 102. О том, к чему привела эта
тактика, столь точно охарактеризованная генералом Сти-
луэллом, можно судить по реплике Маршалла, которого
просто вывели из себя ненасытные аппетиты руководи-
телей чанкайшистского военного ведомства при полном
нежелании с их стороны предусмотреть мало-мальски
конкретные сроки и масштабы операций против Японии.
Маршалл заявил: «Разрешите мне быть откровенным. Вы
говорите о каких-то ваших «правах». Но не забывайте,
что речь идет об американских самолетах, американском
персонале, американских военных материалах. И я не по-
нимаю, как вы можете говорить о том, что мы должны
или не должны делать» 103. Впрочем, та откровенность, с
которой высказался Маршалл, наглядно характеризует и
148
степень неравноправия, зависимости гоминдановского
Китая от США, которая так возросла за время войны.
Эта тенденция в развитии американо-китайских отно-
шений разрасталась в решающей степени благодаря де-
ятельности Чан Кай-ши и его группировки. Именно
поэтому, несмотря на убийственные и совершенно объек-
тивные характеристики гоминдановского диктатора и
прогнозы неизбежного его краха, которые давал Стилуэлл,
в Вашингтоне продолжали делать ставку на Чан Кай-ши.
Это относилось и к тем, кто не обманывался в отношении
личных качеств и политической направленности Чан Кай-
ши, прежде всего к президенту Рузвельту.
Еще до встречи в Каире Рузвельт отмечал, что гомин-
дановские войска, по существу, свернули какие-либо ан-
тияпонские операции. После беседы с Чан Кай-ши прези-
дент еще более укрепился в этом своем суждении. Его
войска, сказал он вечером своему сыну Эллиоту, «вовсе
не дерутся с японцами». Отметив, что они слабо воору-
жены и плохо обучены, Рузвельт подчеркнул: «Но этим
все же нельзя объяснить, почему он держит сотни тысяч
своих лучших солдат на Северо-Западе, на границах
красного Китая». Немного позднее Рузвельт прямо при-
знал, что Чан Кай-ши, конечно, плох в качестве политиче-
ской опоры США в Китае. Но тут же добавил: «Кто в Ки-
тае мог бы заменить Чан Кай-ши? Там просто нет друго-
го лидера. При всех недостатках супругов Чан Кай-ши
нам приходится опираться на них». И утвердившись в та-
ком решении, президент, когда его спрашивали о гомин-
дановском диктаторе, публично говорил: «Это человек
большой мудрости, высокого духа и ясного понимания
сегодняшних и завтрашних проблем» 104, а Хэлл добавлял,
что он столь же «мудр, сколь и патриотичен», «подлинный
республиканец» и «глубоко понимает свой народ».
После длительного обсуждения никаких определенных
решений стратегического порядка по Дальнему Востоку
принято не было, и, как свидетельствует очевидец —
командующий флотом США адмирал Кинг, участники со-
вещания в Каире остались при своих «национальных»
стратегических доктринах, не выработав никакой меж-
союзнической альтернативы.
Однако политическим итогом дискуссии по дальневос-
точным вопросам явился позитивный документ, известный
под названием Каирской декларации США, Англии и Ки-
тая. Этот документ провозглашал принцип отказа стран-
149
участниц от каких-либо санкций на Дальнем Востоке
после разгрома Японии, возврата захваченных Японией в
ходе русско-японской войны территорий, возвращения
Китаю Маньчжурии, Формозы (Тайваня) и Пескадорских
островов (о-ва Пэнхуледао), а также восстановления
«в должное время» свободы и независимости Кореи.
Как отметили некоторые исследователи 105, принятие
этого позитивного в целом документа обусловливалось
прежде всего нарастанием национально-освободительного
движения в самой Азии и вызванной этим необходимос-
тью пожертвовать наиболее одряхлевшими и ненавистны-
ми внешними формами колониализма. Справедливо и то,
что такая программа означала устранение, по крайней
мере на время, Японии в качестве эффективного конку-
рента США и Англии. Однако Каирская декларация не
пошла дальше провозглашения принципа возвращения
захваченных Японией территорий странам, потерявшим
их. Провозглашение независимости Кореи с оговоркой,
что это произойдет не ближе, чем в «должное время»
(а этот термин является одним из наиболее неконкретных
в словаре империалистических дипломатов), было един-
ственным глухим упоминанием о том, что в число насущ-
ных проблем Азии входит проблема предоставления не-
зависимости народам, потерявшим ее вследствие коло-
ниальной агрессии Запада. В таком качестве Каирская
декларация, конечно, не полностью соответствовала чая-
ниям народов Азии, боровшихся в годы второй мировой
войны отнюдь не за то, чтобы оказаться «возвращенными»
своим бывшим империалистическим владетелям. Симпто-
матично, что в этом документе даже не упоминалось о по-
литических проблемах послевоенной Азии: слишком глу-
боки и остры были противоречия между участниками
Каирской конференции по этому вопросу.
Наконец, Каирская декларация примечательна и еще
в одном отношении. То обстоятельство, что на Каирской
конференции решались территориальные вопросы, свиде-
тельствует, как справедливо отметил В. Л. Исраэлян, не
о нежелании правительств США и Англии рассматривать
территориальные вопросы вообще, а о том, что они отри-
цательно относились к справедливым претензиям Совет-
ского Союза, «рассчитывая на то, что после войны соот-
ношение сил изменится в их пользу и они сумеют навя-
зать Советскому Союзу решения по территориальным
вопросам, угодные правительствам США и Англии» 106.
150
США на конференции
в Тегеране (конференция
„Секстан")
Американский военный историк М. Мэтлофф назвал
Каирскую конференцию «генеральным смотром боевых
порядков» США и Англии перед Тегераном. Если это так,
то «боевые порядки» в ходе смотра оказались изрядно
расстроенными. Между американской и английской пози-
циями существовало значительное расхождение, которое
в Каире не было преодолено. Участники Каирской конфе-
ренции не сомневались, что в Тегеране это расхождение
наверняка проявится вновь и, по всей вероятности, будет
дополнено и усилено новыми узлами противоречий уже
не только между США и Англией, но и между обеими ан-
глосаксонскими державами и СССР. Разногласия ожида-
лись не только по вопросу о времени и масштабах осуще
ствления операции «Оверлорд», но и по проблемам завер-
шения войны и перехода от войны к миру. «Стратегия
глобальной войны в целом, концентрация разгрома Гер-
мании в первую очередь, роль США, Англии, Советского
Союза и Китая в коалиционной войне — все эти проблемы
ждали своего разрешения» 107.
Однако из всего круга неотложных и в первую очередь
подлежащих обсуждению проблем на первом месте нахо-
дились военно-стратегические. К декабрю 1943 года со-
ветские войска, осуществившие в ходе летней кампании
гигантскую операцию на Орловско-Курской дуге и пере-
шедшие затем в широкое наступление, продолжали раз-
вертывать это наступление и неудержимо двигались к
границе с Польшей. На Восточном фронте было 210 гер-
манских дивизий, на марше находились еще 6; считая
войска сателлитов гитлеровской Германии, Восточный
фронт сковывал 260 вражеских дивизий 108.
Такая обстановка предъявляла повышенные требова-
ния к действиям западных союзников и вместе с тем по-
рождала новые благоприятные возможности для проведе-
ния операции «Оверлорд». Рузвельт, понимая это, еще в
Каире, а затем на первой же своей встрече с членами объ-
единенного комитета начальников штабов США в Тегера-
не ставил перед военными лидерами США и Англии во-
прос об общей активизации действий союзников на Запад-
ном фронте. С другой стороны, президент учитывал и раз-
витие событий на Дальнем Востоке. Здесь Соединенным
151
Штатам предстояло вести затяжную, дорогостоящую
войну, которая без участия в ней Советского Союза мог-
ла бы в течение неопределенно долгого времени не затро-
нуть еще жизненно важные для Японии экономические и
стратегические позиции на материке: в Китае и особенно
в Маньчжурии. Подавляющее большинство американских
военных авторитетов, и прежде всего военный министр
Стимсон и председатель объединенного штабного комите-
та генерал Маршалл, считали 4 невозможным победить
Японию, если она сохранит эти позиции. Но и само состо-
яние японской военной машины на декабрь 1943 года под-
сказывало руководителям США необходимость заручить-
ся на высшем уровне согласием правительства СССР
участвовать в войне против Японии и строить свои даль-
нейшие планы с учетом этого фактора. По данным объе-
диненного комитета начальников штабов США, Япония
имела 11 линкоров (предполагалось, что их к 1945 г. бу-
дет 13), 12 авианосцев (к 1945 г. их должно было стать
21), 32 легких и тяжелых крейсера (к 1945 г.— 36), 78 эс-
минцев (к 1945 г.— 105), 89 подводных лодок (к 1945 г.—
130). Наземные войска насчитывали НО дивизий, а к
1945 году должны были иметь 120 дивизий 109, причем
военные руководители США предполагали, что вывести
эти дивизии из строя удастся лишь в том случае, если на-
земные операции США в Тихом океане будут дополнены
и усилены широким наступлением советских войск против
континентальных плацдармов Японии.
Вследствие всего этого Рузвельт решил на конферен-
ции в Тегеране осуществить с самого ее начала курс на
сближение с СССР в военно-политическом отношении,
особенно в вопросах второго фронта, имея в виду добить-
ся встречных шагов Советского Союза, в частности, в
вопросах осуществления координированного наступления
на Японию. При этом Рузвельт не скрывал от своих бли-
жайших советников слабости позиции США. «Боюсь,—
говорил он,— что маршал Сталин спросит меня, сколько
германских дивизий может быть отвлечено от советского
фронта немедленно». И, поскольку ответить будет нечего,
президент подчеркнул, что, по крайней мере, он не позво-
лит втянуть себя в такой ситуации в «бесполезную дис-
куссию о преимуществах Додеканезских островов перед
Андаманскими»110. Это был единственный позитивный
итог последнего «смотра боевых порядков» американской
стратегии и дипломатии,
152
В 15 час. 28 ноября Рузвельт впервые встретился с
И. Сталиным. Развивая намеченную линию, президент
после первого же обмена репликами сказал, что хотел бы
отвлечь с русского фронта 30—40 германских дивизий и
что это и должно быть одним из вопросов, подлежащих
обсуждению на конференции. Однако не далее как утром
президент констатировал, что у него нет возможности осу-
ществить это свое намерение практически. Поэтому в бе-
седе с И. Сталиным Рузвельт никак не конкретизировал
это свое заявление. Он лишь добавил, что надеется не-
сколько увеличить количество американских торговых су-
дов на линиях СССР —США и СССР — Англия.
Прошел час. В 16 час. открылось первое пленарное
заседание Тегеранской конференции. Здесь Рузвельт кое-
что добавил к тому, о чем часом ранее говорил И. Ста-
лину. И если в этой первой беседе президент дал понять,
что безусловно выступает за скорейшее открытие второго
фронта, то на пленарном заседании он поставил перед со-
ветскими руководителями вопрос таким образом: так как
до мая 1944 года осуществить операцию «Оверлорд» все
равно не удастся, то не следует ли активизировать дейст-
вия союзных войск на Средиземноморье, хотя это и при-
ведет к отсрочке «Оверлорда» еще на 2—3 месяца? Фак-
тически президент поставил перед советской делегацией
как раз тот вопрос и в такой же формулировке, как делал
это перед ним самим Черчилль в Каире.
Отвечая на поставленный Рузвельтом вопрос, И. Ста-
лин указал, что, с точки зрения СССР, итальянский те-
атр «не представляет какого-либо значения в смысле
дальнейших операций против Германии». «Наилучший
результат,— подчеркнул он,— дал бы удар по врагу в Се-
верной или в Северо-Западной Франции» 1И.
Эти ясные и логичные соображения, и особенно те из
них, которые относились к операции на юге Франции, «за-
стигли американскую и английскую делегации врасплох»,
признает М. Мэтлофф. Между тем эти соображения, в
сущности, и решали надуманную в целом проблему без-
действия союзных войск. Рузвельт мгновенно оценил все
их значение, равно как и невыгоду сопротивления в сло-
жившейся ситуации. Поэтому, хотя британский премьер
еще спорил, пытаясь, как он выразился, «сделать более
эластичным» решение о сроке открытия второго фронта,
с тем чтобы иметь возможность осуществить столь доро-
гие его сердцу средиземноморские операции, Рузвельт в
.153
принципе присоединился к советской точке зрения и пред-
ложил к следующему дню подготовить материалы о вы-
садке на юге Франции в качестве вспомогательной опе-
рации по отношению к «Оверлорду».
Показательно, что в ходе прений американцы разо-
шлись с англичанами не только по вопросу о действиях на
европейском или итало-балканском театрах, но и по во-
просу о целесообразности вступления в войну Турции, на
чем продолжали настаивать англичане. Американский
представитель генерал Сомервелл доказывал, что на об-
щий ход военных действий против Германии участие в
них Турции положительно не повлияет вследствие недо-
статочной технической оснащенности турецких войск,
большого количества поставок, которых уже требуют тур-
ки, и вынужденного перераспределения союзнических сил
и средств, а поэтому общего замедления темпов подготов-
ки операции «Оверлорд», которое явится следствием
вступления Турции в войну.
Как свидетельствуют американские очевидцы и иссле-
дователи событий, позиция США в Тегеране по вопросу
о втором фронте была в большей степени усилена и ук-
реплена согласием Советского Союза вступить в войну
против Японии 112. Это имело большое значение для аме-
риканской стороны и во многом предопределило ее пози-
цию по другим обсуждавшимся на конференции вопро-
сам, в частности по вопросу о втором фронте. Близкий к
Рузвельту С. Розенмен подчеркивает, что информация об
участии СССР в войне против Японии «явилась действи-
тельно замечательной новостью для каждого отца, каж-
дой матери в США, когда они смогли узнать о ней», и
«поистине знаменательным известием» для самого Руз-
вельта, военные советники которого предвещали затяж-
ную войну на Тихом океане113. Уэллес отметил, что не
только военные советники, но и члены госдепартамента
находили участие СССР в войне против Японии «жизнен-
но необходимым». М. Мэтлофф подчеркивает, что офици-
альное заявление главы Советского правительства от
28 ноября «больше всего пришлось по сердцу американ-
цам». С самого начала войны, продолжает Мэтлофф, пре-
зидент и американское командование надеялись на вступ-
ление СССР в войну с Японией. Заявление советского
руководства наилучшим образом решало эту проблему и
снимало столь беспокоивший Рузвельта и Маршалла во-
прос114. Это признание Мэтлоффа тем характернее, что
154
«наигранный оптимизм» (выражение Мэтлоффа) высше-
го американского командования по вопросу о перспекти-
вах военных действий на Тихом океане пошел на спад,
а противоречия между сторонниками различных стратеги-
ческих направлений движения к Японии снова обостри-
лись.
Очевидец событий Дж. Шотуэлл обратил внимание на
другую сторону этого вопроса. Теперь Рузвельт мог отка-
зать требованиям тех его советников, которые настаивали
на переброске войск с Европейского фронта на Дальне-
восточный. Действительно, англо-американский штабной
комитет, основываясь на изменившихся в свете этого за-
явления прогнозах, принял решение отложить до осени
1944 года запланированную операцию в Бенгальском за-
ливе и действия в Северной Бирме и направить в Европу
часть предназначенных для этих операций американских
войск.
Германский вопрос
Естественно, что в ходе обсуждения вопросов ведения
и завершения войны в Европе участники Тегеранской кон-
ференции подвергли обсуждению и германский вопрос.
Выше уже отмечалось, что правительство США к моменту
вступления в войну и в первые военные годы, по существу,
не имело четкой и законченной программы по германско-
му вопросу. В декабре 1943 года на Касабланкской кон-
ференции Рузвельт выдвинул лозунг «безоговорочной
капитуляции Германии», но от каких-либо комментариев
политического характера воздержался. В дальнейшем (на
протяжении 1943 г.) он эволюционировал в направлении
одобрения планов раскола Германии. Однако и по этому
вопросу, несмотря на все обилие выдвинутых США про-
ектов и программ, окончательного решения принято не
было. Поэтому, направляясь в Каир и Тегеран, президент
на борту «Айовы» продолжал консультироваться со свои-
ми советниками по вопросу о будущем Германии и ха-
рактере американской программы. 19 ноября на одном
из таких совещаний президентом были высказаны такие
принципы, которые, в случае если бы они были полностью
и лояльно претворены в жизнь, могли бы самым положи-
тельным образом сказаться на развитии германского во-
проса и европейской ситуации в целом. Речь идет о прин-
ципе межсоюзнического сотрудничества и взаимопонима-
155
ния в проведении общей политики демилитаризации,
денацификации и демократизации Германии, а также о
введении сроков пребывания в Европе американских ок-
купационных войск. Отвечая на прямой вопрос генерала
Маршалла, Рузвельт, в частности, подчеркнул, что войска
США не должны оставаться в Европе долее одного, мо-
жет быть, двух лет 115.
Эта мысль была высказана президентом и в Тегеране,
и она сразу же вызвала тревогу и беспокойство Черчил-
ля. Что же касается планов раскола Германии, то они бы-
ли изложены Рузвельтом на заседании 1 декабря в сле-
дующих словах: «Пруссия должна быть возможно ослаб-
лена и уменьшена в своих размерах. Пруссия должна
составлять первую самостоятельную часть Германии. Во
вторую часть Германии должны быть включены Ганно-
вер и северо-западные районы Германии. Третья часть —
Саксония и район Лейпцига. Четвертая часть — Гессен-
ская провинция, Дармштадт, Кассель и районы, располо-
женные к югу от Рейна, а также старые города Вестфа-
лии. Пятая часть — Бавария, Баден, Вюртемберг. Каждая
из этих пяти частей будет представлять собой независи-
мое государство. Кроме того, из состава Германии долж-
ны быть выделены районы Кильского канала и Гамбурга.
Этими районами должны будут управлять Объединенные
Нации или четыре державы (США, Англия, Франция,
СССР.— Ю. /С.). Рурская и Саарская области должны
быть поставлены под контроль либо Объединенных На-
ций, либо попечителей всей Европы» 116.
Как известно, в итоге дискуссии окончательного реше-
ния по вопросу о будущем Германии принято не было.
Вопрос был передан для обсуждения в Европейскую кон-
сультативную комиссию, где СССР продолжал последо-
вательно и настойчиво выступать против планов раскола
Германии, благодаря чему такие планы не были утверж-
дены в качестве межсоюзнического документа.
Участники Тегеранской конференции в ясной и недву-
смысленной форме провозгласили принцип доведения до
конца борьбы с гитлеризмом. Характерно, что именно
этот принцип, провозглашенный Тегеранской конферен-
цией, рассматривается современными американскими ре-
акционными историками как сугубо ошибочный. «Условие
полного искоренения нацизма и политического перевос-
питания немцев, выдвинутое союзниками, привело к тому,
что отодвинулись на неопределенное время сроки подпи-
156
сания мирного договора с Германией»,—утверждают, на-
пример, Макинни, Хискокс и Спенсер. Они обвиняют пре-
зидента Рузвельта в том, что тот был «слишком занят
военными вопросами» и если бы нашел время как следу-
ет поразмыслить над будущим Германии, то, вероятно, не
стал бы провозглашать принцип «полного искоренения
нацизма» 117.
Когда реакционные американские историки ставят во-
прос об «ошибочности» решений Тегеранской конферен-
ции об искоренении фашизма, то они фактически повто-
ряют тезис, высказанный еще в связи с конференцией в
Касабланке. Нельзя сказать, что представители антируз-
вельтовского направления в американской историографии
балуют читателя обилием и разнообразием своих аргу-
ментов.
Между тем не только решения Тегеранской конферен-
ции по германскому вопросу значительно эффективнее,
гибче и конкретнее решений, принятых в Касабланке, но
и подход самого Рузвельта к этому вопросу после ока-
зался значительно более гибким и широким. Как извест-
но, в Касабланке Рузвельт выдвинул требование безого-
ворочной капитуляции, которое вскоре же стало предме-
том оживленной полемики, продолжающейся до сих пор.
Хотя нет прямых, конкретных и убедительных оснований
считать, что это требование продлило сопротивление нем-
цев, затянуло войну и сделало более трудной победу, тем
не менее несомненно одно: оно не включало в себя сколь-
ко-нибудь конкретной характеристики социально-полити-
ческой программы союзников для Германии.
24 декабря 1943 г., выступая в конгрессе США с док-
ладом об итогах своей поездки, президент уже не огра-
ничился формулой «безоговорочной капитуляции», а счел
необходимым добавить, что такая капитуляция отнюдь
не означает ликвидацию суверенитета германского наро-
да, его самостоятельного существования, хотя и озна-
чает необходимость глубоких, коренных изменений в эко-
номической, политической и идеологической жизни стра-
ны. Развивая и конкретизируя эту мысль, президент
говорил: «Мы желаем немцам, чтобы они получили нор-
мальные условия для мирного развития в качестве полез-
ных и уважаемых членов европейской семьи», «мы наме-
рены раз и навсегда освободить их от нацизма и прус-
ского милитаризма, а также от фантастического и
пагубного убеждения в том, что они являются расой гос-
157
под». Он добавил, что «Германия должна быть лишена
своей военной силы и что в обозримом будущем она не
получит возможности ее восстановить»118.
Таким образом, Тегеранская конференция положи-
тельно повлияла на формирование и дальнейшее разви-
тие взглядов Рузвельта по вопросу о будущем Германии.
К сожалению, ее влияние на внешнюю политику США
оказалось недостаточно последовательным. Это вырази-
лось как в эпизоде, относящемся к августу 1944 года,
когда тот же Рузвельт на второй конференции в Квебеке
с поспешностью, о которой сожалел потом, одобрил
«план Моргентау», предусматривавший «аграризацию»
Германии, так и в гораздо более опасном для дела мира
послевоенном процессе отхода США от согласованных
межсоюзнических решений военных лет.
Польский вопрос
Обсуждая германский вопрос, участники Тегеранской
конференции, естественно, подвергли рассмотрению и
проблему будущих границ Германии и Польши. В этой
связи члены «большой тройки» обменялись мнениями по
польскому вопросу. По существу, на высшем межсоюзни-
ческом уровне такой обмен мнениями предпринимался
впервые, хотя на англо-американских встречал и пере-
говорах он фигурировал еще в 1942 году.
Собираясь на встречу министров иностранных дел в
Москве, Хэлл заверил лондонских поляков, что он будет
«защищать их дело, как свое». Однако позиция Совет-
ского Союза была столь объективной, а политика поль-
ского эмигрантского правительства в отношении СССР
столь авантюристической, что США оказались вынуж-
денными воздержаться от открытого вмешательства в
советско-польские отношения на стороне лондонского
эмигрантского правительства. Деятельность и установки
последнего наглядно характеризует меморандум, полу-
ченный Хэллом от посла Цехановского в момент Каир-
ской конференции и немедленно пересланный им Руз-
вельту с краткой сопроводительной запиской, датирован-
ной 23 ноября. В меморандуме говорилось, что лондонское
правительство вообще отказывается обсуждать с СССР
проблему восточной границы Польши; «для предотвра-
щения трений» между советскими войсками и Армией
Крайовой требуется ввести в Польшу американские и
158
английские части; «перед вступлением на территорию
Польши советских войск, или же непосредственно в мо-
мент их вступления, планируется поднять вооруженное
восстание, согласовав его дату с союзниками» 11У.
Этот последний пункт не был раскрыт в меморандуме
сколько-нибудь подробно. Однако из контекста с неопро-
вержимой ясностью вытекало, что восстание будет на-
правлено преимущественно против СССР, а не против
Германии, поскольку будет преследовать цель возвра-
тить в Польшу правительство, которое пошло на разрыв
отношений с СССР, отказывается вести переговоры по
пограничным вопросам. Даже дату восстания, приуро-
ченного к вступлению советских войск на территорию
Польши, это правительство намерено было обсуждать
не с советским командованием, а с союзниками. Впрочем,
авторы меморандума вовсе не скрывали, что, пока их
требования не будут удовлетворены, «подпольные дей-
ствия армии и администрации (лондонского эмигрант-
ского правительства.— Ю. К.), направленные против
СССР, будут продолжаться» 12°.
В сопроводительной записке Хэлл отмечал, что он уже
«выразил недовольство госдепартамента близорукой аги-
тацией» лондонских поляков в США и в других странах
и их нападками на решения Московского совещания ми-
нистров иностранных дел.
Рузвельт к этому времени отошел от своей позиции
1942 года, чему немало способствовали в антисоветском
ослеплении сами лондонские поляки. 1 декабря Рузвельт
заявил, что «одобряет перемещение польских границ к
западу» таким образом, чтобы они «были отодвинуты на
Одер». Для эволюции подхода президента, которую он
проделал с весны 1942 года, когда его позиция была пря-
мо противоположной, характерно, что в тот же день Руз-
вельт по собственной инициативе высказался и по вопро-
су о Прибалтийских республиках. Он отметил, что эти
три республики «были ранее и стали снова частью Рос-
сии» и что их включение в состав СССР не вызовет воз-
ражений США; единственным рецидивом, или, вернее,
рудиментом, прежней позиции было упоминание о жела-
тельности повторного референдума. Впрочем, и на этом
Рузвельт настаивать не стал 121. Того же I декабря ана-
логичное заявление сделал Черчилль.
Вследствие всего этого американские историки объек-
тивно лишены возможности утверждать, что столь важ-
159
ные признания были «вырваны русскими силой», «сделаны
под давлением» или даже хотя бы по инициативе СССР.
Как отмечает Дж. Дэвис, западные партнеры СССР по
собственной инициативе признали «линию Керзона» и
принцип расширения Польши до Одера 122. Естественно,
что бесспорность этой оценки подчас буквально вызывает
озлобление реакционных авторов. Дж. Кеннан, коммен-
тируя заявления Рузвельта и Черчилля от 1 декабря,
теряет выдержку профессионального дипломата, воскли-
цая: «До сих пор я не могу понять и объяснить себе, как
можно было не видеть, что такое предложение неминуемо
сделает Польшу зависимой от СССР!» 123. Впрочем, Кен-
нан предпочел не углубляться в анализ этого вопроса,
так как мало-мальски объективный анализ показал бы,
что граница по «линии Керзона» на Востоке и по линии
Одер — Нейсе на Западе означает ликвидацию террито-
риальных проблем между Польшей и СССР, уже одним
этим отвечая коренным интересам обоих государств.
Остается лишь отметить, что, уйдя от этого анализа
и неизбежно вытекающих из него политических выводов,
Кеннан был вынужден признать: «Со всем сожалением
я должен сказать, что предложение расширить террито-
рию Польши за счет западных земель исходило, как ни
печально констатировать это, прежде всего от Рузвельта
и Черчилля, а не от Сталина» 124. Разумеется, Советское
правительство одобрило это предложение.
Вопрос о будущей
международной
организации
безопасности
На Тегеранской конференции Рузвельт в беседе с
И. Сталиным изложил свой план построения будущей
международной организации безопасности. Рузвельт
представлял себе эту организацию следующим образом.
Примерно 35 государств-участников составляют общее
собрание организации и вносят свои рекомендации ис-
полнительному органу, в состав которого входят «боль-
шая четверка» (США, Англия, Китай, СССР), два пред-
ставителя от Европы и по одному от Латинской Америки,
Ближнего Востока, Дальнего Востока и группы британ-
ских доминионов. Здесь Рузвельт сказал И. Сталину, что
предвидит сопротивление Черчилля, который будет недо-
волен предоставлением Англии лишь двух голосов,— так
160
и получилось, когда в обсуждение включился Черчилль.
Исполнительный орган, по мысли Рузвельта, должен
был заниматься в глобальном масштабе широким кругом
вопросов экономики, торговли, культуры, образования,
здравоохранения и т. д. Важнейшие же военно-политиче-
ские проблемы, и в первую очередь те, которые подразу-
мевают применение силы, должны относиться исключи-
тельно к сфере компетенции «четырех полицейских».
Поясняя свою мысль, Рузвельт говорил: угроза миру мо-
жет появиться вследствие каких-нибудь социальных
потрясений либо в малой стране, либо в большой. В пер-
вом случае достаточно карантина, эмбарго, принудитель-
ного закрытия границ и т. д. Во втором — «четыре поли-
цейских», действуя одновременно и согласованно, предъ-
являют нарушителю спокойствия ультиматум, а в случае
игнорирования ультиматума — подвергают государство-
виновника бомбардировке либо осуществляют интервен-
цию 125.
Как видно, план президента не предусматривал ка-
ких-либо мер, направленных на предотвращение реван-
шизма и угрозы миру со стороны именно непосредствен-
ных защитников второй мировой войны, в первую очередь
со стороны Германии. Этот план носил абстрактный ха-
рактер и предполагал противодействие агрессии вообще.
Во-вторых, это противодействие носило всецело и исклю-
чительно внешний характер. Реваншизм и агрессия могли
беспрепятственно и бесконтрольно развиваться в рамках
национальных границ. Лишь когда агрессия выйдет за
их пределы, то есть найдет себе жертву и прольет ее
кровь, должны были появиться на сцене ультиматумы
и бомбардировки, которые опять-таки по своему суще-
ству могли лишь держать агрессию в узде, но не убить
самое ее семя.
Но идея «четырех полицейских» имела и еще одну
особенность, делавшую ее неприемлемой для других уча-
стников будущей организации. Скрытый смысл системы
«четырех полицейских» состоял в том, что Китаю предо-
ставлялась в .ней роль фактически «подставного лица»
США. Американская сторона, располагая во всех слу-
чаях голосом зависимого от нее гоминдановского Китая
и в большинстве случаев голосом Англии, фактически
главенствовала бы в этой системе. Характерно, что и
Черчилль определил голос гоминдановца в системе, если
бы таковая была создана, как «искусственный».
6—714
161
В целом же в американской литературе зачастую
встречается сожаление по поводу того, что в Тегеране
Соединенным Штатам не удалось добиться создания
какого-либо межсоюзнического исполнительного органа.
В условиях 1943 года США наверняка располагали бы
в таком органе абсолютным большинством голосов, и это
могло бы позволить им предотвратить нежелательное
для них развитие событий в Центральной и Юго-Восточ-
ной Европе, отмечает Уэллес. Он указывает, в частности,
что такой орган мог бы, например, «урегулировать» во-
прос о советско-польской границе до вступления совет-
ских армий на польскую территорию и тем самым, воз-
можно, повернуть весь ход событий 126.
Впрочем, проект участия США в качестве «основного
полицейского» в предложенной Рузвельтом системе вы-
звал возражения и в самих Соединенных Штатах, преж-
де всего в сенате. Многие сенаторы усмотрели в пред-
ложении Рузвельта невыгоду для Америки: ей предстояло
бы сотрудничать со своими партнерами в решении проб-
лем, которые «свободнее» было бы решить собственными
силами и не делиться ни с кем. Другие опасались, как
бы участие в «четверке» не навлекло на США излишних,
ненужных или далеко идущих международных обяза-
тельств. Во всяком случае, 32 сенатора категорически
выступили против плана «четырех полицейских», 32 за-
няли колеблющуюся позицию и лишь 24 были безогово-
рочно «за».
Видимо, автор плана «четырех полицейских» и сам
почувствовал всю ненадежность своего проекта: в даль-
нейшем идея организации сотрудничества и взаимодей-
ствия великих держав эволюционировала в сторону отка-
за от сосредоточения всей силы и власти в руках из-
бранной четверки и одобрения коллективной формы
использования этой силы и власти в лице Совета Безо-
пасности ООН.
США на второй Каирской
конференции
После завершения Тегеранской конференции Руз-
вельт, Черчилль и их штабы опять вернулись в Каир.
Чан Кай-ши уже отбыл в Китай, допускать советских
представителей на заседания англо-американского штаб-
ного комитета Черчилль еще ранее отказался наотрез, и,
162
таким образом, на второй Каирской конференции обоим
главам правительств и руководителям штабов предстоя-
ло разобраться в намеченной в Тегеране межсоюзничес-
кой стратегической линии в привычной обстановке дву-
сторонних переговоров между англосаксами.
Тем не менее — или, может быть, именно благодаря
этому — заседания высшего стратегического англо-амери-
канского органа отнюдь не характеризовались «духом
сотрудничества», но были насыщены острыми спорами,
подчас порождавшими угрозу серьезной размолвки.
Непосредственным поводом этого очередного обостре-
ния стратегических разногласий между Англией и США
явилось обсуждение дальневосточных проблем. После
того как Советское правительство заявило о своей готов-
ности принять участие в войне против Японии, ставка
американских планировщиков на вторжение в Японию
с баз и плацдармов Восточного Китая потеряла эффек-
тивность. Англичане сделали из этого свои выводы и во
время второй Каирской конференции потребовали изме-
нить согласованные ранее решения о переходе в наступ-
ление в Бирме. Возможность не пустить американцев в
Бирму (чего англичанам и прежде крайне не хотелось)
теперь представлялась реальной. Как свидетельствует
Леги, «никогда на предшествовавших конференциях ан-
гличане не находились в такой решительной оппозиции
по отношению к американским предложениям»127.
Нажим англичан поставил в трудное положение аме-
риканцев, и прежде всего самого президента — ведь имен-
но он лично обещал Чан Кай-ши, что благодаря наступле-
нию в Бирме Китай будет разблокирован. Но Черчилль
4 декабря недвусмысленно дал понять, что если Англию
заставят выполнять американские обязательства в Бир-
ме, то ей будет трудно выполнить собственные обяза-
тельства по отношению к США и СССР, то есть те, ко-
торые связаны с открытием второго фронта не позднее
1 мая 1944 г. «Ввиду обещания Сталина о вступлении Рос-
сии в войну против Японии, операции в Юго-Восточной
Азии теряют большую часть своей ценности», — этим ар-
гументом Черчилль завершил свою речь. Рузвельту было
трудно возражать. К тому же президент и сам не менее
Черчилля понимал значение участия СССР в войне про-
тив Японии. Наконец, не далее как 3 декабря заседав-
шие без глав правительств начальники штабов США и
Англии единодушно сошлись на том, что «все усилия дол-
6*
163
жны быть предприняты для обеспечения вступления
Советского Союза в войну против Японии в наиболее
близкий возможный срок» 128.
В итоге Рузвельт был вынужден отказаться от согла-
сованных ранее и уже обещанных Чан Кай-ши операций
в Бирме. 5 декабря соответствующая информация была
направлена в Китай и, как свидетельствует Макнейл,
«вызвала там резкую антиамериканскую реакцию».
В свою очередь, американцы проявили сдержанность
в отношении английских предложений о необходимости
заставить вступить в войну Турцию. Президент и его со-
ветники и прежде скептически относились к «турецкому
варианту» английского премьера, понимая, что вступ-
ление в войну Турции может вызвать отвлечение на Бал-
каны сил и средств, предназначенных для операции
«Оверлорд». Правда, президент не убедил Черчилля от-
казаться от его планов. Но зато на всех четырех встре-
чах с турками, имевшими место с 4 по 7 декабря, как раз
во время Каирской конференции, американцы играли
подчеркнуто пассивную роль и предоставили англичанам
нести материальную ответственность и издержки в связи
с непосредственной подготовкой Турции к войне.
6 декабря вторая Каирская конференция закончилась.
В этот день Рузвельт и Черчилль совершили поездку к
пирамидам, во время которой президент сообщил о сво-
ем решении назначить генерала Эйзенхауэра главноко-
мандующим операцией «Оверлорд». Черчилль не возра-
жал, хотя у англичан имелись виды на выдвижение на
этот пост фельдмаршала Аланбрука. Последний имел
свое мнение об Эйзенхауэре, которое изложил в словах:
«У Эйзенхауэра совершенно нет стратегического мышле-
ния. Он берет лишь тем, что умеет поддерживать хоро-
шую атмосферу в отношениях между союзниками»129.
Однако назначением союзного главнокомандующего бы-
ло выполнено обещание, данное Советскому Союзу в Те-
геране, и создано необходимое условие для обеспечения
хода подготовки операции по форсированию Ла-Манша.
Независимо от оценки стратегических способностей Эй-
зенхауэра в кампании 1944—1945 годов, следует иметь в
виду, что именно он еще весной 1942 года относился к чи-
слу тех немногих в военном руководстве США, которые
верно определили стратегическое значение и возмож-
ность открытия активных военных действий на континен-
те Европы в том же 1942 году. Кроме того, как члены
164
объединенного комитета начальников штабов США, так
и сам президент попросту изверились к концу 1943 года
в том, что англичане, над которыми, по выражению Стим-
сона, «довлеет дух Дюнкерка», захотят и смогут эффек-
тивно вести наступление против Германии в столь широ-
ких масштабах.
Уместно отметить, что назначение союзного главноко-
мандующего менее чем через неделю после окончания
Тегеранской конференции было для президента Рузвель-
та чем-то большим, нежели элементарной точностью в
выполнении данного слова. В ходе тегеранской встречи
он еще раз и с особой силой почувствовал все значение
поддержания добрососедских отношений с Советским Со-
юзом в послевоенном мире. С уверенностью говорил он
в Каире: «После войны все дело может расстроиться
лишь в том случае, если Россия окажется против Англии
и против нас»130.
Ш МЕЖДУ
ТЕГЕРАНОМ
И
ЯЛТОЙ
☆
Проблема
„антиколониализма“
во внешней политике США
1944 год поставил внешнюю политику США перед це-
лым рядом новых проблем и явлений как в Европе, так
и в Азии, где повсеместно ощущались результаты перело-
ма в ходе войны, достигнутого в решающей степени под
влиянием грандиозных поражений гитлеровского вермах-
та на Восточном фронте. Азия переживала период бур-
ного развития и усиления активности патриотических
сил. Народы Азии боролись против японского гнета, но
ожидали, что окончание войны принесет им и освобожде-
ние от ига их бывших колониальных владетелей: англи-
чан, французов, голландцев. В числе первоочередных про-
блем, вставших перед внешней политикой и дипломатией
США в этой связи, не случайно оказалась проблема «ан-
тиколониализма», то есть вынужденного приспособления
к новым формам колониальной экспансии под флагом от-
рицания прежних форм. Именно к 1944 году политика
США в Китае, Индии, Иране, странах Арабского Восто-
ка, Латинской Америки обрела то «антиколониалистское»
пропагандистское обрамление, которое само по себе дол-
жно было лишь облегчить, углубить и ускорить проникно-
вение в эти страны монополистического капитала США.
Еще когда американские войска, теснимые японцами
на Филиппинах, продолжали ставшее уже безнадежным
сопротивление, Вашингтон объявил о предоставлении
филлиппинскому народу самостоятельности начиная с
1946 года. Тем самым США выступили как бы пионера-
ми в «добровольном» предоставлении независимости ко-
лониям и впоследствии широко использовали это обстоя-
тельство для повышения своих акций повсюду в Азии.
В Вашингтоне хорошо понимали, что нельзя обеспечить
166
поддержку народов Китая, Индии, Филиппин, Бирмы
и др., не осудив словесно колониализм и не пообещав со-
действовать их освобождению после войны.
Конечно, Рузвельт и Уоллес (тогдашний вице-прези-
дент США, пользовавшийся репутацией левого в полити-
ческих кругах) могли искренне надеяться на то, что в
послевоенный период наиболее крайние формы колони-
ального угнетения будут ликвидированы- Но Рузвельт
рассматривал в этой связи проблему колониализма в чи-
сто моральном плане, осуждал его, как выражение край-
ней антигуманности, помноженной на расизм. Самому
президенту такие крайности были чужды, но о роли рын-
ков сбыта, сфер приложения капиталов, погони за при-
былями, кабальных ростовщических процентов, борьбы за
монопольное овладение источниками сырья, то есть обо
всем том, что составляет экономическое содержание ко-
лониализма, Рузвельт не обмолвился ни словом.
Более того, воззрения Рузвельта на колониальный во-
прос в целом были весьма непоследовательны и противо-
речивы. Словесное осуждение колониализма не подкреп-
лялось на практике столь же радикальными внешнепо-
литическими мероприятиями, и по мере роста военного
преобладания США и западных союзников над держава-
ми «оси» это осуждение колониализма в выступлениях
президента становилось все менее острым и конкретным
и предназначалось все более узкому кругу слушателей.
Иначе говоря, «антиколониализм» США, о котором столь
много и охотно толкуют американские историки, был в
большой степени вызван поражениями первого военного
года. Поэтому речи Рузвельта в 1942 году были более
четкими и определенными в отношении перспектив наци-
онального освобождения колониальных народов, нежели
в последующие, а тем более в предшествовавшие, годы.
Известную роль сыграла в этом отношении и миссия
Уилки, продемонстрировавшая, что Соединенным Шта-
там предоставляется возможность использовать нена-
висть народов к колониализму при условии выдвижения
более либеральной программы по колониальному вопросу,
нежели, к примеру, английская. После возвращения
Уилки Рузвельт на своей пресс-конференции 27 октября
1942 г. подчеркнул определеннее, чем когда-либо рань-
ше. что принципы «Атлантической хартии», предусматри-
вающие право народов на свободу от иностранного угне-
тения, действие которых Черчилль намеревался ограни-
167
чить пределами Европы, должны быть распространены
повсюду: «Мы считаем, что Атлантическая хартия приме-
нима ко всем народам»1. Аналогичных заявлений, делаю-
щих честь покойному президенту как проницательному и
умному человеку, им было произнесено немало. Многие
его биографы на этом основании сделали вывод, будто
США выступали за ликвидацию колониальной системы
империализма и даже рассматривали деколонизацию как
главную послевоенную политическую проблему2.
Эти авторы в подтверждение своего тезиса ссылаются
на высказывания не только самого Рузвельта, но и мно-
гих других американских государственных деятелей:
Хэлла, Гопкинса, Уоллеса и др. — высказывания, в кото-
рых действительно нет недостатка. На основании таких
заявлений и возник в американской политической литера-
туре миф об «антиколониализме» США. Между тем даже
внешний, поверхностный анализ этих высказываний по-
зволяет сделать ряд выводов противоположного порядка.
Прежде всего, «проклятию» предавался во всех случаях
колониализм вообще — не английский, не французский и,
конечно же, не американский. Исключение делалось
лишь для Японии, колониальная агрессия которой клей-
милась с большой энергией. Во-вторых, как уже отмеча-
лось выше, колониализм рассматривался государствен-
ными деятелями США как «моральная», но отнюдь не как
конкретная политико-экономическая категория. В-тре-
тьих, во всех случаях достижение освобождения наро-
дов колониальных стран откладывалось на неопределен-
ное будущее, «после окончания войны». В-четвертых,
«антиколониалистские» заявления руководящих деятелей
США, как правило, никогда не увязывались с конкретной
страной, боровшейся за свое национальное освобождение
(исключение составляют Филиппины). В-пятых, осужде-
ние колониализма этими деятелями постоянно носило не-
последовательный характер: как свидетельствовал, на-
пример, Уэллес, американцами неизменно подчеркива-
лись «благородные усилия» местной и центральной коло-
ниальной администрации и «заслуги» колониалистов в
«развитии» ресурсов порабощенных ими стран3.
Стоит ли говорить, что все «антиколониалистские» по-
строения вроде приведенных выше неизменно рассыпа-
лись в прах при малейшем соприкосновении с подлинным
национально-освободительным движением, которое в
этих случаях оказывалось врагом американского импери-
168
ализма не в меньшей степени, нежели английского или
французского.
Наконец, что не укрылось от внимания и некоторых
американских исследователей, «антиколониализм» США
питался отнюдь не альтруизмом президента, вице-прези-
дента, государственного секретаря и прочих, но прежде
всего и главным образом трезвым экономическим расче-
том, предусматривавшим внедрение американских капи-
талов под антиколониалистскими лозунгами в заповед-
ные поля английских, французских или голландских
монополий. Рузвельт, утверждает, в частности, американ-
ский историк Р. Хофштедтер, был убежден в том, что
коммерческие интересы монополий США (в частности,
нефтяных) должны быть в полной мере приняты во вни-
мание при проведении в жизнь американской политики
в колониях и зависимых странах и что все экономическое
развитие колоний (чужих!) пойдет значительно быст-
рее при участии американского частного капитала и сулит
большие перспективы американской экономике4.
Одновременно на сцене появился новый фактор, так-
же органичивший число всякого рода «антиколониалист-
ских» выступлений американских правительственных де-
ятелей. В 1943 году командование флота и авиации США
«почувствовало вкус» к захвату не принадлежавших
США ранее территорий и баз. Американские военные уже
выработали взгляд на Тихий океан, как на «американ-
ское озеро» — во всяком случае, как на «водоем», на гла-
зах становившийся американским. В печати США по-
является масса инспирированных военными ведомства-
ми материалов о «необходимости» для США и после вой-
ны контролировать острова, захваченные в ходе военных
действий. Влиятельный изоляционист, сенатор А. Ван-
денберг констатировал в своем дневнике: армия и флот
настаивают, чтобы «мы сохранили за собой полный
контроль над тихоокеанскими базами, отобранными у
Японии». «Госдепартамент боится, что это будет плохим
примером для других великих держав», — писал Ванден-
берг далее. Тут же он поясняет свою мысль: собственно,
госдепартамент совсем не против предлагаемых военны-
ми аннексий, а озабочен лишь тем, как это сделать, что-
бы «не создать прецедента» для других5 (т. е. для Англии,
Франции и Нидерландов).
Итак, госдепартамент, во главе которого находился
«антиколониалист» Хэлл, должен был теперь выработать
169
какое-то приличное «обоснование», опираясь на которое
открытые колониалисты вроде Макартура могли «на за-
конном основании» прибрать к рукам захватываемые тер-
ритории. Что касается Макартура, то, как вытекает из
опубликованных в 1964 году, уже после его смерти, во-
споминаний, он не переставал бомбардировать Вашинг-
тон посланиями с требованием оставить за Америкой
после войны как можно больше из завоеванного. «Буду-
щее Америки и фактически самое ее существование не-
разрывно связано с Азией и ее островными аванпоста-
ми»,— писал он.
Впрочем, аннексионистские круги США, тяготевшие
к флоту и авиации, но прежде всего отражавшие интере-
сы военных монополий, вовсе не скрывали своих намере-
ний. Начиная с весны 1943 года они все настойчивее тре-
бовали полного отказа от каких-либо ограничений анти-
колониалистского порядка. «Империализм хорош, если
он американский». Именно такой лозунг отстаивал, на-
пример, орган крупных авиационных монополий США
«Америкэн авиэйшн». В номере от 2 марта 1943 г. в нем
была опубликована редакционная статья, основные поло-
жения которой звучали следующим образом: «Нет ничего
дурного в американском империализме, который носит в
основном благотворительный (?!) характер», — говори-
лось в начале статьи. И далее: «Наше будущее требует,
чтобы мы контролировали Тихий океан весь, без каких-
либо исключений. США должны не только желать уве-
личения своей территории, но и настаивать без всяких
оговорок на таком увеличении. США должны проявлять
империализм на Тихом океане открыто и агрессивно.
Нам следует не только захватить все владения, находив-
шиеся под контролем Японии и Лиги наций, но мы дол-
жны также контролировать полностью каждый остров на
Тихом океане — от Новой Зеландии до Индии, не допус-
кая никаких исключений».
Не следует думать, что редакторы «Америкэн ави-
эйшн» размахнулись уж слишком широко: как раз неза-
долго до выхода в свет номера, о котором идет речь, в
комиссии по иностранным делам конгресса выступил ми-
нистр военно-морского флота Нокс, который потребовал,
чтобы в исходе войны США «захватили на Дальнем Вос-
токе как можно больше баз».
Поскольку в правительственных сферах становилось
все очевиднее, что прежние «антиколониалистские» заяв-
170
ления даже в самой общей и малообязывающей форме
становятся препятствием политике, направленной на рас-
ширение сети американских владений и баз, таких заяв-
лений к концу войны становилось все меньше и меньше.
Этому способствовал и крутой подъем национально-осво-
бодительного движения, усиливший в руководящих кру-
гах США тенденцию на блокирование с теми самыми
«старыми» колониалистскими державами, о которых еще
так недавно президент, вице-президент и государствен-
ный секретарь говорили, что «их время прошло».
В итоге всего этого заявления по колониальному во-
просу сколько-нибудь ответственных правительственных
чиновников США были низведены, по выражению аме-
риканской исследовательницы Рассел, до уровня «общих
заявлений в общих словах, безотносительно к каким-ли-
бо конкретным районам». Но даже и в таком выхоло-
щенном виде они произносились все реже публично, все
чаще — на закрытых встречах, в виде дипломатического
обмена взглядами.
Эта эволюция коснулась и самого президента. Выше
цитировалось его высказывание в июле 1942 года, когда
он пообещал «употребить все влияние США, чтобы ока-
зать содействие в предоставлении независимости наро-
дам, борющимся за нее». Однако в дальнейшем Рузвельт
предпочитал говорить на эту тему лишь в условиях более
или менее полной секретности. Так, 28 ноября 1943 г. он
заявил, что «на 100 процентов уверен» в необходимости
предоставления независимости народам Азии, что в Ин-
дии, например, «нужны реформы до самого дна — что-то
в советском духе» и что у Черчилля нет никакой програм-
мы решения этого вопроса, за исключением туманных
предложений отложить его до конца войны6.
Однако Черчилль ни в тот день, ни в последующем
так и не узнал, что президент считал необходимым для
Индии «реформы в советском духе», да и сам Рузвельт
более не вспоминал об этом. Вообще президент, хотя и
не избегал разговоров с Черчиллем на тему о минималь-
но назревших преобразованиях в колониальном мире,
никогда не настаивал на них и, во всяком случае, не пред-
принимал каких-либо конкретных мер, чтобы подтол-
кнуть Черчилля на эти преобразования. Правда, через
несколько дней после беседы с И. Сталиным, уже в Ка-
ире в начале декабря 1943 года Рузвельт бросил Черчил-
лю такую фразу: «Вы просто не понимаете, как это стра-
171
на может отказаться от приобретения каких-либо замор-
ских территорий, если она получает возможность
приобрести их. В мировой истории начался новый период,
и вы будете вынуждены признать это»7. Однако все эти
заявления не были преданы огласке, а тезис о содействии
США народам, борющимся за независимость, не получил
дальнейшего развития.
Более того, сама программа президента также не шла
дальше обещаний предоставить колониальным народам
независимость в неопределенном будущем: во всяком
случае, не ранее окончания войны. Всего через два меся-
ца после того, как Рузвельт обвинил Черчилля в непони-
мании необходимости реформ и в «отставании от исто-
рии», президент выступил на пресс-конференции (1 фев-
раля 1944 г.). Когда его спросили об отношении США к
колониальным проблемам, Рузвельт сказал: «Цель Аме-
рики в Индии и в Азии в целом — в том, чтобы изгнать,
а затем и разгромить японские войска, действуя в кон-
такте с Англией, Китаем и другими союзниками на этом
театре». Президент подчеркнул далее, что эти цели —
«чисто военные». Что же касается политических аспектов,
то Рузвельт отметил лишь, что после войны в Азии воз-
никнет «великое множество проблем» и для их решения
придется «использовать весь наш опыт, всю волю и ве-
ру»8. И все. На сей раз о независимости, самоопределе-
нии, колониализме и т. д. не было сказано ни слова.
Наконец, на конференции в Ялте президент поставил
на обсуждение вопрос о международной опеке над неко-
торыми бывшими колониями. Усмотрев в этом покуше-
ние на целостность Британской империи, Черчилль немед-
ленно заявил в категорическом тоне, что, пока он являет-
ся премьер-министром, «не позволит, чтобы 50 или 60
наций, составляющих Генеральную Ассамблею, могли
трогать пальцами жизненные нервы империи». Хотя все
это происходило за закрытыми дверьми, президент не
стал настаивать на собственном предложении и через
Стеттиниуса дал разъяснение прессе, что США имеют в
виду распространить институт международной опеки
лишь на те «зависимые территории, которые освобожда-
ются из-под контроля стран ,,оси“»9.
Таким образом, ни в официальных, ни в неофициаль-
ных заявлениях «антиколониализм» США не вышел за
пределы заявлений самого общего и малообязывающего
характера и не только не вылился в форму каких-либо
172
конкретных действий, но не удержался до конца войны
даже на этом чисто словесном уровне.
Лишь по отношению к Французской империи Руз-
вельт и Хэлл более или менее четко высказались за ее
постепенную «деколонизацию». Но здесь слишком ясно
проступал элемент прямой заинтересованности в проник-
новении в колониальные владения Франции — элемент,
чутко и точно уловленный и быстро разгаданный генера-
лом де Голлем.
Все это вынуждает большинство американских исто-
риков признать политику США в колониальном вопросе
непоследовательной и в конечном счете неэффективной.
Эта политика обманула надежды многих друзей США в
Азии, вызвала разочарование широкой общественности и
в конце концов сомкнулась с политикой «старых» колони-
алистских держав, столь ненавистных азиатам 10, с сожа-
лением констатировал либеральный американский исто-
рик Баттистини, справедливо отметив недостаточность,
неполноценность и слабость американского «антиколони-
ализма». Тем характернее, что некоторые правые в США
ополчаются на Рузвельта, обвиняя его в «избытке»
антиколониализма, в том, что в его выступлениях слиш-
ком много говорилось о независимости, национальном
освобождении и т. д., в то время как надо было, наобо-
рот, как выразился реакционный историк Ф. Морли,
«усиливать зависимость чужих колоний от США»11.
Но каковы бы ни были личные устремления покойно-
го президента, который все же был на голову выше сво-
их послевоенных реакционных критиков, в целом лозунг
«антиколониализма» во внешней политике США был не
более чем данью времени и средством распространения
власти и влияния США в колониальном мире. Это влия-
ние и эта власть были направлены против освободитель-
ного движения народов.
Конечно, американский империализм применял в стра-
нах Азии, Африки и Латинской Америки собственные
методы, отличные от английских, французских или гол-
ландских. В этом смысле именно США оказались ближе
своих партнеров и конкурентов к послевоенному неоко-
лониализму и, пожалуй, первыми начали создавать его
модель.
Но фактом является то, что посредством «антиколо-
ниалистской» политики правящие круги США резко ра-
сширили свои позиции в колониальном мире в исходе
173
второй мировой войны, рассчитывая использовать их в
борьбе за создание «американского мира» в послевоен-
ный период.
США на конференции
в Бреттон-Вудсе
Вырабатывая основные элементы своего подхода к
проблемам послевоенного будущего, американские пла-
нировщики ощущали всю степень военно-экономического
превосходства США над их союзниками и партнерами в
капиталистическом мире. Интеграция этого мира должна
была, с их точки зрения, послужить главным средством
объединения «семьи наций» вокруг экономической, по-
литической и военной мощи США, обеспечения их преоб-
ладания и закрепления его в будущем.
Идея создания международного валютно-финансово-
го объединения как ядра всемирного экономического пу-
ла, основанного на долларе в качестве универсальной
валюты, созрела в Вашингтоне еще в 1941 году.
К лету 1944 года была завершена разработка амери-
канского проекта создания обоих «столпов» послевоенной
организации международных финансово-экономических
отношений — Международного валютного фонда и Меж-
дународного банка реконструкции и развития. В этом
проекте участие какого-либо государства в обеих органи-
зациях не было связано с отменой им своих протекцио-
нистских тарифов или преференциальных связей в качест-
ве обязательного предварительного условия. Но посколь-
ку стремление к достижению этой цели провозглашалось
одной из важнейших задач послевоенных экономических
отношений, а фонд и банк были существенными элемен-
тами их организации, то, таким образом, американская
сторона заблаговременно, еще до наступления послево-
енного периода, приобретала важные исходные позиции
для последующего наступления на чужие рынки сбыта и
сферы влияния.
Для предварительного рассмотрения американского
проекта летом 1944 года в городе Атлантик-сити была
созвана конференция представителей 15 государств.В ней
приняли участие и представители Советского Союза.
СССР исходил из того, что при обеспечении в проектируе-
мых органах действительного равноправия государств-
членов и при полном учете их экономических потребно-
стей, запросов и нужд, определяемых их национальными
174
интересами и особенностями, деятельность фонда и банка
может оказаться эффективной. На конференции в Атлан-
тик-сити советская делегация, исходя из принципа соблю-
дения подлинного, а не формального равенства сторон,
настаивала на том, чтобы при определении объема ва-
лютных отчислений стран-участниц в фонд учитывалась
бы степень разрушений на территориях этих стран, окку-
пированных неприятелем или явившихся зоной военных
действий.
Против этого справедливого предложения выступила
делегация США, усмотревшая в нем невыгоду прежде
всего для самих США как страны, непосредственно не
пострадавшей от войны. Американская делегация требо-
вала, чтобы вопрос о военном ущербе фигурировал бы не
при определении денежной квоты страны в фонде, а при
решении вопроса о помощи данной стране со стороны са-
мого фонда. Таким образом, вынесшие на себе основную
тяжесть войны страны и соответственно более всего от
нее пострадавшие вынуждены были бы... сами себя ком-
пенсировать через фонд, попадая при этом в нарастаю-
щую от него зависимость: ведь внеся и максимальную
квоту, страна, нуждающаяся в помощи фонда, не могла
быть уверена в получении от него такой помощи в опти-
мальном размере, учитывая сложную процедуру вынесе-
ния решения и соотношение голосов в руководящем орга-
не фонда.
Большую остроту приобрело обсуждение в Атлантик-
сити и другого спорного вопроса: об объеме той инфор-
мации о своем финансово-экономическом положении, ко-
торую страна — проситель помощи фонда должна предо-
ставлять руководству фонда в качестве обоснования
просьбы. Американская сторона настаивала на том, что-
бы объем такой информации был неограниченным и
чтобы руководство фонда было наделено правом затре-
бовать и получать любую дополнительную информацию
по всем интересующим его вопросам финансово-экономи-
ческого положения государства-просителя. Это открыва-
ло перед фондом поистине неограниченные перспективы
экономического шпионажа и, поскольку большинство го-
лосов в руководстве фонда прямо или косвенно контро-
лировалось Соединенными Штатами, угрожало бы без-
опасности СССР.
Поэтому советская делегация предложила, чтобы
объем необходимой фонду информации при решении во-
175
проса об оказании помощи той или иной стране опреде-
лялся бы в порядке прямых переговоров между руковод-
ством фонда и правительством страны — получательни-
цы помощи. В итоге был достигнут компромисс, и приня-
тое в Атлантик-сити решение гласило: информация,
предоставляемая странами фонду, должна быть «мини-
мально необходимой» по ключевым финансово-экономи-
ческим вопросам, а перечень таких вопросов подлежал
специальному согласованию в будущем. При обсуждении
всех этих спорных проблем делегация Англии блокиро-
валась с делегацией США, надеясь, видимо, что в благо-
дарность Соединенные Штаты смягчат свою позицию в
вопросе об имперских преференциях и представительстве
Англии в руководстве фонда. Но эти надежды не оправ-
дались. США получили согласие своих партнеров на та-
кую структуру организации руководства фондом, при
которой количество голосов в руководстве фондом нахо-
дилось в зависимости от величины долларового взноса
страны-участницы в фонд (но не свыше 20% голосов для
каждой страны). Поскольку голосование проводилось
по принципу простого большинства, то, по меткому заме-
чанию видного английского финансиста Л. Эмери, в фон-
де страна-кредитор всегда имела все преимущества перед
страной-должником. По его подсчетам, США в руководст-
ве фондом сразу же получали 27 750 голосов плюс 9250
голосов стран Латинской Америки, находившихся в бо-
лее или менее полной зависимости от США. Англия вмес-
те с доминионами получала 25 тыс. голосов, СССР — не-
сколько более 12 тыс.12
На долю США падало 2750 млн. долл. — 35,6% обще-
го объема средств фонда, определенного в 8800 млн. долл.
Поскольку же золота США внесли на 687 млн. долл., на
их долю, таким образом, пало более 50% всех золотых ре-
сурсов фонда.
В создавшейся ситуации СССР не ратифицировал ре-
шения конференции в Бреттон-Вудсе и не стал участво-
вать в работе созданных органов: структура и предопре-
деленная ею практика работы как фонда, так и банка со
всей определенностью ограничивали суверенитет стран-
членов. Однако в Вашингтоне считали, что разрыв в коли-
честве голосов в руководстве фонда между США и их
партнерами еще недостаточно велик и что США вынужде-
ны делить контроль над фондом с другими членами, внес-
шими меньшие паи, тогда как предпочтительнее было бы
176
просто-напросто сконцентрировать весь контрольно-ис-
полнительный аппарат фонда непосредственно в амери-
канских руках.
Не меньше сложностей возникло при рождении Меж-
дународного банка реконструкции и развитуя. Места в
руководстве банком распределялись уже в прямой зави-
симости от величины внесенного пая, без гарантирования
какого-то минимума мест в директорате. Как выразился
один из американских экспертов, «чем больше внесет та
или иная страна, тем громче будет ее голос в управлении
банком». Здесь Соединенные Штаты располагали 7з Ди-
ректорских мест, внеся 3,175 млрд. долл, из 9 с лишним
млрд, совокупного капитала банка, и чувствовали себя
особенно привилегированно. Этому способствовало об-
щее финансовое положение Америки. К началу конферен-
ции в Бреттон-Вудсе США располагали 60% запасов зо-
лота в капиталистическом мире против 27% мировых
запасов золота в 1913 году. В подвалах Форт-Нокса ско-
пилось золота на 21 млрд. долл, (для сравнения стоит
отметить, что в 1966— 1967 гг. американский золотой за-
пас оценивался лишь в 13,4 млрд. долл.). Все это рас-
сматривалось тогда как надежная гарантия увековечения
экономического диктата США в капиталистическом ми-
ре, хотя от наиболее проницательных наблюдателей не
укрылись и возможные отрицательные последствия сло-
жившегося положения13.
Но решения, принятые в Бреттон-Вудсе, хотя и во мно-
гом способствовали закреплению на ряд лет явного пре-
обладания США в руководстве межкапиталистическими
валютно-кредитными отношениями, все же не сняли тен-
денцию к финансовому сепаратизму, которую не пере-
ставал проявлять фунт и которую особенно активно с на-
чала 60-х годов стал развивать франк.
Поскольку, однако, несмотря на все преимущества фи-
нансово-экономического характера, США ощущали про-
тиводействие многих своих партнеров-конкурентов и, сле-
довательно, нуждались в международно-правовом оформ-
лении и закреплении этих преимуществ, ратификация в
Капитолии решений Бреттон-Вудсской конференции про-
шла без особого труда: 345 конгрессменов одобрили эти
решения против 18, в сенате «за» было подано 61 голос,
«против» — 16.
В официозной американской историографии принято
считать, что бреттон-вудсские решения открыли полосу
177
«экономического идеализма» или же «либерального эко-
номического интернационализма во внешней политике
США, вершиной которой явился план Маршалла», и что
единственное назначение этих решений — «борьба с эко-
номическим, национализмом».
На деле же само распределение мест в руководстве
фонда и банка, равно как и обусловленное этим распре-
деление средств обоих учреждений среди стран-участниц
достаточно убедительно свидетельствуют, как далека их
деятельность от «идеализма». Не случайно в числе полу-
чателей кредитов мы видим в первую очередь страны,
правящие круги которых нуждались в кредитах не для
радикальных экономических преобразований, а для того
чтобы их избежать, чтобы удержаться у власти либо же
допустить к ней крайне правые элементы.
Не случайно и то, что центральной политико-экономи-
ческой идеей бреттон-вудсской системы стала идея «осво-
бождения» экономики от таких форм контроля, как,
например, национализация, хотя последняя как раз и яв-
ляется в современную эпоху важным фактором социаль-
но-экономического развития.
Впрочем, и в гораздо более широком и общем плане
бреттон-вудсские решения преследовали вовсе не «иде-
альные», а вполне определенные классовые и политиче-
ские цели. Фактически в течение четырех лет — пока
«план Маршалла» не стал законом — именно созданные
в Бреттон-Вудсе фонд и банк осуществляли средствами
кредита стабилизацию мировой капиталистической систе-
мы и облегчали ее приспособление к столь изменившимся
в исходе войны условиям существования. Как справедли-
во подметила вскоре после войны газета биржевиков и
банкиров «Коммерческая и финансовая хроника» от
21 марта 1946 г., бреттон-вудсские решения призваны
посредством улучшения «в рамках капиталистических
порядков и принципов» внешнеторговой деятельнос-
ти «укрепить капиталистический образ жизни во всем
мире».
Как бы подтверждая это, американский профессор
Р. Майкселл писал: в Международном валютном фонде,
как и в Банке реконструкции и развития нет и не может
быть места для социалистической страны. Если бы, про-
должает Майкселл, СССР и захотел сотрудничать в брет-
тон-вудсской системе, то ему пришлось бы, чтобы стать
полноправным ее членом и эффективно сотрудничать в
178
ней, «произвести существенные изменения всей своей эко-
номической и политической концепции»14. Таков был
скрытый смысл бреттон-вудсской системы.
США на конференции
в Думбартон-Оксе
На протяжении всей первой половины 1944 года меж-
ду странами — участниками Московского совещания ми-
нистров иностранных дел в соответствии с решениями
совещания шли длительные переговоры по вопросу о со-
здании будущей международной организации безопасно-
сти— Организации Объединенных Наций.
Как известно, сугубо засекреченная работа по выра- .
ботке американской программы послевоенного мира ве-
лась в недрах госдепартамента после Пёрл-Харбора с на-
растающей быстротой. Далеко не случайным поэтому
является то обстоятельство, что в 1944 году США пред-
ставили на обсуждение на международном уровне как
программу организации международных экономических
отношений после войны, так и свой план создания между-
народной организации безопасности.
Однако факт выдвижения Соединенными Штатами в
1944 году обеих этих программ, как и факт предшеству-
ющей подготовительной работы над ними, интерпрети-
руется послевоенной американской историографией весь-
ма произвольно, чтобы доказать, будто из всего этого
вытекает вывод о приоритете США в создании ООН.
Но несомненно и то, что по инициативе Рузвельта, при-
дававшего большое значение и возлагавшего большие
надежды на деятельность ООН в будущем, в Соединен-
ных Штатах была проведена значительная работа как по
выработке проекта Устава ООН, так и по подготовке ши-
роких слоев общественности к принятию, одобрению и
поддержке целей и принципов будущей всемирной орга-
низации безопасности.
21 сентября 1943 г. палата представителей 360 голоса-
ми против 29, а 5 ноября сенат 85 голосами против 5 ут-
вердили резолюции, гарантировавшие правительству под-
держку конгресса в создании ООН.
Сдвиги в общественном мнении США в пользу одоб-
рения участия США в будущей международной органи-
зации определились к этому времени достаточно ясно.
По данным историков Гэвиана и Хэмма, в 1944 году 64%
179
опрошенных американцев высказались за такое уча-
стие против 13% в 1941 году. По данным Дюроселя, за
участие США в ООН в 1944 году высказалось 72% опро-
шенных против 49% в 1941 году15. В целом же «интерна-
ционалисты» и Рузвельт могли в 1944 году выступить с
широкой международной инициативой, подразумевающей
полный отход США от рецидивов изоляционизма в после-
военный период, не опасаясь сколько-нибудь серьезного
сопротивления внутри страны.
Вот почему Хэлл, считавший государственной тайной
еще в 1942 и 1943 годах разрабатываемые госдепарта-
ментом проекты организации послевоенного мира, счел
возможным начать говорить откровенно. В апреле 1944 го-
да, выступая на закрытой встрече с деятелями демокра-
тической и республиканской партий, Хэлл подчеркивал,
что на США «лежит особая ответственность за руковод-
ство миром» и что «остальные (СССР и Англия.—
Ю. К.) скоро убедятся в этом и в том, что мы не станем
действовать так, как в 1920 году». Иными словами, Хэлл
как бы гарантировал своим влиятельным собеседникам,
что на сей раз США не допустят формирования такой си-
стемы послевоенного мира, в которой им не обеспечива-
лась бы руководящая роль.
Между тем в недрах госдепартамента завершалась
разработка конкретных деталей американского плана со-
здания ООН. 29 апреля комитет по послевоенным пробле-
мам госдепартамента, работавший под руководством са-
мого Хэлла и его заместителя Стеттиниуса, представил
«возможный план всеобщей международной организа-
ции». План предусматривал создание исполнительного
совета из 8 членов, в состав которого должны входить
4 постоянных члена (США, СССР, Англия и Китай) и
4 временных, избираемых ежегодно Генеральной Ассамб-
леей. Как и следовало ожидать, Хэлл не мог согласиться
после всех трудностей в отношениях с «Сражающейся
Францией», а затем с ФКНО, трудностей, во многом соз-
данных им же самим, допустить представителя Фран-
ции в число постоянных членов. И весной 1944 года Хэлл
все еще третировал Францию как державу третьего сор-
та, недостойную именоваться «великой».
Что касается порядка голосования в исполнительном
совете, то, информированный о стремлении СССР гаран-
тировать за постоянным членом право вето и в тех во-
просах, в которых они выступают в качестве заинтересо-
180
ванной стороны или прямого участника, Хэлл рекомендо-
вал, а руководимый им комитет постановил считать этот
вопрос нерешенным и передать его на дальнейшее рас-
смотрение.
15 июня 1944 г. с заявлением об американском плане
создания международной организации безопасности вы-
ступил Рузвельт. В общем он изложил содержание «воз-
можного плана» комитета Хэлла, включая и пункт об
ограничении числа постоянных членов «большой четвер-
кой». Таким образом, лишение Франции места постоянно-
го члена было санкционировано самим президентом США,
и ему потребовались месяцы, для того чтобы отказаться
от этого рецидива антиголлизма в своей политической
концепции.
В заявлении Рузвельта содержался и еще один суще-
ственно важный тезис. Президент, говоря о необходимо-
сти применения будущей международной организацией
эффективных санкций по отношению к могущему по-
явиться агрессору, подчеркнул: «Мы не имеем в виду
создание сверхгосударства с собственными полицейски-
ми силами и другими атрибутами принудительной вла-
сти». Необходимые для совместных действий силы, про-
должал Рузвельт, должны быть предоставлены организа-
ции ее членами на добровольной и договорной основе 16.
Это был верный, реалистический подход к вопросу,
представлявший несомненный шаг вперед в сравнении с
отдававшей все-таки душком «сверхгосударства» идеей
«четырех полицейских».
Наконец, в августе 1944 года новый госдепартамент-
ский подкомитет под руководством специального помощ-
ника государственного секретаря по вопросам послевоен-
ного планирования Пасвольского представил «Хартию
Объединенных Наций» — документ, который и лег в ос-
нову американской программы на конференции в Дум-
бартон-Оксе.
Характерно, что из этой программы выпал вопрос, ко-
торому еще на Московском совещании 1943 года уделя-
лось большое внимание: вопрос о колониях, подготовке
их к независимости, опеке и т. д. То обстоятельство, что
в решение этих важных вопросов не было сделано сколь-
ко-нибудь значительного вклада, конечно, не было слу-
чайным. Оно объяснялось сильным давлением со сто-
роны объединенного комитета начальников штабов, воен-
ного и морского министерств и других высших военных
181
кругов, которые, как свидетельствует исследовательница
Рассел, настаивали даже на том, чтобы в Думбартон-
Оксе вообще не поднимались территориальные вопросы
как таковые. Они опасались, что простое упоминание
об этих вопросах может вызвать дискуссию, в ходе кото-
рой США утратят либо же будут вынуждены ограничить
свой контроль над теми тихоокеанскими островами, кото-
рые к этому моменту были захвачены американцами.
Военно-морской министр Форрестол прямо заявлял
Стеттиниусу, что флот никому не отдаст отвоеванные им
у японцев острова «ввиду их большого значения как бу-
дущих стратегических баз». Объединенный комитет
начальников штабов, в свою очередь, рекомендовал упро-
чить американский контроль над этими островами, про-
сто-напросто «присоединив их к США»- Польский иссле-
дователь С. Боратынский, процитировав соответствующие
представления флота и объединенного штабного коми-
тета, справедливо обратил внимание на то, что эти откро-
венно экспансионистстие и колониалистские претензии
нашли понимание и поддержку., в центре американского
«антиколониализма» — в ведомстве «антиколониалиста»
Хэлла. Хэлл, не переставая пропагандировать стремле-
ние США покончить с колониями (чужими.— Ю. К.), от-
кровенно признал, что разделял эти планы, в принципе
был вполне с ними согласен и расходился с генералами
и адмиралами лишь в том, что считал более выгодным с
точки зрения дипломатического и морально-политическо-
го эффекта обеспечить американский контроль над этими
островами не посредством прямой их аннексии, а путем
установления над ними опеки США с санкции ООН 17.
В ходе работы конференции в Думбартон-Оксе
(июль — октябрь 1944 г.) были приняты важные реше-
ния, которые явились политической и международно-пра-
вовой основой будущей Организации Объединенных На-
ций. Большая часть этих решений была выработана на
базе общего к ним подхода членов «большой тройки».
Было, в частности, согласовано и утверждено, что созда-
ваемая организация должна иметь своей важнейшей
целью поддержание международного мира и безопасно-
сти, развитие дружественных отношений между нациями
для решения кардинальных экономических, социальных и
культурных проблем и т. д. Удалось удовлетворительно
разрешить и целый ряд организационно-структурных и
процедурных проблем, в частности было согласовано
182
большинство статей Устава, определены принципы дея-
тельности, взаимоотношения и функции всех основных
элементов ООН: Совета Безопасности, Генеральной Ас-
самблеи, Международного Суда. Существенным дости-
жением были решения о постоянном характере заседаний
Совета Безопасности и о принципе дифференцированного
голосования в ООН — эти решения явились новым словом
и в международном праве, которое во времена Лиги на-
ций не знало таких норм.
В принципе конференция в Думбартон-Оксе одобрила
и положение о единогласии постоянных членов в Совете
Безопасности, хотя окончательного решения по этому
важнейшему вопросу вынести не удалось. Исключитель-
ное значение принципа единогласия постоянных членов
(права вето) отмечалось как Рузвельтом и Хэллом (по-
следний даже объявил себя «не менее решительным сто-
ронником принципа единогласия, чем русские»), так и
большинством комментаторов и юристов-международни-
ков того времени 18. Однако словесное одобрение этого
принципа сочеталось в Соединенных Штатах с ярко вы-
раженным стремлением применять и использовать его
таким образом, чтобы иметь преимущество при решении
Советом Безопасности вопросов, непосредственно касаю-
щихся не только самих США, но и других постоянных
членов. К чему это приводило бы в условиях первого
послевоенного десятилетия и в последующее время, было
нетрудно предвидеть мало-мальски объективному наблю-
дателю. Дж. Рестон, например, заметил в «Нью-Йорк
тайме» летом 1944 года, что СССР, оставаясь единствен-
ным в мире социалистическим государством, не может
рассчитывать на понимание со стороны многих капита-
листических стран — членов ООН, как это подтвердил и
опыт Лиги наций, и потому справедливо настаивает на
предоставлении ему неурезанного права вето. Коммента-
тор Суинг подчеркнул, что в силу своих «особых отноше-
ний» с Англией США могут всегда быть уверены в ее
поддержке, как и в том, что, если потребуется, эта ее под-
держка будет использована против СССР 19.
Еще точнее мысль о неизбежном неравенстве СССР
перед лицом англосаксонских держав в Совете Безопас-
ности в случае ограничения права вето была сформули-
рована генералом де Голлем. Он писал: «Рузвельт знает,
что из четырех великих держав чанкайшистскому Китаю
необходимо его содействие, а Англия из опасения лишить-
183
ся доминионов должна согласиться с его политикой. Что
же касается сонма средних и малых государств, Америка
будет иметь возможность воздействовать на них путем
оказания им материальной помощи»20.
Советское правительство, разумеется, в полной мере
учитывало опасные и разрушительные последствия для
Организации Объединенных Наций отхода от принципа
единогласия и неурезанного права вето как непосредст-
венного и концентрированного выражения этого принци-
па. В послании И. Сталина Рузвельту от 14 сентября
1944 г. подчеркивалось, что отказ от права вето сведет
«на нет достигнутое между нами соглашение на Тегеран-
ской конференции, исходящее из принципа обеспечения
в первую очередь единства действий четырех держав,
необходимого для борьбы с агрессией в будущем... Такое
единство предполагает, разумеется, что среди этих дер-
жав нет места для взаимных подозрений»21.
Иначе говоря, Советский Союз настаивал лишь на до-
ведении до конца тех принципов взаимоотношений меж-
ду великими державами — постоянными членами Совета
Безопасности, которые были уже согласованы ранее и
теперь должны были найти соответствующее воплощение
в тексте Устава ООН.
В итоге вопрос о порядке голосования в Совете Без-
опасности разрешения в Думбартон-Оксе не получил и
был передан на рассмотрение глав правительств. Не были
решены и некоторые другие вопросы, например, будут ли
членами ООН государства — участники войны против фа-
шистского блока или же государства, не участвовавшие
в ней, а лишь подписавшие «Хартию Объединенных На-
ций», а также вопросы статуса Международного Суда,
международных вооруженных сил, представительства
союзных республик СССР и др.
В целом, однако, конференция успешно справилась со
своей задачей — выработкой текста Устава ООН и полу-
чила высокую оценку политических и общественных дея-
телей. В отзыве И. Сталина отмечалось, что не наличие
спорных и нерешенных вопросов определяет значение и
характер решений конференции в Думбартон-Оксе, а то,
что «девять десятых вопросов безопасности были разра-
ботаны на этой конференции в духе полного единоду-
шия» 22.
Не менее определенно высказывался и Рузвельт.
В речи на банкете, организованном Ассоциацией внеш-
184
ней политики, он заявил, что «в истории человечества ни-
когда не было случая, чтобы союзники так тесно гармо-
нически и эффективно сотрудничали в ведении войны и
одновременно в возведении здания мира, как теперь».
Президент подчеркнул далее значение поддержания
этого единства в послевоенном мире, отметив, что от не-
го в первую очередь зависят судьбы мира и удовлетворе-
ние чаяний народов23.
США на конференции
в Квебеке
(сентябрь 1944 г.).
„План Моргентау"
Летом 1944 года союзнические армии, преодолев есте-
ственные барьеры холмистой Нормандии и приморский
укрепленный район немецких войск, вырвались на опера-
тивный простор и начали методически отжимать гитле-
ровцев к германской границе. Казалось, ничто не пред-
вещало осложнений. В частях и в штабах возможность
германского контрнаступления отвергалась в принципе.
Поскольку момент вторжения на собственно герман-
скую территорию рассматривался как непосредственно
близкий, а вместе с ним должна была наступить и окку-
пация Германии американскими и английскими войсками,
в Вашингтоне и Лондоне сочли необходимым обменяться
мнениями и согласовать общую линию в отношении бли-
жайшего будущего Германии. Особую заинтересован-
ность в этом проявили США — американские войска со-
ставляли основную боевую силу союзников на Западном
фронте, и США хотели обеспечить себе львиную долю
участия и в определении политических судеб Германии.
В этот момент в Вашингтоне еще не утвердился единый
взгляд на германскую проблему. Хотя на протяжении
1943 года ей было посвящено немало речей, комментари-
ев, статей и даже книг, все же к середине 1943 года опре-
делились более или менее ясно лишь отдельные элементы
подхода США к решению этой проблемы.
Теперь надо было спешить: армии, как выразился
Стимсон, опередили политиков, и последние стремились
наверстать упущенное. Они понимали, что разработанная
ими американская программа по германскому вопросу по-
лучит тем больше шансов на успех, чем меньше будет
разрыв во времени между выдвижением такой программы
185
и вступлением американо-английских войск на герман-
скую территорию в качестве хозяев положения и гарантов
осуществления этой программы, независимо от точек зре-
ния и предложений других партнеров США по антигит-
леровской коалиции.
Еще в 1942 и 1943 годах в правящих кругах США воз-
никла концепция раздробления Германии на несколько
частей и закрепления ее децентрализации на неопреде-
ленно долгий срок в будущем. Одновременно появились
и возражения против нее. Историк Ф. Л4осли отметил, что
еще весной 1942 года такая концепция была рассмотрена
и забракована специальным госдепартаментским совеща-
тельным комитетом по германскому вопросу. Но посколь-
ку Рузвельт и Уэллес уже тогда склонялись к «концеп-
ции раздробления» и, в свою очередь, забраковали реше-
ние комитета, разработка этой концепции продолжалась.
Далее Мосли высказал предположение, что Рузвельт мог
еще в декабре 1941 года во время конференции «Аркадия»
высказаться за децентрализацию Германии, но что, во
всяком случае, к 1944 году он прочно утвердился в необ-
ходимости такого курса 24.
Тем временем и противники «концепции раздробле-
ния» разрабатывали аргументы в пользу своей позиции.
В мае 1944 года специальный госдепартаментский коми-
тет под председательством Стеттиниуса высказался за
федерализацию Германии в будущем и максимальное
ослабление и ограничение функций и полномочий цент-
рального германского правительства. Однако комитет от-
верг идею раздробления Германии на ничем не связан-
ные друг с другом куски территории, поскольку счел это
политически опасным (чревато подъемом национализ-
ма) и экономически невыгодным (каждая такая часть
будет стремиться к автаркии и хозяйственной самоизо-
ляции).
В целом госдепартамент отрицательно относился к
«концепции раздробления», и летом 1944 года из его недр
вышел меморандум, не только браковавший ее в принци-
пе, но и, по существу, предусматривавший определенное
участие США в послевоенном восстановлении Германии.
Между строк этого меморандума угадывалась перспекти-
ва нового усиления Германии, что вызвало у сторонников
ее раздробления резкую оппозицию, мотивированную
соображениями как экономического, так и политического
порядка.
186
Одним из наиболее рьяных сторонников этой концеп-
ции был бессменный член всех рузвельтовских кабинетов
министр финансов США с 1933 года Г. Моргентау. На-
правляясь в августе 1944 года в Европу, он на борту само-
лета ознакомился с меморандумом госдепартамента и
пришел в раздражение. Документ показался ему «слиш-
ком мягким», как он выразился, впрочем, не без основа-
ний. По свидетельству Моргентау, такое же мнение выска-
зал и Эйзенхауэр, прочитав меморандум.
Вернувшись в Вашингтон, Моргентау изложил свои
соображения Рузвельту, который согласился со своим
министром финансов в том, что не только матерым наци-
стам, но «всему германскому народу надо дать возмож-
ность ощутить и прочувствовать свою вину». Обоих собе-
седников увлекла перспектива искусственного поддержа-
ния в Германии низкого уровня жизни и даже лишения
немцев каких-либо источников питания, кроме пайков ла-
герного типа, которые население будет получать из аме-
риканских армейских кухонь и тем поддерживать свое
существование.
25 августа военно-морской министр США Дж. Форре-
стол записал в своем дневнике, что Рузвельт порицал
планы госдепартамента за «недостаточную суровость» по
отношению к Германии и подчеркивал, что «немцы долж-
ны иметь жизненный уровень не выше самого низкого
жизненного уровня, какой имели завоеванные ими на-
роды». По свидетельству Дж. Бирнса, Рузвельт, иллюст-
рируя эту мысль, говорил: немцы должны получать одну
похлебку и на завтрак, и на обед, и на ужин25.
К этому моменту недовольство Рузвельта планирова-
нием будущего Германии со стороны госдепартамента
было усилено документом военного министерства. Шеф
этого министерства Стимсон еще в декабре 1943 года ре-
шительно высказался против планов лишения Германии
как государственного единства, так и промышленного ап-
парата. В августе военное министерство опубликовало
свой план действий в германском вопросе в виде инст-
рукции чиновникам американской военной администра-
ции. Этот план во всех отношениях был родствен плану
госдепартамента. Видимо, президента не только огорчила,
но и встревожила тенденция к очередному «умиротворе-
нию» Германии, которая, как он твердо знал, у многих
сотрудников Хэлла и Стимсона выражена значительно
сильнее и ярче, чем у их руководителей.
187
Рузвельт вернул Стимсону сборник инструкций воен-
ного министерства с кратким заключением, явно адресо-
ванным многочисленным сторонникам заигрывания с гер-
манским реваншизмом. «Создается впечатление,— писал
президент,— что Германия должна быть восстановлена
после войны на таких же основах, что и Нидерланды или
Бельгия, и германский народ будет возвращен к своему
предвоенному благополучию». Отвергнув «как ложный»
тезис, что германский народ в целом не ответствен за пре-
ступления фашизма и войну, Рузвельт потребовал, чтобы
«в каждый германский дом» было внесено ощущение
коллективной виновности всех немцев за действия Герма-
нии при Гитлере. Затем Рузвельт выразил желание под-
держивать в Германии такой уровень жизни, при кото-
ром немцы, получая с американских военных кухонь эту
самую похлебку, «считали бы еще себя счастливыми»,
и распорядился назначить специальный межведомствен-
ный комитет для выработки более приемлемого плана
действий в германском вопросе. Председателем комитета
был назначен Хэлл, членами — Стимсон, Моргентау и
Гопкинс.
Фактически сотрудничество членов этого комитета
оказалось фиктивным: комитет разбился на пары (Хэлл —
Стимсон и Моргентау — Гопкинс) по принципу сходства
взглядов, и каждая пара представляла свои доклады и
браковала доклады коллег по комитету. Доклады Стим-
сона и Хэлла первоначально повторяли их предшество-
вавшие высказывания по германскому вопросу. Что же
касается Моргентау, то свои взгляды и программу он в
более или менее полном и систематизированном виде
представил лишь к заседанию комитета 2 сентября 1944 г.
Заседание состоялось в Белом доме. Докладчиком вы-
ступил близкий к Моргентау чиновник министерства фи-
нансов Генри Уайт, впоследствии обвиненный в «симпа-
тиях к коммунизму»,— обстоятельство, давшее «основа-
ние» некоторым американским буржуазным историкам
квалифицировать весь «план Моргентау» как «проявле-
ние коммунистических интриг»26.
«План Моргентау» уже достаточно полно и подробно
описан как в иностранной, так и в советской исторической
литературе. Здесь представляется необходимым отметить
лишь следующие его элементы. Саар и прилегающие к не-
му территории между реками Мозель и Рейн по «плану
Моргентау» отходили к Франции; Рур, Рейнская область,
188
Кильский канал и район, расположенный к северу от
Кильского канала, должны были стать международной
зоной и управляться «международным органом». Осталь-
ную часть Германии намечалось разделить на два авто-
номных государства: северогерманское государство,
включая Пруссию, Саксонию, Тюрингию, и южногерман-
ское государство в составе Баварии, Вюртемберга и др.,
которое, по замыслу Моргентау, должно было иметь та-
моженную унию с Австрией. Кроме того, во всех частях
Германии следовало провести полную «деиндустриализа-
цию» и ликвидировать всю тяжелую, химическую, транс-
портную промышленность, дабы производительные силы
Германии ограничивались одним сельскохозяйственным
производством, а занятия населения — скотоводством и
землепашеством27.
Долго спорили в тот день члены комитета и разошлись,
согласившись лишь на том, что следующее заседание
должно состояться 5 сентября. Все остальное было сплош-
ным полем раздора и противоречий. 5 и 6 сентября прения
продолжались, но решения принято не было.
К этому моменту и Моргентау, и его оппоненты кон-
центрировали свои усилия не на вопросе о единстве Гер-
мании или ее раздроблении, а на вопросе о перспективах
ее сохранения как индустриальной державы. Это объясня-
лось в первую очередь тем, что «концепция раздробления»
была, с точки зрения участников дискуссий, значительно
менее спорной. Кроме того, Германия, и будучи раздроб-
ленной, могла оставаться заметной величиной на мировых
рынках, и это не вносило таких радикальных изменений
в соотношение сил между крупнейшими монополиями
тех же США и той же Германии, какие неминуемо имели
бы место в случае «деиндустриализации» последней.
Между тем Рузвельту было уже пора ехать в Квебек
на очередную встречу с Черчиллем. Вплоть до самого его
отъезда никакого решения принято не было. Стимсон и
Хэлл пребывали в уверенности, что «план Моргентау»,
если и не провален окончательно, то во всяком случае в
близком будущем принят быть не может. Но оказалось
иначе.
13 сентября, совершенно неожиданно для членов ка-
бинета, Моргентау получил телеграмму президента с рас-
поряжением немедленно вылететь в Квебек. Характерно,
что ни государственный секретарь, ни военный министр в
Квебек вызваны не были, хотя обсуждались там именно
189
вопросы внешней политики и военной стратегии, а от-
нюдь не финансовые проблемы.
В Квебеке Моргентау был приглашен на обед, где при-
сутствовали также Черчилль и Рузвельт. Он провел с ни-
ми весь вечер, изложил им свой план, вручил меморандум
с текстом своих предложений и... 15 сентября Рузвельт и
Черчилль поставили свои инициалы под «планом Морген-
тау». Тем самым они санкционировали его, хотя и в фор-
ме предварительного парафирования.
Окончательный вывод меморандума Моргентау гла-
сил: «Эта программа ликвидации военной промышленно-
сти Рура и Саара предусматривает в будущем превраще-
ние Германии в страну, преимущественно аграрную, па-
сторальную по характеру. Президент и премьер-министр
полностью согласны друг с другом в отношении этой про-
граммы». В сопроводительной записке Рузвельта говори-
лось, что подписанный документ он «считает полностью
удовлетворительным».
Что же побудило Рузвельта и Черчилля поставить
свои инициалы под столь крайней программой действий?
Ответ на этот вопрос породил оживленную полемику в
американской исторической литературе, в ходе которой
были высказаны подчас весьма откровенные и верные
суждения и оценки. Правда, многие авторы ограничивали
свой «анализ» утверждениями, что Моргентау выдвинул
столь крайнюю программу, во-первых, потому что был
евреем, а во-вторых, потому что находился под влиянием
«прокоммунистов» Гарри Уайта, Н. Силвермена, Л. Керри.
Нетрудно понять, что такая «концепция» пришлась осо-
бенно по вкусу реваншиствующим западногерманским
историкам, которые с поспешностью, заслуживающей ино-
го применения, зачислили Моргентау и его сотрудников в
«агентов Москвы», а «план Моргентау» бездумно объяви-
ли «планом Сталина»28.
Но дискуссия вокруг «плана Моргентау» позволила
выявить и иные взгляды, проливающие свет на некоторые
аспекты этого плана. Так, еще в 1947 году американский
историк Р. Хилл высказал предположение, что Моргентау
имел в виду обеспечить посредством «деиндустриализа-
ции» Германии возможность для американской индустрии
приобрести все те рынки и сферы экономического влия-
ния, где прежде хозяйничали небезуспешно конкуриро-
вавшие с американскими монополиями немецкие концер-
ны и банки29.
190
Спустя почти полтора десятилетия эту мысль значи-
тельно подробнее развил и обосновал Дж. Дэвис. Отбро-
сив как несерьезный тезис о том, что источником «плана
Моргентау» явилось еврейское происхождение его автора
(характерно для научно-исторического климата США,
что даже в 1960 г. Дэвис счел необходимым полемизи-
ровать с все еще достаточно многочисленными сторонни-
ками столь примитивной «концепции»), Дэвис следующим
образом анализирует подоплеку плана. Моргентау исхо-
дил из своего понимания национальных интересов США.
Он полагал, что в исходе войны в Америке вспыхнет но-
вый подъем изоляционистских настроений, что вынудит
США быстро вывести войска из-за рубежа и «вернуть
парней домой». Европа будет предоставлена самой себе,
причем в виду ослабления Франции и Англии необходимо
предотвратить специальной системой мер самую возмож-
ность для Германии вновь собраться с силами. Для это-
го и следует ее превратить в «страну преимущественно
пасторальную». Такая трансформация Германии выгодна
и для США. «Если германская индустрия будет уничто-
жена, Соединенные Штаты смогут использовать это и
снабжать европейские страны теми видами продукции,
какие они обычно импортировали из Германии»30,— пи-
сал Дэвис, характеризуя внутренние импульсы Генри
Моргентау.
Наконец, по справедливому мнению советского исто-
рика Н. Н. Иноземцева, на содержание «плана Морген-
тау» повлияло и стремление влиятельных кругов США
«разрушить германскую экономику, чтобы ею не смогла
воспользоваться Россия», поскольку уже было ясно, что,
по крайней мере, часть Германии будет занята советски-
ми войсками до появления на германской земле англо-
американцев 31.
Хотя Рузвельт никогда не говорил о всех этих сооб-
ражениях, он несомненно считался с ними, что и опреде-
лило в конечном счете парафирование президентом «пла-
на Моргентау».
Отмена
„плана Моргентау"
Оставленные президентом в Вашингтоне и ничего не
подозревавшие, Хэлл и Стимсон утром 16 сентября были
потрясены, узнав, что «план Моргентау» одобрен на выс-
191
шем уровне. Их негодование усиливалось тем, что узнали
они об этом... из газет: каким-то образом «план Морген-
тау», считавшийся в Вашингтоне совершенно секретным,
в Квебеке стал достоянием прессы как канадской, так и
американской, а затем и английской. Никакой другой
информации министры не имели до самого 20 сентября,
когда перед ними предстал «выглядевший триумфато-
ром» (выражение Хэлла) Моргентау, который и ознако-
мил их вкратце с тем, как в Квебеке был решен этот во-
прос.
Здесь уместно отметить, что насколько «триумфаль-
но» чувствовал себя Моргентау, настолько возмущены
были его коллеги-слушатели. Хэлл, например, вспоминал,
что в ту минуту «был рассержен в большей степени, чем
когда-либо раньше» за всю его сорокалетнюю служебную
деятельность. Хэлл, впрочем, довольно откровенно при-
знался, что рассердил его не столько сам «план Морген-
тау», сколько методы действий его автора. Аналогичные
чувства испытывал Стимсон. Видные деятели обоих ве-
домств—иностранных дел и военного,— такие как Стет-
тиниус, Рокфеллер (Нелсон), Уэллес, Макклой, Ловетт
и др., решительно поддерживали Стимсона и Хэлла. За
их спиной стояли влиятельные круги американского мо-
нополистического капитала, издавна связанные с герман-
скими монополиями разветвленной сетью картельных
соглашений. В итоге оказалось, что Моргентау прежде-
временно праздновал свой триумф.
Заседание, на котором Моргентау сделал свой отчет
о пребывании в Квебеке, проходило 20 сентября в здании
госдепартамента. Выслушав Моргентау, Хэлл сразу же
перешел в наступление и нанес удар едва ли не в самое
уязвимое место своего оппонента. «Я хотел бы знать, как
столь важные решения по германскому вопросу могли
быть приняты без русских»? — грозно вопрошал Хэлл,
справедливо указывая, что такой прецедент может выз-
вать далеко идущее осложнение отношений с СССР.
Действительно, не только очевидец и участник событий
Хэлл, но и их историограф Фейс подтверждают, что «ни
президент, ни премьер-министр, ни объединенный коми-
тет начальников штабов не консультировались с Совет-
ским правительством, не только по вопросу о «плане
Моргентау», но и вообще по всем вопросам повестки дня
Квебекской конференции»32. Так что у Хэлла были все
основания бросить такой упрек как Моргентау, так и са-
192
мому президенту. Другое дело, что и сам Хэлл придер-
живался аналогичной практики по отношению к СССР —
достаточно вспомнить заверения, сделанные им в Моск-
ве в октябре 1943 года о том, что в США никакой работы
по планированию послевоенного мира не ведется, тогда
как на деле такая работа, начатая, кстати, по инициативе
самого Хэлла и протекавшая под его общим руководст-
вом, находилась в самом разгаре.
Затем Хэлл, а после него Стимсон вновь подвергли
критическому разбору «план Моргентау» и, категориче-
ски отказавшись примириться с его утверждением глава-
ми правительств США и Англии, постановили, что каж-
дый из них представит президенту свое особое мнение и
будет отстаивать его до конца.
Тем временем реакция прессы становилась все более
благоприятной Хэллу и Стимсону, поскольку слухи о раз-
ногласиях в кабинете проникли в печать и ответствен-
ность за них возлагалась на Рузвельта и Моргентау.
Популярный журнал «Нью рипаблик» именовал «план
Моргентау» «карфагенским, мстительным, абсурдным,
аморальным, нереальным и неразумным», а центральная
печать, прежде всего «Нью-Йорк Таймс», «Нью-Йорк ге-
ральд трибюн», делая упор на обострение разногласий в
правительстве, как следствие истории с «планом Мор-
гентау», выражала нарастающее недовольство неспособ-
ностью президента покончить с создавшимся положением.
В итоге Рузвельт решил если не отступиться от «пла-
на Моргентау» полностью, то хотя бы отойти от наиболее
категорических его формулировок. 27 сентября он позво-
нил Стимсону в его загородный дом и сказал, что под
впечатлением публичной критики «пришел к выводу, что
совершил неверный шаг и теперь попытается его испра-
вить». Затем президент предпринял довольно сложный
маневр, который после этого телефонного разговора со
Стимсоном был применен им и в переписке с Хэллом.
Рузвельт сказал, что «на самом деле вовсе не наме-
ревался сделать Германию чисто сельскохозяйственной
страной», а подлинный мотив его действий состоял в том,
чтобы «что-то сделать для выведения ослабленной бри-
танской промышленности из неизбежной депрессии по
окончании войны». Что-то вроде «плана Моргентау» по-
зволило бы Британии унаследовать «рурский бизнес нем-
цев», заявил президент далее и начал заверять Стимсона,
что никакими иными мотивами, кроме альтруистического
7 —714
193
желания помочь англичанам, не руководствовался, пара-
фируя злосчастный план. 3 октября Рузвельт принял
Стимсона в Белом доме и во время беседы вновь под-
черкнул, что «не собирался превращать Германию в
сельскохозяйственную страну». Когда же Стимсон про-
чел ему полный текст подписанного инициалами
«Ф. Д. Р.» квебекского меморандума Моргентау, то Руз-
вельт пришел в ужас и воскликнул: «Не понимаю, как я
мог подписать такое!». Затем он добавил, что, видимо,
просто-напросто не подумал как следует33.
Трудно сказать, конечно, сколь искренним было удив-
ление президента. Во всяком случае, Стимсон, удостове-
рившись, что теперь Рузвельт уже не намерен пробивать
далее «план Моргентау», отбыл к себе в министерство
вполне удовлетворенным и даже записал в своем дневни-
ке, что та быстрота, с которой президент отказался от
«плана Моргентау», свидетельствует о его нежелании с
самого начала осуществлять этот злосчастный план.
Параллельно Рузвельт выводил из оппозиции и Хэл-
ла. 29 сентября государственный секретарь направил в
Белый дом очередной меморандум по германскому во-
просу, где на сей раз не ограничился критикой «плана
Моргентау», а излагал альтернативный план. Этот план
интересен в том отношении, что, отвергая рекомендации
Моргентау, Хэлл, видимо, ощутил все же под их влияни-
ем неполноту и недостаточную радикальность собствен-
ных предшествующих предложений по германскому во-
просу. К усовершенствованию их Хэлла толкала вся
военно-политическая обстановка осени 1944 года. В ре-
зультате появился документ, едва ли не наиболее полно и
радикально толкующий германскую проблему с точки
зрения правительственных кругов США. Не будет преуве-
личением сказать, что ничего лучшего по этому вопросу
американская дипломатия так и не создала, более того,
она оказалась неспособной осуществить в Западной Гер-
мании положения этой программы, которую в послевоен-
ные годы в США, видимо, сочли «чересчур» радикальной.
В меморандуме Хэлла от 29 сентября прежде всего
содержалось требование полной демилитаризации и де-
нацификации Германии. Хэлл подчеркивал, что США
должны лояльно сотрудничать с СССР и Англией и ни в
коем случае не совершать сепаратных действий. «Ника-
кие решения по вопросам расчленения Германии не могут
быть приняты, пока не определится международная си-
194
туация и отношение наших союзников к этому вопросу».
В области экономики предлагалось создать условия,
«исключающие возможность разжигания Германией но-
вой войны» и «полностью ликвидировать экономическое
преобладание Германии в Европе». Важный элемент
этой программы Хэлл справедливо усматривал в том,
чтобы «ликвидировать позиции крупных промышленных
и сельскохозяйственных монополий».
Последний акт истории с «планом Моргентау» имел
место 20 октября. В тот день Рузвельт одобрил основные
положения меморандума Хэлла от 29 сентября и, в про-
тивоположность тому, о чем говорилось в Квебеке, зая-
вил: «Я не одобряю идею составления детальных планов
для страны, которую мы еще даже не оккупировали».
Однако Рузвельт подчеркнул необходимость разработать
и в полной мере осуществить систему мероприятий по
ликвидации авиапромышленности в Германии, нацист-
ской партии и примыкающих к ней организаций, установ-
лению союзнического контроля над германской прессой,
радиовещанием и пропагандой в целом34.
Дальнейшие события все той же осени 1944 года по-
казали, сколь основательны были опасения Рузвельта
насчет умиротворительских тенденций в отношении Гер-
мании в американских правительственных сферах.
10 ноября госдепартамент в порядке отклика на полеми-
ку в связи с «планом Моргентау» и письмом президента
представил Рузвельту меморандум о политике США в
германском вопросе в период завершения войны и пере-
хода от войны к миру. В этом документе содержалось что-
то вроде «антиплана Моргентау», причем госдепартамент
отошел не только от крайностей Моргентау, но даже и от
тех вынужденных сдвигов в сторону радикализации по-
литики США по отношению к Германии, которые содер-
жались в меморандуме Хэлла от 29 сентября.
Если 29 сентября Хэлл предостерегал от проведения
сепаративной американской политики в германском во-
просе, то 10 ноября внешнеполитическое ведомство
США, напротив, доказывало, что американская политика
в германском вопросе и не должна, и не может совпадать
с политикой союзников США. «Наша политика должна
быть жестче британской, но мягче русской»,— говорилось
в меморандуме. В документе предлагалось возможно бы-
стрее, «пока еще не поздно», выработать общую меж-
союзническую платформу по германскому вопросу, базой
7*
195
которой должна быть «умеренная», «срединная» амери-
канская программа: «Мы должны достичь соглашения с
Британией и Россией относительно политики контроля
над монополиями и устранения нацистов от ответствен-
ных постов»35. Обращает на себя внимание эта разитель-
ная перемена тона. Еще 29 сентября госдепартамент тре-
бовал «ликвидировать позиции крупных монополий».
Теперь же предлагалось лишь взять монополии под конт-
роль. 29 сентября рекомендовалась «полная денацифика-
ция» Германии. Теперь же оказалось достаточным «отст-
ранить нацистов от ответственных постов». Следователь-
но, на первый случай они должны были довольствоваться
менее ответственными постами. А что дальше? Если хотя
бы и «под контролем», но все же гарантировалось сох-
ранение тех самых монополий, которые вскормили и во-
оружили фашизм, а самим фашистам обеспечивались
какие-то «посты» — пусть вначале не весьма ответствен-
ные,— то, следовательно, этим как бы заранее програм-
мировалось дальнейшее развитие Германии по пути ре-
ваншизма и срыва денацификации. Как известно, так и
случилось на западе Германии.
Другие вопросы
конференции в Квебеке
Помимо «плана Моргентау» на Квебекской конферен-
ции были одобрены также директива № 1067 об оккупа-
ционной политике в Германии, выдержанная в духе глав-
ных положений «плана Моргентау» без крайностей по-
следнего, в частности без требований «пасторализации»
Германии, и соглашение об оккупационных зонах в Гер-
мании. Это соглашение определяло границы союзниче-
ских оккупационных зон в преддверии встречи войск
США, Англии и СССР на германской территории. В прин-
ципе вопрос о разграничении союзнических оккупацион-
ных зон был решен 12 сентября 1944 г. Европейской кон-
сультативной комиссией в Лондоне. Рузвельт и Черчилль
в Квебеке санкционировали достигнутое соглашение,
причем как в Лондоне, так и в Квебеке стороны исходили
из того, что союзническая оккупация Германии отнюдь
не представляет собой самоцели, а является лишь сред-
ством претворения в жизнь высоких целей, согласован-
ных на встречах в Москве и Тегеране и подлежащих раз-
витию и конкретизации в дальнейшем.
196
Это обстоятельство тем более важно подчеркнуть, что
в работах западногерманских историков последнего вре-
мени насаждается тезис, будто соглашение об оккупаци-
онных зонах от 12 сентября 1944 г. предусматривает пре-
бывание англо-американских войск в Западной Герма-
нии и Западном Берлине не для «выполнения целей
оккупации», а «в целях оккупации», то есть что Западный
Берлин представляет собой такую же особую зону, как и
западные зоны, и, следовательно, должен юридически и
политически рассматриваться в органическом единстве
с этими последними 36.
Характерно, что, разделяя тезис о «принадлежности»
Западного Берлина к Западной Германии, некоторые
американские историки упрекают теперь госдепартамент
в том, что осенью 1944 года он не смог добиться закреп-
ления «прав» англо-американской стороны на Западный
Берлин в решении Европейской консультативной комис-
сии. Ф. Мосли, например, обвинил американского посла
в Англии Уайнанта, бывшего одновременно представите-
лем США в Европейской консультативной комиссии, в
«слабости», если не в прямом «пособничестве русским».
Впрочем, Мосли недоволен не только Уайнантом, но и
всей Европейской консультативной комиссией. Она, по
его мнению, «неразумно» занялась территориальными
вопросами, которые лучше всего было бы решать после
войны.
Мосли явно надеялся, что после войны в обста-
новке атомного «превосходства» США им удалось бы по-
лучить больше преимуществ за счет прав своих союзни-
ков, прежде всего СССР37.
Разумеется, решения по оккупационным вопросам
были санкционированы правительствами США и Англии
не вследствие «мягкости» их представителей в Европей-
ской консультативной комиссии. Ее документы: о безого-
ворочной капитуляции Германии, о зонах оккупации
Германии и об управлении Большим Берлином, о союз-
ническом контрольном механизме в Германии и др., яви-
лись плодом длительных переговоров, известных взаим-
ных уступок и, главное, осознанной объективной необхо-
димости межсоюзнического сотрудничества, на базе
которого только и оказалось возможным само существо-
вание и функционирование антигитлеровской коалиции.
Не случайно, как Уайнант и Рузвельт, так и Черчилль,
которого как будто бы реакционные историки еще не
197
упрекают в излишней «мягкости» по отношению к СССР,
согласились в Квебеке с этими решениями комиссии.
Спор между ними имел место не по вопросу о грани-
це между западными зонами и советской, а в основном
по вопросу о разграничении английской и американской
зон. Еще в феврале 1944 года Черчилль предложил отне-
сти к британской зоне Северо-Западную Германию, Нор-
вегию, Бельгию, Люксембург. Голландию и Данию. Сое-
диненным Штатам он предложил взять Южную Герма-
нию, а в качестве «дополнения» — Францию и Австрию38.
Рузвельт был против. «Послевоенное восстановление
Франции, Италии или Балкан не дело для США. Пусть
этим занимаются другие»,— заявил президент, добавив,
что в Европе американские войска задержатся не более
чем на 2—3 года, что их функции будут строго ограниче-
ны и полностью подчинены задачам выполнения союзни-
ческих решений по Германии и что США должны в каче-
стве оккупационной зоны получить именно Северо-Запад-
ную Германию39, поскольку американский контроль над
ее портами позволит эффективнее поддерживать транс-
атлантический мост между США и их оккупационной
армией в Германии на тот ограниченный срок, пока она
будет там находиться. Но под давлением военного мини-
стерства и госдепартамента Рузвельт в конце концов
согласился на закрепление за США Южной Германии в
качестве американской оккупационной зоны.
Однако политические расхождения между США и
Англией, проявившиеся при обсуждении вопроса о раз-
граничении зон, сами по себе были проявлением еще
более острых военно-политических противоречий. Теперь,
когда наступление союзников на Западном фронте нахо-
дилось в самом разгаре, Черчилль вновь настаивал на
«смене вех» в стратегическом планировании и на осуще-
ствлении глубокого прорыва из Италии на юго-восток
Европы с целью опередить ход событий на Восточном
фронте и встретить Советскую Армию на австро-венгеро-
чехословацком рубеже. План Черчилля горячо поддер-
живал генерал Кларк, возглавлявший сначала американ-
ские, а затем и все союзнические войска в Италии. Кларк
мотивировал позицию Черчилля и свою в словах: «Если
бы мы оказались на Балканах раньше русских, это не
только ускорило бы поражение Германии, но и резко
сократило бы здесь [их] влияние», например могло бы
ускорить разрыв отношений Югославии с СССР и созда-
198
ние американо-англо-югославского военно-политического
союза 40. Кларк свидетельствует, что после взятия Рима
поддержку «балканскому варианту» начал оказывать и
Эйзенхауэр.
Рузвельт и сопровождавшие его американские на-
чальники штабов оказали сопротивление этим планам и
добились того, что на второй Квебекской конференции
были подтверждены согласованные принципы межсоюз-
нической стратегии, предусматривавшие в первую оче-
редь вступление союзных войск на территорию Германии
с востока и запада, ее разгром и оккупацию. В этом духе
было составлено и послание Рузвельта и Черчилля
И. Сталину от 19 сентября 1944 г., в котором говорилось:
«Наше намерение заключается в том, чтобы быстро прод-
вигаться вперед в целях уничтожения германских воору-
женных сил и проникновения в сердце Германии. Наи-
лучшая возможность состоит в ударе по Руру и Саару,,
поскольку противник сконцентрирует там остаток имею-
щихся у него сил»41. Но, несмотря на столь определенное
обязательство, усилия Черчилля и его американских сто-
ронников повернуть по-своему американо-английскую
стратегию на завершающем этапе войны продолжались и
после Квебека.
В целом, однако, роль и значение второй Квебекской
конференции определяются не этими частными разногла-
сиями между Англией и США, а тем гораздо более важ*
ным в условиях 1944 года обстоятельством, что на заклют
чительном этапе войны в Европе был одобрен единствен-
но верный принцип нанесения поражения Германии на
главном стратегическом направлении. Это решение поло-
жительным образом сказалось на общем ходе военных
действий, сокращении сроков войны и в большой степе-
ни содействовало успеху последующих конференций и
встреч на высшем межсоюзническом уровне.
IV ОТ ЯЛТЫ
Глава * К ПОТСДАМУ
И КАПИТУЛЯЦИИ
ЯПОНИИ
☆
„Мрачный декабрь"
Та легкость и быстрота, с которой в Квебеке был па-
рафирован «план Моргентау», показательны в смысле ха-
рактеристики настроений, сложившихся в Соединенных
Штатах к концу лета 1944 года. Союзные войска мето-
дично отжимали гитлеровцев к германским границам, и
кажущийся автоматизм этого процесса вселил в широкую
общественность и даже в правительственные сферы
США твердую уверенность в то, что Германия не смо-
жет предпринять какие-либо наступательные действия на
Западном фронте. Штаб Эйзенхауэра не составлял ис-
ключения в этом смысле. «Я думаю, к рождеству мы бу-
дем дома», — писал в своем дневнике друг Эйзенхауэра
Гарри Батчер в конце июля 1944 года. Столь же рази-
тельна и ремарка другого участника событий, офицера
американской разведки Пейдовера, который охарактери-
зовал настроения американских военных во Франции в
начале осени 1944 года словами: «Мы уже позабыли, что
находимся на войне».
Но в середине декабря 1944 года события внезапно
приняли драматический оборот и надежды на близкую
и автоматическую победу, на окончание войны к рожде-
ству развеялись в прах. Германское командование нанес-
ло удар по растянутой линии фронта американских войск
в районе Арденнского леса. 6-я танковая армия СС, 5-я
танковая армия и мобильные соединения пехоты прорва-
ли американские позиции и рвались теперь к Антверпену,
намереваясь лишить союзников этого важного порта
(снабжение до взятия Антверпена поступало из норманд-
ских портов, отделенных теперь от американских передо-
вых позиций всей территорией Франции), отсечь, прижать
200
к побережью и сбросить в море английские войска и в
случае успеха отбросить американцев за Париж. В став-
ке Эйзенхауэра, свидетельствует начальник его штаба
генерал Б. Смит, «не допускали возможности серьезного
контрнаступления немцев».
Разумеется, в условиях зимы 1944/45 года гитлеров-
ское командование, скованное Восточным фронтом и ос-
тавшееся уже без союзников, могло рассчитывать лишь
на ограниченные силы. Исчерпав до конца фактор вне-
запности, оно не было в состоянии решить поставленные
задачи в полном объеме. Но к концу декабря достигну-
того оказалось достаточно, чтобы нарушить планы аме-
риканского командования. Германские войска вклини-
лись в отвоеванную было американцами территорию на
75—80 км. Они захватили плацдарм общей площадью
более чем в 1200 кв. км и вывели из строя до 75 тыс. аме-
риканских солдат и офицеров. «Немцы добились такти-
ческого успеха и отсрочили решающее наступление
союзников на 6 недель»— так оценивал Д. Маршалл в
1945 году итоги арденнского наступления.
Тогда, в «мрачном декабре» 1944 года, ни в ставке
Эйзенхауэра, ни в Вашингтоне не знали, что немцам
удастся достигнуть лишь тактического успеха и что
союзническое наступление задержится лишь на 6 недель.
Отсутствие точной информации и обилие панических слу-
хов порождали в правительственных сферах США весьма
мрачные предположения в отношении ближайших и более
отдаленных перспектив кампании на Западном фронте.
О тревоге, которую в этой связи испытывал сам прези-
дент Рузвельт, можно судить по следующему сравни-
тельно малоизвестному эпизоду, о котором очевидец и
участник событий генерал Гроувс (шеф печально знаме-
нитого «Манхэттенского проекта») поведал лишь в октяб-
ре 1965 года. 31 декабря 1944 г. в Белом доме состоялось
совершенно секретное совещание, в котором участвовали
лишь президент, военный министр Стимсон и сам Гроувс.
Рузвельт заявил, что ввиду тревожного положения на
фронте он решил начать подготовку к применению
атомной бомбы против Германии. «Ну, что ж, господин
президент, если это необходимо, то мы сможем это сде-
лать»,— ответил Гроувс, всегда приветствовавший лю-
бую возможность применить ядерное оружие. Поскольку,
как было известно президенту, для полной готовности
атомной бомбы требовалось еще 6 месяцев, то нельзя не
201
прийти к выводу, что Рузвельт считался с возможностью
закрепления немцев на захваченных территориях вплоть
до начала лета 1945 года — факт, иллюстрирующий на-
пряженность и растерянность в Белом доме и ставке
Эйзенхауэра. Не составлял исключения и госдепартамент,
где, по свидетельству сменившего Хэлла Стеттиниуса,
арденнское сражение вызвало «глубокое разочарование
в надеждах на скорое завершение войны против Герма-
нии».
Такова была обстановка, в которой как Рузвельт,
так и Черчилль оказались вынужденными обратиться к
Советскому Союзу с просьбой об оказании военной помо-
щи. Иначе говоря, арденнское сражение оказало сущест-
венное влияние на внешнюю политику США и Англии:
вновь ход боев на Западном фронте продемонстрировал
всю необходимость тесного военно-политического сотруд-
ничества трех великих держав.
Из дипломатических соображений свою просьбу
Рузвельт и Черчилль адресовали И. Сталину в специфи-
ческой форме. Они обратились в Москву как бы не по
собственной инициативе, а по настоянию генерала Эйзен-
хауэра. Само обращение о помощи было изложено в виде
просьбы об усилении координаций планов ближайших
наступательных операций. Такой координации должна
была содействовать англо-американская миссия, спе-
циально с этой целью направляемая в Москву.
Но прибывший во главе этой миссии маршал авиации
Теддер высказывался в Москве как солдат, а не как дип-
ломат. Он без обиняков обратился к Верховному коман-
дованию Советской Армии с просьбой, чтобы наступле-
ние советских войск продолжалось не менее чем до
марта 1945 года без чего, по его словам, союзники не
смогли бы оправиться от понесенного поражения и пе-
рейти в контрнаступление L
Советское правительство с пониманием отнеслось к
обращению союзников. Как указывалось в ответе И. Ста-
лина, Советская Армия должна была осуществить широ-
кое наступление на всем фронте протяженностью в
1200 км, хотя такое наступление, по военным соображе-
ниям, намечалось провести позднее, когда полностью
завершатся необходимые приготовления, подсохнут до-
роги и т. д.2
Обещание было выполнено, и уже через считанные
дни после перехода Советской Армии в «долгожданное и
202
мощное наступление», как назвал его сам Эйзенхауэр, на
Западном фронте создалась неизмеримо более благо-
приятная для союзников обстановка. Дивизию за диви-
зией выводило германское командование из боя и пере-
брасывало на Восточный фронт. В числе первых была
переброшена 6-я танковая армия СС — главная ударная
сила арденнского декабрьского прорыва. И если совре-
менный американский историк Бьюкенен вопреки фактам
и логике заявил, что гитлеровское командование не смог-
ло перебрасывать войска с Западного фронта на Восточ-
ный 3, а побитый в Арденнах генерал Брэдли сказал, что
от 6-й танковой армии «осталась лишь тень» (хотя не-
сомненно, что у Гитлера в январе—феврале 1945 года бы-
ли более неотложные заботы, чем перевозка «теней» из
Западной Германии в Венгрию, где эта 6-я армия появи-
лась отнюдь не в виде бесплотного призрака), то зимой
1944/45 года американская пресса отзывалась о совет-
ском наступлении совсем по-другому.
В штабе Эйзенхауэра «восторженно приветствуют
весть о советском наступлении», писал 19 января 1945 г.
очевидец событий, корреспондент газеты «ПМ». Коррес-
пондент «Нью-Йорк геральд трибюн» в номере от 5 фев-
раля 1945 г. констатировал «резкий спад сопротивления
германских войск после перехода Советской Армии в
наступление». «Нет нужды подчеркивать, что великое
наступление русских улучшает положение на Западе»,—
отмечала «Крисчен сайенс монитор». Английские газеты
«Дейли телеграф» и «Дейли геральд», американские
«Ньюс» (Детройт), «Таймс» (Лос-Анджелес) и др., широ-
ко публиковали сведения о том, что «немцы массами пе-
реправляют войска и технику с Запада на Восток», что
впервые за много времени эти переброски осуществля-
ются в широких масштабах и что «поезда с востока Гер-
мании на запад движутся пустыми». Такие заявления вы-
нуждены были сделать высокопоставленные военные.
Как свидетельствует участник событий Д. Краминов, на-
чальник разведки британской группы армий генерал
Уильямс признал, что «занесенный над американцами
немецкий танковый кулак отведен русскими», а предста-
витель ставки Эйзенхауэра генерал Фурд — что «немцам
пришлось повернуться к нам спиной и перейти от наступ-
ления к обороне» 4.
Аналогичные оценки значения советского зимнего
наступления, переросшего затем в весеннее и увенчавше-
203
гося взятием Берлина и капитуляцией Германии, мы на-
ходим и в ряде мемуарных и монографических изданий,
вышедших в США и Англии. Впрочем, шок от внезапного
арденнского прорыва не сразу прошел у людей, ответ-
ственных за происшедшее. Генерал Брэдли, например,
уже в феврале 1945 года, когда союзники, казалось бы,
несколько оправились от пережитого, писал: «Даже и
теперь я опасался, что война затянется до сентября
1945 года и что она достигнет своей высшей точки в лет-
них боях в конце июля или в августе» 5.
Опасения такого рода ощущались и разделялись не
только военными, но и самим президентом. Деятельность
американской дипломатии зимой и весной 1945 года в
большой степени обусловливалась именно этим обстоя-
тельством, еще раз и с особой силой подчеркнувшим зна-
чение и необходимость тесного военно-политического сою-
за с СССР.
США на Мальтийской
конференции
События «мрачного декабря» побудили президента
Рузвельта и его ближайшее окружение не только пред-
принять известные шаги в направлении усиления коорди-
нации стратегии с Советским Союзом, но и пересмотреть
в той или иной степени свою позицию в отношении ряда
важных внешнеполитических вопросов. Еще на протяже-
нии второй половины 1944 года в отношениях между
СССР и США неоднократно вставали, рассматривались,
но так и не были решены вопросы, связанные с порядком
голосования в будущей международной организации без-
опасности и с проблемами создания новой Польши.
Кроме того, хотя еще в 1943 году на конференциях в
Москве и Тегеране Советский Союз выразил принципи-
альную готовность принять участие в войне против им-
периалистической Японии, вопрос о точной дате, усло-
виях и политических обстоятельствах вступления СССР
в эту войну также не рассматривался конкретно ни на
межсоюзническом уровне, ни в порядке двусторонних
американо-советских контактов. Существовали и другие
вопросы, ожидавшие обсуждения и решения, и после до-
стигнутой в ходе обмена посланиями между Рузвельтом,
Черчиллем и Сталиным договоренности относительно
координации наступательных операций на Западном и
Восточном фронтах создавалась обстановка, благоприят-
204
ствовавшая созыву новой межсоюзнической конференции
на высшем уровне.
Но, как и прежде, тройственной встрече предшество-
вали двусторонние переговоры Рузвельта и Черчилля и
их штабов, состоявшиеся на сей раз на острове Мальта
между 30 января и 2 февраля 1945 г.
Эти переговоры вскрыли существенные расхождения
между позициями двух глав правительств и их военно-
политическими советниками. Формально расхождения
ограничивались главным образом областью военной стра-
тегии на завершающем этапе операций против Германии.
Фактически же в их основе лежали проблемы большой
политики, в частности проблемы роли и значения Англии
в послевоенной Европе и отношений между США, Англи-
ей и СССР.
Политический смысл отстаиваемого англичанами ва-
рианта состоял в том, что он открывал возможность для
эффективного броска на Берлин и глубокого проникнове-
ния в Центральную Германию до того, как Берлин и тер-
ритория, составлявшая на основании решения Европей-
ской консультативной комиссии советскую оккупационную
зону, будут заняты Советской Армией. Это означало не
только приобретение англо-американской стороной зна-
чительных преимуществ за счет своего союзника при ре-
шении германского вопроса в послевоенный период, но и
открытое военно-политическое противопоставление англо-
американского блока Советскому Союзу, равносильное
прямому развязыванию «холодной войны».
Что касается действий на крайнем южном фланге, то
Черчилль требовал прорыва союзных войск из Италии в
Австрию, откровенно заявив: «Нам следует оккупировать,
возможно, значительную часть австрийской территории.
Нежелательно, чтобы русским достался больший кусок
Австрии, чем это неизбежно»6.
В отличие от английского варианта, американцы про-
должали отстаивать доктрину выхода на Рейн широким
фронтом и форсирования Рейна не только в нижнем, но
и в среднем течении. Как считали в ставке Эйзенхауэра,
это позволило бы полнее использовать людское и мате-
риально-техническое превосходство союзников на завер-
шающей стадии войны. В военно-политическом отношении
это означало, что действия англо-американских войск
будут развертываться в основном в пределах территории,
согласованной в Европейской консультативной комиссии
205
в качестве западной оккупационной зоны. Берлин, пред-
назначенный решением комиссии оставаться в пределах
советской оккупационной зоны, переставал, таким обра-
зом, играть роль политического «приза», долженствовав-
шего немедленно затем стать «козырем» в «холодной
войне».
Поскольку американцы несли значительно большее,
чем англичане, бремя войны на Западе, они были больше,
чем англичане, заинтересованы в том, чтобы не увеличи-
вать и не отягощать это бремя преждевременным конф-
ликтом с Советским Союзом, помощь которого, как пока-
зали арденнские события, была крайне необходима.
В связи с этим они возражали и против таких операций
на итало-австрийском направлении, которые отрицатель-
но отразились бы на ведении генерального наступления
на территорию собственно Германии.
Объединенный комитет начальников штабов, формули-
руя и отстаивая эту доктрину, считался и с обстановкой
на дальневосточном театре. Отвергая предложения Лон-
дона о расширении доли участия Британии в войне против
Японии, высшие военные руководители США и сам пре-
зидент считали необходимым обеспечить участие Совет-
ского Союза в этой войне, так как увеличение флота
США за счет английских кораблей не изменяло сущест-
венно и без того благоприятное американцам соотноше-
ние сил на море, тогда как лишь вступление в войну Со-
ветской Армии могло ликвидировать континентальную
базу японской военной машины и вывести из строя столь
значительную силу, какой все еще являлась японская ар-
мия в Маньчжурии, Северо-Восточном Китае и Корее,
прежде всего Квантунская армия.
Именно поэтому, готовясь к встрече с англичанами на
Мальте, члены объединенного комитета начальников шта-
бов США еще раз подтвердили важность участия СССР в
войне против Японии. 18 января 1945 г. глава военной
миссии США в СССР генерал Дин получил директиву
комитета начальников штабов, где прямо указывалось:
«Мы хотим, чтобы Россия вступила в войну (против Япо-
нии.—Ю. К.) в кратчайший возможный срок, совместимый
с ее способностью развернуть эффективное наступление».
Главными объектами советского наступления указыва-
лись территории, на которых сами США не имели воз-
можности развернуть наступление: Маньчжурия и Север-
ная Корея 7.
206
23 января объединенный комитет начальников штабов
еще раз уведомил президента, что «возможно более бы-
строе вступление России в войну против Японии необхо-
димо для обеспечения максимальной помощи нашим ти-
хоокеанским операциям» и что, следовательно, президент
должен в полной мере учитывать это обстоятельство в хо-
де своих бесед как с русскими, так и с англичанами.
Вследствие всего этого переговоры на Мальте проте-
кали в довольно напряженной обстановке. Уже на первых
стадиях стороны, обменявшись аргументами, ничего ново-
го не представлявшими собой для участников, прибегли
к «силовым приемам». Англичане дали понять, что не
смогут в полной мере сотрудничать с американцами, если
их вариант не пройдет, а генерал Маршалл в ответ при-
грозил... отставкой Эйзенхауэра с поста главнокомандую-
щего, если не пройдет вариант американцев. Ни одна сто-
рона не уступала. Пришлось вмешаться президенту, ко-
торый решительно поддержал Маршалла и Эйзенхауэра.
Англичане вынуждены были уступить.
Вслед затем рассматривались вопросы войны на Даль-
нем Востоке. Американцы информировали своих британ-
ских коллег, что планируют вторжение на остров Кюсю в
сентябре 1945 года, а в район Токийского залива — в де-
кабре 1945 года, но лишь при условии, что война в Европе
закончится летом, так как потребуется от 4 до 6 месяцев
для переброски войск из Европы на Дальний Восток.
В целом же считалось, что Япония может затянуть сопро-
тивление до 1947 года, что еще раз подтвердило необходи-
мость участия СССР в войне на Дальнем Востоке.
Остро стоял на Мальтийской конференции польский
вопрос. На протяжении 1944— 1945 годов именно поль-
ский вопрос становился первым фронтом «холодной вой-
ны» США и Англии против СССР. Вся политика Совет-
ского Союза в Центральной и Юго-Восточной Европе,
особенно же в Польше, объявлялась неприемлемой и
опасной для Англии и США. Еще в период подготовки
конференций на Мальте и в Ялте—10 января 1945 г.—
посол США в СССР Гарриман направил в госдепарта-
мент меморандум, в котором призывал по «принципиаль-
ным мотивам» отвергнуть все мероприятия, имевшие ме-
сто в Польше после вступления на ее территорию совет-
ских войск, равно как и деятельность и даже сам факт
существования Временного правительства Польши в
Люблине8.
207
В самом госдепартаменте к этому времени польский
вопрос также был подвергнут рассмотрению, результаты
которого были в конце января 1945 года изложены в ад-
ресованном Рузвельту меморандуме, где содержались ре-
комендации госдепартамента в связи с подготовкой к
конференции в Ялте. Рузвельту предлагалось «ни в какой
форме» не признавать «Люблинского комитета». Напро-
тив, подчеркивалось в меморандуме, «мы должны полно-
стью использовать все наше влияние, чтобы помочь Ми-
колайчику и его партии обрести принадлежащую им ру-
ководящую роль в стране».
Госдепартамент настаивал на сохранении за Польшей
Львова и нефтяных районов к юго-западу от Львова, то
есть территорий, входивших в состав Украинской ССР. На
севере единственное отклонение в пользу Польши от гра-
ницы 1939 года должно было, по мнению госдепартамен-
та, состоять во включении в состав Польши «малой части
Померании к западу от польского коридора». Меморан-
дум завершался следующей безапелляционной фразой:
«Во всяком случае, нам следует сопротивляться предло-
жениям о границе по Одеру — Нейсе»9.
Этот меморандум действительно во многом определил
линию американской делегации как на Мальте, так и в
Ялте, хотя Рузвельт никогда не придерживался безапел-
ляционного тона его авторов. Об одобрении Рузвельтом
основных положений госдепартаментской позиции гово-
рит и то, что уже 25 января госдепартамент в лице Болена
уведомил Миколайчика о полном признании его прези-
дентом в качестве единственного руководителя законного
польского правительства. Одновременно Миколайчик был
проинформирован, что его кандидатура будет предложе-
на Рузвельтом на пост премьера будущего правительст-
ва Польши, что ни с кем иным в Польше Вашингтон не
будет иметь дело и что в Ялте США будут настаивать на
отступлении от «линии Керзона» в пользу Польши в рай-
оне Львова и прилегающих к нему земель 10.
Такая позиция США соответствовала в принципе и
английским взглядам.
1 февраля 1945 г., на третий день работы Мальтийской
конференции, Стеттиниус и Иден выработали, после не-
продолжительного обсуждения, в ходе которого у США и
Англии оказалось больше точек соприкосновения, чем в
других вопросах, обсуждавшихся на Мальте, общую плат-
форму по польскому вопросу. Оба министра признали»
208
что для США и Англии ни при каких условиях не пред-
ставляется возможным признать временное правительст-
во Берута в качестве законного правительства Польши.
Характерно, что такой вывод был сделан вообще без об-
суждения вопроса о представительности и авторитете
этого правительства, равно как и без анализа эффектив-
ности его деятельности. Было решено настаивать на
включении в его состав представителей лондонского эмиг-
рантского правительства и польских буржуазных кругов.
Дойдя до этого пункта, собеседники задались вопросом:
как быть, если СССР откажется от этого предложения?
Ответ, данный ими, поистине характерен: «Прямой раз-
рыв с СССР лучше, чем признание Люблинского прави-
тельства»11. Достоин особого упоминания факт, как пра-
вило замалчиваемый западной историографией, — сам
Иден, докладывая в тот же день Черчиллю о своей встре-
че со Стеттиниусом, признал: «Хороших кандидатов на
включение в правительство (речь идет о предлагаемом
коалиционном правительстве Польши. — Ю. К.) из соста-
ва лондонских поляков нет». Произнеся это справедливое
суждение, Иден, однако, нашел не лучший выход из по-
ложения— он рекомендовал в качестве, так сказать, «не
очень хороших», но в целом подходящих лиц, Миколай-
чика, Ромера и Грабского, в антисоветской ориентации
которых и он, и Черчилль могли быть, разумеется, уве-
рены.
Известное расхождение между позициями США и
Англии наблюдалось в вопросе о восточной границе
Польши. Англичане подтвердили свое согласие на границу
по «линии Керзона», американская же сторона объявила:
«Необходимо приложить все усилия, чтобы польско-
советская граница в южном секторе проходила вос-
точнее Львова» 12. Тем самым подвергалась ревизии прин-
ципиально согласованная ранее линия границы между
Польшей и СССР. Что же касается вопроса о западной
границе Польши, то позиции США и Англии были иден-
тичны и выражались формулой: «Нам следует, безуслов-
но, отвергать линию по Одеру — Нейсе».
Мальтийская конференция выявила еще раз всю слож-
ность отношений между США и Англией и подтвердила
необходимость для советской внешней политики учета и
использования англо-американских разногласий и проти-
воречий. Зная это, руководители обеих стран не случайно
сделали все возможное для приведения своих позиций к
209
тому англо-американскому знаменателю, который рас-
сматривался Черчиллем как единственно возможный
фундамент послевоенного мира и от которого не смог
отойти и Рузвельт, несмотря на все отличие своих воз-
зрений на такой мир.
В дальнейшем (на конференции в Ялте) буквально
каждый пункт, обсуждавшийся на Мальтийской конфе-
ренции, и многие пункты, не фигурировавшие на ней, ста-
ли предметом напряженной и плодотворной дискуссии, в
ходе которой главам трех правительств удалось выра-
ботать решения, во многом определившие судьбу после-
военного мира иначе, чем это представлялось Рузвельту
и Черчиллю на Мальте.
США на Крымской
конференции
3 февраля в 12 час. 10 мин. пополудни самолет пре-
зидента, эскортируемый пятеркой истребителей, призем-
лился на крымском аэродроме «Саки». Еще через 20 ми-
нут совершил посадку самолет Черчилля. На следующий
день в 17 час. состоялось первое пленарное заседание
глав трех правительств. Крымская (Ялтинская) конфе-
ренция начала свою работу.
Рузвельт еще до прибытия в Крым придавал большое
значение встречам и переговорам с главами правительств
СССР и Великобритании. Этому, конечно, способствовали
в первую очередь обстоятельства военно-политического
порядка. Но роль и значение Крымской конференции в
глазах президента определялись соображениями не толь-
ко завершающего этапа войны, но и перехода от войны к
миру. Он понимал, что, в отличие от встречи в Тегеране,
где в силу необходимости преобладали военно-стратеги-
ческие проблемы, в Ялте большее внимание, чем когда-
либо в прошлом, будет уделено подготовке к формирова-
нию важнейших элементов послевоенного мира. Понима-
ние этого нашло выражение и в рабочих документах аме-
риканской делегации.
Как отмечалось в одном из меморандумов госдепарта-
мента, изготовленных в связи с подготовкой к Ялтинской
конференции, Соединенные Штаты «нуждаются в помощи
СССР, чтобы разгромить Германию. Советский Союз не-
обходим нам и в войне против Японии. От этого зависят
жизни американских солдат. Мы нуждаемся в сотрудни-
честве с СССР и в организации послевоенного мира» 13.
210
Этот последний аспект для Рузвельта был чрезвычай-
но важен, ибо именно от него зависело практическое со-
здание и функционирование Организации Объединенных
Наций. Считая будущую международную организацию
безопасности жизненно важным фактором мира, прези-
дент ощущал необходимость пойти дальше того, на чем
остановилась американская делегация в Думбартон-Оксе,
и обеспечить достижение договоренности с СССР по во-
просу о порядке голосования в Совете Безопасности.
Здесь встает интересная психологически политическая
проблема: по-видимому, Рузвельт намеревался в Ялте по-
средством личного влияния как бы перекинуть идеологи-
ческий мост к Советскому Союзу и использовать будущую
ООН как инструмент для сближения социалистического
государства с капиталистическими на почве буржуазной
демократии, в направлении к которой социализм дрейфо-
вал бы в лоне ООН. Подробнее этот вопрос будет рас-
смотрен ниже. Здесь лишь уместно отметить, что биограф
Рузвельта Хатч рассматривал в качестве одной из важ-
нейших задач его деятельности в Ялте «завоевание дове-
рия русских», с тем чтобы «вести их за собой с помощью
моральной силы» 14.
Каковы бы ни были, однако, истинные мотивы Руз«
вельта, несомненно, что соображения практической поли-
тики диктовали ему необходимость учета позиции и инте-
ресов СССР, необходимость подхода к ним с платформы
компромисса, а не диктата. Этому принципу Рузвельт в
целом был верен как на Мальтийской, так и на несравнен-
но более ответственной Крымской конференции. В этом
духе была ориентирована им вся американская делегация
в Ялте. Единство великих держав — «одна из наших важ-
нейших целей и она должна достигаться ранее всех ос-
тальных», говорилось во внутреннем меморандуме амери-
канской делегации, излагавшем общую ее линию в Ялте.
Впрочем, комментируя эту линию и подчеркивая, что в
Ялте США и Англия «впервые за всю войну» проявили
«достаточно доверия», чтобы скоординировать с СССР
свои военные планы, Стеттиниус умолчал, однако, что
Даже эта вынужденная столь важными соображениями
координация оказалась далеко не полной. Так, ни Руз-
вельт, ни Маршалл, ни, наконец, сам Стеттиниус, столь
красочно говоривший о «доверии» в Ялте, не информиро-
вали СССР о работах по созданию атомной бомбы в
США.
211
Стремясь реабилитировать американскую сторону,
С. Розенмен высказал утверждение, что «ни президент, ни
кто-либо из американцев, принимавших участие на пере-
говорах в Ялте, не знали, что работы по созданию атом-
ной бомбы идут успешно» 15. Но столь категорично выска-
занное суждение не выдерживает критики, ибо, как от-
мечалось выше, вопрос об использовании атомной бомбы
Рузвельт обсуждал с Гроувсом еще в связи с арденнским
прорывом немцев, а сам Гроувс в июне 1951 года заявил,
что «как раз перед Ялтой» официально информировал
президента, что «атомная бомба на 99 процентов готова
и будет окончательно готова к августу» 16.
Все же в большинстве военно-политических проблем
и ситуаций, рассмотренных в Ялте, Рузвельту удавалось
поддерживать тот курс на сотрудничество с СССР и со-
хранение межсоюзнического единства, который диктовал-
ся американской стороне самим ходом событий на За-
падном и Тихоокеанском фронтах и который неизменно
находил понимание и поддержку в Советском Союзе.
Германская проблема
и проблема репараций
После ожесточенных споров по вопросу о судьбе «пла-
на Моргентау», фактически расколовших кабинет и по-
родивших множество проектов и контрпроектов будущего
Германии, оказалось, что США не имеют единой, цель-
ной, всеобъемлющей и согласованной между основными
ведомствами, политическими силами и деятелями страны
программы решения германского вопроса.
Естественно, что в связи с подготовкой к Крымской
конференции для президента было составлено немало
документов с изложением разных планов и предложений
по вопросу о будущем Германии. Наибольшее значение
из них имели два, датированные соответственно 12 и
19 января 1945 г.
Документ от 12 января содержит изложение госде-
партаментского проекта решения германского вопроса.
Фактически это был проект мирного договора с Гер-
манией. В нем предусматривались демилитаризация и
денацификация Германии. Процедуре денацификации под-
лежало по этому документу 6 млн. немцев. Из них следо-
вало для «особого разбирательства» выделить 2 млн. че-
ловек, занимавших ответственные посты в нацистских
212
органах. Однако какой-либо декартелизации, как и сле-
довало ожидать, не предполагалось: госдепартамент
слишком тесно был связан с американскими монополия-
ми, чтобы поставить вопрос о ликвидации или хотя бы
существенном ослаблении своих давних партнеров —
германских монополий. Вместо декартелизации предла-
галось лишь установить контроль над фирмами, слишком
скомпрометировавшими себя услугами гитлеризму, и вы-
вести из состава их правлений наиболее рьяных наци-
стов 17.
Что касается вопроса о послевоенных границах Гер-
мании, то проект госдепартамента излагал его следую-
щим образом. На западе границы Германии предлагалось
оставить без существенных изменений. Граница между
Чехословакией и Германией восстанавливалась в домюн-
хенском виде. Польше предлагалось передать Восточную
Пруссию (кроме Кенигсберга), Данциг, германскую
Верхнюю Силезию, Померанию. Предусматривалось со-
ответствующее перемещение населения и оговаривалось
особо, что в случае если от партнеров США по антигит-
леровской коалиции поступят предложения о еще боль-
шем увеличении территории Польши на Западе, то со
стороны США не последует отказа.
Однако в проекте госдепартамента граница по линии
Одер — Нейсе отрицалась как неприемлемая для США.
Здесь госдепартамент оказался даже позади Миколай-
чика, который все же одобрял передачу Польши терри-
торий вдоль всего правого берега Одера, включая район
Штеттина, а также район Грюнберга на левом его берегу.
Рузвельт же, когда на Крымской конференции зашла
речь о польско-германской границе, вновь подтвердил
несогласие США на то, чтобы в основу ее положить ли-
нию Одер — Западная Нейсе, назвав эту линию «мало-
обоснованной», но не приведя, впрочем, никаких доказа-
тельств в пользу столь безапелляционной оценки 18. Ана-
логичной позиции, по существу, но в более крайней и
негативной форме придерживался Черчилль.
Большое значение придавал президент глубинным
преобразованиям в послевоенной Германии. «Полное ра-
зоружение Германии, уничтожение милитаризма, прекра-
щение военного производства, окончательный роспуск
генштаба, который так часто нарушал мир на земле.
Наша цель в отношении Германии ясна: обеспечить на
будущее мир во всем мире»,— говорил он.
213
В дальнейшем, уже в ходе работы Крымской конфе-
ренции, Рузвельт дополнил свою программу предложе-
нием осуществить расчленение Германии на 5—7 частей,
в отличие от выдвинутой им в Тегеране идеи «децентра-
лизации» Германии, которую в Ялте он назвал «утопией».
Рузвельт сообщил также, что при всех условиях амери-
канские войска не задержатся в Европе более двух лет
после окончания войны. После этого, обеспокоенный та-
кой перспективой, Черчилль стал особенно активно на-
стаивать на предоставлении Франции самостоятельной
оккупационной зоны. Как утверждает Макнейл, он хотел
как-то заполнить «вакуум», который возник бы после
ухода американских войск 19.
Однако программа президента, при всей видимой
простоте и бесспорности, вовсе не была столь ясной, как
он говорил. Во-первых, острие удара он направлял не'
против базы и питательной среды германской агрессии —
монополистического капитала, а лишь против продуктов
и специализированных органов последнего. Во-вторых,
ничего не говорилось о том, как добиться даже тех огра-
ниченных целей, которые были провозглашены. Наконец,
сам германский народ практически сбрасывался со сче-
тов как сколько-нибудь активный фактор и становился
фактически объектом управления союзной администра-
ции на неопределенное время. О возрождении и активи-
зации германской демократии вовсе умалчивалось. В це-
лом Рузвельт не привез в Ялту единой, цельной и
всеобъемлющей программы. По мнению Фейса, это об-
стоятельство объяснялось тем, что после шумной истории
с «планом Моргентау» и невозможностью объединить
столь противоречивые концепции своих советников и ми-
нистров, а также партнеров по коалиции, Рузвельт ре-
шил выждать, пока «всемогущее время не сыграет свою
успокаивающую роль», а затем попытаться снова решить,
как быть с Германией.
В силу всего этого высказывания президента по гер-
манскому вопросу на конференции были относительно
пассивны и неконкретны, за исключением упомянутого
выше тезиса о необходимости раскола Германии на
5—7 частей.
Нечеткой была позиция США и по вопросу о размере
репараций с Германии. В принципе правомерность хотя
бы частичной компенсации Германией потерь, причинен-
ных ею другим странам, не вызывала возражений в Ва-
214
шингтоне. Но американская делегация попросту не имела
сколько-нибудь конкретного репарационного плана.
5 февраля, когда на пленарном заседании речь зашла
о репарациях и И. Майский «доложил советский репара-
ционный план, Рузвельт ограничился лишь кратким за-
мечанием, носившим характер обязательства, которое,
к сожалению, было предано забвению его преемниками
на президентском кресле. Он сказал: «США вложили в
Германию после первой мировой войны около 10 млрд,
долл., но больше это не повторится» 20.
Советский план, предусматривавший взимание с Гер-
мании репараций в основном в товарной форме на сумму
в 20 млрд, долл., был сочтен Стеттиниусом обоснован-
ным. Историки Макнейл и Бьюкенен определяют его
как «гораздо менее жесткий», чем «план Моргентау». Что
же касается самого Рузвельта, то вначале он предписал
Стеттиниусу поддержать Идена, возражавшего против
советского плана, а затем согласился принять цифру в
20 млрд. долл, в качестве «базы для дискуссий». Пере-
мена объяснялась, видимо, тем, что вопрос о репарациях
в узком смысле слова не имел особого значения для
США, не могущих претендовать, в силу незначительности
понесенного от гитлеровцев ущерба, на сколько-нибудь
значительную сумму, и конференция тем временем пере-
шла к обсуждению других проблем, решение которых
представлялось Рузвельту невозможным без содействия
и участия СССР.
Это обстоятельство начисто отрицается ныне многи-
ми американскими историками, которые, объясняя бы-
строе восстановление народного хозяйства СССР после
войны германскими репарациями, упрекают Рузвельта
в том, что своей уступкой в репарационном вопросе он
как бы содействовал росту «коммунистической угрозы»
в послевоенный период21.
Польский вопрос
ч На Крымской конференции польский вопрос рассма-
тривался в двух аспектах: общеполитическом и террито-
риальном. Как справедливо отметил историк Макнейл,
территориальный вопрос, хотя и вызвал напряженную
дискуссию, все же по отношению к вопросу о том, какое
правительство Польши будет признано в качестве закон-
215
ного, то есть по какому пути пойдет дальнейшее разви-
тие Польши, являлся вторичным 22.
18 января, в разгар подготовки в США к Крымской
конференции, Стеттиниус направил Рузвельту меморан-
дум, в котором предлагал добиваться создания на осно-
ве межсоюзнической договоренности «чрезвычайной ко-
миссии по делам освобожденной Европы», которая дол-
жна состоять из представителей США, Англии, Фран-
ции и СССР и действовать в качестве временного органа
«большой четверки». По мысли Стеттиниуса, функции
этой «чрезвычайной комиссии» должны состоять в осу-
ществлении «возвращения эмигрантских правительств в
свои страны, образовании временных правительств, под-
держании внутреннего порядка, проведении свободных
выборов»23.
Таким образом, госдепартамент предлагал узаконить
вмешательство великих держав во внутренние дела ос-
вобождаемых от гитлеровской оккупации стран. Приме-
нительно к Польше это означало либо насильственное
возвращение лондонского антисоветского и антидемокра-
тического буржуазно-помещичьего правительства, либо
косвенный «приход к власти» ключевых фигур из его со-
става, поддержание капиталистического порядка и та-
ких «свободных выборов», которые узаконили бы в Поль-
ше буржуазно-демократический строй, хотя бы и в
модифицированном виде.
Одновременно был составлен еще один документ, яв-
лявшийся, по сути дела, синтетическим обобщением
воззрений президента и рекомендаций его советников.
Здесь генеральная линия американской дипломатии из-
лагалась следующим образом. Преобладающая в со-
временной Европе тенденция — на далеко идущие соци-
альные реформы, на движение влево. В таких условиях
политика США в Польше, как и других восточноевро-
пейских странах, будет состоять в содействии образова-
нию и приходу к власти временных правительств, кото-
рые объединят в своем составе деятелей, способных пой-
ти на уступки «духу времени», но не допустят, чтобы эти
уступки изменили бы капиталистическую сущность го-
сударственного строя в восточноевропейских странах, в
частности в Польше. Эти правительства, говорилось в до-
кументе, должны быть достаточно левыми, чтобы соот-
ветствовать преобладающему в Европе левому течению
и не возбуждать подозрений русских. Но, с другой сто-
216
роны, они должны включать в себя достаточное количе-
ство центристских и мелкобуржуазных элементов, с тем
чтобы их нельзя было рассматривать как «простые пре-
людии к коммунистической диктатуре»24.
Таков был внутренний смысл предложений США по
польскому вопросу на Крымской конференции.
Действия президента Рузвельта, определяемые этой
программой, прошли как бы две фазы в ходе работы
конференции. Вначале он пытался склонить СССР к от-
казу от поддержки Временного правительства Польши в
Варшаве и к согласию на создание специального меха-
низма— так называемого «президентского совета в со-
ставе небольшого количества выдающихся поляков»,
целью которого было бы формирование нового польского
правительства, включавшего те самые центристские и
мелкобуржуазные элементы, о которых говорилось в
цитированном выше документе. Что же касается самого
понятия «центризм», то оно трактовалось в Вашингтоне
так широко, что гармонично включало в себя правых:
Миколайчика, Грабского и Ромера. В таком духе пре-
зидент высказался на заседании 6 февраля и направил
И. Сталину соответствующий меморандум.
Маневр американской дипломатии был разгадан. Со-
ветское правительство продолжало настаивать на обес-
печении демократическим силам Польши, олицетворяе-
мым ее Временным правительством, права сохранять за
собой те позиции в стране, которые обеспечивались этому
правительству его ролью в борьбе за освобождение и
возрождение Польши и поддержкой, оказываемой ему
народом 25.
Столкнувшись с твердым и решительным отказом
советской стороны, Рузвельт на следующей фазе обсуж-
дения польского вопроса снял первоначальное предло-
жение и выдвинул идею формирования в Польше прави-
тельства национального единства, включавшего в себя
как представителей лондонского эмигрантского прави-
тельства и его сторонников в самой Польше, так и пред-
ставителей левых партий. Но в обоих случаях президент
подчеркивал, что США категорически против признания
Люблинского правительства (т. е. Временного правитель-
ства Польши), поскольку, по мнению президента, оно
«представляет меньшинство населения», хотя, неизмен-
но добавлял он, «при всех условиях Польша должна
быть дружественна к СССР»26.
217
8 февраля Рузвельт был вынужден конкретизировать
и несколько смягчить свою программу по польскому во-
просу. Теперь в состав проектируемого президентского со-
вета предлагалось ввести Берута, а также Сапегу, кан-
дидатура которого была одобрена советской стороной,
правда не в связи с вопросом о президентском совете,
на заседании 7 февраля.
9 февраля советская делегация, желая «без дальней-
ших оттяжек выработать общее мнение», согласилась
принять за основу американское предложение с некото-
рыми поправками к нему.
В соответствии с советскими предложениями вопрос
о президентском совете был снят, а вопрос об образова-
нии правительства Польши был решен на базе формулы:
«Действующее ныне в Польше Временное Правительство
должно быть поэтому реорганизовано на более широкой
демократической базе с включением демократических
деятелей из самой Польши и поляков из-за границы.
Это новое Правительство должно затем называться
Польским Временным Правительством Национального
Единства»27
Комментируя высказывания президента, Стеттиниус
добавляет, что имелось в виду включить в состав нового
Временного правительства Польши представителей всех
пяти основных польских партий (крестьянской, демокра-
тической, социалистической, христианско-демократиче-
ской и рабочей) и что главной его задачей будет подго-
товка и проведение «свободных выборов»28.
Президент ничего не добавлял к вопросу, что пони-
мает он под «свободными выборами» и как мыслит он
провести их в конкретных условиях Польши 1945 года.
Но Стеттиниус сделал существенно важное признание
именно в том пункте, который счел за благо вовсе опус-
тить президент. Стеттиниус писал: «Мы должны настаи-
вать на проведении выборов и, если потребуется, осуще-
ствим принуждение, чтобы эти выборы провести»29.
В тот период внутри Польши еще проявляло актив-
ность антисоветское контрреволюционное подполье,
жертвами террористических актов которого оказывались
польские коммунисты, поляки—друзья СССР, а также
советские военнослужащие. В таких условиях, да еще
под принуждением США и Англии «свободные выборы»,
как и надеялись в Вашингтоне и Лондоне, повлияли бы
в выгодном для них смысле на обстановку в стране. Этот
218
расчет признают, хотя и крайне редко, отдельные амери-
канские историки. «Используя механизм свободных вы-
боров, западные державы стремились вернуть себе опору
и влияние в Восточной Европе, которые они потеряли на
полях сражений»30,— отмечает Моргентау.
Своеобразный смысл содержало и предложение об
образовании Временного правительства Польши. Под-
черкивая, что Рузвельт придавал этому большое значе-
ние, Бирнс, которому предстояло при Трумэне сменить
Стеттиниуса на посту государственного секретаря, никак
не прокомментировал это свое наблюдение. Но историк
Макнейл высказал любопытное и, по-видимому, справед-
ливое суждение. Он связал предложение Рузвельта о
придании временного характера правительству нацио-
нального единства с вопросом о возможности сохранения
буржуазного строя в Польше. Очевидно, писал Макнейл,
Рузвельт надеялся, что правительству буржуазного тол-
ка удастся удержаться у власти благодаря повышению
роли ООН в послевоенном мире, на что Рузвельт возла-
гал особые надежды. ООН, по мысли Рузвельта, могла
бы создать такую уверенность у Советского Союза в
безопасности своих границ, что СССР «потеряет свою
заинтересованность» в «сближении с Польшей», а зна-
чит— увеличатся шансы на закрепление пребывания
у власти уже на постоянной основе тех центристских и
мелкобуржуазных элементов, которые рассматривались
в США в качестве гарантов сохранения капиталистиче-
ского строя в Польше31.
По вопросу о западной границе Польши позиция
США была изложена Рузвельтом в связи с обсуждением
германской проблемы. Что касается советско-польской
границы, то в европейском отделе госдепартамента су-
ществовало мнение о необходимости положить в ее ос-
нову «линию Керзона». Такая рекомендация с особым
упором на необходимость «публично выразить согласие
на эту линию» содержалась, в частности, в меморандуме
заместителя заведующего европейским отделом Хикерсо-
на от 8 января 1945 г.32
Однако в ходе обсуждения вопроса о восточной гра-
нице Польши президент, как отмечалось выше, придер-
живался иных взглядов и выразил пожелание, чтобы
район Львова был отдан Польше, хотя даже лорд Кер-
зон, которого нельзя заподозрить в симпатиях к Совет-
скому государству, считал Львов с прилегающей терри-
219
торией частью Украины. Видимо, чувствуя слабость
своей позиции, Рузвельт мотивировал ее соображением,
относившимся не к истории этнических, экономических,
и политических отношений Польши, Украины и России
в связи с вопросом о Львовщине, а чисто внутриамери-
канским обстоятельством. Президент просил оставить
Львовщину за Польшей, чтобы вернее обеспечить себе
и своей партии голоса 6 млн. американцев польского
происхождения: «Мне было бы легче дома»,— сказал
Рузвельт в подкрепление своей просьбы.
Как известно, советская сторона не согласилась с
предложениями президента и премьер-министра по поль-
скому вопросу. Вследствие серьезности выдвинутых ею
возражений делегации США и Англии были вынуждены
пойти на компромисс. Польское правительство должно
было быть реорганизовано, но на базе существующего
Временного (Люблинского) правительства, что явилось
победой советской дипломатии и прогрессивных сил
новой Польши. На западе Польша должна была получить
существенное приращение за счет древних польских тер-
риторий, подпавших под власть Германии. На востоке
линией советско-польской границы признавалась в основ-
ном «линия Керзона» с некоторыми отступлениями в
пользу Польши. Достигнутый компромисс был разумен
и отвечал как дипломатической логике, так и реальному
соотношению сил в мире и внутри самой Польши. «Это
самое лучшее, что я мог сделать для Польши в настоящее
время»33,— заметил несколько позднее Рузвельт в част-
ной беседе.
Проблемы Дальнего
Востока
В комплексе дальневосточных проблем первостепен-
ное значение имели для Рузвельта те, которые были свя-
заны с войной против Японии. В этой связи, отмечал
С. Розенмен, комментируя высказывания президента в
Ялте, вопрос о вступлении СССР в войну на Дальнем
Востоке лежал в основе всей деятельности президента на
Крымской конференции.
«Согласие России выступить против Японии означало
сокращение сроков войны и спасение сотен тысяч амери-
канских жизней»,— писал Розенмен, ссылаясь на то, что
по прогнозу объединенного штаба США война с Японией
220
длилась бы в лучшем случае 18 месяцев после поражения
Германии и обошлась бы Америке не менее чем в 1 млн.
жизней34. Крайнюю заинтересованность американского
правительства в обеспечении участия СССР в войне с
Японией подтверждает и Стеттиниус, а биограф Рузвель-
та Хэйласц пишет: «Все военные лидеры единодушно
считали, что русские армии должны быть использованы
против японских сил на материке. Это позволило бы
избежать дорогостоящего вторжения на Японские остро-
ва с моря»35.
8 и 9 февраля в Ялте состоялись переговоры руково-
дителей генеральных штабов США, Англии и СССР.
В ходе этих переговоров советская сторона подтвердила
свое согласие принять участие в войне против Японии и
были согласованы соответствующие вопросы военного
характера.
Но, разумеется, как ни неотложны и остры были воен-
ные аспекты положения на Дальнем Востоке, они не зас-
лонили от участников Крымской конференции полити-
ческих проблем. 8 февраля президент Рузвельт выразил
принципиальное согласие на исправление в пользу СССР
последствий русско-японской войны и территориальной
аннексии Японии36.
Некоторые американские исследователи, в частности
биограф Рузвельта Хэйласц, утверждают, что Рузвельт
будто бы не предполагал обсуждать, а тем более одоб-
рять в Ялте какие-либо территориальные изменения на
Дальнем Востоке. По мнению Хэйласца, Рузвельт якобы
исходил из того, что участие СССР в войне с Японией
будет компенсировано лишь «совместным с США лидер-
ством СССР в ООН» и широкой советско-американской
«деловой и политической кооперацией»37.
Но такое утверждение безосновательно. Территори-
альные изменения на Дальнем Востоке были предметом
предварительных консультаций президента и премьер-
министра, в ходе которых их обоснованность и правомер-
ность были признаны обеими сторонами. Выступая от
имени Рузвельта и собственного, Черчилль заявил об
Удовлетворении англо-американской стороны тем, как
были решены Крымской конференцией дальневосточные
вопросы. «Мы будем рады видеть русские суда на Тихом
океане и одобряем восполнение потерь, понесенных Рос-
сией в русско-японской войне»38,— заявил премьер-ми-
нистр.
221
Как справедливо отметил американский историк Мак-
нейл, предложения СССР не только не содержали требо-
вания предоставить Советскому Союзу какие-либо
территории, какими ранее не владела Россия (за исклю-
чением Курил), но и целиком и полностью отвечали духу
и букве первой Каирской конференции (ноябрь 1943 г.),
«когда Рузвельт, Черчилль и Чан Кай-ши торжественно
заявили, что Япония будет лишена всех плодов прошлой
агрессии»39.
В свете всего этого по-прежнему остается неясным
вопрос, почему Рузвельт счел необходимым засекретить
не только от прессы, конгресса и общественности США,
но и от членов собственного кабинета и даже от членов
американской делегации в Ялте то, что дал согласие на
возвращение СССР отторгнутых от России после русско-
японской войны территорий и Курильских островов.
Впоследствии это дало основание политическим про-
тивникам Рузвельта обвинить покойного президента в
«тайной дипломатии», «превышении полномочий» и «об-
мане конгресса». Эта кампания получила новый импульс,
когда бывший в то время государственным секретарем
Бирнс заявил в сентябре 1945 года, что «США не заклю-
чали никаких формальных соглашений касательно Са-
халина и Курил. Мы не давали никаких обязательств по
этому вопросу». Такое заявление, хотя оно в первую оче-
редь свидетельствовало о «неосведомленности» Бирнса,
усиливало возможности для обвинений Рузвельта в со-
крытии правды о данных им в Ялте обязательствах
от инстанций и лиц, долженствовавших знать всю прав-
ду, а заодно и для попыток ревизовать эти обязатель-
ства.
«Свидетельства», которые должны были усилить эту
антирузвельтовскую и антиялтинскую кампанию, появля-
лись и в дальнейшем. Так, 26 июня 1951 г., в разгар
«холодной войны», в «Нью-Йорк тайме» были опублико-
ваны сразу три таких «свидетельства». Бывший советник
Рузвельта Хисс, участвовавший в работе Крымской кон-
ференции, заявил, что он ничего не знал о согласии пре-
зидента на территориальные изменения в пользу СССР;
адмирал Кинг сказал, что он также «не был информиро-
ван» об этом, но что тем не менее «рекомендовал Руз-
вельту ограничиться Южным Сахалином»; а генерал
Маршалл отметил, что ему об этих изменениях ничего не
было известно.
222
Следует подчеркнуть, однако, что ни один из цитиро-
ванных выше участников событий, кроме разве Бирнса,
не делал из собственной неосведомленности о некоторых
ялтинских решениях вывода, который нередко встречает-
ся на страницах послевоенной американской историогра-
фии: что вследствие этого сами решения Крымской кон-
ференции по территориальным изменениям на Дальнем
Востоке неправомерны.
Но чем же объяснить столь тщательное засекречива-
ние их президентом? По-видимому, Рузвельт был столь
уверен в бесспорности санкционированных им террито-
риальных изменений на Дальнем Востоке, что не видел
необходимости в предварительной подготовке американ-
ского общественного мнения к их одобрению. Очевидно,
президент полагал, что этот вопрос в числе ряда других
будет апробирован непосредственно мирной конференци-
ей, которую намечалось созвать после войны в обстанов-
ке, как он надеялся, не меньшего взаимопонимания, чем
это было в Ялте.
Вопрос
о порядке голосования
в Совете Безопасности
Оживленную и напряженную дискуссию вызвал в
Ялте вопрос о порядке голосования постоянных членов
в Совете Безопасности. Этот вопрос, как известно, не по-
лучил своего разрешения в Думбартон-Оксе вследствие
острых разногласий между позициями США и Англии,
с одной стороны, и СССР — с другой. 27 октября госде-
партамент подготовил для президента меморандум, в ко-
тором намечались некоторые возможности компромисса.
Так, если по-прежнему возводился в догму принцип
недействительности права вето для постоянного члена,
если он является участником конфликта, находящегося
в данный момент на рассмотрении в Совете Безопасно-
сти, то в меморандуме от 27 октября в качестве компро-
мисса предлагалось, чтобы практические меры по отно-
шению к такому члену применялись бы лишь при усло-
вии единогласия постоянных членов, то есть на основе
права вето. Меморандум предусматривал также, что если
СССР откажется от данного предложения, то США могут
согласиться на то, чтобы постоянный член, являющийся
участником конфликта, находящегося на рассмотрении
Совета Безопасности, располагал бы правом полного
223
вето, на чем и настаивал СССР, но с оговоркой, что такой
порядок будет признан временным и подвергнется пере-
смотру через несколько лет деятельности ООН. Этот
меморандум характерен как показатель того, что амери-
канская сторона не могла не считаться с обоснованностью
советских предложений по вопросу о праве вето и не
ощущать необходимости найти компромисс.
Такой подход соответствовал и воззрениям президен-
та. Еще 5 октября, когда в недрах госдепартамента
только обсуждались отдельные элементы нового подхода
к вопросу о порядке голосования, Рузвельт направил
Черчиллю послание, в котором настаивал на отказе от
слепого следования англо-американской линии в Думбар-
тон-Оксе и предлагал отложить обсуждение вопроса о
порядке голосования до встречи на уровне глав трех пра-
вительств, где, как читалось между строками послания,
необходимо будет предложить более приемлемую для
всех основу решения этого вопроса40. Соответствующая
информация была направлена и в американское посоль-
ство в Москве.
Со стороны посла США в СССР Гарримана после-
довало контрпредложение. Он писал в Вашингтон:
«Единственная возможность заставить русских изменить
свою позицию состоит в том, чтобы мы и англичане
проявили твердость». Такую твердость Гарриман считал
проявлением политического «реализма», поскольку со-
ветская политика, мол, уже «во всем противоречит поли-
тике Запада»41.
Однако Рузвельт отказался от таких опасных для
межсоюзнического единства рекомендаций. В послании
И. Сталину, полученном в Москве 14 декабря 1944 г., он,
основываясь на октябрьском меморандуме госдепарта-
мента, предложил, чтобы в Совете Безопасности вопросы
процедурного характера решались простым голосовани-
ем. Однако вопросы, связанные с появлением угрозы
миру, должны будут решаться на базе полного и неуре-
занного права вето. «В этом отношении,— говорилось в
послании,— я готов согласиться с точкой зрения, выра-
женной Вашим правительством...»42.
На этой основе и был достигнут компромисс, кото-
рый впоследствии — на конференции в Сан-Франциско —
определил формулировки соответствующих статей Устава
ООН. Следует подчеркнуть, что если американо-англий-
ская сторона в ходе обсуждения вопроса о порядке го-
224
лосования в Совете Безопасности стремилась рассматри-
вать его в плоскости организационно-процедурных и в
конечном счете технических проблем, то точка зрения
Советского Союза была совершенно иной. Она состояла
в том, что вопрос о порядке голосования в Совете Безо-
пасности и, следовательно, о путях вынесения решения,
предполагающего применение военных, политических или
экономических санкций,— это прежде всего вопрос, свя-
занный с обеспечением и сохранением доверия в отно-
шениях между тремя великими державами — учредитель-
ницами ООН. Он должен быть решен в интересах каж-
дого из постоянных членов Совета, а следовательно, и
Организации в целом.
На конференции был также положительно решен
вопрос о предоставлении Советскому Союзу трех мест в
ООН. Рузвельт получил принципиальное согласие на
предоставление Соединенным Штатам тоже трех мест на
том основании, что если США останутся при одном ме-
сте, то это «легко может вызвать мобилизацию амери-
канского общественного мнения против участия США
в ООН»43.
Однако, по-видимому, Рузвельт, находясь в Ялте, пе-
реоценивал возможную оппозицию в Америке участию
США в ООН. Во всяком случае, возвратившись на ро-
дину и убедившись, что серьезного противодействия
вступлению страны в международную организацию бе-
зопасности не предвидится, Рузвельт практически отка-
зался от использования согласия своих партнеров в Ялте
на предоставление США трех мест в ООН. Бирнс, оза-
боченный, в противоположность Рузвельту, обеспечением
не эффективного функционирования такой международ-
ной организации, а изоляции в ней СССР, отметил в свя-
зи с этим, что он «часто сожалел» по поводу отказа
Рузвельта от тех трех мест в ООН44, которыми можно
было бы воспользоваться в разного рода антисоветских
происках и комбинациях.
Решение Крымской конференции о предоставлении
трех голосов как СССР, так и США также было Рузвель-
том засекречено.
С. Розенмен в своих комментариях к «Бумагам» по-
койного президента именовал это «одной из самых боль-
ших ошибок Рузвельта» и откровенно признавался, что
«никогда не мог понять, зачем он ее сделал»45. В опуб-
ликованных в США материалах нет сведений, проливаю-
8—714
225
щих свет на этот вопрос. Можно лишь предположить,
что, добившись на случай какого-либо противодействия
в США гарантированной возможности ответить крити-
кам, что США при голосовании в ООН не окажутся в
худшем положении, чем Советский Союз, Рузвельт, уве-
ренный в наличии у США в ООН преобладающего числа
голосов, не собирался использовать на деле ялтинское
решение о предоставлении трех голосов Соединенным
Штатам. По-видимому, Рузвельт учитывал также и не-
благоприятную для США реакцию латиноамериканских
стран, если бы они узнали, что их могущественный се-
верный сосед обзавелся в создаваемой международной
организации как бы формально-юридическими гаран-
тиями своего превосходства над ними в дополнение к уже
существующим военно-политическим и финансово-эконо-
мическим гарантиям.
Возвратившись из поездки в Крым, Рузвельт высту-
пил на пресс-конференции в Белом доме и на объеди-
ненном заседании обеих палат конгресса. Его выступле-
ния ожидались с большим нетерпением: современники
ощущали значительность крупнейшей дипломатической
конференции, прошедшей только что в Крыму. Ее ком-
мюнике широко обсуждалось на страницах печатных
органов всех направлений и стало центром оживленных
дискуссий, источником далеко идущих ожиданий и прог-
нозов.
23 февраля, выступая на пресс-конференции, прези-
дент подчеркнул важность Крымской конференции как
события, которое не только «продемонстрировало редко
встречающееся в истории единство» ее участников, но и
явилось существенным вкладом в дальнейшее ее упроче-
ние46. Развивая эту мысль, Рузвельт в речи, произнесен-
ной в конгрессе, сказал: «Полагаю, мы положим хорошее
начало на пути, ведущем к такому миру, где будет гос-
подствовать мир»4,7. Указав, что эта первая конференция,
на которой было уделено столь большое внимание вопро-
сам организации послевоенного мира, президент отме-
тил, что ее решения представляют собой «поворотный
пункт в истории Америки», поскольку они надолго, как он
надеялся, предопределят характер и цели ее внешней по-
литики. Рузвельт подробно остановился на решениях
конференции по германскому вопросу, подчеркнув, что
ими предусмотрено не только уничтожение нацизма и
всех его проявлений в настоящем и будущем, но и полное
226
разоружение Германии, ликвидация ее военной промыш-
ленности, роспуск вооруженных сил и т. д., в итоге чего
предусматриваются реальные гарантии предотвращения
возрождения германской агрессии и реванша. Отметив
далее известные трудности в польском вопросе, Рузвельт
в качестве примера единства трех великих держав ука-
зал на то, что в Крыму было найдено приемлемое для
всех решение. Президент закончил свою речь оптимисти-
чески: чувствовалось, что он рассматривал ялтинские
решения не только как положительный итог ответствен-
ной и сложной конференции, но прежде всего как залог
дальнейшего урегулирования ежедневно увеличивающих-
ся проблем перехода от войны к миру на базе единства
и договоренности между тремя великими державами.
Такая постановка вопроса логически вытекала из всей
военно-политической обстановки весны 1945 года, и не
случайно конгресс США, зачастую находившийся в оппо-
зиции к «личной дипломатии» президента и почти непре-
рывно враждовавший с ним по вопросам внутренней
политики, на сей раз в подавляющем большинстве
одобрил его действия и заявления.
Показательно, что на сей раз такое одобрение наблю-
далось даже в эпицентре антирузвельтовской оппозиции
справа — на Нью-Йоркской фондовой бирже, где сообще-
ние об итогах Ялтинской конференции вызвало немедлен-
ное повышение курса акций, усиленное «общей умеренной
тенденцией к повышению».
Глубокое удовлетворение решениями Ялтинской кон-
ференции и господствовавшей на ней атмосферой межсо-
юзнического единства и взаимопонимания по вопросам
доведения до конца войны против Германии и Японии
проявили американская пресса и общественность в це-
лом. 12 февраля газеты не выходили — праздновался
день рождения Линкольна. Первые печатные отклики на
Ялту появились утром на следующий день, и вслед за
этим в течение значительного времени американская пе-
чать обращала внимание своих читателей на значение и
важность ялтинских решений для внешней политики и
военных усилий США. *
К сожалению, в дальнейшем под влиянием «холодной
войны» и волны антисоветизма в США оценка значения
Крымской конференции стала в американской политиче-
ской литературе, как правило, резко негативной. Сложи-
лось мощное «антиялтинское» направление48, трактую-
8*
227
щее Крымскую конференцию как образец «капитуляции»
Рузвельта перед Советским Союзом — капитуляции, вы-
званной либо неверным политическим расчетом покой-
ного президента, либо его прогрессирующей болезнью,
либо тем и другим вместе. Опубликование работ
Н. Н. Яковлева, А. Н. Игнатьева и С. Б. Сосинского, де-
тально анализирующих американскую историографию
Ялты, делает излишним показ этого в настоящей работе.
Необходимо лишь отметить, что наиболее объективные
и серьезные американские буржуазные историки не счи-
тают возможным анализировать политику Рузвельта по
отношению к СССР в годы второй мировой войны, и в
частности в период Ялты, с позиции воинствующего «ан-
тиялтинского» направления, справедливо рассматривая
его как ненаучное и недостоверное49.
Конференция
в Чапультепеке
После того как в Ялте был наконец разрешен вопрос
о порядке голосования в Совете Безопасности, подго-
товка к созданию ООН вступила в завершающий этап.
В предвидении и преддверии Сан-Францисской кон-
ференции американская дипломатия усилила деятель-
ность, направленную на дальнейшую консолидацию бло-
ка латиноамериканских стран под эгидой США. Как
отмечалось выше, война породила «золотую ситуацию»
для американских монополий в Латинской Америке, и
экономико-политическая зависимость последней от США
в ходе и исходе войны сделалась еще более глубокой и
многосторонней. К 1945 году на долю США падало уже
85% экспорта и импорта Мексики, 89% экспорта и им-
порта Кубы, 65% экспорта и 42% импорта Чили. За
исключением Аргентины, США закрепили за собой пре-
обладающие позиции на внешнеторговых и финансовых
рынках других латиноамериканских стран.
Но бурная экспансия североамериканских капиталов
не содействовала разрешению назревших экономических
проблем этих стран. Война не вызвала процветания их
хозяйств. Ускоренное развитие военно-промышленного
комплекса в США сопровождалось углублением одно-
сторонней специализации и ориентации экономики лати-
ноамериканских стран как поставщиков стратегического
сырья и отдельных видов продуктов питания. В резуль-
228
тате вызванная империалистической эксплуатацией дис-
пропорциональность отраслей народного хозяйства этих
стран приобрела в исходе войны еще более уродливый
характер, в то время как узы их зависимости от Вашинг-
тона под влиянием этого экономического фактора стали
еще более крепкими и разветвленными.
В итоге к концу войны в отношениях между США и
многими латиноамериканскими республиками возникла
сложная обстановка, ничего общего не имеющая с голо-
словным утверждением американского историка Паркса,
будто «подозрения и враждебность, которые Латинская
Америка прежде чувствовала по отношению к США, в
ходе войны перестали существовать»50. Напротив, столь
искушенный в латиноамериканских делах политик, как
бывший заместитель государственного секретаря Уэллес,
долгое время лично занимавшийся ими, и в частности
возглавлявший делегацию США на конференции в Рио-
де-Жанейро, свидетельствует, что Соединенные Штаты
отказались проводить «конструктивную экономическую
политику» в отношении Латинской Америки и «безраз-
личие Вашингтона к затруднениям своих южных соседей
породило волну враждебности к США» в исходе войны51.
Учитывая все это, в Вашингтоне решили, прежде чем
начнет работу конференция в Сан-Франциско, «разо-
браться в латиноамериканских делах» и, применяя так-
тику посулов, угроз, уговоров и диктата, обеспечить себе
поддержку и лояльность латиноамериканских республик
на этой конференции и даже в самой ООН. С этой целью
американская делегация и отправилась на встречу с ла-
тиноамериканскими министрами иностранных дел в го-
род Мехико, где в замке Чапультепек 2 февраля 1945 г.
открылась очередная межамериканская конференция.
На ней не присутствовал лишь министр иностранных
дел Аргентины, по-прежнему занимавшей особую пози-
цию в отношении как Соединенных Штатов, так и боль-
шинства государств-соседей. Состав делегации США был
поистине символичен: в нее вошли люди, представлявшие
как раз те слои монополистического капитала США, ко-
ч торые сыграли наибольшую роль в превращении Латин-
ской Америки в аграрно-сырьевой придаток США и наи-
большим образом были заинтересованы в закреплении
такого положения на будущее. Среди них были бывший
вице-президент «Дженерал моторе» и президент «Юнай-
тед стил», а в тот момент государственный секретарь
229
США Эдвард Стеттиниус, Нелсон Рокфеллер, представ-
лявший «империю Рокфеллеров» в государственном ап-
парате США, и Уильям Клейтон, в течение длительного
времени возглавлявший в госдепартаменте отдел лати-
ноамериканских стран и «свой человек» в крупнейших
банках Уолл-стрита.
Наибольшее внимание делегация США уделила преж-
де всего обеспечению поддержки и лояльности латино-
американских стран в создаваемой Организации Объеди-
ненных Наций. Для этого требовалось, чтобы эти страны
приняли резолюцию, одобряющую участие их в ООН и,
с другой стороны, предусматривающую сохранение в рам-
ках будущей международной организации безопасности
целостного латиноамериканского военно-политического
объединения под эгидой США. Голос этого блока США
стали использовать для своих целей в будущей ООН еще
до создания самой ООН и вступления в нее латиноаме-
риканских стран: пункт XXX чапультепекской резолюции,
принятый по инициативе группы этих стран, содержал
требование рассматривать решения конференции в Дум-
бартон-Оксе лишь как «базу для дискуссий» и «улучшать
далее» эти решения, что означало, как подтвердили даль-
нейшие события, попытку ограничить права Совета Безо-
пасности за счет расширения прав и полномочий Гене-
ральной Ассамблеи, где Соединенным Штатам благодаря
в первую очередь наличию латиноамериканского блока
и поддержке Англии было гарантировано большинство
голосов. Но с течением времени стало ясно и другое:
вполне отвечавший ближайшим планам и намерениям
США курс на повышение роли Генеральной Ассамблеи
в ущерб Совету Безопасности содержал и глубоко за-
маскированный и так и не проявившийся сколько-нибудь
эффективно на деле элемент «антиамериканизма»: юж-
ные соседи США усматривали в расширении значения
Генеральной Ассамблеи некую туманную возможность
ограничить свою зависимость от США по внешнеполити-
ческой линии. Ведь в Генеральной Ассамблее у них было
бы 20 голосов, а у США не было бы права вето, кото-
рым они могли бы воспользоваться в ущерб латиноаме-
риканцам. Историк Гудспид справедливо подметил это
обстоятельство, хотя и воздержался по понятным причи-
нам от его истолкования52.
В Чапультепеке Соединенным Штатам удалось про-
вести и другое решение, наглядно выражающее их стрем-
230
ление противопоставить международной организации
безопасности собственный замкнутый военно-политиче-
ский блок. Было достигнуто соглашение о сохранении
в послевоенный период так называемого «межамерикан-
ского военного агентства», созданного в качестве инст-
румента координации военных планов и вооруженных
сил латиноамериканских республик и США и представ-
лявшего собой один из важнейших каналов влияния
Пентагона на их военный механизм, а через этот послед-
ний— и на весь государственно-политический аппарат.
На основании этого решения был создан межамерикан-
ский генеральный штаб из представителей генеральных
штабов латиноамериканских государств.
На Чапультепекской конференции были зафиксиро-
ваны и другие решения, в которых были заинтересованы
США. Так, получили одобрение требования обеспечить
латиноамериканским странам постоянное пропорциональ-
ное представительство в Совете Безопасности, что поз-
воляло США поддерживать в Совете устойчивое боль-
шинство по всем вопросам, не требующим применения
права вето, а также помогало отразить «доктрину Мон-
ро» в Уставе ООН в качестве составной его части, что
фактически означало бы изменение самой сути ООН как
международной организации безопасности посредством
противопоставления принципа замкнутого регионализма
лежащему в ее основе принципу универсальности. То
обстоятельство, что как латиноамериканские страны, так
и США стремились узаконить в Уставе ООН принцип
американской «исключительности» и «невмешательства»
в дела Западного полушария, наглядно свидетельствует
о надуманности утверждений о «бунте» этих стран против
США и других великих держав на конференции в Сан-
Франциско. Характерно, что, отмечая столь разительное
сходство позиций США и их южных соседей на конфе-
ренции в Чапультепеке, американские историки отнюдь
не склонны усматривать в этом проявление их возрос-
шей зависимости от Вашингтона, хотя включение «док-
трины Монро» в Устав ООН основательно усилило и
закрепило бы эту зависимость в дальнейшем. Они попро-
сту не задаются вопросом о причинах и следствиях сход-
ства этих позиций.
Другие чапультепекские резолюции политического ха-
рактера подчеркивали, дабы выразить «соответствие»
принципов и целей регионального латиноамериканского
231
военно-политического блока принципам и целям ООН,
необходимость обеспечения равенства и суверенитета
государств, межамериканской солидарности и взаимопо-
мощи в борьбе против агрессии и т. д.
Отдельно была принята «Экономическая хартия аме-
риканских стран», которая звучала буквально как «Эко-
номическая хартия госдепартамента», ибо в ней отрази-
лись основные положения той программы проникновения
в чужие сферы влияния, которая была обнародована
Хэллом еще в 1934 году, а 10 лет спустя легла в основу
«плана Клейтона». Чапультепекская хартия гласила: все
тарифные барьеры подлежат ликвидации, «экономиче-
ский национализм» во всех его формах должен быть уст-
ранен, следует обеспечить «равные права и справедливое
отношение к капиталам, которые страны несут друг дру-
гу»53. Поскольку сами латиноамериканские республики
экспортом капитала не занимались, а покровительствен-
ные тарифы всерьез осуждать не могли, так как рас-
сматривали их как важное средство стимулирования
собственной слабой национальной промышленности, то
чапультепекская «Экономическая хартия» приобретала
явственно видимое клеймо «сделано в США», как оно и
было на самом деле.
Документы конференции в Чапультепеке заключались
призывом к присоединению к ним, который, конечно, не
мог относиться ни к кому, кроме Аргентины: все осталь-
ные латиноамериканские страны «присоединились» са-
мим фактом своего участия на конференции. 27 марта
1945 г. президент Аргентины Фаррель объявил специаль-
ным декретом о том, что Аргентина присоединилась к
решениям Чапультепекской конференции. В этом же де-
крете Аргентина объявила войну Германии, которую от
капитуляции отделял лишь 41 день. Впрочем, этот акт
Аргентины не только не ухудшил положения Германии,
но даже, по свидетельству компетентного американского
историка Ван Олстина, «не стеснил деятельность герман-
ских агентов в самой Аргентине»54. Однако это уже не
имело значения для Вашингтона. В создаваемой Орга-
низации Объединенных Наций США нуждались в еди-
ном и монолитном блоке зависимых от них государств.
Продолжение конфликта с Аргентиной в такой обста-
новке могло возыметь нежелательную политическую ре-
акцию: другие латиноамериканские страны могли после-
довать ее примеру, но уже не в плане прогерманской
232
ориентации, разумеется, а в плане стремления к само-
стоятельной позиции, что могло обернуться невосполни-
мой брешью в создаваемом блоке.
Не случайно вскоре после Чапультепекской конфе-
ренции госдепартамент опубликовал специальное заяв-
ление, адресованное латиноамериканским странам,
о том что «равные для всех» права каждой нации будут
гарантированы в будущей международной организации
безопасности. Еще через две недели с дополнительным
заявлением аналогичного характера выступил исполняю-
щий обязанности государственного секретаря Дж. Грю.
Таким образом, США были вынуждены еще раз косвенно
признать всю остроту этой проблемы для обремененных
зависимостью от своего северного агрессивного и могу-
щественного соседа латиноамериканских стран.
В целом в Вашингтоне были удовлетворены итогами
Чапультепекской конференции и в еще большей степени
самим фактом столь усилившегося в годы войны преоб-
ладания Соединенных Штатов на американском конти-
ненте. Эту конференцию председательствовавший на ней
Стеттиниус назвал даже «одним из величайших меро-
приятий в укреплении межамериканского единства». Но
более прав оказался историк Ван Олстин, который спра-
ведливо определил достигнутое в Чапультепекском зам-
ке единство как в значительной мере показное55. Страны
Латинской Америки проголосовали за то, что им было
предложено Вашингтоном. Но явными были тревога и
озабоченность этих стран остротой своих внутренних
проблем и отсутствием перспектив помощи со стороны
Соединенных Штатов при все более увеличивающихся
признаках их готовности обратить эти трудности к соб-
ственной выгоде и пользе.
Межсоюзнические
отношения после Ялты.
Проблема „Рузвельт
и русские"
В конце января — спустя полтора месяца после ар-
деннского прорыва немцев и в обстановке общего
ухудшения военного положения Германии, вызванного
переходом Советской Армии в наступление на всем про-
тяжении Восточного фронта,— англо-американские вой-
ска на Западе возобновили наступательные операции.
233
В феврале пришел в движение весь Западный фронт, рас-
полагавший к этому времени 4 млн. союзнических сол-
дат и офицеров и обладавший подавляющим превосход-
ством над противником как в людях, так и во всех видах
военной техники.
25 марта американские войска форсировали Рейн.
К этому времени организованная оборона германских
войск на Западном фронте уже прекращалась. Союзники
задерживались лишь у отдельных узлов сопротивления
и, преодолев их, беспрепятственно устремлялись вперед,
захватывая массы пленных. Однако в военно-политиче-
ской и дипломатической областях ситуация была не та-
кой благополучной, и межсоюзническое сотрудничество,
столь ярко проявившееся в Ялте, вскоре подверглось
серьезным испытаниям, не оставшимся без последствий.
Прежде всего выяснилось, что при фактическом по-
пустительстве американских и английских военных вла-
стей гитлеровцы начали осуществлять политику прекра-
щения сопротивления на Западе в целях продолжения
активного и организованного сопротивления на Востоке.
Это вело к затягиванию войны и сохранению посредст-
вом передачи в руки США и Англии многих существен-
ных элементов германской военной машины, прежде все-
го офицерских кадров, засекреченных патентов, архивов,
материальных ценностей и т. д.
На базе резкого ослабления сопротивления немцев на
Западном фронте возникли авантюристические планы
эффектного «броска в Берлин» до того, как в город
вступят советские войска. Эти планы особенно активно
отстаивал Черчилль. По его мысли, это позволило бы
США и Англии приобрести посредством глубокого вкли-
нения союзнических войск в советскую оккупационную
зону более выгодные позиции при решении вопросов
послевоенной Европы. Как известно, Рузвельт, Маршалл
ц Эйзенхауэр, не разделявшие концепции Черчилля и
озабоченные необходимостью обеспечить участие СССР
в войне с Японией, отклонили в конце концов план «брос-
ка на Берлин». Однако попытки англичан и их сторон-
ников в американском руководстве использовать факт
пребывания контингентов союзнических войск в пределах
советской оккупационной зоны в целях оказания давле-
ния на СССР продолжались и в течение весны 1945 года
создали известное напряжение в отношениях между
США, Англией и СССР.
234
Другая категория проблем, также вызвавших ослож-
нение межсоюзнических отношений в то время, была свя-
зана с фактом ведения представителями США и Англии
сепаратных военно-политических переговоров с гитлеров-
скими военными властями.
Суть дела состояла в том, что американо-английское
командование начало переговоры о капитуляции герман-
ской группировки в Северной Италии, а правительства
США и Англии отклонили законное требование СССР
об участии в этих переговорах советского представителя.
Тем самым переговоры приобрели сепаратный характер
и оказались в явном противоречии со всеми ранее при-
нятыми на себя державами антигитлеровской коалиции
обязательствами о невступлении их в сепаратные пере-
говоры со странами «оси».
Спустя много лет — в 1966 году — главный инициа-
тор этих переговоров А. Даллес прямо признал в своей
последней книге «Секретная капитуляция», что целью
переговоров было достичь договоренности с гитлеровским
командованием без участия представителей СССР56.
22 марта 1945 г. в ноте правительства СССР прави-
тельствам США и Англии отмечалось, что бернские пере-
говоры, вопреки как ранее достигнутой договоренности,
так и четко выраженной в советской ноте от 12 марта
позиции СССР, продолжаются уже в течение двух недель
за спиной СССР, «несущего на себе основную тяжесть
борьбы против Германии», и что Советское правитель-
ство «считает это совершенно недопустимым»57.
Развитие «бернского инцидента» подробно освещено
в советской исторической литературе. Как известно, дело
закончилось принятием американо-английской стороной
капитуляции германских войск в Италии. Однако пока-
зателен тот факт, что во всех своих посланиях И. Стали-
ну, написанных в связи с «бернским инцидентом» или
упоминающих о нем, Рузвельт делал центром своих уси-
лий тезис о «незначительности» этого инцидента. Что же
касается самого факта, существенного в политической
оценке, то есть вопроса о правомерности участия совет-
ского представителя на этих переговорах и недопусти-
мости сепаратного ведения их в обстановке, когда часть
германской группировки перебрасывается тем временем
на Восточный фронт (к концу марта было переброшено
против советских войск из Северной Италии три диви-
зии), то эти вопросы Рузвельтом были попросту обойде-
'235
ны. Тем самым президент как бы санкционировал этот
инцидент. Результатом явилось лишь осложнение меж-
союзнических отношений и появление обоснованного не-
доверия советской стороны к политике своих партнеров
в Германии — недоверия, вскоре подтвердившегося, как
это продемонстрировали уже первые стадии американ-
ской оккупации Германии.
Трудным испытанием для Рузвельта в эти последние
недели его жизни был польский вопрос. Его обострение
в марте — апреле 1945 года было связано с отчаянными
усилиями польской внутренней и внешней реакции, под-
держанной влиятельными английскими и американскими
кругами, истолковать на практике решения Крымской
конференции о Польше таким образом, чтобы обеспечить
сохранение в Польше капиталистического строя и про-
западной ориентации. Это вызвало новую категорию
острых проблем в межсоюзнических отношениях весной
1945 года.
Наиболее острым в польской проблеме был для Руз-
вельта вопрос о путях формирования нового правитель-
ства национального единства. Ялтинскую формулу реор-
ганизации Временного правительства Польши Рузвельт
понимал и толковал как формулу создания правительст-
ва, состоящего уже из новых лиц и стоящего на новой
политической платформе. «Любое такое решение, которое
привело бы к несколько замаскированному продолжению
существования нынешнего варшавского режима, было
бы неприемлемо и заставило бы народ Соединенных
Штатов считать, что соглашение, достигнутое в Ялте,
потерпело неудачу»58,— говорилось в послании президен-
та И. Сталину, полученном 1 апреля.
Здесь следует подчеркнуть, что тот «варшавский ре-
жим», о котором столь пренебрежительно упоминалось
в послании Рузвельта, уже осуществлял свою власть в
масштабе всей Польши и представлял собой правитель-
ство, практически приступившее к решению неотложных
хозяйственных и политических задач страны, сама слож-
ность и многочисленность которых исключала возмож-
ность удовлетворительного их решения любым правитель-
ством, не пользующимся доверием и поддержкой народа.
В таких условиях речь могла идти о привлечении в его
состав некоторого количества новых лиц, представлявших
группы и слои, содействие которых было целесообразно
получить для решения этих колоссальных задач, но не о
236
смене политики, определявшейся всецело и исключи-
тельно этими задачами и необходимостью разрешить их
в интересах народа.
7 апреля Советское правительство уведомило Вашинг-
тон, что напряженность польской проблемы вызвана от-
ходом правительств США и Англии от согласованных
в Ялте положений. В послании И. Сталина подчеркива-
лось, что английская и американская стороны произволь-
но толкуют решение о реорганизации Временного пра-
вительства как формулу его ликвидации, что вместо до-
стигнутой в Ялте договоренности о вызове в тройственную
комиссию по осуществлению ялтинских решений о Поль-
ше для консультаций 5 человек от Варшавы и 3 человек
от лондонских поляков послы США и Англии безоснова-
тельно требуют по своему (а не комиссии в целом) усмот-
рению неограниченное число людей и, наконец, что в этих
консультациях, согласно духу ялтинских решений, могут
участвовать лишь деятели, признающие эти решения и
стремящиеся на деле к установлению дружественных от-
ношений между Польшей и СССР59.
Абсурдно предположить, что американские и англий-
ские сторонники превращения Польши в арену первой
открытой «пробы сил» в противодействии Советскому
Союзу не понимали всей бесспорности этих положений.
Но к этому времени в их глазах единственным «аргумен-
том», с которым стоило считаться, была срочная необ-
ходимость создать прецедент, который продемонстриро-
вал бы «твердость» Запада и вызванное этой «твердо-
стью» предотвращение движения Польши (а за нею и
других восточноевропейских государств) по пути народ-
но-демократических преобразований.
С начала апреля к открытой пропаганде такой кон-
цепции приступил посол США в СССР Гарриман. В те-
леграмме от 4 апреля он, ссылаясь на «неопровержимые
доказательства», из которых ни одно не было приведено,
утверждал, что СССР «больше не заинтересован» в сою-
зе с Западом, что он «проводит эгоистическую политику»
и что Соединенным Штатам следует выработать «новый
подход» к Советскому Союзу. «Я с сожалением пришел
к выводу, что нам следует руководствоваться политикой
поддержки наших западных союзников и всех, находя-
щихся в зоне нашей ответственности»,— писал Гарриман.
Отношения с СССР он предлагал рассматривать как
«вторичные» в сопоставлении с гораздо более важными,
237
с его точки зрения, для США действиями по поддержа-
нию «всех находящихся в зоне нашей ответственности»60.
Что же касается «зоны ответственности» США, то Гар-
риман не уточнял ее территориальных очертаний. Из его
следующей телеграммы от 6 апреля вытекало, что раз-
говор о «советской угрозе» этой зоне и «ответственности»
нужен лишь для того, чтобы обосновать тезис о необхо-
димости «жесткой политики» по отношению к СССР.
Одновременно в этом же направлении на Рузвельта
влиял Черчилль, который в апреле 1945 года призывал
президента к открытому противостоянию Советскому
Союзу.
Какова же была политика Рузвельта в сложившейся
ситуации? Характерно, что американская буржуазная
историография в преобладающей своей части стремится
представить Рузвельта в последние недели его жизни в
качестве своего рода «блудного сына», долгое время от-
клонявшего увещевания Черчилля, но наконец «прозрев-
шего» и осудившего на закате своих дней прежнюю
политику сотрудничества с СССР. Стимсон, во многих
случаях справедливо подмечавший непоследовательность
и противоречивость суждений и действий президента, да-
же утверждал в этой связи, что Рузвельт за две недели
до смерти «полностью потерял» симпатии к СССР и даже
начал проводить по отношению к Советскому Союзу
политику, которая впоследствии получила название «же-
сткого курса»61.
Долголетний сотрудник Рузвельта Розенмен совсем
в духе «холодной войны» заявил, что президент в пос-
ледний год своей жизни вообще перенес основное внима-
ние на превращение США в самую сильную державу
послевоенного мира, поскольку, мол, разочаровался в
иных средствах поддержать мир62. Бэйли категорически
утверждает, что именно перед смертью Рузвельт «убе-
дился в вероломстве русских» и умер, «сознавая, что все
его усилия договориться с русскими потерпели крах»63.
Холлис и Лизор утверждают, что, умирая, Рузвельт «тра-
гически лишился своих иллюзий»64, а Аллен — что, про-
живи Рузвельт еще год, он бесспорно солидаризировался
бы во всем с Черчиллем и одобрил бы его фултонскую
речь65.
Но где доказательства, могущие как-то подтвердить
такую безапелляционность? При ближайшем рассмотре-
нии оказывается, что в качестве «доказательств» эволю-
238
ции Рузвельта от позитивного отношения к СССР в те-
чение предшествующих, особенно военных, лет к воин-
ствующему негативному отношению последних недель и
дней его жизни приводятся лишь возникновение «берн-
ского инцидента», цитированное выше послание И. Ста-
лину по польскому вопросу и телеграмма Черчиллю,
написанная Рузвельтом в последние часы его жизни —
утром 12 апреля.
Что касается послания, то, как свидетельствует само
его содержание, оно было посвящено конкретному вопро-
су о путях формирования польского правительства на-
ционального единства и никаких намеков к пересмотру
советско-американских отношений в сторону их осложне-
ния не содержало. Напротив, в нем подчеркивалось:
«Я уверен, что мы втроем, поняв друг друга так хорошо
в Ялте, можем устранить и устраним все препятствия,
которые возникли с тех пор»66.
В последнем же послании Рузвельта, полученном в
Москве 13 апреля, на следующий день после его смерти,
отмечалось, что президент с удовлетворением констати-
рует определенное улучшение общей атмосферы в амери-
кано-советских отношениях, несколько омраченной после
известного «бернского инцидента». «Благодарю Вас за
Ваше искреннее пояснение советской точки зрения в от-
ношении бернского инцидента, который, как сейчас пред-
ставляется, поблек и отошел в прошлое, не принеся ка-
кой-либо пользы»67,— писал Рузвельт.
Что же касается телеграммы Рузвельта Черчиллю в
связи с настоянием последнего совместно продемонстри-
ровать «жесткость» в отношении СССР, то, отвечая
премьеру, Рузвельт писал: «Я склонен максимально огра-
ничить советскую проблему, поскольку такого рода проб-
лемы в той или иной форме возникают повседневно и
в большинстве случаев поддаются урегулированию. Мы
должны быть твердыми, и наш курс будет верным».
Комментируя этот текст, Розенмен утверждает, что «без
сомнения курс, о котором упоминал Рузвельт, не совпа-
дал с его общей политикой военных лет по отношению
к СССР»68.
Решительно все сторонники тезиса о «перерождении»
Рузвельта к концу его жизни, сформулированного Ро-
зенменом все-таки мягче и деликатнее, чем многими
другими, усматривают свой главный аргумент в употреб-
ленном Рузвельтом слове «твердость». Раз он сам упот-
239
ребил слово «твердость» в послании, затрагивающем
вопросы отношений с СССР, рассуждают они,— значит,
сам Рузвельт как бы «сжег все, чему поклонялся», и стал
как бы предтечей политики с позиции силы, являющейся
лишь логическим продолжением и развитием намечен-
ного Рузвельтом «твердого курса».
Однако такая аргументация фальшива. Даже беглый
текстологический анализ слов Рузвельта, написанных
лишь за час до его смерти, показывает, что центральным
их пунктом является вовсе не призыв к «твердости»
в той крайней степени, в какую возвели ее после войны
Трумэн, Даллес и тот же Черчилль, а, наоборот, призыв
не раздувать трудности в отношениях между США, Ан-
глией и СССР, который Рузвельт четко сформулировал
в словах: «максимально ограничить советскую проблему».
Все сказанное и написанное Рузвельтом по вопросу об
отношениях с СССР в предшествовавшие дни свидетель-
ствует о том, что президент отнюдь не считал советскую
проблему менее важной и значительной, чем прежде. Его
вывод о необходимости «ограничить» ее значение отно-
сился поэтому не к СССР в собственном смысле, а к Чер-
чиллю и его сторонникам как в Англии, так и в США,
ибо именно они гипертрофировали трудности, возникав-
шие в «большой тройке», вырывая их из конкретного
внешнеполитического контекста и возводя в степень ди-
пломатически неразрешимых и требующих внедиплома-
тического вмешательства — использования фактора си-
лы. «Ограничение» советской проблемы означало для
Рузвельта лишь реальное соотнесение ее со всем ком-
плексом проблем перехода от войны к миру, постановку
ее в то русло общеполитических и личных отношений,
которые за годы войны сложились между США, Англией
и СССР и их руководителями и которые, как он был уве-
рен, могут и должны быть распространены на послевоен-
ный период.
Упомянутое Рузвельтом слово «твердость» относи-
лось к необходимости для США и Англии руководство-
ваться позитивным политическим капиталом, накоплен-
ным в отношениях между СССР, США и Англией в годы
войны, а не к проблематическому применению «жестко-
сти» и «силы» к СССР. К тому же Рузвельт вовсе не
являлся в политике мягким и аморфным деятелем. В свои
планы и намерения он твердо верил и необходимую
твердость в их проведении продемонстрировал и в годы
240
«нового курса», и в ряде случаев в отношениях с тем
же Черчиллем, хотя, конечно, органически свойственные
президенту гибкость и противоречивость временами при-
водили его к компромиссам, выходившим за рамки того,
чего он сам желал бы, как это случилось, в частности,
со срывом второго фронта в 1942 и 1943 годах.
Рузвельт был твердым и убежденным защитником
капитализма и буржуазного демократизма. Проводимые
им реформы имели целью, конечно, не ослабить капита-
лизм, а, напротив, найти и включить дополнительные
стартеры, могущие обеспечить его дальнейшее поступа-
тельное развитие. Именно в таких целях и с таких пози-
ций Рузвельт, не колеблясь, оказывал противодействие
Советскому Союзу, либо, как это было со вторым фрон-
том, допускал пересмотр и даже срыв ранее данных
обещаний и провозглашенных намерений. Однако сме-
лость и широта Рузвельта в его «русской политике»,
взятой в исторической перспективе, состояли в том, что
он действовал с позиций государственных интересов
США в целом, подавляющего большинства американско-
го народа, а не с позиций какой-либо одной узкой груп-
пировки американского монополистического капитала.
Все это и следует иметь в виду, анализируя последнюю
телеграмму Рузвельта, о которой участник и историо-
граф событий Дж. Шотуэлл справедливо замечает, что
изложенная в ней политика «вне всяких сомнений была
разумной». Рузвельт хотел лишь сказать: «Не будет
Мюнхенов, но не будет и недостатка в терпении и дип-
ломатии». «Это была та политическая стратегия,— заклю-
чает Шотуэлл,— в которой Рузвельт был столь силен»69.
Однако отношение Рузвельта к СССР в этот послед-
ний период его жизни нельзя, конечно, анализировать на
основании эпизодов одного дня или дней. Необходимо
поставить их в логическую связь с предшествовавшими
событиями, с другими высказываниями президента и
свидетельствами очевидцев и исследователей. Как изве-
стно, Рузвельт высоко оценивал значение Крымской кон-
ференции, прежде всего потому, что видел в ее решениях
залог того единства «большой тройки», которое справед-
ливо считал краеугольным камнем послевоенной системы
международных отношений. Такой оценки Ялты он при-
держивался и тогда, когда, если верить Розенмену и др.,
он уже должен был перестроиться и занять противо-
положную, негативную позицию.
241
С этой точки зрения характерно заседание кабинета,
состоявшееся в Белом доме 16 марта 1945 г. Обсуждался
вопрос об СССР. Рузвельт был настроен решительно и
оптимистично. Подчеркнув правильность и перспектив-
ность политики сотрудничества с СССР, он отметил, что
намерен проводить ее и впредь, вопреки сопротивлению
англичан и Черчилля. Президент высмеял позицию бри-
танских «твердолобых» как абсурдную и абсолютно не
приемлемую для США. Он сказал: «Британия хочет, что-
бы США начали войну против СССР в любое время, и
кратчайший для США путь к такой войне — следовать
британской программе»70.
К 12 апреля 1945 г. президент так же верил в пра-
вильность избранного им пути, как и прежде. Он умел
отличать преходящие затруднения дня от высоких целей
будущего. Символично, что последняя фраза лежащего
перед ним проекта его ближайшей речи, за чтением кото-
рого Рузвельта застигла смерть, звучала: «Предел наших
завтрашних достижений — только в наших сегодняшних
сомнениях. Так идем же смело вперед, преисполненные
твердой и живительной веры!»
О том, что «эволюция» Рузвельта от позитивного к не-
гативному отношению к СССР является плодом настой-
чивых усилий апологетов «холодной войны» привлечь
«моральный капитал» Рузвельта для вящего «обоснова-
ния» своих антисоветских построений, а вовсе не истори-
ческой правдой, свидетельствуют и непосредственные уча-
стники и очевидцы событий.
Одно из наиболее авторитетных свидетельств принад-
лежит Хэллу, который, будучи с осени 1944 года в от-
ставке, сохранил тем не менее контакты с президентом
и встречался с ним. Хэлл вспоминает: «Во всех случаях,
когда президент посещал меня после моего ухода в от-
ставку, включая и его последний визит за несколько дней
до смерти, он никогда не высказывал никаких опасений
в отношении того, что Россия может отказаться от со-
трудничества с нами во имя мира или как-то подорвет
его»71. Между тем Хэлл, конечно, не принадлежал к тем
людям, которые осудили бы президента за его намерение
быть более жестким по отношению к СССР, если бы та-
кое намерение у него было.
Интересные сведения о подлинном отношении Руз-
вельта к СССР, его планах и намерениях приводит вид-
ный американский журналист Э. Сноу. Он в октябре
242
1944 года, будучи в Москве, встретился с М. Литвиновым
и имел с ним конфиденциальную беседу. Сноу пишет, что
на него произвели глубокое впечатление слова Литвино-
ва о возможности обострения отношений между США и
СССР после войны, если правительство США отойдет от
принципов сотрудничества военных лет. Возвратившись
в Вашингтон, Сноу передал Рузвельту эти слова. Прези-
дент ответил: «Я уверен, что мне удастся сохранить хо-
рошие отношения с СССР. Я готов сделать все, чтобы
после этой войны установился длительный мир». Коммен-
тируя эти слова, Сноу с сожалением писал, что преемни-
ки Рузвельта в Белом доме нарушили поддерживавшиеся
и развивавшиеся им традиции сотрудничества между
СССР и США и что именно американская сторона явля-
ется виновником послевоенных кризисов и «холодной
войны»72.
Здесь следует подчеркнуть, что, сознавая все значение
добрососедских и взаимовыгодных отношений между
США и СССР, Рузвельт выступал не в роли одиночки-
мечтателя, а, как свидетельствует даже такой закорене-
лый империалист, как Бирнс, в качестве политика, верно
отражавшего мнение большинства народа. На завершаю-
щем этапе войны, по данным видного американского ис-
торика Д. Перкинса, 2/3 опрошенных американцев выска-
зались за возможность сохранения и дальнейшего раз-
вития сотрудничества с СССР73.
Наиболее серьезные историки не могут не считать все
эти позитивные элементы политики Рузвельта в отноше-
нии СССР здравыми и разумными элементами, вполне
отвечающими безопасности и государственным интересам
самих США. И не «чрезмерная уступчивость» Рузвельта
русским, а именно отход его политических преемников от
курса, многократно доказавшего в сложнейших условиях
войны свою эффективность, породил то, в чем реакцион-
ные историки обвиняют покойного президента: «холод-
ную войну», угрозу ядерного конфликта, войну в Корее
и т. д., отметил в самый разгар «холодной войны» про-
грессивный историк и публицист К- Марзани74.
Однако «русская политика» Рузвельта была не толь-
ко в ряде конкретных случаев непоследовательна и про-
тиворечива, о чем неоднократно уже упоминалось, но и
в значительной степени идеалистична. Подлинный иде-
ализм Рузвельта, в противоположность тому «оглупляю-
щему идеализму», в котором столь часто обвиняют Руз-
243
вельта его критики справа, состоит вовсе не в том, что
он «переоценил» лояльность Советского Союза, или «не
заметил агрессивности русских», которые якобы водили
его за нос, готовясь де-факто перечеркнуть сразу после
войны совместно принятые решения, или же «плохо по-
нимал Россию». В том, насколько несерьезны такие суж-
дения, можно без труда убедиться, сопоставив состояние
советско-американских отношений в 1933— 1945 годах с
их же состоянием и напряженностью в любые из после-
дующих 12 лет, когда у власти в США стояли президен-
ты и государственные секретари, считающиеся в буржу-
азной пропаганде большими, чем Рузвельт, «знатоками»
Советского Союза.
Подлинный идеализм Рузвельта в области американо-
советских отношений состоит прежде всего в том, что, с
его точки зрения, американский империализм утратил ка-
кие-либо империалистические качества и агрессивную
природу и отныне и впредь будет проявлять миролюбие
и бескорыстие. В этом отношении идеализм Рузвельта
граничил поистине с пропагандистским стремлением зату-
шевать самою сущность империализма США: не случай-
но все обвинения в колониализме президент направлял
(с полным на то основанием) в сторону Лондона либо
Парижа, но уже без всяких на то оснований представлял
США в качестве страны, «не ищущей» после войны ни
баз, ни территорий и мечтающей лишь «убраться восвоя-
си, когда работа будет выполнена». Все сказанное и напи-
санное Рузвельтом по вопросу о характере послевоенного
мира представляет роль Соединенных Штатов в нем в
качестве некоей сверхдержавы, играющей роль гаранта
сохранения всеобщего мира. Опасная разрушительная
для этого мира деятельность агрессивных и реакционных
сил в самих США, сил, которые, представляя крупнейшие
старые монополии и новый, стремительно разраставшийся
военно-промышленный комплекс, наносили все более
ощутимые удары по политике самого Рузвельта и откры-
то собирались похоронить ее в ближайшем же будущем,
оставалась за пределами рузвельтовского анализа. Ре-
альная угроза того, что вскоре именно эти силы продик-
туют Соединенным Штатам новый внешнеполитический
курс и откровенно провозгласят своей целью завоевание
мирового господства и превращение XX века в «амери-
канское столетие», либо не осознавалась Рузвельтом, ли-
бо попала в узкий круг таких тем, о которых президент
244
не считал возможным упоминать ни публично, ни в ин-
тимном кругу.
Другим проявлением политического утопизма прези-
дента были его воззрения на перспективы дальнейшего
развития социалистического общества в СССР. Характе-
ристика этих воззрений приобретает особую актуальность
именно в современных условиях в связи с обострением
идеологической борьбы в международном масштабе и
усиленным распространением буржуазной пропагандой
фальсификаторского тезиса о «едином индустриальном
обществе» и «трансформации социализма в государствен-
ный капитализм».
Оказывается, Рузвельт задолго до современных «нис-
провергателей» марксизма и специалистов в области иде-
ологических диверсий выдвинул тезис о постепенном сбли-
жении в исторической перспективе советской и американ-
ской систем. По его мнению, которое он откровенно и
довольно полно изложил Уэллесу еще до ухода последнего
из госдепартамента в 1943 году, «советская система по-
степенно движется в направлении к модифицированному
государственному капитализму, а американская — к под-
линной социальной и политической справедливости». На
этой почве и следует ожидать, по мысли Рузвельта, по-
степенного сближения СССР и США не только в области
дипломатии, но и в общеполитическом и социально-эко-
номическом отношениях. Рузвельт пояснил свою концеп-
цию следующим примером: если американскую систему
образца 1917 года принять за 100 (т. е. за чисто капита-
листическую), то советская равнялась бы нулю. В даль-
нейшем американская система может отойти от «чисто-
го» капитализма до отметки 60, а советская — поднять-
ся к отметке 40. Конечно, разница между ними останется
и будет сохраняться примерно на таком же уровне. Но и
достигнутое сближение окажется столь значительным, что
американо-советские противоречия практически сойдут
на нет и не будут рождать далее острых политических
проблем 75.
Веря в такое сближение СССР и США, которое имело
бы в своей основе внутренние необратимые изменения в
социально-экономическом и политическом строе обеих
стран, Рузвельт возлагал особые надежды на собствен-
ную, «личную» дипломатию, которую он рассматривал,
как уже свободную от империалистических целей и ка-
честв. «Я смогу лучше ладить со Сталиным, чем ваш Фо-
245
рин оффис или мой госдепартамент»76, — писал он Чер-
чиллю в 1943 году. Это замечание Рузвельта соответст-
вовало истине, поскольку президент искренне стремился
на протяжении военных лет объективно учитывать роль,
значение и перспективы СССР в войне и в приближав-
шемся мире. Но, сопоставляя эту фразу с часто высказы-
вавшимся им намерением «приручить» русских к обычным
нормам западной дипломатии, личным терпением и уси-
лиями как бы снять те противоречия между СССР и
США, которые являются проявлением и следствием ко-
ренной противоположности социалистической и капита-
листической систем, наконец, само предположение о сбли-
жении этих систем и «самоликвидации» разделяющего
их антагонизма — все это нельзя квалифицировать иначе,
как проявления политического идеализма Рузвельта. Од-
нако этот подлинный идеализм президента существенно
отличался от того надуманного идеализма, который, со-
гласно утверждениям многих^ буржуазных историков, за-
ключался якобы в беспричинном «подчинении» Рузвельта
И. Сталину и чуть ли не в содействии Рузвельта усилению
коммунизма в послевоенном мире.
Если Рузвельту и было свойственно то идеалистиче-
ское упрощение или игнорирование причин коренной про-
тивоположности двух систем, которое отмечалось выше,
то в решении большинства острых политических проблем
своего времени, где сталкивались государственные ин-
тересы СССР и США, Рузвельт умел вырабатывать реа-
листические решения, отвечавшие интересам обеих сто-
рон. Как справедливо свидетельствовал Уэллес, Рузвельт
глубоко понимал, что после двух мировых войн Совет-
ский Союз «вправе требовать такого мирного урегулиро-
вания, которое обезопасило бы его впредь от нападения
извне». Рузвельт признавал также право СССР «настаи-
вать на том, чтобы новые политические режимы, возник-
шие в пограничных с ним государствах, были дружест-
венными по отношению к нему и выражали волю своих
народов». Такой реалистический подход и обусловливал
во многих случаях успех «личной» дипломатии Рузвель-
та в достижении соглашения или выработке компромис-
са с СССР. Конечно, заключал Уэллес, формируя прин-
ципы такого своего подхода к решению проблем после-
военного мира, президент «не мог предвидеть, что эти
моральные обязательства, которые он дал от имени Со-
единенных Штатов, будут с такой легкостью отброшены
246
прочь государственным секретарем всего 10 месяцев
спустя» 77.
Это признание Уэллеса тем справедливее, что объек-
тивно оно отражает изменение позиций не только госде-
партамента, но и всего правительства Соединенных Шта-
тов и, следовательно, характеризует важнейшую причину
происхождения «холодной войны» в целом. Уэллес вы-
сказал как раз то, что столь тщательно скрывается и
фальсифицируется послевоенной американской историо-
графией, усматривающей в своем большинстве в качест-
ве единственной причины международной напряженности
«рост коммунистической угрозы».
Во всяком случае, говоря о своих надеждах на лучшее
будущее, Рузвельт неизменно и глубоко справедливо свя-
зывал их с дальнейшим развитием сотрудничества с
СССР и проведением прогрессивных реформ в области
экономики и политики в самих США. Он понимал, что
победа над фашизмом не может не сопровождаться сдви-
гами в социально-экономическом положении тех простых
американцев, которые воевали за эту победу. Но смерть
оборвала его планы. Они не были осуществлены в после-
военной Америке. Более того, завоевания трудящихся,
одержанные в период «нового курса», и само доброе имя
президента Рузвельта оказались объектами ожесточен-
ного и, к сожалению, небезуспешного наступления аме-
риканских крайних правых.
* *
♦
Из своей последней зарубежной поездки на Крымскую
конференцию президент вернулся крайне переутомлен-
ным. Привыкший скрывать физические недуги от окру-
жающих, Рузвельт на этот раз не мог их скрыть, и на за-
седании конгресса, посвященном итогам его поездки в
Ялту, он вынужден был произнести горькие для себя сло-
ва: «Надеюсь, вы извините меня за то, что я, вопреки обы-
чаю, оглашу свое послание сидя. Но вы поймете меня,
учитывая то, что я вынужден таскать на ногах десяти-
фунтовый груз стали, а также то, что я только что вер-
нулся из путешествия протяженностью в 14 тыс. миль»78.
Однако президент продолжал заниматься текущими
делами и лишь в апреле выбрался на курорт «Хот-
Спрингз», где обычно быстро восстанавливал свои силы.
247
Он хотел отдохнуть перед открытием конференции Объ-
единенных Наций в Сан-Франциско, где собирался при-
сутствовать лично, и подготовить свою речь на конферен-
ции, которой придавал большое значение.
Между тем в столице, а затем и за ее пределами на-
чали циркулировать слухи о близкой кончине президен-
та. В семье Рузвельта еще весной 1944 года обсуждалась
вероятность ухудшения его здоровья в случае, если он
в четвертый раз будет избран в Белый дом. Сын Рузвель-
та Джеймс выразил уверенность, что избрание отца пре-
зидентом «будет для него равносильно самоубийству»,
хотя вряд ли Джеймс Рузвельт подозревал, насколько
окажется прав.
Эти слухи усиливались под влиянием ухудшения са-
мочувствия президента и распространялись подчас в
весьма ответственных и информированных сферах. Так, по
свидетельству Трумэна, слух о смерти президента раз-
несся, в частности, 21 февраля 1945 г. во время заседания
сената, на котором Трумэн председательствовал. Оказа-
лось, что умер личный секретарь Рузвельта Хотсон.
По-видимому, желая как-то развеять эти слухи, г-жа
Элеонора Рузвельт 12 апреля 1945 г. объявила на своей
пресс-конференции, что поездка президента на открытие
ООН состоится, как было намечено, и что она вместе с
мужем отправится на конференцию в Сан-Франциско,
как только он вернется с курорта. Но в момент, когда она
произносила эти слова, 32-го президента США Франкли-
на Делано Рузвельта уже не было в живых. Смерть за-
стигла Рузвельта за работой. Мужественные слова про-
екта подготовленной для него речи о лучшем будущем и
о необходимости твердо верить в него стали последними,
которые ему суждено было прочесть.
Смерть Рузвельта глубоко потрясла не только тех го-
сударственных и общественных деятелей, которые знали
его и встречались с ним, но прежде всего миллионы про-
стых американцев, с нетерпением ожидавших лучшего
будущего после окончания войны и надеявшихся, что
президент поможет им приблизить его. Люди стекались
задолго и издалека, чтобы встретить траурный поезд и
отдать дань уважения президенту. До 500 тыс. человек
вышли на улицы Вашингтона, когда катафалк с гробом,
влекомый семеркой белых лошадей, направлялся к собо-
ру. В сражавшейся уже на германской территории аме-
риканской армии приказом Эйзенхауэра был объявлен
248
30-дневный траур. Прервал работу конгресс, были закры-
ты все американские правительственные учреждения,
торговые предприятия, зрелищные места. В Вашингтон
поступали соболезнования из большинства столиц мира.
В послании И. Сталина Трумэну, 12 апреля превратив-
шегося из вице-президента в президента, говорилось:
«Американский народ и Объединенные нации потеряли
в лице Франклина Рузвельта величайшего политика ми-
рового масштаба и глашатая организации мира и без-
опасности после войны»79.
В подземном бункере в Берлине, где ожидали конца
обанкротившиеся Гитлер и Геббельс, весть о смерти Руз-
вельта пробудила взрыв оптимизма и надежду на то, что
теперь-то уж наверняка США и Англия поссорятся с
СССР, и следовательно, отсрочится и их гибель. «Фюрер,
поздравляю вас! — кричал по телефону Геббельс Гитле-
ру, узнав о смерти Рузвельта. — Само небо решило сде-
лать вторую половину апреля поворотным пунктом нашей
судьбы! Сегодня, 13 апреля, пятница! Это поворотный
пункт!»80
Колченогий шеф гитлеровской пропаганды, конечно,
ошибся в отношении судьбы своей и Гитлера: их уже ни-
что не могло спасти, да Трумэн и не собирался этого
делать. Но поворотный пункт в развитии внешней поли-
тики США действительно приближался, ибо по мере
окончания войны сокращалась и заинтересованность пра-
вящих кругов США в сотрудничестве и взаимодействии
с СССР. Рамки антигитлеровской коалиции все более
стесняли их, и они напряженно работали над подготов-
кой той «холодной войны», которая должна была обес-
печить Соединенным Штатам господство в послевоенном
мире. Эта подспудная деятельность еще при жизни Руз-
вельта, впрочем, не раз проявлявшаяся достаточно ярко
и определенно, не укрылась от внимания Черчилля. Быть
может, он усмотрел в ней опасность и для британских
империалистических интересов, потому что прозорливо
сказал: «Рузвельт умер в тот момент, когда его авторитет
стал особенно необходим, чтобы верно направлять поли-
тику США»81. Справедливость этих слов, равно как и не-
восполнимость понесенной утраты, были подтверждены
ходом событий уже в 1945 году.
249
Трумэн в Белом доме:
первые недели
деятельности
Вспоминая свои переживания в день смерти Рузвель-
та, Трумэн впоследствии сказал: «Я почувствовал, как
луна, звезды и все планеты легли своей тяжестью на мои
плечи. Я взял на себя потрясающую ответственность —
большую, чем кто-либо когда-либо прежде»82. На первый
взгляд эти слова выражают лишь крайнюю степень са-
момнения их автора. Но в них можно столь же справедли-
во усмотреть и другое — косвенное подтверждение быст-
ро определившего политику Трумэна представления о
господствующей роли США в послевоенном мире.
В момент, когда Трумэн уже примерял к своим плечам
тяжесть небесного свода, он попросту не имел еще всей
информации о решениях, принятых в Ялте, и обязательст-
вах, которые США взяли на себя в вопросах о голосова-
нии в Совете Безопасности, о территориальных измене-
ниях на Дальнем Востоке и т. д. Ему не были известны
полностью те мотивы, вследствие которых Рузвельт по-
шел в Ялте в ряде случаев на компромисс с СССР, и вряд
ли можно предположить, что он разделял бы эти мотивы.
Рузвельт, видимо, невысоко оценивал способность и же-
лание Трумэна средствами убеждения поддерживать
единство антигитлеровской коалиции — во всяком случае,
Рузвельт не счел возможным информировать своего ви-
це-президента также и о состоянии работ по созданию
атомной бомбы. Лишь в день вступления в должность
узнал Трумэн о «Манхэттенском проекте» и о подготовке
первого испытания этой бомбы. Услышав, что скоро и,
как он верил, надолго ему предстоит стать единственным
распорядителем нового смертоносного оружия, Трумэн
так расчувствовался, что едва не обнял сообщившего ему
об этом военного министра Стимсона.
Но в первые недели президентства Трумэн, ощущая,
видимо, недостаточность своих сведений о международ-
ных проблемах, с которыми сталкивался Рузвельт, и обя-
зательствах, взятых им на себя, старался воздерживать-
ся от программных выступлений по внешнеполитическим
вопросам. Правда, слишком скоро это обстоятельство пе-
рестало его смущать, и он совершил некоторые серьезные
и грубые промахи. Однако первые шаги новый президент
решил сделать в гораздо более знакомых ему вашингтон-
250
ских «коридорах власти». Он начал с реорганизации свое-
го кабинета.
Хорошо знавшие Трумэна еще в его бытность сенато-
ром, вашингтонские комментаторы скоро определили, в
каком направлении будет развиваться политика нового
президента и к каким последствиям приведет начатая им
реорганизация. В американской прессе сразу же появи-
лись быстро подтвердившиеся предсказания, что Трумэн
«уделит большее внимание бирже, чем это было принято
при Рузвельте». В день вступления Трумэна на прези-
дентский пост «Нью-Йорк тайме» поместила малозамет-
ную вследствие своей краткости, но, как оказалось, аб-
солютно достоверную заметку под выразительным заго-
ловком: «Предвидится поворот вправо».
Нью-йоркская «Сан» в тот же день поторопилась
предсказать, что Трумэн постарается «постепенно, но не-
уклонно покончить с наиболее радикальными реформа-
ми нового курса», а издающаяся в штате Миссури —на
родине Трумэна — газета «Стар» не без гордости заяви-
ла, что он обладает «врожденным консерватизмом мис-
сурийца» и что одно это поможет успешно похоронить
«рузвельтовские проекты», хотя сам Трумэн в пропаган-
дистских целях предпочитал определять свою позицию
как находящуюся чуть левее центра.
Первым в новый кабинет Трумэна был введен на дол-
жность государственного секретаря Джеймс Бирнс. Тру-
мэн был знаком с Бирнсом с 1922 года. Но введение
Бирнса в кабинет было связано не только со столь дав-
ним знакомством, но и с теми специфическими обстоя-
тельствами, в которых в тот момент находился сам Бирнс.
Дело в том, что сразу после Ялты между Рузвельтом и
Бирнсом произошел полный разрыв, и Бирнс оказался в
отставке на положении частного лица. Формально разрыв
возник из-за решения Рузвельта уволить друга Бирнса —
Джесса Джонса — с поста министра торговли и назна-
чить на его место лишившегося вице-президентства Ген-
ри Уоллеса. Но, зная отношения Джонса с Бирнсом, Руз-
вельт, увольняя одного, заведомо избавлялся и от второ-
го, что может быть объяснено лишь ставшим известным
Рузвельту неодобрением Бирнсом внешнеполитической
линии президента на Крымской конференции: не случай-
но сразу после Ялты Бирнс и был отставлен.
Биограф Трумэна Хелм усматривает в приглашении
Бирнса на пост государственного секретаря лишь жела-
251
ние Трумэна иметь на этом посту человека, влиятельного
в сенате. Бирнса в сенате действительно знали хорошо,
хотя вряд ли это шло ему на пользу как человеку. Поли-
тическая нечистоплотность, неразборчивость в средствах
и консерватизм Бирнса были таковы, что видавший виды
орегонский сенатор Макнери однажды воскликнул: «Ког-
да я вижу, что подходит Джимми Бирнс, я хватаюсь од-
ной рукой за часы, другой за бумажник и мучительно ду-
маю, как бы защитить свою совесть»83.
Конечно, знавший Бирнса не хуже Макнери, Трумэн
мог считать все это не недостатком, а скорее достоинством
нового государственного секретаря. Но назначение на
столь ответственный пост именно Бирнса в условиях пе-
рехода от войны к миру, или, вернее, к «холодной войне»,
следует связать все же с иным его качеством, о котором
Макнери как раз не упомянул. Речь идет о том, что
Бирнс, как он сам признал это через несколько лет, счи-
тал, что «дипломатическая борьба с Советским Союзом
только начинается» и что американская атомная бомба
является как раз тем козырем, который обеспечит амери-
канской дипломатии успех в этой борьбе84. Так как на
такой же точке зрения стоял и сам Трумэн, то Бирнс ока-
зался для него весной 1945 года не просто давним полити-
ческим и личным партнером, но и единомышленником в
отношении необходимости проведения политики с позиции
силы по отношению к СССР. У Трумэна было тем больше
оснований использовать для осуществления поворота в
американской внешней политике Бирнса, что именно этот
последний явился чем-то вроде жертвы «духа Ялты» и
жаждал лишь изменить его в корне.
Следующее перемещение коснулось либерально на-
строенного и близкого к Рузвельту министра почт Уол-
кера. Его заменил крупный политический рэкетир Боб
Ханнеган, возглавлявший аппарат демократической пар-
тии и незадолго перед тем — летОхМ 1944 года — прота-
щивший кандидатуру Трумэна на пост вице-президента
на съезде партии. Хотя газета «Глоб энд мейл» назвала
Ханнегана «наиболее дискредитированным боссом наи-
более дискредитированной политической машины», а дру-
гие газеты в лучшем случае отмолчались, Трумэн все же
получил то, что хотел, — еще одного «трумэновца» в бы-
стро редевшем рузвельтовском кабинете министров. Гус-
той когортой ринулись к власти и прочие дружки и парт-
неры нового президента. К июлю из лиц, занимавших,
252
или, вернее, могущих занять, более или менее самостоя-
тельную позицию по внешнеполитическим вопросам, в
правительстве оставались лишь Моргентау, Икес и Уол-
лес. Стимсон быстро нашел с Трумэном общий язык и вы-
шел из состава правительства в сентябре не по полити-
ческим мотивам, а по личной просьбе, связанной с состоя-
нием здоровья. В июле такую позицию решил занять
Моргентау. Он не согласился с отказом президента взять
его в Потсдам — и немедленно потерял пост. Нетрудно
представить, почему Трумэн не хотел везти Моргентау в
Потсдам: убежденный рузвельтовец, он не согласился бы
с намерением своего президента занять жесткий курс по
отношению к СССР как раз в момент, когда его пред-
шественник Рузвельт считал особенно необходимыми для
США проявлять такт, а также «надежду и глубокую ве-
ру», как он выразился в своей последней телеграмме Чер-
чиллю.
Затем наступила очередь Икеса и Уоллеса.
Лишь после этого, заявляет Хелм, Трумэн почувство-
вал себя президентом в полном смысле этого слова. Од-
нако и перед этим сторонники Рузвельта в правительст-
ве не оказывали Трумэну сколько-нибудь заметного со-
противления и противодействия. Лишенные испытанного
лидера, ощущавшие, как уходит из-под ног политическая
почва, как меняется вашингтонский политический климат,
не находившие и даже не искавшие поддержки вне ва-
шингтонских «коридоров власти», старые рузвельтовцы
один за другим молчаливо сходили со сцены. Задолго до
изгнания последнего из них Трумэн получил долгождан-
ную возможность попытаться, как он выразился, «поста-
вить русских на свое место» и продемонстрировать «ми-
ровое лидерство» США.
Формально первые публичные выступления нового
президента были выдержаны в духе последних заявле-
ний Рузвельта и содержали в себе заверения в лояльности
Трумэна рузвельтовскому внешнеполитическому курсу.
В них Трумэн говорил о значении принципа преемствен-
ности в осуществлении внешней политики США и о вер-
ности своего правительства целям и принципам органи-
зации международной безопасности — будущей ООН.
Но уже в этих первых официальных речах Трумэна
содержались некоторые новые ноты, отнюдь не входив-
шие в политическое наследство Рузвельта, о котором
столь часто шла речь в Вашингтоне и при ближайшем
253
рассмотрении во многом противоречащие ему. Это в пер-
вую очередь относилось к открытым призывам закрепить
за Соединенными Штатами роль мирового лидера и обе-
спечить им решающий голос в международных делах.
Так, в речи 16 апреля на объединенном заседании обеих
палат конгресса Трумэн, заявив, что он будет поддержи-
вать и защищать идеи «Франклина Рузвельта со всей си-
лой и искренностью», тут же подчеркнул, что Соединен-
ные Штаты должны «вести за собой мир» и, более того,
что «весь мир ищет в лице Америки своего руководи-
теля» 85.
Это было, по существу, первым проявлением того от-
крытого навязывания миру американского диктата, ко-
торое с тех пор вошло в качестве неотъемлемой состав-
ной части в заявления последующих американских пре-
зидентов.
Но наибольшие перемены произошли в области аме-
рикано-советских отношений. Видимые проявления этих
перемен появились на страницах американских газет уже
в первые дни пребывания Трумэна в Белом доме — как
раз тогда, когда, по утверждениям маститых американ-
ских историков Перкинса и Фейса, в Белом доме «не ощу-
щалось никаких изменений в политике по отношению к
СССР», преобладала надежда на то, что «удастся обес-
печить взаимопонимание с Кремлем», и «проявлялось ве-
личайшее спокойствие»86.
Эти признаки появились между серединой апреля и
концом мая — в те полтора месяца, на протяжении кото-
рых предположения о вероятности изменений в амери-
канской политике по отношению к СССР, высказанные в
начале этого периода, превратились в уверенную конста-
тацию свершившегося факта.
18 апреля «Нью-Йорк джорнел энд Америкэн» про-
возгласила, что Трумэн «намерен занять резкую позицию
против СССР». 22 мая «Нью-Йорк геральд трибюн» оха-
рактеризовала происходящие в недрах Белого дома и
госдепартамента изменения как переход от «практико-
вавшейся Америкой прежде (т. е. при Рузвельте. —
Ю. К.) роли посредника между Англией и СССР к абсо-
лютно некритической поддержке Англии в ее отношениях
с СССР», а еще через пять дней «Нью-Йорк тайме» в
статье своего внешнеполитического редактора Джеймса
осторожно признала, что хотя еще не все детали ясны,
но «тем не менее этот переход действительно имеет место».
254
Как стало известно, в дальнейшем сам Трумэн дал
толчок развитию таких оценок, пригрозив, что «русские
скоро будут поставлены на свое место, и тогда Соединен-
ные Штаты возьмут на себя руководство движением ми-
ра по тому пути, по какому его надо вести», а близко
знавший его сенатор Ванденберг в своем дневнике уже
24 апреля 1945 г. отметил, что при новом президенте «с
рузвельтовским умиротворением России покончено»87.
Однако как высказывания американских газет, так и
заявления Трумэна и Ванденберга характеризуют лишь
тенденцию происходящих в недрах внешней политики
США изменений. Каковы же основные проявления их
сути?
Хотя Трумэн начал с заверений лояльности «русской
политике» Рузвельта, он, однако, с первых же дней пре-
зидентства приступил к подготовке ее пересмотра. Одним
из первых шагов нового президента было распоряжение
о создании специальной консультативной группы, которая
должна была подготовить такой пересмотр. Апрель был
на исходе, когда эта группа представила свои рекоменда-
ции, о которых видный ее член Леги писал: «Общее мне-
ние группы состояло в том, что для США наступило вре-
мя занять твердую позицию по отношению к СССР»88.
Но пока группа еще работала над своим итоговым
докладом, сторонники жесткого курса, и прежде всего
сам президент, получили новый импульс. В Вашингтон из
Москвы прибыл Гарриман, который сразу же развил бур-
ную деятельность по ускорению выработки и апробации
этого жесткого курса. Сам Гарриман 15 лет спустя опуб-
ликовал книгу «Мир с Россией?», в которой следующим
образом излагал свои взгляды и позицию. С окончанием
войны, писал он, «старый марксистский лозунг мировой
революции стал вновь реальной угрозой», и вследствие
повсеместного применения этого лозунга Россия «при-
обрела возможность распространить свое влияние на лю-
бые уголки земного шара». Исходя из этого, Гарриман
использовал все возможности, дабы убедить президента,
членов правительства, сенаторов и конгрессменов в том,
что Америке теперь «придется столкнуться с противником,
не менее активным и опасным, чем нацизм и фашизм»,
и что происходит «вторжение варваров в Европу»89.
Характерно для Гарримана и его единомышленников
по выработке и внедрению политики с позиции силы, что
общее полевение политического климата в мире в ходе и
255
исходе второй мировой войны связывалось ими только с
«интригами коммунистов», в деятельности которых они
усматривали лишь «стремление использовать экономиче-
ские трудности в зонах нашей ответственности для под-
рыва влияния Запада».
В соответствии с таким узким и примитивным подхо-
дом они мыслили ответную реакцию США в виде серии
демонстративно жестких мер, которые показали бы твер-
дость и силу США и разом покончили бы с «интригами
коммунистов». По мнению Гарримана, которое он выска-
зал Трумэну на первой же встрече с ним 20 апреля 1945 г.,
СССР не выдержит противоборства с Соединенными
Штатами и, более того, в силу своей крайней заинтересо-
ванности в получении материально-технической помощи
от США попросту не пойдет на такое противоборство, от-
ступит при первых же признаках готовности США про-
демонстрировать и применить силу. «Поэтому, — говорил
Гарриман, — мы можем занимать твердую позицию, не
рискуя серьезно»90.
Программа, привезенная Гарриманом и изложенная
им в беседе с Трумэном 20 апреля и на заседании прави-
тельства в Белом доме 23 апреля, состояла, по его собст-
венным словам, в следующем: потребовать пересмотра
ялтинских соглашений ввиду «неспособности Советов вы-
полнять их»; пересмотреть американскую политику в Ко-
рее (имелось в виду включить всю Корею в зону амери-
канской «ответственности»); изучить вопрос о том, стоит
ли с точки зрения интересов США разрушать Японию или
лучше «сохранить ее как действенную силу в послевоен-
ных условиях на Дальнем Востоке»; подготовить почву
для ^ешательства США в положение в Индокитае; уси-
лить внимание к Китаю, чтобы не допустить преоблада-
ния в нем «влияния Кремля»91.
Изложив эту программу, во многих отношениях опере-
дившую высказывания ярых американских антикомму-
нистов того времени, Гарриман вновь подчеркнул, что бу-
дет испытывать тревогу за перспективы американо-совет-
ских отношений до тех пор, пока США не станут прово-
дить более жесткий и твердый курс по отношению к
СССР.
К этому моменту Трумэн был уже не менее убежден
в необходимости пересмотра американской политики,
чем Гарриман, приехавший его убеждать. Еще 20 апреля
он закончил беседу с Гарриманом словами: «Русские
256
нуждаются в нас более, чем мы в них. Я намереваюсь
быть твердым в отношениях с Советским правительст-
вом»92. Поэтому весь ход и, естественно, результаты сове-
щания американского правительства в Белом доме,
состоявшегося 23 апреля и посвященного специально
проблемам американо-советских отношений, особенно в
связи с польским вопросом, были предрешены заранее. Тон
совещания был задан самим президентом, который зая-
вил, что отношения с СССР превратились для США «в
улицу с односторонним движением» (т. е. стали односто-
ронне выгодными одному Советскому Союзу) и что СССР
либо присоединится к американской линии организации
послевоенного мира (имелась в виду работа конференции
в Сан-Франциско), либо.«русские могут убираться до-
мой»93.
Затем выступил Гарриман, который изложил свою
программу, подчеркнув, во-первых, все значение так на-
зываемой «русской угрозы» и, во-вторых, относительную
безопасность для США применения «твердых мер», по-
скольку, по его словам, СССР, надеясь на получение аме-
риканского займа в 6 млрд, долл., отступит при первых
же таких мерах.
Воинственные речи президента и Гарримана с готов-
ностью подхватил военно-морской министр Форрестол,
явившийся, как известно, не только одним из инициато-
ров «холодной войны», но и ее жертвой в последующем.
Он объявил, что политика Рузвельта создала в СССР
впечатление, будто США «согласны на установление со-
ветского господства над Восточной Европой», и что США
должны как можно скорее покончить с таким впечатле-
нием и с политикой, которая могла его породить. Здесь,
как и в других случаях, апологеты «холодной войны» вы-
ступили противниками не только СССР и коммунизма,
но и сколько-нибудь полного и последовательного осу-
ществления принципов буржуазной демократии, выра-
женных в политике Рузвельта, сторонниками и защит-
никами которых они неизменно пытаются себя зареко-
мендовать.
* Форрестол закончил речь призывом не бояться ослож-
нений с СССР и, коль скоро они неизбежны, вызвать их
«лучше раньше, чем позже», поскольку обстановка, по
его мнению, более благоприятна США, чем СССР.
Серьезные сомнения в разумности и своевременности
жесткого курса в отношении СССР высказал Стимсон,
9—714 257
который обратил внимание присутствующих на то, что
СССР «держал свое слово» как в больших, так и в малых
военно-политических вопросах и что, прежде чем пред-
принимать какие-либо меры, необходимо объективно
изучить и понять подлинные цели Советского Союза, в
частности, в польском вопросе.
Предостерегающий возглас принадлежал и Д. Мар-
шаллу. Он лучше других представлял себе и усталость
американских фронтовых частей, и сложность взятия
штурмом с моря Японских островов, если не будет обес-
печено участие СССР на завершающей и наиболее оже-
сточенной стадии боев, и невозможность овладения кон-
тинентальными базами японских войск без помощи Совет-
ской Армии. Но и Маршалл возражал не против перехода
США к жесткой политике по отношению к СССР,
а лишь против преждевременного ее осуществления, пред-
лагая повременить с таким переходом хотя бы до капи-
туляции Японии.
Как и следовало ожидать, победили более нетерпе-
ливые. Кабинет одобрил жесткий курс, и в тот же день
Трумэн направил советскому наркому иностранных дел
резкий протест по поводу «невыполнения» Советским Со-
юзом решений Крымской конференции по Восточной Ев-
ропе. Это был один из первых дипломатических шагов
Трумэна-президента, и он носил ярко выраженный враж-
дебный СССР характер.
Основываясь на этом и подобных мероприятиях, от-
дельные американские авторы признают, что именно на
США падает основная вина и ответственность за возник-
новение «холодной войны»94.
Здесь уместно отметить, что совещание в Белом доме
23 апреля не только подвело итог определившемуся к это-
му времени соотношению сил в правительстве, при кото-
ром решительное преимущество оказалось на стороне
апологетов жесткого курса и «холодной войны», но и в
большой мере предопределило дальнейшее их усиление.
Так, в высшем военном руководстве США роль застрель-
щика «холодной войны» играло военно-морское министер-
ство во главе с Форрестолом, которое скептически отно-
силось вообще к необходимости крупных сухопутных опе-
раций и полагало возможным вывести Японию из войны
морским и воздушным наступлением, не прибегая к по-
мощи СССР. Что касается госдепартамента, то лишь уз-
кая группа лиц во главе со Стеттиниусом, занимавшаяся
258
работой по созданию ООН в Сан-Франциско, еще считала
необходимым поддерживать лояльные отношения с
СССР, дабы не сорвать конференцию. Наибольшее зна-
чение приобретали воинствующие антисоветские деятели
и группировки, связанные с отделами Восточной Евро-
пы и СССР (Кеннан, Гарриман и т. д.). Роль и значение
этих отделов и их деятельности стремительно нарастали
под влиянием «холодной войны», и они быстро приобрели
поддержку и расположение фактического руководителя
госдепартамента Джозефа Грю, а также и самого прези-
дента в требованиях нажима на СССР.
12 мая госдепартамент направил за подписью Грю
меморандум военному и военно-морскому министерствам,
а также объединенному комитету начальников штабов,
в котором предлагалось, чтобы США воздержались от
выполнения ялтинских решений впредь до удовлетворе-
ния Советским Союзом некоторых дополнительных тре-
бований США.
В частности, речь шла о том, чтобы вынудить СССР в
качестве компенсации за Южный Сахалин и Курилы
«оказать давление» на руководство Китайской коммуни-
стической партии, дабы «помочь нам в наших усилиях
объединить Китай под руководством Чан Кай-ши», со-
гласиться на образование на американских условиях пра-
вительства для обеих частей Кореи и т. д. Наконец, в ме-
морандуме говорилось: «Прежде чем мы дадим оконча-
тельное согласие на аннексию (!) Советами Курильских
островов, как оговорено в ялтинских решениях, желатель-
но получить от Советского правительства обещание разре-
шить нашим гражданским самолетам приземляться на
этих островах» 95.
Ответ военных ведомств был поистине характерен.
В нем отвергалось предложение госдепартамента о до-
полнительных требованиях к СССР в создавшейся об-
становке, но не потому, что на Крымской конференции
соответствующие вопросы были уже всесторонне обсуж-
дены и окончательно разрешены, а лишь потому, что
«СССР сам сможет получить практически все, что ему
обещано в Ялте без всякого одобрения или согласия со-
юзников». Зато предъявление ему этих дополнительных
требований может лишь лишить союзников советской во-
енной помощи, что вызовет значительные людские поте-
ри. В принципе же, говорилось в ответе высших военных
ведомств, «целесообразно пересмотреть ялтинские реше-
9*
259
ния в целях достижения более полного и ясного понима-
ния с СССР».
Таким образом, в течение апреля — мая 1945 года в
правящих кругах США тенденция на пересмотр итогов
Крымской конференции уже обрела конкретное полити-
ческое выражение и соответствующим образом отрази-
лась на политике США в отношении Советского Союза.
Вряд ли кого-либо могла ввести в заблуждение оговорка
относительно того, что целью ревизии является «более
полное и ясное взаимопонимание с СССР» — ведь крат-
чайший и вернейший путь к этой цели лежал не через
односторонний пересмотр основополагающих решений
Крымской конференции, а лишь через неукоснительное и
скрупулезное их выполнение.
О том, сколь мало значила эта оговорка для инициа-
торов подготавливавшегося пересмотра, можно судить по
неофициальному меморандуму Грю, составленному ров-
но через неделю— 19 мая. В нем он определил основной
итог только что закончившейся войны в Европе как «про-
стой переход тоталитарной диктатуры из Германии и
Японии к Советскому Союзу, который представляет те-
перь такую же угрозу Соединенным Штатам, как и стра-
ны ,,оси“». Отсюда Грю делал следующий характерный
вывод: «Если что-либо может быть вполне определенным
в этом мире, то это будущая война между СССР и США».
Здесь же Грю отметил, что рассматривает свой меморан-
дум как сугубо неофициальный, а президент Трумэн, по
существу, не имел с ним разногласий в вопросе об отно-
шении к СССР и выработке соответствующих мероприя-
тий самими США96.
Буквально в эти же дни — и, разумеется, не случай-
но, — имело место одно из таких мероприятий, носящих
открыто враждебный СССР характер. 8 мая — в день,
когда военные действия в Германии фактически были
прекращены ввиду намеченного на 9 мая подписания ка-
питуляции,— Трумэна посетили Грю и глава ведомства
по оказанию экономической помощи зарубежным странам
Кроули. Первый уже давно был известен своим антисо-
ветизмом, второй, не менее враждебно относясь к СССР,
был еще убежденным изоляционистом, в силу чего в
принципе отрицательно относился к ленд-лизу, хотя и
возглавлял администрацию по осуществлению ленд-ли-
зовских поставок. Оба обратились к Трумэну с одним
предложением: поскольку война в Европе фактически
260
окончилась, прекратить дальнейшие поставки по ленд-
лизу в адрес СССР и подписать соответствующий приказ.
«Это показалось мне здравым, — писал Трумэн впослед-
ствии. — Я взял авторучку и, не читая документа, под-
писал его»97.
Этот эпизод, однако, рисует Трумэна не просто как
легкомысленного администратора, хотя сам он, описывая
случившееся в мемуарах, трактует его лишь как прояв-
ление своей малоопытности на президентском посту.
Дело в том, что срок Лондонского протокола об аме-
риканских поставках Советскому Союзу по ленд-лизу
истек еще в октябре 1944 года. В течение семи месяцев
американская сторона отказывалась подписать очередной
протокол вследствие того, что в правительственных сфе-
рах США не могли решить, стоит ли направлять Совет-
скому Союзу эти поставки в дальнейшем, поскольку вой-
на в Европе уже кончается, роль СССР в войне на
Дальнем Востоке им представлялась «неясной», а эти по-
ставки могли быть использованы русскими не для ведения
военных действий, а для восстановления разрушенного
войной хозяйства. Учитывая, что в планах Вашингтона
экономическое ослабление СССР рассматривалось как
весьма желательный фактор установления определенной
зависимости СССР от США в послевоенный период, со-
ответствующие американские органы искусственно затя-
гивали подписание очередного протокола о поставках по
ленд-лизу и недвусмысленно предостерегали частные
компании и фирмы от подписания по собственной иници-
ативе каких-либо контрактов с советской стороной.
Лишь 17 апреля 1945 г. в Оттаве был подписан Чет-
вертый протокол, а ровно через месяц госдепартамент и
администрация по ленд-лизу предприняли попытку анну-
лировать его в принципе. Органы, медлительность и не-
поворотливость которых в осуществлении ленд-лизовских
поставок Советскому Союзу давно и неоднократно вызы-
вали даже у многотерпеливого Рузвельта вспышки гне-
ва и, по существу, граничили с прямым саботажем, про-
явили сверхъестественную торопливость в выполнении
приказа о немедленном прекращении этих поставок. Они
пошли даже дальше буквы приказа: суда, уже находивши-
еся в открытом море и направлявшиеся к берегам СССР,
получили приказ возвратиться домой с грузами на борту.
Ни одно судно из атлантических портов США не должно
было следовать в порты СССР. Суда, базировавшиеся в
261
тихоокеанских портах, могли быть направлены в совет-
ские дальневосточные порты лишь с теми грузами, кото-
рые, по мнению американской стороны, необходимы толь-
ко для войны СССР против Японии. Прочие грузы, даже
если они числились в спецификации Четвертого протоко-
ла, отправке не подлежали.
Наконец, СССР был уведомлен, что судьба дальней-
ших поставок по ленд-лизу будет предметом специальных
переговоров, хотя это означало необоснованное и одно-
стороннее аннулирование установленной процедуры осу-
ществления ленд-лизовских поставок и всех положений
Оттавского протокола.
Советское правительство энергично протестовало. Гос-
департамент и администрация по ленд-лизу удовлетвори-
тельно обосновать свою позицию не умели и не могли.
Трумэну пришлось отменить злополучный приказ и дать
себе слово впредь читать подписываемые документы. Но
ограничение ленд-лизовских поставок лишь тем, что аме-
риканской стороной произвольно относилось к категории
«необходимого для войны с Японией», продолжало оста-
ваться в силе, а то, что это ограничение было наложено в
момент, когда еще не успели просохнуть чернила под Ак-
том о капитуляции Германии, произвело, по выражению
Фейса, «впечатление шока» на союзников США и «возы-
мело печальные последствия» для дипломатии этих по-
следних.
Здесь уместно отметить, что помимо этого ограниче-
ния Трумэн согласился и на давно сформулированные
Гарриманом и Дином и отвергнутые незадолго перед тем
Рузвельтом и Гопкинсом предложения о введении допол-
нительных ограничений и дискриминационных в отноше-
нии СССР процедур при получении им американских
ленд-лизовских поставок. Речь шла о специальных
обоснованиях Советским Союзом необходимости того или
иного вида поставок и об ограничении этих поставок за
счет всего, что может быть использовано не для непо-
средственного ведения военных действий, а для восста-
новления разрушенного войной хозяйства. Теперь эти
предложения начали осуществляться.
Между тем руководители американских органов по
ленд-лизу не могли, разумеется, не знать, что еще в сен-
тябре 1944 года Рузвельт дал указание принимать во
внимание при определении объема и номенклатуры по-
ставок по ленд-лизу не только потребности войны против
262
Германии и Японии, но и программы реконверсии про-
мышленности стран — получательниц помощи по ленд-
лизу в целях производства товаров потребления, прог-
раммы, которые «будут выработаны нами и нашими со-
юзниками на основе взаимной договоренности» 98.
То обстоятельство, что в апреле и мае 1945 года в Ва-
шингтоне столь легко и быстро меняли вехи, далеко не
случайно. Это не было связано только с действиями одно-
го человека — нового президента Трумэна. Большой биз-
нес США круто менял политику. Только что родившаяся
атомная дипломатия легко разрывала прежнюю полити-
ческую оболочку. Именно с ее появлением в Вашингтоне
все меньше внимания уделяли сохранению ппежних меж-
союзнических отношений, прежде всего с СССР. «Атом-
ная бомба создаст для США возможность продиктовать
свои условия в конце войны»99,— информировал в апреле
1945 года нового президента Трумэна новый государствен-
ный секретарь Бирнс. Зловещее дыхание этой бомбы все
сильнее ощущалось партнерами США по антигитлеров-
ской коалиции в течение весны и лета 1945 года.
Конференция
в Сан-Франциско
После Чапультепека американская дипломатия усили-
ла подготовку к конференции в Сан-Франциско, срок от-
крытия которой был назначен еще в Ялте на 25 апреля
1945 г. Эта подготовка велась одновременно в трех на-
правлениях. Во-первых, Белый дом и госдепартамент
стремились закрепить за американской стороной на кон-
ференции в Сан-Франциско тот количественный перевес
голосов, который должен был быть обеспечен лояльнос-
тью к США латиноамериканских республик, Англии и ее
доминионов. Эта задача решалась отнюдь не автоматиче-
ски возросшей к концу войны зависимостью указанных
стран от Соединенных Штатов. Наоборот, как показал
ход Сан-Францисской конференции, многие из них стре-
мились использовать обстановку перехода от войны к ми-
^py для известного ослабления своей зависимости от за-
падных держав.
Другое направление состояло в том, чтобы обеспечить
и закрепить в Уставе ООН позиции и интересы Соединен-
ных Штатов в тех или иных региональных организациях
или стратегических районах земного шара (Латинская
263
Америка, тихоокеанские острова), а также в подготовке
ревизии некоторых важных положений, относящихся к
структуре и функционированию будущей международной
организации безопасности.
Третье направление состояло в подготовке конгресса
и общественности США к положительному восприятию и
политическому одобрению решений, могущих быть приня-
тыми в Сан-Франциско. Хотя данные многочисленных оп-
росов общественного мнения не подкрепляли опасений,
что в сенате эти решения постигнет судьба решений Вер-
сальской конференции, когда сенат отказался одобрить
вступление США в Лигу наций, все же как Рузвельт, так
и Трумэн, возлагая большие надежды на руководящую
роль США в будущей международной организации безо-
пасности, стремились обеспечить вступление в нее США
не на зыбкой почве пассивного «непротивления» сената и
общественности, а на солидной основе твердого одобре-
ния и активной поддержки.
С этой целью особое внимание было обращено на фор-
мирование американской делегации. Имелось в виду
скомплектовать ее таким образом, чтобы наверняка обес-
печить поддержку не только республиканской партии, но
и все еще влиятельных изоляционистских кругов. С дру-
гой стороны, состав делегации подбирался таким обра-
зом, чтобы, не отталкивая либералов-рузвельтовцев, обес-
печить ей доверие и поддержку тех агрессивных и реакци-
онных кругов, роль и значение которых в формировании
американских внешнеполитических доктрин и концепций
все более возрастали. В делегацию вошли: Стеттиниус
(глава делегации)—демократ, К. Хэлл (старший совет-
ник делегации), сенатор Коннэли — лидер фракции демо-
кратической партии в сенате, сенатор Ванденберг — ли-
дер фракции республиканской партии в сенате, конгресс-
мен Итон — лидер фракции республиканской партии в
палате представителей, командор Стасен — бывший гу-
бернатор штата Миннесота, республиканец и Джил Дере-
лив — юрист из Колумбийского университета, обществен-
ная деятельница, единственная женщина в американской
делегации. Стасен и Дерелив как бы символизировали
выход американской делегации за душные «коридоры
власти» Вашингтона и ее связь с широкой общественнос-
тью. Оба слыли либералами и как бы уравновешивали та-
ких зубров реакции, как Ванденберг и Итон.
Однако равновесие между либералами и консервато-
264
рами в делегации США было чисто внешним. От внима-
ния комментаторов не укрылось, что фактическим ее
наставником и политическим руководителем с самогона-
чала являлся сенатор Ванденберг. Оппозиция рузвельтов-
скому внешнеполитическому курсу вообще резко
усилилась после его смерти и уже в первые недели пре-
бывания Трумэна у власти смогла «пробить во внешней
политике США брешь, которую заполнил собой Ванден-
берг», писала «Нью-Йорк геральд трибюн» 13 мая 1945 г.
Выше уже отмечалось, что президент Трумэн за два
дня до открытия конференции в Сан-Франциско опреде-
лил позицию США как позицию жесткого курса в отноше-
нии СССР. Советскому Союзу предлагалось либо присо-
единиться к американской платформе, либо уходить с
конференции. Комментируя это заявление, Стеттиниус
сказал Ванденбергу: «Даже вы сами не смогли бы сде-
лать более сильного заявления, чем это удалось Трумэ-
ну». Сам же Ванденберг оценил заявление Трумэна как
окончательную ликвидацию рузвельтовской политики
«умиротворения России» и с облегчением заметил, что,
учитывая наметившийся поворот в политике США, Совет-
ский Союз может уйти с конференции в Сан-Франциско,
и «только в таком случае мы сможем чего-либо добиться».
Разумеется, высказывания Трумэна и Ванденберга
нельзя понимать только в узком смысле, то есть в плане
подготовки изгнания СССР из ООН: в то время такая за-
дача была бы попросту нереальной для США. Но в ши-
роком смысле слова это означало бы, что деятельность
американской делегации на конференции в Сан-Францис-
ко будет определяться новыми соображениями и обстоя-
тельствами, отличными от тех, которыми руководствовал-
ся Рузвельт.
В период подготовки к конференции американская де-
легация провела 12 заседаний, на которых формулирова-
лась ее тактика. Особое внимание было уделено вопросам
«свободы дискуссий» в Генеральной Ассамблее и Совете
Безопасности, перспективы расширения прав и полномо-
чий Ассамблеи в ущерб значению Совета и обеспечения
За Соединенными Штатами после войны прав на захва-
ченные ими стратегически важные острова на Тихом оке-
ане 10°. На этой почве возник план опеки над территория-
ми и островами как специфический вид опеки, на которую
не распространяется компетенция Генеральной Ассамб-
леи. Трудно сказать, предвидели ли в американской деле-
265
гации перспективу ликвидации «машины голосования» в
будущем, однако на всякий случай США стремились обе-
зопасить свое право военного захвата этих островов от
любых перемен, могущих произойти в ООН, какими бы
отдаленными и маловероятными они ни представлялись
в 1945 году.
В связи с такими общими установками делегация
США уделила большое внимание внутренней консолида-
ции того блока в ООН, который в 50-х годах был основ-
ной опорой американской дипломатии в Генеральной Ас-
самблее. Эти маневры недолго оставались в секрете.
Вскоре же после открытия Сан-Францисской конференции
известный американский комментатор Стоун писал: в дея-
тельности американской делегации в Сан-Франциско от-
четливо видна «очень сильная, если не господствующая,
тенденция использовать конференцию Объединенных На-
ций как средство для организации антисоветского блока».
Стоун сопоставил эту тенденцию с общим изменением
политического климата в Вашингтоне и пришел к выво-
ду, что тактика американской делегации в Сан-Францис-
ко находится под влиянием быстро распространяющейся
в правящих кругах США уверенности в неизбежности и
близости американо-советской войны и что «задача США
состоит лишь в обеспечении для себя наиболее сильных
и благоприятных позиций» 101.
Однако при всей важности соображений, отмеченных
Стоуном, необходимо учесть и другие обстоятельства, так-
же влиявшие на деятельность американской делегации в
Сан-Франциско. Речь идет о невозможности открытого
разрыва США с СССР в обстановке, когда война на Ти-
хом океане еще продолжалась и, по прогнозам объединен-
ного комитета начальников штабов, могла продолжаться
не менее двух лет, обойтись в миллионы убитых и ране-
ных, если только СССР не вступит в войну на стороне
союзников. Кроме того, ленд-лиз как средство сохранения
и усиления зависимости малых государств от США уже
исчерпал себя, поскольку его предоставление ограничи-
валось временем и состоянием войны, а война в Европе
шла последние дни. Новые же формы глобального зака-
баления стран — партнеров США, подобные «доктрине
Трумэна» и «плану Маршалла», еще не появились, и в
такой обстановке можно было ожидать известного со-
противления стран, намеченных в Вашингтоне к участию
в американском блоке. Поэтому, отметил американский
266
исследователь Гудспид, делегация США должна была
решить две тесно связанные друг с другом задачи: обес-
печить Соединенным Штатам «достаточные права для ох-
раны мира на всем земном шаре» и, с другой стороны,
преодолеть сопротивление малых государств-партнеров,
не желавших, чтобы их суверенитет зависел от решений,
принимаемых в ООН, где, как они понимали и предчув-
ствовали, США могут легко распоряжаться голосами за-
висимых от них членов. Кроме того, надо было успокоить
и некоторые слои американской общественности, усмат-
ривавших «угрозу» для американского суверенитета в
том, что кто-то, помимо США, сможет получить право ре-
шающего голоса в Совете Безопасности 102.
25 апреля в присутствии 282 делегатов, более чем
1500 советников и 3500 корреспондентов конференция в
Сан-Франциско открылась. Одним из первых, естествен-
но, обсуждался вопрос о составе ее участников. На основе
предварительно достигнутой договоренности вопрос о
приглашении Украинской ССР и Белорусской ССР был
решен положительно. Учитывая вклад Польши в борьбу
против гитлеризма и стабильный демократический харак-
тер ее Временного правительства, Советский Союз пред-
ложил пригласить представителей этого правительства в
Сан-Франциско для участия в обсуждении и подписании
Устава ООН.
Этот вопрос был поставлен перед Вашингтоном и Лон-
доном еще до открытия Сан-Францисской конференции.
Но в совместном послании Трумэна и Черчилля, получен-
ном в Москве 18 апреля, Временное правительство Поль-
ши, эффективно осуществлявшее власть на всей террито-
рии страны, характеризовалось лишь как «одна из враж-
дующих в Польше групп». Англо-американская сторона
отказывалась пригласить представителей Варшавы в Сан-
Франциско и фактически отвергала самое право СССР
стремиться к утверждению в Польше лояльного и дру-
жественного к СССР правительства 103.
Это было значительным отступлением от позиции Руз-
вельта, который считал такое право Советского Союза
бесспорным и безусловно соответствующим не только ин-
тересам безопасности СССР, но и коренным интересам
Польши. Впрочем, к этому времени лондонское эмигрант-
ское правительство уже имело от своего посла в Вашинг-
тоне информацию о назревающих изменениях американ-
ской политики в польском вопросе.
267
Сам Трумэн 4 мая 1945 г. выступил с открытым под-
тверждением ожиданий лондонских поляков. Он заявил,
что не допустит представителей Временного правительст-
ва Польши в Сан-Франциско, поскольку «это было бы
равносильно признанию этого правительства Соединенны-
ми Штатами». Характерно, что, делая столь категорич-
ное заявление, Трумэн не обманывался в отношении
образа действий и характера политики лондонского эми-
грантского правительства: именно «активность антиком-
мунистических поляков как внутри, так и вне Польши по-
ставила страну перед угрозой гражданской войны»104,
признавал он.
Не могли не сознавать в Вашингтоне и того, что, по
справедливому суждению польского историка Боратын-
ского, лондонское эмигрантское правительство не только
не осуществляло фактически власть в Польше, что уже
само по себе лишало его возможности брать на себя в
Сан-Франциско или где-либо еще обязательства от имени
Польши, но и не отражало стремительно развивавшихся
в этой стране социально-политических изменений.
Все это не укрылось от внимания и американских ис-
следователей. Отмечая непоследовательность и противо-
речивость политики США в польском вопросе, историк
Грир иронически пишет: американская сторона привыкла
считать естественным, что США держат под контролем
Тихий океан и коммуникации между Токио и Сан-Фран-
циско. Но ей «гораздо тяжелее понять, почему Россию
непосредственно касается то, что происходит между
Москвой и Варшавой» 105.
В итоге удалось достигнуть компромисса: правитель-
ству Польши, после его признания державами, пригла-
шавшими на Сан-Францисскую конференцию, будет
зарезервировано место в алфавитном ряду стран, подпи-
савших принятый конференцией Устав ООН. Но поль-
ский вопрос на этой конференции явился как бы одним
из первых проявлений открытого противостояния запад-
ного блока во главе с США политике Советского Союза.
Другим характерным проявлением этого противостоя-
ния явился конфликт, связанный с вопросом о приглаше-
нии на конференцию Аргентины.
Как известно, Аргентина в годы война занимала про-
фашистскую позицию и объявила чисто формально сос-
тояние войны с Германией менее чем за полтора месяца
до ее капитуляции. Еще в 1941 году, когда ее позиция не
268
была столь явно прогитлеровской, как в последующем,
специальная следственная комиссия аргентинского пар-
ламента констатировала факт превращения Аргентины
«в мировой центр политической и агентурной деятельно’
сти нацистов», что явилось следствием «покровительства
и помощи, постоянно оказываемых германским агентам
аргентинскими властями» 106.
Все это было отлично известно не только информиро-
ванным дипломатам, но и широкой общественности. Но
на конференции, где на первых стадиях присутствовали
представители лишь 42 стран (в дальнейшем их число
возросло до 50), уже сложился и действовал сколочен-
ный США латиноамериканский политический блок
(19 стран), усиленный голосами Англии и ее доминионов.
Несмотря на обоснованные возражения Советского Сою-
за и чисто формальный характер возражений его оппо-
нентов, которые могли сослаться в поддержку своей по-
зиции лишь на формальное объявление Аргентиной вой-
ны Германии, Аргентина была приглашена. Этот факт не
вызвал одобрения широкой печати даже в самих США:
слишком очевидно было его несоответствие с целями и
принципами Устава ООН. Даже столичная «Вашингтон
пост», комментируя допуск Аргентины на конференцию,
вопреки обоснованным возражениям СССР, отметила
1 мая 1945 г., что произошло нарушение соглашения с
СССР относительно принципов создания ООН, за кото-
рое должны нести полную ответственность Стеттиниус
и представители госдепартамента. «Государственная
мудрость, видимо, находилась в отпуске, когда Аргенти-
не было позволено встать между США и СССР», — писа-
ла газета в своей редакционной статье.
Такая оценка била, что называется, не в бровь, а в
глаз. Стеттиниус попробовал дезавуировать выступление
«Вашингтон пост» и обратился с официальным протестом
к ее редактору. Но издатель — редактор газеты Мейер от-
казался печатать опровержение Стеттиниуса, заявив, что
«не видит необходимости изымать хотя бы слово из опуб-
ликованной статьи».
Приглашение Аргентины довело число латиноамери-
канских стран на конференции до 20. Но сами США не
раз в ходе работы конференции в Сан-Франциско ощуща-
ли противодействие со стороны Аргентины и многих дру-
гих латиноамериканских республик. Созданный ими
блок оказался «трудным ребенком» американской дипло-
269
матии. Если реакционный характер большинства латино-
американских диктаторских режимов и их возросшая в
ходе войны зависимость от США побуждали эти страны
во многих случаях занимать в отношении СССР более
негативную и ярче окрашенную в антисоветские тона
позицию, чем позиция США, то, с другой стороны, как
и многие другие малые капиталистические страны, лати-
ноамериканцы испытывали боязнь того, что право вето
в Совете Безопасности даст слишком большие преиму-
щества великим державам. Тяжелую руку некоторых из
их числа они уже ощущали, и поэтому в мае 1945 года,
когда конференция подошла к обсуждению тех статей
Устава, где трактовался вопрос о порядке голосования
в Совете Безопасности, малые капиталистические страны,
и прежде всего латиноамериканцы, широким фронтом
выступили за отказ от права вето или хотя бы за его ог-
раничение.
Позиция делегации США была сложной. «Бунт» ма-
лых стран, направленный против принципа единогласия
постоянных членов Совета, не мог, разумеется, быть под-
держан американской стороной открыто: ведь только что
в Ялте президент Рузвельт поставил свою подпись под
обязательством глав трех правительств обеспечить дей-
ствие этого принципа как одного из основополагающих в
Уставе ООН. Односторонний отказ от такого обязатель-
ства был в условиях продолжающейся войны с Японией,
в которой СССР еще не участвовал, невозможен для
США.
С другой стороны, в руководящих американских кру-
гах, и в частности в американской делегации в Сан-Фран-
циско, давно уже тяготились правом вето, поскольку оно
ограничивало основанные на количественном перевесе
голосов преимущества США в ООН. Сенатор Тафт от-
крыто требовал отказа от права вето, которое он квали-
фицировал, как «средство умерщвления самой идеи проч-
ного мира и превращения ООН в чисто консультативный
орган» 107. Конечно, дипломаты не могли позволить себе
подобную откровенность, но в своих меморандумах в мае
1945 года* Грю, руководивший госдепартаментом, пока
Стеттиниус находился в Сан-Франциско, предрекал, что
ООН «окажется неспособной сохранять мир», так как
СССР будет обладать в Совете Безопасности правом ре-
шающего голоса наряду с США. Грю называл Советский
Союз «бесспорным будущим врагом США» 108. Характер-
270
но, что эти слова были написаны им лишь через 10 дней
после капитуляции Германии.
В итоге было решено выступить в поддержку права
вето в принципе, хотя и не безоговорочно. Как подметила
исследовательница Рассел, американская делегация в
Сан-Франциско сочла необходимым «увязать» эту свою
поддержку ранее согласованного права вето с «более об-
щими проблемами и трудностями в их разрешении, кото-
рые выросли после Ялты». Иначе говоря, выполнение
слова, данного Рузвельтом в Ялте, ставилось теперь в за-
висимость от дополнительных политических уступок Со-
ветского Союза (в польском вопросе и др.).
Одновременно, демонстрируя внешнюю привержен-
ность принципу единогласия, американская дипломатия
предприняла обходный маневр по его подрыву, выдвинув
ряд предложений, направленных на расширение прав и
полномочий Генеральной Ассамблеи, где США распола-
гали обеспеченным большинством, в ущерб значению
Совета Безопасности. Предложения американской сторо-
ны предусматривали предоставление Генеральному сек-
ретарю права обращаться по вопросам, требующим при-
менения практических мер, не только к Совету Безопас-
ности, как было предусмотрено в Думбартон-Оксе, но и
к Генеральной Ассамблее, предоставление Ассамблее
прав определять условия членства в Организации, что ос-
лабляло роль постоянных членов Совета Безопасности, и
пересматривать положения, «вытекающие из любых до-
говоров или международных соглашений» (пункт, на-
правленный, в частности, против всей системы договоров
о взаимной помощи, заключенных СССР). Было также
внесено предложение включить в повестку дня X сессии
Генеральной Ассамблеи (т. е. через 10 лет) пункт о созы-
ве генеральной конференции для пересмотра Устава, при-
чем соответствующее решение как в Ассамблее, так и в
Совете Безопасности должно было быть вынесено прос-
тым большинством голосов.
Все это ограничивало и подрывало значение принци-
па единогласия великих держав даже в условиях сохра-
нения этого принципа в Уставе ООН и видимой поддерж-
ки его делегацией США в Сан-Франциско. Поскольку же
СССР возражал против всех попыток тайно или явно
пересмотреть дух и сущность ялтинских решений и высту-
пил против этих маневров делегации США, то в амери-
канской литературе уже в первые послевоенные годы
271
сложился и получил в период «холодной войны» бурное
развитие фальсификаторский тезис о «незаинтересован-
ности» СССР в успехе конференции в Сан-Франциско и
в создании ООН.
Об этом, в частности, писал один из инициаторов и
апологетов «холодной войны» — Джон Фостер Даллес,
который, однако, вынужден был все же признать, что в
Сан-Франциско США и Англия «подвергли ревизии дос-
тигнутое в Думбартон-Оксе». Разумеется, Даллес объяс-
няет это необходимостью обеспечивать действенность
ООН в том случае, если «по вине СССР большая четвер-
ка окажется расколотой» 109. У. Буллит голословно обви-
нил СССР в «незаинтересованности» в существовании
ООН, поскольку эффективная международная организа-
ция безопасности могла бы оказаться препятствием со-
ветской политике в Восточной Европе110. Ванденберг
приписал Советскому Союзу мифический замысел исполь-
зовать ООН «для расширения коммунистической экс-
пансии»111, а исследователь Е. Робинсон сокрушал-
ся, что тогдашние руководители США «не разга-
дали своевременно» всех этих советских планов
и намерений 112. В результате на Советский Союз возла-
гается ответственность за все трудности и неудачи ООН,
а США приписываются все ее достижения, и прежде все-
го то, что ООН смогла возникнуть и действовать. Быть
может, крайним выражением этой негативной в отноше-
нии СССР и апологетической в отношении США концеп-
ции явилась книга Р. Рассел, которая провозгласила на
первой же странице, что история создания ООН и исто-
рия внешней политики США военных лет — это равно-
ценные и адекватные понятия 113.
Между тем вся предшествующая деятельность совет-
ской дипломатии, начиная с советско-польского договора
1941 года, где впервые в межсоюзнических отношениях
военного времени была провозглашена необходимость
создания новой и эффективной международной органи-
зации безопасности, и в еще большей степени деятель-
ность советской делегации на конференции в Сан-Фран-
циско свидетельствуют об активной заинтересованности и
позитивной роли СССР в создании и укреплении ООН.
Советский Союз не только сделал все возможное для
предотвращения ревизии согласованных в Думбартон-
Оксе и Ялте принципов Устава ООН, но и обогатил Устав
существенно важными положениями о единогласии по-
272
стоянных членов в Совете Безопасности (п. 3 ст. 27),
безусловном признании принципа равноправия и само-
определения народов (п. 2 ст. 1), уважении к правам че-
ловека и обеспечении основных прав и свобод для всех
людей, без различия расы, пола, языка, религии (п. 3
ст. 1), разрешении международных споров мирными
средствами в согласии с принципами справедливости и
международного права (п. 1 ст. 1), запрещении принуди-
тельных действий, вытекающих из региональных согла-
шений или решений региональных организаций, без пол-
номочий Совета Безопасности (п. 1 ст. 53) и др.
Как известно, к 8 июня — после миссии Гопкинса в
Москву — Советское правительство и правительство
США выработали формулу, отвечавшую как согласован-
ному в Ялте принципу единогласия великих держав, так
и смыслу ряда поправок, выдвинутых в ходе конферен-
ции в Сан-Франциско. Формула предусматривала, что
принцип единогласия, поскольку речь идет о мирных спо-
собах разрешения споров, будет применяться лишь при
решении о принятии Советом Безопасности определенных
действий. Пока же дело находится на стадии слушания
в Совете, принцип единогласия не применяется.
Комментируя достижение такой договоренности, Хэлл
объяснял согласие на нее Соединенных Штатов лишь
тем, что было необходимо обеспечить участие СССР в
войне против Японии, а без сохранения принципа едино-
гласия на это нельзя было бы рассчитывать114. Но такое
объяснение, хотя оно верно характеризует всю степень
заинтересованности США в участии СССР в войне на
Дальнем Востоке, все же не учитывает ряда других важ-
ных моментов. Прежде всего общественность США вряд
ли поняла бы разрыв с СССР на конференции в Сан-
Франциско, а затем и неминуемый крах этой конферен-
ции в обстановке, когда, по свидетельству профессора
Гарвардского университета Хансена, американцы были
столь твердо убеждены в необходимости взаимодействия
и сотрудничества с СССР. Кроме того, как справедливо
полагает Уэллес, сам сенат Соединенных Штатов вряд
ли санкционировал бы вступление США в международ-
ную организацию безопасности, в которой Америка не
обладала бы, пусть даже вместе с СССР, правом вето.
29 июня текст Устава ООН был передан на рассмот-
рение сената США. Дебаты шли всего 6 дней. Большин-
ством в 89 голосов против 2 участие США в ООН было
273
Санкционировано сенатом, вопреки отчаянным усилиям
воинствующего реакционера и изоляциониста сенатора
Уилера, целых три часа убеждавшего своих коллег не
делать этого. Сенаторы терпеливо выслушали Уилера,
но, разумеется, не пошли за ним. Это произошло не толь-
ко потому, что изоляционизм 30—40-х годов политически
и психологически изжил себя, но и потому, что сенаторы
считали господствующее положение США в ООН обеспе-
ченным надолго, если не навсегда.
Первое десятилетие существования ООН, казалось,
лишь подтвердило эти честолюбивые мечты. Такое поло-
жение, однако, не оказалось столь длительным и надеж-
ным, как предполагали американские сенаторы и госде-
партамент в 1945 году. Все чаще в состоянии изоляции
оказывается в 60-х годах именно американская сторона.
Это объясняется глубокими изменениями, происшедшими
в мире и в ООН, изменениями, осознать значение кото-
рых и приноровиться к которым американская внешняя
политика, закостеневшая на позициях силы, «концепции
сдерживания» и прочих руинах «холодной войны», оказы-
вается не в состоянии. Наглядным выражением и под-
тверждением этого явилась XXII сессия Генеральной
Ассамблеи, где из НО ораторов, выступивших в общей
политической дискуссии, лишь 7 безоговорочно поддер-
жали американскую агрессию во Вьетнаме. Таков один
из характерных результатов не только кровавой и бес-
славной вьетнамской авантюры американского империа-
лизма, но и предшествующего развития его внешней по-
литики.
Восточноевропейские
проблемы в американо-
советских отношениях
Буквально на второй день после окончания войны в
Европе, 11 мая, в бостонской газете «Глоуб» и ряде дру-
гих газет США появились статьи, авторы которых с тре-
вогой и озабоченностью указывали на признаки несом-
ненного охлаждения в отношениях между США и СССР.
В дальнейшем, в течение мая и первой половины июня,
комментаторы и обозреватели все чаще связывали это
осложнение американо-советских отношений с ходом раз-
вития событий в Германии и в Восточной Европе. Если
в германском вопросе причиной такой напряженности
274
было, как отмечала г-жа Рузвельт, стремление вашинг-
тонских политиков следовать формуле «Германия не
должна быть слишком ослаблена», то в восточноевропей-
ских странах крайне негативную роль играла деятель-
ность представительств США и Англии, направленная
на предотвращение торжества нового строя, на сохране-
ние в политике этих стран прозападной, враждебной
СССР ориентации.
Здесь уместно отметить, что на протяжении всех воен-
ных лет в американо-советских и англо-советских отно-
шениях восточноевропейские проблемы неизменно вызы-
вали трудности особого рода, причем круг этих проблем
неуклонно расширялся, а трудности нарастали. Если вес-
ной 1942 года США отказывались признать границы
СССР с учетом изменений, произведенных в 1939 и
1940 годах, то к весне 1945 года противодействие США
вызывали уже не только проблемы границ СССР и
Польши, но и весь ход внутренних преобразований, тен-
денции политического развития стран Восточной Европы.
Это обстоятельство и явилось первоочередной причиной
осложнения советско-американских отношений после ка-
питуляции Германии. Как признает историк Макнейл,
«хотя Британия и Америка провозгласили, что стремятся
сотрудничать с Россией, однако под предлогом защиты
гражданских прав и демократических свобод (в странах
Восточной Европы. — Ю.К.) они поддерживали ее вра-
гов» 115.
Такое признание по понятным причинам редко встре-
чается в американской исторической литературе. Гораз-
до чаще американские историки выступают с односто-
ронними обвинениями в адрес политики СССР. Однако
в большинстве случаев они констатируют, что Трумэн ре-
шительно разорвал с политикой, проводившейся Рузвель-
том в Восточной Европе. С прежним отказом США от
поддержки курса Черчилля на создание в Восточной Ев-
ропе «форпоста против коммунизма» новым президентом
было покончено, отметил очевидец событий Д. Шотуэлл,
добавив, что эта политика Рузвельта была «трагической
ошибкой» американской дипломатии116.
Одним из первых проявлений нового жесткого курса
явилось появление югославского вопроса во внешней по-
литике США и в американо-советских отношениях. В те-
чение мая 1945 года наблюдалось особое обострение это-
го вопроса, хотя как таковой он относился к числу регио-
275
нальных и касался прежде всего Италии и Югославии.
Вмешательство США в итало-югославские отношения
на стороне Италии преследовало далеко идущие и не
узкорегиональные, а общеполитические цели и явилось
одним из первых шагов США в создании напряженности
в отношениях с СССР в первые же дни после окончания
войны в Европе.
Итало-югославский спор из-за Триеста и порта Фиуме
госдепартамент представил Трумэну как начальное звено
в хитроумном плане СССР, якобы имевшем конечной
целью обеспечить выход советской военной мощи на Сре-
диземное и Адриатическое моря. С этой, мол, целью
СССР и поддерживает претензии Югославии на Фиуме,
который затем будет превращен в советскую военно-мор-
скую базу. Поэтому США и Британия должны превра-
тить вопрос о Триесте и Фиуме в поле для открытой «про-
бы сил» с СССР, доказать, что они в состоянии противо-
стоять СССР и даже отбросить его. На основании такого
прогноза обстановки госдепартамент предложил оказать
итальянскому правительству Бономи неограниченную
поддержку в его сопротивлении Югославии.
11 мая Трумэн безоговорочно утвердил рекомендации
госдепартамента и направил Черчиллю послание, в ко-
тором утверждал, что «стабильность положения в Ита-
лии и будущее этой страны находятся под угрозой», а
потому необходимо немедленно принять жесткие меры 117.
Нетрудно представить, как обрадовало британского
премьера такое послание. Ответ не заставил ждать себя
и был выдержан в соответствующих тонах. Ободренный
поддержкой президента, Черчилль предложил ввести в
Триест из Италии всю армию Александера: 6 английских,
7 американских, 2 польские и 1 бразильскую дивизию.
Речь шла, по существу, об открытии нового фронта — на
сей раз против партнера по антигитлеровской коалиции.
В заключение Черчилль писал: «Я не могу найти слов,
чтобы выразить, как рад был получить такую бесценную
поддержку своей позиции с вашей стороны. Я согласен
с каждым вашим словом и сделаю все, что в моих силах,
чтобы поддержать ваши предложения»118.
Но здесь Черчилль несколько опередил реальные воз-
можности и ближайшие намерения Вашингтона.- Сам
Трумэн объясняет свою в целом более сдержанную и ос-
торожную позицию следующим образом. «Черчилль,—
пишет он, — хотел накопить в Европе такие американские
276
силы, которые могли бы уравновесить русские армии.
Мы, однако, должны были помнить, что остается еще
Япония и что поставить ее на колени невозможно без
переброски войск из Европы»119. В других местах своих
воспоминаний Трумэн столь же прямо говорит о том, что
ни он сам, ни высшие военные руководители США не
считали возможным добиться разгрома Японии без учас-
тия в войне и помощи СССР, а на это нельзя было рас-
считывать, если бы США пошли на прямой и открытый
военно-политический разрыв с СССР в Восточной Европе.
Кроме того, Трумэн учитывал и широко распространен-
ное и буквально каждый день все активнее выражаемое
в США стремление широких масс американцев побыст-
рее покончить с войной и «вернуть парней домой». В са-
мих США весной 1945 года не поняли и не приняли бы
курса на конфликт с СССР в условиях неоконченной еще
войны на Дальнем Востоке. Наконец, был и еще один
фактор, о котором Трумэн обмолвился Черчиллю лишь
раз, при том в совершенно секретном сообщении. В этой
телеграмме президент, не оспаривая аргументов и кон-
цепции британского премьера по существу, рекомендовал
ему не форсировать событий и, в частности, не спешить с
открытым разрывом с СССР. Быть может, СССР согла-
сится на требования США и Англии без разрыва, в по-
рядке односторонней уступки, так как уже очень скоро
«весь мир, и Советский Союз в том числе, убедится, что
США располагают более мощным разрушительным ору-
жием, чем все существовавшие до сих пор» 12°.
Эта телеграмма позволяет понять как подлинное от-
ношение США к предложениям Черчилля, так и некото-
рые глубинные элементы, определявшие их политику.
Очевидно, что американскую позицию отличало от анг-
лийской не принципиально иное отношение к СССР, к
проблемам Восточной Европы или войны на Дальнем
Востоке, как иногда пытаются доказывать некоторые
американские историки, а лишь иное отношение к тому,
какими средствами достигать поставленной цели в новых
условиях, тем более что в то же время произошло и обо-
стрение отношений США с СССР по вопросу о положе-
нии в Венгрии, Румынии и Болгарии. Здесь поводом для
американского вмешательства явился тот самый вопрос
о демократии, посредством постановки которого США
намеревались воспрепятствовать развитию этих стран в
направлении к народной демократии.
277
2 мая 1945 г. американские представители в союзных
контрольных комиссиях для Румынии и Болгарии имели
аудиенцию у Трумэна и без особых усилий убедили его в
том, что в этих странах наблюдается опасная для пози-
ций США и местного капитала «подрывная деятельность
коммунистов». На этом «основании» президент заявил
об отказе США признать де-юре или де-факто успешно
действовавшие в этих странах демократические прави-
тельства. «Если эти режимы будут признаны, всякое соп-
ротивление коммунистическому контролю вскоре прекра-
тится» 121— в таких словах определил позицию и планы
правительства США Фейс.
Эта формула была перенесена и на Польшу. Если в
случае с Югославией направлением главного удара аме-
риканской дипломатии были вопросы погранично-терри-
ториального характера, в случае с Болгарией, Румынией
и Венгрией — вопросы их внутреннего развития, то в
польской проблеме США использовали все средства и
возможности для противодействия становлению нового
строя, в том числе давление и по пограничным, и по су-
губо внутренним вопросам. Именно поэтому Польша
весной 1945 года оказалась сферой наибольшего внешне-
политического напряжения в отношениях между США и
СССР, решительно поддерживавшим деятельность Вре-
менного польского правительства национального един-
ства.
Правительство США настаивало на такой реоргани-
зации польского правительства, которая расширила бы
возможности польской буржуазии и ее политических
партий для сопротивления движению Польши к социа-
лизму и развитию братских отношений между новой
Польшей и СССР. В этих целях США, как и Англия, про-
тивились установлению справедливых границ между
Германией и Польшей, отказывались признать линию
по Одеру— Западной Нейсе. В преддверии Потсдамской
конференции британский Форин оффис представил Тру-
мэну проект совместного англо-американского ультима-
тума Советскому Союзу, который предусматривал, что
если СССР будет продолжать настаивать на границе по
Одеру — Нейсе, то США и Англия явочным порядком
сократят причитающуюся СССР долю репараций с Гер-
мании, прекратив или урезав поставки товаров из запад- ч
ных зон Германии на Восток. Фейс отметил в этой связи,
что Трумэн находился «под впечатлением» этого проекта
278
и что лишь опасения протестов со стороны 6 млн. амери-
канских поляков, в своей значительной части одобряв-
ших границу по Одеру — Нейсе, предотвратили согласие
президента на этот британский проект 122.
Все эти проявления американо-советских противоре-
чий с полным на то основанием сопоставлялись все еще
влиятельными тогда в США либеральными политически-
ми кругами рузвельтовцев, а также широкой обществен-
ностью с отходом нового президента от испытанного вре-
менем и доказавшего свою эффективность курса Рузвель-
та на закрепление и распространение на послевоенный
период сотрудничества с СССР. Кабинет Трумэна не мог
не ощутить нараставшего в стране сопротивления новым
явлениям в американской внешней политике. Одной из
ярких и наглядных иллюстраций этого сопротивления
явился эпизод, имевший место в конгрессе США.
3 июня группа конгрессменов во главе с Коффи и
Делеси организовала пресс-конференцию, на которой
журналистам было передано коллективное письмо членов
группы, адресованное исполняющему обязанности госу-
дарственного секретаря Грю. В письме приводились до-
казательства того, что внешняя политика Трумэна —
Грю серьезно противоречит политическому наследию и
принципам Рузвельта и провоцирует напряженность в от-
ношениях с СССР. Далее в заявлении группы конгрес-
сменов говорилось: «Народу надоело слышать, как пред-
ставители госдепартамента выступают с заявлениями,
оскорбляющими русского союзника», и отмечалось, что
в госдепартаменте имеется влиятельная антисоветская
прослойка, тесно связанная с крупнейшими монополиями,
которая ненавидит СССР и одобряет войну против него
по тем же мотивам, которые в свое время побудили США
осуществить интервенцию в Россию. Интервенцию Коффи
назвал «одним из самых позорных пятен в американской
истории» 123.
Это письмо получило сразу же широкое распростране-
ние в американской печати и вызвало оживленные откли:
ки. Естественно, что Трумэн не мог не учитывать всех
этих обстоятельств, из которых сам он неоднократно вы-
делял и подчеркивал значение фактора обеспечения учас-
тия СССР в завершении войны против Японии. Но для
конкретного и окончательного решения этого вопроса
требовалось урегулировать другие, столь обострившиеся
в отношениях между СССР и США весной 1945 года,
279
найти приемлемый для сторон компромисс и тем самым
сгладить на время общую напряженность американо-со-
ветских отношений. Именно США, столь быстро и часто
после смерти Рузвельта демонстрировавшие «жест-
кость» и «твердость» в отношении СССР, должны были
продемонстрировать теперь какие-то иные, позитивные
качества, которые, не меняя сути нового подхода к СССР,
обеспечили бы поиски и нахождение такого компромисса.
В этих целях Трумэн решил прибегнуть к испытанно-
му средству «личной» дипломатии Рузвельта — посылке
в Лондон и Москву личных эмиссаров президента, наде-
ленных доверительной информацией и правом вести пе-
реговоры и достигать соглашения в рамках отведенных
им полномочий. Такой метод предполагал, что эмиссары
будут достаточно влиятельными, известными и пользую-
щимися уважением в соответствующих столицах людьми,
чтобы иметь возможность подкрепить свои официальные
полномочия личным весом и авторитетом. Нетрудно бы-
ло при мало-мальски объективном подходе найти такого
человека для ведения переговоров в Москве: после Руз-
вельта лишь Гарри Гопкинс пользовался как в СССР,
так и в США заслуженной репутацией человека, справед-
ливо относящегося к Советскому Союзу и на деле озабо-
ченного необходимостью изыскать пути для улучшения
американо-советских отношений. Весной 1945 года Тру-
мэну пришлось проявить такую минимальную меру объ-
ективности. Гопкинс был назначен личным представите-
лем президента на переговорах в Москве. Он пробыл в
СССР с 25 мая по 6 июня 1945 г.
Эмиссаром президента в Лондон был послан Джозеф
Дэвис, который находился в Англии с 26 по 29 мая.
Выбор Дэвиса оказался для многих представителей офи-
циальных кругов как в США, так и в Англии полной
неожиданностью. Дэвиса в консервативных кругах англо-
саксонских стран считали «красным» политиком, припо-
миная его позитивную деятельность на посту первого по-
сла США в СССР, орден Трудового Красного Знамени,
которым он был награжден Советским правительством,
и большую работу по расширению помощи СССР, уско-
рению открытия второго фронта, разоблачению разного
рода антисоветских происков в годы войны.
Трумэну все это было известно как нельзя лучше. Тем
не менее он избрал именно Дэвиса, хотя и знал, что это
доставит Черчиллю явное неудовольствие. По-видимому,
280
такой выбор в условиях нарастающего в США беспокой-
ства по поводу сползания Америки на позиции черчил-
левского антисоветизма был выгоден Трумэну тем, что де-
монстрировал независимость президента от Черчилля, в
отсутствии которой его столь часто упрекали дома, и, во-
вторых, как бы подкреплял весомость миссии Гопкинса
в Москву. В самом деле, посылка доброжелательно на-
строенного по отношению к СССР Дэвиса в качестве лич-
ного представителя Трумэна в Лондон должна была де-
монстрировать, что цели США в их отношениях с Анг-
лией не расходятся с их целями в отношениях с СССР,
что США не ведут двойной игры и что они всерьез оза-
бочены поисками взаимопонимания с СССР, для чего в
обоих случаях используются в качестве эмиссаров прези-
дента люди, свободные от антисоветизма. Сам Трумэн,
обосновывая свой выбор, писал, что намеревался таким
образом «показать русским», какое большое значение он
придает отношениям с СССР. В целом обе эти миссии
действительно отражали временное, конъюнктурное, так-
тическое, но действительное намерение Вашингтона уре-
гулировать отношения с СССР на базе взаимоприемле-
мого компромисса и потому увенчались закономерным
успехом.
Миссия Дэвиса
Дэвис имел три конкретных поручения. Прежде всего
он должен был информировать Черчилля, что в Вашинг-
тоне находят его усилия форсировать разрыв между США
и Британией, с одной стороны, и СССР — с другой, че-
ресчур поспешными и преждевременными. Дэвису пред-
лагалось уговорить Черчилля стать «более спокойным,
терпеливым и сговорчивым». Во-вторых, Дэвис должен
был передать Черчиллю, что Трумэн отказывается встре-
титься с ним по пути в Потсдам на конференцию «боль-
шой тройки», как на этом настаивал британский премьер
ранее. В-третьих, что Трумэн в соответствии с линией
Рузвельта в этом вопросе намерен немедленно присту-
пить к переброске части американских войск из Европы
на Дальний Восток, а также по истечении краткого сро-
ка к отводу войск в пределы отведенной американцам
зоны из тех районов, где они оказались за пределами этой
зоны и вошли, таким образом, в зону, отведенную
СССР124.
281
Разумеется, при всем старании Черчилль не мог за-
ставить Дэвиса «перерешить» за Трумэна вопросы, свя-
занные с дислокацией и передислокацией американских
войск. Но в чем Дэвис сразу же потерпел полный крах,
так это в попытке сделать Черчилля «более спокойным».
Например, узнав, с чем приехал американский эмиссар,
Черчилль пришел в неописуемую ярость- Он обрушился
с угрозами на Советский Союз, угрожал перспективой
«установления коммунистического господства над Евро-
пой» и даже заявил потрясенному Дэвису, что «он и Бри-
тания совершили ошибку», не поддержав Гитлера против
СССР. Словно сомневаясь в том, что все им услышанное
могло быть сказано на самом деле, Дэвис писал: «Если я
его (Черчилля. — Ю. К.) понял правильно, то он теперь
проповедует ту же доктрину, что Гитлер и Геббельс,
тщетно пытавшиеся расколоть единство союзников»125.
Дэвис правильно понял своего собеседника.
Весьма острой была реакция Черчилля и на другую
информацию, сообщенную Дэвисом. Он, в частности, зая-
вил, что откажется присутствовать на такой трехсторон-
ней встрече, которая явится простым продолжением дву-
сторонней встречи Трумэна со Сталиным, если такая
встреча состоится вместо предложенной Черчиллем пред-
варительной встречи Трумэна с Черчиллем.
Дэвис сделал в этой связи вывод о том, что отказ Тру-
мэна встретиться с Черчиллем до начала работы конфе-
ренции «большой тройки» вызвал у Черчилля опасение,
как бы это не было воспринято английской обществен-
ностью в качестве признака падения его влияния и пре-
стижа на международной арене. Что такая предваритель-
ная сепаратная встреча могла быть с гораздо большим
основанием истолкована Советским Союзом как под-
готовка англосаксонского сговора против СССР, ничуть
не волновало Черчилля, напротив, такой сговор был его
навязчивой идеей, к осуществлению которой он стремил-
ся тем активнее, чем ближе становилось окончание вой-
ны. Выше уже отмечалось, что в Вашингтоне такая актив-
ность рассматривалась как чрезмерная в условиях вес-
ны— лета 1945 года. Дэвис, отвечая Черчиллю, сказал:
президент поручил ему подчеркнуть, что «каждое обя-
зательство, взятое на себя Рузвельтом, должно соблю-
даться скрупулезно» и что США, следовательно, не пой-
дут на разрыв с СССР, по крайней мере, до тех пор, пока
не сочтут это своевременным126.
282
Наибольшее недовольство и сопротивление Черчилля
вызвало решение Трумэна приступить к переброске части
американских войск из Европы на Дальний Восток и вер-
нуть до начала конференции «большой тройки» войска
США в пределы отведенной им оккупационной зоны. Чер-
чилль заявил, что он «обескуражен» этим решением пре-
зидента и что он «просто не может позволить, чтобы
американские войска отошли». Наоборот, настаивал Чер-
чилль, они «должны прочно и долго удерживать свои по-
зиции на расстоянии в 1200 км, выдвинутые вперед», и
тем самым «не давать коммунизму распространиться на
Западную Европу». На возражение Дэвиса, что это озна-
чает срыв ранее согласованных межсоюзнических реше-
ний, Черчилль просто-напросто отмахнулся ссылкой на
«изменение обстановки». Тогда Дэвис попытался объяс-
нить, что «при нынешнем состоянии общественного мне-
ния США ни один президент не сможет пойти на сохра-
нение в Европе большой американской армии на неопре-
деленный срок». Но и это не произвело на Черчилля
никакого впечатления. Как правильно подметил Дэвис,
Черчилль хотел «использовать присутствие американских
войск в Европе и завоеванные ими позиции как выигрыш-
ную карту в торге с СССР» и ни о чем другом не хотел
и думать127.
В таком торге американские войска являлись как бы
козырной картой Англии, и Дэвис, без труда разгадавший
это, счел необходимым специально обратить внимание
Трумэна на стремление Черчилля «проводить классиче-
скую британскую политику руководства Европой», опи-
раясь на силы и ресурсы США, но не допуская Америку
в полной мере к ее разработке, осуществлению и исполь-
зованию ее результатов. «Я гораздо больше убежден в
решимости Черчилля обеспечить сохранение британских
позиций в Европе, чем в его стремлении сохранить
мир»,—писал Дэвис, а Леги, комментируя это замечание,
подчеркивает, что таким же было мнение и объединенно-
го комитета начальников штабов США о политике Чер-
чилля на протяжении всей войны128.
Резюмируя свои впечатления, Дэвис информировал
президента, что антисоветизм составляет главное направ-
ление и содержание внешней политики Черчилля и опре-
деляет ее в такой степени, что для США невыгодно и
опасно оказывать такой политике доверие и поддержку.
«Именно это и вызвало ответную реакцию русских после
283
Ялты,— писал Дэвис.— Советы просто защищаются»,
причем жесткая позиция премьера «более чем обосно-
вывает действия СССР в Европе». Дэвис отметил в за-
ключение, что этот жесткий курс Черчилля вовсе не под-
креплен реальной мощью Англии, а, напротив, противо-
речит тем остаткам ее былой мощи, которыми премьер еще
располагал, а также что Черчилль понимает это, надеет-
ся только на то, что США его не покинут, но, не будучи
вполне уверен в масштабах и условиях американской
поддержки, производит впечатление «нервного, озабочен-
ного и переутомленного человека»129.
В целом Дэвис поставил верный и объективный диаг-
ноз, хотя и не отметил нигде, что сами США несут свою
долю ответственности за то, что антисоветская позиция
Черчилля в столь значительной мере определяет и их по-
зицию. Тем не менее его выводы и рекомендации оказали
известное влияние на решение правительства США воз-
держаться временно от открытого разрыва с СССР и до-
стичь с Советским Союзом взаимоприемлемых решений
по восточноевропейским вопросам. Этим миссия Дэвиса
способствовала успеху переговоров Гопкинса в Москве.
Миссия Гопкинса
Гарри Гопкинс был направлен в Москву не только как
личный представитель нового президента Трумэна, но и
в известной мере как символ преемственности последним
основных принципов внешней политики своего выдающе-
гося предшественника — Франклина Рузвельта. Уваже-
ние к великому подвигу советского народа и его воору-
женных сил, понимание роли и значения Советского Сою-
за на мировой арене и необходимости для Соединенных
Штатов поддерживать с СССР отношения, основанные
на доброй воле и взаимной выгоде, — все эти элементы по-
литического наследия Рузвельта Гопкинс принимал, раз-
делял и проводил в жизнь в той мере, в которой это ока-
зывалось для него посильным и возможным. Именно по-
этому Трумэн и избрал Гопкинса для миссии в Москву.
Но, понимая, что именно Гопкинс являлся наилучшей
кандидатурой для переговоров с СССР, которые надо бы-
ло кончить достижением какой-то договоренности и про-
вести не формально, Трумэн вместе с тем попытался «от-
крыть ему глаза» на те якобы происшедшие в политике
СССР изменения в сторону охлаждения к США, которые
284
могли бы явиться обоснованием действительных, негатив-
ных изменений, происшедших в политике США при Тру-
мэне. Именно поэтому Трумэн потребовал, чтобы Гоп-
кинс, готовясь к поездке, основывался бы на заведомо
пристрастной информации об СССР, подготовленной гос-
департаментом.
Впрочем, Гопкинс достаточно хорошо знал как СССР,
так и американский госдепартамент, чтобы не положить-
ся на информацию последнего всецело. Побывавший на
квартире Гопкинса перед его отъездом в Москву, Форре-
стол обратил внимание на то, что Гопкинс был убежден
в негативной роли Черчилля в развитии американо-анг-
ло-советских отношений и подчеркивал: «Жизненно важ-
но, чтобы США не позволили Англии при помощи хитро-
умных маневров вовлечь себя в антисоветский блок, слу-
жащий придатком политики Англии в Европе»130.
Гопкинс не изменил позитивному отношению к СССР
и впоследствии, когда стало ясно, что такой антисовет-
ский блок США создают под собственной эгидой, стре-
мясь сделать Англию и другие страны своими придатка-
ми. Это наряду с резким ухудшением состояния здоровья
сделало миссию Гопкинса в Москву его последним ответ-
ственным поручением.
Гопкинс прибыл в Москву вечером 25 мая. На сле-
дующий день утром он был принят И. Сталиным и сразу
же поднял польский вопрос, как наиболее острый в аме-
рикано-советских отношениях. Гопкинс заявил, что этот
вопрос уже не только затронул область отношений между
СССР и США, но и, по его словам, существенно изменил
соотношение сил в правительственных сферах Америки
в ущерб либералам-рузвельтовцам в пользу сторонников
жесткого курса против СССР. В таких условиях, про-
должал Гопкинс, рузвельтовцы не смогут оказывать до-
статочно эффективную поддержку Трумэну, а без такой
поддержки новый президент, хотя он и подчеркивает, что
верен наследию Рузвельта, «не сможет проводить дру-
жественную к СССР политику». Здесь Гопкинс откровен-
но Дал понять, что не принимает за чистую монету завере-
ния Трумэна в верности политике Рузвельта. В заклю-
чение Гопкинс заявил: если не произойдет сдвига в
польском вопросе, то «рухнет вся система американо-со-
ветских отношений; созданная за время войны» 131.
Таким образом, сам СССР объявлялся как единствен-
ным виновником напряженности в советско-американских
285
отношениях, так и единственным источником перспектив
их улучшения; что же касается США, то им отводилась
как бы роль некоего могущественного арбитра, который
лишь решал, в достаточной ли мере проявил СССР заин-
тересованность в улучшении отношений с США.
Что же касается таких недружественных и нелояль-
ных шагов США по отношению к СССР, как нарушение
ялтинской договоренности об условиях приглашения дер-
жав на конференцию в Сан-Франциско, внезапное и без-
основательное прекращение поставок по ленд-лизу, за-
держки предназначенной СССР части германского фло-
та, отход США от ялтинской формулы о реорганизации
польского правительства и т. д., то Гопкинс либо пытался
представить их как «случайные недоразумения», либо го-
ворил, что они просто «не так поняты» советской сторо-
ной. В связи с имевшим место внезапным прекращением
поставок по ленд-лизу Гопкинс пошел на прямое лукав-
ство: он объяснил этот случай «ошибкой мелкого прави-
тельственного агентства», тогда как на деле виновником *
являлся сам президент. Но по польскому вопросу он счел
необходимым сделать более подробное заявление. Гоп-
кинс подчеркнул, что в США рассматривают этот вопрос
как некий символ способности или неспособности СССР
и США действовать совместно в послевоенном мире и что
выражением такой способности является создание Со-
ветским Союзом для Соединенных Штатов больших воз-
можностей и лучших условий для участия в решении
польского вопроса. Здесь же Гопкинс, высказавшийся
чрезвычайно откровенно, подчеркнул, что эти условия и
возможности США намерены использовать лишь для уско-
рения проведения в Польше «свободных выборов»132.
Переговоры были продолжены 30 мая. В тот день
Гопкинс, стремясь выполнить полученные им инструкции,
применил в принципе не свойственные ему ультиматив-
ные ноты. Он сказал: «Обоюдное согласие по польскому
вопросу будет хорошо служить и интересам России. Если
же Россия навяжет свое решение, то это сохранит все
имеющиеся разногласия, а в дальнейшем создаст угро-
жающую ситуацию»133. Вслед за тем он выдвинул сле-
дующие три условия решения польского вопроса: обеспе-
чение свободы слова, свободы деятельности всех партий,
кроме фашистских, свободы и права личности.
Попытка использовать «силовой прием» оказалась не
только безрезультатной, но и попросту ненужной. Совет-
286
ский Союз отнюдь не был против сотрудничества с США
и Британией в польском вопросе и, в частности, не возра-
жал против выдвинутых Гопкинсом пунктов при том
единственном условии, что ими не будут пользоваться
польские реакционеры. Гопкинс не мог не согласиться с
этим и, в свою очередь, заявил, что США вовсе не соби-
раются настаивать на введении в будущее полькое коа-
лиционное правительство кого-либо из противников ял-
тинских решений как в Польше, так и вне ее и что США
согласны рассматривать ныне действующее варшавское
правительство в качестве базы для будущего коалици-
онного.
В этом духе и было достигнуто 31 мая соглашение по
польскому вопросу, которое предусматривало реоргани-
зацию польского правительства на основе включения в
него представителей независимых польских элементов,
проведение в Польше свободных выборов при соблюде-
нии всех прав и свобод человека, невмешательство в
польские внутренние дела. Стороны обязались поддер-
живать принцип включения в реорганизованное польское
правительство лишь тех политических деятелей, которые
признают ялтинские решения, а также признали, что су-
ществовавшее варшавское правительство будет рассмат-
риваться как основа будущего коалиционного и в том
смысле, что получит преимущественные позиции в этом
последнем134. Как бы подводя итоги переговорам по поль-
скому вопросу, посол США в СССР Гарриман доклады-
вал госдепартаменту, что Гопкинс «проделал первоклас-
сную работу», результаты которой тем значительнее, что
русским все-таки «трудно понять, почему мы вмешиваем-
ся в советскую политику по отношению к Польше»135.
Достигнутая в Москве советско-американская догово-
ренность открыла новые благоприятные возможности для
консолидации народной Польши и ее упрочения на меж-
дународной арене. На основе этой договоренности в Мо-
скве состоялись переговоры между Миколайчиком, пред-
ставлявшим лондонское эмигрантское правительство, и
Б. Берутом, возглавлявшим Временное правительство
'Польши в Варшаве. Хотя именно от этих переговоров за-
висела сама возможность для лондонских польских эми-
грантов перестать быть эмигрантами и активно включить-
ся в строительство новой Польши, они далеко не сразу и
не по доброй воле пошли на них. Миколайчик, например,
вначале попросту отказался вести переговоры. Тогда да-
287
же Черчилль пригрозил ему, что перестанет поддерживать
лондонских поляков и «утратит к ним интерес». Одновре-
менно Гарриман рекомендовал госдепартаменту органи-
зовать параллельное давление на лондонское эмигрант-
ское правительство (на этом основании Миколайчик
заявил впоследствии, что его «вынудили» сесть за стол пе-
реговоров с Берутом). Впрочем, уже отправляясь в Моск-
ву на переговоры, он заявил представителям правитель-
ства США и Англии, что «не надеется» на их успех и
считает, что Россия готовится лишь к тому, чтобы их со-
рвать136, а командующий польской эмигрантской армией
Андерс именовал советско-американскую договоренность
по польскому вопросу «полной политической капитуля-
цией» Запада перед СССР137.
Действительность, однако, опрокинула утверждения
врагов новой Польши. По завершении московских пере-
говоров Временное польское правительство национально-
го единства было наконец сформировано. Из 21 руководя-
щего поста в этом правительстве 14 постов были заняты
представителями варшавского правительства и присо-
единившихся к нему патриотических демократических ор-
ганизаций. Это была большая победа строителей новой
Польши, оказавшаяся возможной в первую очередь бла-
годаря дружественной помощи и поддержке Советского
Союза, незамедлительно признавшего польское правй-
тельство национального единства. В соответствии с ра-
нее достигнутой договоренностью 5 июля 1945 г. оно бы-
ло признано также правительствами США и Англии. Ка-
саясь причин этого признания, американский историк
Грэйбер замечает: в США пришли к выводу, что неприз-
нание польского и других правительств народно-демок-
ратических стран Восточной Европы «не приносит вреда
коммунистам» и «больших результатов можно добиться
после установления и поддержания дипломатических от-
ношений»138—характерное признание, во многом объяс-
няющее скрытый смысл позднейшей американской поли-
тики «наведения мостов».
В ходе переговоров Гопкинса были обсуждены (по
инициативе американской стороны, что само по себе не-
маловажно и показательно) политические и военные про-
блемы Дальнего Востока. Этому была посвящена встреча
28 мая. Начиная разговор, Гопкинс заявил, что объеди-
ненный комитет начальников штабов США, Маршалл и
Кинг нуждаются в информации о возможных сроках на-
288
ступления СССР против японских войск в Маньчжурии,
для того чтобы увязать с этими сроками операции аме-
риканских вооруженных сил. И. Сталин назвал Гопкинсу
8 августа как дату готовящегося военного выступления
СССР против Японии. Этот момент заслуживает быть
отмеченным особо, поскольку демонстрирует всю безос-
новательность и лживость распространенных в американ-
ской историографии утверждений, будто вступление
СССР в войну с Японией произошло под влиянием взры-
ва американских ядерных бомб и стремления СССР «ус-
петь» выступить до капитуляции Японии.
В ходе обсуждения, 6 июня 1945 г., был намечен путь
к окончательному решению вопроса о голосовании в Со-
вете Безопасности, что, по мнению Г. Фейса, «спасло кон-
ференцию в Сан-Франциско» и «сделало счастливыми»
Трумэна и Стеттиниуса. Во всяком случае, необходимый
компромисс был найден, и ничто не препятствовало
успешному завершению переговоров о создании ООН.
В целом, результаты миссий Дэвиса и Гопкинса бла-
гоприятно повлияли на состояние советско-американских
отношений и как бы расчистили путь к встрече «большой
тройки» в Потсдаме. Это положительное их воздействие
на обстановку широко отмечалось американской прессой
того времени. Характерно, что влиятельная «Вашингтон
пост», например, признавала, что сами США содейство-
вали ухудшению атмосферы в советско-американских
отношениях. «Нью-Йорк геральд трибюн» в этой связи на-
звала посылку обеих миссий «исправлением ошибок, до-
пущенных политикой США на первых стадиях конферен-
ции в Сан-Франциско». Таких высказываний было немало,
хотя в американскую историографию они вследствие при-
чин политического характера, прежде всего эскалации
«холодной войны», не перешли или же были восприняты
ею как чисто конъюнктурные оценки. Тем показательнее
редкие случаи, когда отмечается дипломатический успех
этих миссий как едва ли не последнего во внешней поли-
тике США проявления элементов прежнего рузвельтов-
ского курса. Подчеркивая историческую правильность
такого курса в применении к Восточной Европе, Уэллес
отмечал в свое время, что установление прочного мира в
Европе было бы невозможно, если бы «во главе малых
стран Восточной Европы находились бы правительства,
враждебные Советскому Союзу и используемые как ору-
дия против него» 139. «Дипломатическим успехом первого
10—714
289
класса» назвал итоги миссии Гопкинса мемуарист и исто-
рик Дж. Шотуэлл. В большинстве же случаев американ-
ские авторы упоминают об этом важном эпизоде в раз-
витии советско-американских отношений лишь мимохо-
дом. Их в неизмеримо большей степени интересует то,
что связано с движением этих отношений к «холодной
войне» и обострению противоречий между СССР й США,
чем то, что в условиях лета 1945 года еще препятствова-
ло этому движению.
Между тем миссии Дэвиса и Гопкинса самим фактом
своего позитивного воздействия на состояние советско-
американских отношений свидетельствуют о значитель-
ных благоприятных возможностях, еще существовавших
в то время между СССР и США, а то, что правительство
США столь быстро и надолго отказалось от дальнейших
попыток разрешать спорные вопросы с СССР этим на-
дежным и проверенным методом, основанным на дейст-
вительном стремлении договориться, не менее явно сви-
детельствует о роли и ответственности Вашингтона в
возникновении «холодной войны».
После устранения предварительных политических пре-
пятствий и уточнения путем дипломатического зондажа
позиций сторон новая встреча на высшем уровне могла
состояться.
США в Потсдаме.
Позиция по германскому
вопросу
Первое заседание Потсдамской конференции состоя-
лось 17 июля. Избранный на нем председателем конфе-
ренции Трумэн сразу же поставил на обсуждение амери-
канский проект принципов деятельности союзного Конт-
рольного Совета для Германии. В дальнейшем в ходе
работы конференции германский вопрос подвергался
обсуждению как с точки зрения подготовки к созданию
Контрольного Совета, так и с точки зрения определения
размеров репараций с Германии и общих принципов ее
послевоенных границ.
Большой позитивный вклад в разработку принципи-
альных основ союзнической политики в Германии внесла
советская делегация. Благодаря ей итоговый документ
Потсдамской конференции по германскому вопросу носил
обобщающий характер и далеко вышел за рамки перво-
начально внесенного американской стороной проекта,
290
относящегося в основном к проблемам Контрольного
Совета. Задачу подготовки мирного договора с Герма-
нией Потсдамская конференция, как известно, не ставила
перед собой.
Как уже отмечалось выше, планирование и разработ-
ка принципов политики США в германском вопросе отли-
чались глубокой внутренней противоречивостью. В нача-
ле постепенно, а после капитуляции Германии все быст-
рее и быстрее эта политика эволюционировала от руз-
вельтовских доктрин ограничения агрессивных потенций
Германии к одобрению сохранения ее в качестве активно-
го мощного противовеса СССР в Европе. На 95 заседа-
ниях Европейской консультативной комиссии, проведен-
ных с начала ее деятельности в январе 1944 года и до ле-
та 1945 года, не раз рассматривался вопрос, какой долж-
на быть единая союзническая политика в Германии, но к
согласованному решению прийти не удалось. Как отмеча-
лось в докладе о деятельности Европейской консультатив-
ной комиссии, что вызвано частично тем, что «в прави-
тельстве США возникли трудности в формулировании
единой политики в Германии» и вследствие этого амери-
канская делегация в комиссии действовала в условиях
«отсутствия согласованных директив из Вашингтона» 140.
Это официальное признание представителей госдепар-
тамента тем ценнее, что оно объясняет во многом не
только имевшие место в Европейской консультативной
комиссии трудности, но и характер подготовленного Ва-
шингтоном для Потсдамской конференции документа о
принципах деятельности Контрольного Совета для Гер-
мании. Этот документ был составлен таким образом, что-
бы не вызвать споров и проволочек, могущих впоследст-
вии дать основания для обвинения США в срыве межсо-
юзнического решения по германскому вопросу в Потсда-
ме. Иными словами, американская сторона решила избе-
жать в Потсдаме той оценки ее политики, которая была
дана в официальном отчете о деятельности Европейской
консультативной комиссии.
Поэтому в рабочем меморандуме для Трумэна от
16 июля 1945 г. предлагалось в основу деятельности
Контрольного Совета положить такие принципы, как де-
нацификация, демилитаризация, содействие деятельности
антифашистских партий (этот пункт, в частности, до
Потсдама неизменно оказывался камнем преткновения
для американской администрации в Германии), и даже
29Г
Ю’
«ликвидацию и недопущение впредь чрезмерной кон-
центрации экономической власти», ликвидацию военной
промышленности и т. д. 141
Основные положения этого меморандума были вос-
произведены как в выступлении Трумэна 17 июля, так и
в тексте соответствующего американского документа, роз-
данного для ознакомления участникам конференции.
Президент подчеркнул необходимость полной демилита-
ризации Германии под строгим союзническим контролем,
полной и последовательной денацификации, исходным
пунктом которой должна быть ликвидация самой нацист-
ской партии, переустройства всей общественно-политичес-
кой жизни Германии, наказания военных преступников.
Любопытно, однако, что пункт о предотвращении «чрез-
мерной» или вообще какой-либо концентрации экономи-
ческой власти в речи президента уже не фигурировал, а
об экономическом контроле, связанном, по существу, с
этим важнейшим вопросом, было сказано лишь, что такой
контроль «должен быть учрежден только в пределах,
необходимых для достижения упомянутых целей» 142.
В отличие от предшествующих встреч, в Потсдаме
американцы не ставили вопроса о расчленении Германии,
хотя, по свидетельству Бирнса, Трумэн имел при себе
план выделения из состава Германии в самостоятельные
государства Северной и Восточной Германии с центром
во Франкфурте-на-Майне, Западной Германии (Рур и
Саар) и Южной Германии (Бавария, Баден, Вюр-
темберг) 143.
Но, с другой стороны, делегации США и Англии
упустили важную возможность предотвратить последую-
щий раскол Германии, отказавшись принять советское
предложение об организации центральной германской
гражданской администрации, уже тогда взяв на себя тем
самым ответственность за последующее развитие собы-
тий. «Мы предлагаем на известное время никакого
центрального немецкого правительства не созда-
вать»144— так ответили Бевин и Трумэн на советское
предложение.
Параллельно уже на ином, нижестоящем, уровне
предпринимаются другие попытки обеспечить срыв де-
картелизации. Разумеется, в обстановке лета 1945 года
нельзя было рассчитывать на то, что тезис о декар-
телизации удастся не упомянуть в межсоюзнических ре-
шениях. Но на случай, когда такой пункт будет сформу-
292
лйрован, Мэрфи в порядке контрподготовки уже 19 июля
одобрил документ, где контроль за ходом декартелиза-
ции и демонополизации рекомендовалось препоручить...
«самим немцам».
Одновременно было принято решение изъять из сфе-
ры возможной демонополизации сердце германского мо-
нополистического капитала — Рур. Уместно подчеркнуть,
что документ, обосновывавший недопустимость установ-
ления над Руром какой-либо формы международного
контроля, в котором участвовал бы СССР, был составлен
в Вашингтоне еще за 3 недели до начала Потсдамской
конференции. Основная идея этого документа состояла не
в том, чтобы вывести Рур из сферы демонополизации
юридически, а в том, чтобы практически добиться этой
цели. Путь к этому пролегал через отстранение СССР от
участия в любой форме контроля над Руром. Грю с пре-
дельной четкостью информировал президента, что «рас-
пространение советского влияния на самое сердце Запад-
ной Европы под вывеской участия в опеке угрожает спо-
койствию Европы» 145.
Характерно, что Грю и не ставил вопроса о том, в ка-
кой мере содействует «спокойствию Европы» сохранение
германских монополий, сыгравших столь мрачную роль
в возникновении обеих мировых войн. Госдепартамент
вообще стремился не заострять этот вопрос и, как отме-
чалось выше, уже нашел «противоядие» лозунгу декарте-
лизации в виде предложения Мэрфи о передаче контроля
за нею «самим немцам».
Остается лишь отметить, что 18 июля секретариат
американской делегации в Потсдаме изготовил для
Бирнса документ, в котором подчеркивались «позитив-
ные» и «демократические» цели оккупационной политики
США и рекомендовалось оказывать противодействие со-
ветской политике. Цели этой последней были произвольно
охарактеризованы в меморандуме как «замена Гитлера
и нацизма в Германии коммунизмом» 146. На этом «осно-
вании» делегация США должна была, по мысли госде-
партаментских планировщиков, предотвращать при-
' нятие решений, могущих ограничить в какой-то степени
свободу рук США и Британии в своих оккупационных
зонах.
Таковы некоторые обстоятельства, сопутствовавшие
внесенному 17 июля Трумэном документу о Контрольном
Совете для Германии. Текстуально этот документ не со-
293
держал каких-либо новых положений. Формально в нем
учитывались высказанные в ходе дискуссий в Европейс-
кой консультативной комиссии предложения сторон, в
том числе и советской стороны. Документ содержал
ставшие к этому времени бесспорными принципиальные
положения демократизации, демилитаризации и денаци-
фикации Германии и был принят и включен после со-
ответствующих доработок в число официальных докумен-
тов конференции. Благодаря вкладу, внесенному совет-
ской стороной, Потсдамская конференция смогла
выработать и утвердить документ, значительно более
полный, конкретный и всеобъемлющий, нежели проект
соглашения о Контрольном Совете, первоначально вне-
сенный американской стороной. Как известно, этот доку-
мент носит название «Политические и экономические
принципы, которыми необходимо руководствоваться при
обращении с Германией в начальный контрольный пери-
од». Он содержит в себе развернутую программу дейст-
вий по переустройству экономической и политической
жизни Германии на последовательно демократических
началах и в случае своего полного осуществления на
западе Германии смог бы заложить основу для справед-
ливого, прочного и окончательного решения германской
проблемы в интересах самого германского народа, равно
как и всех народов мира.
Здесь важно отметить, что известное положение пот-
сдамских решений о Германии — тезис об экономической
децентрализации «с целью уничтожения существующей
чрезмерной концентрации экономической силы» — было
сформулировано и одобрено благодаря усилиям совет-
ской стороны. Это признал, в частности, Фейс в своей
монографии о Потсдаме, где сообщается, что советская
делегация нашла американские соображения «недоста-
точно конкретными» и настояла на принятии иной, более
четкой и определенной формулировки 147.
Что же касается положения в западных зонах, то те
чиновники американской оккупационной службы, кото-
рые действительно стремились к переустройству после-
военной Германии на демократических началах, еще на-
кануне, а затем и в период Потсдамской конференции
обращали внимание Вашингтона на нечеткость и проти-
воречивость американской политики в Германии. Тот са-
мый майор Цинк, который впоследствии стал объектив-
ным критиком и историографом этой политики, в июле
294
1945 года обратился в Вашингтон с меморандумом, в ко-
тором подчеркивал необходимость демократизации уп-
равления западными зонами Германии, последователь-
ной и эффективной денацификации, развития местного
самоуправления на основе широкого привлечения демок-
ратически настроенных немцев и т. д.
Однако рекомендации Цинка остались гласом вопию-
щего в пустыне. Более того, другой очевидец и историог-
раф событий—Фейс отмечает в этой связщ что, едва успев
быть принятыми, потсдамские решения по германскому
вопросу тут же вызвали обратную реакцию в ключевых
органах государственного аппарата США. «Военные и
гражданские власти США в западных зонах Германии
нашли, что согласованные (в Потсдаме. — Ю. К.) реше-
ния слишком жестоки и начали сочувствовать тем, кого
должны были наказывать»,— пишет Фейс. Такая реак-
ция, подчеркнул Фейс далее, не была вызвана лишь эмо-
циями оккупантов. Дело в том, что, вопреки потсдамским
решениям, большинство американцев, ответственных за
проведение их в жизнь, продолжали считать сильную Гер-
манию необходимой для восстановления и самого сущест-
вования Европы. Это обстоятельство, однако, не имело
бы еще такого значения, справедливо указывает Фейс, ес-
ли бы оно не усиливалось утверждением, что сильная
Германия необходима для «борьбы против наступления
советского коммунизма на Запад» 148.
Именно поэтому центр тяжести усилий противников
потсдамских решений был направлен туда, где они чув-
ствовали себя наиболее свободно, — в область практи-
ческой деятельности непосредственно в американской и
английской оккупационных зонах. Здесь и были сорваны
решения, под которыми стоят подписи президента США
и премьер-министра Великобритании.
О том, как это делалось, можно судить уже по тому,
что главный представитель США в союзнической комис-
сии по репарациям Поули заседал, не имея никаких
конкретных инструкций по вопросу, что же именно он
должен делать.
Впрочем, отсутствие конкретной и четкой программы
действий ощущалось и на более высоком, чем Поули,
уровне. Так, ровно через год после описываемых событий,
30 июня 1946 г., газета «Нью-Йорк тайме» в качестве
сенсации сообщала в корреспонденции из Парижа:
«Здесь стало известно, что не только государственный
295
секретарь Бирнс и его советники не имеют окончатель-
ного варианта плана переустройства Германии, но и что
сам Бирнс считает преждевременным не только для аме-
риканской, но и любых других делегаций иметь такой
план». Далее в сообщении говорилось: «Он и его совет-
ники считают, что сейчас слишком рано решать, каково
будущее Германии, какая степень единения или, напро-
тив, децентрализации желательна или возможна». А ведь
уже год прошел со времени конференции в Потсдаме —
срок, дающий все основания прийти к выводу, что хрони-
ческое отсутствие у США четких и конкретных планов
демократического переустройства Германии и осущест-
вления согласованных межсоюзнических решений само
по себе являлось существенной частью иного плана, на-
правленного на их срыв.
Напряженно проходило и обсуждение репарационно-
го вопроса. Это в большой степени объяснялось измене-
нием позиций США за период, истекший после Ялты.
Как было признано Бирнсом на заседании министров
иностранных дел СССР, США и Великобритании 25 июля,
американская сторона отошла от позиций Рузвельта в
Ялте. Бирнс заявил, что правительство США действи-
тельно было согласно в феврале 1945 года принять циф-
ру в 20 млрд. долл, в качестве базы для обсуждения, «но
с тех пор советские и союзные армии произвели в Гер-
мании большие разрушения, некоторые области отошли
от Германии, и теперь уже практически нельзя исходить
из той общей цифры, которая в Ялте была принята аме-
риканской делегацией» 149.
Здесь уместно отметить, что происшедшее изменение
затронуло отношение США не только к возможной сумме
репараций, но и ко всей репарационной проблеме. Прези-
дент Рузвельт, лично ознакомившийся благодаря поезд-
ке в Крым с колоссальными материальными потерями
СССР, склонялся к выводу, что «русские, поскольку они
наиболее пострадали от войны, должны получить и
большую долю репараций» 15°.
Что же касается Трумэна и Бирнса, то они рассмат-
ривали политику СССР в репарационном вопросе, на-
ходившуюся в полном соответствии с ялтинскими реше-
ниями, как стремление СССР получить от Германии
«чрезмерно много» и использовать ситуацию, чтобы
«расправиться с Германией раз и навсегда» 151.
Исходя из столь предубежденного взгляда, американ-
296
ская делегация попыталась вначале использовать вопрос
о репарациях в целях дипломатического торга, надеясь
добиться от СССР уступок в других существенно важных
политических вопросах. Именно для этого на заседании
31 июля Бирнс произвольно предложил рассматривать
репарационный вопрос «как часть общих предложений,
касающихся трех спорных вопросов», каковыми, с его
точки зрения, являлись: собственно вопрос о репарациях,
вопрос о западной границе Польши и вопрос о допуще-
нии ряда стран в ООН. Это вызвало закономерный про-
тест советской стороны. В ходе многочисленных обсуж-
дений проблемы делегация США применила даже метод
грубого давления: Бирнс пригрозил, что если СССР не
войдет в соглашение с США по репарационной проблеме,
то американцы «уйдут из Потсдама». Наконец, на засе-
дании 31 июля, накануне закрытия конференции, был
достигнут компромисс. Базой для него послужил выдви-
нутый в конце концов американской стороной план, пре-
дусматривавший, что репарационные изъятия произво-
дит каждая оккупирующая сторона из своей зоны окку-
пации; оборудование изымается не только из Рура, но и
из всех западных зон; часть таких репараций покрыва-
ется соответствующим эквивалентом из советской зоны в
течение 5 лет; размеры изъятий из западных зон опреде-
ляет Контрольный Совет. В свою очередь, в порядке
встречной уступки, советская сторона согласилась не
фиксировать немедленно определенную сумму репара-
ций; одобрить предложенный англичанами 6-месячный
срок для определения размеров репараций; пойти на-
встречу пожеланиям США и Англии относительно отказа
от включения в репарации германского золота и акций
промышленных предприятий, расположенных в западных
зонах, и т. д.152
Достигнутая договоренность вывела проблему из
тупика. Тем показательнее, что именно это и вызвало
впоследствии недовольство американских историков. «Ес-
ли территориальный вопрос зависел не только от Запада,
но и от СССР, — утверждает, например, М. Готлиб, — то
вопрос о репарациях прежде всего зависел от Запада,
так как именно в англо-американских зонах находилась
большая часть производственного потенциала Герма-
нии»153. Из рассуждений Готлиба вытекает, что Запад
мог и должен был добиться большего в Потсдаме, или,
точнее, оставить СССР с меньшей долей.
Ж
Однако достигнутый по репарационному вопросу
компромисс носил исторически ограниченный характер.
Но на примере его выработки было еще раз как бы про-
демонстрировано, что возможности для согласованного
решения спорных вопросов между США, Англией и
СССР по-прежнему велики и их сотрудничество в после-
военном мире может быть закреплено и расширено. К со-
жалению, новые веяния в самом подходе США и Англии
к другим международным проблемам, и в частности, к
германскому вопросу, в целом сделали это невозможным.
Польский вопрос
Докладывая 18 июля главам правительств СССР,
США и Англии о результатах обсуждения польского воп-
роса министрами иностранных дел, Бирнс указал, что
министры рекомендуют главам правительств обсудить
польский вопрос с двух сторон: о ликвидации эмигрант-
ского польского правительства в Лондоне и о выполне-
нии решений Крымской конференции о Польше в части
проведения свободных и беспрепятственных выборов 154.
Однако в ходе обсуждения закономерно определился и
третий аспект польской проблемы — вопрос о западных
границах Польши. По каждому из этих вопросов делега-
ция США выступила с заявлениями, отражавшими сло-
жившуюся в Вашингтоне систему взглядов на возмож-
ные пути их решения.
Ко времени начала Потсдамской конференции в США
уже не намеревались предотвратить неизбежный крах
польского эмигрантского правительства. С этой точки
зрения прекращение его дальнейшего существования не
вызывало возражений американской стороны. Поэтому,
когда на Потсдамской конференции началось обсужде-
ние польского вопроса, США, как и Англия, были вынуж-
дены подтвердить выполнение Польшей соответствующей
части ялтинских решений и сконцентрироваться на воп-
росе о свободных выборах в Польше.
Напряженная дискуссия имела место по вопросу о
западной границе Польши. Позиция США по этому воп-
росу обсуждалась в руководящих сферах США в течение
всего июня и нашла выражение в ряде меморандумов,
изготовленных госдепартаментом непосредственно для
президента. В этих документах подчеркивалось, что
США должны категорически возражать против проведе-
S98
нйя западной границы Польши по линии Одер — Запад-
ная Нейсе, поскольку (тут американские планировщики
высказались весьма откровенно) такая линия границы
Польши «сделает ее особенно заинтересованной в Совет-
ском Союзе»155. Поэтому западная граница Польши
должна в основном совпадать с линией польско-герман-
ской границы 1939 года, с тем лишь изменением, что
Польша может получить часть германской Померании и
Верхнюю Силезию. На тот случай, если СССР и Польша
отвергнут американский вариант, предполагалось в. ка-
честве компромисса согласиться на передачу Польше
земель восточнее Одера, но ни в коем случае не согла-
шаться на линию, проходившую по Западной Нейсе. Это
означало лишение Польши стратегически и экономически
важной территории площадью более чем в 20 тыс. кв, км.
Характерно, что объединенный комитет начальников
штабов, также давший свое заключение по вопросу о
приемлемой для США линии новой польской границы на
западе, признал, что «с военной точки зрения невозможно
найти серьезных возражений» против передачи Польше
территорий восточнее линии Одер — Западная Нейсе.
Сделав это важное признание, комитет начальников шта-
бов тут же со всей откровенностью определил и причину,
по которой все же Соединенным Штатам рекомендова-
лось не соглашаться на эту линию. Оказывается, этого
не следовало делать, поскольку «будущая политическая
ориентация Польши по отношению к западным державам
не определена со всей ясностью» 156. Следовательно, ес-
тественную и логическую линию своей границы на запа-
де Польша могла получить лишь в качестве «премии» за
«хорошее отношение» к Западу!
Свою лепту в «обоснование» негативного отношения
к линии Одер — Западная Нейсе внесла, конечно, и
Англия. В полученном 13 июля в Вашингтоне британском
документе согласие на эту линию именовалось «прояв-
лением слабости» перед СССР и в этом случае англо-
американской стороне предрекались новые крупные не-
приятности и потрясения 157.
В целом, Трумэн облекал свои заявления по вопросу
о пограничных проблемах Польши в менее непримири-
мую и категоричную форму, чем это делал Черчилль.
В начале обсуждения вопроса — 21 июля — президент,
подчеркнув свое дружественное отношение к Польше, за-
явил даже, что он, возможно, полностью согласится
, 299
«с предложениями Советского правительства относи-
тельно ее западных границ», но только не хочет делать
этого теперь, в Потсдаме, «так как для этого будет дру-
гое место, а именно — мирная конференция»158. Могло,
таким образом, сложиться впечатление, будто лишь про-
цедурные причины удерживают Трумэна от согласия на
линию, имевшую столь большое значение для Польши.
Между тем в ходе последующего обсуждения стало ясно,
что линия Одер — Западная Нейсе не устраивает США в
принципе и что согласие США на нее может быть купле-
но лишь ценой принципиальных политических уступок со
стороны новой Польши.
Прежде всего Трумэн и Черчилль объявили «незакон-
ным» сам факт выхода поляков на восточный берег Оде-
ра и Западной Нейсе, хотя, как было подробно объяснено
в советской печати это явилось неизбежным
следствием хода военных действий, тем более, что в
Ялте было принято решение о «существенном прираще-
нии» территории Польши к северу и западу от ее преж-
них границ. Оспаривать мотивировку советской стороны
было невозможно, и, поняв это, Трумэн сделал весьма
важное признание. Он сказал: «У меня нет никаких воз-
ражений против высказанного мнения относительно бу-
дущей границы Польши»159. По-видимому, Черчилль
ощутил все значение этого признания президента, потому
что тут же заявил: «Я имею довольно много сказать от-
носительно линии западной границы Польши, но, на-
сколько я понимаю, время для этого еще не пришло».
Трумэн немедленно воспользовался намеком Черчилля
на «чрезмерность» сказанных им слов. Он поспешил ого-
вориться: «Определение будущих границ принадлежит
мирной конференции», дав тем самым понять, что выска-
занное им суждение носит ни к чему не обязывающий, в
первую очередь его самого, характер.
В дальнейшем Трумэн связал вопрос о выходе Поль-
ши на восточный берег Одера и Западной Нейсе с воп-
росом о якобы осуществленном Советским Союзом одно-
стороннем «перераспределении» оккупационных зон и
якобы вытекающей отсюда необходимости пересмотра со-
гласованного уже объема репараций. Иначе говоря, США
и Англия дали понять, что оставят репарации, падающие
на долю СССР, без изменений лишь в том случае, если
СССР согласится на их предложения о линии польской
границы на западе.
300
Такая точка зрения противоречила как историческому
прошлому обсуждавшихся территорий, так и соображе-
ниям безопасности Польши и СССР, равно как и интере-
сам общей политической стабилизации в Европе. Мимо
этого не мог пройти и сам Трумэн, который завершил
заседание 22 июля словами: «Я не могу согласиться с
изъятием восточной части Германии 1937 года в смысле
разрешения вопроса о репарациях и снабжения продо-
вольствием и углем всего германского населения»160.
Как видно из этой формулы, носящей ограниченный
конъюнктурный характер, никаких принципиальных воз-
ражений исторического, международно-правового или
военно-стратегического порядка Трумэн не выдвинул.
Как известно, после длительных и жарких дебатов, в
которые после отъезда Черчилля, но в духе его линии,
«немедленно и активно», по выражению Бирнса, вклю-
чился Бевиц, было принято известное решение «до окон-
чательного определения» считать линией польской грани-
цы на западе линию, проходящую по Одеру — Западной
Нейсе. Но, как не раз отмечалось в советской и зарубеж-
ной политической литературе, уже одно то обстоятельство,
что решение Потсдамской конференции о западной гра-
нице Польши сочеталось с другим ее решением — об
упорядоченном перемещении немецкого населения с тер-
риторий, отходящих к Польше, — подтверждает, что
принципиально одобренная в Потсдаме линия этой гра-
ницы рассматривалась как окончательная.
Это подтвердил и сам Трумэн в заявлении, сделанном
на объединенном заседании обеих палат конгресса США
9 августа 1945 г. Он сказал: «Территория, которая пере-
дана под административный контроль Польши, поможет
ей обеспечить всем необходимым свое население. Она
создаст также более короткую и легче защищаемую гра-
ницу между Польшей и Германией. Заселенная поляка-
ми, эта территория поможет упрочить единство польской
нации» 161. Это заявление Трумэна не случайно, как пра-
вило, не упоминается в американских публикациях. Из
него со всей ясностью вытекает, что, по крайней мере,
' летом 1945 года правительство США рассматривало ре-
шения Потсдамской конференции по вопросу о западной
границе Польши как имеющие отнюдь не преходящий,
не конъюнктурный характер.
Разумеется, именно это обстоятельство подвергается
наибольшей фальсификации в послевоенной американ-
301
ской и западногерманской историографии, где упорно на-
саждается тезис о «неправомерности» передачи Польше
территорий к востоку от линии Одер — Западная Нейсе и
ее «неспособности» их эффективно использовать. Наряду
с этим утверждением широким распространением поль-
зуются также ссылки на «временный» и «условный» ха-
рактер потсдамских решений, поскольку в них говорится
о передаче соответствующих территорий лишь под управ-
ление Польши. Крайне редки отдельные трезвые призна-
ния, вроде сделанных западногерманским публицистом
Г. Блумом, который отметил, что на линии Одер — Нейсе
западногерманским притязаниям «противостоят польские
жизненные интересы» и что речь может и должна теперь
идти не о насильственном возврате польских земель, а о
признании ФРГ потсдамских решений в качестве окон-
чательных и права Польши на эти земли162.
Японский вопрос
до Потсдама
Значительное место в деятельности американской де-
легации в Потсдаме заняли проблемы Дальнего Востока,
и прежде всего японский вопрос. Теперь, после капитуля-
ции гитлеровской Германии, Соединенные Штаты полу-
чили возможность концентрировать против Японии все
свои силы, равно как и силы своих союзников. Тем самым
Япония могла быть поставлена на колени в относительно
краткий срок, но при этом возникла перспектива того, что
добытая совместными усилиями победа будет сопровож-
даться коллективной работой по переустройству экономи-
ческого и социального уклада Японии. Такая перспектива
глубоко расходилась, однако, с прочно утвердившимися
к этому времени установками госдепартамента и Белого
дома.
Здесь уместно отметить, что американские програм-
мы решения японского вопроса после войны претерпели
еще более быструю и показательную эволюцию, нежели
планы и программы по Германии, хотя имели в общем
идентичную исходную точку. Так, Рузвельт неоднократно
подчеркивал, что, как и в случае с Германией, Япония
также должна быть лишена какой-либо возможности сно-
ва стать «базой агрессии и войны», а Хэлл намечал сле-
дующие три главных этапа американской политики в пос-
левоенной Японии: 1) ликвидация последствий японской
колониальной экспансии; 2) осуществление военного кон-
302
троля над Японией посредством использования баз на её
территории; 3) на протяжении «неограниченного во вре-
мени» третьего периода коренное переустройство госу-
дарственного строя Японии «в духе миролюбия и демо-
кратии» 163. Аналогичные заявления делал в то время
и Грю.
Как правило, в преданных гласности заявлениях Руз-
вельта, Хэлла и других видных американских государ-
ственных деятелей отсутствовали сколько-нибудь кон-
кретные указания на то, каким образом следует добить-
ся объявленных целей. Что же касается самих целей, то
помимо призыва к демократизации Японии в самой аб-
страктной форме они не только не отвечали на такие кар-
динальные вопросы, как, например, сохранится ли далее
абсолютная власть императора, останутся ли по-прежне-
му могущественными монополии «дзайбацу» и т. д., но и
не ставили таковых. Официально это мотивировалось не-
обходимостью подождать до победы с составлением кон-
кретных планов и программ, но отнюдь не означало, что
в США время от времени не предпринимались попытки
обрисовать в самой общей форме основы и характер аме-
риканской политики по отношению к послевоенной Япо-
нии. Но эти попытки носили подчеркнуто субъективный,
дискуссионный характер и благополучно укладывались
в рамки благих пожеланий.
В 1945 году обстановка изменилась в том смысле, что
победа стала ближе и в правительственных сферах все
большее распространение стала получать соблазнитель-
ная перспектива сосредоточить все плоды победы исклю-
чительно в американских руках. Американское прави-
тельство' справедливо отметил Фейс, было готово
обсудить с Англией и Советским Союзом планы военных
операций против Японии. Но оно «вовсе не было распо-
ложено выносить на всеобщее обсуждение свои планы
управления поверженной Японией и осуществления ок-
купации страны» 164.
Именно этим и объясняется то, что к лету 1945 года
ни общественность США, ни их партнеры по коалиции,
ни даже многие члены американских правительственных
органов не представляли себе сколько-нибудь конкретно,
какую же политику правительство намерено проводить
в Японии в период ее капитуляции и в последующем.
Что же касается лиц, непосредственно ее вырабаты-
вавших и одобрявших, то, по справедливому замечанию
303
историка В. Дина, они рассматривали всю систему окку-
пации Японии и проведения оккупационной политики в
ней как чисто американское дело, независимо от того,
как это выглядит на бумаге 165.
Такая точка зрения усиливалась не только общим
креном кабинета Трумэна вправо, но и опытом осущест-
вления совместной оккупации Германии, где американ-
цам пришлось считаться с курсом СССР на подлинную
и прочную демократизацию страны. Как отмечается в
американском исследовании дальневосточной политики
США, в Вашингтоне уже успели счесть опыт совместной
с СССР и Англией оккупации Германии «более трудным
и менее удовлетворительным» делом, чем предполага-
лось, что «усилило стремление США сделать оккупацию
Японии чисто американским предприятием» 166.
Поэтому в госдепартаменте и Белом доме по мере
приближения Потсдамской конференции укреплялось на-
мерение не дать Советскому Союзу каких-либо возмож-
ностей для проведения активной политики в Японии, не
лишая в то же время Соединенные Штаты всех военно-
стратегических и тактических преимуществ, вытекающих
из факта вступления СССР в войну против Японии.
12 мая 1945 г. исполнявший тогда обязанности государ-
ственного секретаря Грю составил меморандум, в кото-
ром предлагалось заранее — до выступления СССР —
максимально ограничить политические последствия этого
шага, а именно: потребовать от СССР отказа от участия
в эксплуатации КВЖД и ЮМЖД; побудить СССР ока-
зать давление на компартию Китая, дабы «подвинуть»
китайских коммунистов к сотрудничеству с Чан Кай-ши;
обеспечить «права и преимущества» США на Куриль-
ских островах. Наконец, в меморандуме Грю ставился
вопрос о недопущении СССР к осуществлению оккупаци-
онных функций в Японии после ее поражения 167.
Характерно, что в условиях мая 1945 года такое по-
ражение рассматривалось военным министерством как
достаточно еще отдаленное. Поэтому Стимсон, отвечая
Грю 21 мая, подчеркнул необходимость обеспечения при
любых условиях участия СССР на заключительных ста-
диях войны с Японией, добавив при этом, что, хотя гер-
манский опыт свидетельствует о предпочтительности
одной американской оккупации Японии с точки зрения
интересов США, однако вопрос о советском участии в
оккупации, во всяком случае, не следует заранее решать
304
отрицательно. В военном же отношении, добавил Стим-
сон, участие СССР в оккупации Японии может даже рас-
сматриваться как желательное, поскольку сократит ко-
личество американских войск, потребное для оккупаци-
онных целей 168.
В конце концов вопрос был решен прямым вмеша-
тельством президента Трумэна, решительно поддержав-
шего Грю и пошедшего даже дальше. Впоследствии сам
Трумэн писал: «Я не хотел раздельного контроля или
сепаратных зон. Я не хотел дать русским те преимуще-
ства, которые они имели в Австрии и Германии» 169.
Такое решение возымело далеко идущие последствия
не только в плане отношений с СССР, но и в плане
подхода правящих кругов США к проблемам самой Япо-
нии, прежде всего к структуре ее политической власти
после капитуляции и ко всему комплексу проблем, свя-
занных с ее послевоенным политическим развитием. Оно
было вызвано в немалой степени уверенностью правящих
кругов США в преимуществах, которые им дает новый
ядерный фактор.
Ядерный фактор
в политике США
до Потсдама
Американская дипломатия получила летом 1945 года
оружие, разрушительная сила которого превосходила все
созданные до того времени средства истребления людей.
Появилась атомная бомба, а вместе с нею возник целый
комплекс новых политических проблем, выходящих по
своему значению за рамки войны против Японии.
Для их рассмотрения и выработки соответствующих
рекомендаций в мае 1945 года был создан межведомст-
венный временный комитет. Утром 31 мая временный
комитет собрался на свое первое официальное заседание.
В состав его вошли: военный министр США Стимсон
(председатель), государственный секретарь Бирнс, пред-
ставлявший особу президента Трумэна, заместитель ми-
нистра военно-морского флота Бард, заместитель госу-
дарственного секретаря Клейтон, представители ученых,
занимавшихся созданием атомной бомбы: Буш, Конэнт,
Комптон. Ответственным же секретарем комитета, при-
нявшего решение об истреблении сотен тысяч людей,
оказался некто Гаррисон — доверенное лицо Белого до-
305
Ма, являвшийся по иронии судьбы еще й главой нью-
йоркской компании... страхования жизни. Состав участ-
ников оказался, разумеется, не случайно удивительно
однородным. Среди них, за исключением Барда, не было
людей, не согласных пойти на применение ядерной бом-
бы и притом в наиболее сжатые сроки — как только бом-
ба будет готова. При этом важно подчеркнуть, что, со
стороны по крайней мере двоих членов комитета, пред-
ставлявших научный мир, это согласие на применение
атомной бомбы сочеталось с представлением о возмож-
ных морально-политических последствиях такого шага.
Буш и Конэнт в своем меморандуме Стимсону еще в сен-
тябре 1944 года — за год до Хиросимы — подняли вопрос
об ответственности стороны, первой применившей атом-
ное оружие, а Комптон (член научной подкомиссии
комитета) за три дня до заседания комитета — 28 мая —
подал докладную записку, в которой подчеркивал, что
атомная бомба является оружием, «впервые в истории
человечества реально ставящим вопрос о массовом уни-
чтожении людей» 17°.
Однако как меморандум Буша — Конэнта, составлен-
ный за 9 месяцев до заседаний комитета, так и доклад-
ная записка Комптона, поданная за три дня до начала
работы комитета, завершались лишь предложениями
процедурного характера: каким образом следует обсуж-
дать, учитывая всю серьезность последствий, вопрос о
способах применения ядерного оружия и перспективе
установления международного контроля над ним. Что же
касается основного вопроса о том, применять ли вообще
атомную бомбу, то он фактически не поднимался никем
из членов комитета ни за девять месяцев, ни за три дня
до начала его работы, ни на заседаниях, ни в кулуарах.
Таким образом, комитет, призванный вынести свое ком-
петентное суждение по всему комплексу проблем, свя-
занных с первым в истории боевым применением ядер-
ного оружия, начал с того, что, по существу, предрешил
без обсуждения основной вопрос: действительно ли не-
обходимо сбрасывать на Японию атомную бомбу?
Правда, Маршалл высказал было опасение, что ис-
пользование атомной бомбы против Японии «слишком
быстро» раскроет другим странам, в том числе союзни-
кам и партнерам США, все преимущества ядерного ору-
жия и тем подстегнет их ликвидировать ядерную моно-
полию США. «Если же сохранить нашу бомбу в секрете,
306
то на целый ряд лет в будущем мы по отношению к
странам, не имеющим бомбы, будем находиться в выгод-
ном положении» 171,— говорил Маршалл. Но он не на-
стаивал, и высказанное им опасение никакого влияния
на результат работы временного комитета не имело.
Впоследствии Комптон писал об атмосфере, господ-
ствовавшей среди участников: «В течение всей дискус-
сии как бы заранее предполагалось, что вопрос о приме-
нении атомной бомбы решен и бомба будет сброшена» 172.
Не обсуждался и иной вопрос: насколько вообще ситуа-
ция на тихоокеанском театре и в самой Японии требует
применения этой крайней меры? Только практические
проблемы применения атомной бомбы привлекли вни-
мание участников, «только в отношении мелочей, касаю-
щихся стратегии и тактики, высказывались различные
точки зрения», вспоминает Комптон. К числу подобных
«мелочей», обошедшихся жителям Хиросимы и Нагаса-
ки в десятки тысяч человеческих жизней, относился
прежде всего такой вопрос: следует ли уведомить Япо-
нию предварительно о наличии у США качественно
нового оружия массового истребления людей?
Исследователь событий Фейс, имевший доступ к весь-
ма широкому кругу источников, относящихся к предысто-
рии Хиросимы, лаконично констатирует: «Все единодуш-
но сошлись на том, что никакого специального уведомле-
ния Японии о новом разрушительном оружии послано
не будет» 173.
1 июня работа комитета закончилась, и вынесенные
им рекомендации легли в основу окончательного реше-
ния, осуществленного в Хиросиме и Нагасаки. Эти ре-
комендации гласили: 1) атомную бомбу следует сбросить
на Японию так быстро, как это только возможно;
2) бомба должна быть применена против целей, удовле-
творяющих двум требованиям: а) в районе цели должны
быть какие-либо военные сооружения, б) эти сооружения
должны быть окружены жилыми домами и другими со-
оружениями, легко поддающимися разрушению; 3) бом-
ба должна быть взорвана без какого-либо предваритель-
ного предупреждения.
Здесь уместно добавить, что комитет счел необходи-
мым расшифровать, почему в самом замысле боевого
применения атомной бомбы следует предусмотреть мас-
совое истребление мирных жителей: это необходимо для
того, говорилось в рекомендациях, чтобы «произвести
307
наибольшее впечатление как на военных, так и на граж-
данских членов японского правительства» 174.
Думается, что вряд ли нуждается в комментариях
подлинный смысл этих решений. Не менее ясно и дру-
гое— сколь полно отвечали они желаниям, расчетам и
планам людей, олицетворявших ядерный военно-промыш-
ленный комплекс. Бирнс, едва просохли чернила на
подписях под рекомендациями, представил их Трумэну,
который немедленно утвердил их и отправил на исполне-
ние, сказав лишь: «Как ни печально, единственный ра-
зумный выход — сбросить бомбу». В этой звучной сентен-
ции внимание читателя привлечет, пожалуй, только слово
«печально». Трумэн был «опечален» в столь ничтожной
степени, что попросту забыл или не счел нужным упо-
мянуть об этом в своих мемуарах. Этот просчет бывшего
шефа Бирнс исправил в своих.
Другим вопросом, подвергшимся членами временного
комитета специальному рассмотрению, был вопрос о
перспективах международного контроля над атомной
бомбой и о той информации о ней, которую следует или,
наоборот, не следует передавать СССР. Первая часть
этого вопроса была рассмотрена лишь в наиболее общей
форме, и никакого определенного решения принято не
было, за исключением рекомендации о желательности
такой формы международного контроля, которая никак
не ущемила бы атомной монополии США.
Гораздо активнее обсуждалась вторая часть: сколь
долгой может быть эта монополия и когда СССР ока-
жется в состоянии изготовить собственную атомную бом-
бу? Здесь мнения разделились. Генерал Гроувс заверял,
что Советскому Союзу потребуется на это не менее 15—
20 лет, Бирнс называл срок в 7—10 лет. Во всяком слу-
чае, говорил Бирнс, никакой информации об атомной
бомбе русским давать не следует, ибо «если какая-либо
информация — даже в самых общих выражениях — по-
падет к русским, они потребуют своей доли в англо-аме-
риканском (атомном) партнерстве»175.
Эти слова Бирнса были направлены против Оппенгей-
мера и Маршалла, которые по своим причинам (один —
«из уважения к вкладу русских в науку», другой — что-
бы вернее обеспечить участие СССР в войне с Японией)
предложили было передать СССР «самую краткую и об-
щую» информацию об атомной бомбе. В итоге, как вы-
разились американские исследователи, «престиж Бирнса
308
Перевесил» и было решейо лишить СССР какой-либо
информации по атомным вопросам.
Но решения временного комитета вызвали оппозицию
со стороны многих видных ученых, сыгравших исклю-
чительно важную роль в создании атомной бомбы и
имевших к этому времени собственную, прямо противо-
положную точку зрения на вопрос о принципиальной
целесообразности и допустимости ее применения. Эта
точка зрения была четко выражена в адресованных Тру-
мэну петициях ученых. Но Трумэн принял решение без
этих петиций, не читая их и даже, как полагают некото-
рые американские авторы, ничего не зная о них. На этом
основании утверждается, что решение президента об
атомной бомбардировке Хиросимы и Нагасаки носит слу-
чайный характер и не было бы принято, знай Трумэн
о содержании адресованных петиций. Возник миф, что
президент как бы не ведал, что творит.
Однако в высших государственных и военных сферах
США нашлись люди, рекомендовавшие воздержаться от
нанесения ядерного удара по Японии, хотя они в еще
меньшей степени, чем президент и военный министр,
были информированы об аргументах ученых. К числу их
принадлежал генерал Эйзенхауэр, командовавший тогда
союзными войсками в Европе. «Надеюсь,— говорил Эй-
зенхауэр в июле 1945 года,— что США не будут первыми,
кто применит атомную энергию в военных целях». Эй-
зенхауэр далее заявил, что «не считает необходимым»
сбросить атомную бомбу на Японию, так как последняя
обречена и находится накануне полного разгрома 176. Со-
беседником Айка был «сам» Стимсон.
Против атомного удара были и адмирал Кинг —
главнокомандующий военно-морским флотом США, и ге-
нерал Макартур, и даже начальник штаба президента
США адмирал Леги, который прямо заявил, что «при-
менение атомной бомбы отбросит нас назад к жестоко-
стям в отношении гражданских лиц, которые существо-
вали во времена Чингисхана» 177.
Кроме того, нет оснований полагать, что, принимая
'решение, президент был лишен необходимой информа-
ции. Во всяком случае, сам Трумэн в своих мемуарах по
этому вопросу высказался достаточно ясно: «Я сознавал,
конечно, что взрыв атомной бомбы вызовет разрушения
и потери, выходящие за пределы воображения» 178.
Контроль над атомной бомбой прочно находился в
309
руках деятелей «холодной войны», для которых разгром
Японии был лишь заключительным эпизодом в подго-
товке гораздо более широкой и опасной для человечест-
ва кампании — гонке ядерных вооружений.
Японский вопрос
на Потсдамской
конференции
Итак, Трумэн уехал в Берлин, решив в принципе под-
вергнуть Японию атомной бомбардировке и вывести ее
наиболее эффективным образом из войны, притом так,
чтобы не только поверженные враги, но и потрясенные
союзники и партнеры Америки убедились в ее несравнен-
ной мощи. Но атомная бомба могла и не взорваться —
ведь ее первое испытание в Аламагордо было намечено
лишь на 16 июля и никто не знал, как оно пройдет. По-
этому в Вашингтоне придавали большое значение дипло-
матическому обеспечению окончания войны на Дальнем
Востоке.
Здесь следует подчеркнуть, что летом 1945 года бли-
жайшие американские позиции все еще находились на
расстоянии 500 км от собственно Японских островов и,
хотя флот и авиация Японии потеряли лучшие кадры
и большую часть кораблей и самолетов, все же завер-
шение войны представлялось американцам длительным
и трудным делом. Предстояло преодолеть не только эти
оставшиеся километры, но и само сопротивление япон-
ских войск, которое становилось все фанатичнее.
О том, в какой прогрессии нарастали и сопротивле-
ние японских войск, и вызываемые им потери американ-
ских, наглядно свидетельствуют данные, оглашенные
Маршаллом 18 июня 1945 г. на встрече с Трумэном в
Белом доме. Вот эти данные179.
США (тыс. чел.) Япония (тыс. чел.) Отношение американ- ских потерь к японским
о-в Лейт . . . 17 78 1:4,6
о-в Лусон . . 31 156 1:5,0
о-в Иводзима . 20 25 1:1,25
о-в Окинава 41 81 1:2
310
Иначе говоря, сопротивление японских войск возра-
стало по мере приближения к территории Японии и со-
ответственно росли потери американцев. Военные экспер-
ты исчисляли вероятные потери одних американцев в
ходе боев на собственно японской территории не менее
чем в 1,5—2 млн. человек. «Это просто неверно утвер-
ждать, будто Япония не обладала военной мощью к ав-
густу 1945 года»180,— свидетельствует авторитетный аме-
риканский военный историк С. Морисон.
Особое внимание американское высшее командование
уделяло ударной Квантунской группировке. Стратегиче-
ские планы США вообще не предусматривали участия
американских войск в операциях в Маньчжурии. Между
тем Квантунская армия к августу 1945 года располагала
1463 орудиями, 8989 тяжелыми пулеметами, 25 000 гру-
зовиков, более чем 1000 самолетами. В ней числилось
свыше 780 тыс. солдат и офицеров181. Объединенный
комитет начальников штабов США информировал Тру-
мэна, что Квантунская группировка, располагая соб-
ственными источниками снабжения и превосходно под-
готовленными позициями, сможет неопределенно долго
сопротивляться и в том случае, когда бои на территории
Японии прекратятся и американцы там победят. В этом
случае предполагалось, что император сможет перебрать-
ся в Маньчжурию и война будет продолжаться, причем
в сражениях на территории Северо-Восточного Китая
США уже не смогут использовать свою морскую мощь,
а столкнутся со всеми трудностями затяжной континен-
тальной войны. Из всего этого делался вывод о необходи-
мости обеспечить вступление Советского Союза в войну
против Японии и, следовательно, рассматривать весь
азиатский континентальный театр «областью ответствен-
ности Советской Армии».
Трумэн целиком и полностью согласился с объеди-
ненным штабом, поскольку, как он писал впоследствии,
«иного выхода не было». Это признают и отдельные
американские историки. «Каждый ответственный амери-
канский руководитель — военный или гражданский —
гГолагал советское участие в войне против Японии необ-
ходимым» 182,— отмечает проф. Леополд, а специально
исследовавший этот вопрос Э. Мэй подчеркнул: США
«имели серьезные военные причины желать участия
СССР в войне против Японии» 183. Впрочем, после войны
едва ли не большинство американских историков отстаи-
311
вают по политическим соображениям, порожденным
«холодной войной», обратный тезис, силясь доказать, буд-
то вступление СССР в войну против Японии было выгод-
но только СССР, отнюдь не США.
18 июня в Белом доме вопрос о значении вступления
советских войск в войну против Японии подвергся де-
тальному рассмотрению. Огласив цифры прогрессирую-
щих потерь американских войск, Маршалл подчеркнул,
что успех операции вторжения на территорию собственно
Японии «неотделим от вступления или перспективы
вступления» СССР в войну на Дальнем Востоке. «Важ-
ность вступления России в войну заключается в том, что
оно может послужить той решающей акцией, которая
вынудит Японию капитулировать одновременно с нашей
высадкой в Японии или вскоре после нее»,— заявил Мар-
шалл. Далее он зачитал телеграмму Макартура, в кото-
рой тот, анализируя шансы на успех американского
вторжения в Японию, указывал: «Риск и потери будут
в величайшей степени снижены, если перед нашим втор-
жением будет осуществлено наступление из Сибири» 184.
Мрачные цифры потерь американских войск при втор-
жении произвели сильное впечатление на Трумэна и
участвовавших в заседании Леги, Маршалла, Кинга,
Стимсона, Форрестола и Макклоя. Сам Трумэн в своих
мемуарах признал, что в свете все более фанатичного
сопротивления японцев члены его кабинета, высшего
командования и он сам «рассматривали вступление Рос-
сии в войну как все более настоятельное и необхо-
димое» 185.
Характерно, что этот общий вывод был сделан участ-
никами того же совещания в Белом доме, на котором
рассматривался и вопрос о предстоящем применении
атомной бомбы. На сей раз даже представители ВВС
(генерал Икер), которые всегда настаивали на примате
воздушной войны как наиболее верного и эффективного
пути к победе, вынуждены были признать, что «воздуш-
ная мощь одна не в состоянии вывести Японию из
войны» 186.
Все это и определило во многом действия Трумэна
в Потсдаме. Приехав на конференцию, он в беседе с Эй-
зенхауэром прямо заявил, что «одна из важнейших его
целей — добиться вступления России в войну с Японией»,
в своих мемуарах эту цель он охарактеризовал как «глав-
ную».
312
В этой связи перед американской делегацией встали
проблемы, связанные с отношением к советским предло-
жениям, касающимся изменений советских государствен-
ных границ на Дальнем Востоке в более благоприятную
для СССР сторону. Кроме того, предстояло окончательно
решить вопрос о формах сотрудничества с СССР в япон-
ской проблеме после войны. Когда последний вопрос рас-
сматривался в Вашингтоне в предпотсдамский период,
то как в госдепартаменте, так и в Белом доме было
сочтено за благо не допускать СССР к выполнению функ-
ций оккупирующей державы в Японии. Теперь, в Пот-
сдаме, Трумэну предстояло решить этот вопрос оконча-
тельно. 15 июля он получил меморандум госдепартамен-
та, где предлагалось, лишив СССР указанных функций
и сохранив лишь за США право решающего голоса в
японских оккупационных делах после войны, предоста-
вить тем не менее СССР, Англии и Китаю долю участия
в органах военной администрации в Японии 187.
Справедливо считая подобное предложение недоста-
точным и несоответствующим реальному значению дей-
ствий советских войск, Стимсон на следующий день —
16 июля — направил Трумэну свой меморандум, в кото-
ром отмечалось: «Если русские потребуют для себя доли
в совместной оккупации Японии после того, как внесут
должный вклад в дело ее разгрома, я не вижу, как смо-
жем мы отказать им в этом их предложении». Единствен-
ное, что следует оговорить, предоставляя СССР зону
оккупации, предлагал Стимсон,— это право США опре-
делить, по договоренности с СССР, условия и сроки ок-
купации 188.
Как известно, в конечном счете решающую роль сы-
грали иные аргументы, определявшиеся соображениями
уже не войны с Японией, а «холодной войны». Я был
убежден, рассказывал Трумэн впоследствии, что «рус-
ским нельзя давать никакой доли в контроле над Япони-
ей». Соображения права и справедливости, равно как и
уважение к ранее достигнутой договоренности о межсо-
юзническом характере контроля над Японией, таким
'образом, были отвергнуты. Утверждения, будто США,
сыграв наибольшую роль в разгроме Японии, должны
располагать и неограниченным контролем над ней, как
заметил еще Уэллес, обесцениваются тем, что СССР,
сыграв, бесспорно, наибольшую роль в разгроме Герма-
нии и понеся при этом наибольшие жертвы, отнюдь не
313
ставил целью отстранить США и Англию от участия в
контроле над Германией.
Но, разумеется, нельзя было избежать другого —
согласия на предложенные СССР изменения линии его
дальневосточных границ. В принципе это вытекало уже
из решений Каирской конференции. 23 апреля 1945 г.
в меморандуме, адресованном госдепартаменту из Моск-
вы, Кеннан, уже успевший обвинить СССР в «экспансио-
низме», был тем не менее вынужден признать страте-
гическую и политическую необходимость реального обес-
печения советских границ на Дальнем Востоке. Конечно,
в Вашингтоне не было недостатка в возражениях пред-
ложениям СССР. Но решающим оказалось соображение
особого рода, которое, видимо, лучше всего было сфор-
мулировано в документе Стимсона от 21 мая, где кон-
статировалось: Россия «обладает военной мощью и воз-
можностями для того, чтобы получить их (новые грани-
цы.— Ю. К.) независимо от любых действий США, за
исключением прямой войны» 189.
Таким образом, этот вопрос не вызвал в Потсдаме су-
щественных разногласий между США и СССР. Утром
24 июля состоялось заседание англо-американского ко-
митета начальников штабов, а днем — совместное засе-
дание членов этого комитета с представителями Гене-
рального штаба Советской Армии. На этих заседаниях
было подтверждено, что Маньчжурия и Корея будут от-
несены к сфере операций советских войск и что эти опе-
рации будут осуществлены параллельно с вторжением
американцев на острова Кюсю и Хонсю 19°. 26 августа в
ходе дальнейших консультаций были окончательно раз-
граничены зоны операций и достигнута договоренность
об обмене группами связи.
В связи со всем этим в американской делегации воз-
никли споры по вопросу о характере президентского
обращения к Японии. Принципиальное согласие СССР
принять участие в войне против Японии позволяло США
тем увереннее предлагать Японии капитуляцию, что в слу-
чае ее отклонения завершение войны было бы наверняка
ускорено мощным ударом Советской Армии по Квантун-
ской группировке и ликвидацией японской континенталь-
ной базы.
В сочетании с надеждами на разрушительную силу
атомной бомбы, разделявшимися как американским, так
и английским высшим руководством, это наложило отпе-
314
чаток на характер обращенного к Японии ультиматума.
В нем не содержалось никаких упоминаний о возможно-
сти смягчения условий японской капитуляции за счет,
например, символического сохранения императорской ди-
настии. Как известно, советская делегация находила
целесообразным отразить в приемлемой форме именно
это обстоятельство, а ряд американских политических
деятелей подняли этот вопрос ранее 191.
Между тем Советскому Союзу ультиматум Японии,
подписанный представителями США, Англии и Китая,
был вручен 26 июля лишь «для сведения», причем в со-
проводительной записке Бирнса говорилось, что документ
уже передан прессе для опубликования 27 июля. Совет-
ская делегация, учитывая ряд моментов, связанных с
редактированием документа, обратилась с просьбой от-
срочить его опубликование на три дня. Американцы от-
ветили отказом, ссылаясь на то, что агентства уже полу-
чили текст документа и отсрочить его опубликование
невозможно. Зарубежные комментаторы справедливо
расценили этот ответ как выражение явного стремления
США отстранить Советский Союз от решения политиче-
ских проблем, связанных с окончанием войны против
Японии.
Ультиматум был отклонен Японией, и через две не-
дели жители Хиросимы и Нагасаки, подвергшиеся сово-
купному действию смертоносного огненного смерча, раз-
рушающей взрывной волны и всепроникающих радиоак-
тивных осадков, познали на себе все то, что было скрыто
за туманными формулировками ультиматума.
Остается лишь добавить, что люди, взявшие на себя
ответственность за нанесение ядерного удара и похваляв-
шиеся проявленной при этом решимостью (не лучше ли
сказать — пренебрежением к гибели сотен тысяч чело-
век!), не прочь все же снять с себя толику этой ответст-
венности. 8 мая 1964 г., празднуя свое 80-летие, Гарри
Трумэн решил преподнести самому себе подарок, имею-
щий немаловажное политическое и психологическое зна-
чение. Он заявил потрясенным представителям печати,
что, во-первых, принятое им решение нанести ядерный
удар... «сэкономило (!!!), по меньшей мере, 500 тыс. че-
ловеческих жизней как японских, так и американских».
(Трумэн имеет в виду, что если бы вторжение войск
США в Японию состоялось, то в боях погибло бы боль-
ше людей, чем в Хиросиме и Нагасаки). Во-вторых, ска-
315
зал Трумэн, «я направил японцам предупреждение о том,
что мы располагаем самой мощной взрывной и разру-
шающей силой в мире» 192. Какие претензии могут быть
после этого к Гарри Трумэну?
Но президент напрасно сделал столь безапелляцион-
ное заявление. Во-первых, цифра в 500 тыс. человек на-
звана им, по меньшей мере, произвольно — она не учи-
тывает ослабления силы сопротивления японских войск
после удара СССР по Квантунской группировке, о време-
ни которого Трумэн был уведомлен заранее. Во-вторых,
союзнический ультиматум как раз не содержал того
предупреждения, которое ему приписал Трумэн почти
20 лет спустя. Краткий призыв капитулировать, сделан-
ный в самых общих фразах, завершался туманной угро-
зой полного опустошения, если Япония его отклонит. На
появление средства уничтожения нового типа нет и наме-
ка — а между тем в руководстве США и Англии вряд ли
могли быть сомнения в том, что Япония не капитулирует
в ответ на шаблонный призыв «прекратить кровопро-
литие»!
Как известно, 31 мая— 1 июня 1945 г. временный ко-
митет высказался за то, чтобы предупреждения о нали-
чии атомного оружия сделано не было — и эта его ре-
комендация была в полной мере учтена Трумэном. Но
почему? Ведь в пользу такого предупреждения высказа-
лись многие видные ученые и государственные деятели
США.
Ответ на этот вопрос представляет серьезную труд-
ность для американских историков и мемуаристов, кото-
рые не случайно стараются либо опустить его, либо упо-
мянуть о нем подчеркнуто немногословно. Обычно отме-
чается, что летом 1945 года у авторов союзнического
ультиматума не было еще достаточной уверенности в эф-
фективности атомной бомбы, конкретное предупреждение
о ее существовании и истребительной силе могло бы, как
выразился Дж. Макклой, «обесценить ядерный взрыв».
Но такое «объяснение» слишком выдает всю заинтересо-
ванность американских руководителей в применении
атомной бомбы, которые спешили так, что приказ о ее
боевом применении отправили за сутки до того, как уль-
тиматум был опубликован и японское правительство
могло с ним ознакомиться. Подлинная причина, кото-
рую считают наиболее убедительной многие участники и
исследователи событий, связана уже не с Японией, а с
316
СССР и со всем комплексом вопросов, относящихся к ро-
ли ядерного фактора в американской политике, который
подвергся обсуждению в Потсдаме.
Ядерный
фактор в политике США
на Потсдамской
конференции
Оказывается, вопрос о том, что можно сообщить Япо-
нии о новом оружии, имевшемся у США, в обращенном
к ней ультиматуме, тесно связан с другим вопросом,
представлявшим для руководителей США поистине не-
разрешимую трудность: а что можно сообщить об этом
оружии Советскому Союзу? Связь этих двух вопросов
действительно налицо. В самом деле, можно ли предо-
ставить Японии — противнику, пусть даже и в ультима-
туме, такие сведения об атомной бомбе, которые не были
предоставлены союзнику — Советскому Союзу?
А что было решено сообщить Советскому Союзу? По
этому вопросу в американской делегации развернулась
целая дискуссия. Читатель помнит, что, как признал сам
Трумэн, стремление обеспечить вступление Советского
Союза в войну против Японии было одной из основных
целей американской делегации в Потсдаме. Поэтому,
хотя предложение ничего не сообщать Советскому Сою-
зу об атомной бомбе предварительно обсуждалось в ру-
ководстве США еще в Вашингтоне, все же к этому во-
просу пришлось вернуться вновь в Потсдаме, особенно
после того, как испытание атомной бомбы в Аламагордо
прошло успешно.
В предвидении этого Стимсон направил Трумэну ме-
морандум, в котором высказал опасение, что внезапное,
без всякой предварительной информации, применение
бомбы может произвести неблагоприятное впечатление
на СССР и «неизбежно и серьезно отразится на доверии
между союзниками». В обстановке продолжавшегося
упорного сопротивления японцев и неопределенных пер-
спектив эффективности боевого применения атомной бом-
бы утрата доверия между союзниками, о которой упомя-
нул Стимсон, страшила его и его коллег в Вашингтоне
не сама по себе, а постольку, поскольку могла бы отра-
зиться на согласии СССР вступить в войну против Япо-
нии. Поэтому Стимсон рекомендовал при случае все же
317
проинформировать И. Сталина в Потсдаме, по крайней
мере, о трех вещах: что в США «достигнут прогресс»
в деле создания атомной бомбы, что она будет применена
против Японии и что в последующем предполагается
провести переговоры по вопросу «об использовании силы
атомного ядра в интересах мирного развития». И все.
Если же И. Сталин попросит более конкретную и под-'
робную информацию, то следует отказать, сославшись
на то, что Трумэн «в настоящее время не готов сделать
это» 193.
Разумеется коль скоро решение применить бомбу уже
было вынесено и, следовательно, СССР, как и все стра-
ны, узнал бы о ней, так сказать, явочным путем, то в аме-
риканской делегации предложение Стимсона информиро-
вать СССР о том, что все равно войдет в официальное
коммюнике, предназначенное к опубликованию после
взрыва, не встретило возражений.
Обмен мнениями возник лишь по вопросу о содер-
жании этой информации, поскольку Трумэн располагал
многими обращениями ученых-атомников, считавших, что
такая информация должна быть более конкретной и
глубокой, чем краткое официальное коммюнике. Они на-
стаивали на этом еще и потому, что раньше ослепленных
антисоветизмом Бирнса или Гроувса поняли всю крат-
кость того срока, на протяжении которого США могут
рассчитывать на ядерную монополию.
Такая точка зрения вызвала, как и следовало ожи-
дать, решительные возражения со стороны лиц, состав-
лявших окружение Трумэна в Потсдаме. В итоге про-
стое уведомление о том, что в США создано «новое ору-
жие огромной разрушительной силы» было сделано Тру-
мэном днем 24 июля в течение тех нескольких минут,
пока они со Сталиным стояли в подъезде дворца Цеци-
лиенхоф, ожидая своих автомобилей.
25 июля Стимсон и Маршалл, согласовав решение
с Трумэном, направляют в Вашингтон шифрованную те-
леграмму о том, что директива стратегической авиации
США об осуществлении атомной бомбардировки утвер-
ждена. «С этого момента,— пишет Трумэн,— колеса за-
вертелись, и вся машина, созданная для нанесения перво-
го в мире ядерного удара, пришла в движение. Я принял
решение» 194. Но это не так. Колеса этой страшной маши-
ны не переставали вертеться и ранее, и Трумэн — прези-
дент опровергает Трумэна — мемуариста к досаде, веро-
318
ятно, Трумэна — читателя. Всего лишь двумя страница-
ми ранее можно прочитать: «Я всегда рассматривал
бомбу как оружие и никогда не сомневался в том, что
она должна быть применена». Иначе говоря, судьба жи-
телей Хиросимы и Нагасаки была предрешена заранее.
О том, что владельцы атомной бомбы действительно
спешили ее применить и не были заинтересованы в «без-
атомном» окончании войны, свидетельствовала уже ис-
тория с союзническим ультиматумом Японии. Но спешка
вызывалась и обусловливалась не только предположе-
нием, что Япония может его отклонить. В этой связи
можно указать на несколько факторов, повлиявших на
решение Трумэна о боевом применении нового оружия.
Еще до испытаний в Аламагордо в высшем руковод-
стве США уже созрело убеждение в том, что экспери-
ментальные испытания неудовлетворительны в чисто во-
енном отношении. Как выразился Стимсон: «Хотя успех
испытаний на 99 процентов обеспечен, все же лишь при-
менение бомбы в войне даст возможность определить
ее реальную ценность». Требовался «настоящий» город-
смертник с живыми людьми-смертниками.
Другим фактором был сам «Манхэттенский проект».
2,5 млрд, долл., вложенные в атомный бизнес, должны
были дать дивиденды своим владельцам. Но только про-
демонстрировав свою разрушающую мощь, могла атом-
ная промышленность рассчитывать на процветание и
привилегированное положение на рынке орудий смерти.
Как отмечает Гроувс, «наблюдая, как проект пожирает
гигантские средства, правительство все более склонялось
к мысли о применении атомной бомбы» 195.
Но фактор особой важности состоял в том, чтобы
атомный удар упредил переход Советской Армии в на-
ступление, которое, как знали в США, должно было на-
чаться в соответствии со сделанным Советским прави-
тельством заявлением 8 августа. Такой упреждающий
удар, продемонстрировав Японии мощь США, оказал бы,
по мысли вашингтонских стратегов, сдерживающее влия-
ние и на СССР. Бирнс, возможно, откровеннее своих
коллег, признал это. Еще на совещаниях у Трумэна в
Потсдаме он заявил, что исключительное положение
США в обладании атомной бомбой поможет ему «руко-
водить американской дипломатией». Расшифровывая эту
мысль, Бирнс указал, что в ближайшем будущем боевое
ее применение против Японии «облегчит отказ от сотруд-
319
ничества с Россией в разгроме Японии», а в более отда-
ленном будущем даст возможность занять твердую пози-
цию в отношении тех действий, или требований России,
«которые мы не будем одобрять» 196. Разумеется, все это
говорилось в обстановке глубочайшей тайны. Общест-
венности же внушалось обратное: что атомная бомба с
самого начала была в руках США чем-то вроде факела
мира. Характерно, что в числе первых этим заняЛся тот
же Бирнс. В своем публичном выступлении 27 ноября
1945 г. он заявил: «Обвинения, будто мы используем
атомную бомбу в качестве дипломатической или военной
угрозы кому-либо, не только не верны в фактическом от-
ношении, но и полностью искажают мнение американ-
ского правительства» 197.
Это заявление Бирнса, однако, не может опровергнуть
того, что атомная дипломатия США буквально с первых
шагов носила антисоветский характер и была направлена
против СССР. Сам Бирнс 28 июля вновь проиллюстри-
ровал эту мысль, сказав военно-морскому министру Фор-
рестолу, ч^ он больше всего озабочен тем, как бы «окон-
чить все дела, связанные с Японией, до вступления в
войну России». Бирнс добавил при этом, что только таким
образом и можно будет лишить СССР Дайрена и Порт-
Артура 198.
В какой мере спешка с применением атомной бомбы
была направлена против СССР, Бирнс не признался ни
тогда, ни впоследствии в своей книге «Откровенно гово-
ря», изданной вскоре после войны. По-настоящему от-
кровенно он выразился лишь спустя 20 лет. 5 января
1965 г. крупнейшая радио- и телевизионная компания
США «Нэйшнл бродкастинг корпорейшн» транслировала
по всем своим каналам документальную передачу о при-
нятии решения подвергнуть Японию атомной бомбарди-
ровке. Одним из главных действующих лиц постановки
был престарелый Джеймс Бирнс, который прямо без оби-
няков заявил, что бомба на Хиросиму была сброшена
6 августа с целью «опередить наступление русских в
Маньчжурии» 199.
Это было сказано слишком откровенно, чтобы буржу-
азные газеты США захотели подробно прокомментиро-
вать столь компрометирующее Вашингтон признание
бывшего государственного секретаря. Но его слова слы-
шали сотни тысяч американцев, а через несколько дней
они смогли в газете «Уоркер» ознакомиться с острым
320
комментарием публициста Б. Лавине, который, процити-
ровав Бирнса, с полным основанием заключил: «Таким
образом, решение сбросить бомбу на Хиросиму в порядке
упреждающего удара диктовалось страхом, что русская
армия, а не эта бомба, в конечном счете сможет завер-
шить войну».
О том, что такой страх действительно довлел над
обитателями Белого дома, Пентагона и госдепартамента,
пишет и исследователь событий С. Морисон. Когда пра-
вительство США убедилось в том, что Советский Союз
выполнит свои союзнические обязательства и выступит
против Японии, то возникли опасения, как бы СССР не
потребовал своей доли в контроле над побежденной Япо-
нией. Чтобы этого не произошло, заявил Морисон, было
решено сбросить атомную бомбу и попытаться закон-
чить войну так, чтобы отстранить СССР от дележа пло-
дов победы 200.
Другой известный американский историк — Дж. Дэ-
вис подчеркнул значение двух моментов* наглядно под-
тверждающих, что применение атомных бомб не вызы-
валось военными соображениями. Во-первых, у США
имелись к августу лишь две готовые бомбы и логично
было бы с военной точки зрения выждать, пока их запас
не пополнится, а не расходовать сразу все, что имелось.
Во-вторых, широкое американское вторжение в Японию
было намечено на 1 сентября и использование атомного
оружия дало бы наибольший эффект для наступающих,
если бы оно было применено непосредственно перед втор-
жением, чтобы не дать противнику оправиться201.
Справедливость этого предположения косвенно под-
твердил сам Маршалл. В 1959 году было опубликовано
его заявление, в котором указывалось, что те 8 атомных
бомб, которым придавалось чисто военное значение и
которыми должны были располагать США к 1 сентября,
распределялись по две между тремя армиями вторже-
ния, и их следовало взорвать именно в момент высадки
армий на побережье Японии (две бомбы составляли стра-
тегический резерв) 202.
Подлинные причины поспешного применения атомных
бомб состояли в том, писал Дэвис, чтобы завершить
войну в кратчайший возможный срок — до того, как воз-
растающее влияние СССР подорвет возможность уста-
новления исключительно американского контроля над
Японией, и с тем, чтобы продемонстрировать, что только
11—714
321
Америка заставила Японию капитулировать. Лишь атом-
ные бомбы могли помочь осуществить обе цели.
Историк Л. Мортон отметил, что, конечно, примене-
ние атомных бомб уже не могло предотвратить вступле-
ние СССР в войну против Японии. Но оно могло заста-
вить Японию сложить оружие до того, как Советскому
Союзу удастся сделать заметный вклад в победу20?.
Аналогичный вывод встречается и у американских авто-
ров Паркса и Кароссо, английских — Джиованитти и
Фрида, французского — М. Вишне, японских авторов «Ис-
тории войны на Тихом океане», которые справедливо
рассматривают бомбардировку Хиросимы и Нагасаки не
только как «последнее военное действие США во второй
мировой войне», но и как первое серьезное сражение в
«холодной войне» против России, и у других исследова-
телей 204.
Впрочем, некоторые американские историки считают
проявленную правительством США поспешность недо-
статочной. Р. Осгуд, например, выражает сожаление по
поводу того, что США вообще воевали с Японией и на
той стадии в конце войны, когда, по его мнению, следо-
вало не довершать разгром Японии, а подписать с ней
компромиссный мир до выступления СССР. Это «сохра-
нило бы в неприкосновенности японскую армию в Маньч-
журии и установило бы там власть японцев в качестве
буфера против русской экспансии», пишет Р. Осгуд, и
нынешняя расстановка сил на Дальнем Востоке могла
бы «сложиться значительно благоприятнее» 205. Однако
никаких аргументов в пользу этой своей точки зрения,
равно как и в пользу того, что такая перспектива дейст-
вительно могла быть реальной в условиях лета 1945 года,
Осгуд оказался не в состоянии привести.
Тем не менее обвинения в адрес правительства США
за то, что оно «позволило» Советскому Союзу участво-
вать в разгроме Японии и тем самым создало впоследст-
вии невыгодную для США обстановку в Азии, распро-
странены в Америке и выдвигаются не только историком
Осгудом и его сторонниками, но и политическими деяте-
лями, как, например, Кеннаном. Он обвинил Трумэна и
его кабинет в том, что они своевременно не распознали
в Советском Союзе «не менее враждебное Америке госу-
дарство, чем Япония в 1941 году» и чрезмерно ослабили
Японию, доведя ее до капитуляции 206.
Эти исследования прошлого в конечном счете дости-
322
гают противоположных целей и дополнительно подтвер-
ждают виновность американской стороны за послевоен-
ную международную напряженность и «холодную войну».
Марксистская американская историография внесла
значительный вклад в анализ влияния атомного фактора
на возникновение «холодной войны». В монографии Г. Ап-
текера 207, посвященной этому актуальному вопросу и
основанной на обширном фактическом материале, ука-
зывается, что, принимая решение подвергнуть Японию
атомной бомбардировке, правящие круги США знали не
только об истощении ее военно-экономических ресурсов и
о готовности СССР принять участие в войне, но и о про-
явившемся к этому времени стремлении Японии выйти
из войны. Аптекер отметил, что японское правительство
обратилось к СССР с просьбой сыграть роль посредника
между Японией и США и что СССР предоставил амери-
канскому руководству всю соответствующую информа-
цию. Зная о намерении Японии прекратить сопротивле-
ние и о готовности СССР внести вклад в дело ее разгро-
ма, правительству США тем более не имело смысла
применять атомное оружие, если бы дело состояло лишь в
доведении войны до конца, подчеркивал Аптекер. Но
атомные бомбы предназначались не только для Японии,
но и для СССР, и это определило их боевое применение.
Что же касается трагедии в Хиросиме и Нагасаки, то,
как отметил прогрессивный американский историк Г. Ал-
провиц, основываясь на совокупности данных, известных
американскому правительству летом 1945 года, «ни для
окончания войны, ни для спасения жизней в атомных
бомбах не было необходимости, и тогдашние американ-
ские лидеры это понимали».
Капитуляция Японии
6 августа 1945 г. атомная бомба была взорвана над
Хиросимой. 9 августа атомный взрыв раздался над На-
гасаки. 10 августа императорская ставка, воспользовав-
шись каналами швейцарского посольства, информирова-
ла союзников о принципиальной готовности капитулиро-
вать. 14 августа Япония официально объявила о своей
капитуляции. Такая последовательность событий как
будто свидетельствует о том, что атомные бомбы дейст-
вительно сделали свое дело — вынудили Японию сложить
оружие. Именно поэтому большинство американских ис-
ториков и мемуаристов, заинтересованных в таком вы-
11*
323
воде, игнорируют и фальсифицируют то обстоятельство,
что 8 августа Советский Союз стал участником войны и
советские войска развернули крупнейшие операции на
фронте от Забайкалья до Южного Сахалина и Куриль-
ских островов. В их схемы «не вписывается» все военно-
политическое значение этого факта. Лица, взявшие на
себя ответственность за применение атомного оружия'
и многочисленные его апологеты не пожалели усилий, для
того чтобы доказать «ненужность» участия СССР в войне
против Японии и «благотворное» воздействие истреб-
ления жителей Хиросимы и Нагасаки на решение импе-
ратора капитулировать. На этом, разумеется, настаивают
Трумэн, Стимсон, Форрестол, их коллеги по кабинету и
вашингтонским «коридорам власти». Но, пожалуй, наи-
более четко их позицию сформулировал один из руко-
водителей работ по созданию атомной бомбы — д-р Ван-
невар Буш. Опьяненный разрушительной силой и военно-
политическими перспективами своего детища, Буш писал:
«Упали две бомбы — и война кончилась. Стоит ли после
этого доказывать, насколько они ускорили окончание
войны» 208. С некоторыми вариациями именно этот тезис
и преобладает в официозной литературе, где утверждает-
ся, будто СССР выступил лишь для того, чтобы «разде-
лить плоды американской победы над Японией».
Но действительный ход событий наглядно и убеди-
тельно противоречит этим надуманным и примитивным
схемам. Это вынуждена была признать и официальная
американская комиссия, занимавшаяся изучением эффек-
тивности американских стратегических бомбардировок
Японии. Оказалось прежде всего, что как ни велики были
разрушения в Хиросиме и Нагасаки, Японии уже был
нанесен обычными бомбардировками и обстрелами с мо-
ря большой ущерб, однако это не подвинуло ее к капи-
туляции. Далее оказалось, что, по существу, психоло-
гическое и политическое воздействие атомной бомбы
было ограничено двумя городами, подвергшимися бом-
бардировке. В условиях строжайшей цензуры военного
времени японская общественность просто ничего не зна-
ла о применении американцами нового оружия. И даже
непосредственно в зоне атомного удара ощущение неиз-
бежности поражения Японии не стало всеобщим. По
данным упомянутого выше отчета об американском рас-
следовании в Хиросиме и Нагасаки, «пораженцы» состав-
ляли после постигшей эти города катастрофы не более
324
25% населения, тогда как в городах, Отдаленных от
них,— лишь 6—8%.
С точки зрения распространения пораженческих на-
строений, военные поражения Японии и понесенные поте-
ри имели вдвое, а круглосуточные разрушительные на-
леты и обстрелы втрое большее значение, чем взрывы
атомных бомб, говорится в отчете. Далее в нем отме-
чается, что «нехватка продовольствия и недоедание так-
же в большей мере убеждали народ в том, что продол-
жать войну нельзя».
Атомные удары не вызвали немедленного перелома в
пользу капитуляции и в настроении членов правитель-
ства и высшего военного командования. Это также не
укрылось от внимания составителей отчета, которые от-
метили: «Нельзя сказать, что атомная бомба убедила
тех руководителей, которые заключили мир, чувствуя не-
обходимость капитуляции. Бомбы не убедили военную
клику в том, что оборона японских островов невоз-
можна» 209.
Конечно, нельзя отрицать в принципе ни огромной
разрушительной силы сброшенных атомных бомб, ни
произведенного ими эффекта. Но фактом является и то,
что после взрыва в Хиросиме японское правительство
не только не запросило о капитуляции, но и вообще не
собиралось на заседание. Более того, не был созван выс-
ший орган Японии военного времени — Верховный совет
руководства войной. Лишь за день до капитуляции круп-
нейшая токийская газета «Асахи» и другие органы пе-
чати призывали население готовиться к «решительному
сражению» и утверждали, что с японской стороны «все
необходимые приготовления произведены». В крайних
милитаристских кругах созрел заговор при появлении
первых слухов о возможной капитуляции, и заговорщи-
ки смогли блокировать как императорский дворец, так
и столичную радиостанцию. И если капитуляция все же
имела место, то это объяснялось совокупным действием
многих факторов военного, политического, экономическо-
го и психологического порядка, среди которых не послед-
нее место занимает вступление Советского Союза в вой-
ну против Японии. Не случайно первое после хиросимской
трагедии заседание японского кабинета, имевшее место
в 10 час. утра 9 августа, было посвящено вовсе не влия-
нию атомных бомб на ход военных действий, а общему
изменению обстановки вследствие выступления СССР.
325
Здесь и было принято в принципе решение предложить
императору согласиться на капитуляцию. Характеризуя
значение выступления СССР, японский военный министр
Анами, категорически возражавший против капитуля-
ции, не смог не признать: «Неотвратимое наступило».
Когда через несколько дней в японские войска, все
еще продолжавшие сопротивление на отдельных участ-ч
ках, был разослан приказ императора о немедленном
прекращении огня, то причиной капитуляции Японии в
приказе было названо именно вступление в войну СССР,
а вовсе не атомная бомбардировка.
По-своему это подтвердила и американская сторона.
Трумэн получил весть об успешном наступлении Совет-
ской Армии в Маньчжурии 8 августа, уже после того, как
он узнал о взрыве атомной бомбы. Немедленно по полу-
чении телеграммы Гарримана из Москвы об успехах
советского оружия президент созвал представителей
прессы и радио и сказал им: «Я имею всего лишь одно
сообщение. Я не могу собрать сейчас пресс-конферен-
цию, но сообщение столь важное, что, полагаю, я дол-
жен немедленно проинформировать вас. Россия объявила
войну Японии. Все»210.
На следующий день Трумэн, подчеркнув, что СССР
дал обещание выступить против Японии до того, как был
проинформирован об атомной бомбе, произнес слова, от
которых наверняка удержался бы, если бы одних атом-
ных бомб хватило для обеспечения капитуляции Японии.
Он сказал: правительство США «радушно приветствует
участие в этой войне нашего славного и победоносного
союзника»211. Не случайно официальные американские
историки стараются не вспоминать эти слова.
Информация президента вызвала оживленные ком-
ментарии прессы. Обозреватель Г. Марба в статье, опуб-
ликованной многими американскими газетами, писал:
«Сейчас весь мир ожидает от России крупных операций.
В США ощущается большое облегчение, поскольку в
противном случае нам пришлось бы сражаться с 1 мил-
лионом японских солдат в Китае. Теперь эта задача
лежит на России». Даже херстовские газеты, не преми-
нув, разумеется, упрекнуть СССР в «корыстном» выборе
момента, вынуждены были признать: «Американский на-
род несомненно удовлетворен объявлением Россией
войны Японии, ибо это ускорит победу и спасет жизнь
американцам». Аналогичной была и реакция английских
326
газет, где более четко подчеркивалось, что выступление
СССР «является смертным приговором Японии». От вни-
мания американцев не укрылось и заявление генерала
Макартура, более всего не любившего — это было изве-
стно всем — делить лавры победы, даже если в числе
претендентов был его коллега — адмирал Нимиц. Тем не
менее Макартур без обиняков заявил: «Я радуюсь объ-
явлению Россией войны Японии. Во время войны в Ев-
ропе Россия действовала на Восточном фронте, а союз-
ники— на Западном. Сейчас союзники находятся на
Восточном фронте, а Россия — на Западном, но резуль-
таты будут те же»212. Разумеется, в послевоенный период
Макартур поспешил отказаться от этих слов, объявив их
«вынужденным пропагандистским заявлением», а в кон-
це концов приписал себе противоположную позицию, зая-
вив, будто в конце войны «так же активно» выступал
против вступления СССР в войну против Японии, как
настаивал на этом ранее.
Вопреки активному наступлению на историческую ис-
тину и небезуспешному вытеснению ее из официозно-апо-
логетической литературы, осуществляемому реакционны-
ми буржуазными историками, в американской историо-
графии сохранилось все же признание исключительно
важной роли участия СССР в войне против Японии.
«Выступление России явилось решающим фактором за-
вершения войны и было бы таковым даже в том слу-
чае, если бы не было атомной бомбы»,— отметил участ-
ник событий генерал-майор авиации К. Ченнолт. Япон-
ский исследователь, очевидец первого атомного взрыва,
хиросимский врач д-р Хашия подтверждает: «Понима-
ние безнадежности сопротивления созрело лишь тогда,
когда весть о вступлении СССР в войну достигла разру-
шенной Хиросимы».
Специальное исследование влияния атомной бомбар-
дировки на принятие решения о капитуляции провел аме-
риканский историк Л. Мортон. Он пришел к выводу, что
хотя первый атомный взрыв и породил раскол среди
японских лидеров, но не привел к капитуляции. Выступле-
ние же Советского Союза о-казалось сокрушительным
ударом для правящих кругов Японии. Милитаристы,
продолжает Мортон, смогли ограничить до минимума
значение применения атомных бомб и размеры причинен-
ного ими ущерба. Но никто не мог бы скрыть факт
вступления Советского Союза в войну против Японии,
327
что «ликвидировало все надежды на раскол между союз-
никами и возможность более мягких условий мира»213.
К аналогичному выводу пришел и маститый военный
историк Морисон, который подчеркнул, что не только
первый, но и второй взрыв атомной бомбы не вынудил
капитулировать японское правительство, совещавшееся
в присутствии императора 9 августа214.
Автор исследования об обстоятельствах капитуляции
Японии Р. Бьютоу отметил решающее влияние «создания
в тылу у Японии плацдарма огромной разрушительной
силы» вследствие советских ударов в Маньчжурии и Ко-
рее215. Этот вывод подтверждают также историки Л. Тодд
и М. Карти216, а также японский автор М. Касе, обра-
тивший внимание на то, что не атомные бомбы, а именно
советское наступление в Маньчжурии заставило японское
главное командование признать, что «игра проиграна»217.
Характерно, что последний, как гласит рекомендующая
его краткая биографическая справка на суперобложке,
является «последовательным проамериканцем» и «реши-
тельным и откровенным противником СССР». Тем не ме-
нее он не пошел за официозной американской историо-
графией в анализе причин поражения Японии.
Анализируя далее отражение атомных бомбардировок
Японии в американской исторической литературе, нуж-
но отметить и признание отдельными авторами того
факта, что роль СССР в войне на Дальнем Востоке не
ограничилась лишь августовскими операциями в Маньч-
журии и Корее, но, как отметили историки Т. Бэйли,
В. Дин и некоторые другие, проявилась также и в пред-
шествующие годы, когда Советская Армия буквально
приковывала к пограничным СССР районам мощные
японские группировки. Это, справедливо подчеркнула,
например, В. Дин, было подлинным вкладом СССР в об-
щее дело союзников и действительной жертвой со сторо-
ны СССР, ибо «эти советские войска могли бы быть
использованы против Германии, что ускорило бы ее раз-
гром и уменьшило потери русских»218.
Наконец, вопреки пропагандистским утверждениям
официозно-апологетической литературы об «эффективно-
сти» и «неизбежности» применения атомных бомб, в аме-
риканской исторической литературе встречаются и откро-
венные признания преступности атомных бомбардировок,
выражения скорби и стыда за людей, не остановившихся
перед этим человеконенавистническим актом.
328
Безоговорочное осуждение атомных бомбардировок
содержится, например, в книге Г. Алпровица «Атомная
дипломатия», где они характеризуются не только как бес-
полезные и бессмысленные в военном отношении, но и
как одна из важнейших причин безысходного кризиса
американской внешней политики в последующие годы.
В этой связи, указывает американский журналист Р.Ам-
рин, следует рассматривать неуклонный процесс падения
престижа США на международной арене, и особенно в
Азии. Такой прогрессирующий упадок авторитета США,
своего рода глобальная волна антиамериканизма, имеет
своей исходной точкой именно август 1945 года219. «Не
приходится гордиться налетами на Хиросиму и Нагаса-
ки,— говорится в книге, соавтором которой стал участник
налета на Нагасаки Спитцер.— Забыть их нельзя, нельзя
и повторить их. Никогда» 22°. Как известно, такой же вы-
вод сделал из пережитого и участник первого атомного
налета на Хиросиму Клод Изерли, вопреки всем после-
дующим попыткам извратить смысл сделанных им при-
знаний. Резкое осуждение варварских атомных бомбар-
дировок характеризует также прогрессивную литературу,
издаваемую в Азии, прежде всего в Японии и в Индии.
Итак, 10 августа в 7 час. утра токийское радио со-
общило о принципиальном согласии Японии капитули-
ровать на основе потсдамского ультиматума от 26 июля
при условии, что капитуляция «не затронет прерогатив
императора, как сюзерена».
Эта оговорка возвращала американское правительст-
во к периоду Потсдама и имевших там место споров от-
носительно судьбы императора. Соглашаться на япон-
скую поправку — значило не только сделать капитуляцию
не безоговорочной, как собственно и предлагали сторон-
ники соответствующей формулы, но и в известной степе-
ни признать бессмысленность атомных ударов: ведь такие
условия могли быть предложены Японии и до них и без
них. Вновь вспыхнула дискуссия, в которой Стимсон,
Форрестол и Леги выступили за принятие японского
предложения. Стимсон заявил даже, что, если бы Япония
и не просила сохранить императора, его следовало бы
оставить, чтобы облегчить капитуляцию японских войск.
Против был лишь Бирнс.
После прений в Токио было направлено сообщение,
что оговорка принимается лишь временно, но что «с мо-
мента капитуляции прерогативы императора и правитель-
329
ства Японии будут подчинены власти союзного главно-
командующего», окончательное определение формы прав-
ления Японии произойдет впоследствии путем выборов,
а оккупационные войска останутся в Японии, пока не бу-
дут достигнуты цели, провозглашенные в Потсдаме221.
14 августа было получено согласие Токио на эти ус-
ловия, и 2 сентября на борту линкора «Миссури» состбя-
лось официальное подписание акта о капитуляции Япо-
нии. Впрочем, вспоминал впоследствии капитан «Мис-
сури» Мэррей, и в этот день американцы еще не
чувствовали себя победителями в полной мере: все
80 зенитных орудий линкора были изготовлены к боевой
стрельбе, а союзнический флот блокировал Токийский
залив и все подходы к нему, ожидая последней само-
убийственной попытки японской военщины омрачить тор-
жество этого дня.
Но ничего не произошло. Вскоре 150 тыс. американцев
и 40 тыс. англичан, составивших оккупационную армию
под командованием Макартура, беспрепятственно сошли
на японскую землю. Началась оккупация Японии, поли-
тической основой которой оказались вовсе не согласован-
ные ранее межсоюзнические решения, предусматривав-
шие совместно разрабатываемую политику и совместные
действия по ее осуществлению, а приказы Макартура,
который не только поставил себя выше императора и
правительства Японии, но и противопоставил свою особу
и политику всем союзникам и партнерам США по войне
на Дальнем Востоке. Он попытался в конце концов, по
выражению Фейса, бросить вызов правительству и пре-
зиденту США, за что и был смещен, но не прежде, чем
свел на нет или основательно подорвал цели, объявлен-
ные по отношению к Японии в Потсдаме. Была сорвана
разрекламированная было чистка японского государст-
венного аппарата, фактически отменена декартелизация,
правые, реакционные силы Японии получили возмож-
ность беспрепятственно проявлять себя не только в об-
ласти пропаганды, но и в области политического терро-
ра, стремительное развитие получил военно-промышлен-
ный комплекс «дзайбацу» — и все это делалось, как
вскоре же после войны отмечали и признали американские
авторы 222, чтобы подавить левое, демократическое дви-
жение в стране и поставить Японию на рельсы воинст-
вующего антисоветизма. И не вина Макартура, если это-
го не в полной мере удалось добиться.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
☆
Нетрудно заметить, что на протяжении всех четы-
рех лет участия США во второй мировой войне амери-
канская внешняя политика была непоследовательной и
противоречивой. Диктуемая обстановкой и разделяемая
Рузвельтом и некоторыми близкими к нему деятелями,
тенденция на расширение сотрудничества и взаимодей-
ствия США с СССР и демократическими силами на меж-
дународной арене все в большей мере подвергалась
давлению со стороны правых, реакционных сил. Почвой,
породившей, питавшей и увеличивавшей эти силы, был
военно-промышленный комплекс США, который в исходе
войны оказался в состоянии диктовать свои условия не
только американскому правительству, но и многим дру-
гим капиталистическим странам.
Но когда американские буржуазные авторы обраща-
ются к проблеме итогов минувшей войны, то в подав-
ляющем большинстве они проявляют глубокий песси-
мизм, рассматривая триумф Америки в войне в качестве
чуть ли не синонима ее трагедии в послевоенном мире.
В данном случае они, несмотря на подчас многочислен-
ные и острые расхождения с концепциями Черчилля,
склонны согласиться как с его краткой оценкой итогов
войны для западных союзников («триумф и трагедия»),
так и с его основным аргументом в пользу столь песси-
мистической оценки: Черчилль одним из первых на За-
паде констатировал, что СССР не выйдет из войны обес-
силенным, как это предполагалось многими в Лондоне
и Вашингтоне. Назревало и все отчетливее вырисовыва-
лось по мере окончания войны качественно новое соот-
ношение сил на мировой арене — это-то и придавало три-
умфу США и Англии трагический с империалистической
точки зрения характер 223.
Здесь необходимо подчеркнуть, что у американских
историков, мемуаристов, публицистов неудовлетворение
331
вызывают не столько непосредственные итоги войны,
сколько более глубокие и отдаленные ее результаты.
С точки зрения той ситуации, которая сложилась в пе-
реходный от войны к миру период, американцы, каза-
лось бы, могли поздравить себя со многим. Потеряв
лишь около 300 тыс. человек убитыми в боях по сравне-
нию с погибшими за то же время 355 тыс. человек^ в
автомобильных катастрофах, сосредоточив в своих руках
к 1947 году мирового дохода, 60% мирового запаса
золота, 65% мировой добычи нефти и 50% мирового про-
изводства стали, Соединенные Штаты, казалось, реально
приблизились к созданию такого мира, в котором, по
меткому замечанию историка Майкселла, «американский
предприниматель чувствовал бы себя, как дома». На
этой-то почве и выросли в таком удручающем изобилии
доктрины «американского мира», «американской эры» и
«американского диктата». Но практика борьбы правящих
кругов США за осуществление этих идей привела к разо-
чаровывающим результатам — не только в том смысле,
что не удалось подчинить мир диктатуре доллара, но и в
том, что в самой политике США произошли по сравнению
с периодом Рузвельта глубокие и необратимые измене-
ния, своего рода девальвация идей, принципов, целей,
средств. Это не укрылось от внимания столь тонкого зна-
тока и комментатора внешней политики США, как
У. Липпман, который, справедливо критикуя за необъек-
тивность и апологетизм работы большинства своих кол-
лег, писал: «Проблему нашей внешней политики сегодня
нельзя как следует понять, пока историки не объяснят,
каким образом наше участие во второй мировой войне,
ставившее целью нанести поражение нацистам, перерос-
ло в так называемую «доктрину Трумэна» конца 40-х го-
дов— доктрину, в соответствии с которой США провоз-
гласили, что они посвящают себя глобальной идеологиче-
ской борьбе против революционного коммунизма» 224.
Нет ничего удивительного в том, что современные
американские буржуазные историки не спешат правиль-
но, последовательно и полно объяснить «тайну» и меха-
низм этого перехода. Что же касается подмеченной
Липпманом деградации внешней политики США от уров-
ня борьбы за «мир без страха и войн» Рузвельта до
уровня, на котором раздувание локальных войн и нагне-
тание напряженности и страха стали нормой, постоянным
элементом внешней политической доктрины и акций Ва-
332
шингтона, то именно эта деградация вызвала к жизни
многочисленные конфликты послевоенной международ-
ной обстановки. В них и был растрачен накопленный при
Рузвельте в годы пребывания США в рядах антигитле-
ровской коалиции морально-политический капитал. Этот
негативный процесс развернулся, однако, в послевоенные
годы столь широко не потому только, что этому способ-
ствовали новые президенты и государственные секрета-
ри, но прежде всего потому, что еще в предшествующий
военный период сложился и превратился в господствую-
щую силу гигантский военно-промышленный комплекс
США, само существование которого требовало и пред-
полагало отказ от рузвельтовских идей и принципов. Сам
Рузвельт не был в состоянии предотвратить ни развития
этого комплекса, ни постепенного нагнетания непрерыв-
но порождаемого им антисоветизма и антидемократиз-
ма. Тем легче и активнее развернулась эскалация того
и другого во внешней политике США после смерти пре-
зидента. Это и явилось одной из подлинных причин «тра-
гедии» империалистической Америки, последовавшей за
ее военными успехами.
* *
*
Далеко не случайно, что за два с половиной десятиле-
тия, прошедших после победы над фашизмом, американ-
ская буржуазная историография оказалась не в состоя-
нии, как это признал У. Липпман, объективно проанали-
зировать коренные причины и движущие силы перехода
США от провозглашенного Рузвельтом курса на создание
мира «без страха и войн» к нагнетанию антисоветизма,
гонке вооружений и общему курсу на осложнение между-
народной обстановки. Как справедливо подчеркивал
В. И. Ленин, буржуазная историография и система поли-
тических наук в целом выступают с позиций своего клас-
са и осуществляют идеологическое обеспечение его по-
литики. Именно поэтому они рекрутируют своих предста-
вителей прежде всего среди тех, кто «продает науку на
службу интересам капитала» 225. Не случайно в самих
США все чаще говорят о возникновении и развитии «по-
литико-академического комплекса», рожденного военно-
промышленным комплексом для ведения идеологической
агрессии против сил мира, демократии и социализма 226.
333
Усилиями представителей «политико-академического ком-
плекса» происходит то вытеснение исторической прав-
ды из исторической науки, которое является неизбежным
следствием и результатом выполнения большинством аме-
риканских буржуазных историков социального заказа
правящего класса своей страны. Империалистическая
буржуазия удерживает власть над народами своих страй
не только насилием, но и обманом, говорится в Тезисах
ЦК КПСС к 100-летию со дня рождения Владимира Иль-
ича Ленина. В идеологической борьбе нет места нейтра-
лизму и компромиссам. «Лучшее оружие против буржу-
азной идеологии — творческий дух ленинизма, непрерыв-
ное развитие и обогащение марксистско-ленинской теории
на основе обобщения нового исторического опыта» 227
ПРИМЕЧАНИЯ
Глава I
1 См. Н. Н. Яковлев, Что произошло в Пёрл-Харборе, М., 1964;
М. М э т л о ф ф, Э. С н е л л, Стратегическое планирование в коа-
лиционной войне 1941—1942 гг., М., 1955; Ю. Л. Кузнец, Вступ-
ление США во вторую мировую войну, М., 1962.
2 См. Р. Шервуд, Рузвельт и Гопкинс. Глазами очевидца, т. I, М.,
1958, стр. 634—636.
3 «The New York Sun», Jan. 8, 1942; «The New York Times», Jan. 8,
1942. Аналогичные свидетельства см. также F. Dulles, The Ro-
ad to Teheran. The Story of Russia and America, 1781—1943, Prin-
ceton, 1945, p. 241; A. Craven, W. Johnson, A Documentary
History of American People, N. Y., p. 821; О. Брэдли, Записки
солдата, M., 1957, стр. 208—209.
4 См. W. Churchill, The Second World War, vol. Ill, L., 1954,
pp. 578—581.
5 I b i d., p. 584.
6 Подробнее о военно-стратегической концепции США в связи с кон-
ференцией «Аркадия» см. В. М. Кулиш, Раскрытая тайна, М.,
1965; М. Мэтлофф, От Касабланки до «Оверлорда», М., 1965.
Английская позиция охарактеризована в: В. Г. Трухановский,
Внешняя политика Англии в годы второй мировой войны, М., 1965;
Л. В. П о з д е е в а, Англо-американские отношения, 1941—1945 гг.,
М., 1969.
7 «The Public Papers and Addresses of Franclin Delano Roosevelt», ed.
by S. Rosenmen, vol. 1942, N. Y., 1950, p. 452 (далее «The Public
Papers...»).
8 J. P r a 11, A History of the United States Foreign Policy, Buffalo,
1955, p. 665; A. Norman, Operation «Overlord». Design and Re-
ality. The Allied Invasion of Western Europe, Harrisburg, 1952, p. 4.
9 Вопрос о роли общественного мнения в США в борьбе за ускорение
открытия второго фронта уже рассмотрен в работах советских ис-
ториков (В. Л. Исраэлян, В. М. Кулиш, В. С. Коваль и др.) и в на-
стоящей работе подробно не освещается.
10 М. Мэтлофф, Э. Снелл, Стратегическое планирование в коа-
лиционной войне 1941 —1942 гг., стр. 124.
11 Р. Шервуд, Рузвельт и Гопкинс. Глазами очевидца, т. II, М.,
1958, стр. 30—31.
12 Т а м же.
13 С h. В г i n t о n, The United States and Britain, Cambr., 1948, p. 132.
14 С. Боратынский, Дипломатия периода второй мировой вой-
ны, М., 1959, стр. 165.
335
15 Т а м же.
16 См. Е. Robinson, The Roosevelt Leadership, 1933—1945, N. Y..
1955, p. 303; R. Thompson, The Price of Victory, L., 1960, p. 259*
17 См. T. Higgins, Winston Churchill and the Second Front, 1940—
1943, N. Y., 1957, p. 91.
18 E. Robinson, The Roosevelt Leadership, 1933—1945, p. 321.
19 «The New York Times», Nov. 10, 1942.
20 «FRD. His Personal Letters», ed. by E. Roosevelt, vol. II, N. Y.,
1947, pp. 1304—1305.
21 H. S t i m s о n, M. Bundy, On Active Service in Peace and War,
N. Y., 1948, p. 419.
22 О. Б p э д л и, Записки солдата, стр. 210.
23 M. M э т л о ф ф, От Касабланки до «Оверлорда», стр. 37.
24 См. Т. Higgins, Winston Churchill and the Second Front, 1940—
1943, pp. 81—82.
25 Cm. G. F. Kennan, Russia and the West under Lenin and Stalin,
Boston, 1961, pp. 358—359.
26 «The Washington Post», July 15, 1941.
27 «Foreign Relations of the United States, 1942», vol. Ill, p. 689.
28 См. P. Шервуд, Рузвельт и Гопкинс. Глазами очевидца, т. II,
стр. 202.
29 Т а м же, стр. 283—286.
30 См. И. Н. 3 е м с к о в, Из дипломатической истории второго фрон-
та в Европе, М., 1961, стр. 17, 21.
31 «Foreign Relations of the United States, 1942», vol. Ill, pp. 576—577.
32 P. Шервуд, Рузвельт и Гопкинс. Глазами очевидца, т. II,
стр. 189.
33 «Foreign Relations of the United States, 1942», vol. Ill, p. 594.
34 «Documents of American Foreign Relations», vol. IV, p. 615.
36 T. H i ggi ns, Winston Churchill and the Second Front; 1940—1943,
p. 119.
36 H. Fei s, The Three Who Led, «Foreign Affairs», Jan., 1954, p. 286.
37 G. M a у e r, W. Forster, The United States and the XX Century,
Boston, 1958, p. 615.
38 N. Blake, O. Bark, The United States in Its World’s Relations,
N. Y.,1960, p. 680.
39 W. Williams, American-Russian Relations, 1781—1947, N. Y.,
1952, p. 266.
40 C. Hull, Memoirs, vol. II, N. Y., 1948, pp. 1168—1169.
41 «Foreign Relations of the United States, 1942», vol. Ill, pp. 505—512.
42 I b i d., pp. 697—698.
43 С. H u 11, Memoirs, vol. II, p. 1169.
44 W. Churchill, The Second World War, vol. IV, p. 327.
45 Cm. «Foreign Relations of the United States, 1942», vol. Ill,
pp. 538—542.
46 См. В. Коваль, Они хотели украсть у нас победу, Киев, 1965,
стр. 133.
47 «Foreign Relations of the United States, 1942», vol. Ill, pp. 544—545.
48 С. H u 11, Memoirs, vol. II, p. 1172.
49 P. Ш e p в у д, Рузвельт и Гопкинс. Глазами очевидца, т. II, стр. 174.
50 «W’ar and Peace Aims of the United Nations, 1939—1942», vol. Ill,
Boston, 1948, p. 95.
61 Cm. S. Welles, Seven Decisions Ihat Shaped History, N. Y., 1951,
pp. 126—130.
52 J. Steel, The Future of Europa, N. Y., 1945, p. 81.
336
53 W. Williams, American-Russian Relations, 1781—1947, pp. 263,
270.
54 G. F. Kennan, Russia and the West under Lenin and Stalin,
pp. 358—359.
65 «Foreign Relations of the United States, 1942», vol. Ill, p. 568—569.
56 «Foreign Relations of the United States, 1941», vol. I, p. 865.
67 J. Duroselle, From Vilson to Roosevelt. The Foreign Policy of
the United States, 1913—1945, N. Y., 1963. p. 315.
58 «FDR. His Personal Letters», vol. II, p. 1307.
59 S. Morison, Strategy and Compromise, Boston, 1958, p. 12.
60 Д. Фуллер, Вторая мировая война 1939—1945 гг. Стратегиче-
ский и тактический обзор, М., 1956, стр. 248.
61 Ф. Меллентин, Танковые сражения 1939—1945 гг., М., 1957,
стр. 291.
62 «Foreign Relations of the United States, 1942», vol. Ill, pp. 758—759.
63 «The Public Papers...», vol. 1942, pp. 102—103.
64 C. Hull, Memoirs, vol. II, p. 1112.
65 «Foreign Relations of the United States, 1942», vol. Ill, pp. 694—695.
66 I b i d., p. 699.
67 I b i d., p. 726.
681 b i d., p. 750.
691 b i d.
70 W. H. McNeil, America, Britain, Russia. Their Cooperation and
Conflict, 1941—1946, L.—N. Y, 1953, p. 147 (далее: W. H. McNeil,
America, Britain, Russia).
71 J. Jones, My Twenty One Billion Dollars, N. Y., 1959, p. 100.
72 W. Churchill, The Second World War, vol. IV, p. 434.
73 M. Butcher, My Three Years with Eisenhower, L., 1946.
74 ЦГАОР СССР', ф. 4459, on. 2, д. 730, л. 82.
75 W. Churchill, The Second World War, vol. IV, pp. 491— 492.
76 ЦГАОР СССР, ф. 4459, on. 2, д. 730, л. 85.
77 W. C h u r c h i 11, The Second World War, vol. IV, pp. 650—651.
78 «Переписка Председателя Совета Министров СССР с Президента-
ми США и Премьер-Министрами Великобритании во время Вели-
кой Отечественной войны 1941 —1945 гг.» (далее «Переписка...»),
т. I, М., 1957, стр. 54.
79 «РМ», Sept. 28, 1942.
80 Н. Buchanan, The United States and World War II, vol. I,
N. Y., 1964, p. 146.
81 S. M о r i s о n, Strategy and Compromise, p. 38.
82 D. Eisenhower, Crusade in Europa, N. Y., 1948, p. 195.
83 P. Farmer, Vichy. Political Dilemma, L., 1955, p. 12.
84 Cm. W. Langer, Our Vichy Gamble, N. Y., 1947, pp. 386, 387—391,
395; A. de Conde, History of American Foreign Rolicy, N. Y.,
1963, p. 619.
85 Cm. «FDR. His Personal Letters», vol. II, pp. 1265—1266, 1275—1276.
86 J. Duroselle, From Vilson to Roosevelt. The Foreign Policy of
the United States, 1913—1945, p. 321.
87 «FDR. His Personal Letters», vol. II, pp. 1291—1292.
88 «The Public Papers...», vol. 1943, pp. 78—79.
89 См. Шарль де Голль, Военные мемуары, т. II, М., 1957,
стр. 478—483, 489.
90 «Советско-французские отношения во время Великой Отечествен-
ной войны 1941—1945 гг. Документы и материалы», М., 1959, стр. 108.
91 J. Р г a 11, Cordell Hull, vol. II, N. Y., 1964, p. 574.
337
92 «Foreign Relations of the United States, 1942», vol. III. pp. 568—569.
93 A. Funk, Charles de Gaulle, N. Y., 1964, pp. 139, 27*1.
94 A. d e Conde, History of American Foreign Policy, p. 619.
95 S. Welles, Where Are We Heading, N. Y., 1946, p. 174.
96 Шарль де Голль, Военные мемуары, т. II, стр. 381.
97 См. «Documents of American Foreign Relations», vol. IV, pp. 635—
636.
98 Шарль де Голль, Военные мемуары, т. II, стр. 385.
99 И. Н. Земсков, Из дипломатической истории второго фронта в
Европе, стр. 34.
100 Н. Butcher, Му Three Years with Eisenhower, p. 98.
101 R. Pierre-Gosset, Conspiracy in Algiers, N. Y., 1945, p. 202.
102 Ibid, pp. 157—158.
103 W. M c N e i 1, America, Britain, Russia, p. 254.
104 W. R e i t z e 1, The Mediterranean, Its Role in America’s Foreign
Policy, N. Y., 1948, p. 15.
105 R. P i e г г e - G о s s e t, Conspiracy in Algiers, p. 83.
106 H. В u t c h e r, My Three Years with Eisenhower, p. 202.
107 См. B. Russel, The Unknown Darlan, «The United States Naval
Institute Proceedings», Aug., 1955, pp. 879—892.
108 A. G u e г a г d, France. A Modern History, N. Y., 1959, p. 431.
109 W. L e a h у, I Was There, L— N. Y., 1950, p. 329.
110 K. Davis, Soldier of Democracy, N. Y., 1945, p. 376.
111 R. P e i r r e - G о s s e t, Conspiracy in Algiers’, pp. 167—168.
112 M. Cl a r k, Calculated Risk, L., 1956, p. 107.
113 «Переписка...», т. I, стр. 78.
114 «The New York Times», Apr. 16, 1944.
115 W. McNeil, America, Britain, Russia, p. 254.
116 «Foreign Relations of the United States, 1942», vol. Ill, pp. 645—646.
117 A. Werth, Year of Stalingrad, N. Y., 1947, p. 262.
118 Cm. «Foreign Relations of the United States, 1942», vol. Ill, pp.
668—673.
119 «Переписка...», т. II, стр. 49.
120 W. McNeil, America, Britain, Russia, p. 317.
121 M. В. А н т я с о в, Современный панамериканизм, M., 1960, стр. 105.
122 Подробнее см. Ю. Л. К у з н е ц, Вступление США во вторую
мировую войну, стр. 58—60.
123 «Война и рабочий класс», 1944 г., № 5, стр. 17.
124 «The New York Times», July 22, 1942.
125 «Bulletin of the Foreign Policy Association», Jan. 30, 1942.
126 F r. Pike, Chile and the United States, Notre Dame University
Press, 1963, p. 251.
127 W. M c N e i 1, America, Britain, Russia, p. 317.
128 «Foreign Relations of the United States, 1942», vol. V, pp. 18, 27.
129 I b i d., pp. 32—33.
130 E. Smith, Jankee Diplomacy. US Intervention in Argentina, Dal-
las, 1953, pp. 94, 105.
131 См. А. С о n c i 1, G. F e г r a r i, Politica Exterior Argentina, 1930—
I960, Buenos Aires, 1964, pp. 120, 148—162.
132 D. Graber, Crisis Diplomacy. A History of the U. S. Interventi-
on Policies and Practicies, Wash., 1959, p. 234.
133 «The Foreign Commerce Weekly», Febr. 28, 1942,
134 N. Sp ykm a n, America’s Strategy in World Politics, N. Y., 1942,
p. 64.
135 ЦГАОР СССР, ф. 4459, on. 2, д. 724, л. 231.
338
Глава II
1 Е. К i n g, A. W h i t e n i 11, A Naval Record, N. Y., 1952, p. 417.
2 M. Мэтлофф, От Касабланки до «Оверлорда», стр. 48.
3 S. Morison, Strategy and Compromise, p. 47; A. Hute h, Fran-
klin Roosevelt, N. Y., 1947, p. 314.
4 P. Шервуд, Рузвельт и Гопкинс. Глазами очевидца, т. II,
стр. 327.
5 Н. Macmillan, The Blast of War 1939—1945, L., 1967, p. 191.
6 J. Miller, The Casablanca Conference and the Pacific Strategy,
«Military Affairs», Winter 1949, p. 212.
7 J. Flynn, The Roosevelt Myth, N. Y., 1960, p. 366.
8 Шарль де Голль, Военные мемуары, т. II, стр. 88.
9 Т а м же.
10 «War and Peace Aims of the United Nations», vol. Ill, p. 868.
11 Шарль де Голль, Военные мемуары, т. II, стр. 115—116.
12 Н. Butcher, Му Three Years with Eisenhower, p. 318.
13 Э. Рузвельт, Его глазами, М., 1947, стр. 86, 103.
14 См. «FDR. His Personal Letters», vol. II, p. 1386.
15 A. Hate h, General Ike. A. Biography of Dwight D. Eisenhower,
N. Y., 1945, p. 345.
16 H. Feis, Churchill, Roosevelt, Stalin. The War They Waged and
the Peace They Sought, Princeton, 1957, p. 108 (далее: H. Feis,
Churchill, Roosevelt, Stalin).
17 См. H. Baldwin, Great Mistakes of the War, N. Y., 1950,
pp. 14—25; его же, Churchill Was Right, «Atlantic Monthly»,
July, 1954, pp. 23—32; J. Pratt, A History of the United States
Foreign Policy, p. 681; G. F. Kennan, Russia and the West
under Lenin and Stalin, pp. 361—362; A. Armstrong, Uncon-
ditional Surrender. The Impact of the Casablanca Policy upon
World War II, N. Y., 1961; «Issues and Conflicts. Studies in
XXth Century American Diplomacy», Lawrence, 1959.
18 Д ж. Э p м а н, Большая стратегия. Октябрь 1944 — август 1945,
М., 1958, стр. 17.
19 S. Morison, The Two Ocean War, Boston, 1963, p. 239.
20 M. Мэтлофф, От Касабланки до «Оверлорда», стр. 488.
21 См. «Переписка...», т. II, стр. 50—51.
22 Т а м ж е, т. I, стр. 92.
23 О. Брэдли, Записки солдата, стр. 282.
24 «Переписка...», т. II, стр. 58.
25 М. Мэтлофф, Э. Снелл, Стратегическое планирование в коа-
лиционной войне 1941—1942 гг., стр. 405, 407.
26 ЦГАОР СССР, ф. 4459, оп. 12, д. 246, л. 150.
27 Т а м ж е, ф. 4459, on. 2, д. 626, л. 224.
28 Т а м же, ф. 4459, оп. 12, д. 246, л. 150.
29 W. Standley, A. A g е t о n, Admiral Ambassador to Russia, Chi.,
1955, p. 195.
30 G. Kennan. Memoirs, 1925—1950, Boston, 1967, p. 267.
31 «Foreign Relations of the United States, 1943», vol. Ill, p. 21.
32 I b i d., p. 26.
33 А. Кэмпбелл-Джонсон, Сэр Антони Иден, М., 1956,
• стр. 186.
34 «Foreign Relations of the United States, 1943», vol. Ill, p. 26.
35 Ibid., p. 13.
339
36 «War and Peace Aims of the United Nations, 1943—1945», vol. Ill,
p. 1062.
37 «FDR. His Personal Letters», vol. II, p. 1290.
38 E. Rozeck, Allied Wartime Diplomacy: A Pattern in Poland,
N. Y., 1958, p. 122.
39 См. H. Feis, C-iurchill, Roosevelt, Stalin, pp. 123—125.
40 W. M c N e i 1, America, Britain, Russia, pp. 313—320.
41 А. Кэмпбелл-Джонсон, Сэр Антони Иден, стр. 182.
42 Р. Шервуд, Рузвельт и Гопкинс. Глазами очевидца, т. II,
стр. 362.
43 J. Shotwell, The Long Way to Freedom, N. Y., 1960, p. 457.
44 «British Essays in American History», L., 1957, p. 306.
45 «The Shaping of the American Diplomacy. 1750—1955», Chi., 1956,
p. 863.
46 J. D a v i e s, America and the World in Our Time, Georgetown Uni-
versity Press, 1960, pp. 279—280.
47 C. Chennault, Way of a Fighter, N. Y., 1949, p. 226.
48 Cm. «The American Effort in China from Pearl Harbor to the
Marshall Mission», Princeton, 1953, p. 56.
49 «The Public Papers...», vol. 1943, p. 202.
50 «Foreign Relations of the United States, 1943», vol. Ill, pp. 657—658.
51 «Переписка...», т. II, стр. 70.
52 «Foreign Relations of the United States. The Conferences at Cairo
and Teheran. 1943», Wash., 1961, p. 10 (далее: «FR. The Confe-
rences at Cairo and Teheran»).
53 R. d e В e 1 о t, The Struggle for the Meditterranean 1939—1945,
New Jersey, 1951, p. XV.
54 M. M э т л о ф ф, От Касабланки до «Оверлорда», стр. 336.
55 «Foreign Relations of the United States, 1943», vol. Ill, pp. 560—561.
56 C. Hull, Memoirs, vol. II, p. 1231.
57 Э. Рузвельт, Его глазами, стр. 161.
58 A. Leopold, The Growth of the American Foreign Policy, N. Y.,
1962, p. 603.
69 M. M э т л о ф ф, От Касабланки до «Оверлорда», стр. 309.
60 Е. Robinson, The Roosevelt Leadership, 1933—1945, p. 322.
61 Э. Рузвельт, Его глазами, стр. 100.
62 J. Pratt, Cordell Hull, vol. II, p. 614.
63 «The Public Papers...», vol. 1943, pp. 291—292.
64 См. H. Eckert, Der Gefesselte Hahn, Hamburg, 1959.
65 C. Hull, Memoirs, vol. II, pp. 1232—1233.
66 W. Churchill, The Second World War, vol. IV, p. 20.
67 «Documents of American Foreign Policy», vol. VI, p. 668.
68 «Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной
войны», т. I, М., 1946, стр. 402.
69 J. Pratt, Cordell Hull, vol. II, p. 585.
70 M. M э т л о ф ф, От Касабланки до «Оверлорда», стр. 296.
71 Н. F е i s, The China Tangle, Princeton, 1953, pp. 46—47.
72 L. Ha 11 is, J. Leaser, What at the Top, L., 1957, pp. 257, 275.
73 Ibid., pp. 142, 191, 235.
74 J. Flynn, The Roosevelt Myth, p. 343.
75 H. Roberts, Russia and America. Dangers and Perspectives,
N. Y., 1956, pp. 33, 240—241, 251.
76 J. Davies, America and the World in Our Time, p. 283.
77 «Congressional Records. 77thCongress», vol. 89, pt. 7, pp. 8892—8894.
78 ЦГАОР СССР, ф. 4459, on. 2, д. 634, лл. 30—32.
340
79
80
81
82
83
84
85
86
87
88
89
90
91
92
93
94
95
96
97
98
99
100
101
102
103
104
105
106
107
108
109
ПО
111
112
113
114
115
116
117
118
119
120
121
122
Н. Moore, Soviet Far Eastern Policy, 1931—1945, Princeton, 1945,
p. 145.
«FR. The Conferences at Cairo and Teheran», p. 15.
«Foreign Relations of the United States, 1943», vol. Ill, pp. 710—
711, 715.
См. «Внешняя политика Советского Союза в период Отечествен-
ной войны», т. I, стр. 118—119.
«FR. The Conferences at Cairo and Teheran», p. 542.
H. Feis, Churchill, Roosevelt, Stalin, p. 220.
«FR. The Conferences at Cairo and Teheran», p. 154.
L. Gottschalk, D. Lach, Europa and the Modern World Since
1870, Chi., 1954, p. 890.
H. Feis, Churchill, Roosevelt, Stalin, p. 195.
См. В. Л. Исраэлян, Антигитлеровская коалиция, 1941—
1945 гг., М., 1965, стр. 306—307.
С. Hull, Memoirs, vol. II, р. 1266.
С. Б. Крылов, История создания ООН, М., 1960, стр. 18.
«Documents of American Foreign Relations», vol. VI, p. 16.
«The Public Papers...», vol. 1943, p. 458.
M. Мэтлофф, От Касабланки до «Оверлорда», стр. 371.
W. McNeil, America, Britain, Russia, p. 221.
A. Bryant, Triumph in the West, L., 1959, pp. 86—87.
D. Treadgold, XXth Century Russia, N. Y., 1962, p. 381.
R. Murphy, Diplomat Among Warriors, N. Y., 1964, p. 210.
M. Мэтлофф, От Касабланки до «Оверлорда», стр. 411—412.
Там же, стр. 408.
G. Martel, The Russian Outlook, L., 1947, p. 118.
«FR. The Conferences at Cairo and Teheran», p. 328.
J. Sti 1 we! 1, The Stilwell’s Papers, N. Y., 1948, pp. 210, 262—265.
M. Мэтлофф, От Касабланки до «Оверлорда», стр. 416.
«The Public Papers...», vol. 1943, p. 556.
См., например, В. Л. Исраэлян, Антигитлеровская коалиция,
1941—1945 гг.; Н. Н. Иноземцев, Внешняя политика США
в эпоху империализма, М., 1960.
В. Л. Исраэлян, Антигитлеровская коалиция, 1941—1945 гг.,
стр. 332.
М. Мэтлофф, От Касабланки до «Оверлорда», стр. 403.
«Международная жизнь», 1961 г., № 7, стр. 180.
«FR. The Conferences at Cairo and Teheran», pp. 236, 240.
Ibid., pp. 481—482.
«Тегеран — Ялта — Потсдам. Сборник документов», М., 1967,
стр. 9, 13.
«FR. The Conferences at Cairo and Teheran», p. 490.
S. Rosenman, Working with Roosevelt, N. Y., 1953, p. 406.
M. Мэтлофф, От Касабланки до «Оверлорда», стр. 425.
«FR. The Conferences at Cairo and Teheran», p. 256.
«Тегеран — Ялта — Потсдам. Сборник документов», стр. 50—51.
Е. Mac Innis, R. Hiscocks, К. Spencer, The Shaping
of Postwar Germany, Toronto, 1960, pp. 15, 20.
«The Public Papers...», vol. 1943, p. 533.
«FR. The Conferences at Cairo and Teheran», pp. 381—382.
Ibid., p. 383.
Ibid., p. 594.
J. Davies, America and the World in Our Time, p. 288.
341
123 G. F. Ke nn a n, Russia and the West under Lenin and Stalin,
pp. 360—361.
124 I b i d.
126 Cm. «FR. The Conferences at Cairo and Teheran», p. 534.
126 S. Welles, The Time for Decision, p. 254.
127 W. Leahy, I Was There, p. 213.
128 «FR. The Conferences at Cairo and Teheran», p. 676.
129 A. Bryant, The Triumph in the West, p. 140.
130 Э. Рузвельт, Его глазами, стр. 206.
Глава 111
1 См. «The Public Papers...», vol. 1942, pp. 435—437.
2 Cm. F. Roz, Roosevelt. P., 1948; H. H a 1 a s z, Roosevelt Through
Foreign Eyes, Princeton, 1961, p. 237.
3 S. Welles, The Time for Decision, p. 231.
4 R. Hofstadter, The American Political Tradition and the Men
Who Made It, L., 1962, pp. 344—345.
5 «The Private Papers of Senator A. Vandenberg», L., 1953, p. 169.
6 «FR. The Conferences of Cairo and Teheran», p. 486.
7 R. Stettinius, Roosevelt and the Russians. The Yalta Confe-
rence, N. Y., 1950, p. 212.
8 «The Public Papers...», vol. 1944/45, p. 64.
9 H. Feis, Churchill, Roosevelt, Stalin, p. 556.
10 Cm. J. Battistini, The United States and Asia, N. Y., 1955.
11 F. Moreley, The Foreign Policy of the United States, N. Y., 1951,
p. 166.
12 L. Amery, The Washington Loan Agreement, L., 1946, p. 113.
13 Подробнее см. И. H. Мосин, Международный валютный фонд,
М., 1964.
14 «Negotiating with the Russians», Boston, 1951, p. 115.
15 R. G a v i a n, W. H a m m, The American Story. A. History of the
United States of America, Boston, 1945, p. 630; J. Duroselle,
From Vilson to Roosevelt, p. 413.
16 «The Public Papers...», vol. 1944/45, p. 179.
17 Cm. «The Forrestall Diaries», N. Y., 1951, p. 8; C. Hull. Memoirs,
pp. 1706—1707; С. Боратынский, Дипломатия периода второй
мировой войны, стр. 275.
18 S. Good speed, The Nature and Function of International Orga-
nization, N. Y., 1959, p. 80.
19 См. «Война и рабочий класс», 1944 г., № 20, стр. 3.
20 Шарль де Голль, Военные мемуары, т. II, стр. 279.
21 «Переписка...», т. II, стр. 159.
22 См. И. В. Сталин, О Великой Отечественной войне Советского
Союза, М., 1950, стр. 167.
23 Цит. по Е. Коровин, Конференция Объединенных Наций и меж-
дународная безопасность, М., 1945, стр. 4—5.
24 См. Р 11. Mosely, Dismemberment of Germany. The Allied Nego-
tiations from Yalta to Potsdam, «Foreign Affairs», April 1950,
pp. 487—489; С. Алпатов, Американская буржуазная историо-
графия германской проблемы, М., 1966.
25 J. Byrnes, Speaking Frankly, N. Y., 1947, p. 182.
26 Это отмечается, например, в: N. В 1 е а к е, О. Bark, The United
States in Its World Relations, N. Y., 1960, p. 694.
27 H. Morgenthau, Germany is Our Problem, N. Y., 1950, p. 155.
342
28 См., например, Н. Lowenstein, V. Zuhlsdorf, Deutschlands
Schicksal. 1945—1957, Bonn, 1957, S. 14.
29 R. Hill, The Struggle for Germany, N. Y., 1947, p. 110.
30 J. Davies, America and the World in Our Time, p. 291.
31 H. H. Иноземцев, Внешняя политика США в эпоху империа-
лизма, стр. 47.
32 Н. F е i s, Churchill, Roosevelt, Stalin, p. 401.
33 См. H. Stimson, M. Bundy, On Active Service in Peace and
War, p. 580; S. Morison, Turmoil and Tradition. A Study of the
Life and Times of H. L. Stimson, Boston, 1960, p. 609.
34 «Foreign Relations of the United States, The Conferences at Mal-
ta and Yalta», Wash., 1955, pp. 157—158 (далее: «FR. The Confe-
rences at Malta and Yalta»).
35 Ibid., pp. 170—171.
36 S. M a m p e 1, Die Sowjetsektor von Berlin. Eine Analyse seines
ausseren und inneren Status, Fr./M., 1963, S. 32.
37 Ph. Mosely, The Occupation of Germany. New Lights on How
the Zones were Drawn, «Foreign Affairs», July 1948, pp. 581, 604.
38 C. Hull, Memoirs, vol. II, pp. 1611—1613.
39 R. Russell, A History of the United Nations Charter, Wash.,
1958, p. 179.
40 M. Clark, Calculated Risk, p. 372.
41 «Переписка...», т. II, стр. 160.
Глава IV
’J. Stettinius, Roosevelt and the Russians. The Yalta Confe-
rence, p. 106.
2 «Переписка...», т. I, стр. 299.
3A . Buchanan, The United States and World War II, vol. I,
p. 440.
4 Д. Ф. К p а м и н о в, Правда о втором фронте, М., 1952, стр. 183.
5 О. Брэдли, Записки солдата, стр. 543.
6 «FR. The Conferences at Malta and Yalta», p. 543.
7 I b i d., p. 392.
8 Ibid., pp. 450—455.
9 Ibid., pp. 230, 233—234.
10 См. E. J. Rozek, Allied Wartime Diplomacy: A Pattern in Po-
land, pp. 336—337.
11 «FR. The Conferences at Malta and Yalta», pp. 499—500.
12 Ibid., p. 510.
13 I b i d., p. 95.
14 A. Hatch, Roosevelt: An Informal Biography, N. Y., 1947, p. 361.
15 S. R о s e n m a n, Working with Roosevelt, p. 535.
16 E. Robinson, The Roosevelt Leadership, p. 351.
17 Cm. «FR. The Conferences at Malta and Yalta», pp. 178, 182,
190—193.
18 I b i d., p. 792.
19 W. McNeil, America, Britain, Russia, p. 538.
20 «FR. The Conferences at Malta and Yalta», p. 621.
21 См. E. Robinson, The Roosevelt Leadership, p. 351.
22 W. McNeil, America, Britain, Russia, p. 557.
23 «FR. The Conferences at Malta and Yalta», pp. 97—100.
24 I b i d., pp. 102—103.
343
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
См. «Тегеран — Ялта — Потсдам. Сборник документов», стр. 96—
103, 115—120, 126—130.
«FR. The Conferences at Malta and Yalta», p. 678.
См. «Тегеран — Ялта — Потсдам. Сборник документов», стр. 146.
J. Stettinius, Roosevelt and the Russians. The Yalta Confe-
rence, p. 46.
Ibid., p. 47.
H. Morgenthau, Politics in the XXth Century. The Impasse
of American Foreign Policy, Chi., 1962, p. 199.
W. McNeil, America, Britain, Russia, p. 557—558.
«FR. The Conferences at Malta and Yalta», p. 95.
W. Leahy, I Was There, p. 370.
«The Public Papers...», vol. 1944/45, pp. 542, 543.
N. H a 1 a s z, Roosevelt Through Foreign Eyes, p. 301.
Cm. «FR. The Conferences at Malta and Yalta», pp. 757—760,
834—841.
N. H a 1 a s z, Roosevelt Through Foreign Eyes, p. 301.
W. Churchill, The Second World War, vol. VI, p. 389.
W. McNeil, America, Britain, Russia, p. 544.
Cm. «FR. The Conferences at Malta and Yalta», p. 7.
Ibid., pp. 65—66.
«Переписка...», т. II, стр. 171—172.
W. Leahy, I Was There, p. 344.
J. В у r n e s, All in One Lifetime, N. Y., 1958, p. 263.
«The Public Papers...», vol. 1944/45, p. 545.
Ibid., p. 556.
Ibid., pp. 571, 573.
Cm. L. Ku ter, Airman in Yalta, N. Y., 1955; E. Mowrer,
The Nightmare of American Foreign Policy, N. Y., 1948; «Issues
and Conflicts of the American Diplomacy»; J. Gunther, Roose-
velt in Retrospect, N. Y., 1950; J. Morris, No Wonder We Are
Loosing, N. Y., 1958; Ch. Manly, The Twenty Years Revolution,
Chi., 1954; F. Wittmer, The Yalta Betrayal, Idaho, 1953;
G. F. Kennan, Russia and the West under Lenin and Stalin;
T. R. Deane, The Strange Alliance, N. Y., 1951; S. Bemis, Ame-
rican Foreign Policy and the Blessing of Liberty, New Haven, 1962;
«Problems in American Civilization. The Yalta Conference», Boston,
1955; J. Flynn, The Roosevelt Myth.
См. H. Stimson, M. Bundy, Ou Active Service in Peace and
War; W. Leahy, I Was There; J. Stettinius, Roosevelt and
the Russians. The Yalta Conference; F. R. Dulles, The United
States Since 1865, Ann Arbor, 1959; V. Dean, The United States
and Russia, Cambr., 1954; L. Leopold, The Growth of the Ame-
rican Foreign Policy.
H. Parkes, V. Garosso, Recent America. A History, N. Y.,
1963, p. 652.
S. Welles, Where Are We Heading, p. 238—239.
Cm. S(. Goodspeed, The Nature and Function of International
Organization, p. 87.
С. А. Гонионский, Латинская Америка и США. 1939—1959,
М., 1960, стр. 109—110.
R. Van Alstyne, American Diplomacy in Action, N. Y., 1944,
p. 248.
Ibid., pp. 249—251.
A. Dulles, The Secret Surrender, N. Y., 1966, pp. 46, 110, 145, 163
344
57 См. В. Л. Исраэлян, Антигитлеровская коалиция, 1941—
1945 гг., стр. 534—535.
58 «Переписка...», т. II, стр. 201.
59 Т а м же, стр. 210.
60 «The Forrestall Diaries», pp. 40—41.
61 См. H. Stimson, М. Bundy, Ou Active Service in Peace and
War, p. 609.
62 «The Public Papers...», vol. 1944/45, p. XII.
63 T h. Bailey, The American Pageant. A History of the Republic,
Boston, 1961.
64 J. H о 11 i s, J. L e a s о r. What at the Top, p. 288.
65 H. Allen, Great Britain and the United States, L., 1954, p. 876.
66 «Переписка...», т. II, стр. 200.
67 T а м же, стр. 211.
68 «The Public Papers...», vol. 1944/45, pp. 546—547.
69 J. Shotwell, The Long Way to Freedom, N. Y., 1960, p. 469.
70 «The Forrestall Diaries», pp. 36—37.
71 C. Hull, Memoirs, vol. II, p. 1467.
72 S. Snow, Journey to the Begining, N. Y., 1958, pp. 343, 345.
73 D. Perkins, G. Van Deuse n, The United States of America,
vol. II, N. Y., 1962, p. 666.
74 С. M a r z a n i, We Can Be Friends, N. Y., 1952, p. 165.
75 Cm. S.. Welles, Where Are We Heading, p. 104.
76 «The Public Papers...», vol. 1943, p: 555.
77 S. Welles, Where Are We Heading, p. 105.
78 «The Public Papers...», vol. 1944/45, p. 570.
79 «Переписка...», т. II, стр. 212.
80 L. Halasz, Roosevelt Through Foreign Eyes, p. 314.
81 W. Churchill, The Second World War, vol. IV, p. 472.
82 H. S. Truman, Memoirs, vol. I, p. 19.
83 P. 3 а л л e т, Диппоматическая служба, M., 1956, стр. 309.
84 J. Byrnes, All in One Lifetime, p. 287.
85 «War and Peace Aims of the United Nations», vol. 1943/45,
pp. 335—336.
86 Cm. D. Perkins, The American Approach to Foreign Policy,
Cambr., 1962, pp. 219—220; H. F e i s, Between War and Peace.
The Potsdam Conference, Princeton, 1960, p. 78.
87 В. Э. Вильямс, Трагедия американской дипломатии, М., 1960,
стр. 164.
88 W. Leahy, I Was There, pp. 351—352.
89 A. Harriman, Peace With Russia?, L., 1960, p. 3.
90 Ibid., p. 70.
91 I b i d., pp. 4—5.
92 H. S. Truman, Memoirs, vol. I, p. 72.
93 «The Forrestall Diaries», p. 50.
94 См., например, D. Fleming, Cold War and Its Origins,
1917—1960, vol. 1—2, L., 1961; G. Warburg, The United States
in the Postwar World, L., 1966, pp. 26, 48—49; С. О g 1 e s 1 e y,
R. S h a u 11, Containments and Change, N. Y., 1967, pp. 32, 70,
76—79.
95 H. F e i s, Between War and Peace. The Potsdam Conference,
pp. 79—80.
96 J. Grew, A Turbulent Era, N. Y., 1962, pp. 1445—1446.
97 H. S. T г u m a n, Memoirs, vol. I, p. 228.
98 «The Public Papers...», vol. 1944/45, p. 297.
345
99
100
101
102
103
104
105
106
107
108
109
ПО
111
112
113
114
115
116
117
118
119
120
121
122
123
124
125
126
127
128
129
130
131
132
133
134
135
136
137
138
139
140
141
142
Н. S. Truman, Memoirs, vol. I, p. 87.
Cm. R. Westerfield, Foreign Policy and Party Politics from
Pearl Harbor to Korea, New Haven, 1955, pp. 179—180.
ЦГАОР СССР, ф. 4459, on. 2, д. 830, л. 43.
S. Goodspeed, The Nature and Function of International Orga-
nization, pp. 94—95.
См. «Переписка...», т. II, стр. 218.
H. S. Truman, Memoirs, p. 24.
Th. Greer, What Roosevelt Thought, Toronto, 1958, p. 167. '
M. Frank, Die letzte Bastion Nazis in Argentinien, Hamburg,
1962, S. 63.
«Congressional Record. 78th Congress», vol. 91, pt. 6, p. 8153.
J. Grew, A Turbulent Era, p. 1446.
D. Dulles, War and Peace, N. Y., 1950, p. 36.
W. В u 11 i t, How We Won the War and Lost the Peace, «Life»,
Aug. 1948.
«Private Papers of Senator A. Vandenberg», p. 174.
E. Robinson, The Roosevelt Leadership, 1933—1945, p. 346.
R. Russell, A History of the United Nations Charter, p. 1.
C. Hull, Memoirs, vol. II, pp. 1702—1703.
W. McNeil, America, Britain, Russia, p. 409.
J. Shotwell, The Long Way to Freedom, p. 581.
H. S. Truman, Memoirs, vol. I, pp. 247—248.
H. Feis, Between War and Peace. The Potsdam Conference, p. 47.
H. S. Truman, Memoirs, vol. II, p. 217.
H. Feis, Between War and Peace. The Potsdam Conference, p. 76.
Ibid., p. 193.
Ibid., p. 225.
Cm. L. Chamberlain, R. Snyder, American Foreign Policy,
N. Y., 1948, p. 103.
«Foreign Relations of the United States. The Potsdam Conferen-
ce», vol. I, Wash., 1960, pp. 67—80 (далее: «FR. The Potsdam
Conference»).
Цит. no W. Leahy, I Was There, p. 442.
H. Feis, Between War and Peace. The Potsdam Conference, p. 125.
«FR. The Potsdam Conference», vol. I, pp. 67, 73, 78.
W. Leahy, I Was There, p. 380.
«FR. The Potsdam Conference», vol. I, p. 77.
H. Feis, Between War and Peace. The Potsdam Conference, p. 84.
«FR. The Potsdam Conference», vol. I, p. 27.
Ibid., p. 38.
Цит. по H. Feis, Between War and Peace. The Potsdam Confe-
rence, p. 163.
См. Г. Алпровиц, Атомная дипломатия, M., 1968, стр. 71—77.
«FR. The Potsdam Conference», vol. I, p. 61.
S. Mikolajczyk, The Pattern of Soviet Domination, L., 1948,
p. 128.
W. Anders, An Army in Exile: The Story of the Second Polish
Corps, L., 1949, p. 274.
D. Graber, The Crises Diplomacy. A History of the U. S. Inter-
vention Policies and Practicies, p. 257.
S. W e 1 1 e s, Where Are We Heading, p. 152.
«FR. The Potsdam Conference», vol. II, pp. 292—294.
Ibid., pp. 750—753.
H. S. Truman, Memoirs, vol. I, p. 345. Характеризуя эту тен-
346
денцию на сохранение и развитие в Германии наиболее агрес-
сивных и реакционных сил, американский историк Ленс справед-
ливо отметил: «Америка еще убедится в том, что консервативная
Германия не только не станет надежным союзником, но может
превратиться в одного из ее злейших врагов» (S. L е n s, The Fu-
tile Grusade. Anti-Communism as American Credo, Chi., 1964,
pp. 85—86).
143 J. Byrnes, Speaking Frankly, pp. 455—456.
144 «Тегеран — Ялта — Потсдам. Сборник документов», стр. 307.
145 «FR. The Potsdam Conference», vol. II, pp. 587—588.
146 I b i d., p. 783.
147 H. Feis, Between War and Peace. The Potsdam Conference, p. 249.
148 Ibid., p. 251.
149 «Тегеран — Ялта — Потсдам. Сборник документов», стр. 281.
150 J. G г е е г, What Roosevelt Thought, р. 202.
151 См. Н. Feis, Between War and Peace. The Potsdam Conference,
p. 246.
152 См. «Тегеран — Ялта — Потсдам. Сборник документов», стр. 297—
301.
153 М. Gottlieb, The German Peace Settlement and the Berlin
Grises, N. Y., 1966, p. 37.
154 См. «Тегеран — Ялта — Потсдам. Сборник документов», стр. 274.
155 «FR. The Potsdam Conference», vol. II, pp. 745—746.
156 I b i d., p. 755.
157 I b i d., p. 779.
158 «Тегеран — Ялта — Потсдам. Сборник документов», стр. 220.
159 Т а м же, стр. 222.
160 Т а м же, стр. 229.
161 «War and Peace Aims of the United Nations», vol. 1944/45, p. 353.
162 G. Blum. Die Oder — Neisse Linie in der Deutschen Aussenpolitik,
Freiburg, 1963, S3. 51, 129—130, 141.
163 C. Hull, Memoirs, vol. II, p. 1591.
164 H. Feis, Japan Subdued, Princeton, 1961, p. 52.
165 V. Dean, The United States and Russia, Cambr., 1948, p. 145.
166 «The United States and the Far East», N. Y., 1956, p. 37.
167 Cm. J. Grew, A Turbulent Era, pp. 1456—1458.
168 I b i d., pp. 1458—1459.
169 H. S. Truman, Memoirs, vol. I, p. 432.
170 Цит. no F. К n e b e 1, Ch. Bailey, The Fight Over the A-bomb,
«The Look», Aug. 13, 1963, p. 19.
171 Цит. по M. A m r i n e, The Great Decision. The Secret History
of the Atomic Bomb, N. Y., 1959, p. 85.
172 A Compton, Atomic Quest. A Personal Narrative, N. Y., 1956,
pp. 237—238.
173 H. Feis, Japan Subdued, p. 39.
174 I b i d.
175 J. Byrnes, Speaking Frankly, p. 261.
176 См. H. Feis, Japan Subdued, p. 178.
177 «Известия», 8 июля 1964 г.
178 H. S. Truman, Memoirs, vol. I, p. 419.
179 «FR. The Potsdam Conference», vol. I, p. 205.
180 S. Morison, The Two Ocean War, p. 572.
181 С. X а я с и, Японская армия в военных действиях на Тихом оке-
ане, М., 1964, стр. 164, 169.
182 См. W. Leopold, The Growth of American Foreign Policy.
347
183 E. Me у, The United States, the Soviet Union and the Far Eastern
War, 1941—1945, «The Pacific Historical Review», May 1955,
pp. 153—174.
184 «FR. The Potsdam Conference», vol. I, pp. 904—906.
185 H. S. Truman, Memoirs, vol. I. p. 314.
186 Cm. R. Hewlett, O. Anderson, The New World, N. Y., 1954,
p. 363.
187 «FR. The Potsdam Conference», vol. I, pp. 933—934.
188 Ibid., vol. II, p. 1323.
189 T a n g T s о u, America’s Failure in China, Chi., 1967, p. 257.
190 Cm. «FR. The Potsdam Conference», vol. II, pp. 345, 350—353.
191 Подробнее см. Г. H. Севостьянов, Дипломатическая история
войны на Тихом океане, М., 1969; Е. К). Богуш, Политическая
стратегия США на завершающем этапе войны против Японии,
«Новая и новейшая история», 1960 г., № 6.
192 J. Gritten, Did Не Warn Hiroshima?, «The Daily Worker»,
May 15, 1964.
193 См. H. F e i s, Japan Subdued, pp. 173—174.
194 H. S. T r u m a n, Memoirs, vol. I, p. 421.
195 Л. Гроувс, Теперь об этом можно рассказать, М., 1965, стр. 224.
196 См. Н. Feis, Japan Subdued, р. 89.
197 «The New York Times», Nov. 17, 1945.
198 Cm. «The Forrestall Diaries», pp. 55—56, 78.
199 «The Worker», Jan. 12, 1965.
200 «The Daily Express», Apr. 6, 1961.
201 J. Davies, America and the World in Our Time, p. 376.
202 «The U. S. News and World Report». Nov. 2, 1959, pp. 52—53.
203 L. Morton, The Atomic Bomb and the Japanese Surrender,
«The Marine Corps Gazette», Febr. 1959, p. 27.
204 См. H. Parkes, V. Garosso, Recent America. A History, p. 822;
L. Giovanitti, F. Freed, The Decision to Drop the Bomb, L.,
1967, p. 179; M. V i c h n e y, Le peril atomique, P., 1961, p. 8; «Ис-
тория войны на Тихом океане», т. V, М., 1968, стр. 205.
205 Р. Осгуд, Ограниченная война, М., 1960, стр. 140.
206 G. Kennan, Russia and the West under Lenin and Stalin,
pp. 378—379.
207 H. Aptheker, American Foreign Policy and the Cold War,
N. Y., 1962, p. 88. Аналогичную точку зрения высказал также
П. Блэкетт (см. Р. Blackett, Fear, War and the Bomb, N. Y.,
1949, pp. 135—139).
208 V. Bush, Modern Arms and Free Men, N. Y., 1949, pp. 91—92.
209 «The United States Bombing Survey. Atomic Bombing», Wash.,
1948, pp. 20—21, 24—25.
210 H. Feis, Japan Subdued, p. 116.
211 P. T о m p k i n s, American-Russian Relations in the Far East, p. 297.
212 ЦГАОР СССР, ф. 4459, on. 2, д. 887, л. 319, 333.
213 L. Morton, The Atomic Bomb and Japanese Surrender, «The Ma-
rine Corps Gazette», Febr. 1959, p. 27.
214 S. Morison, The Two Ocean War, p. 570.
215 R. Butow, Japan’s Decision to Surrender, N. Y., 1953, p. 154.
216 L. Todd, M. C u r t i, Rise of the American Nation, N. Y., 1964,
p. 771.
217 См. T. Kase, Journey to «Missouri», New Haven, 1950.
218 V. Dean, The United States and Russia, Cambr., 1948, p. 193.
219 M. A m r i n e, The Great Decision, p. 235.
348
220 См. М. Miller, A. Spitzer, We Dropped the A-bomb, N. Y.,
1946.
221 См. H. S. Truman, Memoirs, vol. I, pp. 427—429, 435—436.
222 См., например, R. Brines, Macarthur’s Japan, Philadelphia, 1948;
T. Bisson, Zaibatsu Dissolution in Japan, Berkley, 1954;
P. Tomkins, American-Russian Relations in the Far East.
223 Главной причиной возникновения «холодной войны» и послевоен-
ной международной напряженности подавляющее большинство
американских авторов считает политику Советского Союза, так
называемую «русскую угрозу». Это утверждается, например,
в публикациях: W. Bullitt, How We Won the War and Lost the
Peace, «Life», August, 1948; H. Baldwin, The Price of Power,
N. Y., 1947; его же, Great Mistakes of the War, N. Y., 1950;
R. Bennett, J. Johnson (eds.), Negotiating with Russians,
Boston, 1952; G. H u s z a r, Soviet Power and Policy, N. Y., 1952;
V. Reitzel and ass., The United States Foreign Policy. 1945—
1955, Wash., 1956; J. Mac Carthy, America’s Retreat from
Victory, N. Y., 1952; J. Clarkson, A History of Russia, N. Y.,
1961; L. Fisher, Russia, America and The World, N. Y., 1961;
G. Kennan, Memoirs 1925—1950, Boston, 1967; P. Hill, Ame-
rican White Paper. United States Foreign Policy, N. Y., 1967;
R. Leckie, The Wars of America, N. Y., 1968 и многие другие.
Лишь в отдельных случаях в американской историографии минув-
шей войны встречаются вынужденные признания подлинной роли
империализма США в осложнении всей системы послевоенных
международных отношений. Таковы работы: N. Peffer, The
American’s Place in The World, N. Y., 1946; С. M a r z a n i, We
Can be Friends, N. Y., 1952; G. S h о a t, Fighting for Freedom,
Wash., 1952; D. Fleming, The Cold War and its Origins. 1917—
1960, L., 1961; F. Schuman, The Cold War. Retrospect and
Prospect, New Orlean, 1962; J. Warburg, The United States in
the Postwar World. A Critical Appraisal, L., 1966; C. Oglesbey,
R. S h a u 11, Containments and Change, N. Y., 1967; R. Steel,
Pax Americana, N. Y., 1967.
224 «The New York Herald Tribune», Febr. 23, 1965.
225 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 24, стр. 364.
226 Подробнее см. Б. И. Маркушин, История и политика, М.,
1969, стр. 17—80.
227 «К 100-летию со дня рождения Владимира Ильича Ленина. Тези-
сы ЦК КПСС», «Правда», 23 декабря 1969 г.
ОГЛАВЛЕНИЕ
П редисловие................................................ %
Глава I. ОТ ПЕРЛ-ХАРБОРА ДО КАСАБЛАНКИ .... 6
От Пёрл-Харбора к конференции «Аркадия». Конферен-
ция «Аркадия». Программы сторон. Военно-стратегиче-
ские проблемы и противоречия. Политические аспекты
переговоров. После конференции «Аркадия». Перегово-
ры с Британией (первый тур). Проблемы американо-
советских отношений. Советско-американские перегово-
ры в Вашингтоне (май — июнь 1942 г.). Вопросы вто-
рого фронта. Политические проблемы войны. Проблема
границ. Проблема ленд-лиза. Переговоры с Британией
(второй и третий туры). Операция «Торч»: дипломати-
ческие аспекты. США и Виши. США, «Свободная Фран-
ция» и генерал Жиро. Сделка с Дарланом. Соглашение
Кларк — Дарлан. Миссии Уилки и Хэрли. США и Ла-
тинская Америка после Пёрл-Харбора. Конференция в
Рио-де-Жанейро (январь 1942 г.).
Глава II. ОТ КАСАБЛАНКИ К ТЕГЕРАНУ.................. 82
США на конференции в Касабланке (конференция
«Симбол»). Французский вопрос на конференции «Сим-
бол» и в последующие месяцы. Требование безоговороч-
ной капитуляции в исторической перспективе. После
Касабланки. Миссия Идена в Вашингтон. США на
конференции «Трайдент». Перед конференцией «Квад-
рант». США на конференции «Квадрант». Вопрос о вто-
ром фронте. Французский вопрос. Проблемы Дальнего
Востока. После Квебека. Некоторые проблемы амери-
кано-советских отношений. США на Московском со-
вещании министров иностранных дел. США на первой
конференции в Каире. США на конференции в Тегера-
не (конференция «Секстан»). Германский вопрос. Поль-
ский вопрос. Вопрос о будущей международной органи-
зации безопасности. США на второй Каирской конфе-
ренции.
350
Глава 111. МЕЖДУ ТЕГЕРАНОМ И ЯЛТОЙ.................166
Проблема «антиколониализма» во внешней политике
США. США на конференции в Бреттон-Вудсе. США
на конференции в Думбартон-Оксе. США на конферен-
ции в Квебеке (сентябрь 1944 г.). «План Моргентау».
Отмена «плана Моргентау». Другие вопросы конферен-
ции в Квебеке.
Глава IV. ОТ ЯЛТЫ К ПОТСДАМУ И КАПИТУЛЯЦИИ
ЯПОНИИ ...........................................200
«Мрачный декабрь». США на Мальтийской конферен-
ции. США па Крымской конференции. Германская
проблема и проблема репараций. Польский воп-
рос. Проблемы Дальнего Востока. Вопрос о порядке го-
лосования в Совете Безопасности. Конференция в Ча-
пультепеке. Межсоюзнические отношения после Ялты.
Проблема «Рузвельт и русские». Трумэн в Белом доме:
первые недели деятельности. Конференция в Сан-Фран-
циско. Восточноевропейские проблемы в американо-со-
ветских отношениях. Миссия Дэвиса. Миссия Гопкинса.
США в Потсдаме. Позиция по германскому вопросу.
Польский вопрос. Японский вопрос до Потсдама. Ядер-
ный фактор в политике США до Потсдама. Японский
вопрос на Потсдамской конференции. Ядерный фактор
в политике США на Потсдамской конференции. Капи-
туляция Японии.
Заключение...................................331
Примечания ..................................335
Юрий Львович Кузнец
ОТ ПЕРЛ-ХАРБОРА ДО ПОТСДАМА
Редакторы А. В. Карпов и Н. А. Филатова
Оформление художника В. В. Гарбузова
Художественный редактор Г. Ф. Скачков
Технический редактор И. Г. Крейс
Корректор Э. К- Гав рута
АС6204. Сдано в набор 24/XI 1969 г. Подписано
в печать 28/1 1970 г. Формат 84хЮ8*/з2- Бумага
тип. № 2. Усл. печ. л. 18,48. Уч.-изд. л. 19,60.
Тираж 17 000 экз.
Издательство «Международные отношения»
Москва, И-90, Мещанская, 7.
Зак. № 714
Ярославский полиграфкомбинат Главполиграфпрома
Комитета по печати при Совете Министров СССР.
Ярославль, ул. Свободы, 97.
Цена 1 руб. 28 коп.
1 р. 28 к.